«Сборник рассказов»

Сборник рассказов (fb2) - Сборник рассказов 639K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Трофимович Таратухин

Сборник рассказов Избранное Николай Таратухин

Иллюстратор Леонид Павлович Баранов

© Николай Таратухин, 2018

© Леонид Павлович Баранов, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4490-3124-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Судьба футболиста

Пролог

— Ну, как себя чувствуешь, солдат? — с такими словами обратился ко мне врач на утреннем обходе в госпитале.

— Спасибо, доктор… Все нормально, но пальцы сильно болят…

— Пальцев уже нету… К сожалению…

— Ни одного!?..

— Нету всей кисти… Крепись… На войне так случается… Сестра запишите: два кубика обезболивающих и снотворное на ночь…

***

У меня начались фантомные боли. Об этом мне сказала на перевязке медсестра. Я не мог уснуть без уколов. Отсутствующие пальцы правой руки ныли нестерпимой болью. Засыпал каким-то поверхностным сном, в котором вся моя короткая жизнь мелькала, как в калейдоскопе. Снились мои отец, мать, дедушка и бабушка, боевые друзья, но чаще всех моя Акеми… Снилось всё, что со мною было, но я не знал того, что мне ещё придётся пережить…

Глава Первая

Позывной «Серафим»

Когда мне исполнился один год, мои родители инженеры-ядерщики, работавшие на АЭС в Смоленске, уехали работать по контракту в Японию на АЭС в городе Фукусима, а меня оставили на воспитание дедушке и бабушке. Они были уже пенсионерами и не работали. Дедушка, Серафим Яковлевич, в свое время работал на шахте горным инженером, или, как он сам говорил — маркшейдером. Бабушка всю трудовую жизнь проработала в детском саду воспитательницей. Когда меня к ним привезли, дедушке было 70 лет, а бабушке, Ольге Ивановне — 65. В детский сад я не ходил, а всё время проводил, играя с ребятнёй двора их многоквартирного дома в пригороде Донецка, недалеко от аэропорта.

Моим воспитанием занималась, в основном, бабушка. Она всю любовь к своим детям — сыну, моему отцу и дочери, тёте Гале, живущей в центре Донецка, перенесла на меня. Занималась моим развитием не хуже, чем в детском саду. К пяти годам я уже мог читать и писать печатными буквами. Помню, в бабушкином письме моим родителям сделал приписку: «Папа и мама, я очень скучаю по вам».

К нам очень часто приезжала в гости тётя Галя со своей дочерью Валей, которая была старше меня на два года. Мы с ней дружили. Она выдумывала разные игры по мотивам детских сказок, где главную роль брала себе, а мне доставались второстепенные персонажи. Но однажды я сыграл роль Серого волка в сказке про Красную Шапочку. Мне очень понравилось, и я каждый раз просил её поиграть со мной в эту сказку.

Новый, 2001 год мы отпраздновали очень весело. Дедушка был Дедом Морозом, а тётя Галя — Снегурочкой. Нарядная ёлка в нашей квартире светилась разноцветными гирляндами. А мы с Валей, взяв под ёлкой подарки, читали стихи… Мог ли я подумать, что это был последний Новый год, когда я встречал его вместе с дедушкой и бабушкой…

Отец и мать, окончательно устроившись в Японии, меня в пятилетнем возрасте решили забрать к себе. Помню, с каким восторгом я смотрел на огромный самолет, на котором мы должны были лететь в Японию и с таким же восторгом смотрел в иллюминатор в самом начале полёта на землю, на малюсенькие машины и речные пароходы. Но когда сплошные белые облака закрыли землю и самолёт начал врезаться в них, как в молоко — мне было уже неинтересно, и я заснул…

Родители считались квалифицированными специалистами. Пользовались большим уважением на атомной электростанции и имели высокую заработную плату, что позволило им купить домик в городе. Дом этот был типичным японским городским домиком, без прилегающего к нему двора. Поэтому я часто играл с другими детьми прямо на улице. Поскольку отец и мать были постоянно заняты на работе, а работали они по 9—10 часов в сутки с одним выходным днём в неделю, то наняли домработницу для ведения всех хозяйственных дел и готовки еды. Помню, по утрам она открывала окна и двери для проветривания всех уголков дома. Особенно большое внимание она уделяла кухне, тщательно перемывая и перетирая всю кухонную утварь. Благодаря её стараниям всюду царил блеск, аккуратность и порядок.

Естественно, для того, чтобы определить меня в школу, а обучение в Японии начинается с шести лет, мне предстояло пройти подготовку. Для этой цели был нанят репетитор высшей категории. Это был пожилой японец, считавший себя потомком известного рода самураев. Его родители-дипломаты долгое время жили в России, что помогло ему в совершенстве изучить русский язык.

Учитель очень ревностно относился к своей работе. Он был не только моим педагогом, но и духовным наставником. Изучать японский язык мне с ним было легко и интересно. Помимо изучения японской слоговой азбуки катакана и хирагана, мы с ним играли в разные игры, из которых мне очень нравилась интересная и увлекательная игра го, развивающая внимательность, усидчивость и концентрацию ума. Кроме того, он очень осторожно, ненавязчиво прививал мне основы Бусидо — свод правил, рекомендаций и норм поведения в обществе.

К моменту поступления в начальную школу, а это происходит в Японии в апреле месяце, мне пошёл седьмой год. Я уже владел основами арифметики, умел читать и разговаривать на японском. Но особенно мне нравилось рисовать японские иероглифы. Их около двух тысяч. Учитель мне давал словесное задание, а я должен был нарисовать иероглиф. Эти уроки проходили в игровой форме, и я легко осваивал это непростое дело.

Учитель старался мне привить черты настоящего самурая, самыми главными из которых является честность и храбрость. Он неоднократно мне повторял: «Юноша должен быть бесстрашным, выдержанным и стойким».

В школе у меня дела складывались хорошо. Я обладал исключительной памятью — мог безошибочно повторить всё услышанное или прочитанное, а также мог заметить любое изменение в расположении окружающих предметов. Хороших друзей, а тем более, подруг у меня в классе не было, их мне заменял Учитель. Общение с отцом и матерью у меня было ограниченным. Они приходили с работы поздно, уходили рано. Только один день в неделю, когда у них был выходной, они полностью отдавали мне. Мы совершали поездки к морю, посещали зоопарк, ходили в кино. Иногда мама пекла пирог и мы все вместе наслаждались её искусством за чаепитием.

Всё остальное время у меня занимала школа, выполнение домашних заданий, где Учитель занимал главенствующую роль. Он старался привить мне чувство чести и стыда, учил быть правдивым, дисциплинированным. Вырабатывал во мне хладнокровие, спокойствие и присутствие духа, умение не терять ясность ума при самых серьёзных испытаниях. Такой характер развивался чтением рассказов и историй о храбрости и воинственности легендарных героев. Моё духовное развитие Учитель неотрывно увязывал с физическим. Ежедневно мы с ним отрабатывали приёмы самурайского боевого искусства дзю-дзюцу, делая упор на ведение боя в малых помещениях и ограниченных пространствах.

Когда я перешёл в четвёртый класс, отец определил меня в Академию футбола в ближайшей спортивной школе. Игра мне очень понравилась. Особенно полюбил жонглирование мячом. Мог жонглировать не только одним мячом, но даже двумя. Этот трюк никто в школе кроме меня не мог сделать. Выяснилось, что у меня отменная координация движений и исключительная реакция. Тренеры отмечали ещё и мою способность наносить удары по мячу из любого положения, как левой, так и правой ногами. Все прочили мне блестящее футбольное будущее…

Окончив начальную общеобразовательную школу, я поступил в среднюю школу первой ступени, где надо было учиться с седьмого по девятый класс включительно. В школе с учёбой у меня проблем не было. Легко переходил из класса в класс. В девятом классе, который является выпускным, моё обучение в Академии футбола тоже заканчивалось. В ней я стал «звездой». Меня начали приглашать на тренировки в футбольную команду города…

Мои родители к этому времени получили японское гражданство. Двойное гражданство в Японии запрещено, поэтому им пришлось отказаться от гражданства России. Понятное дело, гражданином Японии стал и я. Всё складывалось великолепно, но природный катаклизм в одночасье внёс страшные коррективы. Землетрясение в пятницу 11 марта 2011 года силой в девять баллов разрушило город, а мощное цунами затопило АЭС «Фукусима—1», где работали мои отец и мать. На станции в этот день пропали без вести два человека. Это были мои родители…

О том, что они погибли было признано значительно позже. Тела их обнаружены не были… Такое короткое слово «погибли» … Но оно означает, что я их не увижу больше никогда. Маму, которая мне пела колыбельные песни, лечила меня домашними средствами от простуды, ласкала, когда мне этого очень хотелось. Из —за её работы я её видел значительно реже, чем этого мне хотелось. Она была на десять лет моложе отца и говорила, что очень хочет, чтобы у меня появился брат или сестра. Погибла, когда ей исполнился всего 41 год. Отца тоже уже не увижу. Он защитил недавно докторскую диссертацию и был весь в науке, но мне старался уделять всё свое свободное время. Он очень любил футбол и сделал всё, чтобы и я приобщился к нему… Учитель мой тоже погиб во время цунами, охватившего побережье после землетрясения.

Мне хорошо запомнился тот день. Я только что пришёл из школы. Даже не успел раздеться, как вдруг сильнейший толчок выбил опору из-под моих ног и наш дом начал складываться, как карточный. От сильного удара в спину потерял сознание. Меня спасатели нашли под обломками дома с травмами спины и ног. В больнице я ожидал отца и маму, но их уже по-видимому не было в живых…

В больнице пробыл недолго и был направлен в детский дом, расположенный в пригороде Токио. Окончилась моя безмятежная жизнь. Теперь все решения мне нужно было принимать самостоятельно. Когда дедушка и бабушка, узнав о гибели моих родителей предложили мне вернуться в Донецк и жить у них, я, к большому их огорчению, отказался. Они на меня вначале страшно обиделись, но мне удалось их уговорить, выдвинув основную причину моего отказа: желание закончить среднюю школу по совету отца.

За месяц до землетрясения наша семья отмечала моё пятнадцатилетие. Тогда папа сказал, что мне необходимо закончить вторую ступень средней школы и поступить в высшее учебное заведение. Выпускные экзамены в средней школе за девятый класс я сдал. Далее предстоял выбор: или продолжать учиться и закончить двенадцатый класс, или поступать в колледж. Половина моих одноклассников выбрали второе, а я решил продолжать обучение.

Вступительные экзамены в старшую школу второй ступени я сдал без особого напряжения и стал обучаться в десятом классе. Мальчишки и девчонки обучались вместе. Наших детдомовских в классе было около десяти человек. И тут меня настигла первая любовь. Предметом моего обожания стала самая красивая девочка не только в классе, но и во всём нашем детдоме. Её родители тоже погибли при землетрясении. Звали её Акеми, что означает — «яркая красота». Действительно, она была очень красивой. Мы с ней были одногодки. Даже родились в одном и том же месяце — феврале.

Она была отличницей. Писала хорошие стихи о природе, о любви. Очень тяжело переживала гибель родителей. В отличие от меня, она осталась круглой сиротой, и её одинокая душа желала пристанища. У Акеми было много поклонников среди учеников школы, по японским меркам даже красавцев, но она ни одному не отдавала предпочтение. Мне тоже ничего пока не светило на этом фронте, но я был на свою русоволосую голову выше всех и сильнее. Быстро оттеснил конкурентов и старался всё время оказываться в поле её зрения. Она стала той девчонкой, которая заполнила всё моё существование. Я не мог прожить и минуты, чтобы не думать о ней. Засыпал и просыпался с её именем…

Мы с ней оба занимались спортом. Меня пригласили в профессиональную футбольную команду второго дивизиона на смотрины, которые я блестяще выдержал. Стал ходить на регулярные тренировки и был зачислен в резерв команды. Акеми была чемпионкой префектуры по стрельбе и её приглашали на первенство страны, где она заняла третье место по стрельбе из малокалиберной винтовки.

Желание быть с ней рядом настолько оказалось велико, что я решил тоже научиться стрелять. Как-то я сказал Акеми об этом и попросил её мне помочь. Она согласилась и познакомила меня со своим тренером — женщиной лет сорока довольно сурового вида. Стал регулярно посещать занятия. Тренер мне сразу сказала, что для идеального выстрела нужны холодный ум и тренированный глаз. Здесь у меня таланта не обнаружилось. Зато обнаружились дефекты, которые были несовместимы со стрельбой. Не хочу их перечислять, но был и положительный момент. Тренер заметила, что у меня винтовка держится в руках намертво. Она не вздрагивает даже от ударов сердца, что очень мешает другим стрелкам. Кстати, регулярные занятия футболом привели к тому, что сердце у меня совершало не более 55 ударов в минуту. Это очень важно для стрелка. Ведь нужно делать выстрел только в паузе между сердечными ударами. И тренер поверила в меня.

Многочасовые тренировки позволили мне выработать хладнокровие и терпение и, самое главное, избавиться от торопливости. Старался перенимать все приёмы маститых стрелков. Увлечение стрельбой оказалось даже сильнее футбола. Стрельба захватила меня так, что я решил с футболом повременить, хотя меня настойчиво приглашали в команду второго дивизиона. Мне хотелось быть рядом с Акеми, дышать с ней одним воздухом, иметь те же интересы, которые были у неё. Я её безумно любил…

Тренер была мною довольна. На ближайших соревнованиях на первенство префектуры по стрельбе из малокалиберной винтовки я занял второе место. Но в скоростной стрельбе из спортивного пистолета мне не было равных. Стал чемпионом префектуры. У меня была исключительная способность запоминать местоположение предметов. Однажды на соревнованиях с разрешения судей продемонстрировал перед зрителями стрельбу из винтовки по мишени с закрытыми повязкой глазами. Произвёл фурор, ни разу не промахнувшись и стал знаменитостью Токио.

В классе Акеми сидела за столом напротив меня и я, порой совсем забывая об уроке и учителе, смотрел в её сторону. Её темноволосая головка с маленькими косичками притягивала мой взгляд словно магнитом. Не знаю, обладал ли я гипнозом, но она каждый раз после моих взглядов поворачивала своё миловидное лицо в мою строну и тогда наши взгляды встречались. Её глаза, как две темные вишенки говорили мне, что я ей не безразличен… Так продолжалось каждый день. Однажды после долгих колебаний, решился написать ей записку. Написал, что она прекрасна, как цветок сакуры и влюбился я в неё сразу, как только увидел и теперь жить не могу без неё. На перемене подошел к её столу и вложил записку в лежащую на нём книгу. Она это видела. Я стал ожидать ответ. Он пришёл на следующей перемене. Свой ответ, по моему примеру, она вложила в мою книгу. В записке было написано всего три слова: «Люблю тебя тоже». Не знаю, как у неё, а у меня такое тепло разлилось в груди, что я насилу дождался конца занятий и подошёл к ней. Школа была в пятнадцати минутах ходьбы от нашего детского дома. Всю дорогу мы шли рядом и разговаривали о чём угодно, но только не о том, что произошло. Она приняла мое признание в любви с достоинством королевы, как нечто само собой разумеющееся. Однако при расставании тихо сказала: «Маттакуши, я тебя люблю очень». Моё имя — Максим, она выговаривала по-японски, что прозвучало для меня нежной музыкой…

Прошло дней десять после первых объяснений в любви, когда я решился привлечь её к себе и прикоснуться своими губами к её губам. Ни я, ни она целоваться не умели, но теперь при расставании всегда это делали. Но однажды она так нежно обняла мою шею своими тонкими, еще почти детскими руками, что я не мог удержаться, чтобы не коснуться рукой её маленькой груди. Это произошло как-то интуитивно. Она вмиг встрепенулась, и я почувствовал, как её губы буквально впились в мои. Мне это понравилось, и я попытался сделать то же самое. Поцелуи стали такими жаркими, что мы уже себя не контролировали. Нам не хватало родительской ласки и все чувства мы переносили друг на друга. Все печали и радости мы делили пополам. И мне, и ей уже шёл восемнадцатый год. Будь у нас соответствующие условия, то всё произошедшее с нами чуть позже, могло произойти даже значительно раньше. Мы с Акеми, решили пожениться, когда достигнем выпускного из детдома возраста, который наступал после 18 лет. Оставалось меньше года, и мы решили не торопить события. По-прежнему целовались, теперь уже довольно страстно, но «границу» не переходили.

Я начал обучать её русскому языку. Она с большой охотой начала учить наш «великий, могучий… русский язык». Известно, что в японском языке очень мало ласковых слов. Поэтому японцам требуется в два раза больше времени, чтобы что-то сказать. Хотя бы только поэтому он не сравнится с нашим языком. Акеми это почувствовала, когда стала немножко понимать мои ласковые слова, обращённые к ней.

Наши отношения с Акеми не были секретом для воспитателей и воспитанников детдома. Администрация приветствовала формирование пар среди выпускников детского дома. Все без исключения воспитанники получали профессиональное образование.

Мы с нею обучались компьютерному программированию, а я видел своё будущее в стрелковом спорте. Но всё это могло случиться ещё не скоро, а пока мы закончили последний класс старшей школы. Акеми уже не выглядела угловатым подростком, а превратилась в стройную девушку очень приятной внешности, а я сильно подрос, да так, что она едва доставала мне до плеча. Нам продлили пребывание в детском доме согласно Закону, до достижения нами двадцатилетнего возраста.

Как призёров последних соревнований по стрелковому спорту, нас с Акеми в первых числах апреля 2014 года пригласили на весенние недельные сборы на спортивную базу в пригороде Токио. Весна в том году была ранней. Природа оживала после довольно холодной зимы. Цвели деревья, проснулись пчёлы, их жужжание слышалось под каждым деревом, пели птицы и на душе у меня было тепло от сознания того, что рядом со мною была любимая девушка. Нам совсем недавно исполнилось по восемнадцать лет, и мы знали, что кроме детских поцелуев существует ещё нечто, более интимное и острое. Мы давно с ней этого хотели…

Стреляли мы с нею хорошо, у тренеров претензий к нам не было. Так получилось, что в комнате на базе я остался один. Мой напарник по комнате был вынужден покинуть сборы по семейным обстоятельствам. Акеми пришла ко мне и осталась со мной на ночь… Случилось то, что случилось. Мы оба с ней потеряли невинность, и эта утрата была такой сладкой, что мы всю неделю пребывания на сборах продолжали её терять…

Возвратились мы в детдом уже не детьми. Нам пошел девятнадцатый год и будущее нам казалось светлым и обеспеченным. На моём счету в банке было 500 тысяч долларов — компенсация государства за погибших на работе моих родителей. У Акеми что-то около 50 тысяч. Квартиру купить мы вполне могли.

В конце апреля мне позвонила бабушка и сказала, что дедушка тяжело болеет и хочет меня увидеть, может быть уже в последний раз. Мы с Акеми решили лететь в Донецк. Мне визу в посольстве Украины выдали на основании вызова родственников, а вот Акеми визу не дали. Это был настоящий удар для нас. Решили мы, что я полечу один. Побуду месяц и вернусь…

В Москве у меня была пересадка на рейс Москва — Донецк. В аэропорту Донецка меня встречала почти вся моя украинская родня: бабушка, сестра моего отца — тётя Галя с дочерью Валентиной. Встреча была очень радостной.

— Господи, как ты, Максим, вырос, — воскликнула бабушка, обнимая меня, — возмужал и стал так похож на отца.

— Вымахал, небось, под два метра? — спросила тётя Галя.

— Нет, только метр восемьдесят пять, — поправил я её, — но, думаю ещё подрасти…

Моему дедушке исполнилось 87 лет. Он лежал в постели. Я его обнял и поцеловал. Он сильно исхудал и был очень слаб.

— Ну, рассказывай, как жилось на чужбине? — спросил он.

— Серафим, дай мальчику прийти в себя с дороги, — взмолилась бабушка, — сейчас поужинаем и тогда он всё расскажет.

Мой рассказ все слушали с большим вниманием. Я рассказал, как погибли отец и мать, хотя, мёртвыми их не видел, а только то, что мне рассказывали в детдоме. Рассказал о своих спортивных достижениях и, конечно, не забыл об Акеми. Сказал, что собираюсь жениться на ней. Дедушка предложил помянуть сына и невестку — мою маму. Ему пить было нельзя, но он пригубил из своего стакана, а я впервые глотнул спиртное и оно мне не понравилось. Однако традиция есть традиция…

У дедушки был рак, и врачи сказали бабушке, что он долго не проживет. Поэтому я решил проводить его последний путь, а затем уже вернуться в Японию.

Город Донецк мне очень понравился, но на улицах было как-то неспокойно. Митинги, протесты… О политической жизни в Украине я ничего не знал, но дедушка кое-что мне рассказал:

— В Киеве голову поднимают националисты и, наверное, начнут свой поход на Юго-Восток… Они хотят лишить нас веры и языка… Ты уезжай, пока не началась заваруха… А нам здесь жить и умирать… Это наша земля…

Мне родители рассказывали о героическом прошлом дедушки. Он мальчишкой, приписав себе лишний год, ушёл воевать. В армии был разведчиком. Дошёл до Кенигсберга, был тяжело ранен и демобилизован по инвалидности.

— Дедушка, ты предлагаешь мне убежать и бросить вас здесь… Ты воевал за эту землю, и я не уеду никуда… Буду тоже, как и ты, сражаться за неё…

— Я рад, что ты вырос таким… Умру спокойно…

В городе был объявлен призыв добровольцев в ополчение, и я пришёл на сборный пункт. Когда я предъявил свой японский паспорт, то вызвал некоторое удивление у секретаря.

— Вы интернационалист?..

Объяснил своё появление в Донецке и рассказал о своих достижениях в спортивной стрельбе. Меня тут же направили в подготовительную школу снайперов.

Позднее, в конце июня, в последний путь мне пришлось провожать не только дедушку, но и бабушку вместе с их пятью соседями. Город тогда был обстрелян «Градами» и случилось прямое попадание в их дом. А я в это время уже месяц проходил трёхмесячный курс молодого бойца в ополчении. Но перед этим дозвонился до Акеми и рассказал ей о причине своей задержки в Донецке. Она плакала и просила меня всё хорошо обдумать, но я настоял на своём. При этом попросил держать всё в строжайшей тайне и никому не рассказывать — где я. Связь держать со мной через тётю Галю, для чего сообщил её адрес и телефон. И тут она мне сообщила, что беременна и решила рожать.

Я её решение одобрил и посоветовал использовать мою генеральную доверенность на распоряжение моим банковским счётом для покупки квартиры. Такую доверенность я нотариально оформил на неё перед моим вылетом на Украину.

Школа снайперов была сформированная из таких же необстрелянных парней и девушек, имевших ранее хоть какое-то отношение к стрельбе. Собственно говоря, это была школа выживания в бою. Курс молодого бойца мы проходили в ускоренном темпе. С утра до позднего вечера, и даже иногда по ночам, нас обучали инструкторы, имевшие боевой опыт в горячих точках: в Афганистане и Чечне. Нас обучали способам маскировки на местности, стрельбе из всех видов оружия, минному делу, рукопашному бою и, конечно, стрельбе из снайперской винтовки. Не только по видимой мишени, но и по скрытой: на звук, на свет, на шорох. Здесь я удивил своих инструкторов умением метко стрелять «по-македонски» — на бегу из двух пистолетов по двум мишеням.

Снайперами смогли стать не все. Был очень жесткий отбор. Я, еще двое ребят и трое девушек, смогли пройти сквозь сито тщательного отбора. С нами уже начал проводить занятия пожилой инструктор высшей категории, прошедший Египет и Афганистан. В школе нам показали советский фильм «Враг у ворот» о борьбе сталинградского снайпера Василия Зайцева с немецким «суперснайпером» Кенингом. Фильм произвёл на меня сильнейшее впечатление, а Зайцев стал моим кумиром…

Тётя Галя прислала мне письмо, в котором рассказала, что наладила связь с Акеми. У неё беременность протекает нормально, УЗИ показало, что у неё родится двойня. Квартиру она купила недалеко от детдома, а детдомовская администрация взяла над нею опеку. Это меня душевно успокоило, но расстраивало то, что нам пользоваться сотовым телефоном категорически запрещалось. Я с блеском сдал все экзамены и был отправлен на передовую с позывным «Серафим», который взял в честь своего деда.

На войне у бойцов сложилось мнение, что снайперы и пулемётчики живут на передовой не очень долго. Это я слышал от пожилых ополченцев, но не верил, что пуля-дура достанет меня в расцвете сил и здоровья. О том, что убивать мне самому придётся людей, пусть даже извергов, я думал пока только теоретически. Практика оказалась жестокой и циничной.

Отряд, куда я прибыл, вёл осаду Донецкого аэропорта, где засела самая оголтелая часть украинской армии. Их почему-то называли киборгами. Командир отряда, пожилой мужчина лет пятидесяти, принял меня очень тепло.

— Сколько тебе лет, сынок? — спросил он меня, когда я доложил о прибытии в расположение его отряда.

— Зимой будет девятнадцать… Мой дед пошёл на войну в семнадцать…

— Ну, не ершись. У нас есть ребята моложе тебя. Почему у тебя такой позывной — «Серафим?».

Пришлось всё рассказать о себе. Он меня внимательно выслушал и сказал:

— Если тобой движет только месть, то этого недостаточно. Мы здесь бьёмся за всех русских на Донбассе, за свободу говорить на своём языке, бьёмся против фашистского бандеровского отребья… Сегодня ночью мы проводим операцию по занятию новой позиции. В нашем отряде был снайпер… Вчера его тяжело ранил снайпер противника. Твоя задача ликвидировать его. Сейчас тебе принесут оружие твоего предшественника. Познакомься с винтовкой. Это новая АСВК — армейская снайперская винтовка крупнокалиберная. Ты в учебке стрелял из какой?

— Это была СВН-98. У меня всё плечо в синяках…

— Ну, эта намного мягче в отдаче и бьёт на полтора километра.

Разговор наш проходил в блиндаже. Вскоре в дверь постучали и вошёл мужчина с винтовкой, бронежилетом и каской. Командир, проверив амуницию, заставил меня примерить бронежилет.

— Он, конечно, от пули снайпера не убережет. Пуля американского «Барретта» пробивает его, но от осколков гранат, которыми тебя могут обстрелять, спасёт. Пуля твоей АСВК тоже пробьёт любой бронежилет. А сейчас пойдём, посмотрю, как ты стреляешь…

Мы прошли по траншее в самый её конец. Командир дал мне тяжёлый армейский бинокль. Я таким уже пользовался в учебке.

— Видишь там вдали телеграфные столбы с оборванными проводами. В изолятор попадёшь?..

До столбов было около километра. Установил сошку для устойчивости ствола и начал присматриваться. В оптический прицел хорошо были видны четыре белых изолятора. В коробчатый зарядный магазин винтовки вмещалось пять патронов. Получил команду и сделал четыре выстрела. Изоляторов на столбе не осталось. Разрядил винтовку, как учили…

— Не дурно, надо сказать, не дурно!.. Желаю успехов теперь, сынок, в бою, — сказал командир, пожав мне руку.

Винтовка мне очень понравилась. Правда, тяжеловатая, около тринадцати килограммов, но зато с искрогасителем и глушителем. Оптический прицел с 45-кратным увеличением у неё был съёмный, к ней прилагался прибор ночного видения. В напарники мне определили мужчину, который приходил в блиндаж. Познакомились. Зовут Филиппом. Бывший шахтёр, воюет уже месяц, женат, имеет сына пяти лет. Был напарником выбывшего снайпера… До начала операции оставалось два часа и мы разговорились.

— Федя был отличным парнем и хорошо стрелял. В тот день наш отряд хотел продвинуться в направлении взлётной полосы. По данным разведки у противника здесь снайпера не было, но он там оказался. Положил наших троих, а Федю ранил…

— Филипп, тыква или дыни есть в отряде? — спросил я.

— Вчера нам принесли снабженцы дыни. Сейчас сбегаю…

Он вскоре принёс большую дыню. Я карандашом пометил стороны и нанизал её на черенок от лопаты, напялил тёмную балаклаву и надел каску. Получилось нечто похожее на голову. С этим макетом мы низко прогибаясь вышли по траншее к её концу. Вечерело, но видимость была еще хорошая. Я несколько раз поднимал макет выше бруствера, имитируя движение. Наконец, пуля сочно долбанула в макет, выбив его из моих рук. Это, как раз мне было и нужно. Я по входному и выходному отверстиям определил направление, откуда был произведён выстрел. Доложил командиру. Наблюдатели в стереотрубу рассмотрели место схрона снайпера. Миномётчики открыли по нему огонь, а я в этот момент сделал всего один выстрел. Снайпер был уничтожен. Я не видел его лица, только силуэт, который на мгновенье появился в прицеле.

Фокус с макетом я вычитал из книги какого-то автора и применял его впоследствии часто… Лето прошло без особых происшествий. Несколько раз я участвовал в дуэлях с вражескими снайперами. Меня вдохновлял образ Василия Зайцева, и я очень хорошо следовал его примеру. За всё лето я сделал всего десять выстрелов по снайперам. Это были десять вражеских жизней, но это, возможно, спасло жизни многим десяткам ополченцев.

Поздней осенью маскироваться стало трудней. Голые ветки деревьев плохо помогали оставаться незамеченными, но густая пожухлая трава компенсировала отсутствие листьев. Мы мастерили себе маскхалаты согласно погоде и времени. Филипп очень хорошо оберегал меня от самоходных дронов, уничтожая их при опасном приближении к нам. Наша специализация была довольно узкой — борьба со снайперами противника и уничтожение миномётных расчётов, что требовало нашего выдвижения далеко вперёд от своих позиций.

На нас работала иногда целая группа сапёров по разминированию выбранного нами участка местности. Ради одного выстрела мы с Филиппом порой часами лежали и мокли под проливным дождём не шелохнувшись. Он всегда занимал позицию сзади меня за более надёжным укрытием. Его задача — вести круговой обзор в то время, когда я неотрывно смотрел в оптический прицел винтовки в зону противника. Ведь «цель» могла появиться только на мгновение. Мне этого мгновения хватало. Здесь мне очень помогали спокойствие и хладнокровие, привитые мне Учителем.

Активность вражеских снайперов на нашем участке резко поубавилась. Их число сократилось благодаря нашим действиям. Мне очень помогала моя способность запоминать местоположения предметов на местности. «А вот этого кустика вчера здесь не было. Вырос за ночь… Что там под ним? — соображал я, — а мы сейчас подрежем ему корень…». Выстрел и «кустик» уже не растёт.

Взятию аэропорта моим отрядом очень мешала высоченная диспетчерская вышка. Из неё местность просматривалась на многие километры. На ней обосновались корректировщики огня минометов и, конечно, снайперы укропов. Несмотря на обстрел вышки из наших орудий, они умудрялись там периодически появляться. Мы с Филиппом вели постоянное наблюдение за вышкой из укрытия, сооруженного для нас группой поддержки с таким расчётом, чтобы узкая щель амбразуры укрытия выходила прямо на вышку. Меня засечь было трудно, а все этажи этого сооружения, кроме первого, мной просматривались. Как только на них появлялось что-то новое, незаметное для других, но только не для меня — я брал это на прицел. Не знаю, скольких снайперов я убрал, но штук пятнадцать «Барретт» угробил — это точно.

Медаль «За боевые заслуги» нам с Филиппом вручили сразу после взятия аэропорта. А через некоторое время меня ожидала ещё одна радость: Тётя Галя прислала мне письмо, в котором сообщала, что Акеми родила в конце декабря близнецов — мальчика и девочку. У неё всё хорошо. Дети родились здоровыми.

В феврале мне исполнилось 19 лет. Боевые друзья тепло поздравили меня и пожелали ни пули, ни осколка и удачи в бою. А бои начались сразу же после нашего взятия аэропорта. Вооружённые силы Украины предприняли контрнаступление на аэропорт. Мы отбили это наступление. Тут мне пришлось изрядно потрудиться. Противник предпринимал одну атаку за другой и нам с Филиппом спать удавалось урывками не более 2-х часов в сутки. Мне частенько приходилось оставлять винтовку и брать в руки автомат и даже гранатомёт. Но в перерывах между атаками я вновь брал винтовку и наводил панику в рядах атакующих. Их потери стали настолько заметными, что командование ВСУ объявило меня террористом номер один и за мной началась настоящая охота. Я давно уже перестал переживать, видя смерть человека от моих рук. Для меня это были враги, которые стреляют в меня и могут так же меня убить.

Однако часто, просматривая траншеи противника и дальние подступы к ним в оптический прицел винтовки, я думал одно и тоже: «Кого я лишаю жизни?.. Бандеровского отморозка или мобилизованного моего ровесника, которого даже не обучили как следует военному делу. Дали автомат и послали „москалей“ убивать…».

Когда я видел такого, в голову приходила мысль: «Ожидает его в каком-нибудь Крекове или Жолкве гарна дивчина Гандзя и родители, у многих есть дедушка и бабушка, а пришлют гроб». Старался ранить в руку или ногу. «Может быть поумнеет?» — думал я. Иногда вообще не стрелял в таких. Злейшими врагами я считал иностранных инструкторов и бойцов батальонов «Азов» и «Айдар». Здесь никакой пощады у меня к ним не было.

Мы заняли посёлок Спартак и перешли к обороне. Опять начались контратаки. Мы успешно их отбивали, хотя и у нас были большие потери. Очень жалко и страшно было видеть мёртвым человека, с которым всего несколько минут назад разговаривал, который строил планы на сегодня, а сейчас лежит с простреленной головой и ничего ему уже не нужно. Жажда мести и злоба заполняла всё моё существо. Не скрывая слёз я, стрелял по серым фигурам, не задумываясь: кто их послал сюда и зачем?.. Но помню, как в подбитом БТРе двое солдат ВСУ отчаянно отбивались от наших. А когда окончился боезапас, подорвали себя гранатой… Герои?.. Лучше смерть, чем плен?.. Это как же надо ненавидеть русских?.. Правда, мне наши ребята сказали, что такой героизм проявляют иногда наркоманы из радикальных группировок. Обкурятся и буром прут на наши позиции.

Но не только в прицел винтовки я видел противника. Однажды нам с Филиппом пришлось вступить в рукопашную. Нас выследили, когда мы заняли позицию в непосредственной близости от укреплений врага.

В нашу сторону направилась БМП — боевая машина пехоты. Где-то в полукилометре от нас она подорвалась на мине. Когда всё наше внимание было обращено на машину, на нас накинулись откуда-то сбоку трое пехотинцев. Вот тут-то мне и пригодились уроки Учителя по дзю-дзюцу. Когда на меня навалился довольно крупный мужик, я сумел увернуться от удара прикладом автомата и нанести ему ответный удар выпрямленными пальцами левой руки в глаза. Этот удар часто бывает смертельным. Так оно и получилось. Филипп боролся с двумя. Он всегда носил с собой кривой кинжал бебут, доставшийся ему в наследство от деда — морского пехотинца. Кинжал спас его. Одного Филипп сумел заколоть, а оставшегося мне пришлось оглушить прикладом отобранного автомата. Когда нападавший пришёл в себя, Филипп спросил его: «Почему не стреляли нам в спину?».

— Был приказ взять живыми, — ответил тот.

Вместо награды за пленного языка, мы от командира получили жестокий нагоняй за самовольное выдвижение на огневую позицию без группы прикрытия.

Вскоре было объявлено перемирие. Странное было оно. Перестрелки из стрелкового оружия продолжались. На рубеже разделения появились укроповские снайперы и у нас начались потери. Как позже выяснилось, это в ВСУ пришло пополнение из стран Прибалтики, в основном, снайперы-женщины.

У меня появилась трофейная американская «Барретт М107А1» с боекомплектом. В бою я её пока не использовал, опробовал на мишенях. Она полегче нашей АСВК и бьёт подальше. Удобная. Нам с Филиппом поступила команда — обезвредить снайперов. С новой для меня винтовкой мы выдвинулись на позицию. Залегли в снег. Белые маскхалаты делали нас малозаметными, лицо и винтовки выкрашены белой зубной пастой. Лежим и ожидаем поползновений с той стороны. Мы находились на солнечной стороне, что затрудняло противнику смотреть на нас, да и блики от их оптики могли появиться.

Мы с Филиппом засекли два блика. Начал присматриваться. Увидел один чёрный пятачок, чуть подальше —— второй. Непростительная промашка!.. «Краски или зубной пасты не хватило? — подумал я, — чтобы закрасить торец искрогасителя. Мы свои закрасили». Здесь я хочу сказать, что на наш участок ВСУ присылали самых опытных, самых маститых снайперов, но пока я с ними справлялся. Это была очередная охота на меня. Решил тогда, что и здесь не оплошаю. Мне захотелось уничтожить обоих, забыв золотое правило снайпера — стрелять только один раз и менять позицию!

После второго моего выстрела на нас обрушились 30—ти миллиметровые гранаты. И только благодаря тому, что солнце слепило стрелявших, оно было за нашими спинами, прицельного огня у стреляющих не получилось. Наша группа прикрытия в ответ открыла стрельбу из 80—ти миллиметровых миномётов и уничтожила стрелков. Это спасло нам с Филиппом жизнь.

Я получил осколочное ранение кисти правой руки. Это было даже не ранение, а что-то более страшное. Смотреть на свою руку я не мог. Начал терять сознание… Филипп наложил жгут, сделал перевязку и обезболивающий укол. У нас была аптечка— неотъемлемый атрибут каждого снайпера. Под прикрытием ответного огня с нашей стороны, он вынес меня в расположение нашего отряда. Было принято решение эвакуировать меня в Донецк. По пути мы несколько раз попадали под миномётный обстрел и вынуждены были лежать в придорожном кювете, дожидаясь темноты. Прибыли в госпиталь. Консилиум хирургов пришёл к выводу, что кисть спасти невозможно из-за полной её раздробленности, а также во избежание газовой гангрены — то, что осталось от кисти надо удалить. А дальше — наркоз и культя… Вот такое получилось перемирие.

В госпиталь через несколько дней пришли заместитель командира части и начальник штаба. От них я узнал, что в тот день я отправил в рай или ад чемпионку мира по стрельбе, суперснайпершу Эльзу Брюгге и её напарницу, тоже не менее известную в стрелковом спорте. Мои командиры сообщили, что мы с Филиппом представлены к высокой награде ДНР. Тут же мне вручили «Орден за боевую доблесть 3-й степени». Это транслировалось по местному телевидению в передаче: «Они сражаются за Родину».

Выписали меня из госпиталя, когда весна была уже в самом в разгаре. В госпитале меня часто навещали тётя Галя и Валентина. У них я погостил всего два дня. В Японию позвонил только один раз. Разговаривал всего пять минут. Сказал Акеми, что жив-здоров и скоро буду дома, а также попросил сообщить её новый адрес. Она успела сказать, что родила сына и дочь. Им уже почти пять месяцев…

Самолёт рейсом Москва—Токио летит почти десять часов. Я думал выспаться в полёте. В Москву прилетел из Ростова-на-Дону и сильно устал. Культя моя иногда чесалась, видимо, окончательно заживала. Я совсем ещё не привык к своей инвалидности, то и дело пытался что-то взять правой рукой, но только беспомощно тыкался культёй. Порой побаливали пальцы, которых уже не было… В международный аэропорт Токио — Нарита, я прибыл под утро. Заказал такси. Через час был у высотного дома на улице, по которой часто ходил и знал её от начала до конца… Начинался рассвет. Многомиллионный город просыпался… Я сел на лавочку у подъезда дома и решил прийти в себя. Сердце билось учащённо. Сейчас увижу свою Акеми и детей… Ведь мы с ней еще даже не женаты, но деток уже успели родить. А нам всего-то идёт двадцатый год. Я начал только сейчас сознавать, как мне всё же повезло! Ведь мог погибнуть и оставить своих япошечек сиротами. Какая, оказывается, жестокая штука — война! Воевать вновь мне совсем не хотелось, я считал, что свой долг перед Родиной выполнил…

Я начал смотреть в окна семиэтажного дома. Судя по адресу, квартира номер 18 не могла быть высоко. Вдруг в окне на пятом этаже появился знакомый силуэт, и я увидел её.

— Акеми!.. Я вернулся, ты слышишь, я вернулся! — крикнул я на русском.

На японский мы перешли после того, как отдышались после долгого поцелуя. И только потом Акеми увидела мою руку. Она взяла её и стала покрывать поцелуями. Слёзы текли по её щекам и капали на мою культю…

Часть вторая

Игрок середины поля

Прижимая здоровой рукой Акеми к себе, я успокаивал её, как мог:

— Ну, что ты плачешь, родная, я ведь живой… Всё будет хорошо… Не плачь…

Когда мы вошли в прихожую квартиры, Акеми нагнулась, чтобы помочь мне разуться.

— Не надо, я не такой уж беспомощный, — остановил я её, — это могу и сам…

В небольшой гостиной, куда меня завела Акеми, веяло домашним уютом и теплом. Мебели было немного: легкий небольшой диванчик, компьютерный стол с компьютером, пара плетённых стульев и журнальный столик. На полу плетённая циновка ¬— татами. Две раздвижные двери вели в соседние комнаты.

— Дети там, — указала Акеми на одну из дверей, — но сначала прими ванну после дороги и переоденься, а я их сейчас буду кормить… У тебя есть сменная одежда?..

В моём саквояже были рубахи, пара брюк, трико и все туалетные принадлежности. Бриться я начал после ранения, а до этого носил небольшие усы и бороду — а ля Че Гевара. Я ему подражал, потому, что внешностью очень был похож на него…

Мне хотелось увидеть малышей, поэтому долго в туалетной комнате не задержался. Вошёл в боковую комнатушку, где была Акеми с детьми. На плетённом татами, лежащем на полу, был разостлан футон — матрас для сна, а на нём, из-под тонкого одеяльца, смотрели на меня раскосыми глазёнками две темноволосые головки. Дети только что поели. Я присел на корточки около футона и не знал, как к ним прикоснуться, а они, увидев меня, заулыбались, показывая по два прорезавшихся зуба под верхней губой.

Акеми начала менять детям памперсы. Тут уж я принимал самое активное участие и рассмотрел: где мальчик, а где девочка. Лицами они были абсолютно похожи друг на друга.

— Как назвала детей?

— При оформлении документов на детей в нашем районном муниципалитете меня зарегистрировали как мать-одиночку, и я дала им свою фамилию — Ямашита. Девочку назвала Акико, мальчика — Акира. Очень хотела назвать русскими именами, но тогда бы у меня были затруднения с регистрацией в Центре благосостояния. А это страховки, ежемесячная материальная помощь и медицинское обслуживание…

Уложив детей спать, Акеми, обняла меня и сказала:

— Ты так возмужал и такой стал большой…

— Всего на три сантиметра подрос. Теперь метр восемьдесят восемь… Ты скажи, как управляешься одна с детьми?

— Я не одна. В Центре благосостояния при муниципалитете мне выделили оплачиваемую помощницу. Она работает полный рабочий день. Ты мне по телефону говорил, что сегодня прилетаешь, поэтому я дала ей выходной…

За завтраком Акеми мне рассказывала о покупке квартиры.

— В новом доме я купила трёхкомнатную квартиру за 400 тысяч долларов. Из твоих денег взяла только двести. Добавила свои, те, что были у меня раньше и призовые, которые получала на соревнованиях. Я ведь за 2014 год стала чемпионкой префектуры и заняла второе место в первенстве страны. Спортсменам была положена государственная дотация при покупке жилья. Теперь у нас своя квартира…

После завтрака мы с Акеми собрали детей, взяли документы и направились в районный муниципалитет, где написали заявление на регистрацию брака. В Японии проблем с регистрацией нет. На следующий день получили свидетельство о браке и подписали брачный контракт. В Японии это обязательно. Всё имущество пополам. Детей переписали на меня и дали им уже мою фамилию — Вирта. Гуляли по улицам пока дети не проголодались.

Ночью мы лежали с ней на футоне, расслабленные и счастливые. Дети спали, а мы обнявшись тихо разговаривали.

— Ты воевал на передовой? — спросила она меня, — я так молилась за тебя. Просила и Будду, и Христа сохранить твою жизнь для меня и наших детей… Ты убивал?..

— В меня тоже стреляли не шариками от пинг-понга…

Чувствовалось, что она ничего не знает о войне на Донбассе. Пришлось мне провести с ней разъяснительную беседу и рассказать, что происходит на несчастной Родине моих предков.

— А ты знаешь, по нашему радио и телевидению говорят и показывают совсем другое, — сказала она, — будто на Украине террористы воюют против законного правительства, а Россия — агрессор, помогает им и даже участвует в войне».

— Ну, вот… Теперь ты жена террориста. Если узнают, что я воевал за ДНР, то меня экстрадируют в Украину, как преступника… Давай договоримся: будем всем говорить, что кисть мне оторвало осколком при обстреле города украинскими вооруженными силами, когда я был в гостях у дедушки и бабушки…

На другой день пошёл в детдом за выписными документами. Там мне администрация учинила допрос с пристрастием. Я рассказал свою версию. Мне поверили. Очень сочувствовали. Познакомился с помощницей, работающей у Акеми. Жещина лет пятидесяти была очень деловитой и хозяйственной. Она обеспокоенно интересовалась: не прерву ли я контракт с нею? Я её успокоил и сказал, что она может продолжать работу столько, сколько сама посчитает нужным.

Мне надо было думать о работе чтобы содержать семью. Денег у меня в банке пока хватает, но проценты не очень большие, их на расходы не хватит. Посетил секцию стрелкового спорта. Я, как ни как, был чемпионом Токио в прошлом году по стрельбе из пистолета. Пострелял и убедился, что левая рука, не то, что правая. Нет, результаты были тоже неплохие, но перспектива — не выше пятого места в соревнованиях. Пуля в пулю уже не положишь. И тут я вспомнил о футболе. А почему бы и нет!? Потренироваться, вспомнить молодость. Тряхнуть, наконец, стариной в двадцать лет… Поговорил с Акеми и рассказал о своём намерении, предупредив, что если план удастся, то она будет видеть меня дома гораздо реже.

Моя команда, где я некогда стажировался и даже был записан в резерв, как говорится, влачила жалкое существование. Была в зоне вылета в третий дивизион. Конечно, меня тренеры вспомнили и предложили приходить на тренировки. До закрытия заявочного окна оставалось три недели и тренер рискнул включить меня в дозаявку, не обращая внимания на инвалидность. Правда, медкомиссию предложено было пройти. Здоровье было хорошим. Со мной подписали предварительный контракт до конца сезона.

Конечно, я был полностью не готов к играм, что выяснилось сразу же на первой тренировке. Мячом владел неплохо, но что касается физической подготовки, то здесь выглядел бледновато. Да и лишние килограммы давали о себе знать. Но тренер, помня меня мальчишкой, поверил в меня.

Начал я тренироваться по индивидуальному графику. С утра до вечера, с настойчивостью японского самурая совершал кроссы, прыгал с мешком песка на плечах, совершал приседания на одной ноге, затем на другой. За две недели сбросил злосчастные пять килограммов веса, но самое главное, перестал задыхаться при нагрузках. Тренер обратил внимание на мою высокую стартовую скорость при очень хорошей координации тела и предложил поменять амплуа — из форвардов перейти в плеймейкеры, или проще — стать игроком в центре поля, который начинает все атаки своей команды и гасит атаки противника.

— Думаю, что твоя способность понимать действия игроков команды противника и оказываться на пути направления их атаки, — сказал он, — поможет нам в игре.

Шесть лет обучения в футбольной Академии, конечно, не прошли для меня даром. Я научился многим футбольным хитростям. Финтами мог обвести один в один любого игрока, а то нескольких сразу. Мой внушительный корпус позволял вести силовую борьбу при отборе мяча, но самое главное — я отдавал филигранные пасы партнёрам. Культура паса — это одно из основных действий в футболе. Футбол коллективная игра. Можно собрать вместе одиннадцать виртуозов, но, если они будут играть каждый индивидуально, только для себя, никакой игры не получится. Мне это говорили тренеры в Академии, и я это хорошо усвоил. Не жадничал, но и не боялся вступать в единоборство и обводку.

Второй круг моя команда начинала игрой с лидером дивизиона, и мои партнёры чувствовали себя как-то обречённо. Линия защиты состояла из возрастных парней даже старше меня, плеймейкера исполнял игрок, которому было за тридцать. С ним у меня сразу не сложились дружеские отношения. Он почувствовал, что я ему замена и на тренировках старался меня даже травмировать. Но моя реакция позволяла вовремя убирать ногу или голову от столкновений, а корпус у меня был дай Бог каждому: почти 90 килограммов при отсутствии даже намёка на жировые прослойки.

На игру я был заявлен запасным. В стартовый состав новичков не поставили. Их кроме меня было еще двое — выпускников местной футбольной Академии. Они были, как и я, ещё не опробованы в официальных играх.

К концу первого тайма мы уже проигрывали со счётом 0:2. Их плеймейкер, верзила под метр девяносто, переигрывал в центре поля нашего и точными пасами подключал к атаке то левого, то правого вингеров — полузащитников своей команды. А дальше форвард с атакующими полузащитниками в нашей штрафной творили своё «черное» дело, «расстреливая» нашего вратаря и в упор, и издали. А он, совершая невероятные сейвы, спасал нашу команду от верных голов. «Тащил» всё, что летело в его ворота.

Перед самым свистком судьи на перерыв наш плеймейкер всё же оказался травмированным при столкновении с форвардом противника и тайм доигрывал прихрамывая. В перерыве тренер решил заменить левого вингера и травмированного плеймейкера. На поле вышли я и юркий парнишка — восемнадцатилетний воспитанник нашей футбольной Академии. Мне он на тренировках очень понравился: хорошо видит поле и прекрасно открывается для атаки. Первое моё столкновение с плеймейкером противника произошло сразу же в начале второго тайма, когда он, владея мячом, не помышляя ни о каких тонких финтах, рассчитывая только на грубую силу, решил обойти меня, играя, что называется «кость в кость». При этом, он использовал не только корпус, но и локти. Я устоял, а судья поставил штрафной в нашу пользу. При следующем столкновении с ним, мячом уже владел я. Исполнив финт Зидана и, оставив плеймейкера далеко позади себя, сделал пас парню, вышедшего на замену вместе со мной. Против него защитники нарушили правила.

Опасный «стандарт» вблизи штрафной площадки противника мы с ним разыграли, как по нотам. Все игроки сгрудились в центре штрафной, ожидая навес туда, а он мягко набросил мяч на меня, стоявшего в метрах пяти от штрафной и, по мнению защитников, не представлявшего никакой угрозы. Поэтому меня никто не опекал. Я принял мяч на грудь, опустил его на середину голени левой ноги и совершил, так называемый, «теннисный топ-спин» даже не удар, а скорее, бросок стопой ноги. Мяч, взмыв над головами защитников, получив соответствующее вращение, резко «клюнул» вниз под перекладину. Вратарь даже не шелохнулся! При счёте 1:2 наша команда вдруг заиграла более вдохновенно и напористо. Игра «в одни ворота» превратилась в игру на встречных курсах. Я раз за разом выигрывал стычки с плеймейкером противника и подпитывал пасами вингеров — игроков, бегающих по бровке поля, а порой и сам врывался в штрафную, обыгрывая по нескольку защитников и сбрасывая мяч под удар своих форвардов. За пять минут до финального свистка судьи, мы отыграли второй мяч. Этот матч закончился вничью, что можно было приравнять к победе. Ведь мы отобрали очко у лидера.

Дома Акеми меня встретила бурным восторгом. Игру она смотрела по телевизору и видела все перипетии матча.

— Максим, ты был бесподобен. Я так переживала за тебя, даже испугалась, что от волнения молоко в груди пропадёт…

Молоко у неё не пропало. Правда, мы начали подкормку детей разными смесями и кашками. Они росли крепенькими и не болели. Все прививки им в положенные сроки делала патронажная сестра, регулярно посещавшая нас.

Семейная жизнь моя внешне была безоблачной. Есть любимая работа, есть любимая жена, детки, но по ночам мне снились мои боевые товарищи, и живые, и погибшие. Снился часто Филипп, как он тащил раненного меня под миномётным огнём в наш отряд, всё время повторяя: «Мальчик, ну, потерпи ещё немного, всё будет хорошо, всё будет хорошо…». А я стонал… От стона просыпался… Просыпалась и Акеми. Она гладила мое лицо своими теплыми ладонями и успокаивала меня. Я снова засыпал и снова во сне стрелял и стрелял… У детей начали резаться зубки на нижней десне. Они капризничали, плохо ели и плохо спали. Мы с Акеми вставали и брали по ребёнку на руки и бродили по комнатам, убаюкивая их. На тренировки я приходил плохо выспавшимся. Это заметил тренер и сделал мне замечание. Акеми упросила помощницу некоторое время поработать круглосуточно. Та согласилась. Это избавило меня от переживаний во время игр на выездах.

А наша команда стала уверенно подниматься вверх по турнирной таблице, не проиграв ни одной игры в оставшихся встречах. Я окончательно укрепился на позиции плеймейкера, а бывший плеймейкер перешёл в защитники, играя в этом амплуа достаточно уверенно. Мы с ним подружились, и он с удовольствием передавал мне все тонкости японского футбола. Он имел большой опыт игры в высшей Джей-лиге и теперь доигрывал контракт в команде второго дивизиона, готовясь стать футбольным судьёй.

Сезон мы закончили на девятом месте — укрепившись ровно в средине турнирной таблицы. Со мной руководство команды заключило трёхлетний контракт, по которому я не имел самовольного права на его разрыв, но руководство имело право меня продать любому клубу. Заработная плата меня устраивала, она была очень высокая.

Детки мои подросли. В середине декабря им исполнился год. Они уже не ползали по комнатам, а ходили. Мы с Акеми с ними разговаривали на русском и на японском. Акеми окончила водительские курсы и купила автомобиль. Я не хотел садиться за руль, ссылаясь на нервы. Терпения у меня не хватало стоять в пробках. С тётей Галей я регулярно разговаривал по телефону. Моя двоюродная сестра Валя закончила донецкую консерваторию по классу виолончели и теперь играет в симфоническом оркестре города Санкт-Петербурга.

Новый сезон 2016 — 2017 годов начался для нашей команды весьма успешно. Мы возглавили турнирную таблицу. И тут владелец контрольного пакета акций нашей команды получил весьма заманчивое предложение — продать меня клубу Джей-лиги за довольно приличную сумму — 30 миллионов долларов.

Итак, я перешёл в другую команду. Класс игры в высшей лиге, конечно, был не сравнимо выше, но и я уже был совсем не начинающим. Посмотреть на мою игру болельщики покупали билеты задолго до даты проведения матча в их городе. А посмотреть было на что. Почти в каждой игре я забивал. Причём делал это артистически и с изяществом. К перерыву в играх мы подошли, оказавшись на втором месте в турнирной таблице. В январе команда ушла в отпуск.

Всё свободное время я проводил с семьёй. Дети уже вовсю болтали на русском и японском языках. Им пошёл уже третий год. В ортопедическом Центре мне изготовили муляж кисти руки, и я его пристёгивал к культе, когда ходил по улицам. Он сильно был похож на настоящую кисть. Меня узнавали на улицах, болельщики просили автограф.

Но это были для меня, как говорится, только «цветочки». Когда по центральному телевидению, наконец, стали показывать правду о гражданской войне на Юго-Востоке Украины и японцам показали кадры хроники, в которых они увидели весь ужас войны: разрушенные дома, убитых мирных жителей в посёлках и городах Донбасса, то репутация правящей хунты Украины в глазах японцев оказалась сильно подорванной.

«Ягодки» для меня начались, когда по телевидению прошла передача об интернационалистах многих стран, сражающихся в рядах ополчения. Диктор объявила, что среди них был и гражданин Японии. Далее были показаны кадры, где я награждался боевым орденом ДНР.

Накануне со мной встречалась группа журналистов этой телекомпании и один из них сказал:

— Мы просматривали хронику телепередач Донецкого телевидения и нас заинтересовал сюжет, в котором вас в госпитале награждали орденом за боевые заслуги. Вы принимали участие в войне на Донбассе… Почему?..

Я решил всё выложить начистоту:

— Моим воспитателем и Учителем в течении десяти лет был (тут я назвал фамилию погибшего при землетрясении Учителя) — прямой потомок известного рода самураев. Когда от обстрела «Градами» погибли мирные жители Донбасса, мои дедушка и бабушка, их соседи и дети — я решил отомстить в полном соответствии с одной из заповедей самураев: «Проявляй великое сострадание и помогай людям». Я это сделал согласно букве и духу Бусидо — кодексу самурая…

Больше вопросов мне не задавали. Но через некоторое время меня внезапно вызвали в Центральное управление полиции сказали, что в Министерство внутренних дел поступила просьба МВД Украины — экстрадировать меня в Украину, как опасного террориста, убившего несколько десятков солдат армии Украины. Доказательства были предоставлены. Случилось то, чего я и ожидал. Излишняя популярность сыграла со мной злую шутку. Я был взят под стражу и отправлен в суд. Состоявшийся суд отклонил просьбу правительства Украины в моей экстрадиции, как гражданина Японии, сославшись на отсутствие договора между новой Украиной и Японией об экстрадиции граждан. Меня тут же освободили. В прессу ничего абсолютно не просочилось. Вновь приступил к тренировкам чтобы не потерять форму к началу второго круга. Казалось, можно было успокоиться и забыть об инциденте, но что-то меня беспокоило и тревожное чувство не покидало меня.

Заметил за собой слежку, но виду не подал. Решил убедиться. Зашёл в знакомый мне магазин верхней одежды, купил новый спортивный костюм и переоделся. Затем попросил продавцов, знавших меня, вывести через служебную дверь во двор здания, объясняя это тем, что хочу избавиться от поклонников. Перешёл на соседнюю улицу и стал издали наблюдать за магазином. Вскоре заметил двух мужчин, совершавших неторопливый променад около магазина и с нетерпением заглядывающих в его окна. Это были те, кто за мной следил ранее. Рассказал дома всё Акеми и предупредил её об опасности. Что нам предпринять — мы не знали. Поговорил со своим соседом, который очень сочувствовал России и ненавидел американцев. Его родственники погибли в Хиросиме. Я, как русский, с ним очень сдружился. Высказал мысль, что это может быть «Якудза» — японская мафия. Но он отклонил эту мысль сказав, что спортсмены у «Якудзы» в большом почёте. «Скорее всего, это агенты Украины, — предположил он, — решившие повторить подвиг израильской разведки „Моссад“ по задержанию и тайному вывозу в 1960 году из Аргентины в Израиль нацистского военного преступника Адольфа Эйхмана. Опасайся похищения».

Я не поверил, что на это способна разведка Украины, а зря. Возвращаясь после очередной тренировки рейсовым автобусом, я на выходе разминулся с мужчиной и почувствовал острую боль в плече от укола. Потерял сознание. Очнулся в каком-то помещении. Горел тусклый свет, руки мои были за спиной скованные наручниками, я лежал на полу, а за небольшим столом сидели двое мужчин и разговаривали. До меня доносилась украинская «мова».

— Шлях бы його трапыв, важкий зараза… Хлопци, кажуть, шо вин дуже гарно грае в футбол…

— А ще липше стреляе… Хлопцив наших побыв, гад… Шось наши тримают трохи… Почекай, а я пиду до витру… У мэнэ бурлит у животи от японской еды…

Всё услышанное мне было понятно. Жил на Украине… Агенты, я в этом уже не сомневался, забыли, что кисть на правой руке у меня искусственная. Я придавил её телом к полу и стал выворачивать, она хрустнула и легко отстегнулась вместе с браслетом наручника… Тихо застонал… Агент подошёл ко мне с бобиной скотча, видимо, намереваясь меня стреножить и обеззвучить. Как только он присел около меня, как я ногами сделал ему подсечку, которая в рукопашном бою называется ножницами — пригодились уроки рукопашного боя в учебке, и послал в глубокий нокаут ударом левой в челюсть. Помогая себе зубами, быстро обмотал ему скотчем рот, руки и ноги.

Обшарил карманы, но ключа от наручников не нашёл. Они продолжали болтаться на моей левой руке. На столе увидел пистолет с глушителем… Проверил… Полный магазин — восемь патронов…

Стал сбоку от двери в туалет. Заурчавший унитаз просигналил об окончании процесса. Оглушил выходящего из туалета второго агента рукоятью пистолета… Так же упаковал упавшего агента скотчем. Обшарил карманы брюк. Они были пусты. На вешалке в прихожей увидел две куртки. Обыскал. В карманах были только документы… Надел ту, что подходила мне по росту и хотел открыть дверь, но она оказалась заперта. Начал искать ключи от двери, но в спешке нигде их найти не смог…

Начинаю размышлять: «С минуты на минуту должны подойти сообщники… Живым меня отсюда не выпустят… Придётся стрелять на поражение…» Но если говорить откровенно, то убивать мне никого уже давно не хотелось, даже врагов. Так случилось, что в жизни я не приобщился к вере в Бога. Родители были атеистами. После их гибели я оказался в японском детдоме в том возрасте, когда прививать мне буддизм было уже поздно. Воюя на Донбассе, я убивал тех, кто пришёл убивать русскоговорящих украинцев. Когда лишился кисти правой руки, то меня начала преследовать мысль: «Может быть Бог есть и это он меня наказал за перебор? Слишком много я убил?.. Может быть, среди убитых мною были ангелочки, которым насильно вручили оружие и заставили насильно воевать?.. Может быть и вправду Бог существует и он, таким способом наказания сказал: «Хватит убивать!»

Тот, которого я обезвредил первым, вдруг начал проявлять активность и попытался освободиться от пут. Пришлось его дополнительно упаковать остатком скотча. Второй, лежащий у туалета, не подавал признаков жизни. «Неужели я перестарался и отправил его к дидько* в пэкло**?» — подумал я. Кровищи набежало из раскроенной его головы много, но он дышал. Укрепил ему связанные руки, снятым у него брючным ремнём. Затем подтащил его к входной двери и усадил так, чтобы он подпирал её спиной. Подошёл к первому и проделал с ним то же самое. Заметил, что первый оклемался и открыл глаза. Расклеил ему рот.

— Ну, привет, земляк… Какую ты гадость мне вколол в автобусе?

— Это не я. Тот сейчас придёт и тогда тебе не поздоровится…

— А ты уверен, что он сюда дойдёт? — сказал я, показывая ему пистолет.

— А пистолет не заряжен боевыми…

— Не заряжен?.. Сейчас проверим…

Я приставил к его лбу пистолет, имитируя готовность нажать курок. Он сильно испугался и стал уклоняться от дула.

— Я соврал, пистолет заряжен…

— Где ключи от входной двери?..

— Их у нас нет. Нас закрыли.

— Сколько вас и как зовут старшего и тебя?..

— С нами вместе здесь четверо и двое ещё в Южной Корее… Старший Михаил, я Иван.

— Каким образом вы собираетесь меня отправить в Украину?

— Загримировать… И в автомобиле паромом в Южную Корею, а после самолётом…

— Где сейчас остальные?..

— Покупают средства грима…

— Когда выезд?..

— Завтра утром…

Вступать в перестрелку с украинскими агентами, которых за дверью должно быть двое, мне не очень хотелось. Понятное дело, я легко мог решить проблему со своим освобождением, сделав два выстрела в упор по входящим, но видеть два новых трупа я не хотел. Решил использовать переговоры…

— Если хочешь остаться живым, подтвердишь всё, что буду говорить твоим друзьям. Согласен? — спросил Ивана…

Получив утвердительный ответ, отошел в мертвую зону возможного обстрела сквозь дверь и стал ожидать остальных агентов. Они не заставили себя ожидать долго. Щёлкнул замок первой входной металлической двери, и она открылась. Вторая деревянная дверь должна была открываться во внутрь, но этому мешали спины связанных агентов. Дверь начала приоткрываться…

— Михаил, остановись! Я вооружен. Твои друзья у меня в заложниках. Сейчас ты вызываешь полицию и скорую, одному из твоих нужна медицинская помощь. Вы сдаётесь полиции… Если через двадцать минут полиции не будет, я приму другие меры… А сейчас твой человек подтвердит мои слова, — сказал я, как можно тверже и кивнул Ивану.

— Михаил, он говорит всё верно. Мы с Петром связаны…

За дверью установилась гробовая тишина, а я соображал: какие «другие меры» мне предпринять? Убивать никого я не хотел, отстреливать руку или ногу связанным — тоже. На всякий случай, сменил позицию и стал у другой стены прихожей. И сделал это не зря. Через какое-то мгновенье в щель приоткрытой двери просунулась рука с пистолетом-пулемётом. Я узнал израильский «Микро-УЗИ». Очередь прошила то место, где я стоял ранее. Но обратно пистолет уже не вернулся. Я двумя выстрелами выбил его из руки агента. Как мне в этот момент хотелось третий выстрел сделать чуть ниже руки!..

— Михаил, ты ничего не понял?.. Сейчас я убью одного из твоих друзей, а через 15 минут второго, если не приедет полиция…

Надо было видеть испуганное лицо связанного агента. Я приложил ствол пистолета к своим губам, приказывая агенту молчать, а затем выстрелил в пол… К моему удивлению, «отстреливаться до последнего патрона» агенты не стали. Поняв, что операция полностью провалилась, они согласились на мои условия. Через 15 минут вся улица у дома была заполнена спецмашинами. Агенты сдались без единого выстрела. Я тоже сдался полиции.

На этот раз пресса была на высоте в прямом и переносном смысле. В явочной квартире агентов на девятом этаже не было куда яблоку упасть от нашествия репортёров. Телевидение почти по всем каналам транслировало вечерние новости, где я фигурировал чуть ли не национальным героем…

Помню, в тот вечер меня подвезли к моему дому. На улице было прохладно, лёгкие снежинки, падающие на тротуар улицы, подхватывал холодный ветер и уносил к основаниям зданий, наметая там небольшие сугробы. Зима катилась к февралю, к моему двадцатидвухлетию и помирать мне, видимо, было рановато… Акеми встретила меня вопросом:

— Где ты бродишь?.. На звонки не отвечаешь. Я измучилась в ожидании…

— А ты, что телевизор не смотришь?..

— Когда мне его смотреть?.. Помощница заболела и у меня полно забот. Уложила сейчас детей спать…

Поужинали. Дети уже спали. Я присел около их футона, гладил их головки и думал: «Увижу ли я их взрослыми при таком нездоровом интересе к моей персоне целого государства?» Конечно, я всё ей рассказал, что со мной произошло в этот вечер. Посетовал, что муляж кисти придётся заказывать вновь… На следующий день у меня должен быть выходной, и мы долго не могли уснуть, болтая о своих планах на будущее.

В марте начинался второй круг в «Джей—лиге». В профессиональной команде существует жестокая конкуренция за право попасть в основной состав. В отличие от многих стран мира, где количество футбольных легионеров, выходящих на игру, могло быть шесть, семь и даже десять. В Японии их число должно быть не более трёх. Это позволяло молодым японским футболистам пробиться в большой футбол. Я не был легионером и конкуренции не боялся, но в команде на моей позиции имелся серьёзный конкурент — бразильский футболист, игравший ранее в команде «Ботафаго». Он был всего на два года старше меня и находился в расцвете сил.

В трёх играх второго тура наша команда набрала всего четыре очка. Я сидел на лавочке запасных и недоумевал: «Вроде на тренировках показываю хорошую игру, но в заявку на игру ставят в запасной состав». В четвёртой игре меня выпустил тренер вместо бразильца за десять минут до конца матча. Мы проигрывали 1:2. Сразу же я взял под контроль центр поля. Вывел длинным пасом левого полузащитника на свободную зону, он обвёл двух защитников, но бить по воротам не стал, а скинул пас в центр штрафной, где я вколотил мяч под перекладину. Стадион буквально взорвался криками: «Вирта!»… «Донбасс!»… А когда в уже добавленное время мы забили победный мяч, весь стадион скандировал эти два слова.

После игры тренер, которого я очень уважал, решил со мной поговорить откровенно, по душам…

— Понимаешь, Максим. Ты стал символом воюющего Донбасса. Хозяину клуба было сделано внушение в Министерстве спорта. Это результат давления американцев на нашу страну. Мы с ними союзники, а они поддерживают Украинское правительство. После той истории с твоим похищением о тебе узнала вся страна и многие стали думать о войне Украины не так, как этого хотят там наверху. Сейчас хозяин команды готовит материал на расторжение с тобой контракта. Неустойку тебе выплатят. Она будет солидная… Мой тебе отеческий совет — если не хочешь попасть в автокатастрофу, или еще в какую-нибудь беду — уезжай из страны…

Буквально через неделю контракт со мной был расторгнут. На мой счет в банке руководство клуба перевело пять миллионов долларов. А я стал думать: каким образом покинуть страну? Просить политического убежища у России у меня не было повода. Меня никто не преследовал, не притеснял, наоборот, я пользовался любовью болельщиков и меня всюду встречали восторженно.

Созвонился с двоюродной сестрой Валей. Она жила в Санкт-Петербурге на съёмной квартире. Игра в симфоническом оркестре её очень отвлекала от личной жизни. Замуж пока не вышла, но все предпосылки к этому уже имеются — у неё появился поклонник, тоже музыкант.

Пригласила в гости. И я решил этим воспользоваться… Мы с Акеми обсудили ситуацию. У неё не было и тени сомнения в правильности моего решения. Большое счастье для мужчины — иметь жену японку. Она безропотно делит с мужем и радость, и горе. Я вспомнил бабушкину поговорку: «Куда иголка — туда и нитка». Акеми была как раз моей ниткой.

Эпилог

Санкт-Петербург нам с Акеми очень понравился. Мы жили в гостинице, но к Вале ходили в гости. Она нам рассказала, что мама по-прежнему живёт в Донецке. Валин отец, погиб десять лет назад в забое, он был шахтёром. Тётя Галя вышла недавно замуж повторно за военного. Мы с Акеми позвонили и поздравили её с этим событием… Валя играла нам на виолончели в сопровождении своего друга гитариста. Они тоже собираются пожениться.

Я получил российское гражданство не сразу. Оказалось, что это не так просто, как я предполагал. Перед выездом из Японии, мы свою квартиру продали и думали, что в России получим гражданство без проблем и купим себе жилье. С жильём проблем не было, но с гражданством всё оказалось сложнее. Пришлось просить тётю Галю прислать документы, которые хранились у неё в домашнем архиве. Затем предъявлять свидетельства о рождении родителей в России, своё свидетельство о рождении в Смоленске. Не последнюю роль здесь сыграла сумма денег на моём счету в банке. Помогло мое прекрасное знание японского языка. Меня приняли на работу в МИД России синхронным переводчиком. Получили гражданство Акеми и, естественно, дети. Купил квартиру Вале и своей семье. С футболом решил завязать. Однако ходил несколько раз смотреть игру местной команды «Зенит». Впечатление не самое лучшее.

Ежемесячно пересылаю в благотворительный Фонд помощи больным детям солидные суммы. Своих детей мы с Акеми определили в частный детский сад. Ходим в профессиональный тир на тренировки. Учусь стрелять из винтовки левой рукой… С тоской и печалью наблюдаем за событиями в ДНР и ЛНР. Твёрдо решили: если ситуация обострится — уедим воевать на Донбасс.

Приметам надо верить

Сотовый телефон Бориса включил арию Тореадора из оперы «Кармен». Звонил сын: «Папа, есть новость для тебя: я решил жениться и сегодня хочу пригласить тебя на помолвку. Она будет у родителей невесты в их частном доме за городом. За тобой пришлю машину через час. Запиши номер машины, ты ее увидишь во дворе вашего дома… Договорились? И не забудь взять с собой скрипку — поиграешь нам марш Мендельсона!»

Конечно, его удивил такой поворот в жизни сына, хотя, сам постоянно призывал его покончить с холостяцкой жизнью и попытаться найти себе пару со второй попытки; и теперь обрадовался, когда тот внял его просьбам. Сын после развода с женой, жил на другом конце города в однокомнатной квартире. Общался с отцом довольно редко, в основном, по телефону.

Сам Борис пару себе не искал — не мог видеть после смерти жены рядом с собой другую женщину, хотя его сосед Виктор, который жил в этом же подъезде дома этажом выше, тоже холостяк и тоже скрипач, не раз пытался познакомить его со своими подружками. На Бориса женщины всегда обращали внимание, но он, будучи рослым, имея привлекательную внешность — был закоренелым однолюбом. Все знакомства быстро заканчивались. Ни одна из этих женщин не могла покорить его сердце и сравниться с его умершей женой. Он считал, что в жизни с ним уже все свершилось и теперь начинать заново создавать семью — просто несерьезно. Но известное утверждение: «природа не терпит пустоты» напомнит ему о себе. Причем, заполнение «пустоты» будет не хронически долгим, а скоропостижным, лавинообразным.

Недавно, в возрасте 55 лет он вышел на пенсию. Более 30 лет проработал в органах МВД в системе Государственной противопожарной службы. Дослужился до звания майора, но продолжать службу не захотел. Причиной тому была его страсть к музыке. Родился он в семье военного музыканта. Отец играл в оркестре на валторне, мать пианистка — умерла, когда Борису было восемь лет, и отец воспитывал его один. С пяти лет начинал играть на фортепиано, а когда подрос, поступил в детскую музыкальную школу учиться играть на скрипке. Окончил музыкальную школу, затем музыкальное училище, но в консерваторию поступить не смог — отец умер, и Борис, оставшись сиротой, поступил на работу в пожарную команду. Когда подошел срок, ушел служить в армию. Дальнейшая жизнь сложилась так, что в консерваторию поступать не стал, а получил высшее образование по профилю своей работы.

Теперь свое одиночество скрашивал игрой на скрипке. Ежедневными упражнениями по нескольку часов он наверстывал упущенное в музыке и, как ему казалось, стал играть даже лучше, чем в молодости. Скрипка у него была работы какого-то неизвестного мастера, но усовершенствованная самим Львом Владимировичем Добрянским — известным мастером-реставратором из Одессы. Отец купил ее, когда Борис поступил в одесское музыкальное училище.

Получив сообщение от сына, оделся и стал ожидать машину стоя на балконе. Подъехала черная иномарка и остановилась у подъезда дома. Взял приготовленный футляр со скрипкой, быстро закрыл входную дверь квартиры и спустился во двор. Тут обратил внимание, что свой сотовый телефон и записку с номером машины он оставил на столе, но решил, что возвращаться не к добру, а человеком он был очень суеверным и верил в разные приметы. Подошел к машине и спросил у водителя:

— Меня ожидаете?

— Наверное, вас, — получил не очень определенный ответ.

Неразговорчивый водитель уверенно вывел автомобиль за черту города и тот на приличной скорости начал отсчитывать километры загородного шоссе. Поскольку сын не назвал точного адреса, то Борис не знал, куда его везут. Когда за окнами стали мелькать фешенебельные особняки, то понял, что это поселок, который народ прозвал «Царским селом» потому, что здесь, в основном, проживала областная олигархическая элита. У очередного трехэтажного строения, скрывающегося за высоким кирпичным забором, автомобиль притормозил и начал разворачиваться для въезда в ворота. Во дворе их встретил молодой парень.

— Звоню вам уже несколько часов! — сказал он, обращаясь к Борису, — машину направил к вам, как договаривались…

— Телефон забыл дома, видимо, он разрядился еще раньше…

Но в голове мелькнула мысль, что он кроме, как с сыном, ни с кем, ни о чем не договаривался.

Когда он, а следом за ним водитель и встречавший парень вошли в прихожую дома, их встретил мужчина, довольно крепкого телосложения. Поздоровались и познакомились. Мужчина назвался Андреем.

— Вы, наверное, приехали вместо Виктора? — спросил он у Бориса.

— Виктор — это мой сосед, а я должен быть у сына на помолвке. Кстати, Виктора сегодня утром забрала скорая с подозрением на инсульт…

— Так вот почему он не отвечает на звонки… В лицо Виктора никто кроме меня не знает. Поэтому водитель вас привез, но вы тоже поспособствовали этому недоразумению, — огорченно произнес Андрей.

— А что у вас за проблема? — спросил Борис.

— Понимаете, у нас в семье большое горе. Нам срочно понадобился скрипач. Я договорился с Виктором, но сами видите, что получилось… Проблема у нас с моей младшей сестрой. Сейчас расскажу…

Усадив Бориса на широкий кожаный диван, он начал свой рассказ.

— Два года назад моя сестра Алла с мужем, возвращались из очередных гастролей, — начал свой рассказ Андрей. — Муж сестры был известным концертирующим скрипачом, а она его концертмейстером… Попали в автокатастрофу. Муж погиб сразу, а сестра выжила, получив травмы головы и ног. Раны зажили, но все эти два года чувство отчаяния и печали не покидает ее. Она стала сильно уставать, перестала играть на рояле, стала относиться равнодушно к нам и себе. Днями молчит. Врачи поставили диагноз: депрессия. Мы создали все условия для ее выздоровления, но все бесполезно. Ее здоровье катастрофически ухудшается. Вызывали известного врача для консультации. Московский профессор сказал, что вывести ее из этого состояния может только стресс. И желательно, чтобы этот стресс был связан с её прежним увлечением музыкой, с общением с музыкантами и даже с ее желанием любви. Ей уже пошел сорок третий год. Найти музыканта для общения с нею нам весьма трудно. Обзвонили всех друзей мужа, но никто из них не может из-за гастролей приехать к нам. Но, самое страшное случилось несколько дней назад — она решила умереть. Не принимает пищу и лекарства уже двое суток. Захотела услышать живой голос скрипки. Поэтому я вынужден был обратиться к своему знакомому музыканту Виктору… Теперь все срывается… Может быть вы сможете нам помочь?..

Борис по своей натуре был большим альтруистом. Страдания людей его никогда не оставляли равнодушным. Совсем недавно он играл в городском госпитале ветеранов всех войн и там его благотворительный концерт прошел с большим успехом. Он очень нуждался в слушателях и поиграть больной пианистке ему сейчас очень захотелось.

Попросив у Андрея сотовый телефон, он сообщил сыну о том, что сегодня не сможет приехать к нему на помолвку — срочные дела.

— Хорошо, я попробую, — сказал Борис, — но не уверен, что моя игра вызовет у больной нужные эмоции. Я сейчас для разминки поиграю здесь, а вы подготовьте сестру…

Он раскрыл футляр и бережно взял скрипку в руки. Быстро пробежав смычком по струнам, проверил настройку и стал готовиться к игре. Свою скрипку он знал досконально. Во всех регистрах ее звучание было изумительным. Скрипка отвечала даже на легкое прикосновение пальцев. И он заиграл свою любимую пьесу «Помню» Дворжака. Эта пьеса написана в мажорной тональности, но в ней столько светлой грусти и тепла, что перед глазами слушателя невольно проходят самые светлые моменты жизни… Звуки уносились куда-то далеко и мелодия, наполненная торжественной умиротворенностью, заполняла все этажи особняка. Он играл вдохновенно, забыв обо всем: зачем он здесь, для кого играет?.. Скрипка замерла на последней ноте, и он опустил смычок.

— Вы отличный музыкант, — сказала появившаяся в прихожей пожилая женщина лет семидесяти. — Я мать Аллы и уверена, что ваша игра не оставит равнодушной её…

Она хотела еще что-то сказать, но ее прервала вышедшая из комнаты второго этажа медсестра:

— Алла проснулась и просит вас прийти к ней.

Хозяйка быстро ушла к дочери. Борис задумчиво перебирал струны скрипки рукой. Он решил сыграть свой коронный номер: Чакону ре минор Баха, если больная захочет слушать его игру. Это очень сложное для исполнителя сочинение включает в себя все основные штрихи, которыми пользуется скрипач в работе смычком. Её он играл дома каждый день и довел до совершенства свое исполнение. Чтобы сыграть эту пьесу, он в свое время прослушал исполнение Чаконы всеми выдающимися скрипачами. Его кумирами были Леонид Коган и Яша Хейфец. Он часами мог слушать игру каждого, впитывая в себя, как губка самое лучшее в их исполнении…

Из задумчивости его вывела хозяйка:

— Пожалуйста, зайдите в комнату дочери. Я рассказала ей о вас. Она хочет послушать.

Когда он вошел в светлую, богато обставленную, довольно просторную комнату, то не сразу увидел больную. Она лежала в постели около дальней стены и внимательно смотрела на него.

— Почему вы играли за дверью, — слабым голосом спросила она.

— Боялся вас испугать своей игрой, — пошутил он.

Он хотел как-то избавиться от чувства скованности, охватившего его, и создать обстановку непринужденности.

— Меня испугать уже ничто не сможет. Но перед смертью я хочу услышать живой голос скрипки в пьесе, которую играл мой муж. Если сможете, то, пожалуйста, сыграйте мне Чакону ре минор из второй скрипичной партиты Иоганна Себастьяна Баха…

Подтянув одеяло к самому подбородку, она выжидающе смотрела на Бориса. Услышав такой ответ на свою шутку, он сильно удивился такому мистическому совпадению желаний. Но не подал и виду. В нем пробудилось чувство собственного достоинства. «Хотите Чакону — она есть у меня», — подражая одесскому юмору, подумал он. Не говоря ни слова, подошел к постели Аллы и посмотрел ей в глаза. В них зажегся, как ему показалось, огонек любопытства, но тут же погас. А он увидел удивительно красивую женщину. Роскошные золотисто-русые волосы обрамляли ее худощавое лицо. Прекрасные серые глаза с любопытством посмотрели на него и закрылись, не выдержав его продолжительного взгляда… «Нет, дорогая, умирать тебе рановато. Тебе еще о любви думать нужно, а не о смерти. Бедная девочка, как все у тебя запущено…», — подумал он.

Обычно Чакону он играл около пятнадцати минут. Первые аккорды в ней извлекаются энергичным движением смычка по всем струнам, так называемым мартле, и это он сделал блестяще. Проиграв тему, он приступил к вариациям. Полились баховские кружева музыки, и он уже ничего вокруг не видел, кроме своих пальцев на грифе скрипки. А скрипка пела то низким голосом четвертой струны, то подхватывала мелодию высоким голосом первой, и казалось, музыка вытекает из нее бесконечной рекой. Дойдя до органного контрапункта, он мельком взглянул на нее, и его поразила гримаса боли и страдания на ее бледном лице. Но эта часть Чаконы требовала энергичных движений правой руки от плеча, и он снова погрузился в музыку. Повторение темы он сыграл аккордами с максимальным усилением звука и перешел к мажорной части нежным пиано… Опять посмотрел на нее. Их взгляды встретились, и Борис почувствовал, что его игра не оставляет ее равнодушной. Его так давно никто не слушал. Дома он играл только для себя, а тут больная женщина, наверное, очень хороший музыкант, внимала его игре с таким волнением и страстью, что казалось, еще миг и она заплачет. Её волнение начало передаваться и ему. С огромным трудом ему удалось справиться с волнением, и минорную часть Чаконы он сыграл так, как никогда раньше не играл.

Окончив игру, он увидел, что Алла плачет. «Браво, маэстро,» — услышал он ее тихие слова. Она была очень взволнованна, но ничего говорить больше не стала и отвернулась к стене. Ее худенькие плечи вздрагивали при каждом всхлипывании и Бориса пронзила острая жалость к ней, а он стоял у ее постели и не знал, что предпринять. Мать взяла его под руку и увела из комнаты.

— Борис, просто не знаю, как вас благодарить, — сказала она, — ваше превосходное исполнение очень взволновало Аллу. У меня к вам огромная просьба — не прекращать общение с нами. Мы заплатим любую сумму за вашу услугу…

— Вот этого мне совершенно не нужно! Если Алла пожелает меня слушать, то буду играть ей без всяких денег. Я обеспечен и не бедствую. А играть мне такому слушателю, как она очень приятно.

Тот же водитель привез его домой. Переоделся, лег на диван и задумался. Вспомнил лицо Аллы. «Два года в депрессии, — думал он, — сведут с ума любого, и она решила покончить с жизнью, видимо, чтобы не быть обузой для родных… Рояль, стоящий у окна, несомненно, ее… Давно я не играл с концертмейстером…». Борис вновь и вновь вспоминал события вчерашнего вечера. Полной уверенности в том, что Алла откажется от своего намерения умереть у него не было. «Я не врач и не волшебник. Сыграл, как мог, — думал он, — слезы на ее глазах еще ни о чем не говорят. Захочет жить — позовет». Он понимал, что в следующий визит к Алле ему надо играть что-то такое, что они, наверное, играли с мужем. «Нужно вызвать у нее положительные эмоции», — подумалось ему. Он вспомнил, что когда-то играл «Цыганские напевы» Пабло Сарасате. Понимая, что эта пьеса исполняется в сопровождении или симфонического оркестра, или фортепиано и уж точно они с мужем играли ее — он сделал свой выбор. Вечером позвонил Андрей:

— Борис, у нас большая радость. — Алла разговаривает, ходит по комнате, сегодня попросила есть, но еще очень слаба. Ваша игра произвела на нее большое впечатление. Она просит вас приехать и поиграть еще. Когда вы сможете приехать к нам?

— Я тоже очень рад таким изменениям в ее самочувствии, Передайте ей большой привет от меня. Обязательно приеду на следующей неделе. У меня дома кое-какие дела…

Дел никаких не было. Просто он решил не бежать сломя голову по первому ее желанию «Пусть немного подождет, одумается, окрепнет, а я за это время лучше подготовлюсь», — думал он, хотя желание увидеть Аллу у него было огромным. Проведал Виктора в больнице. Его из палаты интенсивной терапии перевели в общую. Рассказал ему о произошедшем событии.

— Витя, кто они, эти твои знакомые? — спросил у него.

— Я сам их плохо знаю… В прошлом году мы играли на корпоративном банкете в одной фирме, где я и познакомился с её хозяином. А недавно он меня нашёл и попросил поиграть больной сестре. Кстати, что ты там играл?..

— Заявочка была непростая… Чакону Баха…

— Ну, ты её играешь на уровне мировых стандартов… И какая реакция была у больной?..

— Знаешь, я вначале подумал, что это детские капризы. Все вокруг неё вертятся, а она умирающий лебедь… Но увидев её, понял, что это у неё серьёзно. А жаль… Чертовски красивая женщина… Брат звонил и говорил, что умирать она уже не хочет… Просит поиграть ещё…

— Боря, чувствую, что твоя холостяцкая жизнь скоро закончится.

Неделя пролетела незаметно, и Борис позвонил Андрею с просьбой прислать за ним машину. Алла встретила его очень приветливо. Подошла и протянула тонкую, изящную руку. Он, осторожно прикоснулся к ней губами.

— Почему не приезжали долго? — тихо спросила она. Я вас ждала… Очень хочу перед вами извиниться. Мне стыдно за мое поведение. Я даже не поблагодарила вас. Простите меня!..

— Ну, что вы? Я даже не подумал обижаться. А не приезжал потому, что было неудобно лишний раз беспокоить вас. Ведь вы еще не совсем здоровы.

— Сейчас чувствую себя гораздо лучше. Вспоминаю вашу игру — скрипка звучала превосходно. Я услышала совершенно другую Чакону в отличие от той, которую играл мой муж. Он ее играл, как учили в консерватории: очень созерцательно и прохладно. Но, как играли вы — меня просто потрясло. Вы меня вернули к музыке, и я поняла всю глупость своего решения — умереть. Сегодня хочу вновь услышать вас… Вы играли когда-нибудь «Цыганские напевы» Пабло Сарасате? Мы с мужем всегда включали в свои концерты эту пьесу. Хочу поиграть с вами…

«Опять такое мистическое совпадение желаний», — подумал Борис, взяв скрипку.

— Алла, в училище я играл «Цыганские напевы» в сопровождении оркестра народных инструментов, но если сейчас ваше здоровье позволит аккомпанировать, то попробую сыграть ее с вами вместе, но хочу предупредить, что консерваторию не кончал и за качество игры не ручаюсь…

Вызывало сомнение ее самочувствие, но она села к роялю. Подстроив скрипку, он замер в ожидании вступления Аллы. Она начала довольно уверенно, но вдруг рояль смолк посредине такта. Борис оглянулся — она сидела, закрыв лицо ладонями…

— Простите, Борис, не могу продолжать. Нет ни духовных, ни физических сил… Обещайте мне, когда поправлюсь — мы сыграем Сарасате вместе. А сейчас поиграйте один…

Когда она садилась на диван, Борис мельком взглянул на ее длинные, стройные ноги, которые она еще не успела прикрыть платьем и мгновенно перевел взгляд выше — на грудь и лицо. «Да, за жизнь такой женщины стоит побороться», — пронеслось у него в голове. Он тут же отвел глаза, чтобы сосредоточиться на музыке, но уверенности в том, что Алла не перехватила этот взгляд у него не было… Она, действительно, все заметила. Всю эту неделю она думала о нем и с удивлением чувствовала, что печаль о погибшем муже уходит куда-то глубже в лабиринты ее памяти и эту печаль вытесняет какое-то радостное желание встречи с этим обаятельным музыкантом, который явился к ней, как ангел-спаситель. Ей захотелось ему понравиться и его взгляд подсказывал, что это не безнадежно. А Борис тем временем уже играл. Его игра ее вновь взволновала. В его руках скрипка звучала так тепло и нежно, что в ее душе уже не оставалось места для печали.

— Вы такой талантливый, а почему не продолжили учебу в консерватории? — спросила она у него, когда он окончил игру и сел рядом с нею.

— Понимаете, Алла, борьба за существование заставила выбрать другой путь. Познакомился с женой в институте, родился сын. Прожили вместе более тридцати лет. К сожалению, жена умерла и теперь музыка заменяет мне всё. Консерватория, конечно, не помешала бы, но мне достаточно и того, что могу. Ведь я не профессионал…

Алла внимательно его слушала и вспоминала свою встречу с мужем и рождение сына. Счастливая жизнь оборвалась внезапно и нелепо — у автомобиля отказали тормоза… Сын уже взрослый, а она еще совсем не старая и сейчас ей окончательно показалось глупым ее намерение умереть. Она смотрела на Бориса, и ее женская натура вдруг всколыхнулась желанием давно забытой мужской ласки. Ей так не хотелось, чтобы он уходил, но пришла пора прощаться, и они расстались до новой встречи.

Этой встречи они хотели оба. Борис несколько раз порывался позвонить, но почему-то не решался. Алла решилась позвонить первой.

— Здравствуйте, Борис. Опять вы куда-то пропали… Располагаете временем, чтобы приехать ко мне сегодня вечером? Если да, то мой сын Денис за вами приедет…

Он сразу узнал голос Аллы и, конечно, дал согласие. Спешно начал готовиться к встрече. Чисто выбрился. Глянул в зеркало. На него смотрел брюнет — мужчина с чуть тронутыми сединой волосами и печальными глазами. Хотел надеть костюм, но вспомнив, что в нем он был в прошлый раз и чувствовал себя как-то скованно — решил надеть свой любимый просторный свитер… Послышался гудок домофона. Это Денис приглашал его на выход.

На этот раз встреча была еще более теплой, чем в прошлый раз. Скрипка нашла свое место в кресле-качалке, а они уселись на диван и, повернувшись, друг к другу вполоборота, стали вести светскую беседу. Конечно, разговор вращался вокруг их прошлой жизни, вокруг музыки, но играть они явно не спешили. Он с интересом рассматривал мелкие веснушки на ее таком прекрасном русском лице и отметил для себя, что она посвежела и за эти две с лишним недели, очень изменилась в лучшую сторону. А легкие следы косметики на ее ресницах подсказывали, что она хочет ему понравиться. Она не скрывала своей заинтересованности им, особенно, когда он рассказывал ей случаи, происходившие с ним в его героической профессии. Каждый раз, когда Борис встречал взгляд ее прекрасных глаз, он чувствовал, что тонет в их глубине и всплывать оттуда ему не хочется… Продолжая беседу, они даже не заметили, как перешли на «ты» и это еще больше их сблизило.

— Алла, какие у тебя планы на будущее, — спросил он в надежде получить обнадеживающий на дальнейшую связь ответ.

— Врачи советуют пройти обследования в реабилитационном центре для правильного лечения…

И вдруг, взяв его руки в свои, наивно и доверчиво спросила:

— Будешь меня навещать там?

— А ты этого очень хочешь? — ответил он вопросом на вопрос.

Она догадалась, что попала в ловушку, но отступать уже было некуда.

— Да, очень хочу! Давай поиграем что-нибудь из сочинений Петра Ильича Чайковского, — ловко перевела она разговор на другую тему, — очень люблю «Сентиментальный вальс», хотелось бы поиграть с тобой. Я приготовила ноты…

Она села к роялю и взяла несколько аккордов, и когда Борис подстроил скрипку и приготовился к игре, не обращая внимания на приготовленные Аллой ноты, она обернулась к нему и спросила:

— Удивительно, но все мои желания выполняются тобой тотчас же. У тебя такой богатый репертуар или ты волшебник?

— Старик Хоттабыч, — пошутил он, намекая на свой возраст. Однако серьезно добавил:

— Мне приятно, что так получается…

Вальс этот небольшой, но требует от скрипача хорошего владения, так называемой, агогикой — небольшой сменой темпов, зависящей от внутренних эмоций исполнителя… Так, меняя темпы, то замирая в пиано, то выжимая из скрипки максимальное форте — он подошел к заключительному пассажу, в котором двадцать одна нота. Сыграл их на одном движении смычка и продолжил заключительные такты нежнейшим пианиссимо. Алла настолько тонко чувствовала все нюансы его исполнения и так изящно поддерживала экспрессию вальса своим аккомпанементом, что Борису казалось — играют не они, а симфонический оркестр… Закончив игру, Алла, повернувшись к нему, взволнованно сказала:

— Борис, ты покорил меня своей музыкальностью, таким теплым, лирическим исполнением. Играть с тобой — одно удовольствие…

Её последняя фраза тронула его душу. Ему захотелось сказать ей еще больше. Сказать, что она вывела его из «летаргического сна» и он захотел любви…

Но Алла продолжила:

— Хочешь послушать меня? — Фредерик Шопен — мой любимый композитор…

Полилась чудесная музыка. Борис тоже очень любил Шопена. Алла играла что-то незнакомое, но так гармонично вплетающееся в только что сыгранную ими музыку Чайковского. Он смотрел на ее руки, на ее длинные пальцы, уверенно опускающиеся на клавиши рояля, и ему казалось, что он попал в новый для себя мир — таинственный и приятный. Музыка стихла.

Конечно же, ему очень понравилась игра Аллы. Он уже забыл, когда последний раз общался с музыкантами. Было это года два назад, когда Виктор буквально затащил его в филармонию и представил дирижеру оркестра. Тот, прослушав Бориса, посоветовал ему уйти с работы и заняться музыкой. Что и определило дальнейшую его жизнь. Сейчас он рад был, что сделал свой выбор в пользу музыки и рад, что она свела его с Аллой. Конечно, все это стремительно пронеслось в его сознании, и он выразил свой восторг её игрой.

— Борис, сегодня в доме мы с Денисом остались одни. Я приготовила ужин. Давай поужинаем вместе, — предложила она.

За ужином они много говорили о музыке. От выпитого бокала вина Борис почувствовал себя более раскованным. Надо сказать, что он очень редко пил спиртное и пьянел даже от небольшого количества выпитого. И всегда при этом в его ушах начинала звучать какая-нибудь скрипичная пьеса. Сейчас это был Сен-Санс. Алла, слегка пригубив из своего бокала, была очаровательно весела и трудно было поверить, что всего каких-то двадцать дней назад она собиралась умирать. Борис смотрел на нее и ее голос сливался с голосом скрипки в прекрасной музыке Сен-Санса, от чего Алла казалась ему феей из далеких детских сказок…

Наступило время прощаться. Денис ушел к машине, а они вышли на крыльцо. Алла первой прервала молчание.

— Ты уже уходишь… Спасибо за чудный вечер… Мне с тобой расставаться так не хочется, — с грустью сказала она.

— Мне с тобой тоже, — ответил он и приблизился к ней вплотную.

Взгляды их встретились и Борису захотелось обнять ее. Он осторожно положил руки на ее плечи и вопросительно посмотрел в ее глаза. Они разрешали ему все. А дальше всё произошло так стремительно и естественно: их поцелуй был по-детски чистым и коротким. Только легкое прикосновение губ. Услышав шаги Дениса, Борис быстро убрал руки и ответил, наконец, на тот вопрос Аллы.

— Я очень хочу видеть тебя чаще и буду приходить к тебе в больницу…

Подошедший Денис сообщил, что машина готова к отъезду.

Дома он еще долго вспоминал свое общение с Аллой и их прощальный поцелуй. Этот поцелуй был побуждающим его к дальнейшим действиям. Ее глаза разрешали ему гораздо больше, чем прикосновение к губам, а ее руки, нежно обнявшие его шею, выдавали в ней страстную и темпераментную женщину. Конечно, если бы Алла была чуть постарше, а не на тринадцать лет моложе, то оптимизма у него было бы больше. Разница в возрасте с нею не добавляла ему уверенности. К тому же, его не покидало предчувствие чего-то неожиданного, что помешает их сближению. Так и заснул с этим предчувствием.

В середине следующего дня Андрей с матерью пришли к нему в гости. Усадив гостей в зале, Борис хотел предложить угощение, но мать сказала, что у них мало времени — они спешат к Алле в реабилитационный центр, куда ее сегодня положили, и теперь им надо привезти кое-какие её личные вещи.

— Мы заехали на несколько минут, чтобы выразить свою признательность и благодарность за то, что вы откликнулись на нашу просьбу. Огромное спасибо! Мы решили отблагодарить вас и купить за серьезную цену хорошую скрипку работы какого-нибудь известного мастера и подарить вам. Борис резко запротестовал:

— Мое мнение насчет покупки скрипки, весьма отрицательное. Скрипка у меня уже есть. На ней играю с удовольствием, и другая мне не нужна…

— Борис, мы хотим быть откровенными и ничего не скрывать от вас, — вступил в разговор Андрей, — сегодня из Москвы к нам приехал ее однокурсник по консерватории. Он был на гастролях и только сейчас сумел откликнуться на нашу просьбу. Сейчас с женой он в разводе. Любил Аллу еще со школьной скамьи, и мы думали в то время, что его семья и наша породнятся. Но она тогда влюбилась в другого и вышла замуж. Наш гость сегодня посетил ее в этой лечебнице. Может быть, сейчас у них наладятся отношения… Но наше решение о покупке вам скрипки остается в силе…

Проводив гостей, он взял скрипку, чтобы излить в музыке свою печаль, но играть не смог. «Вот и все. Теперь мне не надо у нее вызывать „желание любить“, — лезли в голову невеселые мысли, — это желание будут вызывать другие, гораздо моложе меня. У ее родных даже мысли нет рассматривать меня, как жениха». Алла стала ему казаться светом далекой планеты из чужой галактики…

На телефонные звонки она не отвечала. «Конечно, причины могут быть разные, но самая главная — визит гостя», — думал он. Ближе к вечеру Борис все же решился проведать Аллу. Собрался. Купил цветы и поехал. Вечерело. Погода была прекрасная. Лечебница находилась вдали от городского шума в тени вековых платанов. Попав на ее территорию, он направился в приемный покой с целью узнать, где находится Алла. Но этого не потребовалось. Прямо перед собой он увидел ее и рядом с ней симпатичного мужчину. Они шли по центральной аллее ему навстречу и о чем-то увлеченно беседовали. Алла Бориса заметила, а он, круто развернувшись, оставив цветы на ближайшей скамейке, направился к выходу. Убедившись окончательно в том, что сказанное Андреем — правда, решил порвать все связи с Аллой и ее семьей, включив в «черный список» номера телефонов Аллы и Андрея.

Прошла неделя, а может быть чуть больше. Жизнь у Бориса начала входить в привычную колею, в тот распорядок, который установился за эти три года холостяцкой жизни. «Вот и верь теперь в приметы… Вернулся бы за телефоном и записанным номером машины — душа была бы теперь спокойна», — с грустью думал он. Однако вспоминая последний вечер расставания с Аллой, когда они почти признались в своей любви друг к другу, он грустил еще сильнее. Ему не верилось, что все так быстро закончилось. В один из дней, где-то к вечеру, он услышал сигнал домофона:

— Это Денис. Мы с мамой стоим у подъезда. Можно к вам сейчас войти?

«Интересно, зачем она хочет со мной встретиться?» — подумал он, нажимая кнопку домофона. Хотел оставаться спокойным, но эта «удушливая волна», о которой когда-то писала Марина Цветаева, подкатила к солнечному сплетению.

С самого утра его назойливо преследовали звуки музыки Болеро Мориса Равеля. Так с ним бывало иногда после прослушивания классической музыки, которую он любил и отдавал много времени этому занятию. Накануне он как раз слушал это сочинение французского композитора и бесконечно повторяющийся тягучий ритм танца, в котором доминировал малый барабан, не мешал ему заниматься домашними делами. Но сейчас малый барабан, усиленный духовыми и струнными, буквально парализовал его сознание. Начал прибираться в квартире, но все стало валиться из рук, и когда раздался звонок входной двери, оркестр в Болеро играл уже всем составом…

Под это тутти он открыл дверь и увидел ее. Она вошла так, как будто входит сюда не первый раз — смело и решительно.

— Здравствуй! Это я…

— Добрый вечер. А где Денис?..

— Он ушел… Будем стоять или ты пригласишь меня сесть?..

Когда они уселись на диван, Борис спросил:

— Ты надолго?

— Хотелось бы навсегда!..

Малый барабан в музыке Равеля зазвучал упруго и настойчиво, и поддерживаемый оркестровым крещендо, перешел на фортиссимо…

— А где же твой однокурсник?..

— Это мой друг и не более того. Он уехал на второй день, узнав, что у меня все хорошо. Но мне было очень плохо, когда ты не отвечал на мои звонки. Я хотела тебе все объяснить… Знаю, мама и Андрей тебя очень огорчили. Не сердись на моих родных. Они желают мне счастья. Хотели выдать меня замуж второй раз за одного и того же человека. Да… Он предлагал мне руку и сердце, как в молодости… И во второй раз я ему отказала из-за любви к другому… На этот раз к тебе… Надеюсь, ты не будешь возражать, если я сейчас останусь у тебя?..

Утром им подниматься из постели не хотелось. Обнявшись, они молча лежали. Наверное, каждый думал о случившемся, и это случившееся было приятным. Первой заговорила Алла:

— Боря, поиграй мне что-нибудь…

Ни слова не говоря, он поднялся, накинул на себя халат, взял скрипку, и звуки свадебного марша Мендельсона заполнили комнату. Когда музыка смолкла, Борис произнес, может быть, самую избитую, самую неоригинальную, но такую наивную и понятную фразу:

— Алла, давай поженимся!

Конечно же, она ответила согласием. Её ответ привел к тому, что в семье музыкантов родилась чудесная, совершенно здоровая девочка.

Такой вот счастливый конец у этой истории

Бутылки

Я сидел на лавочке у своего подъезда и рассматривал двор нашего дома. Зачастившие дожди способствовали бурному росту травы, которая поднялась уже до уровня середины кустарников и стояла зеленой стеной вдоль дворовой дороги. Был рабочий день — понедельник, во дворе никого не было. Как всегда, после выходных дней, мусорные урны, стоящие возле каждой лавочки, набитые битком мусором, ожидали нашего дворника. А он что-то медлил, видимо, после возлияний в выходные дни, еще не пришел в вертикальное положение и беспробудно спал в своей служебной комнатушке.

«А вот и первый «санитар города», — подумал я, увидев деда с мешком и сумкой деловито разгребающего крючковатой палкой траву вокруг кустарников. Он то и дело нагибался и бросал в сумку очередную находку. Наконец, подойдя к моей лавочке, он поковырялся в рядом стоящей урне, но никакой добычи не нашел и сел рядом со мной.

— Богатый сегодня улов? — спросил я его.

— Как всегда, — лаконично ответил он, показывая всем видом нежелание разговаривать с незнакомым человеком. Несколько минут мы сидели молча, но первым прервал наше молчание сосед.

— Закурить не найдется? — спросил он, повернувшись ко мне.

— Не курю, — так же лаконично ответил я.

— Жаль. Теперь придется ожидать до десяти часов утра пока откроется ближайший «Магнит». Придумали новые правила продажи курева…

— И спиртного тоже с одиннадцати часов, — в тон ему добавил я.

— А вот спиртного я уже давно в рот не беру. Завязал…

— Печень не выдержала? — спросил я не без ехидства.

— Нет, обстоятельства были посерьезнее…

Тут я рассмотрел, что мой собеседник не так уж и стар. Даже, скорее всего, моложе меня. От уха до подбородка через всю щеку проходил шрам, скорее всего, результат резанной раны. Заметив мой остановившийся взгляд на его лице, мой собеседник с вызовом спросил:

— Изучаешь?

— Да, уж очень яркая отметина. Бандитская пуля? — ввернул я фразу известного киногероя.

— Это не бандитская пуля, а бандитская бритва. Несколько миллиметров не хватило до сонной артерии. Как видишь — выжил…

— И где же это Вас так изувечили? — спросил я, почувствовав расположение к собеседнику.

— В Андижане. Слышал о таком городе?

— Слышал. Может все-таки познакомимся? Я Вас частенько вижу в наших окрестностях. Живете где-то поблизости?

— Через пару домов от вашего…

Познакомились. Зовут его Петром. В городе живет уже около десяти лет. Не работает по своей основной профессии. Находится на пенсии по инвалидности.

— Бутылки собираю не от хорошей жизни. Нормальной пенсии не заслужил. Стаж работы в России маловат, а работа в Узбекистане не засчиталась, — с горечью сказал он задумчиво.

— Почему?, — удивился я.

— О, это длинная история… Могу рассказать, но не сейчас. Заходи в гости, а мне надо обойти еще несколько участков…

Свой адрес он мне дал. И мы расстались. Честно признаться, я как-то подзабыл даже о этой встрече, но в вечерних новостях по телевизору вдруг передали, что исполнилось десять лет с тех пор, как в Андижане исламские фундаменталисты под флагом «зеленой революции» подняли восстание. Тогда погибло много людей. На следующий день я решил воспользоваться приглашением Петра. Купил пачку элитного зеленого чая и пошел в гости.

Петр оказался дома. Меня встретил приветливо. Прошли на кухню его однокомнатной «хрущевки».

— Живу один, — опережая мой вопрос, — заметил он. Жена в прошлом году умерла от пиелонефрита. Прожили вместе всего пять лет… Она до этого долго болела. Познакомились в поликлинике, куда я тоже ходил из-за своих болячек… Чай твой кстати. Сейчас заварим и я расскажу тебе свою историю…

Его рассказ местами казался мне пересказом каких-то детективов, которые сейчас заполнили телевизионные каналы. Но, как ни странно, сомнений в достоверности у меня он не вызвал. Я постараюсь от первого лица передать услышанное.

«После демобилизации из Армии я поступил в училище МВД. Окончил его и пять лет работал оперативником убойного подразделения одного из районных отделов милиции Москвы. Поступил в Университет МВД. Окончил его и уехал работать в Узбекистан, в город Андижан. Следователем прокуратуры я проработал там почти двадцать лет. После развала Советского Союза я в чине майора занимал пост старшего следователя. Была у меня семья. Дочь двенадцати лет и жена. Жил я в центре города в двухкомнатной квартире пятиэтажного дома. Когда в начале мая 2005 года в городе начались волнения, переросшие в погромы и массовые беспорядки, я находился в трудовом отпуске и жил с семьей на даче.

Восставшие захватили ряд административных зданий, взяли заложников, и самое неприятное, выпустили из тюрьмы несколько десятков опасных преступников. Восстание было подавлено, но многие преступники в тюрьмы возвращены не были.

Я прервал отпуск и находился на работе, а семья оставалась на даче. Каждый вечер я возвращался к семье. В один из вечеров я, уставший на работе, лег спать рано в своей комнате на первом этаже. Жена с дочерью спали в своей комнате на втором. Ночью проснулся от непривычной тишины во дворе. Обычно наш пес Джульбарс постоянно подавал голос, то и дело лаял, а тут — тишина (как оказалось — он был отравлен). Встал. Не зажигая свет, выглянул в окно. Мне показалось, что какая-то тень мелькнула в сторону крыльца. Прислушался. Послышалась какая-то возня у входной двери… Сколько раз говорил себе, что поставлю с внутренней стороны обыкновенный засов, но все откладывал на потом. И сейчас сильно пожалел об этом. Стал у входной двери так, чтобы в момент её открытия оказаться за нею.

Надо сказать, что в годы обучения в университете я занимался спортом и имел восьмой дан по карате. Поэтому, почувствовав за дверью чужака, затаился за ней и стал на изготовку. Замок щелкнул и дверь начала открываться. Появились две руки с пистолетом, которые я сумел перехватить, а затем подсечкой бросить на пол довольно массивного амбала. Не успел применить против него удушающий прием, как раздался выстрел сообщника, стоящего за дверью, но в темноте тот промахнулся, и пуля попала в голову напарника. К счастью пистолет первого оказался у меня в руках и мой выстрел оказался смертельным и для второго. Бросился на второй этаж, а навстречу мне с ножом кинулся еще один. В этого я всадил пару пуль и бросился в комнату жены и дочери…

То, что я увидел на кроватях — врезалось в мою память на всю жизнь. Жена и дочь были зарезаны. Их головы лежали в лужах крови. Окно в комнату было раскрыто настежь, и я увидел еще одного пришельца, который убегал и уже находился за воротами. Выстрелил в него и тот упал. Своей жене и дочери я уже не в силах был чем-то помочь. Вызвал бригаду. Все было зафиксировано моими друзьями — следователями. После похорон я еще некоторое время работал, над моей головой начали, как говорится, сгущаться тучи.

Восстание было подавлено правительством республики с особой жестокостью. Было много жертв не только среди восставших, но и мирного населения. Президент Ислам Каримов чтобы спасти свое реноме потребовал тщательного разбора всех случаев убийств. По моему случаю было возбуждено уголовное дело. Трое убитых в моей квартире оказались рецидивистами, бежавшими из заключения и мстившие мне за участие в их посадке на длительные сроки в тюрьму, но четвертый, убитый мною за воротами двора — оказался жителем поселка. Он не был судим и не проходил ни по одному уголовному делу.

Адвокаты убитого вопреки моим показаниям о том, что убитый выбегал из моего двора и это было в три часа ночи, сумели убедить суд в том, что был убит случайный прохожий. Я был осужден за непреднамеренное убийство сроком на три года и стал отбывать срок в одной из тюрем Узбекистана.

И тут я повстречался со многими фигурантами дел, которые вел, будучи следователем. Сколько злорадства мне пришлось услышать, но это все были только цветочки, а ягодки были впереди. Нашлись такие, кто реально не только угрожал, но и собирался отомстить. В один из дней меня сумел предупредить хороший мой товарищ о том, что меня собирается зарезать на прогулке во дворе тюрьмы самый опасный бандит из соседней камеры по кличке Хасан. Я начал готовиться.

В один из довольно жарких дней, нас вывели на вечернюю прогулку. Я не подавал виду, что знаю о намерениях этого Хасана. С беспечным видом подставлял тело заходящему солнцу, но незаметно следил за действиями бандита. Поравнявшись со мной, он сделал выпад рукой с зажатым в ней лезвием — явно намереваясь перерезать мне сонную артерию, но я увернулся и лезвие, задев мочку уха, проскользнуло по щеке до подбородка. Я нанес ему удар ребром ладони левой руки по горлу, и этот удар оказался смертельным. Мне повезло. Следствие пришло к выводу, что это была защита при нападении, а удар был случайным. Мне срок не добавили, но месяц я пролежал в тюремной больнице.

Вышел из заключения, просидев от звонка до звонка. Квартиру государственную отобрали. Дача была приватизирована мною задолго до событий. Она осталась за мной. На работу меня не взяли, как судимого. Я решил уехать в Россию. Сам я родом из Краснодара. Родители умерли, но сестра старшая была еще жива. Продал дачу и приехал сюда с паспортом Узбекистана. И тут начались, как говорится, хождение по мукам. Статус беженца мне долго не давали. А когда получил его, то оказалось, что уже и помирать пора. Туберкулез я подхватил еще в тюрьме. Началось обострение. С открытой формой меня положили в противотуберкулезный диспансер. Мне здесь опять повезло. Заведующая диспансером оказалась очень опытным врачом. Галина Ивановна, так звали заведующую, была представителем старой советской школы, которая в борьбе с этой болезнью имела существенные успехи. Назначенное лечение меня поставило на ноги и, наконец, я получил гражданство России.

А с работой ничего не получалось. По специальности я устроиться не мог. Никому не нужен оказался мой двадцатилетний опыт работы следователем. Получить юридическую работу с таким криминальным прошлым, как у меня, стало невозможным. Коммерческие вузы города штамповали юристов в таком количестве, что, как говорится, на собаку кинь палку, а попадешь в юриста. Перебивался случайными заработками.

Шесть лет назад познакомился в районной поликлинике с одинокой женщиной. Разговорились. Её очень взволновал мой рассказ о моем прошлом. Муж у нее умер. Детей не было. Как там поётся в песне: «…вот и встретились два одиночества…». Поженились. Жена очень болела. Хроническая болезнь почек свела ее в могилу. Год назад умерла у меня на руках. Пенсию мне назначили по инвалидности. Чуть больше прожиточного минимума. Подрабатываю дворником. Полгода ожидал в РЭПе вакансию. Она появилась далековато от сюда, но, ничего, привык…».

Долго ещё мы сидели с ним за столом. Несколько раз заваривали чайник. Я ему тоже рассказывал о своей жизни. У меня она не была такой бурной и трагической. Пенсии мне хватало, бутылки собирать не пришлось, но и жировать тоже пока не приходиться. Мечтал съездить в Испанию. Походить по улицам Барселоны, по которым ходил Франсиско Таррега — великий гитарист всех времен и народов, основоположник современной школы игры на шестиструнной гитаре. Но, видимо, это мечта вряд ли сбудется.

«Спортлото» Иронический рассказ

День у пенсионера Романа Ильича начался как-то необычно. Тонометр показал утром цифры: 125 на 75. Такого молодецкого давления он не видел у себя уже несколько лет. «Не к добру такая „лепота“ — Готовься, Рома, к неприятностям: того и гляди, вляпаешься в ДТП», — подумал он.

В свои почти 70 лет Роман Ильич был не по годам подвижен, хотя имел вторую группу инвалидности — спасибо все той же гипертонии и куче сопутствующих болячек. Но это не мешало ему сравнительно легко, без всякой одышки подниматься на четвертый этаж в свою квартиру. Он жил в пятиэтажной «хрущевке» со своей женой, работающей пенсионеркой. Взрослые дети — сын и дочь имели свои семьи и жили отдельно.

В это памятное утро он после завтрака засобирался на рынок. Просмотрел список покупок, который составила жена, уходя на работу и пересчитал деньги в кошельке. «Маловато будет», — подумал он и озабоченно стал выворачивать карманы висевших на вешалке курток в надежде найти хоть какие-нибудь заначки. Но «волхвы» даров не оставили. В карманах было совершенно пусто. Пришлось произвести корректировку списка и сократить расходы почти вдвое. С рублями в семье было всегда трудновато, не говоря уже о валюте. Он не без сожаления иногда заявлял, что больше пяти долларов в руках никогда не держал. Но, как показали дальнейшие события, все может измениться.

Рынок был совсем рядом — в десяти минутах ходьбы по дороге между дворами. Но с некоторых пор эту дорогу облюбовали автомобилисты. Дело в том, что в городе две основные магистрали проходили параллельно друг другу, и чтобы попасть с одной на другую, нужно было совершить дальний объезд, но используя эту междворовую дорогу, путь существенно сокращался. Естественно, после возросшей интенсивности движения по ней жизнь обитателей домов, прилегающих к этой дороге, превратилась в ад. На многочисленные жалобы жителей городская администрация отреагировала установкой «лежачих полицейских» через каждые десять метров, но ремонт здесь никто делать не собирался, а пешеходного тротуара тут никогда не было, и о нем жители даже не мечтали.

Роман Ильич, памятуя о правилах дорожного движения, шел по левой стороне этой разбитой вдрызг дороги, чтобы можно было видеть встречный транспорт. У большой кирпичной трансформаторной будки дорога круто поворачивала налево и шла вниз. Когда он подошел к повороту, то из-за будки на приличной скорости навстречу ему выскочила черная иномарка. Он отступил на обочину чтобы пропустить ее, но она вдруг резко затормозила, дверь открылась и сильные руки затащили его во внутрь машины.

— Дед, ты живешь, в одном из этих домов? — спросил внушительного вида бородач, сидевший на заднем сиденье.

Привыкший к разным поворотам судьбы, Роман Ильич, видя бесполезность резких движений, решился на спокойный диалог.

— Да.

— Семья большая?

— Не очень — я да жена.

— Назови быстро домашний адрес!

«Ага, может быть дать и ключи от квартиры, где деньги лежат», — вспомнил он знаменитое изречение Остапа Бендера. А поскольку денег у него в квартире не существовало, то и адрес дал несуществующий.

— Слушай внимательно, дед. Сейчас возьмешь вот эту сумку и спрячешь у себя в квартире. За ней придут, ты получишь хорошее вознаграждение. Но не вздумай обращаться в полицию. Сумку не открывай. Понял?

— Да уж как тут не понять, — повеселевшим голосом ответил он.

— А сейчас бери сумку и быстро уходи отсюда!

Всучив в руки старику тяжеленую дорожную сумку, его вытолкали из машины, которая тут же рванула с места, подпрыгивая на очередных искусственных и естественных преградах. «Спешат, как от погони», — подумал он. И, точно, из-за будки одна за другой выскочили две полицейские машины. Роман Ильич поспешил в ближайший двор. А через несколько минут послышалась и стрельба. Он теперь не сомневался в том, что двое, сидевшие в машине, бандиты. «Ну, вот тебе и ДТП!.. Они избавились от улик, а ты прими и распишись в получении. Хорошо еще, что адрес я соврал», — облегченно подумал он…

Несмотря на огромное желание увидеть происходящее на дороге, он все же заставил себя уйти подальше от этого места и переждать какое-то время вдали. Сумка была довольно тяжелая, сердце отчаянно колотилось, пот заливал лицо, и он решил перевести дух на лавочке у подъезда чужого дома. Присев на лавочку и слегка успокоившись, он стал рассуждать о содержимом своей ноши: «Что там внутри? Килограммов десять — двенадцать будет. А вдруг взрывчатка? Нет, домой не явлюсь, пока не увижу содержимое. Пойду на ближайший пустырь и там открою. Если погибать, то одному»…

Когда нашел подходящее место, то перед вскрытием сумки хотел перекреститься, но, вспомнив, что уже забыл, когда ходил в церковь — дернул бегунок замка, открыл сумку и застыл от удивления. Вложенные в прозрачный целлофановый мешок с застежкой, ровными пачками, одна на другой, лежали в сумке стодолларовые банкноты, смотревшие на него грустными глазами какого-то американского деятеля.

Закрыв злополучную сумку и не испытывая никакой радости, он побрел с ней домой. «Вляпался, так вляпался», — думал он, — что предпринять? Обратиться в полицию, а что дальше?.. Там похвалят за благородный поступок и дадут грамоту. Об этом узнает пресса. Пропечатают в газетах, по телевизору покажут и будет с тобой, Рома, как с той Муркой, которая выдала всю «малину», а после «маслину» получила. А если не сдавать в полицию — все равно бандиты выследят и найдут. И так, и этак — хана».

С такими безрадостными рассуждениями он открыл дверь своей квартиры. Вспомнив, что на рынок так и не попал, он еще больше расстроился и, запихнув сумку в кладовку, решил полежать на диване. Кот Барсик тут же пристроился рядом.

— Ну что, дружочек, будешь скучать тут, если меня угрохают? — спросил он, поглаживая мягкую шерстку кота. Кот только жмурился от удовольствия и глубокомысленно молчал. Включив телевизор, он начал переключать каналы в надежде найти успокаивающую передачу. Но на всех знакомых ему каналах шли детективы, где бандиты или жестоко пытали свои жертвы, или отстреливались от своих преследователей из всех видов стрелкового оружия. В перерывах шла реклама предстоящих показов очередных детективов. Но леденящих душу роликов он уже не видел. Заснул, утомленный событиями дня.

Проснулся он от настойчивого звонка у входной двери. «Быстро пришли. Нашли все же», — подумал он. Но это была жена, по случаю пятницы, пришедшая с работы на час раньше.

— Спишь и ничего не знаешь? Весь город стоит на ушах! Совсем рядом с нашим домом была перестрелка с бандитами… А ты не слышал? — прямо с порога начала она свою тираду.

— Слышал и даже сам участвовал.

— Шутишь?.. Как участвовал?..

Роман Ильич, ни слова не говоря жене, вытащил сумку и открыл перед ней ее содержимое. Немая сцена в духе гоголевского «Ревизора» длилась, может быть, не столь долго, но бурный выход из нее был более впечатляющим.

— Немедленно иди в полицию! — заявила жена после его рассказа о происхождении этой сумки.

— Сейчас, только пятки смажу скипидаром, чтобы быстрее бежать, — отпарировал он. И тут же рассказал жене свои соображения на этот счет:

— Если утро вечера мудренее, то завтра пойдем в полицию вместе и попросим их оставить все без огласки. А пока давай посчитаем наш будущий вклад в процветание родного государства.

В сумке оказался ровно миллион долларов. Вечером, усевшись у телевизора, супруги с нетерпением ожидали вечерних городских новостей. Диктор объявила экстренное сообщение, из которого они поняли, что в результате операции «Перехват» в городе был остановлен автомобиль фальшивомонетчиков, за которыми давно велось наблюдение. Прямых улик в машине не оказалось. Полиция разыскивает сообщников.

— Ну, зачем теперь мы пойдем в полицию с этими фальшивками? Начнутся допросы, протоколы, затаскают по следователям. Чем я докажу, что я не сообщник? Лучше я выброшу все это в мусорные баки, — заявил он жене. Но она возразила, показав свои более углубленные, чем у него, знания в криминалистике.

— Вот ты смотришь детективы по телевизору, а про дактилоскопию совсем забыл. Потожировые следы и твои, и мои на пачках и на сумке остались.

— Чего, чего?..

— Отпечатки пальцев. По пятому каналу смотришь передачу «След»? Видел, как там раскручивают разные дела? Проверят всё и какую-нибудь зацепку найдут… Может быть выбросить в реку?

— Да, это будет наверняка.

На другой день он засобирался на реку. Подумав, что сумка, изготовленная из непромокаемого грубого брезента, сразу не утонет, — решил утяжелить ее вложенным кирпичом. Но кирпич не давал возможности застежке внутреннего целлофанового пакета закрыться до конца. Пришлось пару пачек вытащить. «Положу их пока в мусорное ведро, а вечером выброшу», — подумал он, вкладывая в сумку кирпич.

Река в этом году была не очень бурной. Из-за засухи сильно обмелела и еле-еле несла свои воды в сторону моря. Постояв на мосту и дождавшись отсутствия свидетелей, он бросил сумку в реку. На душе стало как-то спокойно и весело. Захотелось петь. Вспомнил даже песню про Степана Разина с подходящими словами: «…и не глядя вниз, бросает в набежавшую волну» … Был выходной день. Домой возвращаться не хотелось. Жена не работала. Позвонил ей и сказал, что поедет в гости к дочери… Когда вечером возвратился домой, то его ожидал на столе шикарный ужин, приготовленный женой.

— Откуда эти деликатесы? — удивленно спросил он.

— Ты знаешь, после твоего ухода я прибиралась в квартире. В мусорном ведре увидела две пачки этих долларов. Решила все же их выбросить. Протерла тряпочкой, но одну сотню вытащила. Когда вынесла мусор, пошла в банк с нею ради интереса. Там мне ее обменяли на наши рубли. Дали без малого шесть тысяч…

— Как? Доллары же фальшивые! Они даже не зеленые, а синеватые…

— А я узнала, что это новые доллары…

— Надо скорей бежать к мусорным бакам и вернуть пачки.

— Уже бегала. Баки пустые. Мусор вывезли на свалку…

Лет пять Роман Ильич не брал в рот спиртного, а тут за ужином выпил целый стакан элитного вина, купленного женой в супермаркете, и ушел смотреть по телевизору очередной сериал остросюжетного фильма.

Дальнейшие события ему были неизвестны. А дело было так. Когда он бросил с моста сумку в реку и думал, что все обошлось без свидетелей, то здесь он глубоко ошибался. На противоположном берегу реки совершала прогулку пожилая пенсионерка и ее заинтересовал мужчина, стоящий на мосту с огромной сумкой. Когда он бросил сумку в реку, она тут же позвонила в полицию. Между тем, районная полиция уже третий день разыскивала двухлетнего ребенка, украденного у матери-одиночки. Прибывшие с полицией водолазы вытащили сумку. Естественно, трупа там не оказалось, а было нечто другое, что позволило предъявить прямые улики задержанным фальшивомонетчикам.

О том, кому принадлежит сумка, следователи определили по отпечаткам пальцев, но имена еще двоих сообщников, чьи отпечатки тоже оказались на банкнотах, задержанные отказывались называть. Они сочинили легенду про какого-то деда, которому якобы передавали сумку на хранение, но после проверки, указанный ими адрес деда оказался ложным. И еще, задержанные заявили, что пачек в сумке должно быть сто, а не девяносто восемь. Они утверждали, что в двух пачках были настоящие доллары. Но этих пачек как раз и не хватало. Каким образом этот мифический дед выиграл в это «спортлото»: две пачки из ста?.. Ответа на этот вопрос следователи не находили.

Следствие зашло в тупик, но тут фортуна улыбнулась городским сыщикам. Сначала нашелся ребенок — его выкрал собственный отец, а затем из службы по уборке городского мусора, работники которой были наслышаны о задержанных фальшивомонетчиках, позвонили о находке и принесли две недостающие пачки долларов. В одной из них было на сто долларов меньше. Кто их изъял — до сих пор неизвестно, хотя следователям это было уже не интересно.

Жизнь Матвея Кузьмича

1. Вояж Матвея Кузьмича

Дед Кузьмич, как звали его соседи, решил досрочно умереть. Однако срока он этого не знал, но дожив до 85-ти лет, подумал, что этого хватит. Оформив завещание на квартиру для сына и дочери, стал размышлять над способом ухода из этого мира. Варианты прямого суицида он начисто отмел поскольку был верующим и знал, что это великий смертный грех. После длительных раздумий он решил уйти из жизни естественным путём, отказавшись от приёма лекарств, которые ему прописывали врачи от многочисленных заболеваний, сопровождающих его последние двадцать лет жизни.

Самым главным врагом своего здоровья считал гипертонию. С ней он безуспешно боролся на протяжении многих лет, но коварная болезнь завоёвывала всё новые позиции в его организме и теперь остановилась на последней стадии, когда показания тонометра 180 на 100 Кузьмич считал вполне нормальным для себя и никакого страха от этого не испытывал. Именно благодаря гипертонии он получил другие болячки, которые омрачали его существование. Стенокардия, ишемическая болезнь и сердечная недостаточность привели его к инвалидности. Поэтому Кузьмич решил отказаться от лечения гипертонии, а всё неизбежное, думал он, быстро придёт, само собой.

Жена умерла пять лет назад. Она была его ровесницей и тоже болела гипертонией и всеми сопутствующими болезнями. Дети — дочь и сын, имеют свои семьи и квартиры. Живут и работают далеко в Сибири. Несколько раз приезжали в гости. Раньше писали письма, но сейчас стало возможным переговариваться по сотовому телефону. Звонят часто. Когда Кузьмич овдовел, дочь приглашала его жить у неё, но он отказался, ссылаясь на разницу в климатических условиях.

Приняв решение отказаться от лечения гипертонии, Кузьмич стал с нетерпением ожидать последствий. Через несколько дней артериальное давление стало нарастать. Появились головокружение, ухудшились зрение, слух. Это не входило в планы Кузьмича, потому что он, как говорится, сильно повёлся на телевизионные политические программы и, полулёжа на диване, переживал перипетии, происходившие на этих передачах. Когда возникшие проблемы со зрением и слухом начали мешать Кузьмичу воспринимать происходящее на экране, он решил воспользоваться народными средствами, улучшающими мозговую деятельность. «Умирать надо в здравом уме», — подумал он и стал принимать отвары из трав, которые ранее принимала жена.

Как ни странно, но это дало положительные результаты. Даже давление перестало подниматься. Сначала остановилось на вполне приемлемых цифрах, а затем начало снижаться до нормального для его возраста уровня. Настроение у Кузьмича тоже улучшилось. О своём решении умереть он вспоминал с иронией: «Туда всегда успею, а вот очень хочется узнать: чем же закончится гражданская война на Украине?» Он, украинец по материнской линии, сильно переживал за народ Донецкой и Луганской республик. Плакал, когда видел гибель детей. Очень возмущался, как ему казалось, пассивностью России. «Давно пора признать Республики. Хватит жевать сопли! Доиграемся, пока американцы не окажутся у самых границ со своими базами», — сердито ворчал он. Международные события разворачивались именно так, к его глубокому сожалению.

Возмущение нарастало, и он уже не мог равнодушно слушать заверения политиков о необходимости выполнять Минские соглашения. «Неужели не видят, что мира там не будет? Нет, умирать в постели не стану. Поеду на войну. Если в окопы не пустят, буду в тылу помогать ополченцам», — думал он.

Снял со сберкнижки все «гробовые» деньги. Передал соседям ключи от квартиры. Детям позвонил и сказал, что уезжает в санаторий. Автобусом приехал в Ростов-на-Дону и далее автобусом отправился в Донецк. Пограничникам говорил, что едет проведать родственников. Его благообразный вид внушал доверие, и никто не сомневался в правдивости его слов.

В гостинице сбрил бороду и усы и внешне помолодел лет на десять, но, как назло, обострился радикулит. Пришлось несколько дней пролежать в номере гостиницы, который был на пятом этаже здания в центре города. Выходил на балкон и смотрел на улицу. Внизу была обычная шумная жизнь большого города и ничто не говорило о войне. Но по ночам была слышна далёкая канонада и это не давало ему уверенности в том, здесь будет мир и спокойствие.

Наконец, почувствовав себя несколько лучше, он узнал адрес областного военкомата и попал на приём к военкому. Его встретил полноватый, средних лет военный. Усадив Кузьмича за стол, просматривая его паспорт и военный билет, спросил:

— Матвей Кузьмич, я вижу, что Вы приехали к нам из России. По какому вопросу?

— Хочу конкретно помочь вашей Республике в борьбе с фашистским режимом Киева. Могу служить бойцом, поваром, водителем…

— Дорогой Матвей Кузьмич, — потеплевшим голосом заговорил военком. Я очень высоко ценю Ваш благородный порыв, но Ваш возраст сильно ограничивает Ваши возможности… Поймите меня правильно, но я даже не могу представить Вас в рядах ополчения… Даже в хозяйственных частях… Извините…

Получив такой вежливый отказ, Кузьмич шел по улицам Донецка. Никакой маскировки, обычная жизнь большого города. Много молодёжи. Мамы с детьми, никаких признаков войны. Но чувствуется, что достаточно одной искры и город ощетинится боевыми подразделениями. Зашёл на главный почтамт города, где увидел агитационный щит благотворительного фонда с призывом оказывать денежную помощь для лечения детей. Отправил на указанный расчётный счет фонда почти все свои «гробовые», оставив себе минимум на питание и обратную дорогу домой.

2. Мысли Матвея Кузьмича

Обратный путь домой для Кузьмича оказался не очень утомительным. Сосед не сразу узнал его, когда отдавал ключи от квартиры. «Кузьмич, ты случайно не влюбился там в санатории? — спросил он удивленно, — помолодел и без бороды выглядишь, как жених». Конечно, сосед не знал куда ездил Кузьмич, а он не особо распространялся об этом.

Вечером, устроившись удобней у «ящика», весь ушел в очередное телешоу — словесные баталии между сторонами, бурно отстаивающими свои взгляды на очередную проблему, которую им предложил ведущий. Закрыв глаза, чтобы не утомлялись, он по голосам угадывал очередного из выступающих, которых он уже знал по частым их присутствиям на всех дебатах, а когда они орали все вместе, приглушал звук, потому, что понять все равно ничего было невозможно.

Так изо дня в день потекла привычная жизнь. Болезни не очень беспокоили, и стал Кузьмич задумываться о своём вояже в Донецк. Посмотрел на себя со стороны, и обида, появившаяся после отказа от его услуг, ушла в глубины его сознания. Взамен появилась тоска от бессилия что-либо изменить в развитии событий на Украине. А события, по его мнению, развиваются совсем не в пользу ЛНР и ДНР. «Неужели сдаём республики? А как хорошо начали?.. Люди нам поверили, а мы оказались такими нерешительными… Прозевали момент… Санкций испугались…».

Вечером в гости пришёл сосед и огорошил Кузьмича:

— Дед, ты вот каждый месяц отсылаешь деньги больным детям на лечение, а в Думе какой-то депутат сказал, что детей с патологиями надо запретить рожать. Современная медицина может определить это на ранних сроках беременности…

— Санёк, большая разница между родившимися калеками и родившимися здоровыми, но впоследствии заболевшими. Это страшная трагедия для родителей. Другое дело, что приходится всем миром собирать деньги на лечение. Тут я совсем не понимаю государство… А если не удастся собрать нужную сумму?.. А депутата можно понять — он отчасти прав… Сколько женщины делают абортов, убивая совершенно здоровых детей? А родив заведомо неизлечимо больного, сама будет обречена на муки и ребёнок будет страдать… Тут много разных нюансов и не нам с тобой вникать в эти тонкости.

Матвей Кузьмич имел высшее образование и был человеком, как говорится, подкованным во многих вопросах. А сосед не унимался:

— Кузьмич, на какой хрен нам выдают полисы медицинского страхования? Разве государство не может найти деньги на покупку лекарств или на операцию за границей для больного ребёнка?

— Ты знаешь, тут я сам не понимаю, но мне кажется, что всё дело в оперативности. Люди могут быстро собрать нужную сумму, хотя, закрадывается мысль: а вдруг не соберут? Подстраховка должна быть… Я думаю, из тех доходов, которые страна получает от продажи нефти и газа, можно было бы создать резервный медицинский фонд именно для таких случаев…

«Хрущёвка» Кузьмича находилась рядом с политехническим Университетом. Часто по пути в магазин он, проходя мимо групп студентов, задумывался: «Где будут работать выпускники Университета, эти молодые инженеры?.. Вон, в нашем «Магните» на кассе работают два инженера… Ведь ни один завод, ни один комбинат в городе давно не работают. А сколько было предприятий двадцать лет назад!.. Крупнейшие в стране станкостроительный и приборостроительный заводы, огромный завод сельскохозяйственных машин, хлопчатобумажный и камвольно-суконный комбинаты… Проблем с трудоустройством не было, а сейчас?.. Как будто Мамай прошёл по стране…

Вечером позвонила дочь, которая жила в N-ске и работала врачом-педиатром в одной из городских клиник. Как всегда, вопросы о здоровье Кузьмича стояли на первом месте. Поговорили, а в конце дочь спросила:

— Папа, Дима закончил в этом году школу и думает поступить учиться в ваш медицинский институт. Что скажешь на этот счёт?..

— Скажу, что только за. Если поступит, то никаких общежитий не надо. Будет жить у меня. А на какой факультет хочет поступить?..

— Хочет пойти по моим стопам…

Кузьмич и сам давно хотел поднять вопрос о подселении к нему родственников. Приезд внука был самым желанным. Две дочери сына были уже замужем, работали тоже врачами и менять место жительства не собирались. Правнучки учились еще в школе. Так что, это был самый благоприятный вариант. Кузьмич приготовился ожидать гостя. Внук вскоре приехал, на экзаменах недобрал один балл на бюджетное отделение… На платное — пожалуйста. 75 тысяч за полугодие. Кузьмич сокрушался: «При острой нехватке врачей в стране, делается всё, чтобы их не хватало ещё больше. Буду отстёгивать от пенсии… О бесплатном образовании надо забывать… Бесплатная медицина тоже скоро себя изживёт. Кругом автоматика и компьютеризация… Записался в поликлинике к хирургу. Получил талон на приём… Очередь три недели… В платной клинике — на второй день. Приём к врачу — 1200 рублей, анализы — тысяча…».

А «ящик» ежедневно по двум центральным каналам подбрасывал всё новые и новые треволнения. Кузьмич очень переживал за наших в Сирии. Полностью поддерживал все действия Правительства, но тоже считал, что недостаточно жестко отвечаем на все поползновения Америки. «Обстреляли аэродром ракетами, мы только утерлись и промолчали в тряпочку… Поддерживают террористов и говорят, что это оппозиция… Какая к чёрту оппозиция, когда в руки берёт оружие?.. Убили нашего генерала… За это надо уничтожить все базы террористов месте с американскими инструкторами…».

Засыпал Кузьмич всегда после глубоких раздумий. Очень сожалел, что не удастся быть свидетелем событий через пять — десять лет. «Войны, конечно не будет, но хорошего ожидать от сложившейся обстановки не стоит. Одна Россия всех голодных на Земле не прокормит, всех обиженных не защитит. У самих дома ещё не всё благополучно…».

3. Матвей Кузьмич о футболе

А ещё Кузьмич безумно любил футбол. Он в нём понимал очень много. В молодости ему эта игра едва не стоила жизни, когда его, левого крайнего нападающего, одиннадцатого номера сборной Закавказского Военного округа едва не убил свой же центральный защитник. И даже не в ответственном матче, а на очередной тренировке… Кузьмич, а тогда просто «Мотя» (такая кличка в команде была у него), на двусторонней тренировке, в падении головой пробил по воротам, но повстречался своей челюстью с правой ногой защитника… Месяц пролежал в госпитале и был отстранён от футбола навсегда, но, как оказалось, только от «большого футбола», где он достиг звания — «кандидат в мастера спорта», а дворовой футбол был спутником его жизни ещё очень долго. Самый пик его любительской футбольной жизни пришелся на конец шестидесятых и начало семидесятых годов. На затоне реки Кубань по выходным собирался весь цвет городских фанатов футбола. На гандбольной площадке разыгрывались баталии между командами, скомпонованными по хоккейным правилам: «…великолепная пятёрка и вратарь». Слабому физически делать там было нечего. Кузьмич хотя и не был гигантом, но не уступал ни в чем признанным «костоломам» и имел уже более благозвучную кличку — «Гарринча» в честь известного бразильского футболиста.

Если признаться честно, то он не был страстным почитателем какой-то одной команды, хотя за своих переживал очень бурно. Когда был моложе, то, как любитель футбола, не пропускал ни одного матча своей городской команды, а уж игры сборной страны для него были (и остаются) святым делом. Не будучи приверженцем какого-либо клуба, он страстно болел за «красивый футбол». О том, что такое «красивый футбол» Кузьмич мог рассказывать часами… Глядя на матчи, которые смотрел теперь только по телевизору, он вспоминал свой футбол:

«Конечно, футбол нашего времени нельзя сравнить с нынешним. Сейчас футбол более скоростной и более прагматичный… Мы играли, если можно так сказать, в «романтический» футбол. Защитники не бросались в жутких подкатах в ноги нападающим, грозя их вырвать вместе с мячом, не перекатывали подолгу мяч друг другу, и тем более, считалось зазорным, отпасовывать мяч вратарю без всякой на то надобности… Только вперед!.. А для нападающих это была эра демонстрации своей техники.

«Из-за полученной травмы, — вспоминал далее Кузьмич, — мне не удалось прославиться на футбольном поприще… А очень хотелось!.. Меня пьянила атмосфера стадиона, возбуждали крики болельщиков. Я чувствовал себя артистом и мне порой доставалось от тренеров за излишнюю игру на публику… Я воображал себя тореадором на испанской корриде, когда, владея мячом, уходил от бросавшихся на меня противников… А какие имена были для подражания: Всеволод Бобров, Константин Бесков, Игорь Нетто, Слава Метревели!.. Всё это в прошлом…».

О игре нашей российской сборной Кузьмич думал с явной горечью: «Печально сознавать, что рейтинг ФИФА нашей сборной сейчас опустился на 64—е место в мире. Совсем недавно были на 62—м. В Европе тоже, к сожалению, сейчас не блещем… В хоккее дела у нас получше, но ведь раньше и в футболе мы не были мальчиками для битья… Что произошло?.. Думаю, что виной тут рост цивилизации. В мои годы ребятня кроме футбола ничего не знала. С утра до вечера гоняли мяч и выходили из них звёзды футбола… Вон бразильские пацаны на своей Копакабане, есть такой пляж у них, пропадают круглый год. В школах головы не заморачивают, а стремятся добиться места под солнцем при помощи футбола… И это у многих получается… Проиграли мы сборной Аргентины, сборной Коста — Рики, зато у Ганы выиграли, ай, молодцы!».

Конечно, Кузьмич ожидал чемпионат мира в 2018 году, хотя не видел особых перспектив. «Легионеры в наших клубах премьер-лиги играют на ключевых позициях, — сокрушался Кузьмич, — а когда надо собрать сборную команду, то тренеру приходиться выбирать из хороших отечественных игроков, но не суперзвёзд. А против них играют суперзвезды мирового футбола… Печально смотреть, как „возят“ по всему полю наших середнячков. Да дело еще не только в том, что избыток легионеров в клубах угнетает наших отечественных футболистов. Легионеры не дают продвижения нашим, которые сиднем сидят на скамье запасных и появляются на поле, в лучшем случае, на десять — пятнадцать минут на замену».

А тут еще сосед, приходивший по вечерам в гости, подливал масла в огонь мыслей Кузьмича:

— Дед, ты смотрел турнирную таблицу нашей премьер лиги? У кого денег больше, тот и пан. Газпром шагает впереди…

— Да, Санёк, купить дорогого футболиста не каждому клубу по карману. Но это ещё не самое главное. Ты посмотри, какая отвратительная культура паса у игроков, катают мяч поперёк поля, в обводку боятся идти, нет мыслей, нет фантазии, не говоря уже о игре без мяча… Ходят как беременные коровы по полю…

— Кузьмич, я думаю, что наша сборная может быть кого-то и обыграет, но до финальных игр она вряд ли дойдёт.

— Не сыпь мне соль на рану, Саша. Может быть лет через десять, когда в наших футбольных академиях подрастут новые поколения игроков и сменят нынешних корифеев, что-нибудь изменится, но это только в том случае, когда легионеров в командах будет на много меньше. Хотя бы вдвое…

Конечно, в глубине души Кузьмич надеялся на чудо. Ему хотелось дожить до начала чемпионата и посмотреть на мировых звезд. Он видел игру Пеле, Эйсебио, Марадоны, но больше всего восхищался игрой Эдуарда Стрельцова и Олега Блохина и считал, что таких игроков у нас пока не появилось…

4. Матвей Кузьмич о козлах

Очередная передача на первом канале телевидения была посвящена высказыванию чешского Президента о Крыме. Показали симпатичного чёрного козла, которого потомки недобитых бандеровцев приволокли по ошибке к словацкому посольству. Кузьмич смотрел на всё это с печалью и думал: «Когда же будет положен всему этому конец?.. И причём здесь козёл?» Ему стало совсем не жаль этих и им подобных выродков, которые гибнут сейчас на Донбассе. Но козла он пожалел…

Внук Дима пришел с занятий и поинтересовался:

— Дедушка, ты почему сегодня какой-то грустный?.. Нездоровится?..

— Нет, внучок, со здоровьем всё нормально. Я вспомнил сегодня свое послевоенное детство и что-то стало на душе тяжело…

— Деда, расскажи что-нибудь, мама так мало о тебе рассказывала…

— Ну, хорошо… После ужина я тебе расскажу одну забавную историю…

Кузьмич свое обещание выполнил и вот, что он рассказал. «Это случилось летом сорок пятого года. Твоя прабабушка, а моя мать после гибели отца на войне, осталась одна с тремя детьми. В Крыму с продовольствием было очень тяжело, хлеб выдавали по карточкам, перловую крупу можно было купить, но за неё надо было платить большие для нашей семьи деньги. Пенсия на погибшего отца была небольшая, её хватало всего на две недели. Я среди братьев был старшим, мне шёл тринадцатый год. К началу войны я закончил в школе всего два класса и готовился пойти в третий.

Мать работала в городском райисполкоме уборщицей и это давало небольшую прибавку к пенсии. Деньги всегда хранились за небольшой иконкой, висевшей в углу комнаты. В городе был единственный рынок, на котором продавалось всё: и вещи, и продукты, и животные… Однажды я забрёл туда в надежде что-нибудь стянуть у зазевавшейся какой-нибудь торговки. Мое внимание привлекли цыгане, они продавали нескольких коз. Покупателей было немного, но всё же были. Все интересовались породой коз, удоем и задавали вопросы продавцам, которые вовсю расхваливали свой товар. О козах я имел очень смутное понятие, а тут услышал, что коза может давать до трёх литров молока и это меня очень заинтересовало…

К тому времени мать стала жаловаться на боли в желудке и ей требовалось диетическое питание, и я подумал, что молоко ей очень поможет. Но цена самой дешёвой козы была равна всей материнской пенсии. Недолго думая, я побежал домой чтобы рассказать матери о козах. Матери дома не было. Пенсию она вчера получила, и деньги лежали не растраченные за иконой. Медлить было нельзя, и я принял самостоятельное решение — взять их. Пока бегал за деньгами, у цыган осталась только одна коза, самая дешёвая, но самая красивая. Рожки у неё были самые большие, а бородка самая длинная и вымя просматривалось сзади, правда небольшое.

— Ну, что, пацан, долго думаешь? Покупай! Совсем дёшево продаём, — уговаривал меня пожилой цыган с большой серьгой в ухе, — бери за рога и веди домой…

И правда, цена была доступной. У меня еще оставалось пять рублей, если куплю козу… Купил. С большим трудом приволок во двор животное, которое всю дорогу упиралось и, то и дело, бодало меня в зад рогами. Наломали с братьями веток акации с листьями, которые коза с удовольствием начала есть, поставили ей тазик с водой и стали ожидать мать.

Вечером пришла мать. Я всё ей рассказал и стал ожидать похвалу за рвение. Но когда мать внимательно осмотрела мою покупку, то вместо похвалы стала меня ругать:

— Ты куда смотрел?.. Это не коза, а козёл!

А когда узнала, сколько я заплатил, посмотрела на меня с грустью и заплакала. Ругать не стала. Решила зарезать чтобы как-то прокормиться до новой пенсии… Вечером в гости к нам пришла соседка, подруга матери. Конечно, мать ей всё рассказала и показала козла. Но к удивлению матери, подруга одобрила мою покупку:

— Фрося, — так звали мать, хотя, полное её имя — Ефросинья, — ты даже не знаешь, как вам повезло. К осени, все, у кого есть козы, будут вас просить разрешение на их спаривание с вашим козлом. Будут предлагать деньги, но ты можешь потребовать козочку от приплода. Козы очень плодовиты, рожают от двух до четырёх козлят. А ваш козёл, я вижу, породистый, смотри какое у него солидное хозяйство… Не горюй — будет у вас коза!

Мать повеселела и стали мы думать, как благоустроить содержание нового члена семьи. Срочно пристроили к дому теплый и просторный сарайчик из камней, которых было полно в окрестности, а будку собаки Куклы перенесли поближе к двери сарая, чтобы воры не увели козла. Воров —то, может быть, и не было, но, как говорится, бережёного Бог бережёт. Наш козлик оказался довольно прожорливым, ел всё подряд, но очень любил пойло, которое ему мать готовила из остатков нашей еды. А это был, в основном, борщ из картофельных очисток, лебеды и крапивы. Всё лето мы с братьями пасли его у подножья скал северной стороны бахчисарайского ущелья, а когда начались занятия в школе, обязанность пасти козла легла на плечи младшего шестилетнего Ивана.

И точно, в октябре к нам зачастили сначала ближние владельцы коз, а затем и дальние, прослышав о феноменальной производительности нашего Васьки, такое имя мы ему дали, и наш бизнес, правда, такого слова мы тогда не знали, начал процветать. В марте нам принесли месячную козочку симментальской породы. Сказали, что эта порода менее прихотлива к условиям содержания и даёт хороший удой. Мать взяла на себя все заботы о козлёнке. Жила козочка в сенях нашего дома — по ночам еще было довольно прохладно. К осени она подросла и Васька стал на неё поглядывать с большим интересом. Сарай мы перегородили на две части. Мать нам строго приказала не позволять ловеласу приближаться к Муське, такое имя дала она ей, но спаривание произошло, когда мы играли в футбол, увлечённо гоняя резиновый мяч.

Это произошло в конце октября, а в апреле Муська окотилась и принесла двух козлят. У нас образовалось целое стадо коз. Мать уже не работала. Здоровье с каждым днём ухудшалось. Козлят продали, а Муська давала около двух литров молока в день. Но никакая диета матери не помогала. Рентген желудка долго не делали — в поликлинике не было бария, контрастного вещества для этой цели. А когда сделали, то срочно отправили на операцию в Симферополь. Пока мать лежала в больнице, козу доила соседка. Мать вернулась с улучшением здоровья, но через несколько месяцев болезнь, а это был рак желудка, снова стала прогрессировать. Мать уже не ходила и для дойки я подводил Муську к постели матери. Сам я пытался доить козу, но она меня не переносила на дух, брыкалась и норовила боднуть рогами…

Мать умерла. Братьев взяли в детдом. Козла я продал на базаре, а Муську отдал соседке, которая поила меня молоком, если я приходил к ней. Такая вот козлиная история у меня была в жизни».

5. Все болезни от еды

Матвей Кузьмич в свои молодые годы, а молодым он считал себя до шестидесяти лет, совершенно не знал, что такое аллергия. Нет, он слышал, что она существует, но считал, что к нему это не относится.

В годы советской власти было принято посылать рабочих городских предприятий на уборку овощей и фруктов в пригородные колхозы. Чаще всего это были помидоры. Если кто-то думает, что на полях были ухоженные ровные грядки этой культуры, то он сильно ошибётся. Амброзия высотой почти в человеческий рост и прочие сорняки укрывали помидорные кусты, на которых, как ни странно, гроздьями висели сочные, ароматные помидоры. Такое сожительство вредных и полезных растений, оказывается, шло только на пользу помидорам. От южного палящего солнца сорняки укрывали их и не давала погибнуть.

Так вот, большинство рабочих, приезжавших убирать помидоры, заболевало поллинозом, или сенной лихорадкой, но на Матвея Кузьмича пыльца амброзии абсолютно не оказывала никакого действия. Никакого действия на него не оказывали тополиный пух, цветы каштанов и прочие аллергены. Начал гордиться своим организмом.

Всё это было до поры, до времени. Как-то, работая на дачном огороде, Кузьмич, спиной прикоснулся к соцветию пастернака. Получил травму. Рана на лопатке была чуть ли не до кости. Но в травмпункте сказали, что это не аллергия, а типичный ожог эфирными маслами растения. Но когда такой же ожог получил от соприкосновения с петрушкой и сельдереем, то он начал думать о своей невосприимчивости к воздействию некоторых растений совершенно по-другому.

Окончательно разочаровался в своём «железном» организме, когда стал замечать, что от еды некоторых вполне безобидных продуктов, ему становилось и «кюхельбекерно и тошно». Почти по Пушкину. Первыми проявили себя лимоны. Очень любил Кузьмич чай с лимоном. Но стоило бросить в чай более трёх долек лимона, так сразу же сердце начинало какую-то «свистопляску» с замедлениями и ускорениями ритма. Пришлось исключить из рациона.

Но самую неожиданную подлость ему подложил чеснок. Кузьмич чеснок обожал. Употреблял его ежедневно. Так уж выпало, что ему пришлось лечить гипертонию. Участковый терапевт первым делом дал направление на кардиограмму, а когда увидел результат, то тут же вызвал скорую и «загремел» Кузьмич в краевую грудную хирургию. По мнению терапевта, жить Кузьмичу оставалось считанные часы, если не сделать ему стентирование сосудов сердца. Так называется операция по вставлению в сосуд расширяющей пружины. Его сердце выдавало все виды аритмий, вплоть до атриовентрикулярной блокады — одного из самых грозных заболеваний сердца.

Перепуганного Кузьмича уложили на носилки и привезли в приёмный покой краевой больницы. А там всё было поставлено на поток. Чётко работал конвейер. В помещении приёмного покоя работало две бригады сестёр, проводивших приборное обследование сосудов. Очереди не было. Его раздели до гола, побрили, поскольку пружину вставляют в области паха, и доставили сёстрам.

Стоял июль месяц. Жара была несусветная. В приёмном покое сплит-систему включать запрещено чтобы не застудить голых пациентов. Поэтому сёстры имели минимум одежды под халатиками. Когда на почти бездыханного Кузьмича навалилась грудью сестра и стала водить по его рёбрам ультразвуковым датчиком, передавая данные другой сестре, сидящей за монитором, то Кузьмич увидел прямо перед глазами шикарный бюст, о котором можно было сказать, что он и мёртвого подымет из могилы. Его правая рука, которая свисала с узкого топчана, интуитивно скользнула под халат сестры и стала обследовать выпуклости, расположенные ниже её пояса.

— Больной!?.. Это что за безобразие!?..

— А разве я еще не в раю?..

— Пока только в чистилище, — в тон ему сострила сестра.

Шутки шутками, а обследование показало, что стент ставить Кузьмичу абсолютно не надо. Все сосуды имели нормальную для его возраста проходимость. Более того, и сердце не имело отклонений. Однако врачи решили понаблюдать необычного пациента и оставили Кузьмича в больнице.

Через два дня его выписали с диагнозом хроническая гипертония второй стадии и всё… Аритмии никакой у него не было. И тут Кузьмич начал подозревать, что виной всех его приключений является чеснок. Решил провести домашнее расследование. За обедом съел сначала два зубчика, а затем решив, что для полноты эксперимента этого недостаточно — съел ещё один. Результат был более чем убедительный. Всё повторилось один к одному. Пришлось удалять из рациона ещё один очень полезный продукт.

Злой рок

Жизнь — обман с чарующей тоскою,

Оттого так и сильна она,

Что своею грубою рукою

Роковые пишет письмена…

(С. Есенин)

Волею судьбы жил я в малосемейном общежитии приборостроительного завода. Небольшой двухэтажный дом с уютным двориком окружал небольшой деревянный заборчик, вдоль которого росли роскошные кусты сирени и абрикосовые деревья. Все здесь дышало тишиной и покоем. Но мог ли я предположить, что здесь переживу едва ли не самые драматические моменты в своей жизни? Совсем не ожидал, что в этом, ничем не примечательном домишке, разведусь с одной женщиной, а потом сойдусь с другой. Что именно здесь испытаю и радость, и горе…

Семейное общежитие — это общий длинный коридор по обе стороны которого расположены небольшие комнатушки. Туалет, прачечная и кухня — комнаты общего пользования с одной стороны, напротив — комнатки для жильцов. Рядом с моей комнатой жила соседка. Она была матерью — одиночкой. Имела дочь пяти лет, которую отдавала в круглосуточную группу заводского детского сада. На завод попала по распределению после окончания института. Работала мастером участка в две смены. Звали ее Светой.

Я считался женатым и жил со своей бывшей женой и сыном. Почему бывшей?.. Потому, что официально развелся с ней еще восемь лет назад. Так получилось, что до женитьбы после однократного интима со мной, она забеременела и родила сына. Как порядочный мужчина, решил жениться. Расписались. Мы работали на заводе и получили комнату в этом семейном общежитии. Тут она мне заявила, что меня не любит, никогда не любила, и жить со мной не хочет… Развелся. Жил в мужском общежитии, но бывшая жена, когда ребенок болел, призывала меня на помощь. Возвращался потому, что ее любил. Снова ссорились. Снова уходил. Так было несколько раз…

Последний раз договорились жить временно вместе, дождаться получения квартиры, а мы стояли в заводской очереди, разделить ее и навсегда расстаться. Меня такая жизнь устраивала еще потому, что мог общаться с сыном. Так и жили. Любовь к жене прошла. Интима с ней у меня давно не было. Спал на раскладушке и, естественно, женщины меня не могли не волновать. Я безумно влюбился в Свету…

Еще задолго до окончательного разлада моей семейной жизни, когда я заходил на общую кухню, она всячески старалась меня чем-нибудь зацепить.

— Терпеть не могу, когда мужики крутятся на кухне, заглядывая девкам под юбки, — как-то раз заявила она.

— Света, не волнуйся, под твою не заглядываю, — парировал я, — там ничего оригинального нет.

Если признаться честно, то я сильно лукавил. Даже в домашнем халатике она выглядела очень изящно. Когда, бывало, она проходила мимо меня по коридору, я не мог отвести глаз от ее соблазнительной фигурки. Какая-то непреодолимая сила влекла меня к ней. Красавицей она не была. Небольшого роста, довольно подвижная. Обладала внешностью, на первый взгляд, самой обыкновенной, но если внимательно присмотреться, то глаза у нее были бездонными, из-под длинных ресниц они светились внутренним сиянием и проникали в самую глубину моей черной, загаженной неудачным браком души. Ее пышную копну волос я всегда замечал еще издали, а когда встречался, то насмешливая улыбка красивых, но очень язвительных ее губ, вызывала у меня сладостное желание, «зацеловать ее до пьяна и измять, как цвет».

Двери наших комнат разделял стол вахтерши, работающей по совместительству уборщицей и поэтому часто отсутствовавшей на посту. Мы могли слышать, когда кто-нибудь из нас выходил из своей квартиры. Была весна конца шестидесятых. Моя жена уже два месяца не жила вместе со мной. Она забрала сына и по просьбе своей сестры, уезжавшей в загранкомандировку, ушла жить в её квартиру. Уход жены принял как благо. Света ко мне относилась довольно прохладно. Она почувствовала мое расположение к себе, и когда я стал очень активно добиваться ее внимания, сразу сказала, как отрезала:

— У нас с тобой ничего быть не может. Ты женат. Я чужие семьи разбивать не собираюсь. Достаточно того, что мою разбили…

Мы свой договор с бывшей женой держали в большом секрете, но такое категорическое заявление Светы заставило меня пойти на крайний шаг. Беседы со Светой мы могли вести только на работе. Я работал технологом в сборочном цехе, она — в параллельном — мастером. Под видом решения производственных вопросов мы с нею могли общаться очень часто, и здесь я, что называется, раскололся. Показал ей свой паспорт, где стоял штамп о разводе и рассказал о своем договоре с бывшей женой…

Не скажу, что сразу после этого, Света коренным образом поменяла свое отношение ко мне. Она позволяла мне после работы проводить ее домой, но дома все оставалось по-прежнему, хотя почувствовал, что взгляд ее потеплел и она сама ищет со мною встреч. И вот теперь, когда карты мои, как говорится, были раскрыты, нам не хватало только искры, чтобы разгорелся нешуточный пожар.

Случилось так, что в один из вечеров, я поужинал и пошел на кухню мыть посуду. Света что-то готовила, стоя у газовой плиты, которая находилась рядом с мойкой. Испытывая желание чем-нибудь затронуть соседку, повернул тарелку так, чтобы брызги попали на Свету, но тарелка выскользнула из рук и, упав на пол, разбилась. Света тут же отреагировала:

— Толик, что-то ты совсем ослаб. Уже тарелку в руках не держишь. Не из-за слабости ли в коленях?..

Я как рыба, вытащенная из воды, открывал рот, но слов для ответа так и не нашел. Собрав осколки, ушел в свою комнату. Конечно, я понимал, что она хотела общения со мной, но намекая на мою мужскую слабость, сделала она это, на мой взгляд, не совсем корректно. Во мне все кипело от злости и, придя в себя, захотел с ней «по-дружески пообщаться». Но Светы на кухне уже не было. Дверь в ее комнату была приоткрыта, и я без стука вошел. Она стояла у зеркала и заплетала косу. В комнате горела ночная лампа, создавая полумрак. Никогда не поднимал руку на женщину, но в этот момент мне захотелось сделать ей больно. Нет, не ударить! Потискать ее в своих объятиях! Стремительно подошел к ней и взял за руку… То, что произошло дальше совершенно меня обезоружило.

— Подожди, я дверь закрою, — сказала она, ласково притронувшись к моей щеке рукой.

Закрыв дверь на ключ, она выключила ночник, подошла и прижалась ко мне своей грудью, а ее руки сплелись на моей шее… Мне шел тридцать второй год. Я так соскучился по интиму и близость этой загадочной женщины привела меня в крайнее возбуждение. После яростного, затяжного поцелуя взял ее на руки уложил на кровать. Рванул с ее плеч халатик, а там никакой другой одежды не было. Быстро уравнял наш с нею внешний вид, сбросив свою одежду на пол. Не говоря ни единого слова, как в немом кино, при полном согласии партнерши, стал доказывать, что с «коленями у меня все в порядке». Я целовал ее грудь, шею, лицо и когда наши губы встречались, то мне казалось, что она вливает в меня огненный напиток страсти. Вновь и вновь овладевал ею. За два года полного воздержания я был в состоянии быка на испанской корриде. Кровать ужасно скрипела, но мне казалось, что мы, прижавшись друг к другу, катаемся на качелях: вверх— вниз, вверх-вниз… И все быстрее и быстрее… Она, попадая в ритм моих движений, помогала раскачивать эти качели…

Но все в этом мире заканчивается… Расслабленный, улегся рядом с нею и первым подал голос:

— Светочка, прости… Я тебя очень люблю, но все случилось так неожиданно и грубо с моей стороны…

— Неожиданно?.. Это неожиданно для тебя, а я ждала, когда ты придешь ко мне. Если бы ты сейчас этого не сделал, то я сама пришла бы к тебе. Милый, мне так приятна была твоя грубость…

И тут она стала сбивчиво рассказывать мне:

— Толечка, я полюбила тебя давно. Часами ждала, когда ты выйдешь из комнаты и старалась встретиться с тобой, увидеть тебя. Но ты всегда мне говорил одни гадости. Да, я тоже дерзила, но как мне хотелось говорить тебе совсем другое! Когда узнала, что ты разведен — безумно хотела быть с тобой. Я чувствовала, что и ты ко мне неравнодушен… И сейчас, когда ты остался один, я злилась, видя твою нерешительность. Любимый мой, я умышленно оскорбляла твое мужское самолюбие… Прости меня, родной…

Руки ее были такими нежными, а волосы источали такой аромат и так сладко щекотали мое лицо. «Милый», «любимый», «родной» — эти слова сладкой музыкой ласкали мой слух. От жены этих слов никогда не слышал… Душа моя торжествовала, а тело едва не плавилось от близости со Светой, такой близкой и доступной. Вновь повторил то, с чего мы с нею так неожиданно начали… Но, странное дело, не почувствовал удовлетворения у Светы. Я ведь был не новичком в этом деле. Были до этого у меня две женщины, включая мою жену, но всегда чувствовал, когда у них оно наступает. Даже моя жена, которая меня не любила, но если я, после длительной ласки, ее, как говорится, заведу, то выдавала такое, что мало не покажется…

Утром я проснулся первым и долго лежал на спине, боясь пошевельнуться, чтобы не потревожить сон Светы. Ее спокойное дыхание слышалось у самого моего сердца, а ее рука удерживала меня, видимо, чтобы не упал с узкой кровати. «А, может быть», — лезла в голову дурная мысль, — чтобы не убежал после всего произошедшего?..». Убегать мне совершенно не хотелось. Я лежал и смотрел на потолок и стены Светиной квартиры, ставшей мне такой родной и близкой. Свершилось то, о чем я даже не мечтал. Себя чувствовал альпинистом, покорившим вершину, если не Эверест, то уж не менее «семитысячника». И вот теперь она моя! «Кем она станет мне? Любовницей или женой? Так меня еще никто не ласкал», — думал я». Женщины, с таким послушным мне телом — я еще не знал.

Повернулся лицом к ней и при дневном свете, что называется, в упор стал рассматривать ее. Я не художник, но если бы мог рисовать портреты, то ее прекрасное лицо рязанской мадонны украсило бы не одну галерею мира. Она не выспалась. Ее натруженные взаимными поцелуями губы прильнули к моей щеке, и она стала дремать. А я, сбросив простынь к ногам, увидел ее обнаженную. Когда мы ночью в темноте занимались с ней, как сейчас принято говорить, любовью, то не мог видеть всей прелести ее тела, хотя ощущал гибкость и тонкость талии, упругую грудь, а сейчас у меня перехватило дух от красоты ее бедер и ног. «Как можно оставить такую женщину и уйти к другой?» — думал я о ее бывшем муже…

Из раскрытого окна веяло весенней прохладой, легкий свежий ветерок шевелил белоснежную тюлевую занавеску. Неугомонные воробьи, видимо, затеяли драку и их щебетанье окончательно разбудило Свету. Увидев, что мы лежим нагишом, схватила простынь и начала укрываться.

— Толя, мне стыдно… Я не могу так…

Попытался противостоять и стал удерживать ее руки, но почувствовав решимость и настойчивость, уступил. Она укрыла с головой не только себя, но и меня. В этом «шалаше» мы обнялись и опять все повторилось, с той лишь разницей, что я сейчас не бросался на нее, как бык на тореадора, а не спеша наслаждался ее телом… Воробьиный галдёж за окном слегка глушил монотонный скрип кровати и опять эти качели: вверх — вниз, вверх — вниз. На этот раз мы «катались» довольно продолжительно, но я опять почувствовал, что она добросовестно помогает мне раскачивать качели, но не горит страстью. Придя в себя, спросил у неё: «Ты получаешь удовольствие от нашей близости?..».

— Мне с тобой очень приятно, но я знаю, чего ты ждешь от меня… Притворяться я не могу и изображать искусственно оргазм не хочу. После трех лет замужества, муж меня покинул, обвинив во фригидности. Но в этой фригидности он сам, как мне кажется, был виноват. Он грубо меня изнасиловал в первую брачную ночь. Мне было очень больно. Никакого медового месяца у меня не было. Я с ужасом ожидала каждой ночи, но он меня насиловал по нескольку раз даже днем. После рождения дочери он охладел ко мне, а я не настаивала на близости с ним. Он ушел к другой… Теперь в моей жизни появился ты. Но ты такой ласковый и нежный, совсем другой…

Она обняла меня и целуя, с большим волнением, чуть не плача, стала говорить:

— Толя, мой миленький. Любимый мой! Я буду твоей верной женой если ты на мне женишься. Я тебя люблю, буду лечить свою фригидность, пойду к докторам… Не бросай меня!..

Я заверил ее, что скорее умру, чем расстанусь с ней. Потом добавил:

— Не надо никаких докторов… Это не смертельно.

Она успокоилась. Я подал ей простынь и посмотрел на будильник, стоящий на столе. Впереди был рабочий день. Мы с нею должны были работать в первую смену, а за дверью комнаты, в коридоре уже кипела обыденная суета: на кухне гремели кастрюли, кричали дети, хлопали двери соседей… А мне надо было выйти незаметно из комнаты. Я боялся опорочить Свету. Кажется, Грибоедов сказал, что «злые языки страшнее пистолета», а их в общежитии было достаточно. Оделся. Света тоже накинула халат и вышла в коридор. Через несколько минут вернулась и сказала:

— Милый, полный провал. И соседки, и вахтерша тут. Что делать?

— Окно у нас зачем? — спросил я.

На дворе был месяц май. Деревья густой листвой закрывали мое «десантирование» на асфальт отмостки дома. За всю жизнь, впервые уходил от женщины «яко тать в ночи». Правда, была не ночь, всего семь часов утра.

Когда вошел в дверь общежития, вахтерша баба Дуся, удивленно спросила меня:

— Анатолий, ты откуда?

— Ночная смена, Евдокия Петровна, — бессовестно соврал я.

Это была самая приятная ночная смена в моей жизни.

— То-то я вижу — дверь комнаты не закрыл, Светка, как полоумная бегала купаться ночью через каждый час, — съехидничала баба Дуся. И, подойдя ко мне вплотную, тихо добавила: «Ходи уж в дверь, нечего сигать в окно!».

«Сарафанное радио» в общежитии работало довольно хорошо и уже через неделю все знали, что я сошелся со Светой. Баба Дуся первая одобрила мое решение:

— Светка, девка хорошая. Не то, что твоя Раиса.

Жена тоже быстро все узнала, но, странное дело, никаких эксцессов не устроила. Даже с пониманием отнеслась к происшедшему:

— Хорошо, что ты определился со своей личной жизнью, но как быть нам с квартирой? Мне, теперь, как матери-одиночке, дадут однокомнатную, а мы стоим в очереди на двухкомнатную… Ведь наша очередь уже близко. Осталось несколько месяцев…

Я пообещал все уладить и действительно мне это удалось. Оформил очередь на Раису. Председатель заводского профкома посоветовал не оформлять пока законно второй брак, сохранять видимость сожительства с бывшей женой. Она успокоилась. Света тоже. Она тоже стояла в очереди на получение квартиры, правда, далековато, и после получения квартиры Раисой, мы со Светой смело могли подавать заявление в ЗАГС. Нас это устраивало.

И стали мы со Светой обустраивать свое «гнездо». В первую очередь купили двуспальную кровать. В ее двенадцатиметровой комнатушке стало тесней. Между детской кроваткой и нашей оставался довольно узкий проход, но Свете было очень удобно лежа в кровати разговаривать перед сном с дочкой. Я занимал место у стены. В ту пору у нас не было компьютеров, холодильников. Телевизоры были большой редкостью и ничто нас не отвлекало от радости «медового месяца». О ее фригидности даже забыл. Я впервые понял: какое счастье обладать женщиной, которая тебя любит! Которую ты сам любишь и не мыслишь своей жизни без нее. Я называл ее рязанской мадонной. Переселился к ней и мне казалось, что с нею живу всю жизнь. Условия жизни в общежитии были ужасные. Три бытовые комнаты: туалет, прачечная и кухня — были всегда заняты. Нужно было занимать туда очередь. На кухне постоянная толчея. Горячей воды не было. Посуды у нас прибавилось и мне пришлось пропилить в досках пола нишу и оборудовать в общем подвале дома свой подвальчик. Он был для нас и холодильником, и посудным шкафом. Доски пола оформил в виде открывающегося люка. Теперь мы со Светой чувствовали себя как в раю. Воду для меня она грела в большой выварке, а сама ходила мыться в прачечную комнату.

Света по-прежнему меня возбуждала своими ласками и делала все, чтобы мне было хорошо. Но все ее заверения о том, что ей приятно заниматься со мной любовью и она получает удовольствие — меня не успокаивали. Все ею делалось в угоду мне. А мне так хотелось, чтобы она познала, то что познаю я в момент высшего наслаждения ею, когда меня буквально пронзает истома и судорога сводит низ позвоночника и икры ног. Поскольку я не был мужчиной-эгоистом, то решил все же поговорить с врачом. Где-то через месяц, втайне от Светы, посетил сексолога. Он мне дал целую кучу наставлений и советов, их было много, но запомнил лишь некоторые: «Меняйте позы, ищите на ее теле эрогенные зоны, возбуждайте их…» Я был озадачен. «Ну с позами, как-нибудь разберусь. Где искать эротические точки?» — думал я.

Середина июля выдалась очень жаркой. В нашей комнате было душно. Я в плавках, она в купальнике — ходили мы по комнате. Светина изящная и сексапильная фигурка будила во мне инстинкты далеких предков. Особенно меня возбуждали ее маленькие, грациозно торчавшие груди. Они были постоянным объектом моих ласк и ей это нравилось. Мне необходимо было ее привыкание ко мне. Я делал все, чтобы у нее исчезла стыдливость, и, кажется, этого добился. Она тоже приходила в восторг при виде моего голого тела. Начал задумываться: «А зачем мне добиваться от нее того, что ей не дано? Получаю удовольствие, и она говорит, что тоже. Как жили, так и будем жить». А тут мне в руки попалась книжка, не помню уже названия и автора, где говорилось, о том, что чувственность у женщины может появиться где-то к тридцати годам. Я совсем успокоился.

Света уже окончательно чувствовала себя замужем. Она как-то вся изменилась. Я помнил ее раздраженной и даже злой. А сейчас у нее в руках, как говорится, все горело. Она стирала мою одежду, готовила пищу на семью. Ее звонкий смех был слышен часто на кухне, когда она разговаривала с соседками. Бюджет у нас с нею стал общим. По субботам на воскресенье мы брали дочку из детсада, и ходили на пляж, в парк и кино. Мы стали жить, как это сейчас говорят — гражданским браком. Ничего не предвещало очередных потрясений в моей жизни, и жил я со Светой в согласии и любви. Причем, «любовь» и в переносном смысле, нашу молодую семью не покидала никогда. Ею со Светой мы занимались регулярно, но, когда в квартире появлялась дочь, а ее кроватка стояла напротив, наша бурная «деятельность» затихала. Света была очень стеснительной и довольно упрямой. Она ни за что не хотела при спящем ребенке уступать моим домогательствам. «Ты же не можешь тихо», — говорила она». Но она меня очень любила и не могла отказывать, когда глубокой ночью иногда будил ее, проявляя настойчивость и, покусывая мочку ее уха, шептал ей о своем желании…

Чисто с календарной точки зрения, наш с нею «медовый месяц» закончился где-то в середине июня. Но для нас он продолжался, и мы не видели его конца. И у нее, и у меня работа на заводе была довольно ответственная, мы приходили домой усталые, но делали домашнюю работу вместе. По вечерам ходили в кино, несколько раз были в театре, но чаще оставались в своей квартире. Она и я были в первом браке несчастливы и теперь мы, можно так сказать, наверстывали упущенное. Естественно, регулярная половая жизнь не могла не дать результатов. И они появились. Света забеременела. Ее, бедняжку, сильно рвало. В районной женской консультации определили срок — шесть недель. К началу августа она стала себя чувствовать гораздо лучше. Но что я заметил? Ее половая активность возросла. Она с нетерпением ожидала моих действий и торопила их если я где-то задерживался. Однажды среди ночи проснулся от громких стонов Светы. Растормошил ее и испуганно спросил: «Света, что с тобой?» Она обняла меня и тихо прошептала на ухо: «Ты не поверишь — так сейчас было сладко». Естественно, проверил — все подтвердилось. И стало это повторяться раз за разом, изо дня в день…

В начале сентября ей должно было исполниться 27 лет. А перед этим она захотела в свой трудовой отпуск навестить родителей на Рязанщине. В самом конце августа проводил ее с дочерью до вагона поезда. Неистово целовал на прощание, не предполагая, что вижу Свету в последний раз. Вот уж, действительно: «… и каждый раз навек прощайтесь — когда уходите на миг…». На стенде объявлений у заводской проходной висела ее увеличенная фотография с сообщением о ее трагической гибели. В деревне она отравилась грибами. Вместе с ней погибли муж старшей сестры и племянница.

Утром я положил 26 алых роз у стенда, а к вечеру цветов была огромная охапка. На заводе ее знали и любили. А я стоял у двери, теперь совершенно пустой квартиры и рыдал. Не мог поверить, что больше не увижу ее лицо, не услышу ее голос. Казалось, что все это неправда, что произошла какая-то чудовищная ошибка, и она скоро придет и зажжет свет в нашей квартире… Слезы лились по моим щекам. «Прощай, моя рязанская мадонна!» Я никогда до этого не писал стихов, а тут они родились сами собой. Стихов не писал, но на гитаре играл довольно прилично.

Сижу с гитарою один в тоске-печали, А за окном шумит осенний старый сад. Там, где рассвет с тобою мы встречали, Теперь неистово бушует листопад. Твои следы в саду засыпал лист осенний, Твое лицо укрыл туман печальных дней, Но теплых рук твоих прикосновенья Навек остались в памяти моей. И эта память отложилась в сердце раной. Возьму гитару и прижму к своей груди, Забыть тебя пытаться я не стану, Сама из памяти моей не уходи! Сижу с гитарою один в тоске-печали, А за окном шумит осенний старый сад… Там, где рассвет с тобою мы встречали, Теперь рябины гроздья красные горят.

Оставаясь по вечерам в пустой квартире, я повторял слова этого стихотворения под аккомпанемент мною же сочиненной музыки, которую уже не помню. Было невыносимо грустно. Я потерял сразу двоих — и будущего ребенка, и будущую законную жену. Ее похоронили на родине. Бывший муж Светы забрал свою дочь к себе… Я остался один в Светиной комнате. Через некоторое время Раиса получила двухкомнатную квартиру, а комендант общежития предложил мне место в мужском общежитии в обмен на занимаемую мной комнату в женском. Предлагал очень настойчиво и я вынужден был согласиться. Все вернулось на круги своя.

Гитара — это опасно!

Иногда мне кажется, что игра на музыкальных инструментах — не что иное, как заразная болезнь. Ею можно заразиться в любом возрасте. В детском — этому чаще всего способствуют родители ребёнка. Если сами не могут заразить музыкой, то насильно волокут своё дитя в места скопления больных, в так называемые ДМШ (детские музыкальные школы) и там прививают своему чаду заразу. К счастью, а быть может нет, не все дети оказываются инфицированными навечно. Многие имеют стойкий иммунитет, который некоторые мудрецы называют музыкальным слухом. При его отсутствии в организме — дети оказываются совершенно невосприимчивы к музыке. Им хоть кол на голове чеши, музыкантов из них не получится. И слава Богу!..

А как же быть с заразившимися?.. Хорошо, если ребёнок заболел игрой на какой-нибудь дудочке типа английский рожок, а представляете, если это труба или ударные? Или, хуже того — фортепиано? И при этом, его родители живут в многоэтажке… Последствия легко предсказуемы.

Но есть один инструмент, который, на первый взгляд родителей, не представляет опасности ни для окружающих, ни для играющего на нём их ребёнка. В их понятии этот инструмент почти лира, на которой играл Аполлон в мифах Древней Греции!.. Этот инструмент ласкает глаз своим внешним видом, напоминая богиню любви и красоты Афродиту… Ну, конечно же, это гитара! Поэтому классы гитары во всех ДМШ переполнены. На бюджетное отделение попасть почти невозможно, но родители готовы платить пятнадцать тысяч в месяц на коммерческом чтобы заразить своего ребёнка неизлечимой болезнью — игрой на гитаре!

По вирулентности — это самый заразный инструмент. Заражаются чаще всего игрой на акустической и джазовой гитарах. Это не самая опасная форма болезни, хотя нет правил без исключений. Самая страшная и неизлечимая форма — игра на классической гитаре. Здесь родителям сразу надо готовится к материальным затратам, ибо преподаватели предложат купить ребенку не ширпотребовскую дешёвую гитару, а мастеровую, изготовленную руками мастера, стоимостью от 80—100 тысяч и выше рублей. При этом педагоги будут настаивать, что без такой гитары ребёнок не сможет прогрессировать и его пребывание в музыкальной школе может оказаться под большим вопросом. Обучение в училище и, тем более, в консерватории, вообще даже немыслимо, если у ребёнка нет гитары, изготовленной каким-нибудь известным мастером.

Многие помнят знаменитые строчки: «Если есть гитара в доме — в нём уютно и тепло…» и стараются заиметь этот инструмент в квартире. Здесь надо сказать, хорошо если она просто висит на стене или валяется в кладовке и на ней никто не играет. Но беда подстерегает семьи тех, где хотя бы один из супругов уже заражен игрой на классической гитаре. Хорошо, если зараза не распространилась дальше любительского исполнения бардовских песен и в техническом арсенале гитариста имеются только три известных аккорда. Хуже, когда кто-то из них играет по нотам и приобщился к мировой библиотеке гитарных пьес! Это признаки хронического заболевания. Всё свободное время гитарист сиднем сидит с гитарой, забывая про жену (мужа), детей, ближних и дальних родственников. Ему не до театра и турпоходов. Ничто не может оторвать его от гитары. Она ему «слаще мирра и вина». Болезнь прогрессирует с каждым днём до глубокой старости. Так и умирают с гитарой в обнимку. Кстати, некоторые сумасшедшие обнимают гитару даже на операционном столе во время смертельной операции на головном мозге, как например, бразильский гитарист Антони Кулкамп Диас. Он благополучно перенёс операцию по удалению опухоли мозга не выпуская гитару из рук.

Если кто-то думает, что заразиться игрой на гитаре можно только в молодые годы, то он глубоко заблуждается! Как раз в преклонные годы, а чаще всего после выхода на пенсию, болезнь «нечаянно нагрянет» и сломает устоявшийся распорядок жизни. Если, конечно, пенсионер уже не болеет менее опасными болезнями: дачей, охотой или рыбалкой. Он непременно пожелает получить капитальное образование по профилю внедренного в него вируса. Было немало случаев, когда довольно пожилые индивидуумы, инфицированные гитарой, поступали в детские музыкальные школы… Но, в основном, они находят частных педагогов и пытаются изо всех сил усугубить течение этой болезни. При этом, часто забывая о своих физических болезнях, которые, действительно, приносят физические страдания. В поликлиники им ходить некогда. Чем тратить деньги на лекарства, они предпочтут покупать струны и технику для более качественной записи своей игры выдающихся гитарных пьес: «Ручеёк» композитора М. Джульяни и «Романс» композитора Гомеса. Каждому из них хочется оставить потомкам в наследство свое изображение с самым популярным инструментом в обнимку.

Играющие на классической гитаре — это фанатики! С ними могут сравниться только футбольные фанаты, но и то лишь весьма отдаленно. Футбольные фанаты болеют спонтанно, делая перерывы в межсезонье, а гитарные перерывов не знают. Изо дня в день, с нарастающей энергией, они кладут на гриф всё новые и новые произведения гитарной классики, при этом не забывая ранее разученные. И тут уж светлого времени суток не хватает, приходится прихватывать время, отведённое для сна.

На классической гитаре играют сидя. Правда, есть и такие, кто делает это стоя. Их очень мало. Основная масса сидит и во время концертов, и во время занятий. Естественно, малоподвижная жизнь, когда двигаются только пальцы рук, а остальные части тела пребывают в неподвижности, не может сказаться на продолжительности жизни гитаристов. В основной своей массе они мрут, едва достигнув семидесяти лет, большинство из них даже до этого возраста не доживают. Справедливости ради нужно сказать, что некоторые известные гитаристы все же прожили более девяноста лет, но таковых можно пересчитать по пальцам рук. Такая печальная статистика никак не действует на повальное увлечение гитарой. По-прежнему гитара самый популярный инструмент в мире. Надеюсь, так будет всегда.

В мире животных

Дети мои — сын и дочь, имели в детстве совершенно разные характеры. Дочь — холерик. Вся в меня. Сын же, более спокойный, сангвиник — пошел в маму. Надо ли говорить, что благодаря нашим детям у нас в квартире побывали разные животные. Сначала рыбки, затем хомячки и крыса, вернее, крыс. Очень умное и ласковое животное, абсолютно белого цвета с длинным хвостом и почему-то с красноватыми глазами. Были волнистые попугайчики и даже один говорящий попугай зеленого цвета с мощным клювом. У нас он почему-то не заговорил. Все эти животные, после того, как ими наиграются мои дети, благополучно отдавались в зооуголки детских садов, а позднее — школы.

От своих детей я заразился любовью к животным. Сначала это были птицы. Купил на блошином рынке пару канареек со всеми атрибутами для содержания этих птиц. Продавец меня проинструктировал: «Поёт только кенарь и лишь тогда, если не видит самку». Пришлось покупать большую клетку чтобы вставлять картонную перегородку на время прослушивания «концертов» пернатого вокалиста. Купил нужную литературу и в соответствии с наукой, создал все необходимые условия для жизни птиц в квартире.

Мои «лимончики», так я их прозвал за цвет оперения, весело чирикали, но сколько я их не разлучал, кенарь петь и не думал. Кто-то из друзей посоветовал: «Запиши на магнитофон пение другого кенаря и дай прослушать своему». Я так и сделал. Не скажу, что сразу дело пошло на лад, но через некоторое время мой солист начал подражать маститому учителю и уже мало в чем уступал ему. Однажды я, если можно так выразиться, обалдел, услышав от него несколько тактов знакомого гитарного этюда на тремоло «Воспоминание об Альгамбре», который я ежедневно играл. Моему восхищению не было предела.

Но все окончилось довольно печально. Клетку я держал открытой и канарейки свободно вылетали и возвращались для еды. Собрались мы во время отпуска поехать в Крым в гости к моему брату. Отнес я канареек к бабушке Оле, родной тетке жены. Она была на пенсии и после моего инструктажа, пообещала ухаживать за птицами. Но всего не предусмотришь. У нее на полу лежал ворсистый ковер, и когда птицы сидели на нем, выбежал бабушкин кот. Самка взлетела, а кенарь запутался коготком в ворсе ковра и стал жертвой хищника… Я так переживал эту утрату, что самку отдал продавцу и больше певчими птицами не занимался.

Но на этом мое общение с животными не закончилось. В отличие от меня, дети мои почему-то обожали собак. А я их не только не любил, а даже боялся. И это чувство было не на пустом месте. Заметил, что если собака хочет облаять группу людей, в которой иду я, то ее попытка укусить кого-либо, выпадает обязательно на меня. Если я, к примеру, прохожу мимо спящей собаки, то она, наверняка — проснется, и если не укусит, то облает уж точно. Телевизионная реклама сейчас утверждает: «Собаки делают нас лучше!» Не знаю стал ли я лучше, но общение с собаками мне ничего кроме огорчений не приносило. Правда, справедливости ради, скажу, что из целого ряда собак, с которыми я все же вынужден был общаться, две были моими любимицами.

Первым был Тобик. Так дочь назвала свою находку в куче опавших осенних листьев по пути из школы. Кто-то его просто выбросил на умирание. Малюсенький кобелек неизвестной породы оказался настолько ослабевшим, что мог только тихо-тихо скулить жалобным голоском. Дочь, зная моё негативное отношение к собакам, соорудила из картонных коробок конуру во дворе и тайно выхаживала кобелька несколько дней на улице. Когда она решила в нашей ванной отмыть его от грязи — это не прошло незамеченным. Мы смирились с тем, что в нашей комнате стал жить этот песик. Он был старым. Ветеринарный врач определил его примерный возраст: где-то двенадцать-тринадцать лет. Он очень привязался к дочери, на прогулках смело бросался на огромных собак, пробегавших мимо. Прожил у нас еще около трех лет и умер от старости.

Следующей появилась маленькая болонка. Абсолютно белого цвета с нависающими волосами на глаза. Нас предупредили, что волосы подстригать нельзя — может ослепнуть. Я не помню уже откуда дочь ее принесла, но все мы полюбили эту собачку. Особенно полюбил я. Она меня всегда сопровождала на стадион и вместе со мной совершала десять кругов по беговым дорожкам — мою ежевечернюю норму. У нас ее украли. Племянник, живший у меня, решил ее выгулять, а заодно и вынести мусор. Пока высыпал мусор в баки, подъехала машина, кто-то из пассажиров подхватил сидящую у дороги нашу Чапу и все. Столько было пролито слез!

Когда дочке было двенадцать лет, а сыну девять — в профкоме комбината дали мне для них путевки в пионерский лагерь в Анапе. Дней через десять их пребывания на море, мы с женой поехали их проведать. Я увидел несколько неглубоких ран на боку у дочери.

— Откуда эти раны у тебя? — спросил я у неё.

— Меня покусала какая-то собака три дня назад…

Выяснения у пионервожатой о принадлежности собаки ничего не дали. Никто не знал, чья собака, откуда она? Какая-то бродячая собака… Срочно забираем детей и уезжаем домой. Ведём дочку в городской травм пункт. Прививки от бешенства тогда делали в живот. Кажется, двенадцать уколов. Сделав первый, жена с дочкой поехали домой, а я решил зайти в магазин за продуктами.

Прохожу мимо двух дам, беседующих на тротуаре улицы у раскрытой калитки. У одной из них на поводке собака. Чем я этой собачонке не понравился — не знаю, но она сзади пребольно укусила меня за ногу.

«Ну, что вы, мужчина, поднимаете шум из-за небольшой ранки?» — начала меня упрекать хозяйка собаки, когда я сказал, что не мешало бы проверить её собаку на бешенство. Дама, конечно, не знала о том, что я в этот день перенёс, начала меня стыдить, но я упрямо стоял на своём. В конце концов, она захлопнула дверь своей квартиры, как говорится, перед самым моим носом. Я привел участкового, который выдал ей предписание — обследовать собаку в лаборатории. К счастью, все окончилось благополучно.

Когда дочь повзрослела, вышла замуж и уехала с мужем к месту его службы на Алтай — у нас в квартире без животных стало как-то скучно. Но не долго музыка играла… Случайно купил у старушки котёнка, которого она очень настойчиво мне предлагала: «Возьмите не пожалеете. Дочь из Америки привезла кошку, она окотилась. Всех уже продала — это котик последний». Заплатил всего сто рублей и приобрел кота довольно престижной породы — мейн-кун. Котенок быстро рос. Ел, в основном, мясо. Но я не знал, что он всеядный. Чистили с женой на кухне картофель, одна картофелина упала на пол. Кот тут же набросился на неё и стал жадно есть. Оказалось, он любил ещё и огурцы. Яблоки, помидоры тоже ел. За два года вес его уже превышал восемь килограммов. Цвет у него был необычный — апельсиновый. Очень пушистый, особенно хвост. Приходилось часто вычёсывать…

Расформировали часть, в которой служил муж дочери и после демобилизации они приехали с внуком к нам. Привезли с собой любимца внука — кота породы русский голубой. Пришлось нашего отдать родителям мужа в станицу. Он в первый же день, гуляя по огороду, нацеплял репяхов на свою роскошную шерсть, чем привел в ужас мать нашего зятя, и та отдала кота соседке.

Дочкин кот не был кастрированным и орал благим матом у двери, упрашивая выпустить его на улицу, где его поджидала ватага нещадно орущих под окнами друзей —соперников. Возвращался весь искусанный, но довольный жизнью. Однажды не вернулся. Одичал. Я его видел в компании таких же «мушкетёров». Они не голодовали. В нашем доме было несколько одиноких старушек-кошатниц, подкармливающих их.

«Природа не терпит пустоты», — сказал какой-то мудрец. И точно! У нас в квартире появился дьявол — охотничья собака — спаниель. Все, что можно грызть в квартире и даже то, что нельзя — он перегрыз. Стоило только вывести его на прогулку, как он стремглав бежал к озеру, бросался в воду и плавал там невзирая на погоду. Естественно, спаниеля тоже пришлось отдать в станицу. Там он пришелся ко двору. Но дважды в год выпрыгивал через забор со двора и совершал брачное турне по станице Елизаветинской.

Как только дочь построила за городом дом на участке в десять соток, то наличие собаки во дворе напрашивалось, само собой. Не знаю каким образом, но дочь очень сдружилась с семьёй заводчиков элитных пород собак и те подарили ей далматинца. Молодой пес быстро вырос, превратившись в высокого красавца белого цвета с черными круглыми пятнами по всему корпусу. Он был очень добрым и ласковым псом. Когда я поливал цветы на улице вдоль забора, он часто выходил со двора вслед за мной, но возвращался без всяких проблем.

Но однажды все пошло не так. Выйдя вслед за мной, он увидел пробегавшую суку. Как галантный кавалер, он бросился за ней. Та, увидев такого громилу, бросилась наутек. Когда эта пара скрылась поворотом, я, закрыв калитку, побежал вслед за ними. Увидел их около автотрассы. Двустороннее движение здесь было очень оживленным, но собаки перебежали на противоположную сторону благополучно. Бегу за ними. Тоже благополучно. И так было еще три раза. В конце концов, сука попадает под автомобиль. Мой далматинец в печали стоит у обочины. Схватил его за холку и притащил домой. Мне в ту пору шел седьмой десяток. Такой нагрузки мне давно не приходилось испытывать. Дочке сказал: «Или я, или далматинец!»

Она, естественно, выбрала меня, но заводчики взамен далматинца дали ей американского стаффордширского терьера. Хрен редьки не слаще! Это была сука. Назвали её Евой. По своим собачьим параметрам, она, наверное, была красавицей. Но у человека её морда вызывала ужас. Широко посаженные большие глаза смотрели всегда немигающим взором и было непонятно, что у нее на уме. Сила в челюстях у неё была ужасная! Кость в руку толщиной она перемалывала без всякого остатка. (Я покупал на базаре кости и обрезки мяса, подкармливая её).

Однажды пришлось быть хирургом. Острый осколок кости вонзился ей в нижнюю десну, и она не могла закрыть пасть. Жалобно выла, истекая слюной… Что делать? До города пятнадцать километров. Ехать с собакой в рейсовом автобусе в ветлечебницу? Да меня просто никто не пустил бы в автобус… Положил её морду на колено и залез в пасть рукой. Вытащил осколок. Только после всего этого по-настоящему испугался — мог бы запросто оказаться с прокушенной рукой!

Заводчики уверили мою дочь, что на щенках Евы она сможет зарабатывать неплохие деньги. Так и было после первой вязки с каким-то чемпионом, то ли России, то ли Европы. Но здесь мне тоже пришлось испытать неприятные минуты. В её вольере все было приготовлено для родов. Но она почему-то решила произвести потомство в темном, заваленном разным хламом подвале дома. Когда я туда залез, то в свете фонарика увидел жуткий, горящий недобрым светом взгляд её глаз. Опять у меня дилемма: оставить все, как есть, или перенести потомство в вольеру? Решился на второе. Вытащил из холодильника кусок мяса. Разморозил его и стал выманивать собаку из подвала. Это мне удалось. Пока она ела, я залез в подвал и схватил двух из четырех щенков. Занёс их в вольеру. Ева тут же забежала за мной и бросилась облизывать щенков. Закрыл быстро вольеру и принес оставшихся.

Щенков мы продали без проблем. Одного, правда, пришлось отдать, как плату за вязку, хозяевам производителя. Но дальше все пошло не плану. Соседский двор отделялся от дочериного двухметровой сеткой-рабицей. Там бегал невзрачный кобелек, о породе которого можно было сказать: смесь телеги с мотоциклом. Случилось так, что мы с дочерью не успели отдать Еву на повторную вязку. Кобелек прорыл нору под сеткой и случилось непоправимое. Помет оказался бракованным. Дело в том, что и сама Ева уже не могла считаться элитной. Заводчики сказали, что это большой дефект. Сука якобы может даже через поколения приносить помесь.

Пришлось нам на местном блошином рынке отдать щенков добрым людям даже с доплатой на кормление. А Еву вскоре дочь отдала подруге в ее частный дом. На этом мое общение с миром животных не закончилось. Дочь в зале установила огромный, двухсотлитровый аквариум. Запустили рыбок. Они плавали среди водорослей до тех пор, пока дочь по незнанию купила мурену. Она поела всех других и в аквариуме осталась одна. Рыбки — самые безобидные представители фауны. Плохо им, или хорошо — они молчат.

Много забот мне доставлял хорек, которого опять же дочери подарили друзья. Это очень подвижное и довольно милое существо. Кормить его сложно, но выручал специальный сухой корм, который продавался в зоомагазинах. У нас оказалась самочка. В положенное время дочь отнесла её на вязку и появилось потомство. Не помню, куда делось потомство, но остался только один самец. Он вырос и у нас стало два хорька. А мои заботы теперь удвоились. Однажды они не вернулись после прогулки по двору. Прорыли нору под забором и убежали. Но быстро нашлись. Через несколько дворов от дочериного, жил сосед, разводивший кур. Хорьки устроили в курятнике погром, убив пять штук несушек. Сосед убил хорька-мать, а молодого хорька возвратил нам после нашей выплаты ему стоимости задушенных кур. Мы отнесли хорька в зоомагазин и на этом закончилось мое общение с животным миром. Моя жизнь за городом тоже прекратилась. Дочь сдала в аренду свой дом.

Сказка о рыбаке и рыбке (фэнтези — пародия)

Жил я со своей женой у самого берега озера Карасун. Я уже был на пенсии, а жена продолжала работать заведующей библиотекой. Наша пятиэтажная «хрущевка», простояв уже около шестидесяти лет, была довольно ветхой и ожидала капитального ремонта. Он должен состояться через сорок лет во второй половине двадцать первого века.

Наш кот Барсик до поры, до времени ел сухой корм, но после того, как попробовал мягкий, который я купил ему в «Магните», буквально, сошел с ума. Ничего жрать не хочет и сидя у холодильника, орет, требуя этот корм. Подозревая, что производители что-то подмешивают в корм, скорее всего, валерьянку, я решил спасать бедное животное. Это можно было сделать только свежей рыбой. Достал из кладовки удочку, взял пакет с остатками этого корма в качестве наживки и пошел к озеру. Выбрал место почище, не загрязнённое плавающими автомобильными покрышками, пустыми пивными банками и целлофановыми кульками, уселся и стал закидывать удочку. Первый раз закинул, но только тина зацепилась на крючок, второй раз — опять какая-то трава. Зато в третий раз закинул и сразу поймал рыбешку.

Но странной была эта рыбка, цвет у нее был желтоватым. «Ну, прямо, золотая!» — подумал я, обрадовавшись улову. Хотел было положить в садок, но вдруг услышал ее голос: «Уважаемый, отпустите меня, я откуплюсь любою ценою». Страшно удивился. В детстве слышал какую-то сказку, но там дед поймал рыбку в море, а здесь страшно загрязненное озеро. «Как ты сюда попала, деточка? — спросил я у нее. «Из реки Кубань, уважаемый. Там еще хуже. Спасалась подземными ключами и вот тут оказалась. Отпусти меня, откуплюсь любой ценою», — повторила она.

— Ничего мне от тебя не надо. Плыви себе с Богом!..

Пришел домой и рассказал все жене.

— Ну, когда ты поумнеешь? — набросилась она на меня, — посмотри на нашу стиральную машину. Ей уже двадцать лет. Когда она отжимает белье, с первого этажа на наш четвертый бегут соседи, спрашивая: «В чем дело?» — Сейчас же иди и попроси новую!.. И только чтоб марки «Бош»!..

Делать нечего. Иду с неохотой. Подошел к берегу и стал кликать рыбку. Карасун слегка заволновался. Появилась рыбка и спросила: «Чего тебе надобно, старче?»

— Ты прости меня, уважаемая, но жена меня совсем забранила. Хочет она новую стиральную машину марки «Бош»!

— Не расстраивайся, ступай к себе. Будет вам «Бош»!

Пришел к себе. Никакой стиральной машины нет. «Обманула, сучка!» — подумал я. И вдруг звонок в дверь. Заходят два амбала и запихивают в наш узкий коридор огромный ящик.

— В связи с предстоящими выборами мэра города, наша партия «Бездумная Россия» проводит акцию: «Не голосуй за коррупционера!» — Поскольку, вы самые активные противники нынешнего мэра, мы решили сделать вам подарок — стиральную машину марки «Бош»!

Когда раскрыли упаковку, и жена увидела новенькую стиральную машину, то опять начала меня ругать последними словами.

— Никакой сообразительности у тебя нет. Как был сорок лет назад тупым слесарем, таким и сейчас остался. Давай вместе подумаем: что у нее еще попросить?..

— Не буду я ничего просить, — начал упираться я, — имей совесть! Получила бесплатно стиралку и успокойся!..

— Слушай, — вдруг осенило жену, — а чем я хуже этого придурка — мэра, который идет уже на четвертый срок? Сейчас же иди к рыбке и проси её содействия в моей победе на выборах. Хочу быть мэром города!..

Иду понурив голову на озеро. (Озеро потемнело). «Рыбка моя…», — пропел я, подражая Филиппу Киркорову. Она тотчас же подплыла.

— Обругала меня жена последними словами. Уже не хочет заведовать библиотекой, а хочет стать мэром. Сделай милость — обеспечь ей победу на выборах, — с тоской в голосе сказал я.

— Хорошо, старче, что ты сегодня ко мне пришел, — сказала она, — я заканчиваю свое туристическое путешествие по странам и континентам мира и завтра по подземным ключам уплываю в Черное море, а затем в свою резиденцию в Индийском океане. Выполню я это твое желание. Будет она мэром и даже губернатором края. Да, и вот еще что… Связь со мной держи по интернету. Мой электронный адрес простой: рибкасобакамайлточкару. Буквы прописные, латинские… Запомнил?

— Как не запомнить? Чай не церковно-приходскую школу оканчивал, а МГИМО в Москве, — соврал я.

— Ну, врать кончай… Иди с Богом домой.

Начала моя жена собирать документы чтобы баллотироваться на пост мэра. Хотела оформиться самовыдвиженцем, но оппозиционная партия «Бездумная Россия», которая выступала за упразднение Думы, как законодательного органа, взяла над ней шефство и ее выдвинули кандидатом на пост мэра от партии. Предвыборная борьба кандидатов началась как обычно. Из двадцати претендентов на пост мэра — пятнадцать были подставными. Они должны были в последний момент сняться с дистанции и призвать голосовавших за них — отдать свои голоса действующему мэру. Остальные пять претендентов, в том числе сам мэр и моя жена, имели серьезные намерения. А пока все они вели ожесточенную предвыборную борьбу.

Весь муниципальный транспорт был обклеен портретами первого лица города, его биография, начиная с младенческого возраста, транслировалась по городскому телевидению. Почтовые ящики горожан были забиты агитационными проспектами и обещаниями мэра. Правда, эти обещания горожане знали почти наизусть — они повторялись уже в четвертый раз. В квартиры пенсионеров стали носить продуктовые пакеты. Но, как оказалось, их комплектовали из просроченных товаров, продававшихся в магазинах. Число обратившихся в поликлиники с кишечными расстройствами в городе резко возросло. Зато аптеки процветали.

На фоне подавляющей агитации разных благотворительных организаций и местных СМИ: голосовать за действующего мэра — остальные кандидаты выглядели довольно бледно. Но на телевизионных дебатах у моей жены вдруг прорезался недюжинный ораторский талант. Она блестяще раскритиковала деятельность мэра на этом посту и выдвинула свою программу, которая выгодно отличалась от той, которую предложил мэр.

В день выборов максимально был использован, так называемый, административный ресурс. В избирательные урны на всех избирательных участках были вброшены тысячи бюллетеней, где в качестве победителя уже фигурировал мэр. Но когда стали подсчитывать голоса, то оказалось, что за мою жену проголосовало 99,9% избирателей, в том числе сам мэр и его жена.

Стала моя жена мэром. Откуда у неё взялись организаторские способности — не знаю. Первое, что она сделала — заменила всю старую чиновничью гвардию на членов партии «Бездумная Россия». В городской Думе всё законотворчество вершила правящая в стране партия «Неделимая Россия», поэтому выборы в Думу, которые состоялись через месяц после её избрания мэром, она провела так, что народ проголосовал за кандидатов партии «Бездумная Россия», чем обеспечила себе поддержку в городском парламенте. Свою жену я стал очень редко видеть дома.

Дальше все пошло так, как сказала рыбка. На осенних выборах губернатора края партия «Бездумная Россия» выдвинула ее кандидатуру и теперь уже, используя методы всех предыдущих администраций, обеспечила ей безоговорочную победу уже в первом туре. Здесь она вновь повторила перестановку кадров в администрации и законодательном Собрании края, обеспечив себе мощную поддержку. К своей жене я теперь записывался на прием в ее канцелярии и стоял в очереди порой по месяцу, а то и более. Жила она в новом микрорайоне в фешенебельном здании под охраной полиции.

За время правления прошлой администрации в крае наметился затяжной демографический кризис. Все родильные дома края буквально пустовали без рожениц, а акушеры нового краевого перинатального Центра были вынуждены переквалифицироваться в зубных врачей. И тут моя жена проявила недюжинную сообразительность. На законодательном уровне она своим распоряжением приказала краевому телецентру открыть эротический канал и транслировать по десять часов в сутки лучшие передачи отечественной и зарубежной эротики. Она была первой в стране, кто предложил выплачивать материнский капитал. Причем, за рождение первого ребенка — 500 тысяч рублей, за второго — миллион. (это предложение впоследствии слямзила Государственная Дума, но пожадничала в количестве выплаты). Деньги на эти цели предполагалось изыскивать с многочисленных олигархов, которые открыли свой бизнес на благодатной земле Кубани. Таковых оказалось столько, что её идея финансировалась без особых проблем.

Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Она заставила правоохранительные органы края ужесточить борьбу с проституцией и азартными играми. Было закрыто восемнадцать подпольных борделей и шесть казино. Результат не замедлил сказаться. Уже к истечению первого года ее работы в качестве губернатора все родильные дома были забиты роженицами до отказа. Что же касается её обещания повернуть столицу края лицом к реке, то ей это удалось лишь частично. Дальше строительства моста с одного берега затона реки на другой — дело не пошло. Но мост назвали «Поцелуйным», что тоже содействовало демографическому буму в крае.

Её деятельность на посту губернатора была замечена в Кремле. Её наградили Орденом Почета и, казалось бы, её карьере ничего не угрожало, но она замахнулась на святое. Главным достижением пришедших к власти демократов считался полный развал легкой промышленности страны. Логика была простая. Зачем тратить силы на производство товаров, когда все это можно было купить за рубежом? И вот это решение руководства страны она поставила под сомнение. Она задалась целью — вернуть на полный производственный цикл предприятия легкой промышленности края.

Это очень не понравилось там, наверху. Против неё возбудили уголовное дело якобы за нецелевое использование бюджетных средств. Осудили на три года условно с пожизненным запретом занимать руководящие посты. Возвратилась она в нашу «хрущовку». Я, конечно, очень переживал за неё. Ещё до суда хотел связаться с рыбкой, но все мои попытки оканчивались рефреном на экране компьютера: «Адрес не существует!» Правильно жена говорила, что я «как был тупым слесарем, так им и остался». Оказывается, я набирал в адресе не ту букву «и». Нужно было набирать похожую на «у». Жена на это обратила внимание, но сказала: «Нечего после драки махать кулаками» и запретила мне обращаться к рыбке. Нет худа без добра — стиральная машина марки «Бош» работает исправно.

Таинственный остров (эротическая фантазия)

У Ивана Ивановича отвратительная генетика. Все родственники по материнской линии едва доживали до семидесяти лет, а по отцовской и того меньше. Но, что интересно, все были талантливыми людьми: учёными, музыкантами, изобретателями. Сам Иван Иванович — полиглот, знал более пятнадцати языков. На освоение нового языка ему хватало двух недель, но он решил, что этого достаточно, и не утруждал себя лишний раз: жизнь скоротечна, а тем более для него.

Работал он переводчиком при консульстве России в одной из стран Юго-Восточной Азии. Личная жизнь у него сложилась неважно. Детей с женой нарожали достаточно, и все они уже имеют свои семьи. Есть внуки. Когда ему исполнилось шестьдесят, то с женой, которая была моложе его на десять лет, стали возникать конфликты на почве интимной жизни. Супружеский долг он стал отдавать все реже и реже и, наконец, вовсе перестал. Жена заимела любовника, потом второго… Иван Иванович решил с женой не разводиться, чтобы не быть посмешищем в глазах детей, а уехал работать за рубеж.

Работа ему нравилась, с ней он справлялся легко. Было много свободного времени, и он ходил по музеям, библиотекам. Злачные места работникам консульства посещать запрещалось, да его туда и не тянуло. Часто, сидя у экрана телевизора, он засыпал в своей квартире. Вот и сейчас, удобно усевшись в мягком кресле, Иван Иванович приготовился посмотреть передачу «По странам и континентам». Сквозь дрему он вдруг услышал такое, что сон мгновенно исчез. Диктор рассказывал, что на одном из тысяча шестьсот сорока островов Республики Филиппины люди живут до ста двадцати лет, и даже больше. Умирать в возрасте менее ста лет там просто неприлично. Такая смерть считается большим позором. Ученые пока не могут найти объяснение этому феномену, но предполагают, что этому способствуют целебные источники, богатые селеном и местные растения. Впрочем, аборигены считают иначе: все дело в сексе с островитянками, а они славятся своим темпераментом и плодовитостью. Роды в восемьдесят лет там правило, а не случайность.

Иван Иванович в свои шестьдесят пять давно уже позабыл о прелестях любви, и это его взволновало не очень, но сообщение о том, на где-то, на далеком острове люди могут так долго жить, его задело за живое. «Сколько мне осталось? — размышлял он, — лет пять от силы ещё моя генетика позволит, а дальше — конец». И решил он разузнать все о чудесном острове. «Чем черт не шутит, а вдруг?» — подумал он. И понеслось… Стал наводить справки. Работники консульства ничего не слышали об этом феномене, впрочем, владелец небольшого кафе, куда частенько Иван Иванович заходил выпить чашечку-другую кофе, рассказал много чего интересного.

— Туда невозможно попасть в качестве туриста. Остров закрыт для посещения. А вот в качестве трудового мигранта — пожалуйста! — рассказывал он. — Но работу вам предложат самую грязную или опасную: коренные жители — мусульмане, поэтому предпочтение они отдают выходцам из стран, почитающих Коран.

«Ну, у нас в России мусульман полно, Коран я читал несколько раз, — подумал Иван Иванович, — а с работой разберемся!». Он разузнал у своего знакомого, как попасть на вожделенную землю, купил билет, взял трудовой отпуск за все пять лет работы в консульстве и, окрыленный надеждой, отправился в путь. На работе сказал, хочет попутешествовать по островам… В то знойное лето стихия преподносила много трагических событий. Было несколько кораблекрушений с многочисленными жертвами. Когда в положенный срок Иван Иванович не возвратился на работу — его посчитали без вести пропавшим.

Но вернёмся к повествованию. Через трое суток небольшой пароходик пришвартовался в уютной гавани. В миграционном бюро после тщательной проверки документов чиновники деловито спросили о цели его приезда.

— Найти работу, — быстро нашелся Иван Иванович.

— Знаете ли Вы испанский и другие языки?

— Знаю испанский и еще пятнадцать языков…

Получив визу для устройства на работу сроком на две недели, которая может быть продлена лишь после трудоустройства. Иван Иванович решил пешком пройти по улицам столицы острова. Она отличалась от других столиц разве что размерами домов и наличием минаретов. Отыскал гостиницу и, получив ключи от номера, лег спать.

Утром купил газеты и стал читать объявления. Реклама предлагала все импортное. На острове ничего, кроме продуктов питания, не производилось. Автотранспорта, казино, ресторанов тоже не было — только рикши, велосипеды и слоны. «Прямо-таки позапрошлый век», — подумал Иван Иванович.

Банк рабочих вакансий ничем не обрадовал. Предлагались работы, о которых он понятия не имел. Вдруг взгляд его уперся в странное объявление: «Объявляется конкурс на замещение вакантных должностей евнухов в гарем его превосходительства. Допускаются соискатели от 60 до 70 лет, знающие не менее пяти иностранных языков». Ниже Иван Иванович увидел номер телефона. Приятный женский голос быстро ввёл его в курс дела. Оказывается, кастрированные евнухи к участию в конкурсе не допускались. Правитель острова не мог терпеть женоподобных слуг в гареме. Нужны были не потерявшие мужской внешности, но не способные на совокупление импотенты. Среди мужчин-островитян таковых не было — все они до глубокой старости сохраняли способность к зачатию. Поэтому приглашались только пожилые иностранцы.

Иван Иванович страшно удивился такому совпадению его возможностей с условиями предоставления работы. «Вот что значит появиться в нужное время в нужном месте», — обрадованно подумал он. В назначенный час его уже ожидали и стража беспрепятственно пропустила его во дворец правителя. Слуги провели его в огромный зал, где на мягких подушках восседали бородатые шейхи. Распорядитель сообщил ему, что конкурс проводится в три тура на выбывание претендентов по олимпийской системе. С одной лишь существенной разницей — выбывает сильнейший, тот у кого импотенция не окончательная! Нужно было подписать своё согласие со всеми условиями. Иван Иванович так стремительно проделал это, что даже не прочитал написанный мелким шрифтом последний абзац договора.

Претендентов оказалось в этот день пятеро: два китайца, англичанин, француз и он, русский. После завершения всех формальностей состоялся первый тур. Всех конкурсантов раздели догола, произвели медицинский осмотр, замерили антропологические данные и усадили на кушетки. Когда в зале погасла большая часть светильников и установился полумрак, заиграла чудесная музыка, кажется, из «Шахерезады» Римского-Корсакова. Под звуки этой музыки в зал, что называется, вплыли шесть обнаженных красавиц. Их тела изгибались в изящных позах, имитируя вожделения соответственными телодвижениями. Затем они поделились на пары и начали языками и пальцами ласкать друг друга, начиная от пяток и кончая самыми интимными местами, при этом они издавали голосами звуки, подражая сиренам, соблазнявшим Одиссея в его морском путешествии.

Всё это продолжалось где-то около получаса, и в самый разгар этого спектакля за спинами соискателей вдруг выросло жюри и проверило наличие эрекции у них. Бедные китайцы были сразу отсеяны, как не выдержавшие испытания. На второй тур прошли англичанин, француз и Иван Иванович. После сытного обеда и непродолжительного отдыха раздетых конкурсантов уложили на кушетки. Теперь задание усложнялось тем, что каждому досталось по две соблазнительницы. Причем, если одна из них имитировала секс с соискателем должности, то вторая демонстрировала все на практике с появившимся партнером. Француз долго крепился, но в одной из поз соблазнительницы, не выдержал и вставил куда надо, без промаха, по самое не могу свою «шпагу», чем серьезно нарушил условия конкурса. В финал Иван Иванович вышел с англичанином.

Третий тур состоялся поздно вечером. Каждый конкурсант должен был выбрать себе партнершу на ночь из шести топ-моделей. Англичанин первым выбрал самую красивую и пышногрудую. Иван Иванович пошел другим путем и выбрал костлявую скромницу с грудью не самого большого размера с огромной бородавкой около носа. Соискателей развели по комнатам и оставили до утра. Естественно, вмонтированные в стены и потолок фотокамеры отслеживали все происходящее в комнатах, и ничего не могло укрыться от глаз наблюдателей.

По условиям конкурса пары должны лежать раздевшимися в постели рядом. Иван Иванович сразу схитрил и лег с партнершей валетом, что не противоречило условиям конкурса. За день он очень утомился и сразу начал засыпать, но партнерша пресекла на корню его финты и сразу уселась на него верхом. Поелозив по его причинному месту своими гениталиями и не почувствовав никакого движения со стороны засыпающего партнера, она весьма активизировалась. Тут надо сказать, что Иван Иванович глубоко ошибся, выбирая худшую по внешности партнершу. Организаторы конкурса тоже, видимо, умели играть в шахматы и знали заранее действия конкурсантов. Они предвидели, что участник будет выбирать самую непривлекательную, чтобы не соблазниться чарами красавицы. Поэтому выбранная им была настоящей бестией в сексе. Она являлась чемпионкой острова по скорости доведения до оргазма своих многочисленных партнёров. Понимая, что ее жертва осуществить традиционный секс не состоянии, она тут же предложила оральный. Но Иван Иванович только сладко дремал под звуки сладострастного причмокивания партнерши. Бедная красотка чего только не предпринимала — увы, все было тщетно! Иван Иванович абсолютно не реагировал на все её инициации. Видимо, поняв, что Иван Иванович в сексе полный ноль, партнерша нажала потайную кнопку. В комнате зажегся свет, и представители жюри зафиксировали его победу в этом странном конкурсе.

Оказалось, что наш герой выиграл не только престижную работу, но и жизнь! Давая согласие на участие в конкурсе, никто даже не предполагал характера состязаний, думая, что это будет состязание на эрудицию, знание различных ритуалов и обрядов, но все обстояло гораздо серьёзнее. Дело в том, что проигравшие бесследно исчезали после окончания конкурса. Их отправляли в золотые рудники — туда, откуда не было возврата.

Утром следующего дня он был приглашен на аудиенцию к правителю острова. Государь благосклонно принял Ивана Ивановича и подписал Указ о назначении его вице-евнухом личного гарема. В нем было помимо официальных восьми жён, ещё около сотни неофициальных и столько же одалисок — наложниц. Сорок евнухов смотрели за порядком в гареме.

***

Иван Иванович не сразу приступил к своим обязанностям. Первым делом ему предложили принять ислам. Поскольку он в душе был атеистом, то это его нисколько не взволновало. Имя Абдуррахман он выбрал для себя не колеблясь. Следующая процедура ему не очень нравилась, но и её он принял безоговорочно. Обрезание он перенес тяжело — возраст уже был далеко не юношеский. Прошёл курс обучения дворцовому этикету общения.

Наконец, он встретился с руководителем группы белых евнухов. В отличии от группы чернокожих евнухов — карагаларов, белые — акагалары, находились в более привилегированном положении и отвечали за внутренние покои гарема. Руководителя звали Фаттах-ибн-Франческо, но для краткости его называли просто Фаттах. Это был довольно крепкий, смуглолицый, с окладистой бородой мужик.

— Абдуррахман, — начал он свою беседу с новичком, — ты отныне становишься моим заместителем. Обязанности твои будут не очень сложными. Ты будешь обучать наложниц повелителя иностранным языкам, а также иностранок, которых в гареме тоже достаточно, нашему языку. Кроме этого, будешь натирать благовониями тела подопечных и не допускать лесбийской любви между женами и одалисками.

«Работа непыльная и даже приятная», — думал Иван Иванович, но оказалось, была еще одна весьма ответственная и щекотливая обязанность, которую исполняли только белые евнухи. Поскольку из ста жён были, такие, которых Повелитель для своих сексуальных утех посещал весьма редко, а то и вовсе уже не посещал, отдавая всю свою мужскую энергию молодым одалискам, то акагаларам вменялось в обязанность скрашивать досуг этих жён, оказывая различного рода услуги, вплоть до интимных, естественно, в границах доступных евнуху-импотенту.

— Абдуррахман, всем акагаларам, и нам с тобой в том числе, выпадает почётная обязанность оставаться наедине с женами Повелителя в их покоях и выполнять все прихоти, которые могут у них возникнуть. Свои заявки на того или иного акагалара жёны выполняют в письменном виде, опуская заявки в специальный сосуд. Акагалар, получивший максимальное число заявок по итогам года, получает хорошие премиальные. Твой предшественник успехом у жён не пользовался, поэтому был уволен. Ты имеешь право первого посещения без вызова. Но после — только по вызову…

Жён, которых Повелитель даже забыл, как их зовут, оказалось около шестидесяти, но и конкурентов у новоиспечённого Абдуррахмана было двадцать человек. «Выбиться в лидеры, — думал он, — шансов маловато. Никакого опыта „оказания интимных услуг“ без применения основного „инструмента“ у меня нет»…

С женой секс у него был чисто рабоче-крестьянским в традиционной позе. Правда, однажды в командировке соблазнился в гостинице на телефонное предложение проститутки. Она добросовестно отработала сто долларов в разных позах, но от сексуальных излишеств он тогда отказался. Вот и весь сексуальный опыт!..

Но Фаттах пришёл ему неожиданно на помощь.

— Я дам тебе литературу, в которой хорошо описана мануальная техника, а также техника кунилингуса. Потренируйся на самой молодой, ей всего шестьдесят. К самой пожилой, которой семьдесят, пойдёшь после того, как приобретёшь значительный опыт. Учти, что одного из твоих предшественников кто-то из жён отравил каким-то ядом… Удачи!..

Надо сказать, что Иван Иванович был музыкально одарённым человеком. Он обучился игре на ситаре — многострунном щипковом индийском инструменте. Его учителем был известный ситарист Рави Шанкар, с которым он познакомился на одном из музыкальных конкурсов. Об этом инструменте говорят, что одной жизни не хватает для полного овладения техникой игры на нём. Он повсюду его возил с собою и играл ежедневно. В репертуаре была индийская и европейская классическая музыка, но он включал в него и популярные обработки народных песен.

Внимательно изучив подаренную Фаттахом литературу, он подумал: «Умирать, так с музыкой». Разучил несколько известных на острове песен, и уже было решился сделать визит в покои шестидесятилетней молодухи, но тут его заметила та, которая по плану, предложенному Фаттахом, должна быть в списке последней. Это была очень влиятельная при дворе Повелителя дама. Когда-то она имела статус «икбал» и была фавориткой Повелителя, но с возрастом он к ней охладел… Статус её стал более высоким — теперь она правая рука и помощница Главной правительницы гарема… Вызвав Абдуррахмана вечером в свои покои, она обратилась к нему с просьбой:

— Абдуррахман, я часто слышу по вечерам чудные звуки ситара. Мне сказали, что это ты играешь… Я тоже играю на нем, но не так виртуозно, как ты. Не смог бы дать мне несколько уроков игры?..

— О божественная, Фатима Султан, припадаю к вашим стопам, я, ничтожный раб и червь, не могу вам отказать в такой незначительной просьбе…

Такой ответ Абдуррахмана очень понравился Фатиме. Она давно уже смирилась со своим одиночеством. Дочь, которую отдали замуж за крупного чиновника канцелярии острова, навещала её редко. Внуки и того реже. Она увлеклась игрой на ситаре и всё свободное время отдавала этому сложному инструменту, обучившись игре по самоучителю, присланному ей почтой из Индии. Евнухов к себе не приглашала, полностью отдаваясь административной работе. Абдуррахман сразу привлёк её внимание своей интеллигентной внешностью и эрудицией. Его лекции одалискам гарема, изучавших иностранные языки, были интересны и понятны, а звуки ситара, которые она слышала по вечерам, гуляя в дворцовом саду, её окончательно укрепили в желании встречи наедине.

Вызвав слугу, Фатима приказала ему внести её инструменты. Их было два. Когда Абдуррахман увидел эти чудесные инструменты, его музыкальная душа встрепенулась от желания поиграть на них.

— О прекрасная, как луна в полнолуние, Фатима Султан, позвольте мне коснуться одного из этих великолепных инструментов…

— Абдуррахман, я с удовольствием послушаю твою игру.

Хлопнув в ладоши, она вызвала слугу и велела принести сладости. Усевшись на мягкие подушки, Фатима приготовилась слушать, а Абдуррахман, выбрав тот ситар, в котором было больше бурдонных, оркестровых струн, стал его настраивать. Обладая абсолютным музыкальным слухом, он без особого труда настроил инструмент и заиграл. Европейская музыка была для Фатимы почти незнакома, она даже не представляла, что на ситаре можно играть сочинения таких композиторов, как Бах, Моцарт, Шопен. Была совершенно потрясена, услышав «Серенаду» Шуберта. Абдуррахман играл вдохновенно, не глядя на гриф, а только на неё, на её прекрасное лицо. Его так никто ещё не слушал. Он видел благодарные слёзы на её глазах и это говорило ему, что путь к сердцу этой женщины ведёт через музыку.

Он давно отвык от женской ласки, забыл вкус женского поцелуя. Если не считать конкурсных истязаний, которым он подвергся в третьем туре представительницей прекрасного пола, то последний раз, когда его нефритовый стержень касался женской пещеры сладострастия, был лет пятнадцать тому назад. Фатима по российским меркам была уже в преклонном возрасте, но по меркам острова у неё наступил период жизни, о котором у нас говорят: «Баба ягодка опять».

Она была естественной брюнеткой, невысокого роста, с тонкой талией и красивыми руками. Шаровары скрывали ноги, но чувствовалось, что они у неё соответствуют по красоте рукам. Когда она взяла ситар и стала играть на нём, сбиваясь от волнения, он с большим вниманием выслушал её репертуар и сказал, что готов обучать её игре столько времени, сколько она посчитает нужным.

— Уважаемая, Фатима Султан, но для этого необходимо начать с нуля и забыть то, что вы уже играете. Это нужно для исключения неверных технических навыков. Они мешают дальнейшему прогрессу в игре. Согласны ли вы на это?..

— Абдуррахман, твоя игра настолько восхитительна и убедительна, что я согласна повиноваться всем твоим приказам. Отныне в ситаре ты мой господин, а я твоя рабыня… Согласен ли ты на то, что я отменю твою обязанность оказывать интимные услуги остальным жёнам и назначу тебя придворным музыкантом?..

— Несравненная, Фатима Султан, если вы примети такое решение, то вернёте мне человеческое достоинство и право мужчины выбирать ту женщину, которую он полюбит, а быть придворным музыкантом я очень хочу.

— Я не сомневалась в твоём решении… А мужчина должен оставаться мужчиной, даже тогда, когда у него на руках остаётся всего один палец…

Расстались они очень тепло. Занятия решили начать со следующего вечера. В середине следующего дня его встретил Фаттах и дружески похлопывая по плечу сказал: «Ну, ты парень не промах!.. Далеко пойдёшь, если Повелитель не остановит, рассказывай, чем ты так обаял Фатиму, что она приказала мне освободить тебя от посещения других жён?..

— Я буду давать ей уроки игры на ситаре. Сказала, что назначит меня придворным музыкантом, — ответил он…

— Вот и прекрасно, поздравляю тебя с назначением. Но ты остаёшься пока в моём подчинении… Будем работать…

Первое занятие с Фатимой прошло непринуждённо и весело. Абдуррахман старался её не очень напрягать, а она оказалась очень способной. Правильную постановку рук она моментально усвоила. Нотную грамоту она знала прекрасно. Два часа занятий пролетели незаметно. К следующему занятию он сочинил для неё несколько упражнений с подробными аппликатурными указаниями для левой и правой рук. Всё она усвоила моментально. Так, с каждым днём, действуя по принципу: от простого к более сложному, они продвигались в освоении техники игры. Фатима, почувствовав, что занятия приносят ощутимые плоды, стала еще с большим рвением относиться к занятиям, а когда они стали играть дуэтом, то их занятия превратились в небольшие концерты.

Абдуррахман чувствовал, что уже не мыслит себя без этих встреч с Фатимой. Когда-то он услышал на Родине песню со словами: «Вот и встретились два одиночества, разожгли у дороги костёр…». Их «костёр» с Фатимой разгорался с каждым днём сильнее. Они давно уже перешли на «ты» и в перерывах между игрой беседовали на отвлечённые темы. Эти темы касались их прошлой жизни. Выяснилось, что она, как и он уже пятнадцать лет не имела сексуальных контактов. Так непринуждённо разговаривая, они признались в любви к друг другу, при этом, зная, что в покоях жён Повелителя установлены скрытые камеры наблюдения, в разговорах о любви прикрывали губы ладонью. Он чувствовал, что Фатиме, как и ему, всё труднее быть сдержанными в своих чувствах, порой они забывали о камерах и их прикосновения к рукам становились более продолжительными, чем этого требовал тот или иной момент разбора музыкальной партии.

В один из вечеров, когда в покоях осталась только одна служанка, самая верная и преданная Фатиме, с которой она делилась всеми сердечными тайнами и полностью доверяла ей, случилось то, чего они страстно хотели. В небольшой прихожей, где Фатима точно знала об отсутствии камер наблюдения, она обняла Абдуррахмана и стала страстно целовать его. Естественно, он не стоял истуканом и, отвечая на её поцелуи, его руки скользили не только по её груди, но и забирались значительно ниже. Абдуррахмана угнетала его неполноценность как мужчины, и он прямо сказал об этом Фатиме. Она отнеслась к этому очень спокойно и сказала просто без всякого стеснения: «А пальцы у тебя зачем?».

Теперь при каждом расставании в прихожей он доводил её до оргазма, но при этом сам чувствовал, что готов к совокуплению. Фатима это почувствовала и мануальные ласки стали обоюдными. Не зря говорят, что запретный плод сладок. Для Абдуррахмана этот «плод» стал ещё и целительным. У него появилась неплохая эрекция для его возраста… Дело шло к тому, что любовь и нежность, которые они испытывали друг к другу, неминуемо должны привести их к совокуплению. Фатима боялась забеременеть, что было смертельно опасно для них. В случае разоблачения им грозила мучительная смертная казнь…

Прошло полгода. Абдуррахман играл на торжественных приёмах и праздниках в составе оркестра, аккомпанируя певцам и певицам, но каждый вечер спешил в покои Фатимы на занятия. Ситар такой инструмент, что на нем учиться играть можно всю жизнь. Но не только это заставляло их продолжать занятия. Они любили друг друга. Сохранять тайну своих отношений в гареме было нелегко. Интриги, доносы, сплетни, борьба за благосклонность Повелителя достигали среди жён и заложниц порой такого накала, что Фатиме, приходилось усмирять противоборствующие стороны. Она пользовалась уважением у всех без исключения женщин гарема и оставалась вне подозрений.

Слава об Абдуррахмане, как о талантливом педагоге дошла до визиря. Он вызвал его к себе и предложил позаниматься со своими сыном и дочерью. Тот с благодарностью принял это предложение. С должностью евнуха Абдуррахман расстался давно и стал придворным музыкантом. Частые встречи с визирем заканчивались иногда беседами о международном положении. Он с ним подружился и обсуждал не только международные, но и внутренние дела в стране.

— Ты в курсе, что у нас назревает «банановая революция»? — доверительно спросил он у Абдуррахмана? — демонстрации с каждым разом становятся все более массовыми и агрессивными. Тюрьмы переполнены. Сажать демонстрантов уже некуда. Давай возглавим революцию и установим на острове президентскую власть…

— Я только за, — ответил Абдуррахман — обещаю полную поддержку.

Короче, бескровная революция свершилась. Правитель со своими приближенными бежал в одну из стран Аравийского полуострова. Визирь стал президентом, а Иван Иванович, он решил вернуть своё прежнее имя, — стал министром иностранных дел новой Республики. Фаттах стал министром вооружённых сил. Гарем был распущен. Фатима стала свободной гражданкой новой республики. Свадьбу её с Иваном Ивановичем, он решил вернуть своё настоящее имя, с большой помпой отметили при дворце Президента и стали они жить поживать и детей наживать. Двух мальчиков Фатима родила одного за другим, погодками. Трёх дочерей в последующие семь лет. Иван Иванович в возрасте девяноста лет отправлен был с почётом на пенсию.

Недавно наш герой побывал в России в качестве туриста. Своих родных он уже не нашел, что не очень его огорчило — ведь там, на далеком острове, его ждали Вера, Надежда и Любовь…

Рыбак рыбака видит издалека

Общепринято, что человека болезнями заражают зловредные вирусы и бактерии. А кто заражает увлечениями? Круг человеческих увлечений очень обширный и разнообразен. Соблазн подстерегает человека повсюду и повседневно. Как грипп во время эпидемии. Не успеешь оглянуться, а уже заболел. Наркомания, алкоголизм, табакокурение и ряд других, опасных для жизни увлечений не витают в воздухе. Они передаются от человека человеку при общении с уже заразившимися и болеющими этими опасными для жизни человеческими недугами…

Но полно и других увлечений, которые в разряд опасных заболеваний не входят, но зараза ещё та. Они тоже передаются при контактах. Лотерея, карты, домино, охота, рыбалка, игра на музыкальных инструментах и даже любовь… В общем, перечень соблазнов у человечества большой и разнообразный. Меня заразили друзья по работе болезнью не очень опасной, но, как оказалось, трудно излечимой — рыбалкой.

Случилось это перед самой моей женитьбой. К этому времени я был полностью экипирован всеми рыболовецкими причиндалами и выходные дни проводил вместе с такими же больными у водоёмов в окрестностях Краснодара. Надо сказать, что меня улов совершенно не интересовал. Проживая в общежитии, не любил возиться с пойманной рыбой. Раздавал свою небогатую добычу женатым друзьям. Мне нравился сам процесс.

Наконец, к тридцати пяти годам в прекрасном месяце мае, я женился. Перешел жить к жене. К этому времени я уже хронически болел двумя болезнями: рыбалкой и игрой на гитаре. Жене признался только в одной, как мне казалось, безобидной болячке — увлечением музыкой. О второй она узнала сама. В первую же субботу медового месяца!

В четыре часа утра, повинуясь установившемуся графику жизни инфицированного рыбалкой, я осторожно переполз через спящую супругу (спал я около стены) и начал собираться.

— Ты куда? — удивленно спросила она.

— Знаешь, мы с ребятами договорились порыбачить. Мне нужно успеть на вахтовый автобус…

В это утро мне чертовски везло. Мое любимое место было ещё никем не занято и я, закинув удочку на средину канала, уставился на поплавок. Через несколько мгновений снимал с крючка трепещущегося королевского карпика величиной с ладошку. К часам десяти в моём садке уже болтыхалось около десятка рыбёшок. К двенадцати часам клев прекратился, и я засобирался домой. Надо было видеть, с какой гордостью я выложил на стол свой улов! Теща и жена были в восторге и на обед у нас на второе блюдо был карп жареный.

Во вторую субботу процесс повторился с одной существенной разницей. Была отвратительная погода. Дул холодный восточный ветер и клева не было. Но комары кусались так же ожесточенно, как и в хорошую погоду. Домой приехал весь искусанный и без улова. Жена сочувствовала, тёща ехидно посмеивалась. Видно, что-то затеяла…

Следующая суббота началась с небольшого скандала с женой, которая категорически препятствовала моему уходу на рыбалку. Но все её доводы вплоть до самого бронебойного — «ты меня не любишь», не смогли удержать меня дома. И как назло — опять неудача! Тёща, как многоопытный человек, сразу поняла, что я болен. И в следующую субботу меня дома ожидал сюрприз. Приехав домой с несколькими пойманными рыбешками, я увидел на столе в кухне двух сазанов — килограмма по полтора каждый.

— Мне повезло больше, видишь каких красавцев поймала на базаре. Давай будем чистить…

На душе у меня было погано. Всю неделю меня раздирали противоречия. А тут еще друзья начали рассказывать о том, как хорошо они порыбачили на зарыбленных прудах совхоза имени Карла Маркса. «Такой клёв! Сазан идёт на макуху. Делай закидушку метров на сорок и улов обеспечен». А ведь я решил было завязать с рыбалкой! Но каждый вечер, только лягу в постель и закрою глаза, как перед ними возникает водная гладь и поплавок, который начинает движение…

Короче, в субботу я отправился на рыбалку, а тёща на базар. На прудах у меня случилось счастье, только несчастье помешало им воспользоваться. Прибыл с друзьями на пруды. Уселись в рядок с интервалом метров по десять друг от друга. Раскрутил леску и забросил закидушку чуть ли не на средину пруда. Прицепил колокольчик. Жду, вглядываясь в прибрежные камыши противоположного берега. Зазвенел колокольчик на моей закидушке. Подсекаю. Из воды выпригивает что-то довольно солидное и шлепается обратно в воду. Начинаю тянуть. Сопротивление страшное. Рыба стремительно совершает круги, колокольчики закидушек у друзей отчаянно звенят, лески запутались в один клубок. Общими усилиями вытащили сазана. Тут же взвесили. Три килограмма без малого! Но! Клубок из закидушек соседей я распутывал до полудня. Сазана отдал в знак компенсации за испорченную рыбалку друзьям. Дома меня ожидали сазанчики, купленные тёщей на базаре… С рыбалкой было покончено раз и навсегда.

Оглавление

Судьба футболиста

  Пролог

Глава Первая

  Позывной «Серафим»

Часть вторая

  Игрок середины поля

  Эпилог

Приметам надо верить

Бутылки

«Спортлото» Иронический рассказ

Жизнь Матвея Кузьмича

  1. Вояж Матвея Кузьмича

  2. Мысли Матвея Кузьмича

  3. Матвей Кузьмич о футболе

  4. Матвей Кузьмич о козлах

  5. Все болезни от еды

Злой рок

Гитара — это опасно!

В мире животных

Сказка о рыбаке и рыбке (фэнтези — пародия)

Таинственный остров (эротическая фантазия)

Рыбак рыбака видит издалека Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg