«Найти Джейка»

Найти Джейка (fb2) - Найти Джейка (пер. Елена Акинцева) 938K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Брайан Рирдон

Брайан Рирдон Найти Джейка

Лили и Бену, кому же еще

Безграничная тревога — вечный спутник безграничной любви…

Пролог

Меня зовут Саймон Конолли. Думаю, вы все уже в курсе, что произошло с моим сыном Джейком. Последнее время в новостях только о нем и твердили. Вот только сына моего вы совсем не знаете. Да и меня тоже.

Если честно, до сих пор не могу понять, почему я остался в нашем доме… Мне сейчас всё в тягость: даже чтобы со стула подняться, требуются неимоверные усилия, а уж до двери порой и вовсе не дойти… Но я не сдаюсь. Я должен бороться со своим бессилием, должен заставлять себя делать хотя бы элементарные вещи, иначе мне не выжить.

Итак, я все-таки вышел на крыльцо. Нежные лучи солнца ласкают мои впалые щеки. В воздухе уже пахнет весной, хотя зима еще не отступила. Самая беспросветная зима в моей жизни. Я иду по дорожке, поддавая ногами прошлогодние листья, и их шорох вдруг отдается в сердце пронзительной болью, напоминая о том, что произошло совсем недавно, о том, чего я до конца так и не осознал.

Случившееся сломало меня, парализовало волю, лишило способности думать не только о будущем, но даже о сегодняшнем дне. Вот сейчас я намерен дойти до почтового ящика и достать газеты. Эта простая задача создает иллюзию цели и требует от меня полной сосредоточенности. Мне не нужны газеты. Я не жду писем. Это просто безнадежная попытка вернуться к реальности, следуя ежедневной рутине. «Иди, проверь почту, — говорю я себе, — как раньше, как ты делал это всегда»…

Меньше всего я ожидал, что сиреневый конверт, который я извлек со дна почтового ящика в тот день и, не читая, оставил на столе в столовой, подарит мне потом такой яркий проблеск надежды.

Письмо было адресовано моему сыну Джейку…

ГЛАВА 1 Джейк. За восемь месяцев до рождения

Всё началось с решения, полностью перевернувшего мою жизнь, и самой потрясающей новости; вернее, сначала я узнал новость, а потом уже принял решение.

В один из тех серых февральских дней, когда невольно жалеешь, что рождественские праздники прошли, а соседи уже поснимали нарядные гирлянды с домов и деревьев, в моем офисе раздался телефонный звонок. Звонила жена.

— Я сделала его, — сказала она.

Я понял, что Рейчел имела в виду тест на беременность. В фильмах в таких случаях женщины обычно произносят: «Милый, я должна тебе кое-что сообщить. Лучше присядь». Но мы с Рейчел на тот момент были женаты уже пять лет, не считая трех лет совместной жизни до брака. Я не говорю, что за все это время научился разбираться в месячном цикле супруги лучше, чем она сама. Просто в реальности подобные новости оказываются для мужей гораздо меньшим сюрпризом, чем считают киношники.

— И? — спросил я.

— Радоваться пока рано! — с усмешкой произнесла жена.

Я прокашлялся, собираясь невозмутимым голосом выдать что-нибудь остроумное, но получилось лишь жалобное:

— Ну говори же, а то у меня сейчас сердце из груди выскочит!

— Опять клише! — подколола меня она.

Рейчел — единственный человек, кому я когда-то признался, что в глубине души лелею мечту о карьере писателя. Еще в колледже на факультативе по английскому она считала своим долгом постоянно критиковать мой слог, при этом неустанно поддерживая меня в моем намерении. Она даже накупила мне разных пособий вроде «Как написать гениальный роман», а на День Святого Валентина подарила модную перьевую ручку.

— Ладно, один-ноль.

— Слушай, не хочу обсуждать это по телефону. Может, пообедаем вместе?

— Прекрасная идея. Куда пойдем?

Я-то всего лишь хотел узнать, стану отцом или нет, но после предложения совместного обеда было нетрудно догадаться, какие именно новости меня ждут.

— Давай сходим в то пафосное местечко, в «Голубой берег»! Тебе удобно в полдень?

— Вполне! Встретимся в ресторане. Люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, Саймон. И я беременна. — Рейчел повесила трубку.

Очень хотелось сразу же перезвонить ей и обсудить потрясающую новость, но я знал, что этот номер не пройдет. У моей жены есть четкое представление о том, как всё должно быть обставлено, в хорошем смысле этого слова. События такого масштаба обязаны сопровождаться изысканной трапезой и обсуждаться приглушенным тоном в окружении роскоши и изобилия.

Нет, Рейчел вовсе не хотела устраивать из своей беременности шоу, просто она, как хороший художник, мазок за мазком накладывала краски на холст наших общих будущих воспоминаний. И я был только «за».

* * *

У нас, в Уилмингтоне, штат Делавэр, ресторан «Голубой берег» считается самым модным местечком. Искушенным жителям Нью-Йорка или Чикаго он, наверное, показался бы обычным заведением средней руки, но в нашем городке явно выделялся из массы семейных итальянских забегаловок и сетевых ресторанчиков, которым отдавала предпочтение большая часть местного населения. «Голубой берег» и выглядел совсем не по-уилмингтонски: минималистический дизайн и насыщенная, но при этом сдержанная цветовая гамма. Мужчины и женщины в строгих деловых костюмах сидели за столиками парами. Некоторые, склонившись друг к другу, под мягкие звуки музыки, льющейся откуда-то сверху, из спрятанных под потолком колонок, обсуждали вопросы любви и денег; другие же, откинувшись на стульях, оценивали остальных посетителей на предмет того, кто что из себя представляет.

Именно в этом месте я и должен был встретиться с женой. Когда я вошел, Рейчел уже сидела за столом, вытянув в проход длинные стройные ноги и быстро набирая что-то на своем смартфоне. На мгновение я застыл у входа, наблюдая за ней. В приталенном жакете от костюма, купленного за бешеные деньги в Нью-Йорке (и наверняка сшитого женщиной, живущей в каком-нибудь трейлере и воспитывающей трех ребятишек), она идеально вписывалась в атмосферу «Голубого берега». Приподнятая бровь выдавала напряженную работу мысли.

Моя жена служила адвокатом в одной из трех крупнейших юридических фирм города. Благодаря выгодной системе корпоративного налогообложения и чудом уцелевшему Канцлерскому суду, законодательство Делавэра весьма привлекательно для бизнеса, и большие мальчики предпочитают открывать свои лавочки именно здесь[1]. Правда, Рейчел не занималась корпоративными спорами, она специализировалась по гражданским делам и была к тому же одним из самых молодых партнеров фирмы.

Мы познакомились, когда она еще училась в юридическом колледже и проходила практику в команде известного сенатора штата. А я работал на главу исполнительной власти округа. Я был его главным помощником (или считал себя таковым) и в тот день просто сбился с ног. Кандидат от Демократической партии, собиравшийся выступать перед избирателями, задерживался. Он должен был агитировать электорат, но не за себя, а за другого кандидата от Делавэра, претендующего на место в Сенате. Предвыборная гонка оказалась более напряженной, чем мы ожидали, учитывая, что республиканец, хозяйничавший в ту пору в Белом доме, был тогда всеобщим любимчиком, и его еще не поймали со спущенными штанами (в прямом и переносном смысле этого слова).

В мою задачу входило набирать волонтеров для работы на различных мероприятиях, и тут неожиданно всплыло имя Рейчел. Я не встречал ее раньше, но один из парней сказал, что она «лучше всех». Я не спросил его, в чем же именно эта девушка так преуспела. При других обстоятельствах я бы, может, и поинтересовался, но когда она появилась у нас в офисе в своих обтягивающих черных брючках и топике, соблазнительно приоткрывающем животик, все вопросы отпали сами собой. Гладкие волосы до плеч, прямые и светлые, были заправлены за маленькое аккуратное ушко. Премиленькое такое ушко с серьгой в виде блестящего серебряного шарика. Конечно, если бы я тогда выразил вслух свое восхищение всем этим, то, скорее всего, навсегда получил бы отставку как полный идиот…

— Кто это? — спросил я у приятеля с замиранием сердца.

— Практикантка из офиса сенатора.

— Ого!

Рейчел клянется, что слышала, как я это сказал. Неудивительно, ведь история нашего знакомства за многие годы повторений обросла различными пикантными подробностями. Так или иначе, но ее глаза (уж извините за очередное клише), голубые, как лед на горной вершине, встретились с моими, черными, как полуночная тьма. И я пропал. Целый день я таскался за Рейчел, как тень, совершенно забыв о своих обязанностях. К вечеру мой сенатор был так взбешен, что отстранил меня от работы до конца кампании, однако я добился своего! К концу дня девушка уже была у меня на крючке. А, может быть, я у нее.

Вот какие воспоминания крутились в голове, пока я осматривал самое крутое заведение Уилмингтона.

А еще я думал о Рейчел. Вот она сидит, такая же потрясающе прекрасная, как и в день нашего знакомства, как будто время над нею не властно. Но при этом многое изменилось! Она, тогда юная девчонка-практикантка, стала партнером крупной юридической фирмы. А я, молодой и подающий надежды управленец, превратился в менее молодого и менее успешного бюрократа, застрявшего на месте, как будто мои ноги прихватило быстросохнущим цементом.

Рейчел подняла глаза, увидела меня и улыбнулась. Я двинулся к ней через ресторанный зал, отвечая по дороге на приветствия.

— Эй, Конолли! — окликнул меня поднявшийся навстречу один из парней. Его звали Боб Вестон. Он работал в банке, и мне не раз приходилось обсуждать с ним и его боссом вопросы местного налогообложения.

— Привет, Боб! Как дела, дружище? — проговорил я, пожимая протянутую руку и похлопывая его по спине.

Чтобы взглянуть мне в лицо, ему приходилось запрокидывать голову, как, впрочем, и большинству моих знакомых. А что им делать, беднягам, если мой рост составляет метр девяносто три сантиметра?

— Покидаем мяч сегодня вечером?

— Да, я собирался прийти.

— Я тоже. Что думаешь по поводу нового питчера, которого взяли в «Филлс»?

Я отделался коротким замечанием, что, мол, один даже очень крутой питчер вряд ли вернет им славу 1993 года, и через плечо обернулся на Рейчел. Но она уже листала свой ежедневник. Мне не хотелось заставлять жену ждать, поэтому я быстро свернул разговор и снова двинулся к ней. Я кивнул еще паре знакомых и улыбнулся Рейчел, которая подняла на меня глаза.

— Ну, привет, — сказала она.

Я не стал говорить ей, что она вся просто светится (Рейчел назвала бы это очередным клише), хотя ее глаза и правда излучали какой-то особенный, теплый свет. Было видно, что она вся погрузилась в свои блаженные мысли и витает где-то далеко. Она была так невозможно хороша, что я, не отдавая себе отчета, вдруг потянул жену за руку. Рейчел поднялась, и я крепко прижал ее к себе. В любой другой день мы бы ограничились поцелуем в щечку, но только не сегодня. Не обращая ни на кого внимания, я горячо приник к ее губам. Когда я отстранился, щеки Рейчел пылали.

— Ух ты!

— Я люблю тебя, — сказал я. — И ты ужасно красивая!

Мы сели. Я взял жену за руку.

— Ну и как ты себя чувствуешь?

— Как обычно, — смущенно усмехнулась она.

— О, понятно!

Рейчел, склонив голову набок, молча смотрела на меня. Мне показалось, что я допустил какой-то промах: может быть, недостаточно горячо выразил свое восхищение или по-дурацки пошевелил бровями. Но когда ее губы дрогнули и расплылись в улыбке, я скорее почувствовал, чем понял умом: все сделано именно так, как надо.

— Почему ты смеешься? — спросил я.

— Просто так. Ты выглядишь таким счастливым!

И это было правдой.

* * *

Следующие полчаса мы выбирали имя для нашего первенца.

— Давай назовем его Бен, — предложила Рейчел.

Я покачал головой:

— Нет! Мне будет казаться, что каждый раз, когда ты зовешь сына, ты представляешь себе Бена Аффлека с обнаженным торсом. Я умру от ревности! Пусть уж лучше будет Саймон. А что, Саймон Конолли-младший, звучит?

— Очередное клише!

Я рассмеялся:

— А ты не хочешь сначала выяснить, кто у нас будет: мальчик или девочка?

— Пожалуй, стоит, — ответила жена. — Это даст нам возможность правильно подготовиться.

— Что ты имеешь в виду, гендерные стереотипы?

— Прекрати, — улыбнувшись, она слегка шлепнула меня по плечу.

Веселость Рейчел сейчас казалась мне слегка натянутой, как будто ей не давала покоя какая-то мысль. Я всегда хорошо чувствовал малейшие нюансы ее поведения и, хоть и понимал, что не стоит давить на жену и лучше сделать вид, будто я не замечаю ее поднятой брови, все равно не удержался от вопроса:

— Ну и о чем ты думаешь?

— Кто будет сидеть с ребенком? Няня?

У меня вдруг возникло тянущее чувство тревоги. Я моргнул, стараясь побороть его, и по возможности беззаботно ответил:

— Наверное, мы сможем обойтись и без няни!

— Я серьезно…

— А ты сама что думаешь?

— Саймон, мы ведь когда-то уже говорили об этом.

Ну да, мы уже обсуждали «детский» вопрос, когда нам было лет по двадцать с небольшим. Я уверен, что ни один муж не смог бы серьезно отнестись к разговору столь давнему, что я его даже с трудом вспомнил. Но, как выяснилось, Рейчел ничего не забыла.

— Ну да, ну да… — тянул я время в попытке подавить тревожное предчувствие. И еле удержался, чтобы не брякнуть: «Как ты считаешь нужным, так и сделаем». Но вовремя спохватился, понимая, что Рейчел ждет от меня конкретного предложения.

— Я вообще-то тоже об этом думал…

— О чем именно?

— Ну, как мы будем заботиться о малыше. — Я напряг мозг, чтобы выдать нечто достойное торжественности момента. — Возьмем твоих племяшек. Это же супер-дети! Но я считаю, что мы должны их обскакать…

Рейчел благодарно взглянула на меня, и я понял, что попал в точку.

— Да, ты прав! Я всегда считала, что мой брат…

Вот те раз, ну сейчас начнется… Брат Рейчел, в ближайшем будущем «дядя» Марк, был семейной легендой. Звезда футбольной команды колледжа, с плечами шире, чем у меня, он был наделен всеми лучшими качествами мужчины XXI века.

Получив диплом магистра делового администрирования в Университете Дьюка и став успешным управляющим корпорации, он поразил всех внезапным решением оставить карьеру и сидеть дома с детьми. Его жена, преподавательница колледжа, работала на полную ставку. Марк был вполне последователен в осуществлении своего намерения. Он полностью посвятил себя воспитанию детей, двух маленьких ангелочков, мальчика и девочки, параллельно открыв консалтинговую фирму. И тоже успешно.

— Да, Марк крутой, — задумчиво сказал я. — Без дураков…

Жена что-то продолжала говорить, но я, задумавшись о Марке, потерял ход ее мыслей.

— …в финансовом отношении! — закончив этими словами свой монолог, Рейчел выразительно взглянула на меня. — Вот что я имею в виду. А ты как думаешь?

— Насчет чего?

Рейчел нахмурилась:

— Я же только что объяснила! Предлагаю тебе взять обязанности по уходу за ребенком на себя!

— На себя?! — сердце мое ухнуло куда-то в ботинки. Однако не сочтите меня тугодумом или трусом. Я давно понял, к чему она клонит, и не собирался иронизировать, отшучиваться или валять дурака. Я даже не особенно удивился. Просто во мне вдруг сработал мощный защитный механизм.

ГЛАВА 2 День первый: через пять минут после трагедии

В комнате Джейка царит обычный кавардак. А ведь я еще в воскресенье просил его навести порядок! Но этот лентяй улизнул в гости к приятелю, пообещав, как всегда, убраться позже, а вернулся чуть ли не в полночь. Конечно, я всё спустил на тормозах, и вот вам результат: в его комнате прежний хаос.

Я приступаю к уборке. Сегодня у меня выдался легкий день. Просмотрев телефон и не обнаружив там новых сообщений — похоже, обо мне начинают забывать! — я рассеянно собираю с пола грязную одежду. Очередной джемпер и шорты отправляются в голубой нейлоновый мешок, висящий возле двери. Я тянусь, чтобы достать упавший учебник, и качаю головой. Джейк в своем репертуаре: вечно он забывает дома тетради и учебники, не может вспомнить, где оставил свой мобильник, и никогда не закрывает тюбик с зубной пастой.

Взяв учебник в руки, я читаю его название: «Психология: 101 вопрос и ответ». В свое время я тоже сдавал психологию, и укол ностальгии заставляет меня открыть книгу и пролистать несколько страниц. Я подхожу к окну, где посветлее, и тут замечаю внутри сложенный пополам листок из блокнота, исписанный рукой Джейка. Я вытаскиваю его и, не разворачивая, несколько секунд стою, не двигаясь, борясь с извечной родительской дилеммой. Дав себе время на раздумье, я выглядываю в окно.

Несмотря на то что у нас два акра собственной земли, дом стоит почти у самой дороги. По периметру лужайки растут большие клены, и их широкие листья большую часть года мешают обзору окрестностей.

Подняв жалюзи, которые Джейк постоянно держит опущенными, я смотрю в окно, рассеянно теребя пальцами бумажный листок.

Стоит довольно теплая для ноября погода, и трудно поверить, что День благодарения мы отметили еще полторы недели назад. Листья на кленах потемнели, свернулись и наполовину опали. Часть их я сгреб к ограде еще на прошлой неделе. Я беру себе на заметку: внести уборку листьев в список дел на ближайшее время.

Ранее я неоднократно слышал, что у многих людей накануне трагических событий появляются некие предчувствия. Но только не у меня. Меня случившееся застает врасплох.

Первым предвестником надвигающейся беды становится странное поведение нашей соседки, живущей на противоположной стороне улицы, двумя домами дальше. С того момента, как Джейку исполнилось два года, я относился к этой женщине, как новобранец к капралу, потому что по сравнению с ней воспитывал своих детей допотопными методами, словно обитающий в глухом лесу отшельник.

Так вот, я замечаю, как ее машина пулей вылетает со двора и, накренившись, не сбавляя скорости, поворачивается под прямым углом и выскакивает на основную дорогу.

Взвизгивают тормоза, и машина исчезает из поля зрения, скрывшись за нашими кленами. В это же мгновение я, услышав, что на мобильник пришло сообщение, швыряю учебник на стол и галопом мчусь в спальню.

Почему у меня такая реакция? Не могу себе этого объяснить. Я ведь не знаю, что в этом сообщении, но, видимо, то, как соседка сорвалась из дома, заставляет меня броситься к телефону.

Мой мобильник лежит на тумбочке у кровати. Выпустив из рук листок, я хватаю телефон и читаю:

«В старших классах произошла перестрелка. Просим всех родителей по возможности собраться в церкви Святого Михаила, которая находится напротив Пятого шоссе».

Еще не дочитав до конца, я уже начинаю действовать. Необходимо как можно скорее добраться до церкви, о которой говорится в сообщении. В критические моменты человеческое сознание с готовностью реагирует на приказы. Они прокладывают дорогу действиям, пока мысли беспорядочно сверкают в голове, словно молнии в грозу.

На бегу схватив с кухонной стойки ключи, я выскакиваю за дверь. Через минуту я уже сижу за рулем. Выезжая из гаража, я задеваю стоящий у стены старый велосипед, но даже не обращаю внимания на такую ерунду. Я вылетаю со двора и, начисто позабыв о соблюдении мер безопасности на дорогах, на огромной скорости лечу к церкви.

Впереди меня, точно так же, наплевав на правила дорожного движения, мчатся другие машины, и, пожалуй, только теперь до меня постепенно доходит: «Стрельба случилась в школе, где учатся мои дети. Мои Лэйни и Джейк сейчас там! Мои дети в опасности!» Мною двигает абсолютно животный инстинкт — уберечь свое потомство. Я готов умереть, защищая детей. И это не пустая бравада. На самом деле так оно и есть.

ГЛАВА 3 Джейк. Семнадцать месяцев и пять дней

Я — лев. Почесывая шею, я ощущаю густую, роскошную шелковистую гриву. Зевая, я демонстрирую полную устрашающих клыков пасть, и мощный рев на просторах Серенгети возвещает всем о моем величии.

Примерно так я чувствовал себя, сидя дома с полуторагодовалым сынишкой. С того дня в «Голубом береге», когда я согласился пожертвовать своей карьерой ради ребенка, я потерял себя. Сначала я даже почувствовал облегчение от того, что мне не придется больше надевать деловой костюм. Радость эта, правда, оказалась на удивление недолговечной. Тогда я еще не представлял себе, насколько буду скучать по унылым типам из нашего офиса. Я даже не догадывался, до какой степени моя работа стала частью меня. Конечно, у меня еще оставались разовые заказы, но это было совсем не то. Не люблю жаловаться. Чего еще ждать папаше, засевшему дома с ребенком?

С другой стороны, ни одна мелочь из жизни моего сына не ускользнула от меня, я не пропустил ничего. Я был рядом с Джейком, когда он впервые сел самостоятельно. Я прекрасно помню этот день: так и вижу, как он напрягает свои крохотные мышцы, и на его славном личике появляется уже так хорошо знакомое мне выражение сосредоточенного упрямства. И — широкая счастливая улыбка, когда все получилось!

Вернувшейся с работы жене я ничего не сказал, позволив увидеть всё своими глазами. Как же она восхищалась, часом позже став свидетельницей маленького чуда!

— Саймон, смотри, Джейк сел сам в первый раз! — ликовала Рейчел.

Я зашел в комнату и устроил целое представление.

— Ну и дела! — вскричал я. — Ты уверена, что не помогала ему? Это потрясающе!

Строго говоря, я ей лгал. Но Рейчел выглядела такой счастливой, ведь она решила, что первой оказалась рядом с сынишкой в этот великий момент! Ну а сам Джейк был еще слишком мал, чтобы меня заложить.

Стряхнув это воспоминание, я решил, что пора проведать Джейка. Босиком прокравшись через кухню в гостиную, я осторожно заглянул в детскую. Он был там, где я его оставил, все еще пристегнутый к автокреслу после нашей короткой поездки. Он засыпал только в машине. По крайней мере, я пришел к такому выводу. Поэтому всякий раз, когда наступало время сна, я минут пять катал сынишку на машине и, как только он засыпал, возвращался домой, отцеплял автокресло и потихоньку заносил его в дом. Джейк спал не более получаса, и, о боже, эти полчаса пролетали, словно несколько секунд!

В этот момент Джейк потянулся во сне, и его маленькие ручки судорожно взметнулись вверх, напоминая действия дирижера, управляющего оркестром. Поначалу это меня беспокоило, но потом педиатр объяснил мне, что это нечто вроде рефлекса, который присутствует у всех детей. Я позволил себе постоять еще немного, хотя каждая минута его сна была бесценна и представлялась мне этаким благословенным оазисом покоя. Но мне нравилось смотреть на Джейка. Волосы он взял у матери: прямые, тонкие, нежно-рыжие с проблесками соломенно-желтого. К счастью, и глаза у малыша тоже были мамины. Когда Джейк просыпался и открывал их, они сияли такой удивительной голубизной, что я не мог оторваться, глядя на это хрупкое и совершенное чудо. Зато цвет кожи был смуглый, как у меня. Поэтому я прозвал его черным ирландцем[2].

Вернувшись в гостиную, где беззвучно продолжал работать телевизор, я уселся в позе индейца на потрепанный коричневый ковер и принялся смотреть документальный сериал «Дневник большой кошки». Правда, я уже четыре раза видел эту серию, но какая разница: я просто сидел и, не включая звук, наблюдал за происходящим. А потом услышал Джейка. Просыпаясь, сынишка всегда издавал невнятные звуки и при этом ужасно забавно морщился. Я мигом вскочил на ноги. Понятия не имею, сколько времени я просидел, уставившись на экран. Согласен, не слишком разумно попусту тратить бесценные минуты, но я слишком устал, чтобы думать об этом. Я бережно вынул сынишку из кресла. Он обхватил меня за шею, а я отнес его в гостиную и опустил на пол. Джейк немедленно поковылял в угол, к потрепанной тахте оливкового цвета, которую мы с Рейчел купили давно — еще для первой нашей квартиры в Уилмингтоне.

— Мя, — произнес Джейк и, подняв маленький мячик, запустил его мне в голову.

Увидев, что папе удалось поймать мячик, малыш помчался (хотя, конечно, скорее, поковылял) в мою сторону, залез на колени и изо всех сил уперся руками мне в плечо. Я подыграл ему, завалившись на спину, и сынишка завизжал от восторга. Мы вместе смеялись, пока Джейк не начал икать. Это, правда, его не остановило, и он повторял свой маневр снова и снова, визжа, смеясь и икая одновременно, пока я не сгреб его в объятия. Он тут же вывернулся и опять вернулся к игре. Так продолжалось минут двадцать, потом энтузиазм Джейка начал постепенно утихать. В конце концов, я снова уставился на экран, где началась следующая серия «Дневника большой кошки». Джейк лазал по мне, а я продолжал смотреть телевизор, так и не включая звук. Потом в полном изнеможении потер шею и от души зевнул.

Ну что ж, пускай женщины охотятся на мамонтов, правда?

* * *

Чуть позже я позвонил Рейчел и спросил:

— Во сколько ты сегодня вернешься?

Услышал шуршание страниц на другом конце линии, я подумал, что шуршать страницами — ужасно круто, и что я очень скучаю по всему этому.

— Как всегда, — ответила она.

Было около четырех, когда, надев на сына легкую курточку, я за руку вывел его на улицу. Прогулочная коляска обычно хранилась в багажнике машины, и, пока я выгружал ее, Джейк крутился около гаража. В то время как я дергал рычаг коляски в надежде ее открыть, Джейк раздобыл где-то в углу гаража очередной мячик, который через мгновение поменял на небольшой камень.

— Эй, не трогай, нет, не суй в рот!

Джейк улыбнулся, как будто я подал ему прекрасную идею. Он поднес свою пухлую ручонку ко рту, не спуская с меня внимательного взгляда.

— Нельзя! — твердо сказал я.

Кто-то позади меня рассмеялся, и я вздрогнул от неожиданности. По дорожке к нашему дому шла соседка, Карен Браун, которая жила на противоположной стороне улицы, двумя домами дальше.

— Джейки, милый, это ужасно невкусно, — произнесла она, и Джейк тут же опустил камень.

Я взглянул на него, а потом на соседку. Мне бы и в голову не пришло проявить такую изобретательность в аргументах.

— О, здравствуйте.

— Добрый день, — ответила она.

У Карен были заостренные, несколько птичьи черты лица и прямые черные волосы, стянутые блестящим ободком. Ее стильный прикид контрастировал с моим, больше подходящим для пробежки. На Карен были дорогие, идеально сидящие джинсы и теплый дизайнерский блейзер голубого цвета. На ногах — шерстяные носки и модные ботинки.

— Вот молодец, хороший мальчик, — улыбнулась соседка, и я не сразу сообразил, к кому она обращается: ко мне или к Джейку.

А Джейк уже переключился на Бо, сына Карен, ее первого и, как она во всеуслышание заявляла, последнего ребенка. Бо был на год старше моего сына, однако, как только Джейк направился к нему, сразу испуганно попятился. Карен, не обращая на это внимания, двинулась мне навстречу. Я молча наблюдал за тем, как Джейк гонит Бо в глубь двора.

— Ну как, вы с Рейчел уже обустроились на новом месте? — поинтересовалась соседка.

Мы переехали в этот дом всего месяц назад, продав небольшую симпатичную квартирку в центре Уилмингтона, которую купили сразу после свадьбы. Часть стен в той, первой квартире мы оставили в первозданном виде, сохранив открытой кирпичную кладку, и не стали переделывать невероятно узкую кухню, совместные приготовления ужина в которой останутся прекрасным воспоминанием о бездетном этапе нашей жизни. Я отвел глаза от Карен, потому что на мгновение снова перенесся в то благословенное время. И почти наяву увидел, как мы с Рейчел, вернувшись из Филадельфии, пытаемся соорудить какой-нибудь перекус. Процесс приготовления пищи у нас постепенно превращался в чувственный танец: проскальзывая и протискиваясь туда-сюда в тесном пространстве кухоньки, мы невольно дотрагивались друг до друга, прижимались друг к другу телами. Кончалось это обычно тем, что, бросив на полпути приготовление ужина, не отрывая губ от губ и устилая путь наспех сорванной одеждой, мы двигали в спальню.

Подобная безрассудная страсть осталась в прошлом, и теперь, когда в нашей жизни появился Джейк, мы словно бы переместились в другую реальность.

Рейчел сначала сопротивлялась переезду, считая безумием срываться с места, когда малышу всего полтора года, но я настоял, убедив ее, что неправильно растить ребенка в городе. Мы должны жить в безопасном и зеленом районе, в непосредственной близости от школы, доказывал я, игнорируя возражения жены насчет того, что о школе думать пока еще рано. Именно благодаря моему упорству, мы в конце концов и оказались здесь. И теперь я стоял возле нашего дома, слегка смущенно беседуя с Карен.

— Да вот, осваиваемся потихоньку, — ответил я.

— Отлично! А как вам новые соседи? Сью, которая раньше здесь жила — вы, кстати, с ней знакомы? Так вот, она говорит, что ужасно скучает по этому району!

— Да, я видел бывшую хозяйку, когда мы оформляли документы на дом. Насколько я понял, она переехала, чтобы быть ближе к старшей школе?

— Точно. Но ей там очень неуютно. Говорит, что новые соседи едва с ней здороваются. Не то, что здесь, у нас!

Я не знал, что и ответить. Ведь я и сам могу неделями обходиться без общения с соседями. И вовсе не потому, что они мне не нравятся. Бывали дни, когда я вообще ни с кем, кроме Джейка и Рейчел, не разговаривал: эта новая особенность появилась после того, как я оставил работу в офисе. Там болтовня ни о чем выглядела естественно, как часть обстановки. А теперь те же самые разговоры становились чем-то самостоятельным и требовали особого к себе отношения. Необходимость играть по новым правилам тяготила меня, и по какой-то причине я даже чувствовал себя виноватым в том, что не способен им соответствовать. Рейчел считала, что я просто не умею поддерживать беседу на женские темы, но все было не так просто, потому что и с мужчинами теперь разговор у меня не клеился. Видимо, дело в том, что теперь я не принадлежал ни к одной из окружающих меня социальных групп, так как, с одной стороны, не был женщиной, а с другой, — был, если можно так выразиться, не вполне мужиком. Женщины, тем не менее, держали меня за своего. Они трещали без умолку, перескакивали с темы на тему (ну точь-в-точь, как и мы в офисе!), не задерживаясь подолгу ни на одной из них. А то вообще обрывали разговор на полуслове, и, судя по понимающим улыбкам других дам, становилось ясно, что недосказанные фразы оставались загадкой только для меня. Для дам же все было очевидно и совершенно естественно.

— Я думаю, что это очень удобно — жить недалеко от школы, — снова повторил я, имея в виду проблему Сью.

Карен отвела взгляд и теперь смотрела куда-то мимо меня, как будто читала мои слова в забавном облачке над головой — ну, знаете, такие рисуют в комиксах.

Затем, пожав плечами, она снова взглянула мне в глаза и поинтересовалась:

— Вы уже расставили мебель, разложили вещи?

Джейк тем временем где-то подобрал палку. Он еще не успел замахнуться на Бо, но тот уже завизжал и предусмотрительно бросился обратно к матери. Мой сын, видимо, счел это очень забавным и радостно припустил за ним.

— Джейк! — окрикнул я его, используя такую особую отцовскую интонацию, от которой Карен вздрогнула, а Джейк замер.

— Ого! — наконец произнесла соседка, неловко посмеиваясь, в то время как Бо прижался к ее ноге.

Я снова растерялся. К кому, ради всего святого, относилось это «ого» — к Джейку с палкой или к моей особой отцовской интонации?

— Извините, пожалуйста, — сказал я. — Джейк сегодня немного расшалился.

— Да ничего страшного! Так как, вы уже полностью распаковали вещи?

— Да, этим занимается Рейчел. Она считает, что дом немного старомоден, но старается его осовременить.

— Зачем же было покупать дом, который вам не нравится?

Дому исполнилось уже двадцать семь лет, и он был выстроен в колониальном стиле, со светло-зелеными стенами и черными ставнями. Все внутреннее пространство было поделено на комнаты, в отличие от современных планировок, предполагающих большие открытые пространства. Вопрос соседки показался мне бессмысленным.

— Так ведь школа рядом, — пробубнил я, пожимая плечами.

— А, ну да, — холодно отозвалась Карен, снова уставившись на гипотетические облачка из комиксов у меня над головой.

Потом, когда Карен наконец-то ушла, я вдруг сообразил: она, наверное, хотела, чтобы я пригласил ее зайти. И я почему-то уверен, что любая женщина на моем месте мгновенно сообразила бы, к чему клонит соседка. А я мучительно пытался отвечать на поставленные вопросы, а главное упустил из виду.

* * *

Рейчел вернулась домой с опозданием. Мы с Джейком уже умаялись в полной боевой готовности ждать маму в холле, чтобы вместе отправиться на званый ужин к ее брату.

— Видно, неслась на всех парусах? — не удержался я от ехидного замечания.

Я не собирался упрекать жену, но ее опоздание создало дополнительные проблемы. Если бы она просто позвонила и предупредила, что задерживается, мне не пришлось бы болтаться у порога, пытаясь всеми способами развлечь Джейка. Как и любой ребенок, наш сын совсем не умел спокойно ждать. И, кстати, сил у него было предостаточно, чтобы разгромить все вокруг за пять минут. Я бы мог устроить к приходу Рейчел целое шоу, но не хотел, чтобы она застала сына прыгающим в луже около садового шланга.

— Извини, просто я уже на выходе из офиса встретила знакомую и не сразу смогла от нее отделаться…

Я мрачно молчал.

— Что случилось? — встревожилась Рейчел.

— Ничего, — ответил я сквозь зубы.

— А все-таки? — не отставала жена.

— Могла бы позвонить, — наконец соизволил объяснить я.

— Я ведь уже извинилась, Саймон, — жена слегка повысила голос. — Поверь, мне и самой очень неприятно.

Конечно, мы слегка цапались и раньше, только тогда чаще всего я сам задерживался на работе. Но сегодня у меня был долгий и трудный день, и я порядком устал, вот и не выдержал. Мы погрузились в машину и тронулись в путь в полном молчании. В конце концов, я успокоился и снизошел до того, чтобы рассказать ей, чем мы с Джейком сегодня занимались. Настроение потихоньку поднялось, и Рейчел положила руку мне на колено.

Сразу по приезде, едва переступив порог и расцеловавшись с родней, Рейчел скрылась вместе с невесткой на кухне. Я огляделся и присел на диван рядом с дядей Марком. Его младшенький, восьмилетний Коннор, по сравнению с Джейком выглядел как Гулливер рядом с лилипутом. Я устроился на самом краешке дивана, чтобы быть готовым к любым неожиданностям: вдруг одним неловким движением Коннор нанесет Джейку черепно-мозговую травму или сломает руку. Марк улыбнулся, безошибочно оценив мое беспокойство.

— Ну ты как, старичок, справляешься? — спросил он.

— Да. Всё нормально.

— Не надоело еще сидеть дома? Тяжелое это дело, правда?

Я замешкался с ответом, борясь с собой. Я чувствовал его желание нащупать почву для разговора, но не желал обсуждать больную тему. По какой-то, мне самому не до конца понятной причине, я не готов был признаться, что мне действительно очень тяжело.

— Да нет, всё хорошо, — уклончиво ответил я. — Помаленьку учу Джейка баскетбольным маневрам. Сегодня утром отрабатывали с ним кроссовер.

— Не иначе как звезда баскетбола растет, второй Аллен Айверсон?

— Точно.

Я видел, что Марк несколько разочарован: он ждал от меня большей откровенности. На мгновение мне ужасно захотелось излить перед ним душу. Ведь этот парень прошел тот же самый путь от начала и до конца. Но что-то мешало мне быть искренним, видимо, я боялся показаться в его глазах слабаком.

— Старик, расслабься, — наконец произнес Марк, — я же все понимаю. Когда мои дети были помладше, я тоже не любил это обсуждать. Знакомые иной раз говорили: «А знаешь, такой-то и такой-то тоже ушли со службы и сидят с детьми. Вы должны держаться вместе». Но я никогда не попадался на эту удочку.

— Почему? — заинтересовался я, чувствуя, как моя настороженность постепенно тает.

— Да черт его знает, почему!

Услышать это оказалось огромным облегчением.

— Я понимаю. Когда начинаешь обсуждать родительские проблемы, возникает эта вечная дилемма. С одной стороны, сидение с ребенком утомляет как десяток работ, но, с другой, — что в этом сложного или ужасного? Ничего. Просто это другая жизнь.

— Абсолютно верно.

Повернув голову, Марк неожиданно рявкнул:

— Коннор, не трогай там ничего!

Я рассмеялся:

— Да у тебя никак глаза на затылке?

Марк кивнул. И тут я почувствовал, что меня, наконец-то, поняли.

* * *

По дороге домой я поделился с Рейчел впечатлениями от встречи с Карен.

— Я думаю, ее задело твое замечание по поводу школы.

— Почему?

Рейчел рассмеялась, несколько иронически.

— Мы, женщины, думаем по-другому, не так, как вы. Карен решает, где и как ей жить, в каком доме, с какими соседями, в каком районе, руководствуясь не одним-единственным логическим доводом. Для женщины важен комплексный подход. Это касается социума, безопасности, принадлежности к определенному кругу. Она, в конце концов, должна испытывать любовь к тому месту, где будет расти ее ребенок. А для тебя все гораздо проще, поэтому Карен может показаться, что все значимое для нее совершенно неважно для тебя.

— Да брось, не усложняй…

— Я всего лишь стараюсь тебе помочь, — улыбнулась она.

Когда мы вернулись домой, я отнес посапывающего Джейка в детскую. Он потянулся, но, к счастью, не проснулся, и я осторожно уложил его среди теплых одеялец и плюшевых игрушек. Я ненадолго задержался, любуясь на спящего сынишку, вдыхая его теплый запах и осознавая чудесный факт его существования. Рейчел потихоньку подошла ко мне и обняла за пояс. Так мы и стояли, не в силах прервать этот удивительно прекрасный момент жизни.

Наконец мы с трудом оторвались от нашего маленького чуда и пошли в спальню. Рейчел забралась под плед, включила свет и положила книжку на согнутые колени. Раздеваясь, я перебирал в уме события этого вечера, наш разговор в машине, нашу перепалку по поводу опоздания жены и, в конце концов, решил, что должен извиниться.

— Слушай, прости меня за то, что я наговорил тебе сегодня…

— Когда именно?

— Когда ты вернулась домой.

Я забрался в постель, и она потушила свет. Некоторое время мы лежали молча. После появления в нашей жизни Джейка тишина приобрела новый смысл, иное значение, особую ценность. Я наслаждался этим мгновением, но через некоторое время повернулся к жене.

— Как у тебя дела на работе? — прошептал я.

— Да все нормально, — вздохнула она.

Рейчел начала рассказывать мне что-то о секретарше, которая никак не может поладить с одним из новых адвокатов, и я слушал, обняв ее. Она прильнула ко мне со свойственной ей мягкой грацией.

— Ну а у тебя как успехи? — спросила Рейчел, закончив свой рассказ.

— Да у меня-то все хорошо. Если не считать того, что отпугнул соседку.

Она запустила пальцы в мои волосы и взъерошила их. И все сразу стало замечательно, как и раньше.

— Ты — прекрасная мать, — неожиданно для себя вдруг сказал я.

Это выскочило само собой, я не собирался говорить ничего такого, но перед глазами вдруг возникла сегодняшняя сцена, когда перед ужином Рейчел стояла с Джейком на руках. Он улыбался матери, а она целовала его щечки. Это был такой прекрасный момент, теплый, полный настоящего счастья.

Рейчел придвинулась еще ближе и на этот раз обняла меня обеими руками. Ее голова прижалась к моей груди. От нее исходило тепло, обволакивающее меня плотнее, чем объятие. Я поцеловал жену: сначала нерешительно, как после длительного перерыва. Но когда Рейчел прошептала мое имя, я прижал ее к себе, купаясь в волнах источаемого ею жара, проникающего в меня все глубже. Я стянул с нее футболку, и наши тела соприкоснулись. Я был готов отдать все что угодно, лишь бы это прекрасное мгновение длилось вечно.

Но тут из детской послышался хныкающий голос Джейка, и он подействовал на Рейчел, как холодный душ. Она отпрянула, и нас опять стало двое.

— О, господи, — прошептала она, и в ее голосе послышались виноватые нотки.

— Я подойду к нему, — предложил я.

— Нет, давай лучше я… Просто…

Рейчел вскочила и торопливо выбежала из спальни, натягивая на ходу футболку. Я откинулся на подушку, прислушиваясь к журчанию ее голоса: она тихонько успокаивала малыша, а я разрывался надвое. Одна — достойная — часть меня таяла от нежности к моей милой жене и прекрасной матери, но другая, которой я, конечно, не сильно гордился, страшно переживала из-за того, что гадкий ребятенок так невовремя проснулся.

ГЛАВА 4 День первый: через двадцать минут после трагедии

Автомобили, несущиеся в одном направлении, заполняют обе полосы дороги, ведущей к школе. Водители выскакивают наружу и, забыв захлопнуть двери, мчатся, ныряя между припаркованных машин, по направлению к цепи мигающих огней, которые оставляют на их искаженных ужасом лицах пульсирующие пятна — красные, желтые, оранжевые.

Я почти упираюсь в задний бампер белого «форда-эксплорера», того же года выпуска, что и мой грузовичок. Колонна автомобилей растянулась примерно на полмили, и они всё прибывают. Да плевать! Я выскакиваю из машины и несусь к зданию школы. Полиция выставила кордон, загородив въезд непосредственно к входу в школу. Толпа родителей, состоящая в основном из матерей, становится все плотнее, грозя снести желтую линию ограждения. Вопросы, выкрикиваемые высокими нервными голосами, сливаются в один пугающий белый шум, заполняют пространство. Нет, здесь нечего ловить. Не раздумывая, я сворачиваю с дороги и бегу через поле, решая подобраться к школе с другой стороны. Я несусь с бешеной скоростью, как спринтер, не обращая внимания на летящие мне вслед выкрики, приказывающие немедленно остановиться. Я должен попасть туда, должен остановить это безумие! Дренажная канава, ведущая к люку для дождевых стоков, идет параллельно дороге, и я одним махом перепрыгиваю через нее. Но прежде чем я успеваю сделать следующий шаг, кто-то хватает меня за плечо. Меня по инерции разворачивает, и я упираюсь взглядом в здоровенного мужика, облаченного в бронежилет с надписью на груди, свидетельствующей о том, что передо мной боец спецназа. Он держит в руке что-то похожее на автомат, а лицо его скрыто под маской, приделанной к черному шлему.

— Лицом в землю! — приказывает он.

Голос спецназовца не особенно грозен, но он точным движением выворачивает мне руку, и я падаю. Правда, через мгновение в поле моего зрения появляется другой офицер, на этот раз в форме полицейского штата Делавэр. Он помогает мне подняться и подталкивает обратно, в сторону ограждения и толпы.

— Сэр, я понимаю, что вы беспокоитесь за своего ребенка, но сейчас всем следует сохранять спокойствие. Мы просим родителей собраться напротив, внутри церкви Святого Михаила. Как только станет что-нибудь известно, мы немедленно всех оповестим.

Громкий треск, похожий на выстрелы, отзывается эхом откуда-то сверху. Спецназовец молча бросается в сторону школы, а я замираю, выглядывая из-за плеча полицейского и чувствуя, как отчаянно колотится в груди сердце. Нет, судя по всему, это были все-таки не выстрелы, поскольку офицер слегка расслабился. Через его плечо я вижу, как из здания школы со стороны спортивного зала выходит еще один мужчина в форме, и даже издалека могу различить на его руках хирургические перчатки. Они все в пятнах крови.

Полицейский чувствительно толкает меня в спину, и я иду обратно на негнущихся ногах. На зеленой траве школьного двора развернулась пожарная машина с поднятой лестницей. Пожарники выезжают на дорогу, и я вижу, что поверх темно-синей униформы на них надеты пуленепробиваемые жилеты.

Шум становится невыносимым. Сотни людей одновременно кричат, ругаются, рыдают и задают вопросы. Я прикрываю одно ухо рукой и начинаю пробираться вслед за полицейским. Картину происходящего как будто разорвали, оставив неровные края. Возле школы под разными углами беспорядочно припаркованы патрульные машины. Люди беспорядочно мечутся из стороны в сторону, словно по толпе распространилась эпидемия какой-то ужасной болезни.

Меня ведут через строй матерей, одна из которых пытается схватить полицейского за рукав. Но он резко сбрасывает ее руку и подталкивает меня к входу в церковь.

— Проходите внутрь. Садитесь. Оставайтесь здесь. Вам все понятно?

Я вхожу и оглядываюсь по сторонам. Что-то заставляет меня задержать взгляд на женщине, оказавшейся рядом. Она стоит, прислонившись к стене, и ее поза кажется мне какой-то неестественно спокойной. Напряженно изогнутая спина, скрещенные ноги… Но потом я вижу ее глаза. Это глаза, лишенные всякого выражения, глаза призрака, человеческой оболочки, которую лишили нутра, но никак не живого человека. На ее щеках блестят влажные дорожки слез. Что же такого видела она, чего я пока не видел?

* * *

Церковь уже переполнена. Минуты тянутся, как часы. Сначала все сидят молча. Мы теснимся на церковных скамьях, смотрим себе под ноги, а над нами неуклонно, неумолимо, как зевок, распространяется ужас. Вот сидящая рядом женщина быстро взглядывает на меня и тут же отводит взгляд. Я ее не знаю. Я наблюдаю, как она осматривает невольных членов нашей небольшой общины (как еще назвать собравшихся?). И вдруг, стремительно поднявшись, начинает пробираться на другую сторону церкви. Она идет странной походкой, как будто переломившись пополам, словно опасаясь попасть под лопасти вертолета. И вот она уже примостилась рядом с другой женщиной, и они обнялись.

Я вижу молодого мужчину — он стоит в углу около двери. Я слегка киваю ему, и он кивает в ответ. И снова текут мучительные минуты ожидания.

Проходит время, и люди начинают общаться. Неведомо откуда появляются и начинают расползаться слухи. До меня долетают несвязные обрывки разговоров.

— Прямо в химической лаборатории, — слышу я.

Мои мысли сразу несутся вскачь. Ведь Джейк специализируется по курсу химии и торчит в лаборатории почти каждый день! А когда я понимаю, что время его урока примерно совпадает со случившимся, то невольно сгибаюсь пополам, как от удара в живот. Сделав над собой невероятное усилие, я удерживаюсь от того, чтобы вскочить и ринуться обратно в школу. Да ладно, что знают эти мамаши? Чего они придумали? Надо подождать офицера полиции, который привел меня сюда — он ведь обещал сообщить нам все сам…

Нет, я больше не в состоянии это выносить! Я встаю и, сделав вид, что мне необходимо размять ноги, иду к мужчине по имени Стив Янтс, сын которого играет с Джейком в одной команде. Я прислоняюсь к стене рядом с ним, он искоса взглядывает на меня. Мы молчим. Да и что можно сказать?

— Вы что-нибудь слышали? — в конце концов не выдерживаю я.

Он качает головой.

— Вроде бы что-то говорили о химической лаборатории, — добавляю я.

Он пожимает плечами:

— Вы же знаете, как они любят болтать.

Я понимаю, что хочет сказать Стив. Он имеет в виду определенную категорию родителей, которые вечно стараются казаться знающими всё и вся, раньше прочих оказываются в курсе событий и говорят больше всех. И сейчас, похоже, кое-кто и в самом деле узнал о происходящем раньше меня. Интересно, где Карен? Я видел, как она вылетела из дома, — это случилось еще до того, как я прочитал сообщение. Наверняка людей оповещают по определенному списку, значит, одни неминуемо услышат новости раньше других. Я окидываю взглядом церковь, но соседки не вижу.

Я решаю вернуться на место и начинаю пробираться обратно по рядам. Что говорят, когда случайно наступают человеку на ногу? Все слова вылетели из моей головы, я не могу придумать ничего, кроме чего-то абсолютно нелепого, вроде «желаю удачи». Я сдаюсь, и просто отхожу в сторону.

Только я присаживаюсь на свободное местечко, как дверь церкви открывается, и внутрь входит Карен в компании еще трех женщин, живущих по соседству. Они о чем-то шепчутся, наклонив друг к другу головы. Кое-кто из присутствующих тоже заметил их появление. Надо подойти и выяснить, что им известно, но внезапно я понимаю, что не могу подняться. Тело вдруг налилось непомерной тяжестью, а весь адреналин куда-то схлынул. Я чувствую себя одиноким и абсолютно потерянным, не способным никого защитить, даже себя.

Женщины проходят к алтарю, и к ним присоединяется группа матерей. Карен оглядывается вокруг, как будто пытаясь кого-то найти, и в какой-то момент ее взгляд останавливается на мне. Я хочу помахать соседке рукой, но почему у нее такое странное выражение лица? Мне кажется, что она как будто отшатнулась… Может, мне просто почудилось? Но, как бы то ни было, момент упущен, и ее глаза продолжают внимательно осматривать церковь, а я сижу на скамье, как приклеенный.

— Вам плохо? — трогает меня за плечо женщина, сидящая слева, кажется, мама одноклассницы Лэйни.

— Нет, все в порядке, — бормочу я, но вдруг замечаю, что она пристально смотрит на мою руку. Рука лежит на блестящем подлокотнике церковной скамьи, вернее, не лежит, а судорожно подергивается. И нога тоже дергается.

Женщина, похоже, испугалась за меня.

— Да… просто я… — заикаясь, произношу я, — ну, вы понимаете…

— Около выхода дежурит бригада медиков, Хотите, я кого-нибудь позову?

— Нет, зачем же? — возражаю я.

— У вас такой вид…

— Нет-нет, со мной все в порядке. Правда. Спасибо вам.

И я в растерянности отворачиваюсь.

* * *

Внезапно вспомнив, что забыл связаться с Рейчел, я пытаюсь вытащить из кармана мобильник. Пальцы, казавшиеся с виду нормальными, настолько затекли, что я с трудом попадаю в кнопки. Я набираю номер офиса, но жена не отвечает. Вдруг на дисплее высвечивается ее фотография: Рейчел сама мне звонит.

— Ты где? — выпаливает она.

— Случилось что-то ужасное, — с трудом выговариваю я.

— Я уже слышала. По радио. Почему мне не позвонили из школы? Где ты? Саймон, где дети?

— Я как раз жду их. Я пытался попасть в школу, но меня завернули.

На линии помехи, какой-то хрип.

— Алло! Алло! С ними все в порядке?

— Не знаю… Я уверен, что с ними все хорошо.

— Саймон, по радио сказали, что, по меньшей мере, тринадцать детей убиты!

Сознание сыграло со мной злую шутку, напрочь вытеснив из памяти сцену, где полицейский в окровавленных хирургических перчатках стоял возле школьного крыльца. Судорожно сглотнув, я закрываю глаза и опускаю голову на грудь. Все чувства вдруг невероятно обострились. Мозг судорожно пытается найти лазейку: ну и что, что убиты тринадцать детей? Ведь в школе двести с лишним учеников; получается, это меньше, чем один из десяти.

— Алло! Саймон, ты еще там?

— Да, я жду их здесь.

— В церкви Святого Михаила?

Я киваю, не задумываясь о том, что жена меня не видит.

— Бегу, — говорит она и отключается.

* * *

Мне необходимо двигаться. Наверное, предполагается, что мы должны сидеть на этих церковных скамейках и терпеливо ждать. Многие родители спокойно выполняют распоряжение полиции, но мне это явно не по силам. Я встаю и начинаю ходить туда-сюда по церкви, от одной стены до другой и обратно. Когда я в очередной раз оказываюсь у выхода, то, помимо своей воли, толкаю тяжелую дверь и выхожу наружу.

Меня оглушает страшный шум. Завывание сирен перемежается с резкими выкриками отдаваемых команд. Пожарная машина с лестницей все еще здесь, хотя вроде снова собирается уехать. Я кидаю взгляд в сторону полицейских, надеясь хоть что-нибудь понять, но повсюду царит хаос.

— Сэр, — слышу я откуда-то справа.

Я поворачиваюсь и вижу полицейского, направляющегося в мою сторону. Из-за сердито сдвинутых бровей он кажется очень рассерженным.

— Что происходит? — пытаюсь я прояснить ситуацию. — Когда?..

— Немедленно зайдите обратно! — приказывает он.

Я упрямо стою, где стоял, не двигаясь с места.

Полицейский хватает меня за руку. Я поворачиваюсь к нему и случайно ловлю взгляд одной из мамаш с заднего ряда. Смертельно бледная, она смотрит на меня, и в глазах ее застыли ужас и изумление. Готовность сопротивляться вдруг снова покидает меня, и я покорно даю копу увести меня внутрь церкви. Он что-то говорит, но слова не доходят до моего сознания. Увидев лица родителей, я вдруг осознаю, в какой ужас их повергли звуки внешнего мира, каких демонов я впустил, открыв дверь, какую боль всем причинил. Я отхожу от полицейского и снова сажусь на скамью. А он, неодобрительно покачивая головой, возвращается на свой пост.

* * *

Примерно через полчаса после этого инцидента в церкви появляется первый ребенок, и настроение мгновенно меняется. Похоже, мы все держали себя в руках только благодаря надежде и молитвам, но вдруг дверь распахивается и Скотти Труфант (теперь уже, наверное, просто Скотт, но я помню его семилетним мальчишкой, которого учил играть в баскетбол) входит к нам. За ним в сопровождении вооруженных автоматами спецназовцев появляется еще с полдюжины ребятишек. Я тупо рассматриваю автоматы, потому что уже понял: моих детей среди вошедших нет. Но мне же надо на что-нибудь смотреть, чтобы не начать снова метаться вдоль стен!

В церкви сейчас не протолкнуться. Отцы, в основном одетые в костюмы и галстуки, стоят рядом с женами. Родители появившихся детей, включая маму и папу Скотти, подскочили к своим отпрыскам; они вне себя от радости, обнимают, целуют их. Слезы льются рекой. И, хотя никто бы не посмел в этом признаться, их счастливые всхлипывания отзываются в наших сердцах черной завистью. Мы стоим, уставившись в пол, и обреченно ждем, когда же снова откроется дверь.

Спецназовцы поторапливают родителей и детей, выпроваживая их из церкви через ризницу. Довольно скоро двери снова распахиваются, и новая стайка ребятишек вбегает внутрь. Я пытаюсь изобразить радость за родителей, которые обнимают детей рядом со мной, но сам думаю лишь об одном: «Где же мои, где Лэйни и Джейк?»

По мере того как толпа в церкви постепенно редеет, мне становится всё хуже. Я уже не чувствую ни зависти, ни ревности, ни горечи. Эти эмоции, равно как и обозначающие их слова, потеряли всякий смысл. Время тянется бесконечно долго, пытка становится невыносимой. Кажется, я испытываю боль на клеточном уровне, и меня выворачивает наизнанку, молекула за молекулой. Я отчаянно делаю вид, что счастлив за других родителей, но сам уже не испытываю ничего, кроме боли и ужаса.

Но вот один за другим, родители на моих глазах оживают, заключают в объятия вновь обретенных детей, и ряды церковных скамеек пустеют на глазах. Сотни сократились до десятков, и оставшиеся избегают смотреть друг другу в глаза. Когда появляется следующий ребенок, я уже не свожу взгляда с двери, интуитивно понимая: случилось что-то ужасное.

Но тут в церковь влетает Рейчел. Я облегченно вздыхаю, потому что вместе с нею Лэйни! Господи! Я встаю и иду навстречу дочери и жене, судорожно обнимаю обеих, чувствуя, что снова готов их защищать, правда, от чего, до сих пор толком не знаю.

Я смотрю на свою девочку, преисполненный благодарности за то, что она жива и с ней все в порядке, и стараюсь убедить себя в том, что это не сон. Сердце снова стучит, кровь бежит по жилам, как прежде. Половина моих кошмаров растаяла: Лэйни снова со мной!

Затем я перевожу взгляд на Рейчел. В своем строгом деловом костюме она являет собой воплощение уверенности, и я готов молиться на жену за то, что она нашла Лэйни. Но что я читаю в ее глазах?..

— Где Джейк? — все же спрашиваю я.

Лэйни глядит на меня снизу вверх с каким-то непонятным выражением. Рейчел прижимает дочку к себе и что-то шепчет ей на ухо, но я не могу разобрать слов.

— Я не знаю, — говорит Лэйни.

Рейчел слегка отодвигается, чтобы взглянуть на нее внимательнее.

— Мы рядом, детка. Все хорошо.

Только теперь я замечаю, какая наша дочь бледная. Я трогаю ее лоб, он в испарине.

— У нее шок, — говорю я, и Рейчел согласно кивает.

К нам подходит врач, наверное, психолог. Он ведет себя так осторожно и деликатно, как это делал бы ангел, будь он на его месте. Встретившись с доктором взглядом, я вижу у него в глазах понимание и сочувствие. Рейчел посторонилась, давая возможность незнакомцу, внезапно ставшему нам почти родным, накинуть на Лэйни одеяло.

— Я должен вывести вас отсюда. Но не могли бы вы перед уходом ненадолго присесть?

— Ма-а-а-мочка, — вдруг всхлипывает Лэйни.

У меня даже дыхание перехватывает от этого звука. Моя девочка нуждается в защите. О господи, пошли мне сил!

— Пожалуйста, подожди здесь, — говорит мне Рейчел. — Вдруг Джейк…

Они уходят, и я снова остаюсь в одиночестве. Я исподволь считаю, сколько семей осталось в церкви. Их четырнадцать.

* * *

Следующим к нам заходит мужчина в дешевых брюках из полиэстера и старомодном галстуке. Его редеющие волосы и тонированные очки кажутся мне смутно знакомыми.

Я молча наблюдаю за ним. Он подходит ко мне и садится на скамью передо мной.

— Вы Саймон Конолли? — Он протягивает мне руку. — Я Фил Хартман, школьный психолог.

Я уже имел опыт общения с Филом, хотя лично с ним никогда не встречался. Помнится, впервые услышав это имя от Джейка, я рассмеялся и объяснил сыну, почему оно кажется мне забавным: так звали одного актера из комедийного шоу «Субботним вечером в прямом эфире». Я даже потом показал ему журнальную статью с фотографией этого самого Фила Хартмана в роли Франкенштейна. Позже я узнал, что Джейк притащил эту заметку в школу и продемонстрировал ее всему классу. Нетрудно догадаться, как к нему после этого стал относиться психолог.

— Где Джейк? — требовательно спрашиваю я, нависая над Филом и чуть ли не наступая ему на ноги.

— Успокойтесь, — неловко говорит Хартман, отодвигаясь.

Ну вот еще, стану я успокаиваться!

— Мне просто надо поговорить с вами, — продолжает он. — Простая формальность. Видите ли, в свое время у всех учеников начальной школы снимали отпечатки пальцев на случай возможного похищения.

У меня кружится голова:

— Похищения?

— Успокойтесь, это было давно, — говорит он.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать?

— Просто стандартные меры предосторожности. Мне необходимо ваше разрешение передать данные Джейка полиции. Похоже, без этого школа не выдаст его личное дело. Вы согласны нам помочь?

— Конечно, — растерянно отвечаю я.

На его лице видно явное облегчение. Я подписываю бумагу, но все это время Хартман не выпускает ее из рук, и мне приходится склониться к его коленям. Я поднимаю на психолога глаза и вижу, что он смотрел на меня со странным выражением. К тому же, у него дрожат руки.

— Благодарю вас, — говорит он, быстро поднимаясь, словно спеша уйти.

— Скажите, есть хоть какие-нибудь сведения о Джейке? Вам что-нибудь известно?

Он даже не повернулся ко мне головы:

— Пока ничего.

Фил выходит через центральную дверь: он первый, кому это позволили сделать с тех пор, как я вошел сюда. Что-то во всем этом мне не нравится, голова соображает плохо, и только сейчас страшное подозрение осеняет меня.

Отпечатки пальцев требуются, чтобы идентифицировать труп! Или при расследовании преступления.

— О нет, только не это, — невольно шепчу я.

Одна из оставшихся в церкви матерей отшатывается от меня и пересаживается подальше, на другой конец скамьи. Как будто я болен опасной болезнью, и болезнь эта заразна.

ГЛАВА 5 Джейк. Три года пять месяцев

Мы ехали на север, в сторону побережья, где жили родители Рейчел. Когда до их дома оставалось около часа, Лэйни вдруг разоралась. Она обладала врожденной способностью издавать звуки, от которых тут же закладывало уши; ее завыванием позавидовал бы сам знаменитый певец Джеймс Браун, поэтому, когда наша дочка включала свою сирену, игнорировать ее было невозможно.

— Господи боже, да что с ней опять не так? — спросил я.

Рейчел ответила измученным голосом:

— Понятия не имею. Может быть, сменить ей памперс?

Прежде чем решиться на двухчасовое путешествие на побережье, мы долго обсуждали, можно ли брать в столь долгую поездку четырехмесячного ребенка. В данный момент мои уши проголосовали бы против.

Я съехал с автострады и припарковался около церкви. Рейчел выскочила из машины, чтобы проверить Лэйни, но, как выяснилось, памперс ей менять не требовалось. Как только малышку вытащили из машины, она тут же успокоилась. И, когда мы решили двигаться дальше, поначалу все опять-таки было ничего. Но стоило нам проехать ярдов сто, как сирена завыла с новой силой.

Через десять минут Джейк, заткнувший уши руками, не выдержал:

— Папочка, может, Лейни не любит море?

Вопрос трехлетнего малыша меня поразил. Неужели и впрямь есть люди, которые могут не любить море? Все, что было связано с океаном, соленым бризом и шорохом волн, навсегда запало мне в душу — с первого раза, когда Рейчел привезла меня к себе домой на побережье, чтобы познакомить с родителями. На взморье я чувствовал себя в своей тарелке больше, чем где бы то ни было. Мне кажется, именно это качество оказалось решающим, когда Рейчел, в конце концов, согласилась выйти за меня.

Фактически я сделал ей предложение во время одной из наших ночных прогулок по берегу. До этого мы встречались около десяти месяцев, и предложение сорвалось с моих губ спонтанно (я даже кольцом не запасся). Просто в тот момент, когда Рейчел, глядя на океан, показала мне сверкающих в лунном свете русалок, оседлавших набегающие волны, я упал перед нею на одно колено и, как в пошлых фильмах про любовь, с трепетом спросил:

— Ты согласна стать моей женой?

Рейчел удивленно и озадаченно опустила на меня взгляд. Ее ответ занял долю секунды:

— Да.

Я сел на песок от неожиданности:

— Правда? Ты уверена?

Она кивнула.

— Нет, лучше вначале подумай хорошенько! Я не хочу на тебя давить…

Она рассмеялась, слава богу, поняв меня правильно. Я и так не сомневался в ее ответе, но я был бы не я, если бы этого не сказал.

Рейчел на тот момент только что отпраздновала свой двадцать четвертый день рождения.

В течение следующего часа мы смеялись ни о чем, держались за руки, бродили по сырому пляжу. Мы говорили о чем-то, но слова не имели значения. Мы уже находились в новом измерении — мы были обручены.

Вернувшись в дом, мы прокрались в спальню, которую Рейчел делила со своей золовкой; та в это вместе с остальными сидела на патио позади дома, попивая вино.

Рейчел забралась в кровать, и я лег рядом с ней. Живот свело от волнения:

— Ты правда уверена?

— Да, — кивнула она, глядя на меня глазами, сияющими ярче полной луны за окном.

— Скажем остальным? — прошептал я.

— Завтра, — ответила она.

— Если вдруг ты проснешься утром и решишь, что это полное сумасшествие, я пойму. Договорились?

Она поцеловала меня:

— Спокойной ночи, Саймон.

Я улыбнулся:

— Спокойной ночи, моя милая невеста.

На следующее утро мы чувствовали себя заговорщиками. Рейчел спросила первой:

— Ну что, все остается в силе?

Помнится, я испытывал тогда двойственные чувства: с одной стороны, я считал себя слишком молодым для того, чтобы обзавестись семьей; с другой, — достаточно взрослым, чтобы испытывать от этого радостное головокружение.

— Разумеется, — ответил я.

Таким вот образом мы с Рейчел и решили пожениться.

Слава богу, Джейк с первого дня жизни полюбил взморье так же крепко, как и его родители. Мы с ним частенько вдвоем наведывались сюда по пятницам, когда Рейчел была занята на работе. Практически не заходя в дом, мы сразу же отправлялись пешком за два квартала, чтобы как можно скорее очутиться на берегу. Играя, хохоча во все горло, брызгаясь водой, мы бесцельно слонялись по пустынному в это время года пляжу, и, когда наши глаза встречались, мы понимали, что нас объединяет любовь к морю: никаких слов для этого не требовалось.

Бедной Рейчел я обычно врал насчет погоды, чтобы она не переживала, что ее не было с нами.

— Сегодня ужасно ветрено. Песок в глаза летит. Ты ничего не потеряла, — тихонько говорил я и оборачивался проверить, не слышит ли меня сын.

Поэтому, когда Джейк решил, что наша Лэйни — из другой стаи, я почувствовал укол в сердце. Взглянув на Рейчел, я понял, что и она испытывает то же самое. Нет, этого просто не может быть!

Не прошло и пяти минут, как в машине стало тихо. Я осторожно оглянулся назад и увидел, что Лэйни уснула. Я заметил, что Джейк держит ее маленькую ручонку в своей. Снова сосредоточившись на дороге, я похлопал Рейчел по бедру, предлагая ей тоже повернуться назад. Когда она взглянула на эту идиллию, то не смогла удержаться от восхищенного возгласа:

— Ах, как чудно!

Я кивнул, чувствуя себя счастливым обладателем лучшей в мире семьи.

* * *

У меня совершенно вылетело из головы, что Рейчел упоминала о своей бабушке, которая должна была приехать к ним домой в одно время с нами. И, когда мы подъехали, бабуля уже торопливо семенила нам навстречу (слишком активно для своих восьмидесяти трех лет), приветственно размахивая руками.

— Ну, наконец-то, явились! — вскричала она.

Джейк выскочил из машины и побежал ей навстречу. Притормозив в шаге от нее, он раскинул руки для объятий, и старушка, радостно смеясь, прижала правнука к себе. Рейчел последовала за нашим сыном, а я тем временем осторожно отстегивал от сиденья люльку с Лэйни. Я боялся ее разбудить, полагая, что девочка должна еще немного поспать. Когда я потихоньку вытащил дочку из машины, Рейчел подошла ко мне, чтобы забрать люльку, и поспешила к бабушке, желая как можно скорее продемонстрировать ей новоиспеченную правнучку.

— Осторожно, не разбуди ее! — крикнул я вслед.

Рейчел обернулась и иронически покачала головой. Я знаю, что постоянно занудствую по поводу детей, но в этот момент поведение жены глубоко задело меня. «Что взять с вечно отсутствующей дома матери? — подумал я. — Похоже, никого, кроме меня, не волнует, что малышка проснется раньше времени».

Мне очень хотелось высказать Рейчел все, что я о ней думаю. Из последних сил стараясь держать себя в руках, я сосредоточился на том, чтобы спокойно выгрузить из машины наш багаж и не швырнуть в сердцах сумку на землю.

В доме я столкнулся с тестем. Этот высокий широкоплечий мужчина был обладателем самой дружелюбной в мире улыбки. Он выхватил сумки из моих рук, хлопнул по спине, а потом обнял за шею.

— Привет, папа, — сказал я, искренне радуясь нашей встрече.

— Привет-привет, — ответил он. — Еще что-нибудь осталось в машине?

— Нет, это всё.

Я последовал за ним в приготовленную для нас спальню.

Своей манерой двигаться тесть очень напоминал мне Рейчел. У обоих была пружинистая походка хищника, как будто бы в любую минуту готового броситься в погоню за ускользающей добычей.

— Как поживает наш сад? — спросил я.

— О, просто замечательно.

Дед был страстным садоводом и немедленно засыпал меня новостями относительно того, что и где у него созрело. Правда, сам я ничего не понимал в разведении растений, а потому не смог найти слов для поддержания разговора. Замолчав на полуслове, тесть с пониманием взглянул на меня и кивнул:

— Пойду-ка я поищу свою дражайшую половину.

* * *

Часом позже мы с сыном были готовы отправиться на пляж и с нетерпением ждали Рейчел, которая все еще возилась в доме, одевая Лэйни для первого выхода на море.

Джейк играл перед домом, сшибая поставленные перед ним пирамидкой камни мячом для гольфа. Увлекшись, он поднял такой шум, что я не заметил, как подошла прабабушка.

— Здравствуй, парень, — поприветствовала она меня.

— О, бабушка, добрый день!

— Ну что, как там у тебя дела идут? — спросила она.

В словах старушки я почувствовал неприятный намек. Она стояла, сгорбившись, явно собираясь сказать что-то неприятное. Ее лохматые седые брови были приподняты, а выцветшие голубые глаза смотрели на меня с остротой, неожиданной для ее преклонного возраста.

— Все хорошо, лучше некуда.

— В покер-то играешь?

Сама бабуля каждый четверг играла в покер с приятельницами, жившими по соседству. Легко было представить, как она, развернув зеленую кепку козырьком назад, лихо обирает до нитки своих старых подружек.

— Ну, теперь от силы пару раз в месяц, — ответил я.

— А чего так редко? — ехидно поинтересовалась старуха, облизывая потрескавшиеся губы. — И чего тебе дома-то делать? На работу-то ты не ходишь!

Я сжал губы, чтобы не нагрубить в ответ. Противная старушенция никогда не упускала возможности подколоть меня. К счастью, Рейчел пришла мне на помощь как раз вовремя.

— Саймон, ты готов? — позвала она.

Жена шла ко мне по дорожке с малышкой Лэйни на руках.

— Идемте уже на пляж! — закричал Джейк.

Он побежал вперед, а я присоединился к Рейчел и вполголоса пересказал ей беседу с бабулей.

— Уверена, она не имела в виду ничего плохого, — улыбнулась жена.

— Вполне возможно, — сказал я, наблюдая за Джейком. — Но у меня внутри все переворачивается, когда окружающие говорят нечто подобное.

— Что именно?

— Насчет того, что мне не надо ходить на работу.

— Не принимай близко к сердцу. Ты же работаешь.

— Я думаю, что это моя ахиллесова пята, — пробурчал я. — И мне почему-то кажется, что бабуля только что постаралась меня унизить.

Рейчел расхохоталась:

— Да, наша бабуля умеет найти у любого уязвимое место и ударить именно туда!

Разговор прервался, потому что я помчался за Джейком, который вступил на обветшалый дощатый мостик, ведущий к пляжу. Поймав сына за руку, я на секунду замер, подставляя лицо прохладному соленому бризу. Впереди нас катил воды спокойный в это время года океан. Я обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как порыв ветра подул Лэйни прямо в лицо, и она на секунду задохнулась, выпучив глаза от неожиданности. Как и следовало ожидать, уголки ее маленького ротика поползли вниз, но потом дочурка забыла, что собиралась заплакать, и протянула вперед ручки, пытаясь дотянуться до воды, которая была еще в пятидесяти ярдах от нас. Я рассмеялся. И Рейчел тоже засмеялась. И Джейк.

В порыве чувств мы обнялись: идеальная семья на фоне поющего свою песню Атлантического океана.

* * *

Возвращение домой было подобно возвращению с небес на бренную землю. Я быстро понял, насколько преходяще состояние нирваны.

— А ты не могла бы хотя бы по вторникам работать дома? — спросил я Рейчел по телефону в один из следующих дней, наблюдая в окно за еженедельной тусовкой родителей с детьми в доме напротив. Это в нашей округе называлось «детский день».

Маленькие человечки, как шарики для пинг-понга, перекатывались между цветущих вишен на лужайке перед домом Карен. Взъерошенный Во, единственный сын хозяйки, сидел под кустом и, кажется, плакал, а большую часть остальных детей я вообще не знал. Меня смущало, что они там играют все вместе, а мой сын тем временем торчит дома один.

— Папочка, — позвал сверху Джейк, — Лэйни проснулась.

То, как он произносил имя сестры, вызвало у меня улыбку: у него получалось не «Лэйни», а «Вэйни».

— Спасибо, приятель, — отозвался я, прикрыв трубку рукой, — уже иду.

— Мне нужно бежать, Саймон. Изабелла хочет, чтобы я присоединилась к разговору с клиентом по конференц-связи.

— Ну а мне что прикажешь делать?

Я подумал, что в моем голосе наверняка сквозит неприкрытое отчаяние. Однако Рейчел на это никак не отреагировала.

— А почему бы тебе просто не пойти с детьми к Карен? Может быть, Джейку понравятся совместные игры?

— Ну хотя бы потому, что Карен меня не приглашала.

— Но тебя на прошлой неделе приглашала Линдси.

Линдси — еще одна мамочка из дома, стоящего на противоположной стороне улицы. Она устраивала «детский день» на прошлой неделе и действительно передавала через Рейчел приглашение. Я тогда не смог пойти, поскольку запланировал на тот день поход по магазинам, не говоря уже о том, что просто ужасно перетрусил. Мамашам этого не понять. Глядя на них из окна, можно было предположить, что все они живут только ожиданием этих вторников. А что касается моего присутствия на подобных встречах, то я представлял себе всё примерно так: я сижу, провалившись в мягкое кресло, вытянув ноги, попиваю капучино и заинтересованно киваю, слушая историю о том, как рождение ребенка сказалось на чьей-то фигуре или какой забавный звук издает чей-то муж во время оргазма.

— Послушай, я подумаю, что можно сделать, — сказала Рейчел, — но в этом месяце вряд ли получится. Не так уж важно, пойдешь ты туда или нет. Это всего лишь совместные игры.

Я смотрел на радостно визжащих ребятишек, и звук их голосов бил меня по ушам не хуже музыки Слэша, гитариста из хард-рок-группы «Guns N’Roses». Я даже воображал себе, как он в исступлении трясет кучерявыми, словно у пуделя, волосами, проигрывая в голове свои безумные пассажи. После ответа Рейчел мне, в который раз, захотелось хоть ненадолго поменяться с женой местами. Я откинулся на кресле, закинул ноги на стол и повторил:

— «Это всего лишь совместные игры». Легко тебе говорить!

— Саймон, успокойся. Просто сделай глубокий вдох. Если не хочешь, не ходи туда, но уверяю, в этом нет ничего страшного.

Я невесело усмехнулся, представив себе себя — здоровенного мужика, который до смерти боится пойти на совместные игры.

— Ох, Рейчел. Мне кажется, что со мной Джейк скоро будет проводить уик-энды в полном одиночестве, слушая альтернативную музыку и читая всякий бред вроде Сильвии Плат.

— Не смеши меня.

Я и сам понимал, что мои опасения, мягко говоря, притянуты за уши.

Затем я вспомнил свое детство, как однажды, когда мы учились в четвертом классе, мой лучший друг во всеуслышание объявил в классе, что я до сих пор смотрю мультики. После этого случая я смертельно обиделся на него и больше с ним не разговаривал. Да, много было таких моментов — обид и огорчений. Но поскольку вся наша жизнь состоит сплошь из воспоминаний, пусть они лучше будут хорошими, чем плохими, правда? Поразмыслив еще немного, я пришел к выводу, что мой ребенок нуждается в этих чертовых совместных играх.

— Саймон, дорогой, неужели это тебя настолько пугает?

— Да ничего подобного, — ответил я, чувствуя прилив сил от только что принятого правильного решения.

— Ничего я не боюсь, просто настоящему мужчине не по душе всякие там игры в песочнице. Ладно, так и быть, сходим туда как-нибудь.

Рейчел с облегчением рассмеялась, и я тоже улыбнулся, почувствовав приступ приятной ностальгии.

— Вот это тот Саймон, которого я люблю, — сказала жена.

— Смотри не забудь об этом до вечера, — проворковал я в ответ.

Лэйни, которой на тот момент исполнилось пять месяцев, просыпалась, как маленький ангелочек. С первого дня своей жизни дочурка казалось счастливой, открывая глазки, как будто радуясь тому, что день настал, и пришло время исследовать мир. И, наоборот, Лэйни терпеть не могла автомобильное кресло и люльку за то, что они ограничивали ее свободу. Я поднял из кроватки свою тепленькую фасолинку и прижал ее к груди, чувствуя, как тепло дочери передается мне. И мир сразу начал казаться вполне сносным.

— Можно мне ее подержать? — попросил Джейк, прижимаясь к моей ноге.

— Подожди-ка, приятель. Давай сначала поменяем ей памперс.

Он нахмурился и сердито попятился вон из комнаты.

— Эй, Джейк, постой! Я дам тебе подержать сестренку, когда переодену. А потом мы пойдем в парк. Я возьму твой велик, — пообещал я сыну.

Поскольку погода не улучшилась, я надел на Лэйни комбинезон, такую универсальную штуку, три в одном: носки, штаны и рубашка с длинными рукавами. Комбинезон, конечно же, был розовый, как почти вся ее остальная одежда. У Лэйни не было ничего, что бы досталось ей в наследство от Джейка, потому что я, считай, загубил все его вещи. Я нещадно запихивал в стиральную машину и сушилку всё подряд, не разбираясь, черное это, белое или зеленое, и не имел ни малейшего представления о том, какого цвета все окажется в итоге. Может, я просто я прикидывался таким тупым? Лэйни повезло гораздо больше. И теперь, умудренный опытом, я почти справлялся с тем, чтобы она выглядела так, как хотела ее мама.

Спускаясь по лестнице с дочкой на руках, я почувствовал себя гораздо лучше, почти забыв о своем страхе перед игровой тусовкой. И тут я заметил Джейка. Он стоял, уставившись в окно. Из этого могло получиться гениальное фото, вроде тех, что родители постят на страницах «Фейсбука». Солнце обтекало мальчика своими лучами, и контур его тела слегка светился на фоне ярких коричневых и зеленых цветовых пятен за окном. И всё бы ничего, да вот только мой сын внимательно смотрел на играющих детей. Сердце у меня упало.

— Всё хорошо, дружище, — тихонько сказал я.

Он мне не ответил. И, стыдно признаться, меня накрыла волна паники. Я сразу же представил себе самое ужасное: отверженность, одиночество, остракизм. Молчание Джейка до такой степени материализовало мои страхи, что, казалось, они уже разгуливают по дому в виде призраков. Лэйни пискнула у меня на руках, вероятно, тоже почувствовав их присутствие. И тогда я окончательно решился.

Я пообещал себе побывать на «детском дне» в следующий вторник.

Я не мог позволить сыну страдать из-за собственных страхов. Я говорил себе, что обязан защищать Джейка и Лэйни, хотя и догадывался, что уж дочери-то эти проблемы не грозят: благодаря врожденным качествам, она находилась в более выгодном положении, чем мы с Джейком.

* * *

Наступил следующий вторник, и некая мамаша по имени Регина Уолд, которая в свое время переехала сюда из Нью-Йорка, выйдя замуж за бухгалтера, большого поклонника спорта, устроила «детский день» у себя дома. Даже само это словосочетание, «детский день», сводило меня с ума. Я произносил его шепотом, как старики произносят слово «онкология».

В это утро я позволил себе лишнюю чашку кофе, в надежде оттянуть момент того, что, как я предполагал, окажется пыткой. Джейк тоже не мог найти себе места, словно чувствовал, как ужас стучится в наши двери. Одна Лэйни была настроена позитивно. Она ворковала, уже пристегнутая, в своем детском кресле.

Взяв Джейка за руку, я поднял кресло с Лэйни и пошел в гараж. «Час икс» неуклонно приближался. Очень неторопливо я вытащил из багажника дорогую прогулочную коляску, подаренную моими родителями внучке в качестве компенсации. На момент рождения Лэйни они были за границей, навещая родственников, и вернулись домой, когда всё уже произошло.

Уложив дочку в коляску, я позволил Джейку устроиться на перекладине между задних колес. Он обожал сидеть там во время наших долгих прогулок. К тому моменту он еще не догадывался, что это не обычный променад семейства Конолли. Я засомневался, не окажется ли это для Джейка слишком уж неожиданным сюрпризом, ведь я, признаться, и представления не имел, понравится сыну моя затея или нет. Но потом решил, что хватит уже себя накручивать.

Дом, куда мы направлялись, находился в самом конце улицы, в тупичке. Прежде я думал, что у нас в округе всеми верховодит Карен, однако корона, как выяснилось, принадлежала Регине Уолд. Она правила более уверенно, с воистину королевским размахом. Ее муж водил «мерседес-кабриолет» с открытым верхом, и она устраивала ежемесячные вечеринки, на которых продавала своим соседям какую-то бижутерию. Со своей стороны, я относился к этой женщине с уважением. И, хотя сам я панически боюсь и избегаю любой конфронтации, Регина нравилась мне своей открытостью и прямотой.

Вряд ли можно было везти коляску медленнее, чем это делал я, направляясь в тот день на совместные игры. Живот у меня крутило. Я решил, что выпил слишком много кофе.

— Папа! — позвал меня мой мальчик. Я повернулся к Джейку. — А куда мы идем?

Я улыбнулся.

— В гости к Кори и Кэтрин. Мы идем к ним поиграть.

— А кто такие Кори и Кэтрин? — спросил Джейк.

— Ты их знаешь! Это наши соседи.

Сын посмотрел на меня с подозрением, явно не ожидая ничего хорошего.

Когда я позвонил в дверь, Регина открыла ее со словами:

— Ну что за церемонии? В следующий раз просто входите!

Я чуть не споткнулся от неожиданности. Ну и ну! Как можно просто так взять и войти в дом, в котором никогда прежде не был?! Я бы себе в жизни такого не позволил!

— Давайте-давайте, проходите, — добавила она, покачивая головой, и наклонилась к Джейку. — А это кто? Джейк? Привет, Джейк! Как дела?

Сын спрятался за мою ногу. Я неуклюже подталкивал его вперед, одновременно доставая из коляски Лэйни. Регина сочувственно поцокала языком и взяла Джейка за руку. Тот оторопело пошел вслед за ней, постоянно оглядываясь на меня.

— Остальные дети уже внизу, — объясняла она ему.

Они скрылись за дверью, которая по моим предположениям вела в подвал, переоборудованный в игровую комнату. Лэйни крепко держалась за мою шею, но, когда я взглянул на нее, мне показалась, что малышка вне себя от восторга. Я направился в сторону кухни, откуда раздавались голоса. Они смолкли, как только я переступил порог.

— Привет, Саймон.

Кто-то из присутствующих потянулся к Лэйни, и я, к собственному удивлению, передал ее в чужие руки. Кто-то предложил мне стул. Кто-то налил мне чашечку кофе (уже пятую за сегодняшнее утро), и это все очень напоминало хорошо спланированные боевые действия. Должен признаться, дружелюбное гостеприимство гостей и хозяев только усилило мое беспокойство.

— Миссис Саймон… — произнес кто-то справа от меня, и я дернулся, думая, что речь идет о моей жене.

На самом деле они говорили о школьной учительнице. Я взглянул на Регину, которая только что вернулась в кухню. И попытался вычислить примерный возраст детей, которые собрались у них на совместные игры: приблизительно от двух до пяти лет или около того. Мамочки чувствовали себя спокойно и уверенно. Я не отрывал взгляд от ведущей в подвал лестницы. Говорят, что у мужчин не хватает терпения, чтобы правильно воспитывать детей. Но ведь гольф тоже требует терпения, и представителям сильного пола это нравится. Я думаю, проблема в другом. Мужчины — это золотогривые хозяева прайда. Мы невозмутимо полеживаем в саванне до тех пор, пока не потребуется наша защита. И тогда берегись всякий, кто встал у нас на пути!

Через некоторое время я решил, что следует проведать Джейка. Боюсь, что, будучи сам по натуре домоседом, я не научил сына быстро осваиваться в больших компаниях. Я представлял себе, какой дурдом творится сейчас в игровой комнате. Вдруг дети привязали Джейка к столику и распиливают его пластиковыми ножами? Я взглянул на Лэйни, опасаясь оставлять ее за кухонным столом среди незнакомых людей.

Дочурка переводила взгляд с одной женщины на другую, словно бы внимательно следя за разговором. Складывалось впечатление, что она полностью поглощена беседой. Лэйни улыбалась в нужных местах, гулила в знак одобрения, а временами даже возмущенно похрюкивала. Я пытался следить за нитью разговора, хотя мои мысли были больше заняты тем, что происходило внизу. Мне кажется, мамаши говорили об очищающей диете.

— Утром я первым делом выпиваю свой коктейль, — это надо непременно делать натощак — а потом уже перехожу к полноценному приему пищи…

Регина повернулась ко мне, и я согласно закивал, хотя понятия не имел, что такое «полноценный прием пищи». Оставалось только надеяться, что это не пакет чипсов или пицца.

— Хотите попробовать кусочек энергетического хлеба? Его испекла Карен. Невероятный деликатес.

— Нет, спасибо, — покачал я головой, — я сегодня уже завтракал.

Подняв к губам чашку, я заметил, что у меня трясутся руки. Должно быть, от переизбытка кофеина.

А вот Лэйни выглядела так, словно предложение хозяйки очень ее заинтересовало.

«Что такое энергетический хлеб, ради всего святого?»

— Пойду проведаю Джейка, — сказал я наконец. — Можно?

Разговор замер. Все уставились на меня, включая Лэйни (во всяком случае, так мне показалось).

Регина засмеялась:

— Уверена, что у него все в порядке.

— Конечно, — жизнерадостно поддержали ее остальные.

— Я просто взгляну. Ничего, если я оставлю с вами Лэйни? Мне кажется, она прекрасно вписалась в вашу компанию.

Регина кивнула, больше всем остальным, нежели мне. Тайрин, державшая на коленях Лэйни, чмокнула малышку в пушистую макушку, и остальные мамочки переключились на обсуждение ее одежды. Лэйни довольно улыбалась.

Незамеченный, я выбрался из-за стола и подошел к двери подвала. Оглянувшись, прежде чем открыть ее, я убедился, что никто не смотрит в мою сторону, и быстро проскользнул внутрь.

* * *

Я иногда думаю, правильно ли воспринял увиденное в тот день в игровой комнате. То, что открылось моим глазам, напоминало сцену из ночного кошмара. Дети и игрушки покрывали собой все пространство. Малыши, словно кружащиеся дервиши, постоянно переходили от смеха к слезам. Я попытался сделать шаг, ища глазами Джейка, и обнаружил, что мой сын сидит в углу, держа в руках чью-то куклу, и невозмутимо наблюдает за остальными детьми. Они же обращают на него внимания не больше, чем на клубок пыли под ногами.

Только я преодолел оставшиеся ступеньки, как взъерошенная девочка лет четырех подошла ко мне, подняв ладошки вверх, как будто просилась на руки. Я остановился в растерянности.

— Туда! — сказала она, указывая на круглый манеж. Я не заметил там внутри никаких игрушек, но малышка была очень настойчива. — Туда!!!

Неуклюже подняв девчушку, я опустил ее в этот садок. Оглядев помещение в поисках Бо, я увидел, что он играет в «Мемо» с тремя другими ребятишками. На голове у него почему-то была тиара. Джейк бросился ко мне.

— Папа, пойдем скорее домой!

— Подожди, дружок, не так скоро. Разве тебе не хочется еще поиграть с ребятами?

Джейк отрицательно помотал головой. Я снова огляделся.

Все дети, казалось, увлеченно играли друг с другом, если не считать девочки, которую я по ее же просьбе посадил в манеж. Так почему же Джейк не играет вместе с остальными?

Этот вопрос засел у меня в голове на целую вечность. Возможно, я и раньше думал об этом, просто не отдавал себе отчета. Я начал вспоминать: Джейк никогда не просил, чтобы я привел к нам домой его друзей; он всегда держался особняком на игровых площадках. Почему? Что я сделал неправильно? Сомнения, чувство вины и неуверенность не покинут меня после этого дня еще долгие годы.

Через два часа я наконец отбуксировал детей домой. Как только мы зашли в дом, Джейк с огромным облегчением бросился в свою комнату, а Лэйни долго вертела головой, словно желая снова вернуться к Регине. Я прижал дочурку к себе и пошел искать в шкафу с настольными играми «Мемо», чтобы научить Джейка.

Я набрал номер Рейчел.

— Ну и как все прошло? — спросила жена.

— Нормально.

Она сделала паузу:

— А если честно?

И тут словно разверзлись хляби небесные — меня прорвало:

— Джейк ни с кем не играл! Эти ребятишки тусуются вместе уже, наверное, лет сто.

— Ну так уж и сто, — возразила жена.

— Господи, Рейчел, — я потер глаза, — ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Дети его обижали?

— Нет, дело не в этом. Ты же знаешь Джейка. Просто он сидел в сторонке, мечтая о доме, как будто эта компания подавляла его.

— А как тебе мамочки? — Вопрос прозвучал неуверенно, как если бы она боялась услышать ответ.

— Ну, они тоже мне не обрадовались. Небось, хотели поговорить о нижнем белье, прокладках или о чем-нибудь в этом роде. А я им мешал, поскольку… Я ведь мужик, в конце-то концов!

Все остальное я приберег несказанным. Но обида маячила передо мной, огромная, словно бегемот на кухне. Это Рейчел должна была сидеть с детьми, а вовсе не я. Слава богу, жена не уловила моего настроения, а то бы разговор закончился совершенно по-другому.

— А где сейчас Джейк? — спросила она.

— У себя, где же еще. Я уверен, что он играет с этой штукой — монтажной платой, которую ему подарил твой отец.

— А как Лэйни?

— О, вот уж кому там понравилось!

— Ну, хоть одна приятная новость! Что же ты молчишь?

— По-моему, это было вполне ожидаемо. Разве нет?

— Послушай, Саймон, ты не должен обижаться на этих женщин. Я понимаю, как тебе тяжело, и очень сочувствую. Но, как бы это выразиться… ты своим новаторством посягаешь на самую суть культурной традиции.

— Очень мило, — перебил ее я, не без сарказма. Рейчел произнесла это таким тоном, что я почувствовал себя Нилом Армстронгом или, на худой конец, капитаном Кирком из «Звездного пути».

— Я более, чем уверена: мамочки ничего против тебя не имеют. И нисколько не возражают, чтобы ты приводил детей на совместные игры. Они совершенно не виноваты, что ты испытывал там дискомфорт.

— Ну, разумеется, это я во всем виноват. Кто же еще? — Я обиженно замолчал.

— Не в этом дело. Они просто чувствовали себя неловко. Так же, как и ты. Никто не желает тебе зла, не испытывает презрения и не осуждает тебя. Просто это непривычно.

— И все потому, что у меня пенис?

— Саймон! — Рейчел изобразила возмущение, но я почувствовал, что она улыбается.

— Прости, — сказал я. — Вот что, пойду-ка я в гараж, постолярничаю. Или поменяю масло в машине.

— Ты ведь даже не знаешь, как это делается.

— А ты что, хотела бы, чтобы я вышивал бисером?

Мы, конечно, шутили, но в этих шутках была такая доля правды, что я первым дал задний ход.

— Ладно, спасибо, что хоть ты понимаешь меня, — сказал я.

— Стараюсь, как могу, — ответила жена. — Думаю, что уже на следующей неделе я во вторник буду дома и смогу сама сводить наших отпрысков на «детский день».

Я еле удержался, чтобы не испустить ликующий вопль.

— О, это будет круто!

— Я люблю тебя, Саймон. Ты молодец.

— Я тоже тебя люблю.

Она повесила трубку, и я улыбнулся: реакция мужчины, который получил помилование или, если точнее, отсрочку приговора.

ГЛАВА 6 День первый: через три часа после трагедии

И вот я один. Не в буквальном смысле: в церкви еще есть люди, просто остальные родители уже ушли. Мне пришлось наблюдать за тем, как офицер полиции выводил каждого из тринадцати, одного за другим.

Первой шла мамочка, которую я не знал. Правда, мне показалось, что где-то прежде я видел это лицо: вероятно, нам приходилось сталкиваться в школе. Она растерянно моргала, а секундой позже я услыхал за дверью ее жуткий крик.

Мне стало так страшно, что закружилась голова, и я вдруг так ясно увидел лица остальных родителей, как будто в этот момент на них навели резкость.

Вот Эвелин Маркс: она сидела в одном ряду со мной, справа. Ее дочка Лей училась в начальной школе вместе с Джейком. Из подсознания выплыло воспоминание: мы с Эвелин сидим рядышком на скамейке, глядя, как наши дети самозабвенно скачут на батуте на дне рождения у Джоуи Франклина.

А вот мертвенно-бледная мама Аманды Браун, подружки Лэйни, невидящим взглядом уставившаяся в одну точку.

Джулия Джордж в панике озиралась вокруг, обводя всех широко раскрытыми глазами, полными затаенного страха. Я три года подряд тренировал ее сына Джеймса.

Но теперь все они тоже ушли, и я сижу в одиночестве. Где-то на краю сознания еще бьется дикая надежда, и я пытаюсь сопротивляться навалившемуся на меня ужасу. Я не сомневаюсь, что дети родителей, которых увели передо мной, в лучшем случае ранены, а в худшем — убиты. Ужасная мысль, но это действительно так.

Я не в состоянии ничего поделать, в голову без конца лезут мысли. Первым делом мне приходит на ум такое: «А вдруг Джейк сегодня прогулял школу? Может быть, он и раньше это делал? Не могу же я знать, где мой сын находится каждую секунду времени? А вдруг Джейк где-нибудь прячется?.. А что, если?..»

Я содрогаюсь от ужаса, но тут меня посещает здравая мысль. Нервничая больше, чем когда-либо в жизни, я достаю из кармана айфон. Просмотрев недавние звонки, я нажимаю на номер Джейка. Его фотка сразу же высвечивается на дисплее: улыбка во все лицо, и бейсболка козырьком назад. Каждый очередной гудок кажется изощренной пыткой, как будто бы мне вгоняют под ногти раскаленную иглу. Я мысленно кричу: «Пожалуйста!», — «Ну давай же!», — после каждого гудка цепляясь за телефон с отчаянием человека, повисшего на скале над бездонной пропастью.

И вдруг кто-то отвечает мне.

— О, Джейк, дружище, — шепчу я непослушным голосом. Боже Всемогущий, спасибо тебе, мой сын жив!

Но в трубке слышится странный шорох, как будто телефон трется о ткань, а затем сквозь помехи в эфире звучат приглушенные голоса, похожие на голоса призраков.

— Джейк, ты там???!!!

Шорох становится еще громче, а затем наступает тишина. Связь прерывается. Я стою, не двигаясь, прижимая к уху холодную трубку, и пытаюсь вспомнить, как люди дышат. Потом я снова набираю номер Джейка, и опять — снова и снова, но никто мне больше не отвечает. Я кладу телефон в карман, чувствуя, как у меня стучит в висках.

На время изумление лишает меня способности мыслить ясно. Реальность сузилась, но при этом подарила мне новую перспективу. С одной стороны, я впал в полный ступор, но с другой, — теперь во мне пульсирует уверенность: мой сын жив! Я гляжу на проклятую дверь новыми глазами, уже не веря, что Джейка больше нет, ведь он только что ответил на звонок! В самый первый раз он же ответил! Это точно был он.

Телефон звонит. Я хватаю его, чувствуя, что пальцы снова меня не слушаются. Но на этот раз мне звонит Рейчел. Она в панике:

— Саймон, здесь полиция!

— Скажи им, что я только что дозвонился до Джейка!

Ее голос звучит напряженно, хрипло:

— Они стоят возле нашего дома.

— Что это значит?

— Тут повсюду спецназ.

— А ты где? В машине?

— Они заставляют меня припарковаться.

Я слышу несвязные звуки: наверное, теперь жена говорит с офицером полиции. Телефон снова трется о ткань, и сквозь шорох опять слышны приглушенные голоса.

Я больше не могу этого выносить. Пусть немедленно расскажет, что там происходит!

— Рейчел! — не своим голосом ору я.

Но она продолжает с кем-то разговаривать, и я, кажется, расслышал слово «войти». Когда она снова обращается ко мне, ее голос звучит крайне рассерженно:

— Саймон, полицейские не позволяют мне войти в дом! — Сквозь гнев явственно сквозит страх. — Они его обыскивают.

— Что значит «обыскивают»? Ты сказала им про звонок?

— Про какой звонок?

— Я звонил Джейку, и он ответил мне!

— Ты говорил с Джейком???

— Нет, он ничего мне не сказал. Я просто слышал… — Я не знаю, что сказать дальше, и мне невыносима сама мысль, что полиция собирается обыскивать наш дом.

И тут Рейчел тоже не выдерживает:

— Ты мне нужен, Саймон. Приезжай сюда как можно скорее!

— Но я же не могу отсюда уйти, я жду Джейка. Я звонил ему. Он ответил… или кто-то ответил по его мобильнику. Я…

Я поднимаю глаза. В дверях, пристально глядя на меня, стоит офицер полиции. Я отворачиваюсь, надеясь, что он исчезнет, как только я перестану обращать на него внимание. Что эта церковь, эти скамьи пропадут, растают, как дурной сон. Потому что это происходит не на самом деле. И не со мной.

— Мистер Конолли?

— Что там такое творится? — Это снова Рейчел.

— Мистер Конолли!

— Ничего, — отвечаю я жене. — Всё нормально.

— Кто это? В чем дело? Саймон!

— Всё нормально, — как попка, снова повторяю я.

Теперь офицер стоит прямо передо мной.

— Попрошу вас следовать за мной, сэр.

— Саймон!

Что всё это значит?

* * *

Полицейский приводит меня в одну из комнат за ризницей. В центре, покрытый белой льняной скатертью, стоит стол с массивными ножками. А за ним, на стойке, лежит сумка, набитая облатками идеально круглой формы. На прибитых к двери крючках висят рясы. Я вижу каждую мелочь и знаю, что не забуду эту комнату до конца своих дней.

Полицейский придвигает мне стул. Я сажусь. Он располагается напротив, достает спиральный блокнот в кожаной обложке и кладет его перед собой. Ручка идеально входит в центр спирали. Он вынимает ее и открывает блокнот. Наши глаза встречаются в первый раз за все время. Прежде я избегал его взгляда.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, — говорит коп.

Мне хочется ударить его, сбить с ног, повалить на пол и долго бить ногами. Видимо, во мне дремлют первобытные инстинкты. Однако, собрав последние силы, я стараюсь держать себя в руках. И согласно киваю.

— Вы отец Джейка Конолли?

Я снова киваю, но он продолжает выжидающе смотреть на меня.

— Да.

— Джейк был сегодня в школе?

— Да. Послушайте, не могли бы вы мне просто сказать: что происходит? Где мой сын? С моим сыном все в порядке?

Полицейский замешкался, осторожно подбирая слова. Почему-то это пугает меня больше, чем все, что произошло за сегодняшний день. Прокашлявшись, он в конце концов отвечает:

— В настоящее время местопребывание Джейка Конолли нам не известно. Могу только сказать, что мы обнаружили его машину, припаркованной на специальной стоянке для учащихся старших классов.

— Как это понимать? Он ответил на мой звонок!

Коп смотрит в блокнот, постукивая по странице, как будто бы ему не терпится поделиться со мной своей догадкой. А затем спрашивает:

— Известно ли вам имя Дуга Мартина-Кляйна?

Перед глазами в одно мгновение проносится вся моя жизнь. И жизнь Джейка, и сегодняшний ужас, — всё накрывает меня, как приливная волна. Я чувствую, что тону.

— Мистер Конолли?

— Могу я попросить стакан воды? — хриплю я внезапно севшим голосом.

Полицейский внимательно изучает меня. Мои первобытные инстинкты и желание убивать разом исчезло. А он изучающе разглядывает меня, и, кажется, видит насквозь и оценивает все симптомы: чувство вины, страх, растерянность. Коп это замечает, отмечая при этом, что я впал в панику в тот момент, когда он произнес имя Дуга.

Офицер выходит из ризницы, оставив меня одного. Это продолжается довольно долго. Но потом первый шок проходит, и, хотя я все еще пребываю в оцепенении, способность соображать постепенно восстанавливается. Полицейский возвращается в сопровождении женщины с длинными черными волосами, стянутыми в конский хвост, и одетой в мятый брючный костюм. Теперь я уже в состоянии предположить, что все это может означать.

— Вы что же, думаете…

Я не в силах продолжать. Я уже понял, что мне следует соблюдать осторожность. Я хотел спросить, не предполагает ли полиция, что Джейк каким-то образом замешан в перестрелке. С чего я так решил? По одной простой причине, имя которой — Дуг Мартин-Кляйн.

— Здравствуйте, мистер Конолли. Я детектив Андерсон, — по-деловому сухо представляется женщина. — Вы готовы ответить на мои вопросы?

— Послушайте, прежде всего, надо найти Джейка.

Я встаю, случайно опрокидывая стул. Полицейский тоже вскакивает, перегораживая мне выход.

— Прошу вас, сядьте на место, — говорит детектив Андерсон. — Мы хотим найти Джейка не меньше вас.

К горлу снова подкатывает гнев. Что она себе воображает? По одному ее тону ясно, что она хочет найти моего сына по совершенно другой причине.

— Что вы имеете в виду?

Детектив моргает. Мой мобильник снова разражается трелью. Звонит Рейчел. Я отвечаю, не удосужившись спросить разрешения у полицейских. Детектив смотрит на коллегу, протестующе подняв руку.

— Алло! Да, Рейчел?

— Они думают, что Джейк причастен ко всему этому, — на грани истерики еле слышно говорит жена.

Не прерывая разговора, я перевожу взгляд на детектива Андерсон.

— Как ты, держишься?

— Какого черта! Саймон, ты что, не слышишь меня?! Я тебе говорю: в полиции думают, будто наш Джейк застрелил всех этих детей!

— Я еду домой, — отвечаю я голосом, который даже мне самому кажется абсолютно безжизненным.

Рейчел судорожно всхлипывает, пытаясь вдохнуть.

— Мне нужно вернуться домой, — говорю я.

Детектив кивает на полицейского:

— Офицер Ганн подвезет вас.

— У меня здесь машина, — возражаю я.

— Мы вернем ее вам. Но сначала мы должны ее осмотреть. Вы не против?

— Вы хотите обыскать мою машину?

Она кивает:

— Мы хотели бы убедиться, что Джейка там нет.

Я не верю своим ушам. Это не может быть правдой! В голове, пульсируя и вспыхивая как молнии, крутятся слова Рейчел: «В полиции думают, будто наш Джейк застрелил всех этих детей!»

Разумеется, это вообще не имело бы ни малейшего смысла, если бы… Если бы не Дуг Мартин-Кляйн.

ГЛАВА 7 Джейк. Семь лет

Десять семилеток вопили, повиснув на сетке ограждения, — ни дать ни взять, детеныши макаки в зоопарке. Я не возражал, хотя родители, да и остальные тренеры считали, что я пренебрегаю дисциплиной. Но ребятишкам это нравилось, а я обожаю детский гвалт.

— Пошли, Джейки, — позвал я сына, который стоял вне зоны нападения, ковыряя бутсами крошку цвета ржавчины, покрывающую поле.

Его бутсы были такими маленькими, что я невольно улыбнулся. Ну и миляга мой сынок! Правда, Джейк убил бы меня, если бы узнал, что я мысленно назвал его «милягой». Покачав головой, я повернулся к остальным игрокам нашей команды. Вообще-то официально команда называлась «Джонсон Пламерс», но нам нравилось именовать себя «Неукротимая машина смерти».

— Кто следующий? — Юнцы посмотрели на меня так, как будто я задал им сверхсложную задачу: например, предложил рассказать о составе ракетного топлива. — Вы помните, что должны следить за порядком выхода на поле?

Риччи, и еще один Джейк, тезка моего сына, поспешили на свои места, а я снова вернулся к наблюдению за игрой. Да уж, надо признать, прикинуты они все были лучше некуда. У каждого из этих крох была своя пара перчаток, своя, по крайней мере, одна, бита, собственный шлем и кожаная рукавица-ловушка. Да еще специальные нейлоновые сумки для хранения снаряжения.

У нас в их возрасте все было по-другому. Я помню, как в детстве приходил на тренировки в домодельных нарукавниках, полосатой футболке и поношенных кроссовках, доставшихся по наследству от сестры. Наш тренер обычно появлялся на поле, пошатываясь и жуя сигару, вечно свисающую у него с нижней губы. У него редко было больше четырех шлемов на всех нас, да и те с изорванной подкладкой, и мяч он подавал лишь со второй попытки, но все равно, мы смотрели на него с немым обожанием. Он был нашим идолом — хотя бы потому, что единственная кожаная рукавица-ловушка принадлежала ему.

Джейк принял первый мяч, крутнувшись на месте так сильно, что едва удержался на ногах. Его щеки покраснели от усилия, и я прошептал:

— Легче, легче…

— Чего мне делать, тренер? — пискнул Риччи у меня за спиной.

Я повернулся к нему, чтобы проинструктировать, но тут меня отвлек сидящий на земле мальчишка.

— Картер, ты что делаешь? А ну-ка прекрати! — велел я, направляясь к нему.

Картер, странноватый пацан со вздыбленными волосами и тусклым взглядом, сидел в грязи, скрестив ноги по-турецки, и держал в пухлой руке возле самого рта пригоршню крошки стадионного покрытия. Поймав мой взгляд, он неожиданно бросил ее прямо себе в лицо. Большая часть содержимого разлетелась пыльным облаком вокруг его головы, похожей на луковицу, но часть грязи пристала к щекам и губам.

— Картер меня ударил, — пожаловался Бен.

— Да ладно врать!

Бен был нашим главным нападающим, лучшим отбивающим и в недалеком будущем питчером, так что невозможно было себе представить, что вялый Картер мог его ударить.

Крэк!

Я повернулся как раз вовремя: мяч пролетал над головами наших шорт-стопов.

— Эй, бегите! — во весь голос заорал я им, но Джейк уже был впереди всех. Он промчался вокруг базы, в то время как игроки, стоявшие слева от центра, смотрели, как мяч, крутясь, пролетает между ними в траву за пределами зоны.

— Хватайте мяч! — заорал тренер второй команды.

Джейк мчался, как ветер. Все члены «Неукротимой машины» (за исключением Картера) вскочили и бросились к ограждению. Сетка затряслась от их крика:

— Джейк! Джейк!! Джейк!!!

В конце концов левый крайний игрок нашел мяч и вернулся на поле. Но Джейк к этому моменту уже достиг третьей базы.

— Эх! — Я протянул к сыну руки, словно желая остановить его. Мне бы очень не хотелось, чтобы он вылетел из игры после такого удачного удара. Я забыл, что мы имеем дело с семилетками. Бросок слева направил мяч мимо третьей базы, ударив в сетчатое ограждение нашего укрытия.

Джейк отметился на третьей базе и теперь направлялся в дом. Кэтчер, выглядевший очень профессионально, сорвал с себя шлем и встал на планку. Джейк по инерции летел вперед, в то время как игрок на третьей базе пытался завладеть мячом. В конце концов, он подхватил его как раз вовремя и успел сделать бросок. Мяч полетел в сторону кэтчера, но массивная кожаная перчатка подвела мальчишку. Мяч ударил в перчатку и отскочил. Джейк вернулся в дом в целости и сохранности.

Вся команда (за исключением Картера) понеслась по полю навстречу Джейку. Мальчишки возбужденно прыгали, окружив его со всех сторон, хлопая по спине и стуча по шлему. Он в ответ радостно улыбался, но ничего не говорил.

В этот момент я чувствовал непередаваемую гордость за сына. Целый день я украдкой посматривал на него, любуясь им и отмечая про себя, в какого отличного парня он превращается. Это особенное чувство — видеть, как ваш ребенок делает что-то успешно, и неважно, участвует ли он в конкурсе чтецов, танцует или играет в бейсбол. Прислонившись к сетке ограждения, я наблюдал за его реакцией: Джейк принимал свой успех невозмутимо и добродушно. А потом я еще услышал, что говорили ему товарищи.

— Хороший удар, — сказал Риччи.

— Не то слово, — поддержал его Бен.

— Это надо было видеть! — добавил Риччи. — Да ты просто всех порвал!

Джейк кивал и улыбался, отвечая на их вопросы. Я сосредоточился на обсуждении игры, стараясь не слишком показывать свои чувства. Я боялся смутить сына, придавая всему слишком большое значение, и поэтому выжидал, продолжая прислушиваться.

— Тот парень на третьей базе хотел поставить тебе подножку, — произнес кто-то.

— Нет, — ответил Джейк, — вряд ли.

Мне показалось, что в этот момент Картер что-то сказал у меня за спиной, но когда я повернулся, он засунул в рот еще одну горсть песка.

Долю секунды я раздумывал, не оставить ли мяч на память об игре, но потом решил, что это уже чересчур. Я снова посмотрел в сторону сына, ожидая увидеть его в окружении товарищей, но Джейк уже сидел на скамейке, укладывая в сумку свою амуницию.

* * *

После игры мы с Джейком сели в машину и поехали домой. Когда сын устроился на сиденье, я, взглянув на него в зеркало заднего вида, заметил:

— Хороший удар.

— Спасибо.

— Ты сделал это, дружище. На сегодняшнем матче нам впервые удалось добраться до «дома». Я очень горжусь тобой.

— Бен тоже добрался на прошлой неделе.

— Нет, он остановился на третьей базе, разве ты не помнишь?

Джейк повернулся к окну, но я видел в зеркале, что он улыбается.

— Вся наша команда была очень рада за тебя.

Он кивнул.

— А почему ты потом отсел от ребят? — спросил я и тут же пожалел об этом.

Но Джейка, похоже, не удивил мой вопрос.

— Я не люблю толпу.

Я засмеялся: забавно было слышать такое заявление из уст семилетнего ребенка.

— Картер — придурок, — добавил Джейк через некоторое время.

— Почему ты так думаешь?

— Он ест песок. И к тому же ударил Бена.

Странно как-то, зачем Картеру было нападать на Бена, лучшего игрока команды? Если бы во времена моего детства парень, вроде Картера, осмелился даже косо посмотреть на такого, как Бен, он бы ел грязь в буквальном смысле этого слова (хотя, судя по всему, Картер бы и не возражал).

Я чувствовал, что наступил подходящий момент для воспитательной беседы. Сделав глубокий вдох, я тщательно обдумал слова, которые собирался произнести.

— Я понимаю, почему ты так говоришь, Джейк, но при этом очень важно, чтобы ты был добр ко всем. Это не значит, что ты должен подружиться с Картером. Я никогда не заставлял тебя с кем-либо дружить. Но все-таки необходимо быть к нему добрее. Видишь ли, ему наверняка сложно быть членом нашей команды. Ему не удается как следует подавать мяч, да и принимает подачи он тоже неважно…

Я сразу понял, что напрасно все это говорю. Иногда я беседовал с Джейком так, как будто он был намного старше своих лет. Когда я обернулся назад, мне показалось, что сын никак не отреагировал на мои слова.

— Все, что я хотел сказать: просто будь к нему добрее, — повторил я.

— Картер не должен был бить Бена, — возразил Джейк.

— Это правда, — кивнул я задумчиво. — Но все равно. Нужно быть к нему добрее.

На самом деле, в переводе на нормальный язык, это означало: если вдруг Картер окончательно съедет с катушек, мне бы очень не хотелось, чтобы ты оказался в списке его врагов. Но, по понятным причинам, я Джейку этого не сказал.

* * *

Приблизительно через неделю после того матча я стоял на автобусной остановке в компании примерно дюжины пап и мам. Мы лениво болтали, разбившись на группы, а одним глазом я наблюдал за Лэйни. Она бегала по двору Тайрин, играя в пятнашки с ее дочками: Бекки (старшей) и Джуэл (младшей). Девочки, все три дошкольного возраста, то и дело радостно взвизгивали.

— Привет, Саймон.

Я обернулся и увидел маму Тайрин, которая пристроилась рядышком.

— Привет.

— Как дела у Рейчел? Я прочитала в «Фейсбуке», что она сейчас в Лондоне.

Недавно в обязанности моей жены добавилось международное право, и теперь ей довольно часто приходилось летать в командировки.

— Полагаю, так оно и есть, — ответил я.

— Полагаешь? — улыбнулась моя собеседница.

Если судить беспристрастно, Тайрин Беннет была настоящей красавицей. Ее роскошным волосам позавидовала бы любая фотомодель. Натуральная блондинка, обладательница огромных голубых глаз, пухлого рта и просто сногсшибательной (как сказал бы один мой университетский приятель) фигуры. Она одевалась, как обитательница Сохо: носила высокие кожаные ботинки и какие-то многослойные лоскутья, которые, тем не менее, выгодно подчеркивали ее достоинства. Я не мог понять, как получилось, что эта удивительная женщина мирилась с банальной жизнью, в которую угораздило вляпаться и мне самому.

— Да, всё правильно, Рейчел сейчас в Лондоне. Она возвращается… — Мне даже не пришлось напрягать память, чтобы сказать, когда именно приедет жена. Я с нетерпением ожидал Рейчел, потому что собирался буквально в следующую же секунду после ее возвращения с радостным воплем выскочить из дома в поисках вожделенного уголка, где не водится детей. Боже, как я устал от них! Тайрин сама напомнила мне об этом.

— …в пятницу — закончила она за меня. — Знаете, вы неважно выглядите, мистер Конолли.

Я сокрушенно потряс головой, признавая ее правоту:

— Так и есть.

— Бекки спрашивает, не сможет ли Лэйни прийти к нам завтра. Я думаю, вам не помешало бы некоторое время отдохнуть от детей.

Что за волшебные слова! Конечно, возражений у меня не нашлось, К тому же, на случай похода в гости у меня уже имелись наставления от Рейчел.

За прошедшие годы «детские дни» и совместные игры расширили свой географический диапазон, а поскольку Лэйни, как и ее мать, была чрезвычайно общительной, она постоянно собиралась к кому-нибудь в гости. Наша дочь дружила абсолютно со всеми соседскими детьми, даже с теми, кого Джейк считал врединами или придурками.

А я так и не сумел приспособиться к этим совместным играм. Мне до сих пор нравилось, чтобы дети оставались со мной дома.

Обычно я сдавал Лэйни в детский сад до половины первого, а затем мы с ней отправлялись по всяким делам или заглядывали в книжный магазин, после чего встречали Джейка на остановке школьного автобуса. Лэйни радостно бросалась к брату, как щенок, который целый день один просидел дома, и Джейк обнимал ее, обхватывая руками. Они прекрасно ладили и проводили большую часть свободного времени, разыгрывая побоища воображаемых средневековых воинов. Джейк был сильным молчаливым рыцарем, а Лэйни (к особому моему удовольствию) — лукавым жизнерадостным гномиком с топором.

Тайрин и раньше предлагала на несколько часов забрать Лэйни к себе, но я почти всегда отвечал отказом. Даже когда Рейчел уезжала за границу, я обычно говорил «нет». Правда, недавно жена, приведя простые и убедительные аргументы, объяснила мне, что я должен пересмотреть свою позицию. В следующий раз, сказала она, когда кто-нибудь пригласит к себе Лэйни, сделай паузу, глубоко вдохни и скажи: «Хорошо».

Поэтому я сделал паузу и глубоко вдохнул, глядя на кружащуюся, танцующую, полностью поглощенную игрой Лэйни, которая излучала удовольствие и счастье.

— Какие же они разные… — подумал я, не заметив, что произнес это вслух.

— Что? — удивилась Тайрин.

— О, ничего, это я так.

Она посмотрела на меня в недоумении. А я просто вновь размышлял о том, насколько разными были Лэйни и Джейк — ну просто инь и ян. Однако мне не хотелось посвящать в свои наблюдения Тайрин. Я выдохнул и, повернувшись к ней, сказал:

— Хорошо.

— Вы про что? — не поняла соседка.

— Пусть Лэйни завтра поиграет у вас.

Вид у Тайрин был слегка изумленный: похоже, она была заранее уверена, что я откажу ей.

— Ну ладно, коли так. Тогда забросите Лэйни к нам завтра, после того как заберете ее из садика, хорошо?

Я склонил голову к плечу. Интересно, откуда ей известно, когда я забираю дочь и вообще, что Лэйни ходит в детский сад?

По утверждению Рейчел, наша округа представляла собой маленькую деревню, и иногда я опасался того, что ее обитатели вооружатся вилами и погонят меня прочь как чужака.

— Прекрасно, значит, договорились.

На дороге показался автобус. Я улыбнулся, зашевелился, и Тайрин ускользнула к Карен, похвалив ее новые сапожки. Я снова стоял один, наблюдая приближение автобуса, этого огромного желтого бегемота. Лэйни уцепилась за мою ногу и снова запрыгала, пританцовывая от возбуждения. Она пробралась вперед между взрослыми, с нетерпением ожидая, когда автобус остановится. И, когда двери распахнулись, принялась скакать еще веселее.

Детей, окружавших Лэйни, совсем не смущало ее поведение, и одна девочка, дочка Регины, даже потрепала малышку по голове. И тут появился ее брат. Лэйни бросилась к нему со всех ног, и Джейк подхватил сестренку, оторвав от земли. Я вздохнул. Всё в этом мире останется, как было, и не страшно, если Лэйни завтра отправится в гости.

* * *

Джейк сидел за кухонным столом, делая домашнее задание, Лэйни пристроилась рядом, рисуя картинку мелками и карандашами. Я посматривал на них, разгружая посудомоечную машину. Лэйни, слегка нахмурив бровки, время от времени бросала взгляд на старшего брата, копируя его манеру держать карандаш.

Неожиданно Джейк поднял голову:

— Папа?

— Да, сынок, — ответил я с нарочитой серьезностью.

— Я сделал, как ты велел.

— Что именно? — удивился я.

— Я был добр к одному пацану, как ты мне и советовал.

Сначала я даже не понял, о чем он говорит. Сын не отрывал от меня внимательного взгляда, пока я лихорадочно соображал, о чем это он толкует, понимая, что если сейчас промахнусь, то подорву свой родительский авторитет. И потом меня вдруг осенило — бейсбол!

Я поднял бровь:

— К мальчику вроде Картера?

— Вот именно!

— Ну, хорошо, расскажи мне об этом.

Лэйни прекратила рисовать, с большим интересом прислушиваясь к тому, что начал рассказывать Джейк.

— Ну, понимаешь, этот парень, Дуг, он вечно попадает в разные неприятности…

— Какие неприятности? — перебил его я.

Рейчел говорила мне, что я должен научиться выслушивать до конца, не перебивая, но в данном случае я надеялся, что мои вопросы будут восприняты как проявление живого интереса. Похоже, Джейк не обиделся за то, что я его перебил.

— Ну, вообще-то он сам виноват, поскольку постоянно задирает других. Например, он столкнул одну девочку, Кэтти, в фонтан возле школы.

— Ничего себе, — возмутился я. — Бедная девочка!

Джейк покачал головой.

— Ну, эта Кэтти вообще-то не пострадала. Она и сама не очень-то добрая. Но Дуг все равно не должен был так поступать.

— Я надеюсь, учитель во всем разобрался?

— Конечно. Но я не об этом хотел тебе рассказать. Знаешь, дети не любят Дуга. Они… они называют его ненормальным. Ну так вот. Сегодня на перемене мы остались в школе…

— Почему?

— Было слишком грязно после дождя.

— Понятно. Значит, вы остались в школе. И что дальше?

— И я решил поиграть в шашки с Дугом.

— Это очень здорово с твоей стороны. А что делал Макс?

Макс был лучшим другом Джейка во втором классе. Мне очень хотелось спросить сына о Максе, я хотел убедиться, что они дружат до сих пор. Мне нравился этот парень.

— Макс? Он играл с Кевином и Кентом.

— Прекрасно. Как я уже говорил, я не заставляю тебя дружить с кем бы то ни было. Я просто имел в виду, что нельзя быть злым по отношению к другому человеку, даже если он сам не очень-то добрый.

— Ну вот, именно так я и поступил, — заключил Джейк.

— Я понял. И я горжусь тобой, дружок.

Лэйни наклонила головку к плечу.

— И я тоже горжусь, — произнесла она своим нежным голоском.

Джейк просиял, да и я сам тоже. Это был один из тех редких моментов, ради которых стоит становиться отцом-домохозяйкой. Я купался в лучах родительской славы, в глубине души надеясь, что, эта роль получилась у меня совсем неплохо.

ГЛАВА 8 День первый

За окном патрульная машина очень медленно поворачивает на нашу улицу. Причина очевидна — маленький тихий оазис, которым всегда был наш район, сейчас, скорее, напоминает горячую точку или зону бедствия, а эпицентром стал наш дом. Люди в черной униформе снуют у входа, как муравьи в горящем муравейнике. Желтые полицейские ленты ограждают неровную трапециевидную зону вокруг. Непонятно, для чего они сделали это — ради безопасности? Или обозначили место преступления?

За лентой ограждения зигзагом припарковано около дюжины черно-белых патрульных машин. Шесть белых фургонов с журналистами частично тоже припарковались, а остальные медленно двигаются вдоль линии ограждения в попытке найти лазейку. Какие-то женщины в неуместно яркой одежде мелькают между деревьями и газонами соседних домов, говоря что-то в огромные микрофоны под мигающими зелеными огнями камер.

Мужчина в красной майке для гольфа заметил меня в машине. Он быстро оглянулся вокруг, а потом снова пристально уставился на нас. У него на удивление равнодушное, даже безжизненное выражение лица. Я и сам наблюдаю за происходящим с безразличием и отстраненностью. Время замедлилось, как в кино, — наверное, моя психика не готова к встрече с реальностью.

Вдруг мужчина в красной майке вернулся к жизни и выскочил на дорогу буквально в шаге от нашей медленно ползущей машины. Яркий цвет его майки бьет по глазам, как когти монстра. Сердце в груди замирает, а затем начинает трепыхаться, словно пойманная птица. Взглянув в лицо мужика еще раз, я вспоминаю, что видел его в толпе родителей, сидевших в церкви. А его лицо на моих глазах превращается в гротескную маску чистой ненависти.

— Ты убил моего сына! — Он с размаху бьет по крылу проезжающей машины. — Да я тебя…

Мы проезжаем мимо, и я не успеваю расслышать конец фразы. Выворачивая шею, я вижу, как к мужчине подходит полицейский и пытается его успокоить. «А у меня в шкафу есть такая же майка», — вдруг думаю я, а затем голова начинает кружиться. Перед глазами все плывет, и я, наклонившись вперед, кладу голову на колени.

— Сэр, с вами все в порядке? — спрашивает сидящий впереди коп.

— Д-д-да, — бормочу я, не меняя позы.

Полицейский молчит. Зрение возвращается ко мне, но я не в силах поднять голову.

По дороге я еще раз десять набирал номер Джейка, но после первого гудка неизменно включалась голосовая почта. Рациональная часть моего сознания подсказывает, что, если бы телефон был у Джейка (правда, мой сын постоянно забывает мобильник), то к этому времени он уже давно позвонил бы мне или маме. Но ведь он же взял трубку, или кто-то же ее взял! Конечно, всему можно найти логичное объяснение, но это не дает мне покоя.

Наконец двери машины открываются. Мне протягивают руку.

— Мистер Конолли, — произносит мужской голос. — Я — детектив Роуз. Ваша жена ждет вас.

* * *

Я плохо помню, как вышел из машины и добрался до дома. Я как будто вынырнул из тумана и сразу оказался напротив Рейчел. Она сидит на плетеном стуле на террасе позади гаража, поставив локти на разделяющий нас кофейный столик, крышка которого выложена мозаикой. Некоторое время мы оба сидим молча, не в состоянии произнести ни слова. Мы словно находимся в эпицентре циклона. Затем Рейчел поднимает на меня измученные глаза.

— Джейк мертв, наш малыш мертв, — шепчет она.

Я немедленно закипаю. Меня бросает в жар, на лбу выступают капли пота.

— Не говори ерунды! — шиплю я. — Он ведь ответил на звонок! Это был он, я почти уверен!

— Но ты же не говорил с ним! Ты разве слышал его голос? — Рейчел скептически качает головой. Это движение раньше очень действовало мне на нервы, поскольку всегда заключало в себе скрытый упрек. Обычно оно означало, что я не осознаю серьезность положения, не замечаю очевидного. Эта одна из тех мелочей, которые понятны только семейным парам, воспитывающим детей: невербальное средство общения.

— Постой, я сама позвоню ему.

Рейчел набирает номер Джейка, а я смотрю на нее и молча жду. Ах, если бы он взял трубку! «Возьми трубку!», — умоляю я всеми фибрами своей души. — «Ответь матери!» Я ловлю в лице жены малейшие перемены, намекающие на то, что она слышит ответ. Но вместо радости, в ее глазах закипают слезы, и я понимаю, что все напрасно.

— Я знаю это, я чувствую, — не глядя на меня, говорит Рейчел, бессильно уронив руку с телефоном.

Я не сразу понимаю, что она имеет в виду. А потом вдруг соображаю: жена говорит, что ЗНАЕТ, будто наш сын мертв! Я сжимаю зубы так крепко, что слышу хруст. Мне хочется дать Рейчел крепкую пощечину, схватить ее за плечи и потрясти. В первый (и, наверное, единственный) раз за всю жизнь я испытываю нечто подобное по отношению к женщине. Я всегда считал себя джентльменом, и на этот раз гнев, спровоцированный страхом и чувством вины, исчезает так же быстро, как и вспыхивает. Я наклоняюсь к Рейчел и поднимаю выпавший у нее из руки мобильник.

— Что происходит? — спрашиваю я, подразумевая: «Что мы, родители, сделали не так?»

Но Рейчел понимает мой вопрос буквально и раздраженно буркает:

— Я же говорила тебе по телефону. В полиции думают, будто это Джейк стрелял в детей.

— Это точно не он, — быстро говорю я.

Сейчас я веду себя точь-в-точь, как Рейчел: утверждаю то, чего не могу знать наверняка, основываясь исключительно на родительской интуиции. Вот только можно ли ей доверять, этой самой интуиции? Конечно, я уверен, что мой сын непричастен к преступлению. На сто процентов уверен, что Джейк не мог ни в кого стрелять. Но какой отец на моем месте думал бы иначе?

— Это сделал тот, другой мальчик, — произносит Рейчел.

Я понимаю, кого она имеет в виду: Дуга.

— Я думаю…

Она перебивает меня:

— Ты не понял, я знаю, что это сделал именно он. Я слышала, как об этом говорили полицейские. И один из копов, черт бы их всех побрал, сказал, что наш Джейк был другом этого…

— Он не был его другом! — рявкаю я.

Рейчел глядит на меня со странным выражением. Одному только богу известно, что она хочет сказать своей поднятой бровью, но я сразу чувствую себя виноватым. Жена как будто обвиняет меня в том, что Джейк общался с этим Дугом. Она как будто проследила их путь с самого начала, с того давнего бейсбольного матча, с моего вмешательства, которое, видимо, и сбило нашего мальчика с пути. Лицо начинает неудержимо заливать жарким румянцем стыда — неужели это я во всем виноват? Но ведь я даже не помню, рассказывал ли эту историю Рейчел, или нет.

— Послушай, я всего лишь посоветовал Джейку быть ко всем добрее.

Рейчел растерянно моргает:

— Что?! О чем ты говоришь?

Она качает головой, и только сейчас я замечаю, что глаза у нее мокрые. Рейчел не плакса. Только бессильное отчаяние способно выдавить из нее слезу. И эти слезы помогают мне выбраться из замкнутого круга мыслей, неотвязно крутящихся в голове. Что бы ни осложняло наши отношения: недопонимание, взаимные претензии или даже более серьезные проблемы — всё это кажется неважным. Иррациональное начало одержало верх над разумом и логикой. Я подхожу к жене и прижимаю к себе. И мы стоим, обнявшись, и плачем, плачем очень долго.

* * *

— Мистер и миссис Конолли.

К нам подходит офицер полиции. Он выглядит сконфуженным. Мы молча смотрим на него.

— Я должен попросить вас пройти в дом, чтобы вы могли собрать вещи на первое время.

— Что? — не понимает Рейчел. — Какие вещи?

— Вам удалось узнать что-нибудь о Джейке? Кто-нибудь видел его? — требовательно вопрошаю я.

Полицейский отводит глаза.

— Детектив Роуз поговорит с вами при первой возможности. Я должен всего лишь препроводить вас в дом, чтобы вы могли собрать свои вещи.

До меня постепенно доходит смысл его слов.

— То есть вы собираетесь остаться в нашем доме? Так?

Он мотает головой.

— Я не уполномочен обсуждать это с вами.

— А мы должны уйти из собственного дома? И куда же нам идти?

— Ну, можете позвонить кому-нибудь из родных или снять комнату.

Рейчел вскакивает на ноги. Она готова задушить беднягу (коп совсем молоденький, на вид ему лет двадцать). Я удерживаю жену за запястье и обнимаю за плечи. Ее плечи дрожат, щеки пылают. При других обстоятельствах ей было бы неловко от столь бурного проявления чувств: годы работы в мужском коллективе научили ее скрывать свои слабости. Но, глядя на жену сейчас, я узнаю в ней ту Рейчел, которую повстречал почти двадцать лет назад, юную девушку, всю состоящую из улыбки и широко распахнутых глаз. Я стараюсь успокоить ее, хотя сам еле держусь на ногах. Я бросаю взгляд на полицейского. Похоже, наши чувства не производят на него ни малейшего впечатления. Видимо, он сталкивается с подобными ситуациями не в первый раз.

— Давай пойдем внутрь, пока они не сказали, что это нам запрещено, — шепчу я на ухо Рейчел.

Полицейский проводит нас в собственный дом. Я был почти уверен, что они успели перевернуть его вверх дном, но все выглядит почти таким же, как мы оставили сегодня утром, за исключением того, что по нашим комнатам, делая фотографии и переговариваясь вполголоса, слоняются незнакомые люди. Прислушавшись, я понимаю, что центр их активности находится наверху, в комнате Джейка. Чего-то не хватает в этой картине, но чего? Господи, а где же Лейни?

— А где Лэйни? — чуть не кричу я.

— Она у Беннетов.

Я был уверен, что все это время Лэйни находилась с Рейчел. Хорошо, что она у Беннетов, ей вовсе не следует видеть этот ужас. Паника затихает, какое счастье, что с дочерью все в порядке. А Рейчел, кажется, вообще сейчас не до этого.

— Вы можете пройти в свою комнату, но я должен пройти вместе с вами, — говорит полицейский.

Я киваю, а Рейчел птицей взлетает наверх, пытаясь его опередить. Полицейский бежит за женой, а я медленно поднимаюсь следом. Наша комната пуста и выглядит не потревоженной. На прикроватной тумбочке лежит раскрытая книга. Я хочу посмотреть название, но в это время телефон начинает вибрировать в кармане: пришла эсэмэска. Я читаю сообщение:

«Как Вы можете прокомментировать участие своего сына в сегодняшней перестрелке в школе?»

Номер отправителя мне незнаком. В каком-то шоке я закрываю за собой дверь, чтобы меня не заметили, и нажимаю кнопку вызова. Почему я это сделал, не могу объяснить до сих пор. Мне отвечает мужской голос, который звучит гулко, как будто из какого-то подвала:

— Алло?

— Вы послали мне смс. Как это понимать?

— Это Саймон Конолли? Можно я запишу наш разговор?

— Что? Абсолютно исключено! Вы вообще кто?

— Меня зовут Майкл, я автор колонки «Подробности из первых рук». Не могли бы вы рассказать мне о том, как ваш сын…

Я изо всех сил жму на кнопку и отсоединяюсь, но буквально через секунду приходит еще одно сообщение: на этот раз от местной службы новостей, они просят интервью. Я с яростью сую телефон в карман. Он опять вибрирует, и я наугад тыкаю в кнопки. Я снова смотрю на свою несмятую кровать, и какое-то воспоминание неприятно колет мое сознание. И вдруг я вспоминаю: записка Джейка! Кровь бросается в голову, я растерянно оглядываюсь, вспомнив о записке, которую обнаружил сегодня утром.

Она валяется на ковре, уголок ее слегка торчит из-под кровати. Удивительно, как это полиция до сих пор ее не обнаружила? Прислушиваюсь — за дверью все тихо. Я быстро наклоняюсь и хватаю записку. Развернув листок, я мельком гляжу на кривые строчки, написанные рукой Джейка:

«ВСЁ ЗАШЛО СЛИШКОМ ДАЛЕКО».

Я успеваю прочитать только это: быстро смяв бумажку, сую ее в нагрудный карман рубашки. Нервы мои напряжены до предела, ведь если кто-нибудь из полицейских заметит записку, ее тут же изымут в качестве улики. Я вытаскиваю чемодан, который жена держит под кроватью, и начинаю судорожно запихивать в него белье и носки, стараясь не оглядываться по сторонам.

— Что?! — слышу я истеричный вскрик Рейчел. — Вы и в туалет собираетесь меня вести под конвоем?

Я выскакиваю из комнаты: в коридоре никого нет, только хлопает дверь в туалет. Я соображаю с трудом. Что я делаю? Что? Я собираю вещи, чтобы покинуть свой дом, в котором полиция только что произвела обыск из-за того, что сегодня мой сын стал подозреваемым по делу об убийстве тринадцати детей.

* * *

Снаружи, не успели мы переступить порог, нас встречает детектив Роуз. Теперь я могу его хорошенько рассмотреть. Лет пятидесяти, по-военному коротко подстриженный, с седыми висками, он одет в мятый бежевый костюм и коричневые ботинки. Я не могу отвести взгляда от ручки, которую он крутит в своих толстых пальцах.

При виде детектива во мне снова просыпается жажда деятельности. Надо что-то делать! И немедленно. Надо во что бы то ни стало найти Джейка!

— Я отправляюсь искать сына, — объявляю я и делаю шаг вперед.

Роуз протестующе поднимает руку. Я торможу, недовольно хмурясь.

— Не возражаете, если мы присядем? У меня есть несколько вопросов, которые мне требуется задать именно вам.

Не обращая на его просьбу внимания, я гну свое:

— Нет, вначале вы ответьте на мой вопрос. Вам уже удалось что-нибудь обнаружить?

Рейчел выглядит совершенно потерянной, как будто недавняя стычка возле туалета лишила ее последних сил. Не возражая детективу, она «на автомате» идет к кофейному столику, за которым мы с ней сидели полчаса назад. Мы садимся, но детектив остается стоять, продолжая листать свой блокнот. Тогда я тоже встаю.

— На данный момент мы не располагаем сведениями о местонахождении вашего сына. — Он осторожно подбирает слова. — Скажите, ваш сын был один, когда поехал сегодня в школу?

Я вскидываю брови:

— Нет, конечно. Этим утром Джейк подвозил в школу нашу дочь.

Рейчел сидит неподвижно, как будто оцепенев. Детектив чиркает в блокноте.

— Да в чем же дело? Что происходит? Что вам известно? — я хочу говорить спокойно, но голос, не слушаясь, срывается на крик.

— Конолли был отмечен учителем как отсутствующий на уроке в середине дня, — отвечает Роуз. — Ваша дочь сказала одному из наших детективов, что брат высадил ее возле школы.

Моя злость и возмущение многократно умножаются.

— Когда вы успели поговорить с Лэйни?!

Роуз отводит глаза. Вдруг я скорее чувствую, чем понимаю умом: он подозревает не только Джейка, но и нас тоже! Теперь понятно, почему молчит Рейчел: мы оба также являемся подозреваемыми.

— Я отправил своего человека в дом к чете Беннетов, где в настоящий момент находится ваша дочь, чтобы задать ей несколько вопросов.

— А вы зачитали Лэйни ее права? — рявкаю я. — Моя дочь несовершеннолетняя. Присутствовал при допросе адвокат? — Приходится делать колоссальное усилие, чтобы не наброситься на него с кулаками.

Детектив снова поднимает руку. Он бросает взгляд на Рейчел, как будто ища поддержки, однако надежды его не оправдываются. Рейчел словно застыла, она неотрывно смотрит в сторону дома Карен. И молчит. Я чувствую, что мой запал постепенно слабеет.

— Стало быть, вы решили допросить пятнадцатилетнюю девочку, даже не предупредив родителей?!

— Я понимаю, мистер Конолли, что вы сейчас находитесь под влиянием сильного стресса. Это не допрос, мы просто делаем все от нас зависящее, чтобы определить местонахождение вашего сына.

«Делаем все зависящее», «местонахождение» — эти канцеляризмы режут слух, и мне вдруг становится очень страшно. Хочется забиться в угол, заснуть и проснуться, когда все неприятности будут позади. Но Рейчел вдруг легонько дотронулась до моей руки; я гляжу на жену, но она по-прежнему отсутствующе смотрит куда-то вдаль. Тем не менее, ее прикосновение мне помогло.

— Если вам еще раз захочется поговорить с Лэйни, пожалуйста, поставьте меня в известность, — твердо говорю я.

— Да, конечно, я все понимаю, — отвечает Роуз.

— Послушайте, я собираюсь отправиться на поиски сына. Кто-то ведь должен этим заняться.

— Гораздо правильнее вам было бы сейчас позаботиться о том, чтобы найти более безопасное место для жены и дочери. Поверьте, мы делаем все от нас зависящее и, как только нам удастся что-нибудь узнать, немедленно поставим вас в известность. Это я вам обещаю.

Я покачал головой:

— Я должен сам найти Джейка.

— Вряд ли у вас получится, мистер Конолли. Школа временно закрыта. Никого не впускают и не выпускают.

— Причем тут школа? Он может быть где угодно!

— Мы и так изучаем каждую зацепку. Вы должны довериться нам. Любое вмешательство только осложнит поиски Джейка.

В первый раз за все время детектив Роуз назвал моего сына по имени. И, странное дело, это подействовало на меня успокаивающе. Теперь я и сам понимаю, что надо первым делом перевезти жену и дочь в отель и проследить, чтобы они хорошо устроились. А потом видно будет.

— Да, еще один вопрос, — добавляет детектив как бы между прочим, — скажите, ваш сын дружил с Дугом Мартином-Кляйном?

* * *

Припарковавшись около дома Беннетов, я открываю дверь машины, намереваясь выйти.

— Нет, — вдруг произносит Рейчел.

Я недоуменно смотрю на нее:

— Что такое? — Окружающее по-прежнему видится как в тумане.

— Оставайся здесь. Я сама поднимусь за Лэйни.

Рейчел выходит из машины раньше, чем я успеваю возразить. Я смотрю, как жена медленно подходит к дому Беннетов. Я вижу, каких усилий ей стоит каждый шаг. Я всегда знал, что из нас двоих Рейчел сильнее. Я могу рычать и рисоваться, но, когда доходит до дела, она все берет в свои руки. И так было всегда, но сейчас я должен ее защитить.

«О, господи, записка!» — вдруг спохватываюсь я. Сейчас я в одиночестве, могу рассмотреть ее. Но тут на дорожке появляется Лэйни. Она мчится навстречу матери, буквально бросается в объятия Рейчел, и жена крепко прижимает дочь к себе. Она поворачиваются, чтобы идти к машине, но в этот момент на пороге дома возникает Тайрин. Она что-то говорит жене, и я напрягаю слух, но с такого расстояния слов расслышать не могу, поэтому лишь слежу за языком тела Рейчел. Вот она невольно шагнула вперед, нагнув голову, как бык перед боем, вот завела Лейни за спину и встала перед ней как живой щит. А что Тайрин? На ее лице застыла какая-то лживая гримаса, чисто формальное выражение сочувствия.

Разговор длился не более двух минут, но мои натянутые нервы еле выдерживают это испытание. Я уже решаю опустить стекло, но в этот момент Рейчел резко поворачивается, хватает Лейни за руку и ведет нашу дочь, как ребенка, к машине. Обе они кажутся мне не живыми людьми, а какими-то нереальными призраками, осколками прошлой жизни и того, что когда-то было нашей семьей. Рейчел открывает для Лэйни заднюю дверь и снова садится рядом со мной. Я жду какой-нибудь реакции, но жена глядит вперед, избегая моего взгляда.

— Поехали, — наконец бормочет она.

— Подожди, но что же…

Рейчел поворачивается ко мне: она совершенно белая, как будто вся кровь отхлынула от лица, зрачки расширены.

— Что случилось? — осторожно спрашиваю я, хотя, конечно, мне самому больше всего на свете хочется убраться подальше от дома Беннетов. — Что Тайрин тебе сказала?

— Ничего… ничего такого, что она на самом деле думает, — уклончиво отвечает Рейчел.

До отеля «Марриотт», расположенного в центре города, мы доезжаем в полном молчании. Кажется, Уилмингтон заполнен менеджерами среднего звена — чуть ли не все прохожие на улицах одеты по-деловому. И люди возле гостиницы выглядят так же. Держа Лейни за руку, мы входим в лобби отеля, но не успеваем сделать и шага, как в глаза нам бросается громадная плазменная панель, а на ней — огромный, мрачный, страшный — появляется снимок Дуга Мартина-Кляйна, взятый из школьного альбома.

Рейчел реагирует первой. Она быстро поворачивается, кладет руку на макушку Лэйни и, заставляя ее наклонить голову, тащит дочку в дамскую комнату. Я замираю на месте, чувствуя, как постепенно цепенеют ноги, как будто их заливают цементом.

Телевизор работает без звука, поэтому на фоне фотографии Дуга слышится мягкое мурлыканье Аланис Мориссетт. Какая чудовищная ирония! Я хотел бы прибавить громкость телевизора, чтобы услышать, о чем говорят в новостях. Однако первым делом следует думать о безопасности Рейчел и Лэйни, поэтому я делаю над собой очередное усилие, отрываю ноги от пола и подхожу к стойке. Рейчел немедленно материализуется рядом.

— Нам нужны два смежных номера, — говорит она быстро.

Почему два? Я уже открываю рот, чтобы возразить, но снова закрываю его.

— А где Лэйни?

— Папа, я здесь, — тихонько говорит дочка из-за спины Рейчел.

Ну и ну, я уже дочь не замечаю. Ладно, главное, что она с нами. Лицо у Лейни осунувшееся и очень бледное. Вокруг покрасневших глаз залегли темные круги.

— Два смежных номера, пожалуйста, — говорю я.

Получив ключи, мы направляется к лифту. Рейчел шепчет мне на ухо:

— Я пойду с Лэйни в один номер. А ты включи телевизор в другом. Мы должны знать, что происходит.

— Все что нам надо, — это найти Джейка, — пытаюсь протестовать я.

Я понимаю, что не смогу просто сидеть, сложа руки.

Рейчел глядит мне прямо в глаза:

— Я знаю. Но очень тебя прошу, пожалуйста, сначала посмотри новости. Сделай это для меня, чтобы я могла быть спокойна за Лэйни. А потом можешь идти.

Я киваю, поражаясь тому, как хорошо она всё понимает.

* * *

«Мартин-Кляйн был опознан как, по крайней мере, один из стрелявших и виновных в разыгравшейся сегодня в школе трагедии».

Услышав это в федеральном выпуске новостей, я с тяжелым сердцем переключаюсь на местный канал. И сразу узнаю стоящую перед телекамерами журналистку. Мы познакомились с ней года три назад на одном из благотворительных мероприятий. Теперь она стоит напротив так хорошо знакомого мне дома, куда я частенько подкидывал на машине Джейка. Кстати, гораздо чаще, чем мне хотелось бы.

«Так что же представлял собой этот подросток, Дуг Мартин-Кляйн»?

Разумеется, я не могу бросить жену и дочь, но больше всего мне сейчас хочется бросить все, помчаться к дому Мартин-Кляйнов, ворваться на их кухню и заставить родителей Дуга рассказать все, что знают. Вытрясти из них правду! Они должны знать, что на самом деле творилось у их сына в голове. Но я привязан к креслу, вынужден слушать идиотские домыслы репортеров. Вот журналистка обратилась к женщине средних лет во флисовом жилете и песочного цвета сапожках. Ее лицо кажется мне знакомым, только я не могу вспомнить, где прежде ее видел. Я сначала не обращаю на это внимания, но вдруг мой слух резануло то, что дама постоянно употребляет прошедшее время.

«Он был очень нелюдимым…»

В обеих этих женщинах мне чудится что-то крайне неприятное, шакалье… Может, я единственный, кто это замечает? Журналистка выходит вперед, ее рот слегка приоткрыт. Мне кажется, я слышу, как она дышит. Она кивает каждый раз после того, как ее собеседница произносит очередную фразу. Как будто знает всё наверняка.

Женщина, скорее всего мать, одного из знакомых нам детей, неестественно таращит глаза. Отвернувшись от журналистки, она возбужденно вещает, обращаясь к камере, адресуя свои слова телезрителям. О, она-то знает все. Она предупреждала, что случится нечто подобное, но тогда ее никто не слушал. Но теперь настал ее звездный час.

«И его родители тоже были нелюдимыми. Никогда не принимали участия в вечеринках, школьных мероприятиях, не бывали на благотворительных распродажах. Вообще ни с кем не общались. Я и сама даже ни разу с ними не разговаривала».

Опять прошедшее время. Эта баба и родителей Дуга похоронила вместе с сыном! Ее слова летят в меня как обломки камней, я чувствую, как они ранят меня, я истекаю кровью. Ведь отец и мать Дуга не умерли! Однако вот еще один, тайный смысл ее слов: то, что сделал сын, стало и для родителей смертным приговором.

«Хотя фамилии большей части жертв пока не опубликованы, поскольку для этого требуется официальное согласие их близких, нам уже стали известны имена трех погибших подростков: Аманда Браун, 15 лет; Кэндис Мур, 17 лет…»

Я не расслышал третьего имени. Кэндис Мур — боже мой, нет! Я закрываю глаза и вижу ее, как наяву: каштановые волосы, забранные сзади в тугой узел, задорные огоньки в больших зеленых глазах, невысокая стройная фигурка, заразительная улыбка на симпатичном круглом личике. Джейк собирался в ближайшее время пойти к ней в гости… Они были друзьями… И что, теперь ее больше нет?

Как же так? Нет, это невозможно. Просто невозможно, и всё тут. Кэндис Мур не может умереть. Маленькая невинная девочка, стоящая на пороге жизни. Нет и нет! Отрицание очевидного лязгает засовом, вталкивая мою сломленную душу в тюремную камеру действительности.

Я вытаскиваю телефон и снова набираю номер Джейка. Сразу включается голосовая почта.

— Джейк… — Я стараюсь придать своему голосу как можно больше уверенности. — Пожалуйста, возвращайся домой. Все будет хорошо. Я обещаю. Просто вернись домой. Мы сможем всё уладить. Пожалуйста, дружище, прошу тебя. Возвращайся.

Меня трясет, последние слова я произношу дрожащим голосом. Все тело покрыто мурашками. «Как будто кто-то прошел по моей могиле» — так говорила мама Рейчел. Я сажусь и утыкаю голову в сложенные ладони. Как тяжело. Медленно, но верно наступает осознание произошедшего. Куда ушли надежды и мечты, которыми была полна моя душа, когда я любовался на Джейка, наблюдал, как постепенно растет и расцветает мой сын? Теперь будущая жизнь проходит передо мной в обратном порядке: рождение внуков, волшебная свадебная церемония, выпускной бал — и что же, ничего этого не случится? Никогда? Я даже не знаю, целовался ли мой сын хоть раз в жизни. Один за другим светлые образы покидают меня, поглощаемые темнотой.

ГЛАВА 9 Джейк. Восемь лет

Джейк сидел на заднем сиденье, уткнувшись в книжку «Десять самых известных футболистов мира». Я притормозил у тротуара и взглянул на него в зеркало заднего вида. Однако как сильно сын вырос за последнее время! Это уже настоящая личность, со своими суждениями и пристрастиями, а не маленький мальчик.

— Эй, ты как там? — спросил я просто так.

— Что ты сказал?

Джейк опустил книгу, глядя на меня сквозь упавшие на лицо пряди. Темные волосы на макушке вечно торчали непослушными вихрами, и, как сын ни старался их причесывать, все равно выглядел взъерошенным. Со временем не только волосы у Джейка потемнели, его лицо тоже изменилось и приобрело более острые черты, сменившие мягкую округлую миловидность.

— У тебя все хорошо? — повторил я.

— Да, а что?

— Ну, может быть, ты не хочешь идти…

— На День рождения?

Мы остановились перед домом одного из одноклассников Джейка — Дуга Мартина-Кляйна. После того как однажды Джейк упомянул его имя, сказав, что старался проявить к нему доброту, я больше ни разу не слышал от него упоминаний об этом мальчике. Если честно, я вообще забыл о нем, поскольку у Джейка был свой круг друзей, с которыми он проводил много времени в школе и играл на переменах в футбол.

— Ну да, — ответил я.

Честно говоря, я чувствовал себя не вполне комфортно, поскольку совершенно не знал родителей Дуга. Ни разу не встречал ни его отца, ни мать на днях рождения одноклассников, которые мы с Джейком регулярно посещали.

— Почему не хочу? — Сынишка выглядел озадаченным.

Я улыбнулся.

— Ну ладно, тогда вперед!

Вместе, рука об руку, мы подошли к двери. С сосредоточенно-торжественным видом Джейк нес перед собой идеально упакованный (спасибо, Рейчел!) подарок — футбольный мяч. Я позвонил в дверь. Очень высокий мужчина в массивных очках и рубашке с короткими рукавами, застегнутой на все пуговицы, открыл нам дверь. Его густые кустистые брови не шелохнулись, когда он густым басом произнес.

— Ну, заходите.

И придержал дверь. Джейк вошел. Я двинулся было следом, но дверь слегка дрогнула, как будто хозяин собирался захлопнуть ее перед моим носом. Я протянул руку.

— Здравствуйте. Я Саймон Конолли, отец Джейка.

Мужчина без всякого выражения пробасил:

— Приятно познакомиться, я доктор Фрэнсис Мартин-Кляйн. Отец Дуга.

В прихожую выбежал мальчик, ровесник Джейка. Он улыбался, но его глаза-щелочки, слишком широко посаженные для такого узкого лица, оставались неподвижными, как у отца. Невысокий, тщедушный, Дуг почти утонул в своей, видимо, парадной рубашке в оранжево-бордовую полоску, рукава которой свисали до костяшек пальцев. На нем были черные кроссовки, а под мышкой он держал подарочное издание романа «Талантливый мистер Рипли».

— Привет, Джейк!

— Привет, Дуг.

— Заходи.

Джейк сразу же побежал за мальчиком наверх, где, по моим предположениям, находилась комната Дуга. Это показалось мне странным, ведь сегодня была вечеринка в честь дня рождения. Я перевел вопросительный взгляд на доктора Мартина-Кляйна: тот смотрел на меня своим тяжелым взглядом, как смотрят на шкаф или комод.

— Может быть, мы пришли слишком рано? Мне показалось, что я правильно запомнил время, но я вечно все путаю.

— Нет, все правильно, — кивнул доктор.

Он стоял, как изваяние, не делая приглашающих жестов по направлению к гостиной. Хоть кивнул бы, что ли. Чувствуя себя крайне глупо, я прочистил горло. Неловкость нарастала, и, будучи интровертом, я не мог понять, от кого исходит этот дискомфорт. Я все переминался с ноги на ногу, мучительно соображая, что бы сказать. Из двери на кухню высунулась растрепанная женская голова — наверное, мать Дуга. Муж слегка повернулся в ее сторону, и голова мгновенно исчезла.

— А остальные родители ждут детей в гостиной? Или мне удобнее забрать Джейка попозже?

Я, конечно, рассчитывал, что меня пригласят зайти. Я не привык оставлять сына у людей, с которыми не был знаком лично. Обычно Джейк ходил в гости всего лишь к паре близких друзей.

— О’кей, — выдавил из себя доктор, и на этот раз растянул губы в улыбке.

Я все еще не двигался. Не двигался и он. Я услышал, как наверху засмеялся Джейк.

— Значит, я жду вас через два часа, — произнес, наконец, хозяин.

Я отступил на шаг. Каким-то образом этот тип сумел повернуть всё так, словно оставить Джейка и уйти было моей идеей. Чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, я открыл наружную дверь и вышел на улицу. Когда я повернулся, чтобы попрощаться, доктор Мартин-Кляйн уже исчез.

* * *

Когда мы с Лейни снова подъехали к дому Мартинов-Кляйнов, Джейк и Дуг возились на лужайке. Джейк пристально рассматривал что-то в траве, а его приятель, похоже, чинил какой-то прибор, который издалека не был мне виден. Я остановился и посигналил, и Джейк поднял голову. Махнув мне рукой, он повернулся и что-то сказал Дугу. Тот никак не отреагировал, просто стоял и без всякого выражения смотрел, как Джейк вприпрыжку бежит к машине. Сын запрыгнул на заднее сиденье, пристегнул ремень безопасности и снова, как ни в чем не бывало, уткнулся в свою книгу: ну просто дежа вю.

Я ждал, но Джейк ничего не рассказывал. Машина катилась вперед. Я поймал его взгляд в зеркале и, воспользовавшись моментом, спросил:

— Как все прошло?

— Отлично! — Он продолжал читать (или просто рассматривал картинки).

Я выждал некоторое время, не желая силой выпытывать из него информацию. Но мне очень хотелось узнать, что произошло за время моего отсутствия. Если честно, доктор Мартин-Кляйн сильно меня взбесил.

— А кто еще был на празднике?

Голос Джейка звучал обыденно:

— Его родители, тетя и бабушка.

Я недоуменно потряс головой.

— А другие дети были?

— Не-а.

— А разве это был не День рождения? — удивился я.

— День рождения. Должен был прийти еще один парень, Джереми, но ему родители в последний момент не разрешили.

— И что вы делали?

— Мы просто играли, в основном в комнате Дуга.

— Во что же вы играли?

— Ну, во всякое разное. В солдатиков. Они у Дуга очень старые, вроде бы в них еще его папа играл, когда был маленький. Еще мы начали строить форт в лесу, позади его дома. Это очень крутое место, где можно поиграть с ружьями.

Больше сын ничего не добавил. Я покрепче ухватился за руль и сделал глубокий вдох.

— А чем вы занимались на лужайке перед домом?

Джейк опустил книгу, и его глаза нашли в зеркале мои. Он выглядел виноватым.

— Ничем.

— Скажи мне, пожалуйста.

— Да ничем, пап, правда.

— Просто скажи мне.

— Ты разозлишься.

Я вздохнул:

— Я не буду злиться. Просто скажи, и всё.

— Ну тогда давай объявим «момент амнистии», хорошо?

«Момент амнистии» — мое личное изобретение. Я придумал его, когда Джейк был еще совсем маленьким. Мы договорились, что в такие моменты он может сказать мне все что угодно (или спросить, или попросить), и ему за это ничего не будет. В «момент амнистии» я не имел права злиться или ругать его, а также не мог задавать неприятные вопросы. Я хотел сделать наше общение с детьми максимально доверительным и избежать возможных конфликтов. Я надеялся, что благодаря этой возможности детям будет легче делиться со мной всем, даже тем, что, по их мнению, могло бы расстроить родителей.

— Конечно. Давай говори.

— Дуг наступил на крота. Это произошло случайно.

Фу-у-у, ну и гадость, вот не ожидал! Я не знал, что сказать. В такие моменты я всегда стараюсь представить себе, что на моем месте сказала бы Рейчел.

— Фу-у-у, замолчи!!! — завизжала Лэйни со своего сиденья.

— Я качал его кишки на пальце. Вот так! — Джейк повертел указательным пальцем у сестренки перед носом.

Лэйни завопила. От ее сирены у меня мгновенно разболелась голова, и я потер лоб.

— Так, значит, все произошло случайно, ты говоришь? — переспросил я, хотя, по правилам, не должен был этого делать.

— Перестань!!! Не надо! — кричала Лэйни.

Джейк рассмеялся и сделал вид, что хочет дотронуться до нее «кротовым» пальцем. Она взвизгнула, отталкивая его руку.

— А ну прекратите сейчас же! — неожиданно для самого себя резко бросил я.

Джейк и Лэйни, не привыкшие, что на них кричат, разом замолчали. В машине повисла гнетущая тишина.

— Так, значит, все произошло случайно? — снова повторил я.

— Так сказал Дуг.

— Хм-м…

— Ты что, не веришь мне? — рассердился Джейк.

— Я же попросил «момент амнистии»!

Я глубоко вздохнул:

— Я полностью доверяю тебе, дружище. Ты никогда не обманываешь.

— Нет, папа, он обманул меня насчет Барби, — плаксиво напомнила Лэйни.

— Ну, мы же тогда разобрались, солнышко!

Больше по дороге домой я вопросов не задавал. Повернув на нашу улицу, я услышал возбужденные крики детей, которые проникали даже через поднятые стекла машины. Не меньше полудюжины мальчишек толпились на лужайке у дома Карен, самозабвенно гоняя мяч. О, счастливая юность! Этим юнцам в голову не приходило опасаться, что можно подвернуть ногу или потянуть больную спину.

Проезжая мимо, я не мог оторвать от них взгляда, и в душе поднялось привычное чувство беспокойства.

— Джейк, смотри, там Бо играет в футбол с остальными. Не хочешь присоединиться?

— Не-а, — сказал Джейк.

— Он обещал поиграть со мной в рыцарей, — запротестовала Лэйни.

— Но почему ты не хочешь? — настаивал я. — Ты же любишь футбол. Каждый день играешь в школе на переменах.

— Да, играю, но со своими друзьями.

— А чем тебе не нравятся Бо, Чейз и все остальные?

— Нормальные ребята, — пожал плечами Джейк. — Папа, ты что, так хочешь, чтобы я с ними поиграл? Но ты же не станешь меня заставлять?

— Ну что ты, дружище, конечно, нет! — Это все, что я смог из себя выдавить. Я вовсе не хотел, чтобы Джейк поиграл с соседскими ребятами. Я хотел, чтобы ему самому захотелось с ними поиграть. А это, как вы понимаете, далеко не одно и то же.

* * *

Во вторник на той неделе я повел Джейка и Лэйни в городской парк. Накануне вечером прошел дождь, и, когда мы проезжали круглые холмы, окружавшие наш квартал, зелень сияла первозданной свежестью и казалась неестественно яркой. Облака прорвались грозой, и воздух был теплым, с острой ноткой свежести. Превосходный день для того, чтобы провести его на природе.

Первым делом мы отправились на наше любимое место и с радостью обнаружили, что там пока еще никого нет. Джейк и Лэйни наперегонки помчались на детскую площадку, сшибая по дороге все, что попадалось на пути. Пока они карабкались на огромную черепаху, пятна полуденного солнца играли на их лицах. И мне вдруг ужасно захотелось сфотографировать детей, что я делал крайне редко. Наш семейный фотоальбом был лишь наполовину заполнен от того, что именно я отвечаю за снимки. Но в тот день я решил запечатлеть мгновения общей радости, которые мы потом всегда будем вспоминать с удовольствием.

— Ребята, смотрим сюда, — скомандовал я.

Они повернулись и увидели, что я снимаю их на мобильник. Оба скорчили забавные рожицы, и я, смеясь, сделал несколько кадров. Получилось неплохо, и я решил отправить фотографии Рейчел на ее новый телефон. Глядя на один из удачных кадров, я вдруг понял, что всё наше существование складывается из таких вот моментов. И хотя я частенько жалел, что посвятил свою жизнь воспитанию детей, в тот день я от души порадовался, осознав одну важную вещь: я почти ничего не упустил из жизни своих сына и дочери.

Пока я размышлял, на площадку прибыли еще три компании ребятишек, моментально разбежавшихся по разным горкам, домикам и лестницам. Лэйни мгновенно подружилась с двумя девочками ее возраста. Через минуту они, хихикая, уже играли в одной из деревянных построек, продавая песочек тем, кто пробегал мимо. На некоторое время я потерял из вида Джейка. А потом увидел его на качелях. Он медленно раскачивался взад и вперед, с улыбкой наблюдая за тем, как играют другие дети. Очевидно, одиночество его совершенно не тяготило. Однако не могу сказать, чтобы это не беспокоило меня. Немного понаблюдав за сыном, я подошел и подсел на соседние качели.

— Что случилось, дружок?

— Ничего.

— Тебе весело? — спросил я.

Джейк кивнул. Покачав головой, я рассмеялся:

— Чувствуешь себя здесь комфортнее, чем на совместных играх?

Эти слова выскочили из меня раньше, чем я успел подумать. Я тут же спохватился, решив, что это слишком взрослый вопрос, который не стоит задавать ребенку. Но Джейк в ответ тоже рассмеялся и спокойно кивнул.

Мы посидели рядышком некоторое время. К нам подбежала Лэйни.

— А какой сегодня день? Вторник? — спросила она, с трудом переводя дух.

— Да.

— Я хочу на «детский день».

— Жалко уходить из парка, здесь так хорошо. Давай пойдем на «детский день» на следующей неделе?

Дочка молча смотрела мне в глаза. Я видел, что она хочет возразить и придумывает аргументы, но тут одна из новых подружек позвала ее, и она умчалась в свой песочный магазин, сосредоточенная и счастливая, как всегда.

Минутой позже я получил от Рейчел эсэмэску: «Похоже, вам там весело. Жаль, что я не с вами».

— Мы скоро пойдем домой? — спросил Джейк.

— Скоро, дружище, — ответил я, глядя в телефон.

* * *

Вечером, уложив детей, я все еще думал об эсэмэске Рейчел. В конце концов, я решил спросить ее саму. Я нашел Рейчел в ванной комнате, она чистила зубы, готовясь ко сну.

— Слушай, может быть, мне не стоило тебе это присылать?

— Ты про что? — удивилась она, сплевывая пену в раковину.

— Да про эту фотографию. Наверное, не стоило присылать ее тебе, когда ты была на работе.

Рейчел недоумевающе посмотрела на меня:

— Почему не стоило?

— Ну, нельзя отвлекать человека от работы. Ты же должна выполнять служебные обязанности. А не использовать телефон в личных целях.

Рейчел сделала большие глаза:

— Да ну тебя! Никто даже и не заметил. Знаешь, я сегодня так завидовала вам, ребята! Мне так хотелось тоже побеситься в парке!

И, хотя дальнейшая дискуссия на эту тему могла загнать меня в привычную колею сомнений: не жалеет ли Рейчел, что предпочла карьеру заботе о детях; и не жалею ли я о том, что не в состоянии содержать семью, — я все-таки, рискуя ввязаться в болезненный для нас обоих разговор, решил прояснить вопрос до конца:

— Так все-таки, стоило мне присылать тебе этот снимок или нет?

— Саймон! Конечно, стоило! Какой матери не захочется иметь фотографии своих детей?

— Теперь понятно, — сказал я.

И тоже стал чистить зубы. Мне хотелось бы поговорить еще, расспросить Рейчел о том, как у нее сегодня прошел день, но мысли уже переключились на мои собственные завтрашние планы. Я прошелся по всему расписанию, выверив его до минуты, подумал о том, какую одежду приготовить детям, прикинул, что мы будем есть на обед. Да и Рейчел следовало ложиться вовремя. Она быстро юркнула в постель и, когда я тоже туда забрался, уже спала.

ГЛАВА 10 День первый

Когда Рейчел проскользнула ко мне из соседнего номера, я все еще просматривал свой телефон. За последние три часа я получаю около пятидесяти сообщений: все либо от родственников погибших, либо от журналистов. И каждое из них царапает мне сердце, потому что я-то жду весточки от Джейка! Я засовываю мобильник в карман, и тут приходит еще одна эсэмэска. Машинально сунув руку в карман, я нащупываю смятую бумажку и вспоминаю про записку.

— О, черт! — шепчу я.

— Что такое? — спрашивает Рейчел.

Я вытаскиваю из кармана смятый листок и протягиваю ей.

— Я нашел его этим утром, но не успел прочитать, а потом потихоньку стащил. Не хотел, чтобы полиция нашла ее. Это выпало из учебника Джейка.

Рейчел бледнеет, но не шевелится. Я разворачиваю листок. Помимо сделанных на уроке записей, несколько строк были написаны более крупно, видимо, для того, чтобы их можно было бы прочитать с соседней парты:

«ВСЁ ЗАШЛО СЛИШКОМ ДАЛЕКО!

ТЫ ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬСЯ.

Я ПРОСТО ХОЧУ, ЧТОБЫ ВСЁ ЭТО ДЕРЬМО ПРЕКРАТИЛОСЬ.

НЕМЕДЛЕННО ИЗБАВЬСЯ ОТ ЭТОЙ ШТУКИ.

ЕСЛИ ТЫ ОСТАВИШЬ ЕЁ ТАМ, ВСЁ БУДЕТ КОНЧЕНО.

Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДУ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ».

Я бросаю взгляд на жену. Губы ее шевелятся, глаза бегают по строкам. Прочитав записку, она выпрямляется, глядя в пространство перед собой. Похоже, ей удается взять себя в руки.

— Господи, ну и о чем тут говорится? — спрашиваю я.

Рейчел как будто боится говорить, чтобы не спугнуть маленький проблеск надежды, промелькнувший в тексте.

— Это может ничего не означать, — шепчу я.

Она молча протягивает мне ключи от своей машины:

— Поезжай за ним, Саймон.

Я киваю. Наконец-то.

* * *

Выйдя из отеля, я иду на парковку в поисках «ауди» жены. Так непривычно держать в руке ее ключи, которые по форме отличаются от ключей от моего «форда». Я вставляю их в зажигание, завожу машину и выезжаю на дорогу. Ого, похоже, эта машина любит скорость! Я вдавливаю педаль газа в пол, мотор оживает, автомобиль рвется вперед, и стрелка спидометра за несколько секунд перемещается от нуля до отметки в шестьдесят миль. Круто, поскорее бы убраться от отеля. Круговорот мыслей в голове потихоньку замедляется. Я наконец-то в движении, наконец-то могу чем-то помочь Джейку.

Я знаю, откуда лучше всего начать поиски. Существует, пусть и крохотная, вероятность того, что Джейк не только не участвовал в стрельбе, но и остался невредимым. Что, если он просто прогулял школу? Такое случалось и прежде. Не далее, как на прошлой неделе они с Максом получили выговор за то, что сбежали с уроков и отправились в «Макдоналдс» пообедать.

Я вцепляюсь в эту идею, как крокодил в нагнувшегося к воде олененка. Хотя нет, это неподходящее сравнение, потому что крокодил, вцепившись в жертву, тащит ее к себе в болото, или где он там живет… А я, напротив, цепляюсь за идею в надежде, что она вытащит меня из трясины, понимая, что это, возможно, — мой последний шанс.

Правда, когда я взглядываю на часы, энтузиазма сразу убавляется. Без четверти четыре. Где можно пропадать столько времени?

Первым делом я звоню Максу на домашний номер. Никто не отвечает, поэтому я оставляю на автоответчике сообщение с просьбой перезвонить. По дороге я перебираю в уме наблюдения, накопленные за годы, проведенные с Джейком и Лэйни. В моей голове собралось огромное количество «файлов». В конце концов, я прихожу к выводу, что если Джейк и впрямь куда-то скрылся (ведь больше никто из школьников не пропал), то, скорее всего, что-то очень сильно его расстроило. Кто знает, не связано ли это с девочкой? Хотя вряд ли, он ни разу не упоминал при мне о любовных делах. Я решил спросить об этом у Лэйни, когда вернусь, хотя эта гипотеза мне самому кажется достаточно абсурдной.

Ладно, допустим, Джейк надумал спрятаться. Ну и куда он мог пойти? Ага, кажется, у меня появилась еще одна идея. Мы любили гулять втроем в лесопарке недалеко от нашего дома. Там почти никогда не было народа. Вороша ногами толстый слой опавшей листвы, мы доходили до старой полуразрушенной церкви, и чувствовали себя чуть ли не первооткрывателями, ступившими на неизвестный берег. А когда мы натолкнулись на могильные плиты времен Гражданской войны, Джейк вообще был крайне впечатлен. Он страшно оживился и решил более тщательно разведать окрестности, в надежде найти другие исторические загадки. Лэйни, напротив, слегка испугалась и выглядела подавленной, поэтому в первый раз мы не стали там задерживаться. Но впоследствии мы с Джейком возвращались на то место неоднократно. Кстати, однажды, когда мы вдоволь налазились по развалинам церкви и решили перекусить, я, прислонившись к стене, поинтересовался, не считает ли сын ненормальным, что его отец взял на себя роль домохозяйки.

— Ха! — ответил Джейк. — Так я давно уже понял, что мой папа ненормальный!

— Очень смешно, — сказал я и, внезапно бросившись вперед, сделал ему легкий захват головы. И сразу же отпустил: — Нет, серьезно, кто-нибудь говорил тебе что-то по этому поводу?

— Ну да, пару раз. Я помню, один или два учителя очень удивлялись.

— Правда? И что же они сказали? — спросил я.

— Да ничего особенного. Типа, это непривычно. Но ребята считают тебя крутым. Макс всегда говорит, что мне повезло с отцом. Ему нравится, что ты нестрогий. Я имею в виду, что ты иногда разрешаешь нам есть на завтрак торт.

Я рассмеялся:

— Вот как? Забавно.

В течение нескольких дней после этого разговора я чувствовал себя прекрасно. Сейчас мне кажется, что это было очень давно.

Я съезжаю с дороги, паркуюсь на обочине и иду по тропинке в лес. Я прохожу между домиком привратника и большим старинным особняком в колониальном стиле с постоянно зашторенными окнами. Мне кажется, что моим телом управляет кто-то другой. Я двигаюсь вперед, имея перед собой конкретную цель, но в то же время чувствую себя плутающим в густом тумане, который скрывает от меня реальность. Да и спросить себя, почему я здесь? Почему я брожу по старинному заброшенному кладбищу, спрятанному глубоко в лесу? А если кто-то узнает об этом? Что подумают люди о моем сыне, который чувствовал с этим местом особенную связь?

Я быстро иду между высокими прямыми стволами дубов. Специально плутаю в подлеске, осматривая самые потаенные уголки, молясь про себя, чтобы вот сейчас из этого ужасного морока выскочил Джейк, целый и невредимый и ничего не знающий о той трагедии, которая накрыла наши жизни.

Чем ближе я подхожу к разрушенной церкви, тем медленнее становится мой шаг. Ужас и надежда становятся двумя полюсами магнита, отталкивающимися друг от друга. Я хочу найти здесь Джейка, но, если надежда не оправдается, еще один призрачный лучик погаснет в бездне ужаса и отчаяния. Я еще не готов признать существование этой бездны.

Тропинка сужается. Продираясь сквозь колючие кусты и ветки, я через некоторое время выхожу на открытое пространство и останавливаюсь у разрушенной церкви. Призраки прошлого ощущаются тут повсюду: в покрытых мхом руинах и ушедших в землю валунах, разбросанных вдоль холма, как старые кости.

— Джейк, — зову я.

Мне отвечает крик краснохвостого ястреба, заверещавшего вдалеке. Я поднимаю голову, присматриваясь в попытке увидеть его. Не могу объяснить, зачем мне это нужно.

— Джейк, отзовись, — шепчу я.

Я обыскиваю руины. Я тревожу забытые могилы, надеясь… на что? На то, что Джейк, улыбаясь, прячется за одним из кустов и только и ждет, чтобы выскочить с торжествующим криком и напугать своего «старика»? Думает, что я схвачусь за сердце, а потом буду громко хохотать вместе с ним? Я понимаю, что сына здесь нет, но фанатично продолжаю поиски.

Одна церковная стена еще стоит, поднимаясь к тому месту, где когда-то была крыша. Я кладу руку на холодный камень и поворачиваюсь посмотреть на то, что когда-то было внутренним пространством церкви. И тут мое сердце на мгновение замирает.

В воздухе болтается кукла, подвешенная на плетеном зеленом шнуре, который образовывает на ее шее идеальную петлю. Я смотрю на облезлое лицо куклы: один глаз вывалился, а второй прикрыт ресницами; поблекшая от дождя красная краска покрывает бесформенный рот; когда-то светлые волосы свалялись и торчат грязными клочьями. Я падаю на колени, и рыдания клокочут в моей груди. Слезы льются из глаз тяжелыми ручьями. Я не могу дышать, не могу думать. Я всхлипываю, задыхаюсь и кашляю, не в силах остановиться. Впервые за все время я начинаю сомневаться в своем сыне.

* * *

Темнеет, и это заставляет меня вынырнуть из мрака, в который погружена моя собственная душа. Солнце садится за похожие на скелеты стволы деревьев. Колени пронзает ледяная боль: не то от застарелых травм, не то от долгого стояния на влажной земле, холод которой проникал до самых костей. Я плохо соображаю и лишь понимаю, что, видимо, пробыл на развалинах старой церкви очень долго. Все впустую, Джейка здесь нет. Надо сделать над собой усилие и встать. Отец я, в конце концов, или нет? Я беру себя в руки и подхожу поближе к кукле. Я не могу заставить себя притронуться к ней. Что она могла означать? Мой смертный приговор, вот что… Я чувствую себя изменником, предателем, я раздавлен и сбит с толку.

Я прыгаю на ватных ногах, чтобы немного разогреться. Кровь постепенно возвращается в затекшие конечности. Кукла, с этим ее диким взглядом, в драных заплесневелых лохмотьях, больше смахивающих на облезшую кожу, висит передо мной. Ладно, хорошо, что именно я на нее натолкнулся; больше никто не должен увидеть эту мерзость! Неуклюже потянувшись, я пытаюсь сорвать куклу с ржавой перекладины, на которой она висит. Я хватаю плетеный шнур и вижу, что он завязан сложным узлом. Тяну, но он не поддается.

У меня есть маленький перочинный ножик, прикрепленный к брелку от ключей. Рейчел, которая много путешествует, всегда говорит, что в аэропорту меня мигом завернет служба безопасности.

Но, поскольку я никогда не летаю самолетами, брелок остается при мне уже многие годы. Теперь и ножик наконец-то пригодился. Я открываю его, блестит маленькое острое лезвие. Подойдя поближе, я обрезаю шнур, и кукла падает на гниющие листья. Подняв ее с земли, я спешу к машине.

— Это наверняка проделки Дуга, — вдруг произношу я и смеюсь от облегчения. Мне так хочется, чтобы это было правдой… — Джейк никогда бы в жизни ничего подобного не сделал!

Когда я говорю эти слова, то чувствую, что верю в них. Я оглядываюсь, как будто боюсь, что меня кто-нибудь услышит, и засовываю куклу в карман.

Добравшись до машины, я вдруг понимаю, что нарушаю закон или, как сказала бы Рейчел, препятствую правосудию. Ведь за сегодняшний день я уже второй раз скрываю серьезные улики. Тогда я задумываюсь: может, не стоит уносить куклу отсюда, с места, так сказать, преступления, свершенного над ней?

Вторая потенциальная улика — записка. Я снова достаю ее и перечитываю. Может ли быть, что Джейк имеет в виду эту куклу? Если так…

— Место преступления… — произношу я, содрогнувшись.

Я понимаю, что поступаю неправильно, но мне страшно даже представить себе, что подумают полицейские, если увидят эту болтающуюся на веревке мерзость. А ведь они наверняка узнают, что Джейк любил бывать на старом кладбище. И потом они, конечно, истолкуют факты превратно, сформируют неправильное представление о моем сыне. Так его могут запросто обвинить в убийствах тех детей! Ну уж нет, я не могу позволить, чтобы равнодушные копы разрушили мальчику жизнь!

Сделав глубокий вдох, я открываю дверь машины и закидываю куклу на заднее сиденье. Я чуть было не бросаю туда же записку, но, вовремя спохватившись, снова сую ее в карман. Сев за руль, я пытаюсь представить себе, где бы сейчас мог находиться мой сын. Ну думай же, думай! На футбольном поле? Он иногда туда ходит. Я решаю проехать мимо места, где Джейк играет с друзьями в футбол каждое воскресенье после обеда. Может, он там? Или Макс? Тогда я спрошу его, вдруг он знает, где я могу найти Джейка.

Голова кружится от голода и мучительных мыслей. Если Джейк в порядке, почему он до сих пор не связался с нами? Ведь он наверняка уже слышал, что произошло, знает, в чем его обвиняют. Господи, а вдруг он пустился в бега? Я стараюсь отогнать эту мысль, задвинуть ее как можно дальше, пока она не дала ходу другим, еще более ужасным, предположениям.

Я рассеянно вставляю ключ в зажигание, и мотор машины Рейчел оживает. Какой знакомый звук. Когда дети были помладше, я всегда (за исключением тех дней, когда жена уезжала в командировку) ждал его с большим нетерпением. Ведь шум мотора «ауди» означал возвращение Рейчел, то драгоценное мгновение, когда я могу сложить с себя ответственность за детей хотя бы ненадолго.

«Джейк Конолли».

Я вздрагиваю, услышав имя сына, которое внезапно звучит у меня над ухом, и лишь через мгновение соображаю, что в машине заработало радио. А вдруг Джейк нашелся? Такая мысль мелькает у меня в голове, и я прибавляю громкости.

«Теперь полиция считает, что Дуглас Мартин-Кляйн действовал не один. Она располагает сведениями о том, что другой ученик школы, Джейк Конолли, находился вместе с Мартином-Кляйном менее чем за час до начала стрельбы.

В данный момент в доме предполагаемого сообщника проводится обыск. Как мы уже сообщали ранее, по неподтвержденным данным, тело одного из стрелявших, Дугласа Мартина-Кляйна, было обнаружено на месте сегодняшнего леденящего душу преступления».

Дрожащей рукой я выключаю радио, чувствуя, как холодный пот выступает у меня на лбу и ледяные струйки ползут по спине. Как объяснить, что чувствуешь, когда слышишь подобные вещи о твоем сыне? Я не испытываю ни гнева, ни боли, ни удивления, лишь один отупляющий шок. Вокруг меня вдруг образуется полный вакуум. Нет ничего. Абсолютно ничего. И это лишь начало.

ГЛАВА 11 Джейк. Девять лет

Моя мама подъехала к полудню, чтобы посидеть с Лэйни. Я уже был готов к выходу — рубашка застегнута на все пуговицы, черные ботинки начищены. Рейчел любила повторять, что я — единственный из ее знакомых, кто любит черную обувь. Я попытался вспомнить кого-нибудь еще, но у меня тоже не получилось. Но в коричневых ботинках я чувствовал бы себя, как ученик в школьной форме.

— Саймон?

— Я наверху!

Я услышал, как мама прошла на кухню.

— А где моя любимая внученька?

Я без труда представил себе, как Лэйни радостно бросается навстречу бабушке и, обхватив руками, повисает на ней. И они улыбаются друг другу широкой белозубой улыбкой, передающейся по наследству по женской линии семейства Конолли.

Я стоял в гардеробной, размышляя, стоит ли надевать галстук. После того как я ушел со службы, я делал это всего четыре раза. Три раза — на встречи со своими клиентами, список которых всё увеличивался (я зарабатывал неплохие деньги как копирайтер: писал статьи на разные темы, в основном для медицинских журналов), и один раз на свадьбу Марка: тот на старости лет решил вторично жениться на танцовщице из Лос-Анджелеса. Все-таки Рейчел и ее брат были такими разными, хотя лично меня это нисколько не удивляло. Сейчас Марк судился со своей бывшей супругой, пытаясь получить опекунство над детьми, которых он с таким успехом вырастил. Мне его очень не хватало, но после того вечера жизнь только и делала, что подставляла нам подножки, мешая дальнейшему сближению.

В конце концов, я решил отказаться от галстука. Так же как и от джинсов, хотя обычно почти не вылезал из них. Мне показалось, что это не слишком подходящий наряд для визита в школу. Определившись с одеждой, я спустился вниз.

Моя мать сидела рядом с Лэйни и восхищенно ахала, разглядывая один из ее рисунков.

— Это самое красивое дерево, которое мне приходилось видеть!

— Но оно же синее, бабушка, — резонно заметила Лэйни, скромно потупившись.

Я улыбнулся:

— А где Джейк?

Мама закатила глаза и укоризненно покачала головой. Я вспыхнул, чувствуя прилив крови к голове.

— Что случилось?

Мать тяжело вздохнула и отвернулась к окну:

— Не понимаю, чем я заслужила такую ненависть со стороны родного внука.

Я взглянул на Лэйни — ее глазенки широко распахнулись от изумления.

— Мама, иди сюда, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее.

Она прошла за мной в гостиную. Я прикрыл двустворчатую дверь, чтобы Лэйни не могла нас услышать, и незаметно окинул комнату взглядом. Джейк частенько устраивался с книжкой и фонариком где-нибудь под столом рядом с диваном, и я не хотел, чтобы он стал случайным свидетелем нашего разговора. Убедившись, что поляна пуста, я повернулся к матери.

— Ты не должна говорить подобные вещи в присутствии Лэйни, — сердито заявил я. — Черт побери, ты вообще не должна говорить ничего подобного.

— Эй, лучше последи за своим языком! — парировала она.

Я глубоко вздохнул:

— Господи, ну почему ты вечно пытаешься сменить тему!

— Что ты имеешь в виду?

— Мы говорим о Джейке, а не обо мне!

— Я действительно не понимаю, что я такого сделала, что внук так ко мне относится! Я вошла, а он даже головы от книжки не поднял!

— Я уже сто раз тебе повторял: Джейк со всеми так себя ведет. Согласен, иногда это выглядит неловко. Но такой уж у парня характер.

— Но я ему не посторонняя… — начала она.

— Мама, прекрати, пожалуйста!

Она удивленно моргнула:

— Что?

— Просто оставь мальчика в покое, хорошо? Ему всего девять, а ты — взрослый человек. Перестань воспринимать все на свой счет.

— Я просто надеялась, что Джейк изменится в лучшую сторону. Но теперь я вижу, что воз и ныне там. Все мои усилия напрасны.

Я с силой сжал пальцами виски.

— Мама, очень тебя прошу! Он же мой сын. Думаешь, я не говорил с ним об этом?

— Не могу понять, в кого он такой уродился…

Я выдавил из себя саркастический смешок:

— Ты это серьезно? А вспомни, как однажды, когда я был маленький, твоя подружка, миссис Мастерсон, которая жила по соседству, угостила меня конфетой, а я отказался, потому что считал ее чужой.

— Не придумывай, не было ничего подобного.

Я отвернулся, чтобы скрыть свое раздражение.

— Мне пора уходить, а то опоздаю на родительское собрание.

Открыв двери, я вернулся в кухню и позвал оттуда:

— Джейк!

— Да, пап, — откликнулся он снизу, из подвала, переоборудованного в игровую комнату.

Я медленно спустился к сыну, по дороге думая, что ему сказать. Джейк сидел в одном из кресел-мешков на полу, держа в руках фигурки футболистов, и сталкивал их друг с другом, сопровождая свои действия зловещим рычанием. Он не поднял глаз, когда я подошел.

— У тебя все в порядке?

— Конечно, — буркнул он.

— А ты не забыл поздороваться с бабушкой, когда она пришла?

Он взглянул на меня вмиг ставшими виноватыми глазами:

— Ой, забыл…

— Как же так, дружище?

— Папа, прости… — Глаза его покраснели и налились слезами.

— О нет, пожалуйста, только не вздумай плакать! — взмолился я.

— Прости…

Мне иногда казалось, что у Джейка слишком чувствительное для его возраста сердце. Я понимал его: мальчик расстроился, так как осознал, что поступил плохо, невольно обидев бабушку. Поэтому сказать то, что я собирался, становилось еще тяжелее, но это было необходимо.

— Ладно, проехали. Но постарайся быть к ней повнимательнее, хорошо? Иначе бабушка может подумать…

— Что подумать? — быстро спросил он.

— Ничего, просто постарайся, ладно?

Джейк выпрямился в кресле:

— Что ты хотел сказать перед этим?

— Ничего. Слушай, мне уже пора идти к тебе в школу на родительское собрание.

— Надеюсь, учительница не будет меня ругать, — пробормотал сын, отворачиваясь.

Я усмехнулся:

— До сих пор такого не случалось!

* * *

Я отправил Рейчел сообщение со школьной парковки. Тишина. Подождав ответ с минуту, я решил не задерживаться. Хотя бы один из родителей должен прийти вовремя. Конечно, я не думал, что учительница устроит из-за этого скандал, но решил не испытывать судьбу. Мы и так на несколько минут опоздали на собрание к Лэйни, и я чувствовал себя ужасно. Поздоровавшись с двумя женщинами из школьной администрации, я прошел к классу Джейка. Родители ребят из бейсбольной команды, с которыми я занимался, толпились около соседнего кабинета в ожидании начала собрания. Я помахал им рукой.

— Здравствуйте, тренер! — радостно приветствовал меня отец одного из учеников. Его жена тоже мне улыбнулась.

— Ну, как там наш Маркус? Готов к новому сезону?

— Будем надеяться!

Я прошел мимо них к своему классу и осторожно заглянул внутрь через стеклянную дверь. Предыдущее собрание еще не закончилось, и я вернулся к родителям в холл.

— Что, начало матча откладывается? — пошутил отец Маркуса.

— Команда еще не в полном составе, — в тон ему ответил я.

— А долго вы еще будете тренировать ребятишек? — спросила его жена.

— До тех пор, пока Джейку не надоест играть.

Мой сын и Маркус не были друзьями. Они хорошо ладили в команде, но, сомневаюсь, что перекинулись хотя бы парой слов вне поля. Мне нравились родители Маркуса, поэтому мы с удовольствием болтали, пока учительница не освободилась. Я бросил последний взгляд в холл, надеясь увидеть Рейчел, но она все еще не появилась.

Провожая меня в свой класс, миссис Дженкинс улыбалась. Стены комнаты сплошь покрывали разноцветные рисунки, их неровные линии сливались в единый узор, создавая картину мира глазами девятилеток. На последней парте выстроились сделанные из пластиковых бутылок фигуры выдающихся деятелей, представляющих значимые периоды истории нашей страны. Взглянув на них, я мельком подумал, что неплохо было бы оказаться в компании людей, фамилия которых начинается на «Э» — Амелия Эрхарт, Альберт Эйнштейн, Томас Эдисон. А кого мы имели в своей компании? Клинтона и Казанову?

— Пожалуйста, садитесь, мистер Конолли, — миссис Дженкинс озабоченно заглянула мне за плечо. — А миссис Конолли не присоединится к нам сегодня?

— Боюсь, она задерживается, — сказал я.

Миссис Дженкинс подошла к низкому круглому столу, рядом с которым стояли один стул нормального размера и ряд стульчиков, представляющих его миниатюрные копии. Я было направился к большому стулу, но миссис Дженкинс, опередив меня, уселась на него первой и выразительно посмотрела на маленький.

— Ну что ж, подождем вашу супругу?

Я попытался устроиться на крохотном сиденье, прилаживаясь и двигая стульчик туда-сюда, пока не нашел минимальную точку равновесия. Кое-как устроившись, я повернулся к миссис Дженкинс и обнаружил, что смотрю на нее снизу вверх. Я сразу снова почувствовал себя ребенком, сложившим руки на коленях в ожидании грядущих неприятностей. И виновато сказал:

— Я думаю, не стоит.

— Вы уве-е-ерены-ы? — протянула учительница, как будто сомневалась в моем праве принимать столь ответственные решения, и я подумал: может, она и в самом деле так считает? Может быть, миссис Дженкинс не в курсе, что именно я сижу дома с детьми?

— Ну, хорошо. — Она пошелестела бумажками на столе. — В таком случае позволю себе сказать, что Джейк — прекрасный мальчик. И мне, на самом деле, импонирует его взгляд на вещи.

Что бы это могло означать?

Учительница продолжала:

— Вот оценки Джейка. И они полностью соответствуют его способностям.

Я посмотрел на бумажку, которую она мне подсунула. В одной колонке перечислялись учебные дисциплины: математика, чтение, граждановедение (неужели девятилетние дети такое изучают?) и куча других. В другой графе были проставлены баллы, от 1 до 100. У Джейка по всем предметам, кроме одного, стояло по 90 баллов. В правом углу я заметил сведения о среднем балле по классу. К моему изумлению, он оказался больше 80. Ну и ну, неужели такое возможно?!

По сравнению со столь одаренными и хорошо успевающими детьми я почувствовал себя полным разгильдяем и недорослем. И смущенно поинтересовался:

— Скажите, а что такое граждановедение? — Это была единственная дисциплина, по которой оценка у Джейка оказалась гораздо ниже средней по классу.

Я припомнил, что, когда сам еще учился в начальной школе, одну девочку из параллельного класса наградили за активную гражданскую позицию: она вроде бы продала своего плюшевого медведя и пожертвовала вырученные деньги на благотворительность. Разумеется, ее заставила так поступить мама, но никто об этом не упоминал. Загадочное граждановедение явно не давалось Джейку: его оценка была всего лишь 54.

— Ну, данный предмет направлен на то, чтобы научить детей ставить общественные интересы выше личных. Мы стараемся преподать ученикам базовые ценности, на которых в дальнейшем будет формироваться личность просвещенного и социально ответственного гражданина.

Этот ответ прозвучал, как заранее заготовленная речь. Я подождал, желая убедиться, что учительница закончила.

— А почему Джейк именно по этому предмету получил 54 балла?

Я имел в виду, что гражданская позиция — понятие абстрактное, и вряд ли вообще возможно оценить ее в конкретных баллах. Но миссис Дженкинс, разумеется, истолковала мой вопрос иначе.

— Я как раз хотела поговорить с вами об этом. Мне кажется, Джейк иногда не вполне вовлечен во взаимодействие с одноклассниками.

У меня сжалось в груди. До этого дня учительница никогда не критиковала сына. За прошедшие годы мне не раз приходилось слышать, что Джейк помогает другим справляться с заданиями, никогда не дразнится и что для педагога большая радость — иметь в классе такого ребенка. Пару раз, правда, я слышал замечания, что он стесняется выступать со сцены, но ничего критичного в этом не было. Это, скорее, было сказано с улыбкой: «Ну, это же наш Джейк, что тут поделаешь!». И сейчас слова миссис Дженкинс застали меня врасплох.

— Вот тебе раз, — сказал я. — А в чем это конкретно проявляется?

— Ну, например, в прошлый четверг, — она прочистила горло, — мы ставили школьный спектакль по пьесе Розы Паркс. Я распределила роли среди всех учеников, и Джейку досталась роль водителя автобуса. Но, когда пришло время произнести свой текст, он отказался это сделать.

— То есть как это — отказался?

— Да вот так. Просто не стал читать свои слова и точка, несмотря на всяческую поддержку с нашей стороны.

Я не нашелся, что ответить, пытаясь представить себе, в чем выражалась «всяческая поддержка».

— Мистер Конолли?

— А, да… Вы же знаете, Джейк не любит привлекать к себе внимание.

— Мне это известно, — с серьезным выражением кивнула учительница. — Джейк действительно невероятно застенчивый. И довольно нелюдимый. Я это заметила.

Я сразу ощетинился.

— Он вовсе не застенчивый, у него куча друзей!

Миссис Дженкинс откинулась назад, изучающе глядя на меня. Я заерзал, и в этот момент дверь распахнулась и в класс влетела Рейчел в своем строгом деловом костюме. Напряжение спало, немедленно уступив место другому настроению.

— Миссис Конолли, я очень рада, что вам удалось прийти. Я уверена, что вы очень заняты… — учительница неодобрительно осмотрела костюм моей жены, — …на работе, и с трудом представляю, как только вы все успеваете!

* * *

Мы с Рейчел стояли на школьной парковке. Нахмуренные брови говорили о том, что жена расстроена. Но чем именно, я еще не понял.

— Что случилось? — спросил я.

— Нет, ты это слышал? Что, черт побери, учительница имела в виду?

— Успокойся. — Я глубоко выдохнул и слегка расслабился. — Представь себе, она назвала Джейка чрезвычайно застенчивым и нелюдимым!

Рейчел слегка кивнула:

— Но ведь это правда, Саймон!

— Что-о-о? — сощурил я глаза.

— Джейк и впрямь сильно стесняется. Особенно в большой компании. Но он справляется с собой. У него есть друзья, и ему с ними хорошо. Это все, что ему надо.

Я не верил своим ушам. Рейчел прежде никогда раньше не говорила так о сыне. К тому же, я не был согласен с женой. Да что там, ее замечание меня сильно разозлило. Джейк, скорее, был избирательным в общении, а не застенчивым, и тем более, не нелюдимым. Согласитесь, это не одно и то же.

— Я вообще-то хотела сказать о другом, — заявила Рейчел. — Эта миссис Дженкинс, между прочим, и сама замужем.

— Ну и что? — не понял я.

— Да то, что она тоже замужем и при этом работает. А мне, видите ли, выражает лицемерное сочувствие. Ах, дескать, как непросто совмещать материнство и карьеру!

— Она так сказала?

Рейчел простонала:

— Ты иногда бываешь таким невнимательным, Саймон! Я знаю, что тебе тяжело! Ты думаешь, я не замечаю, насколько неуверенно ты чувствуешь себя с мужчинами из нашего окружения, или не понимаю, почему ты вечно всех поучаешь? Но мне тоже нелегко, поверь. Каждый день я страдаю от чувства вины. Всякий раз, когда я слышу историю о том, как дети сделали что-нибудь забавное, мне больно. Но мы же приняли для себя решение, которое лучше для нас обоих, верно?

Я кивнул:

— Да. И не стоит переживать по этому поводу.

* * *

На следующий день у детей был выходной, поскольку в других классах тоже проходили родительские собрания; я же сам еще не отошел от вчерашнего. Джейк и Лэйни не вставали до тех пор, пока Рейчел не ушла на работу. А потом они, перешептываясь, прокрались в нашу спальню. Я уже проснулся, но лежал, закрыв глаза, и улыбался, чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло. Мне ужасно нравилось слушать, как сын с дочерью шептались, не подозревая о том, что их могут услышать.

— Алекс сказал, что у меня толстые щеки, — пожаловалась Лэйни.

— Вот придурок, — быстро отреагировал Джейк.

— Да уж.

— Хочешь, я с ним поговорю?

— Не надо, — отказалась сестренка, — а я в ответ сказала ему, что он коротышка ростом с огнетушитель.

— Супер!

— Представляешь, у нас в классе есть один мальчик, который все время лижет окно!

Джейк рассмеялся:

— Его надо отправить обратно в детский сад!

Мне тоже было смешно, но я постарался не выдать себя, почувствовав, что дети с подозрением смотрят на меня.

— Давай потихоньку включим телевизор, — предложила Лэйни.

— Нет, не хочу телик смотреть, я проголодался… Может, подеремся на мечах, пока папа готовит завтрак?

— Давай!

Тут я не выдержал и, улыбаясь, повернул к ним голову:

— С добрым утром, ребятишки!

— С добрым утром, папа! — дружно заорали они, запрыгивая на постель.

Джейк пристроился с одной стороны, а Лэйни прилегла с другой. Я обнял их обоих и по очереди поцеловал в макушки. Конечно, я знал, что в один прекрасный день это счастье закончится, и дети посчитают, что валяться в обнимочку с папой — это уже не круто. И потому я наслаждался каждой секундой нашего ленивого утра, каждый раз, как в последний раз.

Когда через некоторое время Джейк с Лэйни принялись пихаться, мы окончательно проснулись и поднялись. Я отправился делать завтрак, а дети заняли свои места за кухонной стойкой. Неожиданный телефонный звонок заставил меня вздрогнуть: часть яиц, которые я взбивал, выплеснулась из чашки. Я посмотрел на часы: половина девятого.

— Алло, — нажав кнопку, сказал я, пытаясь разглядеть, кто звонит.

— Можно поговорить с Джейком? — спросил детский голос.

— Конечно, сейчас позову.

Мне показалось, что это Макс, приятель Джейка, с которым они вместе играли в футбол, но, еще раз взглянув на дисплей, я прочитал: «Номер не определен».

Я передал телефон Джейку и прислушивался к разговору, продолжая заниматься завтраком.

— Да. Хорошо. Подожди, я спрошу у папы. — Джейк не прикрыл трубку, когда обратился ко мне: — Пап, можно я пойду к Дугу?

Я показал ему, чтобы он прикрыл мембрану рукой, но он отмахнулся. Тогда я забрал у сына телефон и сделал это сам.

— К Дугу?

— Ну да. Помнишь, ты отвозил меня к нему на День рождения? — Джейк, наверное, считал меня склеротиком (хотя вряд ли пока знал это слово). — Можно к нему пойти?

— Даже не знаю, — с сомнением произнес я.

— Но почему, папа? — Джейк не то чтобы заныл, он никогда не ныл, но его ровный голос заставил меня усомниться в правильности решения.

— Скажи Дугу, что перезвонишь позже.

Я отдал сыну телефон, и он сделал, как я велел. После чего снова спросил, почему ему нельзя пойти к Дугу.

— Я думал, что мы сегодня вместе пойдем в парк. Лэйни без тебя будет грустно.

— Я не хочу в парк, — пропищала Лэйни, подсаживаясь поближе к брату. — Я хочу пойти в гости к Бекки.

— Ну вот, а я-то надеялся, что мы проведем этот день вместе.

— Папа, я пообещал Дугу, что мы с ним сегодня достроим форт. — Сейчас голос Джейка звучал ровно, словно не просил меня, а просто констатировал факт. Его мать, наверное, именно так разговаривала в суде. Хорошо зная сына, я понял, что мой отказ его разочаровал.

— Ну ладно, дай мне подумать. Сейчас я позвоню маме и решу.

Джейк, казалось, удовлетворился моим ответом. Кивнув мне, он снова уставился в свою книгу о футболистах, которую читал уже раз двадцать, не меньше. Я постарался проанализировать аргументы, пока делал для Лэйни нежный омлет с тертым сыром, как она любила. Дочка собиралась к Бекки, и действительно, Тайрин накануне звонила и пригласила Лэйни в гости. Вроде как убедительных причин для отказа не было, но что-то свербило у меня на душе. Я не хотел признаваться, в особенности потому, что Джейк подружился с Дугом именно в результате моей педагогической беседы, но мне не нравился этот парень, как, впрочем, и его папаша. Мне пришлось еще несколько раз сталкиваться с доктором Мартином-Кляйном после злосчастного Дня рождения, и за все это время мы едва ли обменялись парой слов.

Я поставил перед Лэйни тарелку, сгреб со стойки телефон и пошел в гостиную, чтобы позвонить Рейчел.

— Привет, — ответила она сразу же.

— У меня такой вопрос: ты не против, чтобы Джейк пошел в гости к Дугу Мартину-Кляйну?

Рейчел помолчала, прежде чем ответить:

— А тот что, его пригласил?

— Ну да.

— А может, лучше пусть он сам к нам придет? Тогда можно было бы узнать этого мальчика получше.

— А что, неплохая идея, — ответил я, хотя мне казалось, что я и так уже достаточно хорошо знаю Дуга.

— А почему ты не хочешь, чтобы Джейк к нему пошел?

— Этот парень ненормальный.

— Откуда ты знаешь?

— Карен сказала, что он ходит к школьному психологу, по-моему, каждый день.

— О, теперь ты прислушиваешься к мнению Карен? — рассмеялась Рейчел. — А кто в прошлом месяце назвал ее волчицей в облике клоуна?

— Неужели я такое говорил?

— Угу.

Я улыбнулся:

— Неплохо сказано, кстати.

— Я, между прочим, так и не поняла, что это значит.

— Я имел в виду, что она злобное животное, которое не сожрало меня с потрохами только из отвращения и еще из боязни возможных последствий.

— Ладно, бог с ней, — хмыкнула Рейчел. — Так ты знаешь этого парня?

— Я видел его родителей. Его отец тоже явно не дружит с головой.

— Но ты же сам признавался, что сказал ему лишь пару слов. Возможно, отец Дуга просто застенчивый.

Я почувствовал, как изменился тон жены, когда она произнесла последнее слово. Оно резануло мне слух. Я понял, что она намекает на то, как я вчера отреагировал после родительского собрания. Я не стал на это отвечать, не желая ввязываться в дискуссию. Некоторое время мы молчали.

— Ну ладно, тогда я отвезу к ним Джейка. Действительно, в этом нет ничего страшного.

— Но, Саймон, это вовсе не обязательно. — Голос Рейчел вновь стал мягким. — Можешь сегодня привезти детей в город. Пообедаем вместе.

— Как-нибудь в другой раз.

Не успев ответить, я тут же пожалел об этом. Ну что мне стоило согласиться? Я понимал, как Рейчел ценит каждое мгновение, проведенное с детьми. Да к тому же я, откровенно говоря, в душе был против того, чтобы Джейк общался с Дугом. Сам не знаю, что мне помешало тогда воспользоваться предложением жены. Возможно, ее комментарий по поводу застенчивости.

* * *

Я забрал Джейка от Мартинов-Кляйнов довольно рано. Как и в прошлый раз, он ждал меня вместе с Дугом на поляне перед домом. Я постарался воспользоваться случаем, и более внимательно рассмотреть нового друга Джейка. И… ничего предосудительного не обнаружил. Он был причесан и хорошо одет, аккуратно и со вкусом — придраться было не к чему. Когда я подъехал, Дуг поднял голову и внимательно посмотрел в мою сторону. Я почувствовал, что он тоже исподтишка меня оценивает — это было видно по выражению его лица, складке тонких губ, настороженному взгляду жестких глаз. Я вспомнил, как Рейчел частенько обвиняла меня в том, что я приписываю детям взрослые намерения.

Джейк обрадовался, увидев меня. Широко улыбаясь, он, похоже, сказал Дугу «спасибо» и «до свидания», после чего радостно побежал к машине. Сын запрыгнул внутрь, и я увидел, как он возбужден.

— Ты должен увидеть наш форт. Это что-то!

— Ваш форт?

— Ага, — ответил он. — Мы весь день его строили.

— И где же он находится?

— Да у них там… типа, на заднем дворе. Там еще лес есть и пруд, если пройти чуть подальше.

— А дом оттуда видно?

— Не знаю, — пожал плечами Джейк.

И он начал увлеченно рассказывать в деталях, как они с Дугом строили форт. Это звучало весьма впечатляюще, но мне все равно почему-то стало не по себе.

Когда Рейчел вернулась с работы, и мы уложили детей спать, я снова вернулся к этой теме.

— Они с Дугом ушли так далеко, что оттуда не был виден дом! — возмущался я.

Жена улыбнулась:

— Саймон, это вполне естественно. Джейк — мальчик. Ты правильно его воспитываешь. Я доверяю ему. Ты должен дать сыну возможность хоть чуть-чуть повзрослеть. Что такого уж страшного могло с ними случиться?

Я не стал пугать жену, хотя ответ вертелся у меня на языке. Да мало ли что! Разврат, растление, расчлененка — я живо вообразил себе все эти ужасы начинающиеся с «раз» и «рас». Но потом решил, что не стоит понапрасну себя накручивать. Рейчел была права, как всегда. Мне надо было успокоиться. Не только ради детей. Но и ради себя самого.

ГЛАВА 12 День первый

Оставив позади старую церковь, я иду к дому Мартинов-Кляйнов. Но, едва повернув на их улицу, сразу же понимаю, что не смогу подобраться к их жилищу, во всяком случае, на машине. Полицейские выставили кордон чуть ли не за квартал. Огороженная территория начинается прямо передо мной, да еще вдоль улицы слоняются люди, занимая все свободное пространство, включая чужие лужайки. Весь периметр оцепления словно бы излучает нервную энергию.

Я припарковываюсь и вылезаю из машины, мельком бросив взгляд на куклу, валяющуюся на заднем сиденье. Прохожие оборачиваются на меня — ведь меня многие знают. Люди выглядят расстроенными и озлобленными, над толпой стоит гул голосов. Еще больше глаз смотрят на меня, когда я приближаюсь к желтой ленте полицейского ограждения.

Сразу же со всех сторон, как коршуны, ко мне устремляются репортеры. Я представляю себе фотографию, на которой я стою возле машины Рейчел с кошмарной куклой на заднем сиденье, и у меня хватает здравого смысла быстро ретироваться. Репортеры фотографируют мой отъезд.

Я несколько раз ударяю по рулю. Как мне добраться до дома Дуга? Репортеры не пустят меня туда… Я трижды объезжаю квартал, но ситуация не меняется. Я сворачиваю на боковую улицу, проезжаю мимо футбольного поля, мимо домов друзей сына, мимо дома Макса (он выглядит необитаемым), мимо продовольственного магазина. Никаких следов Джейка. Пока я исследую улицы, прилегающие к школе. В кармане звонит мобильник. Это Рейчел.

— Они нашли нас в отеле.

— Кто?

— Журналисты.

— Я надеюсь…

— Нет, Лэйни одна в холле!

Мое сердце сжимается:

— Но почему? Как?..

— Эти чертовы лифты в отеле еле-еле работают! Она просто захотела воды, а я пошла к лестнице… Кто же знал!

— Сейчас приеду.

Я выруливаю из района школы и мчусь обратно в гостиницу. Я добираюсь до центра менее чем за пять минут и уже за три квартала вижу, что наш отель взят в настоящую осаду. Фургоны журналистов, как зубцы сторожевой башни, торчат на каждой улице, ведущей к «Марриотту».

Я разворачиваюсь через сплошную и припарковываюсь на первом попавшемся месте, не обращая внимания на знаки. Остановив машину, я выдергиваю из зажигания ключи и несусь к гостинице. Подбегая к отелю, я ожидаю атаки журналистов у входа, но вокруг царит подозрительная тишина.

Двери отеля лениво разъезжаются в стороны, и я вхожу в холл. Посередине гудит толпа репортеров, которые, словно стервятники, кружат вокруг своей жертвы, а в центре круга стоят Лэйни и Рейчел, прикрывающая дочку от камер.

— Эй, вы, а ну вон отсюда! — ору я.

Оттолкнув плечом одного из операторов, я начинаю пробиваться к жене и дочери, проталкиваясь и отбрасывая прочь тех, кто попадается мне на пути. Впереди показывается Рейчел, которая растерянно стоит, прижимая к себе плачущую, испуганную Лэйни.

— Папа! — кричит Лейни, увидев меня.

Я, еще сильнее заработав локтями, пробираюсь в центр круга и загораживаю дочь и жену, как будто прикрывая их распахнутыми крыльями.

— Мистер Конолли! Мистер Конолли!

Зеленые вспышки сверкают вокруг меня, как злобные глаза дьявола. Я чувствую, как Лэйни, дрожа всем телом, приникает ко мне сзади.

— Папа, я просто хотела попить воды.

— Оставьте нас в покое!

— Вы сильно удивились, узнав о том, что сделал ваш сын?

— Замечали ли вы какие-то признаки ненормальности?

— Знаете ли вы, какие посты ваш сын размещал в Интернете?

— Пытались ли родители жертв связаться с вами?

Вопросы сыплются как пули из пулемета, превращаясь в один монотонный гул. Сжав зубы, стараясь не смотреть по сторонам, я проталкиваюсь сквозь толпу репортеров, ведя за руку дочь.

— Убирайтесь отсюда вон! К чертовой матери! — шиплю я.

Но вопросы не утихают.

— Как вы прокомментируете рисунки, найденные у вас дома?

— Как давно ваш сын подружился с Дугом Мартином-Кляйном?

Полиция появляется в холле, лишь когда я уже несколько минут безуспешно жму на кнопку лифта. Начался долгий процесс выдворения журналистов. Несмотря на царящий вокруг нас хаос, я продолжаю явно слышать тихие всхлипывания Лэйни и шумное дыхание Рейчел. Какой-то репортер хватает меня за плечо. Я поворачиваюсь к нему с таким, по-видимому, явно написанным на лице намерением врезать как следует, что он быстренько отскакивает. Я сам себя не узнаю: как будто во мне поселились гремлины, и руководят сейчас моими действиями. Зеленые вспышки означают, что меня фотографируют, и это хуже, чем физическое насилие. Зажмурившись, я прижимаюсь к двери лифта и практически падаю внутрь, когда она наконец распахивается. Рейчел устремляется за мной. Плач Лэйни становится слышнее, когда двери закрываются. Я все еще крепко прижимаю дочь к себе. А что еще я могу сейчас для нее сделать?

— Не плачь, солнышко, — шепчу я. — Все будет хорошо.

Рейчел стоит, уставившись на закрытые двери. Лифт останавливается и, как только двери открываются, Лэйни мчится прочь из лифта. А Рейчел не двигается с места. Она кажется совершенно потерянной.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

Как только я произношу это, то сразу понимаю: лучше было промолчать. Положение, в котором мы оказались, настолько жуткое, что мои жалкие потуги вернуть ему нормальность все равно ни к чему не приведут. Рейчел поворачивает лицо на звук моего голоса, глядя сквозь меня. Я вдруг понимаю, что оно выражает: безнадежность. Раньше я никогда не замечал в ней признаков пораженчества.

Ведь Рейчел — скала, за все эти годы ни единожды не пошатнувшаяся. Много раз земля колебалась под нашим браком, но она все вынесла, не дрогнув. Невозмутимость жены, когда мы ссорились, сводила меня с ума. Казалось, ее невозможно вывести из себя. А вот сейчас она сломалась.

Я отвожу Рейчел в номер к Лэйни. Холл на нашем этаже пуст, но меня не оставляет чувство, что из каждой щели за нами подсматривают сотни глаз, с любопытством следя за тем, что происходит с семейством Конолли. Когда мы подходим к номеру, руки у Рейчел трясутся так, что ей никак не удается вставить карточку в щель. Я хочу помочь, но она дергает плечом, загораживая мне доступ. Лэйни тихо плачет позади нас. Справившись, наконец, с дверью, Рейчел распахивает ее и заводит дочку внутрь.

— Можно я прилягу? — лепечет та тоненьким голоском.

— Конечно, милая, — отвечаю я.

Жена, метнув в мою сторону быстрый взгляд, помогает Лэйни устроиться на одной из гигантских кроватей.

— Ты посидишь со мной? — слышу я еле слышный шепот девочки.

Мне не удается разобрать тихий ответ Рейчел.

После того как Лэйни немного успокаивается, Рейчел приходит в мой номер. Она кивком приглашает меня последовать за ней в ванную. Я иду за женой, чувствуя себя настоящим зомби.

— Нам надо составить план, — говорю я. — Необходимо что-то делать.

— Утром нужно поговорить с Максом. Может быть, он что-нибудь знает, — отвечает Рейчел.

— Я уже оставил ему сообщение.

Или нет? Я не могу вспомнить. Мне трудно припомнить события последних часов. Невольно приходит на ум, как в подобных обстоятельствах ведут себя герои боевиков. Они выявляют все нестыковки, находят улики и, не теряя времени попусту, несутся куда-то, держа в одной руке пистолет, а другой затыкая кровоточащую рану на плече. В нашем случае все по-другому. Цунами происходящего накрывает нас с головой, сметая все на своем пути, лишая возможности действовать, не давая пошевелиться, противостоять полиции, вспышкам камер, людской агрессии.

— Я еще раз попробую объехать все места, — заявляю я, чувствуя необходимость двигаться, сопротивляться давлению этой страшной волны.

— Уже почти полночь, — устало произносит Рейчел.

— Неужели? Ну и что!

Она смотрит на меня долгим взглядом.

— Давай отложим поиски до утра.

Я делаю вдох.

— Я был возле дома Мартинов-Кляйнов.

— И?

— Мне не удалось подойти поближе. Полиция там все перегородила.

Историю с куклой я опускаю.

— Даже не представляю, как поступить, — говорит Рейчел. — Нам нужно знать, что происходит. Мне кажется, что для Лэйни очень важно твое присутствие. Эта грязь просто убивает ее.

Я киваю. Я полностью согласен с Рейчел. Я должен быть рядом, защищать свою семью. Но моей семьи, в полном смысле этого слова, сейчас здесь не нет. Я устало тру глаза, иду в соседнюю комнату и сажусь на край кровати. Жена возвращается к дочери, и, как только дверь между нашими комнатами закрывается, я включаю телевизор. Меня накрывает ощущение дежа вю. Ну просто какой-то «день сурка». «Время сделало петлю, — думаю я, уставившись на экран, — и в этой петле нет ни начала, ни конца, только бесконечное повторение одного и того же».

А затем я вижу и слышу, что происходит во внешнем мире, за пределами этой петли. Каждая последующая минута — как острый нож, поворачивающийся в сердце. Сначала перед глазами мелькает коллаж из знакомых лиц, фактов и мест, которые на этот час стали частью сплошного кошмара, а затем на экране крупным планом появляется Карен, стоящая около нашего дома. На ее лице хорошо знакомое мне выражение: такое, как будто она собирается сделать сомнительный комплимент. Я не слышал, что эта женщина говорила раньше. Но я никогда не забуду того, что она говорит теперь.

«Он был тихим ребенком, нелюдимым, — неодобрительно нахмурившись и поджав губы, вещает Карен, глядя прямо в камеру. — Этакий одиночка. Он никогда не присоединялся ни к моему сыну, ни к другим ребятам, когда те собирались поиграть вместе. Я пыталась воздействовать на ситуацию через его отца, но Саймон тоже держался особняком. Рейчел, его жена, была более дружелюбна, но в целом они предпочитали не общаться с соседями».

Незнакомая мне девушка, блондинка со спадающими на глаза идеально уложенными прядями, беседует с репортером, стоящим около линии оцепления рядом с нашей школой. Вот что она рассказывает:

«Дуг и Джейк почти все время проводили вместе. Они вечно о чем-то шептались. Это выглядело довольно странно. Они держались особняком, с ними почти никто не разговаривал. Я помню, как однажды, еще довольно давно, Дуг пригласил меня на День рождения. Но родители не разрешили мне пойти. Наверное, они уже тогда что-то заметили. Вы знаете, я не особенно удивлена тем, что произошло».

Местный ведущий выпуска ночных новостей серьезно смотрит в камеру, продолжая вести репортаж:

«По одной из версий, два старшеклассника, Дуглас Мартин-Кляйн и Джейк Конолли, спланировали и осуществили ужасное преступление, произошедшее в школе сегодня утром. Тело Мартина-Кляйна было опознано после того, как он покончил с собой. Возможно, парень сделал это потому, что в его винтовке военного образца закончились патроны. Местонахождение Конолли на сегодняшний момент неизвестно. Давайте послушаем мою коллегу Лизу-Энн».

Камера поворачивается к женщине, стоящей рядом со школой, практически на том же месте, что и юная блондинка минутой раньше. Она одета в ветровку с логотипом местного канала. Ее лицо еще сохранило черты былой красоты (наверняка лет десять тому назад эта Лиза-Энн была очень хороша собой), но даже слой косметики не может скрыть разрушительного воздействия времени. Рядом с журналисткой стоит старуха лет семидесяти, глядящая в камеру с нескрываемой злобой.

«Привет, Кевин. Я веду репортаж из школы, где полиция до сих пор ищет Джейка Конолли, одного из старшеклассников, которого подозревают в сегодняшней стрельбе. Рядом со мной Донна Джексон, владелица земельного участка, прилегающего к территории школы. Она утверждает, что заметила, как вскоре после стрельбы кто-то пробегал по ее земле».

Камера перемещается на старуху.

«Точно, я видела, как парень пробегал через мою лужайку, — выпаливает Донна Джексон. — Я видела это собственными глазами. Он направлялся в сторону леса за соседним участком».

«Скажите, а это было до начала стрельбы или после?»

«Ну конечно, после», — не моргнув глазом, заявляет Донна Джексон.

Лиза-Энн прищуривается: «А вы уверены, что это был именно Джейк Конолли»?

«А как же! Полиция показала мне его фотографию. У парня были темные волосы, если вы, конечно, в курсе, как этот самый Конолли выглядел».

Глаза Лизы Энн расширяются от удивления, как если бы это не было частью заготовленного сценария.

«Большое спасибо, а теперь вновь передадим слово Кевину».

Тайрин появляется в другом выпуске новостей: красивое ухоженное лицо, лебединая шея, стрижка за двести долларов и бриллиантовые сережки в ушах. Она одета в дорогой костюм для пробежки. Тоже мне, спортсменка. Я понимал, что несправедлив к ней, но это проявление самозащиты.

«Джейка воспитывал отец. Его матери по большей части не было рядом с ним. Моя дочь дружила с их дочерью, поэтому я одна из немногих, кому удалось побывать у Конолли дома. Я всегда старалась быть добра к Саймону, приглашая его принимать участие во всех мероприятиях, которые устраивала для наших детей, но он смотрел на нас, домохозяек, как будто сверху вниз. Мне известно, что он позволял сыну делать такие вещи, которые лично меня всегда приводили в недоумение. Например, когда Джейк был совсем еще малышом, я видела, как они играли с мечом и чем-то вроде ружья — словом, со всеми этими предметами насилия, ну вы понимаете. Мне кажется… — Она делает паузу, как бы желая справиться с эмоциями. — Мне кажется, я должна была заметить, к чему это ведет. Бедные дети. — Тайрин, кажется, не в состоянии продолжать, она машет рукой и пробует отмахнуться от камеры, пытаясь скрыть набежавшие слезы. — Простите меня, я не могу…»

Камера перемещается к входной двери их дома. Там стоит ее дочь Бекки, закадычная подружка Лэйни. Она одета в школьную толстовку с капюшоном. Я ожидаю, что Тайрин будет возражать и не разрешит снимать свою дочь, но она, напротив, подзывает ее к себе. Бекки прижимается к Тайрин, которая крепко обнимает ее. Это напоминает мне, как я держал Лэйни в холле гостиницы, хотя тут, конечно, есть существенная разница. Мать и дочь склоняют головы друг к другу в настолько похожей манере, что это напоминает мне картинку из гламурного журнала.

«А ведь среди погибших могла бы быть и моя девочка. Бекки тоже была в школе, когда там началась стрельба».

Судя по всему, Тайрин ждет, что ее дочь что-нибудь добавит. Но Бекки лишь молча таращится в камеру в течение несколько секунд. Видимо, это должно изображать шок.

«Он был тихим ребенком, молчаливым, — рассказывает другой мужчина, сосед Мартинов-Кляйнов. — Все время держался на отшибе. Никогда не принимал участия в наших вечеринках. Хотя я уверен, что его приглашали».

Репортер кивает. Разговор продолжается в том же духе, все свидетели обмениваются своими наблюдениями, с того момента, как я включил телевизор, и до шести утра.

«Сейчас трудно судить, что заставило Дуга Мак-Кляйна поднять руку на своих одноклассников: жестокие игры с оружием, издевательства в школе или психическое заболевание. Позже специалисты вынесут свое заключение. Ну, Джейк, а ты что нам скажешь?»

Джейк! Мой Джейк??? Адреналин отзывается новой вспышкой энергии, но она угасает так же быстро, как и появляется. Услышав имя «Джейк», я испытываю одновременно надежду и отчаяние, но это оказалось простым совпадением. Ведущий таким образом просто представил нам еще одного корреспондента с места событий. Ему как-то удалось пробраться в школьную библиотеку.

«…Был впервые обнаружен у него в инстаграме. Его страничка рассказывает нам грустную и пугающую историю подростка, взывающего к нашей помощи. Взять хотя бы эту, мягко говоря, настораживающую картинку с изображением красного кулака, связанного серым шнуром, которую он использовал в качестве аватарки на своей странице в социальной сети».

Что-то очень знакомое есть в этой картинке, но мне не удается вспомнить, что, пока ведущий не продолжил:

«Этот образ позаимствован с обложки альбома группы „Металлика“ десятилетней давности. Я не поленился послушать песни из этого альбома. И позволю себе привести парочку цитат: „Невидимый ребенок, скрытый в голове от боли и стыда“; „Целый мир сливается в сточную канаву“. И это заставило меня призадуматься о том, на каком этапе мы упустили этого депрессивного молодого человека…»

Не будучи большим фанатом «Металлики», я, однако, припоминаю название этого альбома — «Праведный гнев». Не то чтобы он был очень уж популярным; во всяком случае, тех песен, о которых упоминает журналист, я не знаю. «Целый мир сливается в сточную канаву» — звучит, безусловно, грустно, но до Сильвии Плат им все-таки далеко. И, уж если на то пошло, в этих словах нет ни насилия, ни агрессии.

Происходящее на экране сбивает меня с мысли. Фотографии из школьного альбома выставлены в ряд, словно для опознания. Я вижу Лей и Джеймса, улыбающуюся Аманду (я сразу вспоминаю, как она приходила к нам играть с Лэйни) и еще пару незнакомых ребят. Но, когда появляется следующий снимок, мне кажется, будто я получаю удар кулаком в лицо.

* * *

Однажды около двух месяцев назад, когда Джейк вошел на кухню, я сразу почувствовал: что-то не так. Его щеки горели, глаза потемнели от возмущения. Он швырнул рюкзак на пол около холодильника, бросился наверх и закрылся в своей комнате. Возясь на кухне, я немного подождал, не надумает ли сын спуститься, но в доме стояла тишина. Я хотел дать ему время, чтобы успокоиться, но любопытство взяло верх над благими намерениями.

Я поднялся и постучал в дверь. Когда Джейк отворил, лицо его было спокойным, как обычно.

— Что стряслось, дружок? — спросил я.

— Ничего, папа.

— Ты выглядел расстроенным, когда пришел.

Он бросил на меня взгляд, который был мне известен лучше, чем кому бы то ни было.

Сын не собирался мне врать, скорее, он предпочел бы вообще не упоминать о расстроившем его эпизоде. Но я настаивал, и тогда он рассказал мне об Алексе Рэйнсе. Я знал этого парнишку, он играл в моей бейсбольной команде. Алекс, очень крупный для своего возраста мальчик, был отличным нападающим и горячим поклонником бренда «Under Armour»: вся спортивная одежда и аксессуары у него были только с логотипом этой компании. Помнится, в решающем матче именно этот второклашка и принес нам победу. Джейк никогда не говорил об Алексе: ни плохого, ни хорошего, вообще не упоминал про него вплоть до этого момента.

По словам сына, в школе произошло следующее.

— Папа, я случайно задел Алекса Рэйнса в раздевалке, и он с такой силой пихнул меня, что я, кажется, проломил шкафчик. По крайней мере, треск раздался страшный. Но вообще-то ничего страшного не произошло. Обычное дело.

— А почему тогда ты выглядишь таким расстроенным?

Он поднял бровь:

— «Момент амнистии», помнишь? Лишних вопросов не задавать!

Мне пришлось отступить, и кужину, казалось, Джейк окончательно успокоился.

Но позже, вечером, мне позвонили из школы.

— Здравствуйте, это Фил Хартман, школьный психолог. Могу я поговорить с мистером или миссис Конолли?

— Да, слушаю вас.

— Мистер Конолли, сегодня в школе произошел инцидент, который я хотел бы обсудить с вами.

— Да, я в курсе. Джейк рассказал мне об этом.

Я чувствовал гордость от того, что сын делится со мной, и хотел, хотя бы чуть-чуть, похвастаться этим.

— Уж не знаю, что именно рассказал вам Джейк, но сразу хочу предупредить, что речь пойдет вовсе не о наказании кого-либо из этих двух ребят. Мы считаем, что оба они вели себя недопустимо, но, уверен, уже раскаиваются в этом.

— Оба?

Мистер Хартман откашлялся.

— Ну да. Насколько я могу судить, Алекс начал первым. Когда он обидел Джейка, тот дал волю рукам.

— В каком смысле?

— Он толкнул Алекса, мистер Конолли.

От неожиданности я чуть не выронил трубку.

— А что именно тот сказал Джейку?

— Ну-у, он назвал его неудачником. Я поговорил с Алексом, и тот извинился. Я просто хотел быть уверен, что впредь ничего подобного не повторится. Вы со своей стороны можете меня поддержать?

— Конечно, — пробормотал я. — Благодарю вас. Разговор был окончен, и тут до меня впервые дошло нечто очень важное: жизнь Джейка больше не была для меня открытой книгой, как раньше.

* * *

Я щелкаю пультом и выключаю телевизор. Алекс Рэйнс. Его образ продолжает маячить перед моими глазами, как напоминание о том, что я не решаюсь произнести вслух. Ведь это — мотив, хоть мне страшно не хочется этого признавать, улика, указывающая на самую ужасную из возможностей. Я отталкиваю ее от себя, не позволяя себе даже думать об этом.

Но подсознание услужливо подкидывает другую картинку: Джейк, скорчившийся в темноте, одинокий и испуганный. Он дрожит, его бледное лицо освещает лунный свет. Слезы текут у него по щекам, и он качается взад-вперед, полный бесконечного раскаяния.

Что лучше? Найти сына или позволить ему убежать, помочь скрыться от правосудия, чтобы он мог начать всё заново где-нибудь на новом месте? Должен ли я выдать сына, или должен помочь сохранить ему жизнь? Неужели Джейк и впрямь стрелял в одноклассников? Но что могло заставить его так поступить? Кто-нибудь издевался над ним? Может быть, Алекс? Этот парень был задирой еще в начальной школе.

Мне надо поговорить с Рейчел. Меня мучают страшные мысли, и я больше не в состоянии их выносить. На самом деле, все это время я не перестаю надеяться, что Джейк продолжает гулять где-то, живой и невредимый, даже не подозревая о случившемся кошмаре, но теперь, помимо моей воли, мысли принимают иное направление. А вдруг Джейк все-таки сделал это? Отцовское сердце подсказывает, что это невозможно; все мое существо молит о том, чтобы это оказалось неправдой. Но телевидение, полиция, да и все вокруг утверждают обратное. Общество обвиняет моего сына в том, что он участвовал сегодня в массовом убийстве детей! И тут же еще одна крамольная мысль посещает меня: а разве не лучше для него, в таком случае, оказаться где-нибудь подальше — живым и свободным?

Я чувствую неудержимый приступ тошноты и едва успеваю добраться до туалета. Мое тело содрогается от рвотных позывов, но из меня ничего не выходит, и облегчение не наступает. Постояв минуту на коленях у унитаза, я ложусь на холодный кафельный пол и сжимаюсь в комок.

ГЛАВА 13 Джейк. Десять лет

Под птичий гомон вставало солнце. Весело щебетали малиновки, перелетая с куста на куст за окном гостиной, и солнце заливало лучами кухню, отражаясь в глазах Лэйни. Она сидела за столом, раскрашивая картинку, которую принесла из школы. Джейк сидел рядом, играя с пластмассовыми фигурками. Монстр, которого он держал в одной руке, казалось, брал верх над голубым воином из будущего, который был в другой.

— Не забудь поесть, Джейк, — бросил я через плечо. — Что тебе положить на ланч?

— Копченую колбасу и сыр, — не думая, ответил он.

Я торопился, собирая сыну еду в школу, время от времени посматривая на часы. Обычная среда февраля, ничем не отличавшаяся от большинства таких же дней. Рейчел уехала на работу еще до восьми, а школьный автобус должен был подъезжать без четверти девять. Отправив детей в школу, я планировал забежать в кофейню неподалеку. Там я обычно проводил несколько часов, выполняя работу для одного из клиентов.

— Послушай, папа. А можно после школы я приглашу к нам Дуга?

Я отвернулся, пытаясь скрыть неудовольствие. Несмотря на то что Джейк уже несколько раз бывал у Мартина-Кляйна, ответных приглашений с нашей стороны пока не последовало.

— А, может, лучше позовешь кого-нибудь из своих друзей?

— Вроде Макса? — спросил Джейк ровным голосом.

— Ну да, это было бы проще организовать, — слукавил я и виновато поежился. Я редко врал детям, стараясь быть с ними максимально честным, а тут приходилось обманывать, да еще по такому ерундовому вопросу, как приглашение в гости.

— Понятно, — ответил Джейк.

На секунду мне показалось, что сын разоблачил мою ложь, но потом я сообразил, что он просто согласился. Я тут же схватил телефон и послал эсэмэсеку Джен, маме Макса, с которой мы дружили, и сразу же получил от нее ответ.

— Мама Макса забросит его к нам после школы, — сказал я.

— Отлично.

— Ну вот и договорились.

* * *

Я посматривал на часы, провожая Джейка и Лэйни на автобусную остановку. Каждый день штук пятнадцать родителей обычно толпились на углу, болтая, пока дети поджидали школьный автобус. Я обычно отговаривался тем, что мне трудно общаться с такой кучей народа, пока я не выпью свою утреннюю чашечку кофе, хотя, конечно, к тому времени выпивал уже несколько. Просто в толпе я всегда теряюсь. Я пересек улицу и остановился за группой из шести или семи мамаш. Их разговор журчал и переливался, как ручеек, а я делал вид, будто поправляю что-то на рюкзаке Джейка. Несколько ребят его возраста в ожидании автобуса играли в баскетбол.

— А ты не хочешь тоже пойти покидать мяч? — прошептал я ему.

— Не-а, — ответил он.

— А почему?

Он проигнорировал мой вопрос. Лэйни мигом ускакала, увидев Бекки и еще парочку подружек, причем некоторые из них были года на три ее старше, и с непринужденностью профессионалки вписалась в игру. Я положил руку на макушку Джейка, и он не попросил меня ее убрать.

Тайрин слегка повернулась, чтобы поздороваться со мной:

— Привет!

— Привет, — ответил я.

Мамочки продолжали щебетать, а я переминался с ноги на ногу, понимая, что надо бы поддержать беседу, но не имея ни малейшего представления о том, как поймать волну.

— Иди-иди, поиграй, — сказал я Джейку.

Я не собирался давить на сына, мне просто необходимо было что-нибудь сказать. И он оказался самой легкой мишенью.

— Но папа! — Он посмотрел на меня широко открытыми глазами.

Я сжал зубы, поймав взгляд Карен. Я посмотрел в сторону, и в эту минуту из-за поворота показался автобус. Когда я снова обратился к Джейку, мой голос окреп, как будто я хотел, чтобы остальные тоже услышали меня:

— Не забудь, сегодня после школы мы ждем Макса.

Никто не отреагировал. Как только автобус отъехал, я тут же помчался назад через дорогу. Вернувшись в дом, я почувствовал, как обмякло мое тело, словно выброс адреналина резко сократился. Я саркастически рассмеялся, поняв, что ни Джейк, ни я так ни с кем и не заговорили сегодня на остановке.

Удивляясь и радуясь тому, как легко и быстро моя дочь вливается в любую компанию, я невольно позавидовал ей. В глубине души я мечтал (хоть никогда и не признавался), чтобы Джейк в этом отношении был хоть чуть-чуть похож на сестру.

* * *

Джен помахала нам рукой из красного минивэна, свернув с дороги к нашему дому. Белобрысый Макс, словно комета, пронесся к крыльцу, проскочил за моей спиной, и они с Джейком тут же скрылись в подвале. Звук их возбужденных голосов постепенно удалялся, но я продолжал слышать мальчишек, даже когда прикрыл за ними дверь.

Покончив со своими дневными обязанностями, я растянулся на диване в гостиной и взял в руки книжку, сочинение некоего геополитика-футуролога. Пролистывая ее в поисках того места, где остановился, (закладка потерялась, потому что Лэйни вечно изображала, будто читает мои книги), я прислушивался к звукам, доносившимся снизу и сверху: Лэйни играла в своей комнате с Бекки.

Таким образом, всё устроилось как нельзя лучше, и я с облегчением вздохнул.

Время, когда дети развлекались без моего участия, всегда пролетало на редкость быстро, и я почувствовал разочарование, когда в дверь позвонили. Я с неудовольствием отложил книгу и пошел открывать. Сквозь декоративное стекло на входной двери маячило искаженное его рисунком лицо Тайрин. Я повернул дверную ручку и увидел ее на верхней ступеньке:

— Добрый день, Саймон.

— Добрый. Проходите, пожалуйста.

Тайрин вошла. И, оглядывая наш холл, поинтересовалась:

— Надеюсь, девочки не доставили вам особых хлопот?

Я кивнул:

— Они вели себя так, что я даже не заметил их присутствия. Мне кажется, я их даже ни разу не видел.

И тут же спохватился: наверное, не стоило мне так говорить. А вдруг это прозвучало так, как будто я вообще не обращал на девочек внимания? С другой стороны, не могу же я их постоянно пасти. Мои щеки вспыхнули, и я отвел взгляд.

— Они очень подружились, — заметила Тайрин, улыбаясь.

Я поднялся по ступенькам:

— Лэйни, пришла мама Бекки!

Приглушенные голоса просочились из-за закрытой двери спальни моей дочери. Я подождал, но ответа не последовало.

— Лэйни, ты меня слышишь?

— Да, папочка! — закричала она, но дверь все равно не открылась, и мне показалось, что подружки захихикали.

— Похоже, праздник удался, — пробормотал я.

— Что, простите?

Я повернулся к Тайрин и переступил с ноги на ногу.

— Мне кажется, девчонки веселятся на славу. Никак не расстанутся.

— О, я понимаю, — внезапно оживилась гостья. — Когда они играют у нас, то им постоянно не хватает времени. Это так мило.

— Да уж, — сказал я.

Мы стояли в прихожей. Время тикало, и с каждой секундой неловкость между нами возрастала. Я не мог придумать, что бы такое еще сказать. С Джен, мамой Макса, было намного проще. Мы могли поговорить о спорте (наши сыновья играли в школьной футбольной команде) или обсудить учителей. Общаться с Тайрин у меня получалось на порядок хуже.

Она первой прервала молчание:

— А вы с Рейчел не собираетесь на прогрессивный званый ужин[3]?

Я отвел глаза, прищурившись. Моя реакция, в свою очередь, заставила Тайрин почувствовать себя еще более неловко, поскольку она сообразила, что нас могли и не позвать.

Я не имел понятия об этом ужине, но умудрился ответить:

— Нет, мы, к сожалению, не сможем. На этот вечер у нас другие планы.

Тайрин не настаивала на продолжении этой темы, поняв, вероятно, что нас никто не пригласил. Когда я повернулся, собираясь наконец поторопить девочек, дверь в подвал распахнулась, с силой ударив в стену. Тайрин вздрогнула, ойкнула от неожиданности и вжалась в стену. И правильно сделала, потому что мимо нее на всех парах промчались Макс и Джейк. Толкаясь и крича во все горло, мальчишки ворвались в кухню.

— Бах-бах!

— Трах-тарарах!

Мой сын, держа в руке пластмассовый АК-47, поливал очередями наш дом, изображая настоящий автоматный огонь. Макс нырнул за стул, размахивая одновременно двумя пистолетами, как Жан-Клод Ван Дамм.

— Ты ранен! — заорал Джейк.

— А ты убит! — Макс изобразил, что бросает гранату.

Мой сын издал оглушительный вопль и нырнул в сторону двери, снова чуть не сбив с ног соседку.

— Ой, извините, — растерянно сказал он, вставая с пола и держа свой «калаш» дулом вниз.

Судя по потрясенному выражению лица, Тайрин была в полном, как говорится, шоке. Она попыталась отступить назад, но Джейк с деланным спокойствием обошел ее сзади, а затем кубарем скатился по ступенькам крыльца и рванул во двор. Макс последовал за приятелем. Эхо их голосов долетело из распахнутой входной двери. Я сделал шаг вперед и прикрыл ее.

— Простите, пожалуйста, — сказал я. — Мальчишки, сами понимаете.

— Да уж, — произнесла соседка, неодобрительно поджав губы.

Я подумал, что Тайрин, у которой было три девочки и ни одного мальчика, не привыкла к таким сценам. Слава богу, в этот момент на верхней площадке лестницы показались Лэйни и Бекки.

— Пока, Лэйни, — сказала Бекки, сбегая вниз по ступеням.

Моя дочь спускалась за ней.

— Пока, Бекки.

Подружки обнялись, и Бекки подошла к матери.

— Скажи спасибо, — пропела Тайрин.

— Спаси-и-бо, — передразнила ее девочка.

— Всегда пожалуйста, — ответил я.

Лэйни помахала подружке и убежала к себе. Я наблюдал, как Тайрин с дочкой вышли на дорожку и направились к черному «лексусу». Соседка не сводила взгляда с Джейка, который бегал по лужайке, продолжая палить в Макса. Я захлопнул дверь и в изнеможении закрыл глаза.

* * *

Вечером дети отправились спать, а мы с Рейчел устроились на диване с бутылкой вина. Я боролся с желанием поговорить о том, что меня угнетало, но не знал, с чего начать. Поболтав ни о чем минут пять, я решился:

— Знаешь, тут планируется вечеринка, прогрессивный званый ужин, а нас с тобой даже не пригласили.

Она удивленно моргнула, и я сразу же почувствовал себя глупо, не успев даже сообразить почему.

— Неправда, нас тоже позвали, — ответила Рейчел. — Мы отвечаем за компот.

— Да ну? А почему ты меня не предупредила?

Я возмущенно уставился на жену, а она насмешливо посмотрела на меня, наклонив голову.

— Успокойся, дорогой, — наконец сказала она. — Я просто пошутила. Боюсь, за годы сидения дома у тебя развились комплексы. Тебе постоянно кажется, что окружающие настроены против тебя, что все тебя игнорируют.

— С чего это ты взяла? — возразил я.

— Ну, я же вижу. Ты вечно преувеличиваешь все, что как-то связано с отношениями с соседями или с детьми. Или… — она сделала паузу, — или что касается нас с тобой.

— Неправда, по поводу нас с тобой я ничего не преувеличиваю.

Она снова засмеялась:

— Может, в этом-то как раз и заключается вся проблема.

Ее слова повисли в воздухе. На тот момент я не думал, что в наших с женой отношениях были «проблемы». Скорее, я бы сказал, что мы живем в двух разных мирах. И в каждом из них были свои преимущества и недостатки. Самое забавное, что, клянусь, мы оба мечтали хотя бы на время поменяться местами. Я страшно скучал по более понятному мне взрослому миру офиса, а Рейчел, голову готов дать на отсечение, больше всего на свете хотела больше времени проводить с детьми.

Повинуясь внезапному порыву, я предложил:

— А давай завтра сводим детей в этот парк развлечений, что открылся в Ланкастере. Там можно поиграть в хоккей. Пойдем все вместе.

Рейчел прищурилась:

— Но… завтра у меня…

Я пристально посмотрел на жену. Она вздохнула и, тряхнув головой, улыбнулась:

— Конечно, пойдемте. Это ты здорово придумал!

На следующее утро я проснулся в ожидании большого облома. Я знал, что у Рейчел на работе вечно случается форс-мажор, и наполовину был готов к тому, что все наши планы накроются медным тазом. Я даже решил ни в чем не упрекать жену. В конце концов, она была основной кормилицей семьи, и я был готов проявить понимание.

Я открыл глаза, слушая, как шумит вода в душе.

— Будь выше этого, — посоветовал я сам себе.

— Что ты сказал, папа?

— О, доброе утро!

Повернувшись, я только сейчас заметил, что на той стороне кровати уютно пристроился Джейк с книжкой в руках. Непослушные пряди волос скрывали глаза, но все равно видно было, что сын улыбается.

— Что такое? — Я протер глаза, смахивая остатки сна. — Чему это ты так радуешься?

— Мы отправляемся в Парк чудес, — ответил он.

Джейк обожал парки развлечений, особенно игры. А вот Лэйни предпочитала аттракционы, по возможности экстремальные. Что объясняло радостный визг, который только что донесся из комнаты дочери.

— Папа! — раздался ее возбужденный голосок. — Мы идем в Парк чудес!!!

— Я слышу, — отозвался я.

Пока я обсуждал с Джейком его книгу, шум воды в душе прекратился. Я встал с кровати и тихонько постучал в дверь ванной. Рейчел открыла, ее мокрые волосы были завернуты в зеленое полотенце.

— А ты умеешь играть в хоккей? — спросил я.

— Я быстро учусь, — улыбаясь, ответила она.

ГЛАВА 14 День второй

В два часа ночи вдруг звонит мобильник. Я все еще лежу на полу в ванной, и звонок, отражаясь от кафельных стен, бьется у меня в ушах. Ничего не понимая, я хватаю телефон с одной мыслью: Джейк!

— Джейк… — произношу я, еще даже не успев нажать кнопку. Телефон продолжает звонить. Повертев его в руках, я нахожу кнопку вызова, нажимаю ее и прижимаю к уху холодный пластик.

— Джейк!?

Молчание. Непонятно было даже, соединили нас или нет.

— Джейк, это ты? Пожалуйста, Джейк, ответь!

Звонок прерывается. С координацией годовалого ребенка я верчу телефон в руках, пытаясь посмотреть, с какого номера звонили. Номер не определяется.

Я нажимаю на вызов в попытке перезвонить. Ничего не получается, номер не набирается. Что происходит? В голове постепенно проясняется, но вместе с этим приходит смятение: ведь я должен рассказать Рейчел о том, что сказала в интервью о Джейке Карен и, что еще хуже, Тайрин. Это разобьет ей сердце.

Ухватившись за унитаз, я поднимаюсь на ноги. Голова кружится, но в теле чувствуется необыкновенная легкость. Сделав над собой усилие, я потихоньку приоткрываю дверь в соседний номер. Меня встречает темнота. Я нажимаю на фонарик телефона и свечу. Лэйни и Рейчел лежат на кровати, крепко обнявшись. Их равномерное дыхание успокаивает меня. В течение минуты я стою, борясь с желанием подойти к жене и дочери и просто подышать с ними в унисон.

На цыпочках пройдя номер жены, я со всей возможной осторожностью открываю дверь в соседний номер, на ощупь нахожу край своей кровати и сажусь, все еще испытывая тошнотворное головокружение. Откуда эти звонки? Почему с неизвестного номера? Я пытаюсь найти звонкам рациональное объяснение. Хотя мне отчаянно хочется, чтобы на том конце оказался Джейк, но шансы ничтожны. Будь это и впрямь Джейк, он бы обязательно ответил мне.

Я потихоньку начинаю говорить сам с собой:

— Может быть, он находится в каком-то месте, где мобильник плохо ловит. Я мог что-то упустить. Мог ли Джейк что-то утаить от меня? Что-то большее, чем кукла?

Вот он, камень преткновения! Да знаю ли я своего сына? Сразу же срабатывает защитная реакция: вместо ужаса, я чувствую приступ неконтролируемого гнева, как тогда, когда кричал на репортеров. Перед глазами встают и пропадают лица Аманды Браун, Леи Маркс, Джеймса Джорджа. Я мотаю головой, пытаясь избавиться от этих видений, стыдясь того, что испытываю вовсе не печаль по поводу их гибели, а нечто более темное, глубокое, чувство, в котором я не готов был признаться и самому себе.

Мне надо что-то предпринять, но что сделаешь посреди ночи? Я вспоминаю, что стервятники-репортеры твердили что-то про Интернет, и хватаюсь за айфон. Надо посмотреть, о чем они меня спрашивали. Выйдя в Интернет, я призадумываюсь, не зная с чего начать.

Я знаю, что у Джейка есть страничка на «Фейсбуке» и в инстаграме, но не знаю, как туда попасть. Вот Рейчел, в отличие от меня, зарегистрирована в социальных сетях, она говорила об этом полиции. Сначала я думаю разбудить жену, но затем решаю просто погуглить: авось, и сам справлюсь.

Не успеваю я набрать и трех букв, как имя «Джейк Конолли» тут же выскакивает в поисковике. Я долго не решаюсь нажать на него, просто не могу себя заставить, представляя, как миллионы людей делают то же самое. И от этого мне становится дурно. Я заканчиваю набирать имя сына и замираю. Я могу себе представить, что появится, как только я нажму на кнопку «enter». Зажмурившись, я все-таки делаю это, покачнувшись, как от удара.

Большая часть ссылок на CNN, в качестве источников предлагаются также местные новости. Я просматриваю каждую страницу, пройдясь по всему списку в поисках каких-нибудь зацепок. Но везде перемалывается одно и то же, то, что я уже прежде слышал по телевизору: моего сына подозревают в участии в стрельбе. Потом я нахожу ссылку на страницу Джейка в «Фейсбуке», но, пройдя по ссылке и увидев его фотографию под флагом нашей футбольной команды, обнаруживаю, что его страничка доступна только для друзей. Вот так. А я, его отец, пытающийся добыть любую крупицу информации, которая могла бы помочь, остаюсь ни с чем.

Я спрашиваю себя: а не было ли у Джейка аккаунта в «Твиттере»? Что касается инстаграма, то я до сих пор не представляю себе, что это такое. Я ищу сына в «Твиттере», но опять ничего не нахожу. Я снова начинаю вдоль и поперек шерстить источники, и тут кое-что привлекает мое внимание. Зная, что видеоигра под названием «Современный солдат» очень нравится Джейку, я прохожу по ссылке и попадаю на чат. Джейк оказывается одним из участников игры. В его посте я читаю:

«Мой клип „360-е попадание“».

К этому прилагается видео, сделанное пять месяцев тому назад. Я просматриваю его.

Картинка дана глазами человека, держащего в руках снайперскую винтовку. Сцена внезапно поворачивается, и ружье поднимается. Я гляжу в прицел и вижу, как кружок с крестиком внутри начинает светиться на человеке, одетом в черную униформу. Ружье выстреливает, и тот падает замертво. На этом видео заканчивается, оно длилось не более пятнадцати секунд.

Я давно знаю про «Современного солдата». Я не только смотрел, как мой сын играет в эту игру, но и пробовал играть вместе с ним. Однако оказался на редкость неспособным, хотя Джейк всячески поддерживал и утешал меня. Но сейчас от увиденного сердце мое уходит в пятки.

Я делаю несколько бесплодных попыток удалить видео и, в конце концов, в сердцах швыряю мобильник на пол. Уронив голову на руки, я долго сижу, стараясь успокоиться. Это же конец! Если другие увидят эту запись, они решат, что Джейк наверняка сделал то, в чем его обвиняют. И я бессилен им помешать.

Мне нужно сменить направление деятельности. Я потратил целый день на то, чтобы найти и спрятать от полиции улики, стараясь уберечь сына от подозрений. Но сейчас я понимаю, что мне надо найти его. Это единственное, что имеет смысл… при любом раскладе. Подняв с пола телефон, я нажимаю кнопку, и на засветившемся экране снова возникает форум. Увидев, что там есть комментарии, я начинаю их читать, но сразу же останавливаюсь. Практически во всех комментариях, появившихся за последние двенадцать часов, моего Джейка называют монстром-убийцей.

Я больше не могу оставаться в отеле. Бесшумно выйдя из номера, я спускаюсь на лифте в абсолютно пустой холл. За стойкой, глядя в свой айфон, одиноко сидит молодая девушка. Подняв голову и увидев меня, она страшно теряется и начинает суетливо изображать деятельность. Я медленно прохожу мимо, чувствуя, как ее взгляд буравит мне спину. У выхода я останавливаюсь и, прижавшись лицом к стеклу, стараюсь хоть что-нибудь разглядеть в темноте ночи. На улице медленно материализуется расплывчатый силуэт белого фургона, а рядом — еще одного. Значит, журналюги караулят добычу у входа.

— Тут есть другой выход, через паркинг, — вдруг произносит тоненький голос у меня за спиной.

Я поворачиваюсь к юной леди. Она смотрит мне в глаза через свои забавные круглые и стильные очки. Под синей униформой сияет белизной обтягивающая кофточка. На мой взгляд, ей лет двадцать, не больше.

— Что вы сказали? — осторожно переспрашиваю я, не желая пугать ее.

— Просто репортеры до сих пор дежурят у выхода. Но у нас есть еще один выход. Вон там, в дальней части холла.

Я медлю и отвожу взгляд. Мне хочется спросить: «Почему вы помогаете мне?»

И тут же одергиваю себя: а почему бы ей мне не помочь? Хотя… А что, если она считает, что мой сын пристрелил этих несчастных детей? Стоило мне так подумать, как земля под ногами начинает опасно качаться, и в мою и без того израненную душу летят осколки сомнений: «А вдруг Джейк в самом деле это сделал?»

Трудно передать, что я чувствую в этот момент. Это напоминает качели. В один момент времени я был абсолютно уверен в том, что мой сын невиновен. А мгновение спустя эту мысль словно бы насильно выталкивают из сознания, и ее место занимают страшные подозрения. Все, о чем говорили по телевизору, все эти новые открытия заставляют меня думать о худшем. И при любом раскладе моя неуверенность означает, что я просто-напросто плохо знаю своего сына.

Я ничего не говорю милой девушке и, опустив голову, иду по пугающе тихому коридору к выходу, еле волоча ноги по ковру. Мысли сдавливают голову изнутри: еще немного и она может взорваться! А в животе царят холод и пустота, кожа влажная и липкая. Все плывет передо мной, как в тумане. Я толкаю дверь с надписью «Выход», пересекаю небольшое служебное помещение и открываю еще одну дверь. Свежий ветер дует мне в лицо, и меня передергивает от холода. Но, по крайней мере, я чувствую себя бодрее.

Подземный паркинг выходил на Оранж-стрит. Я замечаю там два журналистских фургона и решаю держаться в тени. Потом вижу еще один знак «ВЫХОД», светящийся зелеными буквами в ночи. Я иду в ту сторону и незамеченным выскальзываю на пешеходную улицу позади отеля.

Быстрым шагом я направляюсь к тому месту, где припарковал машину Рейчел. Мысли о необходимости действовать вытесняются тревожными размышлениями. Я больше не думаю: «А что, если?..» Теперь передо мной стоит единственный вопрос: «Что я должен делать?»

Я намечаю план действий. Я отправлюсь к школе. Обыщу поле позади здания. Буду звать сына и, в конце концов, услышу в ответ его растерянный голос. Пусть будет так, ведь это моя единственная зацепка, мой единственный путь к спасению. Это все, о чем я могу думать, когда забираюсь в машину, отправляясь в глухую ночь.

* * *

Звезды, висящие высоко в небе, почти такие же яркие, что и серебряная луна, виднеющаяся низко на горизонте. Дорога расстилается передо мной, пустынная, призрачная и безжизненная. Тусклые огоньки сигнализации горят на окнах закрытых на ночь заведений, мимо которых я проезжаю. Все вокруг спят, набираясь сил для нового дня, и только отдельные полуночники привносят жизнь в окружающее меня сонное царство.

Я совершенно один. Тишина поглощает меня, как бестелесный зверь, пожирая надежды одну за другой до тех пор, пока в моем сознании не остается ничего, кроме ужаса и сомнений. Но я пытаюсь сопротивляться, я продолжаю внутреннюю борьбу с собой в попытке найти приемлемый и логичный сценарий, который поможет сохранить наши жизни в целости. Но… я проигрываю сам себе… С каждой секундой надежды на лучшее гаснут, оставляя только самые чудовищные варианты, от которых у меня сводит внутренности.

Дребезжание телефона заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Я хватаю мобильник, на одно мгновение снова наполнившись безумной надеждой.

Звонит мать.

— Привет, — разочарованно говорю я.

— Саймон, — ее голос дрожит, — что происходит? Я просто места себе не нахожу. Звонили твои брат и сестра. Я звонила тебе домой, наверное, раз пятьдесят. Почему ты не берешь трубку? Где ты? Это не может быть правдой!

— Мама, успокойся, пожалуйста, со мной все в порядке.

Какой уж тут порядок… Но что я могу ей сказать, если и сам толком ничего не знаю?

— Где Лэйни?

— Лэйни находится под присмотром матери, — заверяю я ее. — С ней все хорошо. И Рейчел тоже в порядке.

— А Джейк? Где Джейк?

— Мама, я не знаю… Ничего не знаю.

— По телевизору говорят, что это он убил…

Я отодвигаю телефон от уха. И чувствую, что по моим щекам текут слезы. Надо же, а я и не замечаю, что плачу.

— Саймон, мой мальчик. — Телефон берет папа. — Джейк тут абсолютно ни при чем, мы в этом не сомневаемся.

Отец произносит это таким тоном, как будто делает официальное заявление. Мне нечего ему ответить, потому что у меня такой уверенности нет. Уже нет.

— Эй, Саймон, ты меня слышишь? — требовательно спрашивает он. — Почему ты молчишь?

— Я ничего не знаю, папа, — шепчу я.

— Через час тебе позвонит Джонатан.

Я пугаюсь:

— Папа, не надо! Нам не нужен адвокат! Я имею в виду… Я не думаю, что это надо…

— Через час, ты понял?

Я слышу рыдания матери на заднем плане, пока он не отключается. Я тупо держу замолчавший телефон около уха, продолжая ехать посередине пустынной улицы.

Джонатан, деловой партнер моего отца в течение последних десяти лет, является одним из самых успешных адвокатов Нью-Йорка. Я не знаю, продолжает ли он практиковать в настоящее время, но раньше он был прекрасным специалистом. Вместе с отцом они создали успешную сеть ресторанов, что вообще-то очень странно, если учесть, что ни Джонатан, ни тем более мой отец за всю жизнь не приготовили самостоятельно ни одного блюда. Правда, поначалу они вложили в дело огромные средства, а затем с поразительным мастерством рулили своим бизнесом.

Я хочу позвонить Рейчел. Она терпеть не может Джонатана, хотя бы потому, что, как только речь заходит о законе, отец немедленно ссылался на него, совершенно игнорируя тот факт, что моя жена тоже работает адвокатом. Предположив, что нас ждет, я решаю предупредить ее заранее.

Но потом, посмотрев на часы, я пугаюсь, что мой звонок разбудит Лэйни. Поэтому я решаю по дороге отправить Рейчел сообщение:

«Мой отец хочет подключить Джонатана. Постараюсь его остановить».

Я набираю текст, стараясь одним глазом смотреть в телефон, а другим — на дорогу, когда в голове у меня вдруг раздается голос Джейка: «Папа, не посылай эсэмэсок, когда ты за рулем».

* * *

На подъезде к школе, я делаю небольшой круг. При свете выстроенных в идеальную шеренгу уличных фонарей я могу рассмотреть фасады всех домов, мимо которых проезжаю. Построенные около пяти лет назад, они все выкрашены в светлые цвета, различаясь лишь оттенками. Даже почтовые ящики, большие и чисто белые, похожи друг на друга как две капли воды. Задумавшись, я пропускаю нужный поворот и проезжаю еще две улицы. Принимая во внимание все обстоятельства, я выключаю фары и, развернувшись в тупике, припарковываюсь между домами. С улицы мне хорошо видна тропинка, которая выходит из одного из дворов и, огибая небольшой пригорок, через кущу деревьев выводит на дальний конец школьного стадиона.

Я выхожу из машины, лишь слегка прикрыв за собой дверь, чтобы не издавать лишних звуков. Я чувствую себя, словно преступник, и все равно неслышно крадусь по тропинке к школе. Обойдя школу, я останавливаюсь.

— Джейк! — зову я вполголоса: это что-то среднее между шепотом и криком. — Джейк!

Темные поля едва освещает луна. Я двигаюсь в полумраке, в надежде уловить малейшее движение или услышать любой, самый тихий звук, означающий, что кто-то не хочет быть услышанным.

Когда я дохожу до бейсбольного поля, ко мне возвращается способность соображать, и я вспоминаю, как по телевизору говорили, что Джейка видели где-то здесь, пробегающим через территорию, прилегающую к чужой собственности. Я иду быстрее, потом еще быстрей. Хруст гравия под ногами напоминает мне о времени, когда я тренировал ребятишек на этом поле, и я вновь вспоминаю, как чувствовал себя, когда Джейк впервые добился серьезного успеха.

— Джейк! — кричу я на этот раз громче. — Джейк, это я, папа!

Я перебегаю поле, и под ногами снова трава. У небольшой рощи я останавливаюсь, с трудом переводя дыхание. Мне кажется, что я смотрю сразу во все стороны, как будто в темный калейдоскоп. Где-то здесь скрывался мой сын. Нет, я должен думать в настоящем времени: он и сейчас здесь.

— Джейк! Выходи! Все будет хорошо! Мы все уладим! Я обещаю!

Сзади раздается звук шагов. Я так резко поворачиваюсь, что чуть не теряю равновесие. Сердце подпрыгивает в груди. Неужели я нашел его!

Но в глаза мне ударяет яркий свет фонарика, ослепив меня и заставив закрыть лицо руками.

— Джейк, — шепчу я.

— Оставайтесь там, не двигайтесь! — резко произносит чей-то голос. И я сразу понимаю, что это коп. — Держите руки перед собой. Что вы тут делаете… — Кажется, он узнал меня.

— На землю! Быстро! Лечь на землю!

— Послушайте, я всего лишь хотел…

— Лечь на землю, немедленно!

Я слышу, как он вынимает из кобуры пистолет. Тем не менее я продолжаю стоять.

— Нет, — произношу я спокойно, и упрямо. С какой стати, интересно, я должен ложиться на землю?! Какое право он имеет так разговаривать со мной? И что полиция сделала для того, чтобы найти моего сына?

А вот не лягу на землю и все! Буду стоять.

Свет придвигается еще ближе, по-прежнему ослепляя меня.

— Лечь, я сказал! Немедленно!

— Нет, — шепчу я.

Полицейский толкает меня на землю. Это происходит так быстро, что у меня нет возможности сопротивляться. На моих запястьях щелкают наручники, и меня рывком снова поднимают на ноги.

— Почему вы не слушаетесь? — спрашивает коп.

У него очень молодой голос. Я уже могу различить его лицо, потому что он убрал фонарь в сторону. Похоже, я прежде его уже видел.

— Я знаю вас, — говорит он. — Что вы здесь делаете?

— Ищу своего сына, — отвечаю я.

— Его здесь нет. Мы обыскали здесь каждый сантиметр, причем с собаками. Проверили здесь все вдоль и поперек. Его здесь нет, сэр.

Едва он обращается ко мне «сэр», как тут же перестает быть для меня врагом. Я теперь и сам удивляюсь, почему сопротивлялся. Похоже, я просто плохо соображаю.

— Послушайте, мистер Конолли, как вы сюда попали?

Я объясняю, где припаркована моя машина.

— Я должен отвезти вас в отделение, обнаружив на чужой территории, но я вас отпускаю. Поезжайте домой, поспите. Мы сами найдем вашего сына.

Я ничего не отвечаю. Да и что говорить? Что я не могу пойти домой? Что единственная причина, по которой они станут искать моего сына, — это чтобы арестовать или застрелить его? Я молча позволяю копу проводить меня до машины. Достаю ключи. Полицейский светит внутрь салона, и выражение его лица вдруг меняется. Он придвигается ближе и внимательно осматривает заднее сиденье. И тогда я вспоминаю про куклу.

— О, черт! — вырывается у меня.

Коп направляет луч фонаря прямо мне в лицо.

— Я думаю, вам лучше проехать со мной в отделение.

ГЛАВА 15 Джейк. Одиннадцать лет

Я тупо смотрел на телефон, зная, что нужно перезвонить Рейчел. Наш разговор опять закончился на истерической нотке, хотя я уже не помню, с чего началась пикировка и о чем мы, собственно, вообще беседовали. Эта и предыдущие перепалки за последние несколько месяцев слились в одну. Присев на диван в гостиной, я закрыл глаза. Полуденное солнце просвечивало сквозь веки, раскрашивая внешний мир сияющими розовооранжевыми пятнами. Одиннадцать лет тому назад, с момента рождения Джейка, жизнь пошла не совсем так, как я рассчитывал. Я попытался вспомнить то время, когда был молод и полон надежд. Разве я мечтал о том, чтобы стать отцом-домохозяйкой? И кто я теперь? Жалкий неудачник. Однажды муж Тайрин, высокий накачанный парень с короткой стрижкой и волосатыми руками, утверждавший, что он якобы был запасным игроком в одной из команд баскетбольной лиги, нагло посмотрев мне прямо в глаза, заявил, что тоже всегда мечтал найти себе богатую супружницу, которая бы его содержала.

— Куда тебе, Сэм, — вынужден был огрызнуться я. — С такими ушами придется самому вкалывать, приятель.

После этого мы весь вечер не переставали обмениваться колкостями, и я был втайне доволен собой, поскольку, как мне казалось, лидировал в счете. Однако его слова не шли у меня из головы. По дороге домой я впервые серьезно задумался: а что, если Сэм прав?

Да уж, прямо скажем, карьеру я не сделал. Но и лентяем меня тоже никак не назовешь. В двенадцать лет я разносил газеты, помогая старшему брату одного из приятелей. В четырнадцать мыл в рыбном магазине мусорные контейнеры, обрабатывая их от червей. К шестнадцати годам я уже успел поработать продавцом мороженого, менеджером в магазине готовой одежды, стоял на кассе в двух универмагах и выдавал кассеты в пункте видеопроката. А чем я только ни занимался во время учебы в колледже, включая стажировку и практику! Спустя лишь неделю после окончания колледжа я впервые начал работать по специальности и регулярно ходил на службу, пока не родился Джейк.

Но каждый день с того момента, как я осел дома с ребенком, я не переставал мучиться чувством вины. И сейчас по утрам, когда Рейчел торопливо собиралась, сонно шаря в стенном шкафу в поисках подходящей пары туфель, я продолжал лежать, закрыв глаза и уговаривая себя, что имею право спокойно оставаться в постели до пробуждения Лэйни, которая все равно прибежит обниматься через несколько минут. В течение дня, пока дети были в школе, я постоянно представлял себе проезжающих мимо нашего дома знакомых, которые, глядя на наши окна, неодобрительно крутят головами и задаются вопросом: «Да что за мужиком надо быть, чтобы вот так целыми днями ничего не делать?»

Год от года моя самооценка падала, и время от времени я обсуждал эту проблему с разными людьми. И как-то даже целых три раза посетил профессионального консультанта. На последнем сеансе психолог напомнила мне, что я воспитываю двоих детей (на тот момент младше семи лет), при этом подрабатываю копирайтером и спичрайтером и обхожусь без помощи няни или родственников (родители Рейчел старались избегать визитов, когда ее самой не было дома). Что же, она была права! И я отменил все последующие встречи, не желая платить сто пятьдесят долларов, чтобы мне рассказывали то, что я и так прекрасно знаю.

Я часто утешал себя тем, что мы с Рейчел находимся в авангарде нового общества. Возможно, вы упрекнете меня в нескромности, но я считал нас одной из немногих передовых семей, на практике воплотивших принцип равенства полов. Однако, как ни крути, Рейчел оставалась главным добытчиком в семье: именно она приносила бекон, а я лишь жарил его на сковородке (да, признаюсь, я похитил это сравнение из старой рекламы). Прогресс прогрессом, но какому мужчине приятно такое осознавать?!

Со временем моя психика приспособилась к ситуации, но, когда дети были помладше, агрессия иногда просто зашкаливала. Я мечтал надавать по морде почтальону, который покосился на меня, когда я стриг траву на лужайке в полдень буднего дня. Я тренировал футбольную команду Джейка и, помнится, как-то с такой яростью набросился на одного из папаш (бедняга осмелился задать мне «неправильный» вопрос), что чуть не нарвался на драку. Пожалуйста, не подумайте, что я горжусь этими фактами своей биографии. Напротив, мне стыдно за себя, но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Однако к десятому дню рождения Джейка наиболее болезненная часть пути была уже пройдена, и я слегка успокоился. Со стороны могло показаться, что я даже восстановил часть прежней крутизны. Но я понимал, что за это время со мной произошли глубокие перемены. Я слишком волновался за детей (а мужчина не должен волноваться) и уделял мало внимания Рейчел. Да, я виноват, но что поделать, в ее собственных планах тоже не находилось для меня лишнего времени.

Телефон зазвонил — скорее всего, Рейчел решила помириться. Я снял трубку, уговаривая себя, что мне лучше первому извиниться. Чем раньше мы восстановим мир, тем лучше для всех.

— Привет.

— Что случилось? — буркнул я в ответ.

И сразу же снова приказал себе остыть, поговорить мирно, позволить ссоре рассосаться, и начать отношения с чистого листа. Однако на практике мои благие намерения было нелегко осуществить. Я вскочил с дивана и начал мерить шагами прихожую, гулко топая по кафельной плитке.

— Ты чего-то хотела? — спросил я.

Она ответила не сразу. Было глупо задавать ей этот вопрос. Мы ругались уже третий день и едва разговаривали друг с другом. Правда, в последнее время это случалось постоянно.

— Саймон, я просто устала собачиться все время, — наконец произнесла жена.

Я хмыкнул:

— Ты говоришь об этом постоянно, но дальше слов дело не идет. — Шлюзы терпения сразу же прорвало: — Твоя любимая отговорка! Ты делаешь все, что считаешь нужным, а стоит мне выразить хоть малейшее недовольство, мигом начинаешь жаловаться, что тебе надоело постоянно собачиться.

— Ты вечно злишься на меня, Саймон. Да, я работаю, иногда допоздна. Ты же знаешь, какой у меня график.

— Дело совсем не в том, до какого часа ты работаешь. Мне глубоко на это наплевать. Я говорю о том, что ты обещаешь прийти в одно время, а сама появляешься на час, а то и на три позже, не удосужившись даже позвонить и предупредить.

— Я была на встрече с Фрэнком. Как ты себе это представляешь? По-твоему, я должна была посреди совещания сказать: «Эй, Фрэнк, подожди минутку, я тут должна позвонить своему озабоченному муженьку?»

Мое лицо вспыхнуло от гнева:

— Как мило ты это представила!

— Я просто хотела сказать, что у меня не всегда есть возможность быть на связи.

— Эсэмэска занимает две секунды, — процедил я ледяным тоном.

— Мне иногда кажется, что ты уже забыл, что значит работать в офисе.

Мой бизнес в последнее время шел вяло. От самого крупного своего клиента я ничего не слышал уже полгода. Поэтому я воспринял слова жены как прямой наезд и гневно бросил трубку. Я швырнул аппарат за диванные подушки и помчался наверх, не обращая внимания на приглушенные телефонные звонки у меня за спиной.

* * *

— Папочка, — заныла Лэйни, — когда уже эта игра закончится?

Я посмотрел на нее сверху вниз. Дочка сидела у самой кромки поля, на котором мальчишки играли во флаг-футбол[4]. Рядом с Лэйни валялась раскрытая книга обложкой вверх. Ее зеленоватые глаза моргнули, и я в который уже раз подивился тому, какая у нее симпатичная мордашка. И эти хвостики так ей идут! На Лэйни был ее обычный наряд: шорты и футболка. Я мог понять мамаш (в особенности тех, у кого были дочери), которые неодобрительно цокали и покачивали головой, глядя на Лэйни. Все они придерживались мнения, что я разрушаю будущее девочки, одевая ее подобным образом. Внутренне соглашаясь с ними, я, тем не менее, не собирался ничего менять. Дочурка нравилась мне в таком виде. Она казалась очень забавной, и я постоянно улыбался, когда смотрел на нее.

— Уже скоро, солнышко, — ответил я, приглаживая ей волосы.

Я взглянул на поле. Джейк, плотненький для своего возраста, но не толстый (я бы сказал, что он похож на крепкого черного ирландца), перекидывал мяч Максу. Сын Джен выглядел как прирожденный квотер-бек: чуть отступив назад, он держал руки наготове, а глаза его сканировали каждый сантиметр поля. Игра двух других парнишек оставляла желать лучшего: один прыгал рядом с защитником, комично виляя задом с болтающимся на бедрах флажком, но никуда не продвигался, а другой даже не удосуживался оглядываться на мяч.

Пытаясь не выделять Джейка из общей массы, я внимательно присматривался к его игре. Он отлично блокировал одного игрока из линии защиты. Два остальных все же сумели пробиться. Макс, отлично понимая, что от него требуется, подал крученый мяч. Он помчался по полю, а Джейк припустил за ним.

— Давай, Макс! — закричал я.

— Я хочу домо-о-ой, — ныла Лэйни.

— Отличный рывок, — одобрил я и снова повернулся к дочери: — Давай еще немножко побудем. Мамы все равно пока нет дома.

— А мамы никогда нет дома, — тянула она свое.

Я уже успел пожалеть о том, что сказал. Этот аргумент у меня, видимо, всегда был наготове. Мне стало грустно: наверное, так чувствует себя брошенная жена.

— Еще совсем немного. Матч почти закончился. Хочешь поиграть в мой телефон?

Лэйни просияла:

— Да-а!

Я протянул ей свой новенький айфон, и она принялась тыкать в него пальчиками, как заправский профессионал. Я понаблюдал за девочкой с минуту, в который раз удивляясь способности молодого поколения быть на «ты» со всеми этими гаджетами.

— По-моему, ребята неплохо смотрятся.

Я повернулся — рядом стояла улыбающаяся во весь рот Джен. Наибольшим счастьем для этой мамаши было наблюдать за игрой сына. Мне нравилась спортивная мама Макса, она носила косуху, леггинсы и дорогие кроссовки.

— Привет, — сказал я, — они прямо как Джефф Сатердэй и Мэннинг!

Она рассмеялась тому, что я сравнил мальчишек с центровым и квотербеком из «Индианаполис Колтс». И возразила:

— Только не Мэннинг. Он никогда не мог подать крученый мяч с первой попытки.

— Это правда, — улыбнулся я.

Мы стояли бок о бок, наблюдая за происходящим на поле. Другие родители тоже толпились вокруг, внимательно следя за игрой, но с ними я никогда не заговаривал. Я не мог придумать, что им сказать, и к тому же с трудом припоминал, кто чей ребенок.

Джен и я обменивались комментариями до конца игры. Она отпустила весьма ехидное замечание по поводу судьи, который, взявшись судить футбольный матч десятилеток, был одет по всем правилам: полосатая майка и белые штаны.

— Небось надеется, что в следующий раз его позовут судить игру в средней школе, — предположил я. — Это будет большой скачок в его карьере.

Джен мелодично засмеялась. Я невольно снова бросил на нее взгляд. Звук ее голоса, брызжущего неподдельным весельем, согрел мне душу. Мама Макса поймала мой взгляд, и ее улыбка стала еще шире. Я отвел глаза, внезапно почувствовав неловкость. Дело было не в ней, а во мне. Непрошенная мысль посетила меня: именно так мы с Рейчел общались до рождения детей.

— А ты во что играешь? — спросила Джен у Лэйни.

— «Перережь веревку», — уткнувшись в маленький экран, ответила Лэйни.

— А, знаю, Макс тоже любит эту игру.

Супер-судья просвистел в свой свисток, объявляя, что матч закончен.

— Вы хоть поняли, какой счет? — спросила она.

Я пожал плечами:

— А разве все эти матчи не заканчиваются обычно вничью? Как говорится, победила дружба.

— Ну да, в прошлом году так и было, — согласилась она.

Я снова рассмеялся, и в этот момент Макс и Джейк подбежали к нам. Макс обнял свою мать, и я подумал, как это мило, что звезда футбола не стесняется обниматься с родительницей на публике — значит, он хороший мальчик.

— А можно Джейк пойдет к нам? — спросил он маму.

Джен посмотрела на меня и пожала плечами.

— Конечно, почему бы и нет. Если только его папа не против.

Джейк потихоньку похлопал меня по руке. Я наклонился. И он прошептал мне на ухо, доверительно, как это умеют только дети:

— Я же пообещал, что пойду к Дугу, помнишь?

Что за ерунда? Нет, я ничего подобного не помнил. А, может, я просто не хотел помнить, подсознательно не желая, чтобы Джейк возвращался в этот дом. На мой взгляд, он слишком часто наведывался туда с тех пор, как начались занятия в школе. Я посмотрел на Макса, пытаясь понять, заметил он что-нибудь или нет. Может быть, я напрасно переносил свои переживания на ребенка, но все происходило слишком быстро.

— Да не заморачивайся ты по этому поводу, — прошептал я в ответ. — Иди лучше повеселись с Максом.

Я заметил, что Джейк серьезно обдумывает мое предложение. Он сосредоточенно размышлял, его лицо было задумчивым.

— Мне бы не хотелось расстраивать Дуга. Я ведь пообещал.

— Я не считаю, что любое слово высечено в граните, — сказал я.

Странно, да? Вообще-то именно дети обычно придерживаются подобной точки зрения, а не их родители.

Я еще слегка надавил на сына, и, в конце концов, Джейк сдался. По улыбке, с которой мой сын мчался к их машине, я понял, что он и сам был только рад отправиться к Максу.

— А когда мне лучше его забрать? — спросил я Джен.

— Где-нибудь около пяти, — пожала она плечами.

— Отлично, тогда увидимся позже.

— Всего доброго.

Мать Макса ушла. Слава богу, что все так сложилось. Я посмотрел вслед Джен — надо сказать, она прекрасно выглядела в своих леггинсах, и у нее была походка гимнастки — и подумал о том, что мне будет очень приятно снова вскоре увидеть эту женщину.

Мысленно я отправился в путешествие, которое так хорошо знакомо каждому мужчине. Образы материализовывались, отрывочные и неконкретные, но от этого не менее возбуждающие. Перепрыгивая с одного сценария на другой, я представлял себе, что бы мы делали друг с другом или друг для друга, мысленно возвращаясь к воспоминаниям холостяцкой жизни. Расстегнутые одежды, разные способы раздеть друг друга и дерзкие моменты допустимой вольности — было что вспомнить.

Маленькая ручонка вцепилась в мой палец. Я посмотрел на Лэйни, а она прижалась к моей ноге. Она в этот момент была так похожа на свою мать, что я невольно смутился. Губки Лэйни надулись, и я почувствовал, как меня заполняет пульсирующее чувство вины.

— Пойдем, солнышко. Хочешь, съедим мороженого?

ГЛАВА 16 День второй

Я чувствую себя статистом в популярном полицейском сериале. Меня протащили через все сцены: отпечатки пальцев, фотографии, обыск, конфискация имущества — и после усадили ждать в коридоре. Сначала они забрали машину Рейчел, а затем коп привел меня в местное отделение полиции. И в конце процедуры меня как задержанного препроводили в камеру. По дороге я замечаю полураздетую женщину, которая, сидя на скамье, чистит зубочисткой ногти и кого-то монотонно материт.

В камере, кроме меня, сидит местный бездомный бродяга, за версту воняющий мочой. Он бормочет что-то невразумительное себе под нос. Полицейский, оформлявший мое задержание, совершенно невыразительной внешности, пристегивает меня наручниками к скамье напротив. Мне уже все равно. Офицер удаляется, а я остаюсь сидеть.

Ожидание длится около часа. А мне как назло срочно надо в туалет! Так всегда бывает: вдруг как припрет, кажется, мочевой пузырь вот-вот лопнет! Именно про эти ситуации говорят: моча ударила в голову. Желание помочиться пронизывает каждую клетку тела, но я терплю и, в отличие от остальных, не прошусь в туалет. Этот дискомфорт, почти боль, наполняет меня своеобразной энергией. Мало-помалу чувства оживают, и я возвращаюсь к кошмару реальности. Я знаю, что никогда больше не буду прежним. Что-то сломалось у меня внутри. Но это не значит, что я сдамся без боя.

По собственной глупости попался, и теперь меня могут запереть надолго. Что же делать? Во-первых, меня должны освободить под залог. Во-вторых, необходимо вернуть одну из машин. В-третьих, мне нужно найти Макса и поговорить с ним. В-четвертых, я пойду в дом Мартинов-Кляйнов. И еще, возможно, следует вернуться в школу или нанять частного детектива.

На мгновение в голове мелькает вопрос: на чем, собственно, строятся мои планы? Откуда я знаю, как надо действовать в подобных обстоятельствах? Из кино? Сериалов? Из дешевых детективов? Там обычно описываются драматические поступки героев, решения на грани жизни и смерти, судьбоносные открытия. Но на деле все происходит не так. Вам необходим шанс, счастливый случай. До этого момента вас швыряло от одной точки к другой наобум, порывами ветра судьбы. Но мне нужно вырваться из порочного круга. Это единственный способ найти сына.

Больше всего меня пугают любые новости, от них ничего хорошего ожидать не приходится. Отчасти я даже боюсь найти сына, потому что все предположения раскладывались на два простых сценария: либо Джейк мертв, либо он убийца. И, как только что-то станет известно, один из этих сценариев окажется правдой. На глубинном, инстинктивном уровне я не хочу допустить ни того, ни другого.

Я открываю глаза. Где я? Прикован наручником к скамье. Я в полиции, я арестован. Сквозь туман усталости и боли я вспоминаю предъявленное обвинение — противодействие правосудию. Мне оно кажется бессмысленным, но какая разница? Когда меня приведут на допрос, я не собираюсь унижаться. Я потребую, чтобы полицейские рассказали мне, что они сделали для того, чтобы найти моего сына. Я не позволю страху взять надо мной верх. Я обязан держаться ради Джейка.

Мне не приходится долго ждать. За мной снова приходит детектив. Моя соседка по камере, потрепанная жизнью пятидесятилетняя женщина в красном платье и клочковатом парике, при виде него раздвигает ноги и облизывает губы. Я отвожу взгляд.

— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, — ровным тоном говорит коп.

— Мне нужно сделать один звонок.

Он отводит меня к вделанной в стену телефонной будке и отходит на десять шагов в сторону. Я набираю номер Рейчел.

— Ты где? — спрашивает она устало.

— Меня арестовали.

— Что???

Я стараюсь объяснить ей, что я делал, но даже мне самому мои действия кажутся сейчас нелепыми. Жена некоторое время молчит, потом спрашивает:

— Джонатан уже там?

— Нет.

— А он придет?

— Нет, — говорю я, не желая еще больше злить Рейчел.

— Значит так, я сейчас приеду. До моего прихода храни полное молчание.

Я не собираюсь молчать, но покорно выслушиваю все, что она велит мне сделать. А затем послушно следую за детективом. Я не боюсь вопросов полиции. Я хочу получить ответы на собственные вопросы.

Коп приводит меня в маленькую квадратную комнатку, где стоят стол и два стула. Я хмыкаю, увидев «зеркало» на стене. Как будто это может кого-то обмануть.

— Садитесь, — говорит детектив.

Его голос звучит чуть поживее, по сравнению с предыдущей монотонной интонацией.

Я сажусь на стул.

— Вы понимаете, почему вы здесь?

Я улыбаюсь:

— Потому что меня обвиняют в противодействии правосудию.

— А вам известно, почему вам предъявляют это обвинение? — Теперь его голос звучит почти нормально.

— Нет, неизвестно. Надеюсь, вы меня просветите.

Коп наклоняется и берет с пола коробку, которую я сначала не заметил.

Взяв коробку двумя руками, он поднимает ее над столом, и через прозрачный пластик я вижу куклу, которую нашел в лесу. Она таращится на меня своими дикими глазами. Все ее члены согнуты под неестественными углами.

— Вы нашли это, не правда ли? А что вы сделали, чтобы найти моего сына? — Я гляжу на нее, не отводя взгляд.

Детектив бросает куклу на стол:

— Ваш сын подозревается в массовом убийстве. В настоящее время нашей первейшей заботой является безопасность окружающих. Нам также стало известно о том, как агрессивно вы вели себя с журналистами сегодня утром.

Я предпочитаю проигнорировать это замечание.

— Вы не имеете ни малейшего понятия, где Джейк сейчас находится, не так ли? Вы уже говорили с кем-нибудь? Вы вообще делаете хоть что-нибудь или нет?

Меня бьет дрожь. Я готов броситься на него. Не склонный к насилию, я последний раз дрался, наверное, в классе пятом, но теперь мне нестерпимо тянет разбить этому мерзавцу нос.

— Поверьте мне, сэр, мы непременно найдем вашего сына, пока он не нанес вред кому-нибудь еще.

— А вот это вы зря сказали.

Детектив явно растерян. Забавно наблюдать такую реакцию у человека его положения и темперамента. Но он понимает, что я имею в виду. Разговор, скорее всего, записывается, и каждое выражение предвзятости рано или поздно всплывет на суде, будь то гражданский или уголовный процесс. Когда вы женаты на адвокате, то поневоле начинаете в этом разбираться.

— Как давно вам стало известно, что ваш сын собирается причинить вред окружающим? — спрашивает коп.

Прежде чем я успеваю ответить, дверь распахивается и в комнату входит Джонатан, непринужденный и вальяжный, как всегда.

— Рад видеть тебя, Саймон, — говорит он и поворачивается к детективу: — Можно мне тоже стул, будьте так добры.

Появившийся в дверях полицейский в форме жестикулирует, приглашая коллегу выйти. Адвокат немедленно садится на освободившийся стул. Невозмутимое лицо Джонатана в мгновение ока меняется, и он поворачивается ко мне.

— Как вы сюда попали? — удивляюсь я.

— Приехал на такси.

— Нет, серьезно. Как вы узнали, что я здесь?

— При помощи сканера для прослушки частот полиции.

— Неужели вы этим занимаетесь?

Джонатан улыбается:

— Не я сам, конечно, мои сотрудники. Что ты успел сказать копам?

— Ничего, — заверяю его я.

— Что-нибудь ты им наверняка да сказал. Постарайся повторить все в точности, теперь уже для меня.

Я попробовал воспроизвести беседу дословно. Особенный интерес у Джонатана вызывает кукла. Он улыбается, когда я пересказываю ему, что детектив сказал мне по поводу Джейка, и что я ему на это ответил.

— Поставил его на место, ха! — он от удовольствия трет руки. — А ты не промах, сынок.

Я стараюсь не обращать внимания на то, что меня, в мои сорок с хвостиком, называют «сынком».

— А вам известно что-нибудь о Джейке?

Я знаю, что Джонатан приехал в город только что, но ведь он специалист экстра-класса!

— Мои сотрудники пытаются что-нибудь нарыть. Полиция изъяла у вас дома множество косвенных улик. Рисунки, содержащие элементы насилия. История, которую Джейк предположительно записал по поводу драки после футбольного матча. Там что-то о мальчике, которому проломили череп. Они также обнаружили его мобильник и просматривают контакты.

— О нет, — шепчу я.

— Что «нет»?

Я не хочу ничего объяснять Джонатану. Меня снова обуревает гнев: незнакомые люди, сидя у себя в конторе, без зазрения совести отслеживают все звонки на мобильнике сына, и на дисплее, конечно же, снова и снова высвечивается мой номер. Я представляю себе, как они равнодушно прослушивают сообщения, которые я оставлял Джейку, отчаянные слова, которые вылетали из моих уст, и чувствую, что сейчас способен на убийство.

Но вспышка гнева быстро угасает, и ее место занимает тупое отчаяние. Значит, телефон с самого начала был в полиции… Значит, это не Джейк ответил мне, когда я позвонил ему в самый первый раз?.. Теперь-то мне понятно, что это был коп. Он дышал в трубку, не зная, что ответить… Господи, помоги! Я хватаю ртом воздух, эта новость совершенно опустошила меня.

Я легко могу представить, что Джейк сегодня утром в поисках носков оставил телефон на столе и вышел из комнаты, забыв его там.

— Он постоянно его забывал, — шепчу я и тру глаза, они мокрые от слез.

— Ты в порядке? — тревожно спрашивает Джонатан.

Да пошли они со своими вопросами! Конечно, я не в порядке. Я так устал испытывать безнадежность, и потому говорю:

— Послушайте, нужно, чтобы полицейские как можно скорее отправились на поиски Джейка. А, кстати, почему они так уверены, что он сделал это?

— Потому что один из детей рассказал, что Джейк ушел из школы, чтобы найти Дуга. И уборщик утверждает, что он видел двух ребят, проходивших через спортивный зал с ружьями в руках, причем это было прямо перед началом стрельбы. Там есть еще что-то, связанное с одной из жертв, Алексом Рэйнсом, но полиция не очень охотно делится подробностями.

Я рассказываю Джонатану все, что мне известно, понимая, что это вряд ли создает благоприятную картину. Он кивает и спешит сменить тему:

— Согласен. Мы должны заставить их найти Джейка. На этом этапе не может быть ничего важнее.

— Но как это сделать?

— Трудный вопрос. Мы не можем обратиться с просьбой на телевидение. В настоящий момент публика не просто думает, что Джейк это сделал. — Джонатан смотрит мне прямо в глаза. — Люди уверены, что он — убийца.

— Но они его совершенно не знают!

Адвокат качает головой:

— Они знают лишь то, что им показали по телевизору.

Тут в комнату, прервав нашу беседу, входит детектив. Под мышкой он тащит еще один стул. Джонатан встает и, взяв стул у него из рук, ставит рядом со мной. И вот мы снова сидим рядом, не глядя друг на друга.

— Какие обвинения предъявляют моему клиенту? — спрашивает Джонатан.

— Воспрепятствование осуществлению правосудия, — отвечает детектив.

— То есть вы уже установили, что Джейка Конолли совершил преступление?

— На данный момент нет, — растерянно моргает коп.

— А тогда, позвольте спросить, какому именно правосудию препятствовал его отец?

— В результате стрельбы, учиненной сегодня в школе, погибло тринадцать детей.

— А эта кукла, — Джонатан указывает на нее наманикюренным пальцем, — какое отношение она имеет к стрельбе в школе?

— Мы этого пока не знаем. И как раз стараемся выяснить.

— Где вы ее взяли? — интересуется адвокат.

— Мы нашли куклу в машине миссис Конолли, — поясняет полицейский. — А за рулем находился ваш клиент.

— Он дал вам основания для обыска? Он пытался сбежать? Как, собственно, это произошло?

Детектив поднимается с места и снова выходит. Минутой позже он возвращается.

— Вы можете идти, — говорит он, протягивая мне пакет с моими вещами.

— Но вы же выдвинули против этого человека обвинение! — возражает Джонатан, поднимая бровь. — Вы не можете просто так дать ему уйти.

— Мы еще не оформляли бумаг, — бормочет детектив.

И нас буквально выпроваживают из отделения: меня с пакетом под мышкой и Джонатана, улыбающегося, как чеширский кот (или другой кот, который сожрал канарейку).

* * *

— Вы что, пытались уговорить их оставить меня под арестом?

— Просто испытывал на прочность их позицию. А ты о чем думал, хотел бы я знать? Где ты взял куклу? Полицейские задержали тебя, дабы выяснить, откуда она взялась. Тебя в любом случае не стали бы обвинять. Им просто нужна информация.

— Я нашел ее…

— Ш-ш-ш! — шикает он. — Я не хочу этого знать. Потом расскажешь. Сейчас мы должны заняться делом.

— Найти Джейка?

Адвокат смотрит мне в глаза. До того печально, что даже удивительно.

— Конечно… И приготовься к худшему, Саймон.

Я взрываюсь:

— К худшему? Какому худшему? Вы серьезно? Куда уж хуже?

Джонатан сочувственно сжимает мое плечо.

— Мы поговорим об этом позже. Давай сначала уйдем отсюда.

Я на секунду-другую прикрываю глаза, стараясь утихомирить приступ тревоги, который судорогой свел мышцы. Я не могу ни дышать, ни глотать, вообще чувствую себя так, как будто меня разбил паралич.

Я открываю глаза и вижу ее.

Рейчел вбегает в отделение, измученная и запыхавшаяся, и налетает прямо на нас. Меня она замечает первым, и ее брови взлетают вверх. А затем она переводит взгляд на Джонатана и отступает на шаг назад.

— Какого черта… — цедит она.

Джонатан невозмутимо протягивает ей руку:

— Здравствуй, Рейчел.

Она не обращает внимания на протянутую руку и смотрит только на меня, уперев руки в бедра. Я очень хорошо знаю эту позу.

— Ты же сказал, что Джонатана здесь нет!

— А его и не было, — отвечаю я. — Он только что появился. Я не имел ни малейшего понятия, что он приедет и поможет мне выбраться отсюда.

Рейчел трясет головой.

— Ах, вот, значит, как? А я-то, как дурра, бросила нашу дочь, чтобы примчаться сюда. Спасибо, что не забыл предупредить, что теперь у тебя все под контролем.

— Дорогая, но я… я ведь только что вышел отсюда.

Она, конечно же, услышала мой ответ, но все равно поворачивается спиной и уходит.

ГЛАВА 17 Джейк. Одиннадцать лет

За последние десять месяцев я забирал Джейка из дома Дуга слишком часто, и после каждого визита мое раздражение росло. Мне хотелось побеседовать с мальчиком или с его матерью хотя бы разок за все это время. А уж отец парня, честно говоря, меня просто бесил. Я пытался расспросить Джейка, собрать по кусочкам хоть какие-нибудь сведения о Дуге и его семье, но мне почти ничего не удалось узнать. Нет, сын не уклонялся от ответа, а скорее, как ребенок, просто не обращал внимания на то, что было важно для нас, взрослых.

Вот и сегодня Джейк запрыгнул в машину, сияя от возбуждения.

— Привет, пап!

— Привет, дружище. Как дела?

— Отлично! — И тут его прорвало: — Знаешь, у Дуга есть крутое ружье для пейнтбола, и мы стреляли по стервятникам там, на пруду.

— Ого! Здорово! — Я повысил голос. — Шариками с краской?

— Нет, просто шариками.

— Значит, это ружье для страйкбола.

— Нет, для пейнтбола.

И тут, неожиданно для себя, я заорал на сына:

— Хватит уже спорить по каждому поводу! Мне лучше знать!

После моего выпада в машине воцарилась тишина. Я взглянул на Джейка в зеркало и увидел, что он отвернулся к окну.

Желая вернуть то радостное возбуждение, которым сынишка был готов поделиться со мною, я мучительно подыскивал слова, но они исчезали, не добравшись до губ. Загадочный мир подростка оказался слишком трудным испытанием для меня, и ничего достойного я так и не придумал. Тишина разрасталась, заполняя все пространство между нами.

Когда мы приехали домой, Джейк вылез из машины и сразу направился в дом. Я последовал за ним, пытаясь прочитать его мысли, пользуясь языком тела. Его уверенная походка не изменилась, а когда он поздоровался с матерью, мне показалось, что и голос его звучит как всегда, словно бы ничего не произошло.

Я сел на диван. Случившееся не давало мне покоя, но я подумал: а сам Джейк помнит ли о моем срыве? Для меня-то это означало серьезное нарушение кодекса поведения, недопустимое для родителя. Ребенок прибежал ко мне, готовый поделиться радостью, а я грубо разрушил весь праздник только потому, что мне не нравился его друг. Я повел себя, как хулиган-старшеклассник в школьной столовой.

Как обычно в таких ситуациях, я обратился к опыту собственного детства, перебирая в памяти своих тогдашних друзей. Одного приятеля, Фрэнки, родители которого развелись, сначала поймали в парке с ножом, когда он вымогал у младшего школьника карманные деньги. Дальше — больше, и, в конце концов, он загремел в тюрьму за вооруженное нападение. Второй мой приятель, Грэг, как-то раз порезал меня бритвой в школьном автобусе. О нем мне было известно лишь, что он потом попал в страшную автомобильную аварию, после которой чудом выжил. Близнецы Стюарты тоже были теми еще кадрами: подожгли лес позади соседского дома; правда, теперь они наслаждаются жизнью в солнечных краях в обществе красивых жен и здоровых детей, занимаясь программным обеспечением и загребая деньги лопатой.

Постепенно я перестал злиться на себя, и Рейчел застала своего мужа, так сказать, всего лишь булькающим на медленном огне. Она вошла в гостиную и, увидев меня, покачала головой:

— О чем ты опять думаешь?

— Мне не нравится этот Дуг, — признался я. — Мне все время кажется, что лучше бы Джейку держаться от него подальше. Нашему сыну нужны другие друзья… более нормальные.

Она присела рядом.

— Послушай, мне, если честно, он тоже не нравится, но не забывай о том, что наш Джейк — удивительный ребенок, у которого есть своя голова на плечах, и эта голова — одна из лучших на свете. Я ему полностью доверяю.

— Да, но при этом Джейк почти не общается с детьми Карен. Упорно сопротивляется, как я его ни уговариваю. Я имею в виду, что иногда он становится слишком застенчивым. Что, если наш сын останется совсем один? Я…

— А ну прекрати, — велела Рейчел.

Я взглянул на жену. Она невозмутимо выдержала мой взгляд.

— Понимаю, что опять чересчур беспокоюсь, — признал я. — В следующий раз постараюсь вести себя по-мужски.

— Может, тебе действительно стоит попытаться вести себя по-мужски?

— А, может, это тебе стоит… — Я возмущенно засопел, но вовремя заставил себя остановиться. Когда я продолжил, мой голос звучал тихо, но был ледяным: — Я знаю, что у нас есть проблемы. И считаю, что они достаточно серьезные. Иногда мне кажется, что наши лучшие времена уже позади.

— Не могу не согласиться, — фыркнула Рейчел и вышла из комнаты, даже не оглянувшись.

Я услышал, как она поднимается наверх. И вскоре оттуда раздался смех: моих сына, дочери и жены. А я продолжал в одиночестве сидеть на диване.

Я тоже мог бы присоединиться к ним. Они бы с удовольствием приняли меня, и позволили разделить их веселье. Мне не стоило постоянно ввязываться в споры с Рейчел. Все эти мысли копошились в моей голове, но я упорно оставался сидеть на диване. Вечер шел своим чередом, со всеми его изъянами и недостатками, как будто небесный сценарист диктовал нашу историю сверху, и этот сценарий, признаться, мне не очень нравился.

* * *

Родители рассыпались по школьному спортзалу, занимая удобные места перед импровизированной сценой. Джейк с Максом, наравне с сотней других четвероклассников и пятиклассников, собирались попробовать свои силы в ежегодном шоу талантов. Я мог бы и не присутствовать там: многие мамы и папы не пришли, но мне было интересно посмотреть, как будут выступать наши дети.

Когда наступил их черед и два друга появились на сцене, я в волнении передвинулся на край скамейки. В черных костюмах, как будто они собирались на свадьбу, и в черных очках в тяжелой оправе, Джейк с Максом вышли на середину сцены, держа в руках гитары, которые Джейк и Лэйни получили в подарок на Рождество. Зазвучала песня из сериала «Сыромятная плеть», и они стали открывать рты в такт словам, изображая при этом игру на гитаре. Но где-то примерно на середине песни музыка вдруг оборвалась, и ребята в растерянности переглянулись. И неожиданно зазвучала песня «Карман, полный солнечного света» в исполнении Наташи Бедингфилд. Тогда приятели отложили гитары в сторону и принялись вытворять нечто невообразимое, импровизируя на ходу. По правде сказать, представление было на этом закончено, и Джейк с Максом просто дурачились. Я слышал, как дети за кулисами смеются и зовут их обратно. Учителя, казалось, ничего не имели против замены сценки из классического вестерна на образец современной поп-культуры.

Я же из последних сил старался не расхохотаться. Это может показаться невероятным, но я не имел никакого отношения к их номеру. Я даже не знал, почему ребятам вдруг пришла в голову такая идея. Их креативность, надо признаться, впечатлила меня. Сами ли они организовали это шоу или им помогли учителя, я все равно считал, что они — большие молодцы.

Когда выступление закончилось, я пробрался в холл в ожидании, пока друзья выйдут. Я рассматривал плакат, осуждающий хулиганство, который висел рядом с правилами посещения школы посторонними лицами, и, как водится, размышлял о жизни. Выглянув на парковку, я увидел поток родителей, которые сновали туда и обратно, забирая своих детей после школьных мероприятий.

Поведение родителей со времен моего детства сильно изменилось, я уж не говорю о том, какой грандиозный размах приобрела нынче внеклассная работа. Теперь в школах есть столько разных кружков и секций: по легкой атлетике и спортивным играм, шахматный и театральный, есть клуб любителей «Лего», организации скаутов и факультативы по иностранным языкам.

Наблюдая за копошением родителей, извлекающих своих детей из школьного улья, я вспоминал собственное детство. Моя мама вышла на работу, когда я учился в начальной школе. По утрам мы вместе выходили из дома, и я шел к соседям, где и сидел час-полтора в ожидании школьного автобуса. Меня сажали у телевизора, но не разрешали переключать каналы, и вместо «Тома и Джерри» и прочих мультиков я каждое утро смотрел выпуск новостей. Поэтому я хорошо помню кризис, разразившийся после захвата заложников в Иране, и арест Уэйна Уильямса, серийного убийцы из Атланты. Тогда же всю страну, если не весь мир, потрясла история Адама Уолша.

Я хорошо помню, как впервые услышал про него: это случилось незадолго до моего десятилетия. Адам Уолш, мальчик всего на пару лет младше меня, был объявлен пропавшим без вести. Все лето я слышал только обрывочные сведения о нем, но не мог не заметить, как сильно изменилось поведение моих родителей. Теперь мама не разрешала мне отходить от нее ни на шаг, когда мы ходили по магазинам. Папа подозрительно следил за любым незнакомцем, проходившим мимо нашего дома, хотя раньше такое поведение показалось бы невежливым. Правда, дети по-прежнему носились ватагой по округе, и я продолжал ходить в бассейн с сестрой, а потом все на некоторое время вернулось на круги своя.

Но вот начался учебный год, и я опять оказался перед телевизором, каждое утро созерцая новости.

Ужасные детали гибели мальчика, которые с экрана телевизора дикторы повторяли снова и снова, потрясли мою детскую душу. Например, рассказ о том, что голова ребенка была отрезана (после смерти, по утверждению ведущего). Еще помню, как один репортер упоминал о людоедстве. В глазах десятилетнего мальчика шокирующие подробности выглядели еще страшнее.

В течение долгих месяцев и даже лет журналисты не оставляли в покое эту историю, кружа вокруг нее, подобно шакалам.

Адам Уолш пропал в универмаге. Мать оставила его возле игровых автоматов, где он наблюдал за игрой других, а сама зашла в соседний отдел. Она отсутствовала не более шести минут. Это стало известно благодаря охраннику, который разогнал детей и выпроводил их на улицу. Я думаю, что эти шесть минут изменили мир. Мысль о том, что они могут потерять ребенка в течение такого короткого времени, засела глубоко в сознании родителей. Этот страх со временем становился все сильнее.

Насилие случалось, безусловно, и до истории с Адамом Уолшем. В этом нет никаких сомнений. Но ни один случай до этого не был так подробно описан и изучен в мельчайших подробностях, по крайней мере, мне не удается припомнить ничего похожего. Мне кажется, именно он послужил отправной точкой для сначала ежемесячных, потом — еженедельных, а впоследствии и ежедневных историй об убийствах, издевательствах, изнасилованиях, избиениях, смерти от голода и даже каннибализме, которые сейчас показывает наше телевидение.

На протяжении многих веков преступная сторона жизни была уделом меньшей части человечества, но в те дни усилиями СМИ она превратилась в историю большинства. То, что раньше казалось, конечно, ужасным, но очень далеким ночным кошмаром для большинства родителей и их детей, трансформировалось в ежедневную реальность. Взрослые сумели приспособиться к душераздирающим историям и продолжали жить дальше, как ни в чем не бывало. Но ребятишки, которые впоследствии тоже стали папами и мамами, так и не смогли избавиться от хоть поблекших со временем, но все же глубоких шрамов в подсознании, навсегда изменивших их собственное родительское поведение.

Всего шесть минут потери контроля.

Я думаю, что именно этот фактор привел к потере свободы детства в нашей стране. Когда-то единственным ограничением этой свободы был колокольчик, которым нас звали к обеду. Теперь же появились даже родительские эскорты, по очереди развозящие детей в школу.

Вот о чем я думал, когда Джейк и Макс, смеясь, показались в дальнем конце вестибюля. Я спокойно наблюдал за их веселой возней. И вдруг мое сердце сжалось. Дуг Мартин-Кляйн спустился по лестнице и оказался прямо у них перед носом. Я стал невольным свидетелем произошедшей потом неприятной сцены.

Джейк заметил Дуга, что-то весело сказал ему, продолжая улыбаться. Дуг в ответ лишь тихо процедил пару слов сквозь зубы, не разжимая тонких губ и поглядывая в сторону Макса. Макс перестал улыбаться и резко бросил что-то Дугу в ответ, и напряжение между ними стало очевидным. Дуг повернулся и ушел, всем своим видом демонстрируя холодность и отчуждение, а Джейк гневно накинулся на Макса. Макс затряс головой, возражая, и теперь уже Джейк повернулся к нему спиной и, явно огорченный, направился ко мне. Макс плелся позади.

Мое недавнее чувство умиротворения исчезло настолько внезапно, что я аж задохнулся. Я надеялся, что это чувство вернется ко мне, но к машине мы шли в тягостном молчании, и всю дорогу до дома Макса мальчишки не проронили ни слова. После того, как мы высадили Макса возле дома, я надеялся, что Джейк расскажет мне, что произошло, но напрасно. И мне пришлось самому проявить инициативу.

— Чего у вас там случилось?

Джейк потянул шнурок своего капюшона.

— Ничего.

— Пожалуйста, расскажи. Я не буду сердиться.

— Да ничего особенного.

— Джейк, ты же знаешь, что лучше мне все рассказать. Может быть, я смогу помочь.

Сын тяжело вздохнул:

— А это обязательно?

— Нет, но очень желательно! — улыбнулся я.

Джейк не поддержал мою неуклюжую попытку пошутить.

— Макс просто сказал кое-что Дугу, и теперь он будет на меня злиться.

— А что именно сказал Макс? — спросил я.

— Он назвал Дуга ненормальным. — Джейк помолчал. Может быть, мне показалось, но когда Джейк продолжил, он как будто хотел сам себя в чем-то убедить: — А Дуг нормальный, он просто замкнутый.

Я старался подобрать правильные слова. Это был важный разговор. Я помедлил секунду и посмотрел в окно. А затем поинтересовался:

— А Дуг сильно огорчился?

— Я думаю, да. Хотя по нему не скажешь.

— А ты что ответил Максу?

— Я возразил, что так нельзя. То, что он сказал — невежливо.

«Невежливо» было одним из любимых словечек Джейка, он говорил так обо всем, что касалось неправильного, по его мнению, поведения. Однажды учительница на собрании назвала нашего сына гиперкорректным, и, помнится, тогда я очень этим гордился. А вот Рейчел была со мною не согласна. Она считала, что мне следует хотя бы чуть-чуть ослабить слишком тугие, по ее мнению, поводья. Я пытался последовать ее совету, но, судя по всему, не слишком преуспел.

— А Макс очень расстроился?

Джейк серьезно кивнул:

— Да. Но он все равно не должен был называть Дуга ненормальным.

Сын помолчал, подумал, и твердо закончил:

— Даже, если Макс и на самом деле так считает.

Я увидел, что передо мной появилась возможная зацепка в разговоре, и не преминул ею воспользоваться:

— А ты тоже так думаешь?

Джейк поморщился:

— Я не знаю, папа. Ну да, Дуг замкнутый, мне тоже так кажется. Но ведь все говорят, что и я сам такой же.

— Ты вовсе не замкнутый! — запротестовал я.

Но Джейк мне не ответил. Когда я снова взглянул на него, момент откровенности был уже упущен; к тому же я так и не придумал, что можно ему сказать. Желая спасти положение, я завел машину и поехал в сторону дома. Через минуту-другую, желая поставить в разговоре позитивную точку, я произнес свою любимую фразу:

— Все будет хорошо. Не стоит слишком беспокоиться по этому поводу.

Оставшийся до дома путь мы проделали в молчании. Признаться, я не рассчитывал, что Джейк отнесется к этим словам всерьез, потому что и сам не слишком в них верил.

ГЛАВА 18 День второй

Лэйни зябко жмется к двери, сидя на заднем сиденье, а я чувствую, что снова теряю над собой контроль. Когда дети еще путешествовали в автокреслах, оба всегда сидели каждый на своей стороне, но с тех пор, как Джейк достиг возраста, позволяющего ему пересесть вперед, я привык видеть его справа от себя, а Лэйни обычно сидит у меня за спиной. Теперь место Джейка кажется страшно пустым.

Рейчел молча смотрит в окно. С того момента как мы покинули отель, она не сказала мне ни слова. Джонатан поехал вперед, чтобы посмотреть, что происходит возле нашего дома: как только полиция разрешила, мы решили вернуться домой. Мы втроем проплакали все утро, и теперь во мне больше не осталось слез, да и вообще каких-либо эмоций. Я чувствую себя совершенно опустошенным, отупевшим и растерянным. Глядя на дочку, у меня сжимается сердце: я молюсь, чтобы она могла когда-нибудь стать прежней Лэйни — веселой, беззаботной, озорной. Я понимаю, что это невозможно, но как же мне этого хочется!

Примерно в миле от нашего квартала у меня звонит мобильный. Я как раз глянул на часы на приборной панели — 10.25 утра. Долго же я проторчал в отделении полиции…

— Слушаю.

— Это Джонатан. Саймон, будьте готовы.

— К чему?

— Видите ли, такого рода… ситуации вызывают в людях самые низменные чувства. Они насмотрелись по телевизору новостей, думают, что хорошо разбираются в происходящем, и считают себя вправе судить.

— Что вы пытаетесь нам сказать, Джонатан?

— Рядом с вашим домом полно народу. В основном журналисты и люди из вашего круга — родители, как я полагаю. Мне кажется, Лэйни ни к чему это видеть. Может, вам лучше отправиться в другое место?

Я поворачиваюсь к Рейчел:

— Там, около нашего дома, толпятся люди, в том числе полно репортеров. Джонатан считает, что нам лучше не возвращаться домой именно сейчас.

— Нет, мы едем домой, — отрезает Рейчел.

Я оборачиваюсь посмотреть на Лэйни. Выражение лица дочери пустое, безжизненное, она сжалась в комок на своей стороне, будто отодвигаясь от призрака на пустом сиденье. Я кладу телефон, и мы едем дальше. Рейчел снова отворачивается к окну.

— Солнышко, — тихо говорю я дочери.

Лэйни молчит.

— Когда мы подъедем к дому, тебе лучше лечь на сиденье, чтобы люди тебя не заметили. Хорошо? Там камеры и репортеры, которые наверняка будут фотографировать. Сделаешь, как я прошу, ладно?

— Нет, — говорит она.

Я в недоумении дергаю головой:

— Но почему?

— Нет, папа, — повторяет она спокойным и удивительно взрослым голосом. — Я не собираюсь прятаться. Эти люди не знают Джейка. Они тупые, все они просто тупые идиоты. Если бы они знали его, то не говорили бы о нем такие гадости. Я уверена, что мой брат ни в чем не виноват. И он бы сам не стал от них прятаться.

Я автоматически перевожу взгляд на Рейчел: в голове у меня полный сумбур. Она тоже поднимает на меня глаза, в первый раз с того момента, как мы покинули отделение полиции. В ее глазах сомнение: похоже, она понимает, что нас сейчас ждет. Мы же много раз видели по телевизору, как это бывает в подобных случаях. И вот мы, молча, смотрим друг другу в глаза, пытаясь настроиться на одну волну и вместе принять правильное решение. Как поступить? Должны ли мы поддерживать в Лэйни уверенность, что все в конце концов образуется? Или стоит объяснить дочери без излишних сантиментов, в каком положении мы оказались? Мы все защищаем Джейка, но он исчез, оставив нас в худшей из всех возможных ситуаций… Никто из нас, да вообще никто, кто хоть немного знал Джейка, не может найти объяснения такому поведению. Может быть, этот Дуг Мартин-Кляйн так основательно промыл моему сыну мозги? В первый раз мне приходит в голову предательская мысль, что это не исключено… да, не исключено, и что причиной всего могут быть наркотики. Краешком сознания я с ужасом отмечаю, что начинаю примиряться с реальностью и пытаюсь найти ей рациональное объяснение, но сейчас важнее всего понять, способна ли Лэйни сделать то же самое.

Рейчел, снова прочитав мои мысли, как это умеет делать только она, отрицательно качает головой. Я киваю. Мы продолжаем двигаться вперед, не глядя друг на друга. Наверняка жену, так же, как и меня, пугает мысль о том, что мы обнаружим в нашем разоренном доме. Но это все же наш дом, правда? Или уже не наш… Сжав зубы, я продолжаю вести машину вперед.

Поразительно, как быстро может все измениться. Я получил эсэмэску с просьбой срочно приехать в школу всего лишь сутки назад, но с тех пор от нашей прежней жизни не осталось и следа.

Перед тем, как повернуть к нашему кварталу, Рейчел перебирается на заднее сиденье. Она сидит как-то неуверенно, как будто тоже боится затаившегося в машине призрака, следующего за нами по пятам. Жена обнимает Лэйни, и девочка прислоняется к матери, продолжая смотреть в окно вызывающим взглядом. Несмотря на свое горе, я чувствую гордость за дочь. Она оказалась сильнее, чем я предполагал.

Фургоны занимают обе стороны улицы, и мы останавливаемся примерно в пяти домах от нашего. Сквозь прямые стволы дубов видна толпа, собравшаяся на лужайке возле входа в наш дом. Я судорожно сглатываю, с трудом преодолевая искушение развернуть машину и убраться отсюда как можно скорее. Но решение принято. Мы должны через это пройти.

Мужчина с камерой, первым заметивший нас, бросается к тропинке, ведущей к нашему дому. Хорошо одетая женщина лет сорока старается не отставать, хотя ее каблуки вязнут в мягкой земле. Другие тоже догадались, что происходит, и скалятся, будто хищники, почувствовавшие приближение добычи.

Я стараюсь не встречаться взглядом с ожидающими нас снаружи людьми. В моих глазах они сливаются в один пульсирующий организм, огромный, злобный, бездушный. Я ненавижу их. Они заставляют нас пройти через строй их ненависти. Кто-то держит плакаты, на которых написано:

«ПУСТЬ ЭТА СЕМЬЯ ОТВЕТИТ ЗА ТО, ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ!»

Остальные, судя по движению губ, осыпают нас проклятиями. Незнакомый пожилой мужчина, одетый как фермер, пинает заднее колесо нашей машины.

— Пошел к черту, — шиплю я, забывая, что внутри сидит Лэйни. Правда, я не уверен, что девочка меня услышала. Широко распахнутыми глазами она смотрит на толпу, которая с такой силой и яростью ненавидит ее пропавшего брата.

Я вижу Мэри Мур, маму Кэндис, подружки Джейка, к которой он собирался пойти в гости. Даже если бы я не знал из новостей, что Кэндис мертва, то сразу понял бы это по выражению горя, опустошенному взгляду и растерянности на лице Мэри. Весь гнев, который только что переполнял меня, исчезает. А то, что остается, трудно описать словами. Это горючая, тоскливая вина, которую плеснули на мое бессилие и подожгли.

— Боже всемогущий, — шепчу я.

Я не помню, как завел машину на подъездную дорожку. Но все же, должно быть, это я открыл ворота гаража, которые показались мне воротами в ад. Единственный полицейский в форме, охранявший периметр, дал мне возможность попасть внутрь и закрыть за собой дверь. И вот мы попадаем со света во тьму гаража. Какое-то время никто из нас не двигается. Единственное, на что у меня хватает ума, это вынуть ключи из зажигания, чтобы мы не задохнулись от выхлопных газов.

* * *

Рейчел помогает Лэйни выбраться из машины. Они задержались, давая мне возможность пройти вперед. И вот я открываю дверь и вхожу внутрь. Это уже не наш дом. Все выглядит не так, как раньше, как-то иначе: диван слегка сдвинут, торшер переставлен к стене. Я медленно иду в сторону кухни. Жалюзи по-прежнему подняты, свет включен. Все не так, как должно быть, не так, как было, когда я покинул дом вчера утром.

Я слышу шаги Рейчел за моей спиной и понимаю, что жена направляется в комнату Джейка. Я замираю, прислушиваясь. Но в доме стоит тишина, которую нарушил только звук хлопнувшей двери. Потом хлопает другая дверь, видимо, в ванную. Я оборачиваюсь, но Лэйни уже нет. Я тихо, как кот, крадусь вверх по лестнице. Около нашей спальни пол под моими ногами внезапно издает скрип. Я снова замираю и слышу плач, двойной плач. Я различаю всхлипывания Лэйни — так она плакала у меня на руках еще малышкой, когда падала и разбивала коленку. Я вспоминаю, как плакал Джейк, когда был маленьким — гораздо горше и как будто безутешнее, чем его сестра.

Телефон звонит. Я, не глядя, нажимаю кнопку, думая, что это Джонатан. Вопль в трубке оглушает меня.

— Ты, чертов убийца!!! — Слова слепились в одно, и в голосе чувствуются алкогольные пары.

— Кто вы такой, черт вас дери? — ору я под стать ему.

— Ты прекрасно знаешь, ублюдок, кто я такой. Твой сын убил моего мальчика. Твой никчемный кусок дерьма убил моего Алекса.

Значит, это звонит отец Алекса Рэйнса… Я закрываю глаза и вдруг понимаю, что это тот самый мужчина в майке для гольфа, которого я видел накануне. Я понимаю, что говорить с ним бессмысленно, но не могу бросить трубку.

— Твой трусливый подонок решил отомстить Алексу!

— Что вы такое говорите… — скриплю я в ответ.

— Твой щенок побоялся действовать в открытую. И мой сын проучил его! — Мистер Рэйнс (я не могу вспомнить его имени) кашляет и смеется одновременно. — Имей в виду, сукин сын, я скоро приду и убью тебя, — теперь он говорит тихо, невнятно, почти бормочет. — Я не шучу.

— А что произошло между Дугом и Алексом?

— Не придуривайся, убийца. — И он нажимает на отбой.

* * *

— Почему Алекс назвал тебя неудачником? — спросил я у Джейка в тот день, два месяца назад, после звонка школьного психолога.

Сын сидел на террасе за домом, читая книгу по школьной программе. Он взглянул на меня поверх обложки. Челка закрывала ему глаза, и я не мог разобрать их выражения.

— «Момент амнистии», папа…

Я покачал головой:

— Не получится, Джейк. Слишком поздно… Мне звонил Фил Хартман.

Джейк знал, что «момент амнистии» действует только до тех пор, пока я сам не узнаю, что стряслось. В его глазах что-то мелькнуло, почти неуловимо, как будто он колебался, стоит ли рассказывать мне.

— Фил Хартман просто у-у-у-у-х-х-х-р-р-р-р! — не выпуская книги, Джейк раскинул руки и скривил лицо, изображая Франкенштейна.

Я рассмеялся против воли.

— Очень смешно. Но, по словам Фила, все гораздо серьезнее, чем ты мне рассказал.

Джейк отбросил волосы со лба и взглянул мне в глаза.

— Не придавай этому слишком большого значения, папа!

— Ладно, не буду.

Джейк улыбнулся:

— А я подстригусь под «бобрик», идет?

— Заметано!

Джейк посидел немного, размышляя, а затем потянулся и посмотрел в небо.

— Нет, я все-таки не понимаю, почему он так тебя назвал? Мне казалось, раньше у тебя не было проблем с Алексом!

— Ну да, — пробормотал он, — раньше их и не было.

— Ну так что же произошло?

— Да не обзывал он меня неудачником, — неохотно произнес Джейк.

— Но так сказал Фил!

Джейк снова рассмеялся:

— Ха! Нашел кому поверить — школьному психологу! На самом деле Алекс мне ничего такого не говорил. Он сказал это кое-кому другому.

— И кому же?

— Одному приятелю, с которым я разговаривал. И Алекс вел себя, как придурок. Я вообще не понимаю, почему он к нам прицепился и начал задираться. Сначала он приставал ко мне, но я не обратил на это внимания. Тогда он… Ну, я, конечно, не должен был его толкать.

— А что за приятель был с тобой?

— Папа, ты только, пожалуйста, не психуй.

Я замолчал, выжидая.

Он опять поднял глаза к небу и ответил:

— Дуг.

ГЛАВА 19 Джейк. Двенадцать лет

Джейк, теперь уже ученик средних классов, сидел в гостиной с книжкой в руках.

Когда раздался звонок в дверь, он даже не поднял головы. Я опустил кухонное полотенце, которое держал в руках, и подошел к сыну.

— Ты что, не слышишь, что в дверь звонят?

— Слышу, — сказал он.

И это все, чего мне удалось добиться. Покачав головой, я отправился открывать сам. Курьер из службы доставки протянул мне наш заказ, и я расписался.

— Спасибо, — поблагодарил я, дав ему на чай, и отметил про себя, что паренек всего на пару лет старше Джейка.

Он кивнул и направился к своей машине. Я закрыл за ним дверь.

— Это наш ужин прибыл? — крикнула Рейчел из комнаты наверху.

— Ага.

Я вернулся в кухню, чтобы накрыть на стол: расставил всем тарелки для пиццы, поставил для Рейчел салат в пластиковом контейнере, поместил блюдо с крылышками в центр стола и положил рядом стопку салфеток. Приблизительно минут через пять жена и дочь спустились вниз. В руках у Лэйни был джойстик от «Нинтендо».

— Никаких игр за едой, — заявил я.

Она слегка закатила глаза:

— Я знаю, папа.

Ужин был на столе, но Джейк все не появлялся. Когда я просунул голову в гостиную, сын проскользнул у меня за спиной.

— Вообще-то мог бы открыть курьеру дверь, — укоризненно заметил я ему вслед.

— Извини, — спокойно ответил он мне.

За столом Рейчел принялась расспрашивать детей о том, как у них сегодня прошел день.

— Хорошо, — ответила Лэйни, уплетая крылышко; на щеке у нее остался соус барбекю.

Джейк продолжал есть молча. Я взглянул на Рейчел, и та пожала плечами.

— «Три события», — напомнила она детям.

«Три события» было одним из установленных Рейчел правил. Концепция проста: дети должны были рассказать нам о трех событиях, которые произошли с ними за день. Это правило работало какое-то время, но чем старше становились сын и дочь, тем неохотнее они делились с нами школьными новостями. Джейк так вообще кривился от просьбы Рейчел, как при упоминании о зубном враче.

Лэйни откликнулась первая. Она рассказала, как играла с подружками на перемене, какие отметки получили одноклассники, а потом еще что-то про школьный автобус, но я не совсем уловил суть.

— Представляете, сперва они расселись сами по себе, а потом стали пересаживаться на места для третьеклашек. Это просто нечестно!

— А ты сказала об этом водителю? — спросила Рейчел.

— Ага, вот еще! Я вам не крыса!

Я рассмеялся. И повернулся к сыну:

— Твоя очередь, Джейк.

— Я не знаю, что сказать.

— Да ладно тебе, давай выкладывай! — велела Рейчел.

Джейк откусил большой кусок пиццы и начал говорить с набитым ртом:

— У нас был тест по математике.

— Ну и как?

— Нормально.

Я ждал продолжения, но его не последовало.

— Еще два события, — улыбнулась Рейчел.

— У нас не было теста по граждановедению, — объявил Джейк, ухмыляясь.

Я рассмеялся:

— Это хорошая новость.

Разговор продолжался в том же духе. Лэйни болтала, не закрывая рта, а Джейк предпочитал отмалчиваться. Я удивлялся тому, как возраст сказывался на наших детях. Проблески взрослости за подростковыми выходками уже выдавали черты той личности, которой каждый из них станет в недалеком будущем, выйдя из-под родительской опеки, и это меня одновременно поражало и пугало.

Когда ужин закончился, пришлось в очередной раз напомнить детям, чтобы они убрали за собой тарелки в раковину. После этого Джейк снова уткнулся в свою книгу, а Лэйни — в свою игру. Рейчел помогала мне убирать со стола.

— Как быстро они взрослеют, — заметил я.

— Да уж, — с улыбкой согласилась жена.

Закончив, я повесил кухонное полотенце на место и повернулся к Рейчел. Она просматривала свой телефон.

— Я, пожалуй, поднимусь наверх, мне нужно еще немного поработать.

— Ладно, — не стал спорить я.

И, посмотрев жене вслед, взял книжку и устроился рядом с Джейком в гостиной.

* * *

Примерно неделю спустя, в пятницу вечером, после того, как мы с детьми покончили с домашними заданиями, я услышал, как открылись двери гаража.

Опустив в посудомойку последнюю тарелку, я с трудом поборол соблазн выбежать навстречу Рейчел и встретить ее у дверей, как вернувшегося с войны солдата, крепко обнять и сказать, что она мой самый лучший на свете друг. Вместо этого я аккуратно сложил кухонное полотенце и повесил его на ручку плиты.

Рейчел вошла в дом. Я слышал ее шаги, которые могли показаться чуточку неуверенными, но, конечно же, это было не так. Рейчел была уверена во всем, за что ни бралась, и когда-то это стало одним из тех качеств, за которые я и полюбил ее.

Рейчел первой начала беседу.

— Привет, — игриво произнесла она. — А у меня для тебя сюрприз. Догадайся, какой?

Я широко улыбнулся в ответ:

— Ну и какой же?

— Сегодня вечером у нас романтическое свидание! До самого утра!

Мои брови взлетели вверх:

— Но у Джейка тренировка по баскетболу. И как же быть с Лэйни?

— Тайрин предложила взять ее с ночевкой. А я позвонила Джен и спросила, не могла бы она взять к себе Джейка. И она сказала, что Макс будет в восторге, если Джейк останется у них на ночь. Кажется, мы свободны!

— Вот здорово!

Мы замолчали. Мне казалось, что жена испытывает примерно то же, что и я. После недавней перепалки мы оба хотели поправить охлажденные отношения. Идея устроить романтическое свидание пришла нам обоим, но, несмотря на всю красоту этой затеи, мы побаивались, что и тут можем потерпеть фиаско.

— Я забронировала номер в «Карлтоне».

— В Филадельфии[5]?

Она кивнула:

— Думаю, на ужин закажем суши. И, может быть, погуляем по Саус-стрит?

Я рассмеялся:

— Давай! Как в старые добрые времена!

* * *

Надо признаться, «сюрприз» превзошел все мои ожидания.

В какой-то момент, повинуясь приятному чувству начинающегося приключения, мы решили пропустить перед ужином кувшинчик теплого саке. Сидя в уютном ресторанчике лицом к лицу с Рейчел, я понял нечто очень важное. Все эти беспокойные хлопоты, связанные с рождением и воспитанием детей, не говоря уже о рокировке семейных обязанностей, не помешали нам мгновенно окунуться в то время и в те чувства, которые в свое время и привели к чуду рождения детей. Мы говорили и говорили, наслаждаясь обществом друг друга, и никто больше в оживленном Старом городе Филадельфии не был нам нужен.

Побродив по Итальянскому рынку, мы прошлись по Второй авеню, и долго плутали по лабиринту улиц Города братской любви. Ночная Филадельфия бурлила энергией, которая несла нас всё дальше и дальше, и мы впитывали ее, но наслаждались исключительно обществом друг друга, не обращая на окружающих никакого внимания. Украдкой целуясь, мы незаметно для себя оказались на длинной и пустынной Третьей авеню, которая вывела нас к Саус-стрит. В отличие от Старого города, эта улица выглядела вполне современной. Полицейские невозмутимо наблюдали за разношерстной толпой молодежи, толпившейся у витрин ярких экзотических магазинчиков, увешанных шляпами с перьями и гирляндами разноцветных презервативов, время от времени исчезая внутри, и за прочей разношерстной публикой, среди которой шныряли и подозрительные личности, хищным взглядом оглядывая толпу в поисках потенциальной жертвы. Я с ранних лет привык гулять по Саус-стрит и поэтому давно привык избегать как подобных взглядов, так и вообще неприятностей, связанных с близостью злачных мест.

Держась за руки, мы с Рейчел зашли пропустить пару бокалов пива в пабе шикарного ирландского ресторана, а потом даже заскочили на полчасика в «Трок», чтобы потанцевать. Ненадолго задержавшись на этой разноцветной многолюдной ярмарке, мы некоторое время просто бродили по улицам, наслаждаясь ощущением свободы. Что поразительно, мы почти не говорили о детях.

Уже в такси я повернулся к Рейчел и с улыбкой признался ей:

— Я даже и не представлял себе, насколько это было необходимо.

Она накрыла мою руку ладонью и прижалась ко мне:

— Да, дорогой.

Вернувшись в номер, мы не стали зажигать свет, и, когда наши обнаженные тела соприкоснулись, я прошептал жене на ухо:

— Мне кажется, единственное, чего в этом месте не хватает, так это нашей маленькой тесной кухоньки!

* * *

Субботним утром по дороге домой я позвонил матери Макса:

— Привет, Джен!

— Привет, Саймон. Как прошло ваше вчерашнее свидание?

Я не смог определить, присутствовала ли в ее интонации доля игривости или нет. Хотя с какой стати ей со мной кокетничать?

— Все было замечательно, спасибо.

Я взглянул на Рейчел, но она сосредоточенно вела машину, внимательно следя за оживленным движением на трассе А-95.

— Ну а я только что отвезла детей в дом Кейси на субботний футбольный матч.

— Отлично, — обрадовался я. — Мы заберем их прямо оттуда. Надеюсь, Джейк вел себя прилично?

Джен рассмеялась:

— Джейк? Ха-ха, а разве он когда-нибудь ведет себя иначе?

— Ну, у него бывают свои закидоны, — заметил я, стараясь быть объективным. — Как и у всех.

— Может быть, но я за ним никогда такого не замечала. Джейк вчера даже предложил помыть посуду. У меня просто челюсть отвисла.

— Хотел бы я, чтобы он делал это и дома. Скажи, Джен, а они заканчивают игру в обычное время? — спросил я.

— Я думаю, да. По этим ребятам можно часы проверять.

Я засмеялся:

— Еще раз большое спасибо, что приютила Джейка.

— Да всегда пожалуйста.

— Мы твои должники. Ну, до встречи.

— Пока.

Потребовалось еще минут двадцать пять, чтобы добраться до дома Кейси. Подъездную аллею пересекал маленький красный мостик, перекинутый через извилистый ручей, и под ним, стоя в неглубокой воде в высоких сапогах, двое мужчин удили форель.

Слева от дороги, за мостом, открывалось большое поле с ограждающей сеткой в дальнем углу. Мальчишки вшестером играли в футбол, разметив поле с помощью оранжевых пластмассовых конусов. Рейчел остановила машину, заехав передними колесами на траву. Она выключила мотор и некоторое время наблюдала за игрой.

— И почему мы не купили дом здесь? — спросил я.

Жена рассмеялась:

— Слишком много природы на твой вкус.

Несмотря на язвительность замечания, я чувствовал, как теплеет у меня в груди от вида играющих мальчишек. Их возбужденные крики достигали моих ушей, хотя окна в машине и были закрыты. Пацаны толкались, играя жестче, чем обычно, как будто эта игра была для них последней. Мы увидели, как Джейк принял подачу через голову одного из мальчишек и, пытаясь увернуться от удара, крутанулся на месте, и со всей силы воткнулся в Макса. Удар был такой силы, что оба полетели на землю. Джейк поднялся первым и протянул руку, помогая другу встать. Это настолько меня тронуло, что на глаза навернулись слезы, хотя, конечно, я не признался в этом Рейчел.

Обычно я сдерживаю эмоции, понимая, что воспитание детей сродни катанию на американских горках. Сегодня ты взлетаешь выше некуда, а завтра оказываешься в самой нижней точке. Видеть, как Джейк играет в футбол и помогает товарищу, было очень приятно. Но уже следующий день мог принести нечто абсолютно противоположное. И вообще, праздник подходил к концу. Услужливое воображение рисовало долгие недели, которые мне вновь предстояло провести в четырех стенах, в вынужденной изоляции от большого мира.

Рейчел, как будто прочитав эти мысли, взяла мою руку в свои.

— Я слышала, что сказала Джен. Ты просто замечательно воспитываешь детей.

Я взглянул на нее. Когда живешь с кем-то долгие годы, легко понять, искренно он говорит, или нет. Сейчас слова жены шли из глубины души, от самого сердца. Я понял это сразу, потому что в тот момент тоже чувствовал себя лучшим отцом на планете. Ну и, конечно же, самым скромным.

— Мне кажется, для Лэйни было бы лучше, если бы ты была рядом.

Слова вылетели, и я сразу же забеспокоился. Опять я как будто жалуюсь! Моя интонация могла стать спусковым крючком для мучившего Рейчел чувства вины, самого распространенного комплекса работающей мамы. Но, слава богу, этого не произошло. Романтическое свидание все же немного подлечило наши обожженные ежедневной рутиной нервы. Рейчел перевела на меня спокойный взгляд.

— Саймон, почему же? Она ведь любит тебя, сам знаешь.

— Я знаю, — ответил я. — Но, видишь ли, мне все же легче управляться с Джейком. По крайней мере, я знаю, во что с ним играть и как его успокоить. Я понятно выражаю свою мысль?

Рейчел внезапно улыбнулась — так тепло, что меня это мгновенно обезоружило. Даже годы спустя я смог бы, закрыв глаза, снова увидеть ее лицо в тот момент.

— Конечно, я понимаю, о чем ты говоришь. Ведь и со мной происходит то же самое… Всякий раз, когда я смотрю, как вы с Джейком играете на компьютере или кидаете мяч во дворе, я понимаю, что у меня так никогда не получится. А с Лэйни мне гораздо проще. Не всегда, конечно, но очень часто мы с ней даже думаем одинаково! И в то же время мои чувства по отношению к Джейку кажутся глубже, как будто пресловутые гендерные различия делают их более сильными.

Мне не приходилось раньше слышать от Рейчел подобных вещей, но когда она произнесла эти слова, что-то произошло в моем сердце: я почувствовал, что сам мог бы сказать то же самое.

— Я готов отдать за дочь жизнь, — прошептал я.

Рейчел сжала мою руку:

— Я знаю, Саймон. Поэтому я так тебя и люблю.

* * *

После нашего свидания я несколько недель почивал на облаке славы, и мне даже стало казаться, что домашняя рутина не способна разрушить мое умиротворенное состояние. Все виделось мне в розовом свете, и я ничего не принимал близко к сердцу. Три с плюсом у Лэйни по чтению — ну и ладно, в следующий раз получится лучше. Звонок от школьного психолога по поводу инцидента в автобусе — ерунда, мальчишки есть мальчишки. Я прекрасно спал по ночам и тогда только понял, что этого не случалось со мной вот уже много лет, с того самого дня, как Джейк появился на свет.

Я мог спокойно смотреть телевизор и не воспринимал каждый сюжет на свой счет. Мало ли что, где и с кем произошло. Издевательство над детьми в детективе — эта проблема в наши дни сильно преувеличена. Героиня ситкома, доведенная друзьями до нервного срыва, — фу, какое клише.

Но в один прекрасный день все разом изменилось, и прежний невроз вернулся ко мне бумерангом, крепко ударив по размякшим мозгам. Дело было так: я сидел за кухонным столом, а Джейк, только что вернувшийся домой с трехчасовым школьным автобусом, влетел на кухню и с порога попросил:

— Папа, отвези меня сегодня к Дугу домой, хорошо?

Я судорожно закашлялся, пытаясь вернуть на место застрявший в горле кусок хлеба:

— Экх… Что?

— Ты можешь подбросить меня к Дугу? — повторил он.

— Но зачем? Ты ведь уже давно не общаешься с этим мальчиком, не так ли?

Джейк упрямо покачал головой:

— Пап, я знаю, что он тебе не нравится. Но ведь ты сам учил меня быть к людям добрее. Ребята в школе постоянно шпыняют Дуга. Я просто хотел заскочить к нему и убедиться, что у него все в порядке. Не переживай, я не собираюсь делать это каждый день.

— А как насчет Макса и других твоих товарищей, с которыми ты играешь в футбол?

Джейк широко открыл глаза:

— В каком смысле?

— Им нравится Дуг?

— Нет.

И тут из моих уст вылетело то, что можно считать одним из самых плачевных родительских промахов:

— А как, по-твоему, им понравится, что ты поедешь к Дугу?

Джейк очень серьезно ответил:

— Если им это не понравится, значит, я не хочу с ними дружить.

По выражению лица сына я понял, как сильно облажался. Для каждого ребенка рано или поздно наступает момент, когда он понимает, что его родитель — мешок с дерьмом. Джейк с рождения впитывал мои советы как губка, а я при малейшей трудности смалодушничал, продемонстрировав неготовность следовать своим же принципам. Я попробовал поставить себя на место сына и понял, что в этот момент Джейк, возможно, впервые, увидел во мне такого же несовершенного человека, как и все остальные. Я рухнул с пьедестала, как глиняный божок, и моему сыну пришлось взять штурвал жизни в собственные руки. Теперь Джейк был сам по себе.

— Ладно, тогда схожу за ключами, — растерянно сказал я.

Он отвернулся и пробормотал:

— Спасибо.

ГЛАВА 20 День второй

Телефон снова звонит, и я вздрагиваю. На дисплее номер Джонатана, поэтому я беру трубку:

— Здравствуйте.

— Саймон, я уже здесь. Припарковался напротив. Мне надо поговорить с тобой и с Рейчел. Откройте дверь, но держитесь в глубине дома. Я сам войду.

Джонатан вешает трубку, а я заставляю себя подняться на ноги. Всхлипывания за дверью Рейчел смолкли. Я тихонько стучу в дверь.

— Рейчел, надо поговорить. Только что позвонил Джонатан, и он сейчас к нам придет.

Я подхожу к входной двери и с удивлением обнаруживаю, что она не заперта. Возможно, это полиция оставила ее открытой. Я придирчиво осматриваю каждый сантиметр нашей прихожей и гостиной. Абсолютно всё, даже золотисто-желтая краска на стенах, кажется мне чужим: как будто я стою в чужом доме, где живет другая семья, где проходила чужая жизнь, существующая в параллельном мире. И телега этой жизни продолжает катиться вперед, несмотря на мои попытки хотя бы ненадолго остановить неумолимое движение ее колес. Мне трудно выразить словами то, что я тогда чувствовал. Всё, что занимало мои мысли, — это Дуг. И Алекс. Какое отношение ко всему этому имеет повешенная кукла? Не мог ли я упустить что-нибудь важное там, на старом кладбище?

— Послушай, насчет Джонатана…

— Позже, — Рейчел устало бредет вниз по лестнице. — А кто звонил перед этим?

Я рассказываю ей о звонке, а затем снова возвращаюсь к теме, не дающей мне покоя:

— Что ты знаешь об Алексе Рэйнсе?

— Да почти ничего. Джейк как-то говорил, что они подрались в школе. Ну что еще… А, подожди-ка. Еще «Фейсбук»! Вчера ночью, когда ты ушел, я зашла на страничку Джейка. Дуг что-то упоминал об этой драке. Возможно, это касается Алекса, сейчас попробую поискать.

Рейчел хватает со столика свой рабочий айпад, но в этот момент голоса снаружи становятся громче, и едва я успеваю отскочить, как дверь распахивается, и дом наполняется криками:

— Хороши родители! Воспитали такого сыночка!

— Их надо бросить за решетку!

— Убийца!

— Адвокат-стервятник!

— Это ваша вина!

— Как вы прокомментируете…

От неожиданности мне на мгновение кажется, что все эти крики являются плодом моего воображения и звучат у меня в голове, но тут в дверь протискивается Джонатан. Я успеваю заметить спину полицейского, который пытается удержать рвущихся внутрь журналистов и тех, кто по разным причинам участвует в осаде нашего дома. Кто-то горит праведным гневом, кто-то бранится и орет, а кого-то привели сюда вопросы, ответы на которые вряд ли помогут им справиться с невыносимой болью потери.

— Вы в порядке? — спрашиваю я Джонатана, но смотрю при этом на Рейчел.

Она торопливо прокручивает страницы на айпаде. «Напрасно я осуждал жену за излишнюю любовь к гаджетам, — думаю я. — Вот сейчас это пригодилось».

Джонатан захлопывает за собой дверь.

— Именно этого я и ожидал. Саймон, мне необходимо поговорить с вами — с тобой и с Рейчел.

Жена смотрит в айпад. Она не в восторге от присутствия Джонатана, но я вижу, что сейчас ей не до него. Мне тоже не терпится узнать, что она обнаружила, но тут я вижу Лэйни, она стоит на верхней ступеньке лестницы. Рейчел тоже смотрит в ее сторону, и Лэйни, заметив, что она оказалась в центре внимания, сбегает по ступенькам и встает рядом с матерью.

Я делаю шаг вперед, раскинув руки, будто стараясь защитить девочку:

— Может, не стоит…

— Она должна все знать, — спокойно говорит Рейчел. — Ей это необходимо.

Я не согласен, но у меня нет сил протестовать, и я плюхаюсь на диван, чувствуя себя настолько усталым, что, кажется, больше никогда в жизни не смогу подняться на ноги. Конечно, я боюсь: а вдруг то, что сейчас услышит Лэйни, навсегда изменит ее представления о любимом брате? Тогда все, что она раньше помнила о нем, будет вырвано из ее сердца и брошено в бездонную черную пропасть чужих досужих мнений.

— Я бы посоветовал… — начинает было Джонатан, но моя жена резко обрывает его:

— Мы не нуждаемся в ваших советах.

Адвокат морщится — непривычная реакция для обычно столь невозмутимого человека. Даже в этот суматошный день на нем черный костюм (безупречно сидящий, явно сшитый на заказ), стильный полосатый галстук и кожаные итальянские туфли. Его седые волосы, окружающие голову наподобие ореола, идеально уложены и кажутся нарисованными. Когда Джонатан улыбается, даже морщинки вокруг глаз выглядят тщательно продуманными как важное дополнение к образу преуспевающего пожилого джентльмена.

Несмотря на возражение Рейчел, он продолжает:

— Позвольте мне сказать. Я пришел сюда, чтобы довести до вашего сведения некоторые важные моменты. Первое: полиция активно занимается поисками Джейка. Они прочесывают вдоль и поперек всю территорию от места, где уборщик, согласно его заявлению, видел вашего сына перед тем, как началась стрельба. Могу сказать, что пока они не обнаружили ни малейшего следа его присутствия. Я также узнал кое-какие подробности по поводу этого парня, Мартина-Кляйна. Некоторые камеры наблюдения зафиксировали его продвижение по школе: сначала он вошел в спортивный зал, затем попал в зону видения камеры в школьном холле. И при этом с ним никого не было. Затем Дуг распахнул дверь ближайшего класса и открыл беспорядочную стрельбу. Под конец он сделал шаг назад, налетел спиной на шкафчик и, случайно выстрелив себе в голову, погиб. То была последняя пуля в его ружье.

Я гляжу на Лэйни. Она смотрит на Джонатана, но по выражению ее лица ничего нельзя прочесть: оно тусклое, как будто она спит с открытыми глазами. Рейчел тихонько дотрагивается до ее руки, и я чувствую тесную связь между матерью и дочерью, хотя они ни разу не взглянули друг на друга.

Голос Рейчел звучит очень холодно:

— А Джейк был на этом видео?

Джонатан качает головой:

— Нет. Но полиция заявляет, что видео содержит звуки продолжающейся стрельбы.

— Возможно, это были звуки выхлопной трубы, — предполагаю я. Конечно, это глупо, но неожиданно мое нелепое замечание вызывает у меня другое смутное воспоминание. Я вспоминаю, как, стоя около школы, слышал, что сказал полицейский.

— Полиция собирает образцы ДНК по всей школе, — продолжает Джонатан. — Кровь вашего сына была обнаружена на двери, через которую стрелок попал в школу, и около того класса, где произошла стрельба. Уборщик, Эдвин Мэннер, поначалу утверждал, что видел двоих ребят, которые вошли в дверь школы примерно за три минуты до начала стрельбы. Позднее, правда, он заявил, что не может сказать, были ли это школьники и не уверен, видел ли кого-нибудь вообще. Сомневаюсь, что его показания будут учтены в суде.

— А ему предъявили фото второго подозреваемого?

— спрашивает Рейчел. Она тоже заговорила в своей адвокатской манере.

— Да, полиция показывала ему фотографии Джейка и Мартина-Кляйна, но он ничего определенного сказать не смог. Однако есть еще одна свидетельница, некая Донна Джексон, которая живет на ферме, ее участок прилегает к территории школы. Эта женщина опознала Джейка, но при этом не опознала Мартина-Кляйна. Мы навели о ней справки и выяснили, что эта дама пару раз проходила лечение в психиатрических клиниках. Так что, скорее всего, это типичный «Черный вертолет», если вы понимаете, о чем я.

— Какой еще черный вертолет? — в недоумении переспрашиваю я.

— Параноидальный тип личности. Такие люди уверены, что полиция прослушивает их телефон, что за ними следят, их преследуют и так далее. Также несколько детей утверждают, что Джейк перед началом занятий ушел из школы и отправился домой к Мартину-Кляйну; якобы это было примерно за час до начала стрельбы.

— Кто именно это сказал? — уточняет Рейчел.

— Трое: Бен Кемпбелл, Брайан Кашинг и Макс Тёрнер.

У меня внутри всё сжимается, и я покрываюсь холодным потом:

— Макс Тёрнер?

Я не могу поверить своим ушам. Макс ведь был лучшим другом Джейка на протяжении десяти лет! Почему он так поступил с ним?

— Они все его друзья, — шепчет Лэйни.

Джонатан каким-то образом уже осведомлен об этом. Он серьезно кивает и продолжает:

— Что касается СМИ, то тут дело обстоит еще хуже. Журналюги раскопали что-то в «Фейсбуке» и «Твиттере» и нарисовали ужасающую картину. Я сам пока еще не видел, но они утверждают, что якобы Джейк запостил что-то по поводу нападения на кого-то из класса.

— Это же игра! — кричит Лэйни. — Выпускники играют в нее каждый год! Они выбирают одного человека и потом преследуют его. Это не на самом деле! Они используют водяные пистолеты! Все продолжается до тех пор, пока один не победит.

Джонатан достает из кармана пиджака блокнот и что-то записывает.

— Спасибо, Лэйни. Это очень поможет. Еще репортеры утверждают, что Джейк играл в видеоигры, напрямую связанные с насилием.

— Да в них все играют, — опять подает голос Лэйни. — По крайней мере, все мальчишки.

— Там еще была драка с Алексом Рэйнсом, — добавляю я и рассказываю Джонатану все, что знаю.

Адвокат качает головой. Кажется, он хочет еще что-то сказать, но сдерживается. Но лишь бросает:

— Не сомневаюсь, они за это мигом ухватятся.

— Кто они?

— Журналисты. Они ведь выставляют Джейка этаким социопатом, утверждают, что он был замкнутым и совсем не имел друзей. Я бы очень рекомендовал вашей семье нанять специалиста из пиар-агентства, с которым мы работаем. Правда, они обычно занимаются имиджем компаний, но, возможно, помогут и вам, — Джонатан замолкает, почувствовав внезапно пробежавший между нами холодок. Но затем, сделав над собой усилие, продолжает: — Саймон, я понимаю, как вам всем сейчас тяжело, но вы должны предусмотреть развитие событий… на случай возможных гражданских исков.

В голове у меня становится ясно и пусто.

— Убирайтесь, — говорю я.

Джонатан, похоже, шокирован. Он открывает рот, собираясь что-то сказать, но не произносит ни слова. Рейчел смотрит на меня, и мне кажется, что стена между нами потихоньку исчезает.

— Мне очень жаль, Саймон. Я… Твой отец прислал меня, чтобы я вам помог. Он очень беспокоится о том, как могут повернуться события. Он беспокоится за всех вас.

— Убирайтесь, — повторяю я, поднимаясь на ноги.

Адвокат тоже встает. Я распахиваю перед ним дверь. Толпа снаружи реагирует на это какофонией голосов, сливающихся в единый угрожающий гул. Я придерживаю для Джонатана дверь, не обращая на это внимания.

— Мне действительно очень жаль, Саймон, — произносит он, всем своим видом выражая нечто совершенно иное: «Ты идиот, приятель».

Ну и напыщенный индюк! Я захлопываю дверь и поворачиваюсь к Рейчел. Она молча подходит ко мне и обнимает, пряча лицо на моей груди. Я чувствую, как ее тело сотрясается от рыданий. Лэйни обнимает меня с другой стороны, и мы стоим, как в те времена, когда дети были еще маленькими. Я тоже не в силах больше сдерживаться, и я плачу, не скрывая от дочери слез. Да и при всем желании это было бы невозможно сделать. Однако, откровенно говоря, сейчас нам всем не хочется скрывать горе друг от друга. Такова теперь наша жизнь, и дочка делит ее с нами. Детство для Лэйни закончилось с началом перестрелки, так же, как оно закончилось для всех детей, оказавшихся в тот роковой день в школе.

Через какое-то время после ухода Джонатана Лэйни поднимается к себе в комнату, а мы с Рейчел садимся на диван в гостиной, глядя друг на друга широко открытыми глазами.

— Честно говоря, я не думаю, что он намеревался нас оскорбить, — размышляю я вслух.

Глаза Рейчел мгновенно темнеют:

— Что?!

— Джонатан просто хотел помочь нам.

— Ты разве не слышал, какие предположения он делал?!

Она говорит это таким тоном, что я ощущаю себя предателем. Я еще не до конца понимаю, куда она клонит, но чувствую, что ее грозный тон отчасти направлен против меня. Как всегда, я пытаюсь избежать конфликта и пойти на попятный:

— Да, конечно, Джонатан перешел все границы. Ему не стоило заходить так далеко.

— В каком смысле? — Рейчел подается вперед, она вся подобралась, как истекающий слюной хищник, готовый совершить последний рывок за добычей.

— Я имею в виду… ну… он не должен был советовать нам обратиться в это пиар-агентство.

— Почему, Саймон?

Мы снова вступили на тонкий лед. Что мне сказать ей? Все чувства, что еще остались между нами, висят на тонкой ниточке, и я понимаю, что лучше всего сейчас промолчать, ибо любое сказанное слово может столкнуть нашу жизнь в пропасть.

— Это было… необдуманно с его стороны.

— Да ничего подобного. Как раз наоборот. Мне трудно в такое поверить, но ты ведь тоже думаешь, что наш сын сделал это, не так ли? Отвечай, черт тебя побери!

Нет таких слов, которыми можно описать выражение лица Рейчел в тот момент. Ее глаза прожигают насквозь, снимая с меня один слой за другим до самой гнилой сердцевины. Впервые я чувствую поток неприкрытой ненависти, заполняющей пространство между нами, и ее гадкий кислый вкус обжигает мне рот, как горячий кофе. И самое ужасное, что моя жена права… Я в отчаянии опускаю голову:

— Я не хочу в это верить, но посуди сама, что еще остается предполагать? Где, по-твоему, Джейк может находиться?

Она встает. Впервые за всю историю наших отношений Рейчел возвышается надо мною в прямом смысле этого слова. Я умоляюще гляжу на нее, но тщетно. Когда жена вновь открывает рот, ее слова шипят, как капли кислоты, прожигая меня насквозь до самого нутра.

— Это все твое проклятое рефлексирование, постоянное прокручивание «А ЧТО», «А ЕСЛИ», «А ВДРУГ»! Эти твои вечные копания в прошлом! Наверняка ты и сейчас выискиваешь какие-нибудь дурацкие причины, которые, по твоему мнению, могли привести к тому, что случилось. Что, скажешь не так? «Ах, а вдруг всё дело в том, что мы не возили мальчика на чертовы „совместные игры“? Или это произошло потому, что мы уделяли недостаточно внимания занятиям спортом? Потому что, видит бог, будь Джейк звездой футбола, он бы не совершил ничего подобного!» Так ведь, ты рассуждаешь, да?! По-твоему, именно в этом наш сын сейчас нуждается больше всего? Ты никогда не видел вещи такими, какими они были на самом деле. — Рейчел продолжает безжалостно добивать меня. — Тебе обязательно надо было анализировать, потрошить, расчленять, оголять до костей! Ты никогда не задумывался об этом, не так ли? И при этом ты совсем забыл, насколько особенным был Джейк!

Слезы ручьями льются по ее щекам, крупными каплями стекая с подбородка. Как ни странно, слова Рейчел ранят меня не так сильно, как того можно было ожидать. Напротив, я жадно вслушиваюсь в монолог жены. Возможно ли, что я действительно думал слишком много? Может ли так быть: много, но все-таки недостаточно?.. И ведь я не могу не признать, что во многом Рейчел обескураживающе права.

Я ведь и впрямь считал, что на каком-то этапе упустил Джейка. И сейчас думал о том, что надо было водить его на эти несчастные совместные игры. Что надо было помочь ему стать настоящим спортсменом. Я должен был подталкивать сына к тому, чтобы он стал более общительным, более разговорчивым. Надо было запретить ему иметь страничку в «Фейсбуке» или аккаунт в «Твиттере». Не следовало разрешать ему играть в видеоигры или дарить ружье. И, самое главное, я просто обязан был предвидеть, что всё это должно произойти. Почему я не заметил приближения катастрофы? Надо было вмешаться и твердой рукой держать ситуацию под контролем, не отпуская никогда, это ведь так просто! Гораздо проще, чем чувствовать сейчас, как светлые воспоминания о сыне вытесняются всем этим темным ужасом, которому нет названия, и прикладывать огромные усилия, чтобы не дать ему захлестнуть меня с головой! Как выяснилось, сейчас это даже важнее, чем узнавать что-то новое о происходящем. Главное сейчас — НЕ ЗАБЫВАТЬ, что было раньше!

Прежде чем я смог что-то сказать, Рейчел бросает мне на колени свой айпад: — «Прочти это».

Я вижу переписку на странице «Фейсбука» вместе с фотографиями Джейка и Алекса и растерянно читаю:

Джейк: Смотри, чувак, я выхожу.

Алекс: Ха!

Алекс: Педик.

Алекс: А кто тебя спрашивает, придурок?

Алекс: Еще раз покажешься около моего дома с этой штукой, увидишь, что будет!

Алекс: Совсем чокнутый, придется тебя заблокировать.

— Ничего не понял, — признаюсь я.

— Там были еще чьи-то комментарии, — поясняет Рейчел.

— Ага! — я снова читаю ленту. — То есть Алекс отвечает кому-то еще. И, скорее всего, Дугу. Ты думаешь, речь идет об этой кукле?

Рейчел резко вскидывается:

— О какой еще кукле?

Только сейчас я соображаю, что ничего не успел рассказать жене, и, когда я ввожу Рейчел в курс дела, она снова приходит в ярость:

— Зачем ты взял эту куклу?

— Я подумал… Я боялся, что полицейские найдут ее.

— Ага… И подумают, что это сделал Джейк, так?

— Я…

— Ты должен был найти нашего сына!

Возразить на это нечего.

Рейчел бросается прочь: я слышу, как ее шаги звучат где-то в глубине дома. Потом она снова появляется, ведя за собой Лэйни. Дочь внимательно смотрит на меня, и, к своему удивлению, я не вижу в ее глазах и тени осуждения, а одну бесконечную горькую печаль.

— Нет, мама, — она умоляюще дотрагиваясь до руки Рейчел. — Пожалуйста, не надо. Я не хочу уезжать! Нам нужно держаться вместе.

Рейчел молчит. Но теперь я понимаю, что она забирает Лэйни и покидает меня. В глубине души я ожидал этого давно, возможно, еще до того, как начался весь этот кошмар, а потому сейчас лишь молча смотрю на жену и дочь, понимая неотвратимость ее решения. Я не испытываю ни надежды, ни возмущения. Я просто чувствую, как холодные, парализующие волю пальцы потери и отчаяния пробегают по моему телу. Слова Рейчел звучат у меня в ушах: что же, я должен признать, что снова потерпел неудачу. Я ведь и впрямь не нашел Джейка.

Рейчел, не мигая, смотрит на меня. Моя неспособность защищаться оставляет преимущество за ней.

— Лэйни, мы должны уехать отсюда. Папе нужно время, чтобы собраться с мыслями, — наконец подводит она итог.

— Я не хочу уезжать! Почему вы двое не можете договориться?

Взгляд Рейчел холоден:

— Лично я собираюсь уехать, Лэйни. Мне нужно на какое-то время покинуть наш дом. И мне кажется, что тебе тоже лучше поехать со мной, но я тебя не заставляю.

И она направляется через кухню к двери гаража. Что-то как будто надломилось в Лэйни, и, заплакав, дочка бросается ко мне и обнимает, а я прижимаю ее к себе так сильно, что нам обоим становится трудно дышать.

— Не плачь, солнышко. Отправляйся с мамой. Мне так будет спокойнее. Поезжайте, а я потом к вам непременно приеду. Договорились?

— А как же Джейк?

Я беру ее лицо в ладони и вглядываюсь прямо в заплаканные глаза:

— Я найду его, ягодка. Обещаю.

Лэйни смотрит на меня из-под мокрых ресниц, как будто желая поймать на слове:

— Ты правда обещаешь, папочка?

Я медлю с ответом, ощущая полноту ответственности. Дочка провела со мной всю жизнь и верит, что, если папа что-то пообещает, то, значит, это обязательно произойдет.

— Обещаю, — твердо говорю я наконец.

Слезы у нее на глазах высыхают, и она делает шаг назад.

— Тогда до свидания, папа. Я люблю тебя.

Я удерживаю слезы до тех пор, пока дочка не исчезает. Я слышу, как она открывает дверь и заходит в гараж.

«Я все еще отец Лэйни. Я все еще муж Рейчел. И я любой ценой должен их защитить», — думаю я.

Все еще плача, я подхожу к входной двери и распахиваю ее настежь. Толпа снаружи моментально кидается в мою сторону. Издевательские выкрики звенят в ушах, в лицо мне тыкают микрофоны. Толпа окружает меня со всех сторон, но я стою, не двигаясь, украдкой наблюдая за тем, как открывается дверь гаража. Никто этого не замечает, потому что все смотрят только на меня. Я стал идеальной мишенью, отличной приманкой.

— Мистер Конолли, мистер Конолли, неужели вы не чувствовали, что должно произойти нечто страшное?

— Вы согласны, что, если воспитанием занимаются отцы, то уровень агрессии у детей неизбежно возрастает?

— Вы уже слышали о том, что произошло этим утром в Канзасе? Еще десять детей были застрелены, и подозреваемый заявил, что хотел перещеголять вашего сына.

— Убийца!

— Пидор!

— Это все твоя вина!

Я слушаю все это и смотрю, как жена и дочь уезжают незамеченными. Улыбка против воли появляется на моем лице, и, конечно, это подливает масла в огонь. И без того жаждущие моей крови репортеры словно с цепи срываются. Но теперь мне наплевать. Мне удалось сделать последний подарок родным, пусть и не искупающий моей вины полностью. Я прикрыл жену и дочь собой, стал громоотводом, притягивающим к себе худшее, что люди готовы швырнуть нам в лицо. И я радуюсь, понимая, что каждое жестокое слово, которое я сам уж как-нибудь переживу, не ударит по Лэйни и Рейчел.

Я продолжаю стоять на крыльце дома, озираясь вокруг с улыбкой, и вдруг происходит странная вещь. Толпа начинает затихать, и репортеры, первыми догадавшиеся, в чем дело, убираются в свои фургоны. Они смекнули, что дальнейшее ожидание здесь — пустая трата времени, и спешат скорее сдать свои материалы в редакцию.

В конце концов толпа полностью рассасывается. Я не двигаюсь с места, пока последний человек не уходит с нашего газона и не исчезает из моего поля зрения. Да, люди выплеснули на меня весь свой гнев и ненависть, но я понимаю, что за этими эмоциями скрывается только одно чувство — страх.

Хотя все они наперебой обвиняли меня, но боятся совершенно другого. Люди страшатся неизвестности. Их пугает непредсказуемое. Случилось то, что казалось совершенно невозможным, недопустимым, и это ударило их, как ток в оголенный нерв. Но им надо попробовать самим ответить на собственный вопрос: а что родители могли сделать, чтобы предотвратить трагедию?

Я думаю, что все сочли то, как я, невозмутимо улыбаясь, стоял на крыльце нашего дома, проявлением психопатии. «Во всем виновата наследственность, — будут твердить журналисты. — Фактически, мальчик был обречен с самого рождения, с такой-то генетикой». «Слава богу, — станут думать они, — что в нашей семье нет ничего подобного. Уж мы точно не стали бы стоять, как ни в чем не бывало, перед лицом справедливых обвинений!»

Рассуждая таким образом, все эти люди придут к заключению, что уж их-то дети ни за что не вырастут хладнокровными бездушными убийцами, как этот парень. Мой Джейк. Добрейший, деликатнейший, чистейший человек — самый лучший на свете. Но сомнения все еще продолжают мучить меня. А хорошо ли я вообще знал собственного сына?

Вынырнув из размышлений, я с удивлением замечаю, что один человек все еще стоит возле нашего крыльца. Мэри Мур. Гримаса ненависти и возмущения до неузнаваемости исказила ее черты.

— Почему моя дочь? — выкрикивает она. — Почему не твоя?

И это я тоже принимаю спокойно, почти как должное.

Однако едва только двери дома затворяются, как мое настроение резко меняется. Хорошо ли, плохо ли, я выполнил свой долг перед Рейчел и Лэйни. Теперь настало время выполнить данное дочери обещание.

ГЛАВА 21 Джейк. Тринадцать лет

— Папа, ты обещаешь?

Я взглянул на Лэйни в зеркало заднего вида.

— Я не могу тебе этого обещать, детка. А вдруг разразится гроза? Тогда все отменится. Я обязательно постараюсь окунуться. Малышка, ты же знаешь папу! Я всегда держу свое слово.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Только все-таки обещай, что полезешь со мной в воду! Ничего отменять не придется, потому что в марте гроз не бывает. И там наверняка будут тысячи людей.

Я вывел машину жены на трассу И-95, направляясь на юг.

Дело было утром в среду, на весенних каникулах. В другое время я не рискнул бы воспользоваться выездом с шоссе на мол, который сужался бутылочным горлышком, но сегодня решил рискнуть, надеясь, что в этот ранний час нам удастся избежать пробок. Я оказался прав, и мы без проблем выехали на трассу. Еще полтора часа езды — и можно наслаждаться соленым бризом Бетани-Бич.

— Скорее уж сотни, дорогая. И в марте бывают грозы. Просто не так часто. А что мне за это будет? Ты пробежишь со мной пять километров?

— Конечно, нет! Даже не думай!

— Ну почему, Лейни, ведь раньше ты мечтала заниматься бегом?

Этот разговор повторялся, по крайней мере, раз в неделю и неизменно доводил Лэйни до белого каления. Она давно разлюбила занятия бегом, а недавно увлеклась моржеванием. И ей действительно очень хотелось, чтобы я запрыгнул с ней в океан. Сам-то я был не в восторге от этой идеи. Температура воды в середине марта у нас значительно холоднее чем, скажем, в январе. За зиму вода остывает почти до нуля.

Рейчел поставила детям фильм на портативном DVD-плеере, который мы обычно держали в машине. Они затихли, и вместо их голосов зазвучал голос Бена Стиллера из «Ночи в музее». Хороший выбор: даже не глядя на экран, можно было наслаждаться остроумными диалогами. Какое-то время мы с Рейчел просто слушали, периодически хихикая.

— У Джейка ведь на следующей неделе забег по пересеченной местности, если не ошибаюсь? А когда именно? — спросила Рейчел.

Я засмеялся.

— Неужели у тебя начинается склероз, дорогая? Обычно соревнования устраивают по средам, около четырех часов дня.

— Мне кажется, я смогу отпроситься на работе.

— Не обнадеживай его раньше времени, пока не будешь уверена.

Наверное, не стоило этого говорить, но Джейк очень расстроился, когда в прошлый раз мама не смогла присутствовать на соревнованиях по легкой атлетике, хотя и собиралась. Не хотелось разочаровывать сынишку еще раз.

— Да все нормально, мам, — подал Джейк голос с заднего сиденья. — Я же понимаю, что у тебя работа.

— Спасибо, дружок.

Я посмотрел на жену и увидел, что она улыбается. И, хотя Джейк не поддержал меня, я оценил его слова. После этого разговор вернулся в привычное русло: к обсуждению школьных дел. Мирная беседа восстановила хорошее настроение, и я широко ухмылялся, в то время как мы плавно пролетали мимо аккуратных зеленых фермерских плантаций.

Фильм закончился, как раз когда мы въехали в зону прибрежных городков. Первая остановка была в Льюисе, который Рейчел называла «перекрестком пяти дорог». Фактически, мы уже были на месте, и я расслабился, чувствуя, как напряжение стекает с меня, впитываясь в асфальт. Когда мы спускались на побережье по извилистой дорожке, ведущей на Дьюи-Бич, я все глаза проглядел, высматривая через просвет боковой улицы долгожданную линию песчаного пляжа.

— О, господи, опять тут эти собаки! — простонала Рейчел.

Моя жена терпеть не может борзых. Непонятно по какой причине от одного вида их тонких ног и острых морд у нее сводит челюсти. Я расхохотался: нет, не над Рейчел, меня позабавила ирония ситуации — как оказалось, наше любимое место отдыха приглянулось организаторам ежегодной выставки борзых, причем мероприятие решили провести именно в то время, когда мы надумали сюда приехать. Сегодня собаки были здесь повсюду, хозяева выгуливали их по Стар-Борд и Расти-Раддер — двум спускам к пляжу, где по ночам обычно кипела бурная жизнь. Головы борзых выглядывали из окон машин и через решетки балконов прибрежных отелей. Я насчитал тринадцать штук, только пока мы стояли на светофоре.

Рейчел испустила картинный вздох облегчения (что вызвало у нас дружное веселье), когда мы покинули городок и двинулись дальше вдоль перешейка между заливом Делавэр и Атлантическим океаном.

Нашим детям, десяти и тринадцати лет, очень нравились старые сторожевые башни. Гигантские цилиндры, вырастающие из песчаных дюн, — местная достопримечательность, малоизвестное, но хорошо сохранившееся фортификационное сооружение времен Второй мировой войны под названием Форт-Майлс. Во время войны это место щетинилось дюжиной орудий, дальностью не менее тридцати миль. Теперь же башни превратились в молчаливых часовых, которые своими полукруглыми окнами-бойницами глядели на спокойный Атлантический океан.

Я сам, за время, проведенное здесь с детьми, почувствовал некое сходство со сторожевой башней. Я представлял себе, как стою где-то на линии горизонта, наблюдая издалека за их жизнью — одинокая фигура, полная мощи и скрытой угрозы по отношению к врагам. Всякого, кто лишь задумал причинить детям малейший вред, ожидало страшное наказание. Это был красивый образ, который мне самому очень нравился, но в реальном мире, где волны жизни накатывали, подобно океанским волнам, постоянно и безостановочно, открывалась настоящая правда: мои угрозы потенциальным обидчикам, так же, как и кажущаяся мощь башен, были призрачными. Я был бессилен оградить сына и дочь от испытаний и, как и другие родители, безоружен перед болью и страданиями, которая неизбежно станет частью жизни моих детей.

Я проглотил эту мысль, как горькую пилюлю, и скривился. Рейчел посмотрела в мою сторону, но быстро отвернулась, как будто почувствовала мое уныние. Дети весело щебетали на заднем сиденье, обсуждая, куда пойти перекусить по приезде. В конце концов, они сошлись на «Кэнди-Китчен», а я рулил, надеясь, что близость океана развеет горечь моих размышлений.

* * *

Вечером мы отправились в «Гротто» в Уэст-Бетани. Как ни странно, в этом маленьком сетевом заведении подавали самую оригинальную или, как мы говорим, «поляризованную», еду на побережье Атлантики. Мы все, например, обожали их странный конический пирог с завитками тертого сыра на верхушке. Этим люди побережья отличаются от чужаков: те не в силах оценить изысканный вкус местных деликатесов. Кроме меня: для нас посещение «Гротто» стало обязательным ритуалом.

— А ты сидишь не за самой крутой партой, — услышал я голосок Лэйни.

Дети разговаривали между собой, пока мы с Рейчел обсуждали заказ. Я не прислушивался, но это замечание привлекло мое внимание.

— Кто это тебе сказал? — удивился брат.

— Старшая сестра Джессики.

— Не слушай всякие глупости, — ответил Джейк.

— А еще она говорит, что Макс и Бен воображалы.

— Много она понимает, сестра твоей Джессики!

— А вот и понимает. Она сама сидит за крутой партой, — гордо объявила Лэйни.

— Да нет вообще никаких крутых парт. Это просто дурацкий стол…

— Ага, это ваш с Максом стол дурацкий, — захихикала девочка.

— Лэйни, не надо ссориться с братом, — вмешался я.

Она подняла бровь, почти так же, как и ее мать:

— А никто и не ссорится!

К моему удивлению, Джейк рассмеялся. Ему, похоже, и в голову не пришло обижаться на сестренку. Мне показалось в тот момент, что ему даже нравится пикироваться с сестрой.

Я смотрел, как весело и по-доброму общаются наши дети, и заметил, что Рейчел тоже наблюдает за ними. Выражение ее лица, казалось, зеркально повторяет мое. Я почувствовал, что наши плечи соприкоснулись, но секундой позже жена отстранилась, как будто этот контакт произошел случайно.

— Почему ты вечно болтаешься с этими ребятами? — спросила Лэйни у Джейка.

— Потому что мы друзья.

— Вы просто любите играть в футбол, — сказала она пренебрежительно. — Сколько же можно гонять мяч!

Джейк рассмеялся.

— Ладно, в следующий раз поиграем с твоей Барби.

Она вспыхнула:

— Только попробуй, тронь моих кукол!

Джейк хмыкнул и повертел руками перед носом сестры, изображая диалог двух кукол:

— О, Кен! О, Барби! Чмок-чмок!

— Ты чувствуешь гордость, когда смотришь на детей? — прошептала Рейчел, улыбаясь.

— Если честно, да.

— Я тоже.

* * *

После ужина мы, не сговариваясь, вместо того, чтобы отправиться домой, проехали еще один квартал к пляжу мимо домиков с большими, гостеприимно открытыми террасами, орнаментированными рыбацкими мотивами. Светлячки облепили деревья вокруг пустого пляжа, рассказывая ночи свою молчаливую историю. Издали долетал монотонный шум океанского прибоя. Воздух пах морем, и я услышал, как на соседней улице кто-то напевает старую песенку:

У моря, у моря, У синего моря Как счастливы будем с тобой мы вдвоем…

Я остановился, стараясь расслышать следующий куплет. Мой дедушка пел нам эту песню, когда однажды гулял со мной и сестренкой по пляжу. Он знал не все слова, поэтому пропускал несколько строчек, мурлыча себе под нос, а потом снова заводил припев:

У моря, у моря, У синего моря Как счастливы будем с тобой мы вдвоем…

Жена и дети ушли вперед на несколько шагов, и Рейчел оглянулась через плечо, удивившись, что я вдруг остановился.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, просто заслушался.

Я догнал ее и хотел рассказать историю про дедушку, но внезапно мои мысли сменили свое направление. Как это нередко случается, незатейливые слова песенки затронули в моей душе какую-то струнку. Когда дети были еще совсем маленькими, и мы (по крайней мере, я) ощущали себя в изоляции от остального мира и с трудом справлялись с переменой наших ролей, мы с Рейчел частенько подумывали о том, чтобы переехать на побережье. Мы с удовольствием обсуждали возможные варианты обустройства нашей будущей жизни: например, Рейчел могла бы устроиться продавщицей в местный магазинчик, а я набрал бы побольше заказов на написание статей. Стоимость жизни тут была до абсурдного низкой. Удивительно, да? Ведь на взморье полным-полно роскошных особняков, принадлежащих миллионерам. Может быть, рассуждали мы, у нас получится вести здесь простую незамысловатую жизнь? Океан был в крови у Лэйни и Джейка. В этом месте мы были счастливы. Так почему бы и не поселиться здесь насовсем?

Слова песни поразили меня:

Нам много не надо, Мы люди простые, А главное наше богатство — любовь…

Ну надо же, прямо в точку. В конце концов, мы с Рейчел все-таки остались в городе. Почему? Решающим аргументом стало мое желание отдать детей в самую престижную школу. На побережье мы бы этого сделать никак не смогли.

Но теперь я подумал, что, возможно, придавал школе слишком большое значение. Сам я был одним из лучших учеников и очень гордился тем, что сумел без труда поступить в университет.

Школа, где учились мои дети, была очень сильной, и оба неплохо успевали, но… Это ли в жизни главное? Что же, что сделано, то сделано. В любом случае, теперь уже поздно что-то менять.

Гулявшие впереди семейные пары потянулись к стойке с мороженым. А я догнал детей и похлопал Лэйни по левому плечу, ловко появившись у нее за правым. Джейк прыгнул на меня, веселясь, как щенок. Я засмеялся, и мы втроем, и Рейчел вместе с нами, дурачась и смеясь, продолжали прогулку по пляжу.

Этот вечер остался в моей памяти как один из самых прекрасных. Длинные перьевые облака прочерчивали поверхность огромной оранжевой луны. Ее свет отражался в океане, раскрашивая его поверхность в живые стрелы желтого, оранжевого и красного цвета. Волны ритмично накатывали на берег, а мое сердце, казалось, поймало этот ритм, и я почувствовал себя в полной гармонии с природой. Легкий бриз разрумянил щеки, и, освеженные, мы всем существом отдались океану и наслаждались моментом. Ведь именно за это люди любят океан: он наполняет наши души покоем.

Мы с Рейчел остановились, негромко разговаривая, а дети убежали вперед.

— Нам в последнее время приходится нелегко, — сказал я.

Она пожала плечами:

— Не труднее, чем остальным. Надеюсь, это временные трудности.

Глядя на играющих детей, я на секунду перенесся в тот вечер, когда мы с Рейчел обручились. Мне страшно захотелось взять жену за руку, чтобы напомнить ей об этом, даже пальцы шевельнулись, но дальше этого дело не пошло. Барьер между нами на мгновение как будто бы материализовался, напоминая, насколько мы отдалились друг от друга. Но при этом оставались две причины, которые удерживали нас вместе. И сейчас обе эти причины уже довольно далеко убежали вперед, так что мы с Рейчел поспешили их догнать. Тем вечером мы прошли больше обычного, от домов в дюнах до самой южной точки побережья, где начинался общественный пляж. Я обратил внимание на силуэт пикапа, стоящего у кромки воды. Трое мужчин сидели на стульчиках с удочками, похожими на огромные антенны. Они тихо переговаривались между собой, и их голоса сливались с шумом прибоя. Я помахал рыбакам, и они помахали мне в ответ.

— Может быть, стоит повернуть назад? — спросил я.

— Смотрите, смотрите — русалки! — закричала Лэйни.

Я посмотрел на воду. Лунный свет, отражаясь в набегавших волнах, искрился, создавая образ сверкающих фигур, которые, оседлав гребни волн, двигались в сторону берега.

— Я тоже их вижу, — сказал Джейк. — Это ведь русалки?

— Конечно, — уверенно заявила Рейчел.

Моя жена была главным экспертом по русалкам, ведь это именно она когда-то открыла для меня их существование. С тех пор прошло почти двадцать лет.

Мы остановились, глядя на море, чувствуя, как с каждой минутой к нам приближается ночь. Я положил руку на плечо Рейчел, а Лэйни прижалась ко мне. Джейк уютно примостился в объятиях матери — так мы и стояли в тесном семейном кругу, чувствуя, как соленый бриз обдувает наши шеи. Покой наполнял мою душу, и она снова становилась целой, ибо я находился в полном единстве со своей семьей. Барьер между мною и Рейчел таял, растворяясь в ночи и превращаясь в слабую тень. И мне так хотелось верить, что это навсегда.

* * *

Выходные пролетели слишком быстро. Дорога домой прошла в молчании, дети дремали на заднем сиденье. Вернувшись к ужину, мы решили заказать еду в китайском ресторанчике. Рейчел и Лэйни отправились за ней (поскольку я всю дорогу вел машину), а мы с Джейком еще успели покидать мяч на заднем дворе.

— Становится слишком темно, — заметил я.

Он кивнул. В сумерках играть в бейсбол опасно. Мяч может исчезнуть, чтобы потом неожиданно появиться прямо у вас перед носом. Первые броски помогли нам размяться, но потом мы решили не напрашиваться на неприятности.

— Кстати, я проголодался, — объявил Джейк.

— Ну, тогда пошли — накроем на стол к приходу девочек.

Мы вернулись в дом и стали готовиться к ужину. Джейк достал из кухонного шкафа старые, самые любимые их с Лэйни палочки для еды. Я разложил салфетки и принес из холодильника в гараже пару банок пива для Рейчел и бутылочку «Пеллегрино» для себя. Когда я снова вошел в кухню, то услышал, как подъехала машина жены. В этот же момент зазвонил домашний телефон.

— Это, наверное, Макс звонит! — закричал Джейк из кухни.

Я думал, что он ответит, но телефон продолжал трезвонить. Подождав немного, я отправился на кухню. Джейк стоял над телефоном, хмуря брови. Да что это с ним? Я уже собрался снять трубку.

— Не надо… Пожалуйста… — тихо сказал Джейк.

— Но почему? Кто это?

Я видел, что Джейку не хочется отвечать, но он редко оставлял прямой вопрос без ответа.

— Это Дуг.

Я удивленно приподнял бровь.

— Я просто не хочу сейчас с ним разговаривать.

ГЛАВА 22 День второй

Я звоню Джен. Даже в ее простом «алло» сквозит невероятная печаль.

— Джен, привет, это я. С Максом все в порядке?

— Да. — И потом у нее вырывается: — О, Саймон, мне так жаль.

Странно, но я ничего не чувствую. Совсем ничего.

— Я могу с ним поговорить?

Джен молчит. Я понимаю, что с учетом случившегося прошу слишком многого. Но по той же самой причине она не может отказать мне. Когда Макс берет трубку, я понимаю, что она его подготовила.

— Макс, как ты?

— Я ждал, что вы мне позвоните, — говорит он.

Его голос дрожит, и слезы вновь льются у меня из глаз. Я даже не вытираю глаза, позволяя им течь по щекам. В этих слезах больше покоя и облегчения, чем прежде, и теперь мне не приходится судорожно всхлипывать и давиться.

Я жду. Конечно, мне очень хочется узнать, что известно Максу, но я не имею абсолютно никакого понятия, как с ним говорить. А вдруг, как те люди возле нашего дома, он сорвется, начнет обвинять меня или, что еще хуже, Джейка, в страшных вещах? Но я надеюсь получить от него хоть какие-то подсказки, обнаружить зацепки, которые сам мог упустить. И, как бы тяжело мне ни приходится, но я все равно должен узнать всё.

Мой голос крепнет:

— Макс, пожалуйста, расскажи, что ты знаешь!

— Джейк не делал этого, мистер Конолли. Я уверен, что он этого не делал.

Я делаю глубокий вдох. Мое сердце, болеющее за жену, дочь, сына, невинных жертв, теперь болеет и за Макса.

— Я понимаю, как трудно принять это, Макс, и даже не знаю, что тебе сказать. Мне очень жаль.

— Нет, послушайте меня! Я знаю, о чем говорю! Джейк точно ничего такого не делал!

Я позволяю его словам проникнуть в сознание, и в голове начинается шум. Его слова могут быть всего-навсего проявлением подросткового отрицания. Когда юным мозгам не под силу справиться с жуткой действительностью, они искажают ее. Далеко за примерами ходить не надо: вот Лэйни вела себя точно так же, обеляя брата. Но в голосе Макса звучит какая-то новая для меня уверенность, и это заставляет кровь снова побежать по моим жилам. Почему я не могу предположить, что Макс знает моего сына лучше, чем я сам?

— Почему ты так думаешь? — шепотом спрашиваю я.

И сразу пугаюсь настолько, что чуть не бросаю трубку. Макс своими словами сумел хотя бы на долю секунды заставить меня поверить, что Джейк не имел отношения к перестрелке. Буквально на миг я смог вырваться из плена мыслей и подозрений, убийственную силу которых даже сам до конца не осознавал. И еще: Макс ненадолго возродил во мне слабую, почти угасшую, надежду, что кошмар последних дней развеется и Джейк все-таки вернется ко мне, к нам снова.

— Потому что я знаю. Я знаю этого парня, Дуга. Он реально сумасшедший. Джейк просто старался быть к нему добрым, он был единственным, кто постоянно его защищал. Я никогда не понимал, зачем он это делает… Может быть, только сейчас начинаю понимать… Не знаю.

Макс плачет. Взахлеб. Представляю, как тяжело должно быть семнадцатилетнему подростку, почти мужчине, вот так зарыдать перед другим мужчиной.

— Успокойся, Макс. В случившемся нет твоей вины.

Он пытается собраться с духом. Я слышу, как он всхлипывает, кашляет и сморкается, а потом говорит:

— Спасибо.

— У тебя есть хотя бы малейшее представление о том, где сейчас может находиться Джейк? Где мне искать его?

— Я видел его вчера утром, мистер Конолли. Я с ним разговаривал. Он сказал, что собирается пойти к Дугу домой. Я должен был это сказать полиции. Но они почему-то не обратили внимания на все остальное.

— На что именно?

Макс снова сопит и сморкается.

— Он был таким испуганным — Джейк, я имею в виду. Я прежде никогда его таким не видел. Он сильный парень и сроду не расстраивался из-за всякой ерунды.

При других обстоятельствах слышать похвалу сыну из уст его друга было бы настоящим бальзамом для моей души. Но сейчас я жадно слушаю его слова по совершенно иной причине. Мне надо знать, на чем именно базируется уверенность Макса.

— Джейк велел мне держаться от Дуга подальше. Он упомянул, мол, что-то пошло не так, и Мартин-Кляйн совсем слетел с катушек. Джейк сказал, что ему необходимо пойти проверить Дуга, пока тот чего-нибудь над собой не сделал.

Два дня подряд мое сердце заковывали в железные оковы, а сейчас Макс своими словами разбивает ледяные кандалы, давившие на меня тяжким грузом.

— Значит, по-твоему, Джейк не собирался навредить другим?

— Нет, конечно. — Ответ Макса звучит очень уверенно. — Джейк никогда бы никого не обидел. И вам это прекрасно известно, мистер Конолли.

Ну, конечно, я это знал! Всегда знал! И как только я мог об этом забыть?!

— А Джейк сказал что-нибудь еще?

Макс отвечает не сразу. Когда он заговаривает снова, его голос звучит виновато и неуверенно:

— Да, он попросил меня перед вами извиниться.

В глазах у меня щиплет, и я пытаюсь сглотнуть, но горло внезапно сводит спазмом. Я тяжело опускаюсь на стул.

Джейк просил у меня прощения, но за что? Я не могу этого понять. Что я сделал не так? Что пропустил? Я подвел своего сына. Я лишил его главной привилегии — быть под моей защитой. И, кроме этого, ничто больше не имело смысла.

— А что он имел в виду? — осипшим голосом спрашиваю я: то ли Макса, то ли себя самого.

— Я не знаю. — Голос его снова срывается.

Некоторое время мы вместе плачем, больше не пытаясь маскировать слезы.

В конце концов, я чувствую, что не в силах этого дольше выносить:

— Ладно, спасибо, мне пора идти.

— Мне очень жаль, мистер Конолли… — всхлипывает Макс.

— Ты настоящий друг.

Я кладу трубку и, уронив голову на руки, обмякаю на стуле, не чувствуя ни рук, ни ног. Происходящее кажется абсурдом. Это не может быть правдой, это какая-то злая шутка, подлая, бесчеловечная.

Но одно мне теперь ясно: я должен немедленно ехать в дом Дуга. Мне достоверно известно, что именно туда отправился Джейк вчера утром. Я хватаю запасные ключи и лечу в гараж. Но он пуст… Тут до меня доходит, что полиция забрала мою машину, а Рейчел уехала на своей.

— О, черт! — рычу я в отчаянии, со всего размаха ударив по стене кулаком.

Я бегу назад в дом и вытаскиваю из шкафа свои беговые кроссовки. Мартины-Кляйны живут примерно в пяти милях от нас и менее чем в одной миле от школы. Я прыгаю с крыльца и несусь через окружающую дом толпу. В ней постоянно появляются новые лица. Я испытываю дикое возбуждение: кто-то из зевак пытается меня задержать, но я проношусь мимо на огромной скорости, оставил их позади, как собак, с лаем преследующих автомобиль. Воздух бьет мне в лицо, и я чувствую себя живым — я снова действую! Теперь ничто не может меня остановить.

Расстояние в пять миль я преодолеваю за рекордное в своей жизни время. Сознание мое отключилось: только ноги ритмично молотят по асфальту.

Я чувствую себя, как еретик в эпоху Средневековья: полный боли и ужаса, окруженный злобной, готовой разорвать меня, толпой, я мчусь вперед к своей единственной цели — к дому Мартинов-Кляйнов.

Выскочив на их улицу, я останавливаюсь, согнувшись пополам и судорожно переводя дыхание. Мне требуется несколько минут, чтобы прийти в себя и подойти ближе. Так же, как и наше, жилище Мартинов-Кляйнов находится в кольце осады, только состав толпы здесь другой. Их дом не просто темный, он кажется давно покинутым. Я вижу, что часть репортеров держится на отшибе, в круге света от уличных фонарей в квартале от дома, но остальные наверняка прячутся в тени. Я чувствую себя совершенно незащищенным.

Помедлив мгновение, я решительно шагаю вперед. Эти люди не смогут остановить мои поиски. Когда я прохожу мимо, меня осыпают угрозами и проклятиями, но никто меня не трогает. Перед крыльцом толпа стоит полукругом, оставляя открытым большое пространство, как будто бы опасаясь подойти ближе. Странно: они что, боятся подвергнуться нападению родителей Дуга? Или подхватить заразу, заставляющую людей поступать подобно Дугу?

Я подхожу к крыльцу. Окна смотрят на меня черными безжизненными глазами. Я жму кнопку дверного звонка и слышу его эхо за закрытыми дверями. Помимо этого, в доме не раздается ни звука.

Тишина. Я жду. За спиной слышно недоброе ворчание толпы.

Не собираясь отступать, я начинаю колотить в дверь. Повернув голову, я с удивлением замечаю свою тень, растягивающуюся по стене дома, и понимаю, что меня снова снимает камера. Что же, я в очередной раз дал репортерам пищу для новых измышлений о моем характере.

Постепенно я прихожу в неистовство. Я должен их видеть! Каждый атом моего тела вибрирует злобой и отчаянием; мне кажется, я вот-вот взорвусь и рассыплюсь искрами по Вселенной. Я колочу по стеклу, все сильнее, пока оно не идет под моим кулаком трещинами. Толпа за моей спиной подходит все ближе, и мне опять кажется, что они держат над головой коптящие средневековые факелы. Я отступаю от двери на шаг и поворачиваюсь к ним. Я готов сразиться с каждым из них, а потом выбить эту чертову дверь и вытрясти из отца Дуга все, что ему известно. Я делаю еще один шаг в толпу, но тут передо мной появляется молоденькая девушка. Она похожа на журналистку, но у нее другие глаза. Она смотрит на меня почти сочувственно, не как на зверя в зоопарке.

— В нашем фургоне есть рация. Мои коллеги вызвали полицейских, и они уже едут сюда. Уходите, пока не поздно, а то это может для вас плохо кончиться.

Моя голова дергается. Этого я никак не ожидал. Абсурдность ситуации заключается в том, что журналистка предлагает мне покинуть сцену, на которой прямо перед ее камерой должно вот-вот разыграться увлекательное шоу. Разве не ради этого она просидела в засаде весь вечер? Такое неожиданное проявление человечности поражает меня в самое сердце.

— Спасибо вам большое, — шепчу я. И стремглав бегу обратно.

Я возвращаюсь в пустой дом. Что мне делать? На текущий момент главное препятствие моей деятельности заключается в том, что у меня нет машины. Наверное, надо позвонить детективу и потребовать ответа.

С телефоном в руке я подхожу к телевизору. Наверное, несмотря ни на что, нашему поколению невозможно избавиться от потребности постоянно находиться в курсе событий. Наши дети шарят в Интернете в поисках новостей. А для меня королем все еще остается старый добрый ящик.

Я немедленно понимаю: произошло что-то еще. Через экран тянется красная лента с надписью «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ». Я ловлю себя на том, что читаю бегущую строку внизу монитора, игнорируя то, что говорит диктор, одетый в строгий костюм мужчина средних лет с проседью на висках. Я читаю следующее:

«Стрельба в Канзасской школе. По всей вероятности, в числе жертв оказались еще пятеро детей и один учитель. Полиции стало известно имя нападавшего — Джефф Дженкинс».

Теперь я слушаю ведущего:

«Как свидетельствуют первые сообщения с места трагедии, Джефф Дженкинс находился под большим впечатлением от стрельбы, которая произошла в одной из школ Делавэра ранее на этой неделе. На своей странице в „Фейсбуке“, он разместил пост следующего содержания: „13 человек — это не предел. Подождите, вы еще увидите, что будет дальше“».

Я переключаю канал, нажав на кнопку пульта с такой силой, как будто хочу уничтожить услышанное. Но и здесь передают то же самое, за тем лишь исключением, что на этот раз ведущей оказывается молодая девушка в шелковом платье и оригинального кроя деловом пиджаке. Она предоставляет слово какому-то мужчине в черном деловом костюме, с идеально уложенными волосами и безвольным подбородком. Словно глумясь надо мною, он назидательным тоном вещает с экрана свои напыщенные глупости. Этот тип говорит так, будто он — единственный носитель утерянной остальными мудрости:

«Мы должны были предвидеть подобный поворот событий. По всем меркам, Джефф Дженкинс был странным ребенком. Он вечно держался особняком, у него не было друзей. Разве не то же самое мы наблюдали в Делавэре? Учителя и, помоги нам бог, мы, родители, должны идентифицировать этих ребят прежде, чем они причинят вред остальным. Люди, откройте глаза! Посмотрите на своих детей! Если вы сейчас сидите и рассуждаете примерно так: „Малыш Джонни неплохой, но другой, не такой, как все“, — если вы убеждаете себя в том, что он просто особенный ребенок, тогда я скажу вам — вы соучастник убийства. Да, именно так! И попробуйте доказать, что я не прав».

Ведущая явно испытывает неловкость:

«Хорошо, давайте на этом и остановимся. Я хотела бы подчеркнуть, что мнение нашего гостя может не совпадать с мнением нашего канала».

Гнев закипает во мне, согревая тело, пока музыкальная заставка гремит в ушах. Я снова с силой переключаю канал, в надежде лишить журналюг дальнейшей возможности скармливать мне это дерьмо.

«Конечно, интроверты — это просто такой тип личности. И немало выдающихся людей принадлежит к данной категории. Интроверты обращены внутрь себя, а не вовне. Они стремятся к тишине, одиночеству, поскольку не любят шумных компаний. Идеальный отдых для них — это вечер, проведенный дома, с книжкой в руках, а не на вечеринке», — профессионально вещает женщина средних лет, излучая, словно радиацию, чувство собственной правоты.

Ведущий кивает, ухмыляясь:

«Но ведь социопаты, как правило, тоже интроверты, не так ли, доктор Грегори?»

Я выключаю телевизор. К моему удивлению, мой гнев спал. Сознание застряло на одной фразе, которую я только что услышал: «Разве не то же самое мы уже наблюдали в Делавэре?» Мужчина в черном костюме хотел сказать, что, дескать, у этого парня из Канзаса тоже совсем не было друзей. Но мне никогда не забыть, как Макс плакал по телефону — у Джейка был настоящий друг. Как можно их сравнивать?!

Тут я замечаю, что держу в руке мобильник. Ну и кому, интересно, я собирался звонить? В дверь стучат. Я вздрагиваю и, захлопнув крышку мобильника, иду открывать. Передо мной стоит Джен с красными от слез глазами и бледным осунувшимся лицом.

— Можно, войти?

Я киваю.

Я шире открываю дверь, давая ей возможность пройти внутрь, и немедленно вижу сверкающие вспышки фотоаппаратов. Журналисты в упоении снимают, как в мой дом входит «какая-то женщина». Замечательно.

Я сажусь на стул, не предложив гостье присесть, и она остается стоять. Когда я поднимаю на Джен глаза, она плачет. Все вокруг меня плачут. Моя жизнь в последнее время превратилась в бесконечный океан слез.

— Ты слышала, что произошло сегодня в Канзасе?

— Да, — шепчет она. — Саймон, я хотела удостовериться, что с тобой все в порядке.

— Журналисты считают этого парня подражателем, якобы всё случилось из-за нас.

Второй раз я невольно называю себя причастным к трагедии. Хотя, по большому счету, так оно и есть. Никто, кого она задела хоть краем, не сумеет теперь освободиться от нее, никогда.

— Журналисты стремятся, во что бы то ни стало, объяснить происходящее. Все делается именно для этого, как будто если люди разложат все по полочкам и наклеят соответствующие этикетки, они смогут спокойно спать по ночам… Я и сама раньше так делала. А теперь вижу, как ужасно это выглядит со стороны. Окружающие готовы клевать нас, пока мы беззащитны, беспомощны, только потому, что это позволит им чувствовать себя лучше. Они хотят препарировать нашу боль, чтобы убедить себя в том, что сами обладают иммунитетом к ней. Это все равно как если бы человек, страдающий ужасной болезнью, нашел кого-то, кому еще хуже, и начал спрашивать его: «Почему? Почему тебе еще хуже, чем мне? В чем отличие между нами? Скажи мне, потому что тогда я смогу пойти домой и почувствовать себя лучше, в то время как ты останешься здесь и умрешь».

Джейн плачет, пока все это говорит. Я хочу встать, прижать ее к себе, почувствовать ее рядом. Но как я мог ее утешить, если сам опустошен?

А она продолжает:

— Знаешь, давно подмечено: если где-то происходит самоубийство и местные СМИ начинают мусолить это событие, то уровень суицида в регионе незамедлительно подскакивает. Это уже доказано. Детям запрещают покупать сигареты, потому что это может убить их много лет спустя. Но никто не запрещает им смотреть новости, хотя это может убить их всего за три дня.

— Джен, милая, успокойся, — говорю я, чувствуя, что она заводится.

— Нет, в самом деле. Если этот принцип работает с самоубийствами, так почему бы ему не сработать и в случае массового убийства? Всегда найдутся дети, которые находятся на грани. Разве нам не следует быть осторожнее, чтобы не подтолкнуть их к роковой черте? Журналисты утверждают, будто тот парень в Канзасе вдохновился примером Мартина-Кляйна. Но, может, если бы эти стервятники-журналюги помалкивали, а не возносили несчастных безумных детей до уровня суперзвезд, ничего бы и не произошло?

— Все уладится, — произношу я беспомощно, не чувствуя в себе сил, чтобы утешить Джен. — Все будет хорошо. — Мои слова падают в пустоту.

— Нет, не будет! — резко бросает Джен и вскидывает руки, закрывая лицо. — О, господи. Прости меня, Саймон. — Она пытается засмеяться, но в ее смехе нет и намека на веселье. — Я же пришла сюда, чтобы поддержать тебя.

Не желая больше сдерживаться, я встаю и обнимаю Джен. Мои руки смыкаются за ее спиной. И я представляю себе репортеров, подглядывающих в наши окна, отпускающих язвительные шуточки и торопливо делающих снимок за снимком, дабы подтвердить мою супружескую неверность. Что скажет Лэйни, когда увидит их? Я отстраняюсь от Джен, не в силах поднять на нее глаз. И тихо говорю:

— Извини, мне нужно побыть одному.

Джен бледнеет еще сильнее, но кивает. И пятится к двери.

— Джейк не делал этого, — внезапно выпаливает она. — Он прекрасный парень. Самый лучший. Не позволяй никому убедить тебя в обратном. Не позволяй, слышишь? Обещай мне!

Я молча смотрю на нее.

— Обещай мне, Саймон! Я требую! — почти кричит Джен. Ее сотрясает дрожь. — Не позволяй им заставить себя усомниться в родном сыне!

Бедная Джен. Она опоздала. Я и без того уже собрался с силами и пришел в себя. Джейк никогда бы не сделал ничего подобного. И я знал это с самого начала.

— Не уходи, — прошу я. — Видишь ли, какое дело…

— Что такое?

— Мне нужна твоя помощь.

Джен вскидывает на меня глаза:

— Пожалуйста! Конечно.

— Одолжи мне свою машину.

ГЛАВА 23 День второй

Я сижу в машине Джен, собираясь завести мотор, когда телефон снова звонит. Это Рейчел:

— А я смотрю, у тебя посетители.

— Какие еще посетители?

— Джен.

Я немного оторопел. Как она узнала? Поначалу я даже решаю, что жена установила камеры наблюдения у нас в доме, но вовремя вспоминаю о телевизионщиках, окруживших наш дом.

— Я звонил Максу.

После паузы Рейчел начинает говорить снова, тоном холодным и настороженным:

— И что он сказал?

— Макс сказал, что Джейк не мог этого сделать, потому что он не способен никому причинить вред.

— Это я и так знаю. Что еще?

— Он сказал, что Джейк опасался за Дуга и был очень расстроен.

— А зачем приехала Джен? — спрашивает жена.

— Я не знаю… Просто так, поддержать меня. Мы же друзья. Послушай, мы должны найти Джейка.

Рейчел с горечью смеется:

— А я, по-твоему, чем занимаюсь?

Настает моя очередь замолчать. Странно, конечно, но я совершенно не представляю, о чем думает моя жена. Столько лет вместе, но теперь она мне кажется чужим человеком. Трагедия не только не сплотила нас, наоборот, мне кажется. Словно все маленькие трещинки в наших отношениях слились в одну широченную трещину. Или, скорее, пропасть.

— Я позвонила в полицию и пригрозила им иском, если они в ближайшее время не найдут Джейка. Копы относятся к нему, как к подозреваемому, а не как к пострадавшему. Похоже, их не слишком волнует, что он может лежать где-то, раненый и беспомощный.

Слова слетают с моих губ, прежде чем я успеваю их обдумать:

— Ты же говорила, будто считаешь его погибшим.

— Они просто не имеют права оставлять Джейка где-то… одного. Что бы ни случилось. Они должны отыскать его, живого или мертвого.

И снова сердце катится куда-то в желудок, руки холодеют, и в ушах начинает звенеть. Я открываю рот, чтобы заорать на жену: «Не каркай раньше времени!!!», — но из горла доносится только слабый хрип. Ведь я до сих пор не могу, не хочу, не желаю верить, что мой сын уже не с нами. Ведь еще ничего не известно наверняка! Вдруг Джейк жив, может быть, он ранен, но при этом все еще жив! Я запрещаю себе даже думать об ином исходе.

Итак, мы должны найти нашего сына, любой ценой.

— Мне кажется, — говорю я, пытаясь сохранить спокойствие, — что все это как-то связано с недавним конфликтом между Дугом и Алексом Рэйнсом. Ты не могла бы проверить, не подавали ли его родители в полицию какие-то жалобы? Я пытался выяснить это у отца Алекса, но тот даже не стал со мной разговаривать.

— Я постараюсь, — отвечает Рейчел. — Прямо сейчас и отправлюсь в полицию. Они не обязаны раскрывать подобного рода сведения, но я на них поднажму.

— А я поеду искать Джейка.

— У тебя же нет машины.

— Я одолжил машину у Джен.

— Ах, вот как? Хорошо.

Рейчел отключается, а я выглядываю в окно и вновь вижу толпу, окружавшую наш дом. Сколько же это может продолжаться?! Я больше не могу этого выносить, и наплевать, кто и что может подумать. Выпрямив спину и расправив плечи, я вылезаю из автомобиля навстречу толпе. Около дюжины репортеров замечают меня и толпятся на обочине, как стервятники, готовые в любой момент заклевать свою жертву.

Они тычут микрофоны прямо в лицо, и вопросы летят в меня, раня хуже всяких пуль.

— Что бы вы могли сказать семьям погибших?

— Вы замечали за своим сыном склонность к насилию?

— Согласны ли вы с теми, кто считает, что родители преступника должны разделить ответственность за происшедшее?

Я молча выслушиваю все это, а затем перехожу в наступление.

— Позвольте мне тоже задать вам вопрос, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее: — Почему полиция до сих пор не нашла моего сына?

Невероятно, но после этого воцаряется такая тишина, что я даже слышу ворчание мотора в каком-то из фургонов вдалеке. Однако затем один из журналистов (судя по его микрофону, с кабельного телевидения) протискивается вперед. Прищуренные глаза, румяные щеки.

— Джейк Конолли находится в бегах. И мы надеемся, что полиции удастся задержать его раньше, чем ваш сын успеет нанести вред кому-то еще, — безапелляционно заявляет он.

— А где, по-вашему, может прятаться семнадцатилетний беглец? Мой сын — несовершеннолетний гражданин этой страны, как и все другие дети. Почему полиция не может его найти? Я объясню вам причину, по которой полиция до сих пор не нашла Джейка: они ищут подозреваемого, а не пропавшего мальчика.

По крайней мере, половина репортеров сразу же смекает, что к ним в руки идет неожиданный сюрприз: новый ракурс, новая точка зрения, которую можно выгодно продать. Я вижу в их хищных глазах заинтересованность и понимаю, что они дадут мне договорить.

— Когда пропадают дети, по всей округе устраивают поиски, приглашают волонтеров, открывают горячие линии, люди стараются помочь и выражают родителям сочувствие. А почему никто не спрашивает о Джейке? Почему никто не интересуется, все ли с ним в порядке? Нет, его лишь проклинают. А на каком основании вы шлете моему сыну проклятия, позвольте вас спросить?

Тут у меня оживает мобильник. Скорее всего, звонит Рейчел, но может быть и Джонатан. Если меня сейчас показывают в прямом эфире, беднягу запросто мог хватить удар. Я игнорирую звонок.

— Насколько мне известно, моего сына не обнаружили ни на одной из камер наблюдения у школы во время стрельбы. И где же дымящийся пистолет? На чем основаны ваши жуткие обвинения? Пост в «Фейсбуке»? Переписка с приятелями-подростками? Зайдите в социальные сети, и вы найдете на страничках своих детей то же самое, если не хуже. Вместо того чтобы пикетировать наш дом, лучше помогите найти моего сына, Джейка. Помогите мне отыскать его, очень вас прошу.

Вытирая руками глаза, я сажусь в машину и отъезжаю от дома, оставив толпу позади. Я снова еду к родителям Дуга. И на этот раз мне неважно, что подумают обо мне другие. Я твердо знаю: на этот раз я найду, наконец, моего сына.

ГЛАВА 24 День второй

По дороге я набираю номер Мартинов-Кляйнов. Кто-то поднимает трубку, но молчит.

— Алло, — произносит наконец неуверенный женский голос.

Это меня несколько обезоруживает. Я готовился к схватке с отцом Мартином-Кляйном, хотел наброситься на него и вырвать признание, но я плохо представлял себе, как это будет выглядеть. Услышав голос матери Дуга, я теряюсь. Прежде мне ни разу не доводилось беседовать с этой женщиной.

— Это…

— Папа Джейка? — приходит она мне на помощь.

Почувствовав комок в горле, я несколько раз яростно моргаю.

— Да, здравствуйте, — с трудом выдавливаю я из себя.

— А я Мэри… Мартин-Кляйн. Мне очень жаль, мистер Конолли. Вы не представляете себе, насколько мне жаль. Ваш сын был хорошим мальчиком. Просто замечательным, и он был так добр к… словом, очень добр, ну вы и сами знаете. Я не могу понять, как все это произошло.

Я кровоточу изнутри и сейчас, услышав ее тихий, извиняющийся голос, не могу сдержаться. Весь гнев и ярость выплескиваются наружу, сочатся, как гной из воспалившейся раны. К своему стыду, я полностью теряю над собой контроль. Я ору:

— Да неужели? Как, интересно, вы могли не знать?! Вы что, совсем не следили за своим сыном? Вы что, позволяли ему ходить, куда вздумается, и делать все, что придет в голову? Я просто не понимаю, как вы могли быть настолько слепыми?

Последнее слово повисло в воздухе. Я сказал достаточно, и мне уже стыдно за себя. Где моя хваленая человечность? Конечно, я говорю правду, но… Дуг был ее любимым сыном… И могу ли я сам утверждать, что хорошо знаю собственного сына?

— Простите меня, Мэри, простите, — бормочу я.

Мэри Мартин-Кляйн давится слезами. Она не повесила трубку и не прикрыла рукой. Звук рыданий ранит меня не менее сильно, чем ее саму мои слова. Я чувствую глубокое раскаяние.

— Мне, правда, очень жаль, простите меня, — повторяю я. — Я сам не знаю, что говорю…

А что тут можно сказать? Я вел себя, как все, был не хуже и не лучше остальных. К моему удивлению, всхлипывания прекращаются, и я снова слышу ее голос, на этот раз твердый и на удивление ровный.

— Мне кажется, Джейк… — начинает Мэри. Звук его имени заставил меня вздрогнуть, но я стараюсь сосредоточиться на том, что она говорит потом: —…был у нас… Вчера утром. Он приходил сюда.

Я чувствую подкатившую к горлу дурноту.

— Что вы имеете в виду?

— Он был здесь. Это сказали мне полицейские. Они обнаружили кровь, следы крови в доме… на нашей кухне.

— Джейк был у вас дома? Вы видели его?

Ее голос звучит как будто издалека:

— Он так давно не приходил к нам. Я… Нет, сама я его не видела… Я не думаю, что Джейк стрелял в этих несчастных детей.

— Я почти подъехал к вашему дому. Вы позволите мне войти на этот раз? Я один.

— Да, — шепчет Мэри.

Кажется, она хочет еще что-то добавить, но я даю отбой. Ее слова носятся в моей голове, как молнии, но сам я пребываю в оцепенении. Недавний выпад лишил меня сил, и сейчас я терзаюсь и упрекаю себя в том, что только что натворил, позволив себе говорить в таком тоне с матерью. Разве она страдает меньше моего? Наверняка, даже намного больше… Как можно быть таким жестоким? Я ожидал, что почувствую к ней жгучую ненависть, но кроме разрывающей душу тоски я ничего не чувствую.

* * *

Подъехав к дому Мартинов-Кляйнов, я вдруг понимаю одну вещь и в очередной раз поражаюсь своей тупости: ну почему это дошло до меня только сейчас?

В моменты слабости, когда я позволил себе допустить, что Джейк может быть убийцей, я упустил из виду, сколь незначительной была роль Дуга в жизни моего сына все эти годы. В младших классах они и впрямь вместе играли и даже дружили. Но это продолжалось от силы года полтора, не больше. А потом Дуг превратился просто в приятеля, за которым, как я теперь понимаю, мой сын считал нужным присматривать в школе.

Я выскакиваю из машины и иду к дому, пытаясь восстановить дыхание, но все равно задыхаюсь, как преследующая дичь собака. Мою грудь свело, и я шарю рукой по стене, пытаясь нащупать звонок. Мне необходимо найти сына, но сама мысль о встрече с родителями Дуга невыносима.

Дверь распахивается прежде, чем я успеваю нажать на звонок. Хозяйка появляется за стеклом внутренней двери, и за моей спиной щелкают вспышки фотоаппаратов. Ну конечно, репортеры сидели в засаде. Неужели не скучно все время здесь торчать?

— Проходите, — нервно произносит Мэри.

Я пытаюсь держать себя в руках, однако переполняющее меня возмущение прорывается наружу:

— Вы же были дома, когда я приходил сюда раньше и стучал в дверь! Я это знаю.

Она обреченно кивает:

— Мой муж уехал. Я боялась… Я…

Я смотрю через ее плечо, ожидая увидеть доктора Мартина-Кляйна. И понимаю, что весь мой гнев адресовался именно ему. Но она же сказала, что мужа нет дома!

— Отец Дуга уехал. Я не знаю куда. Просто исчез, — продолжает она. — А я не могу. Адвокат советует мне тоже куда-нибудь уехать. Но я не могу.

— Где Джейк? Вы видели его? Вы сказали, что он приходил к вам тем утром перед стрельбой.

Она молчит. Стоит, закрыв глаза, и молчит. Мне кажется, я жду ответа от чистого листа бумаги. Я ее понимаю. Глядя в глаза этой женщине, я вижу, что она, не переставая, казнит себя. Эта пытка — самое тяжкое наказание, которое можно себе представить. Мэри Мартин-Кляйн обвиняет себя в убийстве и самой себе выносит приговор.

Этот момент мне никогда не забыть. На виду у репортеров я подхожу к матери Дуга и обнимаю ее. Я держу ее в своих руках, а мир позади нас сходит с ума. Я слышу крики, вопли, свист. Вспышки фотоаппаратов сверкают, как молнии во время грозы. Не обращая на все это внимания, я наклоняюсь к ее уху и шепчу:

— Вы не виноваты.

Сейчас я, как никогда, уверен в правильности вынесенного мною вердикта. Я поддерживаю мать Дуга, не чувствуя веса ее тела, как будто в моих руках мешок с перьями. Она покачнулась, и мне на мгновение кажется, что терзающие ее демоны унеслись прочь в поисках новой жертвы.

Но, конечно, это не так. Мои слова не способны излечить несчастную. Демоны снова вернутся, как это обычно бывает. Мэри отодвигается от меня, я вижу темные круги у нее под глазами, словно края бездонных воронок, готовых поглотить ее полностью.

— Попробуйте найти Джейка… он был здесь, — почти беззвучно шепчет она.

Я иду за ней на кухню. Следы желтого полицейского маркера все еще видны на линолеуме. Я опускаюсь на колени рядом, зная, что мой сын стоял прямо на этом месте, живой, во всяком случае, на тот момент еще живой. Больше всего на свете мне хочется повернуть время вспять и оказаться здесь, прежде чем пролилась его кровь. Тогда бы я смог защитить своего мальчика, загородить его от реальной, известной мне теперь опасности, а не от той призрачной, что скрывалась в тени, много лет ожидая прихода моих детей.

— Значит, полиция знала об этом? — спрашиваю я пустоту.

Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до засохшего уже пятна крови, крови моего сына. Пальцы скользят по поверхности, и я отдергиваю руку. Это ничего не меняет. Я ни на йоту не приблизился к Джейку. Пятно остается всего лишь пятном. Моего сына здесь нет.

Когда я поднимаю голову, Мэри уже исчезла. Я не знаю, куда она ушла. Я стою один на кухне, в доме убийцы, расстрелявшего школьников. И по-прежнему не знаю, где искать Джейка.

ГЛАВА 25 За неделю до трагедии

Возможно, наша жизнь представляет собой череду обыденных событий, смысл которым придает лишь трагедия.

Вечером во вторник я был ужасно голоден. Мы с Джейком только что вернулись с соревнований по бегу по пересеченной местности, и я помчался в дом, чтобы проверить свиную вырезку, которую утром засунул в мультиварку, добавив бутылку соуса для барбекю. Взяв две вилки, я разделил готовое мясо на длинные волокна. Будь у меня время покрошить свинину кубиками, обед выглядел бы еще более презентабельно, но я потратил всю вторую половину дня, работая над речью директора одной некоммерческой организации. Оплата была так себе, не сравнить со статьями, которыми я зарабатывал как копирайтер, но эта тема меня заинтересовала.

Рейчел и Лэйни сидели в гостиной, не делая ни малейшей попытки поучаствовать, хотя бы на стол накрыть. Дочка листала глянцевый журнал, а жена уткнулась в письмо на своем айпаде. Привычное, хоть и незаметное со стороны раздражение переполняло меня, мешая насладиться картиной семейной идиллии. Ну почему именно у меня жена — трудоголик? Почему дочь разглядывает всякую гламурную ерунду, вместо того чтобы читать книги по школьной программе? Я был готов вспылить, задать ехидный вопрос: «А никто не хочет помочь мне разделать свинину?», — но потом мысленно плюнул и не стал связываться. Ладно, сам справлюсь, я уже преуспел в этом за многие годы.

Я вернулся к приготовлению ужина: выложил на стойку пакет картофельных рулетиков и полез в холодильник за маленькой морковкой, такие еще называют «детские пальчики».

— Черт побери, — пробормотал я.

— Что случилось? — отозвалась Рейчел.

— Ничего. Я забыл сделать капустный салат.

— Да ладно тебе, — рассеянно сказала она. — Сойдет и без салата.

Я с ней не согласился. Раздосадованный, теперь уже на самого себя, я гремел тарелками и ложками до тех пор, пока жена не пришла на кухню.

— Да что с тобой такое?

— Ничего, — ответил я.

— Нет, правда?

— Со мной все в порядке, просто досадно, что я не успел сделать капустный салат.

Тут ей на мобильник прилетело очередное сообщение, и, читая его, Рейчел повернулась и вышла из кухни. Я покачал головой.

Я накрыл на стол. Лэйни положил маленькую порцию мяса, морковку и горсть жареной картошки — вкусы дочери за последние десять лет почти не изменились. Для себя и Джейка соорудил по два сэндвича со свининой. Потом я позвал всех к столу и сел сам. И, только когда появилась Рейчел, я заметил, что ничего не положил ей на тарелку. Но жена, похоже, не обратила на это никакого внимания: она сама себя обслужила и стала с аппетитом есть.

— Как прошло сегодняшнее мероприятие?

— Отлично! — сказал Джейк. — Максу удалось улучшить свой результат еще на тринадцать секунд!

Я кивнул:

— Этому парню не занимать выносливости.

Джейк продолжал рассказывать про соревнования, и я слушал, но вряд ли смог бы воспроизвести услышанное, потому что пристально наблюдал за Лэйни. Она широко открытыми глазами смотрела на брата, и, уже в который раз, я поразился ее сходству с Рейчел. У них были одинаковые белокурые волосы, которые обе стягивали в конский хвост, оставляя на висках одинаковые длинные пряди. В голубых глазах Лэйни отражался электрический свет, и, взглянув наверх, я понял, что надо заменить одну из лампочек.

— А как прошел твой день, солнышко? — спросил я ее.

— Отлично.

— У тебя сегодня были испытания?

— Папа, теперь это называется проверочная работа! — засмеялась Лэйни.

— Да, точно. Так что, была у вас сегодня проверочная?

Она кивнула.

— Ну и как?

— Думаю, нормально. Но результаты пока не известны.

Я поинтересовался, какие именно задания там были, и дочь рассказала мне, но я забыл, что она отвечала, потому что, пока девочка говорила, смотрел на Рейчел. Она слушала Лэйни с мягкой улыбкой, играющей в уголках рта, и мне стало стыдно за свои недавние мысли. Ведь без Рейчел в моей жизни никогда бы не было того, что мне так дорого, и я мысленно пообещал себе, что обязательно дам жене почувствовать свою признательность и впредь постараюсь заботиться о ней получше.

Ужин закончился, и дети отправились к себе «делать уроки». Заметив, как Джейк схватил по дороге мобильник, я подумал, что, возможно, у нашего сына появилась подружка, хотя полной уверенности у меня не было. Я надеялся, что скоро он сам проговорится, и тогда мы все узнаем наверняка. По этому поводу я не очень-то беспокоился. Вот если бы Лэйни обзавелась бойфрендом, это оказалось бы для меня настоящим испытанием.

Пока я убирал со стола и мыл посуду, Рейчел еще немного поработала. В девять часов мы, не сговариваясь, дружно отправились в гостиную, сели на диван и включили кулинарное реалити-шоу «Шеф-повар». Никто не пытался заговорить, но в этом не чувствовалось напряжения: тишина между нами была, скорее, признаком безразличия. Я просмотрел несколько раз свой телефон, хотя и не ожидал никаких сообщений. На середине шоу Рейчел снова достала айпад.

Наверное, я задремал, потому что, когда я в следующий раз открыл глаза, жена уже стояла, глядя на меня сверху вниз.

— Не знаю, как ты, а я собираюсь ложиться.

Я что-то пробурчал, но отправился за ней. Мы забрались в постель, и Рейчел снова включила свой айпад, а я решил поискать что-нибудь интересное на страничке книжного клуба. Я отвернулся от света, чувствуя, что слишком устал, чтобы заснуть сразу. Я не помню, в какой момент свет погас, и Рейчел повернулась ко мне спиной. И мы заснули, чтобы проснуться на следующее утро и пережить еще один день, как две капли воды похожий на предыдущий.

Сколько прекрасных моментов мы воспринимаем, словно нечто, само собой разумеющееся. И чего бы я сейчас только ни дал, чтобы вернуть то время.

ГЛАВА 26 День второй

Телефон звонит снова, и на сей раз я понимаю, кто это, даже не глядя на дисплей.

— Я у Мартинов-Кляйнов. Тебе что-нибудь удалось выяснить в полиции? — спрашиваю я.

У Рейчел тоже не находится времени на приветствие:

— Тут детектив собирается поговорить с нами. Джонатан тоже здесь. Он… очень нам помог. Полиция обнаружила кровь Джейка… в доме Дуга.

Слышать это снова невыносимо:

— Почему они сразу нам об этом не сказали?

— Потому что они думают, будто Джейк тоже участвовал в стрельбе. Они полагают, будто наш сын убийца.

Я страшно зол. Никто не считает Дуга и Джейка за людей. Рейчел, как всегда, права. Полиция заранее навесила на них ярлыки.

Злость почти сразу же переходит в чувство вины: ведь я тоже считал Джейка убийцей! И между прочим, можно было внимательнее слушать Джонатана: он предупреждал нас о необходимости влиять на ход событий… Что взять с полиции, если я и сам сомневался в Джейке, а ведь он был моим родным сыном, а не посторонним человеком, о котором я узнал из телевизора или Интернета. Что до Рейчел, то она ни разу не поколебалась. Может, это потому что она — мать? Может, отцам свойственно оставаться более скептически настроенными по отношению к детям? Я не знаю.

— Детектив направляется к нам, — говорит жена и добавляет, адресуясь уже не ко мне: — Что еще?

Я слышу приглушенные голоса. Рейчел начинает всхлипывать, и трубку берет Джонатан.

— Полиция только что предъявила Рейчел некоторые вещи Джейка. Улики, которые они изъяли из его комнаты, телефон и еще разные мелочи. Она… ей трудно это выдержать. Я позабочусь о Рейчел. Но я должен сказать тебе кое-что еще. Ты должен узнать это первым. Полицейские проверили куклу, и все отпечатки пальцев, которые они там обнаружили, принадлежат Мартину-Кляйну. Джейк к ней даже не прикасался. Еще детектив сказал, что этот парень, Дуг, пару недель назад якобы угрожал сыну Рэйнсов ружьем. Но тогда обыск в доме ничего не дал, поэтому дело заводить не стали — сочли обычной ссорой двух мальчишек.

Я не могу выдавить из себя ни слова. Мы заканчиваем разговор, когда Джонатан вешает трубку, сославшись на необходимость позаботиться о Рейчел. При других обстоятельствах я бы не удержался от иронического замечания, но сейчас мне не до этого.

Итак, кое-что начинает проясняться.

Дуг угрожал Алексу ружьем. Отец Алекса позвонил в полицию, однако никакого ружья не нашли. И тогда Джейк написал записку, где требовал от кого-то, скорее всего, от Дуга, немедленно избавиться от чего-то, скорее всего, от ружья. Кровь Джейка была обнаружена на кухне в доме у Мартинов-Кляйнов. Кровь Джейка также нашли на дверях школы. Но это вовсе не обязательно означало, что Джейк был в школе. Он мог больше туда и не вернуться.

Ружье. Ружье… И тут я соображаю, почему полиция ничего не нашла. Я знаю, где Дуг прятал ружье. И внезапно понимаю, что я один могу догадаться, где следует искать Джейка.

ГЛАВА 27 Найден

В голове у меня крутятся миллионы воспоминаний, я не могу позволить себе пропустить ни одной мелочи, поскольку сейчас никак нельзя сбиться с пути. Я бегу, как никогда в своей жизни, оставляя свою прошлую жизнь позади.

— Джейк! — кричу я.

Не сбавляя скорости, я влетаю в кушу деревьев позади дома Мартинов-Кляйнов, сбивая по дороге сухие, почерневшие листья, чудом оставшиеся на кустах. Я мчусь по лесу с воплем:

— Джейк!

Я не думаю о том, зачем я кричу. Я просто хочу вернуть моего мальчика. Я хочу найти сына. И я ужасно зол на себя за то, что сразу не додумался искать его здесь. Я почти забыл, что много лет назад Дуг и Джейк проводили здесь много времени. Все, что вначале меня так сильно напрягало, со временем стало казаться обычным для подростков времяпрепровождением, а затем просто вылетело у меня из головы. Но как же я мог не вспомнить об этом?!

Я не имею ни малейшего понятия, где искать форт, который они возвели в детстве, разыгрывая на нем военные сражения. Может, стоит вернуться и спросить об этом Мэри Мартин-Кляйн? Но я уже не могу замедлить свой бег и поэтому отбрасываю мысль о помощи. На бегу я понимаю, что остался без телефона, вероятно, выронил его около дома. Все происходит настолько стремительно, что мне не до таких мелочей.

Дубовые листья хрустят у меня под ногами, я ныряю между высокими прямыми стволами мертвого зимнего леса, лишь изредка оживляемого островками вечнозеленых растений. Мой голос спугивает с куста красного кардинала, и тот, взметнувшись между стволами, быстро исчезает из виду.

— Джейк! Где ты!?

Мне кажется, что я слышу чьи-то шаги. На секунду я представляю, что сейчас увижу улыбающегося Джейка, со смехом бегущего через заросли мне навстречу, в зеленой толстовке, болтающейся вокруг его худого тела. Я хватаю сына, крепко прижимаю к себе, так крепко, что ему нечем дышать. И по моим щекам текут потоки слез невероятного облегчения. Но это только мечты. В реальности шаги раздаются позади меня, а не впереди.

Я слышу приближающийся издалека звук полицейских сирен, их несколько, и все они сливаются в один непрерывный стон. Я рвусь вперед, как будто бегу с кем-то наперегонки, потому, что должен найти Джейка первым. Это должен сделать я, и никто другой.

Я ни разу не оглянулся. Не отвлекаясь ни на что, я обшариваю глазами лес, в надежде не пропустить тропинку или темную бесформенную кучу, которая могла оказаться фортом.

— Джейк, пожалуйста, помоги мне найти тебя, — молю я.

Мне нужен только знак, я заслужил этот знак! Всю жизнь я любил своего сына со всей силой, на которую был способен. Правда, у меня не было шанса принести себя в жертву ради моего мальчика. И даже теперь, когда я заклинаю показать мне путь, блуждающий огонек в тумане, который вел бы меня, крик краснохвостого ястреба, любимой птицы Джейка, — любой знак, который привел бы меня к нему, вокруг стоит лишь мертвая тишина.

Я останавливаюсь и, задрав голову, смотрю в небо, прочерченное шумящими ветками, похожими на конечности скелетов. Облака лениво проплывают в лучах зимнего солнца, смягчая огромные тени, которые пересекают пустынный пейзаж как мифологические останки разрушительной грозы.

— Прости меня, сынок. Прости меня, пожалуйста, — мычу я, как от боли.

И вдруг сквозь затуманившие глаза слезы я вижу впереди пруд. И тут же вспоминаю, как Джейк упоминал про него.

Я вновь перехожу на бег, и — вот он, форт, притаившийся за черными крыльями огромного засохшего папоротника! Я спотыкаюсь о толстые ветки и падаю на колени. Рука скользит по торчавшему из земли острому камню, и боль прожигает меня до самого плеча. Я неловко поднимаюсь на ноги и двигаюсь дальше.

Вот и форт: навес из двух потемневших от времени листов фанеры слегка приподнимается спереди, опираясь на черные узловатые опоры. Земля, мох и сухие листья образуют подобие крыши.

Сверху сквозь набежавшее темное облако пробивается яркий солнечный луч, и мир вокруг меня освещается, как будто начинаясь заново. Что-то сверкает у меня под ногой. Я наклоняюсь и кончиками пальцев ощущаю холод металла. Это патрон с пулей.

Сердце несется вскачь. Я смотрю вниз и вижу еще много таких же патронов, рассыпанных по всему лесу, как галька на берегу реки. Я зачем-то начинаю пересчитывать их. Это длится не более минуты, но я успеваю насчитать пятьдесят с лишним штук. Мне трудно сосредоточиться, и я все еще не понимаю, что это значит.

И тут я вижу кроссовку Джейка. Всего лишь проблеск флюоресцентно-желтого цвета среди опавших листьев под кустом гигантского папоротника, но я немедленно узнаю ее. И я замираю, глядя на желтое пятнышко, не в силах сдвинуться с места. Так, значит, вот где все это время был мой сын? Он лежал здесь, совсем один, забытый и потерянный… Неужели это значит, что теперь и для меня он исчез навсегда? Это зрелище — часть парализующего волю ночного кошмара; происходящее сейчас — из той реальности, которую я даже в самом темном из своих извечных родительских страхов никогда не допускал.

Я не могу сдвинуться с места. Я пришел сюда за Джейком, но я не готов к тому, что его больше нет, что он уже покинул нас. Что он ушел совершенно один, и я никогда его не верну. Я не смогу с ним больше поговорить. Мы больше не будем смеяться и шутить. Мы не будем бороться во дворе и накрывать стол к ужину. Я не буду подвозить его в школу, ждать из секций и клубов и забирать обратно. Он никогда не пойдет, улыбаясь, мне навстречу и не окажется со мною рядом.

Я не готов к тому, что, начиная с этого момента, Джейк всегда будет только внутри меня. Что мне останутся лишь воспоминания и бесконечная мука невозможных и бессмысленных предположений: «А что, если?.. А если бы только… Как бы я хотел, чтобы…»

Кто-то идет в мою сторону. Или кто-то все время был рядом? Вдруг залаяли собаки, и это приводит меня в чувство. Я делаю шаг, затем другой. А потом падаю на колени и обнимаю то, что раньше было Джейком, но никогда уже больше им не станет. Я держу тело сына в своих руках. Но это уже не он. Я рыдаю в гневе и отчаянии. И даже не вижу пустую коробку из-под боеприпасов, зажатую в его холодной руке.

ГЛАВА 28 После

Я один с Джейком, теперь мы оба здесь, в лесу за домом Мартинов-Кляйнов. Пусть время идет, пусть птицы кричат с деревьев над фортом, меня самого как будто больше нет. И вдруг я чувствую чье-то присутствие и поднимаю глаза: передо мной стоит огромная полицейская собака, немецкая овчарка. Я смотрел в ее глубокие карие глаза, не снимая руки с бездыханной груди сына. Помнится, кто-то говорил мне, что нельзя смотреть собаке в глаза, что это может быть воспринято как вызов. Но я в тот момент испытываю нечто совсем иное: великолепное животное смотрит мне прямо в душу, в тот ее уголок, где она чует подобие жизни. Собака смотрела на то немногое, что от меня осталось, и звала меня назад. Я в этом уверен.

Овчарка не двигается. Я слышу, как к нам приближаются люди, но это не мешает установившейся между нами связи. Мы как будто говорим друг с другом, два животных в лесу, обсуждающих самый главный вопрос:

«Он мертв».

«Да».

«Я тоже не могу жить».

«Ты должен».

«Почему?»

«Потому».

«Думаешь, оно того стоит?»

«Конечно».

«Я не понимаю».

«Еще как понимаешь».

Больше всего на свете сейчас мне хочется умереть. Я не желаю вставать и возвращаться из леса. Не вижу никакого смысла в том, чтобы продолжать дальнейшее существование, состоящее из миллионов бессмысленных секунд. Я хочу лечь рядом с сыном и никогда больше его не покидать. Одним словом, воли к жизни у меня больше нет.

Или есть? Ведь что-то заставляет меня, например, дышать? Может быть, Рейчел и Лэйни? Это был бы правильный ответ, человеческий, ожидаемый ответ. Иначе я просто-напросто не был бы человеком.

Но истинная причина заключается в том, что я страшно напуган. Я боюсь смерти. Я боюсь жизни. Я боюсь потери. Я боюсь перемен. Я боюсь всего и ничего одновременно. Инстинкт, передавшийся мне от предков, живших в доисторические времена, мучает меня, удерживает на краю. Он перезагружает мои мозги. Он сужает мое видение до точки. Я больше не мыслю на годы вперед, или на несколько дней вперед, или даже на несколько мгновений вперед. Я даже не думаю на один вдох вперед. Я просто вбираю в легкие воздух и тут же выпускаю его обратно. Все свелось к примитивному механизму выживания.

Я позволяю поднять себя и увести, хоть и продолжаю оглядываться назад, на Джейка. Я хочу заплакать, но, вероятно, во мне иссяк запас слез, и вместо этого мое тело начинает сковывать смертельный холод.

— Я не хочу его здесь оставлять, — пытаюсь произнести я, но из моих уст раздается лишь слабый шепот.

— Не беспокойтесь, мистер Конолли, — говорит коп. — Мы позаботимся о нем. Мне кажется, вам нужен врач.

— Какой врач? Со мной всё в порядке.

Полицейский крепко держит меня под локоть, и мы вместе идем по незаметной заросшей тропинке. И, странное дело, дальше я ничего не помню: ни как мы прошли мимо дома Мартинов-Кляйнов, ни что было потом. Я прихожу в себя только в машине «скорой помощи». Медбрат подносит к моему лицу кислородную маску, я вдыхаю холодный воздух и ничего больше не боюсь.

Скосив глаза, я вижу блестящие инструменты, капельницу, манжет тонометра вокруг моего бицепса; на мне лежат три одеяла, но я не чувствую их веса.

— Просто полежите, мистер Конолли. У вас резко упало давление. Мы сейчас сделаем укол, и все будет хорошо.

Нет, не будет, но откуда парню об этом знать. И я не собираюсь ему ничего говорить. Просто закрою глаза.

Когда я, наконец, в состоянии сесть без посторонней помощи, возле меня оказывается Рейчел. Вместе с санитаром они помогают мне выйти из машины. Мы обнимается. По лицу ее безостановочно текут слезы, и она дрожит у меня в руках. Я держу ее, но все равно ничего не чувствую.

Наверное, я должен вести себя как-то иначе. Я оглядываюсь в уверенности, что все вокруг смотрят на меня, изумляясь моему спокойствию и невозмутимости.

— Тебе холодно, — на время перестав плакать, говорит жена.

— Со мной все в порядке.

Сознание немного проясняется, и я вспоминаю:

— А где Лэйни? Ей лучше не…

— Она осталась с моей мамой.

А я и не знал, что ее мать приехала с побережья. Надо признаться, я вообще ни разу не вспомнил о родителях Рейчел за все это время. Впрочем, я не звонил и своим родным. И вдруг я чувствую себя виноватым перед ними, как ни абсурдно это выглядит в данный момент.

Раздается шум мотора, и еще одна «скорая» медленно подъезжает к нам. Я чуть было не забираюсь внутрь, чтобы сопроводить моего мальчика в больницу, как когда Джейк получил сотрясение мозга на тренировке по футболу. Но на самом деле от меня уже больше ничего не требуется, кроме одного — вбирать в себя воздух и тут же выпускать его обратно.

ГЛАВА 29 День четвертый

Прошло более суток с тех пор, как я нашел сына. Длинная череда пустых моментов, тянущихся бесконечно медленно и в то же время исчезающих с молниеносной скоростью. Нас привезли домой всех вместе. Мы плакали, тоже вместе. Спали втроем в одной постели; остальные комнаты в доме пребывали в том же состоянии, в каком их оставила полиция после обыска. Время от времени раздавались звонки в дверь. Казалось, у нас перебывала вся округа. Заботливо упакованные блюда складировались в кухне — подношения от добрых соседей, которые еще так недавно проклинали Джейка; а теперь они же несли в дом бесконечные угощения, в глазах сочувствие, на устах — печать безмолвия. А потом вновь воцарялась тишина. Рейчел решила отвезти Лэйни к своей матери. А я остался наводить порядок, чем и занимаюсь, словно бесчувственный автомат.

Этим же вечером я узнал, чьи шаги слышал в лесу у себя за спиной. Оказывается, оператор местного канала крался за мной с ручной камерой и сумел всё заснять. В 16 часов того же дня полиция сделала заявление, сообщив о своих находках. Их сразу же показали по телевизору.

«Сегодня последний кусочек пазла встал на место. Речь идет о трагедии национального масштаба, которая произошла в этот понедельник. Из кровавой бойни возникло имя нового героя. Репортаж, который вы сегодня увидите, был сделан оператором из Уилмингтона, штат Делавэр. Тело Джейка Конолли, которого до этого ошибочно считали соучастником массового убийства, было обнаружено в лесу, неподалеку от дома его одноклассника, Дугласа Мартина-Кляйна, который и расстрелял школьников. Как выяснилось, Джейку Конолли стало известно о намерении Дугласа Мартина-Кляйна устроить в школе стрельбу. Он попытался остановить одноклассника, но, придя к нему домой, по утверждению полиции, был ранен из того же самого ружья, из которого впоследствии злоумышленник открыл стрельбу в школе.

Изнемогая от раны, которую полиция на данный момент считает смертельной, Джейк Конолли героически выбрался из дома и направился к расположенному в лесу форту, который ребята построили, когда были еще детьми. Там он разбросал почти сотню упаковок боеприпасов, прежде чем Мартин-Кляйн не выстрелил вновь, на этот раз, добив его. Полиция утверждает, что своим поступком Джейк Конолли спас десятки жизней.

Полиция также прояснила значение некоторых улик, сведения о которых просочились в прессу сразу после происшествия. Да, кровь Джейка Конолли была найдена на двери, ведущей в школу, однако только сейчас стало ясно, как она туда попала: кровь осталась на руках Дугласа Мартина-Кляйна, которого Джейк пытался остановить ценой своей жизни. Свидетели, заявлявшие о том, что видели двух мальчиков, входивших в здание как раз перед началом стрельбы, также пересмотрели свои показания.

Я хочу предостеречь всех, кто находится сейчас у экранов: репортаж содержит сцены, которые не рекомендуются для просмотра юной аудиторией.

Вы увидите, как отец Джейка, Саймон Конолли, бежит по лесу в поисках своего сына, зовет мальчика по имени, только для того, чтобы вскоре найти его тело неподалеку от форта, о котором мы уже упоминали».

В кармане Джейка было также найдено письмо. Спасибо полицейским, они отдали его мне до того, как об этом пронюхала пресса. Я прочел его один раз и пока больше не могу. Не теперь.

Вот что там было написано.

Папа!

Не так давно мне нужен был «момент амнистии», но я побоялся тебя об этом попросить. Я думаю, ты давно начал обо всем догадываться. Гораздо раньше, чем я. Я имею в виду Дуга. И себя тоже.

Я боюсь. Нет, не разговора с тобой, а того, что происходит в последнее время, и того, что может произойти. Я не знаю, что предпринять. Ни один из вариантов не кажется мне подходящим. Но ошибиться нельзя. Это всё равно как сделать однажды неправильный поворот: тогда заблудишься и уже не найдешь пути домой.

Я вижу теперь, что Дуг психопат. Не подумай, что я говорю так сгоряча: я специально исследовал этот вопрос. Нет, он не похож на маньяков, которых показывают по телевизору. Дуг не рисует картинки кровью и не вешает на стену фотографии тех, кого он преследует. И дело даже не в том, что ему нравятся агрессивные игры, они нравятся всем мальчишкам. Просто у Дуга в голове все устроено по-другому: в нем есть что-то по-настоящему темное и опасное.

Со стороны может показаться, что ему как будто бы на все наплевать. Когда Макс поднял Дуга на смех, тот даже виду не подал, что обиделся или расстроился. Но я-то заметил, что он по-настоящему взбесился. Я уговаривал Макса прекратить цепляться к Мартину-Кляйну, и он в конце концов перестал это делать, но остальные-то продолжают. Они не оставляют Дуга в покое. Я даже разозлился. Ну почему люди так жестоки? Почему им обязательно надо кого-то травить? Порой мне очень хочется самому преподать им урок: пусть прочувствуют все на собственной шкуре.

Иногда тебе кажется, что ты хорошо знаешь какого-то человека, но это совсем не так. В последнее время я стал сомневаться, что знаю себя самого. Я постоянно думаю о том, что же мне делать, если все станет еще хуже. У Дуга есть ружье. Оно спрятано в форте, который мы построили, когда были еще детьми. Я не видел ружья, но я знаю, потому что Дуг сам мне об этом сказал. Боюсь, что он кого-нибудь ранит. С каждым днем он пугает меня все больше. Я знаю, что он повесил куклу на поляне в лесу и что это послание предназначено для меня. Я сомневаюсь, что Дуг и впрямь причинит мне вред, но кто его разберет. Мне кажется, что ты мог бы мне помочь, но я боюсь, что ты расскажешь обо всем родителям Дуга и в школе. А из-за этого у него может щелкнуть в голове, и тогда он будет способен совершить что-нибудь ужасное.

Я попытаюсь поговорить с Дугом еще раз. Если у меня не получится, я отдам тебе это письмо. Пообещай мне, что не будешь дергаться и сходить с ума, хорошо?

Я люблю тебя, папа.

Джейк

Все, что я хотел узнать, было изложено на этом листке. К сожалению, письмо опоздало. Так же, как и я сам.

ГЛАВА 30 День шестой

Толпа людей, направляющихся в церковь, растянулась на целый квартал. Рейчел, Лэйни и я сидим в первом ряду. Время от времени те, кто с нами рядом, наклоняются и выражают нам свои соболезнования. Лэйни непрерывно всхлипывает, и Рейчел приходится увести ее в маленькую комнатку за ризницей, которую священник предоставил в наше распоряжение на случай, если кто-то из нас захочет уйти незамеченным. Я сижу, низко опустив голову, и слушаю глубокие звуки органа, льющиеся с балкона наверху.

Прощание с телом продолжается много часов. Лэйни больше не возвращается. Время теряет свое значение: после того как заканчивается одна церемония, тут же начинается другая. Вот мы и на похоронах. Многие говорят добрые слова о Джейке, и я понимаю, что от меня ожидают, что я выйду и тоже что-нибудь скажу о своем сыне, но я не могу. У меня есть подходящие слова, но я не готов ими поделиться. Я боюсь открыть эту дверь, потому что за ней таится ураган.

Как ни странно, я даже держу себя в руках до конца похорон.

Люди постоянно приходят к нашему дому. Я не хочу этого, но они все равно приходят. Рейчел, догадавшись, что этого будет не избежать, отправила Лэйни к своим родителям. Я пытаюсь заговорить с некоторыми из своих ближайших друзей и родственников, но что я могу сказать? Они все твердят, какой Джейк храбрый, настоящий герой. Я соглашаюсь. Возможно, это даже мне помогает.

А потом я вижу ее.

Я сижу на кухне, чувствуя слабость в ногах, и тут дверь открывается, и какая-то женщина нерешительно делает шаг внутрь. Я сразу же узнаю ее и встаю.

— Что вы здесь делаете? — спрашиваю я достаточно громко, чтобы меня услышало более десятка людей вокруг.

Мэри Мур замирает. Она открывает рот, собираясь что-то сказать, но не издает ни звука.

Меня душит ярость. Совсем недавно эта женщина стояла рядом с моим домом, проклиная моего сына, желая смерти моей дочери, а теперь считает возможным прийти сюда, потому что его объявили героем?

— Убирайтесь отсюда! — восклицаю я.

В комнате, полной людей, мгновенно воцаряется полная тишина. Я чувствую на себе взгляды, но не могу оторвать глаз от Мэри Мур. Мои челюсти сжимаются, а руки дрожат. Мне хочется убежать, напасть на нее и рухнуть без чувств в одно и то же время.

И тут чьи-то ногти вонзаются в мою ладонь. Резким движением Рейчел поворачивает меня к себе. Ее лицо покраснело, глаза горели.

— Что ты творишь?!

— Но она…

— Нет!!! — Рейчел не выдерживает и начинает рыдать. — Нет, Саймон, ты не можешь так поступить!

Я оглядываюсь и вижу, насколько потрясены этой сценой окружающие.

— Почему? — спрашиваю я Рейчел, а возможно, и всех остальных тоже.

— Ступай наверх, — шепчет жена. — Иди, успокойся.

Я поднимаюсь в спальню и сажусь на краешек кровати. Потребовалось не так много времени, чтобы до меня дошло, что я наделал. Буря эмоций, прогремев, иссякает. Я бы покривил душой, утверждая, что чувствую себя неправым. Слишком многие, прежде поносившие Джейка, теперь приходят к нам в дом и рассказывают, каким прекрасным человеком он был. А где, спрашивается, все эти люди были вчера и позавчера?

Другая часть меня понимает, что я только что чуть не выгнал из дома мать одной из невинных жертв. Ну и каким же монстром надо быть, чтобы совершить подобное? Это уже находится где-то за гранью добра и зла. И мне хочется, если бы это было возможно, повернуть время вспять и сделать так, чтобы этого не было.

В конце концов шум внизу затихает, и народ расходится. Рейчел появляется на пороге комнаты.

— Я решила забрать Лэйни и какое-то время пожить у родителей.

Это звучит как констатация факта, а не как вопрос или предложение. Жена просто сообщает, что увозит от меня нашу дочь.

— Не делай этого.

— Я так решила. А тебе, судя по всему, нужна помощь.

— Что?

— Тебе, наверное, стоит поговорить с кем-нибудь, кто сможет убедить тебя: в случившемся нет твоей вины.

Я чувствую, что опять весь дрожу.

— Я никогда не утверждал, что так считаю.

Она смеется, и в ее смехе звучит горечь, которую я никогда раньше не замечал.

— Саймон, ради бога! Я помню, каким ты становился из-за любой ерунды, касающейся детей, когда они были еще маленькими. Ты говорил мне о том, что их судьба может быть сломана оттого, что они не ходят на эти «детские дни», совместные игры. Я знаю тебя, Саймон. И уверена: ты считаешь, будто все произошло из-за тебя. Даже более того, я подозреваю, что ты сомневался в нашем сыне и, пусть даже на секунду, но поверил, что он и впрямь это сделал. И я… Я знаю тебя… ты думаешь, что если бы нашел его…

— Немедленно прекрати, — не выдерживаю я.

Она не двигается с места. И не отступает.

— Я знаю тебя, Саймон. — Слезы снова текут у нее из глаз. — Но я просто не в силах тебе сейчас помочь.

Рейчел поворачивается и выходит из спальни. И я остаюсь в доме совсем один. Горькая насмешка заключается в том, что долгие годы я мечтал об этом бессчетное количество раз.

ГЛАВА 31 День двадцать какой-то

В один день, счет которым я давно уже потерял, я поднимаюсь с дивана, чувствуя, как затекло мое тело и онемели мышцы. Задним числом я понимаю, что уже оделся. Зашнуровав кроссовки для бега, я выхожу за дверь. Вокруг дома больше никого нет. Все оставили меня в покое.

Я припускаю с места в карьер, глядя на то, как ноги двигаются на автопилоте без моего участия. Они словно бы сами повторяют шаг за шагом путь, проделанный недели назад, как будто следуя за светящейся нитью, что указывала путь, конец которого мне был неизвестен.

На полдороге к дому Мартинов-Кляйнов я замедляю бег, потому что вдруг понимаю, куда меня ведет подсознание. До сих пор я не оглядывался по сторонам и не ведал, куда направляюсь. Но зато теперь всё встает на свои места. На секунду у меня возникает желание повернуть назад, но вместо этого я почему-то прибавляю скорость, удвоив усилия. Я дышу неровно, холодный воздух рвет мои легкие, и дыхание — единственное доказательство того, что я все еще цепляюсь за жизнь.

Я не замедляю бега около газона Мартинов-Кляйнов, а одним скачком преодолеваю расстояние до просвета в куще деревьев за их домом и оказываюсь в лесу.

Я останавливаюсь у пруда, как будто наткнувшись на невидимую стену, и издалека смотрю на темную неровную линию форта. Пронизывающий ветер раскачивает оголенные деревья, и я чувствую на замерзших щеках его ледяное прикосновение. Изо рта у меня идет пар, и от этого перед глазами на пустынном и неподвижном ландшафте появляется иллюзия движения.

Сначала один шаг, за ним — второй. Нерешительно продвигаясь вперед, я опять оказываюсь на том месте, где погиб мой сын. Я опять здесь, и время снова останавливается для меня.

Солнце опускается за верхушки сосен, и длинные тени протягиваются по земле между стволами.

Как я могу уйти? Разве можно просто уйти? Ведь тогда Джейк останется тут совсем один, хотя, конечно, его здесь больше нет. И все равно я не могу этого сделать. Раз мне не дано жить рядом с ним, я буду рядом с тем местом, где окончилась его жизнь.

И теперь мне остается лишь одно — вспоминать все с самого начала.

* * *

Будильник зазвенел в 5.50 утра, 12 октября 1997 года. Я до сих пор помню его мелодию — песня «Водопады» группы «TLC»:

Одинокая мать смотрит в окно, Глядя на сына, к которому ей не дано прикоснуться…

Я перегнулся через Рейчел и выключил будильник. Когда моя рука скользнула по ее животу, я ощутил нежное подталкивание. Или это просто мне показалось? Вчера ночью я наблюдал, как крошечная ножка толкалась в животе матери (по крайней мере, это выглядело, как ножка). Я смотрел до тех пор, пока движение не прекратилось. Рейчел сказала, что ребеночек успокоился, но я подождал еще немного, чтобы убедиться наверняка: а вдруг это повторится снова? Потом я выключил свет и заснул, заснул в последний раз как просто мужчина. На следующий день я уже стану отцом.

— Пора, родная, — прошептал я.

Рейчел потянулась и издала звук, который был мне известен с момента нашего знакомства — одновременно мурлыкание и рычание; это означало: я тебя люблю, но дай мне поспать еще чуть-чуть. Я улыбнулся, и обнял жену (и своего сына).

— Мы не должны опаздывать, — сказал я.

* * *

Уж не знаю, почему я решил, что нам нельзя опаздывать. Пять часов спустя мы все еще сидели в палате, изнывая от беспокойства и скуки. Вроде все шло по плану: Рейчел сделали стимуляцию, а около восьми часов акушерка проколола околоплодный пузырь, и отошли воды… Я не буду вдаваться в детали в этой части повествования. Скажу только, что я запомнил этот день навсегда, но, конечно, не позволил бы себе делиться впечатлениями о нем ни на одной вечеринке.

Когда мы сыграли еще одну партию в дурака старой растрепанной колодой карт, я вернулся к той же мысли, которая преследовала меня во время всех значимых событий моей жизни: на свадьбе, выпускном вечере в колледже, первом причастии… Я вечно ожидал чего-то грандиозного и невероятного, но, к моему удивлению, все происходило очень тривиально.

* * *

— Сердцебиение плода становится слабее, — сказала врач. — Мы должны подумать о кесаревом сечении.

Глаза Рейчел широко распахнулись. Она уже провела около двенадцати часов в бесплодных схватках. Во время беременности жена признавалась мне, что перспектива кесарева сечения пугает ее до смерти. Она больше всего на свете хотела рожать естественным путем (не обязательно без обезболивания, просто так сказать, старым добрым способом). Ей за всю жизнь еще не приходилось ложиться под нож хирурга.

Аппарат зажужжал и запищал в одно и то же время. Частота сердечных сокращений у малыша упала до шестидесяти пяти ударов в минуту.

— О, боже, нет, — пробормотал я.

Никто не услышал меня, во всяком случае, никто не отреагировал. Врач что-то мягко говорила Рейчел, а я просто уставился на монитор, в надежде, что показатели подскочат вверх.

Мне неловко признаваться в этом, но в тот момент я сделал кое-что еще. Это может показаться очень странным, и я даже не знаю, как вам правильно всё объяснить. Я как будто бы проник внутрь себя, позаимствовал кусочек своей души и протянул его этому крохотному существу внутри Рейчел. Я попытался отдать еще не рожденному сыну часть своей собственной жизни. Чувствуя, как у меня засосало под ложечкой, я задержал дыхание и предложил ему все, что у меня есть. Но это не помогло: сердечный ритм стал еще слабее.

Доктор повернулась к сестре:

— Приготовьте операционную номер четыре.

Та выскочила за дверь, а врач снова наклонилась к Рейчел:

— Иначе никак нельзя. Частота сердечных сокращений у вашего малыша упала до непозволительно низкого уровня. Все будет хорошо, но мы начнем готовить вас к операции. Договорились?

Рейчел кивнула. Врач вышла из комнаты, а я обнял жену и почувствовал, что она плачет у меня на груди.

— Не расстраивайся, — прошептал я. — Все будет хорошо.

— Саймон, прости меня.

Ее слова разрывали мне сердце.

— Это не твоя вина. Ты все делала правильно. Врачи просто хотят подстраховаться, чтобы Джейк не пострадал. А я буду здесь, с тобой. Обещаю.

Рейчел ничего не сказала.

Два санитара, похоже, те же, кого мы видели сегодня утром, появились у дверей. Они осторожно выкатили Рейчел прямо на кровати в коридор и повезли куда-то через холл. Пока я смотрел им вслед, ко мне подошла сестра:

— Мистер Конолли, пойдемте со мной, переоденетесь, а потом я отведу вас к жене.

У каждого из нас бывает в жизни переломный момент, когда ты понимаешь, что теперь живешь уже не только для себя. Со мной это произошло в тот самый миг, когда мой сын появился на свет.

Я помню, как сидел на стуле у изголовья Рейчел. Сестра установила прямо у груди жены экран, загораживающий все, что происходило за ним, в большей степени от роженицы, чем от меня. Мне самому однажды тоже делали операцию, но, в отличие от Рейчел, не под местным, а под общим наркозом. Мне трудно было представить себе, что именно чувствовала жена.

Я старался поддержать ее как мог. Не отпускал ее руку, когда бедняжка дрожала: не столько от боли, сколько от нервного возбуждения.

— Меня словно наизнанку выворачивают, — жаловалась Рейчел, изменившимся после эпидуральной анестезии голосом.

— Все будет хорошо, — нежно утешал ее я. — Все будет хорошо.

Врач и сестры уверенно переговаривались между собой. Я особо не вслушивался в то, что они говорят, но вроде все шло по плану. Я хотел взглянуть на монитор, на котором отражался сердечный ритм моего сына, но не увидел его. И, наверное, это было даже к лучшему.

— Очень больно, — опять пожаловалась Рейчел.

— Она говорит, что ей больно, — обратился я к сестре.

— Мы постараемся что-нибудь сделать.

Рейчел смотрела в потолок, и по ее щекам катились слезы. Капли падали на подушку, оставляя на наволочке медленно расползающиеся мокрые пятна. Я постарался вытереть жене лицо, но она дернулась, как будто бы я причинил ей сильную боль.

— Все будет хорошо, — снова повторил я, напрочь позабыв все слова, кроме этих.

— А вот мы и выходим наконец! — сказала врач. — Хотите взглянуть, папочка?

Мой сын уже родился или еще нет? Я хотел было заглянуть за экран, чтобы удостовериться, что все идет, как надо, но Рейчел схватила меня за руку.

— Не смей смотреть на меня в таком виде, — приказала она, стиснув зубы.

Серьезно кивнув, я вернулся на место. Ни врач, ни сестра не обратили на это внимания, продолжая делать свое дело.

Я пропустил тот миг, когда Джейк в конце концов присоединился к нам. Или же просто не помню его. Все, что произошло после того, как Рейчел запретила мне смотреть на ее разрезанный живот, и до того, как сестра положила новорожденного Джейка на маленький металлический столик, стерлось из моей памяти. Странно, да? Зато я отлично помню, как повернул голову, и глаза моего сына в первый раз встретились с моими. Наверняка разные там умники и всезнайки скажут, что это невозможно: дескать, новорожденный младенец не в состоянии различить ничего, кроме света и темноты, или что-то в этом роде. Но я-то знаю правду: Джейк посмотрел на меня. Слезы выступили у меня на глазах, но я сморгнул их, чтобы лучше рассмотреть своего сына, и чтобы он увидел, что я тоже на него смотрю.

Этот взгляд изменил для меня весь мир. Джейк позвал меня, не издав ни единого звука. Его головка слегка повернулась набок, а красные губки сжались в прямую линию. Он в одно мгновение впитал всего меня и схватил изнутри так крепко, что я понял: пути назад нет. Я, прежний, исчез в тот момент. И родился заново, но уже совершенно другим человеком. Не отдельным существом в этом мире, а частью некоего единого существа. В тот момент я не смог подобрать правильное слово, но позже мне это удалось. Раньше мне казалось, что я хорошо понимаю, что оно значит, но, как выяснилось, мое восприятие было на удивление ограниченным. Этим словом была «ЛЮБОВЬ».

— Хотите подержать его? — спросила сестра.

Я поднялся на ноги и, чувствуя невероятную легкость, почти невесомость своего тела, протянул руки. Сестра, которая ухитрилась помыть и запеленать моего сына так быстро, что я даже не успел заметить, передала мне это маленькое чудо. Я почувствовал его тяжесть на своем предплечье и понял, что он настоящий, и что он теперь со мной навсегда, что бы ни случилось. Мой сын смотрел на меня, и он весь был такой чистенький и совсем новенький, что я не мог удержаться от слез. Я наклонился и поцеловал малыша в лобик, и мои сухие губы согрело прикосновение его теплой кожи.

Не помню, как долго я держал его на руках. Я потерял связь со всем, кроме Джейка, но потом сестра легонько коснулась моего плеча.

— А теперь настала очередь мамочки, — с улыбкой сказала она.

Я широко раскрыл глаза и, медленно повернувшись, взглянул на Рейчел. То, что я увидел, просто невозможно стереть из памяти. Она смотрела на Джейка, и ее глаза все еще были полны страха. Нас целиком поглотило осознание происшедшего, которое не передать словами. Этот крошечный младенец, такой маленький и хрупкий, казался очень уязвимым. Но на самом деле в этот момент уязвимыми стали мы оба. Теперь мы больше не принадлежали себе. Теперь мы жили ради него.

* * *

На этот раз не было никакой собаки. Не было никого, кто бы помог мне выбраться из этого леса. Я чувствовал ужасную слабость. Холод проникал через промокшую одежду, и меня сотрясала сильная дрожь. Я закрыл глаза и в темноте побрел прочь, домой, спать.

ГЛАВА 32 День двадцать какой-то

На следующее утро я отправляюсь забрать почту. Я не хочу, но иду. Вернувшись в дом, я тихо захожу в столовую. Именно тут я обычно оставляю нашу почту. Сегодня все здесь кажется мне чужим, я вижу эту комнату как будто бы в первый раз. Рисунки и фотографии продолжают висеть на тех же местах, что и раньше. Сидя за обеденным столом, я смотрю на обои в цветочек, которые хотел поменять очень давно, еще когда дети были маленькими. Меня со всех сторон окружают фотографии Лэйни и Джейка. Вот они в начальной школе: кружатся, взявшись за руки; густые рыжеватые волосы развеваются за спиной Лэйни, как огонь мотора в мультике. И Джейк… Джейк улыбается.

Я осматриваю каждую фотографию на стене, всю, так сказать, коллекцию моментов их детства, обращая внимание лишь на одно: какое выражение лица у Джейка. Улыбка, улыбка, улыбка… Так, а вот здесь он хмурится. Вот удивленный взгляд. Старые фотографии мы с Рейчел отобрали из коробки, которая хранилась в кабинете наверху, и она отнесла их в свою любимую фотомастерскую.

А вот эти, недавние, она выбрала из лэптопа, и мы самостоятельно распечатали их в черно-белом варианте, желая продемонстрировать свой высокохудожественный вкус — сейчас в моде ретро.

А ведь вся наша жизнь состоит из воспоминаний, которые нам бы хотелось поместить в рамочку: сплошные улыбки и кружащиеся парочки. Остальные воспоминания мы храним в коробке, и убираем ее в самый дальний уголок подсознания. Мы прекрасно знаем о ее существовании, но не стремимся продемонстрировать содержимое перед гостями в столовой.

В этот момент я рассматриваю жизнь своего сына, помещая ее в рамочки. Вот Джейк на бейсбольном поле: шлем низко надвинут на глаза, рот сжат в яростной решимости. Я чувствую, как гордость распирает меня, как будто все происходит в данную минуту. Потом я стою рядом с ним на песке, глядя, как волны перекатываются через него, а его тело беспомощно и в то же время так грациозно противостоит напору волн. Я смотрю, как вода стекает с него потоком, а он тем временем оглядывается посмотреть, как там его маленькая сестренка. В своем сердце, в памяти, я заключаю в рамку и тот момент на шоу талантов, когда он высоко подпрыгнул, изображая, что хочет поймать мяч.

— О, Джейк, — шепчу я, улыбаясь сквозь слезы.

Мои воспоминания похожи на вспышки света в темноте. Они сверкают и мерцают, но потом тихо гаснут, не выдерживая тяжкого груза теперешнего существования. Как выбраться из этой тьмы? Как вновь увидеть сверкание жизни? Я не знаю, не понимаю, как мне вернуться назад, и, наверное, никогда не найду этот путь.

И вот тут-то я и обращаю внимание на сиреневый конверт. Неуверенно и осторожно, как будто пробуя пальцем острие ножа, я протягиваю к нему руку. И, когда подушечка указательного пальца ощущает плотность бумаги, я понимаю, что конверт настоящий. Это происходит так неожиданно, что даже пугает меня.

Ухватившись двумя пальцами за уголок, я чувствую, какой он холодный на ощупь. Медленно и осторожно я вытаскиваю его из-под кипы бумаг. Это письмо. И адрес написан почерком, в котором безошибочно угадывается рука девочки школьного возраста. Сердце останавливается у меня в груди. Письмо адресовано моему сыну.

Почему? Сперва я решаю, что это чья-то жестокая шутка. Да нет, быть такого не может. Я судорожными движениями разрываю конверт. Руки мои дрожат, когда я вытаскивал из него листок, вырванный из спирального блокнота, с лохматыми краями — точно на таком же Джейк написал свою последнюю записку. Я начинаю читать:

Дорогой Джейк!

Меня зовут Джейми, и я пишу тебе из Калифорнии. Я бы очень хотела, чтобы ты прочитал мое письмо, но, боюсь, что это невозможно. Когда я увидела твою историю по телевизору, даже еще до того, как люди узнали, какой прекрасный поступок ты совершил, я все поняла. Я надеюсь, что это прозвучит не слишком странно, но мне показалось, как будто бы я тебя хорошо знаю. Наверное, мы с тобой похожи. Видишь ли, меня в школе тоже считают тихоней. Я не очень часто разговариваю с людьми. Иногда я вообще целый день ни с кем не разговариваю. Мама говорит, что я просто такая уродилась. И, думаю, она права. Но ведь даже мама не всегда способна тебя понять, правда?

Наверное, это очень странно, что я пишу тебе это письмо. Если бы моя мама узнала, она бы ни за что, никогда не разрешила бы мне его отправить. И я сомневаюсь, что его кто-нибудь прочитает. Но ты изменил многое, не только тем, что спас детей из своей школы. Ты также помог и мне, хотя мы с тобой даже не встречались. Иногда люди говорят про детей, которые отличаются от других, разные нехорошие вещи. Совсем недавно так было и с тобой тоже. Может быть, теперь, когда обнаружилось, как они все ошибались, окружающие наконец-то поймут, что быть другим еще не значит быть плохим. Зачем же сразу навешивать ярлыки — надо просто подождать и посмотреть, каковы мы на самом деле. Когда настанет время и мне придется решать, какой путь выбрать — легкий, но неправильный, или трудный, но верный, — я обязательно вспомню о тебе и о том, что ты сделал для своих друзей. Я надеюсь, что и все остальные тоже вспомнят.

Ты никогда не будешь забыт.

С любовью,

Джейми

ГЛАВА 33 День двадцать какой-то

Весь следующий день письмо этой девочки не выходит у меня из головы. Размышляя о нем, я слоняюсь по дому, и моя летаргия внезапно сменяется приливом энергии. Я вдруг чувствую, что готов действовать.

Мысль материализовалась из ниоткуда — откуда она взялась? Я и сам не могу этого объяснить. Я действую, не думая, не анализируя. Полазав по Интернету, нахожу то, что искал, в одном из городков Западной Виргинии. Набираю номер, задаю свой вопрос, и женщина на другом конце провода дает ответ, который я и надеялся получить:

— Ну, на самом деле остался всего один. Мальчик. Вы сможете подъехать и забрать его на следующей неделе?

— Я приеду завтра, — говорю я.

— Неблизкий путь, не так ли?

Я пожимаю плечами, хотя моя собеседница и не видит меня.

— Часов за шесть или семь доберусь.

Она произносит с сомнением:

— Ну, если вы в состоянии…

— Я приеду, даже не сомневайтесь.

Я принимаю душ и переодеваюсь, в первый раз за эту неделю. Глядя в зеркало над раковиной, достаю крем для бритья и бритву. Проведя рукой по запотевшему стеклу, я вижу свое расплывающееся из-за капель влаги на стекле отражение. За это время я порядком зарос и выгляжу непривычно. Ну и ладно, пусть останется борода, все какое-то разнообразие. Я убираю крем и бритву обратно в шкафчик и спускаюсь вниз, проводя рукой по своей щетине недельной давности.

Когда я выхожу из дома, солнце уже играет лучами на верхушках деревьев. Длинные тени перерезают лужайку перед домом, и красноперый кардинал снует туда-сюда, перелетая с кустов на голые ветки. Переливающийся алый цвет его оперения контрастирует с мерзлой зимней серостью, окружающей птицу, и я вдруг понимаю, что уже могу смотреть на это без слез. Мне больно, но у меня получается.

Писателю во мне хотелось бы, чтобы уже наступила весна. Ведь зима означает смерть, конец годового цикла. Однако я этого не ощущаю, во всяком случае, в данный момент. Но я чувствую начало чего-то нового: конечно, это не та новизна, что заставляет тебя пребывать в радостном возбуждении. Это новое — нерешительно, полно сомнений и сожалений. Тем не менее, душа моя встрепенулась, и я думаю о том, что солнце снова встанет, а равновесие в моей душе рано или поздно восстановится. Отрицание жизни, так же медленно, как сначала заполняло меня, начинает отступать. Это — первый шаг моего нового пути. А уж верный он будет или нет, сейчас не столь уж важно.

Я глубоко вздыхаю, сажусь в машину и завожу мотор. Я собираюсь нанести три визита. Первые два внушают мне ужас. Я паркую машину на улице и иду по дорожке к дому. Нажимаю кнопку звонка и жду: дверь мне открывает Мэри Мур, мать Кэндис, той самой девочки, к которой мой сын собирался пойти в гости. Она видит меня, и лицо у нее меняется на глазах. Я пробую улыбнуться, но, кажется, это выглядит довольно неестественно. Я стараюсь проскочить в дверь раньше, чем хозяйка успеет захлопнуть ее перед моим носом.

— Я хотел бы извиниться за то, что я…

— Я все понимаю, Саймон, — обрывает меня Мэри.

Впервые в жизни она назвала меня по имени. Я вдруг чувствую странную близость с этой женщиной, которая смогла выжить, потеряв своего ребенка, и, думаю, она испытывает по отношению ко мне то же самое.

— Сам не знаю, почему я наговорил вам все это.

Она качает головой.

— Это я должна перед вами извиниться. Мне не следовало приходить к вашему дому в тот день. Я просто… с тех пор, как… Мне казалось, что я, как в тумане. Словно бы у меня не осталось совсем ничего, ради чего стоит жить.

Я делаю шаг вперед, и Мэри улыбается, отмахнувшись от моей довольно неуклюжей попытки дружески обнять ее.

— Не беспокойтесь, я уже больше не плачу. По крайней мере, пока.

Добавить к этому нечего, но, возвращаясь к машине, я понимаю, что чувствую себя немного лучше.

Сделать следующую остановку оказывается намного сложнее. Еще одна Мэри. Стоит мне направиться к дому Мартинов-Кляйнов, как мои внутренности протестующе сжимаются, но я упрямо продолжаю двигаться в заданном направлении. Борясь с желанием повернуться и уйти, я поднимаюсь на крыльцо и нажимаю на звонок. Я пришел сказать этим людям, что не обвиняю их ни в чем, хотя знаю, что они сами будут казнить себя вечно. И я не надеюсь, что мои слова что-то смогут изменить в их жизни. Но мне важно это сделать.

Я стою на ступеньках, нервно облизывая губы. Время идет, но никто не спешит к двери. В конце концов, позвонив еще пару раз, я поворачиваюсь, чтобы уйти. Краем глаза я успеваю заметить, что занавеска на одном из окон дрогнула, однако, когда я оборачиваюсь вновь, у окна уже никого нет. Я жду еще немного, но напрасно. Что ж, делать нечего. Я покидаю этот дом, зная, что больше никогда сюда не вернусь.

* * *

Я гоню машину в Западную Виргинию всю ночь. На полпути я опускаю окно, чтобы свежий ветер не позволил мне уснуть за рулем. К тому времени как я добираюсь до маленького городка, приютившегося на склонах круглых зеленых гор, часы показывают 5.30 утра. Слишком рано для того, чтобы наносить визиты. Я съезжаю по боковой дороге к роще у подножия холма. И останавливаю машину на пыльной парковке, около знаков, три из которых имеют отношение к охоте.

Пробираясь по темному лесу, я замечаю впереди, между толстыми стволами могучих деревьев, кусочек темно-лилового неба, и через несколько сотен ярдов передо мной открывается прекрасный вид. Лучи солнца уже достигли вершин тянувшихся на юг невысоких холмов и раскрасили небо. Я сажусь на усыпанную листвой землю и в полном одиночестве любуюсь восходом.

Наверное, я задремал, потому что, когда я снова смотрю на часы, они показывают 9.43. Я вскакиваю на ноги и возвращаюсь к машине тем же путем. Вот и парковка: я вновь седлаю свою лошадку и еду в сторону гор. На главной дороге оживает GPS-навигатор, указывая мне путь к ферме. По обе стороны длинной, продуваемой ветром дороги тянутся разбитые на крутых склонах огражденные поля. Я подъезжаю к скромному двухэтажному дому в колониальном стиле, с просторной террасой и аккуратно покрашенными ставнями. Открыв дверь машины, я слышу заливистый лай.

Женщина, с которой я говорил по телефону, выходит на крыльцо.

— Мистер Конолли, я так рада, что вы приехали. Уже три человека интересовались нашим мальчиком, но я придержала его для вас.

— Спасибо вам огромное.

Она приглашает меня в дом. За кухней находился довольно просторный закуток, специально оборудованный для собак и отделенный от основного пространства барьером высотой в половину стены. Я подхожу поближе, и из-за барьера на мгновение высовывается маленькая рыжая мордочка и тут же исчезает.

— Он у нас такой баловник.

Вот и хорошо. Я стою и смотрю, как щенок подпрыгивает на месте, и у меня не остается ни малейших сомнений.

— Я… я хочу забрать его. Можно?

— А разве вы не за этим приехали в такую даль? — смеется хозяйка.

Эта женщина не имеет ни малейшего представления, зачем я здесь. Впрочем, как и я сам. Я действую по наитию, не желая просчитывать будущие события. Это не ради прошлого и не ради будущего. Скорее уж, ради настоящего. Я тянусь к обычным вещам, и помоги мне бог не ослабить хватку.

ГЛАВА 34 Самая последняя

Прошла целая неделя, прежде чем я снова отправляюсь в путь.

Подъехав к дому на побережье, я вижу мать Рейчел. Она метет пол на террасе. А секундой позже мой новый спутник, заметив, что движение прекратилось, просыпается и тоже выглядывает в окно. Маленький рыжий хвостик начинает отчаянно вилять.

— Все хорошо, Бубба, потерпи секунду. Ты у нас молодец.

Щенок, запрыгнувший на переднее сиденье, встал на задние лапы, прижался черным носом к боковому окну, оставляя влажные следы, и жалобно скулит. Он прожил со мной всего несколько дней, но я уже понял, что со временем он превратится в потрясающего пса. В его глазах светится человеческая душа, скрывающаяся в собачьем теле.

Мать Рейчел, кажется, потеряла дар речи. Несмотря на то что погода для начала декабря стоит не по сезону теплая, она одета в полосатую ветровку и вязаную шапку. Ее тронутые сединой, все еще белокурые волосы треплет соленый ветер. Солнце светит ей прямо в лицо, на котором читается плохо скрываемая растерянность.

— Привет, бабуля, — бодро говорю я.

Мой новый щенок (породистый рыжий лабрадор, со всеми документами), нетерпеливо натягивает поводок.

Бабуля констатирует очевидное:

— Ты завел собаку.

Я киваю. И интересуюсь:

— А Рейчел и Лэйни дома?

Она опускает метлу и подходит ближе. Мне кажется, я вызываю в ней беспокойство: может быть, теща считает меня человеком опасным и непредсказуемым, а щенок, которого я привез, служит этому лишним доказательством? Но она просто обнимает меня, а Бубба радостно прыгает возле ее ног.

— Они на пляже. Вышли прогуляться.

— Спасибо, — говорю я. — За мной, дружище.

Я поворачиваюсь и направляюсь по тропинке к пляжу.

— Саймон! — кричит она мне вслед. — Ты уж будь с ними поласковее!

Слова тещи расстроили меня, но я понимаю, что она имеет в виду. Теперь я должен обращаться с женой и дочерью бережно. Отныне и навсегда. Так же, как и они со мной. Такая уж нам выпала карта.

Пес, учуяв близость океана, тянет меня вперед, самостоятельно находя дорогу. В тишине я слышу отдаленный шум прибоя, и настроение сразу поднимается. Мы с Буббой взбираемся на дюны и сразу видим их — Лэйни и Рейчел. Они стоят у пенистой кромки волн, прижавшись друг к другу, и смотрят на горизонт, как будто в отчаянном ожидании чуда. Прежде чем направиться к ним, я медлю, стараясь навсегда запечатлеть в памяти эту картинку. Не знаю, сколько бы я там простоял, если бы не Бубба: песику не терпится поприветствовать двух незнакомок. Он визжит и потом начинает негромко лаять. Несмотря на шум разбивающихся о берег волн, Лэйни слышит лай. Она поворачивается и сначала видит щенка: еще бы, он такой симпатичный, словно сошел с рекламного плаката. Девочка делает несколько шагов нам навстречу, прежде чем узнает меня. Узнав, она визжит не хуже щенка и стремглав бежит ко мне. Я подхватываю Лэйни на руки, выпустив из рук поводок. Пес пританцовывает в нетерпении вокруг нас, пока я обнимаю свою дочь, держа ее так близко, что даже воздух не разделяет нас.

— Я так люблю тебя, милая.

— Папочка, пожалуйста, не уезжай больше.

— Не уеду, солнышко, до чего же я соскучился.

— И я…

Внимание Лэйни переключается на щенка. Я передаю ей поводок, и она сразу же отстегивает его от ошейника. Пес, не веря своему счастью, мчится к воде, и Лэйни за ним. И вот Бубба уже комично отпрыгивает от соленых брызг, копается в песке и, испуганно прижав уши, глядит на чаек, решивших, что найденный щенком краб, должен принадлежать им. Я наблюдаю за этой сценкой, и улыбка невольно расползается по моему лицу.

Рейчел, не двигаясь, смотрит на меня, удивленно подняв брови, как будто спрашивая, что привело меня сюда. Я подхожу к жене, и мы начинаем диалог, не глядя друг на друга, а повернувшись к играющей со щенком Лэйни.

— Где ты взял собаку?

Я пожимаю плечами.

— Ну, так уж вышло. Увидел в Интернете объявление, что продается щенок. Дай, думаю, позвоню. Ну и позвонил. И вот что из этого получилось.

Она улыбается:

— Как-то это не очень на тебя похоже.

— Согласен.

— А как его зовут? — обеспокоенно спрашивает Рейчел.

Я качаю головой, как будто стараясь убедить жену, что то, о чем она подумала, мне даже в голову не приходило.

— Бубба.

Она облегченно смеется.

Мы снова молчим какое-то время, но потом меня словно прорывает: я говорю, говорю и никак не могу остановиться.

— Прости меня, Рейчел. — Я отмахиваюсь от ее слабой попытки выразить протест. — Позволь мне сказать. Я сожалею, что мне так долго не удавалось отключить свой мозг. Мне кажется, я много потерял, потому что не мог расслабиться и просто получать удовольствие от общения с детьми. Все непременно должно было иметь какой-то смысл, все должно было быть связано с их воспитанием, формированием личности… ради будущего. Я упустил самое главное — возможность превратить каждую минуту нашей жизни во что-то особенное для них… и для тебя тоже.

Она растроганно берет мои руки в свои.

— Ни в чем не вини себя, Саймон. Ты молодец и все делаешь правильно. Конечно, ты слишком много думаешь, но в этом нет ничего плохого. Ты беспокоишься о близких, но лишь потому, что любишь нас всем своим существом. Мы прекрасно знаем это, и тебе совершенно не за что извиняться.

— Но я чувствую, что все время переживал за Джейка, и это помешало нам обоим просто наслаждаться отпущенным судьбой временем. — Слезы катятся у меня из глаз, когда я говорю это, и Рейчел плачет вместе со мной.

— Не забывай о хорошем, — шепчет она. — Помнишь поездку в Диснейленд? А то лето, что мы провели на взморье? Помнишь, как вы вместе играли и прыгали среди волн. — Она смеется и плачет одновременно. — И как вы орали, словно ненормальные… Помни об этом, ладно?

— Я ничего не смогу забыть.

Жена понимает, что я имею в виду: многое из того, что не хотелось бы помнить, нам не дано будет забыть никогда. Я пытаюсь стряхнуть эту мысль, и Рейчел тут же приходит мне на помощь:

— А знаешь, тебе идет борода.

Я дергаю себя за подбородок:

— Помогает чувствовать себя мужчиной. Но Лэйни, скорее всего, это не понравится.

Рейчел смотрит мне прямо в глаза.

— Она очень тебя любит.

— Мне кажется, что я уделял дочери меньше внимания, мне было намного проще с Джейком. Я понимаю все про мальчишек, а на нее мне вечно не хватало времени.

— Ты все делал прекрасно, — повторяет жена. — Даже более чем. Ты и сам не понимаешь, как много дал Лэйни. Ты показал ей, каким должен быть мужчина, за которого она потом выйдет замуж. Продемонстрировал дочери определенный тип мужчины: такого, который будет любить ее всем сердцем. Мужчины, который сделает все от него зависящее, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Мужчины, который поможет ей вырастить детей. Мужчины, который будет относиться к ней так, как будто она самая особенная женщина на планете.

— Интересно, и как же мне удалось сделать это?

Рейчел сжимает мою руку:

— Ты просто был собой.

Я понимаю, что она сказала сейчас нечто очень важное. Рейчел, так же, как и я, знает, что мы оба что-то упустили. И думает сейчас как раз об этом. И говорит не о нас, а о выживании и силе духа. О жизни — жизни не без страха, но вопреки ему.

— Ты же понимаешь, что даже если бы мы нашли Джейка сразу, ничего бы не изменилось. Помнишь, что сказал полицейский?

— Да, — отвечаю я, хотя мне трудно с этим согласиться. Я никогда не перестану винить себя, но мне придется как-то с этим жить. — Мне очень жаль, что я так повел себя с Мэри Мур, мамой Кэндис. Я извинился перед ней. Мне нет прощения, но я очень сожалею об этом.

Я слышу смех дочери в первый раз за долгое время. Мы оба поворачивается к Лэйни, а она смотрит на нас. В ее глазах надежда. Не обращая больше внимания на щенка, она поднимается на ноги и бросается к нам. Я понимаю, чего она хочет. И Рейчел тоже это понимает. Мы обнимаемся, превращаясь в одно целое, а позади нас шумит океан. Солнце играет на щеке Лэйни, и сверкающая слеза катится по ее лицу. И, возможно, на сей раз то слеза радости и благодарности этому миру.

Мы долго держим друг друга в объятиях. Слезы высохли, и всё возвращается на круги своя. Вот Бубба дернул зубами Лэйни за брючину. Она повернулась, возбужденно взвизгнула и побежала по песку, а щенок помчался за девочкой, радостно подпрыгивая и тычась ей под коленки.

Мы смотрим вслед нашей дочери, и в этот момент я понимаю, что мы с Рейчел все еще обнимаемся. И это правильно. И, когда жена снова начинает говорить, ее голос звучит нежно, любовно, как в старые добрые времена. Как воспоминание о нашем былом счастье.

— Саймон, Джейк теперь живет в твоей памяти. Ты всегда требовал от себя невозможного. Отпусти это. Тебе абсолютно не в чем себя упрекнуть. Ты вырастил Джейка прекрасным человеком, который отдал свою жизнь за других. Он спас этих детей.

— Джейк сделал не только это, — говорю я, глядя на океан и слыша смех Лэйни. — Он сделал гораздо больше.

Рейчел вопросительно наклоняет голову:

— Что ты имеешь в виду?

Я думаю о Джейке. Джейк не любил стричь свои темные кудри. Он обожал играть с друзьями в футбол. Как старший брат он был почти совершенством, никогда не обращаясь с сестрой как с представителем низшей формы жизни. Джейк любил семью каждой клеточкой своего существа. Умный и веселый, он, возможно, был несколько застенчивым. Но самое главное, он переживал за всех так, как это должны делать мы все. Об этом напомнило мне письмо Джейми, той девочки из Калифорнии. Джейк мог бы стать хорошим примером для всех остальных.

Я не плачу, отвечая Рейчел. И не улыбаюсь, глядя на Лэйни:

— Он спас нас.

Благодарности

Мишель… мой лучший друг, жизнь со мной — нелегкая задача, но ты всегда умела подтолкнуть меня, когда необходимо, и проявить понимание, когда меня невозможно больше было сдвинуть ни на йоту. Я тебя люблю.

Мама и папа… Вам пришлось пережить собственные сомнения и тревоги, не те, что свойственны нашему поколению, но имеющие тот же источник. Могу себе представить, как тяжело было смириться с тем, что я пять раз менял специализацию. Кажется, психология оказалась, в конце концов, тем, что надо.

Университет Нотр Дам… место, где для меня сошлись история, культура, социальная динамика и благоговение. Все, что мне удалось пережить под твоим могучим крылом, привело впоследствии к моей удивительной, хоть и довольно своеобразной временами жизни.

Миссис Лонг… Моя школьная учительница английского. Уверен, что вы этого никогда не увидите, но если это все-таки произойдет, вы будете шокированы так же, как я вам теперь благодарен.

Трэйси Гароццо… просто потому, что я знаю, как счастлива ты будешь это видеть. Ты помогла мне пережить один из самых сложных периодов в моей жизни — дошкольный возраст детей, — общаясь со мной, как с обыкновенным человеком, а не как с папой-домохозяйкой.

Кари Реардон… первая, кто прочел эту книгу. Спасибо, что помогла мне почувствовать себя писателем.

«У Капитана Кэтча»… Здесь я понял, что чистить контейнеры в рыбном магазине — это не та профессия, которой я хотел бы посвятить жизнь.

Стефани Кип Ростан… лучше, чем даже Папельбон (игрок в бейсбол, знаменитый питчер) знает, как поставить финальную точку, это уж точно. Спасибо за то, что разглядели во мне потенциал и помогли мне реализовать его. И спасибо за понимание.

Лисса Койш… спасибо за все то, что помогло мне продвинуться как писателю. Я очень многому научился за столь короткий срок и мне приятно думать, что это изменило мой подход к работе писателя.

Ребекка Лукаш… спасибо за помощь в усовершенствовании меня как писателя. Твое внимательное отношение к проблематике подарило мне уверенность, что эта история может оказаться интересной не только родителям.

Харпер Коллинз… я ваш должник.

Примечания

1

Считается, что законодательство Делавэра является самым удобным с точки зрения бизнеса. Это обстоятельство, а также наличие специального (так называемого Канцлерского) суда, судьи которого специализируются на спорах с участием компаний, становится причиной того, что большинство крупных корпораций США зарегистрированы в штате Делавэр, даже если они и расположены в других штатах. (Здесь и далее примеч. переводчика.).

(обратно)

2

«Черный ирландец» (англ. — Black Irish) — термин, который применяется в США для обозначения людей ирландского происхождения, которые внешне отличаются от стереотипа рыжеволосого светлокожего ирландца.

(обратно)

3

Прогрессивный званый ужин — особая форма вечеринки, на которой каждая перемена блюд происходит в доме у другого хозяина.

(обратно)

4

Флаг-футбол — разновидность американского футбола, его бесконтактная версия.

(обратно)

5

Город Уилмингтон, в котором живут герои книги, является частью агломерации Филадельфии.

(обратно)

Оглавление

Пролог

ГЛАВА 1 Джейк. За восемь месяцев до рождения

ГЛАВА 2 День первый: через пять минут после трагедии

ГЛАВА 3 Джейк. Семнадцать месяцев и пять дней

ГЛАВА 4 День первый: через двадцать минут после трагедии

ГЛАВА 5 Джейк. Три года пять месяцев

ГЛАВА 6 День первый: через три часа после трагедии

ГЛАВА 7 Джейк. Семь лет

ГЛАВА 8 День первый

ГЛАВА 9 Джейк. Восемь лет

ГЛАВА 10 День первый

ГЛАВА 11 Джейк. Девять лет

ГЛАВА 12 День первый

ГЛАВА 13 Джейк. Десять лет

ГЛАВА 14 День второй

ГЛАВА 15 Джейк. Одиннадцать лет

ГЛАВА 16 День второй

ГЛАВА 17 Джейк. Одиннадцать лет

ГЛАВА 18 День второй

ГЛАВА 19 Джейк. Двенадцать лет

ГЛАВА 20 День второй

ГЛАВА 21 Джейк. Тринадцать лет

ГЛАВА 22 День второй

ГЛАВА 23 День второй

ГЛАВА 24 День второй

ГЛАВА 25 За неделю до трагедии

ГЛАВА 26 День второй

ГЛАВА 27 Найден

ГЛАВА 28 После

ГЛАВА 29 День четвертый

ГЛАВА 30 День шестой

ГЛАВА 31 День двадцать какой-то

ГЛАВА 32 День двадцать какой-то

ГЛАВА 33 День двадцать какой-то

ГЛАВА 34 Самая последняя

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg