«Танки»

Танки (fb2) - Танки 2200K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Николаевич Антипов - Дмитрий Александрович Щербанов

Дмитрий Александрович Щербанов, Олег Николаевич Антипов Танки

© Щербанов Дмитрий, Антипов Олег, текст

© ООО «Издательство АСТ»

Авторы книги «Танки»

Щербанов Дмитрий Александрович – генеральный продюсер художественного фильма «ТАНКИ», теле– и кинопродюсер. Родился 15 сентября 1975 года. Окончил факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. Лауреат многочисленных российских и международных кинофестивалей. Награжден орденом М. Ю. Лермонтова. Отмечен в справочнике «Кто есть кто на Российском телевидении». Имеет благодарность министра связи и массовых коммуникаций РФ за вклад в развитие кинематографа.

Антипов Олег Николаевич – сопродюсер художественного фильма «ТАНКИ», один из ведущих телевизионных интеграторов России, крупный медиаменеджер. Родился 17 ноября 1968 года. Кандидат технических наук. Является членом Технологического Комитета Национальной Ассоциации Телерадиовещателей, академиком Международной академии телевидения и радио. Награжден золотой медалью Академии за личный вклад во внедрение новых технологий. Присвоено звание «Мастер связи».

Глава первая Начало конструкторской деятельности

Халхин-Гол. Окрестности горы Баян-Цаган

Поле на берегу реки. День ещё только начинался, солнце едва показалось, а в воздухе, пропитанном молочным туманом, ощущалась утренняя свежесть, и всё вокруг было озарено общим светом начинающегося дня – и степь, и река, и птицы, поднявшиеся с ночлега, и опрысканная росой дорога.

Казалось бы, такой прекрасный мирный пейзаж… Но повсюду были видны воронки. А на поле застыли десятки подбитых и сгоревших советских танков. Тут можно было увидеть и танкетки Т-37А, и «огнеметные танки» ОТ-26, и лёгкие так называемые «быстроходные танки» БТ-7, и лёгкие танки БТ-5 – их предшественники…

По полю энергичными шагами передвигалась группа офицеров. Это были члены комиссии, возглавляемой командармом 1-го ранга Григорием Ивановичем Куликом.

Этого человека совсем недавно, в январе 1939 года, назначили заместителем наркома обороны СССР Климента Ефремовича Ворошилова, и теперь он во главе комиссии прибыл в район боёв на реке Халхин-Гол.

Впереди комиссии шёл Георгий Константинович Жуков. С июня 1939 года он был командующим 57-м особым армейским корпусом Рабоче-крестьянской Красной Армии на территории Монголии.

Несколько дней назад, а именно 2 июля 1939 года, японская группировка перешла тут в наступление. Глубокой ночью войска генерал-майора Кобаяси форсировали реку Халхин-Гол и после ожесточённого боя захватили на её западном берегу гору Баян-Цаган, находящуюся примерно в сорока километрах от маньчжурской границы. Сразу же после этого японцы сосредоточили здесь свои главные силы и стали чрезвычайно интенсивно строить фортификационные сооружения, возводя эшелонированную оборону. В дальнейшем планировалось, опираясь на господствовавшую над местностью гору Баян-Цаган, ударить в тыл оборонявшихся на восточном берегу реки Халхин-Гол советских войск, отрезать и в дальнейшем уничтожить их.

Положение для Красной Армии сложилось крайне сложное, и, по сути, выручило всех то, что Жуков заранее создал подвижный резерв, который и был оперативно введён им в действие. Жуков, не дожидаясь подхода пехотного прикрытия, бросил в бой прямо с марша находившуюся в резерве 11-ю танковую бригаду комбрига Михаила Яковлева, включавшую в себя до полутора сотен танков, и 8-й монгольский бронедивизион, оснащённый бронеавтомобилями. Вскоре их поддержала 7-я мотоброневая бригада в составе 154 бронемашин.

Конечно, Жуков в этой сложнейшей ситуации нарушал требования боевого устава РККА. Он действовал на свой страх и риск, вопреки мнению командарма 2-го ранга Григория Михайловича Штерна. Но в тот момент принятое Жуковым решение оказалось единственно верным. Однако этот поступок последнего имел последствия. Не мог не иметь…

По линии особого отдела корпуса в Москву было передано донесение, которое легло на стол лично товарищу Сталину. В нём говорилось о том, что Жуков «преднамеренно» бросил в бой танковую бригаду без разведки и пехотного сопровождения.

И вот из Москвы для принятия решения была прислана следственная комиссия во главе с командармом Куликом.

Безусловно, не самый лучший вариант. Но что было делать? Командиров высокого уровня, которые были бы способны выправить положение, в распоряжении товарища Сталина тогда не оказалось. И вот прислали «старого рубаку» Кулика, и тот был страшно возмущён, ведь вокруг горы Баян-Цаган развернулись ожесточённые бои. С обеих сторон в них участвовало до 400 танков и бронемашин, более 800 артиллерийских орудий и сотни самолётов. И этот главный бой против японцев, прорвавшихся на западный берег Халхин-Гола, произошёл без участия доблестных советских стрелковых частей, вопреки желаниям и действиям самого Григория Ивановича Кулика. И численное превосходство было на стороне противника. И в результате, да, это приходилось признать, советским войскам удалось нейтрализовать ударную группировку японцев. Но не командарм 1-го ранга Кулик, а какой-то комкор Жуков поднял танкистов по тревоге, приказал мчаться более сотни километров до реки и сбросить в неё японцев. Да, Жукову удалось отбросить врага, нанеся ему серьёзные потери. Но и с советской стороны потери оказались весьма значительными, на что и делался упор в переданном в Москву донесении. И вот теперь прибывшие члены комиссии с недовольством поглядывали на выведенную из строя технику. Жуков подошёл к одному из танков и указал пальцем на пробоину в броне.

– Вот, смотрите… Двадцать миллиметров. Противотанковое ружье. Видали? Навылет! А есть ещё тридцать семь… Во какая пробоина! С голову! Где-то тут он был…

И комкор принялся осматриваться в поисках танка с соответствующей пробоиной. Ему очень хотелось показать её членам комиссии, но командарм Кулик резко оборвал его:

– Это должно вас как-то оправдать? Я что-то не совсем понимаю.

Теперь уже «взорвался» Жуков:

– Я здесь не для оправданий, товарищ командарм. Хотя вину с себя не снимаю.

– Неужели? – ехидно переспросил Кулик.

– Именно так. Это я послал в бой войска в броне, которая на самом деле годится только для проведения смотров и парадов.

Взгляд командарма стал жёстким:

– Послал, да… Причём самовольно! Но, боюсь, с таким уровнем дисциплины воевать вам осталось недолго, товарищ Жуков.

– Не знаю, сколько осталось мне, – огрызнулся чувствовавший свою правоту Георгий Константинович, – а вот у Красной Армии впереди ещё не одна война.

– Весьма вероятно, – кивнул головой Кулик.

– Не весьма вероятно, товарищ командарм, а наверняка. И для победы ей нужны танки. Но настоящие. Такие, чтобы даже в самом пекле не плавились.

* * *

Командарм Кулик был не просто возмущён. Прибыв на место боёв, он стал активно вмешиваться в оперативные дела и приказы Жукова. Это привело к тому, что 15 июля 1939 года нарком обороны СССР объявил в телеграмме своему заместителю выговор и отозвал его в Москву. В телеграмме говорилось:

Правительство объявляет Вам выговор за самоуправство, выразившееся в отдаче без ведома и санкции Наркомата обороны директивы командованию 57-го корпуса об отводе главных сил с восточного берега реки Халхин-Гол. Этот недопустимый с Вашей стороны акт был совершён в момент, когда противник, измотанный нашими войсками, перестал представлять серьёзную силу, и только ничем не оправданный отход наших войск спровоцировал японцев на новые, хотя и слабые, активные действия. Главный военный совет обязывает Вас впредь не вмешиваться в оперативные дела корпуса, предоставив заниматься этим командованию корпуса…

Сам Жуков потом так рассказывал о происходивших событиях:

«Создалось тяжёлое положение. Кулик потребовал снять с того берега, с оставшегося у нас плацдарма, артиллерию: пропадёт, мол, артиллерия! Я ему отвечаю: если так, давайте снимать с плацдарма всё, давайте и пехоту снимать. Я пехоту не оставлю там без артиллерии. Артиллерия – костяк обороны, что же, пехота будет пропадать там одна? В общем, не подчинился, отказался выполнить это приказание. У нас не было вблизи на подходе ни пехоты, ни артиллерии, чтобы воспрепятствовать тем, кого японцы переправили через реку. Вовремя могли подоспеть лишь находившиеся на марше танковая и бронебригада. Но самостоятельный удар танковых и бронечастей без поддержки пехоты тогдашней военной доктриной не предусматривался».

Короче говоря, Жуков взял на себя всю полноту особенно тяжёлой в подобных условиях ответственности, и он оказался победителем. И 11-я танковая бригада комбрига Михаила Яковлева прошла 60 или 70 километров прямиком по степи и вступила в бой. И она потеряла «половину личного состава убитыми и ранеными и половину машин, даже больше».

Жуков потом вспоминал:

«Танки горели на моих глазах. На одном из участков развернулось 36 танков, и вскоре 24 из них уже горело. Но зато мы раздавили японскую дивизию. Стёрли!»

Жуков пошёл на беспрецедентный риск, и нетрудно предположить, что было бы, если бы атака танковой бригады после таких потерь была отбита японцами. Георгия Константиновича, наверное, разжаловали бы и расстреляли потому, что командарм Кулик поднял бы скандал в связи с невыполнением Жуковым его приказаний. И Жукову было бы не устоять против его обвинений. Но, к счастью, на этот раз восторжествовала поговорка «Победителей не судят!»

Для самого Жукова это была первая крупная армейская операция, которую он задумал и осуществил самостоятельно. Получилось удачно, и это придало полководцу уверенности в своих силах, создало ему популярность в армейской среде и, как водится, породило недоброжелателей, главным из которых стал командарм 1-го ранга, заместитель наркома обороны СССР Григорий Иванович Кулик.

Как видим, будущий великий полководец Второй мировой войны Георгий Константинович Жуков уже тогда основную ставку сделал на подвижные войска. Он впервые в мировой военной практике использовал танковые и механизированные части для решения оперативных задач в качестве основной ударной силы. Но для более значительных успехов ему нужны были совсем другие танки.

За несколько лет до этого

В конце декабря 1936 года нарком тяжёлой промышленности СССР Григорий Константинович Орджоникидзе, имевший партийное прозвище «Серго», обеспокоенный напряжённой обстановкой в Танковом отделе Харьковского паровозостроительного завода, сложившейся на фоне проблем модернизации серийного быстроходного лёгкого танка БТ-7, лично нашёл Михаила Ильича Кошкина и после короткого собеседования с ним принял решение направить его с Ленинградского опытного завода на Харьковский завод. Решение это было принято с учётом деловых качеств товарища Кошкина и его личной заинтересованности в создании быстроходного среднего танка, пригодного для крупносерийного производства.

* * *

Михаил Ильич Кошкин родился 21 ноября[1] 1898 года в селе Брынчаги Ярославской губернии. Семья его жила бедно, земли было мало, и отец вынужден был заниматься отхожими промыслами[2].

В 1905 году, работая на лесозаготовках, он надорвался и умер, оставив жену и троих малолетних детей. Из-за бедности мать Михаила пошла батрачить, а он, окончив в десятилетнем возрасте три класса церковно-приходской школы, ушёл на заработки в Москву. Ушёл в прямом смысле этого слова: пешком, с торбой сухарей за плечами и лаптями наперевес, как в своё время другой Михаил – Ломоносов. Он направился к какому-то родственнику матери, и она дала ему записку с адресом. Но буквально в первый день, не дойдя до места, Михаил наткнулся на драку – несколько сильных мальчишек избивали одного слабого. Он вмешался, выручил того, кто слабее, но в драке потерял заветную записку. И он остался один без денег и знакомых, но тут его подобрал рабочий Московской кондитерской фабрики. Этот мастер и его жена выходили Михаила и устроили на фабрику[3]. А он оказался очень усердным и склонным к обучению, и за восемь лет работы прошёл путь от ученика пекаря до рабочего по обслуживанию карамельных автоматов.

В начале 1917 года, перед Февральской революцией, Михаил Кошкин был призван в царскую армию и попал на Западный фронт, где воевал в составе 58-го пехотного полка. В августе 1917 года, после ранения, его направили на лечение в Москву, после чего он получил отпуск и в конце 1917 года демобилизовался из армии.

15 апреля 1918 года Кошкин добровольцем ушёл в сформированный в Москве железнодорожный отряд РККА. Он участвовал в боях на фронтах Гражданской войны и в отражении иностранной военной интервенции в России. До 1919 года он воевал под Царицыном, затем был переведён в Петроград – в 3-й железнодорожный батальон, который перебросили на Северный фронт. В составе этого батальона Кошкин воевал против британских интервентов и принимал участие во взятии Архангельска. Там же он, вероятнее всего, впервые познакомился с бронетехникой: с бронепоездами РККА и английскими тяжёлыми 30-тонными танками «Mark V» со специальными танковыми двигателями «Рикардо», которые использовались интервентами на этом участке фронта.

После ликвидации Архангельского фронта 3-й железнодорожный батальон перебросили на Польский фронт, но Кошкин по дороге заболел тифом и был снят с эшелона, а затем направлен в Киев, на Южный фронт, в 3-ю железнодорожную бригаду, которая занималась восстановлением железнодорожных путей и мостов в полосе наступления Красной Армии против войск «чёрного барона» Врангеля.

В 1919 году Кошкин стал членом партии большевиков, а в 1920 году – секретарём партячейки 3-й железнодорожной бригады.

Летом 1921 года железнодорожная бригада была расформирована, и Кошкин закончил армейскую службу.

После этого он с отличием окончил военно-политические курсы в Харькове, после чего его командировали на учёбу в Москву – в Коммунистический университет им. Я.М.Свердлова[4].

После окончания университета на «отлично» Кошкина отправили в Вятку, где с 1924 по 1925 год он успешно руководил кондитерской фабрикой.

В 1925 –1926 годах «красный директор» Кошкин был заведующим агитационно-пропагандистским отделом 2-го райкома ВКП(б). В 1926 –1928 годах он заведовал Губернской партийной школой. С 1928 года был заместителем заведующего, а с июля 1928 года по август 1929 года – заведующим агитационно-пропагандистского отдела Губкома ВКП(б) города Вятка. Это была работа, словно специально созданная для Кошкина: вся неуёмность его натуры выплескивалась в страстной пропагандистской деятельности. Но при этом ему не давала покоя мечта о дальнейшей учёбе: днём Кошкин работал, а ночью занимался самообразованием.

Работая в Губсовпартшколе, Кошкин встретил свою будущую жену, Веру Николаевну, служащую Губпотребсоюза. Они поженились, и в 1928 году у них родилась дочь, которую назвали Лизой. И что интересно, она родилась в келье Трифонового монастыря, где Кошкины тогда вынуждены были жить.

Получается, что Михаила Кошкина могла ждать блестящая партийная карьера, однако он отправил письмо Сергею Мироновичу Кирову, который в то время был первым секретарём Ленинградского губернского комитета и горкома партии, с просьбой оказать содействие в получении технического образования. Так, в 1929 году, Кошкин получил вызов в Ленинград[5].

В Ленинграде Кошкин стал учиться в Индустриальном институте. Им с женой выдали комнату в общежитии. Потом родилась вторая дочь – Тамара. По вечерам Кошкин зубрил английский, а Вера постоянно смеялась над его произношением. Брат Веры работал на Ленфильме, и семья Кошкиных пересмотрела все зарубежные киноновинки, зачастую на закрытых ночных просмотрах.

Начало конструкторской деятельности

Итак, в 1929 году, в 30-летнем возрасте, Кошкин был зачислен в Ленинградский индустриальный институт, однако специализация там показалась ему недостаточно интересной, и он добился перевода на машиностроительный факультет Ленинградского политехнического института.

В 1934 году он блестяще защитил диплом по специальности «инженер-механик по конструированию автомобилей и тракторов», а тема его дипломной работы была такая: «Коробка переменных передач среднего танка».

Преддипломную практику Кошкин проходил в опытно-конструкторском бюро при Ленинградском заводе опытного машиностроения № 185. И Сергей Миронович Киров, бывший человеком очень умным и проницательным и ясно видевшим безграничные горизонты, тогда, указывая на Кошкина, советовал:

– Нагружайте его хорошенько, не бойтесь поручать сложную работу. Это удивительно башковитый и цельный мужик. Этому по плечу большие дела, этот ещё себя покажет.

Завод № 185 – это был танковый завод, и он в 1933 году приступил к проектированию артиллерийского танка АТ-1. Позднее подобная техника стала называться самоходно-артиллерийской установкой. АТ-1 был вооружён новой перспективной 76-миллиметровой пушкой ПС-3. Испытания этого танка состоялись в 1935 году. А годом раньше завод изготовил два опытных образца колёсно-гусеничных танков, которые получили наименование Т-29-4 и Т-29-5[6].

* * *

До Октябрьской революции российская армия танков вообще не имела. Решение об их производстве Владимир Ильич Ленин лично подписал 10 августа 1919 года. Однако в тех условиях удалось собрать всего пятнадцать машин, и на это потребовалось почти два года. Очень тяжёлое было время, но танки были нужны. В результате, в 1923 году было создано Главное управление военной промышленности Высшего совета народного хозяйства, а годом позже при нём возникло Московское техническое танковое бюро, которое возглавил бывший инженер Путиловского завода Сергей Петрович Шукалов. Таким образом, если раньше разработкой боевых машин занимались отдельные заводы, что не способствовало накоплению необходимого опыта, то после этого все работы были сосредоточены в едином центре.

В сентябре 1924 года при Главном управлении военной промышленности была создана специальная комиссия по танкостроительству, на основе изучения опыта Гражданской войны и конструкций трофейных танков пришедшая к выводу о необходимости иметь на вооружении три типа танков: «большой», «средний» и «малый».

Но средств на это практически не было, и вскоре руководство страны свернуло проектирование тяжёлого танка, и все усилия были сосредоточены на создании «маневренного» и «малого» танков.

А согласно плану, утверждённому Наркоматом тяжёлой промышленности СССР, уже к декабрю 1932 года предусматривался выпуск 2000 средних танков БТ, 3000 лёгких танков сопровождения Т-26 и 5000 танкеток весом не более 3,3 тонны. Позднее заказ на танкетки был урезан до 3000 единиц[7]. И что характерно, военные имели все основания не доверять обещаниям представителей промышленности. В частности, упомянутая танковая программа была с треском провалена, и к 19 марта 1933 года на вооружение Красной Армии было принято всего 522 танка БТ, 1411 танков Т-26 и 2146 танкеток Т-27. Причём качество изготовления практически всех этих машин оказалось никуда не годным, что было следствием спешки и неподготовленности производства.

А товарищ Сталин всё подгонял и подгонял, и в феврале 1931 года он потребовал, чтобы советские люди выполнили пятилетку в три года, и повсюду и во всём без всяких сомнений начали утверждаться стахановские планы, и все утверждали, что советская промышленность «высокое доверие Родины» непременно оправдает…

Вот в такой примерно обстановке Кошкин проходил производственную практику на Нижегородском автомобильном заводе. Сейчас это всем известный ГАЗ. Кошкин работал там в должности мастера дефектного отдела. Там он зарекомендовал себя способным специалистом, и руководство завода направило ходатайство в Наркомат тяжёлой промышленности с просьбой распределить Михаила Кошкина после окончания обучения на своё предприятие. Однако молодого человека интересовали танки, и он добился продолжения работы в танковом конструкторском бюро.

Два с половиной года Кошкин трудился в КБ Ленинградского завода им. Кирова. С должности рядового конструктора он поднялся до уровня заместителя начальника конструкторского бюро. В это время КБ работало над танками Т-29 и Т-46-1, которые представляли собой модернизацию серийных танков Т-26 и Т-28 – последний был первым в СССР средним танком, запущенным в массовое производство, – с переводом их на колёсно-гусеничный ход. Работа была проведена успешно, хотя впоследствии выяснилось, что танки бесперспективны. Почему? Да потому что они оказались чрезмерно сложны: колёсно-гусеничный движитель сильно усложнял конструкцию, а многобашенная схема делала невозможным усиление бронирования. Плюс они имели слишком высокую стоимость, что сделало невозможным их крупносерийное производство.

Были ещё тяжёлые танки особого назначения Т-35, которые поступили на вооружение отдельных танковых полков, но они оказались ненадёжными и непростыми в эксплуатации: у них быстро перегревался двигатель, ломалась коробка передач, рвались гусеницы. Не говоря о стоимости… Специалисты отмечают, что «тридцатьпятые» большую часть своей службы «либо ремонтировались, либо дефилировали на парадах, олицетворяя грозным видом мощь Советской Страны».

Тем не менее, накануне первомайских торжеств 1936 года Михаил Ильич Кошкин, в числе других конструкторов, был награжден орденом Красной Звезды за гусеничный танк Т-26А, получивший индекс Т-46[8] и существовавший только в экспериментальных образцах. В Указе о награждении было написано: «за отличную работу в области машиностроения».

Следует отметить и такой факт: участвуя в разработке танка Т-29, эталонный образец которого изготовили в 1936 году, Кошкин определил основные направления улучшения этого проекта и доложил о них непосредственно наркому тяжёлой промышленности Орджоникидзе.

Не будем вдаваться в инженерные сложности, но суть предложения Кошкина заключалась в том, что независимая торсионная подвеска танка Т-29 – в отличие от пружинной подвески танка БТ – в условиях движения по пересечённой местности работала неудовлетворительно, и её следовало доработать, но с сохранением катков большого диаметра – основного элемента обеспечения быстроходности танка.

* * *

Вообще надо сказать, что появление любого танка на свет – это, как минимум, целое десятилетие кропотливого труда конструкторов. Это десятилетие творческих поисков, человеческих трагедий, горьких поражений и упоительных побед. И всё началось с того, что в 1927 году на Харьковском паровозостроительном заводе сформировали специальную конструкторскую группу, которой было поручено создать первый советский средний танк Т-1-12. Его разработка вылилась в создание более совершенной модели Т-24, но её выпустили только опытной серией в 25 машин. Однако вскоре вместо танка собственной разработки завод обязали поставить на поток купленный в США танк М1931 конструкции Джона Уолтера Кристи.

Переход на производство импортной модели танка вызвал конфликт с конструкторами Харьковского паровозостроительного завода, эффективность труда которых поставили под сомнение влиятельные военные функционеры. Руководитель конструкторского бюро завода Иван Никанорович Алексенко со скандалом уволился, заявив, что КБ должно продолжать усовершенствовать узлы Т-24 и выпускать свои средние гусеничные танки, а не «навязанные» иностранные – лёгкие и колёсно-гусеничные.

Вместо Алексенко в Харьков прислали нового начальника КБ – Афанасия Осиповича Фирсова. Этот уроженец Бердянска был специалистом, как принято говорить, «старой закваски», человеком с энциклопедическими знаниями и потрясающим умением чётко организовать свой труд и труд подчиненных ему людей. До этого он работал на Николаевском судостроительном заводе, потом – на ленинградском заводе «Русский дизель», и там его в 1930 году арестовали за «участие во вредительской группе». То есть новое назначение Фирсов получил прямо в местах заключения: его сделали руководителем секретного танкового КБ по причине непростой ситуации, сложившейся на Харьковском заводе из-за ухода предыдущего руководителя КБ Алексенко.

Под руководством Фирсова на базе американского М1931 харьковчане создали танк с башней собственной конструкции, названный БТ-2. Освоили его серийное производство, а следом появились модернизированные БТ-5 с более совершенной башней и БТ-7, в котором конструкторы осуществили более серьёзные изменения корпуса, двигателя, трансмиссии и ходовой части.

Фактически, начиная с появления на Харьковском заводе Афанасия Осиповича Фирсова, на предприятии начались работы над агрегатами и конструкторскими решениями, которые позже органично вошли в компоновку танка Т-34.

* * *

28 декабря 1936 года нарком тяжёлой промышленности товарищ Орджоникидзе подписал Приказ о направлении Михаила Ильича Кошкина в Харьков – на Харьковский паровозостроительный завод, который к тому времени уже был переименован в завод № 183. Как видим, завод стал совершенно секретным, и на нём была введена принятая в те годы цифровая индексация различных служб. Так Кошкин стал руководителем танкового КБ –190.

Перед отъездом Михаил Ильич долго доказывал, что у него ничтожный стаж и опыт конструирования, что он не может руководить инженерами, знающими больше его, но с ним не посчитались.

В этот период времени главный танковый конструктор завода Фирсов начал задумываться о создании кардинально нового танка. Один из создателей танка Т-34 конструктор Василий Никитич Васильев потом вспоминал:

«Основы для создания Т-34, его первичный технический облик, основные боевые характеристики были заложены ещё при Фирсове. Уже в конце 1935 года на столе главного конструктора лежали проработанные эскизы принципиально нового танка: противоснарядное бронирование с большими углами наклона, длинноствольная 76,2-миллиметровая пушка, дизельный двигатель В-2, масса до 30 т».

Однако воплотить эти идеи в жизнь конструктору-арестанту было не суждено. Как это часто бывало в те непростые времена, вслед за наградами на Харьковский завод обрушились репрессии. Крупные военные манёвры лета-осени 1936 года выявили низкое качество танков, поступивших на вооружение Красной Армии. В частности, ввиду того, что на колёсном ходу танки БТ имели привод лишь на одну пару колёс, без гусениц их можно было использовать только на дорогах с твёрдым покрытием, а на просёлке ведущие колеса врезались в грунт и буксовали. Плюс на нескольких сотнях первых БТ-7, поставленных в войска, начали выходить из строя коробки переключения передач. А в это время в Испании началась гражданская война, и руководство СССР совершенно справедливо не исключало такого варианта, что она является прелюдией к гораздо большей и серьезной войне. И вот в столь ответственный момент оказалось, что в танкостроении СССР существуют серьёзные проблемы. В довершение ко всему на одном из совещаний товарищ Сталин негромко проронил: «Не многовато ли поломок в коробках скоростей?..»

В те времена любое замечание Сталина воспринималось как директива. А любые сомнения или возражения чуть ли ни как угроза всему социалистическому строю. И, как водится, чтобы срочно исправить положение, на полную мощь заработала репрессивная машина.

Первым пострадал Афанасий Осипович Фирсов. Он был отстранён от руководства конструкторским бюро, а танк БТ-7 в открытую стали называть «вредительским танком». В середине 1937 года Фирсов был вновь арестован и отправлен в тюрьму. Вместе с ним в группе «вредителей» оказался и директор завода Иван Петрович Бондаренко. Фирсов был расстрелян без суда и следствия в 1937 году, а Бондаренко – в июле 1938 года[9].

* * *

Таким трагическим образом 37-летний Михаил Ильич Кошкин стал главным конструктором Харьковского завода № 183.

Кстати сказать, произошло это после убийства член Политбюро ЦК ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова, которое послужило началом массовых репрессий в СССР, известных как «Большой террор». Почему Кошкина направили в Харьков на место репрессированного Фирсова именно после этого? Михаил Ильич старался не думать об этом. А вот его жена Вера Николаевна сначала не хотела ехать в Харьков: в Ленинграде у неё были родственники, культурная жизнь… Но жёны не выбирают – и она отправилась вслед за своим мужем.

Им выделили квартиру на улице Пушкинской, в заводском доме. Завод полностью обеспечивал семью. В комнатах стояла мебель, сделанная в цехах, специальный отдел выдавал отрезы тканей. Рядом было ателье, где известный харьковский портной обшивал заводчан. Между прочим, именно в пальто от этого портного Вера Николаевна и ее дочери Лиза, Тамара и Таня уезжали потом в эвакуацию в Нижний Тагил – первым эшелоном, заказанным заводом. Но Михаила Ильича тогда уже не было в живых.

Но это всё будет потом, а пока же «закручивание гаек» на заводе одним увольнением Фирсова и Бондаренко не ограничилось. Для доработки дизельного двигателя БД-2 в 1937 году на завод из Москвы направили специальную комиссию. Она же должна была определить причины появления некачественной продукции. По результатам работы комиссии несколько позже в Харьков из Москвы прибыла целая группа так называемых «дизелистов».

Двигатель БД-2 доработали, внеся в него до двух тысяч различных изменений. Индекс двигателя был изменен на В-2. При этом руководитель конструкторского коллектива по созданию танкового дизеля Константин Фёдорович Челпан, совсем недавно получивший за свои разработки Орден Ленина, был отстранён от работы и 11 марта 1938 года расстрелян в харьковской тюрьме[10].

В это сейчас трудно поверить, но всё дело было в том, что Челпан был греком из приазовского села на Мариупольщине, сыном раскулаченного и в конце концов расстрелянного крестьянина-кулака. Да плюс ещё он учился в Германии, в Швейцарии и в Англии. А раз так – налицо «греческий заговор», который якобы возглавляли известные греки, в том числе и Челпан. Со всеми вытекающими последствиями. Правда тронуть известную тогда трактористку-ударницу Пашу Ангелину, которая тоже родилась в греческой семье, не решились – всё-таки личная подруга товарища Сталина… А вот Константину Фёдоровичу досталось «по полной программе» – участник «греческой националистической шпионской диверсионной антисоветской вредительской организации». Приговор привести в исполнение…

Арестовали главного инженера завода Ляща, главного металлурга Метанцева и многих других.

Вместе с руководителями, так называемые «дизелисты» из НКВД, арестовывали и рядовых конструкторов: заместителя Челпана Ивана Яковлевича Трашутина, а также Аптекмана, Левитана, Гуртового.

Кстати сказать, Иван Трашутин диссертацию на тему «Оптимальное проектирование основных деталей дизеля» защитил в Массачусетском технологическом университете. Понятное дело! Бдительные органы установили, что вообще весь дизельный отдел завода является гнездом некоей «диверсионно-повстанческой организации», а раз так – то надо выжигать заразу каленым железом.

Якобы начальник танкового КБ вредитель Фирсов выполнял задание швейцарской разведки, якобы злодеям удалось сорвать выпуск получивших высочайшее одобрение машин, якобы всё это покрывал вредитель Нейман, бывший начальник Спецмаштреста, а ему якобы помогал технический директор, а по совместительству вредитель-фашист Симский, который перетащил на завод вредителя-фашиста… И так далее и тому подобное.

Как тогда говорили, кругом вредители-шпионы и недобитые «бывшие» – выявим двух-трёх сволочей, и эти две-три сволочи сдадут ещё двух-трёх сволочей…

На Кировском заводе арестовали главного инженера Тер-Асатурова, застрелился директор завода Карл Мартович Отс – человек решительный и деловой, но одновременно добрый и внимательный к нуждам работников предприятия. На заводе № 174 «вредителем» оказался конструктор Андрыхевич. Большая группа «вредителей» была выявлена и на заводе № 37, в их числе начальник конструкторского бюро Козырев и его заместитель Астров.

«Врагами народа» оказались «крёстный отец» чуть ли не всех советских танков Семён Александрович Гинзбург[11], начальник кафедры танков и тракторов Военной академии механизации и моторизации РККА профессор Владимир Иванович Заславский, а также первый начальник этой академии комкор Жан Францевич Зонберг.

Само собой, сплошь заговорщиками и членами «банды Тухачевского» оказался коллектив Автобронетанкового управления, арестованный в 1937 году в полном составе – в первую очередь, командарм 2-го ранга Халепский и комдив Бокис.

Славное было время!

Вместо «вредителя» Бондаренко к руководству предприятием приступил Юрий Евгеньевич Максарёв, работавший до этого мастером смены, механиком цеха, заместителем начальника цеха, начальником цеха и начальником отдела Кировского завода в Ленинграде.

Нетрудно себе представить, в какой обстановке арестов, тотальной деморализации, доносов и взаимных подозрений пошёл процесс разработки нового танка.

* * *

Когда убрали таких специалистов, как Гинзбург, Фирсов, Бондаренко, Челпан, Трашутин и многих других, Михаил Ильич Кошкин ничего не мог понять. За что? Почему? А теперь его, тридцатисемилетнего, назначили главным конструктором Харьковского завода № 183. Но ведь у него был небольшой стаж и опыт конструирования… Только его доводов, как уже говорилось, никто не стал слушать. А потом он получил телеграмму-молнию от товарища Орджоникидзе.

Срочный вызов Кошкина в Москву на заводе восприняли по-разному. В цехах решили: нарком тяжёлой промышленности СССР желает поближе узнать нового начальника конструкторского бюро. В заводоуправлении забеспокоились: не связана ли «молния» с задержкой монтажа танка Т-111. Того самого экспериментального среднего танка, известного также как «изделие 111» или Т-46-5, разработанного «врагом народа» Гинзбургом. Работа над ним велась с 1936 года, но пока была смонтирована и испытана на полигоне лишь одна машина. Связано это было с тем, что прокатный стан, на котором прокатывали 60-миллиметровую танковую броню, вышел из строя, а его ремонт и наладка слишком затянулись.

Прибыв в Москву, Кошкин тут же направился в приёмную Орджоникидзе.

Помощник наркома, увидев Кошкина, сразу «взял быка за рога»:

– У нас тут большие неприятности.

Больше он ничего уточнять не стал. Лишь развёл руками.

Кошкин прождал примерно час, но потом помощник сообщил ему:

– Михаил Ильич, извините, но у наркома непредвиденные обстоятельства. Позвоните завтра утром из гостиницы. Номер мы вам забронировали.

Однако только Кошкин направился к выходу, помощник остановил его:

– Хотя, пожалуй, подождите ещё немного.

И точно. Не прошло и четверти часа, как из кабинета Орджоникидзе вышли озабоченные заместитель наркома оборонной промышленности и начальник управления бронетанковых войск.

– Михаил Ильич, прошу вас, проходите! – громко сказал помощник.

В глубине кабинета наркома находился громадный письменный стол, а сбоку – длинный стол для заседаний под зелёным сукном. Орджоникидзе стоял, опершись ладонями о стол. Он и Сталин были почти однолетки и даже походили друг на друга внешне: оба носили пышные усы, оба ходили в одинаковых френчах и сапогах, оба говорили по-русски с заметным грузинским акцентом, оба стали членами партии большевиков ещё в молодости. Среди партийной верхушки Орджоникидзе был самым горячим и громогласным. При этом «необыкновенно добрые глаза, серебристые волосы и густые усы, – писал о нём сын Лаврентия Павловича Берии, – придавали ему вид старого грузинского князя, мудрого и солидного».

Перед ним были разложены фотографии. Товарищ «Серго» жестом пригласил Кошкина посмотреть. На снимках были искорёженные, обгоревшие танки. Советские лёгкие танки Т-26. Это были фото из Испании.

– О чём тебе говорят эти снимки? – спросил нарком. – Больно смотреть… Люди… Наши люди погибли в этих железных коробках… Сгорели…

Кошкин молчал. Да и что он мог сейчас ответить наркому? Что эти советские танки были лучше воевавших против них в Испании немецких и итальянских танков? Да, так оно и было. И многим танкистам нравилась эта машина.

– Т-26 – это хороший образец танка, – сказал Кошкин. – Неприхотливый, простой в изготовлении и эксплуатации. На его вооружении имеется 45-миллиметровая пушка и пулемёт. Достаточно надежная броневая защита. В сочетании с хорошей манёвренностью и проходимостью это даёт преимущество над немецкими танками Т-1 и итальянскими «Ансальдо».

– Какое же преимущество, товарищ Кошкин? Ты разве не видишь, что изображено на этих фотографиях? – удивился Орджоникидзе.

– У Т-26 бронирование кругом 15 миллиметров, у «Ансальдо» толщина брони лобовой части корпуса составляет 12 миллиметров, а борта – 8 миллиметров. И по запасу хода наш танк превосходит итальянский почти в два раза.

– Перестань, товарищ Кошкин. Мне тут не нужны внутриведомственные рассуждения. Мне нужна объективная оценка…

– А если объективная, товарищ нарком, – осмелел Кошкин, – то танк Т-26 весьма несовершенен. У него слабая броня и вооружение, и усилить их нет никакой возможности. Проблема в том, что эти возможности конструкторы не заложили в самом проекте, рассчитав шасси лишь на определённую массу. Поставить на танк более мощную броню или вооружение – значит неминуемо утяжелить его. Плюс Т-26 часто на ходу теряет гусеницы. Подвеска у него сложной конструкции, да и та ненадежна. А главное – двигатель бензиновый, пожароопасный, слабоват для такого танка… И в Испании они столкнулись не только с итальянскими танками «Ансальдо» или со старыми французскими «Рено», что состоят на вооружении испанской армии. Дело в том, что Испания стала местом испытания всевозможных новых видов оружия. Наши противники не стоят на месте…

– И что же нам делать?

– Нам представилась возможность проверить нашу технику в сравнении с лучшими новыми зарубежными образцами на настоящем театре военных действий. Но я скажу так: броня любого из существующих в мире танков не выдержит прицельного огня пушек практически в упор? Правильно я понимаю, что обычная броня в пятнадцать-двадцать миллиметров может предохранить только от пуль?

– Да, товарищ нарком, нужна броня более толстая.

– Более толстая… Тридцать, сорок миллиметров? Сколько? – сдержанно спросил товарищ «Серго».

– У нас есть неплохой танк Т-28. Он хорошо преодолевает препятствия и может развивать приличную скорость – до 37 км/ч. Но у него многобашенный характер вооружения, что очень усложняет управление огнём. Есть новый танк БТ-7, броня которого на пять миллиметров толще, чем у танка Т-26. Однако специалисты понимают, что быстро развивающееся танковое и противотанковое вооружение быстро преодолеет и этот броневой барьер.

Сказав это, Кошкин про себя подумал: «А вот противоснарядная броня «сто одиннадцатого» выдержала бы… Не в том ли нарком видит вину завода, что задержались с выпуском танка Т-111, не сумели отправить его в Испанию?»

Товарищ «Серго» ничего не сказал на это. Похоже было, что он совсем ушёл в себя. Молчание через пару минут стало даже не томительным – невыносимым.

– Командируйте меня в Мадрид, – вдруг попросил Кошкин.

– Искупление? За чьи грехи?.. Ты, дорогой, ещё в институте учился, когда армия уже имела тысячи «двадцатьшестёрок». Да и конструкторы… Разве могли они предвидеть такое?

Орджоникидзе устало опустился в кресло и застыл в нём.

– Нет, Михаил Ильич, если хочешь искупления – иди и работай здесь! Здесь не легче будет, чем в Испании!

Орджоникидзе задумался, потом сказал предельно откровенно:

– Да, обстановка в мире накаляется. И мы переживаем ещё большие трудности. Ворошилов просит срочно дать три образца «сто одиннадцатого». Будут армейские испытания новой техники. Подумай, прежде чем ответить, – это реально?

– Один танк испытан, мы докладывали. Для других нет брони, товарищ нарком.

– Я пошлю своего заместителя на Ижорский завод. Будет броня. И что тогда? Справитесь?

– Есть такое дело! Справимся, товарищ нарком!

– Именно это я и хотел услышать.

Кошкин понимал, что это его последний шанс сказать на таком высоком уровне, что ему безумно трудно, что конструкторское бюро ему, похоже, не по плечу, что опыта у него маловато… Но он уже заявил, что справится… А если нет? А если подведёт? Но его метания вдруг прервал телефонный звонок.

Нарком снял трубку, молча выслушал, а потом стал торопливо складывать испанские фотографии в портфель. Потом он вновь задумался и вдруг произнёс отчужденно, будто речь шла вовсе не о нём, а о ком-то другом:

– Достанется сейчас товарищу Орджоникидзе…

* * *

Прошло совсем немного времени, и для Кошкина стало очевидно, что у танка Т-111 слишком мала мощность двигателя, а ходовая часть с узкими гусеницами не может обеспечить машине необходимую подвижность и надёжность. Нельзя было на средний танк ставить броню в 60 миллиметров. На одном из заводских совещаний он сказал:

– Это танк без будущего… Да, у него существенно изменена броневая защита. Но для 28-тонной боевой машины двигатель слаб. У него удельная мощность – всего около одиннадцати лошадиных сил на тонну массы, тогда как на танках серии БТ она достигает двадцати восьми – тридцати лошадиных сил. Пусть лучше Т-111 погибнет в чертежах, чем в бою! Но и танки БТ очень сложные и даже капризные. Надо делать другой танк с более мощным двигателем, и тогда… Еду в Москву, скажу товарищу Орджоникидзе: «сто одиннадцатого» не будет.

– Сумасшедший! – отговаривали его товарищи. – Тебя же разорвут.

– Не разорвут! А если и разорвут, то что же. Надо смотреть правде в глаза…

– Но наш главный военный советник в Испании, – возражали ему, – просит прислать три экспериментальные машины, не дожидаясь выпуска серийных. Этот вопрос уже обсуждался в ЦК. И потом, Михаил Ильич, если ты сам такой герой, то подумай, что будет со всеми остальными после твоего признания? Это же будет равносильно приговору! Скажут: обманывали наркомат, выбрасывали на ветер народные деньги, силы, время…

Кошкин закрыл глаза. «И как я мог пообещать „сто одиннадцатый“ к армейским испытаниям?» – мысленно проклинал он сам себя. И тут ему действительно стало жутко. Куда он влез? Зачем весь этот самообман с начальником КБ, знающим, что и как должно быть, и решающим судьбы других людей…

* * *

А потом события стали разворачиваться с калейдоскопической быстротой. Придавая большое значение урокам боев в Испании, советское руководство решило созвать совещание в Овальном зале Кремля. В числе других докладчиков на совещании выступил Поль Арман, первый в истории Красной Армии танкист, удостоившийся в 1936 году звания Героя Советского Союза. Присутствовали на совещании и другие участники боев в Испании, работники оборонной промышленности, главные конструкторы, высший командный состав. Председательствовал нарком обороны товарищ Ворошилов. Присутствовал и сам товарищ Сталин.

Когда майору Арману представили слово, он рассказал о слабостях танков Т-26. И Сталин тут же задал ему вопрос:

– А как бы в испанских условиях чувствовал себя танк БТ-5? Лучше или хуже?

Арман попытался сопоставить сильные и слабые стороны двух типов танков. Вроде бы вооружение у них было одинаковым. Но у Т-26 ходовая часть не обеспечивала достаточной быстроходности, что коренным образом отличало этот танк от танков серии БТ.

– Хотя БТ-5 на три с лишним тонны тяжелее, – сказал танкист, – его ходовая часть более надежна, а мотор в четыре раза мощнее, чем у Т-26.

Потом участники совещания поинтересовались, как вели себя наши танки в бою, какие средства применяли фашисты против них, какие проблемы возникали при действиях в населённых пунктах.

– Проклятые бутылки с бензином! – воскликнул Арман. – Это теперь придётся иметь в виду всем танкистам. Просто так от этих бутылок не отмахнуться, ведь их так легко бросать в танк из окна, с балкона, из-за каменной ограды. И огонь мгновенно растекается по всем щелям…

– И что нужно предпринять, по вашему мнению, товарищ Арман, чтобы обезопасить экипажи от снарядов противотанковых орудий и бутылок с горючей смесью?

– Думаю, – прямо ответил танкист, – конструкторам надо обратить особое внимание на усиление броневой защиты танка. Было бы неплохо иметь и пушки помощнее для поражения огневых точек противника.

– А какому ходу лично вы отдаете предпочтение? – вмешался в разговор нарком Орджоникидзе. – Гусеничному или смешанному – колёсно-гусеничному?

– Мое личное мнение, – ответил Арман, – такое: танк должен иметь гусеничный ход, но не такой, как у Т-26, а более совершенный, с более широкими гусеницами и с лучшим их сцеплением с грунтом. А у Т-26 гусеницы узкие, и у них очень скверное сцепление траков. И ведущее колесо спереди…

* * *

После этого совещания для усиления и пополнения конструкторского состава завода № 183 в конструкторское бюро Кошкина направили адъюнкта[12] кафедры танков московской Военной академии механизации и моторизации им. Сталина военинженера 3-го ранга Адольфа Яковлевича Дика.

Дику подчинили часть инженеров, и в бюро воцарилось двоевластие, которое ничем хорошим закончиться не могло. Оно, собственно, ничем хорошим и не закончилось: Кошкин и Дик постоянно обвиняли друг друга в неправильных инженерных решениях, в срыве, а иногда и прямом саботаже работ. Количество взаимных претензий у конструкторов росло, а работа с места не двигалась.

В конце концов, московскому руководству надоели эти конфликты, и 28 сентября 1937 года директора завода № 183 обязали разделить танковое КБ –190 на две части. Отдельное КБ, подчинённое непосредственно главному инженеру завода, предписали с 5 октября пополнить тридцатью выпускниками Военной академии механизации и моторизации, и ещё двадцатью – с 1 декабря. Не позднее 30 сентября его отделы должны были возглавить восемь самых опытных и талантливых конструкторов завода. В качестве главного военного консультанта привлекли известнейшего в то время танкового испытателя капитана Евгения Анатольевича Кульчицкого, прославившегося знаменитыми прыжками на танках серии БТ. Удивительно, но этот отважный танкист умудрялся обрушить с крутого откоса в воду металлическую громадину в десять с лишним тонн да ещё на скорости пятьдесят километров в час; и не просто обрушить – а прыгнуть, то есть стремительно пролететь десятки метров по воздуху, чтобы потом плавно скользнуть по водной поверхности, сохранив в целости и себя, и танк.

Начальником Отдельного КБ назначили Дика, а Кошкин остался начальником КБ –190, которое должно было заниматься исключительно разработкой модернизированных вариантов БТ-7: артиллерийского БТ-7А, вооружённого 76-миллиметровой пушкой, и дизельного БТ-7М. Таким образом, конфликтовавших конструкторов «развели по углам».

Однако и это ничем хорошим не закончилось.

Уже в первом квартале 1938 года стало ясно, что сроки создания нового танка А-20 Отдельное КБ срывает[13]. Председателю Комитета обороны СССР Вячеславу Михайловичу Молотову была направлена соответствующая докладная записка, и виновным в этом признали «немца» и потому «врага народа» Адольфа Дика. В апреле 1938 года его арестовали и осудили на десять лет лагерей, которые он отбыл «от звонка до звонка», а после освобождения из лагеря Дик ещё семнадцать лет прожил в ссылке в Бийске.

* * *

Параллельно с Отдельным КБ завода № 183 над разработкой новых танков, представлявших собой модифицированные БТ, в автобронетанковых мастерских Харьковского военного округа работала группа военных, возглавляемых воентехником 2-го ранга Николаем Фёдоровичем Цыгановым[14]. Этот коллектив создал не пошедшие в серию прототипы БТ-2-ИС, БТ-5-ИС, БТ-СВ и БТ-СВ-2. Последняя машина – быстроходный колёсно-гусеничный танк «Сталин-Ворошилов» – имела неофициальное прозвище «Черепаха». Она была забронирована со всех четырёх сторон бронелистами, расположенными под рациональными углами наклона: у противоснарядного варианта толщина брони достигала 40–55 мм. При проектировании БТ-7-Б-ИС и БТ-9 Отдельное КБ Дика использовало подвеску конструкции Цыганова и другие решения, найденные его группой. К сожалению, этот талантливый военный изобретатель Цыганов повторил судьбу многих инженеров того непростого времени. В начале 1938 года его арестовали, после чего работы над БТ-СВ-2 прекратились. Позже Цыганова реабилитировали и вернули в армию, он участвовал в боевых действиях и умер от ран 24 января 1945 года.

Конструктор Василий Григорьевич Матюхин потом вспоминал:

«В октябре 1934 года по окончании Днепродзержинского металлургического института я был призван в ряды Красной Армии и направлен в танковую часть, которая дислоцировалась в Харькове. Буквально на второй день ко мне подошёл среднего роста человек с чёрными, слегка вьющимися волосами, в кожаной куртке. Представился:

– Цыганов Николай Фёдорович, воентехник части.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что у него есть некоторые идеи по усовершенствованию находящихся на вооружении воинской части танков БТ. Командование разрешило ему подобрать группу красноармейцев, имевших инженерное образование, и попытаться технически обосновать возможность осуществления усовершенствований.

Я дал согласие. Группа, куда входили также Латмонизов, Кошман, Батюта, Васильев, Ревин, Водопьянов, Богуш, Федченко, Бессонов, под руководством Цыганова приступила к работе.

Наш руководитель, несмотря на молодость и невысокую должность, мог многое. Он обладал пытливым умом, напористым характером, большим запасом энергии и умением находить пути к сердцам самых разных людей.

Цыганов с восторгом рассказывал нам о танке БТ, обладающем многими прекрасными качествами – высокой скоростью, маневренностью, проходимостью… Вместе с тем, он считал, что серьёзным недостатком этой машины является отсутствие синхронности в работе колёсного и гусеничного движителей.

– Представьте, что в ходе боя противник повредил одну из гусениц, – говорил он. – Тем самым танк выведен из строя, он не может двигаться дальше. Есть ли выход? Да, есть: синхронизировать работу колёсного и гусеничного движителей. И тогда танк сможет продолжать движение на одной гусенице и на колесах…

Такова была его идея».

Вот так всё на самом деле и происходило. «Командование разрешило», «я дал согласие», «напористый характер», «большой запас энергии», «восторг»… На заводах и в конструкторских бюро в 30-е годы царил такой творческий подъём, люди работали с такой энергией, с такой одержимостью, с такой верой, что даже самые невероятные планы порой перевыполнялись, и каждый локальный успех праздновался как великая победа.

И Кошкин работал точно так же. Он буквально дневал и ночевал на заводе. Все его силы, мысли, время были поглощены новым танком. Его дочь Елизавета потом рассказывала:

«Мы, дочери, редко видели его дома. Просыпаемся – папы уже нет, засыпаем – он ещё не пришёл. А когда выдавался свободный вечерок и отец принимался лепить пельмени, он непременно брал меня в помощницы. А маме, пытавшейся нам помочь, говорил: „Не надо, Верочка, мы уж с Лизой сами как-нибудь. Всё будет в полном порядке“. Исключительно нетребовательный в быту, в отношении к собственным нуждам, он был напорист, принципиален и требователен в работе. Не терпел разгильдяйства, халатности. Это был человек одержимый. Он ничего не делал вполсердца, вполсилы».

А вот свидетельство конструктора Алексея Александровича Молоштанова:

«Не могу не сказать о том, что М. И. Кошкин был прирождённым организатором. Энергия в нём прямо-таки клокотала, он был одержим новым танком и эту свою одержимость сумел передать всем нам. Несмотря на чрезвычайную сложность задачи, которую предстояло решить, мы ни на минуту не сомневались в её реальности и не щадили себя ради достижения поставленной цели».

Но при этом, и от этого никуда не деться, именно в те годы советское государство полностью зарезервировало за собой монополию на физическое насилие над собственными гражданами. И работа велась по принципу: бей своих, чтобы чужие боялись.

Что же касается Николая Фёдоровича Цыганова, то это следует подчеркнуть ещё раз: именно он разработал конструкции танков с наклонным расположением броневых листов. Именно он для улучшения защищённости танка БТ-5 предложил располагать бортовые листы корпуса не вертикально, а под углом. Таким образом, именно Цыганову многим обязана «геометрия корпуса и башни» будущего танка Т-34.

Глава вторая Рождение легенды

До ареста Адольфа Яковлевича Дика КБ –190, возглавляемое Кошкиным, занималось модернизацией танка БТ-7. Для него спроектировали новую коническую башню с наклонными стенками, усовершенствовали трёхскоростную КПП, которая до модернизации была четырёхскоростной, и усилили подвеску.

1 сентября 1937 года новую машину приняли на вооружение[15]. И Михаил Ильич, начавший носить роскошную кожаную куртку из «царских» запасов, какие тогда носили советские танковые экипажи, уже занимался запуском машины в серийное производство, когда вдруг сообщили, что Отдельное КБ расформировывается, а его назначают генеральным конструктором завода № 183. Теперь ответственность за создание всех новых танков ложилась на него одного, и в этом надо было трезво отдавать себе отчёт.

1937 год отличался массовыми пертурбациями в наркоматах. Началась неизбежная кадровая свистопляска, и она очень нервировала людей, мешала им нормально работать. Никто не знал, будет ли он на своём рабочем месте завтра, через неделю, через месяц…

Первой обязанностью каждого «сознательного» советского гражданина тогда стал поиск вредителей и предателей. Шпиономания заставляла людей доносить на своих друзей и даже близких родственников. Писались «соответствующие бумаги» и на Кошкина. Например, некий инспектор АБТУ Сапрыгин в докладной записке о состоянии дел на заводе № 183 писал 20 августа 1937 года заместителю начальника АБТУ Густаву Густавовичу Бокису:

«Предъявленный проект имел грубейшие ошибки, вследствие чего был забракован. Проект даёт новую машину с уширенным корпусом, новой ходовой частью и т. д. По существу это не БТ-9, так как совершенно не соответствует ТТТ[16] АБТУ на БТ-9 и не БТ-7ИС, ибо меняется корпус, радиаторы, колёса и т. д. Причём проектирование изначально подчинено только удобству производства и коммерческим соображениям и проводится без ТТТ. Особенно бросается в глаза то, что при этом проектировании не учитываются требования Красной Армии и не используется весь опыт танкостроения…»

Этот самый инспектор Сапрыгин также обвинял Кошкина в том, что он совершает ошибку за ошибкой, что он подавляет других конструкторов и срывает их работы.

Но в ноябре 1937 года Густав Бокис был арестован, а потом и расстрелян. Что же касается Кошкина, то в том же ноябре 1937 года с целью продолжения работы он сформировал новое КБ-24, а руководство КБ –190 перешло к Николаю Алексеевичу Кучеренко.

Позднее некий инженер Ленинградского завода опытного машиностроения № 185 по фамилии Колоев в докладе «Состояние танкового вооружения и необходимость создания новых классов танков» заявил, что, на основании практических данных, «пушки с начальной скоростью снаряда около 900 м/сек пробивают броню толщиной 1,6 своего калибра», а посему 45-миллиметровая броня танка Т-34 надёжно защитит его только от снарядов противотанковых пушек и противотанковых ружей калибром до 25 мм. На этом основании Колоев предлагал классифицировать танк Т-34 как танк лёгкого бронирования, защищённый лишь от осколков, огня стрелкового оружия, крупнокалиберных пулёметов и противотанковых ружей калибром не более 20–25 мм. Он писал:

«Танк Т-34 с толщиной брони 45 мм на близких дистанциях не может вести успешную борьбу с 47-миллиметровой противотанковой артиллерией, поэтому он не соответствует придаваемому ему назначению, вызванному недостаточно ясным представлением о состоянии современной противотанковой артиллерии и недостаточно обоснованным подходом к решению данного вопроса».

Не может… Не соответствует… Срывает… И меньших «оснований» в те времена было достаточно для того, чтобы очень сильно испортить человеку жизнь. В результате на производстве люди стали опасаться друг друга, своих начальников, своих подчинённых. Любой инженер и даже директор, отказавший рабочему в какой-либо просьбе, рисковал погибнуть ни за грош. Но Кошкин, несмотря ни на что, упрямо гнул свою линию.

* * *

КБ-24 формировалось на добровольных началах. В него вошёл двадцать один человек из КБ –190 и КБ-35 завода, причём при приёме Кошкин беседовал с каждым сотрудником лично, а его заместителем стал инженер Александр Александрович Морозов, уроженец города Бежица Брянского уезда Орловской губернии.

Этот человек после шестого класса общеобразовательной школы начал работать на Харьковском паровозостроительном заводе, участвовал в создании первых гусеничных тракторов «Коммунар». В армии он служил авиационным техником-мотористом, потом заочно учился в Московском автотракторном институте.

Подбору сотрудников Кошкин и Морозов уделили особое внимание: их целью в этом был не только профессионализм каждого конкретного кандидата, но и создание творческих и товарищеских взаимоотношений в коллективе. Были назначены руководители групп по проектированию основных узлов будущей машины, и конструкторское бюро приступило к работе.

Общее руководство и увязку решений по новым танкам стал осуществлять заместитель Кошкина Морозов, корпусом занялся инженер Михаил Иванович Таршинов, башней и установкой в неё вооружения – Алексей Александрович Молоштанов, трансмиссией – Яков Ионович Баран, управлением – Пётр Петрович Васильев, ходовой частью – Василий Григорьевич Матюхин.

Яков Ионович Баран потом вспоминал:

«Мне, стоявшему у истоков танка Т-34 и прошедшему весь путь его создания и совершенствования, хотелось бы подчеркнуть, что главнейшим источником всех лучших качеств «тридцатьчетвёрки» является труд тех, кто её создавал. Ничто не далось нам само собою. Каждое решение приходило в результате многих дней и ночей кропотливой работы, поиска, споров, отказа от ранее найденного, но не вполне нас удовлетворявшего».

Михаила Таршинова Баран характеризовал так: «трудился он напористо и красиво, заражая других своей увлечённостью». А вот его мнение об Алексее Молоштанове: он обладал «кипучей энергией, большими знаниями в своей области и неуёмным энтузиазмом». По воспоминаниям Барана, Николай Кучеренко был «незаменимым работником, благодаря своему знанию производства и умению контактировать с людьми»; Василий Матюхин был «автором многих капитальных решений, умевшим настойчиво отстаивать свои идеи», Пётр Васильев – «конструктором с очень развитой изобретательской жилкой».

А ещё был Абрам Иосифович Шпайхлер – «трансмиссионщик высокой квалификации, человек душевный и отзывчивый». Были Марк Абрамович Набутовский, Борис Аронович Черняк, Арон Яковлевич Митник, Василий Яковлевич Курасов, Владимир Кузьмич Байдаков, Михаил Борисович Шварцбург и многие другие специалисты, которым в той или иной степени обязан будущий танк Т-34.

Менее чем за год работы Михаила Ильича в должности главного конструктора под его руководством была успешно завершена модернизация танка БТ-7. Новый танк стал называться БТ-7М, а ещё его называли «быстроходным истребителем». Основное и кардинальное отличие БТ-7М заключалось в установке на него долгожданного танкового дизеля марки В-2, что позволило сократить возимый запас топлива и отказаться от дополнительных баков, почти вдвое при этом увеличив запас хода.

Строили БТ-7М всего полгода, но успели выпустить более 700 машин. БТ-7М стал последним колёсно-гусеничным танком в советской истории, да и являлся он таковым лишь конструктивно. В реальности же он не мог передвигаться на колесах, так как резиновые бандажи опорных катков не выдерживали значительно выросших нагрузок и разлетались в клочья.

До того работы над двигателем осуществлялись в Отдельном КБ. В апреле 1938 года прошли государственные испытания трёх двигателей В-2. Но первый дизель проработал всего 72 часа, у второго после ста часов непрерывной эксплуатации «погнало» масло, а у третьего лопнул картер. Исходя из столь слабых результатов испытаний, комиссия, естественно, двигатель не приняла, но, тем не менее, было приказано собрать несколько десятков экземпляров.

В том же апреле 1938 года на совещании Народного Комиссариата обороны Кошкин представил на рассмотрение эскизы не одного, а сразу двух танков: заказанного А-20 и его исключительно гусеничного варианта А-20Г.

Что касается А-20, то он по боевым качествам мало отличался от БТ-7. Вооружение на нём осталось прежним, а увеличение толщины брони до 20–25 мм не обеспечивало надёжную защиту от противотанковой артиллерии. А вот кто был инициатором и автором А-20Г, сегодня доподлинно неизвестно. Официальная историография приписывает его создание Кошкину, загоревшемуся «гусеничным» вариантом, и есть веские основания считать эту версию вполне правдоподобной.

Во всяком случае, директор завода Юрий Евгеньевич Максарёв написал потом об этом так:

«В октябре 1938 года решением Политбюро ЦК ВКП(б) я был назначен директором Харьковского завода № 183 им. Коминтерна. Перед конструкторским бюро и коллективом завода стояла задача форсировать создание нового танка и развернуть его производство.

В Ленинграде, где работал раньше, мне приходилось заниматься бронетанковой техникой, в частности, производством тяжёлого трёхбашенного гиганта СМК, и я не был новичком в этом деле.

На харьковском заводе были в то время сосредоточены лучшие силы отечественного танкостроения. Местные специалисты имели очень высокую квалификацию и большой опыт конструирования и производства танков. Главным конструктором был назначен уже успевший проявить себя в танкостроении Михаил Ильич Кошкин. Парторгом ЦК ВКП(б) и главным инженером были присланы выпускники Военной академии механизации и моторизации РККА Алексей Алексеевич Епишев и Сергей Несторович Махонин.

Работа шла в высоком темпе. К моему приходу основные решения нового танка А-20 уже достаточно чётко просматривались, причём не только в чертежах, но в значительной степени и в металле. Проблем тоже хватало. Их решение требовало больших усилий, энтузиазма, изобретательности. И, надо сказать, коллектив завода не жалел сил, стремясь наилучшим образом и в кратчайшие сроки выполнить задание Родины.

Каждый день выдвигал новые вопросы. Особенно запомнились споры вокруг движителя будущей машины. Дело в том, что все средние танки того времени оснащались одновременно гусеничным и колёсным движителями. Именно таким должен был быть и наш танк А-20. Однако в ходе работы возникло сомнение: нужен ли танку колёсный ход? Ведь передвигаться ему предстоит скорее всего не по шоссе, а по бездорожью. Да и сомнительно было, что в боевых условиях, на виду у противника танкистам удастся снимать или надевать гусеницы.

Словом, М. И. Кошкин, его ближайшие помощники А. А. Морозов, Н. А. Кучеренко и другие загорелись «гусеничным» вариантом, который значительно упрощал конструкцию, делал её легче. А это открывало возможность усилить броню и вооружение танка.

Идея главного конструктора была поддержана. Мне удалось заручиться согласием заместителя наркома А. А. Горегляда и начальника Технического управления Главного автобронетанкового управления И. А. Лебедева на разработку двух вариантов машины – колёсно-гусеничного и чисто гусеничного».

Казалось бы, всё предельно ясно. Однако в последние десятилетия появились предположения, что эскизный проект этого танка мог быть создан Адольфом Яковлевичем Диком[17].

Яков Ионович Баран, один из создателей танка Т-34, потом вспоминал:

«Танковый быстроходный дизель создавался на нашем же заводе. Загвоздка заключалась в том, что он не был ещё доведён и имел много дефектов, вызывая на себя огонь критики противников дизеля. Требовались экстраординарные меры по ускорению доводочных работ, и М. И. Кошкин со всей присущей ему энергией и напористостью включился в борьбу за двигатель.

Заданием предусматривалось создание танка с защитой только от крупнокалиберного пулемета, с 45-миллиметровой пушкой. Сохранялся колёсно-гусеничный ход, ради которого, собственно, заказчик и занизил все остальные характеристики танка. Эта машина получила индекс А-20.

Анализируя характеристики этой машины, мы никак не могли с ними согласиться. В то время одним из центральных вопросов был выбор движителя. Исходя из опыта эксплуатации БТ, все мы хорошо понимали, что колёсный ход является никому не нужным атавизмом. Причем, если на лёгком, тринадцатитонном БТ-7 с трудом, но всё же можно было ограничиться одним ведущим колесом с каждого борта, то на А-20, имевшем вес восемнадцать тонн, пришлось делать ведущими по три колеса с каждого борта. Это в огромной степени усложнило конструкцию и утяжелило её.

Решение пришло само собой: наряду с колесно-гусеничным А-20 разработать свой, инициативный вариант чисто гусеничного танка. Это резко упрощало машину, значительно снижало её вес, за счёт чего появлялась возможность установить более мощную 76-миллиметровую пушку, а в перспективе – намного усилить броню».

В любом случае, в конце апреля 1938 года харьковчане представили на рассмотрение военных заказчиков проекты двух танков: колёсно-гусеничного А-20, который предполагался изначальным заданием, а также гусеничного А-20Г.

Гусеничный вариант очень понравился герою Испании Дмитрию Григорьевичу Павлову, который с июля 1937 года был заместителем начальника, а с ноября 1937 года – начальником Автобронетанкового управления. Одновременно, с марта 1938 года, он был членом Главного военного совета РККА.

Ещё в феврале Павлов направил Наркому обороны СССР товарищу Ворошилову доклад, в котором в том числе указал и на необходимость разработки будущей замены танкам БТ в двух вариантах: колёсно-гусеничном и гусеничном. Но в то время в среде высшего танкового командования ещё не выработалось окончательное единое мнение о предпочтительном типе движителя – гусеничного или колёсно-гусеничного – для будущих лёгких и средних танков. Это и понятно, ведь первые были дешевле, обладали более высокими резервами увеличения массы и проходимостью, зато вторые отличались высокой скоростью на ровных участках местности. Павлов больше склонялся к первому варианту, и он писал: «При получении ходовой части (включая гусеницу) чисто гусеничного танка, работающей не менее 3000 км, можно будет отказаться от колёсно-гусеничного типа танка».

* * *

Но как же всё было тогда непросто! Сейчас вообще создаётся впечатление, что всё происходило не благодаря, а вопреки. Вопреки запретам целых научных направлений, вопреки травле многих видных ученых и инженеров. И это происходило не только в танковой промышленности, но и в созидании нового общества в нашей стране – вопреки жёсткой вертикали власти, созданной товарищем Сталиным, вопреки бюрократии подпиравшей его замкнутой и неподконтрольной обществу номенклатуры.

Партийный комитет и новый директор Харьковского завода № 183 Юрий Евгеньевич Максарёв обратились к товарищам Ворошилову и Павлову с просьбой вмешаться в судьбу гусеничного танка и заслушать Кошкина на Главном военном совете по проектам обеих машин. Но пришёл ответ от заместителя наркома обороны СССР Григория Ивановича Кулика – Кошкину предлагалось выехать в Москву только с проектом танка А-20.

К сожалению, многим в те дни казалось, что победные бои советских войск на Халхин-Голе и поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию обеспечили стране длительную мирную перспективу. Обнадеживал людей и пакт о ненападении, подписанный СССР и Германией.

Люди, имевшие отношение к танкостроению, рассуждали примерно так: участники боев на Халхин-Голе хвалят наши «бетушки»[18], хотя они и понесли там немалые потери. Наверное, попади в Монголию гусеничные танки с дизелем и усиленной бронёй, урона в технике было бы меньше. Но они уступали бы «бетушкам» в стремительности маршей.

Даже сам Кошкин за время, пока он занимался колёсно-гусеничным танком А-20, к нему привязался, привык, как привыкает хороший человек к принятому в семью чужому ребёнку. Он ничем не ущемлял А-20, однако душа его была в другом месте, и никто в полной мере не представлял себе, чего стоило Михаилу Ильичу равное отношение к танкам-соперникам.

Главный конструктор жил тогда как бы в двух измерениях. Порой казалось, что он перестает быть самим собой, изменяет своему собственному «я», не может простить примирения столь различных идей и принципов. И всё же два года работы над проектом А-20 не прошли, просто не могли пройти бесследно для Кошкина. Это был хороший танк. Реально хороший! Но одно дело – война с японцами, у которых не оказалось значительных противотанковых средств, и совсем другое дело – события в Испании, в «продвинутой» Европе, где плотность противотанкового огня была несравненно выше… Если начнётся война с той же Германией, танк А-20 с его слабой броней ждёт участь гораздо печальнее той, что постигла танки Т-26 за Пиренеями…

Споря с самим собой и в сотый раз объясняя самому себе очевидные истины, Кошкин надеялся до заседания Главного военного совета встретиться с Павловым, может быть, и с самим наркомом Ворошиловым, попросить разрешения доложить совету и второй проект. Но Ворошилов и Павлов оказались на Дальнем Востоке, член Главного военного совета маршал Блюхер, доброжелатель гусеничного танка А-20Г, тоже остался там на манёврах. Это огорчило и обеспокоило Кошкина.

* * *

4 мая 1938 года состоялось расширенное заседание Народного комиссариата обороны СССР. Когда приглашённые вошли в кабинет товарища Ворошилова, они увидели на столе, покрытом синим сукном, отшлифованные до зеркального блеска макеты: один – обтекаемый, полуметровой длины, другой – менее внушительный, в треть метра.

Председатель Технического совета наркомата тяжёлой промышленности СССР подошёл к Кошкину, явно желая что-то сказать, но в это время раскрылись дубовые двери, и в них появился Иосиф Виссарионович Сталин. За ним – заместитель наркома обороны Григорий Иванович Кулик и ещё пять членов Главного военного совета. Едва заметным кивком товарищ Сталин поздоровался со всеми. Рядом с крупным Куликом, одетым в новенький мундир с множеством орденов, Сталин в полувоенном кителе из серой шерстяной ткани и таких же серых брюках выглядел удивительно скромно.

Взгляд Сталина скользнул по столу, задержался на макете танка с длинным стволом пушки и остановился на лице Григория Ивановича. Тот показал на председательское кресло, но Сталин махнул рукой – мол, ничего-ничего, найду себе место. И, отойдя к дивану, сел на его краешек.

Кулик объявил повестку дня, спросил представителя Наркомата тяжёлой промышленности о том, кто будет докладывать:

– Конструктор Кошкин, – последовал ответ.

– Регламент – пятнадцать минут, – предупредил Кулик.

За те секунды, что Михаил Ильич шёл к макетам и стенду с чертежами, он окончательно решил начинать с проекта А-20Г. «Буду защищать его, – подумал он, – пока не прервут…»

И он начал с того, что объяснил, почему осмелился без разрешения представить макет танка и чертежи проекта, который вроде бы не обсуждается, почему считает необходимым познакомить присутствующих не только с колёсно-гусеничным, но и с гусеничным образцом.

– В проекте этого танка, – сказал Кошкин, – учтены недостатки первой машины с противоснарядной бронёй. Ту машину армия ждала от ленинградцев, но она не выдержала испытаний. Мы усилили броневую защиту, но оставили маломощный мотор. Кроме того, приближаясь по весу к тяжёлому типу, танк имел сорокапятимиллиметровую пушку, ту же, что имеют БТ и Т-26.

Руки Кошкина предательски дрожали. Он посмотрел на товарища Сталина, потом – на сердитого Кулика, готового, казалось, уже остановить его доклад.

– Что отличает предлагаемый сейчас проект? Первое: броня в тридцать и сорок миллиметров вместо пятнадцати на нынешних лёгких и двадцати на средних колёсно-гусеничных. Второе: компактный дизельный двигатель в пятьсот лошадиных сил, сконструированный и испытанный на нашем заводе. Он позволит достичь по шоссе скорости пятьдесят километров в час, что близко к скорости танка БТ. С ним танк мчится, словно табун лошадей! Третье: длинноствольная пушка калибра 50–60 миллиметров. Такого нет ни у одного зарубежного танка, и это увеличит дальность и точность стрельбы.

По поводу дизельного двигателя было задано несколько вопросов, и Кошкин заявил, что дизель имеет несомненные преимущества.

– Примерно четверть всех неполадок в танке с бензиновыми двигателями, – сказал он, – происходили из-за неисправности в электрической системе зажигания. В дизеле это исключено. А сколько хлопот доставляют пожары в танке с бензиновыми двигателями? Теперь, думаю, о них мы забудем. И топливо!

– А что топливо? – уточнил товарищ Сталин.

– Для получения своей 500-сильной мощности дизель потребляет дешёвое и простейшее топливо – газойль. Это один из первоначальных продуктов перегонки нефти. Потом в процессе переработки из газойля можно получить керосин, лигроин и бензин. Но в отличие от бензина газойль имеет высокую температуру воспламенения. Поэтому танки, снабжённые дизельными моторами, будут менее уязвимы от зажигательных снарядов и горючих смесей, чем танки с бензиновыми двигателями…

Михаил Ильич говорил внешне спокойно, но с глубоким внутренним переживанием, экономил время на паузах и продолжал обращаться лично к товарищу Сталину, который, похоже, слушал очень внимательно.

– Я не пытаюсь утверждать, что этот проект идеален. Но проведённые расчёты и эксперименты подтверждают: создание такого принципиально нового, мощного, универсального танка – это не фантазия.

Иосиф Виссарионович пошевелился, поставил левый локоть себе на колено и положил подбородок на ладонь, так что его знаменитые усы наполовину прикрылись указательным пальцем. Он смотрел исподлобья, и Кошкин подумал, что неправильно всё время глядеть на Сталина. Он перевёл взгляд на Кулика, и тот, словно ждал этого, потребовал:

– Доложите нам о колёсно-гусеничном танке. В повестке дня ведь значится он, а не этот ваш несанкционированный!

Кошкин бросил взгляд на часы. Прошло около восьми минут. И, довольный, что успел сказать своё мнение о танке А-20Г, он перешёл к проекту А-20. Он напомнил присутствующим, что Технический совет наркомата тяжёлой промышленности именно А-20 признал наиболее удачным вариантом машины со смешанной ходовой частью, что в проекте учтено желание военных получить танк с тремя ведущими колёсными парами из четырёх, но при этом отметил, что установка таких приводов значительно усложнит производство и задержит массовый выпуск.

* * *

Чтобы было понятно, надо отметить, что варианта, по сути, в те времена в танкостроении было только два: гусеничный танк и колёсно-гусеничный танк. Последний – это танк с колёсно-гусеничным движителем, у которого для осуществления движения на колёсах гусеницы необходимо было снимать. Тема колёсно-гусеничных боевых машин в те времена была весьма актуальна. Дело в том, что гусеничные танки той эпохи были невероятно медлительными. Скорость их не превышала 10 км/ч. На поле боя этого, вроде бы, хватало для поддержки пехоты и прорыва оборонительной полосы противника. Но вот переброска таких танков на другой участок становилась настоящей головной болью. И проблема заключалась не только в низкой скорости – ресурс гусениц тогдашних танков был также невелик – их хватало не более чем на сто километров. Кстати, именно с этим связано такое обилие бронеавтомобилей, выпускавшихся в мире до Второй мировой войны. Просто военным была крайне необходима боевая машина, обладающая высокой скоростью передвижения. И хотя недостатки бронеавтомобилей были всем понятны, только они пока занимали нишу быстроходных боевых машин. Что же касается танков, то приходилось либо мириться с их медлительностью, либо перевозить их при помощи тяжёлых грузовиков, что было довольно накладно.

И вот в 1911 году одному австро-венгерскому офицеру по имени Гюнтер Бурштын первому пришла в голову мысль оснастить бронемашину одновременно и колёсным, и гусеничным движителем. Идея заключалась в том, что такой «танк-гибрид» мог бы по хорошей дороге двигаться на колёсах, как автомобиль и с соответствующей скоростью, а при движении по бездорожью колёса бы поднимались, и танк шёл бы на гусеницах.

Прошло много лет, и от колёсно-гусеничных танков никто не хотел отказываться. Производственные циклы были налажены, танки опробованы в боях и при всех своих недостатках считались вполне удовлетворительными. Понятно также, что тяжёлую промышленность, тем более военную, вообще крайне трудно бывает сдвинуть с «насиженного» места… Но именно этого и добивался Кошкин.

Он думал только об одном: создать принципиально новый танк. Быстроходный и манёвренный, с крепкой броней, с дизельным безопасным двигателем, с дальнобойной пушкой и вездеходными гусеницами.

* * *

Как-то раз Кошкина в очередной раз вызвал к себе нарком тяжёлой промышленности Орджоникидзе. Завязался разговор о том, каким типам танков отдавать предпочтение, создавая новые образцы? Как найти наиболее удачное сочетание скорости передвижения, броневой защиты и огневой мощи?

– Движение, броня, огонь. Какой тип танка соединит в себе это триединство с максимальной пользой? – размышлял товарищ «Серго». – Я спросил на Харьковском заводе, отвечали: «Конечно, лёгкий. Разве серия наших БТ[19] не подтверждает это?» Спрашивал кировцев, те, недолго думая, сказали: «Безусловно, тяжёлый танк. И мы это докажем». А что вы, товарищ Кошкин, на это скажете?

– То, что и прежде говорил, товарищ нарком: средний танк. Но нам необходим танк принципиально новый. По моему глубокому убеждению, не стоит пытаться бесконечно «модернизировать» всё тот же лёгкий БТ, пытаясь сделать из него средний.

– Значит, – хитро сощурил глаза товарищ «Серго», – нужен танк не лёгкий и не тяжёлый, а средний.

– Именно так! Он станет основным для армии, если мы поставим на него не три башни, как на Т-28, не маленькую пушку, а одну башню с длинноствольным орудием. Такой танк будет стремительным, как танки серии БТ, но при этом он будет иметь броню тяжёлого танка, о котором мечтают кировцы. Но это будет возможно, если появится мощный мотор. Впрочем, это всё одному конструкторскому бюро не потянуть. Надо объединить усилия с моторостроителями. Другой нам нужен двигатель, товарищ нарком, совсем другой!

– И какой же именно?

– Специальный танковый дизель…

И дальше Кошкин в очередной раз изложил свою идею. Он был уверен, что будущее принадлежит гусеничному движителю. По мнению конструктора, данный тип ходовой части радикально улучшит проходимость танка, плюс он даст значительно большую грузоподъёмность. И именно это обстоятельство позволит при одинаковых габаритах и мощности двигателя резко увеличить мощность вооружения машины и толщину её брони.

* * *

Сейчас это выглядит даже странно, что Кошкина не посадили и не расстреляли в те страшные 1937 –1938 годы. Видимо, у него нашлись грамотные «покровители» в соответствующем наркомате? Или он изначально действовал по заказу сверху? Очевидно, что там – «наверху» – шла ожесточённая подковёрная борьба между сторонниками вечной «модернизации» лёгкого БТ, что, по сути, было топтанием на месте и пустой тратой народных средств, и сторонниками принципиально нового «прорывного» танка среднего класса, отличавшегося от монстров с тремя башнями типа Т-28[20].

Как бы то ни было, на расширенном заседании Народного комиссариата обороны СССР 4 мая 1938 года Дмитрий Григорьевич Павлов, хотя и склонялся к гусеничному варианту, не рискнул перечить товарищу Сталину, который, как и всё Политбюро, благоволил колёсно-гусеничному движителю. К счастью, харьковских танкостроителей выручил Александр Александрович Ветров, который в 1937 –1938 годах под псевдонимом «Валентин Малино Рубио» участвовал в гражданской войне в Испании в должности заместителя командира Интернационального танкового полка по технической части. Он был участником боев под Фуэнтес-де-Эбро, штурма крепости Теруэль и последующей затяжной обороны Теруэля, а также обороны района Сегура-де-Лос-Баньонс-Монтальбан, где шли ожесточённые боевые действия. И он категорически выступил за необходимость создания гусеничного танка. В перерыве заседания Иосиф Виссарионович Сталин лично уточнил мнение Ветрова и принял соломоново решение: заказать заводу № 183 разработку сразу двух прототипов.

Но перед этим происходило следующее.

– Устранить противоречие между весом и проходимостью может только танк с гусеничным ходом, – сказал Кошкин. – Именно поэтому мы решили параллельно работать над проектом А-20Г. И мы просим Главный военный совет разрешить заводу закончить опытные работы над ним, подготовить к армейским и государственным испытаниям оба танка, чтобы можно было объективно сравнить, какой лучше.

Сталин набил свою любимую трубку, поднялся с дивана и, подойдя к раскрытому окну, закурил. Казалось, он не слышал ни споров за спиной, ни нападок на проект гусеничного танка. А выступления членов Военного совета и представителей Наркомата тяжёлой промышленности становились всё резче. И если понять позицию заслуженного кавалериста, героя Гражданской войны, который признавал только быстроходные лёгкие машины и даже название им придумал «кавалерийские танки», ещё было можно, то руководитель технического совета Наркомата, вроде бы инженер, удивил Кошкина. Выступил, словно проекта гусеничной машины не существовало, и ничего лучше танка А-20 и быть не могло.

И тут поднялся заместитель наркома обороны СССР Григорий Иванович Кулик.

– Тратя время и силы на несанкционированную машину, главный конструктор проявляет самовольство, и он вольно или невольно ущемляет заказанный Наркоматом обороны колёсно-гусеничный танк А-20. А ведь именно этот танк даёт нам высокую тактическую подвижность – главное условие успеха в сражениях, тем более что мы будем их вести за рубежом, где повсеместно отличные дороги. Ваша броня, товарищ Кошкин, ноль против артиллерии. Она вдрызг разнесёт любую броню любого танка, если тот не будет иметь скорость в пределах восьмидесяти километров в час. А ваш гусеничный и половины такой скорости не покажет. Ваши гусеницы имеют какой-то смысл лишь в дождь и грязь. Да к тому же перебьёт противник одну из гусениц – и всё. Весь танк мигом превратится в неподвижную мишень. Да и на отработку вашего танка потребуется лет шесть, не меньше. А мы ждать не можем. Вы будете делать А-20, и никто не позволит вам отвлекаться на всякую ерунду!

После этого Сталин повернулся к Кошкину:

– Вы можете что-то ответить вашим критикам?

– Я готов высказать свое мнение, товарищ Сталин.

– Пожалуйста, я вас слушаю.

Кошкин замялся на секунду, обдумывая ответ.

– За год наш коллектив создал проекты колёсно-гусеничного и гусеничного танков. И мне поручено заверить Центральный Комитет партии и Главный военный совет, что не позднее чем через год оба танка будут представлены на государственные испытания.

Сталин держал трубку в руке и изредка едва заметно кивал. Похоже было, что он понимает главное. А возможно, ему просто нравилась вера Кошкина в заводской коллектив, настойчивость конструктора, его умение за несколько минут сообщить самое основное…

И, конечно, очень кстати оказалось мнение Александра Александровича Ветрова.

В конечном итоге, в полной тишине Сталин, выделяя каждый слог, негромко произнёс:

– Вопрос предельно ясен. Вы поручили спроектировать и испытать А-20 – это будет сделано. Однако конструкторы считают, что можно сделать лучший танк, чем А-20, и представили проект этого танка. Так почему мы должны ограничивать наших конструкторов? Я думаю, мы предоставим товарищу Кошкину свободу действий. Пусть они там параллельно с А-20 делают свой вариант танка, пусть экспериментируют на двух машинах.

* * *

Мнение товарища Сталина, слово товарища Сталина в те времена уже было законом. Абсолютным законом – по мере устранения с политической арены, а затем и физического уничтожения всех, кто выступал или мог выступить хоть с какой-то критикой. И товарищ Сталин понимал это. Тем не менее он обычно давал возможность высказаться каждому, бросая иногда короткие реплики, а затем, не спеша, всё резюмировал. И всё чаще его конечные решения кардинально отличались от мнения собеседников, однако это никого не смущало. Все тут же соглашались. А многие уже давно научились заранее угадывать мысли «вождя», так что им и смущаться было нечего.

Короче говоря, уже в октябре 1938 года завод № 183 предоставил Автобронетанковому управлению чертежи и макеты танков А-20 и А-20Г, которые Главный военный совет РККА рассмотрел 9-10 декабря 1938 года.

А 15 января 1939 года были выполнены рабочие чертежи корпуса и башни опытного колёсно-гусеничного танка А-20 и начата разработка чертежей нового образца чисто гусеничного танка с более мощным вооружением, который первоначально имел заводской индекс А-20Г, а впоследствии ему было присвоено новое обозначение – танк А-32.

На заседании Комитета обороны СССР 27 февраля 1939 года товарищ Сталин в присутствии Кошкина и заместителя наркома обороны Григория Ивановича Кулика уже обсуждал вопрос, какой прототип заказать харьковчанам. Военные функционеры по-прежнему склонялись к колёсно-гусеничному варианту, а те из присутствующих, кто придерживался другого мнения, не рисковали его озвучить.

И вновь исключение составил Михаил Ильич Кошкин, который сумел настоять на том, что для принятия окончательного решения необходимо сравнивать готовые прототипы с двумя видами движителей. В ответ товарищ Сталин многозначительно произнёс:

– Не надо стеснять инициативу завода. Я верю заводчанам. Пусть построят оба танка.

И в Харькове закипела работа. Гусеничному танку присвоили заводской индекс А-32 и включили в программу производства. Толщину его брони решили увеличить на 5 –10 мм, использовав тот факт, что «полегчала» ходовая часть. На танке А-20[21] установили 45-миллиметровую пушку, а танк А-32 вооружили 76-миллиметровым орудием Л-10 производства Ленинградского Кировского завода.

В начале 1939 года три танковых КБ (КБ –190, КБ-35 и КБ-24) завода № 183 объединили в одно подразделение, которому присвоили секретное наименование – «отдел 520». Организационные изменения провели в связи с увеличением объёма работы и необходимостью постоянной переброски конструкторских кадров с одних «горящих» участков на другие. Новое КБ-520 возглавил Кошкин, назначенный главным конструктором, а его заместителями стали Александр Морозов, Николай Кучеренко, Анатолий Колесников и Владимир Дорошенко.

Прототипы танков А-20 и А-32 изготовили очень быстро – к маю 1939 года, и за последующие три месяца они прошли полный цикл государственных испытаний. К этому времени дизельный участок окончательно выделили из состава завода № 183 в самостоятельный дизельный завод № 75 Наркомата авиационной промышленности. В июне двигатель В-2 наконец успешно прошёл государственные испытания, и 5 сентября его рекомендовали к запуску в серийное производство.

* * *

Что же касается государственных испытаний, то в их ходе каких-то радикальных преимуществ ни у одной из машин выявлено не было.

На сравнительные испытания прибыли представители наркоматов обороны и машиностроения, созданного в результате расформирования в январе 1939 года Наркомтяжпрома. В день приезда председатель комиссии заместитель наркома обороны Григорий Иванович Кулик сделал недвусмысленное заявление о безусловном превосходстве Т-20 над гусеничным танком. Он сказал, как отрезал:

– Танк Т-20 – это улучшенный вариант танков БТ-5 и БТ-7, которые выиграли бои с японцами, благодаря колёсному ходу.

Члены комиссии всё поняли: товарищ Кулик был на Халхин-Голе и поэтому знает, какими должны быть боевые машины.

И Кошкину вновь пришлось убеждать руководство армии и страны, что танк на гусеничном ходу обладает дополнительными резервами для увеличения толщины брони, повышения боевой массы не в ущерб скорости и манёвренности. В то же самое время, утверждал он, у второго образца такого запаса нет, а на пашне или в снегу он без гусениц вообще застрянет.

Кошкину специалисты, воевавшие в Монголии, не раз рассказывали правду о танковых сражениях на Халхин-Голе. Да, танки там доказали: они годятся на большее, чем только оказывать поддержку пехоте. Главный бой двухсот БТ против японцев, прорвавшихся на западный берег Халхин-Гола и захвативших гору Баян-Цаган, произошёл без участия советских стрелковых частей и артиллерии. И это было вопреки желанию Кулика. Не он, а командующий советскими войсками в Монголии Георгий Константинович Жуков поднял танкистов по тревоге, приказал им мчаться до реки и сбросить в неё японскую дивизию, пока та не закрепилась окончательно, пока не успели переправиться на западный берег главные силы японских самураев. Танковая бригада вместе с советскими и монгольскими подразделениями броневиков, совершив стремительный марш-бросок, с ходу врезалась в боевые порядки противника и сбросила его с горы в Халхин-Гол. Но, говорили очевидцы, мало кто знает, чего это стоило. Танки горели, и это было страшно. Красная Армия потеряла половину танков и людей. И победа досталась такой ценой не потому, что приказ Жукова был опрометчивым или неверным. Вся проблема заключалась в танках, ведь у БТ та же тонкая броня и тот же бензиновый мотор, что на «двадцатьшестёрках», и они так же огнеопасны.

Кошкину очень хотелось спросить у кого-нибудь, почему именно Кулик направлен председателем комиссии на сравнительные испытания, если все знают, что он давний и решительный противник гусеничного танка? Но он не спросил – у кого было спрашивать… Да и не до того тогда было.

И получилось так, что заместитель наркома обороны Кулик и его сторонники в комиссии выискивали, буквально из пальца высасывали погрешности у А-32 и даже самые незначительные возводили в ранг крупных конструктивных недостатков.

Со своей стороны, Кошкин и Морозов доказывали, что погрешности неизбежны – ведь это первая модель принципиально нового танка.

Михаил Ильич говорил:

– Часть дефектов была обнаружена ещё до комиссии, и теперь они успешно устраняются.

Конструкторов выслушали и… подготовили отрицательное заключение. Причём задолго до окончания испытаний.

Главным «козырем» обвинителей были фрикционы.

– Летят главные фрикционы, товарищ главный конструктор? – ехидно спрашивал Кулик.

– Летели, товарищ заместитель наркома обороны. От трения коробились диски. Но мы уже нашли способ уменьшить пробуксовку.

– А разрывы вентиляторов?

Складывалось впечатление, что кто-то из заводских подробно информировал председателя обо всех неувязках в гусеничном танке. Что это было? Чувство зависти? Безответственность? Предательство?..

Кошкин терпеливо объяснял, что эти проблемы вскрыты, и что многое уже исправлено. Но глава комиссии, досадливо морщась, каждый раз находил, к чему ещё придраться. И стало совершенно ясно, что Кулик настроен провалить гусеничный А-32, а А-20 объявить победителем. Наверное, этим бы всё и завершилось, не будь в комиссии начальника Автобронетанкового управления и члена Главного военного совета РККА Дмитрия Григорьевича Павлова.

Он настаивал на том, что надо провести огневые испытания, обстрел обеих машин, но в равных условиях – из одинаковых пушек и с одинаковых дистанций. Кулик сослался на срочные дела в Москве и наскоро попрощался, но всё же вынужден был посчитаться с мнением Павлова.

В результате, выводы комиссии по сравнительным испытаниям всё равно получились какими-то неопределёнными. Так и не было сделано чёткое заключение, какой танк рекомендовать для серийного производства. Однако было записано, что обе машины по своей надёжности и прочности выше всех опытных образцов, ранее выпущенных. И это на тот момент устроило всех.

Кошкин, уже морально готовый к полной катастрофе, несколько приободрился: всё-таки с танком А-32 не было окончательно покончено. И всё же обида не утихала. Почему? За что такая необъективность?

На заводе ни для кого не было секретом: продолжение работ над экспериментальным образцом гусеничного танка санкционировал сам товарищ Сталин. Его слова на Главном военном совете, что сравнительные испытания покажут, какой танк лучше, были восприняты как неукоснительное указание – лучший пойдёт в серийное производство. Испытания выявили очевидное превосходство А-32 почти по всем показателям, но… в серийное производство его не пустили.

Почему комиссия так поступила? Как у председателя комиссии Кулика хватило смелости против указания «вождя народов»?

Несправедливость и малопонятная неизвестность лихорадили конструкторское бюро и весь завод. Для какой машины отрабатывать технологию? Какую броню заказывать заводам-смежникам? Какие приборы? Какое вооружение? Всё это изматывало людей, подрывало моральный дух и веру в собственные силы.

* * *

Между тем, 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, и тянуть дальше с началом серийного выпуска нового основного среднего танка было нельзя. В конце сентября Климент Ефремович Ворошилов назначил проведение показательных испытаний на полигоне в Кубинке.

В тот день нарком обороны СССР покачивающейся походкой кавалериста взошёл на трибуну, встал у перил и обвёл глазами танковый строй.

На полигоне советские танкостроители демонстрировали сразу шесть машин: экспериментальные тяжёлые похожие на крейсер СМК и однобашенные КВ с небывалой броней в 75 мм, лёгкие модернизированные Т-26 и БТ-7М, а также А-20 и А-32. Управляли ими настоящие танковые асы.

Кошкин в это время затерялся среди гостей: военных, инженеров, представителей наркоматов. Он старался держаться незаметно. Конечно, Михаил Ильич очень волновался, но при этом убеждал сам себя: «Ничего, не подведём. Машины отличные – ещё посмотрим, чья возьмет!»

Кошкин понимал, что грядущая большая война будет войной моторов. Да что там говорить, если ещё лет десять назад каждый мальчишка представлял себя верхом на коне с шашкой в руке, мчащимся в лихой кавалерийской атаке, то к концу 30-х годов этот романтический образ был, похоже, навсегда вытеснен лётчиками-истребителями и танкистами, управляющими грозными боевыми машинами. Это стало мечтой тысяч советских ребят. «Ребята, айда в танкисты! Почётно же! Едешь, вся страна под тобой! А ты – на мощном железном коне!»

Сейчас Кошкина немного напрягало то, сколько препятствий наготовили в Кубинке. Эскарпы и рвы, надолбы и ежи. И всё это приказано было пройти, даже то, что другим танкам обычно в программу не включали…

Танки СМК и КВ, названные так в честь Сергея Мироновича Кирова и Климента Ворошилова, выглядели малоповоротливыми и медлительными машинами, но зато какая сила! 850 и 600 лошадиных сил! Они разворачивались, утюжили насыпи, играючи брали эскарпы – отвесные срезы холма.

Потом должны были пойти Т-26, потом «бетушки», и самым последним – танк А-32.

«Жаль, что идём последними, – подумал Кошкин. – Устанет комиссия смотреть. Да и чем особо удивишь после KB и после знаменитых прыжков «бетушек»?»

Но танк А-32 показал отличную проходимость. Он отличался от А-20 более широкой гусеницей, и при этом за счёт отсутствия на танке механизмов и приводов для движения на колёсах, располагавшихся вдоль бортов, вес А-32 отличался от веса А-20 всего на тонну. И, в отличие от А-20, вес А-32 можно было значительно увеличить.

Во время показательных испытаний танк А-32, быстро преодолев все препятствия, неожиданно начал взбираться на прибрежный крутой холм. Нарком Ворошилов забеспокоился:

– Куда это механик-водитель полез? Разве можно взобраться на такую кручу? Не одолеет… Машина перевернётся…

Но А-32 упорно шёл наверх.

– Вершина! Он на вершине! – радостно крикнул комкор Павлов.

И все зааплодировали.

Накануне нарком тяжёлого машиностроения СССР Вячеслав Александрович Малышев с Кошкиным несколько часов провели возле танка А-32 и внутри его. Малышев был очень доволен. В не известной ещё мировому танкостроению форме корпуса и башни, в самом расположении механизмов, узлов и деталей он увидел глубокую гармонию и целесообразность. А главное – можно было наладить массовое производство этого танка без реконструкции цехов.

И Вячеслав Александрович ещё тогда сказал Кошкину:

– Машина ваша, Михаил Ильич, с исконно русским характером: проста, сильна, неприхотлива.

А сейчас довольный комкор Павлов, протиснувшись к Кошкину, схватил его за руку и потащил к Ворошилову и Малышеву. Показав Ворошилову на огромную сосну, Дмитрий Григорьевич с энтузиазмом попросил:

– Товарищ маршал, разрешите повалить!

– Тебе разреши, – улыбнулся Ворошилов, – не останется леса. Хотя, ладно, одну, пожалуй, можно.

Был отдан соответствующий приказ, и танк А-32 без труда выполнил и это задание.

А после этого Кошкин сообщил членам комиссии, что конструкторское бюро ведёт работы по увеличению толщины танковой брони с 30 мм до 45 мм, и что лично он считает это вполне оправданным решением в случае окончательной доработки заводом № 75 дизельного двигателя В-2.

– А какое имя у героя? – спросил Ворошилов Кошкина.

Кошкин замялся, понимая, что сказать, что об этом ещё не думали, было бы неуместно.

– Скромничает, крестить не осмеливается, – вмешался Павлов.

– Давай, крести, Михаил Ильич. Как назовёшь, так и будет! – разрешил довольный Ворошилов.

– Тридцатьчетвёркой… Если можно…

– Отчего же нельзя?

Эта мысль пришла Кошкину внезапно. Он назвал свой танк так в честь тридцать четвертого года, когда партия приняла решение о техническом перевооружении Красной Армии[22].

* * *

По результатам этих испытаний, 19 декабря 1939 года, на заседании Комитета обороны было принято постановление № 443сс «О принятии на вооружение РККА танков, бронемашин, арттягачей и о производстве их в 1940 году». Этим постановлением предписывалось принять на вооружение гусеничный танк А-32, изготовленный заводом № 183. Но предварительно харьковчан обязали внести в его конструкцию изменения: увеличить толщину основных броневых листов до 45 мм, улучшить обзорность из танка, установить вместо орудия Л-10 76-миллиметровую пушку Ф-32, спаренную с 7,62-миллиметровым пулемётом ДТ, а также предусмотреть установку курсового, отдельного и зенитного пулемётов того же калибра. Новому танку этим постановлением был присвоен индекс Т-34[23].

Что касается пушки, то модель Ф-32 была длинноствольная, 76-миллиметровая, с небывало высокой начальной скоростью снаряда, лёгкая, с ограниченным откатом. Чертежи её компоновки в башне были сделаны очень быстро, и вскоре грабинская пушка[24] встала в новый танк.

Это была хорошая пушка, но она, как ни странно, не нашла поддержки у начальника Автобронетанкового управления РККА Дмитрия Григорьевича Павлова. Тот считал, что у пушки слишком длинный ствол. Василий Гаврилович Грабин был с этим категорически не согласен. Однако Павлов оставался непреклонным и много раз подчеркивал, что главное в танке – это скорость и броня, а вовсе не огонь.

И его можно было понять. Это артиллеристы считали, что танк – это прежде всего пушка. Мол, без неё танк – это обычная железная повозка. Бронированная тачанка! Они считали, что не пушку ставят на танк, а наоборот – пушку «одевают» в броню и гусеницы, что именно вокруг неё формируют танк. Танкисты же считали иначе. Они думали о себе и сходились на том, что танк – это броня, броня и ещё раз хорошая броня.

К счастью, работы по разработке пушки поддержал нарком Орджоникидзе. Потом поддержал и сам товарищ Сталин, и это помогло Грабину продолжить создавать новые пушки. Новый директор завода № 92 Амо Сергеевич Елян, назначенный в 1940 году, стал его единомышленником.

Первой задачей 76-миллиметрового грабинского танкового орудия было «уничтожение танков и других мотомеханизированных средств противника». И именно благодаря этому орудию в начальный период Великой Отечественной войны экипажи Т-34 уверенно шли на поединок с любыми немецкими танками, справедливо полагая, что мощная пушка и надежная бронезащита обеспечат успех. Позднее появление на поле боя «Тигров» и «Пантер» изменило ситуацию, и немецкие танки получили «длинную руку», позволявшую вести бой, не заботясь о маскировке. Многие воины-танкисты потом свидетельствовали, что наши 76-миллиметровые пушки в лоб могли взять их броню только с пятисот метров. Плюс советские снаряды пробивали только 90 мм гомогенной брони на дистанции пятьсот метров, а лобовая броня «Тигра» имела толщину 102 мм. И лишь переход на 85-миллиметровую пушку изменил ситуацию, позволив советским танкистам вести бой с новыми немецкими танками на дистанциях 1200–1300 метров[25]. Но это уже был танк Т-34-85, и до его появления Кошкин не дожил: они сошли с конвейера завода № 112 «Красное Сормово» в январе 1944 года.

* * *

К началу марта 1940 года, то есть раньше сроков, определенных Наркоматом машиностроения, на сборке находились четыре новых танка новой партии, а два из них успели пройти не только заводские полигонные испытания с их стокилометровым пробегом, но и накопить дополнительную тысячу километров пробега на каждый танк из тех двух тысяч, которые требовала инструкция сверх заводского пробега.

Танкостроителей заставила спешить Советско-финская война, получившая название «Зимняя война» и шедшая с 30 ноября 1939 года по 12 марта 1940 года. С Карельского перешейка на завод прибывали для капитального ремонта «бетушки». И конструкторам, и рабочим горько было видеть их искалеченными. Страшно было сознавать, что в их машинах гибли советские танкисты.

Кошкин хорошо представлял себе сложность зимних боев на Севере. Он воевал в гражданскую войну на Архангельском фронте, а когда работал в Ленинграде, не раз бывал на государственной границе, проходившей в тридцати двух километрах от города. Он знал крутые холмы, густые леса, глубокие снега, незамерзающие озёра и болота перешейка. И он очень переживал – каково там танкистам на лёгких машинах с узкими гусеницами…

Михаил Ильич просто физически страдал из-за того, что никак не смог убедить Наркомат отказаться от выпуска слабых тонкобронных БТ. Ему думалось: «Вот взялись бы в 1937 году так же дружно, как в последний год, и новые танки были бы в армии к декабрю – к началу войны с белофиннами. Мощные, с противоснарядной броней, на широких гусеницах, они раздавили бы укрепления линии Маннергейма из бетона и железа».

Но не получилось. К сожалению, в жизни часто всё происходит не так, как нам хочется. И теперь танкостроители работали по две смены подряд, без выходных дней, чтобы максимум за месяц завершить производство и подтвердить, что «тридцатьчетвёрки» готовы к боям.

В итоге, чтобы доказать свою правоту, Кошкин решился на выпуск нескольких опытных «тридцатьчетвёрок», у которых гусеничный ход с пятью опорными катками позволил увеличить по сравнению с А-20 и А-32 боевую массу примерно на 10 тонн, а толщину брони поднять с 20 до 40–45 миллиметров. К заслугам Кошкина можно отнести и безошибочный выбор типа двигателя – именно он отстоял необходимость использования дизеля В-2.

Глава третья Рискованное решение

И вдруг на завод пришло сообщение: в Москве состоится правительственный смотр новейших отечественных танков.

К тому времени сборка двух А-34, которые уже очень скоро станут называться Т-34, только-только завершилась, бронемашины уже ездили своим ходом, у них работали все механизмы, но главное – ещё не был наработан необходимый пробег. Согласно нормативам тех лет, пробег допущенных к показу и испытаниям танков должен был составлять более двух тысяч километров[26].

Новость о смотре в Москве сильно взволновала Кошкина: «На смотре отберут лучшие образцы. А «тридцатьчетвёрки» что? Останутся в обозе?..»

Дирекция мгновенно запросила у наркома тяжелого машиностроения СССР Вячеслава Александровича Малышева и командарма Кулика разрешение на погрузку и отправку на смотр двух танков, прошедших испытания.

На следующее утро поступил положительный ответ товарища Малышева. Надеясь, что и Кулик примет аналогичное решение, директор танкового завода № 183 в Харькове Юрий Евгеньевич Максарёв направил отряд заводской охраны и свободных от вахты пожарников расчищать подъездные пути. Вскоре к ним на помощь прибыла молодежь, закончившая первую смену. Её привел лично Михаил Ильич Кошкин.

Работа убыстрилась, и вот с наступлением темноты была расчищена почти вся заводская железнодорожная ветка. И тут прикатил на дрезине порученец директора: товарищу Кошкину следует немедленно возвратиться на завод.

– Что такое?.. – Михаил Ильич ввалился в директорский кабинет.

– Читай… – Максарёв протянул телеграмму Кулика:

ГРУЗИТЬ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ОБРАЗЦЫ НА ЖД ПЛАТФОРМЫ ТРАНСПОРТИРОВКИ СМОТР ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ КОМИССИИ МОСКВУ ЗАПРЕЩАЮ ТЧК

– Короче, отменяй погрузку, Михаил Ильич.

Скуластое лицо Кошкина вытянулось.

– Не расстраивайся, Миша, – попытался успокоить его Максарёв, – запрет-то ненадолго… Месяца через два повезёшь всю установочную партию.

– Не месяцы – годы потеряем! Срочно звони командарму! Возможно, военпреды не доложили, что два танка отлично выдержали заводские испытания. Скажи: новый танк, не допущенный к смотру, не участвовавший в войне, – это позор и…

Он не докончил начатую фразу и от возмущения аж закашлялся. Максарёв встал, подошел к Кошкину, усадил его на стул и сел рядом.

– Послушай, ты должен меня правильно понять. Я только что разговаривал с Куликом. Причина его отказа веская: неполный пробег машин в счёт армейских испытаний.

– Понятно… То есть это недоверие к нашим новым танкам? Или ко мне лично?

– А чего ты ждал? Доверие само по себе не рождается. В нашем деле его на гусеницы наматывать нужно, километр за километром, как положено по инструкции. А у нас нужного километража нет. Не накручивать же спидометр, как тут уже предлагали некоторые.

– Нет, это никак нельзя…

– Мы же понимаем, Михаил Ильич, что танки, как бы грозно они ни выглядели, на самом деле очень нежные машины.

– Понимаем…

– У них очень мал моторесурс, их тяжело нагруженные механизмы быстро выходят из строя. А я всегда говорил, что без положенных испытаний танки к смотру не допустят. И Григорию Ивановичу я доложил, что ты наездил тысячу километров на каждую машину… А он всё гнёт своё: это мало, и пока не имеется положенных километров на каждый танк, считайте, что их, этих танков, и вообще на свете нет…

– И в общем-то тут ничего и не возразишь…

– Ну, правда же. Разве может заместитель наркома по вооружению не обращать внимание на разработанные наркоматом требования? На свои же требования?

– Не может…

– Вот и я о том же. Армейские испытания – это закон, и через него не перепрыгнешь. И ещё скажу тебе, Михаил Ильич: запрет командарма обернётся для нас меньшими потерями, чем разрешение на погрузку и отправку машин сейчас.

– Ну уж, это ты хватил, Юрий Евгеньевич! – отмахнулся Кошкин.

– А ты представь себе ситуацию: привёз ты в Москву танки, а завтра-послезавтра смотр. Думаешь, никто не докопается, что машины наездили лишь часть требуемого пробега? Скандал будет – не отмоемся!

– Есть такое дело…

– Не вернее ли будет форсировать выпуск всей опытной партии, совершить положенный по километражу поход и тогда уж со спокойной совестью явиться…

Кошкин вдруг резко вскочил, схватил со стола линейку и быстро прошел к висящей на стене карте.

– Ну, запретили грузить, значит не будем грузить. Делов-то.

– Что ты всё к Москве тянешься?

Юрий Евгеньевич Максарёв глянул через плечо Михаила Ильича на поднимающуюся снизу вверх линейку.

– Маршрут проложим по прямой на север. Я завтра же сам поведу машины в Москву.

– Запрет же. Проблем не оберёмся…

* * *

Надо хорошо понимать, что тогда было за время. Да, чтобы не сорвать «показательные выступления» новой машины и намотать необходимый пробег, Кошкин решил перегнать танки из Харькова в Москву своим ходом. Но это было очень рискованным решением: сами танки являлись секретным изделием, которое никак нельзя было показывать населению. Один факт выезда на дороги общего пользования, тогдашние правоохранительные органы, отличавшиеся чрезмерной мнительностью и подозрительностью, могли расценить, как разглашение государственной тайны. На долгом пути следования своим ходом не обкатанная, толком незнакомая механикам-водителям техника могла встать из-за любых поломок, могла попасть в аварию. И что тогда? Но, с другой стороны, пробег предоставлял уникальный шанс опробовать новые машины в экстремальных условиях, проверить правильность выбранных технических решений, выявить достоинства и недостатки узлов и агрегатов нового танка.

И Кошкин лично взял на себя огромную ответственность за этот пробег. Сказать, что он рисковал – ничего не сказать. В сталинские времена с органами НКВД шутки были плохи. Тогда даже отсутствие доказательств вины никак не могло помешать вынесению смертного приговора, а тут…

Но Кошкин не унывал.

– При первой встрече скажу товарищу Кулику спасибо, – храбрился он. – Его запрет меня и надоумил. Это единственный вариант, единственный способ и запрет не нарушить, мы же ничего не будем грузить на железнодорожные платформы, и прибыть на смотр. А заодно и увеличить драгоценный для нас набег. Своим ходом двинем! Погода подходящая. Если прорвёмся, разве Москва скидку не сделает? Подобная тысяча километров стоит двухтысячного пробега…

– Ты, кажется, бредишь, – говорили ему. – А если не прорвётесь?

– Обязательно прорвёмся!

– Завязнешь где-нибудь или сломаешься на первых же километрах.

– Не завязну и не сломаюсь! Прошлой ночью мы с Кайратом Жамалетдиновым намотали почти сто километров по кругу, а машина во все лёгкие дышала, словно подхлестывала нас… Придумывайте ещё преграды – возьму!

– Сто километров – не тысяча! Тысячу коробка передач не выдержит. Шестерни заклинит – с места и двумя тягачами не сдвинешь. Тросы не выдержат, оборвутся…

– Пустяки! Всё выдержим и всем всё докажем!

– А главный фрикцион? А бортовые фрикционы? А малоэффективный воздухоочиститель?

– Ничего, всё будет хорошо. Я в этом уверен.

Директору завода Максарёву самому не хотелось отговаривать своего главного конструктора, но и полностью согласиться с ним он не мог, не имел права. Да и страшновато было – а вдруг, что пойдёт не так…

– Дизель заглохнет, и что тогда?

– Слышал я уже не раз оттуда нехороший металлический звук. И ничего – каждый раз справлялись…

– И всё же?

– Ну, заглохнет – и заглохнет. Мы уже пробовали, он с толкача с полпинка заводится. Зацепим другим танком и потянем…

– Но это же секретные машины! Ты сам подумай, кто тебе разрешит – чуть ли не половину России в открытую пройти.

– Так мы же, Юрий Евгеньевич, обойдём города, да больше по ночам двигаться будем. Чего ты боишься?

– Чего? И ты ещё спрашиваешь? Сам что ли не понимаешь?

– Так мы маскировочку устроим – сам дьявол не поймёт, что такое вдалеке движется… Не терзай ты себя, Юрий Евгеньевич, дорогой, и мне не мешай! Представь, какая будет проверка «тридцатьчетвёрке», какая аттестация ей, когда своим ходом явимся в Москву точно к началу смотра.

– Такую аттестацию пропишут – костей не соберём.

– Если за себя боишься, Юрий Евгеньевич, отбей, куда следует, «молнию»: Кошкин мол выехал самовольно, хотя ты, директор, ему категорически запретил…

– Но это же… Нет, так нельзя…

Директор завода Максарёв был удивительным человеком. Конструктор Вячеслав Дмитриевич Листровой, написавший потом книгу «Конструктор Морозов», вспоминал о нём так:

«Юрий Евгеньевич Максарёв с честью нёс свою ношу. К 35 годам, когда доверено ему было возглавить Харьковский завод, прошёл он большой трудовой путь, накопив недюжинные знания и производственный опыт. Обладая высокими организаторскими способностями, требовательный, тактичный и доброжелательный, он быстро завоевал уважение и любовь коллектива <…> В те годы от директора требовались кроме высокой эрудиции и компетентности ещё и смелость, дальновидность, умение идти на риск и брать на себя немалую ответственность.

Юрий Евгеньевич Максарёв оказался именно тем человеком, который нужен был заводу.

Особые чувства питал наш директор к конструкторам и работникам опытного цеха, в работе которых он видел главное условие движения всего заводского организма по пути технического прогресса. И до войны, и уже будучи на Урале, он не упускал случая, чтобы побывать в КБ, на опытной базе. Он знал лично многих конструкторов, знал, кто чем занимается, и умел тактично подсказать, какое именно решение того или иного вопроса желательно для производства. И каждый, глубоко уважая директора, старался прислушаться к его пожеланиям и советам и делом на них ответить».

Но и такой человек, как Максарёв, конечно же, боялся. А кто не боялся после массовых репрессий? Боялись даже повидавшие много всего самого страшного военные. Оставшиеся в живых и назначенные на освободившиеся должности были настолько запуганы, что не решались проявить какую-либо инициативу. Правильно, ведь инициатива наказуема. Многие люди опасались открыто высказаться не только в узком кругу друзей – не решались отдать полный отчёт в своих мыслях и чувствах даже самим себе.

Вот в каких условиях Кошкин убеждал своего директора в том, за что и в самом деле легко можно было и костей не собрать.

– Ты пойми, Юрий Евгеньевич, – говорил Кошкин, – нам же нужно добиться устойчивой и безотказной работы от силовой установки и трансмиссии танка?

– Нужно, – не мог не согласиться Максарёв.

– Нам же нужно сделать так, чтобы все эти элементы танка сохраняли хорошую ремонтопригодность и простоту в эксплуатации?

– Чего спрашиваешь? Конечно, нужно.

– Так вот мы тут пройдём почти тысячу километров за несколько дней. И я уверен, наш А-34 выдержит такой марш-бросок нормально[27].

* * *

В тот же день в экспериментальном ангаре завода с Кошкиным пытались спорить его ближайшие коллеги по работе Александр Морозов и Николай Кучеренко. Дискуссия у них выдалась горячей, и каждый говорил то, что считал нужным, не опасаясь за последствия. Это были люди, доверявшие друг другу, увлечённые одним делом и понимавшие всю его важность. Но и Морозов с Кучеренко сомневались и пытались что-то объяснить Кошкину. Но тот лишь отмахивался:

– Запрещаю грузить экспериментальные образцы на платформы… Тэ-чэ-ка! Вот что там написано! Вы согласны?

– Согласны.

– А своим ходом ехать никто не запрещал!

– Не запрещал.

– Вот и поедем.

– Михаил Ильич… Но мы же понимаем… И потом – своим ходом в Москву? Да это же тысяча вёрст? – кипятился Александр Морозов.

– Да это несерьёзно, – поддерживал его Николай Кучеренко.

– А что тут такого? – не унимался Кошкин.

– Такого ещё не было никогда. Танки не выдержат нагрузки.

– Это у меня с вами сердце не выдержит нагрузки! Да и нет там никакой тысячи вёрст, не придумывайте.

– Ну, хватит, Михаил Ильич!

– Чего хватит? Заодно как раз недостающий пробег намотаем…

– Я с вами! – вдруг раздался голос откуда-то появившейся Лиды Катаевой.

Это была молодая девушка, комсомолка, но при этом уже дипломированный инженер, работавший в заводском подразделении, отвечавшем за бронирование танков. Эта недавняя воспитанница ремесленного училища была рыженькой, вихрастой, отличалась карими горячими глазами с прищуром, приятным голосом, отличным спортивным телосложением. Несмотря на возраст, она обладала высокой квалификацией и всегда с жаром принималась за любую порученную ей работу. По сути, один у неё был недостаток: уж больно Лида была дотошной и суетливой там, где нужно сохранять спокойствие.

– Куда с нами?! – перебил её Кошкин. – Идите работать, Катаева. Никто пока вообще никуда не едет…

* * *

Ближе к ночи состоялось ещё одно совещание, на котором вокруг большого стола, освещённого лампой, собрались Михаил Кошкин, Александр Морозов, Николай Кучеренко и директор танкового завода Юрий Максарёв. Рядом сидел лейтенант НКВД Пётр Мизулин, прикомандированный к заводу с того момента, как его охрану усилили, разместив на его территории взвод автоматчиков отдельного полка войск НКВД.

Главный конструктор развернул на столе карту масштаба 1:500 и показал пальцем:

– Это Харьков. А вот это Москва.

– Без малого восемьсот километров, – задумчиво почесал затылок инженер-конструктор Кучеренко.

– Есть такое дело, – кивнул головой Кошкин. – Но мы же на танках, а они проходимые, так что кое-где можно будет и срезать.

– На каждый танк – полторы тонны дизеля, это минимум, – констатировал инженер-конструктор Морозов.

Главный конструктор вновь согласно кивнул:

– Дополнительные баки повесим на броню. Плюс возьмем один «ЗиС» и забьём его под самую крышу.

– Там, если что, по дороге будут Курск, Орёл, Тула, – подхватил Кучеренко. – Дозаправку можно, в принципе, организовать.

– Расход масла практически отсутствует…

– Проверим тактико-технические и эксплуатационные показатели танков. Определим максимальный километраж машины без дозаправки баков, максимальные скорости движения на разных передачах…

– Это очень важно… Только всё надо будет внимательнейшим образом фиксировать, как на испытаниях…

– Надо не забыть взять с собой специальные воронки и шланги…

Максарёв с сомнением посмотрел на карту и задумался.

– Хорошо, – пробормотал он. – Допустим, это получится…

– Лучше допустить, что может не получиться, – уточнил Кучеренко.

Но директор завода его не послушал:

– Подождите, – сказал он, обращаясь к Кошкину, – сколько дней вы планируете на такой пробег?

– Всё спланировали за нас. Дата смотра утверждена?

– Утверждена.

– Так вот – надо успеть. Сутки на подготовку. Семь дней в пути – с учётом остановок на возможный ремонт. Тихонько. Никакого риска и никаких приключений.

– Так-то оно звучит, вроде бы, неплохо, – с сомнением в голосе произнес Кучеренко.

– Это если без приключений, – продолжил его мысль Максарёв.

А Морозов перевел разговор в другую плоскость:

– Плюс тут как минимум в том, что это настоящие полевые испытания новых танков. Они нам всё равно, кровь из носа, нужны.

– Есть такое дело! – оживился Кошкин. – А в данном случае – вообще сплошные плюсы. И тебе пробег необходимый, и демонстрация возможностей новейшей советской техники и кроме того… Поймите, каждая машина, каждый танк, каждый двигатель имеют свои уникальные особенности. Их нельзя узнать заранее, их можно выявить только в процессе повседневной эксплуатации.

– Экстремальной эксплуатации…

– Да – в процессе экстремальной эксплуатации. И так даже лучше. Вот мы про свой новый танк всё и узнаем! Согласитесь, что это лучше сделать до реального боя, и для этого надо использовать любую возможность.

Скептически настроенный Николай Кучеренко усмехнулся.

– А что тут смешного? – повысил голос Кошкин. – Такое расстояние – своим ходом. Это какому танку вообще по силам? Да ещё с такой бронёй.

– Мы даже пока не знаем, – сказал Морозов, – по силам ли это нашему танку.

– Да всё ты знаешь, Сан Саныч! – хлопнул его по плечу Кошкин. – Не надо только вот этого сейчас… И на смотре мы точно будем! Где тут минусы? И думать нечего.

Неожиданно из тени раздался голос молчавшего до этого лейтенанта Мизулина:

– Минус в том, Михаил Ильич, что вы, извините, ради своих амбиций хотите погнать через полстраны два секретных образца военной техники. Таким образом, вы собираетесь подвергнуть риску не только вложенные в разработку народные средства, но и соображения государственной безопасности. Без приказа сверху моё ведомство на такое согласия не даст.

Кошкин спокойно выслушал его и глубоко вздохнул:

– Насчёт амбиций вы правы, Пётр Андреевич. И насчёт приказа, кстати, тоже.

Москва. Кабинет генерала армии Жукова

Тишину скупо обставленного кабинета Георгия Константиновича Жукова разорвал телефонный звонок. За операцию на Халхин-Голе Жуков к тому времени уже удостоился звания Героя Советского Союза и получил чин генерала армии. Он поднял трубку.

Через минуту он удивленно спросил:

– Вообще своим ходом? По шоссе…

Потом уточнил:

– А как? По бездорожью? Напролом что ли прямо? То есть? А они так смогут?

Ещё через некоторое время добавил:

– Нет, я понимаю, что это танки. А вот вы понимаете, что ставите на карту не только судьбу танков, но и судьбу всего завода, да и свою собственную тоже?

Выслушав ответ, Жуков сказал:

– Вам придется идти скрытно, в обход дорог и населённых пунктов. Как мы шли в братской Монголии. Тогда не было радиосвязи, в обстановке строжайшей секретности. Экипажи – самые минимальные, чтобы вообще никто ничего не знал! Ведомство товарища Берии, наверняка, даст своего сопровождающего, но, можно сказать, вы пойдете нелегально. В случае чего, вытащить мы вас не сможем. Мы даже не будем знать, где вы – в Орловской или Тульской области. А танк не доведён…

Говоривший с Жуковым по телефону явно попытался возражать, и тогда генерал армии резко ударил ладонью по столу.

– Попрошу меня не перебивать!

После этого в кабинете повисла звенящая тишина. Затем голос Жукова снова потеплел:

– Головой отвечаете?.. Ну-ну… Да только немного стоит ваша голова, Михаил Ильич. От прежнего руководства завода № 183, как вы знаете, остались рожки да ножки.

Человек на другом конце провода начал что-то объяснять, но Жуков вновь оборвал его:

– Я понимаю, что колёсно-гусеничная схема была ошибкой. Понимаю, что ошибка исправлена.

Потом Жуков сел и довольно усмехнулся. Разговор ему явно нравился. Но всё же что-то не складывалось в его голове:

– Я согласен, что это будет впечатляюще, но риск тоже имеется. И немаленький, прямо скажем… Конечно, риск – благородное дело… Да, да, хорошо, если того стоит… Мы намотаем в пробеге недостающие километры и покажем обкатанные, согласно нормативу, новые танки в Кремле. В противном случае, мы потеряем год, а года на раскачку у нас сейчас нет.

То, что говорил собеседник Жукова, явно его заинтересовало, и генерал армии завершил разговор такими словами:

– Хорошо, Михаил Ильич, давайте так: моё разрешение у вас, считайте, есть. Верховное руководство я предупрежу. Но больше никого в курс ставить не буду. Образцы секретные, так что постарайтесь без сюрпризов… Давайте, не подведите… И чтобы точно в срок – как штык.

Телефонная трубка легла на аппарат – отбой, разговор окончен.

Завод. Кабинет особого отдела

Кошкин и Пётр Мизулин были одни в кабинете, стоя по две стороны стола. Кошкин, не скрывая удовлетворения, передал трубку лейтенанту НКВД. Тот внимательно выслушал то, что ему сказали и повесил трубку, а Кошкин победоносно посмотрел на него и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но молодой человек опередил его:

– Давайте, сразу договоримся, Михаил Ильич. Во-первых, я еду с вами…

Кошкин не согласился:

– Во-первых, это ни к чему…

Но лейтенант НКВД не пожелал слушать возражения:

– Ни к чему это обсуждать. Это даже не моё решение. Сотрудник нашего ведомства в составе экипажа неизбежен, хочется вам этого или нет. И вы, надеюсь, сами это прекрасно понимаете.

Кошкин вздохнул, соглашаясь с приведённым доводом.

– И второе. Командуете пробегом вы, но у меня имеются полномочия остановить операцию в случае любого происшествия. Подчёркиваю – любого! И в случае любого отклонения от заранее составленного плана. Вы меня понимаете?

Кошкин усмехнулся:

– Пётр Андреевич, вы как будто первый день меня знаете…

Лейтенант в волнении расстегнул верхнюю пуговицу:

– Не первый день, Михаил Ильич, и вот это-то меня больше всего и тревожит.

– Да бросьте, – успокоил его главный конструктор. – Никаких поводов. Отдохнёте, развеетесь. И ещё… Книжку с собой возьмите какую-нибудь… Плавки…

Заводской ангар

Кошкин вместе с механиками-водителями Василием Кривичем и Кайратом Жамалетдиновым, а также с ещё несколькими сотрудниками ходили вокруг заведённых танков и «ЗиСа», что-то подкручивали, проверяли, делали последние приготовления перед стартом.

В ангаре ничего не было слышно из-за рёва моторов. Впрочем, всё было понятно и без лишних слов. Подготовка к такому мероприятию – дело серьёзное.

И тут к занятым своим делом мужчинам подошла Лида Катаева с рюкзаком и начала умолять Кошкина взять её с собой. Кошкин разозлился и прогнал девушку. Та бросилась в коридор, где было не так шумно, и там разрыдалась. Кошкин немного пристыжено посмотрел ей вслед, смягчился и тоже вышел в коридор.

– Ну что ты ревёшь? – спросил он. – Не реви… Когда девушка ревёт, у меня просто сердце разрывается. Как будто это я виноват… Ну всё, всё…

Кошкин достал из внутреннего кармана платок и протянул его Лиде.

– Что ты мне тут устроила? Мне только этого, сейчас не хватало. Правда?

Лида хлюпнула носом:

– Вы моториста берёте… По ходовой инженера берёте…

– Куда же без них-то? Но они ещё и механики-водители.

– Да-а-а…, – и из глаз Лиды вновь в два ручья хлынули слезы.

– Вот чёрт! – недовольно сказал Кошкин. – Только истерики мне сейчас не хватало!

– Но их агрегатов в танке от силы на пять тонн, а всё остальное – броня…

– С этим не поспоришь, – согласился Кошкин.

– Так я эту сталь тут день и ночь плавлю. Испытания эти бесконечные провожу. Про это товарищу Сталину кто расскажет?

Кошкин рассмеялся:

– Сталину? Про то, как ты плавишь?

– Про броню. Про состав, про режимы закалки, про…

– Главный конструктор расскажет, – перебил девушку Кошкин. – Уж как-нибудь. И про то, как ты плавишь, тоже.

– Да чем я вам помешаю? Я пригожусь, Михаил Ильич. Я вам еду готовить могу…

– Вот, это отлично. Вернёмся – испечёшь нам большущий пирог. Всё, Лида. Была бы ты механиком-водителем, тогда другое дело.

– Ну пожалуйста…

– И ничего там нет хорошего в этом пробеге, – попытался успокоить девушку Кошкин. – Шумно, комары, тряска по несколько часов в день. Опять же пылища. Совершенно это не полезно для молодой красивой девушки.

– А здесь я на курорте? – всё ещё не сдавалась Лида.

– Всё. Кончен спор. И прекращай, пожалуйста, эту сырость.

Поставив точку в разговоре, Кошкин развернулся и ушёл.

А примерно через час ворота ангара открылись, моторы взревели, и колонна из двух танков и грузовика сопровождения скрылась в надвигающихся сумерках.

Берлин, штаб-квартира Абвера

Берлинская штаб-квартира Абвера размещалась в двух зданиях на набережной Тирпиц, по адресу Тирпицуфер, 76–78, рядом с комплексом зданий военного министерства с высокими колоннами и широкими ступенями на Бендлерштрассе. Внутренняя планировка шестиэтажного особняка Абвера, казалось, специально была задумана для подобного рода организации. Это был настоящий лабиринт, в котором постороннему человеку разобраться было совершенно невозможно.

С другой стороны, по стандартам Третьего рейха штаб-квартира Абвера не производила сильного впечатления. Да, она находилась в самом центре Берлина, но тесные помещения внутри и тёмные коридоры придавали учреждению сходство с крольчатником. Впрочем, а кто сказал, что неприметность не есть неотъемлемая черта уважающей себя спецслужбы…

Абвер – так назывался орган военной разведки и контрразведки Германии, который в 1919 –1944 годах входил в состав Верховного командования Вермахта. Работавшие тут люди занимались широким кругом вопросов, включая шпионаж и проведение диверсионных операций. И руководил всем этим с начала 1935 года адмирал Вильгельм Канарис – человек, сумевший создать вокруг себя ореол таинственности, но при этом не являвшийся фанатичным сторонником Адольфа Гитлера.

В одном из кабинетов вышеназванной штаб-квартиры сидел за столом начальник штаба одного из управлений полковник Фридрих Гейгер и внимательно всматривался в разложенные перед ним фотографии чертежей. Перед ним навытяжку стояла светловолосая девушка-офицер, явно отличавшаяся всеми добродетелями истинной арийки.

– Эта новая разработка русских может доставить нам большие неприятности в будущих кампаниях. Говорите, у них уже есть готовые изделия?

– Так точно, господин полковник. Согласно последнему донесению нашего агента на заводе, два опытных образца сейчас отправляют своим ходом из Харькова в Москву на правительственный смотр.

Гейгер встал и подошел к разложенной на соседнем столе большой карте Европейской части СССР.

– Не понял? Зачем своим ходом?

Потом он взял в руки курвиметр[28] и произвёл нехитрые подсчёты:

– Да это же больше семисот километров! Они с ума сошли что ли? У них что – нет железных дорог?

Девушка-офицер в ответ лишь пожала плечами. А её начальник продолжил рассуждать:

– У них за годы Гражданской войны на железных дорогах было разрушено 86 железнодорожных мостов, выведено из строя до 70 % паровозов, движение было дезорганизовано, телефонные и телеграфные линии нарушены. Но сейчас они многое восстановили. Но на такое расстояние своим ходом?! Это что-то невероятное! Впрочем, чему тут удивляться, это же русские. Что ж, надеюсь, это хорошая новость, Дагмар. Будем считать, что сам Бог протягивает нам руку.

Потом Гейгер налил себе кофе и распорядился:

– Передайте нашему резиденту в Харькове, чтобы он немедленно собрал диверсионную группу. И дайте им соответствующие инструкции.

Полковник в задумчивости опустил в кофе два кусочка сахара. Они тут же исчезли, растворившись в кипятке.

– Россия богата лесами. Где-то между Харьковом и Москвой опытные образцы русских должны исчезнуть…

Глава четвёртая Танковый пробег Харьков – Москва

Всю ответственность за перегон танков до Москвы взял на себя лично Михаил Ильич Кошкин, прекрасно понимавший, чем это всё может для него закончиться. Два тщательно закамуфлированных танка в сопровождении грузового автомобиля вышли за ворота завода, когда уже стало совсем темно. Двинулась колонна строго на север, в направлении Белгорода, до которого по прямой было не больше шестидесяти километров. Но это по прямой, а ехать предстояло не по прямой и даже не по дороге. Для соблюдения секретности колонне предстояло двигаться вне дорог, по лесам и полям Харьковской, Белгородской, Тульской и Московской областей. В таких условиях танки должны были работать на пределе, но при этом надо было постараться избежать серьёзных поломок.

Накануне отъезда партком завода заслушал товарищей Кошкина и Максарёва о подготовке танков к походу, а также о составе его участников.

Соображения высказывались самые разные. Для начала решили, что раз танки секретные, и ехать открыто через десятки городов и деревень недопустимо, то башни надо укрыть брезентами. А если вдруг выйдут из строя какие-то механизмы? Где и кто будет их ремонтировать? Не оставлять же танки где-то в поле или в лесу… В конце концов, даже вполне исправный танк может банально застрять где-нибудь в овраге или в болоте… В ответ на это Кошкин заверил:

– Танки надёжны, и серьезных поломок не будет. Мы не застрянем, у машин прекрасная проходимость даже в самых неблагоприятных условиях.

А директор завода предложил на грузовик сопровождения погрузить не только запасные части, продукты питания и медикаменты, но и удвоенную норму горючего. Как говорится, на всякий случай…

Танки в пути

Как уже говорилось, из соображений секретности маршрут танкового пробега был проложен в обход крупных населённых пунктов и основных дорог. Мостами разрешалось пользоваться только в крайнем случае и лишь в ночное время. График пробега учитывал не только время движения и отдыха, но также и расписание поездов на пересекаемых железнодорожных линиях и прогноз погоды на маршруте.

За рычагами первого танка, помеченного большой белой цифрой «1», сидел механик-водитель Василий Кривич. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят. Он был опытным специалистом и выполнял свою работу, требовавшую большой физической силы для смены скоростей, по-особенному: рычаг переключения скоростей он передвигал, помогая себе коленом[29]. Он вёл свою машину в одной майке, от беспрерывной работы рычагами и от физического напряжения ему быстро стало жарко: танковый шлем сразу же был снят, и всклокоченные волосы на его голове были мокры от пота.

За рычагами второго танка находился механик-водитель Кайрат Жамалетдинов. Он был чуть младше Василия, но прекрасно чувствовал танк, а ещё являлся отличным специалистом по двигателям. С ним в машине находился Кошкин, и их танк, помеченный большой белой цифрой «2», пока ехал ведомым.

В грузовике сопровождения марки «ЗиС» за танками следовали завхоз Аркадий Кириллов и лейтенант НКВД Пётр Мизулин.

К сожалению, первые неприятности начались уже недалеко от Белгорода. Во время движения по целине у одного из танков был «сорван» главный фрикцион, предназначенный для отключения двигателя от коробки передач во время переключения передач и при запуске двигателя.

Позже это приписывали отсутствию опыта у одного из механиков-водителей, что представляется маловероятным, так как танки вели лучшие специалисты завода, накатавшие за свою жизнь не одну тысячу километров. Расстроенный Кошкин сначала решил продолжать движение с одним танком, а к вышедшему из строя – вызвать с завода ремонтную бригаду. Однако Кайрат, предварительно почесав затылок, относительно быстро всё исправил: ему даже запчасти из грузовика не потребовались.

– Рукастый ты мужик, Кайрат! – восхитился Кошкин. – Талант!

– Есть такое дело, как вы любите говорить, Михаил Ильич.

И мужчины весело рассмеялись, даже не подозревая, сколько им ещё уготовлено испытаний на пути к заветной цели.

После этого Кошкин сам стал вести броневые машины, садясь за их рычаги попеременно с заводскими механиками-водителями. Но с повреждённым главным фрикционом невозможно на ходу переключать передачи. Пришлось двигаться на второй, и общая скорость резко упала. Раньше за час делали семнадцать, иногда девятнадцать километров, сейчас – восемь, а то и семь.

* * *

Моторы танков ревели, в воздух взлетали комья земли, извергались тучи сизого дыма и вздымались густые облака пыли. Издалека они походили на какие-то доисторические чудовище, ползущие куда-то по одним им известным делам.

Оставив справа Белгород, колонна достигла Прохоровки. Той самой железнодорожной станции Прохоровка, где 12 июля 1943 года произойдёт невиданное танковое сражение Второй мировой войны, в котором с обеих сторон будет участвовать около 1500 единиц танков и самоходных орудий. В этом сражении отлично покажут себя танки Т-34, которые к тому времени уже будут выпускаться серийно, но пока это никто не мог даже предположить. И даже в самом радужном сне Кошкину тогда не могло привидеться, что именно тут, в степи под Прохоровкой, в честь великой победы его танк Т-34 будет установлен на гранитном пьедестале…

Прохоровку тоже обошли стороной. Ехать приходилось в основном по целине или по лесным дорогам, выдерживая направление по компасу или по цепочкам телеграфных столбов. Машины тянули на второй передаче, и Кошкин сразу же подумал, а что если изменить разбивку и ввести ещё одну передачу между второй и третьей? Тогда, конечно же, машины пошли бы резвее…

Танки шли в основном в тёмное время суток, закрытые брезентом[30] и повернув стволы назад, и издалека они меньше всего походили на танки. Под стволами находились связанные проволокой бочки с запасом горючего, уложенные до высоты башен. Расчёт был такой: даже если закинет нечистая сила сюда вражеского лазутчика или вытянет моторный гул на околицу какого-нибудь случайного крестьянина – что он, непосвящённый, сможет понять, что ему подскажут брезенты и лучи фар, выхватывающие из мглы деревья и телеграфные столбы?

Позади танков шёл грузовик сопровождения. Он нередко застревал, и тогда ближний к нему танк пятился назад – на выручку.

Кошкин, как уже говорилось, постоянно пересаживался из одного танка в другой. Он занимал место то командира, то механика-водителя, то заряжающего, наблюдая за работой узлов и механизмов и делая записи в своём большом блокноте.

Условия движения действительно были непростые. Но это не оправдание. И кто сказал, что в реальных боевых условиях будет легче? Механизм выключения фрикциона был изготовлен с отступлением от чертежей. Главный инженер завода, ссылаясь на производственные трудности, упростил конструкцию. Кошкин тогда с этим не согласился. И не согласится впредь! Да, он за простоту, но за такую простоту, которая не снижает, а, напротив, повышает надежность механизма.

«А если вообще убрать главный фрикцион?» – вдруг подумал Кошкин и тут же начал что-то рисовать в своём блокноте. Ничего не выходило. Тут Михаил Ильич пожалел, что рядом нет Александра Морозова, обожавшего копаться в таких трудных задачах. «Придется отложить поиски до лучших времен. И это даже очень хорошо, что проблема с главным фрикционом встала сейчас, а не в бою. Впрочем, в бою можно попасть в ситуацию и похлеще!..»

Радовало одно – погода стояла прекрасная, ласково светило солнышко, и колонна двигалась почти без задержек. Полил бы дождь, просёлки мгновенно превратились бы в непроходимое болото. И тогда застряли бы надолго. Но жара – тоже не очень хорошо. Солнце днём до предела нагревало моторы, приходилось то и дело останавливаться и подливать в радиаторы воду. Да и людям было непросто – совершенно нечем было дышать, и мелкая пыль противно скрипела на зубах.

Как ни крути, а вечером и ночью было лучше и в плане скрытности передвижения, и в плане удобства. Но при этом в темноте приходилось всё время высовываться из люка – ни черта не было видно.

* * *

Кошкин вёл головной танк на пару с Василием Кривичем. Когда один занимал место за рычагами, другой отдыхал на сиденье справа, рассчитанном на стрелка-радиста. Василий от усталости засыпал сразу, а вот Кошкину не спалось. Одолевали мысли, тревожные и путаные. Хотелось всё проверить самому, прочувствовать всё в сложных условиях, узнать возможности, обнаружить слабинки, чтобы их обязательно устранить перед тем, как танк попадет в реальные боевые условия.

Вот, например, такой вопрос. Да, новый танк имел дизельный двигатель, и он был не такой огнеопасный, как двигатели бензиновые. Да, бензин летуч, легко воспламеняется и горит ярким пламенем. В частности, в самый разгар споров конструктор Николай Кучеренко на заводском дворе использовал не самый научный, но зато очень наглядный пример преимущества дизельного топлива: он брал зажжённый факел и подносил его к ведру с бензином. Понятное дело, ведро мгновенно охватывало пламя. Потом тот же факел он опускал в ведро с дизельным топливом, и пламя гасло, словно в воде. Этот чисто бытовой эксперимент обычно проецировался на эффект от попадания в танк снаряда, способного поджечь топливо. Но с другой стороны, бензиновые двигатели отличались гораздо меньшей шумностью, а дизельный танк не только страшно ревел, но ещё и громко клацал гусеницами. Проблема? Проблема… И всё дело тут заключалось в том, что силовая установка нового танка изначально не предусматривала установки глушителей на выхлопные патрубки. Они выводились на корму танка без всяких звукопоглощающих устройств, потому и шёл такой грохот от 12-цилиндрового двигателя. А какую пыль поднимал новый танк своим лишённым глушителя выхлопом… Страшную пыль. Просто пылищу! А всё потому, что выхлопные трубы были направлены вниз.

Или ещё такая проблема, точнее – конструктивный недостаток, требовавший серьёзной доработки. Это воздушный фильтр двигателя. Фильтр старого типа плохо очищал воздух и препятствовал нормальной работе двигателя, что вело к быстрому износу В-2. Но при этом фильтры были не только малоэффективны, но они ещё занимали много места в моторном отделении. И их приходилось часто чистить, даже если танк не шёл по пыльной дороге.

И гусеницы представляли собой серьёзный демаскирующий фактор. Если приближался А-32, то раньше можно было услышать клацанье гусениц, и лишь потом – мотор. Дело в том, что зубцы рабочих траков должны были точно попадать между роликами на ведущем колесе, которое, вращаясь, их захватывало. Но гусеница быстро растягивалась, разрабатывалась, становилась длинней, и расстояние между зубцами увеличивалось. Соответственно, зубцы начинали бить по ролику, вызывая характерный звук[31].

Ну как тут уснёшь, если такая вот мыслемешалка работает в голове день и ночь. И если днём ещё были какие-то дела, которые отвлекали и давали мозгу необходимый отдых, то наедине с самим собой или ночью начиналось форменное самоистязание…

А тем временем колонна взяла курс на Курск. Кошкин слышал, как надрывались моторы. И всё же колонна двигалась, медленно приближаясь к конечной цели. Михаил Ильич прикинул, что в дальнейшем на пути следования танков будет город Орёл, а там находилось Орловское танковое училище, где можно было бы договориться с начальником мастерских о смене главных фрикционов. Однако он решил, что делать этого не станет: нельзя задерживаться на двое суток, ведь так можно будет опоздать в Москву на правительственный смотр.

Какое-то время Кошкин и механики-водители занимались ремонтом танков. Однако полностью заменить главные фрикционы не удалось – требовалась слишком большая разборка. А это – существенный недостаток. Впрочем, Василий и Кайрат, настоящие асы, приспособились двигаться, переключая передачи с помощью бортовых фрикционов.

* * *

Колонна пошла по дороге, не зная, куда она ведёт. Танки и грузовик сопровождения приблизились к речке, берегом которой шла ещё одна дорога. Прелестные места были кругом, небольшие полянки, приятный воздух и повсеместная тишина заставили участников пробега на какое-то время забыть про поставленную перед ними задачу.

До Москвы ещё было очень далеко. Во время короткой остановки в лесу Кошкин отошёл на время от лагеря, а потом вернулся в него, и лейтенант Мизулин, оставленный дежурить, доложил:

– Товарищ начпробег, за время вашего отсутствия…

– Вольно, – остановил его Кошкин. – Вот только так, лейтенант, на природу теперь и выберешься. Поверите, несколько лет уже по лесу не бродил, а ведь я раньше так любил это дело…

– Вы бы лучше поспали.

– Я на разведку ходил. Речка тут рядом не разлилась, возьмём её сходу. Знали бы – могли бы сегодня сделать двойную норму. До шести – вполне.

– По-стахановски.

– Ну да. Потом научите наших бездымно костёр разжигать? Если можно.

– Сделаем, товарищ начпробег.

– Да что вы всё «начпробег» да «начпробег»! Можете называть меня Михаил Ильич, как на заводе называли. Вот ноги промочил, а высушить сапоги уже не успею…

Из-под брезента вылез механик-водитель Жамалетдинов и начал приседать, разминая затёкшие мышцы.

– Выдержат ли трансмиссии, – задумчиво сказал он.

– А, Кайрат, – усмехнулся Кошкин. – А ты знаешь, как тебя на заводе за глаза называют?

– Знаю. Так и зовут – Трансмиссия. Потому что усиление трансмиссии – наша вечная проблема! Можно, Михаил Ильич, достигнуть гениального баланса между ходовой и бронёй, как это сделали вы, но без усиления трансмиссии…

– Ну вот, завел свою любимую шарманку, – сказал тоже проснувшийся механик-водитель Василий Кривич.

– А ведь прав Жамалетдинов. Давайте только, обсуждение конструкторских решений отставим до нашего возвращения.

Но Василий не унимался:

– А, кстати, знаете, Михаил Ильич, как вас зовет рабочий класс?

– Нет, не знаю. И это очень интересно.

– Точно не обидитесь?

– Не обижусь.

– Карамелькин.

– Очень остроумно! Понятно… Это тяжёлая индустрия так посмеивается над пищевой промышленностью. Да, я в ранней юности ушёл на заработки в Москву и там восемь лет работал на кондитерской фабрике, был рабочим по обслуживанию карамельных автоматов. И после службы в армии меня направили в Вятку, где я руководил кондитерской фабрикой. И неплохо, надо сказать, руководил. Во-первых, мои леденцы – никакая не карамель, а именно леденцы – получили в своё время премию в Берлине. А во-вторых, фабрика при мне стала одним из самых прибыльных и процветающих предприятий в городе. Я тогда в день выдачи зарплаты собирал у себя в кабинете жён своих сотрудников с детьми. Детей угощал конфетами, а зарплату выдавал на руки жёнам, чтобы вятские мужики, как водится, не пропили все деньги.

– Сурово вы с ними поступали, товарищ Кошкин, – покачал головой Василий Кривич.

– Есть такое дело, – согласился Кошкин, – но иначе было нельзя… И вообще, заканчиваем разговоры. По коням! Маршрут вы знаете…

* * *

В пути Кошкин, находившийся в тот момент в танке № 2, посмотрел на часы.

– Ну, что, так и будем ползти? Давай поднажмем что ли? – вдруг сказал он.

– Да я бы с радостью, – ответил Кайрат. – Но Василий-то не торопится.

– Так обгони его! Не торопится он… Делов-то.

Кайрат улыбнулся и прибавил газу. Второй танк увеличил скорость, догнал ведущий и пошёл на обгон.

Со своей стороны, Василий Кривич заметил, что его пытаются обогнать, ухмыльнулся и тоже прибавил газу.

Оба танка понеслись по дороге и оторвались от следовавшего за ними «ЗиСа». Не заметить это было невозможно.

– Что происходит? – удивленно спросил лейтенант Мизулин.

– Ну… Очередные испытания, я так понимаю, – предположил завхоз Кириллов.

– Какие ещё испытания? Они что, гонки устроить решили? А ну-ка, посигналь им!

Аркадий Павлович надавил на гудок, но это ни к чему не привело.

Танки продолжили нестись по дороге, поднимая пыль, за ними пыталась поспеть периодически гудящая «трёхтонка» марки «ЗиС». Время от времени то один, то другой танк вырывались вперед.

Механик-водитель Василий Кривич в азарте давил на педали и рычаги.

– Врёшь, Михаил Ильич! Не возьмёшь!

Кошкин и Кайрат тоже разгорячились и развеселились.

– Не сдаётся?! – кричал Кошкин. – Давай и мы поднажмём!

Лейтенант Мизулин в кабине скачущего по ухабам «ЗиСа», возмущённый происходящим, приказал:

– Обгоняй их, Аркадий!

«ЗиС» прибавил газу и пошёл на обгон танков. Обогнав их, он начал тормозить. Танки тоже притормозили.

Лейтенант выглянул в окно грузовика и показал жестом, что теперь танки будут следовать строго за ним.

– Вот так и езжай, – приказал он завхозу Кириллову.

И вдруг Аркадий и Пётр услышали какой-то странный стук в кузове. Они удивленно переглянулись. Лейтенант попытался заглянуть внутрь через стекло кабины. И тут в перегородку ударилась чья-то ладонь. Находившиеся в кабине вздрогнули от неожиданности, и грузовик резко затормозил.

Так же резко остановились и танки. Лейтенант с завхозом обежали «ЗиС» с двух сторон. При этом Мизулин уверенным движением расстегнул кобуру…

И тут из кузова послышался голос… Лиды Катаевой.

– Помогите. Я больше не могу его держать.

Лейтенант закатил глаза к небу и с досадой сплюнул:

– Чтоб ей пусто было! Ну кто бы сомневался… Вот откуда она тут взялась? Нет, вы мне объясните, откуда она тут взялась?!

Затем он впервые за весь пробег полез в кузов грузовика и там среди бочек с горючим, тросов, запчастей и прочих вещей увидел Лиду, держащую упавший на нее баллон с кислородом.

– Ты откуда тут, деточка?

Лида испуганно забормотала:

– Этот баллон в любую минуту взорваться может. У него вентиль сбит. И тряпка на нём масляная была намотана… Это же диверсия какая-то…

Лейтенант Мизулин снял с Лиды тяжеленный баллон.

– Господи… Ну и видок у тебя…

Лида вылезла из кузова. Подошли Кошкин, Василий Кривич и Кайрат.

– Я отдам вас под суд, Катаева! – зашипел, переходя на положенное официально «вы», лейтенант НКВД. – Вы понимаете, что вы сделали?

– По-понимаю, – заикаясь, пролепетала Лида.

– Понимаю… Да я вас даже расстрелять не могу?

– П-почему?

– Думаете, оснований нет? Есть основания! Только укрепление социалистической законности не позволяет.

– Ты чего туда залезла, дуреха? – спросил Кайрат.

– Х-хотела товарища Сталина увидеть…

Окружающие аж рты открыли от удивления:

– Ста-алина… Ну это, конечно, понятно… Это меняет дело… И как это товарищ Сталин без тебя до этого жил…

Заводчане явно хотели свести всё к шутке, но лейтенант Мизулин всё не унимался:

– Побежали бы вы что ли, Катаева!

При этом он отпустил руку Лиды. Он и сам был растерян. Обычно он всегда знал, что должен делать, но этот случай явно не был предусмотрен никакими уставами и ведомственными инструкциями.

Лида с удивлением смотрела на оставленные пальцами лейтенанта белые пятна.

– К-куда же я побегу? – спросила она. – Тут же лес один кругом!

Вразвалочку подошёл Василий Кривич:

– Не беги, девка, стрельнет он тебя.

– В каком смысле «стрельнет»?

– В самом прямом. И будет иметь на то полное право.

– Да что это такое тут происходит, товарищи? – решил вмешаться подошедший Кошкин.

– Вот, пассажира поймали, товарищ Кошкин! – доложил ему лейтенант Мизулин.

– Пассажирку, – поправил его Кайрат.

– Лида, ты что тут делаешь? – спросил Кошкин. – И чего это ты так дрожишь? Замёрзла?

– Это она от страха! – констатировал завхоз Кириллов. – Здравствуй, Катаева Лида!

– Она дрожит, – уточнил Василий Кривич, – поскольку наш лейтенант её расстрелять собрался.

– Отставить расстрелы! – скомандовал Кошкин. – Это же наша сотрудница из конструкторского бюро. – Ты, значит, так в кузове тайком и ехала?

Лида, всхлипнув, кивнула.

– Небось, – пожалел её завхоз Кириллов, – себе ещё отбила там всё.

Лида, продолжая всхлипывать, помотала головой.

– И зачем, скажи на милость, ты с нами увязалась? – ещё раз спросил Кошкин.

– Увидеть Сталина.

– Понятно. Самого Сталина? Хорошо, увидишь…

– Но, товарищ Кошкин… – хотел было возразить лейтенант Мизулин, но потом вдруг резко сменил тему разговора:

– А что это за баллон с кислородом, про который вы говорили, товарищ Катаева?

– Да, да, – затораторила испуганная Лида, – он в любую минуту может взорваться. У него вентиль сбит, и тряпка масляная намотана…

– Вы предположили, что это диверсия?

– Да, но это не я сделала. Это кто-то другой, ещё в ангаре. И баллон как будто специально так поставили, чтобы он рано или поздно грохнулся. А я поймала его. Ни за что бы стучать не стала, просто я не могла его больше держать.

Кошкин спросил у неё:

– А в лаборатории ты кого оставила, Лидия?

– Семёнова, Михаил Ильич. Я ему весь план испытаний расписала. А от этого баллона срочно избавиться нужно. Там сто сорок килограммов давление. Неизвестно, сколько ещё времени вентиль выдержит. Это всё может взорваться в любую минуту. И взорвалось бы уже, если бы не я.

Лида отступила на несколько шагов от «ЗиСа».

– Замолчите, Катаева, – крикнул лейтенант НКВД. – Вы решили сорвать пробег?

– Давайте горячиться не будем, – остановил его Кайрат Жамалетдинов.

И Кошкин тоже остановил разъярённого молодого человека, положив ему руку на плечо:

– Успокойся, товарищ лейтенант.

А Лида, вдруг осмелев, заявила:

– Да пусть он меня расстреляет! Только баллон сначала уберите из кузова. Или хотя бы после убрать не забудьте.

В ответ на это Кошкин распорядился:

– Выброси этот баллон куда-нибудь подальше, Аркадий.

Завхоз Кириллов не поверил своим ушам:

– Сорок литров кислорода, Михаил Ильич! Вот так взять и выбросить? Что за щедрость такая?

Лейтенант Мизулин продолжал гнуть свою линию:

– Мы сейчас все поедем обратно! Я же вас просил, Михаил Ильич!

А Кошкин ответил завхозу:

– Ну, не выбрасывай, аккуратно поставь… Под ёлочку.

А потом он обратился к лейтенанту:

– Да не пыли ты, Петя.

Но тот и не думал «не пылить»:

– Это же намеренный срыв задачи государственной важности. Это преступление! Вы хоть понимаете, что за такое бывает?

– Вы мне вроде уже расстрел обещали, – нервно усмехнулась Лида.

– Ты шутить со мной вздумала?

Молодой человек энергично направился к девушке. Та инстинктивно отступила на шаг, а остальные дружно кинулись на лейтенанта, в очередной раз пытающегося выхватить пистолет.

– Не сметь ко мне прикасаться!

Механики-водители и Кошкин не грубо, но крепко удерживали Петра.

– Тихо, тихо…

– Всё-всё, Петр Андреевич! – сказал Кошкин. – Пошумели и хватит. Успокойся, дорогой.

Лейтенант Мизулин, тяжело дыша, отпихнул от себя механиков-водителей и поправил гимнастерку.

– Давайте спокойно, без криков всё обсудим, – предложил Кошкин, – и примем взвешенное решение. Что с Катаевой делать, а что – с баллоном. А потом спокойно поедем дальше. Ничего же пока не случилось.

И в этот момент раздался взрыв. Оглушённые люди попадали на землю. Осколками посекло немало деревьев вокруг, с шумом попадали скошенные, словно бритвой, ветки. Мощная взрывная волна ударила по грузовику, бочки с горючим в кузове вспыхнули, и кузов «ЗиСа» с грохотом разнесло на куски.

А затем наступила зловещая тишина.

* * *

Все были живы, но грузовик и весь груз оказался утрачен. Чудом уцелевшие люди были с головы до ног в грязи и копоти. Кошкин осмотрел остатки «ЗиСа». Лейтенант Мизулин нашёл свой обугленный чемодан.

– Ну, что же, – горько усмехнулся Кошкин. – Во всяком случае, что нам делать с баллоном, решать уже не надо.

– Теперь уже ничего решать не надо, – грозно сказал лейтенант НКВД. – Назад едем.

– А на такое вот твоё решение что повлияло? – спросил Кошкин, отводя лейтенанта в сторону.

– Разве, не очевидно? Это же диверсия! Среди нас враг. И его надо найти.

– Согласен. А зачем, как ты думаешь, он подстроил эту диверсию? Подумай хорошенько… Не для того ли, чтобы сорвать наши планы?

– Это уж точно!

– Ну, значит, если мы сейчас повернём назад – у него всё получилось.

Подобный аргумент очевидно уложил лейтенанта на обе лопатки, и он, допущенный своим ведомством к святая святых – охране государственной системы от бесчисленных врагов, людской глупости и головотяпства, явно не знал, что на это возразить. А Кошкин терпеливо ждал, что ответит Мизулин.

Тот подумал и выдавил из себя:

– Горючего всё равно не хватит. Запчасти, продукты… Всё же уничтожено…

– Зато железки уцелели, – возразил Кошкин. – Что им будет? А горючее по дороге найдём. И с голоду тоже не умрём. Прокормит нас как-нибудь наша страна.

Бдительному лейтенанту НКВД явно нелегко было так просто согласиться. Но он взял себя в руки и постарался сохранить инициативу.

– Значит так. Завхоза Аркадия Павловича и Катаеву оставляем здесь. Пусть идут до ближайшего пункта связи, вызывают помощь с завода.

– Есть такое дело… Согласен, – подвёл итог Кошкин.

* * *

Танки, нагруженные уцелевшей поклажей, уехали, выстрелив чёрным дымом из выхлопных труб и оставив Лиду Катаеву и Аркадия Кириллова на дороге. Лида с грустью посмотрела им вслед. Она и предположить не могла, что за ними с края высокого обрыва давно наблюдала немецкая диверсионная группа во главе с неким Гоззо – завербованным в своё время Абвером русским, настоящего имени которого не знал никто из подчиненных ему теперь людей. Гоззо смотрел, прижав к глазам бинокль, но ничего в деталях разглядеть пока не мог – не позволяло расстояние. Он различал лишь неясные силуэты машин и людей.

Его группа состояла ещё из пяти человек: таких же молодых, подтянутых, уверенных в себе. Все сидели на лошадях, а рядом стояла ещё пара крепких кобыл, навьюченных всевозможной поклажей. Согласно легенде, диверсанты выдавали себя за группу геологической разведки. Между собой они общались на немецком, но при необходимости могли свободно изъясняться и на русском. Когда они услышали взрыв, все переглянулись.

Им было приказано найти и уничтожить колонну русских. Гоззо знал о том, что должен произойти заранее подготовленный взрыв. Собственно, его он и ждал. Но его люди были не в курсе подобных деталей, и теперь они вопросительно уставились на своего командира…

Подобные диверсионные группы не были редкостью в те времена на территории СССР. Дело в том, что гитлеровское командование, сделав в готовящейся войне основную ставку на свои мощные вооруженные силы, не забывало и о ведении так называемой «тайной войны» против Советского Союза. Подготовка к этому шла полным ходом, и всевозможные диверсии против Страны Советов фашисты старались вести постоянно и в самых широких масштабах. Активность этих действий резко возросла после захвата Польши осенью 1939 года и особенно после победоносного окончания французской кампании. По оценкам, в 1940 году число шпионов и агентов, направленных на территорию СССР, увеличилось по сравнению с 1939 годом почти в четыре раза.

Понятно, что советские пограничники не дремали, и в течение предвоенного года было задержано около пяти тысяч вражеских лазутчиков.

В 1940 году начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и начальник штаба оперативного руководства верховного главнокомандования Вермахта генерал Альфред Йодль подписали директиву, адресованную всем разведывательным и контрразведывательным органам. В ней им предписывалось уточнить имеющиеся данные о Красной Армии, об экономике, мобилизационных возможностях, политическом положении Советского Союза, о настроениях населения и т. д. Также предписывалось вести активную подготовку разведывательно-диверсионных мероприятий с целью обеспечения скрытой подготовки к агрессии.

Естественно, важную роль в подготовке войны против СССР играл Абвер, который был одним из наиболее осведомлённых, разветвлённых и опытных секретных органов фашистской Германии по подготовке «тайной войны». Особенно широко Абвер развернул свою деятельность с приходом 1 января 1935 года в «Лисью нору» – так называли сами гитлеровцы главную резиденцию Абвера – сухопутного адмирала Канариса, который стал всячески укреплять своё ведомство.

Наверное, об этом следовало рассказать раньше, но центральный аппарат Абвера состоял из трех основных управлений. Непосредственным центром сбора и предварительной обработки всех разведывательных данных, касающихся сухопутных войск иностранных армий, в том числе Красной Армии, являлось управление военной разведки «А-1», возглавляемое генералом Гансом Пикенброком[32].

После предварительной обработки управление «А-1» представляло данные военного характера в главные штабы различных видов вооруженных сил.

Управление «А-2», которым руководил полковник Эрвин Лахузен фон Вивремонт, занималось подготовкой и проведением диверсий, террора и саботажа на территории других государств.

И, наконец, управление «А-3» во главе с полковником Францем фон Бентивеньи осуществляло организацию контрразведки внутри страны и за границей.

В систему Абвера входил также разветвлённый периферийный аппарат, всевозможные специальные органы и абверкоманды при всех армиях и равных им соединениях. Даже к отдельным дивизиям прикомандировывали офицеров Абвера.

Параллельно с ведомством Канариса работал другой орган разведки – так называемое Шестое управление[33] Главного управления имперской безопасности, которое возглавлял Вальтер Шелленберг. Во главе Главного управления имперской безопасности стоял Рейнхард Гейдрих.

По сути, Канарис и Гейдрих были шефами двух конкурирующих разведслужб, и они вели постоянную грызню за «место под солнцем». В частности, кабинеты Абвера были нашпигованы микрофонами, и их находили даже в кабинете Канариса. Канарис же, как только он стал главой Абвера, стал бороться против Гейдриха, используя козырную карту – информацию о том, что Гейдрих не был чистым арийцем, и в нём текла в том числе и еврейская кровь[34].

У немцев имелось несколько десятков учебных центров по подготовке агентуры для засылки на территорию СССР. Один из таких «учебных центров» находился в малоизвестном отдаленном городке Химзее, другой – в Тегеле под Берлином, третий – в Квинцзее, близ Брандербурга. Будущие диверсанты обучались там различным тонкостям работы на «восточных территориях». В этих центрах, помимо казарм, стрельбищ и учебных зданий, стояли макеты мостов и переездов, пролегали участки железнодорожного полотна, и обучение максимально приближалось к «реальным» советским условиям.

А ещё Канарис приказал создать специальный орган «Абвер-заграница», получивший условное наименование «штаб Валли». Во главе «штаба» стоял опытный разведчик полковник Гейнс Шмалыплегер, и под его руководством мощные радиостанции постоянно следили за эфиром, перехватывая передачи советских военных и гражданских радиостанций. Также у него были специальные лаборатории, типографии, мастерские по изготовлению различного вооружения, советской военной формы, знаков различия, фальшивых документов, печатей, денежных купюр и других необходимых для диверсантов вещей.

Для выполнения в советском тылу диверсионно-десантных операций Абвер имел также свое «домашнее» войско в лице головорезов из батальонов «Бранденбург-800», «Курфюрст», «Нахтигаль», «Роланд», «Бергман» и других подразделений, формирование которых началось в 1939 году. Эти так называемые части особого назначения в большинстве своем были сформированы из украинских и прибалтийских националистов, а также бывших белогвардейцев и прочих сомнительных типов.

Подразделение специального назначения «Бранденбург» было создано в сентябре 1939 года, и в него первоначально вошли профессиональные немецкие коммандос – 3 офицера и 67 солдат. Назвали это подразделение «учебной ротой для специальных применений-800», а базировалось оно в районе города Бранденбург. Рота подчинялась непосредственно диверсионному управлению Абвера. По сути, она стала первым подразделением спецназа Германии.

Постепенно рота превратилась в батальон. Людей туда набирали отовсюду, но при этом претенденты должны были обладать, помимо отменной физической формы, умением приспосабливаться к различным жизненным ситуациям, быть находчивым и изворотливым, превосходно знать язык предполагаемого противника, а также обычаи, особенности и порядки стран-противников. Одна из рот «Бранденбурга» целиком состояла из украинцев, русских и прибалтийских немцев.

* * *

Группа во главе с Гоззо имела прямое отношение к батальону «Брандербург-800». Сам Гоззо и его люди были опытными диверсантами, и они просочились на территорию СССР весной 1940 года. Их главной задачей была подготовка помощи основным силам немецкой армии, которая должна была двинуться вперёд в назначенное для этого время. Сейчас же перед ними была поставлена конкретная цель – уничтожить секретные образцы новых советских танков.

Когда «образцы» после взрыва вновь двинулись в путь, Гоззо подал знак, и группа скрытно отправилась вслед за уменьшившимся в размерах караваном.

* * *

Пётр Мизулин теперь ехал в одном танке с Кошкиным.

– Жёстковато тут у вас, – констатировал он.

– Есть такое дело, – подтвердил Кошкин. – Спартанская обстановка.

– И это во всех танках так?

– Нет, лейтенант. Я немецкие и американские танки видел. Бог ты мой – санаторий! Всё кожей обшито! Сиденья с подлокотниками! Но вот только для войны они не пригодны и горят, как факелы.

– А вы женаты, Пётр Андреевич? – вдруг сменил тему главный конструктор.

– Нет, – недовольно ответил лейтенант НКВД. – А какое это имеет значение?

Кошкин пожал плечами.

– Да просто подумалось… Зачем вы так яростно от Катаевой избавились?

Пётр Мизулин, не зная, что ответить, изобразил на лице глубокое непонимание.

– Она красивая девушка, вы не находите?

– Не знаю. Это дело вкуса, должно быть… А если и красивая, то что? Красивых девушек много, и все красивые девушки пусты и тщеславны.

– Это кто же вам такое сказал, лейтенант? По-моему, Катаева не пуста и не тщеславна. Она хороший специалист и искренне болеет за наше общее дело. Слишком молода, конечно, но это тот самый недостаток, который достаточно быстро проходит. А так – прехорошенькое создание, в которое при желании можно влюбиться с первого взгляда. Вы не находите?

– Не нахожу! И, давайте, прекратим разговоры на эту тему. Меня, например, гораздо больше сейчас волнует вопрос о том, кто мог сбить вентиль у баллона с кислородом?

– Он мог сбиться сам от езды по пересечённой местности. Просто недостаточно хорошо его закрепили, – предположил Кошкин.

– Ага, и тряпка масляная на него тоже сама намоталась…

* * *

Танки двинулись на северо-восток, а завхозу Кириллову и Лиде Катаевой, оставленным на дороге, был дан приказ идти до ближайшего пункта связи и вызвать помощь с завода. А куда было идти? Недалеко находилась какая-то деревня, но есть ли там связь?

В любом случае, нужно было привести себя в человеческий вид, и Лида пошла на ручей смыть с себя пыль и копоть. И она совершенно не обратила внимания на то, что за ней из укрытия наблюдает какой-то мрачного вида бородатый тип…

Уже совсем стемнело. Аркадий Кириллов быстро и умело разжёг костер. Пламя поначалу шипело, не желая подчиняться, но потом дело пошло веселее. Запасливый завхоз достал из портфеля, который он никогда не выпускал из рук, кое-какую закуску и припасённую на всякий случай плоскую фляжку. Наверное, этот самый «всякий случай» наступил, так что же себе отказывать в простом человеческом удовольствии…

Но куда же запропастилась Катаева? Аркадий Павлович обошёл вокруг того, что осталось от «ЗиСа» и крикнул:

– Лида! Давай сюда! Скоро совсем ночь наступит! Ты где?

Потом он прислушался, затем снова крикнул:

– Ли-да!

Лагерь лесных бандитов

Было уже очень поздно, когда бородатый Дмитро Андриевский вбежал в дом главаря своей банды. Тому на вид было лет шестьдесят и звали его Тарасом Тимофеевичем Маркиным. Однако все уважительно величали его Батей. В данный момент Тарас Тимофеевич ужинал, но рассказ Дмитро заставил его оторваться от этого приятного занятия.

– Кто такие? – переспросил его Дмитро. – Да кто их разберёт. Но они на гусеницах. Может, это тракторы, а может – вездеходы. Там не поймёшь, всё брезентом затянуто. Фары светят. Сверху добра всякого навалено видимо-невидимо.

– Добра говоришь? – уточнил Маркин, и глаза его жадно загорелись.

– Да точно говорю, Батя, там его под самое никуда. Вот, гады, наворовали.

– А если это военные?

– Да какие военные? Гражданские. Там их всего-то пятеро… Может… Точно не больше. И через лес идут. А кто по своей воле через леса и болота попрёт, когда неподалёку хорошая дорога есть? Ясное дело – только ворюги.

– Ворюги…, – задумался главарь банды. – Учись у них. Вишь, целыми тракторами гребут. Не то, что мы…

– Так я и говорю… В смысле, поучиться бы у них.

– Поучиться… – задумчиво протянул Тарас Тимофеевич.

– Давай, захватим их! – предложил Дмитро. – А то что они – как у себя по огороду…

Главарь резким движением отодвинул миску и скомандовал:

– Быстро, собирай людей. Трактора и нам тоже пригодятся.

Дмитро кивнул и поспешно вышел.

* * *

Таких вот «бать» и «бородатых» бродило много в то время по лесам, и на Украине, например, их часто называли борцами за независимость. На самом деле, это были банальные бандиты, бывшие белогвардейцы и беглые преступники, а очень скоро их нарекут «фашистскими прихвостнями». Немало таких «борцов», не желавших жить по советским законам, с конца 1930-х годов действовало на территории Белоруссии и южных областей России.

Тарас Тимофеевич Маркин когда-то имел прямое отношение к Организации украинских националистов, сформированной на так называемом «Великом сборе украинских националистов» в январе-феврале 1929 года, проходившем на территории Западной Украины, входившей тогда в состав Польши. Возглавил эту организацию бывший офицер австро-венгерской армии Евгений Коновалец, и целью ОУН была борьба за создание независимого украинского государства. После ликвидации Коновальца агентами НКВД в 1938 году новым лидером ОУН стал Андрей Мельник. Но потом в рядах организации произошёл раскол: молодое крыло ОУН во главе со Степаном Бандерой оказалось недовольным политикой Мельника. В 1934 году за убийство польского министра внутренних дел Перацкого Бандера был приговорён к пожизненному заключению, но его освободила начавшаяся в сентябре 1939 года Вторая мировая война.

Ещё до нападения фашистской Германии на СССР оуновцы попытались развернуть активную деятельность на Украине, и во Львове было провозглашено «независимое украинское государство». В это время советские органы безопасности занимались в основном «польским контингентом», и им было не до украинцев, поэтому последние получили в этом смысле некоторый карт-бланш.

Что касается Маркина, то он предусмотрительно бросил своих и перебрался в Орловскую область. С ним ушли ещё несколько человек. Потом к ним присоединилась группа бывших белоказаков, упорно продолжавших носить шашки, погоны и шаровары с ярко-красными лампасами. У одного из них, самого пожилого, на груди красовался Георгиевский крест, и он утверждал, что получил его за Брусиловский прорыв 1916 года.

Всего в банде Маркина на данный момент было человек тридцать. Точную цифру назвать было невозможно, ибо одни приходили, а другие уходили. Банда в последнее время жила довольно тихо и орудовала только в местах, достаточно удалённых от их лесной базы – под Тулой и даже под Калугой.

Понятно, что это были никакие не борцы за независимость, а обыкновенные бандиты и уклонисты от призыва в армию.

* * *

Лагерь бандитов располагался в лесу, в месте, которое местные жители называли Волчьей Дубравой. Раньше в этих местах велась добыча известняка и гипсового камня, и туда в своё время даже была проложена железнодорожная ветка, но потом разработки прекратили по экономическим соображениям, а железную дорогу разобрали. Но при этом в лесу осталось несколько брошенных железнодорожных вагонов, которые бандиты теперь использовали под жильё.

Внешне ничего угрожающего в посёлке не было: снятые с колёс вагоны, завалившиеся заборы, вьющиеся дымки из самодельных труб. О том, что тут живут люди, свидетельствовали колеблющиеся огоньки за грязными стеклами и запахи жарящейся картошки, струящиеся над валявшимися повсюду просмолёнными шпалами.

Сам Тарас Тимофеевич Маркин жил в чудом оказавшемся в Волчьей Дубраве почтовом вагоне – старом вагоне времён Российской империи производства 1904 года с большими двуглавыми орлами на стенах. Но самой большой его гордостью был стоявший рядом и заросший травой дореволюционный магистральный паровоз, имевший в длину более десяти метров и включавший в себя огромный тендер – резервуар для запасов воды с расположенным поверх резервуаром для запасов топлива.

Маркин был взрослым человеком, давно лишённым всяких иллюзий, но он любил смотреть на этот «свой» паровоз и мечтать: вот свистнет он, загрохочет, зашипит и увезёт его куда-то в синюю даль.

Танки в пути (продолжение)

Ранним утром к месту базирования группы Гоззо возвратился разведчик. Не дав себе времени отдышаться, он доложил:

– Все спят. Один на вахте. Можно начинать захват танков.

Гоззо мгновенно сориентировался и приказал:

– Двое со стороны холма. Двое с дороги. Ты со мной. По сигналу…

Диверсанты схватили оружие и разбились на мелкие отряды. И тут вдруг из леса, из того места, где стояли закамуфлированные танки, раздался грохот стрельбы.

Гоззо скомандовал:

– Замерли!

Все застыли на своих местах. Гоззо, ничего пока не понимая, настороженно прислушался к звукам выстрелов.

* * *

А происходило следующее. Рано утром полтора десятка конных бандитов, вооружённых обрезами, револьверами, саблями и плётками, с гиканьем принялись кружить вокруг лагеря Кошкина и его товарищей, беспорядочно стреляя во всё подряд. Кошкин и механики-водители поспешно запрыгнули в танки. Лейтенант Пётр Мизулин в исподнем бесстрашно попытался отстреливаться из пистолета, но что сделаешь один против пятнадцати…

– Быстро в танк, Пётр! – крикнул ему Кошкин. – Давай, под броню!

Пётр запрыгнул в люк. Кстати сказать, люк у нового танка был отличный. И очень удобный для покидания машины в критических ситуациях. Ну, и для быстрого попадания в машину – тоже. Он был гладкий, с закругленными краями, и влезать-вылезать через него не составляло никакого труда[35]. А ещё одним из достоинств люка была возможность его фиксации в нескольких промежуточных относительно «открыто» и «закрыто» положениях. И закрывался он изнутри знатно, фиксируясь при помощи зубчатой рейки, стопора и защёлки[36]. И вот настал момент, когда это оказалось очень даже уместным. Двое спешившихся бандитов тоже вскочили на танк и попытались помешать лейтенанту закрыть люк. Но не тут-то было!

Буквально минута, и все участники танкового пробега оказались в боевых машинах.

Кошкин тут же приказал Кайрату:

– Заводись и поехали.

Механик-водитель замешкался:

– Лагерь-то не собрали, Михаил Ильич.

– Ну вылезай, собирай.

Кайрат понял неуместность своего замечания и запустил двигатель.

– Эх, из башенного бы сейчас шмальнуть…

– По воробьям? Давай – в рощу. Поедем, они сами отстанут.

– А кто это?

– Да я откуда знаю…

Во втором танке Василий тоже запустил двигатель, но оказавшийся рядом с ним лейтенант Мизулин вдруг скомандовал:

– Стоять! Никуда не едем.

Василий удивился:

– Но Михаил Ильич же поехал.

– А мы нет! – злобно огрызнулся лейтенант. – Не видишь разве, я в исподнем? Я без гимнастерки не уеду. Дави этих гадов!

– Это можно! – весело крикнул механик-водитель.

После этого он газанул, посмотрел в смотровую щель и… тут же потерял всякий кураж.

– Не. Похоже, приехали…

Перед готовыми давить всех подряд танками стоял Дмитро Андриевский и крепко держал связанную Лиду, едва державшуюся на ногах. Злые глаза бородатого бандита блестели, а ствол обреза был направлен ей прямо в грудь. Пётр Мизулин от беспомощности заскрипел зубами.

– Нет, – обреченно вздохнул он, – только не это…

А Дмитро тем временем со смехом сказал:

– Вылазь, голубчики. Разговаривать будем.

Лейтенант Мизулин шепнул Василию:

– Я пошёл.

– Сиди, – ответил тот. – Начальство разберется.

Тем временем Кошкин уже вылез из люка своего танка. Бандиты тут же взяли его под прицел.

Дмитро скомандовал:

– Медленно вылазь. Лады? Не будете хулиганить – девчонку вашу не попортим.

Кошкин на правах старшего вступил с ним в переговоры:

– Девушку сюда, и я вылезаю.

Дмитро нагло усмехнулся:

– Не. Так дело не пойдёт. Вылазь сначала ты. И второму скажи, пусть свой трактор отопрёт. Не боись, договоримся.

Кошкин не стал скрывать своего сомнения, но бородатый бандит его «успокоил»:

– Не сомневайся, голубчик. Других вариантов у тебя всё равно нема.

Кошкин, понимая, что других вариантов действительно нет, вылез из танка и подал знак Василию Кривичу, чтобы тот тоже не сопротивлялся. Вслед за этим бандиты быстро проникли в оба танка. И они двинулись вслед за вскочившим в седло Дмитро Андриевским.

* * *

Нетрудно догадаться, что за сценой захвата танков велось скрытое наблюдение. Гоззо подал знак своим людям: в бой не вступать, но продолжать преследование.

Завод. Кабинет директора

А в это время директор Харьковского завода № 183 Юрий Евгеньевич Максарёв, обливаясь потом и заикаясь от волнения, разговаривал по телефону с Москвой. Разговаривал он с Георгием Константиновичем Жуковым.

– Всё, так сказать, идёт по графику… Да, Георгий Константинович… Не, ну… Мелкие проблемы… Они… Куда без них… Но в целом… Так точно… Придут в Москву вовремя, вы же знаете Кошкина. Он у нас… Как говорится… Если уж чего решил…

На другом конце провода Жуков тоже нервничал, но вида не показывал. В завершение разговора он сказал:

– Это хорошие новости. Выйдут на связь – передавайте привет. И скажите, что я уже доложил товарищу Сталину, что машины будут показаны на смотре. Всё. Всего доброго.

И повесил трубку.

Уже доложил… Будут показаны… Максарёв был человеком опытным, и он уже успел получить сообщение от завхоза Кириллова о том, что произошло в дороге. Тот и сейчас стоял перед ним, нервно вертя в руках кепку и то и дело вытирая влажные ладони о пиджак. Ничего толком не поняв из его сбивчивого рассказа, Юрий Евгеньевич для себя констатировал лишь то, что возникли очень большие проблемы, и что весь танковый пробег Харьков – Москва в настоящее время находится под большим вопросом. А товарищ Сталин с государственными интересами не шутит, щёлкнет пальцами – и нет очередного не оправдавшего высокое доверие директора завода.

Лагерь лесных бандитов (продолжение)

В лагере бандитов в Волчьей Дубраве пленённых танкистов заперли в одном из вагонов, а точнее – в обшарпанном сарае, когда-то бывшем товарным вагоном.

Вскоре наступил вечер, и обитатели «тюрьмы» расположились на разбросанной по полу соломе. Никакой мебели в сарае не было, лишь в углу стояла грубо сколоченная из досок лавка, на которую сел Кошкин.

А вот Лиду Катаеву отвели в другой сарай, стоявший поблизости. Видимо, Тарас Маркин решил держать её отдельно, чтобы в случае чего вновь использовать в качестве заложницы.

В это время сам Тарас Тимофеевич в своём почтовом вагоне и не пытался скрывать гнев. Он с криком обрушился на Дмитро:

– У тебя что, глаза не смотрят?! Ты трактор от танка отличить не можешь?!

Сказать, что бородатый бандит пребывал в замешательстве, – это ничего не сказать.

– Так кто ж его знал-то? Не видать же было.

– А не видать – не замай! – стукнул кулаком по столу Тарас Тимофеевич. – Ты бы ещё бронепоезд мне пригнал!

– Какой бронепоезд?

– Какой-какой… Набитый чекистами!

Дмитро не понял иронии главаря и попробовал огрызнуться:

– Батя, а танк что – плохая добыча?

Главарь банды сплюнул:

– Голова твоя где? Ты же медведя загнал, и он тебя схавает! Он – тебя. А не ты – его! Вот что мне делать теперь с такой добычей?

– Да что потребно, то и сделаем, – сказал Дмитро.

– Сделаем, – передразнил его Тарас Тимофеевич. – Вот дурачина! Их же искать будут! Днём с огнём… Пока не найдут! Нас не найдут! Неужели, не понятно?!

Только тут до Дмитро дошло, что он дал маху. На его физиономии появилось выражение потрясения, пожалуй, даже откровенного горя. Он вопросительно взглянул на главаря. А тот, почесав в затылке, приказал:

– Избавляться от них потребно. А потом сниматься и уходить к чертям на болота… Хорониться до второго пришествия!

* * *

Обитатели лесной «тюрьмы» сидели, кто где, и только лейтенант Пётр Мизулин бродил по сараю, пиная сапогом пучки соломы.

– Охотой живут да разбоем, – предположил Кошкин. – Советскую власть не приняли, двадцать лет по лесам прячутся.

– Недобитки проклятые! – злобно выругался лейтенант. – Убьют они нас.

– Могут, – согласился Кошкин.

– Чего же сразу-то не убили? – вмешался в разговор Василий Кривич.

– Побоялись, видать, что с техникой не справятся, – сказал Кайрат Жамалетдинов.

Этот заводской механик-водитель очень нравился Кошкину своей решительностью и готовностью отдать все ради успеха дела. В этом они были похожи. А еще Кайрат прекрасно разбирался в танках, а особенно в их двигателях. Короче говоря, это был незаменимый человек, на которого всегда и во всем можно было положиться.

– Верно, – подтвердил Кошкин. – Им же надо было своему вождю добычей похвастаться. А он не такой дурак, как они. Соображает, что два танка советская власть просто так никому не подарит.

– Так может – отпустит? – спросил Кайрат.

Кошкин отрицательно мотнул головой.

– Не отпустит. Я же говорю – он не дурак. Я бы ему пообещал, что мы про него никому ничего не расскажем, только он не поверит. Мы же ему правду про нас не рассказываем. А без правды – какая вера.

– Бежать надо, – ударил кулаком по стене лейтенант Мизулин.

– Есть такое дело, – согласился Кошкин. – Но как бежать? И мы же не можем оставить им танки… Без танков нам, даже если и убежим, крышка…

* * *

Один из лесных бандитов стоял на посту уже очень давно. Про него главарь, похоже, совсем забыл. Было так холодно, что тонкое пальто не могло уже больше согревать, и бандит дрожал всем телом…

Он и не заметил, откуда появился человек, безбоязненно шагнувший прямо к нему.

Бандит поднял обрез трёхлинейной винтовки и щелкнул затвором. Незнакомец остановился в шаге от него. Он не выглядел испуганным. Тусклый свет от висевшего над головой бандита керосинового фонаря освещал на его лице спокойную улыбку.

Часовой растерянно покачал обрезом и уставился на стоявшего перед ним человека. А тот усмехнулся и сделал еще один шаг в его сторону. Затем незнакомец знаком показал, что хочет что-то сказать…

Через минуту часовой заглянул в вагон главаря банды.

– Там это… Какой-то неместный. Говорит, что хочет беседовать с главным. Что с ним делать? Пристрелить?

Тарас Тимофеевич буквально испепелил взглядом Дмитро:

– Ты же, урод, сказал мне, что всех поймали.

Бородатый бандит недоумённо пожал плечами.

Незнакомцем был Гоззо. Уверенный в себе и в правильности принятого решения Гоззо. Не дожидаясь приглашения, он вошел в дом-вагон, быстро определил, кто тут главный, и уселся напротив Тараса Маркина. Рядом тут же встали Дмитро и часовой. Гоззо подчёркнуто небрежно вынул из кармана пачку денег и положил её на стол.

Тарас Тимофеевич сурово посмотрел на пришельца и спросил:

– Кто таков будешь? И что это ты передо мной мошной трясёшь?

– Я-то? – демонстративно зевнув, переспросил незваный гость. – А какая тебе разница?

– Есть разница, если спрашиваю. Чего надобно?

– У меня к тебе дело есть!

– Дело – это хорошо. И что за дело?

– Я тебе деньги плачу.

– Так деньги просто так никто никому не даёт.

– А кто сказал, что просто так?

– Просто – непросто, а ты хоть цену мою знаешь?

Гоззо усмехнулся:

– Почём покупают, такова и цена. Что-то не вижу тут у тебя большой очереди.

Главарю совсем перестал нравиться этот разговор, и он повысил голос:

– Я, вроде, тебя, парень, к своему лотку не зазывал.

Гоззо положил руку на лежащую на столе пачку денег. Другая осталась в кармане куртки.

– Так тут и не рынок. А совсем наоборот. Тихая жизнь в тихом месте. Никто не знает, никто не ищет. Благодать. Хорошо бы всё так и осталось. Верно?

Главарь банды от такой наглости начал выходить из себя:

– Пугать меня собрался?

– Боже упаси…

Так могло продолжаться ещё какое-то время. Но не бесконечно. Несмотря на видимую непринуждённость беседы, нервы присутствующих были напряжены. Всё вокруг веяло враждебностью. Но через мгновение прозвучало ключевое слово «танк», и всё стало предельно ясно.

Тарас Тимофеевич немного расслабился:

– А тебе танки на что? Воевать собрался?

– Что собрался, то никого не касается. Что же касается танков, то они мои, – решительно ответил Гоззо.

– Так ты хозяин?

Гоззо сунул вторую руку в карман, и бандиты вновь напряглись. Но «хозяин» вынул вторую пачку денег и положил ее на уже лежавшую на столе пачку.

– Теперь достаточно?

– Да. Теперь в аккурат столько и будет. Но за каждый танк в отдельности!

Взгляд Гоззо помрачнел, а губы его сжались и побледнели.

– Хорошо бы нам не поссориться, дядя…

– Хорошо бы, – подтвердил Тарас Тимофеевич. – Только я тебе не дядя. Так что ты давай, ступай туда, откуда пришёл. Давай-давай! Шукай денюжку. Найдёшь – приходи.

Гоззо неохотно встал. Протянул руку, чтобы забрать свои деньги со стола. Но «Бородатый» мгновенно навёл на него револьвер системы Нагана образца 1895 года. Хороший револьвер, солдатский, дореволюционный… Гоззо поспешно убрал руку.

– Ступай смелей, – поставил точку в разговоре главарь бандитов.

Гоззо вышел из вагона в сопровождении Дмитро и часового. Последний немного согрелся, перестал дрожать, нагло сплюнул себе под ноги и процедил:

– Ходють тут всякие…

* * *

В расположение своей группы в лесу Гоззо пришёл мрачный и озлобленный. Подойдя к лошади, он расстегнул вьючный мешок. Остальные «геологи» обступили его, но вопросов никто не задавал. У них это не было принято.

– Переговоры прошли неудачно, – сказал Гоззо. – По-хорошему и тихо с ними ничего не получится.

– Значит, будет по-плохому, – констатировал один из диверсантов.

– Именно так! На рассвете готовимся к штурму, – скомандовал Гоззо. – Пулемёты на фланги. Огонь по моему первому выстрелу. Перебьём тех, кто будет рыпаться. Остальным предложим сдаться. Как только сложат оружие, перебьём и этих.

Диверсанты не заставили себя долго ждать и принялись вытаскивать из поклажи боеприпасы, собирать пулемёты.

* * *

А в это время в логове лесных бандитов Тарас Тимофеевич открыл дверь сарая, в котором сидели его пленники, и «миролюбиво» сказал:

– Надо мне было, хлопцы, с того начать, что сразу в болоте вас всех утопить.

Потом он подошел к сколоченной из досок лавке, на которой сидел Кошкин.

– А ну, подвинься.

Кошкин подвинулся, и главарь уселся рядом.

– Слушай, тут за танками твоими покупатель пришёл.

– Какой такой покупатель? – не понял Михаил Ильич.

– Сам не знаю. И что скажешь? Продавать?

Кошкин вопросительно посмотрел на главаря бандитов. Потом переглянулся с остальными. Все явно не понимали, о чём идёт речь.

– И всё же, что за покупатель?

Тарас Тимофеевич пожал плечами:

– Да шут его знает. Я вот тебя и хотел спросить. Такой… Как бы сказать… Молодой, наглый, деньгами швыряется. Мои, говорит, танки. Продавай, а то, говорит, убью.

Кошкин покачал головой:

– Вы это серьёзно?

Маркин усмехнулся и достал из кармана деньги.

– Видал. Залог мне оставил.

Кошкин пребывал в совершенном недоумении и, как ни силился, не мог понять, что бы это значило. И в это время в разговор вступил Пётр Мизулин.

– Вот, Михаил Ильич. А вам всё казалось, что у нас врагов мало.

Главарь бандитов резко повернулся к нему:

– Что за враги? Кто такие?

– Да кто же их разберет, папаша, – ответил лейтенант, – из вашей-то тюрьмы?!

– А ты предположи, – не унимался Тарас Тимофеевич.

– Да какая разница?! Враги! Эти танки позарез нужны нашей стране, и завладеть ими может хотеть только враг. Скрытый, тайный враг, а потому ещё более опасный и коварный…

– У таких, как ты, все кругом враги, – сказал Тарас Тимофеевич. – Сначала с немцами воевали, потом сами с собой начали… Сколько народа зазря перебили! И что, стали жить лучше? Построили ваше светлое будущее?

– Строим!

– Двадцать с лишним лет уже строите, да простой вещи не понимаете: построить светлое будущее человечества без Бога, без веры – невозможно.

– Зато ты, папаша, тут отлично устроился…

– Как сумел, так и устроился. Живём себе потихоньку. Во всяком случае, своих не обижаем. А если чужое порой отнимаем, то и ваша власть этим всегда занималась… Научила…

* * *

По команде Гоззо двое диверсантов ударили с двух сторон из пулемётов. Под прикрытием их огня остальные перебежками стали приближаться к лесному городку из железнодорожных вагонов.

План Гоззо был предельно прост: обрушить на бандитский лагерь в Волчьей Дубраве всю мощь пулемётно-автоматного огня, смять бандитов, а когда пройдёт напряжение первых жутких минут нападения, пустить в ход штык-ножи. Раненых было решено не оставлять, пленных не брать.

Застигнутые врасплох бандиты принялись суматошно отстреливаться из обрезов и винтовок. Кругом свистели пули, летели щепки и куски разбиваемой утвари. Бандиты погибали один за другим. В конце концов, диверсанты были лучше обучены и лучше вооружены, но бандитов было значительно больше. К тому же элемент неожиданности быстро прошёл. Люди Маркина, хоть и были теми ещё вояками, сражались как одержимые за свою жизнь, они лучше знали местность, и это давало им преимущество.

Гоззо предусмотрительно залёг вторым номером в пулеметном расчёте, в укрытии. Первый номер стрелял, не переставая. Шли выстрелы и в ответ, и несколько пуль впились в деревянное перекрытие над самой головой Гоззо.

Диверсантов было мало, но они тщательно поливали свинцом пространство впереди себя.

Пули продолжали дырявить доски «тюрьмы». Кругом – суматоха, пальба и крики. Бандиты, охранявшие сарай, лежали тут же и отстреливались через щели.

Никто никому не предлагал выйти из укрытия и бросить оружие. Снаружи стреляли, по-видимому, не для острастки. Лесные бандиты вели огонь в ответ, но едва ли попали в кого-нибудь, так как атаковавших не было видно.

Огонь снаружи всё усиливался. Ударила ещё одна длинная пулемётная очередь. Пули прошили стены сарая, во все стороны полетели щепки и куски дерева.

Тарас Тимофеевич длинно выругался, и смысл его слов означал примерно следующее:

– Надо было вас сразу утопить… Вместе с вашей техникой… А теперь – да чёрт бы всех побрал…

Очередная очередь резанула по стене сарая. Успев грохнуться в пыль, главарь бандитов проворно пополз в угол.

– Испугался, папаша? Кишка тонка воевать по-настоящему? – ехидно усмехнулся лейтенант Мизулин.

Кошкин залёг рядом с Маркиным на полу вагона.

На короткое время выстрелы прекратились.

– Выпускай нас, атаман, – сказал Кошкин. – Перебьют они твоих. А мы добежим до машин и подсобим тебе решительным манёвром.

«Батя» рявкнул в ответ:

– Лежи!

Находившийся рядом Кайрат поддержал Михаила Ильича:

– Из орудия жахнем, отец!

– Так я вам и поверил, – злобно прошипел Тарас Тимофеевич.

– Да какие варианты тут ещё могут быть?! – взорвался Кошкин. – Смотри сам, других вариантов нет!

Маркин ещё продолжал сомневаться.

Но тут пулемётная очередь прошила стенку вагона в нескольких сантиметрах от него. Лежа на соломе, Тарас Тимофеевич посмотрел на пробоины и насчитал их целых девять.

А Кошкин лишь неловко махнул рукой:

– Ладно. Чего я, действительно. Давай здесь помирать. Нам-то всё равно…

Тарас Тимофеевич Маркин был далеко не дурак и многое пережил на своём веку. В любом случае, помирать ему явно не хотелось, но он видел, как один за другим погибают его люди. И к нему, видимо, наконец пришло осознание, что у него действительно нет иного выбора.

– Чёрт с тобой, – нехотя сказал он Кошкину. – Дуй до своих танков.

Кошкин тут же вскочил:

– Кайрат! Василий! Быстро!

Все мгновенно бросились к выходу.

* * *

Кошкин и механики-водители под градом пуль, пригнувшись, быстро побежали к танкам. А вот лейтенант Мизулин без всякой команды кинулся совсем в другую сторону.

– Куда?! – бросил вдогонку Кошкин.

– Я сейчас. Начинайте без меня!

Лейтенант бежал, совершая точно такие же скачки из стороны в сторону, как на стрельбище НКВД во время учений. Пули свистели над его головой. Они были не прицельные, но зато такие могли случайно попасть в любого человека, как бы он ни передвигался.

Трассирующие пулемётные пули рикошетили по броне танка и зло визжали, словно сердились, что не могут найти себе жертву.

Пётр бежал в сторону сарая, в котором сидела Лида. Подскочив к двери, он подобрал с земли большой камень и одним ударом отворил её, схватил испуганную девушку за руку и потащил к выходу.

– Куда мы? – крикнула она.

– На пляж.

В других обстоятельствах, шутка могла бы показаться вполне уместной, но не сейчас… Очередь прошила сарай. Петр упал на Лиду, закрывая её своим телом. Затем он вскочил и снова потащил её к выходу. И тут одна из пуль попала ему в левое плечо, немного пониже ключицы. Лейтенант пошатнулся. От резкой боли он даже не попытался выстрелить в ответ. В кого было стрелять, в пыли и грохоте было совершенно не видно… Да и стрелять было не из чего…

* * *

В это время Кошкин и Кайрат уже забрались в танк, и Михаил Ильич запустил двигатель.

– Насчёт из башенного шмальнуть, это ты, Кайрат, вовремя набрехал. Жаль только, что и правда жахнуть нечем. А сейчас бы это ох как не повредило.

– Почему набрехал? Сейчас поищем, Михаил Ильич, – отозвался Кайрат.

После этого он откуда-то из недр танка вытащил снаряд.

– О! Гляди-ка! Нашёл…

Кошкин не поверил своим глазам:

– Это ещё откуда? Зачем ты его с собой взял?

– Да, подумал… Может, салют когда дадим. Или ещё зачем.

– Ну ты, брат, даёшь…

Кайрат, хоть он и был механиком-водителем, ловко зарядил танковое орудие.

После этого танк медленно развернул башню, разрывая маскировочный брезент и роняя с брони поклажу.

Конечно, башню можно было поворачивать электромотором, но в данной экстремальной обстановке об этом было забыто, и крутили вручную рукояткой. И отлично получилось, а то электроповоротом ещё надо было уметь пользоваться, а тут была дорога каждая секунда.

Гоззо отлично видел, как танк поворачивает башню в его сторону. Потеряв дар речи, он попытался жестами привлечь внимание пулемётчика. Напрасно! Гоззо попробовал одним прыжком уйти в сторону, но это ему мало помогло. Ба-бах! Ствол пушки выбросил сноп пламени. Остро запахло пороховым дымом. Расстояние было небольшое, и на месте пулемётного гнезда взметнулся фонтан земли, и укрытие диверсантов в мгновение ока превратилось в ад кромешный, в котором выжить было совершенно нереально.

Уцелевшие к тому моменту бандиты отметили этот удачный выстрел радостными криками, а потом усилили огонь. Через некоторое время получил пулю в грудь один диверсант, потом упал замертво второй…

Последний из диверсантов, видя, что его окружают, бросился бежать в лесную чащу. Он бежал долго, сам не зная куда. Потом, зацепившись за обгорелое дерево, лежавшее поперёк дороги, он упал и в эту минуту увидел возле себя просторное дупло. Он вполз в него, а через несколько минут, отдышавшись и оправившись от страха, он услышал несколько выстрелов и чей-то крик недалеко от себя: «Ищите его, он не должен уйти!»

Пролежав долгое время и не слыша более никакого шума, уцелевший диверсант решился выбраться из дупла. Потом он долго оглядывался по сторонам, прислушивался и, наконец, не замечая больше никакого шума, направился к той поляне, на которой были оставлены лошади так называемых «геологов».

Операция, подготовленная Гоззо, с треском провалилась.

* * *

В это время в находившейся неподалёку деревне по улице нёсся на велосипеде милиционер в синей форме.

Бросив велосипед возле избы, выполнявшей функцию милицейского участка, он устремился к телефону, который настойчиво надрывался уже несколько минут.

Запыхавшийся милиционер поднёс трубку к уху.

– Не могу знать, товарищ капитан! Слышу, конечно.

Потом он несколько минут лишь испуганно кивал головой, потому что его начальник на другом конце провода осыпал его такими ругательствами, что бедный служитель порядка не знал, куда и деваться.

– Да что я могу один? – попытался вставить милиционер. – Там пальба такая… Как будто врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»…

Видимо, крики на другом конце провода продолжились, а закончилось всё жалким вопросом:

– Так а мне что делать-то?

Наконец ругательства стихли, и после секундного молчания милиционер нервно улыбнулся и сказал:

– Подкрепление – это другое дело. Конечно. Так точно. Жду.

* * *

Логово бандитов дымилось после штурма, а оставшиеся в живых люди Маркина пытались навести хоть минимальный порядок.

– Классно ты саданул! – восхищённо сказал Кошкин, обращаясь к Кайрату. – Где так научился?

– Учили нас хорошо. Правда, основной упор в училище делался на вождение танка, связь с командиром и обслуживание двигателя. Но и на полигон тоже возили, а там заставляли преодолевать препятствия, менять траки.

– И много стреляли?

– У нас там были как неподвижные, так и движущиеся фанерные мишени. Для них мы специальную узкоколеечку соорудили, а в блиндаже установили моторчик, который их перетаскивал[37].

– Здорово придумали!

– Главное было не перепутать бронебойные и осколочно-фугасные. А в остальном всё просто: толкнул снаряд в казённик и выбросил гильзу через люк, чтобы не надышаться пороховыми газами.

– Согласен, это в танке – большая проблема, – задумчиво сказал Кошкин. – Мы над ней давно бьёмся, а то ведь на испытаниях заряжающие иногда падают в обморок от этих газов. Просто угорают. И ладони многие обжигают, ведь выбрасывать гильзы надо сразу после выстрела, чтобы они не дымили. Мы пробовали использовать для удаления пороховых газов и вентиляции электрические вытяжные вентиляторы. Ставили их в передней части башни, прямо над казёнником пушки, ставили над стволом орудия, ставили на корме. Но эффективность всё время получалась сомнительной.

– Я бы ставил два вентилятора, – высказал своё мнение Кайрат. – И там, где скапливаются пороховые газы. А лучше всего – держать люк открытым.

Кошкин достал свой блокнот и стал там что-то записывать.

А в это время лейтенант Мизулин, стоя, старался перебинтовать покалеченное плечо. К нему подошла Лида и неуверенно сказала:

– Давайте, помогу?

– Сидела бы ты лучше в Харькове, Катаева, – огрызнулся Пётр, – была бы польза. А теперь уж разреши – я сам.

В это время к танкам подошёл главарь бандитов и грязно выругался. Смысл его слов был примерно такой:

– Исчезните вы уже с глаз моих, хлопцы, со своими танками, пока я, ей Богу, не передумал.

Василий Кривич в ответ кивнул на пробитые пулями запасные бочки, из которых вытекали последние остатки дизельного топлива.

– Далеко не уедем, атаман, – сказал он. – Видишь, чего приключилось пока мы за тебя воевали.

Тарас Тимофеевич разозлился:

– Эти чёртовы душегубы сюда за вашими танками пришли. Так что вы сами за себя воевали.

– А кто тебя просил, – не сдержался Кошкин, – наши танки захватывать? Не разбойничал бы, и проблем бы не было.

– С этим не спорю, – кивнул Тарас Тимофеевич. – Только, согласитесь, если бы мои орлы вас тем утром не повязали, прямо там бы вас и накрыли бы враги ваши.

Кошкин переглянулся с Василием. Тот улыбнулся – мол не поспоришь.

– Так мы ещё в долгу у тебя, отец? – сказал он. – Так что ли получается?

Главарь бандитов тяжело вздохнул:

– Пока, может, и нет. Но всё равно задолжаешь. Пойдём-ка…

И Тарас Тимофеевич жестом показал Кошкину, чтобы тот следовал за ним.

– Я с вами, Михаил Ильич, – вскочил с места механик-водитель.

– Не надо, Вася. Я не думаю, что в этом есть необходимость…

Но главарь бандитов, на удивление, охотно принял предложение:

– Пусть идёт. Пригодится.

Через несколько минут быстрой ходьбы они подошли к обшарпанному сараю, внутри которого оказалась наполовину вкопанная в землю цистерна, окружённая высокой травой, а кое-где и мелкими кустиками.

Василий ловко вскарабкался на старую цистерну, с трудом открыл люк, потянул носом и призывно помахал руками, предлагая Кошкину сделать то же самое.

– Да вы понюхайте, понюхайте! Быть не может!

Потом Василий зачерпнул топливо висевшим рядом ведром, растёр пальцами и снова понюхал.

– Поверить не могу. Авиационный керосин. Это откуда же тут?

Вместо ответа главарь бандитов шепнул Кошкину:

– Ты уж скажи дружку своему, чтобы вопросов мне не задавал, а то мне тоже много чего любопытно.

Кошкин усмехнулся и кивнул.

– А авиационный вам подойдёт? – спросил Тарас Тимофеевич. – Вы же всё-таки не на самолёте прилетели…

– Ты, отец, не сомневайся, – заверил его Василий. – Наш дизель может работать на любом топливе, включая бензины и авиационные керосины. Главное, чтобы была нужная вязкость, а уж мы подрегулируем рейку топливного насоса. Да, работа дизеля на бензине вредна для двигателя, но в особых ситуациях возможность стронуть танк с места важнее вопросов ресурса. Правильно я говорю, Михаил Ильич?

– Правильно, правильно… Только что-то много ты говоришь, Василий. Лишнее это.

Но главарь бандитов всё равно ничего толком не понял. Он лишь начал подгонять:

– Давай, хлопец, черпай живее. И чтоб танкетки твои от меня на другой край земли побыстрее укатились.

* * *

Пробитые баки кое-как отремонтировали деревянными чопиками, похожими на большие бутылочные пробки.

– Какое-то время продержится, а дальше видно будет, – сказал Кайрат.

– Главное – чтобы завёлся, – подтвердил Василий Кривич. – И потом не глушить. Мощность, понятное дело, упадёт, и двигатель будет работать «жёстко», но это ничего…

После этого танки, окутав всё вокруг себя сизоватым дымом, тронулись с места и вскоре вырвались из леса на «оперативный простор».

Сидя в головном танке, Кошкин взял журнал с записями и отметил в календаре крестиками прошедшие дни. Дата смотра в Москве неумолимо приближалась. Василий Кривич сидел за рычагами. Он бросил быстрый взгляд на Кошкина:

– Ну, что нам календарь говорит, Михаил Ильич? Успеваем?

Кошкин пожал плечами:

– Успеем. Должны успеть… Если дальше пойдёт без приключений…

Танки в пути (продолжение)

Путь до Тулы танки прошли без особых приключений. Потом, стремясь обойти этот крупный город, колонна вышла к реке Упа. Глядя на карту, Кошкин планировал незаметно перебраться через неё по мосту возле села Ямны. Но уже у самой реки Василий вдруг резко остановил головной танк. Кошкин и Пётр Мизулин чуть не разбили себе лбы о броню[38].

Не привыкший к танковым «удобствам» лейтенант выругался и крикнул:

– Ты чего же так резко тормозишь, Кривич?

Василий в ответ только сплюнул:

– Чего, чего? Сами смотрите.

Кошкин и лейтенант Мизулин подтянулись к башенному люку.

То, что они увидели, поразило их: дорогу танкам преграждал конный отряд советской милиции.

Командир отряда, капитан по званию, поднял руку и скомандовал:

– Стоять! Всем немедленно выйти из машин, приготовить документы и следовать за мной!

Трое находившихся в головном танке задумались, как поступить.

– Нет, – сказал Кошкин, – можно, конечно, за ними проследовать, и всё, в конце концов, несомненно, решится, но… Это же будет очень долго.

Василий кивнул в знак согласия.

– Поэтому, – продолжил Кошкин, – предлагаю такой вариант. Закрываем люки и спокойно едем дальше.

– Спокойно? – не понял Василий. – А они нам позволят?

– Они пошумят, пошумят и отстанут.

– Хорошо, если так.

– Потом они начнут куда-то звонить, что-то выяснять… И, конечно же, всё выяснят, и все успокоятся. Короче, результат будет тот же, но мы зато время не потеряем.

Но лейтенант НКВД Мизулин был явно не согласен с такой постановкой вопроса:

– Вечно вас, Михаил Ильич, на какой-то криминал тянет.

– А ты что предлагаешь? – спросил его Кошкин.

– Что предлагаю? А я с вами зачем – спрашивается?

И лейтенант снова полез к башенному люку.

– Кроме того, надо, наконец-то, и Катаеву передать в руки властей.

Затем он высунулся из люка и крикнул:

– Здравия желаю, товарищ капитан. Лейтенант особого отдела НКВД Мизулин. Сопровождаю спецколонну.

Однако Пётр был уже не очень похож на лейтенанта НКВД – чумазый, без гимнастерки, с перебинтованным плечом. Милиционеры с сомнением уставились на него. А их командир строгим голосом приказал:

– Предъявите документы!

Пётр собрался было полезть во внутренний карман, но тут вспомнил про утраченную гимнастерку и замешкался:

– Конечно. Сейчас. Одну минуточку…

И он нырнул обратно в люк, а там, покачав головой, сказал как бы самому себе:

– С другой стороны, просто поехать – тоже вариант нормальный. В этом есть своя логика.

И через мгновение оба танка резко тронулись с места, да так, что милиционеры едва успели отскочить в сторону.

Их командир скомандовал:

– Стоять! Приказываю остановиться! Открыть огонь!

Милиционеры выхватили оружие, но потом застыли в нерешительности.

– А куда стрелять-то? – спросил один из них. – По колёсам что ли? Так они железные…

Милиционеры какое-то время бестолково преследовали танки, но в конце концов отстали. Командир отряда был в ярости!

– Это им дорого обойдётся, – прошипел он, едва сдерживая клокотавшее внутри негодование.

Подчинённые, не понимая, что делать дальше, ждали от него какого-то приказа.

– Что делать будем, товарищ капитан?

Капитан злобно сплюнул и ответил:

– Армию вызывать – вот что делать! Раз они не хотят по-хорошему! Где тут у нас ближайший телефон?

Берлин, штаб-квартира Абвера

А в это время в берлинской штаб-квартире Абвера на Тирпицуфер в не меньшей ярости прибывал полковник Фридрих Гейгер. Резким движением, он смёл со стола кофейный прибор, разлив кофе и разбив посуду. Напротив него стояла бледная, как полотно, светловолосая девушка-офицер. Немного успокоившись, Гейгер процедил сквозь зубы:

– Моему пониманию недоступно, Дагмар, каким образом группа обученных и прекрасно оснащённых специалистов не может справиться с пятью гражданскими! Да ещё несет при этом нелепые потери.

После этого полковник сел за стол. Он тяжело дышал, а по вискам у него стекал ледяной пот. Затем он с усилием взял себя в руки и задумался, принимая какое-то нелёгкое решение.

– Так, – сказал он. – Срочно активируйте Шульца.

Девушка-офицер поменялась в лице и непроизвольно вытянулась по стойке смирно.

– Шульца? – переспросила она.

– А я что-то непонятно сказал? – взревел полковник. – Или вам всё нужно повторять по два раза?

– Никак нет! Всё понятно!

– И уборщицу сюда позовите. Это тоже срочно…

Москва, Красная площадь

Местом танкового смотра была выбрана Красная площадь.

Для создателей машин и для испытателей предстоявшая встреча с руководителями партии и правительства в двух шагах от Кремля была великим событием. Величайшим! Событием, вызвавшим невиданный подъём! И танкостроители постарались привезти на смотр самое лучшее из того, что удалось создать.

Накануне смотра Георгий Константинович Жуков, несколько крупных военных чинов и пара секретарей шли по брусчатке от Угловой Арсенальной до Никольской башни Кремля. Несколько солдат рисовали там с помощью трафаретов разметку площадок для будущего смотра техники. На площадках были написаны номера различных заводов и конструкторских бюро. Товарищу Жукову показывали, кто на какой площадке будет представлять свои танки.

Георгий Константинович выглядел очень довольным.

– Замечательно, – сказал он. – Но подготовьте ещё пару площадок. На всякий случай. Где-нибудь вот здесь.

И он показал приглянувшееся ему место. Секретари заглянули в свои бумажки, с сомнением переглянулись, но спорить никто не решился.

Один из секретарей кивнул:

– Будет сделано, товарищ генерал армии. А их как-то подписать? Или просто подготовить?

Георгий Константинович на миг задумался, а потом ответил:

– Напишите так: танк номер тридцать четыре. Или просто «тридцать четыре». Нет, лучше Т-34!

Танки в пути (продолжение)

Миновав Тулу, танки двинулись строго на север – в направлении на подмосковный Серпухов. А от того до Москвы оставалось бы пройти всего-то километров семьдесят – семьдесят пять. Так что всё, вроде бы, постепенно шло к благополучному завершению пробега.

Всё – да не всё. Как говорится, не говори «гоп»…

В районе деревни Ревякино на пыльной дороге вдруг показалась группа мотоциклистов. Это были четыре черных мотоцикла с колясками и с тяжёлыми кофрами, прикрученными к рамам. Там было пять мотоциклистов в чёрных кожаных куртках, а возглавлял группу спецагент Шульц, любимец Фридриха Гейгера, которого полковник «активировал», то есть задействовал, только в самых крайних случаях.

Внешне отношения СССР и Германии в тот момент были вполне союзническими. Более того, именно Германия была тогда главным политическим, военным и экономическим партнёром Советского Союза. Сотрудничество началось с так называемой Веймарской Республики и продолжалось, по сути, до июня 1941 года. Сам товарищ Сталин в 1934 году заявил: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться режимом в Германии. Но если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, незаинтересованными в нарушении мира, мы идём на это дело без колебаний».

Накануне Рождества, 23 декабря 1939 года, Адольф Гитлер по-дружески поздравил товарища Сталина с 60-летием. А незадолго до этого в Москве был подписан советско-германский договор о дружбе и новые секретные протоколы, в которых были уточнены сферы интересов двух стран. И после этого из советской пропаганды исчезли антигерманские темы.

Сотрудничество развивалось в разных областях, в том числе и в спорте. В 1927 году в СССР было создано Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству – сокращённо ОСОАВИАХИМ. В рамках этой организации, ставшей предшественником ДОСААФа, проходили всесоюзные и международные соревнования по самолётному, парашютному, мотоциклетному, подводному, радио и всевозможным модельным видам спорта.

Так вот мотоциклисты Шульца, согласно официальной версии, участвовали тогда в составе немецкой команды в мотокроссе памяти знаменитого лётчика Валерия Чкалова. Это было соревнование немецких мотоциклов марки «BMW R75» и советских мотоциклов ИЖ-7 и ИЖ-8.

На самом же деле, группа Шульца – это был тщательно закамуфлированный отряд немецкого спецназа, относившегося к отделу «С» Шестого управления Главного управления имперской безопасности, подготовленный для проведения особого рода операций в охотничьем замке Фриденталь, в часе езды автомобилем от Берлина. Эти люди предназначались для молниеносной работы только в исключительных случаях. Сейчас такой случай настал, и спецагент Шульц, человек сильный и волевой, всегда знающий, как поступить, и умевший найти выход из любой сложной ситуации, был «активирован».

Ночью четыре мотоцикла тайно снялись с места базирования немецкой команды и отправились выполнять своё первое на территории СССР спецзадание. Русскую танковую колонну быстроходные «BMW» нагнали быстро. На ходу немецкие мотоциклисты сняли шлемы и надели на головы, пока не натягивая на лица, противогазы. При этом один из мотоциклистов открыл тент коляски, и оказалось, что там лежат заранее приготовленные газовые баллоны и какие-то шланги.

А тем временем наступил рассвет. Темно-синее небо постепенно окрасилось в нежно-розовый цвет, и выглянуло солнце. Оно было розово-красное, но света давало достаточно, чтобы можно было разглядеть, что танки, поднимая клубы пыли, идут по просёлочной дороге. Головным шёл танк под номером «2», его вёл Кошкин, а Кайрат мирно спал рядом.

В танке под номером «1» за рычагами находился Василий, а Лида и лейтенант Мизулин сидели рядом. Обоих клонило в сон, но оба сопротивлялись сну.

Танки спустились в пологий овраг. Мотоциклисты последовали за ними и незаметно пристроились за ведомым танком. В овраге было ещё темно, и свет их фар с трудом пробивал клубы пыли.

Мотоцикл с двумя седоками вплотную подобрался к танку. Задний седок ловко прицепил себя карабином к одному из поручней и быстро перелез на броню. Там он перецепил карабин к более удобной скобе и скинул часть поклажи, расчищая себе место.

В это время в танке Лида, устав бороться со сном, всё же уснула, медленно склонившись к плечу Петра. Лейтенант, конечно же, заметил это и изобразил недовольство, однако ничего не предпринял. Раненое плечо противно ныло, но он вдруг почувствовал, что ему даже приятно, и он постарался не шевелиться, боясь потревожить уставшую девушку.

Немецкий спецназовец на броне ловко поймал брошенные ему с мотоцикла шланги с горелкой. Тот, кто остался на мотоцикле, открыл вентили баллонов в коляске. Второй немец подрегулировал вентили на горелке, на миг вспыхнула зажигалка, загорелся газовый факел, и немец начал настраивать газовый резак.

В танке никто ничего не заметил. Лида спала на плече у Петра, а тот сидел в напряженной позе, тихо млея от ощущения какой-то небывалой нежности, совершенно ему не характерной.

Газовая горелка немецкого диверсанта раскалилась, он приставил её сопло к нужному месту, и пламя начало медленно, но верно плавить броню.

Остальные мотоциклы преследовали колонну.

Василий находился за рычагами. В какой-то момент он оглянулся и увидел лейтенанта, сидящего со спящей Лидой Катаевой на плече. Василий встретился глазами с Петром, и тот тут же изобразил на лице недовольство: вот, дескать, чёрт знает, что себе позволяет эта ваша сотрудница…

Лида открыла глаза, поняла, что спала на плече у лейтенанта Мизулина, смутилась и тут же отсела от него подальше. Пётр тоже смутился, покраснел, но быстро пришёл в себя и спросил у неё:

– С личными делами членов экипажей я был ознакомлен, но про тебя не знаю ничего. Отец где работает?

– Отца у нас нет. Он в Туркестане служил. Сказали, погиб в бою с басмачами.

– А мать?

– У нас на заводе работает, в бухгалтерии.

– Когда немцы на завод приезжали, ты с ними входила в контакт?

Лида не поняла вопроса.

– С ними разговаривала?

– При мне они не приезжали.

– А Шиллер?

– Какой Шиллер? Поэт?

– Ты мне дурочку не строй, – возмутился лейтенант НКВД. Потом он заглянул в свою записную книжку и прочитал: «Шиллер, инженер, октябрь 1939-го, гарантийное обслуживание пресса-4000».

– Даже не знала, – неуверенно сказала Лида. – В октябре у меня ангина была, вот. Три дня на больничном просидела.

– А друг у тебя есть? – вдруг сменил тему лейтенант. – Ну, ухажёр? Как там это у вас сейчас называется… Такая симпатичная девчонка – не может не быть.

Лида вспыхнула:

– Я в институт в Москве буду поступать! Я готовлюсь, один английский два часа в день учу. Мне некогда!

Лейтенанту этот ответ, конечно, не показался убедительным, но он его удовлетворил.

А тем временем немец проплавил небольшое отверстие в броне танка. Потом он швырнул обратно горелку и шланги. И тут же к бронемашине подъехал следующий мотоциклист и перекинул первому немцу шланг от баллона с хлором.

Немец на броне аккуратно вставил шланг в проплавленное отверстие. Потом он поднял руку, подавая знак мотоциклисту. Тот, не прекращая движения, протянул одну руку к вентилю и… Вдруг он увидел впереди красную сигнальную ракету.

А это ещё что такое?

В этот момент перед танками вспыхнул яркий свет прожекторов и включилась сирена. Танки резко затормозили. Немец на броне ловко спрятался в тени за башней. Мотоциклы тоже затормозили и резко развернулись. Спецназовец отработанным движением отстегнул карабин и спрыгнул в коляску ближайшего мотоцикла. И мотоциклы, словно призраки, растворились в утренней дымке.

* * *

Механик-водитель Василий Кривич остановил танк и выругался:

– Да что же это опять за стерва-то такая?!

– Что случилось, Кривич?

– Сейчас разгляжу, – ответил Василий. – Опять какая-нибудь дрянь.

Как потом оказалось, в районе деревни Пахомово, в тридцати километрах от Серпухова, танковой колонне преградили путь войска РККА с пушками.

Дорога, по которой двигались танки, проходила по низине, и её перегородили противотанковыми ежами, а пушки и мощные прожекторы стояли слева от дороги на холме. Включился громкоговоритель, и стал слышен голос командира подразделения:

– Внимание! Экипажам немедленно покинуть машины. В случае неподчинения – открываю огонь на поражение из противотанковых орудий.

Кошкин и Кайрат в своём танке переглянулись.

– Теперь куда, Михаил Ильич? – спросил механик-водитель. – Даём задний ход?

Кошкин посмотрел на часы, затем – в одну из смотровых щелей с защитными стёклами.

– Не знаю. Осмотреться надо.

Танки застыли вплотную друг к другу. Кошкин открыл башенный люк и аккуратно попытался посмотреть по сторонам.

Во втором танке лейтенант Мизулин тоже прижался к смотровой щели.

– Всё… Приехали… Доигрался Кошкин.

– Что там видать? – спросил Василий.

– Да плохо дело. В этот раз напролом проскочить не получится. У этих уже не сабельки.

– Дайте-ка я гляну, – попросила Лида.

Пётр уступил ей место и констатировал:

– Сдаваться надо.

Потом он открыл люк и добавил:

– Пойду к Кошкину. А то он учудит чего-нибудь, не дай Бог.

Василий попытался задержать его:

– Не лезь, лейтенант. Пристрелят.

– Не пристрелят.

– Подождите, Пётр Андреевич! – с беспокойством в голосе крикнула Лида.

Но лейтенант НКВД уже вылез наружу и начал осматриваться. Увидел Кошкина. А тот нырнул обратно в свой люк. Тогда Пётр ловко спрыгнул на землю, перебежал на танк с номером «2» и тоже нырнул в люк.

А тем временем голос в громкоговорителе не унимался:

– Даю минуту на то, чтобы покинуть машины и сдаться. Через минуту открываю огонь!

После этого командир подразделения РККА жестом отдал команду. Артиллерийские расчёты зарядили орудия и навели прицелы.

– Всё, товарищ Кошкин, – уверенно сказал лейтенант Мизулин. – Давай, в этот раз не дурить. Это уже не шутки. Сдаёмся, Михаил Ильич.

Кошкин прекрасно понимал, что лейтенант прав.

– Да я вижу, что не шутки… Но если сдадимся – не успеем на смотр.

– Не успеем, – согласился Мизулин. – А так угробим танки и людей. Сильно нам это на смотре поможет? Как вы думаете?

Кошкин пребывал в сомнении, не зная, какое принять решение.

– Да-а-а… Есть такое дело…

– Не упирайся, Михаил Ильич, – настаивал на своём лейтенант. – Успеешь ты ещё свои танки правительству показать.

– Да как ты не понимаешь, Петя! – воскликнул Кошкин. – Счёт на дни идёт, а то и на часы. Большая война вот-вот грянет, слыхал про такое?

– Слыхал.

– А что если завтра?..

– Да знаю я, – угрюмо буркнул Мизулин.

– Знает он! – вскипел Кошкин. – А вот я ещё знаю, что без этих танков нам врага не одолеть. А не успеем на смотр – не пойдём в серию. Другое решение будет принято. И тогда всё. Ты понимаешь, всё!!! Все наши усилия – коту под хвост!

Лейтенант Мизулин не знал, что и возразить.

– Я не спорю с тем, что это прекрасные танки, но там войска Красной Армии, и у них орудия, Михаил Ильич.

– А у нас броня, слышал, небось, про такое?

– Ну, вы это серьёзно что ли?

Несмотря на внешне уверенный голос, Кошкина раздирали сомнения.

– Это уже просто бред какой-то, – махнул рукой Мизулин.

– Есть такое дело…

– Да что вы, Михаил Ильич, всё одно и то же повторяете? Ладно. Вы – как хотите, а я сдаюсь.

И Пётр собрался вылезать из танка.

– Постой, лейтенант!

Мизулин остановился и с надеждой посмотрел на Кошкина. Неужели, тот смирился с обстоятельствами?

– Я пойду первым, – сказал Кошкин. – Остальные – за мной.

В это время в другом танке Лида Катаева спустилась из башни к механику-водителю Василию.

– Заводись, дядя Вася, – сказала она. – Поехали.

Но Василию было не до шуток.

– Да они сейчас стрелять начнут. Вылезай давай!

– Не вылезу, – упрямо заявила Лида. – Так что стрелять они всё равно начнут.

– С ума ты сошла, девка, – разозлился механик-водитель. – А ну, марш наверх!

– Да у них там только «сорокопятки» образца 1937 года. Да, полуавтоматические. Да, противотанковые. Но у них недостаточная бронепробиваемость. Да ещё под таким углом. Не возьмут они нашу броню. Уверена, даже краску не поцарапают.

Василий ухмыльнулся:

– Ишь ты, какая отважная. «Сорокопятки»… А ну как у них семьдесят шесть калибр есть? Слышала про такие новые орудия? А вдруг ты недоглядела?

Но Лида упрямо стояла на своём:

– И семьдесят шестой калибр не возьмёт. Если конечно мы стоять вот так, как дураки, не будем!

Василий улыбнулся, но всё ещё продолжал колебаться.

– Ну, я не знаю…

– Не знаете – можете вылезать! Я и без вас справлюсь, раз вы такой неуверенный.

– Это кто тут неуверенный? – сказал Василий и запустил двигатель.

В это время Кошкин вылез из башни своего танка и сощурился под ярким светом прожекторов. И тут он увидел, как второй танк резко тронулся с места, дал задний ход, а потом пошёл куда-то вправо от основной дороги. Михаил Ильич был готов ко всему, но не к такому повороту событий.

– Куда?! Василий! – крикнул он. – Ты что творишь?! Стой!

Но танк с номером «1» продолжал быстро удаляться. Орудия со стороны красноармейцев, как и было обещано, открыли огонь. И Кошкин со смесью радости и удивления вдруг отметил, что снаряды падают в цель, но рикошетят от наклонной брони. И тогда он спрыгнул обратно в танк и закрыл за собой башенный люк.

Пребывая в состоянии нервного возбуждения, он сообщил своим:

– Василий поехал! Надо следовать за ним!

– Куда поехал?! – не поверил своим ушам лейтенант Мизулин.

– Куда-то вправо от дороги!

– Зачем?!

– Не знаю. Давай за ним, Кайратушка!

Лейтенант принял суровый вид и скомандовал:

– Стоять, товарищ Жамалетдинов! Почему он поехал? Кто ему разрешил? Лида с ним?

– Узнаешь, если догоним! – крикнул Кошкин. – Трогай, Кайрат!

– Нет! – перебил его лейтенант.

– Так да или нет?! – возмутился механик-водитель. – Определитесь, чёрт вас всех подери?!

В этот момент в танк попал один из снарядов. Все невольно пригнулись и на секунду замерли от звона в ушах. Кошкин и Пётр Мизулин одновременно пришли в себя. И оба в один голос крикнули:

– Гони, Кайрат!

Механик-водитель не заставил себя долго ждать и рванул рычаги.

И вот и второй танк помчался в сторону от дороги. Орудия продолжали вести огонь, но танки уверенно двигались в нужном им направлении.

На позиции красноармейцев все пребывали в состоянии шока.

Командир подразделения лично подбежал к одному из орудий.

– Вы что мне тут мажете? Вас кто так стрелять учил? А ну-ка пустите!

Потом он сам встал на место наводчика.

– Заряжай!

Заряжающий закрыл орудийный замок. Командир тщательно прицелился и выстрелил. Затем поднялся и посмотрел в бинокль.

– Что за ерунда?! Это бронебойный был?

– Бронебойный! Б-240! – ответил ему молоденький лейтенант-артиллерист. – А какой же ещё?

– Тогда я вообще отказываюсь что-либо понимать…

Командир подразделения снял фуражку и провёл платком по покрывшейся потом бритой налысо голове.

– Я же точно в него попал…

– Попали, товарищ командир! И мы тоже попадали…

– Но так не бывает…

А танки тем временем растворились в облаках пыли. А вскоре их и след простыл.

* * *

Шульц и его люди из укрытия не без удивления наблюдали за всем происходящим. Когда советские танки благополучно ушли из-под огня, любимец полковника Гейгера проводил их взглядом через мощный бинокль и грязно выругался:

– Verdammte Scheiße!

Переводить на русский язык все нюансы этой фразы нет смысла, но в самом скромном варианте это при желании могло бы сойти за традиционное «Чёрт подери!» А потом он добавил такое, что переводить уж точно не стоит. После этого немцы завели свои мотоциклы и помчались вслед за танками.

Москва. Кабинет генерала армии Жукова

Георгий Константинович Жуков сидел за столом в своём рабочем кабинете в Наркомате обороны на Арбатской площади. Как обычно, работа у него затягивалась далеко за полночь, ибо он прекрасно понимал, что времени остаётся всё меньше и меньше. Да по сути, и всё высшее командование советских вооруженных сил уже давно жило по законам военного времени. 1 сентября 1939 года нападением на Польшу гитлеровская Германия развязала Вторую мировую войну. Пакт с Германией дал Советскому Союзу возможность выиграть время для укрепления обороноспособности страны. Когда под ударами немцев быстро развалилась Польша, Красная Армия в сентябре 1939 года вошла на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. В результате, советская граница была отодвинута на сотни километров.

Что же касается Англии и Франции, то они вплоть до поздней весны 1940 года так и не вели боевых действий против Германии. Это историки потом назвали «странной войной». А Германия тем временем оккупировала Данию и приступила к захвату Норвегии.

На недавнем совещании в Наркомате обороны присутствовал товарищ Сталин и все члены Политбюро. Присутствовал и новоиспечённый генерал армии Жуков. И невозможно передать волнение человека, впервые переступившего порог «того самого» кабинета, ставшего в скором времени ему очень знакомым. Он, строевой генерал, был напряжен как струна. Но товарищ Сталин тогда тепло поздоровался с ним, раскуривая свою любимую трубку, сделал паузу и поинтересовался мнением Жукова о японцах и о Красной Армии. И тогда Жуков честно рассказал о том, что видел и что знал. Он дал высокую оценку советским танкистам, артиллеристам и лётчикам. Но при этом предупредил, что танки серии БТ с бензиновыми двигателями крайне огнеопасны.

Теперь Жуков уже находился в Москве, и уже перед ним стоял растерянный командир дивизии, напряженный как струна. Он, как мог, держал доклад.

Жуков всегда требовал, чтобы доклады были обстоятельными, но не слишком затянутыми. Но тут случай явно представлялся не совсем обычным.

Комдив заметно нервничал:

– Они шли вдоль оврагов. Все наши требования проигнорировали. Мы открыли огонь, но наши бронебойные снаряды их не взяли…

– А вы точно попали?

– Даже несколько раз!

– И что?

– Ничего. Ползут себе, как глыбы броневые. А наши снаряды от них в рикошет уходят. Я такого никогда не видел! Реально страх берёт…

– А дальше что?

– Ничего. Я сам стрелял, но снаряд срикошетил. Как я понимаю, там угол встречи снаряда с бронёй очень мал… Выстрел – и снаряд уходит от борта в сторону. Да что за чёрт! Заговорённые эти танки, что ли?

– И что потом, не тяни?

– Оба танка спокойно ушли в лес в районе деревни Пахомово.

– Где это? – уточнил Жуков.

– Примерно в тридцати километрах к югу от Серпухова.

Жуков усмехнулся:

– Молодцы…

Комдив не понял и осторожно переспросил:

– Простите, товарищ генерал армии?

Лицо Жукова вновь стало серьёзным. Он встал из-за стола и заходил по кабинету.

– Вы молодцы, говорю. Всё правильно сделали. Только почему сразу мне не доложили?

– Виноват, товарищ генерал армии. Хотели сначала с поставленной задачей справиться, а уж потом докладывать.

Взгляд Жукова потеплел:

– Всё правильно. Ладно. Теперь, по поводу задачи. Слушай меня внимательно…

Танки в пути (продолжение)

А тем временем большая часть пути для участников танкового пробега Харьков – Москва уже была пройдена, и колонна находилась в районе посёлка Липицы. За Окой был город Серпухов, и это уже была Московская область.

Пока было ещё очень рано, и все спали. Кошкин, сам себя назначивший на вахту, сидел на броне одного из танков. Он задумчиво потрогал прожженную горелкой дыру в броне, потом открыл блокнот и стал делать какие-то пометки.

Затем он зачеркнул в календаре ещё один день. До смотра оставались последние сутки.

Все отдыхали после напряжённых событий последних дней. Вдруг из танка, зевая, выбрался лейтенант Мизулин.

Кошкин поприветствовал его и сказал:

– Давай, Петя, буди народ. Двигаться надо.

– Сейчас, Михаил Ильич, только лицо умою.

И Пётр неспешно отправился к скрытому за кустами озеру.

Подойдя к воде, он присел, умыл лицо и вдруг услышал в стороне всплеск. Пётр обернулся на звук и увидел невдалеке входящую в кристально чистую воду Лиду. По её светлой коже пробежали мурашки, она передернула плечами и фыркнула, но раз вошла по колено – решила не отступать.

Она стояла метрах в двадцати. Обнажённая, уже по пояс в воде, обеими руками стыдливо прикрывая грудь. Хрустальные капли дрожали на её коже, а небесного цвета глаза искрились как два бездонных бирюзовых колодца.

Пётр застыл, будучи не в состоянии отвести взгляд. Он не испытывал стыда, наблюдая за обнаженной девушкой. Почему? Об этом ему ещё предстояло подумать. Но для себя он уже давно отметил, что было в этой непутёвой Лиде что-то необъяснимо притягивающее. Её крепкая стройная фигура, даже затянутая в армейский комбинезон, смотрелась просто великолепно, а сейчас она выглядела ну просто настоящей Русалкой. Не хватало только рыбьего хвоста и длинных чёрных волос, которые она расчесывала бы золотистым гребнем. Лида была похожа и на прекрасного лебедя, и Петру вдруг стало очень грустно: вот она сейчас накинет свои одежды, сотканные из белоснежных перьев, и улетит, а он останется один на один со своей молодой тоской.

И вдруг его словно обожгло: что я делаю? Лейтенант с усилием взял себя в руки, встал и быстро пошёл в строну танков. Он постарался сделать это бесшумно, но в последний момент Лида заметила его. Но, придя через несколько минут к стоянке танков, ничего не сказала и даже не подала вида, что что-то произошло. Но при этом она стала украдкой наблюдать за Петром, ловя себя на мысли, что ей это очень приятно.

* * *

Кошкин, Василий и Кайрат уже сидели, склонившись над картой. Лейтенант Мизулин присоединился к ним как раз в тот момент, когда Василий заканчивал высказывать свои соображения:

– Надо вообще держаться подальше от дорог. Ещё одна такая встреча – и всё. Это нам крупно повезло, что ходовая не пострадала.

– Тут и спорить нечего, – согласился с ним Кошкин.

– Попали бы в гусеницу – всё. Полетели бы звенья траков…

– Смотрите, что я предлагаю, – сказал Кошкин.

И он показал проложенный им маршрут на карте.

– Тут целый кусок вообще без населённых пунктов.

– Только болот многовато, – заметил Кайрат.

Но Василий тут же возразил:

– Ну, это уж как-нибудь. У нас всё-таки два танка, а не один.

В этот момент лейтенант Мизулин вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не может сосредоточиться на сути этого важного совещания. Ему хотелось посмотреть на карту, но там всё как-то предательски сливалось во что-то непонятно-серое. А потом он встретился глазами с Лидой и к собственному неудовольствию покраснел и засмущался.

А через пятнадцать минут танки тронулись с места, поднимая облака пыли и выхлопного дыма.

Москва, Красная площадь

А в это время в Москве первые танки уже начали привозить к месту предстоящего смотра. Представители заводов и конструкторских бюро совместно с организаторами смотра и сотрудниками службы безопасности расставляли технику по заранее подготовленным для неё площадкам.

Тут были все тогдашние новинки.

Был колёсно-гусеничный танк БТ-7 из семейства так называемых «быстроходных танков». В отличие от своих предшественников БТ-2 и БТ-5, он имел сварной корпус несколько изменённой формы и новый двигатель: вместо снятого с производства двигателя М-5 установили М-17Т, ограничив его мощность до 400 л.с., а в кормовой части разместили дополнительный топливный бак емкостью 480 литров, доведя запас хода до пятисот километров.

Был малый плавающий танк Т-38, который в документах тогда именовался танкеткой. Эта боевая машина была разработана на основе танка Т-37А и, по сути, являлась его улучшенной версией. Первая серия танков Т-38 была изготовлена на Горьковском автомобильном заводе[39].

Был лёгкий танк Т-40, разработанный в первой половине 1939 года на московском заводе № 37 под руководством Николая Александровича Астрова, ведущего разработчика всей советской линейки малых и лёгких танков того периода. Этот танк был всем хорош. Он на суше развивал скорость 45 км/ч. Но у него было слишком слабое вооружение, состоявшее из одного 7,62-миллиметрового пулемёта, и недостаточное бронирование, неспособное защитить машину от огня противотанковых ружей, осколков снарядов и даже от ручных гранат.

Был тут и тяжёлый танк КВ-1, выпускавшийся с августа 1939 года. Танк этот уже принимал участие в войне с Финляндией. Эти танки изготавливали на Ленинградском Кировском заводе, но у них оказалась слишком слабая 76-миллиметровая пушка, которая была беспомощна в борьбе с ДОТами. А посему пришлось создавать новый танк КВ-2, вооружённый 152-миллиметровой танковой гаубицей[40].

Этот новый танк тоже был изделием Ленинградского Кировского завода, и он тоже был подготовлен для участия в смотре.

Танки в пути (продолжение)

А танки, шедшие своим ходом из Харькова, в это время проходили по деревянному мосту через овраг. Брёвна, как и положено, были уложены поперёк движения. На вид мост был хлипкий, ветхий и неустойчивый, и потому Кошкин сказал Василию Кривичу:

– Если провалимся, ты сразу выключай передачу, чтобы потом, когда будем танк вытаскивать, не тянуть его с замершей гусеницей, а перекатывать.

– Ну, это мы знаем, это мы знаем…

– Верхний люк не закрывать.

Один танк успешно преодолел мост, но повредил его, а второй – провалился носовой частью в овраг и прочно засел там.

Кошкин и механики-водители быстро вылезли из танков. Моторы ревели, и человеческой речи почти не было слышно. Судя по жестикуляции, Василий винил во всём Кайрата, и все вместе пытались найти какое-то решение.

Проблема заключалась в том, что вытянуть провалившийся танк можно было только сзади. Но кто это сделает? К сожалению, первый танк уже преодолел мост и находился на другой стороне оврага, то есть впереди. А овраг был достаточно глубоким, и другого моста поблизости не наблюдалось.

Кошкин скомандовал глушить моторы.

Выход из сложившегося положения найти никак не удавалось. Кошкин растерянно огляделся: с трёх сторон был густой лес… Полуразрушенный мост, овраг, какие-то кусты вокруг… Типичный русский пейзаж.

– Второй танк не поможет, – сказал он. – На ту сторону не перебраться, а так длины троса на хватит.

– Или оба танка угробим, – добавил Василий Кривич.

– Езжайте, Михаил Ильич, – заверил начальника Кайрат. – Я тут сам чего-нибудь придумаю.

– И чего ты придумаешь?

– Пока не знаю, но выход-то всегда должен быть. А так вы только время со мной потеряете…

Кошкин понимал, что механик-водитель прав, но продолжал сомневаться.

– Одного тебя не оставлю.

– Правильно, – вмешался в разговор лейтенант Мизулин. – Тут уже до Москвы всего ничего, рукой подать. Как-нибудь без меня доедете. А я с Кайратом останусь.

– Есть такое дело, – подвёл черту Кошкин и протянул лейтенанту руку. Потом он обменялся рукопожатиями и с Кайратом.

– Поехали, Василий.

И тут, обращаясь к Кошкину, но смотря на лейтенанта Мизулина, подала голос Лида:

– Можно я с вами?

Кошкин посмотрел на лейтенанта. Мизулин мрачно кивнул. Василий Кривич и Кошкин направились к своему к танку. Лида, вероятно, хотела бы поцеловать Петра, но по ряду объективных и субъективных причин не решилась на столь отчаянный поступок. И лишь виновато шепнула:

– До свидания… Всё будет хорошо…

* * *

Кошкин, Василий и Лида уехали, а Пётр и Кайрат остались с провалившимся в овраг танком, вытащить который без посторонней помощи явно не представлялось возможным.

Кошкин, сидя на месте командира танка, озабоченно посмотрел на часы. Василий, давя на рычаги, подмигнул Кошкину – мол всё в порядке, успеваем. Кошкин стал в очередной раз изучать карту.

Через какое-то время он приказал:

– Остановись-ка, Вася. Надо с маршрутом свериться.

Василий остановил танк, а Лида вдруг жалобно попросила:

– Можно, пока вы тут сверяетесь? Я по-быстрому…

– Давай, – согласился Кошкин и пропустил девушку к башенному люку.

Выбравшись наружу, Лида убежала в соседний лесок. Кошкин тоже вылез из люка, осмотрелся, опять углубился в изучение карты.

– О! Михаил Ильич! – вдруг позвал его Василий. – Гляди-ка, чего я нашёл! Ну надо же!

Кошкин спустился в танк и… тут же получил сильный удар по голове.

* * *

Пришёл в себя Кошкин уже в едущем танке. К своему удивлению он обнаружил, что связан. Василий сидел за рычагами, но вскоре заметил, что Кошкин пришёл в себя.

– О, Михаил Ильич! – язвительно сказал он. – Как самочувствие? Ты уж прости, что так получилось, но по-другому ты бы меня и слушать не стал. А при девчонке и подавно.

Кошкин осмотрелся и понял, что Лиды в танке нет. Василий без труда догадался, о чём думает Кошкин.

– Нет, нет, нет! Что ты! Даже не думай! С ней всё в порядке, поплутает немного и выйдет к людям. Она девка сметливая. Не пропадёт. А то ты уж меня, наверное, совсем за изверга держишь.

Кошкин пока ничего не понимал и молча слушал своего механика-водителя.

– Я же только лучшего хочу, – продолжал тот. – Собственно, как и ты. Только ты главного не понимаешь. Не тех ты выбрал себе начальников. Эх, не тех…

Кошкин посмотрел на свои связанные руки и попытался освободиться. Нет, всё было сделано крепко и надёжно – не развязаться.

А Василий тем временем всё говорил и говорил:

– Не оценят они твои танки. Начальнички! Слишком много их у нас развелось! И труд твой и талант не ценят. Нет. Плевать им на тебя и на все твои усилия. Их только одно интересует – когда ты, Кошкин оступишься. А там сожрут они тебя, как и других таких же съели. Вспомни, что они сделали с Адольфом Яковлевичем Диком. Тоже мне, нашли «немца» и «врага народа». Да у него был один единственный костюм, который он постоянно носил на работу. И один коричневый галстук. Да он половину зарплаты отдавал рабочим на заводе! И в чём его вина? Не уложился в срок, опоздал на полтора месяца. Понятно – в расход… А что стало с Афанасием Осиповичем Фирсовым, с Иваном Петровичем Бондаренко, с другими… А всё потому, что это дикие варвары. Для них человек – ничто. Изуродовали и изнасиловали страну большевики. И всё под лозунгами, что они светлое будущее строят. Только будущее – это для людей, а у нас всё наоборот: люди для будущего. Сколько загубили, сколько положили, сколько посадили! И Россия для них — тоже ничто. Инструмент для осуществления «великой идеи»…

Пока Василий был увлечён своей речью, Кошкин осмотрелся и обнаружил рядом монтировку.

А Василий тем временем совсем разгорячился:

– А я тебе совсем другое предлагаю. Чистые города, воспитанные люди, новейшие заводы, оборудование, технологии, а самое главное – делаешь ты там то же самое, только получаешь за это хорошие деньги и всеобщее уважение. Да что там деньги, Михаил Ильич, в историю попадёшь. Дети потом в учебниках про тебя читать будут. Там, на Западе, людей ценят, у учёного высокий социальный статус, нет никаких бюрократических проволочек. Там совершенно иной уровень, а у нас мы в том дерьме, которое нас окружает, должны находить для себя что-то приятное.

Слушая механика-водителя, Кошкин умудрился изогнуться и снять связанными руками плюсовые клеммы с обоих танковых аккумуляторов, а затем с помощью монтировки «коротнуть» плюс на корпус, повредив блок, подающий ток на стартёр.

Василий обернулся, ничего не заметив, а Кошкин показал, что мол совсем не слышит его, двигатель мол шумит и не даёт поговорить толком. Василий остановился и заглушил мотор.

– Спасибо, тебе, конечно, Василий, – сказал ему Кошкин, – что ты обо мне такую заботу проявил. Но вот тебе сюрприз…

Кошкин попытался принять более удобную позу.

– …не работаю я ни на какое начальство. Я для своего народа работаю. И для себя значит тоже, поскольку я тоже народ. И понимать это именно так и надо.

Василий разочарованно посмотрел на Кошкина. А тот продолжал:

– А города красивые и заводы самые лучшие я здесь построить собираюсь. Уважение и деньги – ну это уж как приложится. А ещё я предателей страсть как не люблю.

– Презираешь меня? – зло спросил Василий. – Предателем называешь… Конечно, мы русские, советские, мы патриоты… Вы все – патриоты, а я нет. Да, это я сделал фотографии чертежей нового танка и передал их, куда следует. Это я повредил баллон и устроил взрыв грузовика сопровождения, я навёл на колонну немецких агентов. А что? Вам-то до меня какое дело, вы почему говорите со мной так, как будто я… Я просто хочу жить по-человечески, я хочу нормально зарабатывать и жить так, как мне хочется. И никому я не желал зла, ни на чью сторону и не думал вставать. Это что, достойно презрения?

– Есть такое дело, – ответил Кошкин.

– Ну, конечно… Мы – советский народ, самый сильный, умный, смелый и тому подобное. Да, вот немцы, например, дорожат своей родиной… А я? Да я понятия не имею, где мой отец похоронен, и где мой дед садил картошку в огороде. Я так считаю: нет никакой родины, если нет своего куска земли, если не знаешь, где лежат твои предки… Эх…

Механик-водитель презрительно плюнул и попытался вновь завести танк. Но танк стоял, как мёртвый. Василий посмотрел на аккумуляторы, понял, в чём дело, и пришёл в страшную ярость.

– Ах ты гад! Ах ты стерва! Ну надо же, какая сволочь! Ладно, ты сам меня на это вынудил. Я-то не хотел…

Василий схватил Кошкина за грудки и рывком поставил на ноги.

– Вылезай! – приказал он и вытолкнул Кошкина в люк.

– А я с тобой по-хорошему хотел. Но теперь уже всё равно.

Они были одни, и вокруг шумел лес. Плюс ещё зарядил противный дождь, быстро превратившийся в ливень. Помощи было ждать неоткуда.

Василий швырнул связанного Кошкина на траву возле танка. Не спеша, взял тяжеленную кувалду – один из трёх инструментов, которые, наряду с огромной отверткой и крепким матом, всегда помогали советским танкистам держать танки на ходу.

– Ты уж извини меня, Михаил Ильич. Ты сам виноват, сам меня вынудил…

Василий замахнулся, но в этот момент кто-то ударил его сзади по голове. Механик-водитель рухнул на землю, потеряв сознание. А за ним Кошкин увидел… испуганную Лиду с лопатой в руках.

– В-вы в порядке, Михаил Ильич? – заикаясь, спросила она.

Кошкин был явно не в своей тарелке от всех этих последних «поворотов». Он тряхнул головой, а потом нервно рассмеялся:

– Успела, значит, на броню запрыгнуть. Молодец…

– Успела.

– Ну и очень даже хорошо, а то мы тут что-то совсем не туда заехали. Спасибо тебе…

После этого Лида помогла Кошкину развязать верёвки, что оказалось очень непросто, ибо Василий, как выяснилось, умел мастерски вязать узлы. Потом они тщательно замаскировали «мёртвый» танк сосновыми и еловыми ветками.

Василий пришёл в себя, но он уже к тому времени был крепко-накрепко привязан к стволу дерева.

Кошкин ещё раз сверился с картой и сказал:

– Нам сейчас некогда, Вася, но мы обязательно вернёмся и продолжим наш с тобой разговор. Обещаю.

А потом Кошкин и Лида отправились в дальнейший путь пешком. Какое-то время они шли берегом ручья до моста, перейдя который, они вышли по маленькой лесной дороге на большую, никого при этом не встретив. Наконец, когда показались дорожные указатели, стало ясно, что до Москвы осталось каких-то восемь-десять километров…

* * *

Оставшиеся с провалившимся в овраг танком Кайрат и лейтенант Мизулин долго думали, как исправить сложившуюся ситуацию. Но в голову ничего путного не приходило. И вдруг Петру показалось, что он слышит какой-то подозрительный звук. Опытный работник НКВД насторожился и шепнул своему товарищу:

– Тихо! Ты тоже слышишь, или мне померещилось…

Мужчины насторожились.

– А давай-ка, Кайрат, – предложил лейтенант, – от греха подальше в танке пока укроемся.

Кайрат быстро свернул карту, они шустро залезли в танк и заперлись в нём. Далее им оставалось только сидеть тихо и прислушиваться.

Через несколько минут раздался явственный треск мотоциклетных двигателей, а потом на броню танка почти бесшумно запрыгнул «активированный» полковником Гейгером спецагент Шульц. Эти немцы на чёрных мотоциклах с колясками и не думали отставать, и их спецзадание ещё не было выполнено.

Шульц прислушался, пытаясь понять, нет ли кого внутри танка. Он попытался открыть люк, но тот был заперт. Шульц и его люди внимательно осмотрели танк. Вскоре решение было принято, и немцы в чёрных кожаных куртках принялись за работу. Они открыли свои кофры и достали из них какие-то хитрые приспособления: толстые тросы, мощные карабины и системы блоков. В одном из кофров оказалась большая сложная лебёдка с электромотором. Все эти элементы были умело собраны в некое подобие хитрой паутины, которую прикрепили к нескольким наиболее крепким деревьям. Потом был заведён электромотор, и получившаяся система мощных мотоциклов, тросов и приводных барабанов начала медленно вытягивать танк из оврага.

Пётр и Кайрат, сидевшие в танке, переглянулись. Сообразив, что происходит, Кайрат осторожно взялся за рычаги. Но лейтенант знаками показал ему, что ещё рано.

В конечном итоге, танк не без труда вытянули задним ходом из оврага, и после этого находящиеся внутри машины услышали звук перецепляемых крюков. И тут Пётр махнул рукой. Кайрат запустил двигатель танка, и тот с готовностью взревел. Механик-водитель включил заднюю передачу, и стальной монстр начал разворачиваться на месте. Немцы от неожиданности на миг растерялись, а потом, оправившись от первого шока, кинулись врассыпную. Понятно, что этому Кайрата никто не учил, и это не было предусмотрено уставами и методическими пособиями, но танк с лёгкостью крутанулся, как собака за своим хвостом, раздавил гусеницами лебёдку, сравнял с землёй несколько вражеских мотоциклов и устремился в сторону леса.

Спецагент Шульц выхватил гранату и бросился вслед за танком, но случайно попал ногой в петлю троса, который был ещё прикреплён к скобе на броне танка. Петля затянулась, и набирающий скорость танк потащил Шульца за собой.

Оказавшийся в таком нелепом положении немец пытался сопротивляться, но безуспешно. Петля намертво зацепила ногу. Мысли лихорадочно запрыгали в мозгу Шульца, и, не придумав ничего лучшего, он выдернул чеку из гранаты, решив бросить её под гусеницы.

Логика в действиях немца имелась: гусеничные цепи были наиболее часто выходящими из строя элементами танков. Гусеницы иногда рвались на марше даже без воздействия пуль и без снарядов. Это когда между катками попадал грунт или камень. Так что же говорить про гранату? Она могла легко остановить танк, если её удачно метнуть…

Но спецагент Шульц не учёл того, что паутина тросов ещё частично сохранилась, и его потянуло не непосредственно за уходящим танком, а в сторону крепкого дерева, находившегося в нескольких метрах от дороги. В результате бросить гранату немец не успел, и она взорвалась прямо у него в руках…

Когда танк удалился уже метров на двести, за ним тянулся кусок троса, на конце которого болтался кованый немецкий сапог… Всё, что осталось от спецагента Шульца.

* * *

Поняв, что преследования нет, Кайрат и лейтенант Мизулин облегчённо вздохнули.

– В танке, – назидательно сказал механик-водитель, – у всех одинаковая задача – уничтожить противника. Во всяком случае, нас так учили.

– Слава Богу, сами живы остались, – вздохнул, вытирая со лба пот, лейтенант.

– А ты веришь в Бога?

– Сложно сказать… У нас в ведомстве с этим строго. Впрочем, я знаю ребят, которые имеют крестики, носят какие-то талисманы, которые должны помочь выжить, но они стараются их прятать. Я же – атеист. И чтобы кто-то молился – такого не помню.

– А мне те, кто воевали в Финляндии и на Халхин-Голе, рассказывали, что на передовой нельзя было открыто молиться. И они не молились, но веру в душе держали. Я вот, например, тоже верю, что со мной ничего не случится. Даже если начнётся большая война. Как думаешь, лейтенант, она начнётся?

– Да кто её знает, – неуверенно ответил Мизулин. – Разное говорят.

В то время и правда много говорили о том, что Красная Армия готова остановить противника и перейти в наступление. А ещё говорили так: «Врага разобьём малой кровью на его территории».

– А что касается веры, – продолжил Мизулин, – я считаю так: под огнём о смерти не думаешь. В душе, конечно, тягостно, но это не боязнь, а скорее волнение.

– А я – только сел в танк, всё забываю, – усмехнулся механик-водитель. – Мне в нём нормально. В танке некогда бояться – тут ты делом занят.

Молодые люди примерно знали, в каком направлении поехал второй танк, а посему, сделав немалую петлю, чтобы обойти разрушенный мост, они быстро обнаружили следы, благо что следы танковых гусениц спутать с чем-то иным для специалистов было невозможно.

Через некоторое время Пётр уже стоял над привязанным к дереву мокрым до нитки Василием Кривичем. Рядом ходил из стороны в сторону обескураженный Кайрат.

Работник НКВД сразу понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Допрос был коротким. Хоть Василий и имел время что-то придумать в своё оправдание, но от удара лопатой он плохо соображал и быстро попался на противоречиях в показаниях.

Лейтенант Мизулин спросил:

– Значит, ты утверждаешь, что тебя ударила по голове Катаева?

– Она попросила остановиться. Мы остановились. Я выбрался наружу, а она вдруг ударила меня сзади по голове, и я потерял сознание. Это она – враг! Это она подстроила взрыв грузовика сопровождения!

– Допустим, – сказал лейтенант. – А куда делся Михаил Ильич?

– Я видел какие-то тени, слышал звук приближающихся шагов. У неё явно были сообщники. Товарища Кошкина, наверняка, похитили как важный источник информации.

– А почему тебя не похитили, ты не знаешь?

– Откуда мне знать?! – продолжил юлить Василий. – У меня в голове всё помутилось, и они меня связали.

– Но не убили?

– Не убили…

Лейтенант Мизулин сделал вид, что удовлетворился такими объяснениями. Немного подумав, он спросил:

– И что это были за люди? Как они выглядели?

– Не помню… Я же сразу отключился…

– Но они хотели захватить секретный танк?

– Да, хотели.

– А почему же не захватили? Вот же он стоит, – вмешался в допрос Кайрат.

– Михаил Ильич вывел из строя аккумуляторы, и они не смогли его стронуть с места.

Кайрат мигом бросился к танку и через минуту подтвердил:

– Точно, запустить двигатель невозможно, аккумуляторы разряжены.

И тут лейтенант вдруг схватил допрашиваемого за грудки, сильно тряхнул и крикнул:

– Значит, тебя ударили сзади?! И ты сразу отключился?!

– Да, именно так, – затравленно пролепетал Василий Кривич.

– Так откуда же ты тогда знаешь, что аккумуляторы в танке разряжены?!..

Глава пятая Смотр в Москве

А в это время всё уже было готово к проведению запланированного смотра на Красной площади.

Да, в 1939 году между СССР и Германией было заключено торговое соглашение, а потом и договор о ненападении. Но советскому правительству во главе с товарищем Сталиным было ясно, что Германия в скором времени нападёт на Советский Союз. Так что все заявления о том, что Иосиф Виссарионович до конца не верил в возможность войны с Германией и не принимал мер к отражению агрессии, не стоят и ломаного гроша. Георгий Константинович Жуков подготовил серьезнейший доклад «Характер современных наступательных операций». Регулярно проходили совещания высшего командования Красной Армии, в которых принимала участие и профессура военных академий. За их работой внимательно следил товарищ Сталин.

Жуков отводил главное место в надвигающейся войне стремительным действиям танковых и механизированных соединений при мощной поддержке с воздуха. Он торопил с формированием двадцати механизированных корпусов.

С другой стороны, в руководстве советскими вооружёнными силами всё ещё сильны были позиции так называемых «конников» – Ворошилова, Будённого, Кулика и других командиров, цеплявшихся за опыт давно закончившейся Гражданской войны. Например, товарищ Ворошилов с трибуны XVII съезда партии в 1934 году утверждал: «Необходимо раз и навсегда покончить с вредительскими „теориями“ о замене лошади машиной». Да, это было сказано в разделе его речи, посвящённом сельскому хозяйству, но главная мысль была понятна. Ворошилову вторил Ефим Афанасьевич Щаденко, бывший член Реввоенсовета 2-й конной армии, в которой он непосредственно руководил разгромом банд Махно, а ныне – заместитель Народного комиссара обороны СССР и начальник Управления по командному и начальствующему составу РККА. Он говорил: «Война моторов, механизация, авиация и химия придуманы военспецами. Пока главное – лошадка. Решающую роль в будущей войне будет играть конница».

И к мнению этих заслуженных людей прислушивались. В результате к 1 июля 1936 года в составе Красной Армии планировалось иметь 31 кавалерийскую дивизию. К началу 1937 года, то есть накануне «большой чистки», численность конницы в Красной Армии составляла 195 690 человек. Правда, уже в 1938 году были расформированы 13-я, 23-я, 26-я, 27-я, 28-я, 29-я и 30-я кавалерийские дивизии, и численность конницы сократилась до 138 560 человек. Однако на случай войны её легко могли развернуть до 255 300 человек. В начале 1940 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило постановление Комитета Обороны при СНК СССР «Об организации и численности Красной Армии». В соответствии с ним подлежали расформированию ещё пять кавалерийских дивизий и один запасной кавалерийский полк. В результате в составе конницы должны были остаться 5 управлений кавалерийских корпусов, 15 кавалерийских дивизий, 5 горных кавалерийских дивизий, 1 отдельная кавалерийская бригада и 5 запасных кавалерийских полков общей численностью 122 744 человека.

Сейчас читать подобное немного странно, но факт остаётся фактом: к началу Великой Отечественной войны в Красной Армии имелось 13 кавалерийских дивизий. При этом маршал Будённый утверждал, что только его любимая кавалерия сможет парализовать тылы немецких войск. И товарищ Сталин вроде бы поверил в большие возможности лёгких кавалерийских дивизий. Правда, маршал Шапошников засомневался: кавалерия без авиационного прикрытия бессильна, а раз так, то потребуются дополнительные самолёты. К тому же, говорил он, кавалерийские дивизии громоздки. Но Сталин сказал Шапошникову: пусть «старый рубака» играет в свои игры, лишь бы не лез в серьёзные дела[41].

* * *

В подобной обстановке проведение танкового смотра на Красной площади представлялось делом крайне важным и способным иметь самые далеко идущие последствия.

Все танки уже стояли на отведённых для них площадках. Комиссия во главе с товарищем Сталиным шла вдоль сверкающей парадным блеском шеренги бронированных машин. За Сталиным шли видные государственные деятели: Молотов, Ворошилов, Калинин, Берия. Следом шли нарком Малышев, руководители Автобронетанкового управления РККА и видные советские военачальники.

Рядом со своими боевыми машинами в шикарных кожаных костюмах и черных шлемах стояли танковые экипажи, составленные из заводских специалистов и водителей-испытателей. Они были готовы показать свои танки в действии.

В конце шеренги, в том месте, где должны были находиться «детища» Кошкина, стояли сам Михаил Ильич и Лида Катаева. Вид их после пешего перехода был довольно жалок. О моральном же состоянии и говорить не приходилось.

В голове Кошкина вертелась одна и та же мысль: это он предпочёл ехать своим ходом, это он не мог и не хотел упустить случая испытать своё детище в самых сложных условиях, это он по собственной воле поставил себя и машины в экстремальную ситуацию. И что теперь? Не захотел идти на компромиссы? И чего добился? Наступил самый ответственный момент, а «тридцатьчетвёрки» нет не месте, и как она теперь получит путёвку в жизнь?

Руководители партии и правительства шли вдоль выстроенных в ряд боевых машин. Увидев кировцев, товарищ Ворошилов отделился от общей группы и поздоровался с главным конструктором Жозефом Яковлевичем Котиным за руку.

Начальник Автобронетанкового управления и одновременно член Главного военного совета РККА Дмитрий Григорьевич Павлов отдал рапорт товарищу Сталину, а потом стал одну за другой представлять ему машины.

Смотр открыл тяжеловес КВ-1. Ему, ещё совсем недавно штурмовавшему укреплённые линии Маннергейма, не надо было что-то выдумывать, чтобы продемонстрировать свои боевые качества. О них свидетельствовали вмятины и короткие, шириной с палец, бороздки на броне – следы вражеских снарядов. Поэтому «Клим Ворошилов» шёл по площади неторопливо, полный достоинства, как заслуженный и знающий себе цену ветеран. И никому медлительность этого могучего танка не казалась недостатком.

Товарищ Сталин смотрел на происходящее со спокойным деловым интересом. Разъяснения о назначении и боевых возможностях танка давал главный конструктор, и в ходе своего доклада Котин не стал умалчивать о трудностях управления танком KB-1, о повышенной загазованности боевого отделения, о недостаточной надёжности коробки передач.

– Над этим, – сказал он, – коллективу завода предстоит ещё очень серьёзно потрудиться…

– Товарищ Котин несколько сгущает краски, – перебил его Павлов. – Тяжёлый танк КВ-1 – это самая мощная и самая передовая по конструкции машина в мире. Серийное производство налажено, и ни у кого сейчас нет танка, равного нашему КВ.

Товарищ Сталин слегка кивнул головой, достал из бокового кармана коробку с надписью «Герцеговина флор», вынул папиросу и закурил.

Нарком обороны Ворошилов залез на танк, а Малышев даже забрался внутрь. Затем все отошли в сторону, и начался показ лёгких машин на узких гусеницах. Одна из них, амфибия, упорно старалась показать предельно высокую скорость.

Пока члены правительства разглядывали малый плавающий танк Т-38, интересуясь надёжностью защиты двигателя и экипажа от воды. При этом Георгий Константинович Жуков то и дело бросал испепеляющие взгляды на Кошкина. А тот лишь отводил глаза, не зная, что и сказать в своё оправдание.

Наконец и вся комиссия в недоумении остановилась перед пустой площадкой.

– А где же ваши танки, товарищ Кошкин? – поинтересовался Иосиф Виссарионович Сталин.

Кошкин, не зная, что ответить, закашлялся. Он готов был провалиться сквозь землю от неуёмного стыда, который, словно паяльник, прожигал его насквозь. Провалил… Такое важное дело провалил… Какой шанс не использовал, да и многих людей подвёл… И в этот момент вдруг… со стороны Васильевского спуска раздался рёв мотора и лязг гусениц. Кошкин и члены комиссии повернули головы. На Красную площадь победоносно заезжал танк…

– Товарищ Сталин! – радостно доложил Кошкин. – С целью проведения ходовых испытаний в условиях, приближенных к боевым, экспериментальный танк А-34…

И тут на площади в клубах сизого дыма показался второй танк.

– …два экспериментальных танка А-34 преодолели своим ходом расстояние от Харькова до Москвы. Танки, товарищ Сталин, показали себя идеально во всех боевых испытаниях.

Тем временем танки сделали лихой разворот и остановились в десятке метров от членов комиссии.

– Своим ходом? – удивился Сталин.

И тут вперёд вышел генерал армии Жуков:

– Так точно, товарищ Сталин. Мало того, что это семьсот километров бездорожья, это ещё и прекрасные показатели проходимости…

После этого Георгий Константинович, перехватив инициативу, начал рассказывать товарищу Сталину о пробеге. При этом он показывал танки со всех сторон.

– Хочу особо отметить, товарищ Сталин, что переброска танковых войск на такие расстояния в отсутствии автомобильных и железных дорог – это невероятное стратегическое преимущество, которое…

* * *

Тем временем из люков танков вылезли Пётр Мизулин и Кайрат Жамалетдинов. Лида не выдержала и кинулась Петру на шею. Кошкин и Кайрат тактично отвернулись.

Кошкин тихо спросил механика-водителя:

– Вы как тут оказались?

– В жизни не поверите, Михаил Ильич… Потом расскажу…

– Обязательно расскажешь. Но как же это? Петя у нас, оказывается, тоже танк водит?

– Да бросьте вы, Михаил Ильич, – засмеялся Кайрат. – Медведь в цирке на велосипеде одноколёсном ездит, и ничего, а тут целый лейтенант НКВД! Вы мне лучше скажите, что у вас произошло с Василием?

– Расскажу, обязательно расскажу…

– А если в двух словах? – продолжал настаивать Кайрат.

– Если в двух словах, то он, к сожалению, оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. А мы проморгали, не проявили необходимой бдительности…

– Могли бы нам хоть записочку оставить, Михаил Ильич.

Кошкин тяжело вздохнул.

– Времени не было на записочки…

– А то я его чуть не отпустил. Хорошо лейтенант у нас оказался товарищем ну очень наблюдательным и внимательным… Допросил его и расколол в два счёта.

– А где Василий теперь? – поинтересовался Кошкин.

– Где-где… Там, в танке, – и Кайрат кивком головы указал на одну из машин.

Кошкин лишь руками развел:

– Чудеса да и только!

* * *

– Ну что, братцы, докажем, что наши машины созрели для массового производства? – спросил генерал армии Жуков.

И в том, как он посмотрел на Кошкина, и в самом тоне вопроса звучала надежда, что танк, на который Георгий Константинович рассчитывал как на самый перспективный, сумеет убедить в этом высшее руководство страны.

– Конечно, товарищ Жуков, докажем! – заверил его Кошкин.

А через некоторое время два прибывших в последний момент танка, за рычагами которых сидели Кошкин и Кайрат, зарычали двигателями, увеличивающими обороты, и разъехались по Красной площади – один к Никольской башне, другой – к Спасской. Потом они эффектно развернулись и понеслись, высекая искры из брусчатки.

Круг за кругом, легко и мощно, бок о бок проносились «тридцатьчетвёрки» по площади. В какой-то момент танк с номером «1» на борту, перейдя на максимальную скорость, оторвался от напарника метров на сорок и, круто развернувшись, пошёл с ним на сближение. Людям на другой стороне площади это могло показаться рискованным, но Кайрат и Кошкин вели машины с боковым отклонением – небольшим, но вполне достаточным, чтобы на линии встречи безопасно разминуться.

Михаил Ильич не сомневался в надёжности машин. Но он отчетливо представил себе, как напряглись нервы у зрителей – не шутка вести машины, когда смотрят руководители партии и правительства. Но момент был критический. Что возьмёт верх? Доверие к «тридцатьчетвёрке», трезвая оценка её достоинств, её значение для армии или упорное недоброжелательство упрямых в своём заблуждении людей, которые сюда пришли именно для того, чтобы дать бой новому танку. От Кошкина не ускользнули их хмурые взоры, и теперь ему казалось – они даже броню просверливают, достигая и без того возбуждённых водителей и ещё больше взвинчивая им нервы…

Кошкин даже был рад, что в эти минуты он ворочает рычагами в танке, а не смотрит на машины со стороны, не видит, как товарищ Сталин, возможно, показывает на них пальцем и что-то говорит замнаркома обороны по вооружению Кулику.

Минута сближения, пока мчащиеся друг на друга танки не затормозили, показалась Кошкину вечностью. И вот «тридцатьчетвёрки», прикипев гусеницами к брусчатке, замерли в метре друг от друга.

* * *

Новые танки «Вождю народов» очень понравились, но Кошкин пока этого не знал. Не знали этого и Пётр Мизулин, и Лида Катаева, которые в это время тихо стояли в толпе рядом со Сталиным. Сначала они лишь касались друг друга кончиками пальцев, а затем как-то незаметно друг для друга взялись за руки. Лида закусила губу, и её глаза возбуждённо заблестели. Молодые люди были несказанно счастливы и очень смущённы. Они не знали, что говорить и что делать. Их тела были настолько близки, что казалось, будто два дыхания слились в одно, и два сердца встревоженно отсчитывают удары в едином ритме как одно целое. Лидины волосы приятно щекотали щёку Петра, ему хотелось прижаться к ним и бесконечно вдыхать их совершенно неповторимый запах.

А товарищ Сталин тем временем констатировал:

– Это будет ласточка наших бронетанковых войск.

Потом он немного подумал и добавил:

– Так и передайте всему вашему коллективу танкостроителей. Желаю дальнейших успехов!

* * *

Эта фраза в конечном итоге решила всё. После этого товарищ Сталин дал команду оказать необходимую помощь заводу № 183 по устранению имеющихся у машин недостатков, на которые ему настойчиво указывал замнаркома обороны по вооружению Григорий Иванович Кулик. При этом начальник АБТУ Павлов, который ещё в начале февраля 1938 года в своём выступлении, посвящённом опыту применения танков в боевых действиях в Испании, отмечал, что «во всей Европе от колёсно-гусеничных машин отказались по двум причинам – сложны в производстве, ремонте и восстановлении и не дают особых преимуществ в бою», заявил товарищу Сталину:

– Мы дорого заплатим, если будем выпускать недостаточно боеспособные машины.

Иосиф Виссарионович с явным удовольствием наблюдал за происходившим. Ему явно нравилось сталкивать своих подчинённых лбами, следуя древнему принципу: разделяй и властвуй.

* * *

Не зная итогов смотра, Кошкин устало сидел около своего танка. И тут рядом с ним остановился начальник отдела испытаний центрального полигона Евгений Анатольевич Кульчицкий. В армейской среде его называли «танковым Чкаловым», и через его руки прошли едва ли не все новые конструкции, в том числе и машины Кошкина. Он был самым несговорчивым, неподатливым, жестким приёмщиком, но Кошкин любил его, хотя в часы испытаний беспокоился не меньше других, как бы Кульчицкий не покалечил опытную машину. Авторитет Кульчицкого для Кошкина был незыблем. И он прекрасно понимал: Евгений Анатольевич горой встанет за «тридцатьчетвёрку» и будет биться с любым, кто вздумает преградить ей путь в армию.

Кульчицкий по какой-то уважительной причине опоздал к началу смотра, явился уже в момент «показательных выступлений» А-34 и, найдя глазами Кошкина, поспешил к нему.

– Что грустишь? – спросил он.

– Да устал я что-то, Евгений Анатольевич, – ответил Кошкин.

– А вот это ты зря! Твои красотки пленили здесь всех, кто хоть что-то смыслит в технике!

Послесловие Как всё было на самом деле

На самом деле, это не строго документальная и биографическая книга. И всё, что происходило с Михаилом Кошкиным во время танкового пробега, было не так. Точнее – не совсем так. Но танковый пробег Харьков – Москва реально имел место, просто происходил он не летом, а ранней весной. И смотр был, только не на Красной площади, а на Ивановской площади в Кремле. И Сталин действительно произнес свою легендарную фразу: «Это будет ласточка наших бронетанковых войск!»

Конечно, на Кошкина не нападали лесные бандиты, за ним не охотились немецкие диверсанты и не преследовали Красная Армия с советской милицией. Так эту историю увидел автор сценария художественного фильма «Танки» Андрей Назаров, а режиссер Ким Дружинин воплотил на экране. Создатели картины решили языком современного кинематографа рассказать молодым зрителям, которые выросли на кинокомиксах и блокбастерах, яркую, захватывающую, но вымышленную историю. При этом преследовалась весьма благородная цель – напомнить о том, что у символа Великой Победы – танка Т-34 – есть создатели, чьи имена забывать нельзя. А чтобы ни у кого из тех, кто посмотрел фильм «Танки» или только собирается это сделать, не возникло ощущения, что режиссер всё напутал, картина начинается с титров: «Фильм создан по мотивам реальных событий. Некоторые сюжетные линии вымышлены. Любые совпадения неслучайны». Эти слова в полной мере относятся и к этой книге.

Главное, что хотели создатели фильма «Танки», так это чтобы не угасала память о предвоенном подвиге конструктора Михаила Ильича Кошкина, о подвиге, который впоследствии предопределил ход истории. Кошкин и его команда создали инновационную машину, которая помогла нашей стране победить в Великой Отечественной войне и спасти мир от фашистских захватчиков. И тогда, в 1940 году, несмотря на все трудности того времени, эти отважные люди не побоялись отправиться в рискованный танковый пробег через полстраны к Сталину, потому что были уверены в своих разработках и в их необходимости для Родины.

В фильме представлен портрет предвоенной эпохи. Чем жили люди, когда в воздухе уже «пахло» большой войной? Картина отдает дань этому уникальному поколению, потому что каждый – неважно, на производстве, в поле или в военной части – был готов пожертвовать своей жизнью ради великой цели, в которую все искренне верили.

Роль Михаила Кошкина в фильме исполнил Андрей Мерзликин. Его кандидатура была утверждена ещё на этапе работы над сценарием не только ввиду его выдающихся артистических способностей, но и из-за необычайного сходства с реальным прототипом. Он удивительно похож на Кошкина.

Главные роли в фильме «Танки» сыграли те самые легендарные боевые машины. Они стали полноценными героями картины. К сожалению, в настоящий момент прототипов «тридцатьчетвёрок», аналогичных тем, которые участвовали в том самом пробеге, не сохранилось. Поэтому было принято решение создать для съёмок идентичные действующие копии тех самых танков, которые тогда, в ночь с 5 на 6 марта 1940 года, на самом деле отправились по маршруту Харьков – Москва.

И тогда отважную маленькую колонну сопровождал не грузовик «ЗиС», а два гусеничных артиллерийских тягача «Ворошиловец» разработки 1935 года. Действительно, часть пути Кошкин сам вёл танки, садясь за их рычаги попеременно с заводскими механиками-водителями. Для соблюдения секретности колонна двигалась вне дорог по заснеженным лесам, полям и пересеченной местности Харьковской, Белгородской, Тульской и Московской областей. И, конечно, Лида Катаева, роль которой блестяще исполнила Аглая Тарасова, в пробеге не участвовала. И поэтому вымышленный лейтенант НКВД Пётр Мизулин в исполнении Антона Филиппенко, к сожалению, на самом деле никогда в неё не влюблялся.

Реальный участник исторического пробега Николай Фёдорович Носик, механик-водитель и испытатель танков, сидевший за рычагами одного из танков, потом рассказывал об этом так:

«В ночь с 5 на 6 марта 1940 года два танка Т-34[42] покинули территорию завода и, проехав спящий город, взяли курс на Москву. Один из них было поручено вести мне, в состав экипажа входили помощник водителя Исаак Григорьевич Битенский и инженер-исследователь Илья Иванович Гололобов. С нами ехал главный конструктор Михаил Ильич Кошкин».

Механиком-водителем второго танка был водитель-испытатель Дюканов.

По словам Носика, «погода в эти предвесенние дни стояла морозная, снежные заносы и метели затрудняли движение. Местами высота снежного покрова достигала полутора метров, и ориентироваться приходилось нам зачастую по верхушкам телеграфных столбов».

В таких условиях танки реально работали на пределе, и таким образом было выявлено и устранено множество проблем и недоработок.

Прибытие в Москву

До Москвы будущие Т-34, а пока ещё А-34, дошли. Это случилось 12 марта 1940 года.

Впрочем, один танк отстал в пути. В Серпухове колонну встретил заместитель наркома среднего машиностроения[43] Алексей Адамович Горегляд. Полностью исправный танк отправился в Москву, а точнее, на завод № 37, находившийся в тогда ещё подмосковном Черкизове и выпускавший лёгкие танки Т-40.

Потом экипаж отставшего танка нагнал основную группу, и ремонтники некоторое время готовили машины к правительственному показу, а сильно к тому времени заболевший Кошкин встречал руководителей, приезжавших в Черкизово из различных военных и гражданских управляющих ведомств.

В эти дни Кошкину стало совсем плохо, и об этом следует рассказать особо. Поднялась температура – во время танкового пробега он серьёзно простудился. А всё потому, что недоработанный А-34 не был комфортабельным танком. Это немцы обивали изнутри свои «Тигры» мягким покрытием, а англичане и американцы удивлялись, как можно воевать в машине, если в ней нельзя приготовить кофе с бутербродами. В советском танке сильно трясло и било об стенки, и там было очень холодно.

Вот организм Кошкина и не выдержал. Его знобило, мешал нормально дышать кашель – сухой, назойливый. Михаил Ильич часто курил в слабой надежде, что кашель пройдёт. Как говорится, клин клином вышибают. Но папиросы не помогали. В горле першило, а кашель порой бил так, что отдавало в висках. И даже в полушубке было зябко. Эх, хорошо было бы выпить чаю с малиной, согреться в теплой постели, поспать… Да где же всё это было взять…

Смотр 17 марта 1940 года

В ночь на 17 марта 1940 года обе «тридцатьчетвёрки» прибыли на Ивановскую площадь. Не на Красную площадь и не на Васильевский спуск, а именно на внутреннюю площадь Кремля, что у колокольни Ивана Великого.

Так называемая Ивановская площадь – это одна из древнейших площадей Москвы. В былые времена сюда стекались челобитчики со всей Руси, и здесь дьяки громко объявляли царские указы – отсюда, кстати, пошло известное выражение: «Кричать во всю Ивановскую». До революции на площади стоял памятник императору Александру II, которому суждено было стать одной из первых жертв революции 1917 года. Позднее на его месте был разбит Большой кремлёвский сквер, а площадь, значительно увеличившая свои размеры, была замощена брусчаткой.

Естественно, кремлёвская охрана обыскала всех участников пробега перед тем, как допустить их в главный правительственный комплекс страны, а в каждый танк на место стрелка-радиста посадили по одному сотруднику НКВД.

Смотр лучших образцов бронетанковой техники Красной Армии проходил 17 марта 1940 года. На смотре присутствовали товарищи Сталин, Калинин, Ворошилов, Берия, народный комиссар тяжёлого машиностроения Малышев, руководители Автобронетанкового управления РККА, видные советские военачальники и инструкторы. На центральной площади Кремля, вблизи замечательного создания старинных русских мастеров – Царь-пушки, выстроились в линию новейшие образцы техники для Красной Армии. Это был показ не только танков, но и последних образцов бронемашин, артиллерийских орудий и тягачей. В такой обстановке это было непривычно для директоров оборонных предприятий и руководителей конструкторских коллективов, поэтому каждый из них, естественно, сильно волновался, готовясь доложить о результатах выполнения правительственных заданий.

Руководители партии и правительства вышли на Ивановскую площадь, а потом направились к выстроенной в ряд технике.

Товарищ Сталин, выслушав рапорт начальника Автобронетанкового управления Павлова, сразу же направился к тяжёлым танкам и осмотрел их. Делал он это спокойно и по-деловому. Разъяснения о назначении и боевых возможностях машин давали главные конструкторы. В частности, Жозеф Яковлевич Котин, главный конструктор ленинградского Кировского завода, действительно не стал скрывать трудности управления танком серии «KB», честно рассказал о повышенной загазованности боевого отделения и о недостаточной надёжности коробки передач. При этом все присутствовавшие непринуждённо вступали в разговор, открыто высказывали своё мнение. С особым интересом осматривали танк, побывавший в бою на Карельском перешейке.

Первым начал показ своих ходовых качеств танк ленинградских конструкторов. Танк KB уверенно и неторопливо двинулся по брусчатке. Механик-водитель спокойно провел машину по назначенному маршруту, как бы показывая присутствовавшим, что не скорость должна определять боевые качества танка, специально предназначенного для прорыва вражеских укреплений, а мощь его брони и неуязвимость. И некоторая медлительность этой машины не показалась присутствовавшим таким уж крупным недостатком. К тому же все знали, что на недавних испытаниях обстрелом броню KB 45-миллиметровые противотанковые пушки не пробили – лишь одним снарядом, залетевшим в стык между башней и корпусом, на танке заклинило башню. Этот недостаток комиссия отметила особо, констатировав, однако, что броня танков KB неуязвима для снарядов противотанковой артиллерии наших вероятных противников.

Через некоторое время слово дали Кошкину. Несмотря на принятые лекарства, он не мог сдержать душившего его кашля, чем вызвал недовольные взгляды Сталина и Берии.

Начальник Автобронетанкового управления и одновременно член Главного военного совета РККА Дмитрий Григорьевич Павлов лично представил «тридцатьчетвёрки» Иосифу Виссарионовичу.

Потом два танка разъехались по Ивановской площади Кремля: один к Троицким, другой к Боровицким воротам. Не доезжая ворот, они эффектно развернулись и понеслись навстречу друг другу, высекая искры из брусчатки, остановились, развернулись, сделали несколько кругов на высокой скорости, затормозили на прежнем месте.

Гусеничные «тридцатьчетвёрки» вождю действительно очень понравились, и он произнёс свою знаменитую фразу:

– Это будет ласточка наших бронетанковых войск.

И товарищ Сталин действительно распорядился, чтобы по «тридцатьчетвёркам» завершили цикл испытаний и приступали к серийному производству, параллельно совершенствуя конструкцию. Заводу № 183 он приказал оказывать всю необходимую помощь.

Новые испытания в Кубинке

Впрочем, распоряжение «завершить», «оказать» и «приступить» – распоряжением, а история – историей. Если бы всё было так просто, то, возможно, и судьба Великой Отечественной войны, да и нашей страны вообще сложилась бы совсем по-другому. Ну, и судьба Михаила Ильича Кошкина тоже.

На самом же деле после показа Сталину, уже 18 марта 1940 года, оба танка подвергли новым и весьма придирчивым испытаниям на полигоне в Кубинке. Там «тридцатьчетвёрки» обстреляли из 45-миллиметровой пушки – основного калибра противотанковой артиллерии тех лет всех стран Европы. Стреляли с дистанции в пятьсот метров, и «манекен остался цел». То есть броня это выдержала, что показало высокий уровень защищённости новинки, да и двигатель не заглох.

Выглядело это так. Снайпер-артиллерист посылал из противотанкового орудия снаряд за снарядом в треугольники, нарисованные мелом в разных местах корпуса и башни. Пробоин не было ни одной, только неглубокие вмятины в броне танка. Довольный Дмитрий Григорьевич Павлов, желая ещё больше уязвить артиллеристов и увлёкшись, поставил мелом крест на нижней кромке башни.

– Сюда бейте! И это вам не поддастся!

Снаряд снайпера заклинил башню. Кошкин возмутился:

– Так нечестно, товарищ Павлов! Вы выдали нас… Знали же, что мы собираемся делать ограждение.

Павлов расхохотался:

– Я это умышленно, чтобы ты не зазнавался. Ведь танк твой практически неуязвим для снарядов противотанковых пушек. Радуйся, Миша, не-у-яз-вим!!

Если быть точным, то после попадания в башню двух снарядов разрушились стёкла и зеркала смотровых приборов, оторвался налобник прицела, а также нарушились сварные швы[44] по контурам бронировок смотровых приборов и у днища ниши башни. В результате деформации погона[45] башню заклинило.

Правда, находившийся в танке манекен, как уже говорилось, остался цел, но всё равно было принято решение увеличить толщину днища ниши башни с 15 до 20 мм и усилить болты крепления кормового люка.

Помимо испытаний обстрелом, проводились и ходовые испытания. Танки преодолевали подъемы в 15–16° со снежным покровом до полутора метров. При этом отмечались низкие сцепные качества гусениц. Силой удара танки ломали отдельно стоящие сосны диаметром до 700 мм. При испытании герметичности корпуса танка от проникновения горящей жидкости были получены лучшие, по сравнению с другими танками, результаты.

Николай Фёдорович Носик, сидевший за рычагами одной из «тридцатьчетвёрок», потом рассказывал об этом так:

«Т-34 успешно преодолел очень сложные, хитроумно сделанные препятствия. Одно из них представляло собой ров шириной восемь и глубиной два метра, на дне которого торчали железобетонные сваи.

Ознакомившись с этим препятствием и подходами к нему, я обратил внимание на то, что сваи расположены в шахматном порядке. Разогнал танк и по верхушкам свай выскочил на противоположную сторону рва. Широкие гусеницы нашей машины позволили выполнить манёвр, оказавшийся недоступным ни одному из лёгких и тяжёлых танков, участвовавших в испытаниях.

«На закуску» председатель Государственной комиссии по проведению испытаний предложил на добровольных началах пройти «непреодолимое» препятствие: на лесистой местности были срезаны деревья на высоте примерно метра от земли, за ними – земляной ров до шести метров с торчащими на дне обрезками деревьев.

– В честь смельчака, который успешно преодолеет это препятствие, будет дан банкет, – пообещал председатель Госкомиссии.

Охотников не нашлось. Но именно это и привлекало: ни одна из машин не может, а наша «тридцатьчетвёрка» не только пойдет на штурм препятствия, но преодолеет его.

И я вызвался.

Разогнав машину, обрушил её всей тяжестью на стоящие на пути обрубки стволов, достигавших в диаметре до полуметра, мощным ударом вывернул их с корнями в сторону рва и по образовавшемуся спуску ринулся в ров, а затем, круша всё на пути, выскочил на противоположную сторону. Сделав разворот на заболоченной равнине, танк вышел на дорогу и возвратился к ожидавшим его участникам испытаний.

Это был триумф «тридцатьчетвёрки», потрясшей всех.

На состоявшемся в тот же день банкете военные горячо благодарили коллектив нашего завода за прекрасную машину».

В заключении было отмечено, что обе «тридцатьчетвёрки» соответствуют предъявляемым требованиям и превосходят другие танки[46], состоящие на вооружении РККА. Но при этом потрудились и недоброжелатели, и в заключении появилась фраза о том, что без устранения «отмеченных недостатков» танк не может быть запущен в серийное производство. И далее следовал перечень из 86 пунктов.

Это было в 20-х числах марта 1940 года.

Совещание у товарища Ворошилова

А 31 марта 1940 года имело место совещание у народного комиссара обороны СССР Климента Ефремовича Ворошилова, на котором присутствовали заместитель наркома обороны Кулик, начальник АБТУ Павлов, нарком среднего машиностроения Лихачёв, его заместитель Горегляд и главный конструктор Кошкин. В итоге был подписан протокол № 848 о постановке танка Т-34 в серийное производство на заводе № 183 в Харькове и на Сталинградском тракторном заводе. Всего в 1940 году было запланировано изготовление 600 штук таких танков.

Государственной комиссии по испытаниям танка поручалось в пятидневный срок утвердить чертежи «тридцатьчетвёрки» для производства.

Отмеченные недостатки было решено устранять в ходе производства. Однако уже летом 1940 года над Т-34 начали сгущаться тучи. Дело в том, что на полигон в Кубинку поступили два танка Pz.III, разработанных фирмой «Даймлер-Бенц» и с 1937 года поступивших на вооружение танковых дивизий Вермахта. Эти танки были закуплены в Германии после подписания пакта о ненападении. По итогам сравнительных испытаний, по вооружению и бронезащите Т-34 превзошёл немецкий танк.

Тут всё было, как говорится, «в одни ворота»: 37-миллиметровая пушка немецкого танка не шла ни в какое сравнение с 76-миллиметровой пушкой «тридцатьчетвёрки». Артиллеристы обстреляли советский и немецкий танки с одинаковых дистанций. В результате, в броне Т-34 находили лишь вмятины да «росчерки» от рикошетов. Броня же танка Pz.III пробивалась насквозь.

Впервые на этих испытаниях применили стрельбу танка по танку. Снаряды, выпущенные 76-миллиметровой пушкой, пробивали башню и корпус «тройки» с расстояния 1500–2000 метров, а вот снаряды немецкой пушки поразили только некоторые участки бортовой брони Т-34, да и то с расстояния 500 метров.

Однако по комфорту, шумности двигателя и плавности хода результаты сравнительных испытаний оказались неутешительными для новой советской боевой машины. В частности, «тройка» имела трёхместную башню, в которой были достаточно комфортные условия для боевой работы членов экипажа. Командир имел удобную башенку, обеспечивавшую ему прекрасный обзор, у всех членов экипажа имелись собственные приборы внутренней связи. В башне же Т-34 с трудом размещались два танкиста, один из которых выполнял функции не только наводчика, но и командира танка. Внутренней связью обеспечивались только два члена экипажа из четырех – командир танка и механик-водитель.

И уж полной неожиданностью для наших военных явилось и превосходство «немца» в скорости. На гравийном шоссе на перегоне Кубинка – Репище – Крутицы «тройка» разогналась до скорости 69,7 км/ч, в то время как лучший показатель Т-34 составил 48,2 км/ч. Танк БТ-7 показал 68,1 км/ч. Но при этом испытатели отдали предпочтение «немцу» из-за лучшей плавности хода и обзорности.

Отчёт об этих сравнительных испытаниях содержал ещё довольно много нелицеприятных моментов. В нём говорилось:

В результате проведённых боевых стрельб с решением огневых задач выявлены недостатки:

1. Стеснённость экипажа в боевом отделении, обусловленная малыми габаритами башни по погону.

2. Неудобства пользования боекомплектом, уложенным в полу боевого отделения.

3. Задержка при переносе огня вследствие неудобного расположения поворотного механизма башни (ручного и электропривода).

4. Отсутствие зрительной связи между танками при решении огневой задачи вследствие того, что единственный прибор, допускающий круговой обзор – ПТ-6, используется только для прицеливания.

5. Невозможность пользования прицелом ТОД-6 вследствие перекрывания шкалы углов прицеливания прибором ПТ-6.

6. Значительные и медленно затухающие колебания танка при движении отрицательно сказываются на меткости стрельбы из пушки и пулемётов.

Отмеченные недостатки снижают темп огня, вызывают большой расход времени на решение огневой задачи <…>

Полученная средняя практическая скорострельность – два выстрела в минуту. Скорострельность недостаточна <…>

В отчёте было также отмечено, что поворот башни осуществляется правой рукой, и расположение маховика и рукоятки поворотного механизма не обеспечивает быстрого поворота башни и вызывает сильное утомление руки. Также там говорилось, что при одновременной работе поворотным механизмом и наблюдении в прицел ПТ-6 маховик и рукоятка управления упираются в грудь, затрудняя быстрое вращение башни. Неудобно было и то, что поворот башни в любую сторону был возможен лишь при условии отклонения головы от налобника прибора ПТ-6, а это значило, что вращение башни фактически производилось вслепую.

Были отмечены ограниченный сектор обзора и неудобное положение головы при наблюдении через смотровой прибор. Относительно смотровых приборов в отчёте было написано так:

При движении по загрязнённой грунтовой дороге и целине в течение 5-10 минут смотровые приборы забиваются грязью до полной потери видимости. Стеклоочиститель центрального прибора не обеспечивает очистку защитного стекла от грязи. Вождение танка с закрытым люком крайне затруднено <…>

Смотровые приборы водителя в целом непригодны.

Все установленные на танке прицельные приборы ПТ-6, ТОД-6 и приборы наблюдения в боевом отделении и отделении управления не имеют защиты от атмосферных осадков, дорожной пыли и грязи. В каждом отдельном случае потери видимости очистку приборов возможно проводить только с внешней стороны танка.

Относительно удобства пользования боекомплектом в отчёте написали так:

Укладка патронов в кассетах не обеспечивает достаточного темпа ведения огня по следующим причинам:

1. Неудобство доставания патронов из кассет.

2. Крайне затруднён доступ к патронам, расположенным с левой стороны по ходу танка.

3. Затруднена укладка патронов в кассеты наличием большого количества крышек (24 шт.) и резиновых прокладок между патронами. Время, затрачиваемое на укладку полного боекомплекта, определяется в 2–2,5 часа.

4. Отсутствие достаточной плотности укладки патронов в кассетах, приводящее к самоотвинчиванию дистанционных трубок и капсюлей гильз.

5. Наличие острых краёв кассет, вызывающее ранения рук заряжающего.

6. Загрязнение боекомплекта после пробега в 200 – 300 км в осенний период времени достигает значительной величины. Использование полного боекомплекта возможно только после предварительной очистки всех патронов.

По боекомплекту к пулемётам было отмечено, что невозможно его использовать без предварительной очистки от загрязнения, и что выемка отдельных магазинов в нише башни затруднена вследствие заедания их в укладке.

Особо была отмечена теснота боевого отделения: в выводной части проверяющие написали, что необходимо расширить габаритные размеры башни. Телескопический прицел ТОД-6 было рекомендовано заменить прицелом типа ТМФ со шкалой углов прицеливания в поле зрения прибора. В крыше башни было рекомендовано установить прибор, обеспечивающий круговой обзор из танка.

Относительно средств связи главный вывод был такой:

Монтаж в целом не обеспечивает стабильности работы рации на предельно дальних расстояниях.

Относительно эксплуатационных показателей и надежности агрегатов танка в отчёте говорилось:

Динамика танка.

В тяжелых дорожных условиях при переходе со 2-й на 3-ю передачу танк за время переключения настолько теряет инерцию, что это влечёт к остановке или длительной пробуксовке главного фрикциона. Это обстоятельство затрудняет использование 3-й передачи в дорожных условиях, вполне допускающих её применение.

В условиях дождливой осени, весны и снежной зимы этот недостаток танка ведёт к резкому снижению скоростей движения по просёлочным дорогам и бездорожью.

Выводы.

1. Ввиду того что наиболее необходимая в условиях войсковой эксплуатации 3-я передача не может быть полностью использована, динамику танка в целом следует считать неудовлетворительной.

2. Технические скорости низки, что обусловлено ненадёжностью главного фрикциона и ходовой части.

Проходимость.

Вывод.

Проходимость танка Т-34 в осенних условиях неудовлетворительна по следующим причинам:

1. Входящая в зацепление с грунтом поверхность трака недостаточно развита, следствием чего является буксование гусениц на подъёмах даже при незначительном влажном покрове. Эффективность входящих в комплект шпор незначительна.

2. Фиксация гусеницы в опорных колёсах ненадежна <…>

3. Малое количество опорных колёс отрицательно влияет на проходимость по заболоченным участкам, несмотря на небольшое общее удельное давление.

Надежность работы агрегатов танка.

Двигатель, системы топлива, смазки, охлаждения и контрольные приборы.

Выводы.

1. Надёжность двигателя в пределах гарантийного срока (100 часов) удовлетворительна. Гарантийный срок двигателя, особенно для данной толстобронной машины, мал. Необходимо его довести не менее чем до 250 часов.

2. Постоянные течи масла и выход из строя контрольных приборов характеризуют работу системы смазки и соединения контрольных приборов неудовлетворительно.

Главный фрикцион.

Работа узла главного фрикциона и вентилятора в целом неудовлетворительна.

Коробка перемены передач.

В пробеге были неоднократно на всех машинах отмечены случаи «потери нейтрали» (рычаг кулисы находится в нейтральном положении, а скорость включена) и тяжёлого переключения передач.

Неправильный выбор передаточных чисел коробки перемены передач является причиной неудовлетворительной динамики танка и снижает его тактическую ценность.

Тяжёлое включение передач и «потеря нейтрали» затрудняют управление танком и ведут к вынужденным остановкам.

Коробка перемены передач и её привод требуют коренных изменений.

Ходовая часть.

Малый срок службы и низкие сцепные качества траков, ухудшение размещения агрегатов танка колодцами подвесок, большой расход резины на опорные колеса и гребневое зацепление характеризуют конструктивные и прочностные качества ходовой части как неудовлетворительные.

Электрооборудование.

Стартер СТ-200 и реле РС-371 при существующих монтажных и производственных дефектах к установке на танках Т-34 непригодны.

А ещё было отмечено, что укладка запчастей, инструмента, личных вещей, запаса продовольствия, инженерного и химического имущества на танке Т-34 не отработана; что соотношение времени чистого движения и восстановительных работ (38 % и 62 %) свидетельствует о низком качестве технического исполнения танка; что объём и сложность основных ремонтных работ исключают возможность восстановления танка силами экипажа и требуют использования средств ремонтно-восстановительных бригад. Это, в свою очередь, не допускает использование танка в отрыве от ремонтных средств, что в условиях войсковой эксплуатации неприемлемо.

Общий же вывод был крайне неудовлетворителен:

В представленном на испытания виде танк Т-34 не удовлетворяет современным требованиям к данному классу танков по следующим причинам:

1. Огневая мощь танка не может быть полностью использована вследствие непригодности приборов наблюдения, дефектов установки вооружения и оптики, тесноты боевого отделения и неудобства пользования боеукладкой.

2. При достаточном запасе мощности двигателя и максимальной скорости, динамическая характеристика танка подобрана неудачно, что снижает скоростные показатели и проходимость танка.

3. Тактическое использование танка в отрыве от ремонтных баз невозможно, вследствие ненадежности основных узлов – главного фрикциона и ходовой части.

И так далее, и тому подобное…

Прочитаешь такой отчёт и подумаешь – всё, сравнение проиграно «в одни ворота». Но, с другой стороны, любой, даже весьма далёкий от разработки новой техники, человек должен понимать, что нельзя сравнивать несравнимое. Немецкие танки Pz.III, разработанные фирмой «Даймлер-Бенц», были законченной полностью отработанной моделью да ещё, как сейчас принято говорить, в «экспортном исполнении». А танки Т-34 ещё находились в стадии отработки – так называемой «доводки».

Любой инженер прекрасно знает, что такое «доводка» детали, узла или машины в целом. А что такое танк? Тут нужно в буквальном смысле доводить до совершенства сотни узлов и деталей. Тут из-за любой неточности то течёт масло, то перегреваются подшипники, то обнаруживается какая-то детонация… А любая неисправленная ошибка «тиражируются», и уже порой бывает невозможно понять, в чём суть проблемы.

С «доводкой» танка Т-34 дело на заводе шло туго. Не хватало необходимого оборудования. Потребовалось изготовить большое количество новых приспособлений, штампов и прочей оснастки. Технологи сутками не уходили с работы, «авралили», стремясь обеспечить технологическими картами все цеха, участки, отдельные рабочие места. Не хватало грамотных электросварщиков, было маловато сварочных трансформаторов, стендов для сборки и сварки корпусов и башен. Положение в этой области складывалось тревожное. Контрольная служба, которая должна была организовать жёсткий контроль деталей и узлов машины, явно не справлялась. И ещё – танки Pz.III имели боевую массу 19,5 тонны, а первые предсерийные танки Т-34 – 26,5-30,9 тонн. Есть разница? Конечно, есть! Особенно если идёт соревнование на скорость по гравийному шоссе.

Да, «тройка» разогналась до скорости 69,7 км/ч, а «тридцатьчетвёрка» показала лишь 48,2 км/ч. Ну и что? А как бы «немец» показал себя на просёлке, в грязи или в снегу?

Плюс вооружение «тройки» было слабее: 37-миллиметровая полуавтоматическая пушка и три пулемёта MG 34 против 76-миллиметровой танковой пушки и двух пулемётов ДТ. Про бронезащиту и говорить нечего: у «тридцатьчетвёрки» она была намного надёжнее. И запас хода у «немца» по шоссе был всего 165 км, а у «тридцатьчетвёрки» – 380 км, а по пересечённой местности – 230 км[47].

Но для немецких заказчиков главное заключалось в следующем: танки должны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными в управлении.

Соответственно, в отчёте об испытаниях отмечались более удачная подвеска немецкого танка, высокое качество оптических приборов, удобное размещение боекомплекта и радиостанции и тому подобные вещи.

Дмитрий Григорьевич Павлов представил отчёт о сравнительных испытаниях замнаркому маршалу Кулику. Тот отчёт утвердил и… приостановил производство и приёмку «тридцатьчетвёрки». Как говорится, «до устранения всех недостатков».

Естественно, руководство завода № 183 не согласилось с мнением заказчика и обжаловало его в главке и наркомате, предложив продолжать производить Т-34 с исправлениями, сократив гарантийный пробег до тысячи километров. Нарком среднего машиностроения Вячеслав Александрович Малышев, сменивший на этом посту Лихачёва, вместе с Гореглядом и директором завода № 183 Максарёвым обратились непосредственно к товарищу Ворошилову. Тот ознакомился с представленными доводами и объявил своё решение: «Машины продолжать делать; сдавать в армию, установив 1000-километровый гарантийный пробег. Заводу начать разрабатывать новую машину Т-34М, введя в неё не только прочностные изменения, но и пятискоростную коробку передач».

Все прекрасно понимали, что война начнётся в самое ближайшее время. И против «тридцатьчетвёрки», по сути, был только заместитель наркома обороны Кулик. Получается, что именно этот человек делал всё от него зависящее, чтобы сорвать постановку нового перспективного танка на вооружение.

Это был весьма странный человек, но при этом судьба его типична для тех времён. Родился Кулик в бедной крестьянской семье, окончил четыре класса школы. Во время Первой мировой войны прошёл путь от рядового до старшего унтер-офицера. Потом он стал председателем солдатского комитета, в 1917 году вступил в партию большевиков. В составе Красной Армии воевал под началом Ворошилова, принимал участие в обороне Царицына и там познакомился со Сталиным. В 1920 году стал начальником артиллерии знаменитой 1-й Конной армии. Потом карьера Кулика резко пошла вверх: 1921 год – начальник артиллерии Северо-Кавказского военного округа, 1924 год – помощник начальника артиллерии РККА, 1926 год – начальник Главного артиллерийского управления РККА. Под псевдонимом «генерал Купер» он воевал в Испании[48]. Потом, вернувшись в СССР, он вновь занял пост начальника Главного артиллерийского управления РККА, получил воинское звание командарма 1-го ранга, а потом и маршала, был награждён орденом Героя Советского Союза, стал заместителем наркома обороны СССР. Казалось бы, всё замечательно. Типичный военный специалист, боевой командир, прошедший огонь, воду и медные трубы. Но вот что писал о Кулике, своём непосредственном начальнике, командарм, а потом главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов:

«Г. И. Кулик был человеком малоорганизованным, много мнившим о себе, считавшим все свои действия непогрешимыми. Часто было трудно понять, чего он хочет, чего добивается. Лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчинённых. Любимым его изречением при постановке задач и указаний было: „Тюрьма или ордена“. С утра обычно вызывал к себе множество исполнителей, очень туманно ставил задачи и, угрожающе спросив „Понятно?“, приказывал покинуть кабинет. Все, получавшие задания, обычно являлись ко мне и просили разъяснений и указаний».

Забегая вперёд, отметим, что во время Великой Отечественной войны Кулик, казавшийся до этого непотопляемым, был отстранён от работы «за бездеятельность», а по некоторым версиям – за пьянство. У него был отобран партийный билет, и его понизили в звании до генерал-майора. В июне 1946 года он был отправлен в отставку, в январе 1947 года арестован, лишён всех наград, а в августе 1950 года расстрелян: как в те времена водилось, «по обвинению в организации заговорщической группы для борьбы с Советской властью».

Понятно, что ничей портрет нельзя писать только одной краской, но факт остаётся фактом: именно такой человек, как Кулик, полный непомерных личных амбиций и искренне полагавший, что руководить – это значит держать подчинённых в страхе, решал в те времена наиважнейшие вопросы, связанные с технической оснащённостью Красной Армии. При этом он хоть и не прятался от пуль, но безнадёжно отстал от требований современной войны и считал, что не стоит торопиться с формированием танковых и механизированных корпусов. Он ненавидел Михаила Николаевича Тухачевского, Иеронима Петровича Уборевича и прочих, как он говорил, «умников» в армии, не понимал значения «тридцатьчетвёрок», был противником реактивной артиллерии, недооценивал миномёты и т. д. К сожалению, в те времена многое делалось не благодаря, а вопреки, новшества с трудом пробивали себе дорогу, а в руководстве армией больше ценились не оперативно-стратегические способности, а совсем другие качества.

* * *

В итоге наркому Вячеславу Александровичу Малышеву поручили подготовить проект решения Совета Народных Комиссаров о Т-34. Но скептики и открытые противники утверждали, что «тридцатьчетвёрки» ещё не готовы.

И тогда Кошкин явился к начальнику главка наркомата с предложением:

– До нормы осталось около тысячи километров пройти. Дайте разрешение, и мы отнимем у противников танка их последний козырь.

– Хорошо бы, Михаил Ильич, – заколебался начальник главка, не решаясь отправить колонну в весеннюю распутицу. – Но ведь устали все – и техника, и люди.

– А мы потерпим! Мы докажем!

– Хорошо, Михаил Ильич! Но, может, всё-таки без тебя? Что-то ты совсем плохо выглядишь… Тебе бы поездом…

– Ну уж нет, – сказал, как отрезал, Кошкин, – без меня не получится. Мало ли какие проблемы появятся в дороге.

Обратный путь в Харьков

В апреле 1940 года предстоял обратный путь в Харьков. И Кошкин предложил снова ехать не на железнодорожных платформах, а своим ходом, по весеннему бездорожью.

И этот весенний поход «тридцатьчетвёрок» из Москвы в Харьков оказался не легче предыдущего. Снег к тому времени уже сошёл, оставшись только в лесных дебрях в виде пористых бурых островков. Но зато зарядили дожди. Казалось, им не будет конца. Грязь налипала на гусеницы, намертво присасываясь к тракам.

Ох уж эта вечная грязь на дороге… Великая российская грязь-непролазь, дождями превращённая в трясинное месиво…

Когда шли не дорогами, а полями, а последними шли куда чаще, бывало то один, то другой танк тонул в раскисшей земле, и, чтобы вырваться из грязи, механики-водители вместе с Кошкиным становились невольными лесорубами – надо было класть гати.

При переправе через Северский Донец один из танков опрокинулся в воду.

Кошкин всегда находился в головной машине. Товарищи не давали конструктору выходить из машины, хотели уберечь простуженного. Хотели, но не уберегли. Почти в самом конце пути хлынул страшный ливень, молнии разрезали небо, раскаты грома сотрясали землю. Головная машина остановилась. Выбравшись через люк водителя, Михаил Ильич оказался в воде. Скорее всего, именно тогда, обострённое затянувшимся бронхитом, и возникло воспаление лёгких. По прибытии машин в Харьков при разборке обнаружился ряд дефектов: подгорели тормоза и феродо[49] на дисках главных фрикционов, появились трещинки на вентиляторах, обнаружились сколы на зубьях шестерён коробок передач. В конструкторском бюро проработали ряд вариантов по устранению дефектов. Однако всем было ясно, что пробег в три тысячи километров без дефектов даже после исправлений ни один танк не пройдёт. Даже великолепный Т-34…

* * *

Забот и проблем была масса, и Кошкин даже не подумал о необходимости обратиться к врачу – тот уловил бы признаки обострения воспалительного процесса с локализацией в лёгочных тканях. При этом, после купания в ледяной воде Михаил Ильич приехал в Харьков совершенно больным, но он несколько дней не выходил из конструкторского бюро и цехов.

В июне 1940 года пять серийных танков вышли на заводские испытания. И снова – изменения на ходу, отладка технологии, накопление навыков, опыта – всего этого требовало производство принципиально новой машины.

Ждали государственного плана выпуска «тридцатьчетвёрок» во втором полугодии. Он поступил в конце июля.

На заводском слёте стахановцев Кошкин доложил о том, что до конца года Красная Армия получит десятки «тридцатьчетвёрок», а в сорок первом – во много раз больше.

– Этот танк, – говорил Кошкин, – создал наш коллектив. Теперь мы имеем возможность не только выполнять государственный план по новым машинам, но и можем помочь своими кадрами и опытом другим заводам. Зачем другим проходить такой тяжкий путь, какой прошёл наш коллектив к «тридцатьчетвёрке». Настанет время, и многие заводы начнут делать этот танк без мук и проволочек!

Он также говорил о том, что правительство доверило заводу великую задачу оснащения танковых войск главной машиной, которая должна в самые кратчайшие сроки заменить все устаревшие лёгкие и средние танки.

– Сколько времени остаётся до войны? Год? Три? А может быть, несколько месяцев? Вряд ли кто ответит на этот вопрос. Одно бесспорно: от нас зависит, с чем Красная Армия встретит врага – со слабыми танками, защищающими только от пуль, или с тысячами «тридцатьчетвёрок».

Находились и такие, кто заявлял:

– Панику сеете, товарищ Кошкин! Умаляете мощь Красной Армии! А она сейчас сильнее всех!

На одном из совещаний страдавший от слабости и головных болей Кошкин пошатнулся, и окружающие бросились к главному конструктору на помощь. На лице Кошкина выступил холодный пот, его глаза неестественно ярко и болезненно блестели, из грудной клетки отчётливо слышались хрипы. Он резко побелел и едва не упал…

Обострение болезни и смерть

Болезнь явно обернулась осложнениями. Одни говорили, что у Кошкина сердечный приступ, другие – что установлено воспаление лёгких. И те и другие считали виновниками приступа клеветников и кляузников, лезших со всех сторон со своими «обличениями». Но близкие товарищи Михаила Ильича понимали: злые слова лишь ускорили то, что неизбежно должно было произойти. Причиной болезни была затяжная, запущенная простуда, два длительных танковых пробега в ужасных погодных условиях, бесконечные нервотрёпки последних лет…

Кончилось всё тем, что Михаила Ильича положили в больницу, но его состояние всё ухудшалось, и вскоре он стал инвалидом – врачи удалили ему одно поражённое лёгкое.

Операцию проводило «светило» харьковской медицины.

До этого врачи говорили жене Кошкина Вере Николаевне:

– Это абсцесс. Возможно, даже двусторонний. Остаётся уповать на силу его сердца и воли, а также на вас. Лекарства лекарствами, но главное – укрепить защитные силы организма. Черная смородина у вас есть?.. Очень хорошо. А ещё нужны фрукты, сливочное масло, желтки, морковь…

Из больницы Кошкина перевезли в заводской санаторий «Занки» – врачи рекомендовали сосновый бор, усиленное питание и постоянное наблюдение медсестры.

Таким образом, в сентябре 1940 года Кошкин долечивался в санатории. Там его бесконечно раздражали отдыхающие, часами бесцельно забивавшие «козла». Своей жене Кошкин говорил:

– Вот выйду на работу, буду делать новую машину. Такую сконструирую, что всем чертям будет тошно!

На третью неделю состояние Михаила Ильича несколько улучшилось, и профессор порекомендовал ему короткие прогулки по лесу. Вера Николаевна привезла в «Занки» дочерей, и Кошкин будто помолодел. Особенно ему нравилось гулять с годовалой Танюшей. А ещё он придумывал игры для всех вместе, подолгу беседовал с дочками: с двенадцатилетней Лизой – о литературе, с девятилетней Тамарой – о музыке. Последняя занималась в музыкальной школе, и отец недавно купил ей пианино.

Температура, вроде бы, спала, и врачи уступили просьбам Кошкина – разрешили ему встречи с заводскими товарищами. И в «Занки» потянулись конструкторы, механики-испытатели. Всем хотелось обрадовать главного конструктора: серийное производство «тридцатьчетвёрок» налаживается, план в основных цехах выполняется – уже скоро войдут в график сборки готовых машин.

Василий Фомич Захаров, член парткома завода, приезжавший чаще других, цифры недолюбливал. Он говорил:

– Придешь на участок, Михаил Ильич, увидишь сам, как мы твою идею в металл начинаем одевать. Здорово получается!

Часто с чертежами и макетами приезжали Александр Морозов, Яков Баран и Остап Вирозуб. Слушая густой баритон конструктора Вирозуба и его предложения для пущей «надийнисти» дизеля, «мабуть, свичку матэри божий поставыть», Михаил Ильич от души смеялся, словно забывая о своей болезни…

А с лёгкими дело обстояло сложно. Если рассосётся абсцесс – хорошо, а если нет – страшно даже подумать. Ведь лечить его было почти невозможно. И к тому же был обнаружен гнойник и во втором лёгком. Профессор советовал Вере Николаевне: «Не давайте ему много думать». Легко сказать…

Михаил Ильич постоянно вёл с кем-то «секретные разговоры», а потом, уже ночью, просил бумагу и карандаш: «Я должен поразмыслить…» И долго-долго что-то писал. Так он придумал поставить двигатель не вдоль оси, а поперёк, и тогда при том же весе танка можно будет лучше расположить его узлы. Коллеги Кошкина тогда изумились:

– Поразительная идея, и как она другим в голову не приходила!

Вот и попробуйте не давать такому человеку много думать…

* * *

Во второй половине сентября 1940 года зарядили дожди. И Кошкину стало хуже: его лихорадило, он кашлял, на теле и на лбу выступал липкий пот. А лежать он не хотел, не мог, его угнетали плохие новости, о которых проговорился Вирозуб. Металлургический завод прислал несколько вагонов броневых листов недостаточно хорошего качества. Проблема заключалась в том, что отказаться от них было нельзя – сорвётся программа… Ведь когда ещё прокатают и привезут новые листы…

Михаил Ильич хотел на автомобиле Вирозуба немедленно ехать на завод, но машина застряла в нескольких километрах от санатория, и Вирозуб пришёл пешком.

* * *

26 сентября 1940 года в санатории «Занки» под Харьковом Михаил Ильич Кошкин умер. Это произошло за девять месяцев до начала войны. В это время генеральный штаб Вермахта еще только начал разрабатывать варианты плана «Барбаросса», и ещё много времени оставалось до нападения фашистов на СССР, а Михаил Ильич Кошкин уже пал в борьбе за свободу своей страны, за её победу – пал первым солдатом Великой Отечественной войны.

В газете «Правда» от 28 сентября 1940 года был опубликован некролог. В нём говорилось:

26 сентября 1940 года умер талантливый конструктор товарищ Кошкин Михаил Ильич, член ВКП(б) с 1919 года. Тов. Кошкин с 1918 года по 1921 год служил в Красной Армии. В 1921 году поступил на учебу в комвуз им. Свердлова, который и окончил в 1924 году. В 1929 году в счёт партийной тысячи направляется на учёбу в Ленинградский машиностроительный институт. По окончании института тов. Кошкин целиком отдаётся делу конструирования.

Тов. Кошкин в 1936 году за отличную работу в области конструирования награждён правительством СССР орденом Красной Звезды.

В лице тов. Кошкина советская общественность потеряла отзывчивого и чуткого товарища, стойкого большевика и талантливого конструктора.

Память о Михаиле Ильиче навсегда сохранится в сердцах работников советского машиностроения.

Некролог был подписан скромно – «группа товарищей».

Кошкину не исполнилось и 42 лет. В последний путь его провожал весь завод № 183. За четыре года его успели полюбить все: и непосредственные подчинённые, и мастера, и простые рабочие. По воспоминаниям главного инженера завода Алексея Васильевича Забайкина, «коллектив его любил», потому что «Михаил Ильич был простым, немногословным и деловитым, каким и должен быть хороший руководитель». И никто в тот день и предположить не мог, что хоронят не просто конструктора хорошего танка – хоронят человека, создавшего машину, которая станет самой знаменитой машиной Второй мировой войны.

Три дочери конструктора после войны остались жить в Харькове: Елизавета, родившаяся в 1928 году, стала учителем географии, Тамара, родившаяся в 1930 году, – геологом, Татьяна, родившаяся в 1939 году – преподавателем в Харьковском университете. Тамара Михайловна и Татьяна Михайловна – кандидаты наук. Геофизических и химических – соответственно.

Но на могилу отца на Первом городском кладбище они не ходили – гитлеровцы уничтожили её. По одним данным, она была целенаправленно уничтожена немецкими бомбардировками, по другим данным, гроб с телом Кошкина был кремирован, а урна с прахом хранилась в помещении при городском морге города Харькова, который тоже был подвергнут бомбовому удару. Что же касается Татьяны, то она даже не успела запомнить своего папу.

Именем Кошкина была названа улица в Харькове. Раньше она называлась Червонный шлях, то есть Красный путь. Улица эта шла к главной проходной завода, на котором был создан танк Т-34, которому Михаил Ильич без остатка отдал свои помыслы, талант, силу ума и воли. Существует она и сейчас. Она по-украински называется так – вулиця Кошкiна, и она проходит от улицы Плехановской до Московского проспекта. Ближайшая от неё станция метро – «Завод им. Малышева» (это бывший завод № 183) – находится примерно в десяти минутах пешего хода. Раньше это была короткая и красивая улица, настоящая зелёная аллея – такая же прекрасная и короткая, как жизнь самого Кошкина.

Елизавета Михайловна Кошкина потом охарактеризовала жизнь отца так:

«Яркая вспышка молнии – зигзаг, прорезавший все трудности на пути во славу Родины».

* * *

Работу над танком Т-34 после смерти Кошкина продолжил его 36-летний товарищ – новый главный конструктор танкового КБ Александр Александрович Морозов. Назначение Морозов получил, несмотря на то, что даже не имел диплома о высшем образовании. В поддержку его кандидатуры выступил сам товарищ Сталин, и он был прав – Александр Морозов имел приличный опыт работы в танкостроении, досконально знал танк Т-34 и весь круг вопросов, с ним связанный.

Конструкторское бюро, создавшее танк Т-34, вместе с коллективом завода осенью 1941 года было эвакуировано из Харькова в Нижний Тагил, на «Уралвагонзавод». Но перед этим, ещё в июне 1941 года, директора завода Максарёва вызвали на расширенное заседание коллегии наркомата. Юрию Евгеньевичу было приказано: прекратить модернизацию Т-34, свернуть выпуск всей гражданской продукции и быть готовыми оказать помощь другим заводам, которые будут переключены на выпуск танков Т-34.

Сам Максарёв вспоминает об этом так:

«В понедельник утром я прибыл на завод. В городе проходили учения по противовоздушной обороне. На заводе было объявлено казарменное положение. Управление заводом и связь были сосредоточены на командном пункте, оборудованном под бытовками чугунолитейного цеха.

Несмотря на то, что многие заводчане в первые же дни войны уходили на фронт, и с каждым днём людей оставалось всё меньше, завод работал ритмично и задание выполнял. Инженеры и служащие трудились в две одиннадцатичасовые смены с часовым перерывом на обед. В цеха возвратились ветераны, бывшие на пенсии, пришли жены фронтовиков и подростки из ремесленных училищ <…>

Когда начались налёты вражеской авиации, мы стали выводить людей из цехов в укрытия. Но рабочие собрания по инициативе коммунистов решили: продолжать работать во время налётов и в укрытия не прятаться, поскольку это отрицательно сказывается на выпуске танков. Партком постановил: во время налетов и бомбёжек весь руководящий состав заводоуправления, парткома и завкома профсоюза должен находиться в цехах, среди рабочих.

Я был закреплен за механосборочным цехом и по сигналу тревоги оставлял все дела и отправлялся туда. Гремели выстрелы зениток, слышались разрывы бомб, но рабочие, мастера, все цеховые службы находились на своих местах и спокойно продолжали делать свое дело.

На завод пришел приказ: передать техническую документацию по танку Т-34 заводам – Сталинградскому тракторному и горьковскому «Красное Сормово». В тот же день дубликаты синек, калек, чертежей были отправлены самолетами в Горький и Сталинград. Туда же отправились бригады конструкторов и технологов для оказания помощи в освоении производства. Вскоре был откомандирован в Челябинск и наш главный инженер С.Н.Махонин. Ему предстояло участвовать в развертывании на ЧТЗ производства тяжёлых танков КВ, а затем и Т-34.

До начала Великой Отечественной войны было выпущено всего 1225 «тридцатьчетвёрок», и они ещё плохо были освоены армией. Мы понимали это и посылали на фронт вместе с танками своих специалистов. Бригада в составе высококвалифицированных водителей-испытателей Н.П.Радутного, В.Т.Панасовского, Ф.В.Захарченко и С.Я.Королькова участвовала в боях. За образцовое выполнение заданий командования все они были удостоены высоких государственных наград. По возвращении на завод наши специалисты докладывали о поведении танков, о выявленных дефектах и недостатках. Конструкторы принимали срочные меры для их устранения, постоянно работали над улучшением боевых и технических качеств машин.

С фронта приходили радовавшие нас сообщения о том, что Т-34 превосходит по всем характеристикам вражеские танки <…> Новый советский танк, имевший мощный дизель-мотор, надёжную броню, сокрушительный выстрел и прекрасную проходимость, был полной неожиданностью для западных стратегов и конструкторов.

С каждым месяцем выпуск боевых машин увеличивался. Все работали с энтузиазмом, все понимали: армии нужны танки, много танков, и делали всё необходимое, чтобы армия их получала.

Между тем фронт приближался к Харькову. Началась эвакуация завода. Составленный нами план эвакуации осуществлялся чётко и организованно.

С первыми эшелонами было отправлено большое количество конструкторов, а также самое ценное новое оборудование танковых цехов, уникальные станки инструментальных и штамповочных цехов. Мы решили: если в самом начале пошлём туда конструкторов, технологов, а также сложные станки, то тем самым лучше подготовимся к приёму и размещению остального оборудования и организации производства. Это полностью себя оправдало.

Вместе с оборудованием ехали рабочие, специалисты и их семьи. В каждом эшелоне имелся вагон с продовольствием, печурки и запасы дров – путь предстоял долгий, а наступила уже глубокая осень.

Несмотря на начавшуюся эвакуацию, завод в Харькове продолжал работать. Даже в октябре выпуск танков снизился ненамного. Кроме того, завод ремонтировал танки, поступавшие с фронта.

В середине октября ушёл сорок первый эшелон, после чего были подорваны пути, и последние 120 человек на автомобилях и тягачах покинули завод. Там остались военные, которые вывели из строя мартены, вагранки, электростанцию, крановое хозяйство <…>

Предприятие, которое приняло нас – «Уралвагонзавод», один из первенцев второй пятилетки – имело большое количество площадей, квалифицированный коллектив рабочих и сравнительно хороший жилой посёлок. Но, естественно, для эвакуированных приходилось срочно строить бараки, землянки. В это время уже стояла очень суровая уральская зима.

Все прибывавшие рабочие, бригадиры, мастера, не заходя в посёлок, сразу отправлялись на завод и включались в работу по монтажу оборудования <…>

Через несколько дней на завод прибыл В.А.Малышев. Собрав командный состав, он поставил перед нами новую задачу: удвоить по сравнению с мобпланом выпуск танков. Для выполнения её наше предприятие объединялось с Московским станкостроительным заводом им. Серго Орджоникидзе. Нам перебрасывали часть оборудования заводов «Красный пролетарий», «Стальконструкция», «Станколит», а также рабочих, технологов, специалистов. Приехали также специалисты Южного металлургического завода. Все это были люди, знающие свое дело <…>

Через два месяца после прекращения выпуска в Харькове Уральский танковый завод № 183 им. Коминтерна – так нас теперь называли – отправил на фронт первый транспорт с двадцатью пятью «тридцатьчетвёрками».

И очень скоро «Уралвагонзавод» стал основным поставщиком танков для Красной Армии[50].

Конструкторское бюро, возглавляемое Морозовым, проделало огромную работу по упрощению узлов и механизмов танка, повышению технологичности и снижению массы деталей, приспособлению конструкции танка к массовому выпуску.

В ходе производства Т-34 непрерывно совершенствовался с учётом замечаний, поступающих из войск. Была увеличена толщина брони башни, установлен более совершенный прицел, четырёхскоростная коробка передач заменена на пятискоростную, увеличена эффективность очистки поступающего в двигатель воздуха, внедрен всережимный регулятор подачи топлива и т. д.

Сам Морозов потом писал:

«В чём же сила танка Т-34?

Как убедительно показала практика боевого применения, эта машина наиболее удачно сочетала в себе основные параметры, определяющие достоинства танка: огонь, бронирование и маневренность. Причём эти параметры у «тридцатьчетвёрки» были наилучшими по сравнению с другими танками такого класса.

Конечно, были и у противника, и у союзных армий танки с достаточно толстой броней, либо с хорошей пушкой, либо обладавшие высокой маневренностью. Однако танк лишь тогда хорош, когда в нём соединятся все эти качества. Удачно же сочетать в одной машине мощное вооружение и бронирование с хорошей маневренностью до нас никому ещё не удавалось.

При разработке конструкции нового танка мы поставили перед собой исключительно сложную, дерзкую по тем временам задачу: сохранить в машине маневренность, присущую среднему танку, обеспечить экипажу надёжную защиту от всех имевшихся в то время противотанковых и танковых средств, дать машине самое мощное вооружение. Достичь этого удалось благодаря правильно выбранной конструкции, удачной компоновке и, конечно же, самоотверженному, не знающему отдыха труду конструкторов, техников, чертёжников – всех работников конструкторского бюро».

А о Кошкине Морозов потом писал так:

«Несмотря на высокие достоинства танка Т-34, необходимо подчеркнуть, что машину эту делали не какие-то сверхчеловеки или невесть откуда явившиеся гении. Она – плод огромного энтузиазма, трудолюбия и патриотизма советских людей. Работникам нашего КБ не довелось учиться в знаменитых учебных заведениях, и не были им завещаны предшествующими поколениями традиции развитого машиностроения. Все они были детьми рабочих и крестьян страны, которая только становилась на ноги, заново создавая многие отрасли промышленности.

Таким был Михаил Ильич Кошкин, возглавивший КБ в 1937 году, сумевший правильно сориентировать коллектив, организовать его на трудное, но жизненно нужное стране дело, вдохнуть в него веру в достижимость поставленной цели, заразить своей не знавшей пределов работоспособностью».

В начале 1944 года была проведена крупная модернизация танка: вместо 76-миллиметрового орудия установили пушку калибра 85 мм. В результате этой модернизации танк получил наименование Т-34-85.

К концу войны КБ приступило к разработке танка Т-44, ставшего прообразом танка Т-54, который был запущен в серийное производство уже после окончания войны.

Факт остаётся фактом, во многом благодаря Кошкину, Красная Армия к началу Великой Отечественной войны получила практически идеальный танк: простой, дешёвый, надёжный, стремительный и манёвренный, ремонтопригодный[51], технологичный, с огромным ресурсом для модернизации…

* * *

На самом деле, Адольф Гитлер узнал о существовании Т-34 только на третий день после нападения на СССР. После этого он приказал повернуть победно шедшую на Москву танковую армию Гейнца Гудериана: «Харьков важнее, чем Москва». Однако сорок эшелонов с оборудованием и танкостроителями уже отправились в эвакуацию с Украины на Урал.

Танк Т-34 по праву стал лучшим танком Второй мировой войны, «кошмаром Вермахта». А ведь, казалось бы, как просто: использовать новейший по тем временам экономичный дизельный двигатель, длинноствольную 76-миллиметровую пушку и расположить броню под особым углом, и тогда снаряд, попав в танк, просто отлетит от неё в сторону – это называется «рикошет». И у танка Кошкина толщина брони была всего 45 миллиметров, но, благодаря наклону броневых листов, он был более неуязвимым, чем танк серии «КВ». И при этом он был почти вдвое его легче.

О «тридцатьчетвёрке» слагали легенды, ей ставили памятники, о ней снимали фильмы. Михаил Ильич Кошкин получил за своё «детище» две посмертные награды[52].

«Русские танки Т-34 показали нашим привыкшим к победам танкистам своё превосходство в вооружении, броне и манёвренности. Танк Т-34 произвел сенсацию», – писал после войны немецкий генерал-танкист и инженер Эрих Шнейдер. Сам Гейнц Вильгельм Гудериан, один из пионеров моторизованных способов ведения войны и родоначальник танкостроения в Германии, имевший прозвище «Быстроходный Гейнц», утверждал, что для того, чтобы поразить русскую «тридцатьчетвёрку», «требуется большое искусство».

Гудериан признавал:

«В бой было брошено большое количество русских танков Т-34, причинивших большие потери нашим танкам. Превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее место до сих пор, отныне потеряно и теперь перешло к противнику. Тем самым исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех. Об этой новой для нас обстановке я написал в своем докладе командованию группы армий, обрисовал преимущество танка Т-34, указав на необходимость изменения конструкции наших танков.

В ноябре 1942 года видные конструкторы, промышленники и офицеры управления вооружения приезжали в мою танковую армию для ознакомления с русским танком Т-34. Предложения офицеров-фронтовиков выпускать точно такие же танки, как Т-34, для выправления в наикратчайший срок чрезвычайно неблагоприятного положения германских бронетанковых сил, не встретили у конструкторов никакой поддержки. Конструкторов смущало, между прочим, не отвращение к подражанию, а невозможность выпуска с требуемой быстротой важнейших деталей Т-34, особенно дизельного мотора. Кроме того, наша легированная сталь, качество которой снижалось отсутствием необходимого сырья, также уступала легированной стали русских».

Генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст свидетельствовал:

«Т-34 был лучшим в мире».

Генерал-майор танковых войск Фридрих Вильгельм фон Меллентин констатировал:

«Наиболее замечательный образец наступательного оружия Второй мировой войны <…> Исключительно высокие боевые качества. Мы ничего подобного не имели».

* * *

К сожалению, награды стали для Михаила Ильича Кошкина посмертными. Он не увидел триумфа своего «детища».

Безусловно, если бы Кошкин не умер так рано, они проработали бы бок о бок с Морозовым и Кучеренко, также ставшими лауреатами Сталинской премии, долгие годы. Наверное, они не перессорились бы из-за славы, и никто не задумывался бы над тем, кто на самом деле «более главный» конструктор.

Если бы Афанасий Осипович Фирсов не был арестован и расстрелян без суда и следствия, он стал бы соавтором, а возможно, и начальником всего проекта Т-34. У Фирсова было прекрасное дореволюционное техническое образование, он учился в Германии и Швейцарии, но вернулся работать в Россию. Уже в 1935 году он разработал основы для создания Т-34, его первичный технический облик и основные боевые характеристики. Николай Алексеевич Кучеренко и Михаил Иванович Таршинов были заместителями Афанасия Осиповича Фирсова.

Но сложилось всё по-другому. Именно Александр Александрович Морозов стал руководителем конструкторского бюро после смерти Кошкина. Великий танкостроитель, разработчик танков нового поколения, он всегда говорил, что основы Т-34 заложил и разработал именно Михаил Кошкин. В частности, он честно сказал об этом, когда в 1942 году его вызвал к себе товарищ Сталин и объявил, что фронтовики отзываются о Т-34 очень хорошо, и не надо тратить время на конструирование нового танка, а следует сосредоточить все усилия на возможном в условиях военного времени улучшении конструкции Т-34. А потом Сталин спросил:

– Сейчас готовится постановление правительства о присуждении Сталинских премий. Скажите, товарищ Морозов, кто ещё, кроме вас, заслуживает присуждения премии за конструирование Т-34?

И тогда Морозов, не колеблясь, ответил:

– Кошкин Михаил Ильич. Он был главным конструктором Т-34.

– Знаю, – сказал Сталин, – но ведь он умер два года назад. А семья у него осталась?

– Жена и трое детей, товарищ Сталин, – последовал ответ.

Сталин быстро сделал какую-то пометку на документе и снова спросил:

– Кто ещё?

Морозов назвал Кучеренко, Таршинова и ещё несколько фамилий…

– Ну, я вижу, вы очень добрый, – прервал его Сталин. – Придётся нам самим решить этот вопрос.

Вот таким человеком был Александр Александрович Морозов. Он любил говорить: «Создавать сложные конструкции просто, а создавать простые – очень сложно. Но мы должны быть создателями только простых конструкций!» После войны он стал генерал-майором-инженером и доктором технических наук.

Николай Алексеевич Кучеренко после войны уехал работать в Москву. Он был начальником главного управления танкового производства Министерства транспортного машиностроения СССР, председателем государственной экзаменационной комиссии в МВТУ им. Н.Э.Баумана, главным редактором журнала «Вестник танковой промышленности». В 1960-х годах под непосредственным руководством Кучеренко была сконструирована самоходная тележка, послужившая в дальнейшем для создания знаменитого «Лунохода».

Его дочь, известная писательница Лариса Васильева, родилась в 1935 году в Харькове. В 2001 году она создала в Подмосковье музей танка Т-34 и стала его президентом. И вот её слова:

«Кошкин был великий организатор, он очень многое сделал, начиная с 1937 года, когда пришёл. Но до него очень много сделал его предшественник, которого посадили, – инженер-конструктор Афанасий Фирсов. С него начиналась идея Т-34. Это учитель, без него бы ничего не было. На всё нужно смотреть с позиции того времени. Слишком много было танков с поломанными коробками скоростей, чтобы не считать это вредительством. Кошкин принял от Фирсова КБ, больше посадить он никого не дал <…> Отец был заместителем Фирсова. «Тридцатьчетвёрка» и всё, что с ней происходило на Украине, была не слишком перспективной, чтобы Сталин это замечал. Но свои связи в правительстве были – например, с Орджоникидзе. Кошкина некогда было ласкать. Он ощущал свой звёздный час, но чувствовал, что это и его конец. Что он останется в истории в связи с Т-34. В марте 1940 года, во время перехода двух экспериментальных танков из Харькова в Москву, он тяжело заболел и вскоре умер. Танк надо было доводить до ума. Неоценима роль всех конструкторов: М.Таршинова, Я.Барана, А.Молоштанова и других. Т-34 1940 года и последующих годов очень сильно отличаются. Николай Кучеренко вместе с инженером Александром Морозовым принял у Кошкина конструкторское бюро. Было бы неправильным считать, что Кошкин – единственный создатель танка Т-34, но и было бы неправильным так не считать».

А вот ответ Ларисы Николаевны на вопрос, кто больше всего сделал для Т-34?

– Мой отец отвечал: «Не хватит пальцев ни на руках, ни на ногах, ни у вас, ни у меня, ни у сотен людей, чтобы сосчитать». Т-34 делала вся страна, пять заводов. Свои модификации, свои сложности. Стереотип – одно, два, три имени – ни о чём не говорит.

И чтобы не было стереотипа, следует назвать фамилии Бондаренко, Барана, Васильева, Колесникова, Курасова, Молоштанова, Матюхина, Набутского, Черняка, Шпайхлера и многих-многих других.

* * *

В Харькове, недалеко от проходной «Завода им. Малышева», в мае 1985 года был торжественно открыт памятник Михаилу Ильичу Кошкину. Ежегодно, 3 декабря, в день рождения создателя танка Т-34, к подножию памятника возлагаются цветы – дань благодарной памяти гению танкостроения, настоящему патриоту и замечательному человеку. На доме, где жил Кошкин, что на углу улиц Пушкинской и Красина, установлена мемориальная доска.

Есть памятники Кошкину и у него на родине – в деревне Брынчаги Переславского района Ярославской области. Прежде всего, там на трассе М8, ведущей из Москвы в Ярославль, у поворота на Брынчаги, стоит на высоком белом постаменте танк Т-34, около которого можно нередко увидеть остановившиеся машины и фотографирующих. На постаменте есть мемориальная доска, на которой написано, что это памятник конструктору танка Кошкину и героям-танкистам Великой Отечественной войны.

А в самом посёлке Брынчаги организован целый мемориал с бюстом Кошкина на белом постаменте и с указанием на то, что именно он был конструктором танка Т-34.

Конечно же, это очень мало. Это неприлично мало по сравнению с тем, что сделал Кошкин, пожертвовав своей жизнью, для нашей страны, создав лучший в мире танк, сыгравший ни с чем не сравнимую роль в великой победе над нацизмом. А ведь этот человек по праву стоит в одном ряду с такими всемирно признанными гениями как Сергей Павлович Королёв, Игорь Васильевич Курчатов и Михаил Тимофеевич Калашников. Он стоит в одном ряду с такими знаменитыми символами советской эпохи, внёсшими решающий вклад в разгром фашистской Германии и её союзников, как Олег Константинович Антонов, Сергей Владимирович Ильюшин, Семён Алексеевич Лавочкин, Павел Осипович Сухой, Андрей Николаевич Туполев, Александр Сергеевич Яковлев, Василий Алексеевич Дегтярёв, Георгий Семёнович Шпагин, Фёдор Васильевич Токарев, Николай Иванович Тихомиров, Владимир Андреевич Артемьев, Василий Гаврилович Грабин и другие.

Впрочем, в Москве, есть улицы Яковлева, Лавочкина и Ильюшина, есть набережная Туполева. Выдающимся авиаконструкторам в этом смысле повезло. Есть в Москве, в районе Москворечье-Сабурово Южного административного округа, и улица Кошкина. Но она названа так в честь совсем другого человека – в честь большевика Семёна Павловича Кошкина, участника двух революций 1905 и 1917 годов, организовавшего партийную ячейку в посёлке Царицыно.

К сожалению, кто такой Михаил Ильич Кошкин и чем он знаменит, сейчас мало кто помнит. У России длинная история, но совершенно короткая память. Да, эта память сохраняется, но в последнее время всё более и более формально, поверхностно, как-то в общих чертах, не вдаваясь в детали. Объяснить эту несправедливость невозможно. И, как уже говорилось ранее, создатели художественного фильма «Танки», а также авторы этой книги взяли на себя смелость, исправить существующее положение дел.

Дело в том, что процесс исторической памяти – это не механическое воспроизведение прошлого. Как и любое другое социальное явление, этот процесс отражает сложность и неоднозначность человеческих взаимоотношений, духовных ценностей и личных позиций под влиянием субъективных мнений различных «интерпретаторов». Плюс историческая память включает в себя целый набор передаваемых из поколения в поколение исторических мифов, избавиться от которых порой бывает уже и невозможно.

Принято говорить, что память развивается вместе с историей по спирали. Но спираль часто перегорает, и её надо чинить. Ну а память – восстанавливать. Ведь она так необходима для осознания народом и каждым человеком в отдельности, если он позиционирует себя как личность, своей идентичности и своего места в окружающем мире.

Создателям легендарного танка Т-34 посвящается.

Приложение 1. Тактико-технические характеристики танков семейства Т-34

Танк Т-34 стал классическим образцом среднего танка, и его конструкция надолго определила пути развития мирового танкостроения. До сих пор его технические решения служат примером для подражания.

Танк БТ-20 (А-20)

Танк А-20Г (А-32)

Предсерийный танк Т-34 образца 1940 года

Танк Т-34 образца 1941 года

Танк Т-34 образца 1942 года

Танк Т-34 образца 1943 года

Примечание: следует отметить, что во время Великой Отечественной войны каждый завод-изготовитель вносил в конструкцию танка Т-34 некоторые изменения и дополнения в соответствии со своими технологическими возможностями, поэтому танки разных заводов имели свой характерный внешний облик.

Танк Т-34-85 образца 1944 года

Приложение 2. Именной указатель

АЛЕКСЕНКО Иван Никанорович (1904 –1976)

Советский инженер-конструктор, танкостроитель. В 1922 году окончил Харьковский технологический институт. С 1922 по 1926 гг. работал инженером-конструктором на Харьковском паровозостроительном заводе (ХПЗ). После службы в армии вернулся на работу на завод. В декабре 1927 года на ХПЗ из числа конструкторов тракторного производства был создан новый коллектив – танковая конструкторская группа. Алексенко стал её первым руководителем. Участвовал в проектировании манёвренного танка Т-12. В мае 1929 года был назначен заведующим КБ танкостроения по танку Т-24.

1 июня 1931 года на завод пришло указание на проектирование колёсно-гусеничного лёгкого танка БТ («Кристи»). Это означало свёртывание всех работ по танку Т-24, что встретило резкую негативную реакцию в коллективе. Возглавлявший КБ Алексенко подал заявление об уходе, считая, что КБ должно продолжать усовершенствовать узлы Т-24 и выпускать свои средние гусеничные танки, а не «навязанные» иностранные. В 1932 году перешёл на работу в Опытный конструкторско-машиностроительный отдел завода № 174, затем на Опытный завод Спецмаштреста им. Кирова (завод № 185), где работал в должности старшего инженера-конструктора. В июле 1941 году ушёл на фронт. После ранения работал на танкоремонтном заводе. После демобилизации учился в аспирантуре Ленинградского политехнического института. С сентября 1948 года преподавал на кафедре «Теория машин и механизмов» в Военно-воздушной академии им. Можайского.

АНТОНОВ Олег Константинович (1906 –1984)

Советский авиаконструктор, разработчик самолётов серии «Ан». Доктор технических наук (1960), профессор (1978), академик АН СССР. Герой Социалистического Труда (1966). Лауреат Ленинской премии (1962) и Сталинской премии (1952). С 1933 года – главный конструктор планёрного завода в Тушино. С 1938 года – ведущий инженер КБ Яковлева. Был главным инженером планёрного управления Наркомата авиационной промышленности. С 1943 года – первый заместитель главного конструктора Яковлева. С 1952 года руководил киевским ГСОКБ-473 (с 1984 года – ОКБ им. О.К.Антонова, с 1989 года – Авиационный научно-технический комплекс «Антонов»). В 1962 году ему было присвоено звание Генерального конструктора ОКБ.

АРМАН Поль Матисович (1903 –1943)

Известен как «майор Грейзе» (Greiser). Настоящее имя – Пауль Тылтыньш. Первый в истории Красной Армии танкист, удостоенный звания Героя Советского Союза. В 1925 –1926 гг. жил во Франции, где и получил удостоверение личности на имя Поль Арман. Учился в Политехнической школе в Париже. В 1926 году иммигрировал в СССР, где вступил в Красную Армию. В 1936 году добровольцем отправился воевать в Испанию на стороне республиканцев. Участвовал в первом танковом бою с участием советских танкистов. Лично уничтожил несколько вражеских танков. С сентября 1939 года по май 1941 года учился в Военной академии им. Фрунзе. По окончании был назначен заместителем командира 51-й танковой дивизии. С 12 марта 1943 года – командир 122-й танковой бригады. Полковник. Погиб от пули снайпера 7 августа 1943 года в бою у села Поречье Кировского района Ленинградской области.

АРТЕМЬЕВ Владимир Андреевич (1885 –1962)

Советский конструктор ракетной техники. С 1915 года работал в Москве в Главном артиллерийском управлении. В 1920 году познакомился с Н.И.Тихомировым, став его ближайшим помощником. Сконструировал первую в СССР ракету на бездымном порохе (впервые успешно запущена 3 марта 1928 года), противолодочную глубинную бомбу с реактивным двигателем и др. Был одним из основных авторов знаменитого реактивного миномёта «Катюша». Лауреат двух Сталинских премий.

АСТРОВ Николай Александрович (1906 –1992)

Советский инженер-конструктор бронетехники. Родился в Москве, в семье профессора МВТУ. С 1928 года – конструктор на Московском электрозаводе. В 1929 –1930 гг. – ассистент в Московском электромеханическом институте. С декабря 1931 года по май 1934 года работал инженером-конструктором, затем начальником конструкторского бюро в Автотракторном КБ технического отдела экономического управления ОГПУ, где занимался разработкой конструкций опытных танков ПТ-1, ПТ-1А, Т-29 (Т-29-4, Т-29-5). В 1934 году был назначен главным конструктором завода № 37 в Москве, где под его руководством были созданы малые плавающие танки Т-38 и Т-40. В 1941 –1943 гг. в должности заместителя главного конструктора Горьковского автозавода по спецпроизводству руководил созданием лёгких танков Т-30, Т-60, Т-70, Т-80, самоходной установки СУ-76М (на базе танка Т-70) и ряда других опытных образцов танков и САУ. С 1943 года работал на Мытищинском машиностроительном заводе. Всего им было создано 26 типов боевых машин пяти семейств. Доктор технических наук, профессор. Герой Социалистического Труда. Лауреат трёх Сталинских премий и Государственной премии СССР.

БАРАН Яков Ионович (1916 –1990)

Советский инженер-механик. С 1933 года работал на Харьковском паровозостроительном заводе: был копировщиком, конструктором в бюро трансмиссии танкового конструкторского отдела. С 1941 года работал в эвакуации на «Уралвагонзаводе», был начальником конструкторского бюро, заместителем главного конструктора по танкостроению. С 1954 по 1976 гг. – заместитель главного конструктора на Харьковском заводе им. В. А. Малышева. Автор пятискоростной коробки перемены передач танка Т-34-85. Один из ведущих конструкторов танков БТ-2, БТ-5, БТ-7, А-З2, Т-З4, Т-54, Т-64 и их модификаций. Лауреат двух Сталинских премий и одной Ленинской премии.

БОНДАРЕНКО Иван Петрович (1894 –1938)

В 1934 –1938 гг. – директор Харьковского паровозостроительного завода им. Коминтерна. Поступил в Харьковский технологический институт, но осенью 1916 года был отчислен за революционную деятельность. Окончил этот институт в 1925 году. Работал на ХПЗ мастером мартеновского цеха, старшим мастером плавильного отделения мартеновского цеха, заместителем начальника цеха по производству, главным металлургом, главным инженером. Участник разработки танкового дизеля В-2 и танка Т-34. 25 мая 1938 года арестован. 28 июля того же года Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила его к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Реабилитирован 14 марта 1956 года.

ВАСИЛЬЕВ Пётр Петрович (1912 –2003)

В 1932 году окончил Институт Коминтерна в Харькове, стал инженером-технологом на Харьковском машиностроительном заводе. В 1941 –1959 гг. – руководитель конструкторской группы, заместитель главного конструктора КБТ «Уралвагонзавода». В 1959 –1962 гг. – главный конструктор завода «Металлист». В 1962 –1990 гг. – заместитель генерального конструктора ЦКБ «Трансмаш» ФГУП «Уралтрансмаш». Один из создателей танка Т-34. Занимался разработкой и совершенствованием боевых машин Т-44, Т-54, Т-55 и др.

ВЕТРОВ Александр Александрович (1907 –1993)

Советский офицер, генерал-лейтенант инженерно-технической службы. В 1937 –1938 гг. под псевдонимом «Валентин Малино Рубио» участвовал в Гражданской войне в Испании в должности заместителя командира Интернационального танкового полка по технической части. С октября 1938 года работал в военном отделе Совнаркома СССР. Участвовал в выпуске и испытаниях новых образцов бронетанковой техники. С июля 1941 года был уполномоченным ГКО по Сталинградскому тракторному заводу по производству танков Т-34. В марте 1943 года в боях за Харьков был дважды ранен, но продолжал выполнять свои обязанности, одним из первых в боевых порядках 88-й танковой бригады вошёл в Харьков.

ВОРОШИЛОВ Климент Ефремович (1881 –1969)

С семи лет работал пастухом, потом – шахтёром. Два года учился в земской школе в селе Васильевка. С 1896 года работал на Юрьевском металлургическом заводе, с 1903 года – на паровозостроительном заводе в Луганске. Во время Первой мировой войны уклонился от призыва. С марта 1917 года был председателем Луганского комитета партии большевиков, с августа – Луганского совета и городской думы. В дни Октябрьской революции был комиссаром Петроградского военно-революционного комитета, потом вместе с Ф.Э.Дзержинским вёл работу по организации ВЧК. В годы Гражданской войны командовал армией, был наркомом внутренних дел Украины, командующим Харьковским военным округом. Был одним из организаторов и членом Реввоенсовета 1-й Конной армии, которой командовал С.М.Будённый. После смерти М.В.Фрунзе возглавил военное ведомство СССР: с 6 ноября 1925 года по 20 июня 1934 года был наркомом по военным и морским делам и председателем Реввоенсовета СССР. В 1934 –1940 гг. был наркомом обороны СССР. Всего Ворошилов провёл во главе военного ведомства почти 15 лет – дольше, чем кто-либо другой в советский период. Был членом Политбюро ЦК ВКП(б), одним из первых маршалов Советского Союза, имел репутацию преданного сторонника И.В.Сталина.

ГИНЗБУРГ Семён Александрович (1900 –1943)

Советский конструктор бронетехники. Окончил Военно-техническую академию им. Дзержинского в Ленинграде. Затем был откомандирован в распоряжение Управления механизации и моторизации РККА (УММ РККА). В 1930 году в составе закупочной комиссии был на заводах в Великобритании, а затем был назначен начальником испытательной группы по танку Т-26 (Виккерс). Был прикомандирован к танковой школе в Казани, где занимался копированием чертёжно-технической документации, поступавшей из Германии. С 1932 года работал в ОКМО ленинградского завода № 174, затем на заводе № 185 – помощником директора завода по конструкторской части. При непосредственном участии и под его руководством на заводе № 185 был выполнен ряд проектно-конструкторских работ по разработке опытных танков Т-33, Т-43, Т-29, Т-46-5, Т-100 и Т-126СП, а также поступивших впоследствии в серийное производство танков Т-26, Т-28, Т-35 и Т-50. С мая 1940 года после слияния заводов № 185 и № 174 был назначен начальником отдела в КБ завода № 174. В годы Великой Отечественной войны работал в конструкторском отделе Наркомтанкопрома. Был заместителем Ж.Я.Котина, занимавшего тогда должность заместителя наркома танковой промышленности. Контролировал и непосредственно руководил работами по созданию лёгкой самоходно-артиллерийской установки СУ-76. За низкое качество первых самоходных установок был отстранён от должности и направлен в действующую армию, где стал заместителем командира 32-й танковой бригады по технической части. Погиб 3 августа 1943 года в районе деревни Малая Томаровка Курской области.

ГОРЕГЛЯД Алексей Адамович (1905 –1986)

Организатор промышленности, советский государственный деятель. Герой Социалистического Труда. В 1936 году окончил МВТУ им. Баумана. С октября 1938 года работал начальником Восьмого Главного управления наркомоборонпрома (танковое производство), начальником Главспецмаша, заместителем наркома среднего машиностроения. Основными направлениями его деятельности было производство нового поколения танков и дизелей к ним (танк Т-34-76 и дизель В-2). С началом Великой Отечественной войны руководил эвакуацией заводов танковой промышленности на Урал и в Сибирь, организацией и освоением производства танков на новых местах дислокации, конвейерной и поточной сборки танков. В сентябре 1941 года был назначен заместителем наркома танковой промышленности В.А.Малышева. В 1942 году организовал инспекцию по качеству производства бронетанковой техники. В феврале 1943 года был назначен начальником только что созданного Главного управления по ремонту танков. Контролировал производство и ремонт танков.

ГРАБИН Василий Гаврилович (1900 –1980)

Советский конструктор и организатор производства артиллерийского вооружения. Генерал-полковник технических войск (1945). Герой Социалистического Труда. Лауреат четырёх Сталинских премий. В конце 1933 года был направлен на Горьковский машиностроительный завод № 92, где под его руководством в качестве главного конструктора начали производиться пушки Ф-32 и Ф-34 для танков Т-34.

ДЕГТЯРЁВ Василий Алексеевич (1879 –1949)

Русский и советский конструктор стрелкового оружия. Герой Социалистического Труда. Лауреат четырёх Сталинских премий. В 1924 году начал работу по созданию первого образца 7,62-миллиметрового ручного пулемёта, принятого на вооружение в 1927 под названием ДП (Дегтярева пехотный). На базе ручного пулемёта были созданы затем авиационные пулемёты ДА и ДА-2, танковый пулемёт ДТ, ротный пулемет РП-46. В 1934 году был принят на вооружение пистолет-пулемёт Дегтярёва ППД-34, впоследствии получивший развитие в моделях ППД-38 и ППД-40. В 1930 году разработал 12,7-миллиметровый крупнокалиберный пулемёт ДК. Во время Великой Отечественной войны им были разработаны и переданы в войска 14,5-миллиметровое противотанковое ружьё ПТРД и ручной пулемёт образца 1944 (РПД) под патрон 7,62-мм образца 1943 года.

ДИК Адольф Яковлевич (1903 –1979)

Советский инженер и изобретатель, конструктор танков БТ-20 (А-20) и Т-34. В середине 30-х гг. занимался вопросами повышения проходимости колёсно-гусеничных танков «БТ», будучи слушателем Военной академии механизации и моторизации (ВАММ) РККА им. И.В.Сталина. В феврале 1937 года участвовал в проведении войсковых испытаний трёх танков БТ-5-ИС. В начале лета 1937 года был зачислен адъюнктом на кафедру танков ВАММ, откуда его направили в Харьков, на завод № 183, для проектирования привода колесного движителя и ходовой части разрабатывавшегося заводом танка БТ-7-Б-ИС. Ему в помощь выделили 30 человек дипломников ВАММ. К концу октября 1937 года обстановка на заводе № 183 накалилась. Прибывшая комиссия констатировала, что возглавляемое Диком ОКБ не справляется с порученным делом. Начались поиски «виновных» в попытке срыва важного правительственного задания. ОКБ расформировали, а его начальника арестовали. А.Я.Дик получил десять лет лагерей и отсидел полный срок. К концу срока, в 1947 году, он был выслан на «вечное поселение» в город Бийск. Там он стал работать на местном котельном заводе и только за один 1950 год подал шесть рационализаторских предложений, два из них признали изобретениями. После 17 лет ссылки, в 1964 году, получил разрешение вернуться в Москву. Участвовал в конструировании отечественных ЭВМ.

ЕЛЯН Амо Сергеевич (1903 –1965)

Видный советский государственный и военно-промышленный деятель, руководитель целого ряда ведущих предприятий советского ВПК, генерал-майор инженерно-технической службы (1944). Герой Социалистического Труда. Лауреат четырёх Сталинских премий. В 1940 году был назначен директором Горьковского машиностроительного завода № 92, выпускавшего пушки для танка Т-34.

ЖУКОВ Георгий Константинович (1896 –1974)

Советский полководец. С мая 1923 года – командир 39-го полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии. В 1924 году направлен в Высшую кавалерийскую школу. В 1929 году окончил курсы высшего начальствующего состава РККА. С мая 1930 года командовал 2-й бригадой 7-й Самарской кавдивизии. Затем служил в Белорусском военном округе. В марте 1933 года стал командиром 4-й кавалерийской дивизии. 22 февраля 1938 года ему «досрочно и вне очереди» было присвоено воинское звание – комдив. С июня 1939 года – командующий 57-м особым армейским корпусом РККА на территории Монгольской Народной Республики. Впервые в практике применения войск РККА, в боях на Халхин-Голе Жуковым широко использовались танковые, мотоброневые и авиационные подразделения для решения задач активной обороны, быстрого окружения и уничтожения противника. В мае 1940 года получил звание генерала армии. В ходе Великой Отечественной войны последовательно занимал должности начальника Генерального штаба, командующего фронтом, члена Ставки Верховного Главнокомандования, Заместителя Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами СССР. Маршал Советского Союза. Четырежды Герой Советского Союза. В послевоенные годы получил народное прозвище «Маршал Победы». В 1955 –1957 гг. – министр обороны СССР. В 1957 году исключён из состава ЦК КПСС, снят со всех постов в армии и в 1958 году отправлен в отставку.

ИЛЬЮШИН Сергей Владимирович (1894 –1977)

Советский авиаконструктор, разработчик самого массового боевого самолёта в истории – штурмовика Ил-2. Трижды Герой Социалистического Труда (1941, 1957, 1974). Единственный лауреат семи Сталинских премий, генерал-полковник инженерно-технической службы, академик АН СССР (1968).

КАЛАШНИКОВ Михаил Тимофеевич (1919 –2013)

Советский конструктор стрелкового оружия, создатель всемирно известного автомата Калашникова (АК). Герой Российской Федерации. Дважды Герой Социалистического Труда.

КИРОВ Сергей Миронович (1886 –1934)

Настоящая фамилия Костриков. Революционер, советский государственный и политический деятель. Член РСДРП с ноября 1904 года. В 1921 году, на X съезде РКП(б), был избран кандидатом в члены ЦК. В том же году стал Первым секретарём ЦК компартии Азербайджана. В апреле 1923 года был избран членом ЦК РКП(б). С 1926 года – первый секретарь Ленинградского губернского комитета (обкома) и горкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б). С 1930 года – член Политбюро ЦК ВКП(б) и Президиума ВЦИК СССР. 1 декабря 1934 года, идя на заседание по коридору Смольного, где находились Ленинградский горком и обком ВКП(б), был убит выстрелом в затылок Леонидом Николаевым. Через несколько часов после убийства было официально заявлено, что Киров стал жертвой заговорщиков – врагов народа. Это послужило началом массовых репрессий в СССР, известных как «Большой террор».

КОЛЕСНИКОВ Анатолий Васильевич (1899 –1976)

Советский конструктор танков. Родился в Туле.

В 1915 –1923 гг. работал токарем на оружейном заводе. Был участником Гражданской войны. В 1931 году окончил Ленинградскую военно-техническую академию и стал трудиться в КБ по танкостроению Харьковского завода: прошёл путь от инженера-конструктора до заместителя главного конструктора. В 1951 –1953 гг. был и.о. главного конструктора «Уралвагонзавода». Участник разработки и внедрения в производство танков БТ-2, БТ-5, БТ-7, Т-32, Т-34, Т-44 и Т-54. Лауреат Сталинской премии.

КОРОЛЁВ Сергей Павлович (1906 –1966)

Советский учёный, инженер-конструктор, главный организатор производства ракетно-космической техники и ракетного оружия в СССР. Основоположник практической космонавтики. Одна из крупнейших фигур XX века в области космического ракетостроения и кораблестроения. Академик АН СССР. Генеральный конструктор ракетно-космической промышленности СССР. Дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии.

КОТИН Жозеф Яковлевич (1908 –1979)

Советский конструктор танков. В 1932 году окончил Военно-техническую академию им. Ф. Э. Дзержинского. В 1932 –1937 гг. – инженер, затем начальник КБ научно-исследовательского отдела Военной академии механизации и моторизации РККА. C 1937 года – главный конструктор Кировского завода. В 1941 –1943 гг. – заместитель наркома танковой промышленности СССР, главный конструктор Челябинского тракторного завода. Возглавлял работы по созданию тяжёлых танков КВ-1, КВ-2, КВ-85, ИС-1, ИС-3. С 1968 года – заместитель министра оборонной промышленности СССР. Генерал-полковник инженерно-технической службы. Герой Социалистического Труда. Лауреат четырёх Сталинских премий.

КРИСТИ Джон Уолтер (1865 –1944)

Американский конструктор, инженер и изобретатель. В 1915 году сконструировал 76,2-миллиметровое зенитное орудие на самоходном шасси. Заказ на свой первый танк Кристи получил 22 ноября 1919 года, а уже в январе 1921 года машина была готова к испытаниям. Она могла передвигаться и на колёсах, и на гусеницах, причём переход с одного на другое осуществлялся всего за 15 минут. Изобретением Кристи является и ходовая часть танка: восемь обрезиненных катков большого диаметра, по четыре с каждой стороны, и подвеска из мощных пружин, надетых на металлические стержни – «свечи» (из-за этого такой тип подвески и назвали «свечным» или «подвеска Кристи») и соединяющихся с колесами через качающиеся рычаги. Из-за такой подвески «съедалось» место внутри машины, но зато плавность хода была отличной. Также именно Кристи предложил концепцию быстроходных танков. А подвеска Кристи позже была использована на советских танках серий БТ и Т-34.

КУЛИК Григорий Иванович (1890 –1950)

Советский военачальник. Родился в крестьянской семье на хуторе Дудниково Полтавской губернии. Окончил четыре класса школы. В 1917 году вступил в партию большевиков, в 1918 году – в 5-ю Красную армию, которой командовал К.Е.Ворошилов. Принимал участие в обороне Царицына (там познакомился с И.В.Сталиным). С июня 1920 года – начальник артиллерии 1-й Конной армии. С июня 1921 года – начальник артиллерии Северо-Кавказского военного округа. В 1924 году по окончании Военно-академических курсов высшего комсостава РККА был назначен помощником начальника артиллерии РККА. В 1926 –1929 гг. – начальник Главного артиллерийского управления РККА. В 1936 году под псевдонимом «Генерал Купер» принимал участие в Гражданской войне в Испании. В мае 1937 года вернулся в СССР, где по предложению И.В.Сталина вновь занял пост начальника Артиллерийского Управления РККА. В январе 1939 года был назначен заместителем Наркома обороны СССР. В 1940 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза и Маршала Советского Союза. В 1941 году выехал на передовую, вместе с войсками 10-й армии попал в окружение, лишился связи и вышел к своим только спустя две недели. Был обвинён в воинском должностном преступлении, лишён воинского звания Маршала Советского Союза, звания Героя Советского Союза и всех правительственных наград. Понижен до уровня генерал-майора. 28 июня 1946 года отправлен в отставку. 11 января 1947 года арестован. 23 августа 1950 года приговорён к расстрелу «по обвинению в организации заговорщической группы для борьбы с Советской властью». 24 августа 1950 года был расстрелян. В 1956 году реабилитирован и восстановлен в воинском звании Маршала Советского Союза и в звании Героя Советского Союза.

КУЛЬЧИЦКИЙ Евгений Анатольевич (1901 –1973)

Легендарный испытатель, заместитель начальника научно-исследовательского полигона. Воин (дослужился до гвардии полковника) и инженер, человек, который на своём веку испытывал не только танки, но и самолёты, трамваи, мотоциклы, тракторы, вездеходы, аэросани, бронеавтомобили и просто автомобили. О танках и говорить нечего: в этой области Кульчицкому не было равных. Великое множество их прошло через его руки – и зарубежных, и отечественных. Но особенно он прославился своими знаменитыми прыжками на танках серии БТ.

КУРЧАТОВ Игорь Васильевич (1903 –1960)

Советский физик, «отец» советской атомной бомбы. Трижды Герой Социалистического Труда. Академик АН СССР. Доктор физико-математических наук, профессор. Основатель и первый директор Института атомной энергии. Лауреат Ленинской премии и четырёх Сталинских премий.

КУЧЕРЕНКО Николай Алексеевич (1907 –1976)

Советский инженер-конструктор. В 1930 году окончил Харьковский институт инженеров железнодорожного транспорта. После окончания института работал чертёжником-конструктором на ХПЗ, будущем заводе № 183». В 1934 –1937 гг. – заместитель начальника СКБ. В 1938 –1939 гг. – начальник КБ-100. В 1939 –1940 гг. – заместитель начальника КБ-520. В 1940 –1947 гг. – начальник КБ-520, заместитель главного конструктора завода № 183, эвакуированного в 1941 году в Нижний Тагил. Участвовал в совершенствовании организации производства советского серийного танка Т-24, в разработке лёгких колёсно-гусеничных танков БТ-2, БТ-5, БТ-7 и БТ-7М. Совместно с М. И. Кошкиным и А. А. Морозовым участвовал в создании танков А-20 и А-32, а также серийного среднего танка Т-34, принятого на вооружение 19 декабря 1939 года. Участвовал в разработке танков Т-44 и Т-54. Лауреат трёх Сталинских премий.

ЛАВОЧКИН Семён Алексеевич (1900 –1960)

Советский авиационный конструктор. В 1927 году окончил МВТУ им. Н. Э. Баумана. Работал в Бюро новых конструкций, потом перешёл в Главное управление авиационной промышленности (ГУАП). В 1939 году получил служебное звание – главный конструктор по самолётостроению. Его самолёты Ла-5 и Ла-7 сыграли важную роль в ходе Великой Отечественной войны. После войны работал над созданием реактивных самолётов. Генерал-майор инженерно-технической службы. Дважды Герой Социалистического Труда. Лауреат четырёх Сталинских премий.

ЛЕБЕДЕВ Иван Андрианович (1899 –1982)

Советский военачальник, генерал-полковник инженерно-технической службы. Участник Первой мировой войны, фельдфебель. В Красной Армии с 1919 года. В 1922 году окончил ускоренный курс Высшей военно-автомобильной и броневой школы. С 1935 года – начальник 7-го отдела (ремонтного), а с 10 марта 1936 года – начальник 11-го отдела Автобронетанкового управления РККА. С июня 1936 года по октябрь 1939 года – начальник и военный комиссар Военной академии механизации и моторизации РККА им. И.В.Сталина. С 1 августа 1940 года – заместитель начальника Главного автобронетанкового управления РККА. С 5 января 1943 года – заместитель начальника Главного бронетанкового управления РККА. С 5 октября 1945 года – заместитель Народного комиссара танковой промышленности СССР, после реорганизации в том же месяце – заместитель Народного комиссара транспортного машиностроения СССР. С июля 1953 года – заместитель начальника Главного бронетанкового управления Советской армии, с 1954 года – начальник Главного бронетанкового управления и одновременно – заместитель начальника бронетанковых и механизированных войск Советской армии по бронетанковой технике.

ЛИХАЧЁВ Иван Алексеевич (1896 –1956)

Советский государственный деятель, один из организаторов советской автомобильной промышленности. С 1926 года – директор Московского автомобильного завода (ныне Завода им. И.А.Лихачёва). С 1939 года по 1940 год – народный комиссар среднего машиностроения СССР. В 1940 –1950 годах вновь возглавлял завод. За время его работы завод стал крупнейшим предприятием с новейшим оборудованием и проектной мощностью 150000 грузовых автомобилей в год. В годы войны Лихачёв снабжал армию оружием и грузовиками, впервые в СССР организовав сборку автомашин на конвейере.

МАКСАРЁВ Юрий Евгеньевич (1903 –1982)

Начал свой трудовой путь монтёром артели «Электропомощь» в Петрограде. Потом работал техником. С 1929 по 1938 гг. был мастером смены, механиком цеха, заместителем начальника цеха, начальником цеха, начальником отдела Кировского завода в Ленинграде. В 1938 –1941 гг. – директор танкового завода № 183 в Харькове. На этом посту внёс значительный вклад в начало массового выпуска легендарного танка Т-34. В 1942 –1946 гг. – директор Уральского танкового завода № 183 им. И.В.Сталина в Нижнем Тагиле. В годы войны его предприятие выпустило около 35000 танков Т-34. Потом был заместителем министра и министром транспортного машиностроения СССР, председатель Государственного научно-технического комитета СМ СССР. Генерал-майор инженерно-танковой службы. Герой Социалистического Труда (1943) – за выдающиеся заслуги в освоении производства танков в трудных условиях военного времени.

МАЛЫШЕВ Вячеслав Александрович (1902 –1957)

Советский государственный деятель, один из плеяды «сталинских наркомов», руководивших созданием индустрии Советского Союза в конце 30-x – начале 50-х годов XX века. В 1934 году окончил МВТУ им. Н.Э.Баумана. В 1934 –1939 гг. – конструктор, заместитель начальника особого сектора конструкторского бюро, заместитель главного конструктора завода, заместитель начальника и начальник дизельного цеха, главный инженер, директор Коломенского завода им. В.В.Куйбышева. В 1939 –1940 гг. – народный комиссар тяжёлого машиностроения СССР. В 1940 –1944 гг. – заместитель председателя СНК СССР и председатель Совета по машиностроению при СНК СССР. Одновременно в 1940 –1941 гг. – народный комиссар среднего машиностроения СССР, а в 1941 –1942 и 1943 –1945 гг. – народный комиссар танковой промышленности СССР. В 1947 –1953 гг. – заместитель председателя Совета Министров СССР. Герой Социалистического Труда. Генерал-полковник инженерно-технической службы.

МАТЮХИН Василий Григорьевич (1909–…)

Рабочий, конструктор, руководитель конструкторской группы ходовой части танка Т-34. Стал ведущим специалистом отрасли, лауреатом Государственной премии СССР. Награждён орденами Ленина, Красной Звезды, многими медалями.

МАХОНИН Сергей Несторович (1900 –1980)

Советский государственный деятель. В 1929 году окончил Военно-техническую академию им. Ф.Э.Дзержинского в Ленинграде. В дальнейшем возглавлял специальный участок по сборке и испытанию опытных танков на Харьковском паровозостроительном заводе им. Коминтерна (ХПЗ). В 1930 –1931 гг. – руководитель сборки, разработки и испытаний танка Т-24. В 1932 году принимал участие в выявлении и устранении недостатков в производстве танков БТ-2, БТ-5 и БТ-7. В 1933 году, совместно с Н.А.Кучеренко, руководил «Высшей школой танковождения», созданной при военном представительстве Рабоче-Крестьянской Красной Армии на ХПЗ. В 1938 –1939 гг. возглавлял механосборочный цех завода № 75 по производству дизелей типа В-2. В октябре 1939 года его утвердили в должности заместителя директора и главного инженера завода № 183. Участвовал в создании танков БТ-7М, А-20, А-32 и А-34. Под его руководством в 1940 –1941 гг. на заводе № 183 было развернуто производство танков Т-34. С ноября 1941 года – главный инженер и первый заместитель директора Кировского завода в Челябинске. Руководил развёртыванием серийного производства танков КВ-1, КВ-1с, ИС-1, ИС-2, тяжёлых самоходных артиллерийских установок на их базе, танков Т-34 и дизелей типа В-2. В 1949 –1953 и 1955 –1957 гг. – заместитель министра транспортного машиностроения СССР. В 1958 –1965 гг. – заместитель председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по оборонной технике. Генерал-лейтенант-инженер. Лауреат трёх Сталинских премий.

МОЛОШТАНОВ Алексей Александрович (1908 –1985)

Советский конструктор танков. Работал чертёжником и конструктором на Харьковском паровозостроительном заводе. В 1941 –1952 гг. работал в Нижнем Тагиле, куда во время войны был эвакуирован завод № 183. С октября 1937 года участвовал в разработке нового маневренного колёсно-гусеничного танка в КБ-24, был руководителем конструкторской группы вооружения и башни. Лауреат Сталинской премии 1946 года за участие в создании танка Т-34.

МОРОЗОВ Александр Александрович (1904 –1979)

Советский инженер-конструктор. После шестого класса общеобразовательной школы начал работать делопроизводителем на Харьковском паровозостроительном заводе. Позже работал копировщиком, чертёжником и конструктором. Участвовал в создании первых гусеничных тракторов «Коммунар». В 1929 –1931 гг. учился заочно в Московском механико-электротехническом институте им. М.В.Ломоносова (после реорганизации в 1930 году – Московский автотракторный институт им. М.В.Ломоносова, ныне Московский государственный технический университет «Московский автомеханический институт»). В конце 1930-х гг. участвовал в разработке танков А-20 и А-32 – прототипов серийного танка Т-34. В годы Великой Отечественной войны – главный конструктор Харьковского завода № 183 им. Коминтерна, эвакуированного в октябре 1941 года в Нижний Тагил. С ноября 1951 года – главный конструктор Харьковского КБ машиностроения, в 1966 –1976 гг. – его начальник. Под его руководством разработаны танки Т-54, Т-64 и Т-64А. Генерал-майор-инженер. Доктор технических наук. Дважды Герой Социалистического Труда.

НОСИК Николай Фёдорович (1912 –1976)

Слесарь-сборщик, механик-водитель, испытатель танков. Заслуженный мастер вождения. Участник правительственных смотров новой техники.

ОРДЖОНИКИДЗЕ Григорий Константинович (1886 –1937)

Известный грузинский большевик и видный советский государственный и партийный деятель, революционер. В 1907 году был арестован и помещён в Баиловскую тюрьму в Баку. Там, в камере № 3, он познакомился с Иосифом Джугашвили, носившим в то время партийный псевдоним «Коба». С тех пор между ними установились отношения, близкие к дружеским. Орджоникидзе был одним из немногих людей, с которыми Сталин был на «ты». С февраля 1922 года – 1-й секретарь Закавказского, с сентября 1926 года – Северо-Кавказского крайкома РКП(б). В 1926 –1930 годах – председатель ЦКК ВКП(б). В 1930 –1932 гг. – председатель Высшего совета народного хозяйства СССР. В 1932 –1937 гг. – народный комиссар тяжёлой промышленности СССР. В 1930 –1937 гг. – член Политбюро ЦК ВКП(б). В 1936 году был арестован старший брат Орджоникидзе Павел (Папулия). Это стало для «товарища Серго» очень сильным ударом. Известие это он получил в Кисловодске, в день своего 50-летия. Он отказался присутствовать на торжественном заседании, посвящённом этому юбилею. Потом Орджоникидзе уехал в Москву, где, согласно официальной советской версии, вскоре с ним случился сердечный приступ. При этом есть целый ряд свидетельств и мнений высокопоставленных советских деятелей, что «товарищ Серго» застрелился.

ПАВЛОВ Дмитрий Григорьевич (1897 –1941)

Советский военачальник. В Красной Армии с 1919 года. Активный участник Гражданской войны. С апреля 1922 года командовал кавалерийским полком. В 1928 году окончил Военную академию РККА им. М.В.Фрунзе. С марта 1931 года – командир 6-го механизированного полка, с февраля 1934 года – командир и комиссар 4-й механизированной бригады. Во время Гражданской войны в Испании, с октября 1936 года по июнь 1937 года, сражался на стороне республиканского правительства в числе советских добровольцев, был командиром танковой бригады под псевдонимом «Пабло». С июля 1937 года – заместитель начальника, а с ноября 1937 года – начальник Автобронетанкового управления РККА. Одновременно с марта 1938 года – член Главного военного совета РККА. Сыграл значительную роль в развитии советских бронетанковых войск перед Великой Отечественной войной. Летом 1939 года участвовал в боевых действиях на Халхин-Голе в качестве военного советника по применению бронетанковых войск. Участвовал в советско-финской войне, будучи инспектором по боевому применению танковых войск. Герой Советского Союза. 22 июля 1941 года решением военного трибунала «за трусость, самовольное оставление стратегических пунктов без разрешения высшего командования, развал управления войсками, бездействие власти» был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян на подмосковном полигоне НКВД. В 1957 году посмертно реабилитирован и восстановлен в звании.

ПАТОН Евгений Оскарович (1870 –1953)

Русский и советский учёный-механик и инженер, работавший в области сварки, мостостроения и строительной механики. В 1934 году создал в Киеве Институт электросварки, директором которого оставался до конца жизни. Герой Социалистического Труда (1943), лауреат Сталинской премии. Разработал технологию сварки специальных сталей. Под его руководством в оборонную промышленность внедрены оборудование и технология автоматической сварки специальных сталей. Внёс значительный вклад в наращивание выпуска танков Т-34 в годы войны за счёт внедрения, сначала на заводе № 183, а затем и на всех остальных танковых заводах автоматической сварки под флюсом. Автоматы скоростной сварки Патона позволили снизить трудоёмкость изготовления корпуса танка Т-34 в восемь раз.

СУХОЙ Павел Осипович (1895 –1975)

Советский авиаконструктор, доктор технических наук, один из основателей советской реактивной и сверхзвуковой авиации. Дважды Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской, Сталинской и Государственной премий. Создатель боевого многоцелевого самолёта «ближний бомбардировщик» Су-2, применявшегося в первые годы Великой Отечественной войны. Под его руководством разработан ряд серийных боевых машин, в числе которых истребитель Су-7 со скоростью полёта, вдвое превысившей скорость звука, истребители-перехватчики Су-9, Су-11, Су-15, фронтовой бомбардировщик Су-24, штурмовик Су-25, истребитель Су-27 и другие самолёты.

ТАРШИНОВ Михаил Иванович (1905–…)

Советский конструктор, один из разработчиков танка Т-34. С 1929 года работал в танковом спецотделе Харьковского паровозостроительного завода (завода № 183). С 1937 года – руководитель корпусной группы КБ-24. В 1939 году сконструировал корпус танка А-20. В октябре 1941 года вместе с заводом и КБ был эвакуирован в Нижний Тагил для налаживания производства танков на «Уралвагонзаводе». Создал теоретическую базу наклонной брони: впервые в мировой практике расположил броневые листы под острыми углами к наиболее вероятной траектории полета снарядов. Лауреат Сталинской премии.

ТИХОМИРОВ Николай Иванович (1859 –1930)

Изобретатель, специалист по ракетной технике. Занимался проблемой создания ракетных снарядов – «самодвижущихся мин реактивного действия». В 1921 году по предложению Тихомирова была создана лаборатория для разработки «самодвижущихся мин» – впоследствии Газодинамическая лаборатория (ГДЛ). Деятельность этой лаборатории была направлена на создание ракетных снарядов на бездымном порохе. Герой Социалистического Труда.

ТОКАРЕВ Фёдор Васильевич (1871 –1968)

Советский конструктор стрелкового оружия. Наиболее известные его разработки: пистолет ТТ и винтовка СВТ-38/40. Герой Социалистического Труда. Лауреат Сталинской премии.

ТРАШУТИН Иван Яковлевич (1906 –1986)

Советский конструктор-моторостроитель. Начал трудовую деятельность на Харьковском паровозостроительном заводе в 12-летнем возрасте. Работал рассыльным, подручным слесаря, слесарем на сборке дизелей. Учился на рабфаке, потом был студентом механического факультета ХПИ. В 1930 году вернулся на родной завод, где стал работать инженером-конструктором в отделе тепловых двигателей. Весной 1931 года была направлен в учебную командировку в США, в Массачусетский технологический институт. В конце 1933 года успешно защитил диссертацию с присвоением степени магистра технических наук и вернулся на Родину. В декабре 1933 года был назначен старшим инженером-конструктором дизельного отдела Харьковского паровозостроительного завода. С февраля 1937 года – помощник начальника отдела опытных работ на том же заводе. В мае 1938 года был арестован органами НКВД по стандартному обвинению в шпионаже, однако вскоре его дело пересмотрели, и в феврале 1939 Трашутина освободили с восстановлением на работе. В начале Великой Отечественной войны был эвакуирован из Харькова в Челябинск, где создали на базе Харьковского, Кировского и местного тракторного заводов мощный танкостроительный комбинат – Челябинский Кировский завод (ЧКЗ), ставший известным во всём мире под названием «Танкоград». С октября 1941 года – главный конструктор по моторостроению ЧКЗ и специального конструкторского бюро № 75, которое ему довелось возглавлять следующие 40 лет жизни. Инженер-полковник (1945). Работал совместно с М. И. Кошкиным над созданием танка А-20Г (А-32), полностью решал все вопросы, связанные с двигателями В-2 и В2-34.

ТУПОЛЕВ Андрей Николаевич (1888 –1972)

Советский учёный и авиаконструктор. Генерал-полковник-инженер. Доктор технических наук. Академик АН СССР. Трижды Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской премии, четырёх Сталинских премий и Государственной премии СССР. Под руководством Туполева спроектировано свыше 100 типов самолётов, 70 из которых строились серийно. На его самолётах установлено 78 мировых рекордов.

ФИРСОВ Афанасий Осипович (1883 –1937)

Советский конструктор. Учился в Высшей технической школе в Митвайде (Германия) и в политехническом институте в Цюрихе (Швейцария). Работал на заводе «Зульцер». В 1930 году поступил на ленинградский завод «Русский дизель», где был обвинён в участии во вредительской группе и арестован. Однако уже 18 сентября 1931 года коллегия ОГПУ приняла решение о переводе инженера Фирсова из мест изоляции на работу в Харьков. В 1931 –1936 гг. – начальник Конструкторского бюро танкостроения Харьковского паровозостроительного завода им. Коминтерна, создавшего танки БТ-5 и БТ-7. Летом 1936 года Фирсов был отстранён от руководства КБ, а танк БТ-7 стали называть «вредительским танком». В середине 1937 года арестован и расстрелян без суда и следствия. Реабилитирован в 1956 году «за отсутствием состава преступления».

ЦЫГАНОВ Николай Фёдорович (1908 –1945)

Советский изобретатель, конструктор и руководитель разработок по прототипам танка Т-34. Будучи воентехником 2-го ранга, с середины 30-х годов занимался повышением проходимости колёсно-гусеничных танков «БТ». Под его руководством изготовили образцы танков БТ-2-ИС и БТ-5-ИС, в которых ведущими были шесть из восьми опорных катков. Участвовал в работах по созданию танков БТ-5-ИС и БТ-СВ с наклонным расположением броневых листов. В начале 1938 года был арестован, после чего работы по этим машинам прекратили. Под его руководством был спроектирован опытный танк БТ-СВ-2 «Черепаха», геометрия корпуса и башни которого оказались во многом схожи с очертаниями танка Т-34. Принимал участие в Великой Отечественной войне, стал инженер-подполковнико. Умер от ран 24 января 1945 года.

ЧЕЛПАН Константин Фёдорович (1899 –1938)

Советский конструктор дизельных двигателей, начальник дизельного отдела Харьковского паровозостроительного завода, руководитель конструкторского коллектива по созданию танкового дизеля В-2, использовавшегося, в частности, в танке Т-34. Родился на Украине в греческой семье раскулаченного и расстрелянного крестьянина-кулака. В 1924 году окончил Харьковский технологический институт. В 1928 –1929 гг. был направлен на стажировку в Германию, Швейцарию и Англию. В 1937 году был арестован по делу о «греческом заговоре». Приговорён к расстрелу и 11 марта 1938 года расстрелян в харьковской тюрьме. Вместе с ним были расстреляны его коллеги Г. И. Аптекман, М. Б. Левитан, 3. Б. Гуртовой и др. Реабилитирован в 1956 году.

ЧЕРНЯК Борис Аронович (1904 –1977)

Инженер-конструктор. Стаж конструкторской работы – с 1935 года. Начал трудовую деятельность инженером-конструктором в КБ Харьковского завода № 183. В эвакуацию вместе с заводом отправился на «Уралвагонзавод». С 1958 года – заместитель главного конструктора. Участвовал в разработке танков Т-34, Т-54, Т-55, Т-62 и их модификаций.

ШПАГИН Георгий Семёнович (1897 –1952)

Советский конструктор стрелкового оружия. Создатель оружия Победы – легендарного пистолета-пулемёта ППШ. Герой Социалистического Труда. ППШ стал самым массовым автоматическим оружием РККА во время Великой Отечественной войны (всего за годы войны было выпущено примерно 6,2 млн. штук) и состоял на вооружении до 1951 года. Шпагиным впервые был создан образец стрелкового оружия, в котором почти все металлические детали изготавливались методом штамповки, а деревянные – имели простую конфигурацию. В условиях военного времени такие достоинства нового оружия, как простота и надёжность, доступность для массового изготовления рабочими невысокой квалификации имели первостепенное значение.

ШПАЙХЛЕР Абрам Иосифович (1910 –1977)

Один из основных разработчиков трансмиссии танка Т-34. В 1930 году окончил Кременчугский машиностроительный техникум. Был направлен в конструкторское бюро Харьковского завода № 183 конструктором. В 1941 году вместе с эвакуацией КБ прибыл на «Уралвагонзавод». Конструктор, руководитель группы трансмиссии, с 1960 года – начальник трансмиссионного бюро конструкторского отдела. Участвовал в создании и освоении серийного производства танков Т-54, Т-55, Т-62 и Т-72. Лауреат Сталинской премии (1943) – за усовершенствование конструкций средних танков Т-34.

ШУКАЛОВ Сергей Петрович (1883 —…)

Советский конструктор танков. В 1900 году окончил Механико-техническое училище. Работал инженером Путиловского завода, участвовал в изготовлении танков на Сормовском заводе. В 1924 году возглавил Московское техническое танковое бюро Главного управления военной промышленности ВСНХ, которое под различными наименованиями просуществовало до 1932 года. В 1925 году Техбюро под руководством Шукалова разработало первый советский танк МС-1 (на базе опытного образца Т-16). В 1928 году под руководством Шукалова проектировался манёвренный танк Т-12. Под его руководством были созданы и внедрены в производство двухбашенный лёгкий танк Т-26, средний танк Т-24, танкетки Т-17 и Т-23. В 1938 году был арестован и осуждён 25 апреля 1941 года по статье 58–10 часть 1 (шпионаж) УК РСФСР на 8 лет лишения свободы. Точная дата и место смерти неизвестны.

ЯКОВЛЕВ Александр Сергеевич (1906 –1989)

Советский авиаконструктор. С 1934 года – начальник производственно-конструкторского бюро Спецавиатреста Авиапрома. В 1935 –1956 гг. – главный конструктор. С 11 января 1940 года по 1946 год одновременно являлся заместителем наркома авиационной промышленности по новой технике, с марта 1946 года – заместителем министра авиационной промышленности. С 1956 по 1984 гг. – Генеральный конструктор ОКБ им. Яковлева. Всего это ОКБ создало свыше 200 типов и модификаций летательных аппаратов, в том числе более 100 серийных. Во время Великой Отечественной войны для фронта было построено 40000 самолётов «Як». На самолётах КБ Яковлева установлено 74 мировых рекорда. Академик АН СССР. Генерал-полковник авиации. Дважды Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской, Государственной и шести Сталинских премий.

Перечень использованной литературы

Барятинский М. Б. Т-34. Лучший танк Второй мировой. Москва: Яуза: Эксмо, 2007.

Барятинский М. Б. Т-34 в бою. Москва: Яуза: Эксмо, 2008.

Барятинский М. Б. Средний танк Т-34. Москва: Моделист-конструктор, 1999

(Бронеколлекция. Выпуск № 3. 1999).

Барятинский М. Б. Броня СССР. Все советские танки. Москва: Яуза: Эксмо, 2014.

Бешанов В. В. Сталин – гробовщик Красной Армии. Москва: Яуза-Пресс, 2012.

Быстров А. А. Танки. 1916 –1945. Иллюстрированная энциклопедия. Москва: Олма-Пресс, 2002.

Васильева Л. Н. и др. Правда о танке Т-34. Москва: Атлантида – XXI век, 2005.

Вишняков В. А. Танк, обогнавший время. Москва: ДОСААФ, 1986.

Гончарова Юлия. Мои сводный брат «Т-34». Лариса Васильева: В женских руках любая броня легка / Московский комсомолец. № 2261. 5.07.2006.

Дорошкевич О. В., Ликсо В. В. Танки Великой Отечественной войны. Москва: АСТ, 2015.

Драбкин А. В. Я дрался на Т-34. Москва: Эксмо, Яуза, 2007.

Козлов П. Е. М. И. Кошкин и его «тридцатьчетвёрка». 1898 –1940. Киров: КОГУП, 1998.

Коломиец М. В. Советский средний танк Т-34. Москва: Яуза: Эксмо, 2017.

Ликсо В. В. Танки. Минск: Харвест, 2010.

Листровой В. Д., Слободин К. М. Конструктор Морозов. Москва: Политиздат, 1983.

Мощанский И. Б. Средний танк Т-34-85. Второе рождение машины. Москва: Вече, 2009.

Резник Я. Л. Сотворение брони. Москва: Воениздат, 1987.

Свирин М. Н. Броневой щит Сталина. История советского танка. 1937 –1943. Москва: Яуза: Эксмо, 2006.

Солянкин А. Г., Павлов М. В., Павлов И. В., Желтов И. Г. Отечественные бронированные машины. XX век. 1941 –1945. Москва: Экспринт, 2005.

Т-34: путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов / Сост. К. М. Слободин, В. Д. Листровой. Предисловие А.А. Епишева. Xарьков: Прапор, 1985.

Примечания

1

По старому стилю. По новому стилю это 3 декабря.

(обратно)

2

Так тогда называлась временная, чаще всего сезонная, работа крестьян вне места постоянного жительства, когда нужно было «отходить», то есть уходить из села или деревни.

(обратно)

3

Тогда это была фабрика «Эйнемъ» – та самая, что в 1900 году получила Гран-при на Всемирной выставке в Париже за ассортимент и качество шоколада, а в 1913 году удостоилась звания поставщика двора Его Императорского Величества. С 1922 года и поныне – это знаменитая фабрика «Красный Октябрь»).

(обратно)

4

Коммунистический университет им. Я.М.Свердлова, готовивший кадры для советской и партийной администрации, действовал в Москве с 1918 по 1937 гг. Идейное руководство университетом осуществлял ЦК РКП(б), а подчинялся университет Наркомпросу РСФСР. В университете выступали с лекциями В.И.Ленин, Я.М.Свердлов, Н.И.Бухарин, И.В.Сталин, А.В.Луначарский и многие другие известные люди. Курс обучения в университете вначале составлял 6–8 месяцев, а затем был увеличен до двух, трёх и четырёх лет.

(обратно)

5

В то время прозвучал призыв ЦК партии о направлении в индустриальные вузы тысячи коммунистов, и Кошкин превратился в студента-первокурсника (как тогда говорили, «парттысячника»).

(обратно)

6

Опытный образец эталонного танка Т-29 был изготовлен в 1935 году, и Кошкин принимал участие в конструировании КПП для этого танка.

(обратно)

7

Опытный образец танкетки Т-27 был готов в январе 1931 года, а уже 13 февраля, ещё до окончания государственных испытаний, она была принята на вооружение РККА. И очень быстро стало ясно, что боевые возможности танкеток низки, броневая защита недостаточна, а отсутствие вращающейся башни не позволяет эффективно использовать и без того весьма скудное вооружение.

(обратно)

8

По компоновке Т-46 мало чем отличался от «двадцатьшестого». Он был крупнее по размерам, нёс более просторную башню, в которую в перспективе можно было установить 76-миллиметровую пушку. Опытный образец был построен в 1935 году и превосходил исходный вариант по весу в полтора раза.

(обратно)

9

В 1956 году они оба были реабилитированы «за отсутствием состава преступления».

(обратно)

10

В 1956 году его реабилитировали

(обратно)

11

Под руководством С.А.Гинзбурга «молодой специалист» М.И.Кошкин участвовал в разработке танка Т-46-5, и он за это, как мы уже знаем, получил орден.

(обратно)

12

Адъюнкт (от латинского слова «adjunctus» – «присоединённый») – так называлась должность помощника или заместителя в различных областях. Это аналог терминов «ассистент» и «помощник».

(обратно)

13

Эскизный проект танка А-20 (БТ-20) был утверждён 25 марта 1938 года, с двухмесячным отставанием от сроков, указанных правительством. Виновных в этом вычислили молниеносно.

(обратно)

14

Сам Н.Ф.Цыганов инженерного образования не имел, и расчёты за него проводили молодые конструкторы В.Г.Матюхин и Л.А.Бессонов.

(обратно)

15

А вот танк-конкурент Т-111 оказался слишком сложным в производстве и на вооружение так и не поступил.

(обратно)

16

ТТТ – тактико-технические требования.

(обратно)

17

Например, В.В.Бешанов пишет об этом так: «А. Я. Дика и его «сообщников» арестовали, ОКБ расформировали. Дальнейшую работу возглавил М.И.Кошкин. Тогда же К.Е.Ворошилов предложил создать чисто гусеничный вариант танка – это по поводу мифа о том, что Т-34 якобы был «инициативным» проектом гениального Кошкина».

(обратно)

18

Лёгкие колёсно-гусеничные танки БТ военные ласково называли «бетушками».

(обратно)

19

Лёгкие колёсно-гусеничные танки БТ очень нравились товарищу Орджоникидзе. Они составляли основу бронетанковых войск Красной Армии, а в 1936 году прошли испытания в боевой обстановке на Пиренейском полуострове. Эти танки имели возможность снимать-надевать гусеницы, как «калоши». Понятно, что процесс «переобувания» танка был крайне неудобен. Но это было необходимо, так как основным направлением разработки было увеличение скорости.

(обратно)

20

Как тут не вспомнить слова директора завода Ю.Е.Максарёва о том, что ему удалось заручиться согласием заместителя наркома среднего машиностроения Алексея Адамовича Горегляда и начальника Технического управления Главного автобронетанкового управления Ивана Андриановича Лебедева.

(обратно)

21

А-20 – он же БТ-20 – создавался как улучшенная версия танков БТ-5 и БТ-7.

(обратно)

22

В 1934 году был расформирован Реввоенсовет, наркомат военных и военно-морских дел был переформирован в наркомат обороны, штаб Реввоенсовета переименован в Генеральный штаб. Михаил Николаевич Тухачевский, благодаря глубине своего военного образования, авторитету и боевому опыту, вошедший после Гражданской войны в элиту Красной Армии, одним из первых поднял вопрос о необходимости технического перевооружения Красной Армии, создания мощных танковых соединений взамен конницы. Основные споры велись между группой «продвинутых» военачальников, поддерживавших Тухачевского, и убеждёнными «конниками» типа Ворошилова, Будённого, Щаденко, Кулика и др. Тухачевский был уверен, что конница исчерпала себя в современной войне, что необходимо срочное техническое перевооружение Красной Армии. Но он встретил упорное сопротивление. Сталин же до поры до времени попеременно поддерживал то ту, то другую группу. На одном из совещаний с танкостроителями товарищ Орджоникидзе тогда сказал: «Центральный Комитет одобрил предложения наркоматов обороны и тяжёлой промышленности о коренном перевооружении Красной Армии. Вы знаете, наша партия всегда занималась укреплением военного могущества Советского государства, но только сейчас оборонная промышленность, опираясь на новые гиганты металлургии и машиностроения, может и должна дать армии лучшую боевую технику в мире». А Тухачевский добавил: «В индустрии социализма заложены гигантские возможности. Наша промышленность может и должна обеспечить Красную Армию современными боевыми машинами. От вас, дорогие товарищи, зависит, как быстро наши планы превратятся в реальность». Кошкин, тогда только защитивший диплом на тему «Коробка переменных передач среднего танка», очень хорошо запомнил эти слова.

(обратно)

23

В связи с этим необходимо сделать кое-какие пояснения. Дело в том, что в исторической литературе то и дело попадается танковый индекс А-34. И это провоцирует путаницу. На самом же деле постановлением Комитета обороны при СНК СССР был принят на вооружение танк А-32. Но он был принят с целым рядом требований: увеличение брони, улучшение обзорности, усиление вооружения и т. д. А вот танку с уже внедрёнными изменениями предписывалось заводское обозначение А-34. Получается, что сборку первого А-34 закончили в январе 1940 года, а второго – в феврале. Таким образом, два опытных танка, о которых идёт речь в данной книге, были танками А-34. А-34 – это так называемый «предварительный индекс», а прототипом для него был А-32. Знаменитым же танком Т-34 эта машина стала уже после окончательной постановки в серийное производство на заводе № 183 в 1940 году.

(обратно)

24

Это была танковая пушка Горьковского машиностроительного завода № 92. Вскоре она была заменена пушкой Ф-34, которой, начиная с 1941 года серийно оснащались танки Т-34. Пушка была разработана группой ведущего конструктора П.Ф.Муравьёва под общим руководством главного конструктора В.Г.Грабина. Проектирование нового орудия было завершено 15 марта 1939 года. Первые испытания орудия были проведены на танке Т-28 19 октября 1939 года. Однако от перевооружения танков Т-28 было решено отказаться, и орудие было переназначено на новый танк Т-34, на котором первые стрельбы из пушки Ф-34 были произведены в ноябре 1940 года.

(обратно)

25

Единственным неудобством, которое вызвало введение на вооружение 85-миллиметровой пушки, была необходимость внимательно следить за тем, чтобы длинный ствол не коснулся земли на ухабах дороги или поля боя. Дело в том, что у танка Т-34-85 ствол имел длину метра четыре и даже больше, и на малейшей канаве танк мог «клюнуть» и схватить стволом землю. Если после этого производился выстрел, то ствол «раскрывался лепестками в разные стороны, как цветок».

(обратно)

26

Сборку танка № 1 и танка № 2 завершили к весне 1940 года. Во внутризаводской переписке машины получили неофициальное прозвище «близнецы». Танки сразу же начали проходить полный цикл испытаний на заводском полигоне, однако очень скоро стало ясно, что «тридцатьчетвёрки» не успеют набрать необходимый пробег до показа руководству страны в Москве.

(обратно)

27

Рискованность подобного плана станет ещё более понятной, если принять во внимание, что и в 1941 году для танков Т-34 500-километровый марш был практически смертельным. В июне 1941 года 8-й механизированный корпус под командованием комкора Д.И.Рябышева после такого марша из мест постоянной дислокации к району Дубно потерял в дороге почти половину своей техники – и всё вследствие поломок. С точки зрения эксплуатации немецкая бронетехника и тогда была совершеннее, выходила она из строя реже. Для немцев, например, пройти двести километров вообще ничего не стоило. И лишь к осени 1943 года «тридцатьчетвёрки» стали идеальным танком для самостоятельных механизированных соединений, предназначенных для глубоких прорывов и обходов. Они стали основной боевой машиной танковых армий – главных средств для наступательных операций огромных масштабов. В этих операциях основным видом действий Т-34 стали марши на сотни километров с распахнутыми люками механиков водителей, а часто и с зажжёнными фарами.

(обратно)

28

Прибор для измерения длины извилистых линий на топографических картах, планах и чертежах, состоящий из зубчатого ролика на ручке и счётчика пройденного количества зубцов (для измерения длины кривой линии по ней прокатывают роликом курвиметра).

(обратно)

29

Согласно воспоминаниям танкистов тех времён, реальную помощь механику-водителю на марше оказывал стрелок-радист. И он не только помогал переключать четырёхступенчатую коробку передач ранних Т-34. Танкист П.И.Кириченко пишет: «Кроме того, поскольку руки у него заняты, я брал бумагу, сыпал туда самосад или махорку, заклеивал, раскуривал и вставлял ему в рот. Это была тоже моя обязанность».

(обратно)

30

Относительно такой прозаической вещи, как брезент, бывалые танкисты потом вспоминали, что без него «в танке было туго». Брезент был крайне необходим: «им накрывались, когда ложились спать, на нём садились покушать, если грузились в эшелон, им нужно было танк сверху накрыть, иначе внутри было бы полно воды». В самом деле, в те времена на верхнем люке танка вообще не было никаких прокладок, а на люке механика-водителя были какие-то прокладки, но они совершенно не держали воду. Согласно рассказу танкиста Ю.М.Поляновского, внутри танка была дикая холодища, поэтому люди «вырывали хорошую траншею, загоняли на неё танк, брезентом весь накрывали, края брезента прибивали, а под танк вешали печку и ее топили. И таким образом мы себе грели траншею» – так на войне спали.

(обратно)

31

Кстати, свою лепту в увеличение шумности танка внесли потом вынужденные технические решения военного времени. В первую очередь – катки без резиновых бандажей по периметру. Они грохотали страшно. И это было связано с серьёзными перебоями с поставками резины. Эта проблема ушла в прошлое лишь с осени 1943 года, и танки Т-34-76 уже полностью вернулись к каткам с резиновыми бандажами. И все танки Т-34-85 производились с катками с резиновыми бандажами. Это существенно снизило шумность танка, обеспечив относительный комфорт экипажам и затруднив обнаружение «тридцатьчетвёрок» противнику.

(обратно)

32

Этот человек в 1943 году был снят с должности за ошибочные разведданные, касающиеся потенциала СССР, и отправлен на Восточный фронт командовать пехотным полком, а потом дивизией.

(обратно)

33

Шестое управление – это внешняя разведка СС.

(обратно)

34

Одним из аргументов Канариса было то, что отец Гейдриха, Бруно Гейдрих, фигурировал в «Музыкальной энциклопедии Римана» за 1916 год как «Бруно Гейдрих, настоящая фамилия Зюсс». Но партийный генеалог Ахим Герке расследовал этот вопрос и пришёл к выводу, что информация в «Музыкальной энциклопедии» ошибочна. На самом же деле, фамилию Зюсс носил второй муж бабушки Гейдриха, а Бруно Гейдрих родился от первого брака.

(обратно)

35

Башенный люк у первых танков Т-34 был большой и тяжёлый. Объединение в один люков для двух рядом сидящих членов экипажа (наводчика и заряжающего) не было характерным для мирового танкостроения. Но на первых Т-34 это было связано с технологическими соображениями. А вот, например, танки-конкуренты БТ-7 того же Харьковского завода оснащались двумя люками – по одному на каждого из размещавшихся в башне членов экипажа. За характерный внешний вид при открытых люках немцы во время войны прозвали танк БТ-7 «Микки Маусом».

(обратно)

36

Защёлки были на пружинах, и их даже здоровый человек с трудом мог открыть, а вот раненый – вряд ли. Поэтому на войне пружины снимали, оставляя только защёлки. А вообще люк старались держать открытым – так легче было, в случае чего, выпрыгнуть.

(обратно)

37

В то время экзамены по огневой подготовке и материальной части считались основными, и если курсант сдавал их на «хорошо», то получал звание младшего лейтенанта, а если на «отлично» – то лейтенанта. По программе полагалось стрелять с коротких остановок. «Отлично» ставили, если выстрел произведён меньше чем за восемь секунд, «хорошо» – за девять, «удовлетворительно» – за десять. Ну, а если больше – «неуд». Тренировались наводить орудие на примитивном тренажёре – качалке, которую раскачивали сами курсанты. Потом выводили на полигон, где мишень обычно таскали трактором на тросе длиной метров триста. А стреляли с 1200–1500 метров. Главное было – в трактор не попасть.

(обратно)

38

«Тридцатьчетвёрка» была очень жёсткой на ходу машиной. В момент начала движения и торможения ушибы были неизбежны. Танкистов от травм спасали только танкошлемы (без них в танке делать было нечего, они же спасали голову от ожогов при возгорании танка).

(обратно)

39

Вскоре выяснилось, что танк Т-38 стоит значительно дороже, чем Т-37А, и, как показал опыт эксплуатации, тонул он охотнее и чаще. В результате, танк Т-38, ввиду множества выявленных в процессе эксплуатации дефектов, был объявлен небоеспособным.

(обратно)

40

Всего в 1940 году было построено 243 единицы КВ-1 и КВ-2, а в первом полугодии 1941 года – 393. Таких мощных боевых машин не имела тогда ни одна армия мира.

(обратно)

41

Приказом Ставки в январе 1943 года С.М.Будённого назначили командующим кавалерией Красной Армии. А вот что пишет об этом в своей книге «Маршалы и генсеки. Интриги. Вражда. Заговоры» Н.А.Зенькович: «Он всячески сопротивлялся сокращению кавалерийских соединений. К концу войны их оставалось 26. Было в них что-то от петровских потешных полков – в угоду одному человеку, которого не хотели обидеть, оставив без любимых игрушек».

(обратно)

42

На самом деле, тогда танки имели индекс А-34, а знаменитым танком Т-34 эта машина, как уже отмечалось, стала уже после окончательной постановки её в серийное производство.

(обратно)

43

В 1939 году все танковые заводы были переданы из Наркомоборонпрома в Наркомсредмаш.

(обратно)

44

Именно тогда Евгений Оскарович Патон, создавший в 1934 году в Киеве Институт электросварки, предложил сваривать броню автоматами. И на танковом заводе в Харькове была изготовлена по чертежам института установка для автоматической сварки толстых броневых листов. Взглянуть на это «чудо» явились заводские сварщики, технологи бронекорпусного производства, конструкторы, руководители завода. Всех удивило, что оператор работает без очков, что нет характерных для электросварки брызг и ярких сполохов. Всё происходило тихо, лишь слышалось легкое потрескивание и бугрился позади проволоки спекающийся флюс. Когда оператор закончил работу и смахнул щёткой флюс, все увидели гладкий сверкающий шов, полностью заполнивший просвет между свариваемыми деталями. По воспоминаниям директора завода Ю.Е.Максарёва, «сварили ещё две плиты и отправили на полигон. Вскоре оттуда позвонили. Военпред сообщил, что бил в упор из орудия, броню разрушил всю начисто, а швы не поддались. Это была победа учёного и его института. Она открывала для нас возможность без нужного количества высококвалифицированных сварщиков выйти, в случае надобности, на уровень мобилизационного плана». В то время Максарёв, конечно, ещё не знал о том, что через некоторое время война сведёт его с Патоном и его сотрудниками на далеком Урале, и что совместными усилиями им удастся освоить автоматическую сварку всего корпуса танка, да ещё на конвейере.

(обратно)

45

Погон башни – это то, на что опирается башня. По сути, это большой опорный подшипник. Верхний погон подвижный (это кольцо башни), нижний – неподвижный (это кольцо на бронекорпусе).

(обратно)

46

Кстати, советские историки всегда любили «козырять» тем, что Т-34 – уникальный танк. И впервые в мире у него башня была цельнолитая, и двигатель дизельный… Но, на самом деле, дизельные двигатели на серийных танках в Польше ставили ещё в 1934 году. Тогда же появились и цельнолитые башни – на французских лёгких боевых машинах R-35 фирмы «Рено». За время серийного выпуска R-35 с башней из единой броневой отливки, то есть в 1935 –1940 гг., было изготовлено 1630 единиц, что сделало его наиболее массовым французским танком межвоенного периода. А до этого башни танков, в том числе американских и английских, были на заклепках. Так что Т-34 – это не «чудесное озарение» харьковских конструкторов, не вдохновение, ниспосланное свыше, а результат осознанных (а порой и подсознательных) поисков решения задачи по аналогии с другими.

(обратно)

47

В 1939 году в Германии началось крупносерийное производство танка Pz.IV, имевшего практически аналогичную компоновку и конструкцию и массу до 19 тонн. Но в башне там установили 75-миллиметровое орудие и спаренный с ним пулемет. Запас хода был увеличен до 200 км. Но двигатель-то в новом танке остался 12-цилиндровым карбюраторным мощностью 300 л.с., а в «тридцатьчетвёрке» двигатель был 12-цилиндровым дизельным мощностью 500 л.с.

(обратно)

48

В Испании Г.И.Кулик ничем не отличился, а республиканцы прозвали его «General No-No». То есть «нет-нет», потому что он знал только одно испанское слово «нет» и по каждому случаю его употреблял.

(обратно)

49

Феродо – название термостойкого композитного материала на основе (изначально) асбестовых волокон и фенолформальдегидной смолы.

(обратно)

50

К июню 1941 года было выпущено 636 танков КВ-1 и 1225 танков Т-34. За военные годы завод выпустил около 26000 «тридцатьчетвёрок», а всего их было произведено более 52000. Танк Т-34 стал самой массовой в мире бронемашиной. И это единственная машина, которая всю Вторую мировую войну прошла без существенных конструктивных изменений – так блестяще она была задумана и выполнена. Американский военный историк Мартин Кэйдин по этому поводу пишет: «Танк Т-34 был создан людьми, которые сумели увидеть поле боя середины XX века лучше, чем сумел бы это сделать кто-нибудь другой на Западе».

(обратно)

51

В эксплуатации Т-34 оказался просто подарком для фронтовых механиков: подбитые машины проходили ремонт прямо на поле и опять возвращались в бой.

(обратно)

52

Он получил Сталинскую премию (посмертно, 10 апреля 1942 года) «за разработку конструкции нового типа среднего танка». Что же касается Героя Социалистического Труда, то земляки Кошкина неоднократно ходатайствовали о присвоении ему этого звания. Но секретарь Ярославского обкома Ф.И.Лощенков «не одобрил» почина. В результате, это звание (тоже посмертно) великому конструктору Кошкину было присуждено Указом Президента СССР № 824 только 4 октября 1990 года (к 45-летию Победы не успели).

(обратно)

Оглавление

Авторы книги «Танки»

Глава первая Начало конструкторской деятельности

  Халхин-Гол. Окрестности горы Баян-Цаган

  За несколько лет до этого

  Начало конструкторской деятельности

Глава вторая Рождение легенды

Глава третья Рискованное решение

  Москва. Кабинет генерала армии Жукова

  Завод. Кабинет особого отдела

  Заводской ангар

  Берлин, штаб-квартира Абвера

Глава четвёртая Танковый пробег Харьков – Москва

  Танки в пути

  Лагерь лесных бандитов

  Танки в пути (продолжение)

  Завод. Кабинет директора

  Лагерь лесных бандитов (продолжение)

  Танки в пути (продолжение)

  Берлин, штаб-квартира Абвера

  Москва, Красная площадь

  Танки в пути (продолжение)

  Москва. Кабинет генерала армии Жукова

  Танки в пути (продолжение)

  Москва, Красная площадь

  Танки в пути (продолжение)

Глава пятая Смотр в Москве

Послесловие Как всё было на самом деле

  Прибытие в Москву

  Смотр 17 марта 1940 года

  Новые испытания в Кубинке

  Совещание у товарища Ворошилова

  Обратный путь в Харьков

  Обострение болезни и смерть

Приложение 1. Тактико-технические характеристики танков семейства Т-34

Приложение 2. Именной указатель

Перечень использованной литературы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg