«Изменю вашу жизнь»

Изменю вашу жизнь (fb2) - Изменю вашу жизнь 999K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгения Борисова

Изменю вашу жизнь Евгения Борисова

© Евгения Борисова, 2016

© Арина Федчина, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Афера

1

Оксана Геннадьевна 25 лет от роду иногда раздражает тем, что не к чему придраться. Цвет помады в цвет ногтей, сумка одного тона с туфлями, безупречно сидящая на бёдрах юбка-карандаш и идеального размера декольте белой офисной блузки – что-то, вроде бы, видно, но не то чтобы очень. И даже женщины, разговаривая с Оксаной Геннадьевной, не могут отвести взгляда от этого декольте. Думается, на завистливые взгляды женщин эта безупречность и рассчитана, ведь в редакции их абсолютное большинство.

Оксана Геннадьевна – будущая жена Биг-Босса, и это все объясняет. И её большой просторный кабинет, странный своей роскошью для редактора провинциального глянцевого издания, и твердость, с которой она называет на «ты» сотрудниц редакции, годящихся ей в матери, и решительность и отсутствие сомнений в ведении редакционной и рекламной политики издания

Об этом думает Ленка Кузнецова, сидя на еженедельном собрании редакции в понедельник после обеда и разглядывая свой маникюр, вернее, его отсутствие. Она даже не думает, она созерцает эту редколлегию как бы со стороны, сверху, все эти лица, замершие в ожидании того, когда Оксана Геннадьевна завершит телефонный разговор с «важным рекламодателем». И все сидят со строгими лицами, и все делают вид, что не знают, что «важный рекламодатель» – ближайшая подруга редактора, владелица спа-центра в этом же здании.

Директор отдела моды («Боже-боже, какая мода в нашем Мухосранске!» – думает Ленка) Вадик Соловьев рисует что-то в своем блокноте. Вадик не гей, не манерный придурок, он талантливо рисует одежду и иногда шьет ее по своим эскизам для девиц вроде Оксаны, простигосподи, Геннадьевны. Другое дело, что он и не журналист, и рисовать у него получается в разы лучше, чем писать связные тексты. Поэтому он и директор отдела – за него пишут девочки-студентки, а он подбирает к текстам красивые фото из Интернета.

Директор раздела «Любовь и семья» Анечка сидит и сосредоточенно смотрит в панораму ночного Манхеттена на стене. Два развода за спиной Анечки, на руках младенец и мама-инвалид. В связи с такими перипетиями в личной жизни Анечка увлекается психологией и эзотерикой, теоретически подкована, мантры прописаны и читаются ежеутренне – значит, и на практике скоро всё будет. Наверняка, глядя на фото ночного Нью-Йорка, она повторяет, что она будет там, непременно будет там.

Коммерческий директор Дима мрачен. Он и так-то невеселый человек, а на редколлегиях мрачен всегда, видимо, в профилактических целях. Диме 35 лет, и он наверняка в очередной раз удивляется, что он тут делает – так думает Ленка Кузнецова. Но потом осекается, и в очередной раз пишет в блокноте, что по себе людей не судят. Это она ловит себя на этой мысли каждую редколлегию, однако же время идёт, а она ещё здесь. Ленка Кузнецова – руководитель спецпроектов, под которыми подразумеваются почти все тексты журнала «Красивая жизнь».

– На носу апрель! – наконец-то оторвавшись от телефона, веско произносит главный редактор.

Все оживляются

Спецпроекты по традиции обсуждаются в последнюю очередь, когда всем уже хочется курить или кофе, а лучше все вместе, и заседать уже невмоготу.

– Весь апрель никому не верь! – веско сказал коммерческий директор Дима – Чем не тема?

– Дима, я тебя умоляю, – стонет Ленка.

– А что, – ухватывается за эту банальщину Оксана Геннадьевна, – читатели в любом случае будут ждать что-то первоапрельское в нашем номере. Надо что-то придумать! Что было в прошлом году?

– Самые интересные розыгрыши от местных звёзд! – сразу вспомнил Вадик Соловьев, потому что год назад он ещё пробовал себя в роли журналиста и лично ездил на интервью к звездам.

– А в позапрошлом?

Повисла неловкая тишина, потому что в позапрошлом году в журнале ещё никто из присутствующих не работал, Биг-Босс был женат на предыдущей жене, и редактором была она, и с её уходом ушли и почти все, кто здесь работал. Кроме Ленки. Она работала тут уже четвертый год, но тем не менее тоже деликатно опустила глаза в свой блокнот. Опомнившись, Оксана Геннадьевна сказала Ленке:

– Пометь себе. Необходимо посмотреть, что было в позапрошлом году. Повторяться не надо. А вдруг у нас есть постоянные читатели, – и хихикнула от собственной тонкой шутки.

– Пометила, – мрачно отозвалась Ленка, нарисовав большой знак вопроса посреди страницы блокнота. И чтобы прервать опять повисшую тишину, сказала:

– А давайте мы придумаем розыгрыш сами. И проведем эксперимент – будем разыгрывать людей, всё запишем, сфотографируем. Думаю, будет интересно.

– Идея хорошая, только надо, чтобы розыгрыш был и умный, и смешной, и тонкий, и необидный, – Оксана Геннадьевна оживилась.

– Обязательно, – сказала Ленка и пририсовала к вопросительному знаку восклицательный.

– Завтра жду с предложениями, – у главного редактора вновь зазвонил мобильник, и она махнула рукой, давая понять, что заседание редакционной коллегии наконец-то закончено.

2

Идея такого розыгрыша давно, как перекати-поле, гуляла в голове Ленки. С юности она мечтала однажды открыть газету с объявлениями и увидеть какое-нибудь обещание типа «Изменю к лучшему вашу жизнь. Гарантия 100%. Расчет по результатам». Но годы шли, волшебного объявления не было.

Тогда Ленка решила действовать. Она без труда после школы поступила в университет и выучилась на психолога, но достаточно быстро, уже на втором курсе поняла, что наука к реальной жизни имеет весьма слабое отношение и что она – сапожник без сапог. Получив на руки красный диплом психфака, она в ту же секунду осознала, что никогда не будет психологом, потому что со своей жизнью она не умеет разбираться, что уж говорить о чужих. Теорию, вернее, многочисленные теории она знала назубок, но как-то пристроить их к своим ежедневным проблемам у неё никак не получалось. И уже через полтора месяца Ленка поступила на журфак, который, впрочем, не закончила, поскольку поняла, что и он к реальности никакого отношения не имеет.

Потом Ленка несколько раз ходила к психологам – сначала после развода с мужем, потом по поводу отношений с мамой. Психологи были разные, но после каждого такого похода Ленка понимала, что помочь ей может только она сама. Психолог за деньги внимательно выслушает и мягко намекнет, что ты сама виновата. И надо работать над собой. И менять себя. И отношение к ситуации. И принимать. И отпускать. Но она сама все это знала, и лишь получала со стороны подтверждение своим знаниям. И всё это было невыносимо трудно.

Однажды Ленка сказала лучшей подруге Миле, что она бы с удовольствием разгрузила в одиночку целый грузовой состав, если по итогу получилось бы принять какие надо ситуации, простить каких надо людей и вообще – найти гармонию с самой собой. Но гармония – штука практически неуловимая. Только-только появившись в жизни Ленки после развода с мужем, она тут же исчезла – Ленка влюбилась. Начала одновременно худеть и ненавидеть себя, хотеть поменять работу и любым способом родить ребенка от любимого мужчины Романа. Поругалась с мамой, вернее, наконец сказала ей всё, что хотела сказать лет с 15-ти… Затеяла ремонт в съемной своей квартире, словно с каждым днем все глубже заходила в какое-то болото. В общем, именно в такой период полной потери гармонии Ленку и настигло грядущее первое апреля и номер с розыгрышем. И она решилась воплотить свою мечту и просто, безответственно и безалаберно, посмотреть, что из этого выйдет.

– Хм, – сказала Оксана Геннадьевна и пристально посмотрела на Ленку. – Ты думаешь, это будет забавно? Очень странный какой-то розыгрыш.

Ленка в ответ пристально посмотрела на главного редактора: «Господи, – поняла она, – а Оксанка-то ведь никогда, никогда-никогда, не думала о том, чтобы кто-то, как по мановению волшебной палочки, изменил её жизнь!!! Хочешь изменить жизнь – сходи к косметологу и купи новую мини-юбку». Ленка понимала, что одновременно с чувством презрения на неё накатывает холодная и удушающая зависть.

– Понимаете, Оксана Геннадьевна, на свете есть много людей, которые совершенно не хотят менять свою жизнь к лучшему и ждут, что кто-то придет и сделает это за них, – сказала она с мрачной улыбкой. – Почему бы им не предоставить возможность поверить в то, что так бывает?

– Ну ладно, они позвонят, – пыталась рассуждать главный редактор, – а дальше-то что?

– Будем действовать по обстоятельствам! – оптимистично заявила Ленка, которая и сама толком не понимала, что дальше. – Узнаем, что за проблема, как можно решить, если сможем – поможем, не сможем – скажем, мол, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– Лена, если честно – звучит как бред, – как-то доверительно сказала главный редактор, наклоняясь над столом, открывая безупречное декольте и переходя на полушепот, – но я знаю, что ты опытный журналист и… человек, так что доверяю судьбу номера тебе. Надеюсь, ты в любом случае сделаешь из этого конфетку.

Идея была одобрена, пути назад не было, и вдруг Ленке стало страшновато. Она отчетливо поняла, что вся затея не только звучит, как бред, но и есть полный бред, порождение её измученного обстоятельствами последнего времени сознания. Пока она шла до рабочего места – она боялась. Когда Ленка дошла до своего заваленного бумагами и распечатанными макетами стола, она уже перебоялась, села к компьютеру и забила в адресную строку адрес самой большой газеты частных объявлений.

3

– Я надеюсь, ты не номер своего мобильного обозначила там? – это было первое, о чем поинтересовалась подруга Мила, когда услышала про то, что Ленка дала-таки объявление.

– Свой, – помертвевшим голосом ответила та. – Я об этом как-то даже не подумала.

– Ленуся, ты дурында! – воскликнула Милана и отхлебнула кофе. – Как можно так подставляться?! Кто его знает, какие безумцы откликнутся на твой призыв! Придется телефон менять, а это, поверь мне, хлопотно!

Они сидели в кофейне бизнес-центра, где работала Мила, и обедали. Строго говоря, осваивала бизнес-ланч только Ленка, а ее подруга пила вторую чашку американо. С самого студенчества Мила была слегка странноватой: почти не ела, жила на кофе и сигаретах, при этом у нее не было цели похудеть – она от природы имела фигуру тростинки – она просто так привыкла. Еще природа и мама наградили Милку гладкой чуть розоватой кожей, тонким носом и огромными черными глазами. Глаза эти привлекали внимание не только тем, что занимали половину Милкиного острого лица, но и тем, что были почти неуловимо раскосыми. Ленка считала это самым привлекательным в своей подруге. Черные глаза, глядящие как бы на тебя, но как бы в сторону, завораживали любого, их выражение очень трудно было угадать, а прямой взгляд этой женщины поймать было и вовсе невозможно, и только благодаря такому маленькому природному дефекту Милка считалась женщиной-загадкой.

Еще Милана постоянно меняла телефоны, длину и цвет волос и любила использовать какие-нибудь неактуальные, почти вышедшие из обихода, словечки. Например, она никогда не говорила слов «сволочь» или «козел» применительно к мужчинам. Если она хотела ругнуться, то непременно говорила «этакий мерзавец!» или «каков нахал!». В Милкином лексиконе это были очень сильные оскорбления, хотя остальными воспринимались с улыбкой.

Милана закончила психфак вместе с Ленкой, после университета пошла по «профсоюзной линии» – а точнее, устроилась на работу в отдел корпоративных отношений крупного холдинга. За 10 лет, что прошли после выпускного, Милка стала настоящей акулой в управлении персоналом, внутренних коммуникациях и корпоративных отношениях. Ездила на конференции по всему миру, продолжая работать в своем родном холдинге. Когда Ленка слушала про то, чем занимается в рабочее время подруга, то не всегда могла понять, страшно ли далека Мила от народа, или она, Ленка, далека просто от всего. Милка иногда говорила на чужом языке экономических и еще каких-то терминов, и когда она возмущалась, что «Петров, мерзавец и нахал, так и не разработал показатели ки-пи-ай для своего отдела», Ленка нет-нет, да и начинала хихикать, ощущая себя полной идиоткой.

Уже пять лет Милка была замужем за 40-летним подданным Великобритании Майклом, называла его Мишей и преспокойно жила с ним на разных континентах. Два раза в год Майкл прилетал к жене на Урал, как правило, весной и осенью. На Новый год и на день рождения мужа в августе Мила летала к нему в Йорк. Две недели в году они отдыхали где-то на нейтральной территории у одного из теплых океанов. И менять ничего не собирались. Ленка ни разу не слышала от подруги, что ей плохо, или одиноко, или не хватает Миши, или некому гвоздь забить. Милка жила абсолютно гармоничной жизнью, в перерывах между встречами с мужем с головой погружаясь в работу, а во время встреч – выключая телефон и полностью растворяясь в счастливой, хоть и непонятной другим, семейной жизни.

Если Ленка чему и завидовала в жизни подруги, так это ее абсолютно спокойной уверенности в том, что все хорошо и все так, как надо. И тому, что, находясь даже через 7 часовых поясов, Майкл почти круглосуточно писал жене в скайп милые глупости или свои размышления о жизни, она почти незамедлительно ему отвечала. При этом, кажется, почти не спала, но уставшей или несвежей выглядела редко. Милкина семья наглядно демонстрировала, что можно быть близкими людьми на расстоянии. Ленкины прожитые годы постоянно доказывали, что даже сожительство в одной квартире не делает из людей семью.

Но при этом Мила была очень удобной подругой для неприкаянной Ленки. У нее всегда было время на разговор, на театр, на пару бокалов мартини субботним вечером. В этот хмурый мартовский день подруга выкроила для разговора полчаса в обеденный перерыв.

– Ты вообще смелая девица, хочу я сказать, – усмехнулась Милка. – Но мне нравится эта афера, потому что мне нравятся аферы вообще. А какой именно текст ты подала для публикации?

– «Изменю вашу жизнь. Недорого. Гарантии. Телефон» – мрачно ответила Ленка.

– Шедеврально! – хохотнула подруга и шумно отхлебнула кофе. – Напишу Мише, он наверняка тоже оценит!

– О, мнение Миши очень важно для нас, – копируя интонации банковского автоответчика, но также мрачно, отозвалась Ленка.

– Ах, перестань! Это очень забавно! И очень любопытно, позвонит ли хоть кто-то! – Милка оживилась, и даже брякнувший очередным сообщением телефон ее не отвлек. – А если позвонит не один, а десять человек – это уже социологическое исследование, ты понимаешь? Ну, не напишешь свою статью, напишешь в журнал «Психология и жизнь»!

Милкины раскосые глаза расширились от интереса, отчего стали и вовсе огромными, она уже, судя по всему, набрасывала в уме основные тезисы будущего исследования.

– Типун тебе, Милка, – Ленка чуть не подавилась куском отбивной. – Какие десять человек! Мне даже если один позвонит, я пока не придумала, что с ним делать!

– О! Да? Я не знала!

– Теперь знай!

Мила замолчала и озадаченно уткнулась в телефон. Ленка угрюмо уткнулась в большую белую тарелку и пилила кусок мяса. Потом она подняла глаза и увидела, что Милка смотрит на нее и немного мимо, как бы одновременно глядя в упор и отведя взор в задумчивости. Это был знакомый взгляд подруги, серьезный и настойчивый:

– Конечно, Ленуся, это смелый эксперимент, – начала Мила медленно. – Наверное, прежде чем пытаться изменить чужую жизнь, надо хотя бы представлять, как можно изменить свою собственную. Если мы, конечно, говорим об улучшении жизни, а не наоборот. Но! Я думаю, что если ты встретишься с теми людьми, которые тебе позвонят – а я уверена, что такие люди будут! – ты сможешь им помочь. А они всенепременно помогут тебе. Так или иначе.

– Аминь! – сказала в ответ Ленка, и Мила рассмеялась.

– Ну, а главное, Ленуся, пока не поздно, позвони в эту газету, поменяй номер телефона! – уже отведя свой вдумчиво-пристальный взгляд и отвечая на очередное сообщение в своем смартфоне, отдала приказ Мила.

– У меня нет другого номера, – жалобно ответила Ленка, запивая отбивную бизнесланчевым компотом из клюквы.

– Да вот же этажом ниже салон сотовой связи, иди и купи симку новую прямо сейчас, а потом позвони в газету и поменяй номер, поняла? – тут Милка получила какое-то сообщение и заторопилась, кинула на стол пятисотенную купюру, встала, поправила юбку. – Я побежала, созвонимся!

Ленка кивнула и с неторопливостью человека, которому уже нечего было терять, доела свой обед и до последней капли допила компот.

4

Иногда Ленка себя остро ненавидела. За неустроенность жизни, за постоянную внутреннюю маяту. За вопросы, на которые не было ответов. За то, что так и не пошла ни в бассейн, ни на фитнес. За то, что не умеет покупать одежду на свою нестандартную фигуру с большой грудью. За то, что по утрам лень краситься, а по жизни лень заниматься своей внешностью вообще. В общем, бывали такие дни, когда в зеркало хотелось плюнуть. Дни острой ненависти случались обычно раз в месяц и, конечно, в чем-то были сопряжены с гормонами. Но от этого легче не становилось. И у Ленки было универсальное спасение от этого острого состояния – она шла по магазинам. Причем не по бутикам с одеждой, которую она без острой надобности даже в руки не брала, а гипермаркетам мебели. Или по магазинам «Все для сада». Или часами бродила между полками магазинов игрушек. Она мечтала.

Ленка мечтала, что когда-нибудь у нее будет большой дом. И в гостиную этого дома она непременно купит вот такой огромный угловой диван с полочкой для газет. На эту полочку она будет ставить бокал белого вина, которое будет попивать, вытянув ноги и читая вечером книжку. Около дивана будет лежать большой пес, скорее всего, золотистый ретривер… Или вот у Ленки будет сад около этого дома. В саду, конечно, будет вот такая беседка. И вдоль дорожек будут стоять большие глиняные гномы с фонарями… Или не гномы… В заваленных играми и куклами магазинах она выбирала подарки будущим детям. Ленка понимала, что если кто-то узнает, что она делает в этих магазинах, ее сочтут за душевнобольную. Но ей было все равно. Она называла это визуализацией своей мечты. Одной большой мечты под названием «Счастливая жизнь».

Иногда Ленка заходила и в те небольшие магазинчики, где на узких полках под стеклом манили к себе сотовые телефоны. К проекту «Счастливая жизнь» эти большие черные смартфоны отношения не имели, они олицетворяли для Ленки максимальное ежедневное удобство. На хороший, такой, как хотелось, с мощной камерой и кучей возможностей, телефон денег никогда не хватало. Поэтому Ленка ходила с нестарым, недорогим, но очень симпатичным красным Самсунгом. Но на смартфоны регулярно заходила поглазеть.

На этот раз она зашла в этот магазин с непривычной для себя целью – купить даже не сам телефон, а только номер к нему.

– Могу вам помочь? – радостно поинтересовался возникший рядом молодой человек в оранжевой футболке, на которой был наклеен бейдж «Сергей, стажер».

– Да, Сергей, можете. Мне нужна сим-карта.

– Какой конкретно оператор? Тариф?

– Мне все равно, какой оператор. И тариф мне нужен такой, чтобы со счета не снимались деньги, когда телефон просто лежит. Я не собираюсь по нему звонить.

– Вообще? – природное любопытство стажера Сергея мгновенно пересилило профессионализм.

– Вообще не собираюсь. Мне просто надо, чтобы у меня был номер. – ответила устало Ленка и добавила. – И звонить на него тоже никто не будет, скорее всего.

В глазах молоденького мальчика в оранжевой футболке показалась такая неподдельная жалость, что Ленка затылком почувствовала холодное дыхание одинокой старости.

Другой телефон

1

Телефон, в который Ленка вставила новенькую красную симку, включился быстро, будто и не лежал в глубине ящика стола пять лет, и от приветственной мелодии его хозяйку слегка передернуло. Она не любила этот телефон, он ассоциировался у неё с разводом и бесконечными телефонными разговорами, вынимающими душу. Бывший муж не хотел отпускать. А жить с ним вместе она не могла. И чего он хотел, и что она сама могла – Ленка совсем уже перестала понимать.

Она собиралась уйти от него два года. Два года с того самого момента, как проснулась утром, посмотрела на лежащего рядом – знакомого до мельчайших морщинок у глаз и при этом совсем чужого – мужчину и поняла, что надо уходить. Сначала она решила, что уходить, убегать, надо прямо сейчас. Заерзала под одеялом, прикидывая, какие вещи бросить в спортивную сумку, что надеть, куда поехать… На этом пункте она запнулась, осознавая, что ехать некуда. Вздохнула, еще раз посмотрела на мужа, отвернулась и как будто сделала закладку в голове на той странице, на которой было крупными буквами написано «Надо уходить!»

Муж Дима был хороший. Этим словом она всегда описывала его, не зная, как конкретизировать эту «хорошесть». Не пьет, не бьет, не гуляет. Любит. Работает. В общем-то с этой мотивацией она и выходила замуж. Мама сказала – иди, пока берут. И Ленка пошла. Любила ли она его? Конечно, она себя об этом спрашивала. И, конечно, врала себе. И в ночь перед свадьбой даже плакала, даже хотела все отменить, но платье было куплено, ресторан оплачен, приехали родственники даже из Москвы. Пока Ленка плакала в своей девичьей комнате, они сидели с мамой на кухне, пили настойку и вспоминали молодость на БАМе. Отменять было нельзя. И Ленка вышла замуж за хорошего Диму, взяла его фамилию и очень быстро к нему привыкла. Вечерами он играл в компьютерные игры или смотрел телевизор, Ленка строчила свои журналистские курсовые или статьи в газету «Городской вестник». Он в зале, она на кухне. Дома было тихо и мирно. По выходным они встречались с друзьями. Или ездили к родителям. Или ходили в кино. Летом иногда ездили на турбазы. Сексом занимались часто, но одинаково. Перед сном Дима говорил: «Я люблю тебя», а Ленка отвечала: «И я». Так и жили. А потом, года через три, Ленке стало душно.

Во-первых, лучшим отдыхом Дима считал лежание на диване перед телевизором. Когда он провел так две недели своего отпуска, Ленка впала в депрессию. Две недели она уходила из дома и возвращалась домой, а муж лежал под пледом на диване и смотрел в телевизор. Он смотрел передачи про путешествия, но сам мог выехать только до турбазы «Березка», на которую его с детства возили родители. Он смотрел передачи про научные открытия. Все подряд футбольные матчи. И поединки боксеров. И вечером пересказывал все, что узнал нового за день, жене. Когда Ленка пожаловалась Милане, та хохотнула:

– Считаю, Ленуся, что тебе неслыханно повезло, что Дмитрий не смотрит криминальные сериалы и инсценированные судебные заседания.

Милка не любила Диму и аргументировать не собиралась. Лишь когда Ленка сообщила ей о предстоящем замужестве, подруга спросила:

– И ты сможешь жить с таким ограниченным человеком?

Ленка в тот момент была очарована Диминой «хорошестью» и ограниченности не ощущала. Милана же видела ее будущего мужа всего несколько раз, общалась с ним и того меньше, поэтому, как считала Ленка, просто не до конца его поняла.

– Да! – слегка обиженно ответила она. – И буду жить счастливо!

И Миланка больше ни разу не позволила себе ни одного прилагательного в адрес Димы. Но и в гости приходить отказывалась, предпочитая встречи в кафешках. На самом деле, открылось Ленке потом озарением, лучшая подруга поняла ее избранника сразу и полностью. Психолог от Бога.

Во-вторых, Дима умел радоваться тому, что у него есть, поэтому ни к чему особенно не стремился. Он не был глупым, не был безвольным, у него просто была хорошая стабильная работа в крупной фирме, неплохая должность, которую Ленка в своих статьях описывала как «менеджер среднего звена». У Димы была большая, хоть и однокомнатная квартира, в новом доме в центре города, которую купили ему родители на окончание института. И в целом Диму все устраивало. Сначала Ленка расценивала это как цельность личности и проявление внутренней гармонии. Потом ее это стало бесить. Путешествовать он не видел смысла, потому что «все это уже по телевизору видел». Разговоры о расширении квартиры затухали, как костер, в который не подкидывают дров. Машина была не нужна в связи с тем, что квартира в центре, все рядом, родители через дорогу. Работа другая была не нужна, потому что глупо хотеть работу лучше. И в тот момент, когда Ленке казалось, что у нее нет ничего, муж ее жил спокойно, потому что у него все было.

В-третьих, Дима не хотел детей. Ведь он радовался тому, что есть, и лишнего ему было не надо. Он хотел «пожить для себя», несмотря на то, что был старше Ленки, и к моменту их свадьбы ему было почти 30. Максимум, на что он соглашался, – завести кота. Но Ленка не хотела кота, она хотела дочку. Поэтому в их просторной однокомнатной квартире не было ни кота, ни дочки. Дима спокойно лежал перед телевизором. Ленка писала, что хотела, и мечтала.

Кризис наступил тогда, когда Ленка поняла, что в ее мечтах муж никак не фигурирует. Роли бывшего мужа в ее мечтах не было, а на роль любимого мужчины он никак не тянул. Причем кризис этот наступил только в Ленкиной голове, возник как острый неотесанный камень в плотной кладке, и она день за днем камень этот поворачивала и так, и эдак, вертела, пытаясь уложить его в своей черепной коробке так, чтобы он не мешал.

В одну из мартовских ночей Ленке приснился светлый и тягучий сон. Это был один из тех снов, которые после себя оставляют острое ощущение блаженства, даже когда ты уже проснулся и совершенно ничего не помнишь из того, что приснилось. Но Ленка кое-что помнила. Она помнила, что кого-то ждала. В большом доме, в котором были открыты двери на веранду и гулял прохладный сквозняк, и она стояла в прямоугольнике света, падающего в комнату через эти двери, босиком на теплом деревянном полу. И ждала мужчину, настолько любимого, что замирало все внутри, и диафрагму подтягивало к ребрам, и было трудно дышать. И это огромное чувство обожания к тому, кто вот-вот придет, делало Ленку настолько счастливой, что она любила не только его, она любила весь мир. И сквозь бьющий в глаза солнечный свет, она увидела ЕГО, идущего навстречу и протягивающего к ней руки. Она бросилась навстречу, ощутила эти руки на своей талии, громко выдохнула от переполнившей ее радости – и проснулась. Рядом, лицом к ней, лежал Дима и негромко храпел, открыв рот. И в предрассветной серости Ленка вглядывалась в это лицо. И еще не ушедшее чувство счастья наполняло ее изнутри, и грело, и пело. И пело оно: «Лена, надо уходииииить!»

После этого пробуждения и этого утра Ленка два года готовилась. Морально и материально. Втайне от мужа копила деньги на съемную квартиру, брала подработки, вляпывалась в ненужные ей проекты, если обещали платить. Сказала о своих намерениях Милке и навсегда запомнила, с каким интересом взглянула на нее подруга. Ленке показалось, что она увидела в ней другого человека.

– Мила, – сказала тогда Ленка, – я говорю тебе об этом, чтобы не передумать.

– Я поняла, – серьезно ответила подруга.

А потом в один момент Ленка ушла. Даже неожиданно для себя. Она пришла вечером домой, пришла поздно, потому что задержалась на работе за несрочными делами. Из прихожей увидела ноги в носках, торчащие из-под клетчатого пледа на диване. Услышала:

– Лена! Какой матч смотрю! Второй тайм, куча острых моментов, ни одного гола!

Прошла к шкафу, достала сумку, кинула в нее джинсы, свитер и пару трусов, прошла в ванную, бросила поверх одежды шампунь и зубную щетку, обулась и вышла из квартиры. И когда вышла из подъезда, поймала себя на мысли, что не ждет, что Дима побежит за ней, потому что вообще не уверена, заметил ли он ее уход. Так закончились почти шесть лет совместной жизни.

А потом начались полгода развода.

Телефон не был виноват в этих длинных разговорах ни о чем, и тяжелом молчании в трубку, и в пропущенных звонках, и сотнях смс, которые умоляли: «Вернись, Лена, и все будет, как прежде, хорошо!!!» Но именно от тоскливого осознания, что все опять может стать «как прежде», у Ленки начинали ныть зубы. И формировалась глухая неприязнь к телефону с его трелями и мигающими иконками непрочитанных сообщений и звонков, оставшихся без ответа.

На этот же телефон звонила мама, и вбивала в Ленкину голову одну фразу, как заклинание: «Да кому ты нужна, а тут мужик хороший тебя вон как любит! Кому ты нужна!»

– Да я себе нужна, мама!!! – закричала однажды Ленка в ответ матери и, не дав отбой, изо всех сил швырнула телефон об стену в съемной квартире. У телефона отскочила крышка, вывалилась батарея, но сам он остался совершенно цел, как бы намекая, что от прошлого так просто не избавиться.

Через месяц Ленка вывезла из квартиры мужа единственное свое сокровище – книги. А еще через два месяца она получила свидетельство о разводе, и в этот же день в знак начала новой жизни купила себе новый – красный и украшенный рисунком цветка – телефон. После развода Дима больше не звонил. Мама тоже не разговаривала с ней около года.

2

В первый раз телефон с новой симкой зазвонил на следующий день после выхода объявления в газете. Ленка услышала в трубке пацанячий гогот, а потом ломающийся голос подростка протянул:

– Здрааасте, а я тут это… Объявление прочитал. А это… измените мою жизнь как-нибудь? – и снова гогот несколько детей-переростков.

– Мальчик, – сказала Ленка очень жестко, почти зло. – Это не игрушки! Не звони сюда больше, а то ведь жизнь по-разному может измениться. Не факт, что в лучшую сторону!

Но звонящего подростка такая тонкая угроза ничуть не напугала. Он заржал прямо в трубку, где-то на заднем плане его поддержали товарищи.

– Вранье все, дааа? – снова протянул он. – Прикольно!

Ленка дала отбой. Почувствовала, как дрожит рука с телефоном. На такое начало она не рассчитывала. С другой стороны, она сказала пацану про «не игрушки», а ведь это самые что ни на есть игрушки. Чего она ждала? Что прямо сейчас ей начнут звонить и просить советов о том, как наладить личную жизнь?

Почему-то именно на «работу» с личной жизнью будущих клиентов она была настроена. Эта часть человеческого бытия казалась ей основой счастья или несчастья. И потом, с момента собственного развода, ей казалось, что все вокруг только и делают, что несчастно влюбляются, дорого женятся, со скандалами разводятся, уличают друг друга в изменах и так далее, и тому подобное. И если у человека все хорошо в личном – то у него просто все хорошо, и нет бед – есть только неприятности. Если на личном фронте все не очень – хоть какие условия обеспечивай ему на работе, хоть как развлекай друзьями и путешествиями, закупай ему хоть какие машины и квартиры – не будет ощущения счастья и все тут. Однако проект «Изменю вашу жизнь» с первых своих дней показал Ленке, что ее модель счастья не всем подходит. Вслед за звонком подростка был еще один похожий. Еще хотели изменения жизни несколько человек, проблемы которых были от Ленки астрономически далеки – проблемы в бизнесе, кредиты, судимости. Общение с этими потенциальными клиентами ограничивалось одним лишь телефонным разговором, впрочем, каждый из них Ленка аккуратно записывала в специальный блокнот, собираясь – специально для подруги Милы – составить подробнейшую итоговую статистику. Человек, с которым Ленка посчитала возможным встретиться, позвонил лишь через неделю после выхода объявления в свет.

Накануне первой встречи, вечером, когда Ленка не находила себе места и, чтобы как-то унять беспокойство, разбирала бумаги в комоде (по факту – вывалила их все на середину комнаты) и файлы на компьютере, позвонил Роман.

– Зайчонок, – сказал он нежно, но как-то безучастно, – прости, я не видел твоего звонка, телефон лежал на зарядке в спальне, а я туда не заходил почти весь день.

«Зайчонок» представила, как лежит на привязи и одиноко звонит черный огромный смартфон Романа под подушкой, её самая счастливая фотография высвечивается на его экране, а хозяин телефона в это время на кухне, как всегда, слушает радио и смотрит телевизор одновременно, на плите у него жарится и шипит какое-нибудь вкусное мясо, в мойке бежит вода… Конечно, услышишь тут.

– Да ничего, Ром, – как можно веселее сказала она, – я просто так звонила, узнать, как ты.

И всё-таки не сдержавшись, добавила:

– Я почти привыкла, что ты не отвечаешь на мои звонки и перезваниваешь через день, – и засмеялась своей горькой шутке, которая вообще шуткой не была.

– Лена, я позвонил сразу, как увидел пропущенный от тебя, – нажимая на каждое слово, отчего вся фраза зазвучала как-то с угрозой, сказал Роман. – Всё нормально у тебя? Я тоже весь в делах. Ну давай тогда, увидимся, пока, целую.

Ленка наизусть знала его вот этот набор слов. Любимый мужчина не любил разговаривать по телефону, предпочитал личное общение. Правда, поначалу, когда у них была любовь и страсть, он мог болтать с ней по телефону часами, мог молчать часами, писал смс, по мотивам которых можно было писать романы, а потом… потом оказалось, что всё-таки он предпочитает личное общение. Потом вообще много чего оказалось, но Ленка не хотела об этом думать.

Она представила, как Роман ходит по своей просторной и гулкой квартире сейчас, в одних шортах, и в зеркалах отражается его красивая фигура, широкие плечи. Представила, как везде горит свет, во всех комнатах и на кухне говорят телевизоры, показывая разные каналы… Роман подходит к окну, смотрит с высоты своего 12-го этажа на огни города внизу и думает… думает о ней, например, о Ленке, ну почему нет? Или о ком-то ещё думает.

Ленка отогнала эту мысль, это за последние полгода она научилась делать виртуозно: проскользнула мысль в голову – раз! – и нет её уже, на секунду стало тяжело на сердце, но уже через мгновение ты этого не замечаешь, а потом и вспомнить не можешь, отчего на нем, на сердце, тяжело.

– Черт возьми, Ромашкин, – воскликнула она вслух и бросила мобильник на груду журналов, – почему тебе не одиноко?! Почему, черт возьми, мне одиноко и хочется к тебе, а тебе, засранец, не одиноко и не хочется?!

Этот вопрос не давал ей покоя, и прогнать его было тяжелее всего. Почему он говорит, что любит, но чтобы получить доказательство этой любви, ей всегда надо напрашиваться? На свидание, на вечер или ночь вдвоем, даже на какой-то дурацкий поход в кино. Почему, чтобы услышать про его любовь, ей непременно надо сказать про свою первой? Почему, наконец, в выходной вечером она сидит в своей квартире одна, он в своей один – и они не вместе?!

Ленка хотела заплакать, но вспомнила, что завтра утром встреча с первым «клиентом», и надо выглядеть хорошо и так, будто твоя жизнь – идеальна, раз ты можешь помочь и другому человеку.

– А кто мне поможет? – вырвался очередной вопрос.

Потом она вдруг подумала о том, что старый черный телефон с новой симкой станет для нее роднее и ближе, если в нем будет номер телефона любимого мужчины. Она взяла его и на память внесла в записную книжку единственный контакт, назвав его «Ромочка». И телефон как будто сразу обрел душу и перестал глядеть враждебно маленьким черным экраном, как чужак из прошлого.

Ленка посмотрела на разложенные вокруг прошлогодние журналы, недописанные рассказы и зарисовки, вырезки, ждущие своего прочтения, на бумаги с какими-то записями, рисунками, знаками… Руки опускались, и наводить порядок во всем этом сил не было абсолютно никаких. Порывшись в стопке бумаг, она вытащила наполовину чистый блокнот с красным лаковым цветком на обложке, нашла чистую страницу и написала: «Я ПОМОГУ СЕБЕ САМА! НЕ РАСКИСАТЬ!», заложила эту страницу, новую страницу своей жизни, каким-то календариком, захлопнула блокнот и бросила его на бумажную кучу посреди комнаты. И, чтобы окончательно не раскиснуть, пошла спать.

Клиент первый. Павлик

1

В кофейне было накурено, пахло кофе и свежей выпечкой. Народу за соседними столиками было немало, при этом, казалось Ленке, была какая-то гнетущая для утра буднего дня тишина: колоритная блондинка справа читала деловую прессу, её спутник читал что-то в своем телефоне, два парня слева тоже сидели в своих смартфонах и между собой не общались. Было слышно, как официантки переговариваются у стойки.

За столиком кофейни перед Ленкой сидел вполне подтянутый, но ссутулившийся брюнет в возрасте «где-то к сорока». Он был хорошо и стильно пострижен, одет в приличный свитер с высоким горлом. Короткие плотные пальцы: ногти красивой формы, в идеальном состоянии, колец нет. Часы дорогие. Виски уже почти седые, а лицо молодое. Глаза светлые, посажены глубоко и смотрят тревожно. И вообще выражение лица у брюнета такое – настороженное. Видно, что он очень нервничает, теребит в руках салфетку с эмблемой кофейни и постоянно откашливается. Мужчину зовут Павел Иванович, можно просто Павел, можно просто Паша.

Паша, он же Павел, читает меню, теребит салфетку и даже не представляет, как нервничает и изнемогает от собственной глупой самонадеянности сидящая перед ним 32-летняя шатенка Ленка. Шатенкой она стала буквально вчера. Идя на первую встречу по объявлению «Изменю вашу жизнь», она постриглась – сделала из волос неопределенной длины короткую стильную стрижку, изменила их мышиный цвет на цвет «Каштан» и купила дорогую лаконичную черную водолазку. Спину она держала прямо, улыбалась неопределенно, а внутри тряслись и звенели нервные струны. Внешний, практически безупречный, образ совершенно не шел внутренней растерянной и разочарованной в себе женщине, повторяющей себе распевно: «Вот дуууура, вот дуууура». Своими собственными руками внутренняя женщина разрушила последние остатки жизненной гармонии, выстроив такой красивый и совершенно лживый фасад. Но – встреча была назначена, кофе заказан, взгляды встретились, и Ленка, подавив глубокий вздох, начала:

– Павел, давайте построим нашу встречу так: Вы мне рассказываете, что Вас в Вашей жизни не устраивает, что Вы хотите изменить, почему Вы хотите это сделать, а потом я озвучу свои условия, и, если они Вас устроят, – мы вместе выработаем план действий. Вы согласны?

– Я согласен, – несколько раз кивнул Павел, – меня тревожит только, что мне будет трудно рассказать Вам, незнакомому человеку, все подробности… Это очень личное, Вы понимаете?

– Я понимаю, – спокойно кивнула Ленка и улыбнулась. – Но давайте начнем не с подробностей, а с главного.

– Вы понимаете, для меня это поступок – вот так вот взять и довериться объявлению, позвонить незнакомому человеку и попросить о помощи. Но другого выхода я не вижу. Я обращался к психологам, мы ходили вместе с моей женой, но в жизни ничего не изменилось, а стало даже хуже. А мне нужны гарантированные изменения, понимаете? Мне нужны гарантии. Я хочу просто… нормальной жизни.

Ленкин собеседник говорил тихо и почти спокойно, как-то даже немного по-деловому, разглаживая на столике несчастную салфетку. Но уже после первых его фраз Ленка поняла, что эксперимент зашел слишком далеко, вернее, идея была с самого начала плохая. И вот этому человеку напротив невозможно сказать, что это розыгрыш для апрельского номера глянцевого журнала. Этот человек сделал над собой какое-то, возможно, очень значительное усилие и позвонил ей, Ленке, и сейчас готов не то что доверить ей свои беды – готов дать ей карт-бланш по изменению его жизни. Свежепокрашенные каштановые волосы зашевелились где-то в районе затылка, и от него по спине пробежала горячая волна ужаса. Уже через секунду Ленка четко поняла, что в этот конкретный момент пространство непостижимым образом меняется, события перестают быть тем, чем кажутся, и легкомысленный розыгрыш для журнала становится экспериментом для её, пока косой и кривой какой-то, жизни. Словно по щелчку в ней вдруг включились и психолог, и журналист: разом стало спокойно, и любопытно, и первые строчки будущего сценария этого интервью сами собой сложились в голове.

– Конечно, я всё понимаю, – звучит Ленкин голос спокойно и даже ласково. – Вы сделали первый шаг к изменениям, и это очень важно. Я Вас внимательно слушаю…

2

Павлик у мамы был единственным сыном. А у мамы с бабушкой – единственным мужчиной в доме. Вернее, в двух домах: мама с бабушкой жили в разных квартирах на одной лестничной клетке. Папа Павлика, по версии мамы, погиб до его рождения. По версии бабушки, озвученной перед смертью, – жил на соседней улице, но становиться папой маленького мальчика не хотел.

Мама и бабушка, конечно, очень любили Павлика. Конечно, баловали. Конечно, не обошлось без небольшого, но судьбоносного насилия: мальчик закончил музыкальную школу, хотя все детство мечтал заниматься боксом. Или нырять в воду с вышки. Но бокс был опасен. В бассейне было холодно, пахло хлоркой и ангиной. Поэтому Павлик выучился игре на саксофоне. Потом он закончил школу с золотой медалью, потом – юрфак с красным дипломом. О том, что Павлик пойдет именно на юридический, с детства ни у кого в доме не вызывало сомнений, ведь мама всю жизнь работала адвокатом, бабушка – судьей, поэтому любовь к букве закона должна была передаться наследнику генетически. Наличие других генов в ребенке отвергалось как невозможное. Начало карьеры Павлика пришлось на 90-е годы, и он достаточно быстро стал успешным и обеспеченным юристом.

«Это жизнь до женитьбы, если коротко», – сказал Павлик Ленке.

Надо сказать, что, будучи востребованным адвокатом, Павлик оставался хорошим сыном и продолжал жить с мамой. С девушками стабильных отношений не было, поэтому смысла съезжать из родной квартиры он не видел.

Потом в жизни адвоката Павлика появилась девушка Катя. Очень красивая, даже больше эффектная, и просто… хорошая («Боже, какое знакомое слово!» – подумала Ленка и усилием воли прогнала из головы портрет бывшего мужа). Главное достоинство ее было в том, что она умела Павлика обожать. Она обожала его глазами, телом, делами. Она могла слушать его бесконечно, кивать, восторгаться и никогда не возражать. Привыкший взвешивать каждое слово юрист Павел с ней превращался просто в Павлика и мог болтать что попало без умолку. В постели она была готова на все, и хоть Катя была не первая в жизни Павлика женщина, именно с ней он приблизился к пониманию слова «разврат».

У Кати не было высшего образования, она была администратором в салоне красоты, и, с точки зрения мамы молодого человека, это было не очень хорошо. Маме казалось, что Катя не умеет поддержать разговор. И не выглядит умной женщиной. Влюбленному и немного оглохшему от своей любви Павлику казалось, что ум в женщине не главное. В женщине главное, чтобы эта женщина была Катей. Он в один момент снял квартиру, съехал от мамы, зажил самостоятельной жизнью. А после одного из неприятных разговоров с бабушкой и мамой взял Катю за руку и притащил ее в ЗАГС. Женился юрист Павлик, как он потом понял, просто как пацан – назло маме.

С Катей жилось хорошо. Потом жилось нормально. Потом вдруг осточертело ее обожание. Ее безмолвие и безответность. И хорошесть ее тоже осточертела. И эффектная красота поблекла и перестала быть важной. И вдруг захотелось с ней обсудить то да се, но оказалось, что неинтересно и глупо это – обсуждать что-то с ней, женщиной, созданной обожать и не перечить. И когда она выучилась и получила-таки высшее юридическое образование, бесило все: и то, что зачем-то прогнулась и получила его, хотя работать не собиралась, и то, что образование именно юридическое, хотя юридической жилки в ней нет и никогда не появится. «Склонность к юриспруденции должна быть врожденной!» – сказал Ленке сидящий перед ней мужчина, и она поняла, что он в это действительно верит.

Детей у Павлика с Катей не было, развелись они тихо и быстро. Состоявшийся и состоятельный юрист Павел не вернулся жить к маме, но ужинал у нее каждый день. Только в отчем доме ему было спокойно и уютно. К тому же, с мамой и бабушкой можно было поговорить и даже поспорить на профессиональные темы. С ними было интересно.

Потом была Ира. Ее Павлик полюбил не так пылко, как Катю, а разлюбил еще быстрее, но в этот промежуток Ира успела родить ему двойню. Поэтому он прожил с ней 10 лет, время от времени страшно скандаля и уходя жить к маме. Иногда наступало какое-то просветление, хотелось начать жизнь заново, дети – две девочки – росли чудесные, и Павлик возвращался в лоно семьи, и честно пытался как-то наладить отношения с женой, с собой и своим внутренним раздражением. Они даже ходили с Ирой к психологу, но всегда все заканчивалось неважно, потому что Ира считала, что во всем виновата свекровь, а Павлик считал, что мама тут вообще не причем. Психологи были разные, но говорили одно: надо разрывать связь с матерью, надо взрослеть, надо учиться принимать решения… Павлик один раз даже пошел на эксперимент и полгода не общался с мамой, иногда только у бабушки узнавая, как там у нее дела. Но семье это не помогло, она все равно развалилась.

– А Ирина была красивая? – спросила Ленка.

– Почему была? Она и есть красивая, – ответил ей собеседник без тени ностальгии или тепла в голосе. Значит, Ирина действительно красива, – решила для себя Ленка.

Уже пару лет Павел жил один, виделся с детьми по выходным и изводил себя мыслью, что живет неправильно. Загружал себя работой, брал даже дурацкие нудные и бесперспективные дела, лишь бы занять голову. Ему хотелось семью, тепло, чтобы дома ждали и любили. Но такой семьи не было. Вернее, была – мама. Круг замыкался, Павлик начинал постепенно проваливаться в депрессию. И тут – объявление в газете. Серьезный человек, юрист, а позвонил – была не была.

Ленка слушала с интересом, и очень живо себе все представляла. Представляла маму Павлика – полноватую, почему-то еврейскую, женщину с аккуратной гладкой прической, поджатыми тонкими губами и пристальным взглядом. Представляла волоокую, как сказала бы Милана, брюнетку Катю, живущую инстинктами и страстями и с мучениями сдающую сессии в университете. Иру представляла почему-то строгой красивой женщиной «за 30», причем красота ее была холодная и не грела. Рядом с этой снежной королевой представлялись девочки, похожие на Павлика и одетые в розовое, как куклы.

Павлик от Ленкиного внимания как-то расправлялся, выпрямлялся, становился увереннее и обаятельнее, на глазах превращаясь из смущенного немолодого мужчины в интеллектуала, успешного и знающего свое дело юриста. И эта метаморфоза вызывала в Ленке еще больший интерес, она слушала, подперев рукой щеку, и от этого собеседник ее становился все красноречивее и откровеннее. Когда он начал рассказывать уже не о фактах собственной биографии, а о своих переживаниях, начал что-то вспоминать из студенчества, Ленка осознала, что забыла о своей «должности», да и сам Павлик – она это видела – забыл о том, что пришел за помощью. Он, возможно, впервые за много лет выговорился. И готов был выговариваться еще долго.

Картина Ленке была предельно ясна. Мама и сын. Мама не отпускает, сын не сопротивляется. «Маменькин сынок» – вот он готовый ярлык, который Ленка была готова приклеить к этому мужчине, но почему-то медлила. На человека, который не может построить жизнь из-за мамы, он был не похож. Он был слишком успешен для этого, слишком холен, слишком многое ему было доступно. И он был… адекватный. Ленка много раз видела в жизни этих самых «маленьких сынков», но Павел не был одним из них. Или так удачно маскировался. Или «сыночки» бывают разные, просто ее выборка не репрезентативна? Ленка была даже слегка заинтригована. Готовый ярлык никак не клеился на этого симпатичного, еще час назад смущенного и тревожного, а сейчас уверенного в себе солидного мужчину, как не клеится мятая бумажка на слишком глянцевую поверхность.

За доли секунды журналист в Ленке взял верх над психологом, и, забыв о том, как проклинала себя за самонадеянный эксперимент полтора часа назад, она уже была готова к новому.

– Мне сложно сделать какие-то выводы, опираясь только на Ваши слова, Паша, – сказала она ему тихо, почти интимно наклонившись над столиком. Заметила, что мужчина посмотрел на ее грудь, которую не смогла скрыть лаконичная черная водолазка.

– А давайте я Вас с мамой познакомлю, – ни на секунду не задумавшись предложил он.

Ленка поняла, что понравилась Паше. И что он даже забыл, возможно, почему они двое сидят сейчас в этом кафе этим утром. Но Ленка-то помнила, и не могла дать своему эксперименту погибнуть на этой решающей стадии из-за симпатии «клиента». Поэтому широко, но исключительно по-деловому, ему улыбнулась. И сказала:

– А давайте!

3

Ужин был назначен на шесть вечера. В пять Ленка позвонила Миле и наказала позвонить ей через три часа. Они часто практиковали такой «контрольный звонок» перед встречами, которые грозили затянуться: договаривались, что одна позвонит другой и будет тревожным голосом нести какой-то будничный бред. После такого звонка, сославшись на неожиданные неприятности дома, можно было со встречи сбегать. Если же ситуация была не критичной, то можно было остаться, но с озабоченным видом. Такой способ они изобрели еще в университете, во времена пейджеров. Тогда в контрольное время они отправляли друг другу слово «Пожар!!!» Это сообщение можно было показать какому-нибудь навязчивому поклоннику и уноситься в даль, не оставив телефона. Но потом у Милки дома случился настоящий, хоть и небольшой пожар, и они заменили злополучное слово на словосочетание «Срочно домой!!!», но «пожар» остался кодовым словом, полностью и быстро объясняющим ситуацию.

– Мила, – сказала Ленка, – заказываю пожар на 8 вечера. Сможешь позвонить?

– Конечно. Куда тебя опять понесло, Ленуся?

– В одну очень приличную, я надеюсь, семью. Потом расскажу.

– Если ты собралась внезапно под венец, то одумайся. А я позвоню, конечно, сейчас напоминалку поставлю, – буднично сказала Мила, будто Ленка каждый день внезапно собиралась идти под венец.

Такси привезло Ленку в старый дом в центре города. Дома эти были рухлядью и снаружи представляли унылое зрелище, однако квартиры здесь были огромные и баснословно дорогие. Широкие лестницы с низкими и очень вытертыми по центру ступенями, огромные окна на лестничных пролетах, квадратные площадки. Ленка поднялась на третий этаж и позвонила в нужную дверь, удивляясь при этом собственному спокойствию. Внутренний голос молчал, Ленка предчувствовала интересный вечер.

Дверь открыл Павел, улыбчивый и какой-то совсем другой, помолодевший. Сразу было видно, что здесь он в своей тарелке. Ленка ступила в прихожую, отметив высоченный потолок, свежий ремонт, зеркало во всю стену и мозаику на полу.

– Добрый вечер! – сказал Павел и потянулся, чтобы помочь ей снять пальто.

Пока Ленка снимала сапоги, стараясь не пялиться по сторонам по своей журналистской привычке, в прихожую вошла женщина, на которую Павел был очень похож.

Ничего не было в маме Павлика от созданного в Ленкиной голове образа престарелой еврейской мамочки. Перед ней стояла, конечно, немолодая, но удивительно красивая, миниатюрная, с ясными и живыми глазами, с короткой стрижкой и в стильном шерстяном брючном костюме, женщина.

«Размер 44—46», – помимо своей воли прикинула гостья еще до того, как успела поздороваться с хозяйкой дома.

– Добрый вечер! – сказала та с той же интонацией, что и сын, и улыбнулась открытой и простой улыбкой.

«Помада дорогая», – снова сама собой написалась заметка в Ленкиной голове.

– Елена, я очень рада с Вами познакомиться, – спокойно и совершенно искренне сказала мама Павлика, протянула Ленке руку, пожала ее, протянутую в ответ, – Меня зовут Елизавета Романовна. Проходите, пожалуйста.

«Имперские какие-то имя и отчество. Надо узнать у Павлика их фамилию», – продолжало отбивать телеграммы Ленкино подсознание.

Впрочем, что-то царское было не только в имени этой женщине, но и в ее прямой спине, повороте ее головы, ее мягких жестах и удивительной речи: говорила она, будто читала какой-то текст – грамотно, складно и как-то очаровывающе.

В большой гостиной с высокими окнами и тяжелыми, но не старомодными портьерами был накрыт ужин. Тарелки были фарфоровые, бокалы хрустальные, салфетки – большие вышитые, накрахмаленные до хруста. Ленка, давно привыкшая есть и пить из небьющейся и потому какой-то ненастоящей стеклянной посуды, ощутила редкое для себя чувство – благоговейного восторга. Она даже погладила прохладный край тарелки просто так, от избытка чувств. Ужинали втроем. На столе было два салата, сырная тарелка с оливками по центру и утка с яблоками на роскошном подносе.

– Фирменное Пашино блюдо, – сказала об утке мама с едва заметной гордостью, и сын весело подмигнул гостье, мол, я не то еще могу.

Ели спокойно, размеренно. Ленка старалась не стучать ножом и вилкой по белоснежному фарфору, зато не могла не смеяться каждый раз от звона хрустальных бокалов после каждого тоста. Такой звон она слышала только в детстве в гостях у теток. Мамин хрусталь стоял в серванте, и трогать его было запрещено даже в большие праздники.

Павел представил Ленку как журналистку, которая пишет юбилейную книгу к 10-летию их адвокатской коллегии (Ленка сама придумала для Паши эту легенду, понимая, что разница в специальностях и возрасте дает мало возможностей для правдоподобных объяснений). Ленка призналась, что мало что понимает в юриспруденции, чтобы избежать «специальных» вопросов со стороны мамы-юриста, и что закончила филологический факультет. И речь пошла, вернее, плавно потекла, о литературе. Причем, что поразило Ленку, о литературе современной.

– Все мои подруги без конца читают Дарью Донцову, – сказала Елизавета Романовна, – И тут недавно нечего было читать, и я решилась на Донцову. Купила книжку в мягкой обложке в киоске около дома. Прочитала часа за три. Читать невыносимо, а оторваться невозможно, – и засмеялась.

Ленка иронических детективов не читала, поэтому, следуя журналистским рефлексам и не имея возможности поддержать диалог, перешла в наступление. Для начала задала самый что ни на есть шаблонный вопрос, который всегда, на любом интервью, выручал:

– А сейчас что читаете?

Ответ ее поразил. Елизавета Романовна как раз читала номинантов на премию «Большая книга» и была покорена «Обителью» Захара Прилепина. Поговорили о Прилепине, о его «Пацанских рассказах» и о публицистике, тональность которой Елизавета Романовна не всегда разделяла.

– «Обитель», я думаю, займет свое место в русской литературе, – рассуждала хозяйка дома, пригубив из красивого бокала красное вино. – Прилепин вообще мне близок, хотя совсем другое поколение, другие люди. Матерятся у него все, правда. Вот это мне не нравится. Нельзя в хорошей литературе матом писать. Этим она должна от жизни отличаться, даже если она про жизнь.

Ленка успевала только поддакивать, судорожно вспоминая недочитанную «Черную обезьяну» Прилепина, сквозь лексику и стилистику которой она, филолог и журналист, не смогла продраться. Мама же Павлика орудовала филологическими терминами свободно и легко. Потом как-то незаметно перешли к Акунину, тут Ленке стало полегче, про Эраста Фандорина она могла говорить часами.

Павел слушал мать, улыбаясь. Было видно, что ему просто нравится ее слушать, что ему интересны ее рассуждения. Время от времени он вставлял какие-то замечания, из которых Ленка понимала, что он тоже читал все, о чем они говорили, но развернуто говорить о каких-то произведениях ему, видимо, не хотелось.

Ей тоже нравилось слушать хозяйку и говорить с ней. На немолодом, но вовсе не старом, лице глаза выделялись какой-то энергетикой и светом. Елизавета Романовна была красива в свои… «Сколько ей? – пыталась прикинуть Ленка, – Семьдесят или около того? Максимум 50 дала бы ей. Максимум».

Она была красива и, что еще более важно, обаятельна. Страшно было даже представить, как сражала своей внешностью эта женщина мужчин во времена своей молодости. Ленка вдруг подумала про исчезнувшего отца Павла. И поняла, что рядом с такой женщиной трудно представить себе мужчину, если этот мужчина не супергерой. Еще она поняла, что это действительно мог быть хоть летчик-испытатель, хоть полярник, который пленил сердце этой красавицы, а сам погиб во время исполнения своего героического долга – разбился или там замерз во льдах. Но еще более вероятно, что это был какой-то обычный, вполне рядовой советский мужчина, который влюбился в эту женщину и понял, что рядом с ней жить невозможно. «Не потянул», – подумала Ленка про этого неизвестного ей мужичка, наверное, неплохого, просто понявшего, что соответствовать ТАКОЙ женщине практически нереально. В ней действительно было что-то неуловимо царственное, необыкновенное, приятное и притягательное, даже сейчас, в старости. Какая она была в молодости? – Ух, увидеть бы!

И при такой красоте в ней было то, что Ленка так редко встречала в людях, – настоящая интеллигентность. По крайней мере, именно таким было первое и самое серьезное впечатление. Спокойствие. Уважение не только к собеседнику, а к миру вообще – к другим людям, к другим мнениям. Ленка видела, что Елизавета Романовна не только любит сына, но еще и очень уважает его. А он – уважает мать. Ленка уже была готова писать об Елизавете Романовне портретный очерк в лучших традициях советской журналистики, но все время одергивала себя, что она здесь не за этим. Что у нее сегодня другая задача.

Иногда в речи хозяйки дома проскакивали старомодные, как показалось Ленке, отдающие советским прошлым, фразы, но в целом в ней не было ничего от обычной российской пенсионерки, обиженной на жизнь, на детей, на власть – на всех на свете. Все-таки она была очень непохожа на Ленкину маму. Будто всю жизнь прожила в другой стране.

Речь уже шла о культуре.

– Елизавета Романовна, сейчас принято считать, что культура умирает. Что ее убил Интернет. Вы разделяете это мнение? – все-таки журналист в Ленке временами брал верх.

– Культура не может умереть, Леночка, – улыбнулась своей светлой улыбкой пожилая женщина. – Просто, как мне кажется, раньше громко и во всеуслышание говорить могли только либо люди от власти, либо от культуры. В газетах или по телевидению. А в интернете теперь говорить и писать могут все. Поэтому культурные люди и события теряются.

«Господи, – подумала Ленка, жуя вкуснейшую утку, – когда я в своей „Красивой жизни“ в последний раз разговаривала с кем-то о культуре?!» Становилось как-то грустно за себя и за издание в целом. Но больше все-таки за себя, потому что в редакции так поговорить было не с кем, а от таких разговоров Ленка кайфовала.

Потом Елизавета Романовна рассказала, что на днях была на концерте Константина Райкина, который так редко приезжает в их город, и хоть в программе был заявлен моноспектакль, а актер полтора часа читал произведение русских и советских поэтов, и мужчина рядом с ней в кресле задремал и даже захрапел, – ей все равно безумно понравился и подбор стихов, и то, как тонко это было прочитано… Тут уж Ленке было что сказать: несколько лет назад она брала интервью для своего глянца у заезжей звезды – Константина Райкина. И она в лицах рассказала, какой он вблизи, каким оказался серьезным и завораживающим человеком. Эта информация вызвала у хозяйки дома искренний восторг, она так заинтересованно расспрашивала, что Ленка была польщена. Павел молчал, улыбался, неспешно жевал салаты и подливал дамам вино.

Вечер проходил чудесно, и от внезапного звонка мобильника Ленка даже вздрогнула. Взяла трубку, вышла в прихожую. Мила на всякий случай громко и почти истерично рассказывала о том, что у нее прозвонила напоминалка, чтобы она позвонила Ленке и вызволила ее из объятий очень приличной семьи.

– Мила, у меня всё хорошо, спасибо, – прошептала та в телефон. – Я тебе потом расскажу, в каком я волшебном месте.

– Замуж выходишь?

– Нет.

– Ну ладно, в таком случае я спокойно ложусь спать. Позвони мне завтра.

Когда Ленка вернулась, на лице хозяев была озабоченность, они вполне искренне обеспокоились, не случилось ли у нее чего-то неприятного и не надо ли ей бежать. Ей была настолько приятна эта забота, что она честно сказала, что звонила подруга поболтать и вкратце рассказала историю Милкиной любви и замужества. И речь за столом пошла о любви. Тут Ленка поняла, что красное вино незаметно, но качественно ударило в голову. Хотелось говорить про любовь и слушать. Хотелось даже посплетничать о чем-нибудь или о ком-нибудь, но как это сделать в окружении такой приличной семьи, Ленка не знала.

– А Вы верите в одну-единственную любовь на всю жизнь? – спросила она у Елизаветы Романовны просто так, потому что ей стало действительно это интересно. И тут же заметила, как поменялся в лице Павел, решив, видимо, что наконец-то Ленка приступила к своим психологически-расследовательским задачам. Благодушие его исчезло, он весь как-то собрался и начал теребить белоснежную салфетку на столе.

– Только в такую и верю, Леночка. Все остальное не любовь, – так серьезно и твердо ответила хозяйка дома, что Ленке стало не по себе. А еще как-то обидно за свою жизнь, в которой как минимум дважды была настоящая большая любовь, которая навсегда.

– Разве нельзя любить несколько раз в жизни? Или бывает так: полюбишь человека, а потом оказывается, что ты его плохо знала и он совсем не то, что ты себе о нем представляла? Или окажется, что он подлец?

Пожилая женщина внимательно и без улыбки посмотрела на Ленку долгим взглядом. Потом рассмеялась:

– А вот про любовь и подлецов у меня есть история, Леночка. Послушаете?

– Люблю истории.

– У меня их много. Я же всю жизнь проработала адвокатом. В том числе и по уголовным делам. Моталась по тюрьмам и колониям. И вот одно из самых трудных дел у меня было: рецидивист. Отсидел за кражу, вышел и буквально тут же ограбил магазин, в процессе убил одного продавца и сделал инвалидом другого. Две женщины были. И вот я была его адвокатом.

Ленка с интересом, который невозможно было скрыть, смотрела на Елизавету Романовну, она на глазах из царственной особы превратилась в юриста, начала говорить как-то чеканно. В ее устах слова «рецидивист» и «отсидел», казалось, должны были резать слух, звучать чужеродными и ужасными. Но нет, это был уже другой человек – маленькая женщина с железным характером. «Железная кнопка», – пронеслось в Ленкином нетрезвом мозгу.

– Так вот. Я езжу к нему в СИЗО, встречаюсь с ним. А он отвратительный. Худой, лысеющий, передних зубов нет. Ну, и вел себя соответственно. Бандит и убийца, одним словом. И ко мне ходила его жена. Красивая статная женщина. Умная, учительницей, кажется, работала. Ходила, плакала, страдала. Разводиться не собиралась, хотя понятно было, что срок ему светит большой, если не «вышка». И я, признаться, недоумевала: что связывает такого типа, как мой подзащитный, с такой симпатичной молодой женщиной? И в одну из встреч я решилась и спросила у неё. Так и спросила: зачем он тебе нужен-то?

– А она?

– А она говорит: люблю его с 1 класса. Это он сейчас, говорит, такой стал. А ведь был самый красивый и самый высокий мальчик в классе. И я таким его с 1 класса люблю до сих пор. И я подумала тогда, что любовь, конечно, слепа. Но это любовь. Возможно, истинная любовь должна быть слепой.

– А если она была слепой, а потом прозрела? – вдруг резко спросил Павел.

– Значит, это была влюбленность, страсть, дурь – называй как хочешь. Но не любовь, – отрезала Елизавета Романовна, и Ленка поняла, что присутствует при продолжении какого-то давнего диалога между этими двумя. И еще поняла, что в общении с сыном мать жестка и, возможно, безжалостна. Это окончательно рушило гипотезу о «маменькином сыночке».

Время пролетело молниеносно и незаметно. В начале одиннадцатого Ленка и Павел вышли из подъезда. Такси стояло уже несколько минут, и в провожании не было никакой необходимости, но мужчина пошел проводить женщину, после такого вечера это было так естественно. На улице было по-весеннему свежо и хорошо. Над подъездом теплым светом светил, чуть потрескивая, фонарь. Ленка поняла, что невыносимо хочется пройтись пешком по центру города, подышать, а ехать на чужой машине в свою пустую квартиру не хочется так же невыносимо.

– Павел, – сказала она провожающему, – я не хочу такси. Я хочу гулять.

– А давайте гулять! – радостно воскликнул Павел и в несколько мгновений отпустил машину, дав водителю какую-то купюру.

Они вышли из двора на зеленую, освещенную фонарями и огнями ресторанов и магазинов пешеходную улицу. Ленкины каблуки весело цокали по асфальту. Мимо шли такие же гуляющие, парочки молодых и пенсионеров, держащиеся за руки. В большие окна было видно, что в ресторанах сидят разные люди, едят, пьют и разговаривают. И в целом в мире царит весеннее настроение.

– Ну, что скажете, Лена? – спросил Павел. – Вы увидели, что хотели? Поняли?

Ленка помолчала. Мысли разбегались в разные стороны, как дети на игровой площадке, и собрать их в кучу было сложно. Красное вино начало выветриваться из головы, виски стали ныть, что мешало сосредоточиться еще больше. Но больше всего Ленке просто не хотелось сосредотачиваться и раскладывать на составляющие жизнь семьи, которая ей понравилась. Не хотелось говорить о причинно-следственных связях, потому что уже какое-то время назад ей стало понятно – успешному юристу Павлу она помочь не в силах, разве что утешить. Ему очень не повезло потому, что очень повезло. Потому что лучшее – враг хорошего.

– Да, Павел. Мне кажется, я увидела.

Они несколько минут шли молча. Ленка подбирала слова. Ее спутник ждал, причем – она посмотрела на него украдкой – ждал с какой-то обреченностью, без нетерпения.

– В общем, мне показалось, что любого психолога, который пытался анализировать вашу личную жизнь и диагностировать проблемы, надо было просто привести и познакомить с вашей мамой, Паша. Ваша мама – удивительная! Таких женщин единицы.

– Я знаю, – более грустно, чем гордо отозвался Павел.

– Выдержать сравнение с такой мало кто сможет. А ведь мужчина все равно сравнивает с мамой, не надо быть психологом, чтобы знать это. Ваша мама – разносторонняя, умная, красивая, обаятельная и интересная женщина. Практически идеал.

– Я смотрю, она произвела на вас впечатление, Лена, – рассмеялся сын практически идеальной женщины. – Но, поверьте мне, у мамы есть свои недостатки.

– Если бы у нее не было недостатков, Паша, это было бы совсем невыносимо.

Павел снова рассмеялся и согласно закивал.

– У Вас, Паша, почти идеальная мама и почти идеальные с ней отношения. Видно, что близкие, это ведь редкость в возрасте «после шестнадцати». Вам уютно и хорошо в ее доме, и было бы странно говорить вам: бросьте все это, бегите сломя голову ради чего-то другого.

Ленка говорила и думала о себе. Если бы у нее были такие отношения с мамой, она никогда-никогда не отказалась бы от них ради мужчины. Потому что мужчин может быть много, а мама – она одна. Особенно когда мама понимает, принимает и… любит безусловно. Наверное, размышляла она, и в этих отношениях между многоликой женщиной, в секунду превращающейся из интеллектуалки в Железную Кнопку, и ее успешным, но несчастным или думающим, что он несчастный, сыном есть много разного – накопившегося, недосказанного или, наоборот, высказанного в пылу ссоры. Но это лучше, чем глухая оборона с обеих сторон. Как у нее с мамой. Ленка поняла, что не вспомнит уже, когда они с мамой хотя бы обедали и просто болтали, обсуждали свои и чужие новости. Обычно они ссорились в первые 15 минут встречи, и потом Ленка убегала, а если и оставалась, то молча выслушивала родительские нотации, преподносимые под соусом: «Слушай меня, я знаю, что для тебя хорошо, лучше тебя самой»

Павел шел рядом, и Ленка не могла не чувствовать исходящего от него мужского интереса. Как дольше, чем нужно, смотрел в глаза и бессознательно ронял взгляд в декольте. Как пытался придерживать за локоть. Как при разговоре наклонял голову набок в знак особого интереса, и интереса абсолютно искреннего. Ленка не всегда понимала людей, но всегда хорошо чувствовала. Успешный юрист был не против пофлиртовать, и об этом она думала с какой-то скорбной печалью. Статный, дорого и со вкусом одетый, симпатичный и остроумный, он не мог состязаться с Романом в притягательности. Павла не хотелось обнять и погладить, потрогать его и попробовать на вкус. Для Ленки это был показатель, бессознательная лакмусовая бумажка, по которой она определяла «своих» мужчин в толпе. Если ей с первых минут общения не хотелось пощупать его и погладить по любой части тела, это был бесперспективняк. Паша был как раз таким бесперспективным ухажером. И от этого было грустно. Маме бы он понравился, он Ленке вроде как подходил. И две параллельные реки мыслей, текущие в Ленкиной голове – о маме и о Павле – незаметно и плавно слились в один поток, которой, подпитанный красным вином, уносил ее из реальности. Хотелось раскинуть руки и кружиться, кружиться. И представляя, как бы она кружилась посреди освещенной фонарями уютной улицы, она все шла и шла вперед.

– Лена, – вернул в теплый весенний вечер голос ее спутника, который, казалось, тоже о чем-то задумался, но вынырнул из своего потока раньше. – И что же вы посоветуете мне сделать теперь?

– С чем?

Ну, как же, – Павел замялся, – «изменю вашу жизнь, гарантии». Я позвонил по объявлению с надеждой на перемены к лучшему. Я устал от сомнений и одиночества. Вы сказали, что сможете изменить мою жизнь. Так измените!

Павел остановился и в упор посмотрел на Ленку. В этом «Измените» было многое, и Ленка все поняла сразу. Она стояла и смотрела в глубоко посаженные живые и умные, чуть лукавые, глаза мужчины, чуть затуманенные весенним ветром и хорошим вином. Смотрела спокойно, с какой-то тоской понимая, что романтического настроения в ней нет ни на грош. И вино с весной оказались бессильны. Она даже окинула мысленным взором свои эмоции, роящиеся где-то в области солнечного сплетения. Там были грусть, какое-то умиротворение и легкое смущение, что она никак не может помочь этому мужчине – ни ответить на исходящие от него флюиды, ни посоветовать чего-нибудь дельного по изменению жизни. Полное фиаско.

– Паша. Я не могу вам помочь. К сожалению.

Паша не уловил в голосе Ленки сожаления, поэтому недоверчиво прищурился:

– Почему же?

– Потому что Вам помочь может только женщина, которая будет достойна Вас и Вашей… семьи. Вам нужна королевна, Паша. Прекрасная, красивая, мудрая женщина.

– А ты? – спросил тот и придвинулся ближе. И это «ты» прозвучало так неожиданно и так интимно, что у Ленки сбился сердечный ритм, и в животе стало тепло.

– Что я?

– Ты не такая разве?

– Я не такая, – вздохнула Ленка, слыша свой голос как будто со стороны и понимая, что прозвучала крайне убедительно. Потому что это была правда.

Павел рассмеялся, и в смехе этом было смущение, как если бы он вслух назвал себя дураком. Он отодвинулся от Ленки и спросил уже как капризный клиент:

– Ну, а как же гарантии?

– О, тут все в силе! – театрально и весело воскликнула Ленка, как специалист, обвиненный в непрофессионализме, но великодушно простивший обидчика. – Я дам Вам, Павел, ценный совет. Забейте на психологов. Не думайте о них. Вообще никогда! Психологи – это люди, которые знают теорию, но в практике не всегда сильны. Ваша мама ни в чем не виновата. Просто Вы еще не встретили свою женщину, вот и все. Это очевидно.

– И что мне делать? – спросил одумавшийся клиент послушно, плечи его опустились.

– Ждать, Паша. Искать. Не сдаваться.

Паша молча смотрел на нее.

– Банальщина, я знаю, – вздохнула Ленка и выключила свой патетический тон. – Но это единственная причина всех неприятностей. Просто это были не те женщины. Вот и все. Но ты встретишь ее. Обязательно.

– А как я узнаю, что она – та самая?

– Сейчас скажу страшную вещь, – хихикнула Ленка, – но она будет похожа на маму. Не внешне, а чем-то… непонятно чем.

Павел улыбнулся то ли грустно, то ли разочарованно. Он попытался взять Ленку за руку, но она твердо высвободила свое запястье из его холодной, но мягкой руки.

– Лена, – сказал он, вздохнув и вернувшись к тому, почти деловому, тону, с которого начался их первый разговор в кафе. – Вы потратили на меня столько времени. Сколько я Вам должен?

– Пустяк, – сказала Ленка. – Одно такси.

Машину заказали к ресторану, у которого остановились. Ждали молча и глядя в разные стороны. Когда желтый автомобиль подъехал, Павел открыл перед Ленкой дверь, и она положила свою руку на его, посмотрела в глаза:

– У вас слишком высокая планка, Паша, понимаете? Но все равно. Не соглашайтесь на компромиссы. Я искренне надеюсь, что Вы будете счастливы.

Павел невесело усмехнулся и понимающе кивнул. Хлопнул дверцей. Машина тронулась.

Ленка ехала домой, на душе было хорошо и грустно одновременно. И еще явственно ощущалось, что тело хочет распрямиться, вытянуть шею и неспешно, царственно поворачивать голову. Хотелось быть лучше. Впервые за долгое время.

Клиент второй. Мария

1

Мария несчастна. Это видно с первого взгляда. Серая вязаная шапка почти налезла на брови, хотя на улице тепло, из-под шапки торчат нестройные кончики некрашеных волос. Светлые глаза и аккуратные тонковатые губы тоже не накрашены, маникюра на руке, нервно теребившей пуговицу на куртке, нет.

Мария казалась женщиной молодой, но какой-то потухшей изнутри. Приглядевшись, Ленка поняла, что Мария очень сутулилась, словно хотела казаться меньше, но казалась старше, этакой молодой старушкой.

– Что, прям сразу начинать рассказывать? – спросила она, не глядя на Ленку.

– Как Вам удобнее, – как можно дружелюбнее отозвалась та.

– Сначала я хочу узнать, сколько будут стоить Ваши услуги.

– Я же сказала по телефону, что оплата по факту… выполнения работ, – Ленка чуть замешкалась, не зная, как назвать то, что, наверное, должно было произойти.

– И все-таки. Примерно. У вас же есть опыт. Сколько стоит вернуть мужа?

Мария произносила слова по одному на каждом выдохе. Веско и четко.

– Недорого, – ответила ей Ленка.

– Почему? – та впервые подняла на собеседницу светлые, почти бесцветные, глаза.

– Ну потому что не я же буду Вам мужа возвращать, а Вы сами.

– Как это не Вы?!

Они встретились за столиком кафе большого торгового центра. Через минуту нахождения рядом с этой женщиной, Ленка поняла, что нервничает, но не потому, что не уверена в себе, а потому что ей передалось волнение ее собеседницы. Мария то и дело смотрела в сторону большой шумной детской комнаты с лабиринтом. Еще через пару минут до Ленки наконец дошло, что где-то в гуще бегающих и орущих детей в колготках находится ребенок этой женщины. И до момента, пока Ленка не сказала, что она сама будет возвращать своего мужа, Мария была даже как-то слегка безучастна к своей «спасительнице», хотя теребящая пуговицы рука ее выдавала. А тут она внезапно оживилась, подалась вперед, но оживление это было слегка агрессивным.

– Конечно, не я, – Ленка тоже подалась вперед, но понизила голос и прищурилась для убедительности. – Муж Ваш и вернуть его сможете только Вы. Я ему никто, как же я могу на него повлиять?

– Я Вам расскажу, что ему сказать, Вы ему скажете – и он все поймет. И вернется.

– А Вы сами?

– Он меня давно не слушает, – плечи женщины еще сильнее опустились.

– Маша, давайте по порядку, – предложила Ленка. – И не выпить ли нам по кофе?

– Я не пью кофе, мне нельзя, я кормлю грудью, – ответила Маша.

– У вас маленький ребенок! – Ленка обрадовалась такому поводу начать разговор с другой точки и, возможно, вывести его в нужное русло. – Мальчик или девочка?

– Мальчик. Почти два года.

Ленка поняла, что не может скрыть недоумения. Детей у нее не было, но даже она знала по многочисленным приятельницам, что те из них, которые не смогли или не захотели отлучить ребенка от груди к двум годам, уж по крайней мере ели все подряд.

– У сына аллергия на кофеин? – участливо спросила она.

– Нет. Не думаю. Я не проверяла. С тех пор, как он родился, я ни разу не пила кофе. Ни к чему это.

– Ладно, я поняла, а чай вы пьете?

– Пью зеленый без добавок, – на автомате ответила Мария.

– Отлично. Я пойду закажу.

Пока Ленка стояла в очереди у бара, она внимательно рассматривала свою новоиспеченную клиентку со стороны. И, говоря откровенно, каким-то краешком сознания уже понимала сбежавшего мужа. Лет этой Маше было около 27, может, ближе к 30. Но черная куртка, вроде, современного фасона, но при этом висящая на сутулых плечах, наводила тоску и прибавляла не меньше десятка лет своей хозяйке. Вязаная шапка, надвинутая на самые глаза и не снимаемая даже в кафе, явно скрывала отсутствие какой бы то ни было укладки, а то и вовсе волосы, которые не удалось вовремя помыть. Ленка со стыдом поняла, что когда она пользуется этим приемом, грязный замысел наверняка так же видно невооруженным взглядом.

«Клянусь, никогда больше!» – пообещала она себе.

То, что Маша то и дело присматривалась к происходящему в детском лабиринте хаосу и несколько раз порывалась метнуться к нему, говорило Ленке о том, что ребенок, находящийся в эпицентре событий, явно нечасто в него попадает, и мать явно боится, что ее чадо кто-то уронит, или поколотит, или обидит грубым словом. Получив чай, наблюдатель вернулся на исходную позицию – Ленка снова уперлась взглядом в колючие и неприветливые светлые глаза.

– Маша, у Вас в детской комнате еще один ребенок?

– Да. Дочь. Ей 8 лет.

– И давно ушел муж?

– Три недели назад.

– И почему он ушел? У него есть другая женщина?

От этих вопросов и так поникшая Маша сжалась и еще ниже опустилась над столиком.

– Я не знаю. Думаю, что нет. Я бы заметила. Он ушел и живет у своей мамы.

– Так почему он ушел?

– Мы поссорились. Он сказал, что я его достала, что у него больше нет сил. Взял зубную щетку и ушел.

– А почему у него нет сил? Он много работает?

– Обычно. Как все. Домой приходит… приходил в начале восьмого. Я не знаю, почему у него нет сил. Я думаю об этом три недели, и не могу понять. Ведь на самом деле, это у меня нет сил. Я круглые сутки с детьми. Все на мне – хозяйство, уборка, готовка, дети. Я три раза в день готовлю еду, чтобы сын ел свежее. Я встаю в пять утра, готовлю завтрак, отвожу дочь в школу, потом забираю ее, три раза в неделю вожу ее в музыкальную школу, вечером делаю с ней уроки. Я мою полы каждый день! И это у него нет сил, Вы представляете?!

Маша оживилась, из брошенной женщины на глазах превращаясь в женщину, которая во всем права. Она говорила и смотрела в упор на Ленку, и та понимала, что сейчас должна восхищенно ахнуть, но не ахалось. В Ленке нарастало легкое недоумение.

– Маша, простите, а зачем вы моете полы каждый день?

– Как зачем? – сейчас недоумение проявилось на лице ее собеседницы. – Ведь в доме маленький ребенок. В доме должна быть идеальная чистота.

Ленка смотрела на шапку, надвинутую на брови, на ногти, давно не знавшие маникюра, и начинала понимать кое-что.

– Хорошо, понятно. Вы, я вижу, идеальная хозяйка. Но из-за чего тогда вы поссорились с мужем?

– Он предложил поехать в санаторий на выходные. Вдвоем. Я отказалась – и он разозлился.

– А почему Вы отказались? – искренне не поняла Ленка. Представила, как Роман зовет ее на выходные в санаторий… Ну, хотя бы на турбазу. И представила, как она немножечко умирает от счастья от самой возможности такого предложения.

– Я не могу бросить детей на выходные. Я ведь прежде всего мать.

Ленка пристально посмотрела на эту «прежде всего мать». Да, немного не так она представляла себе тех женщин, из-за которых ей всегда невыносимо было читать форумы о материнстве.

– Но муж, наверное, тоже подумал о детях, прежде чем предложить поехать в санаторий? Куда он предлагал их деть?

– Он предложил оставить их у своей мамы. – в голосе Маши нарастало возмущение. – Но я не могу доверить детей, особенно младшего, свекрови. Я ни разу не оставляла его ни с кем с самого рождения.

– Почему?!

– У Вас есть дети? – собеседница прищурилась и перешла в наступление.

– Нет. У меня нет детей. – Ленка постаралась ответить невозмутимо, но ощутила, что шея и щеки начинают предательски покрываться красными горячими пятнами.

– Тогда Вы вряд ли сможете меня понять, – и хотя улыбка прежде всего матери была снисходительно-ироничной, Ленка с удовлетворением отметила, что она все-таки может улыбаться.

– А Вы постарайтесь мне объяснить, – в тон ответила Ленка.

– Просто я никому не доверяю. Мои дети привыкли есть свежее. Одеваться только в чистое. Они часто болеют, поэтому в доме не должно быть лишних микробов. Только я сама могу обеспечить для них нужный порядок. Больше никто. По этой же причине мы редко ходим по гостям, редко бываем у наших бабушек. И оставить детей с бабушкой на выходные я не могу. Я себе просто не могу этого представить!

– Ну, а мужу Вы доверяете?

– В каком смысле?

– С ним Вы можете оставить детей, чтобы пойти прогуляться или сходить к косметологу, например?

– Вы что, издеваетесь?

– Нет. Я спрашиваю.

– С мужем я не оставлю детей ни при каких обстоятельствах. Он их будет кормить пельменями и бутербродами. Он ничего не умеет по дому. Я даже не уверена, что он знает, где лежат тряпки для пыли.

– Чтобы выйти прогуляться, необязательно учить мужа готовить. Это же всего пара часов.

– Прогуляться я могу и с детьми, – отрезала Мария и обеспокоенно посмотрела в сторону детской комнаты.

– Но неужели Вам никогда не хотелось отдохнуть от детей, Маша? – Ленке стало по-настоящему интересно.

– Что значит – отдохнуть от детей?

Вопрос прозвучал как-то даже с угрозой.

– Ну Вы же живой человек, Маша, Вы же можете уставать. Маленькие дети – это тяжело.

– Я не имею права уставать, Елена. Я мать.

– Любой человек имеет право уставать, даже от очень любимых детей, – мягко возразила Ленка и поняла, что несвоевременно.

– Лена. У Вас просто нет детей, и Вы не сможете меня понять. Дети – это счастье любой женщины. И то, что я не высыпаюсь, например, – это мелочи. Все это забудется, когда они вырастут.

– Хорошо. – Ленка вздохнула. – Давайте вернемся к мужу. Как у вас было с интимной жизнью до того, как он ушел?

– Разве обязательно об этом говорить? Причем тут интимная жизнь? – спросила Маша быстро и нервно, и легкая агрессия снова выдала ее. Она точно понимала, что это здесь «причем».

– Обязательно, если мы хотим вернуть мужа. Мы хотим?

– Да, хотим. Но Вы поймите, мне не очень удобно разговаривать об этом с малознакомым человеком, – агрессии поубавилось, зато на щеках Ленкиной собеседницы появился легкий румянец.

– Я понимаю, но мы же как раз знакомимся. Итак, что там с интимной жизнью? Когда в последний раз?

Маша уставилась в пустую чашку из-под чая.

– Еще до рождения сына. Вернее, до беременности.

Ленка ожидала услышать что-то подобное, но все равно не смогла скрыть своего обалдения.

– То есть два с лишним года кто-то один из вас уклоняется от выполнения супружеского долга? Кто?

– Ну, почему уклоняюсь?! – вспыхнула молодая мать. – Беременность была проблемная, потом ребенок маленький, ночами не спал, ну какой уж тут супружеский долг! О чем вы вообще говорите?! Сын до сих пор спит с нами. Вернее, между нами. Я же не могу выгнать ребенка из кровати ради секса с мужем!

– Но это же ваша супружеская кровать! – воскликнула Ленка. Парочка за соседним столом – совсем молоденькие парень и девушка – нехорошо посмотрела в сторону подпрыгивающих на своих стульях женщин.

– Вы говорите, как мой муж! Но я же мать прежде всего! – еще громче воскликнула ее собеседница.

Они помолчали. Ленка подбирала слова. Потом спросила:

– Маша, ну а зачем вам муж? Зачем вам его возвращать?

Маша молча смотрела на нее, и Ленка поняла, что впервые у ее собеседницы нет заготовленного ответа.

– Вы с мужем не спите. Вы ему не доверяете. В хозяйстве он вам не помощник. Зачем? Он перестал вас содержать?

– Причем тут деньги?! – Маша слегка подскочила на стуле, и этот порыв наглядно показал Ленке, что деньги действительно не причем. – В нормальной семье должен быть муж! У детей должен быть отец!

– Он не общается с детьми?

– Общается, приходит почти каждый день.

– Значит, у них есть отец.

– Но это не то!!!

Они снова замолчали. Потом Маша, выдавливая из себя по слову, сказала:

– Вы меня совсем не понимаете. Я обрадовалась, когда позвонила и узнала, что Вы – женщина. Я думала, Вы меня как женщину поймете. Думала, что поможете. А Вы совсем, совсем меня не понимаете. Это же так просто. У детей должен быть дом, семья, мама и папа. Все остальные варианты – это не то, это не по-настоящему.

– Маша, ну, положа руку на сердце, вы же понимаете, почему он ушел? – Ленка наклонилась к собеседнице и с надеждой заглянула в ее светлые, как она сейчас заметила, серые глаза.

– Нет. Я не понимаю. У нас все было хорошо. Дома всегда чисто, наготовлено, рубашки все поглажены, полы помыты. Детьми я сама занималась, его не трогала. Мы почти не ругались. Все было хорошо.

– Видимо, это не главное?

– А что главное? Думаете, он из-за секса ушел?! – Ленку накрыло волной чужой ненависти. И еще она видела, что эта мысль все-таки уже приходила в голову ее собеседницы, но, видимо, изгонялась.

– Если честно, я не знаю, из-за чего он ушел, – вздохнув, ответила Ленка и выпрямилась. – Но я возьмусь Вам помогать только при одном условии.

– При каком?

– Только при условии, что Вы любите Вашего мужа, Маша.

Маша замолчала. Она смотрела в сторону детской комнаты и, нахмурившись, думала. Ленка смотрела на нее со стороны, снова и снова пыталась представить, какая эта Маша, когда она без шапки, дома, в халате или спортивном костюме. Какая она, когда смеется. Или играет с детьми. Какая она – настоящая?

– Елена, – Маша смотрела напряженно. – Я люблю своего мужа. Честно. Просто я так давно не думала об этом… Но я не уверена, что это главное.

– А я уверена! – Ленка рассмеялась с облегчением.

– Значит, Вы мне поможете?

– Я постараюсь. Но мне надо кое-что сначала обдумать.

И пока они договаривались, когда и как созвонятся, от лабиринта в детской комнате отделилась худенькая, какая-то полупрозрачная девочка, с огромными серыми глазами, двумя жиденькими косичками, растрепанная, но очень радостная. Она подбежала к столу, где сидели Маша и Ленка, и начала что-то восторженно шептать матери на ухо, обнимая ее за шею и стесняясь незнакомки. И вглядываясь в черты лица этой девочки, Ленка вдруг увидела перед собой маленькую Машу и то, как она, Маша взрослая, может смеяться. И на душе ее потеплело.

2

Ленка у мамы была одна. А у мамы было четыре родные сестры. У Ленки – десять двоюродных братьев и сестер, некоторые из которых заменили ей родных. Сестры Ольга и Лида и брат Пашка были Ленкиными ровесниками, их вместе отправляли летом к бабушке в деревню, после деревни – в пионерский лагерь, после лагеря – в школьный поход. И неважно, что учились они в разных школах, родители как-то устраивали так, что в походы они ходили вместе. Росли они рядом и были настолько близки, что Ленка только к третьему классу научилась видеть разницу между словами «родные» и «двоюродные». Мозгами-то она понимала, но внутри все равно чувствовала, что Ольга, Лида и Пашка – родные. Остальные семеро детей родных теток – старше или младше по возрасту – были именно двоюродные.

Когда закончили школу, Лида уехала учиться в Москву, а, выучившись, переехала в подмосковный Обнинск и работала там в каком-то НИИ. Замуж не вышла, писала, что не до того. Пашка ушел в армию, попал во флот, и после окончания службы остался жить во Владивостоке. Женился там, почти сразу обзавелся детьми. В родном городе осталась только Ольга, и дом ее был для Ленки местом силы.

На последнем курсе университета Олька вышла замуж за одногруппника Олега, а потом за шесть лет – как-то быстро, незаметно и без надрыва – они родили троих детей, любимых Ленкиных племянников. Двоих сыновей и девочку, которую Ольга назвала Леной «понятно, в честь кого». Также быстро и легко Ольга с Олегом выстроили большой дом в пригородном поселке, разбили перед домом огромный газон, поставили качели и завели большую лохматую собаку. И вот сейчас Ленка тряслась в пригородном автобусе – она ехала в гости.

Когда кто-то в редакции начинал рассуждать про какую-то мифическую идеальную женщину или идеальную мать, в Ленкиной голове тут же всплывало вполне конкретное лицо – лицо сестры Ольги. Когда принимались рассуждать о зыбкости понятия «идеальная семья», рядом с лицом Ольги появлялось широкое и спокойное лицо ее мужа, как шутили они сами, тёзки – Олега. Именно эта пара была для Ленки с самого дня свадьбы образцом и идеалом, и в минуты самого ужасного душевного раздрая она приезжала в этот дом, чтобы, как она сама это назвала, погреться душой о чужое счастье. Да и просто посмотреть, что так бывает. Бывает, черт возьми!

Ленка ни разу не видела, чтобы Олька жаловалась или хотя бы просто была не в духе. Она, мать троих детей, выглядела всегда лучше и моложе нее, свободной и ничем в общем-то, кроме раздумий о смысле жизни, не обремененной. В своем поселке Ольга ухитрялась заниматься восточными танцами, и как-то нашептала Ленке, что на это занятие ее подбил Олег, которому очень уж нравятся вот такие заигрывающие танцы с раскачиванием бедер. Восточного в худощавой, белокожей и рыжеволосой Ольге было мало, а точнее – ничего. Разве что бедра – они были на месте. Но тем не менее, муж от ее показательных домашних, чаще всего – уединенных, выступлений был в экстазе. Еще Ольга успевала работать в городе, раз в неделю ходить на маникюр, а раз в месяц – к косметологу. При этом дети ходили в школу и садик, росли без мамок и нянек, разве что пару раз в месяц из города приезжали повидаться бабушки.

Олег работал много, часто ездил в командировки, приходил поздно, но и его Ленка ни разу не видела мрачным или раздраженным. Уставшим – да, бывало. В эти моменты он лежал на диване, а по нему ползали и прыгали, как мартышки, дети.

Но самое главное, от чего Ленка тихо млела, сидя за столом в большой, но уютной кухне Ольги и Олега, – от их взаимного притяжения. Со дня их свадьбы прошло почти десять лет, а она готова была поклясться, что они смотрят друг на друга так же, как и тогда за свадебным столом за секунду до того, как поцеловаться под неистовые крики «Горько!». И сидя рядом на диване, они непременно держались за руки. Если Ольга проходила мимо мужа, тот не мог удержаться, чтобы не шлепнуть ее легонько по мягкому месту или не ущипнуть за бок. Ольга смеялась шуткам мужа до слез и всегда – искренне. Никогда не перебивала его и не давала перебивать детям. И все в этих отношениях было настолько естественно и легко, что, казалось, будто нет у этих людей никаких детей, никаких проблем и трудностей, будто они недавно встретились, они влюблены, и остальное неважно.

Иногда Ленка думала: ну а вдруг это такой продуманный до мелочей спектакль для гостей? Вдруг, когда никого не остается из чужих, все расходятся по своим комнатам и живут жизнью нормальной среднестатистической семьи – он на диване, она на кухне, разговоры о детях за ужином и легкий поцелуй на ночь. И, видя, как разваливается очередной брак очередных знакомых, Ленка снова и снова думала про большую семью своей сестры, и спрашивала себя – неужели и в этих отношениях есть трещины? И больно было ей от этих мыслей, но они лезли и лезли в голову время от времени. И лезли бы еще долго, если бы однажды маленькая племянница Ленка за игрой в куклы не рассказала своей тетке-тёзке, что мама с папой часто целуются и что иногда никаких сил нет уже на это смотреть, особенно когда что-то срочно от них надо. И тогда Ленка усилием воли прекратила думать свои дурацкие мысли-сомнения, и они больше не приходили.

…На этот раз Ленка ехала к Ольге за консультацией. Трясясь в автобусе, она и так, и сяк складывала слова первого вопроса, который ей надо было задать. Вопрос был про то, как родить троих детей и, став матерью, не перестать быть женщиной. Она сравнивала свою сестру и свою новую клиентку, пытаясь найти в них общее, но оно, кроме наличия детей, никак не находилось. А Ленке надо было найти и, так сказать, подтянуть одну до другой.

Сестра готовила обед на своей большой светлой кухне, негромко играла нежная инструментальная музыка, Ольга пританцовывала и раскачивала бёдрами. Ленка поняла, что она повторяет движения своих восточных танцев. В очередной раз полюбовалась женственной фигурой сестры с тонкой талией и широкими бедрами, даже домашний трикотажный костюм сидел на этой фигуре, как парадная одежда.

Ленка коротенько наврала, что пишет материал про многодетных женщин, включила для виду диктофон, но с чего начать – так и не придумала. Выдохнула и начала с того, что на самом деле ее интересовало:

– Оль, скажи, ты устаешь от своих детей?

– Конечно! – ни на секунду не задумываясь и не вкладывая в свои слова и доли трагичности, ответила та и полезла в шкаф за солью.

– Ты так легко об этом говоришь… – Ленка удивилась и даже как-то немного обиделась за племянников.

– А что в этом такого? Мне кажется, это очень нормально – уставать от суеты и постоянных забот, заботы о собственных детях – это все равно заботы.

В Ольге действительно не было и тени раскаяния. На долю секунды Ленке вспомнилась Маша, подпрыгнувшая от возмущения от такого вопроса.

– Знаешь, – Ольга повернулась к сестре и хохотнула. – Больше всего я уставала, когда у нас был еще один Мишка. Временами мне казалось, что я вот прямо сейчас лягу и умру от недосыпа и усталости. Мне сейчас вспоминается, что я все время ныла. В зеркало не смотрелась, потому что за собой не следила, помыть голову было за счастье. С Олегом ругались, наверное, каждый день…

– Вы ругались с Олегом?! – поразилась Ленка.

– Конечно. Мы и сейчас ругаемся, мне кажется, ругаются в любой нормальной семье.

Ольга была спокойна и весела. А Ленка – в недоуменном удивлении, но записала в блокнот: «Ругаются!!!! Не забыть спросить!!!» – и на время забыла об этом.

– Продолжай!

– Ну и вот. О чем я? Ах, да! Ругались с Олегом. Я ныла. Мне было тяжело. Я видела, что он старается терпеть, как-то оправдывает меня в своих глазах, но мне этого было мало… А чего мне надо было – я не понимала. Да и сейчас не понимаю. Наверное, чтобы он меня жалел постоянно. Не знаю. Пеленать и кормить ребенка я бы ему все равно не доверила. Гулять он и так с ним гулял, когда мог… Ну и вот. И однажды – так хорошо помню этот день – у меня с утра было хорошее настроение, весна была, солнышко в окно светило. И я подошла к зеркалу, посмотрела на свое серо-зеленое лицо и знаешь, что поняла? Что меня вот это нытье затягивает. Что я становлюсь не я какая-то. Что я – другая, жизнерадостная, веселая, мужа люблю безумно. И так четко увидела, что со стороны я выгляжу совершенно потерянной, неухоженной, мрачной тёткой. И вот это оправдание: у меня же маленький ребенок – оно такое… условное что ли. Лень это всё. И я, Лен, так явно это поняла, как озарение. И сразу все в голове у меня сложилось: как постричься, какую зарядку дома делать и когда, в какие дни маму вызывать, чтоб с Мишкой посидела, а мы в кино сходили… И недосып, ну а что недосып, он проходит, да и спать надо раньше ложиться, а не в телевизор смотреть. И такой подъем был внутри! Надо же, так хорошо помню…

Ольга засмеялась, потом отвлеклась, чтобы перемешать в сковородке что-то скворчащее.

– И что? И вот прям сразу взяла и изменилась?

– Конечно, не сразу. – отозвалась Ольга буднично, не поворачивая головы. – Но я в себе это состояние душевного подъема пыталась сохранить, как барон Мюнхгаузен, ежедневно вытягивала себя за волосы из болота. Которое сама и создала, если разобраться. Постриглась тогда коротко, помнишь? Впервые в жизни, помнишь?

Ленка помнила, как ахнула, когда увидела сестру впервые без длинных волос, а с коротким стильным и так идущим ей каре.

– У подружки, кажется, взяла видеокассету с упражнениями Синди Кроуфорд. Мишка сидит в кроватке, а я на коврике перед кроваткой пыхчу, потом обливаюсь, ногами машу. Опять же, ребенка развлекаю. Мишке нравилось наблюдать.

Ольга снова засмеялась. А Ленка вспомнила, что Синди Кроуфорд сестра взяла именно у нее, потому что видеокассета полтора года пролежала на полке, Ленка так и не смогла себя приучить к регулярному самоистязанию.

– Самое главное, Лен, было упорядочить свою жизнь и усилием воли прекратить ныть, даже когда сильно хотелось. Зато. Знаешь, как Олег оценил? Он даже как-то вдохновился что ли, мне показалось, что и меня как-то немного заново полюбил. Многие женщины думают, что мужики ничего не понимают и не замечают. Но на самом деле, я давно это поняла, они гораздо тоньше все чувствуют и видят, ну, может, не все, но многие. И можно ему сто раз сказать, что я тебя люблю, но при этом выносить мозг. А можно про любовь не говорить, а просто беречь его и не ныть без повода.

– А по поводу? – поинтересовалась Ленка.

– По поводу можно, но один раз. Один раз – один повод.

– Это как?

– Ну, предположим, ребенок всю ночь не спал, ты не выспалась, и у тебя плохое настроение. И вот ты мрачная по дому ходишь и нудишь. Муж все понимает, тебя жалеет. Потом ребенок засыпает, и муж говорит тебе: ложись тоже, поспи. Но тебе же надо тут постирать, тут приготовить, тут еще что-то. И ты спать не ложишься, а устаешь еще больше и ходишь мрачная до вечера. И, думаешь, муж будет тебя жалеть в этом случае? Нет, он уже злится.

Для Ленкиной жизни пример был далек и непонятен, и Ольга увидела это на ее лице. Захихикала.

– Ладно, придет время – поймешь!

– Когда оно придет, это время, – вздохнула Ленка и подумала про Романа.

Ольга на долю секунды отвлеклась от плиты, пристально взглянула на сестру и, казалось, явно увидела на ее лице портрет того, о ком та подумала.

– Ну, а этот, твой… как его? Что там у тебя с ним?

– У меня с ним черт знает что, если честно. Он говорит, что любит. Но я не чувствую. Когда вижу его, то вижу – любит. Когда не вижу и не слышу – не ощущаю никак.

– Знаешь, Лен, я все больше убеждаюсь, что когда возникает в жизни ТОТ САМЫЙ МУЖЧИНА, – Ольга выразительно подняла вверх руку с ложкой, – то сомнений уже нет. Все складывается быстро и просто, как бы само собой. Встретились, полюбили, поженились. Вот как-то так, ну, с вариациями, конечно. А когда ромашка вот эта: любит – не любит, к сердцу прижмет – к черту пошлет… Это не то. Ну, то есть это отношения, но не для жизни.

– Легко тебе говорить! У тебя все – раз! – и сложилось. А если не складывается никак? Не жить теперь? – Ленка хотела возмутиться, но внутри ничего не возмутилось, потому что понимала, что Ольга права.

– Жить, конечно! Но получать удовольствие надо от того, что есть. А если даже удовольствия нет – то ну его! Гони!

– Да он и не навязывается особо, – засмеялась Ленка и тут же глазами наткнулась на запись про то, что надо спросить сестру о ссорах с мужем. – А вы с Олегом из-за чего ругаетесь?

– Да хоть из-за чего. – Ольга помолчала, и даже спина ее выглядела сосредоточенно. – Но повод всегда один, называется: «слово за слово». Мне не понравилась его интонация или его невнимание, ему не понравилась моя претензия или мои расспросы – и все, понеслось. До скандалов мы давно не ругались, так – цапаемся время от времени, в основном, когда очень устаем. А раньше-то так орали друг на друга – стены тряслись. Но никогда при детях, при детях – табу!

– А как вы миритесь? – этот вопрос был для Ленки важным. Она не умела мириться, не умела делать первый шаг навстречу.

– Ты знаешь… раньше могли и день не разговаривать, и два. А сейчас не могу так долго молчать. Так глупо это, кажется. Ну, как миримся: подойду, носом в него уткнусь, скажу – дурак ты, а я все равно тебя люблю. Ну, вот примерно так.

– Всегда ты первая подходишь?

– Нет, бывает, что и он злой выскочит из дома, а потом придет с пирожными или виноградом, ты же знаешь, я обожаю виноград. И говорит: вот, все для тебя, не хочу с тобой ругаться. Или говорит: прости, я был неправ. Как-то так миримся. За виноград я ему все прощу!

Ольга говорила о примирениях просто и как бы между делом, похихикивая, помешивая варево и распихивая по шкафам посуду. И это поразило Ленку, для которой разговор после ссоры хоть с мужем, хоть с немногочисленными бойфрендами после него, был чем-то вроде победой над собой, наступанием на собственное горло – настолько она не умела эти разговоры разговаривать. И через пару секунд она поняла, что просто в ее жизни не было никого, в кого просто можно было бы уткнуться носом и сказать: «Люблю тебя, дурак, прости меня». Ленка шмыгнула носом, шмыгнула еще раз, реветь не хотела, но предательская слеза – еще более трагичная, казалось ей, чем бурные рыдания – все-таки скатилась по щеке.

Ольга села рядом, обняла, уткнулась подбородком в плечо и зафырчала на ухо, как это делают ёжики – главный знак поддержки с самого детства. Ленка смахнула слезу, рассмеялась и пофыркала сестре в ответ. Потом они пили чай, и Ленка рассказывала про свой изматывающий своей неопределенностью роман с Романом. Диктофон послушно все писал. Потом Ленка вдруг вспомнила, зачем пришла и, не закончив про себя, снова спросила про Ольгу.

– У меня некоторые знакомые спят с детьми после их рождения, а муж на диване. У вас так было?

– Я знаю, что сейчас это модно, но я вообще этого не понимаю. Дети спали с нами в одной комнате до 2 лет, но в своих кроватях. Конечно, я брала их ночью, если плакали, но никогда не давала им понять, что наша кровать – это их кровать. Я просто очень плохо сплю, когда Олега нет рядом. А рядом с ним мне хорошо и уютно. У детей есть свои кровати, и в них им тоже хорошо и уютно. – потом помолчала и добавила. – У меня тоже есть такие подруги. У некоторых муж переместился с дивана в дом к другой женщине. И я ставлю иногда себя на место такого мужчины: вот мой бы муж в моей кровати спал с ребенком, а я бы – на диван. Я бы сильно психовала и расстраивалась. Я бы все понимала, наверное, но все-таки психовала. Мужики – они ведь тоже психуют, почему-то женщины считают, что это неважно, что пройдет, что поймет. А это важно, Лен. Мужика своего надо беречь. Мужики слабее женщин. Трогательнее. Их нельзя на диван, их под бок надо.

Ольга наклонилась к мигающему красной лампочкой диктофону и громко повторила:

– Под бок! Так и запиши! – и захохотала, запрокинув назад рыжие волосы.

3

После долгого разговора с сестрой и ужина в теплом кругу ее семьи, Ленке стало и хорошо, и смертельно тоскливо одновременно. В голове роились мысли, и она выдергивала их по одной, но не успевала обдумать.

Сначала она думала о том, что надо позвонить Маше и сказать что-то вроде: «Маша, тебе надо найти себя. Тебе надо стать интересной самой себе». Или: «Маша, займись танцами или фитнесом». Или чем там Маша увлекалась в детстве, не могла же она ничем не увлекаться? Или есть девочки, которые с рождения хотят быть матерями и готовят себя к этому? Потом эта мысль улетела, и ей на смену пришла мысль о собственной маме. Увлекалась ли она чем-то в своей жизни? Ленка не помнила ничего такого. Только вязание, это вечные разноцветные клубки в корзине у дивана. Свитеры, шарфы и носки всем многочисленным племянникам, сестрам, и, конечно, ей, единственной дочери. Было ли в этом мамино самовыражение? Или все-таки в материнстве?

И тут из сонма мыслей вылетела еще одна – жестокая и надоедливая: а в чем твое, Ленка, призвание? Что тебе нравится-то вообще? Можешь ли ты быть интересна мужчинам, если ты неинтересна сама себе? В чем ты самовыражаешься? В своих статьях ни о чем в журнале «Красивая жизнь»? В зарисовках, записках и записочках в своих бесчисленных блокнотах и блокнотиках? Хотелось пореветь, но мысли одолели Ленку в пригородном автобусе, а реветь в нем она не отважилась бы. Несколько минут она посмотрела в окно, а потом вытащила из кармана телефон и написала смс Роману: «Я соскучилась. Хочу увидеться», – и поймала себя в очередной раз на едком и противном чувстве раскаяния в содеянном. Снова она первая пишет ему и просит о встрече. Снова навязывает свое общество. Ленка была бы счастлива получить от него такое сообщение, но он их уже полгода как не писал. Впрочем, горечь и отвращение к собственному поступку не успели полностью ею завладеть, потому что почти сразу телефон брякнул ответом: «Почему бы и нет. Приезжай к 8-ми». И сразу радость и предвкушение сладкого вечера разлились в грудной клетке, и мысли о призвании и ушедшем муже девочки Маши исчезли, сменившись одной-единственной: «Что надеть?»

4

Роман не был красивым мужчиной. Смуглый брюнет невысокого роста, коренастый, и в свои «под 40» уже начинающий лысеть. Ленка полюбила его за взгляд. Пристальный взгляд в упор, который проникал внутрь головы и сразу цеплял, как на крючок. И моментально казалось, что человек – как на ладони, открыт тебе и совершенно искренен. Невозможно было разговаривать с ним и не дрожать от прямого и какого-то горячего взгляда его красивых зелено-карих глаз. Они познакомились у кофе-машины в холле их офисного здания, и Роман о чем-то спросил Ленку, она не помнила, о чем, потому что его неприкрыто глядящие прямо в душу глаза просто парализовали ее. Она ни разу не видела, чтобы едва знакомый мужчина ТАК смотрел. И даже когда он улыбался, взгляд его оставался прямым и пронизывающим.

Поначалу Ленка считала его просто симпатичным, но несколько недель бегала за кофе в три раза чаще, чем обычно, чтобы снова обжечься о его удивительные глаза. Потом он попросил ее телефон якобы для коллеги, которому понадобились контакты в редакции, но через пару дней позвонил сам.

– Елена, – начал он тихо, – не хотите провести сегодняшний вечер в очень уютном месте?

– С Вами?

– Со мной.

– Очень хочу, – выдохнула Ленка в трубку, потому что и тон, и само предложение показались недвусмысленными.

Уютное место оказалось загородным кафе над рекой. Роман ждал ее на парковке, стоял и смотрел, как она выходит из такси. Ленка, как могла элегантно, выползла из низкой машины, и пошла ему навстречу. Начало лета, предзакатное розовое небо, свежий ветер от реки, запах новенькой зелени и вид этого мужчины на краю асфальтового прямоугольника моментально опьянили ее. Он стоял, широко расставив ноги, спрятав руки в карманы дорогих офисных брюк, привычного галстука на нем не было, верхняя пуговица белой рубашки была расстегнута. Чуть наклонив голову, Роман в упор смотрел на нее. Взгляд его был красноречив как никогда раньше. У Ленки горячей волной от затылка к пояснице пробежали мурашки.

– Привет, – сказала она, подойдя к нему вплотную и неожиданно для себя перейдя на «ты».

– Здравствуй. Я. Ждал. Тебя.

От того, как были сказаны эти слова, волна мурашек кубарем скатилась по шее еще раз.

– Давно ждешь?

– Не знаю. – Роман помолчал и, по-прежнему неотрывно глядя в глаза, серьезно добавил. – Может быть, всю жизнь.

Несколько секунд они стояли и молча смотрели друг на друга. И тут Ленка, в висках которой давно невыносимо стучало и ноги подгибались от волнения, не выдержала и воскликнула:

– Господи, да поцелуй ты меня уже!!!

Роман молча шагнул к ней и, запустив одну руку в волосы на затылке, а другой притянув к себе Ленку за талию, поцеловал.

Потом ей понравилось в нем все. Широкие плечи, чуть кривые ноги, большие руки и хриплый голос. Его смех и манера начинать фразу с полушепота. Его парфюм. То, как он целует в шею. Как гладит волосы. Как делает все остальное – медленно и точно, спокойно и уверенно, словно читает Ленкины мысли или умеет угадывать ее желания. Именно с Романом она вспомнила, что такое страсть, настоящая, животная, когда трясущимися руками развязываешь его галстук в лифте, а, едва ступив за порог квартиры, лихорадочно расстегиваешь пуговицы на своей рубашке и одновременно отвечаешь на его жаркий, почти пожирающий, поцелуй.

Через неделю после первой совместной ночи Роман сказал ей за завтраком, глядя своим пригвождающим к месту взглядом: «Наверно, я люблю тебя, малыш». И от этой фразы внутри у Ленки все оборвалось и ухнуло куда-то вниз, и там, внизу запульсировало так, что отдавало в виски. В то утро она была абсолютно счастлива. И следующие два месяца тоже. Рома заговорил про свадьбу. Предлагал подумать о том, куда рвануть в свадебное путешествие. Спрашивал, как назвать будущих детей. И впервые в жизни Ленка начала мечтать вслух. Они лежали голыми на огромной кровати в его маленькой спальне и разговаривали о будущем, потом любили друг друга остервенело, потом спали и опять разговаривали.

Потом у Ленки был день рождения, и Роман сделал то, чего не делал ни один мужчина в ее жизни – он подарил ей путевку в Прагу. В город ее мечты. В город, о котором она знала очень много, почти все, но никогда в нем не была. Сам он поехать не мог – дела, работа, но это лишь на секунду огорчило Ленку. Это же Прага!!! И она поехала.

Был золотой, тихий и солнечный сентябрь, она бродила по старым улочкам древнего города и упивалась их запахами и звуками. И даже толпы туристов не мешали ей. Рома слал длинные и переполненные нежностью смс, писал, что не может работать без нее, дышать без нее, что ничего не хочет без нее. Эти 10 дней были днями абсолютного Ленкиного счастья. Такого счастья, что было страшно, что оно вообще такое бывает.

…В аэропорту Роман не встретил. На звонки не отвечал. Через два дня после Ленкиного возвращения и полного непонимания, что происходит, он подкараулил ее у все того же кофе-автомата в холле и без улыбки сказал:

– Здравствуй, Лена! Как долетела?

Ленка молча смотрела на него. Её затрясло мелкой дрожью и застучали зубы. Трудно было стоять от сотрясающих тело ударов сердца. Она соскучилась до безумия. Она представляла, как он встретит ее у трапа самолета, как они вцепятся друг в друга губами и просто станут одним, жарким и задыхающимся, целым. И вот это – «здравствуй, Лена» – ударило ей по лицу.

– Хорошо долетела, Рома, – ответила она, стараясь не лязгнуть зубами.

– Я рад.

И стал наливать себе кофе. Ленка тогда подумала, что вот прямо здесь она сойдет с ума. Или грохнется в обморок от того, что грудную клетку разорвет. Или голову. Но нет, мозг не смилостивился и не отключил хозяйку от реальности. Пришлось выкручиваться самой.

– А что происходит, Рома? – спросила она, пытаясь поймать его прямой взгляд, но он смотрел в пластиковый стакан с кофе.

– Всё нормально.

– Я звонила тебе. Я думала, мы встретимся.

– Да, я увидел поздно, телефон был на беззвучном режиме.

«У него раздвоение личности! – мелькнула у Ленки спасительная мысль. – Он забыл, что любит меня».

– Ты не любишь меня больше? – спросила она, и сама неприятно поразилась, насколько жалостливо и жалко прозвучал этот вопрос.

– Давай не здесь и не сейчас, – ответил Рома, оглянувшись по сторонам, и впервые посмотрел на нее своим прямым взглядом. И тогда Ленка впервые с ужасом, от которого стало холодно затылку, поняла, что это не открытая книга, не душа, которая смотрит в душу, не искренность в своем безмолвном проявлении. Что его взгляд – это ПРОСТО ВЗГЛЯД. Что просто он так смотрит. И ничего больше.

Тут же, в долю секунды, она поняла, что почти ничего не знает об этом человеке. Что когда они «разговаривали», на самом деле – говорила она. Что он только задавал вектор ее монологу и слушал. Говорил редко и почти ничего – о себе.

Ленка осознала, что стоит со стаканчиком кофе в руках и с оцепенением смотрит на любимого и совершенно незнакомого мужчину. Ей показалось, что она даже моргать перестала, и глаза заболели от напряжения. Рома тоже стоял и смотрел на нее, как обычно, только без улыбки.

– Я просто не понимаю, что происходит, Рома. – наконец сказала Ленка. – Я даже не знаю, что у тебя спросить. Я просто не понимаю.

– Все нормально будет, Лен, – ответил Роман. – Просто у меня небольшие проблемы. И нет настроения. Но все будет нормально.

Будничный тон, которым он говорил это, причинил Ленке такую боль, что он заморгала часто-часто, как от удара по щеке. Никогда он не говорил с ней так. Как будто… как будто с коллегой по работе, которой не за чем знать лишнего. А ведь она готова кинуться на решение любых его проблем. Она готова для него на все. Но надо ли это ему?

– Рома, может, я могу тебе помочь? – снова будто проблеяла она и в миг стала сама себе противна.

– Нет. Не можешь. Не заморачивайся. Просто я сложный человек на самом деле, Лен, и проблем у меня много. Вряд ли тебе это нужно.

И пока Ленка соображала, что ответить, ее собеседник сказал: «Созвонимся», развернулся и зашел в открывшийся лифт. Лифт бесшумно закрылся, Роман уехал. Не думая о том, что это офис и что вокруг люди, Ленка заревела. Она вышла на улицу, села на лавку рядом с крыльцом, смотрела в кофе и плакала. Почему-то вспоминала про брошенного мужа Диму и спрашивала себя, не бумеранг ли это. Да и вообще задавала себе много вопросов, которые следовало задать Роману, но все они сводились к одному слову: почему??? Сентябрь перестал быть золотым, став просто осенью.

Через неделю Роман позвонил и пригласил поужинать. Голос его был ласков, а взгляд при встрече – так же обезоруживающе открыт. И все было почти, как раньше, но все-таки было не так. И расслабиться Ленка не могла, и такая перемена казалась ей подвохом и загадкой, разгадки которой она ждала со страхом. И первый ужин после недельного игнора она воспринимала как ребус, который надо разгадать.

Роман спрашивал про Прагу. Спрашивал очень заинтересовано и в подробностях. Слушал внимательно, уточнял и восторгался. Ленка изо всех сил старалась рассказывать так, как рассказывала бы ему, если бы этот ужин состоялся в день ее возвращения. И в итоге ее немного отпустило, она повеселела, но каждый раз, когда хотела пошутить – язвила. На каждую ее злую остроту Рома чуть с укоризной смотрел, но молчал.

Потом он отвез ее к себе, и снова любил, и всю ночь обнимал, укрывал и целовал в шею. И утром сказал, что любит. И слово «малыш» сказал. Но Ленка чувствовала, что это уже не то. Вроде бы все так же, но совсем не то. Она ему больше не доверяла – вот что она поняла. И говорить теперь вслух о свадьбе было странно и как-то противоестественно. Да Рома ни разу и не заикнулся про нее, про свадьбу эту. Дверь в светлое будущее закрылась. Ленка надеялась, что на время. Что какие-то тайные проблемы у Романа закончатся – и все вернется.

Но ничего не вернулось, хотя, казалось бы, ничего и не ушло. Просто встречи стали реже. Просто теперь почти всегда Ленка звала Рому куда-то сходить или хотя бы просто встретиться. Изредка он соглашался на «встретиться», от походов по кино и кафе отказывался под предлогом отсутствия настроения или времени.

Во время таких встреч они сначала напивались на его уютной кухне с видом на город, потом валялись на большой двуспальной кровати и смотрели какое-нибудь кино, потом занимались любовью, а потом засыпали. Бывало, что после окончания фильма Рома щелкал пультом, выключая огромный прямоугольник телевизора, целовал Ленку долгим поцелуем, который означал: «Секса не будет. Спокойной ночи» и, отвернувшись, засыпал. В такие ночи Ленка не спала совсем, горько и беззвучно плакала, стараясь не шмыгать носом, уходила на кухню смотреть в ночное окно, допивала недопитый мартини и отчаянно страдала, в очередной раз не понимая, что происходит.

Вечер, в который Ленка примчалась к нему после проведенного у сестры прекрасного дня, оказался таким же пустым и горьким. Роман заснул уже за просмотром фильма и не проснулся на финальных титрах. Ленка посмотрела на часы на прикроватном столике:

– Детское время! – не удержалась она от восклицания вслух. Бездушные зеленые цифры показывали 22.02.

Ленка вдруг почти физически захотела не растерять тепло и душевность прошедшего дня, пусть и закончившегося так по-дурацки. Захотелось поделиться им с той, которой, вероятно, это тепло очень нужно. В ответ на эту Ленину мысль мужчина ее смешно и громко всхрапнул.

Она вышла в прихожую, нарочно громко порылась в своей сумке и достала «конспиративный» телефон. Пошла на кухню и набрала номер Маши, раздумывая, рискует ли она разбудить ее детей или нет. Гудки шли долго, громко и неприветливо. Потом прекратились:

– Здравствуйте, Елена, – спокойно сказал в трубке голос женщины, оставшейся без мужа с детьми. И Ленке показалось это спокойствие зловещим.

– Здравствуйте, Маша, – как можно более радостно поздоровалась она. – Я не слишком поздно?

– Мы как раз укладываемся спать, – игнорируя вопрос ответила собеседница.

– Маша, я думаю, нам надо встретиться, – затараторила Ленка, полушепотом, но вдохновленно. – Мне кажется, я знаю, как мы вернем мужа. Как Вы вернете мужа, Маша. У меня к Вам большой разговор, Вам придется чуть больше думать о себе, но, наверное, это будет Вам на пользу… Сегодня я встречалась с очень мудрой и очень счастливой женщиной, мне кажется, ее советы могут Вам помочь… Когда мы сможем встретиться?

– Елена, – Маша помолчала. – Нам не надо встречаться. Муж уже вернулся.

– Да?! – не нашлась что ответить Ленка. Потом опомнилась, – Это же здорово, поздравляю! А как Вам это удалось? Или он сам?…

– Я сказала ему, что если он не вернется, я запрещу ему видеться с детьми. И подам в суд на лишение его родительских прав. И он вернулся.

Голос Маши был спокойным, но Ленка уловила в нем какие-то мстительные нотки. Мол, получи, горе-психолог, я получше тебя знаю, как со своим мужиком управляться. А, может быть, ей показалось. Но абсолютно четким стало ощущение ледяного душа, которым окатило Ленку. Она помолчала. Потом сказала, удивившись металлу в собственном голосе:

– Надеюсь, Маша, Вы понимаете, что делаете.

– Понимаю.

– Удачи Вам.

– И Вам.

И только после того, как телефон замолк, и маленький экран его погас, Ленка крикнула в него то, что на самом деле хотела:

– Дура!!!

Но никто ее не услышал. Ни далекая и упрямая в стремлении к железобетонному семейному счастью Маша. Ни спящий и некрасиво храпящий Роман в соседней комнате. Ленке в очередной раз за этот долгий день захотелось зареветь. Разрыдаться от души. Но руки тряслись от злости и бессилия, и она не смогла выдавить из себя ни слезинки. Потом захотелось уехать. Вызывать такси, прыгнуть в него, исчезнуть. Чтобы утром Рома удивился и, чем черт не шутит, расстроился. Но надежда на утреннее продолжение прерванного на самом интересном месте вечернего сценария оставила Ленку в этой квартире, уложила рядом со спящим мужчиной на широкую кровать и даже дала уснуть.

Клиент третий. Татьяна

1

Встреча с Татьяной была назначена в парке. Это место выбрала Татьяна, женщина, судя по тону разговора, решительная и волевая. Март баловал теплом, и Ленка охотно согласилась. Они прогуливались по тропинкам старого парка, и хотя разговор предстоял серьёзный, Ленка не могла не радоваться ветерку и оттаявшему кое-где асфальту

– Вы знаете, особо рассказывать нечего, – решительно и немного мстительно начала Татьяна, – я просто ненавижу свою жизнь. Ненавижу свою работу. Своих друзей. Свои выходные. Себя, короче, ненавижу.

Ленка остановилась со страхом посмотрела на эту красивую длинноволосую женщину. На секунду она увидела в ней себя, и даже слегка отшатнулась от этого своего отражения. Но по выражению лица Татьяны, по сжатым, аккуратно накрашенным, губам, она поняла, что эта ненависть застарелая, как болезнь. Ненависть, принятая своим обладателем, с которой научились жить и которую научились не замечать, но которая, как старый шрам, ноет перед грозой. Или в особо солнечные и прозрачные дни. И сейчас, в этот прекрасный весенний полдень, видимо, шрам снова не давал покоя. Ленкина ненависть всё-таки пришла к ней совсем недавно, ещё не пустила корни, да и, скорее, была обратной стороной любви к этой самой жизни.

– Почему? – через значительную паузу спросила Ленка.

Тут замолчала Татьяна. Какое-то время они шли молча, потом Татьяна заговорила:

– У меня, вроде бы, все хорошо. Нормально. У меня есть работа, хорошая работа, я чтоб на это место попасть по головам пары знакомых прошла, многие о такой мечтают… Статус, зарплата, офис как на картинке. И я мозгами это понимаю, но каждое утро как будто камни с собой на работу несу. Ненавижу её. Коллег своих видеть не могу. Подчиненных презираю. Единственный нормальный человек – мой босс, ради него, наверное, и работаю ещё. Хотя нет… Если честно, я понимаю, что мне важно все это – статус, зарплата, машина служебная. И за это я себя тоже ненавижу.

– А что с семьей? Как дома дела? – пыталась Ленка увести разговор от этого коробившего ее слова «ненавижу» и от агрессии, которую излучала эта симпатичная женщина.

– О, с семьей у меня и вовсе шоколад, – усмехнулась Татьяна и поправила сережку, – из семьи у меня кот Матвей. У меня перед ним чувство вины, что я ему мало времени уделяю, что дома редко бываю… Ну, вы видите, надеюсь, что я потихоньку схожу с ума уже? – она весело рассмеялась, Ленка не смогла себя заставить даже улыбнуться.

– Я понимаю, – продолжала Татьяна, – что мне нужны дети. Ребенок. Но рожать некому. Себе одной я не хочу. Я хочу, чтобы семья, чтобы отец воспитывал, чтобы все вместе в отпуск, на море. Чтобы по воскресеньям втроем в бассейн, а потом в пиццерию… Чтобы фотки семейные по всему дому стояли… Одинокие мамаши наводят на меня тоску и ужас. И я понимаю, что я ещё более одинокая, чем они, но тем не менее… А мне уже 36. И первому встречному я рожать не буду. А пока я найду того, кто мне нужен, мне будет уже 50! – и она снова рассмеялась и откинула назад красивые длинные волосы, переливающиеся медовыми оттенками на солнце.

Они какое-то время шли молча. Ленка не могла собрать мысли в один пучок. Было слишком много солнца – в бликах луж на асфальте, в окнах проезжающих где-то за деревьями машин, волосы ее спутницы тоже как будто аккумулировали солнце и потом рассеивали его ровным светом вокруг. Приходилось жмуриться, набегали слезы, и это было и приятно, и не давало сосредоточиться. Спрашивать у Татьяны ничего не хотелось. Ленка поняла, что чувствует себя так, будто столкнулась со смертельно больным человеком, и боится поранить его ненужным словом или вопросом. И это ощущение никак не вписывалось в этот чересчур солнечный день. Было странно.

– Сдохну в одиночестве, – сказала вдруг Татьяна, как бы подводя итог какому-то внутреннему монологу. Сказала спокойно и с полной уверенностью.

– Ну подождите сдыхать, – отозвалась Ленка. – Уверена, что что-то можно предпринять. Как Вы проводите свободное время?

– Лежу на диване в обнимку с котом, смотрю сериалы, пью вино и никого не хочу видеть. Не подумайте, что я алкоголичка, я пью только хорошее и дорогое вино. Его мне привозят из Испании несколько раз в год. Кстати, у меня есть любовник. Я забыла сказать.

Дело приобретало интересный оборот, появилась «зацепка», как сказала себе самой Ленка, и тут же рассмеялась над собой внутренне, Шерлок, черт возьми, Холмс.

– Расскажите про него.

– Он испанец, партнер нашей компании, приезжает раз в три месяца по делам. Молодой, очень обаятельный, бог в постели. Ключевое слово – женат.

– От него нельзя родить ребенка?

– Можно, но зачем? Мне нужна идеальная ситуация: мама, папа, я – счастливая семья. Я же говорила. Совместные вечера, совместные выходные, фотки в Инстраграме, отпуск, семейные праздники… Причем мне кажется, что это не сверхзадача, это минимум! Ну что в этом такого уж, невероятного? Ничего! Миллионы семей такие. Почему мне не дано – я не понимаю.

– Есть мнение, что идеальных семей не существует, – робко сказала Ленка и вспомнила совсем недавний разговор с домохозяйкой и матерью Машей. Почему некоторым женщинам так нужна форма без содержания? – промелькнула мимолетная мысль.

– Ладно. Меня устроит и нормальная семья, без идеальности.

Татьяна говорила, как отрезала по кусочку от чего-то большого и важного. Отрезала, отрывала – и бросала на дорожку парка. Звучало жестко и безапелляционно.

Они еще несколько минут шли молча.

– Я к психологу ходила какое-то время, – Татьяна усмехнулась. – До смешного. У меня даже никаких травм в детстве не было. Никто не обижал меня, не насиловал, не приставал. Семья полная – мама, папа, сестра. Меня любили, баловали. Училась хорошо. Защитилась в Москве. Зацепиться не за что. Все хорошо у меня. Было когда-то. А сейчас ненавижу все.

Они снова пошли молча. Ленка не знала, о чем спрашивать эту красивую, отливающую золотом, женщину. И маялась. Потом Татьяна вдруг остановилась.

– Вот говорю с вами… Елена? Да, извините. Так вот, Елена. Говорю и понимаю. Наверное, мне слишком много было дано с самого начала. Высокий старт. К тридцати годам должность, положение. Я добилась какой-то вершины. А выше мне не надо, я не карьеристка. И тут, на этом верху, меня все устраивает. Я шла по головам, добивалась и добилась. Потому что было надо, а не потому что мне так хотелось. Все шли – и я шла. И чего я могла добиться – я добилась. Как добиваться семейного счастья? Где искать этого мужа, черт бы его побрал? По каким головам пройти? Покажите – я пройду. А хотеть чего-то другого… я не хочу хотеть другого. Я хочу семью. И этого… душевного покоя. Остальное у меня есть. Я понятно сказала?

– Вы добились того, чего смогли. А чего у вас нет – вы не знаете, как добиваться. Хотите, но не умеете. И, похоже, циклите на этом. – подытожила Ленка, впрочем, не особенно уверенно.

– Циклю? Да, пожалуй.

В очередной раз воцарилось молчание. Стучали две пары каблуков по весеннему асфальту. Татьяна была сосредоточенна. Ленка по-прежнему не могла похвалиться собранностью.

– Так и что мы будем со мной делать? – совершенно по-деловому спросила наконец Ленкина собеседница.

– Вытаскивать вас из замкнутого круга, – неожиданно ответила Ленка, потому что решение пришло к ней молниеносно, вместе с очередной сверкнувшей прямо в глаз лужей.

– Какого круга?

– Ну, как у всех круг: дом—работа—дом. Вы еще где-нибудь бываете?

Татьяна прищурилась, вспоминая. Она была серьёзна и настроена весьма решительно.

– Иногда после работы пью кофе или пиво с двумя подружками в центре. Такими же, как я, неприкаянными старыми перечницами. Обсуждаем подчиненных, цены на нефть, бывших мужей.

– Так все-таки был бывший муж?

– У них был, у меня нет. А у вас?

Вопрос был задан не просто так. Татьяна критически осмотрела Ленку, именно так – осмотрела, как осматривают автомобиль перед покупкой. Сравнила рост, вес, общую стать и харизму. Очевидно, Ленка проигрывала своей клиентке по всем параметрам, имея преимущество разве что в размере груди. Но даже у неё, у Ленки, был бывший муж. В этот момент под пристальным взглядом у неё возникло чувство жалости к этой красивой, но какой-то совершенно потерявшейся в пространстве женщине. И она пожалела Татьяну:

– Нет, – соврала она. – У меня тоже нет бывшего мужа. – и вздохнула для убедительности.

– Ну вот видите, – удовлетворенно кивнула Татьяна, и Ленка тут же поняла, что сделала правильно, утаив факт замужества: красивая ухоженная женщина из клиентки, требующей перемен, тут же превратилась в соратницу.

2

На следующий день после прогулки по парку Ленка отправила Татьяне на электронную почту план действий. Собственно, мог он уместиться и в небольшое смс, потому как пунктов в нем было только три. Первым пунктом Татьяне назначалось выбрать себе секцию по интересам и начать ее посещать. В примечании Ленка написала: «Желательно, чтобы это было место, которое посещают мужчины». Второй пункт – зарегистрироваться на сайте знакомств. Третий пункт состоял из номера телефона – Ленка отправила своей клиентке контакты Нади.

Надя – худая, очень бледная женщина с мальчишеской стрижкой и фигурой неопределенного возраста, пятью серьгами в одном ухе и тайфунообразной энергией. У Нади был приют кошек, названный в ее честь «Надеждой». Но на самом деле, как всегда говорила Надя, приют назван в честь просто «надежды» – надежды на то, что когда-нибудь все кошки, коты и котята найдут свой дом. С Надей Ленка столкнулась когда-то в доисторические времена прохождения производственной практики в газете, регулярно писала про неё и ее приют материалы, помогала с текстами для сайта. Несчастных, обмороженных, подранных собаками, выброшенных умирать кошек Надя подбирала сама, ей приносили их десятками. Над всеми она тряслась и плакала. Возила их к ветеринару. Ставила им уколы и капельницы. Она бросила все свои работы, и когда Всемирная Сеть позволила искать он-лайн проекты, перешла на фриланс. Чтобы иметь время на кошек. Надя была мастером фотографии и краудфандинга: самых тощих и страшных своих подопечных она умела снять так, что не восхититься мордашкой, окрасом или изяществом каждой конкретной кошки было невозможно. Приют располагался в однокомнатной квартире, которую Наде оставила ее бабушка. Сама Надя жила над этой квартирой, двумя этажами выше, в такой же «однушке». У неё было три своих кота и три десятка приютских.

Наде всегда нужны были деньги и волонтеры. При этом людей она ненавидела настолько же сильно, насколько любила кошачьих. С каждым котенком, которого не удалось выходить, Надя все больше не выносила род человеческий, всех людей оптом. Но все же остро нуждалась в помощниках, поэтому ей приходилось их терпеть.

Ленка умышленно решила свести этих двух – хрупкую и яростную в исполнении своей миссии пацанку Надю и красивую и ухоженную Татьяну. Последняя знала лишь, что ей надо позвонить, прийти и помочь, если захочется. «Если тебе плохо – найди того, кому хуже и помоги», – таков был рецепт, который предложила Татьяне Ленка, и та согласилась. Не без скептицизма, но все же согласилась. Все-таки она тоже кошатница.

Татьяна позвонила через неделю. Ленка ожидала услышать в трубке спокойный и деловой голос, но оттуда раздавались всхлипы. Голос у Татьяны срывался, и какое у нее было при этом лицо – невозможно было представить:

– Я не смогу там… помогать, Елена. Это ужасно, ужасно всё.

– Татьяна, что случилось??? – воскликнула Ленка, но уже поняла, что именно случилось.

– Я пришла. А там как раз кот, похож на моего Матвея… Его машина переехала… Я даже не знаю, как это описать… Его принесли… Мы его в клинику повезли… А он лежал молча, смотрел на меня и плакал… Настоящими слезами, понимаете? И я не знала, как взять его, чтобы не сделать больно. И не знала, что делать вообще… Из наркоза не вышел. Я не смогу еще раз… Честно. Не смогу.

Суровая реальность приюта обрушилась на Татьяну в самом своем страшном варианте. Покалеченного кота кто-то подобрал с дороги, принес, и кота не спасли. Такие вещи случались, по рассказам Нади, регулярно. И именно в очередной виток такой регулярности попала Татьяна. Что могла ответить на это Ленка? Она оказалась не готова, как и ее клиентка, что получится именно так, как получилось.

– Таня, успокойтесь, – сказала Ленка как можно более мягко. – Я понимаю, как это ужасно.

– У вас есть кот или кошка? – спросила Татьяна, очевидно разозлившись на такую банальную и совсем не утешающую фразу.

На этот раз врать не пришлось:

– Нет, у меня нет никого.

– Тогда вы не можете меня понять, Елена, – сказала Татьяна, снова всхлипнула и положила трубку.

Ленка была дома. Налила себе чаю, села на подоконник и уставилась в окно. Серое небо, висящее прямо над крышами соседних домов, делало серым все остальное – остатки снега, стволы тополей, сам воздух. На сердце было тяжело. Может быть, она действительно просто не в состоянии понять этих обладательниц детей и кошек? Раньше Ленка думала, что отсутствие ребенка делает ее более объективной при освещении детских вопросов или проблем в своих материалах. То же самое и о бездомных животных: в отличие от одержимых помощью хвостатым людей она могла видеть проблему со всех сторон. А вдруг она была не более объективна, а вовсе – слепа? Может же такое быть?

Приходили мысли и о том, не сделала ли она только хуже, не обострит ли у Татьяны ненависть к жизни столкновение с самыми тяжелыми из будней приюта «Надежда». С другой стороны, прислушалась Ленка к себе, теплилось ощущение, что вот сейчас все происходит правильно. Что, может быть, столкновение с настоящей болью, пусть и кошачьей, поможет этой безупречной женщине критически оценить свою. По правде говоря, не верилось в страдание от одиночества, когда ничего не предпринималось для того, чтобы это одиночество нарушить. Вернее, верилось в одиночество, а в страдание по его поводу – не очень. Так успокоив себя, Ленка слезла с холодного подоконника, поставила пустую кружку в мойку и открыла ноутбук. Была середина марта, первоапрельский номер с неудавшимся материалом был все ближе.

3

Вечером позвонила мама и сказала сухо:

– У Ирины завтра день рождения. Она приглашала. И тебя тоже. Приходи в шесть.

Ленка послушно сказала: «Хорошо», положила трубку, в очередной раз хмыкнула над непостижимой привычкой материнской родни назначать праздники «на завтра». Вернее, планировать заранее, но приглашать, звать, ставить в известность всегда накануне. Чужие планы не существовали. Никогда. С детства это помнила Ленка. Помнила, как мама возмущалась какому-нибудь очередному неожиданному приглашению одной из сестер на какой-нибудь очередной домашний праздник. Возмущалась, но всегда приходила. И сама делала точно так же: обзванивала сестёр накануне и говорила: приходите завтра. И они всегда приходили.

В тесном зале хрущевки, в которой жили Ленкина тётка Ира с мужем Петей и сыном Петром Петровичем, был накрыт стол. Стол у тёти Иры всегда был одинаков: салат огурцы-помидоры, колбаса, будто порубленная топором, на большой тарелке, картофельное пюре и свиные отбивные. Блюда всегда были одинаковые, но какие-то нескончаемые: ни колбаса, ни отбивные, ни пюре никогда не заканчивались. Муж Петя гнал самогон сам, любовно настаивал его на разных травах, шиповнике и кедровых орехах, поэтому со спиртным проблем на этом столе никогда не было. Ленка всегда удивлялась, что строгая и даже где-то пуритански настроенная мама и её сестры пили этот самогон, от которой у самой Ленки желудок горел огнем, практически не морщась.

Ирине, младшей сестре Ленкиной мамы, исполнялось 50 лет. Была она в том же платье, что и в предыдущие пару лет – коричневом с крупными светлыми бусинами на груди. Короткие, какие-то полинялые, волосы небрежно зачесаны назад, однако глаза и даже губы накрашены. Юбилейный сбор и стол ничем не отличались от прошлогодних, сорокадевятилетних. Петр Петрович, поздний ребенок, болезненный и до неприличия избалованный школьник средней школы, посидел за столом, поковырял вилкой и ушел к себе в комнату. В приоткрытую дверь Ленка видела белобрысый вихор, торчащий над трогательной пацанячей макушкой и ставший почти прозрачным на фоне монитора компьютера. Петр-младший надел наушники и пропал из этой реальности.

За столом остались Ирина и муж ее Петька, который вообще-то был всего на два года младше своей супруги, но именно так этот суховатый седой мужичок с тонким и длинным носом и живыми почти черными глазами именовался в их семье. Осталась Ленкина мама, худощавая, с прямой спиной, сама Ленка рядом. Справа от Ленки сидела другая ее тётка – Полина, самая младшая из сестер и самая многодетная. С мужем Полина была в разводе уже с десяток лет, однако весь этот десяток жила с ним в одной квартире и, кажется, достаточно мирно. Дети этой разведенной четы разъехались, и сегодня Полина пришла одна. Рядом с Полиной сидела та самая двоюродная сестра, мать троих детей Олька, трясла рыжими волосами и время от времени жевала колбасу. Мать Ольки, тётка Марина, сидела на диване рядом с именинницей и то и дело отвлекалась на носящихся по квартире внуков. Олька же была спокойна, будто мельтешащие дети были вовсе даже не ее. Рядом с ней сидел сын Петьки от первого брака Димка. Димка вот уже несколько лет пребывал в возрасте «чуть-чуть за 20», был весел, подкачан и всё же – Ленка видела по глазам – одинок. В общем, часть обширной Ленкиной родни собралась за праздничным столом, разговор даже не тёк, а плёлся. Гости уже наелись, но еще не напились. Ленке было уютно и тепло в кругу родных людей, хотя разговаривать с ними ей было совершенно не о чем.

Вечер перестал быть томным в одно мгновение.

– А вот Петр Николаич, – сказала вдруг виновница торжества неожиданно высоким и совсем девичьим голосом, кивнув в сторону благоверного, – сумки собрал у нас. Подарок жене на юбилей сделал.

– Уезжаете что ли куда? – весело поинтересовалась Олька.

– Ага, уезжаем. – театрально ответила тётка Ира. – Но не все. Уйти от нас он решил. Нажился. Всё. Развода хочет.

Муж Петька, впервые, может быть, за всю совместную жизнь названный по имени-отчеству, застыл на секунду. Но тут же схватился за бутылку с самогоном, начал разливать по и без того полным рюмкам, не глядя на жену.

– Петь, ты чего это? – спросила Полина и, не поверив, хохотнула.

– А чего я, – тут же ответил Петька, – я ничего.

Хотел еще что-то добавить, но будто подавился словом. Отрезал себе кусок мяса и принялся остервенело его жевать. Видно было, что публичная сцена оказалась со стороны жены чистой воды импровизацией и подставой.

– Да-да, уходить он вздумал, – продолжала именинница, как-то победно оглядывая сестёр. – Нет любви, говорит, больше. Любви! Нет! Ему полтинник вот-вот стукнет, а ему любовь подавай!

Ленка как-то помимо собственной воли поднялась с табуретки и боком протиснулась в комнату двоюродного брата, игравшего в какую-то стрелялку. Встала у косяка, но так, чтобы из зала ее не было видно, даже живот втянула. Через минуту в комнату юркнула Олька, подмигнула Ленке, мол, тоже спряталась? А за праздничным столом сцена разворачивалась, как на подмостках драматического театра. Петька оказался перед лицом трех сестер своей жены. И хотя ни у одной из них не сложилась личная жизнь, в атаку пошли все трое одновременно.

– Молодую тебе подавай? – неприятно взвизгивала Ленкина мама и повторяла уже сотни раз слышанную фразу, – Да кому ты нужен-то?! На молодую силы нужны, деньги нужны, а у тебя что? Ничего у тебя! У тебя из богатства только жена да сын!

– Хорошая жена слишком, да, Петь? Хорошая, да? – как-то все же подхохатывая, навалилась на стол грудью Полина. – Надо, чтобы гуляла, чтобы деньги тратила, чтобы пила, да? Тогда нормально. А эта – слишком хорошая, скучно с ней.

Олька у окна детской молча и театрально закатывала глаза и хваталась за голову. И при том, что сцена выходила безобразная, они с Ленкой беззвучно смеялись.

– Петька, ты обалдел что ли? – это уже тетка Марина вступила своим низким голосом. – Жена дается мужику один раз и на всю жизнь! Это твой крест. И жена, и сын. Хочешь гулять – гуляй, но зачем семью разрушать.

– Маааама, – простонала из своего угла Олька, – что ты говоришь?!?!

– Молчи! – крикнула дочери из-за стола тетка Марина.

И тут в хоре голосов грянул голос Петьки. И сразу как-то Ленка перестала смеяться и поняла, что Петька давно уже Петр Николаевич.

– Да я и рад бы не разводиться, – как-то умоляюще даже гаркнул он, сестры притихли от неожиданности. – Да ведь невозможно уже. Поддержки никакой. Она же всю душе мне вынула. Пилит меня сколько лет за любую мелочь. А жизнь супружеская… Близости у нас нет с Петькиного рождения! А? Каково?

Ленка и Олька вытаращились друг на друга из разных углов детской комнаты, Ленка даже закрыла немой рот рукой. Над праздничным столом повисла пауза, и Ленка, не видя своих тёток и маму, представила, как вытянулись сейчас их лица. И не от того, что не было секса у Ирины с ее Петькой уже столько лет, а просто от того, что он, молчаливый и какой-то всю дорогу покорный мужик, вдруг заговорил об ЭТОМ. Впервые за столько лет жизни.

– Чтооооо?! – как-то на вдохе взвыла виновница торжества, и ее возмущение легким вихрем зависло где-то под потолком. – Ты что говоришь-то?! Разве про такое можно… Постеснялся бы ребенка, ирод!

Понятно, что тётка Ирина говорила про вполне конкретного ребенка – своего. Но тот был в параллельной реальности, далеко от этой квартиры и от этих разговоров, и в момент этой безобразной сцены как раз шел по какой-то пустыне с тяжелым автоматом наперевес. Остальные бегающие по квартире дети в расчет не брались.

– Давай-давай, береги сыночка, – как-то очень спокойно и даже зловеще ответил в другой комнате Петька. – Надеешься, что он до свадьбы будет думать, будто его в капусте нашли?

Ленка подобралась к Петьке-младшему, оттянула наушник с одного уха с шепотом спросила в это ухо:

– Петь, сколько лет тебе?

– Тринадцать, – ответил тот безучастно.

Ленка с Олькой молча смотрели друг на друга. Ленка почувствовала, как тоска разливается по ее позвоночнику. Тоска и жалость к Ирине, к мужу ее, к этому вихрастому и, видимо, привыкшему к скандалам в доме, пацану.

– Подумаешь, – первой подала голос Ленкина мама в соседней комнате. – Не секс в семье самое главное. Без секса можно прожить. Главное – уважение! Помогать друг другу! А секс – что секс!…

Тоска в Ленкином позвоночнике превратилась в горячий ужас. Олька уже не хохотала беззвучно, а стояла грустная и смотрела в серые сумерки за окном. Годы какой-то ненастоящей, ополовиненной жизни были в этих словах. Не-счастье, возведенное в принцип. Ленка так чувствовала. Снова повисшую тишину в соседней комнате нарушила именинница тётка Ира, видимо, уже жалеющая, что завела ссору и пытавшаяся ее поскорее смять и выбросить, как салфетку с праздничного стола.

– Ладно, хватит болтать. Давайте фотографироваться! Праздник у меня!

И все были рады, что можно выйти из неудобного положения, выскочить из сложного и чужого разговора. Заскрипел диван, задвигались табуретки, звякнули потревоженные на белой скатерти бокалы.

Ленка подошла к сестре и сказала:

– Бедный, бедный Петька.

– Бедные они все, – помолчав, сказала Олька.

По дороге домой Ленка мысленно перебирала фотографии в рамках, расставленные и развешанные по всей квартире тетки Ирины. Ими были буквально оккупированы все стены и горизонтальные плоскости. На всех фотографиях была одна экспозиция: счастливая семья из трех человек – Ирина, Петька и Петр Петрович разной степени взрослости. Семья на море, семья на пикнике, семья провожает ребенка в 1 класс, семья встречает ребенка из пионерского лагеря. Так получается, – размышляла Ленка, – все это антураж? А счастья нет? Или просто вот счастье в семье родной тетки – оно такое. Внешнее. Лучше, чем совсем никакого. Ленка пообещала себе, что обязательно расскажет Татьяне о сегодняшней ситуации, отвлеченно, конечно, без имен. И как-то обсудит с ней наличие счастливых фотографий без наличия счастья. Может, ну их – фотки и идеальную семью? Главное, чтобы взаимопонимание, любовь. Ну, и секс, конечно, тоже. Обязательно секс.

4

Однако встречи с клиенткой, которая нуждалась в избавлении от ненависти к жизни и идеальной семье, не случилось. И даже разговор нормальный не состоялся. В следующий раз Татьяна не позвонила, а прислала письмо на электронную почту. Темой письма значилось: «Вот что у нас по второму пункту». В письме было три слова: «Долго объяснять не буду». И дальше – несколько десятков снимков экрана компьютера – фотографии диалогов на сайте знакомств. Это был беспросветный ужас, читая который, впрочем, Ленка не могла не хохотать. Присланные в личные сообщения фотографии не очень хороших мужских фигур или мужских же достоинств, не вызывающие ничего, кроме чувства бесконечной брезгливости. Безграмотные и бессмысленные сообщения вроде: «Привет зайчёнок не хочеш горячего парня?» – и так далее, и тому подобное. Уже к четвертому файлу хоть и хохоталось, но при этом хотелось стукнуться головой об монитор. Сайт знакомств аккумулировал в себе худших представителей мужского пола – ощущение у Ленки было именно такое. И у Татьяны, наверное, тоже. Глупые и неграмотные, похотливые и самоуверенные бездельники поджидали красивых, успешных, но одиноких женщин на таких сайтах. Именно к такому выводу пришла Ленка. Снова подумала о Романе. Он не такой, совсем не такой. Наверное, он никогда бы не зарегистрировался на сайте знакомств. Вернее, Ленка была почти уверена, что не регистрировался никогда. И не будет. Зачем ему другие женщины, у него же есть она.

Громко зазвонил лежащий рядом старый телефон, Ленка вздрогнула. Это была Татьяна.

– Получили? – осведомилась она строго и без тени улыбки. Впрочем, от предыдущего звонка, когда Ленка слышала настоящую Татьяну, потрясенную и оттого очень трогательную, тоже не осталось и следа.

– Получила, – Ленка не сдержалась и хихикнула.

– Ничего смешного, если честно, – устало отозвалась собеседница. – Я неделю пыталась выдерживать этот кошмар, отвечала на сообщения и даже сходила на одно… ммм… свидание. Я честно пыталась, Елена.

– И?

– Это выше моих сил. За эту неделю я вовсе перестала надеяться на свое светлое будущее. Ну, вы же читали. Нормальных и адекватных мужчин на сайтах знакомств нету. Можете считать, я проверила. Эксперимент провалился.

Тон был красноречивее слов: твой эксперимент, Леночка, провалился. Фиаско.

– Ну, подождите. А на свидании что случилось? Вы же пошли?

– Да, пошла. Вполне неглупый мужчина в переписке был. – Татьяна на секунду задумалась, видимо, подбирая слова. – Надо сказать, что он действительно не глуп, даже, наверное, интересный человек. Но – алкоголик. Не работает. Выглядит неопрятно. Если честно, когда мы встретились в кафе, я переживала, что кто-то из коллег меня увидит. Вот настолько все плохо.

Ленке нечем было крыть. Она никогда не была на сайтах знакомств. Но слышала, что кто-то когда-то на них знакомился, и даже женился, рожал детей… Но, видимо, это были редкие исключения, лишь подтверждающие правило. Или вовсе – придуманные истории. Работа маркетологов этих самых сайтов знакомств, чтоб им пусто было. А так хотелось, чтобы этот придуманный ею план сработал, Татьяна встретила там мужчину, которому можно было бы родить идеальных детей и с которым можно было бы проводить идеальные выходные. И Ленкина попытка изменить чужую жизнь оказалась бы успешной. А значит Ленка оказалась бы полезной. И если бы так случилось, она бы тоже, чем черт не шутит, взяла бы да зарегистрировалась на таком портале… Ну просто, для поднятия самооценки. Но нет. Не случилось.

Ленка вздохнула в трубку. Татьяна сухо сказала:

– В Вашем плане был еще пункт, в котором я должна определиться со своим интересом и выйти с ним, так сказать, в люди. Я вспомнила, что я люблю вязать. Ищу сейчас что-нибудь по этому профилю. Правда, боюсь, с мужчинами и там будет не густо.

Полный провал – так должна была расценить Ленка эти слова. Так она их и расценила. И единственное, что ей хотелось сказать, никак не вязалось с ролью человека, меняющего чужие жизни, однако она не выдержала и промямлила в трубку:

– Извините меня, Татьяна.

– Извиняю, – ответила та и дала отбой.

Ленка немного поплакала над своей никчемностью, так и сидя перед ноутбуком и сквозь слезы перечитывая совершенно невыносимые диалоги с сайтов знакомств. Потом не выдержала – посмеялась. Потом заметила, что уже вечер – и пошла спать.

Клиент четвертый. Роман

Лед в бокалах таял быстро, но мартини все равно исчезал быстрее. Ленка и Милана сидели на маленькой кухне Ленкиной квартиры и отмечали пятницу. Свет не включали. За окном еще только темнело, сумерки наступали легкие и прозрачные, из открытой форточки тянуло ароматом настоящей весны, тающего снега и мокрого асфальта. Ленка сидела прямо под этим воздушно-весенним потоком и дышала им, не боясь простыть.

Милка приехала сразу с работы, элегантная, хоть и в пятничных джинсах и рубашке в кокетливый цветочек. Привезла с собой целую сумку вкуснятины: сыров, фруктов, пару готовых салатов и кусок карбоната – в общем, все то, что сама она почти не ела, но знала, что это любит Ленка. Та в благодарность обещала подруге сварить кофе, но начать решили с мартини.

Ленка жевала попеременно то сыр, то яблоки и рассказывала про людей, с которыми свело ее объявление «Изменю вашу жизнь» на этой неделе. Она говорила обо всем без утайки, но все же не могла вслух произнести мысль, к которой начала подбираться после встреч со своими клиентами. Вернее даже, это не Ленка начала подбираться к мысли, а она, мысль, подкрадывалась к Ленке, но та боялась до конца ее принять и подумать. Мысль была такая: похоже, изменить чужую жизнь вот так, с наскока, невозможно.

Мила, подобрав под себя стройные ноги и как обычно глядя на Ленку и куда-то в окно одновременно, внимательно слушала. И хоть рассказчица пыталась шутить, Милана улыбалась редко.

Когда Ленка закончила повествование, они чокнулись бокалами с мартини и немного помолчали.

– Грустно все это, Ленуся, – сказала наконец Милана. – Глобальные выводы делать, наверное, рано, но первые результаты, конечно, наглядны вполне. Хоть я и психолог по образованию, я все-таки не всегда понимаю, что мешает людям быть счастливыми. Здоровым, полноценным людям, у которых для счастья все есть!

– Почему-то мы все считаем, что кто-то виноват в наших бедах, только не мы сами.

– Это очень предсказуемый вывод, – усмехнулась Милана. – Но ведь мозги нам для того и даны, чтобы понять, что это не так.

– Это если об этом думать, Мил. А если не думать – то понять что-то невозможно. Если избегать думать, – Ленка подумала про мать двоих детей Машу. Вернее, про ее мужа. С момента последнего разговора с этой женщиной, вернувшей супруга в дом, Ленка чаще думала все-таки про супруга. Думала, как это ни странно, с надеждой. Верила в него что ли…

– Кстати, мне кажется, что некоторые из моих коллег, – Милка хохотнула и отхлебнула из бокала солидный глоток спиртного, – только тем и занимаются, что избегают думать. Удивительные люди!

Разговор развернулся и легко потек в сторону коллектива организации, где трудилась Милана. Снова она рассказывала про начальников отделов, «странных индивидуумов», вворачивала незнакомые Ленке словечки, ловко мешая их с вышедшими из употребления словами русского языка. Захмелевшая Ленка приятно погрузилась в этот словесный поток, голова ее почти полностью очистилась от собственных мыслей… Но тут громко и требовательно, как не звонят современные умные телефоны, зазвонил где-то в прихожей ее старый телефон с новой симкой. Ленка вздрогнула и, предчувствуя новое нервное знакомство, резко встала со стула.

Телефон ярко светил из кармана сумки, как из бездны, орал стандартную электронную мелодию и вибрировал так сильно, словно требовал освобождения. Взяв его в руку, Ленка приготовилась увидеть незнакомый набор цифр на экране, но вдруг прочитала: «Ромочка». Это слово на секунду выбило ее из реальности, потому что она не сразу поняла, что это за «Ромочка» и откуда в конспиративном телефоне взялись не цифры, а целые слова. Потом молниеносно все вспомнила, как записывала этот номер, чтобы перебороть неприязнь к телефону. Вспомнила, что никогда не рассказывала Роману про свой журнальный первоапрельский эксперимент. И поняла, почему именно в эту газету бесплатных частных объявлений она написала: именно это издание всегда лежало у ее мужчины на подоконнике в кухне. Поэтому она знала только эту газету и как-то бессознательно ее любила.

От секундного озарения стало вдруг трудно дышать, и в груди появилось предчувствие катастрофы. Ленка схватила телефон и побежала на кухню:

– Мила!!! – шепотом заорала она, словно их мог услышать человек на том конце невидимого провода, – Возьми трубку! Это по объявлению! Умоляю!!!

Милка, конечно, ничего не поняла, но не задала ни одного вопроса, аккуратно поставила бокал с мартини на стол и нажала на кнопку с зеленой трубкой. С первой секунды разговора она начала улыбаться невидимому собеседнику. Говорила спокойным, грудным каким-то голосом, ласково и так, будто делала это каждый день:

– Добрый день. Да. Да, я. Да, конечно. Я психолог. Да. Да. Несомненно. Абсолютно точно. Я вас прекрасно понимаю. Да, вы совершенно правы, это нетелефонный разговор. Нам надо встретиться, познакомиться и оценить, так сказать, все аспекты вашей ситуации. Да. Да, завтра мне удобно. Во сколько? Да. О да, это отличное место, там можно прекрасно поговорить. Договорились. Всего доброго.

Спокойно отключившись, Милана положила телефон на стол, взяла в руки бокал и только тогда подняла глаза на Ленку, которая в оцепенении сидела перед ней на табуретке.

– Это он? Роман?

– Он, – выдохнула Ленка. Ее слегка колотило.

– Позвонил по объявлению, не зная, что это ты его дала?

– Да.

– Грандиозно! Целый сюжет для приключенческой повести! – Милку это правда забавляло, она не видела в ситуации никакого трагизма, только интригу.

– Мила, ты понимаешь, какое это совпадение?!

– Конечно, понимаю, Ленуся. Но ты же знаешь, что все случайности неслучайны. Время пришло. Завтра мы с ним встретимся и все узнаем.

– Кто это «мы»? – Ленка подпрыгнула на табуретке.

– Ну, то есть я в роли тебя.

– Милка, мне страшно.

– Я тебя умоляю, дорогая! – Милка прикончила свой мартини и звонко поставила бокал на стол. – Это же просто идеальная ситуация! Будут тебе ответы на все твои вопросы. А то какие-то тайны мадридского двора, честное слово.

– Может быть, меня как раз это пугает? Я боюсь этих ответов.

– Ленуся, – тут Милана серьезно посмотрела на подругу, и та в очередной раз поразилась неповторимой притягательности ее глаз, – Ты самый добрый человек из всех, кого я знаю. Ты красивая и привлекательная женщина. Ты искренняя, открытая и эмоциональная. Может быть, чересчур, но не суть важно. Ты достойна самых лучших отношений. А в этой своей любви ты несчастна. Потому что это не твой человек. И если ты сама этого не понимаешь, прости, я буду той, кто тебе наконец это поведает. И бояться ты должна только одного, я считаю, – того, что этот твой Роман скажет мне, что страстно мечтает повести тебя под венец, но не знает, как сделать тебе предложение.

– Смешная шутка, Мила, – мрачно сказала Ленка.

– Мне тоже так кажется, – Милка расхохоталась, а потом подмигнула подруге, – Не дрейфь, Ленуся, выведем мы твоего Романа на чистую воду. А вдруг и поможем ему чем-нибудь. Мы ведь не злодейки какие, мы всем желаем счастья, просто себе – в первую очередь. Правда ведь?

– Милка, это тост!

Бокалы снова наполнились льдом и мартини и звякнули. За окном наступил свежий мартовский вечер. Он дышал в открытую форточку кухни, и Ленка кожей ощущала наполненный мечтами и радостью воздух, и на мгновение показалось, что все будет хорошо. Непременно будет хорошо и, может быть, даже прекрасно.

Милана договорилась с Романом встретиться в полдень в кофейне «Итальяно» в центре города. Место это было нелогично дорогим и пафосным, рафинированная публика, как называла этих людей Мила, традиционно и необъяснимо собиралась там лишь по вечерам, днем даже в выходной в маленьком зале кофейни почти никого не было.

Еще накануне подруги поспорили, какой из назначения такого места встречи следует вывод. Ленка ни разу не слышала от Романа, чтобы он бывал в «Итальяно», поэтому предположила, что любимый ею мужчина хочет произвести впечатление состоятельного человека. Ей несколько раз назначали эту кофейню в качестве места для интервью гламурные мальчики и девочки города. Милка была уверена, что Роман не хочет, чтобы его видели в кафе с женщиной. В полдень в «Итальяно» их могла рассекретить разве что надменная официантка. Почему-то все официанты в этом заведении были надменными – тут Ленка и Мила сошлись во мнениях.

Милана позвонила Ленке перед входом в кафе и велела спокойно ждать дома. И вот уже третий час Ленка нарезала круги по своей маленькой квартире. Круги получались маленькие, оттого еще более бестолковые и беспокойные. Она не выпускала из рук телефон и каждую секунду ждала звонка. Но неожиданно позвонили в дверь.

На пороге стояла Милана, и вид ее поразил Ленку. И даже слегка напугал. Во-первых, она была заплаканная, и следы растекшейся туши темнели под глазами. Во-вторых, в руках у нее была бутылка коньяка, хотя обычно подруги ничего крепче мартини не пили.

– Мила, что, всё НАСТОЛЬКО плохо? – помертвевшим голосом спросила Ленка, пропуская гостью в тесную прихожую.

– Не знаю, настолько или нет, Ленуся, но страшно захотелось коньяку.

– А почему ты плакала?!

– Потому что бабы – дуры, Ленуся. И это ужасно, ужасно грустно.

Новость первая была такова: Роман был женат. Женат давно, прочно и бездетно. С женой вместе он уже какое-то время не жил, но разводиться не собирался и говорил о ней только как о жене. Жена, по словам Романа, была тяжело больна.

– Думаешь, рак? – спросила Ленка, не до конца еще понимая, как ко всему этому относиться.

– Думаю, алкоголизм, – ответила Милана и залпом хлопнула рюмку коньяка.

По словам Романа, жену он ценил и уважал как человека, не любил давно, о разводе не думал никогда. Потому что не мог предать близкого человека – так он объяснил это Миле. Говоря об этом, та иронично и недоверчиво прищурила свои раскосые глаза, и Ленка поняла, что подруга не поверила Роману ни на секунду. Мотивы были другие. Какие? – материальные, благородные или еще какие – сейчас было не так уж и важно.

Новость вторая звучала примерно следующим образом: кроме жены у Романа было еще две любовницы – одна безответно любила его, другую беззаветно любил он.

– И кто из них – я? – обалдело спросила Ленка, хотя, конечно, уже понимала, что знает ответ на свой вопрос.

– Ты, Ленуся, та прекрасная женщина, тепло которой необходимо, глаза которой согревают и секс с которой бывает хорош. Ты та женщина, которую он, казалось, полюбил. Но потом понял, что ошибся. А ты уже полюбила его, и эта любовь подпитывает его во дни сомнений, во дни тягостных раздумий… В общем, ты нужна ему, чтобы он знал, что его кто-то любит. Он перед тобой, конечно, виноват.

– Это он так сказал?

– Да, он сказал, – Милка размашисто кивнула, и по этому мотанию головы Ленка поняла, что коньяк на подругу уже подействовал. – Так и сказал: «Я перед ней, конечно, виноват».

– А та, вторая, она кто?

– Я имени не спросила. Да и какая разница. Но так поняла, что это какая-то то ли первая любовь, то ли несостоявшаяся любовь, в общем, та любовь, которая не ржавеет.

– Это тоже он так сказал?

– Нет, это я уже сама.

– И он ее любит?

– Любит.

– Давно?

– Давно и сильно. Сама же знаешь, чем любовь безответнее – тем сильнее.

– А почему не разведется?

– Потому что жена больна. И потому что та, другая, его не любит. И не скрывает. Он для нее, вероятно, тот прекрасный мужчина, тепло которого согревает и секс с которым бывает хорош… В общем, ты, Ленуся, попала даже не в любовный треугольник, а в какой-то любовный квадрат! – Милка становилась всё пьянее, и, несмотря на крах личной жизни, Ленку это смешило, и она хихикала, правда, немного нервно.

– А почему жена пьет?

– Запьешь тут, – Милка заглянула в свою рюмку. – Детей нет. Муж не любит. Она, кстати, не работает еще. Живет в загородном доме. Одна.

Они помолчали. Ленка смотрела в свою нетронутую рюмку, прислушивалась к себе и с удивлением понимала, что сквозь разрывающее душу серое и огромное разочарование пробивается едва ощутимое облегчение, как весенний одуванчик сквозь асфальт. В голове стало пусто, и даже образовалось что-то вроде сквозняка. Разъедающий мозг вопрос «Почему так?» вдруг испарился, а на его место пока ничего не пришло. Вся новая информация словно уже существовала где-то внутри Ленки, и сейчас вскрылась, как давний больной нарыв. Было гадко, отвратительно и очень горько, но удивления не было.

Так многое стало понятно. И неотвечания на звонки. И пропадания на выходные. И эта трагическая загадочность… В носу жарко защипало, захотелось завыть.

– А чего он хотел от тебя, Мила? От меня то есть… От объявления в общем.

– Избавления, – ответила Милка резко. – Душевного спокойствия. Чтобы другой человек волшебным образом избавил его от чувства вины, от необходимости врать, от всего сумасшедшего дома, в который он сам превратил свою жизнь. Ты понимаешь, Ленуся? Избавления! Минимальными усилиями! Звонком по телефону!

Мила явно начинала кипятиться. Впрочем, это было ей не свойственно, поэтому раздражение выглядело слегка комичным. Но лишь для стороннего наблюдателя. Ленка видела, как все это зацепило и разозлило подругу. А та продолжала монолог отрывистыми фразами, глядя то на Ленку, то на бутылку коньяка, то в окно – и все время немного мимо:

– Сначала он показался мне каким-то излишне трагичным. Форменный Гамлет. И смотрит так пристально, неприятно. И голос тихий, как будто мы на конспиративной квартире. А потом я поняла, что он действительно воспринимает себя как трагического героя. Действительно страдает. И жалеет себя. И это так странно, но у меня как у психолога не возникло к нему сочувствия.

Ленка слушала подругу и поражалась, как же она так промахивается с мужиками. Милка видит их сразу и насквозь, а Ленка… Тоже ведь диплом психолога получила, а в людях разбираться не научилась. Вынимающий душу взгляд Романа Милане показался неприятным, завораживающий голос с хрипотцой ей тоже не понравился. И эта загадочность любимого мужчины… Ленка на секунду взглянула на него со стороны и даже усмехнулась – точно, шекспировский герой. Запутал свою жизнь своими руками, а избавления ищет – чужими.

– В данном случае, – продолжала Милка, и Ленка поняла, что упустила часть ее монолога, – я лицо заинтересованное. Поэтому необъективна. От того, что этот мужчина не знает, что делать с собой и своей жизнью, страдает близкий мне человек. И из-за этого я на этого твоего Романа злилась и злюсь. Негодяй он. Несчастный, но негодяй.

У Миланы затрезвонил телефон – пришло сразу несколько сообщений от английского мужа Миши. Мила прищурила один глаз и стала неловко тыкать пальцем с идеальным маникюром в экран телефона, время от времени зло шипя: резкость попадания по нужным буквам уменьшилась до критической. Слова на английском складывались плохо, в итоге Милка с раздражением бросила телефон на стол:

– Не могу! Написала ему, что пьяна, что напишу, как протрезвею.

В ту же секунду телефон снова звякнул, как показалось Ленке, удивленно. Милка прочитала, хохотнула:

– Да, Михаил, и во мне остались для тебя еще сюрпризы!

В этот момент хозяйка дома поняла, что лимона и шоколадки в качестве закуски категорически недостаточно и срочно надо поесть. И бросилась варить пельмени.

Потом они съели целую пачку пельменей. На Ленкиной памяти подруга никогда столько не ела. Они ели и молчали. И Ленка понимала, что надо еще что-то спросить, узнать подробности судьбоносной для нее встречи, но все казалось таким бессмысленным уже, ненужным и глупым, что слова зависали на языке и падали внутрь Ленки вместе с пельменями. Но когда и пельмени, и коньяк закончились, она все-таки спросила:

– А что теперь, Мила? На чем вы расстались?

– Я была с ним честна, Ленуся. Я сказала, что душевного покоя я ему не обеспечу, потому что в созданной им ситуации это невозможно. Но потом, – тут Милана пьяно хихикнула, – я не сдержалась и сказала, что постараюсь кое-что сделать для того, чтобы облегчить сложность этой ситуации. И вот сейчас я все тебе рассказала, тем самым, надеюсь, сделала вклад в судьбу Романа. И твою, конечно, Ленуся.

Ленка поняла и кивнула.

– Ты же все правильно сделаешь? – Милка внимательно посмотрела своими глазами вокруг Ленкиного лица.

Ленка усмехнулась. Лучшая подруга знала ее слабохарактерность и опасалась, что Ленка наступит на горло собственной гордости, даже располагая инсайдерской, так сказать, информацией. Знала, опасалась, но при этом не давила. Чудесная, чудесная пьяная Милка.

– Конечно, Мила, я все правильно сделаю. Не переживай. Пока не знаю, как, но сделаю.

Когда Милану увезло домой такси, на улице уже стемнело, но свет включать не хотелось. В этой мартовской темноте на Ленку навалились те совершенно бабьи чувства, от которых она усилием воли отбивалась весь вечер: стало невыносимо жалко себя, и захотелось позвонить Роману и разоблачить его, а лучше – поехать и закатить форменную истерику. А еще лучше – застать его с той, другой, любимой. Увидеть своими глазами, закатить ту же истерику, вывести на чистую воду… Или наоборот – молча посмотреть в его глаза, все ему высказать своим взглядом, развернуться и уйти… Пусть мучается еще больше. А вдруг она уйдет, а он поймет, что именно ее любит… что боится потерять… вдруг побежит за ней…

Пропитанные коньяком мысли путались и куда-то несли Ленку, а она не сопротивлялась. Она представляла, как скажет ему: «За что ты со мной так? Почему ты ничего мне сразу не сказал? За что ты меня мучаешь?» Или вот так: «Я же люблю тебя! Никто не любит тебя так, как я, и не полюбит. Почему, ну, почему ты не любишь меня?! Ведь все было так хорошо!» Или совсем просто: «Ты сволочь! Ты просто лживый подонок!!!»

И представляя сцены объяснения с Романом, своих истерик или его покаянных речей, подсознательно Ленка понимала, что все зря. Все зря. Невозможно упрекать человека в том, что он тебя не любит. Можно обвинить его во лжи, но в нелюбви – бессмысленно. Да и тот ли этот человек, любовь которого Ленке нужна? Тот ли это мужчина, на которого можно рассчитывать? Которому можно довериться? Может, он и Гамлет, но она в этой трагедии не хочет быть Офелией. Да и Гамлет мелковат. Странноват. Чересчур лжив. И всё равно, черт возьми, почему же так горько?

Она сидела на окне и смотрела в пустой темный двор, освещаемый одиноким и тусклым фонарем. Вспоминала их ночи, его слова, его взгляд и его поцелуи – и как бы ставила галку напротив каждого воспоминания: ложь, и это ложь, и это ложь, все ложь.

Потом Ленка легла спать и, конечно, поревела в подушку. И уже засыпая, она начала придумывать стихотворение, но успела придумать только первую строчку: «Снова некого стало любить…» – и провалилась в глубокий, избавляющий от душевной боли, сон.

Окончание игры

1

Поздним утром, крася глаза в прихожей, Ленка репетировала важный разговор с главным редактором журнала. Квартальный календарь родного издания на стене неотвратимо показывал 23 марта, а это значит, что через 2 дня веселый апрельский номер должен быть сдан в печать. Выпускающий редактор, она же главный корректор Людмила Петровна не торопила Ленку, поскольку за несколько лет совместной работы привыкла, что та все делает в последний момент, но делает качественно. Но в этот раз Людмила Петровна не знала, что у Ленки материала нет. Что ее блестящая идея превратилась в мучительное испытание, которое, чувствовала Ленка, надо пройти если не до конца, то до какого-то этапа, когда она поймет, что помогла хоть кому-то.

«Карма, – твердила она сама себе, подводя левый глаз привычным и выверенным движением, – карму надо отрабатывать. Карма – дело такое…»

Карма Ленкина – это было еще полбеды. Беда была в том, что о провале эксперимента не знала Оксана Геннадьевна, которой Ленка три недели уверенно врала, что все хорошо, все под контролем, и статья будет – все обалдеют! Оксана верила, потому что у нее не было поводов не верить Ленке, но, встречая ее в коридоре, смотрела все же подозрительно. Или выжидающе. В общем, недобро смотрела.

Ленка накрасила второй глаз, взялась за ресницы и, закатив глаза, представляла себе беседу с главным редактором. Собиралась каяться, но без усердия. Придумала две темы на замену, причем на одну из них статья уже почти была готова – о том, как весело провести 1 апреля (а, черт с ним, и весь апрель!) в офисе, как смешно и не глупо разыграть коллег, как остроумно и необидно пошутить над начальником. Остроумные розыгрыши Ленка придумывала сама, в интернете черпая лишь вдохновение, сама над ними искренне хихикала. Шутить на бумаге она умела. И разговоры, которые уже когда-то произошли, в повторном «прогоне» в ее голове звучали гораздо лучше, реплики острее, претензии жестче…

На кухонном столе брякнул смской телефон, но Ленка спокойно докрасила глаза, чуть подрумянила скулы, тронула блеском губы. Потом надела пальто, натянула на свою новую стрижку старый красный берет и только тогда пошла в кухню за мобильником. Сообщение было от курирующего моду Вадика Соловьева, что было само по себе странно – Вадик Ленке писал крайне редко, даже по праздникам не всегда. Стало интересно. Конвертик на экране за долю секунды превратился в три жутких слова: «Биг-Босс умер. Прикинь».

2

Биг-Босса – то есть собственника небольшой группы компаний – звали Иван Сергеевич. Ему было чуть за 40, он был очень моложавым, очень симпатичным и крайне энергичным человеком. «Был», – с трудом соотнесла Ленка в своей голове этот глагол и этого мужчину.

Иван Сергеевич был олицетворением Ленкиной жизни-мечты, да и не только ее. Он толково и с любовью руководил своим делом, самодурил в меру, не курил и в пьянстве уличен не был. Зимой он катался на горных лыжах в Альпах, летом принимал участие в регате на французской Ривьере, круглогодично ходил в спортзал и по выходным играл с друзьями в футбол. Это был интересный и увлеченный жизнью человек, как казалось Ленке после интервью, которое она брала у хозяина журнала для журнала. Наверное, даже в чем-то идеальный. Впрочем, даже идеального мужика не обошло стороной явление, именуемое в народе «Седина в бороду – бес в ребро». Иван Сергеевич два года назад внезапно развелся со своей женой, умницей и красавицей, с которой жил чуть ли не с окончания школы и родил двоих детей. Жена его создала журнал «Красивая жизнь» и три года вкладывала в него душу и время, занимая пост главного редактора. И вдруг в одночасье она исчезла, и через пару дней Иван Сергеевич лично представил обалдевшей редакции Оксану-свет-Геннадьевну, просто красавицу, без умницы. Новый руководитель редакции строго и уверенно обводила взглядом своих подчиненных, а Биг-Босс, исполнив свою миссию, попрощался, хлопнул Оксану по аппетитной попке и как ни в чем ни бывало удалился. Стало все понятно, и светлый образ Биг-Босса в глазах Ленки слегка помутнел.

Можно было предположить, что он расшибется на своей спортивной тачке где-нибудь на трассе. Или сломает шею на сложном горнолыжном спуске. Или утонет. Или умрет во время секс-марафона с молодой любовницей. Но невозможно было представить, что этот высокий, крепкий, красивый мужик умрет от сердечного приступа в сауне фитнес-центра после утренней тренировки.

Ленка пришла на работу, хотя было понятно, что не за чем. Во всем здании, принадлежавшем Биг-Боссу и вмещавшем в себя несколько его фирм, стояла гнетущая и какая-то паническая тишина. Администратор Ирочка на стойке внизу плакала и не скрывала своих слез, и что уж выглядело совсем фантастичным – сбрасывала звонки без конца орущего на весь холл телефона. Увидев эту картину и услышав захлебывающуюся и обрываемую трель главного офисного телефона, Ленка подумала: «Влетит же Ирке!» – но тут же осеклась. Администратор уже осознала, что отчитать ее теперь было некому, поэтому и не пыталась оставаться приветливым лицом и голосом.

На этаже, где располагалась редакция, царило безмолвие и покой, какие случались только в выходные. Не слышно было обычного хохота в большом кабинете коммерческого отдела, не звонили телефоны, не цокали по кафелю пола шпильки многочисленных нимф журнала «Красивая жизнь». А ведь будь сегодня обычный рабочий день, редакция сразу оглушала бы, ведь на носу сдача номера в печать.

В Ленкином кабинете сидела только Анечка, глядя чуть припухшими ненакрашенными глазами в монитор. На вошедшую Ленку она посмотрела растеряно и сказала:

– Лен, ну невозможно же представить, – голос дрогнул, и Анечка расплакалась.

– И не говори. – ответила ей Ленка, прошла к своему столу, бросила сумку на стол и включила компьютер. Хотя зачем включать компьютер и что делать вообще – было непонятно.

– Оксана Геннадьевна на месте? – спросила Ленка.

Анечка помотала головой и вытерла слезы. Потом сказала:

– Не представляю, каково ей сейчас.

Да, Оксане, уже заказавшей свадебное платье в одном из американских интернет-магазинов и полностью придумавшей праздничное оформление ресторана, не позавидуешь, – подумала Ленка. Ни мужика, ни работы. В том, что «Красивая жизнь» закончила свое существование вместе с Биг-Боссом, она не сомневалась.

Эту догадку подтвердил коммерческий директор Дима. На его мониторе был открыт сайт с вакансиями. Дима искал работу, ему надо было кормить семью.

– Думаешь, закроют нас? – вместо приветствия спросила Ленка, стоя в дверях маленького, но уютного и дорого обставленного кабинета коммерческого директора.

– Без сомнения, – едва взглянув на вошедшую, спокойно ответил Дима. – Мы – имиджевое предприятие. Журнал жил, потому что Биг-Боссу так хотелось. Это не бизнес, это игрушка.

– Реклама же продается, – пыталась возразить Ленка, мотнув головой в сторону кабинета за стеной, где обитали три менеджера по продажам рекламы в журнале «Красивая жизнь».

– Я тебя умоляю, Лена, – чуть слышно усмехнулся коммерческий директор, продолжая смотреть в монитор. – Ты взрослая умная женщина, ты же все понимаешь. Вообще, между нами говоря, я удивляюсь, как и зачем ты здесь так долго сидишь?

– А ты? – парировала взрослая умная женщина.

– Согласен, – вздохнул Дима и наконец поднял на Ленку глаза. – Считай, это нам с тобой пинок такой. Пора изменить свою жизнь. А мужика жалко, конечно. 45 лет – это не возраст…

– Странно, что ты сказал про «изменить свою жизнь».

– Почему?

– Просто я думаю об этом последний месяц.

– Ну, вот видишь, как оно все складывается. Удачно. – Дима помолчал и добавил. – Прости меня, Господи.

3

Похороны Биг-Босса отложили на несколько дней, чтобы успела вернуться из-за границы его бывшая жена с детьми, и назначили на 1 апреля. В этом была непостижимая ирония и трагедия. Первоапрельские похороны. Ленка решила не ходить на прощание в траурный зал и поехала сразу на кладбище. Трясясь в маршрутке, она со стыдом понимала, что переживает не только потому, что сейчас будет хоронить молодого, красивого и успешного мужчину, но и потому, что на похоронах, скорее всего, встретит Романа. Увидит его впервые с тех пор, как узнала о том, какое на самом деле место она занимает в его жизни. Одна мысль, как на повторе, вертелась в ее голове: «Что ж все так навалилось. Что ж все так сразу навалилось». В один момент она осталась без любимого мужчины и без работы. И без почвы под ногами.

Выйдя на остановке около кладбища, Ленка сразу увидела огромное скопление дорогих машин и толпу людей. Все ждали, когда привезут гроб с телом Ивана Сергеевича. И вот привезли. И центральная аллея кладбища заполнилась серым людским морем, двинувшимся за огромным черным автомобилем-катафалком. И в толпе людей со знакомыми лицами Ленка поплелась за ним тоже. Ночью подморозило. Уже, было, оттаявший снег покрылся коркой льда, и сапоги ее на высоком каблуке то и дело разъезжались в стороны. Ленка ковыляла, пока не прицепилась к коммерческому директору Диме, который сам обнаружился в группе людей. Вернее, это был уже бывший коммерческий директор, накануне он уволился, найдя себе работу обычным, как он сказал, «продажником» в какой-то крупной конторе.

Серое небо висело почти над головой. Дул холодный, но уже пахнущий весной, ветер. Березы вдалеке прощально махали Биг-Боссу своими тонкими голыми ветвями. Наконец вся процессия подошла к вырытой могиле, гроб с телом вытащили из машины, поставили около прямоугольной ямы, и вокруг него выстроились близкие и родственники. Ленка стояла чуть поодаль, и смотрела на все, как на кинофильм, силясь поверить в происходящее. Внутренне сжавшись, она набралась храбрости и посмотрела на тело. Иван Сергеевич лежал… красивый. Только это слово Ленка смогла подобрать. Спокойное лицо, чистый, открытый лоб, легкий румянец и даже полуулыбка – вот такой лежал в гробу мужчина. Как можно хоронить такого не похожего на мертвеца человека? – думала Ленка. И еще она думала: надо учиться жить. Как-то надо учиться жить, чтобы жить долго. Чтобы вырастить детей и помочь им вырастить внуков. Чтобы дожить до дома в деревне, гостиной с камином и креслом-качалкой. Казалось бы, Биг-Босс жил идеальной жизнью, занимался спортом, следил за здоровьем, но все равно ушел рано и многого не успел. Значит – и это неправильный путь? Как же надо жить? Как же это – жить правильно?

Возле гроба стояла невысокая красивая женщина в черной норковой шубке и черном платке. Лицо ее было бледным и осунувшимся, большие серые глаза были влажными, но она не плакала. Это была бывшая жена Ивана Сергеевича, Ленка успела с ней поработать. Рядом с ней стояли их дети – мальчик-подросток и еще совсем маленькая девочка. Сын смотрел в землю. Дочка смотрела на лицо отца, шмыгала красным носом, и было непонятно, то ли она сейчас заплачет, то ли вот-вот успокоится. Рядом с ними стояли две очень пожилые женщины, совершенно одинаковые на лицо. Ленка никогда их не видела, но догадалась, что это мама и тетка Ивана Сергеевича, все в конторах знали, что у мамы Биг-Босса есть сестра-близнец, и что они вдвоем фактически вырастили его. Старушки-близнецы рыдали и голосили. Рядом с ними стояли еще какие-то молодые и не очень люди. Навзрыд плакали незнакомые дорого одетые женщины. Отдельно от всех родственников стояла Оксана Геннадьевна, несостоявшаяся жена Ивана Сергеевича. Она была в сером пальто, которое, как показалось Ленке, продувается насквозь, без шапки и без перчаток. Ветер растрепал ее длинные белые волосы, но она этого не замечала. Посиневшими от холода руками она держала маленький черный клатч. У Оксаны было серое лицо и накрашенные ярко-красным губы. «Наверное, так любил Биг-Босс», – невольно подумала Ленка, глядя на эти губы, казавшиеся чужими на лице девушки. Оксана Геннадьевна не плакала, она просто стояла, а слезы катились из глаз к подбородку, но она тоже не ощущала этого. Ленка поневоле залюбовалась этим красивым и, как ей впервые показалось, настоящим и живым лицом.

Потом кто-то что-то говорил. Потом люди подходили к гробу прощаться. Две старушки долго лежали на нем и в четыре руки гладили красивое лицо своего сына, что-то приговаривая. Бывшая жена наклонилась к его уху и что-то сказала, как будто он мог услышать, а потом поцеловала в губы. Ленка подошла и погладила мертвого человека по волосам, глядя на свою руку, а не на него. «Спи спокойно, Биг-Босс», – сказала она. Оксана не подошла прощаться, а когда гроб закрыли и две старухи взвыли: «Сынок!!!» – она закрыла лицо руками и так стояла до тех пор, пока его не закопали.

Когда Ленка в одиночестве ковыляла к выходу с кладбища, ее нагнал Роман. Взял под руку, словно ударил током, сказал в ухо, отчего по спине прокатилась волна мурашек:

– Привет, малыш.

– Привет, – без эмоций в голосе смогла отозваться Ленка.

– Ужасно, правда?

– Правда.

– Он ведь всего на несколько лет старше меня.

– Да.

Они какое-то время шли молча. Потом Роман сказал:

– Завтра вечером я свободен. Приезжай ко мне.

За несколько секунд, что Ленка молчала, в ее голове пронеслись десятки вариантов ответа. Хотелось согласиться, наплевав на собственную гордость и на то, что всего несколько дней назад рассказала Милка. При этом хотелось тут же спросить его, любимого мужчину, неужели это все правда и за что он так с ней. Одновременно было страшное желание разреветься и разораться, что она все знает, что он сволочь и что дальше так продолжаться не может… Или можно было спросить что-то вроде: «А куда же делась твоя любимая женщина?» Или сказать: «Лучше съезди к жене, она же так больна!» И тут же возник в голове Дима, сказавший про волшебный пинок и про то, что пора изменить свою жизнь. И все равно – очень хотелось согласиться. Прижаться. Раствориться. Забыть.

Ленка остановилась и посмотрела Роману в глаза. Глаза были холодные, хотя смотрели как всегда прямо и почти по-родному.

– Рома, – сказала она тихо. – Я думаю, нам пора расстаться.

– Почему? – он на самом деле удивился, одна бровь поднялась и сломано изогнулась.

«Потому что ты обманщик и скотина!!!» – захотелось заорать ему прямо в лицо. Но она тихо, спокойно и – неожиданно для себя – соврала:

– Потому что я тебя больше не люблю.

Высвободила свой локоть из его руки и пошла дальше одна. Хотелось уйти гордой и легкой походкой, чтобы он запомнил ее прямую спину навсегда, но на тонком льду ноги разъезжались в стороны, то одно, то другое колено предательски уходило назад. Ленка затылком чувствовала удивленный взгляд такого любимого мужчины, и ей было почти все равно, что он навсегда запомнит ее неуклюжей, чуть не падающей, ковыляющей к воротам кладбища после первоапрельских похорон.

Клиент последний. Александр

1

Апрель был потрачен на поиски нового места работы. Ленка читала газеты и сайты с вакансиями, как беллетристику, – с интересом, но с полным ощущением, что к ее реальной жизни все написанное имеет весьма посредственное отношение. Журналисты были не нужны. Нужны были швеи, повара, флористы, продавцы и сотни менеджеров по продажам. Или даже тысячи. Ленка уже начинала всерьез задумываться, чтобы пойти вот таким менеджером. Чем они занимаются, она примерно представляла. Но гораздо более привлекательным казался путь уборщицы или мойщицы посуды в ресторане у дома. Моешь себе – полы или тарелки – и думаешь о своем. Не врешь, не юлишь, ничего не придумываешь из того, что придумывать не хочешь. Мечта, а не работа. Но смелости позвонить по телефону с такими вакансиями у Ленки и не нашлось. Вместо этого она написала смс всем знакомым, работающим в газетах, журналах и на сайтах. Написала, что ищет работу. Большинство этих сообщений остались без ответа. На некоторые пришли деловые и лаконичные ответы: «ОК».

Лишь одно сообщение из этой рассылки оказались более-менее перспективным. Бывшая одногруппница Лера, работавшая ответственным секретарем в городской газете, позвонила и сказала, что у них в редакции как раз есть вакансия. Ленка собралась за 15 минут и приехала в крошечную редакцию в старом центре города. Городской газете «Город» требовался корреспондент, причем нужда в этом специалисте была хронической: из четырех, необходимых по штатному расписанию, в издании трудилось только двое журналистов. Это были два мужичка предпенсионного возраста, которых Ленка помнила еще со студенческих времен – они уже тогда работали в газете «Город». Мужички были матерыми журналистами, неопрятными и перманентно страдающими от похмелья. Ничего особенного от этого звонка и предложения Леры Ленка не ждала, но увидев в сумраке коридора полинялое лицо одного из «матерых», мгновенно простилась с остатками надежды, даже удивившись, что таковые нашлись где-то на окраинах мозга.

Собеседовал ее главный редактор газеты «Город» – какой-то относительно молодой и незнакомый человек, с тонкими, постоянно дергающимися губами и высоким лбом, который сверху был обрезан неуместной для мужчины его возраста челкой, а снизу – толстой оправой очков. Судя по внешнему виду главреда, новый человек был на самом деле ему не нужен. Потому что он ждал, что газета вот-вот отвалится наконец от городского бюджета и тихо и незаметно исчезнет. Но кто-то настойчивый в мэрии все выделял и выделял средства на то, чтобы «Город» влачил жалкое существование, но окончательно не умирал. «Этакое СМИ на ИВЛ», – подумала про себя Ленка. Собеседование было крайне коротким.

– Зарплата – десять. Премия очень редко, читай – никогда, – зловеще сказал главный редактор в лицо Ленке и прищурился, выжидая.

Ленка, уже понявшая, что ловить тут нечего, решила все же немного поболтать с этим человеком и сделала такой вид, мол, ну а что, нормальная зарплата.

– А объем работы какой? – Ленка постаралась продемонстрировать максимальную заинтересованность.

Главред был неприятно удивлен. И раздражен.

– Девушка, наша газета когда-нибудь была у вас в руках? – с максимальной ироничностью спросил он, откидываясь в довольно дорогое, кстати, кресло.

– Конечно, – Ленка, вживаясь в образ полной дурочки, мелко закивала. – Я ее регулярно читаю. Очень интересно! И чувствуется качественная журналистика – такая редкость в наше время!

Главный редактор «Города» чувствовал, что над ним издеваются, но пока не мог понять, зачем. Женщина с короткой стильной стрижкой, умными глазами и… выдающейся фигурой явно не могла быть постоянной читательницей его газеты, если только она не библиотекарь какой-нибудь районной библиотеки. А она не библиотекарь. «Город» читали в основном пенсионеры и библиотекари – в этом главный редактор был уверен.

– Какой может быть объем в еженедельной газете на четыре полосы, одна из которых занята объявлениями и кроссвордом? – вопрос был задан с интонациями школьной задачки по арифметике.

Для небольшой редакции объем достаточно серьезным. Но при этом – не внушающим ничего, кроме скуки. Ленка вдруг, в один момент, устала и начала засыпать, невыносимо захотелось зевнуть прямо в лицо главному редактору. Но она сдержалась, кое-как ответила еще на пару раздраженных вопросов, попрощалась и вышла из кабинета. Поблуждав по сумеречному коридору, нашла кабинет Леры, пропахший плохим кофе и плохим табаком.

– Ну как? – спросила та, отрывая от компьютера вполне себе заинтересованный взгляд.

– Так себе, – Ленка пожала плечом.

– У нас тут всё так себе, – усмехнулась бывшая одногруппница. – Ты такая стала… модная что ли, современная. Я пока тебя не увидела, думала, что вполне сможешь у нас прижиться. А когда увидела, поняла, что – нет. Ты тут не сможешь, правда, Лен. К тому же, у тебя талант.

– А ты чего тут сидишь столько лет? – задала Ленка тот вопрос, который ее действительно интересовал.

– Сама не знаю, – Лера снова усмехнулась, – просто привыкла, наверное. Привычка – вторая натура, знаешь, поди?

– Знаю, – согласилась Ленка. И в голову некстати, впрочем, как всегда, пришла мысль о Романе: а, может, привязанность к нему – это тоже просто привычка? Не любовь? И вот она эта привычка, которая «вторая натура», не дает жить. Тоска по любимому мужчине накатывала в последние несколько недель в неожиданных местах, образовавшись от неожиданных слов и непредсказуемых ассоциаций. Сегодня вот зацепилась за «привычку» и снова принялась душить.

Потом они с Лерой выпили по кружке отвратительного растворимого кофе. Вспомнили студенческих друзей, обсудили, кто и где. Ленка рассказала о молниеносной потере работы и в целом описала не самый устроенный период своей жизни. У Леры был муж, сын, все было стабильно и без потрясений. Ленка хотела было позавидовать, но поняла, что от слова «стабильно» что-то протестует внутри.

Потом, когда она прогуливалась по весеннему городу, то попыталась разобраться, почему в ней засело это несогласие со словом «стабильность». Хотелось жизни, но не стабильности. Жизни полной ложкой, пусть не спокойной и не упорядоченной, но разной, интересной, наполненной событиями и любовью… И в этот момент в сумке зазвонил, громко, требовательно и даже как-то истерично старый телефон. Ленка вытащила его, долго смотрела на незнакомый номер и очень-очень не хотела отвечать. Но потом пообещала себе: «Этот – последний!!!» – и приняла вызов.

– Здравствуйте, меня зовут Александр, – сказал в трубке мужской голос. И этот голос, низкий и взрослый, Ленке сразу вдруг понравился. Она показался ей веселым что ли, хотя был серьезным и даже немного суровым. Но все равно как-то повеяло той самой полнотой жизни, о которой она взывала неизвестно к кому всего пару минут назад.

2

Была суббота. Утро. Шел дождь, очень сильный и холодный, больше похожий на осенний. Ленка выскочила из дома. План был такой: добежать до остановки, прыгнуть в троллейбус, доехать до маникюрного салона, до которого она в хорошую погоду обычно прогуливалась пешком, там сделать маникюр, а потом поехать на встречу с последним своим клиентом – Александром. Ленка гордилась собой: из дома она вышла без опоздания и в целом не спешила, до назначенного времени в салоне оставалось еще полчаса. Ногти выглядели отвратительно – с облупившимся черным лаком, но она специально ничего с ними не делала, готовясь полностью довериться специалисту.

Во дворе никого не было. Дождь хлестал по все растущим лужам, заставлял их пузыриться. Все тропинки раскисли, и Ленка прыгала по ним, как лягушка, с одного островка на другой, стараясь удержать зонтик так, чтобы не намокла сумка. Она свернула за угол дома, подняла глаза, чтобы оценить состояние тропинки до асфальтированного тротуара, и увидела, что на этом самом тротуаре лежит большой мешок. Ещё до того, как Ленка поняла, что это лежит человек, внутри стало нехорошо, даже замутило. Поперек пустого тротуара лицом в луже лежала женщина. Ленка побежала, где-то подсознательно понимая, что чистоте ботинок и джинсов пришел конец, как, собственно, и всем планам.

Женщина была большая, грузная и немолодая. Её тряпичное коричневое пальто уже пропиталось водой и стало почти серым. Меховая шапка, совершенно абсурдная в такую погоду, валялась рядом, в воде. Лужа была глубокая, она бурлила вокруг коротких седых волос женщины. Голова лежала на боку, однако чуть больше половины лица были под водой. Женщина стонала низким грудным голосом, как будто рычала, но не двигалась. Ленка подумала, что вот сейчас, на её глазах, захлебнется и умрет человек. Она бросила зонт и сумку на грязный асфальт, схватила женщину за плечо и попыталась хотя бы перевернуть на бок. Но даже сдвинуть не смогла. Потом уже она вспомнила, что приговаривала: «Что с вами? Вам плохо? Вы можете повернуться? Что с вами???» Женщина продолжала рычать, но не помогла Ленке сдвинуть хотя бы на пару сантиметров ее объемное и невероятно тяжелое тело. Уже грязная и мокрая Ленка схватилась за ткань пальто, потянула, чувствуя, как ломаются ногти на обеих руках. Бесполезно. Она выпрямилась, оглянулась, увидела вдалеке идущего без зонта молодого парня и закричала. Никогда в жизни она бы не допустила, что может так вопить на всю улицу.

Парень подбежал быстро. Одновременно из-за угла дома появился немолодой мужчина с зонтом. Бросив свой зонт рядом с Ленкиным, он стал помогать. Втроем они повернули женщину на бок, но поднять не смогли. Ленка бросилась к сумке, достала телефон и набрала телефон «Скорой». Разговаривая с диспетчером и диктуя адрес, она с изумлением наблюдала, как женщина вдруг как будто очнулась, сама села, потом встала, шатаясь. Молодая девушка в трубке сказала, что бригада врачей выехала. Ленка подошла к женщине. Та молча и с изумлением смотрела на свои грязные руки.

– Как тебя зовут? Что с тобой произошло? – спрашивал ее мужик, трогал за плечо. Но женщина не реагировала. Взгляд ее переключился на пропитанные грязной водой полы пальто. Потом вернулся к рукам.

– Вы помните, как Вас зовут? – спросила Ленка. Женщина подняла на неё совершенно пустой взгляд.

– Сесть тебе надо, – мужик потянул спасенную и безмолвную женщину к скамейке, которую Ленка не замечала уже много лет, проходя мимо. Женщина послушно дошла до скамьи и впервые заговорила:

– Я не буду садиться, тут грязно, – строго сказала она и добавила. – Где моя шапка?

Ошарашенный всем произошедшим парень, совсем еще мальчик, добежал до лужи, поднял мокрую норковую формовку и протянул хозяйке.

– Зачем вы бросили шапку в грязь? – спросила та почти зло. Все трое переглянулись и не нашлись, что ответить.

Ленка подняла с асфальта сумку, вытащила из нее влажные салфетки, раздала всем присутствующим. Женщина стала яростно оттирать грязные руки, при этом она покачивалась, но не замечала этого. Парень тоже вытер руки, мужчина протер салфеткой лицо.

– Как Вас зовут? – спросила Ленка еще раз.

– Я не знаю, – женщина выглядела растерянно и зло. На вид ей было лет 50 с небольшим. Мешковатое пальто вкупе с шапкой выглядели странно и даже пугающе. Глаза были большие, серые и совершенно пустые. Она продолжала оттирать свои руки, не замечая ни дождя, ни грязного пальто, и от этой картины Ленке стало не по себе.

Одновременно прекратился дождь и подъехала «Скорая». Ленка подбежала к молодому и очень приятному на вид врачу. Рассказала вкратце и поняла, что ждет от доктора какой-то реакции, немедленного диагноза, ужаса в конце концов. Но тот только кивнул Ленке, как старой знакомой, сказал: «Всё понятно» и подошел к мокрой женщине.

– Как зовут вас? – спросил он. Та молча смотрела на него. Потом сказала жалостливо:

– Я не помню.

Молодой врач как будто даже обрадовался такому ответу. Очень по-доброму улыбнулся, взял женщину за локоть и сказал:

– Давайте мы вместе поедем в больничку.

– Зачем? – женщина недоверчиво наклонила голову, но локоть не высвободила.

– Чтобы вы больше не падали лицом в лужи, – просто сказал врач и повел пациентку к машине. Парень понес следом ее шапку. Потом вернулся и молча встал рядом, вопросительно глядя то на Ленку, то на пожилого мужчину.

– Инсульт. Или эпилепсия, – веско и со знанием дела сказал тот. – Ну, хорошо, что обошлось.

Ленка посмотрела на всю их троицу спасателей со стороны: мокрые, грязные, немного обалдевшие и растерянные. Они стояли посреди этого тротуара, посреди пустой субботней улицы и теперь уже как будто кем-то друг другу приходились.

– Ну, я пошел, – первым решился покинуть место спасательной операции парень, и Ленка осознала, что за все время он не произнес ни слова.

– Спасибо тебе, – сказала она.

– Да ладно, – улыбнулся он. – До свидания.

Ленка и ее второй неожиданный спутник подняли свои зонты с асфальта и попрощались. Он пошел в сторону остановки, она – домой. Посмотрела на себя в зеркало в прихожей: лучше бы не видела. Разулась, скинула джинсы, не снимая куртки, надела брюки. Потом так же в куртке зашла в ванную, посушила феном волосы, причесала, как смогла. От укладки не осталось даже легкого намека. Берет был мокрый насквозь, поэтому пришлось вязать на голову платок, который не подходил ни к чему и вязался в силу редкого использования неумело. Ленка накрасила губы красным, надеясь таким образом отвлечь внимание от всего остального. Посмотрела на часы. Прошел почти час с того момента, как она вышла из дома со своим четким планом действий. С планом случилось то же самое, что с укладкой – он сгинул в небытие. Закралась мысль не ходить на встречу с Александром, позвонить, перенести. Но почему-то очень хотелось встретиться с обладателем обаятельного и строгого голоса. И непременно сегодня. И даже не очень важно, в каком виде.

Он сидел за столиком у окна, как и договорились. Шатен в сером свитере, самый обычный, ничего примечательного. Коротко стрижен, гладко выбрит. Только веяло от него каким-то спокойствием. И взгляд был оценивающий, то ли с иронией, то ли с сарказмом. Ленка подошла к столику, поздоровалась, как смогла – улыбнулась. Уже по дороге она поняла, что ее трясет. То ли от пережитого, то ли от грядущего. А потом, сидя в троллейбусе, она рассмотрела свои ногти – обломанные, облупившиеся, черные, отвратительно пошлые и кошмарные. Захотелось умереть прямо сейчас просто вот из-за этих ногтей. И вот такая, трясущаяся и желающая оказаться сейчас лучше вообще без пальцев, чем с такими ногтями, она и предстала перед обладателем обаятельного голоса Александром. Под его колким взглядом стянула с головы платок, сняла куртку, повесила ее на спинку стула. Села. Посмотрела ему прямо в глаза и сказала как можно более спокойно:

– Я вас внимательно слушаю.

Он смотрел на неё молча, спокойно и пряча улыбку. Потом сказал:

– Мою жизнь менять не надо. Я уж как-нибудь сам. Я просто когда объявление в газете увидел, то глазам не поверил. Решил посмотреть на этого самонадеянного и всемогущего человека, просто из любопытства. Ну, просто вот в глаза взглянуть. Что за выскочка и чародей. И вот. Смотрю. Ничего сверхъестественного не вижу. Вы, может быть, экстрасенс? Или приворотами балуетесь?

– Нет, – ответила Ленка, ощущая себя как преступник, страшный поступок которого вот-вот раскроют.

– Ох, ну хоть так, – краем губ улыбнулся собеседник. – То есть вот вы – гарантированно меняете жизнь? И как же? Как вы спасаете этих дурачков, которые к вам обращаются? Выплачиваете их кредиты? Возвращаете мужей? Помогаете похудеть? Спасли уже кого-нибудь?

– Зачем Вы так? – спросила она, пытаясь защититься. – Вы же ничего не знаете. Конечно, со стороны это кажется странным, возможно, но…

– Странным?! – он нехорошо и жестко усмехнулся. – Со стороны это выглядит отвратительно! И я не сомневаюсь, что на этот «развод» повелись люди, которым плохо и которые нуждаются в помощи. На это ведь рассчитывают обычно такие шарлатаны, вроде вас? Только не все осмеливаются писать об этом в газетах!

Александр – этот человек, который вдруг и непонятно чем притянул ее всего несколькими фразами по телефону – на самом деле поставил ловушку, и она в нее попала. Он издевался и не скрывал этого. И совершенно нечего было ему ответить. В эту самую секунду она почувствовала себя на самом дне своей дурацкой, разбитой, несчастной жизни. Чувствовала себя замерзшей, одинокой, неприкаянной, самонадеянной дурой. И пошедшее наперекосяк утро, и лежащий в луже человек вывели ее из и без того хрупкого равновесия. Что скрывать – она испугалась сегодня, ужасно испугалась. И вот сейчас, вместо того, чтобы выдохнуть, она оказалась на пороге разоблачения и краха. Очень хотелось зареветь, но Ленка понимала, что придется закрывать лицо руками, и тогда сидящий напротив человек увидит ее страшные ногти. И станет ещё хуже. И мысль о ногтях добила Ленку. Она все-таки разревелась. И закрыла лицо руками.

И не видела, что лицо мужчины в эту секунду изменилось: ирония сменилась растерянностью и бесконечным удивлением. И не знала, что он даже не заметил неухоженных ногтей с облупившимся черным лаком.

3

Она рассказала ему все с самого начала. С задумки в номер к первому апреля. Рассказала все, как было, про каждого, кто ей позвонил. Про всех, с кем встречалась. Про их жизни и про то, что не смогла ничего изменить. И в процессе изменения чужих жизней окончательно разрушила свою. Рассказала про свои сомнения, про злость и разочарования. Про смерть Биг-Босса, про потерю работы и даже про несколько неудачных собеседований – рассказала. Сказала ему, что он последний ее «клиент». И что, конечно, телефон с подставной симкой стоило выключить раньше.

– Но вообще, знаете, – Ленку осенило. – Вероятно, все произошло именно так, как должно было произойти. Если бы мы с Вами не договорились сегодня встретиться, я бы не вышла из дома и не нашла бы эту женщину, лежащую в луже. Может быть, все это вообще случилось только для того, чтобы сегодня утром я оказалась там. Вряд ли я сыграла какую-то решающую роль в ее судьбе, не я – так кто-нибудь другой. Ну а вдруг?

Александр слушал внимательно и не перебивал. Ленка оттаивала под этим взглядом, осознавая, что давно никто не слушал ее так… сопереживательно. Она видела, что ему интересно. И что сарказма ни в глазах, ни в изгибе губ больше нет. Этому незнакомому мужчине хотелось все рассказывать. Быть собой и наплевать уже на то, как это должно было бы все выглядеть в его глазах. Хотелось, чтобы он увидел всю эту аферу под названием «Изменю вашу жизнь» ее глазами. И еще хотелось, чтобы понял. Вот просто понял ее и все.

Они выпили уже четыре чайника чая. Она успела рассмотреть его как следует, хотя в глазах после пролитых слез было немного мутно, будто она только что проснулась. Широкий лоб, квадратный подбородок, прямой нос – все его лицо будто было собрано из прямых линий. И взгляд – открытый и такой… простой. От этого прямого взгляда не хотелось отводить глаза. На задворках сознания промелькнула мысль про Романа – вспомнился его цепляющий взгляд. Но впервые за долгое время мысль улетучилась, не сделав больно и не сбив сердечный ритм.

– Так, я все понял, – сказал Александр, когда Ленка наконец рассказала все. – И что теперь?

– Я даже не знаю, что теперь, – пожала плечами та. – Сегодня выключу этот телефон и забуду об этом позорном эпизоде моей жизни. Тем более, что это никому теперь уже не надо. Буду продолжать искать работу.

– Если не найдешь? – Александр перешел на «ты», и от этого как-то тепло кольнуло сердце.

– Ну, когда-нибудь все равно найду. «План Б» есть у меня: я всегда могу вернуться к маме, когда не будет денег платить за съемную квартиру. Вернее, это «План У».

– Почему «У»?

– Потому что это самый ужасный план, – Ленка засмеялась. Ее собеседник тоже рассмеялся приятным тихим смехом.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и сказал:

– Ты аферистка, ты знаешь? Но надо признать – ужасно обаятельная.

Ленка почувствовала, как краска заливает шею и предательски выползает из-под ворота водолазки, подбираясь к щекам. Хотя «аферистка» в общем и целом не было похвальным словом, в его устах оно прозвучало почти как комплимент. Определенно, Александр был очень мил. Нет, «мил» – неподходящее определение, решила Ленка. Неприменимое к этому человеку. Подходящего слова она не нашла в этот момент, остановившись просто на «очень».

Он довез ее до дома на своем очень большом и очень старом автомобиле, похожем на темно-серого крокодила.

– Люблю раритетные внедорожники, – объяснил он, увидев, как Ленка озирается в аскетичном и чересчур просторном салоне. – Он один такой в городе. И на нем, в отличие от нынешних «джипов» действительно можно хоть по лесу, хоть по болоту ехать.

Ленка уважительно и одобрительно закивала, постеснявшись спросить, что за марка у «крокодила». Александр довез ее до подъезда. На прощание посмотрел долгим взглядом светло-коричневых глаз, потом едва заметно улыбнулся:

– Это была самая захватывающая история за последнее время. Я очень рад, что позвонил. Извини, что получилось так грубо в начале. Я не перевариваю шарлатанов, да и психологов, по большому счету, к ним же отношу. И журналистов недолюбливаю, если уж совсем начистоту, – он засмеялся. – Но после такого знакомства, наверное, не буду так категоричен. По крайней мере, к журналистам.

– Я польщена, – иронично улыбнулась Ленка. – Всего хорошего!

Она буквально выпала из огромной машины, неумело прыгнув с высоты, обтерла подножку брючиной и чуть не прищемила палец дверью. Громко чертыхнулась, и увидела, как снова засмеялся Александр, глядя на весь этот цирк. Смешного ничего не было, но она тоже рассмеялась и быстро зашла в подъезд, не оглядываясь. Минутой позже ступила в серую и тихую квартиру, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней затылком. Постояла, прислушиваясь к себе. С этим мужчиной не хотелось расставаться. Рядом с ним было спокойно и тепло. Может быть, виной тому горячий чай в кафе. Может быть, его свитер крупной вязки, только от вида которого становилось уютно. Может быть, от прямого взгляда светлых глаз. Тепло, спокойно и просто. Несмотря на все эти словечки – аферистка, шарлатаны. Подумаешь тоже – оскорбления! Ленка улыбнулась в темноту прихожей.

Где-то у солнечного сплетения натянулась звенящая струна, которая, казалось, мелко звенела и не давала до конца выдохнуть. Тайны больше не было, афера провалилась, но финальный провал оказался самым греющим душу событием за последние полтора месяца. Ленка поняла, что сейчас она выключит свой второй – старый и нелюбимый – телефон, закинет его в дальний ящик стола еще на сколько-то лет. И вот с этого момента что-то должно измениться, и жизнь должна потечь по какому-то другому руслу.

Она постояла под горячим душем, надела любимый махровый халат, налила себе горячего чая и вместе с кружкой завалилась на диван, который уютно и приветственно скрипнул. Сегодня самые обычные действия вызвали ощущение радости и даже блаженства. Ленка включила телевизор, там шел какой-то старый советский черно-белый фильм, она даже не могла сосредоточиться, чтобы понять – что за картина-то. Размышляла об Александре, о том, что ничегошеньки о нем не узнала: чем он занимается, женат ли (но кольца не было – это наметанный глаз выхватил первым делом, ещё до момента рыданий), есть ли у него дети, часто ли он звонит по объявлениям в газете…

Проснулась Ленка от глухого звука упавшего совсем рядом предмета. Открыла глаза: за окном было уже темно, комнату уютно освещал телевизор, по которому не менее уютно шел уже другой фильм – «Кавказская пленница». Как раз на том моменте, когда Шурику было «птичку жалко», из Ленкиной руки, похоже, и выпала кружка, вместе с которой она так безмятежно уснула. В кружке был чай, который пролился на лежащий тут же блокнот. В этот блокнот она записывала каждый входящий звонок по эксперименту «Изменю вашу жизнь», для статистики, Милана попросила быть обстоятельной – и Ленка попыталась. Она подняла чуть подмокший в углу блокнот с пола, и он раскрылся на той самой странице, где она полтора месяца назад большими буквами написала послание самой себе: «Я ПОМОГУ СЕБЕ САМА! НЕ РАСКИСАТЬ!» Ленка вдруг впервые за столько времени поверила в то, что действительно – поможет! А почему нет?! Словно ураган подхватил ее с дивана, она выпрыгнула из обволакивающего махрового халата и облачилась в футболку и шорты. И начала генеральную уборку. Наигенеральнейшую. И закончила ее уже тогда, когда часы показывали четвертый час утра. В самую последнюю очередь она вытащила из сумки свой старый «подпольный» телефон, не задумываясь выключила его и аккуратно положила в коробку из-под обуви с разными другими мелочами, которые не поднималась рука выбросить – кассетным плеером, крошечным радиоприемником и двумя старыми часами. Коробку же задвинула в самый дальний угол антресолей.

4

Весь следующий день Ленка читала, пересматривала любимые фильмы и привела наконец в порядок ногти. И даже позвонила маме. И отчиталась – весьма бодрым голосом – о поисках работы. И как бы даже попросила совета. А потом под диктовку записала рецепт заливного пирога. Мама от неожиданности забыла Ленку хоть за что-нибудь отчитать, и они поговорили вполне мирно, и мама даже два раза назвала дочь «Леночкой», чего не случалось уже несколько месяцев.

Потом она позвонила Милане и сообщила, что эксперимент «Изменю вашу жизнь» завершен, и можно подводить итоги.

– И каковы итоги, если в целом? – очень искренне поинтересовалась подруга.

– Итоги удручающие, что скрывать, – честно ответила Ленка, – Но я не удручаюсь.

– Статистику вела?

– Да, мэм. Все записала в специальный блокнот. Прислать тебе в электронном варианте?

– Пришли, если не сложно.

– Сложно!

Милана рассмеялась:

– Намек поняла. В субботу жди нас с бутылкой мартини. Проведем мини-конференцию.

В целом, воскресенье складывалось хорошо. И дабы не портить его, Ленка даже не открывала сайты с вакансиями. А вот понедельник начала именно с них, чтобы в очередной раз убедиться, что работы по специальности нет. Полистала разделы «Рабочий персонал» и «Начало карьеры», но ничего, на что бы откликнулась душа, не нашла. Ближе к полудню захотелось булки с молоком, и Ленка быстро собралась до магазинчика в соседнем доме, просто накинув куртку не домашний спортивный костюм. Заодно прихватила с собой пакет с мусором. На улице было солнечно и свежо. После сумрака подъезда она слегка даже ослепла, зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела перед собой большую серую машину. И сразу поняла, что перед ней «крокодил».

– Что же вы, девушка, телефон второй день не включаете? – суровый голос прозвучал почти над ухом. На лавочке у подъезда сидел «последний клиент» Александр и с укоризной смотрел на Ленку. – Второй день караулю.

– Так, я ж сказала… последний клиент. Всё. Нет эксперимента – нет телефона, – натурально промямлила Ленка, потому что совершенно обалдела. И обрадовалась. И поняла, что она снова в худшем из своих видов – и снова перед этим мужчиной. Ещё и с огромным после уборки мешком с мусором. Но все равно – обрадовалась.

– Безобразие. Работу работаю через планшет на лавочке по вашей милости, – продолжал как бы ворчать Александр, но в глазах и в голосе уже были те самые веселье и ирония, которых Ленке в этом взгляде уже не хватало.

– А что случилось-то?! Что за срочность? – спросила она в тон ему. – И где что-нибудь типа «здравствуйте»?

– Работу я тебе нашел – вот что случилось, – ответил мужчина и скомандовал. – Иди одевайся, на собеседование поедешь. Мусор я сам выкину.

Ленка без лишних вопросов влетела в подъезд и бегом побежала по лестнице. Булка с молоком откладывались.

Ее собеседовал молодой мужчина, почти мальчик – худощавый, в клетчатой рубашке с закатанными по локоть рукавами, с красивой и густой бородой. Представился Артемом. Они сидели в небольшом, но очень светлом кабинете с высокими потолками. Здесь стояло четыре рабочих стола с ноутбуками, но ни одного человека не было – на обеде, объяснил мужчина.

– Мы ведем несколько проектов, но сейчас начинаем новый. И нам нужен человек, который писал бы тексты про нашу область. Будем делать подробнейший портал, статьи обо всем – и про самые глухие деревни, и про памятники архитектуры, и про знаменитых уроженцев. Тексты должны быть авторские. А это значит, что встречи, командировки, работа с архивами и с людьми. Чтобы информация из первых рук. Работы очень много. Возьметесь?

Ленка пыталась усидеть на месте и не запрыгать от восторга. О такой работе она даже мечтать не могла. Вот оно – настоящее!!! Люди, архивы, города и веси. Никакой тебе «красивой жизни» с одними и теми же лицами, никакой ярмарки тщеславия. Настоящие люди! И собеседующий ее молодой мужчина был самым что ни на есть настоящим, как гарант интересной и человеческой работы. И она сразу согласилась, стараясь не испугать работодателя своим энтузиазмом.

– Про зарплату даже не спросите? – рассмеялся тот.

– Ой. Да. Нет, не спрошу, – Ленка тоже рассмеялась. Про зарплату даже в голову не пришло поинтересоваться.

Зарплата оказалась приличной. Работа виделась интересной и даже где-то идеальной. Приступать надо было через пару дней. Ленка попрощалась с бородатым Артемом минут через 10, выяснив все подробности, и выскочила в коридор. Ее будущий офис располагался в небольшом особняке в центре, где коридор, в отличие от кабинетов, был узкий и темный. В этом коридоре возвышалась фигура Александра, лицо подсвечивалось планшетом: теперь он, по Ленкиной опять же милости, работал работу, стоя в коридоре крошечного бизнес-центра.

«Какой он красивый», – подумала Ленка.

– Ну что, взяли? – спросил он.

– Взяли! – ответила она, даже не думая скрывать свой восторг. – Спасибо Вам! Это работа, о которой я даже не мечтала! Как вы ее нашли?

– Быстро, – сказал Александр и широко улыбнулся, давая понять, что это окончательный ответ.

– Спасибо Вам! – еще раз как-то взвизгнула Ленка со всей искренностью и благодарностью, на которую только была способна. Мужчина посмотрел на неё внимательно, без улыбки:

– Пожалуйста.

Он снова отвез ее домой. Снова, пряча улыбку, наблюдал, как неуклюже она выбирается из его большой квадратной машины. Когда Ленка захлопнула дверь, Александр махнул ей рукой и уехал.

– И даже телефон не спросил, – грустно констатировала она сама себе, глядя, как выворачивает огромный «крокодил» из ее маленького двора. И тот факт, что этот странный, но такой притягательный мужчина, похоже, укатил из ее жизни навсегда, заметно омрачил радость от получения работы мечты. Настолько заметно, что Ленка разозлилась на себя, чем только еще больше ухудшила свое настроение.

5

В субботу, как и было обещано, в гости приехали Мила и бутылка Мартини Бьянко. К этому моменту Ленка уже два дня провела на работе мечты, в офисе мечты, с коллегами мечты. Поэтому посиделки начались с краткого, но очень эмоционального рассказа об этой части Ленкиной жизни. У нее был начальник – Артем, и двое коллег. Первый – программист Василий, совсем молоденький, но тоже бородатый и, насколько Ленка понимала модные тренды, чрезвычайно модный. Василий опровергал все стереотипы о программистах, был общительным, иногда даже чересчур, смешливым и вообще – рубахой-парнем. В первый день Ленкиной работы он нашел ей кружку для чая, молниеносно создал все учетные записи и научил пользоваться кофе-машиной. Вторую коллегу звали Наташей. Чуть полноватая, но от этого лишь чрезвычайно аппетитная брюнетка была менеджером проектов, а также – матерью двоих детей, фотографом и сноубордисткой. Все это тоже выяснилось буквально в первый день за чашкой кофе, и Ленка настолько обалдела от многогранности личности Наташи, что только потом сообразила, что о себе рассказать она ничего не успела. Да и рассказывать было особенно нечего. Ни детей, ни фотоаппарата, ни сноуборда. Начальник Артем на самом деле был руководителем проектов крупной веб-студии, которая занимала практически все кабинеты маленького особняка. Он пообещал Ленке, что совсем скоро она познакомится со всеми остальными коллегами.

Милка радовалась за подругу, как за себя. Спрашивала, восклицала, смеялась и непрерывно подливала мартини и подрезала на тарелку маасдам.

– И как ты попала в это волшебное место, Ленуся? – в конце концов спросила она.

– Тааак, – Ленка подняла бокал, и они чокнулись. – После этого вопроса мы должны перейти ко второму пункту нашей сегодняшней повестки. А именно – к результатам эксперимента «Изменю вашу жизнь».

Она сходила из кухни в комнату, взяла с комода чуть скукожившийся с одного края блокнот и карандаш, вернулась, раскрыла на заложенной странице и начала читать и чиркать:

– Итак, отчитываюсь. За все время эксперимента на конспиративный номер позвонило 11 человек. Из них: двое подростков, которые просто телефонные хулиганы. Один человек – мужчина – хотел, чтобы в результате эксперимента были устранены его конкуренты по бизнесу. С ним я встречаться не стала – сразу отказалась. Один человек хотел, чтобы я помогла ему стать гражданином США или Канады, в крайнем случае Израиля. По-моему, был пьяный. Тоже не встречалась, признала свое бессилие по телефону. Одна женщина хотела, чтобы я как-нибудь помогла в наследственном споре, еще одна – чтобы «ликвидировала» судимость мужа, она очень мешает устроиться ему на работу. Он бывший учитель физкультуры. Судимость уголовная. Она мне все подробно рассказала, я отказалась, она пыталась мне этим же мужем угрожать – в общем, такой запрос был.

Собственный почерк иногда был ужасен, и Ленка делала усилие, чтобы разобрать его. Звонки от людей, нуждающихся в изменении жизни, были расписаны по пунктам, с датой и временем звонка, на всякий случай она записала и номера телефонов. Но прочитав первые несколько слов, она понимала, что все телефонные разговоры в рамках проекта «Изменю вашу жизнь» почти целиком сохранились в памяти, и от этих всплывающих в голове диалогов становилось тяжело на душе. Будто Ленка намеренно и злостно обманула 11 человек. Милана смотрела внимательно своим бесподобным взглядом, немного прищурившись, и Ленка поняла, что она уже пишет в голове статью в журнал «Психология и жизнь». Или в какой-нибудь другой журнал с похожим названием.

– Далее переходим к тем «клиентам», с которыми я встречалась. Впрочем, про них я тебе почти все и так рассказала. Но результаты есть результаты, надо озвучить, – Ленка еще отпила из бокала. – Итак. Юрист Павлик. Просто хотел изменений в личной жизни, хотел жену, похожую на маму. К ним я ходила на ужин. Мама – звезда, королева! Павлику тут повезло и не повезло. Помочь я ему ничем не смогла, к мимолетным отношениям не склонилась. Ставим «минус». (Ленка откусила кусок сыра и медленно прожевала его.) Идем дальше. Домохозяйка Мария. Хотела вернуть мужа, просто потому что так надо – жить с мужем. Вернула сама, без моего участия. Марии ставим «плюс», мне – «минус». (Мила помнила эту историю в подробностях и с сомнением покачала головой – правильно ли расставлены плюсы и минусы). Татьяна, топ-менеджер крупной компании. Хотела кардинальных изменений, идеальную семью и перестать ненавидеть свою жизнь. Честно пыталась следовать рекомендациям – но провал по всем пунктам. Еще один «минус» в копилку экспериментатора, то есть – меня.

Милка усмехнулась. Ленка выпила мартини, пожевала сыр, молча глядя на следующее имя в блокноте. Потом глубоко вздохнула:

– Продолжим. Клиент Роман. Менеджер среднего звена в конторе средней руки, – хохотнула, поскольку эту словесную комбинацию придумала только что. – Пожалуй, единственный человек, которому мы помогли. Мы с тобой. Избавили страдальца от… от меня.

– Звонит? – поинтересовалась подруга.

– Ни разу, – мрачно ответила Ленка и еще пожевала сыр. – Ставим «плюс» нам с тобой. А Роману ставим «минус» – так, по старой памяти. Ну, и наконец, последний позвонивший – человек без проблем в жизни. Во всяком случае, тех, которые надо решить чужими руками. Позвонил, просто чтобы посмотреть на мою наглую и самоуверенную физиономию. И посмотрел.

– А вот это очень интересно, – оживилась Мила, – я предполагала, что должен появиться такой человек. И он появился! Что он тебе сказал?

Ленка в красках рассказала лучшей подруге приключения прошлой субботы. И про лежащую на асфальте женщину, и про злосчастные ногти, и про встречу с Александром в кафе, и про свои слезы, и про дальнейший длинный монолог, и про «крокодила». А в итоге живописала его неожиданное появление перед дверью подъезда и новую работу с его, Александра, подачи.

– Каков оригинал! – восхитилась Мила. – Два дня тебя ждал около подъезда?! Это ведь проявление заботы! И что теперь? Звонит?

– Нет, – вздохнула Ленка. – Пропал. Телефон не спросил. А мне ведь он понравился, даже очень.

– Я это как-то сразу поняла. И после твоего рассказа мне он, Ленуся, тоже нравится. Но у тебя же вот – записан его телефон. Позвони сама!

Мартини и почти детективная история воодушевили Милу, она вся как-то порозовела. И даже пиликнувший где-то то ли в сумке, то ли в кармане пальто телефон не заставил ее подняться с табуретки.

– Ну уж нет, – возмутилась Ленка, и именно в этот момент поняла, что уже пьяна. – У меня новая жизнь, и я больше не буду навязывать свое общество мужчине. Конкретно Александр и так уже много для меня сделал.

– Смотри сама, – не стала спорить Мила. – Но мне кажется, что в твоем списке не хватает еще одного человека.

Ленка быстро пробежала глазами все пункты. Нет, все на месте, голубчики, как на ладони. Вопросительно подняла брови:

– Не хватает в списке тебя, Ленуся! Номером первым или двенадцатым – как уж сама хочешь. Твоя жизнь в результате эксперимента изменилась, и мне кажется, это главный результат, и за это надо что сделать???

– Выпить!!! – засмеялась Ленка, в очередной раз удивившись своей невероятно мудрой подруге. – Ты ведь знала, что так оно и случится, да, Мил? Ты же говорила…

– Я не могла предположить конкретных фактов, но была уверена, что должны произойти какие-то значимые перемены в твоей жизни. Когда ты пытаешься взаимодействовать с людьми, то это всегда двусторонний процесс. Ты меняешь их жизни, а они – твою. Все закономерно и логично, никакой экстрасенсорики.

– Господи, какая ты умная, – восхищенно простонала Ленка после того, как они еще раз пригубили мартини и закусил маасдамом.– Но ведь я не изменила жизни этих людей, а они мою изменили. Как это может быть?

– Ты не можешь быть уверена, что совсем никак не повлияла на их жизнь. Может быть, твое влияние проявилось в том, что они хотя бы честно посмотрели в лицо своим проблемам. А это тоже очень много значит. Очень.

Мила тоже захмелела и засобиралась домой. Ленка разлила остатки мартини из бутылки по бокалам и только собралась произнести тост, как зазвонил телефон. Взгляд не сразу смог сфокусироваться на словах на экране, но все-таки Ленка разобрала: «Надя, приют» – и приняла вызов.

– Лена, привет! – отрывисто поздоровалась попечительница приюта «Надежда» и борец за права кошек. – Есть минутка?

– Привет! Говори!

– Слушай, у нас будет день рождения приюта на следующей неделе. Собираем друзей, приходи, буду рада тебя увидеть. В подарок просим корм или денег, ну, сама знаешь. И вот еще дело. Таня, которую ты ко мне прислала, попросила у меня твой телефон, говорит, не может до тебя дозвониться. Странно как-то – я дозвонилась с первого раза.

– Какую Таню я к тебе прислала? – не поняла Ленка.

– Ну как какая Таня? Ну эта же – Петрова. Месяц назад она пришла ко мне, может, чуть больше. Говорит, ты ее отправила.

Ленка категорически не могла вспомнить никакую Таню Петрову.

– Надя, может, ты путаешь? Я не знаю Таню Петрову.

– Как это не знаешь? – Надя растерялась. – Высокая такая, упакованная, с длинными волосами, на дорогой тачке ездит.

– Татьяна?! – почти закричала Ленка от удивления.

– Таня – это то же самое, что Татьяна, нет? – рассмеялась Надя. – Она странная и совсем не наш формат. Каждый раз уходит со слезами, но все равно приходит опять. Переносок накупила, долги у ветеринара оплатила, два домика для кошек ко дню рождения приюта привезла. Приходи, сама все увидишь. В среду вечером ждем тебя. Так я дам Тане твой телефон?

– Конечно, дай!

Ленка вернулась на кухню к подруге, которая сидела в телефоне и, видимо, переписывалась с далеким мужем.

– Знаешь, Милка, а вот, наверное, ты права! Хоть что-то у меня да получилось! – изрекла она, сама не своя от потрясения. Потом нашла Татьяну в списке в своем блокноте и одним движением карандаша исправила поставленный ей «минус» на «плюс».

– Это тост! – воскликнула Милана.

Новая жизнь

1

Заканчивался май. Самый одинокий Ленкин май за последние годы и – самый счастливый. Она погрузилась в свою работу, но не как в болото, а как в живительный родник. Чувствовала, что чем больше тратит сил, тем их у нее становится больше. Чем больше делает – тем больше успевает. Своим рабочим временем она распоряжалась сама, составляла план на неделю – и в течение этой недели занималась его выполнением. Сидела в городской библиотеке, встречалась с людьми и что самое главное – очень гордилась тем, что делает. Именно чувства этой гордости не хватало ей во времена работы в «Красивой жизни». И не было больше мыслей на планерках – их маленьких ежедневных пятиминуток утром за кофе – «О, боги, что я тут делаю?!» Наоборот возникло давно забытое ощущение (да и было ли оно когда-нибудь вообще?) нахождения на своем месте.

В начале мая Ленка сходила на очередную годовщину приюта «Надежда», перегладила всех кошек, подарила упаковку дорогого корма и встретилась с клиенткой Татьяной. Ее было почти не узнать – в джинсах и майке, энергичная и общительная, она активно участвовала в проведении праздничного мероприятия и, увидев Ленку, немного смутилась. Потом подошла:

– Здравствуйте, Лена, – сказала она, – я рада вас тут встретить. Хотела позвонить, но так и не решилась.

– Почему?

– Стыдно мне перед Вами немного. Я была полностью разочарована в Ваших методах, мне показалось, что ни один из них не сработал и что я зря потратила время и открылась незнакомому человеку. Но как-то так получилось, что я втянулась… В приюте я теперь постоянный волонтер. Еще вяжу для детей из приюта рядом с домом. В общем, вдруг стала жить насыщенной общественной жизнью, – Татьяна усмехнулась, но без сарказма. Ленке показалось, что она еще не до конца сумела принять столько изменений в своей жизни.

– Ну а есть перемены на личном фронте?

– На Западном фронте без перемен. Пока. Но сейчас я чувствую, что включаюсь в жизнь в каком-то глобальном плане. Если вы можете меня понять, конечно. Больше не лежу на диване и не ненавижу всех вокруг – это точно.

– Я понимаю Вас, Татьяна, как никто, – ответила Ленка, и они улыбнулись друг другу, будто внезапно обнаружили, что обе состоят в каком-то тайном обществе.

– И еще один вопрос меня волнует, Елена, – собеседница заметно нервничала. – Я Вам так и не заплатила за работу. И за результат. Я что-то ведь должна вам?

– Ах, перестаньте! – на том и разошлись.

Еще одна встреча с бывшей клиенткой произошла в кинотеатре, куда Ленка забрела в одиночестве вечером после работы. Она обратила внимание на пару, сидящую на диванчике перед дверью в зрительный зал: мужчина с женщиной сидели в обнимку и держались за руки. Лицо женщины показалось Ленке очень знакомым, она несколько раз украдкой принималась его рассматривать, и лишь в момент, когда та улыбнулась, ее осенило – это Мария. Домохозяйка Маша, которой нужно было любым способом вернуть мужа. Ленка узнала ее по улыбке дочери, которая странным образом запала в душу и в память. У Маши с дочкой оказались совершенно одинаковые улыбки. Время было позднее, да и фильм – не детский. Но все же Ленка поискала глазами детей где-нибудь поблизости. Детей не было, ни одного. Значит, младенец все же был оставлен с мамками и няньками. Значит, что-то тоже сдвинулось в жизни домохозяйки Марии. Сейчас она держала за руку мужа и что-то, улыбаясь, шептала ему на ухо. Без шапки, в стильном свитере и с подкрученными волосами Маша выглядела очень даже симпатично. Она несколько раз взглянула на Ленку, но так и не узнала ее.

2

В тот день, когда утром Ленка поздравила себя сама с месяцем пребывания на новой работе, ее руководитель Артем, которого уже давно подмывало называть «Тёмой», сказал:

– Лена, как будет время – зайди к генеральному директору. Он просил. Правда, поинтересуйся в приемной, когда он будет, его трудно поймать.

Фраза прозвучала вполне буднично, но Ленка насторожилась и замерла, глядя на своего юного и прекрасно-бородатого начальника. На всех предыдущих местах ее работы вызов к самому высокому начальству не означал ничего, кроме плохих новостей или неприятностей.

– А зачем? – спросила она после некоторого молчания.

– Я не знаю, – пожал плечами Артем, – кажется, по проекту никаких замечаний, я интересовался. Какой-то личный вопрос, может быть.

Вот это новости. Какой личный вопрос может быть у нее с генеральным директором конторы, которого она в глаза не видела и даже где его кабинет – не знает? Ленка занервничала, как-то сразу растеряла весь рабочий настрой, минут 10 смотрела в монитор, пытаясь вспомнить, что же хотела написать. Над идеальным миром идеальной работы моментально нависла непонятная угроза. Как всегда в моменты грядущих неприятностей хотелось спрятаться и поплакать. Но все же Артем был удивительно спокоен, попивал свой кофе, нащелкивал что-то на клавиатуре – значит, дело действительно было не в претензиях к Ленкиной работе. И это как-то ободряло.

– Артем, а как зовут-то его, нашего генерального директора?

Руководитель отвел взгляд от ноутбука, и в ясных глазах его читалось недоумение:

– В каком смысле? Я думал, вы знакомы!

– С чего бы это?! – Ленкино недоумение просто испугало Артема.

– Ну как же?! – воскликнул он. – Ведь он же привел тебя! Мы этот проект только придумали, вакансий еще даже не размещали нигде, а он позвонил мне, сказал, что у него есть человек проверенный – и привел тебя. Как ты можешь говорить, что вы не знакомы? Или я чего-то не понимаю?

Па-бам! – это в Ленкиной голове сложился паззл. Ей даже показалось, что там, в черепной коробке, что-то щелкнуло. И от этого щелчка страшно забилось сердце. И чтобы оно не выскочило из груди, Ленке даже пришлось слегка придержать его снаружи. Так, с прижатой к груди рукой, она просидела минуту. Все это время Артем – удивительно тактичный мальчик – терпеливо ждал. Он не понимал, а хотел понимать.

– Все правильно, – наконец произнесла Ленка. – Точно. Он же и привел меня. Ничего не соображаю.

Уже все трое ее коллег смотрели на неё настороженно, с участием и – любопытством. Глупейшая ситуация в лучшем из Ленкиных стилей сложилась за секунды, и надо было как-то выходить из нее. Но Ленка не нашла ничего лучше, чем сказать:

– Отчество его я забыла, если честно. Как отрезало. Напомните, а?

– Александр Сергеевич, – подала голос из-за своего ноутбука Наташа. – Легко запомнить – как Пушкин. Странно, что ты забыла.

Ленка посмотрела на коллегу – та хитро улыбалась. Интуитивно она понимала, что тут интрига, но было слишком мало исходных данных. Наташе приходилось догадываться. Ответной благодарной улыбкой Ленка дала ей понять, что все расскажет. Когда-нибудь.

Александр Сергеевич, генеральный директор, основатель и владелец крупнейшей веб-студии города, был на месте. Сидел за столом, который поразил Ленку простотой, в практически пустом кабинете. Сквозь светло-синие жалюзи на окне за его спиной пробивался солнечный свет, было очень свежо, и Ленка, стоя у порога, поежилась.

– Мерзлячка? – вместо приветствия сказал Александр Сергеевич. – Заходи. Сейчас закрою окно.

Он встал, и, пока ликвидировал источник сквозняка, Ленка не упустила возможности тщательно рассмотреть его фигуру. Фигура была что надо. Плечи широкие – как раз то, от чего журналистская душа Ленкина начинала волноваться первым делом. В этот день он был похож на большого начальника – светлая рубашка, брюки, пиджак на спинке кресла. Лицо казалось взрослее и серьезнее. А взгляд все равно с чертовщинкой. «Он всегда у него такой или только в моем присутствии?» – пронеслась в голове мысль. Ленка села за приставной столик и вопросительно посмотрела на Александра Сергеевича, мол, «вызывали?» Тот тоже молча смотрел какое-то время, потом спросил:

– Как тебе работается?

– Мне работается очень хорошо. Правда. Я очень благодарна Вам за эту работу.

Хотелось сказать искренне и от души, однако слова от волнения получились какими-то глупыми, как будто деревянными. Ленка вообще чувствовала себя Буратиной: ноги не гнулись, руки мешали, еще и слова были словно вытесанные из полена топором.

– Перестань мне «выкать», – поморщился директор. – Мне это не нравится. Зато мне нравится, что тебе работается хорошо. Я был уверен, что эта работа тебе подойдет.

– Почему?

– Мне хотелось, чтобы на твоем месте работал какой-то особенный человек. И я в какой-то момент понял, что ты – особенная. А еще и журналист – вот как повезло, – от его ободряющей улыбки Ленка немного расслабилась и смогла удобно уложить руки на столе.

– А в какой момент Вы… Простите. Ой. Прости. Ты в какой момент почувствовал, что я особенная? – каким-то двадцать пятым женским чувством Ленка ощутила, что сейчас должна задать этот вопрос или какой-то другой, но похожий – вопрос об их отношениях – и так настроить разговор на другую волну. В то русло, когда говорят на пониженных тонах и ложатся грудью на стол, чтобы казаться ближе. Спросила – и стала ждать: пойдет ли он на такие изменения в течении разговора или останется в своей деловой скорлупе. И мужчина, сидящий напротив, поймал ее волну. И, словно читая ее мысли, сказал чуть тише, чуть глубже и интимнее, чем полминуты назад:

– Когда ты ревела там, в кафе. Если честно, меня это поразило. Я никогда раньше не видел настолько искреннего и настолько отчаянного человека. Точнее, такую искреннюю и отчаянную женщину.

И от того, что и КАК он сказал, у Ленки затряслись коленки. Она сидела, а коленки тряслись. Странное чувство. И в груди стало горячо. И в затылке тоже.

– Скорее, отчаявшуюся, – поправила она дрогнувшим голосом. – У меня был плохой день. И несколько месяцев до этого.

– Пусть отчаявшуюся, – согласно кивнул Александр. – Но это было очень трогательно. Тебя захотелось защитить.

«Остановись, мгновение, ты прекрасно!» – пронеслось в Ленкиной голове. Она сидела, подперев подбородок двумя руками, и смотрела на него, в его светлые карие глаза. И понимала, что смотрит почти влюбленно, но ничего не могла с собой поделать. Думала ли она о нем весь этот месяц? – Каждый день. И представляла случайную встречу, пару мимолетных фраз. Но вот о таком разговоре и мечтать не могла. Такому красивому и уверенному в себе мужчине захотелось ее защитить. Могут ли быть слова прекраснее?!

Он тоже молча смотрел на нее, и было видно, что не может не смотреть. И искры привычной иронии пропали из его глаз, отчего Ленке стало почти страшно. Но и она не могла отвести от него взгляда. В груди уже просто что-то плавилось, и сердце угрожало расплавиться тоже и совсем перестать биться. И, наверно, прошло не больше минуты, но это была самая долгая минута на свете. Потом он кашлянул, словно проверял свое горло на способность говорить, и спросил, по-прежнему глядя в упор:

– И что мы решим?

– А мы должны что-то решить? – казалось, даже в моменты самых больших своих бед и разочарований Ленка была менее серьёзна.

– Мне бы хотелось, – сказал он твердо. – Мне уже давно хочется определенности. Но это я понял только сейчас. А что насчет тебя?

В эту секунду Ленка увидела перед собой большого, сильного и уверенного мужчину, совершенно открытого перед ней. Без панциря и скорлупы. Он был беспомощен и ждал от нее, от Ленки, решения. Ждал, что она его выберет.

– А что насчет меня? – она пожала плечами и улыбнулась. – Если так стоит вопрос, то я разрешаю защищать себя. Заботиться о себе. И трогать себя руками тоже разрешаю, – и залилась краской до самых корней волос.

Александр молча встал и обошел стол. Она встала ему на встречу и через несколько секунд почувствовала ровное дыхание на своем виске.

3

Милка улетела к своему Майклу на Туманный Альбион. Сестра Ольга со всем своим выводком укатила в теплые страны в отпуск. Страшно хотелось поделиться с кем-то своим счастьем, но в городе не осталось никого, кто мог бы порадоваться за Ленку, как за себя. А она ходила, казалось, на полметра от земли, и каждый день был как праздник, просто потому, что начинался. От избытка чувств даже позвонила маме и сказала с ходу: «Мама, я страшно влюблена! Страшно и счастливо!» И мама вдруг ничего не спросила, а просто сказала: «Я очень рада за тебя. Приезжай на ужин, поболтаем».

Наступило лето с его короткими ночами. И ночей катастрофически не хватало. Утро всегда начиналось до того, как они засыпали. И казалось бы – можно отоспаться в выходные. Но и в выходные было не до сна. На работе Ленка пила кофе литрами, но спасал ее не кофе, а вирус любви, циркулирующий по ее томному и заметно похудевшему организму. Иногда она приходила в кабинет генерального директора, просто чтобы поцеловать его и подразнить.

Как-то под утро они лежали на большой кровати в его квартире, сквозь плотные портьеры уже пробивался утренний свет, а спать после бурной ночи не хотелось. Ленка лежала голая, закинув ноги на любимого мужчину, и смотрела в потолок.

– А вот интересно, – вдруг сказала она, чувствуя на виске его взгляд, – кто из нас все-таки наиболее удачный плод эксперимента под названием «Изменю вашу жизнь»? Ты или я? Наверное, все-таки я. У тебя появилась только я, а у меня – целая новая жизнь. И страшно представить еще, что бы было, если бы я не разместила это дурацкое объявление. Вернее, страшно представить, что ничего бы этого не было. Тебя бы не было. Жутко прям.

– Ты, конечно, ненормальная, – ответил ей любимый мужчина и приподнялся на локте. – Но сам по себе эксперимент был интересный, и результаты есть. И даже жаль, что статья не получилась. Я бы почитал.

Он начал гладить ее, она потянулась, как кошка, но потом блеснувшая в голове мысль заставила подскочить на кровати.

– А, знаешь, ты прав! Знаешь, что сделаю?

– Что?

– Книжку напишу!

Оглавление

Афера

  1

  2

  3

  4

Другой телефон

  1

  2

Клиент первый. Павлик

  1

  2

  3

Клиент второй. Мария

  1

  2

  3

  4

Клиент третий. Татьяна

  1

  2

  3

  4

Клиент четвертый. Роман

Окончание игры

  1

  2

  3

Клиент последний. Александр

  1

  2

  3

  4

  5

Новая жизнь

  1

  2

  3 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg