«Отдел»

Отдел (fb2) - Отдел 1196K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Львович Сальников

Алексей Сальников Отдел

Глава 1

Жена пятый раз за полтора часа позвонила Игорю и спросила, когда он будет дома. С той поры, как его выгнали из органов, она стала удивительно властной язвой. Все пять раз, что она звонила, жена намекала, что задержится на работе, поэтому он должен забрать сына из детского сада.

— Слушай, — не выдержал наконец Игорь, — тебе что там, заняться нечем, кроме как названивать?

Его раздражение было легко понять, он кружил по району на машине, как какой-то залетный бомбила, в поисках дома, где должно было состояться собеседование, но gps, «Яндекс-карта», «Гугл-мэпс» и прохожие, как один, указывали ему на одинокое здание, красная кирпичная труба которого, несколько выщербленная временем, торчала из-за кривого бетонного забора. Низкое октябрьское небо, на фоне которого торчала труба, медленно гнало куда-то одну сплошную, широкоформатную, от края до края, тучу, и небесное движение это приводило Игоря в еще большее отчаяние. Здание с трубой, к которому вела глинистая грунтовка, перегороженная облезлым деревянным шлагбаумом, никак не могло быть фээсбэшной конторой, куда несколько дней назад Игоря настойчиво зазывал офицер со смутно знакомой фамилией.

Жена позвонила шестой раз, Игорь подумал: «Я как бы забыл телефон», — и действительно оставил телефон в машине, вышел и полез под шлагбаум. За забором было еще более уныло, чем казалось снаружи, дело, видимо, было в том, что до этого Игорь глядел через шлагбаум из теплого сухого автомобиля и не чувствовал и не слышал того ветра запустения, который непрерывно двигался через огороженную территорию, роняя капли редкого дождя. С внутренней стороны углы забора, заросшие какими-то кустами, выглядели, как забывшие о бритве подмышки. Грунтовка знаком вопроса огибала здание с трубой, как бы интригуя тем, что вход в здание находится со стороны, обратной въезду; с той стороны, где стоял Игорь, были только большие окна, состоявшие из множества квадратных стеклышек, настолько пыльных, что тем, кто был внутри, если внутри кто-то имелся, не нужны были шторы. Справа от окон располагалась водосточная труба с оторванным низом и чернотой на том месте, где секции трубы соединялись друг с другом. Возле водосточной трубы стоял крупный хмурый мужчина в потасканном синем комбинезоне и курил сигарету. Игорь помахал ему рукой, надеясь, что тот задержится и как-то разъяснит весь этот занимавший Игоря топографический идиотизм, но мужчина, завидев повиливания Игоря в свой адрес, бросил окурок, пошел прочь, открыл дверь где-то сбоку здания и пропал. «Вот сука», — почти без злобы подумал Игорь.

Внутри здания с трубой, если не считать двух паровых котлов и запаха туалета, смешанного с запахом хлорки, было пусто. Игорь походил туда-сюда, изучая выцветшие плакаты с правилами техники безопасности, пустой противопожарный щит с силуэтами багра, топора и треугольного ведра, нашел две двери в подсобки с надписями «Сварщики» и «Слесаря» и безрезультатно подергал дверные ручки. Шум отразился от кафельного пола эхом, похожим на цоканье каблучков, Игорь вспомнил про жену, и легкая волна злорадства слегка притушила ту досаду, что была у него на душе. Наконец Игорь нашел дверь, ведущую на лестничный пролет, который вел, в свою очередь, куда-то наверх. Наверху был сумрачный коридор без единого окна, освещенный парой сорокаваттных лампочек, по обеим сторонам коридора находились двери, Игорь без стука сунулся в первую из них.

В кабинете кафель сменялся линолеумом, старые половицы заскрипели под ногами Игоря, и полный, приземистый человек, сидевший спиной ко входу, лицом к экрану ноутбука и что-то набиравший на бесшумной клавиатуре, блеснул абсолютной лысиной, озвучивая равнодушный вопрос.

— Чего надо? — спросила лысина тусклым голосом.

«Шоколада», — захотелось ответить Игорю, он замялся, соображая, как оформить вопрос, чтобы не выглядеть совсем уж глупо, и человек за ноутбуком, почувствовав заминку, глянул через плечо.

— А-а, — сказал человек даже как бы с разочарованием. — Ну, садись, садись.

Он показал на стул сбоку от стола. Загипнотизированный его разочарованием, Игорь послушно сел. Человек продолжил шарить по клавиатуре толстенькими пальцами, кольца на безымянном пальце правой руки не было. Он будто забыл об Игоре минут на десять. За это время Игорь успел устать, скашивая глаза на убранство кабинета, более походившего на вотчину советского директора школы, со всеми этими стеклянными шкафами, где хранились журналы, потускневшими вымпелами на стене, пыльными спортивными кубками на подоконнике, красным дисковым телефоном на столе. Стул под хозяином кабинета поскрипывал. Спортивный костюм человека за ноутбуком не вязался с его одышливым посвистывающим дыханием. Возникал вопрос: если лысый так дышит, когда просто сидит, то что же происходит с его дыхалкой, когда он передвигается.

— Пришел, значит, — сказал человек так внезапно, что Игорь подпрыгнул от неожиданности на своем онемевшем от сидения заду.

Толстяк с нескольких попыток выдвинул перекосившийся ящик стола, вытащил оттуда канцелярскую папку с надписью «Дело», развязал тесемочки, сверился с тем, что внутри, и спросил, как-то по-особенному сотрясая щеками:

— Игорь Петрович? Так?

— Так, — кивнул Игорь.

Толстяк бросил папку обратно в ящик стола и с нескольких попыток задвинул его. Он обратил глаза в сторону посетителя, и от этого взгляда Игорю стало как-то нехорошо, у него создалось впечатление, что к толстяку приделаны глаза от кого-то другого, будто швейцарской овчарке пересадили глазки питбуля.

— Давай сразу на ты, Игорь Петрович, — сказал толстяк. — Меня зовут Сергей Сергеич, я тут главный, я тебе и звонил.

Толстяк не сделал никакого движения, хотя бы намекающего на то, что он собирается протянуть руку для рукопожатия, Игорь подумал, что если протянет руку первым — это будет как-то унизительно в свете того, что устроили ему на прежней работе, и в свете того, что творилось у Игоря в семье. Он решил, что унижений ему хватит, и через это в знакомстве Игоря и Сергея Сергеевича образовалась неловкая пауза с пятисекундными гляделками.

— Ты знаешь, чем мы тут занимаемся? Справки у бывших коллег не наводил? — в последнем вопросе толстяка сквозила некая, понятная им обоим, издевка. Игорь невольно хмыкнул, а Сергей Сергеевич расценил это хмыканье иначе, нежели это мыслил Игорь. В хмыканье Игоря должна была угадываться горечь, типа, какие, на хрен, бывшие коллеги. Сергей Сергеевич же угадал какую-то насмешку над деятельностью своей и своих коллег.

— Нет, ну понятно, — вздохнул Сергей Сергеевич, — но при этом ты же пришел сюда. Или совсем все плохо? Даже начальником охраны никуда не берут? Даже бухгалтером в какое-нибудь СМУ не хотят?

— Не хотят, — честно сказал Игорь.

— Вот, — удовлетворенно заметил Сергей Сергеевич, — теперь ты уяснил, куда ведет неправедный путь коррупции.

Игорь оценивающе пригляделся к лицу толстяка, пытаясь угадать, насмешничает он или нет, но только загляделся на мелкие малиновые прожилки на щеках Сергея Сергеевича, с самого детства такие прожилки на лицах пожилых людей пугали его.

— То, что ты неразговорчивый, — это хорошо, — сказал Сергей Сергеевич, тоже, видимо, приглядывающийся к Игорю и сделавший для себя кое-какие выводы. — Потому что если у тебя раньше были поводы молчать, то теперь у тебя их только прибавится, если согласишься работать по специальности.

«Был бы я таким неразговорчивым раньше, я бы тут не сидел», — с легкой тоской подумал Игорь.

— Так чем нужно будет заниматься? — спросил Игорь.

Сергей Сергеевич скрипнул стулом, закрыл ноутбук и посмотрел на Игоря так, что у того вспотели ладони.

— Всем, чем я скажу, нужно будет заниматься, Игорь Петрович. Это второй шанс, ты сам понимаешь, если тебе его государство дало, нужно ценить. Если ты сюда пришел, значит, этот шанс тебе нужен, так ведь? — Сергей Сергеевич не стал дожидаться ответа и продолжил: — Мне нужны такие люди, которые, если я скажу поехать в Таиланд и притвориться бригадой тайских блядей, спросят только, когда выезжаем, а как предохранить их от СПИДа и предохранять ли вообще — моя забота. Я хочу знать, что они не побегут в ближайшую газетенку со сведениями о том, что фээсбэ крышует сиамские бордели и поставляет им своих сотрудников.

Игорь понял, что это шпилька в его адрес, и кровь несколько прилила к его лицу.

— А косметика? — спросил Игорь исподлобья.

— Что косметика? — не понял Сергей Сергеевич.

— Косметику в Тайланд свою брать, или вы на месте выдадите?

— Юмор — это хорошо, — с тем же выражением лица одобрил выпад Игоря Сергей Сергеевич. — Юмор, особенно вот такой беззлобный, позитивно действует на коллектив, но учти, что у меня, кроме тебя, таких клоунов уже несколько штук есть, не устанешь соревноваться?

«Не устану», — подумал Игорь, но промолчал. Он не понимал, что опять привело его сюда, под крыло этих людей, чьи корочки и звездочки на погонах что-то решают в судьбах других людей — без корочек, без звездочек или с количеством звездочек, соответствующих низшему рангу. Это был необъяснимый магнетизм причастности к защите страны. Многие люди, очарованные этим магнетизмом, строили генеральские дачи или крышевали бизнес, или, как Игорь, безропотно выслушивали шутки про тайских блядей, при том что если бы такую шутку высказал какой-нибудь другой работодатель, не имеющий этого флера причастности к высшей цели, звездочек, корочек, Игорь уже попытался бы разломать столешницу его жирной мордой.

Молчание Игоря Сергей Сергеевич расценил по-своему и сказал:

— Значит, Игорь Петрович, история такая. Я тебя обманывать не буду. Формально мы, конечно, фээсбэ принадлежим, то есть ты сможешь как раньше корочками по пьяни светить, на дороге там, если проблемы возникнут, тоже. Но если на реального фээсбэшника напорешься, то тут он по всем статьям обыгрывает, типа, у тебя восьмерка, а у него туз. Так что если начнешь не по делу залупаться, то и отсюда вылетишь. Ты тут до первого косяка — и без тебя придурков хватает. И еще такое дело. Проект совместный с Минобороны, секретный на всех этапах, поэтому деньги попилили уже на стадии выделения и пилили еще несколько раз, прежде чем они до нас дошли, сам видишь, какая у нас конторка через это образовалась, в сортир лучше дома ходить, ботинки целее будут. Карандаши, ручки, картриджи для принтера самому придется покупать, по крайней мере, пока. Кадры у нас тоже такие, что даже ты ахнешь. Я имен называть не буду, но один хрен свидание одиннадцатилетнему пацану назначил в Интернете, скандал был, ну его, короче, выперли из органов, но за прежние заслуги все-таки решили пристроить хотя бы сюда до пенсии. Его жена из дома выгнала, так он прямо тут и живет, ему, бедолаге, приходится терпеть все здешние удобства, но это, наверно, все равно лучше, чем из дырявой ложки есть. Сюда даже дочку одного генерала пытались всунуть, когда она семью на пешеходном переходе бодро переехала, но потом решили по старинке, типа, отсрочка приговора до времени, когда ее ребенку исполнится четырнадцать лет, а она даже не беременна еще, прикинь.

— Прикинул, — сказал Игорь.

— Я тебя в детали, конечно, посвящать не могу, меня самого не во все посвятили, — продолжил Сергей Сергеевич, — но, вообще, работа не пыльная. Это даже, я бы сказал, иллюзия работы. Я, честно тебе скажу, сам не могу поверить, чем тут занимаюсь. Я иногда сижу дома и несколько охреневаю, и тебя это чувство посетит, тут только Молодого оно не посещает, ну так у него при нынешнем строе, считай, вся сознательная жизнь прошла. А ты же еще до перестройки родился?

— В деле всё есть, — заметил Игорь.

— Да, — то ли признал правоту Игоря Сергей Сергеевич, то ли отвечал каким-то своим мыслям. — Короче, бардак, конечно, но ты ведь и раньше с этим сталкивался, и надеюсь, что пыл поумерил, варежку уже не будешь разевать.

Из-за этого сказанного добродушно «разевать варежку» кровь опять прихлынула к лицу Игоря.

— Тут просто нельзя играть в разоблачителя, реально, — пояснил Сергей Сергеевич. — Если начнешь видеообращение к народу на ютьюб закидывать или документы сканировать для «Викиликс» про то, какой идиотизм здесь творится, то сразу говорю, ты ничего не докажешь. Это в лучшем случае, а в худшем, конечно, твои старые грешки могут припомнить, и будет твоя жена передачки в тринадцатую колонию возить, сам понимаешь.

Игорь совсем не был уверен, что его жена будет возить передачки в тринадцатую колонию, он не был уверен теперь, будет она их хотя бы слать или хотя бы отвечать на письма, и, видимо, эти мысли как-то отразились на мимических мышцах Игоря, потому что Сергей Сергеевич спросил.

— Ну что, есть какие-нибудь вопросы, может, детали какие остались непонятные? Ты не стесняйся, лучше сразу узнавай, чтобы потом не было соблазна героя из себя строить. Лучше сразу представь, что тебе предложили охранником в Освенциме работать, чтобы шор каких-то романтических не оставалось, если они у тебя еще остались с прошлого раза.

— Курить здесь можно? — спросил Игорь.

— Вообще, я противник этого дела, — признался Сергей Сергеевич. — Я, как видишь, больше пожрать люблю в нерабочее время. — Да и в рабочее тоже, — угадал мысль Игоря Сергей Сергеевич. — Но так-то можно — только форточку открой, а пепел в кубок вон тот стряхивай, потом вымоешь.

Возникла очередная заминка, связанная с тем, что Игорь выкурил все сигареты, пока искал здание конторы, и ожидал, что Сергей Сергеевич поделится куревом — Игорь решил, что проблемы с сосудами на лице возникли у будущего начальника от того, что он злоупотреблял алкоголем и табаком. Теперь Игорь не знал, как сказать об этом повежливее, а Сергей Сергеевич ждал, когда Игорь начнет свое задумчивое курение под форточкой. Игорь стал ищуще хлопать себя по карманам.

— А, так ты так завуалировано стрельнуть пытался. Извини, — Сергей Сергеевич, хрустнув костями стула, привычно снял трубку с телефона, зажал ее между плечом и щекой, схватил тело телефона одной рукой, чтобы тот не скользил по столу, а указательным пальцем второй раза два повращал телефонный диск.

Только теперь Игорь заметил круглые настенные часы над входом в кабинет, они показывали тридцать восемь минут пятого. Только без двадцати пять отчетливые гудки в телефонной трубке сменились каким-то хрипением, а Сергей Сергеевич возмущенно засопел в ответ на это хрипение.

— Ты спишь, что ли, там? Сигаретку занеси мне, дорогой.

Трубка что-то коротко вопросительно или возмущенно прошипела.

— А на что ты нанимался? — не без язвы спросил Сергей Сергеевич. — Давай, короче, неси, потом поругаемся, заодно познакомишься.

Трубка опять похрипела, на этот раз как будто вопросительно. Сергей Сергеевич после этого вопроса оценивающе глянул на Игоря.

— Не, ну хер знает, — сказал Сергей Сергеевич, — может, Филу и понравится, а тебе вряд ли, хотя если еще пару месяцев в таком темпе придется работать, мы тут все друг к другу заприглядываемся. Короче, иди сюда, хорош уже кокетничать.

Сергей Сергеевич хлопнул трубку обратно на рычаг и, как показалось Игорю, облегченно вздохнул.

— Вот так вот, — сказал он, как будто объясняя Игорю что-то.

Через минуту в дверь аккуратно постучали.

— Ёлы-палы, — громко высказался Сергей Сергеевич вместо приглашения зайти, и на пороге появился тот самый здоровяк в синем комбинезоне, что проигнорировал махания Игоря возле шлагбаума.

— А, этот, что ли, — сказал здоровяк с некоторым разочарованием, пока Игорь изучал его заляпанныегрязью брезентовые ботинки. — Это ведь тот самый, крыса который? — спросил он так, будто Игоря не было в кабинете, считая, скорее всего, что телосложение дает ему право задавать такие вопросы в таком тоне и в присутствии Игоря.

— Да, да, — ответил Сергей Сергеевич, попадая в тон здоровяку, так, что у Игоря создалось впечатление, что он вообще исчез. — Он самый. Пятно на чистом лике государственной службы. Он твой тезка, кстати, только Петрович.

— А-а, ну хорошо, — одобрил здоровяк и пояснил свое одобрение: — Хоть запоминать особо не нужно, а то этот, то ли Ренат, то ли Ринат…

— Ринат, — сказал Сергей Сергеевич.

— Ну ладно, — отвечал здоровяк, — пойдем, что ли, покурим, Игорь, э-э-э…

Игорь понял, что пора подняться и пожать руку.

— Игорь Петрович, — сказал он здоровяку, пытаясь показать, что его рукопожатие не такое слабое, как может показаться на первый взгляд, что впечатление обманчиво.

— Игорь Васильич, — представился здоровяк и тут же бросил через плечо Игоря: — Смотри-ка, вроде женатый, а рука правая сильнее, чем у Молодого.

Игорь пропустил шутку здоровяка мимо ушей, а Сергей Сергеевич оставил ее без ответа. Игорь обратил внимание, что у Игоря Васильевича, как и у Сергея Сергеевича, не было обручального кольца.

— Ладно, Игорь Петрович, пойдем, правда, покурим в другом месте, — Игорь кивнул, они вышли, и здоровяк сказал в еще не закрытую дверь: — А то опять начнет, у меня из-за вас астма, диабет, давление.

Они вышли на лестничную площадку и поднялись на этаж выше, может, и там тоже был коридор, но дверь в него была заколочена двумя толстыми досками крест-накрест. Здесь ступени заканчивались и лестничная площадка выглядела свежее из-за своей заброшенности, она была как будто только что побелена, побелена была даже заколоченная дверь — и сразу же брошена малярами, в углу еще стояли их кисти, покрытые известкой, на подоконнике полуоткрытого окна стояло ведро с белыми подтеками. Игорь Васильевич показал на это ведро и сказал:

— Пепельница.

Потом протянул Игорю сигарету, закурил сам и дал прикурить Игорю.

— К нам, значит, собираешься, — сказал здоровяк после первой затяжки.

Игорь покивал и спросил:

— А что тут, вообще?

Игорь Васильевич ухмыльнулся.

— А тебе главный мраку напускал? — Игорь покивал. — Обещал командировку в Тайланд? — Игорь опять покивал.

— Да тут все по-всякому считают, — сказал Игорь Васильевич, пуская дым на макушку Игоря. — Молодой говорит, что мы, типа, инопланетян допрашиваем. Говорит, что кто-то наверху выслужиться решил еще при Медведеве, типа, если тот от инноваций на внеземной разум переключится, ему сразу нас предъявят: вот, у нас уже это есть, и документы имеются и все остальное — список операций, протоколы допросов. Но ты не парься особо, что все это правда, на самом деле эта история еще при Союзе началась. Но я не могу тебе рассказать, потому что у меня с Эсэсом договор языком не трепать. Ренат думает, что мы черных риэлторов покрываем каким-то макаром для кого-то сверху.

Игорь не знал, чем ответить на такой пространный спич и неопределенно похмыкал, делая вид, что понимает, о чем говорит Игорь Васильевич.

— А я вот надеюсь, что не у всех же наверху крыша поехала, если держат нас тут, значит, есть какой-то смысл, система определенная прослеживается. Отчетности ведь всякой требуют наверх даже больше, чем обычно; тут, блин, столько бумажной работы — даже ты, бухгалтер, охренеешь. Да и смысла не было бы все так скрывать, если бы это была криминальная схема под крышей фээсбэ. Ты ведь не один такой несчастный, что никуда приткнуться не можешь, тут половина народу согласилась бы на любую криминальную байду сразу, если бы ее прямым текстом предложили, а вторая половина поломалась бы, поломалась и согласилась после некоторых раздумий. Ну, что я тебе говорю, если согласишься, может, сам до чего додумаешься, даже интересно, что тебе в голову придет.

— А зарплата как?

— Ну, мне хватает, — уклончиво ответил Игорь Васильевич.

Игорь мысленно усмехнулся, его всегда удивлял этот стыд людей при разговоре о зарплатах. Все, кого когда-либо знал Игорь, с легкостью рассказывали о каких-то гомосексуальных опытах в юности, о том, как у них не стоит на жену, о самых интимных деталях семейной жизни, но сразу же стеснительно замыкались, когда разговор заходил о деньгах, которые они честно получали за свой честный труд, — какое-то сложное табу на финансовую наготу. Игорь и сам стеснялся говорить, сколько зарабатывает. Он хотел озвучить эту мысль, но почему-то не решился, пялясь на огромные боты Игоря Васильевича, тому тоже резко не о чем стало говорить, поэтому остаток перекура они провели молча.

Они спустились к Сергею Сергеевичу, здоровяк зачем-то ободряюще похлопал Игоря по плечу, но сам в кабинет заходить не стал, а пропал за одной из дверей коридора. Игорь уже понял, что Сергей Сергеевич отчего-то не любит стуков в дверь и вошел сразу, как и в первый раз. Сергей Сергеевич снова шарил пальцами по ноутбуку и спросил лысиной:

— Что, наслушался про черных риэлторов? Решил?

— А что, других вопросов не будет? Всяких там, кем я вижу себя в вашей компании через год или через пять лет?

Сергей Сергеевич шевельнул головой, как бы пытаясь развернуть ее в сторону Игоря, чтобы метнуть в него какой-нибудь взгляд, но развернуться так, чтобы встретиться взглядом с Игорем, у него не получилось, и он сказал только:

— Иди к Ринату в пятый кабинет, он тебе покажет, как и что.

Пятый кабинет оказалось найти легко — он единственный был обозначен цифрой. Игорь рассудил, что аура начальственного запанибратства должна распространяться на всю контору и сунулся в пятый кабинет без стука, но тут же откуда-то справа, из-за стеллажа с папками, услышал вопрос, не учили ли его стучаться. Огорошенный замечанием, он не сразу удивился тому, что пол пятого кабинета покрыт не линолеумом, а паркетом и что дверь пятого кабинета, в отличие от остальных дверей — обычных деревянных, покрытых масляной краской, — сделана под евроремонт. Помимо стеклянных стеллажей и паркета в кабинете были также вполне современный компьютерный стол и вертящийся стул с подлокотниками, окна оказались пластиковые, невидимый кондиционер нагонял в кабинет теплый сухой воздух.

— Я от Сергея Сергеевича, — сказал Игорь стеллажу.

Из-за стеллажа выскользнула подобная самому Игорю канцелярская крыса, даже вроде бы одного с Игорем возраста, разве что сам Игорь был в костюме-тройке, а канцелярская крыса в таком же, как у Игоря Васильевича, синем комбинезоне, только чистом и лучше подогнанном по размеру, чистой синей рабочей курточке, а под комбинезоном и курточкой крысы виднелись белая рубашка и синий, в цвет комбинезона, галстук. Вместо брезентовых ботинок — какие-то берцы с белыми шнурками, и если бы не золотой держатель для галстука, Ринат напоминал бы советского инженера-проектировщика в третьем поколении.

— Ринат Иосифович, — представился новый знакомый. — Ринат, — повторил он, особенно надавливая на звук «и», в то время как Игорь невольно представился в ответ и попытался вообразить, при каких обстоятельствах родители отца Рината Иосифовича, пытаясь польстить загсу и вождю народов, нарекли сына Иосифом. В целом Ринат понравился Игорю своей аристократической бледностью, ботанической выправкой, цепкими татарскими глазами на славянском лице и тем, как прямоугольно выпирала сигаретная пачка в кармане его комбинезона.

— Сергей Сергеевич сказал, вы введете меня в курс дела, — сказал Игорь, и Ринат Иосифович деловито кивнул, не делая попыток перейти на ты, чем стал Игорю еще более симпатичен, махнул рукой с обручальным кольцом, приглашая следовать за собой, и скользнул за стеллаж.

За стеллажом стоял огромный, в человеческий рост, сейф, в замке которого Ринат Иосифович шумно поковырялся вынутым неизвестно откуда ключом. Из недр сейфа был извлечен еще один ключ с болтавшейся на нем бумажной биркой с цифрой «8» и две печати — одна круглая, другая прямоугольная, подушечка для печатей, снизу которой чем-то красным, вроде бы лаком для ногтей, был начертан еще какой-то номер. Игорь уже протянул руки, чтобы принять это все во владение, но Ринат Иосифович протестующе покряхтел:

— Под роспись, под роспись, — и они пошли обратно к столу Рината Иосифовича, так что Игорю стала непонятна манипуляция с заманиванием его к сейфу.

Ринат Иосифович выкатил откуда-то еще один вертящийся стул, посадил Игоря сбоку от стола, достал из-под столешницы бумажку и шариковую ручку, а на вопросительный взгляд Игоря сказал, будто умственно отсталому:

— Заявление о приеме на работу, все, как положено. На имя Сергея Сергеевича Веретнина.

— А в пункте «место работы» что писать? — спросил Игорь.

— Пишите «отдел», — ответил Ринат Иосифович, как вдохновением захваченный процессом вынимания из стола и из стеллажа канцелярских книг и складыванием их возле заполняемой Игорем бумажки.

— А должность какая? — спросил Игорь.

— Пишите «оперативник».

Когда Игорь составил заявление и сказал «всё», Ринат Иосифович взял бумажку за угол двумя пальчиками, бегло посмотрел на нее, сказал:

— Дата, подпись, — и сунул Игорю обратно.

Игорь вернул заявление с датой и подписью, Ринат Иосифович опять взял его двумя пальчиками, снова бегло посмотрел, недовольно морщась почерку Игоря, как учитель начальной школы, и опять сунул обратно.

— «Отдел» нужно с маленькой буквы и в кавычках, — Игорь начал исправлять большую букву на маленькую и попытался пририсовать кавычки, в ответ на эти ухищрения лицо Рината Иосифовича перекосилось, он выдернул бумажку прямо из-под шариковой ручки и сунул Игорю новый листок: — Лучше перепишите.

За подписью к Сергею Сергеевичу Игорь пришел уже взмокший, прохлада в кабинете главного казалась ему живительной. Сергей Сергеевич угадал состояние подчиненного по лицу, которое Игорь загнанно вытер пиджачным рукавом.

— Укатал тебя наш татарин.

Ринат Иосифович рассмотрел подпись и печать Сергея Сергеевича так придирчиво, словно Игорь мог подделать их в коридоре или Сергей Сергеевич мог поставить их как-то не так.

— Ладно, — с непонятным Игорю разочарованием сказал Ринат Иосифович, убирая заявление в стол, — теперь давайте фотографии для удостоверения. Вы ведь сделали фотографии? Теперь пойдемте принимать кабинет, вот только распишитесь за ключ, печати и штемпельную подушку.

Игорь думал, что прошел все семь кругов канцелярского ада, когда переписывал заявление пять раз подряд, но по сравнению с принятием кабинета номер восемь заявление показалось разминкой.

В кабинете номер восемь было очень мало предметов: шаткий желтый лакированный стол, подобный столу Сергея Сергеевича; на нем — клавиатура, настолько грязная, будто на ней резали мясо, и компьютерная мышь залапанная, как дверца общественного туалета; принтер, системный блок и старенький монитор с экраном чуть больше почтовой открытки выглядели не лучше. На окне кабинета Игоря висели светло-зеленые шторки, у Сергея Сергеевича Игорь таких не заметил, зато не было вымпелов и кубков, стеклянный шкаф у стены пустовал. Были еще стулья, телефон, бюстик Чайковского, коврик возле двери. Казалось бы, передача этих немногих предметов во временную собственность Игоря не должна была занять много времени. Сначала все пошло действительно очень бодро, как будто даже не в манере Рината Иосифовича; Игорь успел расписаться за шторы, шкаф, бюстик, коврик, но уже на компьютерной мыши, названной в одной из канцелярских книг Рината Иосифовича «Манипулятор типа “мышь”, производитель “Леново” инвентарный номер “715”», возникла некоторая заминка. Производителем мыши оказалась не «Леново», а «Хьюлетт-Паккард», а инвентарного номера на ней и вовсе не было.

Ринат Иосифович настоятельно попросил Игоря никуда не уходить, вырвал мышь из гнезда и ушел минут на пятнадцать, затем вернулся вроде бы с той же мышью, но уже какой-то более удовлетворенный.

— Тааак, — сказал он и, по-кошачьи щурясь, стал листать одну из своих канцелярских книг. — Есть еще два стула.

— На одном пики точёные? — едва слышно пробормотал Игорь и осекся под взглядом Рината Иосифовича, который перестал быть кошачьим, а стал очень внимательным.

— Что? — спросил Ринат Иосифович. — Со стулом что-то не так?

— Нет-нет, я так просто, — сказал Игорь.

У стульев оказались не те инвентарные номера, и Ринат Иосифович, схватив оба, опять скрылся, оставив Игоря, который безнадежно присел на угол стола. Вернулся Ринат Иосифович опять же с двумя стульями, правда, на этот раз они оказались лучше и чище прежних. Дальнейшая сверка с канцелярией показала, что в кабинете Игоря не хватает настенных часов, и, принесенные и подвешенные на место, а именно над дверью, они показались Игорю удивительно похожими на часы из кабинета Сергея Сергеевича. Несколько раз Ринат Иосифович срывался с места, как гриф с пустынных высот, пропадал и приносил в Игорево логово что-то новенькое, а именно: ведро с красными масляной краской написанными буквами «М. Т.» на боку, чугунное пресс-папье, желтый от времени графин и граненый стакан, швабру, как бы сплетенное из пластмассы мусорное ведро.

Когда Ринат Иосифович сунулся к окну, Игорь испугался, что тот начнет пересчитывать дохлых мух в оконной раме и приносить недостающих, но Ринат Иосифович нашел там гранитную пепельницу, успокоился, дал Игорю расписаться в ее получении и тут же закурил. Игорь жадно втянул чужой дым ноздрями, но Ринат Иосифович оставил это его телодвижение без внимания, хотя видно было, что он его заметил. Игорь перехватил его скошенный в сторону выхода задумчивый взгляд, там, на дверной ручке, болтался, будто перегрызенный, обрывок веревки.

— Мне собаки служебной не полагалось? — спросил Игорь, пытаясь съязвить, и кивнул головой в сторону веревки.

— Нет, не полагалось, — рассеянно сказал Ринат Иосифович и очень серьезно посмотрел Игорю в глаза: — Вы будьте внимательнее. Они готовы все помещение по кирпичикам растаскать. Они способны две пачки сигарет за день пострелять, я как-то чисто из академического интереса посчитал. Сейчас пойдем спецодежду получать, два комплекта, вы с ней аккуратнее, это на год и ботинки тоже на год.

— Вот, — говорил он спустя несколько минут, уже внизу открывая каморку с надписью «Слесаря», здесь ваш шкафчик, видите, цифра «восемь», вот ключ от него, здесь распишитесь, ага. Оружие вы все время с собой таскать не сможете, только перед операцией, только под роспись, но вы и не похожи на того, кто в этом потребность испытывает, вы, кстати, вообще, стрелять умеете?

Игорь не успел ответить, как ему под нос была сунута книга по технике безопасности, в которой он, не вчитываясь, как под гипнозом, расписался.

— Теперь умеете, — сказал Ринат Иосифович.

— Значит так, — инструктировал Ринат Иосифович, когда они опять вернулись в восьмой кабинет. — Вот эта печать, — он, как погремушкой, тряс круглой печатью у Игоря перед носом. — Этим заверять протокол допроса, если вас до него допустят, а этим, — он опять тряс печатью, но на этот раз прямоугольной, — детали операции, а вот это, — он тряс картонкой, похожей на игральную карту, — ваш логин и пароль от компьютера, логин и пароль менять не нужно, возьмите и не потеряйте. Печати убирайте в этот ящик стола, он запирается, держите ключ, — и он протянул очередной ключ с биркой.

— Если монитор кажется вам маленьким, несите из дома свой, флешек из дома носить не нужно, из дома можно носить все, отсюда уносить ничего нельзя. Вот распишитесь, что согласны с этим.

Когда Игорь остался один, он несколько минут сидел лицом ко входу, все время выглядывая из-за монитора. Смотреть на болтающийся на дверной ручке обрывок веревки ему не улыбалось, и он поставил стол так, чтобы сидеть спиной к стеклянному шкафу у стены, чтобы окно было слева, а дверь справа. Устаканив себя таким образом, он сел перед компьютером, даже не пытаясь включить его, и какое-то время просто приходил в себя после бури, которую устроил вокруг него Ринат Иосифович.

Он чувствовал себя так, будто его стремительно прогнали через все позы канцелярской Камасутры, ощущение усталости во всех мышцах смешивалось с ощущением непонятного удовлетворения во всем организме.

Игорь еще не вышел из этого состояния, когда к нему без стука опять заглянул Игорь Васильевич.

— Ты домой собираешься или, как Фил, будешь здесь ночевать?

Они вместе посмотрели на настенные часы, которые показывали полседьмого.

— Не подкинешь меня? Я тут недалеко живу, — опять сказал Игорь Васильевич. — А то моя машинка в ремонте, отдал каким-то алкашам местным, они ее уже неделю ковыряют, меня уже все возили, ты еще нет. Только подожди меня под шлагбаумом, пока я переоденусь.

Игорь не мог представить здоровяка ни в чем другом, кроме этого обшарпанного комбинезона и обшарпанных ботинок, отчасти именно это обещание и любопытство, как же выглядит коллега в своей повседневной одежде, убедили его остаться в машине возле шлагбаума и подождать. Ожидание Игорь скрашивал руганью с женой по телефону, количество пропущенных вызовов от которой он даже не стал глядеть, чтобы не расстраиваться заранее.

Получилось и правда неловко, очень взвинченным тоном жена поведала Игорю, как ей позвонили на работу, как она спешила через пробки, чтобы забрать сына из детского сада, как воспитатель притворялась, что ничего не случилось, но готова была сожрать жену Игоря на месте. Она очень расстроилась, когда узнала, что муж опять подался во внутренние органы.

— Ты опять с этими мудаками связался, — сказала она. — Тебе мало одного раза. Тебе мало, что остальные уже по двое детей имеют, одного старшеклассника и одного маленького, я как старая дева выгляжу среди подруг, которая напоследок что-то отхватила. И вообще, ты скоро домой собираешься?

— Как только, так сразу, — сказал Игорь.

— О, вот, прекрасно, узнаю старые времена. Где был, что делал, говорить нельзя, что у меня происходит — слушать не хочешь, чего ты вообще хочешь-то?

Она так завелась за несколько часов молчания Игоря, что проносилась упреками через всю их совместную жизнь туда и обратно, словно играла на ней гаммы. Когда Игорю становилось совсем уж тоскливо от ее упреков, он откладывал телефон на соседнее сиденье, слушал, как нечленораздельно попискивает динамик, бессильный донести до него слова жены, и смотрел, как на лобовом стекле копятся капли полудохлого дождя. Затем, догадываясь по шуму того же динамика, что жена спрашивает его о чем-то, он опять брал трубку, говорил в нее нейтральное «да, да» и опять клал телефон на соседнее сиденье. Наконец, увидев появившегося на горизонте Игоря Васильевича, сказал:

— Извини, дома уже поговорим как следует, сейчас правда некогда, — и сбросил звонок. Несколько секунд он опасался, что за год его бездействия жена могла научиться игнорировать все эти «извини, мне некогда», могла позвонить снова и продолжить свой монолог на еще более повышенных тонах, но телефон молчал. Пока здоровяк шагал по глине в его сторону, Игорь, чтобы не искушать судьбу, успел набрать эсэмэску: «Я перезвоню, когда освобожусь». И, временно успокоенный этим своим тактическим матримониальным ходом, сунул мобильный телефон в нагрудный карман пиджака.

От влезающего в машину здоровяка не ускользнуло это движение, он понимающе показал Игорю свою окруженную мимическими складками улыбку, состоявшую из ровных зубов, как бы высаженных в десны с равным промежутком в миллиметр между ними.

— Поругался? — спросил здоровяк и ткнул Игоря пальцем в бок. — Она у тебя хохлушка, нет?

— Да нет, вроде из Сибири у нее отец с матерью, — ответил Игорь.

— А моя хохлушка была, — сказал Игорь Васильевич, подстраивая сиденье под себя и протягивая ремень безопасности через свою обширную грудь, напоминая этим почему-то революционного матроса с пулеметной лентой. — Она и руки распускала, пользовалась тем, что я сдачи дать не могу — я ведь сразу убью на хер. Меня спасало только то, что она до головы до моей не дотягивалась — так, все в туловище колотила. Ну что, поехали.

В быту Игорь Васильевич носил серый костюм, пиджак которого он не застегивал ни на одну пуговицу, белую рубашку без галстука и желтые ботинки из матовой кожи. Этот приличный наряд не делал самого Игоря Васильевича приличнее, и костюм и ботинки все равно сидели на нем, как комбинезон и брезентовые боты, поэтому, когда Игорь Васильевич достал из кармана футляр и напялил на нос очки в тонкой оправе с прямоугольными стеклами, Игорь едва не рассмеялся. Желание смеяться, впрочем, у Игоря пропало, как только он увидел, сколько глины натащил в салон Игорь Васильевич на своих ботинках.

Сначала их дорожный разговор как-то не заклеился.

— Да, кстати, — начал было Игорь Васильевич, вытащил из кармана красные корочки и отдал их Игорю. — Не потеряй, — сказал он.

Но Игорь только кивнул в ответ и спрятал корочки в нагрудный карман.

Потом, видно от скуки, здоровяк стал шарить глазами по салону и обнаружил сзади детское кресло:

— Сколько лет? — спросил он.

— Шесть, — коротко ответил Игорь.

— Один? — спросил Игорь Васильевич, на что Игорь только вздохнул в ответ, и они опять замолкли на какое-то время, качаясь на кочках промзоны, куда их обоих угораздило попасть работать.

Игорь косился на Игоря Васильевича и вроде был не прочь поговорить, но темы, которые поднимал здоровяк, не могли не исчерпаться парой фраз. Что мог ответить Игорь на вручение корочек? Произнести торжественную речь? Как он мог ответить на вопрос о ребенке? Спросить, есть ли у Игоря Васильевича дети? Тот бы ответил что-нибудь про старшего сына раздолбая или дочь, которая тянет деньги на тряпки. Можно было спросить про внуков, тем более в машине, вблизи, Игорь разглядел, что здоровяк похоже одного возраста с Сергеем Сергеевичем, а тому уже явно больше пятидесяти, но внуки бывают очень больной темой. Бывает, что их не заводят, или бывшая жена не дает встречаться с детьми и внуками, или, что еще хуже, они есть, и есть их фотографии в кошельке, а еще хуже, в телефоне, и там же видеозапись, и все это нужно просмотреть и следить при этом за дорогой.

— Тут всегда пробки, — предупредил Игорь Васильевич, — давай в объезд, налево.

Игорь послушался здоровяка, но на том пути, каким они поехали, сломался трамвай, машины, пытавшиеся его объехать, перегородили трамвайные пути, так что встречные исправные трамваи не могли проехать и выстроились в очередь, как и те, что выстроились за неисправным и перекрыли дорогу окончательно. Среди бензинового и газового пара, среди психованно перекликающихся автомобильных гудков, в гуще беспомощного автотранспорта ковырялся озабоченный, мокнущий регулировщик.

— Все бы отдал, чтобы вот так же, на спокойной работе, — кивнул на регулировщика Игорь Васильевич.

— Так вроде бы все спокойно у нас, как мне показалось, а что, бывают сильные запарки? — спросил Игорь.

— Скоро обещается бурный денек и бурная ночка, — сказал Игорь Васильевич. — Ты жену предупреди, что тебя не будет.

— Ага, «предупреди», может, сейчас позвонить и сказать, — усмехнулся Игорь.

— А, ну да, ну да, — тоже усмехнулся Игорь Васильевич, — я уже подзабыл слегонца, как это бывает. А-а-а, опять, опять тебя не будет, тебя уже дети только по фотографии узнают.

— Нет, ну не до такой степени, — возразил Игорь, — у нас до такого не доходит, да и не доходило, но некоторое напряжение, конечно…

— Некоторое напряжение, — зачем-то повторил за ним Игорь Васильевич. — Тут такое иногда творится, я прихожу домой и радуюсь, что никого дома нет, что никто не спрашивает, как дела, потому что дела на самом-то деле хреново всегда.

— Так жестко все? — несколько напрягся Игорь.

— Нет, ну это все, конечно, зависит от того, где ты раньше работал. А я знаю, где ты раньше служил, поэтому думаю, что все это тебе покажется жестковатым. С другой стороны, многим бумажная возня кажется невыносимой, более даже невыносимой, чем в поле работать, а у тебя тут все в порядке должно быть.

— А почему ты вообще не уволился? — спросил Игорь. — Тебе вроде бы по возрасту можно уже.

— Я идейный, — сказал Игорь Васильевич, но улыбнулся так, что неясно было — шутит он или нет.

Игорь мрачно задумался, мрачность усиливалась еще и тем, что они углубились в пробку, а какой-то хрен на машине сзади раздражался видом багажника или номерного знака автомобиля Игоря и то и дело давил на сигнал. Чтобы отвлечься, Игорь включил радио.

— Да ты не грейся, — угадал его телодвижения Игорь Васильевич, — если бы ты не подходил, тебе бы не позвонили. Тебя основательно проверяли, за тобой даже следили. Я тебе больше скажу, я тебя знаю лучше, чем ты сам себя знаешь, я тебя выбрал, точнее, мы с Сергеем Сергеевичем. Ты ведь достаточно уравновешен, ты, может, сам не знаешь, насколько ты спокойный — как удав. Конечно, ты любопытный, но это не большой недостаток. Отчасти это даже достоинство. Если тебе интересно, что происходит, значит, ты будешь ответы искать, возможно, ты даже их найдешь, может быть, даже ответами этими с нами поделишься.

Игорь даже не заметил, как закурил, видимо, он достал сигарету, когда услышал, что за ним следили.

— Я так понимаю, что информации мало даже наверху, — сказал Игорь Васильевич. — Это заметно, когда наверху мало знают, они тогда еще больше тумана напускают. Фух, охота тебе бензином дышать, закрой окно, я лучше пассивным курильщиком буду.

Игорь послушно закрыл окно.

— Ты статистику изучал? — спросил Игорь Васильевич.

— Мне никто статистику еще не давал, — сказал Игорь.

— Ты не так понял, — поморщился здоровяк, — вообще, статистику как науку.

— А, в этом смысле. Ну, в институте вроде преподавали, только это когда было-то, больше десяти лет назад. Да и непрофильным чем-то считалось, типа философии, английского.

— Ну понятно, — грустно вздохнул Игорь Васильевич. — Но ты ведь хоть и после перестройки учился, но до этого дурдома? Не так, как сейчас учат этих лопухов малолетних: какой-нибудь менеджер двух слов грамотно написать не может в явке с повинной? Или эти с пятерками по русскому языку, которые по-русски вообще не говорят.

— Так ведь если вы меня изучали… — начал было Игорь.

— Да это риторический вопрос был, я такими до смерти тебя заговорить смогу, это возрастное, наверно.

Водитель сзади продолжал то и дело гудеть. Игорь Васильевич несколько раз сказал: «Да что же это такое?» Когда Игорь, для того чтобы выбросить окурок, опустил стекло, а сосед сзади прогудел еще раз, через открытое окно звук этот достиг ушей Игоря Васильевича особенно отчетливо, здоровяк вздохнул и шустро вылез наружу. Освобожденный от его тяжести автомобиль облегченно качнулся.

Игорь Васильевич подошел к машине раздражительного автолюбителя и произвел возле его окна какие-то манипуляции, слаборазличимые для Игоря в уже наступившем мраке, свете фар и уличных фонарей.

— Даже корочками не пришлось светить, — вздохнул здоровяк, опять нагрузив собой машину Игоря. — Хватило одного вида моей мрачной будки. Вот такой, — он изобразил сумрачное лицо, Игорь невольно улыбнулся тому, что это выражение не было состроено по его поводу.

Они проваландались в этом заторе еще минут сорок и, хотя водитель сзади унял свое раздражение, Игорь Васильевич периодически поглядывал назад и чему-то ухмылялся. Игорю не нравилось это, как ему казалось, глумление над поверженным противником, но он молчал.

— Ладно, спасибо, хотя я бы пешком, наверно, быстрее добрался, зато в тепле, — сказал Игорь Васильевич вместо прощания, когда в спальном районе, неподалеку от обычной пятиэтажки, освобождал салон от своего тела.

Игорь пожал ему руку, подумал, стоит ли возвращать пассажирское сиденье в прежнее положение, но не стал с этим возиться, а сразу же позвонил жене.

— Купить чего-нибудь? — спросил он озабоченным голосом, притворяясь, что у него только что был серьезный разговор, чтобы скрыть виноватые ноты, которые только завели бы жену в новый скандал.

За то время, что ей было запрещено звонить, жена, видно, перекипела, обзвонила всех — от подруг до матери — и как-то поуспокоилась, потому что теща в общем-то хорошо относилась к Игорю, и распад их семьи был ей не нужен — она хотела еще наладить свою семейную жизнь после смерти тестя, и внук, сплавляемый бабушке ссорящимися дочерью и зятем, путал бы ей карты в амурных делах. Теща, возможно, была даже довольна, что Игорь вернулся в органы, ей нравилось «пробивать по базе» всех своих потенциальных ухажеров, прямо она этого дочери не говорила, находила другие слова, покрасивее, но на дочь они действовали успокаивающе.

— Ты скоро там? — спросила жена надтреснутым вечерним голосом, каким она всегда говорила, когда уже намазывалась кремами, потому что идти было уже некуда, ничего не нужно было уже готовить, а в гости к ним никто не собирался.

— Да скоро, скоро, минут через пятнадцать буду, — сказал Игорь. — Купить ничего не надо, говорю?

— Ну, йогурт какой-нибудь купи, не знаю, мелкому. А лучше просто домой иди.

Это было сказано настолько мирным голосом, что Игорь напрягся, чуя засаду, но на всякий случай решил поторопиться. Консьержка в подъезде посмотрела на него осуждающе, как будто была уже в курсе, сын в своей комнате сидел за компьютером в наушниках, как бы готовя себя к очередной родительской ругани и собираясь в случае чего добавить звук на полную катушку и не слышать, как они обмениваются упреками в зря проведенных совместных годах. Но жена встретила Игоря, в общем, радушно, а не сидя в гостиной перед телевизором, или не сидя в спальне за ноутбуком, или не сидя в кухне за стаканом вина со скептическим взглядом, направленным на холодильник. Она вышла его встречать, мягко ступая в тапочках, они даже поцеловались, она сказала: «Фу, ты мокрый, когда успел», а Игорь ответил: «Да там хлещет».

Пока он раздевался и разувался, жена спросила:

— Что за место-то хоть, ничего?

— Я сам пока не разобрался, — сказал Игорь. — Но так вроде ничего, правда, все занюханное там, знаешь, такой офис в стиле соцреализма.

— С бюстиком Дзержинского? Или с портретом?

— Да нет, там бюстик Чайковского у меня в кабинете почему-то.

Жена хихикнула, сын, краем глаза увидевший свет в прихожей, выглянул из комнаты, с легким опасением разглядывая обоих родителей (Игоря кольнула совесть), подошел, обнял Игоря за ноги и спросил:

— Ругаться вы не будете?

— Не будем, не будем, — сказала жена.

Сыну хватило этого обещания, чтобы тут же забыть об отце и в некоторой спешке уйти обратно, к экрану, где что-то происходило.

Когда Игорь принимал душ, жена стояла и смотрела на него каким-то странным взглядом, так что Игорь даже спросил, что это она так смотрит.

— Я просто думаю, не такой уж плохой год был, пока ты себя искал, типа, — вздохнула жена.

Игорь опасливо посмотрел на нее сквозь воду, стекавшую со лба, и не нашелся, что сказать на это. Лишь отметил про себя, что курить она бросила сразу, как только узнала, что беременна, но до сих пор стояла возле раковины так, как делала еще в институте, в общажной кухне: опершись копчиком на раковину, скользя тапочками по кафелю и поминутно перебирая ногами, чтобы совсем не соскользнуть на пол, а пальцы поднесла ко рту. На ум Игорю пришла, конечно, фраза «Ты знала, за кого выходила», но он уже произносил ее раньше, и ничего хорошего из этого не получалось. Он так часто злоупотреблял этой фразой, что если герой какого-нибудь фильма произносил ее, жена могла начать ругаться (и что интересно, в самом фильме, параллельно, жена главного героя тоже начинала скандал после таких слов).

— Мне даже нравилось, какой ты был пришибленный, как котеночек, — сказала жена.

— Ну, знаешь, мне не очень нравилось быть пришибленным, — спокойно ответил на это Игорь. — Это ужас какой-то был. Не совсем кромешный ужас, но неприятно было болтаться не при делах. Ты еще крысилась иногда, как не знаю кто, как сегодня вот.

— Да ладно тебе, крысилась, — не обидевшись, сказала жена.

— Давай, списывай все на пэмээс, — предложил Игорь.

— А почему бы не списать? У тебя зато первое время после увольнения такие перепады были, куда там до пэмээс, прямо климакс какой-то, а теперь, смотри, как и не увольнялся. Даже позвоночник как будто выправился обратно, — она полезла к нему и поскребла его по спине между лопаток.

— Ага, и жопа обратно выросла, — сказал Игорь, — буду опять табуреты собой ломать.

— Нет, ты все-таки расскажи поподробнее, — попросила жена, когда умытый и высушенный Игорь переместился в кухню и стал поедать свой ужин. — Интересно же, кто там, как. Вот ты говорил, что когда уволили — ужас был, а там не будет такого же ужаса, но уже на работе?

— Я пока точно не знаю, будет ужас или нет. Ты прямо… Ты на кого работаешь, вообще?

Жена засмеялась.

— Нет, ну правда, — сказал Игорь, — меня же только-только взяли, я всего несколько человек видел, что я могу рассказать?

— Ну, расскажи, кто там главный у вас, молоденький? Мне нравится, когда молоденький, а уже в звании, и его старперы вроде тебя терпят. У нас такой менеджер в соседнем отделе был, сын главного, ох как всякие пенсионеры психовали.

— Это который грибов нажрался и в окно вышел?

— Ну да, ну да, этот, но все равно.

— Нет, тебе бы главный не понравился, он на твой вкус староват, — сказал Игорь. — Он еще и толстый.

— Фу, — ответила на это жена.

— Он реально очень крупный такой кабанище, — сказал Игорь.

— Еще и лысый небось, — угадала жена.

— Ну, так не разобрать: лысый, бритый, — Игорь показал лицом, что он не специалист в парикмахерском искусстве. — Но вроде лысый, как-то органично его лысина сочетается с его толстотой. А еще он, прикинь, в спортивном костюме на работе. Только, знаешь, золотой цепи на шее не хватает и перстней с наколками.

— Ага, — сказала жена. — И наколотых перстней. А секретарша у него?

— У него нет секретарши, он, похоже, сам себе секретарша, — Игорь помедлил, ожидая, пока шутка оформится в его голове и добавил: — Во всех смыслах этого слова.

До жены не сразу дошел смысл сказанного, но она с готовностью улыбнулась, услышав в голосе Игоря юмористическую интонацию, а когда шутка до нее дошла, жена улыбнулась еще раз, но уже искренне. Только после этих ее улыбок Игорь почувствовал, что вернулся, наконец, домой, потому что до этого все было каким-то пограничным. До этого ему казалось, что он в какой-то разведке на оккупированной территории. Лампочки в гипсокартонном потолке, ввинченные по периметру, засветились с теплотой елочной гирлянды, хотя и гипсокартонный потолок, и эти лампочки жена выбивала в семейном споре перед ремонтом какими-то жуткими оскорблениями (Игорь хотел круглый светильник, одиноко свисающий с потолка), и каждый раз, глядя на эти лампочки, Игорь чувствовал себя проигравшим. И кухонные шторки, которые они выбирали вместе всей семьей, но купили те, что решила жена, не вызвали в Игоре коробящих его воспоминаний, а показались даже симпатичными. Да и сама жена, без косметики, вечерняя, с собранными в хвост на затылке волосами, казалась роднее и проще. Игорь вдруг вспомнил, как бесили его в подростковом и юношеском возрасте собственные родители с этими их вечерними посиделками на кухне и бессмысленными разговорами и спорами, бесил отец, сидящий за столом в трусах и голубенькой майке, подпираемой изнутри небольшим пузом, и обнаружил себя самого, сидящим в одних семейниках, обсуждающим начальство и отпускающим по его поводу довольно-таки глупые шуточки. Словно в ответ на его мысли, как-то по-особенному потопывая, появился сын и попросил чего-нибудь поесть.

— Суп ведь ты не будешь, — сказала сыну жена.

— А йогурта нету никакого? — спросил сын.

— Какие тебе йогурты, ты уже в майку не влезаешь, — ответила на это жена.

— Да она просто ему мала уже, — сказал Игорь, поглядев на сына, у которого между пижамными штанами и нижней кромкой майки действительно наблюдался просвет в пару сантиметров.

Сын подтянул штаны, и жена сказал на это:

— Давай-давай, ты до подмышек собрался подтягивать? Может, чаю попьешь? — сын согласно покивал.

— Давай, рассказывай дальше, — сказала жена, возясь возле сына.

— Он, знаешь, старой закалки, ну, понятно, он ведь еще в Советском Союзе начинал, то ли с гэбэшными, то ли с армейскими замашками, потыкал меня носом в мое дело, конечно. Так что пришлось немножко пообтекать. Он все с подколками намекал, что это не должно повториться. Мне это вообще нравится: все такие честные лица делают, и никто как будто ничего не знает, но все ведь знают, как было, и все знают, что я вижу, что они знают. Ну, мы на эту тему уже…

Сын смотрел на Игоря из-за края кружки, и видно было, что хотел что-то спросить, но его могли выгнать из кухни, а послушать, о чем говорят родители, ему пока было интересно, поэтому спросить он не решался.

— Второй еще есть, тезка мой, — сказал Игорь, — на вид типа Валуева. Этот как будто из театра — играет резонера. Даже непонятно, что в нем не так. Он такой соответствующий своему образу. Правду-матку режет и про себя, и про других, в движениях уверенный. Шутит грубо. Но такое чувство, как будто пригласили актера из ТЮЗа сыграть антагониста начальству — вот он и чешет по роли, в которую вжился. Импровизирует. Но в целом производит впечатление нормальное.

— У нас Сережка такой, — встрял сын. — Он решил, что он Бэтмен, и хочет, чтобы его все «Бэтмен» звали, а его все равно Сережкой зовут.

— Иди, иди отсюда, — погнала сына жена. — Уши он тут свои… Выпил свой чай — иди. А то потом будет…

— Потом еще татарин есть, он вроде бухгалтера и завхоза, — продолжил Игорь, когда за сыном стукнула дверь. — Этот вообще кадр, но основательный, если бы там все такие были, как он, да и вообще, везде такие, как он, были, и бардака бы такого повсюду не было бы. Ну представь, татарин с немецкими замашками, я бы даже сказал нацистскими, ему только формы не хватало.

— Ой, ну не надо, татарин с немецкими замашками, да еще и завхоз и бухгалтер, про это фильм есть «Совершенный человек», — пошутила жена.

— Нет, ну реально, — сказал Игорь, убеждающее приложив руку к сердцу. — По-моему, там на нем вся материальная база держится. Он прямо как постигший бухгалтерский дзен выглядит. У него у одного кабинет нормально отремонтирован. От него одного шорох по всему заведению стоит. Он бы тебе понравился.

— Только не начни у этого гуру, как в прошлый раз, бухгалтерскую отчетность копать, — сказала жена.

— Даже если доберусь, вряд ли что найду, — убежденно сказал Игорь. — По его уверенной морде видно, что хрен подкопаешься, у него, скорее всего, какая-то чистейшая схема есть, безупречная, видно же, что он не дурак и не просто так пользуется положением. Там явно не в должности дело, а в чистоте документов.

— Вот нравится мне, когда у тебя так глаза начинают блестеть, — сказала жена. — Вроде ничего хорошего это не обещает, а все равно симпатично, как у Мишки, когда он грипповал в четыре года.

— А мне вот не совсем это нравится, — ответил Игорь. — Так что если заметишь, сразу пресекай.

— А с девушками у вас как на новом месте? — спросила жена.

Этот вопрос возникал постоянно еще с первых дней их брака, когда-то тема была очень острой, потому что жена по опыту собственных родителей считала, что все мужчины только и думают, как сходить «налево», и ревновала ко всему, к чему только можно, самой нездоровой ревностью. Но со временем вопрос стал каким-то обыденным, Игорь не подтверждал ее подозрений, и это отсутствие ревности Игоря даже обижало, ему казалось, что раньше жена еще питала относительно него какие-то надежды, но в настоящее время полностью убедилась, что он рохля.

— Там, по-моему, совсем нет женщин, — сказал Игорь, — и не было похоже. Потому что обычно какие-то следы остаются после вас. Допустим, плакат на Восьмое марта где-нибудь валялся бы, или бутылка из-под мартини где-нибудь стояла — хоть что-то было бы. А там этого нет. Не знаю, может, специально так коллектив подобрали.

— Может и специально, — признала жена. — У нас вот коллектив наполовину мужской, наполовину женский, но между женщинами терки вечно какие-то, заговоры непонятные, обиды. Я иногда смотрю сериал, тот же детективный, где герои пополам такие, пополам сякие, и удивляюсь, какие у них сугубо деловые отношения. Компьютерщицу загнобили бы остальные бабы за ее цветные тряпки и пальцем у виска крутили, сколько бы докторских степеней у них ни было при поступлении в фэбээр.

— Это да, — улыбнулся Игорь. — Помнишь, у вас сисадмин приперся на корпоратив в футболке с конями, сколько они ему это вспоминали?

— Они ему этих розовых лошадей до сих пор припоминают, причем не в глаза, а так, считают его придурком за спиной у него. Ну, так-то он правда придурок, зажатый какой-то, хотя почти под тридцать, с мамой еще живет, как маньяк.

Сам Игорь не считал сисадмина маньяком, но покивал, хотя идея пожить с мамой, а еще лучше одному, холостой жизнью хоть какое-то время ему в принципе была симпатична.

— Это вообще не вполне нормально, по-моему, — продолжила жена. — Он ведь гораздо умнее многих наших гусей, которые тачки и жен меняют. Но класть свой ум на алтарь тупорылой скромности, может, считать себя умнее других, втайне радоваться их идиотизму (я, например, дура полная в компьютерах) — это у него точно что-то нездоровое. Опять же этот корпоратив, ему ведь мать стала в десять названивать, где он и как, и судя по его лицу несчастному, она ему небось угрожала своим сердечным приступом. Я бы такую мать сама подушкой давно бы задушила.

Игорь вспомнил, как она сама названивала ему днем, но никак не выдал того, что вспомнил.

— Да ты и сам такой был в начале студенчества, — сказала жена. — Просто тогда с сотовой связью были проблемы. Помнишь, твоя мать говорила, что я стерва, что рожу обязательно не от тебя ради квартиры. Помнишь?

«Насчет “стервы”, она не так уж ошибалась», — беззлобно, со скошенной улыбкой подумал Игорь, а сам сказал:

— Нет, ну мне-то она в глаза этого не говорила, так, шушукалась с сестрой и отцом, отец, кстати, за тебя был. Твоя мать тоже считала бог знает что. Что ты залетишь, а я тебя сразу же брошу. Тоже думала, что все из-за квартиры и из-за дачи, огорода этого бабки твоей. И звонили тебе тоже, боялись, что я тебя не на свидание повел, а сдавать в бордель или на органы.

Они посидели и повспоминали всякое из их ранней супружеской жизни, отчего Игорю стало еще уютнее. В детстве у него была подруга во дворе, они вот так же обсуждали какую-нибудь книгу, вместе ходили в библиотеку, вместе катались на велосипедах, и от сходства того общения и теперешнего разговора жена казалась еще родней.

— Мне читать кто-нибудь будет? — крикнул сын из своей комнаты. — Или у вас там романтика?

— Ох, точно, вот мы следим за режимом, — сказала жена, перевернув к себе лицевой стороной сотовый телефон на кухонном столе. — Давай ты сегодня почитаешь. А я пока серию досмотрю, а то скачала…

Сын уже сам выключил свет в своей комнате, включил ночник, укрылся и смотрел из-под края одеяла, как смотрел из-за края кружки, темными, как у жены, глазами.

— Папа, — перебил он, когда Игорь взял книгу и открыл уже было рот.

Было тихо, только долбился о жестяной карниз и о стекло несильный, но ровный дождь, еще было слышно, как забубнил телевизор в их с женой спальне.

— Папа, — повторил сын, — а ты меня сводишь на актера посмотреть?

— Какого актера? — не понял Игорь.

— Ну, ты же сказал, что у вас есть актер на работе.

— Аа, этот, да он не актер, просто похож на актера на сцене, — сказал Игорь, а сам подумал, что неплохо было бы совсем теперь не знакомить Игоря Васильевича и сына, потому что Мишка сразу припомнит Игорю Васильевичу слова, сказанные о нем в тесном семейном кругу.

— Все равно, — некапризно сказал сын, — интересно посмотреть.

— Может, и свожу, — соврал Игорь, — но там ничего интересного нет, это как у мамы на работе, такие же дяденьки и тетеньки, только тетенек нету.

— Я по телевизору смотрел, там фээсбэ террористов ловили, — сказал сын. — Ты к ним устроился теперь?

— Так я и раньше там был, только ты уже не помнишь, — сказал Игорь.

Сын повозился под одеялом, видно, движение сложной мысли не могло не сопровождаться у него телодвижением.

— Нет, раньше ты был бухгалтер, как мама, а теперь у вас уже есть там бухгалтер, — сказал сын. — Ты теперь будешь ловить?

— У меня даже пистолет, на меня записанный, есть, — похвастался Игорь. — Только я его не смогу домой приносить, его под роспись выдают, а потом забирают. Тоже под роспись.

— Жалко, — сказал сын, у которого были на пистолет какие-то планы. — А кого ты будешь ловить? Террористов? У нас же в городе, наверно, нет террористов.

— Может, есть, — нашелся Игорь. — Может, их вовремя у нас просто ловят.

Сыну понравился такой ответ, и он еще повозился, но на этот раз ничего не спросил.

— А может, вовсе и не террористов, — зачем-то сказал Игорь, глядя в его довольные глаза. — Там почти все не понимают, чем мы занимаемся. Один считает, что мы пришельцев ловим, как люди в черном.

— Уау, — шепотом сказал сын. — Он, наверно, видел уже и поэтому так думает, а ты не видел?

Игорь вспомнил Сергея Сергеевича и сказал:

— Инопланетян не видел, а вот пришельца из прошлого — да. Он у нас главный и есть.

— А как он у вас главный, если он из прошлого? Может — из будущего? Может, ты перепутал?

— Нет, он точно из прошлого, — уверенно сказал Игорь. — Он не только себя к нам притащил, но и всю контору оттуда приволок.

— А ты расскажешь, когда поймаешь?

— Расскажу, конечно, — сказал Игорь. — Только ты никому не говори, — предостерег Игорь, зная, что сын все растреплет в детском саду.

Глава 2

— Ты вот ездишь с Петровичем, ты ему хотя бы раз сказал, что мы тех, кого допросили, — убиваем? — спросил Молодой Игоря Васильевича.

Это удивительное умение Молодого говорить «ты» всем подряд раздражало и изумляло Игоря, тем более что Молодой был почти подросток или производил такое впечатление своей змеевидной сутулостью и жирными русыми патлами с зализанной в сторону челочкой над прыщавым лбом. Когда он присоединялся к ним в курилке на третьем этаже, доставал свои вишневые сигарки и уверенно закуривал, Игорю каждый раз хотелось дать ему подзатыльник и прогнать прочь. Но Игоря Васильевича такое поведение нисколько не смущало, и этому были, видно, какие-то причины.

— Я делал ему туманные намеки, что все не так просто, — отвечал сверху вниз Игорь Васильевич.

— Ты как мой батя, он тоже туманные намеки делал, что скоро свалит, а потом оказалось, что хоп — и свалил, хоть в розыск объявляй. Кстати, объявили, а оказалось, что он не пропал, а ушел, загодя всех предупредив. Так и тут.

— Ты задолбал, честно говоря, истории про своего батю травить, — сказал Игорь Васильевич. — Я его уже лучше, чем себя, знаю.

Фил улыбался на это с подоконника возле пепельницы-ведра с засохшей известкой — сам он не курил, но ходил за компанию. Филу было где-то около тридцати, он походил на актера, играющего положительные и героические роли, но в его нынешнем положении было что-то комическое, каждую его реплику Молодой и Игорь Васильевич комментировали в контексте любви к мальчикам. Игорь все ждал, когда Фил сорвется и полезет драться или хотя бы даст по морде Молодому, но Фил, казалось, был непроницаем для шуток и только смеялся вместе со всеми. Игорю не хотелось думать, что на самом деле творится у Фила в голове, в области настоящего отношения к тем, с кем Фил работал, и в области сексуальных фантазий.

Вот уже почти неделю они то и дело коротали рабочее время, собираясь в курилке. К ним никогда не присоединялись ни Сергей Сергеевич, ни Ринат Иосифович — первый, понятно, не курил и был тяжеловат, а второй — непонятно почему. Болтали на всякие темы, какие только приходили им в голову. Со скуки травили Молодого за любовь к компьютерным играм, обсуждали семейные дрязги, новости, ютьюбовские ролики. Фил обычно располагался на подоконнике, Молодой и Игорь Васильевич облокачивались на стены возле окна, а сам Игорь упирался задом в перила и курил так, то и дело поднимаясь на одну ступеньку, чтобы подойти к ведру и стряхнуть пепел.

Этот разговор возник после обсуждения садово-огородных дел Игоря Васильевича, все заметно волновались, узнав утром от Сергея Сергеевича, что ночуют сегодня не дома.

— Ты, Петрович, не переживай, — успокоил его Игорь Васильевич. — Твое дело, можно сказать, сторона. Никто тебя кровью связывать не собирается. Не хочешь — не участвуй. Если ничего экстремального не случится, можешь даже выйти в другую комнату. Твое дело допросить. Вот и все.

— А оружие нам тогда зачем? — спросил Игорь.

— Ну, там, собака, мало ли, всякой херни хватает, — сказал Игорь Васильевич. — Один раз авторитетика какого-то местного брали, так там целую кучу народу пришлось перехерачить. Люди же разные бывают. Но в основном алкаши да наркоманы, так что особо не грейся. Пускай главный греется и Ренат, что мы что-нибудь там из инвентаря потеряем.

— Что-то я все равно нагрелся, — признался Игорь и наткнулся на искреннюю улыбку Фила. — То есть просто берем и убиваем?

— Да, просто, — сказал Игорь Васильевич. — Советую, кстати, поспать, у тебя работа нудная, можешь носом начать клевать.

— Первый раз вряд ли заклюет, — уверенно сказал Молодой. — А вот если несколько вызовов подряд, то и я начинаю путаться.

Игорь послушно спустился в комнату отдыха на первом этаже, где обычно обитал Фил, лег на диванчик, но вместо того чтобы уснуть, переводил взгляд то на холодильник «Юрюзань» в углу, то на стол со стопкой чистых тарелок и рядом граненых стаканов, в один из которых был воткнут букет из алюминиевых ложек и вилок, то смотрел на серый чуть выпуклый экран выключенного древнего телевизора. У него не шла из головы история двухлетней давности, когда обычного понтоватого воришку из соседнего района, который безобидно постукивал на местных ментов одному из бывших сокурсников Игоря, обнаружили мертвым посреди криминальной сцены в духе итальянских разборок времен сухого закона, что было совсем воришке не по чину. Трое дружков воришки, пять проституток, домработница и бог знает кто еще были разбросаны в лужах крови по всему частному дому, стены дома были изрешечены так, будто их решетили целенаправленно. Один боец, подрабатывавший у воришки кем-то вроде телохранителя, лежал в ванне с перерезанными венами — на него все и списали, решили, что это посттравматический синдром и обилие алкоголя сыграли с бывшим афганцем злую шутку. Еще тогда Игорь засомневался в версии следствия, да что там, сами следователи, похоже, сомневались в своей версии, но теперь Игорь засомневался еще больше. Опять же, он не был уверен, что это массовое убийство и упоминавшийся Игорем Васильевичем случай одно и то же дело, ведь на разборку в особняке понадобились бы силы десятка Игорей Васильевичей, а никак не одного, пусть даже при моральной поддержке скромного педофила и прыщавого полуподростка. Но перебирая в памяти всякие необычные криминальные эпизоды, происходившие в городе за несколько лет, Игорь не мог вспомнить случая, когда заметную криминальную фигуру убили бы именно дома.

Поняв, что уснуть не удастся, Игорь поднялся к себе и полез в Интернет через телефон, чтобы Молодой, в обязанности которого входило администрирование, не узнал, про что Игорь копает. Он, конечно, догадывался, что кто-нибудь все равно следит за его движениями в Интернете, но абстрактная фигура анонимного соглядатая не вызывала такого отторжения, как фигура Молодого, изогнутого знаком вопроса, играющего в «ВоВ» и параллельно смотрящего в логи Игоря. Копание скрасило Игорю часы ожидания, его уверенность в том, что убийство воришки совершили именно те, с кем он в данный момент работал, — несколько укрепилась.

Игорь совершенно по-новому посмотрел на этих людей, но от того, что он уже знал их какое-то время, его отношение к ним не могло измениться сразу же, он не мог им не симпатизировать хотя бы потому, что они в общем-то приняли его в свою компанию. С хорошим приемом трудно бороться, даже если компания, в которую тебя принимают, занимается неизвестно чем.

За окнами совсем стемнело, когда в кабинет Игоря заглянул запыхавшийся Молодой.

— Вот ты где, — сказал он. — Мы тебя сначала на диванчике поискали, потом решили, что ты свалил от греха, потом посмотрели, а машина на месте. Помоги кое-что загрузить.

— Сразу не могли тут глянуть? — запоздало спросил Игорь, но послушно поплелся за Молодым в его кабинет, где пришлось хватать за углы какую-то громоздкую штуку, завернутую в полиэтилен.

— Мы потом ее еще обратно попрем, — кряхтя заметил Молодой, когда они выволокли ее в лестничный пролет. — Хотя, может, без нас обойдется, впряжем здорового и Рината.

— Впряжешь ты Рината, как же, — сказал Игорь, невольно постукивая жестяным боком переносимого груза о перила. — Далеко тащить-то?

— Да до гаража, — сказал Молодой, — когда до земли дойдем, легче будет, главное, на льду не поскользнуться у выхода, там и без этой хреновины убиться можно.

На выходе их встретили курящие под наддверным фонарем Игорь Васильевич и Фил. Игорь Васильевич сказал:

— Давайте, давайте, — как бы подгоняя своих крепостных.

— Ты вообще мог бы один эту штуку стаскивать и затаскивать, — отвечал ему Молодой.

— Ага, — сказал Игорь Васильевич. — Мне нельзя. Я уже старый.

Фил присоединился к Игорю и Молодому, чтобы как бы помочь, но взяться за бандуру, что они несли, было негде и поэтому он, смущенно улыбаясь, пошел рядом, глядя, как они то и дело спотыкаются на замерзших автомобильных следах. Возле самого гаража — кирпичного куба около дальней от шлагбаума стороны забора — Фил забежал чуть вперед и предупредительно приоткрыл створку железных ворот, которая проскрежетала об лед нижней кромкой и загудела, как гонг.

— Я машину так-то уже прогрел, — сказал Фил.

— Зашибись, — сказал Молодой, первым протискиваясь в образовавшуюся щель, освещенную изнутри желтым светом нескольких лампочек. Игорь благодарно кивнул Филу, на что тот только махнул рукой.

Они загрузили бандуру через задние двери белой «Газели» в пространство между сиденьями и вытерли пот.

— Я тут спину оставлю когда-нибудь, — мрачно пообещал кому-то Молодой. — Сколько там еще осталось? Поссать я успею сбегать?

Это был риторический вопрос, но Игорь и Фил посмотрели на часы, хотя Игорь не знал, когда они выдвигаются, и видел, что Молодой сам полез за телефоном, чтобы узнать время.

— Телефон оставь, сколько говорить, — сказал Фил с обычной своей улыбкой. — Спалимся когда-нибудь из-за тебя.

Молодой не стал отшучиваться в своей обычной манере человека, стоящего на ступеньку выше, чем все его собеседники, а послушно скрылся во мраке ночи, так что Игорь даже слегка онемел от неожиданности. От Фила не скрылось удивление Игоря, но он только скорчил неопределенную гримасу, вроде «такие дела» или «вечно одно и то же». Игорь на всякий случай похлопал себя по карманам, хотя точно помнил, что оставил телефон на столе, это тоже не укрылось от Фила, он понимающе улыбнулся.

Еще было полчаса всякой возни, во время которой Ринат Иосифович выдавал им пистолеты, а они расписывались и, ковыряясь с комбинезонами, напяливали каждый свою кобуру, и это походило на то, как будто каждый из них был лошадью и запрягал сам себя.

— Вам, Александр, я бы, будь моя воля, вообще бы ничего не давал, — выразил свою тайную мысль Ринат Иосифович, обращаясь к Молодому. — Вы меня пугаете даже когда держите в руках степлер.

— Ты бы вообще никому ничего не давал, — сказал Молодой. — Будь твоя воля, мы бы пешком до места ходили и обратно.

В лице Рината Иосифовича мелькнуло что-то такое, будто Молодой озвучил мысль, какую не решался озвучить сам Ринат Иосифович.

Игорю Ринат Иосифович вручил запечатанный конверт формата А4, который некуда было деть, кроме как сунуть за карман комбинезона на животе.

— Вот какой смысл? — опять встрял Молодой. — Дал бы уже ему эти листочки, он бы их в карман сунул, все равно ведь мы там же будем и все услышим.

Игорю Васильевичу Ринат Иосифович выдал стеклянный пузырек с одиноко позвякивающей внутри пилюлей. При этом оба они, не сговариваясь, посмотрели на Молодого, видимо, ожидая от него очередных реплик, но тот промолчал. В том же молчании, от которого волнение Игоря начало усиливаться до легкой дрожи в руках, они, то есть Игорь, Молодой и Игорь Васильевич, погрузились в заднюю часть «Газели», а Фил сел за руль.

— Хоть бы Эсэс вышел удачи пожелать, — сказал Молодой, когда они выехали и открывший шлагбаум Ринат Иосифович помахал им вслед.

— Все тебе не так, — заметил Игорь Васильевич, — волыну, кстати, дай сюда.

Молодой не стал спорить, вытащил пистолет и протянул его рукояткой вперед.

— Обойму хоть не успел вставить, балбес? — сказал Игорь Васильевич, проверяя пистолет на отсутствие патронов. — Фил, возьми от греха.

Он пролез по салону, отдал пистолет, вернулся и сел напротив Игоря, который ожидал, что Игорь Васильевич траванет пару баек про Молодого и пистолет. По крайней мере, обстановка и многообещающее лицо Игоря Васильевича как бы к этому располагали, но тот начал совсем про другое.

— Ты не волнуйся, — сказал он. — Мы же тут не сверхлюди какие. Мы же тут всякая шваль. Но при этом работаем же. И те люди обычные, а может, не совсем обычные, не зря же мы к ним ездим. Но производят они впечатление именно обычных людей. Ты таких тысячами на улице видишь. Посмотри на Молодого, он вон придурок придурком, а пару лет уже здесь зависает, справляется, с ума не сошел, мух с себя не ловит. А у тебя, считай, опыт какой-никакой есть, не в этой области, конечно, но ведь не совсем с нуля.

Такое утешение слабо порадовало Игоря.

— Что ты мне рассказываешь, — ответил он Игорю Васильевичу. — Буду на месте, сам посмотрю.

Он не знал, куда они едут, а город в ночное время стал совсем неузнаваемым. Пробок не было — понятно, время уже перевалило за полночь. Игорь поймал себя на мысли, что жалеет о том, что нет пробок, ему хотелось оттянуть начало знакомства с непосредственным действом как можно дальше.

— Блин, сколько раз говорил, не ставь ноги на эту херовину, — сказал Молодой.

Игорь Васильевич, правда, поставил ноги на бандуру, мирно лежащую на полу, из-за чего Игорю казалось, что они едут в катафалке, а бандура — свежий, нераспечатанный гроб с фабрики гробов.

— Ты же ставишь, — резонно отбрехнулся Игорь Васильевич.

Молодой, не убирая подошв брезентовых ботинок с бандуры, пояснил:

— Я знаю куда ставить, а ты — нет. Ее и так колыхает на каждой кочке, как бы не грохнуть.

— А что это вообще такое? — спросил Игорь.

— Да это показания снимать во время допроса, — сказал Молодой.

— Так мы ее за собой потащим, что ли? — спросил Игорь, на секунду потрясенный этим обстоятельством больше, чем предстоящим убийством. — И на какой этаж?

Игорь Васильевич и Молодой радостно заулыбались выражению лица Игоря.

— Нет, — сказал Молодой. — Здесь только данные будут собираться через блютуз, вот от этой вот…

Молодой постучал по какому-то предмету под своим сиденьем, предмет этот Игорь в полумраке «Газели» принял за ведро. Под костяшками пальцев Молодого это и звучало как ведро.

— Он тут останется, — кивнул Игорь Васильевич на Молодого. — Последит и за мейлофоном, и чтобы колеса не сняли.

— Чаще, конечно, таджиков отгонять приходится, — сказал Молодой. — Они теперь как бы парковки организовали на придомовой территории, и если мы паркуемся, то, типа, денег просят.

Масштаб творящейся вокруг глупости стал вырисовываться перед внутренним взором Игоря все более отчетливо. Под впечатлением от него Игорь смолк до конца пути. Пришел в себя, только когда вылез на мороз через распахнутые Филом задние двери и принял из рук молодого то, что раньше казалось ему обыкновенным ведром.

— Это на бошку надевать, только не себе, а тому, с кем разговаривать будешь, — пояснил Молодой. — С той стороны, короче, где датчиков нет, — перед.

Игорь кивнул, изображая понимание.

Игорь Васильевич, кряхтя, пробрался по проходу мимо Молодого и тоже выпрыгнул наружу.

— Давайте, — махнул им рукой Молодой, прежде чем Фил захлопнул его в машине.

Выяснилось, что Фил припарковал машину с четной стороны улицы, а им нужно было на нечетную. Фил шагнул было уже к водительской двери, но Игорь Васильевич придержал его за плечо:

— Да ладно тебе, перейдем.

Они перешли двухполоску перед медленной, гудевшей как пылесос, мигавшей оранжевым огнем уборочной машиной и двинулись в обход длинной пятиэтажки хрущевских времен, стоявшей у самой дороги.

— Уборщик встретил мужика с пустым ведром, — сказал Игорь.

— Ну да, — ответил Игорь Васильевич.

В своих синих курточках и комбинезонах они напоминали Игорю сотрудников какого-нибудь Интернет-провайдера или какой-нибудь технической службы, смущало только то, что на куртках не было никаких логотипов, взгляд за это сразу цеплялся.

Игорь Васильевич уверенно провел их к третьему подъезду и рывком открыл дверь, отчего домофонный магнит печально и слегка непечатно ахнул.

— Мы вперед, — вежливо отодвинул Игоря с дороги Фил и пошел вслед за взбегавшим по ступенькам Игорем Васильевичем.

На площадке второго этажа из щели приоткрытой двери на них смотрела старушка с озабоченным лицом, из-за соседней двери была слышна музыка — Высоцкий пел своих коней каким-то не своим уже голосом из-за того, видимо, что кассетный магнитофон, коим его воспроизводили, порядком поизносил и себя, и кассету.

— Я уже милицию хотела вызывать, — пожаловалась Игорю Васильевичу старушка.

— Так мы, бабуля, и так из милиции, поступил сигнал, — сказал ей Игорь Васильевич.

— Это форма у вас новая? — спросила она.

— Да, бабуля, выдали после переаттестации, вы, давайте, закрывайтесь, сейчас тихо будет через минуту.

Старушка послушно закрыла дверь, но Игорь чувствовал, что она смотрит через глазок, поэтому постарался встать так, чтобы его не было видно.

— Сколько раз он соседей заливал — не пересчитать, — послышался старушечий голосок.

Фил уверенно влез в распределительный щиток и щелкнул тумблером, отчего музыка сразу же смолкла, а за дверью послышался возмущенный вопль как минимум двух человек.

— Вот где люди набираются так? Вроде бы запретили после одиннадцати, — громким шепотом возмутился Фил.

— Они по ходу пивом обхлобучились, — тоже громким шепотом пояснил от двери Игорь Васильевич.

Между тем в шумной квартире послышались решительные шаги, звякнула металлическая задвижка, дверь не успела еще открыться, а Игорь Васильевич уже помог ей, сунул внутрь уверенную руку и шагнул в темноту. Темнота, впрочем, была недолгой, потому что Фил опять щелкнул тумблером, снова, басовито мяукнув, запел Высоцкий.

— Дверь за собой закрой, — сказал Фил Игорю и тоже быстро шмыгнул в квартиру.

Игорь двинулся за ними. Пока он закрывал дверь, косясь на дверь ванной, оттуда раздался короткий грохот осыпающейся с полочки мелкой утвари, судя по звуку — груды баллончиков с пеной для бритья. И все стихло.

Магнитофон в задымленной кухоньке замолк сразу же после грохота. «Э-э-э», — возмущенно произнес чей-то незнакомый голос, но тут же осекся. Игорь продолжал топтаться в прихожей, разглядывая замызганные оранжевые обои с бледным рисунком, какую-то полку у себя над головой, заваленную всяким хламом вроде разноцветных лыж и пыльных трехлитровых банок, а Игорь Васильевич уже выскочил из ванной и быстро прошел сначала в одну комнату, потом в другую, затем пошел к Филу на кухню и призывно помахал оттуда Игорю. Игорь двинулся следом, сомневаясь, что там хватит места им всем.

Места оказалось еще меньше, потому что посреди кухни лежал вниз лицом какой-то мужчина в тельняшке, и как-то сразу было видно, что он мертв. Еще один, удерживаемый за шиворот Филом, сидел на табурете возле окна и наблюдал, как Игорь Васильевич роняет пилюлю из стеклянного пузырька в кружку с пивом и размешивает ее ручкой столовой ложки. Это был худенький мужичонка неопределенного возраста, в одних семейных трусах, с этакой алкоголической щетиной на лице. Игоря всегда удивляло, что за всю свою жизнь он ни разу не видел запойных алкоголиков с бородой — они были или чисто выбриты (как отец Игоря), или носили такую клочковатую щетину (как бывший сосед Игоря по подъезду или сосед по даче).

Лицо у мужичонки было задумчивое, он смотрел в пол, как будто что-то соображая, и дышал с присвистом, казалось, что его вот-вот стошнит.

— Вас Верка, что ли, послала? — спросил, наконец, мужичонка линолеум у себя под ногами. Игорь увидел синие от грязи ногти, венозные растрескавшиеся ступни мужичонки, и его замутило сильнее, чем от вида трупа.

Игорь Васильевич на секунду перестал помешивать ложкой:

— Можно и так сказать, — отвечал он. — Все беды ведь из-за баб. Наверно, и твоя тоже подкидывает проблем.

Мужичонка опять обратился к линолеуму:

— Да она брешет все.

— А вот мы сейчас проверим, брешет или не брешет, — сказал Игорь Васильевич, кладя ложку на кухонный столик между грязной синей пепельницей и хлебницей, черной от времени. — Вот, пей давай.

Он двинулся к мужичку, тот протянул было руку к кружке, но Игорь Васильевич отпихнул его кисть в сторону и пояснил:

— Рот открой, дубина.

Мужичок послушался и, запрокинув голову, открыл рот. Игорь увидел его ясные, голубые, как у младенца, глаза, окруженные почти черными складками век и сухих морщин. Горло мужичка задергалось, как у котенка или цыпленка, когда он стал глотать то, что вливал в него Игорь Васильевич. Не глядя на Игоря, Игорь Васильевич вытянул пластмассовый табурет ногой из-под стола и сказал через плечо:

— Садись давай.

Игорь послушно подтянул табурет и сел.

— И долго? — спросил он.

— Когда как, — ответил Игорь Васильевич. — Ну тут, вроде, с алкоголем, да низкая масса. Пара минут.

Все они замерли в ожидании, даже мужичок, вместо того чтобы вырываться и сигать в окно, опять опустил голову и поставил руки на колени. На левом предплечье у него была размытая татуировка, от которой разобрать можно было только буквы «ДМБ», но нельзя было разглядеть год, в который он дембельнулся. На левом же плече была вытатуирована чайка, вроде мхатовской.

Чтобы хоть как-то занять себя, Игорь принялся давить еще дымившийся в пепельнице окурок, оставленный, видимо, спешившим открыть дверь гостем мужичка. В наступившей тишине было слышно, как в хлебнице что-то шуршит. Из пивной лужицы на дальнем от Игоря конце стола, шевеля длинными усами, лакомился здоровенный таракан. Только теперь, когда стихла суматоха, Игорь заметил, что Игорь Васильевич и Фил когда-то успели надеть перчатки телесного цвета, а сам он был без перчаток, ему их даже не выдали.

— У тебя проводка, что ли, слабая? — встряхнул мужичка Фил.

— Чего? — спросил тот.

— Горит что-то, — сказал Фил.

Тут Игорь, заглядевшийся за неимением того, на что можно заглядываться, на раковину, с крана которой свисала тяжелая капля, но все никак не могла упасть, почувствовал запах паленого пластика. Игорь зачем-то посмотрел на газовую плиту, убеждаясь, все ли конфорки закрыты.

— Может, я чего не так выдернул из розетки, — предположил Фил и дернул подбородком на розетку рядом с плечом Игоря. Игорь понюхал розетку, но запах гари шел не оттуда, а откуда-то из-под стола. Передав Игорю Васильевичу свою ведровидную ношу, Игорь, невольно косясь на жуткие ноги мужичка, полез под стол. Там он, изрядно изваляв ладони в пепле, пыли, кухонном жире, наконец обнаружил окурок, закатившийся за край линолеума возле плинтуса и тихонько тлевший. Игорь затушил его об батарею, шипя прихлопнул тление руками и вылез наружу.

— Ох, че это такое вы мне налили, ребята, — сказал мужичок вяло и посмотрел своими ясными глазами на Игоря Васильевича. — Меня так прет, так прет.

Игорь Васильевич, словно и не обратив на слова мужичка никакого внимания, сказал Игорю:

— Ну и руки у тебя.

Игорь, переступив через труп, сунулся к кухонной раковине, но она была забита посудой почти под самый кран, ни моющего средства, ни мыла на раковине не было.

— В ванную не советую ходить, — угадал мысль Игоря Игорь Васильевич. — Проблюешься еще с непривычки, там открытая чеэмтэ лежит.

Игорь замер, беспомощно нюхая свои ладони, пахнувшие теперь как носки.

— Просто сполосни, да об штаны вытри или вон об штору, — посоветовал Фил, он уже увидел, как Игорь с сомнением косится на серое полотенце, висевшее на вбитом в стену гвоздике, рядом с блестящей от чистоты теркой, висевшей на таком же гвоздике. Игорь осторожно приоткрыл кран, несколько раз сполоснул руки и вытер их об штанины с задней стороны бедер. Он не успокоился, пока руки не стали пахнуть пыльной тканью.

— Чистота — залог здоровья, — сказал на это мужичок.

— Порядок — прежде всего, — продолжил его мысль Игорь Васильевич. — Ты, главное, потом их с хлоркой вымой, прежде чем до еды добраться. Да что до еды, я бы с такими руками по-маленькому бы боялся сходить.

— Вы бы не умничали, — заметил Фил. — После нашего-то туалета здесь просто Версаль.

— Кстати, да, — согласился Игорь Васильевич, — уже несколько месяцев собираюсь как-то оживить там обстановочку, но все руки не доходят.

— Считай, неделю балду пропинали, — сказал Фил.

— Ну так ты там живешь, кому как не тебе удобства обеспечивать, — сказал Игорь Васильевич.

— Нормально, — саркастически высказался Фил. — Я душ, между прочим, на свои деньги отгрохал, эту кабинку, плитку тоже, пол, по которому вы ходили, когда еще клей не просох, а теперь еще и туалет, имейте совесть, ребята.

— Димон, кстати, вот такой сантехник, и по плитке, — встрял в разговор мужичок и показал на труп возле их ног. — Он все по-божески, за нормальные деньги.

Игорь Васильевич встряхнулся, будто избавляясь от наваждения, и протянул Игорю прибор, похожий на ведро.

— Давай сам, включается вот здесь.

Игорь принял ведро, щелкнул переключателем, где ему показали (прибор опасно загудел, как трансформаторная будка, но больше ничего, что указывало бы на то, что он работает, не произошло). Затем Игорь наискось перешагнул труп, задев плечом Игоря Васильевича, и надел прибор на голову мужичка.

— Темно, — гулко сказал мужичок изнутри.

— Сейчас тебе вопросы будут задавать, ты на них будешь отвечать, — постучал по ведру Игорь Васильевич. — Ты все понял?

Ведро утвердительно покивало.

— Я понял, — ответил мужичок — ему, видимо, так понравилась гулкость собственного голоса, что он постарался ее усилить, заговорив низко и нараспев: — Цветочек аленькой.

— Еще бывает, про тайну золотого ключика втирают, — поделился с Игорем Игорь Васильевич.

— Мне уже приступать? — спросил Игорь и, получив от Игоря Васильевича утвердительный кивок, снова сел на табурет, достал конверт, который стал влажным с одной стороны от его собственного пота. — Вы хоть форточку откройте — жарко же, — попросил Игорь.

Фил, отпустивший загривок мужичка и стоящий со скрещенными на груди руками, развернулся к форточке, уронив с подоконника пустую, частично ржавую жестянку с надписью «Сахар» и крупными красными горошинами на боках, а когда нагнулся, чтобы поднять ее, Игорь Васильевич сказал:

— Не надо, это тебе жарко. Ты на мандраже. А Фил застудит шею, будет потом улыбаться, как собака, шею потирать. Тебя же самого совесть замучает.

— Я немного открою, — все-таки сказал Фил. — Тут, правда, слегка тяжко.

Сухая сторона конверта была почти пуста. В верхнем левом углу стоял мелко пропечатанный номер «146», а в правом нижнем — штрих-код. Игорь прощупал конверт, пытаясь определить, где лежит запечатанная в него бумага, чтобы не повредить ее при открытии, затем бережно оторвал полоску сбоку. Судя по спокойным лицам Игоря Васильевича и Фила — Игорь сделал все правильно. Нашарив двумя пальцами содержимое, Игорь вытянул наружу обычный листок формата А4. С одной стороны был напечатан какой-то текст, набранный мелкими буквами, а другая сторона была пуста.

— Конверт и огрызок сюда давай, — протянул лапу Игорь Васильевич, хотя сам уже подхватил со стола оборывок-полоску. С тем, что получил, Игорь Васильевич, ушел в туалет, откуда раздались многократные звуки разрываемой на мелкие клочки бумаги и последовавшие за этим всплески унитазного смыва.

— По ходу, я угадал его любимую комнату, — кивнул на мужичка Игорь Васильевич, когда вернулся, — и его любимую книгу.

Он вытащил из кармана маленький, похожий на брелок предмет, в котором Игорь узнал небольшой диктофон, и положил его на стол.

— Вот, — сказал Игорь Васильевич, — пользуйся. Тут он включается, если не знаешь. Задавай вопросы, следи за реакцией.

— Как я могу следить за реакцией, если у него лица не видно.

— Как хочешь, так и следи, — сказал Игорь Васильевич.

Игорь включил диктофон (а Игорь Васильевич завис над ними обоими — диктофоном и Игорем, — чтобы проверить, все ли правильно делается) и сунул нос в листок.

Все строчки были пронумерованы, последним значился вопрос под номером «сто шестьдесят восемь», Игорь вернулся в начало текста и озвучил первую строку:

— Какие кошки вам больше нравятся, белые или рыжие?

Игорь Васильевич протянул руку к диктофону и выключил его:

— Второй дубль, — объяснил он свое движение. — Говори номер вопроса, а потом задавай. Начали.

Игорь под похожей на дубовую сенью Игоря Васильевича, снова включил диктофон, озвучил номер вопроса и сам вопрос. Мужичок же, видимо, задремав у себя под ведром или потерявшись под действием выпитой таблетки, и не думал отвечать. Фил постучал по ведру сверху, мужичок встрепенулся.

— Давай отвечай, когда спрашивают, — сказал ему Фил. Мужичку нравились черепаховые кошки с белым брюхом и подбородком.

— Вопрос номер два, — сказал Игорь. — Любите ли вы разгадывать кроссворды?

— Я раньше любил, — ответил мужичок, — когда их в «Труде» печатали и в журналах, на последней странице «Человека и закона».

— Вопрос номер три, — сказал Игорь. — Имеете ли вы разряд по шахматам?

— Юношеский третий, — ответил мужичок.

Фил посмотрел на него с некоторой долей уважения и сожаления.

— Вопрос номер четыре, — произнес Игорь уже несколько автоматически, он не понимал, какую реакцию он должен видеть, поскольку отвлекался теперь уже на лицо Фила. — Посещали ли вы когда-либо Казанский Кремль?

— Может, в детстве, — сказал мужичок, — у меня бабка в Казани жила. Но точно я не знаю.

— Вопрос номер пять, — сказал Игорь. — Какими словами вы описали бы яблоко?

— Красное, — ответил мужичок, — круглое, зеленое, кислое.

— Вопрос номер шесть, — сказал Игорь. — Вы когда-нибудь жгли во дворе листья?

— Кто же их не жег, — усмехнулся мужичок.

— Вопрос номер семь, — сказал Игорь. — Сколько друзей у вас было во время службы в армии?

— Трое, — ответил мужичок, — Васян, Гошка Еремеев и Серега Долгих.

— Вопрос номер восемь. Часто ли вы точите кухонный нож?

— Ну, как затупится, так и точу, сами можете посмотреть, — сказал мужичок и попытался приподняться, чтобы, видимо, показать нож, но Фил удержал его на месте.

— Вопрос номер девять. Забывали ли вы когда-нибудь что-нибудь в транспорте?

— Я друга один раз пьяный в троллейбусе забыл, — сказал мужичок, — а в восемьдесят девятом у меня в трамвае всю зарплату вытащили.

Игорь замолчал, решив, что мужичок продолжит перечислять забытые в транспорте предметы, потому что интонация его была многообещающая; говоря про зарплату, он как бы закончил свое предложение не точкой, а чем-то другим, вроде многоточия или запятой, но мужичок молчал.

— Давай дальше, — прошептал Игорь Васильевич, — а то он опять задремлет.

— Вопрос номер десять, — сказал Игорь. — Вы помните какое-нибудь стихотворение из школьной программы?

Мужичок стал читать Асадова, он так и сказал: «Асадов. Цыгане поют». После второй минуты чтения Игорь было засобирался остановить его, но Игорь Васильевич показал указательный палец, предостерегая от этого.

— Еще я «Бородино» знаю, — сказал мужичок, покончив с Асадовым.

— «Бородино» не надо, — остановил его Игорь. — Вопрос номер одиннадцать. Бывают ли у вас приступы головокружения?

— «Вертолеты», что ли? — не понял мужичок. — По молодости бывало, сейчас реже, а так я высоты боюсь, когда едем по мосту, я стараюсь в окно не смотреть.

— Вопрос номер двенадцать, — сказал Игорь и осекся, потом все-таки прочитал вопрос. — Боитесь ли вы высоты?

— Говорю же — боюсь, — сказал мужичок, повысив голос от того, что его спрашивают об одном и том же, и добавил: — До усрачки, можно сказать, боюсь.

— Вопрос номер тринадцать. Ели ли вы в детстве сырую крапиву?

— Неет, — уверенно ответил мужичок. — У нас только один пацан мог так делать, сворачивал листок, говорил, что вкусно, но никто за ним повторять не рискнул.

— Вопрос номер четырнадцать, — сказал Игорь. — Умеете ли вы водить автомобиль?

— Умею, конечно, — ответил мужичок.

Вопросы были составлены удивительным образом, Игорь пожалел, что не прислушался к совету сходить поспать, потому что на шестидесятом вопросе его уже поволокло в сторону. На шестьдесят седьмом Игорь внезапно для самого себя зевнул. Вслед за ним принялись заразительно зевать Фил, Игорь Васильевич и мужичок под ведром. Что до Фила, то он не только зевал, но, хотя и оставался на ногах, все равно стал как-то сползать то в одну, то в другую сторону, стал часто менять положение тела. Он облокачивался на подоконник то обеими руками, то одной, чуть ли не локтем. Игорь Васильевич переминался с ноги на ногу, затем поднял валявшийся в углу табурет и сел на него, подперев щеку кулаком. Задавая вопросы, Игорь покосился на Игоря Васильевича — тот слушал как ребенок, когда ему читают уже не раз читанную сказку.

Среди вопросов попадались воистину странные, например, «висели ли вы когда-нибудь вниз головой до потери сознания», «какая футбольная команда вызывает у вас бо́льшую неприязнь», «сколько всего у вас было собак за всю вашу жизнь», «пробовали ли вы бросить курить, если да, то сколько раз», «где вы предпочитаете встречать Новый год». Игорь уже не только задавал вопросы, но и сам мысленно отвечал на них и сравнивал свои мысли с ответами мужичка, Игорю не нравилось, когда тот отвечал остроумнее, чем он сам. В итоге он так углубился в текст, что совсем забыл, что будет в конце.

— Вопрос номер сто шестьдесят восемь, — сказал Игорь. — На каком этаже вам хотелось бы жить, если бы вы могли выбирать?

Игорь перевернул листок, еще раз убеждаясь, что спрашивать больше нечего, а в это время мужичок ответил:

— Я и так выбрал на каком, я этот дом, можно сказать, своими руками строил в восемьдесят втором.

Безо всякого сигнала со стороны Игоря, Игорь Васильевич встал с табурета и снял ведро с головы мужичка, тот даже не успел сощуриться от света, как Фил, облокотившийся на локоть и сонно помаргивающий в пустоту, соскользнул локтем с подоконника (Игорь даже решил, что Фил задремал), схватил мужичка, поймал его шею в локтевой сгиб, прижал к себе, отпустил — и тот молча повалился на бок. Игорь услышал свист воздуха, выходившего из расслабленных легких мужичка. Он падал в сторону стола, потом скользнул плечом по краю столешницы и завалился лицом вниз, головой прямо под ноги Игоря. Все произошло так быстро, что Игорь не успел даже вскочить. Глядя на все так же облокачивающегося на подоконник Фила, Игорь подумал, что вскакивать уже глупо, и спросил.

— Что теперь?

Игорь Васильевич выдернул бумажку с вопросами у него из пальцев и опять ушел в туалет.

— Вот так это и делается, — сказал Фил безо всякой бравады, словно мясник, десятый раз показавший тупому ученику, как разделывать тушу.

Игорь подумал, что Молодой ходит по очень тонкому льду, когда достает Фила своими шуточками.

Из туалета опять раздались звуки разрываемой бумаги и плески унитаза, Игорь Васильевич вышел обратно и сказал от кухонного порога:

— Вроде ничего не забыли.

— Вроде ничего, — сказал Фил. — Ты все комнаты проверил?

— Охренеть тут комнат, — не без сарказма заметил Игорь Васильевич, бросая табурет, на котором сидел во время допроса, обратно в угол. — Пошли уже.

Они вышли на лестничную площадку. Бабулька, может, уже и уснула, успокоенная тишиной, но к ее глазку Игорь все равно старался держаться спиной.

— Тут вроде замок с защелкой, — задумчиво пробормотал Игорь Васильевич и хлопнул дверью, потом подергал дверную ручку. — Точно, с защелкой.

— И что, никто на нас не подумает? — спросил Игорь уже на улице.

— Да бытовуха обычная, — сказал Игорь Васильевич, — такая каждый день происходит. Новости посмотришь — и без нашего участия такие вещи творятся, что у меня самого волосы дыбом на жопе встают, а спина изморозью покрывается. Двое, короче, сели в шахматы играть, один выиграл, другой обиделся — пять трупов. Мы, конечно, не дело творим, но мы хоть по приказу родины, и у этого всего цель есть. Спору нет, страшно, что у страны цели такие могут быть. Но еще ведь страшнее, что граждане сами друг друга безо всяких целей херачат налево и направо. Я вроде много повидал, но некоторым поступкам объяснения дать не могу. Какой-нибудь неманьяк — бац, сына по башке табуретом за неубранные игрушки. Жена суп пересолила, мужу не понравилось, она его чик ножом пятнадцать раз, а потом ребенка в окно. Главное, не сама в окно, а ребенка почему-то. А дорожные разборки? Вообще мрак. А игра «Поймай на бампер старушку на переходе — получи два года»?

— Так-то это самооправдания всё, — вздохнул Фил.

— Перед тобой страна тоже оправдывается, — сказал Игорь Васильевич. — Она тебе разрешает, даже приказывает убивать людей, но при этом запрещает пацанов трахать, курить в общественных местах, оскорблять чувства верующих и покупать алкоголь после одиннадцати.

— Ты меня на лояльность проверять, что ли, вздумал? — безобидно глядя в землю и не сбиваясь с шага, спросил Фил.

— Нет, — твердо сказал Игорь Васильевич. — Я на полном серьезе. Вот в чем по-твоему провинились эти бедолаги сегодня?

— Значит, в чем-то провинились, — все так же глядя в землю, сказал Фил.

— Да ну тебя, дуешь уже на холодное.

Фил широко улыбнулся какой-то своей мысли.

— Нет, ну правда, — вполголоса, то есть в том тоне, в каком и шел весь разговор, возмутился Игорь Васильевич. — Тебе уже некуда уже падать. У тебя же депрессняк, от тебя жена ушла, с которой у вас, не знаю, что-то ведь было, дочку же родили, ты живешь на работе. Тебя позвали к нам, ты пошел. Ради чего? Ради высшей цели? Явно ведь не из-за карьеры. Ой-ой, хоть кому-то я нужен.

— А если и ради цели? — поинтересовался Фил.

— А если бы ради цели нужно было пацанов трахать? — тут же спросил Игорь Васильевич, и лицо у Фила закаменело. — Вот сказали бы, вперед, Фил, ради страны, ради высшей цели.

Фил ничего не ответил. А Игорь Васильевич продолжил:

— А тут ведь речь о человеческих жизнях идет, Фил. Может, это вообще какая-то ошибка. Всплывет это все через несколько лет в результате очередной перестройки, и будем мы с тобой, и с тобой, — он указал на Игоря, — типа сталинских палачей. И окажешься ты, Фил, в еще большей жопе, чем был. Как тебе такая перспектива? И твое же государство будет тебя клеймить, те же люди, что тебе приказы отдавали.

— Ты к чему все это? — спросил Фил.

— Да ни к чему, — сказал Игорь Васильевич.

«Достоевщина какая», — подумал Игорь.

За разговором они подошли уже к своей «Газели» и стояли возле нее, продолжая спорить. Фил сменил идейность на расчет и утверждал, что собирается просто дослужить до пенсии и уйти копать огород, Игорь Васильевич все равно не отставал от Фила и разрушал его безыдейную базу, утверждая, что тот сойдет с ума на пенсии, потому что копать огород — это не для Фила. Несколько раз Игорь Ва-сильевич употребил фразу «трахать пацанов» в том или ином ключе, и у Игоря сложилось впечатление, что Игоря Васильевича эта тема интересует гораздо больше, чем самого Фила. Молодой приоткрыл задние двери и с удовольствием на лице слушал их обоих, потом не выдержал и сказал:

— Давайте, может, уже внутри продолжим диспут о сексе с несовершеннолетними?

— Он еще в столб врежется, когда начнет аргументы искать, он мрачный такой становится, когда ему объясняешь… — проворчал Игорь Васильевич, но тем не менее полез в машину.

— Не буду я ничего искать, я все уже нашел, — ответил ему в спину Фил и пошел на водительское место.

— Ну как прошло? — спросил Молодой, когда машина тронулась.

— Вот что ты себя терзаешь? — взвился на Фила Игорь Васильевич. — Ты вон иногда по нескольку человек за ночь убиваешь — и еще терзаешься, что тебя на мальчиков тянет. Так же с ума можно сойти. В этом прямо какой-то разлом нездоровый есть. Или ты никого не убиваешь — и святой, или убиваешь — и не терзаешься насчет мальчиков. Я просто боюсь, что это когда-нибудь плохо для нас всех кончится. Нельзя одной ногой стоять в одном лагере, а другой ногой — в другом. И ладно бы ты правда кого-то изнасиловал, так ведь нет, тебя же сразу спалили, на первом же пацане, может, ты сорвался, потому что у тебя витаминов каких не хватало, может, это биохимия была, другой бы на дурака отъехал и еще бы радовался, какие вокруг идиоты.

— Он часто так по мозгам катается, — поделился с Игорем Молодой. — Если запала хватит — он и меня, и тебя начнет жизни учить.

— Хрена ли тебя учить? — перекинулся на Молодого Игорь Васильевич, постепенно ослабляя жар, словно Молодой открыл в Игоре Васильевиче аварийный клапан. — Тебя надо было драть с самого рождения армейским ремнем вплоть до сегодняшнего дня, да и то толку бы не вышло.

— Так как все прошло-то? — спросил Молодой.

— Да нормально все прошло, — ответил Фил.

— Не видишь, что ли, все живы-здоровы, — подтвердил Игорь Васильевич. — В штатном режиме. Правда, лишних двоих зацепили. Прикинь, зашли люди пивка попить к старому товарищу. Ладно, хоть детей не было или собаки.

Игорь внутренне содрогнулся, он и не предполагал такой возможности и не представлял, что бы было.

— Один раз вообще хреново получилось, — признался Игорь Васильевич. — Мужик один жил, видно, когда его отслеживали. Отслеживали, отслеживали, да не отследили: он за это время то ли пить бросил, то ли колоться, ну и вернулась к нему жена с сыном — а тут и мы нарисовались. Там и елка стояла в игрушках. Ад, короче.

Это, видно, была не очень легкая тема, поэтому Молодой вроде бы и открыл рот, чтобы что-то сказать, однако все-таки промолчал, косясь на Игоря Васильевича. Игорь внезапно вспомнил, как заваливался набок, а потом вперед мертвый мужичок. Представил на его месте своего сына и, в приступе внезапно накатившей тошноты, задергал ручку двери, а когда она открылась, свесился лицом к выезжавшей снизу дороге, пойманный прыгнувшими на него одновременно Игорем Васильевичем и Молодым — и его несколько раз вывернуло желчью.

Фил неторопливо свернул к обочине и плавно затормозил.

— Давайте хоть газировки купим, — предложил Игорь Васильевич, успокаивающе похлопывая Игоря по спине.

Игорь отрицательно помотал головой, а Молодой сказал:

— Я сбегаю, тут недалеко, — перепрыгнул через голову Игоря и ускакал.

— Сына своего представил в таком положении? — догадался Игорь Васильевич.

Игорь покивал дороге и стал подниматься. Он не просто представил, это было как наяву. Он даже видел, во что сын одет — бабушка подарила ему связанные из разных цветных ниток носки, — и он полюбил скользить в этих пестрых носках по ламинату, как на коньках. Дома сын носил майку — или с пижамными штанами, или с трусами с героями «Тачек». Вот в этих трусах, в этих носках, которые были почти как гольфы, и в майке сын возник в его видении. Игорь вспомнил, как выходил воздух из расслабленных смертью легких мужичка, и его снова начало выворачивать.

— В следующий раз, если будет тянуть поблевать, — не стесняйся, блюй прямо здесь, — сказал Игорь Васильевич. — Не хило было бы, если бы тебя пришлось с дороги соскребать, а потом твоей родне объяснять, как ты коньки отбросил. О семье думай.

— Да может, просто укачало, — попробовал оправдаться Игорь, утирая слезы и отдыхиваясь. — Так совпало просто.

— Все равно, давай без каскадерства, подыши пока поглубже.

Как бы забыв о запретах Молодого, Игорь и Игорь Васильевич поставили ноги на валявшийся агрегат и закурили переданные Филом в салон сигареты.

— Ни хрена ты соску купил, — сказал Игорь Васильевич подбежавшему с двухлитровой бутылью Молодому, а когда он, поскользнувшись на ступеньке, едва не упал головой об пол, добавил: — Давай, еще ты башку разбей.

— Лапы убрали, — приказал Молодой, отряхнувшись, и они безропотно поджали ноги под сиденья, сам же Молодой, вспомнив о своих непосредственных обязанностях, передал бутыль Игорю Васильевичу и принялся накрывать полиэтиленом бандуру в проходе.

— Мне дайте хлебнуть, — попросил Фил.

— Ага, — сказал Игорь Васильевич, и пена из бутылки полилась на полиэтилен.

Молодой громко заматерился на смех Игоря Васильевича и Фила.

— Если бы вы знали, сколько эта штука стоит, — вы бы два раза поседели, если бы вас просто рядом с этой хреновиной стоять попросили, — сказал Молодой.

— Ну и сколько она стоит? — спросил Игорь Васильевич, ожидая, когда Фил передаст бутылку обратно. — Может, загоним ее на цветмет, а перед Ренатом будем пустую коробку таскать, корячиться, чтобы он чувствовал удовлетворение.

— А это мысль, кстати, — сказал Молодой, принимая бутылку от Игоря Васильевича, отхлебывая из нее и тоже роняя газировку на полиэтилен. — Педофилия, кстати, через слюну не передается, нет?

— Лишь бы ты девственностью своей никого не заразил, — тут же сказал на это Игорь Васильевич так, что Молодой подавился.

— Давайте, закрывайте уже двери, выстудили все вконец, — по-хозяйски скомандовал Фил, — залили тоже. Пить аккуратнее нельзя разве?

Игорь Васильевич перешагнул через ноги Игоря и закрыл двери.

— Полегчало? — спросил он.

Проветрившейся голове Игоря и правда стало полегче, а спазмы в желудке улеглись, он оторвался от бутылки, из которой пил мелкими глотками вязнущую на зубах и отдающую углекислотой в нос жидкость, и кивнул.

— Погнали, давай, дальше, — скомандовал Игорь Васильевич, впрочем, Фил и без его команды, как только хлопнули двери, начал трогаться с места.

— Тебя не поменять? — спросил Игорь Васильевич Фила. — А то ты вялый какой-то был, когда Игорек отходную читал.

— Да не, нормально всё, — ответил Фил, блеснув глазами в салон.

— Я тогда покемарю малясь, — сказал Игорь Васильевич.

— Да тут недалеко уже, ты не успеешь, — сказал Фил.

Молодой незаметно забрал газировку из рук Игоря и вытянул в одну морду почти половину бутылки. Игорь смотрел в заднее окно, он поймал себя на мысли, что желтое мигание светофоров его успокаивает. В некоторых многоквартирных домах, мимо которых они проезжали, горели одно-два окошка, и это тоже действовало на Игоря успокаивающе, хотя в квартирах с включенным светом, как уже Игорь убедился, могло происходить все что угодно. Он загляделся на небоскреб, отстроенный в центре совсем недавно, — во всем здании было темно, и только этаже на пятнадцатом, на лестничной площадке, горела одинокая лампочка. Там же, освещенный ее чахлым светом, похожим на аварийный, стоял маленький человек и, кажется, курил.

— Что ты говоришь, недалеко, мы вон через центр едем, — предъявил Игорь Васильевич Филу.

— Мы через край центра, — объяснился Фил.

— Тебе бы таксистом работать, — сказал Игорь Васильевич.

— Счетчики отменили, смысла нет, — снова отбился Фил ровным своим голосом.

— Через тракт выехал бы сразу, — не сдался Игорь Васильевич. — Там по объездной вчистил бы.

— Не знаю, че-то накатило.

Игорь Васильевич смирился и замолк. Сначала Фил окунул их в переулки, становившиеся все мельче, но увешанные светящимися вывесками и рекламами, почти каждое дерево по пути было оплетено мигающими гирляндами. Из-за сумрака и движения не было видно грязи и легшего там и сям снега, проулки казались этакими европейскими предновогодними улочками. Потом вывесок стало меньше, но они не исчезли совсем, а стали попроще, оплетенные гирляндами деревья попадались все реже. Наконец, выехали на улицу, которую Игорь хорошо знал и по которой сам каждое утро ездил на работу, — это была широкая улица с тополями и высокими фонарями по бокам. За деревьями стояли высоченные новостройки, но сейчас их было не видно — фонари хоть и освещали асфальт под собой, сгущали мрак за пределами пятна света и образовывали целую стену темноты. Затем был мост, с которого, когда они по нему ехали, Игорь увидел пассажирский поезд, бесшумно двигавшийся, освещенный изнутри плацкартным ночным светом.

Через несколько минут дорога перестала быть ровной, сначала их кидало на ямах, пробитых в асфальте грузовой техникой, потом и вовсе пошла грунтовка. Молодой принялся придерживать агрегат и шипеть на Фила, чтобы тот ехал осторожнее.

— Ты туда ехал нормально же, — сказал Молодой.

— Так то — туда, — как бы объяснил Фил, но Игорь не понял этого объяснения; когда их особенно тряхануло и внутри аппарата что-то зазвенело, как на пружинах, Молодой взъелся на Фила одним только нечленораздельным возгласом.

Возле шлагбаума их уже поджидал Ринат Иосифович.

— И давно ты тут сторожа изображаешь? — сунув голову к Филу, метясь, видимо, в приоткрытое водительское окошко, крикнул Игорь Васильевич.

Игорь не услышал, что ответил Ринат Иосифович, потому что мерзлая земля как-то особенно загрохотала под холодной резиной колес, когда Фил сбавил скорость, а Игорь Васильевич, видимо расслышал, потому что понимающе сказал:

— А-а, — и добавил, скорее всего, отвечая на вопрос: — Да нормально. Гладко, в принципе.

Они приехали, Игорь спрыгнул на бетонный пол гаража, и по тому, как тяжело толкнулся бетон в подошвы, понял, как устал, как затекли ноги во время поездки.

— Одну таблетку я тебе сэкономил, — сказал Игорь Васильевич подошедшему к ним Ринату Иосифовичу и потряс бутыльком, вынутым из кармана.

Ринат Иосифович недовольно поморщился и потер висок, Игорь Васильевич толкнул локтем стоящего рядом, потягивающегося, как после сна, Фила, и они оба — Игорь Васильевич и Фил — заулыбались. Игорь не удержался и тоже улыбнулся. В свете гаражных лампочек, похожих на лампочки в какой-нибудь подсобке или за кулисами (ребенком Игорь играл новогодние спектакли в местном клубе и знал, какой свет бывает за кулисами), все произошедшее казалось глупой мистерией, а усталость, накладываясь на декорации гаража, где началась поездка, создавала впечатление, что вообще ничего не было. Казалось, они пришли в гараж, простояли несколько часов и теперь должны были повторить все свои действия — выдачу табельного оружия, погрузку агрегата в «Газель» — в обратном порядке.

Все они, гуськом, как утята, двинулись за Ринатом Иосифовичем в его подсобку и повторили спектакль — Ринат Иосифович придирчиво изучал оружие и считал патроны, а они расписывались. За потраченную пилюлю Игорю Васильевичу пришлось заполнять объяснительную, все остальные стояли полукругом возле столика, где он это делал. Игорь готов был молиться, чтобы Игорь Васильевич заполнил бумагу с первого раза.

— Диктофон не потеряли? — спросил Ринат Иосифович, и у Игоря екнуло сердце, но Игорь Васильевич сунул руку в карман штанов и хлопнул диктофоном о столик, как доминошкой, и, хитро оглянувшись, полюбовался бледностью Игоря.

— Осторожнее, пожалуйста, — попросил Ринат Иосифович. — Передайте Игорю Петровичу и распишитесь.

— Ринат, блин, — сказал Игорь Васильевич, — ну сколько просить, давай по-человечески, можно же утром или послезавтра.

— Послезавтра уже концов видно не будет, — резонно заметил Ринат Иосифович.

Пока загрузили обратно в каморку Молодого его бандуру, пока Фил прибирал в машине, а все стояли и смотрели, как он это делает, пока Игорь принимал диктофон на свой баланс, наступило раннее утро. Где-то за забором один за другим загрохотали первые трамваи. Игорь не знал, хочет он спать или уже не уснет, настолько его усталость уже перешагнула через сонливость. Когда Игорь, Фил, Молодой и Игорь Васильевич собрались в курилке, Игорь чувствовал себя так, словно выпил десять чашек кофе подряд. За окном курилки начинал синеть демисезонный рассвет.

— Ох, и зрачки у тебя, Петрович, — заметил Игорь Васильевич. — Руки вон подрагивают. Ты меня как подбрасывать до дома будешь?

— Когда тебе уже твою таратайку починят? — возмутился Молодой. — Хватит тебя, может, уже катать.

— Да все обещают, обещают, — уклончиво сказал Игорь Васильевич.

— Довезу уж как-нибудь, — обнадежил Игорь.

— Нет, ну серьезно, нашел таксиста, — опять встрял Молодой.

— Я тебе говорю, возьми мою, — предложил Фил. — Мне-то тут все равно сидеть.

— Ага, спасибо, — воодушевленно начал Игорь Васильевич, — а если мне ее кто царапнет или еще что? С ДВУМЯ машинами потом трахаться?

— Так страховка же, — сказал Фил.

— А если не все покроет? А мало ли что еще?

— Ну ты и пессимист, — сказал Фил, — как моя тетка.

— Мне все равно по пути, — влез Игорь, чтобы их примирить.

— Так на него же бензина уходит, как на троих меня, подвеска потом, кресло это туда-сюда, оно у меня уже не закрепляется, по-моему, после этих поездок, — встрял Молодой, чтобы снова начать свару.

— У меня вроде все нормально, — сказал Игорь.

— Это пока, — утешил Молодой.

Утренние сумерки сменились какими-то полусумерками, походившими уже на свет дня, до полной дневной яркости осталось совсем немного, когда они, зачем-то несколько раз попив чая и кофе у Фила в каморке, отправились по домам.

— Ренат, сука, еще затемно свинтил, — ругнулся Игорь Васильевич на свежий автомобильный след, тянущийся по рыхлому снежку.

Игорь покосился на него со своего водительского места. За время работы в этой конторе он так привык, что Игорь Васильевич ездит с ним, что ему показалось бы странным возвращаться домой без кого-то гундящего рядом. Игоря интересовало, как Игорь Васильевич добирается до работы, но он почему-то стеснялся об этом спросить. Еще его интересовало, чья машина будет стоять на улице, когда машина Игоря Васильевича вернется из ремонта, но и об этом Игорь не решался спрашивать, потому что подозревал, что на улице окажется его собственная машина.

— Хорошо вот так с утреца ехать, — сказал Игорь Васильевич. — Мы с тобой первый раз, считай, едем вот так вот спокойно. Доедем, как при Союзе. Не знаю, помнишь ты, нет, но раньше в городе каждому засранцу похоронную процессию устраивали, перлись посреди улицы, елочки разбрасывали, сейчас так попробуй. Линчуют на хер.

Игорь Васильевич ходил все в том же костюме, только с наступлением холодов накидывал на пиджак дубленку, в которой позвякивали амбарные, судя по звуку, ключи от дома. Игорь Васильевич всегда бросал дубленку на заднее сиденье, а Игорь опасался, что ключи выпадут во время поездки и придется возвращаться от дома обратно к дому Игоря Васильевича. Игорь так отчетливо и детально видел, как он подъезжает к подпрыгивающему от холода Игорю Васильевичу, синеющему на крыльце подъезда, что на самом деле у ключей не было ни малейшего шанса быть забытыми на полу или сиденье машины.

Замечание Игоря Васильевича о допотопных похоронах Игорь почти пропустил мимо ушей, но да, он помнил эти времена, когда по дорогам ездили почти одни только троллейбусы и автобусы, просто не хотел говорить об этом.

— Я жене позвоню, — сказал Игорь.

— Давай, звони, — разрешил Игорь Васильевич.

— Оль, привет, — сказал Игорь, когда жена взяла трубку, — у меня сегодня выходной образовался после ночи, я Мишку из садика заберу.

— О, зашибись, — сказала жена. — Я сегодня как раз задержусь немного.

— Блин, Оля, — слегка возмутился Игорь. — Ты просишь же побольше бывать вместе. А выходит, то я задерживаюсь, то ты.

— Да мы тут закрываем отчетность, — сказала жена. — Нужно застрять немного, хорошо, что ты сегодня свободен.

— Ну на дом возьми, — предложил Игорь. — Иногда же берешь на дом.

— Перед Новым годом не хочется еще и дома возиться, а так приду — и все.

— Да ну тебя, — сказал Игорь.

— Ну, Игорек, ну не обижайся, — протянула жена.

— Тогда ты потом тоже не обижайся, — сказал Игорь, но знал, что жена будет обижаться, если возникнет такой же повод, — она почему-то имела право капать ему на нервы, если он задерживался, а он — нет.

— Ладно, не буду, пока, — сказала жена и отключилась.

Игорь не успел даже договорить свое: «Что значит пока?» — как она оставила его с гудящей трубкой.

— Ёлки-палки, — шепотом сказал Игорь в лицо телефону, а именно в лицо сыну, чья фотография была у него на рабочем столе мобильника.

Игорь Васильевич, судя по всему, решил тактично промолчать, но надолго его не хватило.

— Она тебе не изменяет, нет? — спросил Игорь Васильевич, чем поставил Игоря в тупик, потому что он как-то над этим не задумывался.

— Да нет, наверно, — сказал Игорь. — Знаешь, не подливай масла в огонь. Мы и так только в отпусках видимся, нам еще, знаешь, ревности не хватает в наших терках. Еще, может, следить за ней предложишь.

— А ты? — спросил Игорь Васильевич.

— С кем, с Эсэсом, что ли, мне ей изменять? — возмутился Игорь.

— Ну да, — согласился Игорь Васильевич, — Молодому бы в самый раз по девкам бегать, а даже он не успевает.

— Кстати, — вспомнил Игорь вопрос, который вечно забывал задать, — он-то к нам за что?

— Да он рецепты бомб в Интернете вывешивал, подстрекал, там, чурок резать от лица скинхедов, а русских от лица кавказцев, веселья ему, видишь ли, в жизни не хватало. Еще он страничку прокурора ломанул во «ВКонтакте» и всякой экстремистской херотенью ее забил, перессорил его с кучей друзей. Некоторые до сих пор прокурора после этого случая лимоновцем считают. Молодому сколько-то там светило, но его папашка отмазал, он же генерал — хоть и бросил семью, но о сыне позаботился. Хотя, если рассудить, на хер такую заботу, с зоны он бы уже откинулся, а сколько у нас будет, бедолага, зависать, хрен знает.

Игорь Васильевич подумал и добавил:

— Хотя, если разобраться, он сам ведь не уходит. Значит, что-то его устраивает у нас.

— Его устраивает, что он, типа, на фээсбэ, работает, при том что делать в основном ни хрена не нужно.

— Это ты после выходных посмотришь, как делать ни хрена не нужно, — отвечал на это Игорь Васильевич. — Ты сейчас отойдешь от того, что увидел этой ночью, а там и новое дело подоспеет, ты даже не заметишь, как время пролетит.

Игорь покивал, понимая правоту Игоря Васильевича.

— Как вообще, мандраж прошел? — спросил Игорь Васильевич.

— Пока не знаю, — честно ответил Игорь. — Сейчас мне вообще кажется, что ничего не было.

— Главное, ты новости на выходных не смотри криминальные, — посоветовал Игорь Васильевич. — Давление может подскочить. И кинцо всякое с зарубами тоже не советую, так накатит с непривычки, что можешь в запой уйти. Смотри, типа, «Виасат», диснеевское что-нибудь, у меня канал есть с советскими детскими фильмами, у тебя, наверно, тоже есть. Вот его и смотри. Можно, кстати, побухать сейчас, сбросить стресс на время.

Они уже подъехали к дому.

— Да нет пока никакого стресса. Не дошло еще полностью, — признался Игорь, желая показать, что разбирается в себе лучше, чем полагает Игорь Васильевич.

— Ну ладно, хорошо. Если что — звони, делись, нельзя такие вещи в себе держать, — уже забравший дубленку с заднего сиденья и вышедший из машины Игорь Васильевич похлопал машину по крыше, как бы желая Игорю удачи, и пошел к дому, звякнув ключами.

Игорь все равно, на всякий случай, глянул на заднее сиденье и только потом тронулся с места, медленно, чтобы убедиться, что Игорь Васильевич зашел в подъезд.

Все произошедшее казалось сном. Мозг отбрасывал всякую возможность того, что убийство ночью произошло на самом деле, но все равно, даже когда Игорь добрался до дома и уснул, и потом, когда вел сына из детского сада, казалось, что изгоняемое воспоминание следует за ним, как какой-то черный небоскреб на колесиках с одним курящим человеком на освещенной лестничной клетке.

Вечером он поймал себя на том, что смотрит на сына, играющего в гостиной на полу с коллекцией «Тачек», и не видит его; что уже пару часов разговаривает с ним и как-то шутит, но не помнит ничего из разговора и шуток. Телевизор по совету Игоря Васильевича крутил детский канал, но Игорь совершенно не замечал, что показывали. «Эк меня расколбасило», — недовольно подумал про себя Игорь, он всегда считал, что расшатать его нервную систему трудно, а теперь сам себе казался медузой на берегу.

Игорь почувствовал себя совсем уже тряпкой, когда вздрогнул от щелчков ключа в дверном замке.

— Мама! — крикнул сын и помчался к двери.

Игоря кольнула ревность — сын никогда не встречал его с такой радостью. Игорь вяло удивился тому, что его еще волнуют такие вещи, а потом удивился своему удивлению, почему, собственно, его не должно волновать, любит его сын или нет. Эта мысль зациклилась, затерялась, а ступор вернулся.

Игорь тоже пошел встретить жену, и пока вешал ее пальто, Ольга, видимо, заметила всю его вялость, туповатость в глазах, поэтому спросила:

— Что ты такой пришибленный сегодня, вчера еще светился. Тебя что, опять выгоняют?

Игорю хотелось сказать ей прямо у порога, чтобы она брала ноги в руки и переезжала вместе с сыном куда-нибудь подальше, в какую-нибудь глубинку, но сдержался.

— Прекрасного ты мнения, — Игорь сделал вид, что оскорблен, но сыграл как-то вяло.

— Устал после ночи? — попыталась угадать жена, Игорь же согласно кивнул, потому что она была отчасти права.

Жене некогда было разбираться с проблемами Игоря — она переключилась на сына, всячески его тиская, а сын принялся виснуть на ней, они о чем-то заговорили, но Игоря опять накрыло мрачностью и усталостью, и он только смотрел на милующихся сына и жену, словно на экран приглушенного телевизора.

— Что было-то? — спросила жена.

Игорь только махнул рукой.

Как робот, Игорь сопроводил жену в ванную, выгнал оттуда пытающегося помыться с матерью сына, потом пошел за нею на кухню, затем слушал, как она читала Мишке, сидя в ногах на детской кровати, так что сын в итоге перебрался к нему на колени. Так же автоматически он занялся сексом с женой и лежал, глядя в потолок, пока она не уснула. Чтобы не беспокоить ее своим ворочанием с бока на бок, Игорь ушел на кухню, встал у окна, закурил и не успокоился, пока не опустошил всю пачку.

Жена, разбуженная пустотой возле себя, пришла, бесшумная, как призрак в своей ночной рубашке. Игорь увидел, как мелькнуло белое отражение в окне, подпрыгнул от испуга и возненавидел себя за это. Жена положила руки ему на плечи и спросила, все ли нормально. Игорю не хотелось отвечать, далеко внизу компания молодых людей играла ногами в хоккей на старом катке возле школы, шайбой им служила пластиковая бутылка из-под пива. Игорь, глядя на них, подбирал слова, чтобы ответить жене и не напугать или как-то неосторожно не обидеть ее.

— Просто сон что-то перебил, — наконец сказал Игорь как можно более непринужденным голосом, но ему самому не понравилось как фальшиво это прозвучало. — А так-то все нормально.

— Надеюсь, вы там не по саунам зависали с особым заданием, — с легкой усмешкой заметила жена, обнимая его поперек живота. — Пойдем спать.

— Я бы предпочел контрафактом заниматься, — сказал Игорь, и ему понравилось, как вернулась его обычная шутливая интонация, которую даже не нужно было играть. — Бытовой техникой. Сейчас еще выкурю пару окурков из пепельницы — и пойду. Все нормально, правда.

— Мои возьми, они уже лет шесть лежат в столе, — предложила жена и протянула пачку, вытянутую из ящика. — Я пойду, ты с собой точно ничего не сделаешь? Выглядишь, как бассет-хаунд.

Игорь честно рассмеялся от такой заботы о нем и ущипнул жену, когда она уходила. На миг черный небоскреб исчез у него из-за спины, но когда жена ушла, все накатило с новой силой.

— Все нормально, — сказал он шепотом молодым людям, гоняющим бутылку по катку. — Все нормально, правда.

Глава 3

На следующее утро, когда Игорь уже проехал половину пути до работы, позвонил Игорь Васильевич и сказал, что главный дал еще один выходной, так что можно спокойно спать.

— Какое «спать», ты позже не мог позвонить? — возмутился Игорь. — Я уже почти доехал. Так можно обратно разворачиваться? Ничего не изменится?

— Можно, можно, — успокоил Игорь Васильевич. — Кстати, ты как?

— Да не очень что-то. Вчера весь день дергался, когда проснулся. Это нормально?

— Конечно, нормально, — сказал Игорь Васильевич, — и нормально будет, если ты будешь дергаться еще с годик, это значит, что ты не совсем социопат. Вообще, нормально было бы, если бы ты, допустим, в запой ушел после такого и больше бы не вернулся к нам. Так бы нормальный человек поступил. Но ведь нас поэтому и понабрали, что мы не совсем в своем уме.

— Понятно, — сказал Игорь, при том что ничего не понял.

— Понятно, что ничего не понятно, — сбанальничал Игорь Васильевич. — Может, ко мне подъедешь? Побухаем. Я уже и Фила позвал. Правда, он отказался.

— Ты с утра уже собрался пить? — Игорь разворачивал машину в сторону дома, и досада на другие автомобили, мешающие ему это сделать, передалась голосу.

— А ты что такой злой? — спросил Игорь Васильевич. — Нет, конечно, не с утра, кем бы мы были, если бы прямо с утра? Думал, мы ко мне на дачку съездим, шашлык забабахаем. Ты ведь не был у меня на даче.

— А кто бы нас обратно повез? — поинтересовался Игорь. — Наши недофээсбэшные корочки?

— Если бы Фил согласился, он бы повез, он ведь не пьет. Он, видно, решил вечно жить.

— Но он же не согласился.

— Я хотел Молодого подключить попозже, но Молодой что-то на звонки не отвечает.

— Тухловатый план, — подытожил Игорь. — Вдвоем как-то хреново шашлыки жарить и напиваться, а третьего хрен найдешь.

— Ну да, не судьба. Молодой вроде не противник алкоголя, зависли бы там, глупо бы получилось, — признал Игорь Васильевич, и они попрощались.

Игорь позавтракал перед выходом на работу, но когда выяснилось, что никуда ехать не нужно, он почувствовал как бы второе пробуждение и тут же ощутил пустоту в желудке. Движение на дороге прибило его к какой-то круглосуточной тошниловке-пиццерии, в больших окнах которой были видны полусонные сотрудники, вытирающие столы. Парковка возле пиццерии оказалась свободна, и он свернул туда, надеясь, что когда позавтракает по второму разу, машин на дорогах поубавится.

Изнутри кафе, чувствуя себя уже пешеходом, Игорь с удовольствием смотрел на машины, почти стоявшие в полумраке, морозной пыли, бензиновых и газовых выхлопах, и на троллейбус, сквозь морозные стекла которого была видна одна сплошная многоголовая тень пассажиров. У кассира был сиплый утренний голос и утренний несколько помятый вид, при том что корпоративная форма на нем была чиста и выглажена. Это тоже как-то доставило Игорю удовольствие, сам он уже был бодр и весел, разговор с Игорем Васильевичем стряхнул с него остатки сонливости. И вот когда он совсем уже несколько даже развеселился, заказав кофе, пиццу — а пока он все это заказывал, за ним образовалась небольшая очередь из студентов и офисных работников, желающих перекуса (это также прибавило Игорю настроения, потому что он редко оказывался сразу впереди очереди), — и вот, когда он, взяв поднос, пошел к столику в уголке, который сразу приглядел себе, ему и позвонили.

Сначала Игорь решил проигнорировать звонок, потому что звонили с незнакомого городского номера, но звонки настойчиво повторялись.

— Здравствуйте, извините, что так рано, — сказал голос на том конце провода. — Меня Олег зовут, я из вашего ведомства.

— Ага, ага, — сказал Игорь, жуя и не чувствуя подвоха.

— Ну вы, наверно, знаете, что вас немного контролируют, — сказал загадочный Олег.

— Есть такое, а в чем дело?

— Ну вы копались немного по поводу сотрудников, с которыми вы работаете. В Интернете копались.

— А, ну да, копался, я просто не хотел из служебной сети лезть. Там такой хмырь работает малолетний, — сказал Игорь, чувствуя, как настроение почему-то стремительно портится.

И сразу же понял, почему оно портится. Только что он был свободным человеком, оторванным от семьи и работы, и тут же его взяли на поводок. — А в чем дело?

— Просто если кто-то заинтересуется, сможет с легкостью связать ваше нынешнее место работы, людей, с которыми вы работаете, и результаты ваших поисков. Странно, что вы об этом не подумали, — Олег был предельно вежлив, но какой-то цепляющий за душу снобизм дергал нервы.

— Это совсем уже паранойя, — сказал Игорь.

— Если бы вы сознавали масштаб происходящего, вы бы так не говорили, но, я так понимаю, вы в тот момент еще не совсем были введены в курс дела.

— Не совсем, — сказал Игорь.

— Это можно списать на случайность, — попытался утешить Олег, — но уверяю вас, если вы продолжите в том же ключе, например, попытаетесь накопать что-нибудь про операции, проходившие в прошлом, этим вы поставите под угрозу не только жизнь нынешних сотрудников отдела и свою, но и жизнь вашей жены и вашего сына.

— Это угроза, что ли? — спросил окаменевший Игорь.

Олег вздохнул, как будто даже пропыхтел что-то, надув щеки, и сказал:

— Нет, это не угроза, по крайней мере, не от нас, это внешняя угроза, и с ней приходится считаться. Пожалуйста, не делайте так больше. Найдите левую сим-карту, я не знаю, копайте где-нибудь в местах, не связанных с вашим постоянным местопребыванием. Вот, например, в этой пиццерии, где вы сейчас сидите, есть бесплатный вай-фай, это прекрасная возможность, если не использовать ее многократно. Но опять же, что вы найдете? Бытовые убийства, не более. Влезать в это и подвергать опасности чужие жизни, по меньшей мере, безответственно.

— Хорошо, я понял вашу мысль, — сказал Игорь.

— Тогда до свидания, — произнес Олег и положил трубку.

Компания молодых людей, сидевшая через столик от Игоря и что-то обсуждавшая, грохнула от смеха, Игорь подумал, что они смеются над его отупелым видом, но они даже не смотрели в его сторону.

Игорю захотелось закурить прямо в пиццерии. Разумеется, копать что-то на коллег со своего телефона было верхом глупости, если не сказать больше. Игорю стало стыдно за свою недалекость, вместе с тем он испытывал и облегчение, что все не повернулось еще серьезнее, что его хотя бы сначала предупредили, чтобы не лез куда не просят, в отличие от прошлого раза. «Хотя в прошлый раз, кажется, тоже предупреждали», — вспомнил Игорь, поедая остывший и потому картонный на вкус кусок пиццы. Ехать домой и нагнетать паранойю в одиночестве ему не хотелось. Игорь подумал, что не поздно еще позвонить Игорю Васильевичу и согласиться на шашлыки. С другой стороны, он знал, что на шашлыки он категорически не хочет, что на Игоря Васильевича еще насмотрится на работе. Чтобы развеять тоску, Игорь позвонил жене, но она долго не отвечала, а когда все-таки подняла трубку, то злобно прошипела:

— Ты с ума сошел, у нас совещание.

И пропала, как будто начальник в гневе отрубил ей голову.

«Ну, совещание — так совещание», — с мрачной веселостью подумал Игорь. Словно подчеркивая его, Игореву, ненужность, худой маленький официант уже равнодушно убрал у него из-под носа пластмассовый поднос и бумажную посуду, а затем стал протирать стол. Игорь, стесняясь, встал и пошел к выходу.

Как он и ожидал, количество машин на дороге уменьшилось, они уже уехали куда-то к другим перекресткам и скопились там. Сев в машину и не зная, куда поехать и чем себя занять, он вдруг увидел, как семья, похожая на его семью — то есть муж, жена и ребенок, — повернула в заведение, которое он только что покинул. Глядя на ребенка, Игорь вспомнил, что очень любил, когда его забирали из садика пораньше, он не мог оживить самого этого чувства, но помнил его как некий факт, будто вычитанный в досье на себя самого, загруженном в память. Оттуда же, из глубин головы, всплыл факт, что он сильно завидовал мальчику, у которого был стеклянный глаз вместо одного настоящего. Следом всплыло воспоминание, что в их группе были сын участкового и дочь прокурора — и вся группа завидовала именно сыну участкового, ведь у его отца был пистолет. Казалось, что милиционер — это величина, сравнимая с неизвестным тогда Игорю Джеймсом Бондом. Слово же «прокурор» вообще тогда Игорю ничего не говорило, оно осталось в памяти только из-за своей необычности.

Игорь подумал, что шестилетние дети того времени и нынешнего мало чем отличаются, мозгов и у тех, и у других в принципе не было и нет, поэтому решил, что сын обрадуется его внезапному извлечению из лап воспитательницы и няни, как обрадовался бы в свое время и он сам.

Подъезжая к решетчатой ограде детского сада, он кинул привычный взгляд на площадку сына и увидел там его группу, выведенную на прогулку. Игорь не сразу различил сына среди хаотически двигающихся и колупающихся в снегу детей, хорошо видна и определяема была только нехуденькая воспитательница, имя-отчество которой Игорь никак не мог запомнить.

— Егоров, слезь! — орала она в тот момент, когда Игорь вылез из машины.

— Мужчина, куда? — проорала она, когда Игорь прошел в ворота на территорию садика. Игорю не понравился ее тон, но понравилась ее бдительность.

— Да я сына забрать, — объяснил Игорь, подойдя.

— Что-то случилось? — почему-то встревожилась воспитательница.

— Да нет, слава богу, ничего не случилось, — заотмахивался Игорь, — отгул внезапно выпал, вот и решил…

Его всегда поражала деятельность ребятни на детской площадке. В ней не было смысла, делать среди деревянных домиков, горок и наклоненной временем шведской стенки было нечего, но дети находили, чем заняться, — и потому казались компанией сумасшедших, видящих то, чего нет, или кататонически застопоренных каким-либо занятием, вроде сосредоточенного копания снега лопаткой, бе́га по кругу и однообразных пинков в веранду. Когда выяснилось, что Игорь забирает сына пораньше, все дети замолчали и стали смотреть на них с сыном, как зомби, прервавшие свои разброд и шатание в ответ на подозрительный звук человеческого кашля.

— Тебе ничего не надо забрать? — спросила воспитательница у сына Игоря таким приторным голосом, словно сама верила, что Игорь поверит, будто она всегда разговаривает с воспитанниками именно в таком тоне. Сын отрицательно помотал головой, из-под шапки его торчали прядки, прилипшие к мокрому от пота лбу, и волна нежности к этим прядкам подкатила под самое сердце Игоря.

— До свидания! — крикнули дети в спины Игоря и сына, Игорь обернулся и тоже попрощался, а сын помахал рукой, будто отплывая на последнем пароходе в сторону Турции в то время как садик уже занимают красные.

— Ты чего меня забрал? — негромко спросил сын.

— У меня сегодня выходной, вот и забрал, — ответил Игорь и улыбнулся ему вниз, вдоль правой своей руки, за которую сын держался красной рукавичкой.

— А мама дома? — спросил сын.

Игоря опять кольнула ревность.

— Нет, — сказал он весело, — не может же быть сразу все — и я, и мама, и пораньше уйти.

Сын рассмеялся быстрым, диким, радостным смехом, прикрывая рот второй рукавичкой (мать часто ругала его за этот смех).

— Может, в кино сходим? — спросил Игорь, потому что домой ему пока не хотелось, хотя с таким тасканием ребенка по кино или зоопарку или развлекательному центру он сам себе напомнил всех знакомых ему отцов в разводе.

— Давай лучше в кино большое ведро попкорна купим и пойдем домой, — предложил сын, ему, в отличие от Игоря, домой почему-то хотелось.

Игорь хотел сказать, что большое ведро попкорна сын растрясет по машине, пока они едут, однако сдержался.

— Ох и любишь ты пожрать, — сказал Игорь сыну, тот опять рассмеялся своим диким, быстрым смехом и снова прикрыл рот рукавичкой.

— Мне его на целый день хватит, — сказал сын.

— А со мной ты не поделишься? — спросил Игорь.

— Немного, — ответил сын.

— Тогда поехали.

Сын с готовностью полез в свое детское кресло и принялся пристегиваться.

В итоге день прошел настолько хорошо, что Игорь стал надеяться на еще один телефонный звонок, который обеспечил бы ему еще один выходной. Никто, конечно, не позвонил, однако настроения Игорю это не испортило.

Небо было ясным и лунным. Путь до работы оказался легким, как будто чем-то смазанным, Игорь добрался до места в два раза быстрее обычного; когда он заглянул к главному, того еще даже не было в кабинете.

Чтобы развеять утреннюю скуку, Игорь зашел к Филу, тот смотрел новостную передачу, и вид у него был довольный и загадочный. Игорь грешным делом подумал, не трахнул ли кого Фил, пока все отдыхали, и не прикопал ли он этого кого-то на территории конторы, но спрашивать о таком было бы странно, тем более что на все вопросы Фил отвечал рассеянно, и разговора с ним не получалось.

Игорь махнул рукой и пошел к Игорю Васильевичу. Тот был в обратном Филу расположении духа: говорить он хотел, однако ничего хорошего сказать не собирался. Без своих обычных подколок он расспросил Игоря, каково ему было на дополнительном отгуле. Видя такое настроение товарища, Игорь отвечал вяло, да и не мог он объяснить человеку, не знакомому с его семьей, что хорошего в отдыхе с этой семьей.

— Ох, пойдем лучше покурим, — сказал Игорь Васильевич, когда увидел, как Игорь плавает в своих объяснениях, — пока Ренат не пришел и Эсэс. А то набегут, и хер мы увидимся до вечера.

По пути они постучали в кабинет Молодого, не особо надеясь, что он на месте, — Молодой обычно опаздывал под разными предлогами, но всегда было видно, что он проспал. Молодой вышел с большой кружкой кофе в руке, а Игорь Васильевич сразу же выразил желание, чтобы Молодой поделился с ним этим кофе. Игорь тоже подумал, что не прочь выкурить сигарету и выпить кофе, глядя в забеленное окно и дыша свежим воздухом из щелей лестничной площадки, и выразил эту идею вслух. Молодой сказал, что все кружки, кроме его, у Фила.

— Ой, да не трынди, ты их столько из дома перетаскал, — сказал Игорь Васильевич, и Молодой сдался.

— Давайте только я сам вам налью, а то вы перетопчете тут все или уроните, — сказал Молодой и отдал кружку, что держал в руках, Игорю Васильевичу. — Подержи пока.

Игорь Васильевич тут же шумно отхлебнул и вздохнул:

— Ох, хорошо. Хотя бы что-то хорошо.

— А что плохо? — спросил Молодой из темных глубин своего кабинета, где отовсюду свисали провода и был разбросан технический мусор.

— Сейчас придем, расскажу, — сказал Игорь Васильевич тяжелым голосом. — Новость номер один просто.

Пока Молодой ковырялся с кружками и кофе, шумно зашел на второй этаж Сергей Сергеевич и поприветствовал их:

— О, работнички, Рината еще нету?

— Да хрен его знает, — мрачно ответил Игорь Васильевич. — По мне, так хоть и вовсе бы не приходил.

— Че злой с утра? — спросил Сергей Сергеевич, отпыхиваясь возле двери в свой кабинет.

— Сначала парням расскажу, потом тебе.

— С машиной что-то?

— С машиной, с машиной, — сказал Игорь Васильевич.

На лестничной площадке мелькнула тень, Игорь сначала решил, что это Ринат Иосифович, однако по тому, что тень не полезла к ним в коридорчик, а сквозанула на этаж выше, Игорь понял, что это Фил пошел поджидать их в курилке. Изнутри кабинета Молодого раздался смех.

— Так ты из-за машины, что ли? — спросил Молодой. — Я думал, ты по пьяни что-нибудь наворотил.

— Я вчера вообще не пил, — сказал Игорь Васильевич. — Выпьешь с вами, ага. Как девочки, бля. Один совсем не пьет, другой подкаблучник, третьего, наверно, еще от мамкиной груди не отлучили.

— Пей с Ринатом, хрена ли, — сказал Молодой. — Не нравится ему.

— Ты, кстати, почему меня не зовешь к себе на шашлыки? — спросил Сергей Сергеевич. — У тебя же все уже на даче перебывали, кроме меня.

— Я просто подозреваю, что ты все шашлыки один захаваешь, — правдивый в своей злости сказал Игорь Васильевич.

Сергей Сергеевич довольно похлопал себя по животу, но при этом ничего не сказал и скрылся в кабинете.

— Он Рината, кстати, знаешь, почему на дачу больше не зовет? — выходя с кружками и отдавая одну Игорю, спросил Молодой. — Он тебе не рассказывал?

При том что одна рука у него освободилась, Молодой шумно захлопнул дверь ногой, и все двинулись в сторону курилки. Игорь Васильевич смиренно притих.

— Васильевич не знал, что тот долбанутый на всю башку, когда хоть каплю выпьет. Ты не смотри, что Ринат такой прилизанный. Он дома вроде бухает, но там его жена сдерживает, потому что она сама отмороженная, инструктор по рукопашному бою вроде бы.

— Да никакой не инструктор, — встрял Игорь Васильевич.

— А мы тогда все там были и еще один, ты его не знаешь, а так вообще все, кроме Эсэса. Ну, короче, и вырвался Ринат на волю и упал в синюю яму, дня три не давал нам с дачи уехать. Навел каких-то шмар местных, как из фильма «У холмов есть глаза», растрепал, что Фил по пацанам угорает, так одна своего сына привела, Фил чуть не через чердак свалил от него в ужасе. Пацан это водяру хлестал и курил, как Васильич, попятил у него что-то из машины, вроде магнитолу и мобилу. Я закрылся в комнатке наверху и не высовывался, пока у них там оргия была.

— Заблевал там все, — вставил словечко Игорь Васильевич.

— Я и астры твои обоссал сверху, — продолжил Молодой. — Потому что вниз спуститься страшно — там какая-то тетка лет шестидесяти все пыталась у меня отсосать, со словами «какой молоденький». Прыгать со второго этажа стремно, у тебя все высокое, второй этаж на высоте четвертого.

— На нормальной он высоте.

Рассказ свой Молодой заканчивал куря и прихлебывая кофе — они поднялись уже в курилку, Фил ожидал их на своем обычном месте — на подоконнике. Слушая Молодого, Фил улыбался от удовольствия, то ли его радовал рассказ, то ли он был в том своем утреннем настроении.

— Не надо про нормальную высоту, — сказал Молодой, — у тебя потолки как будто пятиметровые, я сперва думал, мне показалось, а когда приехал в следующий раз — убедился. Так вот. Хотя и позвал Ринат шмар, а сил у него на них уже не хватило, его хватило только чтобы раздеться и так бродить по участку и бухать. А Васильевича они чуть не изнасиловали, благо появилась тут жена Рината и давай всех колотить без разбору — правых и виноватых. Она у Эсэса узнала адрес дачи и приехала в самый последний момент. Клочья летели во все стороны даже от Васильича. А блядей она гоняла лопатой. Ринату башку цветочным горшком разбила, когда он попытался ей ксиву свою предъявить, а оказалось, что доставать ее неизкуда.

— Ты-то откуда знаешь? — спросил Игорь Васильевич. — Ты же на втором этаже был, тебе же видно ничего не было.

— Я зато видел, как она твоих садовых гномов чем-то железным на куски ломала, сначала головы им поотбивала, потом вдребезги их перебила.

— Ренату повезло, что она на гномов переключилась, — сказал Игорь Васильевич. — У нее ни на что больше сил не хватило.

— Не только Ринату повезло, — возразил Молодой, — всем повезло, включая меня.

— Самое интересное… — начал было Игорь Васильевич.

— Самое интересное, — перебил Молодой, — что когда мы в гостях были у Рината на его день рождения, тоже на даче, ее и не узнать было. Такая русская хозяюшка с пятым размером.

— Я вот о том же хотел сказать, — сказал Игорь Васильевич.

— И наливала, — продолжил Молодой, — всех по имени-отчеству, даже меня. Дети их к нам не лезли. И закуску подавала, я обожрался как не знаю кто. И Ринат только до веселого состояния допился и тут же перестал пить, как отрезало. И погода, как по заказу, я вроде не большой любитель вашего отдыха, но даже мне понравилось.

— И как женщина ничего, — шепотом сказал Игорь Васильевич, осторожно косясь в лестничный пролет.

— Ой, ты-то откуда знаешь? — спросил Молодой.

Игорь Васильевич указал большим пальцем на Фила, Фил виновато улыбнулся.

— Я их как-то у него застукал, — тихо пояснил Игорь Васильевич.

— Зашибись, — в сердцах сказал Молодой. — Ты, Фил, прямо машина любви. Готов всем ее раздавать. Я вроде тоже готов, но что-то никто не берет.

— Ну, шмара-то с дачи готова была взять тебя целиком и полностью, тут уж ты сам момент похерил, — сказал Игорь Васильевич чуть более веселым голосом, чем был у него с утра.

— Я себе свой первый раз представлял иначе, — манерно сказал Молодой, и все засмеялись.

Игорь заметил, что его пустая кружка остыла в руке, и спросил Игоря Васильевича:

— Так что ты мрачный такой с утра?

— Я мрачный? — спросил Игорь Васильевич. — Я не мрачный, я злой, бля. Мы знаешь кого завалили? Мы моего автослесаря завалили, прикинь, поворот.

Глядя на лицо Игоря Васильевича, хотелось рассмеяться, сама же смерть автослесаря, еще стоявшая в голове Игоря во всех деталях, заставила Игоря сдержать смех. Однако же комичный элемент в этой ситуации все-таки присутствовал, этого Игорь не мог отрицать.

— Как узнал? — коротко спросил Фил.

— Как, как, жопой об косяк, — совершенно по-детски, озлобленно ответил Игорь Васильевич. — Я прихожу к ним в очередной раз, узнать, как там и что. Долго же они трахают мою ласточку. Несколько недель уже. Уже можно было новую машину из каких-нибудь помоев собрать. Прихожу, а они — в стекло. Ни о какой работе речи не идет, как у нас сейчас. Я им: «Вы что, суки, делаете? Я когда уже на колеса встану?» А они: «Не до тебя, у нас человека убили». Сидят, короче, горюют, объясняют, что собрался он с друзьями пивка попить, а какой-то отморозок всех порешал и ноги сделал, обещают найти, но вряд ли найдут. Тут у меня, понятно, смутные сомнения появляются и всякие предчувствия нехорошие. Что, говорю, за человек, я вроде не вижу, чтобы у вас убыл кто-то. Мне суют телефон под нос и начинают фотки листать с рыданиями. И — точно. Он, бля. Прикинь?

— А как вы не узнали друг друга? — удивился Молодой.

— Так, видно, когда я приходил, он в яме сидел. Он только мои ноги видел, а я его вообще не замечал. Немного, конечно, и мне поплохело. Немного хлебнул за помин его души. Считай, жил человек незаметно, и как умер — точно никто из близких не узнает.

— Так мы же вроде тоже, если что произойдет, без вести пропадем, — сказал Фил.

— Так я и дам тебе без вести пропасть, — ответил на это Игорь Васильевич таким тоном, что даже Игорь не успел испугаться за свое безвестное тело и незнание близких об его судьбе. — Уж как бы они сверху не хотели, а такой хрени я не допущу.

— А я бы хотел пропасть, — сказал Молодой, — и мать, и отец бы надеялись, что я еще живой, им бы не так хреново было, как если бы точно знали.

— Дать бы тебе по башке, — сказал Игорь Васильевич, и все замолчали.

Фил ерзал на месте, Игорь подумал, что он хочет попросить закурить после такого разговора.

— А я все для туалета купил, — сказал Фил, когда все мрачно погрузились в задумчивое курение; все встрепенулись.

— Ты нас впрячь, что ли, хочешь? — спросил Игорь Васильевич.

— Должно быть свободное время, — сказал Фил. — Вот когда будет, тогда и начнем.

— Ты на свои, или Рената подключил через Эсэса? — спросил Игорь Васильевич, хотя уже знал ответ, как знали его Игорь и Молодой. Фил широко улыбнулся.

— Где-то в десятку встало, я вроде экономил, а все равно, — сказал Фил, — но это все фигня, я с вас просить не буду, мне только помощь посильная, мне на эту плитку нервов жалко — ду́ша хватило.

— Зря ты нас предупредил, — попытался порушить надежды Фила Игорь Васильевич, — мы теперь запремся каждый у себя, и хер ты нас выкорчуешь.

— И там вонища, я вон в кусты бегать стараюсь, — сказал Молодой.

— А вот это ты зря, — сказал Игорь Васильевич. — Будешь потом по весне сам убирать.

— Там и без меня срач был, — возразил Молодой.

— Без тебя — не без тебя, — сказал Игорь Васильевич, — а никто тебя признаваться не просил. Спалился — твоя забота.

— У нас, если что, костюмы химзащиты есть новые, удобные, — сказал Фил, — и противогазы для особо нежных.

— Так тебе их Ренат и выдаст, — сказал Игорь Васильевич.

— Выдаст, если его не спрашивать, — ответил Фил.

Игорь Васильевич и Молодой с уважением и трепетом посмотрели на Фила.

— Ну а что? — зарделся под их взглядами Фил. — Вы думаете, вы кофе из моих запасов хлещете? Думаете, я вам его ПОКУПАЮ, что ли? С какой радости? Вы не мальчики, чтобы я вам что-нибудь покупал. Ему замки нужно получше на склад вешать, а не эту рванину. Ладно, хоть оружие в нормальное место прячет. Я, считай, спецуху быстро изнашиваю, мне что, его на коленях умолять? Так он все равно не даст.

— Фил, ты — святой, — сказал Игорь Васильевич.

— А что у него еще там есть, про что мы не знаем? — жадно спросил Молодой.

— Там камеры лежат, вроде регистраторов, помнишь, была идея видеоотчеты сдавать, а не эту хрень, что мы сейчас по пятьдесят страниц пишем. Чтобы по их показаниям сверялись наверху. Так вот, он их зажопил, — сказал Фил.

— Он один себе на машину поставил, — сказал Молодой, — зуб даю.

— Плохо ты Рината знаешь, — сказал Фил. — Он, скорее всего, один загнал и купил себе новый.

— Вы охренели? — раздался снизу натужный, задыхающийся крик Сергея Сергеевича. — Мне в рельсу, что ли, стучать? На время посмотрите! Может, хватит лясы точить? Может, пора уже и работать начать?

Они спустились на этаж ниже. В конце коридора была большая комната, где раньше, возможно, проводились политинформации и партсобрания. В комнате в четыре ряда стояли сиденья, как в кинотеатре, от двери между стульями был проход к небольшой трибуне, в углу стояла высокая деревянная подставка из ДСП, накрытая чем-то вроде красной скатерти с желтой бахромой. На скатерть был поставлен бюст Ленина. От движений Сергея Сергеевича, устраивавшегося за трибуной, половицы пошатывались, движение пола было заметно даже Игорю с заднего ряда. Он смотрел на опасно покачивающуюся в свете неоновых ламп подставку и все ждал, когда бюст навернется со скатерти. Ринат Иосифович косился на задние ряды со своего ближайшего к трибуне места в первом ряду, что тоже не добавляло покоя половицам. Очки Рината Иосифовича поблескивали, как поблескивал и металлический уголок кожаного портфеля, который он держал на коленях.

— Говорить особо нечего, — сказал Сергей Сергеевич, — сработали нормально. Теперь дело за бумажками. Все это оформить нужно как следует. Я понимаю, что очевидное говорю, но каждый раз косяки какие-то всплывают. Есть строгие нормы, их нужно придерживаться. Я понимаю, что недели бездействия иногда расслабляют и Новый год на носу, у кого-то все из рук валится по причине житейской неустроенности. И дело кажется неблагодарным — своих собственных граждан в сортирах мочить. Но каждый раз вам, что ли, напоминать? Все спецслужбы этим занимаются, так или иначе, валят собственных граждан ради безопасности государства и остальных людей. Если конкретно вам не известно, ради чего все это, не стоит подрывную деятельность вести в рядах сотрудников.

— Так, может, все-таки стоит сказать из-за чего, а не муть разводить? — спросил Игорь Васильевич. — Из-за этого текучка кадров нездоровая намечается каждый раз.

— Наверху считают, что пока вас целесообразнее использовать втемную, — сказал Сергей Сергеевич. — Я сам каждый раз добиваюсь того, чтобы все сказать, но говорят, что чисто психологически будет тяжелее. Как будто ты не знаешь, не первый раз уже состав полностью обновился, мы и так пробовали, и сяк. Так что, ребята, давайте, аккуратнее заполняйте всё и не треплите нервы ни мне, ни себе.

Ленин смотрел в зал уверенными гипсовыми глазами, словно желая сказать сидящим то же самое.

— Не нужно никакой клоунады, — продолжил Сергей Сергеевич. — Каждый раз об этом говорю, и все равно каждый раз кто-нибудь пытается выделиться то литературным стилем, то циничными шуточками. Понятно, что вы пытаетесь развеять кажущийся идиотизм, и наверху это понимают. Но слишком усердствовать не стоит. Я бы даже сказал, что совсем не стоит, если бы не был уверен, что кто-нибудь в очередной раз в петросянство ударится.

Игорь не мог представить, что смешного он может написать о допросе. Он читал старые протоколы, чтобы научиться писать свои: там, кроме подробного описания предметов интерьера и телодвижений субъекта и напарников, не было ничего.

— Да, еще. Михаил, я тебе при всех говорю, чтобы они тебе напомнили, если что, — сказал Сергей Сергеевич; Игорь понял, что Эсэс обращается к Филу, и неприятно удивился тому, что Фил — тезка его сына. — Прекрати эти штучки при устранении, прекрати людям головы сворачивать. Почерк поменяй. Это уже не на бытовуху становится похоже, а на невесть что. Менты отставного или действующего спецназовца ищут, который к алкашам и наркоманам в доверие втирается, а потом им шеи ломает. Там же кухня была, насколько я знаю. Ножа, что ли, не нашел?

Во время монолога Сергея Сергеевича Игорь ощутил, что душа его как бы покинула тело, не вынеся дикости таких слов, и наблюдает с высоты потолка убранство и сидящих, и слушает речь Эсэса, его глуховатый, добродушно увещевающий голос, несколько контрастирующий со смыслом слов, которые он произносил.

— Игорь просто первый раз был, — ответил Фил. — Его Васильич от себя не отпускал. Не думаю, что Игорю понравилось бы, если б я у него на глазах начал мужика ножом тыкать. Его и так потом развезло, сам знаешь, как бывает.

Сергей Сергеевич внимательно посмотрел на Игоря, тот спустился с небес на землю и кивнул:

— Может, у меня правда нервы ни к черту, но я до сих пор еще в таком состоянии. А если бы Фил еще и за нож взялся, я не знаю, что бы со мной сейчас было. Это для меня непривычно, мягко говоря.

— Ну, понятно, — сказал Сергей Сергеевич, и по его голосу было слышно, что он не отмахивается, а правда понял всю тогдашнюю обстановку. Игорь прочел в его поросячьих глазках даже что-то вроде сочувствия.

— Ладно, — сказал Сергей Сергеевич, — давайте по норам. И затягивать не нужно. Поменьше перекуров, быстрее сделаете — быстрее освободитесь.

— Ой, а то непонятно, — сказал Игорь Васильевич, поднимаясь с кресла, и все остальные, включая Игоря, тоже завставали.

— Тебя-то это как раз и касается, — сказал Игорю Васильевичу Сергей Сергеевич.

У себя в кабинете Игорь включил компьютер и задумчиво откинулся на спинку стула. Еще до задания он купил новый монитор и клавиатуру (мышь его устроила), Ринат тут же налепил на них инвентарные номера. Не получив еще первую зарплату, Игорь потерял на работе нервы и часть денег, это его как специалиста с высшим экономическим образованием и просто здравомыслящего человека несколько угнетало. Теперь он должен был первым делом описать квартиру типа, которого он не знал. В этом тоже вроде бы не было никакого смысла.

Компьютер, кряхтя и постанывая, с трудом разродился «Windows XP». Глядя на его потуги, Игорь едва сдержался, чтобы не закурить и не заварить себе еще кофе, который стал теперь как бы вкуснее от того, что был уведен из-под носа Рината. Игорь сдержал себя и открыл «Блокнот», чья иконка нежного голубого цвета какими-то дальними ассоциативными путями напоминала Игорю ориентацию Фила.

Инструкции он прочитал и перечитал несколько раз еще на прошлой неделе, во время вынужденного бездействия, до того как пристрастился к болтовне в курилке. Из типовых бланков в столе он выбрал схему квартиры, которую они посетили, и заштриховал те места, где был сам, то есть прихожую и кухню. Чтобы не забыть потом, в пылу писания отчета, Игорь заверил схему прямоугольной печатью, расписался на печати и поставил дату.

Пустая страница открытого «Блокнота» навевала скуку, но эта была милая сердцу Игоря тихая скука без внезапного проникновения в чужой дом и сворачивания шей.

Сначала полагалось описать то, что находилось в прихожей по левую руку от него, когда он вошел; проблема была в том, что налево он особо не смотрел, свет в прихожей не горел, там, кажется, был встроенный в стену шкаф. Игорь пометил на схеме квартиры стену прихожей цифрой «один» и написал в «Блокноте»: «Под цифрой один стенной шкаф, покрашенный в белый цвет». На одну описываемую поверхность по инструкции нужно было потратить не менее десяти строчек десятым шрифтом. Игорь добавил: «Задвижки шкафа служат и крючками для одежды, на них висит несколько пальто». Теперь строчек стало две, а нужно было еще восемь. Игорь почувствовал, как его мозг напрягается, словно мышца, при том что сам он ощутил бессилие. Игорь, как в школе, захотел подглядеть, что пишут в это время его соседи, он не мог представить, чтобы Игорь Васильевич с его простыми мыслями был способен выдавить на бумагу больше текста, чем выдавил сейчас сам Игорь. Ему хотелось побыстрее добраться до описания кухни, где было полно всяких предметов, и одно их тупое перечисление заняло бы две страницы. Самое обидное в этом всем было то, что в старых отчетах он видел, как играючи проходил взглядом по стенам его предшественник, но сам не удосужился оглядеть квартиру внимательнее. После получаса переглядываний с монитором на Игоря накатило вдруг что-то вроде озарения, и он написал следующее: «На крайней к двери задвижке висит что-то вроде овчинного тулупа коричневого цвета, далее — куртка-пуховик с олимпийской символикой «Сочи-2014» ярко-красного цвета, под ней, видимо, висит клетчатое пальто. Обувь возле шкафа — валенки, армейские ботинки, несколько пар старых женских сапог, старые тапочки (один из них с дыркой там, где большой палец), зимние ботинки и резиновые сапоги, все это стоит безо всякого порядка и навалено друг на друга как попало. Верхний левый отдел шкафа приоткрыт, видна стопка газет и стеклянная трехлитровая банка, и банка, и стопка газет покрыты пылью. Шкаф выкрашен неаккуратно, видны подтеки как сверху, так и снизу, покрашен он только снаружи, торцы приоткрытой дверцы верхнего отдела не покрашены. На одну из дверей шкафа наклеена скотчем икона-календарь (какой год, не могу вспомнить)». Он не был уверен в точности своих воспоминаний, зато десять строчек были готовы. Таким же образом, потея от мысленных усилий, он описал правую сторону, причем уделил дверному косяку такое внимание, будто это был шедевр архитектуры и изобразительного искусства.

Спустя несколько часов, когда на улице уже совсем посветлело, а низкое зимнее солнце стало так бить в окно, что пришлось прикрыть шторы, Игорь добрался до кухни и решил передохнуть, тем более что выпитый утром кофе влек его вниз к неотремонтированному туалету. Стоило ему скрипнуть дверью кабинета, как Фил и Игорь Васильевич тоже, потягиваясь, охая и хрустя суставами, полезли наружу.

— У тебя глаза красные, как у Молодого, — сказал Игорь Васильевич Игорю.

— Это я плакал от бессилия, не зная, что написать, — сказал Игорь.

— Докуда добрался? — почему-то с завистью спросил Фил.

— До кухни, — сказал Игорь.

Окрыленные короткой свободой, они втроем шумно сбежали по лестнице.

— Дашь потом посмотреть? — спросил Фил. — А я тебе. Не допрос, а всю эту лабуду.

Игорь на ходу посмотрел на Игоря Васильевича, как бы спрашивая у него разрешения.

— Да все нормально, — сказал Игорь Васильевич, — мы все время так делаем, иначе можно крышей двинуться. Вы еще молодые, а у меня память девичья уже становится. Эсэс крысит, конечно, но тут ведь еще детали вспоминаются, которые сразу не заметил, а у другого посмотрел и вспомнил.

Добравшись до туалета, они пропустили вперед Игоря Васильевича как самого старшего. Игорь Васильевич, громко матерясь, зашлепал по влажному полу.

— Коврик бы тут постелить на выходе, — проорал Игорь Васильевич через собственное журчание. — С другой стороны, он провоняет весь, стирать негде.

Вторым пошел Фил, как сотрудник, прослуживший в этом месте больше, чем Игорь.

— Так-то ты правильное дело замутил, — крикнул Игорь Васильевич Филу через дверь. — Будем, как люди, до первых морозов, пока опять трубы не разорвет.

— Тогда здесь никого не было, — пробубнил Фил изнутри туалета, — сейчас здесь тепло и вода циркулирует, хрен их разорвет. Главное сделать, что потом — потом и думать будем, — сказал Фил, выходя, и сделал Игорю приглашающий жест.

Игорь пробрался до унитаза по специально расставленным кирпичам. За время работы в отделе он уже приноровился и привык к этому фаянсовому, потрескавшемуся желтоватому сооружению, стоящему на возвышении из нескольких ступенек, словно трон, и непредсказуемому, как женщина. Дергая за веревочку смыва, Игорь был морально готов, что вода или совсем не польется, или хлынет потоком, как из брандспойта; также он был готов, что вода или ухнет куда-то в жерло, не оставив в самом унитазе ни капли и будет клокотать где-то в глубинах слива, будто унося за собой дома, машины, деревья, или попрет обратно; был готов, что она может остановиться вровень с краями унитаза, или может хлынуть наружу, и тогда нужно будет спасаться бегством по кирпичам.

Пока Игорь делал свои дела, Игорь Васильевич и Фил, как на грех, молчали, словно прислушивались к его туалетным звукам, Игорю было очень неловко от этого.

— Мыло, кстати, тоже ринатовское, — поделился Фил, когда они мыли руки в душевой.

Два следующих дня Игорь только и занимался тем, что вспоминал и записывал подробности операции, сверялся с Филом и Игорем Васильевичем, дополнял свои записи, но так, чтобы это не было похоже на списывание. Еще три дня, когда все уже освободились и то и дело стучались в кабинет и звали покурить, он занимался расшифровкой интервью с мужичком, добавляя в текст записи о поведении мужичка. Игоря радовало, что диктофон, несмотря на свою невзрачность, хорошо отрезал фоновые шумы и качественно записал всякие покашливания в кухне, потому что реакция сотрудников тоже требовала конспектирования, как и реакция самого Игоря на вопросы и ответы на них. Поскольку Сергей Сергеевич торопил с отчетом, Игорь прозависал на работе два выходных дня, и это предсказуемо не встретило понимания у жены — оба вечера, и в субботу и в воскресенье, его ждало продольное и поперечное попиливание. Жене совсем не понравилось, что два воскресенья подряд Игорь пропадает неизвестно где. Он отвечал ей, что, когда у него был последний отгул, она что-то не проявляла радости, что он дома, даже наорала по поводу крошек попкорна в сыновней комнате — досталось и сыну, и самому Игорю. «Я уставшая была как собака. Это ты можешь понять?» — говорила жена тихим оскорбленным голосом, потому что понимала, что была неправа.

В понедельник вечером он сдал стенограмму уже собравшемуся уходить Сергею Сергеевичу и почувствовал необыкновенную легкость, Игорю было уже все равно, правильно ли он все сделал, нет ли в тексте опечаток — в самом начале работы он пристально следил за этим. Еще легче ему стало, когда он узнал, что Игорь Васильевич уже уехал домой с кем-то другим. Сергей Сергеевич пролистал кипу листов и, запечатав ее в коричневый конверт, похожий на тот, в котором был лист с вопросами, заставил поставить на него круглую печать и расписаться.

— Все, — сказал Сергей Сергеевич, — завтра присоединишься к туалету, Миха всех запряг, включая Рината Иосифовича, так что у тебя шансов нет.

— Они его еще не сделали? — удивился Игорь. — Там дел на пару дней всего.

— Миша растягивает удовольствие, — сказал Сергей Сергеевич. — Тантрический ремонт.

— У меня у сына в садике карантин, — ответил Игорь, он не врал, утром позвонила жена и сказала о карантине, особенно давя на то, что раньше это не было проблемой, а теперь из-за Игоря, пропадающего на работе, сын просидит дома один до вечера и неизвестно, что из этого получится. — У жены запарка очередная какая-то.

— Так сюда его приводи, да и все, — сказал Сергей Сергеевич обыденным голосом, но явно опережая речь Игоря о внеочередных отгулах.

— А можно? — спросил Игорь.

— А почему нельзя? — удивился Сергей Сергеевич. — Люди иногда детей на режимные объекты приводят, а тут все равно пока затишье, почти что дома. Пускай Молодой с ним нянчится, все равно ему делать пока не хрен. Это даже такой воспитательный момент будет.

Игорь добрался до дома и после ужина, когда они уже смотрели что-то по телевизору в постели, рассказал о предложении Сергея Сергеевича. Жена совсем не обрадовалась его предложению.

— Ты его по сквознякам будешь таскать, он там и простудится, — вскинулась дремавшая было жена; Игорь надеялся, что в дремотном состоянии ее реакция окажется не такой резкой, и ошибся.

— Да что же это такое, — тихо возмутился Игорь, — у тебя на все, что я скажу, всегда «нет». Это ненормально, не находишь?

— Но тащить ребенка на работу — это ненормально, ты сам-то не находишь?

— Ненормально, если у тебя начальник детей не любит и против того, чтобы ты Мишку на работу таскала, — сказал Игорь. — У вас ведь чисто и тепло, вот и взяла бы его к себе на пару дней.

— Лучше он дома посидит, чем среди ваших тереться, — сказала жена в ответ. — Телефон ему оставим — и все.

— Да, а если он отвечать не будет, как ты свалишь? Или мне срываться, мчаться, и бояться, вдруг с ним что-нибудь случилось?

— Ну хорошо, — сказала жена, — будет он у тебя. Что он будет есть? Где он будет спать?

— Вокруг полно всяких забегаловок, мне Молодой покажет, он лучше там все знает, — сказал Игорь, — а где спать — найдем. Господи, я с матерью на стройку ходил, когда карантин был, и выжил как-то, ничего, не накрыло меня кирпичом.

Приводя этот довод, Игорь вспомнил, что чуть не провалился в вентиляционную шахту строящегося дома и проколол руку гвоздем, но решил, что благоразумнее будет об этом умолчать, тем более что жене довод показался убедительным.

— Черт с тобой, тащи его куда хочешь, только, если что случится, сам будешь по больничкам ездить, — сказала жена.

— Ничего не случится, — уверенно сказал Игорь, хотя и не чувствовал той уверенности, которую вложил в голос.

Сына, правда, удалось сплавить на Молодого, который оказался на удивление заботливой нянькой. Пока все взрослые меняли канализационные трубы, трубы подачи воды, проводили в туалет отопление, для чего ждали сварщиков, а сварщики то не ехали, то не знали, куда прицепить сварочный аппарат, то знали, куда прицепить, но наварили что-то не то и не так — Молодой исправно возил сына Игоря позавтракать, пообедать, пополдничать (а ужинать Игорь вез сына домой), занимал его чем-то целый день, так что у Игоря сложилось впечатление, что он возит сына не к себе на работу, а, как и прежде, в детский сад. Недостатком же воспитания Молодым Игорева сына оказалось то, что в те моменты, когда мальчишка пересекался со взрослыми, он называл их, как они называли друг друга иногда за глаза, то есть «дядя Васильич», «дядя Фил», «дядя Эсэс» (от этого «Эсэс» у Сергея Сергеевича то ли гневно, то ли смешливо играли желваки).

Игорь Васильевич не смог сдержать радостного ржания, когда сын назвал Рината Иосифовича «дядя Ренат»; к чести Рината Иосифовича, он не стал проявлять недовольства, поправлять Игорева сына, а только поблестел очками в сторону Молодого.

— Ну и что вы там делаете? — спросил Игорь сына по дороге домой на третий вечер карантина.

Глаза сына радостно заблестели в зеркале заднего вида.

— Мы на сервак Тээф заходим или еще чего-нибудь с голосовым чатом, я спрашиваю в микрофон, есть ли русские, а дядя Саша играет. Или мы за одну команду играем. Он мне аккаунт стимовский подарил, там «Лефт фо дед» есть, и вторая часть. И Тээф тоже есть; там расширенный инвентарь, если купленная версия, и нерасширенный, если бесплатно скачал. У меня расширенный. Самый крутой там Хеви. У него пулемет, и он может лечиться бутербродами.

Игорь подумал, что воспитательница снова будет спрашивать или его, или жену, не много ли времени сын проводит за компьютером, а они будут что-то блеять в ответ, потом жена в педагогическом припадке попытается ограничить время сына за монитором, но не сможет придумать, чем бы его занять, а Игорь почувствует себя, как чувствует себя сын, когда скандалят родители. Затем все снова вернется на круги своя, лаяться продолжат уже Игорь с женой, а сын будет сидеть за компьютером, причем, судя по его захлебывающемуся от радости голоску, сидение за компьютером обретет какие-то более интенсивные масштабы.

— Папа, ты знаешь, какие игры бывают? — спрашивал сын и продолжал, оправдывая Игоревы опасения: — Можно пытаться стать правителем Японии, а еще есть, где дом нужно строить и копать подземелья и исследовать все вокруг.

Жена высказала те же опасения, когда сын, добравшись до дома и торопливо перекусив, полез за компьютер и стал говорить:

— Сейчас я буду ставить все игры, — с маниакальной интонацией, явно кому-то подражая.

— Ну что ты, — попытался успокоить жену расслабленный после ужина Игорь, — все ведь гораздо хуже могло быть. Молодой его не мату научил, в конце концов.

Жена не вняла его отчаянному шепоту, шепот этот, в котором сквозила паника от того, что сейчас начнется нудный, предсказуемый спор, даже как-то раззадорил жену.

— Да лучше бы мату он его научил, — тоже зашептала она, мертвенно поблескивая кремом на лице. — Его в садике давно уже этому мату научили, может, он как-то выделился бы из коллектива своими знаниями необычных слов.

Ее логика всегда сводила Игоря с ума, он не понимал, каким образом он всегда остается виноватым.

— Оля, — шепотом вскричал Игорь, — это уже ни в какие рамки. Человек старался, хотя я ему вообще — никто, и сын ему наш — никто. Он же нашел даже столовку, где нормальной едой кормят, а не суррогатами и не мучными изделиями, он хороводился с ним, как со своим, а ты такие вещи говоришь.

Жена зацепилась за похвалу Молодому, Игорь уже понял, в какое место она будет метить, и пожалел, что вообще решил не отмалчиваться, а подать голос.

— Вот именно, — прошептала жена, не контролируя себя и переходя с шепота на разговор вполголоса, что могло перейти и в крик, — вот именно, чужой человек. У тебя сын рядом был, ты все время меня тычешь, что я плохая мать…

— Да когда я такое…

— А сам сразу же отдал сына в чужие руки и даже не почесался. Там вообще все что угодно могло быть. Этот придурок мог ему и порнуху показать, ты бы только потом об этом узнал. Он все что угодно мог сделать, ты же его совсем не контролировал.

Игорь подумал, что лучший способ разбудить в Молодом именно такого персонажа, какого описала жена, это забегать каждые пять минут в его кабинет и спрашивать игривым голосом, что они делают. Игорю хотелось привести этот аргумент, но жена сразу бы сказала, вот с какими непредсказуемыми придурками он, Игорь, работает, и неизвестно куда бы повернула потом, но жена нашлась сама.

— Ты бы еще педофилу этому вашему его бы отдал, — сказала она вполголоса, — лишь бы самому не возиться. Хотя кто тебя знает, может, отдавал, я ведь ничего не узнаю.

— Но ты-то его совсем не хотела брать, — шепотом заорал Игорь, потому что ему отчего-то стало обидно за свое место работы. — Легко говорить, когда карантин кончается, вот возьми его завтра сама, к своим нормальным людям. Я-то хотя бы знаю, что у меня есть педофил на работе, а вот твои ребята еще неизвестно насколько нормальные и кто из них кто.

— Ты знаешь, что я не могу взять, потому что сама сотрудникам запрещала детей на работу приводить, потому что у нас не детский сад. У нас коллектив женский почти полностью, это как сразу сорок фээсбэ в одном помещении.

То, что она пыталась шутить и перешла обратно на нормальный шепот, понравилось Игорю, он внезапно вспомнил, чем может отвлечь жену от спора в сторону обычной семейной беседы, но тут в комнату ворвался сын и потащил их к себе:

— Смотрите, что я построил.

Жена стала выговаривать сыну, что нельзя кричать так громко, потом заинтересовалась, села за монитор и довела сына до рыданий тем, что ее нельзя было согнать с места около двух с половиной часов. Она все время говорила: «Еще минуточку». «Еще минуточку», — со слезливым сарказмом повторял за ней сын и с разбега падал лицом в подушку, пока не уснул после одного из таких падений, потому что время было уже позднее. Игорю, наконец, удалось выковырнуть жену обратно в их комнату.

Игорь не стал ждать, пока она вспомнит, что ссорилась с ним, и сам завел разговор, который должен был ее заинтересовать:

— Вот ты про Фила говорила, он, между прочим, не такой уж упертый, оказывается. Он ведь с женой нашего завхоза переспал.

Игорь увидел заинтересованность в глазах жены и продолжил:

— Я неделю назад узнал, даже больше, сам удивился.

— То есть он и так и так может? — спросила жена таким голосом, будто ей нравилась в мужчинах такая многопрофильность, где-то внутри своей головы она стерла с Фила крест, которым когда-то его перечеркнула. Словно рассчитывала, что в перспективе может пересечься с ним и проверить его способности.

— Да, — сказал Игорь, — прикинь.

— А завхоз что? Это который Ринат Иосифович? — спросила жена.

— А завхоз ничего не знает, — сказал Игорь.

— Ничего у вас там, — с одобрением заметила жена, — страсти кипят.

— Это прямо случай, когда удар в спину наносит тот, от кого меньше всего ожидаешь, — сказал Игорь.

Жена радостно рассмеялась.

— Вот уж точно, — сказала она, — никогда бы не подумала, если бы была мужиком, я бы, наверно, спокойно отправляла жену с ним куда угодно.

— А я бы все равно сомневался, — сказал Игорь. — Слишком уж он хорош.

— Даже так? — спросила жена. — Я думала, он вроде всяких устроителей свадеб, модельеров и дизайнеров в американских фильмах.

У Игоря всплыла в памяти кухня, которую он подробно, без выходных, описывал, опять вспомнил, как стоял, облокотившись на подоконник, Фил, и сказал:

— Нет, он совсем не такой, поверь. Нужно как-нибудь собраться на Новый год, сама посмотришь, только не растай и по пьяни Ринату не выболтай.

Жена стукнула его маленьким плотным кулаком в плечо.

— Ему, кстати, совсем не до Мишки было, — сказал Игорь, наполовину смеясь. — Он ведь ремонт туалета и замутил. Его жена из дома выгнала, когда скандал был. Он теперь на работе и живет.

— Даже квартиру не снимает? — удивилась жена.

— Даже, — сказал Игорь.

На этом разговор почему-то заглох, поскольку жена задумалась над чем-то своим и перестала задавать вопросы о Филе. Они стали смотреть телевизор, хотя это трудно было назвать смотрением — жена, в чьих руках был пульт, просто неторопливо переключала каналы, пока не наткнулась на кино про вампиров с юной Кирстен Данст и Брэдом Питтом, но вскоре фильм прервался рекламой и жена снова запереключала каналы. Игорь отвлекся от экрана, он смотрел на руки жены поверх одеяла, даже при том, что освещение было слабым — телевизор и ночник, — Игорь заметил, что кожа на руках изменилась. Когда родился сын, кожа у нее еще была как у сына сейчас — в едва заметную нежную сеточку, и кисти были такие же — чуть пухловатые. Теперь же кожа на ее кистях стала как будто тоньше, нежная сеточка исчезла совсем, и руки из-за этого казались гладкими, почти полиэтиленовыми перчатками, суставы на ее руках как будто стали крупнее. Игорь подумал, что она вообще очень сильно похудела в последнее время. Ночная рубашка, которую они купили с год назад, немного висела теперь на ней. Игорю захотелось спросить, не болеет ли жена чем-нибудь, но слегка опасался ответной ее какой-нибудь злости. Кроме того, если бы жена болела, она бы не стала ничего скрывать.

Пролистав все каналы по кругу и натыкаясь то на рекламу, то на спортивные соревнования, то на кулинарные шоу, жена снова вернулась к фильму про вампиров, через какое-то время Игорь решил, что она задремала, и посмотрел на нее, но жена, почувствовав его шевеление, тоже повернула голову и зачем-то похлопала его по руке.

— Может, кофе? — спросил Игорь.

— Какой кофе на ночь глядя, — сказала жена. — Давай чай, раз уж собрался.

— Не знаю, — крякнул Игорь, откидывая одеяло и сваливая почти затекшие ноги с постели, — я в любое время суток могу по кофе ударить — и ничего.

Игорь сползал на кухню, а когда вернулся с двумя кружками, жена разговаривала по телефону. Принимая кружку, она благодарно кивнула.

— Я пульт возьму? — спросил Игорь шепотом.

Она помахала рукой, дескать, бери и не отвлекай. Игорь тоже пошел по кругу, миновав вампиров, рекламу и кулинарные шоу, наткнулся на триллер, но там сразу же кому-то свернули шею, и, хотя это было не так жутко, как в реальности, Игорь поторопился переключить. Игорь вспомнил, что обычно шоу на TLC, где кондитеры делают торты, его очень успокаивает, и переключил на TLC, однако там не было ничего успокаивающего, вместо этого спортивные тренера гоняли в хвост и в гриву детскую команду по чирлидингу, и выглядело это похлеще, чем разоблачительные видео из стройбата перестроечных времен. Игорь стал переключать дальше и внезапно нашел то, что его ненадолго умиротворило, — шоу про ремонт, оно было интересно тем, что ремонтировали именно туалет. Полноватый мужчинка в светло-голубой кепочке, неизвестно как державшейся на его большой голове, и плотно обтягивавшем пузо джинсовом комбинезоне с легкостью фокусника расправился со старой плиткой, разбитым унитазом и ржавыми трубами и так же легко все заменил новым. Осколки откалываемой плитки не попадали мужичку в глаза, хотя на нем даже защитных очков не было, а Игорь Васильевич был, но ему все равно прилетело, плиточный клей не застывал в самый неподходящий момент. Когда мужчинка боролся со старыми трубами, ни одна из них не встала намертво, не оказалась насмерть заржавевшей или приваренной. Игорь подумал, что здание отдела проклято за все дела, что они делают, и снова стал листать каналы.

Жена тем временем не бросала трубку и не требовала пульт обратно, своему телефонному собеседнику она отвечала односложно, однако было заметно, что разговор ей интересен, что она, скорее, притворяется равнодушной, нежели на самом деле безразлична. Игорю не понравилось, когда она, после того как разговор прервали из-за его длительности, перезвонила и стала спрашивать: «Ну и что там дальше?» Игорь успел переключиться на канал, где английские историки рассказывали про чудесного немецкого командира бронемашины, подбившего во время битвы на Курской дуге восемьдесят советских танков за один день, и это коробило Игоря почему-то так же, как разговор жены по телефону.

Игорь утащил кружки на кухню, чай жены совсем остыл, она к нему даже не притронулась. Игорь меланхолично вылил чай в раковину, предвкушая, как она хватится его, а он скажет, что чая уже нет, после чего увидел свою мелочную озлобленность как бы со стороны и от разочарования в себе закурил. Покуда он курил, жена говорила. Игорь, продолжая разочаровываться в себе, со злобным мелким чувством закурил вторую сигарету и поперся с пепельницей в спальню, надеясь, что жена обратит на это внимание, но она только покосилась, не кладя трубку, встала с постели и приоткрыла окно, а Игорь выключил ночник и стал смотреть на сменивших немцев французских историков, которые рассказывали о войне двенадцатого года со своей, французской, точки зрения. В рассказах про войны девятнадцатого века Игоря со времен школы интересовало, как люди умудрялись ходить таким плотным построением на пушки со шрапнелью и стоять под огнем противника во весь рост, он так увлекся, слушая французов, что не заметил, как жена прекратила разговор. Она думала, что Игорь злится на нее, и не сразу решилась забрать пульт, а когда решилась, Игорь отдернул руку.

— Погоди немного, — сказал он рассеянно.

— Ты обиделся, что ли? — спросила жена, и непонятно было, обиделась ли она сама на его обиду или польщена тем, что он обиделся и ревнует.

— Кто это был хоть? — спросил Игорь как бы невзначай, но невзначай у него не получилось.

— Да Ирка звонила, у нее со старшей дочерью проблемы, — сказал жена. — Ну, отдай.

Она с вредным нытьем потянула пульт к себе.

— Ну, скучно же, — сказала она, — ну, отдай.

Игорь покрепче ухватился за пульт:

— Сейчас досмотрю и отдам, там вроде уже недолго осталось.

— Где недолго-то, они вон еще про Бородино рассказывают, — слегка заныла жена и потянула пульт, Игорь со вздохом разжал пальцы.

— Вон книжку почитай, — звенящим от веселья голосом сказала жена.

Игорь покладисто взял электронную книгу с тумбочки возле кровати и тут же вспомнил, что давно хотел поставить ее на зарядку, но так и не поставил. Ридер, понятно, даже не реагировал на кнопку включения. Игорь стал искать зарядник в тумбочке и около, пока не нашел его воткнутым в пилот возле кровати, среди воткнутых в тот же пилот телефонных зарядников. Для включения книга должна была напитаться электричеством в течение хотя бы нескольких минут, Игорь снова завалился на кровать поверх одеяла, закинул руки за голову и спросил, потому что делать ему было нечего, а смотреть фильм про вампиров не хотелось:

— И что там у Ирки со старшей дочерью? Я сколько помню, у Ирки всегда проблемы со старшей дочерью, даже когда той было лет восемь. Почему она на младшую не гонит?

— Она хочет какого-то дагестанца домой привести, — пояснила жена, — жить у них. Он студент, ему дорого жилье снимать, а у них, кроме того, любовь.

— Так, погоди, — удивился Игорь. — Она же хотела уже кого-то домой привести еще летом.

— Это русский парень был из провинции, из театрального, а этот с параллельного потока, тоже с иностранных языков.

Игорь молча подивился такой любвеобильности Иркиной дочери и крепости нервов ее родителей.

— У них там от бабки квартира осталась, — сказала жена, — из-за нее весь сыр-бор. Дочь чувствует, что способна к самостоятельной жизни, а родители молятся, чтобы она не залетела до окончания института. Ирка в свое время тоже родителей на уши ставила, родила на четвертом курсе.

— Сейчас-то у нее все нормально, — заметил Игорь, — и карьера, и все дела с семьей.

— Так это ее третий брак, вообще-то, — сказала жена. — Сначала она с тем развелась, с которым в студенчестве познакомилась, потом еще с одним, а от третьего вторая дочь.

— Весело люди живут, — одобрил Игорь, — не то что мы.

Жена почему-то глупо рассмеялась, Игорь с удивлением посмотрел на нее.

— У нас Мишка еще в садике, — сказала жена. — Вот погоди, пойдет он в школу, мы в любом случае горя хапнем, даже если он отличник будет, там всякого хватает. Знал бы ты, чего только не рассказывают. То учительнице не по душе ребенок пришелся, то характером со сверстниками не сошелся, то одно, то другое. А Ирку еще бесит, что ее бабушкой будут называть, если что случится. И жениха она старшей присмотрела, но сейчас не Средневековье, насильно их не сведешь.

— Ну, это все равно лучше, чем когда дочка к кришнаитам подалась в тринадцать лет, — вспомнил Игорь.

— Лучше-то лучше, но все равно, как задумаюсь, что Мишка начнет такие же фокусы выкидывать, когда подрастет, немного не по себе становится, — сказала жена.

Игорь не представлял сына большим. От матери, отца и старших знакомых он знал, что многие родители воспринимают своих детей все такими же маленькими, даже когда дети в два раза их выше.

— Я пока даже представить не могу, как это он станет большим, — сказал Игорь. — Он пока на кошку похож, которая вроде выросла и больше расти не будет. И дома все как надо. Прямо-таки гармония какая-то.

— Ох, — сказала жена и ушла из спальни.

Не успел Игорь подогадываться, куда это она так сорвалась, как в умывальнике в ванной зашумела вода. Игорь не решился переключать вампиров на какую-нибудь другую передачу. Он взял книгу, не снимая ее с зарядника, для чего ему пришлось переместиться к самому краю постели и лечь на бок. Он давно хотел почитать Вудхауса, потому что ему нравился английский сериал про Дживса и Вустера, смотренный еще в детстве. На электронную книгу было скинуто издание с предисловием; вместо того чтобы пролистать предисловие, как он всегда и делал, Игорь стал читать его. В предисловии было сказано, что Вудхаус сотрудничал с нацистами. Игорь попробовал припомнить хотя бы одного русского писателя, который сначала сотрудничал бы с нацистами, а потом был читаем, но в голову так ни один и не пришел. На ум почему-то пришел Гюнтер Грасс, которого Игорь не мог вспомнить, когда на работе хотел посоветовать, что почитать Филу, но тогда вылетели из головы не только имя и фамилия автора, но даже словосочетание «жестяной барабан», а теперь появилось и оно, как некая игральная карта, выложенная памятью на стол. Игорь подумал, что к завтрашнему дню опять забудет и автора, и название, повторил про себя «барабан, барабан, барабан», чтобы завтрашней памяти было за что зацепиться, он даже представил этот барабан со всей его шнуровкой и рисунком из белых и красных зубцов на боку, но, хорошо зная себя, смиренно знал, что завтра будет помнить только слово «зубцы» или «шнуровка». «Господи, знали бы они, кого взяли на работу», — подумал Игорь.

Вернулась жена с тюбиком крема и снова стала мазать им лицо, сидя на краю кровати, спиной к Игорю, Игорь заметил это, хотя ему пришлось вывернуть голову, потому что он сам лежал спиной к жене.

— Ты чего? — спросил Игорь.

— Да я уже все постирала с лица за вечер, — объяснила жена, не оборачиваясь, — нужно ведь перед сном наносить, а я что-то поторопилась сегодня.

— Это мы что-то засиделись, — сказал Игорь.

— Скорее, залежались, — сказала жена, все так же не оборачиваясь, затем подтолкнула пульт под Игорев зад и легла, так и не обернувшись.

— Может, поцелуемся? — заметил Игорь.

— Ну, давай, — сказала жена с какой-то странной, незнакомой Игорю интонацией.

Глаза ее Игорю показались подозрительно покрасневшими, как будто она плакала в ванной, но Игорь не стал ничего говорить: еще не хватало, чтобы она обиделась на его замечание, если окажется, что она не плакала, а ему показалось из-за того, что ночной крем сделал ее лицо бледнее. Игорь отложил книгу и, делая вид, что ничего не происходит, стал переключать каналы. Когда он дошел до исторического канала, там показывали что-то про римлян, которые Игорю были менее интересны из-за их большего временного отдаления.

— Кончились твои французы, — покладисто констатировала факт жена.

Игорь совсем не огорчился отсутствию французов на телеэкране, ему вдруг совершенно все равно стало, что там вообще происходит в телевизоре, телевизор стал вдруг для него как луна, такой же светящийся в темноте бледным светом, и такая сладкая тоска взяла его за сердце, что Игорю захотелось взвыть неизвестно по какой причине.

Глава 4

Незаметно для Игоря ноябрь перешел в декабрь. Кончился сыновий карантин; туалет, над которым все так трудились, уже на второй день стал производить впечатление обыденной вещи, которая всегда была такой, хотя, конечно, заходить по делу в аккуратную, облицованную голубеньким кафелем комнату-коридорчик стало гораздо приятнее. Еще в конце ноября в городе стали появляться новогодние гирлянды; бутылки с колой и пепси, по воле маркетологов, украсились новыми наклейками с рекламой очередной новогодней акции типа «поменяй десять крышек на семью плюшевых медведей» и «проведи праздники на лыжном курорте», но город, несмотря на приближавшийся праздник, стал как будто тише от навалившегося со всех сторон снега. Снега было столько, что Ринат Иосифович, расщедрившись, заказал снегоуборщик со стороны, иначе до гаража было бы не доехать, а в случае чего, например, в случае операции, невозможно было бы и выехать.

— Формально мы законсервированная котельная, которую нужно охранять на всякий случай, — сказал Ринат Иосифович, подсчитав, видно, расходы на ежедневную уборку территории. — Мало нам того, что мы единственная котельная в городе, которую отапливает другая котельная, так еще и полная парковка машин. Не палили бы вы тему, ездили бы на общественном транспорте.

— А ты покажи пример, — ответил ему на это Игорь Васильевич, машину которого, здоровенный черный внедорожник, все-таки выпустили из ремонта.

После этого предложения конспиративный дух Рината Иосифовича сразу же угас.

Выпавший снег подействовал на всех, кто работал с Игорем, как успокоительное и снотворное. Всё меньше собирались в курилке, а больше сидели по кабинетам. При том что Ринат Иосифович запретил в свое время забирать домой принесенную электронику, Игорь рассудил, что мобильные телефоны-то они все равно притаскивают на работу и держат при себе, и стал брать на службу электронную книгу.

На очередное утреннее совещание Игорь приплелся, как и остальные, в полусонном состоянии, умиротворенный, словно прошлое убийство осталось под снежными завалами и не должно оттаять до весны, а значит, беспокоиться как бы не о чем. Игорь сидел, вытянув ноги под стоящее впереди сиденье, и то смотрел в окно, где все было бело и серо, то равнодушно пялился на Ленина, который отвечал ему таким же равнодушным взглядом. Сергей Сергеевич, как обычно, колыхая пол под собой каждым своим движением, говорил о бытовых вопросах и дисциплине, о том, что неплохо было бы задействовать и третий этаж подо что-нибудь, раз уж разобрались с туалетом.

— Я тут о всякой всячине говорю, — сказал Сергей Сергеевич, — а тут ведь опять намечается ерундовина. Просят опять Голливуд тестировать.

Игорь навострил уши, потому что Игорь Васильевич в ответ на эти слова недовольно промычал, Фил зашевелился так, что под ним захрустело сиденье, а Ринат Иосифович завертел головой, глядя на реакцию окружающих.

— Так ты бы сразу с этого и начинал, — проворчал Игорь Васильевич. — Это же надо так по-иезуитски, все уже расслабились, думали, раз ты эту шарманку завел, то значит, все тихо будет.

— Ну, знаешь, — слегка возмутился Сергей Сергеевич, и в результате усилия, затраченного на возмущение, у него началось что-то вроде одышки, — ты в курсе, где работаешь, тут тебе спокойствия никто не гарантировал.

— По мне, так фигня эта местная система, ее, считай, Молодой собирал по схемам, что он там мог насобирать? — сказал Игорь Васильевич.

Молодой возмущенно вякнул, но обмяк под взглядом Игоря Васильевича.

— Фигня не фигня, а приказ поступил, — отвечал на это Сергей Сергеевич.

Все почему-то стали смотреть на Игоря.

— Да, — сказал Сергей Сергеевич после некоторой паузы, — пришло, видимо, время рассказать нашему новенькому, что он еще не все знает о своей работе.

— Давай не будем, как в прошлый раз, до последнего тянуть, — предложил Игорь Васильевич.

— Давай не будем, — согласился Сергей Сергеевич. — В общем, Игорь…

— В общем, Игорь, — перебил его Игорь Васильевич, обернувшись к Игорю в своем кресле и обращаясь к нему через голову Фила, поэтому тот слегка пригнулся, тоже глядя на Игоря внимательными, почти черными глаза-ми, — бывают операции двух видов. Объясню вкратце, чтобы лишним голову не дурить. Первую операцию ты уже видел, она с выездом и таблеткой тому, кого допрашиваешь. Второй вид операции — это когда мы с Филом кого-нибудь привозим с улицы, а ты допрашиваешь, таблеток никаких не даем, так что покладисто объект отвечать не будет, будет барагозить всячески и просить отпустить его домой, потому что он никому ничего не расскажет. Это тяжелее, чем первое, потому что он реально будет паниковать и заливаться слезами, никакой эйфории от него ожидать не приходится. Это очень хреново, потому что ты знаешь, что с ним в конце будет.

«Ну вот, опять», — подумал Игорь не без тоски, а сам в свою очередь спросил:

— То есть нужно будет ему эти идиотские вопросы задавать и чтобы он на них ответил?

— Да, — сказал Игорь Васильевич, — я бы тебе предложил самому этими таблетками, что мы обычно даем, обожраться, но Ренат не позволит, у него там какая-то квота. Это даже мне тяжело.

— Кстати, — встрял Сергей Сергеевич, — наверху говорят, что ожидается МЕСЯЦ тестирования, так что это не единственное дело в декабре. Сначала вот студент обещается, а кто дальше — не сообщили еще.

— Охренеть, — по слогам произнес Игорь Васильевич, адресуясь к Сергею Сергеевичу. — Они там озверели по ходу. У нас человек только прибыл.

— Я сразу просто предупредил, чтобы ты потом не плакался, — съязвил Сергей Сергеевич. — Говорят, первый тест он хорошо прошел и вообще себя зарекомендовал с нормальной стороны.

Игорю эта похвала почему-то польстила, ему было стыдно, что чьи-то похвалы ему еще льстят, но это, видно, было то служебное рвение, над которым всегда смеялись гражданские.

— Но ты понимаешь, что нельзя человеку давать допросы на месте в течение месяца? Это же никогда хорошо не заканчивалось, — сказал Игорь Васильевич.

Сергей Сергеевич побагровел.

— А ты понимаешь, что по-другому никак? — сказал он. — У тебя какие-то другие предложения имеются, может быть?

— Может быть, — сказал Игорь Васильевич, — может, людям стоит рассказать, чем они тут занимаются? Может, стоит рискнуть? Их жизнями мы все-таки рискуем.

— Я знал, что ты опять на это же выведешь, — ответил Сергей Сергеевич. — Может, хватит про одно и то же спорить?

— Ладно, Петрович, пошли, что ли, — сказал Игорь Васильевич, демонстративно игнорируя Сергея Сергеевича.

Игорь решил не нарушать субординацию и глянул-таки на Сергея Сергеевича вопросительно, тот разрешающе кивнул, ответный взгляд Игоря Васильевича выражал легкое отвращение.

— Ренат, ключики выдай, — попросил Игорь Васильевич, но тот даже не дернулся, пока не получил все тот же подтверждающий кивок Сергея Сергеевича. Только тогда он медленно поднялся и провел Игоря и Игоря Васильевича в свой кабинет, где выдал Игорю под расписку связку ключей. Лицо у него при этом было скучнее обычного.

— У тебя такая рожа, как будто мы сейчас там цех по пошиву кроссовок найдем и триста вьетнамцев, — заметил на это Игорь Васильевич.

— Я надеялся, что до Голливуда подольше не дойдет, — пояснил свою скуку на лице Ринат Иосифович.

— Как видишь — дошло, — сказал Игорь Васильевич и повел Игоря за собой на первый этаж, то и дело приманивая его рукой, будто молчаливый призрак, показывающий путь к сокровищам. Таким образом Игорь проволокся с ним до двери с надписью «Электрощитовая», куда никогда не ходил, потому что делать ему там — неэлектрику — было абсолютно нечего. За дверью оказалось достаточно просторное, светлое, сухое помещение, обложенное желтоватой кафельной плиткой и обставленное высокими, покрашенными в серебристый цвет металлическими шкафами. По всей комнате стоял едва слышимый электрический гул. Игорь Васильевич завел Игоря в самый дальний от входа угол, к одному из шкафов, и стал вертеть ключом в его замке. «Тайная база ЦРУ», — подумал Игорь, невольно вспомнив сериал «Чак».

— Тут сначала был кодовый замок, — пояснил Игорь Васильевич, — но потом сломался, хотели сделать типа сканера отпечатков пальцев, но это пафосно как-то и смета не позволяла, и кого бы мы ремонтировать позвали, если что.

Дна у шкафа не оказалось, вместо него была довольно-таки широкая металлическая лестница, ведущая почти вертикально вниз в полную темноту.

— Я первый спущусь, — сказал Игорь Васильевич, — а то ты с непривычки или ноги переломаешь, или голову разобьешь.

Позвякивая связкой ключей, Игорь Васильевич осторожно скрылся по ступенькам во мраке. Из темноты стали доносится его шаги, и эхо его шагов, сужающееся на конце, как будто Игорь Васильевич топал внутри большой металлической трубы. Бесшумно к ногам Игоря припрыгала желтоватая крыса и тут же испуганно шмыгнула обратно, это произошло так неожиданно и быстро, что у Игоря даже не успело екнуть сердце. Из темноты шел теплый воздух с запахом пыли, металла и машинного масла.

Игорь Васильевич пробубнил что-то с облегчением, внутри темноты хлопнуло, как будто прибили газетой муху, свет в электрощитовой слегка мигнул, и темноты на том конце лестницы сразу же не стало. Игорь увидел цементный пол, в который лестница упиралась, решил не ждать гулких призывов Игоря Васильевича, и сам полез вниз.

— Давай быстрее, — не выдержав, прикрикнул Игорь Васильевич.

«Быстрее тебе. Вниз головой прыгнуть, что ли?» — язвительно подумал Игорь.

На том конце лестницы был коридор, покрашенный в зеленый цвет. В белом немигающем свете неоновых ламп, выстроенных в линию, делящую потолок на две равные половины, видны были все неровности покраски и пола. В нескольких шагах от Игоря в бетон навеки впечатались следы собаки, которая когда-то перебежала только что залитую цементную дорожку.

— Это Шарик тут бегал, — поймал взгляд Игоря Игорь Васильевич, трущийся возле выпирающего из стены электрощитка, — впечатал себя в аллею славы, мы его потом переименовали в Монро. Иди сюда.

С того места, где стоял Игорь Васильевич, стало видно, что коридор не оканчивается металлической дверью, как казалось до этого Игорю. Дверь находилась как раз на разветвлении одного коридора на два — один уходил вправо по широкой дуге и вел, по расчетам Игоря, в сторону гаража; тот, что шел влево, был длинный и прямой. В стенах этого коридора было несколько дверей, Игорь Васильевич открывал их по очереди своими ключами, включал свет за каждой из них, словно проверяя, работают ли там лампочки.

— Тут, короче, сортир, — сказал Игорь Васильевич, открывая первую дверь, самую невзрачную — скрипучую и деревянную. — Раньше больная тема была, как понимаешь.

Игорь покладисто заглянул внутрь, зачем-то как бы оценивая помещение, облицованное белым блестящим кафелем. В углу туалета, за желтоватым умывальником, под сушилкой для рук стояли ведро и вонзенная в него швабра.

— Вот тут комната отдыха, — сказал Игорь Васильевич, открывая очередную дверь, на этот раз тяжелую, почти сейфовую. — Больная тема до сих пор. Тут, считай, диваны вдоль всех стен, на каждый кабинет бы хватило. Ренат уцепился и не отдает.

Игорь покладисто заглянул и туда, но отметил про себя, что отдыхать в душноватой комнате, обитой деревянными панелями и пахнущей, как сауна, сомнительное удовольствие.

— Здесь ты нас будешь дожидаться, наверно, — предположил Игорь Васильевич. — Прочитаешь все книжки, что с советских времен остались, проникнешься соцреализмом и диалектикой.

И он указал на книжный шкаф и журнальный столик.

— Пятьдесят томов Ленина, журнал «Юный техник» за несколько лет, романисты тогдашние, лучше, короче, с собой что-нибудь принеси.

— В «Юном технике» вроде бы фантастику печатали, — Игорь вступился за журнал, который ему выписывали в детстве.

— Ну, а вот тут неинтересно, — поморщился Игорь Васильевич и приоткрыл дверь в тускло освещенную комнатку. — Тут Молодой что-то химичит по своим делам, поскольку ты знаешь, что из себя Молодой представляет, то можешь представить, что у него тут за дела. Это он «дешифратором» называет, его какой-то профессор настропалил, он теперь считает, что на нем все держится. А сам вон даже свои бумажки не убрал. И генеральную уборку его надо заставить сделать.

Внутри комнатки стоял очередной металлический шкаф с прорезью, как у почтового ящика, из прорези торчала широкая длинная бумажная лента. Лента настолько вылезла из шкафа, что несколько складок ее, покрытых пылью и паутиной (где пыль, а где паутина, было уже не разобрать), лежали на полу. Игорь Васильевич оторвал ленту и, ругнувшись, встряхнул ее.

— Ад астматика, — сказал он и двумя руками скрутил оторванную бумагу в рулон, на манер древних свитков. — Отнесу, пусть полюбуется.

— А вот твоя комната, — сказал Игорь Васильевич у следующей двери, — проходи, осваивайся.

Он щелкнул выключателем и отстранился, пропуская Игоря вперед. Игорь Васильевич стоял прямо под лампой, и тени его надбровных дуг и носа падали прямо вниз, на глаза и верхнюю губу, так что лицо походило на кадр из комикса. Игорю не так уж и хотелось заходить внутрь, он знал, что проведет в этой комнате достаточно времени, однако все же зашел.

Кабинет был похож на киношную комнату для допросов. Посредине стоял столик, какие встречаются в заводских столовых: с пластмассовой окантовкой столешницы и трубочными ножками. Рядом, со стороны входа, был табурет с красным пластмассовым сиденьем. По другую сторону стола располагалось кресло со спинкой и подлокотниками. Толстый кабель тянулся по полу от стены куда-то за спинку кресла, обвешанного фиксирующими ремешками, из-за чего кресло напоминало электрический стул. В другую боковую стену было встроено обширное зеркало. Игорь помахал рукой своему отражению, и тут же оно озарилось внутренним светом, потому что незаметно отошедший Игорь Васильевич включил свет в зазеркальной комнате; Игорь Васильевич по ту сторону стекла помахал Игорю в ответ, лицо у него было невеселое и опять как бы нарисованное для комикса, он зачем-то качнул лампу в коническом жестяном абажуре, свисавшую с потолка на длинном шнуре, шагнул вбок и выключил ее, так что Игорь опять уткнулся взглядом в свое отражение.

Он посмотрел наверх, у него в комнате была лампа в таком же абажуре.

— Ладно, я пошел, — заглянул в комнату Игорь Васильевич. — Ты здесь пока побудь.

— Именно здесь? — спросил Игорь, потому что ему не хотелось сидеть на табурете, может быть, несколько часов.

— Да нет, весь Голливуд твой, только не отлучайся, — сказал Игорь Васильевич и пропал.

Игорь вышел из кабинета и увидел, как Игорь Васильевич, не торопясь и не оглядываясь, удаляется по дугообразному коридору своей твердой походкой. Игорь подождал, пока тот скроется за поворотом, и прошел в комнату отдыха. «При том что совсем не устал», — подумал Игорь.

Возле книжного шкафа к сосновому запаху сауны примешивался отчетливый запах распаренной влагой бумаги и бумажной пыли. Чтобы особо не внюхиваться, Игорь вытащил первый попавшийся томик из плотно стоящих друг к другу книжек и осторожно, как в гостях, присел на край кожаного дивана.

«А что я, собственно…» — тут же поймал себя на робости Игорь и откинулся на спинку.

Впрочем, долго ждать не пришлось, не успел Игорь и десяти раз поменять положение тела с заваливанием то на один, то на другой подлокотник, в зависимости от того, какая нога у него затекала, не успел как следует вникнуть в послевоенные судьбы комбайнеров, описываемые в книге, не успел как следует проникнуться духом борьбы за победу в соцсоревновании, как в коридоре загромыхали шаги.

Игорь торопливо вскочил, решая, засовывать книгу обратно на полку или просто бросить на журнальный столик посредине комнаты, где уже валялось несколько книг. Шаги приближались слишком быстро, поэтому Игорь бросил книгу на столик, и она упала точно на обложку, отчего громкий хлопок разнесся по всему коридору, на мгновение заглушив шаги, а эхо его вернулось к Игорю. Опережая приближающийся грохот, в комнату заскочил несколько бледный Ринат Иосифович с коричневым конвертом и инвентарной книгой под мышкой. Увидев Игоря с его недоуменным взглядом, Ринат Иосифович выдохнул, как после бега, и тоже бросил на стол и конверт, и книгу, затем достал из-за пазухи ручку и молча протянул ее Игорю.

Звук шагов сначала приблизился, потом миновал дверь кабинета. Ринат Иосифович посмотрел на обеспокоенного бездействием Игоря и пояснил:

— Пока некуда спешить, да и вообще…

Он нашел нужную страницу и дал расписаться Игорю.

— Я диктофон наверху забыл, — сказал Игорь, — мне самому сходить, или вы принесете?

— Диктофон не нужен, — захлопнул книгу Ринат Иосифович и самоустранился, как бы проскользнув в щель не до конца закрытой двери. Игорь пожал плечами, взял конверт и пошел в допросную. В шаге от допросной заметил, что руки у него мелко дрожат, и ему это не понравилось, он вернулся назад по коридору, зашел в туалет, долго пил воду из крана, долго держал голову под струей, а потом долго стоял под включенной сушилкой.

Придя в допросную, Игорь застал окончание возни с тем, кого ему предстояло допрашивать. Фил держал шею человека в локтевом сгибе, а Игорь Васильевич, поругиваясь на неловкость своих пальцев, пристегивал его многочисленными ремешками. Пойманный не издавал никаких звуков, голова его была накрыта чем-то вроде черного колпака.

— Садись, че ты, — сказал Фил Игорю.

Игорю было неловко сидеть, в то время как Игорь Васильевич занят делом, но тот почти сразу же после фразы Фила распрямился и торопливо вышел, походя похлопав Игоря по плечу. Фил устремился за ним.

— Что капюшон? — придержал его за локоть Игорь.

— Снимешь, когда начнешь, — сказал Фил. — Не парься, мы тут рядом будем.

Как бы поясняя слова, где они будут рядом, Фил кивнул головой в сторону зеркала и скрылся.

Игорь положил конверт на стол, подошел к человеку в кресле и нерешительно вознес руку над его головой, неприятно было бы, если бы под колпаком оказался кто-нибудь из знакомых. Такой вероятности исключать было нельзя, но Игорь понятия не имел, что бы стал делать в таком случае. Он осторожно потянул верхушку колпака на себя.

Освобожденный из-под колпака зажмурился и замотал головой.

— Извините, — зачем-то сказал Игорь, скомкал колпак и поместил его на угол стола, затем сел на табурет и стал аккуратно вскрывать конверт, то и дело поглядывая в сторону пойманного Филом и Игорем Васильевичем.

Это был молодой человек лет двадцати без усов, но с зачатками светлой «капитанской» или «профессорской» бородки. Его выбритая наголо, мокрая от пота голова поблескивала под лампой как хрустальный шар. Заметив, что пот застилает глаза пристегнутого, Игорь поднялся, вытер ему лицо колпаком, снова сел на табурет и зачем-то посмотрел в сторону зеркала, как будто мог различить через амальгаму одобрение или неодобрение на лицах коллег.

— Как вас зовут? — неожиданно громко для себя спросил Игорь.

Пристегнутый, по-прежнему щурясь от света, смотрел на Игоря и, похоже, не мог определиться с ответом.

— Можно просто имя или имя-отчество, — помог ему Игорь, — как вам удобнее.

— Зачем я здесь? — спросил парень, оглядывая ремешки, которыми его руки были пристегнуты к подлокотникам.

«Ну вот, началось», — испуганно подумал Игорь, сам же опять глянул на зеркало, словно оттуда мог прийти какой-нибудь ответ.

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, — пытаясь сделать голос тверже и строже, сказал Игорь. — Ваше имя или имя и отчество.

— Дмитрий Юрьевич, — сказал пристегнутый, пытаясь, видно, казаться старше, чем он был на самом деле. Игорь невольно усмехнулся.

— Вот что, Дмитрий Юрьевич, — сказал Игорь, доставая листок с вопросами из конверта, — это тест. Вы ответите на некоторые вопросы, подпишетесь о неразглашении, и мы отправим вас на все четыре стороны.

Молодой человек облегченно выдохнул и осел в кресле.

— Я думал, меня в заложники взяли, — сказал он. — Думал, если вы лицо свое показали, то все.

— Да нет, не все, — пробормотал Игорь, старательно пряча глаза. — Да и заложник из вас никакой, честно говоря, я так понимаю, олигархов у вас в роду нету.

— Хорошо бы, конечно, — сказал Дмитрий, веселея, — но чего нет, того нет. Меня тетка растила, в прошлом году умерла, трешку оставила, я ее на однушку и двушку сменял, в двушке сам живу, а однушку сдаю и учусь.

— На кого? — спросил Игорь, ловя себя на том, что сознательно затягивает допрос.

— На программера, — сказал Дмитрий. — Специальность длинно звучит, так что на программера.

— Ну, хоть не на юриста, — пошутил Игорь.

Дмитрий с готовностью рассмеялся и спросил:

— А кресло это зачем? — и пошатался в привязи.

— Это для теста, — сказал Игорь. — Оно с тебя какие-то показания снимает, я не в курсе какие. Мое дело вопросы задавать. Начнем?

— Давайте, — согласился Дмитрий.

Игорь услышал, как звенит вольфрамовая нитка в лампочке и как ходит по коридору туда и обратно Фил или Игорь Васильевич, и торопливо предупредил, опять же понимая, что просто тянет время:

— Только не удивляйся, вопросы совершенно идиотские.

— Да я нормально, — сказал Дмитрий.

— Вопрос номер один, — с расстановкой сказал Игорь, щурясь в листок и поглядывая на пристегнутого. — Выращиваете ли вы комнатные растения?

— Это вы травку имеете в виду? — засмеялся Дмитрий. — Нет, я не выращиваю. Мне от тетки герань осталась, я и ее не выращиваю, просто поливаю.

— Вопрос номер два, — опять же с расстановкой прочитал Игорь. — Подписаны ли вы на какой-либо канал ютьюба?

— Да, — как о само собой разумеющемся, сказал Дмитрий. — Я на много каналов подписан. У меня вообще свой канал есть. Я там летсплеи выкладываю, думал, раскручусь, может, партнерку получу, но они что-то урезали финансирование, теперь сложнее и раскрутиться, и деньги достойные получить со всего этого.

— Вопрос номер три, — прочитал Игорь. — Как, по шка-ле одного до десяти, вы бы оценили свою общительность?

Дмитрий почему-то задумался, Игорь в это время прислушивался то к удаляющимся, то к приближающимся, то снова удаляющимся шагам в коридоре.

— Пять или шесть, — наконец сказал Дмитрий, опять задумался и добавил: — Скорее, шесть.

— Вопрос номер четыре, — произнес Игорь. — Какие сны у вас преобладают, рациональные, сюрреалистические или кошмары?

Этот вопрос опять погрузил Дмитрия в продолжительную задумчивость, которая только порадовала Игоря.

— Сложно так сразу сказать, — сказал Дмитрий, — они же смешиваются. Сюрреализм с кошмаром, кошмар с рациональным, сюрреальный с рациональным. Но сны я не запоминаю, честно говоря.

Игорь кивнул, давая понять, что ответ его устроил, и продолжил:

— Вопрос номер пять. Как вы считаете, способна ли материя мыслить?

— Нет, конечно, — уверенно сказал Дмитрий. — Камни, что ли, думают? Или песок?

Игорь почему-то обиделся за материю.

— Вопрос номер шесть, — сказал Игорь. — Коллекционируете ли вы что-нибудь?

Игорь вспомнил, что раньше все что-нибудь собирали, каждый пятый коллекционировал марки, кто-то копил спичечные этикетки, кто-то сигаретные пачки, а сейчас этим занимаются в основном дети по наводке маркетинговых отделов крупных производителей какой-нибудь детской ерунды.

— Нет, не коллекционирую, — сказал Дмитрий. — Я уже из этого возраста вышел, хотя у меня друг есть, он по всякой нацистской ерунде угорает безо всякого экстремизма, просто значки их всякие собирает, монеты.

— Вопрос номер семь, — прочитал Игорь, но Дмитрий его перебил.

— Можно воды? — спросил он.

— Конечно, можно, — сказал Игорь, — сейчас схожу.

Сходив в туалет и вернувшись оттуда со стаканом воды, Игорь застал Дмитрия за тем, что тот старательно дул в сторону стола.

— Я пытался листок сдуть, — оправдался Дмитрий, видя вопросительный взгляд Игоря.

— Ну и как успехи? — спросил Игорь, хотя видел, что листок с вопросами лежит на том же самом месте.

— Сами же видите, что никак, — сказал Дмитрий. — Слишком далеко.

Игорь напоил гостя, отнес стакан обратно, а когда вернулся, то увидел, что Дмитрий снова занимается тренировкой своих легких. Как только они продолжили допрос, за дверью снова затопали то приближающиеся, то удаляющиеся шаги. На шестидесятом вопросе Игорю надоело прислушиваться к ним, он раздраженно отложил листок и вышел в коридор — недоумевающим взглядом на него смотрел Фил.

— Прекрати ходить, пожалуйста, — полушепотом попросил его Игорь.

— Не один ты волнуешься, — сказал Фил, но все-таки убрался за дверь соседнего зазеркального кабинета.

Игорь вернулся к столу.

— Можно немного ремни расслабить? — спросил Дмитрий, — а то что-то левая нога затекла.

— Устал? — Игорь спросил это, раздумывая, сесть на табурет или продолжить допрос стоя.

Садиться на табурет не хотелось, потому что он был низковат, или это стол был высокий, словом, как бы то ни было, сидеть за столом на этом табурете было неудобно. Игорь не знал, можно ли допрашивать стоя, но подумал, что если нельзя, вмешается Игорь Васильевич, а вопрос и ответ можно будет перезаписать.

— Долго еще? — поморщившись, спросил Дмитрий.

Игорь помахал в воздухе листочком:

— Видишь же. Один листок всего.

— Смотря какой шрифт, — возразил Дмитрий.

Игорь пробежался глазами по листку, проверяя, какие вопросы он уже задал, а какие еще остались, произвел вычитание в уме и сказал:

— Сто восемь вопросов еще осталось, выдержишь?

— Я так понимаю, выбора у меня все равно нет, — сказал Дмитрий.

Они продолжили. На этот раз вопросы не удивляли Игоря, ему хватило одного раза, чтобы смириться с безумной фантазией сочинителя допросного листка. Поразил Игоря, скорее пристегнутый Дмитрий, который на вопрос, какие герои аниме ему известны, не только не спросил в ответ, что это такое (сам Игорь не знал, что это), а минуты четыре перечислял английские и японские имена.

— Я бы и по манге прошелся, — передохнув, сказал Дмитрий находящемуся в легкой прострации Игорю. — Но там много совпадений будет. Нужно?

Игорь зачем-то взглянул на зеркало и, как будто получив оттуда ответ, отрицательно покачал головой.

— Думаю, нет, — сказал Игорь, — давай дальше пойдем, быстрее закончим.

Вопрос про аниме был сто седьмым. На сто тридцать втором (в каком возрасте вы научились завязывать шнурки?), на Игоря накатило желание порвать листок пополам, отвязать Дмитрия, пробиться наверх и отпустить его на все четыре стороны. На сто пятьдесят восьмом (сколько километров, вы думаете, вы могли бы преодолеть пешком за сутки?) это желание стало почти непреодолимым. Игоря останавливало только то, что он знал: даже будь у него под рукой оружие, вряд ли он смог бы защитить себя, Дмитрия, а затем, возможно, сына и жену от цепких лап Фила и Игоря Васильевича. Вполуха слушая ответы Дмитрия, Игорь задавал вопросы, а сам мысленно прикидывал план побега, где так и этак фигурировал оглушительный низкий табуретик. Игорь то и дело косился на него как на что-то спасительное, но даже в мыслях все заканчивалось тем, что Игорь Васильевич брал Игоря одной рукой за шиворот, как кота, с легкостью поднимал и отшвыривал со своего пути.

Когда прозвучал последний, как всегда сто шестьдесят восьмой, вопрос, Игорь вздохнул и потер переносицу, как бы устав, а на самом деле ожидая, что сейчас зайдет спокойный Фил и в своей обычной манере переломит шею очередной жертве, а Игорю на это смотреть большене хотелось. Около минуты он стоял и все потирал лоб, но не слышал ни шума шагов, ни звука открываемой двери, а слышал только, как звенит в лампе над головой вольфрамовая нить. Понимая, что драматичная пауза несколько затянулась, Игорь обратил свой взор к зеркалу, оттуда на него смотрело его сутулое отражение с беспомощным лицом. Еще несколько минут Игорь таращился на это отражение.

— Что-то не так? — спросил Дмитрий, тоже почуявший неладное.

— Да тебя отстегнуть должны те ребята, что тебя сюда привезли, — сказал Игорь своему отражению, — зависли что-то.

— А вы не можете? — спросил Дмитрий.

— В том то и дело, что не могу, — пояснил Игорь отражению. — Полномочий таких не имею. Сейчас схожу, узнаю, что это они…

— Воды еще, пожалуйста, принесите, — попросил Дмитрий вслед выходящему Игорю, и тот согласно махнул рукой.

В коридоре было пусто. Игорь сунул голову в комнату за зеркалом, там, после освещенной комнаты, казалось, была кромешная темень.

— Эй, — сказал Игорь, — вы что там?

— Игорь, — отозвался из темноты голос Игоря Васильевича, — ты не обижайся, пожалуйста, просто порядок такой. Покажи обе руки, чтобы я их видел.

Игорь пожал плечами, отворил дверь пошире и приподнял обе ладони. Появившийся откуда-то сбоку Фил стал обхлопывать Игоревы штанины, рукава и туловище.

— А сразу нельзя было еще на входе проверить? — уязвленно спросил Игорь, чувствуя почему-то облегчение от того, что не решился на план с побегом, но раздосадованный тем, что ему по-прежнему не верят.

— Мы даже друг друга с Филом каждый раз проверяем, — оправдываясь, тихо признался Игорь Васильевич.

— Вы-то понятно, — попытался с кривой улыбочкой пошутить Игорь, — но я приглашения в ваш сугубо мужской клуб не получал.

— Да ну тебя, — сказал Игорь Васильевич, — просто тут до Фила и Молодого парень работал, так он во время допроса чуть весь отдел не порешил ножом для бумаг.

— Чисто, — видимо, имея в виду чистоту помыслов Игоря, сказал Фил.

— Ты пойди пока в комнату отдыха, — посоветовал Игорю Игорь Васильевич. — Нечего на это смотреть. А лучше иди уже сразу наверх. Мы тут без тебя, как ты понимаешь, управимся.

Игорь поплелся обратно на поверхность земли. Фил вышел из комнаты и дождался, пока Игорь скроется за поворотом коридора. Игорь знал, что Фил все свои дела обделывает тихо, однако все равно ждал какого-то шума, который бы как-то обозначил окончание жизни Дмитрия.

Шум последовал, когда Игорь поставил ногу на первую ступеньку, ведущую наверх, но это был не предсмертный крик, это кашлял Игорь Васильевич. Поток воздуха из коридора донес до Игоря запах табачного дыма.

Еще поднимаясь, Игорь услышал, что котельная, до этого всегда тихая, излучает незнакомый его слуху гул. Игорь вышел из электрощитовой и застал возле одного из четырех котлов Рината Иосифовича и Молодого, оба они зачем-то внимательно смотрели на экраны своих телефонов. Игорь подошел к ним и, перекрикивая шум и гул, спросил, что они делают.

— Котел продуваем, — сказал Молодой, — его минут двадцать надо продувать.

— А смысл? — спросил Игорь.

— Считается, что за то время, что котел стоял без дела, туда могло газа насочиться, а если не продуть, газ взорвется, — сказал Молодой.

— Так вы его разжигать собираетесь? — удивился Игорь. — На хера?

— Труп будем сжигать, — пояснил Молодой, не дрогнув лицом, в то время как лицо Игоря как раз таки слегка перекосило, так что он сам это почувствовал.

— И что, даже костей не останется? — пересилив себя, спросил Игорь.

— Останутся, конечно, — бодро отвечал Молодой, — но у нас в Голливуде дробилка есть специальная, а остатки в канализацию.

Игорь поразился тому, как все вдруг заговорили про Голливуд, при том что до этого не заикались о нем ни полслова.

— Допрыгаемся мы когда-нибудь, — предрек Игорь. — Нагрянет милиция, найдет этот подвал, и придется все висяки в городе на себя брать.

Игорь перехватил быстрый взгляд Рината Иосифовича, который (взгляд) как бы говорил, что на коллектив, включая Эсэса, может, что и повесят, а с Ринатом Иосифовичем у милиции ничего не получится. «Посмотрим», — опуская глаза, почему-то мстительно подумал Игорь.

— У нас так-то крыша неплохая, — беззаботно отозвался Молодой на опасения Игоря.

— Крышу могут в любой момент переставлять начать, — пояснил Игорь. — Может, уже в данный момент кого-нибудь вяжут или с позором выгоняют, пока мы тут развлекаемся.

Но и эти пояснения не поколебали спокойствия Молодого, он просто снова уставился в экран телефона, как будто Игорь был этаким призраком, который напророчил всякую мрачную хрень посреди пира и пропал. Ринат Иосифович повел себя точно так же, поэтому Игорь и правда решил исчезнуть и пошел к себе наверх. Он рассудил, что если еще понадобится, его позовут, а на душе было настолько тяжело, что тяжесть эта давила на ноги, так что хотелось тут же присесть где-нибудь в темном уголке и сидеть не двигаясь. Он не знал, как чувствуют себя остальные, но было странно, что они не чувствуют себя так же, как он.

Игорь дошел до своего кабинета, однако, уже взявшись за дверную ручку, передумал и поднялся в курилку, чтобы спустя двадцать минут обнаружить себя уже курящим в конференц-зале и стряхивающим пепел прямо на пол. Вроде бы все началось рано утром и прошло не так уж много времени, а между тем за окнами уже стемнело. Игорь решил не включать свет, чтобы не обнаружить себя. Ноги затекли и он вспомнил затекшую ногу Дмитрия, которая, похоже, затекла навсегда. Игорю стало еще тошней. Чтобы расслабиться, он вытянул ноги, но легче не стало и он закинул их на спинку впередистоящего кресла. Причем сразу же вспомнил, как в начальной школе их повели на сеанс «Белого солнца пустыни», и какой-то старшеклассник точно так же закинул ноги на спинку Игорева кресла и сидел так, болтая ботинками возле головы Игоря, пока все это не увидел какой-то педагог, кажется, военрук. Он тут же, прямо в зале, вкатил старшекласснику люлей. Казалось, что быть хуже уже не может, но после этого воспоминания Игорю стало именно что хуже. В том унизительном случае и в сегодняшнем дне была какая-то абсолютная безвыходность, только в детстве это была кажущаяся безвыходность, а теперь это была безвыходность настоящая, и никакой спасительный военрук появиться не мог в принципе. Не зная, куда девать окурок, Игорь потушил его о подошву ботинка и сунул в широкий нагрудный карманище комбинезона. Затем, нашарив в кармане штанов пачку, снова закурил и предался самоуничижительным мыслям о том, что это всего лишь второе его дело, а он уже расклеился, что это, может, правда имеет смысл, потому что не верить словам Сергея Сергеевича, произнесенным с отчаянным лицом при пикировках с Игорем Васильевичем, не было никакого резона. Именно это отчаяние в лице главного придавало его словам вес.

Из омута его черных упаднических мыслей внезапно всплыл совершенно отчетливый вывод, сделанный аналитическим отделом мозга. Игорь вдруг вспомнил женские сапоги в коридоре убитого мужичка и произнесенное им женское имя, и понял, что то, чем они занимаются, не может быть черным риэлторством, потому что мужичок не являлся единственным владельцем квартиры и одиноким стариком, а значит, жилье после его смерти по праву достанется родственникам, а убивать их всех, тем более ради хрущевки на окраине, — это слишком даже для их сумасшедшей котельной. Эта мысль так взбодрила Игоря, что, обдумывая ее, он выкурил, наверно, с полпачки и все так же прятал окурки в карман, пока в конференц-зал не заглянул Молодой и не крикнул в коридор:

— Да нету тут никого!

А ему ответили из коридора голосом Игоря Васильевича:

— А где он тогда?

— Вы меня, что ли, ищете? — извернувшись, крикнул в уже закрывшуюся дверь Игорь.

Молодой заглянул снова и включил свет.

— А, ты здесь? — сказал он с облегчением.

Прежде чем в зал заглянул Игорь Васильевич, Игорь успел убрать ноги с кресла. Все, видимо, решили, что он сбежал или что-нибудь с собой сделал. Игорь Васильевич смерил Игоря оценивающим взглядом, затем переключился на Молодого и, словно приуныв от его убогости, сутулости, прыщавости, спросил:

— Господи, как ты в туалет-то ходишь? Как ты в ширинке-то ничего не теряешь?

— Тут темнотища такая, — сказал Молодой, — после коридора ничего не видно.

— А свет было не судьба включить? — ввязался взявшийся откуда-то сбоку Фил.

— Меня после того раза не тянет как-то свет везде включать, я уже дома иногда опасаюсь, — сказал Молодой.

Игорь подумал, что ему опять чего-то недоговаривают, решил запомнить эту фразу Молодого, чтобы потом расспросить его, но эта мысль тут же вылетела у него из головы, вытесненная догадкой, что они все-таки не черные риэлторы.

— Так сразу бы и сказал, я бы тебя и посылать не стал, — сказал Игорь Васильевич Молодому. — Я что, на зверя похож. Я что, не понимаю?

Молодой сказал, что в данный момент Игорь Васильевич как раз таки похож на зверя.

Все трое: Молодой, Фил, Игорь Васильевич — стояли в дверях и, переругиваясь, поглядывали на Игоря, как ему показалось, оценивающе.

— Что за шум? — спросил Игорь, вставая. — Меня потеряли, что ли?

— Ну, блин, — признался Игорь Васильевич с интонациями медвежонка из «Ежика в тумане». — Сначала подумали — ты уехал раньше времени. Косяк, конечно, но понятно было бы, в принципе. Потом смотрим, нет, твоя машина в гараже. И давай искать.

Вид у всех троих был несколько испуганный и как будто виноватый. Игорь невольно оскалился одной стороной рта и заметил:

— А сразу не нужно было сказать про Голливуд, про убийства? Или еще о чем-то, чего я еще не знаю?

Троица глядела на Игоря озадаченно, не понимая, чего он от них хочет.

— Ну, не знаю, — подтолкнул их Игорь, — может, вы тут еще кого-нибудь на органы пускаете, или нужно съесть сердце допрошенного врага, или под Голливудом есть еще один Голливуд, или есть подземная вертолетная площадка, и мы послезавтра вылетаем на карательную операцию в какую-нибудь деревеньку и выжигаем ее дотла.

— А, — понял Игорь Васильевич, — ты об этом. Ты обиделся, что ли, что тебе не все сразу рассказали?

— Я боюсь, — сказал Игорь. — что я еще чего-то не знаю. Нельзя ли сразу как-нибудь рассказать обо всех аспектах моей работы.

— Нашелся гуляка? — донесся из коридора голос Сергея Сергеевича.

— Нашелся-нашелся, — ответили ему все дружным хором, даже Игорь зачем-то вставил свой голос, причем вложил в него ту же интонацию снисходительности и облегчения, что и остальные.

— Я же говорил, что он тут где-нибудь, — сказал Сергей Сергеевич и, судя по хлопнувшей двери, опять закрылся у себя в кабинете.

— Честно говоря, — сказал Игорь вполголоса, — кажется, я хочу нажраться. Мне даже странно, что я это произношу. Я понимаю, ребята, что вы это уже все очень долго делаете, и все самое тяжелое на вас лежит, но я не понимаю, как вы так долго выдерживаете. Мне кажется, что мне и двух раз хватило, и только алкоголь спасет меня от…

Игорь не мог подобрать слова, чтобы выразить, как едет у него в данный момент крыша, но судя по тому, что лица Игоря Васильевича, Молодого и даже Фила озарились светом понимания, сочувствия и готовности к выпивке, они поняли, что имеет в виду Игорь. Игорь Васильевич только глянул на Молодого, а тот уже кивнул:

— Я сейчас котел остановлю и схожу за чем-нибудь.

— А я кости, когда котел остынет, уберу, — сказал Фил, когда Игорь Васильевич взглянул и на него. — Вас развезу и посмотрю, как там и что.

— Только давай, чтобы они не лежали месяц там, — сказал Игорь Васильевич. — А то придет за тобой среди ночи призрак.

— Да ну тебя, — сказал Фил, — после того, что мы тут делаем, ты еще пугать меня будешь?

— Буду, — честно сказал Игорь Васильевич таким голосом, словно уже наподдал.

Через сорок минут они уже сидели в комнатенке Фила и пили водку. Игорь Васильевич предлагал что-нибудь полегче, вроде красного сухого вина, но Игорь сказал, что не любит блевать кислятиной. К ним пытался примазаться Ринат Иосифович, но он не скидывался, да и опыт прошлых пьянок подсказывал, что Рината Иосифовича нужно гнать в шею, поэтому так и сделали. Ринат Иосифович тут же сбегал и стуканул Эсэсу, что его работники пьют на рабочем месте, Эсэс позвонил Игорю Васильевичу, но, видимо, приводил какие-то неубедительные аргументы, потому что тот быстро отлаялся от него. Игорь Васильевич ошибся, когда клал трубку и нажал кнопку громкой связи, так что до всех ушей в комнате донеслась фраза «разгоню всех на хер к херовой маме», очень всех развеселившая, потому что все уже поддали, а Фил проникся общим хмелем.

После первой же пары рюмок Игорю стало легче на душе. Разум говорил, что так недолго и спиться, а чувства говорили, что дома один он пить все равно не будет, потому что не может пить один, а на этой работе он пьет впервые и не замечал, чтобы все тут всё время квасили.

Непьющий Фил стоял в уголке, поближе к дверям, будто на тот случай, если придется быстро покидать помещение. Игорь Васильевич и Игорь продавливали разные стороны диванчика и стряхивали пепел своих сигарет в пепельницу, стоящую между ними. Когда Игорь Васильевич промахнулся мимо пепельницы, Фил заметил: «Вы мне постель не сожгите». Молодой расположился за столиком, исполняя роль виночерпия, при том что и сам пил.

— Как только начну все ронять и разливать, значит, хватит, — со знанием дела предупредил Молодой в самом начале распития, все только отмахнулись от него, дескать, знаем, уже видели, даже Игорь отмахнулся, хотя ему было неловко от того, что он поддался всеобщему чувству снисходительности к Молодому. Пепельницей Молодому служила пустая банка из-под кофе, украденного из Ринатовых запасов. На столике стояла простецкая закуска, следующим утром Игорь не мог вспомнить, какая именно.

— Ничего, что мы тут курим? — то и дело спрашивал Игорь Васильевич Фила сквозь пласты дыма, которому некуда было выходить, кроме узенькой форточки.

— Когда мне станет неприятно, я сам скажу, — каждый раз отвечал на это Фил.

После четвертой рюмки Игорь поделился мыслью, которая пришла ему в голову в конференц-зале.

— Да это и так понятно, — отмахнулись от него все чуть ли не наперебой, то есть Игорь Васильевич и правда отмахнулся, а Молодой и Фил просто поморщились. — Нужно полным дебилом быть, чтобы зариться на однушку в какой-нибудь срани и привлекать при этом фээсбэ.

Фил и Молодой сопровождали кивками чуть ли не каждое слово Игоря Васильевича.

— Ну а что это тогда? — растерянно спросил Игорь. — Трупы мы с собой не берем, если привозим кого, то сжигаем, допросы эти, по-моему, чистая профанация. Мы с Молодым занимаемся какой-то ахинеей.

— У меня не ахинея, у меня чистая наука, — самодовольно сказал Молодой уже несколько заплетающимся языком.

— Ой, да ладно, «наука», — осадил его Игорь Васильевич. — Ты к результатам месяцами не притрагиваешься, то в «ВоВ» гоняешь, то в дотку, то лысого.

Несмотря на такую очевидную подколку, никто не засмеялся, даже сам Игорь Васильевич произнес шутку с каким-то автоматическим остервенением, словно Молодой просто заслуживал такой шутки, как курящий подросток, застигнутый врасплох, заслуживает подзатыльник от отца.

Молодой и Игорь Васильевич горячо заспорили. Это, впрочем, не мешало Молодому наливать в протягиваемые рюмки. Игорь ощутил приятное внутреннее тепло, какое бывает не от водки, а от мартини, но эту мысль он решил не озвучивать, поскольку чувствовал, что Молодой и Игорь Васильевич с удовольствием перекинутся со своего спора на всяческие насмешки над таким сравнением. Фил, как будто почуяв стеснение Игоря, широко улыбнулся ему из своего угла, включил телевизор и стал смотреть какой-то дикий сериал на втором канале. Игорь зачем-то тоже стал пялиться в экран, не особо вникая, что там происходит, и не понимая, зачем Фил это смотрит, пока не заметил среди актеров мальчика. «Зашибись», — подумал Игорь, надеясь, что ошибся, и понимая при этом, что другого объяснения найти просто не может. Не очень яркая лампочка под потолком и непроницаемость окон создавала ощущение, что они до сих пор находятся в подземном бункере. «Как Гитлер», — подумал Игорь, вспомнил о людях, которых они убили, и ватная тоска опять навалилась на него.

— Ты же сам меня на мысль навел, что мы, возможно, с пришельцами боремся, потому что другого объяснения не найти и никак это не оправдать, при этом ты утверждаешь, что знаешь, что на самом деле происходит, и не говоришь, — услышал Игорь отчаянный голос Молодого и снова прислушался к спору.

— Я? — сказал Игорь Васильевич. — Да я что, псих? Никогда я такого не говорил. Я говорил, что мы людей убиваем, которых никто не хватится, вот что я говорил.

— Я точно помню, что это ты мне сказал, только не помню когда и где, — возражал Молодой. — Я еще помню, что все версии от тебя исходят, с этим-то ты уж спорить не будешь, наверно.

— Это не от меня версии, а от Эсэса, — сказал Игорь Васильевич. — Он знает правду, но вам ее говорить не желает. Она вам, типа, жизнь перевернет.

Фил радостно засмеялся то ли телевизору, то ли словам Игоря Васильевича.

— Ну тебе, Миша, хер уже, что перевернешь, — угадал его мысль Игорь Васильевич.

— Вот и я о том же, — сказал Фил.

— Фил, — сказал ему Молодой, — ты вроде не пьешь, а кажешься теперь пьянее всех.

— Это всегда так, — ответил на это замечание Игорь Васильевич. — На семейных пьянках даже дети кажутся пьяными.

— Люди, — выскочил вдруг Игорь со внезапно возникшей мыслью, которую он боялся забыть, — а что это вы со мной носитесь, как с писаной торбой? Я еще в актовом зале спрашивал, да вы что-то замяли. Сейчас скажите.

— Да кто с тобой носится? — возмутился Молодой и некрасиво искривил свое и без того некрасивое лицо, ставшее еще уродливей под воздействием алкоголя — бледнее в тех местах, где прыщей не было, и краснее в тех местах, где прыщи были.

Игорь не нашелся, что ответить, но Игорь Васильевич вступился за него.

— Да нет, все правильно, носимся, — сказал он, — у нас просто ротация большая среди тех, кто допрашивает, какая-то херь вечно с ними, что уж скрывать. Бегут люди только так. Один реально сбежал, найти не можем.

— Есть подозрение, что в дауншифтинг ушел, — сказал Молодой, — через каких-нибудь случайных знакомых.

— Видимо, не всем дано людей допрашивать и знать, что их через сто с лишним вопросов в живых не будет, — сказал Игорь Васильевич. — Чего тут только не было. И пострелушки пытались устраивать. Один в дурку залег, возможно, что навсегда. Видимо, разговор влияет на восприятие. Одно дело, когда тебе говорят, что это враги народа там, не знаю, кто еще, а совсем другое, когда вообще не знаешь за что.

— Да ладно тебе, нашли тоже проблему, — возразил Молодой. — Взяли бы какого-нибудь палача из милиции, который на пытках попался. Каждую третью воспиталку детсада возьми, они будут домой приходить и спокойно засыпать.

— Так брали ведь уже, — сказал из угла Фил.

— Ага, — поддакнул ему Игорь Васильевич, — и чем это закончилось?

Самое интересное, что Игорь Васильевич не стал говорить, чем это закончилось, а продолжил:

— Почему-то всегда находится кто-то, на ком допросчик ломается. Ломал человек ребра невинным людям, ради палочек в отчетах, а тут — херак, не выдержал, что бомжа грохнули, от которого он сам нос воротил.

— А сами-то вы как? — спросил Игорь и посмотрел на Фила и на Игоря Васильевича.

Они переглянулись. Игорь ощутил, что между ними пробежал такой взгляд, какого ему никогда не понять.

— Я ведь уже объяснял неоднократно, — сказал Игорь Васильевич, — людей масса гибнет и без нашей помощи. Но чтобы их еще больше не погибло, нужно убирать тех, кто представляет угрозу. Если государство сказало, что они представляют угрозу, значит, там знают что-то, чего мы не знаем.

— Это нацизм какой-то, — сказал Молодой. — Я тут полностью замешан, своего участия не отрицаю, не говорю, что я весь в белом, но что-то фашистское в твоих взглядах. Так, знаешь, коменданты концлагерей говорили на судах.

— Нацизм — это когда пачками людей уничтожаешь, — возразил Игорь Васильевич, — по этническому или какому другому принципу. А мы, как видишь, так далеко не заходим.

— Нет, я имею в виду, что вы так спокойно приказы выполняете оба, — сказал Молодой.

— Ну так ведь кто-то должен их выполнять, — сказал Игорь Васильевич. — Причем, как ты сказал, «спокойно». Иногда через это «спокойно» приходится их выполнять. Но это вопрос веры. Вот ты, например, в бога не веришь, и я не верю, я верю в государство и что оно необходимо. Ты во что-то тоже веришь. Любая вера так или иначе убивает. Каждая идеология жертв требует, без этого никак. Тот же капитализм много жизней уносит, но ты деньгам это в упрек не ставишь.

— Анархизм не требует ничего, — сказал Молодой, — он вообще отрицает всякую власть человека над человеком.

— Это он на словах отрицает, — сказал Игорь Васильевич. — У муравьев это, может, и прокатило бы или у пчел, но мы-то обезьяны, просто высокоорганизованные, мы в любом случае будем иерархию выстраивать, хотим мы этого или нет. Уже в самой идеологии анархизма спрятано насилие над человеческой природой, потому что он заставляет быть человека не тем, кем он является. Или быть тем, кем он не является. Или как я раньше сказал?

— Да ты уже и так и так сказал, — откликнулся Фил на адресованный Молодому вопрос.

— Похоже, тебе уже хватит, — заметил Молодой Игорю Васильевичу.

— Тебе еще несколько раз придется сказать, что мне хватит, когда правда будет хватит, — сказал Игорь Васильевич со знанием дела, но хриплым от опьянения голосом. — И как бы ты раньше в аут не ушел. Тут так-то и пить нечего.

— Ты же сам поймешь, когда ему будет хватит, — сказал Фил Молодому, — ты этот момент не пропустишь.

— Это когда он на мне всякие захваты начнет показывать? — слегка возмутился Молодой. — Надеюсь, до этого мы разъедемся уже.

— Это от меня зависит, разъедетесь вы или нет, — усмехнулся Фил. — Вы так-то уже хороши.

Тем не менее просидели они еще достаточно долго. Постепенно теплота и покой в теле Игоря сменились на речевое оживление, потому что все стали рассказывать про книги и сериалы, а Игорю непременно нужно было вставить свое мнение в общий хор. При том что Игорь каждую секунду контролировал себя, наступил момент, когда осталось для него только это настоящее, на котором нужно было балансировать, как циркачу на проволоке. Затем наступил предсказанный Филом момент, когда на любую фразу Молодого Игорь Васильевич предлагал обучить его всяким болезненным захватам, чтобы у того в жизни все было хорошо и за него не нужно было бояться. Игорю уже отшибло алкоголем все эмоции, кроме веселья, поэтому ему казалось смешным болезненное верещание Молодого, его даже позабавила мысль, что Игорь Васильевич может случайно свернуть коллеге шею. С каждым болезненным воплем Молодого Игорь смеялся, представляя растерянную морду Игоря Васильевича, стоящего над бездыханным телом.

Затем была не менее смешная сценка, когда Фил пытался забрать у Игоря Васильевича ключи от машины, но тот не давался, утверждая, что еще в силах развезти всех сам и старался захватить Фила, но тот уворачивался. Игорь тоже чувствовал себя способным доехать до дома самостоятельно, но все никак не мог найти ключи от машины, потому что они остались в повседневной его одежде (об этом он догадался, когда протрезвел).

Затем в памяти Игоря наступил окончательный провал, потому что они пили за отъезд с рабочего места, сидели на дорожку и несколько раз пили «по последней». Следующее, что помнил Игорь утром, — это как они — Игорь, Молодой и Игорь Васильевич — стояли возле гаража и смотрели, как Фил выруливает наружу в обширном автомобиле Игоря Васильевича, пока сильный ветер с мелким острым снегом дул прямо в их лица.

Последовал очередной провал в памяти. Очнулся Игорь из-за телефонного звонка, который сначала весьма долго наигрывал веселую мелодию прямо у него во сне, где продолжалась пьянка, работал телевизор, горела желтая лампа под потолком, только были они там в полном составе, включая Рината, Сергея Сергеевича и убиенного Дмитрия, еще была там большая черная собака, ходившая меж людьми и дававшая Игорю тяжелую лапу. Игорь поднял трубку, выслушал ругань жены, и только в процессе ругани, оглядевшись по сторонам, догадался, что он не дома, а все еще находится в машине Игоря Васильевича, пристегнутый к переднему пассажирскому сиденью, в то время как Фил держится за руль двумя руками и поглядывает на Игоря не без упрека.

— Да мы тут с ребятами напились, — честно сказал Игорь жене, помахивая рукой Филу, сигнализируя, что сейчас он объяснится с женой и дойдет очередь и до объяснений с Филом. — День тяжелый был просто, вот и все.

— И много таких тяжелых дней намечается? — спросила жена. — Ты знаешь, который час?

— Честно говоря, нет, — сказал Игорь.

— Ты с пьянки этой позвонить не мог? — спросила жена.

— Честно говоря, нет, — Игорь решил особо не фантазировать и по возможности придерживаться этой фразы, потому что она сама лезла наружу в ответ на любой вопросительный знак в речи жены.

— Совесть у тебя, дебила, есть? — спросила жена.

Игорь ответил ей в том же духе, что и прежде, и жена в сердцах бросила трубку.

Игорь с готовностью повернулся к Филу, чтобы выслушать теперь и его претензии. Он был в таком состоянии, когда похмелье еще не наступило, тяжелая фаза опьянения уже схлынула, а все окружающее было полно необычайной отчетливости и энергии, после этой бодрой фазы наступали «вертолеты» и совсем уже непреодолимая сонливость.

— Проснулся? — поинтересовался Фил с непонятным Игорю сарказмом.

— И что? Мы уже приехали? Ты меня выгрузить не можешь? — спросил Игорь.

— Ты адрес назвал, а теперь вылезать не желаешь, — объяснил Фил. — Говоришь, что это не твой дом.

— А какой адрес я назвал? — спросил Игорь.

Фил сказал адрес.

— Неудивительно, что я не хочу вылезать, — сказал Игорь. — Мы по старому адресу приехали. Мы раньше тут жили, а пару лет назад переехали. Не знаю, зачем я такое нагородил, но теперь нужно как-то домой все-таки попасть, ты хоть не выбросишь меня, надеюсь?

Фил смерил Игоря таким тяжелым взглядом, что будь у Игоря весы, он смог бы измерить тяжесть этого взгляда.

— Ну вы и фокусники сегодня, — вздохнул Фил, заводя и трогаясь. — Я уж думал, мы тут с тобой до утра просидим, даже смирился как-то с этим.

— Че фокусники-то? — спросил Игорь виновато.

— Адрес говори, — рыкнул Фил, но без злобы, скорее устало.

Игорь назвал адрес, на что Фил шепотом выругался.

— Ну, хочешь, я такси поймаю, — сказал Игорь. — Я же понимаю все.

— Еще не хватало, — сказал Фил, и сосредоточился на дороге и на чем-то, что происходило у него в голове, он, видимо, представил, каким бы он был козлом, если бы высадил Игоря, и ему это совсем не понравилось.

— Так что было-то? — спросил Игорь, когда лицо Фила слегка смягчилось.

Фил только цыкнул на это, вздохнул и покачал головой:

— Это одиссея была. Три дурных, один дурнее другого. Ты и Молодой несколько раз двери на ходу открывали, чтобы поблевать, причем, кажется, так и не поблевали, но каким-то горцам показалось, что Молодой таки добрался до их колеса, они давай нас тормозить, Васильич вышел, стал рассказывать им, что он делал с их мамами и папами, они отвязались, но он до самого своего дома рассказывал, что он делал с их мамами и папами, он им, вроде, стрелу забил на завтра.

— А я еще что-нибудь делал? — спросил Игорь.

— Да куда уж еще больше? — удивился Фил. — Блевать пытался на ходу — это раз. Не туда приехали — это два. Сейчас, считай, едем, когда еще приедем — неясно. Ты точно адрес назвал?

— Да точно-точно, — обнадежил Игорь.

— Смотри у меня, — сказал Фил.

— Вот странные все-таки люди, — начал Фил после некоторой паузы, — я этих ребят имею в виду, что с Васильичем спорить начали, да и сам Васильич, да все мы, наверно. Оскорбляемся тем, на что и обращать внимания не стоит, и не оскорбляемся, когда доходит до реального дела, когда нужно было бы обидеться. Вот сказал им Васильич про мам и про пап, ежу ведь понятно, что он с ними ничего не делал, что это пустой треп, из-за которого в бутылку лезть бессмысленно. Но сколько людей за неосторожный мат перо получили в бочину — не перечесть. Взять дядьку моего, он на дне рождения своего друга что-то ляпнул, что потом и вспомнить не могли, так ему друг ножом в артерию легочную попал с первого раза. Один — в могиле, другой — на пятнашку загремел. А как денежную реформу провели, никто и не думал перо в этих людей совать, хотя они много жизней поломали этой штукой. Никто того же Грачева не пытался подрезать, хотя он этого и заслужил. Тех же болельщиков взять. Одни орут, что чужой клуб говно, их противники — что говно как раз таки клуб их соперников, мощные все эти замесы. Я вот, по сути дела, пидор. Но если меня кто-нибудь так в кабаке назовет, я ведь ему все руки и ноги переломаю, хотя он, может, и не знает обо мне ни хера, просто так сказал, а если бы и знал, то ведь он прав, а все равно целым бы не ушел. Загадка.

Игорь во время бесстрастного спича Фила смотрел на приборную панель, потому что, как оказалось, оглядывать окрестности не мог: движение порождало мутное чувство в том месте, где он предполагал желудок. Указатель уровня топлива показывал, что бензина осталось всего ничего, но Фил как будто не обращал на это внимания. Игорь забеспокоился, что им придется встать где-нибудь посреди всей этой зимы, но он смолчал насчет бензина и выразил беспокойство совсем другими словами.

— А Молодому ты когда-нибудь голову не отвинтишь на этой почве? — спросил Игорь.

Фил только хмыкнул, однако, как будто поняв настоящую озабоченность Игоря, свернул и прибился к светящейся автомобильной заправке.

Покуда Фил резво двигался туда-сюда — к окошечку кассы, к колонке, опять к окошечку кассы, Игорь открыл пассажирское окошко, нашел в бардачке початую пачку сигарет Игоря Васильевича и, несмотря на предостерегающую от курения надпись на пачке, — закурил. Несколько противоречивых ощущений растеклись по телу Игоря с первой же затяжкой. Желудок отозвался особенно глубокой тошнотой, как будто он сразу полнился дымом, даже не дымом, а гелием, и газ потянул желудок вверх, подобно воздушному шарику, и только пищевод не давал ему вырваться наружу. С другой стороны, мозг, удовлетворенный дозой никотина, послал по мышцам волну расслабления и покоя, а сам стал слегка пульсировать от похмельной боли в лобной части. Получилось, что оставил Фил в машине одного человека, слегка пьяного, слегка ироничного, а вернулся к мизантропу со снобистским лицом заядлого ездока на ночной мигрени.

— Ты только обивку Васильичу не пожги, — предостерег Фил, когда Игорь бросил окурок вслед удаляющейся автозаправке и взялся за вторую сигарету. Игорь почему-то надеялся, что вторая сигарета вернет ему форму, хотя по опыту знал, что этого не случится.

— Возьми лучше вот это, — сказал Фил, достал из кармана высокую зеленую пивную банку и пояснил: — Успел купить, пока там возился.

— Круто, — сказал Игорь, потому что именно этого ему и не хватало к сигарете, схватил банку, тут же хищно открыл ее и залил себе пеной половину лица и штаны.

Только теперь он обнаружил, что одет в свою обычную одежду, при том что пили они в комбинезонах, а момента переодевания Игорь не помнил. Этот факт его не смутил, потому что уже одно только прикосновение холодной пены к губам и зерновой запах этой пены наполнили его тихой эйфорией, похожей на просветление буддистского монаха.

Фил стал пояснять насчет Молодого, что тот не виноват, что дурак, что он рад, что Молодой не пошел в армию со своим сколиозом, плоскостопием и папой, но не рад, что Молодой так и не нашел себя, а шарашится у них, вместо того чтобы продолжать учебу в институте, найти себе обычную работу и устроить нормальную жизнь. Фил говорил, что без Молодого можно совсем поехать крышей среди всех этих серьезных людей, думающих, что они делают какое-то важное дело.

— То есть, конечно, мы делаем важное дело, — сказал Фил, как бы оправдываясь, — но ведь это не значит, что его нужно делать, портя друг другу настроение. И так все это не очень весело, чтобы еще и мраку поддавать.

— А как ты, вообще, сам к этому относишься? — спросил Игорь, чувствуя, как пиво смешивается у него в желудке с водкой, и все это неторопливо поднимается на лифте обмена веществ прямо ему в голову, чтобы он не запомнил ответа. Фил стал что-то отвечать, но Игорь вспомнил потом только, что Фил говорил, дескать, каждый отдельный человек не враг другому человеку, за редким исключением, но раз уж он солдат, то должен что-то делать с людьми, которых назначили врагами, потом все было как в тумане, Игорь тоже что-то отвечал и даже вроде бы слегка издевался над таким солдафонством Фила.

Затем наступил момент просветления. Игорь находился на холоде в незастегнутом пальто и, пошатываясь, отливал в кусты под окнами своего дома, в то время как Фил предлагал проводить Игоря до квартиры, на что несколько молодых людей, стоящих возле подъезда, отвечали смехом. Игорь, в свою очередь, предлагал Филу никуда не ездить, а переночевать у него, на что молодые люди опять же реагировали приступами смеха. Фил не уехал, пока Игорь не завалился, наконец, в свой подъезд.

Игорь долго звонил в дверь, потому что не нашел ключей у себя в кармане. Ему открыла жена в накинутом поверх ночнушки халатике и тапках. Ничего не говоря, она погасила свет в прихожей, так что Игорю пришлось включать его потом снова, и скрылась в темноте квартиры.

Глава 5

Игорь не ожидал, что втянется в работу настолько, что слепит отчет всего за один день, да еще и болея похмельем. Оказывается, описание самого допроса не стоило труда, если не нужно было описывать обстановку, в которой допрос происходил. Несколько удивляла Игоря та отстраненность, с какой он писал о реакциях молодого человека, которого допрашивал. Алкоголь поработал с Игоревой головой настолько хорошо, что все произошедшее казалось ему сценой из фильма, которую ему нужно было дословно пересказать. Уже ближе к вечеру Игорь свободно бродил по котельной, пытаясь различить в помещениях запах сожженного трупа, в то время как остальные усердно корпели над своими бумажками и даже почти не выходили покурить.

Не зная, чем себя занять, Игорь, мучимый совестью перед Филом, который почему-то по умолчанию был ответственным за порядок во всех помещениях, вымыл пол в конференц-зале. Сначала он хотел затереть только табачный пепел под креслом, в котором курил вчера, а потом увлекся и прикончил весь зал. Впрочем, когда в коридоре началось шевеление, Игорь затиховался у себя в кабинете, опасаясь, как бы уборку эту не поставили ему в обязанность.

Не успел Игорь вернуться к себе и сделать вид, что работает, как Сергей Сергеевич протрубил общий сбор. Его голос был и правда похож на трубу и тревожный звук слоновьего хобота одновременно.

Все с покорным видом поплелись на внеочередное собрание, не скрывая недовольства на лицах, и, сверля Сергея Сергеевича скептическими взглядами, стали ждать, чего же он такого расскажет. Игорь тоже изобразил и недовольство на лице, и скепсис, чтобы не выделяться из коллектива. Никто, кроме Фила, не обратил внимания на свежевымытый пол, поэтому Игорь тоже сделал вид, что ему все равно.

Пыхтящий от волнения и ярости Сергей Сергеевич не стал заходить издалека, а сразу же злобно поведал аудитории, что только что звонил Олег и сообщил, что какая-то крыса из вышестоящего отдела примазалась к их славе со шкурнической стороны и втихую барыжила квартирами убиенных ими граждан, переписывая недвижимость на себя и своих родственников. Молодой откликнулся одобрительным возгласом на такую ловкость вышестоящего работника, за что был едва ли не съеден Эсэсом аудиовизуально (то есть взглядом и ругательными словами), поэтому придержал язык, но на лице его все равно читалось удовольствие от чужой хитрости. В данный момент вышестоящий предатель находился в одной из прибалтийских республик и обещал слить всю информацию о ФСБ — кровавой наследнице КГБ, куда только можно, если его самого, его семью или его активы кто-либо тронет. Сергей Сергеевич сокрушался, что речь идет не о таких уж больших деньгах, но существовала опасность, что предатель начнет шантажировать ведомство, когда кончатся деньги, а это было уже не очень хорошо.

Игорь Васильевич стал тут же возмущаться, что это вообще-то не проблема отдела, а проблема тех, кто не умеет следить за собственными кадрами, поэтому пускай они сами там наверху и разбираются, в ответ Сергей Сергеевич сказал, что часть информации злодей успел слить в местную прокуратуру и назавтра назначена проверка их котельной на предмет, что она, эта котельная, из себя вообще представляет. После этих слов Игорь ощутил тревогу. Ему стало несколько обидно, что в каком бы виде он ни представал перед государством, то в роли Павлика Морозова, то в роли верного клерка, все равно интересует он государство только как какой-то вечно подсудный элемент. Горечь от того, что он напрасно так старательно и быстро выполнил свою бумажную работу, разлилась по организму Игоря подобно желчи.

«И что, на этот случай у нас протокола нет?» — спросил Фил с язвой, потому что, видимо, бумажки и отчетность ему порядком поднадоели и он желал какой-то предусмотрительности и планирования от людей, управляющих им через бюрократические ниточки, он хотел, чтобы была и обратная бумажная связь с инструкциями и подстраховкой.

Сергей Сергеевич сказал, что выкручиваться придется им самим, сбежавший выставил отдел бандой черных риэлторов (Игорь Васильевич одобрительно рассмеялся и захлопал в ладоши), и, в принципе, если собрать достаточную базу улик, то таковыми они все на суде и предстанут. Когда все достаточно напряглись и нагрелись, но еще не начали словесно выражать свое отношение к начальству, Сергей Сергеевич сказал, что у Олега есть идея, как переквалифицировать это дело в проект федерального масштаба, в дело о терроризме или разжигании межнациональной розни, а потом забыть о нем навсегда или до следующего бегунка. Нужно только девать куда-нибудь нынешнего беглеца и пережить проверку без потерь среди личного состава.

— Это участкового можно убедить, что здесь законсервированная котельная, — сказал Сергей Сергеевич, — а если прокуратура начнет копать, да пройдется по нашим именам, то все. Бывшие сотрудники спецслужб, собранные по всей России, и сын генерала охраняют котельную. Так и вижу морду этой шлюхи в капитанском звании, которая пресс-релизы озвучивает для четвертого канала. Это бомба будет.

Игорь Васильевич предложил нанять задним числом каких-нибудь синяков, чтобы они изображали местную охрану, можно их напоить, чтобы они лыка не вязали и не могли ответить ни на один вопрос, а начальником оставить Рината Иосифовича, он как-нибудь отбрыкается один раз. «Главное, Филом не светить, он для всех как красная тряпка», — сказал Игорь Васильевич. «Скорее, голубая», — заметил Молодой, не чувствовавший никакой угрозы над своей лохматой головушкой.

— Ты такой умный, так скажи, куда мы все твои железки девать будем? — спросил Сергей Сергеевич матерным тоном. — Из них половину вообще трогать нельзя. А стоят они больше, чем все дачи твоего папашки.

— Можно сказать, что территория под супермаркет охраняется, — сказал быстрый на коварные идеи Ринат Иосифович.

— Вопрос о железках и отремонтированном туалете это не снимает, — тут же парировал Сергей Сергеевич. — На хрена туалет ремонтировать, если все равно под снос?

— Может, музей? — осторожно заметил Игорь, на него посмотрели, как на идиота, но вместо того чтобы обсуждать, за что выдать их брошенную котельную, почему-то зацепились за вопрос Молодого, почему, собственно, нельзя было изначально нанять каких-нибудь ярых исламистов, каких-нибудь террористов пойманных, которым было бы в охотку резать, как он выразился, «рюзке свиней», а потом, в таком случае как этот, завалить их в ходе контртеррористической операции или переселить в другой город.

Сергей Сергеевич стал внезапно с охотой рассказывать Молодому, а заодно Игорю, как все налаживалось в отделе. Скорее всего, мысли о сбежавшем сотруднике были Сергею Сергеевичу столь невыносимы, что он решил хоть как-то отвлечься. Начал он с того, что все и так знали: что это вовсе не первый состав отдела, до него были и другие, но все их пришлось расформировать по тем или иным причинам. Сергей Сергеевич сказал, что первый состав вообще набрали из, как он сам выразился, «деклассированного элемента», еще в советское время. Конечно, людям этим ничего не объясняли («Можно подумать, сейчас объясняют», — сказал Молодой), все проходило как грабежи с убийствами, но в то время нельзя было просто так выносить квартиру за квартирой и не попасть в поле зрения милиции, хотя, с другой стороны, было даже проще, потому что люди иногда даже двери в дом на ночь не закрывали. Уголовников в итоге просто накрыли однажды в ресторане, и все. Потом Сергей Сергеевич рассказал про команду с Северного Кавказа, в которую набрали таких людей, которым и на Кавказе ничего не светило, если бы они даже туда сбежали.

— Так ведь нет, — сетовал Сергей Сергеевич, — вот человек. Его свои ищут, чтобы покарать, федералы, то есть мы, ищем, чтобы тоже покарать, сиди ты, не высовывайся. Нет, бля. Один взял тачку в кредит, стал шарахаться по ночным клубам, выдавать себя за торговца недвижимостью, мы уж его увещевали, по-человечески пытались, через разум к нему подойти, потому что кадр, в своем роде, ценный. Хороводились, хороводились. В итоге его баба какая-то русская подрезала, когда он ее вывез в лес и хотел изнасиловать. Еще один стал стучать на нас в фээсбэ, пытался таким образом себе не знаю что выслужить. Он думал, что мы какая-то исламистская группировка радикальная. Третий таксовал в свободное от работы время и со столбом не разминулся. Короче, невезуха. И вот, значит, вы. Не без некоторых эксцессов, но, вроде, работаете. Обидно, если закроют.

Игорь совсем не был против того, чтобы их закрыли. Сергей Сергеевич, словно угадав мысль Игоря, обменялся с ним пристальным взглядом и спросил:

— О чем думаешь, Игорь Петрович?

— Музей, — опять сказал Игорь.

— Да что ты опять со своим музеем, — вскипел Сергей Сергеевич, — чего музей? Музей котлов, что ли? Или этого, как его там, соцреализма?

Упомянув соцреализм, Сергей Сергеевич зачем-то покосился на бюстик Ленина и как будто с трудом сдержался, чтобы на него не перекреститься.

— Да нет, — вякнул Игорь, которому уже самому казалась глупой собственная идея, — например, современный музей, ну, современных художников.

— Музей современного искусства, — подсказал Молодой.

— И что? — спросил Сергей Сергеевич тяжелым голосом.

— Можно Молодого оставить тут, — пояснил Игорь. — Вот, генеральский сынок, решил заделаться галеристом. Железки его можно выдать за арт-объекты. Сеть по всему зданию объясняется сама собой. Сейчас же во все современное принято сетку лепить. Можно алкашей нанять и оформить их задним числом, как будто сторожа. Можно даже прессу позвать и интервью дать, Молодой сможет, мне кажется, отлаяться.

— Так-то смогу, — сказал повеселевший Молодой, — пару раз Уорхола упомяну, им хватит.

Сергей Сергеевич смотрел на Игоря в упор, кажется, без энтузиазма, Игорь совсем оробел под его взглядом.

— А потом, если что, можно сказать, что мэрия разрешения не дала и министерство культуры не одобрило, или жители взбунтовались и захотели детский сад на этом месте, — совсем уже вяло закончил Игорь.

— Ага, детский сад в промзоне, — сказал Сергей Сергеевич, все так же продолжая внимательно смотреть на Игоря.

— Ну, это для примера, — пояснил Игорь и заметил, что Ринат Иосифович смотрит на него и в глазах его мелькает что-то вроде зависти и уважения.

— Охренеть, — сказал Сергей Сергеевич после долгой паузы, во время которой в конференц-зале стояла тишина (когда Эсэс заговорил, все зашевелились, будто по команде «вольно»).

— Как ты себя выгнать-то дал? — с сочувствием спросил Игоря Сергей Сергеевич. — Конечно, хорошо, что ты у нас оказался в эту минуту, но, вообще, как?

— Дал, да и все, — сказал Игорь, которому не хотелось ничего объяснять.

Игорева идея настолько пришлась по вкусу Сергею Сергеевичу, что он приказал никому не расходиться, а сам вышел, видимо, отправился звонить Олегу. Как только шаги Эсэса стихли, Игорь Васильевич наклонился в сторону Игоря и спросил игриво:

— Игорь, а ты точно Игорь ПЕТРОВИЧ?

— Да ну тебя, — только и смог ответить Игорь под довольные смешки остальных, не улыбался только Ринат Иосифович, что-то вроде печати профессиональной зависти было на его лице. «Вор у вора шапку украл», — невольно подумал Игорь и послал Ринату Иосифовичу вежливый кивок, тот отвернулся. «Ну и хрен с тобой», — подумал Игорь.

Игорь почему-то понял, что Ринат Иосифович боится за свое место, что, возможно, его бытие как бухгалтера и кладовщика более зыбко, чем кажется на первый взгляд. Игорь представил себя на должности Рината Иосифовича, и ему почему-то стало слегка тошно, потом вспомнил, что Фил спал с Ринатовой женой, и ему стало тошно вдвойне. Игорь подумал, что надо бы поймать Рината и как-то нормально объяснить, что никто не собирается подсиживать его на этой должности или должностях, сколько бы Ринат их ни занимал.

Пока Игорь маялся совестью перед Ринатом, в левой части зала Игорь Васильевич, Фил и Молодой развели свое шушуканье, как какие-то школьники, Игорь покосился на них, принимая это шушуканье на свой счет, но оказалось, что он тут ни при чем.

— Да что же это такое, — говорил вполголоса Молодой, — десять лет назад он был для меня опасен как сексуальный хищник. Сейчас он опасен, потому что может мне бошку свернуть, эта его опасность когда-нибудь кончится? Фил, ты когда на пенсию уже выйдешь?

Фил только мялся в ответ, за него Молодому отвечал Игорь Васильевич, перекинувший локоть через спинку сиденья, как таксист, берущий деньги:

— Это не смешно уже ни хрена, все твои подколки, — было странно, что он так говорит, поскольку до сего дня не особо останавливал Молодого, когда тот шутил над Филом, скорее всего, последние новости выбили его из колеи.

— Его бы еще не так подкалывали в тюрьме, — попытался защититься Молодой, удивленный такой переменой в настроении Игоря Васильевича.

— Ты бы не выеживался, — сказал Игорь Васильевич. — У него бы все было нормально и там, он бы как-нибудь не слился, а вот если бы тебя посадили за твои шуточки, ты бы так легко не отделался. Сам ведь понимаешь.

— Да ладно вам, — продолжил маяться Фил, видно было, что ему неловко.

Молодой стал давить на чувства Игоря Васильевича, напоминая тому, что у него, Молодого, есть младший брат, и ему, Молодому, каждый раз плохеет, когда он видит Фила. Игорь отметил про себя, что сегодня все на взводе. Оставалось ждать только, что взорвется Ринат Иосифович. Прислушиваясь к грызне Молодого и Игоря Васильевича, Игорь отметил, что Ринат то и дело поглядывает на него взглядом пса, который хочет подраться с другой собакой, но еще не совсем уверен в своих силах. «Нужно, правда, с ним поскорее объясниться, пока он мне мину в машину не подложил», — подумал Игорь.

— Я твоего младшего брата не видел, — сказал Игорь Васильевич, — но если вы похожи, то можешь за него не беспокоиться.

Сергей Сергеевич вернулся так же стремительно, как и вышел. Своим появлением он прервал Молодого и Игоря Васильевича, чья полушутливая перепалка не переросла в драку только по причине разной физической формы спорщиков. Как только дверь перед Сергеем Сергеевичем раскрылась, Фил с облегчением расползся по сиденью. Как ни в чем не бывало Молодой и Игорь Васильевич изобразили внимание и озабоченность сложившейся на работе ситуацией.

Сергей Сергеевич подождал, пока перестанет колыхаться бюст Ленина на узком постаменте, и снова изложил суть происходящего, но теперь уже с теми изменениями, которые внесли в это дело они сами и Олег или еще какое вышестоящее начальство.

Фил и Игорь Васильевич отправлялись в командировку на несколько дней, Молодой на эти несколько дней становился новоявленным хозяином недостроенного музея современного искусства, в чью обязанность вменялось дать несколько интервью следователям, если таковые будут, и журналистам, которые позвонят и появятся обязательно. Остальные, включая Сергея Сергеевича, должны были отправиться по домам и отсыхать до звонка с последующими инструкциями.

— Работу новую искать хоть не нужно, Сергей Сергеевич? — спросил со своего места в первом ряду Ринат Иосифович, спросил шутливо, но в голосе его слышалось некоторое напряжение.

— Думаю, если все пойдет как надо, то не надо будет, — ответил Сергей Сергеевич не слишком уверенно. — Еще вопросы есть?

Молодой, как в школе, поднял руку. Несмотря на легкую вальяжность жеста, было видно, что Молодой беспокоится.

— Да, Саша, что? — подыгрывая ему, учительским усталым, глуховатым голосом спросил Сергей Сергеевич.

— А можно как-нибудь без интервью? Без шумихи.

— А в чем дело?

Молодой сглотнул и пояснил. Оказалось, что от него залетела какая-то местная районная зараза, и не факт, что от него, но он покамест выдает себя за сисадмина, каковым и является, поэтому в приоритетных женихах этой заразы не ходит. Она думает, что он компьютерщик, которого до сих пор воспитывает мать-одиночка, поэтому обрабатывает какого-то местного торговца овощами и владельца нескольких киосков, но если выяснится, что папа у него генерал ФСБ, а сам он собирается открыть музей, вряд ли она с него так просто слезет, она может и до телевидения дойти, тряся сначала животом, а потом младенцем.

— Да что ж все в один день-то? — посетовал на судьбу Сергей Сергеевич. — Ни у кого больше проблем нет? Другого времени ты выбрать не мог?

— Вы у нее спросите, почему она не могла другого времени выбрать, — огрызнулся Молодой.

— А больше ничего ты от нее, кроме возможных алиментов, не поймал? — практично поинтересовался Эсэс.

Под общий смех Молодой признался, что да, поймал не только возможные алименты. Игорь Васильевич стал ругаться, что надо предупреждать, что он вроде бы пил из кружки Молодого, Фил прервал его ругань, аргументируя тем, что эта штука все-таки не сифилис, так просто через кружку не передается, Игорь Васильевич пошел в ответ с аргументами, что хрен знает, что сейчас и куда передается.

— Ну, поздравляю, — Сергей Сергеевич вставил свой голос в общий хор, — ты теперь точно можешь владеть галереей. Богема, беспорядочные связи, трава, алкоголь. Это, кстати идея, если они найдут немного травы или таблеток, будет достаточно правдоподобно, надо только уточнить количество, чтобы Сашу реально не закрыли.

— Нужно еще что-то вроде бара, — подал идею Ринат Иосифович, — чтобы не просто как наркопритон смотрелось все это. Несколько неполных бутылок дорогого алкоголя, чтобы создать видимость. Заодно немного их подпоить.

Все с радостью набросились на эту идею, Ринат Иосифович был розов и польщен одобрением ровно до того момента, пока Эсэс не предложил профинансировать покупку из запасных фондов. Ринат Иосифович старался не подать вида, но Игорю было заметно, как он поскучнел.

— Если алкоголь будет, то я остаюсь, — начал глумиться над ситуацией Игорь Васильевич. — Запишите меня сторожем, сделайте документы. Если бы я знал, где травы достать, я бы Саньку устроил подарочек, чтобы он других людей тюрьмой не стращал.

Сергей Сергеевич заинтересовался последней фразой Игоря Васильевича, ему коротко объяснили, что к чему, на это он только развел руками:

— Ну, Сашу можно понять, я так понимаю, у него последнее время трудности были.

— Это не повод, — отрезал Игорь Васильевич. — Не повод другим людям настроение портить. Он все-таки не баба, у него месячных нет, и пауз в месячных тоже не предвидится. У нас тут у всех трудности.

— Господи, да у тебя-то какие? — спросил Молодой с отвращением.

— У меня ты — одна сплошная трудность, — ответил Игорь Васильевич, — думал бы, куда свой хер совать, и не было бы причин для такой драмы. Ты бы его, не знаю, фольгой лучше обернул и в микроволновку засунул, или продолжал бы в прежнем духе. Что тебя не устраивало в мастурбации? Вымыл партнершу мылом — и вперед. Ты что, не видел, кого брал?

— Нет, не видел, — раскрылся Молодой, в сдерживаемом волнении побрызгивая слюной. — Она такая в узких очочках, с фотоаппаратом на шее, с вечным, с зеркалкой этой гребаной. Глаза тупила. Кто же знал, что она с половиной района переспала?

— Да хорош ты психовать, — остановил его Игорь Васильевич. — Я бы тебе все-таки советовал жениться, предложи ей. Ты все равно дома не бываешь почти. А то и вовсе переезжай к Филу. Мы вам двухкомнатную пристройку сделаем.

Молодой фыркнул, сделал такое движение на месте, будто хочет встать и выйти, громко хлопнув дверью, как делал, наверно, дома, но что-то удержало его на месте.

— Васильич, хорош парня травить, — сказал Сергей Сергеевич с трибуны, — как будто сам в такие истории не попадал.

— Попадал, конечно, — без смущения признался Игорь Васильевич, — но мне вот так же старшие товарищи по ушам ездили.

— Какие, на хрен, старшие товарищи, — протянул Сергей Сергеевич с недоверием. — Мы, по-моему, с тобой такие старые, что нас еще сватали. А в приданое за невесту мамонта давали.

— Тебе, может, и дали мамонта, — сказал Игорь Васильевич, — а моя-то потом сама в мамонтиху превратилась.

Игорь Васильевич и Эсэс дружелюбно погрызлись по теме семейных отношений. Стало видно, как всех отпустило от недавнего стресса и форс-мажора. Лишь колени, упиравшиеся в спинку переднего кресла, не давали Игорю Васильевичу расслабленно стечь на пол со своего места; Сергей Сергеевич за трибуной походил на отъевшегося голубя, сидящего на балконном бортике, разве что не курлыкал и не дремал.

Игорь поддался этому настроению, из-за тепла и нашедшегося выхода его потянуло в сон. Все еще что-то бубнили, потом вроде бы жарко спорили, а Игорь молчал и воспринимал все это через призму сонного отупения, как бессмысленное уханье обезьян в зоопарке — то восклицательное, словно при виде леопарда, то умиротворяющее, а то и вовсе бессмысленное. В итоге Игорь Васильевич растолкал Игоря за плечо и сказал, чтобы тот перестал похрапывать, отправлялся домой и ждал указаний по телефону.

Видимо, вопли, казавшиеся Игорю в дреме предостерегающими криками приматов, принадлежали Молодому, потому что неторопливо выйдя из конференц-зала, потягиваясь и зевая на ходу, Игорь обнаружил, что тот в одиночку перетаскивает бумаги и оргтехнику изо всех кабинетов в подвал. Когда Игорь неохотно предложил помощь, Молодой только злобно позыркал на него из-за стопки папок в своих руках и потопал по лестнице вниз.

— А остальные-то где? — крикнул Игорь в лестничный пролет, но ответом ему был только раздраженный вопль. Игоря позабавил этот рев, поэтому он крикнул еще раз, как бы переспрашивая, где, где, но вопль не повторился, а донеслось только какое-то ворчание.

Новость о нескольких выходных огорошила жену настолько, что Игорь даже обиделся на нее: кажется, она не радовалась, а злилась и не скрывала этого.

— Что это у тебя за работа такая? Ты точно работаешь, или вас уже разогнали? — спросила она.

Тут неожиданно напряжение дня, видно, копившееся где-то в глубинах Игоря, дало о себе знать. Игорь сразу же высказал жене, мол, неизвестно, работает ли она сама и всегда ли у нее совещания и так ли она занята, когда ей нельзя звонить. Жена стала говорить, что он сам против ее звонков к нему работу. Слово за слово, и оказалось, что уже поздняя ночь, Игорь лежит на диване в гостиной, в крови его еще кипит адреналин семейного спора, а сам он злобно переключает каналы, но вместо того чтобы смотреть на экран, пялится на картину над телевизором, еще в юности подаренную жене каким-то ее зафрендзоненым ухажером, студентом худграфа местного пединститута. Картина эта постоянно оказывалась камнем преткновения в их семейных спорах, Игорь пытался забыть ее на старой квартире. Испытывая отвращение к себе, Игорь поднялся с дивана, снял картину со стены и выставил ее на балкон, надеясь, что жена не заметит пропажи, а еще больше надеясь, что жена пропажу заметит.

На картине фиолетовые мельницы чередовались с зелеными подсолнухами. Игоря бесило это узкое, вытянутое по горизонтали полотно. В добром расположении духа его цвета даже радовали Игоря, однако во время скандалов он вспоминал, что дружок-художник таскал Ольгу на сеансы Тарковского и рассчитывал, наверное, что прямо из худграфа попадет во ВГИК. Но никуда он, по слухам, не попал, а просто бухал, поражая собутыльников своей эрудицией в сфере живописи, графики и кинематографа. И все равно, натыкаясь на современный российский фильм, Игорь неизменно с ревностью вглядывался в титры и за это не любил отечетственный кинематограф, и продолжал опасаться, что художник в чем-то лучше его.

Ссорясь с женой, Игорь каждый раз мечтал переломить картину об колено. Он явственно представлял, как треснет тонкая рамка и как на сломах будут топорщиться щепки. Еще Игорь представлял, как выбросит искалеченную картину в окно или с балкона и она медленно полетит в снег или в опавшие листья, или в крону тополя, смотря в какое время года происходила ссора. «Значит в снег», — подумал Игорь. В этот момент нервы, слегка пошатнувшиеся на работе, как бы подтолкнули его решимость, Игорь быстро поднялся с дивана (отбросив в сторону одеяло, будто это был плащ и начиналась дуэль), выскочил на балкон и с силой шарахнул рамой об колено. Дерево слегка спружинило, но не поддалось. Игорь ударил рамкой об поднятое колено еще несколько раз все с тем же печальным результатом, то есть вовсе без результата. Вернувшись в тепло, Игорь принялся так и этак ломать рамку об оббитое колено и голень.

— Ты с ума сошел? — услышал Игорь.

Это жена бесшумно подошла, видимо, отозвавшись на его натужные хрипы и ворчание.

«Так даже лучше, пусть видит», — подумал Игорь и утроил усилия. Жена кинулась отбирать, но тут рама наконец затрещала и медленно, как резиновая, поддалась. Игорь, отпыхиваясь, встал с видом победителя и упер руки в бока. Жена бросилась к картине на полу, как будто это была не мазня непонятного студентика, а сдохший домашний любимец.

— Ты придурок, — сказала жена, подняв на Игоря чужое от злобы лицо.

Игорь тоже ответил ей чужим жестоким взглядом, вырвал у нее из рук холст, почему-то долго ворочал ручку балконной двери, чтобы она открылась, а потом злобно скомкал холст, точнее, попытался скомкать, но у него почти ничего не получилось, по ощущениям это было точно так же, как попытаться скомкать старый советский посылочный картон. Даже запах у обратной стороны холста был как у старого посылочного картона. «Да уж, краски ты не пожалел», — подумал Игорь про художника.

— Не смей, — сказала жена уже от балконного порога.

— Уйди, простудишься, — сказал ей Игорь со всей возможной обидной жестокостью, а сам ежился на студеном зимнем ветру и почему-то не решался бросить холст вниз.

Он почему-то ждал, что жена все-таки полезет за картиной к нему на балкон. Жена, в свою очередь, не очень торопилась. Может, здоровье было ей дороже памяти о бывшем дружке или ей казалось, что если она шагнет к мужу, то это лишь подстегнет Игоря, и он в последний момент швырнет холст в сугроб под окнами. Это было очень глупо. Игорю было холодно, стоять так до бесконечностина морозе в трусах и майке он не мог, моржевание, да и вообще здоровый образ жизни не были его стихией, с другой стороны, возвращаться обратно в дом с понуро опущенной головой и холстом в руках ему мешала какая-то гордость, та, что еще в нем оставалась. Жена поняла, что Игорь выбросит холст, за несколько секунд до того, как Игорь это сделал, — даже еще до того, как Игорь решил это сделать. Осознание подобной догадливости жены пришло к Игорю, когда он не без удовольствия прослеживал путь холста до грешной земли (или до безгрешного снега). Путь этот оказался не таким, каким его ждал увидеть Игорь. Холст просто шмякнулся вниз как-то банально, как кусок мебели, как мусорный пакет, который выбрасывали пьющие соседи снизу.

Игорь ожидал какой-то бурной реакции от жены, и эта реакция вознаградила бы его за то представление, что он сейчас провел перед нею, и доказало бы ему, что это было именно представление, а не его истерика. Но посмотреть в лицо жены у Игоря не получилось, потому что та захлопнула балконную дверь и закрыла задвижку, оставив Игоря куковать на балконе, пока она не смилостивится. Как погулявший кот, прильнув к оконному стеклу, Игорь стал смотреть внутрь квартиры, как-то особенно остро ощущая, насколько на улице холодно. Ему почему-то вспомнился эпизод бондианы, где одна из подруг Бонда перлась по сугробам в сорокаградусный мороз в одном коротком платьице. Непосредственно переживаемый опыт подсказывал ему, насколько фальшива эта киношная сцена с начала и до конца. Игорь попробовал посмотреть на градусник, прикрепленный к оконной раме, чтобы уточнить обстоятельства, в которых он оказался, но градусник смотрел внутрь квартиры, а сбоку, да еще и в полумраке было трудно различить деления шкалы и уровень подкрашенного спирта.

Судя по тому, что видел Игорь сквозь оконные стекла, точнее, сквозь балконную дверь, потому что окна были занавешены, жена стала неторопливо собираться на улицу — вернуть утерянный предмет интерьера. Об этом говорили и свет, включенный в прихожей, и шевеление ее тени на стене комнаты, по нервным движениям этим Игорь догадался, что пока скрестись и стучаться, чтобы попасть внутрь, — себе дороже. Впервые в жизни сцена с голым инженером из Ильфа и Петрова не показалась Игорю забавной, рассказ Остапа про похожую ситуацию тоже не вызвал у Игоря улыбки, хотя именно эти истории почему-то всплыли в его памяти одна за другой. Как только шевеления тени прекратились, Игорь перешмыгнул от окна к балконному ограждению, чтобы, когда появится жена, сделать в ее адрес какие-нибудь язвительные замечания. Пока Игорю не приходило в голову, что он скажет, но внутреннее чувство подсказывало ему, что такие слова появятся, как только жена окажется в поле его зрения. Игорь хотел встать как можно непринужденнее, может быть, даже этак облокотиться на бетонную оградку, однако первое же прикосновение к бетону и металлу оградки остудило пыл Игоря, поэтому он стал ждать жену, несколько независимо сложив руки на груди и грея пальцы рук у себя в подмышках. Налетевший порыв ветра вырвал у Игоря из груди что-то вроде короткого кошачьего вопля отчаяния.

Появление жены внизу Игорь воспринял не без облегчения, но, пробираясь по сугробу в сторону воткнувшегося в снег холста, она даже не подняла головы. Это Игоря слегка покоробило (странно, что его заботило еще что-либо, кроме сквозившего через организм холода, но так оно и было).

Когда жена поднялась обратно в квартиру и вроде как милостиво открыла дверь, Игорь молча вошел внутрь, закрылся в ванной комнате и полез под душ, который показался ему теплым, пока он не обнаружил, что не включил горячую воду, а стоит под струями одной только холодной. Игорь пробовал добавить кипяточку, но такая вода казалась слишком уж обжигающей. Постепенно Игорь оттаял и решил согреть себя еще и изнутри, для чего поперся в кухню, взалкав горячего чаю или кофе и чего-нибудь алкогольного. На кухне сидела жена. Оценив, что с Игорем все в порядке, жена протолкалась мимо него в спальню и закрылась там. «И хрен с тобой», — подумалось Игорю. После процедуры закаливания и последующего обогрева он чувствовал себя на удивление бодро, а накатив полстакана водки, понял, что ему совсем уже хорошо и без кофе и чая.

Так же хорошо ему было и весь следующий день, хотя утром жена ушла, даже не попрощавшись, а вечером держалась на расстоянии, словно Игорь мог отомстить, схватить ее внезапно, вытащить на балкон в домашнем и оставить на морозе. Однако, она, видимо, все-таки чувствовала за собой какую-то вину, потому что когда Игорь стал громко смеяться при просмотре местных новостей, приплелась к нему в гостиную и тоже стала не без вопроса во взгляде смотреть на экран телевизора. Игорь не стал ей ничего объяснять, да и вообще сделал вид, что не заметил ее появления, и жена как бы растворилась в воздухе, оставив после себя только наэлектризованное ощущение очередной своей обиды.

А смеялся Игорь над тем, какие изменения претерпел Молодой для того, чтобы дать убедительное интервью. Это была бессмысленная актерская игра, бессмысленная хотя бы потому, что Молодому как сыну генерала вряд ли что грозило в уголовном плане, но он почему-то проникся ролью хозяина галереи, даже как-то чересчур проникся, и всячески куражась над блеющим интервьюером, изображал какого-то москвича, способного купить с десяток таких интервьюеров. Журналист почему-то верил и робел, хотя переигрывание Молодого было видно за версту. Молодой, поленившись изменить свой обычный рабочий гардероб, выперся на камеру в заношенном комбинезоне, облезлом свитерке и синей рабочей куртке, накинутой на плечи, но всячески светил наручными часами, от которых журналист почему-то никак не мог отвести взгляд. Восхищенный таким уверенным посылом Молодого, Игорь пропустил начало интервью мимо ушей, а когда слух Игоря включился обратно, Молодого уже несло.

— Это такой тренд, — говорил Молодой, глядя на сорокалетнего журналиста снизу вверх, но таким взглядом, словно журналист был на две головы ниже него. — Вам знакомо такое слово — «тренд»? Конечно, не вызывает сомнений, что вся эта страна — этакое дикое поле, где художники плетутся в хвосте мирового современного искусства, отставая на пару поколений. Но именно в силу этой дикости наши местные рисовальщики могут быть поняты местным населением и оценены западными критиками. Первые только-только дорастают, чтобы понять то, что давно уже понял, оценил и позабыл ценитель западного искусства, вторым оно интересно, как бывают интересны туристам этнические сувениры с их дикостью, самобытностью и грубой формой. Представьте только, как должен быть интересен Энди Уорхол, родившийся и творивший в таких дырах, как Челябинск, Пермь, Екатеринбург, что у него должно было произойти в голове, как должны наслоиться друг на друга пионерское детство, комсомольская юность. Вы меня понимаете? А помните время перестройки, когда казалось, что все, что приходит с Запада, — чистая правда? Я-то уже не помню, меня тогда еще в помине не было, но я в курсе всех этих толп людей, голосовавших за перестройку и гласность. У людей была такая иллюзия, что если себя вести как в кино, то и жизнь будет как в кино. Это смешно, конечно, сейчас. Но и теперь ведь никуда не делось. Такой культ карго. Уже планируется несколько выставок наших местных молодых людей, которые фотографией увлекаются, такие, знаете, ребята, которые думают, что если у них камера, как у людей, и одеваются они, как люди или как художники, и ведут себя соответствующе, то они как бы художники и есть. Социалистический реализм тоже очень интересен, уже планируется совместная выставка Зимонова Сергея Сергеевича и какого-то северокорейского художника, чье имя я, хотя оно и короткое, вспомнить не могу. Эти художники одного возраста, но наш местный успел несколько партийных чисток пройти, сдать партбилет, вступить в «Единую Россию», а тот как-то ровно продержался и при Ким Чен Ире, и при Ким Чен Ыне, пока живой, очень интересно их параллельные взгляды на реальность представить, так что если не сорвется, то должна получиться очень интересная выставка.

— То есть вы хотите внести некоторое оживление в культурную жизнь нашего города? — влез журналист, пока Молодой отдыхивался, чтобы разродиться очередным пассажем.

Молодой оскорбительно рассмеялся, когда журналист сказал слово «культурную», затем долго прикуривал, выдохнул дым журналисту в очки и продолжил:

— Ну, если вы имеете в виду культуру как понятие биологическое — то нет, не собираюсь, у вас тут и так все цветет и пахнет.

«Вот ведь сука», — чуть ли не с восхищением подумал Игорь, почему-то надеясь, что журналист не выдержит и начнет мутузить Молодого прямо в кадре, но тот только стал всячески, едва ли не игриво хихикая, уворачиваться от дыма, который Молодой принялся пускать в его сторону.

— Каких слов вы от меня ждете? — спросил Молодой. — Искусство — это всегда провокация, ну, может, и не всегда, но почти всегда, современное — провокация в девяноста девяти процентах случаев. Конечно, в городе станет чуть шумнее. Но я бы на вашем месте не особо надеялся. Для культурного шока нужна достаточно умная аудитория, которая покупается не только на пляски в церкви, а таковой не набрать в этой стране и восьми человек, я лично знаю пятерых, да и то это я с собой вместе посчитал.

Журналист, похоже, не совсем слышал, что говорит Молодой, у журналиста, похоже, были заранее заготовленные вопросы, и речи Молодого несколько сбивали съемочную группу с намеченного сценария, а сам журналист по-прежнему не сводил глаз с часов Молодого, пока тот нес свою ахинею, подавая себя как загулявшего купца или смертника, которому уже совсем нечего терять.

— Это глубокое заблуждение, что мы отстаем от современных западных художников на одно-два поколения. С учетом того, что искусство в этой стране сначала было сугубо церковным, потом находилось под гнетом крепостного права и жесточайшей цензуры, сперва царской, потом советской, количество лет и поколений несвободы просто не поддается нормальному исчислению. Лет пятьсот, по грубым подсчетам. Представляете разницу в пятьсот лет? Это даже не разница между Японией и Голландией во времена начала их отношений.

— Вам не кажется, что вы все-таки перегибаете палку, — не выдержал журналист и в приступе патриотизма нарушил какой-то сценарий у себя в голове. — Все же страна, победившая фашизм, запустившая человека в космос…

Молодой отвратительно рассмеялся в микрофон, журналист даже потянул микрофон на себя, шокированный таким смехом, похожим на хохот гиены. Молодой удержал микрофон возле себя и отсмеялся вволю.

— Вы путаете техническую развитость и культурную, — сказал Молодой. — У китайцев были фарфор, компас и порох, так и у нас сейчас есть космос, позиции в котором мы стремительно теряем. Если цепляться только за космос и за победу в войне, которая была совершена вовсе не Россией, а страной со все же немного другим названием, к которой мы имеем уже довольно-таки опосредованное отношение, то ничего хорошего из этого не выйдет. Не нужно спрашивать, что мы уже дали миру, нужно спрашивать, что мы даем миру сейчас, кроме нефти, газа и диких туристов. А в данный момент мы не даем миру ничего. Может быть, техника еще как-то радует глаз в каких-нибудь аспектах, которые мне неизвестны. Но в культуре, по-моему, царит абсолютно черная дыра. Есть несколько художников, картины которых покупают на Западе, но выглядят они как просто более успешные продавцы сувениров среди других торговцев сувенирами на африканском рынке масок и наконечников. Даже русский кинематограф, который все ругают, выглядит выигрышнее на фоне нашей живописи и графики, но и он, мягко говоря, не очень сенсационен.

— Если все так плохо, то к чему все это? — снова не выдержал журналист.

— Это же очевидно, — Молодой ответил журналисту взглядом, похожим на взгляд микробиолога в микроскоп. — Нужно готовить не только соответствующих художников, но и соответствующего зрителя. Причем взращивать их нужно одновременно. С этой целью планируется множество перфомансов как в самом музее, так и на территории города. Планируется организация стипендий молодым художникам для обучения их за рубежом. Планируются несколько премий в области графики, живописи и скульптуры, достаточно крупных, чтобы заинтересовать не только областную молодежь, как это делается сейчас, а с привлечением жюри и художников со всего мира.

Молодой долго еще втирал про местную всероссийскую отсталость и поражал ослепляющими перспективами как журналиста, так и жителей города и области, но если это и была речь, похожая на обещания Новых Васюков, то все посулы сводились к тому, что жители увидят картины и скульптуры, журналисты получат информационные поводы, а деньги, скорее всего, пойдут на премии иностранным художникам, потому что кому как не им выигрывать в конкурсах, уровень которых будет слишком высок для местного населения.

Именно за эти авансы Молодому через несколько дней и влетело, когда звонок Эсэса снова собрал весь отдел в конференц-зале. Собрание выдалось веселым, Игорь оценил это совершенно объективно, хотя самому ему радостно не было, потому что мир с женой так и не наступал, квартира была слишком мала, чтобы совсем не пересекаться со второй своей половиной, ребенку было плохо от того, что родители игнорировали друг друга. Игорь не знал, как из всего этого выпутаться, у него уже мелькала мысль починить картину и повесить обратно, но это была бы полная капитуляция, какое-то совсем уже ползание на коленях и вымаливание прощения.

— Ты на хрена про деньги заговорил? — ругался Сергей Сергеевич на Молодого, вжавшегося в кресло. — Нормально ведь начал. Я перед экраном стоял и аплодировал. Ты ведь все сперва по инструкции делал. Галерея, чтобы в нее никто не пошел, такой ведь был план. Чтобы она у всех заранее отвращение вызвала одним своим посылом. Молодец ведь, справился. Про китайцев, которые превзошли нас в соцреализме, вообще огонь. Не удивлюсь, если нескольких старперов после твоих слов увезли в ближайшую сердечку.

— А когда это было, я что-то не припомню, — отвлекся от своих мыслей Игорь.

— Да он почти с этого начал, — сказал Сергей Сергеевич. — Короче, блеск, пламя. Но тебе же русским, бля, языком сказали, про деньги не заикайся. Даже не говори «деньги». Говорили же тебе.

— Так я же говорил, что из местных их вряд ли кто получит, — пробовал как-то оправдать себя Молодой.

— Саша, ты дурак! — загрохотал Сергей Сергеевич. — Если люди услышали «деньги», они уже не слышат «не получат». Ты в курсе, что у нас в городе одних только союзов художников штук шесть, если тебя милиция не достанет после всего этого, если все не вскроется, то тебя эти художники с говном съедят. У них рубилово каждый год происходит за какую-то переходящую бесплатную жестянку, «Галатея» она называется, что ли, сейчас точно не скажу, так вот, за эту жестянку и за приз в двадцать тысяч рублей они готовы друг друга сожрать, а ты у них перед носом несколькими миллионами вертишь. Окажешься ты на дне городского пруда ногами в бетонном постаменте, будешь знать. И это еще не все, Саша. Ты вот отмазался от своей пассии, если у нее ума не хватило местные новости смотреть, а ведь есть еще молодые художницы с мощными папами, которые тебе не только телефон оборвут, если их чадо захочет подзаработать своим талантом. Или папа решит, что откатами он недостаточно зарабатывает, или захочет мотивировать свою дочурку, чтобы она себя самостоятельной почувствовать смогла. И это ты еще забыл о старых всяких карьеристах, которые в бытность свою молодыми и не таких как ты пережевывали, а сейчас и подавно пережуют и не подавятся ради того, чтобы еще одну строчку в свой список премий записать, кроме какой-нибудь сталинской или бог знает еще какой. Нам мало милиции, что ли? Ты хочешь, чтобы сюда каждый день толпы паломников ходили и подачки выпрашивали? Ты хочешь, чтобы тебя возле подъезда пенсионеры поджидали со своими холстами и брякали у тебя орденами под носом? Тебе еще «ВКонтакт» твой не обрушили? Не засыпали предложениями подружиться?

— Меня нет во «ВКонтакте», — мрачно отбрехнулся Молодой, и тут бы ему смолчать, но он добавил: — У меня только «Фейсбук» и «Твиттер».

С полминуты Сергей Сергеевич не находил слов, чтобы выразить свое возмущение.

— Ох-ре-неть, — сказал он наконец, — и как ты?

— В каком смысле? — осторожно поинтересовался несколько надутый под градом обвинений Молодой.

— Ну что ты там пишешь в «Твиттере»? «Поехали на дело, пожелайте удачи». «Сижу в фургончике, жду, пока мои старшие товарищи завалят гражданского». «Лол. Их нет уже час, что-то долго сегодня». И тебе в ответ такие смайлики. Так, что ли?

По лицу Молодого было видно, что все совсем не так, как предположил Сергей Сергеевич, но Молодой не находил слов, чтобы объясниться. Игоря подмывало спросить, откуда сам немолодой Сергей Сергеевич осведомлен о стилистических особенностях сетевого общения; чтобы не сделать этого, он поднялся и сделал вид, что направляется, например, в туалет, то есть мало ли куда он мог пойти с совещания, скорее всего именно в туалет и можно было направиться, не спрашивая разрешения.

— Ну ни хрена у нас порядки, — Сергей Сергеевич, заскучавший, видно, от того, что ему приходится вымещать свое недовольство на одном только Молодом, с удовольствием переключился на Игоря. — У нас уже с летучек бойцы просто так уходят, без объяснения причин.

— А че, руку надо поднимать? — не без скуки спросил Игорь.

— Вообще, Сергеич, ты зря лютуешь тут, — вступился за Игоря Игорь Васильевич. — Ты Молодому мог и у себя в кабинете разнос устроить, какого хрена мы тут все сидим и паримся, как не знаю кто. Может, еще и нас будешь тут обсуждать?

— Вообще-то для вас двоих все и затевалось, — пояснил Сергей Сергеевич. — Вас обоих не было, а цирк был тот еще.

Чтобы не слышать пересказа того, что он и так видел, Игорь спустился до туалета, постоял там перед умывальником, с грустью глядя на свое туповатое лицо, отражавшееся в зеркале, собрался было позвонить жене и передумал, когда уже вытащил телефон. Возвращаясь, он услышал, что громкий голос Сергея Сергеевича продолжает вещать. «Закрыться у себя, что ли», — подумал Игорь, ему хотелось надеяться, что никто его не будет искать. Переборов себя, «что я, в самом деле, как черепаха», Игорь вернулся в зал, но не сел на прежнее место, а занял кресло в заднем ряду, подальше от остальных. Сергей Сергеевич показал глазами, что заметил его возвращение и продолжил:

— А вообще, можно было видеть в лице Александра хорошо сыгранного идеологического врага. Такого анархиста, каких по всему миру дубинками и газом гоняют. Меня самого от некоторых его речей то в жар, то в холод бросало.

Игорь Васильевич не без развязности, вызванной любопытством, попросил уточнить.

— А что тут уточнять? — развел руками Сергей Сергеевич. — Может, Саша сам нам что-нибудь процитирует из своей речи?

— Это импровизация была, — сказал Молодой в пол. — Мне уже отец звонил, спрашивал, что я за цирк устроил. Говорил, что второй раз он меня от тюрьмы отмазывать не собирается.

Игорь Васильевич восхищенно рассмеялся:

— А это где-то в записи можно посмотреть? Неужели никто не вывесил на ютьюбе?

— Да кто вывесит? — спросил Сергей Сергеевич. — Наш местный канал лишь пенсионеры и смотрят, да и то только потому, что новости перед прогнозом погоды идут. На сайте канала я пытался видео выцепить, но они, не будь дураками, даже размещать его у себя не стали. Но речь там, конечно, минимум на двушечку тянет. «Родина — понятие абстрактное». «Запад всегда нес нам просвещение, неизменно воспринимаемое как угроза государственности и этносу». Боннэр в гробу вертелась, что не успела такого мужа себе завести. Если бы, Саша, ты успел еще что-нибудь во славу русского национализма высказать, носить бы нам тебе передачки, а так как-то удержался на краю, можно сказать.

— Я хотел для колорита, — признался Молодой, — но это уж как-то не вязалось бы с образом.

— Так у тебя еще и образ был? Так ты еще и с умыслом? — восхитился Сергей Сергеевич. — Это лет до семи. Образ у него не вязался. Пацан ты все-таки, слава богу. Я, короче, блог журналиста этого прочитал, он либеральный блог ведет. Тебя там фашиком называют только так, и он тебя почему-то зажравшимся москвичом посчитал, скинхедом, хер знает почему. Наверно, ты оказался еще бо́льшим либералом, чем он, и это такая внутривидовая конкуренция.

— Да я видел, — сказал Молодой. — Я тоже поудивлялся там у него, хотел что-нибудь возразить, но меня забанили только в путь.

— Это он из-за часов, — вставил Игорь свои пять копеек. — Его часы завели.

— Точно, — вспомнил Сергей Сергеевич. — Как он на них пялился. А? А?

— Да вы задолбали, — возмутился Игорь Васильевич, — как-то объясняйте уж более детально. Что за часы. Дорогие, что ли?

— Ну понятно, что дорогие, можно было сообразить, — немного раздраженно заметил Сергей Сергеевич. — Олег подогнал, чтобы Саня посветил ими у него под носом. Мы еще спорткар под шлагбаум приволокли трактором. Красный. Так что в журналисте классовая ненависть разгоралась только так.

— Ага, — вступил Игорь, — только курить надо было не «Бонд» и зажигать его не зажигалкой «Федор».

— С этим как раз все нормально, — тут же успокоил Серегей Сергеевич.

— Да, — встрял Молодой, — Олег сказал, что я все же не бандюган какой, я как бы бунтующий молодой человек. Хотели трубку мне дать, но это слишком уж мощный уклон в хипстоту. Трубка, очки в толстой оправе, шарфик, айфон — и все в кредит. Это с образом не вязалось.

Игорь согласно покивал, изображая понимание, понимания при этом у него не возникло ни на йоту, видимо, семейная дрязга целиком захватила его внимание или он был уже не совсем юн или не достаточно умен, чтобы разбираться в таких вещах, как стиль придуманного персонажа.

— Вот это ты запомнил, — Сергей Сергеевич снова вернулся на старую дорожку, — про хипстоту ты запомнил, а как он тебе прямым текстом говорил, чтобы ты денег не упоминал ни в каком виде, — это у тебя из памяти вылетело. Он же тебе сказал: деньги, гранты, премии, конкурсы, призы — не трогать, иначе тут не только художники в округе заведутся, но еще литераторы всяких местных мастей, кинематографисты.

Молодой скептически усмехнулся.

— А ты думал, если у нас тут надписи «Голливуд» нет на склоне какой-нибудь горы, то и кинематографистов нет? У нас тут союз документалистов есть, и союз молодых кинематографистов, который захочет поучаствовать в демонстрации своей альтернативной одаренности. И союз графиков и союз живописцев, причем это четыре союза, если ты хочешь знать. Союз графиков России и союз российских графиков, по той же схеме живописцы организованы. И если эта кодла попрет сюда, а она попрет, то мало не покажется. У меня одноклассник — директор металлургического комбината или хрен знает кто он там у меня, не суть, важно, что решили они спонсировать местную литературную премию. А у них там на комбинате не как у нас — заходи кто хочет, нет, — у них там кэпэпэ в каждом здании, чуть ли не на каждом этаже, даже завидно. Я человек старых времен — и чем больше кэпэпэ, тем спокойнее себя чувствую. Так вот, как только какой-то местный хрен из писателей узнал, кто спонсирует премию, он к ним и полез, чтобы себе выбить какую-нибудь номинацию. Ну, первый раз прошел — бывает, прикинулся дурачком, родственником, троюродным братом, который тетю родную свою давно не видел, — пропустили. Одноклассник мой охрану вздрючил, типа, че за херня, почему вы без согласования со мной всех пропускаете, вы так, ребята, и киллера пропустите, не дай боже. Те, типа, больше не повторится. Но еще пару раз повторилось, один раз этот хрен охрану с помощью писательских корочек заборол, второй раз с помощью удостоверения почетного жителя города и угроз, что он до мэра дойдет, потому что он мэра лично знает. Когда оказалось, что мэра он не знает, но так-то да, почетный житель, в приемах ему было отказано. Так эта падла сначала телефон рабочий одноклассника выцепила где-то, потом домашний, а потом и сотовый. В итоге получил этот писатель специальный приз жюри. Так что вот какое тебя будущее ждет, Сашенька. Как потом оказалось, этот писатель и почетного жителя себе таким же образом выцыганил, мэру просто всю кровь выпил, пока тот не согласился ему и его жене дать почетных жителей. (Они оба, бля, литераторы, и сын у них тоже литератор, и собака их литератор, наверно.) Но и это еще не все, что он про писателя этого узнал. Оказывается, за год до премии японское посольство конкурс объявило, вроде как японские мотивы в творчестве горожан. Ну и понятно, что этого гражданина привлек приз японского посольства, не знаю, что уж они там дарили. Но он им устроил русский ответ Пёрл-Харбору. И это я единичный пример рассказываю, таких сумасшедших людей у нас сотни в городе.

— Да я уж понял, — сказал Молодой. — Я уже имел длинный разговор по телефону с одной тетенькой, не знаю, насколько она адекватная.

— Че за разговор-то? — спросил Сергей Сергеевич.

— Ну, она представилась председателем Союза детей ветеранов Великой Отечественной войны и полчаса ездила по ушам, как ей пришлось страдать, только я не понял, по какой причине, ну, вроде как отец был на войне, только она родилась уже после войны, году в пятидесятом, но, короче, она все равно страдала. И через это добивалась, чтобы первая выставка была посвящена детям ветеранов Великой Отечественной войны, а еще она просила творческий вечер ей отдельно, как председателю этого союза. Хотела свои стихи почитать.

Сергей Сергеевич некоторое время переваривал эту информацию, а потом внезапно обратил свой гнев на Игоря.

— Вот не мог ты что-нибудь другое придумать.

— А что тут придумывать, — спокойно сказал злой Игорь, у которого схема того, как будет действовать замануха с музеем, давно уже, сразу с момента возникновения оформилась в голове. — Будут приходить, будем говорить, чтобы через год возвращались, когда все будет готово.

— А если и через год придут? — спросил Сергей Сергеевич.

— Скажем, чтобы приходили еще через год, что все очень сложно, что не можем согласовать по земельным документам с мэрией и администрацией. Эта херня всегда отпугивает творческих людей. Они, наверно, потому художники, а не строители, что им в такие вопросы не нравится вникать.

— Да? Ты умный у нас? — Сергей Сергеевич попытался изобразить своим толстым лицом что-то оскорбительное, но мышцы под слоями жира не очень хорошо справились с этой задачей, поэтому сарказм выразился только через голос, через повышение его на пару октав. — А что ты скажешь, если узнаешь, что и землю дали, как крестьянам, и денег выделили, как… не знаю кому? У нас Саша теперь как бы собственник земли, на которой отдел находится. И молодой куратор проекта.

Даже с заднего ряда, даже при том, что Ринат Иосифович сидел затылком к Игорю, стало видно, как он побледнел.

— Меня отец только тогда и простил, когда об этом узнал, — сознался Молодой, тоже бледный от волнения. — Он сначала думал, вы меня тут плохому учите и под статью подводите, а тут увидел, что я в гору пошел.

Слышно было, что слова «в гору» и удовольствие от них он цитирует из речи отца.

— На хрен такие горы, — высказал свое мнение Игорь Васильевич, в свою очередь как бы цитируя Высоцкого, — на таких лучше не бывать.

— Вот и я о том же, — сказал Сергей Сергеевич. — Итак, подводим итоги. На какое-то время от милиции, прокуратуры, следственного комитета и от того, что еще, может, придумает наше родное правительство, мы отгрызлись. Миша с Васильичем съездили удачно. Игорь с Ринатом отдохнули.

— Да уж, — не выдержал Игорь.

— Ну уж извини, — разведя руками, сказал ему на это Сергей Сергеевич. — Кто как смог, тот так и отдохнул. А вообще готовься к моральным трудностям, тут нам под Новый год подкинули работку — зашатаешься.

Все, включая Сергея Сергеевича поползли в курилку, обсуждая что-то на ходу; что они обсуждали, Игорь не слышал, потому что отвлекся на свои мрачные мысли. Только Ринат Иосифович отстал от народа и подался в свою норку. Игорь обнаружил, что стоит в коридоре один. Сунувшись было к себе в кабинет, он через какое-то время обнаружил, что выкурил полпачки возле открытого окна. «Закалился», — с очень горькой иронией подумал Игорь, вспомнив эпизод с балконом, и ему стало еще горше. «Это, наверно, из-за темноты, потому что она большую часть дня», — подумал Игорь про свою ссору с женой и вспомнил, что летучка началась утром — когда он отлучался в туалет, восходящее солнце било в большие окна котельной, а теперь уже спустились сумерки, от которых истоптанный снег вокруг котельной приобрел успокаивающий синеватый цвет, как под светом кварцевой лампы. По этому снегу, как будто не зависимый ни от чего, шел сероватый кот с поднятым хвостом, он долго пробирался от шлагбаума к кустам у забора.

— Кс-кс, — сказал ему Игорь, кот сделал вид, что не услышал, но на всякий случай ускорил свои передвижения.

Чтобы не свихнуться от раздражения на голоса и смех, доносившиеся из курилки, Игорь решился пойти и попортить настроение Ринату Иосифовичу. Он надеялся найти понимание у этого загадочного бухгалтера, хотя бы по родству их профессий и по тому, что то настроение, в котором находился Игорь эти несколько дней, преследует Рината Иосифовича постоянно. Где еще, если не у него, можно было найти хоть какую-то поддержку, а не только усмешки и утешающие похлопывания тяжелой рукой между лопаток?

Ринат Иосифович в обыкновенной своей манере долго не откликался на стук, и от этого создавалось впечатление, что Игорь пришел с обыском, а Ринат жжет компрометирующие документы, закапывает печати и прячет флаг местной коммунистической ячейки на своем теле, обертывая его вокруг туловища, а сверху трясущимися пальцами застегивая рубашку. Так и не дождавшись какой-то реакции на свои все более уверенные поскребывания, Игорь решился открыть дверь. Рината Игорь нашел сидящим за столом. Ощущая себя школьником, записывающимся в библиотеку, он сказал вопросительно поднятым диоптриям Рината Иосифовича: «Можно тут с вами посидеть?» Ринат Иосифович без слов ушел за стеллажи и принес оттуда стул. Потом молча включил свет в кабинете (до этого горела одна только настольная лампа), поставил закипать электрический чайник и сунул под нос севшего Игоря чистую малахитовую пепельницу.

«Вот это сервис», — подумал Игорь, и ему большого труда стоило не улыбнуться.

Невольно слыша взрывы смеха из курилки, Ринат и Игорь стали пить кофе и ожесточенно — как будто наперегонки — курить. Первым не выдержал Ринат Иосифович.

— Давай на ты, — сказал он.

— Давай, — нисколько не удивляясь, сказал Игорь.

— В семье что-то? — спросил Ринат.

Игорь покивал.

— Да и вообще что-то тошно как-то, — сказал Игорь стеллажам сбоку от Рината.

— Витаминов попей, — посоветовал Ринат, — сейчас зима. Иногда люди без витаминов до ручки доходят.

Игорь не удивился бы, если бы Ринат тут же стал впаривать ему какие-нибудь чудо-витамины и косметику для жены, но это оказалась не реклама, а просто совет. Не зная, чему удивляться, совету или тому, что Ринат не оказался еще и сетевым торговцем, Игорь с некоторым изумлением посмотрел в лицо бухгалтера и наткнулся на два отчетливых своих отражения в его очках.

— Я серьезно говорю, — сказал Ринат, — ты ведь астенический тип. Я тут уже несколько лет работаю, всегда почему-то астенических людей набирают, а вы потом с катушек съезжаете через несколько месяцев. Ты насколько хорошо сейчас свое состояние оцениваешь?

— Не фонтан, — признался Игорь. — И с катушек я как бы съезжаю, но не из-за работы, а мы с женой цапаемся. Если бы не работа, даже не знаю, куда и податься.

— Фигня, — категорично отрезал Ринат и откинулся на своем офисном кресле. Видя слегка дрогнувшее лицо Игоря, он повторил: — Нет, правда, фигня. Помиритесь еще десять раз.

— Да я понимаю, что помиримся, не первый раз уже, но просто бесит эта тягомотина, игры в дочки-матери какие-то.

— Ты проще смотри на это дело, ты женщин все равно не поймешь, — сказал Ринат. — Моя вон с Мишей переспала, и что мне ему теперь, стрихнин в суп подсыпать?

Игорь попытался прикинуться удивленным изменой жены Рината.

— Да ладно тебе, — махнул рукой Ринат, — весь отдел знает, а ты не знаешь.

Игорь тоже в ответ махнул рукой, но этак покаянно.

— Но мы ведь не бразильский сериал, — сказал Ринат серьезно. — Она меня из синей ямы вытащила, мы двадцать лет вместе, даже двадцать два, у нас три дочери. Сдается мне, правда, что средняя не от меня. И что теперь? Бегать с топором за ней? Она устраивает сцены, но на то она и баба. Я ей сказал, что она дура, что она бы еще с Александром переспала, — вот и вся сцена.

Игорь сдержался, чтобы не сказать, что он бы так не смог.

— Так-то, Ринат, я извиниться зашел, — сказал Игорь.

— За что? — спросил Ринат.

— Ну, во‑первых, я хуже о тебе думал, как сейчас оказалось.

— Ты тоже парень хороший, — перебил его Ринат, — но я перед тобой и всеми вами тоже должен, наверно, извиниться.

— А ты-то за что?

«Это мы тебя тогда на пьянку не взяли», — чуть не добавил Игорь.

— Ты вот обо мне плохо подумал, — сказал Ринат, — а ведь я вообще о вас не думаю. На работе еще, может, услышу кого в коридоре, какая-то мысль промелькнет. Или когда на дело уезжаете, хочется, чтобы все нормально прошло, но только я сажусь в машину до дома — все. Вы у меня из головы исчезаете до следующего дня. Так, наверно, нельзя. Да? Человеком-канцелярией быть — это западло, наверно. Но я, когда бросил пить, таким стал, ничего с собой поделать не могу.

— И еще одна вещь, — нерешительно встрял Игорь в исповедь Рината, от которой Игорю почему-то стало неловко.

— Да? — участливо спросил Ринат, хотя в лице его не появилось ни капли заинтересованности.

— Ну, я на летучке тогда посоветовал насчет музея, мне показалось, что тебе неприятно было, что это я предложил, — выдохнул Игорь.

— Ничего подобного, — улыбнулся Ринат. — Я сразу понял, кому придется впрягаться, если твою идею примут. Идейка, правда, хороша. Тут уж на себя нужно обижаться, что она в голову не пришла. Но за то, что ты Молодого заставил жопу от кресла оторвать, — честь тебе и хвала. Я ведь раньше в военкомате работал, поэтому мне его морда призывного возраста покоя не дает. Мы с ним как кошка с собакой по чисто биологическим причинам.

Через несколько дней Сергей Сергеевич, нервно смеясь, сообщил, что срочная придумка с музеем прошла впустую — прокурорскую проверку по каким-то причинам отложили чуть ли не на июль будущего года.

Глава 6

Игорь зашел в допросную, поднял глаза от конверта с вопросами, и у него чуть не подкосились ноги, потому что в первый момент ему показалось, что к креслу пристегнута его жена. Это был очень неприятный момент. За считанные секунды, пока длилось узнавание, Игорь успел продумать план побега — из подвала и дальше из города.

«Удивительно, как похожа», — подумал Игорь, сидя на табурете и чувствуя, как дрожат ноги.

Это и правда была женщина примерно тех же лет, что и его жена, а значит, и его ровесница тоже. Игорь подумал, что будь здесь Ольга, она бы прикончила дамочку своими руками, потому что пристегнутая была одета совершенно так же, как иногда одевалась и его жена, — в брендовый итальянский брючный костюм зеленоватого цвета, и даже сапоги вроде бы (тут Игорь не был полностью уверен) были такие же. По крайней мере, такого же оттенка. Даже очки и прическа, как виделось Игорю, были совершенно те же. «Интересно, это у нее натуральный цвет или она красится», — подумал Игорь и чуть не спросил это вслух, потому что жена краской не пользовалась.

Кроме того положения, в котором она оказалась, женщину пугало, видимо, и пристальное разглядывание со стороны Игоря. Когда Игорь понял, что из-за своего пристального взгляда похож на маньяка, ему от смущения, переходившего в стыд, и от ужаса перед тем, что будет потом, захотелось выйти из комнаты и больше никогда туда не возвращаться.

— Не бойтесь, — сказал ей Игорь со второй попытки, потому что голос его не слушался. Попытка успокоить женщину явно не удалась, Игорю показалось, что по телу женщины прошел спазм, и спазм этот передался креслу, в котором она сидела. Игорь подумал, что ему еще хуже, чем этой женщине, потому что она находится в неведении, хотя и в ужасном, а он прекрасно знает, что будет дальше, и знает, что она похожа на его жену, она же не в курсе этого. «Так, наверно, некоторые офицеры в концлагерях себя оправдывали», — подумалось Игорю, и отвращение к самому себе как будто излилось из какого-то органа внутри его организма. Игорь увидел себя ее глазами и понял, что действительно похож на маньяка в своей синей робе, с поблескивающими узенькими очками, бритой до гладкости физиономией и короткой стрижкой. Единственной причиной, по какой женщина еще не забилась в истерике, было то, что допросная выглядела слишком официально — с этим каждому знакомым по фильмам зеркалом, вдобавок на руках Игоря не было окровавленных резиновых перчаток, а сама комната не была залита кровью предыдущих жертв.

— Не бойтесь, — повторил Игорь, сцепив руки вместе и пытаясь унять в них дрожь, чтобы женщина не подумала, будто его трясет от возбуждения, — это просто…

«Что просто? Что просто? Ни хрена себе просто», — крутилось у него в голове.

— Просто заявка поступила. Ваш бывший муж оказался с террористами связан. И нам нужно задать вам несколько вопросов — и всё, — произнес Игорь, совсем не думая, что может не оказаться никакого бывшего мужа.

— Я замужем не была, — сказала женщина, и в голосе ее появилась нотка уверенности. — Вы с ума сошли.

— Я не так выразился, — нашелся Игорь, — я имел в виду вашего бывшего… М-м-м.

Он потянул, чтобы она сама договорила его мысль.

— Виктор? Это гражданский брак был, — сказала женщина, Игорь с готовностью закивал.

— Я к нему никакого отношения не имею, — сказала женщина дрожащим от пережитого стресса голосом. — Отстегните меня, я все объясню.

— Нет, вы сначала на вопросы ответите, а потом вас отстегнут, вы только успокойтесь ради бога. Такова процедура.

— Да как можно успокоиться, когда человек сделал мне ребенка, сбежал неизвестно куда, а спустя несколько лет он террористом оказывается, — сказала женщина с возмущением. — И нас с ребенком хватают, запихивают в машину и везут неизвестно куда, вы с ума сошли. Вы понимаете, что это явно ошибка. Вы понимаете, что я сразу же в прокуратуру пойду.

Она замолкла, переживая обиду и возмущение, а Игорь замер от ужаса, понятного в этой комнате ему одному.

Сутки назад он в это же самое время сидел рядом с сыном, тот выбирал игры, выставленные на рождественской распродаже в «Стиме». Игорь проверял, есть ли в играх русский язык, чтобы сын понимал, во что он там играет, они тут же оплачивали эти игры с кредитки к бешеному восторгу сына. Чуть ранее они ходили с женой по магазинам и решали, что купить сыну из вещей и игрушек под елку, — и тут Игорь узнает, что буквально в соседней комнате сидит ребенок, который, на хрен, вообще не доживет до Нового года, причем при его деятельном попустительстве. А в этой комнате сидит ни в чем не повинная женщина, которая до Нового года тоже не доживет.

— Вы извините, я выйду на секунду, — сказал Игорь.

— Вы извините, но нельзя ли меня все-таки меня отвязать, в конце концов, я что, такую угрозу национальной безопасности представляю?

— Извините, но нет, — сказал ей Игорь от двери.

— И долго мне так сидеть? — спросила она, когда Игорь уже захлопывал дверь за собой, полный решимости прекратить этот ужас.

В коридоре его уже поджидал Игорь Васильевич, преграждая дорогу в комнатку за зеркалом.

— Пойдем-ка, — сказал Игорь Васильевич Игорю, беря его за шиворот и волоча за собой в комнату отдыха.

Там Игорь Васильевич бросил Игоря на диван, а сам встал над ним, скрестив руки на груди.

— Вы с ума сошли, — сказал Игорь, откашливаясь от влажноватой пыли.

— Не сошли, — сказал Игорь Васильевич, — Эсэс просто не уполномочен говорить, в чем дело.

— Да что же это за надобность-то, людей убивать? Что, их нельзя потом отпускать на все четыре стороны? Этих-то зачем убивать? Ну ладно, те два случая, в которых я участвовал, там еще можно было объяснить какой-то террористической угрозой, но тут-то что? Васильич, ну сам подумай, какая от них угроза?

Игорь попытался подняться, но Игорь Васильевич остановил его жестом.

— Сядь.

Игорь решил проявить покладистость и остаться на диване.

— Хватит истерить, — сказал Игорь Васильевич, — ты не понимаешь. Тут дело не в том, чтобы за безопасностью государства следить.

— А в чем, бля, дело-то тогда, чем мы тут занимаемся, чем эту херотень можно оправдать? Этот цирк.

— Тут дело не в том, чтобы беречь, типа, от врагов изнутри и снаружи. Тут речь идет об остатках государственных институтов, что еще существуют. Тут уже об остатках государства идет речь.

Игорь рассмеялся.

— Какого государства? Советского Союза, что ли? Да вы с ума сошли. Васильич, ты понимаешь, что это безумие, что вы с Эсэсом и Филом психи чистой воды. Ты понимаешь, что мы женщину и ребенка убьем? Неужели нельзя было хотя бы ребенка в это не впутывать, оставить его там на месте, где вы женщину эту бедную забрали. В детдом его сдать потом, я не знаю…

В выражении лица Игоря Васильевича ничего не изменилось, когда он сказал:

— Игорь, нет уже никакого ребенка.

Эта новость настолько оглушила Игоря, что ему показалось, что он успокоился.

— И как на это Фил посмотрел? — спросил Игорь, помолчав, и посмотрел Игорю Васильевичу в глаза, потому что ему стало интересно, что происходит с лицом этого человека, когда тот несет совершенно бесчеловечные вещи.

— Фила я выгнал от греха, потому что он тоже уже на взводе, он таких историй не любит. А мне тут двух истеричек только не хватало, — лицо Игоря Васильевича оставалось спокойным и деловитым.

— Ну, вот у тебя одна истеричка, — сказал на это Игорь. — А если я не пойду? Я не собираюсь в этой дикости участвовать.

— Ну, значит, я буду тут стоять, пока ты не согласишься, и мы отсюда не уйдем, пока ты не будешь готов, — опять же спокойно и уверенно ответил Игорь Васильевич. — Только учти. Если мы тут несколько часов просидим, от бабы в смысле допроса толку уже не будет, еще немного, и у нее там паническая атака начнется, потом она будет какое-то время биться, переживет приступ удушья, а потом ее можно будет спокойно в дурку отправлять на какое-то время. И значит, ребенок зря умер. Вот и все.

— Ну вот пойду я туда к ней, — сказал Игорь, — я ведь даже конверт открыть не смогу при виде нее, она на мою жену похожа. А теперь, когда я знаю, что труп ее ребенка в соседней комнате лежит, меня вообще расколбасит, если она вопрос какой-нибудь о нем задаст, у меня у самого паника начнется. Потому что это не нормально так себя вести с людьми.

Игорь Васильевич переступил с ноги на ногу и в лице его, кажется, мелькнуло что-то вроде кривой ухмылки.

— Вот это уже деловой разговор, — сказал он.

Игорю вдруг пришло в голову, что весь отдел — это, может, один большой психологический эксперимент, а он сам — подопытный в этом эксперименте, что он допрашивает фальшивых подозреваемых, а его самого все время снимают на камеру. Может быть, целая группа каких-нибудь гиков прослеживают его жизнь от работы до дома и записывают его реакции на все более и более безумные испытания. По сути дела, он ведь не видел ни одной убедительной смерти, кроме самого первого убийства, которое могло оказаться инсценировкой от начала до конца. Остальные убийства происходили где-то за кулисами зрения Игоря. Такая организация, как отдел, не могла существовать в принципе. Игорь никогда про нее не слышал даже в городских легендах. А ведь каких только историй Игорь не наслушался за всю свою жизнь от коллег, знакомых и ветеранов чеченских и афганских войн. Видимо, на лице Игоря как-то отразилось это внезапное открытие, потому что Игорь Васильевич поспешил вмешаться прямой речью непосредственно в Игорев мыслительный процесс.

— О-о, — сказал Игорь Васильевич, — я смотрю, у тебя тоже крыша запротекала.

— То есть? — встрепенулся обиженный Игорь.

— Настает такой момент, — ответил Игорь Васильевич, — когда кто-то решает, что все это спектакль, что его разыгрывают. Что весь отдел — сплошной спектакль для него одного. Кто-то думает, что сейчас скрытая камера появится, кто-то поумнее думает, что это психологический эксперимент. О, вот ты, кстати, так и думаешь, что это психологический эксперимент в духе, как его, бля, Мил… какого-то хера, короче.

Игорь уныло понурился.

— Это легко опровергается, — сказал Игорь Васильевич. — Можешь сходить в соседнюю комнату и пощупать пульс у трупа, а потом, после допроса, я тебя приглашу и ты еще у бабы пульс пощупаешь и оценишь цвет ее лица. Можем даже оставить ее в подвале на несколько дней, чтобы ты убедился, что разложение началось. Хочешь?

Игорю Васильевичу не нужно было ответа, но Игорь все равно на всякий случай помотал головой. Он опасался, что если Игорь Васильевич решит, что Игорь не верит ему, то протащит его, Игоря, в кабинет за зеркалом и предъявит ему труп ребенка, и заставит щупать пульс, а Игорь не хотел знать, девочка это или мальчик и как ребенок выглядит, чтобы думать о нем только как об абстрактном мертвом ребенке, вроде тех, про которых в новостях говорят «число жертв составило».

— Ты сколько с женой прожил? — спросил Игорь Васильевич.

Игорь принялся подсчитывать, и вроде это должно было быть просто, но у него что-то не получалось, мысль соскальзывала на другое — на то, что так или иначе, а все равно придется вернуться в допросную. Если бы сейчас Игорь Васильевич стал угрожать ему убийством или говорить что-то вроде «спасибо, ты на нас поработал, а теперь я тебя убью, не хочешь ли покурить перед смертью», Игорь и то воспринял бы это легче.

— Не знаю, — сказал Игорь, — лет пятнадцать, наверно.

— Вот, — сказал Игорь Васильевич, — другой бы на твоем месте, поставь ему после пятнадцати лет брака копию жены, — собственными руками попытался бы ее задушить, даже до допроса бы дело не дошло. А если бы в соседней комнате еще копию тещи держали, а лучше саму тещу — это было бы вообще зрелище не для слабонервных.

— Охренеть как смешно, — поднял на него лицо Игорь.

Они стали смотреть друг на друга, Игорь с желанием, чтобы Игорь Васильевич как-нибудь самоаннигилировался, а Игорь Васильевич на Игоря в каком-то колеблющемся раздумье, как Иван Павлов на собаку. Раздумье это выразилось в том, что Игорь Васильевич переместил руки с груди в карманы комбинезонных штанин и стал слабо раскачиваться вперед и назад.

— Вот что, — сказал Игорь Васильевич наконец. — Я знал, что кто-нибудь из вас двоих сегодня что-нибудь подобное начнет выкидывать, поэтому выковырял из горла Рената одну таблетку. Трепать тебя перестанет, но и спать ты потом, может быть, пару суток не будешь. Это как бы спецсредство, его на каждое задание должны всем выдавать, но Ренат их зажопил по своему обыкновению и, может быть, налево сплавляет, ну, ты его знаешь. Он здраво рассуждает, что у вас от него привыкание может выработаться, но суть не в этом. Если ты уже сопли вытер, то можно и без него обойтись. Или можно мандраж снять медикаментозно, но тогда тебе нельзя будет машину вести и вообще на улицу лучше будет не соваться, потому что это как бы для боевых действий средство, его в условиях мирного города…

— Мирного… — саркастически скривился Игорь, имея в виду, что в условиях мирного города вообще-то не крадут женщин с детьми и не сворачивают им головы в подвалах, называемых Голливудами.

Игорь Васильевич понял этот сарказм по-своему.

— Ясненько, — сказал он и полез в карман. — Без таблеточек, значит, не обойтись.

— Что это изменит? — спросил Игорь исподлобья. — Мне эта вот ситуевина будет видна в другом свете?

— Нет, ты просто успокоишься, — пояснил Игорь Васильевич. — Ну как просто, ты так спокоен никогда в жизни не был, как будешь минут через десять.

Игорь Васильевич достал из кармана стеклянную капсулу, зачем-то потряс ее, проверяя, звенит ли внутри таблетка, — так курильщики почти каждый раз трясут пачку с сигаретами, проверяя, осталось ли что-нибудь, даже если пачка почти полная (Игорь и сам так делал). После этого он зубами сорвал крышку капсулы и сплюнул ее в сторону, так что она резиново ускакала под журнальный столик. В капсуле оставалась ватка — ее Игорь Васильевич достал двумя пальцами и зачем-то сунул в карман на животе. В подставленную под капсулу ладонь скользнула очень маленькая таблетка. Игорь Васильевич посмотрел на нее, на Игоря, после чего убрал капсулу опять же в карман на животе и стал аккуратно разламывать таблетку напополам своими большими пальцами. Несколько белых крошек упало на бетонный пол.

— Подержи пока, — Игорь Васильевич сунул в руку Игоря крохотный обломочек, остатки же таблетки бросил на пол и растер подошвой ботинка, как будто гася окурок. — Я пока за водой схожу.

— Да какая тут вода? — Игорь сомневался, что вообще почувствует таблетку во рту — она же растает, прежде чем провалится в пищевод.

— Тогда глотай, — приказал Игорь Васильевич.

Игорь забросил кусок таблетки в рот и проглотил, Игорь Васильевич подтянул к себе журнальный столик и присел на него, как на табурет. На манжете куртки Игоря Васильевича Игорь увидел короткий, тонкий светлый волос, блеснувший в свете лампы. Видимо, таблетка еще не подействовала, потому что внутри Игоря что-то екнуло.

— Никогда ничего не меняется, — сказал Игорь Васильевич прямо в лицо Игорю.

— Ты меня что, гипнотизировать собрался? — спросил Игорь, пытаясь уловить момент, когда начнет действовать чудо-препарат.

— Нет, — сказал Игорь Васильевич, — хочу просто прояснить некоторые моменты недопонимания.

— Охренеть, — сказал Игорь. — Это не недопонимание называется, это называется полным неприятием. Меня коробит, что мы людей убиваем, ладно людей, мы женщин и детей убиваем, это не недопонимание.

— А что тебя смущает? — спросил Игорь Васильевич. — Ты каждый день своим бездействием убиваешь кучу людей, в том числе и детей. Ты когда новость слышишь о том, что какому-то ребенку нужна операция, ты же не бросаешься продавать квартиру, чтобы оплатить ему многомиллионное лечение. Ты же не везешь сюда партию африканских детей, чтобы спасти их от голода и жажды. Ты даже ни одну семью беженцев не приютил. Если бомжа видишь на улице, ты отворачиваешься и радуешься, что это не ты. Когда где-нибудь на Кавказе громят квартиру и говорят в новостях, что уничтожено еще сколько-то террористов, ты просто веришь, что уничтожены именно террористы, а когда расстояние между тобой и реальной угрозой сокращается и она к тебе чуть ближе, чем новость из Интернета, ты вдруг начинаешь о морали говорить и о душевных терзаниях.

— И в чем, интересно, заключается угроза национальной безопасности от женщины и ребенка?

— А тебе Сергей Сергеевич, твой непосредственный начальник, запретил об этом знать, для твоего же собственного блага, — сказал Игорь Васильевич. — Я еще с советских времен на отдел иногда работал. Я сам сторонник того, чтобы люди с самого начала знали, во что они ввязываются. Эсэс всегда против. И каждый раз у какого-нибудь оперативника наступает момент, когда он без правды как бы уже не дееспособен. И каждый раз Сергей Сергеевич раскрывает карты, а потом от команды не остается и следа, потому что кто-то устраивает стрельбу, кто-то душит свою семью подушкой и рубит топором, а сам выбрасывается в окно, кто-то просто сбегает в какую-нибудь деревню, так что хер его найдешь. Радуйся своему неведению и мукам совести, потому что это очень хорошо, мучиться угрызениями и ничего не знать. Но, вообще, да, нужно сообщать людям с самого начала, и если с тобой не получится, и опять вся команда накроется медным тазом, а мы с Эсэсом в живых останемся, то, я думаю, стоит открываться людям сразу, чтобы они или сразу думали, что мы сумасшедшие, и уходили, — или уж оставались, но знали зачем.

— У тебя детский волос на рукаве, — сказал Игорь и показал пальцем на манжет Игоря Васильевича.

— И что? — Игорь Васильевич равнодушно сдул волос, как будто это был волос после обычной стрижки. — Я разрыдаться должен? Набрать в колбочку от таблетки слез невинного ребенка и носить на шее как вечное напоминание неизвестно чего?

Игорь Васильевич наклонился к Игорю и сказал:

— Если хочешь знать, будь твой сын на месте этого ребенка, я бы ему совершенно так же голову бы на бок свернул, а потом бы его труп отодвинул ногой от двери, чтобы он не мешался.

Игорь прислушался к себе, оценивая такое заявление, но ничего не почувствовал, ни ярости, ни страха — ничего. Как и обещал Игорь Васильевич, Игорь был так спокоен, как не был никогда в жизни. Даже в раннем детстве все его существование сводилось к боязни показаться плохим в глазах родителей, дискомфорту от поведения каких-то более живых одноклассников — причем его не задевали, нет, но ему было неловко от того, что он не может заступиться за кого-нибудь, кого задевают. Удивляясь такой внутренней гармонии, недоступной ему настолько, что самого Игоря словно вытеснило из тела этой безмятежностью, он увидел себя как бы со стороны. Игорь воткнул в ногу Игоря Васильевича непонятно откуда взявшийся в кармане карандаш и выбил из-под его зада журнальный столик. Следующим движением он потянулся к книжной полке, чтобы схватить том Большой советской энциклопедии и, видимо, забить им Игоря Васильевича насмерть, но тот оказался не промах — несмотря на то что как-то не очень быстро среагировал на действия Игоря, он, не вставая с пола, огромной своей ножищей подсек бунтовщика, можно сказать, на взлете, тут же поймал за горло одной рукой, а второй приставил к его нижнему веку измаранный в собственной крови карандаш.

Игорь Васильевич тяжело дышал, по его глазам было видно, насколько его переполняет адреналин. Игорь счел благоразумным не двигаться, чтобы не лишиться глаза. Он смотрел на Игоря Васильевича, как на зверя в зоопарке, слегка сожалея о том, что воткнул карандаш ему в бедро, а не в глаз или не в пах, и понимая, что если бы потянулся к лицу или ширинке Игоря Васильевича, тот заломал бы его гораздо быстрее.

— Что теперь, — спросил Игорь, косясь на карандаш, — второй раунд?

Игорь Васильевич медленно отпустил Игоря и, кряхтя и шипя от боли, сел на диван. Игорь поднялся на локте, вставать и куда-то идти ему не хотелось, он прощупал места, которыми ударился об пол, особенно голову, но все было цело, голова даже не разбита.

— Силен ты, брат, — сказал Игорь Васильевич с упреком, прищурившись, он отмерил большим пальцем расстояние на карандаше и прикинул его к раненой ноге. — Вот откуда в вас, ботаниках, такая жестокость? Годами, что ли, копится? Прямо какая-то затаенная ненависть, честное слово, хуже, чем у маньяков. Я думал, их Ренат сам пьет втихую, эти таблетки, а сейчас думаю, нет, если бы он выпил, он бы жену на мороз выхернул или просто звездюлей бы ей вставил, так что она бы у него по струнке ходила.

Он обратился от своих размышлений вслух к Игорю:

— Что, можешь теперь допрашивать? Коленки не трясутся?

Игорь, зачем-то опустив глаза к носкам ботинок, прислушался к себе.

— Да, — честно сказал Игорь, подняв взгляд на Игоря Васильевича, — думаю, хватит моральных сил и на женщину, и на вас еще останется всех вместе взятых. Советую спрятать Эсэса, потому что у меня желание появилось прийти к нему с паяльником и узнать, кем он был до семнадцатого года.

— Даже не понимаю, почему я не угадал, что в тебе Берия проснется, — сказал Игорь Васильевич.

Игорь встал и начал отряхивать от пыли штаны и рукав куртки. Игорь Васильевич, поморщившись, поднялся и стал помогать Игорю, отряхивая его со спины, потом развернул его за плечи лицом к себе и поправил Игорю прическу, в лице Игоря Васильевича промелькнуло сомнение, когда они пересеклись взглядами.

— Ну и видок у тебя, — честно высказал Игорь Васильевич. — Если бы я сейчас был к креслу пристегнут, и ты бы зашел, я бы родил со страху. У тебя Чикатило в родственниках не числится?

— Это ТЫ меня спрашиваешь? — осведомился Игорь и пошел в допросную.

— Долго вас не было, — сказала ему женщина, — с вами все в порядке?

Игорь молча прошел на свое место и вскрыл конверт, даже препарат не избавил его от неловкости при взгляде на пленницу, поэтому Игорь решил сделать вид, что он просто читает вопросы, а кто-то абстрактный на них отвечает. Почему-то именно эта тактика подействовала на женщину успокаивающе. В отличие от прежнего узника «Голливуда» ее не насмешил ни один вопрос, она даже не спросила, где ее ребенок, такой, видимо, у Игоря был деловитый чиновничий вид, исключавший возможность какого-либо насилия со стороны организации, которую он представлял.

Единственное, что ее заинтересовало, — это почему Игорь не записывает ответы, Игорь и сам не знал, почему ему не дают диктофона в подвал, но сказал, что допрос записывается через камеру за зеркалом. Этот ответ женщину полностью устроил.

Избавленный от своего обычного волнения, граничащего с паникой, он продолжал видеть себя со стороны, причем как бы со стороны женщины. Он видел, что руки у него сложены на столе, так, как будто он хотел скрестить их на груди, а вместо этого облокотился на столешницу и сунулся носом в листок бумаги, видел, как лампа делает его лицо бледнее и отбрасывает такие тени от его носа и надбровных дуг, что его голова становится похожей на череп. Тому Игорю со стороны стало даже интересно, сколько Игорь получает, раз носит не строгий костюм, в котором любят шарахаться ребята из спецслужб, а обычный строительный комбинезон.

Закончив допрос, Игорь не удержался и последний раз взглянул на женщину. Его спокойствие полностью передалось ей, она с любопытством присматривалась к окружающей обстановке, к листочкам и конверту на столе, к зеркалу, за которым, она знала, кто-то был.

— Это все, — отвлек ее Игорь, — сейчас вас освободят. Спасибо за сотрудничество.

— Пожалуйста, — сказала она ему в спину, потому что Игорь уже уходил, оставив на столе свои бумажки.

За порогом его поджидал Игорь Васильевич, Игорь покосился на его раненую ногу и увидел свежий белый бинт, просвечивающий в дырке из-под карандаша, обрамленной пятном еще не совсем высохшей крови. Игорь попытался зачем-то с силой толкнуть Игоря Васильевича плечом, но тот, видно, уже был готов к подобным фокусам, и Игорь почувствовал только, будто толкнулся не об живого человека, а об угол дома. При этом Игорь Васильевич не остался безответным, а взял Игоря за шиворот и толкнул дальше по коридору.

— Не смей в ту комнату заходить, — сказал Игорь Васильевич, имея в виду, скорее всего, не комнату отдыха, а комнату за зеркалом. — Сейчас посмотришь, а потом отпустит — будешь потом по ночам изнывать.

— По себе судишь? — спросил другой, спокойный Игорь, но не стал заглядывать в комнатку за зеркалом, а пошел наверх.

У выхода из «Голливуда» Игоря поджидал Фил с сигаретой и тревожными глазами.

— Привет душегубам от душегубов, — поприветствовал его Игорь, а на удивление, которым сменилась тревога в глазах Фила, сказал так: — Мне Васильич таблетку дал.

Удивление в глазах Фила никуда не делось, а сменилось еще большим удивлением.

— Половину таблетки, — уточнил Игорь.

Только тогда на лице Фила появилось понимание.

— Он хоть живой там? — спросил Фил.

Игорь подумал, оценивая состояние Игоря Васильевича.

— В принципе, да, но пару недель поприхрамывает. Скажи, чтобы Молодой костер ваш жертвенный разжигал, — сказал Игорь. — Пришла пора.

— Тебе домой нельзя, — со всей серьезностью сказал Фил, — тебя поперло.

— А я сейчас пойду и у Рината Иосифовича антидот попрошу, — придумал Игорь. — И прибавку к зарплате. Нет, сначала прибавку к зарплате, а потом антидот. Я сейчас в таком состоянии, что он мне их даст, даже если их у него нет.

Фил рассмеялся, как будто по принуждению, держась поближе к Игорю, он проводил его до самого кабинета.

— Может, еще на ключ меня закроешь? — поинтересовался Игорь.

— Тебе бы не помешало, — отвечал Фил с уверенностью. — Ты бы мне потом сам спасибо сказал.

— Да я как бы в норме, — сказал Игорь.

Оставшись один, Игорь покурил у окна, хотя и не чувствовал никакой потребности в курении. Когда тление сигареты дошло до фильтра, Игорь услышал, что началась продувка котла — запустили электродвигатели, и в самом начале пуска этот звук напоминал гудение вызванного лифта, а уже потом зарос звуками движимого вентиляторами воздуха. «Стены как в хрущевке», — подумал Игорь и решил позвонить жене.

Сначала телефон жены отвечал длинными гудками и обрывами после двадцати секунд дозвона, а потом и вовсе стал абонентом, находящимся вне зоны действия сети. «Интересно», — подумал Игорь и поглядел на часы — шести еще не было. Несмотря на все свое благодушное равнодушие, он почувствовал, что левая сторона его туловища, обращенная к приоткрытому окну, и шея слева, и левое ухо — очень холодны, а справа было очень жарко. Игорь подумал, что завтра голове будет трудно вертеться на простуженной шее, закрыл окно и позвонил на рабочий телефон жены, но и там никто не отвечал. Тогда Игорь снова открыл окно, закурил, хотя опять не чувствовал в этом никакой нужды, и позвонил в справочную, чтобы узнать какой-то другой номер предприятия, на котором работала Ольга. Так он несколько раз открывал и закрывал окно, сам себе напоминая кондиционер, и, наконец, дозвонился до секретаря. Девушка на том конце провода сначала говорила, что у жены совещание и ее нельзя беспокоить, что она не может зайти и попросить Ольгу Витальевну к трубке, но когда Игорь сказал, что это муж, что он ничего не будет передавать своей жене, если секретарь ее выдаст, девушка шепотом призналась, что никакого совещания нет, а жена отпросилась уйти пораньше по семейным обстоятельствам. Неизвестно, что бы произошло с Игорем, если бы он узнал о таком поступке жены на трезвую голову, может, он стал искать ей оправдание и подумал, что она ушла выбрать ему новогодний подарок. Теперешнему же Игорю, как бы более трезвому, чем он был всегда, все стало ясно, и он спросил у секретаря, с кем мутит его жена на рабочем месте. Самое глупое в этом всем было то, что жена мутила с сисадмином, и непонятно было, что она в нем нашла, в любом случае не брутальность и не мужественность, потому что сисадмину даже прежний, не принявший таблетки Игорь с легкостью мог переломить хребет в пяти местах. Игорь решил, что жене просто не хватало второго ребенка, она таким образом компенсировала это.

Узнав номер сотового телефона сисадмина и сказав вежливое «спасибо» секретарше, от которой через трубку исходили уже буквально волны живого электричества — так она желала поделиться с кем-нибудь переменами в семейной жизни их главного бухгалтера, — Игорь позвонил любовнику жены. На тот момент Игорь уже переместился к компьютеру, пытаясь, видимо, находиться в одной парадигме с человеком — вычислительной машиной. Пока шли гудки, Игорь бессознательно выстукивал по клавише «Пробел» расслабленным указательным пальцем похоронный марш Шопена.

Сисадмин не стал отпираться, когда Игорь попросил Ольгу к телефону, и безвольно передал трубку супруге Игоря, скорее всего, радуясь, что это телефонный звонок, а не звонок в дверь.

— Ну и на хрена? — спросил жену Игорь. — На хрена ты это сделала? Просто интересно. Это временное увлечение или навсегда?

Пока жена делилась с Игорем жаркой отповедью, которую она, судя по всему, готовила уже давно, он смотрел в поросшее морозными узорами окно, подперев щеку ладонью. Умиротворенный Игорь понимал, что жена, конечно, права, что да — он черств, что таким он был с момента их знакомства, и рождение ребенка его нисколько не изменило, что ему всегда важна была какая-то абстрактная справедливость, и тяга к этой справедливости граничит с глупостью. Он оценил, что жена не бросила его, пока у него не было работы, потому что тогда он вернулся бы в родительский дом и со стороны выглядел бы даже более жалко, чем сисадмин. Думая, что она совсем размазывает Игоря по стенке, жена сказала, что квартира остается Игорю, а они уже купили себе жилье, что сына они забирают, потому что он все равно не от Игоря, который даже в этом плане полный ноль.

— Ну, раз ты уж все высказала, включи свой телефон, — предложил Игорь, — а то вдруг я захочу тебе позвонить, когда ты будешь одна, а ты вне доступа.

Жена, как показалось Игорю, в бешенстве бросила трубку.

Все так же разглядывая узор на стекле, Игорь попробовал представить, что с ним будет, когда действие препарата закончится, — и не смог. «Обидно, что я так не пью, чтобы в запой уйти, а ведь это было бы самое подходящее сейчас», — подумал Игорь. При этом он почему-то не сомневался, что жена вернется, и понимал, что он ее примет обратно, потому что менять одну тряпку на еще большую тряпку — это совсем уж как-то неестественно. Игорь уже видел, насколько будет жалок, если примет ее снова, однако препарат как-то сглаживал его отвращение к себе.

— Надо будет выцыганить у Рината еще таблеток на случай ее возвращения, — придумал Игорь вслух.

В дверь осторожно постучали, и на пороге, словно откликнувшись на мысли Игоря, появился осторожный Ринат Иосифович, причем он не зашел в кабинет, а оценивал состояние Игоря с благоразумно безопасного расстояния.

— Все нормально? — осведомился Ринат Иосифович.

— Нормально, — ответил Игорь голосом, который ему самому показался мечтательным и скучным, в данный момент ему не хотелось делиться семейными разборками в бухгалтерском кругу.

— Олег Сергею Сергеевичу звонил, — пояснил Ринат Иосифович, — сказал, что ты до хахаля своей жены добрался по телефону.

— Я когда-нибудь и до Олега доберусь, — сказал Игорь. — Он моей семье угрожал. Хотя, судя по всему, у меня теперь семьи нету.

— Даже так? — осторожно удивился Ринат Иосифович.

— Даже очень так, — сказал Игорь. — Она сказала, что сын не от меня.

— Да ну, она гонит. Тебе назло, — убежденно сказал Ринат Иосифович.

Прикинув, Игорь согласился с Ринатом Иосифовичем, все-таки сын на него очень похож, так что вероятность того, что жена лжет, чтобы позлить Игоря, была очень высока. Но сильнее его заботило не отцовство даже, а та необъяснимая озлобленность, с которой жена произносила претензии в его адрес. Ее послушать, так можно было решить, что она сбежала от семейного тирана, который по меньшей мере колотил ее каждый вечер. Игорь поделился своей гипотетической печалью (которой не ощущал, но как бы должен был ощущать) с все еще не решившимся переступить порог Ринатом Иосифовичем. Говорить об этом было глупо, хотя бы потому, что он и сам знал, что в минуты ссор высказываются всякие вещи, о которых потом даже как-то неловко вспоминать, но злоба жены походила на срыв, при том что это совсем не Игорь затеял интрижку на стороне.

— Ну, должна была она хоть что-то придумать, чтобы объяснить свою дурь. Может, она сама не верит в то, что говорит, — попробовал объяснить Ринат Иосифович.

— А если не верит, то почему уходит, — скучным даже ему самому голосом спросил Игорь.

— Ты, главное, сейчас Игоря Васильевича не слушай, — посоветовал Ринат Иосифович. — Он тебе скажет, что за бабу надо бороться, а ты натворишь дикостей в таком состоянии. Она, может, сама хочет, чтобы ты за нее поборолся, проявил характер, у меня сестра такая была — стравливала мужиков друг с другом почем зря, ради спортивного интереса. Если хочешь в этом поучаствовать — ради бога, только в себя сначала приди. А то ты так поборешься, что потом сам жалеть будешь. От таблетки сначала отойди, мой тебе совет.

— А долго меня переть будет? — спросил Игорь.

— Он же тебе не целую дал? Поколбасит еще сегоднязавтра, а потом отрубишься.

— Так вроде бы с послезавтра на послепослезавтра — Новый год, — вспомнил Игорь.

— Странно, что тебя это еще заботит, но да, именно так, праздник ты проспишь, скорее всего, — согласился Ринат Иосифович, — за это скажи спасибо начальству.

Даже в таком состоянии Игорю не хотелось возвращаться в пустой дом, да и вообще пока не хотелось домой.

— Как думаешь, я Фила не очень стесню, если здесь останусь на все время, пока таблетка действует? — спросил Игорь, и ему показалось, что в лице Рината Иосифовича мелькнуло что-то вроде облегчения, скорее всего, поговорить именно об этом его и послали.

— Ему только веселее будет, — сказал Ринат Иосифович, — но, вообще, ему и без тебя было бы нескучно, потому что тут Игорь Васильевич собирается зависать, и Саша тоже, они Новый год на работе встречают. Заодно Игорь Васильевич проследит, чтобы ты алкоголь не принял, пока не проспишься, хотя меня тут не будет, так что можешь и хряпнуть.

Он помолчал и добавил вполголоса, проникновенно приложив руку к груди:

— Ты мне, кстати, новогодний подарок уже сделал — поцарапал этого бугая. Все, конечно, сочувственные лица делают, но, по-моему, даже Сергей Сергеевич доволен, что ему кто-то урон смог нанести хоть какой-то.

— Это было не совсем честно, — сказал Игорь. — Если бы мне не надо было на допрос идти, где я мог помятой мордой женщину испугать, я бы сейчас лежал в бинтах в четвертой городской, а может, меня бы уже вскрывали в прозекторской. «Удивительный случай, перелом всех костей, кость таза сломана в нескольких местах».

Он как бы цитировал предполагаемого патологоанатома, Ринат Иосифович хмыкнул, не то чтобы одобрительно, скорее, в знак того, что он понял, что Игорь шутит, а потом осторожно поинтересовался:

— Ты точно никуда не свинтишь? А то тут все на ушах, не знают, то ли тела жечь, то ли тебя караулить.

— Передай отбой тревоги, — сказал Игорь. — Я сейчас только жене позвоню, скажу, что меня не будет, пускай у нас встречают, у нас все-таки елка наряженная, чтобы сыну не было такой встряски.

Ринат самоустранился, предусмотрительно оставив дверь полуоткрытой. Игорь полез в телефон и понял, что вовсе не таблетка помогла ему более-менее сносно перенести уход жены и ребенка. Он понял, что после сегодняшнего раза и сам не против, чтобы они ушли, потому что он не заслуживает, чтобы у него кто-то был, если творит такие вещи на работе. Не нужно будет врать, как дела на службе и чем они там занимаются, пускай жена и сын так и думают, что они тут чинят туалет и валяют дурака. Игорю самому, похоже, стало легче от новости, что семья уходит к человеку в футболке с цветными конями.

В голосе жены слышалось легкое раздражение, когда она ответила на звонок.

— Ну, что еще? — спросила она. — С сыном сможешь видеться, когда захочешь, только сам приезжай.

Видно было, что она уже прикинула все возможные способы, какими Игорь мог влезть в их с новым другом как бы семейную жизнь. Игорь вспомнил, как они однажды сидели всей семьей в кафе, сыну тогда было года три, а за столиком позади Игоря сидела пара — бабушка и внук, и бабушка расспрашивала о новом папе и рассказывала о том, как тяжело без него родному папе, и все ее расспросы сводились к тому, что внуку нужно переехать к папе, а у мамы пускай будет все новое. Она выясняла, не бьет ли внука отчим, и казалось, ей хочется, чтобы отчим бил мальчика. Пацан же дипломатично мычал в мороженое, так что непонятно было, когда он отвечает «да» или «нет» на все эти глупые вопросы.

Игорь и жена вместе тогда следили за их замечательным диалогом, хотя больше всего их приводила в восторг роль бабушки, похожая на роль какого-то серого кардинала. Особенно часто они вспоминали потом, как бабушка оживила внука рассказом о том, что она ходила в его школу с предложением организовать какой-нибудь кружок, и что ей, к сожалению, ответили отказом. Пока бабушка не сказала, что ей отказали от места, внук так напрягался, что даже перестал есть, кажется, перед глазами его вставали картины одна ужаснее другой: как бабушка забегает к нему на каждой перемене и смотрит, чтобы никто его не обижал, как следит за ним в столовой, чтобы он все съел, как он ходит на бабушкин кружок, а вид у мальчика был такой, будто сами врата ада грозятся открыться перед ним. В конце ребенок не смог сдержать облегченного вздоха, но бабушка решила, что это вздох сожаления. Еще старушка призналась, что ходила к классной руководительнице и предлагала возглавить родительский комитет, но и тут ей было отказано.

Жена не скрывала теперь, что ждет от Игоря такого же примерно поведения, как у этой бабушки.

— Да ну тебя, — сказал Игорь со всем возможным миролюбием, данным ему химией. — Я хотел сказать, что вы можете у нас Новый год встречать, чтобы Мишку раньше времени не шокировать, я все равно на работе эти дни прозависаю, так что, поссорились бы мы или нет, новогодние праздники вместе встретить не судьба.

Жена заподозрила какую-то Игореву хитрость, у нее вызывала опасения возможность его внезапного появления в разгар праздника с последующей чисткой рыла системного администратора. Хотела жена того или нет, но она не сомневалась почему-то в Игоревой победе.

— Я, правда, не появлюсь, — успокоил ее Игорь. — Если уж на то пошло, если бы я захотел, я бы и сейчас выяснил его адрес и появился без предварительного звонка, может быть, даже и не один.

— А как ты вообще узнал? — спросила жена.

Она всегда здраво оценивала силу женской дружбы, особенно в том коллективе, где работала сама, и сразу же стала копать в нужном направлении — в каждом из как бы безразличных слов так и сквозило «какая сука меня сдала, интересно знать». Секретаршу она бы размолотила в порошок и любую из своих подчиненных тоже. Да и подругам, имена которых Игорь знал, могло достаться ни за что.

— Не знаю, само как-то накатило, — сказал Игорь. — Тут пауза нервная на работе выдалась, а когда все утихло, я встал покурить, на меня что-то и нашло. Я проверить решил. Ты, главное, раньше часто компьютерщика вашего упоминала, какой он придурок. Кстати. Включи громкую связь, я хочу это повторить, чтобы он слышал.

— Обойдешься, — сказала жена.

— Так вот, а тут что-то не слыхать про него. Главное, и про гендира ты говоришь, и про подружек, и про новенького, кого на место сына главного взяли, а про него — ни слова. Тут и неумный человек что-нибудь стал бы думать. Вот, собственно. Я к вам позвонил, сказал, что ищу такого-то, мне его телефончик подкинули. Я позвонил наугад, вообще, если бы твой друг нынешний умел блефовать, то он бы мог на дурака отъехать и сказать, что с ним никого нет и все такое, но тут уж что выросло — то выросло. Выбрала бы любовника поумнее, до сих пор бы мне голову дурила, если бы хотела. Только одного не понимаю, вы ведь меньше месяца встречаетесь, как вы так быстро сойтись успели?

— Ну, это уж не твое дело, — рассудила жена.

— Ладно, — сказал Игорь, — не мое — так не мое, что тут скажешь. Если захочешь вернуться — буду ждать какое-то время. Смотри только, не опоздай. А то вернешься, а я уже и замки сменил, и ориентацию.

— Да ну тебя, — сказала жена и бросила трубку.

Игорь подумал, что его нынешняя жизнь без семьи будет, и правда, напоминать этакий гей-кружок с уклоном в убийства. «Как будто ты уже свою ориентацию не сменил», — придумал Игорь шутку, которую могла сказать жена перед тем, как закончить разговор. «Не думаю, что тебе это поможет, от тебя даже геи уходить будут», — тут же придумал он еще одну. Поскольку Игорь находился, в принципе, в благостном настроении, то дальше его юмор как-то не задался и не перешел в окончательное самоуничижение. Ход его мыслей прервало чье-то бледное лицо с поблескивающими глазами и черной бородой, появившееся в щели не до конца закрытой двери. Что-то внутри Игоря вздрогнуло, но где-то совсем глубоко внутри. Человек по ту сторону порога, увидев, что его заметили, запоздало потюкал в дверной косяк костяшками пальцев, испачканных то ли зеленкой, то ли краской.

— Нужно что-то? — спросил Игорь строгим официальным голосом, потому что понял, что это художники, похоже, начали протаптывать дорогу в неоткрытую галерею.

Человек с готовностью ввалился в кабинет, волоча за собой невообразимых размеров полотно, чуть ли не метр на два, и долго не мог развернуть его к Игорю лицевой стороной, а когда развернул, то Игорь разглядел изображенные на нем желтые треугольники, вершинами стоящие на толстых ножках в виде буквы «икс», в промежутках между треугольниками располагались зеленые солнца. Усталый, но довольный художник сопел, наслаждаясь Игоревым недоумением.

— И-и? — протянул Игорь, намекая на то, что художественный эффект почему-то до сих пор не дошел ни до его сердца, ни до его ума.

Художник посмотрел на полотно, сказал «пардон» и перевернул.

«Это просто праздник какой-то», — подумал Игорь, потому что картина оказалась увеличенной копией той, которую он сбросил с балкона. «Это, видимо, судьба сегодня с Ольгиными мужиками пересекаться», — решил Игорь, но его обрадовало состояние, в каком находился потрепанный художник.

— Я хочу сделать у вас выставку своих картин, — своими словами художник слегка колыхнул воздух в кабинете, и до Игоря донесся запах перегара.

— Да? — иронично спросил Игорь. — А вы в курсе, что галерея только через год открывается?

Игорю пришлось по нраву, что художник его не узнал, хотя поменяйся они местами, Игорь бы тоже не узнал художника, оба они пополнели, лицо Игоря стало бледнее, а лицо и руки художника за те пятнадцать лет, что они не виделись, приобрели какой-то малиновый оттенок.

Художник знал, что галерея открывается через год, о своем знании он поведал, обдавая Игоря новыми волнами спиртового духа, но живописец, чье имя Игорь даже и не пытался вспомнить, он помнил только фамилию, надеялся, что выставку можно будет начать еще до официального открытия, и хотел застолбить за собой такое право.

— А у вас все работы в этом же ключе выдержаны? — спросил Игорь, глядя на красные руки художника и думая, что тот, наверно, много стоит на холоде, торгуя своими мельницами и подсолнухами, или пешком пер по морозу картину от того места, где живет, или то и другое вместе.

Игорь подумал, что если бы они сегодня убили не ребенка и женщину, а художника, то это был бы не бесчеловечный поступок, а наоборот — акт милосердия. Правда, пораскинув мозгами, Игорь пришел к выводу, что если бы и его сегодня кто-нибудь пришил, то это тоже пошло бы всем только на пользу.

От вопроса Игоря о жанре остальных картин художник замялся, скорее всего, это была очень больная для него тема. Его застиранный пуховик с графитовым блеском городской грязи в районе обшлагов и карманов был измаран зеленой и желтой краской, такие же пятна были на джинсах и зимних ботинках, стоптанность которых Игорь видел и не вдаваясь во внимательный осмотр. Очевидно, художник был не только однообразен в жанре, но не отличался и многообразием колорита, и очень этого стеснялся. Живописец стал объяснять, что с образами его картин связана очень эмоциональная веха его жизни, о чем Игорь знал и без его слов, и не только с его слов.

— Но ведь от художника и не требуется разнообразия, — начал отчего-то оправдываться посетитель. — Это путь, который нужно пройти от начала и до конца. Кто, как не вы, должны это понимать.

Химия, гулявшая по крови Игоря, позволяла видеть гостя едва ли не насквозь. И чем больше разгорался словесный пафос просителя, тем яснее было Игорю, что художник вовсе не желает долгой и мучительной жизни с посмертным признанием коллегами его заслуг, а желает, наоборот, молниеносного признания, а еще больше желает, чтобы Игорь купил его картину. Художнику не хотелось тащиться с холстом на руках обратно, он, кажется, согласился бы оставить его в котельной просто так, но если бы ему еще за это и заплатили, было бы совсем замечательно. Легкая симпатия к художнику из-за того, что жена ушла все-таки не к нему, а к молодому и частично здоровому во всех отношениях человеку, заставила Игоря по-деловому сложить пальцы куполом, прижать этот купол к губам и сказать следующее.

— Вот что, давайте сделаем так… — художник увидел деловитое выражение Игорева лица и приободрился.

— Давайте сделаем так, — повторил Игорь, пытаясь вспомнить, сколько наличных находится у него в данный момент в кармане пальто, — давайте я запишу ваши координаты, и мы вам обязательно позвоним, когда здесь начнется все веселье. А пока я хочу купить картину для себя лично. Вы не возражаете? Тысяч за десять.

По лицу художника было видно, что он рассчитывал или только тысяч на пять, или сразу на полмиллиона. Этакий или пан, или пропал.

— Если мне удастся продать ее куда-нибудь, я вам выдам еще процентов десять-пятнадцать с продажи, — зачем-то добавил Игорь. — Вы согласны?

Художник засуетился, это было тем более удивительно, что он не двигался с места, но производил впечатление человека засуетившегося, как кот, пойманный над колбасой; у него как-то по-особенному забегали глаза, и пальцы, сжимавшие верхний край картины, стали напоминать пальцы не художника, но пианиста, готовящегося заиграть что-нибудь шустрое из Моцарта. Без слов стало понятно, что художник согласен.

— Вот и хорошо, — одобрительно отозвался Игорь, он бодро поднялся и тут вспомнил, что пальто находится в их раздевалке со шкафчиками, и если художник пойдет туда вместе с ним и увидит эти шкафчики, то ни за что потом не поверит, что котельная — это будущая галерея, а они все — богатые галеристы. Игорь замер в некотором затруднении, но тут завибрировал телефон и он с облегчением поднял трубку, заранее представляя, что если это жена, то ситуация, в какой он окажется, будет вспоминаться потом как крайне забавная. На том конце провода оказался Олег.

— Какой еще, на хрен, Олег? — спросил Игорь, хотя среди его знакомых было не так уж много Олегов — на данный момент был всего один, да и того Игорь никогда не видел.

— Тот самый Олег, — сказали на том конце провода. — У вас там все в порядке? У вас посторонний человек в кабинете?

Игорь повертел головой в поисках видеокамеры, через которую Олег за ним наблюдал, не столько удивляясь слежке, сколько досадуя на себя за то, что, догадываясь о прослушке, почему-то не подумал, что за ним могли еще и присматривать.

— Не трудитесь, не найдете, — сказал Олег, угадав намерения Игоря.

— Ну, хоть знать, куда рукой помахать, — пояснил Игорь.

— Вот только не нужно сарказма, — сказал Олег. — Это для вашей же собственной безопасности сделано. Тут бывали всякие неприятные инциденты, вот я и хочу узнать, не один ли это из инцидентов.

— Погодите-погодите, — прервал его Игорь, — а дома у меня ничего для моей собственной безопасности не стоит, случайно?

— Давайте будем считать, что нет, — миролюбиво предложил Олег. — Вообще, вы должны быть мне хоть немного благодарны. Я все-таки мог заблокировать ваш вызов другу вашей жены, чтобы ваш эмоциональный настрой оставался таким же более или менее положительным, чтобы вы ничего не знали. Но я этого не сделал.

— Ну, спасибо, — Игорь сделал жест рукой, изображая низкий поклон.

— Пожалуйста. Так все в порядке? — спросил Олег.

— Да. Все нормально, — сказал Игорь. — Это по делам галереи пришли. Я картину покупаю.

— Погодите, погодите, — сказал Олег, — вы ее специально заказали, чтобы перед женой извиниться? Если мне не изменяет память, у вас точно такая же висела на стене, только поменьше.

— Вы бы хоть скрывали, что смотрите дома, — сказал Игорь. — Тут и так царит не совсем здоровая атмосфера, а вы еще ее паранойей разбавляете. Вас кто учил с персоналом работать? Явно вы курсы повышения квалификации лет тридцать не посещали.

Олег никак не отреагировал на такое нахальство Игоря, однако некоторое время дышал в трубку, как доброжелательный ретривер, обдумывая что-то.

— Это на новость с Александром художники поперли? — наконец догадался Олег.

— Видимо, да, — сказал Игорь.

— Постойте, постойте, — удивился Олег, — но как же получилось, что художник притащил картину, копию той самой?

— Сами соображайте, — предложил Игорь, — у меня сегодня и так голова кругом.

— Ну ладно, — сказал Олег, словесно откланялся и прервал разговор.

Игорю невольно пришлось вернуться к разговору с художником — тот мялся и с неловкостью поглядывал на мокрые следы растаявшего снега, который дотащил до второго этажа в протекторах своих завалящих ботинок. «Что же мне с тобой делать?» — с досадой подумал Игорь про художника.

— Вы подождите пять минут, — сказал Игорь, — я за деньгами пока схожу. Присаживайтесь пока, а картину…

Художник сам решил, куда лучше всего пристроить картину, и не успел Игорь закончить мысль, как автор стал пристраивать полотно в ближайший пустой угол кабинета. Это было жалкое и настолько душераздирающее зрелище, что Игорь предпочел торопливо выйти.

В помещении котельной стоял недвусмысленный для Игоря запах горящей плоти, которому он ужаснулся даже в обдолбанном своем состоянии. В проходе между окнами и котлами стоял Молодой и глядел куда-то на верх котла, не проявляя ни малейших признаков дискомфорта. Белые лампы освещали Молодого сверху. В окружении труб и вентилей Молодой походил на юного инженера из стимпанк-фантастики, судя по его рукам, упертым в бока, он, может быть, и представлял, что он такой инженер и есть.

— Чем занимаешься? — бодренько спросил Игорь, подойдя.

Молодой почувствовал, что такая бодрость возникла неспроста, и, изучающе рассматривая Игоря, ответил, что следит за уровнем воды в котле.

— А запах тебя не беспокоит? — спросил Игорь.

— А что, он еще есть? — спросил Молодой. — Сначала был основательный, а сейчас я бы не сказал, что чем-то пахнет.

— Да нет, еще есть немного, — сказал Игорь, — но я вообще по другому поводу к тебе пришел.

Молодой изобразил внимательное выражение лица.

— Твои посевы всходы дали, — сказал Игорь.

Лицо Молодого стало еще внимательнее — это он силился понять, что имеет в виду Игорь.

— Ко мне художник пришел, — сказал Игорь осторожно, чтобы не расплескать сарказм следующих слов. — Пробрался, понимаешь, через всю нашу систему охраны, прямо ко мне в кабинет. Я вынужден у него картину купить, чтобы он глаза закрыл на то, что здесь происходит. Сильный тут запах стоит или уже ослаб, какие мы тут все ходим. Может, стоит двери хотя бы входные закрывать, когда у нас такое тут творится?

— Вообще, конечно, стоит, — сказал Молодой, прикинув долю своей вины в том, что Игорю приходится покупать картину, он опустил глаза влево вниз, подсчитывая предполагаемые убытки. — А сколько он запросил за свои труды?

— Десятку, — сказал Игорь, опечалив Молодого. — Да ты не грейся, просто на будущее, давайте как-нибудь закрываться от внешнего мира, а то придется еще свидетелей валить к тому, что у нас уже есть.

— Ну да, я понимаю, — ответил Молодой без обычного своего зубоскальства.

Игорю непонятно было, отчего он так себя повел: или его впечатлила раненая нога Игоря Васильевича, или его обрадовало равнодушие Игоря к своему кошельку.

— Давай, когда я с ним уже рассчитаюсь, ты его до выхода проводишь? — предложил Игорь, на что Молодой согласно покивал. — Заодно посмотришь на этого хрена. Там такая ходячая прививка от желания становиться свободным художником.

Молодой поблестел на Игоря желтыми своими зубами.

— Жаль, мы тут не Силиконовую долину открываем, — сказал Молодой. — Я бы тебе показал прививки от желания стать свободным программистом.

Игорь одобрительно рассмеялся, хотя и не понял, в чем заключается шутка.

— Об чем смеетесь, молодые люди? — похлопал Игоря по плечу Игорь Васильевич, бесшумно подкравшийся к ним в гуле котла. — Гостя нашего обсуждаете?

Игорь покосился на ногу Игоря Васильевича, но не увидел бинта сквозь дырку в штанине, Игорь Васильевич сменил комбинезон на новый, еще нестиранный, благодаря чистоте и новизне похожий на джинсовый, с еще белыми строчками швов на окантовке карманов и подтяжек.

— Да я уже сменил штанишки, — объяснил Игорь Васильевич то, что Игорь и так уже понял.

— Что же вы людей пускаете? — сказал Игорь. — Он меня на десятку раскрутил.

— Гнал бы его в шею, всего-то делов, — ответил Игорь Васильевич.

— Как я его погоню, если у нас тут галерея, а пахнет, как оказывается, крематорием.

— Да ничем не пахнет, — возразил Игорь Васильевич, потягивая воздух носом. — Сначала, конечно, пахло, дай бог каждому, только не крематорием, а, скорее, шашлыками.

— Вот давай только без этих нездоровых сравнений, — предложил Игорь, — а то я на свежую голову в веганы подамся. Если ты его увидел, что же не завернул от порога?

— Да хрен его знает, — честно пожал плечами Игорь Васильевич. — Смотрю, прется бородач, тащит картину, зачем мне его останавливать? Подозреваю, что это не последний художник, который сюда приползет. Это первая ласточка — у него здоровья хватило по промзоне и по морозу тащиться. А прикинь, что начнется, когда весна придет, грязь подсохнет — они сюда повалят, как зомби, так что надо как-то обкатать их прием и заворачивание.

— Раз уж ты такой мастер заворачиваний — сам бы и заворачивал, — сказал Игорь. — Ладно, он хоть до Голливуда не добрался.

— Это да, было бы одним художником меньше, — согласился Игорь Васильевич.

— Может, хоть какой-то кэпэпэ поставить? — предложил Игорь. — Какую-нибудь вертушку, вахту, не знаю. Я Молодому уже предлагал изнутри запираться, но он что-то с темы съезжает.

— Да что ты гонишь, ничего я не съезжаю, — сказал Молодой.

— Он не съезжает, — сказал Игорь Васильевич. — Это у нашего Фила, кроме тех заморочек, о которых тебе уже известно, есть еще боязнь замкнутых пространств и боязнь открытых пространств. И обе эти боязни у него сочетаются. Потом сам у него спроси, как у него там после контузии все в голове устроено. В лифте он может застрять безболезненно, но должен знать, что в помещении или форточка открыта или дверь, в чистом поле он тоже себя нормально чувствует, если там трава высокая или есть куда заныкаться, но если где-нибудь рядом с этим полем несколько зданий, то у него паническая атака может начаться. Так же и с замкнутыми пространствами, там целая куча факторов, когда он может запаниковать, а когда не может.

— Хорошо, что ты мне это сейчас говоришь, — сказал Игорь. — Когда мне пофигу, в принципе, но вот что мне завтра с этим делать?

— Тебя и завтра не отпустит, не переживай, — успокоил Игорь Васильевич. — А вот когда очухаешься, сам будешь разбираться. Кстати, тебе деньгами не помочь, меценат хренов?

— Я уже предлагал, — вякнул Молодой. — Он что-то гордо отказывается.

— Нет, я не отказываюсь, — возразил Игорь. — Я от тебя помощи не хочу, потому что ты здесь все же больше интеллектуальные задачи решаешь, не твоя вина, что человек к нам пробрался, да и тебе на Новый год матери нужно что-нибудь подарить, девушке.

Молодой скептически хмыкнул, дав этим понять, что матери он сделать подарок не догадался, а девушки у него пока нет.

— Все равно, — сказал Игорь Молодому. — Тебе деньги нужны, а вот Васильича я бы с удовольствием напряг на пару тысяч.

— Ну, пошли тогда, — кивнул Игорь Васильевич в сторону раздевалки, — располовиним Васнецова.

К художнику они пришли уже втроем. Живописец заробел под взглядом Молодого, считая его самым главным в будущей галерее. Игорь Васильевич всячески подыгрывал, чтобы укоренить в посетителе эту уверенность: стал называть Молодого Александром Сергеевичем, предлагал обмыть сделку или хотя бы принести водички. Молодой то краснел, то еще больше краснел от слов Игоря Васильевича, и только когда тот, прихрамывая, ушел проводить художника до выхода — облегченно вздохнул и рухнул на стул, вытирая несуществующий пот со лба.

— Вот что за человек? — спросил Молодой в сердцах. — Вроде взрослый мужик, а в клоунаду ударится, даже неловко за него.

— Может, он так стресс снимает, — предположил Игорь. — День сегодня не из легких выдался, особенно для него.

— Может, напьемся? — сказал Молодой в пустоту, которая образовалась после того, как шаги Игоря Васильевича и художника совсем стихли на лестнице, а после последних произнесенных слов прошло минуты четыре.

— Я не знаю, как препарат на меня подействует, если я выпью, — скучно ответил Игорь, вызвав спазм разочарования на лице Молодого. — Ринат Иосифович предупреждал, что могут быть какие-то последствия, но не сказал какие. Я хочу с Игорем Васильевичем проконсультироваться на этот счет.

— Васильич, если его припрет самого выпить, все равно скажет, что ничего не будет. Он сейчас в таком настроении, что в любом случае скажет, что ничего не будет, чтобы потом посмотреть, что произойдет, а позже вспоминать это как приключение.

— Думаешь? — спросил Игорь. — А при тебе кто-нибудь пил под этими таблетками?

— Пили тут под таблетками, — сказал Молодой, — только вот я не знаю, под этими ли, или под другими, мне, знаешь, рецептов не показывают.

Игорь покладисто покивал. Они оба навострили уши, когда послышались приближающиеся тяжелые шаги Игоря Васильевича. Молодой внутренне подобрался, уже чувствуя, что его пошлют за бутылкой.

— Хорошо, что в Голливуде не часто дела, а то спились бы мы тут, — произнес Игорь, на что Молодой согласно и нервозно промычал.

Игорь Васильевич замер у порога, по ту сторону двери, а потом рывком распахнул ее, изображая появление фокусника из зеркального шкафа.

— Та-дам! — пропел Игорь Васильевич. — Предлагаю отметить приближение новогодних праздников и последнее печальное для некоторых дело в этом году.

Игорь промолчал, хотя это «для некоторых» относилось к нему. Сам Игорь считал, что все их дела в той или иной степени печальны, а последнее — совсем мрак, но пока эта мысль оформилась в его голове, пахнущий морозом Игорь Васильевич успел уже стремительным шагом Петра Первого пересечь кабинет и тюкнуть на подоконник бутылку с содержимым чайного цвета и звездочками на золотистой этикетке.

— Это ты с прошлого года берег? — спросил Молодой, так повернув к подоконнику шею, что голос его слегка изменился.

— Да, — сказал Игорь Васильевич. — Давайте всех позовем. А тебя, Саня, по доброй традиции, отправим в магазин.

Всех созвать не удалось. Ринат Иосифович, как и обещал, успел удрать, прежде чем начались возлияния, даже халявная выпивка, к который он в прошлый раз стремился, не пересилила страха перед побочнми эффектами Игоревой таблетки.

Когда все уже напились, Игорь вспомнил про обещанные побочные эффекты, которые всё не наступали, — его развезло так же, как всех, а он ожидал какого-то просветления или же, на худой конец, эпилептического припадка. Игорь Васильевич беззаботно сказал:

— Да какие побочные эффекты, ты же во Вьетнаме не воевал. Ну, выстегнет тебя резко. Такое бывает, когда препарат со спиртным мешаешь. Так что будь все время на глазах, даже когда покурить пойдешь, а то вылезешь на мороз да там и останешься или с лестницы покатишься, еще не хватало.

Закончив речь, Игорь Васильевич оглядел пьяную компанию: поскрипывающего стулом Сергея Сергеевича, курящего возле шторки Молодого, слегка поддатого Фила, опершегося на стеллаж, потом посмотрел на дверь, точнее, на дверную ручку, и видимо пары алкоголя заставили его произнести вопрос, который он до этого произносить не решался.

— А чего ты до сих пор этот шнурок не снял? — спросил Игорь Васильевич, покачиваясь. — Это такое почтение к сотруднику, который до тебя работал, что ли?

— В смысле, — не понял Игорь. — Я этот шнурок видеть уже перестал, настолько он примелькался.

— На нем, вообще-то, Серега повесился, — пояснил Игорь Васильевич. — Такое же дело, как сегодня, было, пара дней прошла — и привет, Серега. Знаешь, как в песне: «Уходишь — счастливо, приходишь — привет».

На слове «привет» с усиленным звуком «р» Игорь Васильевич помахал дверной ручке.

— Если бы мне сразу сказали, откуда это, я бы сразу снял, — признался Игорь. — Я так-то мнительный человек.

— Я его нашел, — сказал Молодой. — Я тоже мнительный, поэтому меня мороз по коже каждый раз пробирает, когда я к тебе в кабинет захожу.

— Тебя хоть после праздников не начнет в сторону суицида волочить? — обратился к Игорю Игорь Васильевич.

— Мне, кажется, нет, — прислушался Игорь к себе, однако новость о повесившемся его не особо взволнова-ла. — У меня такое чувство, что я дзен постиг, что я навсегда успокоился.

— Ну, дай-то бог, — заметил Сергей Сергеевич, и от того, что он поднял голову с полупустой рюмки на Игоря, стул под ним затрещал как-то особенно сильно, буквально как подпиленная сосна, готовящаяся упасть.

Глава 7

— Уровень пролактина у тебя скоро упадет, и ты успокоишься, — уверенно сказала жена, вызвав тем самым у Игоря новый приступ совершенно неконтролируемого бешенства.

— Ты что несешь вообще? — заорал он в телефонную трубку. — Ты сама себя слышишь? Ты там головой совсем поехала от перемен в жизни?

Со стороны Игорь видел себя этаким трехлетним ребенком, который топает ногами и в слезах бросается на пол в магазине, и хотя Игорь не топал ногами, а просто сидел у себя в кабинете, отвлекшись от отчета, который никак не мог сдать после новогодних праздников, чувства, которые его обуревали, были похожи именно на такую вот истерику трехлетки. У него отобрали сына, отобрали жену и не хотели возвращать. Игорь пытался сдержать себя, хотел иронично и шутя издеваться над женой и ее временной любовью, но когда магия таблетки испарилась, ему не казалось уже, что жена и сын ушли на время, поэтому он то и дело срывался на нездоровые крики. Даже Молодой уже несколько раз заглядывал и просил вести себя потише, но каждый раз был посылаем в однозначно грубой форме.

— Слушай, — сказала жена, — ты мне перед праздниками как-то больше понравился. Я тебя даже в пример приводила.

Возможность того, что их разрыв жена обсуждала еще с кем-то, то есть зашла совсем уже на сторону, вызвала у Игоря новый приступ негодования.

— Так ты еще и разнесла это повсюду? — заорал Игорь.

— Да успокойся ты, — сказала жена, — я тебе говорю. От того, что мужчина, как и женщина, воспитывает ребенка, у него повышается концентрация гормона пролактина. Когда этот уровень упадет, ты успокоишься. Может, стоит пока вообще не встречаться с сыном?

— Ты у нас в эндокринологи записалась? — разъярился Игорь. — С каких это пор? Ты бы лучше подумала, какая ТЕБЕ вожжа под хвост попала, когда ты со своим задротом компьютерным начала кувыркаться. Дура ты, блин, вот и все.

Ярости Игорю добавляло и то, что он знал: их разговор прослушивается. Игорю хотелось прервать звонок, позвонить Олегу и саркастически спросить, каково ему слушать все это и не давят ли ему на уши Игоревы децибелы.

— Ты мне решила совсем сына не давать, что ли? — продолжил Игорь, порываясь встать, чтобы начать ходить по кабинету, потому что не в силах был сидя переживать этот разговор, но сдержал себя, только немного двинул стул с места, так что ножки проскребли по линолеуму.

— Говорю тебе, ты успокоишься или нет? — терпеливо продолжала жена. — Во-первых, сын все равно не твой, можешь даже генетическую экспертизу провести. Во-вторых, если хочешь его пока видеть — никто тебе не запрещает. Только давай как-нибудь сам его забирай и привози, желательно заранее предупреждай, когда хочешь пообщаться, чтобы суеты лишней не было. В-третьих, ты его по часу в день видел, что вдруг в тебе родительские чувства-то взыграли внезапно?

Каждое из трех предложений жены застилали все большей яростью разум Игоря. Бешенство усиливалось еще и тем, что Игорь чувствовал совершеннейшее бессилие перед женой, он знал, что суд отдаст ребенка ей в любом случае, и вероятность того, что сына оставят с Ольгой увеличивалась, если она не врала насчет отцовства.

— Ну ладно, — сказал Игорь, тяжело дыша, — если не я отец, то кто? Просто хоть скажи, потому что все на работе утверждают, что сын на меня похож, а я что-то не припомню никого из твоих или моих друзей, кто бы на меня походил настолько, чтобы и его сын был вылитый я.

Игорь ужаснулся тому, что сказал, поскольку жена могла вцепиться в эти слова, у нее появился повод разодрать Игоря на кусочки за то, что он, в свою очередь, тоже растрепал кому-то на работе о своих семейных неурядицах. Тут правота была на ее стороне, потому что она все-таки женщина, а он как бы мужчина и должен переносить все стоически, или хотя бы не так, как сейчас, а с меньшим драматизмом. Но жена пошла по другому пути.

— Вот так я тебе и открылась, чтобы потом у человека неприятности были, — резонно заметила жена. — Я вообще-то помню, где ты работаешь. Только удивляюсь, это тебе честь делает, кстати, что у нас до сих пор какие-нибудь неприятности не начались.

Самое интересное, что даже эта незамысловатая похвала отдалась теплом в сердце Игоря. Был бы у него хвост, Игорь бы им повилял. Жена сразу же почувствовала изменившееся настроение Игоря и полезла в образовавшуюся брешь всеми силами своего обаяния.

— Слушай, давай разойдемся по-человечески, — предложила она. — Сколько видела разводов, у всех какие-то склоки, распиливание имущества пополам, детей делят чуть ли не по килограммам. Давай нормально это сделаем. Мы же все-таки хорошо прожили, давай ничего не портить в отношениях, давай разойдемся так, чтобы все завидовали. Как завидовали, когда мы вместе жили. А? Я ведь даже квартиру тебе оставила, обычно у людей не из-за детей, а из-за жилья все стычки происходят. Ну, полюбила я другого, не потому что ты хуже, просто он мне больше подходит, и ты, может, найдешь ту, кто тебе больше подойдет, безо всяких художников в прошлом, без годовых отчетов, без совещаний и начальства сумасшедшего.

В голосе ее была почти мольба, только Игорь не знал, настоящая ли это почти мольба или хорошо сыгранная.

— Ну хорошо, — устало сказал Игорь, стычка совсем его подкосила, он упер руку с телефоном в колено и весь сгорбился. — Давай попробуем мирно разойтись, только я не знаю как. И ты поменьше книжек медицинских читай — это явно не твое.

— Но вообще, — не сдержалась жена, — у нас тут как по учебнику, знаешь, стадии горя.

— Оля, завязывай, а? — попросил Игорь. — Как вы там поживаете-то?

— Мы прекрасно поживаем, — сказала жена.

— Да я не о вас двоих спрашиваю, а про Мишку, вообще-то, если ты не поняла, — сказал Игорь, сдерживая гнев на ее беззаботную интонацию.

— Так я про него и говорю, — сказала жена. — Ты думаешь, я про нас стала бы рассказывать?

— Да кто тебя знает, — с честным скепсисом заметил Игорь. — В свете последних событий, сама понимаешь, от тебя всего можно ожидать. Можно мне с ним хотя бы по телефону поговорить?

Игорь знал, что жена не откажет, но он очень редко, если не сказать никогда, не разговаривал с сыном по телефону, все как-то получалось общаться вживую. Игорь надеялся, что сына не окажется поблизости, потому что не знал, что будет ему говорить.

Голосом, вдвойне далеким из-за того, что это был телефонный разговор и трубка вдобавок была убрана в сторону, жена окликнула сына в загадочной пустоте (эту пустоту Игорь никак не мог оформить в своем воображении, поскольку ни разу не приходил еще в то место, где жили теперь жена с сыном; поэтому представлял что-то неопределенное, вроде какого-то бетонного лабиринта с обоями неясного цвета).

— Не хочу! — донесся жизнерадостный голос сына.

Услышав такое, Игорь испытал совершенно противоположные чувства: с одной стороны, ему было несколько обидно, что сын не хотел с ним разговаривать, с другой стороны, он и сам не знал, что скажет ему, при этом к горлу Игоря подкатило что-то вроде слезного кома от звука детского голоса, а еще Игорь был рад, что сыну настолько хорошо, что отец ему не особенно-то и нужен.

— Миша! — прикрикнула жена. — Ты с ума сошел, что ли? Быстро иди сюда!

Игорь услышал этакое громкое горловое бульканье, что-то среднее между звуком рвоты и звуком «о-о», которым сын обозначал крайнюю степень своего недовольства, и одновременно легкий и тяжеловатый топот, с каким тот подходил, после чего в трубке послышалось характерное шуршание, сопровождавшее переход телефона из рук в руки.

— Але, — требовательно сказал сын, — папа, это ты?

Игорю показалось, что сын дышит одновременно ртом и носом, такое исходило из трубки сопение.

— Ты простыл, что ли? — спросил Игорь.

Сын сказал, что не простыл, а просто очень быстро пришел. Не в силах придумать, о чем бы поговорить еще, Игорь поинтересовался, есть ли у сына теперь компьютер, тот ответил утвердительно и рассказал, во что он сейчас играет, но не очень оживленно. Игорю показалось, что сын говорит, как бы стесняясь самого себя за то, что не остался с ним, с отцом. Игорь не стал мучить ребенка беседой и отпустил со скучным напутствием насчет хорошего поведения. Трубку снова взяла жена, но только для того, чтобы попрощаться. Игорь с облегчением сбросил вызов. От разговора он устал так, будто не говорил, а копал землю или пер пианино на пятый этаж.

Попытка вернуться к своим непосредственным обязанностям, то есть к заполнению отчета, не удалась. Вместо того чтобы хотя бы смотреть в монитор, положив руки на клавиатуру, Игорь глядел на опустевшую дверную ручку. Что касаемо рук, то в левой он держал пепельницу, а в правой сигареты, прикуриваемые одна за другой. Так он подержал сигареты четыре, пока Молодой не постучал в кабинет и не позвал «к главному».

С непроницаемым лицом Сергей Сергеевич пронаблюдал, как Игорь проплелся по кабинету и без приглашения бухнулся на стул.

— Че-то не вижу огня в глазах, — сказал Сергей Сергеевич, — и копыт, роющих землю, тоже что-то не наблюдаю.

— Зато посмотрите на эти ветвистые рога, — вяло сказал Игорь. — Они все искупают — и глаза, и копыта.

— Это ты брось, — остановил его Сергей Сергеевич. — Хорош зацикливаться на одном и том же. Так себя и до дверной ручки недолго довести. Хочешь, скажу, что с тобой происходит?

«А то я сам не знаю», — подумал Игорь. Еще он хотел кивнуть, но в свете того, что конца отчету еще и близко не предвиделось, Игорь решил как-то скрасить свои ошибки на работе и ответил по-военному: «Так точно». Самое интересное, что это сработало. Сергей Сергеевич сразу выпрямился на своем стуле, и военная выправка высветилась в нем, словно выявленная рентгеновским излучением ядерного взрыва, — сквозь спортивный костюм и жировые складки. Даже лицо Сергея Сергеевича будто бы скинуло пару килограммов и стало чем-то походить на лицо Ланового.

— Я смотрю, ты еще не совсем бодрость духа растерял, — сказал Сергей Сергеевич. — Похвально. Попробую тебя еще немного приободрить.

Игорь попытался придумать еще какой-нибудь армейский ответ на такие слова Сергея Сергеевича, но в его словарном запасе иссякли уставные выражения, ничего, кроме троекратного «ура», в голову не приходило, а это было бы не совсем к месту. Пытаясь удержаться в рамках созданного им образа провинившегося офицера, Игорь виновато потупился.

— Ну, во‑первых, — начал Сергей Сергеевич, — это у тебя синдром отмены. К этому препарату быстро привыкают, вообще стремительно. Просто ломки нету, а уныние накатывает. Еще бы оно не накатывало, пару дней ходил уверенный в себе, не знающий сомнений, спокойный, как танк, а потом раз — и опять все проблемы наваливаются, которые никуда не делись. А куда они, спрашивается, денутся, если под таблетками в город не отпускают. Ты потерпи еще с недельку, будет полегче. Радуйся, что не пошел и морду никому не набил, кроме Васильича, но, я так понял, он тебя первый терроризировать начал, так что ему поделом.

— Под таблетками проще было с женой спорить, — ухмыльнулся Игорь. — Так она спором вертит куда хочет, а там небывалое что-то было.

— Это иллюзия, — уверенно отрезал Сергей Сергеевич. — Я тебя уверяю, ей тоже нелегко. Представь, что вы друг друга по башкам сковородками били, а ты просто, ну не знаю, морфием укололся, и вы продолжили колотить друг друга сковородками. А сейчас у тебя башка трещит, и кажется, что дело в морфии, что он, вроде как, спасение, а на самом деле нужно перестать головы под сковородки подставлять. Ну да, ты мог своим уверенным голосом и вообще собой в тогдашнем состоянии обратно переманить ее к себе, но это для сына твоего перебор, когда его туда-сюда таскают. Одно, знаешь, дело, когда его раз утащили, вот твой новый папа, а другое дело, когда утащили, вот твой новый папа, потом, опа, вот опять старый, потом она поглядела бы на тебя, жена твоя, а ты еще злее во время отходняка, — и опять к этому бы свинтила. И сыну опять привыкать. Он, кстати, как? Не очень переживает?

— Да хрен его знает, — сказал Игорь. — Ему, по-моему, даже разговаривать со мной было некогда, так ему пока там интересно.

— Тогда тебе остается только успокоиться как-нибудь своими силами, — сказал Сергей Сергеевич. — Жена у тебя ведь не дура полная. Она же вроде к нормальному парню ушла. Я, кстати, проверил на всякий случай.

— Ну спасибо, — ответил Игорь.

— И вообще, — как бы не услышал его Сергей Сергеевич. — Ну что это была за жизнь? Может, до того, как ты к нам пришел, что и шевелилось, что-то тлело, а местами и горело, но с теперешней твоей работой ничего хорошего их бы все равно не ждало. Ты не смотри на Рината Иосифовича, что он человек семейный, он зато к коллективу особняком по той простой причине, что в наших делах совсем не участвует.

Игорь тоже себя чувствовал особняком в коллективе. Ему тоже казалось, что он не участвует в делах отдела, получалось, что ему повезло быть чужим сразу и на работе, и дома.

— А ты как-то вписался в коллектив, на Сашу, вон, благотворно повлиял, хотя этого не замечаешь.

— Каким же это образом, интересно знать? — вяло спросил Игорь, не особо веря, что на Молодого хоть что-то может, как выразился Эсэс, «положительно повлиять», кроме, разумеется, какой-нибудь операции на мозге вроде фронтальной лоботомии.

— А таким вот образом, — сказал Сергей Сергеевич. — Я сам удивляюсь, но как-то он стал поспокойнее с твоим появлением. До этого у нас было несколько человек, таких, знаешь, бравых вояк, которые видели отдел как ступеньку к восстановлению в прежней должности. И что с ними стало?

Сергей Сергеевич задал явно риторический вопрос, и так было ясно, что ничего хорошего с бравыми вояками не стало, но Игорь спросил: «И что с ними стало?»

Сергей Сергеевич похрустел стулом. «Надо сброситься было и кресло ему купить на Новый год», — подумал Игорь, потому что его нервировал этот деревянный хруст, Игорь стал подсчитывать дни до двадцать третьего февраля.

— Шнурок на двери ты сам видел, — сказал Сергей Сергеевич. — Скосило парня только в путь. Причем он на жену не орал, семьянин такой основательный был. Вроде как стальные нервы. После первого дела не пытался, в отличие от некоторых, машину заблевать. И тут — на тебе. До него был еще. Тоже, хоть при нем шеи ломай, казалось, он и сам готов допрашивать и шеи ломать, на две ставки, так сказать. Ан нет. С такой же спокойной харей, с какой допрашивал, пытается перестрелять весь персонал. Мало приятного, я тебе доложу. Тогда еще с Фи… с Мишей и Игорем Васильевичем третий работал, вот. Теперь у нас двое головорезов в отделе осталось. Фил, наверно, тоже скоро с катушек съедет. Это, наверно, не очень хороший знак, когда человек на работе живет. А еще, короче, один, до этого стрелка, работал-работал, а потом херакс — и пропал. Оказалось, сбежал в деревню к дальним родственникам. Еле нашли. Трогать не стали. Если разобраться, что его трогать? Что он там расскажет? Там такой контингент, что он на фоне деревенских теряется. Один рассказывает, что с Фиделем Кастро за ручку здоровался, другой — что он бывший футболист советской сборной, третий — что у него домовой живет. Так что, если ты намылишься деру давать, убегай в деревню. Только не надо этих драматичных самоубийств, мук совести и попыток решить все одним махом тем или иным способом. Тебе, может быть, покажется, что я шучу, но у нас и без этого реально опасная для жизни работа. Мы тут на волоске висим на таком тонком, что все бы обосрались, если бы узнали, насколько этот волосок тонкий.

Игорь недоверчиво поднял глаза на Сергея Сергеевича, тот, как бы добавляя веса своим словам, внушительно покивал.

— Я к чему все это говорю, — продолжил Эсэс, — я к тому, что ты, вроде, рохля такой. Но если трудно тебе будет, ты попсихуешь, как-то порефлексируешь дома и на работе, настроение всем попортишь своей кислой миной и нытьем, но при этом ты дело делаешь. Ты, хотя это сомнительный комплимент, даже на допрашиваемых действуешь успокаивающе одним своим видом.

— Это, правда, сомнительный комплимент, — вякнул Игорь, на что Сергей Сергеевич ухмыльнулся.

— Воооот, — Сергей Сергеевич собирался с мыслями, пока тянул свою «оооо». — А, вот. Про Сашу. Про Александра нашего, Сергеевича. Про наше все. У него тут друг наконец-то появился. Это глупо, конечно, звучит, что меня такое заботит. Но, знаешь, парень молодой, вся жизнь впереди, а окружают его, в принципе, психи. А тут ты. Он же как раньше к людям относился? Мне все по херу, у меня папа — большая шишка. Или мы к нему так относились, сейчас уже не разобраться. Мы, в конце концов, не психоаналитики, чтобы во всем этом копаться. Язвы как-то в нем меньше стало. Еще так совпало, что ты сына своего привел и ему на попечение отдал. Ему, знаешь, мать с младшим братом не доверяет оставаться, все ей кажется, что он его или на наркотики подсадит, или плохим словам научит. А тут еще все офицеры, а ты все же больше из финансовой сферы. Иногда самих-то военных начинает от самих себя плющить, а человека, такого штатского, как Саша, вообще плющило. Он себя, наверно, этаким хиппи представлял в логове хищной военщины. Ты же — переходная стадия от нормального человека до госслужащего в погонах.

Игорь знал, что он числится неким воякой, но его всегда интересовал вопрос, в каком он все-таки звании. В удостоверении было написано «оперативный работник», однако звания не было указано, и его как человека, выбравшего в свое время определенную карьеру, не могло не интересовать количество виртуальных засекреченных лычек, как у него, так и у тех, кто с ним работал.

— В погонах-то в погонах, но мешает, что неизвестно, кто в каком звании, — признался Игорь.

— О, — воскликнул Сергей Сергеевич, — я на тебе, значит, зря крест поставил. Ты, значит, не на все сто процентов бухгалтер. Один процент милитаристского яда у тебя по крови гуляет?

— Я понимаю, — смешался Игорь, — что это все секретно, раз не говорят, но просто хотелось бы знать, кто тут главный, кто менее главный.

— Ну, понятно, — прервал его Сергей Сергеевич. — Сейчас я распишу всех по масти. Ты удивишься, но Миша и Игорь Васильевич тут в самых высоких званиях ходят. Но они пришельцы из другого ведомства, и поэтому, путем всяких сдержек и противовесов, главный здесь я. После меня идешь ты. Ты младше по званию Миши и Игоря Васильевича, но если меня пришьют, или я вареником, там, подавлюсь, то мое место займешь ты, и никто иной, а Миша и Игорь Васильевич будут также тебя слушать, как слушают сейчас меня.

«То есть никак», — подумал про себя Игорь.

— То есть никак, — угадал его мысль Сергей Сергеевич. — В самом младшем звании здесь находится Ринат Иосифович, его с прежнего места поперли за излишнее усердие, с понижением. Но он, как видишь, не жалуется. Его, по-моему, вполне устраивает; он потерял в звании, зато приобрел в зарплате. И тебя, и меня, и всех здесь он может купить и продать, купить и продать. Тоже как бы такое равновесие соблюдено. Так что ты перед ним нос особо не задирай.

Как несколько дней до этого Игорь ходил под впечатлением от обезлюдевшей квартиры — что после новогодних праздников, которые он плохо запомнил из-за постоянного опьянения, было особенно тяжело, — так и разговор с Сергеем Сергеевичем оставил ощущение легкой контузии. Его представление о работе отдела было гораздо проще: Игорь думал, что он находится не в роли заместителя главного, а где-то вровень с Молодым, по той простой причине, что отработал в отделе чуть больше двух месяцев. Игорь вообще предполагал, что его испытательный срок все еще не закончен и когда-нибудь его попросят из отдела по причине профнепригодности и общей вялости всего организма. В свете такой уверенности в себе Игорю оставалось надеяться, что Сергей Сергеевич будет эксплуатировать свою поношенную телесную оболочку лет до девяноста, а то и дольше.

Если на работе Игорь еще изображал, что разговор с Сергеем Сергеевичем подействовал на него благотворно, и даже домучил отчет о том, как допрашивал несчастную женщину и как она реагировала на каждый вопрос, то дома знание о том, какая на него может навалиться внезапная ответственность, не давало Игорю покоя, заслонив собой даже семейные неприятности.

Дошло до того, что жена, привыкшая к его периодическим звонкам, не выдержала радиомолчания и позвонила сама, выясняя, все ли с Игорем в порядке.

Игорь, понятно, не был в порядке. Не будучи в силах пить с той же силой, с какой бухал в праздники, Игорь начал убираться в квартире чуть ли не по два раза за вечер в рабочие дни, и раз шесть пылесосил и мыл полы на выходных. Сгоряча он перестирал все свои вещи, потом вещи жены, потом вещи сына. На телевизор в гостиной Игорь потратил несколько часов — он протирал его, потом замечал на экране какие-то новые разводы, и повторял процедуру, пока наконец ему не удалось взять себя в руки. Примерно то же самое он вытворял с кухонной, почему-то именно с кухонной, раковиной. Когда раковина была чиста, как в день ее установки, а может, даже чище, чем на заводе-изготовителе, Игорь принюхался к сливу и ужаснулся запаху. Он посветил зажигалкой в слив и содрогнулся, пошел в магазин чистящих средств и купил сразу несколько, чтобы уж наверняка, и не успокоился, пока сливная труба не была вычищена изнутри и снаружи.

Руки Игоря слегка порозовели за эти дни от воды, щелочи и мыла. «Ты обморозился или ошпарился?» — спросил Игорь Васильевич.

В общем, в порядке Игорь не был, но распространяться об этом не желал, он зачем-то сказал жене, что просто пьет по вечерам, а днем ему звонить некогда.

Когда квартира была вылизана сверху донизу, и даже «пилот» в спальной был полностью протерт влажными салфетками до нездоровой белизны, и даже шнур «пилота» отмыт и уложен каким-то замечательным образом, подсмотренным в Интернете, — в квартире завелась мышь.

Она появилась ночью и стала громыхать полупустыми банками «Доместоса», «Белизны», «Крота», «Лотоса» и еще чего-то, как бы протестуя против отсутствия пищи. Игорь проснулся, разбуженный шебуршанием, но, скорее всего, слишком шумно пошевелился при пробуждении, отчего осторожная мышь затихла. Не успел Игорь уснуть снова, как мышь опять завозилась, Игорь решил, что переусердствовал с бытовой химией и нанюхался чего-то не того, что какая-нибудь из присадок к чистящим средствам начала действовать психоделически, но стоило ему двинуться с места, как шум снова затих. Проверяя, не сошел ли он с ума, Игорь пошел в ванную, оперся задом на раковину и стал ждать, повторится ли шум еще раз.

Мышь долго не показывалась, наверно, ее пугал включенный свет, Игорь даже задремал стоя, и ему приснился короткий сон про то, что отражение в зеркале, к которому он стоял затылком, смотрит на него с пугающе серьезным видом. Игорь встрепенулся, открыл глаза и заметил, что прямо возле его ног, мордочкой к нему, сидит мышь, держит что-то в лапках и ест. «Да не может быть», — подумал Игорь, потому что есть мыши в его квартире было совершенно нечего. Игорь попробовал осторожно нагнуться и проверить, что же такое держит мышь, но та, заметив движение, сразу же скользнула под плинтус с бесшумностью и стремительностью иллюзии на краю зрения.

Игорь слышал, что мыши являются разносчиками опасных инфекций, и тут его мания чистоты должна была вроде бы разгореться с утроенной силой и разродиться капитальным ремонтом или хотя бы повсеместной установкой мышеловок, однако же случилось ровно наоборот — появление мыши успокоило Игоря. Ему почему-то стало гораздо легче от осознания того, что он дома не совсем один. Игорь даже стал оставлять в ванной сухарик на ночь и умиротворенно просыпался и снова засыпал под характерный хруст, с каким мышь точила этот сухарик, — было удивительно, что зверушка величиной едва ли с фалангу большого пальца способна грызть что-нибудь настолько громко, чуть ли не как собака.

«Если еще и мышь пропадет — мне хана», — иногда думал Игорь. Он обратил внимание, что отдел допрашивал в основном тех людей, у кого не было семьи, которая кинулась бы их искать. Игорь сам теперь почти стал таким человеком. Он даже представлял иногда себя со стороны. Представлял, как парни из отдела звонят в его квартиру, как он им открывает, они заходят, внимательно глядя по сторонам и запоминая детали, отмечая про себя, что тут живет человек аккуратный и непьющий, как садят его, Игоря, на стул и надевают на голову ведро, допрашивают и убивают. Подсознательно Игорь так поддался этой идее, что не спал в трусах, а надевал тренировочный костюм на ночь и чтобы не было жарко спать — открывал форточку пошире. Брился он теперь даже перед сном. Укоротил и без того короткую стрижку, чтобы, если за ним придут, не быть жалким и всклокоченным.

Все эти замечательные перемены и приключения Игоря уложились в пару недель. Буквально так: в среду, произошел разговор с Сергеем Сергеевичем, когда Игорь уже начинал наводить блеск на свое жилище, на следующей неделе, правда, в четверг, появилась мышь, а в следующую среду он уже спал выбритый, причесанный и одетый. Наступил февраль, до времени весенних обострений оставалось еще довольно много времени, но психику Игоря это не останавливало, ибо она, похоже, как взорванный железнодорожный состав, катилась под откос, вопреки заверениям Сергея Сергеевича, что Игорь устойчивее прежних людей, занимавших его должность.

С Филом тоже творилось что-то неладное. С середины января он начал подыскивать съемное жилье, а именно: принялся скупать гроздья местных газет с объявлениями, звонить по этим объявлениям и ездить в рабочее время смотреть квартиры. Игорь боялся, что однажды Фил задержится и придется ехать на вызов с Игорем Васильевичем и Молодым. Эти мелькание и суета Фила добавляли нервозности и без того тревожному Игорю.

Несмотря на все его желание поселиться в нормальной квартире, с жильем Филу почему-то не везло. То была слишком высокая плата, то какие-то жуткие хозяева (Фил объяснял, что они очень похожи на тех, кого они в свое время допрашивали, а это его смущало). Игорь удивлялся, что с той широкой целевой аудиторией, которую охватывали допросы, Фил вообще может без содрогания передвигаться по улицам и не видеть вокруг себя покойников. Еще были квартиры, которые Фила не устраивали по качеству жилья, хотя странно, что он мог еще как-то привередничать, учитывая то, что он несколько лет прожил в слесарке бывшей котельной.

Однажды Фил пришел по адресу, указанному в газете, и несказанно удивился, когда из квартиры вынесли гроб со старушкой и поволокли по узкому лестничному пролету, а следом вышла заплаканная барышня и попыталась тут же заключить с Филом договор на проживание.

Предлагали прекрасную квартирку в полуподвале, но здравомыслия Фила хватило понять, что будет с этой квартиркой через пару месяцев, когда начнется звонкая весенняя капель и зажурчат ручьи.

Надежду Филу неожиданно дал Молодой. Он сказал, что новый муж матери сдает жилье и как раз жилец выехал. Тут почему-то вмешался родной отец Молодого, сделал один предупредительный звонок, и Филу отказали, сославшись на то, что квартира уже сдана. Молодой прятался от Фила, не решаясь обосновать решение родителей, но тот и так все понял и только махнул рукой. Он поймал Молодого в коридоре, по пути в курилку и сказал, что понимает отвращение к себе и понимает, за что он оказался в отделе, что не держит никакой обиды ни на Молодого, ни на его родных. Тот кивал, но это было какое-то смущенное кивание, совсем не похожее на Молодого, который, как правило, нес все, что думал, и не особо боялся последствий.

— Ты, надеюсь, им скандал не закатил? — спросил Фил в курилке.

В ответ Молодой скорчил такую смущенную рожицу, что стало понятно, что от скандала он не удержался.

— Ты, давай, не гони на родственников, — сказал ему Фил. — Их можно понять. Ты меня видишь каждый день и уже пообвыкся, а люди за детей боятся. Это нормально, так-то.

— Да ненормально это, — воскликнул Молодой. — Мне отчим все уши прожужжал по пьяни, какие нормальные бабы бывают, как он в институте обрюхатил двадцатилетнюю студентку, а она на него даже на алименты не подала. Его папашка, как мой меня, из всякого говна по жизни вытаскивал, дал ему два высших образования, пристраивал на теплые местечки и до сих пор что-то там мутит, помогает с карьерой, хер знает какой. И этот человек считает, что он лучше тебя. Это ненормально, бля.

— Спасибо, конечно, за добрые слова — сказал Фил, — но он правда лучше меня. Я, Саша, реально отморозок, каких поискать. И дело даже не в мальчиках, поверь мне. Если бы твой папа все им рассказал про меня и Васильича, они бы, на хер, из города в ужасе съехали. И тебя бы запаковали в чемодан, как Электроника, и увезли силой.

«Господи, куда я попал», — тоскуя, думал в этот момент Игорь, и эта тоска отразилась в его вздохе и выражении лица, на что Игорь Васильевич ободряюще похлопал Игоря по плечу и игриво подмигнул.

С такими настроениями Игорь вряд ли дотянул бы в здравом уме до весны, а весной с ним совсем стало бы плохо, но как-то, стирая на выходных постельное белье, Игорь спохватился, что забыл про простыню и пододеяльник сына. На Игоря накатило такое отчаяние, словно запасного белья у сына не было, а он должен был приехать с минуты на минуту, так что спать ему было бы не на чем. Игорь слил воду из стиральной машины, скинул свое белье в ванну, пошел в детскую и стал извлекать одеяло из пододеяльника, яркого, как сумасшествие Игоря, и расписанного настолько веселыми и цветными зверями, что спокойно смотреть на них было невозможно. В выражениях морд читался маниакальный синдром. Игорь смутно представлял себе, что это такое, но не сомневался, что это именно он. Наволочка и простыня были из того же набора, поэтому весь этот цвет и оптимизм так тяжело ударили по голове Игоря, что он бросил пододеяльник и наволочку под ноги, а потом сорвал с кровати простыню. Под простыней, раскинув рукава, лежала совершенно плоская водолазка сына светло-голубого цвета с синими манжетами. Такой непорядок сбил Игоря с толку.

Он зачем-то взял водолазку, не зная, что с ней делать, кидать ли в стирку или это считается цветной вещью, потом вспомнил, что сами простыня, наволочка, пододеяльник тоже цветные, так что можно стирать их вместе с водолазкой. Через минуту Игорь обнаружил, что стоит, прижимая скомканную водолазку к лицу, и пытается почувствовать запах сына, но не чувствует ничего, кроме запаха слежавшейся ткани, и при этом единственное его желание — сигануть из окна.

Не выпуская водолазки из руки, как будто только она и держала его на этом свете, Игорь прошел в комнату и набрал номер Фила.

— Ты еще квартиру не нашел? — спросил Игорь вместо приветствия.

— Да хрен его знает, — с экзистенциальной тоской в голосе сказал Фил.

— Если хочешь, можешь у меня пока поселиться, — осторожно предложил Игорь.

— А ты от меня умом не тронешься? — Игорю показалось, что Фил хотел добавить в конце предложения слово «окончательно». — Мы, считай, на работе видимся. А тут еще дома будем глаза друг другу мозолить.

— Я же не предлагаю тебе навсегда к себе переехать, — сказал Игорь, — найдешь квартиру — съедешь, а может, поживешь в нормальной квартире и снова захочешь в слесарку перебраться.

— У тебя что с голосом? — поинтересовался Фил. — Простыл, что ли?

— Да нет. Просто тут убираюсь, страдаю, короче, херней, — ответил Игорь.

Фил задумчиво заскрипел диваном у себя в комнатке, Игорь услышал, как он чешет щетину на нижней челюсти и зачем-то проверил свою челюсть, насколько хорошо выбрита она по сравнению с челюстью Фила. В контексте их стеснительного разговора это был жест не голубой даже, а ультрафиолетовый.

— Но ты точно не против? — спросил наконец Фил. — Если будешь против — сразу говори. Чтобы не было обид всяких, чтобы потом это на работе какой-нибудь ерундой не всплыло. Чтобы не скандалить, как семейная пара.

Игорь смущенно захихикал, представив такой скандал и как на него отреагировали бы Игорь Васильевич и Молодой.

— Нет, я серьезно, — слегка возмутился Фил, — у меня были просто терки в юности с соседом по общаге, потом мы с парнягой одним квартиру снимали, тоже как-то не ахти получилось. Я, короче, как ни сниму квартиру, все какая-то неприятность получается. Как ни переменю место жительства, вечно косяк. Даже вот с женой мы только-только квартиру свою купили, а тут этот скандал, короче.

Фил смущенно засмеялся, как будто этот смущенный смех мог дополнить каким-нибудь смыслом то, что он рассказал, и опять почесал подбородок.

— Нет, ну конечно живи, только из моего дома не надо свидания мальчикам назначать, — сказал Игорь на всякий случай, как бы шутя, но в то же время полусерьезно, потому что неизвестно, что на самом деле творилось в голове у Фила. — И водить их ко мне не надо, само собой. Ни мальчиков, ни баб, мне будет неприятно, если у меня в соседней комнате будет кровать скрипеть. Шкурный такой интерес.

— Да ну тебя, — сказал Фил.

— Тем более, ты же все равно квартиру ищешь. Ты же ее когда-нибудь найдешь. Просто тебе из дома будет спокойнее искать, чем из нашей шарашки. С окраины ездить мало приятного.

Фил снова задумался. Было слышно, как тихо работает телевизор в его каморке и как Фил прихлебывает чай или ворованный у Рината Иосифовича кофе.

— Спасибо, конечно, — искренне сказал через какое-то время Фил, Игорь почему-то в этот момент забеспокоился, что Фил откажется. — А когда приехать-то можно?

— Да хоть сейчас, — ответил Игорь как можно более непринужденно, пряча за непринужденностью желание, чтобы Фил немедленно начал паковать вещи, и еле сдерживаясь, чтобы не заорать от отчаяния.

— Так-то я всегда готов, как пионер, — признался Фил. — Годы работы, все такое.

— Ну так сейчас и приезжай, — торопливо сказал Игорь, отчего Фил невольно насторожился.

— У тебя вообще все нормально? — осторожно осведомился Фил после некоторой паузы. — Ты точно дома один? Тебя никто там не принуждал мне звонить? Меня сюрприз никакой не ждет?

Игорь выпустил водолазку сына из руки на пол, сел на детскую кровать и вздохнул.

— Миша, хорош паранойю источать. Неужели трудно понять, что от меня все ушли. Я готов к тебе переехать, но это уже перебор какой-то будет. Это что-то нездоровое, если мы отдел в общежитие будем превращать. Вот в котельной мы друг друга как раз жрать начнем на второй же день. А тут все-таки дом. Какое-то культурное существование.

— Тут, видишь, еще какая проблема, — признался Фил. — Кто-то должен здание охранять, чтобы его по винтикам не растащили. Я же, типа, за сторожа вечного. Куда я так сразу же денусь? Надо посоветоваться хоть с Сергеичем.

— Миша, ну, ты я прямо не знаю, как кто, — взорвался Игорь. — Ты же понимаешь, что должность твоя сторожевая — совершенно номинальная. Как будто ты сам не знаешь, что там на каждом углу камеры понатыканы и микрофоны. Если кто сунется — уже через десять минут кавалерия прискачет с Олегом во главе. Закрывай все на клюшку и дуй сюда, пока мы оба окончательно не свихнулись. Ты — от боязни квартир, я от дури своей. Сам знаешь, что нас сейчас Олег слушает, и если бы он был против, давно бы уже вмешался. Мне, кстати, и эта мысль покоя не дает, что на меня круглосуточно кто-то смотрит. Мне надо, чтобы кто-то отвлек меня от этих дум.

— Ладно, убедил, — покладисто проворчал Фил.

— Значит, едешь? Ящики под твою одежду освобождать?

Тот как бы махнул рукой.

— Освобождай.

Но когда Фил положил трубку, Игорь не стал спешить с выгрузкой вещей из ящиков комода в спальной, не стал собирать белье и одежду в стирку, а положил телефон рядом с собой и начал ждать звонка Олега. Игорь почему-то был уверен, что Олег позвонит. Ждать пришлось недолго. Может, какой-нибудь жучок был нацелен прямо на постель сына и ожидание Игоря было заметно по тому, как он косился на лежащий возле бедра мобильник, и по тому, как дергались его нога и лицо.

— Напрасно вы так, Игорь Петрович, — Олег начал с вежливого упрека. — Ну что это, право слово, за агрессия в голосе?

— Да? — тоже вкрадчиво начал Игорь, он уже попривык к Олегу и считал, что это давало ему право начинать хамить. — Хотел бы я ваш голос послушать, если бы вы знали, что у вас в сортире несколько видеокамер и микрофон.

— И опять вы напрасно злитесь, — вздохнул Олег. — В туалете только микрофон, как и в спальной. В основном все нацелено на то, чтобы следить за вашей входной дверью и окнами, а не за вами. Возле подъезда несколько жучков. На лестничной клетке и в лифте, так что если вы не любитель справлять естественные надобности в лифте, как молодые соседи, что живут над вами, то можете справлять их в удобных для себя условиях без боязни попасть в наш видеоархив.

Игорь смущенно прочистил горло. Ему было неловко, потому что Олег, возможно, наблюдал за ним во время разговора и поэтому нужно было все время играть кого-то, кем Игорь не являлся.

— А как вы считаете, это не очень глупо было — пригласить сюда Михаила? — спросил Игорь — скорее всего, со стороны это было очень жалкое зрелище, и вопрос был жалкий.

У него не было уже сил возражать против того, что за его домом круглосуточно следят, хотя бы и из соображений безопасности. Если бы ему полгода назад сказали, что в его доме жучок, это стало бы для Игоря основанием, чтобы поменять жилище, и уж тем более он не стал бы спрашивать какой-либо оценки своих поступков у человека, который за ним следил.

— Нет, вы правильно поступили, — с располагающей интонацией одобрил Олег. — То, что Михаил как бы сторожил отдел, — это, конечно, самооправдание. Но в том, что он там оказался, был плюс для него же самого. Ниже падать ему было уже некуда, честно говоря, он мог или жить в котельной до конца своих дней или попытаться вылезти оттуда, где оказался. С вами тот же случай.

— То есть? — не понял и слегка оскорбился Игорь, его задело сравнение с педерастом.

— Ну, вы более респектабельная версия той же самой ситуации, — пояснил Олег. — Ниже зама отдела вы уже не упадете, потому что держитесь хорошо, несмотря на то, что на вас разом навалилось. У вас более хорошая, так сказать, стартовая позиция.

У Игоря закралось подозрение, не специально ли это все разом на него навалили, не было ли это каким-нибудь стресс-тестом? Однако если убийство женщины и ребенка было частично на совести начальства, то уж уход жены с сыном они подстроить не могли, а реакцию на их уход — тем более. «Да уж», — подумал Игорь и с отвращением вспомнил про всю свою мягкотелую рефлексию, которая в любой момент могла накатить с новой силой. Упоминания его устойчивости к стрессу начали Игоря несколько раздражать — он знал, что уже дошел до ручки, а намеки на его психологическую непробиваемость и возможность отойти в здравом уме от любого ужаса предполагали, что может последовать новый ужас, сильнее тех, что он уже видел. Кто у них в дальнейших планах? Ребенок? Раковый больной? Инвалид? Панда?

— Не знаю, как насчет стартовой позиции и того, что вы сейчас говорили, — вздохнул Игорь, — но вы ведь в курсе, скажите, кто у нас в планах дальше?

— Скажем так, ничего страшнее того, с чем вы уже столкнулись — не будет, — уклончиво ответил Олег.

— А поточнее нельзя? — попросил Игорь.

— Поточнее нельзя.

— И последний вопрос, — сказал Игорь, найдя вежливый способ намекнуть, что пора завязывать с разговором, от которого он начал уже уставать, поскольку Олег все равно уклонялся от прямых ответов. — Раз уж я заместитель Сергея Сергеевича, нельзя ли пояснить мне или хотя бы намекнуть, для чего все это делается?

Олег честно рассмеялся.

— Нельзя намекнуть. Я лично не против рассказать все как есть, но решать Сергею Сергеевичу. Если вы станете главой отдела, то я вам обязательно открою этот секрет. А вообще, наберитесь терпения: Сергей Сергеевич каждый раз дает зарок, что будет оставлять сотрудников в неведении, и его всегда что-то подталкивает к тому, чтобы правду поведать людям. Он уже давно не срывался, так что думаю, уже близок к тому, чтобы расколоться. Он же вроде бы и сам вам это говорил?

— Да, да, — торопливо сказал Игорь. — И еще, тогда самый последний вопрос. А где все те люди, что работали до нас? Я так понял, что с советских времен эта история тянется?

— Ну, как где? — сказал Олег. — Некоторые на пенсию вышли. Некоторые погибли. Вы не ищите, пожалуйста, теорию заговора там, где ее нет. Вы полагали, что мы свидетелей нашей деятельности убираем, что ли? Просто так совпало, что этому набору сотрудников два года, но тот же Игорь Васильевич из ветеранов, и, как видите, жив-здоров. А он, между прочим, еще на закладке Голливуда присутствовал.

Олег замолчал, не бросая трубку, видимо, из вежливости.

— Я хотя бы немного удовлетворил ваше любопытство? — спросил он, потому что Игорь замолк, несколько увлекшись перевариванием услышанного.

— Да, да, — встрепенулся Игорь, — до свидания?

— До свидания, — сказал Олег и положил трубку, как показалось Игорю, медленно и с достоинством.

«Нужно спросить у кого-нибудь, что он собой представляет, этот Олег», — подумал Игорь, потому что находиться под наблюдением было неприятно, а находиться под наблюдением и началом человека, представлявшегося темной фигурой — тягостно вдвойне.

Телефон еще хранил тепло руки, а Игорь уже набирал номер Фила.

— Ты далеко там еще? — спросил Игорь.

— Минут через тридцать буду, — сказал Фил. — У вас лифт не сломан?

— Вроде нет, — пытаясь вспомнить, когда последний раз ломался лифт, сказал Игорь.

— Мы просто вроде в новостройке жили, а лифт накрывался чуть ли не каждую неделю, — пояснил Фил. — Это, вообще, раздражало.

Покуда истекали минуты до прихода Фила, Игорь торопливо освобождал для него место, убирал в стирку белье из детской, менял постельное белье на кровати в спальной, куда, по задумке Игоря, должен был заселиться Фил. Игорю самому не нравилась эта нездоровая суета, потому что походила на подготовку к свиданию, но она затягивала его как-то сама собой. Не успел Игорь отдышаться и успокоиться, как в дверь позвонили. Все так же суетясь, Игорь кинулся открывать, будто Фил мог передумать, если бы его впустили на несколько секунд позже.

— Извини, я уж без цветов, — с серьезной миной сказал Фил, в руках у него была только одна спортивная сумка — Игорю почему-то подумалось «сума».

От шутки этой почему-то Игорю стало спокойно, будто он был не дома, а на работе, и что странно, сама работа сводила его с ума, а вот атмосфера вечных издевательств и шуток при перенесении на домашнюю почву почему-то обросла терапевтическим эффектом.

— Там ты не мальчика пытаешься протащить? — спросил в ответ Игорь.

Фил зачем-то покосился на сумку и сказал:

— Ага. Надувного, — и втянул носом воздух. — Ни хрена ты фанат чистоты. Мы еду, надеюсь, без хлорки будем готовить?

Фил стал развязывать шнурки и продолжил.

— Я все думал, откуда хлоркой пахнет и чистящими средствами, туалет-то уже починили. А это, оказывается, от тебя. Тебя неврозом накрыло на почве последних событий?

— Что-то типа того, — кивнул Игорь.

Было понятно, что Фил развязен и шутлив от собственного стеснения. Игорь и сам был смущен, поэтому помог Филу снять пальто и повесил его на вешалку. Фил сделал вид, что не заметил этого.

— И где я буду жить? — поинтересовался Фил, оглядываясь и принюхиваясь.

— О, я тебе нашу бывшую спальню приготовил, — сказал Игорь. — Пойдем. Вот тут, короче, налево от ванной.

— А сам где будешь? На диванчике в гостиной? — в голосе Фила слышалось, что он уже готовился всячески расшаркиваться и предлагать Игорю то, что, по его мнению, было удобнее.

— Миша, не глупи, — сказал Игорь, — я могу и у сына спать, и в гостиной. Меня пока и диван устраивает, а ты, я думаю, уже на диване наспался.

— Это да, — согласился Фил, — но ты, если что… Хотя, я думаю, до этого времени уже съеду.

— Пока я настроен настолько позитивно, что живи, сколько понадобится, — сказал Игорь. — У меня в данный момент все настолько весело, что я даже мышь прикормил, чтобы совсем одному не быть.

Фил понимающе покивал.

— Я еще могу паука завести, — предложил Фил с полуулыбкой. — Будем, как в средневековой темнице, дрессировать питомцев.

— Ну ладно, — вздохнул Игорь, — располагайся, я пока чего-нибудь разогрею.

— Я, кстати, бутылку принес, — сказал Фил. — Я почти не пью, но в честь такого дела могу немного.

Игорь подумал про алкоголь без обычного отвращения.

— У меня и у самого есть, — признался Игорь, — осталось после новогодних праздников. Мы, считай, на работе квасили, а домашние запасы нетронутыми простояли.

Пока Игорь подогревал суп, Фил успел разложить вещи, вымыться, разместить свои бритву, пену для бритья и зубную щетку на полке в ванной и открыть форточку в спальной. «А еще мог бы успеть убить человек пять и спрятать их тела», — почему-то решил Игорь.

Без синего комбинезона, в гражданской одежде, а именно в джинсах и красном свитере, Фил настолько разительно отличался от себя на работе, что Игорь, если бы встретил его на улице — не узнал бы. Фил даже двигался по-другому, более уверенно, а в отделе он только и делал, что сидел постоянно, хотя и у всех на виду, но всё в уголке. Игорь не сдержался и высказал свое замечание.

— Я про тебя то же самое могу сказать, — сказал Фил, широко улыбаясь, и поставил на стол бутылку коньяка. — Ну, что. Перейдем к неофициальной части?

Всего-то треть бутылки они осилили, когда решили перейти на водку, непочато стоявшую в холодильнике. «Под твой борщ хорошо пойдет», — высказался Фил. За пару часов приговорили половину объема в ноль семь литра, после чего решили остановиться, потому что следующий день был понедельник. За это время они успели о многом поговорить.

Фил поведал, как его выставила жена, причем рассказывал так задорно, что Игорь, пытаясь сначала казаться сочувствующим, постепенно начал подфыркивать от смеха, а под конец рассказа уже ржал в голос.

— Что ты ржешь? — притворно возмущался Фил. — Ты бы знал, как я тогда трагично все это переживал, руки на себя хотел наложить. У меня морда была такая, как у тебя сейчас на работе постоянно. Как у кота, которого все время шугают.

Он изобразил Игорево уныние на лице так похоже, что Игорь так и лег на стол.

— Но ты же сам виноват, — стал защищаться Игорь. — Тебя же никто не просил с пацаном переписываться. Нашелся тоже, древний эллин.

— Ну, тут уж извини, — ржал Фил в ответ. — Ориентацию никуда не денешь. Он первый начал.

— Да ладно тебе, — не поверил Игорь, — все так говорят. Особенно приезжие: «Она меня спровоцировала тем, что без хиджаба ходила».

Фил погрозил пальцем.

— Нет, серьезно, — сказал он, — я бы не стал ему и слова писать, если бы он первый не начал. Он ведь сразу с несколькими мужиками переписку вел, я даже сохранил кое-что, если ты не веришь.

— И что? — сказал Игорь. — Со мной что-то дети не переписываются. Меня и в социальных сетях нет. Подсадная утка оказалась? От этих современных борцов со всем на свете? Я от тебя такой наивности не ожидал, Миша. Ты же работник органов.

— Я работник всяких органов, — засмеялся Фил, — но тут совсем другое. Его, короче, мать спалила, что он такими вещами в Интернете балуется, ну и полетели головы. Моя голова в отдел закатилась, а нескольких пенсионеров просто пожурили, молодежь на заметку поставили.

— Да я помню, слышал, — сказал Игорь.

— Так еще глупо получилось, — снова заржал Фил, — оказалось, многие с ним в реальной жизни пересекались неоднократно, он на веб-камеру всякие шоу устраивал чуть ли не лет с восьми, короче, богатой жизнью жил паренек. И все ведь прямым текстом заявляли, что они хотят с ним сделать и, бля, в какой позе, но их пронесло. А я такой, самому стыдно, божий одуванчик, романтическую переписку вел, ни намека, ничего, сериалы обсуждал, как дурак, какие-то книжки советовал прочитать. Короче, вдвойне стыдища. А сам на его фотку пляжную дрочил, как подросток прыщавый.

Фил радостно рассмеялся над самим собой, и это слегка сгладило то отвращение, какое он вызвал своим признанием.

— Что? Лишнего сказал? — понял Фил.

— Настолько лишнего, что это как-то надо еще и переварить, — признался Игорь.

Фил махнул рукой.

— Все равно, хуже того, что мы сейчас делаем, и не придумаешь. Так что можно говорить все что угодно. И как-то надо все равно дистанцию поддерживать, чтобы ты не покупался на мое обаяние, а то все привыкают и забывают, кто я есть.

— Господи! Только давай без этих вот штук! — воспротивился Игорь так, что даже замахал руками, пробуя объяснить жестами то, что не мог выразить словами. — Мне этого самоуничижения и от самого себя хватает. Прикинь, у меня жена ушла к более молодому, но ладно бы к качку или олигарху, хотя это смешно, ну, хотя бы к коммерсу какому-нибудь, не знаю. Он же просто, ну, как Молодой наш. Только чуть постарше и посерьезнее.

— Нет уж, ты меня от моей темы не уводи, — возразил Фил, — я тебе еще не все рассказал. Я из дому знаешь из-за чего вылетел? Думаешь, жена за дочку испугалась? Или ей стыдно было со мной в одной квартире находиться? Хрена там!

— А из-за чего еще-то? — спросил Игорь. — Я бы, наверно, за это и выгнал.

— Вот поэтому от тебя жена и ушла, что ты женщин ни хрена не знаешь, — с каким-то внутренним превосходством провозгласил Фил.

— Ну, а из-за чего? — отчаянным пьяным голосом взалкал ответа Игорь.

— Она, короче, мне не простила, — сказал Фил, сдерживая улыбку, — что я ей изменял.

— Что-о? — опять засмеялся Игорь.

— То-о, — засмеялся Фил, — ей пофигу, с кем я пытался изменить, ей было важно, что пытался, а то, что с пацаном, — побоку. Прикинь. Я говорю: «Ну, это же переписка просто была. Сама почитай». Ну, короче, и пошла семейная жизнь лесом.

— А сейчас у нее кто-нибудь есть? — спросил Игорь, чтобы нарушить молчание, потому что выговорившийся Фил как-то слишком уж угрюмо притих.

— Вроде нет, — пробормотал Фил, потом оживился и поблестел глазами на Игоря. — А тебя за что с работы попросили? У нас много версий. Сергей Сергеевич говорит, что это не наше дело, но все считают, что ты взяточник.

Игорь тоже несколько оживился — он чувствовал себя неловко, обсуждая амурные забабахи Фила, хотя бы потому, что до тех пор, пока жена не ушла, весь их секс сводился к полуавтоматическому траху в миссионерской позе при выключенном свете или в полутьме. Игорь подумывал, что их разлад случился и на этой почве тоже, но гнал от себя неприятную мысль.

— Вообще, меня выгнали по служебному несоответствию, — сказал Игорь, — сначала хотели взяточником сделать, но что-то не заладилось.

— А ты, типа, не виновен? — с иронической ухмылкой спросил Фил.

— Ну, знаешь, — сказал Игорь, — не зря же говорят: «Простота хуже воровства». Я как бы такой дурачок и есть. Если с тобой сравнивать, то мое дело — это как если бы ты не переписку вел, а купил игрушечный автомобильчик, пришел к пацану в гости, открыла бы его мать, а ты ей с порога: «Здравствуйте, я пришел к вашему сыну, вот ему сразу подарок, где его комната?»

— Это ты доступно объяснил! — улыбнулся Фил. — А в подробностях?

— Да в подробностях не так интересно, — сказал Игорь. — Я схему у коллег спалил, что таможенники комплектующие для бытовой техники за рубеж сплавляют под флагом инноваций и того, что Россия с колен встает, потом, типа, находящийся у нас зарубежный филиал производителя бытовой техники эти же запчасти закупает у той подставной фирмы из-за границы по завышенной цене, разница делится на нескольких этапах. Потом, по идее наши, холодильники и микроволновки загоняются под немецким брендом, с заявленным немецким качеством. Там еще сливки снимали, потому что загоняли это все в кредит с переплатой чуть ли ни в сто процентов. Ну, я и подумал, что это неправильно. Меня, главное, родственники отговаривали, когда я с ними своими наблюдениями поделился. Мне троюродный брат рассказал, что когда он в вытрезвителе работал и они всяких пьяных работяг обирали, среди них какой-то особо честный работник завелся, типа меня, и его быстро оттуда выперли, и из милиции тоже. И это, он говорил, всего лишь из-за нескольких тысяч за смену, а ты прикинь, какие у этих ребят деньги крутятся.

— Но ты же говоришь, фирма немецкая была, — сказал Фил, и на лице его отобразилось легкое недоверие.

— Ты прямо как оппозиционер заговорил. Может, если бы я в какую-нибудь прокуратуру европейскую ломанулся, все бы по-другому сложилось, — сказал Игорь. — Может, я бы сейчас был известный российский диссидент, потому что хер бы меня обратно пустили. Но там тоже все непросто.

— И куда ты пошел? — спросил Фил.

— К начальству я пошел, — с досадой ответил Игорь, — и так моя карьера оборвалась. Не дослужился я до генерала.

— И что, даже денег не предлагали? — не поверил Фил. — Даже не пытались отмазаться?

— От кого, от меня? — смех Игоря был полон желчи. — Спасибо, хоть так уволили, а могли бы придумать что-нибудь, чтобы потом икалось до самой старости.

Фил смотрел, как Игорь закуривает, выкуривает и тушит сигарету, а потом сказал:

— Можно подумать, тебе отдел не будет икаться до самой старости.

— Вот, кстати, да, — покивал Игорь, — тоже местечко. Две дороги, по-моему, из отдела — или в суд, или на кладбище.

— Нее, ты все-таки бодрее смотри на вещи, — возразил Фил. — При мне одного перца на пенсию провожали, но, что уж скрывать, он, по-моему, несколько раз до «белочки» допивался, что не удивительно, поэтому его и решили спровадить.

— Я удивляюсь, как вы с Васильичем не квасите каждый вечер, с вашими-то обязанностями.

Фил проникновенно посмотрел Игорю в глаза и намекнул:

— Игорь, я до отдела с терроризмом боролся этими же руками, так что большой разницы нет.

— Но тут-то не террористы, — заметил Игорь и, увидев упрямые глаза Фила, закурил еще раз.

— Нет разницы почти, — повторил Фил. — Ты присягаешь стране — и все. В этом и отличие гражданских от солдат. Васильич же пояснял за это. Сегодня страна дает тебе приказ бороться с этим типом людей, завтра с тем, и неважно, кто это — террористы, коррупционеры, оппозиционеры или нарушители авторского права. Вот, допустим, митинг. Какой-нибудь студентик не хочет лезть в автозак — его крутят и затаскивают и не смотрят — отлично он учится, в очках он — или без. А когда разгоняют какую-нибудь демонстрацию — лупят по кому ни попадя дубинками, разве что по башке бить запрещено. И ведь демонстрация не всегда агрессивная, но если есть приказ разогнать — разгонят. Так и мы, только мы, слава богу, не такими пачками людей убиваем, какими людей на всяких шествиях винтят. А ведь людям просто сказали — они враги, и они верят. Или тем же немцам сказали, что мы враги, — и началась заварушка.

— Это еще у Толстого было, — напомнил Игорь.

— Что было? — спросил Фил.

— Ну, что если бы французы сами не хотели нападать — они бы и Наполеону никакому не поверили, а раз напали, значит, сами этого хотели, значит, вина должна на весь народ распространяться.

— Это, батенька — экстремизм, — рассмеялся Фил. — Но мы, когда по горам бегали за каким-нибудь хером, меня, знаешь, какая мысль посещала? Какого хрена я тут делаю? Какого хрена это мудак по горам лазает, организует подполья, ради какого-то эмирата? Почему нам обоим не сидится дома? Был бы он, если бы за ним не бегали? Был бы я, если бы таких, как он, не существовало? Или таких как он специально придумали бы, чтобы таких, как я, в тонусе держать? Одни приматы морочат головы другим приматам, чтобы те взорвались в толпе приматов, а потом приматы, и я в их числе, ловят приматов, чтобы они не морочили головы приматам. Со стороны вся эта свистопляска очень забавно, наверно, выглядит. Жаль, что динозавры не стали разумными, чтобы граница, знаешь, проходила четко по видовому признаку, чтобы если в чешуе — то враг, а без чешуи — свой. Чтобы как в фэнтези иногда, знаешь, там, люди, эльфы, гоблины. Сегодня, допустим, дружим с эльфами, а воюем с гоблинами. Но чтобы точно знать, что это — враги, а не гадать: правда человек на нашей стороне, или притворяется.

— Вообще-то, граница проходит по видовому признаку, но человек не может иногда с простыми животными справиться, с теми же, например, тараканами, муравьями или глистами какими-нибудь. Только локальные победы одерживает, а полностью избавиться не может. Что уж говорить о разумных существах. Они бы нас раскатали по бетону.

— Да ладно, разумные, нас и безмозглые уделать могут, — нашелся Фил, — ты о том же гриппе забыл. Если он во что-нибудь мутирует смертельное, хотя он и так бывает смертелен, мощная штука может получиться. А вот зомби-апокалипсис меня никогда не пугал, даже в детстве. Может, потому что я в деревне вырос и всякой дохлятины в детстве насмотрелся.

— Ну и где связь? — спросил Игорь.

— Связь такая, что если зомби-вирус появится, а это уже само по себе дико обсуждать, но даже если появится, то в теплое время года от трупа, даже ходячего, за несколько суток не останется ничего функционального — зомби пойдут на корм мухам с бешеной скоростью. Будет как? Чем больше трупов, тем больше мух, там еще зверушки подключатся, пойдут на запах падали — и все. Нужно будет не зомби бояться, а стай голодных собак и волков. И еще, никогда не понимал, как это в фильмах зомби, гниющий ходячий труп, может незаметно подкрасться. Люди, которые сценарии пишут, они что, ни разу мимо трупа дохлой кошки летом не ходили? А человек пахнет так, что ни с чем не спутаешь, уверяю тебя. Даже рана гангренозная такое амбре издает, что ничем не заглушишь.

— А зимой? — поинтересовался Игорь, хотя примерно уже предчувствовал ответ.

— Зимой двухсоткилограммовая свиная туша в глыбу льда превращается за несколько часов, что уж говорить о человеке. Эпических битв стенка на стенку не будет.

— Это же для красоты и драматизма, — вступился за киношников Игорь.

— Да я понимаю… — ответил Фил.

Вот такие примерно разговоры вели Игорь и Фил каждый вечер, только дальше уже продолжали без алкоголя.

В отделе переезд Фила к Игорю, конечно же, восприняли юмористически, но вроде бы одобрительно. Молодой издевался над ними, глумясь, подтрунивая и делая недвусмысленные намеки, хотя сам поцапался с родителями и собирался снимать квартиру на пару с кем-то из своих друзей. Игорь и Фил, в свою очередь, издевались над Молодым, картинно удивляясь, что у него могут быть друзья. Игорь Васильевич, узнав новость, стравил несколько баек из бытности советского рабочего общежития, где одно время обитал. Он все ж таки не сдержался и вдобавок поделился мыслью, что дело молодое, а «статьи за это сейчас нет, так что живите». Сергей Сергеевич полностью одобрил такой поступок: Игоря он похвалил за то, что он пригласил Фила к себе, а Фила за то, что тот согласился на время переехать в, как он выразился, «человеческое жилье». Игорю он пояснил свое одобрение тем, что оба они — и Фил, и Игорь — были уже на взводе, и то, кто из них первый полезет в петлю или начнет уже неизвестно какой по счету погром в отделе, — было лишь вопросом нескольких дней, если бы все оставалось по-прежнему.

Ринату Иосифовичу было параллельно все, что не касалось его семьи или денег.

В домашнее обитание Игоря Фил внес несколько исправлений. Во-первых, оказалось, что Фил заядлый спортсмен, по крайней мере, делает пробежки по утрам, для чего встает на час раньше. Вскочив ни свет ни заря, он старался собраться и одеться как можно тише, но именно эта осторожность заставляла Игоря просыпаться в холодном поту, потому что Фил шумел не как какая-нибудь большая собака, на чей храп и потопывания по дому уже не обращаешь внимания, а двигался как что-то жуткое, типа змеи, заползшей от соседа по вентиляции, или чужого из одноименного фильма. После такого пробуждения Игорь уже не мог заснуть, зато делал все свои утренние дела гораздо раньше и приходил на работу более бодрым, чем обычно.

Во-вторых, Фил научил Игоря любить лук. Это было странно, потому что даже мать в свое время не смогла справиться с этой задачей. От нечего делать Игорь и Фил готовили вместе, и сначала Игорь упорно противился добавлению лука в жареную картошку или в поджарку для супа, но Фил, проявив неожиданную властность и отмахиваясь от Игоря, приготовил две сковородки картошки — с луком и без — и дал сравнить. Скорее всего, дело было в том, что Фил нарезал лук очень мелко, а Игорь, и его жена рубили луковицу на несколько частей и бросали на сковороду или в кастрюлю. Оказалось также, что Фил умеет печь сумасшедшей вкусноты блины и оладьи, рецептами которых он так и не поделился, заявив, что должны же быть и у него маленькие секреты.

В-третьих, мышь, которую Игорь приручал с таким тщанием и которой любовался по ночам, прониклась к Филу гораздо большей симпатией и уже на следующий вечер после знакомства вовсю кормилась у него с руки. «Ты ее еще спать с собой положи», — предложил Игорь, когда Фил продемонстрировал, как мышь забегает к нему на ладонь, дает себя погладить, и прижимает маленькие уши. Только в руке Фила Игорь смог разглядеть мышь как следует. Особенно поразил его контраст ума в ее глазах с тем, сколько мозгов могло быть в ее маленькой голове на самом деле.

Единственное, что слегка раздражало Игоря в Филе, — это его неприятие закрытых форточек. В каком бы помещении ни появлялся Фил, он всегда открывал окно, из-за этого по дому все время гуляли сквозняки. Игорь боялся, что подхватит воспаление легких, но вместо этого здоровье подкинуло сюрприз Филу — он, похоже, переусердствовал с приоткрытым окном в своей комнате и застудил левое плечо, это было тем более неприятно, что через день им предстояло выезжать на очередной допрос.

Они прожили вместе полторы недели, еще день Фил жаловался на боль в левой руке, а Игорь открыто злорадствовал и говорил, что процедуры закаливания пора прекращать хотя бы потому, что им уже не по восемнадцать лет. Фил, в свою очередь, отвечал, что еще неизвестно, кто дольше протянет — он со своим остеохондрозом или Игорь со своим курением и малоподвижным образом жизни. Оказалось, что Игорь протянул больше.

Глава 8

Отвезти урну с пеплом Фила вызвался, конечно же, Игорь Васильевич. Эсэс был вообще против поездки в соседний город к женщине, которой Фил, а тем более его прах, скорее всего, безразличны. Игорю тоже казалось, что лучше будет, если жена сочтет Фила пропавшим без вести. Игорь думал еще, что было бы разумнее похоронить урну с пеплом на территории отдела и поставить скромный памятник, но Игорь Васильевич решил иначе.

— Если тут каждому памятники ставить, мы сейчас по кладбищу ходили бы, — сказал он с какой-то особенно мрачной миной на лице.

Игорю не понравилась эта фраза, она слегка расходилась с тем, что он нарисовал об отделе в своем воображении, и с его планами все-таки дожить до пенсии.

— Ты сам понимаешь, что говоришь? — спросил Сергей Сергеевич у Игоря Васильевича. — Ты понимаешь, что ей, может быть, не просто все равно, а НА САМОМ ДЕЛЕ все равно? Хочешь на актерскую игру посмотреть — в театр сходи, а давать наводку на отдел я не собираюсь.

Этот разговор происходил в опустевшем от Фила кабинете, куда всех сотрудников отдела занесло на незапланированную планерку. Кабинет оказался таким же точно, как и у Игоря, только без бюста Чайковского, часов, и монитор компьютера Фил так и не сподобился поменять на более крупный. Именно рядом с монитором стояла гильза с прахом, вызвавшая перебранку. Молодой почему-то не мог оторвать глаз от этой гильзы, Игорь же пытался на нее вовсе не смотреть, но она то и дело притягивала его взгляд.

— Так, может, мы будем все же людьми оставаться, несмотря ни на что? — спросил Игорь Васильевич. — Может, хотя бы в этом попробуем вести себя по-человечески?

— А может, попробовать живыми оставаться как можно дольше? — парировал Сергей Сергеевич. — Об этом ты не думал?

— Может, тогда отдел распустить, нехай живут, — сказал Игорь Васильевич. — Ну, конечно, есть большая вероятность, что поездка впустую пройдет, но есть ведь и маленькая, что не зря съезжу. Если мы из-за большой вероятности людей убиваем, может, стоит из-за маленькой съездить?

— Да делай ты, что хочешь, все равно ведь поедешь, даже если запрещу, с пеплом или без.

— Я с тобой поеду, — сказал Игорь Игорю Васильевичу и вопросительно посмотрел на Эсэса.

Тот утвердительно кивнул.

— Я тоже, — сказал Молодой.

— А ты не поедешь, — сказал Эсэс с интонацией, не оставляющей места для возражений.

«Соседний город» и «потеря времени» по сути дела были не более чем громкими словами, которыми Сергей Сергеевич пытался пробудить лень в ретивых сотрудниках. Дорога заняла от силы полтора часа не самой быстрой езды на джипе Игоря Васильевича. Труднее было дождаться хозяйку квартиры — они поехали в будний день, и та была на работе. Можно было, конечно, посетить ее на рабочем месте, Игорь это предложил, а Игорь Васильевич ответил встречным предложением: подойти к офису жены Фила с военным оркестром и флагами, а пепел везти на лафете. Игорь не понял этой саркастической шутки, но не решился попросить пояснения.

— Тут и так палево, — отмолчав свой гнев, объяснил Игорь Васильевич, но и из этого объяснения Игорь ничего не понял.

Вообще, всю дорогу они молчали, поскольку ситуация не подразумевала излишней болтовни. Игорь вызвался ехать, только чтобы отдать последнюю дань умершему, хотя догадывался, как бы к этой поездке ради ритуальной потребности отнесся сам Фил. Игорь понимал, что Фил хотел бы развеяться по воздуху, не создавая окружающим проблем, поэтому перед внутренним взором Игоря появлялась виноватая кривая усмешка Фила, от которой ком подступал к горлу.

— О, вон его дочка идет, наверно, с продленки, — заметил Игорь Васильевич, — но мы к ней выходить не будем, а то еще напугаем ребенка.

Игорь вгляделся в ту сторону, куда показал подбородком Игорь Васильевич. Снег посерел из-за недавних оттепелей, и дочь Фила была во всем сером, окружающий придомовой пейзаж замыливал ее очертания, отчетливо виделся через забрызганное грязью автомобильное стекло только большой розовый рюкзак с теми же лошадями, какие красовались на футболке сисадмина, к которому ушла Игорева жена (Игорь видел фотографии с корпоратива, которые жена выложила во «ВКонтакт». Он пересматривал их на днях, и снимки уже не казались ему столь безобидными, как вначале, когда он видел их впервые).

Игорь поделился своими наблюдениями с Игорем Васильевичем, тот внезапно живо откликнулся.

— Это из сериала «Мой маленький пони». Там этих лошадей до черта. У меня внук и внучка их собирают во всех возможных видах. Внучка, я еще понимаю почему, но какого хрена внук это делает — без понятия. И ботаники, из великовозрастных, тоже угорают по этому делу, так что ничего удивительного. Френдшип из мэджик. Я даже имена некоторых лошадей знаю, не поверишь. Пинки Пай. Эппл Джек. И все они, бля, живут в Эквестрии.

— И сколько твоим внукам? — спросил Игорь.

— По одиннадцать, — ответил Игорь Васильевич, — они двойняшки. Прикинь, я всю жизнь с презрением относился к мультипликации, ну, за вычетом тех лет, что сам ребенком был, да и какие тогда были мультфильмы? Тогда даже телевизор-то не в каждом доме, по-моему, стоял. А тут внук показал мне несколько мультсериалов. Там, знаешь, в некоторых один в один наша жизнь с тобой. Тот же «Американский папаша» — про цэрэушника, который до сих пор головой в никсоновских временах. «Южный парк» — хорошая сатира на тот дурдом, который повсеместно творится. И главное, шутки там такие, что даже я, взрослый человек, многое повидавший, иногда невольно краснею. Я бы постеснялся такие в компании собутыльников рассказать, а они их свободно несут с экрана. У нас, как бы ни шутила вся эта молодежь юмористическая, они все равно не могут перейти грань какую-то, все равно видна зажатость, а эти — только в путь. Я патриот, но в области сатирической мультипликации мы однозначно как люди начала двадцатого века по сравнению с хиппарями.

Самое интересное в этом синефильском монологе было то, что Игорь Васильевич произносил его совершенно спокойным, тихим голосом с интонациями скорбящего человека.

— Давай хоть радио включим, а то в тишине и с ума сойти можно, — предложил Игорь.

Игорь Васильевич безропотно покопался в радиостанциях, но остановился на такой, что лучше бы в машине оставалось тихо, — это была станция, передававшая медленную классическую музыку, что вкупе с прахом в салоне и черной обивкой самого салона создавало ощущение катафалка. Игорь не решился предложить поменять волну, и стал мрачно смотреть по сторонам.

Пасмурная погода создавала ощущение, что уже темнеет. Первые отработавшие и отучившиеся жильцы появлялись во дворе и разбредались по подъездам с пакетами покупок. Люди появлялись со стороны единственного въезда во двор, Игорь видел только их удаляющиеся спины. Это создавало ощущение унылого конвейера.

— Мы ее так не пропустим? — спросил Игорь.

— Не должны, — уверенно заявил Игорь Васильевич. — На улице светло, я знаю, где подъезд, как только она войдет, я ее сразу же замечу.

Постепенно поток народа схлынул, но женщины, которую они ждали, все не было. Из подъездов потянулись собаководы. Неизвестно, что было унылее — видеть расползающихся по домам людей, сопровождаемых печальной музыкой, или же наблюдать под такую же классическую музыку, как прямо перед капотом машины, буквально в двух метрах от бампера, откладывает кучу ризеншнауцер, а его пожилая хозяйка в красном платочке и толстом синем пуховике, похожем на пуховик художника, что приходил в отдел, курит, внимательно созерцая процесс дефекации. Только тут Игорь заметил, сколько вокруг машины оттаяло коричневых кучек. В их расположении были какой-то свой особенный порядок, логика и своеобразная гармония.

— Хоть бы убрала за кобелем, — сварливо заметил Игорь Васильевич, когда ризеншнауцер закончил свои дела.

Будто услышав упрек Игоря Васильевича, старушка посмотрела прямо в салон машины и уверенной походкой, подтягивая за собой черную собачину, пошла к водительской дверце. Игорь Васильевич в ответ на ее суровое постукивание слегка опустил стекло.

— Что ж вы за собачкой-то не убираете? — упрекнул он старушку.

— А что вы тут встали? Вы ждете кого-то? — как бы не услышала его старушка.

— Тебя ждем, красавица, похитить хотим, по кавказскому обычаю, — отвечал ей Игорь Васильевич.

— Вы если машину здесь хотите ставить, то стоянка платная, — опять не услышала Игоря Васильевича собачница, в голосе ее было столько уверенности и претензии, словно она сама была собственником стоянки.

Неизвестно откуда рядом со старушкой нарисовался высокий чернявый молодой человек лет двадцати, он тоже зачем-то постучал в окно к Игорю Васильевичу, как будто тот должен опустить стекло еще ниже.

— Слушай, брат, — обратился парень, слегка наклонившись к щели в окне, — тут не надо бесплатно стоять, тут для своих стоянка, брат. Если проблем не хочешь, то или надо платить, или не надо тут стоять.

Игорь Васильевич обернул к Игорю восторженное лицо.

— Ты видал? — спросил он у Игоря. — Какой, однако, хулиган малолетний!

Молодой человек продолжал стоять, наклонившись к опущенному стеклу, как к окошку билетной кассы, сохраняя такое серьезное лицо, будто уже четвертые сутки не мог купить билет по маршруту Москва — Салехард.

— Читать умеешь? — спросил Игорь Васильевич молодого человека.

— А ты не хами, — сказала старушка.

— Да вы что, как можно, в присутствии дамы, — упрекнул ее Игорь Васильевич, достал удостоверение и показал его.

Молодой человек сразу же потерял интерес к машине и пропал так же внезапно, как и появился; старушка, в свою очередь, внимательно вчитывалась в удостоверение, щурясь и шевеля губами, потом заявила, что сейчас не тридцать седьмой год, чтобы пугать корочками.

— Вам виднее, — заявил Игорь Васильевич.

Прежде чем уйти, собачница сделала пару кругов вокруг машины, стараясь, видимо, чтобы ее кобель поднял лапу на колесо автомобиля, но Игорь не вглядывался в зеркала заднего вида, чтобы узнать, получилось у нее это или нет.

— Из наших бывших небось, — сказал Игорь Васильевич ей вслед, — или из друзей милиции бывших.

— Но собаченция у нее воспитанная, — заметил Игорь, наблюдая, как ризеншнауцер откладывает очередную кучу под кустами возле одного из подъездов. — Была бы дурная собака — таскала бы бабульку по двору только так.

— Это да, — согласился Игорь Васильевич, — повезло бабке с собакой.

Мимо них провели еще несколько собак, потом появились дети и стали лепить снеговика, пытаясь набрать снега почище и катая снежный ком между собачьих кучек.

Когда у детей получилось скатать низ снеговика и второй ком, для снеговикового торса, Игорь Васильевич оживился:

— Пойдем, пойдем, — скомандовал он, торопливо подхватывая рюкзак с заднего сиденья и выбираясь из машины.

Игорь послушно полез наружу, он так увлекся созерцанием постройки снеговика, что перестал замечать людей, которые появлялись во дворе. Теперь же, после того как его всполошил Игорь Васильевич, он увидел женщину, шедшую вдоль детской площадки. Она обернулась к ним еще до того, как Игорь Васильевич окликнул ее: «Постойте».

Само собой, она ничего не знала, но Игоря все равно поразило, насколько вдовы все-таки не похожи на вдов. Игорь ожидал увидеть скорбь, которая должна была бессознательно ее поразить, — он хотел видеть ее печальной, потому что ожидал, в случае его собственной гибели, хоть какой-то печали от жены. Нет, она шла совершенно беззаботно и даже обернулась безо всякой тревоги, будто ждала кого-то из знакомых, кто мог окликнуть ее точно так же. Увидев ее, Игорь понял, на что обиделась жена Фила, когда узнала, что он пытается изменять ей с мальчиком.

Жена Фила была очень красивой. Насколько некрасив был сам Игорь по сравнению с Филом, настолько и жена Игоря была невзрачна по сравнению с женой Фила. Брак Фила был своеобразным союзом двух неудавшихся очень симпатичных киноактеров или же моделей. В невзрачной вязаной шапочке и костюме, похожем на спортивный, стоявшая под турником женщина все равно как бы просилась на фотографию.

Насколько у нее темные и глубокие глаза, было видно даже с того расстояния, на каком стоял Игорь.

Игорь Васильевич прыгал по снегу в своих лакированных ботинках и сером костюме, как кот среди луж, казалось, что когда он допрыгает до жены Фила, то станет отряхивать ноги, как это делают коты, если наступят на что-нибудь мокрое. Игорь поспешил за ним, тоже почему-то прыжками. Заряженный энергией Игоря Васильевича, он тоже не стал брать свое пальто.

Вблизи жена Фила оказалась еще симпатичнее, нежели издалека. Игоря Васильевича она, судя по всему, знала, потому что его приближение не вызвало у нее удивления, а вот на Игоря смотрела вопросительно. Игорь хранил скорбный вид на всем протяжении пути по двору, но когда женщина взглянула на него сверху вниз с полуулыбкой, Игорь почему-то зарделся, как девственник.

Ее взгляд скользнул к Игоревой правой руке, и ему почему-то сразу захотелось спрятать эту руку, на которой он до сих пор носил обручальное кольцо. Когда она увидела кольцо, то в ее красивом лице мелькнуло что-то вроде удивления, она, видимо, уже привыкла, что коллеги Фила неженаты или разведены, так что Игорь выглядел необычным экземпляром. Как-то само собой получилось, что Игорь принял сумку с продуктами из ее руки еще до того, как заговорил Игорь Васильевич.

— Ирина, у меня для тебя не очень хорошие новости, — сказал Игорь Васильевич. — Точнее, что это я? Плохие новости, Ира.

Жена Фила слегка побледнела.

— Давайте тогда пройдемте в дом, — сказала она таким голосом, что Игорь почувствовал, что переживает смерть Фила, как в первый раз.

Глупость ситуации заключалась в том, что когда женщина развернулась и пошла к подъезду, Игорь невольно посмотрел на ее зад и также невольно одобрил его очертания. Игорю было неловко перед покойным, но это было что-то сильнее скорби и сильнее его любви к жене, секса с которой у него не было уже как полтора месяца.

Жена Фила стала копаться в сумочке, но никак не могла найти ключи. Она набрала номер квартиры на домофоне, но дочь не отвечала, видимо, привыкнув, что мать сама заходит в подъезд с помощью ключей. Наконец, какие-то подростки открыли дверь изнутри и вывалились на улицу целой толпой. Один из мальчишек поздоровался с женой Фила (здравствуйте, тетя Ирина), та рассеянно ответила. Другой тинейджер, проходя мимо Игоря, задел ногой пакет с продуктами, еще один, обходя Игоря с другой стороны, задел его плечом. Когда дверь за Игорем захлопывалась с металлическим и одновременно магнитным лязгом, он услышал взрыв смеха с улицы.

В подъезде пахло точно так же, как в котельной, потому что из подвала тянуло паром. Игорь, Игорь Васильевич и жена Фила зашли в лифт, который, несмотря на свою новизну, жалобно содрогнулся от шевеления Игоря Васильевича, когда тот решил почесать подбородок, и еще испуганней затрясся, когда поднимал их троих вверх, на высоту пятого этажа.

Только в лифте Ирина разыскала в сумочке связку ключей, среди которых Игорь увидел ключи от машины. Игорь представил, что целует жену Фила в шею, потом понял, что для этого ему придется встать на какую-нибудь скамеечку, и ему стало себя жалко.

Жена Фила долго ковырялась в замке, у нее, похоже, элементарно не получалось попасть ключом в замочную скважину. Игорь Васильевич, не выдержав этого зрелища, мягко забрал ключи из ее руки, причем она даже не сопротивлялась, и сам открыл оба замка, после чего отворил дверь и пропустил женщину вперед.

В длинном коридоре слегка попахивало кошачьим туалетом, хотя самой кошки не было видно, а также чем-то вроде разогретого попкорна, Игорь вспомнил про сына и про то, как жена орала на них обоих, когда сын рассыпал крошки попкорна там и сям по всей квартире.

Жена Фила включила свет в прихожей и тихо предложила пройти в гостиную. Дочери, вышедшей ее встречать, она так же тихо сказала идти в свою комнату. Игорь не знал, где гостиная, но Игорь Васильевич уже тянул разувшегося Игоря за собой, мимо женщины, которая как-то вяло, будто под гипнозом, снимала куртку и разматывала очень длинный белый шарф.

В гостиной Игорь Васильевич бросил Игоря в кресло возле низкого кофейного столика. Напротив находилось точно такое же кресло, в нем сидел плюшевый песочного цвета лев и смотрел на Игоря внимательными глазами. На спинке кресла висели фиолетовые детские колготки. На столике лежала пара белых детских носков, сероватых в месте стопы. Не выдержав внимательного взгляда льва, Игорь решил пересесть на диван к Игорю Васильевичу. Поскольку тот уселся посередине дивана, Игорь заметался, не зная, куда пристроиться — по левую руку Игоря Васильевича или по правую. Игорь Васильевич отвлекся от рюкзака, который мял в руках, и похлопал слева от себя. Игорь сел справа. С этого места он сразу же увидел свое жалкое отражение в телевизоре, подернутое патиной антибликового покрытия, и пожалел, что не сделал, как предлагал Игорь Васильевич.

Неожиданно появилась и так же внезапно убежала из гостиной девочка лет восьми, в таких же сиреневых колготках, какие висели на кресле. Она цапнула носки с кофейного столика, Игорь зачем-то оценивающе посмотрел и на ее удаляющуюся задницу, обтянутую трикотажем, после чего несколько раз мысленно ударил себя кулаком по башке.

В гостиную заглянула жена Фила и спросила, кофе им или чаю.

— Ирина, ну мы ведь не чай распивать пришли, — сказал Игорь Васильевич, потупившись.

— Даже и пяти минут не можете, что ли, посидеть? — спросила Ирина. — Раз уж пришли.

— Давай тогда кофе, — сказал Игорь Васильевич.

— А вам? — женщина обратилась к Игорю.

— Мне тоже, — вякнул Игорь.

Вернулась жена Фила с подносом, на котором стояли красные чашечки, сахарница и плоская тарелка с несколькими круглыми печеньями. За время своего отсутствия она успела переодеться в серый спортивный костюм и мохнатые тапочки в виде собачек. Она задержалась на пороге и, удерживая поднос в одной руке, щелкнула выключателем. Чашечки и ложечки на подносе опасно зазвенели, и Ирина торопливо ухватила поднос двумя руками. Только когда загорелся свет, Игорь понял, что начало темнеть. Жена Фила не слишком дружелюбно брякнула поднос на стол, так что кофе, разлитый по посуде, казавшейся Игорю кукольной, немного выплеснулся наружу.

— Налей уж тогда большую кружку, — сварливо заметил Игорь Васильевич, кивнув на угощение. — Ты же меня знаешь, как я эту вот штучечку буду в руках держать? Смех один.

Жена Фила залпом выпила кофе из чашечки, видимо, предназначавшейся Игорю Васильевичу, и снова удалилась.

На кофейном столике было светло, как на операционном столе. Игорь глянул наверх и увидел восемь очень ярких ламп. Он зачем-то посмотрел на Игоря Васильевича, но тот только отвел глаза, посуровел, и не двигался, пока женщина не принесла большую голубую кружку, наполненную кофе почти до краев и чуть ли не сунула ее гостю под нос.

Только тогда Игорь Васильевич пошевелился, неспешно ставя кружку перед собой, и неторопливо положил в кофе пять ложек сахара. Жена Фила села в кресло, куда Игорь Васильевич незадолго до этого совал Игоря. Видимо, из-за яркого освещения лицо ее казалось в цвет зеленоватым обоям, что их окружали. Женщина, наверно, ждала, когда Игорь Васильевич начнет говорить, но тот сначала размешал сахар, с глиняным пустотелым звуком брякая ложечкой, потом стал пить кофе, потом поставил кружку — так и не поднимая глаз.

— Что, он все-таки трахнул кого-то? — не выдержала наконец жена. — И теперь я должна ему передачки носить, как боевая подруга? Так?

Игорь Васильевич окаменел. Игорь не притрагивался к кофе и обрадовался этому, потому что от такого вопроса он непременно бы театрально поперхнулся.

— Нет, Ирина, нет, — покачал головой Игорь Васильевич, — никого он не трахнул.

«Кроме жены Рината», — подумал Игорь и едва не сказал это вслух.

Чтобы действительно не сболтнуть чего-нибудь, он торопливо ухватился за кружечку с кофе и попытался пить его как можно медленнее, хотя, как он заметил про себя, даже колибри бы управилась с такой дозой за пять минут.

— Умер Миша, — сказал Игорь Васильевич, не глядя на жену Фила.

Игорь поймал себя на том, что попеременно смотрит то на Ирину, то на Игоря Васильевича, будто наблюдает теннисный матч.

Жена Фила поднялась, зачем-то сложила колготки, висевшие на спинке кресла, как будто собиралась убрать их в шкаф, но вместо этого просто кинула их на подлокотник, потом зачем-то стала стряхивать несуществующую пыль с плюшевого льва. Игорь Васильевич, наблюдая за ней, издал горлом неопределенный звук, вроде покашливания, Игорь больше не решался смотреть на него, боясь обнаружить слезы в глазах напарника и, что называется, расчувствоваться. Видеть жену Фила, продолжавшую отряхивать льва, было тоже невыносимо, но не смотреть на них обоих он не мог, поэтому стал поглядывать то на колено Игоря Васильевича, обтянутое серой тканью, то на тапочки жены Фила, которые жизнерадостно пялились на Игоря собачьими глазами.

— То есть как умер? — спросила жена Фила подрагивающим, словно от злости, голосом.

— От инфаркта, — сказал Игорь Васильевич.

— Нет, я не о том спросила, — сказала жена Фила все тем же дрожащим голосом. — То есть вот он с вами связался, постоянно ездил во всякие ваши командировки, то туда, то сюда, мы с ним даже месяца не прожили без того, чтобы его куда-нибудь не дернули, и тут вы приезжаете в костюмах и заявляете…

Жена Фила замолкла, задушено заплакала и стала лупить Игоря плюшевым львом по голове и по шее. Первый удар был настолько неожиданный, что уже почти пустая чашечка для кофе тюкнулась об передние зубы Игоря. Чтобы женщина случайно не выбила чашечку у него из рук, Игорь, выбрав паузу между ударами, аккуратно поставил ее на поднос. Сначала избиение было безболезненным, потому что Игоря били затылком льва, но потом женщина перехватила льва в другую руку и Игорю досталось несколько ударов мордой игрушки, где были пластмассовые глаза и литой пластмассовый нос, весивший, как показалось Игорю, чуть ли не как сам лев целиком. Игорь стоически сносил избиение, а Игорь Васильевич не делал ничего, чтобы его прекратить, будто в смерти Фила был виновен не кто иной, как Игорь.

В итоге жена Фила промахнулась и угодила львом в поднос. Благоразумно отставленная Игорем чашечка, даром что казалось хрупкой, слетела со столика и, крутясь как юла, укатилась под кресло. Жена Фила села и расплакалась, уткнувшись лицом в живот льва и пытаясь заглушить рыдания. Голова и шея Игоря горели, будто натертые жесткой мочалкой. Он заметил, что у него мелко дрожат руки и колени.

— Ира, не надо, — тихо попросил Игорь Васильевич, не особенно, видно, надеясь на успех просьбы.

— Зачем вы приехали-то вообще? — злобно выкрикнула женщина, оторвавшись от льва. — Мне муж живой нужен!

Игорь Васильевич скомкал рюкзак у себя на коленях и тихо сказал:

— Ты когда отойдешь, может, тебе что-нибудь и понадобится. Там пепел его. Свидетельство о смерти, так что пособие на ребенка сможешь получать, и награды его.

Подождав какое-то время, когда женщина успокоится, Игорь Васильевич подошел к ней и слегка обнял за плечи.

Игорь осторожно ощупывал голову и смотрел на почти нетронутый кофе Игоря Васильевича, поэтому не сразу заметил, что тот подает знаки, что нужно потихоньку уходить. Игорь с готовностью вскинулся. Еще в самом начале избиения его львом Игорь понял, что не стоило проходить дальше порога, а может быть, не стоило заходить и в подъезд тоже. Скорее всего, нужно было сообщить жене Фила нехорошую новость прямо под турником, передать ей рюкзак и сразу же, не оглядываясь, идти в сторону машины. Еще Игорь понял, что льва нужно было не отряхивать, а выбить на улице или пропылесосить — в носу стоял запах плюшевой пыли.

Игорь Васильевич жестом показал на рюкзак. Игорь повесил его одной лямкой на руку напарника, как на вешалку, и сразу же подался в прихожую: видеть горе жены Фила было нелегко, потому что Игорь испытывал почти то же самое, что и она, с поправкой на то, что у него и Фила не было общих детей и долгой семейной жизни, прерываемой командировками. Плакать и бить людей плюшевыми игрушками Игорю было не положено, но почти от момента смерти Фила до этой секунды ему хотелось сорвать на ком-нибудь свое бессилие.

Он не прочь был всадить карандаш в ногу Игоря Васильевича еще раз, за то хотя бы, что он, как и остальные, как казалось Игорю, смотрят на него с некоторым осуждением, как будто Игорь был врачом и должен был усмотреть симптомы инфаркта еще за несколько дней до того, как он случился.

Завязав шнурки, Игорь еще минут десять простоял, ожидая, пока Игорь Васильевич покончит с сантиментами, или как еще было назвать его десятиминутное сидение в гостиной рядом с женой Фила.

Игорь Васильевич появился наконец, отдуваясь, как после бега, сразу, не нагибаясь, влез ногами в ботинки и вытащил Игоря из квартиры. В подъезде дышалось гораздо легче, несмотря на запах пара, видно, это был уже родной, привычный запах. Поглядев друг на друга, они оба, как по сигналу стартового пистолета, кинулись вызывать лифт. Реакция Игоря Васильевича оказалась быстрее, но толку от этого все равно не было, лифт долго скрежетал между этажами, как будто даже проезжал мимо, но не останавливался перед ними.

Напряжение Игоря усиливалось еще и тем, что он боялся услышать горькие рыдания из-за двери квартиры, которую они недавно покинули, он колебался между этим опасением и желанием дождаться лифта.

— Может, пешком? — предложил Игорь Васильевич, и по его напряженному голосу и по тому, как старший коллега оглядывается на дверь, Игорь понял, что его беспокоят те же самые чувства.

К счастью, тут двери лифта распахнулись. Внутри стоял старый холодильник «Юрюзань», на нем — герань, а больше никого не было.

— Переезжает, что ли, кто-то, — сказал Игорь Васильевич, но не стал ждать, пока хозяева холодильника и герани получат свои вещи и сразу же полез в лифт, Игорь втиснулся следом. Пока они ехали вниз, Игорь заметил, что сама герань чистая, как будто вымытая тряпочкой, и глиняный горшок тоже чистый, и даже белое блюдце, куда был поставлен горшок, хранило на себе следы многочисленных чисток, тогда как земля, в какую была воткнута герань, была покрыта пылью, словно цветок не поливали уже сто лет.

Спустившись, они увидели несколько сорокалетних мужчин с отчаянными глазами. Увидев холодильник в целости и сохранности они произвели синхронный вздох, в коем угадывался вздох облегчения. Игорь тоже вздохнул с облегчением, потому что уже видел синий прямоугольник открытого выхода из подъезда и габаритный огонь грузовой машины в нем.

— Давай покурим, — предложил Игорь Васильевич еще до того, как они покинули лифт, поменявшись местами с грузчиками. Игорь согласился — он сам хотел предложить то же самое.

Они вышли на улицу и, обдаваемые выхлопами грузовой «Газели», торопливо закурили. «Газель» была точно такая же, как у отдела, даже грузчики были словно из отдела, только здесь они занимались, наверно, полезным делом, то есть перевозкой вещей, а не убийствами. Дымя сигаретой, Игорь так и не понял, ввозят они вещи в дом или вывозят. Пока Игорь и Игорь Васильевич курили, грузчики занесли в дом еще один холодильник, на этот раз большой и черный; ковер, свернутый в трубочку, и этажерку со стеклянными дверцами, а вынесли пианино, телевизор и стиральную машину.

Игорь не успел обдумать этот вопрос и задать его грузчикам, потому что сверху послышался голос Ирины.

— Игорь, — сказала она.

Игорь понял, что это обращаются совсем не к нему, поэтому продолжил курить, чувствуя некоторую беззаботность благодаря расстоянию, которое разделяло его и жену Фила.

Игорь Васильевич поднял голову и спросил:

— Да, Ирина, что?

— Мне ваши подачки не нужны, — сказала жена Фила. — Понятно? Подавитесь!

На этом «подавитесь» Игорь ощутил легкое беспокойство.

«Чем это мы должны подавиться?» — подумал Игорь, увидел приоткрытый рот Игоря Васильевича и успел ощутить еще большее беспокойство, прежде чем брошенный сверху рюкзак прилетел Игорю прямо на загривок, выбил у него изо рта сигарету, а самого Игоря уронил лицом в стоптанный снег тротуара. Грузчики, обменивавшиеся до этого какими-то рабочими комментариями, прервали работу и замолкли, по крайней мере, так показалось самому Игорю.

— Ирина, ты дура, что ли? — крикнул ей Игорь Васильевич так, что Игорь услышал этот крик изнутри своей легкой контузии. — А если бы ребенок шел? Ты понимаешь, что там урна два килограмма, специально друзья для него сделали, с надписью, бля, с гравировкой?

— Да, а где это его друзья раньше были? — крикнула в ответ жена Фила.

— Всегда они с ним были! — крикнул Игорь Васильевич. — Представь себе. Не они его на улицу выгнали, а ты, между прочим, ты и мамаша твоя долбанутая и его долбанутая мамаша.

— Козел! — крикнула жена Фила.

— А ты стерва! — тоже крикнул ей Игорь Васильевич.

Между тем, пока Игорь Васильевич и Ирина лаялись, грузчики положили свою кладь и стали поднимать Игоря на ноги, но только после того как он пошевелился, пытаясь проверить, повредила жена Фила ему голову или нет. Игорь Васильевич так увлекся руганью и непечатными выражениями, что даже не обратил внимания, ровно ли стоит на ногах Игорь, а того отряхнули, поддержали, дали сигарету, снова зажгли и осторожно отошли, аккуратно отняв от него руки, как будто Игорь был качающейся фарфоровой вазой на такой же фанерной подставке, на какой стоял бюстик Ленина в конференц-зале отдела. Игорь нагнулся за рюкзаком, раскрыл его, проверяя целостность урны с прахом. «Хотя что с ней сделается», — догадался он запоздало. Глядя, как блестит стальной бок урны в свете начавших разгораться уличных фонарей и габаритных огней грузовичка, Игорь подумал про себя в третьем лице: «Горе обрушилось на него со всей возможной тяжестью» и коротко похихикал в нос, в котором ощущался запах крови.

Застегнув рюкзачок, Игорь постоял еще немного, ожидая, что ссора жены Фила и Игоря Васильевича уляжется как-нибудь сама, но когда Игорь Васильевич сказал, брызжа ядом: «Ему на Кавказе было легче, чем с тобой, он туда от тебя и убегал», а Ирина крикнула: «Ну, конечно, ему всегда нравилось среди мужиков тереться, ничего удивительного», Игорь решил, что с него достаточно, и, не дожидаясь, пока жена Фила сбросит еще что-нибудь увесистое, он потянул Игоря Васильевича за рукав, в обход грузовичка, в сторону машины.

Продолжая ругаться с Ириной, Игорь Васильевич повиновался, и Игорь повел его, не глядящего под ноги, мимо собачьих кучек, мимо растоптанных останков снеговика, по снегу, подтаявшему за день, но начинающему льдисто похрустывать от вечернего холода.

Игорю пришлось несколько раз подтолкнуть Игоря Васильевича в бок, прежде чем тот угомонился и сел в машину. В салоне Игорь Васильевич включил свет и посмотрел на Игоря, будто проснувшись.

— Ну и видок у тебя, — сказал он. — Дай голову посмотрю. Не тошнит?

Игорь отрицательно помотал головой. Его подташнивало, но, скорее, от того, что он с утра ничего не ел и выпил кофе, а теперь ему казалось, что он перепил крепкого чая.

— Включи что-нибудь повеселее, — попросил Игорь, указав на радио, — а то я сейчас чокнусь от этой классики.

Они долго выезжали из города — по замерзшим колеям, по какой-то окраине, то напоминавшей приусадебные участки, то промзону, где они работали. Игорь и рад бы был задремать, потому что чувствовал усталость как от горя, которое его начало слегка отпускать, так и просто усталость, но колыхание в дороге не давало уснуть. Только когда машина выехала на трассу, оставив позади железнодорожный переезд, Игорь наконец забылся чем-то вроде сна, где он продолжал ехать на пассажирском сиденье и смотреть, как быстро мелькают придорожные деревья и медленно плывут деревья чуть подальше от дороги и совершенно неподвижно стоит луна. Потом он вспомнил, что погода как была пасмурной, так и осталась, и никакой луны видно быть не может. Игорь проснулся в полной тишине, нарушаемой гудением двигателя и шумом колес, и спросил:

— Долго еще?

— Нет, — ответил Игорь Васильевич, — спи давай.

Но по какому-то шевелению Игоря Васильевича и по его голосу Игорь понял, что тот не хочет, чтобы Игорь спал, а хочет поговорить.

Игорь потер руками лицо и похлопал себя по щекам, чтобы проснуться. Шея и голова по-прежнему горели. Он опустил стекло и высунул голову наружу, где пахло талым снегом, асфальтом. Иногда пробивался душок очистных сооружений, и Игорь понял, что они, действительно, недалеко от города. Это можно было понять еще и по тому, что слева впереди небо было подсвечено снизу чем-то вроде слабого неонового зарева.

Игорь покурил, чтобы окончательно развеять сонливость, и только тогда спросил:

— И что, с моей женой ты так же ругаться будешь, если со мной что случится?

— Что с тобой случится? — спросил в ответ Игорь Васильевич. — Совсем башку тебе отбили, что ли?

— И всегда вот так вот проходит? — опять задал вопрос Игорь.

— Она так-то баба хорошая, — сказал Игорь Васильевич, помолчав, — просто у всех по-разному горе проявляется. Я ей еще раз позвоню, когда она отойдет, все равно ведь — сможет Михаила похоронить возле отца и документы получить. Жизнь ведь дальше идет, от жизни никуда не деться.

— А из-за чего у вас с Эсэсом сыр-бор был? — опять спросил Игорь.

— Да тут все просто, — живо откликнулся Игорь Васильевич. — Он поборник строгой секретности, считает, что сотрудники должны в случае смерти без вести пропадать, и еще он считает, что те, кто иногда людей убивают, заслуживают безвестности. Отчасти он, может, и прав, может, для Мишки было бы лучше, чтобы его считали пропавшим, жене как-то легче было бы знать, что он где-то есть. Она же его все-таки любила и любит, наверно, раз больше никого не завела.

— Может, она еще раз подорваться боится, — предположил Игорь.

— И такой вариант не исключен, конечно, — согласился Игорь Васильевич. — Столько трубят в новостях: там того поймали, там этого. Примем законы в защиту морали. Примем закон в защиту защиты морали. У страны ведь нет больших проблем, чем мораль, голубые и педофилы.

— А тем более голубые педофилы, — вставил свои пять копеек Игорь.

— Точно, — согласился Игорь Васильевич. — Мне, честно говоря, нынешнее правительство напоминает экипаж корабля, который пытается тонущий корабль пластырями склеивать обратно.

Игорь замолк, потому что разговоров про политику не любил, они никогда ни к чему не вели, а точнее, сводились к трем выводам: что в России дерьмово, что за границей иногда тоже дерьмово, если у тебя нет денег, и что вообще весь мир катится в тартарары.

— Тут Сергей Сергеевич на грани того, чтобы в очередной раз расколоться и рассказать сотрудникам, чем мы в отделе занимаемся, — сам заговорил Игорь Васильевич. — Так что, похоже, опять все плохо.

Но Сергея Сергеевича хватило еще на несколько дней сумрачного молчания и собирания с мыслями. Когда Игорь Васильевич с Игорем проходили мимо кабинета Эсэса, иногда за дверью главного слышался странный кашель, которого Игорь от Сергея Сергеевича еще не слышал, что-то вроде кряхтения с прочисткой горла. Можно было решить, что начальник простудился, однако же Игорь Васильевич, слыша этот кашель, многозначительно тыкал Игоря пальцем в ребра, чем доводил его до белого каления. Игорю начинало казаться, что Игорь Васильевич отыгрывается за карандаш в ногу. Из курилки они ходили все время в одном и том же порядке: Игорь справа, Игорь Васильевич слева, и от этих нескольких тычков под ребра, полученных в течение дня, по вечерам у Игоря болел левый бок, а он думал, что это тоже симптомы приближающегося инфаркта, как у Фила, и слегка тревожился.

Целыми вечерами Игорь просиживал в ванной, пытаясь повторить трюк Фила с мышью, которая забегала ему на ладонь. Олег сказал, что в ванной нет камер видеонаблюдения, и от этого Игорю было спокойнее, его даже не раздражало, что мышь ведет себя, как белки в лесопарке: осторожно, в несколько приемов приближается к лежащей на полу Игоревой ладони, потом хватает крошки из руки и стремительно скрывается под плинтусом.

Игорь зачем-то оставил урну с прахом Фила у себя, поставил в угол ванной, поближе к тому месту, где жила мышь, ему казалось, что это было единственное существо, относившееся к покойному с любовью.

Как бы то ни было, Игорь Васильевич угадал.

— В общем, так, — еле слышно сказал Сергей Сергеевич со своей трибунки, когда собрал всех в конференц-зале где-то за полчаса до окончания рабочего времени. — Нас опять осталось мало. В скором времени может остаться еще меньше, поэтому нет смысла скрывать, ради чего делаются все эти допросы и ради чего умирают люди и с нашей стороны, и со стороны гражданских.

Игорь порадовался не тому, что ему расскажут сейчас всю правду или, в крайнем случае, то, что попытаются выдать за правду, а тому, что его отделяло от указательного пальца Игоря Васильевича несколько рядов кресел.

— Однажды Игорь Васильевич допустил ошибку и рассказал все сотрудникам раньше времени, — продолжал тихим голосом Сергей Сергеевич. — Последствия были катастрофические. От отдела не осталось почти никого за несколько недель. С тех пор мы договорились сообщать о сути проекта, в котором вы участвуете, только в самых крайних случаях. Вот, собственно, этот случай. Из аналитиков остался один Саша, из оперативных работников только Игорь и…

Он зачем-то поискал глазами по залу и сказал, нащупав прищуривающимися близорукими глазами Игоря Васильевича:

— Тоже Игорь.

Сергей Сергеевич замолчал, собираясь с мыслями, Игорь подумал, что он слишком долго с ними собирается, если учитывать, что такая пустота в отделе образуется не первый раз.

— Каждый раз, когда говорю это, сам себе не верю, — сказал Сергей Сергеевич, — но Саша вот предполагал, во что складывается эта картинка, все эти похищения, допросы и убийства, и оказался отчасти прав, хотя сам, наверное, скорее, шутил, чем думал, что прав. Все это больше, конечно, похоже на безосновательную подозрительность, такую как в этих параноидальных фантастических стрелялках, но мы действительно как бы ловим пришельцев, то есть не совсем пришельцев — местных, но тех, у кого под шкурой обычного человека может прятаться неизвестно что.

Игоря почему-то не поразило это известие. Ему уже было настолько все равно, что если бы даже ему сказали, что они поставляют человеческое мясо к столу высокопоставленных людоедов, или борются с мировым заговором иллюминатов, или участвуют в реалити-шоу с настоящими убийствами, то это нисколько бы не поколебало его картину мира, в которой, как бы она ни была сложна, для него оставили место в дальнем ряду, где хотя и присутствовало реальное действие, все равно ниточки дергал кто-то другой. А вот на Молодого такая новость произвела впечатление, он зашевелился, скрипя креслом, давая этой подвижностью понять, что требует дальнейших объяснений. От Рината Иосифовича был виден только затылок, но его отношение к происходящему, скорее всего, было ближе к подходу Игоря, чем к Молодого.

— Долго объяснять, с чего все началось, — сказал Сергей Сергеевич. — С итальянца какого-то или немца, который еще до войны несколько статей выпустил, связывая прогресс в восемнадцатом и девятнадцатом веке с завозом рабов из Африки. Он там Дарвина приплел, выражая опасения и доказывая, что не только человек может в Африке зародиться, но и тот, кто придет за человеком следом, некое новое существо, что-то человекообразное, только гораздо умнее и хитрее, по сравнению с которым мы будем вроде шимпанзе. Понятно, что никто значения статьям этим не придал, потом вообще стало не до того, в сороковые-то годы. И только ближе к шестидесятым тема всплыла у американцев, там еще пара сумасшедших нашлась, или не сумасшедших, как знать, которые уже со своими выкладками к правительству тропинку протоптали, дескать, есть вероятность, что новые существа действительно имеются, что не стоит исключать возможности, что они умеют узнавать друг друга и координироваться, что даже малейшую возможность этого не стоит игнорировать, потому что это чревато тем же, чем кончилось для неандертальцев, мамонтов и пещерных львов. Ну, и еще, конечно, понавешали всяких опасений для большего финансирования исследований своих, мол, вдруг этим новым существам коммунизм не чужд, или вдруг они — негры, или вдруг они негры-коммунисты. Ну и пошло поехало. Наши старички из политбюро тоже эту идею подхватили, только их больше совсем обратное пугало, понятно: что эти новые люди окажутся какими-нибудь космополитами. И наших старперов, и заокеанских одинаково ведь ужасали эти все длинноволосые молодые люди в штанах-клеш и все, что с ними связано. Ну и как это? Чтобы все, за что боролись, отброшено оказалось некой угрозой, которая никак себя не проявляет до поры до времени? Такой угрозой, против которой непонятно как армию применять и тактическое ядерное оружие? И у нас, и у них идея была перековать это новое человечество в своих, заставить человека работать на обезьян, грубо говоря. Для начала выловить хотя бы одного такого, чтобы посмотреть: на что он способен.

— И много таких наловили? — не выдержал и поинтересовался Молодой, на секунду, наверно, опередив Игоря, который сам был не прочь задать этот вопрос, только замешкался с тем, как его сформулировать, чтобы соблюсти субординацию.

— Это самое смешное, Саша, — сказал Игорь Васильевич.

— Ни одного, — ответил Сергей Сергеевич. — Но погоди ржать и глумиться.

— А как тут не ржать и не глумиться, — удивился Молодой, — если опять, получается, уйму народа просто так завалили. Как обычно.

Молодой уже набрался сарказма для какого-то юмористического обличения, но Сергей Сергеевич прервал его:

— Хотя бы из уважения к убитым. К тем, которые умерли зря, да. Нас оправдывает — хотя, скорее, не оправдывает, а слегка приуменьшает нашу вину — только то, что по сравнению с тем, что творится для…

— Так, а зачем убивать-то? — громко удивился Молодой. — Что за странная традиция? Нельзя, что ли, как-то в школах это выявлять, в институтах, при приеме на работу, обязательный тест какой-нибудь.

— Будто сейчас их нет, будто не для этого их ввели отчасти, будто нет анализов крови повсеместных по малейшему поводу, камер видеонаблюдения на каждом углу, — отвечал Сергей Сергеевич, с некоторым даже удовольствием глядя в глаза Молодому, — медосмотров, профосмотров, интеллектуальных викторин. Будто сейчас Африку не шатают специально, чтобы у любого нового вида, каким бы умным он ни оказался, было меньше шансов выбраться живым из окрестностей Лимпопо, будто зря там шарашатся врачи и наемники всех мастей, ооновцы, наблюдатели от различных организаций, будто зря долбят по Ближнему Востоку за компанию — мало ли, а вдруг? Даже если этого нового человека еще нет, его появление нельзя пропустить. Пацифисты ноют, что человечество не оставит от себя камня на камне, так вот, если появится кто-то новый, ему будут до фонаря наши экономика, демократия, в каком бы виде она ни находилась, религия, наши безделушки, которые будут для него как рыболовные крючки и бусы из каменного века, наши открытия, которые он совершит и без нашей помощи. Новый человек просто закроет всемирные гастроли нашего имбецильного театра, если мы не успеем грохнуть этого человека раньше. И вопрос: успеваем ли мы его грохнуть? Мы одного человека положили только потому, что он большое поле в «Сапере» за двадцать восемь секунд открывал раз двадцать подряд, положили просто из предосторожности. Мы бывшего олимпиадника по математике, выросшего в семье алкашей, убили только потому, что он никуда поступать не стал, а в армии отслужил и пошел грузчиком работать. Мы не знаем, чем они от нас могут отличаться, но есть шанс, что они очень хорошо маскируются, вплоть до симуляции генетического кода, до симуляции человеческой мозговой активности. Подержать такого человека в руках и отпустить — слишком большой риск, разве ты не понимаешь?

— Может он добрый будет, — огрызнулся Молодой. — Типа эльф такой.

— Саша, это с высокой вероятностью будет прямоходящий примат, — внушительно возразил Сергей Сергеевич. — Он будет умный, да. Возможно, где-то гуманный по-своему. Он будет изобретательный, умелый, красивый по своим меркам красоты. Но добрым к людям он точно не будет, пока не загонит человека обратно в каменный век, пока не поставит везде свои собственные заборы и лаборатории, а вот потом, возможно, и подобреет.

— Ну и как оно? — спросил Игорь Васильевич уже на лестничной площадке, устав смотреть, как Игорь и Молодой молча высасывают по третьей сигарете. — Идиотизм правды потрясает?

— Да ни хера не потрясает, — ответил Молодой. — Это как, знаешь, на лекции по истории про репрессии слушать. Вроде, знаешь, миллионы людей ни за хуй собачий гоняли по стране, расстреливали, а ты этого все равно не видел, в это не попадал, поэтому слова о жертвах не сильно доходят, больше все равно не любишь не каких-то там палачей, а соседа сверху, который в два часа ночи музыку врубает. Стараюсь осмыслить и не могу. Что меняет осмысление? И так знал, что тут творится, какая разница под каким соусом?

— Правильно мы тебя на квартирники с собой не брали, — сказал Игорь Васильевич. — А Игоря, смотрю, процепило, он, вон, в одну точку уже минут семь пялится.

Они опять замолчали, Молодой пытался что-то добавить, начать новый разговор, прокашлялся, выдал что-то среднее между «а» и «э», но только махнул рукой.

Из задумчивости их вывел звук приближающихся шагов, в которых угадывалась спокойная поступь Рината Иосифовича. Курильщиков удивило, что он, вместо того чтобы шастать по котельной по каким-то своим делам, стал подниматься к ним, в пролет третьего этажа.

— Блин, — шепотом сказал Молодой, — если бы он так сделал, пока Фил был живой, я бы точно знал, кто виноват в его инфаркте.

— Я все слышу, — невыразительно заметил Ринат Иосифович.

Пришаркав к ним наверх, он зачем-то похлопал Игоря, который стоял к нему всего ближе, по плечу и сказал, поправив очки:

— Как-то тут слишком всякой правды навалилось на голову, и Михаил умер, может, нужно как-то помянуть?

— Да мы сами думали, но надо всем, а Сергеич против, — сказал Игорь Васильевич с высоты своего роста и высоты лестничной площадки.

— Нет, Сергей Сергеевич уже не против, — сказал Ринат Иосифович.

— Блин, Ренат, ты никак развязать себя решил и повод нашел? — почему-то восхитился Игорь Васильевич.

— Даже если и так, — сказал Ринат Иосифович с достоинством, — то что это меняет?

Молодого проинструктировали и отправили в магазин, он поартачился и сказал, что должен как-то вырасти в ранге, потому что стая сократилась; что, может, пора уже начать бросать жребий, кроме того, Игорь Васильевич может принести больше, хотя бы потому, что тупо здоровее.

— Не так уж нам много и надо, — заметил Игорь Васильевич на эту попытку Молодого соскочить.

Молодой ушел, а Ринат Иосифович поднялся на его место и закурил, потом, скорее всего по незнанию, уселся на обычное место Фила и сказал под нос, что в ногах правды нет. С уходом Молодого, который обычно уравновешивал нарочитую серьезность Рината Иосифовича, образовалась тягостная пауза, причем такая, что Игорю захотелось уйти и запереться в своем кабинете, а выйти только тогда, когда появится спиртное.

— Я сказать хочу, — нарушил тишину Ринат Иосифович, — я, наверно, очень виноват перед Михаилом сейчас и перед вами. Но вот вы все горюете, а я и горюю, и злорадствую, и ничего с собой поделать не могу. Все-таки с вашими женами Миша не спал, а с моей спал. Я умом понимаю, что он молодой умер, что нужно жалеть, а сердцем не могу понять, почему вы его приняли вот такого и горюете сейчас, а я вроде и к мальчикам не пристаю, и с женами вашими не сплю, а все равно чужой. Как так?

Ринат Иосифович слегка покачнулся на подоконнике, и Игорь вдруг увидел, что он пьян, причем не просто пьян, а уже совершенно вдрызг. Это было тем более удивительно, что со времени, как закончилось собрание в конференцзале, прошло не более получаса.

— Да не чужой ты, — неуверенно сказал Игорь Васильевич. — С чего ты взял, что ты чужой? Ты же сам не выходишь, а все у себя сидишь и строишь из себя девочку.

— А почему вы тогда замолкаете, когда я мимо прохожу? — спросил Ринат Иосифович. — А? Почему кучкуетесь всегда в сторонке? Почему курить не зовете?

— Да кто тебя не зовет-то? — удивился Игорь Васильевич. — Ты же сам перестал ходить после того случая на даче. Подумаешь, жена уши надрала. Так твоя жена всем там уши надрала. Что теперь, бычить на всех? Твоя ведь жена, не чья-то чужая.

— Как-то после сегодняшних откровений мне слово «чужой» не нравится, — признался Ринат Иосифович. — Давайте его избегать, хотя бы до завтра.

— Давай, — усмехнулся Игорь Васильевич, — твоя ведь жена. Это мы на тебя должны обижаться, а не ты на нас. То, что тебе пить нельзя, тоже ведь не мы виноваты.

— А кто сказал, что нельзя? — спросил Ринат Иосифович. — Я вот уже выпил и прекрасно себя чувствую. Не стал дожидаться, пока вы пригласите, а сам успел, потому что вас все равно не дождешься.

— Ренат, — приложив руку к груди, заявил Игорь Васильевич, — да мы разве ж против? Но мы скидываемся на выпивку обычно, а с тебя потом эти несчастные триста или пятьсот рублей не вытрясти никакими силами. То у тебя, бля, дела. То у тебя мелочи нету. То на бензин остались. То подарок нужно купить дочери на день рождения. То лекарства. Согласись, что это некрасиво.

— Это некрасиво, — согласился Ринат Иосифович, пьяно кивнув. — Но все случаи, что ты перечислил, это так и было, я не виноват, что не получается расплатиться, всегда выходит какая-то ерунда с наличностью. На мне какое-то проклятие, связанное с деньгами. Но сегодня, короче, особый день. Сегодня я расплачусь сполна. У меня сегодня все должно получиться. Я по старым долгам рассчитаюсь и сброшусь на сегодняшнюю пьянку. Вот смотри. Смотри и учись.

Ринат Иосифович с торжественным видом полез в карман комбинезона, для удобства чуть привстав, но как только кулак его заметно сомкнулся на деньгах в кармане, тело Рината Иосифовича, будто под воздействием какого-то молниеносного релаксанта, опало внутрь оконного проема, а сигарета выпала из расслабленного рта и скатилась по штанине на пол.

— Охренеть, — удивленно заметил Игорь Васильевич, пошатав Рината Иосифовича за плечо. — Что он выпил у себя там? Хлороформ, что ли?

Игорь негромко рассмеялся, Игорь Васильевич с шутливой сердитостью выговорил ему:

— Между прочим, ничего смешного в этом нет. Резко возник вопрос, куда его теперь девать? Здесь его бросать однозначно нельзя, потому что кровная обида возникнет. Как оказалось, у Рената нежная душа. Цепкие руки, дурная голова и ранимое сердце у нашего завхоза. К нему в кабинет — тоже не вариант, опять обидится. А до Мишиной комнаты далековато.

— Далековато, но это, по ходу, единственный вариант, — сказал Игорь. — Давай, кто за ноги? Кто за руки?

— А-а, — махнул рукой Игорь Васильевич, отказываясь от услуг Игоря.

Игорю понравилось, как всего одним звуком, одной гласной, Игорь Васильевич выразил одновременно отказ и отвращение к его, Игоря, физической форме.

Одним легким движением Игорь Васильевич взвалил Рината на плечо. Игорь подумал, что тот также легко может взвалить и его на второе плечо и даже не запыхается. Потом он подумал, что Фил тоже бегал, прыгал и сворачивал шеи, при этом не пил, не курил — и вот как вышло. Потеснившись на лестнице, Игорь пропустил Игоря Васильевича вперед и пошел за ним, а тот, задевая Ринатом стены при поворотах, делился своими мыслями насчет алкоголиков:

— У меня такой же друг был армейский. Вроде не видимся, не видимся, надо встретиться. Названиваем, собираемся отметить встречу. И вот он приезжает, выпиваем мы по паре рюмок — и все, он лыка не вяжет и начинает отрубаться, прямо обидно. Зато потом просыпается среди ночи, когда я уже сплю, и начинает бухать, брякать бутылками, в туалет ходить, идет в магазин за добавкой. Я проснусь, он снова в отрубе. И так несколько дней. И так несколько раз. Ренат тоже из таких. Остается надеяться, что он себя в руки возьмет, когда проснется, а то нам мало не покажется. Он может всю котельную на кирпичи разобрать. А потом опять будет собирать, причем с верхушки трубы начнет.

Игорь Васильевич не очень ясно выразился, поэтому Игорь на какое-то время задумался, что тот имеет в виду: то ли что Ринат Иосифович начнет собирать котельную так, чтобы она в конечном итоге встала вверх ногами, то ли что Ринат Иосифович начнет собирать верх трубы, потом подложит под него еще один ряд кирпичей, вроде как кирпичный принтер, пока котельная снова не будет отстроена. Еще Игоря гипнотизировала рука Рината, болтавшаяся в воздухе, и часы на ней, поблескивающие круглым стеклом.

— А, вообще-то, конечно, странно, что нас такие вопросы продолжают волновать. В частности, меня. Я раз за разом слышу эту историю от Сергея Сергеевича, раз за разом общаюсь с набранными сотрудниками. И вот так же мы шутим. Всегда какой-нибудь завязавший алкоголик в компании есть. Специально Олег, что ли, так людей набирает? И вы тоже каждый раз беспечные, всегда думаете, что именно вы до пенсии доживете. Ты-то хоть доживешь?

Игорь Васильевич серьезно посмотрел на Игоря.

— Я-то откуда знаю? — зло спросил Игорь. — Вроде собираюсь. Вешаться тоже мыслей нет.

— Ну и на том спасибо, — сказал Игорь Васильевич почему-то с сарказмом.

В подсобке уже сидел Сергей Сергеевич, зрелище, которое ему открылось, он оценил по-своему.

— Вы что, вырубили его? — спросил он со смесью ужаса и упрека.

— Да он сам себя вырубил, — сказал Игорь Васильевич. — Отодвинься, я его на диван вот так… Он, когда приходил тебя на поминки зазывать, еще трезвый был?

— Да. Вроде бы, — неуверенно покосился Сергей Сергеевич на тело, сидевшее на противоположной стороне дивана.

Игорь Васильевич, как гриф, смотрел на сопящего Рината с высоты своего роста.

— Тогда ничего не понимаю, — сказал Игорь Васильевич наконец. — Ладно бы он на халяву так надрался за короткое время или на спор.

— Может, он втихую пил все эти дни, — предположил Сергей Сергеевич, — все-таки переживательная штука произошла.

— Это да, — согласился Игорь Васильевич, и скулы его затвердели, а глаза наполнились некоторым сочувствием к Ринату Иосифовичу, а может, к Филу и Ринату Иосифовичу одновременно.

Почти сразу же появился Молодой, брякавший бутылками и шуршавший пакетом, бодрый от беготни, несмотря на траур. Он тоже обратил внимание на спящего Рината Иосифовича и спросил, от чего тот устал и когда успел утомиться. Ему объяснили. Молодой, опять же позвякивая бутылками в шуршащем пакете, подкрался к Ринату Иосифовичу и принюхался к его дыханию.

— Он, похоже, лавровым листом заедал это все дело, — распрямившись, заявил Молодой о своем открытии. — Любовь и голуби.

— У меня знакомый был, — тут же заявил Игорь Васильевич, — он тоже по-тихому пил и так часто на лаврушку налегал, что у него условный рефлекс выработался, как он сам говорил: когда чуял запах лаврового листа, ему казалось, что он уже пьяный.

Игорь с легким раздражением отметил про себя, что у Игоря Васильевича слишком много странных знакомых, и не попадет ли сам Игорь, да и все они в этот список, если с ними что-нибудь случится.

— Господи, Васильич, — не выдержал Игорь и высказал эту мысль вслух: — Ты все с какими-то странными людьми знакомство водишь. Тебя послушать, так вокруг все ненормальные какие-то. Такое впечатление создается, что ты с нами дружишь, потому что мы тоже психи.

— Да люди, вообще, странные, — охотно оскалившись, ответил Игорь Васильевич. — С этим-то ты спорить не будешь? И про себя не будешь же говорить, что ты нормальный? Мне когда Миша передал ваш разговор о кино, мне даже подозрительно стало, не смотришь ли ты фильмы под чем-нибудь.

— А что за разговор? — спросил Сергей Сергеевич.

Игорь почему-то покраснел, хотя стыдного ничего не было, ему было просто обидно, что Фил передал его слова кому-то еще.

— Да там много всего, — повернулся Игорь Васильевич к Эсэсу, — там всякие наезды на американскую фантастику киношную. Но одно замечание было — вообще. Я вроде много смотрел шедевров из-за бугра, но почему-то это в глаза не бросалось. Короче, знаешь, такой жанр, типа, диктатура и повстанцы борются с ней. Это же откровенная отсылка к тому, что произойдет, если коммунисты придут к власти или советы захватят Штаты. Всегда в канализации есть горстка сопротивляющихся. И самое интересное, что в сообществе этом повстанческом как раз таки коммунизм и царит, с которым они, вроде, борются. Еда бесплатно, медобслуживание бесплатно, образование тоже бесплатно и общедоступно.

— Давайте, короче, пить, — предложил Сергей Сергеевич, помолчав.

— Или вот фильм «Чужие», — попробовал продолжить Игорь Васильевич, но то ли так случайно получилось, то ли Рината действительно зацепило то, о чем рассказал Эсэс на собрании, но он при слове «чужие», как и ранее, скорчил недовольную сонную гримасу, а к этому издал еще капризный стон.

— Нет уж, давайте лучше пить, — повторил Сергей Сергеевич, покосившись на Рината.

Рассевшись за столом, они выпили по паре рюмок за помин души Фила и замолчали, не зная, о чем говорить.

— Легко идет, — сказал Сергей Сергеевич, — хороший, значит, был парень. Только одно плохо, если так же легко пойдет, то тебе, Игорь Васильевич, меня до дома трелевать придется.

— Такси вызовем, всего и делов, — беззаботно ответил Игорь Васильевич.

— Я бы не надеялся, — возразил Игорь, — я в первый день, когда сюда приехал, еле вас нашел.

— Я помню, как ты мне рукой махал, — засмеялся Игорь Васильевич, — из-за шлагбаума. Я еще тогда подумал, какого хрена тебе тут надо.

— А ты когда ушел, я подумал: «Вот ведь мудак», — сказал Игорь, хотя не помнил, подумал он так или нет.

— Самое интересное, — заметил Сергей Сергеевич, — что я ведь всех предупредил, что должен новый сотрудник появиться, машину описал, какая она, даже вроде номер сообщил.

— Мне он просто как-то издалека не приглянулся, — признался Игорь Васильевич. — Думаю, ну что за рохля, боится даже на территорию заходить, какие уж тут допросы, он же, думаю, после первого же в милицию побежит или в другой город попробует переехать от греха и забыть все, как страшный сон.

— Ну спасибо, — сказал Игорь. — Мы тут кого поминаем, меня или Мишу?

— Хорошо, что Ринат спит, — сказал Молодой, разливая по третьей, — он бы сейчас такого о Мише навспоминал, было бы неловко.

— «Неловко» не то слово, — сказал Игорь Васильевич. — Он знаешь, что заявил, Сергей Сергеич, что он о Мишиной смерти сожалеть не может, потому что еще не простил ему жены своей.

— Ну, это нормально, — ответил Сергей Сергеевич, — это трудно переварить, знаешь ли, так сразу.

— То есть жену он простил, а Мишу не может? Так, что ли? — спросил Игорь Васильевич. — Мог бы хоть на словах. Мог бы затаить. Не обязательно это говорить. Тем более, жена его тоже, знаешь ли, в этом участвовала.

— Мне кажется, — начал Молодой и смутился под тремя взглядами, направленными на него, — что сегодняшняя лекция на него никак не повлияет. Он ведь и так знал, что тут, да как, он ведь из таких, которым лишь бы дома было все хорошо. Ну а то что изменила? Мне кажется он свою жену бы не бросил, даже если бы она вылезла из человеческой кожи и оказалась чудовищем с тентаклями.

Игорь не знал, что такое тентакли, но не решился спросить, остальные, видимо, тоже не знали. Скорее всего, именно от этого незнания и неловкости от этого незнания Игорь Васильевич буркнул, неожиданно встав на сторону Рината:

— Посмотрим, какой ты будешь в его годы.

— А может мы зря людей ловим, может инопланетных паразитов нужно вычислять, — решил пошутить Игорь, притом что тоска прижимала его сразу с нескольких сторон. — А то мы вроде жили-жили, и тут у жены резко хоп — и заскок. Это не связано никак с тем, что в нее что-то вселилось?

Игорь Васильевич и Сергей Сергеевич с готовностью заржали.

— У меня тоже, — сказал Игорь Васильевич, — в жену кто-то вселился, когда ей сорок три стукнуло, а в дочку, когда она подростком стала. Ты, кстати, увидишь, во что твой сын превратится лет в тринадцать, — охренеешь. Тебе наш Молодой, которого бури гормональные уже почти миновали, ангелом покажется. И главное, поскольку всегда на работе, кажется, что эта перемена в один день произошла.

Упоминание гормонов задело Игоря за живое, потому что в памяти сразу всплыл разговор с женой про пролактин. Молодого тоже что-то зацепило в словах Игоря Васильевича, он покашлял и напомнил:

— У нас тут вообще-то не книжный клуб. И мы тут не очередную книжку доктора Спока обсуждаем. Вы пить будете? Или только языками трепать?

— Мы и то и другое будем делать, — заверил его Игорь Васильевич, — так что терпи.

Глава 9

За день до выезда Фил приготовил грибной суп, а Игорь не любил грибы, поэтому Фил поел этого супа один. Во время сборов Игорь Васильевич заметил зеленоватый цвет лица Фила, видимый даже в гаражном свете, и то, какой мелкой испариной покрылся его лоб, — Фил признался, что его еще и подташнивает и в желудке такое чувство, будто он проглотил нож. Игорь Васильевич спросил, чего такого поел Фил, а тот рассказал про грибы. Весь этот разговор происходил уже перед самым выездом на допрос, и решать нужно было быстро.

— Давай-ка ты здесь останешься, — предложил Игорь Васильевич, — пока тебя на понос не пробило.

— Да не, нормально все, — Фил принялся строить из себя героя и даже улыбался, но улыбка у него была какая-то не бодрая, а больше жалкая, от которой не веселее становилось, а только как-то жутко.

Даже на Игоря Васильевича эта улыбка произвела впечатление, потому что он сказал, чтобы Фил собирал манатки и уматывал или домой, или в подсобку, или к себе в кабинет, а сначала пускай выпьет активированного угля или вообще вызовет скорую.

— Да это не грибы, — возразил Фил, — что с ними будет, с консервированными? Они же не лесные. В консервы бледных поганок не кладут. Это больше на кишечный грипп похоже.

— Всякое, знаешь, бывает, — сказал Игорь Васильевич. — Я тут читал, что мужик какой-то батон сожрал, а батон в пекарне кто-то снотворным начинил. Еле откачали. А с кишечным гриппом ты и подавно не нужен. Хрен тебя знает, начнешь прямо на квартире свои биологические следы с обоих концов ронять. Так что давай, сматывай удочки, и без тебя справимся.

Фил поартачился для порядка, но больным на допрос решил не выезжать.

— Иди уже, блин, под крышу, стахановец херов, — похлопал Игорь Васильевич Фила по спине. — Давай-давай, не задерживай боевых товарищей.

Фил уплелся в котельную.

— Может, Рената взять для разнообразия? — подумал вслух Игорь Васильевич.

Ринат Иосифович, стоявший тут же, под крышей гаража, несколько оживился, только непонятно было, рад он предложению Игоря Васильевича или же это предложение его пугает.

— Вообще-то, по протоколу положено, чтобы трое шли, — промямлил Ринат Иосифович.

— По протоколу много что положено, — бодро отвечал Игорь Васильевич. — Иди лучше прими, что Фил сдать должен.

Уплелся и Ринат Иосифович. Игорь Васильевич посмотрел на оставшихся с иронией. И Молодой, уже сидевший в машине — ногами на своей бандуре, и Игорь выглядели почему-то неуверенно, когда узнали, что Фил с ними не едет.

— Так, Молодой, не волнуйся, для тебя ничего не изменилось, пистолетик отдай дяде, — разъяснил Игорь Васильевич создавшуюся ситуацию. — Машину я поведу. А на тебе, Игорек, составление двойного отчета, за себя и за того парня.

— А что на мне-то? — слегка возмутился Игорь. — Давай хотя бы пополам поделим.

— Там видно будет, — уклончиво ответил Игорь Васильевич и полез на место водителя, заметно качнув «Газель» в свою сторону, когда залезал.

Игорь вскарабкался к Молодому в салон.

— Сразу газировочки купим или по пути заскочим? — обернул к ним свою голову Игорь Васильевич, заводя мотор фургончика. — Таблетки от тошноты, может, кому выдать? Бумажные пакетики?

— Васильич, крути уже баранку, смотри на дорогу и знай свое место, — огрызнулся Молодой.

Игорь Васильевич, как всегда, охотно посмеялся и повел машину к выезду, там пришлось немного подождать, когда придет Ринат Иосифович, чтобы поднять шлагбаум, но тот все не шел, может, опасаясь, что его возьмут за компанию, и Молодой, свистяще матерясь, выбрался из машины, поднял шлагбаум, посмотрел, руки в бока, как «Газель» выехала с территории, опустил шлагбаум и снова забрался внутрь, запыхавшийся от непонятной Игорю злости.

Игорь Васильевич шустро погнал, выезжая из города. Машину уже не так сильно переваливало с боку на бок на ледяных кочках промзоны, снег подтаивал и разваливался под шинами, было слышно, как выплескивается из колеи подмерзшая сверху, но не успевшая промерзнуть до дна вода. Было так жарко, что Игорь и Молодой приоткрыли окошки.

Когда Игорь Васильевич вывел «Газель» на трассу и они поехали по более-менее ровному асфальту, оставляя город сбоку, Игорю стало вовсе хорошо и даже беззаботно. Воздух, казавшийся после всех зимних дней теплым, поддувал в правое плечо и шевелил волосы на затылке. Стоило опасаться, что его самого скоро скрючит остеохондроз, если он и обратно поедет так же, открыв окна, однако Игорь думал, что авось не скрючит.

— У тебя сейчас лицо, как у «Паровозика из Ромашково», — сварливо заметил Молодой.

— Много ты видишь в такой темноте, — сказал Игорь.

Игорь знал, для чего они едут, знал, чем это все закончится, но ему отчего-то казалось, что все будет хорошо. Сергей Сергеевич сообщил, что на этот раз не будет никаких женщин и детей, и это придавало Игорю сил.

— Куда это мы катимся-то? — крикнул Игорю Васильевичу Молодой. — В сторону кладбища, что ли? Ты нас закопать решил?

Игорь Васильевич поблестел зубами и глазом в их сторону.

— В частный сектор едем, — пояснил он охотно.

— А-а, — сказал Молодой. — У отчима там домик есть и огород. Хотя смотря в какой частный сектор.

— В Малинки, — сказал Игорь Васильевич.

— Тогда не там, — сказал Молодой. — У моего в Шахтерах домик и огород. А в Малинках ни хрена нет.

Продолжительное время справа от дороги, среди деревьев, виднелись огни города, который они огибали, а слева были только деревья и большие, снежные еще поля. Потом деревьев слева стало совсем мало, а полей все больше, затем пошли, выворачиваясь из-за горизонта, одни только поля с очень редкими перелесками, чернеющими вдали. Потом мелькнула одиноко стоящая, как бы оторванная ото всех населенных пунктов бетонная автобусная остановка, серая снаружи от темноты и черная внутри от темноты же. Игорь успел увидеть, что к козырьку остановки прикреплено расписание автобусов, сделанное из жести, и не позавидовал пассажирам, которые идут сюда зимой или осенью через заснеженное, продуваемое поле или грязь, растоптанную в виде пешеходной тропы.

После автобусной остановки дорога шла по насыпи, из-за этого все, что было возле дороги, казалось находящимся в некой долине. Плавный, почти незаметный поворот медленно вывел из-за леса далекий поселок, состоящий из скученных одноэтажных и двухэтажных домишек. Чуть на отшибе стоял еще трехэтажный дом городского типа, в этом доме, в правом его верхнем углу, подсвеченное потусторонним, скорее всего, коридорным светом, едва светилось желтовато-красное окно. Трехэтажный дом стоял на одном конце поселка, а из другого торчал длинный хвост пассажирского поезда, внутри окон поезда тоже был слабый ночниковый свет. При виде этого света сердце Игоря взяла непонятная ему самому сладкая тоска, какая, наверняка, пробирает собак при виде полной луны.

Наверху у поселка торчала труба котельной, но не такая, как у них, кирпичная, а, скорее всего, металлическая, с красным огоньком на макушке, похожим на тлеющий огонек сигареты, слабый дым из трубы был едва виден. Игорю больше нравилась теплая погода, но при этом ему, как человеку выросшему в городе, нравились и всякие заводские дымы, которые в морозные дни особенно пышно перли из труб прямиком в небо.

Без задержек миновав железнодорожный переезд, машина резко взяла вправо, как бы возвращаясь в город со стороны, обратной тому месту, где был отдел. Опять появились ухабы городской дороги, разношенной заезжавшими в город грузовиками и другим транспортом, затем у Игоря вообще возникло ощущение, что они едут по грунтовке, присыпанной талым снегом, смешанным с грязью, — так можно было решить по тому, что колеса чавкали в ухабах, словно те были глиняными.

— Я представляю, какие вы оба будете красавцы, если мы сейчас застрянем, а я вас заставлю машину толкать, — сказал из-за плеча Игорь Васильевич, но в голосе его слышалось больше напряжения, нежели шутливой интонации.

— Хрена ты угадал, — решительно ответил Молодой, — если мы застрянем, я сам за руль сяду, а вы будете толкать, потому что от меня все равно толку не будет, я тут среди вас самый дрищеватый.

Теперь Игорю казалось, что они едут по нехоженому лесу. Передние фары освещали только сплошную стену елей, и так продолжалось настолько долго, что Игорю уже не казалась смешной шутка Игоря Васильевича про бумажные пакеты, сказанная им в начале поездки. Если Игорю было просто не очень весело, то Молодой ругался в голос. Придерживая свою бандуру руками, ногами, чем только можно, Молодой просил Игоря Васильевича выбирать дорогу аккуратнее.

Затем в елях наметилось что-то вроде просвета и мелькнули какие-то фонари. Один раз их слева обогнал легковой автомобиль, и это было удивительно, потому что казалось, что он вовсе не прыгает на кочках, а летит на воздушной подушке. Молодой остро прореагировал на ровную езду скрывшейся впереди машины и спросил Игоря Васильевича, правда ли тот едет по дороге, а не выбирает путь поинтереснее.

— Да это из местных кто-нибудь, — слету оправдался Игорь Васильевич, — он небось тут все ухабы знает и с закрытыми глазами может ездить.

Игорь Васильевич сказал так и тут же нажал на тормоз и, кажется, даже дернул ручник, так что все пассажиры полетели по салону, как мешки с картошкой, бандура с удивительной легкостью скользнула по полу и тюкнулась обо что-то впереди, из-под сиденья Молодого с грохотом выкатилось ведро, которое полагалось надевать на голову допрашиваемого.

— Фух, чуть кого-то не сбил, — пояснил Игорь Васильевич, опережая оскорбительные слова в свой адрес.

— Кого ты чуть не сбил? — заорал на него Молодой, ощупывая бандуру так, будто она была непристегнутым ребенком и могла удариться обо что-нибудь родничком. — Как в кино, бля. «Ой, я чуть не сбил оленя». А потом на нас охотятся местные реднеки в таких же комбинезонах, как у нас.

— Только в грязных комбинезонах, — добавил Игорь, потирая ушибленную голову и оглядываясь в поисках того, обо что ударился.

— Это собака вроде была, — сказал Игорь Васильевич, высунулся в окно и посвистел.

— Езжай уже, а? — попросил Молодой, отряхиваясь и садясь с ведром в руках напротив Игоря. — Главное, непонятно, вроде еле плелись, а как ты затормозил, чуть через лобовуху не вылетели.

Игорь Васильевич осторожно тронулся с места.

— Зря, кстати, ты Фила с нами не взял, — поизмывался Молодой вдогонку. — Я зеленый от твоей езды, Игорь тоже зеленый. Фила бы тут, наверно, вообще полоскало.

Близость частного сектора угадывалась по обширной свалке, которая появилась за окном, едва заметная среди леса, но все равно было понятно, что это свалка, поскольку под колесами зачавкала не только грязь, но и захрустели осколки бутылок и еще какой-то мусор. Залежи хлама как-то по-особенному поблескивали и чернели между деревьями, возле самой дороги стоял человек, что-то подбирал с земли и складывал в большой мешок возле своих ног. Молодой прильнул к стеклу, чтобы лучше его разглядеть.

— С ума сойти, — восхитился Молодой. — Сейчас ночь, а он тут стоит. Прямо триллер. Летом тут, наверно, комарам от мух не протолкнуться.

Сразу же за свалкой лес заканчивался, по одну сторону дороги показалась трансформаторная будка, чье гудение Игорь услышал подсознательно даже через гул машины, а по другую — покосившийся телеграфный столб с обвисшими, будто усы одного из солистов «Песняров», проводами.

Дорога чуть изгибалась, спускаясь, а внизу было не протолкнуться от мешанины черных домиков и высоких заборов. Там и сям горели редкие фонари на высоких столбах. В свете фар была видна быстро удаляющаяся хвостатая задница улепетывающей белой собаки.

— Я же говорил, — почему-то сказал Игорь Васильевич, когда фары выхватили собаку из темноты, а она оглянулась, сверкнув зелеными точками глаз.

— Ты хотя бы знаешь, где тут нужный дом искать? — спросил Молодой, опередив вопрос Игоря.

— На карте смотрел, — сказал Игорь Васильевич, — но я не особо внимательно смотрел, потому что думал, нас Фил повезет.

— А мы дома не перепутаем? — опасливо сказал Молодой.

— Господи, ты-то что беспокоишься, не тебе ведь идти, — не выдержал Игорь Васильевич.

Домики, казавшиеся издалека бесформенными, вблизи нисколько не приобрели в отчетливости. Когда под колесами машины зашумел гравий, а населенный пункт обступил их со всех сторон, Игорю стало казаться, что он спит и его мозг придумывает детали сна. Накренившиеся в сторону дороги темные доски заборов, кирпичная стена, рабица — выныривали из темноты и сменялись близкими кустами, скребущими по стеклам, остовом грузовика с ржавой кабиной, те, в свою очередь, сменялись скелетами теплиц и покосившимися сарайчиками. Несколько раз Игорь видел как будто одну и ту же водозаборную колонку, стоящую под слабым углом ко льду в ее основании, и решил, что они заблудились и не добираются до места, а кружат. В этом антураже колонка походила на скромный надгробный памятник. Там и сям не очень старательно лаяли ленивые деревенские собаки.

— Всё. Выходим, — сказал Игорь Васильевич, остановив машину.

Игорь вытащил из рук Молодого ведро, взял его под мышку и полез наружу. Задними колесами машина стояла прямо в огромной луже, в которой плавали треугольники тонкого льда. Игорь осторожно спустился, проверяя глубину этой лужи, и пошел к Игорю Васильевичу, притапливая куски льда подошвами ботинок.

Молодой постучал им в окно.

— Что тебе? — тихо спросил Игорь Васильевич, угадав паузу, когда собаки не лаяли.

— Вы мне хотя бы пистолет оставьте, — заявил Молодой.

— От кого ты отстреливаться собрался? От бабаек? — злым полушепотом вопросил Игорь Васильевич, видимо, шум, который подняли собаки, его нервировал. — Запрись изнутри и чужим дядям не открывай.

Молодой прошипел в ответ что-то злое и беспомощное. Игорь усмехнулся, однако в глубине душе был рад, что это он идет с Игорем Васильевичем, излучавшим ощущение безопасности даже в таком мрачном месте.

Шумно помешивая ботинками смесь гравия и талого снега, они прошли чуть дальше по улице и повернули направо. Игорь зачем-то оглянулся на машину, которая, несмотря на то что была забрызгана грязью, белела среди пустой улицы, как луна.

За поворотом стоял одноэтажный сельский клуб с колоннами, переделанный в церковь. То, что это теперь церковь, а не клуб, можно было понять по приделанной к козырьку маковке с православным крестом, чернеющей на фоне почти черного неба. В окнах церкви тускло горел свет и кто-то ходил, Игорь не удивился бы, если бы это оказался какой-нибудь местный Хома Брут, отпевающий местную панночку.

— Хрена ли ты ежишься, — покосился на Игоря Игорь Васильевич, — ты думаешь, тут сейчас страшно? Ты тут днем не был. Днем бы твоей интеллигентской натуре еще бы страшнее стало от вида местных лиц.

С этими словами Игорь Васильевич скользнул в непроницаемую темноту под погасшим уличным фонарем, Игорь шагнул за ним и споткнулся обо что-то твердое, металлическое, больно ударившее его по лодыжке. Игорь Васильевич, весело поблескивая глазами на болезненное шипение Игоря, уже отгибал доску в высоком заборе, покрытом сверху колючей проволокой, затем ловко скользнул внутрь образовавшейся щели и затащил прихрамывающего Игоря за собой, так что тот не успел спросить даже, нет ли во дворе, как это бывает, «осторожно, злой собаки». Потому что, судя по окружавшему их лаю, собаки были повсюду.

Они стояли на краю длинного огорода, как бы вздыбившего спину от того, что в местную глинистую почву каждый год насыпали свежих удобрений и навоза, но только по центру, а по краям никто ничего не сыпал. Из-за снега, все еще лежащего на земле, горб огорода казался еще больше. На другом конце участка, где по периметру были понатыканы кусты малины, стояли слева направо, в порядке перечисления: дровяник, дом, крыльцом к огороду, и вертикальная будка туалета. Над крыльцом горела тусклая лампочка под колпаком, и колпак слегка покачивался от ветра.

Игорь Васильевич решительным шагом направился к дому, Игорь, пытаясь не отставать, поспешил приноровиться к его широкому шагу, что было трудно, потому что снег лип к ногам. Игорю было интересно, не найдут ли их потом по этим следам, когда начнется расследование убийства.

Ближе к дому снег был плотно утоптан, в сторону туалета вела тропинка, как бы прочерченная по линейке, по высоте сугробов вдоль тропинки было видно, как много снега нападало этой зимой.

Игорь Васильевич поднялся по двум из трех ступенек крыльца и пооббивал ботинки об третью, затем, поглядывая на Игоря, надел на руки перчатки. Игорь шагнул к нему, но тот показал жестом, чтобы Игорь за ним не шел. Игорь стоял прямо напротив двери, Игорь Васильевич зачем-то показал рукой, чтобы Игорь отошел в сторону, тот сделал послушный шаг вправо, но Игорь Васильевич помахал рукой еще раз, и в этом махании чувствовалось легкое раздражение; Игорь сделал еще один шаг вправо, при виде которого Игорь Васильевич удовлетворенно кивнул. Игорю это напомнило групповое фотографирование в школе, когда пришлый фотограф расставлял учеников по рядам и двигал их по своему усмотрению то левее, то правее.

Игорь Васильевич подошел к двери и на всякий случай проверил, закрыта она или нет. Дверь оказалась незапертой. Игорь Васильевич обернул к Игорю хмурое лицо, казалось, он почему-то не знает, куда девать напарника. Приоткрыв дверь, Игорь Васильевич осторожно заглянул внутрь сплошной темноты. Из темноты раздался старческий голос, сказавший что-то торжествующее. Игорю показалось, что голос произнес: «А я вас ждал, ребята».

Изнутри дома послышался отчетливый одиночный хлопок, от которого собаки вокруг совершенно зашлись в лае, к прежним голосам добавились голоса тех, которые до этого молчали. Игорь безошибочно опознал в хлопке выстрел и остолбенел, не зная, что делать, до этого он в перестрелки как-то не попадал. Игорь Васильевич метнулся внутрь дома и пропал, будто возле самого порога был открытый погреб, и он туда провалился. Игорь остался один на один с погодой, которая покачивала фонарем, поскрипывала дверью дома, обитой дерматином, и шумела в телеантенне на крыше. На наличниках двух окон, обращенных к Игорю, были вырезаны геометрически выверенные цветы, растрескавшиеся от времени, краска с них давно слезла. Когда в одном из окон загорелся свет, Игорь даже вздрогнул от неожиданности. В окне, к облегчению Игоря, появилась фигура Игоря Васильевича, который жестами манил его внутрь.

Игорь прошел в дом. В сенях было неожиданно холодно, как в рефрижераторе, Игорь осмотрелся, не зная, куда деть себя в темноте. Дверь в жилое помещение угадывалась по узкой полоске света вдоль одного из дверных косяков и тускло светящейся запятой замочной скважины.

Задевая головой что-то вроде веников, подвешенных под потолком, Игорь пошел на свет. Если на улице было ветрено и мокро, а в сенях холодно и сухо, то в самом доме было жарко и слегка пахло углекислотой, как будто кто-то поднес Игорю под нос стакан копеечной советской газировки без сиропа. Игорь потопал по полу, обтряхивая снег с ботинок на связанный из тряпочек круглый половичок, похожий на мишень.

— Давай хоть форточку откроем, — предложил Игорь сходу, еще не видя ни Игоря Васильевича, ни допрашиваемого, — угорим ведь тут на хрен.

— Пей, давай, — не слыша его, приговаривал Игорь Васильевич из соседней комнаты.

Игорь пошел на голос по длинной дорожке, тоже связанной из цветных тряпочек, оглядываясь по сторонам, чтобы запомнить все для отчета. Когда он оглянулся на дверь, то увидел, что под вешалкой, на которой висело несколько клетчатых пальто со звериными воротниками, стоит, аккуратно прислоненный между валенками и резиновыми сапогами, автомат Калашникова без магазина.

Половину комнаты занимала белая печь, занавешенная по верху чем-то вроде ситцевой шторки, именно от печи исходило нездоровое тепло, от которого становилось дурновато. Возле окна стоял стол, сделанный из толстых досок и покрашенный толстым слоем коричневой масляной краски, поблескивающей от света голой лампочки. В углу был устроен деревенский умывальник, сделанный из какой-то зеленой пластмассовой посудины, вроде бы из детской лейки или ведерка, прямо под умывальником находилось оцинкованное ведро, а на стене рядом с умывальником были присобачены на гвоздики: небольшое овальное зеркало с почерневшей амальгамой и полочка с бритвенными принадлежностями.

Внутри смежной комнаты стояла старая кровать, на ней Игорь Васильевич, держа за горло их клиента и надавив ему коленом на живот, вливал мужику в рот воду, держа носик эмалированного белого чайника прямо у его губ. Клиент отбивался, точнее, бился под Игорем Васильевичем, но видно было, что хозяин уже выдохся. Несколько подушек, одна другой меньше, валялись на полу. Игорь зачем-то поднял их и положил обратно на кровать, к бессильно шевелящимся ногам клиента с надетыми на ступни бурыми шерстяными носками. Одет будущий допрашиваемый был в черное толстое трико и клетчатый свитер, в таком виде он походил на пойманного врасплох альпиниста. Сходство с альпинистом ему добавляла окладистая борода, как у папы из мультфильма про дядю Федора.

Телевизор в углу был включен на канале «Рен ТВ», сквозь однотонный телевизионный бубнеж до сознания Игоря дошли слова «Нибиру» и «рептилоиды». Заметив внимание Игоря к голубому экрану, Игорь Васильевич сказал, не скрывая досады:

— Выруби ты эту шарманку, у меня от нее крыша едет.

Игорь стал искать глазами пульт, а Игорь Васильевич прошипел сквозь частое дыхание:

— Из розетки выдерни, елки-палки.

Когда стало тихо, Игорь Васильевич заметно успокоился, подождал какое-то время, глядя на круглый будильник на прикроватной тумбочке, затем отпустил клиента и уселся, опустив локти на колени, изредка вытирая пот со лба. Игорь стоял, не зная, куда себя деть со своим ведром. Хозяин дома остался лежать, сил убегать и бороться, судя по всему, у него уже не было. Телосложением клиент являл собой нечто среднее между Игорем и Игорем Васильевичем, выглядел чуть старше, чем Игорь Васильевич, но так могло казаться из-за того, что ему намяли бока.

— Уф-ф, — сказал Игорь Васильевич, весело глядя то на клиента, то на Игоря. — Хорошо, что Фила дома оставили. Он сторонник резких входов. Сейчас лежал бы в сенях с дыркой в пузе, вот была бы проблема.

Игорь подумал, что Игорь Васильевич тоже не особо церемонился перед тем, как войти, и то, что сам Игорь Васильевич не валяется, истекая кровью, — это просто случайность. Игорь не представлял, что бы он делал, случись что с напарником. Телефона, чтобы вызвать скорую, у них не было, да и вызывать ее было бы, наверно, глупо.

— Еще хорошо, — добавил Игорь Васильевич, — что он из окна по тебе шмалять не начал. Тоже, знаешь, расклад не из приятных. Конечно, вряд ли он бы в тебя попал с первого раза, но если бы попал, было бы неприятно с твоей женой разговаривать.

— Ты где автомат-то взял, родной? — спросил Игорь Васильевич, обращаясь к хозяину дома, тот гордо промолчал, почему-то косясь на Игоря ненавидящим взглядом. — Вот ведь, блин, население. Так, вроде, посмотришь, мирные пейзане, а как-то раз бухал со слесарями, зашла речь об оружии, так почти у каждого в загашнике ствол припрятан. Главное, двое оказались конвоирами бывшими, сослуживцами из одного и того же поселка призванными, умудрились пистолеты из армии утащить. Я их спрашиваю, на хрена? Они еще в семидесятые служили, когда и речи быть не могло о том, что может что-то случиться, ни там революции, ни другой какой байды. Они говорят, на всякий случай. Этот вот деревенский «всякий случай» меня до глубины души пронял. Может статься, что у кого и танк в стожке укрыт.

Игорь почти не слушал, он смотрел на человека, лежащего на кровати, и думал, что этот человек труп, а весь разговор Игоря Васильевича лишь для того, чтобы хоть как-то размыть ощущение будущего убийства. Игорь тоже ощущал лишь некоторую неловкость от того, что произойдет после допроса. Он досадовал на человека за то, что с ним пришлось повозиться, чтобы успокоить. Думал, что тот лишь отсрочил свою смерть, мешая живым людям. Он смотрел на хозяина дома и, как ни силился, не мог уже воспринять его как живое существо. Игорь понял также, что сиди перед ними теперь женщина или ребенок, Игорь смотрел бы на них точно так же, но с жалостью, конечно, — ведь даже Фил с его обширным опытом убийств в разных возрастных и гендерных группах населения особенно остро переживал убийства женщин и детей. Даже Игорь Васильевич не был равнодушен настолько, насколько пытался казаться. Но всего после нескольких допросов сочувствие уже было вытеснено Игорем куда-то на сторону, как будто это была безумная война, где все могли убить сотрудников отдела; каждый, кто проживал в городе, был их врагом, кроме Олега, которого Игорь в глаза не видел.

Шагая по огородным сугробам обратно к забору, Игорь думал, что раньше его ужасал сам факт того, что они делают, теперь же его ужасало, во что он превратился.

— Что-то ты опять какой-то задумчивый. — заметил его настроение Игорь Васильевич. — Я же ему даже маленький шанс дал на выживание. Задохнется от дыма — плохо, не задохнется — все, как ты любишь. Гуманизм во все поля.

— Его вообще можно было отпустить, — возразил Игорь. — Видно же, что человек невменяемый.

Дело было в том, что после допроса Игорь Васильевич заставил хозяина дома закурить, а потом вырубил его одним ударом и бросил окурок рядом с телом на кровать.

— Вообще-то, таких придурков нужно сразу убивать, безо всякого допроса, — изложил свою точку зрения Игорь Васильевич. — И так слышно: там стреляют, потому что к ним за яблоками в сад залезли, сям стреляют, потому что им машину оцарапали. Хорошо, что у него крышу сорвало к нашему приходу, а не тогда, когда к нему сосед за солью пришел.

— Ты, как Фил, всегда себя правым чувствуешь, да? — с досадой сказал Игорь.

— Не помню, чтобы Фил себя в чем-то правым чувствовал, — сказал Игорь Васильевич. — Но я — да, чувствую себя правым. Это как врачу нужно чувствовать себя правым, когда он диагнозы ставит. Тут все-таки нешуточное дело, мы людей убиваем. Это, знаешь, серьезнее некуда. Тут без внутренней уверенности никуда. Говорят, что только подростки делят мир на черное и белое, так вот, у военных весь мир черно-белый, и нечего усмехаться — это правда. Сегодня эти друзья, завтра они же враги, и только у какого-нибудь лейтенантика, спивающегося от тупости окружающих вояк, возникнут сомнения, но лейтенантик пускай идет лесом и пьет дальше, военная машина будет работать и без него. Не это плохо — плохо, когда все государство превращается в военную машину, тогда добра не жди.

Молодой дожидался их, подпирая собой капот «Газели» и дерзко покуривая по сторонам.

— Прекрасно, — сказал он, выбрасывая окурок, — Фила нет, так он тебе мозг полощет.

Игорь застенчиво поулыбался.

— Что там за хлопок был? — спросил Молодой. — Пациент отстреливался? Из чего?

— Из калаша, — коротко ответил Игорь Васильевич.

— А почему не очередями? — спросил Молодой.

— А вот, кстати, хрен его знает, — коротко задумался Игорь Васильевич, уже взявшийся за ручку двери. — Может, патроны берег, а последний на себя хотел оставить.

— Хорошо, что я с вами не пошел, — сказал на это Молодой.

— Можно подумать, — воскликнул Игорь Васильевич, не отцепляясь от дверной ручки, но и не открывая дверь, — что существует хотя бы маленькая вероятность того, что ты когда-нибудь с нами пойдешь.

Молодой молча проглотил сарказм Игоря Васильевича и полез в машину, отпихнув в сторону Игоря, и тот усомнился насчет собственного положительного влияния на Молодого.

На обратном пути Молодой пытался начать какой-нибудь веселый разговор, подначивал Игоря и спрашивал, не будет ли его тошнить на этот раз. Игорь отмалчивался, отвечая только улыбками, которых все равно не было видно в темноте. На него нашло очередное отупение, и только когда стали проезжать поселок, Игорь слегка встрепенулся, разглядывая, ушел поезд из поселка или еще нет, хотя глупо было надеяться, что поезд простоит так долго. Поезда, и правда, не было.

— Нет, ребята, ну правда, это ни в какие ворота, — подметил Молодой, — туда ехали в тишине, обратно едем, опять отмалчиваемся. Хоть как-нибудь развейте тоску.

— Клоунов, что ли, нашел? — отозвался со своего места Игорь Васильевич. — Сейчас высажу, будет тебе весело.

Игорь же не хотел разговаривать просто потому, что, хотя они и сделали ужасную вещь, больше ничего уже делать было не надо, кроме того, чтобы ехать обратно. После этого допроса новый последует только через некоторое время. Поэтому можно было тупо наслаждаться отсутствием насилия в своей жизни и ехать, чуть проскальзывая спиной то влево, то вправо по спинке сиденья, в зависимости от того, прибавлял Игорь Васильевич скорость, либо притормаживал, и в зависимости от того, насколько ровным было дорожное покрытие. Ничего плохого случиться уже не могло. Жена все равно уже ушла. Убийство было совершено. Не нужно было запираться в квартире одному и предаваться мрачным размышлениям, потому что дома был Фил, с которым можно обсудить то, чем они занимались в отделе, а не ходить, отбрехиваясь от жены и строя мрачные мины.

Стало холоднее, и пришлось закрыть все окошки в машине и включить печку.

— Я, кстати, от родителей все-таки съехал, — в отчаянной попытке завязать болтовню сказал Молодой. — Мы теперь с другом квартиру снимаем, живем, как вы с Филом, только без секса и, вообще, веселее. Потому что вы старые уже, и унылые, и на части разваливаетесь, а мы жжем по полной.

— Вы, главное, готовить научитесь, — тут же посоветовал Игорь Васильевич, которому тишина, видимо, тоже не давала покоя, — а то у меня знакомый так вот пожил на всю катушку в юности, теперь язву желудка лечит.

Молодой принялся делиться своими наивными впечатлениями от самостоятельного проживания, Игорь Васильевич стал делиться воспоминаниями о том, что делал он и его друзья, когда они были молодые. Игорь слушал их и думал, что Игорь Васильевич, скорее всего, о многом умалчивает, что в том возрасте, в котором находится Молодой, Игорь Васильевич уже успел повоевать и бог знает что еще пережил. Игорь в возрасте Молодого уже обзавелся женой, которая пыталась забеременеть, потому что все ее подружки уже ходили с животами. Игорь вспомнил, как она бесилась из-за одной беременной знакомой, светившей животом на зачетах и получавшей оценки не за знания, а именно за живот. Он вспомнил, как два первых года семейной жизни они лаялись с какой-то особенной яростью, потому что Игорь ничего не понимал в женщинах, а жена его ничего не понимала в мужчинах, как родители с обеих сторон лезли в их семейную жизнь со своими советами и ругались друг с другом, споря, кто виноват, что у них до сих пор нет внуков. Молодой рассказывал о каком-то безудержном веселье при помощи «Чат-рулета», а Игорь думал, что от той жизни, какая была лет пятнадцать лет назад у Игоря, Молодой поседел бы раньше времени.

Припомнив особенно острые пассажи семейных отношений того периода — например, как жена шарахалась по всяким литературным и художественным тусовкам, считая себя почему-то личностью творческой, или как она в течение года почти раз в неделю уходила жить к матери, — Игорь пришел к выводу, что его нынешняя эмоциональная глухота, помогающая ему терпеть теперешнюю работу, родом из того времени. Выходки Игоря Васильевича и Молодого совершенно не впечатляли в сравнении с теми бурями, что пережил он. В болтовне инфантильного лоботряса и головореза со стажем было нечто успокаивающее, что-то из другой жизни, куда Игорь не мог попасть даже случайно. Шум автомобильного двигателя, гудение голоса Игоря Васильевича, монотонный бубнеж Молодого и темнота за окном, в которой двигались только неясные пятна, подействовали на Игоря убаюкивающе. Он поставил ноги на бандуру Молодого, а тот так увлекся разговором, что даже не обратил на это внимания. Игорю показалось, что он задремал и слышал все, что говорят водитель и второй пассажир, но все-таки он уснул и пропустил, как машина подъехала к отделу и как Ринат Иосифович сообщал невеселую новость.

Проснулся Игорь от того, что Молодой тряс его за плечо и вместо всяких «давай просыпайся и выходи», твердил, что умер Миша. Сначала Игорь вообще не понял, о чем говорит Молодой, затем до него дошел смысл его слов. Игорь подумал, что речь идет о сыне, и сердце у него екнуло. Когда он понял, что говорят не про его сына, у Игоря отлегло так, что он даже не почувствовал должной скорби. Продирая глаза и зевая, Игорь смотрел, как Игорь Васильевич, с опущенной, как у лошади, головой, слушает, что ему рассказывает дрожащий на холоде и на нервах Ринат Иосифович. Трупов за эту ночь был явный перебор, это не укладывалось в голове, потому что ничего не изменилось ни в погоде, ни в котельной. Игорь, воспитанный русской литературой девятнадцатого века, привык, что природа реагирует соответствующим образом на состояние героев, но сегодня природа (представленная на территории отдела снегом, кустами и ветром), какой была, когда Игорь увидел Фила в последний раз уходящим внутрь котельной, такой же и осталась, когда Игорь стоял на ветру возле деревенского домика, и ничуть не изменилась при их возвращении.

— Что случилось-то? — спросил Игорь у Молодого со злостью на то, что его разбудили и через открытые двери из машины разом выдуло все тепло, отчего Игорю стало зябко, и он затрясся точно так же, как Ринат Иосифович.

— Тебе же сказали, — ответил Молодой.

Игорь спрыгнул в снег и подошел к Игорю Васильевичу, на котором не было лица, и Ринату Иосифовичу, который, возможно, выглядел бы веселее, если бы вместо Фила умер Игорь Васильевич с его вечным обращением «Ренат».

— Что за херня? — спросил Игорь. — От чего он умер-то? От грибов, что ли?

— Да какие, на хрен, грибы, — окрысился Игорь Васильевич, будто Игорь сморозил какую-нибудь неуместную глупость, или же был непосредственно виноват в смерти Фила.

— На инфаркт похоже, — более спокойно сказал Ринат Иосифович, — Сергей Сергеевич уже вызвал Олега, люди его приехали, похозяйничали, констатировали смерть от инфаркта и увезли тело.

— Ну да, узнаю Олеженьку, — сказал Игорь Васильевич с горечью, — но он просто так не спрыгнет.

Игорь Васильевич твердой походкой удалился в помещение котельной для того, чтобы добраться до телефона и высказать Олегу, что он о нем думает.

Дабы не стоять, как истукан, от таких новостей, Игорь сподвиг Молодого затащить бандуру из «Газели» в котельную. Молодой поартачился для вида, предлагая оставить все как есть, только загнать машину в гараж, но, видно, сам не знал, что делать в таких случаях, и согласился, чтобы тоже чем-то себя занять.

После того как бандура была засунута в кабинет Молодого, отпыхивающийся Игорь заперся в своей каморке и несколько раз пересаживался с места на место: со стула на подоконник, с подоконника на край стола, с края стола опять на стул. Если бы Олег не увез труп Фила, можно было бы прийти и посмотреть, и поверить в эту смерть. Хотя Игорь сомневался, что решился бы на осмотр покойника, но, может быть, и решился бы, кто знает. Теперь же, в атмосфере той паранойи, куда они сами себя погрузили, можно было решить, что все это — очередная игра Олега, а Эсэс и Ринат в ней статисты, чья роль — сообщить ложь. С тем же успехом Фила могли перекинуть в какой-нибудь другой отдел или просто избавиться от него за ненадобностью. Игорь уже твердо решил для себя, что не будет верить ничему происходящему в отделе, если оно не будет происходить прямо у него на глазах.

И тут Игорь подумал, что на самом-то деле знал, что боль в левой руке может быть одним из симптомов инфаркта, потому что его дед умер точно так же. Не верилось, что Фил, находящийся почти в том же возрасте, что и сам Игорь, может умереть от болезни сердца, как шестидесятидевятилетний сморщенный старикашка, сухощавый от лыж и пробежек по парку. Игорь отделял свою семью от других людей, хотя и знакомых, но все равно чужих. Эти чужие люди умирали как-то по-другому, не так болезненно для Игоря. Соединить симптомы Фила и деда Игорь не мог потому еще, что дед его не угорал по маленьким мальчикам, а был ветераном войны и труда, и в голове просто не укладывалось, что такие разные люди могут умереть от одного и того же. Тем более что дед был для Игоря авторитетом, а Фил вызывал иногда даже некоторое отвращение рассказами о своих приключениях в Интернете.

Через несколько дней Игорь удивится рассказу Рината Иосифовича о том, что тот не чувствует горя по поводу смерти Фила. Однако в первые часы после известия об этой смерти он и сам как-то не очень переживал по поводу этой утраты, и когда пошел в курилку, чтобы не быть одному, — ведь по возвращении домой ему и так предстояло снова остаться в одиночестве, — а в курилке стояли Игорь Васильевич и Молодой, причем у Молодого глаза были явно на мокром месте, самому Игорю пришлось всячески корчить печальное лицо.

В курилке Игорь узнал, что отец Игоря Васильевича тоже умер похожим образом, тоже от сердечного приступа. Игорь Васильевич переживал, что не углядел за Филом, но Игорю теперь казалось, что это такая игра в скорбь. Он вспомнил, как в третьем, что ли, классе, один из его одноклассников навернулся с дерева вниз головой и весь класс заставили стоять в как бы в почетном карауле, и это было невыносимо ужасно. Игорь старался не смотреть на покойника, но краем глаза все равно видел зеленоватое пятно его лица. В итоге одну из одноклассниц во время такого стояния стошнило чуть ли не в гроб, и караул прекратили, но поволокли класс сначала на похороны, потом на поминки. На похоронах Игоря угнетали бабки-плакальщицы и родственники покойника, как бы соревновавшиеся в рыданиях, и мать умершего одноклассника, пытавшаяся залезть в зарываемую могилу. На поминках Игорь не успел сесть среди других детей, а попал почему-то за стол вместе со старушками, от одной из которых несло мочой, а от другой — прогорклым маслом; старушки совали Игорю какую-то еду, говоря, что чем больше Игорь съест, тем слаще будет покойнику на небушке. Это было еще хуже, чем стоять в карауле.

Потом был еще отец одноклассницы, повесившийся от несчастной любви к соседке по лестничной площадке. В караул никого не ставили, но на похороны и поминки потащили тоже весь класс. Опять были плакальщицы, опять женщина пыталась залезть в могилу, ее оттаскивали родственники, а она подгибала ноги и пыталась проползти по растоптанной глине до прямоугольной глиняной дыры.

Игорь испытывал облегчение от того, что в отделе такого не будет. Он был почти благодарен Олегу за утилизацию трупа, а особенно за то, что не будет плакальщиц, не будет поминок, а если и будут, то только сугубо в мужской компании, среди Игоря Васильевича, Сергея Сергеевича и Молодого. Игорь Васильевич сказал, что не даст никому из тех, кто с ним работал, пропасть без вести, как бы этого ни хотел Олег, что он уже давно приготовил специальные урны для праха — заказал у знакомого токаря контейнеры в виде гильз, и гильз этих в «Голливуде» лежит еще штук тридцать. Так что осталось лишь отнести контейнер знакомому гравировщику по металлу, чтобы он сделал нужную надпись, потом получить прах Фила, или то, что Олег принесет вместо этого праха. Прах Игорь Васильевич планировал передать вдове: как бы она ни относилась к покойнику при жизни, она имела право знать, что он умер. Из этого рассказа Игорь почерпнул лишь одно: Игорь Васильевич не особо доверяет Олегу, и сам не очень-то верит во внезапную смерть Фила, Игорь Васильевич как будто точно знал, что если бы появился Олег и забрал Фила, а остальным приказал помалкивать — те бы точно не проговорились. Игорь тоже был в этом уверен.

Из-за этой неопределенности Игорь не стал спать дома с включенным светом либо работающим телевизором, как непременно бы сделал, если бы увидел труп Фила своими глазами, и не ударился снова в тщательную уборку всей квартиры. Чтобы доказать себе, что Фил не отравился собственным супом, Игорь съел этот суп и целый день ждал, как съеденное на него подействует. Само собой, суп не подействовал никак.

Игорь совершил ошибку, когда нарушил правило не смотреть местные новости после допросов. Местный телеканал рассказал про курильщика, уснувшего в постели и задохнувшегося дымом. Журналист серьезным, даже этаким озабоченным голосом говорил, что пожарная команда подъехала в течение восьми минут после того, как было замечено возгорание, но, к сожалению, мужчину шестидесяти трех лет спасти не удалось. Оператор показал комнату, покрытую копотью, черный от сажи телевизор, кровать с прогоревшим отверстием в одеяле, похожим на кратер потухшего вулкана, снимаемый с высоты. Про автомат Калашникова журналист умолчал. Даже через голос диктора было слышно, как лают собаки. Потом почему-то показали, как усталые пожарные курят возле дома под черным ночным небом. Один из пожарных дал короткое интервью, не интервью даже, а несколько реплик про то, до чего доводит халатность некоторых граждан. Монтаж обрывал слова пожарного на полуслове, Игорю это показалось оскорбительным. Ночная съемка придавала дому и окрестностям еще больше заброшенности и ужаса. Оказывается, между домом и дровяником были протянуты бельевые веревки, провисшие от времени, оператор, видно, в художественном порыве пустил их в кадр, и они, покрытые инеем, покачивались на ветру, подсвеченные фонарем камеры. Игорь не понимал одного, как соседи не услышали выстрел и при этом увидели дым.

Вопреки обыкновению, Игорь не сочувствовал погибшему от их рук человеку. Смерть или предполагаемая смерть Фила как-то задвинула это сочувствие, значит, горе все-таки было, просто Игорь его не осознавал.

Глава 10

Горе и обида на то, что остальные напились и веселятся, пришли к Игорю с его собственным опьянением. Игорю стало казаться странным, что люди смеются и шутят на поминках. Пускай до этого он и сам видел, как на других поминках люди начинали веселеть, отделавшись от трупа и как бы собираясь жить заново, прощание с Филом должно было, по мнению Игоря, проходить как-нибудь не так. Он ожидал какого-то молчаливого пьянства с мрачными вздохами и насупленными армейскими лицами. Если Молодому еще можно было простить его легкомыслие, то от Игоря Васильевича и Сергея Сергеевича он такого никак не ожидал. Подогретый изнутри спиртом, Игорь сам уже не помнил, что отнесся к смерти Фила довольно прохладно.

И все-таки доля здравого смысла еще у него имелась, поскольку, несмотря на желание пристрожить коллег и даже прикрикнуть на них, он знал, что ничем хорошим это не закончится. Он отчасти понимал, что лишь испортит всем настроение, что люди, с которыми он работал, скорбели все эти дни и, наконец, нашли отдушину в алкоголе, шутливых воспоминаниях о покойном. Что это прикрикивание на них будет расценено как повод для небольшой потасовки, а связываться с Игорем Васильевичем было глупо, с тем же успехом можно было просто скатиться кубарем по лестнице или самому удариться несколько раз мордой об стол.

Чтобы как-то унять разрастающееся раздражение на окружающих его в подсобке людей и облегчить тошноту от выпитого, Игорь поднялся со своего места за столом и, слегка покачиваясь, пошел наружу. Его никто не остановил, и это немного усилило его пьяную злость.

На улице было уже совершенно темно, только над входом в котельную горела небольшая лампочка под жестяным колпаком, как над крыльцом домика, где они побывали в последний свой выезд. На снегу, чуть подальше фонарного светового пятна, мягко лежал свет из окон подсобки, где шла пьянка. Оттуда же, из окон, были слышны смех и неясная болтовня, причем такая, что где чей голос, разобрать было невозможно. На свежем воздухе тошнота Игоря слегка отступила, и ему сразу же захотелось закурить, хотя он знал, что стоит ему затянуться, его снова начнет мутить. Тем не менее он вытащил сигарету и закурил. Одной сигареты ему показалось мало, и он выкурил вторую. Тут голову его слегка закружило, Игорь привалился к кирпичной стене и закрыл глаза, чтобы унять подступающее вращение, и жалея, что возле котельной не стоит никакой лавочки, чтобы на нее сесть. При том что до туалета было два шага, да и вообще весь заснеженный двор был в полном его распоряжении, Игорь, в каком-то порыве, оторвался от стены и полез по сугробам за гараж, где его начало немилосердно полоскать на цепочку кошачьих следов в снегу. Из Игоря вываливалась одна только водка, потому что он целый день ничего не ел и ничем не закусывал.

После нескольких приступов рвоты Игорю полегчало настолько, что он стал различать за забором далекие огни города и неторопливое ночное шевеление автомобильных огней на городском мосту. Воздух, с запахом оттаивания, был невыразимо сладок. Покопавшись в сугробе, Игорь набрал тяжелого, как глина, снега и протер им лицо. Влажное лицо стал заметно обдувать ветер, похожий на теплый домашний сквозняк из открытой форточки. Зарекшись больше не пить, Игорь пошел в сторону котельной и только теперь заметил, что продрог, и попытался вспомнить, сколько он околачивался на улице. Еще он заметил, что ему за шиворот откуда-то попала вода, и стал смотреть по верхам, где у котельной имеются сосульки или наледь, однако ничего такого ни у котельной, ни у гаража не было.

Игорь вернулся в подсобку, не в силах скрыть озноб, но никто не обратил внимания на то, что он пришел, как будто он и не уходил вовсе. Но теперь Игоря это не разозлило, в конце концов, поминки были не по Игорю, его уходы и появления и не должны были вызывать такого ажиотажа, как если бы в дверях появился покойник. Чтобы согреться, Игорь снова сел за стол и тяпнул из уже налитой рюмки. Ему сразу же захотелось включиться в разговор, но, как на грех, все почему-то, вместо того чтобы продолжать беседу, замолкли, глядя, как Игорь сдерживает дыхание и переживает прохождение алкоголя по пищеводу.

— Игорь, все нормально? — спросил Сергей Сергеевич.

Игорь покивал в ответ и покрутил рукой, показывая, чтобы они продолжали прерванную беседу.

— Много всего, — обратился Сергей Сергеевич к Молодому, — вплоть до того, откуда берется это безумие потребительское, похожее на самоуничтожение. Но это только иллюзия самоуничтожения. Пока им здесь интересно, они будут это веселье общемировое только поддерживать то тут, то там. Нам остается только их отлавливать и пытаться понять или контакт с ними наладить.

Сергея Сергеевича заметно развезло, и это не было удивительно — пил он почему-то больше всех. Это было странное, непривычное взгляду Игоря армейское опьянение, о котором он, в основном, только слышал, но редко наблюдал вживую. Он слышал, как некоторые офицеры непрерывно пребывали в таком состоянии чуть ли не годами, практически не теряя лица и поднимаясь по армейской карьерной лестнице, пока их не скашивала белая горячка. Лицо Сергея Сергеевича, и без того красное, стало еще краснее в некоторых местах, как то: нос, щеки, верхние части ушей; на лбу его проступил пот, а в речи стал угадываться этакий командный напор, будто Сергей Сергеевич стоял на плацу и своим голосом продавливал толстоту окружающего его воздуха. Иногда это было настолько громко, что Игорь ловил себя на том, что невольно морщится. Морщился и Молодой. Игорю Васильевичу же было, видно, не привыкать к таким интонациям, и он даже несколько развязно, как бы даже слегка развалился по столу своими локтями.

— Я даже думаю, — продолжал Сергей Сергеевич, — вот это все безумие окружающее, оно откуда пошло? Это мы сами, или все же каким-то влиянием заразились? Взять нашу страну к примеру. Сколько лет боролись с коммуналками, пытались отделить себя от соседей, уйти от общежития, от кухни общей, от очереди в туалет и ванную. Вроде бы только все разрешилось, и на тебе, появились социальные сети, которые, по сути дела, та же самая байда. Вроде бы люди столько лет боролись за закрытость, за одиночество, за какую-то свою будку, куда никто не смеет влезать. И тут же со всеми своими болячками лезут в Интернет и готовы обсуждать то, что раньше шепотом обсуждали бы только их соседи по коммуналке или во дворе. Это ужас, что творится. И ладно бы анонимно, как к врачу сходить, я не знаю. Но нет ведь. Лезут под своими именами и фамилиями, со своими фотографиями. Это наше человеческое, интересно, или все же такое влияние извне? Лет двадцать назад эти же люди в ужас пришли бы от мысли, что их семейный альбом посмотрят хотя бы сто человек, а сейчас только в путь.

— У меня зять такой, — поделился Игорь Васильевич, — он на всех фотографиях почему-то в семейных трусах, хрен его знает почему, но так выходит. Даже к друзьям ездил на зимние шашлыки, все в шапках, куртках, а он в сапогах и труханах. День города, он опять в трусах в городском пруду, и все это «ВКонтакте» лежит. День десантника, другие купаются в одежде, нет, на нем опять только берет, гитара и трусы. Я ему говорю, ты еще на столбы возле своего дома нацепи своих фоток, он только ржет. Про дочь я вообще молчу. Как она в Турции и Египте фотографировалась и ее камнями мусульмане не закидали — не понимаю. У меня, прогрессивного советского человека, и то такое желание возникло, когда она показывала фотографии и видео, как они весело отдыхали.

Сергей Сергеевич согласно покивал.

— Я, конечно, банальность сейчас скажу, — сказал он, — но раньше народ, несмотря на тоталитаризм, вроде как все равно сопротивлялся. Чтобы за отдельным человеком следить, нужно было кучу времени потратить, а сейчас к нему на ленту заходишь — и все, можно чуть ли ни по минутам воссоздать его жизнь, координаты его телефона отследить — и можно еще больше узнать. Андропову в страшном сне не могло присниться, что граждане добровольно на себе датчики по отслеживанию их в пространстве будут таскать и сами на себя стучать будут. У него бы разрыв шаблона случился от такой научной фантастики. Он бы сказал, что таких идиотов не бывает и быть не может.

Игорь возразил:

— Но ведь если вы сами на эту работу пошли, вы же знали, что вас все время будут отслеживать. Вы же согласились, чтобы вас и дома, и на работе слушали и смотрели. Как у вас вообще крыша выдерживает: знать, что существует круглосуточная слежка, да еще столько лет. Я вон еще года не проработал, а уже на голову это слегка давит.

Сергей Сергеевич какое-то время непонимающе смотрел на Игоря, потом протянул:

— А-а, ты об этом. Так про это забываешь. Да и не думаю, что кто-то круглосуточно прямо-таки смотрит. Ты не Смоктуновский, чтобы на тебя смотреть. Тем более работа такая. Вон в магазине охранники что-то не особо греются, что на них камеры направлены. А ведь граждане некоторые специально камеры в своей квартире устанавливают, и оттуда ведется круглосуточная трансляция. Ты бы так смог? Чтобы не отдельные люди на тебя пялились, а кто захочет? Как тебе такое? Я говорю, безумие какое-то царит, противоречим самим себе на каждом шагу. Орут про свободу частной жизни и сами развешивают камеры. Кричат про свободу слова, а сами иногда ветки трут с обсуждениями, где высказывается мнение, отличное от их собственного. Или взять Мишины заскоки. Ладно, Миша, хрен с ним (хотя нехорошо так о покойном), но взять нормальных людей. Почему-то население так возмущается фотографиями голых детей, как будто это невесть что. По идее, голый ребенок не может вызывать у обывателя ничего, кроме умиления, если с ним не творится какая-нибудь мерзость, если, грубо говоря, в кадре нет взрослого хера. Но нет, люди так возмущаются, будто единственное, что удерживает всех в узде, — это десять лет строгого режима, а иначе трахали бы прямо в песочницах. Так возмущаются, будто они блюдут целибат, а кто-то его нарушил. Или взять телевидение, которое чем бы ни занялось, тут же пародирует само себя, как бы оправдываясь этой пародией за то, чем оно занималось до этого. Про политику я и говорить не хочу. И опять же к Интернету возвращаясь. Это прямо ад. Васильич вон куда-то влез, а его какой-то бывший вертухай, пороху не нюхавший, стал учить Родину любить, а какой-то сержант запаса стал угрожать, что когда СССР два — ноль запилят, он таких, как Васильич, будет к стенке ставить, запишет Васильича в штарфбат и будет гнать его на вражеские доты.

Игорь Васильевич, потупив глаза и зардевшись, смущенно засмеялся.

— Причем понятно, — горячился Сергей Сергеевич, — что эти люди, которые слюной брызжут и предателей выискивают повсюду, если сменится власть, будут первыми в очереди стоять за аусвайсами и повязками полицаев…

— Вот вы меня за либерализм все время в говно макали, — вступил Молодой, как только Сергей Сергеевич замолк, чтобы унять эмоции или перевести дыхание, — а сами только что, можно сказать, сами из него вещаете, только пыль столбом стоит.

— Весь твой либерализм, именно твой, Саша, и твоего поколения, не знаю, как у других, держится только на бедном житейском опыте и вере в то, что все люди — братья, — сказал Сергей Сергеевич с новым напором. — На вере в то, что людей можно переубедить правильным слоганом и демотиватором, красивым флешмобом и фразами на кухне, что Путин-пидор что-то там душит. А люди ни хрена не братья, Саша, и никогда ими не были, за исключением редких случаев человеколюбия. Дружба братских народов держалась только на штыках и уверенности, что если начать межнациональный или еще какой замес, то люлей огребут все без исключения. Можно делать вид, что люди равны и имеют одинаковое право на то, другое и третье, но чем больше делаешь вид, тем сильнее растет напряжение в обществе, потому что нигде люди не равны и не имеют равных прав, а имеют только лазейки к этим правам. И бабахнуть может там, откуда и не ждали. Есть только сиюминутные предпочтения толпы и пулеметчики на вышках, а законопослушный гражданин должен держаться между двух этих огней, чтобы к нему ночью не постучались.

— Кстати, — перебил, засмеявшись, Молодой и полез в свой телефон, — кстати, про ночь. Мне вчера ночью сразу несколько писем пришло на электронку. Художники как-то пронюхали мой имейл и сразу несколько посланий кинули.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался заскучавший было Игорь Васильевич.

— Вот! — сказал Молодой. — А нет, это не то… Вот! «Уважаемый!»

— Уже смешно, — заметил Игорь Васильевич.

— «Уважаемый! — отмахнулся от него Молодой. — Художникам области досадно и только. Если…» Тут письмо обрывается, видно, не очень трезвый человек написал и отправил. За ним сразу же следующее. С большим пафосом, видно, пафос нарастал вместе с градусом, как у нас сейчас. «Унизить художника, оскорбить деньгами и троллить его». И опять его не надолго хватило.

— А что за «троллить»? — спросил Игорь Васильевич.

— Кстати, да, — поддержал его непонимание Сергей Сергеевич.

— Ну, это, короче, — Молодой, глядя в потолок, отчего едва не навернулся с табурета, завертел рукой с телефоном, подбирая слова, — это как бы синоним словам «провоцировать» и «злить».

— Напридумывают же херни, — переглянулся с кивающим Игорем Васильевичем Сергей Сергеевич.

— Да ну вас, — огрызнулся Молодой.

— Что-то пока не очень веселые письма, — признал Игорь Васильевич. — Я, знаешь, ожидал какого-нибудь интеллигентского откровения, чтобы потешить мою грубую солдатскую душу, что я не такой дебил, как они. Ну, знаешь, чтобы сразу доходило, чтобы пробирало этой сквалыжностью и внутренней гнильцой, как от сыра.

— Ох ты, елки-палки, — видимо удивился метафоричности Игоря Васильевича Сергей Сергеевич.

Игорь тоже удивился тому, как Игорь Васильевич оформил свои ожидания от писем художников, поэтому пролил часть водки, которую разливал уже себе сам, не дожидаясь Молодого, что было не совсем по алкогольному этикету, но Игорь был уже в таком состоянии, что ему было все равно, как о нем подумают старшие товарищи.

— Такое у меня тоже есть, я к этому и подхожу, — с досадой на общее нетерпение сказал Молодой. — Вот. Оно спустя несколько часов пришло, там еще несколько есть, я самое просто мощное выберу, чтобы вы не заскучали. Я первые прочитал просто, чтобы вы оценили внутреннюю борьбу и метания художника.

Все замерли, как в театре, когда поднимается занавес. Водка, которую тяпнул Игорь во время этой паузы, не пошла впрок, а будто зависла в пищеводе, как бы даже просясь обратно, но он не смел закашляться и только прижал горячий кулак к онемевшим губам, борясь с новым приступом тошноты.

— «Здравствуйте, — начал Молодой. — Поскольку я не запомнил вашего имени и не знаю, как вас теперь называть, то и своего имени я тоже называть не буду, чтобы не ставить вас в неловкое положение».

Игорь Васильевич и Сергей Сергеевич довольно ухмыльнулись, видимо, получая какое-то свое эстетическое наслаждение от чтения Молодого.

— «Мне странно слышать… — продолжил Молодой. — …про успехи западного авангарда по сравнению с авангардом советского времени и нашим нынешним авангардом, когда совершенно точно признаны Западом такие фамилии, как…»

Молодой начал перечислять фамилии, и это заняло у него минуты три, а в это время каждая новая фамилия вызывала у Игоря Васильевича и Сергея Сергеевича все более интенсивные ухмылки; Игорь не понимал, чему они ухмыляются и почему даже как бы с нетерпением ждут, когда Молодой озвучит следующую фамилию.

— Ужас, — признался Игорь Васильевич, когда Молодой остановился перевести дух, — прямо какой-то черный список черносотенца.

— «А также широко признанные на Западе местные художники», — передохнув, процитировал Молодой.

— Так это еще не все фамилии? — изумился Игорь Васильевич; Молодой, улыбаясь экрану телефона, сделал жест, чтобы Игорь Васильевич не шумел, и начал перечислять фамилии, но на этот раз уже с инициалами. Одних только Ивановых попалось штук пять, среди них двое Ивановых А. И.

Когда фамилии кончились, заинтересованный Игорь Васильевич спросил, точно ли Ивановых А. И. было двое, или Молодой окарался при чтении; Молодой подтвердил, что двое.

— Я не столько удивлен, что там столько Ивановых, сколько тому, что они там вообще есть, — сказал Сергей Сергеевич.

— Нет, ты не понял, Сергеич, всю соль этого списка, — возразил Игорь Васильевич. — Человек не зря упомянул двух Ивановых А. И. Это, по-моему, типа открытого письма. Полемика с откормленным мурлом пещерного капитализма в лице Саши. Там же у них небось иерархия почище, чем в армии, и если бы тот, кто это написал, упомянул только одного Иванова А. И., сразу бы стало понятно, какого Иванова он имеет в виду, а второй бы точно обиделся и перестал руку подавать. Уже двадцать лет нет Советского Союза, а свободные художники до сих пор по привычке по струнке ходят. Это просто феерия какая-то. Если бы сейчас фээсбэ не было, они бы его придумали и продолжали бы страдать под его гнетом.

После этих слов Игорю почему-то стало очень обидно за художников, и он хмуро сказал нескольким столбикам табачного пепла, лежащим возле его ног на полу, что, пожалуй, пойдет. Вездесущая советская плитка, которой отделывали все подряд, казалась очень желтой, очень мелкой, от нее рябило в глазах. Игоря как-то сразу услышали, зауговаривали, чтобы он остался, а иначе уснет где-нибудь по дороге в тающем сугробе, а когда приморозит, застынет насмерть или подхватит воспаление легких.

— Возьми хоть машину, просто едь аккуратно, — предложил Сергей Сергеевич, — или давай такси вызовем.

— Какое такси, — упрямо сказал Игорь, — нас на карте нету. Я в первый день еле нашел.

— Это да, — согласился Сергей Сергеевич, — но возьми машину все-таки, на улицах все равно никого нет, покатишься потихонечку.

— Да ну в баню, — сказал Игорь, поднимаясь, — ладно, если в столб какой въеду, а если угроблю кого-нибудь?

Когда он потом вспоминал, как уходил, то засомневался, что высказался так категорично и членораздельно, просто память подкладывала ему этот кусок разговора именно так. Скорее всего, он встал и промямлил что-нибудь, а коллеги его поняли именно потому, что сами были в том же состоянии — все были пьяны в дым, иначе удержали бы его от столь опрометчивого шага, как хождение в пьяном виде по промзоне и улицам ночного города. Следующее, что Игорь помнил, — это как он шел внутри внезапного трезвящего холода, по подтаявшей за день, но успевшей за ночь заледенеть дороге и несколько раз падал в сугробы на обочине, на вид казавшиеся мягкими, а на самом деле очень твердые, так что Игорю оставалось только охать, когда он в них бухался. Игорь помнил, что пожалел, что не послушался Игоря Васильевича и не поехал на машине. На трезвую голову Игорь сообразил, что будь сугробы мягкие, он остался бы в первом из них до утра.

Чудом его наконец вынесло на городской тротуар, идти стало легче. Холодный воздух и боль в ребрах от многочисленных ушибов придавали Игорю иллюзию некоей трезвости, за которой обычно следует девятый вал совершенного беспамятства, и в том состоянии, в каком он был в тот момент, Игорь это осознавал, поэтому пытался добраться до дома как можно быстрее.

Дважды ему попался один и тот же полицейский автомобиль, объезжавший улицы в поисках криминала, и в первый раз из автомобиля поинтересовались, все ли с Игорем в порядке и не пьян ли он, на что Игорь ответил, что с ним все в порядке, хотя он действительно пьян. Второй раз, когда Игорь закурил на ходу, автомобиль нагнал его, и оттуда спросили, не найдется ли у Игоря лишней сигаретки. Игорь нашел и лишнюю сигарету, и зажигалку, патрульный поблагодарил. Игорь в свою очередь полюбовался почти семейной сценкой из жизни полицейских, когда один из них стал убеждать второго, что пора бросать курить, что все уже провоняло табаком, что все уже бросили, что даже от бомжей пахнет не так противно, как от табачного дыма, на что курящий полицейский предложил некурящему целоваться тогда с бомжами, а Игорь заулыбался на все это и продолжил свой путь.

Промилле в крови отлакировали реальность в его глазах до такой степени, что город стал казаться сказочным местом, полным свежего весеннего ветра и чуть ли не огней Бродвея. Изредка мимо проезжали быстрые, словно взмыленные, машины с одинаковым бумканьем громкой музыки внутри, и блики уличных фонарей скользили по их гладким бокам и черным стеклам. Веселая компания молодых людей, попавшаяся Игорю навстречу, поинтересовалась, не нужна ли ему помощь, Игорь отказался от помощи и сказал, что живет недалеко, на что ему ответили: «Ну и хорошо».

Когда Игорь, радуясь такой благостности, царившей повсюду, вышел на блестящие в темноте трамвайные рельсы проспекта, как по заказу подоспел неизвестный трамвай, и оттуда спросили, не подвезти ли Игоря.

— Смотря куда вы едете, — сказал Игорь.

Оказалось, что трамваю с Игорем по пути, поэтому он полез в совершенно пустой салон, светлый от ламп настолько, что улицы совершенно не было видно за черными стеклами, пока Игорь не занял место у окошка. Радуясь, что сократил почти половину своего пешего пути, он стал глазеть на вывески и деревья с неожиданной высоты общественного транспорта, от которого совершенно отвык за годы, пока раскатывал на машине.

«Закроют нас через месяц, — почему-то подумалось Игорю, — или на клюшку, или на зону. Не могут не закрыть». Мысль эта показалась ему настолько приятной, что он рассмеялся.

Эпилог

Как ни странно, хозяева соседних садовых участков остались те же самые, только стали заметно старше и страшнее, ни один из них никуда не делся, не заболел и не умер, только родителей Игоря уже не было. С дома облезла некогда зеленая краска, он стоял черно-серый и сухой. Игорь думал, что дом окажется ниже, чем он предполагал, потому что все предметы, которые он помнил большими, в итоге оказывались меньше. Но это садовый участок оказался меньше, а дом как будто даже вырос за то время, пока Игорь не приезжал.

— Я крапиву вокруг дома скашиваю, когда она отрастает, — сказал сосед из-за рабицы, разделявшей участки. — Ничего? Претензий нет? А то семена потом ко мне залетают.

— Нет, нет, спасибо, — рассеянно ответил Игорь, — может, вам заплатить как-нибудь?

Сосед стал показывать знаками, что Игорь сможет расплатиться потом, а пока не надо особо об этом говорить.

— Платить ему? Да перебьется синячище, — громко ответила жена соседа откуда-то из застекленной теплицы.

Чтобы не создавать неловкости в чужих семейных отношениях и отношениях соседских, Игорь показал знаками, что обязательно расплатится, но позже.

Жена должна была привезти сына через два дня, тогда же обещал приехать и Молодой (как он объяснил в торопливом разговоре: «Иначе или тещу задушу, или сам повешусь»). Игорь вытер пыль по всему дому, перестелил белье и вымыл покрытые паутиной посуду и люстру в гостиной. На это у него ушло несколько часов, потом Игорь зачем-то полез на чердак, да так и остался на нем, обнаружив многочисленные старые подшивки советских журналов. Как все это не отсырело, не сгнило, не было съедено мышами — оставалось загадкой. Были еще и книги, которые отец принципиально отказывался выбрасывать. Среди книг нашлась одна из тех, которыми Игорь зачитывался в детстве, а именно «Проблема поиска жизни во Вселенной». В детстве казалось, что встретить инопланетянина — это что-то сродни полному счастью, тогда это представлялось настолько великолепным, что воображение маленького Игоря даже не могло охватить это событие целиком, внутренним взором он видел тарелку с огнями, выходящего из тарелки серого человечка — и на этом фантазия его останавливалась.

Собственно, Игорь и будущее, в котором теперь оказался, представлял совсем не таким, какое оно оказалось, когда он переместился в него посредством взросления. С другой стороны, тот Игорь сильно бы разочаровался, если бы узнал, что будущее совсем не такое, как описал Кир Булычев, даже малейшее отклонение от той кальки будущего очень сильно расстроило бы Игоря, как расстраивало оно его и теперь, когда стало настоящим.

— Вот, — сказал бы Игорь самому себе прошлому, — видишь этот холодильник, который старше тебя на три года? Когда родители умрут, я приеду через несколько лет, включу его — и он заработает, и я буду класть туда продукты. Не в какое-то диковинное устройство, а именно в этот холодильник, который уже станет желтым от времени. И жена привезет мне сына на машине, не на летающей, а обычной машине, а сын будет кататься на обычном велосипеде. Игрушек только всяких интересных станет побольше и сладостей, а так — никаких билетов на Марс, никаких билетов на Луну. Ну, хоть игрушки и сладости — и то спасибо.

Где-то за час до приезда жены появился несколько потолстевший в браке Молодой.

— Это какой-то ад ваще, — вылезая из машины, сказал он. — Аж руки трясутся.

— Что ж с тобой будет, когда она родит? — спросил Игорь.

— Ой, а сейчас я будто не яслями заведую, — ядовито сказал Молодой. — Ладно хоть заведующего галереей нормального подобрали. Его товарищи по искусству теперь невзлюбили, но в Союз художников заманивают. Как твой оболтус? Где он, кстати? Хоть потискать, как… не знаю… как собаку, хоть на одну неунылую рожу посмотреть.

— Да вроде без троек год закончил, — ответил Игорь с таким удовольствием, будто сам проучился год на «хорошо» и «отлично». — Еще не привезли его, скоро приедет.

До этого сын месяц прожил на даче у бабушки и дичился не только Игоря, но даже на мать косился как на чужую, будто не узнавал ее. Он был почти черный от загара, только под глазами почему-то остались светлые круги, особенно заметные, когда сын поднимал брови, оглядывая новый велосипед. Игорь тоже почувствовал некое отчуждение от сына, потому что у того как будто слегка огрубели черты лица, стало меньше щек, волосы выгорели до темно-русого цвета и голос приобрел чужую хрипотцу, словно сын в его отсутствие тем только и занимался, что орал во всю глотку. С Молодым сын еще стукнулся кулаками, да и то после уговоров, но когда Игорь попытался обнять его, вежливо выскользнул по направлению к велосипеду и тут же, отпросившись у матери, укатил на улицу.

— Что-то вы оба какие-то не такие, — подколол Игорь жену — она, в отличие от сына, была бледнее обычного.

— Так я беременная просто, — огорошила Игоря жена и продолжила как ни в чем не бывало: — Ты ему еще бассейн надуй, а то будешь видеть его только по утрам и вечерам, он тут быстро друзей найдет.

— Да вряд ли, — неуверенно сказал Игорь, — тут пенсионеры одни.

— Где пенсионеры, там и внуки.

— Ну да, так-то, — засмеялся Игорь.

— Еще есть шанс в дождливую погоду его дома застать, — сказала жена и опять резко сменила тему: — Ну, как командировка?

— Как будто ты не знаешь, — вздохнул Игорь. — Слава до сих пор впереди меня идет. Сходу пытались подмазать.

В глазах жены не мелькнуло веселье.

— У тебя никого не появилось? — спросила она. — Могу познакомить с кем-нибудь. Есть на примете парочка свободных, у одной даже тараканов в голове не особо.

Игорь хотел что-нибудь соврать, но затем сказал, что никого нет пока на примете, а потом неожиданно для себя мрачно ляпнул:

— Разве что несколько сайтов с порнухой, — и невесело хмыкнул в ответ на смех жены.

— Стыдно в таком-то возрасте, — укоризненно заметила она.

— Я весь навык подрастерял за годы женитьбы, хоть как-то надо наверстать, — сказал Игорь, — оказывается, много всякого нового появилось с тех пор, как я из подросткового возраста вышел.

— Еще бы, — подтвердила жена, как показалось Игорю, со знанием дела, — может, покажешь что-нибудь?

— Да ну тебя, — уныло скривился Игорь, — еще я беременных не трахал.

— Ну-у, — протянула она, — как раз таки это ты делал вполне успешно в свое время.

При этом жена сделала руками такое движение, словно преподносила в руках Игорю что-то готовое, и как-то по-особому двинула бровями.

— Тьфу, блин, точно, — понял Игорь. — Как-то забылось уже, что мы отжигали с тобой. Ты когда усвистала, я сразу вычеркнул тебя, будто и не было.

— Нет, Игорь, — сказала жена тоном, не терпящим возражений и при этом слегка мстительным, — я была. Еще как была.

Она обозначила в воздухе некое полотно, которое, видимо, не скоро должно было стереться из памяти Игоря, хотела еще что-то добавить, но заметила интерес стоящего тут же Молодого.

— Ну, ты понял, короче, — сказала жена.

— Понял, понял, — ответил Игорь, морщась.

— Ты, короче… — все же начала она, сотрясаясь от смеха.

— Господи, что же ты такая озабоченная-то? — с отвращением спросил Игорь. — Тебе плохо с новым твоим женихом, что ли? Хуже, чем со мной?

— Ну, моя мама считает, что хуже, — призналась жена. — Толик ее совсем не впечатлил. У нее же знаешь, какие критерии? Если она сама не хочет с парнем переспать — то парень никакой. Говорит, что он молодой слишком, что мне должно быть совестно. Но почему мне должно быть совестно? Ему уже тридцать с лишком лет. Его мама считает, что я слишком старая для него и внука нового не принимает совсем. Считает, что я села ее сы́ночке на шею. Хорошо, что мы живем достаточно далеко и от одной сумасшедшей бабы, и от другой. Жили бы в коммуналке, была бы, конечно, драма та еще. И даже немного Босха было бы в этом всём.

— Я, кстати, художника твоего видел позапрошлой зимой, — вспомнил Игорь через несложную ассоциацию. — Не желаешь бросить своего нового ради своего старого?

— Да? — как будто встрепенулась жена. — Ну и как он?

— Ты у Саши спроси, он твоего художника на работу взял.

— Нормальный он, — сказал Молодой. — Просто жизнь его потаскала не по тем дорожкам, а сейчас все нормально до поры до времени, пока нас минкульт вперед ногами не вынес из нашего здания, или пока граждане от очередной выставки не взбугуртят и не прибегут с вилами и факелами.

— Он все те же мельницы рисует, — сказал Игорь, — только формат увеличил до почти монументального. Знаешь, как в кино про колледж искусств, где еще убийства происходили, и художник один, Малкович, всю жизнь треугольники рисовал.

— Глупый, кстати, фильм, — заметила жена.

— Да нет, забавный фильм, — заметил Игорь.

— Нет, а вообще, как? — спросила жена.

— Я тебе и сказал вообще. Я у него картину купил на свои. Завезу тебе ее как-нибудь, поставишь ее куда-нибудь к стене. Будешь своего Толика травить. Ее и с балкона не так просто выбросить.

Последние слова он уже договаривал, слегка задыхаясь от того, что жена обняла его и ее волосы лезли ему в нос. Сам он почему-то не решался обнять ее в ответ. Молодой смущенно закряхтел, но не стал делать вид, что у него какие-то дела, а стоял тут же и даже не отворачивался.

— Ты меня хоть немного простил? — спросила жена тонким голосом. — И за то, что ушла вот так. И за то, что ну вот это вот все. Мама с первого дня мне мозг моет, что я должна обратно на коленях приползти.

Игорь беззвучно рассмеялся, руки его по-прежнему висели вдоль туловища.

— Прямо так и говорит?

— Ну, еще говорит, что я стерва.

— Тут я как бы слегка с ней согласен, — сказал Игорь в макушку жены. — Но тогда, что ты ушла и сына увела, я как бы даже… Мне даже легче немного стало. Мне и сейчас легче. Спокойнее, что вы будто спрятались.

Они постояли так какое-то время, словно проверяя, стоит ли начинать заново то, что забросили полтора года назад. Потом Игорь обратил внимание, что жена надела на встречу с ним светло-голубое платье, какое носила уже не первое лето, но не на людях, а в семейных обстоятельствах, так что и тут не изменила традиции. Жена, в свою очередь, обратила внимание Игоря на то, что сквозь плитки во дворе проросла трава, но с этим лучше ничего не делать, потому что так даже уютнее.

— У меня маман с двумя какими-то лысыми козлами мутила и выстроила себе дачку, ты бы видел, — сказала жена, видимо, стараясь похвалить уют Игоревой дачи. — По какому-то кинообразцу, что ли. Знаешь, с такими панорамными окнами, на чердаке, типа, студия со стеклянной крышей. Все белое и стеклянное. Все уже по нескольку раз себе головы расшибли об эти прозрачные перегородки. Бассейн возле дома. Причем настоящий бассейн, даже с подсветкой. Туда соседская собака ходит пить. Мишка от этого бассейна два раза пострадал. Один раз навернулся туда, в пустой. Я думала, костей не соберет, но ничего, даже не поцарапался. Второй раз — чуть в нем не утонул. Но выплыл, мы даже подбежать не успели.

Они еще долго прощались, выйдя к машине жены, на самый солнцепек, и говорили о каких-то глупостях, которые улетучивались из памяти Игоря сразу же, как тема разговора менялась. Жена не столько хотела разговаривать с Игорем, сколько просто поджидала, когда появится сын, чтобы с ним попрощаться. В разговор успел вклиниться и Молодой, он поведал, что на картинах художника вовсе не мельницы и солнца, а кофемолки и лимоны, «такая сложная метафора жизни, которая нас перемалывает и подсовывает что-то яркое и кислое одновременно, а сами мы твердые и горькие, как кофейные зерна».

— Да никакая это не метафора, — сказала на это жена. — Ему просто однажды в одной из комнат общежития перепало, а у дамы не было ничего из еды, кроме кофе и лимонов, даже сахара не было.

— Но она его впечатлила, очевидно, раз его до сих пор так прет, — сказал Молодой.

Игорь пошел искать сына по садовым улицам, один раз поймал за плечо совершенно чужого мальчика, проезжавшего мимо на таком же велосипеде, перепутав его с сыном, а когда сын проехал следом за этим мальчиком, почему-то не сразу узнал его.

Когда сыну сказали, что будут накачивать надувной бассейн, он решил остаться дома. Уже заранее и не раз на самом деле предупрежденный, Игорь купил бассейн побольше, но жена, не очень-то доверяя памяти Игоря, вытащила из багажника и оставила им еще один. Игорь и его сын некоторое время решали, какой из них заполнять воздухом. Разложенные по двору, как прозрачные и в то же время цветные коврики, бассейны были вроде бы совершенно одинакового размера, только от одного пахло свежим, только что распакованным пластиком, а от второго резиновой автомобильной запаской. В итоге решили проверить первый, новый, а если он окажется дырявым, попробовать накачать второй.

Пока гудел автомобильный насос, а бассейн неторопливо принимал форму небольшой арены, покрытой толстым полиэтиленом, Игорь и Молодой уселись на крыльцо и стали хлебать пиво из банок, а сын сел в середину бассейна и стал щупать стенки, проверяя, насколько они хорошо накачались. Молодого как-то стремительно развезло или от жары, или от усталости, накопившейся возле родственников, что крутились у него дома по вечерам и делали вид, что помогают ему и его беременной жене. По этой причине Молодой быстро растерял остатки довезенной до дачи игривости, только пару раз дотянулся до Игорева сына, покрутил за руки и за ноги, с трудом подбросил, с еще большим трудом поймал и спросил, где уже можно прилечь и поспать. Его провели на освобожденный от хлама чердак и бросили на раскладушке. Затем Игорь предложил сыну поесть, но тот отказался, потому что хотел пить. Игорь принес колу из холодильника, сын увидел красную банку, сморщился и сказал, что бабушка не разрешает это пить, что это можно использовать как моющее средство и что в газировке кусок мяса растворяется за сутки. Игорь поморщился в ответ.

— Это от тех телеканалов, что бабушка смотрит, и от тех статей, что она читает, мозг растворяется за сутки, — съязвил Игорь, — но вообще я могу сок принести или воду.

— Нет уж, давай газировку, — сказал сын.

Все то время, что Игорь прощался с женой и выбирал с сыном бассейн, сосед за рабицей шумно говорил «до свидания» своей жене, которая уезжала в город по делам и обещала ему всяческие неприятности, если он напьется в ее отсутствие. Как только ее голос утих, сосед нарисовался за забором и польстил, не скрывая, ради чего льстит:

— Игореха, это сын у тебя, что ли, такой вымахал? Ты же сам недавно такой был.

Вместо того, чтобы ответить что-нибудь, Игорь помахал пивной банкой и показал на ряд банок в тени. Сосед очень быстро оказался на крыльце рядом с Игорем и с вожделением начал утолять жажду.

— А вам вообще можно пить? — опасливо спросил Игорь. — Может, у вас со здоровьем что, а я вас травлю?

Сосед махнул рукой.

— Да какое здоровье? Здоровье всю жизнь ни к черту. А если Нинку слушать, так нужно только крапивой питаться и родниковой водой запивать. Ты же давно меня знаешь. Ну и когда она на меня не орала? Ты такой же был, как твой пацан, а она стращала всю округу, что я алкаш. Мы с твоим отцом выпивали иногда, так мать твоя мужа поносила, как последнего алкоголика. Так принято раньше было, чтобы на мужиков орать, когда они выпьют. В поколении моего отца еще хуже бабы были. У них принято было, если муж выпьет, донимать его, пока он в драку не полезет. Я ничем другим объяснить не могу это вот поведение, когда мать спящего отца тормошила и спрашивала, ну что, типа, нажрался, нажрался, скотина?! Как будто так не было видно, что он выпил. А если он отбиваться начинал, она в коридор бежала с криками. Наше поколение уже помягче. Ваше уже почти не слыхать. И вот взять мою. Она ведь в университете преподает, она ведь философ. Я всю жизнь в школе проработал учителем алгебры и геометрии…

Игорь удивленно на него покосился.

— Да, да, — сказал сосед, — вот именно. А как припадем к корням — слесарь и доярка! То есть я ничего не имею против слесарей и доярок, я имею в виду стереотип о слесарях и доярках.

— Слушай, — вдруг спохватился сосед, — ему голову не напечет?

Совместно с соседом Игорь передвинул сына и бассейн в тень.

— С другой стороны, — сказал сосед, глядя на сына Игоря внутри бассейна, — бассейн-то надулся уже, вода быстро не нагреется, если его в тени держать.

Они перетащили бассейн и сына обратно на солнце. Игорь планировал заполнить бассейн с помощью ведер, но сосед сходил на свой участок и приволок очень яркий оранжевый шланг.

— Новьё, — гордо сказал сосед, действительно напоминая слесаря, — даже, смотри, еще хомутик не снят.

Протянув шланг от крана на кухне к бассейну, они включили воду. Сын не стал ждать окончательного заполнения и сразу же, деловито скинув сандалии и футболку и кинув их тут же, прямо на плитки и траву двора, полез в увеличивающуюся лужу на полиэтиленовом дне. Надолго его не хватило, поскольку вода была и правда холодная. «Из скважины», — почему-то гордо сказал сосед. Бассейн наполнился еще только на треть, а сын уже по-турецки сидел снаружи и змеиным взглядом гипнотизировал уровень воды. Наполовину пустая банка газировки, как поплавок, покачивалась внутри бассейна. Бассейн поспевал, как фрукт, медленно становясь неподъемным.

— Удобная, кстати, вещь, — заметил сосед, — можешь сам туда залезть, если жарко станет.

Сын на эти слова соседа ответил молчаливой широкой улыбкой, думая, что сосед шутит, и только тогда Игорь заметил, что у сына больше не молочные зубы.

— Чё к нам вдруг? — спросил сосед у Игоря. — Неприятности?

«Так-то вообще катастрофа», — подумал Игорь, вспомнив то, что вроде и не забывал. Смысла объяснять соседу все произошедшее не было совершенно. Игорь утвердительно покивал и закурил.

— И что, очень большие неприятности? — насел сосед, не желая почему-то спрыгивать с темы. — На бабки попал или что? Заболел? Или просто с работы попросили?

Игорь долго смотрел на соседа, пытаясь угадать: сколько в этом вопросе обычной вежливости, а сколько настоящего интереса к сыну покойного друга. Сосед не обратил внимания на то, что Игорь на него смотрит, он глядел, как наполняется бассейн, и пил пиво. При всем своем упорстве, похоже, он просто повторял ряд вопросов, который был вшит в его подкорку годами жизни, наверняка он даже не слушал Игоря, а на любой его ответ у соседа, скорее всего, были заготовлены какие-нибудь утешающие фразы.

Вблизи стало видно, что сосед не врал насчет своего алкоголизма, когда говорил, что проблема несколько раздута его женой. Было видно, что сосед не алкоголик, а просто слегка подзапустил себя, работая в саду, то есть банально не брился уже три дня и не особо причесывался. Для учителя математики он выглядел вполне обыденно, если бы это был этакий учитель математики с сумасшедшинкой, из таких, которые не замечают звонка на перемену и продолжают биться с классом над каким-нибудь уравнением.

— Нет, — сказал Игорь, — не такие уж большие неприятности. Повышение предлагают.

На новом месте действительно намекали на повышение, однако после отдела практически любая работа на любой должности была, в принципе, комфортна. Игорь не знал, стоит ли перебегать дорогу какому-нибудь деятельному карьеристу ради неизвестно чего.

— А-а, — покивал сосед, как будто мог понять, что происходило в отделе, — значит, работа не очень нравится и ответственности больше. И чем дальше, тем больше времени служба будет занимать. У меня сын так поднялся. Теперь его детей моя дочь воспитывает, потому что у него на них времени нет и у его бывшей тоже времени на них нет. Правда, у нас женой тоже особо времени на сына с дочерью не было. Это, знаешь, классический случай, когда у детей педагогов нет времени на своих детей.

— Ну, почти, — согласился Игорь, чтобы все не объяснять и чтобы сосед от него отвязался с вопросом о работе, но сосед уже и не думал ничего спрашивать, а утонул в своем каком-то педагогическом размышлении.

Покуда сосед пребывал в прострации, окутанный собственным табачным дымом, Игорь выключил воду, смотал шланг, любуясь его апельсиновым, как будто светящимся изнутри, цветом, и положил к ногам соседа.

— Вы пока сидите, — сказал он соседу, — я что-нибудь приготовлю.

— Да нет, я пойду.

— Да вы не мешаете, — с убеждающим ударением на слог «ша» сказал Игорь, потому что сосед действительно не мешал — он хоть как-то общался с Игорем, тогда как сын молчал. — Нет, правда.

К тому же сосед так сильно походил на некоторых из допрошенных, что Игорю невольно хотелось загладить вину перед ними всеми, оказав гостеприимство соседу. Он понимал, что уже не имеет права отказать соседу, если тот попросит его о какой-нибудь хозяйственной услуге или попытается занять денег. А то, что Игорь углублял знакомство, только усугубляло такую зависимость, которая легко могла перерасти в навязчивое ежедневное общение, в какую-нибудь пошлую фамильярность, в какие-нибудь постоянные просьбы отвезти соседа и его жену до дома — потому что «по пути», до дачи — потому что «больше некому, выручай». Но когда сосед спросил, много ли еще пива и не сходить ли за мангалом, углем и сосисками, Игорь сказал, что мангал и уголь не помешают, пива хватит, а сосиски есть и у него в холодильнике.

— Жареное вредно, — подал голос сын, глядя почему-то на соседа.

— Прямые солнечные лучи тоже вредны, — охотно отозвался сосед, — но ты же, вон, сидишь.

Сын насупился, как бы не соглашаясь, однако, пока сосед ходил к себе, незаметно переместился в тень возле дома.

Сосед дымил мангалом, а Игорь, глядя на поблескивающую в бассейне воду, вдруг вспомнил про катер, который хотел купить сыну, но здравомыслие возобладало и вместо катера он купил кое-что другое. Сползав в дом, он вытащил из коробок игрушечных косатку и акулу, уже заправленных батарейками. Игрушки были размером с его ладонь, Игорь выбрал их, потому что корабликов на полках было навалом, а вот животных раз-два и обчелся. Особенно понравилась Игорю игрушечная акула, она была серая и бархатистая, ее серый цвет и бархатистость дополняли друг друга. Косатка тоже была бархатистая, но это было не так заметно из-за черных и белых пятен. В магазине продавались еще дельфин и тюлень, но Игорю не понравилось, что глаза их были просто обозначены черной краской, тогда как глазки косатки и акулы были как настоящие, с радужкой и зрачком. По замыслу дизайнера, акула должна была плавать по воде под углом, высунув наружу морду с оскаленными зубами. Вид у акулы с этим оскалом был бандитский, залихватский и позитивный, как у какого-нибудь менеджера по продажам.

Игорь молча вынес игрушки на улицу, пустил их в бассейн, и они стали нарезать неторопливые круги возле банки из-под газировки. Глядя на акулу, подвыпивший Игорь подумал, что акула эта — единственная вещь, которая полностью соответствовала тому, что Игорь от нее и ожидал. Она действительно плавала под углом, высунув наружу плавник и пасть, вокруг ее морды разбегались волны в виде стрелок, а еще акула весело смотрела на Игоря из воды то одним, то другим своим пластмассовым глазом.

Сосед уже выкладывал сосиски на решетку. Стоило лишь появиться мясному сосисочному запаху и плавающим игрушкам, как все сразу же изменилось. До игрушек и сосисок во дворе сидели неразговорчивые, совершенно чужие люди, а после — уже какая-то громкая, смеющаяся компания. Сын пробовал воду ногой, и, почему-то не в силах смотреть на эту осторожность, Игорь взял сына за горячие коричневые бока и сунул в воду, так, что тот не успел даже заорать, пока не оказался в бассейне. Сын вскочил, покрытый подвижными тигриными полосами отраженного от мелких волн солнечного света, и стал плескать обеими руками в сторону Игоря. Вода зашипела на мангале, отчего сосед протестующе вскрикнул. Игорь, полностью вымокший спереди и совершенно сухой и нагретый сзади, дотянулся до сыновьего загривка и окунул его головой в воду, потом некоторое время стоял, ожидая, когда сын прокашляется. Игорь испугался, что сын может разреветься от такого. Мальчишка, однако же, откашлявшись, сам сунулся под воду с головой и стал плавать туда-сюда, отталкиваясь от стенок бассейна.

Сосед стал рассказывать про то, как не приживалась малина на их участке, хотя малина, вроде, как крапива, куда ее ни сунь, растет везде. Игорь вспомнил, что видел где-то на чердаке складные стулья и столик. Тень от дома продвинулась достаточно для того, чтобы поставить их рядом с мангалом, не двигая сам мангал.

— У твоего отца еще лежанка соломенная была, — вспомнил сосед, — удобная штука.

— А, да, да, — тоже вспомнил Игорь, — я только не знаю, где она сейчас.

— Я знаю, — сказал сосед, — точнее, знал, где она оказалась. Ее, вроде, хмырь какой-то увел через два участка отсюда. Видишь коробку кирпичную?

Игорь послушно посмотрел в указанном направлении, где за высокой елкой стояла двухэтажная постройка из серых шлакоблоков без крыши, с пустыми проемами окон.

— Да, вон там, — сказал сосед. — Но, может, просто похожая была. Он в ней уснул пьяный и своей, пардон, блевотиной захлебнулся. Этот дом вообще проклятый, кстати, его уже лет двадцать достроить не могут. Бывают же такие совпадения. Представь, какова вероятность того, что человек пятнадцать будут покупать постройку и откидывать копыта через несколько месяцев после покупки? Сначала этот дом выкосил бо́льшую часть семьи, которая возвела эту коробку. Потом долго не могли никому продать, приехал бандит какой-то, пышущий здоровьем, сказал, что, когда отстроится, вся округа на ушах стоять будет. Бандита кто-то грохнул. Взялся его сын, молодой парнишка, — тоже скопытился.

— Жаль, теща моя бывшая уже построила себе хатку, — обычным образом пошутил Игорь и добавил: — Может, начальнику ее сплавить?

Игорь и сосед незаметно выпили все пиво, после чего стали пить чай. Игорь был не прочь догнаться еще, но присутствие сына, который то и дело садился рядом с ними и грелся возле мангала, Игоря смущало, точнее, не давало ему рухнуть в желанные пучины легкого скотского состояния.

Постепенно стали появляться комары, запахло древесным дымом затапливаемых бань и жарящимися шашлыками, легкий ветерок иногда доносил запах борща. У акулы и косатки сели батарейки, Игорь сходил в дом за новыми. Банка из-под газировки лежала на дне бассейна.

— Ладно, пойду я, — сказал сосед, когда Игорь появился на крыльце. — Мне дочка сериалов навезла. Надо будет посмотреть, а то она еще все это и пообсуждать любит. Ты не смотришь?

— У меня тут телевизор еще с отцовских времен, — ответил Игорь, — вроде бы даже черно-белый. Надо будет нормальный привезти, куда и флешку, и переносной диск можно вставить.

Сосед собрал мангал, вытряхнув пепел на заросшие грядки, и неторопливо поковылял к себе, сказав на прощание, что надо будет как-нибудь повторить, но уже на его территории и с женой.

— А-то как-то неловко, — признался сосед, — она же тебя тоже маленького знала, тоже поговорили бы о чем-нибудь. Она тебе дочку нашу попытается сосватать, конечно. Но отобьешься как-нибудь.

Игорь вежливо посмеялся, хотя ужас от того, что его специально будут с кем-то знакомить, пробежал по позвоночному столбу как ртуть — от копчика до затылка.

Игорь заварил еще чая и выкликал сына, чтобы тот выпил чего-нибудь горячего, а то простудится. Закат был красным, все вокруг стало красным, как в комнате для проявки фотографий. Сын вылезал из бассейна пить чай и оставлял на сухих плитках мокрые обезьяньи следы своими аккуратными человеческими ножками. Если днем плитки после него сохли почти моментально, то теперь они долго не высыхали. От Игоря, с его остывающим чаем, до бассейна образовалась мокрая дорожка.

— Ладно, давай домой уже собираться, — сказал, наконец, Игорь.

Внутри дома было уже совсем темно, Игорь включил свет, затем телевизор, достал из сумки, привезенной женой, вещи сына и сунул их в желтый шкаф возле остановившихся часов с маятником. Ключа от часов Игорь так и не нашел, так что им, видно, было суждено замолкнуть навсегда. Дав сыну пижаму, Игорь включил фумигатор, потому что в открытые окна лезли комары, но их было заметно меньше, чем во времена, когда Игорь сам гостил тут ребенком. Сказывалось, скорее всего, то, что сейчас траву повсеместно состригали, а раньше она так и росла вдоль заборов.

Сын молча переоделся в сухое и лег на кровать, безошибочно выбрав ту, на которой спал когда-то сам Игорь. Сын попросил включить ему что-нибудь посмотреть, а от ужина отказался. Игорь дал ему планшет с «Черепашками-ниндзя», когда же вернулся с улицы, откуда забрал сандалии, футболку и косатку с акулой, то сын уже спал, подперев коленями планшет.

Игорь аккуратно прикрыл сына простыней, а сам сел за ноутбук, косясь на новости из телевизора. В те моменты, когда двигатель холодильника начинал работать, скромный голос телевизора терялся за грохотом «Юрюзани». Игорь совсем забыл, какая это была адская машина когда-то.

В паузах, когда холодильник не грохотал и не выл, сотрясая старые чашки в старом буфете, было слышно, как по улицам, покрытым гравием, ходят люди, как лает вдалеке одна и та же собака, с одной и той же незлой интонацией в голосе и через равные промежутки времени, как заведенная.

Постепенно становилось холоднее, листья садовых кустов зашумели, и потянуло совсем уже ледяным воздухом. Игорь закрыл окна. Несмотря на то что в доме стало совсем не жарко, сын вылез из-под простыни, а точнее, постепенными сонными движениями спинал ее всю к ногам и, недовольно ворочаясь, снял с себя верх пижамы. Игорь отвлекся от ноутбука, подошел к сыну и пощупал его лоб, опасаясь, что ребенок простудился от многочасового купания. Лоб был прохладный. От прикосновения сын поморщился и перевернулся со спины на живот. Игорь, боясь его разбудить, тихонько отступил, выключил свет и зажег настольную лампу, хотя она и не была нужна, чтобы пялиться в монитор, где в котле одного из многочисленных Интернет-форумов происходило словесное варение либералов и патриотов, бессмысленное, но прекрасное язвительным остроумием с обеих сторон. Спор, всегда с переходом на личности и какие-то нелепые угрозы, почему-то забавлял Игоря до глубины души. Он представлял тысячи таких же, как он, забитых жизнью людей, что сидят по своим дачам и квартирам, с таким же грохочущим холодильником и часами с остановившимся маятником, не знающих, куда им еще податься от этого холодильника, этой дачи, этих часов, кроме как в тупую перепалку с многократно по кругу повторенными и повторяемыми аргументами. Он знал, кто они, потому что сам был такой, но не понимал, зачем они, да и он сам, тратят свое время на земле на печатание буковок на электрической бумаге, существующей только в виде переключателей «Вкл/Выкл» на магнитном диске.

От того ли, что Игорь был погружен в мысли и в монитор, или от того, что в тот момент громыхал холодильник, но Игорь не заметил, как к нему подкрался Молодой. Он вздрогнул, когда тот хлопнул его по плечу.

— Блин, месяца два или три так не высыпался, — шепотом сказал Молодой, ковыряясь в холодильнике. — Пойдем покурим. О, сосисочки.

С непривычки Игорь долго искал выключатель лампочки над крыльцом, пока Молодой, зябко, но при этом довольно, ухал, видимо спросонья, постукивал зубами, пил холодное пиво и ел остывшие сосиски. Внезапно освещенный желтым покачивающимся светом, повернул к Игорю бледное лицо с прищуренными глазами и сказал:

— А я ведь знаю, почему нас разогнали.

— Да мне до фонаря, почему нас разогнали, — сказал Игорь. — Ешь давай, или в дом пошли, не знаю, чего ты на ветерке решил.

— Так еще курить, — объяснил Молодой, — чего два раза бегать. Я тут у тебя в темноте уже прошвырнулся в поисках туалета, баню нашел сначала. В какие-то кусты влетел.

— Тебе правда неинтересно? — спросил Молодой спустя полтора десятка минут, уже покурив и чуть ли не развалившись на ступеньках крыльца, упираясь в одну из них локтем, будто в диванный подлокотник. — Хотя бы почему у Олега такая рожа постная была, когда он вещички собирал?

— У меня тоже была постная рожа, хотя не сказать, что сильно был не рад тому, что лавочка закрывается, — пошутил Игорь.

— У тебя рожа всегда постная, знаешь, — поддел его Молодой. — У тебя какие-то, видно, незаметные другим градации постности, которыми, ты думаешь, передаешь на лице какие-то эмоции, но другим не особо видно, знаешь.

— Хорош выделываться, — предложил Игорь. — Говори уже, да и все, раз собрался. А не собрался — не говори, я тебя тут умолять не собираюсь. Вот были раньше касты правителей, жрецов, крестьян, и сейчас то же самое. Как жрецы раньше ходили с умным видом, с книжками какими-то, делали вид, что что-то знают, хотя ни хера не знали, так и теперь ходят, чтобы жертвоприношения оправдать. Тайна твоя такой же пшик, бля, как и то, что нам Эсэс сообщил. Все эти мудаки в дорогих костюмах и с серьезными харями потому и серьезны, что все их дело — очередному каменному изваянию прислуживать, просто оно сейчас по-другому называется, а польза от этого или случайная, или вовсе ее нет. Архивы не рассекречивают по тридцать, по пятьдесят лет, а если бы и рассекретили, то ни хрена ведь там нет интересного, ради чего нужно было секретить, кроме, разве что, подлянок, которыми обменивались со жрецами другого каменного болвана, ну так это только другим жрецам и интересно, а что до других тайн, то будто никто не знает, что они впустую людей в расход пускают в большинстве случаев да бумажки туда-сюда перекладывают. Вот так тайна, да ее каждый видит, тайну эту.

— Мне батя по пьяни выболтал, — перебил Молодой — Саша. — Ты вон говорил, что это переформатирование, с арестами связывал наверху, а ни хрена подобного. За ненадобностью распустили нас.

— Да неужели? — Игорь так разогнался в своем сарказме, что не мог уже остановиться. — Ну, слава богу. Хоть что-то человеческое, оказывается…

— А, то есть ты думаешь, что они такие, хоп, и решили завязывать со всем этим делом из гуманизма? Наивный юноша. Просто нашли они этот новый вид. Хватились, что называется.

— Кого теперь щемить будут? Мусульман? Гомосексуалистов? Кошатников? — Игорь хотел продолжить перечень предполагаемых жертв, но почему-то осекся под на удивление серьезным взглядом Александра.

— Сначала крысили друг от друга это открытие, а потом поняли, что все равно уже поздно, — сказал Саша, глядя в окружающую их темноту. — Это какая-то форма жизни в Арктике мутировала. У них там уже промышленность своя. Фреон в атмосферу пускают, все дела. И, кажется, они же в Сахаре окопались за каким-то хреном, но ужас, видно, такой, что народ не осознавая, в чем прикол, валит оттуда валом. Сначала американцы к ним поперлись. Как водится у просвещенных народов, с улыбками, бусами и покрывалами с оспой, ну, короче, больше эту делегацию переговорщиков никто не видел.

— А наши что?

— Ну что ты, наших не знаешь? Сначала отбомбились по целям всем, чем могли, начиная от ядерного, заканчивая химическим и бактериологическим, и только потом уже на переговоры собрались. Тоже никто не вернулся. Теперь все репу чешут. Наши по арктическим войскам угорают, иностранцы пытаются ракету склепать до Марса, чтобы, так сказать, собрать самых лучших и хотя бы их отправить. Весело так-то.

— И в чем, извини, веселье? — спросил Игорь

— Просто забавно, да и все, — сказал Саша, — что появилась некая сила, перед которой бесполезно с хоругвями ходить, которой невозможно башку на камеру отрезать, перед которой нет смысла трясти любым из флагов любого государства, которой все равно, веришь ты во что-то, или не веришь, причем это не стихия, не страх неизбежной смерти, не что-то абстрактное, не идея, которую можно философски осмыслить и низвести до нуля силой этой философской мысли. Что-то иное есть, оно живет своей жизнью, и наша жизнь для него — ничто. Видно, что новый человек очень хорошо знает старого, потому что сразу же огородился от нас, да еще таким забором, который мы не в силах преодолеть. Это красиво в некоторой степени. Но это иное пока так далеко, что как будто и нет, как большей части мира не существует для нас бо́льшую часть жизни, когда нет ничего, кроме того, что можно окинуть взглядом.

— А ребенка как ты собираешься растить в такой красоте? — не смог не поинтересоваться Игорь.

Саша даже не поднял на него взгляд.

— Так они же не человекообразные, — быстро и беззаботно отвечал Саша. — Они, небось, от каких-нибудь белых медведей произошли, или косаток, или кто там еще живет в этих льдах? Это вселяет некий оптимизм, в их человеколюбие как-то больше верится, чем в человеколюбие людей. У моего ребенка больше шансов, что, когда он в армию пойдет, ему дембель башку проломит («Внук генерала пойдет в армию, ага», — невольно подумал Игорь), или какой-нибудь псих в городе бабахнет себя и других, или что в его экскурсионный автобус, когда он в школу пойдет, лихач въедет пьяный. Людей вокруг полно пока что, и они радуют своей изобретательностью.

— Ты про нашу белую кость забыл, про касту защитников государства, как-то ты не берешь в расчет подручных своего отца, — напомнил Игорь. — Мы в угаре обычной подозрительности людей убирали, это было просто подозрение, ничего более. Прикинь, что будет сейчас. На что они пойдут, пытаясь сохранить эту тайну, что совсем почти ничего не решают, что на самом деле, стоит новым людям захотеть, они просто сотрут границы, уберут государства, отменят экономику?.. Этот секрет, знаешь, не из тех, что ничего не значат, все те секреты, что были до этого, сродни временному и неудачному секрету Фила. А тут настоящая жреческая тайна. Когда мы в котельной работали, то ведь казалось, что мы что-то значим, что это отделяет нас от простых смертных, позволяет нам в чужие дома заходить, жизни лишать. На самом деле мы были полными нулями. И они, почти всегда до этого, а теперь уж точно, — полное ничто. За то, чтобы сохранить этот секрет, они положат больше людей, чем погибло бы, если бы новые люди правда оказались бы агрессивные, поперли бы войной, и все в таком духе. Я тебя уверяю, они устроят такую вакханалию, что мало не покажется. И, вполне возможно, что начнут они с нас, как с этаких свидетелей и исполнителей своего позора. Так что ходи и оглядывайся.

— Об этом я как-то не подумал, — честно сказал Саша.

— И не думай, — посоветовал Игорь. — Подозреваю, что больно не будет, если дойдет до дела. Шмякнут — да и все. Пошли уже спать.

— Я еще тут посижу, — ответил Саша. — Нажрусь в стекло. Потому что так, по ходу, мне теперь не уснуть.

Игорь же завалился и уснул так, словно не было в его жизни никакого отдела; сквозь сон он все же слышал, что начался дождь, слышал, как из трубы водостока хлещет вода, причем даже во сне труба водостока оставалась именно трубой водостока, не превращаясь ни в прорванную трубу отопления, ни в какую-нибудь еще домашнюю катастрофу. Игорь слышал, что сын будит его, но был не в силах встать, он только отметил про себя, что уже рассвело. Сквозь дрему Игорь дал сонные инструкции сыну, чтобы тот достал еду из холодильника и разогрел в микроволновке, слышал включившийся телевизор и голоса, которыми постоянно озвучивали мультфильмы, слышал музыку, обозначавшую в мультфильмах особенно драматичные или смешные места, но и это не заставило его проснуться.

Игорь продрал глаза во второй половине дня и долго смотрел на часы на стене и на экран выключенного телевизора. Дождь продолжал шуметь в траве и кустах. Сына не было в доме, но Игорь не почувствовал ни малейшей тревоги, не одеваясь, он отыскал сигареты и вышел на крыльцо.

Сын сидел перед бассейном на корточках, одетый в невыносимо желтый полиэтиленовый непрозрачный плащ и невыносимо синие резиновые сапоги, которые он, скорее всего, сам нашел в сумке со своими вещами, когда не смог добудиться Игоря. Рядом с бассейном лежал чистый от льющейся с неба свежей воды красноватый велосипед. В таком освещении и с такого расстояния Игорю казалось, что рама велосипеда сделана из красного дерева. Бассейн был залит водой по самую кромку, в этой воде, высунув наружу пасть и плавник, кружила акула. Возле ног сына валялись две использованные батарейки. Пахло сырой картофельной ботвой, хотя вокруг никакой растущей картошки не было видно.

Сын заметил присутствие Игоря, но обернулся спустя какое-то время, как будто чего-то стеснялся. Только когда Игорь закурил, а сделал он это не сразу — тщательно разглядев мокрые крыши домов, покрытые одной и той же красной, лоснящейся черепицей, и акулу в бассейне, покрытую серой, под цвет неба, шкурой, — сын поднялся с корточек и улыбнулся одной половиной рта. Под плащом у него была пижама, заляпанная на груди кетчупом и сморщенная возле коленей из-за того, что сын поленился заправить пижамные штаны в голенища сапог.

— Вы вчера ночью разговаривали? — спросил сын.

— Да, — сказал Игорь.

— А это все правда?

— Нет, — сказал Игорь. — Просто Саша сценарий пишет для фильма ужасов, проверял — нормально или нет.

Игорь произнес эти слова и сам захотел в них поверить, в конце концов, он не знал, какой был у Молодого отец, что он там мог нести в пьяном виде.

На этой утешительной лжи, в принципе, наверно, всегда все и держалось. Даже когда на Земле были одни только люди, лишь этот обман и самообман могли склеить вместе верующих в одних богов и других, удерживать вместе семьи. Лишь иллюзии позволяли верить, что все еще не так плохо, когда наступали трудные и даже отчаянные времена.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg