«Распятые любовью»

Распятые любовью (fb2) - Распятые любовью 1356K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Александрович Самарский

Михаил Самарский

Мечтающим о любви посвящается

Скорблю о тебе, брат мой Ионафан;

ты был очень дорог для меня; любовь

твоя была для меня превыше любви

женской.

Ветхий Завет,

Вторая книга Царств, 1:26

В дом заходишь как

Все равно в кабак,

А народишко –

Каждый третий – враг.

Своротят скулу,

Гость непрошеный!

Образа в углу –

И те перекошены.

Владимир Высоцкий

Предисловие автора

Все, кто читал рукопись романа «Гей» до отправки её в издательство (такие читатели есть у каждого автора), непременно задавали мне один и тот же вопрос: «Что побудило тебя взяться за такую тернистую и многосложную тему?». Вы, наверное, знаете, что в нашей стране это не тот вопрос, при ответе на который можно отшутиться или вовсе его проигнорировать. Тем не менее, я деликатно уходил от ответа (правда, иногда с трудом), ссылаясь на то, что не хочу бежать впереди паровоза и готовлю для книжной версии что-то вроде предисловия, там, дескать, вы и найдёте мой ответ.

Пришло время выполнить своё обещание. Впрочем, не выполнить его – было бы непростительной ошибкой, поскольку я убеждён, что этот вопрос интересует не только привилегированных, но и абсолютное большинство моих читателей.

Ответ на этот каверзный вопрос по определению не может быть кратким, ибо затронутая тема настолько объёмна и многогранна, что её исследование обернулось, как видите, целой книгой.

Если вы относитесь к читателям, которые терпеть не могут всякие прологи, вступления, преамбулы, прелюдии и т.п., смело пропускайте мои разъяснения и приступайте к чтению романа. Там мало-помалу, от главы к главе, вы обнаружите все составляющие данного предисловия, но уже в развёрнутом виде. Ну, а для усидчивых и любознательных читателей ниже представляю так называемую нулевую главу романа.

Сразу оговорюсь, гомосексуализм – это не моя культура в принципе. Если бы я имел к этому предрасположенность, то прямо так, без всякого лукавства, и написал бы. Но самое любопытное во всей этой истории то, что причиной моего пристального внимания к нетрадиционным сексуальным отношениям являются два врождённых качества. Первое – моя гетеросексуальность, даже если кому-то это покажется странным. Второе – обострённое чувство справедливости, проявляющееся даже в самых заурядных ситуациях. Конечно, это порой создаёт мне определённые неудобства, однако поделать с этим ничего не могу. Пусть кто-то язвительно усмехнётся, но мне часто хочется воскликнуть вслед за Львом Николаевичем Толстым: «Не могу молчать!». Именно так я бы и назвал своё предисловие, если бы мне предложили его озаглавить.

Причина есть ещё одна, немаловажная, но о ней я расскажу позже.

Сегодня и юристы, и врачи, и правозащитники пришли к однозначному выводу: гомосексуализм – это не приобретённое явление, а врождённое. Гомосексуалистов нельзя называть ни больными, ни извращенцами, ни уж тем более преступниками. Никому ведь в голову не взбредёт называть человека больным или преступником за то, что у него другой цвет волос, не такой как у всех разрез глаз или слишком маленький (большой) размер ноги. Это всё – «проделки» природы, если хотите, Божий Промысел. А он, как утверждает церковь, абсолютно праведный, но в то же время непостижим ни людям, ни ангелам.

Но, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай, потому гомосексуалисты вынуждены отстаивать свои права, и это естественный процесс, поскольку у любого государства есть свойство при отсутствии сопротивления граждан взбираться им на шею и свешивать ноги.

И что должны делать в таких случаях гетеросексуалы? Если мы хотим жить в правовом справедливом государстве, ответ очевиден: защищать права человека, кем бы он ни был, даже если он идейный трижды гомосексуалист, и тогда у власти не будет соблазна попирать права или каким-то образом их ограничивать. Однако, так поступают в нормальном цивилизованном обществе.

А что же происходит в России? Наверняка, каждый из нас видел такую картину: в то время, когда представители ЛГБТ-сообщества заявляют о дискриминации в нашей стране сексменьшинств и о возникающих в связи с этим проблемах, одни граждане на эти действа, театрально закатывая глаза, морщатся, мол, как надоели эти отвратительные «гомосеки». Другие, деланно возмущаясь, цедят сквозь зубы, что всю эту «голубятню» нужно непременно разогнать и сослать куда подальше, например, на Колыму валить лес. Словно лесная промышленность нашей страны только и держалась исключительно на трудоспособности гомосексуалистов. Есть и крайне суровые комментаторы, безрассудно неистовствующие, мол, зря уголовную статью за мужеложство отменили, «пидорасов» нужно расстреливать.

В моей книге читатель обнаружит так же рассказы о жизни геев в СИЗО и трудовых колониях России. Вот где действительно попираются права сексменьшинств, а гомосексуалистов превращают в полуживотных. Я думаю, вряд ли аналогичное положение возможно в любой европейской стране. После прочтения таких откровений поневоле задумаешься: так есть или нет дискриминация секс-меньшинств России? К сожалению, получить отрицательный ответ на этот вопрос не удастся.

Меня всегда поражало, что многие наши соотечественники почему-то свято верят: если всех гомосексуалистов куда-то удалить, допустим, посадить за решётку или ликвидировать, наши дети (да и взрослые вместе с ними) вознесут до небывалых высот нравственность, обретут духовное просветление и беспрецедентную непорочность. Все люди, храня до глубокой старости целомудрие, непременно избавятся от эгоизма и корыстных помыслов, а наша жизнь наладится, и наконец-то наступит долгожданное всеобщее благоденствие. Максим Горький даже выдвинул теорию о том, что, если уничтожить всех гомосексуалистов, то исчезнет и фашизм. Знаменитый «буревестник», видимо, не знал, что главный фашист двадцатого века уничтожал в свою очередь геев, желая таким образом избавиться от коммунистов.

И вот здесь мне хочется спросить: вы согласились бы с тем, чтобы из нашей жизни, истории, культуры исчезли навсегда такие личности, как писатель Николай Васильевич Гоголь, композиторы Пётр Ильич Чайковский и Модест Мусоргский, антрепренёр Сергей Дягилев, танцор Рудольф Нуриев, художники Леон Бакст и Павел Челищев, режиссёры Сергей Эйзенштейн и Всеволод Мейерхольд, актёры Георгий Милляр и Юрий Богатырев, пианист Наум Штаркман и многие-многие другие? Если этот список заполнить полностью, включая и зарубежных голубых «звёзд», он окажется до такой степени долог, что нужно будет к нашему роману издавать дополнительно ещё с десяток томов с фамилиями знаменитых людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

Мы должны решительно защищать права секс-меньшинств. Хотя правильнее здесь говорить так: мы, гетеросексуалы, обязаны защищать не просто права гомосексуалистов, а права человека вообще, ибо они не разделимы. Они либо соблюдаются, либо нет. Всё просто: если гомосексуалисты в нашей стране подвергаются дискриминации, значит, права человека не соблюдаются. А это, между прочим, значительно влияет и на общий климат в обществе. Нет прав – нет свобод! Нам только кажется, что нас это не касается, как казалось и тем, кто в сталинские времена тоже думал, что произвол его не коснётся. Он ведь нормальный человек, ничего предосудительного не совершает, на иностранные разведки не работает, советские устои не подрывает, скабрезных анекдотов о членах правительства и ЦК партии не рассказывает и даже не думает о них плохо, ну, если так только – мысль случайно проскочила. А чекисты всё равно приходили и уводили. И плевать они хотели на международные нормы, на конвенции, декларации, заявления и тому подобное.

Огорчает тот факт, что на просторах интернета (особенно в русскоязычном секторе), присутствует слишком много пользователей, рьяно отделяющих права геев от прав человека. Прямо так и говорят: геи (правда, в этом случае употребляется общеизвестный и широко распространённый в России синоним – «пидоры») – это не люди, и права человека – не про них.

Такие высказывания чрезвычайно опасны. История человечества знает много примеров, когда тех или иных людей за людей (прошу прощения за вынужденную тавтологию) не считали. К сожалению, в такую категорию иногда попадали и женщины, хотя в некоторых странах им до сих пор живётся несладко. Не повезло и чернокожим товарищам, индейцам, австралийским аборигенам… Перечислять можно долго. Люди во все времена любили делить других людей по сортам. Гитлеру, к примеру, взбрело в голову уничтожать не только гомосексуалистов, но и евреев, цыган, они, видите ли, мешали процветанию Германии.

К слову сказать, Иосиф Виссарионович, словно сговорившись, с Адольфом Алоизовичем, одновременно начал гонения на гомосексуалистов и в СССР.

Но удивляет не то, что в Советском Союзе стали их преследовать (при тоталитарном режиме это закономерно), а то, почему семнадцать лет со дня октябрьского переворота на них не обращали внимания? Уму непостижимо, как же выжил советский народ при полной бесконтрольности над «извращенцами»?

Вот тут мы и приходим к определённому выводу: именно к 1934 году Советский союз окончательно приобрёл все признаки тоталитаризма, то есть общество было взято политической властью под полный контроль. О какой-то там оппозиции государство (читай, Сталин) не желало и слышать, малейшие проявления инакомыслия немедленно пресекались и беспощадно подавлялись. А кто такие гомосексуалы? Самая что ни на есть настоящая оппозиция, причём не только иначе думающая, но ещё и иначе действующая. Тут должно держать ухо востро! Только вздремни, и тут же кто-то пристроится сзади. Кто ж в своём частном хозяйстве такое непотребство потерпит?

Сталин обладал тонким, можно сказать, звериным чутьём, он задолго до начала гей-прайдов (не путать с парадами) понял, что не утихомирь вовремя голубых оппозиционеров, они всю душу вытряхнут, ибо никогда не смирятся с ущемлением своих прав.

А вот вам парадоксы истории! В самом начале своего царствования Пётр Первый совершил путешествие в Европу, чтобы установить дипломатические отношения и перенять опыт государственного устройства. Перенял, называется! Посетив Европу, где однополые отношения считались преступлением, царь решил не отставать и через некоторое время из-под его пера вышел Указ, по которому впервые в истории России в светском законодательстве было введено наказание за гомосексуальность. В переводе с германского это означало «ненатуральное прелюбодеяние». Как известно, Пётр особой гуманностью не отличался, а потому решил за преступление «муж с мужем» сжигать виновного на костре. Правда, историки утверждают, что на практике этот закон так и не был ни разу применён.

Но тут показателен сам факт – какой опыт Россия когда-то вывезла из Европы в начале XVIII века, и какой потом в начале века ХХ Европа приняла обратно. В 1928 году после того, как Россия озвучила на законодательном уровне своё либеральное отношение к гомосексуалистам, Дания и Польша отменили преследование за гомосексуализм. Но недолго музыка играла…

Через пять лет советское государство взяло на себя роль секс-судьи и распорядителя кроватями своих граждан. Оно стало решать кого, когда и как может любить гражданин страны Советов.

Волей-неволей возникает вопрос: почему собственно правителей разных эпох и государств так тревожила тема гомосексуализма? Учёные в последнее время пришли к выводу о том, что, кто больше всех выступает против этого явления, тот и сам мучается вопросом «быть или не быть?».

Сексологи утверждают что, так называемых латентных гомосексуалистов в обществе на порядок больше, чем открытых, оно и понятно – попробуй их сосчитай, если они и под пытками не сознаются, что тоже иногда похотливо посматривают в сторону своего пола. А вообще по разным оценкам специалистов число гомосексуалистов в любом обществе составляет от пяти до двадцати процентов. Вы представляете? Если даже взять средний показатель 10-12%, выходит, на планете земля живёт около миллиарда гомосексуалистов. То есть, в любом коллективе, где насчитывается хотя бы десять человек, один будет непременно голубым. Давайте, к примеру, возьмём Государственную Думу России. Четыреста пятьдесят человек. Как ни крути, а теоретически там заседает около пятидесяти человек с нетрадиционной сексуальной ориентацией. А если сюда ещё приплюсовать членов Совета Федерации, членов правительства, судей по всей стране, губернаторов, мэров? С ума сойти, это ж сколько пидорасов во власти!

С другой стороны, какая нам разница, голубые они, розовые, красные – лишь бы честно и с полной отдачей сил работали на благо народа и на благо государства. Но что мы видим? В июне 2013 года Дума принимает закон, запрещающий «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних». Проголосовали «за» почти единогласно при одном воздержавшемся. А куда же подевались депутаты, отражающие пятьдесят оттенков… голубого? Наивный избиратель подумает, вот, мол, какие ответственные ребята, о детях думают, об их нравственном воспитании. Но что-то мне подсказывает, двигала ими вовсе не забота о подрастающем поколении, а банальный страх. Это к вопросу о том, существует ли в России дискриминация секс-меньшинств.

Представляете, если избиратели узнают, что их депутат «голубой», всё, сливай воду, на карьере политика можно ставить крест. Именно этим и объясняется такое завидное единомыслие наших законодателей в этих вопросах. Никому не хочется оказаться заклеймённым страшным словом «пидор». Вот и действуют те 10-12% по принципу «бей своих, чтобы чужие боялись». И пока наши соотечественники – президент страны, депутаты, министры, губернаторы, мэры и прочие власть предержащие господа будут руководствоваться такими же принципами, мы никогда не продвинемся на пути к гражданскому обществу, никогда не обеспечим реальные гарантии прав и свобод человека и никогда не наведём порядок в нашей стране. Да и разве справедливо будет, если государство перестанет заботиться о пятнадцати миллионах (10-12%) своих, пусть даже голубых, граждан.

Все эти некомпетентные и надуманные решения тянут за собой целый воз следующих недоразумений и коренным образом меняют взгляды подрастающего поколения на искусство. Что делать, как быть? Разве можно показывать подросткам такие картины, как

"Ученики в мастерской" Кончаловского, "Перетягивание каната" и "Купание коней" Богданова-Бельского, знаменитое полотно «Купание красного коня» и картина «Играющие мальчики» Петрова-Водкина, "Полдень" и «После боя» Дейнеки? Да это же полнейшие безнравственность, распутство содом и гоморра.

Голые мужики, подростки, дети… Это похлеще Венеры Милосской, изображение которой коммунисты отказывались печатать даже в справочной литературе, принимая его за порнографию. Мне кажется, что с законом, запрещающим «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений…» происходит что-то подобное.

Властители решили потягаться с природой, но до них не доходит, что тщетные потуги ставят их в неловкое и смешное положение. Придёт время, и над этим законом будут смеяться потомки. Историю ничему не учит? Включайте логику, господа законодатели! Ну, почему вы вместо нормальной работы стряпаете такие глупые законы? Да-да-да, наиглупейшие! Без обид. Веками, тысячелетиями, разные правители пытались «поваляться» в чужой постели и, навязывая своё видение в вопросах однополой любви, наказывали строптивых своевольников, вешали, сжигали, рубили им головы, отрезали половые органы, заливали раскалённое олово в анальные отверстия. Звучали призывы вырвать с корнем это явление, выжечь их каленым железом, стереть гомосеков с лица земли, изрубить их в капусту, иными словами, уничтожить и изжить заразу. Но никто так и не смог убить любовь. Человеческая любовь необорима. А потому пора нам всем закончить творить глупости и не мешать людям любить друг друга. Люди во все времена, при любой власти хотели и находили возможность быть счастливыми, ибо настоящая, истинная любовь не знает, ни пола, ни национальности, ни расы, ни вероисповедания, ни возраста, ни сословия.

Не устану повторять: дискриминация сексуальных меньшинств и сегодня никуда из нашей страны не делась. Даже Конституционный суд вторит гомофобам! Вдумайтесь в эти слова: «законодатель, устанавливая данную норму, хотел оградить ребенка от воздействия информации, способной подтолкнуть его к нетрадиционным сексуальным отношениям, приверженность которым препятствует выстраиванию семейных отношений, как они традиционно понимаются в России и выражены в Конституции Российской Федерации». Сколько здесь фальши и лицемерия! Как же может негативно повлиять информация на ребёнка, если гомосексуалисты в нашей стране не считаются ни преступниками, ни больными, ни извращенцами? Вы уж определитесь, господа судьи. Неужели вы не замечаете всей несуразности своих высказываний на эту тему. А то не ровен час, кинетесь ограждать родителей-инвалидов от собственных детей, хотя уже и такие факты имеются.

Пожалуй, самая глупая, но одновременно и самая действенная гомо-пугалка звучит примерно так (цитата взята из интернета): «гомосексуализм – это опаснейшая угроза для всего человечества, потому что, поразив наших детей и внуков, может прервать наш род, поскольку «неразмножение» – это то же самое, что и смерть…».

Такими истеричными заявлениями забит весь русскоязычный интернет. Легковерные граждане, не задумываясь, принимают на веру подобные утверждения, но если пораскинуть мозгами, и даже мало-мальски почитать учебник истории, то скоро выяснится, что во времена Иисуса Христа на нашей планете проживало около ста миллионов человек. Ну, может быть, где-то там в лесах Амазонки, в Австралийских джунглях и в Прерии ещё «партизанило» пара-тройка миллионов. Ну, тогда позвольте полюбопытствовать, а каким образом к 2017 году женщины-землянки нарожали ещё семь миллиардов человек? Неужто за две тысячи лет после рождества Христова всех гомосеков истребили? Насколько мне известно, гомосексуалисты были всегда – и до Христа, и при нём, и после него. Однако на рождаемости это никоим образом не отразилось. Да и как это может отразиться, если на демографию народонаселения не повлияли ни крестовые походы, ни мировые войны, ни эпидемии, ни завоевания Александра Македонского?

На уровень рождаемости, как мне кажется, всё-таки больше влияет возможность современной женщины прервать беременность. Вот где страшные цифры. За время существования советской власти было сделано (внимание!) сто восемьдесят миллионов абортов. Даже представить такое невозможно – сто восемьдесят миллионов неродившихся детей. Это больше, чем сегодня проживает людей в нашей стране. Но почему-то законов запрещающих «пропаганду абортов и контрацептивов среди несовершеннолетних» Дума принимать не торопится.

Очень странно, что и церковь наша выступает против любви. В смысле, против однополой любви. Гомофобы в рясах ухватились за стих из Библии (Лев. 18, 22): «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость», и упорно внушают прихожанам, что гомосексуализм – это зло. А тут вдруг выясняется, что в этом месте Библии перемудрили с переводом, и что не всё так однозначно. Дискуссия, в которой участвуют богословы, филологи, историки, продолжается. Однажды автор услышал и такое толкование стиха из книги Левита: «Сказано же, не ложись с мужчиной, как с женщиной… Вот и не ложись как с женщиной, а ложись как с мужчиной». Вроде толкователь ёрничает, а прислушаешься, действительно в этом есть своя логика.

В истории христианства случались и вовсе дикие вещи. Был такой в VI веке христианский император Юстиниан I. Так он обвинял гомосексуалистов в том, что их поведение является причиной таких явлений как голод, землетрясения и мор от болезней. Вот уж действительно, всех собак навешали, так навешали. Император в наказание предписал карать «виновников» смертной казнью. Известно также, что по указу Юстиниана «мужеложников» кастрировали и водили по городу на всеобщее обозрение.

К чему я это пишу. Да к тому, что иногда складывается впечатление, дай волю гомофобам-законодателям, они и сегодня примут нормы Юстиниана.

Но вернёмся к нашим святым отцам. Испытав столько несправедливости, гонений, преступлений от строителей коммунизма, церковь почему-то весьма спокойно относится к названиям многочисленных улиц, площадей, переулков, посёлков, деревень и целых городов, носящих имена гонителей церкви. Да и само наличие коммунистической организации в стране их не смущает. Уж кто-кто, а члены партии нанесли вреда церкви гораздо больше, чем все гомосексуалисты страны вместе взятые.

У нас в стране, когда речь заходит о Западе, очень любят порассуждать там о двойных стандартах. Но все мы знаем, что писатель Лев Николаевич Толстой был отлучён от церкви. Так почему же ни родители, ни педагоги, ни священники, ни представители власти не протестуют против преподавания в школе произведений богохульника? Может, нам сначала со своими стандартами разобраться?

И вообще, почему такая ненависть к тем, кто мечтает о любви, пусть и однополой. Ведь Иисус Христос призывал своих учеников и последователей любить друг друга. Какая разница кто кого любит? Разве он говорил только о разнополой любви? Каждый человек свободен и имеет право не только на собственное мнение, но и право выбирать, как ему жить и кого любить. Это в любом случае лучше, чем враждовать и воевать. Не так ли? На эту тему показателен эпиграф из Библии вначале романа. Если вы вдруг пропустили его, вернитесь и прочтите его внимательно. Мужчина говорит мужчине: «…любовь твоя была для меня превыше любви женской». Это означает лишь одно: Бог допускает, что любовь к мужчине может быть превыше любви женской. Сказано прямым текстом, однако святые отцы не хотят вспоминать такой неоднозначный стих и всячески обходят его стороной. Как и эти: «Когда кончил Давид разговор с Саулом, душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нём, и отдал её Давиду, также и прочие одежды свои, и меч свой, и лук свой, и пояс свой». (1-я Царств 18:1-4). «И заключил Ионафан завет с домом Давида. И снова Ионафан клялся Давиду своей любовью к нему, ибо любил его, как свою душу». (1-я Царств 20:16-17). «Давид поднялся с южной стороны, и пал лицом своим на землю, и трижды поклонился; и целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более». (1-я Царств 20:41).

Это были цитаты из Ветхого Завета. А теперь давайте откроем Новый Завет.

Чует моё сердце, что святые отцы назовут меня богохульником, но, как ни крути, а Иисус Христос никогда не возражал против любви между мужчинами. В Евангелии от Иоанна он напутствует своих учеников: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. Поэтому все узнают, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собой». (Иоанн, 13:34-35). Как известно, среди учеников Христа женщин не было. Так кого они должны были любить? Друг друга, конечно. И ничего зазорного Спаситель в этом не видит. Что там в Книге Левита? Мерзость? Сдаётся мне, святые отцы что-то не договаривают. В самом деле, что я должен думать, когда читаю в Евангелии такие слова: «в час «тайной вечери» Иоанн возлежал у Иисуса на груди». (Иоанн, 13:23)? И это полбеды.

Угадайте, кто спасётся на нашей грешной земле? Цитирую «Откровения» из Нового Завета: «И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. (Откр.14:1). Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцу Богу и Агнцу. И в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим. (Откр.14:1-5).

Вот и ответьте мне, уважаемые богословы, священники, истинные христиане, а почему это среди спасённых лица только мужского пола, да ещё и одни девственники? То есть, чтобы спастись человеку, чтобы остаться непорочным и не дай Бог не оскверниться, ему нужно не только о сексе со своим полом забыть, но и к противоположному полу не прикасаться. Может, Конституционный суд и в этом направлении поработает? Ну, чтоб оградить подростков от воздействия информации о любви, о свадьбах, семейной жизни, рождении детей и т.п. и не подтолкнуть его в объятия какой-нибудь сексуальной и любвеобильной (Господи, прости, что скажешь!) девицы.

Известно, церковь тоже страсть как переживает за демографическую ситуацию в стране, мол, из-за гомосексуалистов может существенно упасть рождаемость. И опять мы видим двойные стандарты. Все же понимают, что гомосексуалист, скажем так, может оплодотворить женщину, и та родит ребёнка. Кстати, «чистых» (на 100%) гомосексуалистов нет в природе. Основная часть – это так называемые бисексуалы, как среди мужчин, так и среди женщин. Мои исследования показали, что у подавляющего большинства лиц, склонных к однополому сексу, имеются дети – по одному, и по два-три ребёнка, и даже есть те, кто возглавляет многодетные семьи. Так что обвинение геев в подрыве демографии в стране не состоятельно. Но при чём тут двойные стандарты, спросите вы. А при том, что Иисус Христос не осуждал скопцов и благословил их на вхождение в Царство Божие. Вот так поворот. Мастурбировать нельзя, оральным сексом заниматься нельзя, анальным тем более, дескать, семя теряется. А оскопиться можно! И никого не смущает, что скопец для женщины потерян навсегда – ни трахнуть, ни оплодотворить. И как это понимать?

Скопцы, или как они себя называют, «агнцы Божьи», «белые голуби», – последователи секты «духовных христиан», возводящей операцию оскопления в степень богоугодного дела. В Евангелии от Матфея мы находим любопытные рассуждения: «Есть скопцы, которые из чрева материнского родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит», (Мф. 19:12).

Не могу не остановиться на проблеме сексуального просвещения подростков. Те же силы, проклинающие гомосексуалистов, выступают категорически против полового просвещения, называя это попыткой развратить детей и превратить их чуть ли не в секс-рабов. Конечно, это чушь собачья! Детей нельзя бросать в океан жизни неподготовленными, они должны во всём этом разбираться.

Собирая материал для своей книги, я как-то общался с одним восьмидесятипятилетним стариком. Он так волновался, что под конец нашей беседы даже расплакался. Мужчина признался, как всю жизнь мечтал поцеловать «вульвочку» (термин старика) своей жене, но так и не решился, поскольку боялся скандала и развода, он боялся потерять любимую женщину. Ему, воспитанному на советских сексуальных догмах, это представлялось не просто противоестественной наклонностью, а чудовищнейшим извращением, если хотите, квинтэссенцией содомии. Но самое печальное то, что мужчина был абсолютно уверен, что допусти он такую вольность, партия и государство непременно об этом узнает. «Так и похоронил свою голубку нетронутой, – грустно произнёс он и, тяжело вздохнув, добавил: – старый дурак».

Дело в том, что сексуальное просвещение у нас в стране существовало, существует и всегда будет существовать, только вопрос: а педагоги кто? В книге, которую вы держите в руках, вы увидите, как наши дети в разные времена проходили уроки сексуального просвещения. Российские власти никак не могут понять одного, что отсутствие у подростков знаний по столь важным вопросам способствует возникновению массы проблем как для самих подростков, так и для их родителей, школы и общества в целом. Так зачем же придумывать себе искусственные проблемы и калечить жизни юных граждан?

Есть мировой опыт! Почему мы не используем его? Почему мы снова и снова изобретаем велосипед, на котором цивилизованный мир снова уезжает от нас на далёкое расстояние?

Возьмём для примера Японию. Порнография в этой стране – это целое направление в массовой культуре. Каждый год японцы снимают около тридцати пяти тысяч порнографических фильмов. С древних времён японцы относятся к сексу положительно. В 1868 году в Японию проникли христианские миссионеры и давай убеждать местных жителей в том, что секс – это результат первородного греха. Однако Японцев такие досужие россказни не вдохновили, и они не хотели стыдиться своей сексуальности и посыпать голову пеплом. Но самое любопытное – японские сексологи провели тщательное исследование, начиная с 1970 года, с целью выяснения как влияет рост популярности порнографических материалов в стране на преступления связанные с сексуальным насилием. Результаты ошеломили исследователей. Число зарегистрированных преступлений такого характера год от года значительно снижается. Можно было бы сослаться на другие традиции, культуру, религию, менталитет. Но аналогичные результаты зафиксированы в Дании и Германии.

А мы в России всё придумываем сказки о том, что высокий уровень доступности материалов сексуального характера будет способствовать увеличению числа преступлений на сексуальной почве. Мы всё пытаемся быть святее Папы Римского. Можно с пеной у рта доказывать, что мы не такие, мы другие, мы… Словно мы и не «хомо сапиенсы» вовсе. А давайте просто посмотрим, что там у них происходит. В конце концов, мы цивилизованные люди и должны учитывать мировой опыт. Мы же не отказываемся, к примеру, от «айфона» или «мерседеса», лишь только потому, что они были изготовлены на идеологически чуждом нам Западе. Нет, что вы – тут мы впереди планеты всей!

Подробно в рамках данного предисловия рассмотреть программы полового просвещения во всех странах, разумеется, невозможно, но сказать несколько слов о них будет весьма полезно. Могу лишь напомнить, что такие программы есть не только в «развращённой Европе», но и на всех континентах нашей планеты. Похоже, что вся планета сошла с ума, погрязла в разврате, и лишь одна Россия не на жизнь, а на смерть борется за беспорочность землян, за их благонравие и целомудрие.

Нидерланды. Здесь первые знания дети начинают получать (приготовьте валидол!) в возрасте четырёх лет. Что творят проклятые содомиты! Но при этом в Нидерландах самый низкий в мире уровень подростковых беременностей и венерических заболеваний.

Великобритания. В каждой школе есть программа полового воспитания, однако родители могут отказаться от посещения их ребенком этих занятий. Здесь занятия проходят проводятся в форме лекций и не предусматривают дискуссий и последующих экзаменов по темам.

Германия. У немцев половое воспитание нации является обязательным. Уже в младших классах школьники получают знания по всем гендерным вопросам. В самом начале это мультфильмы и книги с картинками, рассказывающие о различиях между мальчиками и девочками, появлении детей и создании комфортной обстановки в семье.

Франция. Здесь половое воспитание является частью школьной программы уже больше сорока лет.

США. В этой стране существует два вида преподавания полового просвещения – «полное» и «ограниченное». По какой программе будет учиться, зависит от типа школы и директора.

Страны Азии. Здесь тоже во многих странах занимаются половым просвещением, включая и Китай. Нам же по духу, видимо, ближе Бангладеш, Непал и Пакистан, где подобных знаний не дают ни в школе, ни в институте.

Страны Африки. Здесь половым просвещением занимается «Красный Крест» и другие волонтёрские организации. Главная цель программы – снижение роста заболеваемости СПИДом и подростковых беременностей.

И что же в результате? Российские «эксперты», проснитесь! В странах, занимающихся половым просвещением нет ни роста разврата, ни разрушения нравственных норм, зато имеются великолепные результаты в сфере подросткового здоровья. Количество беременностей закончившихся родами или абортом, а также случаи венерических заболеваний среди несовершеннолетних в государствах пропагандирующих сексуальную грамотность, на порядок ниже.

Мы к этому вопросу обязательно вернёмся, по окончании этого «содомитского романа» будет ещё и послесловие. Без него тоже не обойтись, поскольку нужно будет подвести итог описанных событий в нашей книге.

А пока на цыпочках возвращаемся на нашу пуританскую Родину. О каком сексуальном просвещении мы можем говорить, если в России даже нет официальной статистки абортов среди несовершеннолетних? Мы всегда гордимся занятыми нашими соотечественниками первыми местами в любых соревнованиях и негодуем, когда вопреки нашим ожиданиям занимаем втрое или третье призовое, о непризовых местах и вовсе молчу. Блюстители нравственности, можете гордиться очередным результатом вашей бездумной и истеричной политики – Россия опередила все страны Европы, мы на первом месте по количеству рожающих несовершеннолетних девочек! Вы же этого добиваетесь? Или чего-то другого? Вот она – программа выхода из демографического кризиса. Сексуальное просвещение – в топку! Рожать – так рожать! Даёшь роды в начальной школе!

Когда-нибудь наше государство задумается над этим вопросом? Неужели всех нас утраивает положение, при котором наглухо безграмотные в сексуальных вопросах российские (как и раньше советские) подростки ищут информацию где и у кого попало, в результате чего наносят часто непоправимый вред своему здоровью.

Все стереотипы, умозаключения, домыслы, мифы, измышления, небылицы прокрались в нашу современную жизнь из СССР. После октябрьского переворота в нашей стране сначала случился настоящий сексуальный разгул, одно время революционеры хотели даже баб (sorry, это революционный термин) сделать общими, мол, брак – пережиток буржуазного прошлого, а истинная комсомолка должна удовлетворять комсомольцев по первому требованию – нельзя терять время на ухаживания и уговаривания, не по-пролетарски это. Строим коммунизм!

Одумавшись, большевики бросились из одной крайности в другую. Решили, что строитель коммунизма не должен отвлекаться на секс и какие-то там оргазмы. Главный оргазм – это пятилетка за четыре года. Работайте и наслаждайтесь!

И в завершение своего вступления скажу несколько слов об однополых браках. Как же мы смеем заявлять всему миру, что у нас отсутствует дискриминации секс-меньшинств, если мы запрещаем однополым парам заключать браки? Опять-таки, что за дикость?

Давайте вспомним, сколько человечество наломало дров из-за запретов на брак по мотивам разных сословий, чужих вероисповеданий, подозрительных родословных, неудобных национальностей, не совсем приятного цвета кожи и других несуразностей. Кое-где и сегодня есть ограничения по тем же признакам, но теперь это всё-таки большая редкость. Во многих странах общество и государство давно уже не обращают внимания на такие «вольности». И это стало допустимым и естественным благодаря тем, кто боролся за свои права. Я уверен, что когда-то и в нашей стране к гей-свадьбам будут относиться как к обычному мероприятию, граждане не будут хвататься за сердце и причитать о падении нравов и морального разложения. Но для этого мы должны сказать: нет дискриминации секс-меньшинств.

Но, как бы кому-то это не нравилось, к сожалению, у нас в стране пока рулят ханжество, фальшь, лицемерие, ненависть, ксенофобия и страх. И пока это положение будет сохраняться, российские гомосексуалы, особенно подростки, которым не с кем ни посоветоваться, ни поговорить, ни отвести душу с такими же как они сами, будут продолжать верить в собственную низость и ничтожность, будут считать себя извращенцами и изгоями, будут смолоду спиваться или скалываться, будут выпрыгивать из окон многоэтажек, вешаться, резать вены, травиться. Задумываются ли об этом блюстители фальшивой нравственности, защитники традиционных ценностей? Кто ответит за такое моральное надругательство над юными людьми? Почему кто-то снова толкает наше общество в антиправовое, варварское болото, снова вынуждая нас оставаться на задворках цивилизованного мира.

Печально, что весь этот произвол прикрывается красивыми, но невероятно фальшивыми фразами о каких-то традиционных ценностях. Что это за традиционные ценности, спрашиваю я? Слышатся призывы взять за основу Домострой, по которому баба (то есть женщина) была бесправной, практически рабыней у мужа? До революции отношение к женщинам было отвратительным. Далеко не надо ходить, вспомним пословицы – «Баба с воза – кобыле легче», «Бабе дорога – от печи до порога», «Все от Бога, окромя бабы», «Пока баба с печи летит, семьдесят семь дум передумает», «Баба – что жаба» и другие. Всех сразу и не упомнишь.

Домострой – это, конечно, уникальный памятник культуры, оставшийся современникам от жителей древней Руси. Однако жить сегодня, оглядываясь на XVI век, это, согласитесь, полнейшая нелепость.

Может, традиционные ценности – это дореволюционная религиозность? В советскую и постсоветскую религиозность я не верю. Это не религиозность, это игры в веру и красивый крестик поверх одежды на груди. Те, кто выставляет его напоказ, даже не понимают смысла слова «нательный». А между тем его нужно носить на теле и обязательно освящённый в церкви. Но кто об этом сегодня заботится?

Так называемые «традиционные семейные ценности» полностью сегодня дискредитированы беспробудным пьянством, пивным (и не только) алкоголизмом, табакокурением. Не эти ли ценности имеются в виду – избиения детей ремнём или чем попало под руку, жёны с синяками, муж с топором, гоняющий детей и супругу по деревне, шестьсот-семьсот тысяч разводов ежегодно, отказ от родившихся детей, уклонение от выплаты алиментов?

Ну, честное слово, надоел маразм! Сто лет назад фанатики-революционеры перевернули мир вверх дном, и мы по сей день никак не можем расхлебать ту густо заваренную ими кашу. Видимо, слишком велики инерционные силы социалистической революции, неужели мы так и будем продолжать молчать, кивать, соглашаться с некомпетентными и зачастую глупыми решениями наших властей? Неужели мы желаем ещё несколько столетий пожинать плоды коммунистического социального эксперимента? Изо всех сил сегодняшние власти пытаются внедрить в сознание граждан России советские принципы и традиции. Всё чаще и чаще раздаются голоса, что, мол, в СССР мы жили хорошо, а сейчас…

Кому это выгодно? И главное – зачем? Разве мы уже забыли, что СССР – это страна, где власть спускала в регионы план расстрелов своих граждан, страна, где суд превратился в судилище и творил произвол, страна, где власти нагло корректировали статистические данные и занималась фальсификацией архивов. Страна, где узурпировавшие власть революционеры переписали историю под коммунистических вождей. Страна, где взрывали храмы, а уцелевшие – пускали под склады и конюшни, страна, где расстреливали священников и жгли иконы. Страна, где ради денег на дело революции распродавали национальное достояние зарубежным миллионерам. Страна, где уничтожили самое работоспособное крестьянство. Страна, где жизнь человека ничего не стоила. Страна, где не стыдно было врать, доносить, красть и клеветать на ближнего. Страна, где людям запрещали читать книги, которые читал весь мир. Страна, где именами налётчиков и боевиков бесстыдно называли исконно русские города. Страна, где убили императора и всю его семью, включая несовершеннолетних детей. Страна, где…

Впрочем, нет той страны уже двадцать шесть лет. Упреждая голословные обвинения и всякие домыслы, я подчёркиваю, что наряду с упрёками бесконечно и чрезвычайно горжусь достижениями и победами своей страны. Другой вопрос – какова цена всех этих достижений и побед? Этот вопрос я адресую, разумеется, не народу, а тем, кто на тот момент властвовал и устанавливал цены. В данном случае, ситуация как со спекулянтом, он, вроде, и удовлетворяет ваш запрос, делает вам приятное, но при этом обдирает вас как липку.

В 1980-1990 годы мы чудом вырвались из мохнатых красно-бардовых лап, густо политых народной кровью. Судьба предоставила нашей стране уникальный шанс – изменить маршрут дальнейшего движения, начать строить цивилизованный мир, выбраться наконец-то из берлоги и объявить всему миру, что мы тоже хотим и будем свободными и счастливыми. Вместо этого мы опять бросились противопоставлять себя всему миру.

Понимаю прекрасно, что многие прочитавшие (да и не прочитавшие тоже) книгу «Гей» тут же запишут меня во враги народа (любимая забава российских псевдопатриотов), в русофобы, заодно заподозрят в предрасположенности к гомосексуализму, навешают на меня всех собак голубого цвета, обвинят в пропаганде нетрадиционных отношений и даже, если хотите, в покушении на суверенитет страны. Бог – им судья!

Александр Сергеевич учил нас: «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца!». Последуем же его совету.

Роман «Гей» написан от лица пятидесятипятилетнего мужчины нетрадиционной сексуальной ориентации. Борис Филатов – это собирательный образ, созданный на основе десятков интервью, сотен бесед, тысяч писем, побудивших меня непременно рассказать читателю правду о тех, кто живёт рядом с нами, мучается, страдает и мечтает о любви.

Я обещал назвать ещё одну, пожалуй, самую главную причину, почему я написал эту книгу и защищаю права секс-меньшинств. Мой ответ таков: потому что я люблю свою страну, хочу, чтобы моя Родина была для всего мира образцом свободы, демократии и безукоризненного соблюдения прав человека.

Призываю представителей всех ветвей власти, законодательной, судебной, исполнительной и так называемой четвёртой (СМИ): давайте вместе правдой и честным словом очищать Россию от скверны и всяческого произвола.

Михаил Самарский

Глава 1

Человек, пытающийся всё время казаться не тем, кто он есть на самом деле, проживает чужую жизнь.

Никогда не считал себя суеверным человеком, хотя не стану кривить душой, одна примета всё же приводила и по сей день приводит меня в замешательство – «как день начнётся, так и закончится». Правда, я всегда хорохорюсь, изображаю из себя удалого смельчака и делаю вид, что данное легковесное умозаключение лично меня никаким образом не касается. Уныло ухмыляясь, я мысленно вру себе, что это просто придумка какого-то астролога-проходимца или, на крайний случай, простодушного романтика. Каждый раз, когда мне казалось, что вечер сегодня будет испорчен, я успокаивал себя, мол, ну, какая может быть связь между началом и концом дня? Чушь собачья!

Некоторые недобросовестные прорицатели так и вовсе пошли дальше и по тому же принципу увязали примету с полноценным календарным годом.

Впрочем, я на собственном опыте неоднократно убеждался, что выводы те не такие уж и безосновательные – случись, к примеру, в новогоднюю ночь какой казус, всё, привет родителям, не только конец, а весь год коту под хвост. То же самое и с днём – не задалось утро, весь день жди какого-нибудь подвоха.

В то сентябрьское утро у меня нежданно-негаданно заныло сердце. Накапав спросонья в стакан пятьдесят пять капель валокордина (по количеству прожитых лет) и разбавив его минеральной водой, я выпил залпом отвратительно пахнущее зелье и, взглянув на часы, завалился в кровать, чтобы досмотреть волнительный сон. Однако уснуть больше так и не смог – мысли забегали, зароились, зашумели, и сна как не бывало.

В «первой серии» мне снилось, что я пробираюсь сквозь густые заросли, сторонюсь каких-то диковинных зверей, с некоторыми даже пришлось сцепиться, а перед самым пробуждением вдруг набежала целая толпа людей – старые знакомые, коих я уже лет двадцать-тридцать не встречал наяву. Они стали галдеть, размахивать руками, каждый норовил закрепиться рядом с хозяином сна, нахраписто раздавая какие-то замысловатые советы и рекомендации. С одной стороны, сон да и сон, в сны я тоже особо не верю, но ведь с другой – сердечко зашалило-то по-настоящему, а вот это уже повод для беспокойства.

Судьбу не обманешь – вечером, как я и предполагал, примета сбылась. Да так сбылась, что подобного результата я никак и представить не мог – сердце ведь зря болеть не будет, да ещё с раннего утра.

До конца надеясь, что дурное предзнаменование окажется фиктивным, я купил к ужину бутылку дорогого коньяка с громким названием. Жене докладывать о покупке не стал, хотел, во-первых, проверить, вспомнит ли Галина Ивановна, какой сегодня день, а, во-вторых, если и забудет, то сделать ей приятный сюрприз. В прошлом году она вспомнила лишь под конец дня, и то совершенно случайно, я сам ненароком ей намекнул. Потому в этом году в течение дня я решил не подавать виду, и только, когда в прихожей залился трелью звонок, и мать кинулась встречать сына, я торжественно водрузил бутылку на стол. Сергей, войдя на кухню, бросил взгляд на накрытый стол, затем на меня, но почему-то тут же отвёл глаза. Сердечко моё ёкнуло. «У сына что-то случилось», – мелькнуло у меня в голове.

Но ситуация прояснилась очень скоро: как оказалось, «что-то» случилось не у сына, а у меня. Сын вдруг, надменно усмехнувшись, раздражённым голосом спросил:

– Бухать, что ли собрались?

Мать, заметив на столе бутылку коньяка, воскликнула:

– Ой, отец, а чего это ты решил сегодня…

Стараясь не замечать хамоватой тональности сына, я наигранно рассмеялся:

– Ну, что же ты, мать, всё время забываешь день нашего знакомства?

– Господи, боже мой, – всплеснула руками Галина Ивановна, – опять забыла и, подойдя ко мне, поцеловала в лоб, – прости Боренька, память-то девичья. Или уже старушечья, кто её знает!

– Да ладно тебе, – обняв жену, как можно ласковее сказал я, – не прибедняйся, тоже мне, старуха нашлась.

Сын, нахмурившись, исподлобья наблюдал за нами. Мать пригласила его к столу:

– Серёженька, ты чего стоишь? Мы не начинали ужинать, ждали тебя. Иди, сынок, мой руки, и за стол.

Сын набрал полные лёгкие воздуха, шумно выдохнул и объявил:

– Я ужинать не буду!

– Как? – удивилась мать. – Ты не голоден?

– Голоден! – ответил Сергей и, презрительно взглянув на меня, повторил: – Голоден, очень голоден! Но есть, – он кивнул в мою сторону, – с ним за одним столом не буду, – спустя несколько секунд добавил: – никогда больше не буду.

Жена ойкнула, и, схватившись за сердце, опустилась на стул.

– Серёжа, – испуганно произнесла она, – это что ещё за новости? Ты что такое говоришь, сынок? Как ты можешь?

– Могу! – зло усмехнулся сын. – Не просто могу, а обязан отказаться…

– Это ещё почему? – изумлённо спросила мать. – Это твой родной отец. Что ты такое говоришь?

– Лучше бы… лучше бы его у меня не было, – выпалил Сергей.

Опустив голову, я молчал. Вообще-то, я всегда был готов к такому неожиданному повороту, но последнее время стал забывать о случившемся и успокоился настолько, что когда из уст сына прозвучала претензия, скажу честно, растерялся.

– Ты чего молчишь, Боря? – удивлённо спросила жена.

– А что ты хотела от меня услышать? – вяло ухмыльнулся я и добавил: – Что тут можно сказать, если сын не желает сидеть за одним столом с отцом?

– Но почему? Что случилось? – недоумевала Галина Ивановна.

– А это нужно у него спросить, – ответил я и, обращаясь к сыну, спросил: – Может, и фамилию сменишь?

– Сменю, – повысил голос сын, – обязательно сменю, и имя это пидорье сменю.

– Совсем крыша поехала, что ли? С чего это ты взял, что имя у тебя пидорье?

– Сер-гей, – кривляясь вскрикнул сын, – это, по-твоему, нормальное имя? Да меня уже задолбали всякими подколками…

– Ну, это уже твои проблемы, – развёл я руками. – Значит, сам даёшь повод подкалывать себя. Я тебя всегда учил не реагировать на дразнилки. А имя своё ты получил в честь деда, замечательного человека…

– Всё равно сменю! – процедил Сергей.

– Тогда рекомендую на Павлика Морозова, – снова усмехнулся я.

– Мужчины, – нахмурившись, громко воскликнула Галина Ивановна, – вы можете объяснить мне, что произошло? Я чего-то не знаю? Какая кошка пробежала между вами?

– Пусть он и объясняет! – развёл руками Сергей и, обратившись ко мне, ехидно спросил: – Надеюсь, ты догадываешься, папуля, почему я принял такое решение?

– Догадываюсь, – ответил я, – но пояснить всё-таки придётся тебе. Так что не стесняйся, говори.

– А чего мне стесняться? – наигранно и фамильярно рассмеялся сын. – Я в гаремах не проживал, петухом не был, как и не был обиженным, опущенным… Я честный пацан.

– Да вы можете, в конце концов, объяснить мне, что тут происходит? – тревожно воскликнула мать. – Что за гаремы, какие ещё петухи, какие обиженные, опущенные? Вы о чём, ребята?

– Мама, наш папа гомик! – стиснув зубы, произнёс Сергей. – То есть, петух. В колонии жил в гареме или, как на зоне ещё говорят, в курятнике.

Я вздрогнул. Перед глазами замелькали перекошенные лица надзирателей, заключённых, ожили давно забытые голоса, истерично кричащие «ах ты, пидор», «на перо этого гребня», «сука ты позорная»…

– Ничего не понимаю! А вы можете объяснить нормальным языком? – едва не плача, спросила мать.

– Пусть он объяснит, – кивнул в мою сторону Сергей. – Он лучше знает.

Я взял себя в руки, откашлялся в кулак и, присев на стул, спокойно произнёс:

– Да нет уж, сынок, сказал «А», говори и «Б». Решил отца растоптать, так действуй.

– С чего это ты взял? – визгливо вскрикнул Сергей. – При чём тут растоптать? Я же не виноват, что… что ты… это… что ты пидором в зоне жил… что…

– Не виноват! – перебил я. – Но наверняка знаешь, что такое беспредел…

– А ты это сейчас к чему говоришь? – спросил Сергей. – Хочешь сказать, что тебя по беспределу опустили? Маме расскажи, может, она тебе и поверит. Кстати, привет тебе от Кости Шамана.

Почувствовав, как по спине сбежала струйка пота, я понял, что сыну известны все подробности случившегося.

– Лихо тебя обработали, – хладнокровно ухмыльнулся я. – Ну, что ж, тебе решать…

– Конечно, мне, – сказал Сергей, – ты, например, как бы поступил на моём месте? Промолчал бы? А ты не подумал, что я скажу братве?

– Ах, вон оно что! «Братве»? – передразнил я его. – Да ты, смотрю, в блатные подался?

– Эй, мужики, – напомнила о себе Галина Ивановна, – так вы можете внятно сказать, что происходит или так и будете загадками говорить?

– Мать, – воскликнул сын, – ты серьёзно не понимаешь, или под… наивную девочку ко…

– Не смей так с матерью разговаривать! – повысив голос, оборвал я. – Совсем распоясался, – и, обращаясь к жене, добавил: – Галина, я не хотел затрагивать эту тему, но так получилось, – он тяжело вздохнул и добавил: – я в колонии жил среди опущенных…

– Это как? – разинула рот жена. – Опущенные – это кто?

– Ну, как кто? – развёл руками я, мысленно подбирая нужные слова. – На воле их называют голубыми, в лагере – пидорасами.

– Ну? – воскликнул сын, обращаясь к матери. – Теперь ты поняла?

– Что? Что я должна понять? – испуганно спросила мать.

– Как что? – развёл руками сын. – То, что наш папа… это… ну, в общем… голубой.

Галина Ивановна не сразу нашлась, что сказать. Минуту спустя она поднялась со стула и подошла к мужу:

– Это правда, Боря? – спросила она дрожащим голосом.

– Что именно?

– Ну, что ты этот, как его, голубой?

– Мама, пойми ты, наконец, – не дожидаясь моего ответа, выпалил сын, – наш папа не просто голубой, а гребень, то есть петух, и в зоне он жил в петушатнике среди пидоров.

– И что с того? – ответила мать. – Какая разница, где он там и среди кого жил? Сейчас он живёт дома. Он после этой колонии тебя уже родил и вырастил. Почему ты сейчас об этом вспоминаешь? У нас здесь не колония, и не тюремные порядки. Твой отец уже двадцать пять лет на свободе, у нас скоро серебряная свадьба.

– Мама, – возразил сын, – ты понимаешь, что я не имею права сидеть с ним за одним столом. Если мои друзья узнают, меня самого опустят…

– Это что же за друзья у тебя такие, – перебила Галина Ивановна, – если они могут тебя… тебя.., – она не решилась произнести слово «опустить», но продолжила: – и за что? За то, что ты с родным отцом за одним столом обедаешь?

– Нормальные друзья! – ответил сын. – Просто такие законы…

– Какие законы? – возмутилась мать. – Ну, какие законы? Что с тобой, сынок? Ты с кем связался? По каким-таким законам ты живёшь?

– В тюрьму он собрался, – усмехнулся я, – вот и придумал себе законы.

– Отец, – возмущённо воскликнул Сергей, – ну, зачем ты сейчас вводишь мать в заблуждение? Ты же прекрасно понимаешь, о чём я говорю…

– Нет, не понимаю. Я бы мог понять, если бы мы были в лагере, – возразил я, – но переносить зоновские порядки на волю, а тем более в семью, извини, это верх скудоумия… Это тупость несусветная. Зря ты затеял весь этот разговор, зря. Хорошо, я уйду из дома, живи ты здесь, общайся с друзьями, желаю тебе счастья… Только не забывай, что твои так называемые друзья и тебя в любой момент могут загнать в гарем, повод всегда найдётся. Не ту дорогу ты избрал в будущее, сын, но бог тебе судья…

Жена, слушая диалог наш диалог, вся напряглась и вдруг зарыдала:

– Куда ты уйдёшь, Боря? Помиритесь вы, ради бога!

– Галя, дорогая моя, после того, что наговорил этот… извини… мерзавец, перемирия не может быть в принципе…

– Не оскорбляй меня, – процедил Сергей.

– А то, что будет? – злорадно усмехнулся я. – Руку на отца поднимешь? А вот тут, сынок, хочу предупредить тебя: коли уж ты начал жить по арестантским понятиям, так знай, что честному пацану поднимать руку на пидора западло. Постигай науку, новоявленный уркаган, пригодится…

Как ни уговаривала меня жена не совершать поспешных поступков, я остался непреклонен – обида пожирала моё сердце, я едва сдержался, чтобы не расплакаться. Бросив в портфель зубную щётку, вложив туда же ноутбук, проверив в бумажнике документы, кредитную карту, хлопнул себя по карману, убедившись, что телефон на месте и, поцеловав жену, покинул квартиру. Галина, знала меня достаточно хорошо и, прощаясь перед дверью, она не стала закатывать истерику, проводила меня молча. Я её тоже знаю не хуже – скорее всего, она надеялась, что вся эта размолвка с сыном временная и завтра-послезавтра внезапный раздор стихнет и всё наладится.

Какое-то время, я просто гулял по вечернему городу и, часто вздыхая, вспоминал былое. Иногда к горлу подкатывал ком, а на глазах выступали слёзы, но воли я им не давал, и они каждый раз скоро просыхали. Я давно уже научился совладать со слезами, хотя в тот вечер мне это давалось чересчур тяжело.

«За что меня бог так наказал? – мысленно вопрошал я. – Почему я всю жизнь с детства вынужден лгать, изворачиваться, унижаться, придумывать какие-то глупые легенды, в конце концов, изображать из себя иного человека, чем я есть на самом деле? Как и почему это произошло? Я хочу любить! Любить по-настоящему, без остатка, отдать любимому человеку душу и сердце…».

Глава 2

Воздух в тот вечер мне казался липким, я никак не мог им надышаться. Над московскими крышами нависло набухшее небо, и из этого огромного небесного резервуара начинали срываться первые капли.

К тому времени, набродившись по городу до боли в коленях, я тщательно откашлялся в кулак и набрал номер телефона своего приятеля Владимира Копытина:

– Не спишь? – придав голосу бодрехонький тембр, спросил я.

– Ёлы-палы! – радостно донеслось из трубки. – Да неужели ты, Борька? Филатов! Здорово, брат! Ушам своим не верю, сколько мы не виделись?

– С год, наверное, точно, – ответил я.

– У тебя там что, в подъезде все собаки передохли?

– Все живы, слава богу! – сказал я. – Здравствуй, Володя. Вот, в гости к тебе собрался. Не занят?

– Да о чём ты говоришь, хоть бы и был занят, какая разница? – воскликнул Копытин. – Ты забыл, как я «трезвый в стельку» в три часа ночи заезжал к вам чайку попить? До сих пор стыдно Галине в глаза смотреть. Кстати, как она там поживает? Как Серёга?

– Все здоровы, – ответил я, – приеду, расскажу, поделюсь новостями. Скажи, что взять?

– Боря, ничего не надо брать, всё есть! – заверил Копытин. – Если, конечно, ты за то время, что мы не виделись, не стал употреблять какие-то особые, экзотические напитки.

– Да брось ты, Вова, – ухмыльнулся я, – какая на фиг экзотика! Честно говоря, я в последнее время почти совсем не употребляю, но вот сегодня захотелось выпить. А с кем мне ещё провернуть такое важное дело?

– Вот это ты правильное решение принял, – обрадовался товарищ, – вот это деловой подход, я ведь тоже один ни-ни… Пить одному – опасное дело! А ты знаешь, Борис, между прочим, я собирался тебе звонить. Тоже есть новости…

– Хорошие хоть? – настороженно спросил я.

– Ну, смотря с какой стороны посмотреть, – уклончиво ответил Копытин и, сделав небольшую паузу, добавил: – и смотря кто будет новость оценивать.

– Не можешь ты без своих еврейских штучек, – хмыкнул я, – вечно какими-то загадками говоришь,

– Так, Боря, – приятель пропустил мимо ушей шутку, – жду тебя. Приедешь, всё узнаешь. Ты далеко?

– В центре, на Арбате, – пояснил я.

– Вот и прекрасно! – воскликнул Владимир. – Значит, через пятнадцать-двадцать минут будешь у меня. Жду. А то я тут совсем одичал, на телевизоре уже белое пятно образовалось.

– Что за пятно? – не сообразил сразу я.

– Ну, от взгляда моего пристального, – рассмеялся товарищ. – Просмотрел насквозь!

– А-а-а! Понял! – уловив смысл шутки, рассмеялся я.

– Не тяни, садись на такси и дуй ко мне! – сказал Копытин. – Накрываю поляну!

– Да ты там сильно не суетись, – виновато произнёс я. – Какая поляна на ночь глядя?

– Не переживай, мой юный друг, всё будет как в лучших домах Лондона и Парижа, – заверил Копытин.

Отключив телефон, я улыбнулся и мысленно произнёс: «Владимир не изменился! Эту присказку о Лондоне с ударением на втором «о» я услышал от Копытина ещё в первый день знакомства, лет двадцать назад на дне рождения у общих знакомых. Познакомились, разговорились, подружились, первое время частенько устраивали совместные посиделки, выезды на природу, иными словами дружили весело – без совместного бизнеса, без одалживания денег, без поиска общих врагов.

А года три назад стало известно, что Копытины развоодятся, и встречи наши стали всё реже и реже. Мы с Галей даже пытались помирить их, но все наши усилия оказались тщетными. Сложилось такое впечатление, что они просто устали друг от друга. Владимир так и сказал: наши чаши терпения переполнились и требуют парообразования. Екатерина как-то совсем уж резко выпустила из своей чаши пар и через несколько месяцев вышла замуж за моложавого мужчину, а Владимир после развода так всё это время и пребывал в холостяках. С новой семьёй Кати отношения у нас не сложились, да она и сама не жаждала продолжения дружбы. Так бывает, когда внезапно меняется всё – и муж, и соседи, и друзья, и родственники, и место жительства, и даже… взгляды на будущее.

Но как бы там ни было, Копытин оставался весёлым и верным другом. Я мог доверить этому человеку любые тайны и все свои секреты. Владимир знал обо мне практически всё. Я признавался себе: «Если бы не Володька, я бы уже давно сошёл с ума». Я дорожил этой дружбой и бесконечно уважал Копытина.

Мне даже не пришлось звонить в дверь – друг ждал меня на пороге своей квартиры. Высокий, седовласый, с лучистыми глазами, приветствуя меня, Владимир, пробасил:

– Дай я тебя обниму, Боруха, ты не представляешь, брат, как ты поднял мне настроение. Проходи, проходи, да не разувайся ты…

– Там дождик крапает, Володь, осень на дворе, обувь не совсем чистая, лучше разуюсь, – возразил я.

– Ну, тогда на, надевай мои ботфорты, – хозяин ловко скинул с ног комнатные тапочки и подвинул их ко мне.

– Спасибо, – рассмеявшись, закивал я, – ну у тебя и названия, – и мы прошли на кухню.

– Деликатесов особых нет, – шутя, оправдывался хозяин, – но всё же кое-что имеется, нарочно для тебя держал. – Копытин поднял до уровня головы банку чёрной икры и покрутил ею перед Борисом.

– Вон оно как! Это теперь называется, нет деликатесов? – улыбнулся я и добавил: – Крутой ты, чувак и скромный очень!

– Да-да! – согласился приятель. – И водочка у нас имеет соответствующее, так сказать, наименование, полюбуйся, – он вынул из кухонного шкафа бутылку водки, на этикетке которой красовалась выпуклая рыбина и чёрно-золотистая надпись «Белуга».

– Не многовато ли будет? – покачал я головой, имея в виду литровый объём бутылки.

– Тю! – воскликнул Копытин, передразнивая меня (это южно-российское «тю» он впервые услышал именно от меня, оно ему так понравилось, что он навсегда включил его в свой лексикон). – Стареешь, брат! Пол-литра на рыло! Когда это было многовато? И, кстати, многовато – это хорошо! Главное, чтобы немало было. Но мало не будет, я тебе точно говорю, – Копытин отворил другую дверцу шкафа и продемонстрировал ещё несколько разномастных бутылок.

– Ух ты! Да у тебя тут целый вино-водочный магазин, – покачав головой, удивлённо произнёс я. – Как бы нам с тобой тут не застрять на недельку.

– Ты знаешь, дружище, я так редко выпиваю, что не грех раз в год и перебрать.

– А зачем покупаешь, если не пьёшь? – удивлённо спросил я.

– Хм, – Копытин подмигнул, – а вдруг Борька Филатов нагрянет, что делать? А если честно, Борь, не покупаю я спиртного, это мои благодарные пациенты снабжают. Не скажешь же им, вы лучше деньгами поощряйте, хотя сейчас многие так и делают. Мне один пациент на каждом приёме «пятёрочку» вручает, такой старичок древний, но крепенький, видать за здоровьем следил смолоду. По-моему, из бывших партийных боссов, но сам он не раскрывается, а я и не настаиваю. Как-то решил проверить, чем дышит одуванчик, и говорю ему: «Пал Палыч, неудобно как-то пенсионера обирать, совесть замучает…». А он пристально посмотрел мне в глаза и говорит таким металлическим голосом: «Ты за меня, Владимир Маркович, не переживай, не последний кусок доедаю. А вот, когда тебе наши власти будут достойную зарплату платить, я буду в знак благодарности приносить тебе что-нибудь со своего огорода». Ну, как тут не согласиться с меценатом?

– Фермер, что ли? – вытаращил я глаза.

– Да какой фермер, ты чего? – усмехнулся Копытин. – Я же тебе говорю: из бывшей номенклатуры. Он за всю свою жизнь в руках тяжелее авторучки и собственного члена не держал. Я таких кренделей издалека вижу. У него и помощник на даче имеется… или даже помощники. Я так понял, что он детям своим, да и, видимо, внукам тоже, в своё время обеспечил будущее на много лет вперёд, ну а те в свою очередь создали теперь старику подходящие условия для заслуженного отдыха. В прошлом году в Швейцарию ездил на обследование, в этом – в Израиль, на будущий год в Германию собрался. Иными словами, верно подметил: не последним куском делится.

– Нефтяник, наверное, бывший, – предположил я, – или газовик.

– Да бог с ним, – махнул рукой хозяин, – мне какая разница, пусть хоть король бриллиантовый! Моё дело маленькое – лечить и не навредить.

– Кстати, ты обещал новостью поделиться! – вспомнил я.

– Нет, брат, – Копытин погрозил пальцем, – ты сначала расскажи, что там у тебя случилось?

– Почему сразу «случилось»? – вздёрнул брови я.

– Боря! – протянул Копытин. – Ты прекрасно держишься, брат. Молодчина! Но, извини, дружище, у тебя на лбу написано: Уильям Шекспир, «Маленькие трагедии».

– Литератор ты хренов! – рассмеялся я и поправил друга: – «Маленькие трагедии» – это у Пушкина.

– Ну и ладно, – согласился Копытин, – автор тут не имеет значения. Тут дело в другом, когда это ты ко мне, мой дорогой друг, в гости в такую «рань» приезжал, да ещё без жены? Рассказывай-рассказывай, – наполнив рюмки, предложил Владимир. – Надеюсь, с Галькой-то всё нормально? Или бес в ребро пробрался?

– Нет-нет, – замахал я руками, – как раз с Галиной всё хорошо! Бесов гоню от себя.

– А что тогда глаза такие потухшие?

– Серёга бузит, – тяжело вздохнув, произнёс я. – Да так бузит, что, наверное, уже и не помиримся никогда.

– Да ладно тебе! – изумлённо воскликнул Копытин. – Зачем так фатально? Что там у вас произошло?

– Подлость произошла, Володя, великая подлость! – опустив голову, сказал я.

– Не томи уже, говори! – Копытин положил руку на плечо другу. – Освободись от негативной информации, как я тебя всегда учил. Говори, и пусть вся чернота идёт прочь, а мы её сейчас водочкой, водочкой заразу…

Я поднял голову и долго смотрел на Копытина (тот не стал нарушать моё молчание – Владимир умел слушать и слышать собеседника), затем, откашлявшись, тихо сказал:

– Отказался садиться со мной за стол?

– В смысле? – разинул рот Владимир.

– В прямом! – горько усмехнулся я. – Надули ему в уши, он пришёл домой и объявил матери, что отец, то бишь я – голубой.

– Ни хрена себе! – присвистнул Копытин. – И как он это объяснил?

– Забыл, что ли? Я же тебе рассказывал о перипетиях своей тюремно-лагерной жизни и о том, почему уехал со своей малой родины, у нас в городе все, всё и всегда обо всех знают, а если не знают подробностей, то сами такое додумают, что и на голову не натянешь…

– Да ничего я не забыл! – помотал головой приятель. – Но он-то откуда знает эту историю? – воскликнул Владимир. – Выходит, и в Москве тоже ничего не утаишь? Ты когда освободился? Кажется… дай бог памяти… ты говорил… в тысяча девятьсот…

– В 1992 году, – напомнил я.

– Точно, – Копытин хлопнул себя по лбу. – А Серёга родился в 1994-ом! Так откуда же он узнал о твоих приключениях?

– Мир не без «добрых» людей, – иронично усмехнулся я. – Как я понял, один из моих «однополчан» напел, Серёга даже кличку назвал – Шаман. Эта гнида столько мне зла в жизни сделала, я бы его собственными руками придушил.

– А где он его откопал? – удивился Копытин.

– Где-то познакомились.

– Случайно, что ли?

– Видимо, да. Не думаю, что Шаман его нарочно искал. Оно ему надо? Я не расспрашивал, Володь, Серёга пришёл сегодня домой весь такой взвинченный, и с порога затеял этот разговор прямо при Галине, начал при ней оскорблять меня, назвал петухом. Я не стал развозить базар, так перекинулись двумя-тремя фразами, потом я собрался и ушёл. Пожить-то пустишь?

– А вот этот вопрос твой совершенно не уместен! – цокнув языком, ответил хозяин. – Ты же знаешь, с Катькой я разошёлся окончательно, сын с внуками уехал в Канаду, дочь перебралась к мужу в Питер. Так что я тут в гордом одиночестве. Живи, – Копытин неожиданно рассмеялся и подмигнул мне, – только смотри мне, без этих своих петушиных штучек, знаю я вас, начнёшь приставать к одинокому мужику.

– Вова, – покачав головой, рассмеялся я, – ты, как всегда, в своём репертуаре…

– Надеюсь, не обиделся? – Копытин с улыбкой посмотрел на гостя и похлопал меня по плечу.

– Да разве на тебя можно обидеться? – я протянул рюмку, чтобы чокнуться, – давай, Владимир, за нашу дружбу.

– Давай, брат! – поддержал Копытин и, чокнувшись, опрокинул в себя стопку. – Слушай, – он вернулся к моим семейным проблемам, – может, мне поговорить с твоим Серёгой?

– Я думаю, не стоит! – ответил я. – Бесполезно.

– Уверен? А вдруг совесть проснётся…

– О чём ты говоришь, Вова, какая совесть? – эмоционально возразил я. – Был бы хоть намёк на совесть, разве он так поступил бы? Нет, тут никакие разговоры уже не помогут.

– Ну, ошибся человек! – настаивал Владимир. – Молодой, глупый…

– Понимаешь, Володя, ошибки ведь бывают разные. Есть такие, которые можно забыть, простить, исправить, наконец. А есть ошибки незабываемо-неисправимые…

– Может, ты усугубляешь, так сказать, драматизируешь? – попытался успокоить меня Копытин. – В тебе сейчас говорит обида и…

– Нет, Вова, не обида, здесь другое. Это предательство! Понимаешь? Подлое и коварное предательство! Зачем было так приходить и… и смешивать меня с грязью? Его поступок хуже предательства Павлика Морозова. Тот просто сдал отца, а этот самолично пытался растоптать меня… Павлик Морозов – XXI век, версия 2.0.

– Но ведь он твой сын, Борис! – перебив, воскликнул Копытин. – Ты же его воспитывал! Выходит, не досмотрел, не довоспитал или не долюбил…

– Согласен, – закивал я, – кроме «не долюбил». Я за двадцать три года слова грубого ему не сказал…

– А может и зря? – рассмеялся Владимир. – Иногда полезно как следует укрыть… Некоторые мысли без грубого словца не доходят до адресата, пролетают мимо ушей и уходят в небо. Ты вспомни наших отцов, разве они церемонились с нами, разве выбирали правильные слова, рассуждали, «педагогично или не педагогично выразился»? Так твой хоть шахтёром был, ты же сам рассказывал, а мой – преподаватель в техникуме, но доведёшь его, мало не покажется, так поговорит, что.., – Копытин махнул рукой. – А сейчас развели какую-то богадельню. Бедных учителей таскают за случайно брошенное слово на ученика. Одна учительница-ветеранша ученика оболтусом обозвала, так дело до суда дошло. И чего добились, придурки? Ушла женщина из школы, она и так десять лет переработала. Ты думаешь, школяры её лучше стали учиться? Ага, жди! В результате, стали наглее и хамовитее, а ЕГЭ провалили. Я тебе говорил, что Кристина моя учительницей работает?

– Что учительницей работает, ещё не говорил, но то, что она в «педе» училась, конечно, помню. Надо же, Кристина учительница! – вдруг воскликнул я. – Как же всё-таки время летит быстро. Кажется, совсем недавно в школу пошла, а уже сама учительница! Помнишь, мы с ней басню про муравья учили?

– Помню-помню, – улыбнулся Копытин, – Серёга твой 1994 года рождения, а Кристя моя в 1992 году родилась. Двадцать пять уже исполнилось. Деваха хоть куда!

– Внуков-то от дочки ждёшь? – спросил я.

– Жду, – ответил Копытин. – Но не знаю, дождусь ли?

– А что так? – вздёрнул брови я.

– Что-то с мужем у них там не ладится, хотя, возможно, идёт притирка. Ты же знаешь первые два-три года после свадьбы самые сложные… В общем, поживём – увидим. А вообще, Борис Сергеевич, тебе несказанно повезло! – неожиданно заявил хозяин.

– Ты так считаешь? – опешил я и ехидно добавил: – Выгнали из дому – это, по-твоему, везение невероятное.

– Нет-нет-нет! – замотал головой Копытин. – То, что выгнали, да ещё родной сын, это отвратительно, но я не то хотел сказать. С жильём, – Владимир раскинул в стороны руки. – С жильём повезло. Ну, ладно, теперь слушай мою новость. Уезжаю я, Боря, так что квартира в твоём распоряжении. И не только квартира, теперь у тебя есть и дача. Я полгода назад по случаю купил – три спальни, кабинет, газ, отопление, канализация. Уютно там, тепло и свежо. Я частенько теперь за городом прячусь от народа. Приезжаю, выключаю мобильник и целый день бью баклуши, гляжу в небо, сочиняю стихи и придумываю на них мелодии… Хочешь напою? Слушай:

Мне на лицо упала тень!

Испортив весь рабочий день,

И мне теперь работать лень,

Идёт оно в дырявый пень!

А дальше припев:

Тень-тень-тень на плетень!

Тень-тень-тень целый день!

Тень-тень-тень! Лень-лень-лень!

Вот такая дребедень!

Как песенка? Нравится? А дальше…

– Погоди-погоди! – Наконец-то опомнившись, прервал я его. – Что значит, уезжаешь? Надолго? В командировку или в отпуск?

– Нет, Борис, – тяжело вздохнул Копытин, – навсегда, на ПМЖ, то есть на постоянное место жительства. Практически всё уже оформили, израильское посольство дало добро, ты же помнишь, кто мои родители? Маркович я. Уезжаю на… так сказать, историческую родину. Жду паспорт, и «гуд бай, май лав, гуд бай»!

– Не понял, – вытаращил я глаза. – Как же так? А что ты там будешь делать в Израиле?

– Что буду делать? – несколько наигранно рассмеялся Копытин. – Да то же, что и здесь делал! Людей буду лечить.

– Так это… а как же Россия? Это ведь тебе не мифическо-историческая, а… твоя настоящая родина, ну, как там говорят, родная земля и всё такое… Ты разлюбил её, что ли? – я не находил нужных слов, а потому вдруг заговорил какими-то партийно-агитационными терминами.

– Нет, Боря, родину я не разлюбил, – грустно ответил Владимир и, пристально посмотрев мне в глаза, добавил: – я же не кот, который от любви трётся о ногу хозяина, на хрена мне такая любовь. Просто устал я…

– От чего устал-то? – раскрыл я рот.

– От блядства… Не могу я больше жить здесь. Задыхаюсь, Боря. Понимаешь?

– Не понимаю, – замотал головой я. – От какого блядства? Что тебя не устраивает?

– А ты ничего не замечаешь? – перебив, усмехнулся Копытин. – Да-да, я знаю, что ты романтик, но, в конце концов, когда-то и романтики просыпаются и выходят из своих розовых… или, как там у вас, голубых, снов.

– Ты это к чему сейчас? – огорчённо спросил я. – При чём тут какие-то сны, тем более, голубые?

– Да при том, что мы опять стремительно скатываемся в «совок», посмотри вокруг, большевик на большевике и большевиком погоняет. По сути, восстанавливается сталинский режим. Нас скоро поставят всех раком и заставят кричать «спасибо товарищу Путину за наше счастливое детство!». Понимаешь? Всё повторяется, Боря. И мы просто не имеем права этого не замечать. Вся наша мнимая свобода слова, искусственная демократия, пластилиновые права человека – снова всё летит к ебеням.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – возразил я. – Согласен, проблем до хрена и больше. Но ведь бывало и хуже, всё пережили. О какой-такой мнимой свободе слова сегодня ты говоришь? Разве сейчас… разве тебе кто-то что-то запрещает говорить? Да хоть заговорись!

– Удивляюсь я тебе, Боруха! Путин и Сталин – стираются грани.

– Не могу согласиться! – воскликнул я.

– Наивный ты, Борька! – хмыкнул Владимир Маркович. – Ой, наивный…

– Володя, – остановил я товарища, – давай без этих эпитетов. Возможно, я что-то не догоняю, спорить не стану, политолог из меня хреновый, но сравнивать нынешнюю ситуацию со сталинским или даже брежневским, андроповским правлениями, согласись, не совсем корректно. Ясен пень, хочется поскорее построить новое общество, чтобы соблюдались законы, свободы, права и прочее, но, как известно, Москва не сразу строилась. Всему своё время. Не стоит бежать впереди паровоза.

– Стоп-стоп-стоп! – Копытин поднял руки вверх. – Вот как раз-таки, дорогой, в этом и есть главная ошибка сегодняшнего русского человека. Надеюсь, ты понимаешь, что под русским человеком я имею в виду всех граждан нашей страны? В чём подвох? Да в том, что мы снова начали жить иллюзиями и не замечаем своего падения. Кому-то… впрочем, не кому-то, а, к сожалению, многим, это кажется полётом, а на самом деле мы падаем в пропасть. Заметь, мы все вдруг неистово стали осуждать перестройку, Горбачёва, плеваться на девяностые годы, проклинать Ельцина, забыв напрочь, что благодаря этим людям мы получили свободу, которая теперь снова планомерно и потихоньку упаковывается в диктаторский чемоданчик. Даже Никита Михалков взбунтовался и выступает против Ельцин-Центра. Опять, выходит, все пидорасы, и только один Путин – д’Артаньян.

Я рассмеялся. Действительно это прозвучало смешно: Путин – д’Артаньян! А кто же тогда Атос, Портос и Арамис? Любытно….

– Представляешь, – продолжил Копытин, – вот тебе недавний пример, кстати, непосредственно по твоей теме, приглашает меня декан к себе в кабинет и говорит: «Владимир Маркович, я бы рекомендовал вам свернуть вашу излюбленную тему и отказаться от публикаций в интернете». Ты веришь, я еле сдержался, хотел послать его по известному адресу, но сумел пересилить себя. Спрашиваю: «И что же вас, Пётр Николаевич, не устроило в моих публикациях?». «Меня лично ничего, – отвечает он и, тыкая пальцем в небо, продолжает: – Там очень недовольны, что наш сотрудник постоянно муссирует тему гомосятины».

– Во как! – изумлённо воскликнул я. – И что же ты?

– А что я? Еле сдержался. Но вовремя взял себя в руки. Говорю, во-первых, я врач, во-вторых, провожу исследования, и готовлю серьёзную работу для Международной ассоциации сексологических исследований, в третьих… Иными словами, Борис, даже не хочу продолжать эту тему, разочаровался я полностью во всём. За что не возьмись, везде сплошное скоморошничество. Снова поливаем предшественников, ты посмотри, что в интернете творится, столько ненависти, лжи, клеветы. Этого бедного Горбачёва готовы разорвать, желают ему смерти, обзывают предателем русского народа. Словно это не они ещё каких-то тридцать лет назад пели ему дифирамбы.

– Народ считает его предателем, – сказал я. – Накосячил он, конечно, много…

– А, если разобраться, что он сделал? Всего лишь предложил народу говорить правду. Просто правда оказалась настолько тяжёлой и горькой, что общество не смогло это вынести. Ну, а результат мы знаем.

– Результат в том, что он со своей правдой просрал Союз, – вставил я, – и народ не может ему этого простить.

– Это не он его просрал, а мы все, – Копытин опустил кулак на стол. – Но виноватых мы любим искать. У нас это в крови. Посмотри, что творится, всё то же самое: ненависть, призывы к расправам, требования вернуть казни врагов народа, и желательно публичные, на площадях, да показывать всё это по телевизору и так далее и тому подобное. Признаюсь, Боря, надоело мне всё это! Возьми тех же Романовых. Правили Россией триста с лишним лет, и никто никогда предшественника своего не поливал грязью, хотя и там были мутки, заговоры, интриги и прочее. Но эта династия превратила Московское княжество в Великую империю. Понимаешь? А что теперь? Каждый тащит одеяло на себя, каждый хочет только одного: побольше урвать…

Но ладно, давай оставим этот разговор и перейдём к твоему случаю. Вот скажи мне, дружище, кто виноват в том, что твой родной сын фактически выдавил тебя, причём, в грубой форме, из собственного дома?

– Мы же уже говорили об этом, – нехотя произнёс я, – пробелы воспитания и всё такое.

– Правильно! – согласился Копытин. – А если взглянуть глубже? Как говорит Козьма Прутков, «зри в корень!». Верно?

– Ну, – кивнул я. – И что же мы там, на глубине, обнаружим? Мне что, и в этом Путина винить?

– А кого ещё? – наигранно рассмеялся Владимир. – Знаешь, политики всего мира говорят, что о добродетельности любого государства судят по тому, как общество и власть относятся к детям, старикам и инвалидам. Так вот я хочу в этот список добавить, как это не странно прозвучит, всякие меньшинства, в том числе и – не удивляйся! – сексуальные. А каков у нас уровень терпимости к ним? Пойми, наконец, дорогой мой друг, не бывает частичного соблюдения прав человека. Они либо соблюдаются, либо нет. Нельзя рассуждать о соблюдении прав одного человека, дискриминируя другого. Я как врач, приведу тебе такое сравнение: страна – это живой организм, как бы человек, а народ – его кровь. И если где-то произошло заражение, проблемы будут происходить не на каком-то участке, а во всём организме. Тут нужно просто включить логику, только не обижайся, – улыбнулся Копытин, – я без всяких подначек говорю. Ты извини, но я буду говорить исходя из той информации, которая мне известна о тебе. Тебя это не оскорбит?

– Да нет, конечно, – сказал я, – я же тебе всё сам рассказывал. Чего мне обижаться?

– Хорошо! А теперь давай посмотрим, что делают наши власти, чтобы в нашей «хранимой богом стране» все граждане, я подчёркиваю, все без исключения не подвергались дискриминации?

– А кого у нас дискриминируют? – удивлённо спросил я.

– Вот видишь! – воскликнул Копытин. – Сколько же власти должны ещё говна вылить тебе на голову, чтобы ты наконец-то понял, что с каждым годом будет всё хуже и хуже? Разве ты не ощущаешь на себе все прелести этой дискриминации? Или ты считаешь, что закон о запрете пропаганды гомосексуализма – это нормально?

– Ну, – я пожал плечами. – В общем-то, несколько натянутый…

– Да не несколько, и не натянутый, а грубо притянутый за уши и на сто процентов дебильный. Это всё равно, что запретить человеку думать о еде, о сексе, о любви и так далее. Почему власть так боится тебя? В смысле вас – гомосексуалистов. Почему весь цивилизованный мир понял, что это не заболевание, не извращение, не преступление, что это норма, а европейская страна, как заявляют наши правители, всё твердит о каком-то особом пути и незыблемых традиционных ценностях. Мы постоянно отстаём от цивилизованного мира, всегда плетёмся в хвосте. Ты думаешь, в других странах не боролись с «пропагандой гомосексуализма» или в тюрьму за него не сажали? Во многих странах бузили, будь здоров. Но почему-то все нормальные страны одумались и отказались от дискриминации секс-меньшинств. Ты слышал о Стоунволлском восстании?

– Нет, – признался я.

– Да как же так, Боря?! Ты должен это знать. Твоя тема. Раньше гомосексуалы в США подвергались тоже нехилой дискриминации. В шестидесятые годы прошлого века полиция время от времени бесчинствовала в гей-барах, совершая облавы. А Стоунволл-Инн – гей-бар на улице Кристофер-Стрит в богемном манхеттенском квартале. Так вот там произошло первое крупное протестное движение геев, вошедшее в историю как Стоунволлские бунты. Покопайся в интернете, почитай. Историки сравнивают это событие по значимости с падением Бастилии и началом Великой французской революции.

– Спасибо, обязательно найду…

– Ну, так вот! – продолжил Копытин. – А что делает Россия? В 1993 году отменяет уголовную ответственность, а через десять лет, в 2003 году, снова начинает кампанию по преследованию гомосексуалистов. Мутили-мутили, в конце концов, приняли пресловутый закон о запрещении пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних. Приняли и сели с ним в лужу. У меня сразу возникает закономерный вопрос: те, кто принимал этот наиглупейший и абсурдный закон, они не подумали о том, что все геи, лесбиянки, транссексуалы и прочие «извращенцы» тоже были когда-то детьми, подростками, когда-то мучились вопросом, почему они такие, что это с ними такое происходит, искали ответ в книгах, кино? Или эти вопросы, взрослых не волнуют? Может, это тот как раз тот случай, когда «Незнание – сила»? Но что-то мне мой разум говорит о нелепости такого средневекового подхода. Мне сдаётся, законом этим президента России просто подставили. Ему пришлось оправдываться перед мировым сообществом. И звучало это как-то неубедительно. Слышал?

«У нас люди, которые выступили инициаторами этих законов, – говорит Путин, – и которые принимали этот закон (я, кстати, не был инициатором этого закона), исходили из того, что однополые браки не производят детей. А Россия переживает непростые времена, с точки зрения демографии. И мы заинтересованы в том, чтобы семьи были полноценные, чтобы детей было больше. Это далеко не самое главное во всей системе мер, направленных на поддержку демографических процессов. Но я думаю, что авторы этого закона исходили, прежде всего, из необходимости решать проблемы демографического характера и далеки были от идеи кого-то ущемлять в правах».

Но ведь это полнейший абсурд! Улучшают они таким способом демографию. Хоть бы не позорились. Все наши так называемые деятели объясняют необходимость подобных законов борьбой с развратом и желанием защитить здоровье и нравственность детей. Но при этом Комитет ООН по правам человека признал такие законы нарушающими Международный пакт о гражданских и политических правах. Как это назвать? Правители за ваш счёт всегда решали, и по сей день решают свои диктаторские вопросы. Как ты думаешь, Боря, отчего зависит уровень гомофобии у нас… хотя, скажем так, в любой стране?

– Мне кажется, это всё индивидуально….

– Нет, брат, – Копытин похлопал меня по плечу, – уровень этот зависит больше не от индивидуальной психологии, а от психологии общества в целом. Камертон неприятия, нетерпимости, ненависти находится в руках у государства. И какую политику оно проводит, такая и будет в головах большинства её граждан.

– Но всё равно у нас ведь отменили уголовку за… за мужеложство. Согласись, это прогресс.

– И что? – рассмеялся Копытин. – Какой на фиг прогресс? Да, статью отменили, согласен! А кто отменит ненависть к сексуальным меньшинствам? Ты пойми меня правильно, Боря, я говорю сейчас именно об этой проблеме, потому что она тебе ближе и понятнее. Но и все другие – гомофобия, ксенофобия, антисемитизм, расизм, нацизм – это овощи из одного огорода, и культивируются они одними и теми же политическими авантюристами.

– Слава богу, хоть в тюрьму не сажают и не расстреливают, – обречённо произнёс я.

– Убить человека, Боря, можно разными способами, – возразил Владимир. – Можно уничтожить физически, а можно морально. У нас в стране гомосексуалисту с детства внушают, что он неполноценный человек, извращенец, урод и так далее. То есть мы тебе не запрещаем существовать, но не забывай, кто ты есть и знай своё место. Как на зоне, ты же всё это проходил. Ребёнок, понимающий и усвоивший это с юных лет, всю жизнь потом презирает и ненавидит себя. А человек, у которого убили самоуважение, и впрямь становится психически неполноценным.

– И хотелось бы с тобой не согласиться, но, увы…

– А-а-а-а! – Копытин досадливо махнул рукой. – Борь, давай свернём наш разговор. Не хочу больше сегодня обо всём этом говорить. Надоело! Главную новость я тебе сообщил?

– Сообщил, но…

– Никаких «но», этого пока достаточно. Мы и так сидим с тобой сухие, как твои лещи донские. И выпить есть, и о какой-то фигне говорим. Давай не будем портить наш романтический вечер. – Володя рассмеялся. – Потом как-нибудь сядем и поговорим на эту тему подробнее. А сейчас, брат, давай лучше о бабах поговорим, – Копытин похлопал по плечу товарища, – а то, пока бутылочку опустошим, переругаемся на фиг. По опыту знаю, родина, патриотизм, мир, дружба, кукуруза – это в нашей стране такие, знаешь ли, скользкие темы, и обычно заканчиваются мордобоем. Наливай! А то мы и так уже протокол нарушили. Между первой и второй перерывчик небольшой.

– Ну, я не тот человек, который за идею полезет драться, – улыбнулся я, наполняя рюмки. – Но ты прав. Лучше на сегодня закруглимся, а то у меня что-то мозг стал закипать.

– Во! Так давай остудим, – радостно воскликнул Копытин и протянул товарищу руку с рюмкой. – Ну, за родину, что ли!

– За какую? – съязвил я. – За нашу или за историческую?

– Боря! – скривился Копытин. – Хватит, а! Мы же договорились! Прекращай, провокатор хренов! Может, я ещё никуда и не поеду.

– Вот это мне нравится, – во весь рот улыбнулся я. – Мне, что тут одному порядок наводить, что ли?

– Посмотрим…

Бутылку мы опустошили под утро, затем долго прицеливались ко второй, но разум, хотя и изрядно затуманенный алкоголем, всё-таки возобладал:

– Завтра будем жалеть, Вова. Ну её к чёрту…

– Не завтра, – Копытин кивнул на окно, – а уже сегодня, смотри, светает. Да и с чего мы будем болеть-то? Подумаешь, бутылочку раздавили. Одну бутылку, Боря! С такой закусью не страшно.

– Согласен, – закивал я и виновато произнёс: – может, на боковую?

– Не возражаю, – ответил хозяин и предложил гостю на выбор диван или кровать.

– Да мне всё равно, – махнул я рукой, – хоть на полу…

– Обижаешь, брат, – Копытин наигранно нахмурился, – друг ты мне или поросячий хвостик? Вот, – он указал на кровать в спальне, – твоё ложе!

Несмотря на изрядное количество выпитого спиртного и шикарную постель, я долго не мог уснуть. Внезапно с неудержимой силой мною овладели воспоминания о детских годах.

Глава 3

Родился я на Юге России в небольшом шахтёрском городке Ростовской области и до окончания школы жил на Лагерной улице. Названьице ещё то. Но, как говорится, малую родину не выбирают. Лагерная так лагерная.

Родители мои были простыми рабочими – отец шахтёром, правда, идти в забой ему не позволяло здоровье, но и горным электрикам засчитывался подземный стаж, впоследствии позволявший им выходить на пенсию намного раньше обычного срока. Мать трудилась формовщиком на заводе железобетонных изделий. Работа тяжёлая, а заработная плата… Нельзя сказать, что слишком маленькая, но, как говорили в те времена, не до жиру, быть бы живу. Конечно, не голодный тридцать третий год и не сложный сорок седьмой, но и назвать жизнь беззаботной язык не поворачивается – родителям вечно приходилось «перехватывать» у соседей «пятёрочку» до получки.

Отец рассказывал, как они в детстве с друзьями в злопамятном тридцать третьем «выливали» сусликов из нор, а потом, предварительно разделав тушки, жарили их на костре. Мама, слушая эти рассказы, еле-еле сдерживала рвотный рефлекс. Отец смеялся и говорил: да пойми же ты, глупая, я за всю свою жизнь ничего вкуснее не ел, может, только благодаря этому степному деликатесу и выжил в 1933 году. Бабушка Аня в знак согласия с сыном молча кивала и вздыхала. Однажды она, взяв с меня клятву, что я никогда и никому не расскажу о случившемся, поведала мне, что у моего отца был младший брат, внезапно умерший осенью всё того же злополучного 1933 года. Несмотря на то, что в шестидесятые-семидесятые годы в СССР в моде повсеместно были страшилки, так называемые садистские стишки, то, что рассказала баба Аня, повергло меня в шок. Оказывается, бабушка с дедом в 1933 году, воспользовавшись случаем, съели папиного брата, то есть моего дядю, и сделали вид, что ребёнка похоронили.

Меня так ошеломила бабушкина страшилка, что я с неделю боялся даже прикасаться к бабке и отцу – папа, по заверениям бабушки, ведь тоже супчик из братика хлебал.

Бабуля, заметив, что с её внуком что-то творится невообразимое, однажды рассмеялась и сказала мне: «Ну, что, внучек, напугала я тебя? Да пошутила я, милый, не было у твоего батьки никаких братьев, никого мы с дедушкой не ели. Ты же мне рассказываешь свои страшилки, вот и я решила тебя попугать. Только стихами-то я не умею говорить».

Я обрадовался, обнял бабушку и расцеловал её морщинистое лицо, что случалось крайне редко.

– Бабушка, а хочешь, я тебе новую страшилку расскажу? – осмелев, предложил я.

– Ну, расскажи, – улыбнулась баба Аня. – Не очень страшная?

– Да не! – махнул я рукой. – Слушай:

На снегу лежит ребёнок

От крови весь розовый,

Это дети там играют

В Павлика Морозова.

Смешно?

– Очень, – с сарказмом ответила бабушка и, погладив меня по голове, предупредила: – ты смотри, в школе такие стишки не рассказывай, а то накажут.

– Ой, баба, – возразил я, – да у нас в школе все рассказывают такие страшилки.

– А ты воздерживайся, – настаивала баба Аня, – мало ли что кому в голову взбредёт. Начальство – оно такое подлючное и мелочное, сегодня с тобой вместе смеётся, а завтра в кандей упекут.

Что это за страшное призрачное помещение, я в ту пору ещё не знал, но в обиходе баба Аня называла кандеем свой погреб, и я никак не мог сообразить, зачем меня туда «упекать». Настанет время, когда я пойму, что бабушкин погреб – это цветочки. Там хоть и холодно, зато провианта полно и вино с самогоночкой имеются.

Что запомнилось мне с тех достопамятных лет, так это девиз «тащи с работы каждый гвоздь – ты здесь хозяин, а не гость». Крали все и всё. Мои родители строили дом, и как, скажите, было не стащить с завода ЖБИ (железно-бетонные изделия) мешок-другой цемента. Рядом с нашим домом проходила железная дорога, там вдоль дороги то в одном месте, то в другом частенько появлялись штабеля с промасленными шпалами. Из них получались надёжные несущие конструкции. Отец мой говорил: у государства можно украсть, это незазорно, учитывая, сколько оно крадёт у народа. Если вы думаете, что мой отец был ярым антисоветчиком, вы заблуждаетесь, он любил Родину, но не красть не мог, потому что нужно было строить дом. А чтобы не прицепился ОБХСС, они с матерью частично покупали стройматериалы, тот же цемент, шпалы и многое другое. Но с таким расчётом, чтобы потом украденное не слишком бросалось в глаза, и можно было всегда предъявить «бумажку», вот, мол, всё по-честному, без обмана у волшебника Сулеймана.

Красть можно было всё, что угодно, но нельзя было перебарщивать. Кради в меру, никто тебя не тронет. Сам руководитель государства с экрана телевизора как-то сказал: «Плохо живем, говорите? А я вот, помню, студентом разгружал вагоны. Три мешка государству – четвертый себе. У нас и теперь вся страна так живет!».

Если вникнуть в суть сказанного, Леонид Ильич – крёстный отец нашей безоглядной коррупции, плавно перешедшей в постсоветскую жизнь.

В ту пору много ходило анекдотов про Брежнева, но мне запомнился особо про перспективы советского человека.

Выступает Брежнев на съезде и говорит:

– Товарищи! В 1980 году у нас не будет мясных продуктов, что предлагаете?

В зале молчание. Вдруг раздается одиночный голос:

– Будем работать по десять часов в сутки!

Брежнев:

– В 1982 году у нас, товарищи, не будет молочных продуктов. Какие будут предложения?

Зал молчит. А тот же голос:

– Будем работать по двенадцать часов в сутки!

Брежнев:

– В 1983 году у нас будет нехватка хлеба и хлебобулочных изделий. Какие будут суждения?

Тот же голос:

– Будем работать круглые сутки!

Брежнев прослезился.

– Спасибо тебе, дорогой товарищ, за поддержку линии партии! Позволь спросить, где трудишься?

– В крематории, Леонид Ильич!

Возвращаемся на родную улицу с мрачным названием. Любопытно то, что на Лагерной улице не было ни одного дома (а это были частные строения), в котором не проживал хотя бы один человек, побывавший в местах не столь краесветных и отрешённых от нормальной жизни.

Пацан с нашей улицы Валёна Ильин пел под гитару на наших почти ежедневных сходках:

На улице на Лагерной родился я и рос,

И на родной той улице был первый мой допрос.

На улице на Лагерной я начал воровать

И от отца сурового пришлось мне пострадать.

Дальше мы все вместе подпевали:

Кто названье ей дал?

Ох, видать впопыхах!

Видно, много страдал

Человек в лагерях…

Лишь спустя много лет до меня дойдёт, что чуда не произошло и исключения не случилось, а название родной улицы – это, как выяснилось, был знак свыше.

Но до взрослой жизни было ещё далеко. Мне, впрочем, как и всем остальным детям, казалось, что повзрослеть может кто угодно, только не мы. Я, к примеру, не мог поверить в то, что когда-то я стану взрослым мужчиной и буду служить в армии. Мысленно загибал пальцы и считал, через сколько лет это произойдёт, но до конца в своих подсчётах так и не доходил – то ли страх завладевал мною, то ли восторг от масштабов и размеров будущей жизни.

Мы действительно росли на улице. В прямом смысле.

Когда я вспоминаю свои детские годы, не могу поверить, что дожил до пятидесяти пяти лет. Сегодня «Водовоз» (фирма, поставляющая питьевую воду), регулярно привозит нам домой воду, я уже и забыл, когда последний раз пил её из-под крана. Мы были другими, пили воду прямо из колонки, расположенной на пересечении Лагерной улицы и переулка Серова, и никогда ни у кого не возникало мысли, что от этого можно заболеть.

Мы как угорелые гоняли на велосипедах, бросая руль, и показывая высший пилотаж, но мы тогда и слыхом не слыхивали ни о каких вело-шлемах. Дядьки-мотоциклисты да, надевали шлемы, но, говорили, что их гоняют ГАИшники, за езду без шлема можно было получить штраф или дырку в талоне, прилагаемом к «правам». Легковые машины были редкостью, но у кого они были, те в глаза не видели подушек безопасности, ремней и прочих чужеземных причудливых атрибутов.

Мы целыми днями, с утра до ночи, пропадали на улице. Родители не звонили в милицию, скорую, а уж тем более в МЧС, потому что его вообще тогда не было. В посадке (лесополосе вдоль железной дороги) мы жарили на кострах принесённый из дому хлеб, кукурузу и сбитых из рогатки воробьёв, почему-то они назывались у нас жидами, пекли в золе картошку, выкопанную в полях на чужих огородах, яблоки из соседских садов. У нас даже была своя поговорка: «В чужом саду яблоки вкуснее». Когда темнело, мы совершали набеги в сады на соседней улице и, возвращаясь к себе, лакомились виноградом, персиками, сливами, вишней, черешней, несмотря на то, что этого добра хватало и в своих дворах. Но кто же будет есть это без риска и ночной романтики, без приключений и авантюры?

Мы дрались, мирились, ходили в синяках, с выбитыми зубами, но наши родители не бегали за нами и не тащили «обидчиков» в суд. Потому что мы решали свои проблемы сами. Мы даже лимонад пили с одной бутылки, и никто не брезговал, не думал о том, что может кто-то чем-то заразиться.

Мы были врождённым подрывниками и диверсантами. Любой из нас, случись война, мог бы повторить подвиги Марата Казея, Володи Дубинина, Жоры Антоненко, Лёни Голикова, Валя Котика. Мы изготавливали из расчёски и утащенных у сестёр пластмассовых кукол «дымовухи», а из баночек из-под валидола ракеты. Мы пилили напильниками стальные трубки и делали из них пугачи и поджигняки-пистоли, засыпали в стеклянные бутылки с водой карбид и взрывали их, случалось, что они взрывались прямо у нас в руках.

Когда я пытался рассказать своему сыну о наших детских кошмарах, он даже не всегда понимал, о чём речь. Читатели старшего поколения наверняка помнят, когда ты пошёл гулять и вдруг случайно порвал новые штаны, куртку или разбил ботинки. Я, к примеру, до сих пор вздрагиваю, вспоминая, когда мама ставила меня в очередь, а сама куда-то отходила «на минуточку», пока моя очередь была далеко, я был спокоен, но как только приближалась, а мамы всё не было, меня охватывала невероятная паника.

Вы помните свои ощущения, когда обнаруживали в манной каше комочки? Или когда во время урока неожиданно «приспичило» в туалет? Каково же было моё разочарование, когда в новогоднем подарке я обнаруживал яблоко, мандаринку, карамельки и ни одной шоколадной конфеты, мне в такие минуты хотелось возглавить ещё одну Октябрьскую Социалистическую революцию и всех детей завмагов, ревизоров, товароведов повесить на школьных фонарях. Как же было обидно, когда ты весь год ждёшь, когда наступит твой день рожденья, а тебе на него дарят какую-то как выражалась мама, «тряпочку» – рубашку, штаны, трусы, майку. Ну, за что мне такое наказание?!

Самыми кошмарными днями в садике были те, когда всех уже разобрали по домом, а ты сидишь как круглая сирота и делаешь вид, что не плачешь. Я ненавидел маму, когда она заставляла меня сморкаться в платок при всём честном народе. О, если бы вы знали, как мне хотелось запулить чем-нибудь в телевизор, когда вечером вместе со всеми сел смотреть кино, а там какой-то козёл написал «Только для взрослых».

Какое нужно было иметь мужество, чтобы добровольно идти к «зубнику», но я в этом вопросе был неисправимым трусом, а потому меня всегда тащили туда на аркане.

Тщательно умывшись, почистив зубы, я всё равно, прежде чем уйти в школу, обнюхивал себя десять раз.

За некоторые поступки из детства стыдно до сих пор. Почему-то никто не разъяснял нам о народном достоянии, и мы стреляли подшипниковыми шариками по фарфоровым изоляторам на железной дороге, по стёклам пролетающих мимо электричек. Зачем мы это делали, мы не могли объяснить даже сами себе. Но однажды нас поймали за этим занятием какие-то инспекторы-железнодорожники. Родителям пришлось заплатить штраф по двадцать пять рублей с носа. Были серьёзные последствия и синие полосы на спине от отцовского ремня – двадцать пять рублей в начале семидесятых были деньгами немалыми.

Мы часто ходили друг к другу в гости, поскольку были такие семьи, где телевизором ещё не обзавелись. Родители не возражали, даже если это случалось в их отсутствие. Просьба у всех мам и пап была одна: «Только не играйте дома в прятки!». Другими играми родители не интересовались, видимо, надеясь на то, что всякие там сексуальные влечения и опыты не для их маленьких детей.

А между тем ещё, только готовясь к школе, «асексуальные» дети пролетариев придумали занимательную игру в «потипаться». Чтобы понять это необычное словцо, в нём просто нужно буквосочетание «тип» заменить на две буквы «е» и «б». Но поскольку это звучало бы чересчур грубо и слишком взросло, без особого труда родился безобидный и славный синоним. Разумеется, всё это было результатом коллективного лексикологического труда. Из этой игры никто не делал тайны, в ней могли принять участие все желающие лагерные дети.

Правила были простыми: девочка должна была снять (или приспустить) трусы и лечь на спину, мальчик проделывал ту же самую процедуру и ложился лицом к лицу на девочку. Комичность этих действий заключалась не только в том, что маленькие дети копировали и изображали половой акт (совершенно не понимая, что это такое вообще), но и в том, что мальчики, если вдруг возникала неосознанная эрекция, старались любым способом утихомирить свои твёрдые карандаши и привести их в надлежащий вид, то есть превратить в податливых мягких червячков – так было удобнее лежать на «партнёрше».

У нас на Лагерной улице жил необычный мальчик Митя Боженко со странным прозвищем Митя-Писюн. Прозвище, конечно, странное, но не случайное и вполне объяснимое. Прозвище это могло прилипнуть без особого труда к любому, если бы тот занимался тем, чем занимался Митя. С первого класса Митя всем, ну, почти всем, уличным пацанам сосал писюны. И это было настолько обычным делом, что никто даже не придавал этому действию какого-то непристойного значения. Никогда Митя никого не доводил до оргазма, он выполнял как бы предварительную ласку, а уж потом возбуждённый партнёр привлекал для самоудовлетворения верную подругу, как говорили у нас на улице, «Дуню Кулакову», попросту говоря, онанировал. Таких заумных слов, как «пенис», «фаллос», «мастурбация», «вагина» мы слыхом не слыхивали и даже «сперма» в те времена у нас называлась «молофьёй».

Лагерные подростки посмеивались над запугиваниями взрослых, внушавших подрастающему поколению, что дрочить очень вредно, мол, это неминуемо приведёт к импотенции, потери памяти, появлению волос между пальцами. На руки, конечно, все поглядывали, и между пальцами на всякий случай поглаживали, но серьёзного значения увещеваниям взрослых никто не придавал.

И что интересное, ни у кого даже мысли не возникало о том, что кто-то здесь занимается развратом или каким-то другим грязным делом. Всё происходило обыденно и прозаически.

К девяти годам я неожиданно обнаружил в себе странную и пугающую склонность, выражавшуюся в непонятном и необъяснимом желании раздеваться донага и натягивать на себя женские трусы, выуженные из шифоньера, расположенного в родительской спальне. Оставаясь дома один, я мог простоять целый час, а то и дольше, у зеркала, меняя позы, поглаживая свою мальчишескую грудь, ягодицы, теребя соски, мошонку ну и собственно главного героя, который, несмотря на свой скромный размер, превращался в твёрдую стрелу, напористо рвущуюся ввысь. Иногда мне везло, я находил в корзине для белья нестиранные трусы матери. Тогда я надевал их себе на голову, натягивал на нос тем местом, которое ещё совсем недавно впитывало в себя соки взрослой женщины, нюхал, лизал и наслаждался резким, терпким запахом ситцевых трусов. Мне казалось, что я мог бы круглые сутки напролёт дышать этим баснословным ароматом, однако не так часто и не так долго мне удавалось побыть дома одному.

Кроме всего прочего, у нас были захватывающие уроки «Сексуального просвещения».

Лагерная улица перпендикулярно упиралась в железную дорогу. А за ней шла достаточно густая и длинная лесопосадка. Сезон сексуального обучения открывался

ежегодно первого мая. Мы с утра занимали наблюдательные пункты, у каждого были приспособления для подачи сигнала – кто-то аккуратно поднимал ветку,

кто-то изображал пение птицы, а кто-то просто махал рукой, когда та или иная «парочка» входила в чащу.

О! Парочки – это для нас, лагерников, было настоящее, крутое, непревзойдённое, выражаясь современным языком, упоительное реалити-шоу. Если бы его хоть раз увидели те, кто сегодня критикует, ругает, проклинает нынешний «Дом-2», они бы сразу успокоились и назвали бы его передачей похожей на «Спокойной ночи, малыши».

Влюблённые всегда, за редким исключением, приносили с собой лёгкое одеяльце или простынь, спиртное, закуску, выбирали укромное место, которое, по их мнению, не просматривается извне, расстилали скатерть-самобранку и начинали культурно отдыхать. Разумеется, пацаны и их лагерные подружки занимали места в лесном партере и молча сопели, разговаривать во время сеанса было категорически запрещено, ибо разоблачение грозило серьёзными последствиями. Один разгорячённый развратник после тщательного исполненного куннилингуса (тогда мы это называли иначе) своей подруге догнал Сашку Каляева, чихнувшего в самый неподходящий момент, и сломал ему руку – тот бедолага, убегая, споткнулся о пень и упал. От страха пацан даже намочил штаны, дома он сказал родителям, что упал с дерева, а обоссался из-за боли. Тоже мне секс-гигант, может мы случайно проходили и увидели, так Сашка и кричал любителю орального секса, но куда там! Называется, нашёл виновного. Твоя лесополоса, что ли? Однако казусы время от времени всё же случались.

После принятия любовниками на грудь в лесополосе начинался первый урок по сексологии – предварительные ласки, поцелуи и страстные обнимашки. После них обычно наступала небольшая перемена, затем «рюмка водки на…» земле, и следующий урок – тут уже гораздо интереснее – начинался оральный секс, часто в знаменитой позиции "69". Кульминация, конечно, наступала в третьем акте – полноценный анально-орально-вагинальный секс, лёжа на одеяле, стоя на коленях, или у дерева, спереди, сзади, иными словами, кто на что горазд.

За сезон в лесополосе можно было получить если не высшее, то средне-специальное сексологическое образование уж непременно. Захаживали сюда и однополые парочки, причём и мужские, и женские. А однажды мы даже все перепугались. Одна невероятно красивая тётка в чёрных кожаных трусах и лифчике неожиданно вынула из сумки кнут и начала лупить своего приятеля. Если бы видели, как тот валялся на земле, извивался, молил о пощаде, но женщина была непоколебимой. Наши пацаны даже задумались, а не помочь ли мужику (забьёт ведь!), но, к счастью, всё закончилось благополучно. Женщина отхлестав партнёра, сунула плётку в сумку, и они занялись привычным делом.

После того как парочки, вволю насладившись природой, покидали лесную опочивальню, мы всегда тщательно обследовали место проведения культурно-развлекательного мероприятия. Находки иногда были самыми неожиданными. Я как-то уволок с собой изумительные голубые трусики. И невероятно нежной ткани, ароматные – дома у мамы таких отродясь не бывало. Я часто ночью спал в них, а однажды даже рискнул и сходил в школу. Признаюсь, половину того, что говорил учитель, я не слышал. Я наслаждался мыслью о том, что мой юный перчик прикасается к тому место, где когда-то была она – лохматая и ароматная.

Пришлые любовники часто оставляли на месте блудодеяния простыни, и тогда подрастающее поколение устраивало на них «оргии». Если среди наблюдателей не было чужих (иногда «занятия по секспросвещению» посещали» гости из других районов), но были свои «дамы», «кавалеры» начинали их «типать», если дам не было, привлекали Митю-Писюна. При девчонках Митя своё умение не показывал, хотя они знали, что он обслуживает мальчиков, но никто его за это не осуждал и не дразнил. Сегодня жителей Лагерной улицы, справедливо назвали бы очень толерантными гражданами, ну, наверное, почти как норвежцы или шведы.

В лесном борделе иногда можно было найти остатки спиртного, сигареты и даже презервативы. Последние, конечно, использовались не по назначению – мы в них заливали максимальное количество воды и сбрасывали «бомбы» с высоких деревьев, иногда на проходивших вдоль лесопосадки людей. Было весело!

Став чуть постарше, мы, малолетние исследователи, придумали новую игру – в доктора, причём в основной состав игроков входили только свои, то есть надёжные товарищи – лагерники, чужих туда не пускали. Коллектив «докторов» состоял из шести человек – три мальчика и три девочки. Врачевали мы по очереди.

Правила игры были простыми и легко запоминаемыми: «больные» снимали трусы и усаживались на диван, «доктор» начинал медосмотр, причём мальчикам разрешалось целовать девочкам, что говорится, и сиси, и писи. Если бы на нашем месте были настоящие медики, они бы, наверное, употребили медицинский термин «вульвы», могли бы назвать их наружными тазовыми половыми органами или женскими гениталиями. Но никто тогда из нас таких чудных слов не знал, а потому мальчики целовали девочкам просто «письки». Девочки тоже не оставались в долгу, и если докторами выступала женская половина коллектива, то они с удовольствием целовали мальчикам «писюны».

Через много лет, слушая своих возмущающихся ровесников и старших товарищей, сетующих на падение нравов у современной молодёжи и повсеместный разврат, я вспоминаю игры октябрят и пионеров, коллективные просмотры эротических спектаклей в лесополосе и, улыбаясь, мысленно вопрошаю: «Ну, при чём здесь телевидение и фривольные СМИ, голливудские и французские фильмы, запрещённые ранее книги, ООН, Минздрав, Минобр, МВД и прочие структуры?».

«Лагерные» дети задолго до перестроечных выкрутасов довольствовались Винни-Пухом, Пятачком, осликом И-а, совой, кроликом, Крокодилом Геной, Чебурашкой, Простоквашино, Бременскими Музыкантами. И никакой пресловутой пропаганды гомосексуализма и порнографии не было и в помине. Но всё равно находились пацаны, которые умудрялись подрочить и на принцессу в красном платье из «Бременских музыкантов», и на маму из Простоквашино и даже на домомучительницу из «Карлсона», сиськи у той дамы были знатные. Однако я во втором классе ещё не дорос до таких серьёзных испытаний своего орудия. Дрочить я начал где-то в классе четвёртом. Вы не представляете, как же я неистово боролся с этим «недугом», но так с ним и не справился.

Из художественных фильмов для детей тоже были доступны почти пуританские «Неуловимые мстители», «Свадьба в малиновке», «Белое солнце пустыни», «Бриллиантовая рука», «Кавказская пленница». Потом подоспели «Джентльмены удачи», «Иван Васильевич меняет профессию» и всё такое.

Ни в мультипликационных, ни в художественных фильмах тех лет ничего непристойного и похабного не было. Скорее, скабрезность и сквернословие можно было услышать за столом, где собирались взрослые, наши родители, соседи, гости для празднования какой-либо памятной даты, дня рождения или просто «хорошо посидеть» – был и такой повод.

Народное творчество в нашей стране никогда не отставало от актуальных тем, мы внимательно слушали и запоминали, как наши родители напевали частушки, идущие в ногу с их временем:

Валентине Терешковой

За полёт космический

Фидель Кастро подарил

Хер автоматический.

И, конечно же, на местный фольклор легла чёрная печать угледобывающей промышленности, и женщины российского Донбасса задорно напевали:

Я шахтёрочкой была,

Уголь добывала,

Если б не моя пизда,

С голоду б пропала!

Женщины, раньше трудившиеся на угольных шахтах, не оценили заботу Никиты Хрущёва и сильно обижались на него за то, что им запретили работать «под землёй».

Жители Лагерной, впрочем, как и весь советский народ, устали бояться людей в милицейской форме, да и сами милиционеры становились добрее и человечнее, хотя старая репрессивная машина нет-нет, да и показывала иногда острые зубы, безмерную и бессмысленную жестокость, в чём мне в будущем ещё предстояло убедиться лично.

Помню, позже, как только руководитель чилийской коммунистической партии перебрался в СССР (Советы обменяли его на диссидента Буковского), на гулянках тут же появилась соответствующая частушка:

Обменяли хулигана

На Луиса Корвалана!

Где б найти такую блядь,

Что б на Брежнева сменять?

Среди лагерных подростков был один пацан по прозвищу «Филя», полная версия «Витя-филолог». Ещё мы называли его ходячей энциклопедией. Виктор говорил, когда вырастет и окончит институт, пойдёт работать учителем в школу. Через несколько лет я, ещё учась в школе, узнал, что у филолога что-то пошло не так. Филю посадили за изнасилование и отправили на восемь лет в колонию усиленного режима.

А пока Витя читал лекции лагерным пацанам. Он объяснял нам, что известное русское слово из трёх букв раньше вовсе не было матерным. Так на Руси, ещё дохристианской, называли молодых парней на выданье. Приходили сваты в дом к родителям девушки и прямо так говорили: «Предлагаем вашей жене наш хуй!». Жена (с ударением на первый слог) – это молодая девушка, невеста. Соответственно предлагали ей жениха. Но тогда слова «жених» в русском языке не было. После того как Владимир крестил Русь, священники внимательно прислушались, присмотрелись к слову из трёх букв и нашли в нём что-то греховное, неблагозвучное. Подумали, покумекали (Витя в этом месте говорил «прикинули хуй к носу», чем вызывал у слушателей бурю восторга) и запретили его. Ну, воистину, зачем русскому языку такое распутное и богопротивное слово?

«Но, – говорил Филя, – если вы, друзья, присмотритесь к слову «жених», вы обнаружите в нём наше великое трёхбуквенное слово, притаившееся в виде одной начальной буковки «Х» в конце» слова жени-х. Чудеса да и только! Валёна Макар подошёл к этой информации творчески и тут же сочинил для наших подружек красочную рифмованную поговорку: «Женихуй, не женихуй, всё равно получишь …»

Что касается якобы бранного слова «хер», тут и вовсе случилась какая-то несуразица. Оказывается, ещё совсем недавно, до революции, в русском алфавите была такая буква, прямо так и называлась – «хер», которая впоследствии превратилась в «хэ» или «ха».

Окрылённый новыми лингвистическими знаниями и внезапно расширившимся лексическим багажом, я вечером за ужином решил поделиться ими с родителями. Отец внимательно выслушал, отвёл меня в спальню и предупредил:

– Сынок, на первый раз я делаю тебе просто замечание. В следующий раз всыплю ремня.

– За что, папа? – остолбенел я.

– За то, что тащишь в дом всякую похабщину!

Я очень удивился такой «благочестивости» отца и даже хотел напомнить ему содержание их застольных частушек, но воздержался и не стал ничего доказывать. После этого случая все значительные и занимательные новости я обсуждал с бабушкой, та хоть и была набожной, но любую информацию воспринимала спокойно, без паники и тем более без упрёков и угроз.

Однако, консультацию о сексе, о половой жизни и даже об интимной гигиене, невозможно было получить ни в семье, ни в школе.

К взрослым вообще с этими вопросами лучше не подходи. Однажды в третьем классе один бедовый ученик Серёжа Калинин неожиданно поднял руку и принародно спросил у учительницы, что такое «секс». Школу лихорадило неделю. Мальчика поочерёдно «допрашивали» директор школы, завуч, классный руководитель, комсорг школы, председатель пионерской дружины. Отца Серёжи вызвали только на третий день и то с большим трудом.

– Вы представляете, – визгливым голосом возмущалась завуч Прасковья Митрофановна, – ваш ребёнок, то есть ваш сын, прямо на уроке спросил у учительницы… Задал, простите, учительнице отвратительный и похабный вопрос. Что будем делать?

– С кем? – усмехнулся родитель. – С учительницей или с моим распи… кхм, извините, оболтусом?

Прасковья Митрофановна густо покраснела и изумлённо спросила:

– А учительница-то при чём? Елена Александровна – прекрасный сотрудник, член партии, многодетная мать, уважаемый человек…

– Погодите, – перебил Калинин-старший, – а вопрос-то можно услышать? А то я не понимаю, что мы с вами обсуждаем.

– Мы обсуждаем непристойное поведение вашего сына, – нахмурилась завуч. – Я не собираюсь повторять пошлости вашего малолетнего… малолетнего, извините, развратника.

– Не, – развёл руками родитель, – тогда ведите меня к директору. Как я могу обсуждать поведение сына, не зная, о чём идёт речь? Что ж он там такого спросил, если вы боитесь даже повторить вопрос?

– Я не боюсь, – завуч повела плечом, – но… но есть же правила приличия, есть педагогическая этика, в конце концов.

Через полчаса Калинин-старший сидел в кабинете директора и хохотал во весь голос.

– Они что, – родитель кивнул на входную дверь и покрутил пальцем у виска, – совсем того? Чего это они из мухи слона раздули?

Директор, фронтовик (орденских планок на пиджаке, наверное, с десяток) не голосом, а мимикой, согласившись с гостем, кивнул, а затем, раскинув в стороны руки, многозначительно произнёс всего одну фразу:

– Бабы, хуле!

После всех разбирательств я подошёл к однокласснику и сказал:

– Серёга, если хочешь что-то узнать, приходи к нам на улицу, и спроси у Валёны-Макара. Ему семнадцать лет, а он уже два раза в тюрьме сидел, всё знает, во всём разбирается. А если что-то из школьной программы, то это к Филе – очень умный пацан.

Глава 4

Проснулись мы ближе к обеду. Первым вылез из своей берлоги хозяин.

– Борька, ты живой? – улыбаясь, спросил Копытин.

– Да куда я денусь? – отозвался я.

– Как самочувствие? – поинтересовался хозяин.

– Ты знаешь, – бодро ответил я, – прекрасное! Честно говоря, думал, будет хуже.

– А что ж ты так думал-то? От водки многое зависит. В нашем возрасте пора употреблять только качественные продукты. Я тут как-то, будучи на даче, пропустил с соседом пол-литра, чуть не сдох. Представляешь? Пол-литра на двоих и два дня мучился, словно скипидару напился.

– А что ж там за водка у вас была? – удивился я.

– Не помню названия, – махнул рукой Копытин. – Но этикетка симпатичная. Наверное, левак.

– Плохо! – я покачал головой. – Такие названия нужно запоминать. Слушай, Володь, а может, по бутылочке пивка пропустим? – вдруг осенило меня. – Я сгоняю…

– Куда ты сгоняешь? – рассмеялся Копытин.

– За пивом!

– Не надо никуда гонять, всё предусмотрено. Айн момент!

Копытин вышел на балкон и через несколько секунд вышел с двумя бутылками пива.

– У меня тут секретный холодильник, – заявил Владимир, – дизайн нерабочего бытового прибора, но молотит ещё, дай бог каждому!

– Пройдоха! – рассмеялся я. – Всё у него припрятано, задизайнено, замаскировано.

– Жизнь научила, – закивал Владимир, – я после перестройки запасливый стал. Ну, пошли, гонщик, подлечимся. Да и яишенки с колбаской можно в топку закинуть.

Я решил тему «измены Родине» не трогать, но Копытин сам заговорил:

– Загрузил я тебя под утро? – улыбнулся он.

– Чем? – я изобразил непонимание, надеясь, что товарищ свернёт тему, но Копытин оказался настроен решительно.

– Чем-чем? – приобнял он меня. – Рассуждениями своими. Заметил, что ты даже немного расстроился из-за моих мыслей.

– Нисколько! – возразил я. – Это твоё право, твой опыт, твои мысли. Почему меня это должно расстраивать? Кроме того, я со многими твоими выводами согласен. Меня больше расстраивает то, что ты сам решил уехать.

– Ничего страшного в этом не вижу, – сказал Копытин. – Поеду на мир посмотрю. Пока деньжата есть да здоровье позволяет. Сегодня утром случайно попал на новости в телевизоре. Ты веришь, меня аж стошнило…

– Чего ты там такого увидел? – удивлённо спросил я.

– Скажи, Боря, ну вот кому в голову пришло поставить такого болвана министром культуры нашей страны? Вот ты у меня спрашиваешь, а не разлюбил ли я родину? Так скажи мне, брат, а тот, кто держит вот это чудо на такой ответственной должности, он вообще любил когда-нибудь Россию? Это же позор! Тем более, к России сейчас во всём мире такое пристальное внимание. А тут какой-то клоун заправляет российской культурой.

– А что случилось-то? – спросил я удивлённо.

– Вчера в Москве открыли памятник оружейнику Калашникову, – пояснил Копытин. – Да я не против памятника. Михаил Тимофеевич – достойный оружейник, но ты бы слышал, что наговорил этот «киватель» на открытии памятника. Представляешь, заявляет, что автомат Калашникова – это культурный бренд России. Охренеть можно! Ну, давай ещё систему «Град» объявим культурным брендом, «Армату», «Тополь», атомную и водородную бомбы, пушки, зенитки, торпеды. Хорошего оружия у нас предостаточно. А ты, чувак, не подумал, что из этого «культурного бренда» каждый день по всему миру людей убивают?

– Что-то даже не верится, – с усмешкой произнёс я, – может, журналисты не так преподнесли?

– Да какие журналисты, Боря? Я своим ушами слышал эту несуразность. Просто у человека мозг не в ту сторону работает. У него что ни день, то ляп какой-то. Доску Маннергейму, винтовку «Маузер» Славянке, автомат Шмайссера Калашникову, деньги на второ– третьесортное кино псевдо-режиссёрам. Эй, чувак, а ты точно министр культуры? Я написал, под заметкой, что не согласен с таким высказыванием, и такое началось. Что я и русофоб, и жидяра, и не уважаю русское оружие. Ты знаешь, Боря, – ухмыльнулся Копытин, – если бы нашёлся человек, изобретший прибор измерения уровня ненависти, то в нашей стране этот приборчик сгорел бы в первый же день. Это было бы всё равно, что разогнать вазовскую копейку до скорости звука.

Я рассмеялся.

– И скажи мне, как жить в этой стране свободно мыслящему человеку? Поддакивать этим ушлёпкам? Улыбаться? Соглашаться с ними? А иначе никак… Либо ты шагаешь в строю, либо отщепенец и враг народа. Ну? И что поменялось? Видишь, во что эта верность выливается? А выливается это как раз-таки в слова в известной официальной песне «нас вырастил Путин…» вместо «нас вырастил Сталин».

– Смотрю, ты не любишь Путина? – рассмеялся я.

– Ты, Боря, брось мне эти свои голубые замашки. Я люблю обычно женщин, а мужика могу либо уважать, либо нет.

– Не можешь ты без своих скабрезных шуток, – махнул я рукой и добавил: – забыл 2000 г.? Я как сейчас помню, мы тогда с тобой футбол смотрели – чемпионат Европы. И что ты сказал? Путин – сильный политик.

– Да я и сейчас могу это повторить, – закивал Копытин. – Только дураки могут считать его слабым.

– Ну?

– Баранки гну! Я же о другом говорю. Сильный, никто не спорит, умный, хитрый. Но… так употреби все эти свои качества на благо народа. Что ты сопли жуёшь и превращаешь снова Россию в чёрт знает что? Зачем? У тебя есть все возможности сделать страну свободной, процветающей и великой.

– Но ты посмотри, что он уже сделал для страны, – возразил я, – Россия поднимается, экономика развивается, благосостояние людей растёт.

– Стоп, Боря! – выставил руку вперёд Копытин. – Поверь мне на слово, наши экономисты только и могут воду в ступе толочь. Делают умные морды и ездят нам по ушам, как они привлекут частные инвестиции в российские инфраструктуры. Боря, кто этим придуркам выделит хоть десять центов? Все боятся, что завтра, российские власти нажмут на педаль произвола, и всё на фиг отберут, используя корзиночку с колбасой, или правильно подготовленную куртку, да мало ли что там могут ещё придумать. Даже те, кто имел неосторожность когда-то вложиться, сегодня подумывают, как выпутаться из этих сетей и слинять незаметно без особых потерь. А ты говоришь о каком-то развитии российской экономики. На ладан дышит наша экономика. На ладан! Сейчас сгребут в кучу триллион рублей и побегут спасть какие-то банки, которые нормально работали и не прятались ни от кого. Наша власть никак не может понять одного: необходима срочная перестройка всей экономической системы…

– У нас народ вздрагивает при слове «перестройка», – вздохнул я. – Увы, все эти реформы, перестройки, уже вот тут, – я провёл ребром ладони по горлу.

– Народ может и вздрагивать, а правительство должно делать качественно и своевременно свою работу. Их туда поставили не глазки народу строить, а работать, пахать и вытаскивать страну из болота. Сегодня государство с этой задачей не справляется. Да и что это за государство? Прошло двадцать шесть лет с момента распада СССР, а Россия до сих пор остаётся квазигосударством. Разве у нас есть истинное разделение властей, подотчётность и прозрачность, разве наше государство контролируется судебной системой, есть ли у нас в государстве независимый парламент, есть ли у нас правительство, которое не кривляется, а по-настоящему отчитывается перед этим парламентом? Нет у нас такого государства. Российское государство – это такая бригада из сотни шабашников, рубящих капусту и прячущих её за бугром, в офшорах, в каких-то туманных банках, на счетах подставных лиц. А настоящего государства пока нет. И всё это может в любой момент рухнуть. И что будем делать, Боря. И тебя, как представителя голубого класса, и меня начнут вешать. И такие призывы, кстати, не редкость. Так и пишут, с кем не согласны: «Мы придём к власти и будем вас вешать на фонарных столбах».

– А тебя-то за что? – усмехнулся я. – Ну, ладно, меня, если узнают, что я гомосексуалист. А тебя?

– А меня за то, что я вас педиков защищаю! – рассмеялся Копытин.

– Кстати, Володя, давно у тебя хотел спросить, если ты сам не гей, почему ты нас защищаешь, в смысле права геев?

– Эх, Боря-Боря, да не геев права я защищаю, в первую очередь я защищаю права человека, потому что прав человека без прав сексуальных, культурных, национальных, религиозных и прочих меньшинств не бывает. А права гомосексуалистов в частности защищаю, потому что в нашей стране из любого человека могут в любую минуту сделать пидораса.

– Продуманный ты, Вова, – рассмеялся я.

– А как ты думал, – Копытин рассмеялся вслед за приятелем, но спустя минуту, он посерьёзнел и продолжил: – Это мы сейчас смеёмся, Боря, как и в 1917 году многие посмеивались даже, когда Николашку скинули. Никто не чувствовал, что ещё год и Россию превратят в испытательный полигон. И армия была, и оружие, и боевой опыт, а снесли всё на фиг. Сто лет прошло, а мозгов у людей не прибавилось. Куда нас тянут? Назад в социализм, коммунисты рвутся к власти, хотят реванша, а что такое социализм? Мы же это уже проходили. Это опять реки крови, внесудебные расправы, запреты, контра, кулаки, буржуи и тому подобное. Красная чума – она не лучше коричневой, если не хуже. Дураки этого не понимают, или думают, что на вышках отсидятся. Мои подопечные студенты недавно опрос делали на улице, так отморозки пацану нос сломали.

– За что? – я раскрыл рот.

– За вопрос, – развёл руками Копытин.

– Что за вопрос?

– Самый безобидный из всей анкеты: «Если бы вы узнали, что ваша вторая половина имеет гомосексуальные наклонности, как бы вы поступили?».

– И что?

– Чувак вместо ответа накинулся на интервьюера с криком «извращенец, пидор, урод» и ударил его в лицо. Вот такая у нас свобода, Борис. А ты спрашиваешь, люблю ли я Путина? А за что я его должен любить? Он сидит там в Кремле сопли пускает, а в стране идёт тихий переворот. Да, он тихий, но идёт он уже семимильными шагами. Ты знаешь, у меня товарищ есть, он всю жизнь прослужил в КГБ-ФСБ, много чего интересного рассказывает, не кабинетная крыса, политикой не занимался, служил в шестом управлении, экономическая контрразведка, много лет проработал под прикрытием, исполняя роль заключённого в лагерях, у него даже наколки соответствующие имеются.

– То есть, он реально сидел в лагере, будучи сотрудником КГБ? – опешил я.

– Реально, – кивнул Копытин. – В общей сложности девять лет. Сейчас молодых сотрудников консультирует, обучает, как стать «правильным» зэком. Наш ровесник. Очень грамотный мужик. Так вот у него теперь сын служит в ФСБ.

– Тоже в лагере сидит?

– Нет, у этого другой профиль. Я о другом. Сын рассказывает, какова сейчас тенденция в органах. Проталкивается мысль, причём настойчиво и усиленно, о том, что

В 1960-е годы, когда были подготовлены итоговые справки МВД СССР о количестве осуждённых ВЧК, ОГПУ, НКВД за 1921-1953 годы, были сформированы мифологизированные представления о причинах и реализации репрессий. Оказывается, в те времена Сталина незаслуженно демонизировали, количество репрессированных значительно завысили, а самих репрессированных незаслуженно героизировали. Но самое главное, как теперь выясняется, большинство заявлений Хрущёва в докладе на ХХ съезде КПСС были лживыми, и теперь, дескать, те мифы продолжают распространять. Ты понял, Борька, в 1956 году доклад никто не оспорил. А почему? Да потому что слишком много было очевидцев сталинских преступлений. Ведь при нём убирали всех, кто был не согласен с режимом или кто-то чем-то отличался. Ты думаешь, почему устраняли твоих собратьев по голубой крови? Потому что вы же другие, не такие как все. Вы фактически диссиденты, вот вас и сажали, как контру. Чего там опровергать? Можно было и в глаз получить. При Брежневе хоть и не ругали Сталина, но и не нахваливали. При Горбачёве ты, наверное, уже и сам помнишь, уже взрослый был, в армии служил, в тюрьме посидел, люди узнали ещё больше правды. Потом был Ельцин, а теперь и сам чекист пришёл к власти, и вот когда прошло сто лет со дня октябрьского переворота и гражданской войны, девяносто лет после коллективизации, восемьдесят лет с массовых репрессий, семьдесят лет со дня победы, шестьдесят лет со дня доклада ХХ съезду, пятьдесят лет как турнули Никитку. Вот теперь можно и усомниться, подправить, подчистить сознаньице народа, подсказать ему, что, мол, ребята, мы слишком много наговорили, а на деле Иосиф Виссарионович всё делал правильно, и мы готовы брать с него пример. Ну, типа готовьтесь, вашу мать!

– А откуда такие выводы? Почему так резко? – спросил я.

– Боря, недавно у чекистов прошла V-я межрегиональная конференция «Органы безопасности России – 100 лет в системе развития государственности», посвященная 100-летию образования ВЧК ОГПУ, где прямо заявили, что большинство современных материалов о репрессиях тридцатых годов страдает излишней эмоциональностью и отсутствием анализа предпосылок, хода и последствий этих репрессий. Вот и приехали. И знаешь, кто это докладывал? Александр Броколев, начальник Архивного специального департамента Свердловской области. Это там, где замочили всю царскую семью. Заговорил об излишней эмоциональности! Во как! Сглаживая прошлый произвол, упор делается на неточность цифр, мол, и Солженицын врал, и другие арестанты. Вы сами-то все архивные документы видели? Циферки они считают и доказывают, что были неточности, что миллион расстрелянных – это не так ужасно, не так много. Упыри умыли от крови руки и взялись нас перевоспитывать. Кстати, Борька. Для тебя есть новость неприятная.

– Что такое? – испуганно спросил я.

– Сказали, что статью за гомосексуализм возвращают, и всех голубых принудительно будут отправлять лечиться на Сахалин.

– Да ты что? – остолбенел я. – Это кто тебе такое сказал?

– По секрету один очень информированный товарищ из администрации президента, – цокнул языком Копытин.

Я почувствовал, как у меня на лбу выступили капельки пота.

– Мне кажется, это… да не может такого быть! Скажи, что ты пошутил.

Копытин громко рассмеялся и сквозь смех произнёс:

– Ну, конечно, пошутил, дурачок, ты чего так испугался? Я смотрю, морда у тебя какая-то слишком довольная, думаю, а ну-ка дай прощупаю друга…

– Да ну тебя, – махнул я рукой, – так и до инфаркта доведёшь. Я уж было поверил.

– Видишь, у нас в стране можно, во что угодно поверить, – поднял вверх палец Копытин. – Ты только что это подтвердил, и я уже ничему не удивляюсь.

Глава 5

Вечером раздался звонок. Я взглянул на дисплей телефона – звонила жена.

– Да, слушаю! – коротко ответил я.

– Боря, здравствуй! Почему не звонишь, ты где? Я же волнуюсь.

– Да решил не мешать вам, думаю, наверное, легли поздно…

– Так и есть, – устало подтвердила жена. – Я сегодня даже взяла отгул, всю ночь не спали. Ты где?

– Ночевал в гостинице, – соврал я. Мне не хотелось, чтобы мои проблемы неожиданно завладели полностью вниманием Владимира. Узнав, что я у него, Галина обязательно приедет сюда.

– В какой? – спросила Галина.

– Это не имеет значения, – твёрдо произнёс я, чем ввёл Галину в замешательство.

После непродолжительной паузы она с обидой в голосе спросила:

– Ты и гостиницу от меня скрываешь? Ну, вы поссорились с Серёжей, а я-то тут при чём? Будешь теперь и от меня прятаться?

– Прекрати говорить глупости, – прикрикнул я на Галину. – Ни от кого я не собираюсь прятаться. Просто мне нужно какое-то время побыть одному, осмыслить происшедшее. Прошу меня понять. И вообще, у меня к тебе просьба: постарайся с недельку меня не тревожить. Возможно, я лягу в больницу, мне нужно обследоваться. Сердечко барахлит, давление скачет, голова стреляет. Видимо сильно перенервничал…

– И как же ты без посетителей там будешь лежать? – охнула Галина. – Как сирота казанская?

– Ничего страшного! – ответил я. – Не хочу никого напрягать. И у тебя будет время на воспитание сына.

– Ну, зачем ты ёрничаешь? – всхлипнула Галина. – Мы родители и обязаны…

– Никому я ничего не обязан! – с раздражением ответил я, мне это стало надоедать. – Я вырастил сына до совершеннолетия, помог окончить ВУЗ, дальше, извини, сам шевели…

– Слушай, Борь, – словно не слыша моих слов, продолжила Галина, – пойми, Сергея нужно спасать, он связался с какой-то дурной компанией.

– Галя, ты о чём? – уныло усмехнулся я. – Спасать нужно было… в пятнадцать, ну в семнадцать лет, а сейчас от чего ты его спасёшь? Бычку уже двадцать три года.

– Я не согласна, – запричитала Галина, – ну и что, что двадцать три года, но он же ещё совсем ребёнок.

– Ага, – с сарказмом произнёс я, – малое дитя, решившее жить по лагерным понятиям.

Произнеся фразу «по лагерным понятиям», я неожиданно улыбнулся и вспомнил лагерную жизнь. Нет, не в колонии усиленного режима, а на родной своей улице. «По тем понятиям, Серёга, – я мысленно обратился к сыну, – возможно, ты бы сегодня пальцы отцу не нагибал. Хотя всяко могло случиться».

Проанализировав вчерашнее поведение сына, я вдруг нашёл его каким-то слишком напоказ, чрезмерно бравирующим.

«Как они схлестнулись с Шаманом?– я продолжил размышлять про себя. – Как всё это произошло? А с другой стороны, – успокаивал я сам себя, – оно тебе нужно? Произошло да и произошло. Иди дальше, зачем тебе подробности?».

– Тебе нужно с ним поговорить, – продолжала жена, – нельзя же бросать всё на самотёк.

– О чём? – ехидно произнёс я. – Ну, о чём я буду с ним говорить?

– Но это же твой сын, как ты так можешь?

– Этот мой сын отказался садиться со мной за один стол. Ты хоть знаешь, что это значит…

– Ну и что? – Галина повысила голос. – Будем обижаться? Как малые дети? Ты…

– Галя, – перебил я. – Мне кажется, ты не до конца осознаёшь, что произошло. Это не детские обидки, это самая что ни на есть взрослая предъява. Я думаю, что он уже не откажется от своих слов.

– Боря, какой ты жестокий! – Галина заплакала. – Никогда не думала, что ты так можешь поступить.

– Ну, да, – усмехнулся я, – это я во всём виноват! Прекрати, Галя, всё, мне нужно идти по делам, прости.

Я не стал больше ничего доказывать, положил трубку и с облегчением вздохнул.

С одной стороны, мне её было жалко. Она была ни при чём. А с другой – это пришёл конец нашей совместной жизни. Мира и согласия уже не будет. Здесь нужно проявить решительность, твёрдость и оформить развод. Ничего хорошего дальше не получится. Если она раньше вечно подозревала меня в изменах, то теперь будет следить за каждым шагом, как маньячка. Да и надоело мне всё это до чёртиков. Не могу же я ей объявить, что мне хотя бы раз в месяц или, на крайний случай, один раз в два месяца, нужен мужик. В идеале, если бы жена понимала меня, мы бы могли вместе с ней приглашать мужчину на ночь или хотя бы часа на три-четыре… Секс втроём – мне очень нравился всегда. Но Галя моя скорее под поезд бросится, как Анна Каренина, чем согласится на такое. Я не раз шутя намекал ей на это, однако Галина даже, понимая, что это шутка, хмурила брови и качала головой. И я всё время думал, ну, неужели ей не хотелось бы попробовать секс с двумя мужчинами? Может, я что-то не понимаю, но мне кажется, любая женщина мечтает об этом, ну, если, конечно, она не фригидная, как морозильная камера холодильника.

В нашей совместной жизни был как-то один очень странный случай. Я улетал в командировку, самолёт взлетел и через двадцать минут вернулся обратно – нам никто ничего не объяснял, объявили, что позже полетим другим бортом. Я позвонил шефу, тот сказал, что я могу возвращаться домой, всё равно на конференцию опоздал.

С дороги позвонил Галине и сказал, что командировка отменяется, так, мол, и так, еду домой. На удивление дорога из аэропорта до дома была свободной. Подъезжая к шлагбауму, я вдруг заметил, как из нашего подъезда выскочила женщина, очень похожая на Наташу из соседнего дома. Они с Галиной по вечерам вместе гуляют и иногда ходят друг к дружке в гости. Натальина походка мне показалась в тот день суетливой и неестественно спешной. Дома я застал взволнованную жену с раскрасневшимся лицом, она тоже как-то суетливо передвигалась по квартире и жаловалась на чрезмерную температуру в батареях отопления. Наверное, не было повода, в чём-то заподозрить обеих женщин, тем более, Галина сама сказала, что приходила Наташка, заняла до завтра денег. Ну, на этом можно было бы все странности и забыть. Однако. Совершенно случайно вечером я уронил пробку от лосьона для бритья, она упала в корзину с бельём. Но вы же знаете, если какая-то мелкая вещица упала, например, на кухне, то обязательно закатится или под холодильник, или в другое совершенно непроходимое место. То же самое случилось и с этой злосчастной пробкой. Чтобы её найти, мне пришлось содержимое корзины вывалить на пол. Пробку я нашёл сразу, она загремела и прокатилась мимо меня , словно барабан. Я сгрёб бельё и уже едва не загрузил всё обратно в корзину, как увидел красные женские трусы. Размер был явно не для Галины. А вот Наташке они подошли бы как раз. Но, кроме размера, была и другая улика – я понюхал заветное место, это был запах другой женщины.

До сих пор я не знаю, что случилось у этих двоих женщин, но Наташка после этого случая не появлялась у нас дома с полгода. Ах вы, девчонки-шалунишки! Но, возможно, я ошибаюсь. Возможно, мне так хотелось группового секса, что даже жену пришлось заподозрить в нетрадиционной ориентации, хотя две женщины сразу меня интересовали меньше всего. Одновременный секс с женщиной и мужчиной – вот моя любимая фантазия.

Двадцать четыре года мы прожили с Галиной вместе. За все эти годы я ни разу не изменил ей с женщиной. Не беру во внимание тех дам, которые участвовали в моих сексуальных играх вместе со своими мужьями. Я иногда ездил к ним в гости, а иногда приглашал в сауну или гостиничный номер семейную пару. Правда, не знаю, были ли они настоящими мужьями и жёнами или просто вместе работали, но меня это как-то сильно не интересовало. Мне нужен был секс с мужчиной, а женщина помогала просто разнообразить досуг.

Среди моих платных «помощников» в удовлетворении сексуальных желаний была семейная пара, с которой я встречался в течение нескольких лет. Мы настолько подружились, и доверяли друг другу, что последнее время занимались сексом без презерватива.

Абсолютно убеждён, что сейчас, кто-то, читая эти строки, крутит пальцем у виска и говорит: Борис, да ты законченный извращенец. А ведь если разобраться, ну, что такого в этом видят наши ошалевшие блюстители нравственности? Если всё это происходит без насилия и без отвратительного ханжества.

Вы спросите у любого мужчины, хотел бы он покувыркаться с двумя длинноногими девушками-лесбиянками, редко кто откажется, а если кто и откажется, то только из-за своей нерешительности…

– Ну, чего ты тут размечтался, – Владимир прервал мои воспоминания. – Ты знаешь, чего я удумал? Поеду-ка я к твоим.

– Зачем? – встрепенулся я от неожиданности.

– Пообщаюсь, поговорю…

– Лишнее это, – сказал я. – Я хочу уйти из семьи. Устал я, Володя.

– Ты с ума сошёл! – вздёрнул брови приятель. – У вас же скоро серебряная свадьба. И что? Двадцать четыре года коту под хвост? Сам подумай…

– А что тут думать? – перебил я и, улыбнувшись, добавил: – Думай, не думай, королём не станешь. Не хочу и себя насиловать, и Гальке нужно помочь.

– Чем ты ей поможешь? – удивлённо спросил Копытин. – Разводом? Бабу на старости лет оставишь одну. Ничего себе помощь. Она же от тоски усохнет…

– А Катька твоя долго сохла? Не успели все опомниться, она уже замужем, – возразил я.

– Ну чего ты равняешь? – раскинул руки Владимир. – Катерина сама этого захотела, и я думаю, у неё всё было заранее приготовлено. Ты что, думаешь, я наивный хлопец с Крайнего Севера? Давно замечал, что подгуливает, просто не стал устраивать разборки, это ведь как у вас там под луной, запрещай-не запрещай, всё равно найдёте родственную душу. А у тебя другое дело – Галка любит тебя.

– Как любит, так и разлюбит, – грустно усмехнулся я.

– Давай, Боря, я съезжу, поговорю с ней, с твоим оболтусом, и тогда вернёмся к нашему разговору. Я тебе скажу всю правду, чем они там дышат. Хорошо?

– Ну, хорошо,– согласился я. – У меня к тебе просьба есть.

– Валяй! – ответил Копытин.

– Ты не будешь возражать, если я уеду жить на твою дачу?

Владимир ответил не сразу. Задумался.

– Так-так-так, – он постучал пальцами по крышке стола, – два дня пробыл у меня, и я уже тебе надоел?

– Да нет, что ты, Вова, – извиняющим голосом произнёс я, – просто мне нужно поработать, я тут кое-что пишу, – кивнул я в сторону портфеля. – А тут мы с тобой, не ровен час, и сопьёмся.

– Да шучу я, – Владимир хлопнул меня по плечу. – Решай сам, как тебе удобно. Вон ключи висят, – он указал на наличник, – поезжай. Там всё работает отлично! Правда, отопление на минимуме стоит, но добавишь. На панели котла такая фиговина круглая есть, увидишь, она там одна. Выставишь себе комфортную температуру. И твори себе на здоровье. Что пишешь? Мемуары?

– Ну, вроде того, – смутился я.

– Не рановато ли в пятьдесят пять лет? – рассмеялся Копытин. – Тебе ещё до пенсии пять лет.

– Вот как раз до пенсии и напишу, – отшутился я. – Если не возражаешь, я бы сегодня и уехал.

– Не вопрос, Борис, – закивал Копытин. – Но помни, я буду скучать тут без тебя.

– Надеюсь, от тоски не погибнешь! – усмехнулся я.

– Я привыкший. Значит так, там всё есть – в морозилке пельмени, вареники, на кухне чай, кофе. Возьми с собой хлеба, местный магазин до восьми вечера работает, сегодня уже не успеешь. Что ещё? Всё остальное есть. С утра подкупишь, что нужно. Деньги у тебя водятся?

– Водятся, – сказал я. – Не переживай. Ты когда приедешь?

– На выходные, у меня тут кое-какие дела неотложные есть. Да и к твоим сгоняю, приеду, расскажу. Возьми баночку, чтобы крепче спалось, – Владимир протянул мне пиво и листок бумаги, – а здесь адрес, электричка с курского вокзала. Они там часто ходят.

Через полчаса мы крепко обнялись, и я, прихватив с собой полбатона хлеба, банку пива, уехал на новое место жительства.

Глава 6

Однажды мы гуляли на улице (Лагерная которая) вместе с соседской девочкой Олесей Чаплиной, «врачихой» из нашей компании. Она посетовала на то, что у них дома сломался телевизор, и я безо всякой задней мысли пригласил её к себе домой.

Пока Олеся широко открытыми глазами смотрела «мульти-пульти», я, нежно поглаживая девочке коленки, попросил её снять трусики. У нас это было в порядке вещей.

Гостья без всякого стеснения выполнила мою просьбу, я, невероятно возбудившись, натянул её трусы на себя и сел на пол подле её ног и принялся гладить и целовать ей коленки. Мультик к тому времени закончился, на экране появился назойливый диктор и противным голосом начал говорить что-то несуразное. Чтобы не подниматься с пола и не отрываться от её ножек, я зацепил ногой шнур питания телевизора и выдернул его из розетки.

Дальше всё происходило как во сне. Очнувшись, я спросил:

– Олеся, можно я ещё посижу рядом с тобой? – спросил я.

– Посиди, – снисходительно сказала она и только теперь заметила, что я сижу в её трусах.

– Это что такое? – вытаращила она глаза и весело рассмеялась. – Ты зачем надел мои трусы?

– Мне так приятно, – опустив глаза, ответил я.

– Снимай, – потребовала девочка, впрочем, беззлобно, ласково.

Я выполнил её требование и почувствовал, что мне срочно нужно уединиться.

По ночам я предавался немыслимым фантазиям и всё отчётливее понимал, что мне хочется на место Мити, но я понимал, что никогда этого не сделаю. Я часто с замиранием в сердце вспоминал тот вечер, когда прошлым летом мы с Олесей остались наедине, и мне хотелось всё снова повторить. Однако в мыслях я отдавал предпочтение Мите. И вот наступил тот момент, когда я решился. Мы сидели с Митей на лавочке вдвоём, болтали о всякой ерунде, и вдруг, осмелившись, я предложил:

– Мить, а пойдём ко мне!

– Зачем? – удивлённо спросил мальчик, его никто никогда в гости к себе не приглашал.

– Телик посмотрим, – повёл плечами я, – значки тебе свои покажу, у меня их много, около двух тысяч.

– А кто у тебя дома? – на всякий случай спросил Митя.

– Никого! – ответил я.

– А предки узнают, что я был у тебя в гостях, не заругают? – спросил Митя.

– А чего они будут ругать? – улыбнулся я. – Меня за гостей не ругают. Ну, так что, идём?

– Угу, – кивнул Митя.

Я никак не решался начать разговор, от волнения у меня кружилась голова, я посматривал на часы, высчитывая, сколько у нас ещё времени до прихода матери с работы, и, наконец, решился.

Прощаясь в тот вечер, Митя неожиданно спросил:

– Борь, скажи, а ты как считаешь, мы с тобой не больные люди?

– С чего ты взял? – удивлённо спросил я.

– Я же вижу, что меня все презирают.

– Не гони, Митя, – успокоил я его. – Посмотри на меня, я ведь тебя не презираю.

– Потому что тебе это тоже нравится, вот и не презираешь, – хмуро усмехнулся Митя.

– Ты знаешь, Мить, скажу тебе честно, это нравится всем, – уверенно сказал я, – только не все в этом могут признаться даже себе.

– Значит, мы с тобой нормальные, – улыбнулся Митя и добавил: – и самые смелые?

– Конечно, – одобряюще кивнул.

Я протянул руку гостю и сказал:

– Теперь мы должны хранить друг другу верность. Одевайся, через час мать с работы придёт, нужно ещё пол протереть.

– Борь, поцелуй меня ещё раз на прощание в губы, – попросил Митя, – мне так это нравится.

Я с наслаждением выполнил просьбу Мити и потом, проводив его до калитки, сказал:

– Не переживай, всё будет хорошо!

«Интересно, есть ли среди наших пацанов, кто мечтает о таком кайфе? – думал я. – Или я один такой? А вдруг, что-то со мной и впрямь не так, вдруг я просто ничтожество, урод или дебил? Но ведь я же учусь хорошо, в «музыкалке» меня уважают, да и вон, Митька тоже от этого балдеет? Может, я прав? А что если и действительно все этого хотят, но боятся признаться? Ну, вот, например, я – разве могу выйти на улицу и объявить пацанам, что я… так, мол, и так?».

Олеся побывала ещё несколько раз у меня в гостях – мы уже чуточку повзрослели. Однако, после того, как Олесе исполнилось тринадцать, она отказалась от всяких экспериментов. Однажды мы вместе возвращались из школы, и я спросил:

– Олеся, а тебе больше не нравятся наши игры? У меня сегодня до самого вечера дома никого не будет. Может, пойдём ко мне?

– Я боюсь, – честно призналась Олеся. – У меня начались уже эти… как их… женские дела?

– Месячные? – мне захотелось показать свою осведомлённость. – Так они же у взрослых бывают.

– Ну, значит, я уже взрослая, – рассмеялась Олеся.

– И долго они бывают у тебя? – спросил я.

– Обычно несколько дней.

– Ну, а когда их нет, мы же можем…

– Не можем! – перебила Олеся. – У меня может ребёнок в животе завестись. И что я потом скажу родителям? Да меня папа убьёт сразу.

– А как он там заведётся? – хмыкнул я. – Чтобы ребёнок завёлся, нужно… Это… в общем…

– Ну, я не знаю, Боря, мне кажется, всё уже нельзя.

– Но… ты хоть скажи, только честно, тебе самой-то хочется?

– Иногда, – призналась Олеся. – По ночам. А ещё когда в ванной сижу. У меня в классе подружка есть, ты её знаешь, Лариска Самохина, она говорит, что девочкам в этом возрасте нельзя с мальчиками играть, ну, в смысле, в наши игры, а то сиськи потом будут волосатыми. У неё сестра старшая есть, она учится в техникуме. Так вот Лариска видела её раздетую в ванной, и у неё прямо вокруг сосков целые заросли, и ляжки тоже волосатые. Танька сказала, что она много дружила с мальчиками.

– Да гонит она, – усмехнулся я. – От дружбы с мальчиками сиськи, что ли, заросли?

– Ты чего, Боря? – Олеся даже приостановилась. – Дружба ведь разная бывает. Она имела в виду, что… много балдела с мальчиками. Вот и стали волосы расти.

– Мне кажется, всё это ерунда, – сказал я. – Валёна-Макар говорит, что и пацанам, и девкам балдеть вместе – это очень полезно.

– Я не знаю, – покачала головой девчонка. – Валёна уже большой, может, ему и полезно, а нам… Давай не будем рисковать.

– Хорошо, – согласился я, – но тебе, если сильно захочется, говори, не стесняйся.

– Если только сильно-пресильно, – улыбнулась Олеся.

К тому времени мы подошли к подъезду и мы, попрощавшись, расстались.

После таких разговоров, мне трудно было обойтись без продолжения. Вернувшись домой, я вынул из бельевой корзины женские трусы, понюхал их, затем натянул на голову и, разместившись на стуле напротив трюмо, приступил к обследованию своего тела. Через десять минут сеанс был окончен, я, развалившись на диване, вспомнил Митьку.

«Да и на фиг она мне нужна, – мысленно рассуждал я об Олесе, – подумаешь, бикса, с Митькой-то ещё и лучше балдеть. Нужно просто почаще с ним встречаться, и не торопиться при встрече. Удовольствие нужно растягивать. Макар говорит, он с какой-то девкой по два часа балдеет. Вот это кайф! А мы раз-раз и по домам. Нужно нам подумать, как продлить кайф»

Во время нашей очередной встречи Митька неожиданно обратился ко мне с просьбой:

– Борь, когда мы остаёмся с тобой вдвоём, когда мы целуемся, гладим друг друга, называй меня девочкой и по имени, например, Таня. Хорошо?

– Почему Таня? – удивился я.

– Так зовут мою сестру, – сказал Митя, – знаешь, как я ей завидую. Почему я родился пацаном? Ненавижу себя…

– Да ладно тебе, – успокоил я Митю, – всё ещё наладится.

– Будешь меня так называть? – повторил Митя.

– Хорошо! – кивнул я и обнял своего юного любовника.

В ту встречу Митька весь вечер ходил в женских трусах. Потом мы долго лежали молча и просто обнимались. Перед прощанием он обнял меня и поцеловал в губы.

Уже на выходе из квартиры, в нашей жизни случилось исключительное событие. Митя гладил под рубашкой меня, целовал меня в шею, ухо, губы, затем, уткнувшись мне в грудь, тихо сказал:

– Боря, я тебя люблю.

Меня словно пронзило током, внутри всё взорвалось. Казалось бы, обычные слова, но они перевернули всю мою душу. Ах, эти такие простые, но незабываемые, необыкновенные, головокружительные слова… Мы слились с Митей в страстном поцелуе и долго не могли оторвать губ друг от друга. Внезапно я понял, что и сам влюблён в Митю, просто я не мог этого понять, пока не услышал его признание.

Глава 7

В электричке я первое время, примерно полпути, предавался воспоминаниям. Потом утонул в ноутбуке. И вдруг в какой-то миг до меня дошло, что в вагоне неожиданно прекратился галдёж, и воцарилась давящая тишина, я поднял голову и очень удивился, когда увидел, что вагон почти пуст. Впереди через скамейку от меня шмыгал носом парень лет двадцати, а позади, у самой двери, ворковали две старушки. «Куда народ-то подевался? – мелькнул в голове вопрос. – Такое редко случается!».

– Какую станцию проехали? – спросил я у парня.

– Не знаю, – юноша пожал плечами и криво улыбнулся.

Заметил, что у него заплаканные глаза и ссадина на лице.

– Что случилось? – я пересел на лавку поближе, прямо напротив него. – Кто-то обидел?

– Да нет, – коротко ответил парень и добавил: – так, семейная разборка.

– А чего плачешь?

– С чего вы взяли? – взглянул исподлобья юноша. – Ничего я не плачу.

– В каком-то кино герой говорил: «Мужчины не плачут, мужчины огорчаются», – вспомнил я, парень улыбнулся.

Я протянул руку и представился:

– Борис!

– Антон, – ответил юноша.

– Далеко едем? – поинтересовался я.

– В Электрогорск.

– А там кто у тебя?

– Товарищ живёт, правда, не знаю, дома он сегодня или нет. Телефон потерял, – вздохнул Антон.

– А если нет, что будешь делать? – спросил я и кивнул на окно. – Ночь уже на улице. Куда пойдёшь?

– Если будет электричка, вернусь назад, в Москву.

– А если не будет?

– Найду что-нибудь, – обречённо сказал парень.

«А завтра в новостях сообщат, – неожиданно мелькнуло у меня в голове, и я вздрогнул, – в Московской области обнаружен труп подростка, личность устанавливается…».

– Тебе сколько лет? – спросил я.

– Двадцать один, – гордо произнёс Антон. – Паспорт, прописка есть, так что менты не докопаются.

– Да дело не в ментах, – сказал я. – Отребья полно всякого. Ночью будешь шататься, обязательно не менты, так гопота докопается…

– Ну, это да, – согласился со мной юноша. – Но…

– Поехали ко мне, – предложил я. – Отдохнёшь, а завтра днём поедешь. Не рискуй. Я на дачу еду. Меня можешь не бояться, вот, – я протянул ему паспорт. – Проверяй.

– Да я вам верю, – улыбнулся Антон, – только вот удобно ли будет? Кто с вами на даче ещё?

– Никого, я один. У меня тоже семейные разборки, – уныло ухмыльнулся я.

– С кем не поладили? – поинтересовался мой спутник.

– С женой, – соврал я.

– Ну, бывает, – кивнул юноша, – помиритесь. У меня предки… в смысле, родители по три раза в год разводятся, потом опять сходятся. Надоели… Батя бухает, – виновато уточнил парень.

– Пьянка – это плохо! – сказал я,

– А вы не пьёте? – спросил Антон.

– Ну, почему же? – усмехнулся я. – Иногда бывает, вот вчера с приятелем употребили, и просидели до утра. Год не виделись, было о чём поговорить.

– А мой батька может и без приятелей ужраться, и давай потом быковать. Я мамке говорю: разведись ты уже с ним, ну достал, она вечно в синяках ходит, так нет же! Говорит, на кого я его брошу? Он же пропадёт один.

– Наверное, любит! – предположил я.

– Раньше она говорила, что не хочет, чтобы я без отца рос, ну, когда я в школе учился. А теперь… даже не знаю, почему терпит.

– Раз не разводится, значит, есть какой-то резон.

– Я не могу понять, – замотал головой парень. – Я бы уже давно ушёл.

– Не ломай голову, – улыбнулся я, – старики сами разберутся. Сколько им лет?

– Матери сорок, а отцу сорок девять. Ревнует её страшно. Только на эту тему и разговоры…

– Оно и понятно, – ответил я, – разница в возрасте приличная, вот ему и кажется, что мама может загулять. А если он ещё и подбухивает…

– Какой на фиг подбухивает, – перебив. вскрикнул Антон, – нажирается как свинья и ходит потом как король, ко всем пристаёт.

– А это что? – я указал на ссадину на лице. – Он?

– А то кто же, – вздохнул парень, – я удержал руку, а то мог бы и синяк поставить. Хотело врезать ему как следует, но сдержался.

– Правильно, – сказал я. – Отца нельзя бить.

– А если мать обижает? – спросил Антон.

– Можно утихомирить, как-то остановить, но бить родителя нехорошо.

– А он, значит, руки распускает – это нормально?

– Нет не нормально! – ответил я и, услышав объявление о приближающей станции, добавил: – Ладно, Антон, мне пора. Так что, ко мне идём?

– Ну, если вам это не в напряг…

– Послушай, если бы мне было в напряг, я бы тебя не приглашал.

– Ну, тогда идём! – парень встал со скамейки.

Через полчаса мы добавили температуры в системе отопления и принялись заваривать чай.

– Так, что тут у нас из припасов? Ты голоден? – спросил я у гостя.

– Да нет, – тихо ответил Антон.

– Ты не стесняйся, говори, я выдвинул ящик из морозилки, – смотри, здесь и пельмени есть, и мясо.

– Да неудобно как-то, – замялся Антон.

– Прекрати, – нахмурился я. – Стесняешься, как красна девица. И что ты мне выкаешь? Борис я, говори со мной на «ты». Не люблю я этих церемоний.

– А сколько вам лет? – спросил Антон.

– Да столько же, сколько и отцу твоему, – соврал я. – Ты с ним тоже на «вы» говоришь?

– Нет, ну, ладно, – согласился юноша.

– Так что? Жируем? – рассмеялся я.

– От пельмешек не отказался бы, – улыбнулся парень.

Слово «пельмешки» прозвучало так трогательно, что у меня увлажнились глаза. Я вспомнил маленького Сергея. Он любил так говорить: «Мама, свали пельмешек». И когда врач из-за коликов в животе запретил ему есть пельмени, Серёжка сильно переживал и выпрашивал: «Мама, ну от одного пельмешка животик болеть не будет. Он болит, когда много пельмешек скушаешь».

«Вырос Серёга и всё забыл. В один момент растоптал и любовь, и семью, и дальнейшие отношения. Эх, Серёга-Серёга, дурья твоя башка. И самое печальное во всём этом – ведь не одумается, не придёт с повинной головой, будет быковать, как говорит Антон, до последнего…».

Неожиданно у Антона залился незнакомой мелодией телефон. Он взглянул на дисплей и тихо сказал «мать звонит».

– Да, – ответил он и долго слушал, что говорят на другом конце провода. – Мам, ты не переживай за меня, – наконец-то вступил в разговор и юноша, – я у товарища в Электрогорске, здесь всё тихо, спокойно. Пока побуду у него. Потом решу… Но, скажу честно, желания возвращаться домой у меня нет. Надоела мне эта пьяная морда. И тебе советую оставить его. Лучше переезжай к бабуле, там тебе спокойнее будет. На работу на метро будешь ездить, ничего страшного в этом не вижу. Вся Москва так ездит. Что, у нас все рядом с работой живут? Кстати, я там где-то в бабулином районе вашу аптеку видел. Поговори с начальством, может, переведут тебя поближе. Я серьёзно говорю, давай перебирайся, пока он тебя не искалечил. Так жить нельзя…

– Не хочет уезжать? – спросил я после того, как Антон отключил телефон.

– Какое-то садо-мазо, – усмехнулся он. – Как так можно?

– Есть такой тип женщин, – согласился я, – их колотят, унижают, матерят, а они держатся за мужа. Трудно понять их, но это судьба.

– Мне кажется, это не судьба, а обыкновенная глупость, – махнул рукой Антон. – Жалко мне её. Но ничего поделать не могу. Она уедет к бабушке, три дня проходит, и уже летит на всех парусах домой. Я у неё спрашиваю «соскучилась?». Она говорит «да, больше не могу». И начинается всё сначала. Сложно всё это.

Плотно перекусив, мы с полчаса провозились с антенной, чтобы настроить телевизор, и потом до полуночи смотрели разные передачи. Натопили как в сауне, ночью пришлось убавлять температуру в батареях, Октябрь в 2017 году на редкость оказался тёплым.

Утром после завтрака Антон засобирался в дорогу. Заметив некую напускную суетливость, я прямо спросил:

– Ты уверен, что тебе нужно ехать?

– Ну, я же… ещё вчера собирался… поеду к товарищу.

– Да я это понял, – улыбнулся я, – спрашиваю о другом. Тебе это важно? Вернее, оно тебе нужно?

– Но где-то же мне нужно остановиться, – грустно сказал Антон.

– Так и останавливайся у меня, – предложил я и, улыбнувшись, добавил: – Ты мне не мешаешь.

– Спасибо, конечно, но… понимаешь, я должен тебе кое-что сказать. Отец не случайно меня выгнал из дома. И я должен тебе признаться…

Антон замялся и долго не решился продолжить разговор, я не торопил и мысленно гадал, что там у них дома произошло. Признаюсь, даже подумать не мог, о чём Антон объявит через минуту.

– Понимаешь, Борис, не все к этому могут отнестись нормально, потому я должен тебе сказать правду.

– Ты вор? – пошутил я.

– Нет, я гей! – ответил Антон и опустил глаза.

«Вот это поворот, – мысленно усмехнулся я. – Ну, никуда мне от вас не деться!».

– В смысле? – сделал я удивлённое лицо.

– В прямом, – тихо ответил парень, – то есть я голубой.

– А как ты определил? – решил я повалять Ваньку-дурака. – Что, бабы не нравятся?

– Ну, почему не нравятся? – пожал плечами Антон. – Нравятся, просто… это… в общем, мне нужен парень. Понимаешь?

– Ну, где я сейчас тебе его найду, – рассмеялся я. Антону понравилась шутка, и он тоже начал смеяться, затем, посерьёзнев, спросил:

– Я вас не напугал?

– По-моему, ты сам испугался? – похлопал я его по плечу. – Аж на «вы» снова перешёл.

– Извини, вырвалось, ну, так что?

– Ты знаешь, Антоха, – ответил я. – У меня нет привычки, заглядывать в чужие трусы и постели. Ты же, надеюсь, не набросишься на старого дядьку, чтобы его изнасиловать?

– А ты прикольный! – улыбнулся Антон. – Спасибо тебе.

– За что? – удивился я.

– За то, что не бросился перевоспитывать меня. Большинство людей, едва услышав моё признание, сразу же начинают читать мне мораль и давать советы, как мне излечиться. Один мужик советовал даже извёстку разводить и пить её с куркумой. Знаешь, такая приправа есть ярко-жёлтого цвета?

– Хорошо хоть не с медным купоросом, – подмигнул я, – тот голубого цвета. Слушай. Так ты с девчонками вообще никак?

– Регулярно, – ответил Антон.

– А чего ж ты себя в геи записал? Если ты и с девчонками и с парнями, значит ты бисексуал.

– Да, можно так сказать, – согласился Антон, – но мне кажется, что с парнями всё же мне лучше.

– А как часто у тебя бывает с парнями? Если тебе мои вопросы покажутся бестактными, можешь не отвечать. Я просто ради любопытства…

– Да что тут бестактного? С парнями редко, у меня сейчас нет постоянного партнёра, раньше я встречался с парнем, но он уехал с родителями во Владивосток.

– Ничего себе, – хмыкнул я. – Не ближний свет.

– И всё, – раскинул он руками. – Партнёра у нас в стране найти нелегко. Я как-то намекнул своему однокурснику, в результате и из института пришлось уйти.

– А что ж ты так неаккуратно?

– Да мне показалось, что он из наших, – подал плечами Антон.

– И что он?

– Да из мухи слона раздул. Начал нашим пацанам рассказывать, что я педик и, мол, пристаю к нему. Я сначала отшучивался, потом девчонки из нашей группы подключились, начали хихикать, дарить мне то «губнушки», то рваные колготки. Одна дурочка использованный тампон мне в портфель засунула. В общем, надоели они мне до чёртиков, я взял и ушёл из института. Там сразу же стуканули в военкомат, и тут же в почтовом ящике повесточка объявилась…

– И что с армией? – спросил я.

– Пока ничего, – ответил Антон. – Поставили на учёт в психоневрологический диспансер. Врачи делают вид, что лечат, я делаю вид, что лечусь.

– А диагноз какой? Отчего лечат? – разинул я рот от удивления. – Скоро двадцать лет, как у нас согласились с тем, что гомосексуализм – это не болезнь. Чем тебе объяснили, что ставят тебя на учёт? На каком основании?

– Сказали, что у меня обнаружили расстройства сексуального предпочтения, – ехидно произнёс Антон.

– Что это за ерунда? – воскликнул я.

– Я заявил психиатру, что люблю переодеваться в женскую одежду и ношу под брюками женские трусики. В общем, меня записали в фетишисты.

– Ладно, – я махнул рукой, – это дело десятое. Так что отец? Узнал?

– Ну, да, – ответил Антон. – У нас же телефоны родителей записывали ещё до моего совершеннолетия, ну какая-то пигалица позвонила отцу и давай его воспитывать, мол, ваш сын извращенец, проведите с ним беседу, иначе его в армию не возьмут и так далее и тому подобное. Ну, папа и побеседовал, кинулся на меня, махал кулаками…

– Так значит, причина была не в матери, а в том, что он узнал о тебе новости?

– И то, и другое, – усмехнулся Антон, – он при любом раскладе переводит стрелки на мать. В этот раз начал кричать, что это она во всём виновата, что воспитала сына-пидораса и тому подобное.

– Понятно, – вздохнул я и решительно сказал: – в общем, Антон, моё предложение таково: оставайся здесь, не ищи на свою задницу приключений. Мне твоя ориентация побоку, ищи работу, трудоустраивайся, и поменьше говори о том, что ты голубой. Люди у нас не любят этого, так что лучше помалкивать. Договорились?

– Договорились, – Антон подошёл ко мне и, протянув для рукопожатия руку, добавил? – спасибо тебе, Борис.

Пожав руку, он отвернулся, но я успел заметить, как у него на глазах блеснули слёзы.

Глава 8

Рассказ Антона снова напомнил мне о Митьке.

Все пацаны на Лагерной улице знали, что отец избил его до полусмерти. Так отделал мальчишку, что тот три недели не ходил в школу. Родители сослались на ангину, но даже в школе знали, что Митя пострадал из-за какой-то невероятной провинности с сексуальным оттенком. Современные литературные исследователи сказали бы, Митя-писюн пострадал от одного из пятидесяти оттенков серого.

Ходили слухи, что он пытался изнасиловать то ли свою сестру, то ли соседскую девчонку, другие говорили, что он в уличном туалете, что возле городской больницы, через тайную дырку в стене подглядывал за женщинами и что его там поймали милиционеры, третьи… Иными словами, кто на что горазд. Пофантазировать у нас любят и взрослые, и дети, особенно на сексуальные темы.

Но фантазии фантазиями, а некоторые пацаны с Лагерной улицы знали, что Митя признался родителям в своих наклонностях. У меня были хорошие отношения с его сестрой, она и рассказала о случившемся, хотя всех подробностей она тогда ещё не знала.

Как такое случилось, никто не понял, но отец застал сына дома в сестриных трусах перед зеркалом. Отец задал пару коротких вопросов, Митя, видимо, с испугу ляпнул, что любит мальчиков и хочет быть девочкой, отец плюнул сыну в лицо, и понеслось. Если бы не мать и сестра, убил бы пацана.

Через некоторое время семья Боженко продала дом и уехала в другой регион.

* * *

«Надо же, – вспоминал я, глядя на своего субквартиранта, – сорок лет минуло, а ничего не изменилось. И тогда жили мальчишки, желавшие любить мальчиков, и сегодня они живут среди нас со своими тайными и тщательно скрываемыми мыслями, и тогда, и сейчас живут родители-деспоты, готовые за малейшее отклонение от нормы, убить своих детей. И когда они лупят своё чадо, издеваются над ним, унижают, ни на секунду никто не задумается о том, что он ведь в себе хранит ваши родительские гены.

После окончания восьмилетки в 1977 году я поступил в Ростовское мореходное училище.

Будучи в увольнении и прогуливаясь по центральной улице Ростова-на-Дону (тогда она ещё была улицей имени Энгельса), я встретил сестру Митьки, она после десятилетки поступила в Ростовский институт народного хозяйства. Только теперь я узнал, что семья их переехала жить в Волгоград. Мы перекинулись несколькими словами, затем я с замиранием сердца спросил:

– Ну, как там Митька поживает?

Татьяна опустила глаза и тихо спросила:

– А ты разве не знаешь? Он хотел написать тебе письмо…

– Нет, никаких писем я не получал. А что я должен знать? – насторожился я.

– Митя повесился, – сказала Татьяна и после непродолжительной паузы тихо добавила: – это вы, лагерники, все вместе его убили, он перед смертью всё мне рассказал, – она смахнула слезу, и, резко развернувшись, пошла прочь.

Меня охватил ужас. Что «всё»? Что он ей рассказал? О том. Что обслуживал пацанов? О том, что завидовал её девичеству? Или о нашей с ним любви? Я долго не мог забыть эту встречу, впрочем, никогда её и не забуду. Если говорить точнее, то более отчётливо вспоминается не сама встреча, а те эмоции, которые я испытал в тот день – в моём сердце до сих пор остались стыд, страх, скорбь, отчаяние и неизъяснимо щемящая тоска.

А ведь после того мне довелось столько ещё пережить, даже не верится, что всё это может вместить моя память.

* * *

Пройдёт сорок лет, прежде чем я прочитаю в одной из книг по нашей тематике о том, что в царской России в закрытых учебных заведениях, Пажеском корпусе, кадетских корпусах, юнкерских училищах и других, были распространены гомосексуальные отношения. Так что мы в советские времена не были первооткрывателями гомосексуальных забав. Правда, у нас всё происходило без суеты и шума. Не буду рассказывать о всех домогательствах и известных мне случаях интимных связей офицеров с курсантами, и собственно между курсантами, остановлюсь лишь на отношениях из собственного опыта.

Не знаю, как гомосексуалы узнают друг друга. Много раз об этом думал и недоумевал. Я был абсолютно убеждён, что моё поведение не может вызвать ни у кого подозрения о моём внутреннем состоянии. Однако всегда в моей жизни находился человек моего пола, неожиданно предлагавший мне заняться с ним сексом. Первого такого человека я встретил в мореходке. Мы с ним учились в одной группе. Володя Филимонов, однажды он пригласил меня к себе домой – он жил на одной из центральных улиц Ростова-на-Дону. Сославшись на усталость, Володя включил мне телевизор в гостиной, а сам удалился в свою спальню вздремнуть. Я развалился на диване и смотрел телевизор. Филимонов перед тем как лечь спать несколько раз в одних трусах прошёл мимо меня в ванную комнату и обратно. Когда он вышел последний раз из ванной, я заметил у него между ног значительное увеличение. Смотреть долго было как-то неловко, но тем не менее я заметил возбуждение. Он подошёл ко мне и сказал:

– Борь, давай друг друга поласкаем, – и словно испугавшись своего предложения, пояснил: – увидишь, это такой кайф.

– Что ты имеешь в виду? – я изобразил на лице озадаченность.

– Ну, возьмём… друг у друга в рот, – Володя покраснел и приспустил свои трусы. У меня мгновенно пересохло горло, дыхание и сердцебиение участились.

– Хорошо, – согласился я, но, решив перестраховаться, выдвинул встречное предложение: – только ты первый.

– Угу, с удовольствием, – согласился Филимонов и встал передо мной на колени.

Я снял штаны, опустил ноги на пол и приспустил трусы.

Филимонов без всяких прелюдий приступил к делу и застонал. Через две-три минуты, я почувствовал, как приближается неминуемая развязка. Такого оргазма я ещё не испытывал. Меня трясло с минуту, я думал, сердце моё выпрыгнет наружу. Очнувшись, я сказал:

– Володь, извини, я сразу не смогу, мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя.

– Понимаю, – закивал Владимир, – я сам такой.

– А ты уже с кем-то пробовал? – спросил я. – Были…

– Да, у меня были ребята, – не дослушав. Сказал Филимонов, – несколько человек, но они сейчас все в армии. Устал от одиночества. Вот и решил тебе предложить.

– Вова, а почему именно мне? – удивился я. – А если бы я тебе отказал?

– Почуял родственную душу, – улыбнулся он. – Что-то в тебе есть такое, но объяснить сложно. Я был уверен, что мы поймём друг друга.

Мне стало любопытно. Как появляются на свет такие люди?

– С чего у тебя всё началось? – спросил я прямо. – В смысле, когда у тебя возникло желание взять в рот мужской член?

– Ещё в школе, – уже без тени смущения ответил Владимир, – а почему, я и сам не могу объяснить. На уроке физкультуры поглядывал на одноклассников, в туалете косил на рядом стоящих пацанов, потом приходил домой и дрочил раза по три, до крови. Был у нас в классе отличник Паша, настоящий отличник, он сейчас десятый класс заканчивает, но с родителями переехал в Москву. Он однажды мне в седьмом классе предложил «побаловаться» (это его термин). Так и сказал: «Девок нам ещё рановато, в смысле не дают, боятся, давай попробуем друг друга приласкать». Ну, и начали мы друг друга… это самое. А ты? Был у тебя кто-нибудь?

– Да было с одним пацаном, – признался я, – но они тоже с родителями переехали куда-то. Я не стал вдаваться в подробности, но вспомнив наши игры с Митькой, я вдруг почувствовал жгучее желание и протянул руку к Володе.

После завершения процесса мы долго общались. Как оказалось, у Владимира родители учёные – мать кандидат философских наук, преподавала в Ростовском университете, отец – директор научно– исследовательского института, доктор биологических наук.

– А как же тебя занесло в мореходку? – удивлённо спросил я.

– Да так же как и всех – романтика, – усмехнулся Володя, – но начинается разочарование. Наверное, со второго курса уйду, вернее не пойду на второй курс, сейчас пройду практику, схожу в плавание и решу. Попробую избавиться от этой привычки… от извращения…

– Ты считаешь это извращением? – спросил я.

– Чёрт его знает, – повёл плечами Владимир. – Мой приятель, который сейчас в армии, говорит, что это не каждому дано, мол, только избранным…

– Ну, сказать можно всё, что угодно, – ухмыльнулся я, – но за это есть уголовная статья. Ты знаешь?

– Да знаю, – закивал Владимир. – Только я не пойму, в чём преступление? Мы же никого не насилуем, не принуждаем. Вот возьми нас с тобой. Ты получил удовольствие?

– Угу, – ответил я.

– И я получил! За что нас наказывать, а тем более, сажать в тюрьму? Это наше с тобой личное дело. Тебе хорошо и мне. Какая-то у нас власть шизанутая. Сажать людей за то, что они словили кайф. Как будто мои член и жопа принадлежат государству. Дурость несусветная. У меня есть соответствующая литература.

– Дашь почитать? – спросил я. – Давно хотел…

– Извини, Боря, здесь читай, no problem. А выносить нельзя. Отец запретил категорически, у них в институте одного мужика чуть не посадили за роман Набокова «Лолита». Слышал о таком?

– Нет, – замотал головой я. – А что там? У тебя есть?

– Есть, на машинке напечатанный, три больших папки. Если хочешь, можешь почитать. Но сразу скажу: скука несусветная. Не пойму, чего они там нашли. Там нет ни одного описания полноценного секса. Весь роман взрослый мужик мечтает переспать с девчонкой-малолеткой. Но мечтать не вредно, как говорит мой отец, вредно не мечтать. Это всё ерунда. Боря, у меня есть брошюрка, батя из Швеции привёз. Прикольная штука. О том, почему на земле существует гомосексуализм, в смысле, как он завёлся. Ну, одна из версий.

– На русском языке?

– Да, конечно, – закивал Филимонов, – хочешь, вкратце расскажу.

– Да, конечно, – закивал я.

Владимир удалился в отцовский кабинет и через минуту вышел с маленькой розовой книжицей.

– Вот! – радостно объявил он. – Нашёл. Называется «Эволюция и гомосексуализм». Всё читать не буду, это долго и скучно, выберу самые интересные моменты. Я ведь с детства увлекаюсь биологией. Пойду, наверное, учиться на биолога. Что-то море во мне перестало шуметь, – он рассмеялся. – Слушай внимательно: многие миллионы лет назад деление на мужской и женский пол на Земле вообще отсутствовало. Ты понял, Боря, – Филимонов поднял указательный палец вверх, – зачинатели жизни на нашей планете размножались бесполым путём.

– Как это? – Усомнился я. – Моя бабушка держит кур. И если петуха в хозяйстве нет, цыплята у квочки не выведутся. Я как-то с ней нарочно на «птичий рынок» ездил, петуха с ней покупали, и она объяснила, зачем он нужен ей. Яйца должны быть оплодотворёнными

– Не стоит так сильно волноваться, – улыбнулся Владимир, – постепенно, по мере эволюции животного мира, всё-таки произошёл переход от однополого к половому размножению. Но самое интересное то, что такой переход в течение многих миллионов лет происходил неоднократно. Наши крошечные «предки» в разные времена становились то нормальными живыми существами, то гомосексуалистами. Одним словом, приспособленцы!

– А ещё говорят, что педики – это ошибка природы, – вставил я. – Выходит, природа не такая уж и заблудшая овечка.

– Нет никакой ошибки, – отметил Владимир, – наоборот, есть удивительные вещи. Слушай дальше. На Земле известны случаи, когда некоторые виды перешли наоборот от полового размножения к практике «непорочного зачатия», отказавшись от «здорового секса». Они стали размножаться партеногенетическим (вот тебе новый синоним слова «педерастия») путём, то есть опять, можно сказать, гомосексуально. Удивительные вещи, не правд ли? Но прикол, Боря, знаешь в чём? Одноклеточные не имеющие пола, которые в принципе всё и породили на Земле, успешно размножаются и по сей день. Представь себе, эти негодяи существуют миллионы лет, пережив гетеросексуальных динозавров, мамонтов, австралопитеков, еректусов, неандертальцев, размножавшихся половым путём. И где справедливость? Нормальные ребята вымерли, а какие-то мандавошки со своим однополым размножением процветают по сей день.

Мы долго смеялись над шуткой Володи.

– И не поспоришь! – сквозь смех сказал я и спросил: – Ну, что там дальше?

– Теперь ты понимаешь, что гомосексуальность была заложена в человека, вернее, во всё живое, изначально, когда мы все ещё были одноклеточными?

– А что учёные говорят? – спросил я.

– То и говорят, но их слушать невозможно, голова лопнет. У нас тут как-то были гости, я через полчаса сбежал. Они как заговорили…

– О гомосексуализме?

– Да нет, – усмехнулся Владимир, – на другую тему, но что-то о жизни, о бактериях, о каких-то вирусах. Жуть!

– А сам говоришь, что пойдёшь на биологический факультет, – хмыкнул я.

– Представь себе, – закивал Филимонов, – мне это всё интересно, но изучать-то нужно постепенно. Не так, что на тебя с бухты-барахты вывалили всю информацию, в которой ты ни бум-бум, и голова – тресь – напополам!

– Ты такой юморист, Вова, как Аркадий Райкин. Но продолжай, я слушаю. Очень интересно.

– В общем, как ни крути, все мы вывалились из одного гнезда земной эволюции, просто было это очень давно и мы успели позабыть, кем были и как росли на родной планете. Если человеку, допустим, не нравится теория Дарвина, пусть идёт в церковь, там можно не ломать голову над «битвой полов». У попов теории не такие длинные и запутанные, там всё гораздо проще: гуляли парень с девушкой по саду, подкрался змий, сунул девчонке яблоко, та поделилась с парнем, и всё – финита ля комедия, идите, отсюда, товарищи молодожёны, и размножайтесь себе на здоровье.

А природа всё время подбрасывает нам какие-то сюрпризы. Оказывается, словно в насмешку над нами, она создала организмы, несущие репродуктивные органы обоего пола, и называются такие товарищи гермафродитами.

Название появилось ещё в греческой мифологии. У Гермеса и Афродиты был сын Гермафродит красоты, не поддающейся никакому описанию, и вот однажды в него влюбилась нимфа Салмакида. Божий сынок водил-водил девчонку за нос и допрыгался, та не выдержала и, обратившись к богам, попросила слить её с Гермафродитом в одно двуполое существо. Ну, кто же откажет нимфе? Получай, уважаемая Салмакида ! И вот с тех пор теперь живут на свете двуполые особи: и животные, и люди, и даже насекомые, совмещающие во внешности и мужские, и женские признаки. Не дай бог таким уродиться! С ума можно сойти!

Но вернёмся к непорочности, поставленной христианским учением во главу всех добродетелей. Из Библии мы знаем, что дева Мария, родив ребёнка, так девой и осталась, ибо зачала Христа от святого духа, не вступив в половой контакт с мужем. Кстати, никогда не понимал этого. А замуж-то зачем выходила? С духами встречаться, что ли?

Слышал, у Владимира Высоцкого на эту тему есть шуточная песня?

Ох, я встречу того духа, —

Ох, отмечу его в ухо!

Дух, он тоже – духу рознь,

Коль святой – так Машку брось!

Но читаем дальше брошюру! Очень большой проблемой полового размножения для животных есть потребность в поиске нормального полового партнёра. Для самцов поиск партнёрши и затем доступ к ней – это ещё и конкурентная борьба за самку. Для видов-одиночек главная проблема в том, чтобы найти партнёршу для спаривания не только в нужном месте, но и в нужное время.

Что же произойдёт, если самка длительное время не сможет привлечь полового партнёра? А ничего нового. Раз не привлечёт, два, три и рано или поздно будет исключена из процесса размножения. В природе главное – рациональность и последовательность поступков. Не можешь, вот и живи девой до самой старости – ни детей тебе не нянчить, ни внуков.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Оказывается, некоторые животные нашли выход из такого щекотливого положения и сделали возможным развитие плода без мужского оплодотворения. И снова мудрёное название – партеногенез. Но удивительно здесь другое! Эти странные животные, самонадменно решившие размножаться однополым способом, произошли от предков, размножавшихся половым путём. Учёные, понаблюдав за этими высокомерными ребятами, тут же назвали данный феномен вторичным бесполым размножением. Вот тебе и природа! Какие фортели эта мадам выкидывает иногда.

Наверное, самыми счастливыми на нашей планете являются скальные ящерицы, обитающие на озере Севан. У них вообще не бывает гомосексуалистов. Знаешь почему? Ты удивишься , но у них просто нет самцов. Кто-то, возможно, назовёт их, напротив, самыми несчастными животными. Но это уже другая тема.

Самки скальных ящериц откладывают неоплодотворённые (о боже, совсем неоплодотворённые!) яйца, из которых через некоторое время появляются одни самочки. Учёные по сей день, ломают голову и не могут понять, куда эти вертлявые «амазонки» подевали своих самцов. Видать, довели мужики своих женщин до ручки.

Ну как любопытно?

– Очень! – закивал я. – В наших библиотеках такого не прочитаешь.

– Пора закругляться, – сказал Владимир, – мне нужно идти по своим делам. Приходи завтра, продолжим самообучение.

Через неделю у нас в училище началась практика. Впереди три месяца в море. Вернее, в морях – Чёрном и Азовском. За три месяца мы должны были получить специальность Матрос первого или второго класса, чтобы уже после второго курса уйти на каком-либо судне торгового флота за границу. Выбирая удобное время, когда весь экипаж отдыхал на шлюпочной и верхней палубе, мы спускались с Филимоновым вниз, закрывались в одном из гальюнов (туалетов) и удовлетворяли свою похоть, или, как сказали бы благочестивые священники, низменную страсть и греховную половую потребность.

Однажды мы стояли у пирса в Крыму в Судаке. Мы гуляли с Филимоновым по улицам курортного городка, правда, тогда он ещё назвался посёлком городского типа. Вернуться на корабль должны были вернуться к восьми часам вечера, но на всякий случай предупредили вахтенного, что можем и задержаться. «Всякий случай» произошёл. По дороге домой мы настигли двух девчонок лет двадцати, одна несла в руке сумку, я без задней мысли предложил помочь, та сразу же протянула мне ношу и сказала: «Спасибо!». Выяснилось, что это две сестры-погодки, живут вдвоём, дом их оказался на той улице, которая вела к нашему судну. Они возвращались от бабушки с трёхлитровой банкой вина. Бабушка оказалась знатным виноделом – до сих пор помню тот невероятный вкус и запах напитка. Девчонки были совершенно без всяких комплексов. Они пригласили нас к себе и прямо сказали, попьём винца, да займёмся сексом. Мы с Володькой сначала думали, что они так шутят. Но после первого бокала девушка Аня предложила Володе спуститься на первый этаж. Сначала мы сидели на втором этаже, вход в который находился на уровне дороге, по которой мы сюда и пришли. Скорее, это было переоборудованное под спальню чердачное помещение. Анна пояснила:

– Сюда в любой момент может зайти мой жених. Он такой придурковатый, сразу начнёт драться. А если свет на втором этаже не будет гореть, он, возможно, пройдёт мимо.

– А сколько там внизу комнат, – спросил я.

– Одна, но большая, – ответила Анна. – Так что идём?

Мне почему-то казалось, если мы все вчетвером спустимся на первый этаж, то секса не получится, девчонки будут друг друга стесняться. Моя наивность привела меня к неожиданному результату. Мы решили разделиться, Анна с Владимиром покинули нас, а мы с Ириной (так звали вторую девушку) остались наверху. Девушка через разбитое стекло в двери накинула снаружи на дужку замок, чтобы сбить с толку непрошенного гостя. Тяпнув ещё по стаканчику сухого вина и погасив свет, мы завалились в кровать. Ирка показала такой мастер-класс, что я и в свои пятьдесят пять вспоминаю его с придыханием. Были задействованы все входы и выходы, была великолепная озвучка, мне казалось, сейчас кровать выкатится на улицу… Но, видимо, именно эта озвучка и привела к тому, что на исходе третьего акта, кто-то снаружи снял с дужки замок и вошёл к нам в комнату. Я заподозрил, что это какая-то хитроумная постановка, совмещённая с получением удовольствия. Их было трое. Один парень огромного роста и двое поменьше.

– Ирка, – не обращая на меня внимания, спросил гость, – где Аня?

– Она сегодня у бабушки осталась, – не моргнув глазом соврала сестра.

– А это кто такой? – он кивнул на меня, словно перед ним стоял манекен. Я приготовился к мордобою. Во всяком случае, главарь выглядел агрессивно.

Несмотря на то, что освещение в комнате не включалось, мы все видели друг друга – падал свет от уличных фонарей.

– Мой парень, – сказала Ирина.

– Когда это он твоим стал? – загоготал незваный гость.

– Сёма, ну чего ты докопался? – раздражённо спросила Ирина, и я, наконец, понял, что никакая это не постановка, просто Семён, на правах местного, захотел показать мне, кто в доме хозяин.

Я к тому времени, путаясь в трусах, с трудом наполовину оделся.

– Ты откуда, морячок? – снисходительно спросил Семён. – С Адмирала Лунина?

– Ну, да, – кивнул я.

– Тельник не подаришь?

Ну, как тут откажешь такому вежливому и галантному товарищу?

– Да почему же не подарю, если хочешь, – развёл я руками, надеясь, что поживившись тельняшкой, нежданные гости уйдут. В каюте, у меня ещё, как минимум, три тельняшки лежат.

– О! – воскликнул Семён и рассмеялся. – Да ты нормальный пацан, спасибо.

Я протянул ему тельник и натянул на голое тело белую фланель с голубым воротником, на летней форме он сразу пришит к рубахе.

– Опана! – хлопнул в ладоши Семён, заметив банку с вином. – Ирка наливай.

Ирина сначала ходила по комнате в трусах, нисколько не стесняясь гостей, затем надела платье и стала обслуживать Семёна и его друзей. Я понял, что продолжения секс-вечеринки уже не будет и засобирался на пароход.

– Я пойду? – тихо спросил я.

– Тебя как зовут-то, моряк? – спросил Сёма.

– Борис.

– Ну, давай, Борёк, – он протянул мне руку. – Спасибо за подарок.

«Подарок», – мысленно передразнил я здоровяка, и, пожав руку, вслух сказал:

– Удачи вам, парни, до свидания.

Двое других парней молча пожали мне руку, и я, выйдя на улицу, зашагал в сторону моря.

Как только скрылась из виду девичья избушка, я зашёл в лес, прошёл по нему назад и стал наблюдать за вторым этажом. Гости и не собирались покидать девушку. В какой-то миг в комнате загорелся свет, и я снова увидел хозяйку без платья.

«Ну, всё понятно, – с сожалением подумал я, – вечеринка продолжается без меня».

Я триста раз пожалел, что не послушал Анну и не спустился вместе с Ириной к ним на первый этаж. Никакого там стеснения не было бы и в помине. А с другой стороны, возможно, моё решение спасло Володю Филимонова от избиения тремя лихими крымскими парнями. Семён легко поверил, что его невеста осталась ночевать у бабушки. Через некоторое время я осторожно пробрался во двор к первому этажу и тихонько постучал в окно, из-за занавески показалось лицо Ани.

Через несколько секунд она тихонько отворила дверь и, приложив пальцы к губам, прошептала:

– Тихо.

Меня и предупреждать не нужно было, я полчаса назад видел кулаки её жениха. Когда я вошёл вовнутрь, она так же шёпотом спросила меня:

– Семён там? С кем он?

– Трое их, – ответил я.

– Ясно, – сказал она и, указав на кресло, рядом с кроватью предложила: – Садись.

– Нам нужно идти, – сказал я. – Володя собирайся, найдут, быть беде.

– Как они нас тут найдут? – хмыкнула Анна. – Успокойся. Мы ещё до конца не насладились друг другом. Верно, Вова?

– Угу! – закивал Филимонов.

– Ну, а вы как? – спросила Аня. – Палочку хоть успели поставить.

– Успели, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Вот сучок этот Сёма, – шастает по всему посёлку. – Так надоел он мне.

– Так чего ж ты его не отошьёшь? – усмехнулся я.

– Как? Он всех моих женихов разогнал. Придурок. А сам он мне не нравится, потому я ему не даю. Да и не умеет он удовольствие доставлять, как кролик, вставил, кончил и лежит в потолок смотрит. За вечер еле-еле две палки ставит. Вот, – она погладила Володьку, – вот это мужик. Мы уже три раза перепихнулись. И готовимся ещё разок…

– Может, мне дашь? – осмелел я.

– Я даже не знаю, – замялась Анна и спросила у Филимонова: – Ты как, Вова? Готов уже к труду и обороне? – она протянула руку к Володе и воскликнула: – Ничего себе, а чего ж ты молчишь? Давай уже, начинай.

Она встала на четвереньки вдоль кровати, а Владимир пристроился сзади. Видимо, четвёртый раз ему пришлось туго, он никак не мог кончить. Но Аню это совершенно не расстраивало. За время четвёртого акта она, как мне показалось, испытала оргазм минимум три раза. А тут я ещё подыграл, подвинулся ближе и стал ласкать ей грудь. Аня после завершения, часто дыша, упала на спину и раскинула руки и ноги. Володя сел в кресло напротив меня. И тут меня осенило. Я сел на кровать вплотную к Анне и погладил её, лёгкая дрожь пробежала по всему телу девушки. Степень моей возбуждённости была на пределе, я наклонился и поцеловал её. Девушка застонала, я не могу вспомнить, как я в ту ночь оказался на ней.

– Ах ты развратник, Боря, – простонала она, – я сейчас умру от блаженства.

В этот момент я взорвался. Семени было столько, что можно было, наверное, оплодотворить добрую часть женщин всего Крыма.

* * *

Спустя несколько лет, когда я в очередной раз влюбился в одного парня, я обратился к священнику и объяснил ситуацию вокруг своих желаний. Первое, что сказал батюшка:

– Это не любовь. Это похоть. Забудь о ней.

– Да как же я забуду-то? – растеряно спросил я. – Он не идёт из моей головы. Я ради него готов на всё. Я люблю его. – Я действительно тогда, как мне казалось, влюбился по-настоящему.

– Всё верно, – настаивал на своём священник, – похотливый человек постоянно помнит о греховном желании, и оно не покидает тебя. Оно будет заставлять тебя хотеть того, кому ты на деле-то и не нужен. Пойми, сын мой, похоть – это не любовь, это всего лишь сексуальное желание, которое не знает ни уважения, ни святости чувств.

Наверное, святой отец оказался прав. Мой партнёр через какое-то время исчез и больше никогда не появился в моей жизни. Хотя мой жизненный опыт научил меня не упрекать никогда внезапно исчезнувших с вашей орбиты людей, поскольку человек мог просто где-то погибнуть или просто внезапно умереть. Ты проклинаешь человека, а его уже давно и в живых нет. Так иногда бывает. К сожалению.

После трёхмесячного плавания, мы с Филимоновым так сблизились, что и отпуск нам был не в радость, не хотелось расставаться. Несколько раз за месяц он приезжал ко мне, и я к нему. Это были неистовые встречи, с умопомрачительными оргазмами и полной отдачей сил. Нам было по шестнадцать. Как поступать дальше, мы не знали. Но всё же судьба разлучила нас навсегда.

Уже, будучи на втором курсе училища, я узнал от командира роты, что курсанта Филимонова задержала милиция, они со своим товарищем, приехавшим из армии на побывку, на Левбердоне в кустах занимались (цитирую ротного) «грязным развратом», и их задержали дружинники.

Я, набравшись смелости, решил подшутить над ним:

– Товарищ капитан-лейтенант, а позвольте спросить, бывает ли разврат чистый?

Офицер, видимо, переваривая на ходу столь заковыристый вопрос, неожиданно выпучил глаза, закричал:

– Пошёл вон, острослов! А то будет тебе сейчас и чистый, и грязный разврат. Распустились, бля, дальше некуда. Не мореходка, а публичный дом какой-то.

К сожалению, Владимир неожиданно упал в моих глазах – на допросах он назвал мою фамилию, дескать, и со мной у него был секс. Меня вызвали к следователю и мурыжили около трёх часов. Мне хватило ума и стойкости, пойти в полный отказ. Я сказал, что даже не помышлял никогда о таком разврате и вообще, мне это всё противно, и я сейчас прямо тут в кабинете начну блевать. Не знаю, поверил ли мне следователь или просто ему надоело валять дурака, но он отпустил меня со словами:

– Впредь, парень, выбирай друзей внимательнее.

– Да я и не выбирал, – сказал я. – Мы же с ним в одной группе учимся, я не знаю, зачем это он решил меня оклеветать.

– Только теперь уже «не учимся», а «учились», – поправил милиционер и добавил: – ладно, иди, разберёмся.

Разбирались раньше лихо. Меня вызвал замполит училища и сказал:

– Филатов, напиши рапорт, и прощай училище!

– Почему это? – я едва не заплакал. – Что я сделал?

– На всякий случай, – заявил замполит. – Наши курсанты после второго курса работают за границей во многих странах. Не хватало нам ещё опозориться, что у нас учатся извращенцы.

– Погодите, – воскликнул я, – вы меня, что ли, в извращенцы записали? Меня следователь отпустил, и даже извинился, – слегка приврал я.

– Не знаю, товарищ курсант, за что он там перед тобой извинялся, нам он доложил, что ты такой же как и Филимонов, но у него на тебя пока нет доказательств. Вот так, курсант Филатов. Пиши рапорт, а то мы тебя по такой статье отчислим, что ты до конца жизни не рад будешь.

Вспоминая Володю Филимонова, я всегда вспоминал вывод, сделанный мною в юности: самым чужим и далёким может стать тот человек, который в прошлом был тебе близок и которого ты искренне любил. Мне было так обидно и горько, что я по ночам даже плакал.

В шестнадцать лет я впервые понял, насколько несправедлив этот мир и что такое в нашей стране Советов отдельно взятый человек. Хотя кто-то скажет: какой ты на фиг танкист! В смысле, какой ты на фиг человек, ты грязный пидор!

С годами я научился прощать и перестал считать Владимира негодяем и предателем. Неизвестно, в какие условия был поставлен тогда курсант Филимонов. Попытка забыть его превратилась в постоянные воспоминания о нём, а они в свою очередь лишь укрепляли с каждым днём мою любовь к бывшему однокашнику. Я ещё долго вспоминал своего нежного партнёра.

Тогда я ещё не знал, что в будущем буду называть всё произошедшее «цветочками». Ягодки ждали меня впереди. В те далёкие времена очень опасно было жить гомосексуалистом, в любой момент всё могло перевернуться с ног на голову. Даже друзья, родственники, подружки, казалось бы, не чаявшие в тебе души, могли в одно мгновение отшатнуться о тебя, обозвав самыми оскорбительным словами. Впрочем, в современной России дела в этом вопросе обстоят не лучше.

Возьмите для примера моего сына Серёгу, мою супругу. Жена, правда, не так резко, но уже Копытину высказывает какие-то претензии, мол, скрыл, не сказал, не доложил, и тому подобное. А оно тебе нужно, Галя? Любишь человека и люби себе на здоровье. Так нет же, нужно залезть в душу, вывернуть её наизнанку, потом наплевать туда, натоптать в ней, и испепелить тебя презрением и ненавистью. Я знаю, что с Галкой у меня уже ничего не получится, она будет защищать сына любой ценой, а меня топить и презирать. Таков, увы, суррогат справедливости.

Глава 9

После ухода из мореходки меньше всего мне хотелось возвращаться в родной город. После Ростова-на-Дону не каждый решится ехать в захолустье. Одногруппник Вася Пешоха в день моего отчисления получил увольнительную.

– Борька, – предложил он, – поехали в гости. У меня тут недалеко живёт родственница, сестра двоюродная.

На пересечении улицы Максима Горького и переулка Братского я впервые увидел странные дома – в квартиры на второй этаж нужно было подниматься по наружной металлической лестнице, там попадаешь в общий коридор, а из коридора ведут две двери в разные квартиры, в смысле, комнаты. С одной стороны, вроде коммуналка, с другой – в общем, сразу и не разберёшь, что это такое. Закончился визит тем, что я застрял у Раи (так звали хозяйку) на три с лишним месяца. Вечером мой однокашник ушёл в экипаж, общежитие для курсантов, а мне идти уже было некуда. Двухлетнюю дочь Наташку, племянницу Василия, уложили в люльку, Раиса привычно устроилась на разложенном диване, а я примостился на полу. После того, как девочка уснула, Рая предложила мне перебраться к ней на диван.

– Неудобно как-то, положила гостя на пол, – тихо сказал она, – да и тянет там, ещё простынешь.

Меня не надо было долго уговаривать, женщина хоть и была на девять лет старше меня, но выглядела очень привлекательно. Как только я оказался рядом, она, переворачиваясь на другой бок, как будто случайно ладонью задела меня в самом чувствительно месте.

– Ой, извини, – прошептала она. – Я нечаянно…

– Можешь не извиняться, – сказал я и словно опытный любовник добавил: – пусть будет таких случайностей побольше.

После моих слов повисла тишина. Пауза затянулась, я чуть не сгорел со стыда, мне вдруг показалось, что я ляпнул что-то неприличное. Но через минуту, может через две, я понял, что Раиса всё это время принимала решение. Она вдруг резко повернулась ко мне и, поцеловав в губы, запустила руку под резинку трусов.

– Стань моим любовником, – прошептала она, – умоляю. Ты очень мне понравился, пожалуйста, хочу тебя! Ну, не молчи! Скажи что-нибудь. Ты хочешь меня? Скажи!

Говорить совсем было и не обязательно – мой друг, как в древнеримском театре пантомимы, уже всё сказал без слов. Взрослые советские женщины, в отличие от моих ровесниц, не торопились заняться оральным сексом, и Рая не была исключением. Она каким-то непостижимым образом оказалась на мне сверху, и мне пришлось закрывать ей ладонью рот и умолять степеннее выражать эмоции и тише издавать любострастные звуки. Раиса, как выяснилось, жила уже два года без мужчины, и то, что я появился у неё в комнате, да ещё ночью, – это было и невероятной случайностью, и неожиданным везением. Успокоились мы только под утро. Раиса в четыре часа утра засобиралсь на работу. Как оказалось, она трудилась дворником, а комната в этом необычном доме – была платой за её должность. Не каждый советский человек соглашался подметать улицы, многие просто этого стыдились. Раиса же, с её слов, получала удовольствие от своей работы. С самого ранья на свежем воздухе, осенью подметает листья, зимой убирает снег, летом просто машет метлой. Вот тебе и фитнес (в те времена, правда, такого и слова не знали), и свежий воздух, и здоровье, и квартира.

Позже и меня привлекли на эти работы. Откровенно говоря, я сам вызвался помогать в те дни, когда неистовствовал снег и наваливал гигантские сугробы. Поселился я у Раисы в конце октября, а в ноябре уже работал на заводе Ростсельмаш, осваивая специальность токаря-автоматчика. Две недели числился учеником, затем начал работать самостоятельно.

«Семейная» жизнь надоела мне быстро. С одной стороны, всё было неплохо. Утром тебя провожают на работу, чай, завтрак, наглаженная рубашка, чистые трусы, носки, в цеху комплексный обед, вечером ужин со всякими фантазиями, телевизор в тёплой комнате, ласковая женщина под боком, по выходным бутылка вина и гостьи-подружки, иногда и мы с Раисой ходили в гости к её подругам. Ну, что тебе ещё надо, парень? Живи – не хочу! Вот оно семейное счастье. Раиса даже готова была подождать меня два года из армии, после службы в которой мы решили пожениться. Да-да, дошло и до таких разговоров, и мне казалось, что я действительно влюбился. Рая потратила уйму денег на спекулянтов, перед сном одевалась в такое нижнее бельё, что и у покойника всё встанет. Полупрозрачные трусики, из которых вырывался на свободу достаточно объёмный малинового цвета клитор, бюстгальтеры на почти невидимых плечиках, чулки с мушками до самых пят и широкими чёрными резинками, никогда не спадавшими с довольно стройных ножек молодой мамы.

Раиса к тому времени уже смело и виртуозно, со знанием дела, я бы сказал, мастерски, исполняла прелюдию под названием «Сказочный минет». Вообще, она была идеальной любовницей. Но, пусть мужики всего мира закидают меня камнями, но каждый раз, чтобы кончить Раисе будь то в рот, или во влагалище, в анальное отверстие, я представлял либо Митю-писюна, либо Володю Филимонова. Без них не получалось. Признаюсь, в первую ночь я обошёлся без их помощи, но потом возникли сложности. Иногда я ненавидел сам себя за свою гомосексуальность – ну, почему я должен притворяться, и изливать своё семя с помощью каких-то дополнительных представлений?

Однажды один мой приятель, признался мне, что он спит с женой, а представляет свою первую любовь, девочка, которая первой доставила ему удовольствие. Так и говорил: «Я люблю свою жену, ту девочку давно разлюбил, но каждый раз, трахая жену, я мысленно трахаю первую девчонку».

Как тут не вспомнить дедушку Фрейда? «…Важнее ощущений являются определенные образы партнера, которые складываются в голове. Они и определяют интенсивность сексуального желания».

Несмотря на свои без малого семнадцать лет, сексуальная интенсивность моя с каждым днём всё снижалась, после Нового года я всё чаще и чаще стал отлынивать от выполнения так называемого «супружеского долга» и, в конце концов, ушёл в заводское общежитие, что в микрорайоне Северный. Там стояло шесть девятиэтажек, одна из которых была полностью отдана под женское общежитие, именуемое в народе «СевПи», что означало «Северное пиздохранилище». Там жили девчонки из нашей бригады. Однажды, после обильного возлияния я остался у них ночевать, в комнате четыре койки, к утру я побывал в каждой из них. Не факт, что везде я добился успеха, но хорошо помню, как рано предрассветным утром, мы с девушкой Олей вместе, то есть одновременно, испытали фантастический оргазм, она так закричала, что переполошила всю секцию – а это четыре комнаты. К нам в дверь начали стучать соседи, вернее, соседки, Оля смущённо объясняла, что ей просто что-то приснилось, но, заметив меня в комнате, объяснения её как-то тускнели и соседки уходили, улыбаясь, да и, скорее всего, завидуя. Таким образом, я случайно прослыл в бригаде любвеобильным Дон-Жуаном.

Утро оказалось, что называется, похмельным: на выходе из общежития меня задержал участковый милиционер, привёл в свою комнату на первом этаже и устроил допрос с пристрастием. Проходя мимо, он несколько раз пинал меня ногой, затем садился за стол и что-то записывал. Потом подходил и бил кулаком по голове, правда, щадяще, но всё равно у меня возникало жгучее желание ответить ему тем же. В какой-то момент, он сказал:

– Сиди, не дёргайся, я на минуту в туалет.

Он затворил дверь на ключ и исчез.

Этой минуты мне хватило, чтобы открыть окно и выпрыгнуть на улицу. Уже заворачивая за угол, я услышал вопль милиционера:

– Фетисов, я достану тебя, сука, ты ещё у меня получишь.

Фамилию свою я исказил нарочно, пусть ищет теперь. И цех назвал другой и бригаду придумал фантастическую, но очень правдоподобную.

Ну, что за дурость? Сами в уголовный кодекс статью втулили за мужеложство, и сами же отгоняете пацанов от девчонок. Что я сделал преступного, чем нарушил порядок? Кто-то написал заявление и обвинил меня в нарушении чьих-то прав? К чему эти наиглупейшие ограничения и меры? А может, просто позавидовал. Не каждому же позволительно ночевать в женском общежитии, да ещё и переспать с целой комнатой, хотя участковый об этом и не догадывался. Но зато я всю жизнь помню тот душераздирающий крик Оли, думаю, она тоже его никогда не забудет. На работе во время обеденного перерыва, опустив глаза, она мне призналась, что у неё такое случилось впервые.

Вечером, в поисках приключений, я пошёл в бар «Жар-Птица», был такой в нашем микрорайоне на центральной площади. Славен был он своими экзотическими коктейлями. Допивая один бокал, я хотел заказать второй, и тут ко мне за столик подсел интеллигентного вида мужчина лет сорока.

– Любите Мартини? – спросил он и, кивнув, на бокал, добавил: – Смотрю, пьёте фирменный коктейль.

– Люблю, – подтвердил я, удивившись, что со мной говорят на «вы».

– Луиджи Росси, создатель вермута Мартини, перевернулся бы в гробу, если бы попробовал этот напиток. Здесь, к сожалению, он не настоящий, это подделка из Венгрии.

– Лучше уж из Венгрии, чем наш «Вер-муть» пить, – я нарочно выделил второй слог.

– Ну, это совсем отрава, – закивал незнакомец и тут же предложил: – Хотите, я вас угощу настоящим, итальянским Мартини, я только сегодня утром прилетел из Италии.

Я насторожился.

– А с чего это вы решили меня пригласить? – усмехнулся я. – Смотрите, сколько тут посетителей.

– Верно, – согласился мужчина, – посетителей много. Но я доверяю своей интуиции. Вы, уверен, интересный собеседник, умеете держаться, да и просто симпатичный молодой человек. А я так соскучился по родной речи, по нашим русским разговорам, я не настаиваю, если не хотите, ради бога. Вот, возьмите, – он протянул мне карточку. Впервые я держал в руках визитку, – если сегодня нет желания, позвоните в другой день. Я ещё неделю буду в Союзе, потом улетаю в Штаты.

«А почему бы мне не завести знакомство с таким солидным мужиком? – мысленно прозвучал в моей голове вопрос. – Посмотри, как он выглядит. Одет с иголочки, фирменные джинсы, батник, часы явно не советские… Чего ты думаешь?».

– Так что? Ваше решение, – словно откуда-то издалека донёсся до меня голос незнакомца. – Порадуете одинокого истосковавшегося по Родине человека?

Дальше уходить от ответа было просто неприлично.

– Да, в общем-то, я не против, – ответил я и спросил: – а где вы живёте?

– Здесь недалеко, – ответил Георгий (я успел прочитать на визитке имя), – Добровольского, дом шестнадцать.

– А, – закивал я, – это такие многоэтажки-свечки?

– Точно-точно! – улыбнулся мужчина.

Я протянул руку и представился:

– Меня зовут Борис, ваше имя я прочитал на визитке. Георгий. Верно?

– Верно, внимательный вы, – пожал он мою руку, мы встали из-за стола и направились к выходу.

– Вы можете обращаться ко мне на «ты», – сказал я. – Для «вы» я ещё чересчур молод, так мне кажется.

– При одном условии, – пропуская меня вперёд, – ты тоже говоришь со мной на «ты». Идёт?

– Замётано, – весело ответил я.

Не буду лукавить, я понимал, что Георгий, пригласил меня к себе домой не как собутыльника, которому не с кем употребить фирменное вино, а как молодого любовника. И меня это возбудило невероятно.

«Боже мой, меня сняли как девушку, меня ведут домой, будут угощать вином, потом…». Что будет потом, я не мог знать точно. Кто он этот Георгий, актив ли, пассив? Впрочем, для меня нет никакой разницы. Я с удовольствием готов был выступить в любой роли, тем более мужчина был красив, ухожен, от него пахло дорогим одеколоном.

Дальше произошло и вовсе экстраординарное событие. Мой новоявленный знакомый вынул из кармана брелок и нажал на кнопку. Рядом моргнул фарами белый Опель. Вот тут я, конечно, совсем остолбенел. Через несколько минут, Георгий припарковал машину возле подъезда. В те времена жители многоэтажек жили дружно и не воевали за парковочные места под балконом.

Квартира у Георгия тоже отличалась изысканностью и, если так можно выразиться, ненавязчивой роскошью. Мы выпили по бокалу вина, я от волнения даже не почувствовал вкуса. Георгий начал издалека, видимо, у него для таких случаев были заготовлены специальные речи, чтобы как-то возбудить собеседника.

– Подружка-то, Борис, у тебя есть? – для начал спросил он.

– Пока нет, – пождал я плечами.

– Да, – немного наигранно вздохнул он, – в твоём возрасте без подружки тяжело. Молодому организму нужна сексуальная разрядка.

– Ерунда, – рассмеялся я и решил пошутить, – можно ведь и подрочить!

В глазах Георгия вспыхнули огоньки.

– Ты что? – испуганно воскликнул он. – Нельзя дрочить, это может привести в будущем к импотенции…

– В будущем она ко всем придёт, – вино ударило мне в голову. – По телу разошлось тепло, и я почувствовал роскошное умиротворение.

Георгий протянул мне журнал с яркой обложкой.

– На, пока посмотри картинки, я пойду приму душ. Целый день в костюме и галстуке, привык по вечерам под холодную воду. Полезно.

Раскрыв первую страницу, я уже не слышал слов «итальянца». Порнографические снимки я видел и раньше, но такую роскошь держал в руках впервые. Фотографии общим и крупным планом с мелкими деталями, влажными волосиками, капельками на теле, казалось, ещё мгновение и герои сейчас сойдут со страниц журнала прямо к нам в комнату. В середине журнала я обнаружил то, что ещё ни разу в жизни не видел: это были фотографии гомосексуалистов. За малым, я чуть не кончил в штаны, причём, не прикасаясь ни к одной части своего тела.

– Понравилось? – раздался откуда-то издалека голос хозяина квартиры.

Я взглянул на него и обомлел, Георгий стоял подпоясанный белоснежным полотенцем, торс был словно инкрустирован квадратными мышцами, под полотенцем между ног выдавался бугорок, который на моих глазах стал расти. Мужчина словно нечаянно сдвинул полу в сторону…

– Нравится? – кивнул он на журнал.

– Очень, – шёпотом ответил я и сглотнул слюну.

Георгий подошёл ко мне в плотную и, скинув полотенце на пол, положил руку мне на голову.

– Боря, – громко выдохнув, – сказал он. – Я хотел спросить тебя…

– Да-да-да, – закивал я, – спрашивай. Всё что хочешь, спрашивай!

Но вместо вопроса, мужчина протянул руку и погладил меня между ног. Я закрыл глаза и застонал. Как оказались мои вещи на полу, я не помню. Я очнулся минут через десять. Мы, покачиваясь, поднялись с кухонного коврика, словно пили не вино, а чистый спирт. Через несколько минут стали приходить в себя.

– Потрясающий ты человек, – сделал мне комплимент Георгий, – просто восхитительно.

– Да ты тоже классный, – улыбнулся я.

Жора наклонился и поцеловал меня в губы.

О! – воскликнул он. – Ты снова в строю. Ах, какой ты милый мальчик.

Мы спустились на коврик и снова утонули в неге и блаженстве.

Наверное, меня можно назвать легкомысленным юношей, но я всю неделю не появлялся на работе. Мы никак не могли расстаться, чтобы прекратить это безумие.

Георгий оказался настолько эрудированным и начитанным, что я мог слушать его часами, впрочем, что я и делал в свободное от «разврата» время.

– Жора, скажи, а как ты считаешь, мы нормальные люди? – спросил как-то я у него.

Он посмотрел на меня и, рассмеявшись, ответил:

– Ну, если говорить прямо, то нормальных людей вообще нет.

– Как это? – удивился я.

– А вот так! – развёл руками мой собеседник. – Тут всё зависит, где живёт человек, в какое время, в каком месте. Давай представим, что у нас есть возможность перенестись ну… допустим, на двести лет назад. И ты с подружкой пришёл на вечеринку, устроенную, к примеру, Пьером Безуховым. Представил? Но одеты вы в современные одежды. Ты – ладно, мужчина. Но твоя подружка в мини-юбочке, полупрозрачная блузка, под ней бюстгальтер… В общем, ты понял, о чём я говорю. Теперь скажи, ей не предложат показаться врачу? Будут ли её считать нормальной, не больной на всю голову? А перенеси вас ещё лет на пятьсот назад там и вовсе вас обоих потащат на костёр.

– Это понятно, – согласился я, – но ты же понял, что я имел в виду другое…

– Да, понял, – подтвердил Георгий. – Я продолжу. Машины времени у нас нет, поэтому предлагаю перенестись не в другое время, а в другое место. Например, в Африку. Вот скажи, допустим, классическая русская деревня. Мужики сидят вечером бражку из лесных ягод потягивают, и вдруг видят, по улице идёт молодая девка. На бёдрах лёгкая повязка, а сиськи мечутся в разные стороны. Что случится с мужиками?

Я представил картину воочию и, громко рассмеявшись, сказал:

– Подумают, белая горячка пришла.

– Сто процентов! – согласился Георгий. – Разговоров о таком случае хватит до конца жизни всех очевидцев, да и после них ещё лет сто правнуки будут говорить. Но если мы завтра улетим с тобой в Африку и поселимся в какой-либо местной деревеньке, там все женщины будут ходить в таком виде, и никому в голову не придёт тыкать в её сторону пальцем и хвататься за сердце. Скажи, в каком месте живут нормальные люди?

– Жора…

– Погоди-погоди! – остановил меня Георгий. – Сейчас мы и до твоего вопроса дойдём. Ты заметил, уже о сиськах заговорили. Теперь и о нас можно поговорить. Если ты имеешь в виду нормально ли быть гомосексуалистом, скажу так: всё зависит, в каком месте, вернее, в какой стране ты живёшь. Сразу хочу тебя огорчить, в нашей стране мы ещё долго, во всяком случае, до конца двадцатого века, будем преступниками, извращенцами, одним словом, пидорасами.

– А как там у них? – спросил я. – Расскажи, а.

– Может, по рюмочке рома? – предложил Георгий.

– Давай, – согласился я.

Мы выпили, Жора закурил толстенную сигару, пустил густой клуб в потолок и начал свой рассказ:

– Понимаю тебя, Борька, я тоже с юных лет начал интересоваться, что же это происходит со мной. Все мои друзья заглядываются на девочек, а меня всегда тянуло к мальчикам. Ты знаешь, я одно время прямо ненавидел своё тело, серьёзно! Так ненавидел, что хотел член себе отрезать и объявить родителям, что я теперь буду жить девочкой. Но не буду отвлекаться. Так вот, начну издалека. В Древней Греции и Древнем Риме к гомосексуализму относились терпимо, это было повсеместным явлением. Никто в этом не видел ничего плохого. Жили себе и жили, пока не пришли христиане. И понеслось!

В четвёртом веке император Феодосий I приговаривает к публичному сожжению пассивных гомосексуалов. В шестом веке император Юстиниан I вводит закон и начинает кастрировать и казнить обоих партнёров, уличённых в занятии однополым сексом. Много веков Европа трепетала. И только во Франции время революции гомосексуальность перестала быть преступлением. Благодаря Наполеону гомосексуалисты вздохнули свободно и в некоторых других странах – Нидерландах, немецких государствах…

– Слушай, Жора, извини, перебью, а откуда вся эта информация?

– Информации полно, – сказал Георгий, – много в «самиздате», вручную печатают на машинке. Есть и историческая, и научно-популярная, и художественная литература. На Западе издают и типографским способом на разных языках, в том числе и на русском. Везти сюда через границу опасно, могут возникнуть серьёзные проблемы. Но там ведь никто не запретит мне читать, тем более, что я читаю в подлинниках на английском, на немецком, французском.

– Ты знаешь три иностранных языка? – опешил я.

– Знаю я гораздо больше, – улыбнулся мой собеседник, – на трёх языках я читаю.

– Круто! – восхитился я. –Я тоже так хочу. Как же тебе такое удаётся?

– Терпенье и труд всё перетрут, есть такая поговорка. Нужно для начала хорошо выучить один язык, а дальше уже дело техники. Но придётся основательно поработать. Вот будет у меня отпуск, приходи позанимаемся.

– Спасибо, – закивал я. – Ну, и что там дальше? Извини, что перебил.

– А дальше человечество стало умнеть. Хотя гомосексуалистом всё равно какое-то время приходилось маскироваться под натуралов, поскольку их считали того, – Георгий покрутил пальцем у виска, – тронутыми. В России после революции 1917 года преследование за гомосексуализм прекратили, но потом в тридцатые годы Сталин закрутил гайки так, что и по сей день не раскрутишь.

– Слушай, я вот не пойму, а зачем ему это было нужно? Чем ему гомосексуалисты помешали?

– Диктаторы не любят нашего брата. Они в нас видят оппозиционеров. На то они и диктаторы, чтобы контролировать в обществе все процессы. Как это так? Все мужики спят с женщинами, а тут вдруг появляются те, кто нагло заявляет: а я буду спать с мужчиной. Ведь это непорядок. Верно?

– Нет, не верно, – возразил я. – Мы же, например, с тобой, не идём в парк и не занимаемся там сексом. Здесь в квартире кому мы помешали, кого смутили? Ага, ну и что дальше? Мне интересно как к этому относятся там?

– Двадцатый век по-другому взглянул на эти вопросы. Сначала уголовное преследование за гомосексуализм было отменено в Польше, Дании, в сороковые годы – в Исландии, Швейцарии, Швеции. А в конце шестидесятых наш брат и вовсе в открытую начал бороться за свои права. Более того, совсем недавно Швеция исключила гомосексуальность из списка заболеваний. Сейчас в Европе гомосексуалы добиваются права на заключение однополых союзов, что-то вроде брака.

– Ну, на это, мне кажется, никто не пойдёт. Какой брак между двумя мужиками? А кто в этом браке будет муж, кто жена?

– Кто на ночь не побрился, тот и муж! – рассмеялся Григорий.

Он подошёл ко мне и поцеловал…

Однажды вечером к нам с Жорой приехал его друг.

– Знакомься, Боря, – сказал Георгий, – Исаак Фрумкин, наш человек. Запомни эти имя и фамилию, ты ещё услышишь о нём! Очень талантливый молодой человек.

Гость явно не ожидал таких комплиментов и застеснялся, вжавшись в кресло.

Определение «наш человек» можно понять двояко, потому я не торопился затрагивать деликатные темы. Но картина прояснилась довольно быстро.

– Ну, что ребята, – потёр ладонями Георгий, – организуем групповушку?

Новый знакомый, как мне показалось, немного смутился. Заметив и моё замешательство, Жора вынул из своего портфеля новые журналы, протянул нам и сказал:

– Ну, что вы, как красны девицы, застеснялись? Борька наливай, знаешь, где ликёр стоит.

Я открыл бутылку и, налив напиток в рюмки, вынул из холодильника закуску.

– Прекрасно, мои юные друзья, за нас! – он опрокинул стопку и спросил у гостя: – Ну, как Исаак? Это самые последние. Очень красивые фотографии.

– Согласен, – закивал Исаак, – умеют же люди делать шедевры.

Я взял второй журнал и через минуту почувствовал, что вот-вот взорвусь. Мы повторили по ликёру, Георгий направился в ванную.

– Кто со мной? – спросил он. – Добро пожаловать.

Я на правах сожителя отправился с ним. И снова всё завертелось так, словно к нам в квартиру ворвался ураган. Через несколько минут к нам присоединился Исаак, Жора с ним выполнял роль пассивного партнёра, парень работал красиво. Георгий извивался под ним и повизгивал. Через минуту он принял нас одновременно обоих. После завершения, он, словно пьяный, дошёл до кресла, налил полбокала ликёра и залпом, осушив его, плюхнулся в кресло.

– Ребята, спасибо, – закрыв глаза, – бормотал он. Вы красавцы. Я всегда буду помнить вас. Вы просто молодцы. Чего стоите, наливайте, не стесняйтесь. У меня ещё Мартини есть, всем хватит.

Перед отлётом в США Георгий каким-то непостижимым образом организовал мне больничный лист, и я с «чистой совестью» вернулся к своему ненавистному токарному станку. Денег Жора мне оставил столько, что мне такую сумму и за полгода было не заработать, но я решил их не транжирить.

Георгий обещал вернуться из США через месяц, но больше мы так никогда и не свиделись. В восьмидесятые годы я несколько раз приезжал по его адресу, но не мог застать его дома. И однажды доездился, но об этом ниже.

Глава 10

Признаюсь честно, я долго думал, стоит ли описывать своём повествовании этот необычный случай из моей жизни или нет? В конце концов, я и сам не раз признавался, что назвать меня стопроцентным геем, что говорится, с головы до ног, нельзя.

После расставания с Георгием, я загрустил. За относительно короткий промежуток времени я настолько привязался к этому человеку, что даже потерял сон. На работе бригадир однажды даже хотел меня отстранить от работы.

– Борька, что с тобой происходит? – заметив моё странное состояние, спросил дядя Шаварш.

– Не выспался, – признался я.

– Так пойди, поспи, – посоветовал он. – Ты же шатаешься у станка. Это опасно очень.

– Как же я пойду спать? – ухмыльнулся я. – Подведу ведь всю бригаду. А план?

– Чёрт с ним с планом, – нахмурился армянин, – лучше план не выполнить, чем тебя потом из станка по кускам выковыривать.

Услышав такие слова из уст Шаварша, я весь похолодел.

– Вы думаете…

– А чего мне думать, – перебил бригадир, – я уже насмотрелся тут всякого. В соседней бригаде твой коллега, тоже токарь-автоматчик, пьяный поскользнулся и туда, – он кивнул на станок, – в одно мгновение превратился в фарш. Здесь же силища о-го-го какая, не успеешь и моргнуть.

После такого красноречивого пояснения сон мой как рукой сняло.

– Не волнуйтесь, дядя Шаварш, – заверил я. – Я буду внимателен.

– Вон налей из моего термоса чайку, выпей, взбодрись! – предложил бригадир.

Я последовал его совету, и действительно стал себя чувствовать гораздо бодрее, правда, теперь внутри меня поселился лёгкий тошнотик, который, впрочем, после сытного обеда исчез.

По вечерам, я гулял по микрорайону. Сам. И в один из таких вечеров встретил её. Смеркалось. Она шла с футляром из-под скрипки от конечной трамвайной остановки в глубь микрорайона. Так получилось, что мы встретились в аккурат под фонарём. Не знаю, то ли так разыгралась моя фантазия в тот момент, то ли это действительно было так, но мне показалось, что я встретил девушку неземной красоты. Мы разминулись и пошли каждый своей дорогой. Ну, девчонка и девчонка, думал я, подумаешь, принцесса.

Однако принцесса не покидала меня до самой ночи, осталась в голове и на следующий день. Весь вечер я проторчал у трамвайной остановки, но скрипачку так и не встретил. В конце концов, я сообразил (сам же окончил музыкальную школу), что, если она ездит в «музыкалку», то чего ей там делать каждый день. Я, например, ездил во вторник и четверг. Иногда преподаватель переносил на другой день, но это было большой редкостью.

Несложно догадаться, что я установил дежурство на кругу (это и есть конечная остановка). Принцесса явилась передо мной только в четверг. На моё счастье она меня узнала.

– Вы меня караулите? – доброжелательно улыбнувшись, спросила она.

Я сначала хотел притвориться, что наша вторая встреча это самая обычная случайность, но неожиданно для себя, ответил совсем по-другому:

– Вы догадливая девушка. Да, я поджидал именно вас.

– Зачем? – спросила принцесса.

– Вы знаете, вы настолько мне понравились, что… что я… хочу вам сказать, мне кажется… в общем, мне кажется я влюбился.

– Вы же меня совсем не знаете, – рассмеялась девушка, – как можно влюбиться в человека, которого даже не знаешь имени.

– Борис, – сориентировался я и, протянув руку, повторил – Меня зовут Борис.

– Придётся учить вас правилам этикета. Виола, – сказала она и, пожав мою руку, пояснила: – Первой всегда подаёт руку дама.

– Извините, – смутился я, – не знал.

– Да это вообще мало кто знает, – усмехнулась она.

– Может, сразу перейдём на «ты»? – предложил я.

– Вы так считаете? – покачала головой моя принцесса. – А какое это имеет значение?

– Да просто так удобнее, – развёл я руками, – ну, что мы как ученик и учительница?

Виола оказалась весёлой девчонкой и без заморочек. Во всяком случае, налёта «золотой молодёжи» на ней я не обнаружил, хотя выглядела девушка очень сановито – интеллигентная, степенная и респектабельная.

– Хорошо, – согласилась она. – На «ты» так на «ты». Предупреждаю сразу, – она кивнула в сторону «Жар-Птицы», – питейные заведения не посещаю.

– Да вы… ты что?! – рассмеялся я. – Мне это тоже ненужно. Я не злоупотребляю. Но могу пригласить в кино, – не заметив восторга от моего предложения, я добавил: – или в театр.

От такого приглашения она аж замедлила шаг и округлила глаза:

– Вы… ты любишь театр?

– Да-да, конечно! Я его просто обожаю! – беззастенчиво соврал я. К моему стыду, обожатель театра ни разу в театре не был. Нет, вру, однажды нас всем классом возили в театр юного зрителя на спектакль «Будьте готовы, ваше высочество!». С него я и начал. – Знаешь, Виола, я полюбил театр с детства, когда в нашем ТЮЗе впервые посмотрел спектакль «Будьте готовы, ваше высочество!».

– Что ты говоришь? А я к сожалению смотрела только фильм, кстати, его недавно сняли. Не смотрел?

– Нет! – замотал я головой. – Я только спектакль.

– Ну и прекрасно, я тоже очень люблю театр, что ты смотрел в последний раз?

Мне показалось. Она раскусила во мне липового театрала и теперь просто издевалась надо мной. Но я ведь тоже не лыком шит, взял и ляпнул:

– Последний раз я смотрел балет «Лебединое озеро» в Москве, в Большом театре.

Виолетта ахнула:

– Ты был в Большом театре?

– И не раз! – я пошёл ва-банк.

– А я пока только мечтаю, – грустно ответила Виола.

– Ну, так, значит, нам есть к чему стремиться! На каникулах съездим. Ты в каком классе учишься?

– В десятом, – вздохнула девушка, – летом я буду поступать в ВУЗ…

К этому времени мы подошли к её подъезду.

– Ты здесь живёшь? – спросил я. – В какой квартире?

– В гости, что ли собрался? – улыбнулась она.

– А вдруг письмо захочу написать, – нашёлся я.

Расстались мы на приятной ноте, как оказалось, Виола была не против подружиться со мной.

* * *

Дружили мы два месяца. Я даже успел познакомиться с её родителями и побывал в гостях в качестве молодого человека их дочери. Праздновали день рождения её младшего брата.

Я вспомнил, как в свой десятилетний юбилей получил нагоняй от отца. Возвращаясь из школы, мы зашли к моему школьному товарищу сыграть партейку-другую в шахматы. Ну, и сыграли. Вернулся я домой уже под вечер, а если быть точным, то под ночь. Это каким же нужно быть беззаботным, чтобы забыть о своём юбилее в день юбилея. Взрослые так не умеют.

Хорошо мне повезло в тот день, всё-таки день рождения, а так бы ремень не запылился. Как оказалось, меня в тот день ждали дома не только родители, но ещё тётя с дядей, бабушка с дедушкой по материнской линии, двоюродная сестра, соседи. К моему возвращению за столом остались только соседи. Остальные гости расстроенные, со слов отца, разъехались по домом. Откровенно говоря, расстроились они зря, поскольку все гости получили то, что хотели. Подарков, о которых я мечтал, никто не оставил, на моей кровати лежали открытки с дежурными поздравлениями и пожеланиями учиться только на «пять» и какие-то свёртки со всякой чепухой. Ну, как можно назвать папку для нот, к примеру или плёнку с диафильмом, словно его не показывают по телевизору, но всё равно для начала нужно подарить фильмоскоп, а потом уже плёнки приносить. Я всё проверил и, не обнаружив ни одной стоящей вещи, завалился спать. Юбилей юбилеем, а завтра с утра снова в школу.

Спустя столько лет, мне сложно описать, какие чувства тогда завладели мной, и что могло из всего этого выйти. Мне казалось, это настоящая любовь, я даже наивно полагал, что, наконец-то, избавился от своей гомосексуальной зависимости. Так гордился, что у меня есть девушка, я нарочно приводил её иногда в нашу столовую на первом этаже, чтобы все видели, какая у Бориса Филатова подружка. Знакомые по вечерам заходили ко мне в комнату и выражали восхищение красотой моей девушки. Казалось, я был счастлив. Бывая у неё дома, я слушал её музыку и наслаждаться её игрой на скрипке, её действительно удавалось это делать великолепно и мастерски. Я часто просил её исполнить мою любимую композицию, которую я виртуозно исполнял, да и до сих пор могу исполнить, – полонез Огинского «Прощание с Родиной». Как оказалось, это было не прощание с Родиной, а прощание с моей принцессой. Постепенное, спокойное, но неуклонное.

Что меня радовало во всей этой истории, я невероятно возбуждался от её глаз, губ, рук, запаха, даже одежды. Мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я навсегда отрекусь от своей гомосексуальной сущности.

Боже мой! Какая же наивность! До моего знакомства в армии с лейтенантом, рассказавшем мне о Чайковском и его женитьбе оставалось несколько лет. И только тогда я узнаю, что «ничего нет бесплоднее, как хотеть быть не тем, чем я есть по своей природе». Задолго до моего рождения Пётр Ильич сказал это обо мне.

Но вернёмся к моей принцессе. Долго я ходил вокруг да около, намекал, вздыхал, говорил прямо и, наконец, заманил Виолетту к себе в общежитие. Начало было превосходным, мы целовались, обнимались, даже лежали на кровати. Она была не против всех этих, так называемых предварительных ласок. Но ведь предварительными они называются неслучайно. На то они и предварительные, чтобы потом последовало продолжение, как я надеялся, безудержное, сумасшедшее, неистовое. После того, как мои яйца можно было использовать в качестве колокольчиков, я осторожно перешёл к более решительным действиям. И более решительные действия тоже не смутили мою гостью. Но! Через платье и юбку – пожалуйста, гладь, целуй, обнимай, тискай. Это не Олеся с Лагерной улицы. Та, наверное, и сейчас, не задумываясь, сняла бы трусики по первой просьбе. Виолетта же довела меня до исступления. Я не выдержал и спросил:

– Ты девственница?

– Да, а ты сомневался? – она неодобрительно взглянула на меня.

– Ну, а ты могла предупредить? – что же я так мучаюсь.

– Мучаешься? – изумлённо спросила девушка.

– Ну, конечно, – усмехнулся я и добавил: – Разве ты не знаешь, что перевозбудившись, парни страдают от боли в… Ну, внизу.

– Первый раз слышу, – недоуменно произнесла она. – я в этих вопросах ничего не понимаю.

Я заметил, что у неё на ресницах блеснули слёзы. Видимо, мои объяснения ей показались грубоватыми.

– Ну, что ты, Виола, – бросился я успокаивать её. – Прости, милая, я не хотел тебя обидеть.

Она молчала, через некоторое время всхлипнула.

– Скажи, Боря, почему всем парням нужно только одно? Обязательно залезть под юбку и сделать нехорошее дело.

Я посмотрел на неё и улыбнулся.

– Что смешного я спросила? – раздражённо воскликнула принцесса.

– Понимаешь, Виолетта, – на правах бывалого начал я. – Это жизнь, и никуда от этого не деться. Рано или поздно все люди начинают этим заниматься. Но, поверь мне, это сказочное удовольствие несравнимое ни с чем. Ты извини меня, я думал, что у тебя уже были парни.

Я заметил, как она вспыхнула.

– А у тебя уже были дев… женщины? – не поднимая глаз. Спросила Виолетта.

– Да, одна, – не моргнув глазом соврал я.

– А из-за чего расстались?

– Не сошлись характерами, – ляпнул я первое пришедшее в голову объяснение.

– Так разве бывает?

Я смотрел на Виолу и понимал, что передо мной ребёнок, просто похожий на взрослую девушку.

После этого случая наши отношения пошли на спад. Мы встречались, обнимались, целовались, но, целуя Виолу, я всё чаще и чаще представлял Георгия, его поцелуи были более сладкими и горячими.

Однажды я решил протестировать свою скрипачку и на очередном свидании рассказал ей вымышленную историю.

Ты представляешь, Виол, – начал я, – у меня сегодня товарища арестовали.

– Что он натворил? – вздёрнула брови девушка.

– Поймали с другим парнем, они оказались гомосексуалистами.

– Это те, кто как женщины? – спросила она.

– Да нет, они выглядят как настоящие мужики, только занимаются друг с другом сексом.

– Какой ужас! – воскликнула она и прикрыла рот. – Маньяки?

– Нет, не маньяки, просто гомосексуалисты.

– А кто же они? Конечно, маньяки. Такие и подъезде прибьют, не задумываясь.

Я ещё решил немного пошутить и сказал:

– Ну, девушек они точно н тронут, они их не интересуют.

– Как знать, – возразила некогда моя принцесса, – в любом случае, они психически ненормальные люди. Кто знает, что у них на уме.

Всё понятно с вами, девушка. На следующий день я позвонил её домой и сказал, что улетаю от завода в командировку на месяц. Мне показалось, что она всё поняла. Не в смысле о моих наклонностях. А о том, что я охладел к ней.

– Счастливой дороги, – пожелала она мне. – Прилетай поскорее.

Я лечу по сей день.

Глава 11

Я позвонил Владимиру, объяснил ситуацию с Антоном, предупредив, что превысил свои полномочия и принял его в качестве так называемого субквартиранта. Уверен, что и без предупреждения Копытин не сказал бы мне ни единого слова против, но правила приличия всё же не позволили мне промолчать.

– Да сам решай, – ответил Владимир. – Только будь внимательнее, чтобы не нарвался на аферистов, а то оставят без копейки денег. Не всем молодым сегодня можно доверять, хотя, думаю, сам разберёшься, не маленький.

Копытин был во всех отношениях человек необычный. Но, как он сам признавался, с людьми сходился всегда с трудом. Не то, чтобы у него был скверный характер, нет, в этом вопросе как раз всё было отлично, просто редко кого мог назвать другом. У нас же это произошло как-то очень легко, можно сказать, без сучка, без задоринки. Я однажды не удержался и спросил у него:

– Володь, почему ты так легко принял меня в друзья.

– Я и сам не знаю, – рассмеялся Копытин, – наверное, потому, что ты похож на собаку.

– Ничего себе, комплимент, – удивлённо воскликнул я. – В каком смысле?

– Только без обид, – похлопал он меня по плечу и добавил: – понимаешь, Боря, собака она ведь по жизни не предатель, она умеет дружить, и даже если разорвёт в клочья твои тапки, то не из-за подлости, а от неиссякаемой любви к тебе, к человеку-другу.

Я не стал вдаваться в подробности этой собачьей теории, просто понял, что Копытин считает меня своим настоящим другом, а для меня это было словно подарком судьбы, тем боле, что он знал о моём так называемом (по российским меркам) «недуге». Кстати, это больше всего и удивляло. Обычно у нас чураются всяких там гомосеков и извращенцев, а тут отъявленный гетеросексуал дружит с человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Не каждый так сможет. Возможно, причина крылась в том, что интеллектом Владимир владел необыкновенным. Он не мог судить о способности дружить по-настоящему по сексуальным предпочтениям человека, чем часто грешат многие люди.

Копытин приехал на следующей неделе. Мы накануне вечером договорились встретиться на даче. Антон уехал по своим делам, обещал к ночи вернуться. Владимир приехал с ночёвкой: «Подышу свежим воздухом!».

– Да, брат, дела твои плохи, – с порога заявил Копытин.

– А я тебе, что говорил, там броня сантиметров пятнадцать, – хмыкнул я. – Он вбил себе в голову…

– Да он-то ладно, – перебил Копытин, – у тебя, по-моему, проблема с женой. Я её считал разумной женщиной. Но то, что я услышал от неё в последний раз, меня, конечно, мягко говоря, удивило.

– Ну, рассказывай, – предложил я. – Любопытно…

– Ну, прямо так и кинулся вещать! – буркнул Владимир. – Ты сначала чайку завари, я вот тут в кондитерку заехал, вкусняшек разных набрал. А то сразу «давай рассказывай». Какой вы, сударь, учтивый, однако.

– Нет проблем, – улыбнувшись, ответил я, – просто поскорее хочется узнать, чем же там моя Галка отличилась.

– Заваривай чай, а я помаленьку начну. В общем, она настроена тебя вылечить.

Я остолбенел.

– От чего она меня лечить собралась?

– От гомосятины! – рассмеялся Копытин. – Причём, заметь, это не мой термин, это она так сказала. Дословно: «его нужно вылечить от гомосятины». То есть тебя.

– Ты это серьёзно? – раскрыл я рот.

– Боря, ну разве такими вещами шутят? Да и зачем бы я стал на женщину наговаривать. Она просила меня посодействовать, найти хорошего доктора и всё такое.

– А ты что? – я всё никак не мог поверить, что Владимир говорит это серьёзно. Мне казалось, он сейчас хлопнет меня по плечу и скажет: «Да успокойся ты, я пошутил». Но, к сожалению это не было ни шуткой, ни розыгрышем.

– А что я? – развёл руками Копытин. – Спокойно, без резких оборотов, без ёрничанья и шуток, попытался ей объяснить, что, во-первых, это не болезнь, а во-вторых, что исправить это, ну, в смысле, твои наклонности, просто невозможно. Да и необходимости в этом никакой нет. Но она, оказывается, уже получила консультацию, в кавычках, разумеется, от какой-то подруги, та ей наговорила такого, что теперь весьма сложно будет весь бред выковырять из её головы.

Я поставил заварник с чаем на стол и тяжело вздохнул:

– Вот дура! Она ещё и опозорит меня на весь свет.

– А почему опозорит-то? – присвистнул Копытин. – Ты же сам говоришь, что у нас свободная страна, что сексменьшинства не преследуются, так какой же тут позор? Это твоя жизнь, твой выбор…

– Ты ведь понимаешь, что трубить об этом у нас не принято, – возразил я.

– Понимаю, – ухмыльнулся Копытин, – а ты и не трубил. И всё же тебе боязно, что народ узнает о твоей ориентации. Верно?

– Верно, конечно, – подтвердил я. – Кривить душой не буду.

– А теперь, дорогой мой друг, скажи, почему я не скрываю, что я гетеросексуал, и никто меня за это не осудит, не упрекнёт.

– Ну, Вова, это уже демагогия, – раздражённо ответил я.

– Погоди-погоди, – не согласился Владимир, – какая демагогия? Не вижу тут никакой демагогии. Ты у меня спрашивал, зачем я отстаиваю права сексменьшинств. Вот тебе мой ответ: затем, чтобы ты не думал, и не опасался, что кто-то тебя осудит за то, что ты гомосексуалист. Чтобы окружающие тебя люди относились к этому так же, как они относятся к цвету твоих глаз или форме ушей.

– Насчёт глаз не знаю, – рассмеялся я, – а форма ушей (не моя, а вообще) кое-кого очень даже интересует.

– Да, – кивнул Копытин, – кстати, пример с ушами неудачный. Мне тут недавно один в фейсбуке написал, что хотел бы воочию взглянуть на форму моих ушей, дескать, не еврей ли я. Я ему пишу, зачем тебе глазеть на мои уши, я и сам скажу, что да, еврей, это что-то меняет? Он тут же ответил, что да, меняет, и, отписавшись от меня, отправил в чёрный список. Вот тебе и свобода, братство, равенство.

– Володя, но ведь раньше такого не было. Почему сейчас так всё обострилось, люди какие-то злые стали…

– Чего не было? Ты хочешь сказать, что в Союзе нас, евреев, не называли жидами, или кавказцев, азиатов, никто не называл чурками? Или чукчей любили как родных братьев? Всегда это было! Декларировался «Братских народов союз вековой»…

– Это цитата уже из российского гимна.

– Да какая разница? – хмыкнул Владимир. – В Советском Союзе пели «Дружбы народов надёжный оплот!». Тот же хер, только сбоку. Я говорю о сути.

– Но не было этих национальных конфликтов, ты посмотри, что пришло вместе с перестройкой, с развалом Союза…

– А знаешь, почему не было? – прищурился Копытин.

– Почему?

– Потому что тебе об этом не докладывали, как говорится, не заслужил, это раз, – понуро усмехнулся Копытин, – а два: правили Союзом держиморды. В тоталитарном государстве, где за один неосторожный анекдот можно загреметь в психушку, где стукач жил едва ли не в каждом доме, где всё и все контролируются, слишком не побузишь. Некоторые товарищи сегодня именно это положение и восхваляют. Так и говорят, мне ваша свобода – до задницы дверца. Так вот, брат, конфликты на национальной почве были всегда. И когда во время перестройки правда, закамуфлированная под гласность, свалилась на наши головы, неожиданно выяснилось, что фраза «национальный вопрос в СССР решён окончательно» оказалась липовой. Я не стану много говорить сейчас на эту тему, скажу лишь вкратце, массовый конфликт, к примеру разгорелся в Карабахе ещё в 1965 году, но Брежнев, до конца так и не разобрался с этой проблемой. В конце семидесятых в Грузии советские придурки решили отменить государственный статус грузинского языка, в результате в центре Тбилиси прошли многотысячные демонстрации. И нашлись в то время деятели, начавшие требовать ввести войска. Слава богу, хватило ума не доводить до кровопролития. Представляешь, какая бы рубка там произошла.

– Перегни палку, могло и в революцию перерасти, – предположил я.

– О чём и речь, ухмыльнулся Копытин. – Теперь понимаешь, с каким «партейным» багажом пришёл к власти Горбатый? А сегодняшние горе-аналитики дальше своего носа не видят, вот и грузят старика. А ведь перестройка, Боря, не просто так началась, типа от скуки. Просто выхода не было другого. Тут или выпускай джина из бутылки, – помнишь это сравнение? – или так рванёт, что по всей планете ошмётки разлетелись бы. Но, увы, не все это понимают. А потому и кричат, что Горбачёв, мол, предатель и прочую ерунду. А он никого не предавал, он спасал страну. Хоть Советский Союз и развалился, зато относительно мирно. А вспомни, что случилось в 1917 – 1918 годах. Только в те годы, шашками махали, а в 1986-1991 годах начали бы махать баллистическими межконтинентальными ракетами. Страшно представить, что произошло бы.

– Да, – согласился я. – Последствия предсказать трудно.

– Вообще, последнее десятилетие партийные боссы обнаглели до такой степени, что они уже не видели народ перед собой и не слышали его. В 1981 году в Северной Осетии произошла настоящая октябрьская революция. У североосетинского обкома собралась большая недовольная толпа народа, потребовали первого секретаря. И что ты думаешь? Вышел первый секретарь обкома, обозвал собравшихся сборищем и потребовал разойтись. О результате догадываешься?

– Примерно, – сказал я, но всё равно спросил: – и что дальше?

– А дальше митингующие ворвались в обком, устроили погром, власти на защиту обкомовских работников пригнали курсантов из училища МВД… Ну и как всегда, объявили митингующих отщепенцами, преступниками, несмотря на то, что бунтарей поддерживало всё население республики. В общем, в конце концов, с помощью войск волнения были подавлены, посадили двадцать шесть человек, с остальными ещё долго велась так называемая профилактическая работа. Но, тем не менее, с 1984 по 1986 годы в Северной Осетии произошло более ста националистических происшествий, а количество русских учителей в республике сократилось на триста человек… Вот тебе и форма ушей, носа, губ, разрез глаз и так далее. Ну, так что, Борис Сергеевич, – Копытин неожиданно оборвал тему, – тебя осетины с армянами и грузинами интересуют или всё-таки о Галине Ивановне поговорим?

– Да, точно, давай о Галине Ивановне, – усмехнулся я и принялся разливать чай. – Но ты, подлец, так всё интересно рассказываешь, что немудрено и забыть первоначальную тему.

– Так вот, я и говорю твоей благоверной: Галя, это не болезнь, и лечиться нет никакой необходимости. Она упёрлась, как антилопа гну. Болезнь, говорит, и хоть ты тресни. Она не только подружку навестила, она успела уже и у батюшки побывать…

– У какого батюшки? – сразу не сообразил я.

– У священника, – пояснил Владимир. – Ну, а те наговорят, будь здоров. Кстати, хочешь анекдот в тему?

– Валяй! – улыбнулся.

– Значит так, один начальник считал, что все геи являются больными людьми и предлагал их принудительно лечить. Один из его подчинённых как-то звонит ему утром и объявляет: «Я на работу сегодня не приду». «Почему?– возмущённо спрашивает начальник. – Работы невпроворот». «Я приболел», – говорит мужик. «Чем?!». «Сегодня чувствую себя пидорасом».

– Ну, а что, – прыснул я, – логично.

– «Бычок» твой не пожелал говорить, – сказал Владимир, – просидел весь вечер насупленный. Галка в обиде на тебя. Говорит, мол, почему ты ей не рассказал раньше.

– А ей-то зачем? – удивился я.

– Вот и я ей так же сказал. Говорю, Галя, а что изменилось бы, если бы он тебе рассказал. Тем более, там это связано было с насилием, побоями. Но она не воспринимает мои слова. Пообщаетесь, может, что-то решите.

– Я уже решил, – вздохнул я, – нам нужно расстаться.

– Ну, смотри сам, в этих делах советчиков лучше не слушать, что сердце подскажет, то и делай.

Я задумался. Прожить вместе двадцать четыре года и вдруг вот так взять и расстаться. А всё почему? Потому что любовь была искусственной! Разве можно сказать, что я любил свою жену по-настоящему? Хотя, наверное, можно и так любить, как я. Но вот скажи ей, что всю жизнь я бегал налево, ведь не поймёт, закатит истерику, будет обзывать грязными словами.

– Не грусти, – заметив мою угрюмость, сказал Владимир, – всё будет хорошо.

– Надеюсь, – уныло кивнул я.

– Слушай, Борька, – неожиданно что-то вспомнил Копытин, – а как ты смотришь на то, чтобы устроить здесь небольшой сабантуйчик? У меня же скоро день рождения. Да и прощальный вечер с друзьями нужно провести.

– А чего ты у меня спрашиваешь? – улыбнулся я. – Как скажешь, так и будет. Тебе решать…

– Нет, я могу и в кафе поляну накрыть, всё-таки теперь ты здесь хозяйничаешь!

– Странный ты человек, – рассмеялся я. – Пустил квартиранта и ещё спрашиваешь моего разрешения.

– А как же? – развёл он руками. – Это теперь твоё жилище. Тем более, ты здесь, как я понял, работаешь. Верно?

– Да, конечно,– закивал я. – Но сабантуй мне не помешает. С удовольствием отвлекусь от своих проблем. Как быть с Антоном? – спросил я.

– Ну, не выгонять же его на улицу, – ответил Владимир. Твой подопечный, ты и решай. Как он? Адекватен?

– Хороший парнишка, – сказал я. – Не хамло, воспитанный, думающий, помогает мне. Видел, мы с ним три мешка листьев насобирали во дворе.

– Ну, и пусть будет с нами. Не помешает.

Фоном нашего разговора шёл телевизор. Неожиданно диктор заговорил о самоубийстве двух девочек-школьниц.

– Сделай громче, – попросил я Копытина.

В новостях говорили, что самоубийство произошло на сексуальной почве. Послушав трагическую новость, Владимир тяжело вздохнул и произнёс:

– Ну, вот кто в этом виноват?

– В первую очередь, семья, – ответил я. – Всё оттуда идёт…

– Я тебя умоляю, Боря, – махнул рукой Владимир. – У нас есть такие семьи, где родители таблицу умножения не знают и в дневник годами не заглядывают, но при этом до хрипоты в горле доказывают, что раньше образование было лучшим в мире.

Моя Катька рассказывает, есть родители, которых на аркане в школу не затянешь, ни мать, ни отец, принципиально на родительские собрания ходят. А ты говоришь, семья, дом…

Я тебе скажу, смерть эти двух девчушек на совести государства. А почему? Потому что у нас в стране модно стало совесть подменять ханжеством.

– Можно подробнее? – предложил я. – Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал! Почитай, что пишут многочисленные лицемеры о половом, сексуальном воспитании подрастающего поколения. Опять же о запрете гей-пропаганды и тому подобное. Ну, это же настоящие неандертальцы. Безграмотность зашкаливает, но все играют в совестливых граждан. И вот тебе свежий пример, – Копытин рукой указал на телевизор. – Ты как думаешь, чего это они, две юные девчонки, как говорят, из благополучных семей, сиганули с крыши вниз? К бабке не ходи, запутались в сексуальных вопросах.

Ты знаешь, есть такая книга лет «Любители наслаждений», автор Анна Аркан, я её лет десять назад читал, так вот найди, очень интересная повесть. Там описан как раз такой случай, две школьницы, осознав, что они лесбиянки и посчитав себя ничтожествами, извращенками, шлюхами, решили вместе наложить на себя руки. В книге чётко просматривается мысль: если бы взрослые вовремя отреагировали, или девчонкам было бы к кому-то обратиться, они остались бы живы.

Я знаю статистику, Боря, мой коллега подробно занимается этой проблематикой. Вместо того, чтобы решать проблему, спасать молодых ребят, мы занимаемся демагогией. А особенно меня раздражают попы, безудержно лезущие в школы. Какого хрена вам там делать? У нас светское государство, занимайтесь своими делами, а вопросы полового воспитания оставьте специалистам. Буквально на днях смотрю по телевизору, очередной «сексолог» в рясе вещает: «Если эти уроки, как это часто бывает, к сожалению, превращаются, по сути дела, в развращение школьников – то да, конечно, против таких уроков Церковь будет выступать. Очень важно, чтобы такая работа велась целомудренно и чтобы родители знали об этой работе».

Ты понял? «Это часто бывает», – Владимир передразнил невидимого священника, – Что бывает? О каком целомудрии он говорит? Церковь слова «секс» боится, как чёрт ладана. Скажи, что нужно этому блюстителю нравственности? Ты думаешь, он о детях наших беспокоится? Это как в бизнесе, только там клиенты, покупатели, а тут прихожане – чем больше посетителей, тем больше живот. Посмотри на них – вырядились в какие-то халаты тысячелетней давности до пят, понавешали на пуза крестов. А патриарх Кирилл тот вообще какую-то антенку в виде креста себе на шлем пристроил, наверное, прямая спутниковая связь с богом. И они навязывают нам свои взгляды на жизнь. Ну давай откровенно: неужели современная молодёжь пойдёт за этими «педагогами»?

Ты пойми, я не против религии, у нас в стране свобода совести, но нельзя же так упорно и фанатично лезть в светскую жизнь. Сто раз им говорил и повторяю каждый раз: вы лучше бы не с геями и лесбиянками боролись, не со школьным секс-просвещением, а Ленина со Сталиным, которые вас грабили и бессудно убивали, убрали бы из-под Кремлёвской стены. Убеждайте прихожан, объясняйте их дьявольскую сущность. Так нет же, видимо, команды такой не поступало. Да, они поговаривают о подлых большевиках, критикуют, но как-то неуверенно, скромно, тихонечко. Или возьми другой пример: писатель Лев Николаевич Толстой был отлучён от церкви? За что? Знаешь?

– Нет, не знаю, – пожал я плечами.

– За то, что Иисуса Христа не признавал сыном божьим, – раскинул руки Владимир Маркович. – Так почему же, позвольте спросить, ни родители, ни педагоги, ни священники, ни представители власти не протестуют против преподавания в школе произведений богохульника? Любят у нас власти поговорить о двойных стандартах Запада, ой любят. А, может, нам сначала со своими стандартами разобраться?

Я был тут недавно на одной телепередаче, после, уже уходя из студии, схлестнулся с одним ортодоксом. Знаешь, чем он меня упрекнул? Тем, что я предлагал, во-первых снизить возраст согласия до четырнадцати лет, а во вторых, чтобы с четырнадцати лет бесплатно раздавали презервативы. Поп чуть в обморок не упал. Представляешь, уровень их осведомлённости о жизни современной молодёжи. Он начал мне доказывать, что презерватив в руках подростков, будь то мальчик или девочка, непременно подтолкнёт их сексу.

– Что за дурость? – рассмеялся я. – А когда по телевизору рекламу показывают?

– Вот именно! – закивал Копытин. – По его мнению, оказывается, если уж и согрешили детки, пусть девочка рожает. Видите ли, так Господу Богу угодно.

– Они в таком возрасте, – заметил я, – во всяком случае, большинство, в первую очередь думают об аборте и желательно, чтобы мама с папой не узнали.

– А сколько в связи с этим смертей? Это кошмар. Они же куда прежде всего идут? К друзьям, подружкам, те начинают советовать, да такую несуразицу советуют, что и придумать сложно. Начинают чёрт знает что пихать во влагалище… В общем, дикость сплошная. Ну, а если в сумочке девчонки или в кармане у пацана будет лежать презерватив, ты представляешь, сколько можно избежать проблем. Кстати, немецкие родители так и делают, не стесняются. Тут просто нужно понять, что гетеросексуальные, что гомосексуальные связи случаются у молодёжи очень часто. Мамы-папы дома нет, организовали вечеринку, и пошла массовка. Нет-нет, они не собираются нарочно, чтобы сексом заняться, но по ходу тусовки неожиданно возникают моменты… Одним словом, молодёжь. В однокомнатных квартирах гулянки не устраивают, обычно, как минимум в «двушке» или «трёшке». В одной Комнате «поляна», а в другой кровать имеется. Ну, и захаживают туда молодые экспериментаторы. В результате через месяц-другой девочка понимает, что погуляла славненько, и начинаются проблемы. Так что хуже? Снабжать их презервативами или потом спасть девчонок? Но поп об этом не думает. Он весь в фантазиях, дескать, нужно воспитывать молодёжь. Конечно, нужно, чем мы и занимаемся, но, к сожалению, воспитатели тоже разные. Идеализировать-то родителей не нужно. Некоторые за одиннадцать лет учёбы ни разу в дневник не заглянут. Потому я и выступаю за введение в школе предмета «Сексуальное…» или «Половое воспитание». Даже можно преподавать раздельно для пацанов и девчонок, но преподавать нужно обязательно. На этих же уроках рассказывать подросткам и о том, что ориентации бывают разные – гетеро, гомо, би. Во всех регионах должны быть анонимные центры, куда подросток, да и взрослый человек придёт и получит профессиональную консультацию, совет, подсказку. Ну, в конце концов, не можем же мы уподобляться страусу, сунувшему голову в песок – ничего не вижу, значит, ничего нет. Но как только мы поднимаем этот вопрос, лицемеры всех мастей тут же устраивают такой вой, такую истерику, сыплют обвинениями в покушении на разврат, ты не поверишь, даже в прокуратуру и следственный комитет бегут с заявлениями.

– Слушай, Володь, а как в других странах всё это происходит? Один мой знакомый побывал в Японии, у него там голова кругалём пошла. Порнуха на каждом углу, причём всё это и дети видят, и взрослые. Ты же был в Японии! Там действительно такая вакханалия?

– Японцы умные люди, – усмехнулся Копытин, – они не делают лишних движений в вопросах воспитания. Порнография в этой стране – это целое направление в массовой культуре. Каждый год японцы снимают около тридцати пяти тысяч порнографических фильмов. С древних времён японцы относятся к сексу положительно. В 1868 году в Японию проникли христианские миссионеры и давай убеждать местных жителей в том, что секс – это результат первородного греха. Однако Японцев такие досужие россказни не вдохновили, и они не хотели стыдиться своей сексуальности и посыпать голову пеплом. Но самое любопытное, Боря, наши японские коллеги-сексологи провели тщательное исследование, начиная с 1970 года, с целью выяснения как влияет рост популярности порнографических материалов в стране на преступления связанные с сексуальным насилием. Результаты ошеломили исследователей.

– Любопытно,– вставил я. – И что?

– Более, чем любопытно, – продолжил Владимир, – число зарегистрированных преступлений сексуального характера каждый год снижается, причём значительно. Как всегда, у нас нашлись умники, начали ссылаться на другие традиции, культуру, религию, менталитет, мол, это же японцы. Но подвох случился там, где наши «супер-сексологи» и не ждали: аналогичные результаты зафиксированы в Дании и Германии.

– А что говорят наши «светила»? – ухмыльнулся я.

– Да ничего нового: мы снова придумываем сказки о том, что высокий уровень доступности материалов сексуального характера будет способствовать увеличению числа преступлений на сексуальной почве. Мы всё пытаемся быть святее Папы Римского. Можно с пеной у рта доказывать, что мы не такие, мы другие, мы… Но всё это будет бредом. Словно мы и не «хомо сапиенсы» вовсе. Ёлы-палы, ну, зачем фантазировать? Давайте просто посмотрим, что там у них происходит. В конце концов, мы цивилизованные люди и должны учитывать мировой опыт. Мы же не отказываемся, к примеру, от «айфона» или «мерседеса», лишь только потому, что они были изготовлены на идеологически чуждом нам Западе. Нет, что вы – тут мы впереди планеты всей!

– Тема очень сложная, – сказал я, – во всяком случае, для нашей страны. Но ведь всё равно когда-то придётся всем этим заниматься.

– Конечно, придётся, – согласился Копытин, – это вопрос наиважнейший. Сексуальное образование, вернее, отсутствие его, приведёт к тому, что это начнёт влиять не только на демографию, но и на интеллектуальный уровень нации. А тут уже пальчиком не погрозишь. Посуди сам. Я не стану подробно рассказывать о программах полового просвещения во всех странах, скажу несколько слов о некоторых. Кстати, такие программы есть не только в «развращённой Европе», но и на всех континентах нашей планеты. Если рассуждать по-поповски, выходит, вся наша планета сошла с ума, погрязла в разврате, и лишь одна Россия не на жизнь, а на смерть борется за беспорочность землян, за их благонравие и целомудрие. Пример, Нидерланды. У них первые знания дети начинают получать (доставай валидол!) в возрасте четырёх лет. Что творят проклятые содомиты! Но при этом в Нидерландах, то бишь, самой развращённой стране мира, самый низкий в мире уровень подростковых беременностей и венерических заболеваний.

– Даже трудно в это поверить! – воскликнул я. – Казалось бы, должно быть наоборот.

– В том-то и дело, – усмехнулся Копытин. – Но попробуй, убеди наших священников, депутатов, министров образования, детских омбудсменов и прочих радетелей за воспитание асексуальных подростков. Ладно, идём дальше. Великобритания. Здесь в каждой школе есть программа полового воспитания, но англичане они осторожные товарищи, у них родители могут отказаться от посещения их ребенком этих занятий. Здесь занятия проводятся в форме лекций и не предусматривают дискуссий и последующих экзаменов по темам. Иными словами, поговорили, а дальше сами думайте.

– Ну, а что, – сказал я, – тоже вариант. Главное, основы заложены… Тут важно ведь то, что ребёнок перестаёт стесняться этой темы.

– Да, это очень важно, – согласился Копытин, – наших детей так затуркали, что те боятся просто слово «секс» произнести. Ты помнишь, как во времена перестройки одна барышня ляпнула по телевизору в прямом эфире на одном из мостов с американцами, что у нас секса нет. Так вот, наши дети до сих пор думают, что это правда.

– Меня это очень удивляет, – вставил я, – действительно, почему у нас так боятся этого слова?

– У меня тут есть небольшая заметка, в ноутбуке, – Копытин рукой постучал по своему портфелю, – я для своего блога приготовил, напомни, поговорим, скину тебе на E-mail, почитаешь на досуге. Я хочу продолжить! Не устал слушать?

– Нет, – замотал я головой, – наоборот, очень интересно.

– Ну, тогда слушай. Итак, неметчина. У этих ребят всё основательно, половое воспитание нации тут является обязательным. Это тебе не хухры-мухры, это немцы. Уже в младших классах школьники получают знания по всем гендерным вопросам. Сначала это мультфильмы и книги с картинками, рассказывающие о различиях между мальчиками и девочками, о появлении детей, Большое внимание уделяется информации о создании комфортной обстановки в семье.

– Извини, перебью, – сказал я, – а ведь это и есть те самые «традиционные семейные ценности», о которых всё время говорят святые отцы и наш президент.

– Согласен, – закивал Копытин, – не те сопли, которые пускают наши «нравственники» и «моралисты», а ведётся конкретная работа. Ты вдумайся, как звучит, – Копытин повторил: – «Информация о создании комфортной обстановки в семье»! Так, кого мы ещё забыли. Ага, Франция. Эти ребята половым воспитанием школьников занимаются уже больше сорока лет. Ну, и наконец, США, главный «монстр и развратник». В этой стране существует два вида преподавания полового просвещения – «полное» и «ограниченное». Кто по какой программе будет учиться, зависит от типа школы и директора. Есть выбор, решайте, господа родители, и не говорите, что ваших детей не обучили правилам создания жизни на Земле.

– Те, кто по полной программе учился, будут жить полноценной половой жизнью, – пошутил я, – а те кто, по ограниченной, пеняйте на себя, – ограниченной.

Мы рассмеялись, но тут у меня возник вопрос о других частях света.

– Слушай, Володь, а как в странах Азии и Африки? – спросил я.

– Ты, наверное, думаешь, там точно дикари живут. Ничего подобного. Во многих странах Азии тоже занимаются половым просвещением, включая и Китай. Ну, а нам по духу, видимо, ближе Бангладеш, Непал и Пакистан, где подобных знаний не дают ни в школе, ни в институте. Мы в их списке. Вот наш уровень. Что касается Африки, там «мутит» «Красный крест», в хорошем смысле слова мутит, кроме того ему помогают разные волонтёрские организации. У них главная задача – снизить рост подростковых беременностей и заболеваемость СПИДом. По-моему, делают успехи.

– К сожалению,– покачал я головой – у нас пока раскачаются…

– Ты знаешь, Борька, так иногда хочется взобраться на думскую трибуну и громко заявить: господа депутаты-«эксперты», проснитесь! В странах, занимающихся половым просвещением нет ни роста разврата, ни разрушения нравственных норм, зато имеются великолепные результаты в сфере подросткового здоровья. Количество беременностей закончившихся родами или абортом, а также случаи венерических заболеваний среди несовершеннолетних в государствах пропагандирующих сексуальную грамотность, на порядок ниже. Что же вы творите с нашей молодёжью? Проснитесь и остановитесь, отбросьте ханжество и снимите свои лицемерные маски…

– Но есть ещё очень важный вопрос, так сказать, в завершение темы, – сказал я и ухмыльнулся: – Кто будет учить? Учителя физкультуры или биологии?

– Вопрос верный и правильный. Разумеется, нужно готовить кадры. Не думаю, что для преподавания этого предмета нужно будет оканчивать пединститут. Вполне достаточно будет соответствующих курсов. Но проблема в другом – государство не хочет этим заниматься. Не хочет и всё. Здесь уместна поговорка: кто желает, тот найдёт возможность, кто не хочет, тот всегда найдёт причину. А причина банальна и надумана – блюстители нравственности и морали, занимаясь демагогией, боятся развратить детей. Ну, а об уличных уроках ты сам рассказывал, – улыбнулся Копытин, – помню ваши лагерные «университеты». Всё, устал я. Эта тема бесконечная, продолжим в следующий раз.

– Кинь заметку, – напомнил я. – Перед сном почитаю.

– Айн момент, – Копытин открыл свой ноутбук и через минуту объявил: – лови, отправил.

– Спасибо, – сказал я.

Глава 12

Антон приехал вечером. Они познакомились с Владимиром, пожали друг другу руки. Антон шутя обозвал взрослых пьяницами.

– Ну, а ты как? – спросил Владимир. – Рюмочку пропустишь?

– Нет, что вы, – замотал головой парень, – я не пью.

– Совсем?

– Совсем-совсем! – повторил юноша.

– Вот молодёжь пошла, – рассмеялся Копытин, – а ещё говорят, что молодые у нас ребята невоспитанные. Борька, ты в его возрасте отказывался от ста граммов?

– Не припомню, – поддакнул я и продолжил: – но ты его не подбивай. Это очень хорошо, что не пьёт.

– Конечно, хорошо, – согласился Владимир, – нам больше достанется.

– «Больше достанется», – передразнил Антон, – а что сейчас это дефицит?

– Так магазин уже закрыт, – заметил Копытин, – не поедешь же за три девять земель.

– А не надо никуда ехать, – усмехнулся Антон, – бабульки ваши местные неплохо сориентировались, на перроне самогонку предлагают.

– Да ты что? – удивился Владимир. – Ты гляди! Вот что такое капитализм! Все бизнесменами стали. Но я бы не стал рисковать, – замотал головой он, – чёрт его знает чего они туда набузовали. Сверхприбыль – главная цель капитализма. А сопутствует этому явлению всегда алчность, и тут уже никто не задумывается о твоём здоровье. Так что лучше трезвыми ляжем спать.

– Ну, совсем трезвыми уже не получится, – пошутил Антон и кивнул на бутылку, – а в меру выпимши как раз самое то.

– Антоха, – обратился Копытин, – ничего, что я тебя так называю?

– Если вам так нравится – пожал плечами юноша.

– Вопрос! – продолжил Владимир. – А по какой причине молодые люди не употребляют? Просто ты меня удивил…

– Причина простая, – сказал Антон, – предок мой слишком увлекается этим, – он указательным пальцем постучал себя по кадыку. – До такой степени опротивел, что даже думать о спиртном не могу.

– О-о-о-о! – покачал головой Копытин. – А вот это веская причина. Тогда молодец. Уж в чём в чём, а в этом деле пример лучше с родителя не брать. Хвалю! Но ты уж нас прости, парень, – развёл руками Владимир, – мы с Борисом давно не виделись, да и не злоупотребляем…

– Да мне-то что, вы тут хозяева, – рассмеялся Антон, – если без приключений, почему бы и не выпить. Только вот батька мой без приключений пить не может. Потому я тут и оказался.

– Убежал, что ли? – нахмурился Владимир.

– Выгнал! – грустно ухмыльнулся парень.

– Ну, вот тебе пристанище, – раскинул руками Копытин, – живи, наслаждайся свежим воздухом, и электричка рядом. Ты где трудишься?

– Ещё не знаю, как раз занимаюсь поиском работы.

– А ты кто по образованию? – спросил Владимир.

– Да пока ещё без образования, – тяжело вздохнул Антон, – но хочу продолжить. Думаю, до Нового года все свои дела подправить.

– А деньги-то у тебя есть? – спросил Копытин.

– Одолжу у друзей, – сказал Антон.

– Да я помогу, – вступил я в разговор. – Чего ты по друзьям будешь ходить? Они такие же как и ты, откуда у них деньги. Завтра всё решим. Не переживай. Тем более, не пьёшь, не куришь, – рассмеялся я, – выживем.

– Спасибо, – тихо сказал Антон и отвернулся, не желая показывать увлажнившиеся глаза. – Я не подведу.

– Вот и молодчина,– радостно воскликнул Копытин и, наполнив рюмки, предложил тост: – за нашу молодёжь! Так держать, Антоха! Хороший ты парень.

Расстались мы поздно вечером, договорившись о времени празднования дня рождения.

Я перед сном решил прочесть заметку Владимира. Всё-таки он потрясающий собеседник – грамотный, начитанный и знает своё дело.

Секс-просвещение

Когда-то, ещё в сталинские времена, по заданию вождя карманные врачи представили на суд общественности документ «Двенадцать половых заповедей пролетариата». Первая гласила о том, что раннее половое развитие вредно, как будто этот процесс можно остановить или затормозить. Вторая – до свадьбы не сметь и думать о

сексе.

Кроме того, доктора запретили слишком частые половые акты и извращения. Личную жизнь объявили общественным достоянием, а бдительные граждане обязаны были

докладывать компетентным органам о малейших проявлениях разврата.

В первой Большой советской энциклопедии утверждалось, что в СССР половой вопрос

отсутствует. Советские чиновники, словно дегенераты, самым неистовым образом искореняли всё, что связано с сексом, словно все они сами появились на свет от непорочного зачатия.

О сексуальном просвещении в СССР не могло быть и речи. Дело доходило до полного маразма. К вопросу о самом лучшем в мире советском образовании. В пятидесятые годы советские издатели не пожелали печатать изображение Венеры Милосской, объявив её изображение порнографией.

Если кто-то наивно полагает, что этот маразм проявлялся только в сталинские и вообще советские времена, он глубоко заблуждается! Вот умозаключения постсоветских блюстителей морали, наших современников, которые призывают оградить подростков не только от «дьявольской» науки сексологии, но и от «бесовской» классической русской литературы. Толстого они считают писателем маразматического типа, Пушкина – развратником, его произведения написаны пошлым языком. Досталось и великому иноземному художнику Микеланджело – этот и вовсе изображал на фреске «Страшный суд» людей голыми. А главной опасностью для человечества является гомосексуальность.

После смерти Сталина ничего не изменилось. Никиту Сергеевича секс тоже, видимо, очень сильно раздражал. Народные дружинники даже запрещали влюблённым парам целоваться на улицах, за такое непотребство можно было угодить и на пятнадцать суток. Любить можно было только тайно и не напоказ. Онанизм партия также объявила вредным. Врачи предупреждали подростков, что это занятие может закончиться потерей памяти и ростом волос между пальцами.

В стране советов советовать очень любили. Власти «советовали» домохозяйкам исключить из рациона детей продукты, вызывающие сексуальное раздражение – острую пищу и пряности.

При Леониде Ильиче ситуация усугубилась. Главный московский комсомолец неожиданно предложил узаконить древние методы борьбы за мораль и нравственность. Что это означало на практике? Молодожёны после первой брачной ночи обязаны были публично демонстрировать простынь, чтобы подтвердить целомудренность невесты, а развратникам ставить на теле клеймо и стерилизовать их.

Однако за всеми этим разговорами о нетерпимости к сексу и верхи советского государства, и низы вели совсем другой образ жизни. Верхи устраивали в своих роскошных квартирах и на дачах безудержные оргии, а низы вели любовниц на природу.

Бдительные граждане, переживающие за нравственное здоровье подрастающего поколения, зорко следили за тем, чтобы в художественных фильмах не появлялись эротические сцены и, обнаружив нарушения, вовремя информировали компетентные органы.

И по сей день в нашей стране идут споры о том, нужно ли вводить в школе предмет полового воспитания. По мнению многих и законодателей, и педагогов, и врачей, а особенно деятелей Русской православной церкви такой предмет может радикально ухудшить нравственный климат в обществе и пошатнуть монолитность человеческой личности, особенно в детском и юношеском возрасте, а потому необходимо оградить подрастающее поколение от разврата и идеологической диверсии Запада.

Что говорить о далёких шестидесятых-семидесятых годах прошлого века, если дремучесть в области сексуального, или полового, воспитания остаётся в России нашим коньком и по сей день? Коньком, естественно, со знаком «минус». Попытки ввести в государственных школах предмет сексологии, у многих граждан вызывает не только непонимание, но и праведный гнев. Они не хотят и слышать о каких там «Основах здорового образа жизни», «Этике и психологии семейной жизни», «Планировании семьи», лекциях о СПИДе, о половом воспитании и тому подобном.

Блюстители нравственности подрастающего поколения предупреждают, что все эти лекции, занятия, разъяснения – ни что иное, как умышленное вмешательство (ни много ни мало) в суверенитет России, путем развращения ваших детей, это продуманная и целенаправленная политика на полномасштабное изменение моральных ценностей и ориентиров в нашем государстве.

Противники сексуального просвещения запугивают родителей тем, что любые разговоры о сексе и его последствиях приводят к манипулированию психикой ребёнка, что он забудет о духовных высших ценностях и, променяв их на низшие, плотские утехи, бросится в болото разврата. Различные похотливые дяденьки и тётеньки, угорая от распираемого их изнутри разврата, умышленно уничтожают у детей стыдливость и осмеивают невинность и целомудрие. В преподавании уроков по программе «Планирование семьи» стражи нравственности видят отрицание семьи как таковой. Такие знания под видом «безопасного секса» непременно и безусловно приведут к половым извращениям и превратят ваших детей в гомосексуалистов и лесбиянок.

Особо «продвинутые товарищи твердят о том, что подобная педагогика приведёт подрастающее поколение к искалеченным душам, к невозможности в будущем создавать семью, иметь детей, а как следствие наши потомки потеряют смысл жизни, будут употреблять наркотики, алкоголь, заниматься беспорядочным сексом, а дальше и вовсе мрачно – заразятся венерическими болезнями и рано умрут.

Досталось и таким организациям, как ООН, ЮНЕСКО, Минздраву, Минобразования России и другим, «Женщины России» и др. Все они, по мнению защитников наших детей, погрязли в порнобизнесе, в проституции, в разврате, и, конечно, являются активными участниками секс-мафии. Вот такой российский спрут получается, и именно эта «креветка» может разрушить всю нашу демографию.

Когда я слышу или читаю подобный бред, у меня невольно в голове рождается вопрос: это как же нужно не любить жизнь, чтобы так ненавидеть секс? Ну, сами посудите, люди беспокоятся о снижении роста рождаемости, пекутся о нравственности подростков, разводят вопиющую демагогию о целомудрии, и в то же самое время боятся произнести слово «секс», словно это что-то смертельно грязное, а сами они появились на свет от дуновения ветра. Ребёнок ни в коем случае не должен узнать страшную тайну, зашифрованную в слове «презерватив», а слово «гомосексуальность» необходимо вычеркнуть из всех словарей, и за произношение его вслух, немедленно водворять в тюрьму, а лучше расстреливать на месте.

Кто эти люди? Почему они решили, что общество должно воспитывать детей по их средневековым лекалам? Ссылаясь на то, что половое воспитание и сексуально просвещение не являются обязательным, эти товарищи заявляют, что, мол, аттестация по половому воспитанию не потребуется вашему ребёнку никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах, не будет влиять на возможность поступления в ВУЗ. Но о том, что аттестацию будет проводить сама жизнь, эти деятели умалчивают. По большому счёту, им глубоко наплевать, в какую историю из-за незнания может влипнуть ваш ребёнок. У них всегда найдётся отговорка – не досмотрели, не доучили, проморгали, а виноваты западные спецслужбы и отечественная секс-мафия. Ну, и немножко родители…

Какая несусветная глупость – в век интернета запрещать или противиться сексуальному просвещению. Вы можете прожужжать своему ребёнку все уши, что секс это плохо, или вообще не упоминать и не произносить это слово, просто сделать вид, что его не существует. Но детские любопытство и любознательность сделают своё дело, ребёнку достаточно просто набрать слово «секс» в любом поисковике, неважно гугл это будет или яндекс, или какая другая система, и перед вашим чадом всплывут полтора миллиарда предложений. И что оно там решит посмотреть, оному богу известно. Вот, где опасность, если уж о таковой говорить. И запретить это практически невозможно. Если даже вы, следуя инструкциям, блюстителей морали выбросите компьютер, отберёте у ребёнка смартфон, вырубите в округе все вышки, транслирующие интернет вокруг вашего дома, ваш отпрыск по дороге домой зайдёт в гости к однокласснику, и они вместе рассмотрят в подробностях убийственно вредные видеоролики. И вот тут вопрос! А что если они возбудятся, и им захочется друг друга поласкать?

Ясное дело, что я ёрничаю и утрирую… Но разве это исключено? Разве мало таких случаев, когда подростки, уединившись, насмотревшись возбуждающих роликов, занимались сексом как с противоположным, так и со своим полом.

У многих детей, выросших на улице, нет никаких секспросветов и половых воспитаний. Казалось бы, дети должны были вырасти до такой степени целомудренными, что можно смело открывать в их районе музей российской нравственности.

Читать выводы противников сексуального просвещения зачастую интереснее, чем Ильфа и Петрова. Куда им до таких речений, они давно застряли на биографии деток лейтенанта Шмидта. А тут титаны философской мысли: «Потеряв целомудрие, человек лишается его навсегда. Он уже никогда не сможет прийти в первоначальное состояние. Такой подросток с помраченной душой уже вряд ли станет Суворовым, Менделеевым или Лобачевским, вряд ли сможет любить чисто и бескорыстно».

Не хочется опускаться до уровня обскурантов, но, читая подобные опусы, я иногда думаю, а не эти ли люди являются врагами нашего государства и умышленно сеют среди соотечественников весь этот бред. Если пойти этим путём, можно И Карлсона из детского мультфильма заподозрить в педофилии, и Гену с Чебурашкой объявить нетрадиционалами. Кстати, какого пола был Чебурашка?

А давайте немного ещё поёрничаем. Если дело так пойдёт и дальше, то я предлагаю запретить россиянам с несовершеннолетними детьми выезжать в те страны, где разрешены гей-браки. Ну, сами подумайте, там об этом говорят открыто и нет никаких запретов. А вдруг до ребёнка дойдёт эта страшная информация, он же может призадуматься. Засядет развратная мысль в неокрепший мозг и всё – всё пропало. Воспитывали – воспитывали, и на тебе дитя заразилось буржуазной гей-пропагандой. А вдруг нарвётесь в развращённой Европе, будь она неладна, на гей-парад, это уже из ряда вон! Нет, точно, господа законодатели, срочно принимайте закон о запрете выезда родителей с детьми в страны-извращенцы.

И ещё: нужно запретить интим-магазины по всей стране. Швейцаров там не держат, а вдруг несовершеннолетний гражданин, похожий на совершеннолетнего, войдёт в содомскую, лавку, а там фаллосов, словно ёлок в лесу понатыкано, да вагины любой глубины смотрят на вас призывно, словно удав на кролика, резиновые бабы надутые висят по стенам. И всё – потеряли молодого человека. Каково у него будет первое желание? Схватить самый большой член и, не отходя от кассы, вставить его себе в задницу! Гомосексуализм он же заразен, это, по сути, вирус разврата и похоти.

Нужно что-то срочно предпринимать.

Глава 13

Копытин приехал на следующий день рано утром. Мы ещё спали.

– Спите-спите, – добродушно произнёс Владимир Маркович, – я тут пока поколдую с мясцом.

– Уже выспался, – зевнув, махнул я рукой.

– Заметку прочёл? – поинтересовался приятель.

– Конечно, – улыбнулся.

– Чего улыбаешься?

– Ночью смеялся, – сказал я, – «Кстати, какого пола был Чебурашка?».

– А ну да, – закивал Копытин, – вопрос непраздный. Сами трубят об извращениях, а нам с детства вдалбливали самого настоящего трансгендера!

– А я как-то никогда и не задумывался, какого он пола?

– Ты знаешь, Борис, – сказал Копытин, – у меня к тебе есть предложение. Если у тебя есть интересные мысли, присылай, я в своём блоге публикую материалы своих читателей и оппонентов. Так что подключайся. Как?

– Хорошо, – согласился я, – подкину тебе кое-что. Цензура есть?

– Да ну, что ты, упаси боже! Если не хочешь светиться, пиши под псевдонимом. Мы с пониманием относимся к авторам.

– Антоха здесь? – спросил Копытин.

– Здесь, – кивнул я, – где ж ему быть? Разбудить?

– Да пусть спит, – улыбнулся Владимир, – сейчас всё равно пока делать нечего. Гости начнут съезжаться часам к трём. Начало назначил на шестнадцать ноль-ноль, но попросил не опаздывать. Часа в два начнём разжигать мангал, вот Антохе и поручим это дело.

– Гостей много будет? – поинтересовался я.

– Давай всех посчитаем, – предложил Копытин, – значит так: нас трое. Приятель мой Генка с женой. Кстати, случайно оказался в Москве, мы с ним в армии служили, давно не виделись. Трое мужиков с работы. Это сколько?

– Восемь, – посчитал я.

– И двое под вопросом, – задумался Владимир и затем уточнил, а может и трое. Один может тоже с женой приехать.

– Итого одиннадцать человек, – подытожил я. – Не густо.

Я приподнял пакет с мясом и округлил глаза.

– Ты куда столько мяса набрал, – изумлённо спросил я. – Тут же килограммов десять. Ты это всё хочешь мариновать?

– А что с ним будет? – рассмеялся Владимир. – Не пожарим, заморозим, проблема, что ли? Кстати, я из маринованного мяса супец варю, пальчики оближешь. Моё изобретение! Так что не переживай.

Из двери спальни появилась голова моего субквартиранта.

– Здравствуйте! – хриплым голосом произнёс Антон. – А я думаю, что там за голоса? Что-то вы рано сегодня.

– Главное – не опоздать! – бодро воскликнул Копытин. – Можешь поспать ещё. Мы решили тебе поручить разведение огня. А это нужно будет только в обед.

– Да ну, – выйдя из спальни, пожал плечами Антон, – некрасиво будет, вы тут поварите уже во всю, а я в кровати валяюсь. Тоже буду помогать.

– Погоди, дружище! – сказал Копытин. – Вы давайте приводите себя в порядок, а я пока завтрак соображу. Чай, кофе?

– Мне всё равно, – махнул я рукой. – Что ты, то и я.

– То же самое, – улыбнулся Антон.

– Ну и прекрасно, – ответил Копытин, – дуйте в ванную, умывайтесь и к столу. Я колбасы с яичницей пожарю.

Через двадцать минут мы сидели за столом и вдыхали аппетитный аромат на все времена универсального блюда.

– Кстати, яйца местные, – объявил Копытин, – я тут у одной старушки покупаю. Не знаю, чем она кормит курей, но таких яиц в магазине не купишь. Совершенно другой вкус. Я с ней заранее договорился, ждала меня сегодня. А с наскоку и не купишь. Весь посёлок у неё покупает, ну кроме тех, кто своих курочек держит.

– Ёлы-палы! – хлопнул я себя ладонью по лбу и, обойдя вокруг стола, обнял друга: – С днём рождения тебя, Володя. Сидим, обсуждаем меню, количество гостей, а за сам день рождения и забыли. Вот бестолочи! Прости…

– Присоединяюсь, – закивал Антон и протянул руку. – Извините…

– Да бросьте вы, ребята, – Копытин смутился, – день рожденья только вечером…

– Вечером торжественная часть, а поздравлять можно и нужно с утра. Кстати, мы с Антоном тебе подарок приготовили, но вручим, когда все соберутся. Хорошо?

– Хорошо-то хорошо, да любопытно же, – покачал головой Копытин.

– Ничего, – ухмыльнулся я. – Потерпишь!

– Ладно, – согласился Владимир.

– Владимир Маркович, сколько вам исполнилось? – спросил Антон.

– Ой, Антоха, не напоминай. По молодости ещё любил отмечать день рожденья, а сейчас думаешь: последний или будут ещё праздники?

– Рановато ты о последнем заговорил! – похлопал я по плечу товарища и, обращаясь к Антону, добавил: – он даже ещё до пенсионного возраста не дожил, пятьдесят девять только.

– Ну, это не показатель, – рассмеялся Владимир, – поговаривают, что планку могут и приподнять.

– Тем более! – сказал я.

После полудня работа закипела. Антон аккуратно лесенкой сложил в мангале берёзовые дрова, вниз сунул кору и бумагу, плеснул жидкости для розжига и чиркнул спичкой.

– А чтобы фанеркой не махать, как это обычно делают, – пояснил Владимир Маркович, – вот тебе прибор, это фен, милое дело, пять минут и пламя бушует как в доменной печи.

– Круто, – восхищённо воскликнул Антон, – всё гениальное просто. А мы с друзьями машем как чайки крыльями, картонками, фанерками и не догадались, что можно взять фен и просто дуть.

– Это я в Израиле подсмотрел, – сказал Копытин, – там любят шашлык жарить, и у каждого в руках фен. На природе действуют по старинке, а вот в кафе, ресторанах, строго с феном. Очень удобно.

– Борька, может, по рюмочке? – предложил Копытин. – Чтобы шашлык хороший получился.

– Да можно, – кивнул я. – Традиция!

– Вы смотрите, а тог будет вам традиция, – усмехнулся Антон. – У меня батя гостей на свой день рожденья всегда встречал на диване. С утра так по рюмочке нахлещется, что на гостей сил уже не оставалось.

– Антоха, мы же с Борей не алкоголики! – рассмеялся Владимир. – Хотя всяко бывает, но гостей дождёмся.

– Первыми приехали семейная пара и мужчина – коллега Копытина.

К четырём вечера собрались все, кроме того, ко второй семейной паре присоединился ещё один мужчина – седовласый старик с густыми бровями.

«На Брежнева похож», – промелькнуло у меня в голове, и я улыбнулся.

Подарки все, кроме нас с Антоном, вручили, я уже к тому времени пожарил шашлык и накрывал стол. Владимир предложил приступить к трапезе. Я приволок из спальни украшенную коробку с подарком внутри и после краткого поздравления вручил её другу. Удалось удивить приятеля – накануне я нашёл у букинистов медицинский справочник XIX века. Володя любит такие вещи. А об этом справочнике мечтал давно, но как-то всё не получалось его найти. И вот мечта сбылась!

Вечер начался хорошо, но никогда не знаешь, что может случиться через минуту-другую. Один из гостей оказался преподавателем из Высшей школы экономики.

– Слышали новость? – спросил он. – Наши гаврики опять попали в секс-скандал!

– Я смотрела видео в интернете, – подтвердила гостья Людмила и театрально всплеснула руками: – так это у вас случилось? Боже мой, какая мерзость!

– Чему вы удивляетесь, господа? – воскликнул бородатый гость, которого сидевшие за столом называли Кузя. – Школа экономики – это же альма-матер российской либерастии и экономической мысли, во всей красе.

– Ты на что намекаешь, Кузя? – спросил безымянный гость.

– А что тут намекать? – рассмеялся Кузя. – Ты разве не замечаешь пидорковатый состав нашего правительства?

– Трудно с тобой не согласиться, – ответил безымянный, – а я и думаю, почему у нас в стране всё через жопу. А тут вон оно что, Михалыч.

Все рассмеялись, вспомнив комичного телеперсонажа, гея с челябинского завода.

– Вообще-то, это как-то не по-людски, – вмешался Копытин, – сняли видео, выложили в интернет…

– Ой, Вова, я тебя умоляю, – воскликнула дама по имени Людмила в компании, – а трахаться мужикам в задницу – это по-людски?

– А кому это помешало? – усмехнулся Владимир и попытался перевести разговор в шутку: – Может, это у них профилактика простатита.

– О чём ты говоришь, Владимир, – воскликнула Людмила, – там молодой мужчина делает минет, словно заправская шлюха. Это профилактика простатита? Не удивлюсь, если их даже не уволят за это. Теперь же это модно! Педерастов развелось как собак нерезаных.

Я хотел сгладить страстную речь Люси, но, взглянув на Антона, осёкся. Он побледнел и сжал скулы. Не успел я подать ему знак, чтобы не вмешивался в разговор, как он едва ли не выкрикнул:

– Уважаемая, а вы гомофоб?

– А вы нет? – тут же парировала женщина.

– Нет, я не гомофоб, напротив, я гей!

В комнате повисла неестественная тишина. Первым нарушил молчание безымянный товарищ:

– В смысле, гей?

– В прямом, – гордо ответил Антон. – Я гей! И не стыжусь этого.

Мужчина повернулся к Владимиру и фамильярно произнёс:

– Хозяин, ну что же ты так? Предупреждать надо, когда усаживаешь гостей за один стол с пидорами.

– Поосторожнее со словами, уважаемый! – предупредил Антон. Я схватил его за руку и попытался вывести из-за стола, но парень упёрся.

– А то, что будет? – усмехнулся гость. – Драться кинешься? Ну, так давай, начинай.

– Друзья! – Копытин встал и поднял руки вверх. – Мы все взрослые люди, давайте проявим сдержанность и не станем опускаться до уличных разборок.

– До разборок я опускаться, конечно, не буду, – сказал безымянный гость и, выйдя из-за стола, уточнил: – но сидеть за одним столом, с пид… пардон, геем не буду. Позвольте откланяться господа.

– Женя, ты чего? – Копытин наконец-то произнёс имя строптивого гостя. – Прекрати. Ты же интеллигентный человек! Что за средневековые выходки? Да и вообще, мне кажется, молодой человек, – Владимир повернулся к Антону и подмигнул ему, – просто решил нас разыграть.

– Никого я не собирался разыгрывать, – буркнул Антон, – просто не люблю проявления фашизма.

– Это твоё право, – сказал Евгений, – а я не люблю извращенцев. Пока. Всем до свидания. Приятного вечера, господа.

– Ну, что это такое? – раскинул руки Копытин. – Ерунда какая-то получается. Вашу мать, вы чего, в двадцатом веке застряли?

– Володя, – вмешалась женщина, – мне кажется, Женя прав на сто процентов. Нужно было предупредить, что у тебя будут лица… эти как их… представители ЛГБТ, прости, господи! – Люся поднялась из-за стола и продолжила: – Извини, Володь, но мы тоже, наверное, пойдём.

Муж пытался остепенить жену.

– Людмила, прекрати, – повысил он голос, – что за фокусы? Я приехал на день рождения к другу, что за чушь ты несёшь?

– Ты у меня спрашиваешь? – не унималась женщина. – Это я несу чушь? Согласна, молодой человек симпатичный, приятной наружности, но, извини, я не хочу сидеть весь вечер и смотреть на гомосексуалиста, да ещё такого, безмерно наглого и невоспитанного.

– В чём проявилась моя невоспитанность? – изумлённо спросил Антон.

– Вы только что, молодой человек, угрожали взрослому человеку, который, наверняка, раза в три старше вас. Вы будете возражать? Или вы этого не заметили?

– Да, буду, – ответил Антон. – Во-первых, я ему не угрожал… а во-вторых…

– Остановись, парень! – воскликнул Копытин. – Давайте успокоимся. Люда, ты действительно так думаешь, что сидеть за одним столом с гомосексуалистом – это недостойно?

– А ты думаешь иначе? – наигранно рассмеялась гостья.

– Да, – кивнул Копытин. – Я не вижу в этом ничего предосудительного, потому и не стал никого предупреждать, что у нас в компании будет гей.

– Я сам уйду, – заявил вдруг Антон и встал из-за стола. – Празднуйте, не буду никому мешать.

– Сядь! – приказал Копытин. – Не суетись!

Антон повиновался.

– Не надо, мальчик, мы уже всё равно здесь не останемся, – улыбнулась женщина, – так что не надо никаких жертв. – Обратившись к мужу сказала: – Дорогой, я жду тебя на улице. Всем до свидания, извините, что так получилось, будем это считать непредвиденными обстоятельствами.

Пара покинула дом. Копытин вышел их проводить. Как только дверь за ними затворилась, я накинулся на Антона:

– Кто тебя за язык тянул? Зачем ты затеял этот сыр-бор? Что и кому ты хотел доказать?

– То есть, – ехидно произнёс Антон, – я должен был сидеть и слушать о себе всякие гадости?

– Речь шла не о тебе, а о сотрудниках…

– Речь шла о геях, – возразил Антон, – это всё равно, что я начну говорить обо всех гетеросексуалах, как о мерзких проститутках. Ты же понимаешь, Борис. К чему это двурушничество?

В принципе он был прав. В этот момент любые возражения с моей стороны выглядели бы блеклыми и лицемерными. А потому я не стал давить и продолжать этот бессмысленный раздрай.

Вернулся Копытин, извинился перед присутствующими.

– Да ладно, Володь, забыли, – сказал сидящий рядом со мной мужчина. Я иногда его видел у Володи, правда, очень давно.

– Извините, Владимир Маркович, – тихо произнёс Антон. – Я не хотел… Так получилось.

– Антоха, – пристально посмотрев на парня, сказал Копытин, – тебе не за что извиняться. Это я должен попросить прощения у присутствующих за то, что пригласил на день рождения оголтелых гомофобов и, увы, до сегодняшнего дня моих друзей. Честное слово, ребята, я даже представить не мог, что в моей компании, среди моих друзей может случиться такой казус. Мне стыдно за них. Если таковых больше в нашей компании не наблюдается, продолжим наш слегка омрачённый праздник. Слово предоставляется моему давнему другу, Борису. Давай, Боря, скажи красиво!

Я встал, тяжело вздохнул и, подняв перед собой рюмку, тихо сказал:

– Владимир, позволь мне вместо дежурного поздравления, сказать тебе самые искренние слова благодарности. Ты человек с большой буквы. Но самое главное – ты никогда не изменяешь своим принципам. В современном мире – это большая редкость. Спасибо, друг! Возьму на себя ответственность и скажу от имени всей нашей компании: мы тебя очень любим!

– Ты поосторожнее с такими выражениями, – съязвил Копытин, – мне не хотелось бы остаться тут совсем оному.

Гости рассмеялись и, дружно чокнувшись, выпили за здоровье именинника, и праздник продолжился.

После третьего тоста единственная оставшаяся в нашей компании дама вдруг снова вернулась к теме гомосексуализма.

– Друзья, прошу меня великодушно простить, но не могу удержаться…

Поскольку гости в этот момент смотрели на женщину, все заметили, как супруг осторожно толкнул её под столом ногой.

– Витя, – женщина свысока посмотрела на мужа (видимо, спиртное начало действовать), – прекрати меня толкать, здесь все свои, – и, глядя на Копытина, она обратилась к нему за поддержкой: – правильно я говорю Володя?

– Всё верно, Лорочка, у нас запретных тем нет.

– Меня этот вопрос очень интересует! – произнесла женщина.

– А позволь уточнить, – улыбнулся Копытин, – «этот» – это какой?

– Ах, да, – рассмеялась Лора, – вопрос… деликатный… о голу… в смысле, о геях. Мне кажется, если бы геи не требовали разрешить им ходить в ЗАГС, то о них бы очень скоро забыли. Вот вы, – молодой человек, – она обратилась к Антону, как думаете, нужно ли вашим коллегам заключать брак?

Все посмотрели на Антона, словно ожидая от него какой-то дерзости, но парень ответил очень вежливо и вполне сдержанно.

– Я вам отвечу на ваш вопрос, Лариса… как ваше отчество? – улыбнулся Антон.

– Ой, я вас умоляю, – махнула рукой женщина, – говорите со мной по имени, я не настолько ещё стара…

– Хорошо, – согласился Антон, – так вот прежде чем ответить, можно я тоже задам вам один вопросик?

– Вы еврей? – снова рассмеялась Лариса и покосилась на Копытина, тот ей погрозил пальцем.

– Вот так всегда, – ухмыльнулся Владимир, – на какую бы тему не заговорили, всегда привлекут еврейскую тему.

– Нет, – улыбнувшись, покачал головой Антон, не еврей. – Но ваш ответ на мой вопрос поможет в свою очередь понять мой ответ на ваш вопрос.

– Ой как мудрено! – артистично закатив глаза, воскликнула собеседница. – Ну, что ж, задавайте.

– Спасибо, – начал Антон, тогда ответьте мне, для чего заключают брак гетеросексуальные пары, то есть мужчина и женщина?

– Ну, как это? – растерялась Лариса. – Это же… это традиция… Понимаете, она идёт с древних времён…

– Понимаю, – ухмыльнулся Антон, – ну, если традиция, тогда по традиции и гей-браки должны заключаться без проблем, поскольку их регистрировали ещё задолго до христианства в Древнем Риме.

– Этого не может быть! – ахнула Лариса.

– Антон прав, – поддержал Копытин, – и могу добавить любопытный факт: даже два римских императора, Нерон и Элагабалус, заключили браки с мужчинами, причём публично. Да и в Древней Греции тоже…

– Вова, ну, что мы берём такие далёкие времена, – усмехнувшись, перебила, Лариса, – что взять с этих императоров, они были дикими и неотёсанными мужланами…

– Ты что такое говоришь дорогая, – попытался урезонить жену муж. – Жена юриста не должна говорить такие вещи. Ты знаешь, когда пропал интерес к человеческой личности?

– Знаю, – Лариса явно уже была навеселе, – в 1917 году.

Все рассмеялись.

– Вы чего гогочете? – нахмурилась женщина. – Я не права?

– Права-права, дорогая, – обнял её супруг. – Только ещё были события задолго до октябрьской революции, когда исчезли характерные черты греческой и римской цивилизации. Нельзя забывать, что такие понятия, как «политическая свобода», «гражданские права», «равенство» впервые появились в Древней Греции и именно там и в Древнем Риме были заложены основы свободы, демократии и права.

– Да, – подтвердил Копытин, – а потом пришла «святейшая инквизиция» и разожгла костры по всей Европе. И всё же, несмотря на жесточайшее преследования содомитов, как их тогда называли, гомосексуализм никуда не делся. Грешили все – и простолюдины, и знать, и даже королевская кровь. Ладно, наливаем, – предложил Копытин, – всё-таки у меня сегодня День рождения…

– За тебя, Володя, – Лариса подняла бокал, – но давай выпьем, и ты всё-таки чуточку расскажи нам о королях. Жуть как интересно. Когда мы ещё поговорим на эту тему. Господа, прошу меня поддержать. Буквально десять-пятнадцать минут. Согласны?

– Я согласен, – пробасил один из гостей, – очень интересно. Я как-то никогда не касался этой темы. Неужели и короли это… самое… с мужиками? Никогда бы не поверил. Помазанники божьи, блядь…

Все громко начали смеяться.

– А короли не люди, что ли? – утерев слёзы, хихикала Лариса. Муж косился на неё и покачивал головой.

– Ну, хорошо, небольшая справка, Антон, засекай время, потому что, если меня не остановить, я могу и весь вечер рассказывать. Значит так, начну с Ричарда Львиного Сердца. Все знают такого?

– Знаем-знаем! – дружно закивали гости.

– Ответственно заявляю: тоже голубой товарищ! – раскинул руки Копытин. – Причём это не просто байка или сплетня, а доказанный историками факт. Вильгельм Руфус, Эдуард Второй, английские короли, тоже любили мужчин. Не отставали и французские короли Филипп Второй, Генрих Третий. И даже (внимание!) Папа Римский Бенедикт IX обвинялся в содомии и организации оргий. Его называли «дьяволом из ада в обличье священника». Сегодня трудно говорить о масштабах казней за содомию в средневековье, ибо дела содомитов сжигались вместе с казнёнными, ввиду особой греховности демонического преступления. Вот такие, Лорчик, пироги.

– Ой, – всплеснула ладонями, женщина, – вы мне так и не ответили, зачем геям регистрировать брак, если им никто не мешает жить вместе, статью уголовную отменили, полиция в кровать не заглядывает. Зачем создавать искусственный ажиотаж? Многие этого просто не понимают и считают данное требование блажью. И вы знаете, с ними трудно не согласиться.

– Лариса, дорогая, – взмолился муж, – ну, давай успокоимся. Мы же не на лекцию к Владимиру Марковичу пришли, а не день рождения.

– Хотя бы парочку аргументов, Володя, и я обещаю: больше ни одного вопроса.

– Давай спросим, Лора, у других участников нашего торжества, – начал Владимир, – друзья, мы вас не сильно напрягаем внезапно возникшей темой.

– Говори, Владимир, говори, – раздались голоса. – Мы тоже слушаем с интересом, не каждый день услышишь об этом.

– Ну и отлично, – кивнул Копытин,– тогда начнём вот с чего. Все вы люди грамотные, и прекрасно знаете, что современная сексология, психология пришли к однозначному выводу, что гомосексуальность является не болезнью и не отклонением, а одной из форм сексуальной ориентации человека, равноценной и гетеросексуальности, и бисексуальности. Проблема нашего общества в том, что большинство наших граждан считает до сих пор гомосексуалистов больными или извращенцами. Ну и плюс ко всему им приписывают свойства маньяков, педофилов, чуть ли не людоедов и так далее. Мы будем исходить из наших знаний.

– Так а почему же народу не разъясняют? – спросил сидящий за столом мужчина.

– Это другая тема, Артём, – остановил его Копытин. – Не разъясняют, потому что не хотят. А почему не хотят, это… в общем, я пока продолжу о браках. Учитывая вышесказанное, мы приходим к выводу, что гомосексуалы (я сюда включаю и мужчин, и женщин-лесбиянок) должны обладать такими же правами как и гетеросексуалы, в том числе и право регистрировать свой брак. Кстати, в обществе насаждается мнение о том, что «гомосеки» требуют для себя какие-то особые права. Это неправда. У законного брака есть правовой аспект, я сейчас даже не говорю об этическом. Мы же понимаем, что отсутствие свидетельства о браке у гетеросексуальной пары часто создаёт большие проблемы, но почему-то закрываем глаза на точно такие же проблемы у однополых пар. В первую очередь, что двуполые, что однополые партнёры без «бумажки – все букашки», то есть по закону они не считаются членами семьи, а следовательно не являются субъектами семейных правоотношений. И даже в случае экстренной ситуации один из партнёров не имеет права получить информацию о здоровье другого. Люди, не состоящие в зарегистрированном по закону браке, не имею права не свидетельствовать против своего близкого человека, по сути, супруга. Очень большие проблемы возникают в случае смерти одного из партнёров. И если умер официальный родитель ребёнка, то партнёр никогда не получит права на опеку, даже если они растили вместе ребёнка много лет. Партнёр умершего не имеет никаких прав на наследство, а если однополые супруги решили расстаться, то всё имущество отойдёт партнёру, на которого оно оформлено.

Печально то, казалось бы, и статья Уголовного кодекса «за мужеложство» была отменена еще в 1993 году, и перестали считать гомосексуальность болезнью, с правами представителей ЛГБТ в России всё очень плохо. В нашей стране даже проблематично заикаться об однополых браках. Церковь и власть в этом вопросе солидарны и всячески поддерживают друг друга. Что говорить о простых людях, если президент страны выступает категорически против легализации однополых браков…

– Хм, – ухмыльнулась Лариса, – а чем они ему помешали? Вот ему лично, чем мешают гей-браки?

– Мешают стереотипы, Лора, а стереотипы – вещь весьма и весьма липкая.

– Стереотипы и непонимание, что права гомосексуалов, это одновременно и права человека одновременно, – добавил Артём.

– Есть такое, – согласился Копытин и предложил: – Тема нескончаемая, потому давайте подведём итог. Однополые браки в нашей стране осуждают не только по религиозным причинам или политическим, скорее, проблемы гомосексуалов многим людям непонятны и неинтересны. Кроме того, существует страх, что «гомосеки» победят в этой якобы необъявленной войне и заставят всех заниматься содомией. Да-да, не смейтесь, и такие мнения распространены в глубинке.

Небольшое отступление. Мы с коллегами работали как-то в глухой деревне Красноярского края. Узнав, что мы из Москвы, ко мне подходит древняя старушка, и так волнительно спрашивает:

– Милок, отправила правнука учиться в Москву, волнуюсь, ночами не сплю, переживаю, что там у вас?

– Да всё у нас там нормально, – отвечаю, как можно ласковее. – Не переживайте.

А она мне в ответ:

– Ага, дед сказал, что сначала пацаны живут год-два с мужиками, а потом только разрешают им учиться.

Все рассмеялись.

– Дед шутник, однако, – воскликнула Лариса. – Старый извращенец.

– Ну, вот скажите, откуда такие мысли у этого деда? – спросил Копытин. – Он ведь неспроста это придумал. Ну, ладно, достаточно, завершаю. В общем, друзья, тема гомосексуализма, однополых браков и всё, что с этим связано, очень многогранна и неоднозначна. Вопросов накопилась масса, и всё равно их придётся решать. Но, увы, как всегда, наша Россия-матушка притормаживает. Запрещаем, запрещаем, запрещаем, а потом просыпаемся и видим, что запрещали-то зря. А поезд снова ушёл далековато. Наша песня хороша, начинай сначала. Кстати, хотите, приведу два неимоверных примера. Один – лицемерия власти, другой – общества. Вот, например, скажите, кому в нашей стране помешали иеговисты, или как их называют Свидетели Иеговы?

– Ну, ты сравнил, – ухмыльнулась Лариса. – Слышала по телевизору, что их обвинили в экстремизме.

– Вот-вот, – вздохнул Копытин, – только какие из них к чёрту экстремисты? Ты видела их? Смешно! Смешно и одновременно больно. Знаешь, почему?

– Да я вообще не люблю глупых запретов! – ответил я.

– Дело даже не в этом, – сказал Копытин. – Апологеты нашей власти, люто не любят, когда нашего президента сравнивают с Гитлером. По поводу сексменьшинств я уже сказал, однозначно считаю закон о запрете пропаганды сексуализма дискриминационным. Но знаешь, кто ещё раньше, в двадцатом веке, додумался запретить иеговистов?

– Нет. Кто?

– Гитлер! Представляешь? Помешали они ему. И вот теперь на арену выходят наши тупые судьи, далёкие от истории и аналитики. Хотя бы задумались. Эти бедолаги, свидетели Иеговы, просто не хотели воевать и брать в руки оружие, даже фильм голливудский есть на эту тему. Не помню названия. Так вот, – продолжил Копытин, – нашим судьям, видимо, и невдомёк, что иеговисты появились в России ещё сто сорок лет назад. И кровавые цари-эксплуататоры, исповедуя православие, не запрещали их, это первое. Второе, судьи наши, вероятно, не знают, что Свидетелей Иеговы насчитывается в мире более восьми миллионов человек, и они осуществляют свою деятельность в более чем двухстах государствах и на различных территориях. В России иеговистов насчитывается около двух сот тысяч человек. И вот так вдруг какой-то безграмотный судья объявляет двести тысяч человек экстремистами. И это несмотря на то, что многие авторитетные религиоведы организацию «Свидетели Иеговы» не признают не то что экстремистской, а даже сектой. Вся вина этих бедных людей заключается в том, что они не признают многие постулаты русской православной церкви.

И я вот думаю, а не с подачи ли РПЦ прихлопнули этих ребят, во всяком случае, святые отцы не заступились за них – они хоть и конкуренты, но всё-таки почитали не Васю Пупкина, а Христа, хотя и не признают его Богом. Так у нас и Лев Толстой его богом не признавал. Ну, отлучили его от церкви и дело с концом, никто же его в экстремисты-то не записывал.

Но меня, друзья, в этой истории печалит другое – церковь наша быстро забыла, как её третировала советская власть. А ещё я помню, как нам в шестидесятые годы в школе внушали всякие несуразности о баптистах. Очень всё похоже, история повторяется.

Я считаю, что судьи, которые принимали решение о запрете организации иеговистов и отклоняли их апелляцию, по крайней мере, должны знать, что Свидетели Иеговы в своё время отказались признать Гитлера фюрером и даже отвергли нацистское приветствие. В то время, заметь, как советские дипломаты лобызались с коллегами-немцами, иеговисты категорически отказались служить в нацистской армии и участвовать в производстве вооружений. В нацистских концлагерях побывало более одиннадцати тысяч свидетелей Иеговы. Странные экстремисты, не правда ли? Экстремисты, не желающие воевать, убивать и даже прикасаться к оружию. Разве это не маразм? И куда мы катимся?

То детей запрещаем американцам усыновлять, то надуманную пропаганду гомосексуализма запрещаем, то иеговистов прикрываем… Надоело, чёрт возьми, – Копытин ударил кулаком себя по ладони. Но теперь самое главное.

Вы без труда найдёте в интернете, с кем Россия находится в одном списке, состоящим из тех, кто запрещает работу иеговистов в своей стране. Из двухсот сорока стран запретили иеговистов около тридцати. С кем же мы рядом? Всех по памяти не назову, но и те, которые вспомню, картину очень даже прояснят. Афганистан, Китай, Египет, Иран, Ирак, Северная Корея, Саудовская Аравия, Сомали, Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, Сирия и другие. Друзья, заметьте, Россия за последнее время стала первой европейской страной, запретившей Свидетелей Иеговы. Вам не стыдно за нашу страну? Это ли не лицемерие? Это ли не маразм? А наш президент рассусоливает о каких-то там правах человеках в России, говорит о свободах, об отсутствии дискриминации в стране. Вот такие дела, – тяжело вздохнул Копытин.

– С властью разобрались, – воскликнула Лариса, – а что с нами, с простыми людьми? Ты обещал про нас тоже какую-то гадость сказать! Пример, всеобщего ханжества и лицемерия?

– Лора, это ты себя к простым людям причислила, – рассмеялся кто-то.

– Предупреждаю, – Копытин поднял вверх указательный палец, – мой пример не всем нравится, и некоторые товарищи начинают доказывать обратное, но… выглядят они всегда смешно.

– Вова, – воскликнула Лариса, – Ну, приводи уже свой пример! Скорее, я сгораю от любопытства.

– Хорошо, – улыбнулся Копытин, – тогда вот: скажите, пожалуйста, почему все люди, подчёркиваю, все, нюхают свои половые органы, причём делают это всегда без отвращения? Отвечать на мой вопрос необязательно! Просто подумайте. Всё, господа! На этом всё – свернули тему. И спасибо, что в нашей компании не нашлось человека, который стал бы сразу мне возражать и доказывать, что он этого никогда не делал и не делает. – Копытин поднял рюмку над столом и произнёс тост: – Так выпьем же за порядочных людей, товарищи! Нас так мало осталось!

Все рассмеялись, чокнулись, выпили, и праздник продолжился. Гости разъехались поздно вечером.

* * *

Владимир и один из гостей по имени Денис остались ночевать на даче. Перед тем как уснуть мы ещё долго беседовали. Приятель Копытина, в отличие от него, был сторонником Советского Союза и яростно защищал советскую власть. Мы вышли с Антоном прогуляться, когда вернулись, товарищи всё ещё спорили.

– Я хорошо знаю твои взгляды, но согласиться с тобой не могу, – говорил Денис. – Как ни крути, а СССР – это первое в мире социальное государство. Ну, конечно, были и ошибки, и перегибы, но ведь известно, не ошибается тот, кто ничего не делает. Вот ты ругаешь Советы, а скажи мне, любезный друг, кто тебе дал образование? Не государство ли? Ты хоть копейку за него заплатил?

– И что? Государство это делало для того, чтобы я пахал на него и приносил ему пользу. Зачем же меня этим упрекать?

– Да никто не упрекает, – ухмыльнулся Денис. – Просто констатирую факт, что ты совершенно бесплатно получил самое лучшее в мире образование…

– Давай без этих мифов. Кто тебе сказал, что оно было самым лучшим? Партия?

– А ты разве с этим не согласен? – удивился гость.

– Конечно, не согласен! – сказал Копытин. – Считаю, что советская система образования меня обокрала. Почему я не имел возможности читать, слушать, смотреть то, что читал, смотрел, слушал весь мир?

– А чего тебе не хватало?

– Например, Бунина, Замятина, Платонова, Булгакова, Пастернака, Ахматовой, Цветаевой, Бродского, Солженицына, Оруэла и многих других.

– Ну, этого добра сейчас завались.

– Согласен, но зачем мне это на пенсии? Да и не заслуга это советской власти, это как раз нужно спасибо сказать Горбачёву и его перестройке.

– Только не напоминай мне о «меченном», вот кого нужно было первым к стенке поставить.

– Видишь, какие мы неблагодарные! Того, кто душил народ, истреблял, бросал в тюрьмы, мы его восхваляем, а того, кто освободил от красной чумы, того готовы к стенке поставить.

– От чего он нас освободил? От бесплатного жилья, от бесплатного образования, от медицины, от пенсий?

– Бесплатное? Насквозь пропитанное пропагандой и «единственно верным» учением. Это ж надо было такое придумать: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Ни дать, ни взять! А как же «Всё подвергай сомнению»? Или забыл советские методы? Усомнился – контра, расстрелять. Позже стали в психушки отправлять. Нет, дорогой Дэн, просто у тебя мозги пропитаны коммунистической пропагандой, и ты по сей день не можешь от этого избавиться.

– Ты, наверное, забыл, Владимир, кто плюнет в прошлое, тот не увидит будущего.

– В этом и есть вся беда нашего общества, так рассуждают демагоги. А мы не плюём в прошлое, мы изучаем его и делаем выводы. Всё плохое оставляем в прошлом, а хорошее берём в будущее.

– Эта мысль мне нравится, – потёр руками Денис.

– Ну, так современная власть не хочет избавляться от проблем прошлого и тянет за собой всю эту непотребность.

– Например? – удивился Гость.

– Да примеров масса, – ответил Копытин. – Хочешь, я тебе на нашем гимне докажу, что мы погрязли в лицемерии.

– А ну-ка, – закивал Денис. – Интересно, что ты там ещё удумал.

– А что тут удумывать? С гимном сплошная вакханалия выходит! – Копытин зацокал языком. Это же позор, Денис! Весь мир в недоумении.

– А миру-то какая разница? – хмыкнул гость. – Пусть за своими гимнами смотрят. А мы уж тут сами разберёмся.

– Не могу согласится, товарищ дорогой, – Копытин ударил кулаком себя по ладони. – Гимн – это лицо государства. Понимаешь? Это как у человека имя, фамилия! Да и что, у нас нет современных поэтов, достойных композиторов, чего мы уцепились зубами за этот похоронный марш?

– Ну, это ты загнул, – возразил Денис. – Мне, например, наш гимн нравится! По сравнению с другими странами, наш так солидно звучит, аж до мурашек. Мы даже на новый год всегда стоя его слушаем!

– Да я о сути. Это же сталинский гимн! Не спорю, музыка неплохая, торжественная, – сказал Копытин, – мотив и мне нравится, но оставлять его для современной Россия было непростительной ошибкой.

– Это ещё почему? – удивлённо спросил гость.

– Потому что это гимн другой страны, которой уже давно нет. Некрофилия какая-то получается. Лично для меня это всё равно, что носить старый латанный-перелатанный пиджак с чужого плеча, пусть даже он будет отцовский (оставьте его для музея), когда есть возможность надеть новый и современный. Ну, сам посуди. Этот гимн был написан конкретно под Сталина. В первой версии в сороковые годы там были такие строки: «И Ленин великий нам путь озарил. Нас вырастил Сталин – на верность народу».

– Так это слова, а музыка тут при чём? – хмыкнул Денис.

– А при том, что у нас есть те, кто по сей день поёт старую версию и плевать они хотели, что уже нет ни Сталина, ни СССР.

– Да это их проблемы, пусть поют. Нам-то что?

– Нет, Дэн. Если бы они сами пели, и хрен на них, так они же распевают эту дребедень вместе с детьми и внуками. И что получается? На словах мы отказываемся от сталинизма, а на деле внедряем в сознание молодёжи, что его режим был не таким уж и плохим. Позор номер один случился в пятидесятые годы, когда гимн СССР исполнялся без слов, и длилось это лицемерие с 1956 по 1970 год, затем всё тот же сталинский поэт Сергей Михалков, отрекшись от своего кумира, накатал новые слова и весь СССР стал петь: «И Ленин великий нам путь озарил: на правое дело он поднял народы…».

– Правильно. – улыбнулся гость, куда ж нам без Ильича?

– Куда, спрашиваешь? А вот наш и следующий наш национальный позор. С приходом Путина главный «гимнюк» страны снова проснулся и без зазрения совести вышвырнул из текста и Ленина, и Сталина. Народ запел под сталинскую мелодию: «Одна ты на свете! Одна ты такая – хранимая Богом родная земля…». Ты понял? «Хранимая богом!» – это тебе не шуточки. Только мне кажется, что бог как-то халатно исполняет свои обязанности. Что ж это за охрана такая, если большевики за время своего вероломства порушили десятки тысяч храмов, сожгли несметное количество икон, расстреляли тысячи священнослужителей, убили царя и его семью? Ни фига себе, небесная ФСО. Но нам ведь наплевать, правда? Главное – чтобы красиво звучало. Ты знаешь, что меня больше всего раздражает в этом гимно-словоблудии? Столько апломба, спеси, надменности, высокомерия, кичливости, надутости, тщеславия. Слушай! 1943 год – «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь». Навеки ли? Сегодня мы знаем, что век «сплочения» был слишком коротким. Но читаем версию 1977 года – «В победе бессмертных идей коммунизма мы видим грядущее нашей страны». Ты смотри! Идеи-то коммунизма, оказывается, бессмертны? Извините, а где же были ваши все эти «навеки», «бессмертные» в 1991 году? Ну, и новая редакция песни от 2001 года, снова тот же поэт в разных куплетах впаривает нам: «Твоё достоянье на все времена!», «Братских народов союз вековой!», «Так было, так есть и так будет всегда!». Мне стыдно за эту игру слов в таком серьёзном произведении. Любой здравомыслящий человек не может относиться к нему с почитанием и уважением, ибо склизкая фальшь здесь звучит в каждом куплете.

Помнишь Галича? «Больно тема какая-то склизкая, не марксистская, ох не марксистская».

– Ну, с марксизмом, к сожалению, мы расстались навсегда, – грустно вздохнул Денис.

– Не скажи, брат, не скажи, – возразил приятель и вдруг резко спросил: – Дэн, разве ты не видишь, как некогда дерзкий, нормальный пацан из офицера КГБ превращается в Кобу?

– Честно говоря, – гость пожал плечами, – не вижу.

– Плохо! – забарабанил пальцами по столу Копытин. – Очень плохо. Хотя не стану кривить душой. Я и сам раньше многого не замечал…

– Ну, вот с чего ты делаешь такие выводы? – нахмурился Денис. – При чём тут Коба?

– Хочешь свежий пример? – усмехнулся Владимир.

– Давай, – кивнул гость.

– Ты посмотри, до чего мы дожились, – активно жестикулируя, произнёс Копытин, – слышал, недавно комедийный фильм о Сталине запретили показывать? По инициативе министра культуры отозвали прокатное удостоверение.

– И что с того? – хмыкнул собеседник. – Ты имеешь в виду английский фильм «Смерть Сталина»?

– Его-его! – подтвердил Копытин.

– Я думаю, правильно сделали, – сказал Денис. – К чему эта насмешка над нашим прошлым? Это наша история и…

– Послушай, – перебил Владимир, – давай без этой демагогии. Ты вспомни фильм «Матильда»! Мне он тоже не понравился, но всё же я был против дурацких запретов. Это художественное произведение, это версия автора. Он так увидел те события, снял фильм, а уж зритель пусть сам решает, что это – шедевр или говно на постном масле. Министр культуры вроде не поддался давлению мракобесов и не стал отзывать прокатное удостоверение. Люди посмотрели, пожали плечами и спокойно живут дальше. Никто не пострадал и в больницу из-за моральной травмы не попал. А тут высмеяли Сталина! Господи, боже мой! Как же тут промолчать? Вот это, конечно, нужно запретить. Эпоха-то великая была. Как же так – вождя высмеивают. А ты знаешь, чего современная власть боится? Того, что жители увяжут это высмеивание с современной властью.

– Ну, это уже твои домыслы, Владимир, – улыбнулся Денис.

– Никаких домыслов, – возразил Копытин. – Это чётко просматривается в поступках чиновников. Только этим можно объяснить запрет фильма. И вот тут скажи, не скатываемся ли мы к сталинщине, к совку, когда чиновники за нас решали, что нам смотреть, что читать, какую музыку слушать, какие танцы танцевать и так далее?

– Кстати, о танцах, – воскликнул гость, – ты считаешь, что курсанты ульяновского лётного училища поступили правильно, выложив в интернет видеоролик с эротическим танцем?

– А где ты там эротику увидел? – рассмеялся Копытин.

– Ну, они там банан в рот засовывали. Разве это не гомосексуальные намёки? – удивлённо спросил Денис.

– Дорогой ты мой, – Копытин похлопал гостя по плечу, – если тебя при просмотре видео посетили эротические фантазии, то это не вина мальчишек, это твоя проблема. Извини, но я знаю мужчин, которые, наблюдая за девушкой, которая есть мороженое, кончают в штаны. И что? В этом девушка виновата? То же самое и с бананом. Не надо свои фантазии перекладывать на кого-то другого, на того, кто и не подозревает, какие эмоции у вас вызвали его действия. Танец курсантов – это просто пародия на какой-то зарубежный клип. Пацаны просто пошутили, или как выражается современная молодёжь, прикололись. А раздули такую бодягу, с ума можно сойти. Радует только одно: в поддержку ульяновских курсантов выступили многие их сверстники и даже старушки-пенсионерки. Скажу так: руководство и Росавиа, и лётного училища, и другие бюрократы-чиновники опозорились на всю страну. Не захотело общество плясать под их гнилую дудку…

– Вот так мы и Советский Союз проморгали, – тяжело вздохнул гость, – капиталисты разрушили всю нашу идеологию…

– Пора нам закругляться, предложил Копытин, – тема эта нескончаемая. К тому же можем ещё и поссориться…

Развалившись на диване, я слушал беседу двоих друзей и думал о том, как поразительно складываются у нас в стране отношения между людьми. А ведь и верно говорят, гражданская война между красными и белыми в России не закончилась. Просто сегодня она протекает в так называемом «холодном формате».

И вдруг ещё раз мысленно произнеся многократно услышанную за сегодняшний вечер фамилию сластолюбца из ВШЭ, я что-то начал припоминать. Где же я слышал это имя? То ли на работе, приходил заказчик, то ли в больнице вместе лежали, я тут в прошлом году свалился с ангиной. Хоть убей, не могу вспомнить. Так и уснул, не докопавшись в памяти до ответа на вопрос.

И только на следующий день, найдя в интернете нашумевший ролик и ещё раз посмотрев его, меня вдруг осенило! Я вспомнил слова Георгия: «…Исаак Фрумкин, наш человек. Запомни эту фамилию, ты ещё услышишь о нём! Очень талантливый молодой человек…».

– Вот и услышал, – хмыкнул я и мысленно пропел несколько слов из известной песни моей молодости: «Как молоды мы были, как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…»

Глава 14

На следующий день мы с Антоном неожиданно поссорились. Всё началось с мелкого замечания. Я без всякой задней мысли посоветовал Антону:

– Ты в следующий раз будь сдержанней.

– Предлагаешь мило улыбаться фашистам в лицо? – парировал Антон.

– Ты чрезмерно однозначен, – спокойно произнёс. – Тебе же не пять лет, и не четырнадцать, когда из подростка во всю прёт юношеский максимализм. Почему ты сразу противников гомосексуализма записываешь в фашисты? Разве это…

– Может, мне и антисемитам прикажешь улыбаться, и расистам? – перебил Антон.

– Ну, вот видишь, я же говорю!

– Что я вижу? – усмехнулся парень. – Я не намерен мириться с такими высказываниями, какие вчера услышал из уст барышни и бородатого мужика.

– Нужно проявлять дипломатию, – я пытался найти нужные слова.

– Да зачем она мне нужна, твоя дипломатия, – повысил голос Антон, – надоело всё. Не хочу жить мышью. А потом спрашивают, зачем мы выходим на гей-прайды, заявляем о своих правах и так далее. Так вот зачем! Чтобы люди не делали из этого трагедии. Все мы разные, когда мы, наконец, начнём это понимать. Что за дикость, и ещё наши правители заявляют, что мы цивилизованная страна, что мы тоже европейцы. Ну, хватит же. Хватит!

– Успокойся, Антон, – я подошёл к нему вплотную и попытался его обнять, но он резко отстранил мои руки. Я продолжил: – Не отчаивайся, частое проявление гомофобии у нас в стране – это результат многолетней политики советского государства. Это не меняется в один миг, понимаешь? Но при этом есть ведь и такие люди, как Копытин, как я. Мы же тебе не предъявляем никаких претензий. Почему ты это не ценишь? Тебя родной отец выгнал из дома, а мы…

– Я так и знал, – вспылил юноша, – рано или поздно начнутся упрёки. Ты думаешь, я буду унижаться перед вами?

– Ну, что ты несёшь? – развёл я руками. – Прекрати…

– А к чему ты затеял этот разговор? Чтобы больнее меня укусить? – закричал парень. У него начиналась истерика. Он заметался по дому, стал собирать свои вещи в сумку. – Словно я набивался к тебе в гости. Сам пригласил, а теперь…

– И что теперь? – ехидно спросил я. – Сам себя не накручивай. Я ничего плохого не имел виду, просто констатировал факт, что есть такие люди, которые тебя понимают и не упрекают. Да остановись ты, чего ты бегаешь, как угорелый.

– Я больше здесь не останусь. Дружите со своими придурковатыми Женями, Люсями…

– Ну, вот это ты зачем сейчас говоришь? – возмутился я. – Ты же прекрасно видел, что Владимир вчера не стал оправдывать действия своих друз… знакомых, а поддержал тебя. Чего ты суетишься, присядь. Я тебе кое-что скажу.

– Говори, зачем мне присаживаться. Я и так слышу.

– Не уходи, – тихо сказал я. – Это неправильный поступок. Я буду чувствовать себя неловко. Я не хотел тебя обидеть. Если ты считаешь, что я оскорбил тебя или обидел, я могу извиниться.

– Да ладно, забей! – махнул рукой Антон. – Наверное, и я не прав. Ты тоже меня извини. Но мне всё равно необходимо сегодня поехать в Москву.

– Ну, так поезжай, а вечером возвращайся, я уже привык, что не один живу.

Антон ногой сунул мешок под кровать и улыбнулся.

– А чего хотел сказать? – спросил он и пристально посмотрел мне в глаза.

– Ты, наверное, удивишься, – уныло усмехнулся я, – но я тоже гей.

Я исподлобья взглянул на Антона. Тот в оцепенении сидел с раскрытым ртом.

– Это ты нарочно придумал для меня? – опомнился он, наконец. – Или…

– Или-или, – улыбнулся я. – Правду говорю. Меня ведь тоже изгнали из дома.

– Кто? – вздёрнул брови Антон. – Жена?

– Сын! – ответил я и опустил глаза.

– Ничего себе! – удивлённо воскликнул парень. – Сколько ему лет?

– Твой ровесник, на год старше тебя.

– А жена?

– А что жена, уговаривала остаться. Но я не стал с сыном спорить, он отказался сидеть со мной за одним столом. Собрал свои вещи, – я кивнул на ноутбук, – и ушёл. Разочаровался я в семейной жизни, в сыне, и вообще, так мне всё это надоело.

– Что именно? – спросил Антон.

– Жить во лжи. Мы прожили вместе двадцать четыре года, но жена сном и духом не знала, что живёт с педиком…

– Не называй себя так, – поморщился Антон, – мы сами себя часто унижаем этими шуточками. У нас есть официальное название – гей. А все эти «гомосеки», «педики», «пидоры» и так далее – это придумано для унижения. Да! А как они узнали, что ты гей?

– Один мой знакомый сыну надул в уши, ну он и взбунтовался.

– Что за люди! – тяжело вздохнул Антон. – Лишь бы кому-то показать своё превосходство. Не могут жить мирно. То у них жиды, то чурки, то бабы, то пидорасы! Всегда найдут того, на ком отыграться и кого унизить. Или так человек устроен? На животных посмотришь, и то мирно живут, имею в виду домашних. У нас кот с собакой не разлей вода, даже спят вместе. Дикие – те нападают на других ради пропитания. Лиши людей пищи, они тоже жрать начнут друг друга. И не побрезгуют, начнут охотиться и на евреев, и на гомосексуалистов, и на лесбиянок.

– Фу, – вздрогнул я, – что ты такое говоришь, аж мороз по коже.

– Ну, а что, разве я не прав? – рассмеялся Антон. – Смотрел кино, там в горах самолёт разбился? Чтобы не умереть, уцелевшие пассажиры пустили на пропитание погибших товарищей.

– Антон, прекрати, – взмолился я, – меня сейчас вырвет!

– Хорошо-хорошо! Молчу.

– Так ты куда собрался? – сменил я тему. – Поедешь?

– Поеду, я обещал. – Кивнул Антон. – У нас сегодня мероприятие, будем проводить что-то вроде пикета возле Думы. По нашей теме.

– Мероприятие несанкционированное? – спросил я.

– Да кто ж нам его санкционирует? – усмехнулся Антон. – Они в обморок падают от слова «геи» и аббревиатуры ЛГБТ, хотя я сам лично знаю нескольких геев в мэрии столицы, с одним даже как-то развлекались в сауне. Он подвыпил и говорит: «Да, нас там много таких!».

– Так потому на Западе и решили реабилитировать геев и прекратить преследования. Выходит, что они сами себя должны притеснять и унижать. А вообще, Володька говорит, что очень большой процент человечества по своей природе бисексуальна…

– Да, кстати, – перебил Антон, – а Владимир…

– Нет, – замотал я головой, – он гетеро! Просто защищает права гомосексуалистов.

– Слушай, а зачем ему это надо? Наверняка, его знакомые считают его геем.

– Володя говорит, что защищает права не геев, а права человека. Он считает, что человека невозможно сделать гомосексуалистом против его воли, что это врождённое качество.

– Правильно говорит, – поддержал Антон. – Вот ты как стал геем?

– С детства почувствовал, – ответил я. – Но всю жизнь скрывал, хотя и имел иногда в связи с этим большие неприятности.

– Расскажешь?

– Любопытно? Как-нибудь расскажу, – улыбнувшись, пообещал я.

– Ладно, – встал Антон, – мне пора. Не обижайся на меня. Иногда находит, не могу сдержаться.

– Ты там поаккуратнее, – предупредил я, с ментами не воюй, – а то закроют.

– Не в первой, – бодро ответил Антон.

– Когда планируешь вернуться? – спросил я.

– Думаю, часов в девять-десять вечера буду дома. Всё, я пошёл.

Я и действительно привык уже к тому, что рядом со мной находится Антоха. Когда его нет, на меня нападает какая-то неведомая до сих пор тоска. И эта всепроникающая тоска открывает тайную дверь в моей памяти.

Глава 15

Нутром чувствовал, что поездка Антона добром не кончится. Не хочу казаться провидцем, но вот было какое-то нехорошее предчувствие.

Вечером, когда уже стемнело, я вдруг услышал за дверью странный звук. Посмотрев в глазок и никого не заметив, я осторожно отворил дверь и оцепенел – на пороге лежал весь в крови Антон. Я бросился к нему.

– Антон, что случилось? Ты слышишь меня?

Я взял его на руки и занёс в дом. Он мычал, сначала мне показалось, что он без сознания. Но спустя полминуты, он открыл глаза и с трудом произнёс:

– Добрался. Думал, буду ночевать на улице…

– Кто тебя так? – сокрушённо воскликнул я. – Что случилось?

– В электричке… пацаны…

– За что?

– Они видели меня на пикете…

Антон продолжал стонать. Я позвонил Копытину, тот долго не поднимал трубку, а может, мне показалось. Наконец-то, он ответил.

– Алё! Алё! – закричал я в трубку. – Володя, можешь приехать? Прямо сейчас…

– Что произошло? – взволнованно спросил Владимир.

– Антоху в электричке избили, – сказал я и добавил: – очень сильно…

– Скорую вызвали?

– Пока нет, решил вот с тобой посоветоваться.

– Ранения на теле есть?

– Нет…

– Хорошо, ждите, еду. Проследи за ним, никаких лишних движений…

Копытин приехал через полтора часа. Тщательно осмотрев «пациента», он пришёл к выводу, что угрозы жизни нет. Мы удалились с Владимиром на кухню.

– «Больной» в сознании и контакте, это неплохо. Но окончательно скажу завтра, – пояснил доктор. – Пока понаблюдаю. Главное, чтобы не было разрыва внутренних органов, надеюсь на лучшее, симптомы могут проявиться в течение нескольких часов. Поэтому я останусь на ночь. Тут нельзя рисковать, – вздохнул Копытин, – у нас ведь нет возможности получить анализы, снимки… Понаблюдаю.

– А эти художества? – я ладонью поводил у своего лица.

– Это всё до свадьбы заживёт, швы не потребуются, – махнул рукой Копытин и, усмехнувшись, добавил: – Не показывай на себе. Из-за чего весь сыр-бор, узнал?

– Да всё за то же, – грустно сказал я.

– А как узнали? – удивлённо спросил Копытин.

– Антоха с друзьями в пикете стоял, ну а эти… отморозки потом, видимо, его отследили. Вот результат.

– Дикари, блядь! А ты ещё споришь со мной, «статью отменили», – передразнил он меня. – Вот тебе и отменили. Отменить-то отменили, а ненависть нагнетают. Чтобы вот такого не было, – он кивнул на дверь, за которой находился Антон, – сам президент должен выступить по телевидению и высказать своё отношение к ним… к вам. Так ведь тоже боится, что в пидорасы запишут. Все они боятся гомосексуализма, как проказы. Да, наверное, проказы и то меньше боятся. Ну их к чёрту! – Владимир махнул рукой и грязно выругался.

На следующий день он вынес окончательный вердикт:

– Ну, что вам сказать ещё? Могу повторить: угрозы жизни нет. Сломаны два ребра, но признаков повреждения плевры и легких нет. Однако суммарная травма тяжелая, отсюда боль. Вообще с неделю состояние будет, что называется «ни сесть, ни пёрднуть». Держитесь, ребята. Зрачки одинакового диаметра, потому оснований думать о переломе основания черепа или другой опасной травмы мозга нет. Значит так, Борис, пацану нужно отлежаться – постельный режим и никаких исключений. В субботу посмотрим, что и как. А пока вот тебе шприцы, ампулы, утром и вечером по укольчику. На ночь таблетку. Больше ничего не нужно. Кушать – бульон, кефир, соки. Тошнота и головокружение – это лёгкое сотрясение. Пройдёт, только никуда не отпускай его. Объясни, что в дороге может потерять сознание, и будет валяться где-нибудь в подземном переходе. Ты знаешь, как у нас люди реагируют, будут думать, что нажрался алкаш и лежит трезвеет.

– Всё понял, – закивал я, – не отпущу. Спасибо, Володь. Извини, что потревожил.

– Всё будет хорошо.

– Ладно, звони, если что, у меня сегодня дел по горло, – сказал напоследок доктор и уехал.

Через два дня Антохе, как ему показалось, немного полегчало, но до выздоровления было ещё далеко.

Наконец-то я узнал подробно, что произошло. Со слов Антона, они после пикета с друзьями зашли в кафе. Выпили чаю, перекусили и, попрощавшись, разошлись. Подростков, которые напали, Антон, оказывается, видел ещё на вокзале. Ошибиться он не мог, да они и сами подтвердили это.

– Ну, что, пидорок, расскажи-ка нам о своих правах голубиных! – в вагоне подошёл к нему парень в чёрной куртке и с капюшоном надвинутым на голову. Остальные нарочито громко рассмеялись.

– Ребята, – попытался сгладить ситуацию Антон, – мы же никому ничего плохого не делаем.

– Ты считаешь, что быть гомосеком – это ничего плохого? – громко спросил второй.

– Мы же не навязываем свои мысли…

Кто-то сзади не слишком сильно ударил Антона по затылку и сказал:

– А стоять с вашими пидорскими плакатами – это не навязывание? А?

– У нас свободная страна, – начал Антон, – каждый имеет право…

В этот момент парень в чёрной куртке с силой ударил Антона в челюсть и сбил его со скамейки на пол. Вся компания принялась бить его ногами, особо не разбирая, куда приходятся удары. Через какое-то время он на мгновение потерял сознание. Очнувшись, услышал как предводитель сказал:

– На первый раз хватит! Думаю, поймёт, что пора завязывать с пидорьей пропагандой.

– Костян, давай его обоссым! – кто-то предложил из толпы.

– Классная идея, – подхватили остальные. – Антон почувствовал, как ему в лицо ударила горячая струя.

– Заодно дезинфекция, – гоготал один их присутствующих, – моя бабка говорила, что они в детстве использовали мочу вместо йода и зелёнки.

– Ну, ты, блядь, прямо доктор медицинских наук, – рассмеялся кто-то из нападавших.

Динамик объявил об очередной остановке, пацаны поторопились к выходу. Антону нужно было выходить на следующей. В этот момент в вагон вошла женщина. Она подошла к Антону и спросила:

– Живой?

– Да вроде, – сев на пол пробормотал Антон.

– Далеко ехать?

– На следующей остановке выходить, – тяжело вздохнул парень и расплакался.

– Ну-ну-ну, – женщина носовым платком вытерла вокруг глаз кровь. – Не плачь, давай помогу. Идти-то сможешь?

Антон с трудом поднялся, ноги были целы, он кивнул:

– Смогу, главное теперь домой добраться.

– Пойдём в тамбур, – женщина взяла парня под руку, и они проследовали к выходу.

Выйдя на перрон, глотнув свежего воздуха, Антон почувствовал, как закружилась голова. Он ухватился за перила, и окинул взглядом место, где стоял, приготовившись в случае чего, присесть прямо на асфальт. Шатаясь, словно пьяный, он дошёл до дома, и на пороге потерял сознание, успев пнуть ногой дверь.

– Так ты думаешь, они за тобой следили? – спросил я, когда мы смогли общаться без труда.

– Не знаю, может, случайно ехали вместе, – ответил Антон, – но я их видел возле нас, когда мы стояли с плакатами.

– Зачем тебе это нужно? Чего ты хочешь добиться? – искренне удивился я. – Неужели от этого есть какая-то польза?

– Борис, конечно, есть, – уныло усмехнулся Антон и скривился от боли, – как говорят, капля камень точит. Если мы все будем молчать, так и будем жить в пещере. Неужели тебе не хочется жить в открытом правовом государстве?

– Хочется, – ухмыльнулся я, – но.., – я осёкся, не найдя убедительных слов для продолжения фразы.

– Мы всё время ищем в своё оправдание эти многочисленные «но», «если бы», «как-нибудь», а дикари тем временем прибирают к рукам власть, права человека, нашу культуру, нашу историю, наше искусство…

– Это ты сейчас о чём? – покачал я головой.

– Обо всём. Если не предпринимать никаких мер, мы снова окажемся в болоте. В том, болоте, в которое нас окунули диктаторы Ленин, Сталин, Хрущёв и их коллеги. Ты читал или смотрел видео, где Хрущёв делал разнос художникам-абстракционистам, где он их пидорасами называл?

– Это известный случай, – закивал я, – но это было тогда, сейчас ведь никто не запрещает…

– Ваше поколение удивляет, – улыбнулся Антон, – вы настолько терпеливы к произволу, что даже не замечаете, как власть и вас, и нас всех хочет превратить в послушных болонок, в людей без своего мнения. Ну, вы ведь уже жили так, и что? Понравилось? Ты считаешь, это правильно? Разве это нормально, когда человека сажают в тюрьму только за то, что он любит другого человека? Попы совсем сдурели, тоже поддакивают властям. Я был в церкви, пытался понять, почему церковь запрещает мужчине любить мужчину.

– И как? Понял? – язвительно спросил я.

– Ага! Закончилось тем, что батюшка отказался со мной говорить, потом ко мне подошёл какой-то бородатый мужик и сказал: «Парень, иди с богом отсель, а то сейчас полицию вызову». Пообщался, называется, со священниками. Это как понимать?

– Даже не верится, – пожал я плечами. – Что это за батюшка такой тебе попался.

– А зачем мне сочинять? Чему ты удивляешься? Они гоняются за геями, а мавзолей стоит себе на Красной площади, словно символ смирения и двойных стандартов церкви. Путина-то можно понять, ему избиратели нужны, зачем стариков против себя настраивать, если бы не выборы, он уже давно Ильича похоронил бы. Но начни сейчас процедуру, такой вой поднимется. Посмотри, что творится с нашими согражданами. Это же парадокс: старики идут в церковь, молятся Богу, а потом идут к памятникам Ленину и Сталину, и кладут красные гвоздички. Представляешь, одновременно молятся и спасителю, и палачам. Вот в этом вся суть нашего народа. И это не смешно, это страшная деформация общественного сознания. Блюстители нравственности беспокоятся о нашем, так сказать, голубом сознании, пытаются нас переубедить, перевоспитать, переделать… А вы беспокойтесь о сознании красном, вот где настоящая опасность. «Краснуха» – болезнь опасная. В любой момент может снова разразиться эпидемия, и тогда о голубых никто и не вспомнит.

– Ты, Антоха, прямо как Копытин, – рассмеялся я. – Он не любит советскую власть!

– Да, я его рассуждения. И он прав, за что любить тех, кто сеял десятилетия ненависть? За то, что натравили народ друг на друга. Ленин призывал грабить и уничтожать контру. Даже царскую семью не пожалели, детей поубивали. Ну, вот скажи, кому сегодня мешает королева Британии? Это же просто символ! Это связь времён. Представляешь, как было бы красиво – у них королева, у нас царь. История, традиции, «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Ну, согласись, круто же! Меня смешат истеричные заявления коммунистов, когда они возмущаются: не трогайте памятники, это наша история! Ага! История, а сколько вы повалили памятников, историки, а до кучи ещё и храмы. Да, в общем-то, против памятников никто и не возражает, когда это произведение искусства. Так они и гипсовых истуканов с отваливающимися носами и ушами готовы в памятники записать. Смотришь и думаешь, какому-то сифилитику, что ли, бюст поставили?

– Ох ты и язва, Антоха, – усмехнулся я.

– Ну, а что, разве не так? Какие-то они бессовестные, вдруг толпами повалили в церковь молиться, напрочь забыв заветы Ильича. Тот люто ненавидел религию и попов, теперь его ученики, последователи крестятся. Не стыдно, видимо, им. Готовы приспособиться к любым переменам. И ещё к власти рвутся, что можно ожидать от таких приспособленцев?

– Ладно, Тоша, тебе нельзя волноваться, отдыхай, чайку сделать успокоительного? Я там купил шикарный травяной чай. Очень вкусный.

– Сделай, – кивнул Антон, – спасибо Борис. Ты теперь мой и врач, и медбрат, и внимательный слушатель.

– Лежи-лежи, – ласково произнёс я. – Маркович сказал, что всё будет хорошо.

Я взглянул на часы и, хлопнув себя по лбу, воскликнул:

– Ё-моё! Укол!

– Может, уже хватит? – захныкал Антон. – Посмотри на меня, мне уже в футбол можно играть.

– Лежи, Рональдино нашёлся. Что доктор сказал? Десять дней проколоться! – Я заполнил шприц лекарством, подошёл к кровати и, исказив голос, по мультяшному произнёс: – Так, больной, давайте сюда вашу попку.

Антон рассмеялся и, приспустив трусы, весело сказал:

– Берите, вот она!

После укола, Антон попросил меня посидеть рядом с ним. Он положил мою руку в свою и молча стал её гладить. Я заметил, на его глазах слёзы.

– Ну, чего ты, Тоша? – тихо спросил я. – Не расстраивайся, идёшь на поправку. Скоро пойдём в лес, медведей гонять.

– Они, наверное, спать уже укладываются, – улыбнулся Антон. – Ты знаешь, о чём я думаю? Как так в жизни выходит, что часто родные, близкие люди готовы в землю тебя втоптать за те или иные слова, поступки, мнения, в конце концов, а чужие, совсем незнакомые вдруг начинают помогать и заботиться о тебе? Вот взять тебя, к примеру. Ты же мог и внимания на меня не обратить, ну, едет пацан да и едет. Пусть катит дальше. Но ты вдруг начал рисовать мрачные картины с моим присутствием. Почему тебя это взволновало?

– Это естественно, Тоха, – пожал я плечами. – Человеку свойственно сострадание, участие, сердоболие…

– Особенно моим «экспертам» из электрички, – горько усмехнулся Антон.

– Не о них говорю, – вздохнул я, – а о людях. Это так, стая шакалов. Набросились толпой. Унизили, избили человека и разбежались. Люди так не поступают…

Антон уснул, я долго смотрел на его лицо. Природа основательно поработала над его внешностью – черты лица вобрали в себя самые привлекательные особенности, длинные тёмные ресницы, ровный нос правильной формы, пухловатые розовые, даже ближе к алым, губы, невероятно нежные и соблазнительные, несмотря на болячку, на щеках лёгкий румянец. Если бы не короткая стрижка и торчащий ёжик, можно было бы легко принять парня за спящую девушку.

Через несколько дней, Антоха попытался выйти на улицу. Я категорически запротестовал. Он подчинился, но долго ворчал. Однажды вечером он спросил:

– Борь, а телефона моего не было в куртке, когда я вернулся?

– Нет, – замотал я головой, – я всё проверил, пусто. Позвонил на твой номер, не доступен. Наверное, украли твои обидчики. Не переживай, новый купим.

– Или украли, или разбили. Жаль, там у меня все контакты. Большую часть не помню. Слушай, а можно я с твоего телефона брякну матери. А то давно не слышал, как они там?

– Какие проблемы, звони, – развёл я руками. – Дикция у тебя восстановилась, конечно, позвони, поговори с матерью, волнуется небось.

Я включил электрочайник, из шкафчика достал пачку чая, и в ожидании, когда закипит вода, сел на стул. Краем уха слушаю, как Антон говорит с матерью.

– Когда? – взволнованно спросил он. – Перебрал? Ну, мама успокойся… Нет, я сейчас не могу приехать. У меня постельный режим… Ангина… Ну, тем более, что теперь уже изменишь. Почему-почему! Сами выгнали, а теперь спрашиваешь, почему… Ну, вот же звоню… Да я же тебе говорю, с температурой лежу, врач сказал не вставать, соблюдать постельный режим. Да у товарища. Да. Дачный посёлок «Белые зори» называется. Знакомый. Просто друзья. Прекрати. Станет получше, приеду. Будешь наезжать, вообще уеду жить за границу. Всё, больше не могу говорить, врач пришёл.

Антон протянул мне рубку и, горько вздохнув, произнёс:

– Батя вылечился от алкоголизма.

– В каком смысле? – не понял я.

– В прямом, – усмехнулся Антон.

– Что, бросил пить?

– Мёртвые не пьют, – ответил парень.

– Что? – разинул я рот.

– Умер мой родитель, – сказал Антон. – Добухался.

– И ты так спокойно об этом говоришь? – изумился я.

– Ну, а как я долен говорить? Биться в истерике? Так пить… Закономерный итог.

– И тебе совсем не жаль отца?

– Ты знаешь, не жаль. Я последние десять лет от этого человека ничего хорошего не видел. Конечно, я мог бы изобразить скорбь, даже всплакнуть, мол, папа-папа, на кого ты нас покинул. Но ты первый не поверил бы мне.

– А что мать говорит?

– Говорит, возвращайся домой. Ты знаешь, а мне что-то не хочется.

– Ну, отца же больше нет, – сказал я. – Матери одной будет сложно.

– Борис, прекрати, – нахмурился Антон, – ты же знаешь уже, что я не люблю лицемерия. Не будет ей сложно. Во всяком случае, будет гораздо легче, чем с папаней алкашом.

– Ладно, – махнул я рукой. – Сам решай, не маленький уже.

Беда сближает людей. Через некоторое время, я почувствовал, что не могу расстаться с Антоном даже не на продолжительное время. Да и он сам, под любым предлогом звал меня и просил не покидать его надолго.

– Погладь мне спинку, – трогательно просил он.

И я гладил. Мял ему ноги, делал массаж, чесал пятки… «Чем бы дятя не тешилось, лишь бы не плакало», – смеялись мы потом вместе.

Несколько раз приезжал наш доктор, Владимир Маркович. Долго слушал, стучал молоточком, разглядывал глаза, горло, язык.

– Ну, что, голубки, – Владимир хитро прищурился, – поздравляю. Всё у вас прекрасно. Настало время прогулок на свежем воздухе.

Глава 16

В армию меня призвали по весне в 1980 году. Сначала служил в городе, где «так много золотых огней и холостых парней», то есть в Саратове.

Резко перестраивать свою жизнь, менять весь уклад, отказываться от привычек тяжелее всего весной, когда зарождается новая жизнь. На деревьях появляются изумрудные листья, земля укрывается зелёными покрывалами, птицы своим песнопением вытряхивают всю душу, когда хочется любить и быть любимым, когда (прощу прощения за неожиданное уклонение от романтизма) член с утра до вечера пытается тебе доказать, что он не член, а волшебная палочка или черенок от лопаты. Старшина роты любил нам напоминать, что «весной в ручье даже щепка на щепку лезет».

И вдруг ты понимаешь, что всё вышеописанное позади, а впереди семьсот тридцать дней жизни в кирзовых сапогах, хронический недосып, крики, оскорбления, прапорщик вечно с похмелья, командир роты, мечтающий получить майора и угнетаемый супругой, в свою очередь когда-то мечтавшей стать женой генерала.

Но, как говорил, наш начальник штаба, не так страшен чёрт, как его малютка. Трудности армейской жизни в те годы длились ровно год. На втором году солдат уже не служил, а отбывал срок. Наверное, потому и отменили второй год службы, ибо это была для солдата пустая трата времени, а для государства пустая трата средств. Я кстати, ещё в те годы об этом подумывал и недоумевал: зачем солдата держат в армии второй год?

На втором году службы меня неожиданно перевели на Чукотку, где как предполагалось, я буду заправлять самолёты дальней авиации, но, к счастью, водителей автозаправщиков здесь оказалось в переизбытке, и я совершенно случайно попал в полковой клуб. Хотя всё случайное закономерно. Почему я оказался в клубе? Замполит со своим помощникам искали в аэродромных ротах солдат полезных для полиотдела. И тут находят рядового Филатова, окончившего музыкальную школу, и когда-то освоившего в Доме пионеров профессию киномеханика.

Музыкальная школа пришлась кстати. Начальник политотдела майор Умнов поручил мне создать ВИА (вокально-инструментальный ансамбль). Я провёл, как сейчас сказали бы, кастинг, нашёл замечательного барабанщика, трёх гитаристов, клавишника и, что самое невероятное, талантливого саксофониста, хотя и без музыкального образования. Мы придумали название нашей группе, по нынешним меркам, просто вызывающие – «Голубые дали». В начале восьмидесятых слово «голубой» в СССР означало всего лишь цвет, и других значений не подразумевало, ну а слово «дали» у нас в названии было не глаголом, а существительным. В современном мире, рассказывая о службе в армии, я упоминаю всегда безымянный ансамбль, иначе, услышав название, слушатели тут же начинают сыпать скабрезными шуточками: «Все музыканты были голубыми?», «И кому же они дали?», «А дали бесплатно или была такса?». Да, соглашусь, на современный лад название звучит не совсем обычно. Но зато мы добились значительных успехов, выиграли не один творческий конкурс, исполняли не только известные эстрадные песни но написали и несколько своих, в том числе и «Марш дальней авиации». Иными словами, и служили, и творили, и работали.

Корочек киномеханика у меня не было, но крутить кино я умел и на портативном аппарате «Украина», и на стационарном КН-17, если, конечно, мне не изменяет память. Впрочем, это не имеет большого значения, я хочу рассказать о другом – опять о любви, будь она не ладна.

Дембеля ушли в июне, и я остался в клубе полноправным хозяином. Правда с другой стороны клуба сидела ещё библиотекарша, жена одного из военнослужащих, похожая на Надежду Крупскую, сейчас сказали бы, виртуально присутствовал начальник клуба майор Гнедых, бывший учитель математики. За всю службу в клубе я видел его раза три-четыре. Естественно я был и киномехаником, и начальником клуба (все ключи были у меня), и даже художником – иногда писал плакатным пером и срисовывал квадратные морды солдат и офицеров из журнала «Агитатор армии и флота».

Работа была непыльной, но ответственной. При обрыве киноплёнки, во время просмотра фильма толпа (можно сказать, зрители) сразу начинала орать «сапожник». Я до сих пор думаю, почему именно «сапожник». Но ответа так и не нашёл, это сродни тому, как толпа (можно сказать, болельщики) кричит «судью на мыло». Версии объяснения разные, не могу удержаться – одну приведу.

На селе три основных «блатных» профессии – кузнец, сапожник и киномеханик. Кузнец – это трудяга. В этой профессии бухать себе дороже – или отобьёшь чего-нибудь, или обожжёшься. А сапожник и киномеханик могут себе позволить и лишка. Не зря же поговорка появилась на Руси «пьян, как сапожник». Но потом появился киномеханик: профессия, вроде, и современная, но оказалась такой же алкогольно-зависимой, как и профессия сапожника. Поскольку профессия обувщика на деревне появилась гораздо раньше кинематографа, она приобрела ореол свободного художника, дескать, это вы, лапти, пашете землю и потом косите траву, а мы творческие и свободные люди. Вот так и появился человек «пьяный в стельку»!

Октябрь 1917-го прислал в деревню ещё одного представителя творческой интеллигенции – киномеханика. Они с сапожником устроили социалистическое соревнование. Киномеханик вышел из высокоградусной гонки победителем. Народу было лень озвучивать два слога лишних, а потому и продолжали вместо «киномеханика» кричать «сапожник».

Однажды ко мне в кинобудку постучался «пиджак» (так мы называли офицеров, призванных после института), симпатичный парень с голубыми глазами и яркими алыми губами.

– Можно? – скромно спросил он.

«Наверное, недавно в армии», – улыбнувшись, подумал я. Наш старшина роты на такой вопрос сразу отвечал: можно козу на возу, а в армии разрешите. Но дерзить я не стал, всё-таки офицер. Я вежливо ответил:

– Вы знаете, товарищ лейтенант, сюда посторонним нельзя, у меня могут быть неприятности.

– Да я ненадолго, – виновато сказал лейтенант. – Привёл свой взвод в кино, а сам вот хочу посмотреть изнутри, как тут всё работает. Покажешь?

– На экскурсию, значит? – спросил я.

– Ну, вроде того, – опустил глаза офицер.

Так завязалась наша дружба. Виталий заходил ко мне каждый раз, как приводил своих бойцов на просмотр фильма. Узнав, что я иногда остаюсь в клубе ночевать, он предложил мне как-нибудь посидеть ночью за бутылочкой коньяка. Ну, конечно, я согласился.

– Только нужно подобрать правильную ночь, – предупредил я.

– Что это значит? – спросил Виталий.

– Чтобы дежурный по части был из своих, – пояснил я. – Например, майор Чалей меня не сдаст. Да он ночью и не ходит с проверками. А капитан Довгаль тот только и видит, кого бы поймать да рапорт накатать. В Москву хочет майором уехать.

Ждали удобной ночи мы недолго. Дня через три пришёл Виталий и объявил, что сегодня вечером дежурным по части заступает майор Чалей.

– Прекрасно, – потёр я ладонями друг о дружку. – У меня есть несколько банок тушёнки, картошка, бочковые огурцы. Что ещё?

– Солёные огурцы? – рассмеялся Виталий. – Это не эстетично. Я принесу закусон. Не переживай, будет всё солидно.

– Тут не до эстетики, – возразил я. – Мы на Новый год с товарищем по пузырьку тройного одеколона засадили, огурчиком закусили, и в самый раз.

– Согласен, не спорю, – закивал Виталий, – знакомо, мы с пацанами в училище тоже иногда тройным баловались. Под огурчик отлично. Но всё это в прошлом. Сегодня мы будем пить настоящий армянский коньяк. Пять звёзд, сказка, – он поцеловал кончики пальцев на руке. – Бутылка ноль-семь! На двоих просто идеально. Во сколько встречаемся.

– Ну, давай, в двадцать два тридцать, – предложил я.

Виталий прибыл ровно в назначенное время.

– По тебе хоть часы сверяй, – пошутил я.

После третьей стопки офицер затеял знакомый разговор.

– Девок не водишь сюда?

Я насторожился. Вон оно что! Ясно с вами, товарищ «пиджачок».

– Виталий, мне кажется, мы думаем об одном и том же. Говори прямо, – предложил я.

– Ты на что намекаешь? – покраснел мой собутыльник.

– На девок! – хихикнул я.

– Понимаешь, какое дело, Борис, – Виталий никак не мог решиться начать разговор. Я… это… не знаю, может, ты осудишь меня… но…

– Да ничего я не осужу, – я сделал лицо серьёзным, чтобы не напугать собеседника.

– Тут такое дело… в общем… Я гомосексуалист, понимаешь? – произнёс Виталий и, мельком взглянув на меня, опустил глаза. – Извини, если что-то не так.

Мне даже стало жалко лейтенанта. Представляю, как же ему было трудно это произнести.

– И твои предложения? – спокойно спросил я.

– Если ты не против, – часто дыша, произнёс Виталий, – я… я бы взял у тебя в рот.

– Прямо сейчас?

– Да!

– Я не против, – сказал я и почувствовал, как моя булава приготовилась к бою.

Виталий спустился на пол, предварительно подстелив бушлат, и встал передо мной на колени. Я спустил штаны вместе с кальсонами… Как обычно, всё закончилось слишком скоро.

– Извини, – виновато произнёс я, – второй год без секса.

– Ничего-ничего, – закивал Виталий, – давай немного посидим ещё и повторим.

– Ты хочешь кончить? – спросил я.

– Попозже, – ответил он и с опаской спросил: – Борь, ты не презираешь меня?

– За что? – я старался общаться без иронии и сарказма, чтобы не напугать человека. – Все люди разные, за что я должен тебя презирать?

– Спасибо, – Виталий очень обрадовался. – Ты если хочешь, можешь меня и… как женщину… сзади.

– Давай сначала выпьем, – предложил я и наполнил рюмки.

– За тебя, мой милый друг, – произнёс тост Виталий.

Я решил пошутить:

– За тебя, моя милая подружка!

– Да-да! – задыхаясь от восторга, вскрикнул Виталий. – Можешь меня так называть. Смотри! – Он снял штаны и бросил их на монтажный стол, у меня закружилась голова, Виталий был одет в капроновые чулки и розовые ажурные трусики. Тебе нравится? – спросил он, поглаживая бёдра и ягодицы.

– Очень, – пришла моя очередь прохрипеть, и моя ракета встала на старт.

– Ну, тогда я твоя девочка! – Виталий повернулся ко мне спиной и, медленно наклоняясь вперёд, соблазнительно завилял ягодицами.

Я прижался к нему, затем, отойдя немного назад, медленно приспустил розовые трусики со своей «подружки», она подалась на меня и, застонав, принялась похотливо крутить задом.

Кончили мы одновременно. Виталий попросил сразу не оставлять его и ещё немного побыть в нём.

– Умоляю, – шептал он. – Не выходи из меня, побудь ещё чуть-чуть…

Так неожиданно родилась моя армейская любовь. Наши встречи стали регулярными. Где-то на третьем или четвёртом свидании я признался, что тоже не прочь побыть у Виталия в роли подружки, и – завертелось.

То ли это совпадение, то ли определённые способности, но я заметил, что все мои партнёры необычайно начитанные люди. Возьмите Вовку Филимонова, он в 17 лет лекции по биологии мог читать в любой аудитории, а Жора Лопарев с Северного микрорайона Ростова-на-Дону, тот вообще полиглот и ходячая энциклопедия. Как выяснилось, мой лейтенант не отстал от своих предшественников, да и образование у него было соответствующее. Правда, многие знания, как он сам признавался, приобрёл не из официальных учебников. Самое интересное пришлось изучать по материалам так называемого «самиздата». Мы по долгу сидели вечерами в кинобудке, пили чай, ели сушки, когда нас захватывал вихрь сластолюбивого желания, мы закрывали двери на засов и предавались умоисступленному разврату. Неправда, что блуд пожирает мозг. После секса мы всегда вели захватывающие беседы. Справедливости ради, отмечу, что беседы в основном вёл мой старший товарищ, историк любитель литературы.

Как-то я спросил у него:

– Виталий, ты, наверное, должен знать, скажи, а правда, что Чайковский был гомосексуалистом. Я играю его произведения на аккордеоне, интересно…

– Я думаю, что правда, – подтвердил Виталий. – Вообще, в русской культуре, музыке, живописи, театре много было наших собратьев, да и сейчас они есть. Это невозможно изжить. Даже если всех уничтожить, всё равно новые народятся.

– Расскажи, – попросил я, – кого знаешь?

– Какое тебя время интересует? – спросил лейтенант.

– Допустим XIX век, – сказал я и в предвкушении рассказа потёр ладонями друг о дружку.

– Хорошо, – согласился лектор. – Слушай. Как и в современном обществе, люди в те времена стеснялись своих «противоестественных склонностей» и старались скрыть свои влечения. Тем не менее, среди знати, гомосексуализм был всегда, и упрятать его от посторонних глаз удавалось далеко не всем. При Александре Первом, к примеру, в гомосексуализме были замечены министр просвещения и духовных дел Голицын, министр иностранных дел, впоследствии канцлер, Румянцев. Даже автор знаменитой теории, так называемой «уваровской троицы» – Православие, Самодержавие, Народность – министр просвещения граф Уваров тоже был не прочь полюбоваться мужским достоинством. Любовникам своим он помогал строить карьеру. Это с его подачи князя Дондукова-Корсакова назначили вице-президентом Императорской Академии наук и ректором Санкт-Петербургского университета. Александр Сергеевич Пушкин даже посвятил этому событию ехидно-язвительную эпиграмму:

В академии наук

Заседает князь Дундук.

Говорят, не подобает

Дундуку такая честь;

Почему ж он заседает?

Потому что жопа есть.

О российских гомосексуалах можно рассказывать очень долго и много. Но я вкратце хочу показать тебе, что гомоэротизм – это не такая уж редкая и экзотическая тема. Например, сохранились весьма нежные письма Гоголя друзьям юности, вряд ли их назовёшь просто дружескими.

– Он тоже гомосексуалист? – вздёрнул я брови.

– Вся его жизнь говорит об этом, – развёл руками Виталий, – хотя прямых доказательств нет. Кстати, и Лев Толстой не скрывал своих гомоэротических фантазий. Нужно всегда иметь в виду, как людьми овладевает двойное сознание, или, как бы сейчас сказали, в сознании человека присутствуют двойные стандарты.

– Я читал его книги, – вставил я, – он очень негативно отзывается о гомосексуализме.

– Борь, – усмехнулся мой гость, – а ты думаешь сейчас мало гомосексуалистов, негативно отзывающихся о своих собратьях по крови? Полным полно. Все же маскируются. Разве ты станешь публично их, то есть нас, защищать?

– Да, ты прав! – согласился я. – Конечно, не стану. Толпа сразу в пидорасы запишет. Потом не отмоешься.

– В этом всё дело. Что же касается Толстого, ты верно подметил, известно, как Лев Николаевич с отвращением и брезгливостью писал в своих романах о гомосексуальных отношениях. Но каково будет твоё удивление, если ты, читая дневник 23-летнего писателя, вдруг там обнаружишь его такие признания: «Я влюблялся в мужчин, прежде чем имел понятие о возможности педерастии, но и, узнавши, никогда мысль о возможности соития не входила мне в голову». Это яркий пример того, что однополая любовь – это не всегда секс. Есть много однополых пар, которые сексом не занимаются вообще. Им нужно духовная связь. Им нужна любовь. Но любовь их – однополая. Можно ли таких людей считать гомосексуалистами?

– Мне кажется, без секса не обойтись, – возразил я. – Что ж это за любовь такая? Такое может быть в школе, ни о каком сексе и не мечтаешь, лишь бы девочка или мальчик были рядом.

– Смешной ты, Борька, – улыбнулся лейтенант, – а о платонической любви что-нибудь слышал?

– Слышал, – кивнул я и добавил: – но подробностей не знаю.

– Потом как-нибудь объясню. Так вот вернёмся к дедушке Лёве. Толстой никогда не признавал своей гомосексуальности, но тем не менее в его дневниках имеется и такая запись о его отношении к одному господину Д.: Он пишет: «…Я никогда не забуду ночи, когда мы с ним ехали из П. и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и плакать. Было в этом и сладострастие, но зачем оно сюда попало, решить невозможно…».

Возможно, не возможно, а, согласись, можно ли это назвать гетеросексуальным влечением?

– Так он сам пишет, что «было в этом и сладострастие», – рассмеялся я. Никогда бы не подумал, что Лев Николаевич такой шалунишка.

– В чём и ценность всех этих дневников, вроде, никто за руку не ловил, а записи открывают множество разных тайн. И вот мы подошли к Петру Ильичу. Чайковский был, пожалуй, самым известным гомосексуалистом в России XIX века. Он даже пытался себя «переломить» и женился, но попытка оказалась безуспешной, и он навсегда с женщинами «завязал». В одном из своих писем Пётр Ильич писал: «Только теперь, особенно после истории с женитьбой, я, наконец, начинаю понимать, что ничего нет бесплоднее, как хотеть быть не тем, чем я есть по своей природе». Вот такие дела.

– То есть нам в будущем даже ненужно пытаться обзавестись семьёй? – тоскливо спросил я.

– Нельзя быть таким категоричным, у меня есть товарищ, ему тридцать пять лет, десять лет как женат, двое детей, вполне счастливая семья. Как-то он сумел убедить жену, к ним изредка наведывается молодой человек, и они вместе расслабляются.

– Втроём? – изумлённо спросил я. – Или просто она знает?

– Она участвует в процессе, все довольны, и семья есть, и дети, и вопросы отсутствуют.

– Это, видимо, большая редкость, – сказал я. – Сколько знаю девчонок, они все резко отрицательно отзываются о гомиках.

– Мы повторяемся, – усмехнулся Виталий, – только что говорили, как о гомиках отзываются сами гомики.

– А ну, да, – закивал я. – В этих вопросах откровений ждать не приходится.

– Я ещё хотел рассказать тебе об автобиографической повести Кузмина «Крылья», она, правда была написана в начале двадцатого века. Скажу тебе, повесть вызвала остервенелую дискуссию. Журналисты, во всяком случае, большинство, увидели в произведении, к сожалению, лишь наставление по гомосексуализму. Чего стоили только названия газетных материалов – «Отмежёвывайтесь от пошляков», «В алькове г. Кузмина». Конечно, не остались в стороне и будущие руководители России, социал-демократы. Их критики тут же объявили повесть «отвратительной» и показывающей, как стремительно деградирует высший свет. Отметился и Андрей Белый, назвав некоторые сцены повести «тошнотворными». Гиппиус не была столь категоричной и признала тему резонной, но изложенной слишком откровенно. Ну, об антигомосексуальных взглядах Максима Горького и Леонида Андреева известно, наверное, всем. Горький назвал гомосексуалистов старыми рабами, людьми, которые не могут не смешивать свободу с педерастией. У «буревестника» всё просто: ищешь свободы, значит педераст. А вот Блок назвал повесть «Крылья» «хрустальной влагой искусства», а имя Кузмина очаровательным именем.

– Ты заметил, Виталий, как мы начинаем говорить о гомосексуализме, мы превращаемся в антисоветчиков. Может, потому они и сажают нашего брата в тюрьму.

– Типун тебе на язык, – махнул рукой лейтенант, – но отчасти ты прав, поскольку советская власть культивирует ненависть к гомосексуализму и делает всё, чтобы нас считали законченными и бесполезными для общества людьми.

– Ничего себе, – возмутился я, – а что плохого сделали те же люди, о которых ты только что рассказывал? Мало того, это гордость русской культуры.

– Да я могу тебе десятки таких людей назвать, которых уважает весь мир и которые несли в нашу жизнь только пользу, просвещение и культуру.

– Например, – поймал я за язык собеседника, – назови, пожалуйста, ещё кого-нибудь из известных.

– Нет проблем! Модест Мусоргский, Сергей Дягилев, режиссёры Сергей Эйзенштейн и Всеволод Мейерхольд, актёры Георгий Милляр и Юрий Богатырев… Достаточно?

– Ты хочешь сказать, что все они гомосексуалисты?

– Ну, свечку я ни над кем не держал, – хмыкнул лейтенант, – но ты же знаешь, земля слухами полнится. Ты понимаешь, Борис, обидно, что нас выдают за отщепенцев и чуть ли не врагов народа. Хотя никогда ни в нашей стране, ни во всём мире не было единства в вопросах гомосексуализма, и, наверное, никогда не будет. А ведь, если разобраться, нужно бороться не с гомосексуализмом и гомосексуалистами, а с ненавистью к ним и тотальной нетерпимостью к их образу жизни. Но человек так устроен – если ты другой, значит, тебя нужно загнать под кровать.

Мы ещё долго говорили о культуре, искусстве, истории. Всё, что касается истории, я слушал Виталия с открытым ртом. В следующую нашу встречу, лейтенант поведал мне невероятные факты о сексуальной жизни на Руси.

Оказывается, негативное отношение к сексу у нас в стране началось ещё в древние времена с приходом на Русь христианства, которое считает, что все сексуальные утехи нечистыми и порождены сатаной. По мнению попов, любая порядочная женщина должна быть всецело асексуальным человеком.

– Просто удивительно, – восхищённо произнёс я, – сколько интересных вещей ты знаешь.

– Это не знания. Моя прабабушка умерла в девяносто восемь лет, – сказал Виталий, – вот, кто знал так знал. Кстати, она тоже историк, и в двадцатые годы участвовала в программе «ликбез», где чуть не погибла.

– Что случилось?

– Обвинили в контрреволюционных настроениях, – пояснил лейтенант, – за то, что некоторых царских деятелей назвала «выдающимися учёными». Кто-то доложил куда следует, и бабу Морю три дня держали в участке. Она уже и с жизнью распрощалась, дело в том, что там никто и слышать не хотел её объяснения.

– Но всё-таки услышали, раз не расстреляли, – возразил я.

– И смех, и грех, – рассмеялся Виталий, – не расстреляли чисто случайно. К ним в район прибыла какая-то там инспекция, в те времена их было хоть пруд пруди, по любому поводу, и нужно было начальству показать, как у них проходят занятия по этой самой программе «ликбез». Бабулю вытащили из камеры, одели, обули и привезли в так называемую школу. Инспектор вошёл в класс и обомлел, моя прабабка была его бывшей учительницей, она ведь преподавала ещё до революции. Ну, естественно, объятия, поцелуи, слёзы радости и т.д. Проверяющий из столицы в присутствии районного начальства и учащихся напел таких дифирамбов, что после его отъезда в сторону моей прабабки боялись даже косо посмотреть.

– Повезло! – покачал я головой.

– Дважды повезло, – поправил Виталий. В тридцатые тоже попала под замес, но там просто сменилась политика государства и многих уже арестованных освободили за отсутствием состава преступления. Но вернёмся всё-таки на Русь! О советском сексе поговорим отдельно. Итак. Я буду рассказывать тебе самые интересные моменты, это такая тема, тут не то, что вечера, тут и месяца целого не хватит, чтобы обо всём поговорить. Начну вот с чего: церковь на Руси всегда требовала, чтобы верующие воздерживались от секса по субботам, воскресеньям и церковным праздникам. В итоге, супруги могли получать удовольствие не более пяти-шести раз в месяц. И то я неправильно выразился. Получать удовольствие от секса считалось большим грехом.

– Глупость какая, – удивился я. – А как же дети, в смысле «плодитесь и размножайтесь»?

– Тут была поправка! Заниматься сексом исключительно «чадородия ради». А ловишь кайф – всё, вероотступник

– Мне кажется, не зря народ после революции отвернулся от попов, видимо, надоели они всем до чёртиков.

– Ну, нельзя сказать, что весь народ отвернулся, но многие точно разочаровались в церкви. Потому и стали из храмов устраивать склады, конюшни, дома культуры. Хотя это неправильно. Я считаю, что церковь много принесла нашей стране и полезного. Ты посмотри, рушили-рушили, вокруг вроде, одни атеисты, пионеры, комсомольцы, а церкви полные. Но ладно – это другая тема. Мы сейчас о другом. Например, вот какое дело, как дома муж с женой за закрытыми дверями занимаются сексом. По идее, да пусть хоть на голове там стоят. Так нет же, регламентировались даже позы. И единственно правильной и верной была поза, при которой женщина лежит на спине, а мужчина на ней. И не дай бог поп узнает, что женщина села на мужика сверху, или тот поимел её сзади, пиши, пропало. Считай, что вы бросили вызов богу. Должны были десять лет каяться и ежедневно бить земные поклоны. А могли и вовсе от церкви отлучить.

– Издевались над народом, как хотели, – хмыкнул я. – Удивляет другое, как священники узнавали о таких прегрешениях?

– Так сами же и рассказывали, – усмехнулся Виталий. – Зря, что ли исповедь придумали.

– Можно ведь было и промолчать! – заметил я.

– Это для тебя так просто, – возразил лейтенант, – из нас всю эту дурь вытряхнули, а раньше для верующего человека обмануть попа, это всё равно, продаться дьяволу. Верующий человек не мог себе такого позволить. Зависимость была страшная. Ты думаешь, зря после революции гулял лозунг «Религия – опиум для народа»? Конечно, было оболванивание народа, церковь сильно перегнула палку. Кстати, священник во время исповеди четыре раза в год задавал прихожанам наиглупейшие вопросы, такие как «Свой язык в чужой рот вложил, или в естество жене тыкал?», «Уд свой дал жене лобызати?».

Сообразив, что такое «уд», я рассмеялся.

– Неужели это серьёзно? – усомнился. – Были такие вопросы?

– Были-были, – ответил Виталий, – прабабка рассказывала, как она выходила от священника, сгорая от стыда. Такие иногда вопросы задавал, что некоторые молодые девки в обморок падали. Но попы не понимали, что зачастую они подсказывали своим прихожанам грехи, о которых те и не подозревали. Они потом приходили домой и начинали экспериментировать. Вот тебе и воздержание. Что касается нашей темы, то называлось это «мужеблудием». Жёстко наказывали женатых и взрослых товарищей, к подросткам относились мягче. Но на исповедях попы и тут отрывались. Послушай, сами по себе вопросы просто сказка: «Не пался ли от своей жены с мужеским полом?», «Не толкал ли седалищем в игре друга?», «Грех есть мочиться с другом, пересекаясь струями».

– Слушай, а как же лесбиянки? Их-то наказывали? И вообще, церковь считала это грехом?

– Если ты заметил, у нас даже сейчас в стране нет наказания за лесбиянство, хотя это ведь тоже гомосексуальные отношения. Церковь смотрела на их развлечения сквозь пальцы, главное, чтобы не была нарушена целка.

Виталий замолчал. Затем посмотрел на меня, набрал полные лёгкие воздуха и, резко выдохнув, вдруг игриво произнёс:

– А не пора ли нам, толкнуть друг друга седалищами?

Я рассмеялся, лейтенант потянулся ко мне, обнял, опустил руку мне между ног и наши губы слились в страстном поцелуе.

* * *

За несколько месяцев до моего дембеля Виталий зашёл ко мне в клуб днём и объявил, что его отправляют служить на материк.

– Как? Тебе же ещё полгода служить! – удивился я.

– Особый отдел, – немногословно ответил он.

– А причина?

– Всё та же! – уклончиво ответил он и пожал он плечами.

– Поделись.

– Год назад, ещё до нашего с тобой знакомства, я бухнул… Ну, в смысле, не просто бухнул, а…

– Я понял.

– Там, на аэродроме, я был помдежем, ну и… В общем, парень этот перед дембелем попросил у меня денег взаймы, я ему объяснил, что сам живу от зарплаты до зарплаты. Короче, не дал ему денег, да мне и нечего было давать. Ну, он, уходя на дембель, видимо, стуканул нашему особисту.

– Почему ты так думаешь? – спросил я удивлённо.

– Уверен, – тяжело вздохнул Виталий, – знает детали, а они были известны только мне да солдату. Особист так и сказал, я тут педерастию не потерплю. Лучше, говорит, от греха подальше поезжай в другую часть. Грозил 121 статьёй уголовного кодекса.

– А куда переводят?

– В Приморье. Да ладно, какая разница. Дослужу как-нибудь, вот возьми, это мой адрес и телефон, там сейчас родители живут. Захочешь, найдёшь. Может, ещё повидаемся. Хотелось бы. Спасибо тебя, Боря. Я никогда тебя не забуду.

– Взаимно, – ответил я, и мы крепко обнялись.

Адрес и телефон я потерял, больше мы с моей подружкой лейтенантом авиации в розовых трусиках никогда не виделись.

Глава 17

После дембеля я решил воспользоваться случаем и остался работать на Севере. В те времена там можно было неплохо заработать и накопить деньжат на будущее. Профессия водителя пригодилась и на гражданке, но она оказалась малооплачиваемой. Один знакомый посодействовал в моём трудоустройстве – меня взяли столяром сборщиком мебели на Колымский мебельный комбинат. Работа хоть и на Колыме, но зато в тепле и самое главное, при выполнении плана, весьма доходная. Я когда получил первую заплату, не поверил своим глазам. Сразу вспомнил Жору-итальянца, когда тот отвалил мне денег на полгода вперёд.

«Ну, вот и я разбогател, – мысленно произнёс я. – Буду работать, пока не накоплю себе на дом или квартиру. И машину куплю…».

Планов у меня зародилось громадье. И всё шло хорошо. Работал, много читал, занимался самообразованием. Понемногу пописывал, стали появляться рассказы, стихи, замахнулся даже на повесть. А тут началась перестройка, жить стало веселее. Литературы повалилось прямо потоком: Булгаков, Приставкин, Дудинцев, Некрасов, Замятин, Платонов, Пастернак, Рыбаков, Ахматова, Набоков, Солженицын, Шаламов, Бунин… Читай – не хочу.

Фольклор тоже обогатился соответственно. По стране гуляла новая частушка:

По России мчится тройка:

Миша, Рая, перестройка!

Водка – десять, мясо – семь,

Охренел мужик совсем!

Вместо слова «охренел» часто, конечно, употреблялось более крепкое словцо, но смысл здесь вполне понятен и в облегчённом варианте.

Я вёл аскетичный образ жизни. Копил деньги на дом и машину. И всё же, что говорится, всех денег не заработаешь, потому я раз в год летал в отпуск в родные места. Проведывал родителей, друзей, привозил им на презент красной рыбы, матери и бабе Тане подарил даже по песцовой шапке, отцу – унты на собачьем меху. Прямо такой коробейник приезжал домой, мне нравилось дарить подарки, нравилось что меня принимают и родные, и друзья за богача.

– Когда же ты, сынок (внучок) женишься? – спрашивали мама и бабушка. – Хочется внуков (правнуков) уже понянчить.

– Куда торопиться? – смеялся я. – Сначала нужно, так сказать, очаг организовать.

Бывая в отпуске, я несколько раз заезжал к Георгию, но встречи не получалось. «Наверное, по своим загранкомандировкам шастает, – думал я, – вот же везёт человеку. До пенсии весь мир увидит…».

И вдруг в очередной раз после моего звонка в его дверь с обратной стороны щёлкнул замок и. Внутри меня всё оборвалось, мне показалось, что дверь с той стороны отворяли, если не целую вечность, то с полчаса точно. Я мысленно представил красавца Жору, в домашнем халате, а, может, в костюме или галстуке, в зависимости от его занятости и планов на день. Наконец-то дверь отворилась, на пороге стоял маленький лысый толстячок с выпученными, как у стрекозы глазами.

– Здравствуйте! – поприветствовал я мужчину. – Хотелось бы увидеть Жору… Георгия…

– Лопарева? Георгия Игоревича? – подсказал незнакомец.

– Да-да, – радостно закивал я, надеясь, что встреча наша с Жорой всё же скоро состоится.

– А вы кем ему приходитесь? Родственник? – полюбопытствовал толстячок.

– Нет, – смутился я, – просто знакомый, друзья мы. – Он здесь? Не в командировке?

– Он сменил место жительства. Уже как полтора года. Теперь здесь живёт моё семейство. Я, жена, сыновья…

– Извините, – я чуть было не ушёл, но решил спросить: – А адрес? Адрес вы его не знаете?

– Нет, я не знаю его адреса, но погодите, молодой человек, я сейчас позвоню на работу сыну, он, по-моему, записывал. Минуточку, – мужчина исчез за дверью, предварительно её прикрыв.

Новый хозяин квартиры появился минут через пять.

– Пардонюсь, уважаемый, дозвонился не сразу. Сын будет минут через десять-пятнадцать, коллега сказал, что он сейчас в пути домой, на обед едет. Подождёте?

– Да-да, конечно, – закивал я. Войти в квартиру мужчина мне не предложил. Я остался ожидать на лестничной площадке.

Действительно примерно через пятнадцать минут к бывшей квартире Георгия подошли двое моложавых милиционера.

– Здравствуйте, – один приложил руку к козырьку, – вы Лопаревым Георгием Игоревичем интересуетесь?

– Да я. А вы сын хозяина квартиры?

– Почти! – усмехнулся милиционер. – Отчим мой. Ваши документы.

– Понятно, – ответил я, протягивая паспорт, затем спросил: – Так это вы должны мне дать адрес Георгия?

– Да-да, конечно, но пройдёмте с нами, товарищ, – положив мой паспорт себе в карман, предложил пасынок толстяка и взял меня под руку.

– Куда? – испуганно воскликнул я.

– Да вы не волнуйтесь, проедем в отдел, мы должны вам показать кое-какие фотографии.

– Что за фотографии, – теперь я испугался не на шутку. – Вы точно из милиции?

Милиционеры рассмеялись, первый сунул мне в нос удостоверение личности, которое я раньше и в глаза никогда не видел.

– Не бойтесь, полчаса делов, – мы прошли в машину, поджидающую нас у подъезда, милиционер продолжил: – Георгия Игоревича недавно обокрали, и мы теперь всех его знакомых опрашиваем, так, на всякий случай.

Я немного успокоился, но колени всё ещё дрожали. Через несколько минут мы уже входили в милицейский кабинет. Внутри кабинета милиционер сменил тон и, кивнув на стул, грубо приказал:

– Падай сюда!

Он сел напротив, раскрыл мой паспорт, положил его перед собой, полистал, посмотрел некоторые страницы через лупу, затем долго-долго смотрел мне в глаза. Я не выдержал и опустил взгляд вниз.

– Ну, так что, Борис Сергеевич, рассказывайте, чем вы с Жорой занимались?

– В каком смысле? – опешил я. – Что значит, чем занимались?

– А ты не догадываешься? – капитан вдруг перешёл со мной на «ты». – Или вы по парку гуляли?

– По какому парку? – разинул я рот. – Ничего не понимаю. Вы что хотите узнать?

– Ты туповат? – повысил голос страж порядка. – Или косишь под дурака?

– Почему вы так со мной разговариваете? – не выдержал я. – Вы меня в чём-то подозреваете? Я ничего плохого не сделал. Я… я отслужил в армии, работаю в Магадане, я… комсомолец, приводов в милицию не имел…

Милиционер рассмеялся, вышел из-за стола, сел в кресло сбоку от меня, закурил и сказал:

– Комсомолец – это хорошо. Это очень хорошо. Ну, тогда, товарищ комсомолец, рассказывай всю правду.

– Извините, я не понимаю, что вы хотите от меня?

– Ты дурочку не ломай тут, – взревел милиционер и, вскочив с кресла, замахнулся на меня.

Я зажмурил глаза, ожидая удара, но на этот раз пронесло. В кабинет вошёл пузатый подполковник. Внимательно рассмотрев меня, спросил:

– Друг Лопарева?

– Наверное, скорее, знакомый, – ответил я, уже догадываясь о чём-то не совсем хорошем.

– Кто кого? – спросил подполковник.

– В смысле? – теперь я окончательно догадался, что речь идёт о 121 статье Уголовного кодекса.

– Ну-ну, – хихикнул толстопузый милиционер, – ты ещё скажи нам, не знал, что дружок твой гомосексуалист. Давай так, парень, ты пишешь чистосердечное признание, и мы отпускаем тебя в твой Магадан.

– Но я действительно…

– Ты не перебивай, когда с тобой старшие говорят, – цыкнул подполковник, – а не напишешь, поедешь в СИЗО. Жора твой давно уже на зоне, в петушатнике кукарекает, вот и поедешь к нему. Понял? Давай, всё по порядку, когда, где познакомились, сколько раз встречались, чем занимались, кого ещё привлекали? В общем, всё-всё-всё! Всё понятно?

– Товарищ подполковник, – воскликнул я, – честное слово…

– Тамбовский волк тебе товарищ, гребень ты вонючий! Нашёл товарища. Ну, так что? Явку с повинной пишем или едем в тюрьму?

– За что меня в тюрьму? – я едва не заплакал, но понимал, что милиционеры блефуют. Колымские друзья рассказывали мне, какие спектакли они умеют разыгрывать. Я решил стоять на своём. Лучше день-два на КПЗ на нарах поваляться, чем на «пятёрочку» в колонию уехать.

– За то, что погряз в разврате и позоришь советскую власть. Радуйтесь, что у вас ещё статья такая лёгкая, была бы моя воля, я бы вас пидоров к стенке ставил. Расплодилось вас уродов, как собак нерезаных. И откуда вы только берётесь?

Я решил разыграть роль возмущённого задержанного. А-а-а, – мысленно махнул я рукой, – будь что будет.

– Да как вы смете? – закричал я. Вы меня в пидорасы записали? На каком основании? Что у вас тут за беспредел? Буду лететь из отпуска, лично заеду в приёмную МВД и напишу на вас жалобу. Вы что, извращенцы? Так вы не по адресу обратились. Я понятия не имею, какие пристрастия у Лопарева. Мы познакомились чёрт знает когда, до армии, я ещё тогда на Ростсельмаше работал. Здесь на Северном, в баре «Жар-Птица». Разговорились, смотрю, мужик такой грамотный, начитанный, ну и подружились. Я заходил к нему несколько раз в гости, мне тогда было всего семнадцать лет. Да если бы он мне хоть намекнул бы, я бы пидорасу ему глотку перегрыз…

Умер во мне Андрей Миронов или Анатоли Папанов. На моё счастье, милиционеры мне попались не совсем упёртые, а, может, роль сыграла перестройка.

– Ладно-ладно, не кипятись, – похлопал меня по плечу подполковник, – ты знаешь, сколько это пидорок пацанов молодых попортил. Видимо, тебе повезло, или почуял скотина, что ты не из их племени. Успокойся. Проверяем связи и всё остальное. На, – он протянул мне паспорт, – ты куда едешь?

– В Новошахтёрск, – буркнул я. – К родителям. А вещи где?

– В камере хранения, где ж им быть? – хмыкнул я и облегчённо вздохнул.

– Ладно, держи пять, – они оба пожали мне руку, и я покинул отделение.

Значит, не повезло Георгию, загудел в тюрьму. Надо же такому случиться! И на карьере теперь крест поставили. Эх, нужно избавляться от этого блядства. Говорят, есть какие-то доктора, убивают напрочь тягу к своему полу, и бывший гомик начинает прямо бредить бабами. Хотя Вовка Филимонов ничего такого не рассказывал. Чёрт его знает, лечится эта гадость или инет? Нужно попробовать. А может, какие таблетки есть? Но где найти врача? Это тоже опасно: придёшь, душу всю раскроешь, не успеешь до дому добраться, а тут уже менты, добро пожаловать в наши апартаменты. Всё это не так просто, как кажется. Ладно, посмотрим. А пока, Борёк, дуй домой.

Это был первый звонок из МВД. Второй окажется более печальным. И будет третий – тот и вовсе можно назвать мрачным и даже трагичным. Но обо всё по порядку.

* * *

Мать прислала мне письмо, в котором сообщила о продаже дома на соседней улице. Шикарный дом по относительно недорогой цене. Я знал его, там рядом мой одноклассник жил. Дом красивый, стать его хозяином было бы неплохо. Широкие окна, красивый кирпич, черепичная крыша, металлический ажурный забор. Внутри дома я не был, но соседи поговаривали, что там паровое отопление, горячая, холодная вода, туалет в доме. Иными словами, всё, как в городской квартире. Хозяева просили всего десять тысяч рублей. У меня к тому времени такая сумма была уже собрана.

«Пока старики посмотрят за домом, – думал, я – а я ещё немного поработаю, да перееду в тёплые края. Что-то Колыма мне к тому времени уже надоела, да и устал я от вечного холода».

Настало время начать новую жизнь! Перед очередным отпуском я снял все свои сбережения и умчался в родные края. Остановившись в Москве в гостиничном комплексе Измайлово, я решил с утра купить подарки своим родным и уже потом лететь в Ростов-на-Дону. Меня поселили на этаже, где в фойе размещались, как их тогда уже называли, путаны, по-русски говоря, шлюхи.

Вечером, возвращаясь с ужина, я заметил какое-то оживление на этаже. То гости выбирали себе «игрушки» для развлечения. Шутили, смеялись, веселились. Войдя в номер. Я услышал трель телефона.

– Да, – ответил я.

– Не желаете отдохнуть? – спросил милый голосок.

– Даже не знаю, – нерешительно ответил я.

– С вашего позволения, – продолжила девушка, – к вам подойдёт наш сотрудник с фотоальбомом, можете выбрать любую. У нас отличные девушки. Не пожалеете, и совсем недорого.

«Идиот, недоумок, извращенец!», – так я потом проклинал сам себя.

Пришёл сутенёр и сунул мне фотоальбом. Я полистал его и спросил:

– А мальчики у вас есть?

– Конечно, есть! – мгновенно ответил сутенёр. – Только мужского фотоальбома у нас нет. Если хотите, я пришлю вам троих на выбор. Если не понравятся, пригласим других. Вы каких мальчиков предпочитаете? Молоденьких, взрослых. Есть по восемнадцать лет, есть и по сорок.

– Давай средний вариант, – сказал я, – около тридцати.

Сутенёр удалился, а я закрыл глаза и представил, как буду медленно входить в сексуального партнёра. Перед глазами, замелькали, Митя-писюн, Вова Филимонов, итальянец Жора, лейтенант в розовых трусиках…

В дверь постучали. Я открыл дверь, в номер вошли трое крепких парней. Мне сразу понравился высокий блондин с широкими скулами, и большими, сочными губами тёмно-вишнёвого цвета. Я представил, как он будет сосать мою головку, и у меня внутри всё оборвалось.

– Оставайся, – обратился я к блондину и подошёл к нему вплотную.

Стоявший рядом парень со всей силы ударил меня сбоку в лицо и отправил в нокаут. Очнулся я в наручниках и со связанными ногами. Блондин приставил мне к горлу огромного размера нож с широким лезвием, без всякого преувеличения его можно было принять за саблю.

– Ты овца, меня за пидора принял? – цедил он сквозь зубы, а дружки его, шарясь в моих вещах, посмеивались и подначивали его.

– Ребята, да я же ничего плохого не имел в виду, – оправдывался я, – пришёл ваш сутер и предложил…

– Не гони, педрила, – блондин больно пнул мне в бок. – Он предложил тебе девочек, а ты оказался дырявым.

– Есть! – радостно закричал один из нападавших и поднял над головой пакет с деньгами.

– Ух ты! – раздались голоса. – Это мы удачно зашли. Смотри, пачки сотенных, охренеть, да тут баблоса, как у дурака махорки.

– Я же тебе говорил, – сказал нашедший деньги, – что он из Магадана. Эти гуси всегда жирненькие в столицу прилетают. Гром, – видимо обратившись по кличке, спросил блондин, – с ним что будем делать? Может, на перо его? Нет пидора – нет проблем!

– Давай без мокрухи, – нахмурился блондин, – мусора хай поднимут.

– Да кто его тут, петуха искать будет? – возразил участник ограбления до селе молчавший.

– Нет, нельзя! – настаивал блондин. – Валить его не надо.

– Слышь ты, пидор, – кто-то ударил меня ногой в бок, – предупреждаем: ломанёшься в мусарню, из Москвы не уедешь, пришьём суку. Понял?

– Понял-понял, – закивал я и пообещал: – никуда не пойду.

– Смотри, ублюдок, я тебя за язык не тянул. Если чё, хана тебе.

Грабители сняли с меня наручники, для острастки поводили у лица ножом-саблей и ушли. Через два часа я всё же решил обратиться в милицию.

– А где вас ограбили? – спросил милиционер таким тоном, словно он был на сто процентов уверен, что я делаю ложный донос.

– Прямо в номере, – ответил я.

– Выломали дверь? – выпучил глаза капитан.

– Нет, я сам открыл, – пояснил я.

– А зачем? Что они хотели? Сколько похитили?

– Десять тысяч рублей, – сказал я и добавил: – и ещё в карманах было рублей триста.

– Чего-чего? – милиционер раскрыл рот. – Сколько?

– Десять тысяч, – повторил я.

– А где ты их взял? – рассмеялся милиционер и, вдруг сделав злющее лицо, закричал: – Ты сам-то их где взял, товарищ Корейко?

– Филатов я, – не сообразив, почему он назвал не мою фамилию, поправил я.

– Точно? – ехидно спросил милиционер. – А я думал, Корейко. Ты с ним не знаком?

– Нет, – замотал я головой и неожиданно вспомнил, что Корейко – это персонаж, подпольный миллионер, из книги Ильфа и Петрова «Золотой телёнок».

В этот момент я уже точно знал, что денег своих я больше не увижу. Той суммы, которую у меня экспроприировали налётчики, хватит и от ментов откупиться, и профинансировать забывчивость персонала гостиницы.

Капитан с кем-то долго говорил по телефону, недоумённо качал головой, возмущался, стучал кулаком по столу, наконец, положив трубку, сказал:

– Значит так, пидорок, собираешь вещички и, не оглядываясь, подчёркиваю, не оглядываясь, бежишь отсюда со скоростью звука. Понял? Если не понял, полетишь отсюда со сверхзвуковой скоростью в жопе со 121 статьёй УК РСФСР. Уловил?

– А как же деньги? – я чуть не заплакал.

– Да где ж я теперь их буду искать? – наигранно рассмеялся капитан. – Ты думаешь, преступник стоит под гостиницей и ждёт, когда мы его накроем? Ты чего?

– Одного бандиты называли по кличке «гром», – сказал я, надеясь, что.ю может, эта информация заинтересует милиционера.

Но он только покривился.

– Гром, говоришь? Может, тебе и молнию ещё показать? Ты чего тут…

– Вы хоть денег на дорогу дайте, – перебив капитана, взмолился я. – Всё отобрали, мне же домой как-то нужно добраться.

– Ты не понял, что ли? – взревел капитан. – Повторить? Марш отсюда, гнойный пидор! Ты, оказывается, наглее колымского пидораса. С каких это херов я должен тебе давать деньги? Я у тебя что-то брал?

– Я всё понял, – опустив голову, сказал я. – Разрешите идти?

– Разрешаю, – ухмыльнулся милиционер и добавил: – только не идти, а бежать, как договорились.

Когда-то отец меня учил не класть все яйца в одну корзину. Забыл я его совет. Нужно было разделить деньги на две части, вторую часть спрятать, например, под крышкой чемодана. Бандиты, обнаружив один свёрток с деньгами, дальше не искали бы так тщательно, и, возможно, половина денег сохранилась бы. Но, как говорил всё тот же мой отец, теперь поздно пить боржом.

Только через неделю я добрался в Магадан, да и то, потому что повезло – встретил доброго знакомого. Он одолжил денег с тем условием, что я по прилёту вышлю деньги на адрес, который он мне оставил в аэропорту Внуково.

Всю свою оставшуюся жизнь я вспоминаю тот случай и мысленно смеюсь сам над собой: «Ну, как Борёк, ты потрахался с мальчиками в столице за десять тысяч?».

Дом я в родном городе так и не купил. Дальше и вовсе произошли дичайшие события. Но это моя жизнь, и раз уж я взялся о ней рассказать, двигаемся по волнам моей памяти дальше.

Глава 18

Через некоторое время на мой телефон позвонила женщина.

– Алло, – ответил я. – Слушаю вас.

– А ты кто? – последовал вопрос в довольно грубой форме.

– Что значит, кто? – несмотря на беспардонность звонившей дамы, вежливо ответил я. – А позвольте узнать, куда вы звоните?

– Я звоню своему сыну!

Я спокойно ответил:

– Извините, мадам, но моя мама, к сожалению, уже не может мне позвонить. Вы, наверное, ошиблись номером…

– Стоп! – закричала женщина. – Как вас зовут?

– Какое это имеет значение? – хмыкнул я.

– Имеет, – настаивала женщина. – Скажи, как тебя зовут?

– Борис, – ответил я.

– Борис? А сколько тебе лет? – спросила женщина. Я ещё ничего не подозревал.

– Пятьдесят пять, – ответил я.

– Ясно, – сказала женщина. – Боря, я не на много младше тебя, а теперь скажи мне, где мой сын?

– Кто ваш сын? – спросил я, теперь уже догадываясь, о ком идёт речь, сначала я забыл, что Антон звонил матери с моего телефона. – Как его зовут?

– Мой сын, Антон. Антон Весняк. Знаешь такого?

И хотя я до сих пор не знал фамилию Антона. Я, конечно, догадался, что речь идёт о моём субквартиранте.

– Допустим, – уклончиво ответил я.

– Что значит, допустим, старый ты пидор? У тебя там что, целый гарем? Где мой сын, гандон?

Такого поворота я не ожидал.

– Вы сейчас обо мне или о своём сыне? – съязвил я.

– О тебе, пидор! О тебе! – не трудно было догадаться, что женщина в ярости.

– Успокойтесь, женщина, – сказал я.

– Ваш сын у меня, но…

– Никаких «но», урод, немедленно отпусти моего ребёнка. Немедленно, скотина! Даже если от полиции откупишься, я сама лично застрелю тебя пидораса. Ты меня понял?

– Понял-понял, но, может, поговорите сначала со своим сыном? – предложил я. – Я не понимаю, о чём вы говорите. – Я передал трубку Антону и сказал:

– Поговори с мамой, она волнуется.

Антон взял трубку и громко сказал:

– Алло, мама, я тебя слушаю. Зачем ты звонишь на этот телефон? Ну да… потерял… новый пока не купил. Этот? Моего товарища. Мама… Ну, при чём тут возраст? Ну, да, пятьдесят пять! Ты чего? Опять за своё? Да просто знакомый. Прекрати! Прекрати немедленно! Иначе я брошу трубку. Повторяю, просто мой знакомый. Да, представь себе! Просто знакомый. Мама, ну, пожалуйста, прекрати. Почему тебе везде мерещатся одни пидорасы? Да-да… Конечно, никакого отношения не имеет. Точно…

Антон положил трубку и виновато взглянул на меня.

– Зря я позвонил ей с твоего телефона, она теперь не даст нам покоя. Ты можешь его временно выключить?

– Не могу, – замотал я головой, – у меня здесь все увязки по работе, бизнесу, – сказал я. – Да и просто некоторых людей подведу. Нельзя мне отключать…

– Прости, – сказал Антон, – я не думал, что так получится.

– Да ладно, – махнул я рукой, – как-нибудь переживём. Всяко бывает.

Мать Антона довольно скоро вычислила наш адрес. Зря Антон назвал наименование садового товарищества. Через два дня она позвонила в калитку. Я встретил её, поздоровался. Она, не ответим мне на приветствие, оттолкнула и направилась к входной двери.

– Извините, вы хотя бы представились, – вежливо сказал я.

– Представлюсь, не переживай, я тебе так представлюсь, всю жизнь помнить будешь. Где мой ребёнок?

– А где вы его потеряли? – ехидно спросил я.

– Она резко отворила дверь и с порога закричала:

– Антоша, сынок, ты где?

– Антон, потягиваясь, вышел из спальни, он узнал голос матери и потому отреагировал совершенно спокойно:

– Мам, тебе делать нечего, что ли? Ты чего сюда приехала?

– Собирайся, едем домой! – приказным тоном объявила она.

– Никуда я не поеду, – наигранно рассмеялся Антон. – Сначала выгнали, теперь тащите домой.

– Я тебя не выгоняла, – закричала женщина. – Что я могла поделать? Пойти против мужа?

– А сейчас я тебе зачем понадобился?

– Ты же мой сын, как это зачем? – опешила мать. – Мы одна семья.

– Ты хочешь, чтобы я всю жизнь у тебя под юбкой жил? Мамуля, ты забыла, что мне уже двадцать два года. И я не могу…

– Вот когда заведёшь себе свою семью. Пожалуйста, живи где хочешь, я тебе слова не скажу. А пока…

– Точно не скажешь? – перебил её Антон.

– Обещаю, – женщина подбоченилась и выставила ногу вперёд.

– Ну, тогда знай, что семью я уже создал, – он повернул голову в мою сторону, сделал небольшую паузу и добавил: – мы с Борисом, заключили однополый брак.

– К…ка… какой брак? – обомлела женщина.

– Однополый, – повторил Антон. – Мы будем жить вместе с Борисом.

– Ты чокнулся, сын? Ты в своём уме? Что такое говоришь? – женщина побледнела. – Ты будешь жить вот с этим… с этим старым извращенцем?

– Почему с извращенцем? – усмехнулся Антон. – Нормальный мужчина, гостеприимный, заботливый.

– Прекрати! – она не просто крикнула, а завизжала. – Немедленно прекрати, слышишь. Ты хочешь опозорить мать на весь свет?

– Мама, никого я не хочу позорить, успокойся. Я уехал из дома, у меня теперь есть жильё. Всё! Не мешай мне жить, не мешай мне быть счастливым?

– Счастливым? – женщина расплакалась. – А обо мне ты подумал?

– Мам, давай без истерик и трагедий, прошу тебя, – сын подошёл к матери и взял её за плечи. – Мама, не накручивай сама себя. Всё хорошо.

Женщина села на стул и закрыла лицо руками. Через несколько минут она встала и, не говоря ни слова, вышла на улицу. Я поспешил за ней. Уже за калиткой она, глядя мне в глаза, сказала:

– Не вернёшь мне сына, тысячу раз пожалеешь. Понял? Ты чего молчишь, козёл?

– Мне нечего вам ответить – тихо сказал я. – Он уже взрослый человек, но я попробую его уговорить.

– А чего тут уговаривать? Выгони его, и ему некуда будет деться.

– Сомневаюсь, – ответил я. В том-то и дело, если он не поедет домой, будет скитаться. А здесь он под присмотром, вы можете приезжать к нам в гости.

– Думай, Боря, думай. Спасибо за приглашение. Я приеду в гости. Обязательно.

Мы расстались, я вернулся в дом, подошёл к Антону и прямо сказал:

– Может, она права?

– В чём? – ухмыльнулся Антон.

– Ну, в смысле, может тебе переехать к ней? Одиноко ей…

– Борис, я понимаю тебя, ты сейчас говоришь вынужденно, или она тебя попросила. Но я хотел тебе сказать ещё до её приезда…

Он подошёл к окну и надолго умолк. Я не стал мешать. Через некоторое время он обернулся ко мне, на глазах у него блестели слёзы.

– Борис, в общем, думай, что хочешь, считай меня легкомысленным юношей, или дураком, не важно… Но я… я люблю тебя.

Он подошёл ко мне, крепко обнял и расплакался.

– Ну-ну, Тоха, успокойся, – я нежно хлопало его по спине, – успокойся, мой родной. Всё будет хорошо, мой мальчик.

– Ты любишь меня, Боря, скажи, любишь? – сквозь слёзы спросил Антон.

Пауза здесь было бы неуместна, и я ответил сразу:

– Конечно, люблю!

– И как же я уеду от тебя? Я не смогу жить без тебя.

Вечером мы пили чай и я решил аккуратно Антону намекнуть на кое-какие обстоятельства нашей совместной жизни.

– Всё хорошо, Антоха, но староват я для тебя, у нас ведь разница в возрасте тридцать три года.

– Какое это имеет значение? – вздёрнул брови парень. – Ты на что намекаешь? На секс? Сразу видно, гей ты советский. Вам лишь бы потрахаться. Боря, да мне наплевать на секс. Для меня главное, чтобы ты рядом был. Ты думаешь, я ради секса хочу жить с тобой? Нет! Сто раз нет!

Несмотря на все заверения, в ту ночь у нас с Антоном впервые случился секс. Не знаю, то ли от долгого воздержания, то ли это и была настоящая любовь, которую я ждал всю свою жизнь, но меня неожиданно постигло эмоциональное состояние высшей удовлетворенности. И это были ни радость, ни веселье, ни смех, я почувствовал, как в моё сердце медленно вселяется неземное, безграничное, бесконечное счастье, которого раньше я никогда в своей жизни не чувствовал, и которое теперь охватило меня всего целиком.

Глава 19

Однажды рано утром мне позвонил Копытин и предложил принять участие в радиопередаче:

– Борька мне нужен помощник на радио. Тема твоя – «Сексменьшинства в России». Примешь участие?

– Даже не знаю, – с сомнением ответил я, – у меня опыта в этих делах нет. Я ни разу…

– Да какой опыт? Ты о чём? Просто нужен человек, который в теме. У нас тут товарищ один заболел, простыл, голос потерял. Выручай. Ты не переживай, твои данные светить е будем, придумай псевдоним и должность.

– А что там нужно говорить? – меня, конечно, подмывало принять участие, но пугало то, что я ни разу не был на радио.

– Да что хочешь, – рассмеялся в трубку Владимир. – Будут вопросы, дискуссия, споры, в общем, всё как обычно. Ну? Приедешь?

– Когда нужно? – робко спросил я.

– Прямо сейчас выезжай, эфир через три часа, пока пообщаемся, обсудим.

– Хорошо, – неожиданно для себя согласился я, – будь что будет. Но только без фамилии, пожалуйста, а то меня из фирмы аж бегом попрут, у нас там полно гомофобов и главный гомофоб директор.

Антон, догадавшись, о чём речь, с ухмылкой спросил:

– Что, звездить поедешь?

– И не говори, – рассмеялся я, – правда, первый раз, что-то волнуюсь.

– Да чего тебе волноваться? Ты умеешь говорить, думаю, справишься.

Я собрал портфель, положил в него ноутбук, телефон, зарядки и, обняв Антоху, отправился по названному адресу. Через полтора часа мы уже сидели с Владимиром и обсуждали предстоящую передачу.

– Значит так, – говорил Копытин, – нас будет четыре человека, плюс ведущий, он будет предоставлять слово, но это не значит, что ты не можешь никого перебивать. Если чувствуешь, что есть что сказать или возразить, действуй смелее, здесь главное не допускать глубоких пауз. Увидишь, ничего сложного.

– А кто эти двое, кроме нас? – спросил я.

– Ты не поверишь! – усмехнулся Копытин. – Поп и коммунист.

– М-да, – покачал я головой, – сожрут они нас.

– Ага, – закивал Копытин, – как бы не так, мы тоже не лыком шиты. На само деле, чем жарче будет дискуссия, тем лучше. Ты же, наверное, по себе знаешь, что тебе интереснее смотреть или слушать? Когда сопли жуют или когда бой не на жизнь, а на смерть? В общем, ты пока почитай, расшевели память, ноутбук можешь перед собой держать, на всякий случай.

– Хорошо, – кивнул я и принялся читать материал по теме.

Время пролетело слишком быстро, нас пригласили в студию. Помощник разместил нас на кресла, настроил микрофоны, поставил рядом с каждым спикером стакан воды, пожелал удачи. И через несколько минут мы оказались в эфире.

– Добрый день, дорогие радиослушатели. В эфире программа «На грани». Тема нашей передачи сегодня, скажем так, чувствительная и сложная. Мы обсудим вопрос о соблюдении права сексуальных меньшинств в нашей стране, о возникающих проблемах и способах их решения. Позвольте представить наших гостей: кандидат медицинских наук, профессор Копытин Владимир Маркович, член КПРФ Сазонов Михаил Петрович, священник-педагог протоиерей Алексей Ушинский и сотрудник московской компании, начальник отдела кадров, Белов Юрий Фёдорович. Здравствуйте, господа.

Мы все дружно поздоровались, ведущий продолжил:

– Итак, первый вопрос: существует ли у нас в стране проблема с соблюдением прав сексуальных меньшинств, допускается ли их дискриминация? Отец Алексей, пожалуйста, начните вы.

– Спасибо, – ответил священник. – Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Прежде всего, хочу поблагодарить руководство радио за приглашение. Что касается вопроса, скажу: у нас обычно говорят о дискриминации сексуальных меньшинств, забывая, что дискриминация часто касается и людей традиционной, то есть гетеросексуальной ориентации. Никто же не станет отрицать, что мы должны заботиться о правах всех людей, а не только какой-то определённой группы…

– Извините, отец Алексей, – выбрав паузу священника, сказал Копытин, – и чем же по вашему нарушаются права людей, отрицающих, к примеру, гомосексуализм?

– Те, кто признаёт гомосексуализм нормальным явлением, почему-то не признают право других людей критически относиться к лицам, нетрадиционной сексуальной ориентации. В этом проблема. Да, христианство определяет гомосексуализм как грех. Но я хочу отметить, что критическое отношение проявляется не только среди религиозных деятелей и многих людей гетеросексуальной ориентации, но и среди тех, кто испытывает гомосексуальные влечения. Эти люди добровольно хотят избавиться от греховных влечений, строят традиционные семьи, пытаются излечиться от недуга.

– То есть вы, считаете гомосексуализм недугом? – не сдержался я и посмотрел на Копытина, он одобрительно кивнул, и я смело продолжил: – Сегодня и юристы, и врачи, и правозащитники пришли к однозначному выводу: гомосексуализм – это не приобретённое явление, а врождённое. Гомосексуалистов нельзя называть ни больными, ни извращенцами, ни уж тем более преступниками. Никому ведь в голову не взбредёт называть человека больным или преступником за то, что у него другой цвет волос, не такой как у всех разрез глаз или слишком маленький (большой) размер ноги.

– Я говорю о другом, – протоирей Алексей пропустил мимо ушей моё замечание, – дело в том, что защита прав сексуальных меньшинств приводит к обратному результату, люди не могут говорить, во всяком случае, публично о своём неприятии гомосексуализма. И выходит так, что защищая права меньшинства, мы ущемляем права подавляющего большинства…

– Позвольте? – в дискуссию вступил Копытин. – Я много лет изучаю вопросы, связанные с нетрадиционной сексуальной ориентации, и со всей ответственностью заявляю: ничего сверхъестественного и противозаконного представители ЛГБТ-сообщества никогда не требовали и не требуют. Мы сейчас плавно уходим от темы.

Что на самом деле происходит в России? Наверняка, каждый из нас видел такую картину: в то время, когда представители секс-меньшинств заявляют о дискриминации, одни граждане морщатся, мол, как надоели эти отвратительные «гомосеки». Другие, возмущаются и предлагают всю эту «голубятню» разогнать и сослать куда подальше, например, на Колыму валить лес. Словно лесная промышленность нашей страны только и держалась исключительно на трудоспособности гомосексуалистов. Есть и крайне суровые комментаторы, безрассудно неистовствующие, мол, зря уголовную статью за мужеложство отменили, а «пи…» нужно расстреливать.

– Это общий уровень нетерпимости в обществе, – сказал четвёртый участник Михаил Петрович. – К сожалению, у нас с этим беда. КПРФ выступает против насилия.

Я не сдержался и усмехнулся. Копытин тут же вставил:

– Лично к вам, Михаил Петрович, у меня претензий нет, но не ваша ли партия положила начало преследованию гомосексуалистов? Уж кто-кто, а…

– Вы наверняка знаете, Уважаемый Владимир Маркович, – перебил Сазонов, – что сразу после Октябрьской революции Ленин отменил уголовное наказание за гомосексуализм.

– Конечно, знаю, и знаю, что семнадцать лет за гомосексуализм в нашей стране не преследовали. Нас даже на международных конференциях ставили в пример. Но потом Сталин решил…

– А при чём тут Сталин? – развёл руками Михаил Петрович. – Основа сталинизма – воинствующее невежество, сталинизм имеет лишь самое отдаленное отношение к коммунизму.

– Даже так? – одобрительно закивал Копытин. – Тогда это меняет дело. Обычно ваши товарищи по партии не отделяют Сталина и сталинизм от настоящего коммунизма и к тому же защищают уголовную статью за мужеложство. То есть я правильно понимаю, что вы выступаете против преследования представителей сексуальных меньшинств?

– Конечно, – решительно ответил Сазонов. – Настоящие коммунисты всегда выступали против насилия. Могу напомнить наш гимн: «Весь мир насилья мы разрушим». Так что отношение коммунистов к гомосексуалистам это лакмусовая бумажка на проверку отношения к свободе личности в социалистическом обществе. Суть коммунизма в освобождении, а не закабалении человека, а потому мы просто обязаны защищать любые меньшинства, в том числе и сексуальные. Конечно, сталинисты при таком раскладе, всегда прибегают к демагогическим выводам: дескать, понятно, раз ты защищаешь гомосексуалистов, значит и сам такой.

– Ну, этот приём используют не только сталинисты, – поправил Копытин, – этим, к сожалению, занимаются все гомофобствующие товарищи.

– Как раз к слову, – вступил в разговор священник, – Церковь выступает за то, чтобы различные организации, отечественные и международные, прекратили распространять документы, содержащие ярлыки для людей, критикующих приверженцев гомосексуализма, нельзя в отношении них использовать такие слова как «гомофобы», а в отношении взглядов – термины «стереотипы», «предрассудки».

Господа, – вмешался ведущий программы, – какие примеры вы можете привести, показывающие наличие дискриминации сексуальных меньшинств в нашей стране?

– Примеров, к сожалению, очень много, – начал я. – Слышали вы о жизни геев в тюрьмах и исправительных колониях? Там действительно попираются права сексменьшинств, а гомосексуалистов превращают, извините, в полуживотных. Я думаю, вряд ли аналогичное положение возможно в любой другой европейской стране. Хочешь не хочешь, а задумаешься: есть или нет дискриминация секс-меньшинств в России?

– В чём конкретно проявляется дискриминация? – спросил ведущий.

– Да во всём, – ответил я, – в каждом шаге, в каждом действии. Гомосексуалисты в пенитенциарной системе России – это настоящие изгои. У них отдельная посуда, отдельные спальные места, отдельные столы. И не дай бог представитель секс-меньшинств прикоснётся к столу для «правильных» людей, его не только могут избить, но и убить.

– А как на эти действия реагирует администрация исправительного учреждения? – спросил ведущий.

– Никак! – ответил я. – Все всё знают, но никто ничего не исправляет.

– Позвольте я добавлю, – вмешался Владимир, – у нас ни в одном законе, где говорится о недопустимости дискриминации по тому или иному признаку, нет даже упоминания о секс-меньшинствах. И многие представители правоохранительных органов истолковывают это как право кого-то унижать или не замечать нарушений. Всё это является следствие несовершенства законодательных механизмов защиты секс-меньшинств. А наши депутаты принимает закон, запрещающий «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних».

– Вы считаете этот закон неправильным? – спросил священник.

– А что же в нём правильного? – ухмыльнулся Копытин.

– За принятие закона депутаты проголосовали почти единогласно при одном лишь воздержавшемся.

– В этом и есть проблема, отец Алексей, – продолжил Копытин, – по разным оценкам специалистов, психологов, сексологов, социологов, число гомосексуалистов в любом обществе составляет от пяти до двадцати процентов. И если даже взять средний показатель 10-12%, выходит, на планете земля живёт около миллиарда гомосексуалистов. То есть, в любом коллективе, где насчитывается хотя бы десять человек, один будет непременно голубым. Давайте, к примеру, возьмём Государственную Думу России. Четыреста пятьдесят человек. Как ни крути, а теоретически там заседает около пятидесяти человек с нетрадиционной сексуальной ориентацией. А теперь скажите: куда же подевались депутаты, отражающие пятьдесят оттенков… голубого? Наивный избиратель подумает, вот, мол, какие ответственные ребята, о детях думают, об их нравственном воспитании. Но что-то мне подсказывает, двигала ими вовсе не забота о подрастающем поколении, а банальный страх. Представляете, если избиратели узнают, что их депутат «голубой», всё, на карьере политика можно ставить крест. Именно этим и объясняется такое завидное единомыслие наших законодателей в этих вопросах. Никому не хочется оказаться заклеймённым страшным словом «гей», синоним я не называю. Вот и действуют те 10-12% по принципу «бей своих, чтобы чужие боялись». И пока наши соотечественники – президент страны, депутаты, министры, губернаторы, мэры и прочие власть предержащие господа будут руководствоваться такими же принципами, мы никогда не продвинемся на пути к гражданскому обществу, никогда не обеспечим реальные гарантии прав и свобод человека и никогда не наведём порядок в нашей стране. Да и разве справедливо будет, если государство перестанет заботиться о пятнадцати миллионах (10-12%) своих, пусть даже голубых, граждан.

– Небольшое отступление, – сказал Сазонов, – вы замечали, что многие наши соотечественники почему-то свято верят: если всех гомосексуалистов куда-то удалить, допустим, посадить за решётку или ликвидировать, наши дети вознесут до небывалых высот нравственность, обретут духовное просветление и беспрецедентную непорочность. Все люди, храня до глубокой старости целомудрие, непременно избавятся от эгоизма и корыстных помыслов, а наша жизнь наладится, и наконец-то наступит долгожданное всеобщее благоденствие.

– Скажите, господа, а как вы относитесь к гей-парадам? Стоит ли их проводить или эта забава не для нашего общества? Отец Алексей, как вы считаете?

– Вы знаете, «гей-парады» не имеют никакого отношения к защите прав сексуальных меньшинств. Нельзя это назвать и формой протеста против дискриминации. Я считаю, что все эти мероприятия являются ни чем иным, как средством пропаганды, причём агрессивной, гомосексуализма, попыткой внушить нашим людям, и в первую очередь неокрепшим душам, что гомосексуализм – это нормальное явление, это престижно.

– Вы опять, отец Алексей, говорите о представителях секс-меньшинств, как о каких-то отщепенцах, извращенцах, правонарушителях, наконец, больных людях. – вступил я снова в разговор. – Неужели вы никогда не слышали или не читали в интернете, что есть люди, которые рьяно отделяют права человека от прав геев? Прямо так и говорят: геи – это не люди, и прав человека – это не про них. Так как же представители секс-меньшинств должны защищать т отстаивать свои права.

– Кстати, такие высказывания чрезвычайно опасны. История человечества знает много примеров, когда тех или иных людей и за людей не считали. В такую категорию попадали и женщины, хотя в некоторых странах им до сих пор живётся несладко. Не повезло и чернокожим товарищам, индейцам, австралийским аборигенам… Перечислять можно долго. Люди во все времена любили делить других людей по сортам. Гитлеру, к примеру, взбрело в голову уничтожать не только гомосексуалистов, но и евреев, цыган, они, видите ли, мешали процветанию Германии.

– Церковь исходит из того, что «гей-парад» – это пропаганда гомосекуализма, и демонстрация склонности к совершению гомосексуальных действий. Вы видели, как проходят такие мероприятия на Западе? Идут разукрашенные мужчины и имитируют развратные движения. Разве это не развращение и растление детей?

– Плохо другое, – вступил я, – церковь не слышит гомосексуалистов. Вы видите, даже представитель компартии и то выступает против притеснения и дискриминации секс-меньшинств, вы же настаиваете на том, что гомосексуализм – это либо разврат, либо болезнь, либо правонарушение.

– Вы забываете, уважаемый Юрий Фёдорович, что «дети мира невинны, уязвимы и зависимы». И вот эти светлые качества наших деток используют организаторы и участники гей-парадов, разрушая их психику, навязывая аморальные ценности, по большому счёту совершая над ними психологическое насилие. И мы не можем допустить, чтобы это стало нормой. Грех – он от лукавого.

– Внимание, господа, – объявил радиоведущий, – у нас звонок от слушателя!

– Здравствуйте, – раздался голос у нас в наушниках, – у меня вопрос к отцу Алексею.

– Здравствуйте, – ответил священник, – слушаю вас внимательно.

– Скажите, пожалуйста, почему церковь выступает против любви? Ведь Иисус Христос призывал своих учеников и последователей любить друг друга. Какая разница кто кого любит? Разве он говорил только о разнополой любви? Каждый человек свободен и имеет право выбирать, как ему жить и кого любить. Это в любом случае лучше, чем враждовать и воевать. Не так ли?

– Вы совершенно правы! – начал отец Алексей. – Церковь не разделяют любовь на категории. Любовь всегда остаётся любовью. В Евангелии от Иоанна наш Спаситель напутствует своих учеников: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. Поэтому все узнают, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собой». (Иоанн, 13:34-35). И ничего зазорного Иисус Христов в этом не видит. Ежели речь идёт о распущенности, похоти, то здесь церковь говорит не о каком-то запрете любви, а о грехе, несдержанности. Здесь любовь приобретает совершенно иное значение, заключается в умении подавлять свои прихоти и греховные желания.

– Ещё один звонок, – объявил ведущий. – Ало, здравствуйте, представьтесь, пожалуйста.

– Здравствуйте, меня зовут Иван, я из Нижнего Новгорода. Я хотел бы задать вопрос представителю КПРФ, товарищу Сазонову. Как вы относитесь к тому, что сегодня коммунисты открыто идут в церковь и там стоят со свечками, целуют иконы и т.д.? Разве это не лицемерие?

– Вы знаете, у нас другая тема передачи, извините.

– Тем не менее, – сказал Сазонов, – я пару слов всё-таки скажу. Я уже говорил сегодня, что суть коммунизма в освобождении, а не закабалении человека. У нас в старен свобода совести, и запрещать кому-то верить в Бога – последнее дело, да и как показывает вся наша история, бесперспективное.

– Следующий звонок.

– Вопрос к господину Белову. Мне кажется ваш оппонент путает «гей-парад» с «гей-прайдом», что является в нашей стране повсеместным заблуждением.

Я и забыл, что это мой псевдоним, потому не отреагировал только после того как ведущий обратился ко мне:

– Юрий Фёдорович, что вы скажете по этому вопросу?

– Да, – опомнился я, – очень своевременный вопрос. Спасибо. К сожалению, наше общество не видит или не слышит различия между двумя терминами. Но гей-парад – это чисто развлекательно мероприятие, что-то вроде карнавала. Гей-прайд же – это уже не развлечение. Зачем проводить гей-прайды, для чего это нужно? Многие противники однополой любви утверждают, что «это мощное пропагандистское мероприятие». Так ли это на самом деле? У гей-прайда разные цели. В западных странах, например, это в первую очередь массовое выражение чувства собственного достоинства, разнообразия и единства ЛГБТ-сообщества, его культурное развитие, самоопределение, права человека и торжество свободы личности. Подобные мероприятия являются реализацией права на свободу слова, мирные шествия и самовыражение, они используется для привлечения внимания к проблемам секс-меньшинств. На гей-прайдах звучат различные социальные и политические вопросы о дискриминации, гомофобии, о признания однополых браков, поднимаются проблемы распространения СПИДа, уголовного преследования и смертных казней геев и лесбиянок в некоторых странах. Проблем в современной жизни ещё очень много, и их необходимо решать. Гей-прайд дословно переводится как «гей-гордость». Это значит, что люди гомосексуальной, бисексуальной и других ориентаций, имеют право на чувство собственного достоинства и могут гордиться своей ориентацией и гендерной идентичностью, имеют право осознавать и принимать себя такими, какие они есть. Они созданы природой, они наши соседи, мы обречены жить вместе, в одном обществе, и коль мы утверждаем идеалы и ценности любви на земле, давайте любить не только людей избранных, а всех кто рядом с нами. Миром правит любовь! Давай избавляться от ненависти. Противники гей-активистов, организовывающих гей-прайды, недоуменно восклицают, мол, чем же тут гордиться? Подумаешь, голубой, ну и молчи, рот не разевай. Но мы забываем, как в разных странах боролись за свои права женщины, нацменьшинства, индейцы, чернокожие, в конце концов, и сами христиане тоже через всё это прошли. Как сейчас секс-меньшинства, так когда-то и все перечисленные люди гордо заявляли: «Я женщина (индеец, чернокожий, христианин), и мне не стыдно за это!».

Почему человек должен стесняться и скрывать свою ориентацию? Почему люди как дикие животные бросаются на того, кто не такой, как все, кто отличается от остальных? Представители ЛГБТ-сообщества просто устали жить в подполье, да и нет в этом никакого смысла ни для них, ни для общества. Когда президенту России предложили назвать три главных качества будущего человека, он отметил любовь, доброту и милосердие. Прекрасно! Осталось теперь от теории перейти к практике. И, если мы будем действовать честно, открыто, искренно, без всяких околичностей, тем меньше будет трагедий, недоразумений, ненависти, тем больше будет в нашей жизни и во всём мире любви, добра и понимания.

– Спасибо большое. Вот на этой позитивной ноте мы и завершаем нашу передачу, – объявил радиоведущий и добавил: – Спасибо всем, кто пришёл к нам сегодня в студию, спасибо нашим слушателям за интересные вопросы. Уверен, это наш не последний разговор на эту тему. До свидания. До новых встреч.

Мы вышли из студии. Как рассказывал Владимир, дискуссии часто продолжаются после передачи.

– Вы знаете, Владимир Маркович, по поводу закона о запрете пропаганды, я всё-таки не могу с вами согласиться. Для людей нетрадиционной сексуальной ориентации этот закон является благом, при этом наших детей он защищает от сложной и запутанной информации, влияющей на их физиологическое и психическое развитие.

– Не стану вам ничего доказывать, это дискуссия не на полчаса и даже не на день-два, а примитивизацией вопроса я заниматься не хочу. У меня к вам вот такой вопрос: я слышал, вы увлекаетесь живописью, верно?

– Да, есть такой грех, – шутливо ответил протоирей.

– Так вот, скажите, учитывая этот пресловутый закон, который называют, «закон о защите детей от пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений», можно ли, к примеру, демонстрировать подрастающему поколению такие достижения отечественной культуры, как полотна "Ученики в мастерской" Кончаловского, "Перетягивание каната" и "Купание коней" Богданова-Бельского, знаменитое полотно «Купание красного коня» и картина «Играющие мальчики» Петрова-Водкина, "Полдень" и «После боя» Дейнеки?

Согласитесь, это же полнейшие безнравственность, распутство содом и гоморра, если хотите. Голые мужики, подростки, дети… Это похлеще Венеры Милосской, изображение которой коммунисты отказывались печатать даже в справочной литературе, принимая его за порнографию. Мне кажется, что с законом, запрещающим «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений…» сегодня происходит что-то подобное.

– Вы я вижу, Владимир Маркович, недолюбливаете нашего брата, – рассмеялся Сазонов.

– Нет, Михаил Петрович, я говорю исключительно о сталинистах.

Я не стал встревать в послеэфирную дискуссию, предоставив возможность своему другу поставить точку в споре.

– Вы же не станете отрицать, – не успокаивался священник, – что гомосексуализм подрывает демографические основы?

– Стану, – усмехнулся Копытин, – и не признаю этого аргумента. Пожалуй, это самая распространённая гомо-пугалка. Некоторые прямо возводят этот чуть ли не на уровень мировой войны: «гомосексуализм – это опаснейшая угроза для всего человечества, потому что, поразив наших детей и внуков, может прервать наш род, поскольку «неразмножение» – это то же самое, что и смерть…». Легковерные граждане, не задумываясь, принимают на веру подобные утверждения, но как же быть с тем, что во времена Иисуса Христа на нашей планете проживало около ста миллионов человек. И каким же образом к 2017 году женщины-землянки нарожали ещё семь миллиардов человек? Насколько мне известно, гомосексуалисты были всегда – и до Христа, и при нём, и после него. Однако на рождаемости это никоим образом не отразилось. Да и как это может отразиться, если на демографию народонаселения не повлияли ни крестовые походы, ни мировые войны, ни эпидемии, ни завоевания Александра Македонского?

– Божий промысл! – ответил священник.

– Ну, так а чего ж вам волноваться в таком случае? – рассмеялся Копытин и добавил: – На уровень рождаемости, согласитесь, всё-таки больше влияет возможность современной женщины прервать беременность. Вот где страшные цифры. За время существования советской власти было сделано сто восемьдесят миллионов абортов. Даже представить такое невозможно…

Уже прощаясь на улице, Владимир на прощание сказал своему оппоненту:

–Увы-увы, батюшка, у нас в стране пока рулят ханжество, фальшь, лицемерие, ненависть, ксенофобия и страх. И пока это положение будет сохраняться, российские гомосексуалы, особенно подростки, которым не с кем ни посоветоваться, ни поговорить, ни отвести душу с такими же как они сами, будут продолжать верить в собственную низость и ничтожность, будут считать себя извращенцами и изгоями, будут смолоду спиваться или скалываться, будут выпрыгивать из окон многоэтажек, вешаться, резать вены, травиться. Задумываются ли об этом блюстители нравственности, защитники традиционных ценностей? Кто ответит за такое моральное надругательство над юными людьми? Почему кто-то снова толкает наше общество в антиправовое, варварское болото, снова вынуждая нас оставаться на задворках цивилизованного мира?

– Ну как тебе передача? – по дороге домой спросил Копытин.

– Мне понравилась, – ответил я. – Интересно, но как-то всё сжато, кратко.

– Ну, а как ты хотел? – рассмеялся Копытин. – Эфирное время у них дорого стоит. Но радует, что хотя бы говорят об этой проблеме, это уже шаг вперёд.

– Согласен, – кивнул я.

Глава 20

Однажды утром мне позвонила Галина и попросила помочь ей с оформлением каких-то документов. Я пытался вникнуть разобраться, что конкретно ей нужно, но так ничего и не понял. Со слов Галины мы должны были произвести какие-то манипуляции с недвижимостью для того, чтобы снизить налоги. Она объяснила, что это вполне законная операция, и времени займёт совсем немного. Ну, надо, так надо. На месте, разберёмся, подумал я. Предупредив Антона, что я поехал на встречу с женой, я покинул дом.

Помню только, как мы вошли в подъезд, поднялись на второй этаж и переступили порог какого-то помещения, похожего на обыкновенную московскую квартиру.

Я уверен, что мне не грозит случайная смерть в какой-нибудь аварии, я случайно не утону, не сгорю в пожаре, если я когда-нибудь и погибну, то из-за своей чрезвычайной доверчивости.

Очнулся я связанный по рукам и ногам в какой-то палате. Рядом с моей, так называемой, кроватью, которая больше походила на операционный стол, суетилась пожилая женщина в белом халате, впоследствии оказавшаяся то ли медсестрой, то ли санитаркой, она ухаживала за мной, кормила с ложечки, засовывала под меня надувное судно…

– Где я? – прохрипел я. – Что произошло? Где моя жена?

– О! – женщина подняла указательный палец. – Хорошая примета, о жене вспомнил. Значит, всё будет хорошо.

– В каком смысле? – недоумевал я. – Почему я привязан… то есть связан? Вы можете нормально объяснить?

– Не кричи, товарищ! – нахмурилась женщина. – Придёт доктор, и всё тебе объяснит. Зачем так шумишь?

– Да хоть скажите, что случилось? И почему я не могу двигаться? Может, какое недоразумение?

– Сюда, милок, по недоразумению не попадают, – ухмыльнулась женщина. – Слишком дорогое удовольствие.

– Что ещё за удовольствие? – я никак не мог сообразить, о чём идёт речь.

– Лечение! – пояснила медсестра-санитарка.

– То есть, вы хотите сказать, что я болен? – опешил я.

– Почём мне знать? – женщина развела руками.

– Но вы же говорите, что болен…

– Эт не я говорю, это ваша жена говорит, – медсестра подошла ко мне и бумажной салфеткой аккуратно вытерла мне пот со лба.

– Что она говорит? – меня вдруг посетила дичайшая мысль о том, что Галя решила меня продать по запчастям на органы. От одного этого предположения я едва не потерял сознание. Пока я приходил в себя, моя заботливая санитарка исчезла.

Врач появился примерно через полтора часа. Увидев его, я сразу закричал:

– Что происходит, чёрт возьми? Вы зачем меня привязали к этой телеге?

– Спакона, таварись, – произнёс доктор. – Суметь нехарасо.

Только теперь я заметил, что у врача лицо желтовато-коричневого оттенка. Передо мной стоял то ли японец, то ли китаец, иными словами, человек с тёмными волосами и узкими, раскосыми глазами. Он наклонился надо мной, раздвинул веки и посветил миниатюрным фонариком.

– Харасо, осень харасо, товарись.

– Послушайте, – взмолился я, – вы можете объяснить, что вам от меня нужно? Кто вы?

– Асисента сказать тебе, товарись, – закивал представитель монголоидной расы.

– Какой я тебе товарищ? – взревел. – Где твоя асисента? Объясните мне, что происходит?

В дверь вошла миловидная женщина лет тридцати и объявила:

– Я ассистент доктора Хуа То Цяо. Не волнуйтесь, пожалуйста, вам здесь ничто не угрожает. Всё будет хорошо.

– Ну, если всё будет хорошо, развяжите меня, – потребовал я.

– Сейчас это невозможно, первую декаду придётся потерпеть…

– Что? – вскрикнул я. – Декаду? Вы хотите сказать, что вот так коконом буду тут у вас лежать десять дней?

– Это же в ваших интересах, Борис Сергеевич! – улыбнулась «асисента». Курс лечения длится месяц, если вы будете себя вести сдержанно, в последующие две декады мы снимем с вас фиксацию.

– А сейчас это сделать нельзя?

– Нет, – замотала головой ассистент, – лечение в первую декаду проводится только в фиксированном состоянии.

– А теперь скажите, чем я таким заболел, чтобы меня тут держать, как собаку Павлова?

Японо-китайско-казахское медицинское светило, улыбнувшись, спросил у меня:

– Мальсики любись, товарись?

– Не понял! – вытаращил я глаза и обратившись к женщине, спросил: – что он спрашивает?

– Доктор интересуется, любите ли вы мальчиков?

И только теперь я понял, а какую ловушку я попал. Я даже где-то слышал о так называемых медицинских докторах, которые успешно излечивают больных от гомосексуализма.

– Вы с ума сошли? – чуть не плача воскликнул я. – Вы собираетесь лечить меня… в смысле менять мою сексуальную ориентацию?

– Разумеется, Борис Сергеевич, – закивала ассистент. – У нас сто процентный результат.

– Да-да-да! – рядом закивал «товарись» Хуа То Цяо.

– Как вас зовут? – спросил я у ассистентши.

– Любовь Евсеевна, – ответила женщина.

– У вас есть медицинское образование?

– Естественно, – ухмыльнулась представительница богоизбранного народа.

– А вы слышали, доктор, о том, что гомосексуализм – это не болезнь?

– Ну, вы знаете, у нас альтернативный взгляд на эту проблему….

– А при чём тут ваша альтернатива? Если человек не болен, как вы можете его лечить?

– Но, согласитесь, вы сами пришли к нам, – сказала Любовь Евсеевна, – ваша жена оплатила курс…

– Вы можете позвонить ей? – спросил я. – Пусть приедет.

– Завтра она будет здесь, – заверила ассистент, – у вас будет возможность с ней пообщаться.

– Пусть приедет немедленно, – потребовал я. – Позвоните ей.

– Успокойтесь, Борис Сергеевич, прошу вас. Сегодня у нас процедуры, очень важные, мы начинаем наш курс, никаких посетителей. Лежите молча. Иначе доктор… Ну, в общем, вам нужно смириться.

– Вы мне угрожаете? – процедил я сквозь зубы.

– Да что же вы такое говорите, уважаемый? – фальшиво рассмеялась дама. – Просто вы должны понять, если пациент проявляет излишнюю агрессию, мы обязаны принять меры. Так что в ваших же интересах вести себя спокойно. Договорились?

Я пришёл к выводу, что спорить в данной ситуации себе дороже и сделал вид, что смирился. «Ладно, – подумал я, – подожду до завтра…». Я не стану рассказывать, какие ещё мысли носились в моей голове, но услышь их Галина, она бы не была от них в восторге.

Жена приехала на следующий день после обеда. Китайский гестаповец к тому времени закончил свои пытки, и я молча смотрел в потолок и думал: за что мне такие муки? Что и кому я сделал плохого в этой жизни? Человеческая глупость не знает границ. Ведь совершенно очевидно, что это Сунь Хунь в Чай просто рубит капусту на теме гомосексуализма. Они ловят на крючок таких наивных дур, как моя Галя, и тупо выкачивают из них деньги.

– Что это такое, Галина? – вместо приветствия спросил я, как только она вошла в камеру. Палатой эту пыточную я не называю её принципиально.

– Боренька, я же хочу как лучше! – сделав невинное лицо, сказала супруга.

– Кому лучше? – мне хотелось закричать, но помня вчерашнюю угрозу «ассисенси», я себя сдерживал.

– Нам обоим, – ответила Галина. – Это очень знаменитый доктор, Боря, он возвращает к жизни и мужчин, и женщин, и всяких там извращенцев – педофилов, некрофилов, зоофилов.

– Галка, ты чего? – у меня не было сил даже серьёзно возмутиться. – Ты это сейчас зачем перечислила? Какие извращенцы? Ты о чём?

– Боря, Боренька, милый, – Галина поцеловала меня в лоб, и я вздрогнул, – ты к кому от меня ушёл? Я ведь всё знаю, ты живёшь с мальчиком, с ребёнком совсем. Ну, как же так? Мы прожили с тобой двадцать четыре года, и вдруг я узнаю, что ты этот… как его… гомосексуалист и педофил.

У меня потемнело в глазах.

– Ты что? Сдурела, что ли? Какой ребёнок, какой педофил? Да я случайно познакомился с парнем, он ровесник нашего Сергея, его отец выгнал из дому, я просто помог пацану. Какая ж тут педофилия? Парню двадцать два года. Ты в своём уме.

– Ну, для тебя-то он, как ни крути, ребёнок.

– И что теперь? Меня нужно записывать в педофилы?

– Боря, мне знающие люди сказали, что все гомосексуалисты и есть педофилы. У нас даже закон в стране приняли против пропаганды гомосексуализма среди детей. Вот так. Но и это ещё не всё. Почему я решила тебе помочь и вылечить от этой заразы?

– Почему? – невольно вырвалось у меня.

– Я случайно заглянула в твой стол. И как ты думаешь, что я там обнаружила в одном из ящиков?

«Ага, – я мысленно усмехнулся, – обложили со всех сторон. В квартире завёлся собственный Штирлиц в юбке».

– С каких это пор ты начала обыскивать мой стол? Раньше ты перед стиркой мне брюки приносила, чтобы я сам карманы проверял. Что-то изменилось?

Галина опустила глаза в пол и какое-то время молчала. Затем задрав высоко голову, словно собираясь выступать на митинге, спросила:

– Так вот, дорогой, объясни мне, пожалуйста, зачем ты там всё это хранил?

– Что это? – несмотря на своё положение, я едва не рассмеялся. Мне было интересно, как она назовёт «это», какое придумает название?

– Ну, ты же знаешь, о чём я говорю, – вспылила Галина.

– Что-то не припомню, – продолжал я ёрничать. – Начала говорить, так продолжай.

– Зачем тебе большая пачка презервативов и..?

– И… что?

– Боря! – вскрикнула Галина, словно её посадили на электрический стул.

– Я нашла там резиновый член! Что это такое? Ну, что это такое? Скажи.

– Так ты уже сама сказала, это резиновый член.

– Зачем он тебе? Вот скажи мне, зачем нормальному мужчине резиновый член? И ты ещё мне будешь говорить, что тебя не надо лечить? Ты хоть понимаешь, что с тобой творится? Я знаю, ты не веришь во всё это, но я скажу: подозреваю, что на тебя навели порчу. И даже догадываюсь, кто это сделал.

– И кто же? – мне и впрямь это стало любопытно, кого же она имеет в виду.

– Я в этом уверена на 99%.

– Так кто же?

– Валька из четвёртого подъезда! – выпалила Галина. – Ты думаешь, я не замечала, как она перед тобой жопой виляет. Наивный ты, Боренька. Она уже лет десять без мужика живёт, вот на тебя глаз и положила. Сейчас знаешь, какие гадалки есть. Это тебе не бабушки из нашего детства, они сейчас привораживают при помощи компьютеров. Так могут приворожить, что мужик словно на верёвочке за женщиной бегает.

– Что-то не замечал я тяги к Вальке, я и не помню как она выглядит. Да имя, если бы не назвала, не вспомнил бы. Эх, Галя-Галя, да на хрен она мне нужна. Ну, чего ты несёшь? Какая Валя?

– Они всё это делают тайно, ты можешь и не догадываться, а потом – бац – и ушёл в другую семью. И ты думаешь, мне будет не обидно – прожить вместе столько лет и остаться одной?

– Да, – тяжело вздохнул я, – действительно прожил с тобой двадцать четыре года, и не знал, что живу с круглой дурой. Извини…

– Не оскорбляй меня, – вскрикнула Галина, – я тоже жила-жила и не знала, что живу с извращенцем.

– Прекрати нести чушь! – потребовал я. – Развяжи меня немедленно.

– Да как же я развяжу?

– Руками! Развяжи немедленно.

– Ты не переживай, Боря, доктор сказал, что ты не весь месяц будешь лежать привязанным, тебя скоро развяжут.

– И сколько ты отвалила за это блядство? – горько усмехнулся я.

– Триста долларов в день, – сказал Галина таким тоном, словно она спасла планету от нашествия злобных пришельцев из космоса.

– То есть, девять тысяч баксов? Правильно я понял?

– Ну да, – закивала Галина. – Я дачу нашу продала. Получила залог и вот…

– Час от часу не легче, – пробормотал я и почувствовал, как куда-то проваливаюсь. Видимо, хитрый китаец что-то вколол мне, я очнулся только на следующий день утром.

– Всё отлично! – бодро заявила вошедшая ассистент. – Результат неплохой, всё идёт по плану.

– А позвольте спросить, Любовь Моисеевна, как вы…

– Меня зовут Любовь Евсеевна, – поправила женщина.

– Ах, да, Любовь Евсеевна, а как вы определяете, что всё идёт хорошо? У меня дырка на жопе начала зарастать, что ли, или при виде женщины член вскакивает, как австралийский кенгуру?

– Ну, дырочка, допустим, ваша останется на месте, никуда не денется, а вот второе действие обязательно наладится, можете не сомневаться.

– Да вы знаете, у меня оно как-то и не разлаживалось.

– И прекрасно, – улыбнулась Любовь Евсеевна, – но поменяются приоритеты.

– А вы со мной говорили? – раздражённо спросил я. – Откуда вы знаете мои приоритеты?

– Мы говорили с вашей женой, и она оплатила услугу. Этого достаточно.

– Для вас, конечно достаточно, главное – выловили лохушку, и…

– Прекратите грубить! – строго сказала ассистент.

Честно говоря, я уже приготовился испить эту чашу до дна. А что я мог поделать? Развязаться не было никакой возможности. О побеге можно было забыть. Доктор Хуа ежедневно втыкал в меня иголки, окуривал каким-то едким дымом, натирал вонючими мазями и что-то бубнил по-своему. Страшнее всего было, когда он спускал с меня трусы и начинал колдовать над моим членом. Бедный мой друг-страстотерпец, сколько же выпало на твою долю испытаний. И всё из-за моей неразумной супруги.

Я мысленно обращался к ней: «Галка-Галка, прежде чем обращаться к восточным шарлатанам, ты хоть почитала бы о попытках излечивать гомосексуализм. Сегодня уже даже оголтелые гомофобы стали понимать, что психиатры и сексопатологи, равно как и добровольные «духовные наставники», обещающие изменить человеку сексуальную ориентацию, приносят гораздо больше вреда, чем пользы. Это всё равно, что уговорами убедить человека при полном холодильнике отказаться от приёма пищи. Нет, убедить, конечно, можно, но так ведь рано или поздно человек умрёт, а в нашем случае может сойти просто сойти с ума.

В истории нашей страны был такой министр (тогда их называли наркомами) иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин, заядлый гомосексуалист. Так вот он в двадцатые годы ездил лечиться от своего «недуга» аж в Германию. Боже мой, сколько он там вынес мучений. Но «голубиная страсть» его так никуда и не делась.

Помощь ко мне пришла, откуда я даже предположить не мог. После недели заключения под стражей я вдруг услышал какой-то странный шум в коридоре. Через мгновение отворилась дверь и ко мне в камеру-палату вошли полицейские, рядом стояли доктор Цяо, Любовь Евсеевна и моя Галя.

– Гражданин Филатов? – громко спросил майор полиции.

– Он самый! – радостно ответил я и выпалил: – Что бы вам не говорили эти господа, товарищ майор, меня здесь удерживают насильно и пытают!

Это мы уже поняли, – усмехнулся офицер и приказал моим мучителям: – развяжите его. Оказавшись на свободе, я едва не заплакал. Тело ломило, член горел так, словно его всю неделю гладили раскалённым утюгом или грызла голодная собака. Выйдя в коридор, я увидел Антоху.

– Ты? – остолбенел я. – Ты как здесь?

Антон рассмеялся:

– А говоришь, пятьдесят лет тебе! Ты серьёзно думаешь, что они, – он кивнул в сторону полицейских, – сами сюда пришли?

– Вот это да! – я аж присвистнул. – Так это, значит, твоих рук дело? А как ты… Как же…

– Да очень просто, – улыбнулся мой спаситель, – в паспорте нашёл твой адрес, затем понаблюдал за твоей супругой, вычислил, где они тебя прячут. Ну, а дальше уже дело техники. В полиции сначала даже не поверили. Говорят, что такого не может быть, мол, средневековье какое-то. Но вот пришли проверить и убедились, что всё может быть. Так что с освобождением, мой друг!

Мы крепко обнялись, в моих объятиях оказался настолько теперь близкий мне человек, что в тот момент я был абсолютно убеждён, нет на свете ближе и роднее человека, чем мой Тоха.

Глава 21

Видимо «лечение» от Галины и китайского доктора дало свои плоды. Давно я не видел таких суетных и насыщенных снов. За что я их люблю, так это за то, что сны не подвержены никакой цензуре. Никто не придёт и не скажет тебе: вот тут, батенька, ты не прав, что-то в твоём сне не так, не дело это, давай-ка, любезный, исправляй, а то…

Никаких «а то» – что приснилось, то приснилось.

Бывают сны весёлые, рассказываешь их, и все радуются, веселятся вместе с тобой. Бывают – грустные, у некоторых слушателей даже слёзы наворачиваются, когда проникаются «сонной историей». Бывают сны жуткие, фантастические, несуразные, бредовые, просто дурацкие. Ну а есть и такие, что сто раз подумаешь, рассказывать их кому-нибудь или нет.

Не знаю, в какой разряд можно зачислить мой сон, но сейчас это не суть важно, главное – сон любопытный и, я бы сказал, даже блистательный. Кому-то он покажется смешным, кому-то мрачным, другим, возможно, горьким и щемящим. И всё же убеждён, что о таких сне умалчивать нельзя. С моей стороны это было бы нечестно. Замолчать такой сон – вопиющая невежественность и жлобство, ибо искусство должно принадлежать народу, в нашем случае – читателю.

В России, как всегда, неожиданно случилась революция. Нет-нет, ни социалистическая, ни капиталистическая, ни крестьянско-пролетарская, ни культурная. Это ведь 2017 год! Социализм мы уже строили, перекрестились и пошли дальше. Капитализм процветает на каждом углу, чего его революционизировать? Крестьяне с пролетариями давно приспособились извлекать дополнительные доходы с помощью самобытных интерпретаций глупых законов, культуру так втоптали в грязь, что ей не до революций и переворотов, ей бы с кино, театрами и памятниками справиться.

Свершилась революция (внимание!) гендерная. Владимир Ильич Ленин при макияже, с ярким маникюром, в голубой накидке, кружевных ослепительно-белых трусиках и полупрозрачной коротенькой юбчонке взобрался на танк «Армату» и торжественно, несколько противным голосом, провозгласил:

– Товагищи, гендегная геволюция, о необходимости котогой все вгемя говогили гомосексуалы, свегшилась! Уга, товагищи!

Народ вокруг боевой машины взорвался аплодисментами. Везде были счастливые сияющие лица. Кто-то сказал: «Было бы неплохо разок пальнуть из танка». «Зачем?» – недоуменно спросили рядом стоящие граждане. «Да так, – пожал плечами мужчина, – для порядку».

За «Арматой» была расположена сцена. На ней танцевали пары, я присмотрелся: вот проплыл Сталин с совершенно голой Матильдой, дальше пошёл Троцкий с Надеждой Крупской, она была в бикини и плотном спортивной бюстгальтере. Внизу у сцены я вдруг заметил пожилого лысого толстенького мужчину, который валялся на траве и отбивался от одетой в чёрный латекс женщины, безжалостно стегавшей бедного старика. Тот извивался и визжал так, что мне захотелось отбить его у разъярённой женщины. Подойдя ближе, я понял, что тут происходит, и как-то сник, двойственные чувства одолели мною, я смотрел на старикашку и вспоминал, как он кричал и обзывал художников пидорасами. Да, кажется, это был он, если не ошибаюсь.

Женщина в очередной раз опускала на голую спину толстяка хлыст и приговаривала:

– Так кто тебе, сучий потрох, разрешил крымами разбрасываться?

– Простите, Наталья Владимировна, ради Бога, ну не подумавши я, простите.

– А нам теперь расхлёбывать? Завтра же выкопаем подлеца, и иди по миру объясняйся!

– Хорошо-хорошо, Наталья Владимировна, сделаем, только не бейте. Вон взгляните на сцену, какая бесстыдница с Иосифом Виссарионовичем зажигает.

Из-за сцены вышли Зиновьев, Каменев и Бухарин. Все они были одеты почему-то в шахтёрскую робу. Такой расклад удивил меня даже во сне. Но они вдруг растворились. Над площадью, словно истребители летали большущие пчёлы с необычайным раскрасом – розовые полоски чередовались с голубыми.

К Наталье Владимировне, откуда ни возьмись, подошёл скульптор Неизвестный и, взяв её под руку, отвёл в сторону. О чём они говорили было не слышно, но через какое-то время женщина громко рассмеялась и швырнула нагайку в сторону.

На сцене появился оратор во френче с блестящими пуговицами и объявил:

– Господа, сейчас я прочитаю вам свой моноспектакль о педагогическом сброде нашей страны, о молодых мажорах и их родителях коррупционерах. Меня зовут Владимир Рудольфович Пташкин, я самый честный бизнесмен на свете и обожаю нашего президента.

Толпа неодобрительно загудела, Ленин на танке обернулся и громко крикнул в микрофон:

– Товагищ Тгоцкий пните со сцены этого отвгатительного болтуна, он мешает мне выступать на политической сцене.

Троцкого опередил Сталин, он подошёл и со всей силы отпустил Пташкину смачный поджопник. К удивлению собравшихся, артист не рухнул на землю, а полетел над полем и взмыл ввысь. К концу сна он шлёпнулся посреди поля с опалёнными крыльями. К нему тут же подошёл актёр Шурик и расплакался.

А тем временем, власть в нашей богом хранимой стране и в нашем сне неожиданно перешла в руки гомосексуалистов.

Один из муниципальных депутатов, похожий на пьяного пингвина, целый день бегал по столице и радостно кричал: «Гей-парадам быть! Гей-парадам быть! Гей-парадам быть!». Я, правда, не понимал, в чём теперь их смысл. Теперь, скорее, несогласные будут добиваться проведения гетеро-парадов. Но новые власти сразу дали понять, что никаких гетеро-парадов не будет.

Гомосексуализм в стране был объявлен нормой, а гетеросексуализм в одних регионах – психическим заболеванием, в других – уголовным преступлением, в третьих – нарушением морали и нравственности. При этом, до революции такого термина как «гетеросексуализм» даже не существовало.

Несогласным дали месяц на пересмотр своих принципов, после чего по всей стране прокатилась волна народных протестов и, судов. Протесты проходили под знаменем «Гетеросексуализм от Бога!», суды – под лозунгом «Не позволим никому нарушать наши гомосексуальные права!».

Кто-то громко кричал: пришло время, товарищи, менять образы! Гендер – против пола!

В соответствии с новыми революционными нормами теперь стало возможно конструировать социальный пол. Создано новое существо, и это существо само выбирает свою сексуальную принадлежность.

Революционерам глубоко плевать на тот факт, что человечество за время его многовековой истории и не догадывалось о возможности такого поворота. Всю жизнь люди знали два пола: мужской и женский. Знали и о пороках, то есть об отклонениях или болезнях. Теперь же пришло другое время – у человечества появилось пять гендеров – мужской, женский, гетеросексуальный, гомосексуальный и транссексуальный, и все они признаны общественностью, поскольку являются между собой равными.

Всё! Доигрались в запреты мифической пропаганды, в ущемления прав сексуальных меньшинств, в дискриминацию и прочую дребедень. Врождённые отличия между мужчинами и женщинами отправлены на свалку истории, законы природы признаны ошибочными, разделение на Адама и Еву россиян больше не устраивает.

Потом, вспоминая этот необычный сон, я вдруг подумал: а что могло случиться, если бы власти могли контролировать наши сновидения? Наверное, поутру меня бы уже вели в следственный изолятор за, как минимум, пропаганду гомосексуализма. И никого не волновало бы, что всё это случилось во сне.

Президент страны издал Указ, согласно которому все жители страны с первого дня революции отличаются теперь не по биологическому полу, а обязаны сами выбрать себе пол. Младенцы по этому Указу являются бесполыми до того момента, когда смогут соображать и тоже сами смогут выбрать свой пол.

Вместо призыва «Пролетарии все стран соединяйтесь!» теперь во всех газетах и журналах предложено в обязательном порядке размещать другой лозунг: «Долой гендерные стереотипы!».

На определение своего пола новое правительство отпустило месяц, при этом предупредив, что государственные должности могут занимать только гомосексуалы, лесбиянки и транссексуалы.

Началось срочное перекрашивание чиновников. Особо сложно было перекраситься в тех регионах, где перед революцией приняли так называемые законы о запрете гомосексуальной пропаганды. Правда, местные парламенты быстро переделали законодательные акты, признав прежние ошибочными, а в самих текстах просто поменяли местами слова «гомосексуализм» и «гетеросексуализм». Получилось ловко и со смыслом. Некоторые губернаторы до конца надеялись, что им удастся сохранить и должность, и прежнюю сексуальную принадлежность. Один мудрый глава региона, обратившись к коллегам, сказал: друзья, жопа – ничто, карьера – всё! Многие последовали его примеру, в том числе и министры, мэры и чиновники помельче.

Нашлось немало и не сориентировавшихся руководителей. Они хватались руками и зубами за гетеросексуальную идеологию, но их сразу отстранили от власти разными способами – одних отправили на заслуженный отдых, других за активную и агрессивную пропаганду гетеросексуализма водворили в тюрьму, третьих усадили на изобретённый в Сколково электрический стул, четвёртых попотчевали полонием, остальных просто банально передавили шарфами в ванных комнатах. И всё – власть гетеросексуалов в Российской Федерации на этом закончилась. Триколор заменили шестицветным флагом и водрузили его над Кремлём.

Растерянные, но надеющиеся граждане повалили к священникам, но революционный дух, вытеснив дух святой, проник и в церковь. Отец Василий, к примеру, объяснял своим прихожанам:

– Братья и сестры, к превеликому сожалению, мы не сразу поняли сути писания, и всё истолковали не так, как учил нас Спаситель. Иисус никогда не осуждал гомосексуализм, а наоборот, призывал нас любить друг друга, как он любил нас…

– Батюшка, а как же книга Левит, где сказано: «не ложись с мужчиной, как с женщиной: мерзость это»?

– Всё правильно сказано! – отвечает находчивый поп. – Ложись с мужчиной как с мужчиной. Какая же из мужика женщина? Грех в тебе, сын мой, в твоих помыслах, в твоих мыслях. Не ищи греха в чужих задницах. Да и лежать – это не грех. Лежи себе и лежи.

– Вон оно что! – покачал головой прихожанин. – Ну, теперь ясно стало. А это не ошибочное суждение? – не унимался любопытный гражданин.

– Как оно может быть ошибочным? – раздражённо отвечает священник. – Ну, подумай своей головой. Ведь это… баба с бабой… это… женщина с женщиной – это ведь тоже гомосексуализм. Они ведь одинакового полу. Верно?

– Ну! – согласился гражданин.

– Баранки гну! – прикрикнул батюшка Василий. – Но где ты видел, чтобы спаситель хоть слово худое сказал об этих барышнях? Нету таких слов! А раз так, это ещё раз подтверждает правоту гомосексуалов, храни их господь! – святой отец перекрестился.

– А батюшка Митрофан говорил, – раздался голос другого прихожанина, – что гомосексуальное поведение – это просто плохая привычка, которую можно с помощью молитвы и покаяния изменить и исправить.

Отец Василий вздрогнул и почти шёпотом испуганно сказал:

– Об отступнике Митрофане забудь! Нет его. Отлучён за ересь.

Головой думай! Кто создал человека? Улавливаешь? Ориентация человека, хоть гетеросексуальная, хоть гомосексуальная – это дар божий и часть его чудотворного деяния. И если создатель наделил человека такой способностью, как гомосексуализм, значит, для чего-то это нужно было!

– А для чего? – хором спросило сразу несколько человек.

– Разбираемся, дети мои, разбираемся! – тяжело вздохнул священник и продолжил: – Тут главное понять, если некоторым нашим братьям и сестрам всё же присуще гомосексуальное просветление, то преданные и верные отношения между ними отражают божественный дар любви.

– То есть и такая любовь богоугодна? – с удивлением спросила женщина в розовом платке.

– Да, сестра! – закивал священник.

– А что ж вы нас столько лет мучали-то, изверги?

– Были в заблуждении, – виновато произнёс батюшка. – Только теперь мы с божьей помощью поняли, что люди, испытывающие влечение к своему полу, по сути, прославляют бога и его заповеди о любви.

– А как же размножение, деторождение? – вдруг выкрикнул седовласый старичок.

Отец Василий бросил на него взгляд и про себя подумал: «Старый ты хрен, тебе ли тут лясы точить о деторождении? Ты хоть помнишь, как это делается? Лишь бы смуту внести…». Вслух он сказал:

– Деторождение не является единственной целью любви и сексуальных отношений между людьми. Давайте быть скромнее в своих желаниях и помыслах! Православная церковь осуждает дискриминацию гомосексуалов, а потому прекращает считать однополые отношения греховными и аморальными. Тысячи и сотни тысяч людей по всей земле, будучи гомосексуалами, хотят обращаться к богу и молиться во славу его, и негоже церкви отталкивать их от себя. Мы недавно выяснили, что огромное количество гомосексуалов и лесбиянок называют христианскую веру центральной идеей своей жизни.

Проснувшись, я долго лежал, смотрел в потолок и с волнением думал: «Не сон, а какая-то сплошная пропаганда гомосексуализма». Хорошо, я его один смотрел, а то могут и правоохранительные органы заинтересоваться.

«Ну, почему с нами, гомосексуалистами, – думал я, – обязательно нужно бороться, сажать в тюрьму, жечь на кострах, притеснять, объявлять больными и какими-то маньяками? Что плохого мы делаем другим людям? Можем ли мы быть уверены в том, что любой из наших знакомых, проявляющий гомофобное усердие, сам не является гомосексуалом?

Учёные давно уже доказали, что те, кто больше всех борются с гомосексуализмом, осуждают его, презирают «педиков» и «гомиков» по большей части сами испытывают непреодолимое желание прижаться к партнёру своего пола и насладиться с ним сексом. Но они вынуждены подавлять в себе чувства, сопротивляться зову природы, внушать себе, что это грязные и отвратительные желания. Сколько таких людей полегло на искусственном гомофобном поле брани. У одних не выдержали нервы и они свели счёты с жизнью, другие топили свою страсть в алкоголе, третьи забивали зов сердца и плоти наркотиками, что тоже, в конце концов, приводило к гибели и разрушению души.

И церковь тоже хороша – называют любовь грехом. Как же так? Любовь в этом мире – основа основ человеческих отношений, фундамент, опора. Какая вам разница, кого любит человек. Зачем вы уже много веков суёте свой нос в кровать? Главное, что человек любит, а раз любит, служит богу. Так и порадуйтесь за него. Нет же, напридумывали всяких ограничений, грехов, запретов, оков. Зачем? В конце концов, церковь и секс между людьми разных полов считала всегда грехом. А копни поглубже, что из себя представляли мужские монастыри? Кто мне даст гарантию, что в данный момент ни один монах не ласкает другого монаха, забыв увещевания святых отцов?

До христианства вообще такого понятия, как гомосексуализм просто не существовало. Люди совершали половые акты, не оглядываясь на «секс-инструкторов», в гармонии с природой при соблюдении морали своего времени, а христианская мораль вдруг объявила «грехом» любые половые отношения.

Моральное самочувствие гомосексуалистов в христианскую пору всегда было тяжким и противоречивым. И это неудивительно, поскольку даже нормальная половая жизнь была объявлена грехом божьим.

Дохристианские люди в этом плане не заморачивались и принимали другие ценности: «Жена для семьи, гетера для интеллектуального удовлетворения, а юноша для сексуальных услад». Этот афоризм Фемистокла служил моральным кодексом древних греков и римлян.

Размышления мои привели к тому, что я снова уснул, но как обычно, продолжения сна не последовало,

Глава 22

Антон стал усиленно меня обрабатывать на предмет поездки за бугор, чтобы оформить наши отношения, то есть заключить гей-брак. Я всячески уходил от обсуждения этой темы. Без всякого сомнения, идея совместного проживания мне нравилась. Только вот как это будет выглядеть в России? Ведь найдутся те, кто начнёт интересоваться, задавать вопросы, требовать объяснения, совать свой нос в личную жизнь. Одно дело двое мужчин иногда встречаются, другое – когда вместе живут под оной крышей. Тут и журналисты могут посетить с глупыми вопросами.

– Антоха, – разводил я руками, – сдался тебе это брак. Тебе что, без него плохо живётся?

– Хорошо живётся, но я хочу, чтобы всё было по закону! Понимаешь? – оживлялся Антон.

– По какому закону? – смеялся я. – Ну, даже если мы зарегистрируем брак где-то там, в Норвегии, Голландии или Канаде, да хоть в Антарктиде, какая нам польза от этого брака в России?

– Не скажи, – возражал Антон, – это внутреннее состояние свободы, это не просто дружба, это узаконенный брак. Здорово же?

– Брак – это мираж, Антон, – даже в разнополых семьях. Он всегда кажется возвышенным и чудесным, но на отдалении, когда он где-то в стороне. Давай повременим немного, – увещевал я, – для меня это пока не актуально.

– Не актуально? – дул губы Антоха. – Может, ты меня не любишь?

– Люблю-люблю, – ласково говорил я, – не придумывай. Тоша, пойми одно: ты молодой, горячий…

– Ну, началось! – вздохнул Антон. – Любимая тема у взрослых, говорить о возрасте собеседника.

– Нет-нет, – остановил я его, – я хочу сказать совсем другое. Понимаешь, ты любишь и хочешь быть любимым, верно?

– Ну, да, – кивнул Антон. – А ты?

– И я тоже. Но мы же хотим не наигранной. А настоящей любви? – я пристально посмотрел Антону в глаза.

– Говори-говори, – сказал Антон. – Я тебя слушаю.

– А раз так, то мы должны давать друг другу возможность быть самими собой. Если мы начнём подгонять друг друга под наши собственные представления о человеке, то мы будем любить всего лишь самих себя, то есть свои копии. Ты должен меня понять, скажу честно, я боюсь этой любви.

– Как это? – удивился Антон. – Что это значит? Ты боишься любви, значит, боишься жить! А если ты боишься жить, считай, что ты почти умер.

– Красиво говоришь, Антошка, очень красиво. Ты парень начитанный, – похлопал я его по плечу. – Но давай вспомним литературу, классику, к примеру. Далеко ходить не будем? «Анна Каренина» Льва Толстого. Чем всё обернулось?

– Ну, ты привёл пример, – усмехнулся Антон. – Там свои правила были, измена мужу и всё такое…

– Чего? – Рассмеялся я. – Кто тут о правилах заговорил? А запрет однополых браков у нас в стране не глупыми ли правилами прикрывается?

– Ну, в общем-то, да, – закивал Антон, – тут не поспоришь.

– Правила со временем меняются, – продолжил я, – во всех сферах. Мы же живые люди, и должны идти в ногу со временем. Ну, какой толк от устаревших правил, если человек сам себе устанавливает рамки нравственности и морали? Понятно, должны быть какие примерные границы, но должны быть и те, кто эти границы будет нарушать. Иначе мы остановимся в развитии. Итак, продолжим наш разговор. Идём дальше. Вспоминай произведения о любви. Например, «Ромео и Джульетта» – бедные дети. Что сделала с ними любовь? Что случилось с венецианским мавром?

– Это кто ещё такой? – удивился Антон.

– Отелло! Забыл, что ли? – рассмеялся я.

– Так и говори, а то венецианский мавр, я сразу и не догадался. Ну, этот ревнивец просто.

– А все влюблённые ревнивцы, – сказал я.

– Ну, в общем-то, да, – согласился Антон. – Я вот тоже начинаю тебя ревновать.

– К кому? – усмехнулся я. – К кому меня можно ревновать?

– Да просто так. Ты куда-то уехал, а я месте себе не нахожу. Думаю…

– Это можно другим словом назвать, «скучаешь». Я тоже, кстати, по тебе скучаю.

– Слушай, Боря, ну вот, может, это и есть наше счастье. И судьба не зря нас свела?

– Ты давай вспоминай ещё произведения о любви! – потребовал я.

– Вот, например повесть всё того же Льва Толстого «Крейцерова соната».

– Да-да, – согласился. – Чем закончилась любовь? Муж-ревнивец убивает жену. Ты видишь, где любовь, там обязательно рядом смерть. А вспомни лермонтовскую пьесу «Маскарад», там тоже придурок убивает ни в чём неповинную жену, а потом, узнав, что ошибся, сходит с ума.

– И в самом деле, что не возьми, любовь, слёзы, кровь…

– Теперь ты понимаешь, почему я боюсь этой проклятой любви, – тяжело вздохнул я. – Я тоже в этой жизни ничего хорошего от любви не видел, хотя пытался любить и, как мне кажется, искренне любил…

– И что? – вздёрнул Антон.

– А то, – я сделал небольшую паузу и продолжил: – что каждый раз выходила какая-то лажа, а счастье превращалось или в несчастье или беду. Ты знаешь, что первый мой мальчик, с которым у нас была первая любовь, повесился.

– Из-за чего? – испуганно спросил Антон.

– Скорее, не из-за чего, а из-за кого, – сказал я и пояснил: – думаю, из-за родителя. Отец, когда узнал о его наклонностях, тому было лет тринадцать, жестоко избил, потом они всей семьёй уехали в другой город. Через некоторое время я встретил его старшую сестру, и она сказал, что её брат повесился. Это случилось около сорока лет назад, но подробностей я не знаю до сих пор. Всю жизнь я это вспоминаю, и у меня болит душа.

– Красивый был мальчик? – спросил Антон.

– Да ведь дело не в этом, Тоха, – горько усмехнулся я, – красота здесь на втором месте, просто мы нашли с ним общий язык, поняли друг друга в то непростое для таких взаимоотношений время. Побыли немного счастливыми. Совсем немного. И потом вдруг всё рухнуло. Представляешь, а мы ведь могли быть счастливыми всю жизнь, если бы люди не придумывали искусственных препятствий и… а, да ладно, – махнул я рукой. – Что теперь об этом говорить. Сорок лет прошло, а ничего не изменилось.

– Странно всё это, – закивал Антоха, – чего людям не хватает. Ну, есть у вас свои семьи, друзья, подруги, живите и наслаждайтесь. Нет же, им обязательно нас нужно переделать, перевоспитать. Вот поэтому, дорогой Боря, мы и должны устраивать акции и добиваться соблюдения наших прав, бороться за наша права, иначе так и будут нас всегда притеснять и…

– Стоп, Тоха, – поднял я руку вверх. – Я вот что хочу спросить: а твои коллеги, так сказать, по борьбе за права геев знают, что творится в тюрьмах?

– В смысле? – разинул рот Антон. – С геями?

– Ну, да, с ними – сними.

– А что там творится? – разинул рот Антон. – Но это же преступники…

– Вон оно как! – усмехнулся я. – А преступники по-твоему не люди? То есть у осуждённых и прав нет никаких? Странно слышать такие слова от человека, который борется за права других людей.

– Прости, Борис, – нахмурился Антон, – что-то я не то сказанул. Каюсь! Я на автомате ляпнул, не подумавши. И что с ними? Расскажи…

– Их там за людей никто не считает. Фактически они приравнены к животным. Ты знаешь об этом?

– Может, ты преувеличиваешь, – усомнился Антон. – Быть такого не может. Мы же не… у нас же не рабовладельческий строй.

– Ты мне не веришь? – цокнул я языком и покачал головой.

– А ты откуда знаешь? – расширил глаза Антон.

– Не знал бы, не говорил, – тихо произнёс я и опустил глаза. – Быть опущенным в тюрьме и колонии – это не сахар, мой друг. Я всё это прошёл, Тоха. И, кстати, из-за любви…

– Тебя посадили из-за любви? – воскликнул Антон.

– Нет, – хмыкнул я, – посадили за дело, тут претензий к властям у меня нет.

– А что ты сделал? В смысле какое преступление совершил? – спросил Антон.

Вопрос моего друга унёс меня в далёкое прошлое.

Глава 23

Вернувшись из «секс-тура» по Москве (так язвительно прозвал я свою поездку после потери десяти тысяч рублей), я окунулся с головой в работу, но вдруг через месяц меня попросили написать заявление об увольнении. Я пытался узнать, почему такое решение, но никто ничего не объяснял, сказали, что идёт сокращение производства. Спорить я не стал, написал заявление и начал искать подходящую работу.

Однажды ко мне подошёл мужчина, как принято говорить, кавказской национальности, и обратился ко мне по имени.

– Боря, привет, можно с тобой поговорить?

– А вы кто? – Я очень удивился, поскольку видел этого человека впервые.

Он протянул мне руку и представился:

– Мустафа.

– Говорите, – кивнул я.

– Борис, я случайно узнал от наших общих знакомых, что у вас проблемы с трудоустройством и что вас ограбили в Москве. Это правда?

– Правда, – подтвердил я и спросил: – а что за общий знакомый?

– Неважно, – ответил Мустафа, – я обещал ему не говорить. У меня к тебе есть хорошее предложение.

– По работе? – мне стало интересно.

– Можно сказать, да.

– Что значит, «можно сказать»? Это работа?

– Работа-работа, – ухмыльнулся Мустафа, – но… с элементами риска.

– Криминал?

– Не совсем, – ответил мужчина, – пойдём, сядем в кафе, я тебе всё объясню.

– Да какое мне кафе, – уныло усмехнулся я, – у меня на хлеб денег нет…

– Не переживай, Борис, я угощаю. Пойдём!

Мустафа предложил мне поработать курьером. С одной стороны это был, конечно, криминал, с другой – это не кража, не разбой, просто нужно на самолёте отвезти «товар» в столицу. «Товар» – это песок. Не речной, конечно, и не морской, а золотой. Сложностей никаких нет. Курьер под одежду надевает специальный пояс, заряженный золотым песком и улетает в Москву. Там в условленном месте встречается с коллегой и через неделю возвращается обратно. Вернуться можно хоть в тот же день, но это обычно у правоохранительных органов вызывает подозрение.

– Ты понимаешь, Борис, – объяснял Мустафа, – курьером должен быть только русский человек, в смысле, славянской внешности. Нас, ингушей, менты шмонают в любом случае. Да так шмонают, что даже в душу заглядывают.

А если меня обшмонают, – спросил я, – что тогда?

– Ну, вот ты летал в Москву, тебя шмонали? – спросил Мустафа.

– Нет.

– Вот видишь? Ты на приисках не работал, с золотом никаких дел не имел, зачем тебя шмонать, время на тебя тратить? Билет мы покупаем, денег тебе на проживание в Москве дадим, работу сделал, получи свою тыщу рублей. Где столько заработаешь? Нормально?

– Нормально-то нормально, – сказал я, – но страшно.

– Э-э-э! Дорогой! – волков бояться в лес не ходить. – Так говорят русские? Чего ж тут страшного? Соглашайся. Я тебе больше скажу, брат. Если даже попадёшься, и никого не сдашь, мы тебя в беде не оставим, поможем, в тюрьме будешь на особом положении, и пораньше выйдешь. Но я думаю, до этого не дойдёт, давай не будем говорить о плохом. Сколько ты потерял в Москве?

– Десять кусков, – тяжело вздохнул я, вспомнив измайловского милиционера.

– Вот видишь, а у нас всё это за год вернёшь! – Мустафа хлопнул меня по плечу, словно мы с ним знакомы сто лет. – Ну, так что?

– Могу ли я подумать? – спросил я.

– Конечно, дорогой! Конечно, подумай. Только есть маленькая просьба: никому о нашем разговоре ни слова. Ты понял? Ни-ко-му! – повторил он по слогам. – Здесь живут хорошие люди, дай им Аллах здоровья, но подлые, без стук-стук не могут.

– А что же ты мне предложил такую работу? – усмехнулся я. – А вдруг и я…

– Мы, Боря, давно за тобой наблюдаем, – прищурился Мустафа, – а в людях мы хорошо разбираемся. Уловил?

– Спасибо за доверие, – сказал я.

– Пока не за что, – ответил Мустафа и, встав из-за стола, добавил: – через три дня увидимся. Приходи сюда часам к пяти. Договорились? Главное – ничего не бойся. Работа безопасная, но доходная. Пока. – Он пожал мне руку и, рассчитавшись за ужин, ушёл.

«Вот так подкинул Мустафа мне задачу, – ворочался я всю ночь. – Вроде и опасно, но жуть как заманчиво…».

Через три дня я был принят на работу курьером в компанию «Ингуш-транзит-золото». Правда, работа такая не требует оформления, а по трудовой книжке меня определили кочегаром в котельную. Я понял одно, у ребят из Назрани связи здесь, на Колыме, очень и очень серьёзные.

Первая поездка в Москву (вернее, полёт) принесла мне доход в тысяча двести рублей, я ещё умудрился сэкономить на «командировочных».

Мустафа остался очень доволен. За одну поездку я отвёз восемь килограммов песка. Это отличный результат.

– Ну, брат, с почином тебя. Спасибо, родина тебя не забудет.

Глава 24

За четыре месяца я накопил пять тысяч рублей. «Не хило, – думал я, – чтобы собрать первые пять тысяч рублей мне понадобилось три года! Если так дело пойдёт, через пару лет я и дом куплю, и машину, и свадьбу сыграю…».

То ли они зародились не в том месте, то ли не в той голове, а может они просто были наивные и глупые, но мои риелторские мечты снова улетели ко всем чертям. В пятую поездку на моих руках защёлкнулись наручники, а меня препроводили в КПЗ (камеру предварительного заключения), естественно, при этом тщательно обыскав и изъяв патронташ с восемью килограммами золотого песка.

«На морском песочке я Марусю встретил, в розовых чулочках талия в корсете…»

Как и учил меня Мустафа, я сказал, что патронташ нашёл в лесу, когда собирал грибы, долго не решался отвезти на материк, и вот, наконец-то, решился.

– Вы хотите сказать, что перевозите золото впервые? – усмехнулся следователь.

– Именно так, – подтвердил я.

– Борис Сергеевич, чистосердечное признание, облегчит вашу участь, – предупредил следователь.

– И хорошо, – грустно ответил я. – Потому я всё чистосердечно и рассказываю.

– Не хотите, значит, помочь следствию?

– Почему же не хочу, – пожал я плечами, – спрашивайте, всё расскажу, как было…

И я снова и снова заводил свою сказку про белого бычка. Каким же нужно быть идиотом, чтобы заниматься перевозкой золота и хранить деньги на сберегательной книжке. Снова у меня всё отобрали. Теперь это сделало государство. Впрочем, те, кто, отсиживая срок в колонии, хранил деньги в стеклянной банке, тоже ничего не выиграли. В советском правительстве нашёлся-таки идиот по имени Валентин Сергеевич Павлов, намеревавшийся стабилизировать денежные потоки в СССР. Министр финансов инициировал фактически конфискационную денежную реформу.

Помню, как в колонии рвал на себе волосы старый грузин Мираб Мошикашвили, сколотивший состояние на продаже нелегально коньяка. У него в Грузии было закопано около полумиллиона рублей, по тем временам баснословная сумма. Павлов уничтожил все его сбережения. Дед даже осунулся, до выхода на свободу ему оставалось полтора года.

В тюрьме (СИЗО, что почти одно и то же), мне стали регулярно «заходить» передачи, да и по вечерам «грели» дубаки (так называют на Колыме тюремных надзирателей). Я догадался, что это дело рук Мустафы. Перед тем, как заключённому вручают передачу, он должен назвать фамилию того, кто, по его мнению, эту передачу передал. Если не угадаешь, её могут и вернуть. Как объясняли сами сотрудник СИЗО, такое правило введено для того, чтобы человек с воли не передал отравленные продукты – так иногда избавляются от подельников, чтобы, сидя в тюрьме, много не болтали. Я всегда угадывал фамилию благотворителя точно и с первого раза, сокамерники даже удивлялись, как это я заранее знаю, кто передал передачу. Когда приносит передачу один и тот же человек, это ни у кого удивления не вызывает. Но мне приносили каждый раз другие люди. Секрет был в том, что, когда я, услышав свою фамилию, подходил к кормушке (небольшое окошко в двери, закрываемое дверцей), надзиратель показывал мне записку с фамилией, а затем спрашивал: «От кого передача?».

За несговорчивость и отказ от чистосердечного признания, мне влепили восемь лет усиленного режима. По ночам хотелось выть волком, такая тоска на меня нападала. Но сделать я уже ничего не мог, смирился с судьбой и после рассмотрения кассационной жалобы меня отправили в колонию.

Круг замкнулся! «На улице на Лагерной родился я и рос…» – я часто вспоминал свою родную улицу, друзей, подружек, наши «развратные» игры, секс-шоу в лесополосе. К лагерной жизни я привык быстро, на работу меня распределили, можно сказать, по специальности – сборщик мебели. Мастер, заметив мой профессионализм в этом вопросе, через два месяца назначил меня бригадиром и по совместительству инструментальщиком, теперь у меня было собственное помещение, так называемая инструменталка, где хранился весь инструмент сборочного цеха. Здесь я мог закрыться и в определённые часы, когда менты, не шныряют по промзоне, вздремнуть, отдохнуть, почитать книгу и так далее. Не стану кривить душой, иногда я приглашал к себе в инструменталку «петушка», пассивного гомосексуалиста и удовлетворял свои потребности.

По тюремным законам активный гомосексуалист, не является педерастом (и даже гомосексуалистом нельзя его назвать – сразу разобьют голову клеветнику), но при этом он не должен прикасаться к гениталиям партнёра, пить чай с ним из одной кружки, и даже в столовой так называемые петухи сидят за отдельным столом. Петушиная жизнь в колонии тяжела, вся грязная работа на их плечах, все обидны и оскорбительные слова обычно звучат в их адрес. Некоторые ребята «подрабатывают» минетом и анальным сексом. Плата за секс-услуги обычно пачка чая, банка сгущёнки, тушёнки, сигареты, в общем, как договорятся.

Открываться петухам нельзя, сразу пойдёт молва, и можешь сам загудеть в «гарем», место в бараке, где расположены петушиные кровати.

Через три года отсидки, я познакомился с осуждённым по имени Витас, родом из Литвы, крепкий такой парняга, примерно моего возраста. Как оказалось, на воле он занимался культуризмом, сегодня сказали бы, бодибилдингом. Однажды он предложил мне нелегально начать тренироваться по его методике. В те времена в колонии заниматься культуризмом категорически было запрещено. Администрация особо не скрывала, почему. Потому что накаченные, сильные заключённые представляли опасность, допустим, при бунтах, массовых неповиновениях, попробуй их скрути. Разрешалось лишь в локальных секторах (такой небольшой огороженный дворик у жилого барака) делать утреннюю зарядку. Но и там не было даже турника.

Мы посмеивались, говорили нашим контролёрам (надзирателям): а вдруг завтра война, а мы дохлые, случись рукопашная и всё…

– Если завтра война, вы разбежитесь все, – был уверен прапорщик Мотыль.

– С чего ты взял, – спрашивали у него зэки.

– По мордам вашим предательским вижу, – гоготал он в ответ.

Мотыль был самым непримиримым прапорщиком в нашей зоне. Любил шмонать и часто находил то, на что у других контролёров не доходили руки.

Итак, мы с Витасом открыли нелегальную легкоатлетическую секцию. Решили перестраховаться и никого в неё больше не принимать.

Витас из кувалд с полыми ручками, чтобы вставлять их друг в друга, сделал гантели, гриф штанги замаскировали под лом, знакомый фрезеровщик изготовил квадратные блины, якобы это грузила для пресса, кода необходимо приклеить шпон к ДСП, иными словами, было сделано так, что при «атасе» всё разбиралось мгновенно и увидеть во всех этих приспособлениях спортивные снаряды мог только человек, как минимум, пишущий фантастические романы о звёздных войнах.

Прежде чем начать тягать железо, мы всегда выставляли на атас петушка. Инструменталка находилась на втором этаже, и ни одному менту при даже сильном желании не получилось бы попасть в цех незамеченным. Редко, но атасы случались, мы распахивали настежь дверь, а это для контролёра первый признак, что осуждённые там ничем противоправным не занимаются, потому они и не торопились идти в нашу сторону. Когда они появлялись на пороге, Витас якобы сдавал или принимал какой-то инструмент – стамеску, молоток, киянку и тому подобное. Я просил его расписаться в журнале выдачи и сдачи инструмента, он, поставив свою подпись, тут же уходил. Никаких подозрений, никаких претензий к осуждённому Филатову не было и быть не могло.

С Витасом мы стали семейниками, на усиленно режиме так назывались осуждённые питающиеся из одной корзины, то есть всё, что раздобыли, купили, делили пополам. Мы по долгу общались с приятелем, особо не думая о норме, поскольку «прикрученные» (прирученные) бригадиры делились выполненными работами (на бумаге) с Витасом, за что тот щедро с ними расплачивался. Мне же начисляли просто оклад.

У зэков все разговоры, с чего бы они не начинались, всегда заканчиваются двумя темами «о еде и о пизде». Я заметил, что в последнее время Витас всё чаще и чаще обращается к теме секса. Иногда мы договаривались до такой степени, что у меня начинала кружиться голова. Витас осмелел так, что однажды рассказал мне, как делал своей подружке куннилингус и как он получал от этого удовольствие. Такие признания в лагере могут делать люди очень близкие и безмерно доверяющие друг другу.

Однажды во время таких сексуальных бесед я не выдержал и задал товарищу прямо в лоб вопрос:

– Витас, а как бы ты отнёсся к тому, если бы я, к примеру, предложил тебе сделать минет?

– В смысле, ты или я? – мне показалось, он готов был к такому вопросу.

– Без разницы, – пожал я плечами.

– Ну… скажу честно, – начал он, – я никогда этого не делал, но…

– Да не страхуйся, – сказал я. – Говори прямо.

– Ну, в общем-то, отнёсся бы положительно. Ты этого хочешь?

– Да, – задыхаясь, ответил я. – Погоди, я выставлю атас.

Через пять минут мы лежали на нашей спортивной подстилке из войлока в известной позе, и, не помня себя, неистово ласкали друг друга.

Первый наш с ним опыт состоялся на таком эмоциональном уровне, что вечером после отбоя я никак не мог уснуть.

Через неделю мы с Витасом признались друг другу в любви. Старшиной отряда у нас был пожилой мужчина, мы называли его или дядя Саша, или Александр Дмитриевич, он досиживал свою «пятнашку» (когда-то давно убил жену и её любовника). Однажды он позвал нас в каптёрку и без всяких заездов и намёков сказал: «Ребята, аккуратно, иначе вы со своей любовью спалитесь!». Я хотел было возмутиться, мол, что это за разговоры, да как вы смеете? И всё такое. Но Витас опередил меня.

– Спасибо, дядя Саша, – сказал он и, опустив глаза, спросил: – Неужели так стало заметно?

– Для меня заметно, – подтвердил Александр Дмитриевич. – Но могут и другие заметить, так что осторожнее, любите другу друга без посторонних глаз, но на виду не смейте, иначе попадёте в беду.

В цеху, на моё место метил молодой парнишка по кличке Шаман. Поговаривали, что он на меня даже доносы строчил, дескать, вольные мастера таскают мне курево и чай. Да, такое было, впрочем, если не мне то всё равно они кому-то будут таскать, на то они и «вольняки».

В тот страшный день мы, как обычно выставили атас и, обнявшись, целовались лёжа на полу. Неожиданно наша дверь с тресокм слетела с петель и чуть не накрыла нас, упав рядом с нами. Выбил её прапорщик Мотыль. Он остолбенел. Как выяснилось позже, у него была информация, что мы за закрытыми дверями занимаемся культуризмом. Двери во всех подсобных помещениях на производстве были устроены таким образом, что хватало одного удара ногой, чтобы вынести их вместе с коробкой и наличниками. Такая слабость конструкции была предусмотрена на случай захвата заложников.

– Ни хрена себе, культуристы! – изумлённо воскликнул он и, обернувшись, сказал коллеге стоящему за его спиной: – Какой на хрен культуризм, ебутся они здесь. Ах вы пидоросня, а ну мухой за мной, совсем обнаглели, вы чего, ублюдки? Он больно ударил меня ногой, а на Витаса надел наручники.

– А то ты бычок здоровый, ещё начнёшь нам фортели выкидывать…

– Вы что такое говорите, гражданин прапорщик, – возмутился я. – С чего вы взяли, что мы… это самое..?

– А чем вы занимались? – гоготал контролёр. – Массаж, что ли, друг другу делали. Давай-давай, педрило, шире шаг. Операм будешь объяснять…

Набежали заключённые, некоторые просто качали головой, но нашлись и те, кто хотел пнуть побольнее. Пока нас вели на проходную, мы слышали голоса наших недавних коллег: «на перо пидорасов», «эти суки жрали за общим столом», «пидорасы обнаглели», «шлюхи лагерные». Прапорщик довольно ухмылялся и поправлял усы.

Нас поместили в изолятор, на следующий день вызвали к начальнику колонии. Подполковник несколько минут рассматривал нас, потом, откашлявшись в кулак, спросил:

– Ну, чего вам не хватало, хлопцы? Вы же понимаете, что теперь будете жить в гареме?

– Нас оклеветали, – буркнул Витас. – Мы просто прилегли вздремнуть…

– Вздремнуть? – нахмурил брови хозяин. – А что у нас на рабочем месте можно спать? Да ещё в обнимку с другим заключённым? Вы бы мне хоть басни не рассказывали, я третий десяток в исправительно-трудовой системе служу.

– В любом случае, сон это не повод отправлять нас в гарем, – сказал Витас.

– А кто первым предложил, как ты выражаешься, вздремнуть? – ехидно спросил подполковник.

– Да мы оба так решили…

– Послушай, балтиец, – усмехнулся хозяин, – кто-то должен был первым предложить, мы же не на лазурном берегу находимся, здесь зона… Хотя вы, хлопцы, не первые, была у нас тут парочка одна. Так обнаглели, что по ночам прямо в кровати друг друга драли в очко. Не понимаю я вас, не понимаю. Ладно, на первый раз по пятнадцать суток вам ШИЗО, дальше посмотрим, что с вами делать.

Баба Аня, ты была права, в конце концов, упекли меня в кандей. Правда, твой кандей по сравнению с колымским – это, как минимум, полулюкс в четырёхзвёздочной гостинице. Для зоны редкость, но почему-то нас с Витасом держали все пятнадцать суток в одиночных камерах. Обычно в одиночке заключенный содержится в тюремном карцере, но в зоновском штрафном изоляторе был и один плюс – постелены деревянные полы.

После отбытия наказания нас с Витасом, несмотря на все протесты, поселили в так называемый «гарем» – места для лагерных пидоров. Позже найдутся «знатоки», которые будут рассуждать, мол, нужно было не идти в гарем вплоть до вскрытия вен и так далее. Конечно, можно было поиграть в героев и поскандалить, но мы с Витасом поняли, что это всё бесполезно. Объявление тебя пидором в зоне – равносильно, что тебя публично поимели в зад. Всё, поезд ушёл. А лагерная поговорка «Раз – не пидорас, вжик и опять мужик» – это всего лишь шутка, от звания пидор в арестантской среде отмыться невозможно. Можно лишь скрыть, если ты переведён, к примеру, в другую колонию или тюрьму, но арестантская почта всё равно рано или поздно принесёт весть о том, что ты не имеешь права сидеть за одним столом с правильными заключёнными. А вот последствия такого обмана предсказать трудно. Побить – это самое малое, что может произойти, могу и искалечить до неузнаваемости, и даже убить. Жалости к лагерным пидорам не проявляет никто. Это вам ни гей, ни гомик, ни гомосек, ни голубой, это российский лагерный пидор – самое бесправное существо во всём мире.

Непередаваемое горестное ощущение, когда вчерашние друзья, коллеги по работе, соседи по обеденному столу, просто хорошие знакомые боятся подходить к тебе ближе, чем на полметра, здороваясь, не протягивают руку, никто не попросит у тебя закурить или ложку чая, кроме, конечно, таких как ты, братьев по несчастью. В гареме тоже есть свой бригадир, ругаться с ним не принято, но и слишком преклоняться нельзя, иначе заест. Среди пидоров есть свои опущенные, как пояснил Гриша-бригадир, это петухи в квадрате. Например за крысятничество в общей зоне барака (кражу у заключённого чего-нибудь) можно попасть в гарем, а за крысятничество уже в гареме, тебе ни один пидор не подаст руку, да ещё и пнёт при случае, и никто обидчика не осудит.

В том же гареме жил и наш атасник, он сам подошёл к нам с Витасом и сказал:

– Парни, я не виноват, это Шаман со своими кентами меня задержал, просто скрутили и заставили молчать. А после этого в цех вошли менты и сразу направились к вам в инструменталку. Я слышал, как Шаман говорил ментам, что вы там культуризмом занимаетесь. Они не знали, что у вас там это…

– А какая теперь разница, – ухмыльнулся Витас, – что это меняет.

Первое время с нами постоянно случались какие-то недоразумения. Признать себя опущенным не так-то просто. Моё друг по несчастью уронил на пол пайку хлеба и, наклонившись, чтобы поднять её, по ошибке поставил кружку на так называемый мужицкий стол, причём в тот момент стол был пуст, кто-то заметил такое страшное нарушение и на Витаса набросилась толпа с криками:

– Эй, педрила, ты совсем оборзел! Ты куда, петушиное отродье, свою дырявую кружку поставил? Пидорасы совсем нюх потеряли!

Кто-то сбил его с ног, начали бить парня ногами, через минуту желающих отыграться на наглеце увеличилось. На счастье вмешался наряд, возмущающихся граждан разогнали, кого-то задержали, но, узнав, в чём дело, тут же отпустили. Позже кто-то из жителей гарема, рассказывал, что стол тот работники столовой вынуждены были вынести на улицу во двор. Через какое-то время его снова занесут в помещение и будет он служить нормальным пацанам и мужикам. Но главное – ритуал «очищения» был соблюдён.

Самым непримиримым борцом за лагерную чистоту и нравственность был Шаман, молодой заключённый, недавно пришедший в колонию с ВТК, с так называемой «малолетки». В зоне нет дедовщины в общепринятом понимании, здесь не важен возраст, статья, срок, здесь главное – кем ты идёшь по жизни. Низшая каста – это мы, петухи, потом идут чушки, черти, эти ещё не стали петухами, но на грани, следующие мужики, работяги. Мужика в лагере обижать нельзя, на нём вся зона держится, а если не станет мужиков, заставят работать так называемых шерстяных, блатных, авторитетов, жуликов, воров и так далее. Кому это нужно? Но есть ещё активисты. Если зона «красная», то есть, если в ней заправляют активисты помощники администрации, то тут полно различных секций, типа общественных организаций, к примеру ФМС – физкультурно-массовая секция, КМС – культурно-массовая секция, СПП – секция профилактики правонарушений и так далее, много чего. Членство и участие в таких секциях – прямая дорога на УДО (условно-досрочное освобождение).

В чёрных зонах всё наоборот. Там заправляют различные авторитеты, администрация колонии идёт у них на поводу. Я не знаю, в какой колонии заключённым лучше и легче отбывать наказание, но, как сказал, один мой новый приятель, нам, петухам, всё равно кто правит балл – менты или авторитетные зэки.

Шаман проявлял невероятную активность в вопросах издевательства над обиженными гражданами и едва ли не ежедневно придумывал всякие развлечения с ними. В гареме живут не только те, кто попал туда по беспределу, например, как мы с Витасом, но и по-настоящему опущенные осуждённые. Те, кто поставил на себе крест.

Например, в нашем отряде жил осуждённый, впрочем, я даже имени его настоящего не знаю, в общем, заключённый по кличке «Фрося». Он очень сильно страдал от голода. Не сказать, что ему урезали пайку, просто, когда он заехал в зону, весил сто тридцать килограммов, а во время нашего знакомства – семьдесят. Не знаю, как он загремел в гарем, но Шаман придумал для него такое, как сказали бы сейчас, шоу.

Вечером после поверки в фойе между двумя спальными помещениями собирались заключённые, не все, конечно, а кому положено по статусу, таких обычно в каждом отряде из ста двадцати человек собирается двадцать-тридцать. Фросе повязывался платочек, смастерённый из куска простыни, вручалось полбулки хлеба и пачка маргарина, и он (она), опершись локтями в подоконник, становился (ась) в известную позу, именуемую одним из знаков зодиака, другой петух пристраивался сзади и спускал штаты свои и своей подружки. Начинать употреблять продукты Фросе разрешалось только после того, как секс-партнёр кивал, давая знать, что вошёл.

Бедная Фрося начинала давиться и глотала кусками хлеб и маргарин. Шаман, стоя рядом и исполняя роль ведущего, подбадривал обоих партнёров. Побеждал тот, кто первым либо съест весь провиант, либо кончит. Если выигрывала Фрося, ей выдавалась премия в виду горсти конфет. Второму партнёру наградой был оргазм.

Шаман частенько на работе порыкивал на меня:

– Погоди, сучка, я тебя ещё загоню на место Фроси.

Он занял моё место кладовщика в инструменталке и я никак не мог понять, почему он так взъелся на нас с Витасом. Видев нас, он чуть ли не бился в судорогах от ненависти. Однажды в ночную смену он подговорил бригаду сборщиков избить нас за то, что якобы из-за нас все будут работать в воскресенье. Такое иногда бывало, но в конце месяца, когда горел план. В тот раз ничего подобного не произошло, мы были избиты, а Шаман потом пояснил бригаде, что он, якобы утряс этот вопрос с руководством цеха.

Однажды вечером на прогулке в локальном секторе Витас сказал:

– Шамана нужно завалить.

– Ты что, – расширил я глаза, – раскрутимся по десятке, как минимум.

– Мне теперь всё равно, – опустив глаза, произнёс Витас. – Если не хочешь, я сам это сделаю.

– Нет, братан, нужно поступить иначе, – предложил я. – Давай скрутим его и прилюдно опустим. Достаточно просто провести членом по губам и всё, он наш, так сказать, Петя-Петушок.

– Будет мстить, зачем рисковать? Тут нужно так: либо мы его, либо он нас…

Прошло немного времени и мы подошли вплотную к решению этого вопроса. Но планы наши были разрушены оперативной частью. Меня вызвал кум и сказал:

– Ну, что Филатов, собирайся на этап, полчаса на сборы.

– Куда меня? – дрожащим голосом спросил я.

Этап для зэка-петуха – это серьёзное испытание. Никогда не знаешь, на кого нарвёшься, а беспредельщиков там хватает.

– Сам не знаю, – сказал майор, – подробностей никаких, пришёл приказ из Управления, пока в магаданскую тюрьму, а там дальше скажут.

В другой зоне я оказался только спустя три месяца, побывав в четырёх пересылочных пунктах – Магадане, Хабаровске, Иркутске, Красноярске. Сейчас вспоминаю весь этот путь и поверить не могу, что всё это случилось со мной. Мне иногда кажется, что это был всего лишь сон.

В Магадане рисков было меньше всего – спокойная тюрьма, без камерных бурь и ураганов. Войдя в камеру, я сразу объявил, что опущенный. Мне указали на место в углу под вешалкой. Оказывается, от них несколько дней ушёл петух по кличке Валюха, и он спал как раз на этом месте.

– Здесь не дует, тепло, – пояснил старожил камеры. – Можно и там расположиться, под окном, но там сквозняк, окно открываем из-за курильщиков. Ты куришь?

– Нет, – замотал я головой.

– Это хорошо! – одобрил сокамерник. – Запрещать нельзя, а дымом дышать не хочется. Значит так, слушай внимательно: миску, ложку, кружку хранишь здесь, на полу, – он указал пальцем в угол, – если в руках есть будет неудобно, можешь ставить миску на крышку унитаза. Наша Валюха, ела таким образом. К столу не лезь, даже не прикасайся, иначе будешь жестоко наказан. В твои обязанности входит два раза в день, подмести в камере, помыть полы, следить за чистотой унитаза. Проверяй постоянно, проморгаешь черкаши, получишь в бубен. Следи, чтобы у параши всегда была нарезанная газета. Пайку получаешь последним, за чужую еду не хватайся, говоришь только тогда, когда тебя спрашивают. Если что-то сам захочешь спросить, предварительно тихо скажи «можно вопрос?». Всё понял?

– Угу, – кивнул я.

– Меня Толиком зовут. Тебя как?

– Меня Борис.

– Отлично, будешь у нас в камере Барбарой. Как насчёт «ротердам» и «попенгаген»? Практикуешь?

– Не понял, – заморгал я.

– Ты когда петухом-то стал? – ухмыльнулся инструктор-старожил.

– Недавно, – смущённо ответил я, – месяц назад, но меня по беспределу…

– Это не важно, я спрашиваю, в рот берёшь, в очко даёшь?

– Нет-нет, я этим не занимаюсь, – испуганно ответил я. – Это просто недоразумение. Мы качались с товарищем, он держал мне ноги, пока я качал пресс, менты ворвались в инструменталку и подумали, что мы занимаемся сексом, вот и раздули, – я для этапа придумал легенду.

– А товарищ твой тоже в гарем попал? – удивился старожил.

– Ну да…

– По-моему, ты заливаешь, фраерок, – рассмеялся Анатолий. – Так просто в гарем не попадают. Или стесняешься признаться?

Я молчал. Я просто не знал, что ответить, чтобы не навредить себе. Здесь, если бьют, то и лёгкие можешь свои выплюнуть. Но бьют обычно тех, кто суётся за общий стол и скрывает от сокамерников, что он петушок-золотой гребешок. Я признался честно, ну а то, как я стал петухом, это уже моё личное дело. Главное – за общий стол не полез и под блатного или мужика не косил.

На следующий день заключённый по кличке Рваный перед прогулкой потребовал, чтобы я остался в камере вместе с ним и ещё одним парнем. По правилам от прогулки можно отказаться либо всем составом заключённых, либо в прогулочный дворик могут отправиться не менее трёх человек, то же самое и остаться в камере могут не менее трёх человек. Администрация рассуждала так: случись что, допустим, один заключённый убил другого, должен быть свидетель, ну и своего рода профилактика мужеложства. Мы остались втроём. Как только дубак захлопнул дверь, Рваный приказал парнишке забраться на верхнюю шконку и не высовывать оттуда носа. Парень мгновенно выполнил указание и, отвернувшись к стенке, замер на втором ярусе кровати.

Я сидел, как обычно в углу. Рваный подошёл ко мне и, встав надо мной, вынув из ширинки член.

– Приласкай малёхо, возьми в рот, – предложил он. – Второй год сижу без бабы.

– Но я не беру в рот, – испуганно сказал я.

– Возьми тогда рукой, – посоветовал Рваный. – Подрочи немного.

– Я не могу, меня вырвет, – сказал я.

– Только давай без этих понтов, не строй из себя целку, – раздражённо произнёс Рваный.

– Я же объяснил, что в гарем попал по беспределу, я не…

Удар был настолько сильным, что я на время потерял сознание. Очнувшись, я почувствовал, как Рваный елозит своим членом меня по губам.

– Ну, раскрой рот, прошу тебя, не доводи меня до греха, раскрой…

И тут я почувствовал, как по моему лицу заметались горячие струйки. Рваный застонал и со всей силы ударил меня сверху по голове.

– Скотина, долбанная, попросили же тебя, открой рот, ты чего ломаешься, блядина!

Я открыл глаза, рядом стоял помощник Рваного и мастурбировал. Этот не стал ничего требовать, просто кончил на меня сверху.

– Умывайся, пидор, – приказал Рваный. – Весь кайф обломал. Ну и пидорасы наглые пошли. Куда ты полез, тварь? – заорал он, увидев, что я подошёл к раковине и потянулся к крану. – Вон твой умывальник, – он кивнул на унитаз, теперь будешь там умываться, раз по-человечески не понимаешь. Я к нему с добром, а он, сука, давай кайф ломать.

На следующий день всё повторилось. Все ушли на прогулку, мы остались в камере втроём. Рваный приказал мне сесть на пол в угол.

– Барбара, а ведь ты вчера не вырвала, хотя мы обкончали тебе всё хлебало! Ну, так что, сегодня в ротик возьмёшь? – он стал напротив меня. – Я приготовил тебе сюрприз. – Он вынул из кармана заточку из обувного супинатора и приблизил её к моим глазам. – Выбирай: пику в глаз, или в жопу раз. Говори, сука, не тяни. Первое или втрое?

– Второе, – сказал я.

– Вот умница моя, – он вынул член. – Ну, давай подрочи немного, ну, что ты стесняешься, лапуля. Ну!

Я решил не испытывать терпение этого психопата. Нужно было либо «выламываться» из хаты, то есть просить дубака переселить в другую хату, либо уж смириться со своим положением. Из рассказов своих собратьев по несчастью я знал, что перевод в другую камеру не всегда к лучшему, мог и усугубить ситуацию, а потому не стал рисковать. Наверное. Гамлет про меня говорил:

Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться!

Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

Я прикоснулся рукой к пылающей дубине Рваного.

– Ай, молодца, – застонал заключённый, – ну, давай дрочи его, дрочи. – Он схватил меня обеими руками за голову и, приблизив член к моему рту, простонал: – ну, не обламывай, Бориска, возьми его в рот, ну… возьми…

Только я охватил губами его головку, как в рот мне ударила мощная струя. Рваный закричал, и попытался проникнуть глубоко в моё горло. Я упёрся руками в его бёдра и меня чуть не вырвало. Он качнулся ещё несколько раз, и, отойдя от меня, упал на нижнюю шконку.

– Красавец, Борюсик, ох, красавец. Давно я такого кайфа не испытывал. Молодца! А чего ж ты вчера-то ломался. По беспределу говоришь, в гарем тебя загнали. Ой привираешь ты, шалунишка! Завтра в попку попробуем. Не бойся, у меня вазелин для такого случая есть, всё будет нечтяк. Тебе понравится.

Рваный поднялся с кровати, снял с вешалки мешок и вынул из него пачку печенья, и горсть конфет.

– Это тебе, – протянул мне, – всё по чесноку. Бери, это твоё.

Таков был мой первый в жизни заработок за оказанную интим-услугу. В Магаданской тюрьме я ждал этапа в Хабаровск две недели, и всё это время ни я, ни Рваный, ни его помощник на прогулку ни разу так и не сходили. Любвеобильный заключённый умудрялся за час провести со мной экскурсию и по «ротердаму» и по «попенгагену». Успокаивало одно: не было грубого секса, избиений, и на том спасибо.

Как-то, ещё сидя под следствием, я слышал рассказ бывалого зэка о том, как одному молодому парнишке за какую-то провинность один секс-гигант с разгону порвал заднепроходное отверстие. Говорят, парень в муках скончался в тюремной больнице, лепилы (тюремные врачи) написали, что умер он от сердечной недостаточности.

В Хабаровске я, наверное, тоже мог бы умереть, если бы не один старый зэк. Ко мне назойливо приставал молодой и беспредельно наглый заключённый.

– Ты, чего, блядь, не понял? Ну-ка заголяйся, петушиная морда, – он махал перед моим лицом членом, сравнимым, пожалуй, с бутылкой шампанского. Этот точно не стал бы со мной церемониться и попытался бы вогнать своё бревно в меня с разбегу. Остановил несостоявшегося насильника старик заключённый.

– Эй, пацан, поди сюда.

Пацан, сунув в штаны своё приспособление, подошёл к авторитету.

– Да?

– Негоже насильничать, – сказал старый, весь синий от татуировок зэк, – петух ведь в тюрьме, как баба на воле, тут всё должно делаться только по обоюдному согласию. Так что просьба к тебе есть: не беспредельничай. Петухи ведь разные бывают. Один попал в петушатник из-за того, что у него очко чесалось, другой – случайно какой-то косяк впорол, а третий – по беспределу. Тут нужен отдельный подход. Ты понял, малец?

– Понял, – закивало моё домогательство, и больше ко мне не подходило.

Со старым зэком-правозащитником мы встретимся ещё раз в иркутской тюрьме. Где произойдёт ещё один потрясающий случай – прямо до слёз.

Сейчас уже трудно вспомнить, сколько я пробыл на хабаровской пересылке, но однажды ночью мне объявили собираться с вещами. А что тут собираться? Все вещи всегда при мне. Встал, натянул сапоги, поднял с пола вещмешок и вперёд. Из Магадана в Хабаровск мы летели на самолёте. А из Хабаровска до Иркутска ехали в знаменитом вагоне Столыпина. Продуктов нам выдали на четыре дня, а добирались почти семь суток. Хорошо, хоть конвой давал воду, хотя и экономил. Но не самоё воду, а количество оправок. Если зэк много выпьет воды, он же зачастит в туалет. А это значит, води весь день арестантов поссать. Оправка – дело нудное. Выводить из камеры нужно по одному, один солдат внутренних войск ведёт туалет, второй стоит у твоего решётчатого купе, чтобы потом тебя принять обратно, а второго повести на оправку. Меня и одного старого педераста везли в вагоне в отдельной крошечной камере, называемой стаканом, мы с трудом там умещались вдвоём, а спали по очереди.

К шестым суткам силы у меня были на исходе. Конвойный вывел меня из камеры и повёл по коридору, только я вошёл в туалет, он развернул меня и приказал сесть на унитаз.

– Командир, да я по маленькому, – я сначала не понял его требования.

– Поссышь сидя, – сказал он и, расстегнув ширинку, вынул своего дружка. – Пока сосни.

– Ты шутишь? – остолбенел я.

– Возьми! – потребовал солдат. – Я тебе заплачу.

– Командир, ну, не надо, – взмолился я.

– Соси, сука! – он приставил мне ко лбу «Макара».

Я прекрасно понимал, что выстрел из пистолета будет стоить ему свободы, но с другой стороны, я видел его обезумевшие глаза. А за час до этого случая к нам в стакан из тамбура заплывал знакомый запах известного растения. Мой сосед переполошился. «Дурь шмалят сволочи», – определил он.

– Командир, ну он же грязный у тебя, как я…

Солдат ударил меня рукояткой пистолета, правда, не сильно. Видимо, так, чтобы окончательно не вырубить меня.

– Не понял! – зашипел он. – Кто грязный? На понюхай, – он тыкал мне членом в лицо. – Не возьмёшь, покалечу, хер до зоны доедешь. Ты меня понял?

– Да понял я, понял, – ответил я, чуть не плача.

Читающий эти строки, вероятно, будет презирать меня и даже ненавидеть за трусость. Но я не стал рисковать, не хотелось мне становиться калекой. Я осторожно взял член в рот и начал сосать. Ну, не родился я Александром Матросовым. Солдат кончил быстро и, забывшись, хотел меня уже вести в купе.

– Командир, а отлить? – плюнув в раковину, запротестовал я.

– Ты чего? Ещё не отлил? – возмутился воин.

– Не могу я сидя, да и ведь другим делом был занят, – съехидничал я.

– Ладно, – он сунул пистолет обратно в кобуру, – скажешь напарнику, что по большому ходил. Понял?

– Понял-понял, – вздохнув, закивал я.

На следующий день мы прибыли в Иркутск. Если надзиратель не обманул, нас заселили в камеру, в которой когда-то сидел сам адмирал Колчак. Надзиратель говорил об этом с такой гордостью, словно это была его личная квартира.

В первый же вечер нас накормили ухой из кильки. Запишите рецепт: уха из голов кильки и её хвостов. Вы не поверите, но более вкусного первого блюда я никогда в жизни больше не ел. Конечно, перед этим пиром не употребляя пиши в течение трёх дней. Кормили нас эти деликатесом дней десять подряд, и сменили блюдо только после того, как мы стали роптать и отказываться принимать в камеру баланду. После того рыбного «откорма» я не могу смотреть без содрогания даже на банки с консервами «Килька в томате».

Через какое-то время в камеру ввели того самого старого зэка и ещё человек пять с ним, которых я видел в первые.

Снова я убедился в мудрости старого зэка. Компания сокамерников из пяти человек заварила на «дровах» (обычно это или газета, или листы из книги) кружку чифира. У меня страшно разболелась голова. Я подошёл к ним и сказал:

– Братва, плесните, пожалуйста, пару глотков.

– Пошёл нах, петушара! – обернулся один. – Совсем пидорасы обнаглели.

– Извините, просто голова раскалывается, – я ушёл в свой угол.

И вот тут произошёл потрясающий случай. Старый зэк подошёл к ребятам и, сев к ним в круг, сказал:

– Бродяги, я с вами.

В камере заключённый не должен спрашивать, мол, можно я с вами чифирну и всё такое. Если сварен чай, может подойти любой арестант, отвечающий за свой статус, и присоединиться к чаепитию. Никто старому зэку не сказал ни слова. Когда дошла его очередь сделать глоток, он посмотрел на сокамерников и спросил:

– Кто тут арестант?

Все загалдели:

– Я, я, я…

– А он? – старик кивнул в мою сторону. – Он кто?

– Петух! – громко ответил, пацан, отказавший мне в чае, и все рассмеялись.

– Нет, бродяга, – сказал арестант, – прежде всего, он тоже арестант. Арестант, которого и так жизнь обидела, сделала его петухом. Кто он по жизни, неважно, это его проблема. Для нас главнее, кто по жизни мы. И если мы честные арестанты, то не можем отказать в греве другом сидельцу, будь он хоть трижды петухом. Он у вас попросил пару глотков чая, а вы ему отказали. Я не стану пить чай, но прошу вас, подогрейте арестанта.

Пацаны отлили мне в кружку чая, я выпил и буквально ожил. Всё-таки чай в тюрьме – незаменимый напиток. Это и лекарство, и настроение, и целая философия.

Старик уснул, пацаны шептались между собой, затем обратились к спутникам зэка.

– А кто это? – спросил молодой парень.

– Вор в законе! – ответил заключённый, прибывший вместе со стариком. – Его гонят на «Белый лебедь», возможно, последние дни доживает.

– А что там?

– Там может случиться всё, что угодно, менты беспредельничают по чёрному…

В камере на какое-то время воцарилась мёртвая тишина.

Ещё через месяц меня отправили этапом на Красноярск, больше я старого вора не видел. Но навсегда запомнил его совиный взгляд, худые жилистые руки и невероятно лучистые глаза.

Глава 25

В Посёлке Индустриальном, что на окраине Красноярска, я однажды встретил Шамана. Вот так встреча. Он сразу узнал меня, подошёл и язвительно спросил:

– Ну, как поживаешь, петушок?

– Неплохо, – пожал я плечами и съязвил в ответ: – с какой целью интересуешься, хочешь в гарем перебраться?

Шаман хотел броситься на меня, но его вовремя остановили.

– Ты чего, Шаман? – сказал, стоявший рядом с ним зэк. – Петуха нельзя бить.

– Ты слышал, что он базарит? – сжав кулаки процедил Шаман.

– Да им можно! – рассмеялся приятель, – Их слово – это фуфло.

Позже я узнал, встретив ещё одного заключённого из Колымской колонии. Нашу зону, оказывается, расформировали, а осуждённых разбросали по всей стране.

И ещё я узнал, почему петухов трогать нельзя. На одной из колоний восставшие петухи опустили за одну ночь десятки «правильных» пацанов. Врывали в отряд, окружали блатного и целовали его в губы. Всё, после этой процедуры, бывший пацан отправлялся жить в гарем. Воры разослали по зонам малявы, чтобы никто не занимался беспределом в отношении петухов. Критическая масса могла взбунтоваться в любую минуту.

Прошло полгода, прежде чем меня вызвал начальник колонии.

– Гражданин начальник, осуждённый Филатов по вашему…

– Садись, – оборвал меня хозяин. – Ну, как тебя, Боря, в петушатник-то угораздило? Ты ж, вроде нормальным пацаном в зону заехал. Что потом случилось?

– Так получилось, – пожал я плечами.

Удивлению моему не было предела. Беспрецедентный случай – чтобы хозяин вот так говорил с зэком, да ещё с опущенным, это было что-то невероятное.

– По бумагам вижу, что тебя поймали во время странных телодвижений с другим заключённым? Вы что там друг друга шпилили, что ли?

– Понимаете, так получилось.., – замялся я.

– Говори прямо, не стесняйся, – усмехнулся хозяин, – меня трудно чем-то удивить. Всякого навидался. Очко зачесалось?

– Нет, просто обнимались…

– Аккуратнее надо было, – сочувственно произнёс начальник, – зона есть зона, тут ухо нужно держать востро. Ладно, случилось то, что случилось, я тебя отправлю в школу ночным дневальным, ночью будешь на дверях сидеть, днём отдыхать. Работа непыльная, при первой возможности отправим тебя на УДО или попробуем срок скостить. На, вот здесь бумаги подпиши, – он протянул мне бумаги.

– Что это? – удивлённо спросил я.

– Подписывай, не бойся, – хмыкнул хозяин, – это жалоба в порядке судебного надзора. Типа косухи.

Я уже начал было догадываться, откуда дует ветер, как сам хозяин вдруг сказал:

– Мустафа привет тебе передаёт, сказал, что всё будет хорошо. Это они тебя ко мне перевели, очень хорошо о тебе отзываются. Через Москву мутанули. Отличные ребята. Если будут какие-то проблемы, обращайся через моего дневального, я его предупрежу.

Вот чего-чего, а такого бонуса я никак не ожидал. Остаток срока я отсидел относительно неплохо.

На Лагерную улицу я вернулся летом 1992 года. Сел в СССР, на свободу вышел в Российской Федерации. Поначалу многое удивляло, но постепенно стал привыкать. Приходилось крутиться, как белке в колесе. В этой суматохе, как-то ночью перелопачивая свою жизнь, свои прожитые бешенные тридцать лет, я решил измениться. Ну, доколе, думал я, жить мне пидорасом. Все проблемы из-за этого. Вот за что ни возьмись, везде это блядство. Нужно как-то от этого избавляться. Весной 1993 года я узнал, что 121 статью за мужеложство отменили. Всё, теперь это не преступление. Что это значит? Нас теперь не будут шугать, притеснять, нас теперь не пошантажируешь…

Наивный, глупый паренёк… Тебе уже тридцать один год, а ты продолжаешь верить в сказки. И, тем не менее, я случайно познакомился со своей Галиной, не скажу, что влюбился в неё без ума, но деваха понравилась, почти моя ровесница, уже разок успела побывать за мужем, муж скончался от передоза, что для нашего шахтёрского городка никогда не было сенсацией. Жили мы дружно, в 1994 году родили Серёгу, и, спустя какое-то время, уехали на постоянное место жительства в Москву. Причиной отъезда послужили какие-то непонятные разговоры среди моих знакомых, о том, кем я был в лагере, мол, ходят слухи то да сё. Денег я к тому времени немного поднакопил, а потому не стал долго раздумывать, собрал вещички и уехал в столицу.

С женой у меня была одна единственная проблема: занимаясь с ней сексом, я всегда представлял, что в постели рядом со мной (или на мне, подо мной) лежат то Жора-итальянец, то лейтенант в розовых трусиках, то культурист Витас. Что я только ни делал, ничего не помогало – мне нужен был мужчина, пусть это были бы даже сокамерник Рваный или конвойный солдат из столыпинского вагона (их я тоже вспоминал, лёжа рядом с женой), но мужчина.

Что же это за напасть такая? Я иногда ненавидел себя так, что любой самый оголтелый гомофоб рядом со мной выглядел бы дюймовочкой. Я отчётливо понимал, что человек, пытающийся всё время казаться не тем, кто он есть на самом деле, проживает чужую жизнь. А мне всегда хотелось жить своей жизнью, я мечтал о своей жизни.

Глава 26

Мать Антона несколько раз приезжала на дачу и уговаривала меня повлиять на парня. Я не знал, что ей говорить, и она каждый раз закатывала душераздирающую истерику. Однажды Антон не выдержал и так огорошил женщину, что она онемела.

– Мама, – выпалили сын, – ты пытаешься разбить чужую семью. Мы с Борисом не просто решили жить вместе, мы любим друг друга. Любовь у нас, понимаешь?

– Несколько минут женщина не могла выдавить из себя ни слова. Она просто стояла молча и качала головой. Наконец-то к ней вернулся дар речи и она, обращаясь к сыну, процедила:

– Это этот старый козёл тебя уговорил?

– Мама, – прикрикнул Антон, – прекрати. Не надо никого оскорблять. Здесь нет детей, все взрослые люди, это наше с Борисом решение. Нравится оно тебе или нет, но мы так решили, и никто нам не запретит жить вместе. Всё.

– Ты же говорил, что это просто твой знакомый, – всхлипнула мать, – а оказывается…

– Что оказывается? – Антон раскинул руки. – Ну, что оказывается? Был знакомый, а теперь любимый человек. Ты видишь в этом трагедию?

– Конечно, вижу, – расплакалась мать, – как тут не увидишь? Может, этот твой старый ублюдок мне ещё внуков нарожает?

Я изначально принял решение никак не реагировать на оскорбления женщины и не вступать в матери и сына. Доказать ей ничего не докажешь, а скатываться до скандала никак не хотелось. Я ждал, когда ей всё это надоест, и она покинет нас.

Но мама у Антона оказалась настырной, она не собиралась сдаваться. Через несколько дней она снова заявилась на дачу и потребовала от меня отказаться от её сына. Так совпало, что Антон был в отъезде. Только сейчас мне пришла мысль, а может, она следила за нами и нарочно подобрала момент, когда я буду дома один. Удивляться ничему нельзя. Скорее всего, так и было. Ни здравствуй тебе, ни до свидания. Она прямо с порога заявила:

– Ну, ладно Антон ребёнок, но ты же взрослый мужик. Тебе что, старых пидорасов не хватает? Поезжай к Большому театру, они там табунами ходят. Зачем ты моего мальчика развращаешь? Зачем ломаешь эту комедию?

Меня её слова возмутили.

– С чего вы взяли, что я ломаю комедию? Вам же сын сказал, что мы решили жить вместе!

– А почему ты решил жить именно с моим сыном? – взревела она.

– Во-первых, успокойтесь, – сказал я. – Во-вторых, давайте говорить вежливо, я же вас не оскорбляю и не матерю. И, наконец, в-третьих, не ломайте своему сыну жизнь.

– Нет, ну вы посмотрите на этого наглеца, – женщина всплеснула руками, – я ломаю жизнь своему сыну. Не ты, а я! Вон оно как. Ты совратил ребёнка, навязал ему свой старый… хрен, а я ломаю ему жизнь. Ну, не охренел ли ты? И у тебя хватает ещё наглости, просить меня говорить с тобой вежливо, старый ты извращенец. Да была б моя воля, я бы тебя прямо здесь, на месте расстреляла бы, старый ты барбос.

– Ну, что вы меня в старики записали, – усмехнулся я. – Старый хрен, старый извращенец. Даже барбос и тот старый.

– А ты, что, добрым молодцем себя считаешь? В зеркало когда на себя смотрел?

– Брился сегодня, – я похлопал себя по щекам и предложил гостье: – Присаживайтесь, давайте поговорим спокойно. Ну, в самом деле, зачем нам ругаться? Садитесь. Как вас зовут? А то общаемся уже давно, и до сих пор не знакомы.

– Елизавета, – буркнула женщина.

– Очень приятно, Борис, – представился я.

– О чём вы хотите поговорить со мной?

– Ни о чём, а о ком, – поправил я. – Вы зря так разволновались, видите ли в чём дело, ваш сын гомосексуалист. И моей вины в этом нет. Мы недавно познакомились. В тот день, когда вы… ваш супруг выгнал его из дома. Было такое?

– Было! – ответила Елизавета и опустила глаза в пол.

– Я как раз ехал сюда, на дачу, смотрю, у пацана заплаканные глаза, ну, как обычно бывает, слово за слово, разговорились. Он пожаловался, так, мол, и так, отец напился и выгнал из дома. Я понятия не имел о его наклонностях, пристрастиях, просто сказал, куда же ты ночью-то пойдёшь, он ехал к друзьям в Электрогорск, а сам не знал, дома ли они… Ну, я и предложил ему переночевать у меня, на улице было уже темно. У меня у самого такой же сын, думаю, встрянет куда-нибудь, парень, в общем, пожалел…

– Ага, – не унималась гостья, – пожалел, потом приголубил…

– Да что же это такое! – воскликнул я. – Даже намёка не было. Послушайте до конца, что я вам расскажу. Он пожил у меня несколько дней, уехал в Москву по своим делам, вернулся вечером домой избитым, нарвался на хулиганов в электричке. Именно в тот вечер у него и пропал телефон. Я вызвал знакомого врача, тот всю ночь наблюдал за ним, утром назначил уколы, лекарства и я стал за вашим сыном ухаживать. А вы бы что сделали на моём месте? Выгнали на улицу? От побоев парень отходил около трёх недель, врач приезжал, осматривал его. Всё обошлось. Однажды Антон признался мне, что он гей. К сожалению, не буду скрывать, и я такой. Почему я говорю, что вы портите ему жизнь? Да потому что я всю жизнь мечтал жить с мужчиной, но вы же знаете наши времена. Вот и приходилось врать, лицемерить, живя с женой, делать вид, что я её безумно люблю… Хотя я её действительно любил, но как человека. А для полноценной жизни мне всегда нужен был мужчина. Понимаете?

– Я не могу этого понять. Не могу! И ты решил на старости лет отыграться на моём сыне? – снова заплакала Елизавета.

– Ну, с чего вы это взяли? Я и сам не ожидал, но он вдруг признался мне в любви. Я вижу, что он говорит искренне, а тут я и сам привязался к нему так, что… Вы не подумайте, это ни в коем случае не связано с сексом. Вам, наверное, трудно поверить, но это действительно любовь. Да-да, самая что ни на есть настоящая любовь. Ну, вот так получилось. Я-то ладно, переживу, а пацан будет страдать, и виновницей своего несчастия он всегда будет считать вас. Вот и думайте, как тут правильно поступить…

– Тут думать нечего, – решительно заявила Елизавета. – Ты должен отшить его от себя.

– Как же это сделать? – опешил я.

– Очень просто, скажи, что ты его не любишь, и прогони прочь. У него не будет выхода, он вернётся домой.

– А вы уверены, что он от меня поедет к вам?

– А куда ему ехать? – грустно усмехнулась женщина. – Раньше отец мешал, теперь отца нет. Конечно, поедет домой. Ну, а там что-нибудь придумаю. Может, какую девку ему подыщу.

– Девка ему не нужна, – сказал я, – во всяком случае, пока. Гомосексуализм это не блажь, не каприз, не прихоть, это…

– Это болезнь, – выпалила Елизавета, – и я его вылечу. У меня есть знакомый врач, он даже самых заядлых наркоманов лечит.

– Да что же с вами будешь делать! – произнёс я. – Ну, при чём тут наркоманы, Елизавета?

– Как при чём? – расширила глаза женщина. – Наркомания – привычка пострашнее вашей педерастии. Вылечим! Так что я прошу тебя, отправляй его домой. Всё зависит от тебя. Прошу, верни мне сына.

Она неожиданно стала на колени.

– Умоляю тебя, – взмолилась она, – верни мне сыночка! Ну, хочешь, возьми меня, трахай куда хочешь, исполню твою любую прихоть, пожалуйста, верни мне сына…

Я попытался поднять её на ноги. Но мне это не удалось, она цеплялась за мою одежду и кричала, словно раненая птица.

– Ну, что же с вами делать-то? Поднимайтесь…

– Умоляю, – не унималась гостья, – верни! Верни! Верни! Христом богом прошу, верни мне сына.

Она упала на пол и завыла.

Я сел в кресло и молча наблюдал за ней. Силы мои были на исходе, я почувствовал, как у меня кружится голова. Выбрав паузу, я тихо сказал:

– Хорошо, Елизавета, я сделаю всё, что смогу.

Она поднялась с пола и направилась к выходу.

Вечером я рассказал Антону, что его мама снова была у нас в гостях, он не стал расспрашивать подробности нашего разговора, а я не стал ему говорить о её просьбе.

Глава 27

Елизавета Весняк ещё несколько раз появлялась у нас на даче. Антон уже стал поговаривать о том, чтобы сменить место жительства.

– Не даст она нам житья, – сделал вывод сын. – Я знаю свою мать, упёртая, словно коза-дереза. Знала, что получит от пьяного отца, всё равно стояла на своём.

– Может, смирится, – успокаивал я своего товарища. – Многие родители поначалу драматизируют случившееся, потом свыкаются с мыслью и перестают делать из этого проблему. Жизнь ведь на этом не останавливается. Мы не дети. Никто нам указывать не станет. Поживём – увидим.

– Я бы переехал, – настаивал Антон, – давай снимем «однушку» в Москве да будем спокойно жить-поживать. Надоели мне её приезды, разборки, слёзы. Некомфортно себя чувствую.

– Подумаем, – уклончиво ответил я, не надеясь, что Елизавета когда-то поймёт, что у нас с Антоном серьёзные отношения.

Однажды вечером, возвращаясь из Москвы, я заметил возле калитки нашу незваную гостью.

«Чёрт возьми, – мысленно выругался я, – Антон прав: не даст она нам покоя…».

– Здравствуйте, Елизавета, – поприветствовал я женщину. – А почему не заходите? Антон должен быть дома.

– Зачем мне Антон? – зло усмехнулась женщина. – Я к тебе пришла.

– Ну, так заходите, – я отворил калитку и жестом предложил ей войти первой.

– Подарок тебе принесла, – ухмыльнулась Елизавета и опустила руку в сумку.

Не успел я сообразить, как женщина выхватила из сумки то ли банку, то ли пластмассовую бутылку и плеснула мне в лицо какой-то жидкостью.

– Это тебе за моего сыночка, старый пидорас, – закричала она.

Почувствовав острую боль на лице и в глазах, я мгновенно осознал, что это кислота, и опрометью бросился в дом. Наощупь прошёл к ванной комнате, резко отворил дверь и сунул голову под холодную воду. На шум прибежал из спальни Антон. Увидев меня, он испуганно закричал:

– Что случилось, Борис? Что с тобой?

– Тоха, срочно посмотри на кухне, есть ли у нас пищевая сода, если есть, тащи сюда, – приказал я.

– Есть! – Антон вернулся через полминуты. – Что делать?

– Сделай содовый раствор, – сказал я. – И жди рядом.

Я промывал лицо долго, минут пятнадцать-двадцать, так нас учили в армии, оттуда же я вспомнил и о содовом растворе, старшина говорил: «При попадании кислоты на тело, на морду, да хоть на жопу, ни в коем случает не вытирайте её, это приведёт к тому, что вы только вотрёте кислоту в кожу. Вода и содовый раствор – вот ваше спасение.

Закончив водные процедуры, я сел на пол и заплакал как ребёнок.

– Кто это сделал? – спросил Антон.

– Откуда я знаю, – соврал я. Меньше всего мне хотелось сейчас устраивать так называемые «семейные разборки». – Какой-то парень.

– Может, это те ублюдки из электрички выследили нас?

– Антоха, кончай болтать, – раздражённо прикрикнул я, – ты скорую вызвал?

– А надо? – испуганно спросил Антон.

– Конечно, надо! Не тормози! У меня левый глаз вообще уже ничего не видит.

Скорая приехала через сорок минут, и меня увезли в больницу. Позже подъехал и Копытин.

– Кто? – кратко спросил он и сам же ответил: – Мама?

– Ну, да, – кивнул я.

– Не хочешь привлечь?

– Нет, Володя, не хочу. Я думаю, Антона нужно возвращать. Это не дело. Сегодня она кислотой в лицо плеснула, завтра наймёт каких-нибудь отморозков… Ну, на хрена мне всё это нужно? Я принял решение.

– А как же любовь? – уныло усмехнулся мой друг. – Ты же говорил…

– Значит, не судьба, – вздохнул я. – Все мои попытки любить и быть любимым заканчивались всегда большими проблемами. Ну, её к чёрту, эту любовь! В нашей стране не получится. Здесь нужно любить строго по инструкции – либо государства, либо церкви, либо соседей, либо толпы…

Антон посетил меня вечером того же дня. Видимо что-то почувствовав, он сидел возле моей кровати и молчал.

– Как ты? – глядя на моё перемотанное лицо, наконец, спросил он.

– Ну, видишь же! – хмыкнул я.

– Врач думает, что я твой сын, – сказал Антон, – спрашивал, я подтвердил.

– Пусть так и будет, – ответил я.

– Что это значит?

– Это значит то, что тебе, Антон, нужно вернуться домой и попытаться как-то построить свою жизнь по новому, – сказал я.

– Что значит «по новому»? – ехидно спросил он.

– А то и значит, что всё забыть и помириться с мамой. Она плохого не посоветует.

– Ты же знаешь, что это невозможно, – сказал Антон. – Думаешь, себя можно обмануть?

– Нет, я так не думаю, но и так жить, – я обвёл рукой вокруг лица, – нельзя.

– Я так понял, мы расстались навсегда?

– Да…

– Прощай! – тихо сказал Антон и вышел из палаты.

Кривить душой не стану. Мне так хотелось закричать вслед: остановись, Тоша, не уходи. Но в этот раз я невероятным усилием воли взял верх над собой.

Человек часто бессознательно напрягает все свои душевные силы, чтобы пройти мимо своей судьбы, совершенно не осознавая, что рано или поздно ему придётся испить до дна чашу с горьким коктейлем из последствий своих поступков.

* * *

Выписали меня через месяц. Из больницы меня забирал Владимир. По дороге к нему домой я спросил:

– Ну, что, когда уезжаешь?

– Никогда, – ответил Копытин и добавил: – передумал я.

– Откровенно говоря, Вова, я до конца не верил, что ты уедешь. Не тот ты человек.

– Нужно здесь порядок наводить, иначе бляди уничтожат страну.

– Антона не встречал, – я неожиданно сменил тему.

Копытин молчал с минуту, затем свернул на обочину и, остановив машину, тихо сказал:

– Антона похоронили, вчера было девять дней.

Я вздрогнул. У меня всё похолодело внутри, к горлу подкатил ком, в глазах потемнело.

– Что с ним случилось? – выдавил я.

– Выбросился из окна, квартира у них на тринадцатом этаже, шансов не было.

– Эх, дурак! – вырвалось у меня, и я почувствовал, как к горлу подкатил ком.

– Это его выбор, – сказал Копытин, – у каждого человека есть выбор. На кладбище заедем?

Говорить я не мог и просто молча кивнул головой.

* * *

Стоя у креста с фотографией, я вдруг понял, что на меня смотрят широко распахнутые глаза Митьки с Лагерной улицы, такие же доверчивые, тёплые и полные жизни. Словно через Антона он передаёт мне привет сорокалетней давности, ангел любви машет мне из прошлого века. Боже мой, как же они похожи! Почему я раньше этого не замечал? Мальчики-мальчики, все мы мечтали о любви, и она была рядом, но мы не смогли её уберечь.

«Тоша, любимый мой, прости меня старого дурака. Прости, родной…»

Сзади раздались быстро приближающиеся шаги. Я обернулся, это была Елизавета. Стремительно приближаясь ко мне, она вдруг закричала:

– Скотина, ты что здесь делаешь, урод? Пошёл вон, пидорас, от моего мальчика. – Наклонившись к земле, она стала хватать руками комья земли и кидать в меня. – Вон отсюда, извращенец, убийца. Уходи, скот! – Она кинулась на меня с кулаками.

Владимир преградил ей путь.

– Женщина, успокойтесь, – сказал он, – здесь же кладбище, тут нужна тишина.

– А ты кто такой? – начала она кричать на Копытина. – Тоже пидорас? Вы и мёртвого не хотите оставить моего сыночка. Суки, ублюдки.

На шум прибежали кладбищенские работники.

– Что случилось, господа? – спросил мужчина с густой бородой. – Зачем шумим?

– Вот, они убили моего сына, это они! Они его убили. Выгоните их с кладбища. Вот этот извращенец, он лично убил моего сына.

– Женщина, успокойтесь, – взял под руку бородач Елизавету. – Успокойтесь, они сейчас уйдут. Только не кричите, пожалуйста. У нас в двух местах идут похороны. К нам подошёл второй мужчина и тихо сказал:

– Господа, вам лучше уйти, у женщины что-то с головой, она тут каждый день истерики закатывает, каких-то пидорасов ищет, венки от друзей покойного вышвыривает на помойку. Уходите, от греха подальше. Луше потом позже заедете.

Елизавета, увидев, что мы направились к выходу, стала кричать ещё громче:

– Будьте вы прокляты, гомосеки, извращенцы, убийцы! Ненавижу вас! Скоты, горите в

аду!

* * *

Завершая своё непростое повествование, я вдруг задался вопросом: а понимаем ли мы собственно, что такое истинная любовь? Неважно, двуполая, однополая, поскольку эти определения сами по себе абсолютно некорректны, ибо хочется сразу напомнить: не является ли любовь дочери к матери, сына к отцу, брата к брату, сестры к сестре любовью однополой? Ну, а как иначе? Или как назвать любовь Христа к своим ученикам? Разве это не однополая любовь? Или мы просто заблуждаемся и путаем любовь с другими чувствами, например, со снисхождением или настойчивостью, с сердобольностью или сочувствием, с привычкой или обычаем?

Размышляя над этими вопросами меня вдруг осенило. А какая разница кто, с чем путает свою любовь? Главное – любовь должна нести в жизнь добро, милосердие и бескорыстие. Любовь каждого человека – это отдельный мир, отдельная вселенная. И неважно, как её видят влюблённые, неважно кем они её считают, какой мерой мерят – это их мера, это их души, это их жизнь.

Ни один человек не может прожить без любви. Если кто-то скажет, что любовь его не интересует, присмотритесь к нему – либо он лукавит, либо давно умер. Живой человек не может отречься и отказаться от любви. Жизнь без любви – бесполезная жизнь. Ищите свою любовь, мечтайте о ней, находите её, берегите и храните в сердце до последнего дыхания.

2018 г.

© Самарский М.А.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg