«О людях, любви и о войне»

О людях, любви и о войне (fb2) - О людях, любви и о войне 9376K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Ленин

О людях, любви и о войне Доброта спасёт мир Сергей Ленин

Фотограф Домашний архив

Фотограф Архив Интернета

Корректор Мария Яковлева

© Сергей Ленин, 2018

© Домашний архив, фотографии, 2018

© Архив Интернета, фотографии, 2018

ISBN 978-5-4490-3743-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Младший политрук Алексей Еременко поднимает бойцов в атаку. Он погиб через несколько секунд после того, как был сделан снимок. (Фотография из интернета)

От автора

— Кому нужна война? Простым людям? Нет, простые люди, какой бы они ни были национальности или вероисповедания, желают жить с миром. Они в большинстве своём хотят спокойно работать, радоваться жизни, растить детей и внуков, заботиться о стариках.

— Тогда кому нужна война? Правителям. Алчным и корыстным ублюдкам, гонящимся за славой, властью и богатством.

— А кто победит? Победит добро!

Эта книга — сборник. Сюда вошли рассказы из моей ещё не изданной книги «Иркутская сага. Воспоминания о прожитом», из книги «21 история о жизни и о любви» и написанная в августе 2017 года история. А посвящается эта книга светлой памяти моего дяди, старшему брату мамы Павлу Щепину и всем добрым людям, пострадавшим в годы Великой Отечественной войны. А иллюстрации к истории «Проклятой войны» сделал замечательный иркутский художник Алексей Яшкин. Здесь также использовались фотографии из домашнего архива и из интернета.

sergey.lenin54@mail.ru

1. Недожил и недолюбил

Павел Щепин

Воспоминания моей мамы, Решетниковой Надежды Савватеевны, 2005 год. Пунктуацию и орфографию я сохранил в неизменном виде, как в её рукописи.

«Павел Савватеевич родился 22 апреля 1922 года в Республике Бурятии (Кабанский район, село Кабанск). Окончил 10 классов средней школы.

Прим.: в Иркутской школе №1, что на улице Российской, ближе к набережной Ангары, эту школу заканчивала и моя мама, сестра Павла, в здании этой школы училась и моя жена Лена.

После школы ушел добровольцем на фронт в Красную армию. Был музыкантом духового оркестра имени Гершевича, служил в музыкальном взводе, сначала на ст. Мальта, в 1940 г.

Хотел быстрее отдать мужской долг — отслужить в армии, дальше мечтал получить хорошее высшее образование, но война спутала все карты и надежды на будущее.

В 1941 году воевал в составе Сибирской дивизии, под Москвой был ранен, и после госпиталя, в 1941 году, его направили учиться в Саратовское Краснознаменное танковое училище, где были очень трудные бытовые условия: голод, холод, усиленная, сокращенная программа обучения.

У нас с ним была хорошая переписка, где вначале обсуждались бытовые житейские темы, затем — серьезные, патриотические. Он писал: «Вот скоро закончу учебу и поеду бить немецких фашистов, очень хотелось увидеться с вами, но, ничего, разобьем немецких псов, тогда заживём все вместе».

Письма проверялись цензурой, и писать о трудностях жизни было нельзя.

Три раза был ранен, лежал на лечении в госпиталях (г. Энгельс; Пушкино под Ленинградом; Джамбула, Алма-Ата).

После окончания училища имел звание младшего лейтенанта (командир взвода), был танкистом. Его направили на фронт, где воевал до последнего вздоха. Часть — п/п 28832. Писал, что представлен к правительственной награде ордена Красной Звезды, но награду получить не успел.

Писал, что насчет берлянства (это значит — жратвы, так говорили музыканты) очень плохо.

Потом мы получили письмо от незнакомого друга по фамилии Дейнека, он сообщил, что после тяжелого танкового сражения Павел погиб в 1944 году в Кировоградской области, в районе сел Дмитровки и Петровки, в возрасте 22 лет.

На поле около подбитого танка на спине лежал Павел с открытыми глазами, в упор расстрелянный. В кармане было свежепрочитанное мое письмо с фотографией. Товарищ взял письмо и фото и написал нам письмо. Мы стали с ним переписываться. Переписка длилась несколько месяцев, затем связь прервалась, наверное, также погиб.

Через некоторое время мы получили официальное извещение от Кировского ГВК № А/1128 (выписка из приказа ГУК ВС СССР №0426—1949, вх. ИОВК №8191 от 15.08.1949 г., что Павел пропал без вести в декабре 1944 года. Видимо, похоронили брата в братской могиле.

Позднее получили за подписью командира полевой части 28832 «П» гвардии полковника Юревича извещение №25/0944 от 25 сентября 1944 года: за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награжден орденом Красной Звезды.

Занесен в книгу «Солдаты Победы». г. Иркутск, 2005 год, том 2, стр. 715. Сохранилась переписка с семьей (письма-треугольники), фотокарточка курсанта танкового училища 1942—1943 гг.

Вот так закончилась наша переписка.

В школе брат учился хорошо, но дисциплина была необразцовая. Парень был шаловливый.

В училище был направлен курсантом на заготовку леса (дров). Жил в семье стариков и дочкой его возраста, спал на печи. Отношение было хорошее, уважительное, как к сыну.

Перед Новым годом получил от нас посылку с теплым бельем и белыми сухарями — был для него праздник, что полно в желудке, на фронте питание было лучше, чем в училище».

Решетникова Надежда Савватеевна, моя мама, у стенда с фотографией брата Павла

Дополнение: из маминых документов хочу привести копию письма бойца. Она написана рукой Веры Ивановны, мамы Павла, моей бабушки (пунктуация полностью сохранена).

Здравствуйте многоуважаемая Надя.

Шлю вам горячий курсантский привет.

Это письмо от совершенно незнакомого человека.

Я хочу рассказать нечто о вашем брате. Дело было весна

наши части взломали оборону немцев и пошли вперёд я по

обстоятельствам остался позади и пошли

осматривать недавнее поле боя был

я и товарищ. Взорам нашим представилось следующее

наш танк взгромоздился на легковую фрицевскую

но и сам был подбит. Метров в 30 лежал молодой офицер танкист.

Он был без шапки мягкие волосы обрамляли лоб.

Глаза смотрели в небо, рядом была пачка писем, с которых я узнал

его имя это и был ваш брат Щепин Павел.

Запомнилась мне навеки Ваша открытка от 25/Хll

я таскал почти полгода все не выпадало такого времени

я там читал, что вы переписываетесь с некоторыми бойцами

Не завяжем ли мы переписку во имя вашего брата

Андрей Гайворов 25/V111

Адрес обратный.

Это было под деревней Мироново

Владимировского с/с Больше Висковского района

Кировоградской обл.

г. Иркутск, ул. Ст. Разина дом 15 кв 16

получатель Щепиной Надежде Савватеевне

г. Харьков 22 ХВПУ «М»

получатель Гайворонков Андрею Григ.

Цензор 03838»

Где-то при переписке в написании фамилии произошла неточность. Так я никогда не узнаю, Гайворонов или Гайровонков был этот, видимо, вскоре погибший боец Андрей Григорьевич.

Живые уроки военно-патриотического воспитания

На всю жизнь мне запомнились моменты, когда я заставал бабушку Веру Щепину (в девичестве она носила фамилию Коткова) за чтением писем — фронтовых треугольников: это всё, что у неё осталось от сына Павла, погибшего в возрасте двадцати двух лет в 1944 году во время Великой Отечественной войны.

Моя сильная, весёлая, боевая бабушка отрешенно сидела у окна, перед ней были разложены эти письма-треугольнички, в которых Павел рассказывал о своей фронтовой жизни.

Она молча плакала, плакала горько. Казалось, она в своём сознании переносилась в то военное время.

Вот она бежит по полю. Тут и там рвутся снаряды, со свистом разлетаются осколки. А она бежит вперёд, за советским танком, который наступает на позиции врага. Ей хочется догнать его, убедиться, что там её сыночек Пашенька, её кровиночка, её первенец, её старший сын. Она рядом, она сможет спасти и защитить своего сыночка, не попробовавшего вкуса взрослой жизни. Не женившегося и не порадовавшего маму внучонком и красавицей-внученькой.

«Всё будет хорошо, беда минует этот танк и этих ребят, воюющих вместе с Павлом против чёрной чумы», — думает мать.

Танк догоняет немецкую машину, забуксовавшую в липкой непроходимой грязи. Затем он наезжает и давит эту легковую машину вместе с сидящими в ней офицерами вермахта. Мама Вера всё видит. Видит, как они сначала корчатся от боли, потом гусеницы танка перемалывают тела фашистов. Всюду кровь и ужас.

Фашисты-убийцы позируют на фоне своих жертв — мирных жителей

Не успели, гады, уйти от возмездия. Мы вас не звали в гости и топтать своими погаными сапогами нашу землю не позволим. Получите то, что заслужили.

Вдруг в танк попадает снаряд.

«Сыночек, где же ты?» — кричит мама.

От сумасшедшего удара в ушах поднимается гул. Он всё нарастает и нарастает, превращаясь в душераздирающий стон и вой, металл рвется как бумага. Всё вокруг горит.

Горящий танк Т-34

«Сыночек, Пашенька, родной мой», — продолжает звать мама.

Павел из последних сил выбирается из горящего танка и отползает в сторону. Скоро взорвутся загоревшиеся боеприпасы и снаряды, предназначенные для смерти ненавистным фашистам. Он теряет сознание.

«Павлик, мой родной», — мама подбегает к своему раненному сыну. Павел лежит на траве, зазеленевшей, только что проклюнувшейся сквозь прогревшуюся весенним солнцем землю. Силы оставили молодого бойца. Мама обнимает, целует своего сыночка, она не могла прижать его к своей груди уже несколько лет, с тех пор, как он ушёл на войну. Она гладит его повзрослевшее, уже не мальчишеское лицо. Поправляет пряди его шелковистых волос. Она с ним, с её дорогим сыночком, значит, всё будет хорошо.

И вдруг, как коршуны, как зловещие демоны, появляются фашисты. Старший чёрный демон раздает своим подчинённым лающим, отрывистым голосом короткие команды.

Фашистские солдаты передергивают затворы своих автоматов и приближаются к нашим бойцам, лежащим на земле без сознания. К тем, кто успел покинуть подбитый и горящий танк. Мама Вера бросается им навстречу, чтобы загородить дорогу к своему сыну Павлику и его солдатам.

Но фашисты продолжают настойчиво надвигаться.

Она бежит к сыну и закрывает его тело собой. Она делает всё, чтобы защитить своего сыночка от неминуемой гибели. Она плачет, кричит, молит Бога забрать их вместе с сыном в наше время, где нет войны. Она готова сделать все, только бы жил её сыночек, её Павел.

Фашистские автоматчики

Фашистский солдат в упор стреляет. Пуля пробивает её материнское тело, она вздрагивает, но боли не чувствует. Она находится в другом измерении времени, поэтому на поле боя ей никто не может принести вреда. И не может она принять весь удар на себя, не может она спасти своего сына, время не повернуть назад.

Пуля настигает её Пашку, её кровиночку. На траве появляются тёплые лужицы крови. Земля впитывает их.

А Павел видит свою маму Веру, отца Савватея в родном Иркутске. Видит младшего братишку Сашу, сестрёнку Мэри, они весело играют во дворе их дома. Видит, как красавица-сестрёнка Наденька пишет ему письмо на фронт. Он всегда с нетерпением ждал её писем. Он видит, как его девушка, отношения с которой только начали завязываться, машет ему рукой, когда вагон, в котором он находился, отъезжает от железнодорожного вокзала Иркутска. Перед глазами пролетают картины, где его так и не родившиеся сыночек и дочка идут в школу. В его школу на улице Российской рядом с набережной Ангары. Он видит небо и солнце.

Вдруг всё это обрывается, и наступает темнота, вечная темнота. Фашист обшаривает карманы только что убитого им молодого бойца. Выбрасывает тут же рядом с телом самые сокровенные для русского офицера письма из дома и фотографии любимых. Они фашисту не нужны, не представляют военной и материальной ценности.

Сердце матери разрывается на части.

Павел остаётся лежать, его открытые глаза смотрят в синее безоблачное небо. А в небе щебечут птички, им неведомо людское горе. Они не могли осознавать, что идет кровавая война. У них свои птичьи радости и заботы.

Мать плачет, её слезы поливают землю, как дождём. А сознание, которое бессильно, которое не может изменить время и события, давно произошедшие, возвращает Веру Ивановну в действительность.

Рядом сидит её внук Серёжа, тоже её кровиночка. Живой её росточек, которому ещё предстоит пробиваться к солнцу, к высотам жизни. Жизнь шла своим чередом.

Приближался День Победы.

К бабушкиному окну подлетел сизокрылый голубь, он ворковал, радуясь весеннему солнцу. Важно, переваливаясь с боку на бок, он ходил по подоконнику маленького окошечка, покосившегося иркутского домика. Потом клювом начал постукивать в стекло, видимо, просит — дайте покушать, «бирлять» сильно хочется. Мы с бабушкой вышли на улицу, я крошил для голубя хлебушек. Он жадно клевал, торопился, подпрыгивал и забавно бежал за новым кусочком хлеба. Нужно было успеть, ведь воробьи уже начали слетаться на этот пир. Природа жила своей жизнью.

Вера Ивановна Щепина, моя бабушка

Бабушка немножко просветлела лицом и начала улыбаться. Нежно обняла меня, и мы сидели долго, пока я не начал зябнуть на свежем весеннем ветерке.

«Баба, а почему ты плакала?» — деликатно спросил я.

Глаза бабушки опять налились слезами. Мне и так всё было понятно, и не стал я больше тревожить бабушкину душу. Завтра был День Победы, после войны прошло лет пятнадцать, и боль потерь была ещё не приглушенной временем. Много ветеранов войны, находившихся в расцвете сил, продолжали трудиться в народном хозяйстве. Грандиозного и масштабного празднования Победы тогда не устраивали. Но для меня общение с моей бабушкой было наилучшим уроком военно-патриотического воспитания, уроком добра.

Мой рассказ нашим детям о чувствах, которые связаны с Великой Отечественной войной

Шли годы, уходили ветераны. И когда их почти не стало, а те, кто ещё жив, по старости уже не могли общаться с подрастающим поколением, к школьникам стали приходить уже дети ветеранов, кто помнил и ощущал дыхание Победы, дыхание своих предков. В школу №15 к моему старшему внуку Алексею в 9 класс меня пригласили для общения с детьми в день Победы.

Школа — это вообще иной мир, здесь своя атмосфера, своя гармония звуков. Когда заходишь в школу во время перемены, в любую школу, в любые времена, испытываешь одни и те же чувства. Ты погружаешься в энергетику молодости и задора. Чинно расхаживают старшеклассники. А ребятня из младших носятся сломя голову, и хор из нескольких десятков или даже сотен голосов создаёт вокруг ауру молодой энергии. Ауру чистоты и непорочности. Эти звуки — в унисон с космической энергией солнца и добра. В это мгновение, в этот час и твоя энергия души начинает звенеть как колокольчик, вибрировать, подстраиваясь под этот детский светлый и добрый энергетический поток. Ты, подобно сотовому телефону, заряжаешься этой энергией. А «зарядное устройство» — вихрастое, с косичками — носится по коридору, смеётся, галдит.

Звучит колокольчик школьного звонка, моментально всё стихает, пытливые умы погружаются в пучину знаний, чтобы через сорок минут всё повторилось вновь.

Вот почему, наверное, не бывает старых учителей. У них, конечно, могут быть морщинки, они могут передвигаться с тросточкой, но души их меньше всего подвержены увяданию.

Они, как вечный цветок, несут заряд молодости, мудрости и красоты. В их усталых глазах всегда можно увидеть искорки молодого огня и задора. Этот энергетический поток, исходящий от молодых сердец, не даёт шансов для старения души.

Как построить разговор с этими взрослеющими непоседами, я не знал. Хотя и имел большой опыт общения с детворой. Поэтому решил говорить о чувствах, которые я сам испытываю в связи с этим великим и светлым праздником.

Говорил о Павле Щепине, о том, что он погиб молодым, недолюбив, не создав семьи, не родив детей. Я показал детям настоящие фронтовые письма-треугольники, они с нескрываемым любопытством рассматривали эти ставшие военными реликвиями документы из прошлого.

Фронтовое письмо-треуголка

Павел был чуть старше их, сидящих сегодня за партами учеников. Он ушёл воевать за нас с вами, за наше будущее, за нашу родину. Классный руководитель Любовь Геннадьевна, почти моя ровесница, плакала, дети расчувствовались, были серьёзными. А в конце урока я спросил, кто бы пошел добровольцем на фронт, если бы, не дай бог, началась война.

Все дети до одного подняли руки, они не колебались ни секунды. Пацаны хотели быть солдатами, чтобы бить врага, а девчонки — санитарками, чтобы оказывать помощь раненным солдатам, выносить их с поля боя.

«Какое прекрасное поколение, — подумал я. — Работать только с ними нужно грамотно».

Спускаясь вниз, на улицу, я остановился у мемориальной доски, прочитал ещё раз список фронтовиков. Я ведь тоже окончил эту школу.

Бессмертный полк. День Победы 9 мая 2017 год. Я с внуком Сергеем и дочерью Ольгой

2. Проклятая война

Велика Россия. Раскинулась она от Балтийского и Чёрного морей, от Северного Ледовитого аж до Тихого океана. Просторы необъятные. Никогда и ни на кого Россия с захватническими целями не нападала. Только во все времена находились силы окаянные, желающие ей погибели. Вот и в 1941 году вероломно на Советский Союз напала гитлеровская Германия. Это не злая блоха, которая набросилась на собаку, вцепившись ей в загривок. Это хорошо вооружённая армия шакалов лютых вцепилась в горло русского медведя, стремясь заодно поразить его сердце да народы России многонациональные со свету извести. Громыхали бои в европейской части страны, да отголоски войны разносились по всей земле российской. Чувствовались они и в далёкой от военных действий Сибири.

Завывала метель сквозь лютую стужу. Плакала вся деревня Качуг, что расположена у истока сибирской реки Лены. Выли собаки во дворах. Их вой подхватывали волки на таёжных тропинках, устремив свой взгляд на неполную, откушенную с одного края луну. Эта какофония звуков ужасающим гулом, как пикирующий бомбардировщик, опускалась вниз на заснеженную деревню. Свет от фонарных столбов вертикально поднимался ввысь. А вверху у него появлялась горизонтальная перекладина от светового преломления в нависшем полотне тумана. Казалось, что несколько православных крестов из световых потоков электрических ламп выстроились как солдаты вдоль улиц деревни. А почтальон тем временем принёс обычную для этого периода Великой Отечественной войны новость о потере жизни человека. Погиб Ванька Зыков.

Ванька, Ванечка, Иван Георгиевич — любимый всеми мальчишка, который в свои неполные тринадцать лет сбежал на войну. Сбежал потому, что не мог он отсиживаться в глухой деревне под Иркутском. Дед Федот и отец Георгий уже год как были призваны в ряды Красной Армии. От них иногда приходили весточки с фронтов. Писали они, что будут бить фашистов до последнего вздоха, до последней капли крови, не щадя своих сил и самой жизни. Вот и оборвались их жизни в борьбе с лютым врагом. Мамка Александра померла, подкосила её болезнь простудная. Ванька остался один, не было у него больше никого из родных и близких. Подолгу уходил он в тайгу. А когда возвращался в деревню, то раздавал всем нуждающимся добытое мясо кабана, сохатого, изюбря. Однажды он добыл медведя, жир и сало которого помогли справиться с тяжёлым воспалением лёгких многим односельчанам. Помогло бы оно и маме Ивана, но тогда он не мог оставить её одну и уйти в лес. Да и завалить медведя не каждому охотнику дано. Некоторые сами становились добычей хозяина тайги. Вот и на этот раз Иван снова собрался и ушёл. Никому ничего не сказал. Деревенские жители думали, что опять в тайгу пацан подался. Но Иван ушёл, и не было от него вестей. Местные уж начали думать, что сгинул малец.

Пропал в непроходимой северной тайге. Только извещение от почтальона рассказало селянам о подвиге их земляка Ивана Зыкова, погибшего смертью героя при выполнении важного задания командования.

А было это так. Немецкое командование определило стратегический участок для прорыва обороны советских войск для последующего наступления и взятия в кольцо вооружённых формирований противника. С целью нанесения сокрушительного урона и обеспечения продвижения войск вермахта вглубь российской территории. Для реализации поставленной задачи на место предстоящих боевых действий выехали представители верховного командования. Все командиры фронтовых подразделений и резервной армии были собраны на совет в секретном укрепрайоне.

Под пронзительным ветром переминался с ноги на ногу немецкий часовой. Он почти замерзал. Этот совсем неприспособленный к самостоятельной жизни молодой человек по имени Клаус ушёл на восточный фронт добровольцем, поддавшись на массированную нацистскую пропаганду. Воевать и убивать он не умел, хоть и прошёл начальную военную подготовку. Его и поставили охранять вход в штаб, поскольку вокруг была расставлена бригада профессиональных головорезов-охранников из элитного гитлеровского спецназа. Клаус ранее был по жизни начинающим учёным. Все свои молодые годы посвятил лепидоптерологии. Это раздел энтомологии, изучающий представителей отряда чешуекрылых насекомых (бабочек).

В старославянских понятиях слово «бабочка» происходило от слова «бабъка», или «старуха», «бабка». В верованиях древних славян считалось, что бабочки — это души умерших. Поэтому люди с почтением относились к ним. Клаус это знал. Знал он и то, что делают бабочки зимой. А зимовку бабочки проводят по-разному. Некоторые из них, покинув куколку, живут только на протяжении лета, а с наступлением холодов погибают. Некоторые переживают неблагоприятный холодный период в стадии яйца. Но большая часть делает это, будучи куколкой. Есть виды (репейница, лимонница, крапивница), которые встречают холода взрослыми насекомыми, прячась в глубоких трещинах коры деревьев, дуплах.

От переохлаждения на морозе Клаусу в нахлынувших галлюцинациях начинало казаться, что зимние бабочки, покинув свои укрытия, вместе со снежинками кружились в волшебном и замысловатом танце, заполняя собой весь окружающий мир, наполняя его гармонией вечного покоя. Немецкий мальчишка-солдат переставал ощущать окружающий мир. Толстые стёкла его очков заиндевели, покрывшись причудливыми узорами инея, которые сказочный художник-мороз оставлял на любом стекле, попавшем к нему в плен.

От удара ножом в сердце Клаус всхлипнул и начал медленно сползать в сугроб. Он на мгновение увидел перед собой лицо Ивана Зыкова — русского разведчика, вынырнувшего как из-под земли и лишившего его жизни, освободив от обязанности выполнять распоряжение кровавого фюрера. Двое мальчишек — русский и немецкий — ещё несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Потом Клаус начал угасать. Перед его взором медленно порхали крохотные бабочки — это его умершие в младенчестве маленький братишка и сестрёнки из Мюнхена, где осталась его семья. Потом вдруг появилась яркая и огромная мадагаскарская бабочка урания. Помахав крыльями, она стала превращаться в любимую бабушку Клауса Марту.

— Бабушка, милая бабушка Марта, не уходи. Побудь со мной. Мне больно. Мне очень больно, — стонал Клаус.

Но бабушка Марта, грустно улыбаясь, растаяла в надвигающейся темноте. Потом хоровод бабочек — душ умерших родственников древнего рода Клауса (вельмож, герцогов, дворян, придворных, учёных и военных) — закружил свой вихрь и, подхватив молодую душу Клауса, понёс её на небеса.

Иван, перешагнув тело поверженного им вражеского солдата, звериным прыжком подлетел к немецкому блиндажу. Открыв дверь, он зашвырнул туда две гранаты. Одну за другой. Фрицы не ожидали такого удара. Блиндаж был настолько крепким, что его не мог взять ни пушечный выстрел, ни фугасный снаряд или бомба. Но это со стороны противника, а вот со своего тыла… Недосмотрели фашисты и поплатились. Внутри сдетонировали заряды. Весь штаб вместе с немецким командованием был уничтожен сибирским мальчишкой — сыном полка, потомственным таёжным охотником.

И уже совсем другой рой ядовитых бабочек — златогузок, медведиц и других чёрных и мерзких тварей — понёсся в горнила ада вместе с душами фашистов, чьи кровожадные тела присутствовали на фронтовом военном совете. Взрывной волной нашего разведчика отбросило лицом в глубокий сугроб. От контузии в висках стучали стальные молотки, звенели колокола.

Потом сирена пикирующего бомбардировщика заполнила всё его сознание. Иван уже не чувствовал, как его тело прошила фашистская автоматная очередь. А прозевавшая русского разведчика элитная эшелонированная охрана разряжала свои автоматные рожки в спину лежащего в сугробе молодого солдата. Когда звериная злость немного спала, немцы развернули изрешеченное тело бойца и обомлели. На снегу лежал растерзанный пулями тринадцатилетний мальчишка. Его белый маскировочный халат от крови стал алым. Его губы улыбались, а широко раскрытые голубые глаза смотрели в небесную высь.

Ивану виделось, как его дед Федот из своего укрытия задаёт работу снайперской винтовке, косит фашистов. Как деда накрывает вражеская мина, как замолкает старый сибирский снайпер… Как отец Георгий, раненый и оглохший от контузии, озверевший от праведной ярости к врагу, из противотанковой пушки прямой наводкой крушит немецкие танки один за другим. Как вступает в неравный рукопашный бой, как погибает…

Вдруг с неба к Ивану спускается самая красивая в мире бабочка — парусник королевы Александры. Она начинает мягко улыбаться, касаясь крыльями лица молодого воина.

— Иванушка, мой любимый, — слышится голос мамы. — Я так скучала по тебе, мой дорогой сыночек. Теперь мы с тобой будем всегда вместе. И никто и ничто уже никогда не сможет нас разлучить.

— Мама, мамочка, моя родная. Прости меня за то, что я не смог уберечь тебя. Тебе бы жира да сала медвежьего, тогда и воспаление лёгких и все осложнения могли бы отступить. И ты бы осталась жить. Но я не смог, не сумел, не успел. Прости меня, моя милая мамочка. Я так ругаю себя за это, не успе-е-ел, — прошептал Иван и заплакал.

— Не плачь, мой сыночек, ведь ты уже большой. Вон какой ты сильный и красивый, — успокаивала сына мать.

— Мамочка, прости меня за то, что я не смогу родить дочку и назвать твоим именем — Александра. У меня не будет никогда сыночка, которого я бы мог назвать именем Федот или Георгий, как деда или отца. Прости меня, мамочка. Я так любил жизнь, так любил тайгу…

С неба стали спускаться бабочки, самые красивые во всём мире. Они плавно кружились. Потом подхватили своими лёгкими и нежными крыльями мальчишескую душу Ивана и бережно понесли её в небесные выси. Туда, где всегда мир и покой. Там, где поют райские птицы, где нет злости, корысти, зависти и войны.

А на земле подоспевшая разведгруппа отомстила за смерть сына полка, уничтожив всю охрану фашистского штаба. И с секретными документами немецкого командования вернулась в распоряжение своей части. Тело Ивана бойцы бережно пронесли через линию фронта, преодолев все препятствия. Когда хоронили Ивана, плакали все без исключения — от новобранцев до седых ветеранов, от санинструкторов, солдат до командира полка. Иван, лишив немцев управления войсками, ценою своей жизни обеспечил без больших потерь наступление нашей армии пусть на небольшом, но всё же очень важном участке фронта.

Прошло много времени. Уже распался Советский Союз. Выросли дети и внуки тех, кто, не жалея сил и собственной жизни, защищал нашу Родину. И благодарная память о временах войны в сознании россиян и других народов, пострадавших от немецкого фашизма, не стёрлась. Она живёт. Её нельзя уничтожить. И не родившиеся дети от безвременно ушедших храбрых бойцов и простых мирных людей, сгинувших в годы этого лихолетья, наверное, белыми ангелочками парят в бездонной синеве безграничного космоса. Их земные воплощения в виде очаровательных по своей красоте бабочек беспечно обмахивают тонкими хрустальными крылышками медоносные соцветия божественных цветов. Жизнь продолжается.

А зимой, как и раньше, сквозь лютую стужу завывает метель. Плачет, вспоминая Ивана Зыкова, вся деревня Качуг, что расположена у истока сибирской реки Лены. Воют собаки во дворах. Их вой подхватывают волки на таёжных тропинках, устремив свой взгляд на неполную, откушенную с края луну. Свет от фонарных столбов вертикально поднимается ввысь, а вверху появляются горизонтальные перекладины от его преломления в нависшем полотне тумана. Кажется, что несколько православных крестов из световых потоков электрических лам выстроились как солдаты вдоль улиц деревни. Наш Иван и его не родившиеся дети, к великому сожалению, уже никогда не ступят на родную землю, не пойдут на охоту по звериным тропам.

Иван погиб, он пожертвовал своей жизнью, чтобы жили другие люди. Так уж устроен русский человек. Так устроена загадочная для иностранцев Русская Душа.

3. История любви

Маша и Саша

О своих друзьях-товарищах я уже рассказывал ранее в предыдущей книге. Наверное, суховато, но что поделаешь, о таких отношениях, пусть даже самых тёплых, мужики говорят сдержанно. Товарищ в моём понимании — это тот, с кем ты работаешь или учишься. Ещё может быть товарищ по партии, по дачному или гаражному кооперативу. Ты можешь с ним общаться, выпивать пиво или водку. Но товарищ всегда у тебя на некотором расстоянии. Друг — это другое, он почти как родственник. Вот о друзьях и подругах моей жены Лены, которые стали и моими тоже, хочется рассказать немного эмоциональнее. Друзья семьи — это как? Да, наверное, это те люди, которые ближе других. Они как родные. С ними ты делишь радости и горе. С ними встречаешь дни рождения близких тебе людей и разные праздники, а также разделяешь и траурные события. Настоящие друзья никогда не предадут. Они не ищут выгоды от общения. Друг — это надолго, и может быть, на всю жизнь. Вот так я представляю себе понятие друзья и товарищи. Так, наверное, и должно быть по жизни.

А начну я свой рассказ, пожалуй, с Шифрука Александра Михайловича и Марии Александровны. Лена с Машей познакомились в Усть-Илимске летом 1982 года. Примечательно, что из-за их внешнего сходства случались мелкие курьёзные истории. Их часто путали, многие полагали, что они родные сёстры. Но это было далеко не так. Я имею в виду происхождение и появление на белый свет. Лена родилась в Иркутске. О её родителях, ставших моими родными и любимыми людьми, и их семье я написал целую главу книге «Иркутская сага». А вот о происхождении Маши и Саши и их отношениях хочется рассказать подробнее.

Маша и Саша

Немецкие корни Марии

По мотивам реальных исторических событий

В 1762 на российский престол взошла Екатерина Вторая Великая, урождённая София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская. Годы её жизни: рождение 21 апреля (2 мая) 1729 Штеттин, Пруссия — и смерть 6 (17) ноября 1796 года, в Зимнем дворце, Петербург. На немецком языке её имя звучит так: Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg. В православии её именовали Екатериной Алексеевной. С укреплением её власти и авторитета началось переселение граждан из Европы в Россию. На восток двинулись немецкие учёные, деятели культуры, ремесленники и разный другой народ. На неизведанные российские земли в поисках счастья поехали и представители двух немецких семей — Нусс и Шрайнер. Ореховы и Плотниковы, если их фамилии переиначить на русский манер. В те славные времена Россия значительно расширила свои границы: на западе был произведён раздел Речи Посполитой после падения польско-литовского союза, на юге присоединение Новороссии. Все эти и другие земли надо было осваивать. Там были нужны новые в том числе и западные специалисты, с новыми подходами к сельскохозяйственному и промышленному производству.

Ранее в 1762 и 1763 годах императрица Екатерина Вторая своими манифестами пригласила в Россию жителей из немецких государств — Гессена, Бадена, Саксонии, Гольдштейна, Майнца, владений Габсбургов, Швейцарии, Нидерландов, Франции, Швеции и некоторых других стран Европы.

В дальнейшем, спустя почти сто пятьдесят лет, большевики хотели использовать обрусевших немцев для экспорта революции в Германию. На территории современных Саратовской и Волгоградской областей тогда 19 октября 1918 года декретом СНК РСФСР была образована немецкая автономная область, а 19 декабря 1923 года её преобразовали в АССР, площадь её составляла 28200 квадратных километров, а население 576 тысяч человек. А ранее, в далёкие времена с 1764 по 1768 год в Поволжье уже начали формироваться немецкие поселения. Тогда было образовано 106 колоний с населением 25600 человек. А к началу XX века было уже 190 колоний с населением 407,5 тысяч человек. К 1 января 1941 года АССР немцев включала город Энгельс и 22 кантона: Бальцерский, Гмелинский, Гнаденфлюрский, Добринский, Зельманский, Золотовский, Иловатский, Каменский, Красноярский, Краснокутский, Куккусский, Лизандергейский, Мариентальский, Марксштадтский, Палласовский, Старо-Полтавский, Терновский, Унтервальденский, Фёдоровский, Франкский, Экгеймский и Эрлленбахский. Действовало своё правительство в рамках, предоставленных ему центром — Москвой — довольно-таки обширных полномочий.

Начало Великой Отечественной войны и быстрое продвижение на восток войск вермахта послужили основанием для издания Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года, по которому немцы были выселены в Казахскую ССР, Алтай, и Сибирь. АССР немцев прекратило существование.

Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»

28 августа 1941 г.

По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья…

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы, с тем чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах…

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин

Как жилось немецким предкам Маши Нусс и Шрайнер, доподлинно не известно. Здесь требуется поисково-исследовательская работа с архивными документами. (Мне же удалось только по одной метрике деда от 1892 года найти свои вятские корни до родоначальника Ивана Решетникова в 1600-ых годах.) Здесь тоже есть огромный фронт работы.

Но вот поколению родичей Маши в девятнадцатом веке пришлось столкнуться с фронтом не из шуточных — с трудовым фронтом. А дело было так:

Будущая мама Марии — кареглазая стройная девушка Амалия Генриховна Шрайнер — повстречала молодого сероглазого парня, мастера на все руки, механизатора от бога — Александра Егоровича Нусс (6.12.1912 — 27.02.1970), и у них образовалась дружная семья, которой предстояло пройти через неимоверные испытания, голод, лишения, принудительное переселение из насиженных мест и много чего ещё. Но были и радости, и счастливые эпизоды в их непростой жизни. В первую очередь это настоящая мужская дружба, взаимопомощь и взаимная поддержка, которые возникли в трудармейские годы. Здесь даже слово бескорыстная не вписывается, она, дружба, была бесстрашной и верной и, конечно же, не предполагала никакой выгоды. Это явление, которым можно гордиться. А было четыре верных друга: Александр Нусс (фамилия в переводе означает орех), Иван Фризоргер (освободитель с копьём), Иван Май (божий дар или представитель города Майен из земли Рейнланд-Пфальц), Александр Ессе (кузнец или трубочист). Они горячо любили свою родину — Россию. Они здесь родились, здесь могилы их предков. Здесь позднее родятся и вырастут их дети.

Здесь в лихолетье Великой Отечественной войны они окажутся без вины виноватыми. Только за то, что они по своему происхождению были немцами, их отправят на трудовой фронт. Что это такое, я опишу по рассказам историков и очевидцев немного позже. А причиной такого поворота судьбы станет нападение в 1941 году немцев, вернее, фашистской Германии на их родину — Советский Союз. Так германские немцы-фашисты сломают жизнь своим соплеменникам, несколькими поколениями живущим по приглашению императрицы Екатерины Великой на землях Российской империи и потом в СССР.

До Великой Отечественной войны семье Маши пришлось тоже пережить суровые испытания. Машина бабушка, которую, как и её маму, звали Амалия, Амалия Христиановна Шрайнер, потеряла мужа Генриха. Его расстреляли 3 января 1938 года как врага народа. Позже он был реабилитирован. Но каково жить семье врага народа, испытать сполна пришлось всем домочадцам.

Маленькая Амалия — будущая мама Маши — была любознательной и очень энергичной девочкой. Она стремилась к знаниям, эту талантливую девчонку отмечали все. Взрослые восхищались её способностям, а сверстники уважали за необычное стремление к учению и наукам. Но учиться ей не довелось, не было такой возможности. Надо было работать. Она с огромным страхом уходила в ночное. Она молила бога, чтобы остаться дома и не ехать на пастбище.

— Маша, а какого бога молила маленькая Амалия? — перебиваю её рассказ я.

— Я не знаю какого, — задумчиво произносит Маша, — тогда культивировался атеизм, и в бога верить было опасно, по крайней мере, показывать такое.

— Всё-таки большинство немцев были протестантами, — предполагаю я и прошу Машу продолжить свой рассказ, свои воспоминания.

— А там у распаханных полян с сочными травами из лесополос доносился протяжный вой голодных, лютых и кровожадных волков, — продолжает Маша. — Девчонка стучала зубами от страха и ревела от жути. Но ничего не поделаешь, плачь, не плачь — надо работать. Надо помогать выжить и прокормиться своей семье в голодающем Поволжье. Она старшая из шести сестрёнок. И она шла в неравный бой со своими переживаниями, со своим страхом. И она побеждала! Бывало, волки нападали на колхозное стадо, но Амалия поднимала шум и гам, стуча кастрюлями, разбрасывала горящие угли кострища. Звери убегали. Коровы и овцы, и сама молодая пастушка, к их счастью, оставались живы и невредимы.

Потом, уже в замужестве, их семья тоже занималась нелёгким сельским трудом. Было тяжело, но труженики семьи Нусс, не боящиеся работы, пользовались заслуженным уважением у односельчан и руководства колхоза. Александр Нусс был просто незаменимым работником. Лучше него машины и механизмы не знал никто. Его жена Амалия уже по привычке работала на ферме. Однажды зимой, возвращаясь с работы, она шла домой с молочно-товарной фермы, что в четырёх километрах от деревни. Преодолевая порывы ветра в жуткую метель, она ориентировалась исключительно по своей интуиции.

— Не потерять бы дороги, — думала молодая, уставшая от работы женщина. — Ведь если провалишься в придорожный сугроб, тебя уже никто не спасёт. В лучшем случае на следующий день найдут закоченевшее тело. Если, конечно, волки не сожрут, — шла и горько размышляла уставшая и замерзающая Амалия.

Дома доченьки — Берта (она родилась в 1938 году) и Ирма (1940 года рождения) — уже заждались мамочку. Они ждут её и молочко, которое мама иногда приносила с работы. Амалия шла и невольно отгоняла от себя страшные мысли, слёзы застилали ей глаза, а конца дороги не было видно.

— Неужели я сегодня не дойду, неужели это мой последний вечер?.. А как хочется жить… Как я люблю свою семью, — не давали покоя жуткие мысли.

Вдруг её нога ударилась об какой-то твёрдый предмет. Амалия остановилась и сквозь жуткую мелодию завывающего ветра раскопала в снегу кожаный портфель. Открыв его, в слабых лучах лунного света, пробивающихся изредка сквозь снежную пелену, она увидела деньги. Портфель весь был забит денежными купюрами. Девушке сразу стало понятно, что это председатель колхоза, скорее всего, проезжал на лошадиной упряжке — санях из райцентра — и случайно обронил этот бесценный груз. Там была зарплата за всё время страды колхозников и денежки на закупку самого необходимого для нужд сельскохозяйственного предприятия. Шёл сороковой год двадцатого столетия, и за подобную утрату председателю грозил скорый суд и расстрел. Это Амалия понимала точно и ясно. Это была реальностью того тяжёлого предвоенного времени, тех суровых нравов и законов. За любую, даже мелкую провинность можно было получить суровое наказание или поплатиться свободой, а может быть и жизнью.

— Теперь я точно должна дойти, во что бы то ни стало дойти. Теперь от меня зависит жизнь не только моих деток, — думала молодая труженица колхоза. — Я должна спасти себя и жизни других людей, — стучали мысли в висках.

Когда энергии жизни, казалось, уже стали покидать её тело, Амалия увидела на горизонте мерцающие тусклые огоньки деревенского освещения. Это придало ей сил. И вот она уже у избы председателя колхоза. Двери тогда никто не запирал. Амалия толкнула скрипучий заслон, отделяющий её от лютой зимней непогоды и неминуемой смерти на морозе. В домашнем тепле старенького деревянного дома её сразу стали покидать последние силы.

Тепло было только от печки, а атмосфера внутри дома, казалось, была ледяной и ужасной. Ещё страшней, чем на улице. Уже почти теряя сознание, Амалия услышала рыдание детей и зычный вой и причитания Прасковьи — уже не молодой председательской жены, растрёпанной и всклокоченной в экстазе безумия и тоскливой безнадёги.

— Ой, что же теперь будет… На кого ты нас оставляешь, Иван? Как же я одна буду поднимать наших семерых деток. А-а-а. У-у-у-ю, — она завывала как волк, как снежная метель, как буря, предвещавшая ужас, горе и смерть.

— Боже мой, боже мой, как же так? — лепетал председатель колхоза Иван, поседевший в одночасье и тоже обезумевший от приближающейся напасти.

Мужчина, сидя за столом, находился в состоянии ступора. Он не мог понять, куда подевался портфель с деньгами. Украсть его никто не мог. Иван ехал один по полуночной дороге, нигде не останавливался.

— Как же так, как же так?

Когда он увидел падающую в обморок от бессилия Амалию и портфель в её руках, он как ураган соскочил со своего места, подлетел к «ангельской пришелице» и, приподняв Амалию, начал целовать её заиндевевшие щеки. Затем он судорожно потащил молодую женщину за кухонный стол. Прасковья достала самогонки, разогрела чай. Они приводили в чувства Амалию. Они радовались и ликовали. Они были спасены. Их дети, почувствовав перемену в домашней атмосфере, поумерили свой вой. Они стали прислушиваться к разговорам взрослых за столом и пытливо присматриваться к происходящему в их избе. Было интересно, страшно и непонятно, что же происходит?

А когда Амалия пришла в себя, Иван подвёл к ней всех своих детей, которые были мал мала меньше, и торжественно с дрожью в голосе сказал:

— Детки, эта женщина — наша спасительница. Она избавила нас от неминуемой смерти. Целуйте ей руки, дети мои, и помните, что есть на земле добрые люди! Есть бог на небе! Есть ангелы-хранители, которые помогли Амалии дойти до нашего дома, преодолев лютое ненастье, мороз и пургу!

— Да что вы такое говорите. Не надо меня целовать. Ещё что придумали, — встрепенулась не знавшая таких почестей простая колхозница Амалия.

— Нет, Анна Андреевна, — так на русский манер иногда называли Амалию, — я говорю от всей души. Вот посмотри — это Андрейка, ему полтора годика; это Иванушка — ему скоро три года будет: это Аня, Клава и Кира — им четыре годика, они у нас тройняшки: это Федот — он самый старший, ему шесть лет. А самый маленький Фёдор, ему три месяца от роду, вот он на руках своей мамы Прасковьи. Он ещё не может ходить самостоятельно и мало что понимает в происходящем. Но он улыбается, глядя на тебя, и агукает. Глянь, он тянет к тебе свои ручонки. Как будто бы он понимает, что спасён. Спасён тобой.

Амалия взяла мальчика на руки и тоже стала улыбаться ему в ответ.

— А если бог даст и у нас ещё родится девка, назову её Амалия в честь тебя, моя родная, моя дорогая спасительница, — продолжил свой монолог председатель.

Александр и Амалия Нусс до войны

Никто из односельчан так и не узнал об этом происшествии. Амалия умела держать «язык за зубами». Но время неумолимо шло, и вслед за начавшейся Великой Отечественной войной, нагрянул сентябрь 1941 года. В их деревне, именуемой Крафт, (в переводе на русский язык это название означает энергия, сила), что под городом Энгельс, началась спешная эвакуация немецкого населения. Местные власти под угрозой неминуемой кары в случае неисполнения переселенческого Указа от 28 августа и под собственным страхом с щемящей сердечной болью уже 3 сентября стали заполнять «телячьи» (для перевозки скота) вагоны семьями своих односельчан на железнодорожной станции. Переселенцам предстоял дальний путь в Сибирь, в Красноярский край. К этому времени счастливая семья Нусс — Александр, Амалия и их две дочери Берта и Ирма — успели обзавестись добротным домом, заплатив за него последние платежи. Счастье оказалось недолгим. Не успели они насладиться счастливой жизнью в новом доме. Надо бросать всё и уезжать в далёкую Сибирь. Но и председатель колхоза Иван помнил о добре и не стал в первых рядах переселенцев обозначать семью Нусс. Он дал им время для сборов.

Вот приведу выписку из регламентирующего переселение документа.

Источник: Советские немцы в 40-е г. // Иосиф Сталин — Лаврентию Берии: «Их надо депортировать…»: Док., факты, коммент. — М., 1992. — С. 36—83.

Инструкция   по проведению переселения немцев, проживающих в Республике немцев Поволжья Саратовской и Сталинградской областях.

«Проведение операции

Разрешить переселенцам брать с собой бытовое имущество, мелкий хозяйственный инвентарь и деньги (сумма не ограничивается, ценности также). Общий вес всех вещей, одежды и инвентаря не должен превышать 1 тонны на семью, громоздкие вещи брать с собой не разрешается…»

Переселенцы

Когда стало известно, что надо будет уезжать, Александр продал корову, заколол свинью. Мясо и сало засолили во фляги и залили сверху жиром, чтобы не портилось. Добротный, с любовью построенный дом. отдали русской соседке с четырьмя детьми. Но ей пришлось там жить недолго. Вскоре в доме устроили госпиталь. С собой успели взять отцовские инструменты, флягу с мясом и кое-какую одежду. До станции назначения в Сибирь доехали нормально, все были живы. А вот другим переселенцам в более позднее холодное время не повезло. Они замерзали в пути следования и в лютые сибирские морозы. На станциях уже приходилось выгружать в основном окоченевшие тела вынужденных переселенцев. Статистика говорит о том, что около 50% переселенцев умерло во время транспортировки к местам назначения. (Я уже писал в книге «Иркутская сага» о схожих событиях 30-х годов в воспоминаниях ветерана войны Николая Романовича Тихонова об Иркутской станции Иннокентьевка в главе об Усть-Илимске. Там описывались не менее, а даже более ужасные картины, связанные с переселением русских из центральных районов в Сибирь.)

На пересылке

Вот эшелон с семьёй наших героев прибывает на провинциальную сибирскую железнодорожную станцию Красноярского края. На перроне скопилась толпа местных жителей. Почти никаких развлечений у деревенского люда той поры не было. Только иногда передвижка демонстрировала патриотические фильмы о войне. Где немцев изображали в виде монстров или какими-то презрительно смешными придурками. Это была, наверное, пропаганда для выработки чувства ненависти у населения нашей родины к агрессору, фашистским оккупантам.

А тут прибывает первый эшелон с переселенцами — немцами с Поволжья. Какие они, эти немцы, наяву, людям было любопытно и очень интересно.

А в открытые двери вагонов — а кое-где дверей не было вообще — на приближающуюся сибирскую станцию настороженно смотрели пытливые глаза немецких ребятишек. Они ещё не могли осознавать всей сложности жизненной ситуации. Они смотрели на всё с детским интересом и любопытством. Взрослые же были настроены иначе. Женщины уже выплакали все глаза. Мужчины были ко всему готовы. Они молча, мужественно и скорбно думали:

— Ох, если предстоит умереть, то лучше всем сразу, чтобы не мучиться. Детишек только жаль. За что, за какие такие прегрешения им принимать столько мук. Они ведь ни в чём не виноваты. Они ещё даже не успели согрешить перед родиной и отечеством, чьими сыновьями и дочерями они являлись, — перед Советским Союзом. Они воспитывались в любви к нему. Что же будет теперь, что?

Переселенцы

Поезд стал сбрасывать свой ход, заскрежетали тормоза, по сцепкам вагонов пробежали судороги, и состав остановился. Под пронзительными взглядами местных жителей на перрон стали выходить и строиться в шеренги усталые и понурые люди с детьми и своим нехитрым скарбом.

— Ничё себе, у них ни рогов, ни копыт нету.

— Ой, а они такие же, как и мы.

— Вон, смотри, вихрастые рыжие, брюнетистые и блондинистые, голубоглазые и кареглазые пацаны и девчонки, — послышалось из толпы встречающих и просто глазеющих на это событие со стороны железнодорожного вокзала сибиряков.

Уже через несколько минут смешанная команда пацанов непринуждённо гоняла резиновый мяч, играла в лапту. Отовсюду доносился детский смех. Ребятишки играли со своими новыми друзьями, и никакого барьера между ними не существовало и не чувствовалось. Как будто бы встретились друзья из соседней деревни. Отношение разных детей между собой вообще-то, на мой взгляд, является индикатором человеческой зрелости взрослого населения. А эти девчонки и мальчишки, приезжие и местные, играли и резвились между собой, как это делают ребятишки, в основе воспитания которых лежит природная человеческая доброта. Да они и были сыновьями одной родины, говорили на одном языке, одинаково думали, хоть и были разного происхождения от разных народов. Немецкие мамы, глядя на резвящихся детей, плакали. А немецкие отцы отводили взгляд, чтобы не было видно их влажных глаз. Простые люди могут всегда существовать в мире и согласии.

Правда, периодически случалось потом такое: приходила похоронка с фронта. Чей-то батька погиб. Бабы плакали, голосили, а у мальчишек местных и приезжих наступало какое-то временное отчуждение. Они долго не могли разговаривать между собой — эти русские и немецкие пацаны. Как никак немцы-фашисты убили отца русского мальчишки. Здесь, бывало, проскакивали и ругательства, обзывательства и жестокие оскорбления в адрес приезжих. А они молчали, эти немецкие подростки. Они чувствовали себя без вины виноватыми за тех взрослых, которые развязали кровавую войну, которые пришли на чужую землю, чтобы убивать. Как это горько ощущать! Ведь, эти мальчишки не виноваты, они-то не были фашистами. Сколько же им пришлось пережить и выстрадать, одному богу известно.

— А когда же в мирное время возникает национальная рознь, неприязнь? — начал задумываться я, написав эти строки. — Где эта невидимая грань, разделительная полоса?

И сам для себя нашёл такой достаточно простой ответ.

Наверное, когда возникают группы, кланы людей, государственные или групповые идеологии превосходства одних перед другими.

Вспоминаю, как мы мирно и дружелюбно общались в Усть-Илимске с семьями армян и азербайджанцев. У них там на родине шла междоусобная война. А здесь было полное взаимопонимание. Они уехали в Сибирь, чтобы спасти своих сыновей от смерти. Нет, они не трусы. Они мирные, миролюбивые и разумные люди. Получается, что простому народу войны и распри не нужны. Простым людям нужно жить, работать и рожать детей. А некоторым политикам и вершителям судеб не сидится на месте. Они ёрзают, и, когда у них «вся жопа в занозах», у всех начинается «козлячий» гон. Жертвуя жизнями не своих, а чужих детей, эти политики стремятся усадить свою вельможную задницу на мягкий и желательно позолоченный трон. Власть над людьми и купание в богатстве — вот главная цель этих гадов. На них работает вся мощь продажной пропаганды, им удается оболванивать людей, заражая человеконенавистническими идеями и идеологиями. Так складывалась, по моему мнению, история жизни на земле.

«Всех козлов в козлячье стойло!» — вот самый подходящий слоган для таких выродков, для таких уродов. И чем быстрее их туда определить, тем лучше.

Есть и другие моменты, когда стая представителей другой нации становятся противной. Когда так и хочется подойти, и дать от всей души по роже.

— Дэвушка, слюшай, пойдом са мной. Я тибя лубит буду сильна. Ах, какой дэвушка, — вожделенно со сверкающими глазами произносит гордый обладатель мудей, называющий себя джигитом и пытающийся ухватиться за женскую грудь. Думаю, комментарии здесь не нужны. Такие человеки не могут не вызывать отвращение. Они, по существу, позорят свою нацию, свой народ. И заслуженно получают по собственной бестолковой башке от местных жителей и от своих соплеменников. В каждой нации обязательно, к сожалению, есть такие или подобные им индивиды. В семье не без урода, гласит народная мудрость. Но если уроды будут получать достойный и своевременный отпор, то их число резко сокращается. Равнодушие и трусость — вот благодатная почва для них. На ней эти ублюдки и могут процветать и плодиться. Но есть и другие случаи — это историческая и даже генетическая память народа. Мне доводилось беседовать с моими друзьями, представителями армян, в связи с геноцидом их нации турками в 1909 и 1915 году. Это очень тяжёлая тема. Убитые, повешенные, растерзанные старики, женщины и дети. Изуродованные тела мужчин. Распятые обнаженными на крестах беременные армянские женщины. Сотни тысяч погибших, ни в чём неповинных людей — христиан. И фотографии с улыбающимися османскими рожами на фоне истерзанных трупов. Разве такое можно забыть? А порабощение балканских народов, начиная с четырнадцатого века, османами и зверства, творимые там, разве можно забыть? А «развлечения»? Когда османские вояки на завоёванных территориях, отбирая славянских младенцев у матерей при них тут же, взяв дитя за ножки, разрывали плачущего ребёночка пополам. И тот зверюга был победителем, который это действо делал искуснее. Когда куски растерзанного тела были равнозначными по размеру, а не просто оторванная ножка у бедного ребёнка. Тренировались монстры, чтобы побеждать своих гадюк-партнёров. А ещё одна «забава» — кто успешнее и симметричнее насадит на штык подкинутого вверх славянского младенца на глазах обезумевшей матери. Как вам такое «развлечение»? Лично я к потомкам этих тварей никогда не поеду ни в гости, ни на курорт, никуда. Пусть посулят, что отдых будет бесплатным плюс «всё включено» и мне ещё за это предложат вознаграждение. Да никогда в жизни! Может быть, я неправ, и нынешние турки в этих событиях не виноваты? Может быть. Но принести извинение за творимые зверства всё же необходимо. Это дело чести. А если её, этой чести, нет, это уже другой вопрос. Такой же, возможно, как примут эти извинения пострадавшие народы или нет. Кстати, не мешает напомнить, что освободили болгар и другие славянские народы от османского ига российские солдаты. На Армению в составе СССР уже никто из вне не нападал. Побздёхивали…

Прошу меня простить, я отвлёкся. Унесло меня на эмоциональной волне в исторические дебри, в рассуждения по непростой и очень тяжёлой национальной тематике.

Но вернёмся в Сибирь, в Красноярский край. Потихоньку всё утряслось, семья Нусс устроила свой быт. Глава семейства Александр и тут тоже стал знатным механизатором. Работы он не боялся, трудился самоотверженно. Но опять грянула «гроза» — мобилизация в трудовую армию. Плановая мобилизация в промышленность и строительство стала проводиться с февраля 1942 года. Совместными усилиями Наркомата обороны и НКВД СССР была создана трудовая армия. В неё включалось несколько разновидностей трудовых войск: стройбатальоны, рабочие колонны, лагеря советских немцев… В 1942 году на Урале имелось около 290 тысяч бойцов трудармейцев на спецпоселении. Регламентировался такой призыв Постановлением Государственного Комитета Обороны СССР от 10 января 192 года №1123 сс «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет» и от 14 февраля 1942 года №1281 сс «О мобилизации немцев-мужчин призывного возраста от 17 до 50 лет, постоянно проживающих в областях, краях, автономных и союзных республиках». Затем нормы ужесточались с октября 1942 года призывались немки-женщины от 16 до 45 лет. От мобилизации освобождались только беременные женщины и имеющие детей в возрасте до 3-х лет. Диапазон призывного возраста для мужчин был увеличен — с 15 до 55 лет. Это следовало из Постановления ГКО от 7 октября 1942 года №2383. В 1948 году трудармейцев закрепили в местах ссылки, а в 1955 году эти ограничения были сняты за некоторыми исключениями для режимных и прифронтовых местностей. Что такое трудовая армия — это бесплатная трудовая сила, работающая за харчи. Время было такое. Сеть ГУЛАГа надо было пополнять. Надо было поднимать промышленность и укреплять обороноспособность страны. Надо было противостоять агрессору и продолжать жить.

Трудармия

Вот что пишет об этих событиях Вашкау Н. Российские немцы на спецпоселении и в трудармии // Родина. — 2002. — №10. — С. 99—104.

Без вины виноватые

«Для российских немцев к ужасам второй мировой войны прибавился кошмар насильственной депортации. Немецкий народ не отделял себя от граждан советской страны. В первые дни войны от немцев-мужчин Автономной советской социалистической республики Немцев Поволжья (АССРНП) поступило 2500 заявлений с просьбами направить их добровольцами на фронт, но военкоматы не брали их, мотивируя отказ тем, что для фронта необходимы военные специалисты. Немцы, находившиеся в момент начала войны в армии, сражались в действующих частях, но после принятия Указа о выселении немцев Поволжья были отозваны и отправлены на спецпоселения.

Немцев обвинили в коллаборационизме. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. «О выселении немцев из районов Поволжья» в короткий срок, с сентября по октябрь 1941 г., они подлежали переселению….

Всего, по данным А. А. Германа, было выселено 438,6 тыс. человек, в том числе из АССР Немцев Поволжья — 365,7 тыс. человек….

Во 2-й половине 1941 г. ЦК партии и правительства четыре раза обсуждали меры по вводу в эксплуатацию предприятий на Урале. Требования к Наркоматам ужесточались. Постановление СНК СССР и ЦК ВКПб от 13 ноября 1941 г. содержало пункт: «Строительство Бакальского и Ново-тагильского металлургических заводов с горнорудным хозяйством и коксохимическими заводами поручить НКВД СССР. К строительству Бакальского металлургического завода приступить не позднее декабря 1941 г.»

С этого началась трудовая армия, большую часть которой составляли немцы, депортированные из Поволжья. Была определена цель — обеспечить строительство возможно более дешевой рабочей силой любой ценой».

Трудармия

Вот ещё приведу повествование: Под опекой НКВД. Трудармия и её солдаты // Челябинск. История моего города. — Челябинск, 1999. — С. 203—206.

Трудармия и её солдаты

«… Самой подходящей площадкой для строительства является Першинская. Так был решен вопрос о месте строительства. 12 июня 1941 г. всего лишь за 10 дней до начала войны Совнарком СССР принял постановление №1508 о строительстве Бакальского металлургического комбината на Першинской площадке. Документ подписан заместителем Председателя Совнаркома Н. А. Вознесенским.»

…10 января 1942 г. ГКО СССР принял решение о мобилизации этой категории советских граждан в рабочие колонны НКВД с размещением в охраняемых лагерных пунктах. В трудовую армию попали также военнослужащие Красной армии немецкой национальности, политэмигранты из Германии и стран Восточной Европы, находившиеся в СССР, а также советские граждане финской, румынской, болгарской, венгерской, итальянской, чешской национальностей…

Всех прибывших определяли в стройотряды и на лагерные участки. В 1942 г. на Челябметаллургстрое было 4 участка, укомплектованных заключенными, и 16 стройотрядов трудмобилизованных…

К трудмобилизованным применялась целая система уголовных наказаний. Приговоры выносились по представлению прокурора областным судом или особым совещанием. В 1942 г. за дезертирство, саботаж и другие провинности 309 мобилизованных были приговорены к расстрелу, 230 — к различным срокам тюремного заключения. За менее значительные проступки наказанием служил лагерный изолятор.

Весьма скромное питание полностью зависело от производительности труда. Большая часть трудмобилизованных и заключенных питались по основной норме №1 — 550 г хлеба. Не выполняющим производственные задания норма хлеба снижалась на 50—100 г, а перевыполнявшим увеличивалась. Паек был главным стимулом в работе трудармейца. Повышения производительности труда руководство стройки добивалось и увеличением продолжительности рабочего дня. С 15 июля 1942 г. на Челябметаллургстрое он увеличился до 10 часов…

Трудармия

Положение стало меняться к лучшему с середины 1943 г. Занятым на тяжелой работе увеличили хлебный паек. С 1 января 1944 г. сняли заграждение вокруг лагеря 7-го стройотряда. Трудмобилизованных все чаще выводили на работу за пределы зоны без конвоя, а дипломированные специалисты переводились на прорабские и инженерные должности, свободно передвигались по всей строительной площадке. Вскоре ввели 8-часовой рабочий день и выходные дни. Ослабленных и больных трудармейцев объединили в оздоровительные колонны с усиленным питанием….

В конце войны трудармейцы смогли свободно выходить из зоны, а некоторым в порядке поощрения разрешалось жить в поселках Каштак и Першино. На выезд из города ещё существовал запрет, но появилась возможность воссоединить семьи.

В 1948 г. все оставшиеся в живых трудармейцы были переведены на положение спецпоселенцев с ограничением в правах: они не имели паспортов, не могли выехать за пределы спецпоселения без разрешения комендатуры, в которой были обязаны регулярно отмечаться. К началу 1949 г. на спецпоселении Челябинской области находилось 38 448 немцев. Лишь в 1956 г. они получили равные со всеми советскими людьми права».

В таких суровых условиях, надрывая своё здоровье, работал Александр Нусс со своими друзьями Иваном Фризоргером, Иваном Маем и Александром Ессе, они выстояли, они выжили. Они работали на износ, они поддерживали друг друга. Александр вспоминал: когда кому-то из парней удавалось найти гнилую картофелину, он приносил её для того, чтобы поделить этот — поистине — деликатес с друзьями. Такая дружба и помогла победить все трудности, чтобы дальше с гордо поднятой головой идти по жизни. После окончания службы в трудовой армии друзья вернулись к своим родным. У них начался новый этап сибирской жизни. В семье Александра стало регулярно появляться пополнение. В 1948 году родилась уже третья дочь, которую назвали в честь мамы и бабушки Амалией. В 1950 году родился сын Александр. В 1952 — дочь Лидия. В 1954 году — сын Виктор, и в 1956 году — дочь Мария. С ней я и веду разговор о её жизни и жизни родных ей людей, о тяжёлой, полной лишений и, конечно же, радостей. Радостей рождения детей у её родителей Александра Егоровича и Амалии Генриховны.

— Маша, вот ты этническая немка, а как ты себя ощущаешь, как аутентифицируешь в этой жизни? — спрашиваю я у своей подруги.

— Понимаешь, Сергей, я советский человек. Меня воспитывали родители так, что я должна любить свою родину — Советский союз и Россию. И я их искренне любила и люблю. Я хорошо училась и в школе, и в институте. Я была активной общественницей, комсомолкой, спортсменкой. Папа и мама оберегали меня и моих братьев, и сестёр от всего того, что могло повредить и сломать их жизни. Наверное, поэтому мы почти ничего не знаем о своём происхождении. Такие знания были в тот период очень опасны. А сейчас хотелось бы спросить какого мы рода племени? Но не у кого спрашивать. Вот так получилось. Но я не жалею об этом. Такое было время — военное. Такие были порядки.

— Хорошо, Маша, я тебя понял. Давай теперь перейдём к разговору об институте, раз уж ты завела о нём речь, — продолжил интересоваться я.

— Сначала я поступила в Новосибирский институт на специальность цветная металлургия. Потом поняла, что это не моё дело, не для меня оно. И я сделала свой выбор, остановившись на кооперативном институте. Потребительская кооперация в те времена была мощной структурой. Она занималась как производством, общественным питанием, собирательством лесных даров природы, внешнеэкономической деятельностью, так и собственно торговлей.

Диапазон обслуживаемого населения огромен — от городов до самых маленьких посёлков и деревень. Вот этот институт я и окончила, получив направление на работу в юный город Усть-Илимск, который в 1963 году прославила песня Александры Пахмутовой на стихи Сергея Гребенникова и Николая Добронравова «Усть-Илимск, песня молодости». Поэт Николай Добронравов вспоминал: «В отличие от многих песен советской эпохи, безнадёжно устаревших вместе с некоторыми догмами, эти пахмутовские живут и будят в сознании что-то удивительное светлое, ясное и печальное. Печальное — потому что Усть-Илим уже не повторится. И это действительно так.

Над Москвой незнакомые ветры поют,

Над Москвой облака, словно письма, плывут…

Я на карте слежу за маршрутом твоим,

Это странное слово ищу — Усть-Илим.

Усть-Илим на далекой таежной реке,

Усть-Илим от огней городских вдалеке.

Пахнут хвоей зеленые звезды тайги,

И вполголоса сосны читают стихи».

— Маша, расскажи, как ты впервые встретила своего будущего на всю жизнь мужа Александра. При каких обстоятельствах, где это было, когда?

Саша и Маша

— Я после третьего курса новосибирского института была на практике в городе Сокулук, что в двадцати пяти километрах от Бишкека — столицы Киргизии. Там жили мои родители. После сибирской ссылки в 1965 году нас реабилитировали, и папе разрешили переезд. Сильно подорванное в трудовой армии здоровье отца требовало перемены климата. Выбор пал на Киргизию. Примечательно, что с деньгами на покупку дома папе помогли его друзья — Иван Фризоргер, Иван Май и Александр Ессе. Позже там в Сокулуке и был похоронен мой любимый папа. Он прожил в гостеприимном тёплом крае почти пять лет. Его смерть 27 февраля 1970 года для меня была тяжёлой утратой. Мне было всего четырнадцать лет. Я думала, что сама умру от страданий. Но время — лучший доктор. Это оно и доброе сердце моей мамы, спустя два или три года безутешных страданий, вылечили меня. Но на этот раз, который я описываю сейчас, мне уже было 22 года. Я считала себя вполне взрослой девушкой. Я была привлекательной. Пользовалась мужским вниманием. Нередко ловила на себе взгляды представителей сильного пола. За мною ухаживали мальчики. Но они в моих глазах не могли претендовать на звание — сильный пол. Один красавчик всё время робел и почему-то молчал. Другой, немецкого происхождения, был балагуристый. Он сразу мне предложил свою руку и сердце, сказав, что после окончания института увезёт меня в Германию на родину предков. Лучше бы он этого не говорил. Я сразу потеряла к нему интерес. На тот момент у меня было представление, что если кто-то уезжает из своей Родины — Советского Союза, то он — предатель. Я любила всей душой свою родину и не хотела иметь ничего общего с предателями. Такое воспитание мне дали мои родители и школа.

— А Санька-то где, чё резину тянешь, — заволновался я.

— А Саньку я встретила в Сокулуке в кооперативном магазине «Мелодия», там у меня были подружки. Я к ним зашла поболтать и обомлела. В торговый зал заходит высокий черноглазый брюнет со смуглой кожей и небрежной тоненькой полоской — усиками, как бы прилепленными к верхней губе. Эдакий киргизский Ален Делон. Это только потом я узнала, что он совсем не киргизского происхождения. А в его жилах течёт узбекская и уйгурская кровь. Эдакая гремучая смесь огненного темперамента. Он затмил всех вероятных и невероятных моих знакомых. Сравниться с Сашей уже не мог никто. Но продолжения нашей встречи могло и не случиться. На следующий день Александр купил билеты и пригласил всю нашу команду в кино. Я опаздывала. Подруги уже не стали меня дожидаться и зашли в кинозал. А Саша проявил терпение, он ждал меня и никуда не отлучался. Вот я пришла. Между нами пробежала искра. Нет, скорее, ударила молния. Саша сразу расцвёл. Глаза его оживились. Мне показалось, что у Саше на душе было морозно и холодно, а сейчас он начал согреваться.

Потом он читал мне стихи. Саша вообще оказался приятным собеседником. С ним можно было говорить на любые темы: искусство, кино, литература, физика, математика, химия, астрономия, биология, философия, история, спорт и ещё, ещё, ещё. Я была просто очарована в первую очередь его высоким интеллектом и эрудицией. Потом мне стало понятно, что это мой мужчина. Он послан мне небом и звёздами. Что я буду с ним всю свою жизнь. Я не могу объяснить эти ощущения словами, но это было так, именно так.

— Ага, колись, Маша, этот престарелый ловелас, развесив лапшу на уши и ворвавшись в девичье сердце, сразу завладел твоим телом? — начал подкалывать увлечённо рассказывающую о своей первой и единственной любви молоденькую женщину, мою подругу Машеньку Шифрук, урождённую Нусс.

Она действительно в одночасье помолодела. Воспоминания вернули Марию в уже далёкую молодость почти на сорок лет назад. Глаза её сияли благодатным огнём. А мне казалось, что сильно постаревшие с тех времён купидоны со своими стрелами, хромая, вошли в наш дом, напоминая о том замечательном событии. Но они-то постарели, а Маша сильно помолодела.

— Ну-с, гражданочка Нусс, будем говорить и признаваться в нарушении коммунистической морали-с и комсомольской нравственности-с? — снова доброжелательно прикалываюсь я на старинный дворянский или, наоборот, мещанский манер. — Держите ответ-с на бюро горкома комсомола!

Маша включилась в мою игривую тональность и начала виновато говорить.

— Да, гражданин начальник, первый секретарь Усть-Илимского горкома комсомола, я вынуждена признаться, что преступила эти нормы, не устояла я. Но он не ловелас и совсем не престарелый. Он старше меня всего-то на восемь лет. И тогда ему только-только стукнул тридцатник. Он завладел сразу всем моим сердцем. А ещё он стал моим любимым и единственным на всю жизнь.

А браки, правду говорят, случаются на небесах. Это точно. Это я по себе знаю. Так, что простите меня великодушно. Я же потом вышла за него замуж, родила и вырастила двух дочек Ирочку и Танюшку. У Танюшки уже двое своих деток — доченька Киана и сыночек Тайлер. Я ходила на все комсомольские собрания. Работала на субботниках. Сполна платила членские взносы. Принимала активное участие в молодёжной жизни Усть-Илимского райпотребсоюза. Не исключайте меня из комсомола. Не объявляйте мне, пожалуйста, строгий выговор с занесением в мою учётную карточку члена ВЛКСМ. Простите меня, прошу-у-у, Христа ради-и-и.

— Раба Божья Мария, выслушав твою исповедь, я отпускаю тебе все грехи. Во имя отца и сына и святаго духа, аминь, — густым басом нараспев произношу я. — Оставайтесь членом, член с вами, — и мы начинаем громко и задорно смеяться. — Да простит меня Господь за вольности, и бог комсомола тоже, если он есть, конечно.

— Саша, Саша, уже двенадцать ночи, — спохватилась Мария, — уже прошло два часа, тебе надо принимать таблеточки. Иди сюда, мой дорогой. — Маша засуетилась, распаковывая какой-то свёрток с лекарствами, и положила таблетки на журнальный столик. Вспорхнув, она тут же вернулась со стаканом водички, чтобы Саша смог запить горькие лекарства чистой ангарской водой.

— Серёжа, я вспоминаю случай, от которого мне и сейчас становится не по себе. Мы всей нашей компанией возвращались пешком с какого-то мероприятия. Идти предстояло через самый хулиганский и бандитский район Сокулука. Бурные бессонные ночи, бесшабашные дни немного подломили здоровье Александра. Мы чуть отстали от основной толпы друзей, и тут у моего любимого стали подкашиваться ноги. Мы присели в кустики на придорожную лавочку, чтобы перевести дух. Я обняла Сашу. А наши ребята подумали, что мы захотели уединиться в тени развесистой акации и ушли дальше. Мы остались один на один с неминуемо надвигающейся опасностью. Вот уже начали опускаться сумерки. Птички перестали щебетать, они, наверное, уже готовились ко сну. А я сидела, обняв моего Сашеньку, и ожидала, когда у него немного нормализуется состояние. Время шло, а улучшения все никак не приходило. Мимо нас уже несколько раз прошел, косясь на мою сумочку, какой-то обормот хулиганского вида. Моя душа ушла в пятки. Мне отовсюду мерещилась улыбка этого уркагана. Вернее, не улыбка, а блеск металлической фиксы на его зубе нижней, отвисшей в пренебрежительной улыбке, челюсти. Такой зловещий и просто ужасающий отблеск как бы из преисподней. Из этого района почти каждый день поступали милицейские сводки об ограблениях, изнасиловании и убийствах. Кроме этого, здесь постоянно кто-то дрался и дебоширил.

— Ой, как страшно, Сашенька, пойдём домой, — шептала не на шутку перепуганная Джульетта своему запыхавшемуся Ромео.

— Хорошо, моя любимая. Ещё минуточку, и мы пойдём, — отвечал её спутник.

Всё обошлось, опасность прошла стороной. Только эта боль и страх за своё счастье, за свою ещё неокрепшую любовь, за своего возлюбленного ещё долго тревожили трепетное сердце Марии. В этот момент она окончательно поняла, что влюбилась больше, чем по уши. Теперь она уже никому не даст в обиду своего Сашеньку, своего любимого, своего самого умного, самого красивого, самого доброго, самого нежного мужчину. Теперь она будет бороться как львица за здоровье своего мужа, и вместе они победят любые недуги. Так и получилось.

— Машенька, а это лекарство надо проглатывать или рассасывать? — вернул нас в реальность Александр, показывая на белые кругляшки таблеток.

— Сашенька, их лучше проглотить, иначе от них будет лёгкая анемия полости рта.

— Санька, вот ты «квакнул» свои таблеточки, теперь давай подключайся к моему допросу. А то завтра на самолёт не отпущу, и хрен вам, а не Вьетнам, — начинаю в шутку стращать своих дорогих гостей я.

Саша с Машей в Иркутске проездом. Они из столицы Восточной Сибири должны вылететь на тёплые моря для отдыха. Это стало у них доброй традицией. Всей семьёй с дочками и внуками встречаться на отдыхе в жарких странах.

— А, чё рассказывать-то. Маша всё хорошо и без меня помнит, — возражает Саня.

— Сань, я тебе дал почитать черновики своих книг, своих воспоминаний. Тебе, как ты говоришь, всё очень нравится. Так вот, пока вы бороздите своими могучими телами просторы Южно-Китайского моря, я напишу историю про вас с Марией. Если не хошь, я тебя тревожить не буду.

— Не, Серёга, мне нравится твой язык и манера изложения. Я не хочу упускать такую возможность. Да, мне очень интересно, что ты о нашей семье наваяешь.

— Тогда скажи, как ты встретил Машу. Ты не слышал её версию, я беседовал с ней в твоё отсутствие. Вот теперь хочу сопоставить ваши варианты восприятия.

— Я закончил Карагандинский институт советской кооперативной торговли. После окончания института в 1971 году по распределению проработал в Казахстане в Кустанайской области и в 1973 году вернулся домой в Киргизию.

Шли мы с другом Юркой летом 1978 года по нашему родному городу. Что мне торкнуло, зачем завернули в магазин «Мелодия», я уже не помню, но там… — Саша засветился, как мне показалось, Фаворским огнём. Добрая и какая-то загадочная улыбка озарила его лицо. В комнате сразу стало светлее. Саша начал подбирать слова.

— Там, там, там была девушка необыкновенной красоты. Там была моя Машенька. Я сразу же был сражён наповал её красотой. Я сразу понял, что это моя судьба. Это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Так и получилось. Я этому очень рад, я счастлив.

— Сань, а чё у тебя ноги-то подкосились. На лавочке отсиживался, понимаешь? Ну, там, в Сокулуке, когда с Машей 39 лет назад шли через бандитский район?

— Слушай меня, Серёга, и не перебивай, пожалуйста. А то ты загнёшь какую-нибудь шутку и убьёшь мой порыв. Дослушай меня, будь добр.

— Саша, я вообще-то сдержанный или выдержанный собеседник. Больше люблю слушать, чем говорить. Но если эта тема настолько сокровенна, я буду молчать, пока ты сам не дашь мне слова. Договорились? Вот и хорошо. Я слушаю, говори. Поехали…

Александр Шифрук и его корни

— Поскольку ты, Сергей, занимаешься родословной тематикой, я начну рассказ с моих родителей. Я родился в Киргизской ССР (Советской Социалистической республике) 3 января 1948 года в селе Коганович, которое потом переименовали в Сокулук, Чуйской области. Моя мама, Евдокия Семёновна Соловьёва (1920—1974 гг.), приехала в наши места со своей легендарной матерью Пелагеей Потаповной Соловьёвой. Чем она знаменита — она в 20-е годы прошлого столетия была членом Реввоенсовета Туркестанского фронта. Боролась с басмачами.

Заглядываю и начинаю читать интернетовскую википедию по данной тематике: «Этот фронт являлся оперативно-стратегическим объединением войск Красной армии во время Гражданской войны. Он был образован на территории ТуркВО 23 февраля 1919 года со штабом в Самаре. Сюда входили три стрелковых и четыре кавалерийских дивизии частей Оренбургского, Уральского и Актюбинского укреп. районов, а также большое количество мелких отрядов до 36 тысяч штыков и сабель. А всего Туркестанский фронт насчитывал 114 тысяч бойцов. В мае-июле 1919 года войска Туркестанского фронта разгромили армию Вооруженных сил Юга России, а также Южную армию Колчака, прорвав блокаду, соединились 13 сентября 1919 года с войсками Тукестанской Советской республики. До середины октября 1919 года вели бои против Уральской казачьей армии генерала Толстова и армией Деникина в районе нижней Волги и реки Урал. В 1919—1920 годах разбили Уральскую белоказачью армию и алашско-ордынские войска в Семиречье. В результате Бухарской операции в 1920 году был свергнут режим Бухарского эмира. В 1920 году в связи с разгромом басмачества резко сократились нападения бандитов с 17 в октябре на железные дороги до ноля в ноябре. В сентябре было убито 9 басмачей и взяты в плен ещё 45, а в ноябре убито 45 басмачей и взято в плен 180. С 1921 по 1926 годы была продолжена борьба с басмачами в Ферганской долине, Восточной Бухаре и Хиве. Вообще, с Туркестаном связывали территории таких современных государств, как Узбекистан, Туркмения, Киргизия, Казахстан, Таджикистан и Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая, тюркоязычные регионы юга Сибири, а также север Афганистана и Ирана.

Во второй половине XIX века Туркестан нередко делился (достаточно условно) на Западный (Русский), Восточный (Китайский) и Южный (северная часть Афганистана и Ирана). В Западном и Восточном Туркестане проживало преимущественно тюркское население, в Южном — ираноязычное.

Евдокия Потаповна Соловьёва (вторая слева 1937 год)

В середине 1920-х годов термин Туркестан постепенно вышел из употребления и был заменён первоначально в русской географической традиции термином Средняя Азия, затем этот термин стал употребим в географической литературе всех 15 советских республик и был канонизирован советской цензурой. В мировой географической традиции регион имеет название Центральная Азия. После распада СССР состоялось несколько научных конференций, где было предложено отказаться от употребления термина Средняя Азия в пользу общепринятого в мире термина Центральная Азия».

Саша продолжил свой рассказ:

— Вот на этих территориях и в этих операциях, в их организации принимала участие боевая бабушка Александра Шифрука Едокия Потаповна Соловьёва. Где-то есть её фотографии рядом с Семёном Михайловичем Будённым, Михаилом Ивановичем Калининым. Она была лично знакома со зловещими наркомами НКВД Николаем Ивановичем Ежовым (в 1937 году он ей покровительствовал, не давая провокаторам свершить её дискредитацию и смещение с руководящей должности) и Лаврентием Павловичем Берией. Она была ярой сталинисткой и скоропостижно умерла в течение двух месяцев после кончины Иосифа Виссарионовича Сталина в 1953 году. Вот такой была моя бабушка. Да, ещё один исторический факт — моя мама рассказывала, что своими глазами видела Владимира Ильича Ульянова — Ленина, вождя мирового пролетариата, когда тот приезжал в Туркестан.

Юрий Гагарин в Киргизии

— Мой отец Шифрук Михаил Евстафьевич (1920—1989 гг.) после ранения в 1942 году на Ленинградском фронте Великой отечественной войны был направлен на излечение в наши места. Тут он и познакомился с моей мамой, поженились. В 1946—1948 годах он был направлен на работу председателем колхоза на Украину. Там боролся с бандитами из бандеровских формирований украинских националистов. В 1948 году вернулся в Киргизскую ССР. Поскольку своих детей у них с мамой не было, они в роддоме взяли новорожденного мальчика — меня.

Саша замолчал. Воцарилась пауза. Я слышал эту историю, вернее, информацию о его усыновлении, но не от него. А такого подробного откровения я не ожидал. Сашка довольно скрытный человек. Наверное, долгая работа финансовым ревизором в разных инстанциях накладывала свой отпечаток на умение общаться. Вернее, молчать. Потом Саша как бы вернулся из тишины своих воспоминаний и продолжил свой диалог — нет, скорее монолог со мною.

В первом классе мне преподали первый жизненный урок. Дети достаточно прямолинейны и жестоки в своих суждениях, почерпнутых зачастую от взрослых людей. Меня начали дразнить и терроризировать.

— Найдёныш, подкидыш, — злобно кричали они, дразня и подначивая меня.

Сейчас я думаю: «Да, зачем им это было нужно? Ну, найдёныш, ну, подкидыш, ну и что? Кому какое дело, зачем травить мальчишескую душу?»

— Но понять, зачем это делалось, так и не могу даже сейчас. Непостижима для меня такая головоломка. Пацанов-дразнителей было много, а я один. Я пытался драться, но толку от этого было мало. Потом, спустя некоторое время, эта тема как-то сама собой забылась. Только в десятом классе мама вынуждена была оправдываться передо мной. Почему они с папой голубоглазые белокожие и волосы у них светло-русые, а я смуглый, черноглазый брюнет? Я очень переживал, по ночам плакал. А казалось бы, с чего вдруг. Меня бросила в роддоме биологическая мать. Она была узбекско-уйгурских кровей. О дедушке по родовой линии приёмного отца мне стало известно, что он — Евстафий Шифрук — был белогвардейцем и его расстреляли в 1920 году. На этом информация о моих родителях исчерпана. От меня её скрывали, и более точные данные уже получить не представляется возможным, не у кого, все умерли… Да и мне уже в январе 2018 года исполняется 70 лет. Надо уже успокоится и не рвать себе душу. Что было, то было, и ничего уже не вернёшь. При этом я безмерно благодарен своим приёмным родителям, они дали мне всё, что только могли.

Я молчал и боялся произнести хотя бы одно слово, хотя бы один звук. Мне казалось, что Сашкино лицо было покрыто туманом воспоминаний. Той пеленой из глубины времён, которую нельзя просто так взять и сбросить. Постепенно туман стал рассеиваться. В глазах моего собеседника снова появился блеск. Саша продолжил рассказ, наверное, он впервые в жизни разоткровенничался.

Любовь и дорога на Усть-Илим

— Почему у меня подкашивались ноги? Почему мы с Машенькой вынуждены были отсиживаться на лавочке тогда 39 лет назад при возвращении с дружеской гулянки? Ты, Серёга, спросил меня об этом. Я, не скрывая, всё расскажу тебе.

Перед поступлением и окончанием кооперативного института у меня была попытка получить биофизическое высшее образование в Томском госуниверситете. Это было в 1965 году. Мы, абитуриенты, успешно сдавали вступительные экзамены, а после свой успех отмечали на пикниках среди дикой природы в сибирской тайге. Вот однажды мы выпивали, пели песни у костра, потом вернулись в студенческое общежитие. Больше я уже ничего не помню. Очнулся в больнице. Кружилась голова, меня подташнивало, сил не было ни встать, ни сесть. Медсестра сказала, что я стал жертвой маленькой биологической твари — энцефалитного клеща.

Я чудом не умер. Врачи боролись за мою жизнь целый год. Я был отправлен на самолёте в Киргизию. Моя приёмная мамочка приложила максимум усилий для моего выздоровления. Она сидела со мной, потом носилась, сломя голову, используя все революционные связи моей бабушки для того, чтобы достать самые современные лекарства. Папа тоже делал всё возможное и невозможное, чтобы поставить своего приёмного сыночка на ноги. И наконец им это удалось. Меня выписали из больницы. Вот только последствия тяжёлого инфекционного заболевания остались. Это частичный паралич правой стороны тела. Из-за этого я не могу писать правой рукой. Зато пишу, как президент России, левой. (Саша грустно улыбнулся.) А ещё немного подволакиваю правую ногу при ходьбе. Бегать, прыгать и скакать, как жеребец или как спортсмен, я уже не могу трудно. От этих последствий у меня сильная утомляемость при физических и эмоциональных нагрузках. Вот такие дела приключились со мной.

— Только не надо, Сашенька, не умаляй себя сам, даже в разговоре. Ты умный, у тебя светлая голова, ты настоящий мачо, спортсмен и мужик, каких ещё поискать. Я полюбила тебя таким и люблю тебя таким, каким ты есть. А с недугами мы справляемся вместе. Кстати, дорогой мой, прошло уже опять два часа. На-ка, выпей теперь вот эти таблеточки, — вмешалась в монолог и наш разговор Машенька, перебирая свёрток с разнообразными лекарствами.

— Машка, ты просто ангел, ты богиня! Мне ещё не доводилось видеть такую трогательную, по своей сути, материнскую заботу о собственном муже. Моя Лена, безусловно, обо мне заботится, как мамочка о младенце. Но, чтобы так! Я поражён! Я восхищаюсь тобой! Позавидовал бы Сашке, но не хочу столько болезней себе и забот моей жене. А сейчас мы уже устали, надо бы поспать. Кроме всего прочего, моя дочь, наша Оленька посмотрела в интернете информацию о вашем рейсе во Вьетнам. Он задерживается до завтрашнего вечера. Вы уже зарегистрированы на местах 7 и 9 F, Оля всё устроила. Завтра с утра сгоняю на судебное заседание по работе, и мы продолжим разговор.

— Хорошо. Тады лады. Спокойной ночи.

— До завтра. Надо отдохнуть и осмыслить услышанное, — говорю я и ухожу в свою спальню.

Назавтра после беготни по разным делам мы снова присели на диван и уже собирались продолжить разговор, как вдруг Маша спрашивает:

— Сергей, а зачем мы это делаем? Возвращаемся в прошлое, ворошим события давно ушедших дней? Кому это надо?

— Машенька, детям нашим и внукам это может понадобится. Вот у них выпадут зубы, появится ковыляющая походка, из одного места начнёт сыпаться песок, и тут возникнет потребность поговорить о прошлом. А с кем? Мы уже на небе. Вот тут-то и будут востребованы наши воспоминания. Может быть, это случится гораздо раньше. Всякое в жизни бывает, и на -я бывает, и на -ё бывает, — ответил я на прозвучавший вопрос, и мы опять дружно засмеялись.

— Вот ты, Маша, успешно окончила свой Новосибирский кооперативный институт, и что дальше? — продолжил беседу я.

— У меня была подруга, звали её Людмила Груцких. Она была усть-илимчанкой. Много рассказывала о своём городе, — начала свой рассказ Маша.

— А как же Саша. Он ведь обосновался в Киргизии? — спрашиваю я.

— А, что Саша, — вклинивается в разговор Александр Шифрук, — в разлуке с любимой я навещал свою будущую тёщу. В самый первый раз я набрал разных дефицитов, кушать особенно было нечего, в магазинах шаром покати. А я, как работник кооперативной торговли, имел доступ к некоторым продовольственным запасам. Вот и воспользовался служебным положением. Уж больно мне хотелось понравиться. Прихожу к ней домой и говорю: «Амалия Генриховна, я буду называть вас мамой, можно? Я люблю вашу дочь. Я буду ждать окончания её учёбы, и потом мы поженимся. Как вы на это посмотрите? Я хочу получить ваше благословение. Для меня это очень важно».

— «Бог с вами, Саша. Ты мне понравился с того момента, когда Маша нас познакомила. А как дальше жить — решать вам с Машей», — сказала мудрая женщина, Машина мама.

— На самом деле вопрос поездки вслед за мной в Усть-Илимск был не из простых. Саша ломал всю свою удачно складывающуюся карьеру. Бросал насиженное тёплое, и в прямом, и в переносном смысле слова, место и направлялся в незнакомый сибирский таёжный, морозный край. Чтобы начать свою жизнь с нуля, открыв чистую страницу в своей истории и истории своей семьи, — включилась в разговор Мария.

Усть-Илимская ГЭС

Строительство Усть-Илимского ЛПК

— Вот наш поезд прибывает на станцию Усть-Илимская Восточно-Сибирской железной дороги. 1979 год. Дальше был просто ужас. Все куда-то бегут, кругом матерки. Бичевоза, так называли электричку, не было. Нас понёс человеческий поток. В видавший виды автобус все начали утрамбовываться с неимоверной интенсивностью. Потом, в течение сорока минут, а может быть, и больше, мы доехали до гостиницы «Ангара», что в левобережье — старом городе. Разместились. Саша жил в мужской секции, я в женской. Гостиница была приспособленной из многоквартирного девятиэтажного дома в районе сороковых домов. Были выходные дни, и мы с Сашей немного познакомились с городом, разгуливая по улицам. Город красивый, расположен террасами на горном склоне. Люди в основном молодёжь. Все весёлые и улыбчивые. Бабушки водятся с многочисленным молодым поколением. Рождаемость была запредельной. Жизнь бурлит. И в этот жизненный поток энергий нам предстояло влиться. В понедельник мы пошли к месту моего назначения Усть-Илимское районное потребительское общество (райпо). Тут меня ожидало серьёзное разочарование. Мое место заместителя главного бухгалтера по финансам было занято подружкой главбуха. Ей пришлось пододвинуться. А я с первого дня стала ощущать недоброжелательное отношение к себе со стороны отдельных работников бухгалтерии. Мне устроили обструкцию. Немудрено, я «припёрлась» в их уже сложившийся коллектив. У меня у одной высшее образование, короче, жуть полнейшая на первом этапе. Когда я обращалась к главному бухгалтеру Прокопьевой Галине Никифоровне, то зачастую получала лаконичный ответ:

— Ты, Мария Александровна, у нас образованная, вот сама и разбирайся.

Работа новая, форма документов своеобразная, врубиться во всё было не просто. Помогала мне на начальном этапе Наташа Кузьмина. Потом всё потихоньку нормализовалось. Но мне пришлось на себе испытать чувство большой пропасти в человеческих отношениях по сравнению с доброжелательностью, взаимопомощью и поддержкой институтских друзей, и серыми буднями «мухоморных» отношений в бухгалтерии райпотребсоюза. Шли годы, менялись люди, коллектив крепчал. Я с большим уважением вспоминаю своего первого шефа Черемных Олега Яковлевича. Он знал своё дело, болел за производство. Был бессменным руководителем, пока райпо в волнах рыночной экономики не захлебнулось и не рассыпалось. Не устояло оно, как и большинство других подобных предприятий, во всевозрастающей конкуренции кооперативов и предпринимателей в перестроечные годы. С приходом на рынок множества предпринимателей, занимающихся внешнеэкономической деятельностью, отгрузкой лесопродукции, монополия райпо рухнула. А за ней и вся система потребительской кооперации в подавляющем большинстве районов Иркутской области.

С приходом перестройки стали образовываться разные маленькие предприятия, индивидуальные предприниматели. Короче, для бухгалтеров работы непочатый край. Мы с Сашей трудились день и ночь, обслуживая несколько разных структур каждый. Это было жаркое время становления предпринимательства, становления системы бухгалтерского учета, формирования фискальных органов и рыночных отношений в экономике, между людьми и государством. Саша успел поработать в налоговой инспекции, преподавателем, а я занималась бизнесом. Постепенно вместе с друзьями мы открыли свое небольшое и хлопотное дело. Работаем, на жизнь хватает. Ежегодно по два раза выезжаем отдыхать в тёплые края для поддержания своего здоровья. Вот так, если коротко о работе, — завершила свой рассказ Мария.

— Ой, вспомнилось, что в начале моей работы в райпо в 1979 году подходит ко мне прораб по фамилии Ян Янович Ястрижемский и говорит: «Маша, а ты имеешь какое-нибудь отношение к Александру Нусс? Он играл на музыкальных инструментах?»

Тогда я ещё носила девичью фамилию. И мой папа играл на всех доступных музыкальных инструментах.

— Это же надо, как тесен мир! Они были когда-то друзьями. Работа в трудовой армии связала их дружбой.

— Так ведь без друзей по жизни идти невозможно. Расскажи о друзьях и о «спиногрызах», которые непременно появляются в браке, — снова спрашиваю я.

— О друзьях можно говорить бесконечно. Столько замечательных людей мне довелось встретить по жизни! Но тогда наш разговор может превратиться в тысяча и одну ночь. А столько времени у нас нет. Завтра самолёт, улетаем во Вьетнам к тёплому морю, ты ведь это знаешь. Наверное, можно поговорить о наших общих друзьях, которых было не так уж много, — рассудительно начала свой рассказ Мария Александровна Шифрук.

— Когда мы познакомились с вашей семьёй, то наш круг друзей стал общим. Это Ващук Саша и Валентина с дочерьми Наташей и Таней, Кондратенко Володя и Женя с сыном Игорем и дочкой Викторией, Гапеевцевы Пётр и Людмила с сыном Николаем и дочерью Анной. Мы весело праздновали дни рождения и разные знаменательные даты в жизни страны, поддерживали друг друга. В общем, были тёплые человеческие отношения. Правда, сейчас Петра Гапеевцева и Владимира Кондратенко уже нет с нами, они ушли в вечность. Дети из маленьких карапузов выросли во взрослых людей и живут уже своей жизнью.

— Машенька, а вот такой каверзный вопросик тебе: в период всеобщего дефицита товаров при социализме, когда деньги-то были, а с возможностями, куда их потратить, как-то не очень, приходилось ли тебе оценивать вольно или невольно причины дружбы, исходя из твоих торгово-распорядительных возможностей разными товарами народного потребления и вкусной едой?

— Как-то замысловато звучит, Сергей, твой вопрос.

— Ну, попробую попроще. Дружили с тобой из-за того, что ты торгаш, работник торговли, или просто по-человечьи? Извини за грубую фигуру речи.

— Ну ты и загнул. Во-первых, я не имела доступа к крупным масштабам таких торговых возможностей по распределению товаров. Во-вторых, я к этому не стремилась. Без меня хватало таких людей. И никогда мне не пришлось задумываться о причинах дружбы, по крайней мере в том ключе, в котором прозвучал твой вопрос. Бог миловал, наверное, меня от общения с чисто корыстными друзьями. Дружба может основываться на простых человеческих отношениях, а не на сиюминутной или долгосрочной выгоде. Иначе это не дружба, а простой расчёт, от которого до предательства один шаг.

— Да уж, вижу, что у тебя от практичной этнической немецкости мало чего осталось. Ты мыслишь чисто по-русски. Вся пропиталась бациллами русского духа. Ух, какая это крепкая неизгоняемая зараза, — дружелюбно засмеялся я.

— Да ну тебя, Сергей Алексеевич, с этими политическими высказываниями. В простой жизни не так уж много места для политики. Самыми первыми друзьями на усть-илимской земле у меня были: Людмила Бжицкая — школьная подруга ещё по киргизскому Сокулуку, и Любовь Добрякова — она работала с Сашей на ТЗБ УРСа Братскгэсстроя. Вот такую искреннюю дружбу мы и несли по жизни. Впрочем, как и вы, как и многие, многие люди в нашу социалистическую эпоху.

— А как устраивался ваш быт. Работа работой, но и жить где-то надо, размножаться, понимашь? — снова лезу в душу к Машеньке я.

— Это сложный вопрос, и решался он не очень просто. Сначала у меня была комната в общежитии на улице Кирова. Как-то по блату мне её пробили в райпо. Была огромная радость, когда в братскгэсстроевской общаге выделили комнату 18 квадратных метров в отдельной секции с соседями в десятиметровке. Мы вставили свой замок, уже строили планы по обустройству жилья, но не срослось. Когда приехали с вещами заселяться в свои восемнадцать квадратов, то случилось расстройство и печаль. В нашей комнате уже начала свою жизнь молодая семья с ребёнком. Как, их выгонять, что ли? Мы такое сделать не могли, да и ты бы не смог. У этих ребят был маленький ребёнок, а у нас ещё нет. Вот и заселились в свободную комнату почти в два раза меньшей площадью.

Строительство города Усть-Илимска

— Ну, потом-то ты получила отдельную комнату в жилом доме, а не в общежитии. Я, помню, вышел там на балкон, взялся за перила и… Все мои руки стали чёрными, как у трубочиста, — стал вспоминать я.

— Точно, точно. Ты ещё был в красивых вельветовых коричневых брюках, — Маша весело расхохоталась. — Эту комнату дали Саше от милиции. Он там работал ревизором по бухгалтерским делам. Потом наши соседи из маленькой комнаты выехали, получив отдельную квартиру, и мы стали обладателями огромного жилища — двухкомнатной квартиры. Но этому предшествовали мои хождения по разным инстанциям. От председателя райисполкома Махова меня отправляли в горисполком к Алексееву, Федотову, потом к начальнику райпо. Помогла моя настойчивость. Ура, 1983 год, нашему счастью не было предела!

Такая огромная территория! В маленькую комнату хотели поставить теннисный стол, поскольку большой комнаты нам вполне хватало. Но новорожденная доченька Иришка внесла свои коррективы в наш быт, — продолжала своё повествование Маша.

— Ну, давай теперь про Елену, мою супругу, расскажи, про вашу дружбу.

— Мне кажется, что мы очень тепло и надёжно дружили и продолжаем дружить. Это не часто встречается в жизни, когда ты можешь общаться и доверять, когда ты можешь на этого человека надеяться. Когда Лена первый раз пришла ко мне, было такое ощущение, что мы знакомы всю жизнь. А когда я первый раз пришла к Елене, она ошарашила меня таким вопросом: «А чё ты так сильно на меня походишь?»

— Мы действительно были как две сестры. И мою Ирочку вы всегда любили.

— Да, я помню, как мы от вас шагали через рощу улицы Мечтателей по направлению к нам домой в дом номер 37. Иришка сидит у меня на плечах и тараторит: «Колечке пойдем. Ура, КОлечке пойдём». Предлог к и имя Оля в её понятии сливались. Приходим она прижимается к Ольге, гладит её и причитает: «Колечка, моя Колечка». Мы ржём, как лошади, а дети не понимают причины нашего лингвистического веселья. Им хорошо вдвоём, они уже увлечены игрой.

Мамочки Усть-Илимска

— А ещё Иришка любила повторять, когда хотела получить подтверждение от взрослых о том, что предстоит идти в гости к Оле: «Обязательно, приобязательно пойдем КОлечке?» — «Да, конечно, обязательно, приобязательно пойдём», — звучало в ответ, и Ирочка расплывалась в счастливой улыбке, — вспоминаю те прошедшие счастливые годы я.

— А как мы вместе праздновали! Сколько мы пели, сколько танцевали! А как совместно кашеварили. Я помню, у тебя появился друг — Дживан Егиазарян. Как его брат по имени Васил готовил и кухарничал на день рождения Елены!

— Да, я помню, как практически из ничего этот прекрасный армянский парень делал шедевры поварского искусства. Он вырезал середину из картофелин, высвободившееся место заполнял фаршем. Закрывал эти две половинки и отправлял их в духовку запекаться. Какие волшебные вкусы национальных блюд, конечно же, русифицированных и подстроенных под имеющиеся реалии нам удалось тогда отведать! Я восхищался и умилялся, глядя на то, как Васил тайком подглядывал за нами, как он вслушивался в наши оценки его труда. Такой взрослый бородатый мужик и счастливый, как мальчишка, удивил всех своим искусством. Он был на седьмом небе от счастья, принесенного им в чужой дом. Я долгое время ещё не видел столько эмоций счастья и радости на лице мужчины. И Дживан был тоже очень доволен, что его брат такой молодец. А ведь он был не только поваром от бога. Он и сварщик, автомеханик, и штукатур-маляр, и плотник-бетонщик, и самогонщик, и бодяжельщик водки. Мастер на все руки. Он — мужественный воин в сибирской глуши — спасал своего сына от бессмысленной войны, которая бушевала на Кавказе в то время, — с чувством восторга вспоминаю я.

— Ой, а мне вспомнилось, что мы как-то все вместе ехали по делам и ты, Сергей, предложил завернуть во Дворец спорта. Так к нам выскочил голубоглазый парень Саша, сейчас припомню его фамилию, Киреев. Он в белоснежном костюме с чёрной бабочкой, такой элегантный. Я ещё подумала, что симфонический оркестр приехал, что ли. А оказалось, там первенство по боксу. Это ты учредил турнир в память о первом начальнике Братсгэсстроя, легендарном Иване Ивановиче Наймушине, а главным судьёй назначил мастера спорта по боксу Александра Киреева. Мальчишки-спортсмены из разных городов Иркутской области дрались, закаляя свой характер. Соревнования проводились на высоком организационном уровне. Комсомол, что и говорить, тогда любили. Любили заслуженно за дела и за серьёзную и значимую работу, проводимую с молодёжью и детьми.

— Вот и ты, Машенька, немного на политику съехала, — грустно улыбнулся я.

— Нет уже нашего Саши Киреева, умер он. Время никого не щадит.

— А помнишь, Сергей, как вы шли с Сашей Киреевым на КОС (район старых очистных сооружений), где была ваша с Леной неказистая дача, которая потом сгорела. Мама Лена — твоя жена была в Иркутске. Тогда была грустная ситуация, из-за отрицательного резус-фактора крови у неё не могла успешно разрешиться беременность, а вы очень хотели иметь ещё ребеночка. Тут ничего не поделаешь, медицина была бессильна. Вы с Сашей зашли к нам по моей просьбе, чтобы повесить люстру, потом струну для штор приколачивали. Забавно так, бетонные стены, дюбель не забивается. Но вы всё равно с честью справились, дело сделали. Хотя и пришлось повозиться и попотеть не на шутку.

— Машенька, я эти события уже помню смутно. Знаю одно, что любую задачу, которую мы с Сашей ставили перед собой, всегда решали успешно. Не было для нас тех трудностей, которые мы бы не смогли преодолеть. Так было всегда. Но вот со смертью Саша не смог справиться, она налетела внезапно. Как жаль…

— Уже поздно, совсем скоро вставать для отправки в аэропорт, а мы ещё не спали. Давай, Маша, ещё раз вернёмся к истории твоей семьи.

— Давай, Сергей. Старшая сестра Берта, в замужестве Браун, была известным гинекологом. Как-то мне пришлось ехать в поезде из Усть-Илимска в город Заозёрный Красноярского края, где она жила и работала. Так вот со мной в вагоне ехало две женщины. Их путь был в Заозёрку к моей Берте. Они считали, что только она сможет им помочь. Так работала народная молва исцелённых и поправившихся от недуга пациентов моей сестры. Я была поражена и в то же время горда. Ведь Берта Александровна была самоотверженным тружеником. А я ехала к сестре тоже за поправкой здоровья. После рождения второй дочери, Татьяны, я чувствовала себя плохо. Постепенно начала угасать. Тогда Лена Решетникова позвонила Берте. И мои родственники взялись за восстановление моего здоровья. Забирать меня с Танюшкой приехала племянница Ольга Терских. Она дочь моей сестры Ирмы и проживает в Заозёрке.

Я поправила здоровье. Спасибо огромное моим родным. Берта за свой труд была представлена к Ордену Ленина. Но кто-то наверху сказал, что ей хватит и Ордена Дружбы народов. Который ей и вручили в 1978 году.

Берта Браун с Орденом, сестра Маши

— Когда началась перестройка и муж Берты собрался уезжать на родину предков, моя сестра категорически отказывалась. Она любила свою Родину — Советский Союз. Но один случай заставил её изменить свою точку зрения о переезде в Германию. После тяжелой восьмичасовой операции, Берта спасла жизнь молодой женщины, она, возвращаясь домой, присела передохнуть на лавочку в парке. Усталость была дикая, от напряжения, перенесённого во время работы, гудели ноги. Но вот на лавочку дико бухнулись очень усталые от принятого алкоголя два мужика. Они злобно сверлили своими взглядами уставшую женщину. Глаза у них были мутными, руки тряслись. От них несло перегаром и давно немытым, потным телом. Вдруг один из них злобно прошипел:

— Когда же эти немецкие свиньи уберутся нах… в свою Германию?

Почему и зачем он это произнёс, сказать трудно. Может быть, кто-то из его родственников не вернулся с Великой Отечественной войны и для него все немцы были врагами. Все без разбору. Но причем тут Берта, спасавшая людей?

Его голос был скрипучим и противным, он, как яд змеи, проникал в рану, внезапно образовавшуюся в сознании Берты, поражал каждую клеточку её организма. Она ничего не ответила этим бывшим интеллигентам.

Она пришла домой и долго плакала в подушку: «За что мне такое, за что?»

Потом в Германии она не смогла жить со своим мужем Владимиром Фёдоровичем Брауном — достойным человеком, и они расстались. Пройдя в возрасте 55 лет все необходимые процедуры, связанные с обучением немецкому языку, подтверждением своего медицинского диплома, она внезапно заболела.

Гримаса боли исказила лицо Маши, голос задрожал, из глаз полились слёзы. Комок подступил к горлу. Несколько секунд она не могла говорить…

— Умирая в 1999 году, Берта произнесла: «Советские врачи меня бы спасли».

Диагноз не был установлен. От чего умерла наша старшая сестра, мы до сих пор не знаем. Её сын Андрей сейчас живёт в Германии в городе Аусбург, он прошёл альтернативную службу в армии. Изучив язык, уже полностью адаптировался.

— Серёжа, а помнишь, мы пытались способствовать, чтобы завязалась дружба Андрея с вашей дочей Ольгой, когда он приезжал погостить в Усть-Илимск? — вдруг спрашивает меня Маша, пристально и игриво глядя мне в глаза.

— Не, не помню я такого случая. Андрюшку немного помню. Но и лет-то прошло сколько, может, я не был посвящён в такие детали, — начинаю оправдываться я.

— А я помню, только между ними никакой искры не пробежало. Ну да ладно, продолжу свой рассказ дальше, пока ты, Сергей, не заснул, а то, вон, уже клюёшь.

— Вторая моя сестра — Ирма, в замужестве Дрюкова. Её две дочери Ольга, Наталья и сын Алексей живут в Заозёрке. Ирмы уже нет в живых, она умерла в 2011 году.

— Третья сестра — Амалия, в замужестве Мальчугова живет в Заозёрке. Её сын Евгений с семьей живёт в Дивногорске.

— Четвёртый ребёнок в семье — Александр. Он женат на дочери друга нашего отца Эльвире Ессе, у них есть сын Алекс. Живут они в Германии. Папа Эльвиры, Александр Ессе, умирая в Германии, говорил: «Советские врачи меня бы вылечили. Они самые сильные в мире. Я только им верил».

— Пятый ребёнок в семье — Лидия, в замужестве Кондруцкая. У неё дочь Наталья и сын Александр, живут они в Красноярске. Муж Владимир умер. Он был замечательным человеком, прекрасным мужем и отцом.

— Шестой ребёнок в семье — Виктор. У него четыре сына: Фёдор, Иван, Виктор и Александр. Жили они до 1996 года в городе Сокулук в Киргизии, потом переехали на постоянное место жительства в Германию.

— Седьмой ребёнок — я, Мария Александровна Нусс, в замужестве Шифрук. Живу в Усть-Илимске Иркутской области. Имею двух дочерей. Ирочка окончила Санкт-Петербургский университет культуры и искусства. Живет в Питере, замужем. Татьяна окончила Санкт-Петербургский госуниверситет. Живёт в США в Сан-Франциско. У Татьяны муж, Джон, по происхождению немецко-ирландско-гавайских кровей. Их детки — сын Тайлер и дочка Киана — говорят на русском и английском языках. Муж не хочет отставать и тоже изучает русский язык. К Танюшке местные американские жители относятся уважительно. Там любят русских, — закончила свой рассказ Мария Александровна.

«Да, видимо, эти бациллы русскости очень сильны, — подумал я. — А чего бы им не быть сильными? Искренность, миролюбивость, взаимовыручка, способность к самопожертвованию, железная сплоченность перед лицом угрозы или опасности, — эти качества всегда были выше зависти, стяжательства, жадности, человеконенавистничества и других порочных проявлений. Нам есть чем гордиться. Россия никогда ни на кого не нападала и не порабощала другие народы. Мы за мир и мирное сосуществование людей. Но если кто-то решит на нас напасть, советую вспомнить учесть Наполеона, Гитлера и других, сложивших бесславно свои дурные головы. Учите историю».

На этом история любви Саши и Маши не заканчивается. Она продолжается. И продолжается в их потомках, в их внуках. В период всего разговора я с доброй улыбкой подмечал, как Саша сидел рядом с супругой, непринуждённо проявляя жесты обожания и любви. Как во внезапном порыве целовал её плечико, локоток, нежно прижимался. Это было трогательно.

— Машенька, а, что сталось с друзьями твоего отца. Про Александра Ессе ты уже рассказала, он умер в Германии, вернувшись на закате лет на родину предков. Его дочь Эльвира замужем за твоим братом Александром. А как остальные: Иван Май и Иван Фризоргер? Как сложилась их жизнь после изнурительной работы в военные годы в составе Сибирской трудовой армии и последовавшей потом полной реабилитации? Расскажи об этом, если обладаешь такой информацией. Дружите ли вы с детьми преданных и верных друзей твоего отца? Сколько у них детей, как их зовут? — начал интересоваться я. — Мне это очень интересно, наверное, и вашим с Сашей детям Ирине и Татьяне тоже.

— Я знаю обо всех без исключения, они ведь нам как родные, как кровные. А у Александра Ессе, кроме Эльвиры было ещё восемь детей. Недавно её сестре Лидочке в Германии делали операцию. После которой она умерла. Лидочка — последняя из близких людей, видела мою Берту перед её смертью. Примечательно, что все друзья моего отца уже в зрелом возрасте вернулись на родину предков в Германию. Про Ивана Мая я давно ничего не слышала. Его жена Нина умерла совсем недавно в Германии. Иван Фризоргер сильно болел. Его дочка Вика, к сожалению, разбилась на автобане в Германии. Сейчас мне трудно вспомнить, поверь. Сергей, мне нужно время, чтобы посидеть, восстановить в памяти все события прошедших лет, поднять записи. Боюсь сейчас наврать или исказить информацию. Давай на этом пока закончим нашу беседу. Продолжим потом по мере моей готовности. Хорошо, Сергей?

— Хорошо, Маша. Только я тебя попрошу прислать мне парочку текстов ваших с Сашей писем. Тех, которыми вы обменивались в период разлуки. Эти первые сокулукско-новосибирские письма сорокалетней давности могут многое рассказать о зарождающихся чувствах. А эти ваши чистые, нежные и трепетные чувства могут служить примером для молодого подрастающего поколения.

Амалия и Александр Нусс 1962 год Ессентуки

Я произнёс эту просьбу, в душе понимая, что она скорее всего не найдёт своего воплощения. Саша с Машей крутятся в водовороте житейских дел. Работа, две дочери, двое внуков, огромная географическая их разбросанность. У них, наверное, и руки-то не дойдут, чтобы вычитать этот текст и сделать замечания. Хочется верить, что в последнем я ошибаюсь. Может быть, и немецкие их родственники и друзья откликнутся. Дружба никогда не умирает, она живёт с нами.

4. Фестиваль дружбы в Карл-Маркс-Штадте, ГДР

Корреспондент газеты «Усть-Илимская правда» Надежда Зинченко в одном из интервью, посвященном празднованию юбилейной даты комсомола, представила меня, работавшего в семидесятые годы двадцатого столетия первым секретарём Усть-Илимского горкома ВЛКСМ, как делегата международного фестиваля дружбы молодежи в ГДР 1980 года. Об этом фестивале дружбы советской и немецкой молодёжи уже далёких, но не забытых послевоенных лет хочется рассказать подробнее.

Это действительно было грандиозное событие. Нас встречали с большой помпой и неподдельным дружелюбием и уважением. Перед приездом в Германию (ГДР) наши делегации провезли по Белоруссии, мы посетили Хатынь. Своими глазами видели, что осталось от деревень после фашистско-бандеровского нашествия. Видели мемориалы, посвященные заживо сожженным советским людям, старикам и детям. Впечатление ужасное, было больно осознавать, что это наша недавняя история.

Хатынь

Мемориал

А показывали нам это, видимо, для того, чтобы не забывали историю и помнили, куда мы едем. Я был формально назначен заместителем руководителя Иркутской областной комсомольской организации по сувенирам. Руководителем был секретарь обкома ВЛКСМ Николай Амбросий. Я закупил массу недорогих сувениров с сибирской тематикой и распределял их по разным мероприятиям и встречам молодежи. Вспоминается несколько эпизодов фестиваля.

Меня включали в состав свиты Первого секретаря ЦК ВЛКСМ Бориса Николаевича Пастухова. Несколько раз я стоял рядом с главным коммунистом ГДР Эриком Хонеккером, бывая на заглавных мероприятиях. Это были помпезные, официальные встречи.

Но это уже не очень интересно. Гораздо интереснее чувства и эмоции, которые пришлось пережить на фестивале. Кроме официоза, были неформальные дружеские, непротокольные встречи. Меня часто приглашали на разные молодежные форумы, где я рассказывал через переводчика о родном Усть-Илиме. После встреч мне долго не давали уходить, всё интересовались, как попасть на строительство города и лесопромышленного комплекса к нам в Сибирь.

По вечерам было море бесплатного спиртного, нас окружали сопровождающие переводчики — немецкие старшеклассницы. Помогая нам в общении, они практиковались по русскому языку. Были они без комплексов, могли разговаривать на любые темы. Вспоминаю немецкую шутку:

— Фрау, ваша дочь тоже делегат молодежного фестиваля Советско-Германской дружбы?

— Нет, что вы, у нас уже есть один ребенок.

Но мы, комсомольские работники — «руссо туристо, облико морале». За нами приглядывали сотрудники КГБ, и попасть под разборки за аморалку с иностранкой никто не хотел. Вспоминаю Леонида Казакова, он тоже принимал участие в этом фестивале. Сам он был бригадиром комсомольско-молодежной бригады на строительстве БАМа (Байкало-Амурской магистрали), Герой Социалистического труда. Судьба его забросила в верхние эшелоны власти, он был членом ЦК КПСС. Здесь в ГДР его серьезно опекали хмурые сотрудники КГБ. При нашей встрече однажды он просит:

— Серега, спаси меня хоть на время от топтунов, гульнуть хочется по-комсомольски.

Душа-то у него была наша, простая сибирская, комсомольская, хоть родом он из Климовского района Брянской области.

Леонид Казаков (справа)

Вообще, у нас было комсомольское «северное братство», такой неформальный круг друзей. Вместе со мной туда входили Киреев Александр — секретарь комитета комсомола управления строительства Усть-Илимского ЛПК, первые секретари горкомов и райкомов ВЛКСМ: из Усть-Кута Геннадий Зубарев, из Железногорска-Илимского Виктор Шипицын, из Братского района Юрий Худяков, из Чунского района Юрий Иванов — и некоторые другие ребята. Северные братья всегда дружно держались вместе. Такой монолитный коллектив парней — комсомольских работников.

Было престижно для всех опрокинуть рюмочку за дружбу с северными братьями. Когда мы останавливались в иркутской гостинице, к нашему «Северному братству» присоединялись секретари райкомов северных территорий от Качуга до Тайшета.

Вспоминаю, как-то мы собрались в гостинице «Ангара» в номере у одного из «северных братьев». Вечером стали подтягиваться парни из разных северных регионов — секретари райкомов комсомолов. Каждый приносил с собой особенные лакомства: природные, северные. Рыба во всем её разнообразии, мясо оленей, вяленое и сырое. Делали расколотку, строганину. Гена Зубарев притаранил ящик «Советского шампанского», а Серёга Александров из Катанги — канистру с чистым спиртом, а еще он привёз сырую печень северного оленя, это был убойный деликатес. Северные братья порешили испить «Северное сияние». Это когда шампанское напополам со спиртом. Пришли друзья из обкома комсомола, и мы пировали до полуночи. Развозил по домам всех «сияющих» Саша Попов из бюро молодежного туризма «Спутник». Володя Литвинов, референт этого бюро, позаботился о финале.

Слабо помню, как поднимался по лестнице домой, помню, что было трудно. Себя осознаешь, а мышцы не хотят в полной мере подчиняться твоей воле. Наверное, тяжело шел до третьего этажа. Одна минута пути на третий этаж мне показалась как восхождение на Эверест. Теща Ангелина Ивановна уже ждала. Я ведь позвонил и предупредил, что еду домой с дружеской гулянки. Когда я зашел, рукав от новенькой дубленки был отдельно от её тела. Зацепился за торчащее препятствие и оторвался. Хорошо, что по шву, нитки не выдержали. Утром было тяжеловато, гремучая смесь еще не полностью переработалась в молодом организме. А дубленка висела на плечиках, как будто и не было аварии. Теща-рукодельница постаралась. На столе дымился, благоухал наваристый борщ. Я снова приобрел «спортивную» форму и пошел на работу в обком комсомола. Опаздывать после гулянки нельзя, можно приобрести репутацию слабака. Но с тех пор меня на «Северное сияние» никогда не тянуло.

Северным братством наше сообщество стало называться с моей легкой руки. Почему? Наверное, мне хотелось перенести в новую жизнь атмосферу моего «уличного братства», когда плечом к плечу, прикрывая спины друг друга, мы побеждали в боях за справедливость.

А тут в Германии встретился наш «северный брат» из поселка Звездный с БАМа. Как тут не помочь. Я его вывел через окно «огородами» в свое расположение. При этом отправил своего помощника предупредить прохаживающего возле дверей Лёнькиного гостиничного номера чекиста, что прибудем к полуночи.

— Что-то выпить сильно хочется, забыл уже, когда последний раз пригублял спиртное. Как Вы, Леонид Давыдович, посмотрите на такое архиважное мероприятие, — с грустью в голосе придуривался я.

— Ты чё, Серёга, правда давно не пил, — с изумлением спросил Леонид.

— Да, послезавтра будет два дня, — печально произнес я.

Леонид, а потом и я начали весело смеяться. И мы пошли в бар. Какое прекрасное пиво там было, просто чудо — и платить не надо, мы делегаты в форменных красных рубашках. Я заранее позаботился о такой для Леонида. По-моему, взял у Володи Матиенко или Стаса Клевцова, а может, у Володи Симоченко, уже точно не помню.

В баре друг против друга сидели наши парни в красных рубашках и немецкие ребята в синих рубашках. Они громко разговаривали, чокались огромными кружками и наслаждались вкуснейшим, терпким, прохладным пивом. Друг друга они не понимали, переводчика не было, но разговор происходил оживленно. Захмелевшие парни начали выяснять, кто кем работает. Прозвучала фраза со словом шофер. И тут наступило полное ликование, оказывается, все парни были шоферами. Чтобы изобразить свою шоферскую профессию, они стали крутить перед собой воображаемые баранки-рули, имитировать звук работающего мотора и зычно бибикать. Со смеху помирали все. Подобных милых сцен было очень много. Общение было искренним.

Надо сказать, что пиво было хоть и хмельным, но не дурманящим. Это сегодняшнее пиво, которое продается у нас, можно смело назвать — дурманящий, мочегонный напиток. А там было пиво. Легкое опьянение проходило быстро. Мы веселились с Леонидом и нашими ребятами до ночи, потом я проводил его в гостиницу. Офицер, осуществлявший охрану, чуть не прослезился от встречи с живым и невредимым «охраняемым объектом». А я взял в ночном магазине бутылочку немецкого шнапса, ящик маленьких пузатеньких бутылочек пива с этикеткой «Bier», и мы с Володей Матиенко вдвоем в своей комнате за разговорами просидели почти до самого утра. Был он тогда первым секретарем Октябрьского РК ВЛКСМ города Иркутска. Это потом уже он стал видным политическим деятелем. В детстве мы жили рядом. Его жена Ольга Павлюк была великолепной теннисисткой, а училась она в одном классе с моей будущей женой Леной. У нас уже были дети, и нам было о чем болтать — и про семейные дела, и по комсомольской работе.

Только уснули, как стук в дверь. Нас будят очаровательные блондинки, пунктуальные немки — гиды-переводчики — и напоминают, что через пятнадцать минут надо быть в автобусах. Предстоит по программе разъезжаться по разным мероприятиям.

Володе по жребию досталась кровать на втором ярусе, мы жили в комнате немецкой студенческой общаги. У меня сохранился даже пропуск №0946 к месту нашего проживания — в Высшую техническую школу Карл-Маркс-Штадта, общежитие №52, комната №328.

Володя сверху жалобным голосом стонет:

— Мне бы маленькую пузатенькую бутылочку «Бира».

У меня под кроватью их целая батарея. Не очень прохладных, но поправить здоровье можно.

Я говорю Володе:

— Катапультируйся, тогда и квакнешь, пламя погасишь и живительную влагу в горящие трубы зальёшь. А то, не дай бог, коньки отбросишь или ласты завернешь.

Девчонки присели на стулья и с интересом стали наблюдать эту картину. По-видимому, они отличницы по русскому языку, будучи немками, не очень понимали происходящего, а смысл загадочно звучащей русской речи был им недоступен. Слова вроде русские, но значение их какое-то недосягаемое:

— Как это ласты завернуть, а где бассейн, река или море?

— Как трубы могут гореть, ведь они же металлические?

— А самолет где, из него же катапультируются?

Вовка продолжает придуриваться. Он еще жалобнее взмолился:

— Не могу слезть, катапульта не работает, засохли подшипники из-за неправильного технического обслуживания, смазали неправильно, смешали пиво с водкой.

Подшипники-то смазывают машинным маслом или солидолом, так девчонок учили в школе. «А тут где подшипники, у какой катапульты, зачем их водкой и пивом смазали, непонятно», — думали, наверное, гиды-переводчики.

Как это перевести на немецкий и при этом понять, о чем наш диалог, для гидов было большой проблемой. Они сидели завороженные, широко раскрыв свои небесно-синие глаза.

Я выдергиваю из кроссовок Володи шнурки, связываю их. На одном конце в петлю помещаю горлышко бутылки, второй конец шнурка забрасываю на второй ярус в постель Владимира.

— Лови, канат, Володя. Вира, вира, вира.

Он затягивает бутылку вверх и с громким глыканьем опустошает за одно мгновение. Шнурок возвращается вниз за новой 350-граммовой дозой Bier. И вот жажда утолена. Мы с Володей весело смеёмся. Немецкие девчонки с восторгом аплодируют. Наверное, им стал немного понятен наш диалог. Они искренне признались, что их немецкие сверстники до такого бы не додумались. Гиды ушли к автобусам, а мы помылись, побрились и пошли вниз. Опаздывать нельзя. Дисциплина есть дисциплина.

Меня с группой повезли в пригород Карл-Маркс-Штадта на завод волочильных станков. Там нас должны встречать в 14 часов 24 мая 1980 года на Хорст-Менцель-Штрассе 12—23.

В русском языке есть понятие — волочиться за каждой юбкой. Когда ехали, то в пути кто-то из парней прикалывался:

— Как выглядит такой волочильный станок? Наверное, с двумя яйцами?

Но там производили станки другого предназначения, они волочили металл и изготавливали высококачественную проволоку. Продукция станкостроительного завода пользовалась высокой репутацией и заслуженной популярностью. Нам показали технологический процесс, молодых рабочих и повели потом в актовый зал для банкета.

Столы были накрыты со вкусом и дворянской изысканностью. Разные мясные, грибные и рыбные деликатесы, о которых мы могли только мечтать. Стол сервирован множеством тарелок, блюдец, вилок и ножей, какие-то ложечки для соусов и многое другое диковинное для нас, простых сибирских ребят. Шел протокольный разговор, немецкие парни и девчонки помаленьку кушали, а наши сидели и не знали, какую вилку в какую руку брать, какую тарелку при этом использовать, каким ножом чего резать. Вот и сидели голодные. Тогда я, как руководитель делегации, говорю нашим: «Делай как я!»

Наливаю водки, накладываю себе всяких вкусностей, произношу тост за дружбу и начинаю аппетитно кушать. Лёд растоплен, процесс пошел непринужденно. После моего тоста наши парни вручают сувениры немецким девушкам, а девушки — парням, соответственно, так было договорено и отрепетировано заранее.

Немцы народ прижимистый, количество их сувениров строго лимитировано. Директор завода, сидящий рядом со мной справа, произносит тост, и его парни и девушки дарят сувениры нам. При этом красивая девушка спортивного телосложения, которая дарила сувенир мне, робко целует меня в щеку. Я произношу еще один тост, и идет вручение наших сувениров немецкой стороне. Я же руководитель делегации по сувенирам, у меня их дофига. А у немцев кончились. Вижу, директор завода в конфузе. Он дает команду кому-то из своих помощников, тот убегает. Потом выяснилось, что немецкий помощник притащил и припрятал в коридоре море сувениров. Все их подарили нам за этот вечер. Тащить их в автобус было тяжело, но приятно. Директор завода не хотел попасть впросак. После его тоста нам опять несут сувениры, и их девушки уже целуют всех наших парней, а их парни — наших девчонок. Директор поворачивается ко мне и с гордостью говорит:

— Вот как надо дарить сувениры друзьям!

Я опять произношу тост и говорю: «Делай как я», — и, вручая сувенир, целую уже хорошо знакомую немецкую девушку в щечку.

Наверное, её, самую красивую, специально закрепили за руководителем русской делегации, за мной. Не скрою, было приятно. Все наши делают так же, целуют своих немецких друзей и подруг. Стало весело, эдакий пикантный, состязательный дружеский процесс, в котором никто уступать не хотел. Спустя некоторое время директор завода говорит мне:

— Слева сидит человек, который представился учителем-переводчиком, а на самом деле он представитель спецслужбы, ну типа вашего КГБ. Немецкие парни и девчонки при нем чувствуют себя закрепощенно.

— Не беспокойся, Ганс, — по-моему, так звали директора, — сейчас всё попробуем поправить, — сказал я.

Встаю и даю зычную команду для всех:

— Делай как я!

Все с интересом смотрят на меня. Я наполняю водкой до краев двухсотграммовый стакан, предназначавшийся изначально, видимо, под воду или сок. У меня родилась импровизация. Внимательно контролирую, чтобы все поддержали меня и налили себе до краев. Не подозревая подвоха, воспринимая происходящее как увлекательную игру, все заинтересованно с искорками во взгляде наливают себе полные стаканы водки.

Потом уже немецких ребят, кому стало тяжело, с погасшими взглядами, заменили на новых. Но это было потом. А сейчас началась моя импровизация, эдакий бенефис. Я произношу тост:

— Хочу поднять этот бокал за наших самых любимых, самых мудрых и великих руководителей коммунистического движения, руководителей мирового масштаба. За Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича Ленина.

Далее следует зажигательная речь минут на двенадцать — о нашей вечной любви и преданности их бессмертным идеям.

В заключение своего выступления я предлагаю:

— Выпить всем до дна! Если, конечно, кто-то не согласен с моими высказываниями, тот может ровно столько оставить невыпитой водки в своем стакане.

И я залпом выпиваю весь стакан до дна. В зале воцаряется полная тишина, все в недоумении и замешательстве. Все, кроме наших ребят, они понимают, что началось «цирковое» представление.

Зачем-то Серёге это надо.

— Посмотрим, что будет дальше, — с нескрываемым интересом думают они.

Я запиваю из большой кружки и снова напоминаю:

— Если кто-то не согласен, то пусть оставит в стакане столько водки, насколько он не любит Маркса, Энгельса и Ленина.

Боковым зрением наблюдаю за немецким учителем-чекистом. Все любят вождей мирового пролетариата и выпивают до дна. По-другому и быть не может. Через небольшой промежуток времени я повторяю свой ход.

Братский поцелуй Брежнева и Хонеккера

Но на этот раз я уже предлагаю выпить полный стакан за Эрика Хонеккера и Леонида Ильича Брежнева, генеральных секретарей наших коммунистических партий.

После произнесения длинного и пламенного тоста я вновь предлагаю: «Оставьте в стакане столько водки, насколько каждый не любит наших коммунистических вождей».

И тут же выпиваю залпом весь свой стакан.

Немецкий чекист попался в ловушку, такого хода событий он просто не мог предвидеть. Видимо, подобной нештатной ситуации в их учебниках ещё не было. Маркса, Энгельса, Ленина, Хонеккера и Брежнева он, наверное, любил всей душой.

— А если не выказать нелюбовь к вождям, оставив водку в стакане, меня точно заложат, — наверное, думал он.

Вот и выпил два раза до дна по двести грамм водки. Вот и сполз под стол бедолага. Кто сколько наливал и выпивал, меня не беспокоило. Думаю, не все были дураками, а наши ребята к моему юмору и иронии были привычны.

Да и крепким сибирским работягам под такую великолепную разнообразную закусь два стакана не доза, а разминка.

Я же в очередной раз мухлевал. Я делал вид, что пью водку. Набирал залпом в рот, потом подносил большую фарфоровую кружку, типа, запиваю. А сам туда сцеживал всю водку. Короче, жульничал во имя дружбы. Ну, не пьянеть же на самом деле…

Директор Ганс с огромным уважением смотрел на меня, он догадывался о моем фокусе и смеялся над своим надзирателем-чекистом. Втихаря, конечно.

Мы произносили тосты, целовались, танцевали, пели песни. Была настоящая душевная атмосфера. А простым людям что нужно — работа, любовь, дети, дружба и здоровье. Это политики и правители могут быть заинтересованы в войнах насилии, завоевании и порабощении. Простым людям от природы этого не надо.

Ганс немного говорил на русском, что-то я уточнял у него на английском, он его знал в совершенстве.

Вдруг под вечер он меня спрашивает:

— Сергей, а какая немецкая девушка тебе больше всех понравилась?

— О чем ты спрашиваешь, Ганс. Конечно, та, с которой мы весь вечер целовались при вручении сувениров. Она красивая и стройная.

— У тебя хороший вкус, Сергей, она чемпионка ГДР по плаванию. Сейчас я пойду договорюсь с ней, и мы на ночь придем к тебе. Я немного посижу и уйду, я уже старый, а вы оставайтесь до утра.

Громко звучала музыка, все танцевали. Ганс нашел эту девушку среди танцующих пар. Я видел, как они разговаривали. Потом девушка давай приветливо махать мне рукой и улыбаться яркой улыбкой.

Потом подходит Ганс и говорит:

— Всё согласовано, она с удовольствием откликнулась на такое предложение.

Я спросил его:

— Что за парень танцевал с этой красавицей?

Он ответил:

— Это её муж.

— Ничего себе, а он как отреагировал на такой ход его жены? — с недоумением спросил я.

— Он обрадовался, что его жена понравилась русскому, — невозмутимо произнес Ганс.

— А у нас за такое морды бьют, — озадаченно произношу я.

Тут Ганс впал в ступор:

— Ну, у всех свои обычаи, — после паузы в полном недоумении произнес он в ответ.

После вечеринки автобусы развезли нас по разным городам. Наши чекисты были гораздо крепче немецких и тщательно блюли нравственный облик своих подопечных. Наш график был устроен так, что после дружеских встреч и банкетов вечером нас в автобусе увозили каждый раз в другой город. Может, это забота о нравственности, может, меры безопасности, не знаю. Шпионы и вербовщики были всегда и везде, возможно от греха подальше нас оберегали наши спецслужбы.

При возвращении в Карл-Маркс-Штадт нас встречали всё те же гиды-переводчики. Хельга, так звали одну из девушек, была родом из города Росток. А в Карл-Маркс-Штадт её направили как отличницу и знающую русский язык лучше всех в школе. Как-то она рассказывала, что через год поступит в медицинское училище. По окончании его пойдет работать. Через полтора года выйдет замуж, потом родит ребёнка…

Я по-дружески, посмеиваясь над ней, сказал:

— У вас, немцев, не интересно, как-то всё предсказуемо, регламентировано, запланировано. Нет никакой импровизации, импульса, полета души.

Хельга обиделась, надула губы, как ребенок.

Какую силу имеют слова, как осторожно нужно к ним относиться, я прочувствовал позже. Мы катались, следуя программе, по разным городам ГДР, а Хельга, видимо, между дел осмысливала сказанное мной.

И вот мы вернулись в Карл-Маркс-Штадт. Приходит Хельга и говорит:

— Сергей, я хочу от тебя иметь русского ребенка.

Сказала прямо мне в глаза, ни капельки не стесняясь, открыто и непосредственно. При этом её глаза светились чистотой и непорочностью, простой человеческой и милой женской безрассудностью. Она, взрослый ребенок, сломала в себе немецкие стереотипы мышления. Она захотела коренным образом изменить свою жизнь. От общения с русским парнем её мышление перевернулось, из прагматичного немецкого стало принимать черты русского, бесшабашного. Наверное, её душа жаждала полета, а тело необузданной страсти. Некстати я тогда вспомнил шутку-пословицу:

— С кем поведёшься, от того и забеременеешь.

Можете представить себе, что к взрослому 26-летнему дяденьке подходит 16-летний красивый ребенок, еще не до конца оформившийся как молоденькая женщина, и предлагает такое.

— Я же не педофил. Я же не с пальмы упал, сорвавшись плохо зацепившимся за лианы хвостом, — размышлял я. — Конечно, я мужик, я сибиряк. А мужик ребёнка не обидит.

Я очень серьёзно воспринял порыв этой молоденькой немецкой красавицы. Это был именно порыв, порыв юной души. Нам завтра уезжать в Союз. А девушке расставаться не хотелось. Я обнял её за плечи, поцеловал и, глядя в глаза, начал говорить. Я не хотел обидеть эту искреннюю девчонку. Я не хотел пользоваться её романтической слабостью и воплощать в реальность её милые фантазии. Я не хотел овладеть её красивым и непорочным телом, оставив после себя кучу проблем для её семьи. Я говорил ей нежно, мягко, но прямо, без выкрутасов:

— Хельга, ты очаровательная, очень красивая девушка. Быть с тобою рядом — счастье для любого мужчины. Твоё предложение восхитительно, отказаться от него может либо сумасшедший дурак, либо мужчина, желающий тебе счастья. Подумай сама. Тебе осенью идти в 11 класс, учиться в школе. У тебя вся жизнь впереди и любовь, и материнство. А у меня дома есть жена Лена и маленькая дочь, которую звать почти как тебя, Ольга. Как я буду чувствовать себя перед ними? Как я должен чувствовать себя перед тобой и ребенком, который будет за много тысяч километров в Германии, а я в Сибири? Подумай об этом, майн либэ. Ты должна понять меня, Schönheit (красавица).

Её глаза стали изумрудно-синими и наполнились слезами.

— У тебя есть мужена, Сергей, — дрожащим голосом повторяла Хельга. — Мужена, мужена, мужена… — она была в крайней степени расстройства.

Она стала что-то говорить, ломая русские слова, перемешивая их немецкими фразами, и в конце горько разрыдалась. Она не ожидала и не могла подумать, что её милое предложение себя, всего самого дорогого, главного, что у неё есть сейчас — её молодого, стройного и манящего своей красотой тела, может не найти поддержки у молодого мужчины. Она плакала. По её красивой упругой груди пробегали чарующие эротические волны. Грудь вздрагивала вслед за вздрагивающими плечами. На улице была жара, девчонки не одевали бюстгальтеры под футболки и от этого были еще желаннее, сексуальнее и привлекательнее. Чем больше она плакала, тем больше напоминала мне маленькую девочку, ребенка, которого незаслуженно обидели. Слезы, переливаясь, как драгоценные камни в закатных лучах солнца, падали на её футболку. Через несколько минут почти вся футболка уже была мокрой. Хельга ладошками вытирала, размазывая слезы по лицу, и её белокурые волосы тоже становились мокрыми. Она была очаровательной своей детской непосредственностью и искренностью. Наверное, она думала о непредсказуемости русских:

— Что за проблема, «засадил», оставил свое семя, порадовал девчонку и езжай себе домой. Я знаю, что я красива и желанна, я знаю, что свожу мужчин с ума… Какая загадочная русская душа, что за моральная ответственность такая. Зачем она нужна, я же сама хочу, я сильно хочу близости… Как всё это понимать? Как мне тяжело. Все мои фантазии разбились, как морские волны об утёс.

Вообще, по статистике, после таких фестивалей в Германии был демографический всплеск. Там, наверное, половина молодого поколения с русской генетикой. Эхо второй мировой войны сказывалось на стране, мужчин не хватало. Беременность поощрялась государством. Там даже финансово серьезно поддерживали молодые семьи. При рождении второго ребенка банковский кредит на дом или квартиру гасился государством полностью.

Может быть, я полный дурак. Но я смотрел на неё и молчал, а Хельга уже перестала плакать, она жалобно всхлипывала.

Прервал эту трогательную сцену Володя Матиенко, он с друзьями завалился в нашу комнату студенческого общежития.

Хельга, немного успокоившись, ушла.

Но она не оскорбилась и не обиделась, она оказалась умной девушкой. Хельга неожиданно повзрослела. Назавтра на проводах нашей делегации она была веселой и приветливой, глаза, правда, были с грустинкой. На пионерском галстуке, который мне повязали немецкие друзья, она написала «я люблю S».

Мы сели в автобусы. Немецкие ребята на прощание махали нам руками, флажками. А мы ехали почти до Польши молча, находясь под впечатлением событий этого прекрасного фестиваля. Этих митингов, вечеров дружбы и экскурсий, этих радостей встреч и легкой горечи разлуки. Ведь мы прощались навсегда.

Мы возвращались в свою сибирскую жизнь, мы ехали к себе домой и везли подарки аж на 120 рублей, которые официально разрешалось брать с собой.

Оглавление

От автора

1. Недожил и недолюбил

  Живые уроки военно-патриотического воспитания

  Мой рассказ нашим детям о чувствах, которые связаны с Великой Отечественной войной

2. Проклятая война

3. История любви

  Маша и Саша

  Немецкие корни Марии

  Без вины виноватые

  Трудармия и её солдаты

  Александр Шифрук и его корни

  Любовь и дорога на Усть-Илим

4. Фестиваль дружбы в Карл-Маркс-Штадте, ГДР Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg