«Цвет неба»

Цвет неба (fb2) - Цвет неба [The Color of Heaven] (пер. Илья Владимирович Рапопорт) (Цвет неба - 1) 1398K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джулиана Маклейн

Джулианна Маклин Цвет неба

Данное произведение является художественным вымыслом. Любые содержащиеся в нем отсылки к историческим событиям, реальным людям или географическим наименованиям фактологической ценности не имеют. Все имена, персонажи, наименования, факты, действия и события, описанные в данной книге, являются вымыслом. Любые совпадения и возможные ассоциации с реальными событиями, географическими наименованиями или лицами, живущими или усопшими, совершенно случайны и непреднамеренны.

«Драгоценный камень нельзя отполировать без трения, так и человека нельзя сделать лучше без превратностей судьбы».

Donina Va’a Renata

Julianne MacLean

The Color of Heaven

© 2011 Julianne MacLean

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency on behalf of Creative Media Agency, Inc

© Рапопорт И., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Предисловие

Как много мыслей проносится в голове, когда умираешь. Вспоминаются события из детства и юности – конкретные образы, яркие и реальные, словно вспышки света, взрывающиеся в мозгу.

В этот миг вы осмысливаете всю вашу жизнь, видя ее со стороны. У вас нет выбора, кроме как смотреть на все то, чего вы смогли или не смогли достигнуть, и пытаться осознать, удалась ли ваша жизнь.

И вы чуть-чуть паникуете, хотите, чтобы у вас был еще один шанс пережить все те прекрасные моменты, что раньше не ценили, или прожить еще один день с человеком, которому не смогли подарить столько любви, сколько он заслуживал.

За эти безумные доли секунды, пока ваша душа летит сквозь темный туннель, вы успеваете задуматься, а есть ли на самом деле рай, жизнь на небесах, и если да, то что вас там ждет.

Какой он – рай? Какого он цвета?

Потом вы видите свет – ослепительно-яркий – настолько успокаивающий и добрый, что трудно описать словами, и все, наконец, обретает смысл. Вы больше не боитесь, потому что знаете, что ждет впереди.

Солнце и дождь

Глава 1

В нашем замечательном, сложно устроенном мире есть такие люди, которые, кажется, неуязвимы. Они наделены природной красотой, к ним так и липнет успех, в результате чего они делают головокружительную карьеру, ездят на дорогих машинах, живут в элитных районах и счастливы в браке со своими великолепными супругами.

Когда-то и я была такой. Или, по крайней мере, думала, что это так.

Нет, не то чтобы у меня совсем не было трудностей. Напротив. Мое детство оказалось далеко не идеальным: наши отношения с отцом едва ли когда-нибудь можно было охарактеризовать лучше, чем «натянутые», и вообще, в моей жизни существуют события, о которых я предпочла бы не вспоминать никогда. С некоторыми из них связана моя мама. Но я не готова вдаваться в подробности прямо сейчас. Обещаю, обязательно обо всем расскажу, только позже.

Все, что вам нужно знать: какое-то время моя жизнь казалась прекрасной и счастливей меня не было на всем белом свете.

* * *

Меня зовут Софи. Я выросла в Кэмдене, штат Мэн, но когда мне исполнилось четырнадцать лет, переехала вместе с семьей в Августу. У меня есть сестра. Ее зовут Джен, и мы совершенно разные. Она миниатюрная блондинка (вся в нашу мать), я же высокого роста с темно-каштановыми волосами.

Джен всегда была хорошей девочкой – школу окончила с отличием. Получила стипендию и отучилась в университете. Сейчас она соцработник в Нью-Гэмпшире – живет с мужем, Джо, успешным подрядчиком.

А вот я образцово-показательной школьницей и студенткой не была никогда, да и как дочь оказалась тоже не подарок – будучи натурой увлекающейся и не терпящей правил, часто донимала папу своими выходками, особенно в подростковом возрасте. Если Джен была тихоней и любила проводить вечера за хорошей книгой, то я предпочитала тусовки с друзьями. Еще до того, как перешла в девятый класс, у меня появился бойфренд, Кирк Данкан, с которым большую часть времени мы проводили у него – его родители были в разводе, и поэтому дом часто пустовал.

Но прежде чем вы начнете меня осуждать, позвольте заверить вас, что Кирк был порядочным, разумным молодым человеком – очень зрелой для своего возраста личностью – и я не жалею о том времени, что мы провели вместе. Кирк – моя первая любовь, и я знала, что, как бы ни раскидала нас жизнь, буду помнить его всегда.

У нас с ним было много общего. Кирк прекрасно играл на гитаре, а я неплохо рисовала и писала рассказы. Будучи людьми творческими, мы на удивление хорошо ладили, и если бы не были так молоды, когда впервые встретились (мне было всего пятнадцать), то наверняка поженились бы и нарожали детишек. Но жизнь непредсказуемая штука. И все вышло совсем не так, как бы нам того хотелось.

Кирк поступил в колледж и уехал в Мичиган, а я осталась в Августе – доучиваться последний год в школе. Постепенно мы отдалились друг от друга. Конечно, остались друзьями и какое-то время поддерживали связь, писали письма раз в месяц. Но вскоре Кирк начал встречаться с другой девушкой, и ее стала злить наша переписка.

Мы оба знали, что пришло время отпустить прошлое и перестать общаться. Так и сделали. Я долго скучала по Кирку – ведь он сыграл такую важную роль в моей жизни. И всякий раз, когда мне хотелось позвонить ему, я себя останавливала.

Потом поступила в Нью-Йоркский университет, стала изучать английский язык и философию. И там я познакомилась с Майклом Уитменом.

Майкл Уитмен. Само имя звучит печально, с придыханием…

Майкл был хорош собой, обаятелен и остроумен – идеальный мужчина. Каждый раз, когда он входил в комнату, у меня, да и у всех подобных мне страстных натур в радиусе пятидесяти ярдов перехватывало дыхание.

Если бы я тогда знала, что этот восхитительный человек станет моим мужем, то, наверное, не поверила бы. Уж слишком много событий в моей жизни порой казались мне просто невозможными. Собственно, я не рассчитываю, что вы мне поверите и поймете, но все равно я поведаю вам свою историю.

А уж правда это или нет, вы решите сами.

Глава 2

Майкл был совершенно не таким, как Кирк или любой парень из тех, с кем я училась в старших классах. У его родителей была кукурузная ферма в Айове, но Майкл выглядел так, как будто вырос в британском поместье и только что сошел с обложки журнала «GQ».

Хорошо одетый и убийственно красивый – темные волнистые волосы, светло-голубые глаза и подтянутая фигура. Майкл мог заставить вас поверить в себя, убедить в том, что вы самый привлекательный, остроумный, харизматичный человек на свете. И так было не только с женщинами, которые, конечно, просто обожали Майкла. Но и лица мужского пола его очень ценили – у него было много близких друзей. Даже преподаватели в школе относились к нему с большим уважением. Майкл учился лучше всех, и на выпускном вечере он выступал от своего класса. А потом – какая неожиданность – поступил на юридический факультет в Гарвард, с неплохой стипендией.

В общем, Майкл был тем самым архетипическим красавчиком, который есть в любом университете, и хотя мы с ним, как и со всеми остальными обитателями студенческого городка, могли перекинуться парой слов, в основном мне приходилось восхищаться им издалека.

Только через четыре года после окончания института, когда я проходила стажировку в рекламном отделе крупного издательства «К. У. Фрейзер», публиковавшего научно-популярные книги и откровенные мемуары знаменитостей, я стала объектом зависти со стороны всех женщин Манхеттена и близлежащих территорий.

Все случилось 16 июня 1996 года. Мне было двадцать шесть лет, и я помогала организовывать вечеринку по случаю издания очередного бестселлера, на которую заглянул Майкл.

Мы заметили друг друга в разных концах зала. После вечеринки Майкл пригласил меня поужинать вместе. Он проводил меня домой, а я пригласила его к себе. Мы не спали всю ночь, просто говорили, сидя на диване, слушая музыку, и на рассвете поцеловались.

Это была самая волшебная, романтичная ночь в моей жизни.

Через год мы поженились.

* * *

Во время медового месяца на Барбадосе Майкл поведал мне кое-что, о чем никогда никому не рассказывал.

Когда ему было двенадцать, его старшего брата раздавил трактор. Машину занесло на скользкой насыпи, она перевернулась и завалилась прямо на Дина, убив его на месте. Именно Майкл его и обнаружил.

Его голос дрожал, когда он описывал бездыханное тело брата, придавленного тяжелым трактором.

Когда мы учились в университете, Майкл ни разу не обмолвился об этой трагедии. Не думаю, что кто-то знал о ней. Майкл всегда казался таким сильным и волевым. Будто в его жизни просто никогда не могло произойти ничего плохого.

Как только я услышала это, поняла, что у нас есть нечто общее. Мы оба пережили страшную потерю, которая оставила глубокие раны, и хотя для окружающих мы никогда их не афишировали, эти раны еще кровоточили. Когда мне было четырнадцать, я потеряла мать.

Я злилась на нее за то, что она ушла, оставив нас с отцом.

Потеря близких людей сблизила нас с Майклом еще больше.

Глава 3

Я уже говорила, что когда-то была любимцем судьбы. Так вот, я имела в виду тот отрезок времени, который начался в день моей свадьбы и продолжался десять замечательных лет.

Когда мы с Майклом только поженились, то были безумно счастливы. Его карьерный рост в юридической фирме, где он работал, стал молниеносным, и мы оба знали, что его назначение одним из партнеров – лишь вопрос времени.

Мои дела тоже шли хорошо. Через полгода после того, как мы с Майклом начали встречаться, мне предложили постоянную работу в рекламном отделе «К. У. Фрейзер», и, с одобрения Майкла, я стала заниматься любимым делом – писать и отсылать короткие рассказы в журналы. Мы часто выходили в ресторан поужинать, где знакомились с нужными людьми, и вскоре я уже ушла из «К. У. Фрейзер» и устроилась автором статей в журнал «The New Yorker»[1].

Жизнь казалась идеальной. Мы занимались любовью почти каждую ночь. Иногда Майкл возвращался с работы, пряча за спиной коробочку с чем-нибудь из «Victoria’s Secret»[2] – чем-то кружевным, завернутую в розовую шелковую бумагу, и тогда мы занимались любовью под «Вечернее шоу Леттермана»[3].

А в другой раз Майкл приносил все необходимое для приготовления шоколадного мартини, и мы отправлялись на танцы, возвращаясь далеко за полночь.

Мы были так близки, как только было возможно, и как раз когда я думала, что лучше не бывает, произошло самое удивительное. Я узнала, что беременна.

И как я только могла принимать эту удачу как данность?!

Оглядываясь назад, иногда думаю – может, все это мне лишь приснилось. Предполагаю, что так оно и есть, ведь в итоге я все же проснулась. Сидя на постели, я задыхалась.

Но давайте не будем пока об этом. Все-таки до этого было еще много чудес.

Итак, давайте поговорим о ребенке.

Глава 4

Кое-что о материнстве. Это изматывает до предела и приводит в трепет одновременно. Примерно как сначала получить пинок под зад, а буквально в следующий миг почувствовать себя суперзвездой. Но прежде всего, становясь матерью, учишься быть бескорыстной.

Позвольте мне пояснить. На самом деле материнство ничему такому не учит. Просто у вас появляется самоотверженность, растущая в душе, когда вы впервые берете на руки своего ребенка. В этот момент вас захлестывает волна любви, становящейся словно каким-то откровением, а ваши собственные потребности и желания уходят на второй план. Ничто уже не важно так для вас, как благополучие ребенка. Вы готовы пожертвовать всем ради вашей дочки. Даже собственной жизнью, не колеблясь ни минуты. Богу не нужно было бы просить об этом дважды.

* * *

Наша чудесная дочь Меган родилась 17 июля 2000 г. Роды были сложными, схватки продлились девятнадцать часов, и в итоге потребовалось кесарево сечение, но я не жалею ни об одной секунде того дня. Если так было нужно, чтобы Меган смогла появиться на свет, я бы повторила весь этот процесс раз десять.

В течение следующих пяти дней, пока я восстанавливалась после сложной операции, я подолгу держала ее на руках, изучая ее движения и выражения крошечного личика. Я была очарована ее сладкой, пухленькой мордочкой и крошечными розовыми ножками. Меня приводили в восторг ее черные волосики и опухшие глазки, милые коленки и пухлый животик, а еще миниатюрные пальчики на руках и ногах. Моя дочь была самым восхитительным существом, что я когда-либо видела, и мое сердце переполнялось любовью каждый раз, когда она улыбалась во сне или сгибала ручку.

Я так хорошо помню, как лежала на больничной койке рядом с Меган, подложив руку под голову, и думала, что могла бы пролежать вот так вечно, что мне никогда не надоест наблюдать за ней. Эти моменты были столь простыми и столь искренними, что дух захватывало.

Майкл испытывал такие же чувства, что и я, по отношению к нашему ребенку. Он работал днем, а ночевал с нами в палате, в мягком кресле.

Когда мы, наконец, принесли Меган домой, я поняла, что Майкл не только идеальный муж, но и идеальный отец.

Он был совершенно не похож на моего папу – тот всегда сохранял дистанцию. Майкл, наоборот, с удовольствием менял подгузники и наглядеться не мог на нашу маленькую девочку. Он носил Меган по дому на руках. Читал ей книги и пел песни. Несколько раз в неделю Майкл подолгу гулял с Меган в парке, чтобы я могла вздремнуть или просто чем-то заняться: принять душ или приготовить поесть. Я чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.

Позже, когда Меган исполнилось два года и она перестала пить молоко из бутылочки, я почувствовала, что готова писать снова.

Майкл – как и всегда, щедрый и участливый – предложил каждое воскресенье возить Меган в Коннектикут, к своей сестре Марджери.

И все было замечательно. Марджери была счастлива провести время с ними, и за те счастливые дни отношения между Майклом и Меган стали еще лучше.

Вскоре я уже начала писать рассказы в журналы для молодых мамочек. Но в глубине души мечтала о возвращении в «The New Yorker». Надеялась, что снова стану писать для этого журнала, когда Меган станет постарше.

Иногда я задумываюсь, хотела ли бы я что-нибудь изменить в тех блаженных днях своего материнства, если бы знала о бомбе, которая вот-вот собиралась разрушить мой маленький мир. Наверное, я всегда буду об этом думать, и нет никакой возможности избежать сожалений.

Глава 5

Когда Меган исполнилось три с половиной, мой отец приехал к нам в гости в Нью-Йорк. Тогда он впервые увидел наш дом (мы жили в кирпичном особняке на Вашингтон-сквер) и тут же заметил, что ему стоило бы приехать раньше. Он назвал себя «ужасным дедушкой».

– Не переживай, папа, – ответила я, передавая салатницу. – Плохо, что я тоже тебя редко навещала. Просто мы все так заняты. Я тебя понимаю. Трудно вырваться.

На самом деле мы оба знали: мои слова – не более чем очередная ложь, сказанная небрежным тоном, чтобы избежать подозрений. Между мной и отцом все время чувствовалось какое-то странное напряжение, очевидное для всех, в том числе и для Майкла, который был единственным мужчиной, которого одобрял отец.

– Хорошего ты себе мужа отхватила, – сказал папа в день моей свадьбы, похлопал Майкла по спине и ушел с вечеринки раньше всех.

Конечно же, Майкл ему понравился. Он нравился всем и каждому. Майкл был красивым, обаятельным, остроумным, да еще и Гарвард окончил. Идеальный кормилец и преданный муж. А то, что детство Майкла прошло на ферме на Среднем Западе, и вовсе возвысило его в глазах папы до небес. Я думаю, он был все еще в шоке, что мне удалось так удачно выйти замуж.

Мы закончили ужинать, а после того, как Меган заснула, в девять отправился спать и отец.

Папа приехал лишь на сутки.

На следующий день я постаралась отвлечь папу и избежать неловкого молчания или бесед о прошлом. Особенно о маме. О ней мы с ним предпочитали не говорить никогда.

Мы с папой и Меган отправились на смотровую площадку «Эмпайр-Стейт-Билдинг»[4], а потом сходили в Музей естественной истории и, конечно же, на «Граунд-Зиро»[5].

Когда папа уехал, помахав мне из открытого окна машины, Меган просунула свою крошечную ручку в мою ладонь, подняла на меня свои огромные карие глаза и спросила:

– Дедуля еще приедет?

Я помедлила, а затем облизала губы и улыбнулась.

– Конечно, дорогая, но дедушка очень занят. Не знаю, когда он сможет приехать.

Мы вернулись домой.

Майкл был на работе. Дом казался каким-то слишком пустым и тихим.

– Хочешь испечь печенье? – бодро спросила я.

У Меган был грустный взгляд, я запомнила его навсегда, потому что это был первый признак страшного несчастья, которое вот-вот должно было настигнуть нашу семью.

Конечно, тогда я еще об этом даже не догадывалась.

– Хорошо, – ответила Меган.

Я взяла ее на руки и отнесла на кухню.

* * *

На следующее утро Меган проснулась только в полдевятого утра, что меня сильно удивило, потому что обычно она бодро запрыгивала к нам с Майклом в кровать уже в шесть. Дочь всегда была точнее, чем наши электронные часы.

Наступило восемь, а она еще спала, и я предположила, что моя Меган просто устала от экскурсии накануне.

Как же я ошибалась… Причиной было нечто совершенно другое – о чем я никогда бы не подумала, казалось, что с нами просто не могло случиться что-нибудь подобное.

Тот день был последним прекрасным днем в нашей семейной жизни.

Глава 6

Всю следующую неделю Меган день за днем становилась все более вялой. Она часто дремала после обеда. Ее кожа побледнела. Дочь просто валилась от усталости в кресло перед телевизором. Моя девочка перестала улыбаться – ее не смешили даже передачи с пиратом Фэзерсвордом.

К концу недели Меган стала чересчур раздражительной и отдергивала руку, когда я прикасалась к ней, так что я позвонила нашему доктору. Тот велел привести нашу девочку немедленно на осмотр.

Когда я в тот день одевала Меган, то заметила большой синяк на ее левой голени и еще один на спине. Я сказала об этом доктору, и тот отправил нас в больницу – на анализ крови.

После этого все произошло очень и очень стремительно. Уже через час были готовы результаты анализа, и нас с Майклом позвали к доктору в кабинет, чтобы огласить диагноз.

* * *

– Мне очень трудно вам это говорить, – сказала доктор Дженкинс. – Но Меган серьезно больна. По результатам анализа крови, у нее острый миелоидный лейкоз.

Она сделала паузу, дав нам с Майклом минутку, чтобы переварить все, что она только что сказала. У меня никак не получалось переварить информацию. Мой мозг отказывался работать. И вдруг меня накрыла волна тошноты. Хотелось прокричать доктору, что она ошиблась, но в глубине души я понимала, что ошибки нет. Что-то с Меган было не так, и я знала об этом еще до того, как пришли результаты анализа крови.

– Вы в порядке, миссис Уитмен? – спросила доктор.

Майкл сжал мою руку.

Я повернулась в кресле и посмотрела в открытую дверь на мою маленькую дочь, которая спокойно лежала в обитом кожей кресле в приемном покое. Рядом с ней сидела медсестра. Меган смотрела телевизор и накручивала свои длинные каштановые волосы на пальчик.

Я окинула быстрым взглядом Майкла – он был мертвенно-бледен, – а затем снова повернулась к врачу.

– Я бы хотела положить Меган в отделение для онкологических больных, чтобы провести еще несколько исследований, – сказала доктор Дженкинс. – И сразу же начать лечение.

Нет, этого не может быть. Не может. Только не с Меган.

– Миссис Уитмен, с вами все в порядке? – наклонилась ко мне доктор Дженкинс через стол.

– Да, все хорошо, – ответила я, хотя на самом деле мне хотелось разрыдаться прямо тут. Мою грудь сдавило ощущение страха – я представила себе, что будет с Меган в ближайшие месяцы. Я знала о раке достаточно, чтобы понять, что вылечить ее будет очень трудно. И придется пройти через все круги ада, чтобы потом ей стало хоть чуточку легче.

Но Меган всего лишь ребенок. Сможет ли она когда-нибудь справиться со всем этим? А как с этим буду справляться я?

– Вы сказали, что сразу же хотели бы начать лечение, – произнес Майкл, наконец найдя слова. – А что, если мы против? Если мы хотим посоветоваться еще с парой врачей?

Я быстро взглянула на мужа, удивляясь ноткам упрека, которые услышала в его голосе.

– Вы, безусловно, имеете право проконсультироваться с другими врачами, – спокойно ответила доктор Дженкинс. – Но я настаиваю на немедленной госпитализации Меган. Промедление опасно для ее жизни.

Майкл встал и начал ходить по кабинету. Казалось, он хотел махать кулаками.

– Все так ужасно? – спросила я. – Неужели подождать нельзя совсем?

Взглянув в глаза врача, я ощутила доверие к этой женщине, а та, в свою очередь, постаралась меня утешить.

– Конечно же, у вас есть время, – сказала доктор Дженкинс. – Но лечение должно быть начато своевременно. Кроме того, важно, чтобы вы смотрели на ситуацию с оптимизмом. У вас впереди трудная битва, но надежду терять не стоит. Показатель эффективности лечения лейкемии у детей – более семидесяти пяти процентов. Как только Меган будет госпитализирована, мы подготовим наиболее подходящий из возможных вариантов лечения. Она сильная девочка. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы болезнь перешла в стадию ремиссии.

– Спасибо, – сказала я, мой голос дрожал совершенно бесконтрольно.

Я встала и вышла из кабинета в оцепенении. Майкл остался поговорить с доктором. А я в этот момент думала, каким образом смогу объяснить все это Меган.

Глава 7

В мире нет ничего такого, что можно сделать или сказать, чтобы облегчить шок родителя, только что узнавшего, что у его ребенка – рак.

Самое сильное желание каждого родителя – и самая глубокая внутренняя потребность – защитить от бед собственное дитя. Но когда речь идет о такой болезни, как лейкемия, вы становитесь бессильны. Нет никакого способа, чтобы ее остановить, и все, что вы можете сделать, – отдать своего ребенка в руки врачей и медсестер, которые станут упорно трудиться, чтобы спасти жизнь. Вы беспомощны, напуганы, убиты горем и озлоблены на весь мир. А еще через какое-то время все начинает казаться вам плодом вашего собственного воображения. Кошмарным сном, вот только вы почему-то все никак не можете проснуться.

* * *

За первые пару дней в больнице было сделано бесконечное множество рентгенов, взято анализов крови, поставлено капельниц, и, наконец, весьма болезненный поясничный прокол – чтобы выявить наличие раковых клеток в спинномозговой жидкости.

Мало того, что нам с Майклом пришлось разобраться во всех анализах и процедурах, мы еще и были вынуждены изучить все эти пункции спинного мозга, способы химиотерапии и ее побочные эффекты, выяснить про облучение и трансплантацию стволовых клеток. Кроме того, нужно было сообщить друзьям и семье эту печальную новость. Все поддерживали нас и старались помочь – за исключением, разве что, моего отца, который, конечно же, предпочел сохранить дистанцию и в этом случае.

Просто послал открытку с пожеланием скорейшего выздоровления Меган. И все.

Я постаралась не думать о нем, потому что мне нужно было быть сильной для дочери.

Я пообещала себе, что никогда не стану плакать в присутствии своей девочки. Поэтому рыдала только в больничной душевой (я не уезжала домой) или когда Майкл отправлял меня купить что-нибудь поесть. Во время этих коротких вылазок за пределы онкологического отделения я пряталась где-то на пару минут и рыдала, как раненый зверь, а потом спешила в столовую, чтобы перекусить.

Медсестры каждый день говорили, что мне нужно поддерживать свое здоровье. Необходимо регулярно есть. Сейчас, во время терапии, Меган очень восприимчива к инфекции – если у моей дочери подскочит температура, это может ее убить.

Так что я ела.

Каждый день.

* * *

Майклу было трудно справиться с тем, что обрушилось на нашу семью. Может быть, все это напомнило ему о трагедии, случившейся с братом. Бывали дни, когда он заявлялся в больницу только поздним вечером, и пару раз от него пахло алкоголем.

Однажды ночью мы спорили о том, нужно ли сказать Меган, что ее может тошнить. Майкл был категорически против, я была другого мнения.

Настаивала на том, что не стоит ничего скрывать от дочери. Меган нужно знать: мы никогда не будем ей лгать и всегда будем рядом, как бы плохо ей ни пришлось.

Мы так и не пришли к единому мнению, но я все равно сказала дочери правду.

Весь следующий день Майкл со мной не разговаривал.

* * *

– Я не хочу, чтобы у меня выпали волосы, – сказала мне Меган однажды. Мы ждали медсестру, которая должна была вколоть моей дочери необходимые лекарства. – Хочу домой, – тихо продолжила Меган.

Мне понадобились все мои внутренние резервы, чтобы произнести ответ без дрожи в голосе.

– Я знаю, будет трудно, дорогая, – сказала я. – Но у нас нет выбора. Если тебя не будут лечить, то тебе не станет лучше, а нам обязательно нужно, чтобы ты поправилась. Я обещаю, что буду здесь с тобой все время. Я люблю тебя. Ты храбрая девочка, и мы вместе пройдем через это. Ты и я.

Она поцеловала меня в щеку и ответила:

– Хорошо, мам.

Я прижала Меган к себе так крепко, как только могла, поцеловала в макушку и молилась, чтобы лечение не было для нее слишком болезненным.

* * *

Волосы у Меган все же выпали, и от химиотерапии ее очень сильно тошнило, но через четыре недели наступила полная ремиссия.

Никогда не забуду день, когда пришли результаты анализов.

На улице лил дождь как из ведра, а небо было цвета золы.

Я стояла у окна детской комнаты в больнице, глядя на потоки воды, стекавшие по стеклу, а Меган играла со своей куклой за столом. Я сказала себе – что бы ни случилось, мы это переживем.

Мы будем бороться дальше.

И мы обязательно победим болезнь.

Потом в комнату вошла доктор Дженкинс с планшетом под мышкой и улыбнулась мне. По одному ее взгляду я поняла: новости хорошие, и мне стало так хорошо, что аж дыхание перехватило.

Я упала на колени, обхватила голову руками и заплакала.

Это был первый день за все время лечения, когда я не стала скрывать своих слез от Меган. Она перестала играть с куклой и положила свою маленькую нежную ручку мне на спину.

– Не плачь, мам, – сказала она. – Все будет хорошо. Вот увидишь.

Я засмеялась, глядя на нее снизу вверх, и заключила дочь в объятья.

Глава 8

После короткого периода восстановления Меган начали делать постремиссионную терапию – ей регулярно вводили еще несколько химиотерапевтических препаратов, чтобы предотвратить рост отдельных раковых клеток.

Я хотела бы думать, что наша жизнь вернулась в нормальное русло, но перед лицом угрозы смерти Меган знала – прежнее понятие «нормальный» исчезло для нашей семьи навсегда. Жизнь изменилась в гораздо большей мере, чем мне казалось.

С этого дня я стала любоваться окружающей меня красотой чаще, чем когда-либо до этого. Я лелеяла каждый момент, находила радость в мельчайших удовольствиях, потому что поняла, насколько удивителен этот дар под названием жизнь.

Я наслаждалась счастьем, пока мы были вместе, зная, каким оно бывает драгоценным и хрупким. Иногда смотрела на небо и наблюдала, как облака несутся по бесконечному голубому небосклону, и мне хотелось плакать от этого величественного зрелища.

Мы жили в прекрасном мире, и я чувствовала себя такой счастливой, что у меня есть Меган. Я узнала, что я сильнее, чем раньше о себе думала, и Меган тоже. Она победила в этой сложной борьбе и стала моим героем. Я уважала и восхищалась ею – больше, чем я кого-либо уважала или кем-либо восхищалась. Я была в восторге от нее.

Кроме того, друзья и семья помогали и поддерживали нас, и я увидела, как мне невероятно повезло с их щедростью и состраданием. Все это было для меня так удивительно, и мне казалось, что на меня снизошло благословение свыше.

Может быть, сейчас я говорю что-то странное, но я иногда чувствовала, что рак Меган, несмотря на то что ей было больно, все же принес что-то хорошее. Он научил нас так многому в жизни. Я выросла как личность – и Меган тоже, – и я знала, что мы с ней обе изменились глубоко в душе и наше будущее теперь будет иным.

А немного позже я поняла, что не ошиблась.

Потому что впереди нас ждало нечто столь же волшебное, сколь и загадочное.

Глава 9

Следующие два года я помогала Меган пережить последствия ее постремиссионной терапии и лелеяла каждый драгоценный момент с ней, греясь радостью нашего существования.

Майкл реагировал неоднозначно.

Конечно, он был вне себя от радости, когда нам сообщили, что у Меган ремиссия. Мы отправились праздновать в «Disney World»[6] на все выходные. Но постепенно, с течением времени, так как проходили недели, а визитам к доктору, пилюлям и анализам крови, казалось, нет конца, Майкл начал отдаляться от нас.

Он стал пить по вечерам, после работы. Разумеется, Майкл никогда не напивался так сильно, чтобы это было заметно со стороны, но достаточно, чтобы он изменился где-то в глубине души.

Майкл стал реже улыбаться (ах, как я скучала по его улыбке) и предоставил заниматься лечением Меган мне одной. Не ходил к докторам, не интересовался графиком приема лекарств. Всем этим приходилось заниматься исключительно мне.

Он перестал возить Меган в Коннектикут, а я перестала писать.

Не то чтобы меня это особенно волновало. Важнее всего в моей жизни была дочь, но, наверное, в этом и заключалась проблема наших взаимоотношений с мужем.

В первые дни брака, когда мы еще были влюблены друг в друга по уши, Майкл был центром Вселенной. Может быть, он не смог смириться с тем, что теперь у меня появился новый герой, и его карьерные успехи или ужины в фешенебельных ресторанах отошли на второй план.

Майкл не понимал многих вещей.

– Подумаешь, облака, – сказал он, когда как-то раз я захотела лечь на траву и смотреть, как облака плывут по небу, и нахмурился. – Не будь такой сентиментальной. Это нелепо.

А может быть, в этом и заключалась вся проблема. Может быть, он не мог справиться со всеми своими эмоциями. Мы были настолько близко от того, чтобы потерять дочь, и иногда по-прежнему казалось, что мы стоим на тонком льду, из центра которого пробивается зловещая трещина.

А что, если все начнется опять? Что делать, если у Меган будет рецидив? А если у нас родится еще ребенок и с ним будет то же самое? Как же мы справимся с этим кошмаром?

Нам и в первый раз было очень трудно. А перспектива пережить нечто подобное снова и вовсе казалась мне совсем уж ужасной.

Я понимала страх Майкла. Мне тоже было страшно, но это не мешало мне любить Меган и проводить с ней время. Напротив, мы с дочерью стали ближе.

Я хотела сблизиться и с Майклом, но он то слишком уставал, то был не в настроении, то занят.

Однажды я предложила ему пойти к психологу – уже одного того, что у нашей дочери обнаружили рак, было достаточно для пары визитов, – но он был обеспокоен тем, что узнает кто-то в фирме, а ведь он так хотел выглядеть в их глазах сильным. Его уже повысили до ранга партнера, так что Майкл не мог позволить себе дать слабину.

То, как вел себя мой муж, огорчало меня, и мне очень жаль признаваться, что клин, который вбила в наши отношения болезнь Меган, проникал все глубже и глубже. Я все меньше чувствовала любовь своего супруга.

И перед ударом следующей бомбы уже и без того изъеденный коррозией фундамент наших отношений оказался бессилен. Мы больше не были идеальной парой, и после этого все пошло прахом.

Глава 10

Это случилось ноябрьским вечером 2005 года. Я мыла посуду и услышала крик Меган из ванной комнаты. Расслышав в ее голосе ужас, я выпустила из рук тарелку. Ударившись о керамическую плитку на полу, тарелка разлетелась на сотни осколков, и мое сердце замерло от страха.

Пожалуйста, пусть это будет просто паук, – подумала я, подбежав к дочери.

Я обнаружила Меган сидящей на полу. Из носа текла кровь. Пытаясь ее унять, Меган сползла по бортику ванны и упала.

Я быстро схватила полотенце, сунула дочке под нос и помогла подняться.

– Все хорошо, дорогая. Мама здесь. Все будет хорошо.

Но я знала, что все не так просто. С Меган не было все хорошо. Всю прошлую неделю она выглядела усталой и почти не ела.

Не знаю, как мне удалось сохранить ясность мысли, пока я выводила дочку в прихожую. Мне хотелось плакать или кричать на кого-то, но я не могла себе этого позволить, потому что нужно было сосредоточиться на том, чтобы собрать сумку, запереть дверь, отнести Меган в машину и отвезти в больницу.

* * *

Два года болезнь пребывала в ремиссии, и все показатели были в норме. Врачи предсказывали дочери замечательное, светлое будущее. И вдруг у Меган случился рецидив.

Доктор объяснила, что такой тип рецидива очень редок – он происходит лишь в десяти процентах случаев – и что Меган потребуется часто делать спинномозговой прокол, чтобы вводить препараты прямо в спинномозговую жидкость.

Я пыталась дозвониться Майклу на мобильный, но он не отвечал, а его секретарь на работе не знала, где он.

Я была в бешенстве. Помню, как думала, бросив трубку, что готова развестись с ним. Почему мужа нет рядом? Почему я должна переживать все это в одиночку? Ему что, все равно? Неужели он не любит свою дочь? Неужели он не любит меня?

Я села на скамейку в коридоре больницы и изо всех сил попыталась успокоиться. Потом вернулась к кровати Меган, но сердце выскакивало у меня из груди, и я боялась, что в любую секунду начну истерить, как сумасшедшая.

За что мне все это? В последнее время казалось, что дочь в безопасности, что с ней будет все хорошо и она проживет долгую, счастливую жизнь. Пойдет в школу, потом в колледж, выйдет замуж, и у нее будут свои дети. Я была уверена, что однажды вся эта история с болезнью станет не более чем далеким воспоминанием, потому что мы боролись и победили.

Но рак вернулся. Лечение не помогло. В крови Меган снова плодились раковые клетки.

Я встала и побежала к туалету, где меня долго выворачивало наизнанку.

* * *

Тем же вечером, где-то после одиннадцати, в больницу прибыл Майкл. Я понятия не имела, где он был весь день и почему не отвечал на звонки. И не спрашивала. Только рассказала о состоянии Меган в спокойной и прохладной манере, потому что к тому времени находилась в состоянии полного оцепенения. Меган спала, а у меня атрофировались все чувства. Я не могла плакать, не могла кричать. Даже упасть в объятия Майкла не могла.

Полагаю, из-за того, что мне пришлось в течение столь длительного времени справляться со всем этим самостоятельно, я решила, что больше не нуждаюсь в нем. И ни в ком другом – кроме Меган и тех врачей с медсестрами, которые помогали ей бороться за жизнь.

Когда Майкл осознал все то, что я рассказала про Меган, ее кровотечение из носа и усталость, про поясничные проколы и облучение, он грубо оттолкнул меня, подошел к посту медсестер и ударил ладонью по стойке.

Медсестра сидела перед компьютером, разговаривая с кем-то по телефону.

– Я вам перезвоню, – сказала она, а затем положила трубку и посмотрела на него снизу вверх. – Я могу чем-то вам помочь, сэр?

– Где, черт возьми, доктор Дженкинс? – полным гнева голосом спросил муж. – Вызовите ее сюда. Сейчас же. У меня к ней много вопросов.

Я бросилась вперед и схватила его за руку.

– Доктор тут ни при чем, Майкл. Она делает все, что может.

Майкл грубо стряхнул мою руку.

– Все? Что это, черт возьми, за больница такая? Почему никто не сказал нам, что такое может быть?!

– Потише, – успокаивала я мужа. – Разбудишь Меган. Она тебя услышит.

Где-то по коридору начал плакать ребенок.

– Меня не волнует, услышит ли она меня! Дочь должна знать, что хоть кто-то заботится о ней, – заявил Майкл.

Мой живот свело судорогой. Я почувствовала, как кровь прилила к голове и стала пульсировать где-то возле ушных перепонок.

– Кто-то? – сказала я. – И кто же это? Ты? Прости меня за эти слова, Майкл, но за последние два года ты для Меган пальцем о палец не ударил. Я заботилась о ней каждый день, каждую минуту, каждую секунду, в то время как ты нашел дела поважнее. Так что не смей даже притворяться, что хочешь помочь нашей дочери. Я не позволю тебе сделать врагов из людей, которые, в отличие от тебя, хотя бы пытаются ее спасти.

Я махнула рукой в сторону медсестры – хотя я даже не знала, как ее зовут, – и она медленно встала.

Медсестра была чернокожей, высокого роста, с широкими плечами, с очками в пластиковой оправе и строгим взглядом.

– У вас проблемы, сэр? – спросила она. – Может, охрану позвать?

Майкл пару секунд колебался, потом отвернулся от медсестры и повернулся ко мне. На его нижней челюсти пульсировала жилка.

– Я говорил, что нужно было обратиться к другому врачу!

Майкл полез в нагрудный карман, вытащил визитную карточку и бросил ее на стойку. Угрожающе ткнул в медсестру указательным пальцем.

– Видите вот это? Так вот. Теперь вам мало не покажется!

И ушел. А я так и осталась стоять около стойки. Сердце словно выскакивало из груди, а на лбу выступили капельки пота.

И это не от страха, а потому, что мне потребовалось все мое самообладание, чтобы при всех не врезать Майклу по лицу.

Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

– Ваш бывший? – спросила медсестра.

Я взглянула на ее бэйдж.

– Нет… Джин. Мой муж.

Джин сняла очки и достала салфетку. Она вышла из-за стойки, на ходу протирая линзы очков.

Медсестра подошла ко мне, снова надела очки, а затем положила руку мне на плечо.

– Выглядите так, будто перекусить вам точно не помешает.

Не зная, что сказать, я просто кивнула и пошла за ней в столовую.

Глава 11

На следующий день, рано утром, Майкл приехал в больницу. Я сидела на кресле в приемном покое, рядом с палатой Меган, и читала журнал. Майкл рассказал, что вчера перебрал, потому что ужинал с важным клиентом, и что известие о рецидиве у Меган чересчур шокировало его. В общем, извинился.

Расхаживая взад и вперед по комнате, он нервно теребил волосы. Муж признался, что ему просто нужно было кого-то винить. Он чувствовал себя виноватым – в течение последних двух лет он почти не участвовал в нашей жизни. Майкл застыл на месте, посмотрел мне прямо в глаза и пообещал постараться быть рядом в ближайшие пару месяцев.

Я подошла к нему и сжала его руки в своих ладонях. Слезы застилали мне глаза, когда я вспомнила, как мужу в двенадцатилетнем возрасте уже пришлось столкнуться с подобной семейной трагедией, ведь тогда он потерял брата.

– Все хорошо, – мягко сказала я. – Нам обоим пришлось нелегко. Нужно держаться вместе, вот и все. Быть одной командой.

Он обнял меня крепко и держал долго-долго.

Наконец, отстранившись, я сказала:

– Могу ли я попросить тебя кое о чем?

Он кивнул.

– Было бы очень хорошо, если бы ты смог провести сейчас некоторое время с Меган. Она скучала по тебе, а во второй половине дня у нее сеанс облучения. Так ей станет хоть чуточку легче.

Майкл сделал глубокий вдох – его плечи поднялись и опали.

– Конечно. Хорошо. Может, сходишь тогда выпить чашечку кофе или еще что-нибудь. Тебе не помешает перерыв – столько всего сделать. Ты удивительная. Ты же знаешь это, да?

У меня в горле встал ком размером с апельсин. Мой муж впервые признал, что я предана нашей дочери.

– Спасибо, – сказала я.

Я уже шла по коридору, когда Майкл вдруг окликнул меня:

– Софи, подожди.

Я остановилась и обернулась, подождала, пока он подойдет.

– Ты никогда не думала о еще одном ребенке?

Теперь мы оба стояли возле дверей лифта.

Я колебалась.

– Эм-м… Нет. Но могу сказать, что точно не собираюсь думать об этом прямо сейчас.

– Почему? – спросил Майкл. – Я знаю, что в нашей семье не все идеально, но, возможно, еще один ребенок мог бы дать нам надежду.

У меня внутри что-то опрокинулось, и мне вдруг стало трудно дышать.

– А у меня есть надежда. Каждый день только эта надежда и дает мне силы. И Меган надеется тоже, хотя ей нелегко. Если бы я забеременела, она бы решила, что мы пытаемся заменить ее.

Я сделала паузу.

– Нет, Майкл. Не сейчас. Момент неподходящий.

Муж скользнул взглядом вдоль коридора.

– Наверное, ты права. Прости. Не нужно мне было начинать этот разговор. Может быть, когда Меган станет лучше, мы об этом поговорим.

Я коснулась его руки.

– Поговорим, Майкл. Обещаю. Ты просто застал меня врасплох, вот и все.

Глядя ему вслед, я нажала кнопку лифта и спустилась на три этажа вниз, в столовую, где села одна за стол, потягивая горячий кофе в тишине, наблюдая, как люди приходят и уходят.

Я подумала о том, что сказал Майкл, и снова онемела, как если бы вся целиком состояла из какой-то странной безжизненной массы. Я не могла двигаться и не хотела ни на кого смотреть, чтобы не пришлось поддерживать разговор. Господи, помоги, если кто-нибудь ко мне подсядет…

Нет, я пришла не к кому-то… Моя пятилетняя дочь больна, и я буду еще долго проводить здесь каждую ночь, пока она не поправится и ее нельзя будет забрать домой.

А мой муж хочет завести второго ребенка.

Я вздрогнула.

Почему Майкл об этом заговорил?

На случай, если Меган умрет?

Примерно через двадцать минут зазвонил сотовый телефон. На дисплее зажглось слово «Майкл», и огненный шар беспокойства взорвался где-то у меня внутри. Что-то случилось? Я нужна Меган?

Неуклюжим движением я раскрыла телефон.

– Все хорошо? Тебе же нельзя пользоваться телефоном в больнице.

– Да, все в порядке, – ответил Майкл. – Просто мне только что звонили с работы. Нужно срочно вернуться в офис. Нарисовалось очень важное совещание по одному делу. Ты успела попить кофе?

Я ущипнула себя за нос и почувствовала, как к горлу прилила горечь.

– Да. Сейчас приду.

– Прекрасно.

Я встала и подхватила сумочку.

– Посиди с ней еще пару минут, хорошо? Пожалуйста, не уходи, пока я не поднимусь.

– Конечно, – ответил он. – Жду тебя через пять минут.

Щелк.

И связь прервалась.

Глава 12

В течение следующих трех недель Меган подверглась агрессивной химиотерапии и краниоспинальному облучению, в то время как мы готовили себя для аллогенной трансплантации костного мозга – доктор сказала, что это наилучший вариант в случае Меган.

У дочери опять выпали волосы, и большую часть времени ей было невыносимо плохо.

В один из вечеров (а может, то было утро, на тот момент у меня уже все смешалось) медсестры пришли взвесить Меган. Я изо всех сил старалась сдерживаться, чтобы не разрыдаться в голос от болезненного вида девочки. Она была слишком слаба, чтобы встать, поэтому им пришлось взвесить сначала меня, а потом вместе с Меган на руках.

На ней была только розовая пижама с принцессами из диснеевских мультфильмов и желтые носки со Спанчбобом. На голове совершенно не осталось волос, а из вен во все стороны торчали какие-то трубки. Мне стоило больших усилий не запутаться во всей этой паутине из пластика.

Пока медсестры записывали наш общий вес, Меган положила голову мне на плечо. Когда они закончили, я осторожно отнесла ее обратно на кровать и легла рядом. Я долго-долго гладила ее маленькую головку, пока она спала.

– Прости, мамочка, – сказала Меган, наконец открыв глаза.

Она коснулась моей щеки, вытерла мне слезы и велела не волноваться. Меган пообещала, что все будет хорошо.

Глава 13

К сожалению, ни Майкл, ни я не годились в качестве донора костного мозга для Меган, так что пришлось положиться на Национальную программу доноров костного мозга.

Доктор Дженкинс утешила нас – согласно последним статистическим данным, родители могут быть донорами только в одном проценте случаев, а среди братьев и сестер полностью совместимы только двадцать пять процентов.

После этих слов мне уже не было так стыдно, что у нас с Майклом нет второго ребенка, который мог бы спасти жизнь Меган.

Реальность была жестока, но с этим нужно было как-то жить.

К счастью, каким-то чудом быстро нашелся донор. И хотя доктор Дженкинс сообщила нам о том, что риск осложнений возрастает, если донор совместим не полностью, как в нашем случае, это все равно было единственной надеждой.

Я была рада, когда Майкл смог выбраться с работы, чтобы присутствовать во время пересадки. Мы сидели на противоположных сторонах постели Меган, а медсестра Джин принесла заранее заготовленный препарат костного мозга.

Всего лишь пакетик, наполненный кровью, который был подключен к центральному венозному катетеру Меган.

Мы с Майклом очень переживали из-за того, что дочь еще очень слаба от недавно введенной дозы препаратов, которые должны были убить оставшиеся в ее теле раковые клетки, чтобы освободить место для новых, здоровых клеток костного мозга. Но доктор Дженкинс заверила нас, что после пересадки нашей дочери будет лучше, поэтому мы решились.

Я была полна надежды, наблюдая, как через прозрачную резиновую трубку в тело моей дочери поступает живительная кровь.

Сама процедура много времени не заняла – продолжалась она около 45 минут, – и это казалось мне очень странным.

Еще более удивительным было то, что всего через час Меган уже стало лучше, ее щеки порозовели, и она начала смеяться – по телевизору шел мультфильм про Спанчбоба. Я не могла поверить своим глазам. Как быстро к дочери вернулась жизнь!

Медсестры сказали нам, что иногда бывает и так, но я просто подумала, что Меган избранная и что кто-то там, наверху, присматривает за ней.

Тем не менее моей девочке предстояло еще долгое восстановление, как нам сказали, и я знала, к чему себя готовить. Нам суждено провести в больнице несколько недель или даже месяцев – для дальнейшего лечения, но я была готова к чему угодно. Я отдала бы мою собственную жизнь, чтобы спасти свою малышку.

Меган продолжала хихикать над любимым мультфильмом. Майкл встал, обошел вокруг кровати и стал массировать мои плечи. Он поцеловал меня в макушку, и я протянула руку к его щеке, а затем прижалась губами к его.

Может быть, все будет хорошо, сказала я себе. Может быть, есть надежда, что в нашей семье все будет по-прежнему. Может быть, у нас с Майклом даже будет еще один ребенок.

Мы рассмеялись, поговорили по душам и простили друг друга за все.

Той ночью я снова плакала, принимая душ, но на этот раз это были слезы радости. Я с облегчением смеялась, стирая их с лица, а потом, хотя у меня еще даже не высохли волосы, мы с Майклом занялись любовью прямо на заднем сиденье его автомобиля в самом дальнем углу больничной парковки.

День был прекрасным, и я наслаждалась каждой секундой.

Глава 14

Шесть недель спустя у Меган развился интерстициальный пневмонит, опасная форма воспаления легких, вызванная реакцией «трансплантат против хозяина».

Я знала об этой угрозе, ведь из-за курса химиотерапии у Меган был очень сильно снижен иммунитет. Мне также сказали, что при нормальных обстоятельствах восстановление иммунитета могло бы занять от полугода до года, но теперь, по причине возникновения РТПХ, потребуются годы.

Я пыталась быть оптимистом, а Майкл принялся угрожать, что подаст в суд.

– Пожалуйста, Майкл, – умоляла я снова и снова, не желая обременять бедную доктора Дженкинс всеми этими утомительными судебными тяжбами. – Мы знали, что есть риски, связанные с трансплантацией, но все равно дали на нее согласие. К тому же нам и так есть за что бороться – хотя бы за то, чтобы Меган оставалась сильной. Она должна верить, что мы все одна команда.

Но муж продолжал искать виновных. Он не желал разговаривать с доктором Дженкинс. Он отказался находиться с ней в одной комнате и не появлялся в больнице в ее смену.

* * *

Вскоре после этого положение вещей стало еще страшнее. У Меган началось еще одно осложнение из-за пересадки – облитерирующий эндофлебит печеночных вен. У моей девочки все время была высокая температура, ее мучили приступы болезненной диареи и странная сыпь, покрывшая почти целиком ее маленькое хрупкое тельце.

Врачи переливали ей тромбоциты, делали уколы диуретиков и антикоагулянтов.

Когда однажды вечером боль в животе Меган стала нестерпимой, я позвонила Майклу и вызвала его в больницу, хотя знала, что ему придется столкнуться с доктором Дженкинс.

Он ответил, что приедет через двадцать минут.

А явился лишь через два часа – но было уже поздно.

Слишком поздно.

Глава 15

19 февраля 2006 года

Несмотря на героические усилия врачей и медсестер, которые сделали все возможное, чтобы спасти нашу девочку, Меган скончалась за десять минут до того, как Майкл прибыл в больницу.

Казалось, что в момент, когда умерла Меган, умерла и я сама. Тот вечер в больнице был настоящим адом. Я плакала в течение нескольких часов и не хотела уходить. В итоге врачам пришлось вывести меня из палаты моей дочери насильно, чтобы забрать ее тело в морг.

После похорон, которые состоялись четыре дня спустя, в моей душе осталась огромная зияющая рана, из которой сочилась печаль и неготовность принять случившееся. Меня захлестнул океан отчаяния. Я переживала из-за нашего с Майклом решения произвести трансплантацию костного мозга.

Может быть, если бы мы подождали еще чуть-чуть, то нашелся бы донор получше, может быть, она смогла бы протянуть подольше, пусть даже всего пару лет, но хоть так.

Я не могла успокоиться.

Все, чего мне хотелось, – снова взять Меган на руки, вдохнуть сладкий запах ее кожи, прижаться губами к ее макушке.

Я не могла поверить, что моей дочери больше нет, что я никогда не увижу ее снова, никогда не обниму, не услышу ее смех. Я хотела лечь в гроб рядом с Меган и уйти вместе с ней туда, куда ее забрали от меня.

Я не знала, что это за место, и это убивало меня. Меня пугало то, что я не могла знать, где теперь Меган и в безопасности ли она там.

Кто позаботится о ней? Страшно ли ей там одной?

Во мне больше не осталось сил и слов, чтобы что-то еще сказать.

Этот ужас непередаваем.

Глава 16

Когда не стало Меган, я смогла найти в себе силы жить дальше только благодаря моей сестре Джен. Она сразу приехала ко мне и помогла с организацией похорон. Она взяла отпуск на работе на месяц, чтобы быть рядом со мной.

Джен обнимала меня, когда я плакала, и говорила со мной о других вещах, когда нужно было отвлечь внимание от моего всепоглощающего горя.

Когда было особенно тяжело, мудрая Джен всегда находила нужные слова, и что еще более важно, она знала, каких слов говорить не надо, потому что мы обе знали, что такое терять близких. Когда мама от нас ушла, я и Джен были подростками.

Майкл, который, казалось бы, тоже знал, что такое терять близких, почему-то не смог понять всю глубину моего горя. Я ни разу не видела, чтобы он плакал, и, когда я начинала рыдать, что в первый месяц после похорон происходило довольно часто, он обычно выходил из комнаты.

Я благодарна Богу за Джен. Без нее я ни за что бы со всем этим не справилась.

* * *

Друзья и родственники присылали мне открытки с соболезнованиями, и я была глубоко тронута тем, что они думали обо мне в такую трудную минуту. Одна открытка и вовсе растрогала меня до слез.

Она пришла позже остальных, через пару месяцев после смерти Меган. Подпись гласила «Кирк Данкан». Тот самый Кирк, с которым мы встречались, когда я училась в школе. С тех пор, как мы в последний раз переписывались по электронной почте, прошло больше десяти лет, так что я была удивлена, увидев на конверте его адрес.

Дорогая Софи!

Мне больно слышать о том, что ты потеряла дочь. Я не могу себе даже представить, какую боль ты испытываешь, но, пожалуйста, знай, что не проходит и дня, чтобы я не думал о тебе и твоем муже и не молился за вас.

Я взял на себя смелость сделать пожертвование в онкологическое отделение районной детской больницы – в память о твоей дочке. Конечно, это мелочь, но я надеюсь, что так ты поймешь, что я молюсь за тебя и твою семью.

Твой друг Кирк.

Я еще несколько раз перечитала это письмо.

И была очень признательна старому другу за такой прекрасный жест.

Перед сном я спрятала письмо среди страниц своей старой детской книжки с картинками. Ее мне когда-то читала на ночь мама – это была одна из немногих вещей, которые у меня от нее сохранились; остальные воспоминания были давно розданы и похоронены в прошлом.

* * *

Когда Джен уехала, я поняла, насколько щедрыми и сострадательными могут быть люди. Например, моя соседка, старушка по имени Лоис, стала навещать меня раз в несколько дней – она всегда приносила что-нибудь поесть, за что я была ей безумно благодарна: у меня не было ни аппетита, ни желания готовить. Иногда она приносила запеканку, которую я могла разогреть себе на ужин. А однажды пришла с домашним печеньем, только из духовки, еще теплым.

По вечерам Лоис сидела со мной за кухонным столом и говорила обо всем, от погоды до ее мужа, который умер десять лет назад. Она умела слушать. Всякий раз, когда я говорила о Меган, она кивала и соглашалась, что моя дочь была прекрасным, необыкновенным ребенком.

Лоис была очень добра ко мне. Если бы не ее визиты, я, наверное, так и не встала бы в то время с постели и превратилась бы в развалину.

Лоис была замечательной, и я никогда не забуду, как много эта женщина сделала для меня в тот жуткий первый год после смерти Меган. Она помогла мне справиться не только с отчаянием, но и с тем, что мой брак трещал по швам.

Глава 17

В один прекрасный день, через полгода после похорон, я пришла с рынка и увидела около дома машину Майкла, что меня весьма удивило, так как обычно он возвращался домой только поздно вечером.

Переложив пакеты с овощами из одной руки в другую, я открыла входную дверь и с любопытством заглянула в гостиную, а потом и в столовую.

В доме было тихо. Казалось, никого тут нет.

Я пошла на кухню, положила продукты на стол и позвала:

– Майкл, ты дома?

Никакого ответа.

Я подумала, что он, наверное, во дворе. Вышла, но и там мужа не нашла, так что я вернулась внутрь.

– Майкл?

Я быстро поднялась по лестнице, испугавшись, что он заболел или что произошло еще что-нибудь ужасное.

Сердце выскакивало из груди, а живот словно скрутило в тугой узел. В последнее время подобное ощущение вошло для меня в привычку. После смерти Меган я все время испытывала приступы тревоги, всегда опасаясь худшего в любой ситуации…

В нашей спальне было пусто, но дверь комнаты Меган была широко распахнута. Очень странно, ведь Майкл настаивал, чтобы ее спальню не открывали никогда.

Он не хотел входить туда. Не хотел смотреть на вещи дочери или чувствовать ее знакомый запах, что все еще был там. Он не хотел вспоминать.

В глубине души я его понимала, но в то же время и не могла принять этого. Иногда, когда я совсем невыносимо скучала по Меган, я отправлялась в ее комнату и садилась на кровать. Листала книги Меган, проводила рукой по ее плюшевым игрушкам. А потом ложилась и представляла себе, что Меган спит рядом.

Я чувствовала ее присутствие. Дочь могла положить крошечную теплую руку на мою щеку, как делала много раз за свою жизнь, и сказать, что все будет хорошо. «Мне теперь лучше, мамуля», – сказала бы она, я знаю. Такое времяпрепровождение меня утешало.

Майкл не мог этого понять категорически. Считал, что я только причиняю себе боль. Он говорил, что Меган больше нет, а мы должны жить дальше, сосредоточиться на будущем.

Возможно, именно поэтому мне было так тревожно смотреть на распахнутую дверь в комнату дочери. Неужели мой непоколебимый муженек нашел в себе силы не сдерживать чувств и сейчас бьется в истерике на ее кровати? Вдруг он уже залил слезами всю простыню?

Идя по коридору, я мысленно приготовилась к худшему.

* * *

Когда я вошла, Майкл обернулся и с неприязнью взглянул мне прямо в глаза.

– Мне казалось, я велел держать дверь ее комнаты запертой.

Я была сбита с толку его гневом. Просто не ожидала таких слов.

– Прости, наверное, забыла. Что ты делаешь дома так рано?

– Галстук меняю, – сказал Майкл. – Испачкался во время обеда.

Он закрыл дверь шкафа Меган и встал в центре комнаты.

Уперев руки в бока, муж окинул взглядом все свидетельства ее существования – белый туалетный столик, на котором стояла шкатулка с украшениями, плакаты с кроликами на стене и корзину с игрушечными зверятами.

– Нужно все отсюда убрать, – сказал он, не глядя на меня. – Мы можем пожертвовать все игрушки и одежду Меган Армии спасения. Она бы хотела этого. Она всегда была щедрой.

Я беспокойно сглотнула и сделала еще несколько шагов в сторону Майкла.

– Да, она была щедрой. Но я пока не готова расстаться со всеми этими вещами. Мне нравится иногда сюда приходить. Как будто она все еще рядом.

Майкл метнул на меня тяжелый взгляд – один из тех, что заставляют чувствовать себя глупой и слабой.

– Ее больше нет, Софи. И рано или поздно тебе придется это принять.

Во мне вспыхнул гнев.

– Прошло всего-то полгода.

– Да, полгода. Шесть мучительных месяцев. За которые ты не делала ничего, кроме как сидела и плакала. А эта комната превратилась в склеп. Мне уже даже по вечерам домой возвращаться не хочется. Думаю, было бы лучше, если бы кто-то смог прийти и все отсюда забрать. Мебель в том числе.

Пробарабанив все это, Майкл сделал шаг вперед и заговорил более мягким, обнадеживающим тоном:

– Мы могли бы достать тебе новый стол и компьютер. Превратить эту комнату в твой рабочий кабинет. Тебе нужно снова начать писать.

Я нахмурилась.

– Я не могу писать. Только не сейчас. Мне нужно время.

– Но ты не можешь просто замкнуться в собственном горе, Софи. Наоборот, надо постараться забыть о нем, научиться жить. Нам обоим нужно двигаться дальше.

Я покачала головой.

– Нет! Может быть, ты и готов двигаться дальше, а я нет. Я все еще в агонии. Я не могу просто забыть о Меган, сделать вид, что ее никогда не было.

– Я не это имею в виду.

– А что же ты тогда имеешь в виду? – Мой голос почти сорвался на крик.

Майкл перевел взгляд на окно. Повисла долгая мучительная пауза.

– Знаешь что? Забудь, – сказал он, проходя мимо меня к двери. – Мне нужно вернуться на работу. Сегодня скорее всего буду поздно. Почему бы тебе не посмотреть какой-нибудь хороший фильм?

Пока я смотрела ему вслед, казалось, пол ушел у меня из-под ног. Я почувствовала себя в несущейся по волнам утлой лодчонке, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить равновесие, а волны тем временем нещадно бились о борт.

* * *

Позже тем же вечером позвонил папа. Впервые со дня похорон.

После ссоры с Майклом папина отстраненность стала для меня особенно тяжелым ударом. Я начала чувствовать, что разочаровываюсь в мужчинах своей жизни. Муж, похоже, не разделяет ни единого моего порыва, и, откровенно говоря, я его тоже не особо понимаю. Как он может быть готов двигаться дальше? Он что, никогда не любил Меган так сильно, как я? Или это у него просто отрицательный рефлекс? Брось, а то уронишь. Так он, что ли, думал?

– Привет, папа, – ответила я в трубку, садясь за кухонный стол и потирая лоб. – Как дела?

И какого черта тебе надо? Что ты можешь сказать мне теперь, когда всю жизнь я от тебя слышала лишь упреки? Наверное, как и Майкл, ты собираешься сказать, чтобы я заткнулась и взяла себя в руки.

– Все в порядке, – ответил он. – Как у тебя дела?

Отлично. Прямо то, что нужно мне сейчас. Обычная беседа.

Я посмотрела на часы и подумала, насколько папы еще хватит.

– Бывало и лучше, – на последнем слове мой голос сорвался, и горькие слезы затопили глаза. Я ударила себя по губам, пытаясь не допустить очередной истерики. Не могла я плакать при папе. Только не при нем.

– Похоже, у тебя был трудный день.

Я с трудом подавила желание разрыдаться и ответила:

– Да.

Вытерев слезы, я встала и стала наливать воду в чайник, зажав телефон между плечом и ухом.

– Мы все любили Меган, – мягко произнес папа. – Она была особенная. Мне так жаль, Софи.

Ну все. Я больше не смогла сдерживаться. Выключила воду, поставила чайник на стол и зарыдала прямо в трубку.

– Спасибо, пап. Это много для меня значит. Мне очень плохо.

– Конечно. Она же была твоей дочерью.

Я снова попыталась перестать плакать, но тщетно. Слезы потоком лились из глаз.

На другом конце провода какое-то время была тишина, и когда папа, наконец, заговорил, голос его дрожал.

– Всегда трудно терять тех, кого любишь.

Хотя он не сказал, я знала, что он имеет в виду день, когда мама покинула нас. После того жуткого дня в 1984 году, когда она ушла от нас, все пошло наперекосяк. Мне было четырнадцать, и я помню, как смотрела ей вслед, когда мама проходила проверку в аэропорту. Я помахала на прощание, но ненавидела ее за то, что она бросает нас. Я ненавидела ее.

И больше всего за то, что она спихнула меня на папу.

Ах, как бы я хотела тогда, чтобы она вернулась. Если ты меня любишь, то не бросишь нас. Я закрыла глаза и прошептала вслух: «Обернись, не уходи!»

Но она ушла в любом случае.

Через два месяца мы переехали. Папа не мог жить в доме, где все напоминало ему о ней…

Совсем как Майкл.

– Не знаю, как я с этим справлюсь, – сказала я в трубку, вытирая нос тыльной стороной ладони.

– Справишься, – ответил отец. – Просто не загадывай дальше завтрашнего дня. Не торопись. В твоем положении грустить – это нормально. Просто знай, что…

Он сделал паузу, потом снова начал:

– Я хочу, чтобы ты знала, что я с тобой. Я не всегда был идеальным отцом. И не всегда поступал правильно, прости, если когда-то причинил тебе боль, но если есть что-то, что я могу для тебя сделать, только скажи.

Оправившись от удивления, я поблагодарила его и повесила трубку – и испытала какое-то странное тепло, как будто папины слова меня слегка утешили.

Может быть, есть надежда на счастье. Когда-нибудь оно придет. Может быть, я не вечно буду в трауре.

Я поставила чайник на конфорку и открыла новую упаковку чая.

Глава 18

Через пару дней после нашей ссоры в комнате Меган я приготовила для Майкла особенный ужин. Его любимый: лосось в глазури из кленового сиропа, картофельное пюре с чесноком и тушеными овощами.

Я приняла душ и надела юбку (Майкл всегда говорил, что юбки мне особенно идут), накрыла на стол, поставила фарфоровый сервиз, который нам в свое время подарили на свадьбу, достала свечи.

Я хотела объяснить мужу, что мне нужно время. И только.

Никак не могла выбросить из головы наш разговор в больнице – про еще одного ребенка. Я хотела попросить Майкла немного подождать. Да, сейчас все было не очень хорошо, но, возможно, в один прекрасный день я буду готова двинуться дальше.

Только не сейчас. Пока нет.

Майкл позвонил в шесть часов и сказал, что будет дома в семь часов, так что я все приготовила, налила себе бокал вина, зажгла свечи и села за стол.

Мой муж притащился в полночь.

К тому моменту я перестала ждать, сложила еду в пластиковые контейнеры, поставила их в холодильник, переоделась в пижаму, легла в постель и включила телевизор.

Я слышала, как Майкл внизу ходит по кухне. Как он поставил контейнер с лососем в микроволновку и нажал на кнопку. Через некоторое время послышались его тяжелые шаги на лестнице.

Я быстро выключила телевизор и сделала вид, что сплю. Я просто не могла смотреть ему в глаза. Я не хотела разговаривать. И уж точно не собиралась интересоваться, почему он вернулся так поздно, чтобы снова не поссориться.

Через пару минут Майкл скользнул под одеяло.

Глава 19

С момента смерти нашей дочери прошло всего девять месяцев, когда однажды Майкл пришел домой с работы, усадил меня на кожаный диван в гостиной и сказал, что уходит от меня.

Он пояснил, что больше не может выносить моих слез, что я перестала быть той женщиной, на которой он когда-то женился, что у него должен быть шанс на светлое будущее.

Я сидела прямо, глядя на его невероятно красивое лицо – с возрастом Майкл стал только привлекательнее, – и мой мозг вдруг перестал работать. Нет, я не разрыдалась. Думаю, что слезы уже кончились.

Но я онемела. Не то чтобы я была удивлена. Нет. Когда-то мы с Майклом были родственными душами – безумно, страстно влюбленными друг в друга, – но сейчас казалось, что все это ушло в какую-то далекую, другую жизнь. Мне исполнилось тридцать шесть. Слишком много всего случилось с тех пор, как мы ужинали в ресторанах и занимались любовью на ковре в гостиной.

Майкл прав. Я больше не та, на ком он женился. Не лучезарная девушка, которой прочили лавры новой звезды литературных кругов Нью-Йорка. Я не ношу юбки и не хожу в туфлях на высоком каблуке. Я всего лишь эмоционально выпотрошенная, страдающая мать, которая даже уже больше не мать, потому что моя дочь умерла.

Мы оба знали, что связь между нами утрачена давно. Мы больше не чувствовали того, что раньше, и наши планы на будущее совсем не совпадали.

Мы просто перестали любить друг друга.

– Может быть, нам просто нужно немного больше времени, – покорно предположила я, делая последнюю попытку спасти наш брак, потому что никогда не была трусом, и мне становилось плохо от одной мысли о еще одной потере. – Прошло всего девять месяцев.

Майкл покачал головой.

– Все запуталось уже давно, и мы оба это знаем. Не думаю, что есть какой-нибудь способ все исправить.

– Но я не хочу так просто сдаваться, – настаивала я. – Ты действительно думаешь, что будешь счастливее один? Мы ведь когда-то были командой. Может, у нас получится начать все сначала.

Майкл поставил локти на колени. Он посмотрел на свои руки, потер ладонь подушечкой большого пальца.

– Я не буду один, – объяснил мой муж. Потом надолго замолчал, но в конце концов поднял голову и посмотрел прямо мне в глаза. – Я люблю другую женщину, Софи. И она ждет ребенка.

На несколько секунд я буквально ослепла. Перед моим взором поплыл белый туман, а затем он медленно рассеялся, и я смогла сфокусироваться.

Откинувшись на кожаную спинку дивана, я глубоко вдохнула, пытаясь принять и переварить тот факт, что теперь мой брак спасти совершенно невозможно. Было слишком поздно. Все рухнуло. У Майкла ребенок от другой женщины. После смерти Меган он смог жить дальше, а я все еще носила по дочери траур.

Вот что я получила за то, что боролась за ее жизнь. Больше я бороться ни за что не смогла бы. По крайней мере, когда дело дошло до того, чтобы удержать мужа.

Но развод – это уже совсем другое дело.

Я подалась вперед, уперла локти в колени и посмотрела ему в лицо.

– Не пытайся запудрить мне мозги, Майкл. Иначе тебе мало не покажется.

Пару секунд муж помолчал, а затем встал и кивнул.

– Не сомневаюсь. И мне правда жаль, Софи. Правда.

Было видно, что сказать ему больше нечего.

* * *

При разводе Майкл проявил себя как человек рассудительный и добрый. Я получила не только дом в Вашингтоне, но и большую финансовую выплату, на которую купила новый автомобиль. Он также обязался выплачивать мне алименты ежемесячно, пока я не выйду замуж.

Предполагаю, он чувствовал себя виноватым, что изменял жене, пока я заботилась о нашей умирающей дочери.

Я не стала его переубеждать. Пусть эта вина остается с ним.

* * *

Однажды утром, когда ярко светило солнце, я ехала на новой машине за покупками, как вдруг увидела их вместе – Майкла и его прекрасную молодую невесту. Они прогуливались рука об руку по Седьмой авеню и выглядели омерзительно счастливыми.

Ее звали Люси Райт. Молодая сотрудница их юридической фирмы. Густые светлые волосы, летнее платьице до колена с девчачьим принтом, босоножки на высоком каблуке.

Люси Райт была чрезвычайно привлекательна. Никто не стал бы этого отрицать. И, наверное, в ней была какая-то искра. Такая же, какая была и во мне до того, как весь мой мир пошел прахом. То, что в первую очередь привлекло Майкла и во мне.

Когда я проехала мимо них, то почувствовала боль, заметив ее округлившийся животик, и меня внезапно захлестнула волна ревности. Не потому, что Люси отняла у меня мужа и теперь с ним спит. Нет, вовсе не из-за Майкла, потому что я уже знала в тот момент, что он мне совершенно безразличен.

Меня переполняла зависть. Люси выглядела готовой ко всем радостям материнства. У нее не было страха, который бы точно чувствовала я, окажись на ее месте.

В тот момент я осознала, что уже больше никогда не смогу ощутить столь блаженный оптимизм. Мне бы просто не хватило смелости завести еще одного ребенка.

Я даже не была уверена, что когда-нибудь смогу полюбить кого-то вновь. От этой мысли мне стало так жутко, что я съехала на обочину и долго-долго сидела в машине с заглушенным мотором.

Глава 20

12 февраля 2007 года

В первую годовщину смерти Меган мне приснился жуткий сон. Я снова оказалась в отделении интенсивной терапии, и врачи с медсестрами так же в панике метались вокруг постели моей дочери, закачивая лекарства в трубки, которые торчали из ее вен, делали искусственное дыхание – это были последние мгновения жизни дочери, проведенные в безнадежной попытке спасти ее.

И вдруг глаза Меган широко распахнулись, она потянулась ко мне и сказала:

– Не оставляй меня, мамочка. Мне страшно!

Мои глаза тоже открылись, и весь следующий час я проворочалась в постели, погружаясь все глубже и глубже в пучину горьких воспоминаний, снова прокручивая в голове все эти ужасные события. Я знала, что нужно перестать думать о смерти Меган, перестать беспокоиться о том, где она теперь – если она вообще теперь где-то, – а вместо этого сосредоточиться на той радости, что она успела принести в мою жизнь.

Я заставила себя вспомнить те несколько блаженных лет, когда у Меган была ремиссия – тогда я посмотрела на мир новыми глазами. Некоторое время я могла понять и оценить, каким бесценным подарком был мой приход на этот свет, и смаковала каждый новый день с дочерью.

Я подумала, что бы сказала Меган, если бы могла видеть меня сейчас. Одинокую и печальную.

Думаю, чтобы мне не было так больно, она тоже начала бы тосковать.

Одна мысль об этом заставила меня подняться с постели. Я позавтракала – сварила яйцо вкрутую, приняла душ, а потом позвонила сестре и спросила, можно ли приехать и погостить пару дней. Мне хотелось обсудить с ней свою дальнейшую жизнь – может, мне удастся вернуться к работе. Конечно, писать снова на регулярной основе я не собиралась – по крайней мере, пока, – но подумала, что могла бы взять какую-нибудь редактуру на дом.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – сказала Джен. – Мы с Джо как раз только вчера тебя вспоминали. И Меган, конечно. Мы скучаем по тебе. Приезжай. Как скоро ты сможешь быть здесь?

– Дай мне час на то, чтобы собрать вещи! – сказала я.

Сказано – сделано: ровно час спустя я уже надела дубленку и бросила сумку в багажник своего компактного внедорожника.

В тот ясный зимний день, выезжая из города, я могла чувствовать, что Меган там, на заднем сиденье. Каждые пару минут я смотрела в зеркало заднего вида и видела ее лучезарную улыбку.

Она не говорила. Разве что напомнила мне повернуть на север, на шоссе 684.

Меган была со мной, пока я не проехала Хартфорд, потом тихо растворилась в полумраке салона и самостоятельно отправилась к дому сестры в Манчестере.

* * *

Вскоре после того, как я въехала на территорию графства Нью-Гэмпшир, температура резко упала. Если бы я была на прогулке, то наверняка уже почувствовала бы это кожей – холод бы вошел в горло и легкие. Но я находилась в уютном салоне автомобиля, пристегнутая к креслу, наслаждаясь теплом, исходившим из печки, и поэтому с трудом могла себе представить, как холодно там, снаружи.

Я, наверное, никогда не перестану думать, какого черта эту несчастную олениху именно в тот день понесло на дорогу – в момент, когда все лужи от еще вчера растаявшего снега покрылись корочкой льда. Я увидела ее краем глаза и похолодела от ужаса.

Вывернув руль влево, чтобы избежать столкновения, я одновременно вдавила в пол педаль тормоза, что было, конечно же, худшим из всех возможных решений.

Автомобиль развернулся на 180 градусов, и передо мной замигали фары машин, которые еще несколько секунд назад плелись позади меня. Мой внедорожник неумолимо понесло к обочине.

Дальнейшее я помню в мельчайших деталях, особенно то, с каким ужасающим грохотом автомобиль, перевернувшись в полете раз пять, не меньше, слетел вниз по крутой насыпи. Стекла пошли мириадами трещин и разрушились. Сталь складывалась и покрывалась вмятинами. Мир перед моими глазами описывал головокружительные круги, так что я закрыла их и что есть силы вцепилась в руль, приготовившись к страшному удару, который смял, как яйцо, крышу над пассажирским сиденьем.

Мой внедорожник рухнул вниз, кувыркаясь и подпрыгивая на скалах, словно камень, брошенный по воде.

И вдруг все кончилось.

Остался лишь шум в ушах да громогласное биение сердца.

Я открыла глаза и увидела, что вишу на ремне безопасности в перевернувшемся салоне, упираясь головой в помятую крышу.

Мотор все еще работал. Появились другие звуки. Вдруг заработало радио – одна из моих любимых песен из 80-х, «Killing Time»[7]. Странная ирония, но в тот момент я вряд ли могла оценить ее в полной мере. Все, о чем я могла думать, – как быстрее выбраться из автомобиля.

Меня захлестнула волна паники. Очень сильной паники. Я почувствовала, что оказалась в ловушке, меня одолело страшное желание как можно скорее покинуть это место, и я начала метаться.

Нащупала красную кнопку на замке ремня безопасности, но мои руки дрожали так сильно, что я даже не могла ее нажать.

Дыхание участилось.

Я закричала, но никто не слышал.

И вдруг раздался резкий удар, словно кто-то щелкнул кнутом. Машина вздрогнула.

Я замерла и попыталась что-то разглядеть через выбитое лобовое стекло. Но снаружи было лишь чистое, белое пространство. Снег.

Если бы я только знала, где оказалась. Если бы я только могла видеть что-то, кроме осколков стекла.

Но это не важно. Потому что я знала, что произойдет дальше…

Автомобиль упал в замерзшее озеро. Звуком кнута оказался треск льда под тяжелой крышей машины.

Скрип… Стон…

Мой компактный внедорожник сместился и начал медленно клониться в сторону.

Большие куски льда и потоки до ужаса холодной воды полились через вылетевшие окна в салон, и автомобиль начал погружаться в холодную февральскую воду. От внезапно наступившего ледяного холода у меня перехватило дыхание.

Я стала отчаянно бороться с ремнем безопасности, и наконец мне удалось освободиться, как раз когда наружу из салона вырвались последние пузырьки воздуха.

Я оказалась полностью под водой.

Здесь было темно, видимость почти нулевая. Я не понимала, как выбраться – выплыть через окно, в котором застрял огромный кусок льда, я не могла уж точно. Я попыталась вытолкнуть его плечом, но безрезультатно. Потом мне вдруг пришло в голову открыть дверь.

Я нащупала ручку и сделала попытку освободиться, чувствуя сопротивление снаружи. Из-за долгого пребывания в воде с температурой ниже нуля начало сводить мышцы.

Я поплыла на свет, но уткнулась в толстый ледяной покров. Как бы сильно я в него ни билась, пробить не могла, поэтому металась вокруг, ища дыру, которую проделал мой автомобиль.

В конце концов мне удалось разбить лед, и я выплыла наверх, судорожно хватая ртом воздух, глубокими глотками, плескаясь, как и подобало утопающей.

Я изо всех сил пыталась вскарабкаться на обледеневшую поверхность, но мое тело, казалось, стало свинцовым. От холода у меня зуб на зуб не попадал. Сначала меня затрясло, а потом каким-то чудом я перестала чувствовать ледяное дыхание озера. Мои руки царапали лед в последней отчаянной попытке выкарабкаться.

Измученная и обескураженная, я больше не могла бороться. Мой мозг переставал соображать. Все, что мне хотелось, – уснуть крепким сном.

Я держалась так долго, как могла, пока веки не налились свинцом. Следующее, что помню, – я стала погружаться…

Все глубже…

Медленно опускаясь к перевернутой машине.

Я беззвучно опустилась на подвеску, рядом с глушителем.

Все происходящее дальше казалось совершенно необъяснимо: мои глаза были закрыты – я была без сознания, – но я видела, что происходит, откуда-то со стороны.

Было страшно смотреть, как я отчаянно дергала ногами в припадке кислородного голодания. Я понимала это совершенно ясно, глядя, как мое тело бьется в конвульсии и вдруг неожиданно затихает.

Я провела под водой минут, должно быть, двадцать, думая, остаться ли или позвать на помощь.

В конце концов я решила остаться, потому что просто не могла заставить свой дух покинуть тело в холодных мрачных водах озера.

Через некоторое время мне показалось, что я вижу, как ко мне плывет Меган. Я прищурилась и несколько раз моргнула, пытаясь прогнать видение. Как такое вообще возможно? Когда она приблизилась, я поняла, что на самом деле вижу дочь. Теперь я уже была не одна.

* * *

Сильный всплеск испугал меня. Я подняла голову и увидела уйму крошечных пузырьков, кружащихся вокруг непонятного черного силуэта. Через пару секунд я поняла, что это аквалангист.

Я быстро отплыла в сторону.

Завороженная, медленно наблюдала, как водолаз подхватил мое тело на руки и поплыл к поверхности.

К тому времени Меган уже исчезла. Она сказала все, что ей было нужно.

Глава 21

Поездка на «Скорой» получилась весьма странной. Мое тело, лежащее на носилках, выглядело совсем мертвым – пепельно-серая кожа и синюшные губы – но никто не пытался меня реанимировать. Врачи лишь пытались меня согреть.

Фельдшер почти каждую минуту с помощью стетоскопа выслушивала сердцебиение. Всякий раз она качала головой, но повторяла своему коллеге, что мертвой меня можно будет объявить, только если меня уже согрели, а сердце все равно не работает. Она припомнила историю с ее собственной собакой – беднягу пса подстрелили в лесу, и тот, обездвиженный, пролежал в снегу больше часа, но потом очень быстро восстановился.

Признаться, меня это немного удивило. Мне хотелось расспросить ее об этом поподробнее, но я знала, что врач меня не слышит.

Громко визжала сирена. Хоть бы водитель ее поскорее выключил.

И вот, наконец, мы въехали во двор больницы. Двери распахнулись. Врачи выгрузили носилки и покатили по тротуару.

Вокруг меня столпилась команда докторов и медсестер. Они быстро втащили меня в здание.

* * *

Согласно Википедии, термин «клиническая смерть» означает «прекращение кровообращения и дыхания (два необходимых критерия поддержания жизни). К. с. происходит, когда сердце перестает биться в обычном ритме, и данное состояние называется остановкой сердца».

Так случилось со мной тогда, на озере. Я просто перестала дышать и умерла.

Только обстоятельства моей смерти были не самыми обычными: из-за пониженной температуры воды давление крови в организме упало, и все системы замедлились. Все органы, кроме сердца и легких, продолжали функционировать, в том числе и мозг – хотя это, конечно, не объясняет, каким образом у меня получилось одновременно лежать на носилках и сидеть рядом с медиками, наблюдая за всем, что они говорили и делали.

Но тем не менее как-то мне это удалось, и я не стала задаваться вопросом почему. По крайней мере не в тот момент уж точно. Тогда все это казалось мне вполне естественным.

Мне не было больно, и я перестала паниковать. Паника исчезла, когда я покинула свое тело. Я больше не боялась смерти. Лишь хотела как можно скорее вернуться на озеро и найти Меган. Я отчаянно хотела увидеть ее снова, но не могла уйти слишком далеко от своего безжизненного тела, лежащего на носилках.

* * *

Меня привезли в реанимацию, и доктора стали всячески меня согревать, а затем начали делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Я зависла в углу операционной, под потолком, и наблюдала за этой странной картиной.

Главный врач «Скорой помощи» поместил электроды дефибриллятора мне на грудь и объявил: – Чисто!

Все замерли, глядя на монитор.

Может быть, я вернулась в тело именно в тот момент. Точно не знаю, но на мгновение у меня перехватило дыхание. Моя душа, словно пуля, устремилась сквозь пространство.

И тут память меня подводит. Помню только, что через пару секунд я уже не наблюдала за происходящим со стороны. Вокруг были лишь темнота и тишина, и я могла думать только о том, что мне сказала Меган там, на дне озера.

Ты еще многое должна сделать, мамочка. У тебя остались еще вопросы, на которые нужно ответить. Тебе пока нельзя уйти. Ты должна кое-кого простить.

Разве это нельзя сказать про каждого из нас?

Может быть, и вам стоит об этом подумать, пока вы еще в состоянии что-то изменить в сложившейся ситуации.

Послушайте моего совета. Не откладывайте до последнего.

Дорога домой

Глава 22

В день, когда меня выписали из больницы, небо было затянуто тучами, а на улице стоял густой туман. Я прошла через раздвижные стеклянные двери, подошла к парковке и посмотрела на облака, которые висели очень низко.

Несомненно, со мной случилось настоящее чудо. Иначе как можно объяснить мою смерть и то, что я видела Меган и разговаривала с ней на дне озера?

Майкл никогда бы не поверил. Наверное, посчитал бы, что я сошла с ума, – поэтому у меня не было никакого желания рассказывать ему обо всем. К тому же мне и без того было чем заняться по дому.

Где-то рядом выла сирена «Скорой», и от этого звука у меня звенело в ушах.

Я подумала, что, наверное, надо позвонить Джен, чтобы та отвезла меня в Кэмден. Конечно, одна я бы долго не протянула.

Или, может быть, надо позвонить папе…

Нет, только не это. По крайней мере не в этот раз. Сначала нужно многое сделать. Получить ответы на некоторые вопросы. Меган это озвучила предельно ясно.

Ко мне подъехал синий седан, и только тогда я поняла, что стою посреди парковки. Я осторожно отошла в сторону, но водитель за рулем – седой мужчина в толстых очках – меня даже не заметил, потому что искал пустое место. Он осторожно вырулил на пустой квадрат.

Я смотрела, как мужчина вышел из машины, закрыл за собой дверь и поспешил в больницу. Он исчез за стеклянными дверями, и я снова оказалась одна.

И тут внезапно я начала паниковать. Мое сердце забилось часто-часто. Дыхание перехватило.

Посмотрев еще раз на стеклянные двери, я уже почти решилась вернуться и сказать, что пока не готова выписываться. В конце концов, я только что прошла через ад, и мне требовалось серьезное медикаментозное лечение, чтобы справиться со стрессом. Но я подавила в себе желание бежать в больницу. Я не знала, что мне предстоит или как это пережить, но понимала одно: мне жизненно необходимо вернуться туда, где я когда-то была счастлива, где я была той жизнерадостной и полной надежд женщиной, которая твердо стояла на ногах. Какой я была до того, как мир полетел к чертям.

Мне нужно было вернуться в мой дом детства в Кэмдене, снова встретиться с матерью, которая бросила нас с отцом двадцать три года назад. Мне нужно было задать ей вопрос, который всегда мучил меня, но всю свою жизнь его избегала.

Я цеплялась за надежду, что ее ответ станет спасением.

По крайней мере Меган обещала, что так оно и будет.

Глава 23

Кэмден, Мэн

Настало утро, окрашенное в угрожающе серые тона, и в воздухе висел тяжелый запах весеннего дождя.

Потупив глаза, я шла по центру небольшого приморского поселка, где провела первые годы детства. Я жила в Кэмдене до четырнадцати лет, но после того, как из города уехала моя мать, папа увез нас с Джен. Неудивительно, что теперь мама вернулась в наш пустой дом. В конце концов, она на это имела право – этот дом мама унаследовала от своих родителей вскоре после рождения Джен.

Глядя на трещины, пролетающие под ногами, я вдруг поймала себя на мысли, что избегаю зрелищ и звуков вокруг. Думаю, я просто не хотела столкнуться с кем-то, кто может меня помнить. Сейчас я была не в настроении рассказывать о своей судьбе в течение последних двух десятилетий, объяснять, почему меня так долго не было, и еще меньше мне хотелось разъяснять, что я делаю здесь в данный момент. Я лишь намеревалась взглянуть в глаза той женщине, которая давным-давно разбила мне сердце.

Мимо с ревом промчался мотоциклист, и я инстинктивно подняла голову. Из выхлопной трубы шел иссиня-черный дым. Шоколадного цвета лабрадор, привязанный к знаку на другой стороне улицы, тут же облаял водителя.

Рядом прошел мужчина в бейсболке. Его руки были спрятаны в карманах, а на лице читалась тревога. Он дрожал.

Остановившись перед витриной магазина с газированными напитками, я прислонила ладони к стеклу. Заглянув внутрь, я ощутила ностальгию – обстановка в магазине почти не изменилась.

Я очень хорошо помнила, как в детстве взбиралась на эти красные виниловые табуретки. Мой отец всегда заказывал нам с сестрой коктейли «рут-бир», хотя я предпочитала клубничное мороженое.

Еще я, причем в ярких деталях, вспомнила хозяина этого магазина. Его звали Макс. У него были густые темные усы, а на нем всегда красовался синий фартук в полоску.

В этот момент из задней комнаты с картонной коробкой в руках вышел Макс. Он тоже совсем не изменился, разве что усы поседели. Мужчина наклонился, поставил коробку на пол и потянулся за салфеткой, которой протер столешницу.

Я могла бы долго еще стоять так и смотреть сквозь стекло, вспоминая события из прошлого, но я вернулась в город детства не для этого, поэтому развернулась и пошла дальше.

* * *

Через некоторое время я оказалась около дома, где прошло мое детство, – особняка в викторианском стиле с выкрашенными в белый цвет стенами. Дом стоял на скале, откуда открывался чудесный вид на море. Я почувствовала, как где-то в глубине души зашевелились не самые приятные ощущения. Очень давно я была здесь счастлива. Когда мы были все вместе, одной семьей, мой маленький мир был полон радости и любви.

Я снова испытала ту же ностальгию, что и перед витриной магазина газировки, и это удивило меня – я не думала, что буду чувствовать что-либо, кроме обиды. Но так или иначе, несмотря на все тяжелые события, которые связывали меня с этим местом, я сохранила немало счастливых воспоминаний. Мне захотелось броситься вверх по лестнице и ворваться в свою старую комнату.

Но я попыталась сохранить трезвость ума и пошла вдоль увитого плющом забора. Я остановилась у ворот, слушая грохот волн, разбивающихся о скалы.

Многое изменилось с тех пор, как я в последний раз здесь стояла. Вместо широкой лужайки с каменной дорожкой, которая поднималась к лестнице, ведущей на крыльцо, теперь красовался роскошный сад. На специальных решетках были развешаны виноградные лозы, но листья еще не распустились. Была всего лишь ранняя весна, и все казалось каким-то безжизненным.

На больших прямоугольных клумбах, отделанных шероховатыми обтесанными бревнами, кора с которых была соскоблена долотом, не было заметно еще ни росточка. Повсюду была лишь черная, влажная земля, и кое-где торчали одинокие голые кустарнички.

Никогда не любила сады. Им требуется слишком много внимания, и если вовремя ими не заняться, то либо умрут какие-нибудь цветы, либо, наоборот, сад зарастет и одичает. Скоро тут будет самый настоящий хаос, подумала я.

Что ж, хотя бы сам дом выглядел ухоженным. Должно быть, мама недавно его покрасила.

Интересно, чем она сейчас занимается?

И что она скажет, когда откроет дверь? А что скажу я?

Отчаянно потирая руки, чтобы отогнать утренний холод и подготовить себя ко «встрече с прекрасным», я открыла ворота. Петли мяукнули, словно старая кошка. Я вошла в сад и пошла вверх по дорожке к крытой веранде.

Подойдя к двери, я осторожно постучала. Дверь открылась почти сразу, и на пороге появилась моя мать, Кора, в таком знакомом розовом халате с помпончиками на поясе. Как я хорошо все это помнила. Мамины светлые волосы стали совсем седыми, но глаза были все те же.

– Софи, – не сразу произнесла она и положила руку на сердце.

Неужели мама знала, что я приду? Она не выглядела удивленной.

– Ты пришла.

Она снова сделала паузу.

– Рада тебя видеть. Я так долго тебя ждала.

Мне было трудно в это поверить.

Меня одолевал гнев. Почему тогда она оставила нас столько лет назад? Как она могла так поступить?

И почему папа не смог заставить ее остаться?

На мгновение мне захотелось повернуться и уйти, а потом я подумала: какой во всем этом смысл? В моей жизни что, не хватает событий?

Только кое-что меня остановило. Возможно, Меган. Ведь это же она велела мне приехать сюда, и если я уйду, то подведу дочь.

Кроме того, мне стало интересно. Когда там, в озере, мы говорили с моей пятилетней дочерью, казалось, Меган знала о моей жизни слишком много. Она казалась чрезвычайно мудрой, как будто это не я была ее матерью, а она – моей.

Наверное, когда Меган умерла, она испытала настолько же сильные эмоции, как и я, нечто, не укладывавшееся в картину моих знаний об этом мире или о том, что есть вокруг. Только дочери не было в живых уже целый год, а я побыла на том свете лишь короткое время.

– Почему? – спросила я мать, стоя на крыльце дома, где прошло мое детство, и нервно передергиваясь. Я прошла огромный путь. И не могла не задать вопрос, который преследовал меня всю мою жизнь. – Почему ты ушла? Ты что, не знала, сколько боли ты нам причинила?

На лице мамы отразилось беспокойство.

– Почему? Это очень сложный вопрос, Софи. Думаю, тебе лучше войти, и тогда мы сможем обо всем поговорить.

Сделав шаг назад, она открыла мне проход.

Что ж, самое время.

Глава 24

Пока мама запирала за собой дверь, я с беспокойством рассматривала знакомые цветочные обои в прихожей, стеклянную банкетку и ободранные крючки для одежды в гардеробе, а также резные дубовые перила на широкой лестнице. Мне было физически больно смотреть на все это, потому что эти вещи напоминали мне о той счастливой жизни, которую я когда-то знала. До того, как все рухнуло.

В доме было тихо. Ни работающего радио или телевизора, один только шум моря влетал в открытое окно гостиной.

Мне было интересно, как моя мать смогла столько лет прожить в этом гигантском старом доме в одиночестве, но тут я вспомнила, что она вообще предпочитала быть одна, иначе никогда бы нас не оставила.

– Проходи на кухню, – сказала мама. – Я как раз собиралась поставить чайник. Ты выглядишь неважно, так что чашечка чая тебе точно не помешает.

Решив держать себя в руках, я последовала за ней.

Стены кухни были выкрашены в желтый, а на них красовались шкафы из вишневого дерева, а посередине возвышался стол с новенькой столешницей из гранита. На окнах были резные наличники зеленого цвета. Рядом с задней дверью стоял высокий встроенный книжный шкаф, где мама хранила кулинарные книги – раньше его тут не было. Кое-что из обстановки изменилось. Исчез стол в стиле 50-х годов с белой столешницей и сверкающими хромированными ножками.

– Когда ты купила этот шкаф? – спросила я, проведя рукой по дереву. – Он восхитителен.

– Правда? – ответила она. – Всегда считала, что этому старому домику под стать исключительно мебель в традиционном стиле.

Мама права. Дом был в стиле эпохи викторианской Англии. Зачем здесь нужен стол с алюминиевыми ножками.

– Садись, пожалуйста, – сказала мама и зажгла конфорку.

Я потерла руки и села, думая, как долго еще мы будем соблюдать эти ритуалы вежливости, прежде чем она, наконец, ответит на мои вопросы и сможет все со мной обсудить.

Пару минут мама что-то искала по всей кухне. Наконец она нашла чайные пакетики и промыла чайник.

– Может быть, ты удивишься, – сказала мама, – но я всегда была в курсе событий твоей жизни. Твой отец мне все рассказывал, особенно когда случилось несчастье с Меган.

У меня аж сердце дрогнуло, так неожиданно это оказалось для меня, особенно то, что моя мать говорила про Меган.

– Рассказывал? Вы что, поддерживаете связь?

Папа никогда не говорил об этом.

– Да, – ответила она. – Я знаю, тебе трудно это принять. Мне очень жаль, Софи. Мне грустно, что я так и не успела познакомиться с Меган.

У меня в горле запершило. Я ни слова не могла вымолвить. Мне все еще было больно говорить о дочери, а еще больнее оттого, что моя мать отсутствовала все эти годы и даже не послала открытку с соболезнованиями, хотя знала, что происходит… Лучше не стало. И, конечно же, я ничуть не была заинтересована сглаживать ее вину.

Мама одарила меня взглядом, в котором читалось все, кроме одобрения.

– И о твоих сложных отношениях с отцом я тоже знаю. Что вы не близки, и ты к нему даже не приезжаешь погостить.

Я закрыла глаза и провела ладонью по лбу.

– Знаешь, мам, уж кому-кому, но только не тебе говорить о том, что кто-то к кому-то не приезжает погостить. И, пожалуйста, не говори со мной, как с провинившимся ребенком. Когда ты от нас ушла, ты сама добровольно отказалась от этого права. А то, какие у нас отношения с папой, не твое дело.

Впрочем, это было не совсем верно. Я пришла сюда, чтобы понять, какие же у меня отношения с моими родителями. Я хотела бы знать, почему мама нас бросила. Почему меня бросили все – и Майкл, и Меган. Мне нужно было понять, что произошло между моими мамой и папой.

Почему папа не любит меня так, как Джен?

У меня было неприятное ощущение, что ответ на этот вопрос я почему-то знаю уже. И всегда знала.

Но действительно ли я готова услышать его сейчас?

Мама поставила на стол чашки с чаем и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты не виновата, что сердишься, но ты пришла за ответом, так что если хочешь услышать всю историю, то это очень даже мое дело, потому что я единственная, кто знает всю правду.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела в окно. Океан по-прежнему шипел и рычал, разбивая свои гигантские волны о скалы.

– Ты же знаешь, что папа никогда меня не одобрял? – спросила я. – Ему не нравилось, с кем я дружила. Он все время говорил, что я слишком упряма. И ему до сих пор не по душе, что я писатель. Папа всегда был против этой профессии. «Выбери что-нибудь более приземленное», – часто говорил он мне.

Я покачала головой.

– Он никогда не относился ко мне так, как к Джен. Этой даже убийство могло с рук сойти. Да он бы что угодно ради нее сделал, а вот ради меня никогда.

Мы с мамой встретились взглядами.

– А ты… Ты была совсем другой, и я до сих пор так и не поняла, почему ты от нас ушла. Я винила во всем папу. Думала, что это его вина. Ну не моя же.

Мама села.

– Твой отец – хороший человек, Софи. Да, ваши отношения никогда не были идеальными, но он правда тебя любит.

Я усмехнулась.

– Ты серьезно?

И тут я вдруг вспомнила наш с папой последний телефонный разговор. Он проявил сострадание, и меня это очень удивило. Пожалуй, так папа со мной говорил впервые.

Но опять же, больше он не звонил. Как, собственно, и я.

– Если он такой прекрасный человек, – сказала я, – почему тогда ты ушла? Почему ты ушла и не вернулась?

В маминых голубых глазах отразилось беспокойство, и она помедлила, а потом произнесла тихо:

– Так было нужно. Попытайся понять. Мне очень нужно, чтобы ты поняла меня.

– Ну, прости, конечно, но понять тебя я пока что не в силах.

Мама сильно побледнела.

– Пожалуй, налью тебе чая.

Она встала и подошла к плите.

– Разговор займет время.

Я села поудобнее и подготовила себя к предстоящей беседе – поговорить по душам нам с мамой нужно было уже ох как давно. Я должна была знать, что у них с отцом случилось на самом деле.

И, говоря «отец», я не имею в виду того, кто меня вырастил.

История Коры

Глава 25

Софи, я помню каждый драгоценный момент, проведенный вместе с твоим отцом, как будто все это было лишь вчера. Я не знаю, с чего начать. Нужно рассказать так много.

Думаю, я начну с лета 1960 года, вскоре после того, как мне исполнилось двенадцать, потому что все изменилось именно тогда…

Глава 26

Был последний день летних каникул и первый день, когда твой отец изменил мою жизнь, дорогая.

Я поужинала и встала из-за стола. Поблагодарила маму и сказала, что собираюсь прогуляться.

Проигнорировав звук тарелок в раковине, я схватила свитер и бросилась на улицу.

Солнце висело низко, и вечерний воздух холодил щеки.

Я подбежала к дому Питера, взобралась на крыльцо и постучала в дверь. На пороге появилась его мать.

– Здравствуй, Кора.

– Может ли Питер выйти?

Она повернулась и крикнула куда-то вверх:

– Питер! К тебе пришла Кора!

Почти сразу же по лестнице скатился Питер, снял с вешалки свою куртку и отпихнул в сторону вторую дверь. Та скрипнула, а потом захлопнулась за его спиной.

– Что ты ела на ужин? – спросил Питер, сунув руки в карманы.

– Жаркое из свинины. А ты?

– Жареного цыпленка.

– Везунчик.

Мы оба посмотрели в сторону дома Мэтта. Я подумала: доел ли он уже ужин? Отец всегда заставлял Мэтта мыть за собой посуду, прежде чем отпустить его гулять.

– Пойдем на задний двор? – спросил Питер.

– Пойдем.

И мы понеслись вприпрыжку к другой стороне дома, наперегонки ринувшись к качелям, привязанным к ветке огромного старого дуба.

– Ты первая, – сказал Питер. – Держись крепче.

Я залезла на качели и обхватила руками шину, из которой они и были сделаны. Старые канаты со скрипом терлись о кору, а Питер все раскачивал и раскачивал качели, и те описывали головокружительные виражи.

– Хватит! Хватит! – закричала я, смеясь и визжа, понимая, что, как только сойду с качелей, меня тут же начнет тошнить.

Питер обхватил мои коленки.

– Вот. Видишь? Все.

Он улыбнулся мне.

– Слава богу, – отдышавшись, сказала я.

Изо всех сил постаралась сосредоточиться на его лице. Голова кружилась, но я все еще могла видеть желтые крапинки на радужке его карих глаз. И чувствовать тепло его рук на своих коленях.

Рядом с Питером мне всегда было комфортно.

И лишь мгновения спустя мне в глаза бросилось нечто, и я посмотрела в сторону дома.

– Это Мэтт, – сказал Питер. В его голосе я различила еле заметное разочарование.

У меня же от волнения засосало под ложечкой – или не от волнения, а от того, что я только что покаталась на качелях. Не знаю. Но я понимала, что сейчас придет Мэтт, и все будет потрясающе.

Он бежал к нам, летел сквозь воздух, словно самолет, свистел, словно торпеда, рассекающая волны.

Питер пошел навстречу Мэтту.

– Я убит! Падаю и умираю!

Мэтт схватился за сердце и рухнул на лужайку. Он прокатился по траве, пару раз перевернулся и замер, раскинув руки, прямо у моих ног. Неподвижно, с закрытыми глазами.

Питер тихо усмехнулся и покачал головой, а я смотрела вниз и глупо смеялась.

– Ты сумасшедший, – сказала я.

Мэтт открыл глаза и улыбнулся. Его глаза отличались от глаз Питера. Они были глубокого синего цвета – цвета октябрьского неба.

– Если и нет, то до конца сегодняшнего дня точно им стану, – сказал он. – Потому что мистер Губерт меня с ума сведет.

Питер протянул руку и вытащил Мэтта на ноги.

– Ну, так постарайся не бесить его. Просто делай, что он скажет.

– Ты же знаешь, мне не очень это удается.

Мэтт стряхнул со своей джинсовой куртки остатки травы.

Вдруг почувствовав прилив энергии, я вытянула ноги, откинулась в качелях и начала раскачиваться. Мэтт стал раскручивать качели все сильнее и сильнее – и вот я уже описываю виражи на высоте.

– Выше! – закричала я.

Мэтт толкнул сильнее. Веревка заскрипела на толстой ветке дуба. Листья трепетали.

– Готов поспорить, я тебя раскручу так, что ты сможешь до самого верха дерева дотронуться!

Питер окинул канат обеспокоенным взглядом.

– Не переусердствуй, – сказал он. – А то ветка сломается.

– Нет, не сломается, – ответил Мэтт.

– Нет, сломается, – начал спорить Питер.

Мэтт схватился за шину и остановил качели.

– Давайте тогда пойдем на озеро, – сказал он, затем посмотрел вниз и заметил пятно от травы у себя на коленке. – Черт, папа меня убьет.

– Принести губку? – предложил Питер.

– Неа. Фиг с ним. Так что скажете? Пойдем?

Питер ответил за нас обоих:

– Родители не разрешают нам ходить на озеро так поздно.

Чтобы попасть к озеру, нужно было десять минут карабкаться по лесу, и с этим старшие не шутили.

– Ну же, – сказал Мэтт. – Родители Коры и мой папа уверены, что мы здесь, а ты можешь сказать маме, что мы идем к Коре. Все равно они ни за что не догадаются.

Он был прав. Скорее всего родичи бы ничего не поняли. День был безветренным. Наверное, озеро сейчас как зеркало.

– Сегодня последний день каникул, – осторожно намекнула я.

Питер уверенным тоном произнес:

– Нет. Так нельзя. Мы влипнем.

– Нет, если предки не узнают, – заявил Мэтт.

– Но они могут узнать, – ответил Питер.

Мэтт пожал плечами и, зацепившись ногами за ветку, свесился вниз. Концы его волнистых волос задевали стебли травы.

– Моему папе уж точно все равно.

С этим я не согласилась. Нас бы с Питером отругали, а вот папа Мэтта точно отлупил бы его как следует.

Мы обычно никогда такое не обсуждали, потому что отец Мэтта рано овдовел и воспитывал детей в одиночку. С тех пор как Мэтту исполнилось семь – тогда его мать упала с лестницы и сломала шею. Люди шушукались. Они сказали, что ее голова вывернулась в обратную сторону.

Мой отец был городским врачом, и когда маму Мэтта привезли на «Скорой» в больницу, папа первым ее осмотрел. Но он никогда мне об этом не рассказывал. А меня после этого еще долго мучили кошмары. У матери Мэтта были длинные черные волосы, алые губы, густые ресницы над огромными голубыми глазами. Она всегда улыбалась и была такой красивой. Когда она погибла, я стала бояться потерять собственную мать.

– Так что, пойдем на озеро, или как? – спросил Мэтт, по-прежнему свешиваясь с дерева.

– Нет, – сказал Питер. – Нам завтра в школу.

Мэтт подался вперед и вскочил на ноги.

– Ну и зря. Прекрасный ведь вечер! Наверняка озеро сейчас как зеркало.

* * *

Вот такой вот была наша троица, Софи. Мэтт и Питер были моими лучшими друзьями.

Теперь я понимаю, что на самом деле наше трио держалось исключительно на мне. Сомневаюсь, что они были бы друзьями, не будь меня рядом. Все-таки Мэтт с Питером были слишком разными.

* * *

С того вечера прошло где-то пару лет.

Как-то вечером я готовилась к контрольной по математике. Потратив больше часа на решение различных задач из учебника, я решила, что к контрольной готова.

Закрыла учебник и потерла саднящие глаза, а затем спрыгнула с кровати, подошла к открытому окну и вдохнула соленый морской бриз. Где-то далеко солнце погружалось в океан, и волны на горизонте казались кипящей в чайнике водой. Я смотрела на парусник, проплывающий через залив, и мечтала, чтобы вместо своей душной комнаты оказалась на отцовской яхте.

И тут в глаза мне бросилось знакомое ярко-красное пятно. Это был Мэтт в своей осенней куртке и джинсах. В гордом одиночестве. Я точно застала его за написанием какого-нибудь рассказа.

Я вздохнула. Уж кому-кому, а Мэтту-то уж точно сейчас стоило бы готовиться к контрольной по математике. Этот предмет ему категорически не давался, самый ненавистный из всей школьной программы.

Отвернувшись от окна, я натянула голубой кашемировый свитер и спустилась по лестнице. Через мгновение я уже пересекла пляж и вскарабкалась на камни.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, заметив небольшой блокнот на коленях у Мэтта и ручку в его руке. – Лучше б ты к математике готовился.

Я оправила юбку и села рядом.

– Уже пробовал, – сказал Мэтт. – Но примерно через пятнадцать минут мне показалось, что моя голова вот-вот взлетит на воздух.

– Все настолько плохо?

– Да.

Мы опустили взгляды на воду.

– И вместо математики ты пришел сюда. Понимаю тебя.

Со стороны бухты дул мягкий ветерок. Медленно и лениво перекатывались волны, пенясь, словно мыльный раствор, когда разбивались о темный песок пляжа, и тут же отступали.

Я закрыла глаза и глубоко вдохнула знакомые запахи, которые уже давно стали частью моей жизни, – аромат морской соли и водорослей, влажных скал и выброшенных на берег моллюсков и медуз.

– Везет тебе – учеба легко дается, – сказал Мэтт, обхватив колени руками. – Ты всегда хорошо училась. Хотел бы я быть таким умным, как ты. Может быть, тогда мой папа так не ругался бы.

– Просто ты лучше соображаешь в других вещах.

– Например?

Я взглянула на блокнот.

Мэтт тоже посмотрел на него и тут же захлопнул.

– О чем на этот раз? – спросила я.

Он откинулся назад.

– О парне, который очень плохо учится.

Я расхохоталась.

– Надо было мне догадаться. И чем заканчивается?

– Он бросает школу.

– О нет! – Я изобразила ужас.

Мэтт усмехнулся.

– Но потом он знакомится с потрясающей пожилой леди, которая устраивает его ночным сторожем на заброшенном складе, и он пишет о вещах, которые там происходят.

– Например?..

Мэтт улыбается.

– Женщина каждое утро приносит в свой кабинет, который держит запертым в течение дня, деревянный ящик. А вечером тащит его обратно по кафельному полу из кабинета.

– Что в ящике? – спросила я. Мэтт помолчал пару секунд, чтобы усилить напряжение, а затем произнес:

– Кости ее умершего мужа.

Я подалась вперед.

– Она что, его убила?

– Нет, он умер своей смертью много лет назад, но она не смогла с этим смириться и выкопала его кости, чтобы он всегда был рядом.

– Ужасно, но мне нравится. И что, ее поймают?

Мэтт покосился на воду.

– Так далеко я еще не зашел, но не думаю, что да, и знаешь почему?

Я открыла было рот, желая услышать остальную часть истории.

– Потому что она тоже умерла, – прошептал Мэтт.

– Умерла?

– Да. Умерла, ушла, отправилась к праотцам – но не знает об этом. В виде привидения она живет на складе в течение многих лет, присматривая за мужем, которому этот склад раньше принадлежал.

Я сделала глубокий вдох.

– А как насчет этого ночного сторожа? Он знает, что его хозяйка призрак? Ему страшно? Он кому-то расскажет об этом?

Мэтт посмотрел на потемневшее небо, прокручивая в голове оставшуюся часть рассказа. Солнце уже опустилось за горизонт, хотя по небу плыл еще слабый румянец. И лицо Мэтта освещалось этим тусклым розоватым светом.

Наконец он повернулся ко мне.

– Нет, он не имеет ни малейшего представления, что она призрак, и этому есть объяснение.

Я снова наклонилась вперед.

– Расскажи, – попросила я.

– Потому что он тоже призрак. – Мэтт хитро заулыбался.

Мои брови и уголки рта поползли вверх.

– Обещай мне, что дашь почитать, когда закончишь.

– Я всегда даю тебе читать то, что пишу.

– Только не забудь, пожалуйста.

– Не забуду, – пообещал Мэтт, снова открыв блокнот. Он перечитал последние несколько строк.

Вечерняя прохлада стала более ощутимой, так что я обхватила свои колени. Чайка взлетела над водой, перекрикиваясь с другой птицей. Крупная волна разбилась тучей брызг о скалы.

Мэтт, передернувшись, стянул со своих плеч куртку.

– Иди сюда.

Он накинул куртку мне на плечи и обнял меня.

Я придвинулась ближе.

– Спасибо. Холодает.

Мы сидели так очень долго, глядя на море, разглядывая роскошный парусник и восхищаясь зрелищем захода солнца. Мы сидели на скалах, только я и Мэтт, и он согревал меня. Так было не первый раз. Подобное повторялось уже несколько лет.

Питер ничего не знал об этом, конечно же, нам с Мэттом и в голову ни разу не приходило сказать ему. Может быть, мы знали, что подобное времяпрепровождение ему быстро бы наскучило и он заставил бы нас пускать камни по воде или что-нибудь еще. И тогда мы не смогли бы спокойно посидеть здесь, а для нас с Мэттом наивысшим блаженством было ничего не делать, только смотреть на море, слушать шум волн и восхищаться живописной природой. Это было единственное место, где мы могли забыть об окружающем мире и тяготах жизни – а уж о последних Мэтт знал куда больше, чем я.

Мэтт и я никогда не акцентировали внимание на своем душевном родстве. Просто мы были близки. И нам никогда не приходило в голову, что наша близость – наше знание друг друга – может перерасти во что-то большее, потому что в те моменты, сидя на скалах, мы жили лишь настоящим.

Глава 27

Весна 1964 года

– Я волнуюсь за Мэтта, – сказала я Питеру, когда мы вышли из школьного автобуса и начали подниматься по склону.

– Боюсь, что мы с тобой ничем не поможем, – ответил Питер. – Мэтт знает, что делать. Просто не хочет.

– Но он же может вылететь из школы, и если вылетит… Тогда я не знаю, что с ним будет. Мэтт слишком гордый, чтобы ходить на дополнительные занятия.

Мы шли медленно и молчали, каждый в своих мыслях. Слышен был лишь шорох наших шагов по гравию дорожки.

– Думаю, что на самом деле он просто любит разочаровывать своего отца, – сказал Питер. – Он себе прямо цель поставил.

Я повернулась и пошла задом наперед, лицом к Питеру, прижав к груди стопку учебников.

– Куда он сбежал после уроков? Его ведь в автобусе не было.

– Он, наверное, вообще не был в школе, как он делал всю эту неделю. Даг Джонс сегодня приехал на отцовском пикапе, и я слышал, что они с Мэттом собирались напиться у ручья.

– Не может быть! – ужаснулась я.

В этот момент красный пикап закружился где-то внизу холма и помчался к нам, оставив в воздухе за собой облако пыли.

Когда машина проехала мимо, я увидела в салоне Мэтта. Он сидел между Дагом и каким-то еще парнем, которого я не узнала. Мэтт пил пиво из бутылки и курил.

– Даже не помахал, – сказала я грустно. – Как будто и вовсе нас не узнал.

– Не узнал, – ответил Питер. – У него теперь другие друзья, и, поверь мне, с ними он точно влипнет в неприятности.

Я посмотрела вниз, на свои коричневые кожаные ботинки, и крепче сжала учебники.

– Но мы же были неразлучны, как три мушкетера. Помнишь, как мы вместе поехали кататься на великах в горы? А как мы построили крепость из бревен около старого дома МакКинов?

– Да.

– А помнишь, как однажды ты наврал отцу Мэтта, что он с нами на озере, а он в этот момент напивался у реки? Это ведь было не так давно.

– Да, в тот день мы его уберегли от хорошенькой трепки.

– И он знал об этом. Тогда Мэтт думал, что мы его лучшие друзья.

Меня вдруг обожгло жуткой болью, как будто мне только что вырвали сердце.

Питер вздохнул.

– Видимо, люди меняются.

– Как так? Я же осталась прежней, и ты тоже.

– А Мэтт – нет. Он связался с дурной компанией.

Я покачала головой:

– Не верю в это. И вовсе он не изменился, и я чувствую, что мы должны помочь ему.

– Ты все время хочешь спасти мир, – сказал Питер. – Но, пойми, не все хотят, чтобы их спасали.

– Нет, это неправда, – вскричала я.

Ну почему Питер всегда такой непробиваемый – прямо кирпичная стена? Почему он не хочет слушать?

– Если бы мы просто дали ему знак, что мы рядом и что хотим помочь. Мэтт ведь умный. И он сможет в конце концов сдать математику и биологию. Нам стоит его подтянуть, – выпалила я на одном дыхании.

Питер подумал, а затем перебросил свой кожаный рюкзак из одной руки в другую.

– Мэтт даже не хочет пытаться, а мы не можем его заставить. Ты же знаешь, какой он упрямый. Его школа никогда не волновала. Собственно, его уже давно не волнует ничего. Думаю, он в любом случае даже до конца этого года не дотянет.

Даг Джонс высадил Мэтта около его дома, и, взвизгнув шинами, пикап двинулся вниз по склону. Мэтт остановился во дворе, докуривая сигарету. На нем были выцветшие голубые джинсы и черная кожаная куртка. Мэтт качнулся, запрокинув голову, чтобы выпустить изо рта клуб дыма.

В руках у него не было ни рюкзака, ни стопки учебников. Интересно, что он собирается делать завтра, когда спросят домашнее задание? Или он опять не собирается приходить?

Мэтт повернулся и стал подниматься по шатким ступеням крыльца. За ним захлопнулась дверь. Где-то дальше по улице залаяла собака.

Я чувствовала, как Питер внимательно разглядывает мое лицо.

– Не хочешь пойти купаться? – спросила я, изо всех сил пытаясь придать голосу легкое звучание.

– Ты что, с ума сошла? Вода леденющая. Она оттаяла-то только месяц назад.

Я надула губы.

– Зато сегодня такая жарища, что можно яйца на перилах жарить. Давай купаться, а? Откроем сезон!

Я схватила его за рукав и потащила по улице.

Мне надо было срочно отвлечься от мысли о Мэтте.

– Зачем я вообще с тобой дружу? – смеясь, спросил Питер.

– Потому что мы соседи.

Питер шел слишком медленно, поэтому я повернулась и опять зашагала задом наперед. Я отпустила рукав Питера и взяла его за руку.

– Мне тебя всю дорогу придется тащить?

Я правда очень сильно хотела купаться. Я хотела почувствовать прикосновение ледяной воды к коже.

– Вероятно.

Я улыбнулась Питеру. Его рука была теплой, и я помню, что поймала себя на мысли – это уже не ладонь мальчишки. За последний год Питер здорово вырос.

На его ладони я нащупала несколько крупных мозолей. Провела по ним большим пальцем и почувствовала, как у меня засосало под ложечкой.

Я тут же опустила взгляд и отпустила руку Питера, а он посмотрел в сторону, где находился его дом. Мне вдруг стало неудобно, я развернулась и зашагала рядом.

Пару мгновений мы оба молчали, а затем Питер ткнул меня локтем, и я отскочила.

– Спорим, я тебя обгоню, – сказал он, и трепет в животе тут же исчез.

– Нет, потому что это я тебя обгоню.

Мы побежали вверх по склону.

Когда мы добежали до ворот моего дома, у меня дыхание перехватило.

– Встретимся через пару минут?

– Ага, здесь же.

Я пошла переодеться.

Через некоторое время мы снова встретились и помчались по улице, а оттуда через лес к озеру.

Мы радостно неслись, смеясь и перепрыгивая через голые корни деревьев, ныряя под низко свисающие ветви. Здесь, в лесу, совершенно другой мир. Казалось, что до озера целая вечность, как будто его и вовсе нет. Вокруг было совсем тихо.

Вскоре мы вышли из тени, падающей от огромных сосен, и оказались на залитом солнцем берегу озера. Я скинула сандалии, а Питер, прыгая на одной ноге, стал пытаться сбросить туфли.

– Поверить не могу, что ты меня на это уговорила, – сказал он. Питер сбросил на песок один башмак, снял второй, а затем стащил и рубашку.

Когда я увидела мышцы его обнаженной спины и плеч, мое сердце забилось сильнее, и я перестала расстегивать платье. Питер действительно сильно повзрослел за эту зиму. И дело тут не только в росте. Он стал мощнее. Теперь Питер уже не был похож на мальчика, которого я раньше знала. Он был каким-то другим.

Спустя мгновение Питер уже помчался в воду, крича:

– Кто последний – тот дурак!

Но я колебалась. Казалось, я не могу даже третью пуговицу на своем платье расстегнуть…

– У-ух! – Питер вынырнул на поверхность и пригладил волосы. Вокруг него кружились серебристые брызги воды. Он рассмеялся и вытер капли с лица, потом вышел из воды, дрожа. Он смотрел на меня пару секунд, а затем улыбка исчезла с его лица.

– Что не так?

Я закашлялась и опустила взгляд.

– У меня волосы за пуговицу зацепились.

– Помочь?

Внезапно я застеснялась. Я не могла даже посмотреть на него. Все, что я могла сделать, – держать голову опущенной, осторожно расстегивая пуговицу за пуговицей.

– Все хорошо. Уже все в порядке.

Но все было совсем не в порядке. Напротив: во мне будто бы что-то изменилось. В последнее время мне вообще мало что казалось нормальным.

Наконец, я расстегнула последнюю пуговицу, выскользнула из платья и сбросила его на песок рядом с одеждой Питера. Я пробежала по песку и потрогала воду пальцем ноги.

– Холодная! – крикнула я с улыбкой. – Чья вообще была идея сюда лезть?

– Твоя, и теперь не отвертишься, – засмеялся Питер.

Но когда я не сдвинулась с места, он нахмурился.

– Что с тобой? По-моему, ты еще так не тормозила никогда!

И правда. Питер знал меня очень хорошо. Я всегда кидалась в воду первой – и гордилась этим, учитывая, что двумя моими лучшими друзьями были парни.

Но в тот день что-то было не так, и я не очень понимала, что именно. Может, это потому, что Мэтт не с нами, и я волнуюсь? Или тут что-то еще?

– Мне что, волоком тебя тащить? – спросил Питер.

– Придержи лошадей. Я готова.

Сжав кулаки и ссутулившись, я ринулась вперед, в холодную воду. Когда я вошла по самые бедра, я втянула воздух и нырнула.

– Она же ледяная! – вскричала я, вынырнув из воды.

Питер стукнул по волне, и брызги полетели в мою сторону.

– Это была твоя идея, дурочка!

Вдруг все вернулось в привычное русло, и я испытала огромное облегчение оттого, что снова почувствовала себя прежней.

* * *

– Ты когда-нибудь задумывался, существует ли на самом деле небо? – спросила я Питера. Я лежала на полотенце рядом с ним и смотрела, как белые пушистые облака медленно проплывали над нами.

Питер перевернулся на бок.

– Нет, я никогда об этом не думал.

Я прищурила глаза, внимательно посмотрев на него.

– Ты не думал об этом, потому что точно знал, что оно существует? Или наоборот, что его нет?

– Я знаю, что оно существует.

Я снова посмотрела на небо и положила ладони себе на живот.

– Откуда ты знаешь? Ты когда-нибудь был там?

Питер усмехнулся.

– Нет, но я хожу в церковь каждое воскресенье, и я верю в Бога, поэтому и в рай тоже должен верить.

– Должен? – спросила я. – Тебя кто-то заставляет?

– Нет. Я просто никогда в этом не сомневался, вот и все. И я не могу поверить, что ты сомневаешься. Ты же поешь в церковном хоре.

Я следила за крошечным облачком, которое медленно удалялось в сторону солнца.

– Я предполагаю.

Через некоторое время Питер снова перевернулся на спину.

– А вообще, зачем ты задала этот вопрос? Боишься смерти?

– Все мы когда-нибудь умрем, – сказала я.

– Это удручает.

– Но это так.

Питер повернул голову и посмотрел на меня.

– Да, но все это еще очень и очень не скоро. У нас с тобой вся жизнь впереди, так что нет никакого смысла переживать об этом сейчас.

– Кто сказал, что я переживаю?

– Ты же задала этот вопрос, Кора.

Я приподнялась на локтях.

– Хочешь сказать, тебе будет легче, если я пообещаю переживать об этом позже? А как я пойму, когда придет время? Когда мне будет пятьдесят? Или, может быть, шестьдесят? Как насчет семидесяти пяти?

Я улыбнулась.

Питер покачал головой.

– Не думаю, что об этом вообще нужно беспокоиться. Зачем? Вряд ли что-то есть после смерти.

Я посмотрела на него косо.

– Но я думала, ты веришь в рай.

Он смотрел на меня, учитывая мою точку зрения.

– Ты слишком много думаешь.

– А ты, наоборот, слишком мало. Ты всегда такой…

– Какой?

Я сделала паузу, потому что никак не могла сформулировать то, что чувствовала.

– Ты всегда так легко миришься с привычным ходом вещей. Как будто тебя никогда ничего не злит и не раздражает. Как будто тебе никогда не хотелось что-нибудь изменить.

– Зачем мне что-то менять? Жизнь хороша и так.

– Хороша ли?

– Ну… да.

Питер пару секунд поколебался, а затем сел на песке и игриво обвил один из моих кудрявых локонов вокруг пальцев.

– Особенно сейчас.

У меня снова странным образом засосало под ложечкой, и сердце забилось быстрее. Солнце пригревало. Мы смотрели друг на друга. Я вдруг начала беззастенчиво разглядывать голый торс Питера, обратила внимание, как красиво его мокрые волосы спадают на лицо. Я уставилась на его губы – он облизал их кончиком языка – и поняла, что вдруг задыхаюсь, как будто только что пробежала марафон.

Питер медленно придвинулся чуть ближе и наклонился вперед.

И когда его губы коснулись моих, то глаза сразу же закрылись. Губы Питера были мягкими и теплыми, совсем не такими, как я себе представляла. Я почувствовала его горячее, влажное дыхание на своей щеке, а его кожа пахла так свежо.

Поцелуй длился всего несколько секунд – но я уже знала, что никогда его не забуду. Питер отстранился и посмотрел на меня. На его лице застыло удивленное выражение.

– Ты только что поцеловал меня, – сказала я.

– Да. Ты обиделась?

– Нет.

Он тоже тяжело дышал. Мы по-прежнему смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, и я окончательно запуталась – не понимала, что нужно сказать или сделать. Неловко сглотнула. И тут, прежде чем я поняла, что происходит, Питер наклонился вперед и провел ладонью по моей щеке.

И поцеловал меня снова, только на этот раз с раскрытыми губами. Наши языки соприкоснулись. Необычное ощущение заставило меня издать вздох, звучание которого меня удивило – никогда из собственных уст ничего подобного я не слышала. Мой вздох не звучал грустно. Потому что на самом деле мне понравилось – и то, каким язык Питера казался на вкус, и то, что от его прикосновения к моему языку, казалось, все мои внутренности превратились в студень.

Питер уложил меня на спину и навис надо мной, впившись в мои губы еще более страстным поцелуем. Его ладонь гуляла по моему купальнику, пока, наконец, не остановилась где-то вверху бедра.

Еще никогда я не чувствовала ничего подобного – ничего настолько мощного, что заставляло бы сердце выскакивать из груди. Я протянула руки и обхватила Питера, чувствуя гладкие, рельефные мышцы его плеч.

И тогда он опустился на меня всем своим весом. Что-то ткнулось в мое бедро. У меня перехватило дыхание – я оказалась прижатой к земле. Мне стало страшно. Я тут же уперлась ладонями в грудь Питера и оттолкнула его.

– Прекрати!

Питер мгновенно слез с меня.

– Прости. Я не хотел.

Я села и обняла колени.

– Ничего.

Мы оба уставились вперед, на озеро. До нас доносилось едва слышное кряканье уток и плеск рыбы. Я попыталась успокоиться и поняла, что меня трясет.

– Как странно, – наконец произнес Питер.

– Да. Я еще ни разу не целовалась.

– Знаю.

Конечно, знаешь. Ты мой лучший друг. Ты знаешь обо мне все.

Но в этот момент что-то изменилось. Мне было неловко и неудобно – раньше со мной никогда такого не случалось в присутствии Питера.

– Не говори никому, хорошо? – попросила я.

– Ты же знаешь, что я буду молчать, – ответил он.

Я поверила, потому что он был самым надежным человеком, которого я знала. Я бы, не задумываясь, смогла доверить ему свою жизнь.

– Нам, наверное, уже пора, – заметил Питер.

Он поднялся на ноги, протянул мне руку и помог встать. Мы молча оделись. За всю дорогу назад мы ни слова не проронили. Тишину нарушал лишь треск сухих веток под ногами и изредка писк белок, доносившийся из крон деревьев.

Когда мы оказались около моего дома, Питер сказал:

– До встречи завтра!

И зашагал домой.

– Да, увидимся в автобусе, – произнесла я.

И все.

* * *

До самых летних каникул и на каникулах ни Питер, ни я никогда не обсуждали то, что случилось на озере в тот день. В июле нам обоим стукнуло шестнадцать. Отец Питера устроил его на целлюлозно-бумажный комбинат, а я продавала мороженое в «Lick-a-Split», работала волонтером в больнице и в приюте для животных.

Мэтт же покинул город, ни с кем не попрощавшись, как только кончился учебный год. Он уехал в Чикаго, к тете. К тому времени наша «троица» окончательно превратилась в дуэт. И мы с Питером к этому привыкли. Мы все так же ходили после обеда купаться, а в выходные ездили на великах, ходили под парусом на яхте моих родителей. Между нами не было никакой неловкости, как будто того поцелуя на озере и не было вовсе. Мы никогда не говорили об этом. Инцидент был исчерпан и забыт.

Глава 28

Лед и снег таяли в тот год очень медленно, но постепенно солнцу все же удалось их растопить. Холодная земля прогрелась, и повсюду расцвели крокусы и нарциссы, украсив сады своими прелестными бутонами. Природа ожила, наполнившись множеством ароматов и оттенков. На высокой, покрытой свежими листочками живой изгороди распустилась сирень, лужайки покрылись ковром из пышной зеленой травки, а по крышам, словно по клавишам, застучали капли весеннего дождя.

В последние дни перед каникулами мы с Питером трудились не покладая рук – сдавали проекты, готовились к экзаменам и с волнением ждали наступления лета.

– Не поверишь, что было на перемене перед последним уроком, – однажды сказал мне Питер после школы. Мы сидели на скамейке и ждали автобуса. Я ела шоколадное печенье, которое принесла из дома. Не прекращая жевать, я спросила:

– Что?

– Сьюзен Николс попросила меня повести ее на выпускной.

У меня кусок поперек горла встал.

– Ты шутишь?

– Нет! Невероятно, да?

– Так ты ей нравишься?

Питер усмехнулся в недоумении.

– Не знаю, наверное. Я растерялся, не мог подобрать нужных слов.

Я бросила недоеденное печенье обратно в коробку.

И сказала себе, что не ревную. Мы с Питером просто друзья. Но, конечно, мне не очень хотелось выслушивать от него истории про Сьюзен.

– Но что-то же тебе пришлось ответить, – продолжила я. – Согласился, небось?

– Конечно, нет, – ответил Питер. – Я не хочу идти на выпускной с ней.

Я резко выдохнула.

– Поэтому сказал, что уже пригласил тебя, – продолжил он. – Как свою лучшую подругу.

Питер сделал паузу и посмотрел на меня неловко.

– Прости! Мне надо было срочно что-то ответить, и это единственное, что мне в голову пришло.

Наши глаза встретились, и я почувствовала, как по мне, словно электрический импульс, пробежала волна тепла.

– И ты правда хочешь пойти вместе? Серьезно? – спросила я.

Раньше никто из нас не ходил на танцы в школу, мы считали это ниже своего достоинства.

Питер пожал плечами.

– Не знаю. А ты?

Я тоже пожала плечами.

– Придется приодеться.

– Да, там все друг друга обсуждают.

На стоянку с грохотом въехал автобус, выплюнув из выхлопной трубы облако газов. Мы встали со скамейки и медленно пошли к тротуару.

– Все знают – мы с тобой просто друзья, – пояснил он.

Дверь автобуса со скрипом открылась. Мы зашли внутрь, поздоровались с водителем и сели в задней части салона. Я села первой, а Питер плюхнулся рядом.

– А что скажут родители? – спросила я.

– Твоя мама, наверное, просто мечтает о том, чтобы купить тебе новое платье. Она ведь всегда пытается уговорить тебя пройтись по магазинам.

– Да, наверное, – неуверенно произнесла я.

Автобус отъехал.

– Мэтт с ума сойдет, если узнает, – добавила я.

– Не сойдет. Он в Чикаго, и потом, кого это волнует? – отмахнулся Питер.

Я посмотрела в окно.

– Да. Никого, – вздохнула я.

Автобус трясло на поворотах, и мы с Питером то и дело сталкивались плечами. Мы долго молчали, а потом завели разговор о других вещах и проболтали до самого дома.

Наконец, автобус остановился в дальней части улицы, где мы с Питером жили.

– Увидимся завтра, ребята! – сказал мистер Гановер, нажимая на рычаг, открывающий дверь. Мы встали с мест.

– До свидания, – ответила я.

Питер и я вышли из автобуса и направились к своим домам. Автобус уехал.

– Это ведь ничего не значит, – сказал Питер, возвращаясь к вопросу о выпускном. – Ты просто спасаешь меня от Сьюзен Николс.

– Как лестно. Таких галантных кавалеров, как ты, еще поискать надо, – усмехнулась я.

Питер улыбнулся в ответ, и в его глазах блеснул огонек, отчего я подумала, что он вспомнил о том нашем поцелуе на озере. И я вдруг снова заметила, какой он мужественный… Отметила про себя его манеру и походку.

– Хорошо, пойдем вместе, – сказала я вслух. – Посмотрим, почему вокруг выпускного столько шумихи, посмеемся над побрякушками и узнаем, кто кого.

– Кто с кем, а не кого, – сказал Питер, смеясь. – Тогда считай это свиданием. Но мы просто друзья.

– Конечно, – ответила я, легонько стукнув его в плечо. – Представим, как будто мы пара!

Глава 29

Ближайшие несколько недель я была безумно занята. Передо мной стояла важнейшая задача – выбрать идеальное платье и обувь на выпускной и при этом не сломать голову от дум, какую сделать прическу.

Мама не пожалела денег ни на что. Мы с ней обошли все магазины в городе, пересмотрели десятки модных журналов, вырезали кучу фотографий и приклеили на стену в моей комнате. Мы без устали обсуждали серьги, бусы, гребни для волос, инкрустированные драгоценными камнями, палантины, жемчужные ожерелья и цвета помады. В конце концов, это был мой первый поход на выпускной. Все должно было быть идеальным.

Но вечерами, лежа в постели, глядя на луну и слушая шум моря за окном, я думала, что бы сказал Мэтт, узнай он про нас с Питером. Если бы он не уехал в Чикаго, он бы тоже пошел на выпускной? Мы бы по-прежнему дружили?

* * *

После короткого рейда по магазинам в Портленде я остановила свой выбор на желтом шифоновом платье без бретелей, с идеально подогнанным лифом и расшитой стразами юбкой. В вечер выпускного мама заплела мои волосы в фирменный «французский узел». Шелковые перчатки были до невозможности приятными на ощупь, а идеальным последним штрихом стала капля маминых дорогих духов.

Когда раздался звонок в дверь, я замерла на втором этаже, слушая, как родители впустили Питера в дом.

– Ну ты и пижон, – сказал папа.

– Благодарю вас, сэр, – ответил Питер. – Такое важное событие.

Я начала было спускаться по лестнице, но на полпути остановилась, облокотившись о перила. Как только я увидела Питера, у меня перехватило дыхание. Он был так красив в своем смокинге и бабочке. Волосы его были аккуратно уложены и расчесаны как следует. Его черные ботинки блестели так, что в них отражалась прихожая. Я не смогла подавить улыбку. И знала, что покраснела.

Когда я спустилась на первый этаж, взгляды всех присутствующих были устремлены на меня. Все казалось сказкой. Прекрасным сном.

– Ты такая красивая, – сказал Питер, и я была почти уверена, он поражен тем, что я могу так выглядеть.

Когда я наконец дошла до него, Питер протянул мне маленькую коробочку, в которой лежала роскошная бутоньерка. Мама помогла мне приколоть ее к платью, а потом папа сфотографировал нас с Питером у камина и повез на бал.

Мы протянули администратору приглашения, и мои каблуки зацокали по деревянному полу. Мы с Питером шли рука об руку по широкому холлу к актовому залу. Все громче был слышен играющий на празднике школьный оркестр.

– Ты готова? – спросил Питер, остановившись у входа в зал.

Улыбнувшись друг другу, мы толкнули двери и тут же застыли на месте, в тишине рассматривая зал. По стенам, словно мерцающий свет звезд, катились отблески огромного зеркального диско-шара на потолке, от которого тянулись во все стороны закрывавшие баскетбольные сетки бумажные ленты. Оркестр играл «Blue on Blue» Бобби Винтона – все музыканты были одеты в белоснежные смокинги с черными галстуками. Почти никто не танцевал, в основном все просто расхаживали по залу и болтали, но лишь потому, что веселье было впереди.

Мы присели за один из столиков в дальней части зала и некоторое время смотрели по сторонам. Вскоре появились еще несколько наших одноклассников, и обстановка стала чуть-чуть теплее – мы болтали и смеялись.

Потом мы пошли танцевать и больше не покидали танцпол. Когда начался последний вальс, я положила руку на плечо Питера и почувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань рубашки – пиджак он уже к тому времени снял. Как мне показалось, кожа его была почти раскаленной.

Я тоже вся вспотела. Ступни болели из-за неудобных туфель. Мои щеки раскраснелись и блестели от пота.

Когда танец закончился, мы отстранились друг от друга, но мою руку Питер не отпускал.

– Спасибо, что пригласил, – сказала я. – Хорошо провела время.

– И я, – ответил он.

Отец Питера уже ждал нас на парковке. Мы забрались на заднее сиденье его «Форда». Папа Питера высадил нас перед моим домом, и Питер решил меня проводить.

Я взглянула на свой дом и увидела в окне гостиной мамин силуэт, после чего перевела взгляд на Питера. Мы какое-то время стояли молча у моей калитки, вдыхая прохладный вечерний воздух. Запрокинули головы вверх, чтобы посмотреть на звезды, слушали щебетание сверчков поблизости. Вдруг, заслышав жалобный звук моря откуда-то издалека, я испытала жгучее возбуждение. Я почувствовала странную тоску, которую до этого никогда не испытывала.

– Прекрасная ночь, – сказал Питер.

– Замечательная.

Питер показал на дверь моего дома. Я открыла калитку и толкнула ее, а потом медленно зашагала к крыльцу. Каблуки стучали по мощенной камнями дорожке, а стопы ныли – я ведь не привыкла ходить в подобной обуви. Мы поднялись по ступенькам на веранду и остановились на крыльце.

– Надеюсь увидеть тебя завтра в церкви, – сказал он.

– Да, я приду. Как обычно.

– А в среду последний день учебы.

Я улыбнулась.

– Слава богу.

Несколько мгновений мы молчали, а я рассматривала свои ноги. Мое сердце начало бешено колотиться. Все это было так странно. Я сделала глубокий вдох и сглотнула, а затем Питер сделал то, что я предвидела. Он сделал шаг вперед, наклонил голову в сторону и прижался губами к моим.

Новый поцелуй совсем не был похож на прежний – чувствовалось, что Питер сделал большой прогресс. Он казался более уверенным в себе и в том, что делает. Не думаю, что с того дня у озера Питер с кем-то целовался – и даже если это было так, мне он об этом не рассказывал, – но, полагаю, обдумать свои действия он успел. Теперь это уже не был первый поцелуй. Питер точно знал, что нужно делать. И я знала – во всяком случае, понимала, что нужно расслабиться и закрыть глаза.

Повинуясь инстинкту, я обхватила его шею. Плотно прижалась грудью к его груди, а Питер положил руки мне на талию.

Мы были так близко друг к другу, и поцелуй приобрел новые краски. Питер раскрыл губы и впился в мои еще более агрессивно. Из моих уст вырвался невольный вздох. Через мгновение Питер уже прижал меня к стене и стал покрывать поцелуями мою шею.

У меня мурашки пошли по коже, и от этого ощущения перехватило дыхание. Но рано или поздно этот поцелуй должен был кончиться. И мы оба это знали. Дома меня ждали родители…

Питер отстранился от меня грациозным движением. Он тяжело дышал. Взглянув на меня робко, он выпалил:

– Вау.

Я кивнула в знак согласия.

– Надеюсь увидеть тебя завтра, – повторил Питер.

– Да.

Он начал спускаться по ступенькам и прошел через ворота, а затем вдруг развернулся и пошел спиной вперед. Хотел помахать мне на прощание, но споткнулся и чуть было не упал. Я тихо засмеялась, и Питер тоже, пожимая плечами, как бы говоря: «Ничего не поделаешь!»

Не могу отрицать, что мне этот поцелуй очень понравился. В душе все сияло.

Я повернулась, вошла в дом, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной.

– Хорошо провела время? – спросила мама.

– Да.

Я простояла так, прижавшись к двери, несколько минут.

А потом вдруг почувствовала, словно меня захлестнула волна и уносит в океан. Я беспокойно сглотнула и, не сказав родителям ни единого слова, стала подниматься по лестнице, напоминая себе, что никакой волны нет. Просто все идет как идет.

* * *

На следующий день мы пришли в церковь. Проповедник что-то вещал. Я сидела с другими членами хора позади его пульта. Мы с Питером постоянно переглядывались. И каждый раз обменивались тайной улыбкой, отчего мое сердце трепетало. Я подавила свои эмоции – все-таки я была в церкви!

Когда следующий раз мы встретились глазами, я посмотрела на Питера с осуждением, потому что мы оба знали, что он не должен смотреть на меня так – как будто снова хотел поцеловать меня и не только.

В тот же день мы пошли купаться. На берегу озера было людно, так что шансов повторить поцелуй у нас не было, но по дороге домой на знакомой тропинке Питер взял меня за руку.

Мы почти ничего не говорили, пока шли через лес. Я отвлеклась на его прикосновения и приятное тепло, исходившее от наших ладоней. Пальцы Питера прикасались к моим, отчего у меня перехватывало дыхание – я знала, что теперь все изменится.

Так и произошло. Примерно на полпути Питер свернул в можжевеловую рощу, где мы оба наконец осуществили свои тайные желания.

В тот день в лесу было совсем тихо.

Даже моря я не слышала.

Глава 30

Когда начались летние каникулы, мы с Питером снова устроились работать на места, где работали прошлым летом. Питер помогал отцу, а я снова продавала мороженое в «Lick-a-Split» и работала волонтером в приюте для животных. А еще помогала в благотворительной организации при местной церкви – мы собирали пожертвования бедным.

Но свободное время мы проводили только вместе. Как в детстве, но теперь все было по-другому. Мир казался нам совсем новым, и каждый вечер мы прощались на крыльце моего дома, даря друг другу поцелуй, который я чувствовала у себя на губах до того самого момента, как начинала засыпать.

Мы целовались везде, где можно было хоть на секунду уединиться, – в гостиной Питера, пока не было его родителей, на качелях, в кино и даже на папиной яхте.

И хотя некоторые, особенные изменения в наших отношениях мне не очень нравились, поцелуями я наслаждалась. Я обожала ощущение губ Питера на моих и вкус его языка, трепет моего тела и возбуждение, которое испытывала от его горячих ладоней, рыскающих под моей одеждой. Под конец лета по восприятию я уже превратилась из девочки в женщину, а Питер, казалось, стал совсем мужчиной.

Следующий учебный год мы начали уже в статусе пары, держались за руки в коридорах на переменах и на все танцевальные вечера ходили вместе, почти не разлучались вовсе. Питер был теперь не только моим лучшим другом, но и любовником – хотя и не во всех смыслах этого слова, потому что я твердо решила сохранить невинность до свадьбы.

Впрочем, выдержать было нелегко, потому что Питеру подобное положение вещей не очень-то нравилось. Мне не хотелось быть той, кто в самый ответственный момент динамит, но перед его поцелуями устоять я не могла. Иногда, когда мы целовались на заднем сиденье в машине его отца или вечером на озере, Питер явно хотел большего. И каждый раз он пытался зайти все дальше, чем раньше, и часто я ему кое-что разрешала, но не все.

К счастью, Питер всегда вел себя как настоящий мужчина. Он останавливался, если мне было некомфортно. Питер никогда не давил на меня, и за это я его любила. И всегда буду любить. Я знала: что бы ни случилось в будущем, куда бы ни забросила нас судьба, Питер не подвел бы меня никогда.

Он был порядочным и добрым, непоколебимым в своей целостности, что меня подчас пугало, потому что я-то была в этом плане совсем иной. Питеру нравилось все, что происходило в его жизни на тот момент, и то, что он собирался делать в будущем. Он точно знал, к чему шел и чего хотел, – работать на целлюлозно-бумажном комбинате своего отца и когда-нибудь стать там менеджером. А потом унаследует компанию. Женится и заведет детей. И никогда не уедет из Мэна.

У меня же все еще было множество сомнений. Я часто задавалась вопросом, суждено ли мне стать кем-то необычным. Представляла себе путешествия и встречи с новыми людьми. Иногда, лежа по ночам в постели, я хотела взлететь над морем, освещенным ярким светом луны, и исследовать то, что было за горизонтом.

У Питера таких желаний не было, и я время от времени начинала бояться, что в один прекрасный день из-за этой разницы натур мы с ним расстанемся, и судьбы у нас будут разными.

Но в данный момент мы жили настоящим. У нас было полно времени, прежде чем это наше будущее наступит.

Цветы

Глава 31

– Я все еще не услышала ничего нового, – сказала я маме, откинувшись на спинку кресла.

Мама замолчала и посмотрела в окно на море.

Туман рассеялся. Небо становилось все ярче.

– Поймешь.

Она повернулась ко мне.

– Когда я закончу свой рассказ, ты лучше поймешь своего отца. И, быть может, даже сможешь простить его. Но самое главное, Софи, ты поймешь, что сейчас в твоей жизни наступил важный этап. Ты увидишь, что тебя сдерживало, и сможешь решить, как с этим поступить.

Я посмотрела на пустую чайную чашку перед собой, думая, каким образом эта история может облегчить горе, свалившееся на меня. Это же не вернет мне Меган. И в наших отношениях с Майклом вряд ли что-то изменится.

Собственно, я ничего изменить и не хотела бы. Нашего брака больше нет, и пусть будет так.

Но вот отношения с мамой – изменятся ли они после этого разговора? Или, может, я пойму, почему папа всегда относился ко мне так отстраненно, с таким раздражением? То, что мама рассказала мне, пока еще не сподвигло меня на какие-то новые мысли. На самом деле именно таким парнем, каким папа был в маминых рассказах, я его и представляла.

– Мне нужно подышать, – сказала я, почувствовав внезапную смену маминого настроения. – Может быть, прервемся?

– Конечно, – улыбнулась мама в ответ.

Она взяла чашки и поставила их в раковину, а затем на мгновение задержалась у стойки.

– Должна заметить, я не сказала ничего, что тебе правда нужно было бы знать, и ничего про твоего отца. Но я не уверена, что ты готова это услышать.

Я беспокойно сглотнула.

– Речь идет о тебе, не так ли? О том, почему ты ушла? – уточнила я.

Внезапно я ощутила головокружение и тошноту. И вдруг вспомнила тот день, когда мама нас бросила.

Я ехала на велосипеде по городу, слизывая с запястья капли мороженого. Чувствовала, как металлические педали скребли подошвы моих ботинок. Слышала скрип колес и цепи – давненько я ее не смазывала. Я быстро свернула к дому, еще не зная, что моя жизнь вот-вот изменится навсегда…

Мама тронула меня за плечо.

– Почему бы тебе не пойти прогуляться и подышать свежим воздухом? К тому же мне нужно переодеться.

Я встала из-за стола:

– Ты расскажешь мне причину твоего ухода?

– Конечно.

Я отвернулась и вышла из дома. Остановилась на крытой веранде. Мельком взглянула на крыльцо справа от меня, а затем вдохнула характерные ароматы весны: запах влажной почвы, которая лишь недавно оттаяла, и мягкий, свежий воздух, влажный после дождя.

Было начало дня. На улице стояла тишина. Даже прохожих не было. Не считая разве что женщины в широкополой соломенной шляпе, которая копошилась в саду перед домом на другом конце улицы.

Садоводство. Если у тебя есть сад, нужно полоть сорняки, разгребать опавшие листья и убирать жухлые лепестки после того, как цветы опадут. Какая женщина захочет добровольно обречь себя на работу не только по дому? И внутри полно грязи: нужно пылесосить, мыть полы. Зачем еще больше усложнять себе жизнь садоводством?

Тем не менее вид цветущего сада мне, конечно же, нравился, и я обожала запах роз и сирени.

В течение нескольких минут я наблюдала за женщиной в шляпе. Но в ее саду не было никаких растений. Только влажная коричневая земля.

Женщина села на корточки и осмотрела свою работу, потом подняла глаза и заметила меня. Она махнула рукой в воздухе, словно изо всех сил пыталась привлечь мое внимание.

Я посмотрела через плечо, думая, не машет ли она кому-то еще – в конце концов, мы вряд ли знакомы, – но вокруг никого не было, и я махнула в ответ.

Женщина широко улыбнулась, и даже с такого расстояния я поняла, что где-то видела ее раньше. Наверное, мы были знакомы много лет назад. Может быть, встречались, когда я была маленькой. Может, мы вместе ходили в школу. Казалось, она примерно моего возраста.

Зная, что маме потребуется некоторое время, чтобы одеться и нанести макияж, я решила подойти и поздороваться. Спустилась по ступенькам и перешла на другую сторону улицы.

– Доброе утро! – весело сказала женщина. Встав с колен, она взялась за шляпу и улыбнулась мне. Она была поразительно красива: длинные черные волосы, естественный цвет лица, полные губы и голубые глаза.

Я протянула ей руку:

– Здравствуйте. Я дочь Коры, Софи. Мы раньше не встречались?

По-прежнему улыбаясь, женщина сняла садовые перчатки. Она сделала шаг вперед и пожала мою руку, и я заметила два больших грязных пятна на ее коленях.

– Нет, но мы с Корой очень близко общаемся.

Я кивнула и задумалась, что эта женщина знает обо мне. Конечно, мы с матерью не виделись уже сотню лет.

– Меня зовут Кэтрин, – сказала она, по-видимому, совершенно меня не стесняясь. – Рада наконец-то с тобой познакомиться.

– Я приехала утром.

Она усмехнулась.

– Знаю. Когда ты приехала, я была здесь, в саду.

– Ой!

Я даже не заметила ее.

Была слишком поглощена своими проблемами.

– У тебя глаза матери, – сказала она с теплотой, от которой мне стало немного легче.

– Сочту это за комплимент, – сказала я. У мамы очень красивые глаза.

Я показала на клумбу перед нами:

– Я, конечно, не садовник, но не слишком ли рано вы начали?

– Вовсе нет, – ответила она. – Земля мягкая, светит солнце. Время идеальное.

– Боюсь, что не очень разбираюсь в садоводстве. Я живу в Нью-Йорке.

Она взяла меня под руку.

– Это, моя дорогая, не оправдание. Хочешь, покажу тебе свой сад?

– Хм-м… – Я оглянулась в сторону дома. – Думаю, у меня есть время.

Кэтрин подвела меня к клумбе у забора.

– Прямо здесь я посадила штук пятьдесят коричневых гибискусов, – пояснила она. – Это мои любимые цветы, но они цветут обычно только к концу лета, так что вместе с ними я посадила пару ирисов. А вот тут я посадила свою самую крупную хосту – к середине лета она будет просто огромной.

Мы прошли вокруг дома, и Кэтрин описала все клумбы в ярких, красочных деталях. Мне была устроена практически детальная экскурсия по саду – хотя во время нее я не увидела почти ничего, кроме сырой земли.

Мы сделали еще круг у сада, и мне пришлось потрудиться, чтобы изобразить энтузиазм:

– Как тут, должно быть, будет красиво. Хотела бы я застать момент, когда все расцветет, но, думаю, к тому времени уже давно буду далеко.

– Дома?

Я кивнула, решив скрыть тот факт, что всякий раз, когда я думала о возвращении домой, на Вашингтон-сквер, мои внутренности узлом сворачивались.

Как же мне там было плохо!

– Ну… – начала Кэтрин и прервалась, а затем продолжила: – Когда есть жизнь, к которой можно вернуться…

– Это у меня-то есть к чему возвращаться? – усмехнулась я горько. – Боюсь, жизнь моя сложилась не то чтобы удачно.

О боже, я что, правда это сказала? Фу, какая я нюня.

– Твоя дочь… – кивнула женщина с состраданием в глазах. – И муж. Мне так жаль, Софи.

Так. Она все знает.

Я глубоко вдохнула и выдохнула. Слава богу, хоть объяснять не надо, почему моя жизнь – сплошная катастрофа.

И как же приятно, когда можно говорить правду, а не делать вид, что все в порядке, если это совсем не так.

Я посмотрела вниз, на влажную почву.

– Судя по всему, мама рассказала вам о моих неудачах.

– Неудачах… Знаешь, милая, это слово слишком маленькое и незначительное, чтобы описать то, через что ты прошла.

Она сняла шляпу.

– И да, мамы всегда следят за тем, что происходит в жизни их дочерей. И бабушки тоже.

Я выдавила из себя невеселую улыбку.

– Надо же, не знала. Я не успела познакомиться с моими бабушками. Они обе умерли до моего рождения.

– У тебя есть сестра, верно?

– Да.

– И вы с ней хорошо общаетесь?

– Да.

– Это замечательно.

Я просто кивнула.

С мгновение мы стояли тихо, наслаждаясь солнцем, а затем продолжили бродить по двору. Кэтрин показала мне, где собирается посадить грядку ревеня.

– Как думаешь, ты когда-нибудь вернешься к работе? – спросила она. – Я всегда читала твои статьи в «The New Yorker». Ты пишешь замечательно.

Это меня удивило. С тех пор как кто-то в последний раз говорил о моей работе, прошло уже много лет.

– Спасибо. Это очень мило с вашей стороны. – Я замолчала. – Забавно… Иногда кажется, что вся моя предыдущая жизнь – сказка, случившаяся с кем-то, но явно не со мной.

Потому что от этой жизни больше ничего не осталось.

– Правда в том, – призналась я, – что я пока не готова вернуться к работе. С тех пор как не стало Меган…

Кэтрин положила свою руку на мою.

– Это вполне понятно, Софи.

– Разве? – Я попыталась найти в ее глазах ответ. – Майкл, например, был готов к новой жизни сразу. Он хотел завести еще одного ребенка. Он упомянул об этом как раз перед тем, как Меган умерла. Я помню, что не могла понять, как можно быть таким бессердечным. Спрашивала себя: «Кто этот человек, за которого я вышла замуж?» Но теперь задумалась – а может быть, это у меня не было сердца? Может быть, оно умерло вместе с Меган, потому что я совсем потеряла способность что-либо чувствовать? Я не виню Майкла, что он меня бросил.

Слова слишком быстро вырывались из моего рта. Как бисер. Отскакивали от асфальта, разлетаясь в разные стороны. Я хотела было помчаться за ними вдогонку.

И вдруг через дорогу раздался мамин голос.

– Доброе утро! – поздоровалась мама с соседкой.

– Доброе утро! – ответила Кэтрин.

Кэтрин окинула меня многозначительным взглядом: она слышала все, что я сказала. «Все будет в порядке» – разглядела я в ее глазах.

Она махнула маме рукой.

– А я как раз тут показывала Софи свои цветы!

Пытаясь взять себя в руки, я посмотрела на землю. Ах да, цветы.

– Не думаю, что Софи в этом разбирается! – добавила Кэтрин с улыбкой.

– Разбирается? – засмеялась я. – А что, так сложно разбираться в цветах?

Кэтрин обняла меня за талию и прижала к себе.

– Цветы могут научить нас многому, особенно когда они прячутся в земле, как вот эти.

Она проводила меня из сада обратно на улицу.

– Теперь вернемся к твоей матери. Вы много лет не виделись, и я знаю, как сильно она по тебе скучает. И все-таки зайди ко мне попозже, я хотела бы еще с тобой поговорить. Или, если хочешь, я могу просто тебя выслушать. Это я умею. И потом, мне бы не помешала твоя помощь с парой кустов.

Улыбнувшись, я кивнула и посмотрела на маму, которая ждала на веранде в синем платье. Это платье я помнила еще с детства. Оно давно вышло из моды, но я оценила мамины усилия вернуть меня в прошлое маленькими деталями: сначала розовый халат, теперь это.

Должна заметить, я не сказала ничего, что тебе правда нужно было бы знать, и ничего про твоего отца…

Внезапно мне так сильно захотелось услышать остальную часть ее рассказа и понять, что же она имела в виду. Может быть, это помогло бы мне найти выход из той пропасти, куда я провалилась, в мир, где я когда-то была счастлива.

Трудно себе представить, но когда-то было время, когда я так же, как все, вращалась в механизме нашей жизни. Хотя моя жизнь больше напоминала поездку в неисправной кабинке на «американских горках». И точно не имела ничего общего со сказками.

Кроме того, я пережила свой худший кошмар. Но я ведь еще была жива? Меган все еще в меня верила. Она знала, что я могла бы все исправить. Она хотела бы этого.

Так что я решилась. Такой уверенности я не чувствовала уже давно. Перешла дорогу и подошла к воротам, не сводя глаз с мамы, и мое сердце забилось сильнее от любопытства и нетерпения.

Глубокое синее море

Глава 32 Кора

Было начало октября 1968 года, когда моя судьба изменилась навсегда: жуткая приливная волна обрушилась на берег моей жизни, сметая все на своем пути.

Мне только что исполнилось двадцать, и я училась на втором курсе в колледже Уэлсли. Мы с Питером по-прежнему встречались. Он работал на отцовской фабрике в Августе и собирался занять место своего отца, когда придет время.

В выпускной год я подала документы в несколько колледжей. У меня были хорошие отметки и прекрасная характеристика, поэтому меня без труда приняли в Уэлсли, где мне была предоставлена большая стипендия. Как же я была счастлива, открыв письмо из этого замечательного колледжа. Я полагала, что это мое самое большое достижение за всю жизнь.

Только все вышло совсем не так. Мне предстояло совершить кое-что и поважнее, только я об этом пока еще не знала.

Два года я изучала мировую социологию и культурологию, особенно меня интересовали Африка, Латинская Америка и Азия. Я изучила все аспекты кросс-культурной гендерологии, семьеведения, права и экономики. Осенью 1968 года я с нетерпением ожидала окончания обучения, когда получу степень бакалавра свободных искусств со специализацией в сфере культурной антропологии.

Но я не знала, какая жизнь мне предстоит. Большинство девушек из Уэлсли вскоре после окончания колледжа завели семьи. Кое-кому из них семейная жизнь удалась особенно – в ту эпоху выйти замуж и воспитывать детей считалось для женщины обычным делом.

Возможно, именно поэтому в выпускной год я была такой рассеянной: я не была уверена, что готова к такой судьбе.

* * *

Помню, как в один из дождливых вторников я сидела за столом в своей комнате в общежитии перед открытым учебником. Но сосредоточиться на учебе никак не могла. То и дело поглядывала в окно, на сверкающие капли дождя, стекавшие по стеклу дрожащими ручейками на карниз. Сильный ветер сдувал с деревьев листья и бился в окно.

Тусклый свет настольной лампы и разыгравшаяся на улице непогода настроили меня на мечтательный, задумчивый лад. Я подумала о Питере. Конечно, я скучала по нему, но в то же время мне не очень нравились картины семейного быта, которые теперь, словно слайды, мелькали у меня перед глазами.

Свадебное платье. Торт. Готовка, уборка, глажка, хозяйственное мыло, сожженная курица…

Я пыталась сосредоточиться на учебе, но мое сердце бешено колотилось. Во мне поднималась волна паники – паники, которая быстро переросла в отчаяние.

В моем мозгу вилась череда мыслей: я еще так молода. Почти ничего в жизни не испытала. Я просто не готова закрыть перед собой все двери и утонуть в пучине семейного быта.

У Питера же насчет будущего не было ни тени сомнения. Он просто ждал, пока я закончу колледж и, как ему казалось, буду готова пройтись по церкви в красивом платье с букетом в руках.

Он бы и сразу после школы женился на мне, если бы я не собралась пойти в колледж. Питер согласился подождать только потому, что хотел дать мне возможность узнать мир. Он знал, как мне это было нужно, потому что знал меня лучше, чем кто-либо другой.

Только это не значило, что он понимает.

Я продолжала сидеть так перед учебником, грызя ногти, пытаясь побороть нарастающее беспокойство.

И не то чтобы я не любила Питера. Любила. Очень любила. Но все это время я чувствовала внутри себя какую-то щемящую тоску, и это меня расстраивало – я ведь даже не знала, откуда она. Какое-то время я думала, что Уэлсли излечит меня от этой таинственной муки, но она осталась, словно магнитом прикрепившись к моему сердцу.

Прижав к губам карандаш, я посмотрела вниз, на мелкий шрифт на страницах учебника…

Потом засигналил телефон. Звонила консьержка.

– Тут к вам какой-то молодой человек.

Молодой человек? Я нахмурилась. Не Питер же это? Если только не решил сделать мне сюрприз. Но нет, он никогда бы так не поступил. Может, папа? Но он не говорил, что собирался зайти.

– Сейчас приду, – сказала я. Встала и по-быстрому посмотрела в зеркало, чтобы убедиться, что мои волосы в порядке, припудрила носик и разгладила юбку. Я вышла из комнаты и отправилась вниз.

* * *

В дальней части холла стоял парень в джинсах и черной кожаной куртке. Засунув руки в карманы, он глядел в окно. Сперва я его не узнала. Но тут он обернулся – и меня словно током ударило.

Мэтт.

Я втянула воздух и инстинктивно положила руку на сердце. С тех пор как мы с Мэттом в последний раз виделись, прошло почти шесть лет. От него не было никаких вестей, и какое-то время назад я смирилась уже с тем, что, наверное, больше никогда его не увижу. Даже искренне постаралась вычеркнуть из памяти все мысли о нем, потому что иногда мне было горько вспоминать о нашей дружбе.

Но теперь он стоял передо мной, в холле общежития Уэлсли. С такой знакомой необузданной гривой черных волос и такими яркими голубыми глазами… Нет, у меня никогда бы не получилось выбросить его из головы. Никогда.

– Привет, – только и сказал Мэтт.

Он медленно окинул взглядом меня всю. Потом перевел взгляд на свои черные кожаные туфли и долго смотрел на них. Еле-еле отдышавшись, я зашагала к Мэтту. Он наконец-то смог поднять глаза на меня.

– Боже мой, – сказала я. – Не ожидала увидеть здесь тебя. Какими судьбами?

И вдруг я почувствовала прямо-таки восторг оттого, что Мэтт рядом. Он так изменился. Казалось, стал старше на целую жизнь. Это больше не был тот шестнадцатилетний сорванец, которого я когда-то знала. Теперь передо мной стоял взрослый мужчина.

Мэтт пожал плечами, потом улыбнулся озорной улыбкой, и его глаза заблестели. Я поняла, что он тоже очень рад меня видеть, хотя старался сохранять непринужденный вид. Все слилось в одну странную смесь переполнявших меня переживаний и ярких, четких воспоминаний о днях нашего детства.

Мои щеки налились румянцем. В три широких шага я преодолела расстояние до него и наконец оказалась лицом к лицу с Мэттом.

– Мэтт… Последнее, что я о тебе слышала, – что ты уехал в Чикаго.

Он внимательно рассматривал мое лицо.

– Верно, и до сих пор живу там. Просто приехал по делам и остановился у брата в Бостоне.

– Ну, это замечательно.

Я не знала, что еще сказать. Казалось, мозг превратился в желе.

Еще пару мгновений мы молча смотрели друг на друга, и, хотя ситуация была довольно нелепой, я была просто счастлива от одной возможности снова видеть его.

– Ты такая красивая, – сказал Мэтт мягко.

Я ничего не смогла с собой поделать и просто обняла его крепко. Мэтт сразу же уткнулся лицом в мою шею. Кожа его куртки скрипела под моими руками, словно старые корабельные доски. От него пахло мускусом и дождем.

– Как я рада тебя видеть, – прошептала я ему на ухо. – Мы скучали по тебе.

Черт возьми. Мы. Я не знала сама, почему сказала это. У меня не было намерения о чем-то ему сообщать. Слова как-то сами вылетели изо рта.

Мэтт медленно отпустил мою талию и посмотрел мне в глаза, а потом отстранился, кивая, как будто желая сообщить, что он все понял, хотя я и не преследовала цели что-то ему объяснить.

– То есть вы с Питером все еще общаетесь?

– Да.

Внезапно мне стало неловко. Я пожалела, что сказала «мы», но я уже просто привыкла говорить о себе и Питере как о чем-то едином.

– Я не знала, в курсе ли ты, что мы… – начала я и запнулась. – Уже давно встречаемся. Тебя ведь не было целую вечность.

Мэтт небрежно сунул руки обратно в карманы.

– Знаю. Мы регулярно общаемся с отцом. И он всегда мне рассказывает, как дела здесь.

Я подошла к одному из диванов в холле и села. Мэтт устроился на стуле напротив меня. Он подался вперед и упер локти в колени.

– Как твой папа? – спросила я, потому что вспомнила: Мэтт ведь сбежал из Кэмдена именно из-за этого, даже не окончив школу.

– Сейчас лучше, потому что мы живем в разных домах. И в разных городах, если уж на то пошло, – улыбнулся Мэтт.

Я кивнула.

– Рада это слышать.

Мэтт откинулся на спинку стула и лениво потянулся.

– Знаю, знаю, я раньше все время повторял, что ненавижу своего папашу, но…

Он огляделся.

– Просто ему пришлось нелегко, тащить нас на своем горбу. Теперь я это понимаю. Хотя не знаю, изменился ли он сейчас. Наверное, все такой же.

– Пожалуй, ему действительно было несладко, когда твоя мать погибла, – ответила я. – Вам всем было несладко.

Я никогда раньше не говорила Мэтту ничего подобного. В конце концов, это не та тема, которую мы могли обсуждать с ним в детстве.

– Ты работаешь в Чикаго? – спросила я, наклонившись вперед и подложив руку под голову.

– Да, в строительной компании.

– И чем ты там занимаешься?

– Строительством, – усмехнулся Мэтт.

Я улыбнулась в ответ.

– Я вижу, ты не изменился.

– Ох, думаю, что все-таки изменился.

Мне очень хотелось спросить, почему и как именно, но я воздержалась, потому что такой вопрос после стольких лет разлуки казался мне слишком личным.

– Расскажи мне о своей работе, – сказала я. – Ты водишь автопогрузчик? Заполняешь счета-фактуры? Заливаешь цемент?

– Всего понемножку, кроме счетов-фактур. Чаще всего либо орудую молотком, либо воздвигаю стены, – улыбнулся Мэтт.

Я не была удивлена.

– И тебе нравится такая работа? – спросила я.

– Ну, за нее платят.

Я откинулась на спинку дивана и на пару мгновений замолчала.

– Всегда думала – что было такого в твоей жизни, когда ты уехал? – произнесла я наконец.

Мэтт опустил глаза, разглядывая указательный палец, которым постукивал по коленке.

– Не так уж много. Разве что все-таки пришлось закончить среднюю школу. Тетя настояла. Сказала, если завалю хоть один экзамен, то она отправит меня обратно домой, к папе.

Я кивнула.

– Ну, тогда, наверное, ты просто должен был все сдать.

– Сдал. На отлично.

– Вот как?!

Я была так рада это слышать.

В холл вошли пятеро первокурсниц, прячась от ветра и дождя. Визжа и смеясь, они стали отряхивать свои пальто от воды.

– Привет, Кора, – сказала мне одна из них, окинув Мэтта полным любопытства взглядом.

Без сомнения, девушки уже ломали голову, откуда он здесь взялся. Мэтт был невероятно красив. Словно Джеймс Дин[8], он всем своим обликом демонстрировал бунтарский дух. И не имел ничего общего с теми аккуратно подстриженными молодыми людьми в пиджаках с гербом универа и галстуках, которые сновали туда-сюда на территории студенческого городка Уэлсли.

Да, в Мэтте чувствовалось нечто опасное. Так было всегда. Такого, как он, не каждая девушка решилась бы познакомить с родителями.

Первокурсницы поднялись по лестнице и исчезли в зале наверху. И я была очень рада, когда их голоса затихли за дверью.

Я снова заглянула в голубые глаза Мэтта.

– Много у тебя тут друзей? – спросил он, оглядев декор помещения, – мебель в викторианском стиле, ситцевые занавески, портреты в золоченых рамах на стенах.

– Есть парочка, но я старше большинства девушек в этом общежитии, так что у нас мало точек пересечения. К тому же я не кутила, – пожала плечами я.

– Потому что дома тебя ждет парень, – добавил Мэтт, но это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение.

Я откинулась на спинку дивана.

– Нет, дело не только в этом. Просто я много времени трачу на учебу. И в следующем году могу поехать в одну из тех стран, культуру которых изучаю.

Не знаю, откуда мне в голову пришла подобная мысль. Я никогда раньше не строила никаких планов на будущее, если только о занятиях. Интересно, что Питер подумал бы, скажи я ему, что собираюсь куда-то поехать?..

Мэтт подался вперед:

– Да? И какие же это страны?

Ответ на его вопрос из моих уст прозвучал так, словно я обдумывала его не один месяц.

– Я хотела бы увидеть Африку.

– Африку…

Мэтт сел глубже и снова постучал пальцем по коленке.

– Здорово.

Он сделал паузу.

– Так что, как там Питер? Наверное, все еще на отцовской фабрике работает?

– Верно.

– Мы всегда говорили, что там ему самое место. Помнишь?

Я улыбнулась, довольная – какой бы мелочью это ни казалось – тем, что Мэтт помнит, как мы были близки когда-то и как понимали мысли друг друга.

В холл вошла еще одна компания хохочущих студенток. Заметив Мэтта, они замолчали и, в отличие от предыдущих, быстро исчезли наверху.

– А тут людно, – сказал Мэтт.

– Хочешь, сбежим куда-нибудь? – тут же предложила я. – Пропустим по стаканчику. Мы ведь так долго не виделись… Я хотела бы побольше услышать о Чикаго.

– Да, конечно, – ответил он. – Куда ты хочешь пойти?

– Тут неподалеку, в деревне, есть пара хороших мест. Сейчас, я только накину пальто. Скоро вернусь.

Я поспешила в свою комнату, накрасила по-быстрому губы и расчесала волосы. Меня немного обеспокоила мысль, что я не могу вспомнить, когда в последний раз ощущала настолько приятное волнение.

Схватив сумку и пальто, я помчалась обратно.

Мэтт ждал у выхода, вертя вокруг пальца связку ключей.

– Готова? – спросил он.

– Да.

Мэтт открыл передо мной дверь. На улице дул порывистый ветер, качавший деревья, и сплошной стеной лил дождь. Я натянула пальто на голову.

– Хорошо, что у тебя есть машина.

– Если так дальше продолжится, боюсь, понадобится шлюпка, – сказал Мэтт, указав на серебристо-черный автомобиль, стоявший неподалеку. – Это «Бьюик» брата. Садись.

Он взял меня за руку, и мы помчались к машине, шлепая по лужам. Мэтт открыл мне дверь и держал ее, пока я не уселась на сиденье, затем захлопнул ее, пробежал до своей двери и плюхнулся рядом, за руль.

– Вот это я называю ливнем, – сказал он, стряхивая с волос капли воды.

Я рассмеялась и попыталась смахнуть воду с лица, но мои пальцы тоже были мокрыми, так что я вытерла их о колени.

– Идеальный день, – сказала я, улыбаясь. – Ничего бы не стала менять.

Я полезла в сумку за пудреницей, и пока я проверяла, не размазался ли макияж, невозможно было не заметить, что Мэтт не сводит с меня глаз.

– Ты на меня пялишься, – сказала я наконец, захлопнув крышку пудреницы.

– Да.

Я встретилась с ним глазами, но Мэтт взгляда не отвел. Он все так же смотрел на меня, и за те несколько коротких наэлектризованных секунд я осознала ту давнюю связь между нами, с тех пор, как мы были детьми – когда мы будто бы могли читать мысли и слова были не нужны.

Многое в Мэтте осталось прежним: выражение глаз, это безмолвное напряжение, отчего я чувствовала себя так, словно он держит меня в объятиях.

У нас с ним всегда было какое-то необъяснимое единение душ. Иногда, в юные годы, я чувствовала, что судьба выбрала Мэтта как мою вторую половину, несмотря на то что мы были совсем разными. Он часто снился мне в то время.

Мэтт отвернулся и вставил ключ в замок зажигания, и связь между нами резко оборвалась, словно коммутатор разъединил нас во время телефонного звонка. В тот момент я поняла и отметила это с куда большей досадой, чем могла подумать, – хоть Мэтт и остался прежним в каких-то вещах, в целом он изменился, и очень сильно.

Когда-то он был озлобленным и необузданным, а теперь, казалось, успокоился. В его взгляде появился какой-то иной оттенок. Был ли это взгляд человека, познавшего поражение?

Или в нем было смирение? Принятие мира и своего места в нем?

Я подалась вперед, чувствуя, что у меня странно щемит в груди.

Наверное, слишком долго мы жили друг без друга. Теперь я многое не знала о Мэтте, а раньше знала о нем почти все. Эти проведенные порознь годы оставили между нами глубокую пропасть.

Он завел машину. Двигатель взревел. Стеклоочистители зашелестели по лобовому стеклу, а дождь колотил по нему все сильнее.

– Где? – спросил он.

Я показала направление.

– Поехали прямо, а потом можно свернуть направо, на Сентрал-стрит.

Мы молча ехали вдоль университетского городка, а я смотрела на непогоду, разыгравшуюся за окном. Мы проезжали мимо зеленых холмов, усыпанных первыми опавшими листьями, мимо рощ из елей и столетних дубов. Мимо построек на территории университета из красного кирпича и камня, укрытых зеленым плющом, листья которого сейчас колыхались на ветру. Эти здания всегда напоминали мне старые английские поместья. Они были словно из сказки.

Этот момент и правда как в сказке, подумала я. В ужасной, сумасшедшей сказке, полной неопределенности и горького сожаления.

Точнее, наверное, этот день был больше похож на галлюцинацию. Скорее всего утром я просто проснусь и обнаружу, что мне всего лишь приснился странный сон.

Глава 33

– Симпатичный кампус, – сказал Мэтт.

Мы остановились на перекрестке. Дождь стучал по крыше машины, и дворники с визгом проносились по стеклу.

– Ты надолго приехал к брату? – спросила я.

Мой взгляд был прикован к рукам Мэтта. Огрубевшие, крепкие, мозолистые руки – руки строителя – и все же я помнила так ясно, как когда-то в этих пальцах он держал перо…

– Нет, – ответил Мэтт.

Я повернулась к нему.

– На сколько?

– На недельку-другую. Гордон пару лет назад купил яхту. Разрешил мне отправиться в плавание, пока не настало время поставить ее на зимнюю стоянку.

– У него есть яхта? Какая?

– Тридцатишестифутовый шлюп. Он стоит в Марблхеде.

Я откинулась на сиденье.

– Звучит здорово. А я вот со школы не плавала на яхте, веришь?

Мэтт посмотрел на меня удивленно.

– Как так?

– Папа продал нашу лодку в прошлом году. Теперь хочет купить новую. Так ты в отпуске только на эту неделю? – спросила я.

– Да. У меня хороший начальник. Он дает мне отпуск всякий раз, когда мне надо. Неоплачиваемый.

– Можешь припарковаться прямо здесь, – указала я на пустое место на главной улице.

Мы вышли из машины и снова зашлепали по лужам, мечтая быстрее попасть в паб.

Дверь за нами захлопнулась. Внутри было тепло, сухо и пахло засохшими пятнами от пива.

Тут было даже слишком тихо для вечера субботы. Лишь пара-тройка человек расположились в круглых закутках вдоль стены. У барной стойки сидел пожилой мужчина, обеими руками держа стакан виски. Бармен разливал пиво в два стакана.

Я сняла пальто и последовала за Мэттом в дальнюю часть паба, где мы сели в один из закутков. Подошла официантка. Мы заказали напитки. Как только она ушла, мы сели поближе и сложили руки на стол.

– Как же я рада тебя видеть, – сказала я.

– И я тебя тоже.

– Ты все еще пишешь? – дождавшись, наконец, спросила я.

Мэтт пожал плечами.

– Иногда. Пару лет назад написал рассказ для одного журнала.

– Правда? Замечательно. Что-то новое, или я его знаю?

Глупый вопрос. Я ведь не читала его последних рассказов. Скорее всего он написал его уже тогда, когда уехал из дома.

– Нет, – ответил он. – Не знаю, где мои старые рассказы. Лежат где-то стопочкой в коробке, наверное, если папа еще их не сжег. Во всяком случае, тогда я был ребенком. Скорее всего все эти мои «сочинения» и гроша ломаного не стоили.

– Неправда. А этот ты написал уже в Чикаго? – спросила я.

Мэтт кивнул.

– Я хотела бы прочитать его как-нибудь. У тебя есть экземпляры журнала?

– Парочка.

– Поделишься со мной?

– Конечно.

– Только обещай мне, ладно? – произнесла я решительно.

– Обещаю.

Принесли наше пиво, и мы чокнулись.

– За старых друзей, – провозгласила я.

– Старых друзей, – повторил Мэтт.

Мы оба сделали по глотку, и я осторожно стерла пену с верхней губы.

– Что-нибудь еще ты в последнее время написал? – спросила я.

Мэтт поставил свой бокал.

– Пару лет назад начал писать роман, но так и не закончил.

– Почему? Тебе точно надо его дописать.

– Поживем – увидим, – ответил Мэтт и откинулся на спинку стула, вытянув руки над головой и окинув меня лукавым взглядом. Я почувствовала уже знакомое мне раньше волнение – я не знала, что он скажет дальше.

– Так что, вы с Питером… – произнес Мэтт, поддразнивая меня, словно мы снова оказались двенадцатилетними подростками. – Он всегда был в тебя влюблен, даже когда мы были еще пацанами. Подглядывал за тобой из окна своей комнаты.

– Конечно, нет! – возразила я, пытаясь унять свое волнение и одновременно стараясь не расхохотаться.

– Я один раз застукал его за этим занятием, – сказал Мэтт и поднял бокал, как бы говоря, что это не шутка.

Я расплылась в улыбке.

– Ну, с тех пор, как ты уехал, между нами ничего не было.

Он отпил глоток.

– В любом случае, я всегда знал, что в итоге ты будешь именно с Питером. Это было неизбежно.

– Зачем ты так говоришь? – отмахнулась я.

– Потому что такая, как ты, точно не стала бы встречаться с таким, как я. Иначе ты бы прокляла все на свете, – улыбнулся Мэтт.

Я наклонилась ближе и поняла, что уставилась на его губы.

– Какие глупости!

Мэтт тоже посмотрел на мои губы, а потом честно ответил:

– Это правда, и ты это знаешь. Тебе повезло – Питер всегда был рядом и благодаря ему у тебя никогда не было неприятностей. Без него мы бы с тобой точно влипли, потому что я не самый прекрасный пример для подражания.

Он прищурился.

– И ты тоже всегда балансировала на грани.

Подошла официантка.

– Как вам пиво?

– Очень вкусно, спасибо, – ответил Мэтт. А я вспомнила те прежние дни. Удивленно вскинула бровь и произнесла тихим голосом:

– Так ты по-прежнему не лучший пример для подражания?

Компания, сидевшая в закутке позади нас, дружно рассмеялась, но мы с Мэттом смотрели друг на друга, не отрываясь, совершенно не обращая внимания на окружающих.

– В каком-то смысле да, – ответил он. – Хотя нет. В конце концов, должен же я был вырасти.

Ну да, я вот, например, выросла. Не могли мы вечно гонять на велосипедах по городу и качаться на самодельных качелях, подвешенных к ветке старого дуба.

Я сделала еще глоток.

– У тебя все хорошо, Кора, – сказал Мэтт, – ты должна гордиться собой.

– Наверное.

– Наверное? Ты еще сомневаешься? У тебя стипендия, ты учишься в одном из лучших колледжей страны.

Заиграла пластинка в музыкальном автомате.

Я промолчала. Мэтт наклонился вперед.

– Ну же, ответь что-нибудь.

– Все так сложно, – попыталась я объяснить.

– Что сложно?

Я снова поймала себя на том, что уставилась на губы Мэтта, изучая все их трещинки.

– На первый взгляд моя жизнь кажется идеальной, – сказала я. – Но иногда я чувствую, будто не знаю, чем собираюсь заниматься, где я действительно хочу быть, и у меня всегда было такое странное необъяснимое желание сбежать – потому что мне вечно всего мало и мне иногда грустно становится: ведь в жизни столько всего, о чем я даже не знаю и могу никогда не узнать. А у тебя таких мыслей никогда не возникало?

Ничего такого я никогда не говорила даже Питеру. И подумать странно – он бы точно этого не понял.

– О, да что ты можешь об этом знать, – развел руками Мэтт. – Посмотри на меня. Вся моя жизнь пошла наперекосяк, и я в курсе, какого все – и ты тоже – мнения обо мне. Что я не оправдал свой потенциал, что я мог бы добиться большего, если бы только приложил усилия. Ты понятия не имеешь, сколько раз я слышал подобные фразы в свой адрес. И сейчас, сидя здесь, в возрасте двадцати двух лет, я знаю, что все эти люди, наверное, были правы. Я мог бы добиться большего, но ничего не добился. Должен признать, что никогда ничего и не добьюсь. Так что да, я ощущаю разочарование, и оно куда сильнее, чем ты думаешь.

Компания за ближайшим к нам столом поднялась со своих стульев. Они надели пальто и, болтая, покинули паб.

– Твой рассказ напечатали в журнале, и тебе за это заплатили, – сказала я. – Одним этим уже можно гордиться. И тебе нравится твоя работа, так ведь? Строить дома, я имею в виду?

– В принципе да. Но есть кое-что, что я хотел бы изменить. Может быть, надо было… – начал было Мэтт, но запнулся и покачал головой. – Не знаю. Какой смысл жалеть? Только мучиться.

Я удивилась, сколько мы успели с ним обсудить еще до того, как нам подали еду, – ведь до этого мы не разговаривали почти шесть лет. Можно было бы подумать, что мы с Мэттом совсем чужие люди друг другу, однако никто – никто в целом мире – не знал всю правду.

В моей голове шевельнулось воспоминание о том, каково это – сидеть рядом с Мэттом на пляже, положив ему голову на плечо, и, чувствуя у себя на поясе его руку, слушать прибой. Я помнила все это, словно мы сидели с ним у моря только вчера, и почти могла чувствовать его прикосновение – и испытывать все те же легкость и счастье. Мне очень хотелось взять Мэтта за руку.

– Изменить свою жизнь, – сказала я, изо всех сил пытаясь вернуться к реальности, – никогда не поздно, Мэтт. Тебе всего-то двадцать два. Ты все еще можешь добиться чего-то большего, как только поймешь, что именно тебе нравится – писать романы или что-то другое. Думаю, в этом и трудность. Понять. Я и сама не знаю, поняла ли я хоть что-то насчет своей жизни или нет.

Мэтт провел рукой по спинке сиденья.

– Ты говорила, что хочешь путешествовать.

– Да, – подняла я глаза. – И, наверное, буду.

– Не говори «наверное». Просто сделай это. Жизнь слишком коротка. Ты же не хочешь в какой-то момент оглянуться и понять, что так много всего упустила. Ты сама сказала, что расстроена. Выясни же, как это исправить.

Раздался стук столовых приборов и тарелок: официантка убирала со стола напротив.

– Может быть, тебе тоже стоит так поступить, – сказала я.

– Может быть, именно это я сейчас и делаю, – ответил Мэтт.

Мое сердце забилось еще сильнее.

– Как так? – спросила я, чувствуя, как во рту пересохло.

– Потому что я пришел сюда. И смотрю в твои глаза.

Я замерла, уставившись на него. Все, что я хотела сделать – протянуть руку и дотронуться до его руки, но вместо этого схватила стакан с пивом и долго-долго пила.

Пришла официантка, поставила на стол заказанную нами еду и ушла. Мэтт потянулся за кетчупом.

– Ты выглядишь бледной, – сказал он.

– Странно, ты ведь рядом.

– Что странного? Мы же старые друзья.

Я взяла вилку и ткнула в картофель фри.

Мы не говорили долго. Я попыталась проглотить комок в горле.

– Может быть, я не должен был приезжать, – сказал Мэтт, откинувшись назад.

Внезапно испугавшись, что сейчас он предложит отвезти меня обратно в общежитие, а после этого уедет навсегда, я призвала на помощь всю свою решительность. И сказала, что на самом деле обо всем этом думаю:

– Нет. Я рада, что ты навестил меня. Все эти годы я думала о тебе столько раз, хотя изо всех сил старалась забыть. Думала – как ты там? Надеялась, что ты счастлив. А ты был счастлив? Помимо этих разочарований, я имею в виду.

Мэтт пристально посмотрел на меня.

– Точно хочешь знать правду?

Я кивнула.

– Так вот. Нет. Я действительно никогда не был счастлив.

Его ответ меня поразил.

– Почему нет?

– Слишком много всего, о чем я жалею.

Я нервно сглотнула:

– Такая же история.

Мэтт смотрел на меня несколько мгновений, словно говоря – он понимает, но все бесполезно, потому что ничего уже не изменить.

Так ли это? Неужели все эти сожаления так и останутся с нами навсегда?

Мы молча ели ужин, а за окном по-прежнему бушевал дождь.

– У тебя есть девушка? – через некоторое время, когда перестал играть музыкальный автомат, спросила я. Вопрос был бестактный, но я хотела знать.

– Была парочка, – сказал он. – Впрочем, ничего серьезного. А вы с Питером уже вместе довольно долго, так ведь?

– Да. – Я сделала паузу прежде, чем продолжить. – Он ждет, пока я закончу колледж, чтобы я могла вернуться домой, и тогда мы поженимся.

Мэтт наклонил голову в сторону.

– Ты помолвлена. Официально?

Еще один смелый вопрос.

– Нет, не официально. Мы не обменивались кольцами, ничего такого – по крайней мере, пока, – и я до сих пор не совсем уверена, что все это правильно.

– Ты его любишь? – спросил Мэтт.

Я попыталась сглотнуть, но не смогла и промямлила:

– Конечно. Мы ведь говорим о Питере.

Мэтт кивнул. Потом полез в карман, вытащил пару монет, выскользнул из кабинки и пошел к музыкальному автомату.

Я смотрела, как Мэтт прошел мимо барной стойки и застыл перед списком песен, мой взгляд блуждал по его телу, от широких плеч под черной кожаной курткой до узких бедер в блеклых джинсах свободного кроя. Он был так же красив, как и раньше. Я от него глаз не могла оторвать.

Мэтт бросил в автомат пару монет, и они со звоном пролетели где-то внутри его. Я закрыла глаза, слыша, как выехала нужная пластинка и игла зашелестела по наполированному винилу. Начал играть джазовый стандарт «Smoke Gets in Your Eyes».

Когда я снова открыла глаза, Мэтт уже стоял передо мной, протянув руку.

– Потанцуем?

Мне пришлось встать и поплестись вслед за ним к небольшому танцполу. В баре не осталось никого, кроме пожилого мужчины, обнимающего бокал виски.

Когда Мэтт обнял меня за талию и взял за руку, положив ее почти себе на грудь, мое сердце бешено забилось. Он осторожно подошел ближе, и я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Я сделала все возможное, чтобы запомнить каждое ощущение, – фактуру плеча его мягкой кожаной куртки, на котором лежала моя ладонь, аромат его волос.

Мы медленно двигались в такт музыке. Ни я, ни он не произносили ни слова, пока не кончилась песня и в музыкальном автомате не заиграла новая.

Мы отстранились.

– Правда в том, – сказала я, – что я даже не уверена, хочу ли выйти замуж. По крайней мере, пока. Я еще так много всего хочу сделать и испытать. Не думаю, что готова стать просто женой.

– Кора, – внимательно посмотрел мне в глаза Мэтт, – через сколько бы лет ты ни вышла замуж, ты никогда не станешь просто женой. Ты всегда будешь той прежней Корой, которую я знаю.

Я улыбнулась:

– Спасибо.

Вернувшись за стол, мы поговорили немного о моей учебе, работе Мэтта, наших семьях. Мы выпили чашечку кофе и съели кусок яблочного пирога, пытаясь восполнить все те годы, что провели порознь. И тут официантка принесла счет.

Мы с Мэттом посмотрели на часы и поняли, что сидим за этим столом уже почти четыре часа.

– О боже! – воскликнула я. – Мне надо срочно возвращаться, пока они не заперли двери.

– А если ты не успеешь? – с деланным ужасом на лице усмехнулся Мэтт.

– Давай не будем даже думать об этом.

Подхватив пальто и сумочку, я пыталась вспомнить хотя бы один момент в своей жизни, когда время летело настолько быстро. Я подумала о наших ужинах с Питером. Часто мы с ним просто сидели молча, наблюдая, как едят другие люди, и почти ни о чем не говоря, разве что о еде. И уж точно не проводили за ужином по четыре часа кряду, даже тогда, когда только стали встречаться. Обычно мы либо гуляли, либо отправлялись куда-нибудь на выставку или концерт. И все это – в практически полном молчании.

Мэтт расплатился, и мы вышли из паба. Дождь закончился. В свежем воздухе чувствовалась вечерняя прохлада. Уличные фонари отбрасывали лучи белого света, отражавшиеся в блестящих темных лужах.

– Так что, ты сейчас поедешь к брату? – спросила я, пока мы шли к машине.

– Да, – сказал Мэтт. Он помог мне сесть на пассажирское сиденье, обошел автомобиль, сел за руль и завел двигатель. Через несколько секунд мы уже неслись на всех парах к студенческому городку.

Пока мы ехали по спящему городу, мое сердце ныло от какого-то неясного страха. Сейчас Мэтт высадит меня около общежития, пожелает спокойной ночи, и я не увижу его еще шесть лет. Или, может быть, вообще никогда.

Мэтт включил поворотник – мы подъезжали к кампусу. Сердце мое в панике забилось в два раза сильнее. Меня даже затошнило.

Я положила руку ему на плечо.

– Не поворачивай, пожалуйста. Давай немного прокатимся, хорошо?

Мэтт окинул меня быстрым взглядом:

– А как же комендантский час?

На его лбу застыла морщинка, словно он испытывал такой же страх перед расставанием.

Мы проехали рядом с уличным фонарем, и я посмотрела на часы.

– У нас есть еще какое-то время. Не так много, но есть, – сказала я. Мэтт убрал ногу с педали тормоза и нажал на газ.

– Куда ты хочешь поехать?

Его голос был тихим и серьезным.

– Просто скажи мне куда.

Глава 34

– Неважно, – сказала я, – поехали вперед.

В полной тишине мы катили по Сентрал-стрит на запад. И почти через каждые несколько секунд я ловила на себе взгляд Мэтта. Мы смотрели друг на друга, скрытые темнотой салона автомобиля, словно преступники, которые только что совершили нечто ужасное и теперь пытались скрыться, но куда ехать, не знали.

Я нервно постукивала каблуком по полу – тук, тук, тук – и вцепилась в сумочку, которая лежала у меня на коленях. Я сворачивала ее, складывала, сжимала.

– Что дальше, Кора? – наконец спросил Мэтт, когда, казалось, единственными нашими ориентирами стали расплывчатые лучи света от уличных фонарей.

– Не знаю. – Меня беспокоило, что никакого конкретного пункта назначения у нас не было. – Может, просто съедем с дороги.

Машина остановилась на обочине дороги, шины захрустели по гравию, а потом Мэтт выключил двигатель и фары.

Все бушующие в моей голове мысли вдруг затихли. Мэтт опустил стекло и положил руку на импровизированный «подоконник». В окно дунул прохладный вечерний воздух, и я сделала глубокий, очищающий душу вдох. Рядом, в овраге, квакали лягушки и пели сверчки. Лунный свет струился через лобовое стекло. Вокруг был лес.

– Почему ты перестал общаться со мной и с Питером в последних классах? – спросила я, чувствуя нарастающее раздражение. Я откинула волосы с лица и продолжила: – Что такого классного было в Даге Джонсе и его старом пикапе? С ним тебе было интереснее, чем с нами? А мы стали для тебя слишком скучными?

Этот вопрос грыз меня изнутри слишком долго. Я пыталась спрятать его куда-то в кладовые своей души. Но сейчас он вырвался на свободу.

Мэтт убрал правую руку с руля и повернулся ко мне.

– Мне не было скучно. Я просто знал, что я не такой, как вы. Мне все надоело, и я сам нарывался на неприятности. Без меня вам было только лучше.

– Мы в это не верили. По крайней мере, лично я – никогда, – настаивала я. – Мы ведь были друзьями, как бы там ни было, и если бы ты остался с нами, ты бы не попал в беду, и тогда тебе не пришлось бы…

Я запнулась.

– Не пришлось бы что? Уехать? – спросил Мэтт. Он уставился в окно. – Мне просто нужно было побыть одному, – пояснил он, – вот и все. Вырваться от отца, которому доставляло какое-то извращенное удовольствие выбивать из меня дурь.

Мэтт замолчал.

– Я просто не мог быть частью нашей компании.

– И поэтому влился в другую – Дага и его дружка-придурка, которого я даже не помню, как звали, – с негодованием произнесла я.

Мэтт покачал головой. Его глаза были абсолютно пустыми.

– Они оба были придурками. Я всегда их такими считал.

– Тогда зачем ты дружил с ними? Почему не с нами?

Боже, отчего я задала такой вопрос, который могла задать лишь жалкая, отвергнутая любовница, как если бы он мне изменил и бросил. Но ведь мы не были любовниками. Никогда.

И все-таки как назвать наши отношения? Я не знала. По-прежнему не знала.

Я положила руку на лоб и закрыла глаза.

– Прости, Мэтт. Я такая дура. Какая разница, что случилось тогда. Это было давно.

– Ты ошибаешься. Это имеет значение. Поэтому я и приехал. Чтобы сказать, что я был придурком, и дело тут совсем не в тебе, а во мне. Я сам во всем виноват. Я ненавидел свою жизнь, своего папашу, и мне просто нужно было куда-то себя деть. Только вот… ты заставила меня захотеть остаться, остаться в том месте, которое высасывало из меня жизнь.

Я почти слышала в его голосе горечь.

– Прости, я не знала, что все настолько серьезно, – ответил я.

– В том-то вся и суть. Ничего такого. Был просто молод и глуп. Я мог бы лучше учиться, если бы захотел. Я мог бы изменить отношения с отцом, но лишь бросал ему вызов, а это его только раззадоривало, так что в конце концов мне пришлось уехать. Я всегда был таким нетерпимым.

Мэтт потянулся через сиденье. Он взял меня за руку, и это меня удивило.

– Но я не должен был уезжать, не попрощавшись с тобой. Я должен был поддерживать отношения. Это не значит, что я о тебе совсем не думал. Думал. Все время.

– Я тоже всегда думала о тебе.

Мимо промчалась машина. Шум ее двигателя заглушил пение сверчков, а когда свет фар исчез за поворотом, снова стало тихо.

– Иногда, – сказал Мэтт, глядя на свои сложенные ладони, – ты снилась мне. И эти сны были настолько реальны, что я просыпался и надеялся увидеть тебя рядом. Я целыми днями не мог выбросить из головы мысли о тебе.

У меня закружилась голова, как будто я выплыла на гребень волны и тут же стала погружаться обратно в пучину.

Мэтт скучал. Я снилась ему постоянно.

И он не хотел уезжать.

Удивительно, как эти два маленьких слова – «Прости меня» – смогли так сильно облегчить боль, которую я чувствовала все эти годы. Ведь это просто отношения двух школьников – а в этом возрасте мало кто соображает, что делает.

Не то чтобы я сейчас четко знала, что делаю. По правде говоря, сейчас, в двадцать лет, я чувствовала себя такой беспомощной, какой в школьном возрасте не чувствовала никогда, потому что теперь оказалась перед выбором своего дальнейшего жизненного пути. Когда-то я думала, что в этот период для меня будут открыты все двери, что я смогу выбрать любое из сотни различных занятий и у меня всегда будет возможность исследовать этот мир.

Все, что я чувствовала в данный момент, – замешательство. Я должна была выбрать что-то одно и прожить в этом ключе всю оставшуюся жизнь.

Я сжала руку Мэтта.

– Все нормально. Важно, что ты вернулся, чтобы сказать мне все это. Я рада, что ты здесь.

– И я.

Он обхватил меня своей сильной рукой, даря тепло и успокоение, и это напомнило мне те вечера на пляже из нашей юности.

– И что теперь? – спросила я нерешительно, пытаясь проглотить комок в горле. – Ты нашел меня, извинился. Теперь ты вернешься обратно в Чикаго?

Я не хотела, чтобы Мэтт ответил «да». Я хотела, чтобы он остался.

Мэтт перевернул мою руку и погладил ладонь подушечкой большого пальца. И тогда комок в горле стал еще более ощутимым.

– Наверное, – ответил он, – теперь, когда мы встретились и я извинился, можно поставить галочку в моем длинном списке дел и перейти к следующему.

– Надеюсь, список не совсем уж длинный, – попыталась я звучать как можно более беззаботно, хотя в душе чувствовала себя совсем иначе.

– Он уменьшается, – сказал он мне. – Я уже вычеркнул оттуда пару пунктов. Мы поговорили с папой, и мои отношения с ним стали чуть теплее. Но то, что я уехал от тебя, не попрощавшись… Я должен был все исправить.

Я ни на секунду не могла отрицать, что мне очень приятно быть такой важной частью жизни Мэтта. И он тоже был важен для меня. Сейчас мне казалось, в моей жизни нет ничего, кроме него.

Долгое время мы сидели молча в ночной тишине.

– Надо отвезти тебя обратно, – сказал Мэтт. Он потянулся за ключами и завел двигатель. – Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

Мэтт улыбнулся, но глаза у него были по-прежнему печальными.

Спустя какое-то время мы уже подъехали к общежитию.

– И все? – спросила я, чувствуя, что еще не готова выйти из машины. – Мы больше не увидимся до твоего отъезда?

Мэтт беспокойно заерзал.

– Наверное, нет.

Я поверить не могла, что он пришел сюда только, чтобы сказать «Прости».

– Ты уверен? Ты же приехал на неделю, и мы точно успели бы провести время вместе. Я могу приехать в Бостон на автобусе. Встретимся где-нибудь.

Мэтт уставился сквозь лобовое стекло.

– Не думаю, что это хорошая мысль.

– Из-за Питера? – быстро спросила я.

В глазах Мэтта я увидела нечто странное, то, что не могла прочитать. Хотелось бы мне понять, что это.

– Да, – сказал он.

– Питер будет не против, – заверила я. – Я скажу ему, что ты в городе. Он поймет.

– Дело не только в этом, – сказал Мэтт, обхватив обеими руками руль и тут же его отпустив.

– Что тогда? Тебе еще с кем-то надо встретиться? – Я не унималась. Я чувствовала, что Мэтт отдаляется от меня, уходит в какое-то далекое, недостижимое место, но не понимала зачем.

– Нет, – ответил он. – Просто не хочу усложнять тебе жизнь.

– И как наша встреча может ее усложнить? Мы старые друзья, ты приехал сюда к брату. По-моему, все предельно просто, – сказала я.

Но Мэтт колебался, и я поняла, что слишком на него насела, прося и умоляя подарить мне еще один день своей дружбы. В конце концов, наверное, он этого не хочет.

– Знаешь, что… Забудь, – сказала я тихо, желая провалиться сквозь виниловое покрытие сиденья и исчезнуть. – К тому же неделька у меня будет сложная, очень много дел.

Я потянулась к ручке двери.

– Но я очень рада, что ты меня навестил, Мэтт. Я прекрасно провела вечер, и если ты когда-нибудь будешь у нас в Кэмдене, обязательно заходи поболтать.

Я уже открыла дверь, как вдруг Мэтт схватил меня за запястье.

– Подожди.

Я замерла.

– Когда? – спросил он. – Когда ты хочешь встретиться?

Несколько безумных секунд я совершенно не могла заставить губы слушаться. Но вот они, наконец, поддались.

– Как насчет послезавтра? По вторникам у меня всего одна пара, и не самая важная, – промямлила я.

– С утра удобно? Я могу заехать за тобой в десять, – спросил Мэтт.

Я подумала, что на это скажет Питер, но не позволила себе считать это поводом повернуть назад.

– Отлично.

Мэтт отпустил мою руку, и я вышла из машины. Он перегнулся через сиденье, на котором я только что сидела, и окинул меня из темного салона серьезным взглядом.

– Тогда до вторника?

Я кивнула и закрыла за собой дверь. Через секунду автомобиль отъехал, и я знала – даже после того, что мы рассказали друг другу этим вечером, Мэтт все еще держит дистанцию.

Хотела бы я знать почему.

Глава 35

Следующим утром я спустилась в холл. Сунула монетку в таксофон. Она со звоном исчезла в чреве аппарата. Я набрала номер фабрики Питера и присела на стул. Выслушала несколько зуммеров. Наконец, после третьего трубку сняла миссис Уэзерби.

– Компания «Уэнтворт Индастриз».

– Доброе утро, миссис Уэзерби. Это Кора. Могу ли я поговорить с Питером?

Голос женщины тут же стал приветливее.

– О, привет, дорогая. Как дела? Как учеба?

– Все замечательно, спасибо. Как ваша мама, все хорошо?

– Да, уже намного лучше. Доктор прописал ей какие-то таблетки, и они помогли. Передашь от меня привет своей маме, ладно?

– Конечно, миссис Уэзерби.

– Сейчас дам трубку Питеру.

Раздался щелчок, и я услышала голос Питера:

– Питер у телефона.

– Привет, это Кора, – сказала я, беспокойно ерзая на стуле.

Питер помолчал, а потом спросил:

– Зачем ты звонишь мне посреди рабочего дня? Что-то не так?

Я попыталась сохранить непринужденный тон.

– Нет, ничего. Я просто хотела тебе рассказать, с кем вчера встретилась.

– Да? С кем же? – Вопрос Питера прозвучал как-то рассеянно, и тут я услышала стук кнопок вычислительной машинки. Я его явно отвлекала.

– С Мэттом, – выпалила я чересчур громко.

Стук кнопок прервался.

– Да ладно? – недоверчивым голосом спросил Питер.

Так как я не знала, чего ожидать, то обрадовалась, что он не рассердился, а просто удивился.

Я стала ковырять желтую наклейку на телефонном диске, которая и так уже была наполовину оторвана.

– Я не шучу. Мэтт заехал ко мне в общагу. Он сейчас в Бостоне в гостях у своего брата и решил встретиться.

Снова раздался стук по клавишам, и я услышала звук перематываемой ленты.

– И что он рассказал? Как у него дела? – спросил Питер.

Я сообщила о работе Мэтта и сказала, что он уладил проблемы с отцом.

– Никогда бы не подумал, что мы когда-нибудь снова встретимся, – сказал Питер.

– Так и я бы не подумала. Я очень удивилась, когда его увидела.

Я продолжала ковырять наклейку, пытаясь проникнуть ногтем под клей, чтобы сорвать ее совсем, но она не двигалась. Пришлось соскрести ее.

– И когда он собирается домой? – спросил Питер.

– Через неделю.

На несколько секунд Питер замолчал, и я начала нервничать.

– Ты хочешь опять с ним встретиться?

Я ущипнула себя за нос, зная, что для этого и звоню – рассказать Питеру все четко и по делу, чтобы не чувствовать себя преступницей. Но слова, казалось, застряли у меня в горле.

– Да, наверное, – сказала я наконец.

На другом конце провода не было слышно ничего. Ни стука кнопок. Ни звука мотающейся ленты.

– Уверена, что это хорошая идея? – спросил Питер.

– Почему нет? – ответила я вопросом на вопрос. Я могла буквально видеть выражение его лица. Наверное, сейчас оно было укоризненным.

– Потому что это Мэтт. Ты же его знаешь, – заметил он.

Я замолчала на пару мгновений, потому что не могла понять, что чувствую. Где-то в глубине души желание снова увидеть Мэтта казалось мне неправильным. Питеру было бы очень обидно, знай он, насколько сильно я этого хотела.

Но в то же время я была раздражена тем, что Питер был таким предсказуемым. Он вечно пытался меня от чего-то удержать, вечно разъяснял мне, как надо жить, как будто я ребенок, которого надо все время и от всего защищать.

Иногда Питер вел себя слишком разумно. И его мнение, что мне не стоит тратить время на Мэтта, как бы там ни было, меня бесило. Да, Мэтт всегда был безрассудным, диким и ненадежным, но это ведь по-прежнему был Мэтт, наш друг детства, который созрел и признал, что допускал ошибки. Не могла же я просто взять и выбросить его из своей жизни.

Думаю, меня все еще коробило то, как Питер способствовал тому, что наша троица развалилась после стольких лет общения. Это ведь он меня тогда отговорил. Сказал, что все безнадежно.

Я посмотрела на то, что осталось от разорванной желтой наклейки, и сказала твердым, но полным надежды голосом:

– Это ведь не преступление, понимаешь! Просто он приехал в город на недельку. Он же не собирается испортить меня совсем.

Господи, а эту-то фразу я откуда взяла?

Питер вздохнул.

– Просто я не думаю, что это хорошая идея. Я бы не стал доверять ему, Кора.

Я стиснула зубы.

– А ты не переживай за меня. Я уже большая девочка.

На другом конце провода молчали.

– И, может, Мэтт теперь не такой, как раньше. Может быть, он заслуживает второго шанса. Он хочет изменить свою жизнь, и если Мэтт этого желает, мне кажется, мы должны постараться его поддержать. И речь не только обо мне, Питер. Но и о тебе. Постарайся вспомнить все то хорошее, что мы пережили вместе, – как мы лепили снежные крепости, а летом ходили на озеро. Вспомни, как тяжело Мэтту было с отцом. А матери у него не было и вовсе. Не он один виноват в том, что запутался в жизни.

Я не собиралась все это говорить. Я лишь хотела сказать Питеру, что собираюсь сходить встретиться с Мэттом.

Но я продолжила, уже более спокойным голосом:

– Просто, мне кажется, есть вещи, которые можно простить. По-моему, Мэтту правда жаль, что все так получилось.

Я ждала, что скажет Питер.

– Жаль, – повторил он. – И что, он правда так сказал?

– Да. Мэтт согласен, что Даг Джонс и его приятель – полные придурки… И, как я уже сказала, он извинился перед отцом.

Питер вздохнул в трубку:

– Почему же тогда он не вернулся сюда, в Кэмден? Зачем приехал в Уэлсли?

– Он приехал к брату в Бостон, – повторила я.

После долгой паузы Питер сказал:

– Почему бы вам не встретиться, действительно? Передашь ему привет от меня, ладно?

На самом деле разрешения у него я не просила, и то, что он мне его дал, мне не очень-то понравилось. Я почувствовала напряжение в мышцах и помассировала шею.

– И скажи ему, чтобы приехал как-нибудь зимой, – добавил Питер. – Возьмем клюшки, погоняем в хоккей.

Я попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось.

– Передам обязательно. Может быть, и заглянет.

Мы еще пару минут говорили о какой-то ерунде, а потом я повесила трубку.

С огромным чувством облегчения, потому что поступила правильно, как ответственный человек. Рассказала Питеру о своих планах и отстояла собственное мнение, не дав себя отговорить.

Почему же тогда, подумала я, вернувшись к себе, у меня возникло такое чувство, будто я только что стояла на краю крутого обрыва?

Глава 36

Когда в десять часов утра во вторник за мной приехал Мэтт, я никак не могла знать, что потом буду не раз вспоминать этот день. Что он станет границей между моей прошлой жизнью и настоящей. Потому что именно в этот день я поверила в существование рая.

То заветное утро было словно топаз – ясное, чистое и ослепительно прекрасное. Меня разбудили яркие лучи солнца, проникавшие сквозь оконное стекло. Птицы щебетали в кронах деревьев, на траве сверкали капли росы. Именно таким должен был быть день, обещающий новые, интересные открытия.

Мэтт приехал идеально вовремя. Я села в машину, улыбаясь и предвкушая прекрасный день.

– Ну, чем займемся? – сказала я, поставив сумку на пол. – Ты мне сказал надеть брюки и захватить теплую куртку. Дай-ка угадаю. Мы едем кататься на яхте?

Мэтт покосился в мою сторону, на секунду отвлекшись от дороги.

– Угадала – сказал он и улыбнулся.

– Это шлюп твоего брата?

– И снова ты права.

Мое сердце забилось сильнее, и я спросила:

– Он с нами?

– Нет, он сегодня на работе. Будем только ты и я.

Я смотрела на деревья, пролетающие мимо открытого окна. Ветер раскачивал их ветви.

– Давненько я не ходила под парусом. Надеюсь, я нас не утоплю, – заметила я.

– Помнишь, как завязывать булинь? – спросил Мэтт.

– Кажется.

– А рифовый узел?

– Ага.

– А правый – это какой борт?

– Правый, – расхохоталась я.

Как только мы выехали на шоссе, Мэтт прибавил газу.

– А как ты отреагируешь на команду: «Готова к маневру»?

– Пригнусь, чтобы меня не ударило рангоутом.

Он улыбнулся.

– Думаю, все будет идеально.

То осеннее утро выдалось необычно теплым, и Мэтт опустил стекла в машине, пока мы ехали к причалу. Мы говорили о родственниках, особенно о брате Мэтта, Гордоне, который был биржевым маклером, и его жене, Рите, учительнице. Я слышала, что в прошлом году Гордон женился, но, насколько мне было известно, Рита была родом из Бостона и в Кэмдене еще ни разу не была. Мэтт рассказал, что в январе у Риты и Гордона должен родиться первенец.

Спокойная и расслабленная, я высунула руку в окно и почувствовала на раскрытой ладони дыхание ветра. Когда мы добрались до Марблхеда и двинулись к пристани, я уже с нетерпением предвкушала ощущение ветра, дующего в лицо.

Вскоре мы уже проехали по исторической части города, мимо церкви «Lady Star of the Sea», и повернули направо, в сторону яхт-клуба, расположенного рядом с портом.

По сходням мы вскарабкались на борт пришвартованной совсем рядом со входом в гавань «Риты», названной в честь дражайшей половины Гордона. Мэтт поднялся на борт и протянул мне руку, и я ступила на сверкающую деревянную палубу.

– Какая красавица, – восхитилась я.

Яхта была выполнена из клена, и мне тут же бросился в глаза начищенный до блеска штурвал. Я подняла голову, чтобы рассмотреть длинную мачту. Над головой в голубом небе кружили чайки, носились в порывах ветра, взывая друг к другу. Где-то поблизости послышался звон корабельного колокола.

– Да, была бы эта красавица моей… – ответил Мэтт, пройдя за мной и направляясь к люку, ведущему в кают-компанию.

Я ощутила на своей шее его влажное и теплое дыхание, и моя кожа покрылась мурашками. Взволнованная, я наблюдала, как Мэтт открыл люк.

– Можешь положить тут свои вещи, – сказал Мэтт и спустился по трапу в темную кают-компанию. – Я взял с собой сэндвичи.

Я последовала за ним вниз, положила сумочку на кожаное сиденье, расположенное вдоль левого борта уютной кают-компании, пахнувшей лимонным маслом. Тут был крепкий стол, походная плитка и двухместная койка.

– Прекрасная яхта. Часто ты на ней ходил? – поинтересовалась я.

– Мы купили ее в Виргинии в прошлом году, – ответил Мэтт. – За месяц до свадьбы Гордона. И вместе отправились с ним под парусом.

– Он решил в последний раз оторваться перед свадьбой?

– Возможно. Хотя на самом деле, мне кажется, сейчас он счастлив, как никогда. Рита – настоящий подарок.

– Как здорово.

Мэтт стоял передо мной, такой красивый в полумраке кают-компании, и мое сердце выскакивало из груди. Но вдруг перед глазами мелькнуло лицо Питера, и мне стало жутко неловко перед моим парнем.

– Готова к отплытию? – спросил Мэтт.

Яхта медленно качалась на волнах, бьющихся о причал.

– «Рита», кажется, готова, – ответила я.

Я успокоила себя и постаралась не усложнять ситуацию, думая о Питере. Он обо всем знает. Я не сделала ничего предосудительного.

– Тогда пора выйти на палубу, – сказал Мэтт. – Ветер в самый раз. Такой нельзя упускать.

Я последовала за ним по трапу, и мы вместе взялись за такелаж – развернули грот, вставили рейки, разобрались с гарделем. С тяжеленным гротом Мэтт справился сам, собрав все силы, чтобы натянуть канат. Мышцы его рук и плеч напрягались с каждым движением. Когда грот взмыл на верхушку мачты, он развевался на ветру, словно флаг.

Я помогла привязать концы грота, а потом мы вместе высвободили и подняли кливер-шкот.

Мэтт взялся за штурвал. Я отвязала швартовы, и яхта заскользила по волнам.

Глава 37

– Куда плывем, шкипер? – спросила я, спрыгнув вниз, в кают-компанию, и встав рядом с Мэттом. Он указал в сторону горизонта:

– Туда! Курс – прямо к счастью.

Запрокинув голову, я рассмеялась.

– Это, часом, не к западу от острова Нега?

– Так ты там бывала? – улыбнулся Мэтт.

– Нет, но мне рассказывали.

Я положила руку на плечо Мэтта, чтобы сохранить равновесие – лодка накренилась на подветренный борт. Корабль набирал скорость. Паруса вздулись, с готовностью принимая в себя морской ветер. Нос яхты рассекал прекрасные голубые волны, и брызги от них летели в стороны.

О, как же я упивалась ощущением ветра и морской соли! Я вдыхала освежающий аромат моря, слушала крики морских птиц, паривших над моей головой, – они словно провожали яхту, летели следом. Меня накрыло сумасшедшее веселье, прямо-таки эйфория.

– Ты прав! – кричала я Мэтту сквозь ветер. – Это правда счастье!

Мы были на правом галсе, под бейдевиндом, но потом Мэтт предложил выйти на более крутой бейдевинд. Я выпрыгнула на полубак и перевязала такелаж. Мэтт вывернул руль, чтобы поймать галфвинд, и яхта помчалась еще быстрее, с шумом срывая с волн пенные барашки, словно радуясь собственной скорости, как радовались ей мы с Мэттом. Но вот пришло время делать разворот.

– Готова к маневру? – крикнул Мэтт. – Помнишь, что делать?

Мои волосы развевались на ветру, и непослушные пряди лезли в глаза.

– Да! Крикни, как будешь готов! – сказала я.

Мэтт кивнул, потом сделал право руля и пригнулся. Рангоут промчался рядом. Я выбрала кливер-шкот и установила его в новом направлении.

Перейдя на другой борт, я проверила, в порядке ли парус, и закрепила канат.

– Хочешь за штурвал? – спросил Мэтт.

Я снова прыгнула в кают-компанию.

– Конечно.

Взяв в руки штурвал и стараясь удерживать его ровно, я увидела, что Мэтт в изнеможении опустился на сиденье. Он наклонился вперед, упер локти в колени, сцепив руки и опустив голову.

– Все нормально? – спросила я.

Мэтт поднял голову.

– Да, просто неважно спал прошлой ночью.

Мы продолжали плыть по ярко-синей глади моря.

– Ты прекрасный яхтсмен, – сказал Мэтт, – все помнишь, сноровку не потеряла.

– Наверное, тут как с велосипедом – разучиться невозможно.

Мы неслись по морским волнам, и в тот момент для меня словно не существовало того мира, что остался там, позади. Каким-то непостижимым образом мне удалось забыть о своих исследованиях, выкинуть из головы все мысли о будущем… Я даже имя свое с трудом помнила. Важна была лишь скорость, направление ветра и ощущение штурвала в руках.

И то, что рядом Мэтт.

– Восхитительно, – сказала я.

Прищурившись, я окинула взглядом горизонт, который поднимался и опускался вслед за корпусом яхты, прыгающим по волнам.

– Потрясающая яхта. Идеально слушается, – с удовлетворением заметила я.

Мэтт все так же сидел на скамейке спиной к транцу, задрав колено и положив на него руку. И тоже смотрел на горизонт.

– Я просто на седьмом небе от счастья! – воскликнула я. – Спасибо, что взял меня с собой сегодня. Дух захватывает. Вот он – рай!

Мэтт поднялся с места, подошел ко мне и взялся за штурвал. С мгновение мы держали его оба, наслаждаясь восхитительным днем.

Настала моя очередь отдохнуть. Я отпустила рулевое колесо и плюхнулась на скамейку, прижав колени к груди.

Мэтт посмотрел на меня сверху вниз сосредоточенным, но исполненным спокойствия взглядом.

– Ты веришь в рай? – сказал он и усмехнулся. – Ты ведь сама о нем заговорила.

Прядь волос растрепалась по моему лицу. Я убрала ее за ухо.

– Не знаю, – сказала я. – Не то чтобы я о нем никогда не думала. Думала. И довольно часто. Особенно когда остаюсь одна. Загвоздка в том, что во мне каждый раз говорит рациональное начало: мне хочется получить доказательства его существования, а ведь их нет.

Словно конькобежец, яхта накренилась вперед, скользя по кристально чистой глади воды.

– Иногда мне кажется, что, может быть, вот это и есть рай, – продолжала я, чувствуя, как Мэтт переключил внимание на мое лицо, ощущая это даже с того расстояния, на котором мы находились друг от друга.

– Как так?

– Что вот такие моменты удовольствия – это и есть рай, – попыталась я объяснить. – Минуты, когда нас переполняет счастье. Ты сказал, что сегодня мы возьмем курс прямо на счастье, и ты был прав. Так я себя сейчас и чувствую – среди этой водной глади и неба, когда вдыхаю свежий соленый бриз. Как будто все мои чувства разом ожили и обострились. Разве не таким должен быть рай? В нем же испытываешь полное блаженство, так ведь?

Мэтт покосился на меня.

– Значит, ты веришь в рай на земле?

То, что с ним можно было разговаривать на столь философские темы так легко, меня не удивляло. За всю мою жизнь я больше ни с кем не могла о таком поговорить. Никто о подобном даже не заикался. По крайней мере, точно не вслух, во время обычной беседы.

– Как знать, – ответила я. – Может быть, сейчас мы можем испытать лишь малую толику того, что нас ждет после смерти. Ведь все это счастье – оно в наших душах, так? Это не фантазия нашего разума или плоти. Даже не сердца. Когда люди говорят о радости в сердце человека, на самом деле они имеют в виду душу, ты же понимаешь, да? Потому что сердце – просто орган, и когда мы умираем, он останавливается. И умирает вместе с телом.

– Но живет ли душа после смерти? – спросил Мэтт. – Вот в чем вопрос.

Я посмотрела на него пристально.

– А как ты думаешь?

Ветер раздувал одну из непослушных прядей волос Мэтта. Он отвел глаза от горизонта и снова оглядел меня с ног до головы.

– Я ищу доказательства, – сказал он. – Как и ты. Хотя некоторые утверждают, что людям больше нужна вера, чем подтверждающие факты.

Он слегка повернул руль, чтобы приспособиться к изменившемуся ветру, и я восхитилась его точеным профилем.

– Есть ли она у тебя, Мэтт? Вера? – спросила я.

– Бывает иногда, – ответил Мэтт, – в определенные дни. Только, наверное, недостаточно часто. По крайней мере, пока. Мне кажется, как будто я чего-то жду – молнии с небес, неопалимой купины… Не знаю.

– М-м, – согласилась я со смешком. – Может быть, все становится на свои места, когда ты взрослеешь.

– Может быть.

Мэтт посмотрел на грот, который натянулся, как тугая струна, под ветром. И продолжил:

– Но я верю во все остальное, что ты говорила, что рай на земле возможен. И сейчас как раз такой момент. Не думаю, что бывает что-то лучше, чем сейчас.

– И я, – вторила я ему. – Надеюсь, что жизнь будет полна таких мгновений.

Мы улыбнулись друг другу, и что-то в моей душе дрогнуло – я ощутила и тоску, и страх.

– Есть хочешь? – спросил Мэтт, сменив тему и вместе с ней настроение. – Можем бросить якорь в какой-нибудь бухточке.

– Звучит неплохо, – подмигнула я.

Где-то после полудня мы причалили в крошечной тихой бухте.

Мы быстро управились с парусами, бросили якорь, а затем Мэтт сходил в кают-компанию и принес тарелку с бутербродами и бутылку охлажденного белого вина.

– Ты, наверное, скучаешь по всему этому в Чикаго, – сказала я, прислонившись спиной к транцу и глядя, как Мэтт смотрит в небо.

Я подняла голову вслед за ним – и увидела пушистое белое облако, медленно проплывающее над верхушкой мачты.

– Я иногда хожу на яхте по озеру Мичиган, – сказал Мэтт, опустив взгляд, и потянулся за бутербродом. – Но там все совсем иначе.

– В каком смысле? – поинтересовалась я.

Он откусил кусочек и сказал:

– Потому что все там выглядит как в океане и звучит озеро как океан. И вроде бы твои глаза тебя не обманывают – ты как будто бы в океане, но чего-то не хватает. Чего-то…

Мэтт сделал паузу, как будто ища подходящее слово.

– Чего-то самого главного, – произнес он, наконец, глотнув вина. – Как будто все твои чувства вдруг обмануты, потому что все пахнет как-то не так и на вкус совсем другое. Да, озеро Мичиган огромное, но оно пресное, и в воздухе ты не чувствуешь соли. И как только удаляешься далеко от берега, это отсутствие всякого запаха начинает действовать на нервы.

Мэтт положил руку на спинку сиденья.

– Там неплохо, но совсем не так, как тут.

– Никогда раньше об этом не размышляла, – сказала я, хотя ощущения сегодняшнего дня казались мне особенно яркими.

– Я думаю, когда растешь на берегу моря, – сказал он, – это у тебя в крови. От этого не уйти. Оно становится частью тебя.

– Тогда ты, наверное, хочешь вернуться, – спросила я, – и прожить остаток своей жизни здесь, у моря?

В последнее время мне было трудно представить себе возвращение в Кэмден после окончания института, трудно было себе поверить, что я когда-нибудь смогла бы остаться в своем родном городе. Но если бы Мэтт был рядом, если бы мы могли каждый день видеться – такая перспектива казалась мне идеальной.

– Да. Отчаянно хочу, – с чувством произнес он.

Удивленная его ответом, я нахмурилась:

– Тогда почему не возвращаешься? Почему бы тебе просто не собрать вещи и не вернуться?

Мэтт ответил не сразу. Словно хотел проигнорировать вопрос. Через некоторое время он откинулся на сиденье и посмотрел вниз, на тарелку бутербродов.

– Все не так просто, – сказал он тихо.

– Это еще почему? – не унималась я.

Мэтт окинул меня долгим взглядом и покачал головой, молча сказав тем самым, что не хочет об этом говорить.

И хотя я сгорала от любопытства, желая узнать что-нибудь о его жизни в Чикаго, не стала донимать расспросами. Что удерживает Мэтта там? Должно было быть что-то. Или кто-то. На меня нахлынул внезапный приступ ревности, когда я подумала про возможную девушку Мэтта, хотя он сказал, что его сердце свободно.

Я приказала себе быть терпеливой. Я никуда не тороплюсь. Мэтт обо всем мне расскажет, когда будет к этому готов.

Мы прикончили бутерброды и заговорили о книгах. Обсуждали все прочитанное нами за последние несколько лет, и Мэтт рассказал о сочиненных им коротких рассказах и о том романе, который так и не закончил. Роман был про мальчика из Нью-Йорка. Парень был сиротой и сблизился с престарелым бездомным, заменившим ему отца.

И я снова предложила Мэтту закончить роман.

– Может быть, – отмахнулся он. – Поживем – увидим.

Волны плескались о корпус яхты, чайки кружили над нашими головами. Я не могла вспомнить, когда в последний раз мне было так волшебно прекрасно, как сейчас. Весь мир, казалось, слился в одной сплошной божественной рапсодии, и все было переполнено какой-то удивительной энергетикой.

О, как же мне не хватало Мэтта. До этого момента я даже не могла себе представить, насколько сильно я по нему соскучилась. За последние шесть лет я постаралась вытравить из головы все воспоминания о той умиротворенности, которую испытывала в детстве, когда мы были вместе, ведь я про себя оплакивала те минуты, понимая, что больше их уже не повторить. Словно в день, когда Мэтт покинул Кэмден, часть моей души уехала вместе с ним.

Словно он забрал ту часть меня, что могла испытывать подобную эйфорию.

И вот я за одно мгновение всем своим существом захотела оказаться ближе к Мэтту, скользнуть в его теплые и сильные объятия. Я всегда хотела этого, даже когда мы были детьми, но тогда просто не осознавала, откуда взялось это желание. Как же я не понимала, что даже тогда испытывала к нему не просто дружеское влечение!

Сейчас это стало для меня очевидным. В лицо мне дул океанский бриз, и момент был восхитителен. С одной стороны, на берегу меня ждала безопасная гавань – Питер, а с другой, – был Мэтт. Неизведанный океан со всеми возможными опасностями – непредсказуемыми течениями, айсбергами, штормами и огромными блуждающими волнами.

Мэтт допил вино, крутя в руке пустой бокал и разглядывая порывистые волны грозной Атлантики.

– Похоже, поднимается туман, – сказал он, поднимаясь с сиденья. – Видишь?

Я тоже встала.

– Да. Становится холодно.

– Наверное, пора возвращаться, – заметил Мэтт. Он повернулся ко мне и протянул руку, чтобы забрать у меня пустой бокал. Наши пальцы соприкоснулись на мгновение, и меня словно пронзил разряд электрического тока. Наверное, Мэтт тоже почувствовал нечто подобное, потому что несколько мгновений просто стоял рядом, смотря мне в глаза.

Мои губы приоткрылись. А сердце забилось еще сильнее. Я хотела что-нибудь сказать, но что? Никакие слова не годились, чтобы описать то, что я чувствовала, или то, чего хотела. Все, что я могла понять, – меня переполняло желание настолько мощное, что подавить его не смог бы даже самый сдержанный и умеющий контролировать себя человек.

Яхта накренилась, и меня толкнуло к Мэтту. Только этого ему и не хватало. Мэтт сделал шаг вперед и крепко обнял меня. Мы были совсем рядом всего на короткое мгновение, но сердце уже выскакивало из груди. И тут губы Мэтта слились с моими.

Я ощутила вкус свободы и наслаждения – вкус его губ. Все тело словно ожило вдруг, почувствовав руки Мэтта на бедрах и на спине, ощущая жар его губ, который действовал на все мои обостренные чувства, как бальзам. Ничего не понимая, дрожа от переполнявшего меня желания, я обхватила руками его широкие плечи и прижалась крепко-крепко, схватившись за его куртку, желая намного большего.

Мэтт наклонил голову и целовал мою шею до изнеможения, и мне хотелось плакать от счастья и от горя – ведь я так отчаянно, так сумасшедше хотела его.

– О, Мэтт, – вздохнула я.

Он попытался прервать все это, вырваться, но не смог. Просто сжал меня крепче и прижался своим лбом к моему.

– Боже, Кора.

Яхта мягко покачивалась под нашими ногами.

– Мне не надо было брать тебя сюда. И вообще приезжать.

– Не говори так. Я сама этого хотела, – возмутилась я.

– Но я пообещал себе, что и пальцем тебя не трону.

Я ощутила сильнейшее разочарование, потому что была готова кинуться в этот омут с головой еще секунду назад. Теперь последствия не имели для меня никакого значения.

– Почему? – спросила я. – Это из-за Питера?

– Я уже говорил, что не хочу усложнить тебе жизнь. Такой, как я, тебе не подойдет, – грустно произнес Мэтт.

Я вдохнула было, чтобы возразить, но он прервал меня:

– Ты ведь знаешь, я не тот, с кем можно оставаться вместе навсегда. Я ни на одной работе дольше года не продержался. Я не могу закончить книгу, начатую пять лет назад. Мы оба знаем, что я за человек. Со мной нет никакой стабильности, а ты заслуживаешь лучшего.

Мэтт опустил руки.

– Пора возвращаться.

Он забрал тарелки и пустую бутылку вина, и связь между нами тут же оказалась разорвана. Страсть в глазах Мэтта исчезла, и я не находила причины. Наверное, он боялся. Заботился о моем благополучии. А может быть, вспомнил о старом друге, с которым не виделся уже шесть лет.

А может, все и вправду было так – может, он просто не способен взять на себя хоть какое-то обязательство? Вдруг у него действительно был такой недостаток, с которым он не мог бороться? Или не хотел. Может быть, Мэтт предпочитал оставаться свободным. Ему всегда становилось скучно заниматься чем-то уже знакомым.

Наверное, поэтому меня так к нему и влекло. Потому что он был недостижим.

Я не могла говорить. Просто молча помогла Мэтту управиться с такелажем.

Мы в тишине подняли якорь и водрузили паруса. И пока сила ветра мчала лодку обратно, в привычные воды, мы не сказали почти ни слова. Пока не оказались на берегу.

Глава 38

На обратном пути в Уэлсли Мэтт был подчеркнуто холоден – настолько, что почти не разговаривал со мной. Он не отрывал глаз от дороги, и когда пришло время остановиться, потянулся за пачкой сигарет в бардачке.

Не глядя на меня, он полез в карман и достал спичечный коробок, даже не поинтересовавшись, не против ли я, что он закурит. Мэтт зажег сигарету и затянулся с видимым облегчением – как будто весь день ждал именно этого, потом встряхнул спичку, та погасла, и он бросил ее в пепельницу.

Мэтт обхватил одной рукой руль, а другую руку высунул в окно.

– Ну же, – нетерпеливо сказал он, когда мы встали на светофоре, и сигарета качнулась у него во рту.

В первый раз с тех пор, как он вновь вошел в мою жизнь, я видела Мэтта с сигаретой. Я совсем забыла, что когда-то он курил.

Я опустила стекло со своей стороны.

– Какие планы на оставшуюся часть недели? – спросила я.

– Не знаю.

Мэтт включил радио. Загорелся зеленый свет, он нажал на газ. Мы выехали из города, прочь от океана, и я теперь уже не могла ни видеть, ни чувствовать его.

Я молча откинулась на спинку сиденья. Мэтт тоже не горел желанием заводить беседу.

В распахнутое окно дул прохладный ветер. Алый свет заката отбрасывал странное свечение на деревья, росшие по сторонам дороги. Мэтт покрутил ручку радиоприемника, настроил на первую попавшуюся волну и сделал звук погромче.

Так мы проехали пару миль. В итоге я просто притворилась, что сплю.

К тому времени, когда мы вернулись в Уэлсли, было уже совсем темно. Мэтт въехал на территорию студенческого городка. Я потянулась к приемнику и выключила радио, не спросив даже разрешения. Наконец в салоне воцарилась тишина.

– Может, прямо тут остановишься? – бесцеремонно предложила я, чувствуя сильное желание кого-нибудь ударить. – Дальше и сама могу дойти.

Я не хотела, чтобы он высадил меня прямо у дверей общежития, потому что знала, что мне нужно время, чтобы справиться с настроением, прежде чем я смогу вернуться к привычной жизни.

И еще мне нужно было пару минут, чтобы окончательно наказать себя за то, что влюбилась в Мэтта после того, как провела с ним рядом всего два дня. Как будто я только что узнала, что Мэтт никогда не доводит ничего до конца. Именно поэтому он уехал из Кэмдена. Ему просто осточертели обязательства. Его настроение меняется за секунду. Когда что-то становится для Мэтта привычным, он тут же теряет к этому интерес.

О чем я думала, убедив себя, что то, что я чувствую к Мэтту, более серьезно, чем то, что я испытываю к Питеру? Питер хотел жениться на мне. Он думал связать со мной жизнь. Он был моим постоянным, преданным другом с самого детства. Никогда не предавал наши отношения и ставил мое счастье на первое место.

Питер ведь предупреждал меня о Мэтте. Он хотел защитить меня, как всегда, потому что он меня любит и слишком хорошо знает Мэтта. Питер всегда был рассудительным и осторожным. Мэтт остановился рядом с вековым дубом. Мотор он не выключил, чем еще больше меня разозлил. Ничего не сказал про то, что неплохо бы увидеться еще раз, не поблагодарил меня за прекрасный день. Он смотрел прямо перед собой, как будто я чем-то его обидела.

Видимо, обидела – позволив себе в него втюриться.

На лобовое стекло приземлился, словно перышко, одинокий дубовый листок.

Я схватилась за ручку двери и собиралась было отделаться обычным «Увидимся!», но не смогла выдавить его из себя. Не в моем стиле. В отличие от Мэтта, я свои чувства скрывать не умела и сейчас собиралась быть предельно откровенной.

– Не знаю, что с тобой произошло, – произнесла я. – Но с тех пор как мы уехали из Марблхэда, ты не произнес ни слова, и я хочу, чтобы ты знал, как сильно я разочарована. Я думала, мы неплохо провели время, но ты сделал все, чтобы испортить впечатление от сегодняшнего дня.

Мэтт, наконец, посмотрел на меня.

– Ты думал, я чего-то от тебя жду? – спросила я. – Ты этого боялся – что я захочу услышать признание в любви или предложение руки и сердца? То есть это ты мне так – в своей грубой, трусливой манере – даешь понять, что не заинтересован? Ну, не стоит волноваться, Мэтт, потому что уж кто-кто, а я-то тебя насквозь вижу. Знаю, как ты быстро от всего устаешь, как бежишь от ответственности. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы ничего не ждать.

Кадык Мэтта дернулся – он нервно сглотнул. Пару секунд он молчал, но когда заговорил, голос его был тихим:

– Тебе пора.

С таким же успехом мог мне сразу бейсбольной битой по лицу треснуть.

Борясь со слезами, я взяла сумку, открыла дверь и вышла из машины. Заглянув в салон авто, я прокричала:

– Какой же ты козел, Мэтт. Понял? Раньше я не хотела в это верить, даже когда Питер говорил, что таким, как ты, доверять нельзя. Но теперь у меня просто нет выбора. Только я не позволю тебе уйти просто так. Знай же: ты разбил мне сердце. Я никогда ни о ком так не волновалась, как о тебе. Я думала, что мы оба все те же, но пора признать, что это не так. Потому что я не такая сволочь, как ты. Я никогда не вышвыриваю из своей жизни тех, кого люблю.

Я хлопнула дверью и отвернулась. И дала волю слезам. Помчалась по темной лужайке к корпусу общежития. Мне хотелось оглянуться и посмотреть, уехал ли Мэтт, но я не позволила себе этого сделать, хотя, к моему глубокому огорчению, где-то в глубине души я надеялась, что он догонит меня и извинится, будет умолять о прощении.

Если бы сейчас меня видел Питер, он бы велел мне перестать на что-то глупо надеяться – сказал бы, что мы с Мэттом никогда не будем друзьями, потому что ему нельзя доверять. И что лучше бы мне никогда с ним больше не видеться. Никогда.

Я остановилась и вытерла слезы. Не могла же я прийти в общежитие в таком жутком виде. Надо было выплакаться и отдышаться.

Где-то позади хлопнула дверца автомобиля.

Я обернулась.

По лужайке в моем направлении шел Мэтт. Широкими шагами.

Господи…

Сердце билось так часто, что в груди закололо. А сдавленные рыдания не давали дышать.

Мне вдруг захотелось убежать от Мэтта куда-нибудь подальше. И тут он оказался совсем рядом, прижал меня к стволу ближайшего дерева и, обхватив обеими руками, поцеловал.

Моя сумка упала на землю с глухим стуком. А руки сами обвились вокруг его шеи. Меня словно уносило в море. И решиться плыть против течения я не могла, потому что, несмотря ни на что, я по-прежнему хотела Мэтта с такой страстью, которая была сильнее здравого смысла.

Не знаю, как долго мы там простояли, целуясь в темноте, пока руки Мэтта исследовали мое тело, словно в последний раз – как будто оставалось всего несколько мгновений до конца света.

Наконец, Мэтт отстранился со словами:

– Прости меня.

Ошеломленная и вымотанная эмоционально, я подняла на него взгляд.

– Я не должен был приезжать, – сказал Мэтт. – Это было так эгоистично с моей стороны. Мне не надо было брать тебя с собой на яхту. Нужно было оставить все, как есть.

– Но почему? – запутавшись окончательно, спросила я.

Мэтт закрыл глаза и покачал головой.

Что-то не так. Я чувствовала это. Мы так много всего доверили друг другу за последние пару дней. Должна быть причина, почему он меня отталкивает вот так, и он точно не говорил мне о ней раньше.

– Ты что-то недоговариваешь, – произнесла я.

Мэтт поморщился, словно от физической боли.

– Расскажи мне, – сказала я, обхватив ладонями его лицо.

– Я болен, – признался наконец он. – Через пару недель мне предстоит операция. Если ее не сделать, то, по прогнозам врачей, я не дотяну даже до весны.

Я стояла и смотрела на него снизу вверх, не в состоянии пошевелиться.

– Операция? – спросила я дрогнувшим голосом.

– У меня опухоль мозга, – объяснил Мэтт. – Ее надо удалить.

Мне казалось, что меня вот-вот стошнит.

– Но опухоль операбельная? Они смогут тебя вылечить? – Слезы вновь подступили к моим глазам.

– Мне сказали, что шансы – пятьдесят на пятьдесят.

– Пятьдесят процентов, – повторила я удивленно, цепляясь за надежду, что операция пройдет успешно. Конечно, все будет хорошо. Иначе просто не может быть.

Мэтт отстранился, дав мне время и пространство, чтобы все переварить. Я отошла от дерева, сделав пару шагов, чтобы до конца осознать услышанное. И взглянула на темное, усеянное звездами небо.

– Когда ты узнал? – спросила я.

– Месяц назад. У меня были головные боли, и я обратился к врачу.

Я повернулась к Мэтту.

– И сейчас тоже?

– Да. Сейчас тоже.

Я хотела забрать прочь эту боль, но знала, что не могу. Я ничего не могла изменить.

– Твой отец знает?

– Да, но он предпочел не реагировать. С тех пор как я рассказал ему об этом, он даже не звонил ни разу.

Я с трудом сдержала гнев. Этот жуткий человек всегда издевался над Мэттом, а затем и вовсе прогнал его из Кэмдена, а теперь, когда его сыну больше всего на свете была нужна поддержка, просто бросил его.

– Не понимаю, – сказала я, – ты же его сын.

Мэтт просто пожал плечами.

– В конце концов, я уже перестал его ненавидеть. Когда происходит нечто подобное, все становится таким несущественным. Я давно простил папу. Это все, что я могу сделать. Я сказал об этом Гордону. Мне хотелось бы, чтобы брат передал это отцу.

– Не говори так, – быстро сказала я, почти ругая его. – Все будет в порядке. И Гордону не придется ничего передавать.

– Хочется надеяться, – буркнул Мэтт.

В ветвях над нами зашелестел ночной ветерок. Скоро начнется дождь – я чувствовала это по температуре воздуха.

– В какой больнице будет операция? – спросила я.

– В Чикаго, – ответил Мэтт. – Вот почему я должен вернуться на следующей неделе.

– Я поеду с тобой, – сказала я, думая, что скажет Питер, хотя на самом деле теперь мне было это совершенно безразлично.

– Нет, – отчеканил Мэтт. – Ты не обязана.

Я подошла к нему ближе.

– Я хочу. Хочу быть рядом. И потом, так у нас будет время побыть вместе.

Мэтт произнес твердо:

– Я сказал нет, Кора. Я не хочу, чтобы ты ехала со мной.

– Почему? Если тебе нужен будет покой, я не буду приставать. Я сделаю все, что надо, чтобы помочь. А насчет будущего – решим потом. Я не жду, что ты сделаешь мне предложение. Просто дай мне провести ближайшие несколько недель рядом с тобой. Пожалуйста.

Мэтт нежно коснулся моей щеки, а я ждала ответа.

– Мне страшно, – сказала я.

Он посмотрел на меня с нежностью, а потом снова обнял крепко. Из глаз брызнули слезы, и я зашлась в рыданиях.

– Не плачь, – прошептал Мэтт, гладя меня по волосам, – пожалуйста, не надо.

– Можно я поеду? Прошу, не отказывай мне.

Я почувствовала на коже мелкое покалывание холодных капель дождя. Низко над землей стелился пронизывающий туман.

Софи

Глава 39

Я встала из-за стола и покачала головой.

– Я не хочу больше это слушать. Не могу.

– Нет, ты можешь, – твердо ответила мама. – И будешь, потому что должна. Ты не единственный человек в этом мире, кому пришлось страдать, Софи. Жизнь тяжела. И иногда невыносимо жестока, безжалостна, несправедлива, но, так или иначе, все трудности можно преодолеть. Да, за последнее время судьба потрепала тебя сильнее, чем многих, надо отдать тебе должное, но это не значит, что надо опустить руки и сдаться. Тебе придется продолжить бороться каждый божий день, и рано или поздно печаль уйдет. Ты станешь сильнее, снова найдешь радость в жизни, и все станет проще. Из этой волны неприятностей ты выйдешь более подготовленной к следующей волне. А они будут всегда.

Я слышала, что говорит мама, но думала о том, что она рассказала мне о той ночи на лужайке в Уэлсли. «Я боюсь», – сказала Кора Мэтту.

Я снова села.

– Меган тоже сказала эти слова: «Я боюсь». В больнице. Ей тогда оставалось жить всего пару дней… Сказала, что боится умереть.

Мама наклонила голову:

– А что ответила ты?

– Соврала, что на небесах ее ждут красивые добрые ангелы, что они будут любить ее и заботиться о ней.

Я сглотнула – в горле комом стояло отчаяние и грусть.

– А потом Меган спросила, встретимся ли мы с ней там, и мне пришлось признаться, что я с ней пойти не смогу. Что ей придется отправиться в это путешествие одной.

У меня свело спазмом гортань. Следующие слова я с трудом смогла произнести:

– И тут она сказала: «Но я хочу, чтобы рядом была моя мамочка».

Я закрыла лицо руками.

Я никому не рассказывала об этом диалоге, даже Майклу. Так и не смогла до сегодняшнего дня повторить это вслух. Я даже не могла вынести саму мысль, что мне придется кому-то об этом поведать.

– Ты все правильно сказала, Софи, – тихо произнесла мама.

– Правда? – всхлипнула я.

Господи….

– Да, ты была отличной матерью. Этого никто не сможет отнять. Ни у тебя, ни у нее. Меган прожила прекрасную жизнь. Ты любила ее гораздо больше, чем любая другая мать любит свою дочь.

Слезы застилали глаза, и я изо всех сил попыталась от них избавиться. Мама встала и достала из коробки рядом с телефоном салфетки, протянула мне одну, и я стерла капли с лица.

– Папу прооперировали? – спросила я, облизав губы и пытаясь придать голосу уверенности. – Вы поехали в Чикаго вместе? Он разрешил тебе остаться?

– Да, – сказала мама, садясь за стол.

– И что дальше? – Я отчаянно хотела узнать ответ. – Операция прошла успешно? Он остался жив?

Мама уставилась в окно и сделала глубокий вдох, прежде чем рассказать мне оставшуюся часть истории.

Горы

Глава 40 Кора

После того как Мэтт открыл мне подробности предстоящей операции, я вернулась в свою комнату. Хотя я ничего так не хотела, как остаться с любимым, снова сесть в машину и уехать с ним. Заставить себя уйти – тем более в такой момент – было самым трудным, что мне пришлось когда-либо сделать в жизни.

Той ночью я совсем не смогла уснуть. Все время ворочалась и плакала. В конце концов я встала с кровати и села на подоконник. Когда на горизонте наконец появилось солнце, я выждала пару часов, позвонила в квартиру Гордона и попросила Мэтта приехать за мной.

Тот отказался наотрез. Сказал, чтобы я не пропускала занятия. Сказал, что будет ждать меня на улице после пар. Это было его главное условие – он не собирался мириться с тем, что я прогуливаю колледж.

Тем вечером мы пообедали вдвоем, а потом бродили по городу, держась за руки, и говорили обо всем. Не только о болезни Мэтта. Но и обо всем хорошем. О книге, над которой он снова работал.

Листья уже начали опадать, но в воздухе все еще чувствовался запах лета. Мы долго гуляли, посидели под деревом, и я еще никогда так не была счастлива, что живу и что Мэтт рядом. Несмотря на ужасную новость, которую он сообщил накануне вечером, я все же считала, что мне повезло – ведь мне были даны все эти часы с ним. Все в тот день было таким знакомым – запах осенних листьев в воздухе, звук голоса, знакомый аромат его кожи.

К моменту, как на городок опустилась ночь, я поняла, что Мэтт – моя родственная душа. С Питером я ничего подобного не испытывала никогда.

Не пойми меня неправильно. Я очень любила Питера и чувствовала себя предательницей, но наши с ним отношения были совсем другими – практичными и целесообразными. Мы были лучшими друзьями, и я уважала его. Питер был порядочным и честным, из хорошей семьи. Мои родители его обожали – судьба Мэтта их как-то никогда не волновала, – но все это не имело никакого значения по сравнению с тем, как хорошо мне было с Мэттом. Всякий раз, когда мы были вместе, все в мире становилось на свои места, и я знала, что рано или поздно придется признаться в этом Питеру и родителям.

О, как же я боялась даже думать об этом.

* * *

Я не стала откладывать этот разговор в долгий ящик. Я чувствовала, что важно поступить правильно. Питер ждал бы от меня именно этого, и уверена, если бы с ним произошло что-то подобное, я бы тоже прежде всего ждала от него объяснений.

Я снова опустила монету в таксофон, села на стул и с тяжелым сердцем выслушала, как монеты звякнули внутри аппарата.

Через мгновение Питер снял трубку.

– Привет, Кора. Надеюсь, что у тебя что-то важное, потому что я очень занят. Никак не могу свести баланс.

Я беспокойно сглотнула и подумала, что, наверное, не стоит сейчас ему ни о чем говорить…

Молчание затягивалось, и каждая секунда, как мне казалось, тянулась дольше минуты. Питер не выдержал и спросил:

– Все в порядке?

Пытаясь унять нервную дрожь, я выпрямилась. Мне было почти физически больно.

– Не совсем, – сказала я. – Плохие новости. О Мэтте.

На другом конце провода замолчали, и я чуть не умерла от ужаса.

– В общем… не знаю, с чего и начать. Ему плохо. Он болен, Питер. У него… – Я запнулась. – У него рак мозга, – выпалила я наконец.

Даже от самих этих слов мне было так больно, как будто меня пырнули ножом в живот. Я сделала глубокий вдох и заставила себя продолжить. Нельзя было расклеиваться, не сейчас.

– Боже мой, – произнес Питер.

Пару секунд мы оба молчали.

– Он поправится? Врачи могут с этим что-то сделать? – спросил наконец Питер.

– Они попытаются удалить опухоль, – объяснила я. – Мэтт сказал, что шансы невелики, пятьдесят на пятьдесят. Но он молод и здоров, и поэтому операция может пройти хорошо.

– Пятьдесят на пятьдесят. Негусто, Кора.

У меня засосало под ложечкой, и я закрыла глаза.

– Я не из-за этого тебе звоню, – сказала я. – Слезами горю не поможешь. И, кроме того, я не согласна. Я думаю, что пятьдесят на пятьдесят – это очень даже много. Мы должны надеяться на лучшее, верить в хороший результат. Обещай мне, что будешь верить.

Питер с минуту помолчал, а потом произнес:

– Я просто думаю, что нужно быть готовыми к любому исходу. Не рисовать радужное будущее, чтобы не разочароваться.

Господи! Как же я злилась на него в этот момент! Я хотела закричать в трубку, пролезть через все кабели и как следует встряхнуть Питера. Черт возьми, почему он всегда во всем так осторожен! Уверена, если бы Мэтт спросил у него совета, Питер бы сразу велел ему лечь в больницу, потому что больше ничего не остается. И пока Мэтт лежал бы в реанимации, Питер уже подготовил бы некролог. На всякий случай.

– Ну, я не собираюсь разочаровываться, – сказала я, – и нарисую будущее самое что ни на есть радужное. Буду говорить с Мэттом о будущем, о том, какой прекрасной будет его жизнь, когда он выйдет из больницы. Я буду проводить с ним каждую минуту и строить планы на много лет вперед.

Снова повисла пауза.

– Что за планы? – спросил Питер.

Я посмотрела на потолок. Меня захлестнула волна грусти. Как мне все рассказать по телефону? Как объяснить Питеру, что я на самом деле чувствую? Это его уничтожит.

– Точно не знаю, – ответила я. Не потому, что пыталась быть с ним деликатной, а потому, что на самом деле не знала. Мэтт никогда долго на одном месте не задерживался. Он был странником – или, по крайней мере, до этого момента в его жизни. Даже если бы ему не предстояла операция, я знала, что вряд ли можно от него ожидать какой-то определенности. Я не могла быть уверена, что он останется со мной навсегда или что сделает предложение.

Но хотела ли я этого? Разве не в этом заключалась проблема наших с Питером отношений? Он был готов на мне жениться, а я сомневалась, чувствуя, как будто мне не хватает воздуха.

Зная, однако, что Питер заслуживает более подробного ответа, я откашлялась и продолжила:

– Я не знаю, что будет, но не могу тебе врать. Я люблю Мэтта. У меня всегда были к нему чувства, и мне нужно быть с ним рядом прямо сейчас.

Послышался скрип кресла в кабинете Питера, потом он встал и закрыл за собой дверь.

– Не понимаю. О чем ты говоришь? – спросил он.

Я сделала еще один глубокий вдох.

– Я говорю, что мне нужна свобода, чтобы я могла провести время с ним.

Он издевался.

– Это то, что я думаю? Мы расстаемся? Ты поэтому мне позвонила?

– Прости меня, – сдавленным голосом произнесла я.

– Прости? – произнес Питер с такой злобой, что я подпрыгнула от неожиданности. – Ты спятила? Провела всего два дня с этим парнем и решила перечеркнуть все, что у нас с тобой было с самого детства? Мы с тобой должны пожениться. Мы встречаемся почти пять лет. Подумай об этом, Кора. Мэтт – человек не самый надежный и к тому же через месяц и вовсе может умереть.

– Питер! – Я не могла слышать всех этих слов. Я знала, что ему больно, он зол, но это было уже слишком.

И Питер был не прав – я хорошо подумала. Я думала об этом всю свою жизнь. Даже когда мы были вдали друг от друга, Мэтт всегда оставался в моем сердце. Я скучала по нему, ждала, и неважно, сколько времени нам осталось провести вместе. Даже если совсем чуть-чуть, я не упущу ни минуты.

Конечно, я надеялась, что смогу быть с ним рядом долго. До последнего своего вздоха.

Операция пройдет хорошо. Я повторяла эти слова снова и снова. И когда Мэтт выздоровеет, все будет иначе. И мы вместе наверстаем упущенное время.

Питер был не прав насчет Мэтта. Совершенно не прав.

Глава 41

В общем, тот разговор с Питером закончился не очень хорошо. Он спросил, сколько времени я провела с Мэттом и целовались ли мы.

Я сказала правду: мы целовались.

Питер сначала ничего не ответил, но я слышала напряжение в его дыхании. Потом он сказал, что больше никогда не хочет ни видеть меня, ни слышать. И повесил трубку, не попрощавшись.

Я вернулась к себе и проплакала какое-то время. А потом задумалась – может, Питер прав. Может, я сошла с ума. Я вспомнила, каким Мэтт был на обратном пути из Марблхэда.

Питер никогда не поступал так со мной. Мы никогда не обижали друг друга, никогда не спорили. По крайней мере, до того дня.

Я стащила себя с кровати и снова спустилась к телефону. Снова опустила монетку. На этот раз я звонила, чтобы сообщить родителям о болезни Мэтта и объяснить, что только что разбила Питеру сердце и разорвала нашу неофициальную помолвку. Я подозревала, что родителей подобное положение дел тоже не обрадует. И, конечно, оказалась права. Весть о диагнозе Мэтта их расстроила, но еще больше сбило с толку решение расстаться с Питером, который уже успел стать почти членом нашей семьи. Родители обожали его и переживали, что нам пришлось разбежаться.

* * *

Следующие пять дней мы с Мэттом проводили все возможное время вместе. Прогуливать занятия он мне не позволял, так что привозил в колледж за пять минут до начала и ждал снаружи, пока я не освобожусь.

Если мне нужно было сделать какое-нибудь письменное задание, мы с Мэттом вместе отправлялись в библиотеку, где он садился рядом и работал над романом, пока я что-нибудь учила или занималась исследованиями.

Не скажу, что мне было легко. Как я могла думать об антропологии, когда за столом напротив меня сидел Мэтт, выглядевший красивее и мужественнее, чем мог выглядеть любой мужчина. Я сильно отвлекалась – если не на разглядывание его лица, то на мысли о его диагнозе, об операции, обо всем, что ему придется перенести, прежде чем он выздоровеет.

А вдруг он умрет, думала я с содроганием сердца. Что делать, если Мэтту суждено умереть и сейчас мы проводим свои последние дни вместе?

Боялся ли он? Лично я боялась, но выдать себя не могла. Всякий раз, когда мои мысли начинали плыть в этом направлении, усилием воли я старалась направить их в другое русло. Обычно даже одной улыбки Мэтта мне было достаточно, чтобы переключиться. И тогда-то я поняла, что от него ничего не скроешь. Каким-то образом он всегда чувствовал, что мне страшно. Отрывал взгляд от своего блокнота и смотрел на меня. Целовал мне пальцы, чмокал в щеку и успокаивал, не произнеся при этом ни единого слова.

У нас была эмоциональная связь. Она существовала всегда. Что бы ни произошло, я точно знала, мы будем вместе долго-долго.

* * *

На пятую ночь после того разговора мне приснился странный сон. Я шла по лесу в сумерках. Откуда-то рядом доносилось уханье совы. Янтарно-желтого цвета опавшая хвоя покрывала землю толстым ковром, и я чувствовала, как хвоинки ломаются и хрустят под ногами. Тихий шепот моря слышался где-то совсем недалеко от рощи, по которой я шла. Я чувствовала его соленое дыхание, чувствовала, как сквозь деревья крадется влажный, холодный туман…

Вокруг все затихло, и мне внезапно стало жутко одиноко. Я испугалась.

Потом я услышала позади страшный грохот и подумала, что это какое-то животное. Как только я обернулась, меня накрыла волна холодной морской воды, сбив с ног и унося прочь из леса.

Не помню, чем закончился тот сон, но думаю, тем, что я утонула. Я проснулась, в панике хватая ртом воздух.

* * *

На следующий день, когда Мэтт приехал за мной, я рассказала ему свой сон.

Как только я упомянула волну, Мэтт посмотрел на меня пристально и съехал на обочину.

Мэтт сел, глядя прямо перед собой и вцепившись в руль. Потом он скользнул на сиденье и потянул меня в свои объятия.

Я всегда знала, что Мэтт верит в Бога, но внешне он казался мужественным и даже жестким. В школе большинство подростков сторонились его именно из-за того, как он выглядел: небрежно одетый, с вечной сигаретой во рту или бутылкой виски.

Но когда я рассказала ему о своем сне, он сорвался и расплакался прямо у меня на руках, словно только что нашедший свою мать ребенок.

Я не знаю, как долго мы просидели тогда в машине, но очень ясно помню, как сжимала его в объятьях, целовала в макушку и гладила по волосам. Но как бы крепко я его ни держала, мне было мало этой близости – такова была сила моей любви к нему. Ее невозможно было описать словами. В тот вечер я, не раздумывая, отдала бы свою жизнь, если бы могла этим облегчить его страдания.

Только я знала, что Мэтт мне бы не позволил, потому что сам бы поступил так же ради меня. Он знал, что этот сон – порождение моего страха. Ему грозила смерть, и, следовательно, я столкнулась с этой опасностью тоже. Мэтт плакал, потому что мне пришлось почувствовать его боль.

– Прости меня, – сказал он сквозь рыдания. – Я не хочу тебя в это втягивать. Не надо было мне приезжать.

– Нет, – ответила я. – Было бы еще хуже. Я просто не простила бы себе, что меня не было рядом в такой момент. Слава богу, что ты приехал. Иначе ты стал бы моим личным адом на всю жизнь.

Когда опустилась темнота, мы съехали на пустынную проселочную дорогу где-то за городом. Забрались на заднее сиденье, стали целоваться и раздеваться, прикасаясь друг к другу. Мэтт спросил, девственница ли я.

– Да. Но не хочу ей оставаться. Только не для тебя, – прошептала я.

Мэтт взял с меня обещание подождать, потому что наше с ним будущее было весьма туманным.

Я согласилась, но очень неохотно. Зная, что рано или поздно мне придется нарушить это обещание.

Глава 42

Иногда жизнь бывает невероятно жестока. Теперь я это знаю. Я успела понять это за те несколько дней до операции Мэтта – ведь мы не знали, начнется ли наша совместная жизнь или, наоборот, закончится.

Но ведь такова реальность, да? Мы оба понимали, что каждый день мог стать последним. Самое главное – ценить жизнь и быть благодарным за каждый драгоценный день, который нам дано провести вместе.

За эти пять дней с Мэттом я испытала больше страсти, чем за всю свою жизнь. Его боль была моей болью, но тем сильнее была радость. Мы стали единым целым, и наша близость, наша духовная связь доводила меня до экстаза.

Любовь – самое большое человеческое достижение. Никогда не забывай об этом. Не растрачивай жизнь попусту. Ищи любовь. Испытывай ее. Наслаждайся каждым днем, потому что никогда не знаешь, в какой момент эта приливная волна унесет тебя прочь.

* * *

– А если я решу не делать операцию? – сказал мне Мэтт в один прекрасный день. Мы сидели на берегу озера в студенческом городке и смотрели тренировку институтской команды по спортивной гребле.

– О чем ты? Ты должен лечь на операцию, – опешила я.

Мэтт откинулся на локти и посмотрел на воду.

– Нет. Доктор дал мне выбор. Он сказал, пятьдесят процентов вероятности, что я умру на операционном столе. А если не делать операцию, то я смогу протянуть еще год.

– От полугода до года, – напомнила я ему, потому что важна была каждая минутка.

Мэтт метнул в меня пристальный взгляд:

– До операции всего неделя, и мысль о том, что мне осталось полгода, выглядит не такой уж жуткой, если я буду знать, что смогу провести их с тобой.

– Конечно, мы проведем их вместе, – сказала я. – Как бы там ни было, я никуда не денусь, но мне не кажется, что это правильный выбор. Если сделать операцию, у тебя может вся жизнь быть впереди. Мы должны попытаться.

Мэтт кивнул и запустил в воду маленький камешек.

– Знаю. Я просто думал, что надо это обсудить.

Я медленно пододвинулась ближе и положила руку ему на бедро.

– Наверное, это действительно стоит обсудить. Только не проси меня оставить всякую надежду. Есть все шансы, что в течение месяца твоя опухоль будет удалена, так что вполне можно строить планы на будущее.

На мгновение Мэтт задумался.

– Если это будущее мне будет обеспечено, я сделаю все, что потребуется, чтобы заставить тебя выйти за меня замуж.

Я тихонько хихикнула, и на душе тут же стало так тепло.

– Особых усилий прилагать не придется. Я, не раздумывая, вышла бы за тебя прямо завтра.

Мэтт окинул меня сексуальным взглядом.

– Я думал, ты не готова стать мисс Сьюзи-Домохозяйкой.

– Когда-то да. Сейчас все иначе.

Мэтт осторожно изучал мои глаза.

– Потому что я могу умереть?

– Нет, – твердо ответила я. – Потому что ты со мной. Когда ты вычеркнул меня из своей жизни, все стало каким-то неправильным. А теперь все словно бы встало на места.

Мэтт откинулся на спину и стал рассматривать проплывающие мимо облака. Я тоже легла и посмотрела на небо.

– Да, все действительно встало на свои места, – сказал Мэтт. – Я больше не хочу с тобой разлучаться, Кора. Ты… часть меня.

– И я не хочу разлучаться, именно поэтому стоит пойти на операцию, – сказала я.

Мэтт взял мою ладонь и сжал ее в своей.

– Хорошо.

Но вдруг пальцы его сжались так сильно, что я вскрикнула от боли. И вскочила, потому что Мэтт начал биться в конвульсиях.

– Мэтт! С тобой все в порядке? – закричала я.

Но он не отвечал. Глаза его закатились, и все его тело содрогалось от боли. На мои крики сбежалась толпа людей.

* * *

«Скорая помощь» приехала очень быстро, но всю дорогу в больницу Мэтт не приходил в сознание. Его положили в реанимацию.

Там он пролежал всю ночь. Консилиум врачей совещался, стоит ли отпускать его домой. Кто-то из врачей настаивал на том, что операцию нужно сделать немедленно, но утром Мэтту стало легче, и ему разрешили уехать домой. При условии, что за руль он садиться не будет, потому что была большая вероятность повторного приступа.

Приехавший утром Гордон протянул мне ключи от автомобиля и попросил меня сесть за руль.

Во второй половине дня я отправилась к преподавателям и объяснила ситуацию, сказала, что меня не будет пару недель. Они поддержали меня и заранее снабдили всеми заданиями. И сказали не торопиться.

На следующий день мы с Мэттом уехали в Чикаго.

Родителям я ничего не сказала.

* * *

Тем вечером мы остановились в придорожном мотеле, и я подумала – что скажут родители, если узнают, где я и что собираюсь спать в одной кровати с Мэттом, когда с момента расставания с Питером прошла всего неделя. Только мне лично казалось, что это было в какой-то прошлой жизни.

Я знала, что когда-нибудь придется все им рассказать. Я просто не хотела сейчас говорить об этом или отстаивать то, что решила пожертвовать ради Мэтта всем. Мама с папой никогда бы этого не поняли. И никто бы не понял.

Мэтт принес вещи и поставил сумки у подножия кровати.

– Интересно, может быть, это что-то вроде испытания, – сказал он. Стянул с себя кожаную куртку и бросил на стул. – До сих пор я старался вести себя как джентльмен, и, бог тому судья, ты заслуживаешь такого обращения, но не могу же я спать на полу, Кора. Я хочу быть ближе к тебе.

Я тут же обхватила его обеими руками.

– И я. Никто не знает, что мы здесь. Тут только мы вдвоем. Ты и я. И в мире больше нет никого, кроме нас, так что мы можем жить по собственным правилам.

Мэтт крепко обнял меня, а затем прижался губами к моим. Теперь я чувствовала себя не девочкой, а женщиной. Мэтт был моим помощником, партнером, моей большой любовью, и мне никогда не было так хорошо. У меня не было никаких сомнений, и, когда я расстегнула рубашку и скользнула руками по его теплой мускулистой груди, я хотела лишь отдаться ему целиком и полностью и раствориться в нем без остатка.

Атмосфера становилась все горячее. Я сбросила туфли и стянула свитер. Мэтт сорвал с себя рубашку, уложил меня на кровать и накрыл своим прекрасным телом. Страстно поцеловал меня, обхватил руками мои ягодицы и стал притягивать ближе к себе. Почти грубо. Но боли я не чувствовала.

На нас по-прежнему были джинсы, и лишь они удерживали от того, чтобы заняться любовью. Мэтт расстегнул мой лифчик и стал ласкать грудь. Он нежно целовал меня в шею, повторяя, что любит меня.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала я. – И буду любить тебя вечно.

Меня возбуждало в нем все. Я ждала немедленных действий.

За все время, что мы с Питером встречались, я так и не смогла с ним переспать. Потому что был Мэтт. И больше никого. Ничто не могло удержать меня от того, чтобы заняться с ним любовью в этот вечер. Все остальное утратило всякий смысл. Неважно, сколько нам осталось времени. В этот момент, нежась в его объятьях, прижавшись к нему крепко-крепко, все, что имело значение, – это данное неповторимое мгновение. Я хотела отдаться Мэтту целиком и без остатка.

Он расстегнул мои джинсы и скользнул ладонью мне между ног, отчего я почти сразу же забилась в экстазе.

Мэтт целовал меня, приглушая мои стоны. Я расстегнула его ремень и собиралась стянула с него штаны.

– Нет, – прошептал он, покачав головой. А затем встал на корточки. – Я не хотел бы, чтобы все было так. Не сейчас. Я хочу жениться на тебе.

Я посмотрела на него в замешательстве. В глазах моих отразилось вожделение и недоумение одновременно.

– Брось. Я хочу быть к тебе как можно ближе. Сегодня.

Нахмурившись, Мэтт посмотрел на меня сверху вниз:

– Я не могу так. Надо подождать. Не знаю, что будет дальше.

Обхватив его затылок, я притянула его к себе и поцеловала. А потом прошептала:

– И я не знаю, поэтому и хочу насладиться каждой минутой. Пожалуйста, возьми меня. Ты – мой избранный.

Сердце бешено колотилось. Мне до невозможности хотелось дать ему все, я хотела этого всем своим существом. Но Мэтт не спешил принять мой дар.

Со щеки Мэтта на мою упала горькая слеза. Он сел на кровати, ощупывая свою голову.

– Не могу. Пока не буду знать, что останусь с тобой навсегда.

Я села и обняла его за шею.

– Я люблю тебя.

Только мне хотелось большего. Гораздо большего.

Глава 43

Я поднялась с кровати, открыла свой чемодан и пошла в ванную – переодеться в ночную рубашку и почистить зубы.

Включив воду, я села на край ванны и тихо заплакала. Но это не были слезы горя. Я испытывала какое-то странное сочетание эмоций – одновременно и восторг, и печаль.

С одной стороны, я переживала по поводу будущего. С другой стороны, я была невероятно счастлива. Я всей душой любила Мэтта и знала, что он тоже любит меня. Это было самое прекрасное знание на свете.

Вернувшись, я забралась в кровать. Мэтт пошел в душ и закрыл за собой дверь.

Я лежала тихо, слушая, как льется вода.

* * *

Еще не рассвело, когда Мэтт вдруг забрался на меня и поцеловал в шею.

– Я люблю тебя, – прошептал он, и я сразу же обхватила его бедра ногами и крепко прижала к себе.

Сквозь тонкую ткань моей ночной рубашки, которая собралась у меня на бедрах, я чувствовала его возбуждение.

Но Мэтт снова замер и прижался лбом к моему, закрыл глаза и покачал головой:

– Все сложно.

– Нет, все просто, – ответила я. – Можно мне спросить?.. Если бы ты узнал, что я не девственница – что мы с Питером уже спали, – ты бы занялся со мной любовью?

– Да.

Я втянула воздух и продолжила:

– Ну, пожалуйста… Неважно, что я сделала, а чего не сделала, в прошлом. Я хочу заняться с тобой любовью. Я в курсе, что от этого бывает. Но не отказывай мне в этом удовольствии. Потому что я никогда тебе этого не прощу. И буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

– Я тоже.

Пока Мэтт произносил эти слова, его рука уже скользила по моему бедру, отодвигая ночную рубашку.

Прежде чем он успел передумать, я стянула с него штаны и пододвинулась вперед.

Все случилось очень быстро и вполне естественно. Конечно, мне было больно, но я была рада этой боли. Той ночью я была невероятно счастлива. Мэтт взял меня размеренно и мягко, и это был самый удивительный опыт в моей жизни. Все случилось именно так, как я себе представляла.

Я любила его сильно-сильно.

Я никогда не пожалела об этом.

Глава 44

Все три дня до операции мы с Мэттом провели в его квартире в Чикаго.

Я не буду описывать те дни, скажу лишь, что мы наслаждались друг другом и смаковали каждую секунду. Мы смеялись и плакали, смотрели телевизор и играли в карты. Обедали в ресторанах или заказывали еду на дом.

Мэтт показал мне свои рукописи. Они лежали в пыльной коробке у него в шкафу. Я прочла рассказы и роман, который он наконец закончил. Заставила пообещать мне, что он разошлет его издателям, как только выпишется, потому что была полностью уверена, что это величайший роман всех времен, хотя, возможно, я судила не совсем уж объективно. В моих глазах Мэтт был самим совершенством. Для меня он был словно произведением искусства, но, наверное, когда по-настоящему любишь человека, всегда так.

Я позвонила родителям и рассказала им все.

Ну, почти все. Было кое-что, о чем я не могла сказать даже собственной матери.

Я сообщила, что операция назначена на 17 ноября, на 6 часов вечера.

Мама рассказала, что приходил Питер и спрашивал обо мне. Он был очень зол. Они с папой прекрасно понимали почему и сделали все возможное, чтобы успокоить его.

Я извинилась перед родителями, но сказала им, что назад пути нет, потому что я люблю Мэтта.

Мама с папой пожелали мне удачи и пообещали молиться за него.

* * *

Мэтт лег в больницу еще в воскресенье вечером, чтобы врачи могли сделать все анализы и подготовить его к операции, которая должна была продлиться около шести часов.

В понедельник утром медсестра сбрила его шикарные волосы. Весь день Мэтту нельзя было ни есть, ни пить, и его отправили на рентген и взяли анализ крови.

Около полудня прибыл Гордон. Он сказал, что останется в Чикаго до тех пор, пока Мэтту не станет лучше, что мы можем на него рассчитывать.

Вскоре после того, как приехал Гордон, позвонил их отец. Он поговорил с Мэттом пару минут. Пожелал ему удачи и пообещал посетить его на следующий день.

Про себя я подумала о матери Гордона и Мэтта, и мне захотелось, чтобы она была сейчас здесь, с нами, у постели своего младшего сына. Но это, конечно же, было невозможно – ведь она умерла много лет назад.

Мэтт упоминал о ней, когда закончил разговор с отцом. Он посмотрел на Гордона и сказал:

– Я так скучаю по маме.

Гордон кивнул и ответил:

– Уверен, она сейчас с нами.

Мы сидели тихо-тихо.

* * *

Пока медсестры готовили Мэтта к операции, я листала журнал. Естественно, я притворялась – делала вид, что могу вот так небрежно листать журнальчик, как будто ничего не происходит. На самом деле я даже не понимала ни слова из того, что там было написано. Мой мозг был в состоянии повышенной готовности. А сердце бешено колотилось от ужаса и страха. Я не могла ни есть, ни пить.

«Почему так?» – с горечью думала я про себя. Я лишь хотела, чтобы Мэтт был здоров, чтобы операция прошла успешно, чтобы он поправился. Я хотела провести остаток своей жизни рядом с ним. Я бы пожертвовала всем – семьей, учебой, – лишь бы все прошло хорошо.

Только, увы, от меня мало что зависело.

Даже тогда я догадывалась об этом.

Пути Господни неисповедимы, и вскоре ему представилось застать меня врасплох. За час до того, как Мэтта должны были забрать на операцию, случилось самое неожиданное.

Теперь я смотрю на эту ситуацию с благодарностью. В тот день это меня насторожило.

Глава 45

Почувствовав, что Гордону нужно какое-то время побыть наедине с Мэттом, я поднялась со стула и предложила принести кофе.

С кошельком в руке я отправилась к лифту и нажала на кнопку. Но когда передо мной двери открылись, я отпрянула, потому что увидела глаза человека, которого бросила несколько дней назад.

Питер нахмурился. Думаю, он тоже был шокирован видеть меня здесь, как будто я знала, что он приедет.

Я не понимала, зачем он пришел. Отговорить меня расторгать помолвку? Вернуть меня?

Или он явился, чтобы помешать Мэтту отобрать меня у него?

В моей душе закипал гнев. У меня был только час, чтобы побыть с Мэттом, прежде чем его отвезут на операцию, и я не собиралась тратить это драгоценное время на ссору с Питером. Чего бы он там ни хотел, придется с этим повременить.

Двери начали закрываться, но никто из нас не сдвинулся с места и не сказал ни слова. Питер выпрыгнул из лифта и сунул руки в карманы куртки, глядя через плечо с едва различимым раздражением.

– Питер, если ты явился сюда ругаться со мной или с Мэттом, сейчас не время, – сказала я. – Через час у него операция.

– Знаю.

Питер опустил голову.

– Я здесь не для этого.

Мой гнев утих. Питер беспокойно переминался с ноги на ногу.

– Тогда для чего? – спросила я.

Он поднял глаза, и я поняла: то, что я приняла за гнев, оказалось чем-то совершенно другим. Это была забота обо мне.

– Мне показалось, что в такой момент тебе не помешает друг, – сказал Питер.

На мгновение весь мир исчез. Я ничего не смогла с собой поделать – просто крепко обняла его.

* * *

– Я не хочу причинять неприятности, – сказал Питер, когда я вытерла слезы. – Но я хотел бы видеть Мэтта. Мы не виделись уже сто лет.

– Конечно, – ответила я. – Его палата как раз дальше по коридору, тут недалеко.

Пока мы шли к Мэтту в палату, я совершенно забыла о кофе.

– Не удивляйся, когда его увидишь. Он сильно похудел, и сегодня утром его побрили. Это уже не тот Мэтт, которого ты помнишь, – предупредила я.

– Не имеет значения. Я просто хочу пожелать ему удачи, – улыбнулся Питер. Мы остановились за дверью, и Питер повернулся ко мне.

– Может, потом мы сможем поговорить кое о чем, – сказал он.

– Конечно.

Я постучала в открытую дверь палаты Мэтта и вошла. Махнула рукой на Питера, который вошел за мной следом.

– Смотри, кто пришел, – сказала я, стараясь придать голосу веселое звучание.

Мэтт взглянул на Питера, и его глаза наполнились слезами. Он постарался сесть.

– Боже мой. Только посмотрите, кто здесь. Входи, дружище.

Питер подошел к койке и наклонился обнять Мэтта. Мне пришлось сильно сдерживаться, чтобы не расплакаться еще сильнее.

– Надеюсь, ты пришел не для того, чтобы меня прикончить, – пошутил Мэтт. – В таких обстоятельствах это было бы очень просто.

Мы неловко рассмеялись. Вообще ситуация была крайне неудобной.

– Нет, я пришел пожелать тебе удачи. Как я слышал, операция непростая.

Мэтт прервал молчание, начав объяснять, как они собираются пробурить ему череп, вырезать опухоль и вернуть все обратно. Рассказал о рисках. А потом спросил про родственников Питера и про его работу.

Когда разговор снова сошел на нет, Мэтт посмотрел на меня.

– Кора, не могла бы ты оставить нас с Питером наедине? Мне нужно сказать ему кое-что.

– Конечно, – сказала я, понимая, что не могу даже ногой пошевелить. Гордон тут же пришел на помощь.

– Пойдем-ка мы за кофе, – сказал он, выводя меня из палаты.

Но мы остались на том же этаже. Я не собиралась тратить десять минут на очередь в кафе. Как и Гордон. Мы просто стали ходить взад-вперед по широкому коридору, ожидая, пока пройдет достаточно времени, чтобы можно было вернуться.

Я знала, что Мэтт говорит Питеру, и подозревала, что извиняется перед ним за то, что похитил мое сердце, а еще за то, что бросил нас тогда, в школе, когда сошелся с Дагом Джонсом.

Я помнила про список дел, о котором Мэтт рассказал мне, когда впервые приехал в Уэлсли, и была совершенно уверена, что этот пункт он сегодня вычеркнет.

Мэтт хотел все исправить.

* * *

Через несколько минут Питер вышел из комнаты Мэтта. Мы были около стойки медсестер.

– Спасибо, – сказал он, – что позволили мне увидеться с ним. Я хотел бы остаться, если не возражаете. Принесу кофе. Увидимся в приемном покое. Мэтт сказал, на каком этаже хирургическое отделение. Можно, я подожду?

Я коснулась его руки.

– Было бы чудесно.

Питер ринулся к лифту, а затем поспешил обратно в комнату Мэтта.

Гордон не пошел за ним.

Глава 46

Когда я вошла, медсестра измеряла Мэтту давление, так что я молча встала у его койки.

Он посмотрел на меня игривым взглядом, и мы вместе посмеялись над нелепостью момента. Молодые, страстные влюбленные – и вдруг оказались в жутком круговороте этих анализов крови, припадков и ужасной перспективы смерти после страшной операции, которая предстояла Мэтту всего через несколько минут.

Как только медсестра вышла из комнаты, я опустила подлокотник и легла на матрас рядом с Мэттом. Он обнял меня. Я положила голову ему на плечо.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Все будет в порядке.

Я коснулась его губ подушечкой пальца и сказала:

– Конечно, все будет хорошо, и я буду здесь, когда ты проснешься.

Откинувшись на локте, Мэтт крепко поцеловал меня, напомнив о том, каким мужественным он был, несмотря на эти немыслимые обстоятельства. Если бы в палату не могла в любой момент войти медсестра, мы бы занялись любовью, потому что оба были возбуждены до крайней степени. Но мы понимали, что в данном случае лучше потерпеть – тем более тут была куча неудобных проводов, а из-за двери доносился раздражающий шум.

И мы решили не искушать судьбу, так что просто обнялись еще крепче.

– Я рада, что ты смог найти меня, – произнесла я. – Последние несколько недель были самыми счастливыми в моей жизни.

Я посмотрела на Мэтта снизу вверх.

– И все эти годы, проведенные вместе в Кэмдене… Мы были детьми, но это всегда была больше чем дружба. Теперь ты здесь, со мной, и я больше никогда не хочу с тобой разлучаться.

– И мы не будем разлучаться. Теперь мне есть за что бороться, Кора. Я хочу быть с тобой, так что я собираюсь все это преодолеть, и завтра мы подумаем о будущем.

Я еле-еле смогла выдавить не самую шикарную улыбку и очень постаралась поверить его словам. Я просто должна была. Другого варианта не было.

– Я люблю тебя, – прошептал Мэтт, поцеловал меня в лоб и прижал к себе. – Я уже это говорил, но мне нужно повторить это. Я хочу провести остаток своей жизни с тобой. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Кора. И надеюсь, что твой ответ – «да».

Мои глаза наполнились слезами.

– Конечно. Я скажу прямо сейчас. Да.

И тут в палату ввалились трое медсестер. Одна из них захлопала в ладоши.

– Так, голубки. Отпустите друг друга. Тут вам не мотель.

Я засмеялась, вытерев слезы с лица, соскользнула с койки и поднялась на ноги.

– Пора, – сказала вторая медсестра. – Сейчас мы отвезем вас в хирургию, и там о вас хорошо позаботятся. Обещаю.

Мы с ней встретились взглядами.

– Можете пойти с нами и держать его за руку, пока мы не подъедем к отделению. Потом придется ждать снаружи.

Я взяла руку Мэтта и сжала ее.

– Я буду рядом.

* * *

Питер сидел в приемном покое. Он дул на стакан с кофе. Я понаблюдала за ним – пока он еще меня не замечал, – думая, чем заслужила от него такую доброту.

Я ведь всегда отказывала ему в том, чего он больше всего от меня хотел. Даже девственность я отдала другому, причем всего через неделю общения. Я подумала, что Питер как-то об этом узнал. Интересно, он это почувствовал или прочитал по моим глазам?

В этот момент Питер посмотрел на меня и улыбнулся, и все страхи исчезли. Нет, он не знал, как далеко мы с Мэттом успели зайти. Он ничего не знал.

– Как дела? – спросил Питер, когда я села рядом.

– Как и должны быть.

Я посмотрела на часы и отсчитала шесть часов вперед.

– Но думаю, что эта ночь будет очень долгой.

Питер взял меня за руку, и я удивилась.

– Да, но ты все преодолеешь, Кора. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Я надеялась на это. Правда надеялась.

Глава 47

Долгое время мы с Питером и Гордоном сидели в тишине. Питер читал газету, а я пыталась листать журнал, но в конце концов бросила его на сиденье, потому что не могла сосредоточиться на том, что там было написано. Я могла лишь пялиться на стену и молча бороться со своими страхами или вспоминать обо всех волшебных моментах, проведенных вместе с Мэттом.

Я думала о том, какими ярко-голубыми были его глаза и как я тонула в них, даже в юности. Я вспомнила наш первый поцелуй там, на яхте Гордона, и услышала звук его голоса. «Я хочу жениться на тебе, Кора. И надеюсь, что твой ответ – “Да”».

Через некоторое время я встала, чтобы размять ноги, и побрела по приемному покою. Прошла по коридору, стараясь не наступать на стыки между кафельными плитками. Да, я вела себя как ребенок, но мне нужно было как-то отвлечься.

В этом крыле больницы было совсем тихо, и я чувствовала себя одиноко. Я хотела лишь одного – чтобы в дверях в конце коридора вдруг появился улыбающийся Мэтт, подошел ко мне и сказал, что все в порядке и все теперь будет хорошо.

Я прислонилась к стене и уставилась на ноги.

– Ты в порядке? Принести тебе что-нибудь? – спросил кто-то рядом. Я подняла взгляд и поняла, что передо мной стоит Питер.

– Нет, спасибо. Все хорошо, – ответила я.

Из динамиков послышался голос:

– Уважаемые посетители, сообщаем вам, что приемные часы окончены. Вы можете вернуться завтра утром, в 10:00.

– Это, наверное, не для нас, – сказал Питер, облокотившись на стену. – Мы можем быть здесь.

Я кивнула.

С мгновение мы оба молчали. Я откинулась назад и посмотрела на потолок, а Питер помассировал себе шею.

– Знаешь, я всегда видел, что у вас с Мэттом есть кое-что, что я не очень понимаю.

Я подняла голову:

– Что ты имеешь в виду?

Питер пожал плечами.

– Когда мы были детьми, вы как-то по-особому друг на друга смотрели. И никогда не смотрели так на меня.

Он сделал паузу.

– Иногда я вас видел вдвоем на пляже и не решался подойти. Я знал, что нельзя вмешиваться. Иногда я был ревнив и зол. А иногда я…

Питер снова запнулся, и я повернулась к нему лицом.

– Ты… что?

– Я… был заворожен. Я хотел бы знать, каково это. Я хотел так же сильно сблизиться с тобой, как Мэтт, но не знал, как. Я был рад, когда он уехал, потому что знал, что до тех пор, пока Мэтт рядом, ты выберешь его, а не меня.

В моем горле встал ком.

– Прости, пожалуйста, Питер. Ты мне очень дорог, и всегда был. Я никогда не хотела причинить тебе боль.

Он опустил взгляд:

– Понимаю. Отчасти это и моя вина. Я всегда знал, что если бы попытался забрать тебя у него, то проиграл бы. Догадывался, что ты любишь его. Это было ясно как божий день. Мне очень жаль, что все это происходит.

Какое-то время я переваривала сказанное им.

– Спасибо, Питер, – произнесла я наконец.

По коридору прошел уборщик со шваброй. Я наблюдала за ним пару секунд, а затем снова посмотрела на Питера.

– Можно кое о чем у тебя спросить? – сказала я.

– Конечно, – ответил он.

– О чем вы с Мэттом говорили сегодня там, в палате?

Питер вздохнул.

– Ну… Во-первых, он извинился за то, как поступил с нами в школе, когда пожертвовал нашей дружбой ради другой компашки.

– Он говорил мне то же самое, когда впервые приехал в Уэлсли.

И я знала, что Мэтт собирался сказать и Питеру.

– Потом он извинился за то, что из-за него нам с тобой пришлось разбежаться, сказал, что никому из вас не доставляло удовольствия причинять мне боль. А потом он сказал, что…

Питер запнулся, но вскоре продолжил:

– Что сделал тебе предложение.

Я оттолкнулась от стены и посмотрела на него с удивлением.

– Он рассказал тебе об этом?

– Да, и в этот момент мне захотелось ударить его. Если бы не все эти капельницы и провода, наверное, я не смог бы сдержаться.

Я улыбнулась. Питер склонил голову и виновато пожал плечами.

Он откашлялся и продолжил:

– Я понял, что именно поэтому он отправил тебя за кофе. Я сказал, что не удивлен, потому что всегда знал, что ты любишь его больше, чем когда-нибудь любила меня.

– Питер…

Я тронула его за плечо, но он поднял руку, говоря, что моя жалость ни к чему.

– Я попросил его позаботиться о тебе. Сказал, что если он хоть пальцем тебя тронет или чем-то обидит, я сделаю все, чтобы он об этом пожалел. Он согласился, – сказал Питер.

– Питер… – снова прошептала я.

– Нет, Кора. Не нужно. В самом деле. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И все.

Я обхватила его руками и обняла.

– Я хочу, чтобы ты тоже был счастлив. И ты будешь. Просто с кем-то другим.

– Это неправда, – прошептал он мне на ухо. – Может быть, я и не для тебя, но ты всегда была, есть и будешь любовью всей моей жизни.

Я закрыла глаза, чувствуя, как к ним подступили слезы, и поцеловала его в щеку.

– И все? – спросила я. Мы повернули назад, к приемному покою.

– Нет, – ответил Питер. – Было еще кое-что.

Я застыла на месте и взяла его за руку:

– Скажи мне.

Он снова посмотрел вниз, на пол.

– Если что-то с ним случится и он не выживет, Мэтт попросил меня проследить, чтобы у тебя все было в порядке. И вот я здесь.

Мы встретились взглядом.

– Что бы ни случилось, Кора, я с тобой. Но хочу, чтобы ты знала – я правда надеюсь, что Мэтт поправится.

Глава 48

Когда двери хирургического отделения наконец распахнулись, мною овладел всепоглощающий страх.

Я быстро встала и увидела, как к нам через весь коридор идет хирург. Он не смотрел на нас, и я уже знала в тот момент, что новости плохие.

Вся моя кровь бросилась мне в голову. Я не могла дышать.

– Мне очень жаль, – сказал доктор. – Мы сделали все, что могли…

Гордон опустил голову и заплакал, а Питер обнял меня и прошептал:

– Мне так жаль, Кора. Мне так жаль…

Жизнь

Глава 49 Софи

Я сидела за столом рядом с мамой и понимала целиком и полностью всю гамму эмоций, которые она чувствовала. Год назад в детской больнице в Нью-Йорке я испытала все это сама. В тот день мир, казалось, перестал для меня существовать. Мне было так больно, что эта боль представлялась мне совершенно нестерпимой.

– Мам, прости меня. Я об этом не знала. Почему ты никогда мне не говорила? – всхлипнула я.

– Потому что я твоя мать и не могла так говорить о мужчине, который не был твоим отцом, – пожала плечами мама.

Я посмотрела на нее. Лучи закатного солнца освещали мамино лицо, и мне стало так спокойно. Я спросила:

– Потому что мой настоящий отец – Мэтт, да?

Мама достала из коробки салфетку и высморкалась.

– Да.

Мы долго сидели в тишине. Я ждала, когда мама сможет справиться с горем, которое только что разбередила.

Я встала, подошла к шкафу и стала искать по всем ящикам, пока наконец не нашла бутылку бренди. Я налила нам по чуть-чуть и снова села.

– Наверное, ты вышла замуж за Питера, когда не стало моего отца… – начала я и запнулась. – Моего настоящего отца.

Мама поднесла к губам бокал, глядя на переливавшуюся в нем янтарную жидкость, и медленно сделала глоток.

– Когда Мэтт умер, – сказала она, – Питер поддерживал меня во всем. И он не стал меня просить вернуться. Просто он вел себя так, чтобы мне было спокойнее, потому что был и оставался моим другом. Он знал, что я чувствовала. Конечно, по-настоящему Питер этого понять не мог, но знал, как мне плохо. Пришлось нелегко. Но я вернулась к учебе после Рождества и собиралась все же закончить учебный год. Вот только с самого начала семестра меня начало тошнить по утрам, и я сразу поняла, что беременна.

Мама сделала еще глоток бренди и посмотрела на меня серьезно.

– На дворе были шестидесятые, – объяснила она. – Тогда нравы были совсем иными, а я была прилежной девочкой из Уэлсли. Я не знала, что скажут учителя и родители. Я была в замешательстве, Софи, и я так сильно скучала по Мэтту, что иногда мне просто хотелось свернуться калачиком и умереть.

Она запнулась.

– В то же время я была безумно счастлива, что ношу его ребенка. Тебя. Ты была единственным, что от него осталось, и я решила во что бы то ни стало рожать, – продолжила мама.

Я нахмурилась:

– Во что бы то ни стало… Ты хоть папе-то сказала об этом? Он вообще знал, во что ввязался? Что ты уже беременна от Мэтта? Беременна мной?

Мне было нелегко понять ее действия.

– Конечно, Питер все знал, – ответила мама. – Это он предложил нам пожениться. Сначала я была против. Я просто не могла вынести даже мысли о том, чтобы выйти замуж за кого-то еще. В моем сердце лишь Мэтт был моим мужем, а я была его женой. Я его очень любила, но знала, что не смогу поднять тебя на ноги в одиночку. А родители заставили бы меня держать все в тайне и отдать тебя в детдом, чтобы я могла закончить институт. Питер знал, что такая перспектива была для меня смерти подобна. Он знал, что я никогда бы тебя никому не отдала. И очень постарался уговорить меня, практически упросил меня выйти за него замуж, пообещав, что будет любить тебя как своего ребенка. И так и было, Софи. Питер был прекрасным мужем и отцом. Он любил тебя, потому что ты была частью меня – и, бог тому свидетель, любил он меня больше, чем я того заслуживала. Питер был моим лучшим другом, и я не знаю, что бы делала без него.

Мама замолчала и одним глотком прикончила бренди.

– Тогда почему ты ушла? – спросила я, чувствуя прилив гнева. – Ты ведь ушла против его воли. Я слышала, как вы ругались за несколько дней до этого, но ты все равно села в тот самолет и больше не вернулась. Ты ушла от нас. От меня. Как ты могла? Зная все то, что ты только что сказала мне, как ты могла от меня отказаться? И от папы… Он ведь дал тебе все.

Она откинулась на спинку стула и кивнула.

– Да, Питер дал мне все, и я рада, что ты это понимаешь. Я рада, что знаешь, каким сильным человеком был и остается твой отец. Вы никогда не были близки, я это знала, но ты просто была не в курсе этой истории. Если Питер и был к тебе холоден, то лишь из-за того, что знал – я никогда не смогу любить его так сильно, как тебя. Я любила тебя безумно. Сначала Мэтта, потом тебя. Но когда родилась Джен, все стало как-то иначе. Она была от Питера, и ко времени ее рождения мы уже стали строить настоящую семью.

Мама наклонилась вперед.

– Вот еще один урок, который тебе предстоит сегодня усвоить. Время не лечит раны. В конце концов могут остаться шрамы, но жизнь продолжается. Я любила Джен и любила твоего отца. И всегда буду. Питер был моим героем. Он никогда не подводил меня. Ни единого раза не разочаровал меня. И я всегда буду благодарна ему за все, что он для меня сделал.

Я прищурилась:

– Ты так и не ответила на мой вопрос. Наоборот, я еще больше запуталась. И почему ты ушла тогда?

Мама встала.

– Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, Софи. И всегда знала, но сейчас запуталась. Ты не понимаешь, где находишься и что с тобой происходит.

Я вдруг перестала видеть четко. Мамино лицо превратилось в размытый силуэт. И все остальное стало каким-то неясным.

Я услышала скрип на лестнице, и мне сильно захотелось расплакаться.

– Тут еще кто-то есть?

Мама кивнула.

– Да.

Я медленно повернулась в кресле и увидела свою маленькую Меган, стоявшую неподвижно в дверях. Ее брови были беспокойно вскинуты, и в голосе чувствовалось раздражение:

– Со мной все хорошо. Я же тебе сказала. Бабуля хорошо за мной присматривает. А вот тебе нужно вернуться назад. Вернись. Вернись. Иди же!

Меган бросилась ко мне, как будто пыталась оттолкнуть. Она была в раздражении.

Я повернулась к маме.

– Я что, умерла?

– Еще нет, моя дорогая, – ответила она. – У тебя есть время, чтобы вернуться. Но ты должна захотеть жить.

* * *

Внезапно я обнаружила, что лечу по узкому темному туннелю, сворачивающемуся в гладкую линию. На стенах я видела граффити – смысл которых понять не могла – и была в ужасе от скорости, с которой лечу, и нелепости этого места.

Это что, туннель метро?

Где я?

* * *

Мои глаза распахнулись, и я увидела чистое-чистое ярко-голубое небо. На нем не было ни малейшего облачка. Оно выглядело восхитительно.

Я уже в раю? Сколько я неслась по туннелю? Я все-таки умерла или нет?

В груди кололо. Я помассировала больное место тыльной стороной ладони. Провела пальцами по ребрам, пытаясь определить источник боли, а потом попыталась сесть.

Оглядевшись, я поняла, что нахожусь на кладбище. На надгробной плите рядом я увидела надпись:

Кора Макинтош

Любящая жена и мать

12 сентября 1948 г. – 17 ноября 1984 г.

Словно вспышки света, перед моими глазами блеснули картинки: мамин гроб, плачущий папа… И фотографии с места авиакатастрофы по телевизору.

Мама погибла. Она не ушла от нас. И все эти годы я винила ее напрасно. Она не хотела умирать.

Я встала на колени и провела пальцами по буквам и цифрам, высеченным на камне.

12 сентября 1948 г. – 17 ноября 1984 г.

Почему я не думала о ней или не говорила? Зачем оттолкнула мысли о ней прочь?

– Прости меня, мамочка, – сказала я, дотронувшись до написанного на плите имени. И вдруг почувствовала чью-то руку на своем плече и поняла, что я не одна.

Удивленная, с кружащейся от впечатлений головой, я обернулась и посмотрела вверх. Я закрыла глаза рукой от яркого солнца.

– Привет, Софи, – сказал стоявший надо мной мужчина. Он был очень красив.

– Вижу, ты потерялась. Я помогу тебе.

Незнакомец взял меня за руку и помог встать.

Глава 50

Стоя у маминой могилы, я смотрела в глаза цвета океана в ясный день. И эти глаза казались мне такими знакомыми. Завороженная, я застыла в восхищении.

– Кто вы? – спросила я, но, по-моему, уже сама знала ответ. Это был мой настоящий отец.

Он улыбнулся, и я сразу поняла, почему моя мать влюбилась в него и почему они должны были быть вместе. Раньше я никогда ни в чем так не была уверена. Разве что в своей любви к Меган в тот день, когда она родилась. Я осознала все мгновенно.

– Вы Мэтт, – сказала я, протянув мужчине руку.

Он пожал ее:

– А ты Софи, так?

Я засмеялась и расплакалась одновременно, недоумевая, как все это вообще возможно. Я чувствовала себя такой счастливой.

– Рад с тобой познакомиться, – сказал Мэтт. – Я так долго этого ждал.

– Наверное, я тоже.

Я не знала, что ответить.

Мэтт был очень спокоен и безмятежен. И безумно красив.

– Я что, умерла? – спросила я.

– Нет. Сейчас ты в больнице. Вот откуда эта боль в груди. Доктора пытаются тебя реанимировать, – ответил мой отец.

Я снова провела тыльной стороной ладони в области сердца и огляделась. А потом недоуменно произнесла:

– То есть на самом деле я не здесь?

– Здесь, – кивнул Мэтт.

Совсем запутавшись, я покосилась на него:

– Где – здесь? В раю?

Мэтт покачал головой:

– Нет. Рай – там, – и указал на небо. – Чуть выше.

Я подняла глаза.

– Вижу.

И я правда его видела. Мимо меня проносились настолько прекрасные облака, а небо было таким ярким, что просто дух захватывало.

Внутри меня словно разлилась волна осознания, смыв прочь всю мою панику и отчаяние. Я с любовью рассматривала своего отца, стоявшего в луче ослепительного солнечного света.

– Давай прогуляемся, – сказал Мэтт, и я пошла следом.

Мы вдруг оказались на песчаном пляже. Слышался шум прибоя, над головой кричали чайки. Я чувствовала соленое дыхание океанского бриза.

– Меган попросила меня вернуться, – произнесла я, затолкав за ухо непослушную прядь. – Но я не уверена, что хочу. Для меня нет сейчас ничего важнее, чем быть с дочерью. Думаю, что предпочла бы остаться здесь, с ней, и познакомиться с тобой ближе.

– Поверь мне, – сказал Мэтт с великолепной улыбкой. – На это у тебя время еще будет. Мой отцовский долг – рассказать тебе, что еще нужно многое сделать. У тебя есть пара незаконченных дел.

– Разве? – Я взглянула на воду, а потом отпрыгнула от внезапно нахлынувшей волны, которая чуть было не промочила мне ноги.

Отец застыл на месте и посмотрел на меня внимательно:

– Тебе нужно еще поработать, Софи. Есть люди, которым ты должна подарить еще немного любви.

– Папа, – сказала я, чувствуя прилив эмоций. – Питер.

Мэтт кивнул, и мы пошли дальше.

– И не только Питер, – сказал он. – Не теряй надежды. Ты даже не знаешь, насколько прекрасные свершения тебя еще ждут.

Я толкнула его локтем:

– А ты знаешь, что мне предстоит свершить?

Мэтт усмехнулся:

– У меня есть предположения, ведь я наблюдал за твоей жизнью долгое время, но осуществить все это можешь только ты сама. Вдохновение приходит, просто нужно его вовремя почуять. И не бояться. Не теряй веру в прекрасное, даже когда жизнь к тебе несправедлива. Ни хорошие, ни плохие события не случаются просто так.

Я снова посмотрела на воду, раздумывая над его словами.

– Ну, после всего, что со мной было – смерти дочери, измены мужа, аварии и смерти, – вряд ли может стать еще хуже. Конечно, теперь должно быть что-нибудь и хорошее, – сказала я.

– Вот видишь? – произнес Мэтт с улыбкой. – Если ты прошла через все это, то и любые другие напасти тебе не страшны. Ты сильнее, чем думаешь, Софи.

Я взяла его за руку.

– Я начинаю тебе верить. Мама рассказала мне историю вашей любви… Какая красивая история. Я даже вспомнила, каково это – быть влюбленной и ощущать прилив вдохновения.

Вдруг, как по мановению волшебной палочки, мы оказались у дверей больницы.

– Почему я не знала, что со мной происходит? – спросила я. – Почему я не знала, что мама умерла и что всего этого нет?

– А как ты думаешь? – улыбнулся Мэтт.

Я задумалась.

– Я так злилась на нее за все эти годы. Мне нужно было винить ее во всем, потому что так было легче, чем признаться себе, что я скучаю. Но все, что я когда-либо хотела, – это лишь увидеть ее снова и задавать вопросы, которые она оставила без ответа. Вопросы, ответы на которые я так отчаянно хотела узнать. А еще я хотела быть рядом с Меган, – выпалила я.

– Итак, ты пришла сюда, – сказал Мэтт, – но не знала, где ты. Ты не могла сразу понять, потому что все слишком запуталось. И ты не виновата. Смерть… странная штука.

Я сделала глубокий вдох и продолжила:

– В чем я уверена – так это в том, что не хотела возвращаться в собственное тело. Особенно после того, как увидела Меган там, в озере, и поняла, что есть вещи, о которых нам, земным существам, не известно ничего. К тому же я так хотела увидеть маму.

– Скорбеть трудно. Когда твоя мать умерла, тебе было всего четырнадцать, и тогда твоему отцу пришлось несладко. Он собрал вещи и перевез всю семью в Августу. Помнишь?

Я кивнула.

– Потому что Питер очень сильно любил твою маму, и ему было невыносимо ее потерять. Ты должна поговорить с ним об этом.

Мэтт посмотрел на отражение в стеклянных дверях.

– Будь к нему добрее, хорошо? Он тоже сильно страдал. Ты знаешь, каково это – потерять того, кого любишь.

Я смахнула слезы и кивнула:

– Спасибо.

Встав на цыпочки, я поцеловала его в щеку. Стеклянные двери распахнулись, и я вошла внутрь.

Я повернулась, чтобы посмотреть на Мэтта в последний раз, и он помахал мне рукой. Его глаза были точно такими, как мама их описала, – синими, словно океан.

– До встречи, – сказала я, помахав на прощание.

В глазах Мэтта блеснули искорки.

– До встречи.

Позади него возник луч света – яркого, белого света, более успокаивающего и дарящего любовь, чем это можно описать словами. И когда я увидела, как Мэтт пошел к этому свету, все вдруг встало на свои места.

Я перестала бояться. Теперь я знала, что все будет хорошо.

Сквозь распахнутые двери начал проникать густой туман. И вдруг я поняла, что лежу на спине, а откуда-то со стороны доносится звук кардиомонитора. Моргнув, я открыла глаза и увидела белый потолок.

Глава 51

Я попыталась произнести что-нибудь, и мои губы чуть не треснули от сухости. Ощущения были такие, будто я только что попала под грузовик. Я не могла вспомнить ни одного слова.

Повернувшись на подушке, я увидела два пакетика – один с желтой, другой с прозрачной жидкостью, – капли из которых поступали в трубку, которая была подведена к моей руке.

Внезапно передо мной возникло лицо папы. Не призрак моего биологического отца. А живое и настоящее лицо Питера, человека, который меня воспитал и который любил меня, как родную дочь.

Хотя двигаться я еще не могла, я почувствовала прилив радости. Я была жива, и мой отец сидел у постели.

Папа дотронулся лбом до моего плеча и зашелся в приступе рыданий.

Папа всегда старался быть сильным перед нами с Джен.

Я подождала, пока он сможет взять себя в руки. Наконец папа поднял голову, протер рукавом лицо и тут же кинулся к двери:

– Медсестра! Кто-нибудь! Моя дочь пришла в себя!

В комнату вбежали две девушки. Одна из них кинулась к кардиомонитору и стала проверять уровень кислорода, а другая наклонилась ко мне.

– Привет, Софи, – сказала она. – Добро пожаловать обратно. Вы меня слышите?

У меня еле-еле получается кивнуть.

– Хорошо. Сможете моргнуть?

Я моргаю.

– Отлично. Теперь сожмите мою руку. Отлично. А как насчет ваших ног? Можете ли вы пошевелить ими?

Я смогла сделать все, о чем меня попросили.

Но у медсестры был еще один вопрос:

– Вы знаете, кто я?

Я покачала головой. Нет. Я никогда раньше ее не видела.

– Я ваша медсестра, Элис. А этого человека вы узнаете? – спросила Элис, указав на папу, который стоял у подножия кровати.

Я изо всех сил постаралась сдвинуть с места свои губы и язык, чтобы набрать достаточно воздуха, чтобы подтолкнуть эти слова, – слова, которые я очень хотела сказать вслух. Когда я наконец заговорила, я смотрела на него не отрываясь.

– Это мой отец.

Все в палате издали вздох облегчения.

– Судя по всему, с ней все в порядке, – бодро произнесла Элис, похлопывая папу по плечу. – Замечательно.

Папа всхлипнул и засмеялся сквозь слезы:

– Да.

– Какое-то время она будет не очень хорошо себя чувствовать, но это нормально. Я пошлю за доктором и вернусь через пару минут, – предупредила медсестра.

– Спасибо, – сказал папа.

Он сел рядом со мной и взял меня за руку.

– Как ты так быстро добрался? – спросила я слабым голосом. – На машине из самой Августы?

– Да, я приехал сразу же, как только позвонила Джен. Ты была в коме целую неделю, Софи.

Я удивленно моргнула:

– Неделю?

– Да. Ты что-нибудь помнишь? Ты знаешь, что случилось с тобой?

Я с сомнением посмотрела в папины встревоженные глаза.

– Я попала в аварию.

Но ведь я помнила не только аварию, а намного больше…

– Мужчина, который ехал за тобой, рассказал, что ты свернула, чтобы не задавить оленя. Помнишь? – спросил отец.

Я кивнула:

– Моя машина съехала по берегу и упала на лед.

– Верно. Тот мужчина вызвал «Скорую».

Я начала сомневаться, не сон ли все это был. Я неделю была в коме, и этого времени было более чем достаточно, чтобы какие-то небесные силы поведали мне странную историю маминой трагической любви, случившейся еще до моего рождения.

– Я что, умерла? – прямо спросила я.

Помедлив, папа ответил:

– Да, Софи, и чудо, что они смогли вернуть тебя. Чудо.

Мое сердце забилось сильнее. Я снова вернулась мыслями к аварии и всему тому, чему стала свидетелем, пока находилась в коме, и мне срочно нужно было узнать, что на самом деле произошло.

– Я утонула, так? – спросила я.

– Да, но, слава богу, у тебя наступила гипотермия. И только поэтому врачи смогли тебя спасти. Они привезли тебя сюда на машине «Скорой помощи» и смогли реанимировать через сорок минут. Ты можешь в это поверить, Софи? Целых сорок минут! И вот ты снова с нами, – произнес папа.

Я изо всех сил старалась не дать сбить себя с толку, потому что все это было слишком странно и непостижимо.

– Наверное, за сорок минут может произойти многое.

Я не знала, должна ли я рассказать отцу о том, что испытала тогда. Я до сих пор не была уверена, что все это не было плодом моего воображения.

– Можно попить? – спросила я. – У меня совсем пересохло во рту, а голова ужасно болит.

Папа отправился в туалет, налил воды из-под крана и вернулся с бумажным стаканчиком и соломинкой, которую поднес к моим губам. Я подняла голову, отпила немного и откинулась на подушку.

– Спасибо.

Внезапно почувствовав сильную усталость, я закрыла глаза.

Передо мной появилась Меган – в дверях маминого дома. Со мной все отлично, – сказала дочь, – бабуля хорошо за мной присматривает…

Вдруг я ощутила странное спокойствие и подумала, что уже оказалась в раю или где-то между раем и своим прежним миром.

Открыв глаза, я посмотрела на отца:

– Я рада, что ты здесь. Это так важно для меня.

– Конечно, я здесь, – ответил он, почти улыбаясь, садясь обратно в кресло. – Я знаю, что я был тебе не лучшим отцом, Софи, но я просто не вынес бы, если бы тебя не стало. Ты и Джен… Вы – все, что у меня есть.

Я сжала его руку.

– Но ты был лучшим отцом. Я тоже виновата, потому что и я была не лучшей дочерью. Непослушной и упрямой, и, думаю… после того, как умерла мама… мы с тобой просто отдалились друг от друга.

Папа опустил голову и кивнул.

– Почему мы никогда не говорили о ней? – спросила я.

Отец отвел взгляд и с мгновение молчал, обдумывая вопрос.

– Наверное, мне было слишком больно о ней говорить, поэтому я подумал, что было бы лучше этого не делать, – наконец произнес он. И снова посмотрел на меня. – И я винил в том, что с ней случилось, себя. Я думал, что во всем виноват только я один, но не хотел признаться в этом вам с Джен. Я боялся, что вы меня возненавидите.

– Но в чем ты виноват? Мама же погибла в авиакатастрофе.

Папа тяжело вздохнул:

– Мы тогда поругались. Она хотела поехать в Чикаго на машине, но тогда ее не было бы целую неделю. Я не хотел, чтобы она уезжала – никогда не хотел, – и твоя мать придумала компромисс: решила лететь самолетом. Тогда вся поездка заняла бы не больше суток.

Я с беспокойством сглотнула. Неудивительно, что после этого папа был таким замкнутым. Он так долго пытался в одиночку справиться с бременем вины.

– Расскажи мне об этом, – попросила я его продолжить. – Никогда не могла понять, почему она все время ездила в Чикаго одна. Даже много лет спустя я думала, что у нее был там с кем-то роман. Я как-то слышала, как вы из-за этого ругались. Знала, что ты этих поездок не одобрял.

Я замолчала.

– Но у нее ведь не было никакого романа, или был? – произнесла я наконец.

– Нет, – ответил папа. И отвернулся. Я провела ладонью по его щеке и тихо сказала:

– Все нормально, пап. Теперь ты можешь сказать мне правду. Я уже взрослая. Я смогу ее принять.

Но он все равно не отвечал мне. Его глаза были опущены, и я озвучила правду за него:

– Я ведь тебе не родная дочь, да?

Сглотнув, отец покачал головой.

Я почувствовала огромное чувство облегчения.

– Я всегда знала, что мама уже была беременна, когда ты женился на ней, – сказала я. – Но этот ребенок, то есть я, – ведь был от кого-то другого, да?

Папа поднял на меня полные страдания глаза, из которых лились слезы, и его взгляд выражал бесконечное сожаление.

– Я знаю, как это выглядит со стороны, Софи, но все было не так. Твоя мать очень любила этого человека и вышла бы за него замуж, если бы он внезапно не погиб, дорогая. Вот почему каждый год в ноябре Кора ездила в Чикаго. Она ездила к нему на могилу. Прости. Я должен был тебе рассказать давным-давно.

– Все хорошо, папа, – сжала я его ладонь. – Я счастлива, что узнала об этом сейчас. И то, что ты сделал для мамы, – то, как ты любил ее все эти годы, как заботился о нас… Ты был для нее героем. И для меня тоже. И всегда будешь героем.

Папа привстал, заключил меня в объятья и сказал, что очень меня любит.

Какая бы сильная холодность ни была в наших отношениях до этого, она исчезала. Я чувствовала глубоко в душе, что могу его понять. Чувствовала, что мы с отцом стали ближе.

– Знает ли Джен, что мы не родные сестры? – осторожно поинтересовалась я, как только папа снова сел в кресло.

– Нет. Я никогда никому не говорил об этом.

– Ну, думаю, нам надо ей рассказать. Я знаю, что она поймет, когда узнает все детали, – решила я.

Все еще не отпуская мою ладонь, папа вдруг нахмурился и отстранился.

– Что случилось? – спросила я. – Ты не хочешь, чтобы я ей рассказала?

– Нет. Просто я запутался. Я кое-чего не понимаю.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Что? – спросила я.

– Как ты узнала, что умерла? Ты же не приходила в сознание. Или приходила?

Я облизала губы и подумала, как лучше ответить на этот вопрос.

– Не уверена, что ты поверишь, если я тебе расскажу. Я и сама в это до сих пор не очень верю.

– А ты попробуй, – произнес отец.

Я смотрела на него несколько секунд, размышляя над собственными словами. Я могла бы сказать, что очнулась на короткий миг и одна из медсестер мне все рассказала.

Но если папа спросит, как я узнала про Мэтта? С одной стороны, мне отчаянно хотелось рассказать всю правду. Я хотела задать ему несколько вопросов о прошлом, рассказать о том, что случилось на дне озера, когда я увидела себя бьющуюся в конвульсиях и внезапно замершую, а потом говорила с дочерью, которая умерла год назад.

А как же поездка на «Скорой»? Мне захотелось найти ту медсестру, чьего пса удалось воскресить, потому что он лежал в снегу. Я хотела расспросить ее обо всем и перепроверить собственные воспоминания.

Я жаждала получить ответы. Доказательства.

И вдруг поняла, что выяснить, действительно ли я встретилась со своей матерью в какой-то другой, альтернативной Вселенной, можно было гораздо проще.

– Папа, – сказала я, – расскажи мне кое-что.

– Что? – спросил отец.

Я с трудом приподнялась на локтях:

– Когда вы с мамой впервые поцеловались… Где это было?

Выражение папиного лица смягчилось, и он посмотрел в сторону окна, вспоминая события давно минувших дней.

– На озере, недалеко от нашего старого дома в Кэмдене. Был первый теплый день весны, и мы отправились купаться. Нам было тогда всего пятнадцать.

По спине пробежали мурашки.

– Да, все верно, – сказала я с улыбкой, кивнув головой.

Папа посмотрел на меня как-то странно, и в этот момент я уже знала, что все ему расскажу.

Потому что в один миг мы стали близки как никогда.

Глава 52

Так как я смогла описать в мельчайших подробностях то, как папа ухаживал за мамой, включая то, как они расстались и что случилось, когда Мэтт лег в больницу, папе не оставалось ничего, кроме как поверить в то, что я действительно виделась с мамой. Я не могла узнать это ни от кого другого, но он знал, что мама мне этого не рассказывала. По крайней мере, когда была жива.

Выписавшись из больницы, я стала объектом паломничества со стороны сотен врачей и экспертов по клинической смерти. Был даже один ученый из Германии, который писал книгу и хотел включить в исследования мою историю. Меня пригласили на несколько ток-шоу. Но я забегаю вперед.

Как только я закончила свой рассказ, папа сразу позвонил Джен и попросил ее приехать в больницу.

Через некоторое время сестра влетела в палату. Когда она увидела меня за обедом, то прослезилась от счастья.

Папа оставил нас одних – поехал домой принять душ.

Я решила сразу не рассказывать Джен обо всем, что со мной произошло, и о том, что я ей не родная сестра. Просто хотела какое-то время побыть с ней наедине.

Мое решение оказалось правильным, потому что Джен знала кое-что настолько же важное, и ей не терпелось мне об этом рассказать.

* * *

– Я должна тебе кое о чем рассказать, – проговорила Джен, откатив столик с обедом от моей койки.

– Что за новая сплетня? – подмигнула я.

Она закусила губу и кивнула.

– Ну, выкладывай, – поторопила я сестру.

Но Джен молчала, как будто не могла подобрать правильные слова.

– Эй, – произнесла я, – я пережила клиническую смерть на прошлой неделе, помнишь? Что бы ты сейчас ни рассказала, вряд ли ты меня этим удивишь. Можешь говорить что угодно, хуже уже не будет.

Джен хихикнула:

– Речь не о чем-то плохом. На самом деле, думаю, это очень даже мило, но тебе может не понравиться.

– Джен, говорю тебе – после того, что я пережила, мне уже вряд ли что-то может не понравиться, – сказала я.

Сестра села на стул возле кровати, и ее щеки налились румянцем.

– Папа говорил, что мы с ним по очереди дежурили у твоей постели с самой аварии?

Я кивнула.

– Ну, вообще-то, не только мы с ним. К тебе тут еще кое-кто приходил. Кое-кто очень преданный. Каждый вечер, – добавила Джен.

И тут я вдруг заметила букеты цветов в вазах на подоконнике и на столе. А я ведь даже не прочитала записки к ним.

– Неужели Майкл? – спросила я.

Но это мне трудно было даже просто себе представить. Майкл терпеть не мог больницы, к тому же его новоиспеченная миленькая женушка вот-вот должна была родить.

– Нет, не Майкл. А Кирк Данкан, – сказала Джен.

С тем же успехом могла бы вылить на меня стакан воды. Я была искренне шокирована этим известием.

Аж присела в койке.

– В самом деле?

Мы не виделись с Кирком с тех самых пор, как он уехал в колледж. Да, конечно, мы пару раз переписывались по электронной почте, но и только.

– Кирк был здесь? В палате? – недоуменно произнесла я.

– Да. Всю неделю приходил, каждый вечер. Думаю, и сегодня придет после ужина, если только я не позвоню ему и не сообщу радостные новости. Потому что в таком случае он придет намного раньше. Или не придет вообще. Кто знает? – улыбнулась Джен.

Я была польщена и тронута. У меня даже голова закружилась от мысли, что на «смертном одре» ко мне явилась школьная любовь.

– Ничего себе, – сказала я. – Наверное, я погорячилась насчет «Ты меня ничем не удивишь». Я шокирована.

– Уж вижу, – ответила Джен. – Я так и знала.

Откинувшись на подушку, я задумалась – интересно, сильно ли Кирк изменился. У него по-прежнему такая же густая шевелюра? И ослепительная улыбка?

– Мне, наверное, нужно почистить зубы, – сказала я, все еще в ступоре, – и принять душ.

Я метнула взгляд в сторону кнопки вызова.

– Можешь позвать медсестру? Мне понадобится помощь.

Джен вскочила:

– У меня тут все схвачено. Медсестра! Помогите!

В палату примчалась пожилая и весьма полная женщина в белом халате.

– Что случилось? – Она быстро взглянула на кардиомонитор, а потом снова на меня.

– Не волнуйтесь, – сказала Джен, – моя сестра в порядке, но ей сейчас нужно принять душ и вымыть голову. И легкий макияж, думаю, тоже не помешает.

Медсестра скрестила руки.

– Тут вам, дамочки, не спа-салон, а больница. И у большей части персонала сегодня выходной. Потерпите, дойдет и до вас очередь.

Джен подошла к ней и с вызовом произнесла:

– Не думаю, что вы понимаете всю серьезность ситуации.

Она указала на меня.

– В любую минуту сюда может войти ее школьная любовь, а они не видели друг друга сто лет. К тому же имейте совесть – она же умерла неделю назад!

Медсестра выглянула из-за плеча Джен и посмотрела на меня:

– Она про того мужчину, который был здесь на прошлой неделе? Парень с гитарой?

Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. И спросила:

– Он что, принес гитару?

Джен говорила со мной через плечо:

– Да, и он играл для тебя.

– Узнаю старого доброго Кирка, – улыбнулась я.

Медсестра обошла Джен и встала у подножия моей кровати.

– Сколько, говорите, вы с ним не виделись? – спросила она.

– Лет, пожалуй, двадцать, – протянула я.

Ее плечи поднялись и опустились – старушка издала вздох, свидетельствовавший о безоговорочной капитуляции. Она подошла к моей койке и откинула одеяло:

– Ну, что, спящая красавица, тогда пора вставать. Не оставим же мы тебя в таком виде перед твоим Ромео.

Она посмотрела на Джен.

– У вас есть помада? А румяна? Она очень бледная! – сказала медсестра.

– О, да, – ответила Джен, вынув из сумочки огромную косметичку, – у меня есть все необходимое.

Глава 53

Вечером Джен позвонила Кирку и сообщила, что я вышла из комы и иду на поправку.

Он был весьма рад это услышать и обещал зайти после работы.

Конечно же, вскоре после того, как я прикончила свой ужин, в дверь палаты легонько постучали.

Джен посмотрела на меня многозначительно и крикнула:

– Войдите!

И вдруг в палате появился он – Кирк, моя первая любовь, в мягком коричневом пиджаке и джинсах, с гитарой за спиной.

Мое сердце екнуло. Кирк не изменился ни на йоту. Не постарел ни на день, разве что в кудрявых каштановых волосах появилась пара серебристо-серых прядей.

Во мне разлилась волна любви. А в глазах Кирка вспыхнул радостный огонек.

– Надо же, – покачал он головой, все еще не веря своему счастью, и помахал мне рукой, – не думал, что когда-нибудь буду так радоваться чьему-то пробуждению.

Я улыбнулась.

– Здравствуй, Кирк.

Он поставил на пол гитару в чехле, подошел к койке и сел на краешек.

– Слава богу, с тобой все в порядке, – сказал он.

– Теперь да, – ответила я, протянув к нему руки. – Но мне сейчас не помешают крепкие объятья.

Кирк наклонился ближе и обнял меня.

– Как я рада тебя видеть, – прошептала я. – Поверить не могу, что ты пришел.

– Я каждый день молился за тебя.

Я поняла, что Джен на цыпочках вышла из палаты.

Кирк не отпускал мою руку.

– Выглядишь потрясающе, – сказал он и улыбнулся.

– И ты тоже. Джен сказала, что ты приходил всю неделю и играл на гитаре. Жаль, что я была без сознания. Не могу себе простить, что пропустила.

– Не волнуйся. Я могу поиграть тебе в любое время, и, наверное, теперь из тебя получится слушатель куда лучше, – снова улыбнулся Кирк.

Мы замолчали.

– Непростой год выдался, да? – произнес он.

Я опустила голову и стала рассматривать наши ладони.

– Да уж.

– Ну… как я посмотрю, дальше будет лучше.

Я подумала о том, что Мэтт сказал мне там, на другой стороне, и улыбнулась:

– Уверена, ты прав.

Внезапно я почувствовала, как на меня нахлынула волна эмоций, и мое сердце забилось в предвкушении. Я была очень благодарна, что осталась жива. Что мне был дан еще один шанс обрести счастье.

– По крайней мере, я все еще здесь, – сказала я. – Хотя не знаю, что я такого сделала, чтобы заслужить такое чудо.

– Должно быть, это и вправду было чудо, – ответил Кирк. – Сорок минут, Софи. Ты вернулась через сорок минут. Наверное, мировой рекорд.

Я расхохоталась:

– Безумие, правда?

– Да. Но ты всегда умела бороться.

– Полагаю, что так, – кивнула я.

– Так что же это было? – спросил Кирк. – Ты что-нибудь помнишь? Ты видела белый свет? Или, может быть, ты не хочешь говорить об этом?

Глядя в знакомые зеленые глаза, я поняла, что годы не имеют для души никакого значения. Мы не виделись с Кирком почти двадцать лет, но у меня было такое чувство, как будто все это время мы не разлучались ни на минуту, ни на день. Мне было с ним так же хорошо, как тогда, когда мы были еще школьниками, по уши влюбленными друг в друга. Я доверяла ему всем сердцем и знала, что он никогда меня не предаст.

– Я хотела бы поговорить с тобой об этом, – сказала я. – Но, может, в другой раз. Когда меня выпишут. А сейчас я хочу поговорить о тебе.

Внезапно почувствовав усталость, я откинулась на подушку:

– Расскажи мне о своей жизни. Ты все еще преподаешь музыку? Я хочу все знать. В подробностях.

Кирк очень долго смотрел мне в глаза, а затем наклонился и поцеловал меня в щеку.

– Я правда скучал по тебе, Софи. Рад, что ты вернулась.

Я обняла его и прошептала на ухо:

– Я тоже.

Один этот особый момент уже стоил того, чтобы вернуться.

Потом я вспомнила, что Мэтт сказал мне там, на пляже, и я была уверена: в будущем мне предстоит пережить еще немало таких моментов. Ни хорошие, ни плохие события не приходят в одиночку.

Глава 54

Я провела еще неделю в больнице, приходя в себя после аварии, потихоньку восстанавливая силы.

Кирк приходил каждый вечер, и мы оба знали, даже не говоря об этом вслух, что вступаем в новые, долгосрочные, совершенные отношения. И в этот раз они не закончатся.

Как я уже говорила, у меня было ощущение, что со времени, когда мы были влюбленными друг в друга по уши подростками с одинаковым мировоззрением и планами на жизнь, не прошло ни секунды. Только теперь мы были готовы к прыжку. У меня не осталось никаких сомнений или опасений. Я просто знала это, и когда наконец смогла выйти из больницы, к Джен отвез меня Кирк.

Но мы очень быстро решили, что жизнь и так слишком коротка, и уже через неделю я переехала к нему.

Однако на этом моя история не закончилась. Мне еще столько нужно вам рассказать.

Глава 55

Я уже говорила, что моя история привлекла много внимания, и какое-то время я была не против дать очередное интервью или встретиться с очередным студентом-медиком или доктором, изучающим такие случаи, как мой. Но вскоре мне все это осточертело. Я просто хотела жить спокойно. Я хотела писать, а если вы когда-нибудь были знакомы с писателем – или пишете сами, – то поймете, что мы устроены совершенно иначе. Писать – занятие для одиночек.

После выздоровления я хотела лишь одного – рассказать свою историю, но не перед камерами или перед залом, полным восторженных слушателей. Чтобы подобрать правильные слова, мне нужны были тишина и покой.

Как вы можете видеть, и доказательство этому перед вами, к писательской деятельности вернуться я смогла и вспомнила, как складывать слова, даже самые трудные.

Но прежде чем написать эту книгу, я поработала еще над одной историей – совсем иной, и она заслужила куда большее внимание со стороны критиков.

Эта история всегда будет занимать особое место в моем сердце, ибо она, словно компас, смогла показать мне дорогу к истинной сути жизни.

Глава 56

Весна в этом году пришла рано. В один прекрасный воскресный день, когда лед и снег уже растаяли и по веранде загородного дома Кирка носился теплый, душистый ветерок, мы решили отправиться в путешествие на мыс. Мы сняли комнатку в милом придорожном отеле и три дня пили вино и гуляли по пляжу.

Только это и было нужно, чтобы выздороветь окончательно, – время наедине с Кирком, моей первой любовью, которая навеки осталась в моем сердце.

Время, чтобы оценить великолепие жизни, которую я еще не успела растратить, постичь магию моря, земли и неба.

Каждую ночь, когда за окном шумел прибой, мы занимались любовью с большой нежностью и страстью.

Это была она – настоящая любовь на всю жизнь, которая потоком изливалась из моей души. Мы с Кирком наконец-то были вместе, после стольких лет разлуки.

Только теперь мы повзрослели и ни за что бы не отпустили друг друга.

* * *

В наш последний вечер в мотеле Кирк взял меня за руку и повел на пляж – прогуляться под луной. Она была полной и ярко отражалась в темной воде. А волны шуршали по песку, тихо шепча о свободе.

– Софи, – прошептал Кирк мне на ухо.

От одного звука моего имени, произнесенного им, по всему телу пробежала дрожь желания.

Кирк обхватил меня за талию и притянул к себе.

– Ты знаешь, что я люблю тебя. Всегда любил и буду любить. Так что, пожалуйста…

Он опустился на одно колено, взял мои руки в свои и поцеловал мои раскрытые ладони.

– Выходи за меня, Софи. Будь моей женой. Останься со мной навсегда, потому что я не хочу лишиться тебя снова.

Вся радость во Вселенной обрушилась на меня в тот невероятный момент, и я радостно засмеялась сквозь слезы:

– Конечно, я выйду за тебя.

Я упала на колени, на прохладный песок, рассыпающийся под ногами.

– Ты самая большая любовь моей жизни. Теперь я в этом уверена больше, чем в чем-либо еще.

Спустя две недели мы поженились. Скромная церемония состоялась во дворе нашего загородного дома. Как только в школе, где преподавал Кирк, кончились занятия, мы с ним отправились на медовый месяц на остров Санторини.

Глава 57

Одним сентябрьским днем того же года я проснулась со странным ощущением. Мне приснился сон. Или скорее яркое воспоминание: мама стоит в кухне и рассказывает мне все подробности ее жизни.

Следующие пять дней мы с Мэттом проводили все возможное время вместе. Прогуливать занятия он мне не позволял, так что привозил в институт за пять минут до начала и ждал снаружи, пока я не освобожусь.

Если мне нужно было сделать какое-нибудь письменное задание, мы с Мэттом вместе отправлялись в библиотеку, где он садился рядом и работал над своим романом, пока я что-нибудь учила или занималась исследованиями.

Я вспомнила слова, которые мой настоящий отец сказал мне на пляже.

Вдохновение приходит, просто нужно его вовремя почуять.

Слишком долго ждала я этого удара молнии, этого всплеска, который заставил бы меня снова начать писать. И вдруг ощутила это желание творить, только оно не было похоже на удар молнии. Скорее на прикосновение звезды, которая вдруг соскочила с небосвода и упала прямо в карман.

Отбросив одеяло в сторону, я вскочила с постели. Через пару мгновений я уже звонила папе в Августу.

– Папа, когда мы уехали из Кэмдена, куда делось все, что хранилось на чердаке? Все эти коробки и ящики с бумагами? По-моему, это все были мамины вещи – ее работы в колледже и всякие сувениры. Мы все это выбросили, да? – выпалила я в трубку.

– Конечно, нет, – ответил он. – Я все сохранил. Никак не мог избавиться от всего этого. А что, уже можно?

Мое сердце забилось сильнее.

– И что, все эти вещи у тебя дома?

– Да. Все это на чердаке пылится, – сказал папа.

Я улыбнулась.

– Можно к тебе приехать, покопаться в них?

Папа помедлил, а потом произнес:

– У тебя взволнованный голос. Ищешь что-то особенное?

– Да, – ответила я.

Я рассказала, что собиралась найти, и папа присвистнул от удивления.

– Скоро приеду, – подытожила я.

– Я жду.

* * *

В папином доме лестницы на чердак как таковой не было, только квадратная дверца в потолке гостиной, рядом с которой на петлях была прикреплена хлипкая стремянка.

Я не была на чердаке с четырнадцати лет. С тех самых пор, как мы убрали туда все мамины вещи и закрыли за ними крышку. А потом заставили себя забыть о том, что все это когда-нибудь существовало, сделали вид, что ничего не было.

Но ведь они есть. И все эти годы были прямо над нашей головой.

Я осторожно поднялась по стремянке и заглянула в небольшое пространство под отделанной черепицей крышей папиного дома. Сквозь маленькое овальное окно проникал крошечный лучик света. Пахло затхлостью и пылью.

– Дай, пожалуйста, фонарик, – попросила я отца. Лестница ему доверия не внушала, и он придерживал ее рукой, пока наклонялся за фонариком. Он передал его мне, и я щелкнула кнопкой на серебристом корпусе.

Пока я карабкалась через люк на чердак, длинный белый луч фонарика хаотично метался по балкам крыши. Наконец, я ощутила под ногами пол.

Я огляделась вокруг – повсюду стояли коробки, ящики с книгами, сундуки и чемоданы с маминой одеждой.

И вдруг я словно почувствовала, что мама где-то рядом. Ощутила ее присутствие, любовь. Каким-то непостижимым образом я поняла: мама рада, что я здесь.

Папа просунул голову в люк.

– Вау! Как тут много барахла! А я уж и забыл… – заметил он.

– Да, пап, ты не врал – ты правда оставил все, – сказала я задумчиво. Отец огляделся.

– Просто не мог заставить себя выбросить это, – буркнул он.

Я улыбнулась:

– Вот и хорошо.

Весь следующий час мы провели, разбирая мамины вещи. Среди коробок, чемоданов и сундуков я нашла много своего – мои старые школьные проекты, отчеты учителей, балетные костюмы и туфли для чечетки (я четыре года ходила в балетную студию и била чечетку).

Потом я наткнулась на огромный ящик, полный старых фотоальбомов, и совершила путешествие во времени к нашим семейным празднествам. Рождественские утренники. Поиск пасхальных яиц на заднем дворе.

У нашей семьи – мамы, папы и нас с Джен – была веселая, интересная жизнь. Жаль, что мы никогда об этом не вспоминали, никогда не ценили этого.

Последний фотоальбом, который я нашла в этом ящике, на самом дне, отличался от всех остальных.

Это был альбом с чьими-то детскими фотографиями, но не моими.

А мамиными.

Я медленно открыла первую страницу и скользнула пальцами по черно-белой карточке, на которой мама была запечатлена плещущейся в круглой стальной ванне. Ярко светило солнце. Позади нее на веревках висят полотенца, развевающиеся на ветру. А вокруг – море.

Дальше были детские фото мамы с ее родными. Я наткнулась на общую фотографию мамы с моими отцами – Питером и Мэттом. На снимке троица восседала на велосипедах, шаловливо улыбаясь в камеру.

Я была так рада ощущать, что теперь мне известна вся правда о жизни мамы. И понимать свои корни.

И вдруг на глаза мне попалось кое-что, от чего волосы встали дыбом.

Снимок мамы и Мэтта на детской площадке, на качелях рядом друг с другом. Им там не больше пяти-шести лет. За мамой стоит ее мать, держась за веревку качелей.

А за Мэттом стоит красивая темноволосая молодая женщина. Она улыбается и придерживает полы соломенной шляпы. И вот эту-то самую шляпу я уже точно видела раньше.

– Папа, кто она? – протянула я отцу альбом. – Эта женщина в шляпе.

Тот прищурился и поправил свои очки.

– Мать Мэтта.

Он перевел взгляд на меня.

– Она погибла, когда Мэтт был совсем ребенком. Ему тогда было всего семь или восемь. Упала с лестницы.

Я снова взяла альбом, с опаской посмотрела на фотографию. И спросила:

– То есть она моя бабушка?

Он снял очки.

– Да. Ее звали Кэтрин.

– И она любила возиться в саду, да? – задала я еще один вопрос, чувствуя, как внутри меня разливается тепло.

– Да. У них был лучший сад на всей нашей улице. Как ты узнала? – недоуменно произнес папа.

Я медленно перевернула страницу. И поведала:

– Когда я была… В общем, Кэтрин была там. Я не говорила тебе раньше об этом. Слишком много было всего другого, о чем стоило рассказать. Но Кэтрин была там, когда я приехала к маме. Что-то делала в саду. Представилась ее соседкой. И на ней была эта самая шляпа.

Папа понимающе кивнул, и мы вернулись к разбору вещей.

* * *

Я все-таки смогла найти то, что хотела. Среди вороха курсовых работ и проектов, которые мама писала будучи студенткой Уэлсли, была спрятана папина рукопись.

Она представляла собой стопку из нескольких сотен разлинованных страниц, исписанных мелким почерком и перевязанных бечевкой.

– Нашла.

Плюхнувшись на сундук, я развязала бечевку и открыла рукопись на первой странице.

– Погоди… Пожалуйста, остановись, – сказал отец и поднялся на ноги. Я посмотрела на него с любопытством, не понимая – это он так хотел меня о чем-то предупредить?

– Не стоит читать ее здесь, – продолжил отец. – Глаза испортишь. Спустись в гостиную. Можешь сесть за мой стол, а я принесу тебе кофе.

Я испуганно смотрела на него снизу вверх пару секунд, а потом смогла улыбнуться.

– Ты прав, папа. Мне нужно больше света.

Обхватив новообретенное сокровище, я двинулась к лестнице вслед за папой.

Глава 58

Я всю ночь читала отцовскую рукопись, которую он сумел закончить всего за неделю до смерти.

Выпрямившись в кресле и смахнув со щек несколько слезинок, я откинулась на спинку стула и задумалась, что делать с этой книгой. В том, что она гениальна, не было никаких сомнений, но она была страниц на двести больше стандартного романа. И автора, который мог бы сократить рукопись и разослать ее в издательства, уже не было в живых.

Последнее казалось задачей невыполнимой. А что, если я не права? Что, если книга вовсе не так хороша, как я думаю? И если я попытаюсь ее сама отредактировать, не будет ли от этого только хуже?

Но я понимала, что сейчас во мне просто говорят страх и неуверенность в своих силах. В глубине души я точно знала, что должна поработать над текстом, и в этот момент – словно почувствовав в своих венах прилив папиной крови – совершенно точно была уверена, что у меня получится.

Внезапно я поняла, что папа здесь, рядом со мной, велит мне лечь спать и дать глазам отдохнуть. Ведь утро вечера мудренее.

Я могла слышать его голос:

– Подумай о книге, Софи. Тебе придется потрудиться. Жаль, что на эту работу не хватило времени у меня, но так уж получилось. Возьми мой роман с собой и обсуди с мужем планы, а затем приступай к работе. Ты знаешь, что делать.

Глава 59

Двумя месяцами позже я разослала переработанную рукопись – теперь набранную на компьютере шрифтом Courier с двойным интервалом – пяти лучшим литературным агентам из Нью-Йорка, которые откликнулись на мой первоначальный запрос.

Я была уверена в успехе. Я уже успела поработать в книжном бизнесе, так что знала расстановку сил. Специально выбрала именно тех агентов, которые уже смогли продать права на подобные произведения и благодаря которым авторы неплохо заработали.

Папин роман изумителен. Разве он может кому-то не понравиться?

Единственное, что меня пугало, – что отца не было в живых, а в реалиях настоящего времени издатели обычно искали тех авторов, которых можно было раскручивать, представляя на веб-сайтах, в социальных сетях и на ток-шоу.

А в моем случае история книги была довольно необычной. Я надеялась добиться издания дебютного романа писателя, который умер сорок лет назад.

Конечно, я с удовольствием представила бы книгу сама. Учитывая недавнюю аварию и всю эту мистическую историю с Кэтрин и мамой, я могла бы предложить пару нестандартных маркетинговых ходов. Но на данный момент мне оставалось лишь скрестить пальцы.

И ждать ответа от агентов.

* * *

Через три недели я получила первый отклик. Прислали его по почте, и это было несколько неожиданно, так как чаще всего в последнее время переписка с издателями проходит по почте электронной. Я восприняла это как хорошее предзнаменование.

Я только вышла из душа после вечерней пробежки, и Кирк сразу же протянул мне конверт.

Судя по обратному адресу, прислал письмо агент, имя которого занимало одну из верхних позиций в моем личном рейтинге, – если такой брался за книгу, речь всегда шла о наиболее выгодных процентах.

Я стояла на кухне в белом махровом халате, с голубым полотенцем, обернутым вокруг мокрых волос.

– А вдруг роман им не понравился? – спросила я, глядя на Кирка, сидевшего напротив за столом. Он заваривал пакетик травяного чая в кружке с кипятком, который только что налил из чайника.

– Тогда ты попробуешь еще раз, и следующий будет точно с более изысканным вкусом, – ответил муж.

Кирк внимательно прочитал рукопись и помог мне решить, как быть с некоторыми деталями. Ему роман, как и мне, показался превосходным.

Тем не менее у меня так сильно сосало под ложечкой, что руки тряслись.

– Открой ты, – сказала я. Обошла вокруг стола и протянула ему письмо.

Кирк вскинул руки, как будто я направила на него пистолет.

– О нет, только не я. Я могу либо тебя поздравить, либо подставить плечо, если тебе откажут. Но вестником я быть не хочу.

– Пожалуйста!

Я попыталась заставить Кирка взять письмо – буквально сунула конверт ему в руки, – и, спасибо тебе, Господи, мой муж не смог сказать «нет».

– Ты точно уверена, что не хочешь прочитать первой? – спросил он.

Я с мгновение поколебалась, а затем медленно вынула письмо из его рук.

– Думаю, что хочу.

Отвернувшись, я подошла к окну и осторожно раскрыла конверт.

Сердце бешено колотилось, когда я достала ответ, напечатанный на дорогом бланке агентства.

Уважаемая г-жа Данкан,

благодарим Вас за присланный Вами роман. Хотя книга очень интересна и прекрасно написана, боюсь, что мы пока не можем заняться ею. Удачи с другими предложениями.

С уважением,

Джо Сандерсон

Литературное агентство «Sanderson».

Я повернулась к мужу и медленно покачала головой.

– Он сказал «нет».

Не успела я сделать хоть что-то, как Кирк уже обнял меня и стал сочувственно гладить по спине.

– Ты в порядке?

– Да, просто разочарована, и все.

– Это только первый ответ. В конце концов, не единственный же он агент в Нью-Йорке. Книга твоего отца отличная, Софи. Кого-нибудь она точно заинтересует.

– Надеюсь.

– А я уверен.

Я стянула с головы полотенце и вытерла волосы насухо.

– Могу ли я что-нибудь для тебя сделать? – спросил Кирк. – Может, хочешь чаю?

Я заглянула в его темно-зеленые глаза и почувствовала, что мое разочарование меркнет перед силой любви к мужу.

– Стакан вина, если только ты выпьешь со мной.

Кирк оглядел меня сверху донизу:

– Под этим халатом ведь ничего нет?

Я кивнула:

– И я еще влажная после душа.

Кирк усмехнулся.

– Тогда, думаю, мне определенно стоит кое-что здесь откупорить.

Вскоре мы уже были в нашей огромной двуспальной кровати, и как только Кирк развязал мой халат и скользнул руками по животу, все мысли о реакции агентов улетучились из головы тут же.

Глава 60

Три дня спустя, когда я вошла в супермаркет, я вдруг почувствовала себя отвратительно и замерла как вкопанная. Какое-то забытое ощущение.

Не могу описать точно, но тут было несколько тошнотворных ароматов: вонючие носки и запах гниющего мяса.

Борясь с тошнотой, я прикрыла рукой нос и рот, повернулась и поспешно вышла из магазина.

Я долго стояла на тротуаре, наблюдая за окружающим миром, а потом рванула в ближайшую аптеку, где тут же помчалась по проходам в поисках того, что мне вдруг резко понадобилось.

Через пять минут я вышла оттуда с тестом на беременность и очень сильным желанием скорее его сделать.

Глава 61

– Мои поздравления! – произнес доктор, положив руки на стол. – У вас будет ребенок.

Кирк накрыл мою ладонь своей и нежно сжал ее, пока я пыталась разобраться в суматохе нахлынувших на меня чувств.

Моя первая мысль, конечно, была о Меган. С одной стороны, я просто не хотела иметь еще одного ребенка – ребенка, который бы заполнил то место в моем сердце, что было навеки отдано лишь ей одной.

С другой стороны, я была в ужасе, потому что мне было уже сорок. А если что-то пойдет не так? Вдруг ребенок окажется больным или с ним что-нибудь случится? Я не была уверена, что смогу пережить еще одну потерю.

Эти мысли и чувства, однако, были мимолетными. На моей ладони лежала теплая рука Кирка, и любовь, которую я испытывала к нему – как и любовь, которую я чувствовала от него в ответ, – затмила все старые страхи, оставшиеся в моем маленьком мире.

Ребенок…

Ребенок от Кирка. Наше общее дитя, которое всегда будет с нами. В горе и в радости.

Я подумала о маме. Как она, должно быть, страдала, когда потеряла того, кого любила, – но все равно она смогла жить счастливо, вырастить нас с Джен и при этом любить и уважать человека, который был рядом с ней так преданно. Доказательством тому были старые семейные фото и мое восстановленное доверие к отцу, которого я теперь ценила больше, чем когда-либо.

Да, все начать сначала, найти радость даже после того, как, казалось, ты навсегда лишился повода для нее, – возможно.

Я расплакалась от счастья и повернулась к мужу.

– Ребенок, – сказала я, смеясь, – у нас будет ребенок.

Лицо мужа расплылось в широкой улыбке, которая полностью ослепила меня. Помещение поплыло перед глазами.

Мы обнялись, и доктор улыбнулся. И теперь я знала, что все будет в порядке. Больше, чем просто в порядке, потому что мы с Кирком были друг у друга.

* * *

– Как думаешь, у нас будет мальчик или девочка? – спросил меня Кирк тем же вечером.

– Точно мальчик, – ответила я.

– Откуда ты знаешь? У тебя что, есть магический шар для предсказаний? – хихикнул Кирк.

– В каком-то смысле да, – повернулась я к нему. – Помнишь, я рассказывала, как видела Меган на дне озера, что она говорила со мной?

– Да. Она сказала, тебе что-то еще необходимо сделать.

– Верно, но она сказала еще кое-что. Я не говорила тебе, потому что боялась сглазить или, может быть, просто не думала, что все правильно поняла.

– Что она сказала? – спросил Кирк.

Я приподнялась на локтях:

– Что я не могу пойти за ней на небо еще и потому, что мне нужно позаботиться о ее братике.

Кирк сел и посмотрел на меня, зачарованный:

– Ты сейчас серьезно?

– Конечно, я ответила Меган, что у нее нет брата, но дочь сказала, он будет. Так что… Я думаю, у нас будет сын.

Кирк уставился на меня с недоверием. Затем медленно пододвинулся ближе и поцеловал в губы.

Глава 62

Счастье накатывает волнами. Моя жизнь внезапно превратилась в бушующий, необузданный шторм.

На следующий день после того, как я узнала, что беременна, зазвонил телефон. Кирк был на работе.

На дисплее отобразился номер с кодом 212, а это означало, что звонят из Нью-Йорка.

Во мне вдруг напряглась каждая нервная клетка. А вдруг это один из агентов по поводу книги Мэтта? И он готов предложить сотрудничество? Обычно агенты не звонят, чтобы отказать.

После третьего зуммера я взяла себя в руки и смогла снять трубку:

– Да, здравствуйте, я вас слушаю.

– Могу ли я услышать Софи Данкан? – спросил мужской голос на том конце провода.

– Это я. Чем могу помочь? – ответила я.

Последовала краткая пауза, а затем раздался щелчок, и так я поняла, что звонивший переключился с громкой связи на внутренний динамик.

– Что ж, здравствуйте, Софи, – бодро сказал он. – С вами говорит Деннис Велкофф из агентства «Phoenix Literary». Вы нам присылали роман своего отца.

Я присела на стул.

– Да, все верно. Рада вас слышать, мистер Велкофф. Чем могу помочь?

Звонивший снова сделал паузу.

– Я думаю, гораздо важнее, чем я могу помочь вам, миссис Данкан. Потому что я в восторге от присланной рукописи. Уже целую вечность не читал ничего настолько прекрасного. Я хотел бы поговорить с вами насчет вариантов издать роман. Найдется минутка?

Я тихо постукивала ногой по полу, отчаянно пытаясь сдержать предательскую дрожь в голосе:

– Конечно.

Агент подробно перечислил все, что ему понравилось в папином романе, – трагизм истории, сильные персонажи, лиричность повествования. Он был уверен, что книга прекрасно написана и при этом, несомненно, пользовалась бы спросом у публики – редкое сочетание. А еще Велкофф был уверен, что в руках хорошего сценариста из романа мог бы получиться великолепный фильм. Нечто подобное как раз недавно искал Брэд Питт. (С которым, как сообщил агент, они обсуждали это на прошлой неделе за ланчем.)

В общем, Велкофф спрашивал у меня разрешения отправить рукопись Питту.

А пока тот будет ее изучать, Велкофф собирался показать роман кому следует в Нью-Йорке и заключить контракт на издание. Он был совершенно уверен, что сумма гонорара будет как минимум с шестью нулями. Возможно, даже с семью – если все сложится хорошо.

– Заинтересовало ли вас мое предложение? – спросил Велкофф.

Я с трудом смогла промямлить в трубку: «Да».

* * *

Три крупных издательства в течение трех недель ожесточенно боролись за право опубликовать папин роман. Наконец, представители одного из них предложили полтора миллиона за право на печать на территории северных штатов Америки. Велкофф же собирался начать переговоры с иностранными компаниями. Он ждал, когда решится вопрос с экранизацией.

Папина книга действительно так понравилась Брэду Питту, что он решил приобрести права, и они с Велкоффом все еще вели переговоры.

На следующий день мне предложили миллион долларов за права на экранизацию, и я с удовольствием приняла чек – поделила сумму поровну и пожертвовала половину в онкологическое отделение детской больницы, где лечили Меган, а еще половину в фонд по исследованию рака крови.

Я с радостью сделала эти пожертвования от имени Меган и папы.

Глава 63

Если вы читаете эту книгу, то, наверное, уже догадались, что мистер Велкофф принял участие и в ее издании, тоже, позволю себе заметить, принесшем мне неплохую прибыль. Если вас интересует точная сумма, детали этой сделки можно найти в Интернете.

Но я хотела бы напомнить всем вам, что на самом деле деньги для меня значения не имеют. Я с радостью написала бы эту книгу и напечатала бы ее совершенно бесплатно, потому что эту историю я просто обязана была рассказать.

Эпилог

Счастлива сообщить, что у меня родился совершенно здоровый сын, которого мы назвали Питер Мэтью Данкан.

Спустя полтора года появился на свет наш с Кирком второй ребенок – девочка, которую мы назвали Корой.

В настоящий момент мы счастливо живем в собственном доме в Нью-Гэмпшире. Кирк до сих пор преподает музыку и иногда приезжает в город с концертами.

Я работаю мамой на полную ставку и писательницей – на полставки. Я научилась ценить милые особые моменты и всегда искренне им радуюсь.

Но скучаю по Меган. Иногда мне так хочется обнять ее, смотреть, как она спит, вдыхать сладкий аромат ее кожи. Жаль, что я так и не увидела, как она выросла, стала прекрасной женщиной и нашла свою судьбу. Сейчас бы моя дочь училась в старших классах, но жизнь распорядилась иначе, и я знаю, что мне придется это принять.

И я принимаю. Я смотрю на фото Меган на моем рабочем столе и чувствую ее присутствие. Ощущаю ее любовь ко мне.

Мне ее хватит, по крайней мере до тех пор, пока мы не встретимся снова.

Что ж, вот и все. Я рассказала вам свою историю, но у меня нет желания писать слово «КОНЕЦ», потому что я больше в него не верю. Надежда живет бесконечно.

Спасибо, что разделили это путешествие со мной.

Счастья вам и радости.

Примечания

1

Американский еженедельник, публикующий репортажи, комментарии, критику, эссе, художественные произведения, юмор, комиксы и поэзию.

(обратно)

2

Одна из наиболее известных в мире компаний по продаже женского белья.

(обратно)

3

Американская телепередача, ночное ток-шоу на телеканале CBS, ведущим которого являлся известный американский тележурналист и комик Дэвид Леттерман.

(обратно)

4

102-этажный небоскреб, расположенный в Нью-Йорке на острове Манхэттен.

(обратно)

5

Участок в Нижнем Манхэттене, на котором до 11 сентября 2001 года располагался первоначальный комплекс зданий Всемирного торгового центра.

(обратно)

6

«Всемирный центр отдыха Уолта Диснея» – самый большой по площади и самый посещаемый центр развлечений в мире.

(обратно)

7

«Время убивать» (англ.).

(обратно)

8

Джеймс Дин (1931–1955) – американский актер. Своей популярностью он обязан трем кинофильмам – «К востоку от рая», «Бунтарь без причины» и «Гигант», – которые вышли в год его смерти. В этих картинах молодой актер представил сложный образ молодого человека с душевными терзаниями, запинающейся речью и пробуждающейся чувственностью.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Солнце и дождь

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Дорога домой

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

История Коры

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

Цветы

  Глава 31

Глубокое синее море

  Глава 32 Кора

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

Софи

  Глава 39

Горы

  Глава 40 Кора

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

Жизнь

  Глава 49 Софи

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

  Глава 61

  Глава 62

  Глава 63

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg