«Командировка»

Командировка (fb2) - Командировка 640K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Александровна Белова

Командировка Сборник рассказов Ольга Александровна Белова

Иллюстратор Галина Сергеевна Коржавина

Редактор Татьяна Хайдеровна Валавина

© Ольга Александровна Белова, 2017

© Галина Сергеевна Коржавина, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4483-7905-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сообщество покинувших раковины

Стас засунул руки в карманы и принялся нервно перебирать монеты: для начала нужно было хотя бы проштудировать статью о мелком хулиганстве, а потом уже браться за дело — не хватало еще влипнуть в историю… Молодой человек хотел было опять усесться между знойной, истекающей соком блондинкой и похожим на чернослив старичком, но тут же взял себя в руки: в конце концов, нужно оставить все сомнения — и вперед! Как говорит Иннокентий, считаем до трех, вдох диафрагмой, медленный выдох и… на выдохе, отбросив все страхи, совершаем задуманное. Страх, как и бессмысленные сожаления, — нерациональное разбазаривание энергии, а в условиях её тотального дефицита допускать это категорически воспрещается!

Стас сделал все по инструкции (то есть как говорил Иннокентий): вперил взгляд в межсубъектное пространство, вытащил дрожащие руки из кармана, усилием воли растопырил пальцы, установил пятерню над головой и сделал неуверенный шаг вперед. Дыхание перехватило (по словам Иннокентия, именно так даёт о себе знать потеря контроля), первым желанием было, конечно, зажмуриться или вообще провалиться сквозь землю (что частично было уже реализовано и даже не требовало визуализации, Стас и так находился под землей).

— Дышать! Дышать! Дышать! — загудел в ушах грозный голос Иннокентия.

Пытаясь справиться с ситуаций, Стас вдохнул, выдохнул, вдохнул… поймал равновесие и завис в состоянии баланса. Справившись с волнением, молодой человек вспомнил, что первый шаг не так сложен, как второй. (Об этом, тоже, кстати, предупреждал Иннокентий, даже приводил статистику, опираясь на прыжки с парашютом, — желающих сигануть в первый раз всегда хватает, кто-то прыгает на спор, кто-то с бодуна, кто-то в честь прекрасных дам, ну а те, кто находится на более высокой ступени сознания, готовы превратиться в лепешку ради о-щу-ще-ний! Совершив первый прыжок, на второй решаются не многие.)

Вспомнив строгое наставление, Стас собрал остатки силы, воли и разума и единым, плотным сгустком толкнул себя в нужное ему пространство вариантов — последовал второй шаг… Рука то ли онемела, то ли вовсе стала каменной, хотелось поскорее убрать её с головы, но Стас, вытянувшись в струну, держался… Третий и четвертый шаг шли не то что как по маслу, но заметно легче. Двигатель как будто завелся и постепенно начал набирать обороты. Стас расправил плечи, до белых костяшек растопырил над головой пальцы и сделал еще несколько осторожных, но верных шагов, стараясь не наступать на ноги окружающих. Рука словно приклеилась к макушке, убери Стас её сейчас, смысл всего был бы сведен к нулю, усилия были бы потрачены впустую, он подвел бы Иннокентия, товарищей по сообществу, но главное, он подвел бы себя — не оправдал бы свои собственные надежды и заложенный в нем потенциал!

Отступать некуда! За нами Москва!

— Ку-ка-реку! — прокричал Стас и, задрав клюв, пошел вдоль прохода.

Дама в желтой беретке откликнулась первая, на секунду оторвала глаза от книжки, признала в Стасе петуха и тут же опять ушла в Кастанеду: то, чем сейчас занимался Стас, для нее было вчерашним днем. В противоположном конце вагона хихикнули два подростка, но тут же нырнули в социальные сети, там еще и не такое увидишь. С некоторым опозданием рядом сидящая тётя окинула молодого человека с ног до головы и опять ушла в себя.

Происходило все именно так, как и говорил всезнающий Иннокентий: каждый находился внутри своей собственной раковины и ему не было никакого дела до окружающих, до какого-то там Стаса, пусть даже кукарекающего. Выход же из раковины — процесс сложный и многоступенчатый (не каждому он по зубам): прежде всего, нужно отыскать в этой раковине самого себя (это только кажется, что сделать это просто); найдя себя, нужно взять себя за шкирку и покинуть раковину; на этом еще не все, теперь нужно идти и пытаться достучаться до соседних раковин, и, когда другие начнут из них вылезать, нужно всем дружно взяться за руки и вместе начать строить сообщество покинувших раковины. Вместе всегда легче выходить на новый уровень сознания, по одному туда не всегда пускают.

Стас сразу понял, что народ, находившийся в вагоне, в большинстве своем пока не встал на путь совершенства. Дойдя до конца вагона, молодой человек с чистой совестью убрал гребешок, обмяк и опустился на первое попавшееся сидение. Нервное напряжение давало о себе знать. До «Тимирязевской» молодой человек дал себе отдохнуть: закрыл глаза, сконцентрировался на верхнем центре и дал пройти через себя верхнему потоку. Почувствовав теплый прилив (в груди как будто открылся клапан), Стас тут же вспомнил о технике безопасности: сделал несколько коротких резких выдохов из упражнения «Собачка». Вовремя сделал, иначе резкий прилив энергии так бы шарахнул — мало не показалось бы. На «Савеловской» Стас пробудился, по-иному посмотрел на вошедший поток народа. До «Менделеевской» оставалась одна остановка, там народ сменится, концентрация энергии усилится — и можно будет переходить к следующему этапу.

По электронному табло проехались светящиеся буквы. Поезд отъехал от станции с вытянутыми вдоль потолка гигантскими кристаллическими решетками. Стас залез в кенгурятник, достал новенькую щетку для обуви и крем с экзотическим названием «Киви», мельком глянув на окружающих, нагнулся, выдавил жирную гусеницу крема себе на мысок ботинка и стал туда-сюда шуровать щеткой. Чистка ботинок оказалась ерундой по сравнению с «Петухом», на ней, можно сказать, Стас отдохнул.

Покончив с ботинками, Стас подтянул энергию теперь уже из нижнего центра, сбалансировал два потока: следующее задание было архисложным, из разряда упражнений со звездочкой, за такие берутся только уверенные и продвинутые. Продвинутым он пока еще не был, но стремился им стать, поэтому, уже без лишних колебаний, перешел к делу. Иннокентий говорил, что уверенность — это просто маска, и если надевать её каждое утро, то вскоре она станет тобой, а ты ею. Более продвинутые не снимают её даже на ночь, таким же, как Стас, новичкам рекомендовалось пользоваться ею по необходимости и после снимать. Молодой человек представил, как надел маску, грудь гармошкой расправилась, внимательно, без тени смущения, осмотрел ботинки сидящих в рядок людей. Выбор остановил на грязных, потертых ботинках, принадлежащих заспанному, помятому мужчине. С дамами Стас пока не связывался, дамы — это высший пилотаж, даже Иннокентий работает с ними в крайнем случае, тут нужна особенная подготовка. Молодой человек поднялся со своего места, сделал шаг к мужчине, опустился у его ног и с выражением, не терпящим возражений, выдавил на мысок его ботинка черную загогулю. Мужик вытаращил глаза, зашлепал губами, но так и не произнес ни слова: уверенность Стаса в правильности содеянного передалась и ему. Не теряя ни секунды, Стас принялся за работу, щетка замелькала из стороны в сторону. Мужик еще некоторое время пытался ловить глазами щетку, а потом плюнул и даже выставил вперед другой ботинок. Стас довольно ухмыльнулся, он сразу вычислил, что мужик из непробужденных: муть в глазах, неспособность к концентрации, хек после разморозки. Таких в наше время большинство. Рождаются, умирают, женятся, жрут, смотрят телевизор и при этом все время спят. (Стас и сам был недавно таким.) Доделав свое дело, Стас присел напротив обслуженного им мужика и из верхнего центра отправил ему благодарственный посыл. Закончив практику, партнера всегда нужно поблагодарить. Стас прикрыл глаза: из-за неопытности упражнение может отнимать много энергии, позже поток восстановится. В этом вся суть — энергия циркулирует, все кругом пульсирует, и ты живешь, а не спишь. (Движение — это жизнь, как говорили древние греки, а вслед за ними Иннокентий.) Да, кстати, если бы вдруг мужик в ботинках не дался, обругал Стаса или даже применил по отношению к нему насилие — упражнение все равно считалось бы выполненным. Мы живем не только в материальном мире, но также и в мире намерений.

Оставшиеся несколько станций до «Чертановской» Стас обдумывал задания на следующий день, а также прикидывал, что нужно вписать в отчет за неделю. Иннокентий проверял записи еженедельно, вообще, наставник у них был грамотный, направление свое строил на древних практиках, на сегодня оно вбирало в себя всю мудрость веков. Однако прогрессивный Иннокентий не ограничивался одной древностью, не забывал он и про последние достижения современности. Тайм-менеджмент, к примеру, был его излюбленным коньком. Иннокентий говорил, что ни одна секунда не должна быть утоплена в пространстве без эффективного фидбэка1, обращал внимание Иннокентий и на то, что все показатели должны быть количественными, а значит, измеряемыми. И самое последнее — ставить четкие цели. Стас так и делал, три задачи в день, двадцать одно в неделю — и никаких выходных! В тайм-менеджменте выходных не бывает.

На «Чертановской» Стас вышел, офис недавно переехал из центра в Тмутаракань. Серенькое, неумытое здание находилось в пятнадцати минутах ходьбы от метро. Дорога шла вдоль оживленной улицы. По настоятельному совету Иннокентия, каждый должен был находить каждый день пятнадцать минут уединения. Кстати, эти пятнадцать минут можно провести где угодно — в толпе, на митинге: уединение заключено в тебе самом и не зависит от окружения. Молодой человек размашисто шагал по тротуару. Падали редкие капли дождя вперемешку со снежинками. Одна из снежинок упала ему на нос и, став колом, не таяла. Стас недовольно хмыкнул носом, снежинка нарушила уединение, дойдя до офиса, он внутренне улыбнулся — похоже, у него начало получаться параллелить несколько дел сразу (в материальном мире он топал на работу, в ментальном практически достиг уединения), а это уже попахивало выходом на новый уровень. Остановившись перед входом, Стас, тряхнув плечами, смахнул с себя капли и, пройдя под стеклянным куполом, приложил пропуск к считывателю. Система зафиксировала вход в здание. Вообще, система была очень умная. Датчики стояли повсюду и фиксировали всё: время прихода, ухода, перекуры, время, проведенное в столовке, просиженное в уборной. Если за день набиралось больше полутора часов простоя, сотрудник получал первое предупреждение. Еще полторашка — второе, вместо третьего — вызов к начальству. «Фикус Индастрис» совместно с новейшей системой давно приучил сотрудников все делать быстро. Но свободу можно обрести даже в застенках. Стас кивком поприветствовал коллег, с некоторыми поздоровался за руку. Рукопожатие усиливает обмен не только кишечными палочками, но и энергиями. Иннокентий особенно настаивал на том, что нужно здороваться с теми, у кого ты хочешь что-то позаимствовать, имелось в виду, конечно, личностное качество. Ты получаешь то, что нужно тебе, взамен предлагаешь что-то свое, при этом никто ничего не теряет, а все только приобретают. А это уже гармония.

Дойдя до рабочего места, Стас включил комп, в животе что-то неприятно булькнуло, как будто съел что-то несвежее. Зазвонил телефон, на экране высветились ненавистные буквы — «К-У-В-А-Л-Д-И-Н». Выслушав собеседника, Стас залез в ящик стола и, прихватив папку, потащился на третий. Кувалдин сейчас будет топать ногами, кидаться, как тигр… «Хотя почему тигр? — остановил сам себя молодой человек. — Тигром Кувалдин был в прошлый раз, в этот раз будет… бульдогом…»

В лифте Стас поправил галстук, зачем-то дыхнул на зеркало, оставив на нем мутный след, и представил Кувалдина в наморднике и с поводком на шее. Кувалдин продолжал кидаться, разбрасывал вокруг себя слюну, чуть было не дотянулся до Стаса и не порвал ему штанину.

Выйдя из лифта, молодой человек взял себе заметку: «Спросить у Иннокентия, как научиться игнорировать Кувалдина». Можно, конечно, попробовать «Водный поток». Техника безотказная, Стас уже не раз применял её дома — и, нужно сказать, не без успеха, хотя последнее время стена воды уже не так надежно защищала его от Светки. Стас даже подозревал, что Светка тоже таскалась на какие-то тренинги.

Кувалдин продолжал гавкать, даже когда Стас вышел из лифта. Конечно, Кувалдин — не Светка, тут нужна защита помощнее. Подойдя к кабинету, Стас помялся, но тут снова вспомнил про своего учителя — у Иннокентия и против Кувалдина найдется какая-нибудь методика, он её обязательно освоит и станет относиться к Кувалдину ровно, а может, даже покровительственно, доброжелательно, чем черт не шутит. А однажды… однажды вообще все будет по-другому: внешние раздражители, типа Кувалдина или Светки, просто перестанут для Стаса существовать, Стас окончательно пробудится, жизнь его станет совершеннее, он навсегда покинет свою раковину и, наконец, совершит восхождение на олимп совершенства.

Там его, конечно, уже будет ждать Иннокентий, вместе они будут сидеть, курить бамбук и ждать, когда к ним подтянутся другие.

Старушка-путешественница

— Матерь Божья, а грохочет-то как! — Евдокия Михална выглянула из окна вагона и перекрестилась, сжав сморщенные, с синими прожилками губы, посмотрела вниз железнодорожной насыпи и на всякий случай подоткнула кулачок под подбородок — уж очень волновалась за зубы, вернее, за их заместителя: раззяву поймаешь и всё, пиши пропало, разлетится вдребезги, а за него уплочено! Хотя что уж теперь…

Согнувшись над столиком, старушка нацарапала в раскрытом блокноте четыре цифры — 5960.

— Ох, много, много, — запричитала она. — Это ж надо, в такую даль занесло… Дома-то что не сидится…

В вагоне было шумно, пыльно, но как-то по-домашнему. Проводница, толстая бабища, растопырив ноги и упершись плечом в стенку вагона, копошилась в мешке с бельем. Новосибирск — большой узел, многие вышли, оставив ей грязные простыни и полотенца.

Евдокия Михална занимала крайнюю полку возле туалета и была этому несказанно рада. И на боковушку билет еле достала, а задержись она день-другой?.. Ох, и делов бы наделала… Но сейчас, слава те, Господи, ехала… и ехала аж пятые сутки.

На клочке бумаги, рядом с только что выведенными цифрами, столбиком стояли предыдущие вычисления. Сверху других было нарисовано «9260», старушка отмахнулась от этого числа, как черт от ладана, — шутка ли, отмахать за раз столько килОметров! Только и было в этом числе хорошего, что оно у них тут в каждом вагоне на стенке вывешено, а вот дальше пришлось повозиться ей с энтой арифметикой, кое-что проводница подсказала, поначалу-то она расторопней была, всё успевала: и на вопросы ответить, и чай выдать, и задом, где надо, крутануть. А потом осерчала на что-то, на Евдокию Михалну шикнула, оттого и пришлось ей искать новые источники информации, потому как до зарезу ей нужны были эти цифры.

Получив отказ от вагонной начальницы, слезы лить не стала, потому как тут же подфартило ей с академиком — портфельчик, лысина, маленькие ручки, подсел он к ним в Слюдянке, занял верхнюю полку, как раз над ней. Окончательно убедило старушку в том, что попутчик её — человек ученый, то, каким макаром брался он за эту самую теорему Пифагора — пыхтел, морщился, серчал, ежели кто отвлекал его попусту. Методы у академика, однако, оказались шалопутные. Евдокия Михална и теперь с содроганием вспоминала недавно пережитое. Такое увидишь разве что в детективах, со смертельным исходом. Дело было вечером, только они проехали пассажирскую-сортировочную, академик незаметно спустился со своей антресоли, тенью скользнул по коридору, подобрался к казенной схеме, вытащил откуда-то анструмент, открутил два болта и — фьють! — схему энту будто корова слизала. Евдокия Михална всё это время прикрывала его сзаду, ох, и натерпелась же она тогда. Возвратившись, академик и вовсе удивил путешественницу — достал линейку и, применив науку, принялся что-то считать. Старушка тщательно все записала: и результат, и погрешности, хотя, на кой они нужны, так и не разобрала, откель взялась линейка, также осталось за занавесью — в поезде скорее встретишь жареного павлина, чем такую принадлежность. Пока счетовод считал цифирь, старушка не находила себе места — пропажу мог кто-нибудь обнаружить, тогда всё бы пошло прахом, все усилия псу под хвост… Кто его знает, до чего б дело дошло? А ежели б с поезда ссадили?! Страшные мысли долго еще копошились, не давая ей покоя, Евдокия Михална и теперь, невзначай повернувшись, крестилась, а потом плевала на кого-то сбоку.

Да, хороший был человек, счетовод её перламутровый, жаль, сошел нонче.

Прикрыв блокнот, старушка оглядела попутчиков. Нечаянно мазанула глазами по мужчине из соседнего закутка, пялиться-то было неудобно, тот, будто воробышек, сидел у ног укутанной в одеяло незнакомки, девушка с кислым видом разглядывала мелькающие за окном сосны и березы. Не будь в вагоне столько народу — и к бабке ходить не надо, было бы кино для взрослых. Поерзав на месте, Евдокия Михална нащупала ногой запрятанный под низОм костыль. Из мужиков-то сейчас никто не вступится, дохлые все, эпатенты, такому и лезть не резон…

Еще дома она смотрела фильм про мафию. Там один шустрый старикашка в случае заварушки костылем во всех тыкал, а из костыля лезвие выскакивало, вострющее-превострющее. У них там, в Европах, тоже, видно, не сахар, преступность разнузданная. А у нас и того хлеще… В её время разве ж так безобразничали?! Мужики при делах были, коммунизм строили, а сейчас, стыдно сказать, такие извращенцы пошли, что и на старух заглядываются. Евдокия Михална на всякий случай подтянула резинку на убегшем чулке, чулки она носила не из-за всяких там глупостей, стара она для этого, просто с ними легче управиться, когда момент настанет. Движение это не осталось незамеченным, клянчащий мужик перевел взгляд и раздул ноздри.

«Свят-свят-свят!» — Старушка уткнулась в окно, внутри, однако ж, зашевелился червяк. Да разве б сидела она такой шляпой, будь с ней этакий прибор! Да с таким прибором никакой элемент не страшен! Перед глазами вдруг проплыла страшная сцена: дырка в боку, кровища. Старушка охнула, обомлела. «Совсем из ума выжила, старая дура! Человека чуть не зарезала». И это после того, как её — тлю! — чести такой удостоили!

Чтобы не натворить ничего лишнего, старушка расстелила постель и поскорее улеглась. Благо наступил вечер.

***

Еще одно утро Евдокия Михална встретила под стук колес. Обстановка несколько изменилась. Клянчащий мужичонка, раскрыв рот, спал на месте красавицы, красавица тихонько, вроде как и не было её здесь, сидела в углу недоделанного купе, на лице не осталось и следа от прежней озабоченности. Нечто подобное Евдокия Михална уже видала в рекламе йогурта. Страдаешь, мучаешься, а потом — бах! — облегчение! И будто заново на свет народился и… порхаешь!

«Быстро же у них сладилось… Добился все ж таки своего, харя бандитская! — Старушка не успела и моргнуть, как снова свернула с дорожки праведной, козломордый-то своего не упустит, но тут же пшикнула на себя: — А ты кто такая-то, осуждать?! Сама молодая не была, что ль!»

Вытаращившись в потолок, Евдокия Михална долго еще лежала, думая уже о своём, прежде чем переключиться на дела утренние, потом достала мыльницу, вафельное полотенчико и, увидав, что в противоположном конце вагона народа нету, пошлёпала умываться.

По дороге старуха перекрестилась, склонила голову, хотела было отвесить земной поклон, но не тут то было — не успела она сложиться пополам, дверь в тамбуре ухнула. «Ничего, ничего, — успокоила она себя, пропуская вперед мужчину с перекинутым через плечо полотенцем. — Дай только на землю сойду, там уж вволю накланяюсь, и Богородице, и святым угодникам».

Закончив утренний марафет, Евдокия Михална позавтракала и заглянула в свою арифметику. Утро встретило недоброй вестью, поезд опаздывал. По правде сказать, известно это было еще накануне, но она поначалу отмахивалась, надеялась, что за ночь поезд наверстает упущенное, такое не раз бывало: днем — каждому столбу кланяется, а ночью несется, как ошалелый. Однако поезд опаздывал еще больше.

Евдокия Михална охнула, пожалела, что рядом нет академика, в состав бы он, конечно, не впрягся, но хотя бы растолковал ей, что к чему, может, не знала она чего про поезда эти окаянные! Хватанув ртом воздух, старушка поскорее достала укутанный в клетчатый платочек флакончик. По вагону галопом разнесся дух. Накопав себе лошадкину дозу, опрокинула мензурку, стало помаленьку отпускать. Припрятав пузырек, путешественница снова заглянула в блокнот.

— Матерь Божья, это сколько ж еще осталось? Мозги-то совсем усохли… Три тыщи, что ль?

— Две с лишним, — кинула с барского плеча проходящая мимо проводница.

— Батюшки, — только и успела ойкнуть старуха. — Это ж далеко еще как!

— Да что далекого-то? — вскинула бровь вагонная начальница. — Не пешком, чай, идешь, карета везет.

Настроение у проводницы было хорошее, ясное дело, неспроста, в другом случае Евдокия Михална, конечно, докопалась бы до истины, но сейчас не до того ей было.

— Царица небесная! — Старуха чуть не плакала. — Это ж куда занесло на старости лет?!

Тыщи эти адским пламенем горели перед глазами, но в ответ тут же всплыл аргумент: ну как же сестру было не проведать?! У сестры-то её нет никого, одна Марья, как перст. Это её Господь родней не обидел, два сына, невестки, внук Степушка.

Евдокия Михална пожалела о том, что нет рядом никого из домашних, а в особенности Степана. Степан в этот год в школу пошел, у него там арифметика, как в институтах, он бы с этими цифрами не хуже академика расправился.

«Да как же ж было не ехать?!» — спорила сама с собой старушка. Марья-то у неё дореволюционная, до неё точно б не доехала, по дороге развалилась, а она, слава Богу, сама еще передвигается, да еще вон на какие расстояния. И, что немаловажно, в своем уме пребывает, официанта к ней приставлять не надо…

Как бы кто ни хорохорился, но докоптить до того момента, когда из ума выживаешь и своих не узнаешь, мало кого прельщает, горшки-то — это еще цветочки.

В своих Евдокия Михална никогда не сомневалась, хотя, как и все, меньше всего хотела быть обузой для своих родных. В богадельню б её не сдали, в этом старушка была уверенна, невестки хоть и жужелицы, а Его боятся. И сыны у нее хорошие, хоть и поглупели трошки за бабьими юбками. «Ну и пусть! — резонно рассуждала Евдокия Михална. — Семейным-то человеком быть солиднее, да и ей спокойнее… Бабы сейчас кого хошь в бараний рог скрутят, за ним не пропадешь!.. Эх, только бы доехать без приключений, только бы своим свинью не подложить…» — заерзала опять старуха. Как сон-то приснился, она сразу прямиком на вокзал билет брать, там же на всякий случай расценки узнала, сколько выйдет посылку переслать с её рост, килограммов на пятьдесят пять — шестьдесят, уж больше-то она точно не усохла, да чемодан в придачу. Как сумму объявили, аж перед глазами потемнело —старшего сына ползарплаты. «Но, слава богу, и без посылки дело сладилось», — ухмыльнулась старуха. Едет вот собственной персоной, на одном матрасе лежит, другим прикрывается!

Старушка хотела было опять отвесить земной поклон, но ограничилась степенным ознаменованием себя крестом. Доехать бы только поскорее.

***

Следующие два дня прошли в заботах, пока крутишься, и время бежит быстрее. Евдокия Михална вызвалась помогать вагонной стюардессе, сначала хотела чай носить, но Галина, проводница, не доверила. Старуха не обиделась, Галине-то с высоты своей должности виднее, что можно человеку доверить, а чего нет, зато с позволения начальницы стала собирать за прибывшими белье. И человеку хорошо, до простыней ли ему, тюки да баулы считает, и Галине приятно, умаялась она, бедная, из края в край страну паровозить, а ей так лучше всех — при деле, не изводит себя километрами.

Старушка хлопотала, а поезд все бежал и бежал, чертя линию с востока на запад. Поначалу ей казалось, чем ближе будет она подбираться к дому, тем ей будет покойнее, но какой там… В последний день волновалась пуще прежнего — не спасали уже ни постельные обязанности, ни разглядывание новеньких, ни даже экскурсия в вагон-ресторан — сходила больше для галочки, случая-то такого больше не предвидится…

Поезд громыхал все сильнее, наверстывая упущенное, на столе дребезжали стаканы, Галина шепнула, что приедут вовремя, без опоздания. Изредка мелькали маковки церквей, каждый раз, увидев золотые кресты, Евдокия Михална вздрагивала и тут же вздыхала о том, что всё пронеслось так быстро. Жалела старушка только об одном — о том, что не взяла с собой «Жития», как бы они сейчас пришлись, такая это была книга, что и другие не нужны. Принялась за молитвы, благо многие знала по памяти. Перво-наперво Матери Божьей, заступнице. От нее весть пришла, сама Царица небесная во сне к ней явилась…

***

Поезд уткнулся в тупик, рельсы наконец кончились, на перроне Евдокию Михалну встречал старший сын и Степушка. Вот радость-то! Степушка прихватил с собой и Феникса. Феникс, поджав хвост, жался к мальчику, это только дома всякий герой. Домой ехали на машине, с парковкой в центре сейчас такого нагородили, но сын все равно встречал на машине. Всю дорогу пёс жался к Евдокии Михалне, пару раз заглянул в глаза и смотрел долго-долго. Подъезжая к дому, старушку стало отпускать. «Ну, вот и прибыли… Что уж теперь-то волноваться… Дома… И поезд не подвел, и с посылкой родственникам канителиться не пришлось».

Степушка что-то рассказывал о школе, но она слушала вполуха, припоминая, все ли у нее готово: одёжа, обувь — всё давно лежало в шкафу. Старушка хотела было подсказать сыну, но передумала: в шкаф заглянут, всё и найдут, не маленькие.

— А пятнадцатое ж когда? — невзначай спросила старушка.

— Завтра, — как всегда, ответил за всех Степушка.

Зайдя в подъезд, старушка, ни на кого не обращая внимания, перекрестилась и отвесила земной поклон.

— Честь-то какая, — пробормотала в который раз она.

«А из дома лучше завтра уйти, чтобы Стёпушку не напугать», — заходя в квартиру, взяла себе на заметочку Евдокия Михална.

Месье, Ваш чемодан! И не забудьте даму!

Каких только не встретишь теперь такси. Раньше все было просто: если «Волга» с шашечками, да еще мужик в фуражке — всё, значит, такси. Двадцать копеек за посадку, дальше по счетчику. Пятнадцать минут — и ты уже на Арбате, там на Смоленку, высотки, бульвары, кольцо. А сейчас… сейчас кто только за баранку не лезет. А сколько вариантов этой услуги? Пропасть! Есть, например, дамское такси, это когда баба за рулем. Вообще, за последние лет двадцать наметился страшный эволюционный скачок. Бабьё куда только не лезет, во что только не ввязывается, чуть что — «Я сама!», тянут всё на себе, покуда пупок не развяжется, парочка, может, и сдохнет для отвода глаз, а остальные прут с еще большим энтузиазмом. Такси этим куклам тоже понадобилось. Обоснование подвели: дескать, для пассажирок женского пола безопасней, когда баба бабу везет, с мужиком-то — водителем, глядишь, что и выйдет. Бабы все-таки не блещут ни умом, ни сообразительностью, опять сами себя обхитрили. Сейчас ситуация в стране знаете какая? Аховая… После сорока у каждого второго на полшестого, каждый второй — это страшная цифра… Сидячий образ жизни, стрессы и всё такое. Берегите себя, здоровье ни за какие деньги не купишь, хотя речь сейчас не об этом.

Бывает ВИП-такси (три большие буквы не просто так пишут). Это такси не для всех, для определенной категории граждан. В нашей российской действительности явление это получило последнее время широкое распространение: в кинотеатрах, ресторанах, самолетах и пароходах — везде есть эти самые зоны. О чем это говорит? О том, что у нас много приличных людей развелось! И это хорошо, меньше шушеры всякой! Отношение к подобной публике тоже особое: внимательное, предупредительное… В больнице все хоть раз лежали, там любого выслушают, пожалеют, какой бы финт ни выкинул — не обидятся. Так вот, к этим примерно такое же отношение. Может, конечно, посмеются, у виска покрутят, но не обидятся. Все же понимают, люди эти — особенные, очень нежные, промеж остальными существует даже некая негласная договоренность — «Не тронь его!». Но едем дальше.

Есть такси — обхохочешься — для собак. Ну, или других братьев наших меньших. А что, клиент есть клиент, хоть лохматый, хоть пернатый, твое дело — вези. А мы и везем. Помимо собак, и другие экзотические клиенты попадаются. Я, к примеру, раз попугаев перевозил. Умора! Я тогда еще без опыта был, согласился: думаю, птички хорошие, довез я их, значит, передал из рук в руки, всё по накладной, ни один клиент дорогой не сдох, у одного только вроде как хвост пожиже стал, но это ничего, в дороге всякое может случиться, расплатились, всё чик-чирик, миссия выполнена. В кузов сначала даже не глянул, а потом стал дверцы прикрывать — мама мия! — курицы зеленые, чтоб вы все облезли… машину потом полдня отмывал. Попугаев это я так, фигурально взял, потому как свиньи не только среди них встречаются. Хотя на каждой работе сюрпризов хватает, только вот не от всякого сюрприза так просто отмыться можно…

Продолжаю обзор. Есть в нашем бизнесе и особое направление —«расширенный круг услуг» называется. Туда не так легко попасть. Конкуренция аховая. Туда мальчики модельной внешности идут, если вдруг в клубе зацепиться не удается… сами понимаете, какие у этих пионеров функции. Причем кого везёшь, бабу или мужика, не важно, — клиент должен быть обслужен. Деньги, говорят, лопатой гребут. Я, чтоб вы не подумали, не завидую, но и камень не бросаю — по-разному жизнь развернуть может. Эх, что там говорить, чуть было сам в их ряды не угодил. Данные у меня позволяют: бицепсы, трицепсы, атлетическое телосложение, всё в себя подобрать — так даже рельеф присутствует. Вышло всё из-за Сусанночки, супруги моей. Она у меня продавцом всю жизнь, ноги, как у слона, вены, как у верблюда горбы, буграми вздымаются, смотреть больно. Проконсультировались, врачи говорят, случай запущенный, денег готовьте кучу, а лучше две. А где их взять-то, денег? Дачу продать? Сусанночка ни в какую, столько лет собирали, последнюю шкурку с себя сымали. Время идет, ей всё хуже, а мы ни с места. Я её посвящать не стал, а сам морально подготовился, в зал тренажерный абонемент взял, на собеседовании (меня уже проконсультировали) кубики показывать нужно, настроился. Не пропадать же Сусанночке. Хотя, конечно, настроение сильно испортилось. Так что дошел до самой черты (это к вопросу о камне), даже средства защитные купил… И тут вдруг — трах-бах! — меня один останавливает: глаза выпучил, руками трясет, чуть не под колеса бросается. Шеф, всё пропало… Ну, знаете, как это бывает… Из нечленораздельного выудил то, что мне нужно: Домодедово, симпозиум, два часа до вылета. Ясное дело, случай критический. Мужика подхватил и втопил. Азарт, черт побери! Тут никакие штрафы не остановят. Гоним. Каширка, за МКАД вырвались. Педаль в пол. Благо трассу расширили. Успели. Через турникеты, к центральному входу и по тормозам. Мой козлик уже вокруг машины прыгает, благодарит, если бы время не поджимало, наверно, на грудь бы кинулся, а так только через плечо и успел кинуть: «Обращайся!» — а сам визитку впопыхах на капот уронил и унесся в терминал. Я глазами его проводил, вылез, визиточку взял, на ней золотыми буквами выведено — «Сергей Александрович Синицын, профессор, член, корреспондент, доктор, эксперт…» Держу я эту визиточку, а у самого мысль мелькает: может, он и по Сусанночкиной болезни специалист? Чуть обороты сбавил: дядя вроде взрослый, пора бы научиться к подобным обещаниям относиться скептически. Золотые-то горы кто только не обещал. Армянин один клялся каждую зиму по ящику зелени презентовать: «Кинза, базилик, тархун, все будет, дарагой». Ага, держи карман шире. Нет, думаю, не выйдет ничего с доктором и экспертом! А все-таки внутри что-то зудит: позвони да позвони. Неделя прошла, вторая на исходе, Сусанночке ничего не говорю, чтоб зря не обнадеживать… А-а-а, чем черт не шутит, звоню! Гудки, соединение, голос в трубке, опаньки, мужик меня вспомнил, чуть не пять минут благодарил, симпозиум этот, оказывается, был для него делом всей жизни. Вот так вот! Удача смелым улыбается! Короче говоря, закончилось тем, что Сусанночке по его рекомендации операцию сделали — и по самым демократическим расценкам. Дачу продавать не пришлось, по-прежнему всех, кто не успел спрятаться, кабачками снабжаем, ножки у Сусанночки как у балеринки теперь, ну, а я честь свою сберег, между нами, девочками.

Что-то я опять не в ту степь. Как говорят люди деловые, вернемся к бизнесу.

Во всяком деле — и мы не исключение — есть своя внутренняя кухня, бэк-офис называется. Для тех, кто в бизнесе не ориентируется, поясню: так называются трудящиеся, к клиентам доступа не имеющие: бухгалтерия, склад и прочие. Такие, как я, — это фронт-офис, белая кость. Фронт-офисом быть престижно, бэк-офисом — не очень, хотя не везде так. Над всеми начальство, принцип тот же, что и везде: я начальник — ты дурак… Хотя, справедливости ради нужно сказать, последнее время начальство о нас заботится, работает над повышением нашего уровня, тренинги устраивают, учат быть клиентоориентированными — личность везешь, не мешок картошки! Мы теперь не просто водилы, мы — лица, предоставляющие услугу. О как! Раньше за безаварийность боролись, а теперь к каждому клиенту свой ключик подобрать надо. Понятное дело, в грязной машине, в шортах и сланцах, без педикюра сделать это сложнее, чем напомаженному. Я тесты все на пятерки сдаю, подход к любому найду, хоть ежа ко мне посади. А кто к новым условиям не приспособился — отдыхает на обочине.

Есть у нас и своя особая колонна — иностранный легион. За счет фирмы на курсы по языкам отправляют. Цель поставили: в нужный момент не растеряться, по необходимости вставить «месье», «парле», «але». На китайском так вообще всем выдали несколько фраз для заучивания. Начальство у нас дальновидное, в корень смотрит. Хотя ежели весь миллиард к нам припрет — мало не покажется, тут должна быть очень аккуратная политика, тут никакого парка не хватит, чтобы развезти всех…

Поведение в конфликтных ситуациях, жесткие переговоры — всему этому тоже учат. А один раз был у меня случай и вовсе криминальный: осень, дождь льет, как из ведра, тормозит меня один хмырь в плаще. Разговоры, то да сё, как бы невзначай вворачивает:

— Хочешь, — говорит, — Семен, зарабатывать в десять раз больше?

С чего он меня Семеном назвал, я сперва не понял, а потом догнал, для конспирации.

— Кто же откажется? — А сам за дорогой слежу, вроде как не очень меня это все интересует, и невзначай так спрашиваю: — А что делать-то надо?

— Пустяки, — говорит. И замолк, видно, интерес во мне подогревает.

Интерес и правда присутствует.

— Толком-то говори, что делать. Мурку не води.

Хмырь на светофор вытаращился и бросает небрежно:

— Да так, посылочку одну раз в полгода отвезти… из пункта В в пункт С.

— Сколько?! — это уже я спрашиваю.

Хмырь ответил. Я горло прочистил.

«Заманчиво, можно было бы Сусанночку на море вывезти, лет двадцать уже не была», — это я про себя рассуждаю, а так молчу, как рыба. Перестраховался — вдруг, думаю, мужик их органов, а сам краем глаза его изучаю: нет, не из органов, да и кому я нужен, меня проверять: не состоял, не участвовал, — да и наружность у него бандитская. Что они там перевозят? Оружие? Наркоту? А может, боеприпасы, тротил? Это уже другая статья, о терроризме, сейчас с этим строго. Отказался я, короче. Не жили богато — и нечего начинать. Сам потом аккуратненько поинтересовался: оказывается, бизнес этот у нас пышным цветом… Да, Москва — город большой, дураков много…

Да, чего со мной только на дороге не случалось: и под колеса бросались (есть у нас категория граждан, которая этим зарабатывает, и неплохо живет, кстати. Одна бабка-камикадзе вообще решила с моей помощью на тот свет отправиться, еле затормозить успел), и на честь мою покушались! Ежели бы вы знали сколько раз, не счесть! Какие только бабы на шею не вешались!

А один раз случай и вовсе комический вышел. Парочку одну подвозил. Всю дорогу ругались, думал, машину разнесут. Догрызлись до того, что он меня за плечо хватает и на полном серьезе:

— Забирай её, сил моих больше нет! Забирай и всё!

Я чуть руль из рук не выпустил, куда она мне, у меня дома Сусанночка, она у меня хоть женщина и мирная, но зачем будить зверя?

А мужик наседает:

— Хочешь, говорит, сто тысяч дам! Забери только дуру!

Пассажирка в слезы, подвизгивает.

Я молчу, боюсь, что не так ляпну, тогда уже не отверчусь от подарочка.

А он глаза выпучил и голосом Левитана: «Двести… Триста… Четыреста…»

Потом как кулаком по торпеде треснет — «Миллион!»

Я за баранку вцепился, баба снова в рёв, тушь потекла, нос расширился, страшилища, такую и за два не надо…

Холод по спине, а сам думаю: чем это катавасия закончится? Мужик вдруг замолк, цену больше задирать не стал, сам, видно, понял, что и на миллион баба его не тянет, а потом вижу, потихоньку стал оттаивать. Да, бабьи слезы и лёд растопят. Довез я их, значит, до места назначения, выскакиваю, к багажнику, чемодан хватаю, машину обегаю и перед мужиком ставлю, дорогу ему преграждая: чтоб не сбёг! В глаза смотрю, а сам твердо, но учтиво, как учили на тренингах, говорю:

— Месье, ваш чемодан!.. И не забудьте даму!

Баба с заднего сидения выскочила, на шею к нему. Накал страстей. Тьфу, Санта-Барбара, сопли, слезы, я скорей в машину — и видали меня.

Два квартала проехал, притормозил, выдохнул. И тут меня вдруг такой смех разобрал: надо же, и тут вывернулся, такие деньжищи предлагали, а я не купился! Да-а-а, что там говорить: какие бы времена ни были, какие бы предложения в мой адресе ни поступали, я с гордость могу сказать — всегда оставался верен себе… и своей Сусанночке.

А свинья грязь везде найдет, на какую работу её ни поставь.

Эстафета

— А вообще-то, он у меня покладистый. — Варвара Петровна приподнялась на подушке и бросила очередной пристальный взгляд на сидящую перед ней женщину. Женщина ей все больше и больше нравилась. Наврала про себя совсем немного, к тому же, чего греха таить, окажись Варвара Петровна на её месте, она бы, наверное, тоже скрыла подобные факты своей биографии. Эх, родственнички-родственнички, кого хочешь под монастырь подведёте…

На маленьком столике возле кровати, на которой сейчас лежала Варвара Петровна, лицом вниз покоились несколько листов с подробной справкой о гостье: недвижимость, собственность, все те же родственники, кредиты, судимости (таковых не имелось), трудовой стаж и даже автомобильные штрафы — короче, вся её подноготная. В наши дни, имея связи, чего только не достанешь, а у Варвары Петровны руки были ещё какие длиннющие, если была в том нужда. Если теоретически предположить, что сидящая перед ней женщина вела с кем-нибудь тайную переписку (электронную, конечно, возможно, даже любовного характера), Варвара Петровна нашла бы лазеечку и к этим сведениям. Для этого в наши дни не нужно быть семи пядей во лбу и даже не нужно быть секретным агентом, рисующим всякие пакости на вражеских сайтах, — нужно сделать всего лишь один звоночек, и вся переписка в лучшем (то бишь печатном) виде будет лежать на журнальном столике. Эх, если б всё в жизни так просто решалось… К имеющемуся секретному источнику Варвара Петровна обращалась крайне редко, вот и сейчас повременила. Во-первых, уже имеющаяся справка давала более чем исчерпывающий ответ касательно сидящей перед ней претендентки; во-вторых, не хотелось расширять круг лиц, посвященных в её тайну: человек слаб, знают двое — знает и свинья! Не дай Бог, сболтнет лишнее, и слухи дойдут до него! К тому же хотелось что-то оставить и для себя: первое впечатление, личный контакт — вещи немаловажные.

— Покладистый, порой даже слишком, — повторила Варвара Петровна.

Претендентка утвердительно кивнула, так, как будто уже имела возможность убедиться в том, что Петр Андреич именно такой, каким его описывают.

— Ох, устала… — Варвара Петровна натянула до подбородка одеяло, прикрыла глаза. Этот трюк она уже проделывала не раз, и, надо сказать, многие претендентки именно на нем и срезались.

Претендентка еле слышно охнула и стала пристально рассматривать лежащую перед ней женщину, та расслабила члены и приложила максимум усилий, чтобы левое веко не дергалось. Гостья еще раз вздохнула и аккуратно поправила сползшее вниз одеяло. Пять минут, шесть, семь. Варвара Петровна, устав от неподвижной позы, пошевелилась. «Это ж надо, сидит, как мумия, не шелохнется!» Наконец, будто спящая красавица, она распахнула редкие ресницы и, как в первый раз, поглядела на сидящую рядом женщину. «Ну наконец-то, наконец… — светилось в её глазах, на щеках заиграл лихорадочный румянец, она довольно зашуршала одеялом. — Вот и нашлась… Подходящая! Достойная!»

Стыдно сказать, чему она только не стала свидетельницей во время этого своего трюка. В основном пожаловавшие к ней претендентки за несколько минут её липового беспамятства успевали как следует осмотреть комнату, была и такая, что метнулась к шкафу и, пока Варвара Петровна, раззявившая для пущего эффекта рот, откинулась на подушке, перевернула там всё вверх дном, а одна, смешно сказать, залезла под матрас и, несмотря на возлежащую на нём хозяйку, обшарила всё и там. Люди нынче ничего не боятся… Сколько ж она пересмотрела за месяц этих горе-претенденток?.. И ни одна никуда не годились… Оставь такую с Петром Андреевичем, она же обчистит его как липку или, чего доброго, выгонит на старости лет из дому. И тут этот клад. Жемчужина!

Жемчужина, увидев, что Варвара Петровна открыла глаза, оживилась:

— Да вы скажите… Может, нужно что?

Варвара Петровна неопределенно махнула рукой:

— Подушку бы повыше, под спину.

Гостья засуетилась, подтянула Варвару Петровну и усадила, как куклу, прислонив к спинке кровати. Варвара Петровна глянула на часы, нужно поторопиться, вдруг раньше времени вернется.

— Самое главное нужно обсудить. — Хозяйка угнездилась поудобнее. — Знакомство…

Обе женщины насупились, вопрос, что ни говори, был деликатный.

— Тут вам советчик нужен. — Варвара Петровна поджала губки, личико её еще больше заострилось. — Как ни крути, а я его лучше знаю. — Хозяйка как будто бы еще раз застолбила принадлежащую ей пока территорию.

Гостья протянула к ней руку, взяла её иссохшиеся пальцы и накрыла их своей теплой ладонью. Варвара Петровна притихла, нахмурилась и все-таки отдернула руку.

— А вы очень даже… В его вкусе… Голубоглазая… Пышная, — чтоб хоть как-то разрядить атмосферу, попыталась пошутить она.

— Да что вы! — Претендентка, как семнадцатка, смутилась и аккуратно поправила блузку на действительно пышной груди. Варваре Петровне это тоже понравилось. Еще одна её догадка подтвердилась. Претендентка была женщина скромная, из того разряда, которые если и знают о своей красоте, то вроде как её и не замечают. В молодости она была безусловно хороша. Выцветшая, вылинявшая сейчас голубизна тогда еще из глаз не ушла, кожа когда-то была фарфоровой, нежной, шея длинная, это осталось, волосы седые, белые, не растрепанные, не крашеные. Сама-то Варвара Петровна была совсем не такой, всю жизнь была тонкая, звонкая, как щепка… И как он только её высмотрел? Варвара Петровна опять натянула на себя одеяло. А ведь заметил, и ведь душа в душу столько лет прожили… а сейчас… сейчас на нее смотреть страшно: кожа и кости, желтая… Варвара Петровна прикусила губу, не давая себе расчувствоваться.

— Знакомство… знакомство… — пробубнила она, однако на ум ничего не шло.

— Может быть, в магазине? — осторожно предложила претендентка.

— Да что вы?! — Варвара Петровна тут же забраковала высказанную идею. — Сам он ни в жизнь не подойдет, ну, а вы ж навязываться не станете?.. — Вопрос прозвучал утвердительно, гостья еле заметно кивнула.

— Нет, тут нужно что-то другое. — Варвара Петровна, усиленно соображая, притихла, а потом натянуто улыбнулась: — А может, на кладбище?

Претендентка всплеснула руками, ничего не сказала, только с укоризной поглядела на нее: «Да зачем же терзать себя? Мыслями такими мучить?»

Варвара Петровна, будто специально не обратив на это внимание, стала размышлять вслух:

— А что? Он будет часто меня навещать… А тут вы, посочувствуете, слово за слово… — Варвара Петровна на полуслове запнулась, но тут же опять нашлась — было в её характере что-то несокрушимое. — Неужто забыли? «Москва слезам не верит», неугомонная-то эта где только счастье свое не искала!

Гостья промолчала, Варвара Петровна осеклась:

— Ну, где же тогда? Может, консьержкой пойдете? У нас подъезд чистенький, жильцы хорошие, я и сама одно время сидела…

Женщина качнула головой.

— Ах, ну, да… — Варвара Петровна вмиг сообразила (еще в недавнем прошлом гостья её была вон кем, а тут консьержка…).

И все-таки нужно было что-то придумать. Обе женщины опять притихли.

— А может быть, всё как-нибудь устроится, само собой. Я что-нибудь придумаю… — наконец проговорила гостья.

В стройной системе координат Варвары Петровны это было все равно что положиться на авось. Не любила она эту не очень красящую нас черту. Но сейчас от сидящей перед ней женщины, от её слов шло такое тепло, такая уверенность в том, что всё обязательно устроится, что уверенность эта передалась и ей — и она неожиданно согласилась:

— Да, и правда устроится…

Гостья вытащила из сумочки толстую записную книжку и ручку:

— Может, я тогда запишу остальное? — Ей хотелось поскорее сменить щекотливую тему.

Варвара Петровна кивнула и, стараясь ничего не забыть, начала диктовать.

— У него язва, лучше давать всё щадящее, ничего жареного, кислого, соленого, на уговоры иногда опрокинуть рюмашечку ни за что не соглашайтесь! — Хозяйка остановилась, передохнула, длинные предложения ей давались с трудом. — Того, что Петр Андреевич потребляет тайком для рубцевания язвы, вполне достаточно, — закончила мысль она.

Гостья, стараясь успевать, все старательно записывала.

— Белье я ему «Аистенком» стираю. — Варвара Петровна глянула на гостью и извиняющимся тоном добавила: — От остального Петр Андреевич чешется. Курить — категорически нет, будет настаивать — сразу звоните доктору.

Если будут звонить из института и надоедать, Петр Андреевичу не говорите, много развелось охотников свести дружбу со старым профессором. Одевать нужно тепло.

Варвара Петровна лихорадочно перескакивала с темы на тему, в эти моменты гостья отрывала глаза от бумаги и смотрела на нее чуть задумчивее, чуть печальнее.

— Ботинки обязательно сушите. И таблетки… сам не вспомнит… не попросит. Характер такой, ничего никогда для себя не просил, хотя при его-то положении мог… — Варвара Петровна хотела было приподняться, но только протянула руку в направлении стены. — Да вы поглядите, там, в шкафу, и фотографии есть. Как же это я про фотографии забыла…

Гостья, чтобы только успокоить хозяйку, поскорее раскрыла дверцы шкафа.

На полке лежал старый семейный альбом, обшитый красным бархатом.

Взяла альбом и опять подсела к Варваре Петровне.

Раскрыла первую страницу. Петр Андреевич, такой молодой, юный, посмотрел на них орлиным взором.

Варвара Петровна провела дрожащей рукой по его губам, волосам, глазам.

— Хорош, — проговорила она. — И сейчас хорош, а уж в молодости был какой… Только глянет, а сердце уже заходится…

Варвара Петровна перевернула страницу. Здесь они уже сидели рядом. Она в незамысловатом легком платьице, Петр Андреич в белой широкополой шляпе.

— Я-то так себе была, — махнула она рукой, глядя на свое старое фото. Девки за ним такие увивались… нахалки и после свадьбы проходу не давали… а он как приклеился ко мне… Хотя не знаю, может, что и было когда… — перемахнула она еще страничку.

От страницы к странице Петр Андреевич взрослел, мужал, становился солиднее, к середине альбома чуть поправился, к концу в волосах появилась седина. С последней страницы на колени гостьи сползла карточка.

— Возьмите, — попросила хозяйка.

Гостья глянула на карточку. Варвара Петровна бросила на нее… нет, не ревнивый, скорее, чуть тревожный взгляд. Гостья аккуратно убрала фотографию мужа лежащей перед ней женщины в сумочку и засобиралась.

— А как же задаток, я ж вам задаток должна, — вдруг спохватилась Варвара Петровна.

— В следующий раз, я завтра приду…

— Завтра так завтра, — кивнула хозяйка. — Но вы же не откажетесь, правда? — опять спохватилась она.

— Не откажусь… — Гостья опять накрыла её руку своей ладонью и только потом взяла сумочку, прошла в прихожую, накинула на плечи платок.

***

Петр Андреевич сидел на лавочке возле подъезда и ждал, пока мимо него пройдет очередная претендентка. Расстраивать Вареньку лишний раз не хотелось. Если уж она так решила, то пусть так и будет. Тяжелая железная дверь ухнула, и аккуратненькая, довольно миловидная женщина вышла из подъезда.

— Эх, Варвара Петровна, и здесь знаешь, как угодить… — Петр Андреевич зашел в подъезд.

— Петенька, ты? — долетел до него угасающий голос супруги. — Холодно, шапку-то что не надел?..

— Надел, Варенька… — Петр Андреевич провел рукой по седым волосам, снял с крючка шапку, натянул её на макушку и прямо в шапке прошел в комнату.

Варвара Петровна засуетилась, приподнялась на локте, но, выбившись из сил, снова опустилась на подушки.

След на стекле

Влад не спеша вел машину. Основной пятничный поток уже схлынул, и навигатор вместо привычного для этого времени суток красного путь от офиса до дома залил зеленым. Через каких-нибудь полчаса он окажется дома, а сейчас самое время расслабиться — возможность побыть вне зоны доступа выпадает не так часто. В современных условиях для того, чтобы все оставили тебя в покое, нужно проделать ряд магических действий: сменить часовой пояс, забраться на горную вершину или дать поглотить себя морской пучине. Мир, не имея возможности дотянуться до тебя сигналом связи, перестает для тебя существовать, ну а ты — А-а-аллилуйя! — перестаешь существовать для него! Не каждый может себе это позволить, подобное осуществимо только при условии уверенного финансового присутствия, ну а деньги обладают странной особенностью: вот они есть, но сразу их нет!

Влад добавил звук, кто-то протяжно заскулил, моментально отреагировав, нажал на кнопку, панель выплюнула диск, на светофоре дотянулся до бардачка: под руку попались одноразовые салфетки с ароматом ромашки, пластиковые стаканчики, термос на один стакан и еще много ненужной ерунды, любимого диска в бардачке не оказалось.

— И здесь похозяйничала. — Мужчина с раздражением захлопнул крышку. — Хотя почему похозяйничала? — тут же осклабился он. — Машина, в конце концов, тоже её.

Старенький «Пежо» ушел с шоссе на повторитель, по правой стороне растянулся огромный строительный рынок, «пыжик» прошмыгнул мимо. Весь прошлый год прошел под эмблемой ремонта, все выходные уходили на изучение вариантов раковин и унитазов, штудирование талмудов с обоями и плиткой, сравнение цен и прочесывание рынков, не остался неохваченным ни один строительный развал в радиусе пятидесяти километров. Влад и пикнуть не успел, как оказался в самом эпицентре. Она, вечная, как Ленин, сидела рядом — не сопровождали его только на работу. Находящееся рядом сиденье сейчас пустовало, приятно побыть в машине одному.

До дома оставался квартал. Вдоль дороги замерцали украшенные разноцветными лампочками деревья, из гирлянд вырисовывались разные фигурки, одна напоминала бегущего по деревьям человека. Человеку не хватало в руке факела, тогда бы он стал похож на отважного Прометея, не побоявшегося самих богов, не говоря уже о простом смертном.

На дорогу выскочила фигура, сильно размахивая руками, бросилась наперерез старенькому «Пежо». Влад ударил по тормозам, лёг грудью на руль и, как в немом кино, одними губами что-то проговорил. Отскочив обратно на тротуар, фигура снова кинулась к машине, рванула дверь и без приглашения плюхнулась рядом.

— На Студеную… Прошу вас! Очень нужно!

— С ума сошла?! — рявкнул водитель, еще не успев прийти в себя.

— Извините, но действительно очень нужно… — попросила еще раз женщина, голос слегка просел. Влад, ухватившись за что-то в интонации, внимательно посмотрел на нечаянную пассажирку.

— Светка… Светка?.. Ты?

Женщина непонимающим взглядом смотрела на него.

— Простите, — растерянно пролепетала она, догадка пробежала по лицу, уступив место растерянной улыбке. — Влад? Ты? — неуверенно спросила женщина.

— Бог ты мой, Светка! — Влад не сводил глаз с сидящей рядом женщины, резкий звук клаксона слегка привел его в чувство.

— Влад… — охнула женщина, щеки её залил румянец.

По лицу Влада пробежала улыбка, беззаботная, открытая, такая появляется только при встрече старого, доброго друга. Светик-Семицветик!

— Владок, — прошептала Светка. — Владок-холодок… — Женщина больше никуда не спешила. — Влад, — вдруг рассмеялась она, — откуда ты взялся?

Влад дернул плечом, и правда, откуда он взялся на этой дороге, в тот самый момент, когда шальная Светка, с которой они не виделись тысячу лет, чуть ли не бросилась под колеса его драндулета?

— Мы… переехали сюда… в прошлом году, — споткнулся на «мы» Влад.

— Значит, мы соседи. — Светка сделала вид, что не заметила эту маленькую заминку. — Соседи! Как в детстве! Помнишь, по батареям перестукивались?

— Один раз — жду во дворе! Два — шухер, предки дома! — скороговоркой выпалил Влад, так, как будто использовал позывной только вчера.

— А кого-нибудь из наших видел? — Светка поправила воротник платья.

— Да нет, растерял всех, а ты?

Светка отрицательно покачала головой.

— Ну а сама как? Какая же ты была тогда… недосягаемая…

— Ага, недосягаемая, — засмеялась Светка, как будто что-то вспомнив, посмотрела на него долго, тягуче и опять стала серьезной.

— Ну, а сейчас как? — не сводил с нее глаз Влад. Бывают случаи, когда, задавая подобный вопрос, меньше всего хочешь услышать в ответ что-то приятное.

— Сейчас? Как у всех, — поняла его Светка. Надо же, столько лет прошло, а она, как прежде, его понимала. — Занудный быт… Скуко-ота-а-а… — протянула женщина, блеснув до невозможности синими глазами.

Прозвенел телефон, Влад нехотя полез в карман пиджака.

— Да, — сухо ответил он. — Сегодня задержусь, прилетел заказчик из Читы, — и, больше не вдаваясь в подробности, отключился.

Сидящая рядом Светка улыбнулась — «не все в порядке в Датском королевстве».

Влад закинул телефон в бардачок. Больше им никто не мешал.

***

Спустя неделю Влад съехал с шоссе на повторитель, неторопливо проехал мимо рынка. Рядом сидела она, ездить быстро она не любила. Все новости были напичканы авариями и несчастными случаями, зачем подвергать свою жизнь лишней опасности? Неразумно… Вообще, она была очень разумная и деловая, Влад с тоской посмотрел на мелькающие лица прохожих. Сейчас каждая вторая была такая. Деловая, уверенная, всезнающая…

«Что это? Издержки времени? А может, мы сами делаем их такими?» — подумал Влад.

— Что молчишь? — повысила голос она. — Влад, я с тобой разговариваю!

— Извини, — сухо ответил он. — Что ты сказала?

— Я говорю об участке, у наших у всех дачи… в ближайшем Замкадье! — На последнем слове было сделано ударение.

Влад прекрасно понимал, зачем она это делала, никакая дача им в ближайшее время не светит, во всяком случае — пока не будут окончательно зализаны раны от ремонта, и ей это известно, как никому.

— А зачем? — после некоторой паузы спросил он. — Для кого? Детей у нас нет… — Это был удар ниже пояса, но Владу было не жаль сидящую рядом женщину, как ей было когда-то не жаль его и его семью, в которой только что родился ребенок, тогда, наверно, можно было еще что-то исправить, если бы не её железная хватка… и потрясающая предприимчивость…

— Подлец, — отвернувшись, с силой выдохнула она. — Какой же ты подлец!

Еле накрапывал дождь, редкие капли упали на лобовое стекло, замелькали дворники. Дождь постепенно набирал силу, по асфальту текли бурлящие реки, прохожие разбегались в поисках укрытия, окна в машине стали запотевать, Влад направил струи воздуха на лобовое стекло. На стекле, с её стороны, стал отчетливо виден след: два пятна, одно — почти идеально ровное, второе — чуть смазанное.

«Ступня, — безошибочно определил Влад. — Светик-Семицветик».

Неподвижная фигура так и сидела отвернувшись, еще вчера он бы, наверно, испугался, стал судорожно перебирать в голове отмазки, строить версии, только бы пустить следствие по ложному следу… Она ведь очень любила вести следствие. Влад вдруг подумал о том, что такие, как она, наверное, были незаменимы где-нибудь в Гестапо или застенках НКВД…

Влад стал набирать скорость, ему вдруг захотелось, чтобы она наконец повернулась и всё увидела… Крутанув ручку магнитолы, он усилил звук.

— Спятил?! — взвизгнула женщина, ястребиный профиль повернулся к нему и застыл, она заметила след. Влад окаменел.

Женщина открыла рот, шипение вот-вот должно было сорваться с тонких губ:

— Останови у магазина, я забыла купить йогурт. — Губы сложились в узкую линию. Она ликовала!

На деревьях зажглись огни, бесстрашный Прометей уже добыл огонь и возвращался к людям, на перекрестке Влад перестроился и повернул к магазину, купить йогурт…

Весеннее обострение

Котька метнулся в угол комнаты. Наверное, глупо вот так вот вздрагивать от каждого дребезжания и сломя голову лететь на первый зов, тем более что за ним последует второй, третий, четвертый… уж об этом-то он позаботился. В комнате Котька был один, не считая распластанной на ковре Бетси, делать можно было всё что угодно, однако внутри почему-то всё равно сидела тревога. Пролетев два шага с зависанием, молодой человек едва не зацепил рукой оставленную на журнальном столике чашку, ловким маневром обошел угол шкафа, который уже не раз оставлял отметины на его жиденьком теле, в прыжке перемахнул через Бетси. Бетси — мягкое, мурлыкающее создание — за долгие годы своей бесконечной кошачьей жизни чего только не перевидала, живя бок о бок с Котькой. По наблюдениям Бетси, в последнее время в доме наметилась нездоровая тенденция, всё вокруг пронизывали электрические струны, дрожащие от снующего по ним тока; от этого напряжения Котька стал бегать чаще, и Бетси приходилось то и дело убирать с его пути свой загляденье-какой-пушистый хвост. Недовольство сквозило в стальном взгляде кошки, но едва ли проникало вглубь бездонной кошачьей души. Припрятав свое пушистое сокровище, Бетси перевернулась на другой бок — то, что Котька не первый год живет с ней рядом, конечно, не давало ему права нарушать её личное пространство, беспокоить, когда ему вздумается, беспардонно вторгаться в сладкие кошачьи сны… что бы там ни происходило в его бестолковой человеческой жизни!

— Заглядывал бы лучше почаще в паспорт! — недовольно мурлыкнула Бетси. Документ, подтверждающий её происхождение, хранился в ворохе бумаг, на верхней полке шкафа. — Чтобы помнил, с какими кошками живет рядом!

Молодой человек перемахнул через Бетси, не потревожив ни единого волоска на её и правда чудесной шкурке, кошка закрыла глаза — дальнейшие действия сожителя её не интересовали. С утра ей в миску положили «Куриные радости», следовательно, об этом дне можно было не беспокоиться, о том же, что будет завтра, она подумает тоже завтра — Бетси всегда восхищалась Скарлетт, хотя и держала это в тайне. Перед тем как сомкнуть глаза, кошка постаралась предать своей физиономии и усам еще более безмятежное выражение, получилось очень похоже на то, как это делала на экране О’Хара.

Сон, Нега, Блаженство — только красавицы могут себе это позволить, на то они и красавицы!

Завершив полет, Котька зацепился рукой за кончик стола, встал, как вкопанный, свободной рукой схватил дребезжащее устройство и поскорее приложил его к уху. На другом конце прозвучал мягкий, но слегка встревоженный голос.

«Богиня», — тут же нарек невидимку Котька.

Почувствовав соперницу, Бетси открыла глаза, ревниво зыркнула на молодого человека, но, оценив его еще раз, успокоилась. «Никуда не денется!» — прикинула она.

Бетси отвечала за каждое свое «мяу» и никогда не делала беспочвенных выводов.

«Да, на такого вряд ли кто позарится», — вздохнула она, и даже непонятно, чего в этом вздохе было больше: самодовольства или раздражения.

Прищурив глаза, Бетси вдруг вспомнила дачного Мурзика, с которым её свела судьба летом.

«Если поставить соперников рядом, то…» — Один глаз пристально разглядывал Котьку.

У обоих её кавалеров было много общего: оба поджарые, жилистые, у того и у другого длинные лапы, вид у обоих благородно ободранный. Хотя нет, у Котьки — больше ободранный, а у Мурзика — скорее благородный. Ободранность Мурзика была сродни мужественности и говорила о переизбытке событий в его бьющей фонтаном кошачьей жизни (Бетси ревниво вильнула хвостом, она не раз замечала, как этот пожиратель сердец таскается на край дач к местной мымре). Ободранность Котьки, напротив, чем-то напоминала помятость, а помятость эта, как ни странно, происходила от недостатка событий в его жизни. Отсюда и вся эта суетность, эти нескончаемые «алло»…

Да, Котька во многом проигрывал Мурзику: прикид у него был вечно замызганный, джинсы, хоть и вытертые, но немодные, кожа бледная, с неприятными пятнами, проступающими от малейшего волнения. Этот срам, конечно, можно было бы прикрыть шерстью, но у бедного Котьки не было даже шерсти.

Однако — и с этим можно было смириться — одни лишь дурочки падки на усы, морду и хвост.

«В коте куда важнее внутреннее содержание! — Бетси хотела было добавить — „внутренности“, — но от этого слова попахивало потрохами и это несколько сбивало с толку. — Вряд ли еще можно найти два настолько несхожих характера, — закрыла глаза Бетси. — Кремень! Мачо! Самец! — это, конечно, Мурзик и… Совсем не Бельмондо — Котька!» (Для Бетси в последнее время мало кто мог сравниться с Мурзиком.)

Если кто-то подумает, что Бетси заснула, то он мало знает женщин, она на всякий случай стала подслушивать.

— Алло, — ответил Котька невидимой богине. Дальше пошел ряд неизвестных символов. — Тридцать семь, синий, но больше зеленый, высокий… — Котька, стараясь не тараторить, растягивал слова, но, как бы он ни тянул, поток вопросов на том конце провода вскоре иссяк и невидимая собеседница положила трубку.

Даже не раскрывая глаз, Бетси поняла, что Котьке хотелось, чтобы разговор продолжался вечно! Для того чтобы это понять, не нужно быть кошкой! Снова раздался звонок. Бежать уже было не нужно, и Котька ответил с бОльшим достоинством.

Последовал тот же ответ, те же беспорядочно разбросанные цифры, уже другие цвета.

«Что это за цифры? Что за цвета? — Бетси быстро дернула ухом, корябнула мысль о том, что и она может чего-то не знать, но она быстро, как мышь, придушила нахалку и опять дернула ухом. — Красивой женщине ни к чему быть слишком умной! Для этого существуют мужчины, пусть они выводят свои алгоритмы, теоремы Пифагора, запускают спутники и тарелки, которые толком никто не может приземлить на Марсе… — Бетси самодовольно ухмыльнулась. — Чем бы дитя ни тешилось… лишь бы только всякую дрянь домой не водило!» — стукнул об пол хвост.

Бетси, конечно, была взбалмошной эгоистичной особой, и сердце бы ее, наверное, разорвалось на части, если бы Котька пригрел на груди какую-нибудь худосочную помоечную рвань, но это совсем не значит, что она не хотела для Котьки счастья, просто не так давно произошел Инцидент.

Бетси старалась забыть этот случай, но он никак не шел из её хорошенькой головки. Котька привел домой девицу. На пальчиках показались острые коготочки. Девица была до жути вульгарна, и только такой болван, как Котька, мог этого не видеть! Бетси опять дернула хвостом. Ей тогда стоило огромных усилий сдержаться и не выпроводить эту шкуру тут же из дома, но она стерпела, и всё бы, возможно, прошло без приключений, если бы эта лахудра не вымыла голову её бесценным шампунем…

Кто-то думает, что этого недостаточно, чтобы между женщинами вспыхнула ненависть, тот никогда не был кошкой.

После непростительного прокола с шампунем Бетси и все остальное не смогла простить гостье. Её понесло. От девицы пахло какой-то цветочной дрянью, аналогов которой нет в природе, она беспрестанно разбрызгивала вокруг себя мерзкую липкую гадость, наконец, разлила флакон со странной жидкостью, в которую Бетси, конечно, вляпалась. Естественно, она бросилась всё это вылизывать, и её тут же стошнило. Последней каплей стало то, что Котька прыгал вокруг девицы (которая была даже не похожа на кошку), как помешанный!

«На какие унижения может пойти человек, чтобы удовлетворить свои низменные потребности? — Бетси блеснула желтыми зрачками. — Да разве б Мурзик так опустился?! Да будь перед ним хоть сама Бордо!!!»

Воспоминания о том дне всегда заканчивались глубоким вздохом: Бетси была чуть-чуть виновата перед Котькой.

«Но и они хороши!!! — вспыхнула она. — Выставить меня из моей же избушки! И когда! Когда у них всё завертелось! — Бетси, всё ещё чувствуя за собой вину, пыталась хоть как-то себя оправдать. — Да разве б я помешала?! Сидела б тихонечко, молчала в тряпочку… Интересно же, как это происходит у братьев по разуму…»

Дальнейшее поведение Бетси уже ничто не могло оправдать, но и тут она не нашла, в чем себе упрекнуть.

«Но и этой лахудре можно было вести себя повежливее! Да её просто вынудили! Сыграли на её инстинктах!» — Бетси только сейчас сообразила, что она, оказывается, не только не виновата во всей этой истории, она еще и жертва! Ну, конечно, именно жертва, и именно поэтому она тогда затаилась, дождалась, пока у них там начнется вась-вась и из-за дверей станет доноситься мышиная возня, — и псык-псык-ля-ля в сапог незваной мерзавке…

«Ах, что потом было! — поежилась Бетси. — Крики, вопли, угрозы, полное нарушение прав кошек!» Попадись она им тогда в руки — Бетси в ужасе зажмурилась, — места бы живого на ней не осталось! Как она тогда носилась — как реактивная женщина-кошка! Иногда она все же попадала в цепкие лапы Бэтмена, но тот быстро и как бы нечаянно её отпускал. Котька, милый Котька, он бы никогда в жизни не допустил, чтобы какая-то шелупонь задала трёпку его необузданной фурии!

«Куда им было поймать ту, в чьих жилах течет кровь тигрицы!» — самодовольно мурлыкнула Бетси, тут же забыв о том, что избежала взбучки только благодаря благородному сердцу Котьки.

Опять раздался звонок. Котька дернулся.

— Пять тысяч. Итальянские… Буду ждать… — пригласил он.

Раздался опять звонок, на этот раз звонили в дверь. Котька подошел к двери, посмотрел в глазок, потом метнулся в комнату, рывком открыл шкаф и закинул телефон наверх, туда, где лежал паспорт Элизабет Бьютифул, для некоторых — просто Бетси, и несколько коробок с новенькими прелестными башмачками. Раскидывая, как цапля, ноги, молодой человек помчался обратно в прихожую.

Ирина Алексеевна, мама Котьки, распахнула дверь. Всё вокруг стало маленьким и незначительным: однокомнатная квартирка, в которой жили Котька и Бетси; прихожая, в которой с трудом могло поместиться два человека; Котька, несмотря на то, что был длинный, как каланча.

Была только одна сила, которая могла противостоять этой силе! И это была Бетси!!!

Кошка неспешно встала с подушки, выгнула спину, потянулась, мягко ступая лапами, сделала шаг, ни больше ни меньше, ровно столько, сколько требовали приличия.

Женщины переглянулись.

«Обойдемся без нежностей», — промурлыкала не любившая фамильярностей кошка.

«Обойдемся», — согласилась Ирина Алексеевна и тут же переключилась на сына.

— Константин, — загудел голос Ирины Алексеевны.

Котька вытянулся по струнке и приготовился слушать.

Ирина Алексеевна завелась с полоборота:

— Хоть бы пальто помог снять матери! — Сумки грохнулись под ноги, женщина внимательно всё ощупала своими цепкими глазками — следов девиц вроде не было.

Из глубокой пещеры шкафа раздался звонок.

Котька обмер.

Мать как будто только этого и ждала.

Бетси вздохнула: «Ну, до какой же степени нужно быть бестолковым, чтобы опять забыть выключить звук…»

— Опять за прежнее принялся? Весеннее обострение?! — Ирина Алексеевна замахнулась, но больше для эффекта. — Опять объявлений понадавал?! Опять кто ни попадя в дом таскаться будет?! — строчила мать.

Котька так и стоял не шелохнувшись.

«Артистка», — ухмыльнулась кошка, присаживаясь на подушку.

Ирине Алексеевне нужно было спустить пар, и незачем было отказывать ей в этом удовольствии.

Еще некоторое время женщина то и дело срывалась на крик и наконец стала сбавлять децибелы.

— Дурень! Скорей бы уж женился!

— А если пока не хочется? — мурлыкнула вместо Котьки Бетси.

— Ух ты ж!!! Такая же!!! — прикрикнула Ирина Сергеевна уже на Бетси, видно припомнив, чем закончилась её прошлогодняя любовь с Мурзиком.

Бетси пропустила всё мимо ушей и удовлетворенно вздохнула, Ирина Алексеевна, похоже, закончила выступление.

— Сумку разбери, — скомандовала она, уже хлопая дверью. — На обратном пути зайду!

Бетси проводила Ирину Алексеевну безмятежным взглядом, та исчезла так же быстро, как появилась.

«Осеннее обострение, — передразнила её кошка, когда дверь уже закрылась. — Фу! Как грубо! Женщина вроде неглупая, с кошками разговаривает, а элементарных вещей не понимает… — Перед глазами проплыл образ хулигана Мурзика. — Это же просто расплескивающаяся через край нежность…»

Спасатели

По комнате, разбрызгивая во все стороны звенящий размеренный звук, то падая вниз, то вновь набирая высоту, кружила муха. Уйдя на очередной круг, муха со всего маху снова бросилась на амбразуру стекла и, очумев, сползла вниз. Надежда разбилась. Вдребезги. Снизив обороты, муха присела на болтающийся под самым потолком тряпичный абажур и затихла. Размазанные струйки дыма, поднимаясь к желтому прокуренному потолку, неспешно ползли к чуть приоткрытой форточке: дорога жизни проходила в каких-нибудь трехстах взмахах крыла, но муха её не видела.

За квадратным столом, задвинутым в самый угол кухни, прилепившись друг к другу, сидели двое: курили, щелкали семечки, по-хозяйски сплевывали шкурки на пол. Шкурки кое-где прикрывали срам аляповатой скатерти, цеплялись за подол халатов, кучками, на манер Пизанской башни, ютились на мысочках домашних тапочек. Внутри одного из халатов сидела Валька, халат был явно не с её плеча: из легкомысленных крылышек рукавов торчали мясистые локти, розовые пуговицы с трудом сдерживали натиск рвущегося наружу тела, подол едва прикрывал круглые колени. Валька заскочила к подруге на огонек и уже успела на себя что-то вылить.

Валька, конечно, была не красавица с веслом, но и её трудно было подогнать под стандарты, шаблоны и условности — есть у нас еще женщины не трафаретные! На такую глянешь — и сердце радуется: видная, гладкая, красивая! Настоящая женщина!

Профессия у Вальки тоже была настоящая: она не цокала целыми днями с этажа на этаж, не клацала с утра до вечера двумя пальчиками по клавиатуре, не лязгала языком. Валька была водителем, но не какого-нибудь хлипенького «пыжика» или «енотика», Валентина была водителем самого настоящего железного трамвая. Профессия, что бы там ни говорили, оставляет на каждом из нас отпечаток, двадцать с лишним лет управления трамваем не прошли бесследно и для Валентины, сделали её несколько прямолинейной, возможно, не слишком маневренной и даже твердолобой. Но всё имеет и обратную сторону: если уж появлялась у Валентины цель, то неслась она к ней, как по рельсам, и ничто не могло её остановить… Споров Валентина не любила, компромиссов не терпела, на уступки если и шла, то с большой неохотой, имела на все свое собственное мнение, основываясь на собственном жизненном опыте, и вообще любила во всем порядок.

Сидящая рядом Лида была полная её противоположность, во всем, начиная с внешности. В Лиде, куда ни плюнь, во всем был недовесок. Валя её давно называла своей половинкой, но не из-за всяких там сантиментов, а прямо указывая на её неказистость и худосочность. И действительно, все в Лиде было жиденькое, щупленькое, хлипенькое. Характер у Лиды был тоже не крепкий, зато терпеливый. И замужем она была как бы наполовину. Супруг Лиды Семен большую часть времени был выпимши. О Семене плохого ничего говорить не будем — истоки пьянства до конца не изучены, механизмы действия не совсем ясны, жаль только вот чего: смотришь иной раз на человека — дрянь! Червоточина на червоточине, а не пьет — и выходит вроде как приличненький! А другой… эх… а другой пропадает… Золото! А пропадает…

Муха, передохнув, оторвалась от абажура, зажужжала, приземлилась сначала на подоле одной подруги, потом на плече другой и вновь полетела навстречу окну. Неистребима в тварях земных надежда! И слава Богу! Валька хлопнула по стеклу сложенной газетой: муха увернулась, Валька промахнулась!

— И вазу пропил, паразит проклятый! — Валька проводила воинственным взглядом муху.

— Валь, а может, я сама куда дела? — попыталась оправдать мужа Лида.

— Сама?! — скрипнула табуреткой Валька. — Ты что буробишь-то? Сама! — недовольно поглядела она на подругу. — Дождешься, он и обои со стен сдерет! Всё вынесет!

За стенкой посапывал хмельной Семен, не подозревая о том, что намечается категорическая смена курса его жизни.

— Будем спасать! — отрезала Валентина. — Другого выхода нет!

— Валь, да как спасать-то? — захлопала глазами Лида. — Чего только не делали… И из дому не пускали, чтобы даже и запаху не было, и давали нахлебаться, так уж, чтоб до упору, и к бабке водили, помнишь? Полгода ж тогда не пил. — На губах Лиды запорхала улыбка, было и в её жизни прекрасное. — А может, в санаторий? — встрепенулась Лида.

Валя нахмурилась, не любила она все эти нововведения, не видела в них проку… Вот еще! Алканавтов, как героев соцтруда, в санатории вывозить! Не видела она будущего и за всякими тайными обществами, в которых друг дружке о пьянке исповедуются. Валентина была сторонницей радикальных, но действенных методов.

— Мышь дохлую настаивала? — строго спросила она.

— Настаивала… — отчиталась Лида.

— А ваниш? Добавляла?

Лида часто заморгала.

— Так и знала! — не выдержала Валентина. — Мне он трезвый нужен, что ли?

Лида, как школьница, опустила глаза.

— Это ж стопроцентное средство, — начала объяснять бестолковой подруге Валя. — Да у нас полдепо…

— Валь, ну, человек все ж таки, — замялась Лида. — Что ж мы его, как таракана, травим? Ты б еще дихлофос посоветовала…

— Человек?! — Валентина царственно повела плечом в сторону стены. — Сама же мне в ножки кланяться будешь! Для тебя ж стараюсь, чтоб хоть на старости лет пожила…

Лида молча сопела, уставившись на подругу, выкатив свои большие влажные глаза, похоже, единственное, что ей было выдано даже сверх нормы. Глаза стали мокреть…

— Да не тарасься! — Валька сплюнула на пол семечку.

Лида сдержалась и с надеждой взглянула на подругу. Валя, конечно, громкая, но добрая и… справедливая, Валя обязательно что-нибудь придумает.

— Будем кодировать, — безапелляционно объявила Валентина.

— Как кодировать? — чуть не вскрикнула Лида. — Валь, он же не дастся, мы ж его уже уговаривали!

— Плохо уговаривали, — прервала её Валентина. — Надо подловить момент, когда ему совсем тошно станет, он уже сколько в запое?

Лида зашевелила губами, подсчитывая дни:

— Неделя, — сообщила она подруге.

— Значит, сейчас как раз нужный момент. Скоро выйдет. А я тем временем препарат достану, — на ходу соображала Валя. — У моей сменщицы дочка медик, как раз по этой части, у нее возьму. Сами и уколем.

— Как сами? — ужаснулась Лида. — Мы ж не врачи!

— Я что, даром год сиделкой ишачила? Руку знаешь как набила, — развеяла Лидины сомнения Валька. — В задницу с десяти метров попаду! Будьте любезны!

Валя в очередной раз открылась перед Лидой в неизвестном доселе амплуа. Лида не удивилась и доверилась подруге еще больше, хотя куда больше? Семен был самое ценное, что у Лиды в этой жизни осталось.

Подруги замолкли, молчали каждая о своем: Лида, как всегда, волновалась, нервничала, Валентина прикидывала, где раздобыть только что обещанный препарат.

Два дня спустя Лида прошуршала к телефону. Через пятнадцать минут в дверь позвонили. Вошла приятных размеров женщина в белом халате, с ярко-рыжими волосами, выглядывающими из-под белоснежной медицинской шапочки, с аккуратными очочками на носу и напомаженными губами, в руках у нее был ящик с медпрепаратами, точь-в-точь такой же, какие возят бригады скорой помощи. Женщина, отодвинув все еще чуточку сомневающуюся Лиду, прошла в комнату. На диване, завернувшись в плед, возлежал страдающий Семен.

Мужчина поднял на доктора болезненный, трезвеющий взгляд.

— Брысь! — отмахнул он рукой выросший образ.

Подействовало только на Лидку, та моментально дрыснула в коридор и теперь наблюдала за происходящим, выглядывая из-за двери.

Невозмутимая докторша подошла к журнальному столику, поставила на него свой ящик, открыла крышку. Ящик был утыкан всевозможными препаратами, шприцами, ампулами. Семен, вытянув шею, попытался заглянуть внутрь.

— Таблетку какую дадите? — включился он в процесс.

— Укол, внутримышечно, — ответила врач.

— Внутримышечно? — Семен неожиданно скинул плед, представив на обозрение мускулистую рельефную грудь. — А ну-ка! — поиграл грудью, другой, перешел на пресс, что-что, а мускулатуру он еще не пропил.

Докторша не без интереса посмотрела на хорошо развитую грудь, хорошие плечи. Аполлон Бельведерский, ни дать ни взять. Семен, не обращая внимания на торчащую из-за двери Лидку, игриво подмигнул врачу.

— Переворачиваемся, — проигнорировав заигрывание, скомандовала доктор.

Семен тут же сдулся, обиделся, перевернулся на бок и приспустил штаны. Лиде даже стало обидно за сопящего в подушку Семена, в таком ракурсе он смотрелся не так выигрышно.

Врач, вскрыв ампулу, аккуратно набрала препарат в шприц, мазанула ваткой по тощей ягодице и… всадила иголку!

— О-ой! — вскрикнул Семен, но было уже поздно, доктор, надавив пятерней между лопаток, быстро ввела все содержимое шприца.

Лида ойкнула на секунду позже. Но было опять же поздно, препарат уже несся по венам и сосудам и через некоторое время должен был добраться до каждой клеточки страдающего организма Семена. Лида сложила две ладошки и поднесла их ко рту…

Семен тем временем потер уколотое место, перевернулся, справился со смущением и теперь говорил с доктором, как специалист со специалистом.

— И что, тянуть не будет? — с иронией спросил Семен.

— Совершенно! — ответила врач.

— Да ну? — не поверил Семен.

— Последняя разработка бразильских медиков. В основе специальный фермент, выделяемый красноухой лягушкой во время брачного периода. Полностью блокирует тягу к спиртному. Препарат запатентован, аналогов нет, — отчеканила доктор, сразу было видно, что подобный вопрос задавался ей часто.

— А что если все-таки не полностью заблокирует и я это… того?.. — игриво поинтересовался Семен.

— Моментальная парализация… всего нижнего отдела, — невозмутимо объявила доктор.

Семен замер, по спине пробежал холодок.

— Всего?.. — только и смог выговорить он.

— Всего… — Мужчину пришпилил презрительный взгляд.

Семен обомлел. Лида притихла за дверью, округлив от ужаса глаза.

— Я бы не советовала шутить с этим делом! — Не обращая внимания на онемевшего Семена, доктор взяла использованную ампулу, убрала её обратно в свой сундук и направилась в прихожую.

— Простите, доктор… — Семен вскочил с кровати, подпрыгнув, подтянул на лету штаны. — И что же? Такие случаи уже бывали?.. С нижним отделом…

— Хм-м! — хмыкнула в ответ докторша.

Семен остолбенел, сообразив, сколько ужаса скрывается в этом докторском «хм-м!».

Дверь за доктором захлопнулась. Притихшая Лида дотащилась до дивана и обессиленно на него рухнула. Семен, как воробышек, приземлился рядом!

Валька остановилась за захлопнувшейся за спиной дверью, стянула с себя рыжий парик, натянула плащик и, не дожидаясь лифта, потопала вниз. Домой Валентина вернулась поздно, выпотрошила позаимствованный под самое честное слово сундучок, сложила всё его содержимое обратно в тумбочку, к вечеру сундучок нужно было вернуть кровь из носа. Использованная ампула и шприц полетели в ведро, Валька от нечего делать еще раз перечитала аннотацию к витамину В6 и не нашла в ней ничего, из-за чего бы стоило так охать!

Юлькин день

In vino veritas 2 .

Стоять вот так у подъезда с букетиком и считать мгновения — в этом что-то было. Андрей поежился от лениво моросящего дождя, как пёс, тряхнув всем телом, сбросил с пиджака только что упавшие капли. «Ботиночки на тонкой подошве, — промелькнуло в голове, — того и гляди промокнут». Не знаешь, куда деваться от щедрот погоды: то сыро, то зябко, то промозгло, то холодно, а потом ветер… теплый. Циклон прилетел, улетел, тучи согнал в табуны, они по небу мечутся, а ты тут внизу мелкими перебежками от дома до машины, от машины до метро, от метро до офиса. И ветер гонит всех поганой метлой, как дворник опавшие листья. Зимой снега нет и травка хорохорится. Не погода, а насмешка какая-то…

Андрей от нечего делать засунул нос в букет меленьких роз: скромненько, но со вкусом, подмосковная, кустовая, вариант со всех сторон выигрышный: Юлька — баба не привередливая. Жалобно посмотрел на дверь подъезда, перевел кислый взгляд на свои ботиночки, спрятаться б, погреться. «Ну где же Юлька? Договаривались на половину, уже тридцать пять, а её всё нет». В кармане дрогнул телефон: упало письмо. Андрей смотреть не стал, ничего срочного, иначе бы уже раз десять позвонили, со дна морского достали бы. Мужчина перепрыгнул поближе к стене, где посуше.

«Интересно, что сейчас делает Юлька? Марафетится? Cколько они не виделись? Год, два? Нет, кажется, три, а живут вроде как рядом, но всё как-то не до того… Время, конечно, самая большая подлость, с которой приходится иметь дело человеку».

За толстой дверью подъезда что-то ухнуло, послышались шаги. Андрей непроизвольно вытянулся солдатиком, как мальчик, в первый раз затащивший девчонку на свидание. «Надо же, всё ещё ёкает…» — Кончики губ дернулись, но улыбка так и не появилась.

Шаги приближались, чья-то рука уперлась в дверь, толкнула.

«Юлька!» — чуть не зажмурился Андрей. Внутри все запело и заиграло, разом ухнул неизвестно откуда взявшийся оркестр. Свиристели, скрипки, фуги! Всё поёт и сотрясается, а ты стоишь, как ошалелый. Мужчина стоял не дыша, эх, давненько, давненько такого с ним не случалось! Бытовуха — она ведь всех, как псов шелудивых, заела, заботы с утра до ночи, всё галопом, всё впопыхах, командировки, встречи, отчеты, с понедельника по пятницу на своем горбу кому-то деньги таскаешь и только и мечтаешь, как бы на кровать поскорее брякнуться. Спишь, а кругом круговерть продолжается, письма в ящик падают, а прекрасное, вечное где-то рядом… Эх, молодец все-таки Виталий…

Дверь заходила ходуном — с обратной стороны кто-то бился, — наконец распахнулась, из подъезда вывалилось что-то неожиданное, огромное, часто задышало, почти уткнувшись Андрею в лицо, букет сплюснуло.

— Фу-у-у… — Чудище с недоумением глянуло на розы и, разгребая перед собой пространство, поплыло дальше. Не пройдя и пары шагов, дало крен и, не останавливаясь, вошло в дрифт. Скорость пришлось сбросить, но в общем вышло очень эффектно.

— Иди-иди, — отмахнулся Андрей. Мужчина шагнул, дуло живота примяло еще раз цветы и прижало Андрея к стенке.

Андрей поморщился.

— К бабе? — ухмыльнулся мужик.

— Да, — сдержанно ответил Андрей, не хватало еще нарваться на драку, а если порвет пиджак? Что тогда? Возвращаться домой? А там допрос… с пристрастием… иголки под ногти…

— На третий? — поинтересовался мужик.

— На пятый, — соврал Андрей, он не помнил, на каком этаже живет Юлька.

— Смотри у меня! — погрозил грязным пальцем мужик.

Андрей вытянулся по струнке.

— А она тебя… не обижает?

— Да вроде… нет, — ответил Андрей.

Мужик с завистью посмотрел на Андрея:

— Сколько стоит? — ткнул он в букет.

— Пятьсот рэ… с упаковкой, — поделился информацией Андрей.

— Чтоб тебя!!! — Мужик отшатнулся и поплыл дальше.

Андрей тряханул букетиком, слегка оживил примятые розы, посмотрел на часы. Юлька задерживалась уже на пятнадцать минут. «Эх, Юлька, Юлька… Опять без подарочка останешься…»

Мужчина уже хотел было достать телефон, чтобы позвонить замешкавшейся деве, но на пороге вдруг выросла Юлька.

Андрей ахнул.

Внутри что-то застучало и завибрировало, как холодильник, который насильно выдернули из полюбившейся розетки, секунда — и всё оборвалось. Юлька, почувствовав на себе тот самый взгляд, будто догадавшись, каким вибрациям она послужила причиною, расцвела — что поделать, натура нежная, нервная, из числа дур, которые, даже отцветая и осыпаясь, упрямо верят в любовь. В этом их главная слабость! Пока другие деятельные натуры не теряются, подсекают и тащат добычу в берлогу, некоторые чего-то ждут у моря. Наивность первозданная! Андрею ли было метать перед кем-либо икру? За него самого бабы дрались, как на ринге. Он же, как честная Мальвина, сидел в стороночке и ждал, чем закончится спарринг. Стратегия эта сплошь и рядом выходила ему боком — приз уже не раз доставался совсем не той, и тогда оставалось одно: вечер, сигара, приятель и бутылка рома.

Был бы и вовсе полнейший абзац, если бы не удавалось потихонечку подпольничать…

Юлька стояла с дрожащими коленками, стало вдруг неважно, что Андрей не звонил три года, что когда-то… да и вообще, к чему все эти «когда-то»? Главное то, что сейчас он приехал к ней! «Счастье» же ведь от слова «сейчас». Юлька готова была броситься к Андрею на шею. От очередной глупости её спас протянутый букет.

— Это всё мне? — Юлька спрятала нос в цветах и засмеялась, повторяя слова из старого мультика.

— Тебе! — ответил Андрей.

Дверь распахнулась и хлопнула, вышли Юлькины соседи, косо, с любопытством посмотрели на жавшихся под козырьком. Дальше торчать у подъезда было неудобно, нужно было или туда, на верхотуру, в маленькую холостяцкую Юлькину квартирку, или в машину Андрея, припаркованную где-то поблизости.

Юлька, конечно, очень-очень хотела туда, на верхотуру, но сдержалась: не набрасываться же прям сразу на колбасные обрезки! К тому же три года — срок не маленький. Юлька и Андрей мелкими перебежками поскакали к стоящей за углом машине.

В машине было тепло и уютно. По стеклам стекал дождь. Кругом вода. Сидишь как будто в глубоководном аппарате, мимо мелькают редкие стайки прохожих, смешно разевают рты, хлопают губами и плывут дальше. Юлька сидела, как завороженная. Столько всего хотелось рассказать, хотя и рассказывать было нечего… А у Андрея все хорошо, это сразу видно… До того хорошо, что тянет на что-то новенькое… Андрей что-то бубнил, Юлька смеялась, слушала, вскользь поглядывая на часы. Уйти нужно первой. Не выклянчивать же по минуте дополнительное время, это не футбол, а свидание… Глянула на свое все еще хорохорившееся пальтишко, на не новые сапожки, в машине их даже и спрятать негде… Коленки торчат… Как-то всё глупо…

— Ну ладно, тебе пора. — Юлька потянулась к двери. Андрей бросил взгляд на панель. Двадцать минут пролетели, как одно мгновение, и все-таки с Юлькой хорошо, хотя и жаль, что не пригласила…

— Позвоню, — не стал останавливать Андрей.

Юлька вышла из машины и направилась к подъезду. Она не обернулась, и так было ясно, что он смотрит вслед. Но только несколько секунд, не больше. А дальше дела, встречи, звонки, клиенты…

***

Начиная со следующей недели, с самого понедельника, Юлька жила как на иголках, хотя знала, что в понедельник он точно не приедет. В понедельник с утра совещание, начальство нагружает каждому тачку… Бери больше, кидай дальше! Хотя, кажется, теперь Андрей сам маленький начальник, значит, теперь он накидывает кому-то тачку — и кто-то другой толкает её вперед с перерывами на перекуры и обеды. Вторник тоже занят, встречи с заказчиком. Андрей прикатил в среду.

А потом еще две среды, как штык, ждал её у подъезда.

После третьей среды Андрей исчез. Юлька удивилась, хотела было трезвонить по всем телефонам, но не в том она была статусе. Потом вновь появился. Всего лишь командировка, две недели в Китае. У Юльки на кухне на подоконнике теперь стоял килограммовый брикет улуна. Потом были еще две среды. Юлька сообразила, что среда теперь её день. Хорошо это или плохо?.. Да кто его знает! Среда — середина недели, середина жизни, а в середине может произойти всё, что угодно. Да что там в середине — и в конце жизни солнце еще может выкатиться из-за туч, издевательство, конечно, зачем оно тогда нужно?

Юлька по-прежнему начинала готовиться к среде с понедельника. Ну и пусть, что всего лишь двадцать минут, ну и пусть, что один раз в неделю…

***

В очередную среду Андрей, выйдя из подъезда, не сразу сел в машину, заскочил в спортивный клуб, в соседний подъезд. В клубе он надеялся пересечься с Виталием, своим персональным тренером. Виталий был настоящим кладом, профессиональный спортсмен, да еще и врач, с каждым клиентов вошкался, как с родным, для каждого составлял индивидуальную программу. Динамическая нагрузка сменяет статическую, все мышцы задействованы, работают поочередно, выделяются гормоны, открываются-закрываются клапаны, кислород снабжает все ткани; белки, жиры, углеводы — всё учтено, всё сбалансировано. Система! Это не целыми днями штанги тягать и позвоночные диски срывать. По вторникам и пятницам Андрей занимался с Виталием в клубе, среду оставили под встрясочку, кардионагрузочку…

Андрей заглянул в тренажерный, в бассейн, Виталия нигде не было, уже выходя из клуба, посмотрел в расписание: в среду с утра там, где раньше зияла дыра, появилось что-то новенькое. Мужчина с интересом прочел описание, глянул на часы — сегодня уже не успевает, а вот со следующей среды, пожалуй…

Выйдя из клуба, Андрей сел в машину, завел двигатель, доехав до Юлькиного дома, вроде притормозил, но передумал и проскочил мимо, остановился только на следующем светофоре. «Эх, Юлька… Опять осталась без сладенького!»

***

В первую пропущенную среду Юлька была несколько удивлена, во вторую — чуточку обижена, потом подумала, что снова командировка, прождала еще две среды, но Андрей больше не появился.

Жизнь покатилась дальше, Юлька, ухватившись покрепче за борта, хмыкнула носом — прожила же она без него три года, значит, проживет еще тридцать три…

Теория Саспенса3

Всему свое время, и время всякой вещи под небом…

Книга Екклезиаста

Подчиненные за долгие годы работы с профессором привыкли к тому, что доктору Труневу до всего есть дело и он может находиться в нескольких местах одновременно — это и отличало профессора от многих его коллег и подчиненных. Пробегая по коридору, профессор сделал замечание по поводу запаздывающей дезинфекции, указал на след пятерни, оставленной кем-то на стеклянной перегородке, дал указание помощникам перенести летучку, гаркнул на двоих сотрудников, тащащих бочок с экзотической пальмой. Слушались доктора беспрекословно. Сотрудники тут же схватились за желтый баллон-дезинфектор, пятно бесследно исчезло со стекла, собрание переместилось на новое время, кариота4, тряхнув рыбьим хвостом, возвратилась на место. Любивший во всем порядок профессор придерживался принципа «доверяй, но проверяй», и если уж его колючие глазки останавливались на ком-то из подчиненных, то буравили его до тех пор, пока всё не было сделано надлежащим образом.

Заведение, в котором трудились вот уже несколько поколений предшественников профессора, не было уникальным, аналоги были и в стране, и за рубежом. Тем не менее технология в силу ряда причин всё еще держалась в секрете, для ведения подобной деятельности нужна была лицензия, к тому же аналог бессмертия был удовольствием не из дешевых. Манил, естественно, многих, но позволить себе его могли не то что единицы, а избранные единицы.

Попытки обойти препоны совершались с завидной регулярностью, но пока все они терпели фиаско, некоторые лаборатории ушли, как когда-то казино, в подполье, газеты время от времени пестрили заголовками о потугах разного рода алхимиков. На слуху одно время была история о некой пациентке, очнувшейся в одной из таких подпольных лабораторий. Придя в себя, женщина утверждала, что она прибыла из 80-х, невероятно точно описывала события данного периода, ловко отвечала на каверзные вопросы, в конце концов сразила всех наповал, выставив на всеобщее обозрение своё тёмно-шоколадное, ничуть не пострадавшее от криопроцедуры плечико и попросив желающих его лизнуть. Женщина была уверена, что она эскимо, и пришла в недоумение, так и не найдя у себя палочку. Покопавшись в хрониках, было установлено, что в указанный исторический период действительно наблюдался нетипичный для северной страны демографический всплеск, не раз фиксировавшийся после проведения разного рода международных мероприятий — олимпиад и фестивалей. Вероятно, женщина была одной из тех самых детишек.

Каждый день в лаборатории доктора укладывался в строгий график, из общей массы выделялись только дни, традиционно называемые «банкетами». Описываемый здесь день был одним из таких. Ранее существовавшая практика отличалась от того, как все проходило теперь: с пришедшим в себя проводилась вступительная беседа, делался коротенький экскурс по прошедшим за период «отключки» событиям, лаборатория превращалась в демонстрационный полигон — из ближайших торговых центров стаскивались неопылесосы, телефоны и утюги последних поколений. Однако вскоре выяснилось, что весь этот технохлам никого особо не интересует, демолавочку пришлось свернуть, нужно было искать что-то другое. Придумывались новые развлекалочки, и вот тут кто-то ради хохмы и предложил банкет. Профессору, как ни странно, идея понравилась: какие бы корабли ни бороздили просторы вселенной, куда бы ни ступала нога прогресса, человек оставался человеком — и самые элементарные потребности оказались самыми трудновыветриваемыми. Человек любил пожрать! Доктор ухватился за эту маленькую человеческую слабость.

Последние часы перед «пробуждением» обычно были самыми суетными. Мимо Элизы, правой руки и верной помощницы профессора, пролетел сотрудник, водрузив на голову поднос с жареным гусем, в том же направлении проплыла ваза с фруктами-экзотами, выращенными в лабораторной оранжерее, за нею тарелка с сыром, без которой не обходилось ни одно торжество в начале 2000-х — «замороженные» были как раз из этого периода.

Группы «путешествующих» традиционно формировались определенным образом. В группе присутствовали и мужчины, и женщины, в равном количестве (целесообразности в этом никакой не было, профессор называл это «поддержанием приятного эмоционального фона», не более, если, конечно, не считать того, что в присутствии противоположного пола люди вели себя приличнее, соответственно, было меньше жалоб, нареканий, недовольств). Учитывался также возраст и еще некоторые критерии.

Для банкетов был отведен специальный зал. Проходили они всегда весело, непринужденно и музыкально. (Профессор по такому случаю раздобыл где-то рояль, играла верная Элиза.) Только что прибывшие, безусловно, отличались от современников доктора и Элизы, и дело было даже не в выданном им историческом платье. Дамы прихорашивались, на голове крутили какие-то немыслимые букли, разрисовывали лицо, как древние эль-моло, и очень возмущались, если по чьему-нибудь головотяпству им не был выдан комплект красок и кисточек. Кавалеры, будто бы пытаясь проверить, не утеряны ли за время «отключки» навыки, — суетились, ухаживали. Правда, выражалось это в какой-то странной манере: рыцари наперегонки сваливали в тарелку рядом сидящей фифы салаты, паштеты, жульены — словом, всё, что подворачивалось под руку. Затем были танцы, это и понятно — людям хотелось размяться. Затем каким-то чудесным образом у «путешественников» появлялся спирт, добытое моментально разбавлялось апельсиновым соком, распределялось между своими и по-быренькому (чтобы никто не успел спохватиться и конфисковать) выпивалось. Дамы лакали наравне с мужчинами. Профессор, видя всё это, разумеется, метал гром и молнии, понимал, что замешан кто-то из его «образцовых» сотрудников, но… не пойман — не вор, и Трунев никогда бы не решился обидеть кого-либо подозрением. Заканчивался каждый банкет неизменно одним и тем же. Одна из особей мужского пола отделялась от присутствующих, подходила к кадке с пальмой, стоящей в углу, и губила растение. Что только профессор ни предпринимал, чтобы искоренить это зло, всё оказалось напрасным. Три финика были безвозвратно загублены, рапис чах на глазах, а одна предприимчивая драцена накатала пятую за последние три месяца кляузу в комитет по защите растений. После банкета участникам давали еще некоторое время отдохнуть — музыка, фрукты, конфеты… Ну, а потом прощание, неизменная клизма — и снова бултых в криоджакузи!

Лаборатория после таких встреч еще долго гудела: сотрудники расставляли стулья, подъедали остатки с «исторического» стола, обменивались впечатлениями.

Доктор, убедившись в том, что все снова аккуратненько разложены по ячейкам, пользуясь суматохой, скрылся в своем кабинете. Закрывшись на ключ, профессор долго ходил из угла в угол, прежде чем сесть в кресло. К толстосумым патрициям, погрязшим в наслаждениях и от скуки слоняющимся во времени, он давно привык, как свыкся и с тем, что заведения, подобные его лаборатории, давно стали сугубо коммерческими. Всё чаще доктор задумывался совсем о другом. То, что раствор до сих пор не был синтезирован каким-нибудь доморощенным самоучкой, являлось в высшей степени благоприятным стечением обстоятельств. Рано или поздно все будет поставлено на поток, и тогда ворота распахнутся и к ним повалит тот самый средний класс. Поток не сможет сдержать даже извечная претензия богачей на свою исключительность. Те высокие идеалы, ради которых трудились его предшественники, так близко подобравшиеся к эликсиру бессмертия, давно превратились в прах. Сейчас казалось невероятным, что когда-то любой, имеющий веские причины на «отсрочку», мог ею воспользоваться, причем прибегал к этой возможности крайне редко — прежний человек старался жить здесь и сейчас, ничего не откладывая в долгий ящик. Нечастые прошения были связаны с невозможностью завершить начатое из-за стремительно развивающейся болезни, отсрочка могла означать излечение в будущем. Смерть оставалась постулатом незыблемым и неминуемым, но взять тайм-аут оказалось возможным. Впоследствии право это было узурпировано — и вся идея превратилась в растянутый на столетия развлекательный балаган. Теперь же на подступах стоял великий, могучий, долгое время культивируемый средний класс.

Профессор боялся этого средненького, никчёмного человечка. Удачей было, если он был занят хотя бы своим мелкокалиберным, местечковым счастьем. В массе своей средний человек был примитивен, зол и завистлив, жизнь вел тараканью, оттого и боялся потерять её еще больше, чем толстобрюхий.

***

Профессор вышел из кабинета, никто не заметил, когда он снова вернулся. В первый раз за несколько дней доктор расслабился, он и не заметил, как задремал. В дверь постучали. Доктор глянул на часы, нахмурился, было уже почти утро, на пороге стояла Элиза. От профессора не ускользнула её чрезвычайная бледность. Доктор и ассистентка вышли из кабинета и направились в один из многочисленных блоков, в котором хранились клиенты. Двери закрылись за вошедшими. Двести тел из блока №15 за ночь превратились в нечто студенистое. Ассистентка подошла к нише в стене и нащупала рычаг. Лаборатория тут же превратилась в нечто похожее на плавучий корабль: никто не мог в неё войти и её покинуть. Посвященных в случившееся так и осталось всего лишь двое: профессор и верная ему Элиза, подготовившая резервуар с кислотой. На следующий день, по странному стечению обстоятельств, аналогичное происшествие случилось в 17-м блоке. Через неделю в лаборатории не осталось ни одного тела.

Тело доктора Трунева нашли через несколько дней после случившегося: оно было доведено до критической точки, когда замороженные ткани невозможно вернуть к жизни. Верная Элиза осталась верна своему профессору до конца и ассистировала ему во время его собственной заморозки. Еще через несколько дней Элиза выплатила вознаграждение сотрудникам и исчезла.

Полгода спустя некая миссис Менделькрафт, домохозяйка из предместья Питтсбурга, синтезировала криораствор на собственной кухне.

Мухи на стекле, или от Зябликова с теплом…

Обычно жизнь в «Блумс-Продакшнс» протекала тихо. Сотрудники преуспевающей компании, существующей на рынке уже более тридцати лет, были похожи на сонных объевшихся мух: неспешно летали из одного департамента в другой, вальяжно проводили встречи, вразвалочку составляли отчеты, залетая в лифт, переносились на другие этажи и неспешно вырисовывали траекторию полета уже там. Рабочий день прерывался частыми кофе- и тии5-брейками. На каждом этаже было специальное чайно-кофейное пространство, где утомленный перелетами из отдела в отдел мог наконец отдохнуть. Постоянно, без отпусков и перекуров, в офисе работал только кофейный агрегат — с грохотом перемалывая зерна, он то выдавал исходящее легкой струйкой капучино, то, сотрясаясь, взбивал пышную пенку, а то и вовсе из разводов вырисовывал диковинный цветок. Кукис (ничего общего с кукишем — по-заграничному это обыкновенное печенье) лежало на мелких блюдечках и, сколько бы его ни ели, никогда не заканчивалось.

Всё изменилось в один день. Тихое, милое сообщество, словно по волшебству, превратилось в нечто несусветное.

Началось всё с того, что Кирилл Андреевич Корзинкин, гендиректор вышеупомянутой компании, однажды утром, когда город, пробуждаясь, сбрасывал с себя предрассветную дымку, сел в свой автомобиль и куда-то отправился. В офисе его появления ожидали без малого тысяча пятьсот сотрудников. Корзинкин должен был вернуться с большущим заказом. Кто работал хоть день в коммерческой структуре, знает, что значит для организации большой заказ! Если он только случился, можно опять не спеша перелетать из кабинета в кабинет, жужжать над цветочком на молочной пенке капучино, время от времени выполнять свои задолбленные функции и мучительно думать о том, куда отправиться в грядущий отпуск: на Курилы или на Сейшелы?

Вернувшись, Кирилл Андреевич, вместо того чтобы, как обычно, балагурить, строить планы, рисовать такие перспективы, от которых у человека неподготовленного дух захватывает, прошел в свой кабинет, уселся сычом за стеклом и уткнулся в комп. По каким-то причинам Корзинкин заказ не привез!

Раз уж речь зашла о стекле, уделим некоторое внимание устройству офиса.

Все стены в «Блумс-Продакшнс», в том числе стены кабинета Корзинкина, были сделаны не из стекла, как это могло показаться на первый взгляд, а из нанопластика. Благодаря этому удивительному материалу в офисе было тихо, сухо и уютно. (Поговаривали, что стены кабинета директора особенные, сделаны не из обычного, а из пуленепробиваемого пластика, — не берусь утверждать, знаю только, что некоторые, проходя по коридору, нет-нет да и налетали на стенку плечом, как бы проверяя её на прочность. Чего только не взбредет в голову от безделья.) Материал этот имел и символичное значение. Компания «Блумс-Продакшнс», её руководство, сотрудники, включая кофе-леди Тамару, были прозрачны для клиентов, поставщиков и партнеров по бизнесу (конечно, не в том смысле, как прозрачен стеклянный сом или медуза, плавающие, кстати, в углу офиса в аквариуме), речь идет о другого рода прозрачности, о чем-то вроде честности и надежности… Прозрачность, в свою очередь, как бы намекала на доступность, в лучшем понимании этого слова. Любой сотрудник мог в любой момент подойти к Самому и разрешить интересующий его вопрос. Если генеральный был занят и принять не мог, его можно было подождать, расхаживая с дымящейся кружкой вдоль прозрачной стены кабинета хоть до потери пульса. (Человек, у которого электричество между нейронами бегает чуть быстрее, сразу догадается, что если уж такая птица, как генеральный, целый день, как муха на стекле, могут ли обычные сотрудники рассчитывать хотя б на какую-то privacy6? Конечно же нет…)

Корзинкин, посидев в кабинете чуть ли не до вечера и несколько раз отказавшись от кофе из рук самой Мариночки, своей новой ассистентки, на ночь глядя решил собрать совещание. Для привыкших к размеренному запланированному будущему сотрудников внеурочное совещание могло означать только стресс. Ну а то, что проходило оно в вечернее время, когда рабочий день закончен, а на вечер у многих уже было что-то запланировано, только усиливало эффект. Сотрудники приготовились к худшему — люди вокруг были образованные, не глупые, каждый, прежде чем стать сотрудником «Блумс-Продакшнс», прошел не один круг тестов и собеседований (отдел персонала без устали придумывал ребусы и загадки, на начальном этапе отсекая тех, у кого IQ ниже плинтуса). И тут вдруг опять неожиданный Корзинкин всё переиграл: совещание проходило за закрытыми дверьми и опущенными жалюзи, позвали только членов правления в составе десяти человек. Но знают двое — знает и свинья (народная мудрость). Спустя полчаса после совещания все сотрудники, включая кофе-леди Тамару, знали — дела не то что плохи, а катастрофически плохи! По каким-то там показателям они не приносят прибыли, и таких, как они, не приносящих прибыли, никто кормить не собирается, следовательно: какой-то процент оставят, а остальных, как котят, на улицу! Компенсация, конечно, будет, но в каком объеме, непонятно. И что такое какая-то там компенсация в сравнении с курицей, два раза в месяц несущей золотые яйца… А дальше? А дальше и думать страшно: не «Блумс-Продакшнс», а какое-нибудь ООО «Ромашки» — ножки забудут дорожку в «Рандеву», девушкам не на что будет даже уколоться, контингент в «Ромашках» понятно какой, большинство не летало даже в занюханную Паттайю, и, конечно, ни обедов тебе по жетончикам, ни на завтрак сырочков!

С того самого злополучного вечера компания «Блумс-Продакшнс» жила как на пороховой бочке. Спекуляции рождались и, как мыльные пузыри, тут же лопались. Одна была чуднее другой. Кто-то пустил слух, что их не закроют, а переведут в Кукуевск, город за границей Полярного круга. Желающие должны будут переехать туда вместе с семьями. Народ сначала расширил от ужаса глаза, а потом выяснилось, что даже в Кукуевск возьмут не всех. Потом оказалось, что это вовсе не Кукуевск, а маленький поселок на островах в акватории Индийского океана, там планируют открыть производство — кто-то обрадовался, но нашлись и более трезвомыслящие — жарко, мухи размером с блюдце, две недели пузо погреть еще можно, но всю жизнь куковать — удовольствие из сомнительных. На фоне всей этой ерунды как-то особенно вел себя Травкин — нечаянно проговорился, что никаких переводов и тем более островов не будет, всё как-то юлил, всем сразу стало ясно, что Травкин что-то знает, но недоговаривает. Скользкого Травкина взяли за жабры, хотя он и без того готов был расколоться. Выяснилось, что увольнять все-таки будут, но не всех и не прям сейчас, а в два этапа — первый закончится к буржуйскому Новому году, то есть к 1 октября, а второй — к нашему. Вот тебе и подарочки. Как бы между прочим Травкин также сболтнул, что существует что-то вроде списка Шиндлера: весь офис давно поделен на две части, и не просто на две части, а разбит на пары. Всё это вызвало недоумение: Зачем? Почему на пары? Опять стали терзать Травкина, но тот клялся-божился, что больше ничего не знает. Народ верил, но не до конца. Чтоб все от него наконец отвязались, Травкин согласился достать этот самый списочек…

На следующий день распечатка была у всех 1496 сотрудников (четверо было в декрете, декретные — неприкасаемые, их увольняют в последнюю очередь. Не вижу смысла приводить здесь список полностью, в первую очередь из-за его внушительного объема, для наглядности будет достаточно нескольких строк).

Вот они:

Таранкина И. П. — Клюквина В. С.

Воронова С. В. — Зацепкин О. А

Сковородкина Л. К. — Бочкин Л. А.

И т. д.

Когда в руки тебе попадает подобный список, возникает вполне естественное желание узнать: с кем тебя поставили в пару?

И таки к чему все это?

Кинулись снова к Травкину.

Травкин молчок, как рыба.

Попробовали аккуратненько поинтересоваться у руководства. Но тех как корова языком слизала… Народ пооборотистей и посообразительнее, еще не успевший до конца растечься в «Блумс-Продакшнс», потихоньку занялся поиском нового местечка. Кто-то (очевидно, из завистников) едко заметил, что крысы бегут с корабля. Снова догадки, предположения… И тут — бах! — нашелся соображалистый, разъяснил суть головоломки (не зря же работали кадры). Идея оказалась проста, и было даже удивительно, как это она до сих пор не пришла никому в голову.

На первый-второй рассчитайсь! Первый (или второй?) … Кру-у-угом! И марш на выход!

Народ сначала опешил: такого подвоха никто не ожидал! В какой-то степени это было и неэтично и неприлично, некоторые обиделись, складывалось впечатление, что при формировании этих пар не учитывался ни опыт, ни профессионализм, ни заслуги перед компанией. Офис затих, но что это было за затишье! Штиль перед бурей. Сотрудники внимательнейшим образом начали изучать… соперника! Кулачки сжались, глазки сузились, каждый приготовился собрать все силы, чтобы нанести единственный, но сокрушительный удар. Такой удар, чтобы соперника вышибло за турникет «Блумс-Продакшнс» и он больше никогда не посмел к нему подползти!

Началось…

Сковородкина выяснила, что у Бочкина купленный диплом (куда смотрели кадры?), по-настоящему высшего у него не было и он не имел права не только на повышение, которое выклянчивал последние полгода, но даже и на свое нынешнее место. Раскопав всё это, Сковородкина с облегчением вздохнула, её личные шансы остаться увеличивались. Бочкин не растерялся и каким-то образом узнал, что Сковородкина покупает больничные, вышел на врача, услугами которого пользовалась коллега, раскрыл всю преступную схему, причем развел вокруг этого вопроса такую деятельность, что на него стали косо посматривать и другие члены коллектива.

Таранкина узнала, что у Бровкина и Клюквиной почему-то всегда наслаиваются отпуска и командировки. Весь офис уже давно об этом знал, у Таранкиной непонятно где были глаза раньше. Офису было также известно о том, что сама Таранкина неровно дышит к Бровкину, но тот её по каким-то причинам игнорирует. Таранкина приготовилась, решила убить двух зайцев: избавиться от Клюквиной, а заодно и освободить место для себя возле Бровкина.

Вылезли и еще черт знает какие подробности. Сотрудник ИТ Глазкин, воспользовавшись служебным положением, насовал камер не только там, где ему было тайком поручено, но и в совсем неподходящих местах. Здесь пошли и вовсе неприличности, которым не место в приличном рассказе. Битва развернулась даже в столовке, которой раньше, какие бы бури вокруг ни бушевали, всегда удавалось сохранять нейтралитет. Раскрылись некоторые махинации с супами: вегетарианский борщ, оказывается, готовился на мясном кубике, а это уже попахивало оскорблением чувств вегетарианцев. Вегетарианцы всколыхнулись, объединились и выдвинули предложение уволить всех работников столовой, но оставить в полном составе вегетарианцев. На защиту столовой поднялись другие! Такая каша заварилась…

Воронова всем сообщила, что Зацепкин на ночь морду мажет кремом. Дура — она и в Африке дура. Зацепкина она не утопила — оказывается, все начальство уже давно омоложением занимается, к тому же мужику всё прощается, а вот свою репутацию она подмочила. Откуда ей, девушке приличной (а именно так Воронова себя позиционировала), было знать о некоторых привычках, прямо скажем, интимного характера начальника отдела по работе с недвижимостью?

Утопающие за какую только соломинку не хватались, чего только наружу не повылезало. Поначалу было страшно по коридору пройти, а потом ничего, пообвыклись.

Увольнение пугало все новыми страшилками, но всё что-то задерживалось. Народ уже свыкся с той мыслью, что каждый второй (первый) должен покинуть поле боя. Прошел буржуйский Новый год, потом наш. Никого опять не уволили. Последняя волна компроматов пришлась на корпоратив, тут прошло без сюрпризов, все как обычно, больше всех отличился Толкачев: допился до того, что обжимался в раздевалке с Лидией Михайловной, экономистом из планового, спрятавшись под шубой Любочки с ресепшен. Потом все тот же Толкачев, как бешеный, тряс шампанское (конечно, нарочно), облил всю бухгалтерию и бегал с салфетками, промокая капельки с бухгалтерских бюстов. Вообще, за Толкачевым водилось много грешков: в отчетах он уже несколько раз путал тысячи с миллионами, а зимой только Толкачев не удосуживался переобуваться и ходил в грязных башмаках по нежному светло-серому брюшку ковролина.

Кстати, Толкачев достался в пару Дужкину — вот уж кому повезло так повезло! Ясно, кого из них выпрут первым! Однако Дужкин все равно подстраховался, описал все подвиги Толкачева, которые и без того были известны каждой собаке, и отправил письмо куда следует.

Письма, письма, письма…

Из всего офиса не писал писем один только Зябликов. Странный Зябликов не только не предпринял ни одной попытки вытурить доставшегося ему в пару Барашкова, но даже продолжал приглашать его на перекур (Барашков, конечно, отказывался). Странности за Зябликовым водились и раньше. Его собственная персона тем не менее не осталась без внимания. Электрическое письмо ему посвятил некий Мымрин (к чему лез? Он был все равно не в паре с Зябликовым), в письме намекалось на то, что Зябликов вовсе не Зябликов, а переодетая женщина… Мымрин хоть и писал письмо для вышестоящих, дал информации ювелирно утечь. Слух расползся по офису, у Зябликова стали появляться поклонники… Все эти гадости Мымрин распространял даже с каким-то сладострастием, что тоже не осталось незамеченным.

Напряжение достигло своего апогея, народу надоело ждать и бояться, даже кляузничать — надоело, все хотели, чтобы всё наконец закончилось…

И тут — бах! — опять новость. Никого не сокращают. «Блумс-Продакшнс» получает-таки крупный заказ! Народ опешил и вовсе перестал что-либо соображать… Как? Почему? Такая работа проделана! Всем стало ясно, кто кого вышибет! Остающиеся даже придумали, кого из знакомых подтянуть на освободившиеся тепленькие места.

Страсти не сразу, но потихоньку улеглись, жизнь постепенно вернулась в прежнее русло, народ вновь стал гадать по глобусу: Сейшелы или Курилы?.. Офис зажужжал и потихоньку превратился в прежнее сонное, сытое царство. Одно маленькое событие, поставившее точку в передрягах, осталось незамеченным. Как-то в пятницу, ближе к вечеру, к начальству вызвали Зябликова и в мягкой форме сообщили об… увольнении! Все прошло незаметно (кто-то потом, конечно, спохватился, говорил, что в последнее время Зябликов ходил как в воду опущенный, лица на нем не было, что он всё чувствовал…). Зябликов не сопротивлялся, рогом не упирался, заявление написал сразу (отделу кадров даже не пришлось показать мастер-класс на тему «Как вытурить неугодного сотрудника»).

***

Заканчивая описывать эту довольно странную катавасию, должен сообщить еще некоторые подробности.

Что касается заказа, с ним действительно вышла проволочка, Корзинкин, конечно же, знал, что заказ будет, только попозже (на то он и гендиректор).

Зябликов… Зябликов вскоре нашел другую работу, конечно, не такую, как в «Блумс», но все-таки, однако и с этой работы его вскоре поперли…

Кстати, своих бывших коллег Зябликов всегда вспоминает с теплом…

Конкурентное преимущество

— Яна, солнышко, последний разочек, — сквозь зубы процедил Семен Андреевич и стиснул пальцы девушки. Улыбка, нарисованная на его лице, совершенно не соответствовала приложенному при этом усилию. Семен Андреевич готов был распилить стоявшую перед ним девушку на маленькие аккуратные кусочки и, если понадобится, вынести её прекрасное тело на нескольких тарелочках ожидающему клиенту.

Девушка не шелохнулась, черты её лица заострились.

— Яна… — Семен Андреевич попробовал сменить тактику, несмотря на явное раздражение, чувствовалось, что мужчина старается не наломать дров. Конечно, таких, как Яна, вагон и маленькая тележка, особенно сейчас, когда Украину захлестнул кризис и в столицу хлынул очередной транш пышногрудых девочек, но Яна выполняла свою работу отлично и еще ни разу его не подвела — с этим тоже нужно было считаться… К тому же было в этой девочке что-то такое…

— Яна, — вдруг не выдержал директор и сорвался на угрозу. — Ты же понимаешь…

Брови девушки дернулись. О, она-то всё прекрасно, прекрасно понимала! Щеки девушки вспыхнули. А вот у него память, похоже, была короткая! Взгляд девушки был красноречивее слов: «Забыл, как салон чуть не закрыли?! Как продажи упали ниже клиренса?!»

— Ян, ну хватит! — Семену Андреевичу наконец надоело уламывать подчиненную. — Даже смешно, ну посмотри, какой заяц. — Мужчина глянул на один из мониторов на своем столе. — Как раз в твоем вкусе, — попробовал пошутить он.

Яна скривила тщательно обведенные губки, шутка Семена Андреевича ей явно не понравилась.

— Ну хватит строить из себя целочку, — всё-таки надавил начальник.

Яна неожиданно отреагировала на грубость, высвободила руку и нежно провела пальцем по щеке начальника:

— В последний раз, Семен Андреевич.

— Давай, давай, давай! Клиент не ждет! — поторопил её начальник, хлопая чуть пониже талии.

Семен Андреевич чуть не выпихнул девушку в демозону автосалона, быстро вытер со лба мелкие капельки пота и в два-три шага догнал девушку.

Яна озарила всё вокруг лучезарной улыбкой, с которой не могло сравниться даже пробивающееся через витраж солнце. Семен Андреевич чуть обогнал её и шел теперь чуть впереди, как бы прокладывая девушке дорогу. Впечатление создавалось приятное. Под прозрачным колпаком автосалона в ряд стояло несколько автомобилей. У каждого под капотом было несколько табунов лошадей. На маленькой возвышенности пьедестала стояла девятая модель, утопающая в потоке падающего на нее света. Ночью, когда салон был закрыт, пьедестал приподнимался на два метра и начинал медленное вращение. На этом финт не заканчивался: время от времени платформа, на которой стояло авто, давала сильный крен, и тогда автомобилю, цепляясь шинами, приходилось по ней карабкаться; пару раз за ночь вокруг автомобиля вырастали прозрачные стены, всё заполнялось водой, а машина продолжала вращать колесами… Две стихии — земля и вода — были уже во власти компании-производителя. В конце комбинации над автомобилем пролетала с неясными контурами птица. Хоть чуть-чуть соображающий в маркетинге должен был догадаться, что птица символизируется небо, то есть направление, в котором производитель развивает свою деятельность.

Яна, проплывая по шоу-руму, уже успела спрятать ядовитое жало и преобразиться, девочка была с мозгами, иначе бы так долго не продержалась возле Семена Андреевича… Директор, отстав от нее на пару шагов, не без удовольствия оглядел её фигуру. Тонкий шелк блузки струился по плечам, ни единого намека на вульгарность, юбка чуть ниже колен, линия разреза в пределах допустимого, ни один дресс-код не подкопается. И при этом при всем так и хочется запустить…

В девочке чувствовался класс, любой мужик чуял это за версту…

Семен Андреевич, кстати, выглядел не хуже. На нем был безупречный костюм, неожиданного оранжевого цвета рубашка, щеголеватые ботинки; салонная стрижка и ненавязчивый парфюм завершали картину. Управляющий автосалона должен быть безупречен, как Джеймс Бонд; предупредителен, как джентльмен; мил и добродушен, как Белоснежка, но главное, он должен обладать способностью эргономичного кресла — молниеносно подстроиться под любого клиента. Семен Андреевич владел этим искусством в совершенстве. Но он вряд ли бы удержался в кресле управляющего, если бы не его потрясающее коммерческое чутье.

Семен Андреевич и Яна подошли к девятой модели, возле которой уже с четверть часа крутился «топтыжка», потенциальный клиент. Клиент был уже почти готов, но любой хороший менеджер знает, что «почти» — это всё равно что «ничто», выдохнуть можно, только когда подписан договор и кинули хоть какой-то аванс (и даже тут могут быть нюансы). Семен Андреевич с сожалением вспомнил те времена, когда машины продавали сами себя, он тогда и в салоне-то был наездами, а сейчас… сейчас он пахал, как папа Карло…

Менеджер Илья Свистулькин успел открыть капот и сейчас что-то втолковывал клиенту про систему связи автомобиля с единым центром, расположенным где-то на зависшем над Ямалом спутнике, о системе безопасности, встроенном массажере мочек ушей и системе отгона насекомых от радиатора. Еще бы чуть-чуть — и Илья выпрыгнул бы из воротничка своей белоснежной рубашки. Завидев подоспевшую подмогу, Свистулькин вздохнул с облегчением, его партия близилась к завершению. Наигравшись с салонным компьютером, довольный клиент вылез из авто и нос к носу столкнулся с только что подошедшими Семеном Андреевичем и Яной.

— Отличный зверек, — проговорил мужчина, задержав взгляд на девушке.

— А может, тест-драйв? — тут же схватила быка за рога Яна.

Семен Андреевич в очередной раз признал достоинства девушки.

— Мо-о-ожно, — согласился мужчина. — А можно на этом красавчике?

— Конечно, — мягко улыбнувшись, кивнула Яна, хотя для тест-драйва была предусмотрена совсем другая лошадка.

— Может, пока кафе? Машину сейчас подготовят, — улыбнувшись, предложила девушка.

Шустрый Свистулькин уже кинулся готовить машину.

Продемонстрировав чудеса пит-стопа, Илья выгнал машину, клиент занял место водителя, Яна села рядом. Машина покинула салон и, уйдя с обычного маршрута, поехала в сторону центра. Яна не возражала.

Возвратившись в кабинет, Семен Андреевич плюхнулся в глубокое кожаное кресло и потер руки. Если клиент не сорвется, то это будет уже десятая — юбилейная! — продажа, кому сказать, за неделю!

Вот вам и кризис! Батенька!

Яна вернулась часа через три. Все прошло как по маслу. Клиент ускоренными темпами дозрел, выложил несколько лимонов, на следующий день ласточка укатила. Вместе с ней исчезла и Яна. Официально девушка находилась в отпуске.

В салоне она появилась через пару недель, сболтнувший что-то по глупости Свистулькин был к тому времени уже уволен.

Вернувшись, Яна стрелой прошла в кабинет управляющего, судя по решительному выражению лица, уступать она больше не собиралась.

— Семен, я больше НЕ-ПО-Е-ДУ, — закидывая ногу на ногу, отчеканила она.

Семен внимательно смотрел на девушку, губы её скривились.

— Пум! Пу-рум! Пурум-пум-пум! Будет квартальная, — попробовал ещё раз оттянуть время управляющий.

— Нет! — не дала ему договорить девушка. — НЕ-Е-ЕТ!

Семен Андреевич постучал кончиком карандаша по столу.

— Руководитель отдела по развитию. Устроит? — наконец послышались заветные слова.

— И никаких разъездов!!! — Птичка вспорхнула и подлетела к шефу.

— Ну, и что планируешь делать на новой должности? — дослушав хвалебную песнь, спросил Семен Андреевич.

— Есть на примете две девочки, — щебетала девушка, еще не вступившая в должность начальника отдела развития бизнеса.

Семен Андреевич еле заметно прищурился, пытаясь просчитать варианты.

— Не хуже… — мягко произнесла девушка, рука стала пересчитывать пуговицы на рубашке шефа.

Дело в шляпе

Маленький домик затрясло, как в лихорадке. Тряслась железная кровать, пружины которой терлись друг о друга, постукивали друг о друга чашки от разных сервизов, на одной мелко тряс хвостом павлин, на другой дрожали сочные ягоды, приземистый фужер топтался возле стройняшки-рюмки. Марина, спустив ноги с кровати, попала в теплую мякоть галош, прислушалась к шуму, бросила тревожный взгляд на прикрытое занавеской окно: «Неужто скорый? Да нет, рано… Скорый промчится, как спичка чиркнет, а этот качается, вразвалочку…» Марина помнила расписание всех проходящих на её участке составов и по уханью, скрежету, лязгу могла определить, идет ли порожняком товарный, мчится ли экспресс или тащится дырявая электричка.

Женщина, не глянув на висевшие на стене часы, влезла в фуфайку и вышла на крыльцо. Лето, а утром холод такой, что до костей пробирает. Товарняк, тряхнув последним вагоном, стал удаляться. Марина, прихватив инструмент, пошла вдоль рельсов: после катастрофы со столичным пути обходить приходилось чаще. Из-за поворота показалась голова другого поезда. Женщина отошла от насыпи, больше по привычке, чем из любопытства, приложила руку ко лбу. Налетела волна, зачастили вагоны, замелькали окна состава. Марина успела выхватить сонную физиономию мужика, промелькнула пятка, припечатанная к стеклу, и аккуратное личико женщины, как будто случайно оказавшейся в окружении серого, несвежего белья и скомканных одеял… Марина больше не видела таращащихся на нее глаз, вспомнилась незнакомка… когда-то она вот так же стояла на насыпи, так же вслед за солнцем мчался поезд, взгляд её выхватил женщину — незнакомка сидела у окна, напротив пил чай мужчина, на стене висела шляпа. Яркая лента. Затейливый букет. Марине понравился этот букет, и эта шляпа, и сама незнакомка…

***

Вагоны продолжали мелькать. Мужик, выглянув в окно, поправил лямку засаленной майки. За окном оголтело неслись деревья, распущенные космы берез напомнили о вчерашней проводнице, о дребезжащем нечаянном счастье, проводница теперь генералом ходила по проходу, не замечая вчерашнего своего обожателя. В окне тоже нарисовалась баба, в телогрейке и ярком жилете, баба стояла возле маленького приземистого домика. Так себе бабочка, будто припозднившаяся, не успевшая вызреть ягода, ни сока, ни сладости.

***

На следующий день Марина засобиралась в центр, надела платье в цветочек, туфли-галоши — в других не пролезешь. На автобусную остановку вышла заранее, Лёнька, местный водитель, личность свободная, никаким графикам неподвластная, мог на полчаса опоздать, а мог и раньше приехать. Марина терпеливо ждала. Автобус выкатился из-за бугра, стал приближаться к остановке, подхватил Марину, хлопнул дверцами и покатил дальше.

На Марину словно вихрь налетела Люська, продавщица из Васильково.

— Маринка, вот повезло так повезло, — затараторила Люська. — Садись, подруга, я тебе уже и местечко нагрела. — Люська плюхнулась поближе к окошку, освободив место для Марины. — Тоже в центр? — Попутчица захлопала большими глазами, будто не знала, что на автобусе можно доехать только в райцентр и никуда больше.

— В Рио-де-Жанейро, — ответила Марина.

— Куда? В Рио-де-Жанейро? — прыснула Люська. — Рехнулась, что ли?

Марина глянула на соседку, Люська как будто сошла с полотна. Было в ней всего много, и всё было такое яркое, выразительное. Губы — бутон, щеки — персик, грудь — два арбуза, и вся такая, что пальчики оближешь, ткни в неё пальцем — и будешь потом, будто мармелад, целый день Люську слизывать. Люська обо всем этом, конечно, знала, да и как не знать, когда всю дорогу в зеркало на неё, как Зульфия, таращился Лёнька.

— Да ты на дорогу, на дорогу гляди! — поймала взгляд женщина.

Лёнька был не из пугливых, глаза хоть и отвел, но тут же снова заблымкал.

— На базар? — поглядев на Маринино платье в цветочек, догадалась Люська. — К Ибрагиму не ходи. Я у него халат брала, после стирки разлезся.

Марина на рынок выезжала раза три в год и, конечно, не знала никакого Ибрагима.

Люська без умолку трещала, километров за пять до центра вытащила сумочку и стала обводить и без того краснючие губы. Лёнька даже ехать стал тише…

Марина как-то странно глянула на Люську: «Умеют же бабы…»

Автобус притормозил.

— Эх, жаль, три конторы обежать нужно, чтоб они провалились, — сиганув со ступеньки, кинула на прощанье Люська.

Люська исчезла, и без неё стало тоскливо. Лёнька смотрел по обочинам, в салон не глядел, на кого?

***

На рынке было шумно, пыльно, грязно. Толчея, но хочешь не хочешь — иди, сама поизносилась, да и на кухню купить кое-что нужно. Продираясь через толчею, Марина чуть замешкалась возле натянутых на манекены купальников и тут же попала в лапы того самого Ибрагима. Толстые пальцы ухватились за Марину, Ибрагим — продавец опытный, прямо поверх платья начал натягивать леопардовый купальник.

Марина насилу вырвалась, оправила платье.

— А шляпки у вас есть? Соломенные? — вспомнила она.

— Какие шляпа, красавица? — развел руками продавец. — Ты где была? Сезон кончился…

— А как же купальники? — спросила Марина.

— А купальник и зимой купальник, — уверенно ответил Ибрагим. — Сейчас везде бассейн есть. У тебя бассейн есть? — Ибрагим вдруг стал слаще, чем лукум. — Да как такая женщина и без бассейн… Быть такое не может!

— Нет, нет. Купальник не нужен, — поспешно отказалась Марина.

— Как не нужен?! — обиделся Ибрагим. — Покупай тогда шапочку! Но не такую!!! — Ибрагим задрал вверх палец, покрутил им в воздухе, видимо, изображая нечто легкомысленное с лентой и цветами. — Забудь такую! Резиновую дам! И в дождь, и в снег носить будешь!

Из-под прилавка на землю полетели свертки с халатами, рейтузами и другими необходимыми принадлежностями. Когда Ибрагим вынырнул, держа шапку с резиновыми розами, Марины уже не было.

На обратном пути Марина опять встретила свою знакомую. Люська целый день промоталась по конторам, так и не попала на рынок, злая была, как сто чертей. Едва завидев Марину, чуть не силком выхватила сумку и, расстегнув молнию, стала копаться в Марининых покупках.

— Это колготы, это ночнушка теплая, халат… — поспешно отчитывалась Марина, всё ещё надеясь, что Люська не будет прямо в автобусе вытряхивать все её покупки, но рука Люськи уже нащупала бюстгальтер, Марина охнула, хотела было обратно запихнуть его в сумку, но шустрая Люська уже вытянула находку за лямку и стала рассматривать.

— Сейчас такие не носят, — вынесла безжалостный вердикт Люська. — За сколько взяла?

Врать Люське было бесполезно, всё равно докопается.

— Триста, — виновато ответила Марина.

Люська остолбенела.

— А за трусы? — спросила Люська.

— Семьдесят…

Люська с жалостью посмотрела на Марину: «Дур больше, чем медведей!»

Люська еще некоторое время покопалась в сумке, но ни на что больше не позарилась. Марина поспешно затолкала покупки обратно в сумку, запихнула её под сиденье и только тогда с облегчением вздохнула.

Люська продолжала тараторить.

— А шляпку? Купила? — ляпнула она, невинно сложив губки бантиком.

Марина едва скрыла досаду. Сколько раз она себя бранила, что когда-то по глупости сболтнула Люське о самом сокровенном: о незнакомке, о шляпке и о том, что она когда-нибудь от них возьмет и укатит… Дело-то осталось за малым — купить шляпку! Только вот шляпка все никак не попадалась: то поля были не те, то розы какие-то блеклые, а то и вовсе не розы… И Марина всё не покупала, всё надеялась однажды найти ту, незнакомкину шляпу.

Заметив, что Марина замолчала, Люська опять затараторила:

— А хочешь я Ибрагима попрошу? Он тебе любую шляпу привезёт, ты только скажи какую! — Люська, загоревшись от собственной идеи, засуетилась. — А лучше нарисуй! Хочешь, я сама нарисую?! — Люська уже нырнула в сумку, нашла клочок бумаги и карандаш и теперь увлеченно водила карандашом по бумаге. Через пару минут несколько шляп, одна чуднее другой, были готовы.

— Выбирай! — толкнула она в бок Марину.

Марина ткнула в первую попавшуюся.

— И мне эта нравится! — вспыхнула от удовольствия Люська и принялась жирно обводить контуры шляпки.

За окном мелькали березы, над ухом всё ещё жужжала Люська, автобус выскочил на пригорок, Марина всё глядела в окно и даже не заметила хвост удаляющегося поезда…

Напарницы

Лизавета Николаевна встала спозаранку, но назвать себя жаворонком язык уже не поворачивался, какой там! Старость — не радость, всю ночь что спала, что не спала, а в пять утра хоть глаз коли. Всю свою жизнь старушка мечтала спать меньше, Наполеон, говорят, спал по четыре часа, потом влезал на своего Маренго и враз пол-Европы истаптывал, и что её три горы белья в сравнении с его походами?! Но теперь даже горы остались в прошлом, Лизавета Николаевна вела жизнь почти незаметную.

Не дала ей завянуть новая приятельница Евдокия Семеновна Косточкина. Женщины знали друг дружку не очень давно, лет пять как: схлестнулись по делам подъездным. С незапамятный времен Лизавета Николаевна занимала пост главной по подъезду, пост этот, надо сказать, её тяготил, требовал качеств, ей неприсущих: уверенности, напористости, решительности — так, чтоб тебе слово, а ты десять! Тебе в бровь, а ты в глаз! Лизавета Николаевна еле-еле тянула лямку, и только из уверенности, что больше некому: народ в доме сплошь занятой, таким не до лампочек в подъезде. Вскоре она начала выбиваться из сил, несколько раз слезно просила снять её с занимаемой должности, и тут, как по волшебству, нарисовалась Евдокия Семеновна, которая переехала к ним из Мытищ.

Лёд и пламень! Такова в двух словах была эта парочка. Евдокия Семеновна как-то разом выбила пять ведер краски, выкрасила в зелёненький цвет подъезд, вмиг приструнила шпану, и, кажется, даже подъездные кошки теперь не выходили на прогулку без её ведома. Лизавета Николаевна с облегчением выдохнула, но рано! Могло ли ей тогда прийти в голову, что в ведение Евдокии Семеновны попадут не только двенадцать этажей подъезда, холл, консьержка, два лифта и мусоропровод, но и она — собственной персоной. Евдокия Семеновна была из тех женщин, которые любили и умели брать на себя ответственность, в особенности если видели, что кто-то в этом нуждается. Лизавета Николаевна к такому повороту была не готова, но её никто и не спрашивал, ей осталось одно — довериться судьбе, как щепке, попавшей в пучину… Но какие бы испытания ни выпали на долю щепки, сейчас, после пяти лет знакомства, Лизавета Николаевна должна была признаться — именно с появлением Евдокии Семеновны у нее началась самая настоящая жизнь, а не откинутая через марлечку кашица, когда из развлечений остается только поход в поликлинику и выклянчивание пятого за год УЗИ.

***

Лизавета Николаевна натянула на макушку вязаную беретку, влезла в чистенькое пальтишко. Вообще, когда они шли на дело, Евдокия Семеновна требовала, чтобы подруга одевалась с особой тщательностью, важно было создать впечатление благонадежных, а не каких-нибудь сИрот, выкинутых детьми на улицу. Кстати, между старушками был также уговор: если заметут одну, другую за собой не тянуть. Одна должна остаться на воле — будет кому передачки носить, письма писать, всё не детей просить, у них и без того дел по горло. Лизавета Николаевна повесила на плечо маленькую сумочку с блестящим ремешком и двинулась в путь. Подруга жила этажом ниже, но старушки друг за другом не заходили и у подъезда не встречались, каждая следовала до места по своему маршруту.

Супермаркет «Продуктовый рай» находился в трех остановках от дома.

Для ясности уделим несколько строк и этому торговому заведению, тем более что старушкам во время холостых (иными словами, разведывательных) походов удалось кое-что о нём разнюхать. По залу супермаркета было развешено несколько камер, Евдокия Семеновна утверждала, что все они были фуфлом, Лизавета Николаевна подруге не верила (хотя вслух и не говорила), она знала, что камеры настоящие, а Евдокия Семеновна просто её успокаивает. Персонала на весь супермаркет было всего человек десять, но в зале показывались только трое. По наблюдениям Евдокии Семеновны, эти трое были край какие бестолковые и, если бы у них из-под носа стянули слона, они бы и этого не заметили. На охране стояли двое: Геннадий или Колька. Геннадий имел внушительный вид и отличия по службе, его физиономия красовалась на стенде рядом с книгой жалоб, и это было особенно неприятно. (С ним решили не связываться.) Колька был совсем другой фрукт. За пару месяцев он успел поработать в супермаркете «25-й чулок», в овощном «Всё пучком» и даже засветился в 3D-кинотеатре «Семь ведер попкорна»… и отовсюду его выгоняли… за пьянку… Колька был как раз то что надо.

Лизавета Николаевна прибывала на место первая, на ней лежала подготовительная часть операции, старушка прошла через турникет, схватила красную на колесиках тележку — Колька проводил её осоловелым взглядом. Подруги давно разгадали хитрость администрации: Колька, конечно, ничего бы не предотвратил, но за те копейки, которые ему платили, получить живое пугало было очень заманчиво. Колька моргнул, Лизавета Николаевна задрала кверху подбородок и прошла дальше. Проходя мимо полок с собачьей едой, Лизавета Николаевна глянула на часики с кожаным ремешком: Евдокия Семеновна должна была подтянуться минут через пятнадцать. Не теряя времени, Лизавета Николаевна приступила к операции, чуть сгорбившись, засеменила в овощной отдел.

На скошенном прилавке были навалены груши из Перу, яблоки из Польши, морковка из Израиля. В груди Лизаветы Николаевны кольнуло от боли за отечественного производителя, но она не позволила себе раскиснуть. Старушка остановилась возле прилавка, залезла в сумку, нацепила очки и бочком подошла к грушам, тем, что прибыли из Перу. Женщина испытала нечто вроде зависти: краснобокие полсвета облетели, а она дальше Тулы не выезжала, а уж про самолет и говорить нечего… Зато цены кусались. Рядом лежали занюханные соотечественницы. Старушка выбрала три перуанских красотки, с дрожью в коленках подошла к весам и ткнула пальцем. На кнопке была нарисована скромная груша из краев поближе. Во всяком деле есть свои тонкости. Главное — не наглеть, не выдавать яблоки за картошку… Безопаснее всего мухлевать с огурцами, все зеленые, пупырчатые, попробуй разбери, откуда прибыли, из Подмосковья или Узбекистана, а разница аж пятьдесят рубликов. Откуда-то вывезли тележку с картошкой, налетевшие со всех сторон люди спугнули старушку, создался ажиотаж, Лизавета Николаевна заглянула в тележку и чуть не прослезилась, да разве ж это картошка?! Горох! Потянулась к картошке, под шумиху накидала в пакет киви, сверху снова накидала картошки, провернула еще несколько махинаций, загрузила последний пакет и покатила в сторону касс. Навстречу ей топала Евдокия Семеновна. В её тележке лежали легальные товары, старушки, не моргнув, обменялись тележками и уже Евдокия Семеновна покатилась к кассам со взрывоопасным грузом.

Началась вторая основная часть операции. Лизавета Николаевна, замерев, проводила подругу тревожным взглядом и на некотором расстоянии поехала следом. В очередь Лизавета Николаевна встала в соседнюю кассу, случись что, помочь она, конечно, не могла, задача её была стоять, хладнокровно наблюдать, а если напарницу все-таки заметут — сообщить обо всём родственникам, чтобы те не кинулись её искать по моргам и больницам.

Переминаясь с ноги на ногу и выглядывая из-за веера чупа-чупсов, Лизавета Николаевна с опаской поглядывала на подругу. По мере приближения к кассе Евдокия Семеновна принимала всё более непринужденный вид, в то время как сама она всё больше деревенела. К ужасу Лизаветы Николаевны, подруга даже лихачила: нечаянно роняла жвачки, привлекала к себе внимание. Наконец до неё дошла очередь. Бодренькая улыбчивая кассирша бросила дежурное приветствие, которое кто-то наклеил на откидывающуюся крышку кассы под самым её носом, и начала отпускать товар. Евдокия Семеновна затрещала, как трещотка, подруга, рассчитывающаяся за товар на соседней кассе, уже успела закинуть под язык таблетку. Кассирша начала кидать пакеты на весы. Евдокия Семеновна была само спокойствие. На случай прокола у нее было приготовлено несколько вариантов отступления: в сумке, в прозрачном шелудивом пакете, Евдокия Семеновна держала несколько пар очков, если бы что-то пошло не так, она бы вытащила их все разом и, цепляя по очереди на нос, стала бы перебирать фрукты, рассматривать ценники и недоумевать. Делала бы она это как можно дольше, чтобы вызвать недовольство окружающих, сзади бы, конечно, быстро вышли из краев, народ-то у нас какой, начали бы подгонять, а ей того и надо… Если бы это по каким-то причинам не прокатило, у Евдокии Семеновны был в запасе ещё один трюк — с выпавшей челюстью. Но это уж совсем на крайний случай.

Всё прошло как по маслу. Кассирша назвала финальную цифру, Евдокия Семеновна расплатилась, скользнула взглядом по напарнице, старушки затарили каждая свою сумку и вышли из «Продуктового рая». Встретились напарницы за углом и вместе потащили награбленное.

Всю дорогу Евдокия Семеновна находилась в какой-то эйфории! Прикидывала экономию.

По её подсчетам, за рейд они сэкономили рублей триста — триста пятьдесят, а это аж по сто пятьдесят рэ на нос!

Лизавета Николаевна, натура сомневающаяся, подвластная всем ветрам, всё больше отмалчивалась, но порой и она позволяла себе вступить в диалог, усомниться в правильности содеянного. Евдокия Семеновна тут же ершилась, выдвигала кучу контраргументов, говорила много, жарко, уверенно. Заканчивался спор всегда одним и тем же — разгоряченная Евдокия Семеновна, испепеляя взглядом и так хлебнувшую за день Лизавету Николаевну, бросала:

— У тебя молодость отняли?

— Отняли, — несмело кивала Лизавета Николаевна, и вправду вышедшая на работу с четырнадцати лет.

— Здоровье отняли?

— Отняли, — тихонько соглашалась Лизавета Николаевна.

— Жизнь отняли?!

Лизавета Николаевна хотела было возразить, потому как жизнь-то покуда принадлежала ей самой, но под грозным взглядом подруги опять соглашалась.

— Вот и сиди!!! — ставила точку в споре Евдокия Семеновна.

Остаток пути подруги шли молча.

То ли еще будет!

Иркина жизнь перевернулась месяц назад! Раньше у нее было всё как у всех, а потом — трамс-блямс-бух! — и вся жизнь раскололась на два этапа: до знакомства с Эльвирой и после! Эльвира была само чудо! Она, как циркачка, жонглировала энергиями, потоками, сущностями, которые от одного её взгляда готовы были тявкать, как дрессированные пудели! Она давно решила проблемы, над которыми только билось человечество. Ей было подвластно время, пространство, материя! Она управляла сновидениями, общалась с духами, ныряла в разные времена и, как кролика из шляп, выуживала оттуда нужные её сведения!

Именно Эльвира сообщила Ирке, что та в прошлой жизни работала на бутылочной фабрике. Разумеется, в процессе работы Ирка часто касалась стеклянных сосудов, это запечатлелось в её сознании, потом перешло в материю и через материю — уже в другое сознание. Аллей-уп! — и получилась Ирка — хрупкая, красивая, грациозная! А какие у нее формы! Кстати, у неё там, в прошлой жизни, не очень складывались отношения с начальством. Эльвира сказала, что Ирка не успела отработать этот вопрос в прошлой жизни и теперь её бывший начальник Силантий Парфеныч преследует её в этой жизни, только уже в образе Андрея Андреевича, её нынешнего начальника, и, если она не решит этот вопрос здесь и сейчас, весь этот негатив так и потащится за ней дальше, портя ей карму.

Эльвира растолковала Ирке, что такое эмоциональный заряд, но главное, она научила им — пиф-паф! — выстреливать. А еще составила карту индивидуальной цикличности. Оказывается, есть разные циклы — и все эти циклы, всё равно что зверюшки, скачут кто во что горазд, но, если у тебя в жизни намечается что-то важное, тут главное — подловить момент, оседлать их на подъеме и — ёхо-хо! — осуществить задуманное!

А еще Эльвира помогла Ирке избавиться от суеверности. Раньше ведь доходило до абсурда. Забудешь что-нибудь дома, возвращаешься — показываешь зеркалу козью морду. Или вот еще… кошки… перейдет кошка дорогу — и всё! — весь день под хвост, будто и нет никакой возможности защититься от кошки… А Эльвира всё объяснила. Кошки — это, оказывается, еще не реализовавшиеся сущности. Они действительно опасны, но только для тех, у кого разбит энергетический кокон. Были случаи, когда кошки тырили чью-то жизнь, в газетах и в интернете статей об этом полно, однако в большинстве случаев у них ничего не выходит, поэтому они так жалобно и мяучат. Но, вообще, с кошками лучше не связываться… Вообще, жизнь — это сплошной лабиринт, пересечение вероятностей, и от того, какое решение ты примешь сейчас, будет зависеть, сломает ли конь ногу, увязнешь ли по шею в болоте или вырастет в конце пути замок, а в нём — принцесса (прынц, в зависимости от пола). Сказки в этом отношении не врут, а только подтверждают мудрость Эльвиры.

Ирка верила во все, даже в говорящего ежа, и ни на секунду не сомневалась в словах Эльвиры, да и как можно было сомневаться, если Эльвира могла даже заглядывать в будущее и предостерегать! Ирка-то думала, что она здоровая, как лось, а Эльвира посоветовала ей быть поосторожнее со сквозняками и съездить на море, указала страну и даже конкретный отель — Villa Itallia Villa Dolce Blums.

Кстати… у каждого места, оказывается, своя энергетика.

Есть, конечно, места абсолютные — это те, которые подходят всем. Или наоборот — гиблые! Которые сосут из вас энергию, как 1001 пьявка, и не успокоятся, пока всю не высосут. Если же место ТВОЕ — чувствуешь себя прекрасно, как хорошо удобренная капуста.

У Ирки было не так много вариантов: среди них — точка на пересечении тридцати девяти градусов северной широты, восемнадцати градусов восточной долготы и тех же самых глубины и высоты, — выходила всё та же Италия! Эльвира как будто бы знала, что у нее скоро отпуск!

Но самое главное, Эльвира ей предсказала, что очень скоро должно произойти пересечение Её линии и Его линии! И чтобы приблизить это событие, нужно расчистить возле себя пространство. У неё, оказывается, и не клеится всё из-за того, что Ему возле нее негде даже ногой ступить — так всё захламлено! Расчищать, оказывается, надо с физического уровня, нужно всё кардинально поменять в своей жизни, избавиться от хлама! А потом, когда всё будет расчищено, образуется энергетический вихрь, обстоятельства так сложатся, что произойдет слияние двух эфиров! Сакральное торжество!.. Детям лучше отойти от экранов телевизоров!

Ирка, само собой, не могла к такому не прислушаться! Каждый — кузнец своего счастья. И важно от мыслей переходить к делу. Час пробил!

Ирка с замиранием сердца взялась за ручки и распахнула дверцы шкафа.

Носком тапка с помпончиком пододвинула мусорное ведро и… с наслаждением стала срывать с вешалок все это однотипное, серое, безликое, все эти воланчики, рюшечки, оборочки, которые только усугубляли ситуацию. Где были её глаза раньше?!

В ведро полетела последняя юбка, и Ирка с чувством глубокого удовлетворения смотрела в пустой шкаф.

Из летнего у Ирки осталось только то, что было на ней сейчас, — телесного цвета кофточка и тигровые лосины. Ирка умела быть рискованной.

Зимнее пока трогать не стала. Пока не стала! У Ирки все чесалось — так хотелось рассказать обо всем Эльвире. Для неё, конечно, провернуть такое дело было все равно что чихнуть, а вот у Ирки дрожали поджилки, несмотря на внешнюю браваду. Но не останавливаться же на полпути… Девушка глянула на часы, до очередного пятиминутного сеанса связи с Эльвирой оставалось три часа.

Сеанс будет, как всегда, короткий, пять минут и не секундой больше. Но и на том спасибо, у Эльвиры запись чуть ли не на полгода вперед, оно и понятно, её уникальные способности касаются не только управления энергиями и кошками, она может щупать геополитическую обстановку, колебать курсы валют, но ей интереснее работать на уровне индивидов. Эльвира ей как-то намекнула, что те, кто работает на верхах, плохо кончают. Ирка все поняла, не дура!

Кстати, о том, чтобы попасть к ней на личный прием, даже мечтать не стоило.

Эльвира, оказывается, живет уединенно, отшельницей. «Чтобы видеть ближе, нужно отойти дальше…» — кажется, так она говорит.

Ну, а теперь… Ирка натянула кроссовки и вышла из дома. Теперь нужно начинать заполнять расчищенное пространство. Предстояло купить кучу всего нового, Эльвира даже назвала конкретные марки и попросила Ирку уделить особое внимание вечерним туалетам! О-ля-ля! Она даже знала почему!

Через пару часов Ирка, навьюченная, как верблюд, вернулась из магазина. Боже мой, чего теперь у неё только не было! Все такие в блестках джинсы, пиджак, блузка… три: красная, желтая, фиолетовая… шелковая, в горох и с кружавчиками, юбка выше колен, юбка ниже колен и всё такое из себя платье… Ирка выудила из пакета новую кофточку и поскорее нацепила на себя, очень хотелось похвастаться перед Эльвирой.

Эльвира вышла на связь точно в срок. На экране появилось бледное, чуть вытянутое лицо, умные, всевидящие глаза, толстый пук волос, цыганские серьги. Ирка затараторила, ей хотелось поделиться с Эльвирой всем-всем-всем, рассказать о том, что она успела сделать, показать всё, что успела купить, рассказать про работу, про Андрея Андреевича, с которым уже налаживался контакт, но из которого все еще иногда вылезал Силантий Парфеныч. Эльвира, как голодная птица, ловила каждое слово и отвечала на все вопросы, давала советы, все мотала на ус и, конечно, успевала выдать новые рекомендации. Ирка едва не забыла спросить про энергетический вихрь, последующее за ним слияние, Он… Она… Одна судьба… Пять минут пролетели безжалостно быстро. Эльвира испарилась с экрана, не забыв, однако, назначить время следующего сеанса и надавать кучу заданий.

Ирка сплясала танец с бубнами вокруг потухшего оракула.

***

Эльвира, клацнув мышкой, оборвала связь, похлопала рукой по карману и отправилась на пятиминутный перекур. На крылечке колл-центра стояли три другие Эльвиры, в точно таких же серьгах, с кольцом уложенных волос. Над образом, надо сказать, немало потрудились, да и вообще, в проект, который так и назывался — «Эльвира», — фирма-разработчик вбухала немалые средства, была скуплена не одна база данных, различными способами получен доступ к личным данным, информация выуживалась из всевозможных источников, удалось даже пощипать служебную информацию некоторых организаций. Фирма-разработчик вышла с уникальным предложением на рынок всего полгода назад, и изначально предполагалось, что к ней проявят интерес компании, занимающиеся продажей одежды, обуви и аксессуаров, но, почуяв перспективу, подтянулась и сфера туризма — и то ли еще будет… Разработчики были уверены, что на этом круг заинтересованных сфер и компаний увеличится, хотя поначалу никто не предвидел подобный выхлоп. За один только последний месяц тысяча пятнадцать клиентов полностью избавились от своего гардероба, первый урожай сняла и сфера туризма.

Эльвира потушила сигарету о стену здания и пошла дальше окучивать.

На другом конце города Ирка аккуратно повесила на плечики платье и стала забивать осиротевший было шкаф.

Кто не с нами, тот верблюд!

Почкин покопался в багажнике и, к своему сожалению, ничего не нашел.

— Неужели Инка, зараза, и тут руку приложила, чтоб её! — не смог сдержаться Иван Сергеевич.

— Ну что? — донесся до него голос коллеги по цеху. — Нашел?

— Ага, аж два раза, — буркнул Почкин через плечо и захлопнул багажник.

Иван Сергеевич был явно расстроен, и дело не в том, что он подвел товарищей, хотя и это было неприятно, хуже всего было то, что Инка запустила свои бабьи царапки в святая святых, в то, куда раньше ни одна баба влезть не смела, и от чего шарахалась, как от ящика с надписью «Не влезай! Убьет!».

— Вот стерва, — всё сильнее волновался Иван Сергеевич. — Уже и до багажника добралась!.. — Почкин сплюнул на асфальт длинную гирлянду повисших на губах шкурок от семечек. — Дожил!

— Да-с, — причмокнул только что подошедший Пёрышкин, старинный товарищ Почкина. — Картина маслом, через десять минут выдвигаться, а у нас… как всегда… Ну, и что будем делать? — развел руками Пёрышкин.

— Да я почем знаю?! — вспылил Почкин. — Это ж она специально, гадюка подколодная, сделала назло, чтоб я не ехал! А я возьму и поеду! Вот тебе! — Иван Сергеевич молниеносно выкинул руку вперед и показал окружающему его пространству, в котором, конечно, где-то сидела и его Инка, быстро скрученный кукиш.

Пёрышкин тоже довольно шустро среагировал и грудью заслонил скрученную из пальцев фигуру.

— Сгоряча-с, простите! — глупо заморгал он тоже кому-то в пространство, всем своим видом показывая, что ему очень неудобно за своего нерадивого товарища.

— Матросов нашелся! — огрызнулся Почкин, даже не подумав поблагодарить напарника. — Ты б еще присел — «Ку!». Ты чё их, боишься, что ли?!

Действия товарища тем не менее имели эффект: Почкин, хоть и нехотя, но как-то сразу подобрался, как будто бы и вправду боялся, что прямо сейчас перед ним из-под земли вырастет какой-нибудь блюститель порядка и скажет ему: «Ай-ай-ай!»

— У-у-у! Ироды! Чтоб вы провалились со своими нововведениями, — сквозь зубы, стараясь по возможности даже не шевелить губами, процедил Почкин.

— Не связывайся, — похлопал его по плечу Пёрышкин. — По машинам! — скомандовал он.

— Нет, ну я только одного не пойму, — кинул Почкин уже удаляющемуся товарищу. — Бабы-то что взбеленились?!

— Волнуются, — бросил на ходу не шибко темпераментный Пёрышкин. — Предыдущих участников акции загребли, а у некоторых даже развалюхи их поотнимали, а потом еще заявили, что они буянили. Врут! — буркнул он. — Мужики тогда вели себя прилично… как барыня с зонтиком…

— Э-э-эх! — Пёрышкин о чём-то задумался. Положа руку на сердце, он и сейчас до конца не верил в успех предстоящего мероприятия, пошел только так, чтоб ребят не подвести и чтоб свои же потом пальцем не тыкали. Но стоила ли игра свеч? Бороться с прогрессом — вещь, по сути дела, нелепая. Всех он, конечно, под себя подомнет, как бы ни хотелось некоторым напоследок повыбрыкиваться.

Почкин втиснулся в узкое сиденьице своего старенького зелененького «мерса». Такси в городе уже давно было желтого цвета, но Почкин упрямо не хотел перекрашивать своего крокодильчика, хотя его уже порядком потрепали по этому поводу разные заинтересованные инстанции.

— Красный-синий-голубой! Выбирай себе любой! — опять начал набирать обороны неугомонный Почкин. Сначала перекрасили всех в желтый, а теперь и вовсе запахло жареным: желтые мыльницы такси вместе с их раритетными клячами могли и вовсе исчезнуть с улиц и площадей городов и селений.

— Ну уж нет! — Волна негодования вновь накрыла Почкина. — Нас мало, но мы в тельняшках, — почти выкрикнул он.

Старый «мерсик» пристроился за такой же старенькой «бэхой». Два ветерана автомобилестроения попыхтели по дороге. Когда-то эти два зубра представляли собой гордость чуть ли не всей индустрии: воплощение всех завоеваний человечества, кропотливого труда инженеров, дизайнеров, механиков, работников конвейера и даже буфетчицы тети Клавы, одно время работающей где-то на заводе в Баварии. Тогда каждый дядька мечтал о такой вот ляльке. А теперь… неэкономично, нецелесообразно, неэкологично и даже нелогично: к чему столько затрат, когда появился дешевый, быстрый, непыльный способ передвижения?

— Вы всё здесь? А мы уж тут! Там и тут! И там и тут! Кто не с нами, тот верблюд! — передразнил Почкин свежую, с размахом идущую по всем каналам рекламную кампанию. Смазливая девчонка, мелькающая в рекламном ролике, белоснежно улыбалась, и на каждое произнесенное ею «тут» за её спиной вырастали то шапки и пики Гималаев, то выплывали ржавые разводы Большого Каньона, то в затылок ей дышала Сахара.

Закончив кривляться, Почкин еще раз чертыхнулся.

— Ну уж нет!! — погрозил опять кому-то кулаком Почкин.

— Да успокойся ты. — В салоне раздался голос Пёрышкина. — Разошелся, как баба.

Почкин сделал погромче звук радиосвязи, нужно было обсудить предстоящее мероприятие.

— Вить, — обратился он к товарищу. — А может, бесполезно всё это?

— Конечно, бесполезно, — невозмутимо проговорил Пёрышкин. — Всё равно они нас прижмут…

— А что ж мы тогда на рожон лезем?

— А ты просто так сдаться хочешь? — возмутился всегда спокойный Пёрышкин. — Да мы с тобой представляем мнение общественности! — затрещал в приемнике Витек.

— Ну и? — плюнул семечки в коробок из-под гамбургера Почкин.

— Ну и если сейчас выйдем, с нами хоть считаться будут, может, еще какое-то время протянем, прежде чем нас выкинут на помойку цивилизации, — растолковывал Витек. — Может, еще годик-другой порулим… Дети наши, внуки, конечно, шиш все это увидят, в музеях разве только… А ты знаешь, — хмыкнул Пёрышкин, — мы ведь сейчас с тобой вроде как динозавры. Помнишь, в детстве — сидишь в кинотеатре, бежит на тебя эдакий слон в чешуе и перьях, рот раззявит, а там зубы в пять рядов, смотришь на эту детину и думаешь — неужто такие по земле бродили?.. Вот и на тебя, Почкин, тоже потом будут смотреть и удивляться: Это ж надо, какой человек дремучий был! Передвигался со скоростью двести миль в час: черепахи, едрит-мадрид, и то быстрее скачут!

Почкин на другом конце аудиосвязи вздохнул: превращаться в динозавра не хотелось.

— Да, дожили, — ответил ему таким же вздохом Пёрышкин.

***

На место проведения акции, или, как некоторые участники назвали её на старый манер, демонстрации, Пёрышкин и Почкин прибыли одними из первых. На открытой площадке в несколько сот квадратных метров стояло уже машин пятьдесят. Планировалось, что в акции будет участвовать пятьсот машин: цифра для уличной демонстрации огромная. В последнее время подобные мероприятия в основном проходили онлайн. Выкладывается в открытый доступ какой-нибудь тезис, и валяй, голосуй все кому не лень. Десять лет стукнуло, перья выросли, ветер сзади поддувает — пришло время голосовать, граждане и гражданки! Однако предстоящая демонстрация не была каким-нибудь онлайн-фуфлом, это была самая настоящая демонстрация в старых традициях!

Между уже приехавшими машинами бегал маленький человечек в фуражке, идеально отглаженном костюме и новых армейских ботинках. В руках человечек держал маленький флажок, обращались к нему все уважительно — Ефим Ефимыч. Ефим Ефимыч был представителем официальной власти. Еще в недавнем прошлом то, что представитель власти участвует в оппозиционном митинге, да еще и непосредственно его организует (а бегание Ефим Ефимыча являлось не чем иным, как участием и организацией), было совершенно немыслимо. Теперь — пожалуйста, и Ефим Ефимыч представлял собой шустро бегающее тому подтверждение.

Кое-где над машинами торчали молодчики в полицейский мундирах. Конечно, никому бы и в голову не пришло, что полицейские в своих белоснежных мундирах будут, к примеру, пулять в демонстрантов из брандспойтов или еще каким-нибудь образом их обижать — полицейские были скорее наблюдателями, а если им и приходилось тушить пожар, то только в рядах самих бастующий, когда они между собой не могли договориться. Вообще, если бы кто-нибудь из участников акции себя нечаянно покалечил, всем бы представителям власти, включая даже Ефим Ефимыча, нешуточно потом влетело бы. Но обычно во время акции была, что называется, тишь, да гладь, да божья благодать: воевать бастующим было не с кем, все согласные с нововведениями (и, соответственно, несогласные с участниками акции) сидели дома и акцией вообще не интересовались.

Чтобы уж больше не возвращаться к скользкому вопросу взаимоотношений Человека и государства, отметим, что одно время ходили и вовсе дурные слухи, будто все эти очажки оппозиции были делом рук самой власти, таким способом якобы способствующей поддержке норм демократии; власть, так сказать, вовремя снимала крышку, чтобы её у кое-кого не сорвало; массы имеют право кипеть, лишь бы через край кастрюли не выскакивали. Три раза ха-ха! В чем уж точно можно было быть уверенным, так это в том, что и Почкин, и Пёрышкин на баррикады шли самостоятельно, никто их не подзюськивал, в идеалы они свои искренне верили, хотя и знали, что идеалы их в скором времени лопнут, как большой радужный мыльный пузырь.

Ефим Ефимыч уже подскочил к вновь прибывшим машинам Пёрышкина и Почкина.

Махнув флажком перед мордой «мерса», организатор тыкнул флажком в асфальт, указав таким образом место, которое должен занять в общей колонне «мерс». Место «бэхи» было рядом.

Почкин хотел было высунуться из окна и сказать, что они без растяжки, но не успел: Ефим Ефимыч уже унесся встречать новые машины.

— Может, стрельнём у кого? — протрещал в салоне голос Пёрышкина.

— Может, — ответил не слишком на это рассчитывающий Почкин.

Почкин и Пёрышкин пристроились за старым «роллс-ройсом» и розовым «кадиллаком». Почкину досталось место за «роллс-ройсом». На капоте элегантного автомобиля возвышалась фигурка Spirit of Ecstasy7 — восторженный Почкин пристроился сбоку, чтобы получше её разглядеть. Летящая фигура женщины, скорость, грация, красота и ни капли вульгарности. Это уже не автомобиль! Это легенда! И отказаться от этого?

У Почкина сжалось сердце. Ну ладно его «мерс» или пёрышкинская ржавая «бэха», понты и больше ничего, их даже и сравнивать нельзя с таким автомобилем. Это же целый мир, целая философия!

— Шикарно, — вернулся на место Почкин.

— Шикарно?! — послышалось ехидное хихиканье Пёрышкина. — Да ты издеваешься?! Ты вот это называешь шикарным?! — Пёрышкин не сводил глаз с розового «кадиллака», за которым ему велел пристроиться Ефим Ефимыч. (Пёрышкин, конечно, говорил именно о нём.) — Да я вообще не представляю, какой уважающий себя мужик может сесть за руль вот этого розового дерьма, это ж машина для гномиков…

Он не договорил, в системе послышалось какое-то урчание, потом шипение и треск, и в конце концов в обеих машинах из динамиков разом полилась веселая рождественская мелодия:

Jingle bells, jingle bells,

jingle all the way!

O what fun it is to ride

In a one-horse open sleigh8.

Товарищи подождали, пока связь будет восстановлена.

Критиковать находящееся в подавляющем большинстве население считалось актом неэтичным. Вообще, с демократией в последние годы происходили какие-то странные метаморфозы, она была какая-то очень противоречивая, создавалось такое впечатление, что она старалась понравиться всем, а над ней все взяли и надругались… Однако, пока она видоизменялась, народ тоже не дремал и пришел к одному простому выводу (древнему, как мир): нужно поменьше рассуждать и радоваться тому, что есть, а то и это отнимут. Почкин и Пёрышкин, например, радовались и были благодарны за то, что им было позволено жить в малюсенькой резервации, в которой были разрешены разнополые браки и где бабы и мужики даже могли свободно общаться на улицах. К бабам у Почкина и Пёрышкина было, конечно, особое отношение (иначе бы они в резервацию не попали): бабу они считали существом несовершенным и в высшей степени недоделанным, но иногда по каким-то странным причинам перед ними благоговели и даже трепетали; а вот о том, чтобы вести хозяйство с мужиком, таким заскорузлым, непрогрессивным мамонтам, как Почкин и Пёрышкин, не могло присниться даже в страшном сне. Более мягкий и нежный Пёрышкин считал себя даже бабским ценителем.

К корме машин товарищей пристраивались две машины.

— Нет, ну ты видел? — глянув в зеркало заднего вида, крякнул Почкин. — Этим-то что здесь надо?

— Да ты что! — чуть не зашелся от восторга Пёрышкин. — Да твой прапрапрадед считал бы за счастье на такой прокатиться! Такие только ветеранам после Второй мировой давали, да и то не всем. А уж простой смертный даже и мечтать не мог подержаться за баранку такого авто. Хороша, — продолжал разглагольствовать Пёрышкин, не сводя глаз с пристроившейся к нему в хвост «Победы». — А за ней, за ней, смотри! — Пёрышкин разглядел пыхтящую за «Победой» «копейку». — Топором деланная, — захлебывался Пёрышкин. — Ручная коробка передач, никакой тебе голосовой подачи сигналов, а конструктор какой! День ездишь — неделю ремонтируешь! Ласточка! Да лет сто пятьдесят назад половина мужиков нашей страны полжизни бы за такую отдали! Заглядение!!! — как на иголках ёрзал Пёрышкин. — Да такую машину еще жальче, чем твой «роллс-ройс»!!!

Почкин не стал дальше развивать эту тему. Если уж суждено, то и «роллс-ройс», и «копейка» вместе останутся на дорогах, а если и канут, то тоже вместе.

Вокруг товарищей сейчас, куда ни плюнь, на каждой пяди земли была своя история, философия и легенда.

— Эх, — чуть не прослезился Пёрышкин. — Из-за какой-то там экономической целесообразности, сокращения затрат… Обидно, черт побери!

***

Хвост колонны все больше удлинялся. Теперь машины Почкина и Пёрышкина оказались чуть ли не в первых рядах.

В связь вклинился Ефим Ефимыч:

— Всем растянуть транспаранты! — скомандовал он.

Товарищи переглянулись, вышли на связь с ближайшими машинами, но ни у кого, как назло, лишнего транспаранта не оказалось.

— Всем, не имеющим лозунгов, срочно перестроиться в конец колонны, — проорал Ефим Ефимыч, увидев, что не из всех машин показались ленты. — Транспаранты вам будут выданы там, — рявкнул организатор.

— Да чтоб тебя! — ругнулся Почкин. — Теперь тащиться в конец колонны!

— Не нужно! — Что-то запищало, и на сиденье рядом с водительским появилась женщина.

— Тьфу ты, — чуть не набросился на неё Почкин. — До инфаркта доведешь!.. Ну что, активно пользуешься нововведениями? — после некоторой паузы ехидно проговорил Почкин.

— Пользуюсь! — не оставшись в долгу, съехидничала Инка.

— И ты туда же?! — рявкнул Почкин. — Заодно с ними?!

— Ну, это же удобно, котик, — надула губки Инесса и тут же растворилась в воздухе.

— Ты куда?! — едва успел крикнуть Почкин.

Инка снова нарисовалась:

— Жарю котлеты, — объяснила она, — к твоему возвращению.

— Ух… — выдохнул Почкин.

Инесса, пока муж собирался с мыслями, залезла в сумочку и вытащила длинную ленту транспаранта, которую она стащила утром из багажника:

— Держи, — протянула она мужу.

Почкин, надувшись, забрал транспарант. Инка тут же исчезла. Осталось растянуть транспарант между машинами. В конец колонны переезжать теперь было незачем, он открыл окно и кинул конец длинной ленты Пёрышкину. Тот лихо поймал.

Между «бэхой» и «мерсом» повис растянутый лозунг: «Долой телепортацию! Сохраним работу труженикам руля!»

Часть текста шла в стихах:

Таксист, водитель и пилот!

Дорог покинутых народ!

Хоть ты и не был полиглот!

Не уступай свой бутерброд!

Между другими машинами уже развевались транспаранты с аналогичными призывами.

— Вот и пойми этих баб, — вышел опять на связь Почкин. — Сначала, значит, умыкнула растяжку, а потом сама же явилась: «Возьмите, пожалуйста». Да хоть бы подумала, куда я без этой работы? — чуть не простонал Почкин. — И ведь сама же пользуется всей этой ерундистикой! (Использование телепортации Почкин теперь, конечно, считал самым большим Инкиным грехом.)

— Эх! — Почкин с размаху саданул кулаком по торпеде. — Парадокс на парадоксе! Ёксель-моксель!

— Да, баба — область до конца не изученная, — долетел из приемника спокойный голос Пёрышкина.

Машины двинулась. Буквы колыхались на ветру. Колонна нескоро скрылась из вида.

Командировка

Глава 1 Знакомство

Мари окончательно заблудилась и уже не раз попрекнула себя за собственное любопытство — попробуй разберись во всех этих коридорах, уровнях, хитросплетениях, оставалось надеяться только на случай, на то, что, в очередной раз куда-нибудь свернув, она снова набредет на своих.

Мари была далеко не единственной среди местных, отважившихся на решительный шаг. Хуже некуда оказаться в безвестности, сидишь все равно что в чулане, в голову лезет незнамо что, и до жути интересно сунуть свой нос куда не следует. Таинственность похлеще, чем кожный зуд, неопределенность мучительна. Взять хотя бы Ехидну. Ехидна появилась у них совсем недавно и только на первый взгляд была тихонькой, а на деле оказалась той еще штучкой — поначалу не верила, что попала к ним, потом чуть не на коленях ползала и просилась обратно, а когда поняла, что застряла у них, по крайней мере, на энное количество времени, совсем с катушек слетела — билась в истерике, кляла всех на чем свет стоит, угрожала (нашла кому!), дошла до того, что стала открыто вынюхивать и выспрашивать, как бы ей поскорее от них свинтить. Совсем сбрендила!

История с Ехидной закончилась печально. В одно прекрасное утро она исчезла. В исчезновении, впрочем, не было ничего удивительного, все они рано или поздно куда-то испарялись, однако, испарившись, никто больше не появлялся. Ехидна вернулась. Но что это была за Ехидна! Слезы, а не Ехидна! Ни на кого не бросалась, никуда не рвалась, все до единой мысли покинули её пустенькую головку. По углам стали шушукаться о том, что у неё отшибло память, а кто-то (вроде бы из старожилов) проболтался: якобы подобные случаи уже бывали, особо буйные товарищи куда-то исчезали, а потом возвращались — белые и пушистые. Ехидну было жаль! Однако, даже искренне сожалея о случившемся, Мари не могла удержаться от того, чтобы не разнести подругу в пух и прах! Ну разве можно было действовать так открыто, так неосмотрительно!

Мари сделала еще несколько осторожных шажков и обернулась — за ней простиралось ровное, залитое светом пространство, потревоженное лишь её непредвиденным присутствием. Некоторое время она стояла, вглядываясь в длинную нору коридора, ей показалось, что вдалеке замаячили фигуры, два амбала словно не шли, а плыли, приближаясь к ней… И плыли все быстрее. Девушка вздрогнула, заметалась, сорвалась с места и, ничего не соображая, понеслась по лабиринту. За спиной завыли сирены, вокруг замигали лампы, кто-то заорал в рупор, приказывая остановиться, Мари продолжала бежать! Неожиданно все оборвалось: сирены, мигалки, рупоры — всё исчезло, она слышала только свое неровное дыхание, тяжелые шаги и дыхание преследователей. Они приближались. Мгновение — и на неё что-то навалилось, схватило в охапку, Мари магнитом прилипла к чему-то влажному и холодному, чья-то рука накрыла её рот. Два охранника медленно проплыли мимо. Никто ни за кем не гнался. Двое исчезли за поворотом.

— Чокнутая! Орать будешь? — Стоящий за спиной еще сильнее её стиснул и слегка тряханул.

Мари, с трудом соображая, мотнула головой.

— Вот и славненько! — Ладонь оторвалась от лица, дышать стало свободней.

Мари тут же попыталась вывернуть шею.

— Полегче, детка! Или не терпится познакомиться? — хмыкнул инкогнито и прошептал ей в самое ухо: — Даешь честное пионерское, что не полезешь со слюнявыми поцелуями?

— Нахал! — вспыхнула девушка.

Спаситель (или похититель, кем он там являлся?) не обратил ни малейшего внимания на выскочившие слова — сейчас его меньше всего интересовали реакции Мари и тем более впечатление, которое он на нее произвел, — нужно было отсюда выбираться, и поскорее. Молодой человек отодвинул Мари в сторону, клюнул носом, на мгновение высунувшись из закутка, и, убедившись, что коридор свободен, схватил девушку за руку и зашагал по коридору. Мари, как на привязи, засеменила рядом.

— Мы возвращаемся к своим? — чтобы хоть как-то возобновить разговор, спросила она.

— Ага, — кивнул молодой человек. — А свои — это кто? Пингвины, забинтованные в простыни? — кинул через плечо инкогнито.

Девушка, поджав губки, поправила свое одеяние. «Ну да, простыни, а не какое-нибудь там фильдеперсовое платье, но им здесь другого не выдают, никаких магазинов здесь тоже нет, так что взять что-то поприличнее просто негде! На себя бы посмотрел, леденец обсосанный!» — Девушка уже приготовилась выпалить всю эту тираду похитителю, но не успела и рта раскрыть.

— Есть предложения, как отсюда выбраться? — бросил на ходу мужчина.

Мари пожала плечами.

— Понятно, — ответил инкогнито. — А я уж обрадовался, думал, ты здесь даром времени не теряла… навела мосты, вышла на нужных людей…

Мари насупилась, по правде говоря, это была её первая и, похоже, не очень удачная вылазка.

Похититель снова как будто о ней забыл, хотя и продолжал тянуть за собой. По дороге попадались двери, лестницы и лифты, в разные стороны бежали рукава коридоров, узкие, никуда не ведущие, неожиданно обрывающиеся галереи, все это было похоже на гигантский лабиринт, выбраться из которого можно было, только беспрестанно совершая многочисленные повороты, повороты, повороты.

— Ну кто так строит? — с расстановкой проговорил молодой человек. — Кстати, не помнишь откуда это?

— Нет, — ответила Мари.

— И я. И мне это очень не нравится!

Проходя мимо очередного лифта, похититель, отпустив Мари, заскочил в раскрывшиеся двери и замер. Лифт, как будто переваривая поступившую информацию, тоже задумался, но после недолгого колебания стал закрывать двери, молодой человек в последний момент успел втащить девушку. В лифте он прижал Мари к стенке, не давая ей шелохнуться… совершенно необоснованно — вокруг было достаточно места для двоих.

Мари заерзала.

— Цыц! — приструнил её похититель. Девушка хотела что-то спросить, но тот жестом приказал молчать. Пол дрогнул и наконец пришел в движение.

— Ишь ты! — хмыкнул мужчина. — Ты не помнишь, сколько весишь?

— Сто двадцать фунтов… стерлингов, — подумав, ответила Мари.

— Вона как, — кивнул мужчина.

Лифт тем временем продолжал движение — не падал вниз, не взмывал вверх, а крабом пятился вбок. Через некоторое время створки раскрылись, вперед убегал язык узкого длинного коридора. Два одинаковых мужчины будто прилипли к концу «языка», который постепенно затягивал их в пасть лифта. Мари и её спутник застыли. Двери лифта захлопнулись, скрывая их от посторонних глаз, лифт долго полз, прежде чем двери снова открылись. На этот раз путь был свободен.

— Ну, наконец-то! — Молодой человек выскочил в коридор, Мари показалось, что он нашел, что искал. Пробегая мимо очередной, наверное, сотой двери, Мари почувствовала, как похититель подхватил её — и она, словно мячик, влетела в дверь, которая тут же за нею захлопнулась. Её спутник бесследно исчез. Перед Мари был её отсек.

Глава 2 Компот… Перекличка… Компот

Мысли вихрем пронеслись в голове девушки: «Молодой! Обворожительный! Дерзкий! С какой горы спустился этот джигит? — Мари окинула беспокойным взглядом свою обитель. — Лучшее мыло варят, как известно, в Бразилии, и в жизни каждой женщины должен быть хотя бы раз Дон Педро». Но ей сейчас было не до этого. Нужно было выяснить: заметил ли кто-нибудь её отсутствие? Если она пропустила перекличку — все пропало, её уже ищут с собаками и теперь она точно не отмоется, а если нет — тогда, может, все обойдется. Единственный способ это узнать — разнюхать, появился ли новенький.

Прямо навстречу ей размашистым шагом двигалась фигура в просторной тоге. «И ни в какой не в простыне!» — возмущенно подумала Мари. Мужчина никого не замечал, смотрел сквозь людей и предметы.

— Привет, Бородавочник! — выросла на его пути Мари.

Мужчина часто заморгал, по привычке поправил отсутствующие очки и дернул носом, от чего растущая на нем бородавка стала еще заметнее.

Мари знала Бородавочника дольше всех, вернее, он был самым долгим её воспоминанием, они и попали сюда вместе, а в тех необычных (если не сказать — ненормальных) условиях, в которых все они здесь зависли, уже одно это могло служить поводом если не для дружеских, то, во всяком случае, приятельских отношений. Кроме того, Мари была приятной девушкой и, судя по взглядам, которые она на себе иногда ловила, это не осталось незамеченным Бородавочником. Бородавочник, конечно, не мог ни на что рассчитывать, с мужчиной с такой красотой на носу можно разве что дружить! Да и потом длительными отношениями здесь старались себя не связывать, уж очень все здесь было неопределенно, зыбко. Да и времени раскочегариться настоящему роману всё равно бы не хватило.

— Как новенький? Удалось что-нибудь раздобыть? — начала прощупывать почву Мари.

В вопросе Мари не было ничего странного, новенькие в сложившейся обстановке представляли чуть ли не единственный интерес. Из их головы еще не все выветрилось, даже просто рассматривать их было занимательно, хотя в большинстве своем они были изрядно помяты, в отличие от чистеньких, аккуратненьких стареньких.

Бородавочник сделал вид, что не понял вопроса. Излюбленный приём. Вывод напрашивался сам собой: улов есть, только Бородавочник, как всегда, не хочет делиться. Мари хитро улыбнулась и вдруг стала холодной и отрешенной, как поплавок дрейфующего айсберга, — ключик к Бородавочнику был давно найден: стоило оставить его один на один с маленьким секретом, и он сам был готов бегать за Мари — только бы ей все разболтать. Что толку в богатстве, которого никто не видит и о котором никто не знает?!

Бородавочник замялся.

— Жаль, что ничего, Бородавочка… — нажала еще на одну кнопочку Мари. Доброе слово и кошке приятно, не то что влюбленному в тебя мужчине.

— Да Мокрого всего перетрясли… — замялся Бородавочник, а Мари больше его не слышала. «Мокрый», — звенело у нее в ушах, она не знала никакого Мокрого, неужели она пропустила перекличку? Мари очнулась, только когда Бородавочник дернул её за руку.

— Ты что, старушка?

— И что? Ничего? — заставила себя раскрыть рот Мари.

— Совершенно, — нехотя соврал Бородавочник. — Представляешь, с него текло, как с дырявой галоши. Шприц тыкнул пальцем, а из него фонтан, вот экземплярчик…

Мари попыталась осмыслить только что услышанное. В том, что Бородавочник не заметил её отсутствия, не было ничего удивительного: во время переклички всё внимание нацелено на новеньких, на товарищей никто не обращает внимания. Когда перекличка заканчивается, все снова хвостом ходят за новенькими в надежде что-нибудь раздобыть, тут опять не до старых товарищей. Народ как только не изворачивается, чтобы выклянчить для себя что-нибудь эдакое, но большинство вещиц, как ни странно, оседает в карманах скромняги Бородавочника. Как уж он умасливает вновь прибывших, никому не известно. Кое-что, правда, перепадает и Мари, как его единственному товарищу, но это поистине крохи.

— Жаль, — вздохнула Мари.

— Ну, не совсем, — покраснел Бородавочник, врать единственному другу было все-таки не очень приятно. — Кое-что нашли. Да кто же знает, что это за штука? Палочка вроде какая-то… — Лёд тронулся, Бородавочник с энтузиазмом начал описывать свою находку, на всякий случай вплотную приблизившись к Мари. — Маленькая такая, как палец, обернутая в тонюсенькую бумажку, а внутри труха, похожая на чай, который нам на завтрак дают. Я это дело, конечно, раскурочил, — довольно хмыкнул Бородавочник. — Купился, думал, и вправду чай… А это вовсе не чай… — загадочно развел руками он.

— А что? — спросила Мари.

— А шут его знает, но пахнет вкусно. — Бородавочник оглянулся и, убедившись, что за ними никто не подсматривает, запустил пятерню в карман, вытащил крупинки чего-то действительно похожего на чаинки. Мари потянулась к ним, но Бородавочник быстро закрыл ладонь.

— Э, не… Самому мало. Да и потом, это не для баб-с, — серьезно добавил Бородавочник. — Для мужиков какая-то развлекуха. Тянет прямо!

Мари посмотрела на пожелтевшие кончики пальцев Бородавочника, может, он и прав, но все-таки хотелось пощупать. Бородавочник, поглядев на кислую физиономию Мари, сжалился, отобрал несколько чаинок, остальное припрятал в карман, зажал между ладонями и потер. От ладоней пошел терпкий, горьковатый дух. Бородавочник сунул ладони под нос Мари. Девушка дохнула, в носу защекотало.

— Самое оно, — довольно ухмыльнулся Бородавочник. — Эх, жалко, этот олух не помнит, для чего ему раньше нужны были эти палочки, — не без досады проговорил Бородавочник.

— Да, жаль, — согласилась Мари. — И что? Больше ничего? — на всякий случай спросила она, Бородавочник был тот еще бобёр.

Товарищ поджал губы. На лице изобразились борьба и волнение. Это и понятно — расскажи он Мари о еще одной своей находке, она снова начнет клянчить и с ней опять придется делиться.

Какие-никакие, а чувства все-таки перетянули, Бородавочник насупился и опять полез в карман. Через некоторое время из кармана показалось что-то длинное, скользкое, чем-то попахивающее.

— Вот, — вздохнул Бородавочник. — Это тоже было на Мокром. — Бородавочник окончательно капитулировал и выложил все недавно добытые сокровища.

«Итак, Мокрый действительно существовал, как существовали и все эти подарочки, — вихрем пронеслось в голове Мари. — А это значит, что она пропустила перекличку? Что с ней теперь будет? То же, что и с Ехидной? А может, хуже? Хотя, куда хуже?!.. Ну и что теперь, трястись? Как дуб или осина? Что там трясется? Не на ту напали! Она сейчас же разыщет этого Мокрого, выведает все, что еще не успело выветриться из его башки, и обязательно придумает, как ей отсюда выбраться!»

— Ну хоть что-то хорошее за сегодняшний день. — Мари, не обращая внимания на трепетный взгляд, которым Бородавочник проводил скользкий ошметок, запихнула его к себе в карман. — Ну-ну-ну! — успокоила она товарища. — У тебя же остались чаинки! — подбодрила она его.

Бородавочник чуть повеселел, поднес ладони к носу и замер, закатив глаза, для Мари он больше не представлял интереса, во всяком случае на данный момент. Поболтавшись по своему отсеку и так и не найдя никакого Мокрого, Мари направилась к себе.

«Ну и что дальше?! — вдруг разозлилась Мари. — Сколько все это будет продолжаться?! Компот, перекличка, компот… неужели это и всё?! Насколько мы здесь зависли? С ума ведь можно сойти от скукотищи!»

Глава 3 Мешок под кроватью и ожившая тумбочка

Комната Мари мало чем отличалась от других: кровать, одеяло, наполненная воздухом подушка, маленькая тумбочка между стеной и кроватью. Коробка, в которой с трудом помещалась сама Мари. Теснотища! Напротив двери — окно, выходящее в зал, здесь проходила перекличка и выдавали троекратный компот. Оставшись одна, Мари подошла к окну. По общей зоне не спеша прогуливались несколько обитателей, здесь всегда кто-то был, это и понятно, в комнатах сидеть тоскливо, а, кроме центральной зоны, комнат и длинного коридора, идущего по периметру, больше и пошататься было негде. Отойдя от окна, Мари пододвинула к двери тумбочку (никаких замков на дверях, разумеется, не было), легла на пол и, перебирая лопатками, заползла в узкую щель между кроватью и полом. Под кроватью Мари затихла. С обратной стороны матраса на булавке висел мешок, в котором хранились все её сокровища! Мари расстегнула булавку: мягкий треугольник ткани, порванный ремешок с тремя дырочками, ложка, которую удалось стащить за обедом, набойка, отвалившаяся от кого-то в коридоре — это были её собственные приобретения, о которых не знал даже Бородавочник. В отдельном кармашке лежало выклянченное у товарища. Девушка припрятала только что добытое, приколола мешочек обратно к матрасу и, перевернувшись на пузо, перебирая лапками, вылезла из-под кровати. Не успела она встать на ноги, как в двери появилась щелочка и тумбочка осторожно поехала по полу.

— Началось! — пробормотала Мари.

На пороге стоял тот самый молодой и интересный.

— Мокрый, — вполголоса представился молодой человек, прикрыв за собой дверь. — Ну, и где мы шлялись? — с места в карьер начал он.

Мари сглотнула и неожиданно даже для самой себя решила ни в чем не сознаваться, на всякий случай: кругом могли быть шпиёны.

— Я сегодня… дежурная, — ухватилась за единственную мысль девушка. — Носила Дохлому обед.

Конечно, Мари не была никакой дежурной и не носила никому обед, она выпалила первое, что пришло в голову.

— Значит, обед? — подмигнул Мокрый. — А я, знаешь, так и подумал, ты ж с кастрюлями по коридорам шлялась!

— Да, то есть нет… — Мари прикусила язык. — Я никуда не ходила… — окончательно запутавшись, проговорила девушка. — Я вас… не знаю…

— Не знаешь, говоришь? — Молодой человек почесал затылок, приблизился к Мари. — И что, даже не помнишь, как мы с тобой на лифте катались? Как крохотная птичка билась в чьих-то объятьях? Времени, конечно, было мало, ничего толком не успели, но… — Мокрый подошел к Мари вплотную, в глазах молодого человека прыгали чертики.

Мари отчаянно завертела головой:

— Нет! Я никуда не выходила! И вообще не покидала пределы своего отсека! Я не делала этого, честное слово!

— Врать тебя тоже здесь научили? — подавив вздох, произнес Мокрый.

Мари плотно сжала губы и на этот раз решила вообще ничего не говорить.

— Ну, хорошо, я понимаю, ты напугана, — попробовал с другого боку Мокрый. — Любой на твоем месте вел бы себя так же. Похоже, это была твоя первая вылазка? — включив все свое обаяние, продолжал добиваться своего молодой человек. — Кстати, чем у тебя здесь воняет? — Осмотревшись вокруг себя, Мокрый принюхался: — Неужто и тебе перепало? Представляешь, меня ваши чуть на запчасти не разобрали, последний кусок тины чуть не с мясом содрали!

Мари вскинула на него удивленные глаза, но опять промолчала.

— А ты была в центральном блоке? — переключился Мокрый. — Видела там всю кухню?

— У-у, — замотала головой девушка.

— Вот и я, а хотелось бы…

— Тут, в нашем отсеке, полно всего непонятного, — открыла рот Мари.

Мокрый широко улыбнулся — лед тронулся, девочка, по крайней мере, идет на контакт, а это ведь хорошо, когда тебе доверяют такие цыпочки!

— Завтра я туда, — как бы между делом вклинил он. — Ты со мной? На перекличке сядь на первой ряд с краю…

Не дожидаясь ответа, молодой человек выскользнул из комнаты. Мари уставилась на дверь, как баран на новые ворота — кажется, так это называется. Чем дальше, тем больше она все путала и все забывала.

Глава 4 Шляпа на двери и ночнушка в цветочек

На следующее утро Мари сидела на перекличке на первом ряду с краю и, болтая с Бородавочником, краем глаза наблюдала за дверью, из которой должен был вот-вот появиться Мокрый. Молодой человек не опоздал, перед самым началом он, как римский император, зашел в зал и, не удостоив Мари ни единого взгляда, присел во втором ряду. Некоторые и в простыни умудрялись выглядеть, как конфетка. Перекличка прошла бодренько, все назвали явки и пароли и ждали представления новеньких. С новенькими тоже все прошло довольно скоренько. Их было всего двое. Мокрый внимательно их изучил и, в отличие от остальных, довольно быстро догадался, почему эти двое здесь оказались. Для всех же остальных поведение вновь прибывших было до необъяснимости странным. Один ловил летающих у него перед глазами воображаемых мушек. Мушки оказались не шибко шустрые, потому как то и дело попадали в руки ловца, ловец, зажав пленницу в кулачке, о чем-то долго и обстоятельно с ней беседовал. (Беседовать с кем-то другим он наотрез отказался.) Другой был еще страннее. Парень испугался висящей под потолком лампочки, залез под стол и согласился вылезти, только когда лампочку чем-то прикрыли. Чем чуднее — тем моднее.

«Да, чего здесь только не увидишь!» — Мокрый, стараясь ничего не пропустить, наблюдал за происходящим.

Перекличка закончилась, все начали расходиться, Мари встала вместе со всеми, в коридоре за спиной у нее кто-то вырос и тихонечко подтолкнул к двери с нарисованной шляпкой.

— Ты? — удивленно спросила Мари, снова оказавшись тет-а-тет с Мокрым.

— Нет, тётя Рая из Саратова. — Молодой человек сунул ей в руку штаны и рубаху, точь-в-точь как те, которые носили охранники, и тихо буркнул: — Живо одевайся! И перестань, в конце концов, на меня пялиться!!!

Мари замялась, переодеваться перед незнакомым мужчиной было не совсем удобно. (Или удобно? Мари точно не помнила.) Чтобы уж слишком долго не раздумывать, дева схватила одежду и скинула с себя простынь.

Чайного цвета соски почти упёрлись в Мокрого.

— Цвет точь-в-точь… как у чая, — обомлел Мокрый и вдруг обрадовался и присвистнул: «Жизненно важные функции поддерживаются на нормальном уровне!»

Мари тем временем возилась с пуговицами и не видела особого повода для веселья. Мокрый впрыгнул в штаны и застегнул рубаху, комплект для себя он тоже где-то раздобыл.

Спустя пару минут двое в форме местной охраны вышли из туалета и уверенно направились к выходу. Навстречу по коридору, бурча что-то себе под нос, шел Бородавочник. Увидев его, Мари на секунду стушевалась, но Мокрый подтолкнул её вперед. Бородавочник, не замечая их, продефилировал мимо.

— Мы что, невидимки? — таинственно прошептала Мари, когда Бородавочник оказался позади.

— Совсем сбрендила? — поглядел на неё, как на полоумную, Мокрый.

Мари обиженно засопела.

— Да ладно тебе, — толкнул её локтем Мокрый. — Когда что-то постоянно маячит перед глазами, естественным образом перестаешь это замечать, поэтому этот крендель никак и не прореагировал на охранников и тем более не пытался узнать в охраннике свою подружку. А если бы даже и узнал, подумал, что всё это ему мерещится. Люди, знаешь ли, скорее верят привычному, чем собственным глазам.

— А… — Мари с пониманием кивнула, хотела еще что-то спросить, но Мокрый больше на нее не реагировал. Молодой человек остановился возле лифта.

Ждать лифта можно было до бесконечности, но Мокрый был явно из породы везунчиков: не прошло и пары минут, как дверцы распахнулись.

Мокрый вошел в лифт, прислушался, потом втащил за собой Мари, тут же выпихнул её обратно. Мари ждала в коридоре, как всегда, ничего не понимая. Мокрый начал чудить, вообще, Мокрый был мастер выкидывать разные штучки.

На глазах изумленной Мари молодой человек вытащил из кармана маленькую чайную ложку, выкинул её за двери лифта, опять полез в карман, вытащил осколок чашки (на днях кто-то разбил за обедом чашку), за осколком последовал коробок, шнурок от ботинка и крышка от пластиковой бутылки (где все это можно было раздобыть — уму непостижимо). По ходу дела Мокрый еще несколько раз выпихивал и снова затаскивал Мари в лифт. Хлам теперь кучкой лежал в проходе. Наконец Мокрый вытащил маленький пакетик, наполненный белым порошком, и кинул его наверх кучи.

— Ничего незаконного, хлористый натрий, соль обыкновенная, — прокомментировал Мокрый.

Мари дернула плечами, она ни о чем таком и не думала.

Двери лифта начали плавно закрываться, в последний момент Мокрый затащил Мари, двери захлопнулись, лифт начал пятиться в сторону.

«Чокнутый, — последний раз глянув на кучу, подумала Мари. — Теперь нас точно засекут…»

— А нельзя было поаккуратнее? — все-таки не удержалась от замечания девушка.

— А что? — спросил Мокрый. — Уже осикалась? Улики… Погони… — зловеще прошептал он.

Мари не ответила.

— Не боись! Нас здесь уже не будет! — подбодрил её Мокрый.

— Как не будет? — встрепенулась Мари.

— Да так, — отмахнулся от нее Мокрый.

— И все-таки… — заупрямилась девушка. — В конце концов, я тоже имею право хоть что-то знать. Хотя бы потому, что согласилась на всю эту авантюру!

Мокрый посмотрел на Мари: глазки девочки превратились в колючки, ротик собрался в точечку. Мокрый даже не удосужился сдержать смешок. Хороша!!!

Колючка вспыхнула.

— Ну, так и быть, расскажу, что знаю, — уважительно глянув на её негодование, начал Мокрый. У девчонки есть характер, уже за одно это стоит уважать человека. Кроме того, в данном случае она ведь ему что-то вроде напарницы. — Ты видела всех этих амбалов-сторожей? — спросил Мокрый. Мари кивнула, ясное дело, видела.

— Я сначала не сообразил, что с ними не так, а потом до меня дошло. Они же все… — Мокрый сделал паузу, посмотрел на Мари, но девушка не догадалась. Мокрый чуть разочарованно хмыкнул: — …одинаковые. Ноги, руки, габариты — все одинаковое, короче, сплошная унификация. Ну, и масса у них, как ты понимаешь, тоже одинаковая. На этом, кстати, держится вся их система безопасности, или охраны подопечных кроликов. Таких, как ты… — Мокрый довольно нелюбезно тыкнул пальцем в Мари. — Это же отличное решение! Можешь мотаться по коридорам сколько тебе влезет, но, если у тебя не тот вес… никуда ты, голубчик, с подводной лодки не денешься! — Мокрый тыкнул еще раз в Мари. Девушка забыла, что такое подводная лодка, но от выяснений воздержалась. Не хотелось выглядеть в очередной раз дурой, тем более что общий смысл был понятен.

— Но мы же тогда… как-то ехали, — задала вполне резонный вопрос Мари.

— Правильный вопрос, — похвалил её Мокрый. — Представляешь, тогда мне каким-то чудом удалось попасть в нужное значение. Чудеса! Я — супер-пупер-кибер-бой! — Мокрого опять понесло.

— Тогда зачем понадобилось все это сейчас? — все еще докопывалась до сути Мари.

— Обожрался, — виновато повесил голову Мокрый. — Вас тут, оказывается, отлично кормят! Да еще этот компот… Потом пришлось вообще ничего не есть. Короче, сбил вес, как последний индюк, вот и пришлось ловить нужное значение с помощью всяческих ухищрений.

Мари чуть ли не с завистью смотрела на Мокрого: «Да… есть женщины в русских селеньях!» Лифт все так же пятился вбок, а Мари была уверена, что, если вот сейчас раскроются дверцы и их застукают два амбала, Мокрый опять что-нибудь придумает и вывернется.

Лифт все парил и парил.

— И все-таки куда мы едем? — плавно покачиваясь, спросила Мари.

— Попробуем попасть в те места, где ни ты, ни я еще не были, — подмигнул ей Мокрый.

«Издевается, — подумала Мари и ни с того ни с сего подарила ему свою обворожительную улыбку: — На всякий случай», — убедила себя девушка.

Лифт остановился, дверцы поползли в стороны, едва Мари и Мокрый приготовились выйти, перед ними выросли две фигуры. В вытянутых руках фигуры держали пирамидкой громоздящиеся друг на друге коробки, двое что-то обсуждали, увидев Мари и её спутника, они скинули возвышающиеся коробочные пирамиды на них. Мари и Мокрый еле успели подставить руки, еще бы чуть-чуть — и все это коробочное хозяйство грохнулось бы на пол. Потом втиснулись и сами, Мари округлила от ужаса глаза и не сводила их с Мокрого. Мокрый был сама безмятежность и, казалось, даже не замечал её ужаса.

Доехав до нужно этажа, смотрители вышли из лифта, Мокрый быстро перекинул им свою часть коробок, помог Мари избавиться от её порции. Дверь за смотрителями закрылась.

— Отлично, — выдохнул Мокрый, — похоже, на обслуживающем персонале и здесь экономят, они что, настроены только на пожар и землетрясение? Всё остальное им по бубну?! — Мари прислонилась к стене, переводя дух, ей было не до шуток.

Двери лифта снова разъехались, появились те же двое, но уже с новой партией коробок. Мари опять вжалась в стену.

— Чтоб их! — чертыхнулся Мокрый. Двое опять еле протиснулись в лифт и снова нагрузили коробками Мокрого и Мари.

Лифт на этот раз долго петлял по шахтам, прежде чем остановиться. Смотрители перекинулись между собой парой ничего не значащих для Мари и Мокрого фраз, потом один из них обратился к Мари — струйка влаги побежала по спине девушки. Мари остолбенела, пауза затягивалась и приобретала угрожающий размер. Чувствительный пинок вывел девушку из оцепенения, Мокрый, вытянув подбородок вперед, глазами указал на дверь: «Ну, же!»

«Ну, конечно, — наконец сообразила девушка. — Нужно помочь товарищам дотащить эти чертовы коробки до места назначения… Куда они их там тащат?»

Мари вышла из лифта и осторожно, так, чтобы не развалить свою пирамиду, зашагала за смотрителями.

Мокрый последовал за ней. Процессия направилась по коридору.

«Можно отстать, — переставляя ватные ноги, подумала Мари. — Бросить коробки, вернуться обратно к лифту или удрать в другой рукав коридора». — Варианты спасения, как подводные бульбы, нехотя всплывали в её голове. С кем поведешься…

Мари слышала у себя за спиной монотонное пыхтение Мокрого. Вдруг коробки из пирамиды её спутника одна за одной стали перекочевывать к Мари, делая Пизанскую башню у нее в руках катастрофически высокой. Мари распахнула глаза от возмущения. Мокрый, не обращая на нее внимания, продолжал шагать, время от времени подталкивая Мари в спину. В руках его осталась единственная коробка.

До Мари донеслось шуршание.

— Так и знал, — недовольно пропыхтел он, закрыл крышку и быстренько забрал у нее свою часть коробок.

— Что там? — шепнула через плечо Мари.

— Да так, — откликнулся Мокрый и опять замолк.

— Ну! — рассердилась Мари.

— Да все то же самое, что у тебя под матрасом, — прошептал Мокрый. — Всякая дрянь: часы, трусы, папиросы, короче, всякая ерунда, которую каким-то образом удается зацепить с собой вновь прибывшим. Здесь они больше никому не нужны, вот их и утилизируют.

— Ути… что? — спросила Мари (даже не удивившись тому, что Мокрый успел исследовать её конуру).

— Избавляются, — пояснил Мокрый. — Кстати, они здесь не так уж хорошо выполняют свою работу, если кое-что оседает в кое-чьих карманах. — Мокрый подмигнул Мари и подтолкнул её вперед — не стоило отставать от амбалов.

Процессия продолжала двигаться по коридорам, двери открывались, закрывались, хлопали лифты. Очередная дверь распахнулась, ворвался яркий свет, на мгновение ослепив спутников. Всё вокруг постепенно стало приобретать четкие очертания.

Кто-то подошел, забрал у Мари и Мокрого коробки и оставил их стоять у стены. Первым сообразил, что нужно перестать маячить у всех на виду и поскорее спрятаться, конечно, Мокрый. Схватив Мари, он забрался в первый попавшийся закуток. Лучшего наблюдательного пункта было не придумать.

Перед ними раскинулся гигантский пункт передачи. Извиваясь, лентой тянулась гигантская полоса транспортера, на ней были грудой навалены… тела. Руки, ноги, торчащие волосы, пальцы — все перемешано.

— Одного не понимаю, зачем им здесь весь этот хлам? — прошептал Мокрый на ухо Мари. — Я раньше думал, что все это остается у нас.

Мари бросила на него полный негодования взгляд.

— Сорри, Сорри, — пробубнил Мокрый, конечно же, без всякого сожаления в голосе.

— Значит, вот здесь и застревают такие, которым еще непонятно, туда или сюда, — продолжал разглагольствовать молодой человек.

Мари вопросительно посмотрела на него.

— Потом объясню, — отмахнулся от девушки Мокрый. — Боже мой, да это же сенсация! — Молодой человек стиснул руку Мари. — Мне, конечно, никто не поверит, но… это же сенса…

Мокрый не договорил, стены, в которых они находились, вдруг затряслись, Мари уперлась во что-то руками, потом вцепилась в Мокрого — их временное пристанище взмыло вверх и поплыло по воздуху. Мокрый, вертя головой во все стороны, казалось, был ошеломлен не меньше Мари, но в его глазах, помимо страха, светился еще и неподдельный восторг! Они оказались на дне чего-то похожего на гигантский ковш. Ковш некоторое время поболтался над конвейером, как бы прицеливаясь, потом раскрылся — и они полетели… Вниз! Навстречу ленте конвейера! Приземлились они, что называется, мягко. Мари лежала, боясь пошевелиться. Конвейер внушал ей ужас. Мокрый был, как всегда, в своем репертуаре, вел себя неожиданно и беспардонно. Оправившись от полета, молодой человек с интересом лазил по телам, все осматривал, шевелил, ощупывал. Наконец, подполз к бездыханному телу Мари.

— Ты что, сдохла? — Мокрый похлопал её по щекам. — Спящая красавица?!

— Отстань, — простонала Мари. — Я не хочу! Я не буду во всем этом участвовать! Я боюсь! Я, в конце концов, женщина!

— Нашла когда вспомнить! — прокудахтал Мокрый. — Может, ты ею когда-то и была… но не сейчас, подруга. Лучше смотри, сколько здесь всего интересненького! — Мокрый опять отполз от нее и стал осматривать очередное тело. — Ты гляди-ка, какая чистенькая, аккуратненькая, ночнушечка в мелкий цветочек. — Мокрый разглядывал какую-то бабушку. — А я думал, у таких сразу экспресс в одну сторону!

Мари возмущенно посмотрела на Мокрого.

— И все-таки можно хоть чуть-чуть поуважительнее относиться ко всем этим… людям!

— Ага, — кивнул головой молодой человек.

— И можно потише, — прошипела Мари. — Мы же здесь не одни!

Предупреждение, если и подействовало, было сделано слишком поздно: лампы над их головами ярко заморгали. Мокрый упал, растянулся на телах, принимая неподвижно-дурацкую позу. Мари последовала его примеру. Тот же самый ковш, который скинул их на ленту, направился к Мокрому, подцепил его за шиворот, молодой человек снова взмыл, поболтался в воздухе, после чего ковш опустил его на пол. Мари не шевелилась. Хотя, конечно, притворяться было бесполезно. Если вычислили его, значит, доберутся и до нее. К тому же это было не по-товарищески. Девушка, собравшись с духом, подгребла к краю ленты и стала наблюдать.

Мокрый, широко расставив ноги и по-деловому подбоченясь, стоял перед двумя охранниками и тыкал им в нос какую-то красную книжечку, которую Мари раньше не видела. Молодой человек что-то доказывал. До нее долетали скудные обрывки фраз: «Свобода… пресса…» — и еще какая-то белиберда.

Мокрый сражался, как тигр, но на амбалов, похоже, ничего не действовало — ему заломили руки. Мари в ужасе закрыла глаза и уткнулась в чье-то плечо, замерев в позе страуса, — не дыша и боясь даже шелохнуться, она ожидала, что будет дальше. Мокрый тем временем вывернулся, рванул к контейнеру, вскарабкался наверх и стащил плохо соображающую Мари вниз.

— Окей, окей, — поднял руки Мокрый. — Я — ваш! Только она пойдет со мной! — В голосе его звучал металл.

Ошеломленная Мари не верила своим ушам — даже сейчас Мокрый умудрялся диктовать свои условия!!

Смотрители переглянулись, о чем-то посовещались, вытащили что-то типа пейджера, с кем-то переговорили и утвердительно кивнули головой. Одним больше, одним меньше. Похоже, им тоже не терпелось поскорее избавиться от шебутных нарушителей.

Все, что было после, Мари помнила плохо. Их куда-то отвели. Бородавочник, лабиринты и коридоры — все осталось позади и исчезло. Она очнулась на кровати в совершенно незнакомом помещении. Мокрого поблизости не было. На столе рядом с кроватью она нашла записку довольного странного содержания:

«Ушел в редакцию, буду вечером.

Надеюсь, простишь, что пришлось тебя похитить!

P. S. Чмок!

Твой похититель,

Мокрый».

Глава 5 Финишная

— Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! — Стены редакторского кабинета сотрясались, стекла в окнах гудели. Все сотрудники редакции «Ой-Ли-Дейли» притихли, словно мыши, как только спецкор Виталий Мокрый, только что вернувшийся из командировки, был вызван в кабинет главного редактора.

— Ты что за цирк устроил?! — взвизгнул редактор. — Ты хоть понимаешь, на какой риск я пошел, отправляя тебя в эту… командировку?! Сколько мне пришлось инстанций пройти, сколько всяких разрешений получить. — Петр Тимофеевич, как второсортная актриска, в отчаянии заломил руки.

Виталий Мокрый был невозмутим — как всегда, невозмутим. Он был лучшим — и многое этим объяснялось: его уверенность, авантюризм, готовность лезть туда, куда другой не полезет. То, что он лучший, знал, несомненно, он сам, знала вся редакция и знал его шеф — Петр Тимофеевич Оглоблин, иначе не отправил бы именно его в эту командировку, не прошел бы все инстанции, не добился бы всех разрешений, не придумал бы легенду с утопленником и т. д., и т. п.

— Петр Тимофеевич, — пропустив мимо ушей поток слов, начал Мокрый. — Не далее как неделю назад, сидя на этом самом месте, вы, Петр Тимофеевич… — Виталий сделал многозначительную паузу: — …горячо жали мне руку и даже просили, чтобы я во что бы то ни стало возвращался. Впасть в кому — это, знаете ли, не кофейком побаловаться…

— Да знаю, знаю! — взвыл редактор. — И все-таки, я же просил — не привлекая внимания, осторожно, только собираем информацию и тихонечко — понимаешь, тихонечко — сматываемся! — На тишайшем слове «тихонечко» шеф хрястнул кулаком по столу.

Виталий наивно захлопал глазами:

— Петр Тимофеевич, так я же тихонечко, только собрал информацию и обратно…

— Ты?! Тихонечко?! — зарычал редактор, вырастая из кресла. — А бабу, бабу кто с собой притащил? — схватился за голову Оглоблин.

Виталий замялся, рыльце было действительно в пушку.

— Да если б я знал! Если б я знал!!! — Петр Тимофеевич, сотрясая кулаками воздух, выглядел даже в некотором смысле комично.

Виталий уже знал, что последует за этим, обычно в подобных ситуациях шеф прибегал к самой крайней и самой свирепой угрозе, на которую он был способен.

— Да если б я знал! Да я тебя… после этого… до конца дней за гороскопы усажу! Ты у меня до пенсии для козлов и баранов будешь будущее придумывать!!! — обрушился в кресло редактор.

Виталий поморщился, превратиться из спецкора в писаку для последней страницы — в этом было действительно что-то жуткое.

Видя, что шеф не на шутку рассержен, Мокрый решил сделать подкоп с другого боку.

— Петр Тимофеевич, — начал по-деловому Виталий. — Вы же сами до того, как занять вот это… — Мокрый бровями показал на кресло редактора. — Вы же сами двадцать лет спецкором оттарабанили, — начал обработку Виталий. — Вы же знаете, чем отличается работа настоящая, полевая от офисной рутины. — На последнем слове Виталий сделал паузу.

Петр Тимофеевич незаметно для себя мотнул головой — Виталий, кажется, нащупал нужную жилку.

— Спецкор — он же как космонавт, он должен действовать по обстоятельствам, ЦУП далеко, сидящие за пультами мужи могут не обладать полной информацией, и тогда нужно… принимать решение самому…

— Самому?! — снова вспыхнул, как спичка, Петр Тимофеевич.

— Более того, я уверен, — опять перехватил инициативу Виталий, — что, окажись на моем месте вы, Петр Тимофеевич, вы бы тоже… — Виталий предпочел оставить фразу незаконченной…

Расчет оказался верен. Окажись Петр Тимофеевич на месте Виталия, он, конечно бы, спас даму, конечно, получил бы нагоняй от собственного начальства и, может быть, заварил бы еще и не такую кашу! Но сейчас он был на своем редакторском месте и ему предстояли объяснения с его собственным начальством!!!

Петр Тимофеевич вновь схватился за голову.

— Уйди! С глаз моих!!! — махнул он рукой на Виталия. Но в голосе что-то дрогнуло. — Она хоть хорошенькая? — неожиданно спросил редактор, когда Виталий был уже в дверях.

Молодой человек поднес сложенные пальцы к губам и смачно, от всей души чмокнул:

— Розан!!!

— Иди, — опять махнул рукой Петр Тимофеевич… и в сотый раз пожалел о том, что он давно уже не так девственно юн и молод, как спецкор Виталий Мокрый.

Примечания

1

Feedback (англ.) — отзыв, отклик, ответная реакция. (Примечание автора)

(обратно)

2

In vino veritas (лат.) — Истина в вине. (Примечание автора)

(обратно)

3

Саспенс — suspense (англ.) — неопределенность, приостановка. (Примечание автора)

(обратно)

4

Кариота — разновидность пальм (внешний вид напоминает рыбий хвост). (Примечание автора)

(обратно)

5

Тии — teа (англ.) — чай. (Примечание автора)

(обратно)

6

Privacy (англ.) — частная жизнь, секретность. (Примечание автора)

(обратно)

7

Spirit of Ecstasy (англ.) — «Дух Экстаза» или «Дух Восторга» — символическое изображение богини Ники, украшающее капот автомобилей марки Rolls-Royce.

(Примечание автора)

(обратно)

8

Jingle bells, jingle bells, jingle all the way!

O what fun it is to ride

In a one-horse open sleigh. (Англ.) — Динь-дилень, динь-дилень — Всю дорогу звон!

Как чудесно быстро мчать

В санях, где слышен он! (Примечание автора)

(обратно)

Оглавление

Сообщество покинувших раковины

Старушка-путешественница

Месье, Ваш чемодан! И не забудьте даму!

Эстафета

След на стекле

Весеннее обострение

Спасатели

Юлькин день

Теория Саспенса3

Мухи на стекле, или от Зябликова с теплом…

Конкурентное преимущество

Дело в шляпе

Напарницы

То ли еще будет!

Кто не с нами, тот верблюд!

Командировка

  Глава 1 Знакомство

  Глава 2 Компот… Перекличка… Компот

  Глава 3 Мешок под кроватью и ожившая тумбочка

  Глава 4 Шляпа на двери и ночнушка в цветочек

  Глава 5 Финишная Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg