Палец Отрезанный цензурой Илья Щербинин
Фотограф Илья Щербинин
© Илья Щербинин, 2017
© Илья Щербинин, фотографии, 2017
ISBN 978-5-4474-0275-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I
Аркаша с мужиками стелили крышу. Дырки в гофре, как известно, размечают и сверлят еще на заводе, а потому, укладывая внахлест один лист на другой, он под восхищенные взгляды мужиков, снова и снова мог позволить себе проделывать любимый фокус. Он наживлял гвоздь вращательными движениями, окидывал ехидным взглядом собравшихся благодарных зрителей и легким движением большого пальца вгонял гвоздь в кровлю. Со стороны его манипуляции казались элементарными и незамысловатыми, потому как, при исполнении трюка, Аркашино лицо не перекашивало и не напрягалось. В то же время, если бы кто-то из зрителей обладал хотя бы зачатками способности видеть через одежду, коей часто пользуются в комиксах и прочей подростковой феерии, он бы тотчас заметил, как под Аркашиной робой мускулы, жилы и даже кожа принимают монолитную целостность. Прикончив очередную жертву, он бросал взгляд на мужиков, прищурив один глаз и усмехнувшись, и тотчас находил в кармане робы следующую. Аркаша не любил перерывы, он был профессионалом и гордился этим.
На самом деле по профессии Аркаша был укладчиком, и просто обожал укладывать людей в бессознательное состояние. Он никогда не беспредельничал, а напротив, подходил к этому делу избирательно и охаживал только тех товарищей, которые вызывали в его полторацентнеровой туше невообразимое чувство тоски и нарушали гармонию мира — «евреев, геев, да других извращенных тварин — фети-педа-зоошистов». Поговаривали, что после работы, когда внутри у него что-то там свербело и раскачивалось, он иногда прогуливался пешком, до ближайшего круглосуточного секс-шопа, где, отдежурив, когда десять минут, а когда и два часа, выуживал очередную жертву, дабы укатать ее поверх свежеуложенного Аркашей асфальта и восстановить баланс справедливости во вселенной. После этого, довольный собой, он возвращался в свою съемную квартирку на окраине Москвы, где ждала его одна из временных жен, Анна, внезапно ставшая постоянной. На заре своего сорокалетия Аркаша наконец-то скопил на хоромы. И пускай хоромы эти были в замкадье, в неудобном месте на шестидесятом километре по Ярославке, среди еще строящегося коттеджного поселка, не имели ни нормального подъезда, ни воды, но стояли на земле и в них теплился свет, благодаря электрическим проводам, протянутым внаглую от трансформаторной будки строителями. На большее денег укладчику не хватило.
Аркашин дом был вторым в очереди. Укладчик периодически приезжал на стройку осматривать свое сокровище. Прораб божился ему и обещал, что они уложатся в срок, что вот-вот скоро он заедет и обустроит свой порядок и царство на выделенном участке. Но приехав на участок на майские праздники он обнаружил странную картину: строителей не было, а его домишко о двух этажах, стоял недоделанным мамонтом, с непокрытой крышей, проливаемый насквозь дождями. Странным ему это показалось и несправедливым — соседи его вовсю живут вот: следы от колес, заборчик поставлен, газончик застелен, а по Аркашиным хоромам ветер гуляет. Хотя на третьем и остальных участках стройка вообще не наблюдалась, кое-где был положен фундамент, да и только.
Потоптавшись по жиже вокруг своего дома, Аркаша направился к соседскому. Постучал. Еще раз. Ему настолько долго не открывали, что внутри уже засвербело раздражение. Аркаша уже собирался развернуться и уйти, как вдруг тяжко скрипнул засов. И на пороге появился юнец: явно еврейской наружности, в шарфе повязанном узлом вокруг шеи, очках с толстой перламутровой оправой и меховых тапочках с кисточками. Юнец смотрел на Аркадия и молчал. Аркадий молчал в ответ, так как был глубоко озадачен: в голове своей он готовился встретить на пороге почти свое отражение. А потому сие увиденное нечто произвело на него мозговыносящий эффект.
— Я тут, как бы, сосед, — начал подбирать слова Аркаша, — ну, то есть не сосед еще, но уже заплатил. Ты этих… таджиков не видал? Или мужика такого, ну строил который. Ну, то есть строили таджики, ну ты понял, да?
— Не знаю, как вам это сказать, — начал подбирать слова очкарик, — меня Юра зовут.
— Ну это понятно, чё с таджиками?
— Они как бы киргизы, и молдаванин один.
— Ты чего мне за нации заливаешь? Ты на вопросы то отвечай, — начал беситься Аркаша, — где бригада?
— Я вас, как бы,…. — испугался Юра, — готовлю.
— Ты чего мне жена? Мне жена готовит и дает.
— Они уехали — быстро пробормотал сосед и чуть двинулся за косяк, точно боясь получить по лицу.
— Куда?
— Домой, в Киргизию и… в Молдавию
— Да хоть в Мухосранск! — не понял Аркаша — Какого хера?
— Им деньги платить перестали, вот они и уехали. По-моему, это нормально когда деньги не платят…
— Да кто не заплатил! Я все заплатил! Кто строить будет? — ощущение трагедии уже зашевелилось в Аркашиной голове, — Кто блять крышу закроет!
— Я то.. Я-то… причем! — испугался Юра, — я тут живу, я врач, к вашему дому вообще никакого отношения не имею.
— Ты не имеешь?! Ты первый был! — Аркаша не удержался и пошел на него. Юра резко дернулся внутрь и хлопнул дверью. Аркаша дошел до двери и остановился, взгляд его упал на витраж, вставленный в дверь: семь разноцветных кусочков стекла в виде полукруга точно светили ему прямо в глаза. «Странно…», — подумал Аркаша.
— Вам в контору надо, — через дверь кричал Юра, — там и разбираться. Только в больницу сходите сначала, у вас энергетические потоки не в порядке и с кровью что-то. Явно в голову бьет или еще куда-то не туда.
За это он определенно должен был бы схлопотать по морде, но Аркаша его уже не слышал. Он направлялся в Москву. Минут за тридцать он просочился, через заторы в самый центр, подрезая всех, кого встретил на пути, и за секунду влетел на третий этаж, где располагалась кондейка, она же строительная корпорация «Хоромина МО». Методично и долго ломился в дверь, пытаясь сдвинуть ее со своего пути, когда же дверь двинулась на него, заставляя отступить, он не растерялся и распахнул ее настежь, вывернув косяк вместе с секретаршей, открывшей ему дверь. В один шаг оказался у двери директора и нажал на нее. Металлическая дверь не поддалась. Он потянул, дверь даже не скрипнула. Он еще несколько раз повторил операции вперед назад, вперед назад, вперед назад.
— Это те не баба, — спокойно сказала секретарша, — сколько не имей — не застонет. Сварная она. Восемь распорок во все четыре стороны.
Аркаша не унимался.
— Ее содержимое уже месяц как в сторону Кипра отбыло. Менты были — через окно забирались.
Аркаша остановился и тупо смотрел в дверь.
— Поселок какой? — спросила секретарша, проходя к столу.
— А у вас че несколько?
— Прохладный, Золотой берег, Тихая долина, Новая жизнь…
— Радужный, — пробасил Аркадий.
— Печально, — отозвалась секретарша, — там всего полтора дома построено, остальные так, даже документы на строительство толком не оформляли. Там же в трех километрах полигон, да Хим. Завод. Почти ничего и не куплено, если бы не два первых идиота, что там купили — мы даже думали отказаться от участка.
— Так я и есть, — Аркаша, наконец-то повернулся к ней лицом.
— Так для вас еще не все потеряно, — прощебетала секретарша, точно вспомнила срабатывавший еще месяц назад навык умасливания клиентов. Она вытащила из стола папку и разложила перед Аркашей документы, ткнув в листок, — вот это подпишите.
— Что это?
— Акт приемки, что вы не имеете к нам претензий.
— Так я имею, — начал разгоняться Аркадий.
— А, ну если имеете, — спокойно отреагировала секретарша и принялась методично собирать бумаги в папку, — то можете сами получать разрешения на строительство, планы участка, утвержденную схему проводки линии электропередач и прочее, прочее… если получите, конечно. В частном порядке без волосатой лапы, это года два занимает.
«Трахнуть бы ее, — вздохнув подумал Аркаша, — об стенку… да нельзя… баба.»
— Судиться с нами бесполезно, — продолжала тараторить свое секретарша, — уставной капитал десть тысяч, ответчик на Кипре. Если договорятся об экстрадиции, в чем я сомневаюсь, ведь есть еще Малайзия и прочие прекрасные островки. То это года четыре, как минимум. А крышу, окна и нутряк вы за месяц сами сделаете и будете жить в своем доме.
Аркаша посмотрел на нее, пытаясь понять, куплен ли у нее билет на остров, или же она так ни разу и не дала своему начальнику потрогать себя за воздушные места. Наконец, придумав, что он скажет своей Анне, чтобы скрыть свой феерический косяк, Аркадий взял ручку со стола и потянулся к листку. Так он стал полноправным владельцем хоромины.
Когда он уже уходил, прямо в спину, секретарша спросила:
— А с соседом вы уже познакомились?
— Познакомился. А что? — не понял Аркадий.
— Ну вы же там будете вдвоем… — как-то странно произнесла она.
Аркаша вышел и долго еще думал, что она имела ввиду, но так и не понял.
Аркаша курил, но только когда катастрофически нервничал или напротив, когда ему было феерично хорошо. Так уж совпало, что сейчас он феерично нервничал, а ему просто необходимо было показать Анне, что ему было катастрофически хорошо. Секс был единственным его слабым местом, после него он мог говорить только правду, и Аня это знала. А потому, выполнив свой сожительский долг, он откинулся на спину и тут же потянулся за сигаретой, точно чувствуя, что Аня не поверила истории, которую он рассказал, когда пришел домой, и сейчас будет допрос. И правда, не успел он щелкнуть клювом зажигалки, как она спросила:
— Так я не поняла, ты там будешь жить все лето?
— НУ да, — ответил Аркаша выдержав паузу, — я же говорю, крышу хреново покрыли, будут перестилать под моим контролем. И нутряк весь тоже буду контролировать. Они ж таджики за ними глаза нужны
— А прораб на что?
— Да он тупой нерусь какой-то. Мордва.
— Так это ж россия.
— А что на руси нерусей не было? Потомки Тохтамыша.
— Я между прочим на половину остячка.
— Только давай, чтобы я этого больше не слышал. Если не хочешь спать на коврике. В моей постели нерусей никогда не было и не будет.
— Ой да ладно! — обиделась Анна, — А Галка?!
— Что Галка!
— Ты ее нос видел? Она ж Еврейка да причем чистокровная!
— Вот поэтому ее здесь и нет.
— Подожди, ты же говорил, что она тебе только подругой была.
— Ну да. Была. И бонусы всякие.
Анна подскочила на кровати:
— Значит так. Я Аст ЯХ! И если тебе это не нравится — можешь валить из моей постели к едрене фене, хоть к Галке, хоть в дом, хоть к черту на рога. Я с тобой детей слава богу не заимела. Заимею сама.
Аркаша посмотрел на нее и выдохнул долго и протяжно:
— Вот если б не трахнул, то убил бы, прям щас — проговорил он и отвернулся, — Завтра соберу вещи и поеду строить наш дом. Как построю, вернусь за тобой. Захочешь, поедешь, но чтоб я про этот ВАХ никогда не слышал. А не захочешь, да и Хрен с тобой на постном масле.
— Я просто хочу, что бы ты был немного толерантней, — проговорила Аня, лежа отвернувшись к стене.
— Толерантней! — Подскочил Аркаша, — Да ты пойми, что год-два и таких нерусей и толерастов, как ты, давить начнут на каждом шагу! Травить и выжигать! А я не смогу тебя уберечь, я уже проигрываю…
— А что случилось, фашист?
Аркаша почувствовал, что прокололся, и ему не оставалось ничего другого. Он схватил ее за горло, перевернул, вжал в подушку и прошипел:
— Я люблю тебя, но ни-ко-гда ни-за-что больше так меня не называй.
Аня перепугалась, из ее глаз потекли слезы. Это подействовало на Аркашу отрезвляюще, и он отпустил ее, сдернул свое одеяло и, переваливаясь с ноги на ногу, как медведь, пошел в коридор. Там, не вытряхивая ковра и не протирая пол, завернувшись в одеяло, он лег прямо на половик, усыпанный пылью, принесенной вместе с уличной обувью. Ему было все равно на эту грязь — он знал, что завтра он должен проснуться и пойти победить этот мир, ради Ани. Устранить несправедливость реальности и вернуть гармонию.
Аня смотрела на вздымающийся у входной двери валун, похожий из темноты комнаты на медведя. Она уже видела такой, однажды, когда была маленькой. Там в далекой Сибири, на расстоянии нескольких метров. По большой удаче, отдыхавший медведь решил не удостаивать ее своим вниманием, и никак не отреагировал на приближение отца — который почуяв неладное, пошел искать дочь, собиравшую ягоды. Она помнила, запах того медведя, от Аркаши пахло так же. И ей от этого запаха было спокойно. Она перевернулась на кровати, чтобы лучше видеть Аркашу, тут же уснувшего не смотря на неудобства, закрыла глаза и отправилась следом.
II
Аркаша договорился со знакомым и временно перехватил у него кузовную газель, в обмен на свой круизер. Выгодный обмен, чего уж там. Заехал в банк и, промаявшись с бумажками, получил кредит. Тут же заказал окна и двери, с привозом в максимально короткий срок: вчера. Аркаша закупил гофролист, доски для обрешетки и обшивки, желоба, рубероид, утеплитель, циркулярный пильный станок. Поехал купить буржуйку, так окромя буржуйки молоденькая продавщица, похожая на тех, что обычно сидят на ресепшене в банке, уговорили его купить готовую баню, с доставкой до участка и помповый насос, да еще заказать бурильщиков. Но, как известно, главное свойство чужих денег — они заканчиваются быстрее, чем свои. И с Аркашей случилась та же оказия. Вместо полумиллионного кредита в его кошельке остались четыре пятитысячные купюры. Кредит усох за день. Но, Аркаша не расстроился, а напротив, прихватив все, что нужно ему для проживания в почти голом доме: три комплекта рабочей одежды, двадцать пар носок и трусов, да ружье на всякий непредвиденный случай, — вдохновенный отправился на следующий же день строить свой маленький рай.
Приехав на участок, Аркаша обнаружил на нем бригаду оконщиков-таджиков. Они крутились уже внутри дома, перенося стеклопакет от одного оконного проема к другому. Не успел Аркаша выбраться из машины, замешкавшись на секунду из-за предательски заклинившей двери, как один таджик из бригады, видимо главный, бросился к нему.
— У тебя размер какой? — почти прокричал он недовольно, прищурив свои и без того узкие глаза. Аркаше вопрос, да еще и с таким напором, показался верхом наглости. Он, не долго думая, звезданул ему с правой. Остальные таджики, точно почувствовав, как сознание отлетает от их поверженного брата, одновременно повернули головы в сторону прибывшего, и что-то затявкали, как показалось Аркаше. А через секунду, бросив раму, они, точно стая шакалов, поползли, повыскакивали из дома, кто через дверь, а кто прямо через оконный проем, хватая все, что подвернется под руку. Их было пятеро. Аркаша был один, но даже не думал двигаться с места. Таджики, продолжая трескотню и размахивая палками и кулаками сделали шаг на него. И сделали обратно. Снова к нему и снова в противоположную сторону. «Сука», «еблан», «пиздец» — изредка вычленялось из их гомона. Наконец, Аркаше это надоело и во время очередной их попытки наступления, он просто протянул руку вперед и выхватил из толпы, за грудки самого голосистого. Таджики ринулись в атаку. Но Аркаша поднял схваченного братца на вытянутой руке и атака потухла.
— Отпусти сука! Больно! Ты сам размеры не те дал! — запричитал схваченный таджик.
— А, так ты по-русски умеешь, — Аркаша опустил его на землю, но хватку не ослабил, — Че вас всех так мои размеры интересуют.
— Да не твои мудак! — Дзынь! Аркаша вместо удара отвесил оплеуху, так что таджика буквально оглушило.
— Какие размеры? — спросил Аркаша, но таджик не отвечал. Аркаша отпустил его и тот рухнул на землю. Укладчик посмотрел на остальных таджиков:
— А вы че, впятером одно окно таскали?
Таджики кивнули.
— А че не вдвоем?
— Так вдвоем по две тыщи в руки платят, — заговорил стоявший дальше всех таджик, — А когда пятеро, меньше тыщи никак не дашь.
— Еврейская у вас математика, таджики — усмехнулся Аркаша.
— Так Таджикистан — земля обетованная. — развел руками говоривший, — ты что думаешь Моисей евреев по пустыне водил? По таджикистану и водил! Все наши это знают.
— Чем вас мой размер не устроил? — решил оборвать эти теологические бредни Аркаша.
— Ты какой размер окон дал? Два на полтора. А у тебя — метр девяносто на полтора. Не входят окна.
— Так я по плану дал. — изумился Аркаша, — ну отрежьте где лишка.
— Так это денег стоит, — усмехнулся таджик, предусмотрительно сделав еще шаг назад, — шесть окон по три тыщи
— Восемнадцать будет, — тявкнул другой.
— Да я и без тебя посчитать могу, — заткнул его Аркаша, — восемнадцать это много, я ж за установку заплатил. А подрезать это ж че?
— Че ни че, А работа, — вывернулся таджик, отошедший дальше всех, — не уплачено не сделано.
— Еврейская математика значит? — напрягся Аркаша, — ладно. Дело. Деньги за установку вот сюда положили — и можете быть свободны.
— Почему это? — завозмущался один из таджиков.
— У тебя возражения? — улыбнулся Аркаша, и махнул ладонью, — ну иди выскажи.
Таджики молчали. Аркаша поджег сигарету и затянулся — ему было феерически хорошо. Он подошел к газели, открыл дверь со стороны пассажирского сиденья и вытащил карабин. У таджиков округлились глаза.
— Все понят-но, — закивал самый болтливый из них, — как вам… хорошо.. и мы согласны.
Конфликт был исчерпан. Таджики оставили деньги у ног Аркаши, выгрузили оставшиеся окна и двери, забрали подбитых братьев и, утрамбовавшись вшестером в кабину китайского грузовичка, в котором места только на двоих, дали по газам. Аркаша набрал на телефоне номер:
— Толик, здарова. У тебя пила есть? Ну ручная циркулярка? Да главно, не американская! Бери короче Семеныча и приезжайте, я вам фокус казать буду. Ну и что, что видели. Еще раз посмотрите.
Толик и Семеныч, работали вместе с Аркашей уже пять лет. Толик работал на подносе, вместе с четырьмя другими рабочими из их бригады накидывал в печку асфальтоукладчика дорожную смесь. Было ему двадцать семь лет, но лицо простодушное и худое в отличие от тела, нагруженного работой, путало любого, кто видел его впервые — ему часто давали на вид семнадцать. Чем недюже бесили парня. Почти тридцатник, а до сих пор, стоило отправиться в незнакомый магазин за сигаретами, требовали паспорт. А в магазин он бегал часто — ведь был младшим в бригаде, и отказать не мог. На самом деле Толик давно мечтал перейти на машину, причем именно на укладчик, но, как назло, никак не мог сдать экзамен в компании, которая лицензировала эту деятельность. Два раза уже завалился, а сдаваться можно только раз в год. Аркаша вроде и показывал ему все, и объяснял по сотне раз. Но казалось Толику, что специально не открывает он ему какой-то заветной тайны, какого-то приемчика, который позволил бы просочиться на заветное рабочее место. Подозревал Толик, что Аркаше просто не хочется, чтобы он уходил из бригады. Ведь укладчик в бригаде только один, а Аркаша это место отхватил, еще когда Толик только пришел, не найдя нормальной работы после института. И со временем наставник даже стал раздражать ученика, он стал позволять себе язвить и поддевать, подрывая авторитет. Но Аркашу это ничуть не обижало, напротив ему так даже было интересней работать. Стоило между Аркашей и Толиком начаться перепалке, как вместо обычной нормы, бригада делала двойную. За качеством, правда, никто не следил, потому как были увлечены очередной пикировкой. Но, как любил говорить Семеныч: «Ширина прокладки важна только бабам, а мужику чем длинней — тем зарплата больше!».
Семеныч, напротив, давно перевалил за шестьдесят, и его вот-вот готовились сплавить на пенсию. Да все не случалось, так как своим катком, он плавил дорогу лучше всех — нитка к нитке. Сам по себе Семеныч был человек молчаливый и даже какой-то отрешенный, но временами выдавал мысли достойные военного генерала. Болтали, что он действительно из военных и буйствовал где-то в средней Азии. Но Аркаша, в отличие от остальных, знал, что на самом деле, он был простым начальником снабжения, одной военной части под Хабаровском, приторговывал с китайской стороной и был пойман как раз пред развалом союза. Скопленных богатств с лихвой хватило Семенычу, чтоб спустить дело на тормозах, да и не до него было тогда. А он приехал в Москву, потыкался, помыкался, побандюгал немножко, да и завязал с уголовкой, сел на каток и уже пятнадцать лет идеально закатывает асфальт. С Аркашей они как-то повадились ходить в одно заведение, дергать ручки автоматам, там и познакомились. Он-то и затащил Аркашу на дорожное строительство «жил отечества».
Мужики приехали через три часа. Аркаша, может быть, и позвал бы только одного из них, но у Толика была пила, но не было машины, а у Семеныча была машина, но не было пилы. И дабы не ставить себя в глупую ситуацию выбора, Аркаша решил позвать их обоих. Пока мужиков не было, Аркаша занес в дом двери и окна, да наметил срезы. И ждал их, как ему казалось, во всеоружии. Да только стоило им расширить окна до необходимого размера, как обнаружилось отсутствие пены, ее-то у таджиков он забыл прихватить, не смотря на то, что за нее тоже было уплачено. Тогда решено было переместиться на крышу.
Стропильный каркас пару дней поливало дождями, но, стоявший с утра солнечный жар, успешно высушил балки. Аркаша стоял под скелетом имлел от восторга, представляя, как по утрам он будет открывать окно мансарды и любоваться рассветом, лучами пробегающими по дальним лескам, по кислотно-зеленому озеру и дальше по чернеющему полигону химического завода. И никаких тебе извращенцев на ближайшие пятнадцать километров.
На втором этаже был установлен циркулярный станок и подключен к проводке. Аркаша нарезал обрешетку и, пока мужики крепили ее к стропилам, да прокладывали рубероид, затащил в дом буржуйку и сварганил супец на бычьих костях. Мужики пристукивали ложками, да нахваливали похлебку, так хороша она была после проведенных в работе часов. А после обеда настал и Аркашин звездный час.
Начали снизу, как положено. Толик придерживал лист, а Аркаша исполнял коронку. Гвоздь за гвоздем. Закрутил, нажал, вошел. Аркашин волшебный палец, был быстрее любого молотка.
Когда уже пошли третьим рядом, Толик не выдержал и спросил, явно решив зацепиться с Аркашей языками на его вотчине:
— Я вот, Аркаш, который раз смотрю, и не врублюсь никак. Шляпки ж врезаться должны в палец-то.
— А у меня чувствительность отсутствует, как факт. А мозги присутствуют, как данность. Так что я такими вопросами не задаюсь, — не понравился Аркаше тон товарища.
— А с бабами как без чувствительности? Уничтожаешь? — продолжал Толик
— А с бабами по-разному, — усмехнулся Аркаша, Толик явно напросился, на ответ, — Тебе вот на меня никто не жаловался? А мне на тебя…
— Жаловались?
— Пожалеть хотели.
Семеныч, стоявший под кровлей, хмыкнул, успех явно был за укладчиком. Толик, скатился по лестнице и сделал вид, что пошел за новым листом гофры. Аркаша довольно продолжал давить гвозди.
— Ты своего соседа-то видел? — спросил вдруг Толик, на удивление спокойно, после явного поражения.
— Видел, нормальный вроде, — бросил Аркаша, не замечая, подвоха в вопросе.
— А ниче, что он Муси-Пусик? — уже с прямым вызовом спросил Толя
— Че? — на этот раз Аркаша наезд почувствовал, и если бы не узкая щель, между обрешеткой и листом — тут же без страха спрыгнул бы вниз и поговорил бы с Толиком поближе.
— Жопник он, — гоготнул Толик.
— С чего ты взял? — сдерживал себя Аркаша.
— Так они вон, — победно по-ленински указал Толя, — сосутся за домом, щас письку совать начнут.
Аркаша глянул на соседский участок и обомлел: на коврике, ни от кого не скрываясь, лежал очкарик и лобызал личность явно мужского пола. У Аркаши закрутило в желудке, кровь прилила к лицу, и зашевелились волосы на спине. В другой раз, он решил бы, что ему померещилось, но не может же галлюцинация быть массовой. Просто никак не укладывалось в голове, как так могло случиться, что убегая от вездесущего московского изврата, он столкнулся с ним здесь, в месте, которое по определению не могло привлечь гламурно-озабоченную часть московской агломерации. Его мечта осыпалась на глазах. Этому не бывать, решил он и повернулся к лестнице, чтобы слезть с крыши и разобраться с образовавшимся несоответствием. Но лестницы не было. Толик, наглым победоносным взглядом смотрел на него снизу вверх.
— Аркаш, а ты че любитель посмотреть да? Специально выбирал поближе, чтобы лишних глаз не было, — жалил его Толик, — Семеныч, Аркаша-то у нас оказывается петух. И место се нашел зачетное. Петухов же на конек садят?
— Петухов садят на кол, — сказал Семеныч, — но я бы на твоем месте заткнулся и вернул лестницу.
— А нехрена было моих баб трогать, тоже мне царь горы нашелся, вот пусть теперь сидит и смотрит, как петухи спариваются, мож научится чему.
Пока Толик внизу балаболил, Аркаша раскидывал мозгами. Отмудохать пацанка проблемы не решит, укладчик, может и позволил бы себе такую роскошь, да наличие Семеныча не позволяло проявить слабость. В бригаде бы не поняли. Малолетка переиграл его, удачно воспользовавшись моментом, что собственно и делал всегда сам Аркаша в сторону Толика. С тем, что происходило на соседском участке, нужно было разбираться сейчас.
Одним движением руки Аркаша оторвал доску обрешетки, с хрустом разорвал ее пополам и прицельно замахнулся в сторону лобызающихся. Вэтот самый момент туша его стала по инерции скользить по крыше и доска пошла мимо цели. Она звучно врезалась в окно соседского дома, разбрызгав во все стороны стекла. Целующиеся подскочили, как ужаленные и спрятались за угол дома. Аркаша раскатисто захохотал.
— Э слышь, жопники, вы че охренели совсем! В курятник слились и там петушитесь!
Юра показался из-за угла:
— Извините а мы вам че чем-то помешали?
— Вид портите
— ну вообще, это как-бы частная собственность, — присоединился к Юре его партнер, — Это наша земля че хотим то и делаеми.
— А ты где правдорубка такая еврейская выискалась?
— Это не ваше дело, — продолжал второй, хотя Юра уже тянул его в дом.
— НЕ мое? — наигранно удивлялся Аркаша — А про закон против гомосятины слышал?
— А где тут несовершеннолетние?
— А вот стоит, — кивнул Аркаша в сторону Толика, — еще и даун, так что вас на пятнадцать лет закрыть можно.
— А вас на сколько? За посягание на частную собственность, — Юра все пытался закрыть болтливому рот рукой, но тот не поддавался.
— Так ты иди, напиши, — махнул Аркаша рукой в сторону Москвы, — тока это ветер был — у меня и свидетели есть. А твой любовник свидетелем не считается. Ах да, на суде придется раскрыть, что вы любовники, опять пропаганда получается. Опять статья. Двух евреев гомогеев, разъегорили в очко.
— Фашист! — остервенело крикнул споривший Юрин друг.
Аркаша не стал ничего отвечать, он спокойно взял вторую половину доски и запустил в дружка. Тот развернулся и побежал, но то-ли ветер подсобил, то-ли Аркаша это предвидел — доска пришлась точно в бедро, распорола штанину и сбила беглеца с ног. Юра подбежал к другу, помог ему подняться. Из ноги хлестала кровь.
— Это бесчеловечно, — крикнул Юра и, поправив очки, потащил друга в дом. Аркаша хохотал что было мочи.
— Ублюдки, — бросил Толик и тотчас пожалел об этом. В несколько секунд Аркаша оказался около него. Пока Толик увлеченно наблюдал за перепалкой, Семеныч, от греха подальше, вернул лестницу на место.
— Как ты думаешь, Семеныч, — проговорил Аркаша, спокойно удерживая плечи Толика на вытянутых руках, — а не прокатиться ли нам до озера. А не заставить ли Толика помыться, а то от него говнецом несет.
— на Химку-то? Так яйца отвалятся, — спокойно поддерживал его Семеныч.
— А нахрен они ему нужны с таким языком, — закручивал петлю Аркаша.
— Аркаша, я… — начал Толик, потеряв под ногами землю.
— Ты заткнёшься, сядешь в Машину и поедешь с Семенычем домой. — спокойно сказал Аркаша, а потом добавил, — чтобы в бригаде я тебя больше не видел.
Аркаша отпустил Толика, тот амебой скатился на первый этаж и через секунду сидел в машине, не забыв, однако, прихватить свою пилу. Аркаша и Семеныч тоже спустились вниз. Аркаша нырнул в кузов газели и вынырнул обратно с баллоном краски.
— Воевать? — спросил Семеныч. Аркаша кивнул.
— Ты смотри, — предупредил Семеныч, — жопники, они как китайцы, только еще опаснее.
Аркаша похлопал его по плечу и тут же пошел в атаку. Еще с крыши он заметил припаркованный за домом автомобиль. Тот явно принадлежал Болтливому, потому как до сих пор Аркаша его ни разу не видел. Этот-то автомобиль и стал Аркашиной целью. Он, правда, сначала вальяжно прошелся около окон, в надежде что кто-нибудь выскочит и покидаться фразами ему прямо в лицо. Но из дома раздавались крики, Юра и его друг о чем-то спорили между собой. «Они еще и между собой грызутся, — подумал Аркаша, — извращенцы. Вот толи мы, нормальные люди». Не обращая внимания на крики, Аркаша подошел к машине и выписал то, что было угодно его мстительной душе. Затем так же спокойно вернулся обратно, перешагнув через двадцатисантиметровый заборчик.
— А не боишься, что правда заяву напишут? — спросил Семеныч.
— Ага! Щас! это раньше мне шухериться стоило, а теперь я свободный художник, борющийся за очищение нации от скверны проклятой содомии.
— Аркаша, тебе голову надуло? — спросил Семеныч, не ожидавший такого пассажа.
Не успел Аркаша ничего ответить, как недовольный Юрин друг, прихрамывая перебинтованной ногой, подскакал к машине. Он уже не стал ничего кричать, увидев надпись оставленную Аркашей, побоялся. Но в глазах его читалось много больше слов. Он сел в машину и отъехал, когда он проезжал мимо Аркашиного участка, Семеныч наконец разглядел послание оставленное укладчиком. «МУЖЕЛОШКА» — красовалось от переднего до заднего крыла.
— А это от какого слова? — спросил Семеныч
— Лошок, конечно, — сказал Аркаша, и довольно усмехнулся, — сам придумал.
— Ты как тут ночевать-то будешь?
— Да нормально, ружье под боком. Да тем более этого первые же менты примут, перекрашиваться заставят, а иначе статья о пропаганде.
Семеныч вздохнул, посмотрел на Аркашу, пожал ему руку и сел в машину. И вместе с молчащим Толиком и его китайской циркулярной пилой они поехали в Москву. Оставив Аркашу наедине с его «раем».
Аркаша приставил двери к проемам, бросил спальник поближе к буржуйке, разулся, лег в мешок и набрал номер Ани. Гудки шли бесконечно долго. Аркаша повторил набор, все повторилось. Еще три раза вызывал он номер и три раза слушал гудки. Наконец Аркаше это надоело, он устроился в спальнике и попытался уснуть. Но сон не шел. То влево, то вправо, то вкруговую ворочался Аркаша в спальнике. Не спится и все, вот хоть тресни. Аркаша, было, думал пойти до дома гомогея, да разбить еще одно окно, чтоб тому стало вконец страшно. Но было лениво. Наконец, не придумав ничего лучше, он встал, поднялся на второй этаж и включил лампочку у потолка. Аркаша еще раз, набрал Анне — бестолку. Он оставил сотовый лежать прямо на оконном проеме, потому как именно там телефон показывал два деления приема сигнала, хотя везде по дому он то пропадал, то был минимальным, затем завел циркулярный станок и, замерив высоту стен, стал пилить доски на обшивку. Второй этаж он мечтал изобразить в дереве.
Сотую доску он пилил уже на полном автомате, все быстрей и быстрей отбрасывая доски, и извлекая из пачки новую. На двухсотой закурил. Не успел он сделать и трех затяжек, как за окном почудилось ему какое-то движение, он повернул голову. Внизу под окном послышалось шуршание и топот ног. Нет показалось. Аркаша повернул голову обратно, и все поплыло у него перед глазами. Его большой палец, его ценность и прелесть, подпрыгивал отдельно от руки на свежераспиленной доске. А рука, истекая кровью, лежала на второй половине. Аркаша не почувствовал ничего, как будто этот палец не у него отпилен, а у какой-то чужой, внезапно взявшейся ниоткуда руки. Нет, это был его палец, и чем больше он это осознавал, тем сильнее его крутило. Сигарета выпала из его рта прямо на живот, Аркаша дернулся, чтобы стряхнуть ее и чуть не выпал из окна второго этажа. Внизу что-то звякнуло, но Аркаша не обратил на это внимание. Он схватил палец, прижал к груди и побежал вниз. Там, в поисках того чем замотать, руку и остановить кровь, нашел только трусы. Решив не заморачиваться на предрассудках, он вместо руки замотал палец и остановился посреди комнаты, пытаясь сообразить, что делать дальше. Звонить! Он побежал обратно на второй этаж. Подлетел к оконному проему — телефона не было. Теперь он сообразил, что звякнуло тогда у него за спиной. Он снова вниз. Телефон лежал на бетонном основании у дома, разлетевшийся на несколько частей. Экран был разбит, но в надежде, что это не помешает, Аркаша рыскал по земле целой рукой, в поисках батарейки. Он нащупал аккумулятор и кое-как запихнул его в аппарат. Нажал на кнопку. Тишина. Аппарат был мертв.
Ехать! Тотчас сообразил Аркаша, он подбежал к машине, от нее излишне несло бензином, но он этого даже не заметил. Левой рукой он потянул на себя дверь, дверь не поддавалась. Аркаша разбежался и ударил в нее ногой. И еще раз. Снова подошел и дернул. Дверь наконец-то открылась. Аркаша забрался внутрь и завис на несколько секунд, пытаясь сообразить, как управлять механикой одной рукой. Простроив порядок действий для одной руки, он завел мотор и голыми ногами отжал педали. Аркаша выехал с участка и повернул на проселочную дорогу в сторону трассы. Он спасен! Его пальчик! Его гордость и особенность! Главный фокус для его будущих детей! Он…
Машина проехала метров сто, чихнула и замерла. Аркаша попытался снова ее завести. Безрезультатно. Датчик бензина показывал ноль. С третьей попытки Аркаша выскочил из машины и подошел к бензобаку. Из него торчал тоненький прозрачный шланг, какой обычно используют в капельницах. «Сука гейская!» — крикнул Аркаша, что было мочи. «Ейрейская!» — вернулось обратно эхом.
Аркаша посмотрел в сторону дома: у соседа горел свет, но идти туда и просить позвонить в скорую помощь, было западло. До трассы было километров двенадцать, а палец живет безо льда два часа. Если дойти до дороги и сразу поймать машину, то можно успеть. Аркаша осторожно опустил руку в карман и нащупал спрятанный в трусах палец. Он был холодный. Он умирал. Аркаша развернулся и пошел в сторону трассы.
III
— Игорь, я все сделал! Сказал же, — раздражено бросил Юра своему собеседнику, на той стороне экрана, — не веришь сам приезжай и понюхай, по всему двору теперь бензином несет.
Юра сидел перед экраном, поверх которого была прилеплена веб-камера. С экрана на него смотрел его любимый Игорь.
— Да не бесись ты так, малыш, — проговорил правдолюб, — мы и так спрятались, дальше уже некуда. Столько денег в это вложили. Ну согласись, что странно теперь просто отступить и сбежать.
— А просто жить нельзя? — спросил Юра.
— Это гомофобское чмо нам спокойно жить не даст, ты же понимаешь. Нам просто не оставили других шансов. Только партизанство! Только гражданская война! — прокричал Игорь и нацепил на голову вязаную шапку с прорезями для глаз, радужной расцветки.
Юра чуть улыбнулся.
— Не вижу ответной реакции? — требовательно произнес Игорь.
Юра полез в карман толстовки, достал такую же шапку и надел на себя.
— Красота ж, ей богу! — сказал с экрана Игорь.
БАХ! Что-то очень тяжелое ухнуло гулко в дверь. Юра резко подскочил.
— Что? — спросил Игорь.
Юра приложил палец к губам, выключил звук у колонок и нажал на кнопку монитора, комната погрузилась в темноту. Юра подошел к окну, отодвинул штору и выглянул наружу. Со стороны соседнего дома все еще доносился скрежет пилы и горел свет. Юра попытался рассмотреть стоит или нет Газель…
БАЦ! Юра резко, почти по-армейски упал на пол.
На этот раз намного громче цокнуло у двери. Юра выглянул в прихожую. Через окно прихожей виднелась какая-то тень.
— Голубец! — раздался с улицы голос Аркаши, — голубец! Ты мой палец кончил!
Юра по-пластунски подполз к компьютеру и прошептал в камеру:
— Там этот… ты последи, если чего… он странное говорит… я пойду, открою…
Он отцепил камеру с монитора и повесил так, чтоб через нее хорошо просматривалась прихожая. Затем сунул в карман, что-то из рюкзака и опять же по-пластунски пополз к двери. Осторожно, чтобы ни в коем случае не щелкнуть замком, он повернул его дважды, молясь, чтобы в эту секунду Аркаша не ломанулся внутрь. Потом добрался до кладовки, нырнул в нее, нашел, какой-то странный чемодан, открыл его, проверил, чтобы все лежало правильно, и включил прибор. Четыреста, пробежало по экрану прибора. Высунув руку из кладовки, он щелкнул выключателем. Тотчас на дверь пришелся новый удар и Аркаша влетел в прихожую, кое как удерживая равновесие.
Аркаша остановился и посмотрел по сторонам.
— Я хотел сказать, входите, — проговорил, чуть выглянув из кладовки Юра, — но вы и так.
Только хотел Аркаша броситься на него, как Юра поднял руку с пластиковым баллончиком.
— Не советую, соляная кислота.
Аркаша задумался, соляная или серная кислота разъедает человеческую плоть. Но эта мысль ему не пригодилась.
— А еще у меня здесь дефибриллятор портативный, — добавил Юра, — он за секунду вырубит, даже такого слона, как вы.
— Ты нахрен мне бензин слил ушлепок? — бесился Аркаша, но подойти боялся.
— А зачем вы в нас палками кидались? — держал удар Юра.
— Ну вы же друг дружке палки кидаете и ничего, — бесился и ерничал Аркаша.
— Игорь прав, вы это заслужили.
— А вот это я заслужил, — Аркаша вытащил из кармана сверток трусов из которого выглядывал побелевший палец, — у меня палец умер!
— Сколько времени прошло? — по-деловому спросил Юра, переменившись в лице.
— Да я че знаю, минут двадцать.
— Его можно пришить. Он прирастет.
— Че ты молчал, звони в скорую! — переменился в лице Аркаша.
— Я могу… — попытался предложить помощь Юра.
— В скорую звони, ушлепок — гаркнул Аркаша.
Юра полез в карман и достал телефон:
— Там, — указал он на шкаф, — стерильный пакет, в него палец. Там же жгут, перетянуть руку и бинты. Просто приложить и прижать к руке, не тереть. Кровь остановится. В холодильнике на кухне пакет со льдом, там же пластиковая емкость. В емкость лед, поверх льда пакет с пальцем. Чуть утопить, но не накрывать. И не терять самообладание.
— Ты гомосятина не издевайся, звони в скорую, — рявкнул Аркаша и закрутился волчком.
Пакет, палец, лед, жгут. Долго не мог найти пластиковую тару, наконец, обнаружив ее, зубами вскрыл пакет со льдом, насыпал спасительных кусочков и водрузил сверху свое сокровище, завернутое в пакет. Палец немного порозовел.
— Ути пути! — даже улыбнулся ему Аркаша, — э, богиня, ты звонишь?
— Алло! — раздался из кладовой Юрин голос, — Скорая. Повреждение конечности. Требуется микрохирургическое вмешательство. Двадцать минут теплая среда. Сейчас поместили в лед. Кровь остановили. Доехать? Доехать не на чем. Бензин на нуле. Да пишите адрес. Московская область, Сергиево-Посадский Район, поселок Радужный, улица радужная дом один. Да у хим. Завода. Да.. да… эта самая Жопа мира. Отправили? Ну хорошо.
Юра договорил и выглянул из кладовой. Аркаша сидел в прихожей на полу и держал емкость с пальцем прямо перед лицом, ни на секунду не сводя с него глаз.
— Я не уверен, что они успеют… — проговорил Юра.
— Лучше молись, очколюб, чтоб успели, — ответил Аркаша, уставившись на палец, — а иначе на кол сядешь. Хотя тебе, конечно, не привыкать.
— Да вы поймите, вам повезло. Я вам этот палец без проблем сам пришить могу.
— А хер ты пришить сможешь, если я отрежу?
— В принципе могу. Животным ноги сращивал.
— Ты меня че с козлом перепутал, — оторвал Аркаша взгляд от пальца.
— Я хирург по вызову, у меня все оборудование здесь есть, — кивнул Юра в кладовку, — машина моя просто на ремонте, а вообще я по всей области езжу и много практики у меня. Я даже крокодила лечил.
— Слышь ты, попугай, хлебало завали., — Аркаша подскочил и пошел на Юру, тот тут же спрятался в кладовке и притаился, Аркаша же продолжал, — Чтобы какая-то педрилка еврейская мои руки трогала. Мой Палец. Ты ничего не попутал. Да я ненавижу вас пуще, чем немцев, а у меня, между прочим, прадедов на войне погрохало, когда дед еще соплюхой был. А ты, чмо нерусское, еще права качаешь, чего-то строишь из себя. Да давил я вас по подворотням, как собак и давить буду. На рекорды пойду, раньше десять петухов в месяц, а теперь хоть каждый день можно, никто слова не скажет. И дом этот ваш сожгу, если не свалите. Здесь я решаю, кто жить будет.
Выговорившись, он развернулся и сел, навалившись всем телом на дверь кладовки.
— Заткнись и молись, вот и все что от тебя требуется, — выдохнул Аркаша и снова уставился на палец. Лед в лотке уже начал таять.
Время тянулось медленно, а лед таял быстро. Аркаша крутил здоровой рукой пакет с пальцем по кругу, и представлял его ледоколом, застрявшим во льдах. Вот-вот льды разойдутся и голубой ледокол направится в порт. Голубой? То-есть как? Почему палец голубого цвета?
— Эй богиня, — проговорил Аркаша, напрягшись, — у меня палец синеет.
— Поздравляю! — отозвался Юра, — готовьте гроб, теперь он действительно умирает. Минут двадцать я думаю.
— А скорая где? — в панике подскочил Аркаша, — Слышь ты! Позвони им! Где они едут?!
Аркаша приложил ухо к двери: Юра набрал номер и спросил:
— Алло Скорая? Вызов был. Радужный поселок, Сергиево-Посадский район, Радужная улица дом один. Палец отрезало. ДА? Понятно.
— Ну? — спросил Аркаша, как только Юра договорил.
— Завязли где-то. Вторую машину отправили.
— Как вторую? Когда?
— Сказали, отправляем.
— Суки! — подскочил Аркаша, схватил лоток и пошел в сторону кухни. Он влетел на кухню, не разбирая дороги, и в последний момент почувствовал ногами что-то мокрое. Ноги заскользили, и Аркаша грохнулся на спину. Лоток выплеснул из себя жидкое содержимое прямо Аркаше в лицо, и только одними глазами он провожал пакет с пальцем, летящий в сторону разбитого окна. Аркаша изо всех сил вытянул руки и зажмурился. А когда поднес руки к лицу — пакет с еще больше посиневшим пальцем лежал в его ладонях. Аркаша поднялся на ноги, разбрызгивая во все стороны воду, как собака, только выбравшаяся из реки, и осмотрелся. В потекшем пакете еще оставалось немного льда. Он выгреб остатки и разложил прямо на стол, а затем аккуратно пристроил сверху пакетик с пальцем. Наконец включил свет и стал выворачивать тумбочки. В одной из них он нашел то, что искал: иголки и нитки. Но телесных, как назло не было. Тогда Аркаша, недолго думая, отмотал от белой катушки и, придерживая иголку оставшимися пальцами правой руки, попытался левой вставить в нее нитку. Первый раз иголка улетела под холодильник. Он взял другую, она была крупнее и все время выскальзывала из непривыкших к мелкой работе пальцев. Наконец, когда Аркаша догадался зажать иголку кулаком и, наведясь на лампу, на просвет продевать нитку, дело было сделано. Он осторожно запустил руку в пакетик и достал свое сокровище. Чужим, казался ему синий пожухший палец. Аркаша положил руку перед собой и медленно приставил его к месту разреза. Да нет, не так уж и усох. Вроде ничего. Аркаша занес иголку и ткнул в руку. Остановился. Перевернул руку другой стороной, снова придвинул палец, ткнул в него и опять остановился. Отложил нитку, приставил палец к руке и прижал. Через минуту отпустил. Палец стоял. Но стоило Аркаше потрясти рукой, как палец соскочил с намоленного места и устремился в бега. Аркаша поймал его перед самым полом.
— Ладно, — Аркаша стоял перед кладовкой, — ладно, говорю, содомит, пришивай.
Юра не отзывался.
— Ты че не слышал? Пришивай говорю, быстро!
— Не буду… — раздался спокойный Юрин голос.
— Ты тут целочку не строй, я те хату-то разворочу! А потом и до жопы доберусь. — Стукнул Аркаша в дверь.
— Бестолку ломиться. Дверь противоударная. Я ж хирург. У меня лекарства подотчетные.
— Блять пришей мне палец! Ты клятву давал сука! Шей блять — ломился Аркаша в дверь, она громыхала, но не поддавалась.
— Я вам пришью, а вы мой дом спалите, оно мне надо?
— Жидовка!
Аркаша сделал еще несколько ударов ногой с разбегу. Никакой реакции. Тогда он завалил на пол стеллаж, стоявший в прихожей. Выкинул из шкафа одежду, вырвал двери одна за другой, затем повалил и шифоньер. Полки, обувь, даже торшер из икеи — все оказалось под ногами. Последним штрихом Аркаша схватил с окна цветок, замотал его в сорванные занавески, запустил в дверь и устало грохнулся к стене напротив кладовой. Губы тряслись, налитые кровью глаза ходили из стороны в сторону.
— Слушай, как тебя там? Хочешь, я тебе бабла дам. У меня потчи писят тыщ тут налом. Могу окна отдать и двери, если хочешь. А хочешь, я не спалю ваш дом? Хочешь, я вообще к вам никогда не подойду больше.
Юра не отвечал. Аркаша почувствовал что-то соленое на губе, потер глаза руками и замер. Так страшно ему еще не было никогда.
— А хочешь… — произнес он медленно, — Я у тебя отсосу? Хочешь в жопу дам? Как ты там любишь? Я могу! Только пришей, этот чертов палец! — истерил Аркаша, уже не контролируя себя.
Дверь кладовки отворилась. Аркаша поднял голову на Юру. Бурый медведь с белым лицом, уникум, пойманный браконьером в клетку.
Юра стоял в одних трусах, в руках у него была белая простыня.
— На кухонный стол стели и ложись! — приказал Юра и бросил ему белье.
— Прям? Прям щас? — пытался еще где-то внутри бороться Аркашин зверь.
— А палец завтра пришивать будем?
Аркаша покорно поднялся с пола и пошел на кухню. Там расстелил простыню и забрался на стол.
Юра зашел в кухню в белом халате, маске, ярким фонарем прикрепленном к голове.
— Спокойно, спокойно, — тепло проговорил он, точно разговаривал с очередным животным, — больно тебе не будет.
И что-то острое кольнуло Аркашу под лопатку.
***
Трясло сильно. Аркаша вскочил, не понимая где он.
— Куда! — гаркнула на него непонятная толстая тетка в белом халате.
— Я… все? Голубой? — испуганно спросил он.
— Ну те виднее, — отрезала тетка, — дергаться будешь, я тебе все лишнее отрежу.
— Где я?
— В больницу едем! Палец. Скорая, это!
Аркаша попытался покрутить головой. Окружение и правда напоминало кузов машины скорой помощи. Приборы, кушетка, тетка в белом халате — все, в самом деле, было похоже на правду. Аркаша попытался поднять руку, чтобы посмотреть на палец.
— Лежи! Хорошо пришито! Щас до больницы доедем, закрепим, и домой побежишь. Я вообще тебя брать не хотела. Да вызов отработать надо.
Аркаша ее уже не слушал, он уставился в потолок и пытался вспомнить, что там было. Машина резко остановилась. К ней подбежали санитары.
— Ага, щас! — гаркнула на них тетка, — катать его еще, ноги ходят, пешком дойдет. Подъем беспалый! — крикнула она в машину, — тебе на четвертый этаж в перевязочную.
На рассвете Аркаша покинул больницу, с рукой закрепленной лангетой и бинтами.
— Идеально пришито, — подтвердил ему дежурный хирург, — через недельку надо будет зайти в вашу поликлинику швы посмотреть.
Он дошел до остановки и сел на автобус в Москву. Даже мысли не возникло у него вернуться туда, где случилось такое. Ему было противно и пусто.
Анна, встретившая его на пороге, только всплеснула руками и собиралась выдать тираду о его дрянном характере, как глянув ему в глаза, подошла и обняла насколько хватило.
IV
Днем Аркаша позвонил мужикам и вызвал к себе, благо у их бригады был второй выходной. Когда Семеныч и Толик пришли, Аркаша лежал на кровати перепеленатый бинтами от паха до подмышек.
— Нихренаж ты переночевал, — опешил Семеныч когда его увидел.
— Да на жире поскользнулся, на пилу и в окно, кое-как скорую вызвал, — соврал Аркаша.
— Справедливость, она… — начал было Толик.
— Толик, — прервал его Аркаша, — я тут дома посижу с недельку. В отдел я позвонил — пока меня нет, на укладчике работаешь ты. Больше я никому доверить не могу. Насчет экзамена не парься, через месяц пойдешь за бумагами. Ты его уже сдал.
— Каким местом? — не понял Толик.
— Жопой Толик. Усердием и любовью к работе, — хохотнул Аркаша, делая при этом вид, что ему тяжело, — мне сегодня бумага пришла. Я теперь экзаменатор. Ты мой первый ученик. Добро?
— Добро, дядь Аркаша, — улыбнулся Толик, и взгляд его посветлел.
— Ладно, я чего звал — начал Аркаша на другую тему — у меня там все незакрыто осталось. И машина брошена. Съездите?
— Да съездим, собирайся, — одобрил Семеныч, — у Толика-то прав нема.
Аркаша для того и бинтовался понатуральней, чтобы вопроса не возникло, но Семеныч был видалым, а потому явно раскусил в перевязке непрофессиональную Анину руку. Объясняться Аркаша не хотел.
— Не могу, — выдохнул Аркаша, — болит, как клешнями сдавило. Фаркопом притащите.
Толик тут же подорвался, Семеныч не спешил. Он сидел, смотрел на Аркашу и молчал.
— Китайцы, они такие, — сказал он и вышел.
Аркаша смотрел им вслед. «Даманский…» — подумал он
Мужики вернулись часа через три. Анну, крутившуюся вокруг Аркаши, завернули спиной да сбагрили на кухню, плотно закрыв за ней двери. Зашли и сели, прям допросом, развернув стулья спинками к кровати и расщеперив ноги.
— Ну рассказывай, — посмотрел пристально на него Семеныч, чуть прищурившись.
— Не понял, — поднялся Аркаша на кровати.
— Диспозиция у тебя на участке странная, — продолжал Семеныч.
— Да я не помню как-то, — Аркаша начал оправдываться, — там палец этот. Ничего не припоминаю.
— Ты погоди, — встрял Толик, — приезжаем мы на участок. А картина маслом. Окна вставлены, крыша докрыта, второй этаж деревом обделан. Все убрано так, как будто баба хозяйничала. Машина у дома…
— Телефон внутри, — перехватил Семеныч, — и не работает.
— А чего странного? — прикинулся дурачком Аркаша.
— Так если ты из окна выпал, — нажимал Семеныч, — как оно вставлено оказалось?
— Так это… я с утра звонил этим… таджикам, — плел Аркаша — чтоб приехали, вставили, — ну и отделку, чего я нарезал, присобачили. А то упрут же.
— А с какого телефона? — цеплял его Толик.
— Как с какого? — Аркаша перешел в наступление, — с городского, мобильник у меня после вызова скорой рубанулся. Я ж на него сверху задом упал. Вот если б я на твою башку, Толик приземлился, своим коробом, ты бы как? Функционировал?
— Не
— А он, целый звонок еще отработал.
— Я ж те говорил! — победно махнул рукой Толик, в сторону Семеныча, — А этот решил, что там голуби хозяйничали. Даже к ним ходил разбираться.
Аркаша чуть не поперхнулся:
— И как?
— Да никак, — отмахнулся Семеныч, — нету их дома. А ведь могли им и морду набить за низачто.
— Семеныч, — снимал напряжение Аркаша, с друзей, — ты как че придумаешь!
— А че! — всплеснул руками тот, — я бабскую руку за версту вижу. Видать таджики у тебя чистоплотные попались. Вот и подозреньице. Ладно. Машину мы тебе пригнали. Давай отлеживайся и возвращайся к укладке.
Аркаша чуть выдохнул, только когда мужики ушли. Неспокойно было у него на душе. Зачем это понадобилось соседям облагораживать его дом? А может это знак секты? Того, что он такой-же как они, и должен так же устраивать уютец? Или того хуже, так же себя вести!
Неделя тянулась долго и мучительно. Аркаша разглядывал серое московское небо, да экран телевизора. Изредка переключаясь на разговоры с Анной. Она была напугана его таким поведением, но терпела. Захочет — расскажет. А нет — переживет и забудет.
Однажды, когда по телевизору шел разговор о тот самом его любимом законе, он спросил у нее:
— А что если бы я сказал тебе что я гей?
— М… — чуть не прыснула Анна, — сказала бы что ты растешь.
— Нет серьезно! — не унимался Аркаша, — вот был бы у тебя мужик. Не я. Другой. С которым бы ты жила. И вдруг он говорит: Я гей.
— Что с тобой произошло? — забеспокоилась такой назойливостью Анна.
— Да не про себя я, — бесился Аркаша.
— Если бы это был не ты, то послала бы его на три буквы, — ответила ему Анна резко, — просто как-то очень сложно представить, что я люблю кого-то другого кроме тебя.
— Бывает же, — протянул Аркаша, — влюбятся, а он извращенцем становится.
— Не становится, — старательно объясняла Анна, — значит был, просто скрывал. Человек какой есть, такой и есть. Не меняется он.
— Жалко просто таких баб, — объяснил Аркаша.
— А че жалеть? Дуры! Че дур-то жалеть! — взбесилась Анна и вышла из комнаты.
Больше они на эту тему не говорили.
Аркаша раскопал у себя в закромах свой старый телефон и звонил периодически Семенычу и Толику. Скучал по работе. Наконец, неделю спустя, пошел к врачу швы показывать. Врач осмотрел палец и не то, что швы снимать, сказал сидеть еще месяц дома. А иначе палец может и опять оторваться от любого стороннего напряжения. Ага! Конечно! Так Аркаша и послушал. Не мог он больше протирать жизнь в четырех стенах. Дорога звала его. И вот, несмотря на запрет врача, Аркаша вышел на работу. Семеныч, хотел сказать ему пару ласковых по такому поводу, да не решился. Толик тут же без разговоров уступил ему рабочее место, взявшись за лопату. Всю ночь в асфальтовых парах купался Аркаша. Много прошел, две нормы за раз. Там, где по привычке работал большим пальцем правой, перехватывал на левую руку. Все что угодно, только бы подышать этим истинным мужским дорожным зловонием.
Над Москвой уже поднимался рассвет, как в кабину к нему подскочил Толик:
— Глянь?! — крикнул он прямо в ухо, — опять богиня плывет! Твой фасон.
Аркаша посмотрел туда, куда указывал Толик: по проспекту цокая мощными каблуками, в ярко-оранжевой мини-юбке, не скрывая своих бритых и явно мужских ног, шагал оборотень. Личина была размалевана так, что лица под ней видно не было.
— Мой! — улыбнулся Аркаша, — этим одно удовольствие морду чистить. Орут, будто кожу снимаешь.
Аркаша дождался, когда объект повернет на другую улицу, и кивнул Толику, чтобы тот его подменил. А сам устремился в погоню. Все нутро его требовало драйва жестокого мщения обидчикам.
Аркаша не скрывался, а оборотень, точно не слышал его тяжелой пробежки, точно не видел его крупной монструозной тени, все увеличивающейся по мере удаления от фонарей главной улицы. Аркаше оставалось еще несколько метров, до захвата, как внезапно оборотень остановился и резко обернулся.
— Добрый вечер, Аркадий Петрович, — сказал он.
Аркаша встал. Что-то знакомое было в голосе и даже в лице.
— Как вам ваше облагороженное жилище? — продолжал милым голоском оборотень, — как самочувствие? Ничего не ощущаете? Вы же теперь вроде как с нами.
Аркаше не понравились эти издевки в голосе:
— Я тебя вобще не знаю! Че ты меня на понт берешь?!
— О господи, — раздраженно произнес оборотень, — я сам честно говоря, не очень люблю весь этот маскарад. И какой идиот придумал, что мы обязаны так одеваться! Безвкусно, неудобно! Но вас же по-другому не привлечь. А вы нам сегодня очень нужны.
Оборотень снял парик и наскоро протер лицо чем-то вроде платка, вытащенным из кармана. Через размазанную косметику Аркаше наконец-то удалось разглядеть кто перед ним выеживается — это был Игорь, парень его соседа Юры.
— А ты не охренел ли? — возмутился Аркаша, — Как ты меня нашел?
— Плюсы медиа-общества. Мы работали у вас дома, мало ли кто залезет, нагадит, — объяснял Игорь, — я смотрю — телефон. Дай думаю, скопирую-ка я сим-карту. А-то человеку помогли. Вдруг и нам помощь понадобится.
— С чего это я буду вам помогать?
— Как у вас? Глаз за глаз? — спокойно продолжал Игорь, — А у нас услуга за услугу. Мы вам услугу оказали. Причем не одну.
— Слышь, богиня, — отрезал укладчик, — ты про свои услуги забудь по-хорошему. А-то не жить тебе.
— Не могу, — улыбнулся Игорь, и достал из кармана смартфон, — Я же на них каждый день смотрю.
Он нажал на экран и повернул к Аркаше. На экране шло видео: Аркаша сидел на полу и плакал.
— хочешь… — говорил Аркаша на экране — Я у тебя отсосу? Хочешь в жопу дам? Как ты там любишь? Я могу! Только пришей, этот чертов палец!
Аркаша весь сжался:
— Стой! Останови! — бесился он и смотрел по сторонам, — гнида ты пидорская.
— Спокойно. Спокойно. Аркадий Петрович — Игорь блаженствовал, глядя, как в очередной раз Аркаша погибает, — у меня есть все контакты ваших знакомых. Одно лишнее движение и это видео будет повсюду, одно лишнее слово и ваши друзья, и эта ваша сожительница будут лицезреть всю картину целиком.
— Что ты от меня хочешь, пи… — Аркаша чуть было не выматерился, но Игорь поднял в предупредительном жесте палец и укладчику пришлось проглотить, то что он хотел сказать.
— Ничего сложного, — продолжал шантажист, — просто страна должна знать своих героев. Показать это видео мы не можем. Поэтому я хочу, чтобы вы рассказали о героическом поступке моего мальчика в прямом эфире, во время записи одной передачи.
— На телеке выступил? — не понял Аркаша.
— Это не телик, — уже по-деловому вел беседу Игорь, — кто вас туда пустит. Это канал нашей повстанческой организации. Просто придете и расскажете о том, как гомосексуалист-хирург, которого вы унижали и оскорбляли, пришил вам палец, спас ваше достояние, не смотря на ваше к нему отношение.
— И что ты этим хочешь доказать? — хохотнул Аркаша.
— Что мы хорошие люди.
— Шантажом?
— А с вами по-другому нельзя, — зажегся яростью Игорь, — вас нужно заставить принять это, тогда вы это примите.
Мысли в голове Аркаши, рушились одна за другой, так и не найдя безопасного выхода, он сказал:
— Ладно. Но там… будет там… темная комната, все такое?
— Жду вас через три часа, здесь в конце улицы, — так и не ответил на вопрос Игорь, — и сразу поедем. Прям так. Нам надо чтобы вы выглядели, как натуральное раскаявшееся быдло.
Аркаша кивнул, развернулся и собрался было уйти, как вдруг вспомнил что-то важное и повернулся к Игорю.
— Слушай, давай я один раз тебе в морду дам, — вдруг выпалил Аркаша, — мужики не поймут, где я так долго, и че руки не в крови.
— Твои проблемы, — ответил Игорь, развернулся и пошел вниз по улице, постукивая каблуками.
Аркаша в панике смотрел по сторонам. Под забором лежал огромный гранитный валун. Он размахнулся было с правой, да в последний момент вспомнил про палец, и вдарил с левой. Хорошо жахнул — костяшки хрустнули. Потом посмотрел на свои руки и с силой вцепился в плечо, было больно, но он терпел, наконец, под зубами появилась кровь. Аркаша отпустил. Он поднялся с земли и пошел обратно. Проходя мимо стоящей машины, он остановился и посмотрел на себя в тонированное стекло. Не поверят! Тогда он отломал от стоящего дерева ветку и несколько раз полоснул себя по лицу, имитируя царапины от ногтей. Снова глянул. Раскрасневшийся забитый зверек смотрел на него со стекла. Противно стало Аркаше и он плюнул себе в лицо. ВАУ! ВАУ! ВАУ! Засигналила машина громче, чем обычно, к ней тут же подключилась вторая, затем третья. И вот уже вся улица ревела сигнализациями.
— Слышь ты пидор! Я тебя угондошу щас! — раздалось из какого-то окна.
Аркаша развернулся и побежал к товарищам.
За несколько секунд он добрался до аллейки обрамляющей дорогу, и там остановился, отдышался и, состроив довольную ухмылку, вышел к своим.
— Красиво, — саркастично заметил Толик, увидев его разрисованную морду.
— Психушка по нему плачет, — бросил Аркаша и уселся на законное место, — если вообще ходить будет. Я кажись ему позвоночник переломил.
— А можно я схожу, посмотрю? — воодушевился Толик.
— Ну давай, — кивнул ему Аркаша, — он там машины побил, чтоб сингалки запустить. Как думаешь, что их хозяева подумают? Что им эта гнида скажет?
— Что ты побил, — догадался Толик, — борзые.
— Умнеют, — выдохнул Аркаша и вернулся к укладке.
Оставшиеся три часа он провел в безмолвии. Ему набросили петлю, а он никак не мог нащупать веревки, чтобы ее скинуть.
Через три часа, распрощавшись с мужиками, он направился к месту встречи. Закоулками он обошел квартал, где устроил симфонию сигнализаций, и вырулил к месту встречи из подворотни. На условленном пятачке никого не было. Он постоял минут десять и уже собирался уйти, как дорогу ему перегородил черный фургон. Дверь салона открылась, и оттуда показался какой-то чувак в полосатой радужной шапке, натянутой до плеч, естественно с прорезями для глаз.
— Ты не офонарел ли! — замахнулся Аркаша левой.
— Это я! — прошипел из под маски Игорь, — садитесь.
Аркаша резко, запрыгнул в салон и резко хлопнул дверью, так что задрожали стекла.
— А вас папа не учил в детстве машину аккуратно закрывать, — бросил ему Игорь.
— Ой! — съёрничал Аркаша, — Прости пожалуйса, голубое благородие! Я не хотел. Руки в масле — соскользнули. Ты же просил побыдлей! Я и старался!
— Двинули! — приказал Игорь водителю.
По проспектам разгоняющегося после ночи метрополиса, скользил фургон заговорщиков. И никто никогда бы и не подумал, что это он.
Проспекты быстро сменились спальными районами, плотно утыканными новостроенными коробками стандартных многоэтажек. Они свернули к какому-то забору, за которым возвышалась еще не ожившая панелька — скелет, часто вселяющий ужас в обывателей, решивших прогуляться после заката. За железными воротами, которые открылись, как только машина к ним повернула, их встретил лохматый кавказец, который с лаем бросился к машине, со стороны, где сидел Аркаша.
— Вы осторожней. Барсику вы не по душе, — предупредил Игорь, — я первый пойду.
Аркаша хохотнул:
— Да мне срать!
Игорь вышел из машины, кавказец тотчас подбежал к нему и стал лизать руки. Аркаша вывалился следом.
— Пустолай, — презрительно заметил он. Барсику это не понравилось, он ловко вывернулся из под рук Игоря, который предвидя реакцию, собирался его перехватить, и лязгая зубами бросился к горлу Аркаши. Тот, конечно успел выставить левый локоть, но удар собаки был мощным и он опрокинулся на спину, еле сдерживая пса. Челюсть Барса несколько раз успела щелкнуть около носа, прежде чем вылетевшие неизвестно откуда люди оттащили его. Они были в таких же шапках, как и Игорь.
— Слушай меня! — крикнул Игорь Аркаше в лицо.
Аркаше не успел даже ответить, как Игорь развернулся и пошел в сторону стройки. Собака продолжала неистовствовать, а потому Аркаша предпочел двинуться следом.
Игорь дождался укладчика у железной двери. Около нее стояли два стула и пепельница. Игорь кивнул Аркаше на стул.
— Партизаны, бля, — улыбнулся Аркаша.
— Зря смеешься, — спокойно разъяснял Игорь, — что думаешь ты один такой? Вас на всю страну с тыщ сто наберется. Причем есть банды целые по отлову. Но нас-то больше. Четырнадцать процентов мужского населения. Активных, правда, процентов пять. Но все равно больше. И поймать нас очень не просто.
— Ну я десятков пять переловил, помудохал, — не верил ему Аркаша.
— Но только пять человек из них были гомосексуалами, — покачал головой Игорь, — пятнадцать извратов. За извратов тебе памятник хоть сейчас ставь. Но вот еще тридцать — ни в чем неповинные люди. Ты их ни за что побил.
— Откуда ты знаешь? — Аркаше не нравилось, когда его выставляли в таком свете. Да еще так уверено.
— Маршруты твоей бригады, сопоставляются с заявлениями в милицию, а там, знаешь, тоже наши есть.
— Так че не закрыли? — ловил его на словах укладчик.
— А как ты думаешь, нормальный гетеросексуальный мужик. Спокойно переживет, если его посчитают геем? Да публично на всю страну?
Аркаша заткнулся и переваривал услышанное. Ведь он сейчас один из таких, невинно обвиненных. И он готов землю грызть, только чтобы ничего не всплыло. Но, просто так он эту словесную дуэль сдавать был не намерен.
— Перебьют вас всех, — процедил он через зубы, — все равно перебьют.
— Это здание, — усмехнулся Игорь, — принадлежит одному из нас. А еще много других зданий по всей стране. Как-только случается прокол, и на нас выходят — мы перемещаемся в другое. И так до бесконечности. Это башня Давида, которую никогда не разрушить. Мы крысы. Но такие прикольные. Ты б знал!
— Ну и где твоя камера, — Аркаше ужасно надоело его манера красоваться, — сняли и я домой поехал.
Игорь, хотел ему что-то ответить, но в этот момент за дверью послышался шум и она отворилась. На лестнице, ведущей в подвал, стоял Юра. Он увидел Аркашу и неподдельно опешил:
— А он что здесь делает?
— Он вызвался нам помочь, — соврал Игорь и пристально посмотрел на Аркашу- на добровольной основе.
— Вроде того, — выдавил тот.
Юра недоверчиво смотрел на укладчика.
— Че стоим, — не вытерпел Игорь, — будем жечь.
И отстранив Юру, начал спускаться в подземелье многоэтажки. Аркаша пошел следом. Юра остался один. Он пытался понять, но не мог вспомнить.
Они прошли несколько поворотов оказались в комнате. В ней не было ничего кроме стула, лампочки под потолком, и двери, ведущей куда-то дальше. Над ней висела сигнальная вывеска «Тихо съемка», она была потушена.
— Сиди здесь, я тебя вызову, — бросил Игорь. Он открыл дверь, за которой было огромное помещение увешанное софитами, сцена и человек сто людей — все в таких же шапочках, скрывающих лицо.
— А где комната? — спросил Аркаша, но Игорь не ответил, а скрылся за дверью. Аркаша сел на стул. Он не понимал правил игры. А если его узнают? По голосу, по движениям. Что тогда? Его тоже сочтут таким же?
В комнату зашел Юра, Аркаша поднял на него испуганные глаза.
— А где комната? — спросил укладчик.
— Комната? — переспросил Юра.
— Ну да, мне сказали, что комната темная будет. И голос изменят.
— У нас прямой эфир в онлайн, нет никакой комнаты, — Юра понимал, что Игорь ведет нечестную игру, — что он сделал?
— А ты? — спросил Аркаша.
Юра не успел ничего ответить, так как отворилась дверь, на пороге стоял Игорь.
— Мы начинаем, — сказал он и потащил Юру внутрь за рукав, единственное, что успел сделать хирург — это бросить Аркаше шапку, такую же, как была на остальных. «ТИХО СЪЕМКА!» загорелась надпись над дверью. Аркаша остался один.
«Чертов палец! — думал Аркаша, крутя перед собой рукой, — Куда ты меня завел? За что? За то, что ошибся, раз тридцать? За то, что думал, что мне дозволено? А может я избранный? Ведь сейчас на него в прямом эфире будут смотреть много разных людей. И важно только сейчас. А не потом.»
Он нащупал шов. То самое, что разрушит его личную жизнь, но то единственное, что ему оставалось.
V
Юра просочился в самый дальний конец зала, и спрятался от камер за спинами других. Игорь отщелкал пальцами ритм и махнул рукой. Трансляция началась. Игорь начал вращаться вокруг своей оси, а камера выхватывала радужный помпон, трясущийся у него на голове. Все быстрей и быстрей, оборот за оборотом, кружился Игорь. Все больше и больше подпрыгивал помпон на шапке.
— Меня уже тошнит, — прошипел кто-то неподалеку от Юры.
— Ты если че в шапку, — прошипел оператор от камеры, — а то кадр испортишь еще.
Тем временем Игорь набрал максимальную скорость и упал прямо перед сидящими на спину.
— Радужные звезды падают! — прокричал он, — розовые и голубые! Радужные звезды!
Он резко вскочил, и как ни в чем не бывало начал вещать:
— Добрый день, наши черно-белые собратья, капитаны скучной империалистической жизни. Сегодня особый выпуск нашей радужной передачи. Специально для вас, тех, кто считает, что мы извращенцы, растлители, содомиты, и прочая ивашкина хрень. Сегодня в нашей студии человек, который укатал в асфальт многих из моих братьев. Таких хрупких и беззащитных. Человек, который ночами напролет охотился, только ради того, чтобы доказать что мы гавно. Но доказать не нам, и не вам, а себе самому. Потому что другое не помещалось и не укладывалось в его замыленной телевизором голове.
— Он, серьезно? — недопоняла шапка со скрипучим старческим голосом, сидевшая перед Юриной головой, — нахрена он его притащил?
— Унизить наверно? — предположил кто-то из молодых.
— Как он его сдерживать-то будет?
— Да он один из нас вроде, — предположила другая женщина. Радужные шапки как по команде повернулись к ней.
«Оборотень!», «Перевертыш!», «Блудный сын!» — понеслось по рядам.
— ДА! — отозвался Игорь на всеобщий призыв, — я знаю о чем многие подумают. Нафига я его притащил на наше радужное шоу?
Игорь выдержал паузу потом, как ошпаренный, вскочил на какую-то возвышенность и пафосно завыражался:
— А потому что он оказался в положении! Он забеременел другой идеей — что мы все тут собравшиеся не такие, как он думал. И я решил, что он просто обязан выступить перед вами, наши бело-черные вороны. Чтобы вы услышали его историю.
— Мне кажется, я на проповеди, — бросил Юре, его сосед.
— Хорошо, что не на отпевании, — отшутился хирург.
— Как знать… О! — сосед вытащил из кармана телефон и проговорил в трубку, — Привет! у нас тут щас раскаяние ожидается. Запишешь для Американского континента? Ну так я тебе и сниму. Записывай!
Юрин сосед был крупным парнем, а потому он с легкостью поднял и зафиксировал телефон над головами зрителей.
— Записываешь? — спросил Юра.
— Не, — мотнул головой сосед, — в Америке записывают со Скайпа, так быстрей чем потом файл посылать.
— Ну да, — подтвердил Юра и осекся. Он понял, как Игорь заставил Аркашу приди сюда, и ему от этого стало не по себе.
Тем временем Игорь закончил увещевания и подскочил к двери.
— Дамы и господа! — представлял он, — Не называя имен! Мы же знаем, как произнесение имени, может испортить жизнь. Я представляю вам: исправившийся медведь!
Он распахнул дверь. Аркаша стоял, нацепив радужную маску на лицо и собрав руки перед собой, точно на католическую молитву перед ужином. Он явно не ожидал, что дверь откроется так быстро, а потому замешкался и не решался заходить внутрь. Игорю такое промедление не понравилось, он наклонился и с силой потянул за рукав. Аркаша зашел. Небольшими шагами, не разжимая рук, зашаркал он к стулу, установленному по центру, под взглядами неодобрительно глазеющей на него публики. Юра напряженно смотрел за ним, что-то странное было в Аркашиных действиях и походке, как будто он боялся сделать лишнее движение. Аркаша подошел к стулу и медленно сел. Казалось, еще немного и он запоет псалом, или еще какую чудную нежную вещицу. Игорь, видя такое поведение, даже как-то оторопел. Но удовлетворенность в верно выбранном направлении давления на Аркашину психику, заставляла его невольно все выше и выше задирать подбородок и нос. Он уже рисовал себе картину: как из глаз Аркаши льются слезы и он кается на всю страну в том, что он мудиссимо из мудиссимо. Аркаша набрал воздуха в легкие и начал:
— Я очень ценил этот палец. Он, самое восхитительное, чем может обладать мужик. Идеал целеустремленности и силы. Просто все в одном. Но он был потерян.
Юра следил за руками, как-то слишком плотно были сомкнуты пальцы.
— Даже не так, — продолжал укладчик, — я… я его потерял. Потому что предал.
Игорю как-то не нравилось, начало Аркашиной истории, а потому он пошел к нему:
— Я думаю сначала стоит рассказать…
Аркаша спокойно повернул на него голову и так же спокойно повернул ее обратно к камере:
— Я, — сказал он через паузу, — его предал. Потому что, когда я его отрезал… я решил что… я сделаю все что угодно, чтобы не потерять его. И доверил пришить его одному гомосексуалисту, потому что не было других вариантов.
— Может всё-таки… — пытался встрять еще раз Игорь.
— И он пришил его! Молодец! Подумал я! — Аркаша проговорил и замолчал.
— И после этого, — подсказывал Игорь — я решил.
— И после этого, — резко переменился Аркаша и вскочил со стула, — И после этого, мой палец умер!
Он разжал руки и показал в камеру, как палец сваливается в ладонь с обрубка. Кто-то закрыл лицо, не выдержав картины, кого-то вывернуло на изнанку. Кто-то просто отвернулся. А Юра с ужасом смотрел на Аркашу и Игоря, он понимал, что палец не мог отвалиться сам.
— А теперь блять, я задаюсь вопросом, — говорил Аркаша свободно набирая, — какие же нахер они хорошие, если у них все через жопу, и от них нет никакой пользы, а только лишь развращение. И я решил прийти сюда, и вдуть им хорошенько за всех.
Аркаша увидел краем глаза, как Игорь лезет в карман. Он повернулся к нему и нанес удар сверху вниз. Игорь полетел в зрителей, те толкнули его обратно и вскочили с мест, но в этот момент Аркаша схватил стул, забил ножку от него в дверь, чтобы ее было не открыть и пошел в толпу. Он работал кулаками налево и направо, изредка одергивая руку. Хватал стулья, раскидывал ими зрителей, снова хватал и бил. Влево вправо. Последний бой. Завтра он уже станет для всех извращенцем, но сегодня он отыграется по-полной. Челюсть, грудина, рука. Он схватил Игоря за ноги и, точно битой, прошелся еще раз по толпе, пока все до одного не свалились на пол. После этого вытащил стул из ручки двери и вышел.
Юра, спрятавшийся за камерой, выполз из своего укрытия и подбежал к Игорю:
— Что ты наворотил!
— Это не я, — улыбнулся ему Игорь, развороченной физиономией, — это все ты. Ты хотел, чтобы он поверил, что мы хорошие. А я просто это пытался применить.
Юра отшатнулся, Игорь был прав. Вдруг он заметил в дальнем углу павильона кусочек чего-то больше похожего на красную конфету. Палец! У Юры было еще два часа, чтобы хоть что-то исправить. Он схватил с пола фалангу, сунул в карман, подбежал к Игорю и с силой дернул его за грудки:
— Где видео?
— Улетело, еще в начале передачи, — резко бросил ему Игорь, — я и не собирался играть с ним честно. Это война.
Юра схватил, валяющийся рядом стул и со всего размаха стал колошматить им Игоря, пока тот не отключился.
VI
Аркаша лежал в спальнике и рассматривал потолок. На потолке изображение рыдающей Анны сменялось то картинками с ржущими Толиком и Семенычем, то графити с врачами скорой помощи, презрительно смотрящими на его палец, то флеш-мультиком про хирурга, лукаво грозящего оторванным пальчиком. Никаких картинок, конечно, не было, но Аркашино сознание очень красноречиво их проецировало. Ему самому, правда, было все равно. Он сделал то, что должен был, ему не оставили никакой лазейки. Хотелось, конечно, отключить сознание и не думать, но бутылка водки не возымела ровным счетом никакого действия, а потому единственное что оставалось Аркаше, расслабиться и рассматривать филигранные издевки, рисуемые его взбудораженным воображением. В дверь постучали. Аркаша нащупал ружье, лежащее около спальника, перекинул его через свою безвольную тушу и слету выстрелил в дверь. Двери были что-надо, и если бы ружье было заряжено дробью, то сквозного прострела и не случилось бы. Но патрон был соответствующий хозяину — медвежий, а потому в перпендикуляре лакированной поверхности образовалась красноречивая дырень, в которую и заглянул, стучавший Юра.
— Аркадий, — проговорил он, старательно разглядывая в отверстие манипуляции, проводимые укладчиком с ружьем, — я очень сильно виноват перед вами. Я даже не предполагал, что он так…
Аркаша, не поворачиваясь к нему, загнал новый патрон. Юра отпрыгнул от двери, и в ту же секунду через нее проломилась вторая пуля. Юра прислушался, нет ли новой перезарядки и снова заглянул во внутренности Аркашиной хоромины:
— Я просто хотел бы извиниться за… за другое на самом деле.. объясниться как бы…
— Объясняться на том свете будешь, — пробормотал Аркаша себе под нос, и полез за новым патроном. Юра тотчас отбежал от двери, но выстрела не последовало.
— Про скорую я сказать хотел! — крикнул Юра с того места, у которого укрылся, так как идти под выстрел было страшно, — я же тогда первый раз, когда, я хотел просто сам пришить вам палец!
— ЧЕ?! — раздался из дома Аркашин голос. Он появился на пороге с ружьем наперевес, осмотрелся и, не увидев нигде Юры, крикнул:
— Чего ты там сказал?! Про скорую-то?
Юра осторожно появился из-за угла, но стоило Аркаше заметить его краем глаза и повернуться к нему лицом, как хирург тотчас спрятался обратно в укрытие.
— Че ты хотел? — спросил Аркаша. Юра не ответил. Тогда Аркаша поставил ружье к двери и спустился из дома: — и че ты там про скорую?
Юра вышел из-за угла, но ближе подходить не стал:
— Я это… — он не понимал, как после всего произошедшего говорить такие вещи, — я тогда, когда вы пришли, я хотел сам вам палец пришить, ну чтобы контакт найти и все такое. Я вас не хотел унижать, ничего даже близко. Вы как бы сами.
Аркаша повернулся к ружью. Юра дернулся было обратно, но Аркаша, так и не коснувшись винтовки, снова посмотрел на него.
— Ну и я, блин, — руки у Юры дрожали, да и колени то же, — ну и я первый раз не вызывал скорую, ну чтобы они типа задержались. А вы потом такое про нас говорить стали, что мне еще больше захотелось подергать вас за ниточки. Я ж не думал, что вы мне потом такие вещи предлагать будете. Я ж не хотел, чтобы вы это предлагали. И даже не собирался ничего такого с вами делать. И не делал ничего. Понимаете. Там на этой записи ничего нет.
Аркаша посмотрел на него и тяжело вздохнул:
— Есть там все. Слова там есть. Предложения мои. Этого достаточно. Иди не парь меня. А то я, правда, пристрелю. А сесть за такое голубое, как ты совсем не хочется.
Юра нагнулся за угол и вытащил оттуда распахнутый портативный холодильник, на льду холодильника лежал палец.
— Пришить? — спросил он Аркашу.
— В жопу его себе засунь, — плюнул укладчик.
— Успеем, — дернулся Юра к нему, но Аркаша схватил ружье и тотчас направил его Юре в лицо.
— В жопу я сказал! — Аркаше доставляла очень сильное удовольствие его низменная идея, — Снимай штаны и суй.
Юра не двигался. Аркаша приложил палец к курку ружья.
— Хорошо, — поднял руки Юра, и начал расстегивать ремень штанов. В этот момент за поворотом что-то громыхнуло. Аркаша отвлекся, а Юра тотчас прыгнул за угол, прихватив с собой палец. Выстрел пришел почти сразу. В десяти сантиметрах от плеча, не больше. Но мимо. Из-за поворота показались кран и фура, на которую была установлена Аркашина Баня.
— Увижу — крикнул Аркаша Юре в след и толкнул ногой холодильник, высыпав лед наружу, — забью в усмерть!
Аркаша развернулся и раздраженно отправился принимать доставку.
Мужики были молчаливыми и разгрузились быстро. Аркаша даже не ожидал.
— Чего я должен? — спросил он, когда спуск бани был закончен.
Мужики как-то странно переглянулись.
— Да, на вопрос ответь только, — сказал русопятый водитель крана, видно главный.
— Ну можно, — кивнул Аркаша.
— Мы с мужиками заспорились, — начал крановщик, — а потом-то че? Было? Он присунул?
Аркаша сжал зубы, от неожиданности:
— Палец он пришил, — проскрипел он, — хотите и вам пришьет?
— Понятно, — махнул рукой крановщик и, запрыгнув в кабину, захлопнул дверь, — мужики вы вдули! Я же сказал, зажмется он откровенничать.
Аркаша разбежался и запрыгнул к нему на колесо, но тотчас получил по лицу кулаком и вынужден был вернуться на землю.
— Бывай, голубок! — махнул крановщик и доставщики умчались туда откуда приехали.
Аркаша посмотрел им в след, посмотрел на соседский дом, думая пойти и записать что-то вроде обращения, но в итоге развернулся и побрел в хоромину.
Аркаша зашел в дом и тотчас почувствовал какое-то движение за спиной. Но обернуться он не успел, что-то кольнуло его чуть ниже лопатки.
***
Аркаша открыл глаза. В голове все плавало. По дому кто-то бродил, где-то там на втором этаже. Он приподнялся и только тогда заметил, что правая рука его перевязана, а через перевязку угадывался его палец.
Аркаша встал на ноги и пошатываясь осмотрелся в поисках ружья. Оружия не было. Тогда Аркаша нашел единственное, что подвернулось ему под руку — ботинок. Он осторожно ступая поднялся на второй этаж, держа ботинок наготове. Вот-вот готов он был кинуть его в паршивца и броситься на него, но в последний момент остановился. На втором этаже за столом сидели Анна, Толик и Семеныч.
Никто ничего не сказал. Они молчали. Аркаша отбросил ботинок в сторону и пошел к окну, там он взял сигарету и закурил ее. Через окно он увидел, как от соседского дома отъезжала машина с надписью «грузоперевозки», оставляя после себя голый остов соседского спокойствия. Аркаша затянулся и просмотрел на палец:
— Долго я спал?
— Двое суток.
— А я думаю, че так жрать хочется!
Илья Щербинин ILYA Sherbinin 2014
Комментарии к книге «Палец», Илья Щербинин
Всего 0 комментариев