Алан Александр Милн Не люблю шантажистов
1
Мистер Седрик Уотерстон (партнер юридической фирмы «Уотерстон и Ривз, солиситоры»[1]) полный, моложавый мужчина лет сорока, сидел за рабочим столом и вязал. Он, конечно, не был в этом деле мастером, но тем, что умеет вязать, он очень гордился. Этому ремеслу он выучился в плену. Попал он туда после того, как в 1917 году, едва ли не в первый день на фронте, забрел в немецкую траншею. И пусть это может показаться странным, но по прошествии многих лет то, что он побывал в плену, стало льстить его самолюбию. Ему нравилось произносить фразы, начинавшиеся так: «Помнится, когда я был в лагере для военнопленных в Хольцминдене…» И слова эти, как вы понимаете, он приставлял ко многим предложениям. Когда секретарь доложила о приходе клиента, мистер Уотерстон убрал клубок, спицы и недовязанный носок в левый верхний ящик, запер его, вытащив из правого кармана ключи, опустил связку в карман и обеими руками пригладил волосы, дожидаясь появления посетителя.
— Сэр Вернон Филмер.
Мистер Уотерстон поднялся из-за стола, чтобы пожать руку одному из своих важных клиентов. Он собирался пожать ему руку и при расставании. Мистер Уотерстон вообще любил пожимать руки.
— Рад видеть вас, сэр Вернон. Вы не так часто доставляете нам удовольствие своим посещением. Надеюсь, вас привела сюда не какая-нибудь неприятность?
На лице сэра Вернона, высокого, светловолосого, неприветливого, со светло-синими глазами, длинным носом и маленьким тонкогубым ртом, явно не выражалась радость от встречи с мистером Уотерстоном. Он относился к тем политикам, которые всегда оказывались тут как тут, когда раздавались министерские посты. Если бы в канун Нового года предполагалось произвести в рыцарское достоинство десять человек по категории «общественное служение» и девять кандидатур уже были бы определены, то при выборе десятой всенепременно всплыла бы его фамилия. При попытке перечислить достоинства, дающие Вернону Филмеру право получить звание рыцаря или пост министра, могли возникнуть определенные затруднения, а вот назвать причину, по которой он не заслуживал первого либо второго, просто не представлялось возможным. В политике такие люди могли далеко пойти.
— Сигарету?
Сэр Вернон отмахнулся. А вот мистер Уотерстон закурил, откинулся на спинку кресла и не забыл сомкнуть подушечки пальцев, прежде чем спросить:
— Так что случилось?
— Меня шантажируют.
— Дорогой мой, дорогой мой, нам следует с этим покончить, — заговорил мистер Уотерстон с преувеличенным спокойствием, за которым и скрывал большую часть эмоций. В том числе и удивление, но прежде всего — неприязнь к политикам.
— Естественно, именно этого я от вас и жду.
Мистер Уотерстон прокрутил в голове несколько фраз, прежде чем нашел наиболее приемлемую.
— Шантаж, — деликатно начал он, — предполагает наличие или мнимое наличие некоего проступка. Проступки можно классифицировать как нарушение законов, нравственных норм, общественных приличий. К какой категории или категориям относится проступок, обнародованием которого вам угрожают, сэр Вернон?
— К юридической, — ответил сэр Вернон и тут же натянуто добавил: — Моя совесть чиста.
«Да, да, конечно, — подумал мистер Уотерстон, — но чистота совести политика — понятие условное. А уголовно наказуемое деяние для адвоката — самый серьезный проступок».
— То есть, сэр Вернон, шантажист угрожает сделать достоянием общественности некие ваши действия, за совершение которых по закону полагается наказание. То, за что вам может быть предъявлено официальное обвинение.
— Да. Точнее, если об этом станет известно, на меня могут подать в суд, но до обвинительного приговора, скорее всего, не дойдет. Я склонен думать, что на сегодня не имеется реальной возможности осудить меня.
— Когда это произошло?
— Почти тридцать лет тому назад. Если точно, в тысяча девятьсот девятом году.
— Ага! Значит, ваше деяние имело социальные и политические последствия, не потерявшие своей значимости и поныне?
— Очевидно. Тогда шуму было много. Вы полагаете, мне следует рассказать вам об этом?
Мистер Уотерстон торопливо поднял руку. С шантажом он сталкивался впервые, но ему не хотелось становиться соучастником пусть давнего, но, судя по всему, нераскрытого преступления. Мысленно он вернулся в 1909 год, пытаясь составить список преступлений того времени, в которых могли обвинить сэра Вернона, молодого человека двадцати двух лет от роду. Поскольку ему самому тогда было только двенадцать, прийти к какому-то конкретному выводу Уотерстону не удалось.
— Сэр Вернон, вам, конечно же, тяжело рассказывать кому-либо эту историю. Тем более что в этом, возможно, нет необходимости. Давайте сначала рассмотрим ситуацию в целом, не вдаваясь в подробности. Если человека шантажируют, он может выбрать один из трех вариантов ответных действий. Первый — выполнить поставленные условия.
Сэр Вернон показал, что он думает по этому поводу.
— Второй — преследование шантажиста в судебном порядке. Как вы знаете, это можно сделать анонимно.
В ответ сэр Вернон издал короткий, неприятный, саркастический смешок.
— Иск можно подать под невинным псевдонимом мистер Икс, — невозмутимо продолжал, адвокат, — Самое приятное в данной ситуации: никто и не будет пытаться узнать, кто именно этот мистер Икс. Если речь идет о такой известной личности, как вы, это очень удобно. Но вот в случае уголовного обвинения придется выкладывать все карты на стол.
— Разумеется.
— И единственный оставшийся вариант — внесудебное улаживание конфликта. Я могу выплачивать за вас деньги. Я могу подать иск, но, откровенно говоря, сэр Вернон, переговоры с шантажистом, угрозы в его адрес или даже насилие — это не по моей части. — Он выдержал паузу, чтобы до клиента дошел смысл его слов, потом добавил: — К счастью, у меня есть человек, которому это по силам.
— Частный детектив или солиситор с сомнительной репутацией? Не желаю иметь дело ни с тем, ни с другим.
— Солиситор. Репутация у него сомнительная только в том смысле, что он обычно представляет интересы низших сословий, но при этом абсолютно верен своим клиентам, будь они проститутками или премьер-министрами. Очень способный человек.
— Вы знаете его лично?
— О да. И очень приятный в общении. Неисповедимые пути войны привели нас обоих в Хольцминден, где мы сидели в одном лагере для военнопленных.
— Гм-м, — в голосе сэра Вернона слышалось сомнение.
— Я понимаю, что вам не очень-то хочется доверяться незнакомцу. Возможно, мне следовало бы добавить, что его отличает особая неприязнь к шантажистам. Он отказывается защищать в суде обвиняемых по этой статье, а такая щепетильность среди адвокатов большая редкость. Чтобы наказать шантажиста, он не пожалеет ни своих денег, ни времени и, разумеется, постарается воспользоваться всеми возможностями, которые предоставляет закон.
Последовало долгое молчание.
— Ваша фирма, — наконец нарушил его сэр Вернон, — уже много лет является моим юридическим советником, мистер Уотерстон. Я пришел сюда за советом. Вы полагаете, я его получил?
— Да.
— Очень хорошо. Я готов принять ваш совет. Полагаю, мне лучше встретиться с этим человеком у себя дома, скажем, сегодня в девять вечера. Вы сможете это устроить?
Мистер Уотерстон сделал пометку в блокноте.
— Его фамилия Скруп. — Адвокат поднялся из-за стола, протянул руку. — Надеюсь, вы будете держать меня в курсе. Если я смогу сделать для вас что-нибудь еще, сэр Вернон…
Они обменялись рукопожатием, и Уотерстон проводил уважаемого клиента до дверей.
«Холодный как лед, — подумал он, возвращаясь к столу. — Сухарь. Такого поневоле невзлюбишь. Любопытно, что же он натворил?»
Он снял телефонную трубку, а потом, за неимением других дел, вновь взялся за вязание.
2
Если бы интервьюер спросил мистера Скрупа, чему он обязан успехом в жизни, солиситор без запинки ответил бы: «Бровям». Сразу чувствовалось, что они взирают на этот мир с добродушным умилением, мало того, умиление это разделяет с ними и их обладатель. «Мы с ним знаем, что, как, где и когда», — как бы говорили брови. И не имело значения, что именно знали брови, а что — человек, поскольку одного взгляда хватало, чтобы они воспринимались как единое целое. Сомнительно, чтобы кто-либо мог поделиться чем-то очень личным с сэром Верноном, да и он сам был не из тех, кто мог довериться кому попало, скажем, солиситору с сомнительной репутацией, но даже сэр Вернон признал за этими бровями право считаться знатоками жизни. Соответственно, и мистер Скруп также получил кредит доверия.
— Сигару? С удовольствием, — начал мистер Скруп. — Я не пью. Итак, мистер Вернон, по словам Уотерстона, вас шантажируют. Как вы об этом узнали?
— Не понял, — холодно ответствовал сэр Вернон.
— Черт побери, не проснулись же вы как-то утром со словами: «У меня такое чувство, что меня шантажируют». Что-то натолкнуло вас на эту мысль.
— Естественно, я получил письмо.
— Почему «естественно»? Вам могли позвонить. Или, — мистер Скруп явно смаковал ситуацию, — смуглая экзотическая дама, перед чарами которой вы не устояли, могла… Это письмо?
Сэр Вернон передал ему листок.
— Я получил его этим утром по почте.
— Гм-м. Напечатано. Подпись — «Доброжелатель». Забавно. Вы знаете, кто его написал?
— Точно сказать не могу.
— Пятьсот фунтов банкнотами по фунту в субботу как залог преданности, затем по пятьсот каждый квартальный день {1}. Похоже, он собрался жениться. Что ж, у нас будет шесть недель до второго платежа. За шесть недель можно что-то и придумать.
— Вы предлагаете мне заплатить первые пятьсот фунтов?
— Разумеется. Во всяком случае, если вы не заплатите, их заплачу я. Мы постараемся не впутывать вас в это дело.
— Дочитайте письмо до конца.
— Уже дочитал. Вам дали время до субботы, чтобы собрать деньги; вам не следует никому ничего говорить; в субботу утром ваш автомобиль должен стоять у дома; на место встречи вы поедете один; куда именно, вас уведомят письмом, которое принесут перед вашим отъездом. Осторожный господин.
— Возможно, вы этого не знаете, но в субботу я приглашен на ланч в Чекерс{2}.
— Никто мне этого не сказал. — Мистер Скруп погрустнел. — Но отчего вам не поехать туда? Я слышал, кормят там отменно. И трудно найти лучшее алиби, чем премьер-министр.
— То есть деньги отвезете вы?
— Вместо сэра Вернона Филмера? Разве я похож на него? Но я постараюсь найти человека, который с большого расстояния наверняка сойдет за вас. Насколько я понимаю, от него потребуется сущий пустяк: оставить деньги в определенном месте, где потом их сможет забрать шантажист. Это же стандартная процедура. Далее он сообщает: «У меня есть письмо, написанное на борту „Ледиберд“ в сентябре 1909 года. Не говорите мне, что вы о нем забыли», — Скруп вскинул глаза на сэра Вернона. — Вы забыли?
— Нет.
— Хорошо. Тогда вам лучше рассказать мне, о чем речь.
В тот летний день на борту «Ледиберд» было трое: Роберт Хейфорт, владелец судна, Филмер и матрос из местных, Тауэр. Они ловили рыбу недалеко от берега. Хейфорт, крепкий парень и отличный пловец, предложил искупаться. Ветер свежел, поднявшаяся волна не радовала глаз, и Филмер остался на борту. Хейфорт, который воспринимал купание как заплыв на полмили туда и полмили обратно, плавал уже десять минут, когда, совершенно неожиданно…
— Он шел на меня, пряча правую руку за спиной. Я никогда его не любил, как и все остальные, но с яхтой он управляться умел, поэтому Хейфорт часто нанимал его. В руке Тауэр держал за горлышко разбитую бутылку. Он… он обвинил меня в том… — Лицо сэра Вернона перекосило: даже мысль о чем-то подобном вызывала у него отвращение. — …что я водил шашни с его женой.
— А вы водили?
Сэр Вернон презрительно глянул на него и продолжил:
— Я спросил, о чем он, черт побери, говорит. Подумал, что он пьян. Он ответил, что, после того как он со мной разберется, на такое лицо не позарится ни одна девушка, — не говоря уж о чужих женах. Это было ужасно. Разбитая бутылка — страшное оружие, а матрос, конечно, был куда мощнее меня. Хейфорт скрылся из виду и уплывал все дальше. Я был во власти Тауэра. В живых мог остаться только один. Я обезумел.
Он налил себе бренди, выпил одним глотком. «Еще момент, — подумал Скруп, — и вся прошлая жизнь промелькнет у него перед глазами. Ну почему речь политиков всегда состоит из одних клише?»
— И вы его убили. Как?
— До сего дня я понятия не имею, как мне это удалось. Я словно обрел силу супермена. Полагаю, сказались страх и крайнее возмущение тем, что он выбрал подобное оружие.
— Вы его убили, а потом никак не могли остановиться.
— Да.
— А когда наконец оторвались от него, ни о какой самообороне не могло быть и речи. Все выглядело как заранее продуманное, тщательно спланированное жестокое убийство. Я прав?
— Да, но ничего этого не было.
— Однако в глазах закона все выглядело именно так. Ладно, потом из-под правого кормового свеса, или как там вы его называете, Хейфорт позвал: «Эй, на борту!» — и вы помогли ему подняться на борт. Он увидел тело и спросил: «Святые угодники, что это?» Вы ему все рассказали. А он согласился вам помочь. Так?
— Согласился на определенных условиях.
— Ах да, теперь понимаю. Это письмо написали ему вы. Полностью оправдали его и взяли всю вину на себя. Зачем понадобилось письмо? Разве он не мог поверить вам на слово?
— Если бы со мной что-то случилось, а потом тело бы всплыло…
— Да, у него возникли бы проблемы, потому что, — поправьте меня, если я не прав, — шашни с женой Тауэра водил он.
— Да. Я не имел об этом ни малейшего понятия, но, как я предполагаю, кое-кто догадывался.
— После того, как он убрал письмо в карман, вы пошли в море: как вы сами сказали, ветер свежел, и потом можно было сослаться на то, что Тауэра смыло за борт. Не пытались спасти его?
— Начался шторм, и мы смогли отдать швартовы только в три часа утра. А его смыло за борт сразу после полуночи. В темноте, в такую погоду, вдвоем, что мы могли сделать? Мы чуть было не последовали за ним. Я уже попрощался с надеждой вновь увидеть сушу.
— Убедительно. И никто ничего не заподозрил?
— Насколько мне известно, нет. Он был отъявленным мерзавцем. Никто не пожалел о его смерти.
— Даже жена?
— Особенно она. — Сэр Вернон откашлялся и добавил: — Мне следовало объяснить, что на кону стояла моя дальнейшая карьера и другого пути у меня просто не было. Я только что закончил Оксфорд, получил блестящие рекомендации…
— Да, конечно, но эти аргументы годятся разве что для архангела Гавриила или кого-то в этом роде. Сейчас речь о том, чем вышибают из седла политиков, и здесь у нас пули крупного калибра. — Он взял со стола письмо. — Вы думаете, это Хейфорт?
— Разумеется, такое исключить нельзя. Но, возможно, он умер, и кто-то нашел мое письмо среди его бумаг. Во время войны наши пути разошлись, а потом я о нем ничего не слышал.
— Он на такое способен?
— Тогда, разумеется, не был, иначе я бы с ним не дружил. Но он всегда был опрометчив, возможно, ему досталось на войне, для него наступили тяжелые времена, вот он и докатился… до такого. Война (сэру Вернону поучаствовать в ней не довелось) не идет людям на пользу.
— Это тоже — тема для беседы с Гавриилом. В послании имеются ссылки на какую-нибудь информацию, не связанную с вашим письмом Хейфорту?
— Кажется, нет.
— Например, с чего автор письма взял, что вы водите автомобиль? Очень многие этого делать не умеют.
Впервые за вечер сэр Вернон посмотрел на Скрупа с уважением.
— Это правда, — задумчиво согласился он.
— Тогда вы уже водили машину?
— Через несколько месяцев после того происшествия моя жена подарила мне «роллс-ройс». На свадьбу.
— Поздравляю. Хейфорт с вами катался?
— Возможно. До войны мы виделись довольно часто.
Скруп поднялся, бросил окурок сигары в камин.
— Очевидно, первым делом мы должны найти похожего на вас человека. В пятницу я переночую здесь, чтобы быть с вами, когда вы получите инструкции. — Он достал из кармана блокнот и карандаш. — Поверните голову, я хочу зарисовать ваш профиль. — Карандаш забегал по листку. — Рост у вас пять футов одиннадцать дюймов, не так ли? Думаю, такой человек у меня есть. В автомобильных очках, с укутанным шарфом подбородком его от вас не отличить. Так что никто не поймет, кто отправился на рандеву с шантажистом. Мой человек — его фамилия Дин — войдет в ваш дом в субботу, в восемь утра, через черный ход. С приклеенными усами. Да, забавная нам предстоит операция. Ну вот, не так уж и плохо. — Он поднял блокнот, полюбовался своим рисунком. — Слава богу, что ему нужны только деньги.
— А что еще нужно шантажистам? — пренебрежительно бросил сэр Вернон.
— Места в кабинете министров, — ответил мистер Скруп. — В этом случае моя задача серьезно бы усложнилась.
3
В воскресенье, в половине девятого утра, сэр Вернон Филмер вышел из парадной двери своего дома и направился к гаражу. Это февральское утро выдалось холодным, и он порадовался, что даже для столь короткой прогулки облачился в толстое светло-коричневое пальто и клетчатое кепи. На машине он подъехал к парадной двери и оставил ее там. Мистер Скруп и завтрак ждали его в маленькой столовой. Первый уже принялся за второй.
— А теперь, — начал мистер Скруп с набитым омлетом ртом, — уточним детали. Вы должны быть у пятого мильного камня {3} между Уэллборо и Чизелтоном в половине первого. Вы говорите, что знаете дорогу. Откуда?
— Хейфорт держал свою яхту около Чизелтона.
— Хорошо! Сколько времени ушло бы у вас на дорогу?
— Три часа.
— Значит, и Дин должен добраться туда за три часа. Мы с ним все оговорим и вы покажете на карте нужное место. Что там за рельеф?
— Голая равнина. Ни домов, ни деревьев, насколько я помню, скрыться абсолютно негде. И дорога прямая, как стрела, на протяжении десяти или двенадцати миль.
— Вы прячете деньги за мильным камнем, просто кладете их за него, чтобы они не попались на глаза случайному человеку, доезжаете до Чизелтона, там разворачиваетесь и возвращаетесь в Лондон другой дорогой. Очевидно, он проследит за вами до самого мильного камня. Возможно, он и сейчас где-то недалеко от вашего дома, вчера вечером, судя по штемпелю, он точно находился в Лондоне, то есть всю дорогу будет ехать позади вас. Впрочем, особого значения это не имеет, потому что мы готовы к такому повороту событий. Дин в ваших пальто и кепи безусловно сойдет за вас. Так что с этим все ясно.
Сэр Вернон взял письмо, перечитал еще раз.
— Вы все время говорите о нем. А вам не приходило в голову, что тут работает целая банда?
— Во главе с умником, мозговым центром, который, как паук, оплел всех и вся своей паутиной? — предположил мистер Скруп.
— Вы обратили внимание на его слова о том, что один из его людей будет следить за моим домом, второй будет в Чизелтоне, чтобы убедиться, что я возвращаюсь в Лондон другой дорогой, третий заберет деньги, а он сам…
— Уже четверо. А с профессором Мориарти, Тузом Пик и Красной Энн получается семь. Мне надо набраться побольше сил. Позволю себе еще один гренок.
— Как я понимаю, — от голоса сэра Вернона веяло арктическим холодом, — вы думаете, что все это пустые слова.
Скруп отодвинул гренок и заговорил серьезно:
— Я скажу вам, что я думаю, а потом поделюсь своими планами. Вы платите за угощение, поэтому имеете полное право все знать. Я думаю, если два молодых человека вышли в летний день на яхте в море, они не надевали непромокаемые плащи. Я думаю, если один из них только-только в отчаянной схватке спас себе жизнь, то находился в состоянии сильнейшего стресса, и рука, которой он писал это письмо, так дрожала, что едва ли суд счел бы его убедительным вещественным доказательством. Я думаю, если маленькая яхта провела в штормовом море восемь часов, то фланелевые костюмы этих молодых людей промокли насквозь. Наконец, я думаю, что этот внезапно налетевший шторм смыл даже саму возможность подозревать вас в убийстве. А мистер Роберт Хейфорт, найдя в кармане сложенный листок мокрой бумаги, на котором не смог разобрать ни слова, выбросил его, смеясь над нелепой осторожностью, заставившей запастись этой охранной грамотой. Как выглядит этот листок через тридцать лет, я даже представить себе не могу. Короче, сэр Вернон, вы можете не сомневаться: если шантажист — Хейфорт, в суде ему будет нечем козырять, кроме своего слова, И едва ли суд поверит ему, сочтя вас лжецом.
Сэр Вернон позволил себе оживиться.
— Но это же прекрасно, мистер Скруп. У меня просто гора с плеч свалилась.
— Да, но даже при этом он по-прежнему крайне опасен. Поэтому, раз уж шантажистов лучше выводить из игры, я и предлагаю это сделать, при вашей финансовой поддержке.
— Теперь, когда мы знаем, кто он…
— Мы не знаем. Нам лишь известно, кем он был, — лицо и имя тридцатилетней давности. Этого мало. Однако письмо показывает, что он предпочитает знакомые места. Возможно, он где-то там живет, и почти наверняка у него есть автомобиль. Вы изучали историю?
— В Оксфорде на выпускном экзамене по истории я получил «отлично». — В голосе сэра Вернона чувствовалось удивление: он полагал, что об этом всем известно.
— Я говорю не о древней истории. О реальной. Криминальной истории. Нет такого преступления, которое не совершалось бы кем-либо прежде, а следовательно, нет метода раскрытия преступления, который еще не использовался бы для поимки преступника. Если вы знаете историю, вы знаете все. Дело Линдберга {4} вам знакомо?
В ответ сэр Вернон только пожал плечами.
— По завершении расследования они знали все, за исключением сущего пустяка: кто это сделал? Однако он получил выкуп, разумеется, номера всех банкнот переписали, и оставалось только ждать, когда же он воспользуется деньгами. Это была единственная надежда его найти. Но как? К тому времени, когда торговец поймет, какая у него банкнота, он уже забудет лицо человека, от которого ее получил, да и человек этот давно уже исчезнет. Так каков выход? Владельцам всех бензоколонок, принимавших плату за бензин, наказали на оборотной стороне всех десяток записывать карандашом номер заправляемого автомобиля. И у них появилась возможность вечерком, не спеша, сверять пометки на купюрах с имеющимся списком. Просто, но эффективно. И через несколько недель преступника взяли.
— Как оригинально. Так вы переписали номера всех банкнот?
— Естественно. И во второй половине дня я пройдусь по Уэллборо и обо всем договорюсь с местными торговцами. Поскольку я — лицо неофициальное, это будет стоить денег. Но к тому времени, когда подойдет срок второго платежа Хейфорту, я буду знать, как он теперь себя называет и где живет. Я скажу вам кое-что еще. Он говорит, что назначит вам вторую встречу двадцать пятого марта в совершенно другой части страны. Этого не будет. Если сегодня его план успешно сработает, а я за этим прослежу, во второй раз он в точности его повторит. Вы все равно ничего не будете знать до последнего момента, а ему не придется искать нового укромного места. Он умен… но и я не промах.
— А что будет после того, как вы его найдете?
— Тогда, — лицо мистера Скрупа озарила счастливая улыбка, — начнется самое интересное.
4
Когда мистера Реджинальда Гастингса арестовали за хранение и сбыт фальшивых денег, он поступил как и положено умному заключенному: послал за мистером Скрупом. К счастью для него, мистер Скруп смог приехать к нему.
— Так что случилось, мистер Гастингс? — Мистер Скруп с интересом оглядел арестованного, признал в нем джентльмена, ступившего на кривую дорожку и уходящего по ней все дальше и дальше, и предложил ему сигарету.
— Благодарю. Меня арестовали бог знает почему, за…
— Да, версия полиции мне известна. Теперь я хотел бы услышать вашу.
— Клянусь вам, я…
— … абсолютно ни в чем не виновен. Естественно. Но нам все равно придется объяснить, каким образом в вашем сейфе оказалась толстая пачка поддельных банкнот и почему некоторыми из них вы расплачивались в магазинах по соседству. Собственно, именно они и вывели полицию на ваш след. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Только одно. Я ничего о них не знаю. Мне их подложили.
— Кто?
— Понятия не имею. Полагаю, какой-нибудь враг.
— И много у вас таких врагов?
— Любой, кто колесит по свету, их наживает.
— Можете назвать кого-то конкретно?
— Нет.
— Понятно. А как насчет тех изъятых в магазинах банкнот, что прошли через ваши руки?
— Они могли пройти через многие руки. Почему выбрали именно меня?
— Очевидно, потому, что в вашем сейфе хранился большой запас точно таких же банкнот. Ситуация нерадостная, мистер Гастингс. Враг мог подложить поддельные банкноты в ваш сейф, но он никак не мог заставить вас расплачиваться ими в магазинах. Законы циркуляции денег гласят, что несколько фальшивых банкнот могли пройти через ваши руки, но этими законами не объяснить, почему они в изрядном количестве хранились в вашем сейфе. Нам нужна более убедительная версия.
— Убедительнее правды я ничего сказать не могу.
— А правда в том, что вы понятия не имеете, как эти банкноты попали в ваш сейф.
— Не имею. Для меня это неразрешимая загадка.
— Тогда, — мистер Скруп поднялся, — позвольте откланяться. Если позволите, один совет. Версия, которую вы расскажете какому-то другому солиситору, не обязательно должна быть правдивой, но от нее требуется, чтобы она звучала как правда, чтобы он хоть на какое-то время поверил, что такое возможно. — Он с улыбкой протянул руку. — Удачи вам с вашими выдумками.
Мистер Реджинальд Гастингс пожимать руку не стал.
— Подождите. — Он принялся глодать ноготь указательного пальца.
— Думаете? — полюбопытствовал Скруп.
— Я могу обо всем рассказать и вам. Я их нашел.
— Это лучше. Гораздо лучше. Где?
— Спрятанными под каким-то камнем.
— Знаете, я думаю, что и этой версии недостает убедительности. Все-таки не так часто удается найти столь крупную сумму. Вы не могли не запомнить, что это за камень и где он находится.
— Да, конечно, если вас интересует место. Это под пятым мильным камнем по дороге Уэллборо-Чизелтон.
— Вы считали камни… или запомнили выбитую на нем цифру?
Мужчина, называвший себя Реджинальдом Гастингсом, сердито глянул на солиситора.
— Что вы хотите этим сказать? На камне была надпись: «Уэллборо, 5 миль». Не мог же я ее не заметить.
— Вы заглядывали за все мильные камни?
— Так уж получилось, что я присел около него. Решил отдохнуть. Удобно, знаете ли, привалиться к камню спиной. Заметил, что земля рыхлая, словно ее недавно вскапывали, из любопытства разрыл ее…
— И воскликнул: «Эй, а что это здесь лежит?»
— Совершенно верно.
— И что там лежало?
— Пакет, набитый банкнотами по одному фунту. Чертовски странно, подумал я.
— Но тем не менее вы их пересчитали. Сколько набралось?
— Пятьсот, пачками по сто фунтов.
— А шестью неделями позже в вашем сейфе нашли девятьсот пятьдесят. Никто бы и слова об этом не сказал, будь это кролики. Но фальшивые казначейские билеты…
— Должно быть, я ошибся в подсчете. Наверное, в пакете лежала тысяча фунтов.
— Сколько бы в нем ни лежало, пятьсот или тысяча, вы решили их украсть.
— Простите?
— Вы хотите признать себя виновным по другому обвинению: кража найденного имущества, не так ли?
Мистер Реджинальд Гастингс вновь стал грызть ноготь указательного пальца.
— Да. Я их украл. Именно так. Нашел и присвоил. Это же не столь серьезное обвинение, не так ли? Что ж, теперь вы знаете правду.
— По крайней мере, мы к этому идем. Итак, деньги вы нашли случайно, решили никому о них не говорить, сунули в карман и уехали с ними?
— Совершенно верно.
— Заправляли автомобиль бензином по пути домой, расплатившись одной из фунтовых банкнот?
— Нет, — в удивлении ответил Гастингс. — Я заправился, когда выехал из дома. А что?
— Я вот думаю, с чего бы человеку, который в холодное, морозное утро едет по дороге Уэллборо-Чизелтон, вдруг останавливаться у пятого мильного камня, приваливаться к нему, а не к мягкой спинке сиденья, заглядывать за него, ковыряться в…
Мужчина, называвший себя Реджинальдом Гастингсом, вскочил на ноги, злобно воскликнул:
— Что это все значит? Вы пытаетесь заманить меня в ловушку?
— Все эти вопросы будет задавать вам и прокурор, только куда более дотошно. Вот я и пытаюсь показать, с чем вам предстоит столкнуться.
— Извините. Я понимаю, однако, — он деланно рассмеялся, — я, разумеется, нервничаю из-за всей этой истории. Могу вам поклясться — и это чистая правда: о том, что деньги фальшивые, я не имел ни малейшего представления. И нашел я их там, где и сказал.
— Зная, что они будут там лежать?
— Я изложил вам свою версию и буду на ней настаивать. Я нашел деньги случайно, И пусть они делают с этим что хотят. Это все, в чем меня можно обвинить.
— Да перестаньте, они смогут и кое-что еще на вас повесить. Теперь они знают, что вы нашли деньги случайно, они знают, где вы случайно их нашли, а что вы скажете им насчет того, когда вы случайно их нашли?
— Когда?
— Назовите время… Когда?
— Точной даты я не помню. Это важно?
— Зависит от того, какую дату вы не помните.
Мистер Реджинальд Гастингс вытер лоб тыльной стороной ладони.
— Я просто представить себе не могу, к чему вы клоните.
— Меня интересует день, который вы не можете вспомнить: когда вы вылезли из своего автомобиля, привалились к мильному камню и случайно нашли пакет с банкнотами. Хотя бы приблизительно.
— Где-то в первую неделю февраля. Вы довольны?
— Вполне. Первой фальшивой банкнотой расплатились в «Лайон гараж» в Чизелтоне восемнадцатого февраля. Так что все сходится. А как насчет второй даты? Когда вы вновь вылезли из автомобиля, привалились к пятому мильному камню и случайно нашли второй пакет с деньгами?
Мистер Реджинальд Гастингс облизнул губы.
— С чего вы решили, что был и второй раз?
— В вашем сейфе найдены два пакета. В одном, вскрытом, лежали четыреста пятьдесят фальшивых банкнот. В другом, запечатанном или, возможно, вскрытом, проверенном и вновь запечатанном, — пятьсот.
— Одну минутку.
— Не торопитесь.
— Я могу это объяснить. Как-то разом вспомнилось. Пакет, который я нашел…
— В первую неделю февраля?
— Да. В действительности там было два пакета, связанные вместе. Я вскрыл верхний и обнаружил в нем пятьсот банкнот по одному фунту, вот почему я только что и сказал, что нашел за камнем пятьсот фунтов. Я просто забыл о втором пакете, поскольку его не вскрывал. Очевидно, в нем тоже лежали пятьсот фунтов. В сумме получается тысяча, о чем вы совершенно справедливо и упомянули. — Он вновь провел тыльной стороной ладони по лбу. — Ума не приложу, как я мог это забыть.
— Отчего же. Это вполне естественно. Тогда нам остается лишь объяснить, — весело продолжил мистер Скруп, — каким образом во втором пакете деньги лежали завернутые в страницу «Уэстер морнинг ньюс», датированную двадцать четвертым марта.
— Я… я…
— Вы собираетесь сказать мне, что двадцать пятого марта внезапно решили достать деньги из второго пакета и завернуть их во вчерашнюю газету. А выбор «Уэстерн морнинг ньюс», наверное, обусловлен тем, что, живя на восточном побережье, вы стараетесь поддерживать разумный информационный баланс, знакомясь с новостями западного. Мне-то вы можете это сказать, мистер Гастингс, я натура романтическая. Но, пожалуйста, не говорите этого двенадцати твердолобым английским присяжным.
Реджинальд Гастингс хватил кулаком по столу и воскликнул:
— Черт бы его побрал, он меня подставил!
— Кто?
— Лицемерный дьявол!
— Лицемерный дья…? О ком вы? — спросил мистер Скруп.
— О достопочтенном сэре Верноне Филмере, — выпалил Гастингс. — Ладно, теперь вы знаете все. Этими деньгами он оплатил мое молчание. Он убил человека, жестоко убил, этот… достопочтенный. Вы хотите, чтобы я сказал правду в суде. Ладно, я ее скажу… и мы оба пойдем ко дну.
Мистер Скруп вновь поднялся.
— В суде вы можете говорить что угодно, мистер Гастингс, но вам придется воспользоваться услугами другого адвоката. Я же должен сообщить вам, что у меня есть одно незыблемое правило — не защищать шантажистов. С другой стороны, все, что вы мне рассказали, — строго конфиденциальная информация, и я ни при каких условиях не предам ее огласке. Но, перед тем как откланяться, хочу предупредить вас, что за шантаж закон карает практически так же строго, как за убийство. Любое письменное свидетельство вины сэра Вернона Филмера попадет в руки полиции, и вы не сможете использовать его в суде. А бездоказательное обвинение в убийстве, которое вы сделаете, защищаясь от предъявленного вам обвинения, только усугубит ваше положение и приведет к ужесточению наказания. Если вы позволите дать вам непрофессиональный совет, рекомендую не признавать своей вины по предъявленному обвинению и не предъявлять суду никаких улик, с тем чтобы ваш адвокат мог представить вас невинной жертвой заговора.
Он взял шляпу и направился к двери.
— Между прочим, — добавил мистер Скруп, остановившись у порога, — если вдруг станет известно, — хотя оснований для этого нет, что я отказался защищать вас, не думайте, что вам это повредит. — Брови весело изогнулись. — Наоборот, пойдет на пользу. Почему-то среди судейских бытует мнение, что я защищаю только виновных.
5
Мистер Уотерстон положил ключи в карман, снял трубку.
— Уотерстон слушает.
— Занят?
— Перевожу дух.
В трубке раздался добродушный смешок.
— Кто-нибудь нас слушает?
— Мой дорогой друг, как можно?
— Хорошо. Я подумал, что тебе будет интересно. Твой друг может пять лет ни о чем не беспокоиться.
— Пять лет? А они не могут превратиться в четыре?
— Ну, в принципе, могут.
— Потрясающе! Я тебя поздравляю. Этим утром я читал об одном интересном судебном процессе: изготовление фальшивых денег и их сбыт, и, как ни странно… но это, разумеется, совпадение.
— Безусловно. Вообще-то респектабельному семейному адвокату негоже читать криминальную хронику.
— Случайно попалась на глаза. Скажи мне, а где ты взял наживку? Надеюсь, мой вопрос тебя не обидит?
— Отнюдь. Должок давнего клиента.
— Его оправдали?
— Естественно. Он давно уже встал на путь исправления.
— И кто это говорит: он или ты?
— Мне никогда не приходилось защищать одного человека дважды.
— Значит, он действительно на правильном пути. И что, по-твоему, произойдет через пять, а возможно, через четыре года?
— Надо ли заглядывать так далеко вперед? Пусть будущее позаботится о себе. Но если ты хочешь услышать мое личное мнение…
— Буду тебе очень признателен.
— Я думаю, ты потеряешь важного клиента, а страна — уважаемого политика. И совершенно неожиданно.
— Ага! Этого я и боялся. — Мистер Уотерстон хохотнул. — Знаешь, а ведь ты у нас озорник. Налицо самый натуральный шантаж, да и вообще, наверное, во всем уголовном кодексе не осталось ни одного преступления, которое бы ты не совершил, чтобы шантажисту воздали по заслугам.
— Видишь ли, — в голосе собеседника мистера Уотерстона послышались извиняющиеся нотки, — я не люблю шантажистов.
— Я тоже.
— Но раз уж у нас пошел такой разговор, я не люблю и сэра Вернона Филмера.
— И правильно! — радостно воскликнул мистер Уотерстон.
Комментарии
1
Квартальный день — день квартальных платежей. В Англии — 25 марта, 24 июня, 29 сентября и 25 декабря.
(обратно)2
Чекерс — загородная резиденция премьер-министра в графстве Букингемшир.
(обратно)3
Мильный камень — камень с указанием расстояния в милях, по-нашему — километровый столб.
(обратно)4
Линдберг Чарльз Огастес (1902–1974) — американский летчик, общественный деятель. 20–21 мая 1927 г. первым совершил перелет через Атлантику. В 1932 г. национальной сенсацией стало похищение, а потом убийство его полуторагодовалого сына.
(обратно)Примечания
1
Судебные юристы (адвокаты) в Великобритании подразделяются на 2 категории: барристеров и солиситоров. Барристер (англ. barrister) — категория адвокатов в Великобритании, которые ведут дела. Барристеры — адвокаты более высокого ранга чем солиситоры. Солиситор (англ. solicitor) — категория адвокатов в Великобритании, ведущих подготовку судебных материалов для ведения дел барристерами — адвокатами высшего ранга. Солиситоры также работают юрисконсультами в различных организациях и имеют право вести судебные дела в судах низших инстанций (магистратных судах графств и городов-графств).
(обратно)
Комментарии к книге «Не люблю шантажистов», Алан Александр Милн
Всего 0 комментариев