«Пройдя долиной смертной тени – 2»

Пройдя долиной смертной тени – 2 (fb2) - Пройдя долиной смертной тени – 2 967K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Варавин

Александр Варавин Пройдя долиной смертной тени — 2 «Благость и милость Твоя…»

Часть первая Джанкри

На отвесной скале, на одном из самых высоких пиков хребта Улан Шари Даба, у самой кромки обрыва сидел, скрестив ноги, и глядел вниз человек в синем кафтане. Круглые глаза с интересом всматривались в построения тибетской армии и боевые порядки войск Тан в долине, зажатой между скал. Длинный клювовидный нос человека с удовольствием втягивал морозный разреженный воздух, и выдыхаемый им пар призрачным облачком поднимался вверх, в синюю прозрачную высоту.

Прозвучали звуки боевых труб, и наступавшая с северо-востока китайская конница ринулась в атаку на тибетские порядки, укрепившиеся внизу, в тени хребта. Тучи стрел встретили китайских всадников на подходе к позициям тибетского войска. Ржание лошадей, вопли раненых и боевые кличи заполнили долину и, отразившись от окружающих скал, донеслись до человека, сидящего на утесе. Китайцам удалось выровнять боевой порядок, и поредевшая, но все еще опасная конница рванулась на закованных в светлые доспехи тибетцев. Над укреплениями, под вой шаманских горнов, взвились тибетские флаги с разинувшим пасть львом. Громовой звук ритуальных барабанов накрыл атакующую конницу, сбив лошадей с галопа и затормозив волну наступления. Тибетские шаманы, сидящие за каменным валом во второй линии обороны, сверкая яркими плюмажами из павлиньих перьев, били в огромные барабаны, танцевали и хором пели мантры.

Коннице удалось опрокинуть первую линию лучников-тибетцев, но серый туман, возникший из-за шаманского вала, перекатился через ограждение и накрыл волну атакующих.

— Мало! Юло! — обернувшись, негромко позвал человек в синем.

Из-за каменного острого пика за спиной сидящего вышли два молодых человека в расшитых золотом халатах. Подбежали к сидящему и встали за его спиной.

Человек в синем наклонился над обрывом и, разведя руки, будто зачерпнул происходящее в долине и поднес к своим глазам. Картина боя приблизилась на уровень глаз сидящего, и все трое принялись разглядывать, как в сером тумане, окутавшем китайскую конницу, начали всплывать и кружиться отвратительные морды полупрозрачных существ, разевая пасти, выпрыгивая и ныряя обратно в серое месиво. Вопли боли разрываемых демонами китайских солдат пронзительным эхом метались между гранитных стен и, угасая, растворялись в безумной пляске битвы. Туман наполнился красным…

— Господин, — почтительно обратился к сидящему тот, кого звали Юло. — Вы думаете, что когда-нибудь они будут готовы?

Тот, кто звался Мало, протянул человеку в синем деревянный посох с навершием в виде пятиугольной звезды.

Человек в синем разочарованно покачал головой, принял посох и встал, выпрямившись во весь свой гигантский рост.

— Они никогда не будут готовы, — громко сказал он и ударил посохом о вершину скалы.

— Так пусть же бродят во тьме, как безумные звери, до самого конца Кали-Юги!

Снежный смерч, поднявшийся на краю скалы от удара посоха, скрыл всех троих. Только очень зоркие глаза могли бы заметить очертания трех огромных воронов, улетающих прочь от вершины на север…

Эрик проснулся в холодном поту и вздрогнул от страха. Сердце глухо и быстро забилось. За стеклом автобуса, сквозь свое собственное отражение он отчетливо видел фигуру Лугонга. Держа левую руку перед лицом, тот медленно вращал указательным пальцем, будто наматывая на него невидимую нить. Эрик понял, что окончательно сходит с ума. Автобус двигался по темной дороге, уверенно приближаясь к огонькам Кодари. В салоне царил полумрак и почти все пассажиры спали, кто как сумев пристроить голову. Сосед слева, русский парень, с которым он так некстати разговорился, запрокинув голову назад, похрапывал с открытым ртом. Эрик снова глянул в окно. Призрак Лугонга все так же висел за стеклом. Галлюцинация? Он помотал головой и протер глаза. Клеймо на груди начало теплеть и руки противно задрожали. Достав из кармана портмоне, он, не понимая зачем, засунул его под войлочную обивку справа под сиденьем.

В голове словно что-то щелкнуло и Эрик почувствовал, что больше не в состоянии управлять своими движениями. Его тело, будто механическая игрушка, поднялось с сиденья и, подхватив рюкзак, осторожно перелезло через соседа. Как лунатик, он с трудом зашагал по проходу в сторону водителя, с которым также происходило что-то странное. Вцепившись в рулевое колесо, тот медленно давил на педаль тормоза. В глазах его плескался страх. Автобус плавно остановился и Эрик вышел наружу, уже убедившись, что сопротивляться бесполезно. У припаркованного на обочине пикапа стоял Лугонг и, гнусно улыбаясь, продолжал вращать пальцем. Эрик, дергаясь как марионетка, подошел к машине и залез на пассажирское сиденье. Рассудок словно плавал в густом тумане. Только одна мысль сверлила голову: это конец… все, это конец…

Лугонг уселся рядом и завел двигатель. Невидимые нити, державшие Эрика внезапно исчезли. Обмякнув всем телом, он навалился на дверь, ударившись головой о стекло.

Автобус тронулся, объехал пикап и исчез в темноте за поворотом.

— Ты действительно думал, что сможешь убежать? — глухо спросил Лугонг, глядя перед собой.

— Не знаю… — обреченно прошептал Эрик. — Просто… я очень испугался. Ты обманул меня.

— Твой дед обманул тебя и всех нас. Он украл то, что принадлежало нам тысячелетия. Мы сохранили Дордже ценой сотен жизней во времена дхармараджи. Шены многих поколений сознательно шли на смерть ради наследства Шенраба. Ты должен был заплатить за преступление своего деда, пока мы его самого еще не нашли. Ты убил истинного шена и прервал его линию.

Неожиданно Эрик почувствовал гулкую, почти звенящую пустоту внутри себя. Страх за свою жизнь, боязнь Лугонга, тревога и беспокойство — все растворилось в этой пустоте и исчезло бесследно. Он, словно перейдя внутренний предел, окончательно смирился со своим концом. Хотелось только, чтобы это произошло быстро.

— Я знаю, что вы хотели сделать со мной. Я видел там всех этих людей и понимаю какие страдания они испытывают. Будьте вы прокляты.

Не отвечая, Лугонг включил фары и, тронувшись с места, развернулся и поехал в обратном направлении. Через сотню метров свернул направо на еле заметную глинистую проселочную дорогу.

— Ты видел не всех, — заговорил он. — Только тех, кто еще живет человеческими страстями и желаниями. Отсюда и их страдания. Проходит время и постепенно сознание освобождается от всего земного. Мы выбираем тех, кто очистился и отводим в области небес. Этим людям больше не потребуется перерождение, они готовы к вечному существованию среди дэвов.

Эрик не поверил ни единому слову. Слишком хорошо помнил свое отчаяние и ужас там, в нижнем мире.

— Тысяча лет в аду? Почему? Потому, что какой-то шаман не хочет умирать?

— Не в аду, в чистилище, как я тебе уже говорил. Всех христиан это тоже ждет, безо всякого участия злых шаманов. И если ты не избавишься от мусора земной жизни, чистилище обернется адом.

— А ты, добрый шаман, хотел меня убить, чтобы я отправился прямо в рай?

Он уже не боялся разозлить Лугонга, полностью приняв свою участь.

— Ты собирался украсть Дордже, и я должен был тебя остановить.

— Я не собирался… — возразил Эрик, но запнулся, вспомнив свои ощущения в тот момент в пещере. Словно невероятной мощности магнит тянул его к Дордже, парализуя волю и способность рассуждать и чувствовать.

— Может и собирался, — неуверенно прошептал он.

— И я хотел тебя убить, — спокойно произнес Лугонг. — Но не смог. Вспомни, как твое тело в одно мгновение переместилось в сторону. Как ты это сделал, если даже не слышал и не чувствовал меня?

— Наверное, инстинкт какой-то… или предчувствие. Я услышал звук…

— Никакого звука не было, и инстинкт не поможет человеку в поединке с шеном. Это была сила Дордже, которая до сих пор находится в твоем теле и сознании. Истинный шен не может уничтожить сосуд, который содержит хотя бы часть силы Шенраба. Кто угодно может, но не шен. Думаешь, я не смог бы прирезать тебя, пока ты, дрожа от страха, слезливо копался в драгоценных бумагах своего деда? Я наблюдал за тобой.

Эрик чувствовал, как со словами Лугонга ненависть и неприязнь к нему постепенно исчезают и превращаются в спокойную доброжелательность к собеседнику. Однако, помня о случившемся с ним кошмаре, изо всех сил старался поддерживать в себе тлеющие угли злости. Он понимал, что Лугонг сознательно подавляет его волю и пытается внушить ему свое представление о происходящем, и это ему почти удается. Эрик решил сопротивляться до конца.

— Но ты причинил мне вред, — стараясь говорить твердо, сказал он. — Ты ранил меня своим ножом.

— Я очень силен физически, — спокойно, без какой-либо тени высокомерия или бахвальства, сказал Лугонг. — И мой тесак прекрасно заточен. Что с твоей раной сейчас?

В первые часы и дни после обряда Эрик, погруженный в кошмар пережитого, даже не обращал внимания на глубокий порез на правом плече. Однако боль, насколько он мог вспомнить, исчезла буквально на следующий день. Он машинально засунул руку под футболку. На месте пореза — чуть выпуклый, но безболезненный шрам. Прошло всего четыре дня. Эрик пытался сообразить, обрабатывал ли он рану или принимал какие-то лекарства.

— Вспомни, когда ты последний раз ел или пил? — напомнил о себе Лугонг.

— Я пил виски в автобусе, а воду еще на твоей горе. Ел чипсы. Один парень меня угостил.

— И это все?

— Видимо, только это… — Эрик задумался. — Так значит, я…?

— Нет, — Лугонг улыбнулся, — ты не получил своего бессмысленного бессмертия. Но сила Дордже меняет тебя, и ты можешь воспользоваться шансом принести хоть какую-то пользу этому миру. Твое нахождение сейчас в мире живых — результат моей ошибки. Но из нее можно извлечь пользу, для тебя и для других.

— В чем же была твоя ошибка? — угрюмо поинтересовался Эрик.

— Я хотел, чтобы ты остался в теле старого шена в нижнем мире, а он, в свою очередь должен был выйти в твоем, с печатью Шенраба. В этом случае, сила Дордже вернулась бы к шенам. Я не понял того, что энергия Дордже уже проникла в твое сознание и ты сумел выйти.

— Для меня это звучит еще хуже, чем просто убить. Почему я должен расплачиваться за ваши ошибки и зло?

— Тебе следует понять, что мы живем так уже тысячелетия. Ошибка была совершена в тридцатых, когда Квотухту, движимый безумными планами, распорядился передать Дордже твоему деду. Твой дед обманул и исчез. Использовать твое тело, наследника своего деда, как сосуд для силы Шенраба, было единственным шансом для нас. Вернуть то, что было украдено.

Подобный обряд проводился лишь однажды в моей линии. Я не принимал в этом участия. Только читал старые рукописи и расспрашивал знающих о такой возможности. Обычно замена тела Наставника, линия которого не должна прерваться, проводится без привлечения силы Дордже. Нужен только носитель тела, чтобы провести его через мир нагов. В твоем случае, признаю, мы поддались жажде вернуть наше наследство. Мне еще предстоит расплачиваться за эту ошибку.

— Я не буду возражать, если ты проведешь тысячу лет в полудохлом теле какого-нибудь старика, в нижнем мире, — пробурчал Эрик. — Так в чем же ты ошибся?

— Эрик, — мягко и вкрадчиво произнес Лугонг, — ты же не идиот. Каким образом, ты полагаешь, ты смог заставить фактически мертвое тело Тонпа двигаться? Своей волей? Неукротимым желанием жить или с помощью своего бога? Шестьдесят лет отшельник провел в самадхи, ожидая твоего появления. До того, как ты приехал, я навещал его десять лет назад. Его сердце билось два раза в минуту. Честно говоря, я не думал, что он сможет дожить до твоего прихода. Только Печать Шенраба, укрепившая твое сознание, дала тебе возможность заставить этот полутруп двигаться. Ты спас себя для мира людей, но убил шена редкой линии. Убил навсегда, безо всякой надежды на возрождение. Согласно нашей традиции, человек, совершивший такое преступление, должен был бы отправиться живым на «небесное погребение». Как и десятки буддистов, тысячу лет назад, которые были наказаны за преступления против шенов.

Эрик знал, что это значит.

«Небесное погребение» — древний тибетский способ избавляться от тел умерших. Говорят, что изначально он возник из-за особенностей почвы в горах. Практически невозможно выкопать могилу в каменной породе, едва прикрытой тонким слоем земли. Позднее этот обряд приобрел сакральное значение. Или ему это значение просто присвоили.

Труп привозили на ровную площадку в горах, где могильщики-рагъяпа особым образом связывали конечности и выгибали голову мертвого назад, фиксируя к заведенным за спину лодыжкам. На теле делалось несколько глубоких разрезов специальным ножом, а голова разбивалась молотом, чтобы дать доступ к мозгу. Стая стервятников, обычно и гнездившаяся на этом «кладбище», пожирала плоть за очень короткое время. Особый способ связывания тела требовался для того, чтобы птицы не растаскивали кости, которые после «очистки» мелко дробились и смешивались с ячменной мукой в единую массу, также предназначенную падальщикам. Когда то, еще в колледже, Эрик видел слайды этих похорон, сделанные каким-то ученым. Стервятники были настолько жирны, что больше напоминали раскормленных индюшек.

Китайские власти запретили этот обряд, но под давлением протестов населения Тибета, снова разрешили, стремясь снизить напряженность на оккупированной территории.

Эрик содрогнулся, представив себе, как могла бы проходить такая казнь. Почти ощутил, как через разрезы на спине отвратительные создания просовывают свои головы внутрь тела, отрывают куски кишечника, рвут печень и легкие… А ты сам, живой и связанный, все это чувствуешь…

Колени задрожали, и озноб прошел по позвоночнику. Он едва сдержал порыв открыть дверь машины и выпрыгнуть в темноту. Лучше сразу в глубокую пропасть.

— Тебе это не грозит, — заметил Лугонг, по своему обыкновению угадав его мысли. — Но ты можешь уйти в любой момент. Никто больше не будет тебя преследовать.

— Ты уже меня преследуешь, — сказал Эрик, дождавшись, пока сердце перестанет прыгать в груди.

— Я хотел, чтобы ты знал, что теперь не сможешь жить нигде, кроме Гималаев. Сила Дордже, оторванная от энергии этих гор и вдали от самого артефакта, просто сожрет твое тело изнутри. Здесь же ты сможешь прожить очень долгую жизнь и принести пользу живым. Кроме того, что ты будешь делать там, в городах, после всего, что увидел и узнал? Продавать машины в автосалоне? Писать диссертации?

Эрик и без поучений Лугонга отлично сознавал, что ему, в общем-то, ехать некуда. И не к кому.

— Я думал о монастыре, — неуверенно ответил он. — Где-нибудь в Лхасе или рядом…

— Возносить хвалы Будде, исполнять глупые ритуалы и заниматься хозяйством? — тянул из него ответы Лугонг. — Ты даже не сможешь раздеться. Любой лама, увидев то, что у тебя на груди, тотчас отправит тебя в темную комнату без окон и дверей. Скорее всего, это будет заброшенная шахта, если не хуже…

— Хватит! — разозлился Эрик. — Хватит меня пугать! Что ты хочешь? Отвести меня снова в свое чистилище?

Лугонг, казалось, даже не обратил внимания на его злость.

— Мы много лет жили без Дордже, хотя знали, что оно рядом. Почти вслепую, почти не имея силы. Этот артефакт нельзя просто найти и взять. Нельзя отнять. Твой дед прошел через очень рискованный ритуал там, в Лхасе, чтобы получить его. Ты его наследник и имел право владеть им. Тебе нужно вернуть его мне через такой же обряд.

— Я и не сомневался, что тебе что-то нужно от меня. Что будет потом? Я случайно упаду в пропасть или меня завалит лавиной, сброшенной кем-нибудь не из ваших?

— Достаточно! — процедил Лугонг сквозь зубы. — Ты думаешь, что я буду тебя уговаривать? Тебя, который всю жизнь только скулил, жаловался, жалел себя и не сделал ничего достойного в жизни?

Лугонг резко затормозил.

— Выходи! — приказал он. — До Кодари километров пятнадцать. Дорогу найдешь сам.

— Нет, я не выйду, — спокойно заявил Эрик, глядя в перекошенное бешенством лицо Лугонга. — И, кстати, как ты это сделал?

Он поднял левую руку и начал вращать указательный палец, сохраняя полную невозмутимость.

В одно мгновение лицо Лугонга снова приобрело доброжелательный вид.

— Ну вот… Я же говорил тебе, что ты меняешься, — проворчал он.

Тьма вокруг машины сгустилась до полной слепоты. Даже в свете мощных фар видно было только подобие колеи. Громадные тени зажимали автомобиль между двух черных отвесных стен. Близился рассвет. Эрик, опустив голову на грудь, задремал. Сквозь сон он чувствовал, как пикап подпрыгивает, рычит двигателем на подъемах и объезжает препятствия, отчего голова болтается из стороны в сторону, с глухим стуком ударяясь о стекло.

Проснулся он, когда начало светать. Лугонг невозмутимо крутил руль, переключал передачи и, казалось, полностью был поглощен вождением.

— Куда мы едем? — с трудом сглотнув вязкую слюну, просипел Эрик.

— К джанкри, — не отрывая глаз от «дороги», кратко ответил Лугонг.

Эрик бросил на него беглый взгляд. Конечно, Лугонг выглядел свежим и бодрым, словно и не провел долгие ночные часы за рулем.

Шаманы Джанкриса. Демонстративно отторгаемая новым боном и буддизмом часть гималайской культуры. Во всяком случае, из официальных заявлений Далай-ламы в изгнании. Хотя и смешно: джанкри на непали и значит шаман. Шаманы шаман. Глупая тавтология. Совершенно безобидная часть населения, никому не приносящая вреда. Даже близ Ступы Боднатх есть декоративное поселение джанкри, для удовлетворения интересов туристов и грошового заработка. Камлание с бубном на свадьбах, изгнание из домов вредных духов, предсказания лучшего будущего. Безобидные аниматоры. Какие отношения у такого, как Лугонг, могут быть с джанкри?

Эрик опустил стекло и с наслаждением вдохнул сухой прохладный горный воздух. Занимался рассвет. Две глиняные колеи с растущими посреди густыми травами затейливо петляли в ложбине между двумя подножиями поднимавшихся отвесных скал. Сочная зелень забиралась с краев ложбины до самого голого камня, словно пытаясь взобраться на гранитные стены и доползти до самого верха. Какие-то растения цвели приятным бледно-розовым цветом.

Он вспомнил грязные улицы ночного Дюссельдорфа, едва освещаемые старыми неоновыми лампами. Мусор, окурки и оберточную бумагу, скребущую грязный асфальт, когда ветер приносил потоки воздуха с Рейна. Может быть, Лугонг прав. И дело не в чертовом клейме. Может быть, и правда — его место здесь, в Гималаях.

Лугонг остановил машину у мшистого валуна, с которого водопадом скатывался ручей, берущий свое начало где-то гораздо выше. Эрик вопросительно посмотрел на Лугонга.

— Тебе нужно помыться, ты сильно воняешь, — бесцеремонно сказал Лугонг и, протянув руку к заднему сиденью, достал сверток какой-то одежды, ветхое полотенце и кусок серого мыла.

Эрик смутился.

— Что, прямо здесь?

— Конечно, душ уже включен, — Лугонг указал пальцем на струйку журчащей воды, падающей с двухметрового уступа.

И в самом деле, Эрик даже не мог вспомнить, когда он мылся последний раз. Подойдя к водопаду, принялся раздеваться. Было холодно.

— Скотч со лба сними, — донесся до него голос Лугонга, стоящего у машины.

Подцепив грязными ногтями край налепленного в несколько слоев скотча, Эрик рванул свою импровизированную повязку, вскрикнув от боли. Ощупал лоб, пальцами ощутив круглый шрам с выпуклыми линиями внутри.

— Что у меня на лбу? — обернувшись, спросил он Лугонга.

— Просто мандала, не обращай внимания, — ответил тот.

Стиснув зубы и зажмурившись, Эрик шагнул под струю ледяной воды. Тело обожгло холодом. Трясясь в ознобе, он как можно быстрее размазал воду по телу и выскочил обратно. Неожиданно, пока размачивал мыло под струей воды, тиснение на груди начало разогреваться. Приятное тепло сразу распространилось по всему телу. Тщательно намылив как можно большую поверхность кожи и волосы, он снова встал под струю. Вода вдруг показалась почти горячей. Выходить из этого «душа» совсем не хотелось. Нехотя покинув водопад, Эрик вытерся полотенцем. В свертке, который дал ему Лугонг, оказался полный комплект одежды: тонкие подштанники и нательная рубашка, теплый кафтан из валяной шерсти со штанами из такого же материала, красный кушак и добротный войлочный колпак, причудливо вышитый бисером. Самым неожиданным предметом в свертке оказались короткие кожаные мягкие сапоги, на толстой, также сделанной из кожи подошве. Сандалии Эрика почти развалились, и он по-детски обрадовался обновке. Носков не было, поэтому пришлось натянуть сапоги прямо на босые ноги.

Когда он вернулся к машине, держа в руках ком своей грязной одежды, Лугонг тоже успел переодеться. Увидев его, Эрик невольно напрягся. Лугонг выглядел точно так же, каким он его запомнил в пещере «мумии». Синий кафтан с широкими рукавами, митра с костяной диадемой и кинжал пхурбу, заткнутый за кушак. Не было только краски на лице. Эрик замедлил шаги и остановился, настороженно глядя на Лугонга.

— Не беспокойся, — Лугонг широко улыбнулся. — Считай это униформой для встречи с джанкри.

— Где твой тесак? — Эрик и не подумал поверить его фальшивой улыбке.

— Лежит на пассажирском кресле, ждет, чтобы ты его взял, — все так же приветливо улыбаясь, сказал Лугонг.

Эрик медленно приблизился к пикапу. Осторожно открыл дверь и, увидев тесак Лугонга, быстро схватил его, направив острие в сторону шамана.

Лугонг рассмеялся.

— Прекрати этот спектакль. Ты же знаешь — я могу разорвать тебя пополам независимо от того, что ты держишь в руках. Но я не в состоянии это сделать. Я же тебе объяснил.

— Я лучше сяду сзади, — успокаиваясь, сказал Эрик.

— Садись где хочешь, — равнодушно ответил Лугонг, — но сначала закопай свою одежду поглубже. Почва у ручья мягкая и влажная. Твой мусор сгниет быстро. Можешь копать моим ножом.

Эрик не стал садиться сзади. Устроился рядом с водительским креслом. Когда машина тронулась, он еще некоторое время держал тесак в руке, но, устав, протянул его Лугонгу.

— Брось его назад, между сиденьями, — сказал Лугонг.

Тесак с глухим стуком упал на резиновый коврик.

Дорога, а скорее, еле заметный трак, заросший зеленой травой и мелким кустарником, который громко царапал днище автомобиля, постепенно изгибалась влево, уходя в небольшой уклон.

— Зачем тебе к джанкри? — спустя минуты спросил Эрик.

— Они обратились с просьбой. Старейшина готов уйти.

— Видимо, сами они не могут, — прокомментировал Эрик. — Я слышал, что это какая-то народность.

— Несколько разных народностей, — кивнул Лугонг. — Шерпа, таманга, магары… Они из самых древних шаманов Гималаев. Их можно отнести к Первичному Бон. Когда Шенраб пришел в Тибет, эти люди не сумели воспринять Силу и Искусство. Я не знаю, почему. Они не шены. Практикуют своего рода бытовую магию и магию природных духов. Лечение, заклинание погоды, гадание. По всем Гималаям они стараются селиться в местах, где проходят границы областей существования. Наверное, это помогает в их обрядах. В серьезных случаях они обращаются к шенам за помощью.

— Я видел их в Индии, в Бенгалии, — вставил Эрик.

Лугонг утвердительно кивнул.

— Зачем ты взял меня с собой, к этим джанкри?

— Рядом с их деревней живет бонец из Пути Шен Видимого Проявления, — пояснил Лугонг. — Он может провести обряд возврата Дордже. Я этому не обучен. Мое дело — мертвые и миры посмертия.

От его слов у Эрика противно засосало в желудке. Во рту мгновенно пересохло.

— А если я откажусь? — хрипло спросил он.

— Тогда нам придется ждать твоей смерти, — пожал плечами Лугонг. — Когда ты умрешь и твое тело полностью разложится, сила Дордже постепенно растворится в окружающих энергиях. Тогда мы сможем провести обряд возврата без тебя.

«Или попросить кого-нибудь меня убить», — подумал Эрик.

И снова: подумал, будто вслух сказал.

— Убивать тебя не имеет смысла, перестань трястись, — сказал Лугонг, «отвечая» на мысль Эрика. — Пока в тебе есть часть силы Дордже, ты можешь быть очень полезен для обрядов любой линии.

— Я шаманить не буду! — зло и твердо сказал Эрик.

Лугонг снисходительно усмехнулся.

— Конечно не будешь. Ты не бонец, а если бы даже и был, то слишком стар, чтобы научиться. Но сейчас ты сам как Дордже, только слабее и можешь ходить в туалет и переваривать пищу.

— И что? Повесите меня стену как амулет или на шею какому-нибудь покойнику?

Лугонг расхохотался настолько оглушительно, что у Эрика заложило уши в тесном пространстве машины.

Пикап взвизгнул тормозами и резко остановился.

В двух метрах впереди трак упирался в сплошную коричнево-зеленую стену кустов, густо переплетенных лианами и колючими ветками. Эта стена поднималась вверх на несколько метров и округло загибалась вперед, словно оплетая верхушку невысокого холма.

Лугонг включил первую передачу и медленно поехал прямо в эту стену. Сначала передний бампер, радиатор и капот начали втискиваться в эту зелень, которая под давлением автомобиля неохотно расступалась перед механической мощью. Эрик увидел, что густо сплетенные ветви перевязаны тонкой бечевой цвета яркой листвы. Не обращая внимания на царапающие краску колючие сучки, Лугонг осторожно двигал пикап вперед. Наступил момент, когда машина полностью оказалась оплетена листьями и ветками. Словно жук внутри огромного куста. Еще пара метров, и автомобиль медленно выполз из живой изгороди в небольшую горную лощину между двух заросших кустами и лишайником подножий крутых горных пиков. Эрик обернулся и посмотрел назад. Изгородь полностью сомкнулась и выглядела совершенно непроходимой. Лугонг выключил двигатель.

— Мы должны сидеть и ждать хозяев, — негромко сказал Лугонг. — Такова традиция.

Эрик принялся рассматривать лощину, которая была шириной метров пятьдесят, через лобовое стекло.

Вдоль левого подножия довольно густо росли сосны и какие-то хвойные деревья, название которых он не знал. Между деревьями он разглядел причудливые хижины из бамбука, скрепленные раствором. Крыши и стены этих хижин были покрыты густой растительностью так плотно, что возникало впечатление, что эти сооружения — часть самого леса. Далее, за хижинами, тесно прижавшись к камням, горел костер, на котором стоял большой котел с каким-то кипящим варевом. Дым от костра поднимался прямо в кустарник, растущий на пологом склоне, и исчезал в нем, полностью растворяясь среди листвы. Правую сторону лощины ограничивала бугристая стена из огромных валунов, нагроможденных в бесформенную кучу, по какой-то прихоти природы. Десятки мелких водопадов струились с этих гранитных глыб и падали в длинную, видимо искусственную канаву, сливаясь в один бурлящий ручей. Ручей исчезал где-то в дальнем конце лощины. Поверх камней были видны густые заросли травы и молодых деревьев, покрывающих все подножие скалы.

Середину открытого пространства занимала глинистая, идеально круглая утрамбованная площадка, в центр которой был вкопан пятиметровый деревянный столб. От вершины столба к краям площадки ко вбитым в землю деревянным колышкам были привязаны веревки с разноцветными бонскими флажками. Эрик собрался было спросить, сколько им еще сидеть в машине, но в этот момент из последней хижины, пританцовывая, вышла процессия.

Впереди шли двое мужчин, одетых в просторные белые сари, стянутые на плечах красными лентами. Эрик пристально вгляделся: настоящее женское индийское сари. Никаких сомнений. Один из мужчин выглядел гораздо старше второго. Головы обоих были украшены деревянными клобуками с ниспадающими на плечи покрывалами. Оба держали в левой руке по рамочному барабану, а в правой по бедренной кости какого-то животного.

Четыре приставных шага, четыре синхронных удара в барабаны и минутное кружение на месте. Подолы обоих сари поднимались и кружились в виде грибных шляпок, обнажая длинные подштанники и щиколотки, украшенные браслетами из бисера. Позади мужчин шли две женщины в пестрых халатах, полностью повторяя движения мужчин. Процессия дошла до центра площадки и остановилась у столба, опустив руки и головы.

— Делай как я, — Лугонг подал Эрику знак выходить.

Почти одновременно они вышли из машины. Лугонг скрестил руки внизу живота и двинулся к центру площадки, величавой походкой. Эрик как сумел сымитировал его движения и, стараясь не отставать, зашагал, держась справа от него. Они остановились на границе круга, не шевелясь и сохраняя молчание. Через несколько минут старший из джанкри, ударив один раз в свой бубен, громко прокричал длинную фразу на каком-то языке. Лугонг, чуть склонив голову, ответил на эту тарабарщину несколькими странными словами. Эрик понял, что официальная часть закончилась. Процессия поспешила к прибывшим, склонясь в низком поклоне. Старший подошел к Лугонгу и, взяв обеими руками его левую руку, несколько раз приложился лбом к тыльной стороне ладони. Затем подошел к Эрику и проделал то же самое. Эту церемонию повторил младший и обе женщины.

Но один инцидент смутил Эрика. Когда старшая из женщин взяла его за руку, ее будто тряхнуло током. Взглянув в его глаза, женщина рухнула на колени. Он растерялся и покраснел, оглядываясь на Лугонга. Тот выкрикнул что-то повелительное. Так же поступил и старший из мужчин. Женщина вскочила на ноги и, смешно семеня ногами, не поворачиваясь спиной, заспешила назад к хижине. Не понимая, что произошло, Эрик почувствовал, что внезапно и обильно вспотел.

— Все в порядке, — сквозь зубы процедил Лугонг, — она почувствовала нижний мир в тебе.

Старший из мужчин, еще раз поклонившись, пригласительно указал на дымящийся костер с котлом. Лугонг с Эриком проследовали к костру, по обеим сторонам которого были устроены подобия кресел, устеленных свежей мягкой травой. Усевшись на эти сиденья, оба расслабленно откинулись на каменные спинки. Из котла на костре тянуло невыносимо вкусным запахом. Эрик неожиданно осознал, насколько он голоден.

— Что дальше? Долго мы будем здесь сидеть? — спросил он Лугонга.

— Не знаю точно, — ответил тот. — Им нужно переодеться в лучшие одежды, совершить ритуал очищения. Такие гости, как мы, не часто навещают деревню. Запасись терпением.

Эрик устало вздохнул. Подумав, решил скоротать время и поговорить с Лугонгом.

— Ты говорил, что обряд, который ты провел надо мной, уже один раз имел место в вашей истории.

Лугонг выпрямился на плоской каменной плите, застеленной травой, и уперся ладонями в колени. Помолчав минуту, заговорил:

— В середине седьмого века Тибетской Империей правил ценпо Сронцзангамбо. Тот самый, который основал столицу Тибета Лхасу. Чтобы закрепить союзы с Китаем и Непалом, он женился на китайской принцессе Вэнь-чэнь и непальской принцессе Брикхути. С каждой из них в Тибет приехало огромное количество буддистов, со своими священными книгами и реликвиями. Опытные дипломаты и интриганы, эти буддисты шаг за шагом прибирали к рукам управление империей, пока не стали подлинной властью в царском дворце. Ценпо Сронцзангамбо был признан ими олицетворением «бодхисаттвы милосердия» Авалокитешвары. Но тибетская армия оставалось целиком бонской и вела успешные войны по всему Тибету и за его пределами. Благодаря династическим бракам и их следствию, заключению мирных договоров с соседями, военная активность империи начала сходить на нет.

Засилье буддистов во дворце начало вызывать недовольство у бонских аристократов и населения, которым вместо доли от добычи, получаемой от военных походов, предлагалось теперь восхвалять Будду, не употреблять мясо и мучить собственное тело.

Один молодой шен, принадлежавший к дворцовой линии Пути Шен Предсказания, используя свой талант и искусство, сумел прозреть грядущие перемены и падение царства, причиной которому было вторжение буддизма.

Было решено обратиться к силе Дордже. Шен, прозревший будущее, сам предложил свое тело для обмена. Не знаю, каким способом, но Сронцзангамбо удалось заманить на обряд, который состоялся во дворце в одну из ночей. Могу лишь предположить, что ценпо не устоял перед искушением получить силу Дордже. Практика исполнения этого обряда была записана и хранилась в одной из бонских деревень до нашего времени.

Шен в теле Сронцзангамбо сам взошел на костер для того, чтобы уничтожить тело с печатью Шенраба. Наемные индийские лучники пронзили его стрелами и зажгли погребальный костер. Ренегат Сронцзангамбо отправился живым на «небесное погребение». Вскоре власть в империи получил род Гар и, казалось, бон воцарился на века. Но это была всего лишь отсрочка. Крах оказался неизбежен…

Лугонг замолчал и откинулся на камень.

— Печать Шенраба? — переспросил Эрик, — это…?

— Это то, что у тебя на груди, — кивнул Лугонг. — Сейчас во всех мирах существования только двое имеют такую печать: ты и Шенраб Мивоче.

Из хижины вышла женщина с подносом в руках и направилась в их сторону. За женщиной, подпрыгивая, бежал мальчишка лет восьми и, высунув от старательности язык, тащил низкий столик. Из одежды на нем была только длинная, когда-то белая, рубаха и стоптанные сандалии.

Мальчик поставил столик перед Эриком, женщина водрузила на него поднос с рисом. Опустив голову и не поднимая глаз, подошла к булькающему котлу и огромным черпаком зачерпнула тушеного, ароматно пахнущего мяса. Вывалив гору этой вкуснятины на поднос рядом с рисом, поклонилась и засеменила обратно. Мальчишка украдкой оглянулся, хихикнул и, схватив с подноса солидный кусок козлятины, вприпрыжку побежал за ней, жуя на бегу.

Эрик невольно улыбнулся.

— Ешь. Все это тебе — сделал Лугонг приглашающий жест.

— А ты и остальные?

— Сегодня в полночь старейшина уходит. Никто из нас не будет есть.

Эрик пожал плечами и потянулся рукой к подносу.

— Не та рука! — громко прикрикнул Лугонг.

Эрик отдернул руку и смутился. Действительно, он едва не взял пищу левой рукой, забыв, что есть можно только правой. В местах, где нет понятия туалетной бумаги, левая рука считается нечистой, потому что используется для подмывания после туалета. Здесь, в Индии, в арабских странах.

Он набросился на еду, в первые же минуты перепачкавшись в остром соусе.

— По-моему, у тебя появился сотрапезник, — услышал Эрик голос Лугонга.

Взглянув на него, он увидел уже знакомую картину. Шаман, держа левую руку у лица, крутил указательным пальцем. Клеймо на груди потеплело. Оглянувшись по сторонам, Эрик заметил фигуру, появляющуюся из зеленой стены кустарника. Фигура освободилась от колючих веток и направилась прямо к ним. Это был невысокий сухой старик, одетый в пестрый короткий халат, матерчатые широкие штаны и кожаные коричневые сапоги с загнутыми носами.

Старик бодро подошел к столику, сложив руки на животе, поклонился Лугонгу, затем Эрику. Лугонг кивнул в ответ. Эрик, чуть привстав, также склонил голову. Вновь прибывший уселся перед столиком скрестив ноги и принялся за еду. Эрик, все еще чувствуя голод, с удовольствием продолжил есть. Однако это оказалось не просто. Старик буквально всасывал в себя самые лучшие куски мяса, утрамбовывая пригоршнями риса. Соревноваться с ним было невозможно, и Эрик, придав лицу сытый вид, откинулся назад, решив получше разглядеть гостя.

При ближайшем рассмотрении человек не был настолько стар, как показалось в начале. Скорее всего, ему еще не было шестидесяти, но судя по энергичности его движений, могло быть и много меньше. Эрик знал, что среди коренных тибетцев обычно встречаются два типа лиц и физической конституции. Азиатский и индо-арийский, если верить классификации кабинетных ученых. Лугонга, к примеру, можно было отнести ко второй группе. Довольно большой крючковатый нос, правильный овал лица и почти не раскосые, но скорее европеоидной формы глаза. Ко всему прочему — рост и плотное телосложение.

Другой тип — азиатский, один из представителей которого сейчас был поглощен расправой с тушеной козлятиной. Более плоское лицо, с таким же плоским носом и резко очерченным раскосым разрезом глаз. Острые, не сглаженные скулы, сухое телосложение и узкие плечи. Рост ниже среднего. Но самой примечательной деталью во внешности гостя была его прическа. Настоящее «воронье гнездо». Спутанные, полуседые, торчащие в разные стороны лохмы с прилипшими колючками и семенами каких-то деревьев. Вглядевшись внимательней, Эрик понял, что эти пучки волос не торчат сами по себе, но тщательно начесаны с какой-то целью.

— Его зовут Такрон, — услышал он слова Лугонга. — Он Шен Пути Видимого Проявления.

Такрон, не отрываясь от еды, с достоинством кивнул.

— Но будет лучше, если обращаясь к нему, ты будешь говорить просто Шен. Или обращайся безлично.

— Почему, в таком случае, я могу называть тебя по имени, Лугонг?

— Потому что это не мое имя. Я использую его только для чужаков.

— Я полагаю, что мне не стоит спрашивать, как тебя зовут на самом деле.

— Конечно. Все имена намного старше тех, кто их обычно носит. Имя впитывает все хорошие и плохие поступки и мысли тех, кто носил его до тебя. Это как магическая формула. Называя тебя по имени, любой человек словно произносит заклинание, во многом определяя твои последующие действия. Ты будешь вынужден, сам не зная того, думать и поступать так, как это делали миллионы Эриков до тебя. Это тонкие энергии, к которым шены очень чувствительны. И использование своего настоящего имени, которым тебя называют окружающие, может частично лишить тебя свободы выбора в своих действиях и нарушить концентрацию.

— Я понимаю о чем ты говоришь, — подумав, согласился Эрик. — На западе даже есть научные теории об этом. Архетип имени или как-то так…

— Да. В христианской церкви тоже принято при крещении давать имя, которое никто бы не знал, — продолжил Лугонг. — Ты всю жизнь можешь грешить под мирским именем, но умерев, предстанешь перед богом под именем церковным. В надежде, что бог тебя не узнает.

Сказано было остроумно и по делу. Эрик невольно усмехнулся.

— Или воровские клички, — добавил он. — Почти в каждом бандитском сообществе принято принимать прозвища. Которые, видимо, должны впитывать все плохое от совершенных злодеяний. Уходя из банды и возвращаясь к своему обычному имени, человек словно отбрасывал все злое, что совершил, и становится обычным нормальным членом общества. Так, Лугонг?

Такрон даже перестал жевать и отвернулся от стола, вдруг заинтересовавшись пестрым попугаем, скачущим на кроне высокой сосны.

Лугонг, поджав губы, натянуто улыбнулся и кивнул.

— Ты действительно меняешься. Это хорошо.

— Я несколько лет был буддийским монахом, — неожиданно произнес Такрон свою первую с момента появления фразу. — Но однажды ночью прокрался в покои ламы и взломал ящик с денежной кассой монастыря. После чего сбежал. Под своим собственным именем. И с деньгами.

Эта фраза разрядила обстановку. Лугонг встал и, указав на второй справа бамбуковый шалаш, сказал Эрику:

— Это для тебя, можешь отдохнуть, если устал. Отхожее место за хижиной. Вода там есть. Используй левую руку. Мне нужно приготовиться.

Лугонг подмигнул ему и пошел в направлении самой большой хижины джанкри.

Такрон тут же уселся на освободившееся место и скрестил ноги.

— Злишься на него? — махнул он головой вслед уходящему Лугонгу.

Эрик пожал плечами.

— Сейчас, наверное, уже нет. Да и какой смысл, если ничего нельзя изменить. Я просто считаю, что вы, шены, творите зло. Если бы не случайность, я бы сидел в этом нижнем «чистилище» тысячу лет в полумертвом теле старого шамана.

— Но ты же здесь, значит, никакого зла не произошло.

— Мне повезло, но я видел там других. Эти люди страдают.

Такрон непонимающе развел руками.

— Эти люди никакого отношения к тебе не имеют, и ты с ними никак не связан. В реальности никто ни с кем не связан. Все отношения между людьми и к людям со временем исчезают, и ты остаешься наедине с собой. Тебя не тревожит то, что по всему миру сотни детей ежедневно гибнут от голода и болезней? Беспокоишься о них?

Эрик почувствовал раздражение от этой циничной демагогии. Поднялся с места и направился в дальний конец лощины. Идя вдоль ручья, который собирал воду из водопадов с правой стороны, он обнаружил, что ручей исчезает под грудой огромных замшелых крупных кусков скальной породы, наваленных кучей и запирающих конец лощины между двух отвесных скал. Видимо, когда-то здесь случился обвал. Вскарабкавшись по камням на самый верх, Эрик осторожно заглянул за край последнего.

Из-под самого нижнего куска породы вырывался на свободу и падал, разбрызгивая горящие на солнце искры, мощный поток воды. Через тридцать или пятьдесят метров водопад с шумом обрушивался в бурную горную реку, выбивая огромные всплески и туман водяной пыли. Эрик замер, впечатленный этим зрелищем.

— Красиво, да? — раздался сзади голос Такрона.

От неожиданности Эрик дернулся, поскользнулся на мху и едва не соскользнул в обрыв, вовремя остановленный твердой рукой, схватившей его за кушак. Он откинулся спиной на камни и шумно задышал, пытаясь успокоить сердце, прыгающее в груди. Такрон уселся рядом и, достав из кармана тонкую деревянную палочку, принялся почесывать кожу головы под корнями своих начесанных торчащих в разные стороны прядей жестких волос.

— Ты похож на дикобраза, — заметил Эрик. — Зачем такие лохмы?

Такрон с удовольствием рассмеялся.

— Это очень важная часть моего тела. Мои волосы — это как… как антенны. Ну, или как у собаки усы на морде.

— У животных усы на морде называются вибриссы, — не удержался и щегольнул Эрик образованием, полученным в колледже. — Корни этих вибрисс уходят прямо в средний отдел мозга. От вибрисс животные получают недоступную людям информацию — запахи, которых мы не чувствуем, ощущения присутствия других живых существ или даже движение природных сил, могущих представлять опасность.

— А я о чем говорю? — озадаченно переспросил Такрон. — Так же, как у животных, которые живут и действуют согласно проявлениям природных сил.

Эрик снисходительно посмотрел на Такрона.

— Человеческие волосы — это просто кератиновые волокна, никак не связанные с сознанием или мозгом. Для вентиляции или, наоборот, согревания мозга.

— Ты имеешь в виду такую вентиляцию? — невозмутимо спросил Такрон.

Эрик удивленно уставился на его волосы.

Торчком стоящие пряди на голове Такрона начали шевелиться и вращаться в разных направлениях. Безостановочно двигаясь, каждая из них то изгибалась из стороны в сторону, то, замирая на мгновение, распушалась как веник, в то время как другие скручивались в единую спираль. Особенно шокирующим оказалось «поведение» двух пучков волос над самым лбом Такрона. Они просто заплелись в две аккуратные косички.

— Ну, я понял, хватит фокусов, — Эрик прикрыл глаза рукой. — А почему у Лугонга обычная, человеческая прическа?

— Лугонг не маг, — очень серьезно ответил Такрон. — Он принадлежит к линии Пути Шен Бытия. Линии, которая ответственна за главную часть человеческой жизни. Смерть и посмертие. Регулярно исполняя свой долг по сопровождению умирающих, Шен Бытия пересекает границы миров, которые наполняют его сознание и тело непредставимой обычному человеку силой. Но платой является невозможность магического проявления. Единственное магическое действие, доступное этой линии — Нить Шенраба.

Такрон поднял левую руку перед лицом и принялся вращать указательный палец. Эрик не понял, было ли это игрой света и тени или очередным трюком, но почти сразу вокруг пальца начало образовываться голубоватое, едва заметное уплотнение воздуха, которое повинуясь вращению пальца приблизилось к груди Эрика и коснулась его тела, вызвав ощущение тепла в клейме. Тот замер в ожидании чего-то неприятного, но Такрон встряхнул кистью руки, и все прекратилось.

— Я видел призрак Лугонга в отражении автобусного стекла, — переведя дыхание, сказал Эрик. — Он парализовал мое тело и заставил выйти из автобуса, как деревянную марионетку.

— Он просто послал зов, — рассудительно пояснил Такрон. — На зов ответила сила Дордже в тебе. И именно печать Шенраба показала тебе зовущего. Обычно шены применяют этот способ, чтобы подать весть тем, кто близко, или сообщить какую-то важную новость. Это не слова, но скорее нечеткий образ или часть эмоции, содержащей информацию. Не сравнить с вашими мобильными телефонами, но иногда это единственный способ.

— Да, я помню, Лугонг рассказывал мне об эмоциях.

— Линия Лугонга осваивает самый большой диапазон эмоций доступный человеку, что позволяет им ориентироваться во всех мирах существования. Но в мире живых Шен Бытия вынужден полагаться больше на интуицию или рассуждение, принимая решения о своих поступках. Это не значит, что такой шаман беспомощен среди людей, но его чувствительность лишь ненамного превышает способности обычного человека.

— Разве что, кроме бессмертия, — добавил Эрик.

— Лугонг не бессмертен, — возразил Такрон. — Конечно, он может жить столько сколько пожелает. Но никто из подобных ему не выбирает вечную жизнь, зная, что в любой момент они могут уйти в области небес. Лугонг просто исполняет то, что предписывает ему долг. Человек, хоть однажды видевший мир дэвов, никогда не захочет оставаться в мире живых, ни на одно лишнее мгновение. Я уверяю тебя, что как только у него появится ученик, который сможет взять на себя его бремя, он тотчас же уйдет…

— Лугонг сказал, что провести обряд возврата можешь только ты, — перебил Такрона Эрик. — Почему так?

Такрон надолго задержал взгляд на падающую в реку воду. Затем принялся рассматривать свои ладони, непроизвольно шевеля губами. Наконец, вздохнув, посмотрел Эрику в глаза.

— Я не уверен… Обряд передачи Дордже твоему деду проводил шен из моей линии. Лугонг участвовал в этом как хранитель Дордже. Он говорит, что для этого нужен Шен Видимого Проявления. Не знаю, почему… Моя линия занимается демонами и дэвами, проход к которым находится в моем сознании. Неважно, где они находятся, в мире живых или в своих мирах. Я могу открыть тоннель к энергии нужного дэва и использовать его силу для перемещения проекции Дордже. Но не понимаю пока, как это сделать. Лугонг мне рассказал, в общих чертах. Но, честно, говоря, я до конца не чувствую, как может выглядеть этот обряд. И у меня есть… ну, опасения, скажем так… Слишком серьезный риск…

Несмотря на то, что он сам задал этот вопрос, ответ Такрона не вызвал у Эрика никакого интереса.

— Чем вообще занимаются шены твоей линии? — равнодушно поинтересовался он.

— Духами, приходящими из других миров. Изгнанием демонов, управлением энергией дэвов. Выкупом. Открытием проходов между мирами.

— Ты тоже можешь проходить в другие области существования?

Такрон покачал головой.

— Нет, сам не могу. Я могу только открыть дверь и вытащить демона или дэва в мир живых. Или отправить обратно. Во времена Тибетской Империи и войн, которые она вела, шены моей линии выпускали демонов на врага.

— Я слышал об этом. И демоны утаскивали солдат в свои миры.

— Да, и очень часто вместе с магом, открывающим проход. Вызов такой сущности — очень рискованная практика, требующая полной концентрации на деталях обряда. Во время боя это непросто, и очень много шенов гибло вместе с врагами. Но в то время наша линия была многочисленна, не как сейчас.

Эрик заинтересованно посмотрел на Такрона.

— А тебе самому приходилось это делать? Выпускать демона на кого-нибудь.

— Только однажды. Во время оккупации Тибета. Китайские мародеры случайно натолкнулись на мое убежище. Был выбор: умереть или убить. Я открыл тоннель в область ракшасов и сумел благополучно его закрыть, когда… когда все кончилось. Чтобы жить прежней жизнью, пришлось заплатить очень большой выкуп.

— Выкуп… — задумался Эрик. — Кажется, это слово… из буддизма?

— В буддизме это понятие также существует, — подтвердил Такрон. — Сейчас и не скажешь точно, кто у кого его позаимствовал. В буддизме оно скорее философское, чем практическое. «Выкуп жизни от смерти». Внешне это выглядит как накопление заслуг или облегчение кармы. Можно купить живую рыбу на рынке и отпустить ее в пруд или освободить мышь из мышеловки и дать ей сбежать. Ревностно выполнять предписание наставника.

— Что же пришлось сделать тебе? — заинтригованно спросил Эрик.

— Мне пришлось искать людей, чей жизненный путь должен был закончиться. Находя таких, я проводил обряд «плетения веревки до неба», соединялся с энергией дэва и передавал его силу через свое тело тому, кто в ней нуждался. Я делал это семь раз.

— Но разве это не то же самое, что ты практикуешь обычно? — удивился Эрик. — Почему ты называешь это большой платой?

— Нет, не то же самое. Во время обычного обряда я, открывая проход, направляю дэва на цель, которая поставлена, с помощью эмоции и ритуального действия. Я сдерживаю его энергию, формируя подобие тоннеля, и веду к нужному объекту, удерживая на расстоянии от себя.

Если же я пропускаю такую энергию через свое тело, энергия дэва теряет свою смертоносность и приобретает мощные целительные свойства, которые можно направить на больного или умирающего. Проходя сквозь мое тело, эта энергия очищает сознание и карму от совершенного мной. Но я теряю часть жизненной силы и времени своей собственной жизни. Я не бессмертный и не могу поддерживать свое существование, проходя через границы миров. Так я сократил свою жизнь лет на тридцать. И мое тело сильно постарело.

— Зачем очищать свою карму, если это может сделать такой шен, как Лугонг, — недоуменно пробормотал Эрик.

— Такой, как Лугонг, может просто не оказаться рядом, когда я буду умирать, — резонно заметил Такрон. — И скорее всего, точно не окажется. Кроме того, обряд Лугонга очищает только карму, но не сознание. Моя практика несовместима с сознанием, отягощенным убийством. Это серьезно сбивает настрой и концентрацию.

— А как же кровавые ритуалы бон, во времена расцвета тибетской империи?

Такрон снова достал свою «парикмахерскую» палочку и принялся ковыряться в волосах.

— Большинство так называемых кровавых ритуалов совершали обычные тибетцы. Воины. Но были среди них и шены моей линии и шены Пути Магической Силы. Те, кто изначально боролся с демонами и вредоносными энергиями мира живых. Мой наставник рассказывал, что они образовали в то время собственную линию «магии крови». Когда открываешь проход для твари из демонического мира, есть настоящая опасность не только быть утащенным демоном, но и потерять свое тело в мире живых, предоставив его злобной сущности.

До появления Шенраба почти все шаманы Тибета практиковали некромантию и человеческие жертвоприношения. Так было до разделения миров существования. Эти шаманы были слабы. Когда вокруг твоего жилища рыщут ужасные пожиратели плоти и душ, самый надежный способ получить силу — принести в жертву человека, соблюдая определенную последовательность ритуальных действий. Я о подобных обрядах знаю совсем немного, но слышал, что такое происходило, а может, происходит и по сей день, в разных концах земли. Кровь, пролитая шаманом, давала ему силу противостоять демону и усмиряла чудовище. Но в конце пути расплата была ужасной.

Когда Шенраб разделил миры, многие демонические сущности остались в нашем мире, приняв человеческую форму. Самое подходящее занятие для существа с силой и сознанием демона — быть шаманом. И, несмотря на запрет Шенраба, жертвоприношения пусть и тайно, но продолжались. В основном это были животные: олени или козы. Некоторые обряды просто невозможно совершить без крови. Пусть даже и крови старого петуха.

Потомки этих демонов густо вплелись в традицию Бон. Особенно, как я сейчас знаю, в мою линию. Во времена тибетских войн, когда шены открывали дорогу кровожадным чудищам, а солдаты отрезали головы и складывали их у крыльца дворца ценпо, линия магии крови стала основной силой шаманов. Для любого шамана, имеющего дело со сверхъестественным, кровь — как наркотик для наркомана. Соблюдать границы дозволенного очень трудно, даже сейчас.

В те далекие времена бонцы, будто волки, жаждали убийств и крови, которая давала им силу. Кто-то и сам был потомком ракшаса или нага, кем-то потусторонняя тварь овладела в процессе обряда, но были и такие, кто сознательно принимал решение продолжать посмертное существование в демонических мирах, упиваясь магией крови в мире живых.

В девятом веке, после убийства ценпо Лангдарма, буддизм должен был восторжествовать. Но выиграв битву с бон, буддисты потеряли государство, которое было им крайне необходимо. Империя разрушилась и впала в кровавую междоусобицу. Тибетцы убивали тибетцев, шены бились с шенами. Один из летописцев описывал это время как «века кровавого тумана над всем Тибетом». Изменения начались только к концу двенадцатого века.

— Значит, шаманы линии крови все-таки способны поддерживать эти ваши… настройки тела и практиковать с отягощенным сознанием? — решил уточнить Эрик.

— Да, способны, но только с помощью той же крови. И очень недолго. К обычной практике они становятся неспособны. В посмертии их ждет существование только в виде демона. Все другие миры становятся недоступны. Известен только один случай, когда демон был просветлен. Когда Шенраб появился в Тибете, он вступил в битву с очень могучим созданием, демоном Кьябхпа. Шенраб одолел его и очистил его сознание. После этого Кьябхпа стал самым первым учеником Шенраба в Тибете.

Эрик почувствовал сонливость.

— Пожалуй, я бы поспал, — сообщил он Такрону.

— Конечно, — поддержал его тот. — Нужно выспаться, если не хочешь пропустить похоронный обряд.

Эрик не собирался участвовать ни в каком обряде, но промолчал.

Они встали и, осторожно спустившись по скользким камням, вернулись в лощину. Приближаясь к хижине, на которую ему указал Лугонг, Эрик увидел, что мальчишка и две женщины собирают из хвороста и бревен квадратный деревянный помост недалеко от площадки с веревками и флажками. Мужчин не было видно.

— Что они делают? — заинтересовался он.

— Готовят погребальный костер, — ответил Такрон. — В Непале мертвых хоронят по обычаям индуизма.

— А река для… праха?

— Водопад, — Такрон указал назад, на камни, с которых они спустились.

Эрик поморщился и зашел в бамбуковый домик.

Изнури хижина выглядела опрятной и сооруженной на совесть. Стенки и дверь из толстого бамбука были скреплены раствором красноватой глины. Застеленный свежескошенной травой пол вызывал желание пройтись по нему босиком. Небольшая чугунная печь, установленная на железном листе, виднелась в тени угла у дальней стены, примыкающей к скальному граниту. Труба дымохода уходила в прорезанную в бамбуковой крыше дыру, также обшитую железом. Слева стояла искусно сделанная бамбуковая же кровать, на толстых коротких ножках, в местах соединений связанная лианами. Кровать была застелена толстым слоем травы, поверх которой лежало одеяло, сшитое из тонко выделанной овчинной кожи. Эрик от кого-то слышал, что запах овчины отпугивает змей и еще каких-то пауков или насекомых. Он подошел к кровати и присел. Как будто крепко и удобно. Осторожно прилег и почти мгновенно провалился в глубокий сон.

Проснулся он от ритмичных звуков барабана, сопровождавшихся заунывными завываниями женских голосов. Сквозь щели в бамбуковой двери пробивался неяркий желтый свет, рождающий скользящие тени на стенах хижины. Эрик чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Лишь мимоходом отметил, что по груди проскользнул легкий, но неприятный холодок.

Открыв дверь, он вышел наружу. Справа у порога сидел Такрон, скрестив ноги, и, уже привычно, ковырял палочкой у себя в волосах. Рядом в «лотосе» сидел Лугонг, выпрямив спину и смотря перед собой. Судя по тому, что одет он был в свою городскую одежду, проводы умершего уже закончились.

На том месте, где ребенок и женщины складывали дрова, вовсю занималось пламя. Мертвое тело, накрытое покрывалом, лежало в центре бонского круга, посреди круглой глиняной площадки. Ночь была невыносимо черна, и поэтому свет разгоравшегося погребального костра придавал происходящему жутковатый сверхъестественный вид.

Внутри круга танцевали мужчины джанкри, стуча в свои рамочные барабаны, и издавали синхронные вопли, когда того требовал отбиваемый ритм. Этим, явно осмысленным крикам, следовало речитативное пение женщин у тела. Мужчины кружились в завораживающем танце, выполняя пируэты, скорее присущие профессиональным гимнастам, чем людям, живущем в бамбуковой деревне.

Прозвучал финальный барабанный аккорд, мужчины положили инструменты на землю и, подойдя к носилкам с мертвым, взялись за ручки. Женщины, в свою очередь, одновременно встали и так же симметрично, с двух сторон расположились у костра, слаженно забросив правые углы платков на свои лица.

Услышав хлопок и пронзительное шипение с левой стороны лощины, Эрик успел заметить, как дымная огненная стрела вылетела из зеленых кустов и, закончив полет в центре костра, взорвалась ослепительной яркой вспышкой. Ударная волна подняла его в воздух и, как пушинку, отбросила назад, прямо в стены хижины. Проломив бамбуковую стену, он пролетел все пространство хижины и, приложившись о твердую гранитную скалу, упал на землю. Крыша и стены хижины обвалились прямо на его беззащитное тело. Уже теряя сознание, почувствовал, как печать на груди покрылась инеем. Темнота.

Кто-то, вцепившись мертвой хваткой в его правую ногу, рывками тащил его из-под обломков. Острые куски бамбука и камней до крови раздирали кожу, причиняя мучительную боль. Эрик громко закричал. Но рука, больно сжав лодыжку, выдернула его из завала. Такрон. Лицо в крови, глаза сверкали из под узких щелочек век. Все вокруг горело. Живые ворота в лощину были объяты чадящим пламенем.

— Что? Где? — непонимающе пробормотал он.

Еще один громкий хлопок, и Эрик отчетливо увидел, как со зловещим шипением реактивная струя с того же места, из гущи растительности на холме, закончила свой путь в пикапе Лугонга. Оглушительный взрыв — и горящий железный скелет автомобиля подбросило в воздух и обрушило на мертвые тела джанкри.

Откуда-то появился Лугонг со своим тесаком.

— Бегите! Уводи его! — закричал он, оскалив зубы. — Маоисты! Бегите!!!

Такрон перекинул через плечо туго набитый полотняный мешок с лямками, схватил Эрика за руку и почти силой поволок его в сторону водопада. Беспорядочные автоматные очереди, рассекающие лощину вдоль и поперек, выбивали фонтанчики пыли из глинистой почвы. Оглянувшись, Эрик увидел труп мальчишки в луже крови и Лугонга, огромными прыжками несущегося навстречу выстрелам. Такрон тащил его по скользким камням, к краю водопада.

— Нет, нет, — пытался выдавить Эрик слова непослушным ртом. — Я не могу…

Тупой удар в правое бедро. Эрик упал на колено, и в этот момент сильные руки, ухватив его за ворот, толкнули прямо в падающую вниз воду… Через секунды падения он вошел в воду спиной, почти плашмя, чувствуя, как от удара что-то трещит и лопается внутри тела. Дикая боль. Он попытался закричать, но бурное течение закрутило его своим потоком и вода хлынула в легкие.

Такрон вытащил его из реки и отволок бесчувственное тело за пригорок из гальки, скрывший их от каверны над водопадом, откуда все еще виднелись проблески пламени и звучали редкие выстрелы. Очнувшийся Эрик выкашливал воду, лежа на животе.

— Что… это было? — прошептал он в перерыве между извержениями воды изо рта.

— Наверное, маоисты, — шепотом ответил Такрон. — Но зачем нападать на джанкри? Обычно они атакуют правительственные войска. Может, просто бандиты…

Эрик знал о том, что народная непальская армия, вооруженное крыло коммунистической партии Непала, с девяносто шестого года ведет боевые действия против монархии, за установление парламентской республики. Сейчас отряды маоистов контролируют десятки департаментов в горных районах Северо-Восточного Непала. Нападают на правительственные учреждения и войска, на горные деревни, грабят, забирают в свои отряды детей. Туристические агентства предупреждают о существующей опасности для туристов, без сопровождения путешествующих по стране.

Он никогда не придавал всех этим предупреждениям должного значения. Пока сам не почувствовал.

Стрельба наверху стихла. Такрон осторожно выглянул из-за пригорка. Затем подполз к Эрику и принялся тщательно ощупывать его спину. Тот закряхтел от боли. Казалось, что спина представляла собой сплошную рану.

— Несколько ребер сломано, — прокомментировал Такрон. — Позвоночник, кажется, цел.

— Что с ногой? — шепотом спросил Эрик.

Такрон принялся мять его бедро сильными пальцами. Эрик скрипнул зубами.

— Пуля прошла насквозь. Кость не задета.

Послышался звук разрываемой материи, и он почувствовал, как бедро сдавила тугая повязка.

Темнота начала сгущаться. Скоро рассвет. Такрон пополз, прикрываясь пригорком, вдоль течения реки и исчез из вида. Эрик остался один, дрожа от холода. Через полчаса лицо Такрона бесшумно возникло перед его глазами. Эрик невольно вздрогнул.

— Впереди, через триста метров, начинаются холмы и лес. Нам нужно добраться туда, пока не рассвело, — прошептал Такрон.

Эрик согласно кивнул.

— Тогда пошли, — сказал Такрон и, заведя руки ему под живот, помог встать на ноги. Эрик с трудом сдерживал стоны.

Повиснув на плечах Такрона, он отчаянно, стараясь опираться только на левую ногу, запрыгал к видневшейся сквозь рассветный сумрак хвойной роще. Проломившись через густой кустарник, оба упали на землю. Эрик заскрипел зубами от боли в спине. Рывком перевернулся на живот и принялся успокаивать дыхание. Такрон, пыхтя, начал стаскивать с себя одежду. Оставшись в одних подштанниках, помог раздеться Эрику. Через минуту тот лежал голый на земле, дрожа от холода. Такрон проскользнул в рощу и некоторое время спустя вернулся с огромной охапкой древесных веток с колючими иголками. Закидав Эрика ветками, занялся своим мешком, доставая из него какие-то мокрые пакеты, туески и мешочки, огорченно качая головой.

Постепенно Эрик перестал чувствовать холод. Печать на груди разогрелась, и тело окатило теплыми успокаивающими волнами.

— Что случилось с Лугонгом? — выглянул он из-под кучи наваленных на спину веток.

— Не знаю, не чувствую его, — ответил Такрон, продолжая копаться в своих пожитках. — Наверное, ушел через низ.

— Ты имеешь в виду, что он успел совершить обряд?

Такрон усмехнулся.

— Чтобы пройти в нижний мир, Лугонгу не требуется никакого обряда. Только если нужно кого-то вести. Если точнее — обряд прохода в нижний мир, для шена Пути Бытия, непрерывно происходит в его сознании, не прекращаясь даже во сне, — Такрон задумался, подбирая слова. — Словно какая-то его часть постоянно находится в области посмертия.

— Значит, он жив?

— Я не знаю, — терпеливо повторил Такрон. — Может быть, и мертв. Мне нужно высушить волосы, я ничего не чувствую.

Согревшись, Эрик почувствовал, как его неудержимо тянет в сон. Такрон, выбрав какие-то мешочки из кучи, вываленной из его мешка, поднялся и снова исчез в глубине хвойной рощи.

Солнце, пробивающееся сквозь негустые кроны деревьев, приятно грело тело под завалом из веток. Сквозь дрему он слышал, как рядом кто-то, забавно шмыгая носом, шуршит травой и постукивает камнями. Наверное, Такрон. Дремота исчезла, когда наваленная на него куча веток была бесцеремонно сброшена на землю. Вывернув голову и с трудом разлепляя один глаз, Эрик увидел Такрона, сидящего рядом с ним. В его левой руке, которую он держал ладонью кверху, Эрик заметил коричнево-черную массу, от которой шел пар.

— Лежи спокойно, — сказал Такрон и принялся втирать эту неприятно пахнущую мазь в его спину. Ощущение было не болезненным, но скорее освежающим и, что самое главное, будто снимающим тупую боль. Он обратил внимание на то, что волосы Такрона приобрели прежний вид «вороньего гнезда». Натерев его спину, Такрон осторожно перевернул Эрика на левый бок и, подняв его правую ногу, резким движением сдернул грязную повязку, закрывающую рану на бедре. Эрик вздрогнул. Такрон старательно замазал оба отверстия на его бедре этим же черно-коричневым «пластилином».

Удовлетворенный проделанным, лег, откинувшись на круглый булыжник, жмурясь от солнца.

Беспокоясь о состоянии своей спины, Эрик снова перевернулся на живот.

— Что теперь? — спросил он Такрона. — Нам нужно куда-то идти или бежать от кого-нибудь?

— Пока не понимаю, — раздумчиво произнес Такрон. — Я чувствую людей, которые ищут… Ищут кого-то, может, тебя… И это точно не маоисты. Пока ты спал, я поднялся туда… наверх. Там ничего не осталось, только горелая земля. Ни трупов, ни вещей… Даже остатков машины Лугонга нет. Нет гильз от выстрелов, нет следов.

— Может, нам укрыться где-нибудь в твоей деревне? — несмело предложил Эрик.

— У меня нет «своей» деревни, — равнодушно ответил Такрон. — Здесь, у границы с Тибетом, никакой шен не может постоянно жить в одном месте. Слишком многие охотятся за нами. Мы навещаем бонские поселения, если требуется наша помощь, но никогда более чем на три дня. Обычно через три дня за нами приходят.

— Кто приходит? — не понял Эрик. — Правительство? Китайцы? Кто?

— Лучше оставим этот вопрос, — твердо сказал Такрон. — Приходят те, кто до сих пор хочет заполучить то, что мы умеем делать. Послушай… У меня есть несколько тайных убежищ, которыми можно воспользоваться. Попробуем добраться до одного из них…

— Если кто-то меня ищет, — угрюмо пробурчал Эрик, — пусть приходят и забирают. А ты уходи один.

— Это очень здравая мысль, и я не преминул бы воспользоваться твоим предложением. Есть только несколько «но»… Лугонг попросил меня провести обряд возврата, и я обещал. Обряд не состоялся. Лугонг исчез. И в тебе оказалось нечто такое, что я не имею права оставить без внимания. Не потому, что ты человек какой-то особой ценности для меня, но я видел знаки, которые не в состоянии игнорировать.

— Какие знаки? — заинтересовался Эрик.

— Не сейчас, — отмахнулся Такрон. — Мы должны уходить.

Такрон принялся собирать свои просохшие пожитки обратно в холщовый мешок. Затянув лямки, он оставил мешок и снова скрылся в роще. Эрик остался сидеть, не решаясь тревожить спину и бедро. Такрон вернулся через несколько минут, принеся с собой палку с рогатиной, метра полтора длиной. Сноровисто очистил палку от веток и, достав из-за пазухи кусок материи, обмотал перемычку рогатины. Протянул Эрику.

— Используй как костыль, — сказал он. — Тащить тебя на спине я не буду.

Тот, постанывая, поднялся, оперся на костыль и сделал несколько пробных шагов.

— Думаю, что смогу идти.

Такрон закинул свой мешок за спину и, оглядевшись, размеренно зашагал вдоль холма, отклоняясь к северо-западу. Эрик, стараясь не отставать, заковылял следом.

Часть вторая Демоны Такрона

Эрик проснулся с рассветом и привычно уставился на круглый красно-коричневый барельеф богини Кали, увешанной черепами и держащей в своих четырех руках атрибуты своей силы: голову демона, саблю, кинжал пхурбу и ваджру необычной формы.

Такрона не было. Наверное, по своему обыкновению, ушел шаманить в одну из ближайших бонских деревень. Они пришли в это полуразрушенное индуистское святилище два месяца назад, после бегства из уничтоженной деревни джанкри. Раны Эрика зажили буквально через неделю, несмотря на то, что передвижение по горным тропам было серьезным испытанием для неподготовленного человека. Однако, удивляясь самому себе, даже на самых тяжелых переходах Эрик чувствовал себя уверенным и полным сил. Может, и прав был Лугонг, когда говорил, что он меняется. Меняется из-за печати на его груди.

Святилище, прилепившееся к склону холма, покрытого непроходимым кустарником и молодыми дубами, видимо, было заброшено еще сотни лет назад. Краски и детали фресок на внешних стенах строения почти полностью выцвели и осыпались. На плитах из песчаника, которые представляли собой внешнюю отделку, зияли огромные дыры, обнажавшие кладку из темно-красных крашеных глиняных кирпичей, поврежденных временем. Остроконечная крыша постройки в некоторых местах обвалилась до сквозных дыр, что невольно способствовало хорошей вытяжке для дыма от костра, который они с Такроном жгли холодными темными вечерами.

Более или менее сохранился только барельеф Кали на внутренней стене, со слепыми глазами, взгляд которых Эрик встречал каждое утро. Небольшое раздражение вызывал только отвалившийся нос на лице богини. Несколько раз он пытался прилепить сделанный из глины кончик, старательно смазывая его слюной, но безуспешно. Нос все равно отваливался, вызывая гомерический хохот у Такрона. «Тебе нужна женщина, — говорил ему Такрон. — Глиняная богиня не поможет. Хочешь, я приведу тебе одну и она научит тебя тантре. Здесь недалеко есть очень спелая вдова, ты ей понравишься».

Эрик тоже смеялся, представляя себе эту вдову. И вообще, в последнее время он смеялся очень часто. Впервые в жизни он чувствовал себя нормальным уравновешенным человеком. Резкие перепады настроения, от эйфории до гнетущей черной меланхолии, практически исчезли бесследно. Как и вспышки гнева, беспричинной слезливости и упадка сил. Такрон твердил, что все это влияние печати Дордже. Эрику же было по-хорошему плевать на то, чьим бы влиянием это ни было.

Он позволил Такрону начесать себе пряди волос и с удовольствием пользовался палочкой для ковыряния в волосах, подаренной тем же Такроном. Конечно, никакой шаманской чувствительности он не приобрел, но сам ритуал чесания кожи головы вызывал ощущение комфорта и, может, совсем немного, помогал сосредотачиваться на какой-нибудь мысли.

Как-то в один из вечеров Такрон спросил его, знает ли тот, почему буддисты бреют голову.

— Конечно, — уверенно ответил Эрик, — это символ отрицания страданий окружающего мира и закрытия сознания от внешних раздражителей.

— Но почему именно волосы на голове? — настаивал Такрон.

Ответ пришел к Эрику сам собой.

— Они хотят жить вне этого мира, — словно пробуя эту мысль на вкус, ответил он. — Не чувствовать движения энергий природы, других существ и явлений. Замкнуться только на собственном внутреннем мире.

Такрон утвердительно кивнул:

— Вот зачем я ношу эти… вибриссы.

— Как же быть людям, беспричинно лысеющим с возрастом?

— Мне их очень, очень жаль… — сделал Такрон скорбное лицо.

Оба смеялись.

Эрик вышел через полуразрушенный проем и начал спускаться по склону. До ручья с запрудой было полчаса ходу вниз под гору. Запруду сделал Такрон в первые же дни после их прибытия. Отвод воды от горной речки и плоская глыба, чтобы запирать этот садок. Каждый вечер следовало крошить в запруду ячменную муку и крошки от лепешек. Зато утром, перед рассветом, подкравшись как можно тише и заперев водный отвод, можно было поймать рыбу. Что и происходило почти каждый день.

Уже подходя к реке и продираясь сквозь густые кусты на заросшей, едва видимой тропе, Эрик почувствовал холодок на груди. Машинально присел на замшелый валун, находящийся на краю протоптанной им с Такроном дорожки. Неприятное чувство холода из солнечного сплетения начало распространяться на все тело. Несмотря на то, что Эрик в разговорах с Такроном полностью отрицал всю эту ерунду, связанную с силой печати Шенраба, и собственную исключительность как «сосуда с силой Дордже», он невольно научился распознавать разницу в ощущениях, которые исходили из этого клейма. Сейчас что-то было не так…

В растерянности сидя на камне, он пытался придумать, что ему делать дальше. Продолжить спускаться или вернуться обратно? Положив руку на камень, он вспомнил, как они преодолевали один из перевалов на пути к убежищу. Идти было тяжело и скучно. Эрик, на одном из привалов, чтобы скоротать время, спросил Такрона, почему тот столь категорически отвергает доктрины Нового Бон или буддизма, тем более, что они сейчас не причиняют никому вреда и, даже наоборот, славятся своим человеколюбием и добродетелью.

— Я не отвергаю, — после очень долгой паузы ответил Такрон. — Я не понимаю, что они делают и зачем. Видишь этот камень, занимающий половину тропы? Если бы мы шли с яком, запряженным в тележку, он не смог бы пройти здесь. Есть два способа вступить во взаимоотношения с камнем. Первый — очень простой. Найти толстую палку и выкопать его, отбросив затем с тропы. И второй — описать его форму, из чего он образовался, какая из сторон более замшелая. И, конечно, выяснить, в чем же смысл и предназначение этого камня лежащего на тропе? Но во втором случае наш як может просто сдохнуть от голода. Самое неприятное в том, что людям, которые описывают предназначение камня, очень нужны те, кто может его убрать. Ты говорил, что мы, шены, творим зло. Что творят люди, неспособные убрать камень?

Тогда, на мгновение, Эрик смутился. Но, подумав, спросил:

— Ты имеешь в виду, что философия, культура, религия и другие достижения цивилизации — это зло?

Такрон непонимающе посмотрел на него.

— При чем здесь философия? — спросил он. — Культура, религия и даже технологии — просто отвлеченные понятия. Вне живого человека их вообще не существует. Люди могут делать что-то, но могут просто об этом говорить. Или писать. Подумай о том, что кто-то должен просто убрать камень с тропы.

Он решился. Осторожно встал с камня и, крадучись, начал спускаться к реке. Грудь покрылась инеем. Через редкие ветви последних кустов он уже видел часть реки и отчетливо слышал шум текущей воды. На его правую руку, тянущуюся к ветке, мягко легла темная коричневая ладонь. Эрик вздрогнул. Из зарослей справа показалось серьезное лицо Такрона с пальцем, прижатым к губам.

— Подожди, — едва слышно прошептал Такрон. Пучки волос на его голове стояли дыбом, кончики прядей медленно шевелились. Эрик замер, почти перестав дышать.

— Можно выйти, — прошептал Такрон спустя долгие томительные минуты и первым вышел к реке. Следом, цепляясь одеждой за колючие кусты, вышел Эрик.

По их драгоценной запруде словно прошло стадо слонов. Отвод реки, на который они в свое время потратили почти целый день, выглядел сейчас кучей гравия смешанного с донной глиной. Участок горной речки длиной всего в двадцать метров будто побывал под бульдозером. Кто-то или что-то полностью сравняло русло реки и превратило источник чистейшей воды в грязную отвратительную лужу, полную булыжников, гальки и глины. Только место, где река скрывалась под скалой, оставалось нетронутым, хотя и мутным от грязи.

Такрон медленно двинулся вдоль разрушенного русла, наклонясь и принюхиваясь будто собака. Наконец уселся на колени и принялся что-то разглядывать в мокрой глине. Эрик подошел и сел рядом. Такрон рассматривал след какого-то животного. Наклонив голову, Эрик пристально вгляделся. Отчетливый след чьей-то лапы. Подушка ступни и пальцы. Эрик потер глаза и наклонился ближе. Пальцев было восемь, и, что показалось необычным, отсутствовали отпечатки когтей. Он зачарованно смотрел на странный след, который выглядел не как след животного, где обычно можно увидеть часть папиллярного узора, но скорее как отпечаток лапы, сделанной из какого-то гладкого материала; той же глины или отшлифованного дерева.

— Видимо, он шел по моему следу, — негромко сказал Такрон.

— Кто шел? — переспросил Эрик. — Восьмипалый медведь?

— Ты видишь еще что-нибудь необычное в этом следе? — вопросом на вопрос ответил Такрон.

— Да. В летнем лагере, в школе, мы покупали резиновые перчатки, сделанные в форме медвежьих лап, и ночами оставляли такие следы вокруг коттеджа, где жили девчонки.

— Очень похоже, — кивнул Такрон. — Только этот сделан водой.

Эрик опустил голову ниже, пристально вглядываясь в отпечаток.

— Не понимаю, — сказал он. — След оставлен водой?

Такрон вздохнул и поднялся, отряхивая штаны.

— Пошли назад, — сказал он и направился к тропе в святилище, скрытой кустарником.

Поднявшись в их временное убежище, Такрон разжег костер и, пока Эрик замешивал ячменную муку на воде в камне с углублением, вытащил из своей торбы несколько туесков и принялся их перебирать.

За последнюю пару недель Эрик здорово наловчился печь ячменные пресные лепешки на раскаленном камне, уложенном внутрь костра. А когда, три дня назад, случайно обнаружил гнездо перепелки и утащил из него три яйца, то приготовление лепешек и вовсе превратилось в занятие, приносящее удовольствие. Даже немного прогорклый перетопленный жир яка уже не вызывал никакого отвращения.

— Ты помнишь, как я неделю назад уходил в деревню? — спросил Такрон, когда они уселись у святилища, подбрасывая горячие ароматные лепешки на руках.

Эрик кивнул, обмакивая пахнущую дымом ячменную выпечку в чашку с жиром.

— Это довольно большая деревня по местным меркам. Там живет почти двадцать человек с детьми. У них есть шен, он из Пути Магов. Не очень сильный, но добросовестный. Десять дней назад один из жителей со своим сыном, шестнадцати лет, отправился в горы, чтобы поставить ловушку на горного козла. Через два дня парня нашли возле деревни, неподвижно сидящего у тропы. На все вопросы он тупо мычал, время от времени начиная биться в судорогах. Зная, в какое место они собирались, несколько мужчин вместе с шеном отправились по их следам на небольшое плато, где горные козлы устраивают свои брачные бои. На этой площадке они нашли тело отца мальчика с откушенной головой. Первое предположение было, что это снежный барс. Но барс не в состоянии откусить человеку голову. Разве что отгрызть, разорвав окружающие ткани. Однако больше никаких ран на теле не было.

Было очевидно, что осознание мира живых мальчика, при виде такой смерти отца, дало трещину, в которую смог просочиться какой-то горный дух. Так решил шен. Не зная, как объяснить смерть отца, он послал мне зов, и я отправился в эту деревню. К тому моменту, когда я пришел, шен успел совершить обряд изгнания горного духа и мальчику стало гораздо лучше. Он даже смог более или менее связно рассказать, что видел. Хотя видел он немного. До рассвета они сумели раздолбить грунт на площадке, где было наибольшее количество следов, вкопали несколько острых кольев и завели вокруг веревочную петлю. Это старый способ ставить ловушку на горных козлов. Замаскировали отверстие тонкими прутьями и травой.

Козлы появились с первыми лучами восходящего солнца. Охотники устроились за большим куском породы, с подветренной стороны. Отец внимательно следил за перемещениями козлов по поляне, готовясь рвануть и затянуть веревку, как только нога какого-нибудь животного провалится в приготовленную яму.

В какой-то момент мальчик приподнялся, чтобы выглянуть поверх головы отца, и увидел, как из-за кромки камня, за которым они прятались, появилась голубая ослиная голова с огромными клыками и откусила отцу голову…

Такрон встал, прошел внутрь святилища и пристроил на костер чайник, добавив хвороста.

— Это очень близко к католичеству, — заметил Эрик. — Под влиянием какого-то травмирующего события сознание «дает трещину» и демон проникает внутрь. И требуется экзорцист. Или психиатр, — добавил он с невеселой усмешкой.

— Не демон, а природный дух, — донесся до него голос Такрона. — В мальчика проник природный дух. Не демон.

— В чем разница? — спросил Эрик.

— Мир полон природными духами: воды, ветра, огня, гор… По крайней мере, здесь, не в городах. В общем, это достаточно управляемые и полезные формы существований, но могут и причинить вред. Хотя я до сих пор не уверен точно, что у них есть сознание. Проблема в его отце.

— Откушенная голова?

Такрон вынес две чашки с чаем и присел рядом.

— Мужчины деревни принесли тело и поместили его в ледник. Голову нигде не нашли. Той ночью в деревне никто не смог заснуть. Безголовое тело выломало дверь в леднике и вырвалось наружу. Носилось по всей деревне, круша все, что ни попадало под руку. Разрушило несколько домов и сломало руку старейшине. Детей успели увести подальше, но взрослым изрядно досталось. К рассвету тело упало на землю и прекратило бесчинствовать. Я видел его на следующий день.

— Гималайский зомби? — с иронией спросил Эрик.

— Ожившие мертвецы здесь у нас называются роланги. Но это не совсем то, что значит в вашем мире. Что касается случая в деревне, то это было существо из нижнего мира, вселившееся в труп. Такое случается, хотя и крайне редко. Должно совпасть очень много условий. Эта тварь учуяла меня и потащилась следом. Сегодня я всю ночь ждал, когда оно придет сюда. Результат ты мог заметить на реке.

Таким серьезным Эрик Такрона еще не видел.

— И что теперь делать? — настороженно спросил он.

— Я знаю твое отношение к нам, шенам, и тому, что мы делаем, но все равно хочу просить тебя о помощи. Ты должен пойти со мной. Нам нужно вернуть эту тварь обратно, пока она не натворила еще больших бед.

— Я не верю, что демоны существуют здесь, в мире живых, — упрямо возразил Эрик.

— Ты можешь не верить в существование крокодила, бродя по пояс в реке, где-нибудь в долине. Пока крокодил не схватит тебя за ноги.

— И что мне надо будет делать? — подозрительно спросил Эрик, чувствуя, как все былые сомнения насчет этих шаманов всколыхнулись в нем новой силой.

— Держать труп за руку, пока я буду создавать проход в нижний мир. Если, конечно, мне удастся заманить его в это тело. Тебе ничто не угрожает, пока на тебе печать Шенраба.

— Не могу сказать, что ты предлагаешь мне увлекательное приключение, — пробурчал Эрик.

Такрон рассмеялся:

— Не беспокойся, никто не откусит тебе голову. К тому же, ты сможешь воочию убедиться, с чем столкнулись буддисты, изгнав большинство истинных бонцев, во времена второго завоевания Тибета.

Эрик заинтересованно посмотрел на Такрона, вспомнив, что тот уже упоминал о потерянном буддистами государстве.

Такрон, не дожидаясь его вопроса начал рассказывать:

— После убийства последнего бонского ценпо Лангдарма, тибетская империя развалилась на несколько независимых княжеств непрерывно воюющих между собой. Над всеми ними безраздельно царствовал Бон. Окружающие народы: тангуты, уйгуры, китайцы — строили свои империи, развивались, воевали, исчезали и возрождались. Буддисты, потеряв возможность создать собственное государство в Тибете, не прекратили экспансию в окружающие страны. Но уже в форме распространения знаний, культуры и благочестия.

Жители Тибета, устав от кровавой междоусобицы и находясь под постоянной угрозой захвата внешними врагами, оказались готовы к восприятию буддизма как религии, которая могла бы прекратить бесконечные войны и возродить государство. Тем более, что учтя прежние ошибки, буддизм предстал для тибетцев в иной форме. Завоевывал власть не хитростью и интригами, а обещаниями благоденствия и процветания, выполнял роль посредника в межплеменных конфликтах, демонстрировал пышные ритуалы, поэзию и добродетельную философию.

Но вместе с сектой кадампа, проповедовавшей религиозное примирение с Бон, в страну пришли и другие буддийские секты: сакьяпа, каджупа, кармапа, настроенные более радикально. Из-за конкуренции этих сект сразу восстановить тибетскую государственность не удалось.

Время внутренней смуты продолжалось до тех пор, пока в стране не появилось секта гелугпа или ламаизм, одно из направлений буддизма ваджраяны, созданное первым ламой Тибета ученым-буддистом Цзонхава.

Так тибетский буддизм начал делать первые шаги на пути к будущему государству лам. С четырнадцатого века ламаизм проникал во все стороны жизни тибетцев, пока не стал главенствующей силой на всем нагорье. К концу семнадцатого века Далай-лама Лобсан Чжамцо, используя массовое принятие ламаизма монголами и их военную силу, укрепил суверенитет Тибета. А к тысяча семьсот семнадцатому году государство стало независимым территориально, но под формальным протекторатом. Ламы получили неограниченную власть и сложное наследство…

— Сложное наследство? — переспросил Эрик.

— Духов и демонов Тибета, которые до сих пор представляют опасность как для обычных людей, так и для буддистов.

— Ты хочешь сказать, что буддисты имеют дело с демонами?

— В некоторых районах Тибета — постоянно. Ламаизм ассимилировал множество магических техник бон, но после того, как шены были изгнаны или уничтожены, магическая практика буддистов способна только на самую примитивную защиту, но не уничтожение или изгнание демонов. К тому же буддисты не видят разницы между демоном и природным духом. Не могут открывать проходы для изгнания или управлять существами нижнего мира. В основном они откупаются от сверхъестественных существ. В самых сложных случаях обращаются к шаманам, тем, которые еще уцелели в диких горах.

— Откуда ты все это знаешь? — с некоторым удивлением спросил Такрона Эрик.

— Я же говорил тебе, что жил в буддийском монастыре. Там, в деревне джанкри, — недоуменно ответил Такрон.

— Ну, — Эрик вспомнил, что Такрон, действительно упоминал нечто подобное. — Я подумал, что это шутка.

Такрон хмыкнул, встал и ушел в святилище. Вернулся, прихватив еще две чашки с горячим чаем, и снова уселся, протянув одну из них Эрику:

— Моя семья, — начал он, — жила отдельно от деревни, недалеко от крупного монастыря, близ провинции Сычуань. Мой отец, старший брат, мать и я. У нас был неплохой дом, поле с ячменем, землю под который мы арендовали у настоятеля, козы и десяток куриц. Отец с братом часто уходили в горы, охотиться на кроликов и горных баранов, несмотря на то, что местность считалась собственностью монастыря и охота была запрещена. Мы считали себя буддистами, но свежее мясо было хорошим подспорьем при таком скудном питании. Особенно для детей.

Однажды отец с братом не вернулись с гор. Мать, прождав две недели, собрала все наши припасы и животных, посадила меня на двухколесную телегу, впряглась в нее и направилась в монастырь.

Мать долго звонила в колокольчик, пока калитку в воротах не открыл заспанный бритоголовый монах. Узнав в чем дело, просто закрыл калитку и ушел. Мать не сдавалась. Звонила, стучала ногами и громко кричала, пока дверь не открыл сам настоятель. Они долго что-то обсуждали, пока, наконец, мать не передала ламе продолговатый брусок серебристого цвета. После этого настоятель открыл дверь шире и мать, быстро обняв меня, втолкнула внутрь вместе с козами и курицами.

Так я оказался в буддийском монастыре. Несмотря на возраст — мне было всего семь лет — я был хорошо физически развит и смышлен.

Мне обрили голову, выдали бордовый кашай, монашескую одежду, и поместили жить на скотном дворе.

— Скотный двор в буддийском монастыре? — не сдержал своего удивления Эрик. — Они же не едят мяса.

— Конечно, не едят. Обычные монахи. Я не знаю как сейчас, но раньше, молоко, яйца, птица и козлятина были крайне необходимы для поддержания здоровья просветленных лам. Простые монахи, в основном, довольствовались все той же цампой, в которую лишь по буддийским праздникам разрешалось добавлять немного топленого жира яка. Сам же я, украдкой, часто поддерживал свое тело свежими куриными яйцами, пожирая их вместе со скорлупой.

В мои обязанности, кроме ухода за скотом, входила также уборка дворовой территории, мытье полов в церемониальной зале и, конечно, служба на «посылках». Меня часто отправляли с напоминаниями к ближайшим крестьянам-арендаторам о сроке уплаты ренты, к каким-то отшельникам-ламам с провизией, и просто для выноса помоев в специальную выгребную яму.

Я не могу сказать, что испытывал какие-то страдания, потому что жизнь в моей семье была куда более тяжелой и наполненной гораздо более серьезными лишениями. Кроме того, почти каждое утро, после выполнения своих хозяйственных работ, я со всеми остальными монахами принимал участие в утренних церемониях медитации и молитвах Будде. Все это было необычайно интересно. Особенно ежедневные занятия с подростками-монахами, среди которых я был самый младший, по изучению основных канонов буддизма, языков, как восточных, так и европейских, биографий великих бодхисаттв, и даже основ конфуцианства.

Сам настоятель постепенно стал выделять меня из стаи подростков, а когда я освоил счет и письмо, даже доверил мне ключи от главной калитки, чтобы я самостоятельно мог принимать налоги и подношения от местных жителей, пересчитывать их и заносить в специальную тетрадь, проверял которую монастырский лама-эконом.

Но иногда приходили странные люди, которые меня пугали… Об их приходе настоятель всегда предупреждал меня заранее. Я должен был проводить их через секретный коридор прямо в его покои. Эти люди всегда выглядели как самые дикие оборванцы, в грязной рваной одежде, с немытыми торчащими в разные стороны паклями начесанных волос. Не помню, чтобы кто-то из них выходил обратно через калитку.

Я знал практически все о явной и тайной жизни монастыря. Но самым интригующим, что не давало покоя бритоголовому мальчику, было наличие особой группы монахов, которые появлялись в общих помещениях только для принятия пищи. Все остальное время они проводили в специально оборудованном подвале, где предавались странным занятиям. Я нашел способ подглядывать за ними, расшатав и вынув один из глиняных кирпичей в кладке стены.

Некоторые из этих монахов читали толстые рукописные книги вслух, громко и протяжно подвывая на незнакомом мне языке. Кто-то разучивал странные танцевальные движения, отстукивая ритм на барабане куском бедренной кости, кто-то часами раскладывал на полу странные узоры из кусочков костей и глиняных фигурок. Многие, сидя неподвижно в лотосе, медитировали.

Так прошло два года.

Мне уже было дозволено спать на полу в общем помещении с остальными монахами, как полноправному члену общины.

И однажды, в одно зимнее утро, прозвучали звуки колокола, сигналами которого настоятель собирал монахов на утренний ритуал. Но в этот раз колокол звучал необычно и тревожно. Настоятель собрал всю общину и вывел из монастыря. Нестройной толпой, возглавляемой старшими ламами, мы пошли на север где, как я помнил, была чахлая рощица, приютившаяся среди двух песчаных холмов. По дороге, слушая отрывистые разговоры полусонных монахов, я понял, что несколько человек из монастыря не вернулись после обряда, для которого они ушли ночью.

Придя в рощу, мы увидели привязанные к деревьям тела пяти пропавших, со вспоротыми животами и кишками, свисающими до земли. У всех, кроме того, на телах и лицах были страшные рваные раны, а у одного были отгрызены обе ноги. Монахи сняли тела с деревьев и, соорудив волокуши, потащили их в монастырь.

Позднее, из разговоров старших, я узнал, что погибшие специально отправились в эту рощу для проведения ритуала «призыва демона». Не по-настоящему, но в виде какого-то символического действа. Суть его заключалась в том, чтобы ввести себя в состояние исступления и предложить себя в качестве еды чудовищу, чтобы уничтожить свои страхи, слабости и даже собственное «Я». Как я позднее понял, это был вид магической мистерии, к которой их подталкивал сам лама. Они привязали сами себя к деревьям и, читая заклинания, призывали демона пожрать их плоть. И демон в действительности пришел.

— Достаточно необычный способ достигнуть просветления, — заметил Эрик.

— И окончательный, — согласно кивнул Такрон. — Сейчас я понимаю, что ламаисты пытались использовать практическую технику шенов, не получив должной подготовки тела и сознания. Позднее я узнал, что подобное происходило не в одном монастыре, не считая большого количества лам-отшельников, которые пытались экспериментировать с «магией». Как бы то ни было, демон пришел и остался. Больше того, в самом монастыре начали находить изуродованные трупы. Каждую полночь настоятель с группой безумных монахов из того самого подвала обходили территорию монастыря с факелами, под бой ритуальных барабанов, танцуя и выкрикивая странные фразы безумными визгливыми голосами. Но монахи все равно продолжали умирать.

В один из дней я решил, что не хочу, чтобы подобная участь выпала мне. Той же ночью, перед рассветом, я прокрался в покои настоятеля и вскрыл его секретный ящик с «белыми деньгами». Так в то время в Тибете назывались слитки серебра. Захватив несколько слитков и засунув их в торбу, где лежали запасенные заранее ячменные лепешки и вода во фляге, я бегом устремился к калитке. Пробегая мимо подвала, я слышал заунывное пение монахов, среди которого отчетливо выделялся голос самого настоятеля и звуки канлинга, ритуальной флейты, сделанной из человеческой бедренной кости.

Открыв калитку «своим» ключом, я изо всех сил припустил на север. Я бежал, в страхе оглядываясь, ожидая монастырской погони или, что хуже, жуткого топанья лап или копыт демона за своей спиной.

Так в непрерывном бегстве я провел три или четыре дня. Я не знал, куда я бегу. Просто как можно дальше. Когда кончились все лепешки и вода, которую я припас, я просто лег на землю и потерял сознание.

Очнулся я в полутемном шалаше, и первое, что я увидел, было лицо моего будущего наставника.

Такрон замолчал, погрузившись в свои воспоминания.

Эрик также сидел молча и представлял себе мальчишку, одиноко бредущего в затерянных диких просторах Тибета.

— Когда это было, Такрон? — наконец спросил он. — Когда ты вообще родился?

Такрон задумчиво пожевал нижнюю губу.

— По-вашему… наверное, — нерешительно ответил он, — наверное, начало века или позже. Я помню, что в то время все говорили о вторжении британцев в Тибет. Мне тогда было лет пять или шесть.

— Вторжение британцев происходило в тысяча девятьсот третьем — четвертом годах, — сделал вывод Эрик. — Значит, ты родился в конце девятнадцатого века?

Такрон пожал плечами и остался сидеть, слегка прикрыв глаза.

— Насколько я понял… — не удержался Эрик от вопроса. — Судя по твоим словам, тибетские ламы, получившие доступ к практике бон, не смогли или не могут эффективно ею пользоваться?

Такрон молча кивнул.

— Совсем не могут? — настойчиво переспросил Эрик.

— Только некоторыми защитными и отпугивающими духов заклинаниями, которыми владеют все бонцы, не шены, но обычные люди, живущие в горах. Подлинное искусство доступно лишь тем, кто начал обучение с детства у наставника и его тело и сознание было приведено в соответствие энергиям областей существования и их обитателей. Среди лам встречались одаренные люди, которым, в силу каких-то особенностей тела, удавалось совершать несложные обряды. Но, конечно, справиться с настоящим демоном или дэвом никто из них не мог.

— Ты говоришь об эмоциях, вырабатываемых телом, которые недоступны обычным людям?

— Не просто владение эмоциями, — терпеливо ответил Такрон, — но и особая настройка тела и сознания, которую ты получаешь в результате изнурительных тренировок в детстве. Это и есть магия шенов, результат действия которой невозможно оспорить или трактовать как фокус или внушение. Но самым худшим последствием, экспериментов ламаистов с магической техникой и заклинаниями, явилось истончение границ областей существования. Это позволило большему количеству существ нижнего мира проникать в мир живых. И загонять этих тварей обратно сейчас практически некому. Можно досконально выполнять все детали обряда, в точности следовать ритуальному действию, но результата не будет, если тело и сознание не находятся в резонансе с энергией сверхъестественного существа. Такой способностью, полученной в результате долгой подготовки, обладают только тела и сознания шенов.

— Я, кажется, понимаю, — сказал Эрик. — Это все равно, что исполнять церковный ритуал и молиться богу, в глубине души не веря в его существование.

— Да. Выглядит похоже, — одобрительно заметил Такрон. — Возможно, что энергия веры приводит твое тело и сознание к резонансу с Высшей Сущностью и молитва достигает своей цели.

— Значит, тибетский ламаизм поэтому и не достиг успеха, даже присвоив и пытаясь использовать магию бон как свою собственную?

— Эрик, ты меня удивляешь, — спокойно прокомментировал Такрон. — Тибет оккупирован Китаем, Далай-лама в изгнании. Тебе это о чем-нибудь говорит? Однако, семьсот лет правления лам в Тибете, на мой взгляд, срок вполне достаточный, чтобы говорить об успехе. Но это время уже ушло.

Слова Такрона прозвучали резонно. Эрик задумался.

— За все время существования ламаистского государства, — продолжил Такрон, — Тибет постоянно находился под чьим-нибудь протекторатом. Маньчжурским, монгольским, китайским… Прямой оккупации не было, потому что в окружающих странах влияние буддизма было очень велико, но военные вторжения случались. И, конечно, платилась дань. Не обязательно материальная. Переводы священных книг на язык страны-протектора, дары в виде буддийских артефактов.

Полную независимость от империи Цин Тибет получил в начале тринадцатого года, если я правильно помню. Тогда был большой праздник. Мой наставник водил меня в деревню, и мы ели тушеное мясо. Толпа монахов, исполнив ритуалы благословения, сидела за длинным столом и уплетала печеную козлятину, выложенную на огромное деревянное блюдо, запивая мясо ячменным пивом из больших жбанов.

Эрику показалось, что в словах Такрона есть какое-то противоречие.

— Но если сравнивать ситуацию с «магией» ламаизма и первыми гонениями на бон, то произошло то же самое, несмотря на то, что шены обладают настоящим магическим искусством.

— Нет, не то же самое. Человек, идущий дорогой шена, должен полностью отдаваться своему делу. Невозможно, регулярно исполняя магические обряды, интриговать во дворце или заниматься какой-нибудь политикой. Тонкие настройки тела и сознания очень легко сбить, плетя интриги и заговоры. Многие дворцовые шены так и утратили свою силу, борясь за влияние с буддистами. Это, конечно, было время жестоких интриг и насилия, но не открытая война двух армий. Если бы буддисты пришли завоевывать Тибет во главе войска, итог был бы совсем иной. Ты же знаешь, что бонская армия в то время была практически непобедимой, в основном, благодаря шенам.

Такрон достал из рукава свою палочку для волос и принялся обихаживать свои пряди. Посмотрев на него, Эрик также достал свою и, не скрывая удовольствия, начал почесывать кожу под волосами. Поскрипывая палочкой, он «начесал» еще один вопрос, показавшийся ему важным.

— Ты сказал, что вы с наставником ходили в деревню на праздник. Разве бон не был под запретом? Вы могли появляться прилюдно?

Такрон довольно рассмеялся.

— Я бы не сказал, что под запретом. Новый бон был уже признанной традицией Тибета. Истинным шенам было сложнее, но они имели свою ценность для власти лам. Кто-то же должен был убирать камни с тропы? Мой наставник выдавал себя за ламу-отшельника, и у него в пещере, на самом видном месте, стояла статуя Будды, у которой он регулярно возжигал благовония. В то время существовал указ Далай-ламы, разрешающий ламам-отшельникам не брить голову и носить обычную тибетскую одежду. Догадываешься, зачем?

— Пытаясь практиковаться в магии бон, нужно выглядеть как шаман? — угадал Эрик и тоже рассмеялся.

— Ну конечно! — улыбаясь, сказал Такрон. — Видимо, он руководствовался принципом, согласно которому форма определяет содержание.

— Форма кувшина для вина определяет его вкус, — поддержал Эрик. — Хотя, ты знаешь, у нас на западе есть люди, которые занимаются приготовлением особых продуктов и вин. И они действительно так считают.

— Думаю, что они считают правильно, — неожиданно серьезно сказал Такрон. — Вот только человек — не еда, а совсем другой… продукт.

Такрон встал, потянулся и, оглядев лощину, сказал:

— Наш садок разрушен, будем охотиться на… дикобраза.

Эрик искренне обрадовался и вскочил. Охотился Такрон необычно и эффективно.

В первые три дня после бегства из уничтоженной деревни джанкри они почти ничего не ели. На третий день, к вечеру, Такрон заявил, что им нужно поймать еду. Эрик, у которого уже давно сводило желудок, с готовностью согласился. На привал они остановились на горной террасе, с редкими порослями травы, размером всего с десяток квадратных метров. Эрик ожидал, что Такрон достанет из своей «волшебной» торбы какое-нибудь оружие, хотя бы лук со стрелами или пращу, но тот поступил иначе. Принялся ходить по лужайке, наклонив голову и шевеля своими «вибриссами». Эрик терпеливо ждал, чем все это кончится.

Такрон долго и, казалось, безо всякой системы бродил по поляне, но в один момент, будто что-то услышав, прыгнул к куче валунов и, засунув руку в щель между камнями, вытащил наружу толстого сонного сурка, держа его за шею.

Эрик не знал, что сурков едят. И когда Такрон принялся ловко потрошить и свежевать грызуна, предварительно перерезав ему шею, его едва не стошнило.

— Я не буду это есть! — заявил тогда он.

Такрон с готовностью кивнул:

— Я согласен с тобой, это не очень большой сурок. Спасибо!

Через полчаса, когда запах зажаренного на углях мяса распространился по всему Непалу, Эрик с жадностью накинулся на протянутую ему половину грызуна.

Позднее, когда они сидели, свесив ноги с высоты головокружительного обрыва, и смотрели на закатывающееся за горы солнце, он спросил Такрона, как тот сумел поймать сурка.

— Так же, как я делаю все, что должен, — пояснил Такрон. — Я чувствую движение живых и потусторонних существ. Конечно, когда я сосредоточен. Это главная часть жизни шена Видимого Проявления. С животными всегда просто. По сути, они живут магическим путем. Ваша наука называет это инстинктами или каким-то рефлекторным поведением. Так, кажется, произносятся эти слова. Но в реальном мире поведение животных всегда соотносится с движением природных энергий. Если ты чувствуешь движение такой энергии, то всегда знаешь, что еще двигается в согласии с ней. Остается только подставить руки в правильной точке и правильно выбрать время. Главная задача — не спутать энергию движения кролика с движением снежного барса.

Оба рассмеялись.

— А выкуп за жизнь сурка? — спросил Эрик. — Как нам заплатить выкуп, мы же отняли жизнь?

— Выкуп за жизнь, которую отнимаешь, чтобы напитать свое тело, должен быть оплачен осознанными поступками, продуманными действиями, а лучше деяниями, которые делают тебя не просто потребителем живого, но и дающим что-то или изменяющим мир…

— Ну, тогда… Можно в следующий раз заказать кролика? — подумав, спросил Эрик.

Дикобразы, как уверял Такрон, водились в лесу гораздо ниже их убежища. В святилище он достал из своего мешка моток веревки, большой кусок ветоши и туесок с жиром.

Солнце уже стояло в зените, готовясь перевалить через полуденную черту. Тени деревьев и кустарника начали вытягиваться к югу. Такрон внимательно осмотрелся, и они двинулись по тропе вниз. Проходя мимо разоренной реки, Эрик еще раз глянул на восьмипалый след, уже почти полностью скрытый водой. Легкий холодок пробежал по груди. Такрон, бесшумно ступая, быстро шел вдоль бывшего русла, вертя головой из стороны в сторону. Дойдя до истока реки, небольшого озерца с бьющими ключами, они свернули на почти незаметную дорожку, ведущую дальше вниз сквозь густой кустарник. Тропинка заканчивалась в распадке между зелеными холмами прямо в густом сосновом бору.

Зайдя под полог сосновых крон, они пошли медленнее, вглядываясь в сухую землю, покрытую оранжевой хвоей и сосновыми шишками. Увидев что-то на земле, Такрон опустился на колени, будто принюхиваясь. Подойдя ближе, Эрик заметил кусок сухого помета и едва видимый на твердой почве след дикобраза. Такрон внимательно осмотрел ближайшую сосну и, ощупав траву вокруг поросшего мхом ствола, поднял с земли иглу дикобраза.

— Дикобраз здесь чесался, — прошептал он.

— Я не вижу, куда ведут следы, — так же шепотом произнес Эрик, пристально вглядываясь в землю.

Такрон выпрямился и начал медленно поворачиваться вокруг своей оси. Пряди на его голове зашевелились.

— Нора там, — указал он пальцем немного правее солнечного диска. — Метров тридцать. Нужны две палки.

Такрон показал, какие нужны палки и протянул Эрику нож. Тот огляделся. Подумав, вспомнил, что видел на краю леса старую засохшую ольху и пошел в обратном направлении. Вернувшись, протянул Такрону две полутораметровые сухие толстые ветки.

Такрон удовлетворенно кивнул, взял у него нож и ловкими движениями заострил конец одной из веток, придав ей форму копья. На конец второй намотал ветошь, закрепил ее куском веревки и густо намазал жиром.

— Пошли, — сказал он Эрику и вручил ему факел.

Нора действительно оказалась там, куда указывал Такрон. Оставалось найти все выходы. Их оказалось всего три.

— Он сейчас там. Спит, — прошептал Такрон. — Подожги факел и засунь наполовину в этот вход.

Такрон указал пальцем на вход в нору, возле которой они стояли.

— Когда дым потянется в нору, беги к правому входу, встань сверху и начинай как можно сильнее прыгать и стучать ногами. Я встану у левого входа.

Такрон взял заостренную палку и притаился над левым входом. Эрик разжег факел и, когда жир загорелся и зачадил, засунул его в нору. Кинулся к следующей дыре и принялся прыгать и стучать ногами. Увлекшись, не заметил, что Такрон стоит рядом и, ухмыляясь, его разглядывает. Эрик остановился, вытирая обильный пот со лба.

— Что? — спросил он. — Уже все?

— Да, — кивнул Такрон. — Дикобраз проснулся быстро.

Вместе они разожгли большой костер, выбрав сухое песчаное место. Аккуратно уложили тушку дикобраза на огонь, чтобы обжечь его длинные иглы. Когда все иглы почти полностью сгорели, дикобраза достали из костра, и Такрон принялся его свежевать и разделывать. Эрик тем временем снова отправился к кромке леса. Вернулся с большой охапкой листьев папоротника.

Такрон уже разделал тушку, отделив шесть самых лучших кусков. Пока Эрик заворачивал мясо в листья, перевязывая нитками из распущенной веревки, Такрон собрал в развернутую обгоревшую ветошь от факела все остатки мяса и требухи. Подумав, отнес все эти отходы на небольшой голый пригорок. Он еще не успел вернуться, как стаи птиц, галдя на разный манер, начали спускаться на пиршество. Эрику даже показалось, что он заметил лисицу, спешащую за своей долей добычи.

Палками они сдвинули раскаленные угли в сторону и выкопали неглубокую яму в горячем песке. Положив внутрь завернутые в папоротник куски, присыпали тем же песком и вернули угли на прежнее место.

Через два часа ужин был готов. Эрик ел с таким аппетитом, что Такрон, на всякий случай, даже отложил один из своих кусков.

— Ну как тебе кролик? — поддразнил он перепачканного мясом и жиром Эрика.

— Немного суховат, — проглотив последний кусок, в тон ему ответил тот и, тяжело дыша, лег на спину.

Такрон засмеялся.

Солнце почти завалилось за горный хребет. Наступала пора сумерек. Такрон тщательно затоптал едва тлевшие угли и, подкопав песок, полностью засыпал кострище. Пора было трогаться в обратный путь.

Эрик, приложив усилие, сонно встал на ноги.

— Знаю, знаю — обжорство недостойно разумного человека, — пробурчал он в ответ на укоризненный взгляд Такрона. — Идем, я уже взял себя в руки.

По пути к тропе, ведущей на холм, они сделали остановку у маленького ручья, текущего с холма. Напиться и смыть остатки дикобраза с лица.

Подъем для Эрика начался трудно, но постепенно, по мере вхождения в ритм ходьбы, тяжесть в желудке исчезла. К тому времени, когда они приблизились к озеру, где брала свое начало их речка, он снова был бодр и свеж. Проходя мимо и бросив взгляд на поверхность озерца, он увидел, как что-то крупное плеснулось в воде.

«Рыба никуда не делась», — с удовольствием отметил Эрик.

Еще один, но более громкий плеск. Грудь покрылась инеем. Он бросил взгляд на голову замершего впереди Такрона. Его волосы стояли дыбом. Эрик медленно обернулся и посмотрел на поверхность воды.

Прямо посреди озера надувался и рос в размерах огромный пузырь воды. Нет, не пузырь, но скорее сама вода вспучивалась над поверхностью и, увеличиваясь, начинала принимать форму какого-то огромного, и словно живого, существа. Эрик растерянно посмотрел на Такрона. С белым как мел лицом тот смотрел на озеро.

— Бежим… Как можно быстрее, — скорее угадал, чем услышал Эрик его слова.

Что было сил оба рванулись по тропе вверх к святилищу, сквозь колючий кустарник, раздирая одежду, лица, руки. Уже запрыгивая внутрь строения, Эрик в панике оглянулся и увидел, как сквозь плотные заросли кустов, будто сжатое в чудовищных размеров сгусток воздуха, ломится что-то огромное.

Эрик, влетев в святилище, ударился о дальнюю стену и упал. Под руку попался какой-то кусок камня, и, крепко зажав его в кулаке, он приготовился к самому худшему, лязгая зубами от непроизвольных мышечных конвульсий.

Такрон рухнул на свою подстилку. Грудь его ходила ходуном.

— О-о-н… не… сможет-т вой… войти, — задыхаясь, выдавил он. — Я п-позаботился… еще… ночью.

Окрестности огласил чудовищный рев, и раздалось терзающее слух царапанье чего-то острого о камни… Затем все стихло.

— Кто это был? — спросил Эрик, бросив бесполезный камень.

Такрон еще несколько минут успокаивал дыхание. Наконец, ответил:

— Мне не просто объяснить свои внутренние ощущения на чужом языке… — начал было он.

— А ты постарайся, — перебил его Эрик.

— Хорошо, — старик приподнялся и оперся спиной о каменную стену. — В детстве, во время обучения под руководством наставника, я тренировался вырабатывать эмоции и чувствительность, совпадающие с основными типами энергии демонов, дэвов или природных духов. Насколько я знаю, ты об этом уже осведомлен, как и о том, какие ритуальные действия соответствуют всем этим типам энергий. Но в действительности, демоны одной и той же породы на уровне тонких энергий отличаются друг от друга. У них существует своя иерархия. Если говорить о самом известном среди них — ракшасе, то только я, за свою недолгую по меркам Гималаев жизнь, имел дело с двадцатью разными видами, изгнание или усмирение которых требовало достаточно серьезной… перенастройки тела и сознания. Каждый раз, используя заложенную во мне основу, я должен был немного изменять восприятие, эмоции и само ритуальное действие, чтобы подобрать нужный…

— Я понял, не сомневайся, — Эрик ободряюще кивнул Такрону. — Ты владеешь общим принципом, как обращаться с конкретным видом демонов, так?

— Да, наверное, так, — подтвердил Такрон.

— Но если ты имеешь дело с другой особью того же вида, отличающейся энергиями, ты должен, исходя из навыков, полученных при обучении, сам подобрать нужную настройку тела, сознания и ритуального действия, чтобы войти в резонанс с конкретной особью.

— Да, ты правильно сказал, — с облегчением подтвердил Такрон. — Там в деревне, по всем признакам, побывал ракшас. Я так думал. Но сейчас я понял, что это Рта, демон высшего уровня. Мы называем его конем, за его лошадиную морду с клыками. И сегодняшнее происшествие с рекой и озером подтверждает мою догадку. Только этот вид тварей так любит воду, не считая, конечно, нагов.

— И они людоеды? — спросил Эрик.

— Не совсем, — ответил Такрон, — они в принципе не едят плоть людей. Но от крови удержаться не могут. И еще: судя по тому, как этот Рта преследует нас, я подозреваю внутри человеческую основу.

— То есть он когда-то был человеком? — осторожно спросил Эрик.

— Я более чем уверен, — убежденно произнес Такрон. — И мне нужна твоя помощь. Эта тварь очень сильна.

— Как ты это понял? То, что он был человеком?

— Его поведение непоследовательно. Общая черта, которая объединяет созданий нижнего мира — стандартный набор действий, когда они прорываются в мир живых. Наги-изгои, пусть и крайне редко, пьют кровь, не отвлекаясь ни на что другое, ракшасы пожирают человеческую плоть, дуд захватывают тела людей и питаются жизненной силой. Этот же ведет себя так, будто повинуется непроизвольным, бессознательным желаниям. Откусил голову, но больше не ел. Захватил тело охотника, разрушил деревню, словно хотел напугать. Растоптал наш садок и русло реки. Выглядит так, будто этот монстр сотни лет копил в себе что-то по-человечески болезненное и яростное. Демоны по происхождению так себя не ведут.

Эрик встал и подошел к выходу из убежища.

— Ты сказал, что он не сможет войти. Почему?

— Присмотрись внимательно к внутренней стороне кладки, — сказал Такрон, подойдя к нему.

Внутренний срез прохода был свежеокрашен чем-то, напоминающим охру. Поверх краски, покрывая весь свод когда-то целой арки, были нанесены знаки свастики, чередующиеся со странными символами, которые Эрик никогда не видел. В том месте, где сохранилась кладка порога, он обнаружил широкую полосу густо насыпанных крупных кристаллов.

— Соль? — повернулся он к Такрону.

— Каменная соль, — подтвердил тот.

Эрик вздохнул и прошел к своему лежаку.

— Что нам делать сейчас? — спросил он Такрона.

— Ничего, будем пить чай и ждать рассвета.

— Что будет на рассвете?

— Мы уйдем в деревню и сюда больше никогда не вернемся, — сказал Такрон. — Деревня в десяти километрах отсюда.

Эрик уже знал, что расстояние, о котором говорил Такрон, можно смело умножать на два.

— А как быть с этим… существом? — в задумчивости спросил он.

— С четырех до шести утра ни один демон не имеет силы в мире живых и не сможет напасть. Но он пойдет за нами в деревню, я знаю точно.

— А если?… — Эрик попытался правильно сформулировать вопрос. — Ты способен открыть проход к какому-нибудь из своих дэвов. Насколько я понимаю, это враждебные друг другу сущности. Может, стоит?…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Такрон. — Иногда такое приходилось делать. Направить силу дэва прямо на тварь из нижнего мира. Но, во-первых: демона сначала нужно «связать», во-вторых: уничтожая демона энергией дэва в мире живых, особенно такой силы демона, рискуешь вызвать природную катастрофу, которая может унести жизни сотен и тысяч людей. Ты знаешь о землетрясениях здесь, в Непале?

— Что значит связать демона? — поинтересовался Эрик.

— Его необходимо приманить и запереть в подходящем «сосуде».

— Я думаю, что ты хотел сказать «запереть в теле», — настороженно уточнил Эрик.

Такрон кивнул.

— Да, мы заманим его кровью в тело убитого им охотника и свяжем в нем, чтобы суметь провести обряд изгнания.

— То есть все та же магия крови, — угрюмо подытожил Эрик.

— Нет, — отрицательно мотнул головой Такрон. — Мы приманим его кровью местного шена и запрем в теле заклинанием. Это не жертвоприношение. Кормить это чудовище никто не собирается.

— Почему не моей кровью? — спросил Эрик с некоторой издевкой.

— Зачем тратить кровь драгоценного шена, когда под рукой есть я?

— Ты напрасно сомневаешься в моих намерениях, — укоризненно ответил Такрон. — И, кроме того, я уверен, что твоя кровь отпугнет его. Из-за этого, — он указал пальцем на грудь Эрика.

— Зачем тогда я вообще вам нужен?

— По этой же причине, — Такрон снова указал на его грудь. — Если ты будешь держать его за руки, то сила Дордже и мой ритуал, свяжут его в этом теле. Он не сможет сбежать до того, как мы закончим.

Эрик задумался над его словами. Неожиданно в голову пришла простая мысль.

— Если этот «конь» так боится моей печати, почему он гнался за нами?

— Я отвечу тебе честно, — твердо сказал Такрон. — Я не знаю. Может быть, у этого типа тварей здесь, в мире живых, нет такой острой чувствительности. Хотя нет — его восприятие очень сильно, судя по тому, что он натворил.

Такрон задумался, беззвучно шевеля губами и морща лоб.

— Может, он гнался за мной? — после недолгой паузы произнес он. — Это мне непонятно. Я говорил уже, что с такой особью еще не встречался. К тому же, у нас никогда не было такого, как ты.

— Значит, существует вероятность, что этот… «конь» может на меня напасть? — спросил Эрик, пропустив мимо ушей фразу «у нас не было такого, как ты». — И может, нет никакой силы Дордже и ты просто рассказываешь мне свои бонские сказки…

— На тебе печать Шенраба, — убежденно заявил Такрон. — Я чувствую внутри тебя эту силу каждой клеткой своего тела. Ты можешь не понимать и не ощущать ничего. Я знаю, что говорю! Да, есть риск, и он есть для всех нас. Что нам делать? Просто отвернуться и уйти? Если хочешь, то можешь отказаться, никто не станет тебя принуждать.

Такрон говорил спокойно, ровным голосом. Только лишь легкая тень на лице выдавала его напряжение.

— Конечно, я согласен, — невозмутимо сказал Эрик. — Я просто иностранец из Европы. Мы, европейцы, очень любопытны и болтливы, ты же знаешь. Хочешь, я сделаю чай?

Такрон шумно выдохнул:

— Лугонг все-таки ошибся. Ты не меняешься, ты уже изменился.

Они молча лежали на своих лежаках. Сгустившийся в проеме мрак ночи постепенно начал рассеиваться и расползаться в стороны. Взошла огромная, ослепительно белая луна, залив святилище призрачным кладбищенским светом.

Эрик посмотрел на Такрона. Его лицо в лунном свете выглядело как гипсовая маска с черными раскосыми мерцающими глазами.

Спать было невозможно. Ночные шорохи, посвистывания, чье-то противное уханье, топот тяжелых ног — все превращалось в какой-то ужасный фантом демона, рыскающего вокруг убежища.

— Такрон, Такрон, — шепотом позвал Эрик, пытаясь отвлечься от разыгравшегося воображения, — ты спишь?

— Конечно, сплю, — громко ответил Такрон. — Но я могу говорить во сне. И ты можешь не шептать. Тот, кому это нужно, тебя все равно услышит.

— Я хотел спросить, — Эрик приложил усилие, чтобы говорить громко и уверенно. — Зачем тибетские ламы поощряли всю эту колдовскую практику, если фактически они не могли справляться ни с демонами, ни с духами?

Такрон зашевелился на своем лежаке.

— Почти тысячу лет ламаизм впитывал в себя шаманские практики Тибета, — заговорил он. — И среди лам появилось много довольно сильных практиков-колдунов, способных к некоторым магическим действиям. Но, как это и бывает, на одного подлинного мага приходился десяток бездарностей, выдававших себя за таковых. Некоторые ламы действительно обладали знаниями и способностью к изгнанию демонов или духов. Но не владея верным представлением об энергии миров и существах, их населяющих, они были достаточно слабы и не сравнимы с шенами. Как правило, все подобные попытки лам-колдунов заканчивались неудачей. Хотя бытовую магию многие освоили…

— Само понятие «лама-колдун» для меня звучит как бред, — прервал Эрик Такрона. — Все равно что «буддист-черный маг».

— Возможно, но не для тибетцев, — продолжил Такрон. — Основная часть населения Тибета тысячелетиями была зависима от слов шамана, в рваной одежде, живущего отшельником и творящего колдовские пассы. Впитывая с молоком матери сверхъестественность окружающего мира, каждый тибетец был с детства готов подчиняться правителю, обладающему колдовской силой. Для них это было то же самое, что исполнять волю шенов и сверхъестественных сил, которыми те управляли в древности. И правители ламаистского государства просто должны были использовать такой способ влияния на народ. Тем более, что мир сверхъестественного в Тибете не под силу было никому отменить.

Кроме того, ламаисты серьезно реформировали изначальные постулаты буддизма, со сложной философией, странными словами и ни к чему не приводящими ритуалами. Главным богом стал Будда Майтрейя, будущее олицетворение прекрасной жизни для всех в Золотом Веке. Более удобный и понятный бог, вписавшийся в мировоззрение тибетцев. Самое сильное божество — то, которое никогда не рождалось, не жило в теле, не ело и не умирало.

Далай-лама для простых крестьян был верховным шаманом, исполняющим волю бога. Самым могущественным колдуном. Как когда-то Шенраб и его дети-шены. Когда я жил в Тибете, простые люди уже и не помнили, к кому обращались тысячу лет назад. Слишком много поколений сменилось, и люди знали только могущественных лам-колдунов, правителей. Я знаю это, потому что я родился и рос простым тибетцем. Родители очень часто обращались за помощью к ламам-отшельникам, даже не подозревая, что некоторые из них были шены. Никто в моей семье даже не знал о существовании Тонпа Шенраба.

К тому же, появились дополнительные боги-демоны, в зависимости от обращения с ними, то добрые, то злые. Привнесенные из индуизма и буддизма. Появились сотни лет назад и для всех стали так же реальны, как ракшасы и дэвы. Так сам Падмасампхава, Второй Будда в Махаяне, в некоторых восточных районах Тибета превратился в капризного и довольного злобного духа, покровителя всех пьяниц, чья статуэтка находилась почти в каждом доме. Бог Шива Разрушитель был взят в рабство ламами-магами и, получив имя Махакала, стал исполнять все их прихоти. Для населения это был один из самых кровожадных духов, справиться с которым могли только ламы-колдуны. Чем больше вокруг нечисти, тем проще управлять населением «искусным» колдунам, настоящим или фальшивым. Некоторые из них были столь «могущественны», что могли щелчком пальцев отправить человека прямо в область небес или в объятия демона в нижнем мире.

— Но это же полная чушь! — не выдержал Эрик.

— Конечно. Но не для тибетских крестьян, веками живших в окружении духов и демонов. И роскошь, в которой жили верховные ламы, полностью соответствовала представлению тибетцев о высшей государственной власти. В целом, образ жизни большинства лам-чиновников мало чем отличался от самодурства древних правителей ценпо и аристократии.

— Я читал у какого-то английского историка, — сказал Эрик, — что в Тибете даже в двадцатом веке существовало рабство. Он описывал это как «умеренное рабство».

— Я не читал никакого историка, — донесся смешок Такрона. — Я просто родился и жил в Тибете. В рабство можно было попасть за неуплаченный долг, просрочку налога или преступление. Каждый лама из дворцового окружения владел сотнями крепостных крестьян. Были крепостные и рабы, закрепленные за конкретными монастырями и передававшиеся ламами в награду приближенным, вместе с другим монастырским имуществом. Были и свободные крестьяне и ремесленники. Но я не могу сказать, что все это вызывало какой-то народный гнев или протест против власти. Тибетцы просто жили привычной им жизнью, как и тысячу лет назад при династиях ценпо.

— Не могу понять, какое отношение этот феодализм имеет к буддизму, — пробурчал Эрик.

— То, что ты называешь буддизмом, можно найти здесь в Непале, в Индии, на Шри-Ланке, в Китае, Бирме, Таиланде. Во многих странах.

— Значит, ламаизм можно не считать буддизмом?

— Ты очень категоричен, — засмеялся Такрон. — Мы говорили о государственном феодализме, как ты его назвал, ламаистов в Тибете. Но в других странах, даже здесь, в Непале, существуют ламаистские монастыри, в которых уклад жизни вполне соответствует буддизму. И во многих даже не принято поедать мясо. Я думаю, что после оккупации Китаем Тибет и его люди сильно изменились. К тому прошлому, что помню я, возврата уже не будет. Не могу судить хорошо это или плохо, но уверен, что даже если Далай-лама снова вернется в Тибет, никто не отдаст ему обратно его поместья и сокровища. Уверен, что китайцы уже обо всем позаботились.

Половина луны уже скрылась за правой стенкой дверного проема. Теперь ее свет красил мертвенной краской заросли густых кустов у святилища.

Эрик лежал с открытыми глазами и думал о том, что сказал ему старый шаман.

— Такрон! — неожиданно громко, так, что сам вздрогнул от звука собственного голоса, обратился он к старику.

Такрон смешно хрюкнул и зашевелился.

— Я не могу поверить, что все ламы в Тибете занимались только тем, что наслаждались властью, копили богатство и изображали могущественных колдунов. Должны же были быть те, кто действительно стремился достичь просветления, занимался совершенствованием и помогал людям.

После недолгого затишья, сопровождавшегося скрипами и шорохами, Такрон отозвался:

— Конечно, были. Но основным занятием, приличествующим благородным ламам, было изучение буддийских канонов, текстов Ганджур и жизнеописаний известных буддийских гуру и их изречений. Диспуты и софистика. Ученость очень высоко оценивалась в окружении Далай-лам. Помощь людям они, конечно, оказывали. Это долг любого правителя, который живет за счет труда своих подданных. С тринадцатого по пятнадцатый век были «заново открыты захороненные тексты Бон-по», которые легли в основу Нового Бон. Кто-то же должен был их написать? И это написали не шены. Точно знаю, что таких слов даже самые образованные из нас просто не знают. Я пытался читать некоторые из них и признаюсь, тексты заслуживают самой высокой философской оценки. Настолько высокой, что смысл доступен только самым избранным. И буддийский канон Ганджур и Данджур, состоящие более чем из тысячи произведений, также составлялись тибетскими ламами. Я лично знал и общался со многими достойными и достигшими настоящих высот в Дхарме и внутренней чистоте ламами.

— Я, в общем-то, спрашивал о просветлении, — сказал Эрик. — Кто-то же из тибетских лам должен был заниматься самосовершенствованием и просветлением своего сознания?

Такрон не ответил.

— Такрон?! — снова позвал его Эрик.

Со стороны, где лежал шен, послышалось равномерное сопение. Эрик еще успел подумать о том, притворяется ли старик или действительно спит, но незаметно для себя задремал…

Проснулся он от того, что уже вставший Такрон в темноте, шуршал своим скарбом, собираясь в дорогу. Эрик нащупал кожаную флягу с водой, сделал глоток и слегка побрызгал себе на лицо. Луна уже успела скрыться с небосвода, и снаружи царила непроглядная тьма.

Держась позади Такрона и положив руку ему на плечо, он выбрался наружу. Такрон, медленно спускаясь, начал забирать вправо, продираясь сквозь густой кустарник. Ветки больно царапали кожу лица и рук и цеплялись за одежду. Было немного жутко, но шаман шел уверенно. Эрик постарался выбросить из головы все мысли о бродящем где-то поблизости чудовище.

Двигаясь сквозь предрассветную черноту, он непроизвольно сжимал пальцы на плече Такрона все сильнее и сильнее, опасаясь потеряться в этом мраке. Наконец Такрон не выдержал и со злостью зашипел на него.

— Извини… — прошептал Эрик, — ничего не вижу.

Такрон повернулся и, положив руку ему на макушку, пригнул ее к низу. Что-то твердое царапнуло темя. Эрик понял, что они пробираются через какое-то каменное отверстие.

Наконец Такрон остановился. Небо начинало неторопливо светлеть, и Эрику удалось разглядеть под ногами тропинку, идущую по краю холма над небольшой речкой. Он сообразил, что они вышли на правую сторону и что река внизу — та самая, их разоренная река, которая уходила под гранитные камни, скрытые зеленью холма. Они уселись на тропе и принялись ждать рассвет.

С первыми лучами солнца Такрон поднялся и зашагал вдоль обрыва, время от времени бросая внимательные взгляды вниз на поверхность реки. Эрик поспешил следом, также посматривая на воду и на волосы шамана. Холм, по которому они шли, почти вплотную примыкал к невысокой пологой горе, чьи голые выступающие камни старательно удерживали мелкие кусты и корявые, редко разбросанные по склону лиственницы.

Такрон шел уверенно, не снижая темпа. Когда они дошли до распадка между зеленым холмом и следующим горным отрогом, Эрик увидел, что тропа, спускаясь со склона холма, начинает подниматься в гору и змеиться вдоль склона, представляя собой довольно широкий просвет.

Прошло уже два или три часа. Рассвет разгорелся в полную силу. И хотя солнце показало только небольшой край своего диска из-за высокой скалы, начинало припекать. Поднявшись по натоптанной дорожке на гору и, используя почти горизонтальный участок, оба отшагали еще несколько километров.

Наконец Такрон остановился.

— Мы можем отдохнуть, — сообщил он Эрику, вытирая пот со лба. — Извини, я уже не молод.

— Хорошо, если ты настаиваешь… — отозвался тот, уже час мечтающий просто лечь и растянуться на земле…

Они оба уселись на тропе и, переглянувшись, разлеглись на широком уступе.

— Может, чай? — вяло пробормотал Такрон.

— Может, поспать? — в тон ему ответил Эрик.

Дрема свалила обоих в короткое, но освежающее забытье.

Не прошло и получаса, как они, одновременно дернувшись, вскочили на ноги. Разбудил их глухой утробный вой, доносившийся снизу. Такрон лег и ползком придвинулся к краю тропы, жестом позвав Эрика. Волосы на его голове, казалось, были готовы оторваться от кожи. Эрик подполз и устроился рядом с ним.

Внизу, на мелкой речке, глубиной самое большее по колено, стремительно двигался огромный бурун, следующий по течению. Грудь Эрика не просто обдало холодом, но ощущение сильного мороза, казалось, полностью охватило все тело. Лицо Такрона превратилось в безжизненный камень.

Перед порогом, который указывал на присутствие небольшого водопада, бурун вздыбился куполом, обнажил на центре ряд отростков, напоминающих плавники и, издав глухой вызывающий дрожь во всем теле рев, распался, взорвавшись мелкими брызгами.

— Я никогда не видел такого, — медленно, очевидно, сдерживаясь изо всех сил, выдавил из себя Такрон. — Нам лучше прибавить шаг…

Эрик закивал, не в состоянии произнести ни слова. Оба вскочили на ноги и рысью припустили по тропе.

Старик несся с такой скоростью, что Эрику приходилось серьезно напрягаться, чтобы не отстать. Но самое странное заключалось в том, что он не испытывал никаких тошнотворных ощущений, которые еще в детстве имели место при любых физических нагрузках. Если он и был когда-то слаб здоровьем, то только не сейчас.

Тропа вывела в еще один распадок, где, видимо, располагалась бонская деревня. Перейдя на шаг и восстанавливая дыхание, они вошли в защищенную от ветра широкую долину, со всех сторон огороженную обильной растительностью, покрывающей высокие холмы. Навстречу им уже спешил, как Эрик сразу догадался, местный шен в ритуальном кафтане, митре с плюмажем из павлиньих перьев и кожаном фартуке тонкой выделки. Такрон немедленно принял важный вид. Эрик же просто уперся ладонями в колени и пытался угомонить сердцебиение и одышку.

Подойдя на несколько шагов, шен склонился в низком поклоне и сделал попытку упасть перед Эриком на колени. Тот едва успел подхватить его и, с помощью Такрона, поставить вертикально. Такрон сурово и величественно выговорил какую-то длинную фразу, в течение которой шен угодливо кивал, бросая на Эрика обожающие взгляды.

Когда Такрон закончил свою речь, шен начал отвечать, но не словами, а виртуозными жестами, используя пальцы, кисти рук, приседания и сложные мимические движения. Эрик немного опешил.

— Он приветствует нас, великих детей Шенраба, и ждет помощи, чтобы спасти несчастных жителей деревни от злобного демона, — перевел его «речь» Такрон. Шен уселся перед ними, скрестив ноги.

— Что с ним? — спросил Эрик. — Он не может говорить?

— Когда-то в молодости он изгонял из одной деревенской женщины очень сильного горного духа. В результате — лишился языка.

— Как это произошло? — заинтересовался Эрик.

— Он не рассказывал, — пожал плечами Такрон. — Немые вообще немногословны…

Деревня, как, видимо, и все подобные поселения, была скрыта от посторонних глаз обступающими ее холмами с трех сторон и с четвертой, откуда пришли Эрик с Такроном, пологой горной грядой. На первый взгляд это была довольно большая и ухоженная долина. Эрик обратил внимание, на то, что почти всю половину левого края, упираясь в деревья, растущие на склоне, занимают огороды и поля с ячменем. Но присмотревшись более внимательно, убедился, что зелень на огородах почти полностью была вырвана и разбросана как попало по всем участкам, земля взрыхлена, будто над ней потрудился экскаватор. На ячменных полях едва ли сотня растений стояла вертикально, основная масса посевов была втоптана в перекопанную землю. Было ясно, что почти весь будущий урожай погиб.

Напротив огородов размещались когда-то добротно сделанные глиняные дома, где, видимо, жили люди. Из десяти строений более или менее целыми выглядели только три. Остальные напоминали руины из какой-нибудь военной кинохроники. Выломанные и разбитые в щепы двери, сорванные соломенные крыши, огромные проломы в стенах. Два дома были почти полностью сравнены с землей. На одной из куч битых глиняных черепков лежал огромный валун, весом, наверное, килограммов двести.

Жители деревни сгрудились у дальнего холма под сооруженным на скорую руку навесом. Дымил костер, доносился детский плач и женские голоса.

— Дома он разбивал этим самым валуном, — сказал подошедший ближе Такрон. — Никто не видел, как уничтожались посевы. Может быть, он на время оставил тело, чтобы это сделать. Шену удалось увести и спрятать людей в своей пещере, там, за последним домом, пока старейшина пытался задержать безголового. Пещера шамана хорошо защищена, тварь не смогла туда войти. Старейшину он просто забросил на холм. Хорошо, что у старика оказались крепкие кости. Отделался только переломом руки.

— А где сейчас… это тело? — спросил Эрик.

— В пещере у шамана, — поморщился Такрон. — Выглядит так, будто его сбросили с самолета. Человеческое тело не очень подходит для разрушения домов.

— Что мы будем делать сейчас?

— Ничего. Ляжем спать. Там под навесом, — Такрон махнул в сторону жителей деревни, — женщины приготовили лежаки. Потом будем готовиться.

— А это… не придет? — на всякий случай поинтересовался Эрик.

— Нет, не думаю, — беззаботно ответил Такрон. — близится полдень, время не для демонов. Даже таких странных.

Оба прошли к навесу. Когда они приблизились, дети перестали хныкать. Женщины и мужчины, опасливо поглядывая на прибывших, будто невзначай переместились к противоположному концу навеса, оставив два бамбуковых лежака, покрытых свежей травой.

Эрик улегся на один из них и почти сразу заснул.

Проснулся он от солнца, которое, выйдя в распадок, из светло-желтого сделалось оранжевым и светило прямо в сомкнутые веки. Повернув голову влево и чуть приоткрыв глаза, Эрик увидел, что лежак Такрона пуст, а на костре уже подвешен здоровенный исходящий паром котел. Пахло чем-то вкусным. Шестеро мужчин и десять женщин разного возраста были заняты тем, что связывали бамбуковые стволы ротанговыми прутьями. Как догадался Эрик — для постройки временных хижин. Среди взрослых он насчитал троих детей возрастом шести-семи лет и четверых младенцев, спеленатых в матерчатых сумках с лямками и подвешенных на животе у матерей.

Эрик протер глаза и встал. Дети, сделав испуганные лица, попрятались за спины взрослых.

Такрон и местный шаман сидели близ навеса, скрестив ноги, и о чем-то жестикулировали. Эрик подошел и сел рядом.

— Он боится за людей, но ничего не может предложить, — сухо пояснил предмет разговора Такрон. — Я уверен, что где-то здесь есть выход воды к реке. Я точно знаю, что он проходил и пройдет через воду.

Шаман отчаянно замахал руками.

— Прямого выхода на реку у них нет, — угрюмо «перевел» Такрон.

— Ты мне говорил, что сначала тело поместили на ледник, — сдержав зевоту, произнес Эрик. — Где этот ледник?

Такрон заинтересованно глянул на него и задал вопрос шену. В ответ тот разразился «бурной тирадой» из жестов.

— Ледник находится в природной каверне за пещерой шена, — с проблеском понимания медленно произнес Такрон.

— Уверен, что эта каверна уходит вниз и где-то соприкасается с рекой, — подытожил Эрик. — Лед и есть вода.

Глаза Такрона азартно блеснули, и он принялся втолковывать эту мысль шаману.

После непродолжительного обсуждения Такрон вернулся к Эрику:

— Да, ты прав. Ледник — это круглый и достаточно широкий желоб, ведущий вниз. Лед, который они используют, постоянно образуется на дне желоба. Но никто никогда туда не спускался. Надо пробовать.

Шаман принес большой моток веревки, и, захватив с собою пару жировых светильников, накрытых стеклянными колбами, все трое направились ко входу в ледник. Вход представлял собой овальное отверстие у основания горы, шириной не более метра. На земле у входа валялся разломанный деревянный щит, когда-то служивший дверью. С некоторым трудом протиснувшись внутрь, Эрик очутился в небольшой, но с высоким сводом пещере. Справа, в толще горы, зияло такой же ширины отверстие, нижняя часть которого была заполнена намерзшим льдом. В пещере было ощутимо холодно. Он попытался было задуматься над происхождением этого природного феномена, но заползшие следом Такрон и шаман отвлекли его от этих мыслей.

Такрон зажег светильники и, размотав моток веревки, обвязал один конец вокруг пояса шамана. Тот, взяв коптящую лампу, полез в ледяной желоб, извиваясь, словно земляной червяк.

— Здесь мы проведем обряд, — сказал Такрон, оглядывая пещеру и страхуя спускающегося шамана веревкой, пропущенной вокруг спины.

Обряд. Это место напомнило Эрику другую пещеру, где тоже проходил обряд. Может быть, дело было в прошедшем времени или в изменениях, которые с ним произошли, но сейчас он вспоминал случившееся безо всякой дрожи или страха. Просто как один из эпизодов на жизненном пути.

Шен вернулся на удивление быстро. Виртуозно манипулируя пальцами, что-то «рассказал» Такрону.

— До реки метров десять, — объяснил Эрику Такрон. — Он говорит, что желоб идет вниз почти отвесно. Ему пришлось проделать весь путь, упираясь руками и ногами в стены отверстия. Желоб выходит прямо в воду, на дне которой лежит лед и слышен шум течения. Видимо внутри горы есть полости, в которых проходит реликтовый ледник.

— Хорошо, — равнодушно сказал Эрик. — Что дальше?

— Иди, отдохни еще пару часов, потом я тебя позову.

Эрик вернулся на свой лежак. Спать не хотелось. Просто лежал, наблюдая, как сгущаются сумерки и где-то из-за далекой горной гряды слабо подсвечивают темнеющее небо оранжевые лучи заходящего солнца.

Он заметил, как двое деревенских мужчин вынесли тело из пещеры шамана и принялись затаскивать его в каверну с ледником. Эрик вздохнул, встал и направился в их сторону.

Когда он протиснулся следом за мужчинами, волокущими труп, его встретил удивленный взгляд Такрона.

— Как ты понял, что уже пора? — спросил он Эрика.

— Нечем было заняться, — кратко ответил тот.

В пещере уже все было готово к предстоящему. В центре была установлена низкая столешница, по обеим сторонам которой были поставлены толстые свечи. Еще семь свечей были прилеплены по окружности пещеры на одинаковом расстоянии и высоте. Через столешницу, напротив друг друга, стояли два низких сосновых чурбана, один из которых был установлен прямо под отверстием желоба. Деревенские, с трудом согнув безголовый труп в пояснице, усадили его на чурбан под желобом так, что шея оказалась на уровне отверстия, и уложили его руки на стол. Эрик содрогнулся от отвращения, взглянув на тело.

Бурые потеки крови, натекшей из разорванной шеи, густо покрывали грудь и плечи мертвеца. Покрытая пылью и комками глины одежда висела рваными лохмотьями. Руки, лежащие на столе выглядели еще более отвратительно. Грязные обломанные ногти на пальцах с почти целиком содранной кожей и кисти с трупными пятнами едва не вызвали приступ тошноты. Густой смрад разложения заполнил всю пещеру и, казалось, повис видимым туманом в воздухе.

Эрик отвернулся и посмотрел на шаманов, чем-то занятых у дальней стены пещеры. Оба выглядели очень похоже. Такрон облачился в синий кафтан и пятигранную тиару с роскошной короной из голубых павлиньих перьев. Правая половина его лица была полностью закрашена белой краской, левая — черной. Его фартук пестрел вышитыми знаками из золотой нити. За тонкий поясок, стягивающий одежду на талии, был заткнут золотой пхурбу.

Лицо деревенского шамана также было раскрашено. Лоб и лицо до кончика носа — белой краской, ниже — черной. Глаза были обведены черным, а на губах той же белой краской нарисованы зубы сверху и снизу, так, что в полумраке его лицо напоминало оскаленный череп. На подбородке Эрик заметил закрепленный специальными ремешками канлинг. Видимо, для того, чтобы можно было извлекать звуки без помощи рук.

Такрон достал из складок фартука тонкий нож и, приподняв к локтю рукав кафтана шамана, сделал длинный разрез вдоль предплечья. В старый медный таз, стоящий на полу, потекла густая струя темной крови. Оба внимательно смотрели на дно таза. Когда Такрон решил, что крови достаточно, он поднял руку шамана вверх. Тот ловко замотал порез заранее приготовленной тряпкой, используя вторую руку и зубы. Затем он взял с каменного приступка моток шнура и бросил в таз. Присев на корточки, принялся мять и размачивать веревку в луже крови на дне.

Сочтя, что веревка достаточно пропиталась кровью, шаман достал ее и, роняя темно-красные капли на землю, подошел к желобу, ведущему вниз. Положив один конец на плечо покойника, он сбросил весь моток в ледник, после чего ушел к дальней стене, сел скрестив ноги и взял руки небольшой двойной барабан.

— Ты просто молча смотри, — обратился Такрон к Эрику. — Но как только я громко крикну «Пхет!», хватай его за руки и держи изо всех сил. Ты понял?

— Понял, — сказал Эрик сиплым голосом и сглотнул сухой комок.

Раздались монотонные звуки барабанного боя и визгливое звучание канлинга. Такрон начал напевать мантры в такт этой «музыке» и принялся, притоптывая, двигаться в сторону отверстия желоба. Оказавшись рядом, он поднимал руки и резко, с усилием, будто что-то бросая, кидал кисти ладонями вперед, одновременно что-то выкрикивая. Затем, в той же манере, отходил обратно. Так повторялось раз за разом примерно в течение получаса.

Наконец, когда ритм барабана изменился и звуки канлинга стали громче, Такрон остановился у желоба и принялся толкать воздух все быстрее и быстрее. Барабанный бой участился, а звук шаманской дудки повис на одной высокой ноте.

Сначала Эрик подумал, что глаза просто устали от слабого света свечей, но затем ясно различил серую, тонкую будто вуаль, накидку, опускающуюся на тело мертвеца.

— Пхет!!! — громко крикнул Такрон и, выхватив пхурбу, с силой вонзил в грудь покойника.

Эрик стиснул зубы и изо всех сил ухватился за холодные руки мертвеца. Грудь и живот покрылись тонкой пленкой льда.

Мертвец начал дрожать и подергиваться. Эрик отвел глаза от его кистей и увидел, что Такрон начал вращаться на одной ноге, подняв обе руки кверху.

Звуки барабана и канлинга слились в один сплошной гул. Такрон уже вращался с такой скоростью, что напоминал размытое синее пятно. Он увидел, как сзади над покойником начинает формироваться полупрозрачное дымчатое кольцо. Мертвец дергался так, что руки Эрика уже готовы были разжаться. Посмотрев на кисти, которые он пытался удержать, заметил, что из кожи трупа начинает сочиться серая туманная гадость, обволакивая его пальцы и запястья.

Он ясно понял, что ему не удержать. Откуда-то изнутри, из каких-то темных глубин его сознания пришло нечто, что растопило лед на его груди, превратив его в огненное пламя. Повинуясь этому импульсу, Эрик вскочил и что было сил толкнул дергающийся труп в сторону кольца.

Он стоял на краю знакомого оврага, окруженный унылой тоскливой равниной, без неба, без горизонта. «Нет, не может быть! Зачем мне это снова?!» — в отчаянии подумал он, злясь на себя и на свою глупость. Сзади раздался шорох, и Эрик, вздрогнув, обернулся.

В нескольких шагах от него стоял тибетец, одетый в старинные светло-серебристые доспехи и остроконечный шлем с кольчужной сеткой, опускающейся на плечи.

Воин мягко ступил вперед и широко улыбнулся Эрику, обнажая ряд белых заостренных зубов. Эрик почувствовал, как у него перехватило дыхание.

Фигура воина начала расплываться. Его тело раздалось вширь и в высоту. Послышался звук рвущихся креплений и лязг разлетающихся кусков доспеха. Тварь приобрела свой подлинный вид. Толстые мускулистые ноги, оканчивающиеся плоской ступней с восемью пальцами, длинные и такие же толстые руки с огромными когтями. Лицо тибетца расплылось и вытянулось в лошадиную оскаленную морду с огромными клыками. Кожа приобрела серо-голубоватый оттенок. Эрика парализовало от страха. Тварь мягко присела и, бесшумно оттолкнувшись, прыгнула на него, разевая огромный рот. Эрик закричал и, отшатнувшись назад, падая на спину, в отчаянии вытянул руки вперед. Когда челюсти готовы были сомкнуться на его лице, он почувствовал, как что-то мягкое обхватило его грудь и дернуло назад и вниз. Но его пальцы успели вцепиться чудовищу в шею.

Он снова оказался на дне ручья. Вода заливала рот и не давала открыть глаза. Он боролся из последних сил, сдавливая оказавшуюся неожиданно тонкой шею демона. Что-то нестерпимо горячее обожгло левую кисть, но Эрик терпел и продолжил давить и бороться. Вынырнув из ручья, он сумел открыть глаза… и увидел уже посиневшее лицо Такрона, которого душил изо всех сил.

— Что, что…?! Как это?! — закричал Эрик. — Ты, ты, сволочь!

Запахло горелым. От нестерпимой боли он отдернул руки и в изнеможении свалился на твердый и мокрый пол пещеры. Следом за ним упал посиневший Такрон, хрипло дыша и придерживая шею. Деревенский шен поставил свечу, которой он так вовремя прижег кисти Эрика, на стол и простерся ниц пред ними обоими.

— Ты видишь нижний мир во снах, — хрипло сказал Такрон, поглаживая шею, спустя пару часов, когда они уже расслабленно валялись на лежаках под навесом, предварительно пройдя «обряд очищения от вредных энергий», который им устроил деревенский шен. — Как часто, и почему никогда не говорил?

— Не знаю, — ответил Эрик, — я думал, что это просто последствия… психологической травмы или что-то подобное. Это снится почти каждую ночь… Только окружающее предстает размытым и нечетким. Не так, как сегодня…

— Что именно тебе снится чаще всего?

— Обычно то место, где я был. Иногда я вижу Лугонга — он что-то мне рассказывает, иногда какой-то человек сзади. Тот человек говорит что-то очень важное, но проснувшись, я никак не могу вспомнить, что именно. И еще: перед пробуждением всегда меняется пейзаж. Эта серая равнина исчезает, и вместо нее появляется широкая дорога, отделанная красно-коричневой глиняной плиткой. Вдоль дороги растут цветы и бьют фонтаны. И еще много птиц. Некоторые из них просто огромны.

— Ты испытываешь страх? Там, в этих снах?

— Нет. Даже наоборот. Мне нравится, когда это снится. Просыпаясь, я чувствую себя каким-то… бодрым и одновременно спокойным. Ты лучше расскажи, что случилось там, в пещере? Я видел, как ты кружишься на одной ноге. Это зрелище… Не знал, что такое возможно.

— Вращение, как часть обряда в сочетании с заклинанием, открывает проходы в другие области существований. Но только если ты удерживаешь в сознании визуальный образ, полностью копирующий образ внешнего предмета. Вплоть до мельчайших деталей. Но пока для объяснения этого еще не настало время.

— А если оно никогда не настанет? — иронично спросил Эрик.

— Значит, это не было необходимо, — серьезно ответил Такрон. — Во время обряда, когда проход едва открылся, ты, не знаю почему, исчез вместе с демоном.

— Да, — подтвердил Эрик, — я почувствовал, что не могу больше удерживать его и толкнул руками в эту дыру.

— Эрик, ты никого не толкал. Ты просто исчез вместе с демоном.

— Я… не толкал? — растерянно спросил Эрик.

— Демон исчез вместе с тобой. Но ты ничего не делал руками.

Эрик попытался еще раз вспомнить, как все произошло. Напряжение, тварь пытается выбраться из мертвеца. Импульс откуда-то изнутри…

— Я знаю, что втолкнул его в проход. Наверное, да… Не руками, чем-то изнутри… — растерянно произнес он. — Но как я вернулся обратно?

— Когда ты исчез, я забросил следом нить Шенраба. Она и выдернула тебя обратно.

— Ты говорил, что нить Шенраба — просто такой способ связи, — со злостью процедил Эрик. — Оказывается, что это еще и какой-то вид аркана. Почему вы, шены, постоянно лжете?

— Эрик, — мягко сказал Такрон. — Никто тебе не лжет. Просто для каждого знания всегда приходит свое время.

Такрон встал со своего лежака и подошел к костру, где сбоку на углях исходил паром закопченный чайник. Налил чай в две чашки и вернулся на лежанку.

— Выпей чай и прекрати изображать избалованного ребенка. Расскажи мне, как выглядел этот воин, которого ты увидел там, внизу.

— Сначала он выглядел как древний тибетский воин, — неохотно проговорил Эрик. — В доспехах и шлеме. Потом раскрыл пасть и показал зубы, заточенные и острые, как у акулы. И вдруг начал превращаться в этого «коня». Раскрыл пасть и бросился на меня.

Такрон достал палочку и принялся копаться в своих прядях.

— Думаю, что когда-то он был шеном из моей линии, сознательно выбравшим путь крови и судьбу демона в посмертии. Или был утащен в нижний мир во время боя, — задумчиво сказал он. — Это очень сильное существо.

— Он сможет вернуться?

— Только не здесь. Но он будет пытаться снова и снова, в других местах, где границы областей существования истончены. Это его судьба, по-другому он не может. Когда я жил в убежище у своего наставника, пустынной, отдаленной от деревень местности в горах, мне часто приходилось бродить по окрестностям. Иногда за хворостом или водой, иногда просто гулять.

Однажды, возле небольшого озерца, где мы обычно брали пресную воду, я встретил двух мальчишек, примерно моего возраста. Сначала они были настроены очень враждебно: громко ругались и кидали в меня большие камни. Но вскоре мы познакомились ближе и даже стали приятелями. Эти двое были из бедных семей и служили у ламы-колдуна, жившего неподалеку отшельником. В обмен на это он учил их колдовству и магии. Когда я рассказал об этот своему наставнику, он очень заинтересовался этим ламой и в один из дней решил навестить его. Со слов мальчишек, я хорошо представлял себе дорогу в их пещеру.

Когда мы добрались до их убежища, лама стоял на пороге пещеры и, улыбаясь, смотрел на нас. С первого взгляда было ясно, что он настоящий шен. Они с моим наставником обменялись любезными поклонами и вступили в беседу. Я же прошел в закуток к своим приятелям, у которых был настоящий праздник. Кто-то из местных, получив от ламы помощь, щедро одарил отшельника большой кожаной торбой жареного мяса и двумя жбанами пива. Лама поделился с ними своим заработком.

Мы прекрасно проводили время, грызя мясо и запивая его свежесваренным пивом, пока мой учитель не позвал меня.

По дороге назад наставник с восхищением рассказывал о том, какой силы и разума шен оказался нашим соседом. Тем более, что он оказался из пути Бытия и не представлял угрозы для промысла моего учителя.

Спустя месяц, в одну из темных летних ночей, мы были разбужены ужасными криками и воплями боли. Я вскочил и, запалив лучину, бросился к двери. На пороге стоял один из мальчишек ламы с вытаращенными глазами и оторванной по локоть правой рукой. Трясясь от страха, я как сумел наложил ему повязку, и мы с наставником, захватив факелы, побежали к пещере отшельника.

Дверь в пещеру была открыта, и внутри спокойным желтым пламенем горели свечи. Когда мы ворвались внутрь, лама отвернулся от подвешенного на веревке тела второго мальчишки с распоротым животом, и мы увидели безобразную окровавленную морду ракшаса. Зарычав, чудовище сверкнуло желтыми глазами и просто исчезло. Не творя заклинаний, ни открывая никаких проходов…

Мне еще долго снилась эта сцена. Наставник же почти месяц не выходил из пещеры, не ел и не пил.

— Как это было возможно? — под впечатлением от этой истории спросил Эрик. — Ведь твой учитель был магом Видимого Проявления. Ты сказал, что он даже разговаривал с этим ламой.

— В том-то и дело! Мой учитель был необычайно силен и чувствителен. У меня нет и половины его способностей. Просто представь, какую силу имел этот демон, что даже мой наставник не смог его почувствовать? Много позже мы обследовали пещеру этого «ламы». Там внутри обнаружилась трещина между областью живых и ракшасов. Границы миров, что случается очень часто в последнее время, истощились настолько, что образовался постоянных проход. Наставник провел обряд и запечатал эту дыру энергией дэва. Как и Рта, тот ракшас тоже когда то был человеком.

— Как ты понял? — заинтересовался Эрик.

— Ну… — откашлялся Такрон, — если честно, то в то время я мало что понял. Мне рассказал учитель. У истинных ракшасов, когда они проникают в мир живых, нет способности принимать и удерживать человеческую форму. К тому же они, по своей сути, очень ограниченные существа. Сотни и тысячи лет они существуют в своих областях, терзаемые сильным голодом. Этот голод — наследство от тех времен, когда миры существований не были разделены и ракшасам хватало человеческого мяса. Когда они были закрыты в своих мирах, то пожирать им стало некого. Они существуют, поглощая случайные куски заблудших сознаний. Это все равно, что для тебя жить, питаясь крошками хлеба раз в неделю. Но создания эти бессмертны и умереть от голода не могут. И если границы миров где-то истончаются, они рвутся сюда, чтобы пожирать и пожирать, пока есть возможность. Другое дело — человек, добровольно или в силу случайности попавший в нижний мир и сумевший принять форму демона…

— Мне кажется, что ты имеешь в виду прежде всего шенов или колдунов, — прервал его Эрик. — Не могу себе представить, чтобы обычный человек, попавший в мир ракшасов, вдруг превратился в подобное создание.

— В общем, ты, наверное, прав, — нехотя согласился Такрон. — И тот ракшас, который удерживал форму ламы, конечно, был когда-то шаманом, и, судя по всему, очень сильным. Я думаю, что его сознанию не одна тысяча лет.

— А что случилось с этими мальчишками, которые прислуживали ламе?

Такрон снисходительно и грустно посмотрел на Эрика.

— Они умерли, разве не понятно?

Эрик подумал, что действительно спросил невпопад.

— Насчет ракшасов я, в общем, понял, но ты никогда не упоминал о нагах. Я помню свои ощущения там, когда Лугонг завел меня в их город.

— Наги не являются чистым порождением нижнего мира. Их сознание во многом схоже с человеческим. Когда я учился у наставника в Тибете и мне доводилось общаться с обычными людьми или невежественными монахами, то они относили нагов к обычным кровавым демонам. Но это глупые байки. У нагов существует полноценное общество, со своей иерархией, правами и обязанностями. Все они полностью разумные особи, связанные социальными отношениями, своей моралью и правилами поведения.

Когда Шенраб разделял миры, для королевства нагов он оставил открытые границы с миром живых, потому что для некоторых народностей Гималаев наги всегда были неотъемлемой частью человеческого сообщества, а где-то даже и богами. В Тибете я только один раз встречал нага, вернее, нагайну, которая плавала в озере и даже помахала мне рукой. Область существования нагов организована почти так же, как и человеческая. Есть король и королева, солдаты и простолюдины. Они часто используют ракшасов как рабов или слуг. Мы, конечно, относим их к демонам, но наги редко вредят людям, только злобные одиночки. Изгои своего общества.

— Лугонг провел меня через заброшенный город нагов, — заметил Эрик. — И я отчетливо помню ощущение зла в том месте.

— Скорее всего, за ощущение зла ты принял чувство полной чужеродности этой формы жизни для тебя. Ты был в древней столице королевства. Сейчас существование нагов проходит в Храме Ста Тысяч Гесаров, воздвигнутом Шенрабом, который является фактически целой страной.

Такрон встал и добавил хвороста в костер. Вспыхнувшие ветки осветили глубокий сумрак под навесом. Только сейчас Эрик обратил внимание на то, что, кроме них, под навесом никого нет.

— Все деревенские ночуют в пещере шамана, — ответил Такрон на его невысказанный вопрос. — Вокруг нас еще есть энергия демона. К рассвету она рассеется.

Из темноты вынырнул деревенский шен с круглым медным подносом и поставил его перед гостями. Рис с цыпленком. Только увидев еду, Эрик понял насколько проголодался. Начал медленно есть, с трудом сдерживаясь, чтобы просто не наброситься на пищу.

— Сколько вообще существует видов демонов, Такрон? — спросил он, проглотив очередной кусок.

— Я слышал от наставника, что триста или четыреста. Но я могу чувствовать не более сорока из них. При встрече с кем-либо из остальных я испытываю серьезные трудности. Иногда даже не понимаю, что мне делать.

— Так мало? — удивился Эрик.

Такрон пожал плечами.

— Это все, что мое тело и сознание способно было усвоить. Кроме того, мне необходимо было осваивать энергии природных духов, чтобы отличать один вид от другого.

— Значит, ты можешь обращаться и с духами?

— Нет. Я могу их чувствовать и различать. После чего спешу убраться с их дороги, — рассмеялся Такрон. — Обращаться с духами, вредными и полезными, это забота Пути Магической Силы.

Он кивнул на шамана, сидевшего неподалеку от них.

— А дэвы? — с неподдельным интересом спросил Эрик.

Такрон доел свою часть цыпленка и только после этого ответил:

— Я могу использовать энергию восьми низших и одного высшего дэва. Остальных я могу только почувствовать. Это самое сложное и опасное действие из всей практики Видимого Проявления.

— Дэвы опасней, чем демоны? — удивился Эрик.

— Конечно. Сознание любого демона имеет сходство с человеческим, и поэтому есть возможность понять, что им движет и предугадать его поступки, даже если имеешь дело с незнакомым видом. Сознание дэва недоступно ни для какого понимания. Мы просто пользуемся их энергией в своих целях, но при этом любая ошибка приводит к мгновенному уничтожению проводящего обряд. Я думаю, что дэвы, даже не подозревают о том, что мы используем их энергию.

— Почему же тогда люди выбирают для себя в посмертии область существования дэвов? Если никакой контакт с этими существами невозможен?

— В посмертии сознание, ведомое проводником в область дэвов, подвергается значительному изменению. Если сознание умершего готово, то, в течение короткого отрезка времени и под влиянием сил, наполняющих тот мир, оно принимает форму и суть сознания дэвов. Если же нет, то в любом случае, рано и или поздно, оно распадается на фрагменты.

Эрик тщательно собрал остатки риса с блюда и завертел головой в поисках подходящего предмета, чтобы вытереть руки. Деревенский шен угадал его желание и тут же предложил кожаную флягу с водой для ополаскивания. Эрик воспользовался его любезностью, так же, как и Такрон.

— Лугонг говорил мне, что сознание праведника, — продолжил он, вытирая мокрые руки о штаны, — уходит сразу в какую-то фиолетовую щель. В мир дэвов, да?

— Да, но только если человек жил не просто праведно, но и тренировал свое сознание для подобного посмертия.

— Я подозреваю, что ты не будешь мне рассказывать, как тренировать сознание, — заметил Эрик.

— Ты очень прозорлив, — рассмеялся Такрон. — Но возможно, в следующий раз…

— Если следующий раз наступит… — стараясь выглядеть невозмутимо, сказал Эрик.

Такрон, казалось, развеселился еще больше.

— Ты же знаешь, почему уже целый час непрерывно задаешь мне вопросы? — смеясь, спросил Такрон.

— Ну и почему?

— Твой рассудок перенес серьезный удар в процессе обряда, — вновь став серьезным, сказал Такрон. — Отвлекаясь разговором, ты пытаешься не думать о том, что произошло на самом деле и произошло ли это в действительности. Я предлагаю тебе рассматривать это как галлюцинацию. Так намного проще.

Эрик замолчал и задумался. Такрон был прав — осмыслить и принять произошедшее он еще не был готов. Невольно содрогнулся, вспомнив отвратительные руки мертвеца и просачивающийся сквозь кожу серый туман.

— Да, ты, наверное, прав, — неохотно согласился он. — Но мне все равно интересно, как ты вступаешь в контакт с дэвом и зачем.

— Энергию дэва шены Пути Видимого Проявления используют для того, чтобы обеспечить успех какого-либо дела или защитить тех, кто просит, от воздействия духов или тех же демонов. В Тибете, много лет назад, самыми частыми просителями защиты были караванщики, которые гнали яков, груженых товаром, в Индию или Китай опасными горными тропами. Обычные торговцы, монастырские чиновники или контрабандисты. Если распределить энергию дэва на животных и людей, то какое-то время они будут в безопасности на своем пути, не только от демонов, но и от горных духов. Однако это длится недолго — энергия дэва быстро растворяется здесь, в мире живых. Воины перед боем, которым нужно было покрыть себя дополнительной броней на короткий срок.

Самым востребованным и эффективным всегда было изготовление амулета лха, содержащего энергию дэва. Их, на моей памяти, даже заказывали ламы из самой высшей дворцовой знати. Обращались потому, что резонанс с энергией дэва никогда не был доступен ламам. И конечно, самое важное — это возможность восстанавливать границы между областями и закрывать проделанные тварями из нижнего мира проходы.

Иногда случается так, что высший дэв прорывается сюда, в мир живых, уничтожая все на своем пути. Демонов, духов, растения и животных. Дэв может полностью уничтожить лха горы, вызвать камнепады и даже полное ее разрушение. Против людей дэвы не используют свою силу, но их гибнет достаточно в результате обвалов, наводнений и последствий землетрясения. Никто не понимает, зачем они делают это.

— Ты сказал, что энергия дэва может укреплять границы миров и закрывать проходы, но насколько я понял, это задача под силу только самому Тонпа Шенрабу, — недоуменно произнес Эрик.

— Конечно, — с горечью подтвердил Такрон. — Но самого Шенраба уже столетия не видели в мире живых. Только ему под силу по-настоящему укреплять эти границы. Мы же способны лишь просто латать дыры между областями.

Такрон невольно передал свое настроение Эрику. Тот почувствовал странный спазм в горле и едва уловимое предчувствие какого-то неотвратимого и неприятного события.

— Такрон… — медленно выговорил он, лишь для того, чтобы что-то сказать. — Остальные демоны… Ты сказал, что их сотни разных видов… У них есть свои миры, или… они просто находятся в нижнем мире, ну, все вместе или как…?

— Некоторые живут как племена, некоторые просто одиночки. Самые непохожие на всех — асуры. В каком-то смысле они не совсем демоны, хотя в Тибете их принимают за порождения нижнего мира. Их область обитания никак не связана с мирами посмертия. Это совершенно отдельный мир, попасть в который человеческому сознанию невозможно. Это раса внешне почти неотличима от людей, но способна к принятию разных внешних форм. Я бы отнес асуров скорее к каким-нибудь полубогам или титанам. Они яростные воины. Битва — вот смысл их существования. Неизвестно как, но очень часто они проникают в мир людей. И тогда, как правило, грядут великие войны. Шен может узнать асура, но и только. Иногда они занимают место великих полководцев, но чаще всего в битвах, эти существа располагаются на правом плече воина и толкают его в яростное сражение. Помогая победить или ведя к неминуемой смерти. Бонцы зовут их Дра Лха. Можно сказать, Бог Войны или Дух Войны.

Такрон подбросил в костер еще дров и улегся на свой лежак. Эрик, оглядевшись, также устроился поудобнее.

Он лежал и, глядя на звездное небо, думал о том, что случилось с ним во время обряда. Было что-то очень заманчивое в предложении Такрона считать произошедшее с ним просто галлюцинацией. Но в глубине души он понимал, что галлюцинацией ему нужно считать его прежнюю жизнь дома, колледж, однокурсников, пьянствующих где-то в Индии. Здесь, под навесом, у ярко горящего костра и лежащего неподалеку шамана с живыми волосами, все выглядело и ощущалось абсолютно реальным. Эрик просунул руку под одежду и положил ее на грудь. Эта печать — тоже реальность, как и бьющееся внутри сердце.

— Такрон! — громко позвал он, зная, что тот еще не спит. — Как выглядят природные духи? Их можно видеть?

— Их может видеть только такой, как деревенский шен. Я — нет. Но я могу их чувствовать и определять направление движения их силы и степень угрозы, которую эта сила в себе может нести.

— Они все представляют угрозу?

— Нет, конечно. Я так определяю для себя. Когда в горах начинается ураган, его дух не имеет цели причинить вред лично мне, но может сбросить в пропасть, если я не почувствую направление движения его силы. У большинства природных духов нет сознания. Это в основном энергия. Шен Магической Силы может управлять этими энергиями и направлять их движение в полезное и целительное русло.

— Наверное, и наоборот? Может направить во вредное русло?

Такрон вздохнул.

— Да, может. Управляя духами горных пород и почвы, может способствовать схождению селя или камнепаду в нужном месте. Так случалось, во времена бонских войн.

— А сейчас?

— Я не знаю подобных шенов, но полагаю, что где-то есть и такие, кто наносит сознательный вред.

— Значит, этот деревенский шаман тоже умеет все это делать?

— Конечно, — хмыкнул Такрон. — Он Шен Пути Магической Силы. Умеет исцелять, приносить вред, управляться с большим количеством природных духов. Может даже увести ураган в другое место или вызвать дождь. Ты можешь сам увидеть на рассвете. Он будет восстанавливать огород. Только меня не буди.

Эрик проснулся от заунывных звуков канлинга. Сторона холма, запиравшая лощину справа, начинала розоветь от лучей восходящего за горами солнца. Повернувшись на правый бок, он увидел деревенского шена, расхаживающего по искалеченному полю и машущего деревянным посохом. Одет он был в тот же ритуальный наряд, что и вчера, но лицо было чистым, безо всяких следов краски.

Когда глаза полностью раскрылись после недолгого сна, Эрик понял, что шаман не просто машет посохом, но виртуозно им вращает, перекладывая из руки в руку, через спину и голову, ни на секунду не замедляя вращения, прохаживаясь по полю. Спустя несколько минут он увидел, как за шаманом, словно собака, следует плотный поток воздуха, будто разглаживая и взрыхляя почву, поднимая мелкие частицы земли на небольшую высоту.

Пройдя весь огород вдоль из конца в конец и обратно, шаман направился к полю с ячменем. Плотный клубок воздуха, вихрясь и, словно пританцовывая, послушно двинулся за ним. Пристально вглядевшись, Эрик заметил, что почва огорода полностью выровнена и даже разделена на аккуратные грядки. Зеленая ботва клубней, еще вчера растоптанная и беспорядочно разбросанная, теперь стояла ровными рядами, за исключением десятка растений, видимо, погибших окончательно.

Встав у края ячменного поля, шаман перевел вращение посоха в горизонтальное положение над головой. Посох начал вращаться с такой скоростью, что превратился в тень, напоминающую вращение вертолетных лопастей. Воздушный вихрь влетел на поле, и от поднятых ветром частиц почвы над ростками ячменя навис коричневый туман.

Через полчаса вращение посоха начало замедляться и наконец полностью прекратилось. Вихрь исчез. Шаман повернулся и направился в сторону своей пещеры. Проходя мимо Эрика, улыбнулся и низко поклонился ему. Встав с лежака, Эрик ответил ему таким же поклоном. Пот градом катился по лицу старика, одежда, казалось, была мокрой насквозь.

Когда шаман ушел, он направился к ячменному полю. Почти все растения густо стояли ровными рядами. Ни одного сломанного стебля.

Такрон уже проснулся и, протерев лицо влажной тряпкой, начесывал свои волосы. Эрик, соблюдая утренний ритуал, присел рядом и, достав свою палочку, принялся чесать кожу головы и поднимать слежавшиеся за ночь начесанные волосы.

— Как тебе работа? — спросил Такрон, кивнув в сторону посадок.

— Очень впечатляющая галлюцинация!

Такрон хрипло хохотнул.

— Почему именно посох? — спросил Эрик.

— Самый подходящий инструмент для шена, имеющего дело с природными энергиями, — пояснил Такрон. — Воздух, вода, земля и камень.

— Я правильно понимаю, что это не обычный кусок дерева?

— Еще какой необычный. У шенов этой линии посох изготавливает наставник сразу, при начале обучения. Можно сказать, что они учатся вместе. Это как дополнительная рука, чтобы управлять духами. В некоторых линиях наставники передают один и тот же посох, который мог быть изготовлен сотни лет назад. Такой артефакт несоизмеримо мощнее обычного.

— Почему он шаманит утром? — поинтересовался Эрик. — Я думал, что время для обрядов ночь или сумерки.

— Для обрядов смерти — ночь и сумерки, для жизни — рассвет, — просто ответил Такрон.

Из зарослей появился шаман с подносом, на котором стоял чайник с чашками и тарелка со свежими лепешками. У шамана был торжественный и интригующий вид. Поставив поднос на низкую лавку, он уселся на колени и снова простерся ниц. Выпрямившись, старик достал из-за пояса сзади плоскую деревянную шкатулку и протянул Эрику.

— Это подарок для тебя, — негромко сказал Такрон. — Поклонись и возьми.

Эрик торжественно поклонился и взял в руки теплую шкатулку.

— Открой, — снова подсказал Такрон.

Эрик открыл шкатулку и поднес к лицу, почувствовав приятный запах сандала. Внутри шкатулки на вытертой шелковой подушечке лежали четки. Он достал их и поднес к свету. Бусины четок были сделаны в виде черепов, но не человеческих, а черепов каких-то существ, имеющих сходство с человеческими лицами. Широкая лицевая часть, но более сплюснутая спереди и сзади. Искусно вырезанные огромные глазницы со зрачком и широкий рот, в котором отчетливо были видны широкие ровные зубы без клыков. Судя по весу, «бусины» были сделаны из кости или дерева и нанизаны на тонкую ярко-голубую нить, напоминающую тонкую проволоку, но мягкую и шелковистую.

— Что… — повернулся он к Такрону — и замолчал, удивившись выражению его лица.

Такого по-детски удивленного Такрона Эрику видеть еще не приходилось. Он и не подозревал, что тот способен на такую мимику.

— Четки Дропа, — еле слышно прошептал Такрон и разразился длинной тирадой, обращенной к шаману. В ответ тот бурно зажестикулировал.

Пока старики что-то «обсуждали», Эрик внимательно осматривал и ощупывал нить. Что-то она ему напоминала… Однако вспомнить не удавалось. Вдоволь помахав пальцами, деревенский шен встал и снова исчез в зарослях.

— Что все это значит? — обратился Эрик за разъяснениями.

Такрон несколько минут сидел молча, судя по лицу, о чем-то напряженно размышляя. Наконец, выдохнул и засмеялся.

— Понимаешь, Эрик, то, что я тебе скажу, ты можешь воспринять как какую-то глупую сказку, но поверь, я сам отношусь к этому… относился точно так же. То, что у тебя в руках — артефакт неимоверной силы, может быть, силы, даже равной истинному Дордже или Посоху Шенраба. Четки Дропа. Это одна из легенд Тибета, которые бонцы еще тысячи лет назад рассказывали своим детям. Эти четки существуют в одном экземпляре, ты его держишь сейчас в руках. Я спросил старика, где он их взял. Он сказал, что они всегда передавались по наследству, от учителя к ученику, в его линии. И еще он сказал, что никто никогда не знал, как пользоваться этим артефактом. А сейчас он чувствует движение каких-то энергий внутри этого предмета, и они как то связаны с тобой. Ты чувствуешь что-нибудь?

Эрик прислушался к своим ощущениям.

— Ну, разве что приятное тепло здесь, — он похлопал себя по груди. — И еще какое-то странное чувство безопасности… радость, близость к чему-то интересному, не знаю, что-то вроде… Не могу понять. Так что это? Говори, пожалуйста, прямо.

— Хорошо, я попробую. Есть легенда, что двенадцать тысяч лет назад в тибетском нагорье, в Китае, в районе хребта Байан-Кара-Ула, появился народ карликов, которые могли творить невероятные вещи и обладали необычной магической силой.

— Да! — воскликнул Эрик. — Я вспомнил! Я помню лекцию в колледже. На Западе, в ученом мире, бытует одна из гипотез, что дропа — инопланетяне, прилетевшие с другой планеты и даже оставившие потомство, смешавшись с людьми. Говорят, что где-то там находятся остатки их космического корабля.

— Может быть и так, — пожал плечами Такрон. — Некоторые старейшины шерпа уверяют, что их предки прилетели с Марса. Поэтому они способны жить в условиях разреженного воздуха высоко в горах. Многие тибетцы уверены в том, что Шамбала находится на Венере. Но дело в существовании этих четок. Там, в Тибете, эти четки были не просто мифом, но и артефактом, за обладание которым многие готовы были поставить свою жизнь. Я всегда считал их существование легендой, просто потому что никто и никогда не мог объяснить: чего можно достичь с их помощью?

— И как же сейчас? — спросил Эрик. — Ты думаешь, что это они?

— Я вынужден признать, что это они. Но в любом случае, я не понимаю, что с ними делать. Но это подарок тебе — повесь их на шею. Нам нужен прорицатель. Мы уходим.

Такрон быстро собрал свои вещи в мешок. Эрику и вовсе собирать было нечего. Деревенский шен появился из зарослей, неся плотно набитую кожаную торбу.

— Теперь у тебя есть собственный мешок, — весело сказал Такрон, — припасы нам пригодятся.

— Эти люди и так пострадали от этой нечисти, — немного смущаясь, произнес Эрик. — Может, нам не стоит брать…

— Не думай, что это плата, — сказал Такрон. — Это помощь нам, чтобы мы продолжали держаться дороги, которой идем.

— Мы? — переспросил Эрик. — Но я не собирался и не собираюсь шаманить. Я уже сказал.

— Для них мы идем вместе, — невозмутимо пояснил Такрон. — И, кстати, что ты делал вчера вечером?

Эрик вздохнул и принялся устраивать на плечах тяжелый, двусторонний мешок.

— Люди так и не выходят, — проворчал он.

— Они не выйдут, пока мы не уйдем. Мы соприкасались со злом. Это может быть опасно.

Они встали напротив шамана, и все трое торжественно поклонились друг другу на прощание.

Часть третья Тропою Шена

Они лежали на широком уступе, покрытом мхом и густым колючим кустарником, над ущельем высотой около километра и внимательно наблюдали за едва заметной тропой, прилепившейся к скале в двадцати метрах ниже. Вернее, наблюдал за тропой один Такрон, потому что Эрик, случайно улегшийся лицом напротив лужи с прозрачной водой, скопившейся во мху, усердно чистил зубы. Старинным способом, который ему показал Такрон.

Срезав веточку ольхи, толщиной не более пальца, нужно было снять на пару сантиметров кору с одного конца, сделать множество торцевых надрезов и чистить зубы. От такого использования конец ольховой палочки превращался в полное подобие зубной щетки, которую можно было обновлять, отсекая истрепавшиеся волокна, снимая кору и снова делая надрезы.

Его взгляд часто останавливался на отражающемся в воде вырезанном на лбу изображении бонской свастики, с закругленными хвостами, очерченной кругом. Подлец Лугонг просто вырезал на его лбу символ «Аненербе». Эрик задумывался о том, как можно избавиться от этого позорного клейма. Неплохо выглядела идея попросить Такрона срезать эту гадость со лба ножом.

— Такрон, — прошептал он, — кого именно мы ждем?

— Здесь пройдут люди. Скоро. Вооруженные. Идут на север, видимо, в Китай.

— Зачем нам их ждать?

— Наша тропа здесь закончилась. Я не знаю, как пройти дальше и не чувствую, куда ведет тропа, что внизу. По ней давно никто не ходил. Будет лучше, если мы пропустим этих людей и пойдем по их следу. Так будет безопасно.

Такрон сказал, что им нужно к попасть к шену Предсказания, который живет отшельником близ границы с Тибетом. Эрик, прополоскав ольховую палочку в лужице, убрал ее в карман.

— Такрон, — снова зашептал он, — ты упоминал о ролангах, оживших мертвецах. Если они не такие, как тот охотник из деревни, то откуда они появляются?

— Тссс, — прошипел Такрон, — ты выдаешь наше присутствие. Я сказал тебе лежать молча.

Эрик внимательно осмотрел «воронье гнездо» Такрона. Начесанные пряди почти не шевелились.

— Они еще далеко, — тихо сказал он, — километров шесть — семь от нас.

Такрон раздраженно прошипел:

— Среди них есть кто-то знающий. Замолчи!

Он в очередной раз оказался прав. Снизу, со стороны тропы, за которой они наблюдали, донеслись едва слышные звуки осторожных шагов. Эрик, повторяя движения шена, насколько было возможно, свесил голову вниз.

Первой на тропе появилась черноволосая женская голова, затянутая в камуфлированную бандану. Женщина, одетая в такой же расцветки камуфляжный костюм, несла за спиной длинную винтовку с оптическим прицелом, закрепленную на груди двойными ремнями. За ней следовали трое вооруженных «калашниковыми» мужчин, в таком же камуфляже, с притороченными на спинах огромными рюкзаками военного образца. Последним, осторожно двигаясь по тропе в нескольких метрах от группы, шел высокий человек, одетый как непалец, в серой шапке с наушниками.

Эрик с Такроном замерли, затаив дыхание.

Когда вся группа уже исчезла из вида, последний неожиданно остановился и посмотрел вверх. Эрик полностью прекратил дышать, хотя и знал, что сквозь нависшие кусты их нельзя заметить. Солнечный диск находился на уровне его глаз, и разглядеть лица стоящего внизу человека он не сумел. Но почему-то подумалось, мужчина в местной одежде — европеец.

Человек опустил голову, постоял, будто прислушиваясь к чему-то, и, шагнув вперед, скрылся за поворотом.

Минут десять они лежали неподвижно. Затем Такрон шевельнулся и, повернув голову, посмотрел на Эрика.

— Это очень странно, — прошептал он.

— Маоисты?

— Нет, не похоже. Их экипировка слишком свежа. Этот человек, который шел последним, он, словно как… Другой, не как все люди. Я почувствовал от него что-то… Не могу определить.

— Я почему-то подумал, что он европеец, — добавил Эрик.

Такрон задумчиво кивнул.

Выждав еще час, начали готовиться к спуску. Такрон достал из своего мешка бухту веревки и как заправский альпинист принялся обвязывать Эрика, делая хитроумные узлы. Второй конец он завел вокруг большого куска скалы и протянул сзади через свою спину.

— Спускайся, — сказал он Эрику.

Тот потуже затянул лямки своей торбы, лег на живот и осторожно свесил ноги вниз. Вспоминая уроки Такрона, который потратил несколько дней, показывая ему основы скалолазания, он принялся нащупывать выступы на скале. «Три точки опоры, три точки опоры», — твердил он про себя, медленно двигаясь вниз, ощущая легкое натяжение страховочного троса. Получилось неожиданно легко. Через несколько минут он уже стоял на тропе и распутывал узлы своей обвязки. Освободившись, дернул веревку, подавая сигнал Такрону. Вниз упал второй конец шнура. Старый шен ловко спустился вниз, перебирая руками трос и едва касаясь ногами скалы. Утвердившись на тропе, он сильно дернул за один из концов, и весь шнур сполз к их ногам.

Пока Такрон сворачивал трос, Эрик подошел к самому краю тропы и заглянул в ущелье. Даже с такой высоты на дне пропасти была видна густая растительность в легкой дымке от испарений. Солнце пригревало, и вверх поднимались чудесные запахи распустившихся цветов и зелени. Наступала весна. На северо-востоке возвышались непроходимые заснеженные вершины национального парка Гаришанкар.

Эрик раскинул руки и, зажмурившись, представил себя птицей, готовой взлететь и бесконечно парить над этими вершинами. Открыв глаза, увидел стоящего рядом Такрона, с улыбкой разглядывающего дно ущелья.

— Чувствуешь, как что-то внутри словно подталкивает прыгнуть вниз? — продолжая улыбаться, спросил Такрон.

Эрик серьезно кивнул.

— Это лха горы зовет тебя. И меня тоже.

Взвалив поклажу, они осторожно пошли по тропе, которая имела едва заметный уклон вниз и, огибая конус скалы, уходила влево. Следуя за Такроном, Эрик увидел, что после поворота тропа расширялась и разделялась на две части. Одна ее часть продолжала виться вдоль склона ущелья, принимающего достаточно пологую форму, другая же сворачивала налево в узкую расщелину.

Такрон остановился на развилке и, опустив голову, принялся рассматривать разделяющуюся тропу. Пряди на его голове шевельнулись.

— Они ушли сюда, — Такрон указал на расщелину. — Видимо, идут к границе, в сторону Кодари. Нам нужно восточнее.

Эрик заинтересованно осмотрел развилку.

Та часть тропы, что уходила влево, не выглядела как путь, которым часто пользуются. Острые камни, крупные булыжники и даже невысокие завалы. Другая же, напротив, была достаточно утоптана. Наклонившись, он увидел следы множества копыт.

— Тропа пастухов? — спросил он Такрона.

— Нет, это дикие козы. Я не знаю, как появился участок тропы над отвесным ущельем, где мы спускались. Может быть, когда-то часть скалы сместилась, образовав выступ. Землетрясение или подмыв воды изнутри. Наверное, позднее им стали пользоваться дикие животные.

— Ты хочешь сказать, что дикие животные могут вытоптать такую тропу?

— Конечно. За годы могут, особенно если тропа ведет к горным пастбищам или местам брачных игр.

Они зашагали по козьей тропе уже быстрее, не опасаясь свалиться в пропасть. Через несколько часов оба вышли на заросшее жесткой травой небольшое горное плато, размером с поле для тенниса. Даже не наклоняясь, было заметно, что скудная почва изрыта копытами и отмечена кучками сухого помета. На восточной стороне возвышалась пирамида огромных камней разной формы, сплошь покрытая мхом и мелким кустарником. На южной росло несколько пихт и лиственниц с искривленными стволами.

— Пожалуй, здесь мы заночуем, — сказал Такрон, с облегчением снимая с плеч свой мешок.

Эрик взглянул на солнце. Примерно пять часов пополудни. Сбросив свою торбу, с удовольствием лег на землю, предварительно убедившись в отсутствии навоза на выбранном месте. Такрон последовал его примеру.

После получасового отдыха Эрик, вытащив из своего мешка острый топорик, один из подарков деревенского шена, отправился к деревьям, среди которых уже успел приметить сухостой. Такрон же пошел к камням, в поисках подходящего места для ночевки.

Пока костер прогорал до углей, Эрик сделал ревизию их припасов. Муки и сухого ячменя было предостаточно. Воды, литров пять в кожаной фляге. Перетопленный жир и небольшой туесок перетопленного сливочного масла. С водой в Непале, конечно, недостатка не было. Даже на такой высоте всегда можно было найти родник, а то и небольшой водопад в течение получаса. Но он решил не усложнять и без того трудный день. Поэтому не стал варить ячмень, а просто приготовил цампу, как чай и как второе блюдо. Главным блюдом была половина копченого кролика. Точно как когда-то он «заказывал».

Три дня назад, когда они шли по заросшим деревьями холмам, поднимаясь все выше к горным склонам, Такрон шедший впереди, вдруг достал из рукава свой острый нож, который он обычно использовал для бритья и, не сбавляя темпа, продолжил двигаться, прижимаясь ближе к правому краю тропы. Проходя мимо молодых сосен, между которых лежали горы валежника из кустов, Такрон неожиданно быстро присел и, неуловимым движением запустив руку в мертвые кусты, достал из них здоровенного жирного кролика. В мгновение ока, подбросив кролика в воздух и перехватив за задние лапы, вспорол зверьку горло.

— Я! Я освежую! — закричал Эрик, подпрыгнув от возбуждения.

Такрон уже учил его свежевать и разделывать дичь, но до этого ему приходилось практиковаться только на ленивых ящерицах и случайной жирной и глупой цесарке, которую Такрон пинком отправил в глубокий нокаут, когда неумная птица вышла на тропу полюбопытствовать на идущих.

Эрик, точно следуя инструкциям, распотрошил, освежевал и разделал кролика. В один момент его разобрал неудержимый смех, когда он представил лица своих однокурсников и родственников, застань они его за подобным занятием.

Требуху, голову и шкуру он, по примеру Такрона, отнес на открытое место холма, куда почти сразу же начали слетаться птицы.

Половину кролика Такрон зажарил на костре, вторую же, насыпав на угли зеленых ольховых веток и мелкой сосновой щепы, поставил коптиться, подвесив остатки тушки высоко над костром.

Такрон пришел к огню и молча уселся рядом с Эриком, который, не дождавшись его, уже принялся обгладывать бедро кролика, прихлебывая цампу из чашки. Такрон вяло взял кусок мяса с разогретого камня и принялся неспешно жевать. Вид у него был меланхоличный, если не сказать расстроенный. Поначалу Эрик, проголодавшийся и увлеченный едой, ничего не замечал, но постепенно до него дошло — что-то не так.

— Что случилось? — напрягшись, спросил он.

— Пока ничего, — слишком уж флегматично ответил Такрон. — Что-то странное происходит. Там, этот человек, я чувствую, что очень опасный… Я перестал ощущать прорицателя. Я знаю его много лет… Но сейчас, когда мы рядом — будто его и не существовало вовсе.

Эрику передалось необычное настроение Такрона. Он отложил недоеденный кусок и отстранился от костра.

— Я заметил, что ты чего-то не договариваешь, — прямо заявил он. — Может, хватит играть в ваши шаманские игры?

— Да, может быть, и хватит, — кивнув, согласился Такрон. — Кто-то убивает шенов. Это началось лет двадцать назад. Мы не знаем, что происходит в Тибете. Как будто кто-то построил стену. Но из Бутана приходят редкие слухи. Убивают, зная как убить.

— Кто это делает? — недоумевающе спросил Эрик. — Правительства, ламаисты, какое-нибудь ЦРУ или китайцы? И зачем?

— Я не знаю, — сказал Такрон и, встав, медленно пошел в сторону нагромождения камней.

Эрик прибрал вокруг костра и, сложив несколько ярко тлеющих углей на плоский камень, отправился следом, чтобы перенести огонь на новое место. Убежище Такрон соорудил между двумя валунами, лежащими у огромного куска скалы. Сделал перекрытие из нескольких тонких жердей и настелил сверху веток лиственницы и пихты, связав их веревкой.

Он разжег новый костер у одного из валунов и пристроил котелок с цампой ближе к огню, на случай если Такрон захочет есть. Сам же занялся сооружением лежаков. Такрон сидел неподалеку, безучастно наблюдая за его работой.

— Демоны редко занимают мертвые тела, — неожиданно произнес Такрон. — Случай с охотником — скорее исключение, чем правило. Они предпочитают живую кровь и плоть.

Эрик вопросительно глянул на шамана, но затем вспомнил свой вопрос перед спуском.

— Мертвые тела занимают горные духи. Не преследуя никакой цели. Так же, как ветер играет с флагом или гоняет перекати-поле. Роланг, конечно, может навредить или даже убить человека, но только если столкнется с ним случайно. Как камень, упавший с горы.

— То есть, они не нападают с целью сожрать? — уточнил Эрик.

— Нет. Разве что покусать. Это труп, который не способен усвоить пищу. Сердце не бьется, кровь не течет по сосудам, желудочный сок не выделяется. Обычно, когда такое случается, роланг просто носится по округе, размахивая руками и подпрыгивая. Иногда это выглядит даже смешно, если знаешь, как с ними обращаться. Но обычные жители очень боятся ролангов и часто придумывают жуткие истории. Здесь, конечно, не обошлось без шаманов, которые еще до прихода Тонпа Шенраба «оживляли» мертвецов, с помощью простого обряда открывая доступ природному духу внутрь мертвого тела. Я слышал, что даже кто-то из лам-отшельников творил подобное.

— И как же с ними следует обращаться? — заинтересовался Эрик.

— Если ты находишься дома, то закрыть дверь поплотнее. Если встречаешь такого где-нибудь снаружи — лучше всего залезть на дерево, высокий камень или на крутой пригорок. Роланги не умеют лазать.

— Долго приходиться сидеть на дереве?

— Бывает, что часами. Но обычно они достаточно быстро ломают себе ноги, потому что дух внутри не распознает препятствия ландшафта, и начинают просто биться в конвульсиях, валяясь на земле, не в состоянии бегать. Или ползают, перебирая руками. Дух вскоре оставляет сломанную «игрушку».

Такрон немного оживился и даже пересел ближе к костру. Взяв котелок с цампой, принялся неспешно есть.

— Зачем нам нужен прорицатель, Такрон? — решился спросить Эрик.

Шен доел похлебку до конца и только после этого ответил.

— В последнее время у меня было слишком много странных видений. Связанных с тобой, Лугонгом и еще каким-то человеком, сущность которого я не в состоянии воспринять. К тому же я чувствую, что происходит что-то плохое, и не могу понять, что именно. Мне нужно, чтобы тот, к кому мы идем, дал мне целостное видение происходящего. Да и тебе тоже не помешает.

— Я немного понимаю, — размышляя, произнес Эрик, — способ, как ты сам практикуешь, как тот немой шаман или как Лугонг. Если прорицание — один из Четырех Путей, то на мой взгляд, его техника должна быть схожа с вашими.

— Может быть, — пожал плечами Такрон. — У всех нас только три инструмента: тело, сознание и атрибут, связанный с обоими. Возможно, что Шен Пути Прорицания обучен входить в резонанс с энергией грядущего события, которое проясняет детали происходящего здесь и сейчас.

— То есть видеть будущее?

— Нет, не так. Когда-то мой наставник пытался объяснить мне в общих чертах смысл практики прорицания, но его рассказ только все запутал для меня. Ты почувствуешь сам, когда получишь свое прорицание.

— Ты имеешь в виду, что это прорицание как какая-то картина, которую я увижу? Шаман мне ее растолкует?

— Нет, не растолкует, — сказал Такрон. — Он даже не узнает, что ты увидишь. Это будет только твое видение — Истинное Прорицание. Но шен может и предсказывать события, которые видит сам с помощью особых ритуалов и своих личных атрибутов.

— Атрибуты прорицателя — это карты, кости, четки? Да?

Такрон рассмеялся.

— Мы говорим о Шен Предсказании, но не о цыганских или ламаистских гадалках. Каждый прорицатель использует свой артефакт, как правило, очень древний, передающийся от наставника к ученику, тело и сознание которого настраиваются на этот предмет с детства. Так же, как у шенов трех других Путей. Я уже говорил тебе об этом. Для линии немого шена это посох, для меня пхурбу, которому больше тысячи лет, для Лугонга — Дордже, хотя шены Бытия тоже используют кинжал. Для прорицателя это может быть тиара или… Подожди…

Такрон внезапно замолчал, словно осененный какой-то догадкой.

— Ты сказал «четки»? — глянул он на Эрика со странным выражением лица.

— Ну да, четки, — кивнул тот. — Четки — один из самых популярных атрибутов гадания почти во всех странах. Например, у нас…

— Возможно, — снова прервал его Такрон. — Что именно четки…

— Ты говоришь об этих? — Эрик достал из-под одежды четки Дропа.

Такрон, не отвечая, рассеянно смотрел куда-то сквозь него.

— Мы покажем четки прорицателю, — вернувшись к разговору через несколько минут, сказал он. — Он точно знает, для чего они появились на нашей тропе.

Такрон встал и плеснул воды в котелок. Вытащил из торбы чайник и, прихватив флягу для воды, ушел куда-то в сгущающиеся сумерки.

Эрик подбросил дров в костер и прилег прямо на жесткую траву, еще хранящую тепло зашедшего солнца.

Такрон вернулся через пятнадцать минут, принеся котелок, чайник и флягу наполненные водой.

— Родник рядом, справа за камнями, — пояснил он и поставил чайник на огонь.

— Такрон, ты как-то презрительно говоришь о «ламаистских гадалках», — задал Эрик вопрос, который надумал, пока шаман отсутствовал. — Однако, все знают, как в Тибете, с помощью предсказания или гадания, определяют очередное воплощение умершего ламы. Они прорицают.

— Несомненно, — подтвердил Такрон. — Показать тебе?

Не дожидаясь ответа, Такрон соскреб с земли несколько хвойных игл. Выбрав семь штук одинакового размера, он откусил от одной половину и закрыл все в замок ладоней. Придав лицу строгое выражение, Такрон принялся энергично встряхивать сцепленные ладони, громко читая какую-то мантру. Неожиданно в костре громко треснул сухой хворост. Такрон взвыл какую-то тарабарщину и резким движением выбросил содержимое ладоней на вытоптанную площадку перед собой.

— Ну, — самодовольно сказал он. — Посмотри и убедись сам.

Эрик склонился над рассыпавшимися иголками.

— Что мне нужно смотреть? — растерянно спросил он.

— В каком направлении указывает толстый конец короткой иголки.

Напрягая глаза, Эрик с трудом увидел эту иголку и, следуя ее положению, указал на юго-восток.

— А теперь взгляни на самую длинную ветку пихты, которая находится слева от нас. Куда она указывает?

— Туда же на юго-восток, — все еще не понимая, сказал Эрик.

— Именно там следует искать мальчика, в которого воплотится сущность умершего ламы.

— Какого ламы?

— Любого, — доброжелательно пояснил Такрон.

— Ты издеваешься, — сказал разозленный Эрик. — Это какая-то чепуха!

— Вовсе нет, — возразил Такрон, — это просто ответ на твой вопрос. Если говорить серьезно, это пример того, как находят перерожденного ламу. Я не знаю точно, но когда-то давно, когда Тибет стал ламаистским государством, ламы решили, что не имеет никакого смысла после смерти уходить в сансару и ждать очередного перерождения. Будет гораздо проще, умирая, сразу вселяться в ребенка, рождающегося в этот момент. Как они это сделали и с кем об этом договаривались, я не знаю. Но я могу рассказать тебе историю о том, как искали воплощение умершего ламы одного из крупных монастырей. Я принимал в этом участие.

Такрон уселся поудобнее и принялся рассказывать.

— Мне было лет восемнадцать или двадцать, и мой учитель уже ушел в свое посмертие согласно всем бонским традициям, пройдя через положенный обряд очищения кармы. Благо, что один из шенов Бытия практиковал поблизости. Не уверен, что ты знаешь, но согласно традиции, ученик должен оставить место, где его обучал ушедший наставник, будь то пещера, хижина или просто очаг с лежаком. Такие места остаются закрытыми для шенов навсегда.

Проведя все необходимые для закрытия пещеры ритуалы, я, собрав свои нехитрые пожитки, отправился на юго-запад, в сторону Лхасы, в места, которые были заселены гуще, чем наша почти пустынная местность. Я собирался поселиться в окрестностях Джонгбо, где, как я слышал от своего наставника, было много крестьянских поселений и торговых городков. К тому же рядом располагались два больших монастыря и, если ты уже понял, монастырские заказы на подлинные обряды бон часто представляли в то время очень хорошее подспорье для существования отшельника.

Я поселился в хижине, которую сделал сам, неподалеку от одной из больших деревень фермеров-арендаторов. После некоторого исследования окрестностей, я убедился, что кроме меня в округе живут еще трое шенов. Двое из них были шены Магической Силы, изображавшие лам-колдунов из монастыря Угс-Кханг, имеющего славу колдовского пристанища Пожирателей Дыхания, и один шен Бытия, который изображал безумного анахорета — отшельника, владыки всей нечисти в округе. Надо сказать, что у него была самая удачная роль для безбедного проживания. Фермеры и монастырские чиновники регулярно снабжали его продовольствием, просто для того, чтобы вдруг не разозлился и не навредил.

Я же привычно выдавал себя за ламу-отшельника, изгоняющего демонов, из известного монастыря Дзогчен, где и получил посвящение. Статуэтка Будды была со мной, а в ламаистских философских диспутах я поднаторел еще в детстве. Без монастырской инспекции, конечно, не обошлось и, под видом простого монаха, ко мне зачастил лама Лхалунг, у которого вошло в привычку вести со мной диспуты под пиво и обильную монастырскую снедь. Результатами наших диспутов Лхалунг, человек недалекий и склонный к пьянству и чревоугодию, был необычайно доволен. А после того, как я на его глазах после очередной попойки «уничтожил» злобного ракшаса, который пытался загрызть его лошадь, мой авторитет у него взлетел до небес.

— Ты вытащил ракшаса, чтобы произвести впечатление на этого Лхалунга? — увлеченный этой историей, поинтересовался Эрик.

— Нет, конечно. Роль ракшаса исполнил шен Бытия, за два кувшина пива. Мы натянули на него старую шкуру барса, раскрасили лицо и руки. Рычал и выл он так жутко, что я даже испугался за лошадь, у которой, должно быть, случился нервный срыв.

Тогда я еще не знал, что Лхалунг не просто лама, но еще и личный эконом настоятеля монастыря.

Настоятель умер два года назад, и Лхалунгу, конечно, это было на руку, так как на время «безвластия» он являлся управителем всего монастырского хозяйства. Однако по закону требовалось устроить прорицание и найти ребенка, в которого воплотился умерший. На эти поиски выделялись очень серьезные денежные средства.

Я не присутствовал при этом гадании, но Лхалунг настоятельно рекомендовал включить меня в состав каравана, который должен был найти воплощенного ламу.

Караван собирали около полугода. За это время Лхалунг успел отстроить себе два роскошных поместья недалеко от монастыря и взять в жены еще одну молодую девушку. Я недолго раздумывал над предложением принять участие в этой «экспедиции». Согласился с большим удовольствием. Я был молод и любопытен.

Караван вышел весной и направился прямо на север. Впервые в жизни я ехал верхом на яке и просто наслаждался путешествием. Возглавил караван лама Чосанг, такой же важный чиновник, как и Лхалунг, и лама-прорицатель Кхундглег, предсказавший, где искать воплощение.

Во время отправления из монастыря возник небольшой спор о том, каким способом ламы будут путешествовать: на носилках, которые должны нести вручную носильщики, или на тех же носилках, но со впряженными яками. На моих глазах спор едва не перерос в кулачную потасовку. Но здравый смысл победил. Путешествие планировалось долгое, и поэтому предпочли яков.

Разодетые в бархатные одежды, расшитые золотом и украшенные крупными драгоценными камнями, ламы сначала относились ко мне очень презрительно и обязательно морщили носы, когда я оказывался рядом. Но один случай радикально изменил их мнение обо мне.

Со слов Лхалунга я знал, что караван отправляется не прямо на север, но скорее на северо-восток. Это было странное решение, потому что на сотни километров в этом направлении не было ни одного человеческого поселения. Однако демоны встречались, и поэтому я отправился в путь в полном ритуальном облачении, предчувствуя, что встреча с кем-то из нижнего мира неизбежна. Я должен был быть готов к немедленным действиям.

На пятый день путешествия, когда караван остановился и слуги принялись разбивать шатры для ночевки, я ощутил присутствие Пхаго, демона-свиньи. Он бывает опасен, но в основном для детей. Обычно они проходят в мир живых для того, чтобы ловить и поедать животных. В своей области существования они питаются друг другом. Но выглядят достаточно впечатляюще. Огромное свиное рыло на человеческом теле и копыта на всех четырех конечностях.

В сумерках эта тварь, перепугав весь караван, выскочила из ближайших кустов и, пронзительно завизжав, бросилась на Кхундглега, сначала прокусив ему ногу, а затем, когда он упал, попыталась вцепиться ему в шею. Все это происходило на глазах у десятков людей.

Едва Пхаго тронулся с места, я уже открывал проход, и, к тому моменту, когда свинья готова была вцепиться предсказателю в глотку, я отправил ее обратно в нижний мир. Не забыв добавить пару фокусов с молниями, фейерверком и жуткими завываниями.

Такрон прервал свой рассказ и принялся заваривать и разливать чай. Приготовив чай и добавив в него немного муки и сухого сыра, он продолжил рассказывать:

— После случая с Пхаго мое положение в караване очень серьезно укрепилось. Слуги, охотники и монахи тайком по ночам приносили мне подношения. На всякий случай, чтобы задобрить могущественного ламу-колдуна. Что до предсказателя, то он вообще отказывался трогаться в путь, если меня не было рядом верхом на яке. Поэтому я был вынужден постоянно носить свой ритуальный наряд и каждое утро освежать краску на лице.

Во время пути Кхундглег донимал меня религиозными диспутами, а я тем временем отращивал себе живот на обильных запасах монастырской пищи. Так прошло три месяца. За это время караван не встретил ни единого поселения, что было совершенно естественным для этой местности. Мы двигались на север-восток, в совершенно безлюдной области. Кроме того, насколько я знал, вскоре нам пришлось бы упереться в непроходимый горный хребет, где каждая гора была высотой не менее шести тысяч метров.

Шаг за шагом я начал подталкивать Кхундглега к мысли об изменении пути. Поначалу он активно сопротивлялся любому посылу об этом, но постепенно, по мере исчезновения запасов пищи, стал прислушиваться к моему мнению, которое я невзначай высказывал вслух. Тогда же я и выяснил, каким образом было определено место жительства очередного воплощения умершего ламы.

В день смерти ламы предсказатель, исполняя свой долг, вошел в состояние глубокого транса и обнаружил знак, указывающий на правильное направление поисков. Это был флюгер в виде птицы, показывающий на северо-восток.

Мне не составило большого труда переориентировать его на противоположное направление. День за днем я подталкивал его к выводу, что птицы, которых он мог наблюдать в весеннем небе, суть демонические создания и флюгер, на который он ориентировался, их воплощение в куске дерева. В то время как умерший лама был святой. Напрашивался очевидный вывод: появились новые знаки, требующие изменения маршрута.

Наконец Кхундглег объявил о дне нового предсказания, на котором он публично закрылся в шатре и вошел в глубокую медитацию для очередного поиска воплощения умершего ламы. Спустя несколько часов, выйдя из своей медитации, он объявил об изменении маршрута, чем вызвал откровенный восторг у всей обслуги.

Караван свернул на юг и уже через месяц наткнулся на крупное поселение фермеров и торговцев. Где и обнаружились целых четыре кандидата на воплощение ламы. Двое были отсеяны сразу ввиду врожденных дефектов головного мозга, но оставшихся двоих нужно было проверять на наличие знаков, указывающих на возможное воплощение. У одного было явное преимущество — необычный знак на теле…

— Такрон, пожалуйста, прекрати, — Эрик обхватил голову руками, — я думаю, что ты сейчас пытаешься разрушить мое представление о буддизме как о чем-то подлинном, существующим наравне с христианством и исламом.

— Вовсе нет. Ты ошибаешься, — невозмутимо возразил Такрон, — я говорю не о буддизме или ламаизме. Я рассказываю тебе об укладе жизни в ламаистском государстве. Я знаю точно, что Будда существовал и был праведником и человеком, достигшим высшей формы внутренней чистоты. С чего ты решил, что правление лам в Тибете — это то же самое?

— Но всем известно, что Далай-лама в изгнании — духовный отец всех буддистов.

Такрон громко и искренне расхохотался.

— Я бы не советовал тебе публично утверждать подобное где-нибудь на Шри-Ланке или в Таиланде. Отцом всех буддистов его, наверное, называют в газетах, или где-нибудь в ООН и, конечно, в ламаистских монастырях. В Китае, где буддизм — одна из основных религий даже среди коммунистов, нет такого мнения. Ламаизм много где распространен. Наверное, там он и «отец». Но я уже говорил тебе, что ламаизм, как одна из ветвей буддизма Ваджраяны — не то же самое, что государство под управлением лам. Тем более, что оно уже в прошлом. Ламаистское государство не возродится никогда.

— Хорошо, — Эрик примирительно махнул рукой. — Ты упоминал знаки, которые могут быть найдены на детях, воплощениях лам. Что это?

— У одного из мальчиков — претендентов на правой лопатке обнаружилось родимое пятно необычной формы.

— Пятно как у умершего ламы?

— Не думаю, что кто-то из каравана когда-либо рассматривал лопатку ламы. Пятно было у мальчика. Очень необычное.

— Но при чем здесь умерший лама? — Эрик почувствовал, что начинает испытывать раздражение.

— Лама, конечно, ни при чем. Но согласись, что родимое пятно необычной формы — очень сильный знак. Его нельзя игнорировать.

Эрик понимающе хмыкнул.

— И что, так происходило всегда? — спросил он Такрона.

— Более или менее похоже, — подтвердил шаман. — Кстати, этот мальчик все-таки был признан воплощением умершего, и, знаешь, я слышал, что он действительно вырос в очень добродетельного, умного и милосердного ламу. Кроме того, я знаю точно, он обладал очень сильными способностями к постижению Дхармы. Так что, может быть, это ламаистское предсказание работает. За почти тысячу лет правления Тибетом они могли освоить некоторые практики прорицания. И роль, которую я сыграл в этих поисках, могла быть каким-то образом учтена в этом действе.

Я просто рассказал тебе, что видел своими глазами. Очень часто случалось так, что выбранное воплощение умершего ламы, впервые попав в покои усопшего, знало такие детали о жизни или вещах ламы, которые просто знать не могло. Однако все это известно только со слов все тех же лам. Неплохо бы спросить Лугонга, как это возможно…

Эрик протиснулся под навес, прилег на свой лежак. Ночь уже полностью вступила в свои права, и тень фигуры Такрона, сидящего у костра, металась по тесному пространству между валунами, повинуясь языкам пламени. Он попробовал представить себе: смог бы он сам жить в горах отшельником, среди всей этой нечисти и диких зверей? В полном одиночестве. Может быть, и смог, если бы был шаманом.

— Такрон! — позвал он старика. — Я думал, что после воцарения буддизма в Тибете все шены, кто выжил, были изгнаны или сами ушли. Но, судя по твоим рассказам, их осталось немало.

— Большинство ушли, — подтвердил Такрон. — Однако за время сосуществования с шаманами в Тибете ламаизм впитал слишком многое из бон. Со времени первого Далай-ламы, особых гонений на шенов уже не было. Тем более, что сами буддисты вовсю принялись практиковать магию и шаманить. Для оставшихся шенов такое положение было достаточно благоприятным. Даже внешне ламы-колдуны, как я тебе уже говорил, копировали тибетских шаманов, включая ритуальную одежду, атрибуты и даже начесанные волосы. Некоторые из них даже не мылись, стараясь выглядеть дико и устрашающе.

— Все это никак не увязывается у меня с образом буддиста. И вообще с буддизмом, — сказал Эрик.

— Так было только в Тибете. В других странах, где есть общины и монастыри ламаистов, жизнь, как правило, строга, добродетельна и наполнена благочестивыми ритуалами. Ты не встретишь скачущего в диком танце ламу-колдуна, одетого в шаманские одежды и орущего заклинания в ночи.

Уже засыпая, Эрик тихо засмеялся, представив себе полицейских с дубинками, гоняющимися за бесноватым шаманом со всклокоченными волосами вокруг дацана в Дюссельдорфе.

Проснулся он на рассвете. Небо уже излучало светло-розовый свет, и ночные тени неохотно рассеивались, расползаясь за нагромождения камней, отколовшихся от скалы. Такрон мирно посапывал. Эрик вышел наружу и заметил, что в костре еще тлеют угли, присыпанные пеплом, а вокруг валяются полуобгоревшие толстые куски хвороста. Присев и всмотревшись в вытоптанные участки козьего пастбища, он обнаружил множество следов, с бороздками от когтей. Леопард. Судя по ширине следа — снежный барс. Эрик напрягся и принялся с тревогой оглядывать место их ночевки.

Стало неуютно. Он пришел к выводу, что Такрон всю ночь отпугивал хищника, пока он беззаботно спал. Взяв пустой котелок, он направился за водой к роднику, о котором ему вчера рассказал Такрон. Едва свернув за камни, Эрик присел от неожиданности и замер.

Среди зарослей корявых кустов, над лужей воды, в которой булькал родничок, стоял здоровенный снежный барс, глядя ему прямо в глаза. Пушистый длинный хвост толщиной с небольшое дерево бешено ходил из стороны в сторону. Зверь присел на задние лапы, готовясь к прыжку.

За спиной Эрика раздался невыносимо громкий ужасающий рев. Рефлекторно дернувшись чтобы обернуться, он зацепился ногой за каменный выступ и упал на спину, едва не потеряв сознание от страха. Сзади стоял Такрон. Быстро вздохнув, он издал еще один жуткий оглушающий рык и резко вздернул руки вверх. Барс жалобно мяукнул и, высоко подпрыгнув, исчез за кустами. Эрик лежал в полном оцепенении, пытаясь понять, чего он испугался больше: снежного барса или рева Такрона за спиной.

Такрон бросился вслед зверю и принялся что-то высматривать за кустами.

— Что… это было? — выдавил из себя Эрик, пытаясь встать на трясущиеся ноги.

— Это был голос страшного пожирателя снежных барсов, — довольно пояснил Такрон. — Я сам его придумал, тренируя нижнее дыхание и горло. Видишь, как эффективно. Этот кот всю ночь не давал мне спать, пытаясь добраться до свежего мяса. Я не хотел тебя будить, поэтому кидал в него горящие палки.

— Спасибо, — хрипло сказал Эрик, представив, чтобы с ним произошло, примени Такрон свой вокал среди ночи.

— И теперь мы знаем, как спускаться дальше, — выразил свое удовлетворение Такрон.

Эрик, все еще чувствуя слабость в ногах, подошел к кустам и глянул вниз. Между площадкой, где они находились, и следующей горой с плоской вершиной, существовала перемычка в виде голого хребта. Скорее всего, когда-то это был сплошной горный массив, но со временем более низкие горы, соединяющие два пика, подверглись эрозии и превратились в своего рода мост, между обоими скальными образованиями. Верхушка этой перемычки примыкала прямо к плоской вершине соседней горы, находящейся на расстоянии в несколько километров. Видимая западная сторона этой горы была покрыта растительностью, а значит, имела уклон, подходящий для спуска и, более того, у подножия переходила в высокий, покрытый деревьями холм.

— Там, где ты видишь деревья на холме, — указал пальцем Такрон, — находится убежище прорицателя. Нам нужно идти.

Собрались быстро и, навьючив на себя дорожные мешки, тронулись в путь. Спрыгнув на голую перемычку, испещренную следами животных, зашагали, постепенно поднимаясь к соседней вершине.

Передвигаясь в горах, достаточно сложно оценить перспективу расстояния, и предполагаемый короткий отрезок перехода превратился в утомительный подъем, длиной не менее пятнадцати километров. Подвергшийся эрозии хребет становился все круче. Заметив усталость Эрика, Такрон предложил сделать привал. Костер разводить не стали, решив обойтись без чая. Просто доели остатки кролика, запив водой из фляги.

Эрик растянулся на голых камнях и, достав свою головную палочку, принялся чесать голову.

— Посмотри, у меня получается? — обратился он к Такрону и принялся гримасничать, морщить и натягивать кожу на лбу. — Ну что, они шевелятся?

— Ты показываешь мне обезьянку? — добродушно усмехаясь, спросил Такрон.

Эрик вздохнул:

— Ну, хорошо, я еще научусь. Позднее…

— Ты зря тратишь время, — пояснил Такрон. — Когда меня нашел мой наставник, то он брил мне голову каждый вечер, густо мазал ее вонючей мазью и заматывал полотном целых два года. Если я скажу тебе, что входило в состав этой мази, то съеденный кролик будет выходить из тебя до конца дня со рвотой. Еще целый год, когда я уже начал обучение, он ежедневно втыкал мне китайские иголки по всей поверхности волосяного покрова головы. Почти все дни я проводил сидя в особом ящике, не пропускающем свет, с завязанными глазами и наполовину заткнутыми воском ушами.

Я должен был напрягать слух и слушать звуки, пытаясь определить, что их издает, одновременно создавая в сознании зрительную картинку. Вечерами наставник экзаменовал меня — что я слышал, как это выглядело и где находилось. Ночами я сидел в пещере с открытыми глазами и ушами и мой учитель, собирая доступные энергии, привязывал ощущения моей кожи головы к энергиям существ нижнего мира и духов, открывая узкие проходы и стимулируя чувствительность нервов на моей голове жуткого вида железными крючьями. Моей же задачей было совмещать телесные ощущения, звуки, издаваемые существами и зрительный образ. Только спустя еще год у меня появились первые волосы длиной меньше сантиметра. И ко всем моим заданиям добавилась практика эмоций тела. Одно только установление чувственной связи между эманациями существ и моими «вибриссами» заняло почти пять лет. Еще несколько лет я обучался собственно технике Видимого Проявления: открытие проходов, вызов, изгнание, ритуальные движения. Этому возможно научиться только в детстве. Тебе это ни к чему. В твоем случае лучше учиться чувствовать окружающее через печать Шенраба. Подумай над этим…

После получасового отдыха они поднялись и побрели вверх, направляясь к плоской вершине.

Эрик раздумывал над словами Такрона. Он уже давно заметил закономерность между ощущениями, которые вызывала печать, и происходящими с ним событиями. Только было неясно, почему в случае какой-нибудь опасности клеймо покрывалось инеем или разогревалось как печь. Может быть, дело было в том, кто или что представляло собою эту опасность. Эрик вспомнил, что когда он мерз, печать давала ощущение приятного тепла, но если было жарко, то легкую прохладу.

— Такрон, — обратился он к спине идущего впереди шамана, — у всех шенов Видимого Проявления такие волосы, как у тебя? Как живые?

— Нет, — не оборачиваясь и не замедляя шага, ответил Такрон, — у меня, наверное, такая особенность тела. Другие, конечно, также используют волосы — это наш очень важный атрибут. Но такая подвижность «вибрисс» только у меня.

Слово «вибрисс» он произнес с явным удовольствием. Было заметно, что старику нравилось это слово, равно как и «галлюцинация».

Идти стало заметно труднее. Перемычка поднималась к вершине под крутым углом. Эрик уже начал использовать руки, карабкаясь на четвереньках. Такрон же шел без видимых усилий, лишь слегка наклонив тело к тропе.

Взойдя на плоскую вершину, они спугнули большое стадо диких коз, которые в панике рванулись к правой кромке и ринулись в пропасть. Эрик подошел посмотреть и восхищенно уставился вниз. Все стадо, одна за другой, спускалось по практически отвесной скале, перепрыгивая с уступа на уступ, которые даже не были заметны глазу. Несколько минут — и козы скрылись в густых зеленых зарослях на дне ущелья.

— Жаль, что такое нам не под силу, — сказал подошедший Такрон и, глянув из-под ладони на солнце, добавил:

— Полчаса отдохнем и пойдем вниз.

Они прошли к противоположному краю и осмотрели место спуска. Довольно пологого, поросшего редкими кустами. Эрик решил, что особых проблем спуститься не возникнет. Тяжело, но можно будет также цепляться за кусты. Склон, длиной приблизительно в восемьсот метров, плавно переходил в густо заросший лесом и травами холм.

— Посмотри туда, где четыре высокие сосны, — показал рукой Такрон. — Видишь?

Эрик присмотрелся и кивнул.

— Между ними дом прорицателя.

— Дом? — переспросил он.

— Настоящий дом, — Такрон уселся на землю и, прислонив спину к камню, вытянул ноги. — Не дворец, конечно. В Тибете этот шен занимал одну из важных должностей при дворе Далай-ламы в Лхасе.

— Был дворцовым прорицателем? — спросил Эрик, усаживаясь рядом.

— Нет, — усмехнулся Такрон, — какая-то хозяйственная должность. Но несомненно, что дворцовый прорицатель пользовался его услугами. Как и любой дворцовый шен при династиях ценпо, он испорчен роскошью и властью. Мне он не нравится, однако, прорицатель очень сильный. Это, кстати, он предсказал оккупацию Тибета китайцами.

— То есть правительство Далай-ламы знало о грядущих событиях. Почему не подготовились?

— Конечно, подготовились, — насмешливо пояснил Такрон. — Сотни самых могучих лам-колдунов возвели вокруг Тибета стену непроходимых защитных заклинаний.

— Ну… тогда понятно, — также насмешливо протянул Эрик.

— Откровенно говоря, считать китайское присутствие в Тибете оккупацией не очень правильно, — жмурясь на солнце, сказал Такрон. — Почти все время своего существования ламаистское государство считалось частью Китая. Достаточно независимое, но китайский наместник всегда присутствовал. Сначала был монгольский, конечно. Но учитывая, что монголы в то время завоевали Китай, то в любом случае китайский. С началом большой войны в сороковых годах, когда Китай воевал с Японией, ламы решили воспользоваться моментом и выгнали китайского наместника.

— Судя по тому, что ты сказал, — подумав, спросил Эрик, — китайцы, точнее, государство КНР, имело какое-то право занять Тибет. Почему, в таком случае, ты убил тех китайских солдат?

Такрон лениво приоткрыл один глаз.

— Эрик, я почувствовал вооруженных людей, идущих убить меня. Я знал, что они это сделают, и успел подготовиться. Может быть, это был отряд, ищущий бонские артефакты, может просто обычные мародеры. Как только я почувствовал их намерения, я сделал то, что умею делать. Это не было правильным деянием, но я поступил бы так в любом случае. И я выкупил то, что сделал. Я ушел из Тибета не потому, что его оккупировали китайцы, но потому, что погибли солдаты регулярной армии. И меня бы все равно нашли. Мое предназначение — исполнять волю Шенраба и практиковать, а не прятаться ради животного желания просто выжить.

— Я подозреваю, что ты, наверное, не принес бы себя в жертву ради спасения других людей? — отстраненно спросил Эрик.

— Я отлично понимаю подтекст твоего вопроса и отвечаю тебе: «Нет».

— А если… — начал было Эрик.

— Нет, — твердо перебил его Такрон. — Ты хотел спросить: «А если бы это был твой ребенок или очень близкий друг?» Ответ тот же: «Нет». Ты еще не избавился от сумрака в своем сознании и пытаешься использовать неуместную мораль для оценки поступков. Если на нас покатится горный обвал, я, безусловно, сделаю попытку схватить тебя за руку и вместе с тобою отпрыгнуть в сторону. Не оценивая морально свое действие. Но если где- то в городе мы будем переходить дорогу и я увижу грузовик, на большой скорости несущийся на тебя, я не сделаю попытки отбросить тебя с дороги и подставить свое тело. Также не задумываясь о моральной стороне своего поступка. Скорее всего, я просто громко закричу. Что касается детей, то истинным шенам Тонпа Шенраб запретил иметь собственных. Потому что все люди — забота шенов. Предпочтений быть не может.

— И все-таки, — продолжал настаивать Эрик, — если бы у тебя был ребенок, встал бы ты между ним и леопардом, чтобы спасти его жизнь ценою собственной?

— Нет. Я бы убил леопарда или прогнал его. Даже не раздумывая о том, спасаю я жизнь ребенка или нет. В этом бы не было ничего морального. Обычная человеческая реакция. А теперь ты скажи мне — отдал бы ты жизнь за своего ребенка, точно зная, что тот, повзрослев, станет жестоким садистом и будет наслаждаться потрошением людей глухими темными ночами?

— Ну, таким способом можно оправдать любое зло, пытки и убийство, — угрюмо произнес Эрик.

— Я тебе уже объяснял, — разочарованно покачал головой Такрон. — Нельзя убивать и мучить людей. Подобные поступки наносят непоправимый вред тебе самому и разрушают твое собственное сознание. Не нужно придумывать никакую мораль. Потому что она имеет свойство раздваиваться и отбрасывать тени.

— Я не понимаю тебя…

— Моральные принципы одинаковы у всех народов, — терпеливо продолжил Такрон. — Не убивать, не красть, не мучить себе подобных. Умирая от голода и будучи не в состоянии работать, ты крадешь кусок лепешки у торговца на рынке. Ты никогда не признаешь свой поступок аморальным, потому что тебе нужно выжить. Это и значит, что свой поступок ты совершил в моральной тени. Или использовал понятие двойной морали.

— А убить человека, пытающегося отнять твою жизнь? — едко спросил Эрик. — Как ты сделал когда-то? Это морально?

— Конечно, нет, — хмыкнул Такрон. — Для меня убийство не может иметь оправданий. Но я шен и, как уже говорил тебе, сделал то, что сделал, не оправдывая себя. И я заплатил за это. Будь я обычным человеком, то мне следовало бы попытаться убежать или просто умереть. Это было бы морально, хотя я и не люблю это слово. Если я правильно помню, ваш Христос поступал так… морально. За это, люди, существовавшие в моральной тени, прибили его гвоздями к деревянному кресту.

— Я знаю точно, что Лугонг убил очень много людей, — не сдавался Эрик. — Но он ведь шен.

— Лугонг — это не я, ты не Такрон, я — это не ты. Он идет своей дорогой, и все, что он делает, касается только его самого. И знаешь, меня не покидает чувство, что ты непрерывно пытаешься решить для себя: что такое мы, шены? Зло или не зло. Тебе следует перестать это делать, ты засоряешь свое восприятие жизни. Скажи, к какой стороне этой самой морали ты относишь существования себя самого и свои поступки? Ко злу или к добру?

— Ну не ко злу точно, — пробурчал Эрик.

— Если ты не зло, то поступай так, как тебе свойственно, и прекрати это самопоедание. Перестань оценивать поступки других и следи только за своей тропой.

Такрон спокойно откинулся спиною на камень.

Эрик попытался обдумать услышанное, но ответа найти не смог.

— Вы какие-то ненастоящие шаманы, — наконец сумел он сформулировать фразу. — Ты и Лугонг… Вы разговариваете так… Как не люди, живущие в пещерах и совершающие первобытные обряды, но как… не знаю… словно вы преподаватели из колледжа.

Такрон рассмеялся.

— Что касается Лугонга, то его можно назвать преподавателем. Насколько я знаю, он даже посещал университет. Не понимаю зачем, может из любопытства. Я же в детстве обучался в монастыре и, позднее ходил на монастырские курсы для мирян. Это выглядело как обучение… наверное, такое же, как в ваших колледжах.

В этом «колледже» занятия вел лама Тшенгдэн, человек не просто энциклопедических знаний, но и огромной психической силы, полученной им в результате многих лет беззаветного следования Дхарме и практике йоги. Я многому у него научился, несмотря на то, что был взрослым шеном и магом.

Тшенгдэн знал, кто я такой, и ни разу не завел об этом речь. Наоборот, он всегда предпочитал занятия со мной обществу других учащихся. Я скажу тебе больше — положение этого ламы в иерархии монастыря было таково, что даже самые важные монастырские и заезжие чиновники склонялись в поклонах и усердно бились головой о землю, если он проходил мимо. Это был воистину просветленный и наполненный внутренней силой буддист. Он даже открыл мне глаза на такое явление, как телепатия. Да, я знаю это слово.

Нить Шенраба позволяет передать и почувствовать эмоцию или смутный образ, который еще нужно суметь правильно истолковать. Тшенгдэн же с легкостью передавал мне тексты с расстояния в несколько километров, которые я записывал. Он научил меня некоторым медитативным приемам, чтобы я мог получать его послания. Когда мы встречались с ним и сравнивали наши записи, то они совпадали буква в букву. Он говорил, что я отлично принимаю, но передавать сам почему-то не могу. Ко всему прочему, сам лама относился к этой практике как детской забаве, не представляющей ценности для буддиста. Главным для него всегда оставалось забота о собственной внутренней чистоте и достижение состояния Будды.

Так что, кроме лам-чиновников и лицемеров, погрязших в роскоши, в Тибете жили и практиковали и настоящие последователи учения Будды.

Кроме того, всегда полезно знать, что происходит за стенами твоей пещеры. Я могу разговаривать на шести языках, изучал астрологию, астрономию, историю религий, математику и даже немного физику. Хочешь, я нарисую тебе, как устроена ядерная бомба?

Эрик лег на землю, закрыл глаза и засунул пальцы в уши.

— Я хочу просто поспать десять минут.

Такрон разбудил Эрика через час, и они начали спускаться к ярким, сверкающим на солнце краскам растений холма у основания горы. Склон оказался жестким и каменистым. Приходилось двигаться очень осторожно, переступая ногами вниз и цепляясь руками за выступы породы и редкие кусты. Когда они оказались на границе густо заросшего лесом холма, кожа на руках Эрика была содрана до крови. Такрон предложил ему помочиться на ссадины, но тот просто замотал ладони тряпкой.

Они вступили под покров листвы и хвои и начали продвигаться к высоким соснам, видимым даже сквозь густые заросли. После тусклых красок горных склонов глаза жадно впитывали сочную зелень леса, травы и цветущих кустарников.

— Я уже предупредил тебя насчет некоторых странностей этого человека, — остановившись перед поляной, огражденной подстриженным забором из туи и сладко пахнущих цветов, сказал Такрон. — Обязательно поклонись ему и покажи уважительное отношение. Его зовут Тхуптэн.

Эрик молча кивнул.

Они вышли на ухоженный плоский участок холма, по периметру которого были разбиты клумбы с орхидеями, розами и необыкновенной красоты бледно-фиолетовыми цветами. Между высокими молодыми соснами стоял аккуратный побеленный домик, крытый глиняной черепицей с окнами, в которые было вставлено настоящее стекло.

Посреди поляны, вальяжно развалившись в ротанговом кресле, сидел полный человек, одетый в шелковый золотистый халат, вышитый изображениями драконов, шелковые же широкие штаны и кожаные красные сапоги. Руки человека были сложены на животе. На сцепленных между собой пальцах сверкали перстни. Вид мужчины был настолько неуместен, что Эрик едва сумел подавить приступ смеха. На правом краю поляны был установлен настоящий глиняный тандури, в который закладывал дрова молодой непалец в традиционной одежде.

Эрик, подражая Такрону, принял торжественный вид и, держась на шаг позади шена, подошел к прорицателю.

Оба почтительно поклонились.

Прорицатель приоткрыл глаза и, не вставая, небрежно кивнул Такрону. Лениво перевел взгляд на Эрика. Целую минуту смотрел прямо ему в глаза. Тот из какого-то упрямства, а может быть, раздраженный этим разодетым павлином, не моргая уставился в его узкие глаза, блестевшие между жирных век. Затем началось уже знакомое дурацкое представление. Щеки шамана побледнели до синевы, и он попытался вылезть из кресла. С третьей попытки ему это удалось, и упитанная тушка бухнулась перед ним на колени, уткнувшись носом ему в ноги.

Эрик, взглянув на Такрона, увидел неподдельное изумление на его лице.

— Что за ерунда опять? — обратился к нему Эрик.

Такрон растерянно пожал плечами и спросил что-то у лежащего в ногах прорицателя. Тот в ответ разразился какой-то длинной торжественной тирадой. В этот момент Эрик почувствовал, как сзади ему в ноги уткнулось еще одно лицо. Обернувшись, он увидел, что за его спиной распростерся молодой непалец, занимавшийся тандури. Судя по следу на поляне, к Эрику он полз на коленях.

— Хватит! — громко закричал Эрик. — Вы, придурки, прекратите это…!

— Господин! Господин! — простонал прорицатель. — Наконец-то, свершилось! Много лет я ждал вашего прихода! Простите, что не сразу узнал!

Увидев, что Такрон ему подмигивает и делает странные знаки, Эрик властно и громко сказал:

— Встань! Тебе говорю! — и глянул на Такрона, который одобрительно закивал. — И ты, который сзади, тоже встань!

Такрон таким же властным тоном что-то сказал, обращаясь к молодому парню на непали.

Тхуптэн, шумно дыша, с трудом поднялся на ноги и встал, сложив руки на животе и опустив голову.

Эрик вопросительно посмотрел на Такрона — «что дальше?»

Такрон повелительным тоном заговорил, видимо, на тибетском, и растянул свою речь на целых пять минут. Пока он что-то вещал прорицателю, тот склонял голову все ниже и ниже. Обернувшись, Эрик заметил, что молодой непалец, не вставая с колен, уползает куда-то в кусты.

Решив, что Такрон дальше разберется сам, он завалился в кресло прорицателя и едва не застонал от удовольствия. Изнутри кресло было выстлано мягкими пуховыми подушками, обшитыми шелком. Рядом мгновенно появился непалец и закутал его ноги мягким одеялом. Еще мгновение — большая деревянная чаша с горячим пивом оказалась в его руках. Сохраняя важный вид, принялся неторопливо прихлебывать.

Наконец Такрон, закончив разговор, повернулся и подошел к креслу. Прорицатель, кланяясь в сторону Эрика, засеменил спиной к дому и исчез за дверью.

— Что поведал тебе этот низкорожденный, о Такрон? — высокопарно спросил слегка захмелевший Эрик.

Такрон рассмеялся и, забрав у него чашу с пивом, уселся рядом на землю. Выпив пиво до дна, сказал:

— Он видел тебя в своих видениях много раз. Он считает тебя посланцем Шенраба, его подлинным сыном. Это необычно. Тхуптэн действительно очень сильный прорицатель, но для него ты как сам Шенраб. В его видениях ты должен вернуть подлинную силу его линии. Не понимаю, что это значит.

— А я понимаю, — икнув, сказал Эрик. — Я должен вручить ему четки Дропа. Артефакт его линии, утерянный тысячи лет назад. А этот парень должен был стать его учеником, но из-за отсутствия способностей стал просто слугой. Хотя его отец тибетец.

Такрон подозрительно вгляделся в лицо Эрика.

— Ты пьян? Как ты можешь это знать?

Тот пожал плечами:

— Как то все это пришло мне в голову, прямо сейчас. И еще: он не может мне прорицать. Сила Дордже ослепляет его. Но тебе он сможет напророчить. Вас, истинных шенов, осталось семнадцать человек. Пять из них умрут в течение месяца. Ты обманул меня там… в деревне. Нить Шенраба не может проходить между областями существований. Я вышел сам…

Он неожиданно заснул.

Такрон в замешательстве остался сидеть у кресла.

Эрик открыл глаза и еще несколько минут лежал, глядя в сереющее небо, в котором постепенно растворялось его сновидение. Он шел по кромке все того же оврага, приближаясь к величественному мосту, отделанному красно-коричневой плиткой, с высокими перилами, украшенными замысловатым разноцветным орнаментом. Над мостом парили огромные птицы. Кто-то шел рядом с ним и говорил какие-то удивительные и интересные слова. Слова, которые он всегда забывал, когда просыпался.

Эрик вздохнул, приподнял голову и увидел, как непалец сооружает шатер из плотной шерстяной ткани рядом с домом прорицателя. Наверное, для гостей. Топка печи светилась изнутри приятным темно-красным светом. Такрона не было, и, судя по глубоким сумеркам, он, скорее всего, находился в доме Тхуптэна. Наверное, идет обряд прорицания. Эрик встал и потянулся. Такой гедонист, как этот гадатель, наверняка устроил себе какой-нибудь душ поблизости. Было бы неплохо принять ванну.

Он подошел к парню, возившемуся с шатром. Тот, увидев его, быстро подбежал и поклонился.

— Мыться, мыться, — стараясь говорить максимально четко, произнес Эрик, для наглядности потерев себе лицо, грудь и руки. — Вода, мыться.

Парень радостно закивал и побежал за дом, жестами призывая его следовать за собой. Наверное, понял. Эрик прошел за ним и обнаружил, что за домом прорицатель устроил себе отличную купель. Прямо у склона холма была вырыта просторная яма, выложенная изнутри глиняной плиткой, в которую стекал небольшой ручей, струившийся из-под поросшего травой и мхом камня. В верхней части этой купели было проделано круглое отверстие водоотвода.

Непалец убежал и снова появился из-за дома. Подошел к Эрику и протянул ему полотенце и кусок серого мыла. Тот быстро разделся и плюхнулся в воду. От ледяной воды перехватило дыхание. Печать на груди начала разогреваться. Подпрыгнув и усевшись на край купели, Эрик наскоро намылился и снова бросился в воду. Вода уже казалась почти теплой. Закончив барахтаться в этом бассейне, он вылез и вытерся. Одеваясь, заметил, что из кармана штанов выпали четки, блеснув голубой нитью. Он поднял артефакт и неожиданно вспомнил, где он видел этот странный цвет. Из такого же материала была изготовлена половина одного из жезлов Дордже.

Эрик вернулся на поляну в тот момент, когда дверь дома открылась и на пороге показался Такрон с прорицателем. Медленно подошел к ним и взглянул на Такрона. Тот утвердительно кивнул. Взяв четки обеими руками, Эрик молча протянул их Тхуптэну. Прорицатель дрожащими руками принял это сокровище и, прижав ко лбу, медленно опустился на колени. Закрыв глаза и ритмично раскачиваясь, он начал негромко читать какую-то мантру. Эрик с Такроном отошли и уселись у костра, который уже успел развести расторопный непалец рядом с тандури.

— Как ты узнал о смерти шенов и об остальном? — спросил Такрон.

— Не понимаю, — Эрик покачал головой. — Как будто внутри меня лопнул какой-то пузырь и появились эти слова.

— Ты пытаешься как то научиться управлять печатью?

— Я пробовал много раз, но безуспешно. Я могу только чувствовать его реакцию на происходящее: плохое или хорошее, но только тогда, когда это событие уже происходит. Лугонг верно сказал, что я просто сосуд.

Непалец принес им две большие чашки с имбирным чаем. Эрик посмотрел на дом и увидел, что прорицатель уже скрылся внутри. Такрон, проследив за его взглядом, усмехнулся:

— Мы его больше не увидим. Всю ночь он будет совершать свой обряд возвращения и очищения амулета.

Такрон сделал большой глоток чая.

— Если бы у тебя в запасе была вечность, ты научился бы владеть печатью, очистив свое сознание.

— Я часто слышу от тебя — очистить сознание. Ты говоришь о просветлении? — спросил Эрик.

— В каком-то смысле да, но здесь не все так просто. Просветление — слишком расхожее слово, под которым каждый понимает что-то свое.

— Что же понимают истинные шены в просветлении?

— То, что и должно понимать, — невозмутимо ответил Такрон. — Человек, рождающийся на земле, приходит просветленным из области перерождения. Жизнь среди людей постепенно затемняет сознание шелухой обыденной жизни, страстями и желаниями, подчас глупыми наставлениями родителей или требованиями самого общества. Те, кому посчастливилось с детства попасть в обучение к наставнику-бонцу, в настоящий буддийский монастырь или даже в христианскую общину, имеют больше шансов сохранить сознание в чистоте. Отринув все вредное, что есть в мире живых: стремление к богатству, тщеславие или честолюбие, любовь, упоение властью, желания тела.

В этом смысле шены имели преимущество. Ребенок, попадая в обучение, имел больше шансов сберечь изначальную форму нетронутой, потому что его тело и сознание было полностью занято практикой. Когда ученик начинал учиться управлять инструментом, данным ему при рождении, соприкасаясь с энергиями областей существования и их обитателей, то места для накипи переживаний и словесной шелухи обыденной жизни уже не оставалось. Единственный порок, к которому всегда были склонны шены и который погубил нашу традицию — это упоение собственной силой.

— Я много слышал о практике Дзогчен, которая легла в основу школы Ньингма. Это же часть бонской доктрины. По-моему, ты говоришь об этом, — вставил Эрик.

— Да, доктрина — это очень впечатляющее и красивое слово. Ты отчасти прав, потому что это Дзогшен. Если дословно, то в традиции Ньингма это значит «достижение изначальной формы». Великий Падмасампхава, Второй Будда, сын мастера бон Дранпа Нампха, соединил две традиции в одну, и считается, что его деяние было основой слияния двух противоборствующих учений в одно — Ньингма.

— У меня была возможность познакомиться с этим предметом, — заметил Эрик. — По сути, буддийская Дхарма и бонский Дзогчен — это один и тот же способ просветления. Только буддисты исходят из того, что человек изначально «не просветлен», но в процессе практики он сможет взобраться на вершину, оставив внизу все то, что ты называешь мусором сознания. Практика Дзогшен подразумевает, если использовать эту же аллегорию, схождение человека с горы, оставляя на вершине страсти, желания и страдания, к подножию, где он появился в мире живых в изначальной, ничем не замутненной форме. На мой взгляд, это одно и то же.

— Да, аллегория, аллегория, — посмаковал Такрон и это слово. — Тебе бы быть ламой. Но истинные шены понимают все буквально, потому что несут в себе подлинное знание от Шенраба Мивоче. «Дзог» для них значит «завершенный» или «совершенный». Добавь сюда слово «шен». И, кстати, ты упомянул о страдании. Большинство людей избавление от страданий часто связывают с учением Будды. Верно?

— Допустим, — немного подумав, уклончиво произнес Эрик.

— Какое же страдание имеется в виду, от которого люди так хотят избавиться?

— Ну, наверное, желания, сомнения, неудовлетворенность собой…

— Как насчет грызущего чувства голода при полном отсутствии еды, постоянной боли и невозможности пошевелиться, если сломана шейка бедра? Или ежедневные побои, пытки или непрерывный адский труд крестьянина, от которого ломит и разрушается тело? Эти виды страдания тоже считаются?

— Да, — уверенно ответил Эрик, — это тоже относится.

— Разве возможно в мире живых избавиться от этого вида страданий? Если ты не чувствуешь боли, не испытываешь чувства голода, не работаешь до седьмого пота, то у тебя не возникнет ни желаний, ни сомнений, ни даже мыслей. Это значит, что ты полностью просветлен и, скорее всего, умер окончательной смертью. Нет тела, нет страданий. Как только сознание избавляется от всех телесных сигналов, человек просветляется и умирает. Любое тело, не подающее и не получающее сигналов, разрушается и умирает. Значит, полное просветление связано со смертью.

— Ты просто морочишь мне голову! — сердито сказал Эрик.

— Нет, это просто мое мнение о просветлении и страдании, — рассмеялся Такрон. — И, к тому же, как возможно существование в мире живых без страдания тела от работы и боли?

Тем временем слуга Тхуптэна, притащив огромное серебряное блюдо, принялся доставать из тандури куски запеченного в гранатовом соусе цыпленка. Выложив ароматно пахнущие ломти на поднос и, поставив его на низкий столик, он добавил деревянные чашки с соусами. Пыхтя от усердия, непалец подхватил столик и переставил его к Эрику и Такрону.

Оба с жадностью принялись за еду.

— Я часто думаю, — прожевав и проглотив первый самый вкусный кусок, сказал Эрик. — Когда умирает истинный шен, маг или такой как ты, они сохраняют свои способности там, в мирах посмертия?

Такрон ответил не сразу. Доел свою порцию, аккуратно вытер руки о полотенце, лежавшее на краю подноса, не спеша сделал глоток чая.

— Да, истинный шен сохраняет, — медленно произнес он. — Чем дольше практика, тем больше возможностей у шена сохранить проекцию эмоций тела в своем сознании. Если ты соблюдал образ жизни, соответствующий заветам Шенраба, то ты просто уходишь в область дэвов, даже если рядом нет шена Бытия. Но бывает так, что, проживая жизнь, даже истинный шен допускает фатальные ошибки, исправить которые у него нет возможности. Но и тогда у умершего шамана есть сила бороться в мирах посмертия за проход к выбранной им области.

Потому что, в отличие от демонов нижнего мира, у шена другая природа энергии. С ее помощью можно побеждать. У сошедших с пути, магов крови, шансов нет. Природа их силы происходит от энергии демонических миров. Но они делали и делают свой выбор еще при жизни.

Оба в молчании закончили ужин. Затем Эрик встал и направился к шатру. Он заметил, что в последние дни сонливость, как какая-то болезнь, начала накатывать на него в самое неподходящее время, принуждая лечь и погрузиться в дрему. Будто он не в Непале, а в Африке, укушенный мухой Цеце. Зайдя в шатер, он заснул, еще как следует не устроившись на мягком индийском ковре.

Проснулся он среди ночи. В шатре горели четыре свечи, установленные на металлическую треногу. Такрона не было. Выйдя наружу, Эрик обнаружил его сидящим у ярко горящего костра. Такрон бездумно смотрел в огонь, по его лицу мягко скользили отблески пламени. Эрик тихо уселся рядом.

— Тридцать лет назад прорицатель дал мне видение, — неожиданно заговорил Такрон, не отводя глаз от огня. — Я говорил с Шенрабом в большом тронном зале. Зал поражал своим роскошным убранством, и мои глаза слезились от сверкания драгоценной отделки. На невероятной высоте купол потолка сходился четырьмя золотыми огромными лепестками в центр, где горела ярким светом пятиконечная звезда. Словно перевернутый бутон лотоса, опирающийся на колонны, отделанные драгоценными камнями. Пол был выложен мозаикой изображавшей руны и символы Бон.

Посреди зала возвышался огромный трон, целиком сделанный из золота. На троне сидел Царь Шамбалы, держа в левой руке свой посох, и строго смотрел на меня. С обеих сторон трона стояли Гаруды, хлопали крыльями и злобно царапали пол своими когтями. Я подошел к Тонпа и с поклоном опустился на колени.

— Шен! — Тонпа Шенраб легко ударил меня кончиком посоха по левому плечу. — Тебе не следует брать ученика, твоя линия должна закончиться.

— Почему, Господин? — спросил я.

Тонпа Шенраб улыбнулся мне и… исчез.

Такрон оторвал взгляд от огня и лег на спину прямо на землю.

— Почему, Такрон? — спросил его Эрик.

— Я долго думал над этим, — ответил тот. — Осознаю, где-то глубоко внутри: за эти тысячи лет шены совершили столько отвратительных деяний, что Учитель решил забрать свои дары.

— Я не понимаю, — задумчиво сказал Эрик. — Ты сам говорил мне, истинные шены не творят зла, и даже наоборот. Я же сам видел.

— Четыре Пути Причины были принесены в дар всем шенам. Однако, нет такой линии, которая не запятнала бы себя кровью и некромантией, хотя бы раз. Сейчас, ты сам это сказал, осталось только семнадцать шенов, твердо следующих путям, указанным Тонпа Шенрабом. Но сотни других творят невообразимые мерзости, упиваясь своей силой и способностями. У моего наставника до меня был еще один ученик. Сейчас он в Бутане, практикует вызывание демонов по заказу и вовсе не для развлечения. Конечно, ему перестала быть доступна высшая магия Видимого Проявления, но в любом случае, он принадлежит к моей линии. Я думаю, что замысел Учителя заключается в том, что истинные шены должны прервать свои линии. Тогда все оставшиеся шаманы постепенно выродятся до состояния, в котором они находились до прихода Шенраба.

Для нас могут пройти века, но для Тонпа время течет по-другому. Это может быть лишь мгновением в его жизни.

Эрик некоторое время молча сидел, пытаясь осмыслить сказанное Такроном.

— А знаешь, — вдруг сказал он, — там, в моих снах, я часто вижу огромных красивых птиц. Может быть, это Гаруды?

— Да, это должны быть Гаруды — подтвердил Такрон. — Если тебе снится нижний мир, то другие птицы там просто не летают.

Эрик последовал примеру Такрона и тоже улегся на спину, глядя на звездное небо.

— Я давно хотел тебя спросить, — произнес он. — Если для индуистов и буддистов колесница перерождений является глобальным понятием цикла жизни и смерти всех миров существования, то для вас, шенов, это просто одна из областей посмертия, созданная Шенрабом. Так?

— Верно, — донесся до него голос Такрона.

— Что же происходило в этих неразделенных мирах, до Шенраба? Куда уходили мертвые?

— Если честно, — осторожно ответил Такрон, — то меня в то время в мире живых не было. Но я полагаю, что плоть умерших сгнивала, а их души просто слонялись без дела по всему Тибету.

Сначала Эрик не понял. Но затем громко рассмеялся. Его смех подхватил Такрон.

— Ну а если серьезно? — отсмеявшись, спросил он.

— Хорошо. Я скажу тебе, что слышал от наставника и других шенов. До появления Шенраба не существовало ни праведников, ни грешников, ни кармы. Люди просто жили в своем физическом облике, внешне и внутренне отличаясь от животных, демонов и дэвов, но вынужденные делить пространство с этими созданиями. Миры существований не являлись одним целым, но как бы накладывались друг на друга большими участками, что обеспечивало полную проницаемость границ всех областей существования. Шаманы того времени владели некоторой силой, и иногда им удавалось направлять умерших в область обитания дэвов. Но продолжить посмертное существование доводилось не многим. Сознание умершего обычно пожиралось демонами или разрушалось под воздействием энергии дэвов. Которые, кстати, часто являлись причиной смерти живых, даже не замечая случившегося.

Тонпа Шенраб, разделив миры и создав отдельную область для просветления человеческих душ, запустил вращение земной оси, проходящей через центр его царства Шамбалы, используя силу Истинного Дордже. Начался круговорот перерождений для людей, и жизнь здесь, в Гималаях и ближайших районах земли, пошла по новому пути.

Отголоски событий того времени, когда Шенраб изменил миры существования, часто встречаются в индуистском эпосе. Битвы героев с демонами, возвышение асуров и нагов, падение множества дэвов или превращение их в человекоподобных богов.

— Индуисты и буддисты считают, что в круговорот сансары включены все существа, всех миров.

— Пусть считают. Мы же не индуисты, — равнодушно ответил Такрон. — Колесница перерождений и область перерождения только для людей. И то не всегда. Это место, до которого можно просто не добраться.

Такрон замолчал, видимо устав от своей речи, но упоминание земной оси Эрика очень заинтересовало.

— Значит, земная ось была в неподвижности до деяния Шенраба? — спросил он. — Что она вообще из себя представляет?

— Это поток энергии, который поддерживает жизнь и сознание всех живых существ на земле, всех миров существования, прошлого, настоящего и будущего, — ровным голосом выдал Такрон заумную сентенцию. — Когда вращение оси останавливается, происходит смешивание реальностей. По-вашему — Конец Света, который случается через определенные промежутки времени. Гибель доминирующего типа цивилизаций, изменение сознания и формы живых существ.

— Это… — решил уточнить Эрик. — Как гибель динозавров? Или, я читал, предшествующих цивилизаций: лемурийцев или гипербореев?

— Не уверен, что полностью понимаю, о чем ты говоришь, — лениво ответил Такрон. — Но интуитивно чувствую, что твои слова очень близки к тому, что я сказал. Да, интуитивно. Отлично звучит.

«Еще одно красивое слово», — подумал Эрик с некоторой досадой.

— Символ Дордже — это подсказка, — Такрон немного взбодрился. — Так выглядит ось земли, если бы ты мог ее видеть и смотрел на нее из космоса. Шенраб запустил ось против солнцеворота. До его появления ось вращалась в направлении движения солнца, пока не остановилась. Когда она остановилась, области существования, да и сама реальность начала смешиваться и изменяться.

— Кто же запускал эту ось до Шенраба?

— Я не знаю, — Такрон приподнял голову и удивленно посмотрел на Эрика. — Это происходило десятки или сотни тысяч лет назад. Мы можем лишь угадывать, насколько близко затухание движения оси. По преобладанию тех или иных символов свастики в мире. Судя по тому, что правосторонняя буддийская свастика сейчас доминирует — остановка оси близка. Но это может произойти через десять лет или через тысячу. Поэтому я предлагаю тебе считать все, что я сказал, просто гималайской сказкой и никогда не думать об этом. Я отношусь к этому как к отвлеченному понятию, не имеющему отношение к моей жизни и тому, что мне следует делать. Гораздо полезней практиковать Дзогшен.

— Мне непонятно, как это могло происходить, — не унимался Эрик. — В смысле, на практике. Я еще могу понять, как ты делаешь то, что делаешь. Или Лугонг… Как Шенраб запускал или перезапускал земную ось? Извини, не понимаю… Ты говоришь так, будто речь идет о физическом действии… Что он делал? Руками или магией…

Такрон терпеливо поднял голову и осмотрелся.

— Самым лучшим ответом было бы, что это тайна доктрины бон… — Такрон оперся на правую руку и обреченно вздохнул. — Хорошо, я попробую объяснить. Видишь, за печью тележка для дров с двумя колесами?

Эрик кивнул.

— Это выглядит достаточно просто, — сказал Такрон таким тоном, будто разговаривал с ребенком. — Колеса надеты на ось. Видишь торец оси?

Эрик снова кивнул.

— Теперь представь, что палка оси этой тележки не округлая, но состоит из четырех граненых ребер. Что ты увидишь на торце?

— Я увижу крест или символ Дордже, — подумав, ответил Эрик.

Такрон с облегчением продолжил:

— Если поместить Дордже в поток энергии оси, то его размеры и форма полностью совпадут. Можно замедлять, останавливать или раскручивать в противоположную сторону земную ось. Конечно, если ты обладаешь Магической Силой Шенраба. Так я это вижу. Больше ничего не спрашивай про земную ось, мне нет до этого никакого дела…

Закрыв глаза, Такрон снова улегся на землю.

Но Эрик, не чувствуя ни малейших признаков сна и выждав небольшую паузу, снова спросил:

— Такрон, можно задать еще один вопрос?

— Последний? — сонным голосом пробурчал Такрон.

— Да, последний, — поспешно сказал Эрик. — Я знаю, что в буддизме Хинаяны нет понятия души, согласно высказываниям самого Будды. Есть набор «переменных»: тело, чувства и желания, восприятие, осознание, умственное конструирование. Что же тогда уходит в миры посмертия? И что вселятся в новое тело при перерождении? Существует ли понятие души в ламаизме?

— Это три вопроса, а не один! — заметил Такрон. — Внутренняя структура человека не меняется многие тысячи лет. Можно создавать новые религии, понятия, философские концепции, отрицать бога, принимать дьявола, не верить в посмертие, создавать новых богов. Но все это никак не меняет суть того, чем мы являемся. Можно принимать или отрицать существование души и говорить об умственном конструировании или о том, что «Я — это не то, а это» — все это тени внутри нас, которые часто сгущаются во мрак, скрывающий человеческую суть. Иногда это хуже, чем жажда богатства, убийства или власти. Все, что перечислил Будда — это душа. Все, что ты сам туда добавишь — это душа. Душа — это ты.

После смерти твое тело, оставив плоть в мире живых, сольется сутью своих энергий вместе с остальными «переменными». Этот клубок Тебя и будет перевоплощаться, разрушаться или наслаждаться небесами. Ты же понимаешь, почему важно содержать свое тело в полном порядке? Все его внутренние ощущение вольются в твою душу неотделимой частью. Если ты умер, страдая от невыносимой телесной боли, то эта боль будет с тобою вечность, не позволяя тебе очиститься для небес или перерождения. Если твое сознание занято тенями определения самого себя, тебе никогда не достичь изначальной формы и самое лучшее, что тебя ждет — это бессмысленное блуждание в демонических мирах посмертия…

— Точно! — не удержался Эрик. — Возможно, что в этом и заключается сакральный смысл самых ужасных пыток и казней, которые придумали люди. Уходя в посмертие с невыносимой болью, ты обречен на эту боль, может быть, навечно…

Ответом ему было размеренное дыхание Такрона.

Он еще долго лежал, глядя на звездное небо, и раздумывал над тем, что случилось с ним в последние месяцы. Вспоминал о том, как заразился глупой идеей бессмертия для своего тела, какой пережил кошмар тогда, во время обряда. Свои мучительные перепады настроения и боязнь всего на свете, страдания, которые в детстве причиняли ему слова и поступки одноклассников и учителей. Трудно было представить, что это и был он сам.

В памяти возникло лицо матери. Сейчас ее образ не вызывал чувства необратимой потери и страдания, но только лишь спокойную немного грустную приязнь к тому, что она была и любила его. Словно он все это время стоял под кристально чистым и мощным водопадом, который смывал не только грязь с тела, но и промывал насквозь его сознание, мысли и чувства.

Эрик усмехнулся, когда вспомнил, что у него даже нет паспорта, который он потерял во время бегства из деревни джанкри, и не испытывал по этому поводу ни малейшего беспокойства. Прошлая жизнь, до того момента, когда он ощутил себя запертым в теле «мумии», сейчас для него выглядела как сон. Как любимая Такроном галлюцинация. Но может быть, все как раз наоборот… Все, что происходит с ним сейчас, и есть сон и галлюцинация, но до того была настоящая жизнь и настоящий Эрик.

Он открыл глаза, приподнял голову и огляделся.

Окружающее выглядело вполне реальным. Костер потрескивал темно-красными углями, за ним, лежа на спине, тихо посапывал Такрон. Из окон домика прорицателя пробивался отблеск горящей свечи. Он снова лег и закрыл глаза. Видимый мир вокруг исчез. Он пошевелил пальцами ног, несколько раз сжал и разжал кулаки. Слева тело окатывало мягкое тепло костра. Ощупал землю правой рукой и почувствовал прикосновения травы, глины, мелких камней. Лежа, он слышал звуки жизни ночного леса: жужжание насекомых, всхлипывания ночных птиц, треск сухих веток под чьими-то лапами. Без изображения окружающее стало менее реальным.

Просунув руку под одежду, он положил ладонь на свою печать.

Углубления и выпуклости, складывающиеся в форму, которую он знал, потому что видел не раз. Но если бы не видел, то мог бы и не понять. Размышляя, он пришел к выводу, что реальностью могло быть все, о чем можно получить телесные сигналы. Но составить из этих сигналов целостную картину ему представилось невозможным.

Очевидно, что вспоминая о каком-то прошлом событии, человек воспроизводит только зрительный образ произошедшего, и то не точный. Никаких телесных ощущений. Не зря туристы носятся по всему миру с фотоаппаратами. Наверное, других способов запомнить события жизни не существует.

Эрик попытался вспомнить ощущения удара о воду, когда Такрон столкнул его водопад. Было больно. Но больно — это слово. Наверное, помнить боль тело способно только когда ее испытывает. После того, как боль прекратилась, в сознании остается только страх пережитой боли и ожидание новой.

Сны. Пришла в голову очередная мысль. Сны, которые бывают настолько зрительно четкими, будто ты видишь их собственными глазами, в то время как сами глаза закрыты. Видимо, так и у мертвых. Такрон сказал, что тело, теряя собственную плоть, так вплетается в этот набор «Я» или душу, что ты можешь и видеть, и чувствовать, и ощущать, и двигаться. Конечно, сны — это очень важное…

Эрик шагнул на усеянный мелкими камешками край оврага. Но на этот раз он находился на правом берегу. Никакого моста через реку, который он видел не раз, не было. Подойдя к самому краю, разглядел большой валун, торчащий посреди сильного течения. Он перевел взгляд на противоположный левый берег, который спускался к ручью пологим склоном. Они все еще сидели там. Все эти люди в старых изношенных телах и смотрели прямо на него. Эрик отвернулся и посмотрел назад.

Бесшумно ступая и охватывая его полукругом, к нему приближались странные существа, медленно переставляя короткие когтистые лапы. Каждая особь имела по четыре конечности, длинный хвост, окачивающийся чем-то похожим на иглу, и большие кабаньи клыки на собачьей морде. Шерсти у этих существ не было, тела были покрыты плотной чешуей, которая топорщилась на загривках густыми острыми лепестками. Он запоздало подумал о том, что эти чудища могут быть опасны, когда они уже окружили его полукольцом, прижимая к оврагу.

Внезапно раздался резкий свист, который как удар отбросил существ назад и выжал из зубастых пастей жалобный вой.

Эрик завертел головой, пытаясь понять, кто свистел, и… открыв глаза, увидел стоящего над ним непальца. Непалец удивленно смотрел на него, приоткрыв рот. Затем, опомнившись, улыбнулся и жестами показал ему, что пора вставать.

Потягиваясь и зевая, Эрик приподнялся и сел. Из-за дома вышел Такрон, вытирая лицо полотенцем.

— Справа от купели есть отхожее место, — поприветствовал он Эрика. — Заодно и умоешься.

Когда он вернулся, их торбы уже были собраны и набиты припасами стараниями непальца. Взвалив мешки на плечи и попрощавшись со слугой, они зашагали по извилистой дорожке, ведущей вниз по склону. Солнце уже взошло, и, по мере движения вниз, стало заметно, как в смешанную растительность среднегорья с его дубами, ольхой и рододендронами начинают вкрапливаться палисандры, акации и древовидные папоротники. Когда же, два часа спустя, они вышли к берегу бурной реки, то оказались в пальмовой роще, прореженной редкими порослями бамбука и цветущими кустами с широкими плотными листьями.

— Мы будто в джунгли попали, — заметил Эрик.

— Это тераи, тропическая зона, — подтвердил Такрон. — она проходит между холмами на высоте до тысячи метров. Здесь один из последних участков. Дальше к северу мы снова будем подниматься.

— Мы пойдем на север? — переспросил Эрик. — К границе с Китаем?

Такрон кивнул, немного помолчал и нехотя произнес:

— Нам нужно в Тибет… Я чувствую, что Лугонг где-то там. Мы должны совершить обряд передачи.

— Хорошо, пойдем, — согласно кивнул Эрик.

Отзвук далекого выстрела пронесся между холмами, ограждающими долину. Они вместе рефлекторно присели. Стаи птиц, потревоженные резким звуком, шумно хлопая крыльями, поднялись над деревьями холма, который они покинули пару часов назад. Эрик почувствовал, что грудь покрылась инеем. Волосы Такрона стояли дыбом.

— Это там, где… Тхуптэн? — шепотом спросил Эрик.

Такрон молча кивнул.

Раздался еще один гулкий выстрел, эхо от которого прокатилось вдоль реки и растворилось в деревьях, растущих на берегу.

Оба, молча подхватив свои торбы, ринулись под защиту тропической гущи, где пролежали почти неподвижно несколько следующих часов. Только Такрон время от времени поднимал голову и шевелил волосами. Наконец, далеко за полдень, он встал и, взяв свой мешок, тронулся в обратный путь. Эрик, ни о чем не спрашивая, последовал за ним.

Такрон шел быстро, но осторожно, иногда останавливаясь и прислушиваясь к тому, что могло их ждать впереди. Путь наверх занял гораздо больше времени, чем утренняя прогулка вниз. Когда они взобрались к краю поляны, где располагалось убежище прорицателя, ледяная корка на груди Эрика растаяла. Такрон высунул голову из-за дуба, росшего между клумбами цветов и внимательно осмотрелся. Эрик выглянул поверх его плеча.

Домик, шатер и даже дымящаяся тандури выглядели в точности так же как и перед их уходом.

— Не чувствую никого, — прошептал Такрон и вышел на поляну.

Первым делом они подошли к дому, дверь в который была распахнута. Осторожно заглянули внутрь. Никаких признаков беспорядка. Чистые индийские ковры, которыми были завешаны стены и застелен пол, выглядели новыми и нетронутыми. На низком столике перед горой подушек стоял фарфоровый чайник и аккуратная маленькая чашка, отделанная золотом и разноцветными драгоценными камнями.

— Нет, не здесь, — прошептал Такрон.

Отвернувшись от двери, он принялся обходить поляну, принюхиваясь и шевеля «вибриссами». Наконец, у ограды из кустарника, справа от дома, он остановился и сел на колени. Эрик подошел к шаману. Перед Такроном расплылась большая лужа наполовину впитавшейся в землю крови, кусочки черепа с волосами и розово-серыми комками мозгового студня. Такрон повернулся и взглянул на противоположную сторону, на склон горы.

— Снайперская винтовка? — предположил Эрик, проследив за его взглядом. — Как у той женщины, что мы видели…

Такрон мрачно кивнул.

Кусты, у которых они нашли кровь, были немного замяты, и на земле виднелись борозды, оставленные чем-то тяжелым, что явно тащили по земле. Проломившись сквозь густой кустарник и пройдя вниз сотню метров, они спустились к полноводному ручью. У самого берега из воды торчали ноги, обутые в красные кожаные сапоги, и, немного дальше, подбрасываемая течением пара грубых войлочных башмаков.

Эрик с Такроном стояли над двумя телами, которые они вытащили из воды. У прорицателя посреди лба находилось аккуратное круглое отверстие. Затылочной части головы просто не было. На распухших от воды толстых пальцах по-прежнему блестели кольца с драгоценными камнями. Непалец же получил пулю в левый висок и вся правая часть головы представляла собой сплошное месиво из костей, мозга и сгустков свернувшейся крови.

— Какую опасность мог представлять для этих людей прорицатель-обжора? — недоумевая спросил Эрик. — И кто они такие?

— Этот обжора был одним из самых сильных шенов Прорицания. И последний в своей линии. Кто эти люди? Я думаю, что скоро ты сам ответишь на свой вопрос.

— Что мы будем делать сейчас?

— Я должен провести обряд очищения и закрыть это место для всех живущих. Ты поможешь мне? — устало спросил Такрон.

— Да, помогу, — уверенно ответил Эрик. — Что от меня требуется?

— Сам я не смогу использовать барабан, а канлинг в этом случае не подходит, — пояснил Такрон. — Мне нужен помощник, чтобы задавать ритм, когда я буду петь.

— Хорошо, — согласился Эрик. — Что нам делать с телами?

— Мы уже опоздали, просто отправим их в реку.

Такрон за час научил его правильному ритму боя в двойной барабан.

— Ты не должен отвлекаться, пока я не закончу. Я знаю, что ты любопытен и способен бросить все, когда видишь что-то необычное. Пойми, я буду очищать и запечатывать это место, привлекая одного из низших дэвов. Но это не значит, что он слаб и беспомощен. Пожалуйста, даже если ты начнешь видеть какую-то «галлюцинацию» — просто продолжай стучать в барабан.

— Да понял я, понял, — недовольно ответил Эрик. — Стучу в барабан, что бы ни случилось.

Такрон расставил по всему периметру поляны четыре промасленных факела и еще один установил в центре. Он уже переоделся в свою ритуальную одежду и павлинью корону, закрепленную на тиаре. В этот раз лицо его было полностью окрашено синим, кроме густо забеленных глазниц и губ. Эрику он указал сесть у входа в дом. Сам же прошелся по поляне и поджег факелы. Встав у помещенного в центре огня, спиной к дому, он выпрямился и, зажав в левой руке пхурбу, дал сигнал начинать. Эрик принялся отбивать замысловатый ритм, прилагая усилия, чтобы не сбиться.

Первые несколько минут Такрон, попадая в такт, поднимался на носки и делал резкий выдох, напрягая все тело. Затем он развел руки в стороны и запел на своем непонятном языке. Краем сознания Эрик, стараясь не отвлекаться от своего задания, отметил, что голос Такрона, глубокий и вибрирующий, будто начал перекатываться по всей поляне, отражаясь от деревьев и кустарника растущего вокруг.

Такрон, продолжая подниматься на носки и опускаться на пятки, резко вскинул обе руки вверх и принялся синхронно вращать ими над головой, описывая круги в воздухе. Острие пхурбу в его левой руке указывало точно вверх и вращалось так быстро, что в свете факелов превращалось в блестящий круг. Согласно инструкциям шамана Эрик начал увеличивать темп отбоя. Такрон тронулся с места и принялся обходить поляну по кругу, не прекращая пения и не снижая темпа вращения руками. Шел он не обычным шагом, а ступая одной ногой, вторую упирал подошвой в колено, резко вставал на носок опорной ноги и уже после этого передвигал вперед и вниз вторую ногу. Это действие повторялось без малейшей задержки. Учитывая бешено вращающиеся руки Такрона над головой, его фигура в полумраке казалась Эрику гигантской марионеткой, управляемой кукловодом. Его пальцы, уже независимо от его воли, выбивали и меняли ритм, словно подстраиваясь под движения шамана. Когда Такрон в третий или четвертый раз обходил поляну, ему показалось, что над его головой воздух словно принимает очертания прозрачного облака, неотрывно следуя за танцующим.

В какой-то момент Такрон приостановил движение, и уже через мгновение Эрик увидел, что шен начал вращение на левой ноге, поставив правую стопу на бедро опорной, выше колена. Но он продолжал двигаться, как какая-нибудь балерина, очерчивая все тот же круг по границе поляны. Полупрозрачное облако больше не следовало за ним, но, зависнув в центре, увеличивалось в размерах, следуя ритму, пока не накрыло всю поляну вплоть до кромки леса. Пение Такрона достигло таких высот громкости, что Эрик почти перестал слышать свой барабанный бой.

Внезапно Такрон резко остановился у центрального факела и, крикнув: «Пхет!!!», упал на землю, вонзив в нее пхурбу.

В долю секунды облако вспыхнуло синим и просыпалось искристыми льдинками, накрыв все пространство между факелами. Еще мгновение — и все исчезло. Лишь Такрон, дыша как загнанная лошадь, лежал на земле. Эрик не чувствовал своих рук. Спину, ноги и голову ломило так, будто он весь день таскал мешки с цементом. Решив последовать примеру шена, он улегся на землю.

Полчаса они просто лежали, не в состоянии даже говорить.

Наконец Эрик собрался с силами:

— Почему такая усталость? — вяло спросил он.

— Энергия дэва много забирает, — донесся до него слабый голос Такрона.

— Эта галлюцинация в виде облака и есть тот самый дэв из низших?

— Не сам дэв, только часть его энергии, — устало ответил Такрон.

— А почему опять этот «Пхет»? Я думал, он для демонов.

Такрон тяжело заворочался, переворачиваясь на спину:

— Я мог бы тебе сказать, что это жуткое и страшное шаманское заклятье, но, откровенно говоря, это просто проверенное практикой сочетание звуков, связанных с дыханием, помогающих мобилизовать силы тела и сознания, чтобы завершить обряд. Им пользуются шаманы всех Путей.

— Если это был низший дэв, то я не понимаю, как можно выжить, вызывая высшего, — спросил Эрик из любопытства.

— Да, ты прав, — выговорил, восстановивший дыхание, Такрон. — Это смертельный риск. Не только для шена, но и для всего окружающего, включая людей, животных, природу. Поэтому вызов высшего дэва — самый крайний случай, когда речь идет о возможной гибели большого количества людей. И, конечно, требуется другой ритуал и атрибуты.

Таких случаев в традиции бон было всего несколько. Один из них из них имел место в восьмом веке, когда бонская армия сражалась с войском халифа Гаруна ар-Рашида на западе, а в это же время тангуты с севера вторглись на территорию Тибета. На них обрушилась часть горной гряды. Захоронив вместе с тангутами пятьдесят шенов и вызвав землетрясение.

Эрик с трудом поднялся на ноги и тут же сел, привалившись спиной к стене дома.

— Я до конца не понимаю, — сказал он. — Зачем нужно очищать то место, где умер шен?

— Практика шена, — после недолгой паузы ответил Такрон, — вызывает истончение границ между областями существования. Это касается шенов всех четырех Путей. Смерть истинного шена в этом же месте стимулирует выброс большого количество энергии. Если не очистить и не закрыть его, то вскоре оно станет мертвым. Дело не только в том, что существа нижнего мира смогут свободно проникать в мир живых, но и сама энергия мира живых будет уходить в нижние области существований. Животные перестанут размножаться, трава и деревья зачахнут и погибнут, реки и водопады высохнут. В Тибете много таких мертвых мест.

— Послушай… Такрон, твой танец и пение меня очень впечатлили, — сказал Эрик. — Но, мне кажется, что это не главное в этом обряде.

— Вот как?! — хмыкнул Такрон. — Ты уже не считаешь увиденное галлюцинацией?

— Ну… — Эрик откашлялся. — Скорее всего, это такой тип гипноза. Меня однажды врач гипнотизировал. Ритмичный звук и вращающийся предмет…

— Да, я знаю о гипнозе… Но ты верно подметил — танец не главное, но необходимое. Он нужен для того, чтобы привести тело в состояние активной медитации для максимальной отдачи энергии эмоций. Самое важное — непрерывно удерживать в сознании образ объекта, с которым ты имеешь дело. Отражение должно быть точным и непрерывным, как будто это отражение в зеркале. Впрочем, я уже рассказывал тебе об этом.

Необученный человек не в состоянии внутренне воспроизвести даже точное отображение чашки, которую он держит в руках и пользуется каждый день. Размеры, объем, внутреннюю структуру. Для практики шена крайне необходимо полное соответствие, вплоть до мельчайших деталей. И, конечно, пение мантры… Звуковой диапазон должен совпадать с… Тьфу… Горло пересохло…

Такрон встал и, немного пошатываясь, подошел к своей торбе, откуда достал флягу с водой и надолго присосался к ней, шумно глотая.

Тем временем на Эрика навалилась непреодолимая сонливость.

— Я не совсем понял, извини… Мне нужно поспать, — уже проваливаясь в забытье, пробормотал он.

— Нет! — неожиданно громко произнес Такрон, оторвавшись от фляги. — Здесь нельзя спать! Собирайся, мы уходим.

Такрон подбежал к Эрику и принялся его поднимать и встряхивать.

— Подожди, подожди, — бормотал тот, — одна минута…

Такрон куда-то отошел и, вернувшись, вылил ему на голову кувшин с ледяной водой. Эрик взбрыкнул, но начал вставать.

— Терпи! — Такрон помог ему подняться и потащил за собой, по пути навьючив на себя оба мешка с припасами.

— Идем, идем, — он потащил Эрика по тропе, которой они уже пользовались утром, шагая вниз через лес.

Пока они спускались, Эрик спал на ходу, не обращая внимания на удары головой о стволы деревьев и цепляющийся кустарник. Наконец, сквозь сон услышав шум реки он расслабленно опустился на прибрежный песок. Как Такрон засовывал ему под голову пухлый мешок, он уже не почувствовал.

Его рука лежала на старой обвалившейся кладке, сложенной из каменных блоков. Эрик огляделся и понял, что находится на развалинах старой крепости нагов. Там, где он уже был и ни за что не хотел бы вернуться еще раз. Храм Ста Тысяч Гесаров, как и в прошлый раз, мерцал над развалинами древнего города. Он обернулся и увидел, что сзади ничего нет. Густой и непроницаемый туман окутал окружающее пространство, плотно запечатав заброшенные развалины. Эрик подумал, что ему ничего больше не остается, кроме как пройти через эти руины снова, чтобы выйти к безопасному ручью. Сдерживая дрожь волнения и страха, он осторожно ступил на мощеную гранитом дорогу и пошел вперед, стараясь не смотреть на стоящие по обеим сторонам статуи чудовищ.

Позади него, словно подстраиваясь к его шагам, раздавалось царапанье чего-то острого о гранит, громкий стук и скрежет трескающихся камней. Обернувшись, Эрик увидел, как каменные твари, отряхивая пыль и гранитную крошку, слезали со своих постаментов и нестройной толпой следовали за ним. Грудь полыхнула огнем. Невольно вскрикнув, он что было сил рванулся в сторону ворот…

Открыв глаза, Эрик обнаружил себя лежащим у реки на небольшом песчаном пляже. Повернул голову к воде и увидел Такрона, который, сняв сапоги и закатав штанины выше колен, осторожно бродил по отмели, держа в руке длинную палку с расщепленным на три острых клина концом.

Видимо, что-то обнаружив, Такрон замер и пригнулся. Затем, резко распрямившись, прыгнул и вонзил свою «острогу» в воду. Сунув руку на дно реки, нащупал и вытащил за жабры здоровенную рыбину.

Эрик поспешил встать и занялся костром, предвкушая завтрак.

Рыбу зажарили на углях и съели за считанные минуты. Такрон приготовил чай и, разливая его в чашки, неожиданно спросил:

— Как прогулялся?

— Куда прогулялся? — удивленно посмотрел на него Эрик. — Ты о чем?

— Я спрашивал тебя однажды, видишь ли ты сны и какие, — продолжил Такрон. — Только это не сны. Ты уходишь почти каждую ночь. Иногда на несколько минут, иногда на час или два.

— Куда ухожу? — в замешательстве спросил Эрик. — Как лунатик, во сне?

— Нет, — покачал головой Такрон. — Просто исчезаешь, а потом снова появляешься. Я такого никогда не видел.

— Не может быть, — упрямо произнес Эрик. — Я не верю. Ты просто меня разыгрываешь.

Такрон пожал плечами.

— Ты можешь, конечно, не верить, но я верю тому, что вижу и чувствую. Единственное место, куда ты можешь уходить — это то, где ты был с Лугонгом. Я не понимаю, как это может быть, но так происходит.

— Я просто вижу сны, — Эрик почувствовал раздражение. — И ничего больше.

— Хорошо. Пусть будут сны… — Такрон согласно кивнул. — Нам нужно идти.

Такрон встал и указал пальцем на высокий горный хребет у горизонта на севере.

— Это уже Тибет. Где-то там Лугонг. Тропа начнется с этих холмов, здесь, где мы сейчас находимся. Далее она поднимается в горы.

Часть четвертая Призрак Шамбалы

Четыре недели горного марафона превратились для Эрика в сплошной нескончаемый калейдоскоп из подъемов, карабканья на отвесные стены, переправы через ущелья по тросу и долгих мучительных переходов по узким козьим тропам. Такрон был безжалостен и решителен. Спали они только в самое темное время, не более трех-четырех часов. Эрик даже не мог вспомнить, ели они что-то или нет. Кажется, один раз была полусырая змея и еще однажды какая-то белка.

Его обувь в первую же неделю превратилась в лохмотья. Такрон, на одном из коротких привалов, разрезал свой шаманский фартук и сшил для него какое-то подобие ботинок, стянув швы тонкими ремешками, нарезанными из того же фартука. Материала для подошвы не нашлось, и за три дня ступни превратились в сплошную кровавую рану.

Такрон выдал ему туесок с какой-то мазью и велел смазывать три раза в день. За четыре дня ноги покрылись толстенными мозолями, больше напоминающими копыта и совершенно нечувствительными к острым камням. От постоянного трения о скальный гранит и веревку такие же мозоли наросли на всей внутренней поверхности ладоней. Однажды, преодолев очередной перевал, он машинально вытер пот со лба, содрав при этом часть кожи своей ладонью.

Такрон очень спешил. Как-то раз он сказал, что речь идет о его жизни и жизни других людей. Эрик заинтересовался было, что он имеет в виду, но сил разговаривать просто не оставалось. Стоило только присесть хотя бы на секунду, мозг и тело тут же проваливались в забытье.

Поначалу ему тяжело давались подъемы на большую высоту. Он задыхался от недостатка кислорода, сердце бешено стучало и тело быстро слабело. Но постепенно его организм приспособился, и двигаться стало намного легче. Такие же трудности он испытывал во время ночевок на высоте, когда не было никакого укрытия и спать приходилось на голом камне без какого-либо огня. Спасало только одеяло, положенное в торбу заботливым непальцем, и печать на груди. Чем холоднее становилось, тем большее тепло отдавало это клеймо организму.

Такрон обходился своими навыками. На высотных ночевках он всегда садился в «лотос» и погружался в какой-то свой тибетский транс. Однажды он обмолвился, что это старая тибетская практика, позволяющая организму вырабатывать внутреннее тепло и не замерзать даже при очень низких температурах. На что Эрик лениво высказал замечание о том, что все жизненно необходимые практики — из традиции бон, а буддисты ничего не привнесли. Однако Такрон просто попросил его объяснить, для чего буддисты могли работать над выработкой телом тепла, если на родине буддизма, в Индии, круглый год тепло и можно постоянно ходить нагишом. Но все же признался, что эту практику шены когда-то давно утратили. Самого его обучил этой технике один из лам-отшельников. Эрик отмахивался и проваливался в сон.

Однажды, во время одной из ночевок на горном плато, резко похолодало и началась ледяная метель с пронизывающим, обжигающим холодом ветром. Проснувшись утром, Эрик обнаружил, что узкая терраса завалена полуметровым слоем снега и льда. Рядом с собой он увидел конусовидный сугроб, из-под которого вытекал ручеек талой воды. Очистив тело Такрона от снега, он убедился, что тот не просто жив, но и настолько теплый, что об него можно было греть руки.

Наконец их безумная гонка закончилась. Взобравшись на очередную вершину, наполовину покрытую льдом, Такрон объявил, что они перешли границу и могут позволить себе сутки отдыха. Он еще не успел закончить фразу, как Эрик уже улегся на камни и заснул.

Чудесный мост находился на том же месте, где он видел его уже не раз. Повинуясь непреодолимому желанию, Эрик приподнял ногу, готовясь ступить на красно-коричневую, будто лакированную плитку, но, услышав громкое хлопанье крыльев над собой, осторожно поставил ее назад. Прямо перед ним, нагнетая потоки воздуха огромными красно-золотыми крыльями, на мост приземлилась чудовищных размеров птица. Высотой более трех метров, с золотым острым клювом и золотыми же когтистыми лапами, оставляющими глубокие царапины на покрытии моста. На голове птицы, прямо над круглыми глазами величиной с чайное блюдце, возвышалась золотая, украшенная драгоценностями тиара.

Завороженно глядя на птицу, он невольно снова сделал шаг вперед. Птица яростно скрежетнула когтями по мосту, распахнула крылья в стороны и издала жуткий громогласный крик, от которого у него заложило уши…

Лежать не шевелясь было невыносимо приятно. Эрик открыл глаза и увидел бодро горящий костер, неподалеку от навеса из веток пихты, одной стороной опирающегося на большой кусок скалы. Судя по яркости пламени костра, высота была километра два, не больше. Он встал и обнаружил Такрона, сидящего у края скалы и смотрящего перед собой. Подойдя к нему, сел рядом, свесив ноги в пропасть.

— Нам осталось совсем немного, — ровным голосом произнес Такрон. — Там, на нагорье, наша цель.

Такрон указал на находящееся в нескольких километрах к северу обширное нагорье, располагающееся на высоте трех или четырех километров.

— Там ты должен умереть? — неожиданно даже для себя, спросил Эрик.

— Откуда ты…? — начал было Такрон, но, сообразив, согласно кивнул. — Да. Там, в моем Тибете. Таково было последнее прорицание. Но я уже знал об этом или… просто чувствовал. Моя смерть связана с тобой. Не потому, что ты причина. Просто ты будешь рядом в этот момент.

— Послушай, — помолчав немного, сказал Эрик. — Ты веришь в бога? Нет, не в существование гималайских божеств и демонов. Просто в бога, который когда-то сотворил все это: горы, реки, пустыни и звезды, космос, солнце и самого человека.

— Я не верю, — не задумываясь ответил Такрон. — Я просто думаю, что какой-то самый высший бог существует. Или даже знаю об этом. Я слышал, что в вашем христианстве это принципиальная разница — верить в бога или знать о его существовании. Верить в бога, как того требуют ваши церковники, значит постоянно накапливать заслуги перед церковью, которая ведет счет. Очень похоже на буддизм и остальные религии.

— Да, — сказал Эрик, — человек не считается по-настоящему верующим, если он не принадлежит церкви. Обычно священники говорят, что верить — значит довериться богу и поручить ему свою судьбу и саму жизнь.

— Ну, признаюсь честно, иногда у меня возникает такое желание, — рассудительно сказал Такрон. — Просто вверить себя самому высшему существу и ни о чем не заботиться. Но мне кажется, что богу это не очень-то понравится. Я думаю, что он не любит бездельников. Что до сотворения человека, то у тибетцев есть свое мнение на этот счет. Многие из них считают, что произошли от соития обезьяны и демонессы. Но меня самого больше бы устроило сотворение богом.

Эрик рассмеялся.

— Что здесь водится из живности? — весело спросил он. — Может, нежная молоденькая козочка?

Такрон усмехнулся:

— Нет! Все тот же старый добрый жирный сурок. И много цампы.

За ужином Такрон принялся объяснять ему, как они попадут на нагорье.

— Сначала мы спустимся на пятьсот метров, вот к этому хребту, — указал он обгрызенной лапкой сурка на хребет, расположенный ниже вершины горы, где они сидели. — Там начинается старая тропа контрабандистов. Не знаю, пользуется ли ею кто-нибудь сейчас. Главное для нас — не наткнуться на китайский патруль. Но я слышал, что сейчас они больше патрулируют на вертолетах. На тропе много скальных трещин, и, в случае нужды, мы сможем прятаться. Тропа идет вдоль всего хребта, постепенно поднимаясь. Когда-то она выходила прямо на это плато, но сейчас между и хребтом и нагорьем глубокое ущелье шириной в пятьдесят метров. Раньше там был канатный мост, но китайцы его уничтожили. Попробуем перебраться. Другого пути я не знаю. Рядом с ущельем находится старая бонская деревня, где я однажды и познакомился с Лугонгом.

— Давно вы знакомы? — поинтересовался Эрик, с аппетитом жуя тушеного сурка.

— Это было… — Такрон задумался. — Давно, еще до большой войны, там, на Западе. Нынешний Далай-лама еще был ребенком, а Тибетом управлял Квотухту.

— Регент Квотухту? — переспросил Эрик.

— Квотухту или Тхотухту и значит — регент, правитель, — поправил его Такрон. — Его имя было Радэн Еше. Но все звали его просто Квотухту, этот титул как имя.

— Я читал в записках деда, что это именно он пытался заключить союз с нацистами и передал им множество артефактов, включая Дордже.

Такрон пожал плечами:

— Я знаю об этом со слов Лугонга. Однако, когда я некоторое время жил близ Лхасы, я видел несколько караванов, состоящих из немцев и местных лам. Квотухту был шеном Бытия, старшим в линии. Конечно, это сохранялось в глубокой тайне.

Нацисты в первую очередь интересовались бонскими тайнами, оружием, Шамбалой и Летающей Ступой. Собственно ламаизм или духовность они отвергали, как и любую другую религию. Квотухту решил воспользоваться моментом и заручиться военной помощью Германии. В первую очередь, конечно, против британцев, которые шаг за шагом продвигались из Индии и против китайцев, которые веками считали Тибет их собственной территорией. Но главной целью Квотухту было свержение ламаизма и восстановление Тибетской Империи, пока Далай-лама еще не взошел на престол. Сейчас это звучит глупо, но Квотухту относился к этому очень серьезно. Лугонг получил указание совершить обряд и передать Дордже немцам. Единственным условием, которое он сумел отстоять, было его непосредственное участие во всех обрядах, касающихся Дордже. Регенту пришлось их принять, просто потому, что из всей линии только Лугонг знал путь в Шамбалу.

Эрик насыпал песка в освободившийся котелок и, добавив воды, принялся оттирать пригоревший внутри жир.

— Что значит Летающая Ступа? — поинтересовался он.

— Представь себе перевернутую ступу, полую внутри. Одна из них хранилась в сокровищнице дворца Потала почти тысячу лет. На больших праздниках некоторые просвещенные ламы, из тех, кто изучал древние трактаты, забирались внутрь, и, творя заклинания, поднимались в воздух и летали над толпившимся народом, разбрасывая деньги и подарки.

— Ты говоришь о Вимане, колеснице индуистских божеств?

— Я говорю о Летающей Ступе, которую отдали, как и Дордже, немцам в залог будущего союза. Союз, который, впрочем, ограничился обменом любезностями, подарками и разрешением для немцев проводить свои исследования на территории Тибета.

— Я читал, что они искали подтверждение существования ариев на Тибете. Народа, который пришел на Тибет из затонувшей Атлантиды, — вставил свое замечание Эрик.

— Саков, — кивнул Такрон. — Мы называем их Саки. Они пришли задолго до Тонпа Шенраба. Часть из них осела на Тибете, часть ушла в Индию и завоевала ее. Говорят, что у них было много оружия, с помощью которого можно было выживать в областях смешанного существования. Может, это просто древняя сказка, но среди тибетцев некоторые относят себя к их потомкам. Они даже внешне отличаются. Одного из них ты знаешь.

— Лугонг? — спросил Эрик, уже зная ответ.

Такрон утвердительно кивнул.

Внешность Лугонга действительно отличалась от внешности того же Такрона. Сглаженные скулы, практически европейская форма глаз, не азиатский плоский, а достаточно большой вытянутый к верхней губе нос, с выступающей носовой перегородкой. Волосы цвета не воронова крыла, но чуть более светлые. Если убрать въевшийся загар, то вряд ли черты лица Лугонга сильно бы отличались от внешности типичного немца. Разве что лицо более широкое.

— Ты сказал, что чувствуешь Лугонга, там, в той бонской деревне, — произнес Эрик. — Это значит, что он жив?

— Я его чувствую и он жив, — подтвердил Такрон, — но не получаю от него ответа. Это странно и подозрительно. Но у нас нет другого выхода, кроме как просто идти туда.

Эрик прошел к пятну травы, растущей на краю вершины и, сорвал пучок, выбирая сухие и пожелтевшие. Вытерев насухо котелок, вернулся к костру и, наполнив чайник водой из фляги, поставил его на огонь.

— Я могу себе представить, — сказал он, укладываясь возле костра, — как выглядели области существований до появления Тонпа Шенраба. Но я часто задаю себе вопрос, как выглядели в то же время области существований на Западе, в Европе?

— Я думаю, что также, — уверенно ответил Такрон. — Энергии миров здесь, в Гималаях, конечно, отличаются от энергий других мест, но природа их одинакова. Я полагаю, что какой-нибудь ваш ученый мог бы предположительно определить какие-то значимые имена, которые совершили деяния, подобные деяниям Шенраба в Гималаях. Я уверен, что у всех народов на планете в сказках и легендах найдется подобный герой, человек, божество, сотворившее нечто подобное.

— Ну да, у всех народов есть мифы о таких героях или полубогах, бившихся с демонами… — пробормотал Эрик и заснул.

Он снова стоял у моста и пытался разглядеть то место, где он оканчивается. Но здесь невозможно было увидеть то, что находилось далее ста метров. Только серая туманная дымка. Эрик посмотрел вверх. Птиц не было. Решившись, осторожно ступил на плитку. Прошел дальше, оглядываясь по сторонам. Мост, огражденный каменными резными перилами, покрытыми золотом, поднимался вверх по крутой дуге. Неожиданно серость отступила, и он остановился, увидев, что мост заканчивается посреди бездонной пропасти. На другой стороне разлома сквозь все ту же унылую серую полутень проступали едва заметные контуры высокой стены, увенчанной с краев острыми шпилями.

Эрик не заметил, как мутная серость неожиданно быстро растворилась и над головой появилось яркое синее небо. Свет этого неба обнажил высокую городскую стену, как и мост, выложенную красно-коричневой плиткой, и невероятной красоты золотые, покрытые странной и красивой мозаикой башни, стоящие по углам. Башни венчали золотые шпили, по которым сверху вниз спускались ступеньками разноцветные пагоды. Полотно синего неба, казалось, поддерживало слой белых сплошных облаков, над которыми возвышалась вершина огромной горы…

Он открыл глаза и попытался сообразить: наступило утро или все еще вечер. Повернув голову, увидел Такрона, собиравшего торбу. Эрик встал, сполоснул лицо водой из фляги и принялся помогать ему со сборами.

Начавшее выходить из-за гор солнце осветило достаточно пологую скальную стену, расчерченную множеством трещин, ведущую от вершины на хребет внизу. На взгляд Эрика — уклон градусов шестьдесят. Спуститься можно быстро, даже без страховки.

Такрон хитроумно закрепил вокруг гранитного выступа трос и сбросил оба конца вниз. Один с навязанными узлами, второй чистый.

— Нацеливайся на тот граненый выступ, — указал Такрон Эрику на довольно большой выступающий из скалы каменный квадрат.

Тот понимающе кивнул. Общая длина шнура была не более ста пятидесяти метров, и это значило, что придется спускаться в два приема. Хорошо, что последние двести метров стены плавно переходили на кромку хребта.

Спуск на хребет, даже учитывая время на перевязку шнура, занял не более двух часов. Пока Эрик сматывал трос в бухту, Такрон, ощетинив «вибриссы», искал выход на тропу.

— Есть хочешь? — спросил Такрон.

Эрик отрицательно покачал головой. После почти суточного отдыха он чувствовал себя бодрым и полным сил.

Тропа начиналась в пяти метрах от места, где они находились. После сумасшедшего месяца преодоления перевалов, ущелий и отвесных стен эта тропа показалась ему широкой и наезженной дорогой. Начиналась она с пологого спуска вниз на правую сторону хребта и затем, выравниваясь, продолжалась вдоль скальной стены, постепенно поднимаясь под небольшим углом.

Они зашагали по этому широкому уступу достаточно быстро, но не теряя привычной настороженности. Такрон без остановки вертел головой, пытаясь почувствовать возможную опасность. Эрик же в основном оглядывал небо на случай появления вертолетов. Два раза им пришлось прятаться в глубоких скальных трещинах, заслышав шум вертолетного двигателя. И один раз для привала, в особенно глубокой расселине, чтобы отдохнуть и перекусить цампой.

Ровная площадка напротив нагорья открылась неожиданно. Широкий и гладкий утес на краю разлома. До нагорья, от которого откололся хребет, было явно не пятьдесят, но все сто пятьдесят метров. Но самым неожиданным, что заставило Такрона быстро присесть и распушить волосы, явилось наличие нового канатного моста, ведущего на плато.

Такрон растерянно молчал, оглядываясь. Эрик подошел к креплению моста и увидел, что нижние несущие канаты крепились к скале оцинкованными толстыми болтами, фиксирующими, толщиной с его руку, синтетические сплавленные кольца к сплошной гранитной стене. Дополнительно, болты были укреплены свежим цементным раствором. Параллельно, на метр выше, такие же болты фиксировали тросы, служащие опорой для рук при переходе, соединенные с несущими более тонкими шнурами.

По всей длине моста, протянутого к нагорью, были видны широкие деревянные доски, расположенные друг от друга на расстоянии не более двадцати сантиметров.

— Я просто вижу на этом мосту фирменный знак: «Сделано в Китае», — сказал Эрик, усаживаясь рядом с Такроном у одного из болтов.

— А я не вижу, — флегматично произнес Такрон. — И ничего не чувствую.

— Это похоже на ловушку, — в тон ему сказал Эрик. — Чью и на кого?

— Все будто закрыто стеной, — произнес Такрон. — Но мы должны идти.

— Идем, — равнодушно согласился Эрик.

— Ты ничего… не чувствуешь?

— Нет, — уверенно сказал Эрик. — Это все галлюцинация… Как, впрочем, и «Мерседес», о котором я мечтал с детства. Я чувствую пустоту и любопытство внутри себя. Думаю, что это оттого, что я начал практиковать Дзогшен, после того, как ты мне объяснил, что это такое.

Такрон лишь скупо улыбнулся и встал.

— Может быть, я пойду первым? — спросил Эрик, поднимаясь.

— Нет! — отрезал Такрон и ступил на мост.

Эрик поспешил за ним, стараясь держаться как можно ближе.

Такрон шел осторожно, чуть согнувшись и крепко держась за синтетические поручни. Эрик следовал сзади, полностью сосредоточившись на его затылке. В тот момент, когда они миновали середину моста, лед мгновенно сковал грудь Эрика.

— Такрон!!! — во весь голос закричал он, уже понимая, что опоздал.

Он почти увидел пулю, летящую в шена. Громовой звука выстрела накатывал следом за металлической смертью. В долю секунды «вибриссы» Такрона встали дыбом и тот бросил свое тело назад. Эрик, словно на себе самом, ощутил, как пуля вошла Такрону в правую верхнюю часть груди и откинула его к краю моста, почти сбросив в пропасть. Упав на деревянные плашки, Эрик перекатился к шаману и почувствовал, как второй металлический снаряд чертит глубокую борозду на его затылке. Под несущийся за пулей грохот выстрела он успел обхватить скользящее в бездну тело ногами и обмотать шнур от гибких поручней вокруг правой руки Такрона.

Третьего выстрела он не услышал. Сильный толчок, как удар молота, прямо в центр груди отшвырнул его от шена, и он потерял сознание.

Очнулся он в полной темноте. Грудь невыносимо ломило. Каждый вдох сопровождался резкой болью и хрипением в легких. Попытался пошевелиться и понял, что руки туго стянуты за спиной и, судя по боли в пояснице и коленях, крепко привязаны к лодыжкам. Эрик попробовал шевельнуть головой и сразу же почувствовал, как на лице зашелестела ткань. Стало ясно, что на его голову надет мешок, не пропускающий свет.

По отсутствию природных звуков он понял, что находится в помещении. Однако откуда-то из темноты доносилось чье-то хриплое тяжелое дыхание.

— Такрон, — шепотом позвал Эрик.

— Я здесь, рядом, — донесся из темноты слабый голос Такрона, почти сразу перешедший в надсадный булькающий кашель.

Раздался звук открывающейся двери, и в помещение, судя по невнятным разным голосам, зашли несколько человек. Сквозь ткань мешка проникли редкие нити света. Вошедшие прошли в сторону, откуда Эрик слышал голос Такрона, и до него донесся шум какой-то возни, хрипы и звуки ударов.

— Эй! Вы кто?! — крикнул он в темноту. — Что вам нужно от нас?!

Возня стихла, и Эрик услышал неторопливые шаги, приближающиеся к нему. Подошедший остановился рядом, и в тот же момент сильный удар чем-то твердым в солнечное сплетение снова отправил его в забытье.

Во второй раз он очнулся не чувствуя никакой боли. Приятный холодок, распространяющийся с груди на все тело, полностью уничтожил все болевые ощущения. Мешка на голове уже не было. Когда глаза привыкли к сумраку, он обнаружил, что находится в квадратной бетонной комнате, абсолютно голой и без окон. Только тонкие лучики света, пробивавшиеся через неплотно пригнанную дверь, позволяли хоть что-то видеть в этой тьме.

Дверь со скрипом распахнулась. Эрик зажмурился от яркого света и почувствовал, как его, ухватив за лодыжки, связанные с руками, грубо выволокли наружу. Весь путь он проделал лицом вниз, обдирая подбородок и пытаясь не закричать от боли в вытягиваемых руках. Те, кто вытащил его наружу, перерезали веревки, и Эрик расслабленно распластался на земле. Собравшись с силами, сделал попытку сесть и огляделся.

Комната, из которой его вытащили, была частью длинного бетонного бункера, тянущегося вдоль каменистого холма, поросшего редким кустарником. Напротив, на противоположной стороне песчаной площади, стояло несколько тибетских глиняных хижин, крытых вязанками соломы. Возле хижин суетились вокруг костра, с подвешенным над ним большим котлом, трое тибетцев непонятного возраста и две неопрятные женщины. За хижинами тянулась унылая холмистая пустыня, с редкими вкраплениями корявых стволов деревьев и кустарника. Только на самой кромке горизонта возвышалась величественная горная гряда, покрытая на вершинах ослепительно белым снегом.

«Как будто в нижнем мире, — подумал он, — только есть небо и солнце».

Справа, в двух метрах спереди от него, сидел, скрестив ноги, по пояс обнаженный человек, которого его рассудок сначала отказался узнать. Человек был обрит наголо, и по всей поверхности его тела были выжжены странные знаки и руны, образующие какой-то замысловатый узор. Руки человека были связаны за спиной. Всмотревшись, Эрик увидел, что первые две фаланги пальцев на обеих руках были полностью удалены и, судя по обгоревшим концам этих культей, побывали в огне для остановки кровотечения.

— Господи… Такрон, — невольно вырвалось у Эрика, едва сдержавшего рвотный позыв.

Слева раздался женский смех:

— Бог здесь ни при чем, это моя работа!

Он повернул голову.

Под складным навесом из армейского брезента на стуле из того же комплекта сидела черноволосая женщина с блокнотом в руках. Вокруг нее стояли вооруженные люди в камуфляже, на первый взгляд, китайцы, однако слишком рослые и широкоплечие. Да и сама женщина, или скорее девушка, явно была с примесью китайской или тибетской крови. Эрик ее сразу узнал, несмотря на то, что видел лишь одно мгновение сверху. Та самая, из вооруженной группы, со снайперской винтовкой. За навесом находилась еще одна длинная бетонная коробка, в торцевой части оборудованная стальными двустворчатыми дверями. На низком деревянном крыльце сидел боец в полевой форме, держа автомат на коленях.

Эрик всмотрелся в ее лицо более внимательно. Несомненно — она была полукровкой. Слишком длинный и острый нос, тонкие губы и не карие, но скорее серые близко посаженные глаза.

— Ну и что мне записывать на свой счет? — весело спросила девушка, помахивая карандашом и показывая в улыбке ровный ряд белых зубов. — Непальский шаман — одна штука, европейский шаман с клеймом — одна штука. Я не ошиблась?

— И кровожадная сучья ведьма — одна штука, — не сумев справиться с гневом, громко сказал Эрик.

Один из вооруженных в камуфляже спокойно подошел к нему, снимая автомат с плеча. Мелькнул металлический затыльник приклада и Эрик опрокинулся назад, выплевывая кровь и осколки передних зубов.

— Обрить его и отрезать язык, — сквозь зубы отдала приказ девушка.

Двое дюжих парней рывком поставили его на колени. Один из них накинул веревочную петлю ему на шею, второй достал опасную бритву. Эрик, смотревший прямо на солнце, вдруг увидел, как силуэт черной стрекозы заслонил яркий свет. Под рев газотурбинных двигателей прямо на поляну садился вертолет. Поток воздуха от вращающихся лопастей поднял настоящий пыльный ветер и заставил громил отпустить Эрика. Тот упал на землю, радуясь неожиданной отсрочке.

Гул вертолетного двигателя стих. Внезапно его будто ударило током. Невероятно, но он слышал немецкую речь. Приподнявшись на правой руке, Эрик видел фигуру, приближавшуюся к нему сквозь солнечный свет. Человек склонился над ним и, взяв его голову в свои ладони, приблизил лицо. Глаза в глаза. Одно долгое мгновение узнавания.

— Дед… — прошептал Эрик.

— Внук! — произнес Виктор дрожащим голосом и прижал Эрика к своей груди.

Тот вскрикнул от боли.
Виктор резко отстранился и быстро осмотрел внука. Выбитые зубы, синяки, пулевое отверстие на груди с запекшейся кровью. Осторожно опустил Эрика на землю.

— Анна, ко мне! — крикнул Виктор.

Улыбающаяся Анна быстро подбежала к Виктору.

— Да, оте… — сильный удар в висок бросил ее на землю.

Непонимающе качая головой и поливая песок хлынувшей из носа кровью, Анна попыталась встать на ноги. Еще один удар, теперь уже ногой, подарил ей долгий обморок.

Виктор настоял на том, чтобы Эрик обрил себе голову и вымылся. Он заявил, что не пристало его внуку выглядеть подобно местному аборигену.

Они сидели в одной из комнат бетонного бункера в глубоких и мягких кожаных креслах. В отличие от той, где Эрик оказался сначала, кабинет Виктора была задрапирован коврами и имел два больших остекленных окна и современный кондиционер. В дальнем углу стоял большой офисный стол, заваленный бумагами, картами и фотографиями. Был даже компьютер, но экран его оставался черным. На низком столике между креслами, в которых они сидели, стояла бутылка французского коньяка, фрукты и минеральная вода.

— Когда я узнал от этого русского, что ты в Непале и связался с этим подонком Лугонгом, я чуть было не сошел с ума от беспокойства, — выражая лицом озабоченность, рассказывал Виктор. — Тогда, в пятидесятых, китайцы вывезли меня сюда, не дав возможности даже попрощаться с семьей. И конечно, способов дать о себе знать родным у меня просто не было. Я не знаю, кто из «Аненербе» сдал меня и то, что я прошел через этот обряд, и как об этом узнали китайцы. Скорее всего, мой официальный отчет просто попал не в те руки после нашей капитуляции.

Оказавшись здесь, я узнал, что все дело было в архиве Генриха Харрера, обершарфюрера СС, любимого спортсмена Гиммлера. В тридцать девятом году он отправился в Британскую Индию со своим напарником Петером Ауфшнайтером. Якобы для восхождения на один из гималайских восьмитысячников. Они были взяты в плен британскими колониальными войсками. Из его автобиографии следует, что он пробыл в заключении до сорок четвертого года, после чего сбежал в Тибет. Однако есть сведения, что ему «помогли сбежать» еще в сороковом году. В Лхасе он появился в сорок четвертом, где стал наставником Далай-ламы. Где он провел четыре года и чем занимался, неизвестно почти никому.

— Подожди, дед, — перебил его Эрик. — Ты хочешь сказать, что наставником Далай-ламы был эсэсовец?

Виктор поморщился:

— Эрик, давай договоримся, что ты будешь называть меня Виктором. Посмотри на меня внимательно — разве я выгляжу как дед?

— Да… Виктор, ты выглядишь как мой ровесник. Как брат. Верно?

— Правильно. Как брат, — удовлетворенно произнес Виктор и продолжил: — Да, с сорок четвертого и до пятидесятого наставником Далай-ламы был эсэсовец. Они и до сих считают себя друзьями. Но на самом деле, где был и чем занимался в Тибете Харрер первые четыре года, известно только немногим посвященным. Когда он в пятидесятом году возвратился в Австрию с архивом весом почти полтонны, его задержали британцы и весь архив был конфискован. Фотографии, сотни метров кинопленки, карты, описания областей существования… Он нашел вход в Шамбалу, пусть даже и поздно для рейха.

— Но… — Эрик попытался возразить с простодушным видом, — мы же знаем, что Шамбала находится не в мире живых, а…

— Да! — воскликнул Виктор. — Мы знаем!

Он встал и расправив плечи прошел к столу, заваленному бумагами.

— Именно мы с тобой знаем!

Виктор взял лежащую сверху старую черно-белую фотографию, демонстративно поднял руку и помахал рукой.

— Есть даже фото, — Виктор сунул фотографию Эрику в руки. — В мире живых существуют естественные входы в области посмертия, пройдя которые, можно попасть в Шамбалу. Нам пока известен только один. Пройти можно безо всяких обрядов, проводников и прочих шаманских хитростей. Мы с тобой были там, и мы сможем пройти. Тем более, что в последние годы я не терял времени даром и знаю точно, как пройти через демонические миры и выжить. Хотя называть эти места мирами посмертия я бы не стал. Для обычных мертвых это так. Но на самом деле это просто еще одна часть Земли, пусть и необычная, но физически вполне осваиваемая. Со своими опасностями и красотами. Сейчас я знаю, что все создания нижнего мира хоть и опаснее наших самых злобных животных, но и их можно уничтожить или отпугнуть. Если имеешь подходящее оружие.

Полагаю, что Харрер пробовал, но видимо, ему это оказалось не под силу и он повернул обратно. Китайское правительство заплатило британцам сумму в несколько миллиардов за этот архив.

Эрик взглянул на старое фото. Небольшой холм или землянка с наполовину распахнутой деревянной дверью. Очень знакомый унылый серый фон. Морда собаки… Нет не собаки, а существа, которое он уже видел в своих снах.

Он бросил взгляд на Виктора. Тот стоял выпрямившись, заложив руки за спину, и смотрел куда-то сквозь стену. Глаза его покраснели, правое веко подергивалось.

— Почти сорок лет я пытался вернуть Дордже из тайника. Безуспешно. Эти сволочи навели такой морок на Ступу, что мои отряды даже не могли найти нужную тропу. Иногда даже и саму гору. Я поклялся, что уничтожу это поганое племя. Для Лугонга у меня приготовлена особая смерть.

Виктор сел в кресло и откинул голову на широкое изголовье, уставившись в потолок.

— Я научился кое-чему за это время, да и Анна… Ты уже, наверное, догадался, что эта полукровка моя дочь? Отец ее матери был очень важной шишкой в китайском правительстве и непосредственно курировал мой проект. Я просто укрепил свое положение этим браком.

Когда Анне исполнилось восемь, я решил отдать ее в обучение шену. Можешь себе представить, как я взбесился, когда они, один за другим, начали мне отказывать. Никто из этих мерзавцев не выжил. Но одного я все-таки сломал. Из Анны не вышел полноценный шен, но шаманить она способна. Особенно на крови.

Эрик чувствовал себя больным и разбитым. Он не сомневался, что смотрит и слушает человека, который с самого детства был ему самым близким другом и советчиком, хотя он никогда и не видел его. В самые сложные моменты своего взросления он всегда находил утешение, перечитывая записки деда и часами ведя с ним внутренний диалог. Но сейчас он видел перед собой совершенно чуждое и непонятное существо, ничуть не похожее на тот светлый и добрый образ, который он столько лет хранил в своей душе.

Виктор нажал кнопку звонка на столе, и через минуту в комнату вошла Анна с подносом, на котором стоял кофейник и две чашки. Лицо Анны распухло, всю левую сторону занимал огромный фиолетовый синяк. Эрик невольно смутился, но вспомнив, что эта гадина сделала с Такроном, весело улыбнулся ей и подмигнул. Анна ответила широкой улыбкой, которая превратила ее деформированное лицо в зловещую гримасу.

Подождав пока Анна не вышла, Виктор вернулся к своему монологу:

— Я собрал все необходимые артефакты, которые были нужны для того, чтобы пройти в Шамбалу. Я искал и находил их здесь, в Непале, в Бутане. Конечно, шены, которые ими владели, совсем не планировали их отдавать. Пришлось настаивать.

Виктор громко расхохотался.

Эрик с тревогой смотрел на Виктора, за встречу с которым в детстве он бы отдал все на свете, и никак не мог принять тот факт, что его обожаемый дед, отважный путешественник и ученый, на самом деле мог быть способен на все эти безумные гнусности, о которых рассказывал.

— Виктор, — осторожно спросил он. — А что там, в Шамбале? Что ты хочешь сделать?

— Ты не знаешь? — Виктор бросил на Эрика подозрительный взгляд.

— Откуда? — в свою очередь спросил он. — Ты не оставил в своих записях никаких упоминаний.

Виктор подумал и согласно кивнул.

— Да… Возможно… В тридцатых мы раскопали одну пещеру недалеко от горы Кайлас и нашли старую бонскую рукопись. Часть из нее я цитировал в своих дневниках. Основной же темой этого манускрипта было описание земной оси, проходящей через центр Шамбалы, и то, каким образом Шенраб перезапустил ее, когда разделил миры существований. Позднее я узнал, что в сороковых нацисты бредили идеей повернуть время вспять, чтобы избежать ошибок, допущенных ими в ходе войны. Когда я был здесь в тридцатых, они больше интересовались технологиями и оружием древних рас. Китайцы, финансируя мой проект, также интересуются оружием, но и не оставляют идеи о том же повороте времени назад, чтобы первыми создать ядерное оружие.

— Какова же твоя цель, Виктор? — стараясь не выглядеть взволнованным, спросил Эрик.

— Не моя… Наша с тобой цель, — медленно произнес Виктор, пристально глядя ему в глаза. — Ты же со мной… внук?

— Конечно, я с тобой, дед, — спокойно и уверенно ответил тот, выдержав сверлящий взгляд Виктора.

Виктор удовлетворенно, показывая Эрику свое одобрение, кивнул:

— Чванливые политиканы даже не представляют себе, что можно сделать, имея доступ к земной оси. Мы сможем пройти и перезапустить ось в обратном направлении. Этот мир обречен и должен исчезнуть. Появится новый, лучший мир. Другие цивилизации, новые формы жизни. Останутся лишь только двое людей — ты и я. Там, в Шамбале, мы сможем стать богами нового мира.

Виктора даже начало потряхивать от возбуждения.

— Почему двое бессмертных? — стараясь говорить ровным и доброжелательным голосом, чтобы как-то успокоить приступ возбуждения Виктора, спросил Эрик. — Я же не…

Виктор деланно расхохотался.

— Они тебе не сказали!!!

— Чего не сказали? — переспросил Эрик.

Неестественная гримаса на лице Виктора разгладилась.

— Ты такой же, как я. Если тебя не убьют, ты сможешь жить вечно.

Любой человек, вошедший в нижний мир в своем живом теле и вышедший из него — бессмертен. Эти шаманы обманули тебя.

— Мне сказали, что если я останусь в Гималаях, то смогу жить очень долго, — немного растерялся Эрик.

— Что значит долго? — с загадочным видом спросил Виктор. — Сколько лет?

— Я не знаю… — неуверенно произнес Эрик. — Наверное, сто или, может, девяносто…

— Тысячу! — радостно воскликнул Виктор. — Тысячу лет! Встань и сними одежду.

Эрик молча встал и снял кафтан и рубашку.

Виктор подошел к нему и, взяв за темя ладонью, наклонил голову Эрика к подбородку и ощупал затылок. Затем, удовлетворенно хмыкнув, ткнул пальцем в пулевое отверстие на его груди. Он ловко подцепил струп, прикрывавший рану, и оторвал его. Эрик невольно вздрогнул.

— Посмотри, — приказал Виктор. — Не прошло и суток.

Эрик наклонил голову и увидел на месте входного отверстия розовый круглый шрам.

— Анна — отличный снайпер, но стреляла под неудобным углом. Пуля вошла правее сердца и аорты и, не задев легкого, вышла сквозь правую лопатку. Потрогай, где она вышла.

Эрик завел руку за плечо и рядом с продолговатым шрамом от тесака Лугонга нащупал круглую безболезненную выпуклость.

— Чувствуешь боль? — поинтересовался Виктор.

— Нет. Только немного трудно дышать.

— Завтра все пройдет, — уверенно кивнул Виктор. — То же самое происходит и с моим телом. Но войди пуля тебе в лоб, ничего не поможет. Если когда-нибудь тысяча лет покажется тебе недостаточным сроком, то ты всегда сможешь пройти через нижний мир еще раз. Но когда мы сделаем то, что хотим сделать, и этого не понадобится. Нижний мир будет повсюду.

Виктор тяжело опустился в кресло и обмяк. Глаза его закатились, мышцы лица начали дергаться в непроизвольных спазмах. На губах выступила пена, кисть левой руки тряслась и стучала по подлокотнику кресла. Эрик в растерянности смотрел на пугающие конвульсии деда, не понимая, что ему следует сделать. Наконец, решившись, протянул руку к звонку. По телу Виктора пробежала дрожь и, открыв глаза, он спокойно посмотрел на внука.

— Не беспокойся, я в порядке, — слабым голосом произнес он, доставая из кармана куртки упаковку салфеток.

Виктор вытер рот и улыбнулся Эрику.

— Виктор, что с тобой? — участливо спросил Эрик. — Ты болен?

— Нет, — Виктор покачал головой. — Это началось двадцать лет назад с первого пойманного мною шена. Эта сволочь успела навредить моему телу своими заклятиями. Но я справился. Нет лучшего лекарства от шаманского вреда, чем кровь самого шамана.

Виктор потянулся к столику и разлил коньяк в две хрустальные рюмки.

— Прозит!

Эрик проглотил коньяк даже не почувствовав его вкуса.

— Как мы перезапустим эту… ось? — нейтрально поинтересовался он. — Для этого же нужно Дордже?

— Ты и есть Дордже, — уверенно ответил Виктор. — Лугонг совершил роковую ошибку, мне даже не нужно его больше искать. Ты — средоточие силы Шенраба. И знаешь, мы не будем откладывать, а сделаем это сегодня.

— Дед… Извини: Виктор. Там, в Шамбале, Шенраб Мивоче. Мне говорили, что…

— Шенраб давно умер, — снисходительно пояснил Виктор. — Шамбала пуста. Я понимаю, что тебе эти шаманы промыли мозги, но поверь, Шенраб умер. Иначе откуда бы взялось все это?

Виктор встал, подошел к заваленному бумагами столу и достал из-под столешницы металлический кейс с цифровым замком. Открыв кейс, он вынул из него упакованную в полиэтилен пачку бумаг и бережно развернул.

— Посмотри сам, — протянул Виктор бумаги Эрику. — Это мы нашли в Бутане.

Эрик принялся разглядывать артефакт. То, что это был артефакт, не возникало никаких сомнений. И материал, который он принял за бумагу, оказался листами пергамента или какой-то плотной материи, сплошь покрытой текстом, состоящим из странных иероглифов. Он вопросительно взглянул на Виктора.

— Девангари, — пояснил тот. — Старая письменность санскрита.

Эрик бегло просмотрел стопку ветхих листов и, в самом конце толстой пачки, обнаружил карту, когда-то, видимо, красочно оформленную, но сейчас выцветшую, с плохо различимыми контурами. Напрягая глаза, он сумел разобрать начерченные когда-то красной краской городские стены с расположенными по углам башнями и мост, ведущий к городским воротам. В центре города находилось изображение пятиконечной звезды с бонской свастикой внутри.

— Попасть в это место с такой картой, — осторожно заметил он, — я думаю, будет не просто…

— Ерунда! — беспечно отмахнулся Виктор. — Дело не в карте, а в самом тексте.

— И что в нем, в этом тексте?

— Это своего рода отчет о путешествии в Шамбалу, — начал рассказывать Виктор, — двух буддийских монахов и одного шена Бытия, которого ценпо Ральпачан каким-то образом сумел склонить на свою сторону. В Тибете существуют несколько естественных входов в нижний мир. В то время этот шен был хранителем Дордже и ему, как знатоку нижнего мира, было известно место одного из входов. В этом тексте описывается ничем не примечательная пещера, тоннель, который приводит прямо к тому холму или землянке, если хочешь, которая уже находится в месте перехода. Пройти через переход возможно, лишь совершив обряд жертвоприношения. Для чего и был предназначен один из буддистов.

Имея только Истинное Дордже и опыт шена, двое вошли по мосту через адский разлом прямо в открытые золотые ворота Шамбалы. Во дворце Шенраба, на месте его золотого трона находился склеп, из центра которого струилась синим цветом земная ось, уходящая вверх, в непредставимые миры…

Глаза Виктора остекленели, и он замолчал на полуслове. Голова его безвольно откинулась на спинку кресла.

Эрик замер, не решаясь пошевелиться. Весь этот бред, который нес Виктор, ясно говорил о том, что дед сумасшедший. Сумасшедший, обладающий силой и оружием…

Виктор дернулся и очнулся, глядя на него ясными и разумными глазами.

— Этот шен без особого труда провел их знакомой ему тропой. Второго буддиста, как описывал этот шаман, сожрали демоны, когда он случайно сошел с тропы. Шаман вернулся и принес Ральпачану неоспоримое доказательство: золотую тиару царя Шамбалы. Как ты понимаешь, с живого Шенраба снять ее было бы невозможно. Я видел ее тогда, в тридцатых, в сокровищнице дворца Потала…

— Но, мне говорил Лугонг, что без проводника невозможно идти тропой шена, — неуверенно произнес Эрик. — Через области демонов…

— К черту лживого Лугонга! Описание тропы и правила прохода находятся здесь, — прервал его Виктор и с серьезным видом постучал пальцем по своему лбу. — Ты можешь быть спокоен: Шамбала пуста, Тонпа Шенраб давно умер. С теми артефактами, что я собрал, тропа будет безопасной для нас.

— Как же…? Нам ведь необходимо попасть в это место, где… — с трудом сохраняя самообладание, сказал Эрик, не глядя на Виктора.

— Это место здесь, — последовало непринужденное пояснение. — На краю ущелья, недалеко от моста. Мы закрыли его бетонным бункером, на всякий случай. Здесь раньше была бонская деревня, в которой жили двое шенов. Они считали, что охраняют этот естественный вход в нижний мир. Анна с ними очень быстро разобралась и их же кровью запечатала это место. Ни один шаман не может почувствовать, что происходит за барьером, который она поставила. И этот твой спутник тоже не смог.

— Такрон? Что с ним? — охваченный тревогой, спросил Эрик.

— С ним все в порядке, — медленно произнес Виктор, внимательно глядя на него. — Ему даже оказана медицинская помощь. Он нам нужен. Почему ты беспокоишься об этом шамане?

— Он не сделал мне ничего плохого, — приложив неимоверные усилия, равнодушно ответил тот. — И всегда относился ко мне по-доброму.

Твердый комок подкатил к горлу, перекрывая дыхание, когда он понял, какая участь ждет Такрона.

— Плохой или хороший, добрый или злой — все это пустые слова, и тебе уже пора жить другими категориями, — отмахнулся Виктор. — Пойдем, я покажу тебе артефакты, которые помогут нам пройти через области демонов.

— Подожди… Виктор, — не сдержался Эрик. — Я хочу сказать тебе честно…

— Да, именно честно. Всегда! — пронзительно взглянул на него Виктор. — Мы семья! И даже больше, чем семья!

— Мы с тобой оба знаем, Виктор, — нерешительно начал Эрик, — что посмертие и загробная жизнь существует. Если кто-то из нас умрет, не от старости, но допустим, случайно… Какое посмертие нас ждет, после всего, что мы сделаем… и что ты сделал…

Он ожидал вспышки гнева или еще чего-то более неприятного, но Виктор взглянул на него с неподдельным интересом.

— Твой вопрос очень уместен, — сказал он. — И это говорит о том, что ты и в самом деле откровенен со мной. Наша сущность и посмертие принадлежат другому миру, где язычники-шаманы считаются олицетворение зла. Я тоже думал об этом. Они зло, и все наши поступки пойдут лишь на благо нашим душам. И здесь, в мире живых, и в нашем посмертии. Не беспокойся об этом. Пойдем!

Они вышли из кабинета Виктора и прошли сквозь просторное помещение, обустроенное под казарму. Справа и слева от прохода стояли двухъярусные железные койки. На некоторых спали не раздеваясь бойцы в камуфляже.

Виктор вывел Эрика на площадь, где послеполуденное солнце уже раскидало беспорядочные тени от строений и редких деревьев. Со стороны далекой горной гряды накатывали волны легкого ветерка, пахнувшего снегом. Эрик медленно и глубоко вдохнул вкуснейший горный воздух и неожиданно почувствовал на языке легкий привкус тоскливой горечи. Почему-то защипало глаза…

Пройдя мимо костра с котлом, где одна из ранее виденных им тибетских женщин разливала какую-то похлебку в подставленные котелки двух бойцов, Виктор подошел к отдельно стоящему бункеру с железной дверью и огромным навесным замком. Достав из кармана ключ, он открыл замок и зашел в темное помещение, щелкнув выключателем на правой стене. Эрик, войдя следом, увидел, что они оказались в бетонном мешке с тускло светящейся лампочкой на потолке.

Посреди помещения стоял широкий деревянный стол, сколоченный из гладко обструганных досок. Виктор, взяв его за плечо, подвел его вплотную к столу.

— Посмотри, — дрожащим голосом произнес он. — Эти сокровища дороже, чем самые ценные реликвии церкви.

Стол был завален атрибутами шаманского ремесла: несколько двойных барабанов, канлинги, бонские фартуки из разных материалов, десяток украшенных металлом черепов, куски костей и сушеные человеческие кисти рук.

Виктор взял со стола длинный деревянный посох и, приложив усилие, снял навершие с черенка. Внутри, в полости, находилась длинная щепа, своим видом напоминавшая камень.

— Это кусок посоха Шенраба, — благоговейно прошептал Виктор. — Он сотни лет находился внутри посоха шенов Магической Силы, в одной из непальских деревень. Анне удалось взять его, пару месяцев назад, когда шен ходил проведать мальчика, в которого вселился дух. Анна сказала, что почувствовала следы присутствия какого-то мощного демона. Смешно… Этот немой шен использовал такую силу, чтобы выращивать ячмень… Аборигены…

Перед глазами Эрика возникла картина ясного утра и деревенский шаман, вращающий посох над огородом.

Виктор положил посох на стол и взял рамочный бубен, аляповато отделанный на ребрах бисером, кусочками кожи с мехом и крупными стеклянными бусинами.

— На этот примитивный предмет мы угробили кучу боеприпасов. Кто бы мог подумать, что дикари джанкри владеют бубном, который изготовил сам демон Кьябха, первый ученик Шенраба в смешанном мире. Отряд Анны охотился за Лугонгом. Его машина въехала в деревню джанкри, и Анна решила атаковать. Лугонг сумел сбежать, но мы получили артефакт, против которого бессилен даже царь ракшасов.

— И самое ценное — четки Дропа, — торжественно произнес Виктор. — Амулет, который шены искали тысячи лет. Четки Дропа изготовил тот же, кто сделал Истинное Дордже.

Виктор надел четки себе на шею. Блеснула синяя нить.

На мгновение сознание Эрика помутилось. Он увидел улыбающееся лицо молодого непальца, слуги прорицателя с простреленной головой, пытающегося что-то сказать ему на языке, которого Эрик не знал. Его радостное лицо, когда он ставил поднос с печеным цыпленком перед ним и Такроном. Одеяло, заботливо свернутое в торбе Эрика…

Наваждение схлынуло. Виктор, прищурив глаза, смотрел на него.

— И последний артефакт, — слегка склонил голову Эрик. — Сосуд Шенраба с силой Дордже.

— Ну-ну, — добродушно произнес Виктор и похлопал его по плечу. — Ты не артефакт, ты моя плоть и кровь. Мы вместе.

Завернув выбранные предметы в чистую холщовую тряпку, Виктор вышел наружу, дружески обнимая Эрика за плечи.

Закрыв замок, Виктор повел его обратно в сторону казармы.

— Мы начнем через час. Анна к тому времени тоже будет готова. Можешь пока отдохнуть у бойцов, там есть свободные койки.

Войдя в казарму, Эрик без сил опустился на первую попавшуюся железную кровать. Виктор, насвистывая что-то бравурное, прошел в свой кабинет.

Эрик лежал, глядя вверх на стальную сетку кровати второго яруса. Никаких мыслей не было. Только острая тоска, черной лапой сжимающая сердце. Беззвучные видения всплывали в сознании и лопались, будто мыльные пузыри: Такрон, смеющийся и режущий свой фартук, чтобы сделать ему обувь, танцующие джанкри, освещенные пламенем большого костра, снова Такрон, шевелящий «вибриссами», серьезное лицо Лугонга, Лугонг…

Он почувствовал слабое и будто скользящее касание на своей груди. Печать запульсировала, разливая тепло по всему телу. Эрик закрыл глаза. В темноте висело лицо Лугонга. Лугонг кивнул ему и прижал указательный палец к сомкнутым губам. Видение исчезло. Что оно значило, он не понял. Он продолжал лежать, не думая ни о чем, пока из кабинета не вышел Виктор. Эрик с трудом встал на ноги.

Виктор сменил свой камуфляж на короткий суконный кафтан, подпоясанный черным кушаком, и колпак из тонкого войлока. За кушак был заткнут пхурбу. В левой руке он нес посох и бубен джанкри. Сделав знак Эрику следовать за ним, Виктор вышел наружу. За дверью их ожидала Анна, также переодевшаяся для обряда. Длинный черный шелковый халат и кожаный фартук, схваченные по талии тонким матерчатым поясом. Начесанные, стоящие дыбом волосы с вплетенными кусочками костей и ожерелье из засушенных человеческих пальцев. За кушак были заткнуты канлинг и нож с серповидным лезвием. Лицо ее было густо вычернено, но глаза и рот жирно обведены белым.

Рядом с Анной, тяжело дыша, стоял по пояс голый Такрон, с перевязанной грудью. Голова его была опущена, и изо рта тянулась тонкая ниточка кровавой слюны. Сердце Эрика снова тоскливо сжалось. Машинально он шагнул к шену, протягивая руку. Такрон отшатнулся, едва не упав.

Виктор отдал барабан Анне и, махнув рукой, медленно пошел вдоль бетонной коробки казармы в сторону ущелья. Анна бесцеремонно подтолкнула Такрона и, когда тот, пошатываясь, тронулся вслед за Виктором, сделала знак Эрику идти следом. Цепочка, ведомая Виктором, нестройно зашагала к пропасти. За Анной пристроились двое бойцов с автоматами.

«Парад мертвецов и чудовищ», — пришла в голову Эрика первая за последний час мысль. Предчувствие чего-то неотвратимого и ужасного заполнило рассудок. Он вдруг понял, что бессознательно, в такт бьющемуся сердцу шепчет слова: «… если и пойду я долиною смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни…»

Дойдя до канатного моста, Виктор свернул направо и зашагал по широкому уступу. Остальные последовали за ним. Через сотню метров Виктор обогнул большой и неровный кусок скалы и оказался на гладком утесе размером в несколько квадратных метров. С одной стороны площадка обрывалась в пропасть, с другой упиралась в бетонную стену со вделанной стальной дверью. Бойцам пришлось остаться и охранять за скальным выступом.

Виктор встал лицом к двери и сказал, обращаясь к Эрику:

— Здесь, внутри, пещерный тоннель, который выходит к холму с открытой дверью, что ты видел на фотографии. Мы замуровали пещеру бетонной стеной. Она там, внутри. Это порог, за ним тропа в нижний мир и Шамбалу. Открыв эту дверь, мы должны совершить обряд. Ты знаешь, какой.

Эрик молча кивнул и посмотрел на стальную дверь, справа от которой, на высоте человеческого роста, были вбиты два стальных кольца с подвижными металлическими тросиками, по окружности прикрепленными хомутами.

Виктор принялся возиться с замком, и спустя минуту дверь со скрипом начала открываться. Внезапно он замер и напрягся, заметив, что площадку накрыла слабая тень. Эрик поднял голову и увидел небольшое прозрачное облачко, висящее над их головами на расстоянии вытянутой руки. Посмотрев на голову Такрона, он едва сдержал возглас удивления.

Под бритой кожей головы шена вздувались и опадали отчетливо видимые желваки мышц. На первый взгляд беспорядочное, движение этих желваков убыстрялось и словно волнами скатывалось с темени на затылок и поднималось обратно. Тень на площадке становилась гуще.

Виктор бросил взгляд на шена и лицо его перекосила гримаса бешенства:

— Мразь!!! — закричал он. — Ты что?! Шаманить вздумал?!

Глаза Виктора полезли из глазниц, наливаясь кровью, и он, быстро засунув руку в карман штанов, выхватил пистолет и выстрелил в лицо Такрону.

Пуля вошла шену в переносицу. Лицо Эрика, стоявшего рядом, обильно оросило кровью. Тень на площадке исчезла.

Виктора трясло от злобы. Пистолет в его руке чертил в воздухе замысловатые фигуры, повинуясь дрожащей руке. На губах выступила пена. Мертвый Такрон повернулся к Эрику и негромко произнес:

— Да, Эрик…

Тело шамана обмякло и медленно опустилось на гладкий гранит утеса.

Сзади донеслись звуки возни и негромкий вскрик. Обернувшись, Эрик увидел Анну, замершую в неестественной позе, руку, держащую ее за волосы, и тесак Лугонга у ее шеи. Напряженное лицо Лугонга показалось справа, из-за головы ведьмы.

— Что?! И ты! — голос Виктора почти перешел на визг. — Ты здесь, тварь?! Отпусти ее!

Лугонг, не отвечая, сильнее прижал лезвие своего тесака к горлу Анны. Та противно пискнула. Виктор неожиданно успокоился. Все признаки безумия исчезли с его лица.

— Хорошо, зарежь ее, — равнодушно сказал он. — Шенов здесь больше нет, но шамана крови я найду. Я убью тебя в любом случае. Эрик, ты со мной?

Тот посмотрел на Лугонга и повернулся к Виктору.

— Дед, я же сказал, что я с тобой, — и, перешагнув через тело Такрона, подошел к Виктору.

Виктор бросил на него подозрительный взгляд и невольно дернул пистолетом в его сторону. Эрик невозмутимо повернулся к нему спиной.

— Лугонг, я со своим дедом. А ты… Делай что хочешь… Никакой морали, Такрон…

Сильно оттолкнувшись ногами, Эрик развернулся в движении и бросился на Виктора, обхватив его и крепко стиснув руками. Сила его толчка была столь велика, что они оба мгновенно исчезли в пропасти.

Мощный восходящий поток разорвал их смертельные объятия, и вопящего Виктора унесло куда-то в сторону. Эрика перевернуло на спину и за одно долгое мгновение он, смотря вверх, успел увидеть как Лугонг подошел к краю ущелья, держа за волосы отрезанную голову Анны, и, прижав правую руку к груди, глубоко ему поклонился.

«Все-таки Лугонг — кровожадный злобный шаман, — успел подумать Эрик. — А я… Я как птица…»

Он снова сидел на краю оврага и наблюдал за течением воды. Его вдруг заинтересовало, есть ли здесь рыба. Странный вопрос для этого места. Но рыба обычно заводится везде, где есть вода. Это как восход солнца или полная луна. Здесь же водятся животные… Может, не совсем животные, но повадки у них как у собак. Или волков…

Эрик вдруг вспомнил, что он упал в глубокую пропасть. Но самого момента смерти просто не было в памяти. Может, он жив и просто лежит без сознания на самом дне того ущелья? Интересная мысль. На всякий случай он ощупал свои руки, легко постучал кулаком по голове. Все ощущения говорили о том, что он жив. Не может быть. Он задумался о том, как ощущает себя умерший, но сохранивший ясность сознания человек. Если, как говорил Такрон, телесные проявления вплетаются в то, что можно назвать душой, то может ли быть, чтобы каждый мертвый чувствовал жизнь тела, будто он жив? Вспомнив Такрона, Эрик почувствовал печаль. Хотелось верить, что старый шен пришел в конце своего пути к правильному и светлому посмертию.

В ручье что-то сильно плеснуло. Эрик едва не подпрыгнул от неожиданности. Конечно, здесь есть рыба. Он надумал было спуститься к ручью и проверить, но неожиданно вспомнил демона Рта, очень любившего воду. С другой стороны, это место перехода и здесь еще не должно быть демонов. Тем более что он уже «плавал» в этом ручье.

Откуда-то сзади послышался звук неторопливых уверенных шагов, приближавшихся к нему. Эрик встал, выпрямился и, отряхнув одежду ладонями, обернулся. В пяти шагах от него стоял высокий человек в ярко-синем кафтане, небрежно опирающийся на длинный посох с навершием в виде пятиугольной звезды.

— Здравствуй, Шен, — глубоким низким голосом произнес человек в синем и кивнул.

— Здравствуйте, Господин, — ответил Эрик, с уважением кланяясь. — Но я не шен.

— Я не господин тебе, Эрик, — улыбаясь, произнес Шенраб, — я обязан тебе и буду твоим проводником здесь.

— Я далек от того, чтобы считать Вас обязанным мне, — искренне ответил Эрик.

— Мне приятны твои слова, Шен, — одобрительно кивнул Царь Шамбалы. — Я обязан тебе твоей смертью. Не каждому из моих детей было дано так умереть. И я знаю, что у тебя много вопросов и ты любишь их задавать. Сразу отвечу на первый — никакой рыбы здесь нет. И тебе нужно выбрать свой путь сейчас, в твоем посмертии.

— Значит, я все-таки умер, — словно для себя произнес Эрик.

— Конечно, ты умер. Я не помню случая, чтобы человек выжил, свалившись в пропасть с такой высоты.

— Но… Я чувствую себя в своем собственном теле. Мне кажется, что со мной ничего не случилось.

— Верно, — улыбаясь, сказал Шенраб, — так и должно происходить с людьми, умершими правильной смертью. Те же, кто умер смертью Истинного Шена, заслуживают особой посмертной участи. Выбирай…

Эрик спросил не задумываясь:

— Можно мне… к Вам? В Ваше Царство?

— Да, — просто ответил Шенраб и оглушительно свистнул.

Услышав хлопанье огромных крыльев, Эрик посмотрел вверх. Закладывая круги, к ним спускались две великолепные птицы. Гаруды.

С громким клекотом огромные существа приземлились перед стоящими, оставляя глубокие борозды на каменистой почве.

— Это Юло и Мало, мои ученики и друзья детства. Им очень нравится летать с моими земными детьми, но держись крепче, они любят кувыркаться в воздухе.

Птицы одновременно повернулись спинами и взрыхлили землю гигантскими когтями. На их спинах сияли притороченные золотистые седла.

— Они настоящие птицы или все же люди, Господин?

— Они могут принимать человеческую форму, но рожденные в Шамбале предпочитают быть птицами. Садись же, нам пора.

Эрик осторожно взобрался на птицу по имени Мало и, продев ступни в золотые стремена, вцепился в толстый кожаный ремень на седле. Шенраб уселся в седло, притороченное на Юло, и ласково растрепал перья на мощной шее. Эрик бросил последний взгляд на склон, где всегда видел сидящих людей с тоскливыми глазами. Там было пусто…

Гаруды развернулись и, расправив крылья, начали разбег по знакомому Эрику чудесному мосту, появившемуся словно из ниоткуда…

Санкт-Петербург, 2017 г.

Оглавление

Часть первая Джанкри

Часть вторая Демоны Такрона

Часть третья Тропою Шена

Часть четвертая Призрак Шамбалы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg