«Рассказы»

Крылатые рыбы залива Бони

Мы стоим с дедом у борта яхты. Океан неподвижен. Дед в сюртуке, черной фуражке, по случаю круиза его седая борода коротко подстрижена, трубка во рту делает его похожим на старого шкипера. Глядя на блики солнца на воде, он щурится, и тогда мне кажется, что он дремлет. Отец и мать обедают за столом, который им накрыли возле капитанской рубки. Парус над ними заслоняет полнеба. Официант наливает им шампанское, ставит бутылку в серебряное ведерко со льдом и, чуть-чуть поклонившись, отступает в тень.

Отец и мать поднимают бокалы. До меня долетает их звон и смех матери.

— Смотри, вон-там, — говорит дед. — Это — летающие рыбы!

Действительно, небольшая стайка рыб вырывается из воды и, трепеща плавниками, которые похожи на узкие и длинные стрекозиные крылья, несется над водой, потом снова исчезает в ее толще. Я вижу, как несутся их узкие тела в сине-зеленой толще. Секунда — и они снова вылетают из нее, взмывают так высоко, что их можно коснуться рукой.

— Смотрите! Смотрите! — другие пассажиры подходят к борту, отчего палуба приближается к воде.

Кто-то пытается поймать рыб, протягивая к ним руки. И вдруг я слышу крики — один, другой. В двух шагах от меня — пассажир с бледным, растерянным лицом. Он смотрит на свои пальцы, но одного не хватает. Из места, где он только что был, бьет кровь.

— Она откусила его! — кричит стоящая рядом с ним женщина и дико озирается вокруг, как будто кто-то может напасть на нее сзади или сбоку.

— Кто? Кто? — слышны испуганные голоса.

— Рыба! — отвечает взволнованное многоголосье. — Это была рыба! Она подпрыгнула и откусила! Маленькая, да удаленькая! Знай наших! Ему надо срочно обратиться к доктору! Иди знай, может быть, она ядовитая! Рыбы бывают разными! А ты не балуй!

Я вижу, как кровь стекает с палубы в воду, и тут же черные спинки бросаются к ней. Мы провожаем взглядом кипящее на волне пятно и замечаем, что среди преследующих нас маленьких рыб появляются более крупные особи. Выпрыгивая из воды, они теперь подолгу летят рядом, громко треща крыльями и рассматривая нас Большими круглыми глазами. У них длинные рты, и если бы не острые зубы, казалось бы, что открывая их, они улыбаются.

Потом одна из рыб делает в воздухе внезапный поворот и бросается на деда.

Он страшно вскрикивает, падает на палубу, хватается за голову. Рыба, кажется, откусила ему ухо! Она бьется о палубу, но отец, наступив на ее длинный плавник, бьет ее бутылкой от шампанского до тех пор, пока она не замирает. Яркая, с радужными разводами чешуя меркнет.

Крики, которые теперь слышны отовсюду, перекрывает команда капитана: «Всем пассажирам немедленно уйти в каюты! Команде приготовить брандспойты!»

Стоя у иллюминатора, мы видим, как матросы сбивают струями воды пикирующих на яхту рыб, и те, переворачиваясь в воздухе, падают в океан.

Дед с перебинтованной головой сидит на койке. Мать, устроившись рядом, гладит его темные, в узловатых венах руки.

— Как ты себя чувствуешь?

— Черт с ним, с ухом, — вздыхает он. — Слуховой аппарат жалко.

— Пусть это будет наша последняя потеря! — говорит мама.

Ужин в кают-компании проходит в тишине, прерываемой негромкими стонами и вздохами. У многих что-то перебинтовано. На некоторых бинтах — пятна крови. Капитан — полный мужчина в белом двубортном кителе с золотыми пуговицами, постучав вилкой о бокал, сообщает, что число раненых превысило все допустимые нормы. Нескольким пассажирам и членам экипажа пришлось делать ампутации. Десятки нуждаются в срочном переливании крови.

— Мы еще легко отделались, — говорит многозначительно мать.

— Ближайшая больница — в Бау-Бау-Пассарваджо, — продолжает капитан. — Мы будем там через 14 часов.

От его слов на душе становится еще тревожней — за 14 часов много чего может случиться!

Устроившись возле иллюминатора в каюте, я смотрю на дробящуюся световую дорожку, соединяющую нас с луной. Мы плывем или стоим? Я засыпаю, так и не получив ответа на этот вопрос.

Мне снится, что в целях безопасности яхта превращена в подводную лодку. Мы лежим на грунте. Я вижу, как из темноты, обступившей голубоватое пятно света, появляется большая темная рыба. Стремительным рывком она приближается и замирает в сантиметре-другом от разделяющего нас стекла. Ее брюшные плавники едва заметно трепещут, желтый с черным зрачком глаз устремлен на меня. Вероятно, она хочет упредить любое мое движение собственным смертоносным броском. За ней я вижу другие отделяющиеся от мрака тени. Кажется, рыбы берут нас в кольцо. Замерев, я думаю: заметит ли это хищница, если я только чуть-чуть скошу глаз, чтобы увидеть часы на стене? Отец, я знаю, просыпается ровно в семь.

По грибы

Однажды мой брат Антон отправился в лес по грибы. С недавнего времени он стал употреблять их в пищу. Хотя ему этого не советовали. Сначала грибы были совсем мелкими, и поскольку лукошко он забыл дома, он клал их в рот. Он думал выплюнуть их, когда найдет большие. А если не найдет, то у него хоть эти останутся. Пусть даже с небольшими следами зубов.

Грибы были самыми разнообразными. Чтобы обнаружить в палой листве самые неброские, нужен был, конечно, многолетний опыт грибника, поэтому он довольствовался самыми яркими — с ярко-красными в белую крапинку шляпками.

По мере углубления в лес Антон обнаружил, что его расчет верен — грибов становится больше, и они крупнее тех, которые он подобрал на опушке. В очередной раз освободив рот, он уже не смог вместить в него только что найденного великана и понес его в зубах, как собака несет палку. Это была находка дня, да такая большая, что с непривычки челюсти побаливали. Но он знал, что такую добычу отпускать нельзя.

К полудню он зашел в чащобу с грибами такой величины, что их уже не то что вырвать из земли — даже обхватить за ствол было невозможно. В одном месте, чтобы протиснуться между двумя грибами, пришлось сбросить пиджак. Потом края гриба, который он держал в зубах, застряли между двух стволов. Едва вырвав свою добычу, он попытался обойти препятствие, но снова застрял. То ли его гриб продолжал расти, то ли лес становился гуще. Продолжая борьбу, Антон теперь видел себя героем трагикомического фильма, играющего перед объективом кинокамеры роль обессиленного путешественника. Он карикатурно закатил глаза и обнаружил, что шапочки, венчавшие вековые грибы, полностью скрыли небо. И, тем не менее, в этом интересном лесу было светло. Все вокруг излучало чудесный золотистый свет, который пропитывал и мох под Антоном, и грибные стволы, и его ноги, и руки, — которые стали растворяться в нем, пока не исчезли. Он забарахтался от неожиданности, пытаясь восстановить свое место в пространстве, но пространства тоже не было.

— Так, главное, сохранять самообладание, — сказал он себе, пытаясь как-то вписать положение своего невидимого тела в такую же невидимую кривую штопора, по которой его несло.

Твердо сформулированное намерение дало искомый эффект. Скорость движения стала падать.

Антон остановился.

Теперь главное было не шевелиться. Он осторожно осмотрелся, чтобы понять, где теперь находится.

Он нигде не находился.

Вокруг ничего не было, и его не было тоже. Он закрыл глаза, но ничего не изменилось. Открыл — никаких перемен!

— Я есть мысль, — констатировал Антон. — Мое дальнейшее существование может прервать лишь сон, с которым я буду бороться до конца.

Театр

— В театр надо одеваться нарядно, — говорит мама, поправляя мне галстук и застегивая пиджак.

В костюме немного тесно, но приятно. Мама надела туфли на высоких каблуках и облегающее платье. Оно серебрится на ней, как чешуя. Ее волосы собраны в высокую прическу.

— Идем, — она протягивает мне руку.

В коридоре темно. В столовой, мимо которой мы проходим, тоже выключен свет. Мы входим в гостиную. Вчера весь день отец с дедом что-то мастерили здесь. Каждый раз, выходя из комнаты, они сообщали, что туда заглядывать нельзя, потому что меня ждет сюрприз.

Верхний свет в комнате выключен, все погружено в темноту, в центре которой словно открыто окно в ночное небо. Я вижу точки звезд.

— Садись, — шепчет мама и подталкивает меня к креслу. Мы садимся, и она берет меня за руку. Сердце замирает от тревожного ожидания.

— Когда начнется? — шепотом спрашиваю я.

— Смотри, — она показывает в сторону звездного неба и, действительно, я вижу, что его нижний край начинает светлеть. Поначалу узкая, как нить, полоска света разрезает нижнюю часть ночи и робко начинает теснить синеву, гасить звезды. В невидимых садах пробуют голоса птицы. Где-то далеко-далеко раздается звук, в котором я постепенно узнаю стук колес приближающегося поезда. Теперь нижняя треть неба окрашена в легкую голубизну, и я вижу откос железнодорожной насыпи, по которой кто-то поднимается — это девушка. Она останавливается. Утренний ветерок шевелит ее волосы. Звук приближающегося поезда нарастает. Громче, громче, громче! Я вжимаюсь в кресло, опасаясь за девушку, но мама крепко сжимает мою руку, давая понять, что она рядом, и значит, ничего дурного не случится.

Поезд стремительно врывается в окно, обдавая нас густым запахом горячего мазута. В страшном грохоте череда желтых окон разматывается передо мной, как кинопленка, в каждом кадре которой я вижу лица людей. Они разговаривают друг с другом, читают, дремлют, играют в карты. Только один пассажир стоит у окна, всматриваясь в темноту. И вдруг он кричит:

— Аня! Аня!

— Саша! — вскрикивает девушка на насыпи и взмахивает рукой.

— Остановите поезд! — дружным хором кричит наше купе: я, мужчина в тирольской шляпке с пером и две монашенки, вяжущие в четыре руки полосатый шарфик.

— Что такое? — машинист опускает багет с моцареллой, вялеными помидорами и базиликом на разложенную на коленях газету и, приподнявшись, выглядывает в окно. Опытный железнодорожник мигом оценивает сложившуюся ситуацию. Ухватившись за рычаг тормоза, он опускает его к полу. И чем невыносимей становится скрежет колес, тем краснее становится его лицо в обрамлении бороды и фуражки с кокардой в виде крылатого колеса.

От резкого торможения пассажиры отрываются от своих сидений и вылетают в открытые окна. Восстановив баланс, они начинают обгонять замедляющий движение поезд. Они несутся подобно стае вольных птиц, плавно взмахивая руками и деловито посматривая по сторонам. Они знают, что если будут продолжать свое движение строго над рельсами, то рано или поздно доберутся до места назначения. А чемоданы и саквояжи, что ж, их конечно жалко, но Бог даст, они не пропадут, и их привезут им в гостиницу или домой днем-двумя позже.

Только один пассажир — Саша, это он недавно выкрикнул в ночь имя своей знакомой, — не вылетел в окно. Преодолевая невидимые силы инерции и притяжения, он продвигается к двери. Ухватившись за перила, он выбрасывает свое мускулистое тело из вагона. Галька шуршит и разъезжается под его ногами, он чуть не теряет равновесие, но какой все-таки, молодец, удерживается на ногах и бежит к своей Ане. А та бежит к нему, пока они не оказываются друг у друга в объятиях.

— Нет, вы только посмотрите, просто голуби! — говорит растроганно машинист. Отпустив тормоз, он утирает рукавом мокрое лицо. Поезд, чьи стальные колеса были уже в секундах от полной остановки, начинают двигаться быстрее, и вот уже недавний их истошный визг заменяет деловое постукивание.

Набрав скорость, состав нагоняет стаю выпорхнувших из него пассажиров, и те, уже наловчившись передвигаться в воздушных струях, ловко залетают в свои купе. Некоторые мастера еще умудряются сделать перед возвращением мертвую петлю, а последний, взмыв в посветлевшее небо так, что превращается в едва заметную точку, устремляется вниз широким штопором — ах, какое это захватывающее зрелище! Когда он влетает на свое место, пассажиры устраивают ему овацию. Ее останавливает проводник с подносом, на котором стоят высокие узкие бокалы и серебряное ведерко, из которого выглядывает оранжевая этикетка «Вдовы Клико».

Пассажиры чокаются и смеются, вспоминая пережитое приключение. Постепенно они возвращаются к своим обычным занятиям: чтению газет, вязанью, карточной игре.

Утром я просыпаюсь от голосов за дверью моей комнаты. Я бегу в гостиную, где отец и дед пакуют ящики, забивают крышки. На голове у деда фуражка с кокардой в виде колеса, из центра которого растут два крыла.

— Так это был ты?

— Ну, а кто еще? — он привлекает меня к себе.

Зажмурившись, я прижимаюсь щекой к колючей ткани его куртки и делаю глубокий вдох, чтобы еще раз ощутить аромат горячего мазута.

Оглавление