«Веревка»

Кэтрин Энн Портер Веревка

На третий день после переезда за город он возвращался пешком из деревни, нагруженный корзиной с продуктами и мотком веревки длиной в двадцать четыре ярда. Она вышла ему навстречу, вытирая руки о зеленый передник. Волосы у нее растрепались, нос обгорел на солнце. Он сказал, что она выглядит, как настоящая деревенская девчонка. Его серая фланелевая рубашка липла к телу, тяжелые ботинки запылились. Она заявила, что он похож на сельский персонаж из пьесы.

Он принес кофе? Она весь день ждет кофе. Они забыли включить его в заказ, когда в первый день приезда были в магазине.

Черт возьми, он забыл. О Господи, теперь ему придется возвращаться. Да, он пойдет в деревню, даже если это его доконает. Однако ему казалось, что он все взял. Это оттого, заметила она, что сам он не пьет кофе. Если бы пил, то сразу бы вспомнил. А если бы у них кончились сигареты? И тут она увидела веревку. Для чего это? Ну, он думал, для того, чтобы вешать белье, и всякое такое. Естественно, она тут же осведомилась: уж не думает ли он, что они собираются открыть прачечную? У них уже есть одна веревка длиной в пятьдесят футов — вон она висит, прямо перед носом. Как, неужели он ее не заметил? В самом деле? По ее мнению, эта веревка портит весь пейзаж.

Он полагал, что веревка может пригодиться. Ей бы хотелось знать, для чего именно. Он немного подумал, но ничего не пришло в голову. Там видно будет, не правда ли? Когда живешь за городом, в доме могут пригодиться разные мелочи. Да, это так, согласилась она. Но ей кажется, что сейчас, когда каждый пенни на счету, странно покупать еще одну веревку. Вот и все. Она больше ничего не имела в виду. Просто она не сразу поняла, с чего это он решил, что без этой веревки просто нельзя обойтись.

О, черт побери, он купил ее потому, что захотел, вот и все. Ну что же, она считает, что это вполне уважительная причина, только непонятно, почему он так сразу и не сказал. Несомненно, она пригодится, эта веревка в двадцать четыре ярда, вот только ей сейчас не вспомнить, для чего именно. Разумеется. Как он сказал, в деревне все нужно.

Однако она немного огорчилась из-за кофе, и… Ты только посмотри, во что превратились яйца! О Боже, да они все раздавились! Что он на них положил сверху? Разве он не знает, что на яйца нельзя класть тяжелое? Класть тяжелое! Да кто их раздавил, хотел бы он знать? Надо же, сказать такую глупость! Он просто нес их в одной корзине с другими покупками. Уж если кто и виноват, так это бакалейщик. Ему бы следовало быть осторожнее и ничего не класть сверху.

Она уверена, что это все веревка. Это самый тяжелый предмет, и она ясно видела этот моток веревки — он лежал сверху. Она заметила эту веревку, когда он свернул с дороги. Он готов призвать весь мир в свидетели, что веревка тут ни при чем. Ведь он нес веревку в одной руке, а корзину в другой. Интересно, для чего ей глаза, если она ни черта не видит?

Ну что ж, во всяком случае, одно она видит ясно: на завтрак не будет яиц. Теперь придется из них сделать омлет на ужин. И это очень плохо: она собиралась приготовить на ужин бифштекс. Льда нету, и мясо испортится. Хотелось бы ему знать, а почему она не может разбить остальные яйца в миску и поставить на холодок?

На холодок? Если бы он нашел для нее такое место, она бы рада поставить туда яйца. В таком случае, как ему кажется, они могли бы приготовить мясо и яйца одновременно, а завтра подогреть мясо. Это предложение вызвало у нее приступ ярости. Разогретое мясо! А ведь они могли бы съесть его горячим, прямо с плиты. Какие-то жалкие, второсортные куски вместо хорошего, сочного бифштекса! Он легонько потрепал ее по плечу. Ну разве это так уж важно, дорогая? Порой, когда они бывали в игривом настроении, он трепал ее по плечу, а она выгибалась и мурлыкала. Но сейчас она зашипела и чуть не начала царапаться. Он как раз собирался сказать, что все не так уж страшно, когда она повернулась к нему и заявила, что если он скажет «все не так уж страшно», то она влепит ему пощечину.

Он это молча проглотил, но покраснел от гнева. Взяв веревку, он начал пристраивать ее на верхней полке. Нет, она не потерпит, чтобы эта веревка лежала на верхней полке — тут у нее консервы и стеклянные банки. Она ни за что не позволит захламлять верхнюю полку — это ж надо, засунуть туда такой огромный моток веревки! Хватит с нее беспорядка в городской квартире! Здесь-то, по крайней мере, просторно, и она хочет, чтобы все вещи находились на своих местах.

Ах, вот как! Что же, в таком случае, хотелось бы ему знать, там делают молоток и гвозди? И зачем она их туда положила, в то время как ей прекрасно известно, что молоток и гвозди нужны ему, чтобы укрепить оконные рамы наверху? Она же все тормозит и заставляет его делать двойную работу из-за своей дурацкой привычки перекладывать вещи и прятать их.

Она, разумеется, приносит ему свои извинения. Если бы у нее были основания надеяться, что он еще этим летом закрепит рамы, то она оставила бы молоток и гвозди там, где он их бросил: на полу посреди спальни, где на них можно было наступить в темноте. А сейчас, если он не уберет отсюда весь этот хлам, она выбросит его в колодец.

О, хорошо, хорошо! Можно ему положить их в кладовку? Конечно, нет, там швабры, метлы и совки для мусора. И вообще, почему бы ему не найти место для своей веревки подальше от кухни? Ему никогда не приходило в голову, что в этом доме имеется семь забытых Богом комнат и всего одна кухня?

Ну и что из этого, осведомился он. Она не понимает, что делает из себя полную идиотку? А за кого она его принимает, за трехлетнего несмышленыша? Ее беда заключается в том, что ей нужен кто-нибудь более слабый, чем она, чтобы изводить его придирками и тиранить. Как бы ему хотелось, чтобы у них была пара детишек, на которых она могла бы срывать злость. Может быть, тогда он имел бы хоть минуту покоя.

При этих словах она изменилась в лице и напомнила, что он забыл кофе и купил никому не нужный моток веревки. Стоит ей подумать обо всех вещах, которые им действительно нужны, чтобы этот дом выглядел мало-мальски пристойно, ей хочется заплакать, вот и все. Боже мой, какой у нее несчастный вид — он просто не в силах поверить, что весь этот сыр-бор из-за какого-то куска веревки. Ради Бога, в чем же все-таки дело?

О, пожалуйста, хорошо бы ему утихомириться и уйти, и оставаться там минут пять! С удовольствием! Он останется там сколько угодно, раз она так хочет. Господи, да больше всего на свете ему хочется немедленно исчезнуть и никогда больше не возвращаться. В таком случае она, хоть убей, не понимает, что его тут удерживает. Самое подходящее время! Она здесь, за много миль от железной дороги, на руках — полупустой дом, в кармане — ни пенни, да и дел невпроворот. Вероятно, ему самое время улизнуть. Ее и так удивляет, что он не остался сидеть в городе, пока она тут все наладит и выполнит всю работу. Обычно он так и делает.

Ему кажется, что это уж слишком. Выходит за всякие рамки, если она не против такого выражения. Почему, черт возьми, он оставался в городе прошлым летом? Потому что нахватал с полдюжины халтур, чтобы заработать деньги, которые он ей присылал. Вот и все. Ей прекрасно известно, что иначе им было не выкрутиться. В то время она была с ним согласна. И это, ей-богу, единственный раз, когда он предоставил ей что-либо делать одной.

О, пускай он расскажет это своей бабушке! У нее есть кое-какие соображения насчет того, что именно удерживало его в городе. И даже больше, нежели просто соображения, если он хочет знать. Итак, она опять собирается начать все это с начала? Ну что же, пусть думает, что ей угодно. Ему надоело объяснять. Возможно, это выглядит смешно, но к нему просто прицепились, и что ему было делать? Он бы никогда не поверил, что она примет это всерьез. Да, да, она знает, как это бывает у мужчин: стоит оставить его на минутку, и какая-нибудь женщина непременно умыкнет его. И, естественно, он не сможет оскорбить ее чувства отказом!

А из-за чего это она так беснуется? Разве она забыла, как сказала ему, что те две недели, проведенные за городом в одиночестве, были для нее самым счастливым временем за все четыре года? А как долго были они женаты, когда она это сказала? Да ладно, замолчи! И пусть она не думает, что он сильно расстроился из-за этого.

Она не имела в виду, что счастлива, потому что находится вдали от него. Только хотела сказать, что счастлива оттого, что приводит в порядок этот проклятущий дом для него. Вот что она имела в виду. Нет, вы только поглядите! Вспомнить то, что она сказала год тому назад, только чтобы оправдать себя: ведь это он забыл про ее кофе, раздавил яйца и купил эту дурацкую веревку, которую они не могут себе позволить. А теперь ей и вправду кажется, что пора сменить тему. Она хочет всего две вещи: чтобы он убрал с пола веревку и сходил в деревню за ее кофе. И если он в состоянии это запомнить, чтобы купил сковородник и еще два карниза для занавесок, и если в деревне есть — резиновые перчатки, а то у нее руки — сплошная рана, и — да, еще пузырек магнезии в аптеке.

Он взглянул на темно-синее полуденное небо, на холмы, опаленные зноем, отер лоб и тяжело вздохнул. И сказал, что, если бы она была в состоянии подождать хоть минуту — ведь он уже идет в деревню. Он так и заявил в то самое мгновение, как обнаружилось, что он забыл про кофе, не так ли?

О да, хорошо… Беги. Она собирается мыть окна. За городом так красиво! Правда, она сомневается, что им выпадет свободная минутка, чтобы наслаждаться природой. Он уже уходит, но прежде должен сказать, что если бы она не была таким безнадежным нытиком, то увидела бы, что нужно потерпеть всего несколько дней. Разве она не помнит, как хорошо им тут было прошлым летом, и позапрошлым, и раньше? Неужели она не может вспомнить что-нибудь приятное? У нее нет времени рассуждать об этом. Пожалуйста, не споткнется? Он подобрал веревку, которая каким-то непонятным образом свалилась со стола, и, взяв ее под мышку, направился к дверям.

Он уходит сию минуту? Ну, конечно. Так она и думала. Иногда ей кажется, что у него просто талант — бросать ее в самый неподходящий момент. Она собиралась вынести матрасы на солнце, и, если они сделают это прямо сейчас, матрасы пробудут на воздухе хотя бы три часа. Наверно, он слышал утром, как она сказала, что собирается их вынести. Так что, разумеется, он уйдет и оставит ее одну с матрасами. Наверно, он считает, что ей пойдет на пользу такое физическое упражнение.

Но он же отправляется за ее кофе. Прогулка в четыре мили из-за двух фунтов кофе нелепа, но он охотно совершит ее. Эта привычка делает из нее развалину, но, если ей угодно себя губить — что ж, тут он ничего не может поделать. О, если он полагает что это кофе делает из нее развалину, то она его поздравляет: у него на редкость незамутненная совесть.

Замутненная или незамутненная, но он не понимает, почему матрасы не могут подождать до завтра. И вообще, собираются они нормально жить в этом доме или позволят дому насмерть себя заездить? Услышав эти слова, она побледнела, сердито поджала губы, и в глазах у нее зажегся опасный огонек. Она напомнила ему, что домашняя работа так же входит в его обязанности, как в ее. У нее есть еще и другая работа, и когда, по его мнению, ей заниматься той работой, при таких вот темпах? Значит, она собирается опять начать этот разговор? Ей же известно не хуже, чем ему, что его работа приносит регулярный заработок, а у нее работа случайная, и если бы они зависели от ее заработка — не пора ли ей раз и навсегда честно это признать?

Но ведь дело совсем не в этом. Вопрос заключается вот в чем: когда оба они работают, будет ли у них разделение домашних обязанностей или нет? Она просто желает знать, поскольку ей нужно строить свои планы. Как, но ведь он считал, что этот вопрос улажен. Было условлено, что он должен помогать.

Разве он не помогает всегда, каждое лето? Разве он не помогает? Интересно знать, когда и где, и в чем? Господи, ну и насмешил же он ее!

Он так насмешил ее, что лицо ее побагровело, и она разразилась хохотом. Она так смеялась, что вынуждена была присесть, и слезы полились у нее из глаз. Бросившись к ней, он поднял ее на ноги и попытался вылить воду ей на голову. Ковшик висел на веревочке, он сорвал его с гвоздя в стене и попробовал качать воду одной рукой — второй он удерживал ее. Она так билась, что он ее отпустил и, вместо того, чтобы окатить водой, сильно встряхнул.

Она вырвалась, крича, чтобы он взял свою веревку и убирался ко всем чертям — она его бросает. И убежала. Он слышал, как она спотыкается на лестнице, как стучат каблуки ее домашних туфелек.

Выйдя из дому, он обошел его и побрел по тропинке. Он вдруг ощутил, что натер на пятке пузырь, а рубашка — хоть выжми. Все произошло так внезапно — просто не знаешь, на каком ты свете. Она сама себя заводит и впадает в ярость по пустякам. Черт подери, она просто ужасна, у нее куриные мозги. С этой женщиной невозможно говорить, когда ее понесло. Он не собирается тратить жизнь на то, чтобы ей потакать. Ну и что же теперь делать? Он отнесет назад веревку и обменяет ее на что-нибудь. Вещи в доме накапливаются, громоздятся, их невозможно рассортировать или выбросить. Они просто лежат и гниют. Он унесет веревку. Тысяча чертей, а с какой стати? Он захотел ее купить. Да из-за чего весь этот шум? Из-за куска веревки. Неужели моток веревки важнее, чем чувства человека? Какое такое право она имела говорить о веревке? Он вспомнил все те бесполезные, никчемные вещи, которые она покупала для себя. Зачем? Потому что захотелось, вот почему. Он остановился и выбрал большой камень у дороги. Он спрячет под него веревку. А когда вернется, положит ее в свой ящик с инструментами. Он достаточно о ней наслушался — хватит до конца жизни.

Когда он вернулся, она ждала, прислонившись к почтовому ящику у дороги. Было поздно, воздух был прохладный. Он ощутил запах жареного мяса. Лицо у нее было молодое, гладкое, посвежевшее. Непослушные черные волосы забавно торчали дыбом. Она помахала ему, и он ускорил шаг. Она крикнула, что ужин готов и ждет его — наверно, он умирает с голоду?

Еще бы — конечно, умирает! Вот кофе. Он помахал пакетиком. Она взглянула на его вторую руку. А что у него там такое?

Это снова была веревка. Он резко остановился. Он же собирался обменять ее, да забыл. Она хотела бы знать, зачем ему менять, если веревка ему действительно нужна. Какой сейчас восхитительный воздух, и разве здесь не чудесно?

Она шла рядом с ним, засунув руку под его кожаный пояс. И слегка подталкивала его. А он обнял ее за талию и похлопал по животу. Они обменялись осторожными улыбками. Кофе, кофе для Братца Кролика! Он испытывал такое чувство, словно принес ей прекрасный подарок.

Он просто прелесть, она в этом ни минуты не сомневается, и если бы она выпила утром свой кофе, то не вела бы себя так странно… Тут объявился козодой, представь себе, совсем не в сезон, сидит на дикой яблоне и разговаривает сам с собой. Совершенно один. Может быть, его девушка дала ему отставку. Наверно. Она надеется услышать его еще, она любит козодоев… Он же знает, какая она, не так ли?

Конечно, он знает, какая она.