«Легкомыслие»

Легкомыслие (fb2) - Легкомыслие [litres] 936K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ринат Рифович Валиуллин

Ринат Валиуллин Легкомыслие

Выход всегда есть.

Искренне ваша, Дверь

Клубок из сюжетных линий прежде чем образовать узор распадается на узелки, которые всегда последовательны. Лишь иногда они нарушают порядок, чтобы доставить суть романа в нужное время в нужное сердце.

От Автора

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

В книге использованы рисунки автора – Ринат Валиуллин

© Валиуллин Р.Р., 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

###

Психо 1

Дождь капает, снег идет, время бежит. У Вселенной обычная утренняя зарядка. Мало того, что он постоянно сидел в ее голове, так иногда начинал бродить туда-сюда. Не было больше выхода, как налить ему бокал вина, чтобы он угомонился. В итоге вчера налила два. Благо, что сегодня суббота. Она встала с постели, потянулась, достала, достала всех.

* * *

Я шла по улице, дома останавливались, долго смотрели, потом отворачивались от меня и в конце концов отставали. Может, походка выдавала, что я немного волновалась, ища поддержки, вглядывалась в небо. У неба были серые глаза, и это успокаивало.

– Добрый день, – сказала она в самые жабры домофона. – Мне нужен доктор Аурта.

– Добрый день. Вы по какому вопросу?

– По щепетильному.

– По щепетильному? – переспросили жабры поставленным мужским голосом.

– То есть мне нужна консультация. Я вам звонила две недели назад, может, помните?

– Хорошо, заходите, – засвистел доброжелательно вход, будто зеленый на пешеходном переходе дал добро. «Не помнит», – отметила про себя девушка. Потянула тяжелую дверь за ручку.

– От себя, – помог ей тот же голос. Теперь уже дверь схватилась за ее ручку и потянула на себя.

Я провалилась в подъезд, дверь за спиной закрылась, и оставила на пороге всякие сомнения. Внутри дома было тихо, пахло сталинизмом, за стеклом сидела бабушка в очках и что-то плела, то ли сплетни, то ли интриги. Увидев меня, она еще сильнее прижалась губами к телефону и встала, в это время сдвинулся с места лифт. Показалось даже, что между лифтом и ее посадкой есть какая-то связь. Тяжелый, древний, он надвигался на первый этаж. Бабушка поправила стеклянные глаза и, ничего не сказав, села дальше плести свои кружева. Лифт сразу же остановился. «Прямая связь». Я поднялась по каменным ступеням. Лифт открылся, навстречу вышла та же самая бабка: «Вы к кому?» – «К доктору Аурта». – «Это второй этаж. Пешком вам будет ближе», – захлопнула она по-хозяйски его дверь. «Надо же? А пока молчала, была бабушкой». Ступени подняли меня на второй. Я остановилась напротив выдающейся двери под номером двадцать два, обитой черной кожей, и решительно позвонила. Через минуту замок тяжело захрустел суставами и открыл вид на мужчину в джинсах, рубашке и тапочках. «Неужели это доктор?»

– Проходите, – успокоил он девушку одним только словом. – Администратор сегодня ушла раньше, сам в роли портье.

– Мне кажется, одну из них я встретила, когда заходила в лифт.

– Вы про этих двух милых сестричек?

– Сестрички?

– Старушки тоже бывают близнецами. Я, когда в первый раз их увидел, думал, что у меня раздвоение сознания. Потом привык. Им 180 на двоих.

– Солидно, – начала осваивать обстановку девушка. Тяжелая массивная мебель провожала ее из гардероба, где она оставила свое пальто, в кабинет, стены которого были из шкафов с книгами, последние теснились в очереди за стеклом с одним желанием: «Отдамся в добрые руки». Стены из кирпича, стены из букв, я – стена, доктор – стена, с той лишь разницей, что он уже открыл мне дверь, а мою? Я пришла за тем, чтобы он помог мне ее открыть.

– Присаживайтесь, – предложил психолог девушке место в большом кресле. Сам сел в другое, по диагонали, напротив. Хорошо, что стол остался сбоку и не мог нас разделять, иначе я непременно начала бы туда писать свои мысли. Дайте мне стол, и я найду, что туда написать.

Девушка играла в нерешительность. Было что-то нетронутое, несорванное в ее смуглом образе, будто пришла на съемки к Давиду Гамильтону, но не успела еще скинуть с себя теплое кремовое платье. Тот самый случай, когда образ еще не стал негативом.

– Садитесь, чувствуйте себя как у меня, – указал Герман на кресло, стоящее у стола.

Только теперь девушка как смогла украсила вискозным кремом кожаное кресло. Кресло показалось ей без удобств.

– Как вас зовут?

– Кто? – ляпнула внезапно девушка, исследуя кресло пятой точкой. В кресле было неудобно, не кресло, а чужая тарелка, из которой ее скоро психолог должен был съесть. Даже ее 42-й размер никак не мог найти себе места. Наконец, она закинула одну ногу на другую, колени встали одно на другое, как звенья в одной цепи. Теперь руки, не найдя им место, положила сверху на колени. Закрылась.

– Друзья.

– Друзья – Саня, Саша, родители – Шура.

– Очень приятно, Александра. Я – Герман Николаевич, для друзей – немец, для родителей – Гера.

– А почему немец? – стала она усиленно искать его во мне, будто хотела увидеть срочно подтверждения в виде каски, свастики, Rammstein, на худой конец элегантного акцента.

– Герман – Германия – немец.

– Логично.

– Вам что больше нравится?

– Герман… Николаевич, – добавила она после паузы, рассматривая доктора. «Странный какой-то». У Саши не было большого опыта общения с психологами. Но доктора Аурта она представляла другим. Взрослого, в теле, в очках, с бородкой. В этом не было ничего похожего. «По крайней мере спокойный, но добрый», – заключила она про себя.

– Можно просто Герман, для экономии слов.

– Хорошо, Герман. Шла к вам долгих две недели, – в собрании сочинений заинтересовали Шуру часы на стене.

– Разве это долго? Две недели – это всего две субботы.

– Вы все субботами меряете?

– Не я, все так живут.

– А для меня это вечность, – все еще не могла оторваться от часов Саша. Собственно это была рама от картины, в которую вставили цифры и стрелки. Оригинальности добавляло то, что рама была вытянутой, словно панорамный снимок… времени.

– Это потому что вы думали об этом постоянно.

– Это правда. И еще – о вашем слогане, он никак не выходил из головы:

«Выход всегда есть. Искренне ваша дверь».

– Неплохо, – удивленно натянул бровь как тетиву доктор, будто хотел стрельнуть взглядом на поражение.

– Вы сами это придумали? – увернулась от выстрела Саша.

– Нет, дверь.

– Вы смешной.

– Да, бывает, а вы… по какому вопросу? – снова попытался смутить пациентку доктор.

– Я тоже смешная, но вопрос сложный. Я даже не знаю, с чего начать, – на мгновение приоткрыла замок, но тут же снова захлопнула и вернула ладони на свое колено Александра. – А теперь он мне показался еще сложнее.

– Почему?

– Вы совсем не похожи на психолога.

– А на кого я похож?

– Самое большее на педиатра. Взгляд слишком добрый, хоть вы и пытаетесь быть серьезным. Прямо не удивлюсь, если вы мне сейчас дадите игрушку, чтобы я вела себя тихо. Чтобы не заплакала.

– Это можно, только накину жилетку, – сделал вид, что поднимается Герман.

– Давайте без спецодежды, – засмеялась пациентка.

– Чем серьезнее я отношусь к миру, тем несерьезнее к себе. Игрушек, правда, нет. Могу дать четки, взял он их со стола и показал Саше.

– Что с ними делать?

– Перебирать.

– Боюсь, это будет перебор. Если я начну перебирать все свои проблемы, у меня денег не хватит на следующий визит.

Смуглая кожа, темные волосы, широкие плечи, худые впадины над ключицами и едва уловимый аромат симпатии. Лицо, да, пожалуй, что лицо. Что-то с ним было не так, большие томные глаза. Два черных солнца садилась в белые моря. Глаза внушали доверие, встретить которое – большая редкость сегодня.

– Так что вас ко мне привело?

– Я изменяю мужу.

– Хо-ро-шо, – растянул Герман «только начнешь доверять человеку».

В кабинете повисла пауза, в которую уместилась целая сцена. Герман представил, как Шура возвращается домой.

Капоте

Впервые Тино увидел ее на День города, когда она, маленькая принцесса, проехала рядом с его носом по центральной улице. Он сидел на плечах отца, которого теснила толпа зрителей на тротуаре, она – в открытой карете, с розовым бантом улыбалась прямо в него. Эта роза проткнула его душу, с первого взгляда взяла и превратилась в куст приятных воспоминаний и приятных грез. После этого он постоянно искал встречи с ней, будь то День города, Рождество или другой праздник, высматривал в полисаднике знати свою розу. Лишь через несколько лет, когда отец взял его на корриду, Тино нашел ее в бинокль в ложе для почетных гостей. Она выросла, расцвела, только роза уже на плече и красного цвета.

– Кого ты там высматриваешь?

– Это дочь герцога? – передал бинокль отцу и указал на трибуну напротив, щурясь от солнца, которое в этот день палило как никогда, как никогда в лицо, потому что трибуны в тени стоили бешеных денег.

– Их там две. Виктория и Хуана.

– Вторая некрасивая.

– Это Хуана.

– Вырасту – женюсь на Виктории.

Отец ничего не ответил, только усмехнулся и пригладил рукой свои черные усы. Он всегда так делал, когда хотел ответить что-нибудь дерзкое, будто успокаивал свои губы, чтобы те не ляпнули лишнего.

– Я знаю, все принцессы влюбляются в тореадоров.

– Ты же собирался быть музыкантом?

– Сам всегда говоришь, одно другому не помеха, – повторил он любимую отцовскую присказку.

– Даже не думай. Да и поздно тебе уже.

– Почему поздно? Пако из соседнего двора ходит в такую школу. Правда, пока вместо быков у них там тачки с рогами. Видел?

Отец кивнул в знак согласия: «Не будь дураком», – взлохматил он челку Тино и улыбнулся.

Сын снова взял бинокль у отца и стал рассматривать ворота, из которых должен был выскочить бык.

– Мы всегда будем на солнце, они в тени, под покровительством больших денег, – продолжал отец перечислять аргументы неравных сословий. – Нам до них, как до Луны на осле.

– Правда, что тореодоры все миллионеры? И денег у них куры не клюют?

– Клюют, еще как клюют. Заведется такая цыпочка, – махнул рукой на девочек из ложи отец, – и все может выклевать, особенно глаза. Сколько я их знал, молодых, талантливых, ослепших от любви. Хотя бы Хосе Мерчер, какой был матадор, связался с одной цыпой, все на нее тратил. Как он дрался! Все ради нее. А когда бык разорвал ему рогами грудь, дамочка вдруг исчезла, нашла себе другого лопуха. Хосе тогда еле выжил, а карьера коту под хвост.

– Все ради нее, – повторил Тино. – Кажется, я влип.

– Что ты говоришь?

– Ничего. Так обычно говорит дядя Пако. Так сколько они зарабатывают?

– Откуда мне знать, одно знаю, что зарабатывают лишь самые именитые из них. Остальным матадорам хватает только на то, чтобы залечивать раны после боев. Еще и со всей своей командой надо поделиться.

«А тебе, отец, разве самому не хотелось когда-то рискнуть, вырваться, стать не тем, кем получилось, а тем, кем хочется». Пекарня, которая досталась ему в наследство от его отца, а тому от деда, где вставать надо в 4 утра, чтобы идти к печке, закладывать хлеб, а вечером допоздна месить тесто на следующий день. И так каждый день, без праздников и выходных, хлеб без зрелищ. О чем ты думаешь, отец, когда месишь свой хлеб? Твои движения похожи на то, что ты все еще убиваешь свою мечту. Она не хочет умирать, ты ее в печь, но и этим ее не убить. Ты раздаешь ее по кусочку всем, кто покупает твой хлеб. Возможно, поэтому он такой вкусный. Но и этим мечту не уничтожить. Снова и снова она поднимается ни свет ни заря вместе с тобой, вместе с тестом, чтобы быть избитой твоими сильными руками. Мечты не горят, не умирают, они передаются по наследству».

«У них такие красивые плащи», – ушел в бинокль Тино и прошел по нему за деревянные кулисы, где готовились к представлению матадоры.

Психо 2

Герман представил, как она приходит домой, снимает с себя плащ или внимательный муж, открыв дверь, помогает ей раздеться. Одновременно вдыхая с ее шеи аромат духов и духов чужого мужчины, которого он не чувствует, даже не может допустить. Как он может допустить кого-то к своей жене? К своей верной супруге, с которой у него одна общая кожа. Что там кожа, общие части тел, которые так или иначе они дают друг другу в пользование, пока вместе укрываются одним чувством.

А что она? Она сама невинность. Только голос немного дрожит, хотя держится молодцом, держится за прямой позвоночник. Вид у нее счастливо усталый, как приходят с любимой работы. Она ни в чем ему не откажет. Сегодня она его кожаная софа.

Раздевшись, она вошла в ванную. Зеркало ничего не заметило. «Вот и хорошо». Саша ополоснула лицо и почувствовала, как муж засунул ей руку под бюстгальтер и взял грудь: – Спать, спать, спать, – сказала одна грудь другой. – Я не могу, у меня гость. И вообще, я не хочу спать – ответила вторая.

– Сейчас они подерутся, – прокомментировала диалог мужа Саша.

– Представляешь, две груди подерутся? Они могут, как ты думаешь?

– Если только я убегу от тебя, – спрятала лицо в полотенце Шура, будто в подушку, вспоминая, как несколько часов назад любовь била в ее колокола, пока звонарь, стоя сзади, впивался губами в шею и в спину.

– Куда? – не понял муж.

– Когда я бегала кросс в школе. Они дрались под футболкой.

Муж прижался к ней сзади. Она почувствовала, как он начал твердеть.

– Давай позже, после ужина. Я страшно голодная. Хорошо?

Психо 3

– Что хорошо?

– Не знаю, – улыбнулся доктор. – Хорошо, что пришли. Хорошо, что он не знает.

– Не знает, но догадывается, – опустила глаза Саша, изучая пальцами какую-то невидимую зацепку на платье.

– Но если вы ничего не говорили, то вряд ли. Мужчины слепы, пока женщина сама не расскажет, даже не рассчитывайте. Все подозрения – обычная ревность, она не имеет ничего общего с реальностью. Все люди ревнивы, но некоторых от этого плющит. Потом плющ по всему дому, ходишь и спотыкаешься.

– Если бы вы видели эти сцены.

– Уже вижу: «Мне много не надо, мне надо с собой».

– Ревность переполняет его и выплескивается, почти как у Маяковского: «Я для меня мало, и что-то из меня вырывается упрямо».

– Мне кажется, там было не о ревности.

– Ревность тоже чувство. Иное чувство рождается именно из ревности. Не знаю, было ли у вас такое? Знаете, когда в детстве влюбляешься в какого-нибудь музыканта или спортсмена, но сначала начинаешь интересоваться его личной жизнью, читать о нем, о его интрижках и только потом понимаешь, что ревнуешь его жутко, – оставила Саша в покое крем платья.

– Чего у меня только не было.

– Не было – это наше все. Есть к чему стремиться, – позволила себе пошутить Саша.

– Надеюсь, – улыбнулся ей в ответ Герман. – А с вами это давно? Это чувство.

– Если про ревность, то с детства, если про адюльтер, то как только предложили роль.

– То есть не чувство, а пока только предчувствие, – казалось, разговаривал сам с собой Герман.

– Я работаю сейчас над одним спектаклем, точнее сказать, хочу получить главную роль. В общем-то вопрос решенный. Есть только одно но. Вопрос чести.

– А с кем надо поделиться?

– С главным режиссером.

– Стать любовницей? – начал перебирать четки Герман. Будто это был стартер, который медленно начал крутить ремень ГРМ, запуская мыслительный процесс.

– Именно.

– Театр начинается с вешалки или искусство требует жертв?

– Нет, не то что бы он мне не нравится. Вообще для театра и кино – это вроде как само собой разумеющееся, если ты не звезда, а только хочешь ею стать.

«Электрики! Ходят тут и зажигают звезды», – отметил про себя режиссерскую работу Герман. «Мы говорим о мечте, подразумеваем карьеру, мы говорим о любви, подразумеваем койку, мы говорим о счастье, подразумеваем достаток. Потом понимаем, что все это подделка, китайская штамповка для массового потребителя. Настоящие мечты легкомысленней птиц, они могут вить гнезда прямо на звездах».

– Что вы подумали, простите, я не расслышала?

– Легкомыслие.

– Вы считаете это легкомыслием?

– В высшей степени.

«Было бы легкомыслием, пусти я его по первому половому признаку, войди он в меня и выйди. Это было бы легко, и мыслей потом никаких, только главная роль приятно оттопыривает карман», – молча дала лексический разбор слову Саша.

– Нет, я не дура какая-нибудь, что пришла к вам за свои деньги, чтобы вы мне отпустили грехи. В этом случае я пошла бы в церковь. Я не та, на кого похожа сейчас, спокойную, смирную. И сердце мое порой так несется, будто хочет выскочить из груди за кого-то другого и жить там отдельно.

– Сердце никогда не врет, но может заблуждаться. Давайте еще раз, по порядку. «На чем я остановился? Мечты вьют гнезда на звездах, да. Но приходит это поздно, если приходит. Потому что некогда. Получаешь высшее, потом еще одно, а потом любовь одним поворотом головы делает из тебя глупца».

Пятьдесят грамм коньяка, опрокинутые незадолго до пациента, никак не давали сосредоточиться Герману. Янтарный сок позолотил вегето-сосудистую систему, в ветвях которой запели райские птицы. Мозг размяк и уже не хотел умничать, он откинулся на гамак и стал раскачиваться, что-то напевая себе в извилины, будто рабочий день кончился и теперь ему ни в какую не хотелось иметь сверхурочных. Думать не хотелось. Тем временем коньяк развесил все свои звездочки в лабиринтах мыслей, и последние начали весело потирать ручки в предчувствии праздника – следующих пятидесяти грамм. В праздник небо должно быть звездным.

– Давайте.

– Шура, вы были когда-нибудь замужем?

– Иногда, – посмотрела она на свою правую руку, нашла там среди прочих пустой безымянный палец. Потом на пустой безымянный палец доктора. Безымянным без золота было свободно, так свободно, что даже немного одиноко.

– Что это значит – иногда?

– Иногда мне казалось, что я замужем, что он мой муж, что у нас будут дети. Такой детский сад разбит в голове каждой женщины. Мне нравилось, что когда он приходил, то всегда приносил что-нибудь с собой. В основном, праздник. Сначала театр, потом кино, под бесконечные разговоры о его избранности, таланте и признании, потом кино дома, сериалы с доставкой еды домой и снова разговоры о его гении и творческом кризисе. Все. Знакомство исчерпано, только пустой картон из-под «Карбонаре». Точнее сказать, знакомство осталось, любовь исчерпана.

– А в остальное время?

– Я чувствовала себя любовницей.

– Значит, опыт у вас уже есть, это хорошо.

– Будь мне хорошо, не пришла бы. Такое впечатление, что теперь я начала еще больше запутываться в себе.

– Просто вы с собой притащили целую труппу, – улыбнулся доктор. «Ничего, сейчас распутаем, расставим всех по ролям», – крутил в руках четки Герман, перебирая кости по кругу, будто костоправ, который искал слабый позвонок в ее позвоночнике.

– Вам не хотелось крикнуть ему: верни те годы, которые я истратил на тебя?

– Часто.

– У женщины всегда так, она, значит, тратит, а муж – возвращай. Хочется спросить: а чек есть?

– Вы смеетесь?

– Я нет. Вы проверяете меня на профнепригодность. А мне потом с этим жить.

– Нет, это мне потом с ним жить. Поэтому я и пришла. Знаете, что самое сложное в отношениях? Гнетущее ощущение, что чего-то не хватает.

«Самое трудное в отношениях – любить в восемь утра, когда опаздываешь на работу, обнимая в дверях жену, поглаживая рукой ее плечи, на самом деле мысленно уже сметая щеткой снег с автомобиля». «Я люблю тебя», – сказал он в очередной раз. Она вышла из очереди и не поверила. Вышла не сразу, лет пять назад.

Пасадобль

– Если хочешь знать, хорошие музыканты тоже не бедствуют, – будто ответил на его вопрос отец. – Некоторые рождаются в рубашке, а ты с гитарой. Гитарист от Бога. Она в твоих руках так душевно плачет. Многие хотели бы иметь такие же виртуозные пальцы, как у тебя. А здесь что? Будешь все время натыкаться на быка, как на тень собственной гордыни, на потеху публике.

Стоило только отцу сказать слово «музыка», как тут же включились фанфары. Музыканты возвестили о начале корриды. Застучали кастаньеты, затянулись трубы. Оркестр включил пасадобль. Все участники корриды вышли на сцену: первыми – верхом на конях выехали распорядители. Они поприветствовали президиум.

– Это президент корриды, рядом его помощники, – объяснил отец Тино, указывая на мужчину в ложе. Тот встал, кивнул головой и снова сел в гардероб других фраков.

Сын снова невольно нашел взглядом свою розу. Та внимательно, затаив дыхание, смотрела на парад. Тино заметил, как она приподнялась с кресла, когда на арену вышли главные герои корриды. Три матадора в роскошных костюмах, закутанные в изысканно расшитые плащи. Они сняли с головы свои каракулевые шапки с ушками и помахали ими сначала президиуму, затем остальным зрителям.

– Знаешь, сколько весит монтера? Около килограмма.

– Ага, – не слушал его сын. Он смотрел в бинокль, и ему хотелось оказаться там, на месте одного из матадоров, чтобы лично отправить воздушный поцелуй юной леди.

– Такой шапкой и убить можно. А костюмы, знаешь, какие они тяжелые?

– Представляю, – все еще не хотел возвращаться со сцены в зрительный зал Тино, чтобы занять свое место на каменных ступеньках среди публики.

– Шесть килограммов каждый, – в голосе отца свербило нетерпение и желание стать хоть на толику ближе к матадорам. – Представляю, как ему жарко. – Вот и пикадоры пошли. За ними бандерильерос, – продолжал комментировать происходящее он.

– А это кто? – наконец, возвращается на место сын.

– Мулы, на них будут увозить убитых быков.

Под звук бубенцов, улетающий вслед за тройкой мулов, матадоры скидывают плащи. Помощники ловко подхватывают их и меняют на плащи-капоте.

Психо 5

– А кто вам больше нравится, муж или режиссер? – смел уже весь снег со своего первого авто Герман. Это была восьмерка, мокрый асфальт, она, как любимая женщина, которая могла завестись с утра, а могла не заводиться из-за вчерашнего мороза, могла заглохнуть на ровном месте и долго играть в молчанку. То капризная, как принцесса, то простая как крестьянка, двухдверная: вход и выход, не считая багажника, полного скелетов.

– Трудный вопрос. Режиссера я знаю давно, еще с театрального училища, когда даже боялась мечтать оказаться в его театре. С мужем все сложнее, иногда мне кажется, что я вообще его не знаю. Чужой.

– Для семейной жизни нужна сила воли. Вы знаете, что это такое?

Саша замолчала, давая понять, что готова послушать определение. «Театр – это одна семья», – отозвалась в ней эхом фраза худрука. Это действительно была та еще семейка со своими пращурами и со своим многоуровневым потомством. Динозавры ходили медленно, говорили медленно, даже медленно смеялись, пытаясь сохранить школу, в которую ходили мы, их дети.

– Сила воли – это встать раньше мужа, приготовить ему кофе. Но мужа нет. Нет силы воли, и можно спокойно спать, – позволил себе зевнуть Герман. – Зачем вам муж? Чужой?

– Откуда вы знаете, что он женат? – она чувствовала, что кто-то начал беспардонно рыться в ее чердаке, под сорванной крышей, в ее романах и читать, читать, читать. Вот что значит пойти к психологу на прием».

– Кто?

– Режиссер.

– Случайно узнал от вас, только что.

– А вы ему нравитесь? Режиссеру? – уточнил на всякий случай Герман. Ему срочно нужно было выпить еще, чтобы быть в курсе событий.

– Мечты сбываются… все зависит от их цены. Хотите жить спокойно – не будите свою мечту. Это цитата из одной постановки.

«Значит, нравится, а может быть, даже обещал взять замуж, когда разведется. Все так делают. Но разводиться сложнее, это не на мосты по ночам смотреть».

– Я бы поставил: хотите жить спокойно – не будите жену. Оставьте в покое женщину. Не надо ее удовлетворять. Дайте ей просто выспаться, и потом вы тоже будете удовлетворены, – поделился опытом Герман.

– Жена – мечта. Неплохо. Приходите домой вечером, а там мечта. Хорошо быть вместе ночью.

«Ночью хорошо спать, а вместе – это мечта многих. Перед сном кто-то смотрит телевизор, кто-то читает книгу, кто-то пьет снотворное, всё что угодно, только бы не начать говорить со своей душой. Завтра надо быть свежим». – танцевали мысли в голове Германа под коньяк.

– Но я-то пока ему не жена, – оборвала музыку в его голове Саша.

– Вспомнился анекдот на эту тему, хотите расскажу? – хотелось как-то снять напряжение с разговора Герману. Электриком он не был, но хорошо владел языком.

– Конечно.

«Девушка, вы выходите?»

– А какая остановка?

– «Понедельник».

– А «замуж» когда?

– Уже проехали.

– Вот дура. Выскочи я вовремя, может, и не пришлось бы выходить по понедельникам».

– А сегодня что, понедельник?

– Нет, к счастью, суббота. Но надо быть готовым.

– Выйдешь замуж, и все становится одним днем. Это правда, – погрустнела как ива на мгновение девушка. Затем поправила свою густую темную крону и улыбнулась. – Хорошо, если субботой.

Бандерильерос

Оркестр продолжал подогревать публику ритмами труб и ударных. На арену вышел распорядитель с плакатом.

– Видишь плакат?

– Вижу.

– Что там написано?

– Шестьсот, что такое шестьсот? – таращился в бинокль Тино.

– Сейчас на бой выйдет бык весом в шестьсот килограммов. Машина. Судя по весу – хороший бык. А хороший бык – это хорошая коррида. Есть такая шутка: если хочешь попасть на хорошую корриду, ставь не на матадоров, а на быков. Ставь в смысле иди.

– Я понял, папа.

– Это хорошо, что ты все понимаешь. Весь в меня, – прижал он к себе сына.

– А плохие быки тоже бывают?

– Бывают. Ленивые, не хотят драться. Однажды я видел, как быка удалили с поля.

– Без боя?

– Без боя.

– Повезло быку.

– Ему – да, хозяину ганадерии – нет. Для фермера это позор. У них тут свои интересы, свое мясо, своя борьба. Чем лучше быки, тем лучше для бизнеса.

– Лучшие – это какие?

– Умные. Хотя глупых я и не встречал. Бык всегда умен, у него отличная память, удары его трудно просчитать. Их можно только предвидеть, но это дано лишь великим. Бык опасен, в любом состоянии он может наброситься, как бы тяжело ни был ранен, так было с великим Мулетино, когда умирающий бык насадил его на рога и забрал с собой, – кинул взгляд на небо отец. – Помню, как сейчас, он всадил клинок быку точно между лопаток, Мулетино вскинул руки, – отец поднял свои в букву V, – виктория, вот она, уже у него в кармане.

– Виктория, – повторил движением губ Тино.

– И как только победа окатила его с ног до головы и уже поселилась там, именно в этот момент бык в конвульсиях махнул головой, воткнул свои рога Мулетино в пах и подкинул высоко вверх. А когда тот упал, ударил его рогами еще несколько раз и сам рухнул рядом, – он говорил с таким азартом и страстью, что Тино было видно, как у него надувалась вена на виске, будто это была струна, ответственная за его голос, видел, как из-под усов вылетают капельки слюней. Они терялись в клетчатой ткани впереди сидящей рубашки. Тино слушал и наблюдал, как те быстро исчезали в хлопке под палящими лучами.

– Как ты думаешь, им страшно?

– Еще как. Уж они знают, насколько опасен бык. Поэтому матадор должен быть хитер. Для победы ему необходимы три У, – сделал паузу отец, будто ожидая вопроса.

– Что за три У?

– Ум, умение и удача – его основное оружие плюс команда.

– Он ведь все равно убьет быка?

– Убьет.

– Как глупо.

– Что?

– Выходит, что самые умные из быков те, что ленивы и не лезут в драку вовсе?

– Умные они… – спрятал остальные слова в усы отец.

Психо 5

– Почему вы стали звать меня Шура? Александра вам уже надоела?

– Да, вы правильно заметили, слишком закрытая. Сейчас вы открыли свой цербер, – сомкнул и разомкнул свои пальцы для наглядности Герман. «Замок открыт, добро пожаловать на бал», – поставил я ударение в первом слове на первый слог.

– Какой замок?

Доктор показал пальцем на ее руки: – Раньше вы были под замком и держали себя в руках, а теперь развели их, они лежат спокойно на спинках кресла.

– Просто мне надоело держать себя в руках, я их отпустила. По домам. Хочется расслабиться, нет, не так, хочется чего-то позитивного в жизни.

– Чего-то или кого-то?

– И того и другого.

– Может, коньячку?

– Я пас, у меня завтра утром репетиция.

– Опять пойдете к своему рыцарю с косичкой, который распускает ее на репетиции. «Ее», – выделил я про себя, но Саша этого не заметила.

– И слова, и даже руки… чтобы показать, куда и как должны двигаться наши.

– Кстати, как его зовут?

– Давид.

– И как он собой?

– Сделан он, как настоящий мужчина: из рук, дел и вовремя вставленных слов.

– Можно я выпью с вашего разрешения? Ваша история меня так растрогала.

– Вы хотите сказать утомила.

– Вы томная, а история как история, работа как работа. Что-то я тоже заработался.

– Устали? Отдохните. Как вы обычно отдыхаете?

– Гуляю. Гуляю по дому.

– Отлично! Это откуда?

«Какой пронзительный голос», – мелькнула у меня мысль и тут же заняла очередь за коньяком. «Ничего особенного», – отозвалась впередистоящая. «Ты слишком трезвая, чтобы рассуждать». «Зато ты пьешь как лошадь» И пошло-поехало. Совесть, все время она не вовремя.

«Это от коньяка, детка».

– Кстати, ваш режиссер пьет?

– Конечно, как и нормальные режиссеры.

– А как вы считаете, нормальные психологи могут себе это позволить?

– Вы спрашиваете у меня разрешения? «Я, конечно, все понимаю, клиенты, усталость, суббота. Мне, может, тоже хочется, но я же терплю. Надеюсь, он не начнет распускать руки?» – посмотрела Саша внимательно на сильные волосатые руки Германа, растущие из-под закатанных рукавов рубашки.

– Не начну, – снова прочел он меня. – Даже если вы будете просить. Просто хотел вам предложить прогуляться вместе.

– Вы про коньяк?

– Да. Стоит только выйти немного из себя, и ты дома, – открыл я стеклянную дверь шкафа, достал початую бутылку.

– Ну, скажите, откуда это. Что-то очень знакомое? – звонко засмеялась Шура.

– Это от коньяка, – повторил я вслух свой ответ, снова выпуская джинна из бутылки. Скорее всего это был не джинн, а орел, потому что коньяк был армянский, но летал не хуже. Почему пойманных джиннов держат в бутылках, а орлов в клетках?

– По-моему не хватает какой-то детали.

– А что за деталь? Вы про закуску, наверное? – снова отозвалась хозяйка приятного голоса, который она так легко сдавала всем. Ей было не жалко.

– Знаешь главное правило однолюба? После первой не закусывают.

– Золотое правило.

– И вообще. Хорошему коньяку закуска не нужна, хорошему коньяку нужна компания.

– А если я не хочу быть компанией вашему коньяку.

– Поздно, – махнул пятьдесят Герман. – Я о другом, точнее сказать, о другой. Детали.

– Я, кажется, знаю какой, если вы про жену режиссера, то она тоже работает в нашем театре.

– Пазлы сложились. Она тоже играет в этом спектакле?

– Да, она очень хочет быть Викторией.

– Пожалуй, вам лучше подойдет роль Виктории, а Хуану пусть сыграет жена режиссера.

– То есть вы настаиваете на карьере?

– Безусловно. Лестница в небеса, вопрос только: пешком или на лифте. На лифте, конечно, быстрее.

– Не знаю. Точно уверена, что вниз только на лифте или из окна, если будет мучить совесть.

– Давайте без крайностей, без совести.

– Бессовестно, – улыбнулась Саша.

– Правильно, играть так бессовестно, – согласился я и сделал глоток. Те мысли, что стояли в очереди, расслабились и стали снисходительны.

– А вы кого хотели бы сыграть в этой испанской балладе?

– Честно? Я бы предпочел быть тем музыкантом.

– Вы хотите переложить меня из одной постели в другую? В свою.

– Честно? Хочу. Уже часа два как хочу.

Первая терция

Пикадоры

Трубы и барабаны сыграли начало первой терции. Самая нудная для зрителей, самая тяжелая для помощников матадоров, те с облегчением бросили тяжелые плащи-капоте. «Розовый период», – называли они ее про себя за розовый цвет плащей.

– Пять кг, – опередил вопрос сына отец.

– Почему все свистят? – смотрел, как розовый плащ в руках тореадора уводит быка от лошади. В это время пикадор засадил копье в шею быка.

– Традиция. Вроде как пытаются сказать пикадору: «Слезь с лошади, будь мужчиной». Обычно пикадорами работают ветераны корриды. Видел, как он перебил копьем шейную мышцу быка. Знаешь, зачем? Чтобы тот уже не смог поднимать голову.

– Он может его копьем убить.

– Нет, не убьет, скорее наоборот. Раньше лошади были не защищены и погибали, а иногда и пикадоры под ними.

В этот момент бык бросил тореро вместе с розовым плащом, рванул и чуть было не перевернул лошадь вместе с пикадором. После этого пикадор нанес ему еще один укол и оставил истекающего красной Риохой быка на вторую терцию.

Публика оживилась, предвещая самую желанную часть спектакля, самую опасную. На поле вылетели бандерильерос. Они, словно легкие птахи, стали по очереди куражиться над быком, словно его спина была не чем иным, как игорной доской или картой мира, в которую они втыкали бандерильи с флажками своих республик, обозначая владения. Они злили, они выводили быка из себя. Интервенция, кому она могла понравиться. Глаза наливались чувством мести, копыта рыли песок. Ноги бандерильерос – их крылья, на которых он парили. Торерос явно хотели нарваться на неприятности, всякий раз наскакивая на быка, умудряясь просочиться сквозь его рога и воткнуть бандерилью в холку. Эверест покорен, кто следующий отважится со своим флажком. Оркестр сыграл окончание второй терции.

Психо 6

– Вы циничны, я даже начинаю вас немного бояться, – чуть поежилась Саша.

– Что вы, я нет. Новости по ТВ куда циничнее, да и не только по ТВ. Сегодня прочел случайно в газете: маленькая девочка гуляла у дома, провалилась в канализационный люк, пролетела десять метров, ни ушибов, ни царапин. Отделалась легким испугом, снизу подпись. Льюис Кэрролл и P.S. Догадайтесь, как звали девочку?

– Так что не бойтесь. Я сделаю вам кофе. Вам чай или кофе?

– Лучше солнца налейте.

– Легко, этого добра у меня полно, – показал на бутылку коньяка Герман.

– Тогда лучше просто воды.

– Воды? Да, чистой воды.

«Чистый лист, чистая вода, будто пришла на причащение. Чтобы уйти с чистой душой. Надо было что-то придумать, мне не хотелось ее отпускать, лучше было бы сказать отпускать так быстро, лучше было бы сказать так далеко. Надо было что-то придумать психологическое».

– Лишь бы это сделало вас счастливей.

– Для счастья ей нужно было немного: уверенность в сегодняшнем дне и безнаказанность в завтрашнем.

– Вы до сих пор не уверены, что мы на дне? – налил он себе еще коньяку и без слов предложил Шуре.

– Хорошо подмечено. Прямо в точку! – рассмеялась девушка. – Бывает, почувствуешь почву под ногами, а это дно, – отказалась она жестом.

– Хорошо, разбавлю вам нашу «воду» артезианской.

«Может, и вода. Мы льем, конечно, как из крана, но это очищает», – чувствовала Саша, что ей становилось легче, будто в разговоре открывались заброшенные когда-то пространства лёгких.

Герман принес воды в высоком элегантном стакане, глядя на который тоже хотелось выпрямиться, чтобы соответствовать. Его тонкие грани поднимались по стеклу и убегали спиралью, можно было вертеть стакан и следить бесконечно, как за лентой Мёбиуса, что и делала Саша, едва взяла в руки стекло. «Сколько судеб утолили из него жажду, придя сюда, чтобы расставить все точки над G, в итоге пригубили или жадно выпили все до дна. Все ради того, чтобы докопаться как минимум до грунтовой, в лучшем – до артезианской воды. А она глубоко, поди докопайся, через осень, грязь, слякоть в душе. Не проходишь же всю жизнь в бахилах».

С мужчинами у нее, как с русским языком, всегда было сложно: глупые ошибки… в основном пунктуационные, то лишняя запятая, то точку забывала поставить.

Психо 5

– Кое-что для меня уже прояснилось, остались детали. Давайте так. Вы читаете страницу из книги с этой страницы и пишете на бумаге все, что придет вам в голову, все, что навеют эти строки, – протянул я книгу с закладкой.

– Почему именно эта книга?

– Исповедь человека, который пытается понять, что с ним произойдет или уже произошло, если он совершит преступление или уже совершил. И какое последует наказание, если последует или уже последовало. Вы читали эту книгу?

– Давно это было.

– Кажется, очень похоже на вашу исповедь.

– Да, писатель замечательный. Это не человек, это произведение искусства.

– Кстати, вы кого будете играть – Хуану или Викторию?

– Вы про спектакль?

– Я про жизнь.

– Вот за этим я к вам и пришла. Будем репетировать.

– Женщина так или иначе будет чувствовать вину, она существо более чувственное. Мужчина – самец. Ему проще. В поддержку ему генетика. Он рожден, чтобы брать, не важно кого, жену, подругу жены, любовницу. Давать всегда было сложнее. Поэтому эта миссия досталась женщине. Она щедра, за это ее не любят те, кому она не дает или не дала.

– Или не даст, – хитро посмотрела на Германа Саша. – Не любят, но помнят.

– Да. Щедрость наказуема.

– А сейчас вы с кем?

– Один.

– Почему расстались?

Мне импонировало то, что Саша не усложняла вопросов и не употребляла лишних определений.

– Как-то после выступления мне подарили цветы. Большой букет роз. Я подарил его своему агенту – женщине по совместительству.

Сашу снова начал поедать смех. Видимо, выходило внутреннее напряжение.

– Да, да, сработала логика, моя логика. Мужики часто на этом горят. Но баба не мужик, у нее свое видение точнее сказать, своя куриная слепота. Часто они не видят очевидного, потому что оно находится дальше их личных интересов. Проекция на будущее только одна, своя. Женщина – интуиция, но как только ее покидает дух провидения, в нее тут же вселяется приведение.

– И чем дело кончилось? Мне просто интересно.

– Будто вы не знаете, чем такие разборки заканчиваются. Я попытался сгладить вину, купил ей букет еще толще. Она выбросила его на обочину: Не надо. Думаешь, мне цветы от тебя нужны? Я живу не в своей жизни… Я чувствую себя старухой рядом… С тобой я просто вяну… Скандал начал нарастать как снежный ком. Из одного букета прекрасных роз он превратился в целую оранжерею шипастых растений. Неинтересно.

Toro

– Это только цветочки, сынок, сейчас начнется настоящая коррида. Многие приходят сюда только ради фаэны, – погладил Тино по голове отец. – Сейчас ты увидишь самое главное. Момент истины.

– Быка убьют? – спросил сын, захваченный грандиозным спектаклем.

– Обязательно.

– Жалко.

– Скорее всего убьют, – смягчил приговор отец. – Бывают случаи, когда им дают свободу, за мужество. Очень редко.

– Отпускают на волю?

– Почти, они становятся племенными. И живут долго и счастливо в окружении прекрасных коров.

Тридцать пять градусов тепла, публика потела, словно женщина перед оргазмом, пахло потом, пылью, на зубах скрипела жажда. Пляж. Где тореадор, словно огромный желто-алый мотылек, махал крыльями, уворачиваясь от бросков быка. И всякий раз, когда тот наскакивал на тореро, норовил всадить ему свое жало, два рога, два кубка, чтобы он опьянел от вида собственной крови. С высоты все это было похоже не больше чем на спектакль, настоящие страсти можно было разглядеть только в бинокль. Но в бинокль хотелось смотреть на Викторию.

Психо 5

– Я усиленно пытаюсь ее отговорить от статуса любовницы, неужели она так сильно нравится мне? Что в ней особенного? – глотнул чай Герман, стоя в косяке двери, глядя на Сашу, которая все еще старательно выписывала что-то на листе. Мысли ждали еще пятьдесят коньяка, а он закусывал предыдущую порцию чаем.

В кабинете определенно стало теплее: зацвела дубовая мебель, в окна билось солнце, прилетели птицы и облюбовали полупрозрачный тюль. Стоило Саше что-то сказать, и свежий ветер весны начинал гулять по помещению.

Песок

Солнце жарило так, будто хотело сжечь стадион дотла, еще до начала корриды. Время от времени Тино собирал пот языком со своих губ. Соленый, он заставлял его поверить, что это происходит действительно с ним, коррида, о которой так часто рассказывал ему отец, вот она, под его ногами. Жара и песок, как летом на пляже в Гандии, куда они обычно выбирались в июле, во время отпуска родителей. На пляже спасало море. Здесь спасал бинокль, в который он то и дело прятался, перебираясь с его помощью под тень в ложе почетных гостей, под вуаль к юной герцогине, сидел там до тех пор, пока у рук оставались силы содержать склад призм и линз.

* * *

«Сколько можно писать? Она совершенно не думает о том, что мне придется это читать. Ох уж эти театралы, режиссерам абсолютно плевать на тех, кто будет смотреть их спектакли, как будут смотреть. Одну-две звезды в постановку, и все, зрители придут как миленькие, будут хлопать по окончании и дарить цветы. Как ее теперь остановить?».

Удалился, снова вышел из ее жизни, обратно на кухню. Подлил себе еще чаю, скинул рубашку, вернулся. Снова встал на посту. В этот раз Саша окатила меня взглядом, словно сходил в холодный душ. Это было секунду, не более. Белое пятно в виде моего голого торса отвлекло ее от занятия, но не больше, чем чистый лист. Похоже, в жизни ее встречались белые пятна и поинтереснее. Сколько их еще будет в ее жизни? Таких белых пятен? Мое лишь одно из них. И похоже, уже было, две секунды, до свидания! Следующий. Черные дыры, белые пятна. Она снова бросилась заполнять белые пятна черными дырами. Лист покрывался аккуратными буквами. Он вернулся на кухню, надел рубашку. «А теперь представь, что между вами все уже было, все произошло. Ты покорил, ты взял, ты успокоился, отключил инстинкты и можешь заняться делом, доктор».

Оле!

Иногда Тино закрывал глаза от солнца и слышал голос своей училки по литературе, которая была без ума от корриды:

«Арена, словно большие песочные часы, была уже истоптана тысячами ног, будто вечерело на пляже. Море волновалось все сильнее, и отдыхающие ушли, только пара теней все еще резвится не песке. Они ничего не боятся, ни шторма, ни смерти, но дорожат жизнью. Их бой походил бы на игру, если бы не кровавое пламя костров, как на холстах Гойи, он походил бы на притчу, если бы не части тел, которым никак не найти душу, как на полотнах Пикассо, он походил бы на театр, если бы не Дали с картиной «Всадник по имени Смерть». Где скелет тореадора верхом на костлявой лошади штурмует крепость. Смерть в образе дохлой клячи, бык – каменной неприступной крепости. Матадор намерен ее штурмовать, чувствуя, что сидит верхом на смерти. Вдалеке из-за толпы в образе тучи виднеется радуга, символизирует любящую женщину, она верит, что все закончится хорошо.

Психо 5

– А что это был за маскарад?

– Вы про голого мужика? Еще один чистый лист. Боялся, что вам бумаги не хватит для сочинения. Мне показалось, вы не заметили, – застегивал рукава Герман.

– Вы когда-то занимались спортом? – задумчиво прилепила конец ручки к губам Саша.

– А что, заметно?

– Заметно, что перестали.

– Это логично, когда что-нибудь начинаешь, сразу же что-то перестаешь. Замещение интересов.

– По-вашему, для женщины увидеть голого мужчину – как начать жизнь с чистого листа?

– Разве нет?

– А если он уже женат, какой же это чистый лист.

– Так листов много, переверните страницу.

Психо 10

Герман взял со стола четки и начал их перебирать, подбирая нужное слово. Скоро пальцы его нашли. Иногда только моторика могла сдвинуть тишину с мертвой точки. Именно поэтому иногда он прописывал свои мысли от руки. Мелкая моторика нужна не только детям, чтобы раньше начать говорить, но и взрослым, чтобы просто начать. Но тишину сломала Саша, вслед за листочком она подала и голос:

– Вот, все что получилось.

Герман взял кипу и посмотрел на рукопись.

– Изучаете почерк?

– Характер.

– Ну и как характер?

– Есть. И много. Ей достаточно легкого сквозняка, чтобы раздуть скандал. Со стороны этот пожар, в который она то и дело подбрасывает обиды и оскорбления, похож на конец отношений, на самом деле для женщины это только повод обратить на себя внимание, повод, чтобы прижали покрепче, держали и не отпускали. Проверка связи.

– Дело говоришь. Чего нет?

– Лицемерия. Довольно странно для актрисы.

– Этого у меня достаточно. Стоять у зеркала – уже лицемерие, не говоря уже о макияже перед спектаклем. Столько краски. Особенно если сказка.

– Братья Гримм, – сострил Герман. Шура красиво рассмеялась. В комнате стало светлее.

– А что о душе?

– Душе нужен дизайн.

– Хорошо, хоть не ремонт. – Значит, я по адресу, как известно, психолог – дизайнер души.

– Уже доверяете?

– Ну раз я все еще не ушла.

– Вот после таких ответов и начинаешь верить в женскую логику. А потом, бац! И неувязочка.

– Что-то личное? Обожаю личное. Это повышает уровень доверия в крови.

Здесь довольно уютно для кабинета. Хотя сначала было немного не по себе, – показала ямочки на своих щеках Саша.

– Я вам предлагал коньяк.

– Стараюсь обходиться без.

– Кабинет не кухня, но даже там всегда сначала не по себе, пока чаю не нальют.

– Или холодильник не откроют, – у Саши поднималось настроение.

«Потолок надо бы побелить», – следил за ее настроением Герман.

– Там люди хранят все самое дорогое. Из того, что портится в душе. Кстати, как там на кухне?

– Как обычно, пока не начнешь готовить.

– А вы готовите?

– А вы?

– Я нет. Мне некогда. Но если надо, я смогу подорваться. Когда я долго на кухне, мне кажется, что это не я, а она меня готовит. Пока еще не научилась получать от кулинарии радость.

– А надо бы.

– Вы считаете?

– Надо уметь радоваться жизни.

– Надо, но не с кем. Радоваться одной не получается – принимают за сумасшедшую.

Психо 4

– Нужно попробовать, получить роль, сыграть. Мне кажется, Хуана более интересная роль.

– Почему?

– Хуана – это стадия следующая, после Виктории. Просто Виктория оказалась умнее. Вроде тех быков, что не хотят играть в корриду. Их обвиняют в лености, равнодушии и уводят с арены обратно в стадо.

– Смеетесь.

– Нет. Только одна неувязочка. По сюжету Хуана некрасива. А знаете почему? Потому что любовница – это некрасиво.

«Как он глубоко копает, как точно, как тонко, как больно, режет скальпелем без анестезии. Мерзавец».

– Вы мстите мне за педиатра?

– Да ну, просто драматизирую. Вам не кажется, что любовница – это сценический образ. Она пытается образумить, публика, что жена. То пустые кресла, то аншлаг. Любовница режиссера не вы, а постановка.

Психо 6

– Надоедает все, что не меняется, люди должны меняться, с ними должны происходить метаморфозы, иначе они начинают доставать, и потом их просто перестают замечать.

– Как говорит наш режиссер, хотите, чтобы вас заметили, выберите правильно место.

– Ме-та-мор-фо-зы, – по слогам произнесла Шура. – Какое поэтичное слово, сколько в нем заложено.

– Да, очень много Овидия.

– А что делать. От мифов к реальности. Без эволюции никуда.

– Как только мы надоедим Богу, перестаем меняться, он нас бросит, это и есть сме…

– Смена поколений?

– Спасибо за синоним! И тогда он бросит страну, мы будем называть это экономическим упадком, или цивилизацию назовет варварством, а может быть, даже планету, в этом случае – апокалипсисом.

– А перемены на что?

– Перемены на то, чтобы отдыхать.

– Прямо как в школе, очень хочется перемен.

Эстакада-а-ресибир

Когда, оторвав взгляд от прекрасной герцогини, Тино снова вернулся на арену, третья терция уже началась. Было впечатление, что тореро и бык сцепились на большом борцовском ковре. Только у одного вместо рук была мулета, у другого – рога. И каждый действовал своей головой, бык – как оружием, матадор – как компьтером. Все мелочи были учтены в его обязательной программе, все детали, все нюансы. Но кроме мужества в ней оставалось место и для фантазии. Публика ахнула, когда, разбежавшись, тореро прыгнул на быка и, перелетев его рога, сделал кувырок на нем, оказался за его спиной как ни в чем не бывало.

– Ох, доиграется. Чего он тянет, – переживал отец.

Матадор ждал, когда бык окончательно выдохнется, чтобы нанести ему завершающий удар. «Пора», – дал он знак помощнику, и тот протянул ему шпагу. Матадор вытянулся в струну, чтобы сыграть прощальную эстакаду.

Тино увидел в бинокль, как маленькая герцогиня усиленно замахала веером, будто это и была та самая мулета. «Как она переживает за него». Когда взгляд Тино снова вернулся на арену, все уже было кончено. Скоро на песок под пасадобль выкатила, звеня бубенцами, тройка мулов, чтобы утащить шестьсот килограммов силы и мужества в ближайший бар на стейк.

На следующий день все газеты писали, что юная герцогиня обожает корриду. Этого было достаточно для Тино, чтобы он втайне от родителей поменял гитару на мулету. Когда правда эта открылась, было уже слишком поздно, чтобы убедить вернуться Тино с песочной арены обратно в класс гитары. Отец вышвырнул Тино из своей жизни и долго не разговаривал. «Лучше бы выпорол», – говорила мать. Ей стоило сил, чтобы образумить обоих. Говорят, даже булочки в пекарне после этого стали грубее. На бои своего сына отец никогда не ходил.

Психо 7

– У вас есть время на телевизор?

– Да, иногда я смотрю новости, ну и под настроение один сериал забавный.

– А что за сериал?

– «Амарго», горький значит по-испански.

– Настолько горький?

– Да, не дает забыть, где мы здесь и где мы сейчас. А вы что смотрите?

– ТВ не люблю, но есть один сериал, который я не могу пропустить:

Там история одного малыша, который после сложных родов вышел на свет слепым, а потом, как выяснилось, и глухим. Все из-за ошибки врачей. Хорошо, хоть с матерью ему повезло, она борется за него. Теперь каждый день я читаю сводки о состоянии мальчика. Ну, и счет там есть для помощи. Глаза у него такие большие, никогда не подумаешь, что он ничего не видит, – на глазах ее выступило сострадание, оно тупило, иначе как было заставить умолкнуть все остальные обстоятельства, что сжирают всю нашу человечность живьем.

– Раньше говорили ошибка природы, теперь – ошибка врачей. Надеюсь, что он увидит солнце.

– Я тоже верю. Сколько таких искренних черно-белых фильмов снимается онлайн на очень личных страничках интернета. Теперь хоть можно крикнуть миру SOS. Родители в роли режиссеров или верные друзья, они собирают средства в надежде отснять белую полосу этой жизни. Счастливую.

– Теперь я понимаю, за что я люблю черно-белое кино, сразу две стороны жизни, черная и белая, – Саша убрала сострадание одним движением. – Вы открываете мне глаза.

– Нет, только дверь, – засмеялся Герман.

Актриса смогла искренне улыбнуться и продолжила серьезно:

– Удивительно, ведь мы родились в порядке, и зрение есть, и слух, а потом многие как-то утратили эти органы, теперь не видят и не слышат, только несут пургу с высоты карьеры.

– Я бы сказал карьера, – добавил я.

– А внизу пропасть.

– Если вы про пасть, Саша, то она ненасытна, сколько туда ни кидай. Откуда в вас столько сострадания?

– От противного, столько противного в жизни встречаешь, что просто не можешь с этим мириться, может быть, еще и от бабушки, которая меня учила любить жизнь. «Не надо каждый день жить, как последний. Не надо. Проживи лучше жизнь, как один день, красивый незабываемый день, Нет, лучше как один день и одну ночь, красивую незабываемую ночь». Последнее предложение она добавила, когда я уже повзрослела.

Психо 7

– Странно…

– Что странно?

– Мы уже столько времени наедине, а вам никто не звонит, даже не пишет, – взял я в руку бокал с коньяком.

– Я выключила звук. Если это имеет отношение к делу, – потянулась она, подняла со стола клатч и достала оттуда свой телефон: пять непринятых вызовов, сто двадцать три сообщения.

– Красивым тяжело – их все хотят. Поклонники?

– Я бы сказала, противники. Вы думаете, я сразу к психологу пошла? Сначала захотелось узнать, что думают по этому другие. Я же изучала эту тему, торчала в одном форуме «Любовница». Вызывая огонь на себя, я прикинулась любовницей, интересно было услышать мнения других людей на этот счет, женщин, мужчин.

– Женщины, наверное, в основном?

– Женщины всегда в основном.

– А почему противники?

– Столько на меня было вылито противного. Надо почитать, чтобы понять. Но там не для слабонервных, иногда женщины голые пробегают.

– Куда бегут?

– За мужчинами. Мужчин мало, искренних, открытых, либо играющие в циников, либо интроверты, либо трезвенники. А разговаривать о здоровом образе жизни надоело, хочется здорово жить.

– То есть в основном осуждают?

– Ага, инквизиции на меня нет. Вызываю огонь на себя. Пока не погаснет. Потому что каждый интересный разговор где-то к двум часам ночи скатывается к теме одиночества.

– За тех, кто в чате!

Герман сделал чересчур большой глоток коньяка, и лицо его стало горьким.

– Я смотрю, доктор любит выпить. Уже третий стакан. Может, стоит закусить?

– После третьей не закусываю. После третьей я отливаю, так сказал бы мой пес. Извините, – поднялся с кресла и поставил стакан на стол Герман.

– Смешно. Представила ваш туалет, а внутри столб или дерево. У вас есть собака?

– Есть.

– А вы молчите.

– А что мне – лаять, что ли?

– Лайте.

Германа вдруг лизнул в щеку лабрадор, которого на время переезда он отдал родителям, услышал его лай и понял, что соскучился. Вспомнил, как недавно жарким летним днем тот весело гонялся за желто-розовой бабочкой. Стоило мне крикнуть, как он остановился, глянул на меня как на обстоятельство: «Неужели и тебе, старик, тоже захотелось побегать за кем-нибудь?» и поскакал дальше за бабочкой. «Нет», – я стоял и продолжал наблюдать. «Может, старость? Зрелость? Мудрость? Все равно не догонишь. Как ему не лень в такую жару? Да, дело не в жаре и даже не в бабочке, дело в голове. Откроешь в голове собственное дело, и пропал – на жизнь времени не хватает. Одни живут, другие наблюдают». Пес продолжал лаять и дурачиться. Уши его вздымались, когда он кидался на бабочку, словно огромный бык на мулету. Снова промах. Чем не коррида? Добрее не придумаешь.

– Давайте Луну. Буду лаять.

– Кстати, вчера должна была выступить самая большая луна за шестьдесят восемь лет. Я вышла на улицу. Подняла голову на сцену. Облака, как занавес. Больше ничего не видно. Хоть бы кто месяц к небу прибил.

– Медведицы испугалась. Спряталась. Вы тоже с собакой гуляли?

– Нет, у меня нет собаки. Сбежала как-то на прогулке, так и не нашли.

– Грустно.

– Цена свободы, – паутинка печали на мгновение затянула ее лицо.

– Мы оба циники.

– Я от вас заразилась.

Лас-Бентас

Горнисты и ударники подали сигнал об окончании первой терции.

Вместе с ним двадцать семь тысяч зрителей Лас-Бентас застыли в ожидании. Тореро сел на колени прямо напротив ворот, откуда бык вот-вот должен был вырваться, обожженный каленым железом. Тореодор, застыв в позе орла, вскинул руки, в каждой из которых по бандерилье, ждал быка посреди большого круглого пляжа, зажатого в кольцо стен из красного кирпича с изразцами в арабском стиле. Сверху все напоминало мишень, где тореро в самом ее яблочке ждал своей пули.

Сначала одна бандерилья, затем другая проткнули плоть.

Наконец, всем принесли бифштекс. Красное густое опьяняющее страстью вино полилось в бокалы, когда вечером вся куадрилья Тино решила отпраздновать победу в одном из баров. Вся команда заняла столик напротив сцены, на которой уже устроили свои разборки в стиле фламенко местные музыканты. Женщина лет тридцати, словно матадор, махала своим платьем перед гитаристом, вызывая его на бой, она рисовала каблучками и костяшками кастаньет сложный узор звуков, чтобы привлечь быка, соблазнить, проникнуть к нему в душу, чтобы ранить затем в самое сердце. Она пела, и голос ее висел, словно дым сигарет в помещении, то затягивался, то, выдохнутый, взмывал вверх, чтобы обрушиться сверху громом, чтобы вновь рассеяться, уступая место гитаре.

– Непростая штучка эта твоя Виктория.

Тино не слушал. В этот момент он был на сцене. Он представил, что это герцогиня сейчас танцует перед ним.

– Проткнешь ее сегодня своей бандерильей? – подтолкнул его в локоть чей-то голос.

Тино хотел взорваться, но сдержался, увидев пьяное лицо Кики:

– Да какой там! Я не знаю, что с ней происходит. Вроде все было отлично, а потом какая-то глупая ссора. Теперь близко к себе не подпускает. Подождем. Девушка не бык, к ней нужен особый подход.

– Ты так считаешь? Пока ты общаешься с ее родителями, с ее собаками, кое-кто уже подошел и напел в уши.

– Ты о чем? – одним глотком допил вино Тино и резко повернулся к Кики. Говорят, что она спуталась с каким-то гитаристом из Англии.

– Кто говорит? – Тино схватил его за ворот рубашки.

– Люди. Может, брешут, – перехватил его руку Кики. Тино отпустил.

– Надеюсь, – он махнул рукой бармену и без слов попросил у него еще вина. – Надо выпить.

– Настоящая женщина как коррида. Никогда не знаешь, чем закончится, победой или поражением.

– Да, с нами проще.

– Далась она тебе. Смотри, сколько девушек готовы сесть к тебе на колени по первому твоему жесту. Видел бы ты, как сестра Виктории наблюдала за твоим выступлением. Сколько страсти на лице, сколько желания.

– Ты про Хуану?

– Она, может, не такая красивая, но точно умнее.

– И ты туда же, куда и все.

– Куда?

– Знаешь, в чем проблема людей? Всем нужна любовь, но не все готовы любить.

– Готовы, Тино. Еще как готовы. В общем, хватит умничать. Знаешь, к чему я клоню? Хуана просила тебе передать, что ждет сегодня ночью вот по этому адресу, – сунул Кики бумажку в ладонь Тино.

– Да не пойду я никуда! – выбросил записку Тино. – Кстати, откуда ты ее знаешь?

– Знаю, это только ты ничего не знаешь или делаешь вид, что не знаешь, – Кики поднял бумажку и сунул ее Тино в карман рубашки. – Мое дело передать. На твоем месте я бы уважил принцессу.

– Вот и уважь, – залпом проглотил еще один стакан красного Тино.

– Меня никто не приглашал. Я не настолько крут, чтобы входить в королевские покои. А ты сходи, развейся, напейся королевской крови, что ли. Месть лечит, матадору унывать не к лицу.

Любо 1

К: Если твой мужчина всегда прав – значит, ты без прав.

У: Женщина всегда права, если она не права, сделай ее правой, зачем тебе левая женщина.

А: Хуже, когда без чувств.

С: Меня тактильное интересует. Я просто хотела узнать, как это вообще тело из чужой постели. Только что был с женой, потом приезжает к тебе. Не противно?

У: Об этом не думаешь.

К: Жена на разогреве.

К: А любовница как хедлайнер.

А: А потом стараешься не думать.

Ж: Затем стараешься, но все равно думаешь.

К: Последняя стадия: думаешь только об этом.

К: Женщины как дети. Они хотят внимания.

У: Мужчины еще большие дети.

А: Большие дети.

У: С той лишь разницей, что у женщины ребенок живет снаружи, а у мужчины прячется внутри. И оба они капризничают, и оба по-разному. Одной соска нужна, другому – игрушка.

А: Соска от слова SOS?

У: И часто женщины хотят сохранить в себе ребенка. Часто сами из-за этого не заводят детей. А зачем? Взрослей, старей, все же это естественнее, что пребывать в какой-то прострации.

К: Вместо детей заводят любовников.

А: Ты про себя?

С: Да, я встречалась с одним долго, хотя замужем.

У: Я был о тебе лучшего мнения.

К: Встречаться с женатым – все равно что брать в аренду.

А: Опять цитаты.

Б: А что, тебе не нравится?

А: Нравится. Но пустое. Сколько примеров – «зачитанные» девочки остались одинокими тетками… грустно.

Ж: Чего расстались?

С: Кафе закрылось.

У: Одинокими люди становятся не оттого, что читают, а оттого, что другие не читают. И то, что девушки остались одинокими тетками, это их выбор. Но не об этом речь. Речь о том, что любовница – это не порок. Главное женщине понимать и осознавать, когда нужно это прекратить и перестать надеются на то, что он будет с ней, и снимать почаще лапшу про уход от жены (если отношения не двигаются с места более года-двух)… Главное, чтобы это не переросло в самопожертвование.

К: Синдром Адели Гюго.

Ж: В кафе встречались?

С: Да, на обеде, он всегда садился за столиком напротив. Или я, если он приходил первым. Просто смотрели друг на друга, разговаривали молча. Хорошо так. Знаешь человека, но не знаешь о нем ничего. Даже имени не знаешь. Только то, что он любил капучино и венские булочки.

К: Мачо перешли на новую диету?

К: Я-то думал, посмотрю мелодраму с постельными сценами, а тут фантастический боевик без спецэффектов.

Ж: Мелодрама в соседнем зале. Где А и У выясняют отношения.

К: УУУУУ.

Ж: АУуууу.

У: Выбор – страшное дело, самое сложное.

А: А в чем сложность?

Ж: Ты выберешь или тебя.

К: Хорошо, когда выбор есть.

Ж: Ты ходишь?

К: На выборы?

Ж: Не, там как раз выбора нет.

А: Я, конечно, согласна с вами! И опять-таки – каждая выбирает сама, моя приятельница десять лет ждала, бросила, теперь он созрел, развелся, а она – нет! чувствам не прикажешь.

Ж: Значит, не она выбирала, а ее.

А: Таких ситуаций тонны, это и обидно. Моя подруга семь лет ждала и надеялась, что уйдет от жены, точно так же ушла, вышла замуж, родила ребеночка. Жена, к несчастью, умерла у того мужчины, сейчас они остаются любовниками, она теперь не может уйти от мужа.

Ю: Девочки, как шумно тут у вас! Всем добра и всем, конечно же, любви, любви взаимно до дрожи, до помутнения!

Ж: Тут и мальчиков полно, поэтому и шумно.

У: И мутно тоже поэтому.

К: А тот мужчина в кафе? Он выбрал тебя или ты его?

С: Он тоже был женат. Кольцо на безымянном.

У: У каждого своя судьба и чувства! Только с опытом и мудростью приходит понятие – как мы сами себя лишаем счастья! Это моя точка зрения, на других женщин она не распространяется. Вы уж меня простите, но представить, что в будни мой любимый мужчина будет любить меня, а по выходным – другую или наоборот, я для себя не могу.

К: Каков подлец.

Ж: Женщины умеют ждать, именно поэтому позволяют себе опаздывать.

К: Крутил, снимал, хотел выбросить.

Ю: Любовь – это не тело, не плоть, а душа, душа парящая, а секс – это финал любви, ее пролог, слияние души и тела.

А: Как жаль, что многие не могут отличить гордость от гордыни, а самоуважение от высокомерия.

В: Часто женщинам быть счастливой мешают принципы.

А: Принцип счастливой женщины: никогда не целуй мужчину, которому ты не нужна.

Ж: А секс к венским булочкам подавали?

* * *

Саша вышла из интернета, выбралась из сети рыба, которая по своей воле то забиралась в нее, то выходила, вдоволь навилявшись хвостом. Она поставила компьютер в сон. Тот, облегченно вздохнув, уснул. Лопасти вентилятора остановились, штиль в микросхемах, ни сквозняка, ни мысли, ни сообщения. На почте выключили свет.

Три часа ночи. Сколько времени отнято у сна, а завтра утром на репетицию. Многое внутри Саши было против этого заседания у экрана с чашкой застывшего кофе, с залипавшим на клавишах маникюром. Многое, но не все. Что-то ей давал этот ночной полет в чате, подобно хищнику, который выходил на охоту за общением. Это была охота на нужные слова.

«Если тебе пустовато ночью в квартире, крикни! И спи с эхом», – вспомнила она из последних нужных слов, лежа в кровати. Крикнула. Получилось не очень. Никто не отозвался. «Ну и хорошо! Лучше спать одной, чем с эхом».

Психо 9

– Такое впечатление, что вы тоже читали эту пьесу, – взяла со стола бокал с водой Шура. Стекло было холодным, рука горячей.

– Нет, – поднял руку с карандашом к губам Герман и после паузы ими же нарисовал: – Я ее написал.

– Не может быть, – закипела вода в стакане, который Саша чуть было не выронила от неожиданной новости.

– Не может, но так и есть. Так и есть.

– Психолог-писатель, – стала она успокаивать воду в стакане.

– Нет, просто писатель. Доктор Аурта съехал с этой квартиры неделю назад. Теперь здесь живу я. Снимаю.

– По-моему, все писатели немного психологи, – смывала с себя остатки удивления Шура. Уцелевшие были больше похожи на радость. Потому что глупая улыбка заняла лицо. «Глупая, какая же я глупая. И этот коньяк на приеме. Я себе вообразила, что это такой прием».

– Писатель становится психологом, только если сам что-то пережил и чакры его открыты. Библиотекарные писатели – нет, они скорее сагамазохисты, конъюнктурщики.

– Сагамазохисты! Я у вас это украду?!

– Не жалко?

– Вы спрашиваете или утверждаете?

– И то и другое.

– А что другое?

– Не жалко вам потраченного с писателем времени? – начал зачем-то прибедняться Герман.

– Нет, никогда еще не обсуждала с писателями свою личную жизнь. Я так и знала, так и чувствовала, здесь не все так просто. Наверное, это интересно – писать романы?

– Если будет кому читать.

– Судя по всему, вас читают, – обвела взглядом апартаменты Саша.

– Район здесь, действительно, дорогой. Если вы об этом.

– Я уже боюсь думать, с одной стороны, вы все читаете, однако с другой – нет надобности задавать глупые, но любопытные вопросы.

– Книги мои читают, но чтобы много зарабатывать на книгах, надо много писать. А я люблю писать хорошо. Понимаете?

– Понимаю, вы любите растягивать удовольствие.

– Я ведь не только книги пишу. Сценарии рекламных роликов. Это действительно приносит. А книги – скорее хобби.

– Значит, я вас знаю?

– Возможно, мой псевдоним.

– Можете не называть, если не хотите.

– Хочу, уже три часа как хочу.

– Уж Герман близится, а полночи все нет, – игриво улыбнулась Саша, давая понять, что помнит о его симпатиях. – Не обращайте внимания, это я так.

– Не обращаю.

– Вы любите растягивать не только удовольствие, но и время, – рассмеялась Саша, снова посмотрев на вытянутую раму с часами.

– Значит, ему здесь хорошо. Растет, как и я, вширь, от удовольствий.

– И что за ролики? – вернулась к вопросу после нешуточной дуэли Саша.

– Один вы точно видели, социальный: Девушка, одетая с иголочки, цокает по тротуару, по дороге летит красивая машина, в ней настоящий мужчина, проезжая по луже, окатывает девушку с ног до головы. Голос за кадром:

– Женщина не может быть идеальной, потому что всегда все испортит какой-нибудь мужик.

– Как это знакомо, – хлопает в ладоши Саша.

– Что именно?

– И первое, и второе.

– Ну еще одно, – раздухарился Герман. На его лице были все признаки того, как ему хотелось понравиться Саше. – Вы тоже, возможно, встречали в магазинах бытовой техники. Реклама посудомоечных машин «Вильям»: Быт или не быт.

– Да, да, я это видела. Шикарная находка. Думаю, Шекспир оценил бы отсутствие мягкого знака в домашнем хозяйстве.

– Нежности в быту немного, но я уверен, что посудомоечные машины спасли не один брак от развода.

Любо 2

Любой из этих разговоров легко мог бы вестись в кулуарах театра или прямо на сцене. Аншлаг был бы обеспечен, так как тема злободневная. Кто-то злился, кто-то бодался, кто-то гневался. Каждый был замешан в этом романе, все хотели разобраться и понять степень своего участия в преступлении и срок, который им светил.

«Любовница», – открыла Саша окно и вошла.

Глаза пробежали мельком по знакомым уже строчкам: «Сообщество с ограниченной ответственностью. Сообщество не несет ответственности за моральный и аморальный ущерб, нанесенный кому-либо из участников. Просьба держать себя в рамках, потому что мы здесь в первую очередь сообщники одного небольшого преступления и как следствие наказания».

Ю: Только гордость не позволяет человеку опускаться до скотства…

Ж: Речь шла о булочках.

А: Почему скотство?! Это понятие неприемлемо в отношениях! Мужчина и женщина вместе по взаимному согласию. С определением любви – я согласна!

К: Будь вместо кофе вино, был бы понятно.

Ж: Вот она разница между кофе и вином. Никогда не знаешь, что стоит за чашкой кофе, всегда предполагаешь, что – за бокалом вина.

К: Странный мужик, не догадался заказать даме вина.

Ж: Вины. Себе и ей.

А: Вы его боготворили и не отказались от него, но не стали любовницей… Если вы не с ним вместе, а с другим, тогда кого вы обманываете???

Ю: Я живу одна со своими детьми, и я не трахаюсь без любви. А вы любите того, с кем трахаетесь? И что длительные отношения? И что в этом хорошего? А могли бы быть с мужчиной, которого боготворите…

С: Секс был. У меня. У него скорее всего что нет.

У: Не надо всех людей мерить по мере своей испорченности…

К: Не засоряйте эфир спорами. Не надо нас опылять. Послушайте лучше, как люди способны любить только глазами.

А: Я по себе и не сужу… Верность, я ценю, между прочим, вы не вправе говорить так, кто и что по себе делает. А вы только цитировать умете? Так, может, цитатами и начнем общаться?

У: В этом мире я ценю только верность. Без этого ты никто и у тебя нет никого.

Ж: Только глаза, кофе и венские булочки.

Ж: Они начали стелить маты. Девочки, секундант не нужен?

У: А ты не думала о том, что мужчина изменяя с тобой другой женщине, в следующий раз изменит с таким же успехом и тебе?! Что посеешь, то и пожнёшь. Почему тебе можно, а другим – нельзя?

Ж: Они нас не слышат.

К: Они никого не слышат. SOS.

Ж: У женщины секс в голове, по себе знаю.

К: Крыша вместо одеяла, все время падает на пол.

Ю: В доме должно быть тепло.

Ж: Должно быть одеяло.

У: Какой может быть дом у любовников?

К: Только шалаш.

Ж: Рай для милых?

А: В раю не нужны одеяла.

К: И крыша тоже.

Ж: Кровельщика вызывай чинить.

А: В раю вообще ничего не нужно.

У: Особенно грехов. Любовники никогда не попадут в рай.

Ж: Выходит, ты мужу изменяла в кафе? Ментально.

С: Вот и я хочу в этом разобраться. Существует такая расхожая теория, что главное не изменять головой, а телом вроде как не страшно. И кто-то даже готов простить.

Ж: Кто?

С: 50 % респондентов.

Ж: Это с женской точки зрения.

К: А с мужской совсем наоборот.

У: А мужская всегда с точки G.

А: Мужики обо всем рассуждают с высоты своего пениса.

К: Простите, но обычно женщины забираются на эту высоту.

А: Я образно.

Ж: Женщины забираются, а мужчины рассуждают.

А: Кофе не измена.

К: Прощена.

Психо 9,5

– Как вы себя чувствуете? – все еще держался за стакан с коньяком Герман. – Что это было? Привязанность? Неуверенность? Алкоголизм? Последнее вряд ли. Впервые за последний месяц добрался до коньяка. Усталость?

– Легко, только иногда усталость не дает взлететь, – ответила и на его вопрос Саша.

– А в театре?

– Дома.

– Хороший ответ. Врете?

– Актрисы не врут, они играют. Иногда чувствовала себя зрительским креслом, когда не шло, не игралось… Часто подвешенным занавесом, декорацией, когда выступаешь на трех ролях, софитом, если на горизонте забрезжит главная роль, мечта хватала за руку настроение и тащила наверх. Сцена – это горизонт, приятно его достичь и пройтись.

– Надоело играть на вторых ролях?

– Еще бы. Вы даже не представляете насколько. Будто стоишь за занавесом, как за занавеской, пока кто-то занимается сексом на сцене с твоей мечтой.

После этих слов глаза Саши ушли от моих. Она впала в задумчивость. Герман понял, куда уносили Сашу мысли. «Слово «театр» было решающим». Саша вспомнила свою обитель.

Театр был старинный, с родословной, с династиями артистов, скрещенных по всем законам жанра, так чтобы ни один отпрыск не пропал даром, ни одно зернышко не упало мимо сцены и дало какие-«никакие» плоды. Природа отдыхала на декорациях, зрители на креслах. Дух прошлого поселился в его драматических стенах. Это было видно по фотографиям великих лицедеев, провожавших зрителей в фас и в профиль, пока те шли от вешалки к залу. Великие смотрели свысока на очередь к искусству. Актеры подмигивали всякой сипатичной девушке и улыбались дамам, актрисы кормили томленым молоком своих белков и декальте узнававших их мужчин. На женщинах актрисы не задерживались, отпускали, хотя те подолгу не хотели отходить. Так и не сумев понять, чем они смогли купить мир, они со вздохом выказывали свое восхищение и тихо передвигались дальше, предаваясь закулисному шепоту, который надо было накопить, прежде чем закричать «браво» на поклоны актеров. Все были одеты в трепет. Скидывая с себя зимы и осени и сдавая их в гардероб, на самом деле зрители так или иначе облачались в невидимые наряды придворных дам и кавалеров и чувствовали себя в них непривычно, не дома.

Театр невольно подтягивал их на новый уровень отношений. Кричать здесь позволялось только артистам на сцене. В остальное время они, словно зрители, тоже шептались, перелистывая интрижки и сплетни.

Три звонка, занавес, действие. Действие на сцене будило бездействие зрительских чувств. «Не спите – замерзнете».

В антракте все продолжали шептаться, уже увереннее и громче, как едва разлитое шампанское, что уже холодило их ладошки. Великие продолжали рассматривать публику, но уже без особого интереса. Хотелось новых ролей. Чтобы охлажденные ладошки зрителей вдруг вспотели и начали летать в воздухе, врезаясь друг в друга аплодисментами в финале пьесы.

Психо 9,45

Разговор уводил с кухни в спальню и обратно, из спальни в зал, в зрительный зал, на сцену, оттуда в гримерку, снова в зал, в прихожую и на улицу, в театр, к огням, к людям, к творческой суете.

– Разве творчеству нужен спрос?

– А вы захотите играть без публики?

– Это грустно.

– Как театр – это договор между актером и зрителем, так же и роман – договор между писателем и читателем. Одним или несколькими. Чем лучше он составлен, тем больших читателей он устроит, тем веселее издателю. Я замолчал, хотя в душе уже стояли в правильном порядке слова. Писатель открывает источник в душе читателя: чем глубже скважина, тем чище вода, все хотят пить чистую воду, все хотят воду артезианскую, все жаждут ощутить ее на языке. Язык как физика, как математика и двигает жизнь вперед. Его проблема в том, что он болтлив, он постоянно тасует слова, словно искусный шулер, ты не знаешь, в какой момент он тебя подведет, обманет. Как бы красиво он ни говорил, его главная задача – запутать.

– А как же быть с Давидом? – вмешалась в порядок слов Саша.

– Жена его простит, по сценарию.

– Я имею в виду мне.

– Это уже мои проблемы. Я Давиду шепну за Викторию словечко.

– Забавно. Тогда еще один вопрос: если жена – это Хуана, то кого же олицетворяет бык?

– Бык – это прототип свободы.

В мыслях не было стройности, она особо была и не нужна. Текли себе медленно лишь бы реки, а не канализация, лишь бы впадали в море, а не на очистные сооружения. Вот появились на поверхности теплые руки жены, которые гладили что угодно, только не меня. Чего не хватило нашему браку? Ласки, – сказал бы я. Мужества – она. После развода мы зашли с ней выпить кофе:

– Что у меня теперь есть, кроме моей свободы и нашего ребенка? Чашка кофе и два высших, мужчина растворился в них, как сахар. «Да, наличие двух высших отнимает высшие силы», – подумал я, она продолжала: – Сладость осталась только на губах, вспоминай и наслаждайся. Бывшая жена помешала ложкой кофе и представила, как он тонет в круговороте, который она создала. Я прямо почувствовал, что начинаю тонуть. Я знал железное правило: если ты попал в воронку, набери воздуха, нырни как можно глубже и оттолкнись от дна. Заказал себе вина, нащупал дно. Скоро вышел сухим из сухого.

«Почему она меня не спрашивает о моей жене, неужели ей до сих пор неинтересно? Спросила бы: вы изменяли своей жене?» О своей бывшей Герман думал немного. Чем теперь занимается она: скорее всего мониторит жизни своих бывших. Просто так, от нечего делать, от нечего делать с настоящим.

Конечно, ей хотелось большой любви, но чаще попадалась мелочь. Она снимала ее с крючка и бросала обратно в море людей – пусть растет, пусть мужает.

Психо 10

– Вы ей изменяли?

– Допустим.

– Зачем?

– Скорее всего, я ее разлюбил.

– А может, она вас?

– Может. Иначе бы не мстила. Скоро жена заплатила мне той же валютой.

– А любовницу любили?

– С ней было сложнее. Любовница – как независимая республика, которой очень хотелось, чтобы признали. Хотя бы одно государство признало ее. Я не стал им. В результате дипломатические отношения разорваны. Оставались спорные территории вроде Курильских островов, где можно было дать краба японцам, но память о Второй мировой, как Тихий океан, не утихала. И вряд ли утихнет. На этих спорных островах: секс и одиночество, мы и встречались время от времени. С ней было интересно, как интересно с новой женщиной до тех пор, пока она не захочет потерять ту самую независимость, за которую, на самом деле, ценят любовниц, сказав: «Почему бы нам не жить вместе», и тут же последуют сравнения с другими счастливыми островами и полуостровами. «Мы так не договаривались», – скажет он. Потом она помыкается, помыкается, как Таврида, и вернется в семью, на Родину. Одними интересами людей в материк не соединить. Так и плаваешь от одного острова к другому, пока самого не засекут пограничные службы. Начнутся слежка и допросы. Главное на допросе никогда ни в чем не признаваться, это верный путь к поражению. Не надо торопиться с белым флагом, тем более если вы все еще на нем спите вместе. Пройдет немного времени, пока оба поймут, что пора.

Жена не дура, давно чувствовала, наводила справки. Я тоже чувствовал, но тянул время, чтобы она тоже нашла добрые руки. Которые будут гладить не только кота.

Как я узнал, что пора? Когда я был сзади, мои пальцы (большой, указательный и средний) легли как родные в три синяка на ее бедре, только хватка шире. Кто-то оставил отпечатки пальцев на моем предмете пусть уже нелюбви, но все еще мне принадлежащем. Я понял, что можно уходить. Вещественных доказательств того, что вещество наших отношений полностью улетучилось, было достаточно. Позавчера она меня любила, а сегодня была из другой оперы. Жаль, я не Отелло.

– Можно ли построить мост через измену?

– Можно. Разводной.

Герман развел руки так же медленно, как это делал обычно Дворцовый мост.

– Это был идеальный развод: она оставила себе детей, он – мысли о ней и о детях.

– Не скучаете по детям?

– Я себе никогда не прощу, что так много, так долго грущу, – опустил руки писатель. Вышел ненадолго из себя, где его сразу же припорошило снегом воспоминаний.

Снег долетел и до Саши. Он заметал впечатления, заметал огромные ёлочные игрушки, разбросанные под ногами гранитного Чернышевского, которому доверили охранять их, а может, он вызвался сам. Игрушки светились цветными гирляндами огней. Писатель поглядывал сквозь стекляшки оправы на людей, что день за днем праздновали Новый год и норовили сорвать что-нибудь на долгую память. Чернышевский готов был запустить книгу в любого, кто позарится на игрушки. Он был «на грусти», они «навеселе», потому что с высоты своего каменного интеллекта смотрел много дальше. С подогретой толпой его связывал только один общий вопрос: «Что делать?» Саша тоже подошла к писателю с тем же вопросом.

– Это чье? – не решилась и спросила она вслух совсем о другом.

– Мое, – улыбнулся он.

Любо 5

М: Меня муж вчера упрекнул любовниками. Я ему ответила, что это были лучшие моменты в моей жизни.

К: Огребла люлей?

М: Нет, он добрый.

К: Жаль, после люлей особенно хорошо спится вдвоем.

Ж: Зачем тебе добрый, но без чувства юмора?

К: А ты бы что на его месте ответил?

Ж: Мои тоже.

М: Тебе наверно это все дико. Как много рек, столько и семейных историй так сильно, как любит он, меня никто любить не сможет. Он лучший мужчина. Но вот оказия. Живя с таким человеком, себя чувствуешь дрянью. И потихоньку умираешь. На земле невозможное количество вариантов жизней. Я притягиваю дебилов и извращенцев.

Ж: Надеюсь, ты не про нас?

М: Шлют мне свои разные размеры.

К: Точно не про нас.

М: Что-то подташнивает уже от таких мужиков. Эх! А было время.

Н: Я готова выразиться неприлично, какая же это правда. И ведь все равно становимся такими.

О: А есть выход?

Р: Выход всегда есть.

Искренне ваше, Окно.

К: Ты на первом, наверное, живешь?

А: Подул теплый ласковый ветер с моря, стоило только ей открыть окно, расстегнув пуговицы своей рубашки.

Ж: Стихи, что ли?

К: Красивые, как женщины.

К: Ты же красивая женщина, почему ты до сих пор не со мной?

А: Ты подвинься, чтобы не было тесно моей свободе.

М: Да, ты права. Влюбишься в «писателя», каких теперь кипы. А он рад стараться, пишет, и не нужно ему больше ничего. Только чтобы отвечали. Что стоит за всем этим виртуальным базаром. Безысходность.

Ж: Безыздохность.

Н: Считать происходящее безысходностью – самообман, который радует его создающего. Ещё больше трагедия, если взять её в жены…

В: Никакой трагедии! Чувства – чудненько! Да и к тому же – они временны!

Н: Да зашибись вообще… там кусок оторвали… здесь… чувства – чудненько… не беда! Щас, пройдёт, конечно, а для начала походишь как унылое дерьмо!

К: Друзья, женщину среди бела дня разбирают.

Ж: Я бы сказал среди ночи.

К: Да? Тогда пусть. Ночью у каждого своя личная жизнь, свой традиционный секс.

Н: Включать мозги надо! Мы ведь – не курицы! Запомните – никто никому никогда не должен.

М: Само собой, никто не хочет ядерной зимы в душе, просто про чувства сказано так, будто вы никогда их не испытывали! Всё так просто…

Н: Ну вот вам же ваш противовес, по поводу того, что чувства временны!

А: Я люблю его, но он женат. Мое хорошее воспитание не позволяет мне переступать границы, но нас тянет друг к другу, скоро год, как мы мучаем сами себя… Может, его свадьба была ошибкой?

Р: Та же ситуация. Только уже два года…

У: Вы думаете, замуж много лучше. Там тоже можно прождать неизвестно чего черт знает сколько. Только время это пролетит гораздо быстрее. Потому что никакого адреналина, никакой интриги, никаких экспромтов, если не считать цветы 8 марта и в Д.Р.

Р: Он не собирается уходить от жены?

А: Нет. Вначале хотел, но потом я задумалась. Все эти нравственные основы, разрушить семью, там сын, испугалась.

Р: И никогда не уйдет.

У: В слове «никогда» слишком много пессимизма, а во взаимоотношениях – нет! Они – непредсказуемы.

А: Мы все со своим огородом, где стоят сами знаете как. Иногда поднимаемся, но видим в лучшем случае соседей, в худшем – забор.

Р: Детям достается больше всех.

А: Быть не единственной и знать об этом – это ужасно!

Р: Если ужасно, значит, вы его не любите! К сожалению, вам неведомо понятие любви… ознакомьтесь с определением любви в теории… любовь – не обижается, не мстит, не преследует, не ревнует… это дар, он сваливается! И делать при этом ничего не надо – возможность только обожать объект редко кому выпадает, к сожалению…

У: Значит, он не любит. Раз помимо у него есть жена, от которой он так и не ушел. И не факт, что это еще все скелеты в шкафу.

К: Мне кажется вы путаете любовь и влюбленность. Если любовь – это чувство, то влюбленность – предчувствие. Здесь желание налицо.

Ж: Надел на лицо желание – и все девки твои.

Р: Желание попросту завладеть телом. Не быть рядом, а иметь рядом. Это не любовь!

А: Рядом! Плетешься за ним, как сука.

А: Верно – он не любит! Я люблю. Любовь не выбирает – свободный или не свободный мужчина! Одно важно: любовь – это чудесный шедевр!

К: Два.

Ж: Что два?

К: Садись. Два.

К: Важно в сумме иметь два знаменателя.

Р: Любовница как перрон без поезда. На своей шкуре испытала. Сиди, мечтай в ожидании своего женатого возлюбленного. И очень часто на это уходят годы. А вы, женщины, знаете очень хорошо, что редкий мужчина наберется смелости оставить семью, даже если свою жену не любит. А уж когда дети есть, то и подавно. Другое дело, когда любовницу это полностью устраивает, ей не нужны бытовые проблемы, а только секс и приятное времяпровождение. Но в таких случаях о любви и говорить нечего, нет ее.

А: Да и не надо уже.

Ю: Не разменивайтесь, радуйтесь тому, что есть.

К: Чтобы радоваться, нужен окситоцин.

Ж: Окситоцин? Объясни для эмоциональных.

К: Гормон желания, я бы даже сказал, хотения.

К: Американцы ставили опыты, они увеличивали количество окситоцина в крови семейных пар. И вот к чему пришли. Чем больше вещества было в крови, тем меньше подопытных тянуло налево.

А: Почему все опыты ставят в Америке?

Ж: Там ставки выше.

Ж: Значит, налево тянет только несчастных?

В: Ну, действительно, почему?

К: Потому что у них толерантности больше.

В: Это здесь при чем?

К: Мы занимаемся теорией, вся страна занимается теорией, между тем как опыт – это практика. Вот даже если взглянуть на параллельную перепалку. Опыт – дело личное. Стоит только им поделиться, как сразу же кому-то плохо, аж выворачивает, рвет. А все почему? Потому что нет опыта. Опытов было мало. Неприспособленные. Негибкие. Нетолерантные.

Ж: Интересно, кто больше страдает после расставания, мужчина или женщина.

К: Мужчина ищет женщину, женщина ищет внимание. Они никогда не встретятся, если не прервут свои поиски ради чашки кофе.

С: Вы про наше кафе?

Ж: Не хотелось потом найти знакомого незнакомца?

С: Я облазила все ближайшие заведения. Я искала его глаза, чтобы поговорить.

К: Говорящие глаза. Все правильно. Рты на то, чтобы целоваться. И о чем общались ваши глаза?

С: В последний раз, когда я их видела, его глаза сразу предупредили, что у них есть 45 минут времени. Я, как всегда, предложила провести время, запутать, убить здесь в кафе, чтобы просто посидеть и пообщаться. Сидели за соседними столиками, а души наши – рядом за стойкой. Стали вспоминать, когда последний раз виделись – это было начало сентября, после наших отпусков. Стали вспоминать, что произошло за прошедшее время. У меня ничего интересного. У него работа, командировки, отпуск в Альпах. Он занимался чаем, все свое свободное время, я только по утрам, когда не было времени для кофе. Моя жизнь стояла на месте, его – двигалась. Подъехала. Через 20 минут он обнял меня. Мы поцеловались. Руки его прошли по моей спине. Все позвонки почувствовали этот легкий массаж. Оказалось, что он учился этому в Китае. «Вам нужен массаж», – сказал он мне. Я глупо спросила: «Все так плохо?» «Хуже не бывает, я это вижу своими пальцами». – «Вы застоялись, в вас начала умирать женщина». – «А где нужен массаж?» «Женщине много не надо, женщине нужно везде», – поправил он косичку, в которую были собраны его черные волосы.

Ж: Как в том фильме: «Мы его теряем».

С: Потом рука спустилась на мое бедро, на колено. Я не знала, что даже на коленках у меня есть эрогенные зоны. Может, она появилась там, может, она следует за рукой, лишь бы рука была своего человека. Мне кажется, на тот момент я вся была одной большой зоной рискового земледелия. Сердце колотилось, оно встряло в разговор глаз, оно кричало за меня так громко, что нас стали замечать окружающие. Они оборачивались, они улыбались. Благо принесли чай и десерт.

Во рту свежая клубника. Внутри прохладно и свежо. Не поцелуи, а земляничная поляна. Потом рассказывал о чайных плантациях Китая, в чем разница хорошего чая и элитного. Чем отличается Дянь Хунь от Оолонга. Как чай заваривать, как пить, с кем пить. Что времени не хватает для знакомств, поэтому приходил сюда, на свидание со мной. Это было легко, приятно, без слов, без вранья, но с сердцем и с чувством. Именно поэтому он не подходил ко мне, не звонил, не писал, не обещал. Он знал, что в городе я соблюдаю правила и никогда не позволяю себе исключения из правил.

Когда он прикасался, то был похож на игристое. А говорил, как выдержанное изысканное вино, которого я еще не пробовала.

Но почему-то оно мне досталось? С какой радости? А может – это подарок или награда? А за что? Может быть, за те все последние годы, полные вранья самой себе, без жажды, без страсти, что самое страшное, без любви.

Но Оскар в моих руках. Чувства уже открывают шампанское: передо мной, и пробки выбиты. Чувства готовы праздновать! Только нет бокалов. Разливают вино по всему телу. Мне подносят вино. Губы давно раскрыты в предчувствии. А ощущение, что нельзя! Из бутылки – неприлично, а в фужер никто не налил! Почему же нельзя? Если это мне!

Ж: Вот это тебя прорвало. Может, роман напишешь?

М: Нельзя. Потому что ты другая. Ты из другой плоти, пуританской, что ли. Начнешь себя корить, усохнешь в корицу, станешь негодной даже для шарлоток, которыми балуешь сейчас своих.

Ж: Путь одной трети женщин: от плиты до плиты. Это твой путь, твоя домовая книга, твой гражданский роман. Хотя в каждом романе могут быть опечатки.

К: А вдруг это было его кафе. Скучно стало, каждый день одно и то же, взгляды те же, никакого прогресса, никакого секса. Почувствовал, что отношениям конец, никакой прибыли душе от кафе. Закрыл.

Ж: Умеешь ты девушку поддержать. Циник.

Психо 10

– На сообщения будете отвечать?

– Нет, не люблю писать онлайн, – убрала телефон Саша.

– Складывается впечатление, что вы никого не любите.

– Может, вы не туда складываете?

– Может, – не нашелся, что ответить Герман.

– А вы, наверное, любите писать письма?

«Она пошла навстречу мне, но только для того, чтобы сказать, что мы не подходим друг другу. Проблема в том, что я не могу с вами спорить, я вас жалею и сдаю позиции, а это плохой симптом для пары», – Герман заглотил мысль коньяком.

– Да, люди называют их книгами, – все еще был в замешательстве Герман.

– Бедные голуби, которым это таскать. А что насчет классических, в конвертах?

– Их конвертировали, перевели в электронные, они канули в электронные ящики, – стала восстанавливаться находчивость Германа. – Похоже, современные люди утратили эту особую радость – радость от получения долгожданного письма. Сегодня появилась привычка получать все желаемое сразу, они не готовы ждать. Я сам помню, когда в армии был: отправил письмо – значит, не раньше чем через две недели получишь ответ. Это время ожидания было той дистанцией между людьми, которая позволяла им держать друг друга в мыслях. Сегодня эта дистанция сократилась до минимума, чуть что, и вот уже нами обуревает нетерпеливость, ревность, сомнения, чего-то нам все время не хватает, «не хватает» становится нашей формой существования. Герман снова отвлекся на Сашино сочинение. У вас было что-то на эту тему. Вот: Проблема в том, что мы посвящаем слишком много времени ожиданию. Это удобно, ничего не надо делать. Просто сиди, жди своего шанса, своего мужчину, свою женщину, своего часа. Мы – часовые, обходим свою территорию по кругу, ни шага за пределы. А может быть, я просто старею, – улыбнулся Саше Герман. – Придаю слишком много значения ожиданию?

– Действительно. Почему бы роману не быть долгожданным письмом читателю, от одного человека сразу всем, – махнула руками театрально Саша, пытаясь обозначить всех.

– Ну вот, опять. Зачем это, – махнул я в ответ руками. – Театр выдает человека в те моменты, когда он недостаточно искренен, когда он играет. Слова подкрепленные, жестами, вроде как для усиления конструкции, вызвать доверие, они выдают человека с потрохами. Зачем вам эти слова, если лживые, Саша? Профессиональное? Понимаю. Они все портят. Вот, вы тоже понимаете меня.

– Как трудно обмануть писателя. Вы прямо Станиславский со своим «Не верю».

– Извините, выплеснулось, – улыбнулся Герман.

– Они вам отвечают?

– Кто?

– Читатели. Вы же сами сказали, нет ответственнее редакторов, чем читатели, – руки ее медленно вернулись на место.

– Это может войти в привычку. А я не люблю долгих переписок. Я от них тупею.

– По сути, каждая следующая книга автора – это переписка с читателем.

– Для самого письма это не так важно.

– Разве не важно, сколько человек его прочтет?

– Для издательства важно, для гонорара. А собрание этих людей назовут – тираж. Под словом «письмо» я имел в виду почерк. Писателю важен почерк, узнаваемый, с легкостью пера, с запахом чернил. Фон, цвет, атмосфера, – уподобился Герман Остапу, и его понесло. – Часто сама обстановка рисует героя, методом удаления лишнего. Лишних предметов. Каждый из них отражает или проявляет людей, чтобы те двигались, дышали, пахли как можно естественнее. Создается впечатление некой литературной голограммы. Она держится на вкусных языковых мелочах, которые мне, например, доставляют наибольшее удовольствие. Время тоже не имеет большого значения, его место я отдал душе. Души мужчин – вечные странники, душа женщины – вечный огонь. Пришел, сел, погрелся, поел, лег спать, проснулся, потянулся, посмотрел на нее, понял, что не идеальная. А дальше все, как в том ролике: …потому что всегда все испортит какой-нибудь мужик. А все почему? Потому что женщине много не надо, ей надо с чувством, но и этого мало, ей нужно все.

Саша весело засмеялась вместе с креслом: – Это факт.

– Именно этот факт помогает мне безличную жизнь переводить в чью-то личную. Как ни старайся, женщины и мужчины говорят на разных языках. Чтобы было четкое понимание, нужно все время переводить то, что тебе говорит, например, твоя жена, муж, любовница, незнакомка. В отношениях очень важен правильный перевод.

– Вы меня уже перевели?

– Нет еще, жду зеленого.

Смуглянка посмотрела на меня неоднозначно, будто забрала свою руку, которую я только что держал с намерением перевести ее через дорогу.

Ей уже не нужна была ни моя рука, ни мои слова, потому что основную часть ее сомнений я уже перевел. Ей нужны были ее слова, чтобы кто-то их услышал. Я услышал и даже отослал в редакцию. Я был уверен, что не стану звонить Давиду, не стану его ни о чем просить. Вопрос слишком личный, для них, для Саши и для него, пусть разбираются сами, кто кого хочет и почему. Тем не менее мне еще хотелось переводить ее и переводить. С одного языка на другой и обратно. Если бы не осень, которая неожиданно наступила в кабинете: мебель пожелтела, слова устали, в окнах потемнело, птицы на занавесках замолчали, опустел в бутылке коньяк.

Любо 5,5

– Вижу его редко. Он так много работает.

– Значит, женат.

– Это что-то значит?

– Ничего не значит, но перспектив никаких. К тому же неуверенный.

– Почему неуверенный?

– Неуверенные мужчины заводят любовниц.

– А любовников кто заводит?

– Их никто не заводит, они сами.

– Как тараканы?

– Нет, как тараканы они разбегаются, когда пахнет жареным.

– Чувствую, ты на карантине. У тебя дезинфекция, что ли?

– Нет, просто опустошена… одним.

– Траванулась.

– Давно известно: нельзя целовать нелюбимых, можно отравиться.

– Любимые могут отравить еще сильнее.

– Она обожала собирать грибы, даже мужчины в ее жизни делились на настоящих, ложных и поганок.

– Только любовница способна так сильно не любить себя.

– А если влюбилась?

– А он кто?

– Режиссер.

– Симпатичный?

– Женатый.

– По-моему, мы пошли по кругу.

– Нет, режиссеров еще не было, вроде. Кино?

– По кругу легче, можно встретить старых друзей.

– Со старыми друзьями лучше не встречаться.

– Со старыми лучше не встречаться.

– Театр.

– В общем, разница только в аудитории.

– Билеты проданы, артисты куплены, театр полон, аудитория, как дом. Публично публика глумится в нем, что скоро понимаешь, что за дом.

– Аплодисменты! Браво!

– Неужели все так запущено?

– Запущено и работает до сих пор. Еще со времен Марлен Дитрих, которая встречала своих режиссеров в чем мать родила.

– Я думаю, раньше.

– Кого она так только не встречала. Даже моих любимых Ремарка и Хемингуэя.

– Ревнуешь?

– Завидую.

– В ее постели и женщины встречались.

– Тогда только ревную.

– Мне кажется, именно этот факт позволял ей расставаться с мужчинами друзьями.

– Уникальная женщина. Хотя для киношников это не проблема, как мне кажется. Они к связям как-то проще относятся. Двадцать пятый кадр. Вроде было, вроде нет. Если от этого зависит рейтинг, значит, напишут, что было.

– Интересно, ее любили?

– А как ее не любить. Ни капризов, ни истерик, ни загсов, просто кино, просто секс, просто.

– Я же не про свидания говорю.

– Судя по глазам, она была очень одинока. Сексом пыталась залатать дыру в душе.

– Клин клином.

– Не пошли.

– А кто тут пошел? Просто игра слов.

– То есть веришь в дружбу между мужчиной и женщиной?

– Тоже мне Станиславский. Я тоже когда-то хотела актрисой стать.

– Режиссера не хватило?

– Не схватила.

– Схватила, да рано, да не режиссера, а потом семья, ребенок, и понеслось.

– Чем тебе не гастроли.

– Каждый белит по своему ночной потолок.

– Дружба между мужчиной и женщиной возможна только в одном случае, если их сердца заняты другими.

– Сердца заняты, какой высокий стиль. Мы в девятнадцатом, что ли? В наше время «занято» обычно на кабинках пишут.

– Есть над чем подумать.

– Вот сходи и подумай, если не занято?

Трахе де Лусес

Белые гольфы, сверху розовые. Натянув последние до колен, Тино откинулся на кровать, на которой сидел.

Он почувствовал себя «торо браво», который так долго, так тщательно готовил свой выход. Но у судьбы на него были совсем другие планы. И вот этот день пришел.

«День пришел, а я абсолютно не готов», – закрыл глаза на потолок Тино. В этот момент зашел Кики: – Тино, время. Пора одеваться. Энрике всегда помогал Тино с амуницией, хотя обычно это было обязанностью юных тореадоров. Кини не был суеверным, но никогда не рискнул бы сесть перед боем на кровать, тем более лечь.

– Дурная примета? Я знаю, Кики. Мне сегодня нужна она.

«Кто она», – не стал переспрашивать Кики: примета или Виктория.

Тино встал с кровати, подошел к окну, взял с подоконника письмо, разорвал его на белое конфетти и бросил наружу. Где-то прошел небольшой снег.

«У равнодушия ни запаха, ни цвета, ни вкуса. Оно прозрачно, холодно, нейтрально, как сейчас окно. Смотришь и ничего не видишь», – Тино смотрел в окно.

«Еще одна, дурная», – поднял с кровати монтеру матадора Кики.

– Надеюсь они подерутся и убьют друг друга.

Теперь уже Тино не понимал, о чем Кики: о сестрах или о приметах.

– Раньше ты не был таким суеверным, Кики.

– Раньше ты ее так не любил.

Любо 5

– Только любовница способна так сильно не любить себя.

– Какой бы любимой и любящей ты ни была любовницей – все равно хочется быть женой… и так или иначе не оставляет ощущение себя как второго места… а отсюда и неуважение и нелюбовь к себе. Никто не хочет быть второй, даже если любимой.

– Вы сами только что поставили на второе место женщину.

– У нас все на ты. Правила читала?

– Я прямо представила пьедестал, на втором месте жена, на первом любовница. Ей играет гимн. Подходит мужик, награждает, за первое место шубу, машину, квартиру и золото. За второе – посудамойка, стиральная машина и серебро.

– А кто на третьем?

– Девушка с веслом из бронзы. Все понимает, все чувствует. Ей цветы.

– Всегда грустно оказаться вторым.

– Третье тоже не подарок.

– Без подарка.

– Цветы – уже хорошо.

– Если любовница – это любимая и любящая женщина, не в том понятии, как подразумевают сейчас, то она не первая и не вторая, она – единственная!

– Это судья. Судья может осудить и дунуть в свисток, если что не так.

– По большому счету нужно начинать с любви к себе, но мне ближе вариант, что любовь взаимна и любовь мужчины компенсирует отсутствие любви к себе.

– Это третье место.

– А вариант, что у любовницы есть муж? И она не собирается замуж за любовника?

– Это вообще другие соревнования. Среди мужчин.

– Забавно! Женщины, не оскопляйте СВОИХ мужей. Они разумны. Они сами принимают решения. А вот если каждая задалась бы вопросом «а что я сделала для него, чтобы быть единственной и неповторимой», то в несколько бы раз стало меньше полемики по данной теме. Это правило касается и мужчин! Всем добра и мудрости.

– Мужчины, добрые и умные, ау?

– И тишина.

– Костя, ты где?

– Я уже разливаю.

– Мне мартини, если можно.

– Можно.

– Мне диван.

– Ищу хорошего любовника.

– Зачем тебе?

– Чтобы любил.

– Костя, любовники хорошие есть?

– А хорошие – это какие?

– Чтобы любили, хотя бы как Марлон Брандо.

– Самец.

– Кастинги проводил прямо в постели.

– Би.

– За что его так любили, вроде бы ничего особенного?

– Он дикарь, он животное. Ни цветов, ни подарков, ни свиданий. Провел со мной полчаса, потом встал, оделся и, не сказав ни слова, ушел. Вы спросите, за что я его все еще люблю. Эти тридцать минут он был только моим.

– Это что-то личное? Ты что, с вина перешла на коньяк?

– Нет, это пишет одна из его любовниц.

– Костя пропал.

– Может, за цветами пошел?

– Не у каждого мужчины есть тридцать лишних минут.

– Мне тоже иногда не хватает в жизни дикаря. Все слишком буднично, встраивается в одном и том же месте, в одно и то же время, не секс, а «Икея».

Психо 11

– О чем вы думаете?

– Который раз подхожу к окну, оно все еще во двор.

– Радуйтесь, что не на дождь.

– Хорошо бы иметь окно, где все время идет море.

– Двор двору рознь. Вот в моем каждый вечер выступает настоящий клоун.

– Весело вам. У некоторых и дома как в цирке.

– Нет, вы не поняли. Это настоящий добрый клоун. Вот уже несколько месяцев приходит по вечерам на площадку, включает музыку, которую приносит с собой вместе со всякой цирковой атрибутикой, забирается на детскую башню и начинает пускать мыльные пузыри. Родители недоумевают, дети радуются и ловят руками пузыри. Территория детства. Сразу хочется окунуться в детство.

– Мне нет. А что там хорошего?

– Там свободно.

– Некоторые путают свободу с безответственностью.

– Возможно, вы правы. Иногда хочется уйти от принятия решений, уйти от себя. Пусть их принимают взрослые. Например, доктор Аурта.

Любо

К: Неужели женщина так легко может стать любовницей?

Ж: Не легко, но еще тяжелее, когда не хватает силы воли, чтобы, проходя мимо вкусных витрин кофейни, не заглянуть туда.

К: Зачем ей это?

В: Любопытно.

К: То есть без любви.

В: Посмотрим.

Н: Дура.

В: Посмотрим.

* * *

С: Ты была когда-нибудь любовницей?

У: Я так сильно еще не любила.

К: Это капкан.

С: Бррр. Не хотела бы я таких капканов.

У: Что там хорошего?

М: А что там плохого? Кто знает, кто был в этой шкуре? Шкурке?

Ж: Шубке, машинке, квартирке.

В: Прямо сумочку с женским барахлом вытряхнули.

Ж: Не вижу ничего криминального, можете уложить все безделушки обратно.

У: Ничего плохого быть любовницей?

Ж: Если любишь.

С: У моей мамы есть любовник, он на 15 лет моложе! Она летает.

Ж: Значит, ей минус 15.

С: Я всегда чувствовала, что ей чуть за 25.

К: Ягодка опять.

У: А если любовник старше?

– Тогда он будет чувствовать себя моложе. Купит гитару, начнет ставить аккорды на нервах.

– Или ролик и самокат.

– Сильно молодеет, видимо, впадает в детство.

– Или запускает змеев.

– Или коптер и выходит с ним в поле.

– Когда не заработал на настоящий самолет.

– Значит, любовница – это хорошо.

– Любовница – это дорого.

У: Слово настоящего мужчины.

В: Меньше всего хотелось бы стать вашей любовницей.

К: Я жену люблю.

У: Хозяйственный.

– Любовница, любовник – от слова любовь – любите и еще раз любите как хотите!

– А мораль?

– А мораль пусть смотрит.

– Мораль не любит эротические фильмы.

– Болтаем, а искренности ноль. Надо выпить.

– Что пьешь?

– Шабли 2014 года.

– Я бы тоже не отказалась.

– Тоже есть что сказать?

– Когда-то я была любовницей, а потом надоело. Пошла на йогу.

– Йога – это вещь.

– Секс – это вещь.

– У меня ни йоги, ни секса. За вещами хожу в магазин.

– Шопинг тоже вещь.

Вторая терция

Монтера

– Шапку забыл, – заметил сын.

– Нет, не забыл, – усмехнулся отец. В третьей терции матадор выходит без монтеры – в дань уважения к быку.

– А, ясно. Он так уверен, что победит?

– Главное, чтобы эта уверенность не переросла в самоуверенность. Бывало, что тореадор убегал от быка, только пятки свистели.

– Пятки сверкают, папа, а не свистят, – засмеялся пацан.

– Ну да. Я хотел сказать, что пятки сверкали, а зрители свистели.

– А кто тогда бился с быком?

– Ну в тот раз нашелся смельчак из помощников. Таких быков в любом случае убивают.

– Хотя он и победил?

Отец молча кивнул в знак согласия, сосредоточившись на бое.

Психо 12

– Жизнь штука непредсказуемая, то ты тореро, то бык, то ты хочешь убить, то тебя, то ты с плащом, то ты с рогами, то ты с оружием, то с головой, в любом случае главное – выглядеть достойно не на публику, а для себя.

– Вы не находите ничего общего с настоящим обществом: толпе нужны зрелища, нет лучше зрелища, чем чья-то смерть. Только вместо быков чаще такие же люди. Торо и тореро – это родственники по несчастью, по несчастью, что оказались в таком кровожадном обществе. Коррида творится кругом, к ней уже привыкли, вместо аплодисментов лайки в плоском экране, не в моей, в чьей-то чужой жизни, только кровь настоящая.

– А вы как относитесь к смерти?

– Объективно, хотя на днях получил вот такое письмо, хотите почитать? – достал Герман телефон и начал там что-то искать.

– Грустное?

– Если говорить об обществе в целом, да. Напомнило беспредел лихих девяностых в цифровом формате. Тот же рэкет, на новом витке развития, – Герман встал с кресла, подошел и протянул свой телефон Саше:

«День добрый. Пишу тебе сразу по существу и подробно. Я занимаюсь специфическим видом деятельности, и некий человек заказал мне убрать тебя. Причем убрать деликатно, инсценировать несчастный случай. Мы договорились о том, что я сделаю вид, будто хочу ограбить тебя, и в процессе затыкаю ножом. Разумеется, я ничего делать не буду, а вот информацию подумываю тебе слить. Когда он поймет, что я его кинул, скорее всего начнет искать другого исполнителя. У меня есть его почта, номер телефона (сим-карта, возможно, и левая, но если он вставлял ее в свой телефон, то по imei можно вычислить) и есть две записи нашего с ним разговора. Ты по голосу его, возможно, и узнаешь, но в любом случае это железобетонные улики для дела.

Если у тебя самого появилась мысль с визгом и возмущением слить меня ментам, чтоб они через меня искали заказчика, то сразу оговорюсь, что о своей анонимности и безопасности я позаботился, а с заказчиком общался только по телефону».

Если тебе есть дело до всего этого, то мое намерение простое: я хочу продать тебе вышеуказанную информацию за триста долларов. Свою почту с перепиской я также тебе отдам. Жду ответа.

– Если бы такое получила я, бессонная ночь обеспечена, и не одна, – вернула Саша телефон Германа.

– Вы поэтому сменили квартиру?

– Да, нет, конечно. Переехал, чтобы что-то изменить. Мне проще поменять квартиру, чем обои. А это пришло на днях.

– И что сделали?

– Ожесточился. Понял, что нельзя расслабляться. Враги там, где не ждешь, – зло рассмеялся Герман. Лицо его стало вдруг холодным, прямо ледовитым, будто жрал не армянский янтарь, а гренландскую льдину. – Люди ради денег готовы на все, поливать друг друга ядом, травмировать и травить. Это как же надо себя не любить, чтобы сидеть и писать другим такие вести за какие-то гроши. Сетевой маркетинг. Они сами не понимают, что творят и скорее всего не люди вовсе, хотя не удивлюсь, что у них растут дети и бабушка отводит тех ранним утром в садик.

– Что вы думаете по этому поводу?

– Вымогательство, когда не могу, не могу иначе, не умею, не хочу. Кризис. Общество дошло до точки невозврата. Кипит, образуется всякая накипь, – еле остановил себя Герман. «Опять мужские шаблоны: женщины, политика, даже о спорте поговорить успели», – усмехнулся он про себя, но Саша заметила.

– Откуда у вас эта столичная ухмылка?

– Ухмылка столицы.

Саше почему-то вспомнились гастроли и бурлящая Москва. Золотые клубы пара поднимаются вверх – купола церквей радовались выходу солнца. Солнца там действительно было больше. Это сверху, а внизу, в бульоне людей, как и в Питере, полно вареных. В большом городе легко стать пастеризованным.

* * *

Что касается самого театра, то настроен он был решительно, настолько решительно, что выдавался немного из общей линии домов. Подошел к самому пруду, в который постоянно смотрелся, с намерением окунуться, проверь воду, а может быть, команду на вшивость. Саша часто представляла, как будет спасаться с «Титаника» труппа, кто запаникует и сразу же пойдет ко дну, кто выплывет по головам других, и кто все-таки протянет ей руку помощи. Рук оказалось не так уж и много. Одна, две, и те волосатые мужские. Скорее всего первым будет вахтер дядя Коля, который всегда был по-отечески приветлив и заботлив с Сашей. Но он недавно сломал руку, плюс усы, с которыми сразу вспомнился однорукоплывущий Чапаев из знаменитого черно-белого фильма.

Сегодня вода была холодна и отражавшийся в ней театр тоже. Только изредка он позволял себе ухмылку, стоило только проплыть какой-нибудь утке. Колонны дрогнули в воде, дернулись было за уткой и остановились – «Утиная неохота». В этот день, как и во все остальные пасмурные дни, настроения у театра не было, не было никакой охоты играть эту классическую постановку. Изредка дверь открывалась и закрывалась, пропуская за билетами зрителей. Актеры всегда пользовались служебным выходом. Но это лишь до 18.30, когда зрители то по привычке, то по существу начинали все чаще дергать тяжелую дверь. Та играла один и тот же стремительный скрипичный концерт. В основном за вход отвечали мужчины. Они галантно открывали дверь, словно толстую обложку драматического романа, перед дамами, те проскальзывали во внутрь, уводя за собой кавалеров. Дальше – девочки к зеркалу, мальчики в гардероб, сдавать тепло. С этого места и начиналось действие. Зрители сами заводили это броуновское движение чувств. Взбивая его винтовыми лестницами в крем занавеса. С этого места мир выражался талантами. Прямо в зал. Знали бы они, люди, как страшно на сцене, страшно одиноко, потому что каждый играет сам за себя. На сцене, как на операционном столе. Артиста ослепляет холодный свет софитов. Операция на душу населения началась.

Любо 5,5

– Я второй раз замужем, первого увела стюардесса.

– А я своего увела.

– Сердца у тебя нет.

– Любовница на то и любовница, что ей сердце, собственно, и не нужно.

– Значит, тоже была вначале любовницей?

– Была любовницей, а стала вдруг женой.

– Не у меня случаем увела?

– Мир тесен, но не настолько.

– Ненавижу разлучниц.

– То есть у вас на меня аллергия?

– Аллергии нет, но осадок остался.

– Может, просто не выспались?

– Не высыпались, теперь он спит с другой. Шутка. Тупая.

– Спать надо на своем диване, а не пытаться разложить другой.

– На некоторых действует высота.

– Самое смешное, что специально для меня купил бизнес-класс.

– А куда летели?

– В Италию.

– Там же полно Казанов.

– Да, но это уже было после.

– Как тебе во втором?

– В повторном браке главное – не повторяться.

– Теперь только эконом летаете?

– Не важно, главное летать.

– А чего еще можно ожидать от отношений с женатым мужчиной? Счастья уж точно ждать не стоит.

– Вопрос в потребностях. Если она хочет большой и чистой – то какого она забыла в женатом мужчине.

– Может, мартини, может, свиданий, которых давно не было, может быть, забыла перчатки, решила вернуться.

– Все это понимают, но всякое бывает. Да и сердцу не прикажешь, кого любить – женатого или нет.

– Сердцу вообще не прикажешь, тем более если кому-то его уже отдал.

– Спать с женатым – все равно что брать в аренду.

– Все же лучше, чем ипотека. Как у красавицы Хэпберн, которая была любовницей целых двадцать семь лет.

– Видимо, хорошо любил.

– Римские каникулы.

– Каждый день завтрак у Тиффани.

– Выплатила?

– Любовник умер.

– Вредно жить на два фронта.

Психо 13

– Судя по этому опусу, у нас теперь с вами много общего. Оба на измене.

Герман рассмеялся шутке. «Умная девушка… женщина… баба – сколько в ней всего».

– Люди не меняются, но способны изменять, – снова мельком посмотрел он на обложку и перевернул еще одну страницу.

– Я бы сказала, для того чтобы меняться, некоторые начинают изменять.

– Вы самокритичны.

– Я абсолютно не комплексую по поводу измены, особенно если это чистая физиология.

– В вашем случае, я бы сказал, даже геополитика.

– Сейчас вы похожи на святого отца, который пытается направить меня на верный путь, вывести с колеи, поднять с колен, – поправила платье, в которое были завернуты колени, Саша, когда она подложила под себя ноги, усаживаясь в кресле. Кресло было большое, кроткому телу Саши там можно было жить, жить счастливо.

– Святой не святой, но часто бывает, стоит только человеку оступиться, поднялся, отряхнулся, чтобы идти дальше, даже пошел, да сбился малёк с курса, жизнь его пошла по кругу, зациклился.

– По-вашему, большая разница, между меняться и изменять?

«Все-таки она заметила, что нравится мне», – начал быстрее перебирать четки Герман, чтобы найти баланс.

– Если говорить про мужчин, то нет. Изменять – это следующая стадия.

– А последняя какая?

– Менять.

– То есть? – поправила Саша волосы, открыв на мгновение большой красивый лоб, за которым мысли, как на Wall street: риски, эмоции, ставки, падение курса, подъем акций…

– То есть, если женщина хочет как-то кардинально перевернуть свою жизнь, ей необходимо пройти все три стадии. Несчастье – застрять во второй, да и в первой тоже не подарок. Постоянно жить с одним желанием что-то изменить, но ничего не менять.

«А как же мужчина? Что происходит в его душе? Неужели он ничего не чувствует? Просто поднимет антенну, настроит свой приемник, поймает волну – и айда качай… до оргазма. Как это по-мужски. Раскачивай лодку, пока не перевернется. Пока девушка с веслом огребает по полной, мужчина выходит чистым из воды», – смотрела Саша вопросительно на Германа в ожидании, когда он дочитает в ее голове очередную мысль. Герман наконец-то моргнул, прочел, перевернул страницу.

– Что касается мужчины, то он может жить в трех стадиях одновременно, не чувствуя при этом угрызений совести. Он может уйти в работу, в запой, в себя, вообще у него больше дверей.

«Проще простого вечером выпить, закусить, лечь на футбольное поле или запутаться в сети. А ты попробуй не смотреть, не пить, не путаться. Попробуй просто пообщаться с женой или с ребенком».

– Женщина так не может, сколько бы она ни уходила, будет возвращаться, инстинкт заботы о ком-то не даст ей сорваться с орбиты. Ей надо кого-то любить, греть, кормить молоком. Ей надо гораздо больше, чем мужчине.

«Сейчас он скажет: Не больше, ей нужно все», – выжидательно смотрела в глаза Герману Саша.

«Нет, не скажу», – отрицательно покачал он головой.

– Вы сейчас в какой стадии?

– В третьей, развелся, живу.

– А раньше не жили?

– Жил, но по-другому, не так, как хотелось бы, – он посмотрел внимательно на Сашу, пытаясь разобрать эмоции. Ее ситуация была ему предельно ясна. Однако отпускать девушку не хотелось.

– О чем ваш спектакль?

– Испанская история. Примерно о том же самом.

– Драма.

– Почему драма?

– Самая большая трагедия любви – стать любовницей. Сколько драм, но проблема измен свежа, современна и популярна.

– Мне кажется, проблема одиночества куда популярней, – положила лицо на свою ладонь Саша. Будто это было блюдо, поданное на ужин Герману. Нежное, вкусное, горячее.

– Измена – тоже одиночество, только адреналина больше.

– Почему одиночество?

– Потому что одни ночи, другие дни. Двое бегут навстречу друг другу, но если присмотреться, бегут они по беговой дорожке. На месте. Каждый на своем. Потому что все еще боятся его потерять.

– Мне нечего терять.

– Так говорят те, кто уже потерял. Так что вы не торопитесь, подумайте.

«Да, вы правы, Герман, мне есть что терять».

Слышно было, как за окном погоду рвало порывами ветра. «Крышу рвет порывами ветра. Осталось только разобраться – это порыв или ветер. Она вспомнила его сумасшедшие глаза, которые при встрече готовы были наброситься на нее и высмотреть всю до дна. Все ее нутро. Это не было больно, скорее приятно, щекотно и даже влажно. Длинные волосы с косичкой, которые он распускал во время репетиций, как и руки, когда пытался донести до своих подопечных, что нужно сделать, чтобы поверили. Зрители. Он работал на них. Весь театр пахал на них. Чтобы они выбрали не только весь партер, но всю галерку, посмеялись там или поплакали. А в антракте заели чувства в буфете стаканом шампанского с бутербродом, если даже притащили его с собой. Купили впрок улыбок и слез, забронировав билеты на другие спектакли труппы. Харизматичный, хотя плечи его давно оседлала усталость и жена, они и гнали куда-то дальше, к новым постановкам. Удивительный союз, который заставлял его работать круглые сутки. Некоторых заводит собственная усталость из-за боязни что-то не успеть, не поставить… так, чтобы стояло в века. Некоторых жена. Ее тоже хотелось все время поставить на место, но усталость не давала этого сделать. И отчаянно вырывалось: «Делайте что хотите, только не мешайте работать».

Любо 6

– Тайна, страсть, секс где попало, интрига… охота, жертва… победа, обман… запретный плод… заинтересованные взгляды… роковая тайна… любовница владеет теневой стороной жизни мужчины. Там не любовь, мир и доброта, а темные инстинкты и адреналин. И это манит дико…

– К счастью или к сожалению, мне неведомы эти чувства.

– Чувства ведут нас сами. К сожалению… именно адреналин и возбуждение от так называемой «роковой тайны», чувство, что ты особенная… очень толкает на такие связи. И от них почти нереально освободиться. Дело не в женатых, чаще всего дело в самих любовницах… говорю из своего опыта. От этого получаешь райские эмоции и наслаждение, но потом хочется большего… но большего почти никогда не получишь, и вот где начинаются страдания. На такие связи чаще всего толкают комплексы и гордыня.

– Манит – не то слово. Разрывает на части, и каждая ждет своего прикосновения, своей очереди на поцелуй. Муж ведь так не поцелует. Если даже поцелует, то не туда. Рот вообще не только для того, чтобы говорить красивые слова. Мне кажется, именно в этом проблема заморозков в отношениях.

– Мартини развязал язык. Еще?

– Кстати, женские губы тоже на многое способны. Именно ими удерживала при себе царя Антонио Клеопатра.

– А чем еще, если не красавица.

– Мне кажется, ее конкурс на лучшего мужчину был круче всех сегодняшних шоу. Любой мог стать царем Египта.

– Египетская рулетка.

– ЕГЭ.

– Все получили «удовлетворительно», но этого было мало, чтобы стать мужем.

– Жил себе в семье спокойно, без сексуальных излишеств, а тут попробовал и растаял. И горе тем любовницам, которые захотят их запечатлеть документально. Вот где начинаются настоящие страдания.

– Запечатлеть от слова «печать»?

– Лучше сразу порвать, закончить красиво, на самом пике страсти… но у кого есть такая сила воли? Точно не у меня… и я еще таких не встречала. А когда начинаются страдания… в ход идет ущемленное самолюбие и гордыня… в том плане, что «как… меня не хотят?! как это?! я поставлю его на колени, он потеряет окончательно голову и всё для меня сделает!» Но не тут-то было… Это страшно на самом деле. Конечно, хорошо, что осознаешь всю реальность и свои слабые стороны… но, черт побери, даже от страданий получаешь кайф.

– Выход один – стать самодостаточной, полюбить себя и принять себя такой, какая есть, не пытаясь самоутвердиться за счет интриг и завоевания чужих мужчин.

– Клеопатра хорошо с этим справлялась. Голову с плеч долой. Как самка богомола после секса.

– Безголовые и были, не стоило напрягать палача.

– Я не могу просто взять и все оставить, не поддаться соблазну… не могу.

– Ты не одинока. Таких много.

– Бесперспективные мы.

– Тоже безголовые.

– Зато будет, что вспомнить. Главное – не разрушить себя.

– Зря не тратьте время: девки, любовницы – это временное увлечение для мужчин, не унижайте себя! Любовниц замуж точно не берут! Это отходы общества. Сколько слез пролито из-за вас, мрази! Сколько семей расстроилось! После этого нечего рассчитывать на СЧАСТЬЕ, слезы отольются!

– Друг моего отца недавно женился на своей любовнице. Все в этой жизни возможно. Кому как повезет.

– Ну и друзья у твоего отца… Тоже хочу таких друзей. А то на словах все герои, а как до дела доходит, по лавкам, по женам, по Фрейду.

– Какая речь о любви? Нельзя любить двоих… вы будете спорить, но делить постель с двумя «любимыми»… сами понимаете…

– Похоже, кто-то не пьет?

– Нет, опоздали к началу просто.

– Теперь придется повоторять пройденный материал.

– Налей им по двойной, Костя.

– Ну да… уж лучше иметь любовника… чем одной.

– Костя, ты чего им налил?

– Ты слишком молода, чтобы понимать, что к чему.

– Возраст здесь ни при чем, некоторые и в пятьдесят не поймут.

– Значит, пятидесяти мало, надо было начинать по сто.

– Хочешь поговорить по душам?

– Не. Завтра на работу.

Медиас

Подушка полетела, полетела вслед Тино, едва он встал с кровати.

– Сколько раз тебе говорить, я Хуана, не надо называть меня Виктория, даже во сне. Если тебе нужна моя сестра, то ты ошибся адресом. Никакая я не Виктория. Понятно тебе?

– Именно. Мне уже давно все понятно. И тебе, наверное, тоже, – поймал подушку и положил на прикроватный пуфик Тино.

– Именно что? – неистовала голая женщина посреди постели, сотрясая свою большую грудь. Те колыхались. Тот самый случай, когда груди подрались из-за одного мужчины. Хуана сидела на кровати на коленях, руки ее никак не могли найти еще что-нибудь подходящее, чтобы запустить в Тино.

– Именно то, что ты не Виктория, ты Хуана.

– Придурок. Я не хотела тебе говорить, она уехала в Англию.

– Зачем?

– К своему рокеру. Ты слепой, что ли, я не пойму. Уже весь город о них знает. А ты будто не хочешь ничего видеть. Даже быки твои знают, наверное.

– Замолчи, дура. Она ничего не передавала?

– Письмо.

– Где? Где письмо? – подошел он резко к Хуане, та с испугом попыталась спрятаться в розовых цветах, потянув на себя простыню.

* * *

– Привет из Питера. Второй месяц продолжаю разрывать изжившие отношения… боюсь, что в скором времени останусь одна… подруга сказала, что это я сжигаю старые мосты, для постройки новых!

– А зачем в Питере сжигать мосты? Они же там разводные.

– Питер разводит всех на мосты.

– А Москва всю страну – на деньги.

– А Париж – на любовь.

– А Рим на Папу.

– А Венеция всех разводит на воде.

– Некоторые женщины входят в историю, другие попадают в истории. Разница в том, что первые обольщали мужчин, вторые ждали, когда их обольстят. Ждать не надо, мы же не в очереди, в конце концов, надо любить.

– Весь вопрос в том, как обольстить. Бывает, крутишься перед своим и в одежде, и без, не замечает.

– Под какую музыку?

– Идешь крутиться к плите.

– Музыка ни при чем. Здесь важны эмоции. Мужчины любят эмоциональных. Начинаешь зажиматься, прятаться, держать в себе – все, ты пропала. У тебя меняется химический состав. Сексом должно пахнуть, а не супом. Хорошенькой женщине время от времени надо выходить из себя – на людей посмотреть, себя показать.

– Да кто бы знал этого Отелло, если бы не Дездемона.

– Любовница – она переигрывает, как в театре.

– Может быть, вам надо как Валерии Мессалине?

– А кто это?

– Жена императора Клавдия. Она была настолько одержима сексом, что, когда ей не хватало домашних оргий, приходила в публичный дом и работала там проституткой.

– Кто-нибудь был в доме терпимости хоть раз?

– Спроси у мужа.

– Тоже кризис?

– Муж разлюбил или с работы уволили?

– Дураки, какие же вы дураки.

– Кстати, любовница умерла от сифилиса.

– От сифилиса не умирают.

– Страшнеют.

– Туда ей и дорога.

– Нет, сифилисом она страдала, а была убита по приказу своего мужа после того, как хотела совершить переворот в Риме с одним из своих любовников.

– Легко отделалась.

– Как звучит-то: «она страдала сифилисом», нет чтобы душой или сердцем.

– У таких нет души.

– Не надо крайностей, девочки. Я скорее, как Шахерезада, буду рассказывать своему мужчине сказки.

– Кстати, тоже умерла от сифилиса.

– Мне кажется, ты зуб на эту болезнь имеешь.

– От сифилиса зубы тоже выпадают.

– От цинги.

– Цинга не передается половым путем.

– Относись к сифилису, как к метафоре.

– То есть всякий за беспутство будет наказан.

– Женщине трудно без пути. Сбиваешься на всяких мудаков.

– Жаль девку.

– Жаль?

– Не знаю почему, а эту жаль.

– А какие сказки красивые читала.

– По ночам.

– Кому?

– Нам.

– Мужу сначала, а тот записывал.

– Выходит, мужчины тоже могут вдохновлять?

– Еще как. Мой мне такой кофе варит.

– Вдохновляет?

– Еще как, если бы не работа, дети, так и лежала бы целыми днями, ноги по разным сторонам кровати, как у Пикассо. Муж то соберет, то разберет. Вдохновлялась бы.

– Мужчины как дети, им конструкторы всю жизнь нужны.

– Ноги – это всё.

– Ноги – это все.

– Ноги – это все в ногах.

– Мне кажется, она его любила.

– Еще бы. Он же был богат.

– А потом и сказочно богат.

– Стоит только встретить свою женщину.

– А моего с работы уволили.

– Почитай ему сказок.

– Не любит он тебя.

– Почитай.

– Вдруг работу нормальную найдет.

Психо 13, 5

– Все то, что сегодня случилось, – это красиво и можно поставить в рамку, как удачный набросок на случайную встречу. Ответьте мне на вопрос, ради которого я пришла. Спать или не спать?

– Это не набросок, это похоже на бросок. Спать, конечно, спать, – не задумываясь, ответил Герман. – В любом случае бессонница обеспечена, а так вы получите хоть какое-то удовольствие.

– А если не получу?

– Тогда утешение.

– Вы опять смеетесь?

– Нет, не я, это режиссер смеется.

Саша вдруг вспомнила его смех, который прыгал по стенам аудитории, когда, еще будучи студенткой, она читала Давиду отрывок из известной пьесы:

– Я люблю вас, я люблю вас, я люблю вас. Как вы этого не хотите, не можете понять.

Троекратное повторение фразы, словно «Сезам», открыло ее сердце.

А он рассмеялся в ответ: – Ну, разве так признаются в любви? Кто в это поверит?

– Я не знаю, как признаются. «Но залипают именно так», – призналась она сама себе.

Он подошел к ней, взял за плечи: – Кто в это поверит?

«Я», – снова она ответила сама себе.

– Давайте еще раз, – отпустил ее режиссер, развернулся и отошел, поправляя в пути свою косичку. – Ну, представьте меня своим женихом.

Она представила, но почему-то не на сцене, а в загсе. Ей вдруг стало дико смешно оттого, что она в который раз признается жениху в любви при собрании почтенной публики, а тот не верит: «Давай еще раз».

Любо 7,5

– Брик вообще красавицей не была.

– Зато лежала меж двух.

– К мужу она поворачивалась за деньгами.

– Думаешь, не любила?

– Тот случай, когда чувствуешь, что с одним чего-то не хватает.

– Когда третьего не хватает.

– Потом четвертого, потом пятого…

– Ты о чем?

– Кто только с Брик не лежал и не Шагал.

– Неужели? И он туда же?

– С Шагалом можно только летать.

– Вот это женщина. Как ей это удавалось? И поэты, и художники, и политики… Видимо, знала подход.

– Она умела внушить мужчине, что он гений.

– Цитирую: «Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешать ему то, что не разрешают дома, например, курить или ездить куда вздумается. Остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье».

– Но если мой не гений, как ему можно внушить?

– Ты внушай, а гений придет.

– Гиена придет, а не гений. И утащит.

– Страх, вот что, пожалуй, отсутствует в любовницах, обычная женщина всегда чего-то боится. Уведут, разведут, бросят.

– А как не бояться?

– Книги читать, в музеи ходить, просвещаться.

– Люблю Шагала. Теперь понимаю, что за женщина в его картинах все время летает.

– Нет, это была Берта или Бэлла, как ее еще называли. Любовь всей его жизни.

– А Брик была не всей?

– Вот женщина, ничего же в ней нет.

– Ты что, ревнуешь?

– А что я, не женщина?

– Частью, деталью, как это обычно бывает с любовницами.

– Вот женщина, посмотришь на фото, ничего особенного. Брик как brick.

– Ты что, ревнуешь?

– А что я, не женщина?

– Женщина, конечно, раз тебе чего-то не хватает.

– Знать бы еще чего.

– Либо денег, либо ласки.

– Все ищут два в одном.

– Либо мозгов.

– Все решает запах.

– Деньги не пахнут.

– Но мужики еще как.

– Деньгами?

– Спортзалом.

– Хуже всего когда другой женщиной.

– Ты в чем-то подозреваешь своего?

– Я всегда подозреваю.

– Некоторые даже не подозревают, что их кто-то любит, в это время они подозревают тех, кто мог бы их любить.

– Это ты к чему?

– Время тратишь впустую.

– Но ведь правды хочется.

– Мне нет. В правде нет особого толку. Одиночества полно. Стоит только кому-нибудь правду эту сказать. Всем начинает казаться, что ты их не любишь.

– Поэтому некоторые заводят любовниц.

– Если заводу не хватает сырья.

– Ты самокритична.

– От слова сырая.

– От слова сыр.

– Пармезан.

– Я же говорю, все решает запах.

– Наполеон своей Жозефине запрещал мыться, пока он из похода не вернется.

– Он же француз, они двинутые на ароматах.

– Я думаю, это был тактический ход, чтобы другие мужики не подходили.

Психо 14

– Я заварю чай. А вы начните пока с чистого листа, – мне нужна была пауза. А ей не хотелось оставаться в одиночестве. Но задание, которое я предложил, заставило ее остаться в кресле. «Какая послушная ученица, вот бы жену такую же!», – иронизировал Герман про себя, собираясь оставить ее в кабинете, вместе с креслом, шкафами, книгами, кактусом на окне.

– Иногда действительно хочется начать с чистого листа. У кого есть чистый лист? – достала с выражением откуда-то цитату Александра.

– Вот.

– И что мне с этим делать? – взяла Саша бумагу. Посмотрела на него сначала с одной стороны, потом с другой, будто хотела удостовериться в его чистоте. Мало того, она его понюхала.

– Извините, я двинутая на запахах. Запахи для меня – это все.

– Это все? «Боже, как много у нас общего. Именно посторонние запахи блюли мое одиночество. Это появилось с годами либо раньше я не придавал им такого значения. Очень трудно было найти человека с атмосферой, где не только давление на твое личное было бы в норме, но ее состав. Запах мог свести с ума, а мог – и на нет все усилия. Запахи – это кухня обоняния. Они творят, они могут натворить такого, что никакие другие качества уже не помогут. Бывает, пахнет каким-нибудь супом, а бывает так пахнет супом, что слюнки текут. Суп супу рознь.

«Встретились они случайно, он нужен был ей навсегда, она ему – на вечер. В итоге договорились «ни нашим, ни вашим»: сначала дом у моря, двоих детей, никаких любовников, а дальше как пойдет… Не пошло.

Ева, ее клинило, но она ничего с этим не могла поделать. А я не был Адамом. И не знал, как это объяснить. Физиология. Запах, он был настолько чужой, что выворачивало душу. Плюс собака в кровати. Я люблю собак, у меня у самого лабрадор. Что за дурацкая привычка тащить в постель четвероногих друзей? Их всего там должно быть четыре, если говорить о ногах в любовном ложе. Я и она. Здесь же я, она и собака. Восемь. Чувствуешь себя лишним. Я не смог это переспать. Мы расстались так же стремительно, как и встретились», – вспомнил Герман одну свою совсем не библейскую историю.

– Нет, еще обожаю красивую посуду, – порывшись в памяти, достала из шкафа позабытый сервис Саша.

– Бить?

Саша засмеялась: – Красивую? Жалко. А вы умеете выбивать правду. Придется вам рассказать все. У меня есть еще несколько недостатков.

– Я делаю что хочу.

– Отличное хобби. Мне всегда хотелось этим заняться.

«Вы думаете, мне легко было прийти сюда? Бессонница, я почти не сплю, я разрываюсь, вот почему я пришла сюда, точнее, мои ноги, а голова до сих пор нет. Это только с виду я легкая, беззаботная. Как вы сказали, легкомысленная».

Любо 8

К: Музу встретить не каждому дано.

Ж: Не можешь встретить – вырасти.

М: Музу вырастить не сложно, как бы вырастить удовольствия?

К: Это дорого, на жизнь не хватит.

М: На жизнь мне хватает, на удовольствия недостает. Хочется отдаться, чтобы взаимные губы, чтобы по всем физическим законам, напряжение, поделенное на сопротивление, вызывало такую силу тока! Которая бы убивала все остальные желания, а ток бежал бы и бежал.

– Куда?

М: Из живота к голове и обратно, и снова, и снова. Движения внутри тебя. Да что я вам рассказываю. Анатомия, 10-й класс. А ты, как последняя любовная тварь, знаешь, что это не надоест тебе никогда.

– Требуется перемена. Большая перемена.

– После такой анатомии.

– Любовь – это давать. Если женщине есть что давать, то она отдает, и не важно, кто ее оставил, сколько у нее детей, всегда найдется тот мужчина, который почувствует, который возьмет. Если нечего отдавать или уже все отдано тому, который ушел, то женщина закрылась, поджалась и превратилась в одиночку, мать-одиночку, с аллергией на мужчин.

– И какой вывод?

– Ищите уникального человека.

– Уникального – значит единственного?

– Неповторимый, существующий в одном экземпляре: уникальная вещь, уникальный уголок природы, уникальное сооружение.

– Вот-вот, у кого от любви остается один уголок для молитв, у кого-то сооружение на века.

– Татьяна, чо там сладкого?

– Девочки, она вас дразнит. Провоцирует.

– Одна подруга три года в любовницах сидела, разводила мужа с женой, разводила. Все говорила «ща-ща, еще чуть-чуть осталось». Как жена узнала, бросил ее к чертям, даже трубку не брал.

Вторая подруга развела любовника с женой. Женила на себе. Теперь то сходятся, то расходятся. Он изменяет ей. Она чуть больше шампанского в кругу подруг выпьет – плачет и жалуется. Сама же ему позволяет, деньги дает, всю себя.

– Любовная зависимость, похоже на болезнь.

– Она называется синдром Адели Гюго.

– Собор Парижской Богоматери?

– По имени дочери писателя Адели. Бедняжка была так сильно влюблена в одного офицера, что преследовала его повсюду, снабжала деньгами, оплачивала карточные долги и даже нанимала проституток, лишь бы тот был рядом. А равнодушию только это и нужно.

– Какой Квазимодо попался.

– Третья – это вообще. Полгода уже по больницам после неудачного аборта. Он говорил ей «я тебя одну люблю, я от тебя ребенка хочу», та и рада стараться. Как сказала, что беременна, сказал, что у него уже есть дочь и больше детей ему не нужно. И просто пропал. И любовь великая улетучилась. А девочка лечится и уже никогда не сможет иметь детей.

– Скукотища ловить его скучающий взгляд и читать его мысли.

Оставайся вечной любовницей. Любовница не должна хотеть быть женой. Это испортит все! Мужчина – хищник. Есть конечно нежные фиалки, домашние.

Ошибка мужчин. Не берите в жены своих любовниц.

– Да, пока есть такие особы, мужики и будут изменять.

Стыдно за женщин.

Такой бред пишете. Сладко им любовницей быть!

Не позорьтесь, милые.

– Вы застряли на предисловии. Вы не хотите читать дальше. Люди рождены для любви, а не для гнезд. Голова переполнена политикой, спортом, шоу. Мозгу требуется отдых, но где остальное тело? Где главное его достоинство? Предназначение. Где его секс? Не любят женщины вечно и мужчины. Поэтому есть Любовницы и Любовники! А есть еще холодные люди.

Психо 14

Как прилежная ученица, она увлеченно дописывала изложение, боясь не успеть до звонка. Впрочем, прилежная уже все сделала бы и, может быть, даже дала списать соседу по парте, мне. Саша, это имя ей определенно не подходит, впрочем, как и Виктория, или мне так кажется, потому что в жизни никогда не встречал Саш-смуглянок, а встретить Викторию, которая игнорирует победителя, и вовсе редкость. Может, я не победитель.

Саша будто и не заметила его появления. Да и как она могла это сделать. У нее сорвало крышу, и поставить ее на место не было никакой лестницы. Некоторые вещи выше нашего понимания. В частности, моего. Девушка увлеклась. Она удобно сложила под себя ноги и склонила лицо над бумагой, волосы закрывали его от моего взгляда. И я мог любоваться, оставаясь незамеченным, в тени коньяка. Едва ли кому-то удавалось видеть ее такой. Новая женщина, как новое открытие, кому Америка, кому банка огурцов.

Мачос

Тино затянул черные ботинки, поправил на них бант, потер резиновой подошвой пол. Почему-то вспомнил детство: полный рот песка, навоза и земли. Тогда ночью, упражняясь с другими пацанами на чьей-то ферме, гоняя по загону чужих бычков… его подвели ботинки на кожаной подошве. Ботинки гоняли, ботинки подвели, Тино просто поскользнулся, полный рот корриды, а бычок уже сверху хлопает глазами, сделал протяжное «Му», лизнул его в щеку и потерял всякий интерес.

Кики достал из шкафа костюм, накинутый на вешалку:

– Чем не пугало для быка?

– Натянул поверх гольф штаны, они повторяли рисунок, вышитый на жилете. Там мужчина и женщина в райском саду, под одним деревом, снизу были вышиты буквы VТ. Укороченные штаны обтянули ноги. Кики снял нитку, прилипшую к бархату, и поправил бахрому. Тино хлопнул подтяжками штанов, оттянув их от груди. «Это что за хрень?» У Тино никогда не было раньше привычки хлопать подтяжками. «Парень не в себе», – закрепил Кики внизу к щиколоткам machos. Все их движения были одной мелодией, которая настраивала обоих на бой. Но где-то закралась фальшивая нота, она не давала покоя обоим, она тревожила, она создавала напряжение, она могла испортить не только все выступление, но даже жизнь. Кики понимал это.

– Какой жилет! – похлопал он по плечу Тино. – Сколько тебе обошелся этот костюм?

– Не важно, – прошелся пальцами по мудрено вышитым вручную узорам Тино. «Какой маскарад!» – ругался он про себя. «Что за цирк! Все эти перевоплощения, переодевания». Ему вдруг показалось это долгое занятие бесполезной рутиной, похожей на туалет придворной дамы. «Эти кисточки (мачос), эта бахрома, эти полудрагоценные камни и бусы. Все, чем украшено было сейчас его тело». «А?», – задал он немой вопрос Кики. «Тебе не кажется?»

– Старик, это традиция, это культура, это Испания, в конце концов. Не подводи ее, она хотя и не женщина, но тоже тебе не простит, – он выправил белое жабо рубашки из-под жилета Тино. Потом повязал галстук.

«А эта косичка? Что я, баба?», – нервно прикреплял к голове шпильками свою длинную косичку Тино.

– Да что с тобой сегодня?

– Ничего.

– Слушай, соберешься на пенсию te cortas la coleta. А сегодня твоя шапка должна на чем-то держаться, – водрузил он сверху монтеру. Кики знал, как настраивать на бой Тино, но за сто с лишним совместных боев ни разу он не видел его таким рассеянным, разбросанным, разбитым. От него разило (он боялся произносить это слово даже про себя) поражением.

Любо 9

– Зачем тебе любовник?

– Чтобы любил.

– Зачем тогда было выходить замуж, чтобы потом отдавать себя другому.

– Что за бред? Отдавать себя… одному или другому… или женщина жертва? Агнец на заклании? Женщина – чтобы получать.

К: Все в этом мире зависит от зарплаты.

– Лишь мизерное кол-во людей в этом мире могут дать вам то, чего вы хотите.

Ж: У остальных надо забирать.

К: Остальных надо забирать.

Ш: Такие умные речи… а делов-то, надо просто любить, чувствовать, сопереживать.

– Зачем так много объяснять, еще и даром? Что с вами. Целуйте мои ручки.

Ж: Руки мыли?

Д: «Целую ручки» я лишь одной женщине, и она далеко не идеал и не подарок, во мне очень часто просыпается желание задушить эту сволочь, но я её люблю и принимаю такую, какая она есть. В этом секрет, я не строю иллюзий об идеальных людях.

Ш: Это исключительный случай! Всех благ вам и вашей музе! И небольшой совет: целовать руки можно многим женщинам в вашей жизни. Я немного обескуражила вас, и вы забыли внести в список вашу маму. Всего доброго. Можно завершить наше мимолетное общение!

К: Глубоко.

Ж: Дайте руки, хотя бы одну.

К: Погадаю.

– Никогда не осуждала любовниц (от слова «любовь»)! Все в жизни бывает! Никому не запрещено любить, пусть и не свою супругу!

– Не трагедия, это счастье оставаться возлюбленной.

– Даже временно НИКОГДА!!!

– Возлюбленная и любовница – кардинально разное.

– Слово «любовница», на мой взгляд, красивее слова «жена».

– Не была бы любовница возлюбленной, не бежал бы Он к Ней от жены.

– Если бы была любимая жена, то и бежать не хотелось бы никуда!

– Согласна, но есть такая штука… я ее называю «синдром жены». Это хвостик, бесформенный зеленый халат в оранжевый горох, бигуди, толстая задница, отсутствие секса. Как тут не посмотреть налево?

Ж: Там же сердце.

– Думаете, оно есть у всех?

– Странно, что такая сообразительная девушка до сих пор не замужем.

– Сарказм здесь неуместен – никогда не рвалась быть женой. Я счастлива быть любимой: в загс меня звали, но пока не соберусь рожать, меня туда не затащить.

– Боитесь «синдрома жены»?

– Нельзя же так обобщать, все мы разные. Да и, кстати, мой муж обожает когда я в халате и в носках. Вот такие странные фантазии у человека.

Ж: Халатик халату рознь.

– Этого синдрома я не боюсь, у меня иммунитет, просто пока я просто любимая, а не жена, мужчина продолжает покорять меня и добиваться. А романтика в браке рано или поздно выдыхается. Откладываю этот момент.

К: Уже, наверное, склад моментов?

Ж: Куда их потом?

К: Детям, по наследству.

Ж: Думаешь, женится?

К: На ее месте я бы не раздумывал. Попробуй ещё найди мужчину, который будет добиваться и покорять собственную жену.

Психо 15

– Вы были в Испании?

– Да. И не раз.

– Как там?

– Впервые я полетел туда на стажировку во время учебы и должен был жить в семье. Рейс был вечерний, через Франкфурт. Он задержался. Я прилетел часа в два ночи, понятное дело, меня никто не встретил. «Зачем будить людей ночью?» Я сразу же поехал в центр, решив погулять до утра. Помню, там что-то цвело и этот запах сводил меня с ума! – понюхал свой коньяк Герман.

– Он мне катастрофически не нравился – сладко-приторный и навязчивый. Какой-то церковный, что ли. Но не ладан, его я знаю. И еще там знаешь, какая особенность? Мадрид исключительно гениален. Такие краски кругом, будто попал в палитру к Пикассо, а не в столицу: подмигивающие тебе трансвеститы на шпильках сорок пятого размера и в юбчонках, подвыпившие гуляки (оказывается, у испанцев принято обходить бары начиная с 11.30 утра и пропускать по стаканчику, и к середине ночи быть в полной зюзе), какие странные личности, одежды и возгласы! Теперь уже понимаешь, что не попал, а вляпался. Я держался за рюкзак, там деньги и прочее, все встречные-поперечные навеселе, все пытались подхватить куда-то выпить. Полный хамон. Ноги мои устали бродить вокруг Plaza del Sol, Площади Солнца, вроде под луной, а вокруг солнца, меня затянуло очередной веселой компанией в какой-то бар, откуда дуло ветром свободы – Куба. Внутри полно кубинцев. Сказать, что я был немного не в теме, не сказать ничего. Черная ночь, черные тела, только белозубые улыбки освещали праздник, мулатка ходила по столикам, не между столов, а именно по столикам и предлагала всем Куба-либре. Я был стеной, стеной с рюкзаком, пьяной от музыки, от дыма перемен, от раскатов Рекетона, от пластичных тел. А утром… утром это был совершенно иной город, деловой, европейский, закрытый. От вчерашнего кутежа ни следа. Но я-то уже понял его ночную тайну: ночью столица Испании – это коррида, рискуй, пока не рассвело, получишь хлеба и зрелищ)… кстати, самый невкусный хлеб – там. Белый и с какой-то каменной коркой.

– Мечта окаменела.

– Вы о чем, Саша?

– Я о вашем булочнике, помните, который хоронил мечту в своей выпечке каждый божий день?

– Знать бы раньше, что это памятник мечте из теста. Выдумаешь такого булочника, потом хлеб в горло не полезет. Сам виноват.

– А на корриде были?

– Ну, конечно. Правда, сидел ближе к небу, чем к арене, на лице которой розовые губы убегали от коричневых усов… под музыку. Иногда они целовались. Сверху не было ощущения, что поцелуи эти смертельны. Представление и представление. Не представлялось, насколько это опасно. Только потом, пока все хлопали матадору, выезжала тройка, чтобы уволочь быка. Смешение торжества и грусти. У кого пустота в душе, предаются игре.

– Вы всегда такой ироничный?

– Вы же говорили циничный.

– И то и другое – способ защиты от окружающего мира.

– Скорее всего, может, просто фобия, что мир окружает, плетет против меня заговор, мир не тот, за кого себя выдает.

Психо 17

Театр – это общество, которое драматизирует на чувствах. Сегодня я бы сказала на наших. Театрально провели время. Обманули его, как зрителя. Вы пили, я играла, мы шутили…

Отлично провели время. Вы пили, я играла, мы шутили. «Время не проведешь». Почему же. Иногда по ночам, вместо того чтобы спать, я выходила на улицу. В центр поляны своей. Тишина. «Зимними вечерами женщины делились на две категории: одни ждали Нового года, другие – мужиков с работы». Не понимаешь. Одиночество. Я его стала любить и смотреть в себя. «Она любила всей душой, но грелась одеялом». Чувствую людей, которые лгут. Многие проживают пустую жизнь, засоряют космос. Возможно, я тоже, потому что вышла в куртке и в юбке. Луна не вышла все равно. «Надо было ей спеть». Спросить у ясеня, где моя любимая. Как часто хочется не спать. Шалить. Любить. Слетать с дивана. «А что мешает?» Завтра. Или его реплика: завтра мне вставать так рано. «И вправду – рана» Хотелось ему отомстить. «Месть – это же не педагогично». Зато эффективно. Вот так вот одной фразой Мастер может выкосить свои Маргаритки. Хочется сдернуть с него чехол, целлофан, которым обтягивают мебель. Он к машине относится лучше, чем ко мне. «Значит, машина лучше. Извините. Неправильно выразился. Дороже». Еще лучше. Слышу, как скулит пластик. Он скребет иней на стекле машины. Хочется соскрести с него. Порой кажется, что он совсем обледенел, ничего не чувствует. «Сама ты скулишь. Хватит уже». Значит, судьба у меня такая. «Судьба? Не слишком ли много вы на нее возлагаете? В конце концов, это даже не мужик, которого мы зачастую обвиняем во всех своих неудачах». Да. То люблю его, то ненавижу, а между этими страницами я, как закладка в романе. «Все люди созданы либо для любви, либо зря». Спустя несколько лет я стану другой. «Куда?» Что куда? «Спустив куда?»

– Вы не похожи на психолога, слишком прямые вопросы, – прервал чтение Германа голос Саши. Она смотрела на него и запивала чаем. – Психолог будет плести, пока ты не согласишься зайти к нему на чай с плюшками в его психушку.

– Плюшек нет, не подготовился. Омлет вам не предлагаю. А что касается психов, то весь мир – психушка. Причем психуют из-за ерунды. Деньги, власть.

– Чувства.

– Если копнуть глубже, там тоже деньги и власть. Всякое недовольство – это нехватка удовольствий. Какие там чувства. Настоящие чувства не психуют, они переживают.

– Как вам сочинение?

– Ладно.

– Вы меня слушаете? Что значит ладно?

– Ладно пишете. На вашем месте я бы его убил давно.

– Вы серьезно?

– Да. Я всегда серьезен, даже когда я несерьезен. Потому что когда я несерьезен, я меньше всего уязвим.

– Серьезный человек уязвим?

– Конечно. А вы думаете, откуда берутся язвы? Язва, будто какая-то мысль поселилась не в башке, а в желудке и не дает покоя. Так можно говорить о многих болячках.

– Вы считаете моего мужчину болячкой.

– Конечно, он же у вас поселился.

– А если я у него?

– Тогда тем более убейте, жилье останется за вами. Шучу.

– Я знаю, что придется переспать, просто морально готовлюсь.

– Не можете дождаться?

– Опять иронизируете?

– Это не я, это коньяк. Надо разобраться: не могу или не хочу.

– Это имеет значение?

– Если ты не можешь дождаться чего-то, либо ты попал в вечность, либо просто попал.

– Попала.

Герман снова внимательно посмотрел на Сашу: «Любовницу – все-таки предполагает наличие чувств, как минимум влюбленности, ну, а как максимум – страсти. А тут торговые отношения какие-то. Но подчиненной и босса. А именно актрисы и режиссера. Сама профессия предполагала иные критерии. Или это в нашем, обывательском плане так давно сложилось представление. Где у них та грань отдачи, когда режиссеру вверяется не только свое тело и частично душа на сцене, но и помимо этого набора права на право управления. И не предполагают ли изначально такие отношения некую влюбленность участников? Она варит холодец из моих мозгов. Будет чем закусить коньяк».

Любо 10

– Любовником быть проще, чем любовницей. Переспал и вернулся в семью, а любовница проснулась и поняла, что обратной дороги уже нет.

Ж: На метро не хочется, на такси не предложили.

К: Надо было выбирать поближе к дому.

– Надо было оставаться.

– Надо было, так кто же оставит?

– «Дома ждет холодная постель, пьяная соседка, а в глазах» – поху».

– Конечно, когда полные штаны любви.

– Дома обнимет нелюбимый муж.

– Обнимет, будто счастье свое навязывает. Так тяжело.

– Знакомо?

– Да.

– Лучше бы вязал носки, все теплее.

К: Не вяжет, потому что знает – «все равно забудет у кого-нибудь».

– Хватит уже, сердце настоящей женщины не гостиница, там нет номеров на ночь.

– Каждый имеет право на свое счастье.

Ж: Свое, личное, с открытым верхом.

– Главное – не стать вещью, пусть даже любимой. Положил ее, и лежит, ничего не просит, даже слов. Только глаза кричат: «Говори со своей женщиной! О чем угодно, главное – не молчи. Говори, пусть она вспомнит, что когда-то была влюблена в твой голос».

Т: Мне никогда не хватало общения. Несколько слов утром, несколько вечером, словно на диете, как балерина. В остальное время кручу фуэте и улыбаюсь, делая вид, что все прекрасно!

З: Друзья, а добрее быть не пробовали? И потише, потише, не судите, ведь вас могут услышать?! И у вас наверняка есть еще и дети! Поэтому никогда ни говори никогда! Всем любви!

К: Дело говорит.

Ж: Дело ваше закрыто.

Т: Дело в разнообразии.

К: Тело в ожидании.

М: А вы на столе пробовали, в лифте, в машине пробовали?

Только на стиральной, когда познакомились.

Это анекдот?

Ж: Это жизнь. Экстрима не хватает. Быт заел.

– Захотелось на дно?

– Да, захотелось, правда.

– Согласен: правда, она на дне, как бы там ни было мрачно. На поверхности плавает обычно только г…

З: Люди! Я высказала свою точку зрения и свой выбор. Каждый человек волен поступать так, как считает важным для себя, с точки зрения своей морали, воспитания и нравственности. Лично для меня неприемлемо быть любовницей, вне зависимости от того, люблю я человека или нет, но я суд присяжных, не могу осуждать женщин, для которых быть любовницей нормально, это их личный выбор.

– Ты их уже осудила.

– Условно.

– Стул им электрический.

– Прямо на кухне, рядом с плитой, чтобы не садились, а готовили.

– Только не пересоли.

Г: Осуждать никого и никогда нельзя! Вы пишете: «для меня неприемлемо быть любовницей…» – еще как приемлемо!! если свалится любовь!! а если пройдете мимо – вы, по меньшей мере, будете выглядеть «ку-ку», не обижайтесь на меня! Нельзя говорить «неприемлемо», т. е. о том, что у вас еще не случилось, а может, и не случится (в миноре)… Всем желаю любви.

– Она требует два года условно, с конфискацией чувств. Судя по кукушке.

К: А чего это все нам любви желают? Мы похожи на тех, что нуждаются?

Ж: Все, кто в Инете после полуночи, все нуждаются.

Г: Я уже выглядела как-то «ку-ку» и ни разу об этом не пожалела.

– Не пожалела, не зная о чем жалеть?! – очаровательно!! это ведь алогично?!

Г: Не пожалела о том, что не стала любовницей, хотя я его не любила, я его боготворила.

Ж: У вас нет жалости. Вы – сухарь!.. Простите за такое сравнение.

– Чудесное состояние!! Если вы его сейчас не любите – стало быть, это была только чудесная влюбленность, от которой вы отказались, и зря!

Г: Я его по-прежнему люблю и от него не отказалась. Если бы я не любила его и не уважала себя, то я согласилась бы на роль любовницы.

– Ваша позиция – более чем скучная! Извините, да, конечно, каждый сам себя делает несчастливым! Быть несчастливым – это очень распространенная позиция на всей земле.

Г: Вы притомили меня своим дружелюбием, хотите быть любовницей, так будьте ею, поменьше слов, побольше дела, а меня от этой участи увольте.

– У каждого может быть свое не приемлю, свои принципы, свои тараканы, свое табу, но никто и никогда не знает, где это табу закончится и во что выльется. Я всегда была уверена, что никогда не позволю себе быть любовницей, но любовь и эти эмоции что-то выше. Встречались… и это была не только страсть, сейчас он рядом со мной.

Ж: А страсть?..

К: Табу может вылиться только в табун, который в один прекрасный день сметет все ваши предрассудки к чертям собачьим.

Ж: Поистине будет прекрасный день.

– Живая дискуссия… А ведь раньше любовницей называли просто влюбленную женщину, возлюбленную. Да и вообще любовница – это не более чем женщина, состоящая с мужчиной в половой связи, причем мужчина при этом необязательно женат или несвободен.

К: Богат он или беден, то есть женат он или разведен, женщине без мужчины никак нельзя.

З: Пока жила одна – все равно что карабкалась по ступеням, нашла мужчину – будто вызвала лифт.

Психо 17, 5

Он зашел в гримерку, где, кроме меня, никого не было. Я сидела перед зеркалом и стирала с себя маску дневного спектакля. Небольшую роль со своего лица. Давид положил по-хозяйски руки на мои плечи и промурлыкал:

– Ну, что, Александра, поздравляю, вам играть Хуану. Думаю, эта роль тебе подходит, как никому. Надеюсь, не подведешь, – сократил он дистанцию между нами до минимума, перейдя на «ты».

– Спасибо, Давид Артурович, – движением плеч показала я, что руки его много себе позволяют.

Режиссер увидел глаза Саши в зеркале, увидел ту сущность, что сидит во мне и лишь иногда выскальзывает из-под хорошего воспитания. Ее только один мужчина сумел увидеть отчетливо. Он вдруг вздрогнул. Испугался. Потом признался, что за ним из глаз не я смотрела, а некто. Необузданный и жестокий. Сказал, что во мне это прорывается иногда.

– Ладно, ладно. Учите текст, – официально отпустил он мои плечи. В зеркало на меня посмотрел моложавый серьезный мужчина, пряча какую-то недосказанность в своих густых ресницах, и, не найдя больше слов, он направился к выходу.

– А Викторию? – нанесла я на лицо косметический вазелин и начала стирать тампоном грим вместе с наглостью, которую себе позволила.

– Что Викторию? – поправил он косичку. Он всегда так делал, когда что-то начинало выбиваться из его сценария, будто хотел заправить вышедшие из-под контроля мысли, и свои, и чужие. – Роли уже распределены, Викторию сыграет Мадина.

– Ваша жена?

– Да, моя жена.

– За Хуану, конечно, спасибо, но мне бы очень хотелось побывать в шкуре Виктории, – бросила я тампон на столик и взяла другой. Глядя, как меняется выражение моего лица, с поплывшими по нему красками, будто на палитре художника. Художник стоял между мной и дверью, не зная, что для него сейчас ближе.

– А в шкуре жены? – сделал он шаг ко мне.

– Вашей жены? – бросила я еще один окрашенный кусок ваты.

– Моей.

– Звучит, как предложение, – спряталась я за очередным тампоном, чтобы скрыть букет из восторга, разочарования, гнева, стыда и радости. Лицу в зеркале было неудобно, что я на него сейчас смотрела.

– Подумайте.

– Подумаю, – опустила я глаза, отпустила свое лицо, которое осталось в зеркале провожать внезапного гостя.

Любо 10,5

Д: Сколько людей, столько и мнений, у всех своя правда. Живут и живут, а потом бац – и любовница или любовник и есть положительные результаты, просто люди поздно встретились, заблудились и не с теми решили связать свою жизнь.

Ч: Встретить настоящую любовь можно и в зрелом возрасте, и будучи в отношениях, именуемых браком. Никто не спорит. Но не надо путать два разных понятия: любовница и любимая женщина! С любимой женщиной хочется быть 24 часа в сутки, дышать одним воздухом, быть в радости и горе… Всегда!

П: Что за высокопарный бред, покажите мне женщину, с которой я могу быть 24 часа в сутки. Да она первая задохнется со мной от недостатка кислорода. Я смогу еще продержаться какое-то время на силе воли, но зачем себя так мучить, тем более если собрались жить долго и счастливо годы.

М: Я вчера держала его в руках, достоинство. Холодное мужское оружие.

Ч: Держите себя в руках.

П: Именно потому что вы постоянно держите себя в руках, вы уже забыли, что это такое. Руки заняты.

П: И держать вы его сможете ровно столько, сколько у него на вас будет стоять. И речь не только о фигуре, хотя это немаловажно, будет стоять на ваш ум, на ласку, понимание, походку, запах в конце концов.

П: То же самое происходит и у женщины, просто она более терпеливое существо, если ей от мужика будет сносить крышу, то она готова летать сколько угодно. Лишь бы сносило снова и снова…

М: Мужчин она делила на три группы: члены, те, что хотели с ней просто переспать, многочлены, те, которых устраивали свободные отношения, члены предложения, те, что, не задумываясь, предлагали руку, сердце.

Ж: Забавная градация, как лестница из трех ступенек: поднялась, опустилась, поднялась, опустилась.

Н: Одни мужчины – успокоительное, примешь – жизнь становится настолько спокойной, все равно что у покойника, хочется выбраться из могилы, выпить кофе или покрепче, очнуться. Другие антибиотики, губят все живое, что рядом, ни друзей больше, ни подруг. Весело с витаминами, они жизнерадостные и позитивные, они готовы горы свернуть. Что ни говори, мужчине без женщины трудно, но еще труднее подобрать идеальный рецепт.

К: Так что посоветуете, доктор?

Н: Плацебо. Крепче всего любишь, когда не за что. Надо принимать своего.

М: Любовницей довольствуются лишь несколько часов в день, а то и в неделю, но зато каких! Да. Ее не представишь друзьям, родственникам, коллегам. С ней не пойдешь открыто в театр или в кино так. Любовница – это что-то временное, непостоянное, тайное… Это как вклад в банке. Он есть, но о нем никто не знает. Может в любой момент «лопнуть» и подвержен инфляции, т. е. обесценивается с каждым днем. Да, в один прекрасный момент лопнет ее терпение, но пока ей нравится эта тайна.

М: Принцип многих молодых девушек: принц! принц! принц!

К: А принцип многих женщин за то, что они так долго ждали и не дождались принца: приз! приз! приз!

М: Согласна, сама ждала лет до 25.

К: Дождалась?

М: Знаешь, в чем разница между принцем и Новым годом? Новый год точно придет.

Н: Как я люблю этот праздник.

К: Новый год не праздник, а одна из форм ожидания.

М: В 25 вышла замуж, оказался не принц. Лучше быть счастливой любовницей, чем несчастной женой.

Ч: Вы что же, считаете, что все жены несчастны? Ну это же так унизительно быть любовницей, знать, что тобой только пользуются. Ночью ложиться в холодную постель и обнимать подушку, понимая, что в этот момент он со своей женой.

М: А лучше, чтобы муж приходил от нее и принимать его в теплую супружескую постель и делать вид, что «семья».

Ч: Любой мужчина-самец и собственник, даже при условии своей полигамности! Такая уж у них природа! Каждый ищет идеальную. Но среди нас больше порядочных, чем идеальных.

М: Она была счастлива, когда он ей дарил золотые слова, пока не узнала, что любовнице он дарил золотые изделия.

Ч: Мне в принципе не понятно выражение «Счастливая любовница»… Как она может быть счастливой, если она просто любовница?

М: Легко. Если любима, то легко.

Ч: Золотом мужчина откупается, когда не может дать большего! Любви, внимания, теплоты, заботы.

К: Девочки любят сказки. Никому не нужны чужие заботы.

М: Я никогда не цепляюсь ни за мужчину, ни за его любовь… Я для этого слишком самодостаточна. Максималист в некотором роде. Мой мужчина знает, что если чувства остынут – дверь всегда открыта!

К: Не открывайте дверь, и чувства не остынут.

М: Мне останутся приятные воспоминания, а я буду «открыта» для новых отношений!

К: Вторжений.

Н: Что еще нужно для одиночества? Приятные воспоминания. Сиди потом долгими зимними вечерами, грызи с чаем это печенье.

Ч: Особенно понравилось выражение «Мой мужчина всегда знает, что если чувства остынут – дверь открыта!», словно собаке говорят «Место!»

М: Вам, как любящей жене, конечно, приятнее, когда говорят «Рядом!»

К: Девочки, хватит собачиться.

М: Мы все четвероногие друзья, когда подходят сзади.

М: Вы не понимаете. Любовь мужчины к любовнице – это страсть. Его мысли только о ней, его звонки только ей, его внимание только ей, пусть на час, но эмоционально продлевает обоим жизнь на вечность.

Н: Грустная тема… У каждого своя судьба… Хочется пожелать всем женщинам быть счастливыми женами, если такое в природе бывает… готова согласиться и выразиться неприлично, какая же это правда. Мы – суки, они – кобели. Нас больше. Мы горло перегрызем друг другу за свой достаток, но будет ли нам этого достаточно?

* * *

Окно

Два лицемерия

Два зеркала

Две рожи два лица

Зима весной

Как мы с тобой похожи.

Независимы, бледны и темнокожи.

Доктор, не забудьте мне напомнить, что сегодня в 20.00 мне на йогу.

Ворох мужчин, как одежды, который нужно было перегладить за всю свою жизнь. Мне нужен такой, как этот прекрасный город, каждый здесь узник в мраморных тисках архитектуры. Она крепко держит за яйца, словно жена. Едва выйдешь замуж за него, от Питера не уйти, если только податься в Москву, нырнуть в толпу зданий, в суету офисов, прикинуться местным, забыться так, чтобы тебя тоже забыли. Питер играет на чувствах. И дирижер ему не нужен. А мне нужен. Мне нужен был дирижер с идеальным слухом, чтобы я играла в его руках, чтобы звучала, чтобы мне аплодировали. Мир никак не может быть идеален, пока в нем живы такие люди, как он, пока их не спрячут (не втопчут) в землю, чтобы не выпячивались, не создавали трения при вращении планеты. Это с одной стороны, но с другой, пока такие живы, благодаря трению, здесь что-то происходит. Направление силы трения противоположно направлению движения. Многие же вращаются только вокруг себя. И трутся сами о свою ось. Они так заряжаются, могут летать сколько угодно долго. Потому что не надо растрачивать энергию на других, они существуют автономно. Это одиночки. Таких тоже уйма. Но мне не хотелось быть такой. Я и не была. Потому что являлся он. Он являлся периодически, чтобы пополнить в своей периодической системе недостающие элементы.

– Это ваши стихи?

– Нет. Это ассоциации. Вы же сами просили.

Герман пережевывал руками ее текст, хотя по содержанию это было скорее письмо, но объем его впечатлял. «Когда она успела столько накатать? Неужели я так долго заваривал чай? Не может быть» – грел он в руках кипу аккуратно исписанных страниц:

Как пуговица, охваченная нитками, выскакивает из петли, как грудь, наполненная страстью, из лифчика прыгает прямо в мужские руки, так же слова, накопленные ранее, вырывались из ее письма. Сколько мыслей, наскакивающих одна на другую, будто их подгоняли сзади дела. Идеи спотыкались, затаптывали друг друга, некоторым удавалось снова подняться и догнать колонну. Сколько у тебя всего в голове, Саша.

– Там еще будут цитаты из разных постановок. Которые то и дело лезут на ум.

Я представил цитату, которая, словно гусеница, вскарабкивается на ум и сидит там, гордо глядя сверху на всех до тех пор, пока ее не скинет другая.

Даже седьмое небо имеет право на дождь. Я так давно не видела солнца.

Только укусив, можно почувствовать вкус.

Жизнь – это пук. Пукни достойно, так, чтобы все услышали, но тебе при этом не было стыдно.

Море – единственное, что может спасать человека. Поедешь не с тем человеком на море, и вот уже не плаваешь, а тонешь.

Дело не в словах, разве вы не видите, как я одинока. Я лежу на полу и смотрю в потолок. Три фужера, наполненных светом, стояли на потолке. Три рожка, наполненных белым вином. Четвертый был пуст, в нем ни капли вина. Холодный, потухший, он оттенял остальные. Это была лампа тени. Я лежала на полу в трусиках и майке, завернутая в собственные руки. Сверху шел свет, меня потихоньку заносило светом, вот уже я лежала в сугробе. Чем дольше он шел, тем сильнее хотелось укутаться в этот свет. Чем дольше он шел, тем сильнее я чувствовала, как свет превращается в снег. И вот я уже в сугробе. А сверху по-прежнему три лампочки и четвертая не горит. Может быть, от нее все и зависит, от четвертой. Пронзительный звонок разгоняет свет: «Наконец-то электрик!», – ударило меня током, и я подскочила от счастья. Да будет свет во всем свете.

Если подойти к проблеме чисто физиологически, то всего несколько минут в твоем теле побудет кусок другого. Он придет за своим счастьем, я получу свое. Обмен. Также я понимаю, что цивилизацию нашу сотрет через пару тысяч лет и от меня не останется даже пыли, не то что этой записи. Но пыль от прошлого и пыль в настоящем – это две большие разницы. Пыль в прошлом лежит, а пыль в настоящем все еще не хочет ложиться одна.

Я лежала, свет уже не грел, а вьюга усиливалась. Зима включила дальний снег. Снег – это зимний свет. Лучше пусть ляжет снег, чем пыль, хоть и холодный, но чистый.

– И давно ты одинока?

– С чего вы взяли, что я одинока?

– Сама же говоришь, на йогу пошла.

В задумчивости он вдруг перешел с Сашей на «ты». Еще бы, глаза разлились по ее телу и затекли в самые укромные места. От этого там стало еще укромнее. Кремовое платье вдруг стало красным, я – быком. Коньяк сделал меня ленивым быком. Из тех, что не хотели краснопролития этой ткани прямо сейчас, прямо в этом кабинете, прямо за этим письмом, чтобы вколачивать свою любовь в стол, бык был из тех, что любил, только когда любили его.

– И зачем нужна была эта история с мужем, которого нет.

– Я думала, вы догадаетесь. О ком это я.

«Так она все это о своем потенциальном любовнике? Какой же я дурак. Ну, конечно, зачем девушка будет писать о прошлом, когда столько любопытного будущего».

Третья Терция

Театр – это общество, драматизирующее на чужих чувствах.

Эстоке

Дорогой Тино.

Мы никогда не будем вместе, потому что я никогда не любила корриду, а теперь я ее ненавижу, а ходила на нее только ради отца, как он говорил, это нужно для бизнеса, для процветания ганадерии. Это политика, понимаешь. Теперь, слава Богу, я могу жить без этого, тем более, что Хуана справляется в этом вопросе сама. Жить стало легче, мне перестали снится кошмары.

Чем больше я ходила на корриду, тем сильнее ощущала в быке человека, с той лишь разницей, что матадор был его судьбой. В тот день, когда на бою в Лас-Бентас погиб твой друг Панчо, разве ты не почувствовал, как бык и человек легко могут поменяться местами.

Публичное убийство животных не чем иным, как скотоводством, не назовешь. Когда бедного быка водят за нос, тыкают в него острым железом, чтобы слить кровь, а потом обессиленному протыкают сердце. А потом ты еще долго стоишь над ним, глядишь на умирающего, точнее, убитого тобою быка, приказывая ему умереть. В чем здесь мужество? Ты же знаешь, не будь рядом помощников, он убьет тебя за десять минут.

P. S. Я не сомневаюсь в твоей смелости, но в чем здесь твое мужество? Разве только в том, что находишь утешение в объятиях моей сестры.

Um beso.

«Ты убила меня быстрее», – подумал про себя Тино. «И это не было красиво».

Он сел в кресло и стал наблюдать, как Хуана взяла свои чулки и снова упала на кровать. «Равнодушно я смотрю на женщин, пока не увижу красивую или единственную. Наверное, я сам не красавец, поэтому они тоже смотрят на меня равнодушно. Можно сказать, мы не видим друг друга. Мы слепы, пока не увидим красивую или единственную».

Пытаясь как-то связать свою ревность, Хуана стала накручивать чулки на шею, лицо ее покраснело.

– С ума сошла? – крикнул Тино.

Хуана отпустила ткань и освободила от петли шею. Вытянула вверх ноги: – Разве они не красивые? – и начала натягивать чулки на ноги.

– Красивые, красивые, – Тино наблюдал за ней. Будто это были не чулки, а его нервы. Хуана все еще видела его охваченное недоумением лицо. Гнев уже отпустил ее. «Не надо было давать ему это письмо перед выступлением. Дура. Никогда потом себе этого не прощу».

– Ладно. Мне пора. Ты будешь сегодня на корриде? – взял он наконец себя в руки.

– Конечно. Я буду рядом.

Любо 11

С: Понятно, куда можно складывать мечты, надежды, но куда девать любовь. Ее же не сложишь, как диван. Сложил после большой любви и пошел по своим делам. Боль – она все время с тобой, она напоминает постоянно, как больной зуб, стоит только им надкусить.

М: Да, согласна. Любовь любовью… а боль по расписанию! Зачем мучиться, лучше одной быть или с неженатым, это уж факт! А расписывать здесь все свои мысли, нажитые опытом, бесполезно… ибо каждый, пока не пройдёт и не прочувствует, не поймёт ничего!

Д: И не стоит здесь это описывать. Вы правы, лучше быть одной или с хорошим неженатым мужчиной, который может предложить свою руку. А что в этой руке кроме меня еще лес рук, сразу же не поймешь. Для меня актуальная тема. Давно уже не верю никому, даже себе. Потому что чувства способны подвести в любой момент. Вроде бы скажешь себе уже жестко – никаких больше встреч с ним, даже трубку не буду брать. Но не тут-то было. Приходят пьяные чувства, как старые друзья. Шуры-муры, давай на посошок. Все, все принципы, договоры, ультиматумы – коту под хвост.

Ж: Когда ей было грустно, она гладила своего кота. Как важно иметь личного кота, чтобы разглаживать печали.

М: Или холодильник.

К: Холодильник был голоден, его колбасило, не меньше чем девушку от любовного голода.

Ж: Душу открывать было некому, открылась холодильнику.

М: Как в той пословице: «Хороший левак укрепляет брак».

К: К холодильнику идти тоже левак?

М: А как же?

Ж: Мне кажется, никакого секса оказалось решающей позой.

К: Отсутствие поз тоже поза.

В: Открыл другое кафе.

М: С новой любовницей.

К: А на что он надеялся?

В: Что «С» уйдет от мужа.

С: Я?

В: Ну, возникали же такие мысли?

К: Ну раз был секс, глупый вопрос.

М: Действительно глупый. Женщина, которая изменила ментально, готова моментально отказаться от настоящего ради будущего.

В: При этом он не сможет – от жены. Как показывает практика предыдущих рассказов.

Ж: Вы будете жить вместе: он, ты, жена и кафе. У вас родятся прекрасные венские булочки.

С: Мысли возникали. Но я их щелкала по губам, чтобы не возникали, чтобы он не услышал.

К: Все еще возникают.

С: Достали.

У: Каждая женщина хочет семьи, но соглашается на роль любовницы. Вы тонете в своих иллюзиях, надеждах и мечтах. Настоящая Любовь действительно случается, односторонняя или взаимная. Но когда мужчина женат, редко когда это кончается хорошо.

М: Если речь идет о любви женщины к мужчине! Это – дар чудесный! Любовь не выключается, к великому счастью, щелчком выключателя! Быть любовницей – это понятие шире, чем физическая близость и уж совсем необязательно близость! Замечу, мне 33, и еще в юности дала себе зарок, что никогда не гляну на женатого мужчину.

У: Это правильно! Но часто не сразу узнаешь, что он женат.

Д: Мужчины любят скрывать вещи. Вот женщины в этом плане более искренние.

К: Клеймо быта на лбу.

Ж: Они этим гордятся.

У: Для женщины замужество – предмет гордости, а для мужчины – лишение свободы.

К: Они встретились случайно и прожили вместе 50 лет.

Ж: Ты про своих?

Л: А я с юности с несвободными мужчинами – никаких делишек! Продолжают они меня соблазнять, а я подыгрываю словами, и всем весело! Жить надо весело, а не блудливо!

К: Самая большая трагедия – не стать даже любовницей.

Ж: Самая большая трагедия – если любви не случилось в жизни.

К: Самая большая трагедия – если тебя не любили.

У: …если тебя не любили как следует.

Ж: … если ты не любишь никого.

К: Самая большая трагедия – это «Ромео и Джульетта».

Психо 18

– Вы знаете, что быки самые популярные животные после людей на наскальной живописи. О чем это говорит?

– Что вегетарианцев среди них было немного.

– А женщины на каком?

– На своем. Они всегда на своем, – скрипнула половица под ногой Германа. «Правду говорю», – нажал он еще раз на нее, чтобы она повторила.

– А раньше нет?

– Не знаю, я здесь недавно.

– Как вам отрывок из романа?

– Замечательно, впрочем, как и всегда. В его романах почти всегда есть место не только женщине, но и пистолету. И никогда нет положительных героев, есть только твари или сочувствующие. Преступление берет в руки оружие, чтобы пощекотать нервы всяким любвишкам, проверить их на прочность, чаще всех за оружие хватается месть или корысть. Все время что-то происходит. У меня, к сожалению, бывают периоды жизни, когда ничего не происходит, как сейчас, мы говорим с вами о страсти, о мужчинах и женщинах, даже об измене как об одном из видов страсти. Сидим, чай-коньяк, обсуждаем меня вслух, его – про себя, вас – мысленно, в камерной обстановке, а действия ноль.

– У, какая ерунда. Вот у меня вчера целый день электричества не было, вот это бездействие. Я только слушал, как работает внизу трактор, что-то они там копали. Мало того, что день был пасмурный, так еще и без света. Вышел через темный подъезд на улицу, там толпа рабочих, как обычно: двое копают, остальные смотрят, подошел, узнал, что к ночи починят, если успеют. Как можно успеть при таком отношении, да такой толпой можно было ночь лопатами перекидать, чтобы светло было на всей улице, не только в нашем подъезде. Вы понимаете, к чему я? Некоторые работают, чтобы скоротать время. Грустно. Жизнь проходит, пока ты занимаешься тем, что тебе неинтересно, жизнь проходит, пока ты копаешь.

– Пока докопаешься до своего.

– Разве у вас в театре не бывает, что репетиции застревают на одной и той же сцене. Но вы же не назовете это бездействием, вроде как куда-то идете, но на месте. В общем, пришлось мне писать при свече, как наши классики.

– А что вы писали?

– Да, так, ерунда, рецепт, – первое, что пришло на ум Герману по ассоциации с доктором.

– Одинокой женщине?

– Откуда вы знаете?

– Они чаще всего обращаются к психологам. И что посоветовали?

– Роман. Завести роман.

– А если не заводит?

– Заведите рассказ. Жизнь не роман, она же состоит из рассказов.

– Как вы верно подметили – сплошные рассказы. А между тем уже давно за 25, – оказалась она неожиданно в библиотеке, где ей очень хотелось поменять сборник рассказов на один стоящий роман.

– Именно поэтому роман считается сегодня наиболее востребованной формой в литературе, не рассказ и тем более не повесть. Хочется какого-то развития отношений, движения, а не только бестолковой переписки в Инете. Страсть – вот чего не хватает многим. Какого-нибудь неожиданного поцелуя, – послал воздушный поцелуй Саше Герман.

Страсть нельзя завести и кормить, у нее заводка короче, чем у будильника, – процитировала вслух Саша. – Это из одного спектакля, который мы ставили. Я хочу сказать, что страсть тоже нуждается в отдыхе.

– Мы добрались до истины: женщина хочет страсти и постоянства в одном бокале, – взял он в руки чайник.

– Вам обязательно нужна страсть? – налил себе в чашку горячий чай Герман. Он нарочно высоко задрал чайник, чтобы было видно, как падает кипяток, как отделяется от него пар и маленькие брызги шипят на окружающую среду.

– Страсть нужна всем.

– Хорошо, мы можем ее разыграть: я пролью на вас горячий чай, вы вскочите, начнете носиться как угорелая. Я брошусь сдирать с вас одежду.

– Я не настолько люблю горячий чай. А почему именно на меня? Женщины более экспрессивные существа, логичнее мне вылить его на мужчину, чтобы как-то разморозить. Они же такие сдержанные.

Саша вспомнила, как шла сюда старинными улицами, где то тут, то там сильные каменные мужики держали небо, точнее сказать, балконы. Так и в жизни, мужики держат магазин, бизнес, коней, собак, в лучшем случае – слово, кто бы женщину подержал хоть немного на руках.

– В таком случае со страстью может быть загвоздка: сдержанность не позволит вскочить и носиться, буду ежиться, но терпеть. Вы вряд ли станете срывать с меня одежду.

– А вы говорите Джек Лондон, любовь, страсть, – процитировала поэта Саша, улыбнувшись.

«Нет, не Маяковский прорастал сейчас во мне. Вылуплялся я сам, вот что со мной происходило, где-то внутри меня, в недрах, где еще остались полезные ископаемые чувства, хотя мне тоже жутко хотелось ее украсть из театра, из гримерки, пока не нанесли грим. Но между хотеть и должен, как всегда, была пропасть.

– Вы все время смотрите на часы. Как та девушка с Плющихи, что все время слышала только счетчик. Не беспокойтесь, мы же договорились.

– Значит, вы давно уже работаете сверхурочно.

– Значит, я давно уже отдыхаю.

– Вы всегда так скромно отдыхаете?

– Редко. Очень редко удается посмотреть на звезды, – проводил Герман Сашины веки долгим взглядом, пока те не моргнули.

– Вы верите в гороскопы?

– Нет, я сама себе звезда.

– А вы самоуверенны.

– Это я в бабушку пошла.

– Больше не ходите, не надо.

– Почему? – улыбнулась шутке Саша.

– Уверенности вполне достаточно.

– Посмотрим.

– Вас же звезды не интересуют?

– Меня не интересует мнение других людей, особенно их советы. Как показала история, Советы бесперспективны.

Любо 13

М: Любовницей иногда даже неплохо стать.

Д: Только первое время.

К: А вы уверены, что будет второе?

У: Не тратьте время, больше уважения к себе, только так поймете, ошибка ли это.

М: Головой понимаю, сердце не хочет слушать.

К: Играете в анатомию.

Ж: В театр.

Ж: Однажды встретил он настоящую женщину и понял, что до настоящего мужчины ему еще пахать и пахать.

К: Драма. Ты о себе?

У: Некоторые любят трагизм… поэтому подсознательно выбирают женатых, а может, не в состоянии разрешить себе быть счастливой на 100 %, хотят испытывать муки, ведь, зная заранее, что женат, – влюбляются только те, кто не любит себя в первую очередь.

А: Вот это очень похоже на правду в моем случае.

У: Может, стоит полюбить себя и не позволять себе быть на «вторых ролях».

М: Влюбиться – это случайность, её не планируют!

М: Еще старик Фрейд говорил, что мы влюбляемся в тех, кто уже существует в нашем подсознании… т. е. я думаю, все же не случайно или как понять то, что мы выбираем один и тот же типаж мужчин… тоже ведь не случайность, хотя я никому своего мнения не навязываю…

Д: Значит, человек подсознательно выбирает для себя муку?

К: Это как минимум мазохизм.

Ж: А как максимум садомазохизм.

У: Почему?

– Страдает еще и его жена. Или будет страдать. Следить, подозревать мужа, затем звонить, угрожать любовнице.

Ж: Похоже, опыт уже есть.

Д: По каким-то причинам он не позволяет себе быть счастливым, все наши проблемы родом из детства, недолюбленные дети вырастают в людей с комплексами, хотя у всех по-разному.

К: Недолюбленность в детстве – это отдельная тема. А откуда любовь возьмется к детям, когда даже друг для друга не хватает?

А: Сколько мнений. Мнете, мнетесь. Оно того не стоит – быть любовницей. Особенно вызывают сочувствие и жалость те женщины, которые пытаются какими-либо способами заслужить эту любовь.

А: Да, синоним любовницы – жертва.

Д: Ведь на самом-то деле женщина желает как отдавать, так и получать. Счастливые отношения возможны в том случае, когда происходит взаимоотдача.

Ж: Судя по разговорам, у многих от слова «взаймы».

В: Ага. Эти благоглупости пишут те, кто даже любовницей стать не смог? Извините, вырвалось. Просто в русском языке нет слова, обозначающего любимую женщину, но без штампа в паспорте, кроме «любовница». Но почему оно с негативным оттенком-то? А для мужчины – стать любовником – тоже трагедия?

Ж: Для мужчины – это бомба замедленного действия. Служба на два фронта утомляет армию, снижает боевой дух, истощает запасы.

Д: Вы были замужем? Дети?

В: Ну разумеется, иначе я бы не стала говорить о том, о чем не имею представления.

Д: Вот, видите – вы прошли этот этап в жизни. Ведь именно в этом и заключается предназначение девушки/женщины – стать любимой во всех смыслах, в том числе – на законных основаниях.

Д: Я бы не рекомендовала молодым девушкам становиться просто любовницами. Как правило, это затягивается на годы, а красота уходит, потом приходится натягивать красоту. Следовательно, на создание полноценной счастливой семьи шансы значительно уменьшаются.

В: С предназначением категорически не согласна. С красотой – тоже. Лет до 50 хватит вполне, если жрать поменьше, хотя и тут всё на любителя.

Ж: Опять про холодильник.

В: Ну а обсуждать всерьез понятие «полноценная счастливая семья»… Каждому своё.

К: И каково же основное предназначение женщины?

Д: Ну у каждой своё. Кому дети, кому карьера, кому творчество. Да мало ли. Ну уж точно не только в том, чтоб быть «полюбленной» на законных или незаконных основаниях.

В: Тогда лучше уж «вылюбленной», как у Маяковского.

Д: Еще скажи выдолбленной.

Д: Тебе не жаль тех женщин, которым около 40 лет, а они пробегали по любовникам. Даже не пытались создать семью, еще хуже – детей нет. Сожалеют… Правда, кто вслух, а кто-то озлобленными становятся. Хотя и карьеру сделали, успех, уважение и т. д.

К: Уверяю вас, таким тоже жалко тех, кто всю жизнь в быту.

Ж: В Доме быта.

В: Не жалейте. Во всем свои плюсы. И в 40 не поздно, было бы желание.

Д: В 40 родить, например? Конечно, бывают исключения… Но это бред.

В: Меня мама в 41 родила. И ничего, я выросла. Так что не вам судить, кому, когда и что успевать. Каждому свое!

Д: С этого и надо было начинать.

Ж: А надо ли было начинать? Чтобы стать таким одиноким. Мы сидим здесь, «общаемся», дни и ночи, мы же по сути глубоко одинокие люди.

К: Не нравится мне твое настроение сегодня.

Ж: Не нравится – поменяй.

К: Если резюмировать вышесказанное. Любовница – это одиночество!

Д: Измена – это одиночество.

К: Интернет – это одиночество.

Ю: Когда одиноко с женой или мужем.

Фохин

Одевали матадора долго и тщательно, будто он должен был отправиться в космос и сразиться там с созвездием быка.

Ради чего теперь драться? Письмо, исписанное чернилами, все еще висело перед его глазами, как черная повязка, через которую он ничего не видел, то есть не видел смысла корриды, на которую сейчас так тщательно одевался. Аккуратным почерком он был вычеркнут из собственной жизни. «Ненужное зачеркнуть», – подумал про себя Тино.

– Ты в порядке? – спросил его Кики и тряхнул за плечи.

– Не сомневайся.

– На тебе лица нет. Может, я туго затягиваю, – попытался пошутить Кики, чтобы развеять тяжелые тучи. Он, конечно, догадывался, в чем дело, точнее сказать, знал, в ком дело.

– В самый раз. В самый раз, – задумчиво повторился Тино. Зрачки его не реагировали на шутки.

– Какая глупая несправедливость. Должен был быть гитаристом, ради нее стал тореадором, а она ушла к человеку с гитарой.

– Несправедливость всегда глупая, – попытался взять себя в руки Тино.

– Все.

Теперь он еще ярче осознал, что все убитые им быки были не чем иным, как жертвоприношением к ногам Виктории. Но, видимо, этого оказалось мало. Если раньше он считал, что коррида не что иное, как дуэль, где в образе соперника бык, людей убивать было нельзя, быков – можно. Но соперников уже давно не было, а теперь испарилась и сама Виктории. Ради кого драться, ради кого все эти отрезанные хвосты и уши.

– Ну что ты в ней нашел? – озадачился Кики, пока долго и тщательно заворачивал Тино в фохин, многометровая полоса плотной ткани, словно это был не обычный пояс, а часовой пояс Земли. И намотай он его неаккуратно, время может остановиться, а пояс превратиться в саван.

– Что ты в ней нашел? – не получая ответа, снова и снова спрашивал Кики на очередном повороте вокруг талии, пытаясь перевести драму в комедию. Наконец, пояс закончился, а Тино даже не улыбнулся. Взял рубашку.

Батистовая рубаха приятно холодила руки. Сверху на нее Кики накинул чалеко: – Вот тебе бронежилет. Дашь потом поносить? – как обычно перед боем, пошутил Кики. Тино улыбнулся, но ничего не ответил, тогда Кики добавил: – Значит, по рукам. Смотри, не порви, хочу вечером в нем на свидание сходить, – это традиционное можно было перевести, как удачи в бою.

Золотые птицы на камзоле запели золотыми голосами, вышитой парочке любовников не терпелось кинуться в поцелуй, по Климту. Рисунки на жилете матадора оживились на солнце.

Камзол был накинут поверх твердого корсета – короткий, толстый с прорезями под мышками, чтобы не мешать двигаться рукам во время боя. Золотые и серебряные кисточки, украсившие куртку, вздрогнули и выстроились в линейку. Энрике похлопал по нашитым сверху надплечникам: – Порядок.

Облегающие брюки до колена, гольфы, жилет, куртка, тонкий галстук. Все были готовы к кровавому празднику.

За час с небольшим Тино при помощи Кики залил свое тело в костюм, именно залил, потому что ткань должна была стать второй его кожей: прилегать плотно, но ни в коем случае не мешать двигаться. Тино вспомнил доброе и теплое, будто из хлопка, но серьезное из-за морщин лицо портного Хулио, которое понимало, что именно от его серьезности зависела жизнь тореро.

Кики еще раз полюбовался на изящный парадный плащ, но ничего не сказал, аккуратно сложил его вдвое и накинул на шпагу-эстоке и на сложенные ранее мулету и капоте.

Психо 19

Идет бычок, качается, вздыхает на ходу:

«Ой, матадор втыкается, сейчас я упаду».

В театр всегда можно внести что-то, не то что в кино. Я вносила каждый вечер, до тех пор пока эта постановка не поставила меня в неудобное положение. Испания сидела где-то внутри меня, но между тем я чувствовала, что кто-то ее захватывал непринужденно. Какой-то интеллигентный Мавр.

Я слышала время. Время уходило, пока я пыталась его вернуть. «Отпусти, оно вернется другим человеком» – говорила мне моя душа. Но как я могла отпустить то, что мне не принадлежало. Как? «Молча. Живи своей жизнью. Чужая может оказаться короткой».

Я старалась как могла, но в чаще знакомств замечала, что в пятницу вечером настоящих мужчин было гораздо больше, чем в обычные дни. Обыденность скидывала с них маски.

Холодные люди идут по холодным улицам, каждый стережет свой микроклимат, микромуж обнимает микрожену, у каждого в душе по микромечте, вместо сердца по микросхеме. Ты тоже в этой толпе фотографий регистрируешь жизнь в своем микроблоге. Ты хочешь взять эту свою жизнь, воспользоваться ею как инструментом, взять ее в руки, а она утекает сквозь пальцы, только руки по локти в укусах. Локти свои не достать, и их уже кусает кто-то другой.

Плохо спала сегодня, спала ли вообще? Спала ли она сегодня, скорее дремала, укрывшись болезнью, ослабшая оттого, что надежду сдуло ветром, замерзла. Мы все укрываемся прошлым, когда знобит от настоящего. Но не было столь богатого прошлого, чтобы согреться от него, в итоге слегла, тень под глазами падала на всю ее жизнь, собственный голос казался гнусавым, метался где-то в катакомбах души, иногда этот гнус вырывался наружу, чтобы укусить, потому что некоторые слова, неприятные и болезненные, сидели в памяти, от них бросало в малярию. Значит, и ты не спал. Вот что мне в тебе нравится – поддержка в любое время ночи.

La сruz

Тино сделал подошвой крест на песке, как он всегда делал перед выходом на арену. Он рисовал это для них, как крестик в конце документа, когда не умеешь писать. «Я, нижеподписавшийся, не несу никакой ответственности за ваши чувства, которые вы будете испытывать, мне надоело носить ее за вас. Будь вы разведенные женщины или обманутые мужья, будь то счастливые люди и крайне несчастные. Хотели зрелищ – пожалуйста. Сейчас будет бойня. Маслобойня. Я знаю, почему вы приходите сюда. Чтобы лучше ощущать жизнь. После корриды вам хочется жить. Жить не так, как раньше, как вчера, вам хочется жить по-настоящему: рисково и красиво. Вы уже не думаете – сколько, вы думаете – как? Живите, любите друг друга, в крайнем случае – дружите.

Любо 12,5

С: Я очень хотела быть любимой, но почему-то стала любовницей.

Ж: Не вижу разницы.

С: Вот и я не вижу, но чувствую.

А: Не знаю, кому как, а нормальным, адекватным женщинам, думаю, быть «второй» самая отвратительная в жизни роль. А других ролей у любовниц нет.

К: Я бы всем любовницам «Оскара» давал за вторую роль. Мужественные женщины.

Л: Еще не видела ни разу ни одну любовницу, которая была бы счастлива.

Б: Каждый мужчина так же уникален, как и женщина, еще более уникальны отношения двоих…

Л: Уникальный мужчина в случае любви уходит от жены сразу. Уникальная женщина не согласится на роль любовницы, не вступит в интимную связь, пока мужчина не будет свободен.

А: А правило сводится к тому, что мужчины пользуются обеими женщинами (женой и любовницей) и, как говорится, ни там, ни там настоящих отношений нет. Ложь и потреблядство.

Н: Стать любовницей – это действительно трагедия. Расскажу пример из своей жизни. 12 лет назад случайно узнала, что у мужа появилась любовница. Муж на тот момент – красавец, молодец, с машиной и хорошей должностью, уважаемый человек. Нашему сыну – 8 лет, только пошёл во второй класс. В итоге – развод. Прошло12 лет, я так и осталась для него любимой! Он первый (из друзей), раньше всех, звонит мне в день рождения.

Ж: В дверь?

К: Не мужчина, а будильник. «Стареешь, дорогая, но все равно дорогая».

Н: По телефону. Поздравляет даже моих родителей со всеми праздниками. А недавно, когда я стала мамой во второй раз, сказал, что я так и осталась в его сердце… Сейчас он живёт с женщиной на 10 лет старше…

Ж: Все люди созданы для большой любви, просто некоторые привыкли довольствоваться малым.

К: А как у вас, пасьянс дальше сложился?

Н: К своему среднему возрасту я имею то, что имею.

Ж: И это не самый плохой вариант, часто мы имеем только то, что имеет нас.

Н: Вот я вижу, ты здесь самый продвинутый, всех обсуждаешь. А как у тебя у самого в жизни?

Ж: Скучно, раньше она мне хотя бы писала.

Н: А теперь?

Ж: А теперь живем вместе.

Н: Ты ей когда-нибудь изменял?

Ж: Нет верных и неверных мужчин. Есть любимые и нелюбимые женщины. Любимой изменять не хочется.

К: А к нелюбимой идти не хочется…

М: Любовницей быть – это сладко. Мужчина любит риск. Испытывая адреналин при этом с настоящей женщиной – это полный «Сексус». Побудьте хотя бы немного Марой у Миллера, Мата Хари, Одри Хэпберн или Айседорой Дункан. А стирать носки – успеете всегда.

Ж: Белый танец, дамы приглашают кавалеров.

К: Хотел бы я видеть, как она танцевала.

М: Вся жизнь ее была танцем с двумя партнерами. Между браком и любовью.

Ж: Ядерный коктейль.

М: Она их никогда не смешивала.

К: Бракованные танцы.

М: Как ее танцевали.

Н: У меня есть одна такая знакомая. В 44 года она до сих пор Одри… всю жизнь с чужими мужчинами. Ни семьи, ни детей. И рада бы уже постирать чьи то носки, ан нет!

Ж: А носков уже и след простыл.

Б: Насмотрелся я на «любовниц», как бы с ними не было хорошо в постели, дома в семье лучше, а уж если чувства остыли (к жене/мужу), экспериментируйте, меняйте обстановку, разжигайте былую страсть.

Ж: Быт или не быт.

Быт губит красоту. Пока она еще не унеслась совсем, как лето. Бросайте тряпки и полы! На волю, дамы! На свежий воздух! В сад! Цвести! Свободу мыслям. Желаниям вакханалию. Заниматься чем угодно, только не хозяйством. Хозяйкой жизни быть, а не хозяйства. Она у вас одна, единственная. Как и каждая из вас. Безумная в любви и уникальная.

Б: Все можно вернуть.

Ж: Ага. Через суд.

К: Страсть через суд. Очень даже можно.

Ж: Есть вещи, которыми можно пользоваться только вместе, они не делятся надвое.

Б: Например?

Н: Ребенок.

Д: Квартира тоже плохо делится, дача, да все что угодно, если делить уже без любви.

Н: А разве можно делить по любви?

Ж: По любви можно только делиться.

М: Жена всегда надоест. Через год или через два. Мужчина всегда будет смотреть на других. И это правильно. Это их природа. Про носки. Это я так. а если мужчина поэт, то обязательно должны быть любовницы!

К: Женщинам надо быть проворнее и работать на опережение.

Н: Мне кажется, любовницы в сексуальном смысле способны на большее, чем жены. Вот и весь секрет.

Ж: Как Дункан?

К: Дункан считают матерью стриптиза.

Н: И музой Есенина.

Б: Почему если муза, то обязательно любовница.

Ж: Музе нельзя замуж, кухонная плита для нее – все равно что мраморная.

К: Странным оказалось окончание их танца. С одной и той же последней буквой в судьбе.

Н: Его же задушили в Англетере, насколько я помню.

К: А Айседору задушил длинный шарф на шее, который попал в колесо ее спортивной машины.

Ж: Жесть. Тоже своего рода суд.

М: Не верю, чтоб с женой вновь вспыхнула страсть, если только кассету с порнофильмом поставите. Так скукотища то со стареющей женой. Правду здесь никто не скажет.

Н: А я прежде всего за уважение к себе! Надоела жена, остыли чувства, объясняйся, уходи, пробуй! Ищи новую любовь и острые ощущения. Тяжело?! Да! Но честно!

Н: Поступая так, мужчина остаётся мужчиной и в глазах жены, и в глазах потенциальных любовниц!

М: А вы женаты?

Н: Я поднимался по лестнице эволюции вместе с большинством: жена, работа, ребенок. Выучились, обустроили быт, вроде бы жизнь налаживалась, но стало пресно.

Ж: Это не лестница, это клетка между этажами.

К: Это лифт, который застрял.

Н: А тут женщина, молодая, с родным запахом. Любовница. Влип, суслик. Любовница всегда желает быть первой.

Ж: Старшей женой.

Н: Она всё для этого делает, мужчина становится перед выбором. Свои дети или чужие, где и как жить. Жену с сыном на улицу не выгонишь. И начинает лезть вся подноготная. Скоро жена узнала. И начался маникюр. Разборки, истерики. Любовница в капризы. В общем устал я, захотелось всех послать подальше. Но легко сказать.

Ж: Как я понимаю.

Ж: Иногда хочется всех послать подальше, но как только ты узнаешь, что для этого надо будет пойти на почту, отстоять там очередь, купить марки и только тогда послать, чтобы дошло. Только нет никакой гарантии, что до человека дойдет, что ты его послал подальше, Лучше сам уеду, летом, подальше, к морю.

Н: Точно. Уехал в отпуск. Любовнице – досвидос, с женой каждый вечер то к морю, то в кафешку, то в кино, на танцы. Два года и раз, дочка долгожданная родилась. Разница между детьми 16 лет.

М: Разница между девочкой и мальчиком для отца не в годах измеряется. Скорее в объятиях. Отцы так любят своих девочек, чаще больше, чем жен.

Н: Согласен. Я в ней души не чаю.

Ж: Не чаю, не кофе, не вина. Пить бросил.

Н: Меньше стал пить, это точно. Мир, блаженство, красота. Только в глазах какой-то осадок, в голубых глазах жены. Будто обмелело море.

А: Женщине трудно окончательно забыть, что её любимый не только трахал, но и целовал другую женщину, говорил ей ласковые слова, и время здесь уже бессильно. Не лечит, скорее как профилактическое.

Психо

Краска слезала с деревьев. Поздняя осень. На ветках по нескольку листьев болтается, верный признак зимы. Клубы смеха вырываются у кого-то в этой вечной людской мерзлоте. Кто-то еще не разучился смеяться. Их всегда будет меньше тех, кто грустит, я не только о людях, больше о птицах, о небе, о лужах. Их всегда будет больше, некрасиво смеяться, когда кто-то грустит, но почему-то можно грустить, когда кто-то смеется. Этика.

Татуху набила. Черепашку. Хочется съездить на море и всем показать. Знаю, что пока никуда не поеду. Работа. Покажу здесь, но не всем. Одному.

Пусть Новый год будет Новым.

Вечерами спасает йога. Это манна для женщин. Вот женщина в красном приседает. Садится тяжело, будто солнце. Видно, что это закат. Приседает смешно. Мне захотелось смеяться, но опять же нельзя. Регламент. Йога учит замедляться и сдерживаться. Все еще смотрю на красные штаны, они растягиваются прямо пропорционально моей улыбке, медленно, дыхание глубокое и ровное. Она снова приседает, я снова улыбаюсь. Дыхание неровное, задерживаю его. Еще один присед. Дыхание сбил смех, который вырывается из меня и скачет по залу. Все штаны оборачиваются. Красные продолжают приседать. Великодушно. Прощает.

Солнце тоже зависло, сесть не может никак, наконец присело. Сумерки во всех окнах, на всех людях, по всему горизонту. Солнце село, наложило нам целую кучу тьмы. Накидало нам целую ночь, а мы разгребай, хотя бы мысленно, будто делать больше нечего ночью. Спать. Дайте немного поспать. Точно так же кто-то укладывает за стеной своего ребенка сейчас. Даже слышу. Представляется мать в полуночной одежде, в полуночной борьбе истерит вслед за ребенком. Тот орет, и ему не до сна. Похоже, что мальчик. И у него голова, хоть и маленькая, но полна мыслей, и матери необходимо их уложить сначала, чтобы после уложить куда-то свои. Однако материнские чувства храпят. Я слышу отсюда, что малыш хочет есть, мать после долгой борьбы достает ему грудь. Это и есть материализация.

Утром еду в театр, иду вдоль пруда, мужик ловит циклопов сачком в холодной воде. Знал бы Синбад, что ими он будет кормить аквариумных рыбок гуппи, гурами, скалярий и петушков. У меня тоже были когда-то рыбки, я кормила три раза в день, иногда забывала, раз в месяц я чистила им аквариум, все ждала, когда они начнут размножаться, а они передохли в итоге все по одной. Размножаться в неволе такая скука. Не любили они никогда друг друга.

Женщина на вело, уже бабушка, катается вокруг пруда, здесь я ее вижу постоянно. Пока я гуляла здесь, она успела состариться. Через нее прошло время. Лицо, как у нашего мэра. Старики все похожи, и не важно, богатые или бедные, не важно, что они маринуют в банках. Бабушка не знала, что тянет на мэра, к счастью, иногда улыбалась, становилась моложе. Душу не скроешь, сколько ни перекраивай биографию, она крутит педали зимой и летом, может быть, до сих пор в постели динамо, любимому деду, я его никогда не видела рядом. Лицо, как много оно может сказать, даже если будет молчать. Она остановилась, а лицо все еще крутит педали, скулы жуют слова.

Мулета

– Торо, – рычал Тино.

– Оле!! – отвечала публика, будто она была тем самым быком, готовым откликнуться на вызов.

Толпа ревела. Тино выделывал с быком такие пируэты, что со стороны казалось, будто это не битва, где один обязательно должен умереть, а танец, который был до того виртуозно отработан сотнями репетиций, что толпа в экстазе кричала: Оле, Оле, Оле!!! то вздыхала со стоном, то вскидывала руки, чтобы не потерять свою голову. Тино, который никак не мог утолить жажду мести, рисковал, рисковал своим телом, своей жизнью, чтобы как-то попытаться найти ее смысл. Риск – это попытка найти хоть какой-то смысл жизни.

Мулета в его руках, словно веер, которым он обмахивал голову быка. Тому было жарко, кровь из-под бандерильос заливала спину так сильно, что темное пятно на его хребте стало похоже на черное резиновое седло, в которое скоро должен был сесть матадор. Злость заливала быку глаза, еще яростнее приближая его к поражению.

В конце концов Тино закружил голову быку так, что тот упал, положив ее на песок, капитулировал и даже готов был сдохнуть на месте, а его вывернутый наружу язык хрипел одно: «Хватит».

Тино грациозно прошелся на публику. Тупая злость на Викторию, на ее любовника, на весь мир постепенно куда-то уходила. В этот момент он как «Отче наш» вспоминал своего друга Панчо, который, отпустив раненого быка, вдруг стал заигрывать с публикой, стал любезничать с раненым противником, а тот просто прошил ему шею, стоило только Панчо попытаться потрепать быка по холке и перейти с ним на «ты». Бык не дурак, кроме того, что у него хорошая память, он очень внимателен.

«В третьей терции нельзя затягивать. Иначе даже израненный бык, не имеющий возможности поднять голову, может дать бой. Стоит ему только найти тень матадора, он будет атаковать», – засели в голове Тино слова отца.

Психо 20

Я читал это и понимал, что время не поддавалось физическим законам, для людей это скорее химическая единица, потому что химический состав настроения полностью зависел от времени года. Эндорфины постоянно воевали с энкефалинами. Весна – петь, лето – орать, осень – скулить, зима – выть. В душе женщины все еще сложнее, там свои времена года, не подвластные календарю, они могут меняться чаще в разном порядке, прежде чем кого-то вселить, надо кого-то выселить. И так до бесконечности, текучка – если говорить канцелярским языком, течка – если на биологическом. Женщине много не надо, ей нужно все. Уже в ноябре она хотела весны, но и Новый год тоже не хотела пропускать. Мужчины еще могли себя чем-то отвлечь: работа, футбол, пиво, одноклассники, женщины лишь тщетно пытались угнаться за ними: бесконечный парад фотографий чужих среди своих, конкурсы перепостов, хочется хоть какой-то победы. Парадокс: чем кислее становилось лицо общества, тем больше ему требовалось гиалуроновой кислоты.

Как часто женщина ищет море там, где нет даже лужи.

Женщины. Они крепко сидят на цепи закономерностей в ожидании случайности. Они боятся сорваться, поэтому лают на всех, особенно на нее, на жизнь, стоит ей только вильнуть хвостом. Лают, чтобы не совращала.

Я снова посмотрел на Сашу, которой уже надоело смотреть, как я читаю ее сочинение. Кажется, она уже жалела, что написала так много.

Я вспомнил одну летнюю скамейку, на которой мы сидели, пили кефир из бутылки и затыкали брешь в голоде хлебом.

– Смотри, какой мохнач! – указал я жене на шерстяного жучка.

– Вот это шуба.

– Это не шуба, это прическа! – щелкнул я насекомое пальцем, оно отлетело на полметра.

– Теперь ему еще год до парикмахерской идти, – рассмеялась жена. – Тебе тоже не мешало бы сходить, – протянула она мне кефир и посмотрела на мою шевелюру.

Под лавкой все это время лежал пес. Кемарил. Он не слышал, как мы ушли. Проснулся, глядь, а хозяин сменился, как президент. И теперь новый хозяин у страны. Теперь все служат ему. Проглотил эту новость, зевнул. Поймал муху пастью, можно спать дальше. Пусть меняются те, кому это нравится. Лишь бы не будили.

Любо 13

Ж: Каждая любовница желает знать, в ком живет ее муж.

К: Это из какого романа?

М: Нет ни одного приличного романа о любви без участия любовниц. Как можно без них?

В: Зато сколько неприличных.

М: Знаете, без убийц тоже не было бы ни одного детектива.

Ж: Роман сам по себе подразумевает присутствие любовницы. Другое дело, дорастет ли она до жены. И нужно ли ей расти в эту сторону?

К: Кажется, мы опять возвращаемся к Марлен Дитрих.

М: Почему бы и нет, у нее был прекрасный голос.

Ж: Может, и кофе она варила отменный.

К: Не думаю, столько любви, не до кофе.

В: Мы говорим о сухой морали, будто о сухом вине, в то время как нами руководят чувства. Они, как губернаторы в разных областях нашего тела, пытаются наладить жизнь, сделать счастливыми. В этом их ошибка. Налаживай, не налаживай, чини, не чини, все равно ломаются, сомневаются. Благо есть мозг.

Ж: Парламент, где заседают нейроны.

В: По крайней мере мозг как-то может влиять на чувства. Иногда им удается договориться. И наступает короткий оргазм.

М: Какой-то канцелярский язык. Оргазм – это же не просто отчет о проделанной работе с доставкой удовольствия.

К: Любовницы были у всех, тот случай, когда паре чего-то не хватает и, кажется, нужен третий, который все наладит.

В: Вы похожи на человека у которого были оргазмы. Расскажите, как это?

К: Знаю об этом не понаслышке.

Ж: Докажи.

К: Я живу в 69-м доме в 69-й квартире.

В: Ладно хоть не в 69-м году.

Ж: 69 – любимая игра Казановы.

К: И не только.

Ж: Да-да. Не только игра. Образ жизни.

Психо 23

О времени и планах на жизнь:

1. Найди своего человека.

2. Найди себя. Если не получается, возвращайся к первому пункту.

Время бежит. У него утренняя трусца. При всей своей значительности в нем тоже было много человеческого, и оно могло легко задержаться, опоздать, подвести. Именно поэтому биологическим часам человек предпочитает механические. Время для нас тот самый механизм, который не дает жить спокойно и вечно, он тикает и включает ходики, ходики – это маленькие ходы, по которым мы идем.

Вот и ползешь по этим ходикам, долго, мучительно, сомнительно, когда ждешь кого-то. Едва я его увидела, радость налетела на меня и начала облизывать, словно огромная собака, которая заждалась хозяйки дома, та наконец явилась.

Он приходил, он говорил. Слова его становились все слаще, будто она закусила пирожное и язык дошел до начинки.

Единственным его недостатком было то, что он идеален. И, пожалуй, еще один, что вокруг него все время толпа. Я не люблю толпу. Одна мысль на всех. Тесно.

Я тогда еще не понимала, чего в нем лично мне не хватало, только сейчас – он не умел слушать, он меня не слышал.

Психо 24 Ревнотизм

А еще этот ревнотизм. Особенно по ночам. Не дает спать. Ноет и клюет в самую душу.

– Любовь – птица редкая, не поймать, не удержать, можно только наслаждаться полетом. И еще – никогда не знакомь любимых со своими подругами.

– Можно потерять любимого?

– Подругу.

Была и еще одна причина ревности. Она тоже была из нашего театра. Странное дело, что ревновала я не к жене, а к ней. Женщина прямолинейная и как будто грубая, из-за этого казалась мне еще более опасной. Я даже пыталась с ней это обсудить. На что получила: – Ты с ума сошла, убери из своей головы эту ерунду. И вот еще что: убери с лица весь этот душевный срач. А то на тебе лица нет. Тени, помада, грим, крем – все что угодно есть, а лица нет. После этого тема была исчерпана. Страсти засохли сами по себе. А мы стали подругами. Хотя какая может быть дружба между женщинами. Никакая. Как бы ты ее ни водил, куда бы ты ее ни водил. – Я вижу. Иногда ты меня ненавидишь.

– Иногда – это и есть любовь.

Психо 25

– Никогда не понимал, что вас тянет с утра в театр, лицедействовать.

– Желание прожить еще чьей-то жизнью, репетируешь ночью.

– А что вас толкает каждый день писать?

– Мысли. Будто подземные толчки. Хочется агонизировать. Бумага прекрасно горит.

– Вы влюблены в бумагу, я – в театр. Влюбленные, как малые дети, пробуют все на вкус. Влюбляясь, ты начинаешь проживать не свою жизнь, а своего избранника. Помните, как в той пьесе: – Вы хорошо смотритесь вместе.

– Просто мы смотримся друг в друга. Если любовь взаимная, ты живешь его, он – твоей. Так происходит до тех пор, пока вы не договоритесь вернуть друг другу свои жизни, можно жить спокойно дальше.

Голос Саши был неутомимо пропитан весной, которая проникала во все полости слуха, стоило только ей развести губы. В одном ее полушарии жила весна, в другом – зима, в одном театр, в другом – бессонница. В одном полушарии – порядок, в другом – бардак. Порядок призывал к порядочности. Бардак ни к чему не призывал. Он царил, он лежал так, как было удобно человеку, то, что для одного бардак, для другого – полная гармония. Других в ее жизни хватало. Она не страдала филантропией, но оставляла впечатление глубоко человечного существа. Вся ее человечность заключалась в том, что она не лезла ни к кому со своим любопытством. В одном полушарии – день, в другом – ночь.

В спальне моих воспоминаний, где Герман рассматривал ночь, сначала перевернулась одна, потом другая, одна жена, другая дочь, в новостях переворот в одной из восточных стран, по сути попытка поменять в ночи позу не удалась, поэтому и дальше ее будут иметь, как имели и раньше… пусть имеют, лишь бы чай поставляли, как и раньше. В блесках других новостей две мои девочки спят. Я нет. Будто их охраняю в одной позе, боясь повернуться, чтобы не разбудить. Потому что проснувшись, маленькая будет плакать, большая сначала на нее, потом на меня, затем пенять на жизнь, которая ее достала. К утру позвоночник, шея и плечи мои затекали в одну чугунную форму, образуя одно целое, будто заливаясь бронзой усталости в один крест, который я вынужден был тащить на спине на свой олимп, чтобы установить в конце концов там, где ясно осознаешь, что не ты один такой олимпиец, что многие используют допинг: кто связи, кто наручники, чтобы призовые получать было проще, главное – не забыть об откатах, о тех, кто помог тебе этот олимп покорить.

Любо 12,5

– Ну, разве не хотелось тебе любви в браке?

– Эх, немного не ту женщину ты спросил об этом. Ответ мой будет ступенчатый, даже пятиступенчатый.

– Как у любой нормальной тачки.

– Тронулась я с первой. Тронулась и сразу же вышла замуж еще молодой. Бог меня миловал от любовного рода трагедий, но аварии случались. И если женщины рассказывают о своей верности, что преследует их на протяжении тридцати лет отношений, то… не верь. Всякое в жизни практически каждой женщины бывало, либо такая фемина, с которой ничего потустороннего не приключается, никому не нужна, включая собственного мужа.

После рождения ребенка, когда муж стал прикасаться ко мне прохладнее, либо просто я больше внимания стала уделять сыну, а не ему, я как-то незаметно переключалась на вторую. И всякие мысли начинали бороздить просторы моего разума. Начинались метания, «примерка» новых мужчин или новый свой статус, какие то трагедии и иногда ментальное разрушение семьи и прочая жизненная заваруха. Это всегда было непонятно, и приходилось переключаться на третью, чтобы кинуть совершенно мужской взгляд на это дело. Семья – святое. Муж – мужчина совершенно иного статуса – любимая часть самой себя. Все остальное либо идет и совмещается параллельно, либо отсекается напрочь! А чтобы отсечь все сомнения, лучше прибавить скорость. Уйти от их тупой погони на четвертой. Именно в этот момент можно увидеть, как ты обходишь всех остальных, таких похожих, таких ревнивых, таких завистливых дам трех типов: женщина-мать, женщина-дочь и женщина-любовница. На пятой скорости летит женщина-муза, метательница мужчин-бумерангов, которые отбрасываются в процессе метаний. В этом статусе ты уже не ищешь никаких отношений, ведут тебя не инстинкты, а сама судьба. Она крутит и вертит тобой и следит за твоими внутренними изменениями, за тем, что все временно и все течет, за тем, что удержать, зафиксировать ничего в жизни не дано. Она ведет тебя по дороге сквозь день и ночь, которые на поверку оказываются просто черными и белыми полосами твоей жизни.

Что касается брака, то это парковка, с которой я трогаюсь каждое утро на первой, поэтому я ценю наши отношения с мужем. Без них не стартануть. И когда мне начинают петь подруги за чувства, за метания, я всегда говорю: чувства – это с тем мужчиной, от которого вы хотите детей, учитесь отделять зерна от плевел. А все остальное… гарнир, дамы, гарнир!

Ну а когда мне надоедает вся эта дамская болтовня, снова набираю пятую и отрываюсь. Женщина мужа, женщина – муза.

Психо 25,5

Вставать не хотелось, она лежала и ждала, пока кто-нибудь выпишет ее с этой койки, крикнув, что кофе готов, может быть, сам аромат крикнет ей или поцелует, пока у нее закрыты глаза, пока она может представить кого угодно, прекрасно зная, чьи это будут губы, куда они будут целовать и как долго, если сегодня суббота, то, возможно, доведут до кипения, потом выключат сознание, чтобы не свистело, будто судья, никто не вправе меня осуждать, даже сама себя, я осуждать не вправе. Возьму и не встану. Да и сколько я себе могу дать – пятнадцать лет исправительных работ без права переписки с кем-то еще, без wi-fi. Аромат уже щекотит ноздри. Наконец, ванная, вода унесла сонное лицо в раковину.

– Фишки собираете? Товары по акции, – твердит голос за кассой. – Собираете фишки, вклеиваете этих птичек в каждую клетку.

– Хорошо, давайте. «Симпатичные птички, буду сбивать их в стаи. Перелетные птицы в клетках», – улыбнулась я сама себе. И, наконец, посмотрела на женщину, которая оторвала мне чек.

Лицо: оправа для очков, веснушки, что-то решают зрачки, костлявый взгляд, глаза с кожей, там разные мысли: на ужин будет тыква и все, больше ничего, может быть, курица, если успею, ее жизни явно не хватает сюжета, легенды, которая должна быть правдивой. «Бери кассу, беги отсюда, от тыквы, курица», – кричу взглядом я ей и сгребаю сдачу. У тебя будет все, двое идут по жизни, по небу, над всем миром, над городом, ночью, ночью все моложе.

Солнце расслабится к вечеру, потеплеет, ты тоже, как девушка после шампанского. И мужу ее кричу или не мужу, пусть даже одиночеству: «Сиди, грейся под лучами ее обаяния».

Оставила тыкву в покое. Представила себя мужем. Я лежал на горизонте утра, подо мной постель и смятые простыни, та, что накрыла сверху, топорщилась, у меня стоял на этот день, еще бы – сегодня должна была выйти новая книга, возбуждение на собственную книгу. Муж – оказывается стал великим писателем, как только я уволилась из супермаркета. Много ли надо, чтобы стать музой. Бросить то, что не нравится, перестать думать о тыкве.

Кровать, как футбольное поле, зелененькая трава, рядом пляж, море, потому что полю убрали борта и футбол попер дальше в город, растекся по широким и узким улицам. Жизнь интересная, как игра.

Состояние, будто ты заполняешь кляссер марками, ты птичками заполнил все клетки и получил желанную королеву, а она по совместительству – твоя жена. Совместительство ваше налицо – судя по малышу.

Рядом лежал с игрушками малыш. Нет, она не сможет, она будет бояться, а может, ей нужна эта тыква, на всякий случай, в которую иногда будет превращаться ее карета. Такое может быть и происходит сейчас, ради крошки, которую они с мужем видят королевой.

Как я люблю женщин! Все больше и больше.

Тыква задела ее случайным взглядом, когда она складывала продукты в пакет: – Знала бы ты, как мы тебя любим.

Venga!

Получив знак, Кики подбежал и подал Тино шпагу – эстоке, чтобы тот закончил спектакль. Тино взял клинок и начал долго разглядывать изгиб на конце шпаги.

– Что-то не так?

– Не знаю, Кики, – вдруг понял, что не хочет убивать быка. Тино смотрел в забродившие бычьи от бешеной пляски глаза. danse macabre, – увидел он там закат. Красный, пунцовый, он подсвечивал и без того красный от камня стадион, его галереи, его арки в форме конской подковы, словно следы в красной глине от галопа гигантской лошади, статуи великим матадорам, оцепеневшую статую толпы и его статую, застывшую сейчас над быком и готовую выкинуть руку со шпагой, словно ядовитое жало.

– Vamos, Тино. Venga! Venga! Давай, Тино! – разрывался сзади Кики. – Добей его, Тино, – подхватила команда, а затем весь стадион. Тино окаменел. Он превратился в изящную скульптуру, которая с искривленной эскоте в руке нацелилась в холку быка, словно хотела нырнуть туда целиком и достать до самого сердца. Он вдруг увидел сердце быка, огромное настолько, что куда он ни ткни – попал бы в него. Чужая жизнь показалась ему простой и скучной, если с ней так обращаться. Бык уткнулся в землю, словно подбитый вертолет, с замершими лопостями бандерилий. Солнце закатывалось.

– Еще немного – и с трибун полетят подушки, – переживал вслух Кики.

* * *

Город вошел в меня и сел. Я шла по темной улице, пережевывая каменные дома, которые скрипели на зубах, и позже выковыривая их из памяти зубочистками фонарных столбов. Неожиданно в нос ударил куст сирени, будто нашатырь – это заставило почувствовать себя частью природы, вспомнить свой нос, тот немного вздернут на окружающий мир. Не знаю зачем, зашла в магазин, оказалось только для того, чтобы прочесть с ценника какой-то бабуле цену на масло, узнать от нее, что подсолнечное масло подорожало, а значит, и сама жизнь, вышла обратно с чувством исполненного масла. Попался одинокий трамвай с качающимися внутри головами, в аннушках измеряются непутевые головы. Трамвай съесть не удалось, он пробежался холодным ознобом по рельсам вен, и скоро его и след простыл. Рядом в подтверждение чихнул прохожий. Чихал я на вас, на всех, на себя. Все так: чихаешь на других, а насморк у тебя. Рельсы исчезли. Ноги уже наелись асфальта, и эта сытость приходила снизу, не через рот, который тоже был сыт по горло урбанизмом. Вывески на магазинах пытались подсветить мое отношение к их предложениям, ногам было полегче, все же лучше со светом, чем жевать асфальт всухомятку.

Психо 30

Меня всегда тянуло к чему-то взрослому, как тянет провинциальную простоту к большому городу. Прижмешься, он тебя возьмет в свои мраморные объятия, в них холодно, но надежно. Одна неувязочка – я местная, коренная, именно поэтому нет такого тщеславия, как у провинциалов. В чем-то я им даже завидовала, у них не было ничего и было к чему стремиться. У меня – все, вроде как и стремиться не к чему. Все время надо себе придумывать стимул, ставить задачи, решать, а как их решать, когда они уже давно за тебя решены, потому что дома живешь, в тепле, с родителями и полным холодильником. Актерский факультет был как вызов самой себе. Смогу или нет. Вот и доказываю до сих пор.

– Пожалуй, вы правы, провинциалам нечего терять, – оторвался Герман от сочинения. «Тронуло», – подумала про себя Саша. «В каждом живет свой провинциал».

– Поэтому они искренни, они напористы, они одержимы. У провинциалов, в отличие от коренных, разные стартовые площадки, первым приходится стартовать под горку, и им нужно идти все время вперед, чтобы не скатиться обратно, вторые – с лестничной площадки, родители на трибуне, они болеют, они всегда рядом, поэтому у вторых есть выбор, можно вообще не бежать, просто лечь и лежать, существуют и третьи, золотая молодежь, они стартуют под горку, и им волей-неволей приходится бежать, хотя бег их легкий, трусца, бежишь, кругом природа, которая смотрит и на тебе отдыхает.

– Вот и я говорю, что провинции хочется блеска, славы, признания, потому что когда ты живешь на краю государства, как на краю нервного срыва, хочется сорваться в центр, залезть в ящик и до всех докричаться, всех покорить, если не хочешь пустить корни в тихом омуте, я бы даже сказала спустить.

– Желание стать нужным, необходимым, важным, богатым, оно зашкаливает, как стрелка у спидометра спортивной машины. Жми на газ и не тормози, а там как повезет.

* * *

– Вы любите театр?

– Редко.

– Это как?

– Слишком часто попадал на цирк, на маскарад, на балаган. Лицедейство в квадрате, переигрывают, что ли, если комедия, то преследует впечатление, что не зрители смеются, а над ними, да и в драме не зрители плачут, а над ними. Симптомы хорошего театра должны отражаться в зале, на лицах.

– И какой по вашему критерий хорошего театра?

– Актерам необходимо стать зрителями, а зрителям актерами на сцене. И зрители на сцене должны поверить зрителям в зале, почувствовать их переживания.

– Мудрено как-то.

– Однажды я наблюдал, как за спектаклем переживают дети. Их лица. Вот это был настоящий спектакль, настоящий театр. Там и труппа из одного человека с куклой, зато зритель – настоящий. Сочувствующий. Индифферентность, вот что пугает.

– А легкомыслие не пугает?

– Нет, только удивляет, когда легкость в кредит, а тяжесть поступков на потом остается.

– Вас, кроме психологии, что-нибудь интересует?

– Сегодня? Да. Математика, физика, химия, – легко иронизировал Герман. – Открытия в этой сфере.

– Например?

– Вы знакомы с такой наукой, как топология?

– Наука о топоте? – засмеялась Саша, ответив ему своей иронией.

– Ну, почти. Когда при изменении формы изменяются физические свойства предметов.

– Нельзя терять форму, иначе поменяются не только свойства, может замедлиться реакция или вообще остановиться, – напомнила Саша о чистом листе Германа.

– Я помню, постараюсь удержаться в формате «А четыре».

– Да, для «А два» придется покупать новое зеркало, чтобы помещаться.

– Если бы только зеркало, новую кровать, спальню, женщину… новую, – сделал Герман еще глоток коньяка. Мысли его бежали впереди, в то время как телу уже хотелось растянуться где-нибудь, на диване.

Вдруг я понял, я увидел себя зрителем, Сашу – драмой, отношения – комедией. Женщина – это всегда проблема, это всегда вопрос, мужчина – ответ, она ищет ответственного.

Женщина – любовь, пусть даже безответная, мужчина – флирт, он боится, что кто-то потревожит его одиночество и тому придется убираться подальше от понаехавших детей. Одиночество всегда было против толпы, пусть даже маленькой, семейной, домашней.

Психо 30

На улице шел снег. Он шел так же медленно, как и я, чтобы потом лечь. И смотреть на звезды. Он с земли – на небе, я с дивана – на экране. И чтобы никто не трогал, не лепил из меня жену. Если муж – снеговик с морковкой, все равно из меня ничего не выйдет, кроме снежной бабы. Поставит диагноз: «Холодная ты». «Да, холодная, если некому согреть».

Раньше я тоже считала, что мой мужчина должен быть непременно красивым, но со временем поняла, что красота в мужчинах не самое главное, точнее сказать, совсем не главное, между нами говоря – недостаток.

Сидит такой в голове, берет, читает тексты моих ролей, ничего ему не нравится, комкает и бросает, комкает и бросает. Когда текст совсем не лез в голову, чтобы вжиться в роль, я записывала его на обоях в своей комнате, и определенно начинались изменения в жизни, потому что каждый день я упиралась в него до тех пор, пока он не становился моей вегетативной системой Станиславского, до тех пор пока он не начинал течь внутри меня, звучать во мне. Новая роль – новые обои. Меня все время волновал вопрос, как они создаются, тексты… Некоторые калечат, другие – лечат.

«Судя по почерку, она очень разборчива». Герман перекинул очередной «А четыре» в конец сочинения.

– Нет, я не палач, не лекарь человеческих душ. Я скорее музыкант.

– Где-то я это сегодня уже слышала, про музыканта, к которому сбежала Виктория.

– Клянусь, это случилось интуитивно. Я не занимаюсь чужими душами, я работаю исключительно со словами. И в отличие от артистов играю то, что меня волнует. Текст – это оркестр, писатель – дирижер. Очень важно научить их играть громче, тише и главное – по месту, чтобы они звучали. Мелодии этого оркестра зачастую совпадают с мотивами читателя. Я попадаю в цель интуитивно, как только что. Потом они ходят и напевают.

– Я вообще современное читаю с трудом, отдает пластмассой.

– Скорее деревом, по аналогии с рублем. И валюта эта на сегодняшний день нестабильна, она находится в постоянной стагнации. Курс ее определяется спросом, романы выходят от авторов со скоростью ежемесячных журналов. Все это напоминает осень, листопад, в котором можно пошуршать желтой прессой.

– Да, но у них же находятся читатели?

– Они – самые главные редакторы.

– В смысле?

– Если у писателя есть имя, точнее сказать, его имя уже стало брендом, то до текста в издательстве нет никому дела. Самое большее – его прочтет художник, потому что ему надо сделать обложку. Как-то она должна соответствовать теме. Дальше вся надежда на читателя, который ответственнее всех подходит к своей обязанности. Он обязательно купит новую книгу или посмотрит новый фильм. Разве в театре не так?

– В конечном итоге да. Зрители – они все определяют. Остальным до лампочки, что там ставят, лишь бы полные залы, лишь бы касса.

– Лишь бы тыква, – добавил Герман улыбнувшись, давая понять, что он читал Сашино эссе. – Думаю, что сейчас так во всем. К примеру, заседает дума, разве есть дело кому-то до чужих проектов, когда фракция носится со своим. Граждане потом разберутся, когда их коснется. Здесь, как в итальянском частном бизнесе: ты купил пиццу у нашей семьи, я выпил кофе в вашем кафе, есть четкая иерархия, кто кого и за сколько поддерживает. И в кино то же самое. Сняли, поставили в прокат, прокатили зрителя. Куда было путешествие? Доволен он им или нет? Это уже никого не волнует.

– В кино я переживаю, иногда. Даже больше, чем в театре.

– Да ладно, бывает, я тоже пущу слезу, но потом, когда мне объяснят, что шторм снимался в бассейне, а не в море, становится смешно.

– Значит, сюжет зацепил. В книгах ведь тоже от этого много зависит?

– Я к сюжету обычно не привязываюсь. Меня он не волнует. Сюжет, как правило, уже сформирован. Уже есть скелет, и это он уже обрастает впечатлениями, остается им только придать рельефа. Скелету важен язык.

– Мой младший брат в своих играх называет это прокачать героев, в компьютерных играх, – вспомнила Саша, что у нее есть брат.

– Ну, да. Фитнес. Мышцы. В книге, как в жизни, должно быть тридцать процентов вымысла, тридцать процентов личной жизни и тридцать процентов – это истории, услышанные на стороне.

«Прямо как у меня: с разницей, что чужие истории я читала со сцены. Все остальное очень мое, и вымысел, и личная жизнь, ее только тридцать процентов наверное и есть, где остальное? Остальное уходит на вымысел какой-то другой жизни.

– А кому еще десять?

В этот вечер Саше необходимо было поговорить, выговориться. «Не то чтобы мне нужны были уши», – вспомнила она пьесу, где матадора за блестящую корриду премируют ушами убитого быка. «Что могут услышать мертные уши? – улыбнулась она своей фантазии. «Мне для слов нужен был незнакомец, но из моей галактики, чтобы понимал с полуоборота. Со знакомыми по душам не поговоришь, то есть поговорить-то можно, но это, как ни крути, снова сценарий, снова театр, снова зрители – мертвые уши, мне они ни к чему».

Индульто

«Великий Тино не смог убить быка», – мелькали заголовки газет завтрашнего тиража El Pais, вылетающих под стук типографии одна за другой из-под станка. Трибуны ерзали на кожаных подушечках за десять песо, в любой момент готовые пустить их в расход. Все замерли. Даже оркестр затих, расстреляв последнюю барабанную дробь. Теперь слышно было, как стучало каждое сердце. Время вышло, высыпалось желтым пятном из огромных песочных часов, и Тино посередине прячет быка в тени своего великодушия.

И в этот момент сестра Виктории Хуана, не отрывая глаз от Тино, встала со своего места, рука ее поднялась в воздух вместе с платочком. Девушка громко крикнула: – Indulto. И слово это, как волной, тут же смыло в море людей, и все подхватили его и понесли на губах: Indulto… И тут же один платочек Хуаны отразился в море тысячами других. Море ожило, заблестело, заиграло.

Слово было за президентом. Оранжевый платок в его ложе означал, что бык прощен. Море заволновалось еще сильнее, будто подул ветер.

– Спасительница, – упал на колени Кики, стягивая с головы шапку и прижимая к себе, стал молиться на Хуану глазами и губами.

Тино очнулся, окинул взором публику, вытянул вверх руку, и потом, полную неба, прижал к груди и поклонился герцогине. В этот момент проснулись музыканты. Под их аккорды к матадору уже двигалось море, которое скоро поглотило его, потом подхватило на руки и вынесло через главные ворота на улицу Алькала, чтобы пронести по Мадриду подальше от сомнений – к славе.

Психо 30

– Десять процентов отдается на откуп вашей фантазии между строк.

– В пробелах?

– Да, пробелы – как белки для зрачков, если присмотреться, там столько всего. Усталость, бессонница, равнодушие… Пробелы – это небо.

– Тем не менее вы очень дорожите словами.

– Я вообще внимателен к словам, может, оттого что филолог, может, оттого, что люблю их больше, чем людей. Я знаю, на что они способны и как с ними работать, чтобы они стали ручными. А слова, они очень способные. Чтобы язык был действительно вкусным и понятным, из них нужно выжимать по полной.

– Откуда вы берете слова?

– Из жизни. Открыл ее, и слова сами приходят ко мне в свободную минуту на чашку чая.

– А о чем вы пишете?

– Для меня главное чем.

– И чем же?

– Вместо пера беру мужчину и пишу им, пока его грифель не кончится или не сломается. Мужчины – в основном это выдержанные тона черного, серого или синего цвета. С женщинами сложнее, их не так просто не взять, потом нужно жениться, воспитывать детей, потом разводиться, чтобы дописать текст, делить детей. Очень трудно делить счастье. Поэтому женщинами достаточно провести линию, подчеркнуть то, что натворил мужчина. Женщины – это цветная линия. Волнистая – значит, волнуется, прерывистая – значит, в сомнениях, сплошная – замужем, двойная сплошная – второй раз замужем, с ударением – одинокая. Красные, зеленые, желтые, они разные. Истории женщин и мужчин свиты в одно гнездо, как и тела, сплетены в один ствол с торчащими руками, ногами и гениталиями. Весной дерево распускается, летом – агонизирует, осенью – драматизирует, зимой – спит.

Саша слушала и смеялась над моей пятизвездочной болтовней. Мне нравился ее смех, он раздвигал стены в помещении до размера небольшого бара, в котором играла легкая музыка и мы сегодня были только вдвоем.

– Хочешь написать море, бери волну в руки и пиши, хочешь написать лес, бери палку, хочешь ежа – уколи себе палец иголкой, хочешь деньги – бери банк. Кассу! – вспомнил я тыкву из Сашиного рассказа. – Хочешь написать любовь – влюбись и пиши. Так можно писать чем угодно и о чем угодно.

– О себе, например?

– Достаточно только взять себя в руки. Надо быть готовым в любой момент посмотреть не только на себя в зеркало, но и на того парня. Не случайно многие в книгах находят себя, и в фас, и в профиль, и флюорографию души.

– А как же линия женщины?

– Она в кресле напротив.

После этих слов линия дрогнула и заняла другую позу, скинув ноги с кресла на пол, но от этого линией быть не перестала.

– Забавная биология.

– Я бы сказал сопромат.

– Что это?

– Сопротивление материалов.

– Вы про меня? Значит, не зря пришла. Пришла в состоянии почти сдалась, а теперь вот сопротивляюсь. Или все еще отдает театром, Герман?

– Драматическим. Немного. Но в этом нет вашей вины. Роли стали пересекаться еще во время Первой мировой, когда мужчины ушли воевать и женщинам пришлось взять на себя их функции, примерить их одежду. Стала меняться мода, привычки, дела, и дальше это движение только набирало обороты. Раскручивалась планета, но как будто в другую сторону.

– Коко? – села в голове Саши после слова «мода».

– Шанель. Однако, как и раньше, женщина ищет в мужчине мужество, а мужчины ищут женственность. А где столько взять. Чтобы проявлять мужество – мужчине надо воевать.

– Значит, все-таки шинель?

– Да, но воевать-то никто не хочет, да и дорого. Нет столько денег. Жизни есть, а денег нет.

– Инфляция?

– Банкротство.

– А может, нет достойных женщин? Ради которых воевать? – будто направила вопрос самой себе Саша. Круг начал замыкаться, надо было завершать этот прием, стоило его только передержать, и он рисковал превратиться в обычную демагогию, можно было предвидеть дальнейший ход коньяка: «Чтобы проявлять женственность – надо рожать. Мать есть материализация женственности. Как это прекрасно, кого-нибудь родить, кого-нибудь кормить, поить, любить, растить… Если сам уже вырос, а если еще растешь?» Каждый приятный вечер должен вовремя закончиться. Сколько в ее жизни было вечеров, когда вместо легкомыслия вдруг наступала усталость, вино не лезло в голову, слова – в уши, когда независимость начинала примерять на себя платье любовницы. Когда остроумные мысли превращались в серых мышей. Карета – надо было успеть на ней доехать до дома, пока она не превратилась в овощ.

Как и в самом начале, Саша отвлеклась на невидимую складку на платье: «Похоже, опять не высплюсь, опять этот будет всю ночь бродить», – подумала она о том, что давно уже жил в ее голове. «Ладно сам, так он еще и кошечку заведет».

После этих мыслей Саши в кабинете вдруг все замолчало. На подоконнике снова стал виден кактус. На него была наколота тишина.

Опять стало чего-то дико недоставать. Саша уже знала чего – такси.

Любо 14,5

– Для хороших отношений обычно не хватает хороших мозгов. Скажем, у меня есть жена, она очень красивая, очень умная, прекрасно готовит и хорошая мать, казалось бы, о чем еще мечтать, все друзья завидуют и говорят: «Какая у тебя жена! Где ты её откопал?! Сокровище!» Ее по праву можно назвать Еленой. Елена просто прекрасная и во всем тебе подходит! Возьмем вообще нереальные условия: плюс ко всему она тебя еще и понимает. Казалось бы, что еще нужно мужику? Когда все прекрасно… Но минет, чтобы «аж шуба завернулась», умеет делать только Света…

– Светлана, камень в твой огород, драгоценный камень.

– Где эта Света? Дайте мне ее телефон. Тоже хочу научиться.

– Косте нельзя пить. Костя, остановись!

– Вспомнилась Моника Левински.

– Судя по счету, из 9 попыток 9:2 в пользу Клинтона, она не была профессионалкой.

– Кабинет вытянулся от такой наглости и стал овальным. Мебель от стыда стала красного дерева. Каково там теперь заседается остальным президентам.

– Нет уж позвольте. То же самое и в мужчинах – вы выходите за богатого, скорее всего он будет старше лет на пятнадцать (при условии, что ВАМ до тридцати), при этом с ним будет интересно, не от того, что он очень умный, а просто в силу возраста, силы, возможностей, надежности:

Первым умрет понимание – разные поколения.

Вторым – секс: вы на живописном подъеме, он – на унылом спуске.

Вы будете в порядке, упакованы, нарожаете детей и никуда от него не денетесь. При таком образе жизни любовник заведется через восемь – десять лет. Вы ведь захотите того, кто поймет, того, с кем есть что разделить, того, кто может дать вам совершенно другие вещи. Богатый – молодой, значит, мажор, а значит, ничего в жизни из себя не представляет и особо никогда не напрягался. Муж, напротив, чем меньше секса, тем больше он в бизнесе, посвящает себя работе, после которой выжат как лимон, и вы пойдете искать это внимание!

У женщин ведь как?

– Женщины, ау?

– Разногласия между мужчиной и женщиной возникают оттого, что одним хочется любить, а другим просто хочется. Где-то после тридцати пяти они меняются ролями.

– Что говорят глаза среднестатистической женщины: чтобы был обеспеченный, с хорошей работой или делом, при этом молодой, умный, интересный, чтобы смахивал на звезду, чтобы трахал круглые сутки, при этом не курил, не злоупотреблял, не изменял и меня одну любил. Допустим, нашли такого. Покажите мне женщину, которая будет соответствовать, я хочу увидеть её! Встать на одно колено, поцеловать руку и подарить огромный букет цветов.

– Опять Моника на ум пришла.

– Пусти, раз пришла. Что рассказывает?

– В Штатах президенты частенько от государственных дел сворачивали налево.

– Президент – любовник. Значит, у страны большой потенциал.

– Там Виагра дешевле.

– Бедная Хилари.

– Бедная Жаклин.

– Клинтону, конечно, далеко до Кеннеди. То Джудит Экснер, то Мэрилин Монро.

– Костя, хватит пить, иди уже за цветами. Моника ждет.

– А мораль?

– Амораль.

– Никогда не поздно купить цветы.

– Даже стерве?

– Женщина ведь хорошая изначально. И когда она стала стервой? Может, когда она ответила «да» в загсе?

– Когда «да» превратилось в «ад».

Психо. Сон

Я легла в кровать, голова на облаке из синтепона, холодные ноги ищут в одеяле уголок, чтобы согреться. Наконец, находят. Мысли затягивает сон, как в воронку, смешивая против всех инструкций цветное белье с белым:

Ноги остались на кровати, сама пошла на кухню, отстегнула полные рабочего дня протезы, телу сразу же стало легко, без ног с туфлями, красная кепка – это он, усы – это она. Все ее уменьшительные суффиксы, словно собачка под мышкой, которую она постоянно гладила при каждом слове, мат, как тупой пудель, что лаял на все подряд, что ни мысль – то лай, стоило выйти за еврея – унитаз был бы чище. Деревянная тоска в лесу, никогда не курила, подойду к третьему встречному спрошу. Погрузить землю всю на «Камаз», а потом где-нибудь вывалить в океан в другом полушарии, сделать для нас остров. Он смотрел на меня сквозь аквариум, наши мысли, словно рыбки, переплетались в толщах произнесенной воды, они крутились у поверхности в ожидании пищи, самые озорные хотели трахаться, преследуя других, некоторые ползали по дну, то и дело всасывая и выплевывая прошлое, за кем-то тянулась длинная хромосома дерьма, мысли тоже способны откладывать, мысли сбивались в кучу, пытаясь привлечь зрителей к себе лично. «Хочешь исполнения желаний. Вставь сто рублей и жми». Рыбки привлекают желания. Девушка подошла и постучала пальцами по стеклу, несколько мыслей сразу откликнулись, сунула сто рублей, загадала желание, рыбки налетели на корм, кто-то наступил ей на ногу, жирное пятно от взгляда, стеллажи заставлены здоровьем, лекарства, глядят, несколько бумажек длинная хромосома здоровья, подошла к окошечку, спросила пенталгин, с лимоном малиной мороженым? давайте с лимоном, как принимать? за пазуху на закате, все положили за пазуху по закату и стали расползаться с теплом в груди, алым, кто выпить, кто спать, кто в поисках пары для того и другого. Я все время смотрела на телефон, ждала звонка. И вот он пришел. Телефон с диском стоял на песке, перед телефоном загорал, лежа на животе, мужчина. Перед ней лежал кавказский хребет на песке и храпел в такт лезгинке. Она обошла хребет и сняла тяжелую трубку:

– Как настроение? Новогоднее? – голос был его, но пьяный.

– Да, купаюсь. А ты?

– Ищу подарок жене.

– Мне?

– Нет, Хуане. В магазинах перед Новым годом народу! Заходить страшно.

– Может, у тебя просто клаустрофобия.

– Ага, сантаклаустрофобия. Боязнь Клаусов.

Рядом зазвенел еще один телефон, точно такой же.

– Можешь повисеть немного?

– Сколько?

– Пока не разведешься.

– Смеешься?

– Нет, тут мне еще один звонок.

Саша проснулась, села на кровать и подняла с пола телефон.

– Как вы доехали, Саша?

– Все в порядке.

– Второй раз звоню, начал уже волноваться.

– Незачем.

– Чем занимаешься? – захотелось Герману перейти на «ты».

– Сижу на диване.

– Какие планы?

– Грандиозные. Лечь.

– Лечь, это очень кстати. Как вам психолог? – но у него не получилось.

– Полегчало.

– Не слишком ли оказался болтлив?

– Он хотел вскружить мне голову сначала своим видом, потом вином. В итоге напился сам, потерял вид, потерял меня.

– Чувствуете себя потерянной?

– Ага. У вас есть что-нибудь для души?

– Да. Бессонница.

– Вот и меня мучает один вопрос, почему вы открыли свою дверь?

– Вы меня купили.

– Как?

– Щепетильно, именно этим словом. Захотелось узнать его новое значение.

Тореадор

Матадор окинул взглядом публику. «Я вижу по вашим глазам, вы пришли сюда в надежде увидеть, как бык наконец-то прикончит меня». В зрительном зале действительно ждали конца спектакля, некоторые были настолько поглощены драмой, что даже забыли приготовить жетончики, чтобы раньше всех выскочить в гардероб и забрать одежду. Бык рыл копытом сцену. Он уже нарисовал целое кладбище крестов. Приготовил могилу не только для самого матадора, но и для каждого из зрителей. А может быть, он рисовал плюсы, пытаясь придать бойне положительный оттенок, понимая, как забавляют плебеев крестики-нолики с матадором.

Что-то останавливало Тино. Мысленно выбегая на сцену, он продолжал чего-то ждать.

– У вас огонька не найдется? – вот так одной фразой заставила девушка поперхнуться мой шаг, мой бег, мой выход. Это была брюнетка. Испанка, которой я еще никак не мог переболеть. Я выплюнул, не прожевав:

– Нет, я не курю.

– Как, совсем?

– Нет, бл… только сегодня, – я собрал на лбу столько морщин, будто это был не лоб, а Болотная площадь образца 2010.

– Что ты на меня уставилась, Саша? Огонька? Нет. Есть только пожар, – режиссер поправил косичку, взял шпагу и мулету.

– Мне не нужны жертвы, опаленные губы, разводные мосты, разделенные дети. Огонька было бы достаточно.

– Нет у меня огонька. Я не могу разбрасываться огоньками, Саша. Я не гирлянда, даже не звездное небо. И не надо на меня так смотреть. Не могу, понимаешь?

Она не ответила. Свет был ленив, освещая лицо девушки едва. «Е два», «Е четыре» – она давно уже сделала первый ход. Ответить было нечем. «Нельзя же быть таким безответственным!» – читалось в ее глазах. Партия, не успев начаться, подошла к своему эндшпилю. Возможно, свет щадил ее красоту, боялся прикоснуться, дремал, как дворовый пес, потому что свои. Голос – действительно свой, но уже без огонька. Я оставил ее без огонька. Девушка смахнула тень занавеса с лица:

– Хороший веер, большой, – потрогала она мулету и улыбнулась матадору на прощание.

Режиссер расправил мулету и решительно вышел на сцену.

* * *

– Добрый день, Саша, – приложил к уху телефон Герман. Он стоял напротив того самого театра, где играла Александра. Ворот его пальто был в приподнятом настроении, впрочем, как и хозяин.

– Здравствуйте, Герман.

– Приятно, когда узнают, – смотрел на зрителей, что кучковались возле входа перед премьерой спектакля, кто-то еще жил ожиданием, кто-то спешил в фойе скинуть пальто с себя и со своей спутницы, чтобы быть уже не таким толстокожим, купить программку своей жизни на пару ближайших часов.

– Еще приятнее, когда ждут.

– А вы ждали моего звонка?

– Я думала, вы ждали.

– Это правда. А вы разве не в театре? Стою перед афишей с вашим новым спектаклем, но не нахожу среди ролей вашу.

– Как вы правильно подметили, для этой роли мне не хватило легкомыслия.

– А если серьезно?

– Не люблю. Я. Его, – по чайной ложке выдавала Саша. Словно сахар в чашку, из которой пил Герман.

– Какие планы на завтра?

– Не выспаться, пойти на работу, по дороге поскользнуться, лечь, пока кто-нибудь не подойдет и не спросит: «С вами все в порядке?» «Нет», – отвечу я. «Я могу чем-нибудь помочь?» «Да. Капучино, если можно».

– Можно.

Оглавление

###

  Психо 1

  Капоте

  Психо 2

  Психо 3

  Пасадобль

  Психо 5

  Бандерильерос

  Психо 5

Первая терция

  Пикадоры

  Психо 6

  Психо 5

  Toro

  Психо 5

  Песок

  Оле!

  Психо 5

  Психо 10

  Психо 4

  Психо 6

  Эстакада-а-ресибир

  Психо 7

  Психо 7

  Лас-Бентас

  Любо 1

  Психо 9

  Любо 2

  Психо 9,5

  Психо 9,45

  Психо 10

  Любо 5

  Психо 10

  Любо 5,5

  Трахе де Лусес

  Любо 5

  Психо 11

  Любо

Вторая терция

  Монтера

  Психо 12

  Любо 5,5

  Психо 13

  Любо 6

  Медиас

  Психо 13, 5

  Любо 7,5

  Психо 14

  Любо 8

  Психо 14

  Мачос

  Любо 9

  Психо 15

  Психо 17

  Любо 10

  Психо 17, 5

  Любо 10,5

Третья Терция

  Эстоке

  Любо 11

  Психо 18

  Любо 13

  Фохин

  Психо 19

  La сruz

  Любо 12,5

  Психо

  Мулета

  Психо 20

  Любо 13

  Психо 23

  Психо 24 Ревнотизм

  Психо 25

  Любо 12,5

  Психо 25,5

  Venga!

  Психо 30

  Психо 30

  Индульто

  Психо 30

  Любо 14,5

  Психо. Сон

  Тореадор Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg