«Власть нулей. Том 1»

Власть нулей. Том 1 (fb2) - Власть нулей. Том 1 1769K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья В. Горская

Наталья Горская Власть нулей Том I

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Н. Горская, 2017

© Написано пером, 2017

***

Посвящается моему растерянному поколению

Хорошо быть молодым, За любовь к себе сражаться, Перед зеркалом седым Независимо держаться. Хорошо всего хотеть, Брать своё и не украдкой, Гордой гривой шелестеть, Гордой славиться повадкой, То и это затевать, Порывая с тем и этим, Вечно повод подавать Раздувалам жарких сплетен! Хорошо ходить конём, Власть держать над полным залом, Не дрожать над каждым днём — Вот уж этого навалом! Как прекрасно жить да жить, Не боясь машины встречной, Кроме жизни быстротечной… Юнна Мориц, 1975 г.

I

Оказывается, нам не так уж мало дано. Нам выпало переступить через рубеж тысячелетий. На переломе тысячелетий родился и жил Сам Христос. Хоть чем-то на Него похожи…

Моя прабабушка родилась ещё за пятнадцать лет до конца XIX века и завидовала нашему поколению, когда ей было уже за девяносто:

– Ты представляешь, Наташа, какое это чудо, что вы будете жить в третьем тысячелетии! Ты хотя бы понимаешь, как это удивительно?

– Угу.

– Ах, ты не понимаешь… Это же чудо – жить на рубеже тысячелетий! Раз в тысячу лет такое бывает.

Мне и в самом деле тогда было лень вникать в это, молодым скучно искать чудеса в обыденном. Только спустя годы доходит: действительно, не чудо ли, что мы, жители XXI века, имели возможность общаться с людьми из века XIX? Правда, не всегда внимательно их слушая, чтобы сохранить мысли и страсти прошедшего для нового времени, о чём жалею сейчас. Их становилось всё меньше и меньше, и практически не осталось даже тех, кто родился накануне Революции. Некому задать свои нескончаемые вопросы, которых с годами стало ещё больше, хотя возраст почемучки давно должен бы пройти. И уже никто не объяснит мне, кто это изображён на старой пожелтевшей фотографии в гимнастёрке, и чья это сестра сфотографировалась в Ялте перед самой Войной…

Ах, эти старые фотографии! Какое фотогеничное поколение это было! Ни одного неудачного снимка. У каждой фотокарточки – свой неповторимый характер и обаяние. Тогда простые рабочие ребята умели красиво одеваться, и обычный слесарь депо или завода на фото был в кепи и с галстуком-бабочкой. А какие лица, какая стать! Нынче профессиональные фотосессии не всегда дают такой результат. Нынче всё больше отсутствующих выражений на лицах, всё меньше привязки к своей нации и эпохе, так что и не поймёшь, кто и в связи с чем изображён на фото. Теперь фотографируются на каждом шагу кое-как безо всякого сюжета, или когда уже изрядно «заложено за воротник». И это, пожалуй, стало стойкой отличительной чертой современной русской бытовой фотографии. Никто не умеет красиво сидеть за столом, импозантно стоять на фоне рощи. Всё как-то мято, безлично, быковато и пьяно. Члены семей меняются как перчатки, так что отпала необходимость и сама возможность знать родственников в лицо хотя бы по фотографиям. То ли дело поколение наших дедов! Ведь это были не просто люди, а целые эпохи, эры, легенды! За их жизнь мир столько раз изменился, что хватило бы на целое тысячелетие. Не менялись они сами.

Ещё остались среди землян такие замечательные старушки, которые умудрились пожить в XIX, XX и XXI веках. Например, американка Гертруда Бэйнс, родившаяся в 1894 году в городе Шелмен (штат Джорджия), дожила до 115 лет, и даже получила на свой последний день рождения в 2009 году поздравительное письмо от президента страны! В России тоже есть такие крепкие бабульки, которые родились в 90-ые годы девятнадцатого века (а кто-то и раньше), прошагали по жизни весь двадцатый век и продолжают жить, несмотря ни на что, в новом веке, который заодно открыл счёт годам нового тысячелетия. Им выпало родиться в царской России, их детство пришлось на революции, молодость – на эпоху НЭПа, зрелость – на Великую Отечественную войну. Они были свидетелями хрущёвской Оттепели, брежневского Застоя, горбачёвской Перестройки, ельцинских Великих Реформ. И за эту долгую жизнь при таких переменах остались сами собой!

Конечно, всё условно. Человек может прожить долгую и богатую на события жизнь в рамках одного века. Но почему так будоражит сознание эта смена чисел в номере года, столетия и уж тем более тысячелетия?

Смену эпох всегда сопровождают болезненные страхи людей. На переломе веков и тысячелетий люди под действием смены цифр начинают тяготиться привычным укладом жизни и в то же время боятся слишком крутых перемен. Помните, сколько было грозных пророчеств в конце девяностых годов прошлого века? Пугали сбоем в работе всех компьютеров, которых у многих ещё не было, падением станции «Мир» на Париж, кометами и прочими концами света. Сулили столько бед, что застенки Инквизиции раем покажутся. Подобные эсхатологические настроения обуяли практически все слои населения. А как иначе? Не может же рубеж тысячелетий пройти без катаклизмов. Не по-русски как-то, знаете ли!

Сообщения об очередных концах света даже конкурировали друг с другом в правдоподобности и вероятности. Делались ставки! Образовалась целая коллекция апокалипсисов. Которые, разумеется, так и не состоялись. Но человечество упорно выдумывает всё новые и новые! Видимо, за неимением других дел. Если в эпоху мрачного Средневековья прогнозы о конце света и апокалипсические пророчества делались провидцами и колдунами, юродивыми и религиозными деятелями на основе вольных трактовок Библии и других древних текстов, то, начиная с двадцатого столетия, появляется всё больше «научных» прогнозов, сделанных компетентными специалистами типа физиков, биологов, геологов, астрономов и прочей учёной братии.

Например, ещё в середине девяностых годов XX века «специалисты» предсказывали, что с наступлением нового века миллионы компьютеров выйдут из строя, парализовав систему электроснабжения, финансов и даже ядерного контроля во многих странах. России это особо не грозило, так как у нас электроснабжение местами до сих пор не налажено, не говоря уж о системе его электронного контроля и онлайн-платежах за ЖКХ – до нас это до сих пор не дошло. Но в остальном «цивилизованном мире» огромные суммы денег были потрачены на устранение так называемой «проблемы Y2K-совместимости», которой, как после выяснилось… вовсе не существовало! Не случилось ни выхода компьютеров из строя, ни сбоя в системе электроснабжения и даже ядерного контроля. Не получилось ЭВМ-апокалипсиса, мать его, а ведь как ждали-то! Куда деньги делись – лучше не спрашивать. Поговаривали, корпорация Microsoft неплохо нагрела на этом руки, торгуя программным обеспечением и прочими компьютерными прибамбасами, которые якобы были созданы для «лечения» пострадавшей от перехода в новый век электроники. Поговорили, да и забыли – новые катаклизмы на подходе. Так что не только в России воруют. И как воруют! Грамотно, культурно, цивилизованно, даже галантно. Это вам не в совхозе турнепс тырить.

Новый век наступил, компьютеры не сошли с ума, станция «Мир» упала туда, куда полагалось, а одна маленькая комета несколько вечеров подряд украшала своим хвостиком ночной небосвод. Так что сии «грозные» предсказания успешно вошли в разряд старой доброй паранойи.

А помните, какая на рубеже веков возникла лихоманка, когда тот факт, что название года теперь будет начинаться не со слов «тысяча девятьсот», а «две тысячи», многие восприняли как начало нового тысячелетия? Как спорили: 31 декабря 1999 года начинается двадцать первый век или только заканчивается двадцатый? Вряд ли кто додумается праздновать своё двадцатилетие в девятнадцать лет, но целое столетие у некоторых почему-то решило закончиться именно на 99-ом году. И чего они так стремятся отсечь у десятилетия, столетия или даже тысячелетия последний, законный, закругляющий его год, чтобы перепрыгнуть в следующее? Он потому и круглый, что закругляет, то есть заканчивает кратное 10, 100, 1000 или любому другому «круглому» числу с множеством нулей на конце. Но люди словно с катушек съезжают, когда наблюдают это магическое превращение 1999 на 2000! Куда они спешат? Чтобы не ошибаться в этих вычислениях, надо просто представить себя… женщиной, которой «хорошо за…». Такая женщина никогда не согласится, что в 39 ей уже исполнился четвёртый десяток! Она при наступлении 49-летия никогда не ляпнет: «Вот я и отмахала свои полвека». Да ни боже мой! Напротив, она и в сорок будет утверждать, что её четвёртый десяток не исчерпал себя.

Но на рубеже веков у людей всегда наблюдаются проблемы со счётом. Во времена Данте тоже ожесточённо спорили, когда кончается XIII век. Или, например, 20 декабря 1699 года был подписан правительственный указ Петра Первого «О праздновании Нового года», где есть такие слова: «Будущего генваря с 1-аго числа настанет новый 1700 год купно и новый век. И в знак этого доброго начинания и нового века, в веселии друг друга поздравлять». Германский император Вильгельм совершенно серьёзно считал, что XX век должен начинаться с 1 января 1900 года. Некое маленькое княжество даже вступило с ним в конфронтацию, отказавшись в этот день начинать новое столетие. Каждые сто лет об этом спорят, что-то кому-то доказывают, опровергают, обзывают дураками. В конце концов, успокаиваются, чтобы через сто лет снова начисто забыть эту простейшую арифметику: в веке должно быть сто лет, а не девяносто девять. Так захватывают человеческое воображение эти нули на конце номера года, такую власть берут над людьми, что никакие разумные доводы не действуют.

Вот и в конце XX века появились целые религиозные и политические течения, которые приписывали этим нулям то долгожданный для кого-то конец света, то наступление новой эры, то смену правящих режимов. И ещё кучу всякой чертовщины, потому что в заворожённом, заколдованном, загипнотизированном нулями мировом сознании никак не укладывалось, что тысячелетие может без потрясений закончиться. Нули так притягивают потрясения, или люди сами непроизвольно вытворяют что-нибудь этакое под их воздействием, но потрясений в самом деле прибавилось. Хотя кто-то был уверен, что смена века изменит мир только в лучшую сторону, так что и делать для этого ничего не нужно – нули сами всё сделают. Удивительно, какой силой обладает пустота, ничто, ноль, цифра в форме яйца. Того самого, с которого и началось Мироздание.

Одни горячо доказывали, что нулевого года не было, поэтому век или тысячелетие должны заканчиваться числом кратным 100 или 1000, так что XX век заканчивается в 24:00 31 декабря 2000 года, а никак не годом раньше. Другие были с этим категорически не согласны и допускали, что нулевой год имел место быть. Поэтому шумно провожали двадцатый век уже в конце 1999 года. Тоже магическое число, да ещё какое! Надо только внимательно вглядеться в три девятки на конце. Ведь девятка – такое неустойчивое число, что если эта комбинация ненароком перевернётся, то получится три шестёрки… Чур меня, чур!

Даже сильно постаревший за последний срок президентства Борис Николаевич в новогоднем обращении к измученным гражданам в конце 99-го года так и сказал в свойственной манере всем своим поступкам придавать вселенское значение: «В последний день уходящего века я ухожу в отставку». Если бы кто подсказал, что век закончится только через год… Никто не рискнул.

«Год 2000-ый приближается, – пишет Умберто Эко в своих эссе. – Не будем здесь дискутировать о том, когда наступит новое тысячелетие: в полночь ли 31 декабря 1999-го или в полночь 31 декабря 2000 года, как подсказывают математика и хронология. В области символов и математика, и хронология – это не более чем мнения. Число 2000 несомненно выглядит магически, трудно отрешиться от его очарования после всех романов прошлого века, где предвкушались чудесные свершения 2000 года… Для кого магичен год 2000-й? Для христианской цивилизации, естественный ответ, так как именно она отмечает два тысячелетия с предполагаемого момента рождения Христа. Хотя мы знаем, что Христос не родился в нулевой год нашей эры».[1]

Естественно, многие по поводу ошибочной встречи Нового века и тысячелетия упились, что называется, в хлам. После чего обречённо оправдывались: «А как не упиться-то? Третье ж тысячелетие наступило – раз в сто лет такое бывает, ик!». Через год горе-провожальщики века двадцатого ещё раз бурно отметили смену веков, теперь уж наверняка. Им выпала возможность как следует проводить старое и встретить новое тысячелетие дважды – уж что-что, а это у нас любят. Да и когда такая возможность ещё представится? Только через тысячу лет! К тому же это было воскресенье. И неделя закончилась, и месяц, и квартал, и год, и век, и тысячелетие! Жаль, что теперь Новый год не встречают 1 марта или 1 сентября – был бы ещё конец зимы или лета…

Здравствуй, новая эпоха! Эра высоких технологий и электронного интеллекта! Тут уж сам бог велел поумнеть и заняться благоустройством своего внутреннего и внешнего мира. Но… на утро после «устречи Новаха хода» мир нисколько не преобразился. Всё те же пьяные люди, орущие что-то якобы очень важное для всех, те же серые съёжившиеся дома, то же бездорожье и безденежье. И чего люди так верят нулям на конце года? Должно быть, потому что больше нечему верить.

Ах, цифры и числа – вечные маги! Вера людей в их силу и беспомощность перед ними похожа на страх человека перед неизведанными вирусами – они такие же маленькие и примитивные по своей структуре. Но большой и сложно устроенный человек не может им противостоять в борьбе за выживание. Они его убивают так легко, что он этого даже не замечает. Страсть людей перекладывать ответственность за свои деяния на те или иные числа сродни безумию. Например, у китайцев слово «восемь» фонетически напоминает слово «удача», а слово «четыре» звучит так же, как и «смерть». Поэтому у них 8 – число счастливое, а 4 – несчастливое. У японцев ещё и цифра 9 считается несчастливой, так как её японское название напоминает японское же слово «боль», поэтому у них в больницах нет четвёртого и девятого этажей. В древнееврейском языке слова «смерть» и «тринадцать» писались одинаково, но о случаях фобии перед «чёртовой дюжиной» и без нас написана ни одна дюжина книг.

Нуль или ноль – кому как больше нравится – европейцы не знали до XIII века, пока современного вида цифры не были перенесены арабами из Индии. В России эти цифры, прозванные арабскими, появились только в шестнадцатом столетии. Пока они приживались, народы для записи чисел пользовался буквами своих алфавитов. Из этих буквенно-цифровых систем на сегодняшний день самыми употребляемыми являются римские цифры. Хотя сохранилась ещё и «буквенная цифирь» в церковно-славянском языке. Но в древности таких систем было гораздо больше, и именно по одной из них имя кровавого императора Нерона, жестокого гонителя и притеснителя первых христиан, совпадало с написанием числа 666, получившего благодаря такому «родству» название «кода антихриста». Если записать его, например, римскими цифрами, то оно будет выглядеть DCLXVI – слово, которое нам ни о чём не говорит.

В прошедшем двадцатом веке из Петербурга куда-то в Архангельскую область ходил поезд номер 666. Ходил себе, ходил, и горя не знал – ни сбоев, ни катастроф, ни терактов, прости Господи! Но в конце века его перенумеровали по многочисленным просьбам запуганных цифирью суеверных пассажиров, которые считали себя почему-то верующими. Требования свои они объяснили, что негоже поезду при таком числовом обозначении ездить по Русскому Северу, где много святых мест. Как будто от этого святые места утратят свою святость, как будто святость может зависеть от таких прозаических вещей, как номер поезда в сетке движения. На самом деле настоящей вере и святости такие «испытания» не страшны. Боятся суеверий как раз те, кто не уверен в Боге, а святости вовсе не имеет. Таких можно и одной цифрой от системы привычных ценностей отвадить, и одним словом в их якобы горячей вере разубедить.

Считается, что женщины чаще, чем мужчины, интересуются мистической стороной жизни и предаются суевериям. Но, видимо, нынче народ настолько жизнь подкосила, что даже серьёзные на вид мужчины не прочь «погадать на кофейной гуще». На нашем Заводе работал токарь Сатунинский, и он добился, чтобы ему назначили другой табельный номер взамен 6660-го, с которым он жил и трудился аж тридцать лет, и даже ни о чём таком не догадывался. Ему присвоили номер 1331, но он углядел в нём чёртову дюжину в зеркальном отражении и снова через Профком добился номера совершенно нейтрального на первый взгляд – 2639. Но вскоре и этот номер лишил его покоя, так как 26 – это сумма 13+13, а 39 равняется 13+13+13! Не удовлетворил его и следующий номер 0234, так как он является произведением 13х18: число 13 и так известно, как полная бяка, а 18 – это… 6+6+6! Тогда начальник отдела кадров в сердцах всучил ему номер 0005 – куда уж безобиднее. Но Сатунинский так поднаторел в нумерологии, что и тут усмотрел коварство и происки нечистой силы: 5=18–13! Он вообще обрёл какую-то непостижимую склонность манипулировать и жонглировать числами, и делал это до тех пор, пока из них не получалась некая «нехорошая» комбинация. В номере 0004 он снова разглядел число 13 (1+3=4), в номере 0090 – сумму 1+8, а 18 равно сумме трёх шестёрок 6+6+6! Да и вообще число девять очень уж похоже на шесть, как и нули вокруг неё… Как говорится, кто ищет, тот всегда найдёт. Даже там, где нет и в помине. Даже то, чего нет.

– Тебе бы не табельный номер сменить, а фамилию! – орал выведенный из себя кадровик. – Ты не Сатунинский, а самый настоящий Сатанинский!

Сатунинский на это так обиделся, что даже уволился, поэтому нового табельного номера ему подбирать не пришлось. В прежние времена его бы сочли сумасшедшим, возможно, определили бы на принудительное лечение, но под конец XX века Россия настолько заболела оккультизмом, что как раз не верящие в эту лабуду стали считаться безумными.

На площади у вокзала оторвали стенд «С Новым 1999 годом!», когда слишком уж разгулялись под православное Рождество, а потом с пьяных глаз приколотили кверху тормашками. То-то было обмороков, как увидели эти зловещие три шестёрки – единицу-то оторвали ещё на Рождество католическое. Вот они, происки сионизма! Даже бывшие коммунисты падали без чувств. Они теперь все сплошь то ли верующие, то ли суеверные – некоторые считают, что это одно и то же.

– Вот отчего мы так трудно живём, – делали вывод бессильные перед числами граждане. – Три перевёрнутые шестёрки в номере года притаились. Убрать их отовсюду, и тогда всё наладится, так что и делать ничего не надо по поводу этого налаживания.

А не объявить ли ещё и число 216 вне закона, как результат произведения 6х6х6? А число 18, как сумму 6+6+6?

Новый век в этом плане тоже не принёс успокоения цифрофобам, которые предсказывали, что шестого июня 2006 года – 6.06.06. – произойдёт нечто ужасное. Должно произойти! Как же не произойти, если три шестёрки выстроились в ряд? Если не произойдёт, то надо самим что-нибудь этакое устроить, а то что же это будет, если такой-то день пройдёт без сучка и без задоринки!.. Но тут опять-таки возникла полемика, что во времена возникновения «кода антихриста» новый год начинался то ли в марте, то ли в сентябре, так что шестым месяцем был никак не июнь, а август или февраль. Как говорится, выбирай – не хочу.

И уже пошли опросы: верите ли вы, что конец света наступит 12.12.2012? А как же, верим! Уж так верим, что самим смешно. Так верим, как и в себя-то никогда не верили. Тут происходят небольшие вариации: «Нет, я верю, что он наступит 21.12.2012». Согласны: 21.12 – число тоже ничего, даже красивше, чем 12.12. Ну вот таково свойство чисел: они красивы, они гармоничны не только внутренне, но и внешне. Жалко, что в году всего 12 месяцев. Было бы этак в два раза больше, залудили бы истерию до 2024 года! 24 числа 24 месяца 2024 года ждите и воздастся вам по вере вашей! Всем и каждому: никто не уйдёт без подарка!

Если 6 июня 2006 года многим пришлось не по нраву, то в последующие годы те дни, которые совпадали с номером месяца, а номер месяца при этом совпадал с номером года, были восприняты на ура. Было чуть ли не официально объявлено, что браки якобы будут счастливыми, если их заключить 7 июля 2007 года, 8 августа 2008 года, 9 сентября 2009 года, 10 октября 2010 года, 11 ноября 2011 года. А 12 декабря 2012 года… ждите конец света! Я не пойму, на что намёк? На то, что «счастливая долгая семейная» должна продолжаться не более четырёх лет и заканчиваться не просто «умерли в один день», а концом света?.. Вообще, истерия и паника на пустом месте – основное занятие нервных землян первого десятилетия третьего тысячелетия. Может быть, в следующем десятилетии они займутся чем-то полезным и серьёзным, а пока можно наблюдать только их психозы по поводу той или иной «интересной» комбинации цифр в календаре.

А сколько страхов по поводу високосных годов – 2000 именно таким был. Сколько при их наступлении ожидается катаклизмов и потрясений. Они ещё не произошли, но уже ожидаемы! Хотя совершенно рядовой по номеру 2009-ый год показал, что и в обычном году может быть много трагедий. А первые месяцы не високосного 2010 и вовсе шокируют произошедшими в них событиями. А кто-то не замечает никаких событий. Может, всё дело в недостатке информации? Если тщательно искать несчастья, непременно что-нибудь отыщешь в любом году.

Чтобы избежать контакта с «несчастливыми» числами и цифрами, люди прибегают к весьма, мягко говоря, несуразным решениям и мерам. Даже в некоторых цивилизованных странах, где, казалось бы, в силу цивилизованности и развития не может быть места суевериям, нумерация домов, квартир, этажей и всего прочего, что можно пронумеровать, упорно производится с пропуском того или иного числа. Страдают этим страхами как простые люди, так и представители высших, элитных слоёв общества. Даже высококультурные люди порой не могут избавиться от этих суеверий. Например, прогрессивный писатель своего времени Виктор Гюго мог отказаться сесть за стол, если из-за этого число сидящих за ним могло стать равным 13. На Западе квартиры, которые имеют номер 13, сдаются за полцены, в самолетах нет 13-го ряда. Во Франции, если на званом ужине или вечеринке появляются 13 человек, то хозяин нанимает ещё одного. Этот обычай получил название «профессии 14-го гостя». В Англии на банкетах на 13-й стул сажают плюшевого мишку и убирают его только после того, как все рассядутся по местам.

Навязчивый страх перед числом 13 в медицине считается болезнью, для которой даже название придумано: трискаидекафобия. Она проявляется в том, что при столкновении с этим числом человек САМ начинает настраивать себя на беспокойство, нагнетает тревожность, начинает вести себя неадекватно и совершает почти сознательные ошибки и неточные движения. То есть добровольно позволяет числу как бы загипнотизировать себя, впадает в транс при его виде. Известны психические расстройства и противоположной направленности, как «суеверия наоборот», когда люди начинают специально искушать судьбу: разбивают зеркала, рассыпают соль, садятся за руль пьяными в пятницу 13-го числа, просят поселить их в номер 666 и так далее. Эти настроения могут перейти в крайность, когда для доказательства нелепости страхов перед определённым набором цифр люди объединяются в клубы и союзы, где «плохие» числа демонстративно присутствуют во всём и даже акцентируются. В конце XIX века в Нью-Йорке существовал «Клуб тринадцати». Число его членов непременно было кратным 13, собирались они всегда 13-го числа каждого месяца в 13 часов в 13 комнатах по 13 человек за каждым столом. Члены этого и подобных ему клубов прожили долго и счастливо. Во всяком случае, не хуже тех, кто всю жизнь боялся числа 13 и всячески его избегал. Всё бы ничего, но эта мания числа 13 тоже постепенно переросла в новое суеверие, что число 13 лучше других чисел, а те другие… следует всячески избегать. С одной стороны, банальный психоз, с другой – людям словно бы нечем себя занять, вот они и придумывают такие «развлечения». Сходят с ума, как могут, и совершенно добровольно.

Существует много версий, почему человечество впадает в панику по поводу числа 13. Наиболее распространенная связана с последней вечерей Иисуса Христа и двенадцати апостолов: в компании из тринадцати человек кому-то суждено умереть. В страхе перед этим числом люди доходят до абсурда. Страшнее числа 13 для некоторых может быть только… пятница. Причем не важно, на какое число она приходится. Истоки такого суеверия, возможно, кроются в предании, согласно которому Христос был распят именно в пятницу. Среди «жертв пятницы» были Наполеон Бонапарт и немецкий канцлер Бисмарк. Первый никогда не проводил сражений в этот день, а второй не подписывал по пятницам бумаг. Зато индуисты пятницу любят и считают счастливой, назначая на этот день свадьбы.

Бог с этими номерами домов, гостиничных апартаментов, мест в самолёте или количеством сидящих за столом. Но что такое, в сущности, число дня, номер года? То, чего нет вовсе, потому что никто не знает точно, когда возник наш мир. Одни предположения. Мы знаем только, что наша Земля является вечным юбиляром. Всегда её возраст будет исчисляться цифрой с длинным хвостом из нулей. Ей наши два, с таким трудом протопанных тысячелетия – тьфу и разотри. Земле были миллионы лет, когда по ней ещё мамонты бродили, и стукнут миллиарды, когда по ней… уже никто не будет бродить. Никто не додумается сказать, что вот-де сегодня нашей Земле исполняется 4 700 000 028 лет или на днях ей стукнуло 5 009 167 202 года. Нет. Ей просто около пяти миллиардов лет – сотней миллионов лет меньше или больше. Этот плюс-минус для неё ничего не значит, как плюс-минус пара лет, когда человеку всего двадцать. Это после тридцати каждый год на счету! Ведь мы с Землёй – женщины. Не знаю, кто как, но не представляю, что наша планета – это он или оно. Он бы, как любой нормальный мужчина, давно скинул бы людей со своей шеи, как и оно. А она терпит, как добрая мама. Куда ж ей деваться от своих неразумных детей? Какие-никакие, а всё ж свои, родные. Хотя и дураки ужасные, если не сказать грубее.

Дети Земли, человечество, за время своего сознательного существования создало сотни календарей, которые как известно «все врут». В еврейском календаре счёт лет ведётся от иудейского сотворения мира – 7 октября 3761 года. У них на момент 31 декабря 2000-го года неспешно шествовал себе год 5761-ый. Первый год китайского циклического календаря соответствует то ли 2397-му, то ли 2697-му году до нашей эры. Календарь майя ведёт отсчёт от 3113 года до нашей эры. Это сколько у них уже натикало с их лунными месяцами?.. А ещё есть календари римский и древнегреческий, вьетнамский и японский, индийский и иранский, и прочая, и прочая. И каждый, надо заметить, настаивает на исключительной точности и правильности.

В странах Ислама счёт лет ведётся от переселения пророка Муххамада из Мекки в Медину по лунному календарю, поэтому на момент наступления нового тысячелетия преспокойно шёл себе 1421-ый год. Если бы и у нас додумались отсчитывать эру от Крещения Руси в 988 году, мы бы вместо встречи третьего тысячелетия преспокойно жили бы году этак в 1013-ом. Никаких тебе нулей, никаких потрясений с ними связанных. Крещение Руси тоже произошло на рубеже тысячелетий. Тысячелетнее Православие Россия в XX веке чуть не выкинула на свалку, но вовремя опомнилась. Говорят, что опять-таки повлияла близость нового тысячелетия: что нам семьдесят лет атеизма, если религия старше его в разы.

Что же происходило в мире на рубеже первого и второго тысячелетий? Кроме крещения Руси и назвать нечего. Пекин становится столицей Северного Китая, принятие Христианства в Норвегии, султан Махмуд Газневи завоёвывает Северную Индию и Восточный Афганистан. В целом всё чинно, мирно, благородно и спокойно. Учитывая, что на Ближнем Востоке спокойно не бывает по определению. Или они тогда не знали, что число года собирается стать единицей с нулями? Люди жили тогда по другим календарям, поэтому не чувствовали себя обязанными совершить что-нибудь громогласное к началу новой эпохи.

По юлианскому календарю, который был признан обязательным для всего христианского мира на Никейском соборе в 325 году, счёт вёлся от сотворения мира. Если бы Пётр Великий не провёл реформу календаря, то на момент 2001 нового года мы бы жили… так, если это добавить к тому, то… то выходит где-то в 7508-ом или 7509-ом году. Совершенно нестройное число с точки зрения нулевой округлости.

Мы знаем, как долго и болезненно в нашей стране вводился новый календарь, который поначалу был предан анафеме как еретический и безбожный. Должно быть, немало людей было посажено на кол, замучено в темницах или погибло в огне самосожжений на этой почве. У нас это любят, когда за идею да на кол. Споры о необходимости перехода на так называемый «новый стиль» на Руси велись с 1582 по 1918 год, когда в начале февраля был-таки утверждён григорианский стиль светской (советской) властью. Русская Православная Церковь его так и не признала, и до сих пор отмечает свои даты по старому стилю.

Тысячный год от рождества Христова Русь встретила спокойно. По тогдашнему календарю от Сотворения шёл самый обычный год без нулей. А вот, казалось бы, в такой безобиднейший на наш взгляд 1492-ой год упорно ждала конца света. Всё оттого, что по допетровскому летоисчислению наступал 7000 год! Опять-таки нули завладели нестойким человеческим сознанием. Идея конца света именно в 7000 году распространилась в Византии, а затем и на Руси ещё в XIV веке. Каждое событие по мере приближения «страшного года» воспринималось как знамение. Как всегда, перед ожидаемым концом света наблюдалось общее падение нравов по принципу «на кой нам нравы блюсти, коли скоро в могилу брести». Вам это ничего не напоминает?

На рубеже XIX и XX веков тоже ждали конца света, называли даже точную дату – 1 ноября 1899 года. Ожидания эти порождали определённые действия и поступки. Измученные участившимися неурожайными годами крестьяне отказывались убирать и без того скудный урожай, объясняя это тем, что «оттого-то Бог и не дал нам хлеба, что жить осталось недолго»[2]

Уж что-что, а ожидать конец света у нас любят и умеют: сказываются тяжёлые условия жизни и общая скука. В результате многовековой живодёрской политики русский народ приучен к драматизму, всю жизнь чего-то боится, а если чего и ждёт, то лишь очередных ухудшений и катаклизмов. Стараниями нерадивой власти сформировался крайне депрессивный психотип целой нации. Мало того, что наши предки оставили нам колоссальное количество негативных примет и суеверий, мы ещё и сами, следуя «народной традиции», создаём всё новые и новые. Например, наши СМИ с маниакальной скрупулёзностью описывают всевозможные поводы для депрессии, словно только в этом их деятельность и заключается. А уж если забрезжит возможность напасть на след скорейшего конца света, тут такое начинается, что даже отключенный от электросети телевизор начинает об этом рыдать!

Получается своего рода национальное спортивное состязание «кто точнее предскажет». Называют даты настолько точные, что указывают часы и минуты, так что невольно вздрагиваешь при их наступлении. Может, он уже наступил, а мы не заметили? Конец света – это не обязательно гром и молнии, землетрясения и прочие стихийные бедствия. Ведь многие смертельные болезни протекают очень тихо, долго и завершаются довольно-таки спокойной агонией.

Любовь к Апокалипсису и воплям «ох, грядёт лихо, будет вам на орехи!» зачастую объясняется очень просто: банальной гордыней. Именно банальной, в которой уж совсем нет ничего примечательного. Предсказателей этого самого «лиха» можно найти в любом поколении, особенно если годы жизни пришлись на смену веков или политической системы. Человек считает себя настолько значительным, что уверен: конец света придётся на такую же значительную, по его меркам, жизнь. Особенно, если на деле жизнь эта лишена какого-либо развития и нет в ней ровным счётом ничего интересного. Остаётся только конца света ждать. Профессиональные ожидальщики конца света живут так, словно бы при них всё началось, при них и закончится. Это врождённое и где-то защитное свойство психики: жить так, словно бы тебе отведено ВСЁ время мира. Каждому кажется, что все выдающиеся события Истории выпали именно на его биографию, а уж конец света – тем паче.

Есть такая сказка про глупого цыплёнка, который, когда ему что-то упало на голову (то ли пёрышко, то ли зёрнышко), тут же решил, что это осыпается по частям само небо, и вот оно скоро совсем рухнет. Поэтому «находчивая» птица бросилась оповещать всех о надвигающейся опасности. С позиции цыплёнка это в самом деле событие: зёрнышком, да по голове! Среди людей таких «цыплят» тоже немало. Они так и бегают среди нас, предсказывают, что вот на днях буквально, как бог свят, небо аккурат приложит всех по маковке. Так и вещают, что нефть непременно при них закончится. Вся! Газ – тоже, вода и воздух – вслед за газом, естественно. А как же – это ж МЫ живём, ни кто-нибудь! Каждый считает себя пупом Вселенной, и уже если ей придут кранты, то обязательно придутся на этот пуп. Так эти кликуши и бегают, так и кудахчут, совсем как тот цыплёнок. Который глупый.

Они думают, если так легко сломать собственную жизнь, потратив её чёрт знает на что, то проще простого вывести из строя такую сложную и прочную конструкцию, как Земля или даже целая галактика. Они верят, что конец света организовать – плёвое дело. Надо только, чтобы ветер посильнее подул. Только цены повысились, только снегу побольше выпало – зимой выпало, не летом, а они уже вопят: «Конец света, конец света близок! Грядёт конец света, как пить дать!». И не поймёшь, чего больше: горя или радости, страха или ликования. Мол, вот и слава богу, не надо голову ломать, как жить дальше, заниматься своей бестолковой жизнью, в которой нет ровным счётом ничего интересного – да гори оно всё ясным огнём и синим пламенем! Держу пари, им эти «предсказания» слаще прочих утех. У них, наверняка, сразу и давление нормализируется, и, пардон, стул регулярным становится.

Умные предсказатели советуют, что если уж чего опасаться, то не конца света, а самого себя, собственной глупости: враг человека – он сам, прежде всего. Да только кто их слушает, умных-то? В конце века девятнадцатого конца света так и не дождались, хотя очень упрямо и самоотверженно ждали, поэтому все свои надежды и тоску по нём возложили на год 2000-ый.

Рубежи времени и круглые даты имеют скорее символическое, чем практическое значение. Если взглянуть отвлечённо, дело это довольно-таки странное – уделять особое внимание проводу года, у которого есть нули на конце. Можно отмерять не только календарные столетия, но и десятилетия, и пятидесятилетия, и даже двадцатипятилетия – четверть века как-никак. Конечно, это мелко на фоне наступления нового тысячелетия. Куда как интереснее подводить итоги такой громадной эпохи, какая вместилась в десять веков и имеет достаточно чётко очерченные границы во времени!

Обычно люди не помнят, что они делали на прошлой неделе, как они жили месяц назад. У суток тоже нет чётких очертаний, они плавно и незаметно перетекают одни в другие, большинство сразу же забывают о дне сегодняшнем, как только начнётся завтрашний. Никто не отмечает окончание и начало каждого дня, недели или месяца. Ну, разве только бухгалтеры. Другое дело – год. Тем более век. Про тысячелетие и говорить нечего.

Не сказать точно, кто чего ждал от нового века и тысячелетия, но ожидание Апокалипсиса временами сменялось ожиданием наступления какой-то вселенской разумности и появления людей нового типа, которые и создадут эту разумность. Надо всего-то подождать до конца века, и тогда жизнь сама собой наладится. Именно пассивностью самих мечтающих подкупала сия идея. Ещё вчера был человек дураком, а сегодня – на старт, внимание, марш! – становись умным ровно в полночь по московскому времени, так как грядёт не просто Новый год, а Новый век. Новое тысячелетие. Все вроде бы понимают, что переход в новое качество не бывает мгновенным. Он занимает достаточно продолжительное время: не за десять лет и даже не за сто меняются такие глыбы времени, как тысячелетия. Они тащат в новые эпохи свои события, отзываются эхом в событиях новых, наслаиваются на начало новых отрезков времени. Стоит ли так беспомощно ожидать от очередного нагромождения веков и десятилетий чего-то особенного?

Но вот прошёл и двухтысячный год. Наступил математически точно выверенный новый миллениум, как стало модно называть тысячелетие. Как и прежде, было немало выпито по этому поводу, после чего человеку уже всё равно: в какой год или век он вступает – это происходит с одинаково тяжёлой головой и опухшим лицом. По телевизору показывали, что даже москвички упивались прямо на Красной площади, переусердствовавших в праздновании милосердно грузили в кареты Скорой помощи. В провинции таким бедолагам никто помощи не оказывал, поэтому они валились прямо в сугроб. Замёрзших потом хоронили с таким надутым видом, словно человек сложил голову за что-то важное и даже героическое – как-никак начало нового века встретил, как и подобает гражданину новой эры. Везунчиков, которые не околели от холода, негуманно свозили в местные кутузки, откуда их вскоре приходилось выпускать, потому что мест на всех остро не хватало.

Но наступил-таки! Мы уж и не верили, а он взял, да и пришёл. Неизбежное – неизбежно! Но мечущего молнии конца света так и не последовало, вселенской разумности тоже больше не стало, и человечество осталось всё тем же: дураки – дураками, умники – умниками, а мудрецы и вовсе перестали понимать, что в новом веке следует считать умом, а что – глупостью. Люди не стали добрее и чище. Они не стали меньше воровать и пьянствовать. Люди остались людьми, какими и были, когда написание года начиналось с единицы. Бездельники остались бездельниками, пьяницы – пьяницами, болтуны – болтунами. У страдающих синдромом миллениума возникло недоумение:

– Отчего всё осталось прежним, коли столетие и даже тысячелетие – новые? Наглость какая!

Дело в том, что не цифры создали человека, а он сам придумал цифры. Человек много чего придумал и создал. В Древнем Вавилоне использовалась 60-теричная система счисления. Её «остатки» сохранились до наших дней при расчёте минут, секунд и при измерении углов. Или вот взять хотя бы двоичную систему исчисления, которая легла в основу компьютерных технологий, хотя о ней учёные умы знали уже в XVII веке. Основанием этой системы является ноль и единица – всего-то две цифры! Число 1000 двоичной системы соответствует 8 в системе десятичной, а 2000 десятичной системы в двоичной имеют вид 11111010000. Жуть! Зато тоже нулей много. А вот два килобайта, то бишь две тысячи, равняются 2048, то есть получается, что мы почти полвека не дотянули до двух килолетий.

Ещё известна система восьмеричная, по которой 2000 десятичной системы равны 3720, а двухтысячный год по ней наступил бы уже в 1024-ом году от рождества Христова. И вообще, была бы у человечества не десятичная система счёта, а, скажем, двенадцатеричная… А что? Число двенадцать – самое удобное: делится на 1, 2, 3, 4, 6 и на само себя без остатка, на 5, 8 и 10 делится с небольшим и очень удобным остатком. Десятичная система возникла единственно потому, что у человека десять пальцев на руках. Было бы у него по шесть пальцев, и 2000-ый год был бы всего-то… Сколько это было бы?.. 11(1012)8 – рядовой набор цифр, обозначающий обычный год в жизни человечества, как будничный день в жизни человека. Не праздник, не круглая дата, но зато жизнь плавно идёт своим чередом. А 200012 равняется 345610, так что по 12-теричной системе мы ещё на полтора тысячелетия отстаём от… от… Сложно сказать, от чего конкретно. Или не отстаём, а как раз перегоняем? И опять-таки неясно – что именно!

Цифры поистине могут свести с ума, кто не понимает их и не умеет с ними обращаться; кто легкомысленно отдаёт им полную власть над собой и своей жизнью. Цифры – создания магические, прекрасные, совершенные, не нуждающиеся ни в каких дополнениях, всегда привлекали несовершенных и словно бы недоделанных Богом людей. Надо заметить, что самые недоделанные из нас больше всего и западают на всевозможные суеверия по части «несчастливых» чисел.

Цифры не могут навредить человеку, не могут убить в нём достоинство, стать причиной бедной жизни, развала семьи, а то и целой страны. Верящий в приметы человек сам не понимает, что осуществляет их силой собственной веры и мыслей о том, что запавшее в душу поверье непременно сбудется. Любые суеверия являются следствием чьей-то персональной дремучести и неотёсанности. Кто первым придумал, что число 13 сулит беду, был настолько далёк от творческого восприятия жизни, что каждое столкновение с этой цифрой переживал одинаково. Творческое настроение может озадачить человека, который боится менять свои взгляды. Сами подумайте, каким надо быть унылым и ограниченным субъектом, не способным взглянуть на мир по-новому, чтобы снова и снова убеждать, что чёрная кошка – к беде, а плющ – к головной боли. Так называемые «народные поверья» лишь маскируют чьи-то несовершенство и трусость. Мы говорим «мудрость народная», но на деле это – страхи конкретного человечка, который раздул их до масштабов целой нации и остался неизвестен, а знатоки этих «преданий» сочиняют очередную страшную сказку о вреде той или иной цифры, растения или явления. Такова уж человеческая природа: не доверять всему новому, незнакомому, страшиться его. Но страх не позволяет сформировать правильную оценки явлений.

Видимо, были такие времена в истории ранних цивилизаций, когда первые буквы, цифры и любые символы воспринимались как индивидуальные объекты. Точно так же, как мы распознаём отдельных людей. И теперь эти древние, архаичные страхи вылезают из не уверенных ни в чём людей в виде такой странной веры в силу чисел:

– Хоть вы-то не обманите нас! А то нас все, кому мы верили, обманули. Нам, как и прежде, обещают, что до начала нормальной жизни в нашей стране осталось «всего каких-то» десять-двадцать лет. Как началась эта обещаловка при Царе-Горохе, так каждый новый правитель повторяет этот же прогноз: осталось не меньше десяти-двадцати лет, а там уж так заживёте, что сами себе завидовать будете. Нормальная жизнь стала как горизонт: мы упорно идём к ней, а она всё так же далека и недосягаема. Нас просто каждый раз успешно обманывают, а мы послушно обманываемся. Но вы же – цифры! Гармоничная и математически выверенная субстанция, а не эти лоснящиеся и зажравшиеся хари, от которых кроме обмана и подлости ничего другого не дождёшься. Не подведите, ну что вам стоит, а?..

Давно замечено, что именно в годы безвластия и нестабильности в обществе мистика и оккультизм расцветают пышным цветом. За полтора-два десятка лет до конца двадцатого века и представить было невозможно, что по Первому каналу совсем скоро начнут вещать какие-то колдуны, давать советы типа «закопайте свои сбережения на юго-восточном углу дома на глубину шести ступней, и никакой дефолт вам не страшен». Другой федеральный канал станет выпускать передачу про «плохие» числа и Зодиак. Всё та же песня: не засевшие у власти барыги виноваты, а числа. Не те цифры и числа оказались в номере вашей квартиры и паспорта, в размере одежды и сочетании созвездий. Урожайная пора наступила для нумерологов, звездочётов, предсказателей и прочих специалистов по заплетанию последних извилин мозга у доверчивого обывателя. Одни призывают податься в Каббалу – с ней, дескать, вам и зарплаты уже не захочется. Другие кличут целиком и полностью отдаться какому-то языческому бородатому божеству из древнеиндийской мифологии. Третьи вовсе предлагают какие-то наспех и собственноручно изготовленные в домашних условиях культы из обрывков ранней Библии, Велесовой Книги и гороскопов с непременным залезанием в городскую канализацию для отправления ритуалов данного культа. Хотя, если задуматься, только там и можно данный культ отправлять.

Когда кругом полное безвластие, когда не хочется властвовать ни собою, ни страною, люди начинают наделять властью, что угодно. Хотя бы цифры. Цифры, как идолы, которым люди торжественно вручили власть над своей жизнью, лишь бы самим этой жизнью не заниматься. Это же трудно. Гораздо проще спихнуть всё на числа 666 (в восьмеричной системе счисления 1232) или 13 (в двоичной системе – 1101), которые при желании можно разглядеть даже в очертании облаков. И пассивно ждать, когда цифры сложатся в этакую идеальную комбинацию, которая сделает жизнь лучше, а мир – краше. Сама сделает, а нам эти заморочки ни к чему. Нам остаётся только ждать, когда к комбинации римских цифр из двух «иксов» добавится палочка «I». Так она и пляшет между «исками» уже третье столетие, то исчезает, то снова появляется: XIX, XX, XXI. И беспомощным людям хочется верить, что эта палочка – волшебная. Один взмах ею – и вот вам прекрасная реальность нового тысячелетия.

А что ждали люди от наступления двадцатого века сто лет тому назад? Тоже ведь, поди, провозглашали тосты, как в сериале «Гибель империи» люди празднуют наступление нового столетия: «Да здравствует грядущий век двадцатый – век мира, гуманизма и процветания России!». И тут же за окном – взрыв, произведённый народовольцами, выбитые окна, треснувшие стены. Началось! Зашаталось! Свершилось?

Не поковыряться ли нам в старых газетах и журналах, чтобы узнать тогдашние надежды и чаяния россиян? Хотя и беглого взгляда достаточно, чтобы понять: люди как обычно ждали перемен. Ждали и в то же время боялись их, так как с переменами у нас всегда соседствуют перегибы. В последние годы уходящего XIX века некая американская газета предложила учёным разных стран ответить на вопрос: «Что принесёт наступающий XX век?». Предсказывали разное. Рост людей и продолжительность жизни увеличатся, станут ненужными лошади, их заменят автомобили и прочие механизмы, в городах будут проложены подземные железные дороги, по которым пойдут поезда на электрической тяге. Пространство между Америкой и Англией будет преодолеваться в двое суток на «электрических судах». Вездесущее электричество так же справится с домашними заботами, «ему будет поручено жарить и молоть кофе, делать соусы, резать мясо, приготовлять пирожные и конфеты, варить варенье и пр.». Оно же поможет усовершенствовать земледелие и сельское хозяйство. Что касается международных отношений, то война в XX веке будет заменена международным третейским судом, постоянные войска вследствие этого – распущены, а оружейные заводы уничтожены. Весь военный бюджет будет затрачиваться на образование, улучшение путей сообщения и на поощрение новых научных открытий. Из этого можно сделать вывод, что предсказания о достижениях техники сбываются быстрее, чем мечты о нравственном усовершенствовании человеческой натуры. И, судя по всему, рост затрат на образование и науку вместо производства оружия произойдёт ещё нескоро.

В России в начале 1901 года «Московский листок» писал так: «Жутко… Точно стоишь у края обрыва и смотришь в бездонную, погружённую в непроницаемый мрак пропасть». Андрей Белый назвал молодёжь своего поколения, которые вступили в новый XX век студентами, «люди рубежа». Они, по его словам, «несли в душе ножницы двух борющихся эр: революционной катастрофической и эволюционной благополучной». Для них 1901 год был началом «эры зари» – радостного ожидания «размаха событий». До чего же все молодые похожи! Мы, спустя сто лет, тоже жадно ожидали размаха событий и «несли в душе ножницы» противоречащих друг другу идеологий. Старшее поколение так же было утомлено веком уходящим и не ждало ничего от века нового. Российский журналист и критик А. С. Суворин записал в новогодний праздник 1900 года: «Новый век или нет? Всё равно. Лет десять тому я напечатал, что не буду жить в новом веке. Лев Толстой спросил меня: “Почему Вы так думаете?” Я сказал, что десять лет трудно прожить». Десять лет действительно могут стать целой эпохой. Именно такой эпохой для многих стали девяностые годы XX века.

Публицист и философ В. В. Розанов 31 декабря 1900 года пишет: «Чем мы встречаем новый век? Страшно сказать – всемирной скукой. Решительно скучно – в науке, в литературе, в общественной жизни». Причину этой «всеобщей скучище» он находит в общем умирании принципов, в умеренности и усреднённости. Умирают как принципы государственности, законности, Церкви, так и диаметрально противоположные им принципы. Некоторые граждане не хотят прогресса в новом веке. «Пессимист говорит, что хочет просто умереть, оптимист заявляет, что хочет просто выпить рюмку водки».

Газета «Новое время» в последний день 1900 года пишет: «Та тяжёлая школа, которую прошли мы за десять веков своего исторического существования, даёт нам право со спокойной совестью смотреть на тёмное будущее, на тот век, который всех нас приведёт к небытию и в середине которого действовать и править будут наши дети и внуки. Каждый из нас сделает своё дело, как делали наши предки, и каждый из нас будет позабыт, как они. Будут позабыты и те, кто пытался разрушить Россию (что сомнительно – геростратов помнят всегда, особенно в России), будут позабыты и те, кто помогали её тяжкому, медленному движению (вот это совершенно верно – таких у нас всегда хоронят под табличкой “неизвестный солдат”). И пока у ней будет совесть, и пока у ней будет вера, она не развалится и не погибнет».

Вера ещё не задушена железной рукой атеизма, уныние и неискренность не вытеснили из людей всё остальное, поэтому звучат и оптимистические призывы: «Не станем же стараться разгадать, что скрыто за таинственным мраком приподнявшейся сегодня перед нами завесы будущего: будем лучше верить».

Из того же «Нового времени» узнаём, что желал наступающему двадцатому веку уходящий девятнадцатый: «Менее кровавых побед, менее войн и насилий, более порядка, терпимости, образования и любви к ближнему по завету христианскому». А чтобы надежды оправдались, «постараемся же, господа, быть здоровыми, сильными в добре, слабыми в злых побуждениях, по нашей греховной натуре всем нам свойственных. Будем людьми по преимуществу. Успокоимся хоть немного от перенесённых важных и тяжёлых боевых работ и, пожав друг другу руки, встретим весело и бодро Новый год нового века!».

И, конечно, всё те же споры, когда начинается новый век: 31 декабря 1899-го или 1 января 1901-го, так что даже появляется ироничное высказывание, что новый век «родился-таки окончательно, как младенец о двух головах».

Как странно теперь слышать про свой родной двадцатый век: прошлый век. Странно звучит: «Я родилась… в прошлом… веке»! Господи, какая я древняя, оказывается. Какой же прошлый, если вот же он, только что был здесь! Вот он только что подтягивал свой хвост девяностых годов, и кажется, что ещё можно за этот хвост ухватить: не уходи, ты самый лучший! Ты – наше рождение и юность, наши мечты и надежды. Кажется, двадцатый век никуда не делся, и люди те же, и города, и дороги… Точнее, их отсутствие. Да что там двадцатый, если в России до сих пор запросто можно веке в пятнадцатом очутиться, отъехав от столицы всего ничего.

И всё же некогда юный двадцатый век подводит итоги. Уже мы, «люди рубежа» XX и XXI веков, вошли в новый год нового, мало сказать века, а нового тысячелетия. Тут нулей больше. А чем больше нулей на конце цифры, тем выше её цена, и не только у денег. Мир навоевался в век минувший, можно сказать, до одури, хотя кому-то и мало покажется. Мир цивилизованный в целом настроен на успешную жизнь. Мир варварский, если где он и остался, ни на что определённое не настроен.

Ещё в 1964 году корпорация RAND по методу Дельфи составила прогноз важных научных открытий и технических достижений в мире на период до 2030 года. Около половины сделанных тогда прогнозов уже исполнились, хотя и не всегда в предсказанные сроки. Например, к 1970-му годы было обещано промышленное опреснение морской воды, а к 2000-му году предсказано начало использования ЭВМ в голосовании на выборах или при принятии законов. В наступившем же веке нас ждут, согласно этому прогнозу, симбиоз человека и электронной машины к 2010 году, международное соглашение, гарантирующее всему населению мира определённый прожиточный минимум к 2021 году, а уже в следующем, 2022-ом будут выведены породы разумных животных (по-моему, все животные и так разумны, кроме одного вида – человека). Не определён год, когда обучение будет производиться путём внедрения информации прямо в мозг (вот радость-то для лодырей!), а телепатия станет применяться, как один из способов общения.

Писатель-фантаст Артур Кларк в 1999 году сделал свой прогноз событий XXI века. Согласно ему, в 2006 году в Индии будет закрыта последняя угольная шахта на Земле. К 2010 году электронный мониторинг «выдавит» из общества профессиональную преступность. В том же году единственной мировой валютой станет мегаватт-час. К 2015 году свинец и медь станут дороже золота из-за большего спроса в промышленности. В 2025 году будет нанесён ещё один «сокрушительный удар» по преступности: будет создан компьютерный мозг, способный воспроизводить и угадывать все органы чувств, так что сознательная ложь в суде станет невозможной. В 2036-ом Китай превзойдёт США по уровню ВВП. Вот ещё один интересный пункт: к 2050-му году миллионы скучающих от благополучия людей мигрируют в будущее с помощью криотехнологий. В следующем 2051-ом начнётся массовая колонизация Луны.

Как говорится, поживём – увидим. Пока не очень понятно, что такое «скучающие от благополучия» и стоит ли колонизировать Луну, если нас нельзя назвать хорошими хозяевами Земли. Прогнозам не стоит безоговорочно верить хотя бы потому, что человек плохой предсказатель. Он пытается увидеть будущее, исходя из своего настоящего, не понимая, что в будущем его настоящее будет другим. Мог ли пещерный человек представить себе автомобиль или многоэтажный дом, опираясь на свою реальность? Мог ли житель восемнадцатого века понять, что такое мобильный телефон, если он ещё не имел уже устаревающего проводного телефона? Поверил бы он вообще в возможность его существования?

Футурологи прошлого били тревогу, что человек скоро вырубит все леса, потому что ему нужна бумага для книг и строительные материалы. Они и предположить не могли, что многие документы могут быть не бумажными, а электронными, газеты будут публиковать материалы в Интернете. Даже программку ТВ не надо покупать – гораздо удобней ознакомиться с ней на Яндексе. Куда как выгодней читать книги с планшета или ноутбука, где на жёстком диске легко уместится вся мировая классика, чем выделять в доме отдельную комнату для библиотеки со стеллажами. Мебель делают из пластика, современные дома строят из металла и бетона, а для деревянного строительства человек научился выращивать лес, как огород. Именно строительный лес, а не дикий, где выросшие криво или больные деревья не всегда подходят для строительных работ. Но их тоже приходится вырубать, чтобы они не мешали транспортировке, а это лишние расходы сил и финансов.

Или совсем недавно в Европе, каких-то двести лет тому назад ломали головы, куда девать лошадиный навоз. Лошадь была основным видом транспорта, а кто служил в кавалерии, занимался верховой ездой или хотя бы видел выступление этих грациозных животный в цирке, знает, что лошадь повсюду оставляет «следы» в виде огромных круглых какашек, «яблок». Они с неё валятся почти постоянно! Лошадь не кошка, она не закапывает свои фекалии, не ходит для отправления естественных потребностей в специально отведённое место, а делает это прямо себе под ноги. И если в деревнях умеют найти применение её экскрементам, растапливая ими печи или удобряя землю, то в городах их некуда девать.

Ещё в середине девятнадцатого века крупные европейские столицы, такие как Париж и Лондон тонули в навозе. Это было страшно! Если вы видели в Русском музее картину Андрея Рябушкина «Московская улица XVII века», не думайте, что там изображена наша традиционная расейская грязь, распутица, а в Европах-то куда как чище. Как бы не так. Там точно так же чапали по раскисшему навозу выше щиколотки. В него накиданы толстые брёвна, чтобы пройти, но даже это не помогает. Не спасают и дощатые настилы. Тротуары потому и возникли в виде возвышения над уровнем проезжей части, чтобы навоз не затекал на них.

Ошибка думать, что самой грязной была Россия – многие россияне сами обожают этот образ немытой России. Ходят немытые, нечёсаные и бубнят: «А чаво? У нас же традициё такое». Даже власти этот принцип исповедуют, лишь бы не тратить бюджет на строительство нормальных дорог и мытьё улиц: «Мы же самая грязная страна! Это все знают, а вы всё никак привыкнуть не можете. Зато великая». Основная грязь кишела в Европе, которая уже в Средние века была перенаселена и жестоко страдала от антисанитарии. Это выражалось в страшных эпидемиях чумы и холеры. Россия по сравнению с плотностью населения во всём мире фактически и не заселена. Какие-то 150 миллионов. В Бангладеш столько же, в Японии народу больше. Вы на карту мира посмотрите, где там этот Бангладеш и Япония? Их не видно даже. А рядом громада России, почти пустая. Конечно, грязи хватает, но не так критично.

В Европе уже в позапрошлом веке города стихийно разрастались, поэтому навоза в них становилось всё больше и больше. Транспортные и грузовые перевозки в столицах осуществляли десятки тысяч лошадей. Он был повсюду, стоял на улицах, стекал с каналы, его размывало дождями, испарения и едкая вонь пропитывали собой всё. Тротуары и проезжая часть были засыпаны сеном, чтобы впитать хотя бы часть смрада и жидкости. Когда появилось кино и стали снимать исторические фильмы, там этот аспект не был отображён, потому что жителям двадцатого века трудно представить такое. А учёные того времени разрабатывали специальные проекты, приглашались лучшие умы, которые должны были решить уборку навоза с улиц. Предлагались изобретения по отжиму воды из навозной каши и прессованию остатка в брикеты, которые затем будут вывозиться на поля или даже использоваться в строительстве. Предсказатели будущего пугали население описанием тех ужасов, что их ждут. Предполагалось, что вскоре горожанам придётся жить в домах из прессованного навоза и ходить по специальным помостам, под которыми будет плескаться навозная жижа, над которой будут кишеть навозные мухи и прочая нечисть. Бо́льшая часть городских жителей будет вынуждена помимо основной работы вкалывать на специальных фабриках и заводах по переработке собранных с улиц кала и мочи непарнокопытных. Наверняка, не одно сердце разорвалось от инфаркта, поверив в эти кошмары, не один невропат наложил на себя руки, не желая жить в таком навозном беспределе, но… Проблема конского навоза исчезла сама собой с появлением автомобиля, который навоз не льёт, зато добавил новую головную боль: выхлопные газы. Нет худа без добра, как нет добра без худа. И вот спецы по ужасам которое уж десятилетие пугают землян, какая это бяка-кака, как все скоро задохнуться или будут вынуждены ходить в противогазах. Пока они пугали впечатлительное население, был придуман двигатель, который работает на спирту.

Пугают и тем, что нефти скоро не останется, поэтому цены на бензин всё выше. Хотя уже запатентованы способы получения автомобильного топлива из других ингредиентов. Например, совсем недавно промелькнуло сообщение, что в Англии удалось получить бензин из углекислого газа, взятого прямо из воздуха. Из обычного уличного воздуха, в котором, как утверждают скептики, воздуха почти не осталось, одни выхлопные газы. Этот скепсис послужил подсказкой учёным, которые справедливо задумались, почему бы эти выхлопные газы не превратить обратно в топливо. Получилось. Так что не ругайте пессимистов – иногда они бывают очень полезными людьми. Человечество с их помощью всё время что-то придумывает, как бы его ни хоронили каждый век, какие бы коллапсы ни сулили.

Уже в те годы, когда города тонули в отходах лошадиной жизнедеятельности, их ругали, что так им и надо. Потому что это противоестественно, когда в одном месте скапливается такая масса населения. Не хотите навоз нюхать или выхлопными газами дышать, так пожалуйте на свежий воздух, в деревню-с, и неча тут жаловаться. Город на это отвечал грамотными прогнозами о скором исчезновении деревни как вида поселения. С наступлением индустриальной эпохи количество деревень во всём мире снижалось, люди «драпали» в города ради удобного жилья и непыльной работы. Но индустриальная эпоха сменилась информационной, которую мало кто мог себе представить в девятнадцатом веке. Появляется всё больше профессий, которые с развитием IT-технологий и личного транспорта не требуют постоянного присутствия на рабочем месте. Так что доходной деятельностью можно заниматься где угодно и не быть привязанным к городу только ради высокого заработка. Состоятельные горожане, если их сравнивать с «деревенской нищетой», получают возможность владеть не только городской квартирой, но и домиком в деревне. Это ли не счастье: составлять бизнес-план, писать картины или компьютерные программы вдали от городской суеты, в тишине и покое, на лоне природы! И получать за это доход. Появляется новый тип деревни, которая живёт не скотоводством и огородничеством, а проживанием в ней состоятельных горожан, что вкладывают полученные в городе деньги на обустройство своих загородных владений. Например, под Москвой и Петербургом появились крупные дачные посёлки на месте бывших деревень, где почти круглый год проживают ветераны сцены, творческая интеллигенция, политики и столичная бизнес-элита. Если в двадцатом веке деревни пустели, то в новом столетии пошла обратная тенденция, которая выражается в том, что в связи с перенаселённостью мегаполисов, тяжёлой криминальной и экологической ситуацией, ростом цен на коммунальные и медицинские услуги, недоступностью здоровых продуктов питания в городской торговой сети жизнь в деревне становится более привлекательной. А с учётом того, что некогда типично городские бытовые удобства в виде газоснабжения, электричества, водопровода, канализации, автотрасс, телефона и Интернета появляются и в деревне, вопрос об удобстве и комфорте городской жизни становится спорным. Так что с обещанием деревне скорой смерти явно поторопились.

Конечно, в России есть и вымирающие деревни, и полностью вымершие. Уже появляются вымирающие посёлки, небольшие города. Ходишь по их улицам и слушаешь тишину, скрип дверей в заброшенных трёхэтажных домах, какими застраивали центры провинциальных городов сразу после Великой Отечественной войны, огромные промышленные блоки убитых реформами предприятий. Совершенно пустые! Туда даже некому забраться похулиганить – населения совсем нет. Центры эти за полвека сместились на окраину, опустели, вымерли. Тишина. И эта тишина, безлюдность начинают нравиться. Хочется и удрать отсюда и… не хочется. Потому что где такое ещё есть?

Неожиданным открытием нового века стало то, что люди перестают бояться одиночества. Если раньше это был очень сильный и, порой, единственный рычаг в манипуляции людьми при заключении брака или расселении, то теперь люди, если и жалуются на одиночество, но уже как-то к нему присматриваются, учатся с ним дружить и делают открытие, что оно не такое уж страшное. Это было замечено ещё в минувшем двадцатом веке, когда работникам из общежитий и коммуналок выдавали отдельные квартиры, иногда с условием, что получающий жильё вступит в брак с какой-нибудь разведённой сотрудницей предприятия с двумя детьми или перевезёт туда больную родню с окраины, чтобы государству не тратить дефицитную жилплощадь на эти крепостные души. Находились охальники, которые «обманывали государство», вселялись, никакую горластую родню не перевозили, ни в какой брак не вступали или делали это с совершенно посторонней самозванкой даже не со смежного предприятия! То есть по любви, что не слыхано! Потому что эти несчастные настолько устали от людей в переполненных тесных каморках, где они прожили до этого много лет, что им никем не хотелось заполнять своё новое жизненное пространство. Такие вопиющие случаи разбирали в Профкомах или даже Парткомах, грозились отнять квартиру, хотя в СССР это было запрещено законом.

Современная психология в недоумении, что люди перестают жаловаться на одиночество, а если и делают это, то больше под давлением общественной морали, согласно которой одиноким быть стыдно и даже неприлично. Есть предположение, что люди будущего не будут понимать романы, где герои любой ценой пытались найти себе хоть кого-то для жизни и общения. Всё больше людей жалуется не на одиночество, а на гвалт вокруг них. Они от одиночества уже не бегут – они его ищут. Следует заметить, что найти его становится всё труднее. Это объясняется тем, что на земле всё меньше мест, где совсем бы не было людей. В одном интервью создатели ставших модными в последние десятилетия звуков природы сетуют, что им приходится забираться в такую глушь, чтобы записать шум лесного ручья, куда уж точно не ступала нога человека. Но вдруг в процессе записи профессиональным слухом они улавливают какой-то посторонний звук цивилизации: в девственном ручье лежит… пустая консервная банка, о которую бьётся вода и «создаёт помехи»! Ага, и здесь был Вася! И даже оставил об этом надпись перочинным ножиком тут же на дереве. Эх, Вася-Вася, где ты был вчерася? Даже забравшись в глухие, как им казалось, джунгли, они не могут сделать запись чистого звука природы! Шум прибоя испортил грохот вертолёта, грохот водопада запороли рёвом экскаватора – да что ж такое! Земля, где у тебя нас ещё нет?

Так что надо всегда помнить, что любые предсказания, даже самые выверенные и точные, могут совсем не сбываться.

В древнем мире, когда человека окружала неизведанная, полная тайн и загадок среда, предсказатели и прорицатели были чуть ли не первыми лицами в государстве. Шаман в примитивных обществах до сих пор является фигурой номер один. Но в развитых странах эту публику потеснила наука. На смену камланиям и гаданиям пришли опирающиеся на точный расчёт и научный подход прогнозы. Сила разума способна умозрительно создать картину ещё не наступивших событий. Можно делать выводы на основе подмеченных в окружающих событиях закономерностях. Например, если строится дом, можно «предсказать», что в скором будущем люди получат в этом доме жильё. А можно порождать будущее в своём воображении: «Сейчас мне было виденье, что 37 мая будущего года наступит конец света». Есть научный подход к предсказаниям, а есть мистический. Первый метод надёжен, но не всегда работает. Например, предсказания советской поры, её оптимистические лозунги типа «К 15-ой пятилетке каждый гражданин СССР побывает в космосе!» не противоречили развивающимся событиям. Эти прогнозы не казались фантастикой в шестидесятые годы прошлого века. Но они «споткнулись» о тот факт, что СССР прекратил существование вместе с пятилетками, а космические программы были свёрнуты, утрачены и теперь должны создаваться заново. Космос оказался слишком переоценённым объектом, на него был угрохан практически весь бюджет супердержавы в ущерб прочим экономическим задачам. Второй подход, мистический, применяется шире, но результаты его вообще не поддаются определению. Хотя бы потому, что у каждой гадалки своё толкование одной и той же карты, а в гадании на кофейной гуще любая мазня может трактоваться по-разному, как кляксы Роршаха.

Любой прогноз может иметь очень серьёзный «подводный камень»: он выдвигает те направления, на которые есть… госзаказ. В идеале органы государственного управления должны ориентироваться на прогнозы научного будущего, а не наоборот. Когда же эксперты и исследователи будущего боязливо оглядываются на авторитетное мнение правительства – а ну как откажут в финансировании или вовсе посадят за дерзость! – то их работа лишается всякого смысла.

Когда в предсказаниях преобладает интуиция, то говорят о футурологии, когда аналитика – о прогностике. Где-то на их стыке лежит художественный метод постижения будущего – фантастика. В фантастических фильмах и книгах традиционно больше внимания уделяется дизайну и интерьерам будущего общества. Сам человек там меняется мало. Если мы видим мир будущего в фантастическом романе или кино, интересы публики смещаются в сторону необычной архитектуры и футуристической техники. Необычные по форме здания и автомобили подчинены не столько функциональным целям, сколько стремлению произвести впечатление. Эта же тенденция прослеживалась ещё в иллюстрациях к книгам таких авторов, как Жюль Верн, где дамы в кринолинах и шляпках фасона двухвековой давности гуляют с кружевными зонтиками на фоне летающих субмарин и странных механизмов, больше похожих на гигантских кузнечиков.

Можно сказать, что предсказания будущего – это больше искусство, чем наука. С другой стороны, никакого искусства в этом нет, а делать прогнозы и научиться «видеть» будущее может практически любой человек. Речь идёт об умении тонко подмечать качественные изменения в образе жизни людей, сдвиги в системе ценностей общества и важные технические открытия, которые иногда влекут за собой все прочие перемены. В 1970 году футуролог Элвин Тоффлер в книге «Шок будущего» предсказал, опираясь на растущий темп жизни людей и развития бытовой и развлекательной техники, что это приведёт к регулярной смене профессий и мест проживания, вызовет уменьшение длительности и глубины дружеских отношений и изменение традиционного формата семьи, а то и полное её исчезновение. Можно использовать чисто математический способ предсказаний, который похож на решение обычной задачи, в которой поезд идёт с определённой скоростью, так что можно с лёгкостью «предсказать», через сколько часов он подъедет к той или иной станции.

Но всегда надо помнить, если наше восприятие действительности замутнено идеологическими штампами, то прогнозы будущего на их основе могут дать неисполнимые и необоснованные ожидания. Например, заявления «Всё равно мы впереди планеты всей!» или пристрастный отбор информации: «Плевать мне, как у нас сейчас развивается (или совсем не развивается) система образования! Лучше скажите, что там насчёт возможной войны хоть с кем-нибудь?».

Какой способ предсказаний лучше, сказать трудно. Но очевидно, что ожидание светлого будущего в пьяном угаре бесперспективно. Ожидания людей, погруженных в поток событий – это своего рода проекция будущего в настоящее. Для того или иного будущего нужно выполнить те или иные действия в настоящем. Потому что «неизвестное» будущее всегда опирается на понятное и простое настоящее, если не полностью, то очень сильно зависит от него. Например, если человек начинает копать колодец, то он тоже может «предсказать будущее», что у него через несколько дней появится колодец. Когда он лежит пьяный в канаве, а какие-то астрологи от политики колдуют, что вот-де скоро он станет зажиточным и успешным, это не прогноз, а гнусная спекуляция на человеческой, не менее гнусной, лени и глупости. Когда в настоящем жизнь останавливается, ничего разумного в ней не создаётся, но при этом утверждается, что в будущем чего-то там появится, то верят в такие предсказания только поклонники пассивного, а потому столь любимого многими ожидания рая по принципу «ждите и получите». Когда в стране нет работы, население активно спивается, правительство не вырабатывает никакой программы против этого, а какой-то наёмный оракул при этом вещает, что через пару лет «непременно произойдут улучшения», то слушающих этот бред надо преследовать в уголовном порядке. Когда на каждом углу предсказывается невиданное духовное возрождение русского народа, а на экраны один за другим выходят фильмы, посвящённые прелести нравов уголовного мира и трудовой вахте проституток, то понятное дело, что подобная пропаганда не сделает людей в стране ни духовными, ни умными. Вскоре вместо «духовного возрождения» страна получает поколение молодёжи, которое самой перспективной профессией называет деятельность бандита, а старшеклассницы в опросе признаются, что после школы они хотели бы стать проститутками. И это закономерно. Если сегодня допустить ошибку в строительстве дома, то завтра она непременно даст о себе знать. Потому что смещение системы вечных ценностей, и не смещение даже, а их полное крушение никогда не приведёт общество ни к чему хорошему. При наблюдении такой картины и к гадалке не ходи, чтобы узнать, что ждёт общество.

Когда люди больше верят в мистику, в гадания на кофейной гуще, потому что в них больше романтично-непонятного, а не попыткам предвидеть дальнейшие события на основе личных наблюдений и поиске адаптации к новым условиям жизни, то им кажется, что это не бесхозяйственность и сознательно созданная разрушительная информация сыграли свою роль, а конец XX века или начало XXI виноваты. Просто удивительно, сколько людей желает стать рабами судьбы, примет и чисел, и даже не подозревают об этом! Они так охотно отдаются в это рабство, что начинаешь сомневаться, будто рабство – это нечто плохое, от чего любой человек всегда бежит. Ничего подобного!

В древности для человека единственной возможностью избежать опасности было найти систему объяснений этого непонятного и враждебного мира. Чтобы хоть как-то упорядочить хаос происходящего и таким образом сделать мир понятным и менее враждебным, люди повадились объяснять его с помощью любых подручных средств: мифов, чисел, мазни на тарелке и много чего ещё. Но кто бы мог представить, что в новом тысячелетии в бывших советских газетах, которые ещё недавно выходили под гордым знаком «орган печати ЦК КПСС» и писали о «проделках капстран», будет напечатано: «С астрологической точки зрения финансовый кризис базируется на противостоянии Сатурна и Урана при переходе Плутона в знак Козерога». На дворе – XXI век, а человек остался на уровне древности в своих объяснениях «этого непонятного и враждебного мира».

Или проворовавшееся руководство предприятия объясняло работягам причину отсутствия зарплат тем, что им всем, видимо… чёрная кошка дорогу перебежала. Бедная чёрная кошка, оказывается, во всём виновата! Изловите её и утопите! Ату её, ату, вон она, вон! Обратите внимание, товарищи, на истинную виновницу ваших бед. У-у, глаза твои бесстыжие!.. Она во всём виновата, подлая, а мы… мы тут ваще ни при чём, вот те крест! Это только в нашей стране можно всё разворовать до корней, а потом спихнуть вину на кошек, цифры, расположение звёзд на небе. Можно разрушить экономику «с помощью» коррупции и пропаганды роскоши в нищей стране с низкими доходами населения, а вину спихнуть на… Сатурн! Или хотя бы на Уран. А почему бы нет? Удобно, что и говорить! Народ тёмен и суеверен, поверит любым приметам. Главное, вовремя эти приметы в свою пользу развернуть. «Удобную религию придумали индусы», – пел Владимир Высоцкий и, тем не менее, предупреждал: «Но, если жил ты как свинья – останешься свиньёю» и в новой жизни.

Появилась некая разновидность психоза, синдром веры «в то да сё» или «дайте хоть что-нибудь, во что можно горячо уверовать». Заговорили, например, о кризисе брака: кризис первого года, стресс третьего, зуд седьмого, синдром десятого, мандраж тринадцатого и так далее, сколько такой бракованный брак продержится. Говорят, они в самом деле существуют. Но только для тех, кто… в них верит. Горячо верит! А таких нынче не мало. Это наши деды жили себе, не тужили, знать не знали, и знать не хотели о кризисах и синдромах в одном месте. А нынче взрослая детина задурит, нашалит где-нибудь «на стороне» по половой части с очень нехорошими последствиями, отравит существование дюжине человек, но все вроде как ДОЛЖНЫ с пониманием отнестись – кризис среднего возраста у мужчины. Его прадед такой «кризис» кнутом за раз вышибал. А теперь с пониманием надо к каждой придури относиться, мягше надо и гуманоидней, в смысле – гуманней. Уверовали, что после сорока каждый дурак имеет полное право чудить, как ему заблагорассудится, вот и отрываются по полной. А что ещё делать, если «наша вера крепка есть»?

Почему современные люди так обожают подобную бесполезную веру «в абы что» – проще говоря, суеверия? В сказки, которые придумывают, чтобы объяснить свои неудачи, глупости и даже откровенные подлости. Суеверия – недостаток веры. Когда человеку недостаёт веры, вера его слабая и шаткая, сама реальность его неустойчива. Оказалось, что над суевериями и приметами не властен никакой прогресс. Ни одно суеверие ещё не помогло ни одному человеку. Тем не менее, учёные считают, что склонность к предрассудкам даёт человеку ощущение власти над событиями, пусть эфемерный, но контроль над ними. Психоаналитики называют склонность к суевериям мнимым лекарством, снимающим внутреннее напряжение, и даже магическим мышлением. Постучал по дереву и уже дышать легче, не ждёшь беды. Хотя беда чихать хотела, обо что ты там и чем постучал.

Само слово «суеверие» происходит от старославянского «суи», которое означает «напрасный, лишний, ненужный, пустой»: напрасная вера в то, во что верить не стоит. Отсюда же слово «суета» – нечто бесполезное и тщетное. Но как же эта «ненужная вера» многим стала нужна! Суеверные люди неприятны именно этой суетой, пустотой, незначительностью, склонностью не решать проблему, а маскироваться от неё, перекладывать на не имеющие к ней никакого отношения причины. То есть не проблема виновата, а сопутствующие ей числа, даты, приметы, годы. Доходит до таких объяснений: террористы взорвали бомбу, а жертвы говорят, что это… несчастливая дата виновата. Кому это выгодно? Сами догадайтесь.

Неуверенность запуганного населения, которое не умеет и не может себя защитить от множества опасностей, нарушений закона – вот первые признаки общества, погрязшего в суевериях. Иные настолько вязнут в этом, что впору звать психиатра. Хотя сам «отец психоанализа» Зигмунд Фрейд был не чужд суеверий, и даже подводил под них научную базу. Сначала он собирался умереть в 51 год, потому что 28+23=51. При чём тут 28 и 23 – история умалчивает. Пережив роковой год, Фрейд на радостях решил, что умрёт в 62 года – только потому, что именно такие цифры стояли в конце его телефонного номера. Как известно сейчас, Фрейд прожил 83 года. Получается, от суеверий не спасает даже логика и хорошее образование. С образованными суеверными людьми ещё труднее, надо заметить. С ними вообще страшно!

Большое количество суеверий и примет существует, как ни странно, среди космонавтов и специалистов космической отрасли. Это люди серьёзные и вроде бы далекие от всяких фантазий, но и они склонны верить в некоторые «совпадения». Связано это с тем, что порой поведение сложнейшей техники невозможно предсказать. Первые три года космической эры в СССР соблюдалось неукоснительно одно правило: ни один из запусков не был произведен в понедельник. Традиция была нарушена в октябре 1960 года: ракета-носитель должна была вывести к Марсу автоматическую станцию, но взорвалась. Только четыре пуска из одиннадцати, произведенные в понедельник, закончились успешно. Были у космонавтов и несчастливые даты, запускать в которые космические корабли опасно для жизни. Например, на Байконуре таким днем было 24 октября.

Ещё имеют склонность к предрассудкам спортсмены, актёры и моряки. Причем те или иные суеверия передаются из поколения в поколение. С точки зрения обычного человека, это больше похоже на дурачество или даже идиотизм, но их последователи уверяют, что эти суеверия «работают».

Как заметил в свое время французский писатель Бальзак, суеверный человек не может быть несчастным, потому что суеверие стоит надежды. Как легко сделать человека несчастным или счастливым исполнением той или иной приметы! Например, съел человек конфету с орехом. Обычно там один орех. Но он обязательно есть! А тут попадается два, и человек уже счастлив – ему сказали, что это хорошая примета. Или вдруг ореха вообще не обнаруживается: кондитеры забыли положить, украли, сами съели. И вот тебе несчастье: примета-то плохая. Каково это зависеть от таких мелких закавык бытия? Одно дело суеверия лётчиков и моряков, так как стихии воздуха и воды в самом деле непредсказуемы – они вообще не для человека. А тут мирный обыватель на каждом шагу скрещивает пальцы, стучит по дереву, показывает кому-то фиги, старается вставать или входить куда-нибудь с правой ноги, плюёт через плечо, совершает множество других нелепых жестов. Глядя на такого, самим хочется сплюнуть: тьфу-тьфу-тьфу.

Люди или никак не воспринимают предсказания, или безропотно принимают уже расписанное для них кем-то авторитетным будущее, или же пытаются его изменить, если оно их чем-то не устраивает. Иногда предсказания и даже фантастические фильмы способны сыграть определяющую роль в дальнейшем развитии мира. Так, многочисленные прогнозы и детальные описания последствий ядерной войны в кинематографе второй половины двадцатого века фактически предотвратили её. Они стали своеобразной прививкой обществу и амбициозным политикам, внедрив в их сознание мысль о недопустимости на практике использовать ядерное оружие. Они показали, что в ядерной войне не может быть ни проигравших, ни выигравших. Яркие образы будущего в научном изложении и художественных фильмах изменили само будущее.

Имеет ли смысл копаться в будущем? Не лучше ли обстоятельно заняться настоящим? Ведь будущего не существует. Оно ещё не наступило, и его нельзя исследовать. Изучать можно только настоящее, которое постоянно изменяется и то и дело становится… прошлым. Настоящее неумолимо движется вперёд, захватывая всё новые куски будущего, чтобы превратить его в прошлое. Мы постоянно наблюдаем этот «феномен», когда движемся вперёд вместе с настоящим, переходя в будущее и тем самым делая его историей. Вот лежало яблоко на столе, и его уже нет. Оно стало прошлым, хотя ещё минуту назад было… настоящим. Как измерить и понять такие указания времени, как «без двух минут будущее» или «за полчаса до начала нашей эры»? Никто не засекал время с секундомером в конце первого года первого века до нашей эры: «Всё, началась новая эра». Время условно, как и его отсчёт. То, что ещё две минуты назад было будущим, через пять минут станет прошлым.

В какой-то момент я заметила, что будущее перестало быть интересно. Видимо, возраст такой. Жизнь человека делится на три периода: жизнь будущим, настоящим и прошлым. Молодость живёт будущим. Молодость может предаваться мечтам, просто сидеть, ничего не делать и мечтать, подперев щеку рукой. Молодости кажется, что время бесконечно, поэтому она можно позволить себе такую роскошь, как тратить его на мечты. Потом наступает зрелость, пора осуществления мечтаний юности. Человек начинает понимать, что если время и бесконечно, то его конкретная жизнь конечна и имеет весьма ограниченные пределы, в которых надо много успеть. Поэтому взрослого больше интересует день сегодняшний, настоящий. И наконец, приходит старость, когда человек подводит итоги своего пути, вспоминает прошлое. «Нам рано жить воспоминаньем», – говорят те, кто ещё не чувствует себя старым, кто ещё надеется успеть осуществить что-то в настоящем.

Нас всех перекормили будущим. Мода на будущее словно бы перегорела в нас, поэтому так много людей, которые испытывают приступы аллергии, когда слышат что-нибудь типа: «В следующем десятилетии в нашей стране будет…». До содрогания надоел этот ужасный глагол «будет». Он кажется вульгарней самого грязного ругательства.

Но обратимся к отечественной новейшей истории, чтобы вспомнить настроения, в каких пребывала наша страна на рубеже тысячелетий. В 1988 году Михаил Горбачёв в новогоднем поздравлении советскому народу вынужден был признать: «Перестройка породила большие ожидания в обществе, но перемены идут трудно, не так быстро, как всем хочется». Ну очень хочется! А в 1990 году еженедельник «Коммерсантъ» отмечал, что «страна давно не встречала Новый год в таком мрачном настроении. И дело даже не в том, что голодно и холодно. Надежд на лучшее будущее не осталось почти ни у кого…».

В новом миропорядке девяностых годов живётся непросто. Идёт бешеная борьба за существование и приспособление к новым условиям жизни. Продолжается сворачивание практически всех учреждений и предприятий советской эпохи и повсеместное сокращение штатов. Официально в стране объявлен кризис. Но что это за кризис? Опять-таки официально объясняют, что из-за каких-то сложных хитросплетений экономики. «Неофициально» все понимают, что кризис сей проистекает единственно из-за того, что все блага, заработанные жертвенным трудом населения, захвачены горсткой отщепенцев, которые распродают ресурсы страны на все четыре стороны.

Газета «Выборг» в сентябре 1998 года пишет: «Страну лихорадит! Не знаю, о чём думали наши правители, но то, что они с нами сделали, непростительно». Газета «Балтийский луч» сообщает в октябре того же года, что «двенадцать работников Аннинского дома культуры уже восемь месяцев не получают зарплату… С наступлением вечера многие улицы в Большой Ижоре погружаются во тьму… Нечем заменить перегоревшие лампочки. Не заполучить передвижную вышку(!), чтобы эти лампочки вкрутить… Деревня Шепелево живёт без электричества. Люди рады уже тому, что районная администрация разрешила местному магазину работать в этот период без кассового аппарата… Сельским учителям к концу сентября выплатили зарплату за апрель. Часть апрельского заработка работники образования получают овощами… Без угля остаётся на сегодняшний день частный сектор Горской волости». Дальше читать – здоровью вредить. Страшно и тоскливо, словно читаешь сводки военного времени. Но что происходит? Идёт война? Наступила разруха? Случился неурожай? Началась новая блокада? Да ничего подобного!

В то же время новая власть страны самонадеянно заявляет, что «Россия совершила огромный скачок в сторону Запада». Бедный Запад даже отскочить не успел. Зачем России было куда-то скакать – непонятно, но она вскоре становится страной светских львов и львиц, банкиров и олигархов, дорогостоящих фотомоделей и первейших богачей планеты. Немногочисленные, но сказочно богатые русичи начинают шокировать мир баснословными состояниями и шумными выходками. Возникает почти канонический образ нового русского, который эвакуировал семью в цивилизованный Лондон, чтобы конкуренты не выпотрошили жену и детей в борьбе за влияние, а сам вернулся в варварскую Россию продолжать великие дела по купле-продаже Отечества и соотечественников. Свои средневековые нравы им невозможно спрятать даже под дорогими одеждами от ведущих кутюрье Европы, под панцирями автомобилями представительского класса. Люди же, не сумевшие угодить в эту малочисленную касту, теряют сбережения, работу, заработки, надежду, веру. Любовь. Их даже в какой-то степени перестают считать людьми, эталоном настоящего человека становится тот, кто может урвать самый большой кусок.

Заголовки российских газет девяностых годов говорят сами за себя: «Безработица порождает преступность», «Ну что ж, затянем пояса», «Доколе?!», «Ответ один – нет денег», «Вы уже стали быдлом?», «Наши сбережения за всю жизнь обесценились до трёх рублей за один год!», «Забастовка вместо уроков», «Хлеб в результате инфляции к концу этого года подорожал в 100–200 тысяч раз!», зато «Пенсии к концу следующего года обещают повысить на 23 рубля 47 копеек».

Ох, какие злые были газеты в те годы – прямо, перец! Новая власть отказалась заботиться даже о СМИ, поэтому они резали правду-матку, как и рядовые ограбленные граждане. Позже правительство спохватилось и вспомнило «четвёртую власть». Частично. Поэтому заголовки стали помягче, особенно если на хорошей бумаге и цветной печатью – признак «солидной спонсорской поддержки» печатного органа. Местами стали появляться умиротворяющие статейки, что всё не так уж и плохо, дескать, умерьте свой жопоголизм. Наладилась новая система показухи в совершенно советском духе: съезды, доклады, отчеты, где чиновники рьяно рапортуют (не понятно кому) о неуклонно растущем благосостоянии (не понятно кого). Уже в новом веке появились такие заголовки, как «Повод для оптимизма есть!», «Ситуация остаётся стабильной», «Дорогу осилит идущий», «Затянуть пояса и работать!», «Это самый удачный год за последние 15 лет». Господи, пятнадцать лет, молодость целого поколения! Где мои пятнадцать лет?.. А для них это вроде как норма, что полтора десятка лет ушло коту под хвост. Иной раз увидишь патетический заголовок такого же напыщенного интервью с каким-нибудь политиком или чиновником «Грядут переломные годы!», и на фото такая откормленная ряха лоснится, что сразу понятно: её обладателю никакие «переломы» не грозят. «К 2011-му году вырвемся на показатели 19…» – дальше читать не хочется. Не хочется ломать ум о грубое нарушение математической логики. В России, оказывается, теперь двадцать сотен меньше девятнадцати, коли 2011-ый год так рьяно стремится догнать своего предшественника столетней давности, тысяча девятьсот какой-то, наверняка дореволюционный год. Уж нена двадцатые же или тридцатые он собирается равняться, смею надеяться. И не на «застойные» семидесятые-восьмидесятые. И уж точно не на девяностые. На эти годы можно равняться только откровенным мизантропам.

Никто не может понять, во имя чего это всё делается. Поэтому спешно придумываются мифы и сказки о кризисе неправильной советской экономики, о кризисе любой российской экономики вообще, о пользе потребления алкоголя, чтобы народ меньше думал или не думал вовсе, о происках американской разведки, о сионистах-злопыхателях. Да это вообще придумал Черчилль (Сталин, Ленин, Пушкин, Рюрик, Царь-Горох – подчеркнуть, что кому больше нравится) «в восемнадцатом году»! Это век такой коварный, и так далее в том же духе.

За десять лет до начала нового тысячелетия в «Комсомольской правде» была опубликована подборка откликов на статью Солженицына «Как нам обустроить Россию». В одном из читательских писем говорится, что «немало народов и государств исчезло с лица земли. В настоящее время с этого лица исчезает Россия». Пессимизм усиливался из месяца в месяц, особенно с января 1992-го года, когда Россию стали сотрясать шоковые экономические реформы. А вот в газете «Советская Россия» перед новым 1993-им годом опубликовали частушку из Архангельской области:

Мы народ на редкость стойкий: Не один видали шторм. Пережили Перестройку, Не умрём и от реформ…

И всё же большинству надоело быть этим «самым стойким народом». До смерти надоело! Ради чего? Кому и зачем надо опять испытывать нашу стойкость и живучесть? Мы же не клубни картофеля разных сортов, которые закаляют и отбирают по степени устойчивости к заморозкам и вредителям на посадку. Мы же не в лаборатории живём, где проводятся всевозможные опыты на предмет выяснения выживаемости разных биологических объектов. Или всё-таки в лаборатории? Но, так или иначе, а чаша терпения начала расплёскиваться. Хочется побыть просто людьми, человеками, а не «самыми стойкими» подопытными зверушками. Хочется просто жить, а не выживать в невыживательных условиях, переживать новые потрясения, наживать себе новые трудности, доживать от аванса до получки, отживать свой век на грошовую пенсию. Ужасные, какие-то жёвано-давленые глаголы! Похожи на силовые выжимать, пережёвывать, дожимать и им подобные. Россия словно бы надорвалась, израсходовав людские и материальные ресурсы.

Тогда появилась присказка: «Жди до следующей тысячелетки». На манер советских пятилеток – были такие пятилетние планы развития советской экономики, и считалось хорошим тоном эти планы выполнять за два-три года. Как это в целом влияло на несчастную экономику и социальное развитие – сказать сложно, но существовало негласное соглашение: телефон устанавливали через две пятилетки, в очереди на автомобиль стояли до трёх пятилеток, квартиру получали через пять пятилеток. «Ударное» выполнение пятилеток в сжатые сроки никак на данную установку не влияло. Некоторым членам КПСС уменьшали эти сроки на одну пятилетку. Членам высшего звена давали всё сразу. Они уже тогда знали, что надо жить сегодня, сейчас, потому что завтра жизнь может закончится вопреки всем планам пятилеток и программам Партии. Что и случилось, когда 13-ая Пятилетка умерла, так и не начавшись.

А тут конец квартала, года, века и тысячелетия! Ну непременно должны что-то дать в следующем тысячелетии, как говорили некоторые счастливые старушки: «Нам в следуюшшей пятилетке освешшение на лестнице сделать обешшали!». А уж в следующей тысячелетке и подавно должны сделать! Надо только подождать. Апокалиптические настроения и вера в скорый конец света заставили многих отложить в сторону реализацию своих надежд до недосягаемых у нас лучших времён.

Помимо политических и экономических потрясений в памяти осели многочисленные предсказания расплодившихся по всей стране колдунов и ясновидящих, сулящих столько бед, что лучше и не жить. И всё это под оптимистический гороскопический щебет, что наступающий год змеи благоволит тем, кто догадается обрядиться в новогоднюю ночь в чешую. Высшее общество в пёстрых журналах и шумных телепередачах с тупым весельем принялось сортироваться на этих самых змей, кроликов, баранов и прочих зодиакальных зверушек. Вот так, добросовестно налегая на гороскопы и прочую цифирь, мы с чистым сердцем вошли в новое тысячелетие. Короче говоря, перевалили с грехом пополам в новый век. Доползли. Не все, конечно, но некоторые всё-таки доковыляли.

Так закончилось десятилетие 90-ых годов, пока все ждали-гадали, что это изменение и сдвиг с мёртвой точки произойдёт со дня на день. Десять лет прошли, и у кого-то прошла юность и молодость. Пропало чувство, что жизнь создана для нас. Жизнь не для нас и не про нас. И зачем мы, русская молодёжь девяностых, так тупо чего-то ждали от этого десятилетия?

Насколько мы отстали от мира за это десятилетие? Иные шутят, что навсегда. Мы отстали если и не навсегда, то очень надолго. И главное, понять бы: ради чего? Сколько бы профессиональных объясняльщиков ни навешивало лапшу на уши, и как бы ни хотелось этой «лапше» поверить, чтобы обрести нужное для дальнейшего выживания понимание, а всегда приходишь к выводу: не то. Словно больному дают разные лекарства, он надеется, что вот это окажется тем самым, которое ему поможет… ан нет, не то, не то, не то! Не тем лечите, сволочи! Реформы, платформы, форумы, цены на бензин, ставки на керосин, раскол в Евросоюзе, объединение блока НАТО, колебания курса валют, назревание политического момента, дозревание исторического перелома, кризис, охренизис – всё не то. Лучше бы сказали честно: мы вас банально обокрали. Как обычные воры. Ну, не укусим же мы их за это, в самом деле! Нам до них не дотянуться – это как белый день ясно. Чего они так боятся сказать правду? Даже странно, что эти люди такого пустяка боятся.

Странное это было десятилетие. Десятилетие бездействия, распада и развала. У каждого десятилетия XX века есть свой характерный признак. В истории любой страны календарь ведёт отсчёт от наиболее значимых событий в своей истории. Век двадцатый в России разделил жизнь на до Революции и после. Затем на ДОвоенную и ПОСЛЕвоенную. Пройдут годы, века, целые поколения, а эти вехи останутся, как старые кресты на могилах, где уже не видно ни имени, ни года смерти, и уже нет потомков тех, кто под этими крестами лежит. Какие же события станут вехами нового века, нового миллениума? Бог весть. А что касается века двадцатого, первые его годы теперь воспринимаются с привкусом агонии, с первыми революциями и намёками на скорый крах. Жёсткие десятые годы, в которых мировая война сменяется революцией, а затем и долгой запойной гражданской войной. Сумасбродные двадцатые, когда в сжатые сроки сменилось несколько совершенно чуждых друг другу политик, в которых жесточайший голод соседствовал с развесёлым НЭПом. Тогда же наметилось угасание революционных бурь и порывов, перешедшее в начало хладнокровных и расчётливых отстрелов. И вот страшные тридцатые, пахнущие отвратительной живодёрней и пропитанными кровью подвалами даже сейчас, на расстоянии нескольких десятилетий. Потом были всем нам памятные сороковые-роковые, «свинцовые, пороховые», как расплата за безумия в первые десятилетия века, как нарыв, который наконец лопнул. Они в восприятии граждан России так и остались «пороховыми», даже если речь идёт о послевоенных сороковых. Они именно такими и останутся в подсознании нации, даже когда современные историки станут доказывать, что на самом деле никакой войны в России не было, а были только успешные бомбёжки английской авиации.

Как это было, как совпало: Война, беда, мечта и юность. И это всё в меня запало. И лишь теперь во мне очнулось[3]

И в этих сороковых были свои «такие молодые». И они всё на свете понимали, они ясно видели, где враг, а где – тыл. Наша беда, что мы не понимаем во имя чего опять новый беспредел «гуляет по России», как гуляли голод и бандитизм после Войны. Но приходят пятидесятые, сначала какие-то степенные, потом оглушившие смертью Отца народов, затем ужаснувшие тем, что никакой он не Отец, а обычный тиран. Всё это сменилось традиционными поисками виноватых во всех «безобразиях и перегибах», но желающих отвечать как всегда нашлось мало. Не нашлось даже, а нашли.

Шестидесятые годы – это, естественно, Оттепель. Да что там оттепель – полёт в космос! Годы молодости родителей. Имена Евтушенко, Рождественского, Вознесенского и Ахмадулиной звучат как одно слово, как девиз поколения. Это десятилетие очень похоже на восьмидесятые годы ожиданием чего-то хорошего, верой, что мрак ушёл навсегда, а теперь начнётся прекрасная жизнь. Должна же она когда-то начаться!.. Эти ожидания и надежды незаметно перетекают в следующее десятилетие, получившее название Застоя. Не знаю, когда начался этот самый «Застой Иваныч», но помню семидесятые годы, что из окон по всему горизонту были видны строительные краны и растущие здания. Строились дома, заводы, школы, дороги. В нашем городе за это «десятилетие стагнации» выросли целые кварталы, и я не поверю, если вы скажете: «А у нас вот ни шиша не выросло!». Десятилетие закончилось Московской Олимпиадой. Теперь говорят, что это было начало конца.

Теперь этот «ужасный» Застой расписывают, как некую лютую годину очередей за колготками и колбасой. Мне трудно это оценивать: то были годы моего раннего детства. Нашла такой анекдот: «В уездном городе N не было сексуальных маньяков, серийных убийц и киллеров. Люди ничего не слышали о педофилии, а слово голубой означало лишь цвет. По телевизору шли веселые и интересные фильмы, по вечерам школьники ходили в Дом пионеров, а пенсионеры играли в шахматы на скамейках в парке. Шел последний год Застоя…». Последние годы спокойной мирной жизни.

Пришли восьмидесятые, болезненные, неустойчивые. Один за другим умирают хозяева Кремля. Это настораживает, словно витает некая инфекция: что-то будет, что-то грянет. Это «что-то» оглушило похлеще смерти Отца народов: оказалось, что наша страна вообще неправедная от и до. Тогда, в восьмидесятые, словно плотину прорвало. Не осталось ничего, что бы не охаяли и не оплевали: от семейных ценностей до государственных устоев, от культуры до истории. В 1917-ом году нужно было любой ценой доказать народу, что свергнутый царизм был несостоятельным, что только слом старой России приведёт всех к счастью. В годы Перестройки был использован точно такой же механизм: стали доказывать несостоятельность советского строя. А если ругаешь старое, обязан хвалить новое, каким бы ужасным оно ни было. Оно же пришло и освободило тебя от этого ненавистного старого! Кто в восьмидесятые обличал советскую бюрократию, в девяностые стали взахлёб защищать и нахваливать бюрократию новую, оправдывая её перекосы и перегибы.

Ах, девяностые-несносные, косные, бесхозные… Наша юность! Некоторые, должно быть, далёкие от реальной жизни глупцы теперь их почему-то называют «лихими». Чего такого лихого в них увидели? Или уже рассматривают их как далёкую от себя по времени и уровню развития экзотику, как яркие одежды и бесшабашные танцы незнакомого, почти вымершего племени? Экзотика тем и замечательна, что её не понимаешь, да и не стремишься понимать, а берёшь только эту бессмысленную яркость и непохожесть на символы привычной тебе культуры.

Это было десятилетие краха и «стабильного упадка». Потом его так и назовут: ельцинская «стабильность», когда годами стабильно не выплачивают зарплату, в стране стабильно ничего не улучшается, новости стабильно плохие, стабильно происходят катастрофы, теракты, заказные убийства и прочие преступления. Это был крах не одного поколения, а сразу нескольких. Многие из тех, кто состоялся в 60-ые, 70-ые, 80-ые, в эти самые 90-ые «посыпались» во всех отношениях. Потеряли веру и надежду не только младшие, но и средние, и старшие поколения. И все мы потеряли своё государство, Родину, к какой привыкли, какой её знали. Эпитеты «лихие» и «крутые» здесь неуместны. Люди, потерявшие государство, не бывают крутыми. Они бывают растерянными, подавленными, шокированными. Возможно, в состоянии шока как защитная реакция включается мысль, что крах и распад – это круто, жесть, драйв!

Если спросить, что было сделано за этот отрезок времени в нашей стране, мало кто сможет назвать что-то конкретное. Не было придумано ни одного разумного закона на смену законам отвергнутым, не было совершено ни одного нужного действия. Не было построено ни отвечающих духу времени новых городов, ни дорог, ни институтов общества. Не было создано ничего, в чём так нуждались на тот момент россияне. Десятилетие какого-то паралича, из которого так хотелось вылезти, а никак! Хоть караул кричи! Какое самое страстное желание парализованного человека? Начать двигаться, чтобы бежать и наслаждаться движением!.. Но нет возможности, нарушена связь между отдельными частями организма, повреждены нервные волокна, разорваны сосуды мозга. Это десятилетие словно выпало из процесса жизни, как и сами люди, которым именно в те годы стало казаться, что «на переломе исторических эпох» непременно произойдет чудо, и «Россия, которую мы потеряли», сама собой возродится, как птица Феникс из пепла!.. Увы, многие мечты оказались несбыточными, реальность мало походила на радужные надежды. Теперь впору снимать новое кино: «Десять лет, которые мы потеряли».

Мы их в самом деле потеряли. Такое чувство, что нас продержали в каком-то мрачном заключении, а потом выяснилось, что данная «мера наказания» оказалась ошибочной, неправомерной, да и вообще никому не нужной. Теперь очень странно и даже страшно слышать и думать, что 90-ых годов XX века в истории современного человечества попросту нет. Может быть, потому и нет, что они слишком рьяно были «потрачены» на ожидание нового века и тысячелетия? Может, слишком сильно верилось, что со сменой номера столетия начнётся совершенно новая жизнь?..

В этом нелепом десятилетии было отменено и уничтожено всё, что способствует выживанию народа, а взамен насаждались такие «ценности», которые могут привести только к вымиранию и деградации. И для чего? Чтобы через десять лет начать восстанавливать, что было в те годы попрано, под видом каких-то инноваций возвращать, что уже было двадцать лет тому назад. Вот вам и «крутые девяностые». Десятилетие какого-то неразумного, преступного и непростительного расходования сил и времени. Теперь так жалко этого разбазаренного времени, что и слов не подобрать. Ведь время – самая дорогая валюта. Её потерю ничем не восполнить, не заменить, не компенсировать. Можно восстановить и потраченные силы, и финансы, и ресурсы, и разрушенные здания, и попранные законы, но только не время. Если жизнь человека выпала на такую нелепую эпоху, ему уже никогда не удастся прожить её по-новому и в других условиях.

У нас недавно появилось такое объявление: «Товарищи, если у кого в квартире протекают блочные швы, то срочно сделайте заявку мастеру ЖКХ своего квартала. Работы производятся бесплатно». Народ стоит, читает и… плачет:

– С ума сойти! Да неужели же такое возможно? Наверняка денег сдерут!

– Да не сдерут: в соседнем доме шпаклевали швы и в самом деле бесплатно.

– С ума сойти! Никак дожили до чего-то разумного…

– Но ведь в советское время так и было!

– А чего же отменяли? Зачем было отменять, чтобы теперь всё назад возвращать? Зачем же мы столько лет как сволочи, как бесправные изгои жили в своей же стране и не имели возможности и права требовать человеческого к себе отношения?! Кому это было выгодно? Зачем? Неужели хоть кто-то из «шишек» от этого счастливей стал?..

– Так наворовали себе на три века вперёд, – отрезвил всех неподдающийся ликованию масс скептик, – а теперь начнут под видом великой господской милости возвращать, что было ещё в прошлом столетии. Уже некуда воровать, уже под завязку все закрома забиты, вот и решили быдлу чего-то там скинуть. Опять же для имиджу модно. В девяностые никто страной не занимался, власти фактически не было, теперь надо хоть как-то нагнать хотя бы нормы тридцатилетней давности.

Одни плачут, другие смеются, третьи плюются, как бедолаги, которые родились не в своё время и не в том месте. Которым уже никто это время не компенсирует и не вернёт. Лет десять тому назад вот так сунься куда с жалобой: у нас швы в доме текут. В ответ непременно бы рявкнули:

– Вы чо, совсем охренели?! Это только ваши проблемы, а не наши!

И вот на, тебе! Уже и в новостях передают: «В ходе встречи президент отметил, что поддержка театра должна входить в число приоритетных вопросов любого государства». Да где ж он раньше был! Сколько актёров в девяностые сгинуло, сколько театральных коллективов распалось – ничего теперь не вернёшь. Или показывают, как министр обороны осматривает новые модели обуви для армии, в разработке которой учтены и особенности ландшафта, где будут служить солдаты, и даже температурный режим. Глава государства заверяет: «В России больше не будет военных без жилья!». Представляете, чтобы такой слоган запустить в США или в любой другой стране, пусть даже в качестве предвыборной рекламы правящей партии? Я не представляю. Потому что даже в слаборазвитых странах нет военных без жилья. У нас – есть. И вот власть обратила на этот факт своё внимание. А люди плачут то ли от восхищения, то ли от горечи. Кто-то вспоминает свою службу в проклятую эпоху «великих реформ», как ушёл в армию в кроссовках, так два года в них и «оттрубил». На всю часть был один комплект обмундирования и один же автомат для церемонии принятия присяги, вот как всё было разворовано. И это было… нормой. Говорят, ещё не во всех частях такая «лафа» была, поэтому этой единственной гимнастёркой ещё и гордились, а единственным автоматом без патронов хвастались. Чья-то мать ездила в часть к сыну, а приехала и слегла с инфарктом:

– Они там все в… китайских спортивных костюмах! Даже обмундирования нет, вот какое блядство наступило. Это ж надо так страну просрать. Враги-то не во вражеских окопах, а кулуарах власти…

Ради чего? Нет ответа на этот вопрос. Поэтому хочется дать в морду тому, кто девяностые годы называет «крутыми». Растление и разложение не могут быть крутыми, лихими и служить поводом для какого-то молодецкого хвастовства. Они всегда мерзки, зловонны и необратимы. Чем мы гордимся и хвалимся, называя эти годы «лихими»? Тем, что пассивно наблюдали, как уничтожали страну, или даже сами в этом уничтожении участвовали? Тем, что люди до сих пор живут в бараках и коммуналках, половина населения страдает алкоголизмом, а беспризорников развелось, сколько и после всех войн двадцатого века не было? Это, по-вашему, круто и лихо? Кого вы называете крутыми, милые мои, покажите этих «лихих»? Вот этих инфантильных алкоголиков и шумных гопников, которые совершенно бесполезны для страны и соотечественников? Это просто посмешище какое-то! Стыдно так жить в новом веке, позорно. О такой «крутизне» надо молчать, как о неприличном заболевании, а не хвалиться. Если не хотим, чтобы окружающие считали нас законченными идиотами.

А может, потому теперь столько бравады по поводу «лихости и крутости» девяностых, чтобы только себя утешить, чтобы самим себе не сознаваться, как нелепо мы это десятилетие прожили? Что ещё остаётся делать вчерашним советским людям, которые вдруг решили стать «новыми русскими», да так и не стали, остались «старыми», прежними? Потому что не всем хватило известной доли вертлявости натуры, чтобы кардинально прогнуться под новую жизнь. Да и денег не на всех хватило. Страна ведь не такая и богатая, если разобраться.

Такое чувство от этих лет осталось, словно кто-то «слишком умный» провернул чудовищный эксперимент: «А что будет, если ликвидировать все институты общества?». И без экспериментов из учебников истории и обществознания известно, что без этих институтов исчезнет само общество. Вот и «слишком умный» понял, что переборщил, увидел, что эксперимент привёл к деградации. Почувствовал, что за это с ним скоро уважающие себя народы здороваться перестанут, поэтому решил что-то из «старых порядков» вернуть. Но где вы такое видели, чтобы человек снёс свой шикарный особняк, поставил на его месте лачугу, чтобы на шкуре испытать, что и так всем известно: жизнь в лачуге грозит болезнями и смертью. Поэтому он снова принимается возводить уничтоженный им добротный дом, да не получается. После жизни в лачуге и силы не те, и финансов не хватает. Нормальный-то человек и без экспериментов это знает, он не станет превращать свой дом в руины, чтобы получить «такой ценный жизненный опыт», который насильно навязали России в девяностые годы.

Я потому так смело о девяностых рассуждаю, что это – мои годы. Моё поколение – это поколение девяностых. Что такое поколение, где оно начинается и заканчивается, как его определить? Чем отличается рождённый в 1968 году от родившихся в 1973? Да практически ничем. Поколением какого-либо десятилетия называют не тех, кто жёстко «приписан» к нему датой рождения, а был молод и строил планы на жизнь. То есть был самой энергичной и активной частью населения. Десятилетие принадлежит активным! Поколением 1960-ых, «шестидесятниками» называют тех, кто родился в тридцатые годы или начале сороковых. Молодость – самая активная часть жизни, самая шумная, громко и радостно о себе заявляющая. Бывает пассивная молодёжь, вялая и пьяная, всё время сонная и почти неживая, как новорожденные младенцы, которые не кричат при рождении о своём приходе в этот мир, поэтому их приходится реанимировать и выхаживать в инкубаторе. А их время перехватывает кто-то другой. Вот так позаявляет о себе, пошумит, покричит, а потом… А потом придёт новое поколение молодых да резвых, скажет: это – наше десятилетие, а вы уже время прошедшее. И ничего не попишешь: ушло наше время, а мы вот остались. Ни с чем.

В России любят давать звучные эпитеты не только десятилетиям, но и поколениям, типа военного поколения, обманутого, потерянного или поротого. Ущербные какие-то названия. По ним сразу можно понять, каково отношение к человеческой жизни в нашей культуре: создать отвратительные условия для целого поколения, а потом обозначить их хлёстким словцом, словно жертва своим мучениям рада и даже хвастается ими. Не найдёте среди поколений русских людей таких наименований, как счастливое, успешное, богатое. Таких у нас скорее назовут поколение сволочное или подлое. А как бы красиво звучало: поколение первых русских миллионеров! Хотя, чего это я прибедняюсь? Мы и были этими миллионерами. Вот вам крест! До деноминации 1998-го года. Ещё в первую половину девяностых зарплату получали чуть ли не чемоданами – в кошелёк она точно не влезала. Старыми советскими рублями, трёшками, червонцами выдавали по две-три тысячи. К девяносто восьмому году она выросла до полутора миллионов.

Нас можно было бы назвать растерянным поколением. Мы не знали, что делать. В нас заложены совсем неподходящие для новой жизни установки, ценности и нормы поведения. Мы разбежались по этой жизни кто куда, растеряли друг друга. Наша юность пришлась на последние годы Советского Союза, на время дискредитации любых норм поведения. Кто-то подсуетился и оказался «на коне», кто-то навсегда упустил свой шанс. А кто-то и не считал это никаким шансом: оказаться «на коне» воровства и разврата. Какие хотите доводы приводите по поводу крутизны девяностых, но от этого десятилетия остался только такой «привкус»: ненужные действия, лишние движения. Какая-то мелочная и глупая суета, растрата драгоценного времени на отвратительную, почти бабью болтовню в исполнении государственных мужей, энергичная ходьба назад, чтобы потом идиотски недоумевать, отчего жизнь ушла вперёд и нас не подождала.

Девяностые годы можно было бы назвать Застой-Два, хотя в них не было построено и сотой доли того, что было сделано при Застое семидесятых. Только в воздухе витала какая-то пыльная суматоха от размахивания флагами да лозунгами, но на этом вся деятельность и закончилась. Энергия была потрачена на забастовки и митинги с целью вытребовать… свои зарплаты и пенсии за позапрошлые годы. На защиту себя и близких от пропаганды новых кумиров «без комплексов»: пьяниц, проституток, жуликов и просто мерзких типов, которым и названия-то не подобрать. Все эмоции ушли на выражение ужаса по поводу политического и экономического беспредела, бесконечных войн непонятно кого с кем и за что. Все силы испарились на работу и подработки, которые всё равно не дали россиянам выбиться хотя бы в средний класс по зажиточности.

Страна стала представлять собой заброшенную стройплощадку недостроенного коммунизма. Пробовали было строить капитализм – фундамент не подходит. Не тот фундамент-то! Но всё равно что-то возвели, и это «что-то» накренилось как Пизанская башня из-за ошибки в расчётах при строительстве. Так всегда бывает, когда дворец пытаются возвести на фундаменте от лачуги. Когда за строительство берутся кто угодно, но только не строители. Получилось «как на песке руина корабля». Корабля, который выбросило на берег крутой волной. Он уже никуда не плывёт, но ещё продолжает жить постепенно угасающей жизнью.

И всё же это было удивительно оптимистическое время, но оптимизм был особого рода. Он не дарил предвкушения светлого будущего. Его можно сравнить с оптимизмом первых христиан, с нетерпением ожидавших конец света. Он не дарил и надежды – её место прочно занял скепсис. Идиотские советы типа «надо надеяться и верить в лучшее» не работали. Если их и слышали, непременно посылали куда подальше, а то и в морду били:

– Опять надеяться? Опять?! А жить-то когда? Всю жизнь на что-то надеяться? Это же невыносимо скучно! Мы уже так не сможем, мы стали слишком циничными от потоков лжи.

Напрасное и унизительное ожидание светлого будущего так ничем и не увенчалось. Чуда не случилось: бараки с работающими за спасибо жильцами во дворцы не превратились, а на месте годами не вывозимых помоек, свалок и заброшенных строек сады так и не выросли. Набрехали столько, что в конце концов самим стало стыдно. На чём вообще держался миф о светлом будущем? Каким оно представлялось? Общество, где всё по совести? Но совесть-то у всех разная, а у кого-то она вовсе отсутствует, как главная помеха на пути к успеху. Миф об этом «светлом будущем» доходил до хрестоматийного города-сада, а дальше начинал беспомощно буксовать натруженными лапками.

Мы уже не могли в него верить. Даже не по идейным соображениям, а потому что не было той юной тупости и наивности, какая бывает только в молодости. В молодости же всё не так. И усталость не та, и бедность не кажется такой уж страшной. Усталость какая-то радостная, звонкая, быстро проходящая, за два-три часа сна. А бедность совсем не заметная, потому что юность знает, что это – временно, что очень скоро наступит счастливая и хорошая жизнь. Что так принято: в начале пути не иметь ничего, чтобы в зрелые годы иметь полное право на достаток. А пока впереди вся жизнь – это и есть главное чувство молодости. И эта жизнь непременно будет замечательна – это и есть главная религия юности. Отними эту веру, и молодой человек мигом превратится в дряхлого брюзжащего старика. Этот старик понимает, что всё обман, но до его понимания уже никому нет дела: на горизонте – новое поколение, которому требуется совсем другая «лапша на уши».

На фоне этого отчаяния вера в силу нового тысячелетия оказалась очень привлекательной. Верилось, если год станет начинаться цифрой в виде изящного лебедя, а не этого прямолинейного багра, который царил над миром тысячу лет, то ничем не оправданная пассивность уступит место разумной деятельности. Думалось, что когда стрелки часов соединятся у цифры «12» на циферблате, только от одного этого мир сразу изменится, оставит лучшее в себе и отбросит плохое. Секундная стрелка побежит, обгоняя минутную и часовую, и мир станет таким же оперативным, подвижным и продвинутым. Россия тоже сдвинется с места только от движения этой энергичной стрелки и скажет: «Дети мои, а не начать ли нам просто нормально жить, а? Ведь очень хочется жить, а не прозябать чёрт-те как ради чьих-то бредовых и разрушительных идей». Десять лет мы провели в каком-то смутном ожидании, когда же ситуация изменится к лучшему, и правительство начнёт элементарно выполнять свою работу. Свою! Не нашу. Не одолжение нам сделает, а начнёт реально отрабатывать свою высокую зарплату, какую мы им платим, недополучая заработанные деньги по несколько месяцев. Словно бы кто-то даст команду самой жизни: «Все отчёты за прошлое сдать к двенадцати нуль-нуль». И сразу же наступит будущее. А нас всегда учили, что будущее всегда светлое, так что выражение «светлое будущее» воспринимается как одно слово.

Этот «нуль-нуль» властвовал над нами. Задача только, как до него дожить? Это была такая глупая вера, которая только маленьким детям простительна, как в нехитрых и очаровательных по своей наивности стишках, какие иногда пишут на новогодних открытках, что-нибудь вроде: «Пусть таким, как мы мечтаем, будет год и все ожидания исполнит, и с собою счастье принесёт, и сердца нам радостью наполнит»! Короче говоря, крутись-вертись как хочешь, год, но дай нам то, что не дал твой предшественник, гад такой!

Вот пробьют часы двенадцать раз, И наступит Новый год сейчас! Пусть решит он сразу ВСЕ задачи, Даст нам ДЕНЕГ, СЧАСТЬЯ и УДАЧИ!

Вся ответственность за проблемы людей заранее и торжественно вручается Новому году, веку или даже следующему тысячелетию. А ответственность за различные несуразности этого общества в прошлом возлагается на закончившийся год, век или хотя бы последнее его десятилетие.

С приходом нового века в России появились такие понятия, как психология девяностых годов, беспредел девяностых, преступная политика девяностых и даже феномен девяностых. «Мы не потерпим, чтобы преступная политика девяностых годов повторилась!» – решительно заявляют теперь те, кто явно не в детский сад ходили в эти самые девяностые. Они именно за эти «преступные девяностые» наворотили такой «политики», что стали людьми весьма состоятельными, не обладая при этом никакими явными и скрытыми талантами. «Здесь вам не девяностые годы!» – гордо отвечают вчерашние ларёчники сегодняшним рэкетирам в милицейской форме. Не изменилась ни одна статья УК в том плане, что убийство, кража в особо крупном размере, доведение людей до самоубийства по-прежнему считаются тяжкими преступлениями, как это было и в 90-ые годы, и всегда. Но вот что чудесно: словно бы по какому-то негласному соглашению принято считать, что в девяностые можно было эти преступления совершать, особенно чужими руками. Годы такие сволочные были, что поделаешь. Годы виноваты, а не люди. Словно бы эти 90-ые годы в сознании нации стали некой индульгенцией, и всё, что в них было наворочено – как бы не грех. Нет, это грех сейчас, но если был совершён в 1990-ые годы, то как бы уже выкуплен. Успел делец «уложиться» в делишках в эти самые 90-ые – вроде как и молодец. Ходорковский попробовал уже в новом веке «борзеть» на манер девяностых, сразу дали понять: ан нет, ужо нельзя – десятилетие не то. Опоздал, касатик, так что посиди, подумай о течении реки времени, о влиянии смены века на чьи-то пустые мозги. Словно бы выговаривают человеку, что он полез купаться, когда уже осень началась:

– Вот пару-тройку месяцев тому назад можно было, потому что тогда девяносты… то есть лето было. А теперь наступило другое десятилети… тьфу ты – время года, поэтому нельзя. Не успел вовремя сухим из воды выйти, кто ж тебе виноват?

А что там этот Ходорковский по сравнению с уркаганами от политики и беспредельщиками от экономики, которые в девяностые годы таких дел наворотили, что 150 миллионов россиян из уважаемых и смотрящих с уверенностью в завтрашний день граждан мигом превратились в запуганную, нищую и спешно вымирающую массу без будущего? Так, интеллигент-неудачник с человеческим лицом и правильной речью в отличие от опухших рыл и обрюзгших рях косноязыких и словно бы полуграмотных воротил жизни прошедшего десятилетия. И ряхи эти даже не то, чтобы перед законом никогда не дрожали, а и мысли такой не допускали, что этот самый закон может их хоть как-то тронуть. Он не для них написан, а под них. Не они ему служат, а он – им. И вроде бы нельзя так с законом-то обращаться ни в одной стране, да и в той же России вроде тоже нельзя, но вот в девяностые годы вроде как… можно. Было.

Так в общественном сознании и закрепилось: нельзя убивать, прелюбодействовать, воровать, унижать личность, не выплачивать зарплаты, врать избирателям, но – есть небольшое такое «но». Если это имело место быть в девяностые годы, то оно вовсе не преступление, а даже, скорее, норма. Народу трудно понять эту норму, народ ведёт такие диалоги:

– А чего этот пропитуха теперь народ призывает к высокой нравственности, культуре и здоровому образу жизни? Он же сам лет десять тому назад перед выборами водку ящиками бесплатно раздавал, в драбодан пьяный по телевизору матерился. А ещё раньше его застукали в борделе, где он орал что-то про свою непомерную потенцию и наличие у него гарема, где есть особи обоих полов. Как же такое мурло теперь смеет обворованный им и его подельниками народ учить морали?

– Нуичто, что в борделе он там матюгался? Это же в девяностые годы было. В девяностые и не так можно было блядовать напоказ. Мода такая была, чем же люди виноваты?

– Но если человек был дерьмом в девяностые, он и в новом десятилетии им останется.

– Остаться-то останется, но ведь и дерьму надо как-то под требования нового века приспосабливаться.

То есть надо не соблюдать закон, а только правильно под него подстраиваться. Надо вовремя прогнуться под требования нового века. Не в нуль-нуль часов 31 декабря, а в том-то и дело, что «вовремя». Как говорят мелкие жулики, «в нашем деле главное – вовремя смыться». Надо правильно выгадать момент. Сумевшие этот самый момент выгадать, в самом деле, словно бы какой-то индульгенцией защищены. Их даже не смущает собственное «рыльце в пушку», они уже громогласно клянут и хают «порядки прошлого», проклятые девяностые. Хотя именно эти порядки и «проклятые» годы их несказанно обогатили и возвысили. Ах, какие неблагодарные дети получились у породивших их девяностых годов!

Ругают «продукт девяностых» олигархов, но в случае чего бегут занимать у них деньги под разные игры современности. Убийство банкира теперь называют «жестом девяностых», «выстрелом из прошлого десятилетия». Таперича, мол, так дела «не перетираются»: отстрелялись. Ещё вчера можно было, потому что год с другой цифры начинался, а сегодня – ужо нет. Таперича надоть рождаемость повышать ударными темпами, чтобы восполнить потери тех диких разборок, войн и алкоголизма. Вот так вот: из огня да в полымя.

Ещё одним лозунгом новой России стала борьба с бедностью. Однако, как и всякий лозунг, её куда легче провозгласить, чем осуществить на деле. Кто там знает, как с этой бедностью бороться, которая расползается по стране, как чума, от которой не придумана вакцина? Ведь предстоит вытаскивать из нищеты не каких-нибудь африканских иждивенцев, не в позапрошлом веке воевать с естественно низким уровнем жизни, а надо в супердержаве третьего тысячелетия сделать более-менее сносным существование работающих на эту супердержаву граждан. Работающих! Иногда на двух-трёх работах. Не разорившихся на картах и кокотках дворян из ночлежек собираются спасать, а рабочих и крестьян, интеллигенцию и пенсионеров. И бороться с этой «чумой» собираются именно те господа, которые как раз и стали богатыми за счёт обнищавшего большинства.

Теперь перед выборами можно видеть такие заголовки: «Нами была разрушена грабительская система, созданная девяностыми годами». Понятное дело, что разрушена именно вами, но кем-кем, вы сказали, она была создана? Годами?! Вот те на! Неужели эта «система» была создана лишь для того, чтобы потом потратить колоссальные силы на её разрушение, а не на создание чего-то нового и по-настоящему нужного людям? Не сто лет прошло, а только десять с небольшим. Большинство «великих политиков и реформаторов» девяностых живы и поныне. Да мало сказать, что живы, а очень резво обскакали своих соотечественников по всем пунктам. Никто из них не предстал перед законом за создание этой самой «грабительской системы». Напротив, их статус укрепился и стал выше. Первого президента России теперь зовут великим политиком и тут же… беззастенчиво матерят всё то, что происходило в стране при нём. Ах, да мы забыли, что это же не он! Это же девяностые годы виноваты! Хозяин – человек хороший, а что у него в доме потолки обвалились и полы провалились, так в этом время виновато. Поймать бы это время за хвост – или что там у него есть, – да набить бы ему морду, заставить отвечать за всё, что мы тут под его влиянием натворили!..

Но не поймать время. Когда время упущено, его уже за хвост не ухватишь, даже если он существует. И не время, не эпоха делает людей вредителями и грабителями, а люди создают эпоху, какая им нужна, годы «лихие» или «пороховые». И хозяин, который якобы не виноват, что у него в доме всё рушится – никакой не хозяин. Только вводит людей в заблуждение, и они перестают понимать: то ли президент руководил страной, то ли девяностые годы. То ли обстоятельство, что он был первым президентом России, а первый блин всегда, сами знаете, чем. Удивительно, сколько сил и времени человек тратит, чтобы прорваться к власти, и как легко от неё отрекается в пользу чего угодно, когда приходится отвечать за её бестолковое использование.

– А чего вы хотели? Ему досталась такая непростая эпоха! Да и вообще он старенький уже был, чего пристали к старику? Слишком много от него хотите, ему же не тридцать лет! И не стыдно так пожилых людей огорчать, ай-яй-яй! Ещё неизвестно, как бы вы себя на его месте повели.

Нам некогда быть на его месте – свои места девать некуда. Надо быть на своём месте, а не в коммуналке под ароматы протекающей канализации с дивана перед телевизором фантазировать «если б я был султан». Надоели такие «политики», которые прут во власть по головам, доказывая, какие они крутые, и как стране с ними дико повезло. Страна годами «любуется» на их словесные дуэли с оппонентами и мелкие подлянки в виде компромата по пьянке. Страна ждёт, когда эти бездельники начнут работать. Они к власти таки прорываются, но начинается самое интересное: «великий политик» начинает захлёбываться соплями, как ему тяжело, дескать, попробовали бы сами на моё место. Так и будем местами меняться – дел-то никаких больше нет: мы на их места, они – на наши. А потом начнём соревнование по нытью, кому труднее. Тяжело во власти? Иди механизатором в совхоз или на шахту уголь добывать – вот где «легко». Не можешь – не лезь. Если тяжело просто каждый день на работу ходить – не ходи. Сиди дома за спиной у жены или мамы – им всё шутя достаётся. Ты не знал, что такое власть? Ты думал, что это только доступ к «кормушке» из тех льгот, которые не доступны простым смертным? Уж от такой-то «власти» у нас из власть имущих ещё никто не отказывался, даже в годы с самыми витиеватыми номерами.

Человек стал менее значителен, чем номер эпохи, которую создаёт этот человек, как бы он от неё ни открещивался. Людям настолько не хочется отвечать за себя, что они навесят эту ответственность на что угодно, лишь бы сбросить её тяжесть с себя. Чтобы можно лёгкой поступью пойти вершить новую глупость, в которой потом тоже обвинят… да вот хоть магнитную бурю! Людям невыносима мысль, что они вершат столько жестокости и несправедливости вокруг себя, что для защиты своей слабой душонки правильней и разумней привлечь к ответственности за это любые предметы окружающей обстановки. Но только не себя. Так дети, разбившие любимый кувшин мамы, говорят: «Это не мы! Он сам со шкафа спрыгнул». Прыгающие кувшины, одушевлённые цифры, обладающие властью нули, живые газонокосилки, ходячие мертвецы, бр-р! Отдаёт от этой ожившей неодушевлённости фильмами ужасов по книгам Стивена Кинга. Словно девяностые годы – некий одушевлённый субъект, свирепый и обладающий властью над всей Россией. Сомнительно, чтобы в Европе или Америке люди у власти так отрекались бы от власти в пользу прошедшего десятилетия. Наши уже говорят: «Мы тут ни при чём – такое было время, годы нам выпали непростые». И не поймёшь, кто правил бал в стране: наделённые властью и полномочиями чиновники или год определённого калибра.

Ужасы девяностых официально объявлены канувшими в лету, хотя они никуда не делись. Но такова сила чисел, что люди при наступлении нового десятилетия свято верят в приход какой-то другой, конечно же, лучшей жизни. У многих россиян и сейчас жизнь мало чем отличается от выживания в девяностые. У кого-то она стала ещё трудней и невыносимей, но принято считать, что с наступлением нового века все безобразия девяностых должны были сами собой улетучиться ровно в полночь в последний день уходящего века. Стране в который раз доказывают, что «жить стало лучше, жить стало…». Сами девяностые годы-подлецы теперь справедливо осуждены, а активнейшие деятели этих «беспредельных» годов вошли в историю с непременным эпитетом «великий». «Этот великий реформатор решительно проводил свою политику в эпоху свирепых 90-ых» – так теперь говорят об этой братии. Памятник ему за это!..

Хозяйку в загаженной кухне кто-нибудь назовёт великой? Ей скажут, что она грязнуля и бестолковая баба, коли такой бардак в своём хозяйстве развела. Водителя, который отвратительно водит машину, так что она оказывается в канаве, кто-нибудь объявит крутым асом? Такому скажут: если руки в жопе, так получи справку, что тебе вообще из дома выходить нельзя. А тут эпоха заявлена как ужасная, преступная, продажная, а политик – великий. Как такое может быть?

О чём же мы тогда мечтали в наши юные девяностые? Бредили идеями взять всё лучшее из капитализма и верили в возможность построения правового государства на обломках недостроенной коммунистической империи. Мечтали о шведском социализме, но из шведского у нас прижились лишь «шведский стол» и убогие варианты «шведской семьи» на почве многолетнего алкоголизма. Всё как всегда с точностью до наоборот.

Все ждали каких-то особых событий. А когда люди чего-то очень ждут, но получают совсем не то, они подлаживают это под свои ожидания. И уже кажется, что события середины века были какими-то размеренными и предсказуемыми, а какое-нибудь рядовое происшествие или событие под конец века приравнивается чуть ли ни к гибели Помпеи. Так солнце перед закатом всегда кажется больше, что было в зените. Новые СМИ сформировали такую невесёлую картину, что Россия весь XX век занималась непонятно чем: и сама не жила, и другим мешала. Целый век потрачен чёрт знает на что! Оказалось, что наша жизнь была не жизнью вовсе, а каким-то провалом в Истории, безвременьем. Это порождает запоздалую тоскливую ярость, которой уже никак не дать выхода, поэтому она раздирает людей изнутри. И к этой ярости примешивается смутное чувство, что мы опять повсюду опоздали, что жизнь прошла мимо, пока мы занимались непонятно чем, ждали непонятно чего. Или, может быть, это мы обскакали время, убежали куда-то не туда, и оно теперь не может найти нас?

Это никому не может быть интересно в успешном обществе успешных людей, каковой теперь является Россия. Во всяком случае, всеми силами «косит» под этот образ в рекламных сюжетах, где «валтасаровы пиры» одних граничат с безысходной нищетой других. Последние представляют собой подавляющее большинство населения, которое на рубеже веков превратилось в осадок человечества, для которого, как убеждало премудрое правительство, уже ничего нельзя сделать. Разве что подкинуть к зарплатам три рубля в связи с очередным скачком цен в тридцать три раза.

А что делать юности посреди этих хмурых обломков недостроенного прошлого? Охаянного именно для того, чтобы его не достраивать, а разрушать, затем снова восстанавливать до следующего сноса. В чем заслуга такой «великой» политики? Что делать тем, чья молодость пришлась на годы разграбления страны и разрухи, перемены социального и политического строя, лжи и грязи, которая была вылита на прошлое их страны? Молодым в таких обстоятельствах остаётся только стареть раньше времени. Как же «молодым везде у нас дорога»? А никак. Обманули. Один из многих, ничем не подкреплённых лозунгов. Где эта дорога? Что-то не видать. Ни молодым, ни старым, ни даже уже умершим. Старушка в частном секторе померла, машина с гробом так увязла на улице, что легче похоронить, чем вытаскивать. Мужики, несущие гроб по грязи, вздыхали: «Марья, шла бы ты сама, ей-богу».

Значит, стареть раньше времени, брюзжать в адрес проносящейся мимо жизни, так? Неужели и мы станем потерянным поколением, которому уже ничто не поможет? Которое будет беспомощно мыкаться по чужим углам в своей же стране, хвататься за любую возможность выжить и заработать лишнюю копейку. И нужна сотня таких копеек, чтобы они стали рублём. Неужели опять надо ждать целый век, пока сгладятся негативные последствия краха прежней системы, пока стабилизируются «тектонические плиты нации» после ударной волны, спровоцировавшей такой стремительный распад? Господи, как не хочется потратить на этакую позорную глупость свою быстротекущую жизнь! Очень не хочется, но всё говорит о том, что именно так и будет.

Ведь ещё нашим наивным родителям обещали, что их дети, то бишь мы, будут жить при коммунизме. Коммунизм представляли не так, как принято им запугивать теперь накануне выборов, что при нём, мол, все ходили бы строем и в телогрейках. Нет, под ним понимали общество высшей разумности, искренности и справедливости, когда работающий на благо страны гражданин будет непременно благоденствовать, поэтому делать что-то против своих ему будет невыгодно и неразумно.

Мы были ослеплены «миражом бессмертия» нашего наилучшего и универсального государства. Мы были молоды, и оно нам казалось последней и самой лучшей формой человеческого общества. Лучше уже не придумать. И вот оно исчезло. А вместо него появилось сборище бездельников и изгоев, бандитов и аферистов, где именно свои принялись рвать своих. Где один становился успешным за счёт миллионов своих соотечественников-неудачников, не сумевших взять кого-то своего же за глотку. Именно эти «удачники» стали симпатичны новому времени: они занимались хоть какой-то деятельностью на фоне бездействия других.

Безусловно, на людях всегда отражается такая глобальная смена идеологий. Про них потом говорят: их время прошло. Лениво так говорят, как про больных, в болезни которых никто не виноват и которым никто уж не сможет помочь. Их жизнь почти прошла, на смену пришло новое поколение, которое, естественно, будет жить про коммуни… будет жить лучше, чем их жалкие предшественники-лохи, позволившие себя «кинуть и развести». Так же в Перестройку говорили о советских гражданах, о поколении наших дедов и отцов, что вот-де они отработали на советскую махину и даже не догадывались, что их власть традиционно обманывала. А нынешняя молодёжь если и не будет жить при коммуни… тьфу ты, вот прилипла же зараза к языку!.. Если и не будет жить хорошо и достойно, то обведёт вокруг пальца саму эту махину. А в хрущёвскую Оттепель так же говорили о переживших сталинский беспредел, как об отработанном материале, и свято верили, что новое поколение уж как пить дать будет жить при коммуни…

Простой и безотказный способ манипуляции, когда при каждой смене поколений на каждом углу вывешиваются лозунги «Следующее поколение будет жить при …!». Для чего вам, ныне живущим, надо пережить и перетерпеть кучу лишений и несправедливостей. А если вы не хотите, то совести у вас нет! И вы никто иные, как враги народа вообще и следующего поколения в частности. Которое имеет право просто жить, а не стать очередным трамплином для новой истерии под тем же замызганным лозунгом о счастье для следующего поколения лохов.

Но мы верили. Потому что были молодыми наивными дураками в это десятилетие глупой веры и такой же идиотской надежды, что вот-вот совсем скоро на конце года вырастут нули и произойдёт чудо. Тогда много брехунов и по телевизору, и по всему остальному вплоть до утюгов и чайников предрекало, что с наступлением нового столетия наступит совсем иная жизнь, откуда-то появятся мудрые люди с умными лицами и наладят-таки в стране разумную жисть. Мы чувствовали себя такими сильными и смелыми, готовыми на любую деятельность, но нам повсюду говорили, что не надо дёргаться, не надо ничего предпринимать сейчас, а надо просто переждать кризис – то ли политический, то ли экономический, то ли астрологический. А возможность просто нормально жить придёт сама собой лишь в новом тысячелетии. Надо только дожить до него, дотянуть. Доковылять, доползти до этих самых нулей, так как страной правит не власть, а вот эти самые магические нули.

Посему таков мой совет каждому новому поколению: остерегайтесь и смело изгоняйте тех, кто много обещает к следующему столетию и ничего не делает для дня сегодняшнего, а начинайте строить свой мир уже сейчас, сегодня, пока вы молоды. Чтобы увидеть его ещё при жизни и успеть прожить в нём добрую половину жизни. А не пару лет до смерти с убогой и дребезжащей верой, что «не мы, так хоть наши внучеки будут жить чуток получше». И поменьше веры в силу смены чисел и дат, даже если целый век меняется.

Говорят, что каждое новое поколение должно вскарабкаться на плечи предшественников и поднять цивилизацию на одну ступеньку выше. Это и есть прогресс, нормальное и постепенное развитие мира, движение вперёд. А когда новое поколение призывают равняться на нормы жизни не отцов даже, а прадедов, и гордиться этими «нормами», это ничто иное, как деградация.

Отшумел наш двадцатый век, отгремел. Век страшный и прекрасный. Как сказано в стихах у Николая Глазкова,

Я на мир взираю из-под столика. Век двадцатый – век необычайный. Чем время интересней для историка, Тем оно для современника печальней.

Нам досталось время, на которое в самом деле было бы лучше «взирать из-под столика». Время интересное с позиции истории, социальных наук и, может быть, даже психологии – если не психиатрии. Время, о котором уже сейчас пишут взахлёб, но… лучше бы в нём не жить. Сами подумайте, о какой эпохе интересней писать: о катастрофах и войнах или о стабильности и покое? Что можно сказать о покое? Э-э… м-м… А про одну и ту же войну можно веками рассказывать и расписывать, что и делает каждое новое поколение историков. Но каково жилось современникам войны? Они не считали, что им «посчастливилось» жить в выдающуюся эпоху великих сражений. Поганая была эпоха для жизни-то. Каково было оказаться современником Инквизиции, Петра Великого, Наполеона? Да не дай Бог никому! Исписаны тонны бумаги о походах Александра Македонского, об опричнине Иоанна Грозного, а про тишайшее правление какого-нибудь князя, при котором его владения достигли высочайшего уровня рассвета и развития, и полторы страницы текста не найдёте. Даже имя этого князя не во всякой, пусть самой подробной энциклопедии увидите, редкий историк узкого профиля его вспомнит. А на кой его помнить-то? Это ж не Наполеон. Вот уж о Наполеоне можно говорить до бесконечности, столько всего наворотил. Оторвался мужик по полной!

Но пришёл новый век. Пришёл даже для тех, кто шутил, что «Госдума решила переизбрать 2000 год на второй срок». Прошли-таки девяностые-несносные и наступили нулевые-никакие – новое, столь же богатое разными нелепостями первое десятилетие другого века. Но ему вроде как простительно, потому что «мы же в новый век только-только вступаем». Словно новый цех на заводе запускают, который вчера ещё не работал. Вот какова сила цифры, какова власть её над человеком. Возможно, он и придумал её, лишь бы было кому перепоручить ответственность за происходящее.

И вот перед нами тёмное будущее. Ещё недавно оно кишело суперлативами триумфа, а нынче перестало казаться светлым. Должно быть, будущее потому и прекрасно, что никто его не видел. Человек только предполагает, что оно будет лучше настоящего, а оно просто является продолжением настоящего. И если в настоящем дела идут неважно, будущее данное положение вещей не изменит.

Если раньше обещанная победа в строительстве самого разумного общества каждое новое десятилетие аккуратно отодвигалась в неопределённую даль, то теперь выяснилось, что она вообще невозможна. Прошлое страны перестало считаться великим, а мечты о прекрасном будущем превратились в плохой тон. Ценным стало только настоящее, что есть в наличии здесь и сейчас. А здесь и сейчас нет ни дорог, ни жилья, ни заработков. Такая «наличность», конечно же, тяготит массовое сознание россиян, приученных за минувший век думать или о том, что было, или что будет.

С наступлением нового века стали появляться новые лозунги новой эпохи. В целом они мало чем отличались от прежних, разве только сменой цифр. Например, знаменитое «Каждой семье отдельную квартиру к 2000 году!» – когда-то в этом лозунге вместо «2000» писали «1980» – сменило точно такое, но уже с посулами к 2050-му году. А то и к 3000-му. Их словно бы так и намалевали свежими красками поверх старых обещаний и призывов. А зачем, в самом деле, лозунг заново переделывать, народные средства разбазаривать, если можно всего-то двойку заменить тройкой? Да и вообще число 3000 как-то солидней и красивше: нулей на конце больше.

К новому веку осторожно присматривались, принюхивались, притирались. Непривычно было теперь, например, при подписке на газету или при заполнении квитанций на оплату электричества писать не 19… год, а 2… тысячи такой-то. Некоторые ещё года до 2002-го писали по привычке что-нибудь вроде 1901, исправляли первую единицу на двойку, понимали, что совсем уж разогнались куда-то не туда. Такими помарками пестрела практически вся тогдашняя документация.

Но вот написание номера года нового тысячелетия стало более-менее привычным. Прижилось всё, что осталось в новом тысячелетии от тысячелетия минувшего, и никто не знал, что ещё нужно сделать, чтобы застывшие девяностые годы века ушедшего сдвинулись с места, и изменилось бы хоть что-то. Желательно в лучшую сторону, а не как у нас обычно происходит.

В нашем городе никто особо на великие улучшение не претендовал – обыватель скромен и не избалован, хотя власти и твердят постоянно, что мы слишком многого хотим. Но кто знает, что такое «многое»? Как говорится, когда ни гроша нет, так и алтын богатством кажется. А если деньги разве что из ушей не торчат, то и слиток золота уже не радует.

Мы же мечтали о новой дороге. Давно мечтали, ещё с Перестройки, когда эпоху Брежнева обозвали Застоем, потому что тогда всё очень медленно делалось. Но всё-таки делалось. После же Перестройки вообще остановилось на вполне законных основаниях. При Брежневе, действительно, так «тормозили» в любом деле, что даже новое здание Городской Администрации строили больше десяти лет. Хотя, чего там строить, три этажа всего. В Перестройку его перестроили, расширили и углубили, как и полагалось при процессе под названием «перестройка». Тогда про самых рьяных её участников так и пели: «Иван Кузьмич – участник Перестройки: он перестроил дачу под Москвой». Расширили для выросшего штата градоначальников и «ухлыбили» для подземного гаража. Народ терпеливо ждал, когда дойдёт очередь до простых смертных, но очередь эта споткнулась где-то, упала, да так больше и не поднялась. Не нашла дороги к людям. Где-то, должно быть, так и лежит до сих пор, а может быть, нашла себе другой путь.

– Нам не надо какой-то особой роскоши, – утешали люди новую власть. – Нам бы дорогу. Плохо же без дороги-то.

Без дороги и в самом деле плохо. Плохо, когда у людей нет своего пути. Когда приходится не легко шагать по жизни, а брести в кромешной тьме по грязи, по пыли, по снежным барханам, и не видна заманчивая даль в анфиладе домов и деревьев. Хорошая дорога манит вперёд, дразнит возможностью двигаться дальше, а мы ничего этого не видим: надо напряжённо смотреть под ноги, чтобы не начерпать в обувь грязи и воды. Такие люди потом всю жизнь ходят с опущенной головой.

Можно вспомнить древнюю прародительницу дороги – обычную тропу, пример упрямой деятельности человека, который прокладывает себе путь, приминает траву, оставляет следы, чтобы другие могли пойти следом. Тропа формируется постепенно, как «естественный отбор» самой лучшей и разумной траектории движения по данной местности. Самые древние улицы мира начинались именно так. Но Древние века прошли, и человечество научилось делать дороги другими способами. Глупо месить грязь ногами, когда давным-давно придуман асфальт.

Вероятно, именно с дорог начиналась цивилизация. Строительство дорог является первостепенной задачей становления государства, развития экономических связей между регионами, возможностью быстрого реагирования на разного рода угрозы и вторжения. Из этого следует, что государство без дорог никак не может быть государством. Оно просто не имеет никакого права им называться, когда внутри него отсутствуют пути, которые могли бы связать воедино разрозненные куски территорий! И как бы такое «государство» ни пыжилось, как бы ни объявляло себя «великой державой», пытаясь снискать хоть какое-то уважение, но без дорог оно представляет собой довольно-таки жалкое зрелище.

В Древнем Риме одной из первых акций по овладению территорией государства было строительство дорог, которые связывали отдалённые уголки империи не только между собой, но и со столицей. Такая эффективная система так называемых «вертикальных связей» позволяла передавать и доставлять любой сигнал из центра на места. А без дорог государство становится как бы «обезглавленным», поскольку отсутствует коммуникация между руководством страны и самой страной. Народу до центра не добраться, лидерам государства не имеет смысла что-либо провозглашать – всё равно не услышат.

В современном мире, где проблема бездорожья в большинстве стран давно решена, в роли дорог выступают средства массовой информации, позволяющие транслировать приказы центра в самые отдалённые точки страны. Вместо вертикальных связей современное общество активно развивает связи горизонтальные. Это общество основано на информации и линиях её передачи, линиях сообщения. Создание же этих линий сообщения были основной координатой общества двадцатого века, а теперь ему на смену пришла информация, которая как река хлынула по специально обустроенным для её течения руслам. Но у нас до сих пор нет этого «русла», поэтому вода информации беспорядочно растекается, уходит в землю, а где-то превращается в застойное болото. Что делать нашему обществу, где проблема бездорожья, как и прежде, занимает первое место? Получается, что «всё прогрессивное человечество» давно развивает горизонтальные связи, а у нас ещё не налажена должным образом система связей вертикальных. И это на фоне лозунгов, что «мы – впереди планеты всей»?

Кто-нибудь знает, сколько населённых пунктов в России отрезаны от мира по причине отсутствия каких-либо путей сообщения? Полно не только деревень «в три двора», но и довольно-таки крупных посёлков, куда не доехать ни на поезде, ни по автотрассе, словно они вообще не являются частью страны, так как живут в своеобразной изоляции от неё. Только раз в неделю на станции, которая в двух-трёх верстах, делает на полчаса остановку поезд дальнего следования. И за эти полчаса надо успеть обменяться почтой, посылками, продуктами, информацией с «большой землёй».

Дорога нужна. Что мы без дороги? Имеем ли мы право при таком бездорожье кичливо заявлять о себе, что, дескать, наше общество является постиндустриальным, информационным? Какое оно, к чёрту, информационное, если линии сообщения работают, как забитые холестерином сосуды! Если простое письмо из пункта А в пункт Б, отстоящий от пункта А на 500 км, идёт целый месяц! И всё из-за бездорожья, из-за отсутствия нормальных линий связи и сообщения, когда телефонный мастер неделю добирается до населённого пункта, подавшего заявку на ремонт. Когда карета Скорой помощи не может доехать до больного, потому что у его дома нет хотя бы банальной грунтовки. Такое впечатление, что наши дороги – место добычи полезных ископаемых. Они постоянно перекапываются разными службами, то связистами, то газовщиками, то вообще не понятно кем, отчего становятся ещё непролазней и гаже, чем были.

Поистине, мудр тот наделённый властью и полномочиями человек, который создаст и обустроит в своих владениях дороги. Без помпы и шумных презентаций, которые настолько глупо выглядят со стороны, как будто наблюдаешь за приступами маразма или болезни Альцгеймера в исполнении, в общем-то, неглупых людей. Обустроит их как норму, что просто должно быть безо всяких лишних постановлений и прений. Как того требовал минувший XX век, а XXI уже ничего не требует. Что он может требовать от общества, которое до сих пор чапает по грязи, как чапало в эпоху «дедов», веков давно минувших? Новый век лучше будет общаться с теми, кто сумел выполнить наказы и нормы столетней давности. И мы не можем, не имеем права его за это упрекать: вряд ли образованному и продвинутому человеку будет интересно иметь дело с угрюмой косностью и мрачной, к тому же какой-то сознательной отсталостью.

Дорога у нас в городе была когда-то. Построили её ещё при царе Николае Первом, который был, как писалось в советских учебниках по истории, «реакционером, мракобесом и врагом прогресса». Но именно этот «враг прогресса и мракобес» решил объединить все города огромной России железной дорогой без ожидания нового века и года с нулями на конце. Видимо, понимал, что работа предстояла не на одну пятилетку. С быстротой фельдъегерской службы и государевой почты не могла сравниться ни одна другая тогдашняя форма связи в мире! Именно при Николае Павловиче усадьбы, деревни и посёлки нашей окрестности решили объединить в один населённый пункт, и сделать это могла только дорога. Она это и сделала, сама обросла новыми кварталами, и образовался довольно-таки большой по тем временам узел жизни. Дорогу со временем назвали Мировым проспектом. Название как-то само собой придумалось, ведь проспект связал мир воедино.

Он вытянулся на целую версту и сто саженей от железнодорожной станции «до самых до окраин» города. Был он сделан по всем правилам тогдашнего дорожного строительства: его вымостили булыжником. Фрагменты такого мощения можно видеть на входе в Петропавловскую крепость. Такие дороги до сих пор можно обнаружить во многих провинциальных городках. В нашем городе их несколько. И все они имеют общий признак: посередине между боковыми колеями, где два века ездили колёса карет, повозок, тракторов, автомобилей и прочих видов транспорта, вырос гребень из-за многолетнего вдавливания почвы по краям. Ведь никто в эпоху Пушкина и Гоголя даже не предполагал, что когда-нибудь по этим вымощенным дорогам будут ходить многотонные грузовики и машины, везущие стройматериалы для возведения новых районов города. Другие мощёные улицы нашего города были тихими и маленькими, а что касается Мирового проспекта, то ему в этом плане «досталось» больше всех, раз он единственный связывал удалённые друг от друга районы. На нём от такой нагрузки огромные булыжники выворачивались из земли, а гребень местами сделался так высок, что машины задевали его брюхом и даже переворачивались, если заезжали на него. Некоторые виртуозы от вождения умудрялись ехать по этому гребню на одной стороне колёс, а другой упираться в обочину, рискуя соскочить в канаву. Это было похоже на трюки каскадёров, что не могло не восхищать школьников, которые ватагами ходили на учёбу и домой по этой же разбитой дороге.

Ещё со школы помню эту проблему, когда приходилось скакать через выбоины и лужи. Мировой проспект имел растерзанный вид уже тогда. Мы настолько к этому привыкли, и даже не понимали, что это не нормально, когда дорога в таком состоянии. Местами она становилась узкой из-за размывов, особенно после весенних паводков, где наша своенравная река подходила близко, так что автомобили переворачивались-таки в канаву. Так однажды, ещё в конце семидесятых годов туда опрокинулся какой-то важный партийный чиновник из области. Его водитель решил отличиться перед начальством, показать класс автородео, так сказать, а получилось наоборот. Обыватель этого водителя расцеловать был готов и даже памятник на месте кувырка поставить на добровольно собранные взносы! Ведь именно после этого где-то там наверху решили асфальтировать наш Мировой проспект. Что это, в самом деле, за проспект без асфальта? В двадцатом-то веке, когда наши космические корабли, панимашь, бороздят просторы Вселенной!..

Асфальтировали его три года. Сначала богато усыпали щебёнкой, и прохожие изорвали на ней ни одну пару дефицитной тогда обуви. А уж в гололёд по ней ходить было вообще зашибись! Если кто падал, то увозили в районную хирургию зашивать и переломы собирать. Люди получали такие страшные раны, что врачи вызывали милицию, как положено, если медицинский работник столкнулся с ножевым или ещё каким колото-резанным ранением. Один прохожий даже инвалидность получил. Он так разорвал себе бок при падении, что хирурги спросили прямо: «Вас что, гранатой подорвали? Будем сообщать в КГБ!». Чёрт его знает, видимо, куда-то в самом деле сообщили, потому что вскоре пошли проверки и обнаружилось: на строительстве дороги воруют прямо не по-советски! Поэтому строительство на время судебных разбирательств было приостановлено, а народ продолжал рвать о краеугольные камни щебня обувь, которую было трудно достать даже в Москве.

Но никто не роптал, потому что люди были приучены долго ждать своё светлое будущее, которое непременно должно наступить. У советских поэтов в стихах о каком-либо строительстве чаще всего использовались глаголы будущего времени:

Здесь ляжет дорога холстом тугим, Здесь будет колёсный путь, На просеках вольных ночлегов дым Разгонит ночную жуть.

А в форме прошедшего времени непременно описывались неимоверные тяготы неустроенной жизни, которых «достоин» только советский человек:

Нас били дожди. И тяжёлый зной На нас надвигался днём; В холщовых палатках ночной порой Мороз обжигал огнём…[4]

В настоящем же времени мы видим измученных рабочих, которые «под старою телегою лежат»:

Сидят в грязи рабочие, сидят,                           лучину жгут. Сливеют губы с холода,                но губы шепчут в лад: «Через четыре года             здесь БУДЕТ город-сад!»

«Сидят впотьмах рабочие, промокший хлеб жуют». В настоящем у советских людей имеется только такая ужасающая реальность, как синеющие от холода губы, слабо горящая лучина, почему-то непременно мокрый хлеб, негодный к употреблению, который они не едят даже, а жуют. Чисто механически поглощают, чтобы хоть как-то продержаться и выжить «всем смертям назло» в этих невыносимых условиях бытия. Не едят с аппетитом, с радостью, а безучастно перемалывают цинготными челюстями какую-то грязь вместо еды. И грезят светлым будущим.

Здесь дом дадут хороший нам                      и ситный без пайка,                        аж за Байкал отброшенная                                 попятится тайга… Рос шепоток рабочего                 над темью тучных стад,                     а дальше неразборчиво,                     лишь слышно – «город-сад». Я знаю – город будет,              я знаю – саду цвесть,                            когда такие люди                         в стране в советской ЕСТЬ![5]

И этот сиплый шёпот рабочего человека похож на агонию умирающего, на предсмертный бред надорвавшегося человека, который ничего так и не увидел в настоящем. И пафосный вывод в конце словно бы узаконивает данное положение вещей. Город-сад будет, а для этого надо, чтобы в настоящем имелись такие люди. Надо, чтобы они постоянно были, а то светлое будущее не наступит.

Если кто и писал о тяготах настоящего времени, то непременно следовало их сравнить с условно плохим прошлым. Например, герой в рваных сапогах стоит по колено в жидкой грязи и оптимистично улыбается: «Зато при царях ещё страшней было». Или же надо было разъяснить недогадливой публике, во имя чего в настоящем они вынуждены влачить ужасное существование, и туманный образ города-сада, которого у нас никогда нет, потому что он всегда только будет, здесь подходит как нельзя кстати. А советских литераторов, писавших только в настоящем времени об имевших быть в настоящем времени неискоренимых безобразиях, называли упадочниками, антисоветчиками или просто сволочами, которые своими неверными грамматическими формами глагола мешают наступлению светлого будущего, мать их растуды! Они не понимали важности «политического момента», что у нас всё будет!.. Когда-нибудь. Не зря же мы столько лет в грязи жили. Или всё-таки зря?.. Несколько поколений советских людей сгнили в грязи с тупой верой, что будет здесь когда-нибудь что-то разумное и прекрасное. И жалко их, что они позволили убедить себя, что честный и работящий человек именно так и должен жить в нашей стране. Они откладывали свою жизнь на потом, как говорят «в долгий ящик». Пока до них не дошло, что этот долгий ящик не что иное, как гроб, в котором они совершенно добровольно похоронили свои лучшие годы, свои мечты. Свою жизнь. Они её откладывали «до лучших времён», которые так и не наступили. А жизнь тем временем взяла, да и закончилась. Потому что у неё свои законы, она идёт своим чередом и ей совершенно не интересно, что кто-то мечтал о городе-саде, а на деле весь земной срок потратил на то, что просидел в дерьме. Даже если он и проложил разрушенными от нечеловеческих нагрузок костями какую-то квёлую узкоколейку, которая в новом веке даром не нужна, никто даже имени его не вспомнит сегодня. Потому что обезличенность этих героев настолько велика, словно они не жили вовсе.

В отечественной идеологии принято считать, что это мелочи. Надо думать о чём-то великом, а на такие «пустяки» внимания не обращать. Но наши великие политики и реформаторы не под телегою лежат и не промокший хлеб жуют, пока выстраивают свои великие стратегии в отношении нашего будущего. Они никогда так не жили и не собираются этой дурью маяться. Они, вопреки устоявшейся идеологии, воспевающей на все лады необходимость страдания русского/советского народа в настоящем во имя смутного будущего, успели себе и дороги сделать, и хорошие дома построить, и учесть все прочие «бытовые мелочи». В настоящем сделать, чтобы уже сегодня этим пользоваться и наслаждаться комфортом. Это им нисколько не мешает заниматься чем-то высоким и великим. Как говорил Пушкин, «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей».

Но вернёмся к дороге – ведь именно она является главной героиней нашего повествования. В конце концов, щебень на ней хорошо утрамбовался стараниями многострадальных пешеходов, а где-то наверху вспомнили, что асфальт-то так и не положили. Вскоре асфальт был спешно уложен, и началась совершенно новая, счастливая жизнь! Как же ей ни начаться, если стало так легко шагать по дороге, светлая даль которой говорит, что там, впереди всех ждёт что-то очень хорошее! Оказалось, что светлое будущее совсем не обязательно ждать много десятилетий. Оказалось, для этого достаточно построить дорогу… Но мысль эта считалась крамольной, потому что самым наглым образом замахивалась на Его величество Светлое Будущее.

– Вот мы и такой дороги не видели, – как бы в упрёк говорили нам те представители старшего поколения, которые больше всего на свете любят чванливо разглагольствовать, что им лично ничего не надо, так как они думают только о благе будущих поколений, хотя и считают их сволочами. – А вас вот как балует Советская власть. Всё для вас, для вас, хотя вы и не заслужили, дармоеды, а мы по колено в грязи ходили. Без сапог даже! А вам теперь и сапоги, и дорогу… У-у, зажрались!

Когда же Советская власть к концу восьмидесятых годов перестроилась в какую-то новую разновидность власти, какой и названия-то до сих пор не подыскать, и стала существовать как бы сама по себе, им стало даже досадно, что теперь нечем упрекнуть молодое поколение, которое не согласно «землю жрать, хотя мы в своё время жрали её килограммами». Наступило такое странное время, что люди невольно задумались: а не попробовать ли в самом деле есть землю? Именно в те годы на прилавках продуктовых магазинов появились самиздатовские брошюры с приблизительно такими названиями: «О пользе приёма в пищу глины» или «Пей мочу – и всё пройдёт». В предисловии к этим изданиям обязательно писалось, что автора книги жестоко угнетали в «коварное советское время» и не разрешали публиковать его фантазии о пользе поедания собственного говна. А оглушённые свалившимися на головы реформами граждане читали и думали, если автора в советское время угнетали и даже били, то это делалось только в порядке самозащиты общества.

Наш Мировой проспект ни разу не ремонтировался с момента его асфальтирования в начале восьмидесятых. Асфальт на нём за столько лет основательно износился, истощился и местами практически исчез. Он растрескался на куски, часть которых ушла под землю, а другая наоборот вылезла на поверхность, как наскакивающие друг на друга льдины при ледоходе. Дошло до того, что дорога вновь оголилась до булыжников, которые мы помнили с детства и были рады такой «встрече»: здравствуй, наша юность, здравствуй, век минувший! Вылезла и щебёнка, которой были рады меньше: она рвала обувь ничуть не хуже, чем делала это двадцать лет тому назад. Посередине дороги снова наметился гребень, ощерившийся на небо ломаными краями пластин разбитого асфальта. Автомобили об него уже не просто царапались брюхом, а прямо-таки распарывали себе животы и теряли на ходу важные узлы и детали. Прошлое вернулось.

Поперёк дороги в местах подземных ручьёв и канализационных труб образовались провалы и овраги, куда асфальт словно бы стекал чёрным бархатом. Их застилали досками, которые в дождь и при изморози становились ужасно скользкими, да и вообще быстро гнили, лопались и проваливались не только под автомобилями, но и под пешеходами. В гололёд или при снегопаде, в тёмное время суток эти проблемы усугублялись в разы. Это приводило к какому-то дикому травматизму, когда человека после небольшой прогулки по Мировому проспекту могли увезти в реанимацию или даже в морг. Врачи уже не удивлялись и не спрашивали, на каких фронтах его так отделали.

При новой власти – той самой, какой и названия не подыскать, но которая сама себя окрестила почему-то демократической, хотя при этом совершенно не тяготела интересоваться ни народом, ни его насущными проблемами, – наш Мировой проспект перестали освещать. Сказали, что это нужно для экономии электроэнергии, которая перестала быть государственной и страшно подорожала. Но эта экономия нам же, дуракам, нужна. В чьи карманы ушли результаты этой «экономии», мы так и не узнали, но явно не в наши.

При новой системе ценностей стало как-то неприлично заикаться, когда же, мол, отремонтируют дорогу, которая нужна всему городу. И которая всё меньше похожа на дорогу, а больше – на танковый полигон. Если такие вопросы кто-то особо наглый и задавал, то власть демонстрировала такое изумление и негодование, словно ей предлагают по меньше мере сменить сексуальную ориентацию или вовсе что-то непристойное. Поэтому вскоре у несчастного и всеми забытого обывателя пропало желание кого-либо из сильных мира сего о чём-либо теребить. Все стали ждать конца света… То есть, конца века и тысячелетия. Уж в новом веке всё само собой образуется и наладится. Само сочетание «новый век» стало синонимом прогресса, всего передового и лучшего. А что требовать от этих странных и страшных девяностых годов? Числа как числа: ни тебе нулей, ни какой-то интересной комбинации цифр. Конец века, венец отживающего, ветхого и никому уже не нужного прошлого.

А пока чапали по грязи. Грязь, надо заметить, ещё не самое страшное, что может быть на наших дорогах для пешеходов и водителей. Водители – это даже более несчастная категория обывателей, чем пешеход. Ну, поскользнётся пешеход, упадёт, забрызгается грязью. Эка невидаль! Велика ли трагедия? Особенно, в сравнении с трагедией русского народа в голодную годину Великой Октябрьской революции! Ведь всё познаётся в сравнении… А водитель может по такой дороге слететь куда-нибудь в канаву, нырнуть в овраг, так что и собирать будет нечего. Тем более что на свой подержанный автомобиль он копил несколько лет, а тут от него вмиг останутся руль да бампер.

Хуже всего становилось осенью. Наши ингерманландские осени сами знаете, какие дождливые и слякотные. Забываешь цвет неба, столько дней оно закрыто тучами и туманом. Ещё вчера буйствовала золотая пора листопада, а сегодня разверзлись хляби небесные, и твердь земная обратилась в желеобразную субстанцию. У нас же тут не Африка. У нас тут дожди, снегопады, оттепели, опять дожди, снова снегопады, сменяющиеся непременными оттепелями, отчего голая земля превращается в кашу, которая вскоре замерзает и вновь оттаивает. Это в тропиках по высохшей глине можно «рассекать» сколько угодно, а тут и вездеход на полколеса утонет в грязи, и нет гарантии, что выберется.

Зима тоже не отличается устойчивым характером: сильный мороз может ни с того ни с сего смениться повышением температуры выше нуля. И вот с неба уже хлещет дождь с колючим снегом, под ногами – голый лёд с ртутным пугающим блеском. Ветер вырывает зонтик из рук, так что не знаешь, как тут быть: закрывать лицо от дождя и снега или пустить руки в помощь ногам. Идёшь против ветра. Ветер такой, что не выхватить из него порцию воздуха для вздоха. И тут совершенно некстати вспоминаешь, что ты какая-никакая, но женщина, чёрт её дери! Сидит внутри эта женская сущность, так что как-то надо донести пудру на носу, претензию на причёску на голове, оградить пальто от брызгающей грязи. Так всего много надо учесть, что не знаешь, за что хвататься! А схватиться надо хоть за что-нибудь, чтобы удержаться на ногах. Закрываешь лицо – дождь и снег норовят забраться за шиворот. Закрываешь затылок, и зонт выворачивает ветром, в результате чего на лице – полное поражение.

Идёшь в абсолютной темноте. Если где-то наверху наконец-таки милостиво решат включить освещение, то светлее не станет, так как местным безработным населением давно украдены все лампы, а кое-где и сами фонарные столбы. Если они где и остались, то были безжалостно разбиты подростками, которые подобный вандализм по отношению к своей же среде обитания считают подвигом. Обустраивать и облагораживать эту среду обитания – это нет, экстрима маловато, да и вообще как-то скучно. А раскурочить её – всегда готовы и даже с радостью.

Когда темнеет, город похож на призрак: улицы пусты, ни одни фонарь не горит. Местная администрация доказывает: «Нормальные люди вечером по улице не ходят, а дома сидят». То есть мы все – ненормальные. Мы – граждане города, где нет работы, поэтому приходится куда-то ездить каждый день за много километров. Из-за этого многие не заводят семью: какая может быть семья, если по пять часов каждый день тратишь на одну только дорогу, да плюс сам рабочий день, из дома выходишь в шестом часу утра, приезжаешь к восьми вечера! Когда тут семью создавать и заниматься ею? Почему в сутках так мало часов? Почему наши власти не додумались сделать в сутках больше часов, чтобы среднестатистическому гражданину хватило и на работу, и на путь домой, и на себя, и на семью? Ведь семья в России – это прежде всего совместное ведение хозяйства для совместного же выживания, и это хозяйство тоже требует уйму времени. Да бог с ней, с семьёй – нынче это в самом деле роскошь непозволительная. С кем её создавать среди «ветеранов» сексуальной революции и поголовной алкоголизации? Нам бы дорогу. Нельзя заасфальтировать, так хотя бы осветить.

Одно помогает, что дорогу эту знаешь почти на ощупь, как своё лицо, так что, нащупав на щеке флюс, нет надобности смотреться в зеркало. И так ясно, что-то там не в порядке. Вот тут, у пересечения с Милославской улицей будет огромная рытвина – в прошлом году буксовал грузовик. Надо бы её аккуратненько обойти, но так изловчиться, дабы не ввалиться в находящийся рядом провал от подземного ручья. А вот там при спуске к перекрёстку с Сосновой аллеей можно наступить на огромный круглый камень, об который разбит уж ни один нос. Ещё дальше у поворота на Ухарский проспект берег канавы слишком покатый, так что можно соскользнуть с него в воду, поэтому лучше держаться середины… Хотя посередине тоже трагедия – огромная лужа во всю ширь. Там есть такое коварное место, что если… Да где же оно?.. Ах! Ох… Есть! Вот же оно… Самое скверное, что оно всегда обнаруживает себя при падении в него. В результате левый подол пальто уделан грязью.

Особенно плохо, когда из темноты неожиданно выскочит автомобиль, а из-под колёс вылетают куски льда, спрессованного снега, а кое-где выворачивается щебень и раскрошенный старый асфальт. Свет фар отражается в панцире льда и в два раза сильнее бьёт по глазам, хотя в жидкой грязи он отражается ничуть не хуже. Сразу видишь во всей красе эту ледяную пустыню и невольно пугаешься: «Господи, как я сюда попала?! Неужели я иду по совершенно голому льду? Но это же невозможно! И куда я иду? Куда вообще можно идти по такому пути? И это – мой путь?.. Нет! Лучше не смотреть, не знать, не догадываться об этом ужасе, а думать, что идёшь по хорошо обустроенной дороге, которая проходит по такому же уютному городу».

Это подобно тому, как идёт человек, идёт себе в полной темноте, и вдруг молния внезапно осветит ему путь. И он увидит, что движется по узкому мосту над глубокой пропастью! И сразу возникает такая слабость в ногах, что хочется упасть и не бороться с этим беспределом, который сильнее тебя, как бы ты перед ним ни храбрилась. И падаешь! Не в пропасть, правда, а в грязь. Но это только иногда, потому что падай – не падай, а надо вставать и карабкаться по жизни дальше. Да и вообще не хочется, чтобы на твоей одежде отпечатались эти фантастические краски ледяной ртути и бензиновых разводов.

Ноги идут, что называется, на автопилоте. Ноги идут, а голова думает, что и сама судьба, сам жизненный путь такой же: тёмный, непредсказуемый, коварный. Только неверно ступишь и упадёшь. Есть же везунчики, у кого-то дорога светлая, лёгкая, гладкая… А у тебя не гладкая? Лёд такой, хоть садись и езжай. Что я и делаю, наступив в темноте на отлетевший с автомобильного колеса диск. Славно прокатилась, по лужам аж волна пошла! Жаль, никто не увидел сноубординг такой…

Когда наши отечественные богачи ищут какую-нибудь нервную автотрассу «за бугром», чтобы героически свернуть себе шею на первом же повороте, хочется спросить: «Чего вы мчитесь куда-то в Африку или Австралию? Зачем так далеко забираться в поисках трудностей, когда вот они. Пожалуйте к нам! И бесплатно, и сердито». Нет, правда, когда слышишь глупейшую рекламу экстрима для поднятия жизненного тонуса той другой России, граждане которой одурели настолько, что во всём ищут риск, невольно придумываешь для этой публики слоган типа: «Вам не хватает адреналина? Пропал тонус? Не действуют уже ни витамины, ни энергетические напитки? Айда в русскую деревню! Держит в тонусе круглый год без вредных добавок» и так далее.

Плохо, что при передвижении рывками по этой пародии на дорогу начисто забываешь мудрые советы из наших газет и журналов, статьи типа «Как ходить при гололёде». Не знаю где и как, но у нас с осени и до лета в газетах публикуют такие статьи, которые начинаются оптимистическими заверениями: «Наши нехитрые советы помогут вам избежать серьёзных травм при хождении по нашим дорогам!». Сам факт их появления словно бы констатирует, что НИКОГДА у нас не будет нормальных дорог. Не только для автомобилистов, но и для пешеходов. Так что не надейтесь, не тратьте время зря, а лучше научитесь-ка ходить по тем колдобинам, какие есть в наличии вместо дорог. Не представляю себе, чтобы в развитых странах такие статьи печатали, но у нас эти советы расходятся «на ура». Люди ими обмениваются, мне тут одну статью отксерили, я её тоже в трёх экземплярах перепечатала, раздала знакомым и завещала точно так же размножить и передать ещё кому-нибудь. Письма счастья! Не спорю: дело нужное. Хорошо, хотя бы так кто-то пытается помочь людям, когда другим вообще плевать. Тем самым, которые большую зарплату получают за работу по обустройству и облагораживанию наших городов.

Больше всего понравился такой совет: «Если на улице гололедица, постарайтесь не выходить из дому – это самая действенная защита от травм. Можно отказаться от походов в магазин – за два-три дня вы не оголодаете. В тёмное время суток лучше совсем отказаться от выхода на улицу». Кому подходит такая «защита»? Вы ещё работодателю так объясните своё отсутствие на рабочем месте с ноября по март, когда у нас на дорогах самые настоящие ледяные катки, а темнеть начинает уже после обеда. Совет «если вы всё-таки падаете, то при ударе о землю постарайтесь перекатиться – это уменьшит силу удара» и вовсе напоминает курс подготовки спецназовцев. По грязи так кататься – самое то! Не знаешь, что лучше: силу удара уменьшить перекатыванием или в грязную лужу закатиться. А то и в канаву. Или вот ещё: «Ходите не спеша, на полусогнутых ногах». Написали бы сразу: на полусогнутых лапах. Этого «мастерства», как хождения на полусогнутых, нам не занимать. Овладели в совершенстве. Хочется научиться ходить нормально, как это делают все нормальные люди! Не на полусогнутых и рывками, как присоветовали в одной статье: «Хотя бы одна рука при хождении по гололёду должна быть свободна». Ага, чтобы подпереть себя в случае чего по принципу треноги. Так воткнёшься штативом посреди гололёда и будешь стоять, пока земля не оттает. Или можно на помощь кого позвать дурным голосом, чтоб спасли наверняка. А вообще, не грех и четвёртую конечность в ход пустить: на четвереньках уж точно никакие падения не страшны! Можно и зубы в ход пустить, как шипами вгрызаясь в лёд…

Господи, третье тысячелетие на дворе, а мы тут в какой-то непристойной позе карабкаемся по своей истерзанной земле! Под конец статьи призыв для особо раскрепощённых: «Не стесняйтесь ходить безопасными способами, пусть это даже выглядит смешно со стороны. Лучше выглядеть нелепым, чем потом несколько месяцев лечить переломы и сотрясение мозга!». Ну и под завязку дан перечень продуктов, в которых содержится йод, кальций и витамин D, чтобы всё это кушать и укреплять несчастные свои кости на случай «если вы всё-таки упадёте»: «Кости уже не будут такими хрупкими, и если вы умудритесь после наших советов упасть, то результатом станет всего-навсего ушиб». Всего-то ничего! Хотя болит не хуже перелома. Да уж, тут в самом деле надо «умудриться и постараться», чтобы упасть после таких-то наущений. К сожалению, когда падаешь, от удара все усвоенные знания улетучиваются. Выбивает.

В какой-то момент понимаешь, что идёшь по щиколотку в воде. И лужа на всю ширину дороги – не обойти. Если и захочешь обойти, рискуешь соскользнуть в канаву. Организм совершенно смирился с возможным падением и ушибами, но ещё гнетёт мысль, что идёшь-то ты не абы куда, а на электричку, которая повезёт тебя аж в Северную столицу! Нельзя же явиться туда в таком замызганном виде. Нет, я буду бороться со стихией, я сильнее её!.. Тут обязательно поскальзываешься и плюхаешься в грязь, которая хохочет противным хлюпаньем: «Сильнее, говоришь, ну-ну». И замыть-то её негде, лужи наполнены чем-то совершенно непрозрачным. Ах, позор, несмываемый позор!.. Но Петербург, надо отдать ему должное, по-настоящему демократичен и ироничен. Он прячет тебя в свой туман и гримирует мелкой моросью любые недостатки одежды. Там все барышни – загадочные красавицы, а кавалеры – очаровательные незнакомцы, даже если подолы их пальто или брюки забрызганы въедливой серой грязью. Обувь у всех – хоть за тысячу рублей куплена или за тысячу долларов – выглядит одинаково: мокрая и с белым «орнаментом» из соли.

Но это – ничего. Вечером сапожки вычистишь зубной щёткой, специально для такого дела припасённой, чтобы и в швах было чисто, и в рисунке подошвы ни камешка, ни песчинки. Полюбуешься, поставишь сушиться. Утром обуешь, сверху – бахилы, а то и просто полиэтиленовые мешки, под коленом завяжешь, чтобы не забрызгать брюки или колготки. Чтоб сия конструкция не свалилась, поверху натягиваешь старые носки – старинный дедовский метод при гололёде, кстати. Ведь так хочется пройтись в чистой обуви по красивому асфальту, как женщина, а не какое-нибудь чувырло. Скажи это нашей Мэрии, она рявкнет: «Вы слишком многого хотите!». Неужели это элементарное желание ходить по чистой улице – завышенное и тянет на непомерные запросы? Какие тогда запросы считаются НЕ завышенными, что «по зубам» нашим властям?

Женщине, запрограммированной самой природой сохранять если не красоту, то хотя бы элементарную опрятность, в таких условиях приходится подключать воображение и изобретательность, чтобы держать марку. И в самом деле, посудите сами: приемлемо ли для современной женщины, пусть она из городишки, где для бабы до сих пор нормой считается умение копать огород и пилить дрова, – возможно ли ей, окаянной, ходить в заляпанной жирной грязью обуви? Или в вымокшем до нитки пальто? Некоторые наши дамы-бабы-девушки, каждый день совершающие поездку в Петербург на работу или учёбу, в непогоду возят с собой резиновые сапоги в мешке: по грязи прошлёпаешь, а в электричке переобуешься в чистенькие туфельки. Проблема потом этот мешок с собой таскать, куда закинешь ещё и бахилы, и старые носки, что были одеты сверху. На свидание так явишься с этим мешком, и кавалеру уже фиолетово, что у тебя обувь чистая. А если из мешка ещё мокрый грязный носок выпадет? Гарантировано защитишь себя не только от предложений руки и сердца, но и от самых грязных поползновений. Ну куда им против носка-то?

Сто лет тому назад было всё наоборот, как мне бабушка рассказывала. Тогда провинциалы до Питера шагали босиком с сапогами на плече, а перед самым городом обувались в чистую обувь – босякам не место в столице. Теперь мы таскаем с собой сапоги в мешке по Петербургу. Крайне неудобно, но что делать? Я лично для этого всегда покупаю красочный пакет: пусть все думают, что у меня там что-нибудь празднично-подарочное.

Ещё есть такое замечательное средство, как бахилы в виде мешка на резинке. Из чего их только ни делали! Это сейчас бахилы можно купить в любой аптеке, а было время, когда они были страшным дефицитом, как и всё прочее, так что приходилось мастерить самим. И возить их намного удобнее: свернула, в специальный мешочек завернула, этот мешочек положила в другой кулёчек, кулёчек в пакетик и так далее. Вечером постирала бахилы вместе со всеми мешочками и кулёчками, а на следующий день снова есть шанс проходить в чистых туфлях, как белый человек. Но бахилы спасают только летом и ранней осенью, а при грязи выше щиколотки без резиновых сапог никак не обойтись. Ещё можно носить дождевик или сшить юбку из полиэтилена, чтобы не забрызгать пальто и куртки, не испачкать их при падении в грязь. А то вылезешь в Культурной столице нашей Родины в этаком затрапезном виде, чего доброго за бомжиху примут.

Ходить по нашим дорогам – целая наука. Надо специальные курсы проводить. Чему россиян нынче только ни учат, вплоть до танцев у шеста и японской чайной церемонии, а самого нужного как всегда нет. Недавно наткнулась на форум, где люди делятся впечатлениями, как надо ходить по нашим улицам, чтобы не забрызгаться грязью. Примечательно, что многие считают виноватыми в этом самих себя:

– Наверное, я ходить не умею или походка такая неправильная, – кается одна участница. – В дождливую погоду и слякоть всё забрызгано до самой, пардон, попы!

– А меня только машина и спасает, – делится опытом хождения по отечественной грязи другой потерпевший. – На цыпочках до неё добегу, и всё равно то ноги промочу, то вляпаюсь в какую-то жижу. Но это ни в какое сравнение не идёт с тем, какие грязные у меня были брюки и ботинки, когда я ходил пешком – домой приходил как танк после учений на полигоне!

– У меня такая же проблема, хоть караул кричи. Не знаю, что ещё предпринять, чтобы пройти по нашим улицам и не быть похожими на трактор с просёлочной дороги! Мне посоветовали обратиться к ортопеду – видимо, что-то с походкой не так, или ноги разные. Пробовала ходить на каблуках, без них, в кроссовках, со специальными стельками, в высоких сапогах – ничего не помогает!

– Попробуйте ходить на ходулях – должно помочь))) А вообще, мне даже перед людьми стыдно: по улице пройдёшься всего ничего, а потом надо полдня отстирываться и отмываться! Почему в нашей стране никто этой проблемой не занимается? Не могут навести чистоту на улицах, так обучали бы в качестве обязательной школьной дисциплины грамотно чапать по грязи и не быть похожим на скот.

– Вы сами себе противоречите. Кто чапает по грязи, по любому будет похож на скот, никакие ходули не помогут.

– У нас на работе все, как приходят утром, бегут отмываться в туалет: кто сапоги прямо под краном драит, кто брюки оттирает, кто колготки отстирывает. Некоторым приходится даже мыть ноги, грязь в кожу сквозь чулки или носки въедается! Неужели у всех «походка неправильная» или «прикус» у ног не тот?! Быть того не может!

Вот уже пошли здравые мысли.

– Когда я ходил в школу, то сапоги почему-то продавали с таким голенищем, что туда можно было засунуть не только ногу, а весь торс. Ну, у нас же «усё для людей». И вот сами сапоги оставались чистыми, но комья снега и грязи летели за голенище. Родители обзывали меня за это свиньёй, было очень обидно.

– А мне муж говорит, что это у меня ноги кривые, поэтому я так загребаю ими грязь, что даже полы пальто забрызганы! А сам идёт чистенький, но брызгается так, что грязь летит на тех, кто идёт рядом.

– Девушки, чего вы себя так не уважаете? Чего вы ходите по грязи, да ещё и с быдлом каким-то? Бросай своего полудурка и повышай свою самооценку, начинай заниматься йогой. Я занялся йогой, и заметил, что стал меньше пачкаться при ходьбе по грязным улицам – видимо, ноги в самом деле как-то выправились.

– Ага, я стал заниматься лёгкой атлетикой, и стало ещё хуже – прям, хоть на болотные сапоги переходи!

– Хожу в высоких сапогах почти до самого лета, чтобы уберечь брюки и колготки от грязи и пыли. Летом в дождливую погоду приходится обматывать ноги полиэтиленом.

– А я сшила себе нарукавники из брезента, но только для ног. Ношу их в дождливую погоду, чтобы не пачкаться.

– Пробую изменить походку: при отрыве пятки от земли следует поворачивать её от себя – пусть грязь летит в сторону на кого-то другого. Пока получается плохо, но грязи на брюках стало меньше – только до колена, а раньше было до спины! Правда, мне уже сказали, что с такой походкой я стал похож на припадочного. Но что делать?

– Есть прекрасное упражнение для выворачивания стопы. Ноги станут слегка косолапые, но зато грязь при ходьбе не полетит на голень. Куда она полетит, я ещё не выяснил, но упражнение замечательное! Надо сесть по-японски (не спутайте по-турецки или с позой лотоса) и опустить таз между пятками, чтобы колени оказались выше уровня ягодиц.

– По ходу, кому-то пора уже к психиатру. Наши дороги не только вывернутых с коленями выше уровня таза с ума сведут.

И таких признаний – целое полотенце! Но всех сразил ответ одной девушки:

– Я тоже раньше переживала из-за грязной обуви и думала, что у меня походка какая-то неправильная, или ноги разные, или стельки не те. Или я сама не та. Потом до меня дошло, что это дороги не те. Страна не та, не для людей, не для жизни. Не для женщин. Делается всё возможное (и невозможное) чтобы превратить бабу в мужиковатую торбу в кирзовых сапогах. Чисто поржать. Всех шокирует, что она хочет быть красивой, шипят ей вслед «проститутка» и смотрят, как она выкрутится на таких дорогах. И с наслаждением ржут, когда она упадёт прямо в грязь, словно великая месть свершилась. Слишком женственная – овца, мужественная – лошадь. Даже если женщина бульдозеру уподобится, её всё равно будут презирать. Именно поэтому в нашей стране на Восьмое марта так слюной захлёбываются, что наши бабы-дуры самые лучшие. Бабы-дуры, потому что именно дуры и нужны, чтобы ходили по грязи, тащили продуктовые сумки и считали себя во всём виноватыми. Только дуры на это и способны. А у меня после отъезда на ПМЖ в Европу проблема грязной и мокрой обуви исчезла сама собой. Здесь и в крупных городах, и в провинции можно спокойно ходить и не переживать, что вы будете забрызганы грязью «до попы». Как им удаётся содержать свои улицы в таком состоянии – я не знаю. Тут население этой темой вообще не грузят, никого не гоняют на субботники, власти не скулят по поводу «аномальных» осадков. Тоже и мокрый снег бывает, и дожди, и обледенение, и пыли хватает, но я ни у кого не видела заляпанной грязью обуви и уж тем более – забрызганных брюк и колготок.

Тема была исчерпана.

Читатели как-то спросили меня, почему я часто употребляю слово «бабы», а не «женщины». Я использую слова, которые звучат вокруг, и женщин у нас преимущественно называют именно бабами. Бабой на Руси звали крепостную крестьянку, то есть рабыню женского пола. Мужик точно так же – раб мужского рода. Мужик и баба – это рабы. Если дворянина обзывали мужиком, это считалось оскорблением. Настолько серьёзным, что за него могли вызвать на дуэль, и общественная мораль была на стороне оскорблённого. В современной России слово «мужик» не является оскорбительным, скорее наоборот. Настоящий мужик, крутой мужик, деловой мужик – звучит очень привлекательно, как комплимент. Иные бабы норовят заслужить звание реального мужика. Неуравновешенного капризного мужчину называют бабой, вообще многие негативные мужские поступки причисляют к «бабским», поэтому «баба» в нашей культуре – ругательство. Многие женщины считают оскорблением, если их так называют. Во всяком случае, это слово ощутимо режет слух. Почему?

Бабой издревле называли любую колоду, глыбу, нечто большое, бесформенное, но очень устойчивое к поломке. Например, большая чугунная колобаха, подвешенная к стреле крана или экскаватора, которую раскачивают и сносят здания, называется бабой. Точно так же именуется рабочая деталь машины, совершающая полезную работу за счёт удара после направленного падения для забивания свай, для ковки. Как говорится, комментарии излишни.

В России женщину по-другому и не называли. Долгое время она даже не имела права на имя. При взгляде на русский Именослов нетрудно заметить, что большинство имён – мужские. Сборник древнерусских собственных имён насчитывает 5300 мужских и только 50 женских имён, в десять раз меньше. Знатоки и любители «Слова о полку Игореве», даже не догадываются, что Ярославна – это не имя, а отчество, дочь Ярослава. А собственного имени у жены князя Игоря вообще не было.

Проблема ещё в том, что в современной России нет обращения к человеку. Например, у англоязычных народов мужчину, имеющего дворянский титул или старшего по званию, называют сэр, просто мужчину называют мистер, женщину – миссис или мэм, незамужнюю девушку – мисс. Как видите, обращения есть на все случаи жизни. У западных славян есть пан и пани, у немцев – герр и фрау, и так далее. У большинства народов эти обращения есть. В России они тоже когда-то были, но после Революции вышли из употребления. Во Франции тоже была революция, и не одна, но месье, мадам и даже мадемуазель никуда не делись и никому не мешают. А у нас в 1917 году с господами было покончено, поэтому обращения господин и госпожа стали как бы ни к месту. Были ещё варианты таких слов, очень красивые, надо заметить – сударь и сударыня. Произошли от слова «государь» путём отбрасывания первого слога. Такое происхождение в Советской России не прощали ни людям, ни словам. Посему два красивых, почти хрустальных слова тоже исчезли, их стали употреблять разве что в качестве иронии. Было ещё одно приятное на слух слово «барышня», которые многие связывают с барышами, на самом деле это производное от «боярышни» – дочери боярина, барина. Теперь им называют женщин из сферы обслуживающего персонала вроде кассирши или продавщицы. Когда телефонная связь осуществлялась через звонок на коммутатор, то к телефонисткам так и обращались: «Барышня, двадцать-ноль-семь по городу, будьте любезны».

Советская власть посчитала эти замечательные слова ненужными, устаревшими и даже вредными. Взамен дали обращение «товарищ». Поди пойми, о ком речь. Как говорит в одном сериале героиня Ольги Аросевой, у которой знакомая стала членом Академии наук: «Только в нашей стране женщину додумаются назвать членом».

В русском языке первоначально товарищами называли партнёров по коммерческой деятельности, по одному товару. Товарищами представлялись бродячие торговцы на Руси. Ещё бытует версия, что товарищами называли бандитов, грабивших купцов, которые перевозили товар по рекам. При захвате кораблей они дружно кричали: «Товар ищи! Товар ищи!». Почему это слово переняли революционеры в качестве обращения – одному Марксу известно. Но советскую женщину могли запросто так окрестить: товарищ, друг и брат. Друг чего, брат кого? Женщина – друг человека. Собака, что ли? Или дружбан и кореш каких-то синюшных пьяниц? Ещё было обращение «гражданка» или игривая форма «гражданочка». Гражданин – слово хорошее, но сильно отдающее паспортным столом или судебной системой. Когда к человеку так обращаются, глупо надеяться, что в кино позовут. Скорее, под арест. В Российской империи слово «гражданин» обозначало жителя только города, а не деревни, горожанина, от которого и произошло слово. Его введение приписывается самому Радищеву.

Вернуть господ и сударей пытались в Перестройку, но не случилось. Не прижилось. Ну, как в самом деле назвать господином сутулого мужика в телогрейке с погнутой самокруткой на небритом угрюмом лице? Насмешка какая-то, а не обращение. А баба с кубометром дешёвых макарон в авоське, в заношенном китайском пальто с вылезшим пером, с какой-то тряпкой на голове, из-под которой выбивается чёлка, сто лет не знавшая рук парикмахера? Назови её госпожой, рискни здоровьем. Из-под макарон потом не откопают. Пробовали ввести карточное слово «дама», но его быстро опошлили хамские слои общества предположением, что дамы делятся на дам и на «дам, но не вам». Слова исчезли, и люди исчезли, которых этими словами именовали. Остались мужики и бабы. Иногда их называют мужчинами и женщинами, почему-то считая, что так лучше. Ничем не лучше. Как говорится, ругаться матом нехорошо, но называть вещи своими именами просто необходимо.

На союзном радио была передача «Говорите правильно» или что-то в этом роде. Однажды там велась полемика на эту тему. Филологи и лингвисты пришли к заключению, что это – дикость, когда у нации нет формы обращения друг к другу. А обращаться к лицу женского пола «женщина» – такая же пошлость, как и «баба». И напрасно переживают те дамочки, которых мужчины называют бабами, а не женщинами, аргументируя это тем, что женщины в метро (на трамвае, в автобусе) не ездят, женщины в очередях (на остановках, у овощехранилища) не стоят, женщины в колхозах (на заводах, у прилавка) не работают, женщины тяжёлые сумки (шпалы, пьяного мужа) не таскают, женщины матом не ругаются, женщины не дерутся. И много ещё чего НЕ делают эти самые женщины, потому что рядом с ними находятся заботливые внимательные мужчины, а не гопники и скалозубы.

Но женщина – это всего лишь половая принадлежность. Говорить: «Я очередь заняла вот за той женщиной, которая стоит за мужчиной в зелёной куртке» то же самое, как если сказать: «Я стою за тем лицом женского пола, а лицо это держится за мужской особью в зелёном». Обращаться к людям мужчина или женщина – всё одно, что именовать их кот и кошка, самец и самка, кобель и… Опять же слово «самец» многими воспринимается очень положительно, как и «мужик». Появился некий альфа-самец, главная особь в стае каких-то гамадрилов или бабуинов, но такое обозначение нравится и многим мужчинам. Вот самка – что-то совсем безнадёжное, словно полное поражение в правах. Если женщину назвали самкой, это даже хуже бабы и колоды.

Когда в нашу провинцию приезжают жители крупных культурных центров, они чуть ли не в обморок падают, если услышат, как некоторые туземцы именуют своих жён, женщин, баб: «моя курва», «эта сука» или даже «падла евонная». Уж, казалось бы, все давно привыкли к таким устойчивым оборотам, как баба-дура, баба-сволочь или бой-баба, но в эти эпитеты столько ненависти вкладывается, что странно, как такие люди оказались вместе. Начинаешь сомневаться, что русских людей связывает любовь. Их чаще связывает ненависть – чувство тоже очень сильное и гораздо надёжней неустойчивой любви. Новая жительница нашего города Клара Бенедиктовна, которая переехала в Россию из Риги в начале века, не поверила своим ушам, когда при ней в магазине какой-то спитой шишок расписывал друзьям:

– Я суп съел, а эта стервь второе всё не несёт и не несёт. Норов показывает, паскуда. Пришлось пойти на кухню и макнуть лярву харей в кастрюлю скипящим рагу. Акак же? Кто-то должен эту мразь на место ставить. Для чего её ваще замуж брали?

– Это Вы так о своей жене отзываетесь? – офонарела бывшая рижанка. – Это же Ваш самый близкий человек! Она выбрала Вас из всех мужчин, чтобы свою судьбу разделить с Вашей…

– Кого она там выбрала?! – шишок даже не понял, о чём речь. – Да её тут вся округа трахала, миллиард мужиков через неё прошёл.

– Откуда здесь миллиард мужчин, если во всей России населения в десять раз меньше?

– А я откудова знаю? Эти курвы всюду кобелей найдут. Сейчас наверняка тоже кому-нибудь даёт, пока я тут… делом занят.

– Зачем же Вы связали жизнь с такой нечистоплотной женщиной?

– Она сама меня к себе в койку по пьянке не затащила, сволота! Лоханулся я, короче.

Клара Бенедиктовна онемела. Вопросов больше не было. Она-то считала, что люди сближаются по симпатии, а этих словно бы лютая вражда вместе держит. И даже не эти скобари удивляют, а бабы, которые с ними сходятся. Уж ладно, когда наивную девушку в заблуждение вводят красивыми словами, а как своё получат, хамить начинают. Но эти хамы с рождения такие. Они и про матерей своих так же говорят, и про сестёр, про бывших жён – надо слушать внимательней, прежде чем с ними связываться. Хамство в этом плане выдаёт мужика с головой. Он этим как бы сигнализирует, что не подходит для отношений, не созрел он пока, а может, и никогда не созреет.

Русские люди обожают ругать и материть своих. Даже сейчас, когда в страну хлынул модный западный позитивизм, который призывает нахваливать всех и вся, в исполнении наших людей похвала выглядит как пародия. Их самих заметно кренит и ломает, когда они пытаются выдавить «пару тёплых слов». Не получаются они у них, сразу фальшь видна, как в неверно взятой ноте. Потому что где-то в глубине души прочно сидит такая ненависть, которую невозможно понять и хоть как-то скрыть – она всё равно лезет, не спрашивая разрешения. Особенно хорошо это заметно, когда русских женщин начинают безудержно нахваливать на Восьмое марта. На производстве вылезает хамоватый начальник, который обычно женщину именует не иначе, как «курица мокрая», «мотыга» или «швабра». А тут ему надо сказать что-то вежливое этим… мымрам, чтоб ещё год работали. До следующего марта. И начинается: «Товарищи э-э… жоп-жаб-женщины, вы у нас самые м-м… лучшие! Самые сильные, надёжные, терпеливые» и так далее. То ли маньяк жертву нахваливает, то ли прораб ДРСУ восхищается дорожной техникой. Можно себе представить такие эпитеты у Шекспира или Пушкина, когда они восхищаются Женщиной?

По телевизору взахлёб восхищаются женщиной-фельдшером, которая пешком протопала пять вёрст по бурану до больного, да ещё и дотащила его на себе куда-то – я не досмотрела, электричество традиционно на самом интересном вырубилось. Видимо, тот буран и до нас докатился, оборвал где-то провода. Но надеюсь, что не в ЦКБ. Хотя такая бой-баба и до лучших клиник Америки больного доставит. Сама чуть не померла, застудила себе всё, чем женщина от мужчины отличается, но получила-таки свою порцию восторгов: «Ах, какие у нас женщины! Нигде больше таких нет»… Так и хочется задать нескромный вопрос: вы такие талантливые садисты от природы или где-то этому специально учились?

Таких женщин в самом деле больше нигде нет. Потому что нигде такие и не нужны. Кому нужен пресловутый сильный слабый пол, что постоянно подыгрывает равнодушным мужчинам, которым нет никакого дела до этих глупых баб? Нормальные мужчины никогда не допустят, чтобы женщина работала в таких условиях, а тут сильному полу просто плевать на неё: авось не переломится. Но она тупо продолжает геройствовать, чтобы именно такие женоненавистники её заметили и оценили. Нигде врачи не ездят на допотопных «буханках» с сорокалетним скором эксплуатации. Нигде нет таких «дорог», на которых автомобиль может развалиться на части от удара об ухаб. Нигде нет населённых пунктов, к которым не подъехать, не подойти, не подлететь, а можно только проползти по болотам или по шпалам заброшенной железнодорожной колеи доковылять. Да-да, только так, и не обольщайтесь, что вас поезд довезёт или дрезина какая-нибудь – они уж лет тридцать не ходят. Поэтому нужны именно такие женщины. Которые заменят собой и дрезину, и бульдозер, и раздолбанный трактор. Чтоб этим женщинам не становилось совсем тошно от жизни такой, принято их временами хвалить. Всегда не надо, а то обнаглеют, а вот на Восьмое марта раз в году – самое то. Наверно, не зря у нас к слову «баба» слово «дура» как суффикс приросло намертво. Хотя мужик ничем не лучше, такая же дура.

Можно всю вину свалить на наш климат, где такие зимы аномальные. Со снегопадом. На Аляске и в Канаде климат не мягче, однако там таких случаев не наблюдается, есть медицинская авиация. Не такая, как в фильме «Коллеги» по повести Василия Аксёнова, где врача сельской больницы и медсестру сбрасывают с верёвочной лестницы из вертолёта. По-другому ну никак нельзя! Не умеют у нас по-другому, по-человечески, без истязаний. И никто не скажет: «Ребята, а ведь двадцать первый век на дворе. Где дороги, где машины, где нормальные бригады Скорой помощи из трёх человек, как положено, а не одна девчонка с носилками и чемоданчиком лекарств наперевес? Где это всё? Мы орём на каждом углу о какой-то великой державе, так давайте начнём соответствовать этому названию хотя бы в третьем тысячелетии». Поражение сознания гордыней не позволяет такие мысли вырабатывать. Мы согласны ещё хуже жить, лишь бы похвалили, заметили, восхитились!

У нас в соседнем подъезде такая же женщина-фельдшер живёт, периодически подвиги совершает. Иногда её пытаются наградить за это, но она не ездит за своей очередной медалью – достали. Да и устаёт очень. Однажды она три километра тащила больного с аппендицитом по шпалам, по заброшенной железнодорожной колее. Если озвучить это в развитой капиталистической стране или хотя бы в Китае, первый вопрос будет: зачем? Не поймут. Там такого нет, чтобы к населённому пункту не было других подходов и приступов. Ещё повезло, что больной крепкий попался, молодой парень, который не обращал внимания на сильную боль в боку три дня, а уж когда сознание стал терять, мать вызвала Скорую. Она и тащила сына вместе с фельдшером на носилках-волокушах – других нет. И в «бригадах» Скорой помощи кроме одного фельдшера тоже никого нет. Есть водитель, который часто выступает в роли носильщика, но тут он не имел права оставлять машину на такое большое расстояние. А у фельдшера из лекарств один анальгин, им и кололи больного, когда он приходил в себя и снова терял сознание от боли. Где-то на полпути его матери стало плохо с сердцем. То есть у фельдшера уже двое тяжело больных, она одна на открытой пустой местности, где «не ловит связь», а из путей сообщения – только вот эта колея. Заброшенная, как и всё вокруг.

Как она всё это выдержала – сама до сих пор не понимает. Сначала дотащила на себе мать, благо, что старушка сухонькой оказалась. С водителем вернулась к больному с нарывающим аппендицитом. Как он всё это выдержал, медицина тоже не может объяснить. Просто чудом все выжили! Правда, фельдшер после этого слегла с пневмонией на месяц, но это ничего. Не столько простыла, сколько от нервов, что не донесу, не дотащу, словно через линию фронта переход совершила. Россия – это страна, где всегда есть место подвигу. Где не работает власть, всегда нужны герои. Люди просто вынуждены ими стать. Не захочешь – заставят.

Вышла она с больничного еле живая, а её на работе ждёт приглашение на телевидение, поздравлять будут за подвиг, что больного спасла.

– Это моя работа, – скромно потупилась она.

– Вот там и скажешь, публика будет в восторге, слоган что надо! – обрадовалось начальство.

– Но я плохо себя чувствую после болезни…

– И видок, что надо, сиротский. Честного человека за версту видать. Хотели врача с другой смены послать, который больного на своей легковушке в больницу довёз и даже операцию сделал в пути, когда у кареты Скорой помощи задний мост лопнул. Но он заартачился.

– Почему?

– Противно, говорит, награду получать за содействие в развале, чистоплюй хренов, мать его!

– А если бы мой больной с аппендицитом умер?

– Под суд бы отдали, что ж с тобой ещё делать? Ты поезжай, развеешься. Там каждый год эти церемонии устраивают, отмечают особо отличившихся похвальной грамотой. Может, подарки дадут продуктами и ещё каким полезным хламом. Не умничай там только.

Поехала. На подходе к телецентру её остановили амбалы-секьюрити: «Куда прёшь, бомжиха!». Хотела проверещать, что у неё приглашение на этот праздник жизни, но подумала: а действительно, куда? Вспомнила наказ начальства не умничать и отошла прочь. Походила вокруг, посмотрела – красота, да и только, всё сверкает и блестит. Мощные автомобили, как новые лакированные штиблеты, стоят в несколько рядов, переливаются нефтью и жидким шоколадом. Известный шоумен приехал с сопровождением аж на пяти машинах – видимо, будут вести церемонию поздравления. Из Минздрава кто-то прикатил всего на трёх машинах, поскромничал. Прошли красивые барышни в меховых манто с шикарным господином из департамента строительства – спонсоры. Вот они, деньги. Нормальную дорогу проложить к посёлку – денег нет, а на такие пышные церемонии всегда лишний миллион найдётся. Какого-то ребёнка привезли с ожогами, как ветерана войны. Тоже награждать. Ребёнок на пожаре вынес из огня младших братьев. А как не вытащить? Страшно же смотреть, когда свои горят. Увидел, как кошка перетаскала котят из огня, и рванул следом. Пожарная машина не могла проехать к горящему кварталу, стояла на переезде, где пропускали поезда дальнего следования, а других дорог в городе нет. Точнее, есть, но по ним лучше не ездить и даже не ходить.

Теперь ребёнка будут пытать, как он дошёл до жизни такой. Ребёнок вынужден совершать подвиги, потому что чиновники не хотят работать. Фельдшер вдруг подумала: «Господи, мы же все преступники! Мы покрываем жульё, которое камня на камне не оставило, но все делают вид, что ничего страшного не происходит. Как бы ни расхитили ту или иную отрасль, а рядовые работники и просто граждане сделают всё, чтобы никто не замечал реальную ситуацию. Нас не награждать надо, а привлекать за соучастие». Испугалась таким непривычным для своего тихого существа мыслям, решила, что ей не только лёгкие, но и голову продуло. А может, как раз проветрило? Они же там все в зале сверкают бриллиантами в первом ряду, кто обязан налаживать в районе нормальную жизнь, чтобы каждый гражданин мог вовремя получить медицинскую помощь, пожарную защиту и прочие блага цивилизации. Они же смеяться будут, если выйдет такой сиротский фельдшер: «За наградой я, за похвальной грамотой». Они давно смеются, только виду не показывают, с большим трудом удаётся сдержаться, чтобы не заржать. Зачем этим лохам дороги, благоустроенные жилые кварталы, инфраструктура? Это же дорого. Дешевле кусочек картона вручить этой курице: «За смелость и мужество, проявленное в боях…». В боях с кем, с чем, за что? Это где ещё есть такие курицы, смелые и мужественные?

– Люди в нашей стране всегда отличались готовностью пожертвовать собой ради ближнего, – полился приторный голос из телецентра.

Не ради ближнего это всё, а ради дальнейшего благополучия тех далёких и равнодушных властей, которые властью не занимаются. Церемония началась, пошли сладкие липкие комплименты и лживые восторги: «Ой, расскажите, как вам это удалось!». Как вас угораздило? Откуда вы живучие такие на нашу голову? Хвалят, как подопытных зверьков: спасибо, что для следующего опыта уцелели. И сразу видно, кто согласен быть этим зверьком, подобострастно выстроился в очередь за своим кусочком картона в рамочке, тревожно вытягивает шею: «А продуктовых наборов не будет?». Не будет. Вы и так слишком дорого государству обходитесь.

Никто не удивляется, что на нашем безумно дорогом телевидении находятся деньги на глупейшие передачи, когда где-то отличится очередная «героиня». Людей по-хорошему эвакуировать надо из таких условий проживания, но ими восхищаются, распаляя спесь и нездоровое самолюбование. Восхищаются мужиками, которые по колено в холодной воде вытаскивают трактор, увязший на раскисшей пашне в ноябре, потому что к уборочной в сентябре техники на все хозяйства не хватило. Через год кто-то из них получит инвалидность или даже умрёт от разрыва внутренних органов или воспаления лёгких – и этим у нас восхищаются. Любое страдание для этого сгодится, всё идёт в ход! Потому что для людей никто НИ-ЧЕ-ГО делать не собирается, вот и доказывают, что по колено в дерьме – это героизм. Восторгаются бабами, которые впрягаются в плуг и пашут, потому что лошадей и технику то очередному фронту отдали, то банально пропили, то ещё какие «объективные причины» нашлись. Во всех нормальных странах женщиной восхищаются за то, что она – женщина. Не мужчина. Нормальным людям нравится, когда женщина нежная, трогательная, слабая – женственная, короче говоря. У нас такие номера не проходят, у нас как раз женщине простить не могут, что она не мужик. Только в нашей стране женщину могут осчастливить комплиментом, сравнив её с лошадью или экскаватором. Особенно накануне всеобщей мартовской мужской пьянки раздаются возгласы, какие женщины у нас сильные, выносливые, терпеливые. Хочется спросить: а зачем вам такие женщины? Вы чего с ними делать собираетесь, если культивируете именно эти качества у слабого пола? Пытать, что ли? Сила и терпение не помешали бы тем, кого на дыбу вешают. От соплей по поводу женской силы, я извиняюсь, какой-то голубизной вкупе со склонностью к истязаниям разит. Вот и делай выводы.

Хамство стало настолько привычным, что никто не обращает на него внимания. Мол, надо не на слова, а на поступки человека смотреть. Есть мужики хамоватые, но от них толку больше. Встречаются вежливые, которые только говорят красиво, но создать такую же красивую жизнь не способны. Наши политики обладают талантом на словах красиво напеть, что люди заслушаются, а на деле ничего не сделать. Чью предвыборную программу ни откроешь, а там – обещания сделать «горячо любимую Родину» самой процветающей и богатой. Обещают так много, что поневоле поверишь, что реклама – двигатель торговли. Больше двадцати лет вежливо обещают – уж могли бы хоть что-то выполнить из обещанного. А когда женщины начинают роптать, что в «самой процветающей и богатой» стране проблема мужу носки постирать, то воды нет, то мыло из продажи исчезло, им хамят. Потому что это проще всего, да и смелости особой не надо. Многие олухи так воспитаны, что жена для того и дана, чтобы на ней срываться.

В описаниях традиций древних славян приведён языческий обычай – своих «поливать». Чтоб не сглазили. Муж о жене говорит всегда плохо, чтобы отпугнуть других претендентов, чтобы на неё уже никто не позарился. А то нахвалит, и другим захочется такую же хорошую хозяйку себе в дом заполучить. Возьмут и уведут. Или она сама уйдёт, а так он её убедит, что хуже неё никого быть не может, что он фактически спас человечество, на такой негодной бабе женившись. Или есть ещё такое поверье, что хорошо говорят только о мёртвых, а о живых можно и плохо. И даже нужно, чтобы смерть отпугнуть, ввести её в заблуждение, чтобы не забрала никого – зачем ей такие никчёмные людишки? Естественно, некоторые ужасаются подобным древним обрядам «защиты» своих, что вошли у народа в неосознанную привычку. Такое хамство страшней и хуже всякой нечистой силы. Можно допустить, что есть люди грубые, зато толковые, но при таком уничижительном хамстве никакого толка не будет. У других народов на первом месте – вежливость и дежурное хорошее настроение. Бывает, что отношения – хуже некуда, но ни словом этого не выдадут, на физиономии всегда улыбка. С другой стороны, ради чего так перегружать себя? Но у них сформировался противоположный взгляд: если о проблеме говорить хорошо, она перестанет быть проблемой. Как говорится, и то, и другое верно, если люди в это верят.

Хамство мужчин в адрес женщин на Руси выступало в роли повода для знакомства. Вернейший способ обратить на себя внимание, как в частушке: «Ты пошто мине ударил балалайкой по лицу? – Я таво тёбе ударил, что знакомиться хочу!». И всё-таки, откуда такая мизогиния, ненависть и неуважение к женщинам, раздражение от любых проявлений женской природы? Хотя, чего удивляться, если в нашем обществе вообще мизантропия царит. У нас в целом не уважают людей, а не только женщин. Детей бьют, молодёжь подавляют, стариков тоже особо не жалуют. У нас очень много враждебности в отношениях между своими, если приглядеться. Мы настолько к этому привыкли, что никто не удивляется, если муж рассказывает, как побил свою жену, потому что «под раздачу попала» и называет её самыми мерзкими словами. Женщины, кстати, своих «дураков» за глаза тоже называют «мой недоумок» или «этот козёл». В другой стране за подобные эпитеты могут арестовать за оскорбление личности или угрозу расправой. В лучшем случае, такие отношения сочтут признаком психического расстройства: кто вас заставлял вступать в брак с «этой курвой» или «ихним индюком»? Вроде, все люди нынче свободные, никто никого не принуждает жить в неволе с кем-то. Но в том и беда, что мы остаёмся нищими рабами. Нас потому и называют «Иванами, родства не помнящими», что мы не любим своих. Мы свои лучшие качества предпочитаем демонстрировать чужим. И то, ожидая восхищения. А свои – обойдутся. Как многие из нас дома на выходных выглядят, уже о многом говорит: небритые мужики в рваных трениках и заляпанных майках, бабы без причёски и в бесформенных халатах. Как только надо выйти из дома, они преображаются, причёсываются, одевают лучшее, что у них есть из одежды. Для сравнения, на Востоке люди выходят на улицу, накинув на себя дерюгу какую-нибудь. Там не только женщины, но и мужчины носят некое подобие паранджи, чтобы защитить себя от пыли и солнца, на котором яркая ткань выгорит. На улице не надо никому нравиться – там все чужие. Надо нравиться дома, своим, хорошо выглядеть для близких, а не посторонних.

А над нашими потугами оставаться более-менее чистыми после выхода на улицу смеялись многие земляки, равнодушные как к своему внешнему виду, так и чужому. Кто-то из старшего поколения с мудрой интонацией в голосе опять же вспоминал, что они никаких туфелек не носили, а всю жизнь проходили в одной фуфайке на двоих и каких-то гужбанских сапогах на троих. И это говорят люди с полувековыми стажами работы, которые отдали все силы стране, но у них нет возможности купить лишние чоботы!

– Вы разорите государство! – до сих пор заявляют они молодёжи, которая «имеет наглость» не хотеть всю жизнь проходить в одной фуфайке и гужбанских сапогах на десятерых. – Вы всю страну просрёте на свои польты и туфляки. Уже просрали! А вот мы…

И следует длинный рассказ о поедании земли и нечеловеческих условиях, где преступлением считается элементарное желание жить достойно и носить на ногах нормальную обувь, а не чёрт знает, что. И сложно сказать, чего здесь больше: то ли надежды на реставрацию этих «старых добрых порядков», то ли просто ностальгии по ушедшей молодости – времени жизни, когда всё возможно, когда кажется, что всё ещё успеешь.

Есть такая категория людей, которые очень похожи на маршала Даву в описании Льва Толстого: «Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза свою мрачную, упорную деятельность». Они словно бы нарочно ставят себя в мрачные условия жизни, чтобы иметь право быть мрачными. Их выражение лица всё время говорит: «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я живу в ветхом сарае, а за водой хожу на колодец за пять километров от дома, в то время как некоторые сволочи хотят пользоваться водопроводом». Они только хмурятся и злобно усмехаются, когда видят желание людей двигаться к лучшей жизни, потому что время для них остановилось.

«Мы при Сталине корке хлеба были рады!» – говорят они про свою юность. «Мы при Брежневе сахару были рады!» – расписывают они о зрелых годах. И хочется уточнить, что они понимают под радостью. Не верится, что они вообще способны радоваться. «При Горбачёве мы всему были рады, если на прилавке хоть заплесневелое масло появлялось!» – это они о начале пенсионных лет говорят. Но эпохой Горбачёва они особо не любят пугать и стыдить «зажравшуюся молодёжь», потому что и наше поколение застало все её «прелести». И украло, таким образом, часть их небывалой «радости» и корке хлеба, и куску сахара, и пяти рублям к окладу при повышении цен в пятьсот раз.

Преступлением в глазах таких людей является мысль: «Ради чего все эти корки и крохи, когда мы являемся гражданами богатейшей страны мира и жителями нового тысячелетия?». Они презирают естественное желание любого нормального человека видеть вокруг хорошее и радостное, а не этих угрюмых людей, которые гордятся, что им не на что купить хлеба. Как говорил Цицерон, «приятно вспомнить невзгоды, когда они миновали», но для них они никогда не проходят. Словно бы годы нужды, испытаний и несчастий укрепили их в решении вообще отказаться от надежды когда-нибудь зажить даже не роскошно, а просто нормально.

Нет ничего плохого в том, чтобы жить скромно. Но надо помнить, что скромняга Диоген не только призывал довольствоваться малым и жить в бочке, так как дом – это излишняя роскошь. Он так же призывал пренебрегать культурой, искусством и эстетическими нормами, как ненужными излишествами. Хочешь нужду справить – делай это прямо себе под ноги, не надо строить для этого туалеты – это излишество. Хочешь отдохнуть – ложись прямо на землю и спи, кровать и уж тем более дом для этого не нужны – никчемная трата сил и средств. Во что превратится человечество, если на каждом шагу будет справлять нужду и спать прямо под ногами у других? Прямой путь к одичанию и пещерному уровню жизни. Хороший дом и благоустроенный город – это не только роскошь, но ещё и культура. Культура отдельного человека и всего общества. Конечно, в нашей воровской системе людям хороший дом неслыханной роскошью видится, тогда как в нормально развитых странах это – норма. То, что каждый гражданин страны может и даже должен иметь дом на территории своей страны – это норма культуры общества. Но наши граждане, прозябающие в нищете, вынуждены от этой культуры отказаться. Они и живут-то подобно Диогену то ли в домах, то ли в бочках каких-то, наспех переделанных в некие халупы.

Мы видим западных миллиардеров, которые скромны в быту, просто одеты, однако тратят миллионы на образование, на развитие общества, на обустройство стран и городов. Они не забывают о культуре, они не «урезают» её требования для экономии средств, как это делается у нас, когда прекращается какое-либо развитие, строительство, закрываются школы и музеи, кинотеатры и дома культуры, потому что «не до глупостев нам сейчас»: на презерватив хватило – и будя с вас. Хотя повсюду пестрит реклама, что надо «брать от жизни всё», так как каждый «достоин лучшего», но при этом обманутые люди лишены возможности получить хотя бы мизер норм бытия. Как же наша славная рыночная экономика, для которой желательно, чтобы шёл активный обмен товаров на деньги, а денег на товары, производилось ещё больше новой продукции? Как ей быть, если система воспитала людей, которые гордятся, что одни штаны со времён Горбачёва носят? Экономический рост необходим, чтобы двигаться вперёд, чтобы решить проблемы, которые могут быть побеждены только при условии повышения жизненного уровня общества. А у нас гордятся, что уровень жизни одного поколения не отличается от уровня жизни предыдущего, и насаждают эту «гордость» другим. И такое положение сохраняется веками! Мы просто не понимаем законов развития общества, когда каждое новое поколение должно жить лучше предыдущего. Должно! Обязано всё сделать для этого. Иначе нас нельзя назвать обществом.

Философия людей без надежды на лучшее очень удобна и выгодна для ленивой власти, которой не хочется заниматься своей непосредственной работой. Такие люди и воспитаны этим сонным неповоротливым механизмом, которому нужны какие-то особые потрясения, чтобы расшевелиться. Который только и умеет каждому новому поколению россиян внушать, что «ваши предки так тяжело жили, но вам-то, благодаря нам, повезло увидеть зарю новой жизни». Обещают эту зарю, как правило, к новой тысячелетке, хотя для себя уже сегодня построили полное благополучие. Не вчера построили, и даже не позавчера, а давно. На заре жизни. Потому что система такая.

Всю историю России власть выезжает на ущербной философии жертвенности народа, забота которого «была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как-нибудь прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность», как писал Иван Ильин. Только и слышишь из уст наших руководителей всех рангов глупейшие речи типа «низкий поклон вам за ваш героический труд!» да «почётными грамотами наградить следующих ударников труда…». Да засуньте вы свои грамоты и поклоны в …! Да-да, именно туда. Попробовали бы они какого-нибудь американского капиталиста с высокой самооценкой «кормить» этими грамотами и байками про героизм труда народного, так живо получили бы по морде.

Некрасов ещё полтора столетия тому назад описал эту «привычку к труду благородную», но никто до сих пор не соизволил уважать «работу народную». Напротив, героический труд на благо Отечества теперь причислен к разряду извращений. Над ним смеются, и блага жизни вновь падают к ногам тех, кто не имеет к этому труду никакого отношения.

Да не робей за Отчизну любезную… Вынес достаточно русский народ, Вынес и эту дорогу железную — Вынесет всё, что Господь не пошлёт! Вынесет всё – и широкую, ясную Грудью дорогу проло́жит себе. Жаль только… жить                     в эту пору прекрасную Уж не придётся – ни мне, ни тебе.

Кому же опять эта прекрасная пора достанется? Никогда, видимо, не наступит этого самого «достаточно», и никогда народ не «выстрадает» право на элементарное уважение к себе. Оно многим уже не нужно. Механизм неработающей власти лишил людей вкуса к жизни, к стремлению разумно обустраивать её для себя. Покалеченные безразличной к людям системой, но выжившие ей назло, они теперь словно бы брезгуют жизнью, её дарами и не ожидают в будущем ничего хорошего. Разве только очередного повышения цен и ещё более сложной схемы получения льгот. Люди настолько приучены к плохому, настолько привыкли, что в жизни всё плохо, что уже боятся прихода хоть чего-то хорошего. Тревожно становится: «Это неспроста! Где-то должен быть подвох. Почему мне вдруг везёт? Не иначе меня на чём-то хотят подловить, подсечь».

Ужасает, что драгоценные и неповторимые жизни десятков миллионов людей были полностью потрачены на обслуживание этого бестолкового механизма и только его, а на себя не осталось ничегошеньки. Жизнь превратилась в бесцельную и беспрерывную жертву, которой ничего не приобретается, и противоречит даже популярной в России доктрине, что право на счастье надо непременно выстрадать. Люди могут просто слишком полюбить свои страдания и смертельно устать от них, чтобы жить дальше. Чтобы хотеть жить дальше.

Они довольствуются не просто малым, а каким-то позорным мизером. Они боятся дать простор фантазии по поводу просто нормальной жизни. Потому что жизнь слишком часто приносила одни разочарования. И они разучились мечтать. За ненадобностью. У них сформировались особые жизненные ценности и установки, запрещающие им избавляться от бедности и зависимости от обстоятельств. Они разуверились в будущем, потеряли к нему интерес, настолько им просвистели уши этим недостижимым будущим. Они опасаются строить планы на дальнейшую жизнь, постоянно ожидая каких-то лишений и наказаний за «такую наглость», как желание жить. И жить хорошо, а не абы как! Их сильно раздражают те, кто ещё верит в свои желания и даже находит возможность воплощать их в жизнь. И очень радует, когда у таких что-то не получается, что-то рушится: «Говорили мы вам, дуракам, не лезьте на рожон! Мы вон корке хлеба рады, и на том спасибо».

Такие люди могут часами рассказывать о грубостях и несправедливостях, которые им пришлось пережить, с каким-то неописуемым наслаждением, словно речь идёт о первой любви. Им доставляет удовольствие шокировать эпизодами своей ужасной жизни «слишком зажравшихся» слушателей. В наш век и можно бы подвести водопровод в каждый дом, но они согласны только на колодцы. А уж если до них надо добираться пять километров по гололёду!..

Словно бы всю жизнь сдают зачёт на профпригодность для проживания в России, на предел издевательства над людьми. Дескать, мы-то ужо выстрадали предостаточно, пусть власти теперь переключаются на новое поколение, а у нас, таких несчастных и хлебнувших горя за десятерых, уже и брать нечего. Такой сознательный имидж горемык. Именно, что сознательный, словно просят о снисхождении, что пинайте меня, ежели у кого ещё ноги чешутся, но только не больно – до вас уже все бока отбиты. «Мы люди скромные, во дворцы не лезем. Нам бы халупу какую поплоше, шобы никто не позарился. Мы вам не конкуренты в борьбе за выживание, поэтому не надо нас совсем убивать». Этакий вампиризм на жалость, напрашивание на «пожалейте меня хоть кто-нибудь», за которым проглядывает страх: «Неужели я напрасно столько страдал? И как страдал! В аду так не страдают».

Только вот желания их жалеть почему-то совсем нет. Хочется растормошить и спросить, во имя чего это. Но они знай, долдонят своё: «Мы в ваши годы щам из сорной травы были рады». Они очень охотно «бегут» в проблемы прошлого, не желая решать сегодняшние. Вцепились мёртвой хваткой в Победу над фашизмом, которую не они одержали, а в настоящем не могут одолеть нынешних реальных врагов. Такое «героическое» чужое прошлое затягивает, как водоворот, а люди теряют ощущение себя в сегодняшнем дне. Человек не живёт без будущего, а какое у них будущее? Безработица или работа без перспективы роста, не сформулированные задачи и цели, неясность с существованием через год или даже месяц. Провозгласили борьбу с нищетой, а как с ней бороться, если зарплаты ниже прожиточного минимума?

– Вы, как я погляжу, легко хотите жизнь прожить, – ругалась на молодёжь старейшая жительница Мирового проспекта Степанида Андреевна. – А мы так страдали, так страдали…

– И у вас ничего окромя этих страданий не осталось, поэтому вы ими и размахиваете, как флагом, – огрызалась дерзкая молодёжь.

– А как же?! – взрывался пенсионер Глеб Гермогенович. – Почему мы жили, как тягловый скот, а вам теперь и асфальт подавай, и даже фонари на улицах? За что это вам? Мы страдали, а вы хотите всё получить за наши страдания.

Так и щеголяют своими горестями, как орденами. Асфальт и освещение улиц для них – это всё.

Однажды в городской бане старухи ругались за сидячие места:

– Я войну видела, а ты чего видела? Ты и сотой доли моих страданий не видела!

– Зато я в колхозе на току работала. Знашь, что это такое? Знашь, когда шкура с ладоней сходит, и глотку трухой от зерна забивает, что и дышать не можешь?

– Не знаю, и знать не жалаю! Тоже мне, тетерев на току выискался… Зато мы голодали!

– А мы замерзали!

– А мы умирали!

– А мы погибали!

– А мы при Хрушшове ваще без зарплат работали!

– А мы при Шталине в лагере пять лет сидели только за то, что в нашем подъезде враг народа жил!

– А я… а я Ленина видела!

И все расступились перед той, которая якобы Ленина видела. Как будто это такой ужас, видевшим который льгота на сидячее место в старой покосившейся бане с облупившимися стенами положена безоговорочно.

Эти страшилки, кто больше хлебнул лиха, в России передаются из поколения в поколение, как единственное наследство людей, у которых ничего кроме лишений и страданий нет. Это «богатое наследство» надо непременно передать детям, внукам и правнукам, чтобы знали они, дармоеды, как их предки на фоне оргий жирующей элиты жрал жёлуди во имя мира на земле. Хотя мир так и не наступил. А соревнование, кто больше говна съел во имя великой цели, исключает уважение и понимание между поколениями, потому что «гусь свинье не товарищ».

У каждого поколения граждан России есть фирменный набор самых ярких шокирующих угроз их выживанию. Даже не эпизодов жизни, а именно выживания. Они лучше всего запоминаются – таково свойство шока. Они даже не запоминаются, а отпечатываются в памяти, врезаются в неё раз и навсегда. Для наших прадедов это были Революция и Гражданская война. Для дедов – Военный коммунизм, Коллективизация, Великая Отечественная, Сталинизм. Для поколения родителей – послевоенный голод, Холодная война, дефицит на всё и вся. Нам в эти ужасы уже вписали Перестройку и что пока просто называют «девяностые годы». В них было много чего: повышение цен в десятки тысяч раз за пару лет, государственные перевороты, гуманизм к преступникам, равнодушие к их жертвам, защищённые законом работодатели, не желающие платить зарплаты своим рабам, разрешённые законом проституция и порнушка, обоснованные законом деноминации и дефолты, массированная пропаганда алкоголизма и деградации, несанкционированные митинги, санкционированные пикеты, раздача свобод и суверенитетов, а потом кровавые войны с теми, кто взял их себе «слишком много», бандитизм, терроризм, заказные убийства и прочие прелести «освобождённого от советской кабалы» общества. Будет, чем новое поколение попрекнуть.

У многих эта непроизвольная передача упрёков закреплена словно на генетическом уровне. Даже представители моего поколения уже подают голосок в перечислении своих страданий, наслушавшись в юности по самое не хочу от старших про котлеты из лебеды и собирание дымящихся кишок на поле боя. Теперь сами пробуют «грызть» своих подрастающих детей: «Ты харю-то не вороти от еды, гадёныш. Я в твои годы землю жрал, сутками за мылом и спичками в очередях стоял, годами чай без сахара пил, по полтора года без зарплаты работал. А вы, сволочи, привыкли на всём готовом жить, как у Христа за пазухой» и так далее в том же духе. Некоторых тридцатилетние уже могут выдавать ахинею типа: «Зато мы турецкого султана победили!». Как оправдание какое-то. И орёт об этом, сидя в рванине посреди такого срача, что и тараканы не выдержали: разбежались. Нет, чтобы навёл элементарный порядок в настоящем времени, хотя бы пуговку на штанишках пришил – согласитесь, глупо выглядит такой «герой» без пуговки в центре. Вся их жизненная философия сводится к мысли «дайте нам какой-нибудь подвиг прошлого, а заниматься сегодняшним днём скучно и тягостно». Нам бы подвиг, чтобы кровушку пролить. Чтобы потом иметь полное право больше ничего не делать, а только на завалинке сидеть и ныть: мы искупили свою вину перед теми, кто нас упрекал, что мы не страдали.

Всё очень просто: благосостояние во всём мире растёт не по дням, а по часам. В России же это, с позволения сказать, «благосостояние» растёт не по дням, а по… векам. На фоне таких «темпов роста» только у нас могут ветерану Войны на девяностом году жизни дать отдельную квартиру под видом небывалой роскоши. Когда в других странах даже самая бесполезная тля давно имеет и движимое, и недвижимое имущество, и сбережения на беспечную старость. Для них это норма, а не диво дивное и чудо чудное, как эти нормы жизни позапрошлого века преподносятся людям у нас. В таких условиях ничего не остаётся, как хвалится друг перед другом своими лишениями и трудностями. До смешного доходит. Недавно читала интервью одной столичной актрисы и светской львицы, она тоже «жалуется», что родилась в начале восьмидесятых и детство её выпало на годы, когда шоколад был в дефиците – даже «Сникерс» было не купить! Интересно, она своим детям будет рассказывать эти ужастики о юности, полной лишений? Или популярная певица, дочь сибирского нефтяного магната, которая сейчас живёт где-то в Калифорнии, но уже «плачется» на свою тяжёлую долю: «Мы жили в посёлке нефтяников очень бедно – бананы на столе были не каждый день». Так и вспоминается знаменитый монолог Клары Новиковой, где у ребёнка аллергия на ананасы, которая пройдёт, когда ананасы закончатся: «Интересно, как это ананасы могут закончиться?».

Хвалятся не только материальными ограничениями, а наличием плохого отношения к себе, насилием, жестокостью. Наделал много шуму сериал про современную школу, согласно которому нынешняя российская школа – это что-то между притоном и СИЗО для особо отпетых преступников. Публика разделилась на два лагеря. Первые говорят, что такого не бывает, чтобы в одной школе, тем более в одном классе собралось сразу столько проблемных подростков-социопатов. Вторые приходят от этого в дикое негодование: «Если вам, сволочам, повезло с учениками и учителями, то сидите и не рыпайтесь! А вот у нас в школе – наркомания, изнасилования, побои, аборты уже в начальной школе! Да у нас два убийства уже было, а уж самоубийств и не счесть». И опять не понятно: жалуется или хвастается говорящий? Так гордо всё это преподносит, словно достижения какие-то перечисляет.

Ведь чем только не хвалятся! Можно смело учреждать памятный знак или медаль «Я выжил в Перестройку» или «Я пережил дефолт». «Успешно перекантовавшиеся зимой без отопления», «Не утонувшие в паводок 2009-го», «Угоревшие летом 2010-го». Можно в зависимости от региона добавлять, где конкретно человек мучился: в Москве, в Удмуртии, на Камчатке и так далее. И награждать этими знаками поголовно ВСЕХ. Потому что в России любого можно наградить, что он в ту или иную пору пережил «всё это тут» (или «тут всё это»). Они ударно выживали, пока «это всё тут» горело, рушилось, разваливалось, протекало. А чтобы избежать разорения казны и бюрократических проволочек, можно сразу учредить орден «Выжил в России».

Веками сформировавшееся национальное сознание неумолимо заставляет нас воспринимать жизнь в России как подвиг и жаждать восхищений этим «подвигом». Наши граждане убеждены, что нужно непременно воевать и бороться, сражаться и погибать, с превеликим трудом пробиваться по жизни, пока другие просто… живут. Жизнь ДОЛЖНА быть тяжёлой. Прямо-таки обязана!.. Но жизнь не обязана быть тяжёлой, она может быть приятной и лёгкой, но у нас это почти святотатство. В нашем понимании если человек живёт не тяжело, если о его жизни никак нельзя сказать, что она полна борьбы и лишений, значит, он решительно сволочь!

Невероятно, но факт: наша культура расценивает любые лишения и страдания как добродетель! Она навязывает их обществу, заражая этой нездоровой психологией всё новые и новые поколения. Мы хвалимся, что живём рядом с горящим лесом или в аварийном доме, ходим по непролазной грязи вместо дорог, презираем того, кто не собирается этого делать и не разделяет наших восторгов типа «Мы побывали в аду!». «Адом» мы называем любую катастрофу, возникшую по причине нашего личного раздолбайства и хронической беспечности. Например, горят леса под Москвой, а взрослые идиоты едут туда, тащат собственных детей, прорываются за каким-то лядом на дорогих джипах в горящий лес, отвлекают занятых сверх нормы спасателей от работы, снимают пожар на видеокамеру, визжат, матерятся в кадре, выкладывают отснятый материал в Интернете, выступают в каком-нибудь ток-шоу в качестве почётных гостей:

– Мы чуть не сгорели заживо! Мой пятилетний сын обкакался от страха! Он теперь заикается, врач сказал, что требуется дорогостоящее лечение. Моя девушка получила ожог верхних дыхательных путей, сейчас она в реанимации. У меня самого второй месяц не проходит пневмония, она вообще может перейти в онкологию! Потому что мы – герои! Мы ТАКОЕ видели!.. А вы чё тут видели, когда мытам в дыму задыхались?! Дамы такого лиха хлебнули!..

Им бы к психиатру. К хорошему такому психиатру, пока они не сползли до уровня старух в бане, одна из которых Ленина видела. Хочется спросить: кто тебя туда гнал? Но спросить такое – нанести смертельную обиду. «Ка-ак?! Мы же подвиг совершили, там побывавши! Мы в аду побывали, а вы чего видели?!». Вот-вот, обожают ввернуть что-нибудь этакое апокалипсическое, сделать акцент на страданиях неземного происхождения, преподнести свои бессмысленные полупьяные похождения как посещение ада или в качестве ещё каких кар небесных. Только и отрезвляет этих профессиональных страдальцев сухие заявления пожарников и сотрудников МЧС, что леса у нас в 93(!) процентах случаев начинают гореть по вине таких вот горе-путешественников, у которых ума хватает поехать «на пикничок» в лес, развести там костерок под шашлычок, когда полстраны огнём объято.

Будь то зимой или летом, при царях или демократах, а жизнь в России не живут, а терпят, выживают, выносят. И страшно гордятся этим! Если в США тайфун напроказничает или в Европе наводнение, то нет такого ощущения катастрофичности: справимся. Там знают, что власти найдут средства и решат любую проблему. Они легко пережили и Великую Депрессию 1929 года, и две мировые войны, и даже 11 сентября. В России же постоянно ждут очередных бед, чтобы получить повод в очередной раз потрясти собеседника за грудки:

– Да знаешь ли ты, как я героически пережил отопительный сезон девяносто третьего! Где ты был, когда мы тут стояли в очередях за мылом, мёрзли при минус тридцати градусах в промороженных домах, задыхались от дыма и смога? Легко жизнь прожить хочешь, сволочь? Не дадим!

Обвиняемому нечем крыть, потому что он в это время был у мамы в утробе, которая, очень возможно, тоже мёрзла, тонула, задыхалась в дыму. Возникает соблазн примазаться к её страданиям, к лишениям поколения дедов, к ранам прадедов. Чтобы стать как «все нормальные люди» и ходить с мордой кирпичом. «Мы выстояли!» – написано на угрюмых лицах несломленных героев. Кто не выстаивал, не мёрз, не задыхался вместе с ними, чувствует себя предателем и подонком. А на этих можно прямо знак качества ставить: «Прошли испытание огнём, снегом, морозом, гололёдом, бездорожьем»! К жизни в России годен!

Воображение уже рисует скульптурную композицию из этих героических людей: «Они пережили аномальные снегопады зимой 2009–2010». Такое же аномальное нагромождение из камня, рубленные скулы, непоколебимые фигуры с совковыми лопатами в натруженных ручищах: откопались-таки! И памятники эти можно смело ставить в любом городе. Надо только убрать куда подальше тех несознательных сволочей, которые почему-то считают, что снегопад в России зимой – это не аномалия, а норма. Вот ещё, придумали! Да что с придурков взять – не понимают, в какой великой стране живут! У нас тут всё аномальное, от дорог до пожаров.

Глядишь, этак скоро вся страна будет заставлена каменными и бронзовыми композициями таким горе-героям. Им будет лестно, их подвиг заметили и будя. Можно поставить памятник «Чиновник со снегоуборочной лопатой». Был случай, когда некий сотрудник Мэрии вышел снег чистить на улицах, когда с улиц исчезли дворники и техника. Дворников уволили, технику пропили. Кто уволил, как пропил? Очередная аномалия, должно быть. Зато чиновник вместо них вышел, осчастливил-таки народ, вывалился из своего кабинета, дабы присоединиться к массам в борьбе со снежной стихией!.. Махровый такой популизм. Чиновник не с лопатой должен перед телекамерами красоваться, попутно давая интервью о безграничной любви к Родине. Он должен разработать и утвердить закон, чтобы в городе всё исправно работало, вовремя убирался снег с улиц, необходимая для этого техника пребывала в исправном состоянии. Но он не может этого сделать, хотя в этом и заключается его работа. Поэтому ничего другого не остаётся, как тонуть в сугробах вместе с контингентом, состроив перед этим героическое лицо «костьми лягу за-ради правды!». Если он потом простынет и сляжет с циститом, в его честь начнут слагать гимны.

Казалось бы, нашли, чем гордиться. Смехота и позор – хвалиться таким махровым садомазохизмом в новом веке, когда даже забитой женщине не прощают, что она позволяет мужу ею помыкать. Но наша модель жизни-подвига требует: нам нужно хоть чем-то гордиться.

И в этом смысле природные катаклизмы, дефолты, экономические кризисы, социальные потрясения – масштабные и не очень – даются нам, чтобы мы не скучали. И постоянно подтверждали факт своего существования. Тут какой-то год деревню затопило, принялся народ вопить, а власть-то и забыла, что такая деревня вообще есть. Спасибо паводку, напомнил вот. Жара нас палит, цены нас бьют, нам больно и горько – значит, мы существуем! Всевозможные катаклизмы на самом деле очень нужны, потому что иначе чем бы мы все занимались? Чем бы гордились? Власть это знает – она, как известно, «вышла из народа». И несмотря на то, что каждый школьник знает, что зимой возможны морозы, а весной – наводнения, никто и никак не готовится к борьбе с грядущими «аномалиями». Зато у нашего человека будет повод в очередной раз потрясти другого такого же горемыку за грудки и гордо сообщить: «Знаешь, как мы пережили тут всё это!».

Не вытравить людям из себя эту гордость лишениями и истязаниями, пусть даже вымышленными. Для многих поколений эти бесконечные попытки вырваться из мира лжи о скором «светлом будущем» стали повседневной безысходностью, от которой им никак и никогда не убежать. Они так и не могут реабилитироваться ни морально, ни социально и весь остаток жизни безуспешно пытаются обрести смысл в новом мире. И они легко отправят на бойню или согласятся ввергнуть в нужду новое поколение, даже собственных детей, так как только этим молодёжь сможет заслужить похвалу в их глазах. Только этим, и ничем иным.

И разрушается связь между поколениями, между слоями населения, которые являются уже не гражданами одного государства, а соперниками в борьбе за жизнь. Потому что нет таких нужных и важных разговоров о былом, бесед об истории страны, напутствий сделать её краше, а самим прожить лучше. Нет общения между поколениями, а есть только лай и оскорбления, кто сколько крови пролил, и почему наглая молодёжь напрочь отказывается босиком по грязи ходить. Это похоже, как жильцы первого этажа упрекают жильцов второго, что они живут благодаря им, так как их жилища опираются на их первый этаж. А жильцы второго то же самое «инкриминируют» третьему этажу. И так далее до бесконечности. И как расплатиться за то, что твой «этаж» держится на предыдущем? Денег дать? Сколько? Кровь свою пролить? Тоже – сколько? Расплатиться за то, что жизнь одного поколения отличается от жизни другого невозможно.

Когда же придёт такое поколение, которое если и будет приводить свою жизнь в пример следующему, там не будет хвастовства лишениями и унижениями? У кого не будет в жизни ни революций, ни перестрелок, ни беспредела, ни узаконенного грабежа и геноцида. Хотя могут быть совсем другие упрёки, что-нибудь этакое: «Да я в твои годы бился головой о камни, когда преодолевал на байдарке экстремальную трассу! Меня весь китайский МЧС с Эвереста снимал, когда я за него резинкой трусов зацепился, по телевизору показали!» или «Я в твои годы, сволочь такая, почти два раза в году на работу сходил!».

У каждого поколения свои герои и представления о том, что является подвигом. Всё зависит от желания принимать жизнь такой, какая она есть, от согласия с тем, что мир не стоит на месте, и надо стараться шагать с ним в ногу, а не держаться зубами и когтями за нормы жизни двухвековой давности. Если тридцать лет тому назад упрёк «я в ваши годы уже Маркса читал!» звучал гордо и обличительно, то теперь мало кто и знает, чем труды Маркса отличаются от современной беллетристики.

Теперь считается, что зацикленность на будущем в ущерб сегодняшнему – достаточно распространённое расстройство психики. Да-да, расстройство психики, ни больше, ни меньше. В психологии есть много феноменов, связанный с нарушением ощущений себя во времени, потому что со временем шутки плохи, человек всегда ему проигрывает. Один из них – прокрастинация, синдром откладывания на потом. Проявляется в том, что человек, осознавая необходимость выполнения конкретных важных дел или должностных обязанностей, игнорирует эту необходимость и отвлекается на что-то другое. На что угодно, но только бы не заниматься реальной проблемой. Это не лень, потому что в случае лени человек просто не хочет ничего делать и не беспокоится по этому поводу, а в состоянии прокрастинации осознаёт важность и срочность работы, но не делает её, придумывая самые нелепые оправдания. И это не отдых, потому что при отдыхе человек восполняет запасы энергии, а при прокрастинации – теряет. Это достаточно гнетущее состояние свойственно всем и до определённого уровня считается нормальным. Беда, если оно превращается в привычный стиль жизни, когда человек откладывает «на потом» даже самые срочные дела, что приводит к достаточно серьёзным жизненным проблемам и сбоям. Это можно сравнить, как пожарники играют в домино, когда надо ехать на пожар. Или у человека в квартире труба лопнула, а он футбол по раздолбанному телевизору смотрит и оторваться не может, долларовых миллионеров своим рваным шлёпанцем учит мяч гонять – занятие приятное для бедного человека, нет слов. Но труба-то не у них, а у него. У них-то в домах с трубами и прочими коммуникациями полный порядок, и в московских пентхаусах, и в лондонских коттеджах.

И вот сроки вышли, проблема так и не решена, она усугубилась новыми осложнениями, и человек либо отказывается от своих желаний и планов, либо пытается сделать отложенное одним махом. В результате дела совсем не выполняются или выполняются некачественно и с опозданием, что приводит к отрицательным эффектам в виде неприятностей по службе, упущенных возможностей, недовольства собой и окружающих из-за невыполнения обязательств и тому подобного. Человека на такое поведение толкает неверие в себя, в свои силы, отсутствие планирования и неразумный расход сил: сначала на второстепенные дела и борьбу с нарастающей тревогой, затем – на работу в авральном темпе. Ещё тяга к подвигу. Иные всегда специально опаздывают на свой поезд, чтобы показать окружающим, как красиво они умеют мчатся за ним. За уходящим временем, за пролетевшей жизнью, словно бы украденной какими-то злыми силами.

Сколько у нас можно видеть несчастных, которые сидят у своих покосившихся подъездов по щиколотку в грязи, гадят себе же под ноги и упрямо бормочут что-то о политике Порошенко, Лукашенко, Ющенко, но в своих городах вообще никакой политики не видят, над собственным умом никакой власти не имеют. Повсюду валяются ресурсы, древесина, металлы, топливо, бензин разлит, обломок бетонной опоры торчит. Для чего, зачем, с какой целью – никто не знает. Все мыслью где-то в районе Пальмиры витают, никак не Северной, только бы не здесь, только бы не своей жизнью заниматься. Сам человек тут же валяется как главный ресурс любой экономики. Мы ничего не замечем – водка и «глыбальное мышление» делают свою работу. Нам есть дело, что Тимошенко свою косу по-другому заплела, СМИ доказывают, что вся Россия должна озаботиться такой «сенсацией». Давайте в своих хвостах и гривах сначала порядок наведём. Это нечто, когда сутками сидишь без света в Ленинградской области, а после его включения телевизор начинает рыдать, что «в Донецке перебои с электричеством». Даже не знаешь, с чем это сравнить, какой диагноз нам всем поставить.

Это страшно, когда в русской деревне видишь газеты со статьями «на злобу дня», как некая светская львица неудачную подтяжку сделала на сумму трёх годовых бюджетов района, где эта деревня находится, или светский лев кого-то покусал после обеда в стоимость вашей недвижимости. И читают эти газеты бабы в ватных штанах и болотных сапогах. Что это? Как и где мы сбились с пути, что теперь блуждаем в чужом и чуждом нам мире? У нас даже нет своей информации для решения своих реальных проблем, мы не умеем её добывать, не способны узнавать среди тех помоев, которые на нас выливают под видом наших новостей, которые «касаются всех и каждого». У нас своих проблем – полный чулан, а диктор загробным голосом пугает, что Саакашвили опять кушал галстук. Ну, хоть что-то человек кушал, уже хорошо.

«Синдром отложенной жизни» – термин, введенный специалистами по душевным болезням совсем недавно. Хотя это состояние известно давно. Первые яркие описания принадлежат писателю Редьярду Киплингу, который заметил, что в XIX веке жизнь англичан в колониях была похожа на репетицию, бесконечное откладывание главного на «лучшие времена». Англичанин жил в колониях полвека и все эти годы готовился: вот накоплю денег, перееду в родную Англию, куплю там симпатичный домик где-нибудь в сельской местности, и вот тогда-то у меня начнётся настоящая жизнь… Если сама жизнь к тому моменту не закончится. По очень простой причине: жизнь – конечна. Она имеет такое нехорошее свойство: заканчиваться. Заканчиваться именно тогда, когда человек ещё и жить-то не начинал, а только собирался.

Но чем ожидание и предвкушение лучше изменений и действий сей же час, сегодня? И почему мы зачастую живем, воспринимая происходящее как подготовку к другой, настоящей жизни? Которая будет когда-то «потом». Или не будет?

Как это умно придумано: сначала в течение десятилетий людей приучали жить будущим, откладывать жизнь на потом, беспокоиться «как там у них на Кубе коммунизьм-то ужо наступил?», а затем просто объявили это… болезнью. Целую эпоху россиян упрекали, экие они нетерпеливые – каких-то тридцать (сорок, пятьдесят, сто и т. д.) лет не могут подождать получения жилья (строительства дороги, запуска автобуса и т. п.). И таким тоном, словно мы все три века жизни себе намерили. А теперь в газетах и журналах стали публиковать статьи: живите настоящим! Не представить себе, чтобы такой психолог пришёл и обратился к тем самым рабочим, которые в настоящем всегда «под старою телегою лежат» в грязи и верят, что рано или поздно «здесь будет город-сад». Когда самих рабочих уже не будет. Напротив, тогдашние «психологи» провозглашали такое устремление в будущее как признак социальной зрелости и психического здоровья. Каково: целый век приучать людей жить будущим и вдруг объявить это блажью! Очень по-русски.

Нет, в самом деле, если только представить, чтобы самоотверженным героям типа Павки Корчагина попалась бы на глаза статья с советами: «Обязательно выделите в течение дня время только для себя. И ни в коем случае не укоряйте себя за то, что могли бы уделить его близким или работе. Чаще учитывайте собственные интересы. Старайтесь жить своей жизнью, не отдавайте её во имя служения другому человеку, даже самому родному и любимому. Иначе, есть прямая угроза просто потерять себя! Не взваливайте на себя ответственность за чужие поступки. Не отодвигайте свою жизнь на будущее, не уменьшайте остроту проблем сегодняшнего дня, не ждите, что что-то решится само собой. Упустив время, вы не только сохраните ситуацию, которая вам не нравится, но и в самом прямом смысле отложите свою жизнь на потом. Задумайтесь: во имя чего такая жертва? Ведь в будущем вам никто не вернёт утраченных лет ожидания лучшей жизни». Что было бы, как на такие слова отреагировали бы строители первых Пятилеток? Пожалуй, что никак. Они бы просто не поняли, о чём идёт речь, словно им сунули под нос китайскую грамоту. Они уже были неизлечимо больны будущим. Только оно их манило, только оно давало силы жить в невыносимом настоящем, в котором они «имели право» только много и тяжело работать, вкалывать на будущее.

Нередко и сейчас приходится слышать от представителей власти, что ту или иную проблему в нашей стране можно решить, когда сменится несколько поколений. Дескать, ждите и ничего от нас не требуйте. И все ждут. Стране и сейчас свойственны выжидательные настроения значительной части населения как при оккупации: сейчас эта сволочь обожрётся и свалит, придёт другая. Тоже сволочь. Возможно хуже предыдущей. Опять ждать? Когда же жить? Население крупнейшей страны мира ждёт неведомо чего десятилетиями! Веками! «Людям только кажется, что они живут, тогда как на самом деле… лежат в камере хранения в ожидании жизни». Каково это: потратить ВСЮ жизнь на ожидание начала жизни?

Только люди заикнутся, что надо сделать какие-то изменения в настоящем, а сильные мира сего: «Да обождите вы! – и такой взор мудрого орла на глупых куриц, которые не понимают важность политического момента. – Вот Перестройка закончится, и будет вам дорога. Может быть». Многие до сих пор не поймут: Перестройка закончилась или нет? Опять этак осторожненько намекнут, напомнят властям, как о больной мозоли. А те знай свою присказку: «Да обождите вы!.. Не пробил ещё час. Вот реформы закончатся, может быть, будет вам и асфальт. Имейте же совесть!». Это нетерпеливое «да обождите вы!» у нас повсюду и всегда. К ветерану Великой Отечественной войны уж смерть в дверь стучится, а ему советуют подождать до очередного юбилея Великой Победы, тогда и будет ему квартирка. А доживёт ли он? Со смертью не пробовали договор заключить?

Так жизнь постепенно перемещается в будущее, а там постепенно сходит на нет. В рекламе твердят ничего не значащее «Ты достоин лучшего!», а на деле не имеешь возможности получить даже худшее. Всюду заверения, что нужно брать от жизни всё, и брать сейчас, а жизнь не даёт и малой толики этого «всего».

Так иногда в переполненном вагоне со спёртым (и это мягко сказано) воздухом едешь, толпа тебя жёстко зафиксировала около плаката с призывом брать от жизни ВСЁ, «ведь вы этого достойны». Хочется отвернуться от него, чтобы не рассориться окончательно с действительностью, а никак – народу битком. Народу отменили все электрички. Народу словно бы говорят: «Перебьётесь, падлы, а то ишь как хорошо жить захотели, чтобы поезд каждый час туды-сюды ходил! Зажрались!». При этом в вагонах расклеена реклама, что каждый на неё взглянувший ДОЛЖЕН «брать от жизни всё» и «достоин лучшего». И не абы когда, не в туманном будущем, которого может и не быть, а сейчас. И здесь. А что здесь можно взять? Вот хотя бы в этом забитом багажом и заплёванном тамбуре, где пьяный инвалид наяривает на гармошке хиты звёзд эстрады и просит: «Мне бы только нутро смочить, граждане дорогие! Мне многого не нать». Жить просто по-человечески в его понимании – это «слишком много хочешь, харя треснет».

Время можно сравнить с расстоянием: чтобы пройти какой-то путь, человеку требуется какое-то время. Человек видит даль, он ещё не там, а только здесь. Даль – это место, куда он может дойти, тогда он там и будет. Он долго шёл на горизонт, его приучали так жить: идти на горизонт, вдаль. И его отца так приучали, и деда, и прадеда, что здесь и сейчас – это не жизнь. Настоящая жизнь где-то там, вдали. Туда ещё надо дойти. Идти придётся долго, трудно, дойдут не все, но кто-то должен доползти. Вот дождёмся конца зимы (или лета), вот накопим на пылесос, вот построим коммунизм в дружественном нам Буркина-Фасо… Или в Буркине-Фасе? И что это вообще за Буркин, почему он – Фасо, которого в глаза никто никогда не видел, но все убеждены, что обязаны строить там этот самый недостижимый и непостижимый коммунизм? Как только построим, сразу начнём жить. По-человечески. С асфальтированными улицами, в красивых домах, работать на работе с зарплатой.

Крупнейшая страна мира всю свою историю только собирается начать жить. Но только потом. Почему бы не начать жить прямо сейчас? Потому что людям сейчас не нравится та жизнь, которая их окружает. Вот и пребывают в мечтах о будущем, лишь бы только отвлечься от того, что происходит сейчас в реальной жизни. Эти фантазии удерживают от действий, необходимых для улучшений и изменений в настоящем, делают людей парализованными, неспособными провести желаемые изменения. Они ждут. Они мыслят по схеме «как только – так сразу»: «Как только женюсь, сразу начну зарабатывать», «Как только выйду замуж, сразу стану самой счастливой», «Как только построят дорогу, сразу куплю машину», «Как только выйду на пенсию, сразу начну жить, если не помру раньше». Всё потом. Никого не смущает, что это «потом» так никогда и не наступит. Оно на то и потом, чтобы никогда не наступать. Чтобы быть всегда потом, а не сейчас. Конечно, у кого-то мечты всё же сбываются. В определённый момент. Чаще всего этот момент называется «уже и на хрен не надо!».

Люди лишают себя радости в настоящем, пребывая в убеждении, что радость существует только в будущем «пункте назначения», до которого ещё переть и переть. Бог весть, сколько потов сойдёт, прежде чем пункт этот только-только покажется на горизонте. Люди живут годами в этой иллюзии, ожидая наступления «того дня» и не понимая, что жить надо СЕГОДНЯ, сейчас. Вот наступит «тот день», тогда и станем все счастливыми, испытаем радость и веселье. Разом за всю безрадостную и бесцветную жизнь. Такое выматывающее ожидание лишает людей жизненной энергии и крадёт способность радоваться в настоящем времени:

– Чего скалишься-то? Коммунизм уже наступил, что ли? – злобно ворчат они тем, кто не хочет откладывать жизнь «на потом», кто смеет радоваться в настоящем.

А пока «коммунизм не наступил», наш удел – тяжкий беспросветный труд и мрачное выражение лица. И люди не понимают, что такое мышление делает их навсегда обиженными, обозлёнными и вечно неудовлетворёнными ни жизнью, ни собой, ни окружением. Промедление – болезнь нашего времени, подтачивающий энергию, ослабляющий нас синдром, который крадет наши мечты, самоуважение и страсть. Когда мы продолжаем откладывать лежащие перед нами задачи, мы чувствуем себя истощенными, уставшими, безжизненными. Мы ничего не делаем, но устаём от этого. Мы от жизни такой становимся капризными, всё время чему-то сопротивляемся, и это отнимает уйму сил. Большинство из нас откладывает на завтра то, что можно сделать сегодня, и продолжает страдать от последствий. Мы будем заниматься чем угодно, лишь бы хоть что-то делать, надеясь, что всё закончится хорошо. Но цена такого поведения непомерно высока. Мы откладываем реализацию планов на будущее, отодвигаем мечты «на потом» и скользим в пустоту. Хуже всего, что эта схема не работает! «Потом» так и не наступает. Если бы она работала, каждый имел бы всё, что захочет. Но вместо этого мы продолжаем отодвигать своё счастье, откладывая на завтра те вещи, которые сегодня настоятельно требуют нашего внимания.

Русские люди словно бы запрограммированы государственной идеологией, что всё когда-нибудь будет. Сейчас – нет, но будет. Люди долго шли вдаль, они её хорошо видели, она их манила, и вдруг говорят, что никакой дали нет. Что надо было хорошо устроиться там, откуда люди начали забег к горизонту. Словно птица летела-летела, думала, что впереди есть какой-то простор для полёта и вдруг… бум лбом об стекло. Ничего там впереди нет, дуралеи – надо было жить настоящим! Которое давно стало прошлым.

Если пристально вглядываться в будущее и жить только им, можно не заметить себя в настоящем. На постсоветском пространстве таких людей очень много, даже среди тех, кто себя таковым не считает. Их за версту видать по растерянному виду «мне нет здесь места – в этом настоящем». Можно посоветовать постоянно находить себя в сегодняшнем, прямо сейчас. Но в том-то и беда, что людям в настоящем нет места, потому что они «потерялись» в будущем, заблудились там, а в нынешнем себя не видят, не находят и даже не представляют себя в нём:

– Как можно жить сегодня, сейчас, в настоящем?! Это же в корне неправильно! А как же светлое будущее?.. Вот когда оно наступит, тогда и заживём… по-человечески.

Будущего нет, тем более светлого. Оказалось, что светлым было как раз прошлое, а впереди – мрак. Чем дальше, тем страшней. Многие стали жить прошлым за неимением ни настоящего, ни будущего. Соплей по поводу того, какой шикарной была Россия когда-то давно, какие у неё были благородные императоры, офицеры и даже простые крестьянские мужики «на каких Русь держалась», в последние годы пролито немало. И опять поклонники «старины глубокой» живут не в настоящем, а уже в прошлом. Создается впечатление, что население современной России только и делает, что подводит итоги последних десятилетий нашей истории и мучительно думает о том, что же делать дальше. Жить только воспоминаниями – это страшно. Страшно и странно, когда огромная масса здорового, активного населения страны погружена в безоглядную ностальгию по истории, которой нет и никогда больше не будет: «А что мы можем? Вот раньше были люди, не чета нам. А мы измельчали, уже не те, что с нас взять». Настоящего у них нет, будущего – тем более. Долгие, почти запойные ожидания светлого будущего сменились непреходящей тоской по жизни, которой, увы, уже никогда не сбыться.

Причины того, почему человек хронически живёт чем угодно, но не настоящим, могут быть самыми разными: напряженная работа, сильные потрясения, вышибающие сознание из ужасной реальности, лишения, непривлекательная панорама настоящего. Человеку хочется нырнуть или в прошлое, или в будущее, лишь бы не быть здесь и сейчас, не видеть то, на что смотреть не хочется даже очень стойким людям. Ему кажется, когда это закончится, он вздохнет свободно и только тогда заживет. Нередко подобное отношение формируется, когда человек недоволен своей жизнью, но у него нет сил, а то и желания что-либо изменить. Такие люди, как правило, предпочитают ожидания изменениям. Человек может отказывать себе в элементарных житейских радостях: не покупает хорошую одежду, потому что она ему не нужна сейчас, не едет в отпуск, потому что отпускные маленькие, не ходит в гости и на вечеринки, потому что утром рано вставать. Вот когда он много заработает или выплатит кредит, то позволит себе и новое пальто, и поездку на курорт, и много чего другого. Или вот дети вырастут, станут самостоятельными, тогда и начнется настоящая жизнь. Иными словами, находится масса оправданий, вполне значительных и серьёзных. Конечно, в этом нет ничего плохого, но… хуже всех живет тот, кто только готовится жить. Кто не живет настоящей жизнью, а только занимается подготовкой к ней. По той причине, что пока ты готовился к настоящей жизни, она взяла и прошла, подлая.

Жизнь, отложенная «на потом», убеждение, что всё интересное и лучшее будет ПОСЛЕ – после смены работы, получения диплома, поступления сына в институт, получения квартиры, покупки стиральной машины – серьёзная болезнь многих наших современников. Мы все словно бы пишем некий черновик жизни, потому что реальность и желания не совпадают. Воспринимаете ли вы будущее как основную, лучшую часть своей жизни, «период вознаграждения»? Относитесь ли к текущим событиям жизни как к второстепенным, «подготовительным» к чему-то лучшему, которое будет? Часто ли вы говорите себе, что все нынешние лишения только во имя лучшего будущего? Если человек утвердительно ответит на эти вопросы, то он фактически не живёт. Сейчас не живёт, сегодня. И это не значит, что он заживёт в будущем, потому что жизнь человека не просто конечна, а ещё и до обидного коротка.

Что же делать тем, кто приучен отказываться от настоящего в пользу будущего? Их теперь призывают: «Давайте начнем жить здесь и сейчас. Хотя бы потому, что живем мы только один раз». Они и рады бы начать, но… не умеют. Не могут! Чего хорошего жить в этом ужасном «здесь и сейчас», где кроме безработицы и нищеты, бездорожья и воровства ничего не наблюдается? Не лучше ли уйти в сказку, что когда-нибудь наступит жизнь благословенная? Не сейчас, но потом обязательно наступит. Должна же она когда-то наступить! Если сотни миллионов человек её так ждали…

Есть такая методика выращивания некоторых декоративных растений, чтобы их стебли всё время вытягивались в длину. Для этого надо удалить от них и сузить источник света. Растение будет тянуться к труднодоступному свету и вытянется, что и требуется флористам-декораторам. Бывшие советские люди так же продолжают тянуться к свету в конце туннеля. Их так «вырастили». Им только СЕЙЧАС стали говорить, что это неправильно, что надо жить сегодняшним днём. Над ними смеются: что вам далось это недостижимое будущее, живите СЕГОДНЯ! А они не умеют сегодня! Им отбили всякий вкус к этому непонятному «сегодня». Они умеют жить только будущим: тянуться к свету в конце туннеля с верой, что вот-вот сейчас наступит прекрасное время, и заживём!.. А уже помирать пора.

Можно только догадываться, сколько теперь в этих людях горечи и озлобленности, что девять десятых из прожитых лет они думали: «Всё ещё впереди. Всё ещё будет. Да, сейчас ничего нет, но – БУДЕТ. Обязательно! Должна же быть справедливость на свете, а?». Оказалось, что эти ожидания были чреваты только потерей времени и сил. Оказалось, что времени совершенно безразличны людские ожидания. Как в стихах Андрея Дементьева: «Всё будет так же после нас. А нас не будет. Когда нам жизнь сполна воздаст, у мира не убудет»:

По небу скатится звезда Слезой горючей. И не останется следа. Обычный случай. Но кто-то выйдет в первый раз Вновь на дорогу. И листья сбросит старый вяз У наших окон. Все будет так же после нас. И слава богу.

Всё будет так же: и бездорожье останется, и вон та телега, под которой мечтали о городе-саде умирающие от тифа рабочие, всё на том же месте стоит. Если что и изменилось, то уже нет тех, кто мечтал до этих изменений дожить.

Позже поэт написал своё знаменитое «Никогда ни о чем не жалейте вдогонку, если то, что случилось, нельзя изменить».

Никогда не жалейте о том, что случилось. Иль о том, что случиться не может уже.

Не случилось нам увидеть дорогу в ушедшем настоящем, в так и не наступившем будущем. Что там убыло бы у «богатейшего в мире» государства, если бы в нашем городе появилась хоть одна нормальная дорога? Всё равно не жалейте: «Кто-то в гении выбился, кто-то – в начальство… Не жалей-те, что вам не досталось их бед». О-о, они о своих «бедах» сейчас полюбили рассказывать в стиле: «Я трачу в день месячную зарплату среднего заводи-ка! У меня четыре квартиры и три загородных дома. Вот только свободного времени нет, всё для народа».

Самое трагичное для любого человека понять, что он, по сути, растерял всё, что было дано ему природой, судьбой, самой жизнью, наконец. «И жутко вам, что всё уже в былом, а в будущем не видно и былого». Растерял, проиграл, не прожил, не почувствовал, не ощутил. Потому что жизнь даётся один раз, а удаётся ещё реже. Как было сказано в одном романе: «всё в порядке – всё не состоялось». И никто пути пройденного не вернет. На кого в суд за это подать? Ведь украли самое дорогое: жизнь.

Жизнь – это цель, которая должна быть достижима прямо сейчас. И никаких «наполеоновских» планов на сто лет вперёд, как «вот накопим на утюг (машину, квартиру, гроб)». У жизни свои законы. Нельзя откладывать её, в надежде прожить «потом» счастливо и красиво – она такого отношения к себе не прощает. Да и будет ли это «потом»? И если будет, то каким? Принесет ли с собой радость, сделает ли счастливее? Недаром же психологи говорят, что день, прожитый без положительных эмоций, неправильный день. А ещё говорят, что если долгое время жить, отказывая себе во многом, перекладывая главное на потом, следуя только обязательствам перед кем-то, считая себя должным родным, друзьям, коллегам, начальнику, всему свету, можно просто разучиться радоваться. И как много вокруг людей, которые уже ничему не рады.

В ходе эксперимента «здесь будет город-сад!» люди стали равнодушно относится не только к вопросам бытия и заработка в настоящем, но и к окружающей их действительности. Им уже безразлично, что нет дорог, под ногами – грязь, в кошельке нет денег, в домах нет света и отопления. Да и самого дома у них нет! Они живут в каких-то странных и противоестественных изобретениях отечественного жилого фонда и бюрократии, как коммунальные квартиры-клоповники, «отдельные квартиры» с картонными перегородками в тесных хрущёвках, общаги с одним туалетом на этаж, где царят антисанитария и пьянство. Где посторонние и не связанные родством люди вынуждены жить и спать вместе, как в плацкартном вагоне. Который никуда не идёт, поэтому ничего не изменится уже никогда.

Думали, что наступит рай, а ухнули в ад. «Боже, какими мы были наивными». Ждали новой жизни, говорили о ней, спорили, строили планы, отказывая себе в настоящем, мечтали о том, когда наступит новый счастливый день, который… так и не наступил.

Время так неуловимо и неумолимо, что назвать какое-либо другое, более жестокое явление по сравнению с его неумолимостью невозможно. Сейчас у политиков мода выезжать на обетах повысить пенсии, но завтра уже мы станем пенсионерами. То есть нельзя жить только сегодняшним днём. Нужно заглядывать в будущее, что бы там ни говорили. Нельзя говорить: живите настоящим, сегодняшним днём, и только им. Многие взялись жить этим сегодняшним днём и только им, даже не догадываясь, что только сегодняшним живёт только скотина. Человек же живёт верой, что у его детей всё будет хорошо, он живёт своим делом, своими целями, которые должны осуществиться. Если всё это отнять у человека, если он поймёт, что у его детей нет будущего, да и самих детей никогда не будет, нет дела в жизни, целей этой жизни – это всё равно, что саму жизнь отнять. А если и сохранить, то именно как скотине – мало ли сгодится ещё на что-нибудь, хоть на мясо.

И как прикажете идти в ногу со временем? Я очень хочу идти со временем в ногу, но не могу. Потому что оно тоже остановилось. Я хочу идти, а время стоит! Я вижу, как открывают комбинат по вышивке ковриков с такой помпой, словно жители Средневековья самолёт увидели. Открывают те, кто его десять лет тому назад разграбил и развалил. Раньше тут была огромная ткацкая фабрика, двести рабочих мест, своя поликлиника, подшефные школы, профком выдавал путёвки на курорты и в детские лагеря. Теперь на пятерых ткачих маленькую комнатку выделили, назвали её «комбинатом». Собираются строить какую-то новую Россию и даже якобы кое-где уже строят. Но и ежу понятно, что эта «новая» Россия – не для нас. Ограбили страну, а теперь, когда уже из ушей доллары выглядывают, когда по гектару жилплощади накуплено, когда уже седалища на все имеющиеся автомобили не хватает, хотя то ещё седалище раскормили – решили что-то ограбленной стране вернуть. И с таким пафосом, словно боги снизошли до тли земной, озарили её своей, так сказать, милостью. Они теперь озадачились темой «как поживает наша страна», и выдают эту озадаченность за подвиг.

А страна живёт так, что не поймёшь, какой век на дворе? Вымарали бы из календаря эту двойку с нулями, начали бы написание года с единицы с восьмёркой, или даже семёркой – никто бы не заметил разницы. А так это 200… упрямо мозолит глаза, которые видят, что окружающая действительность мало похожа на новое тысячелетие. На год, который начинается с двойки с нулями.

Но даже после упрёков, как мы зажрались, ещё больше хотелось, чтобы в городе появилась-таки хорошая дорога. Чтобы можно было пройтись по ней, стуча каблучками модельных туфелек. Чтобы было не только видно, но и слышно, что здесь ещё остались женщины, которым есть, кому нравиться и кого любить. А не усталые тётки в резиновых сапожищах, орущие матом на оборванных и чумазых ребятишек, одичавших от общения с грубыми, озлобленными на жизнь и почти всегда пьяными взрослыми. Нравиться уже некому и даже опасно: изнасилуют, ограбят, а то ещё сядут на шею со своими собутыльниками. Они своё «отонравились», а теперь выкормить бы эту орущую и постоянно голодную стаю детей, которых замордованная жизнью мать зовёт не иначе, как Пашка-подлец или Сашка-сволочь: «Куды порвал брюки, мерзавец! Их ещё Кольке-гаду донашивать!».

Иногда окажешься в какой-нибудь безнадёжной дыре, и вдруг – о чудо! – идёт изящная женщина на каблуках. Не шаркает ногами как-нибудь, словно тащит на себе пьяного мужа или сына, а бодро чеканит шаг. И этот волшебный звук её шагов так чисто звучит в пустынном воздухе, что все сразу понимают: нет, здесь ещё пульсирует какая-то жизнь, здесь не всё потеряно. Этот шаг, как тиканье часов, вселяет надежду, что время здесь не остановилось, время идёт. «Ваше величество Женщина, как Вы попали сюда? – могут спросить вежливо. – Как Вас угораздило здесь очутиться, каким ветром принесло сие воздушное создание на такую грубую почву». Можно наблюдать и совсем не вежливые картины, как барышня в изящных босоножках озадаченно остановилась пред разрытой канализацией, которую присыпали крупной щебёнкой. И так сойдёт! А что барышне не пройти, так сама виновата – в нормальной обуви надо ходить, на основе гусеничной ленты с штампованно-сварными звеньями. Или «эта фифа» не может обойти выбоину на дороге, которую «отремонтировали», засыпав битым кирпичом и чуть ли не человеческими костями. Ну, как по такой истерзанной поверхности пройти в туфельках, если грузовые машины колёса в клочья рвут? Тут можно только в сволочных гужбанских сапогах на оплавленной подошве, которым и атомная война не страшна.

Барышня беспомощно оглядывается и вздрагивает от гортанного смеха пьяниц, которые бухают невдалеке на теплотрассе:

– Куда вырядилась, чувырла? Понимать надо, курица, в какой стране живёшь, а не только жопой вертеть. Кого привлекаешь? Не нас ли часом? Иди к нам, мы тебя и так оттрахаем, без каблуков. Дала бы лучше денег на помин нашего кореша, да она может только одним местом давать, тьфу! За мужиками бы лучше ухаживали, а не совращали людей порядочных своими каблуками. Вот Эдик в блевоте захлебнулся, а жена-паскуда не углядела, как будто для чего-то другого к такому крутому парню была приставлена. На работе была – всё денег мало проститутке. Что за сволочные бабы пошли? Двадцать первый век на дворе, а мировые мужики гибнут по вине этих шлюх!

Барышня понимает, что её сейчас будут убивать только за то, что она принадлежит к женскому полу. Поэтому бежит домой переобуваться в бабушкины калоши или даже башмаки поплоше. Она напрасно надеется, что за это её одобрят «мировые мужуки», которые умирают в собственной блевоте и даже не догадываются: крутые парни так не живут. А я иду себе в великолепных резиновых сапожищах на подошве в два пальца толщиной. Придумано в Китае, но словно для нашей страны. Поминающие Эдика отпускают и в мой адрес глубокомысленные замечания – они в любой претендентке на их непокорное сердце изъян найдут, не извольте сумлеваться. Если очень уж режет слух, берёшь камень побольше и метишь им в фуфырь – этого божка, вокруг которого всегда «дружит» подобный пьяный хоровод. Они закрывают его грудью, как комиссара! И раздаётся человеческая речь:

– Хулиганка! Вот мы твоим старикам пожалуемся, как ты мирного обывателя терроризируешь, бандитка в болотных сапогах. Ишь, вырядилась, как на войну. Нет, чтоб в изящных туфельках идти, как все нормальные женщины. А что камни навалены, так мы бы Вас на руках перенесли – нешта мыне мужчины, не понимаем, как трудно оставаться женщиной в такой раздолбанной стране… Что за бабы пошли? Не иначе, конец света скоро, э-хе-хе…

Сейчас появились резиновые сапоги на высоких каблуках, это вообще находка! Высокие каблуки очень спасают от грязи. Правда, на них не очень удобно ходить по гололёду, но где наша не пропадала. На них и без гололёда ходить не все умеют, но делать нечего – научишься. Многие даже не догадываются, почему женщины так «любят» каблуки. За всех женщин не скажу, но от себя замечу, что туфли на высокой платформе или танкетке спасут не только в осеннюю слякоть, но и в дождливое лето не дадут промочить ноги или натереть попавшим песком. Некоторые историки-мужчины доказывают, что каблуки придуманы женщинами, чтобы казаться выше. Хотя выше стремятся быть именно мужчины, а женщины как раз не любят торчать дылдами среди и без того низкорослых кавалеров. Каблуки придумали мужчины, как и многие другие полезные вещи на свете – пусть не скромничают. Но не для красоты и добавления роста, а для хождения по грязи. Одно время каблук был не только со стороны пятки, но и под мыском. Когда человечество ещё не знало канализации, то помои выливали прямо на улицу через окно, гниющая жижа стояла по щиколотку. Мыла и моющих средств не было, поэтому попадание такой грязи на кожу могло вызвать серьёзное воспаление вплоть до развития инфекции и летального исхода. Местами слой помоев был таким глубоким, что переходили его на палках-ходулях. Кому-то стало лень таскать эти ходули с собой, да и неудобно, поэтому было решено прикрепить их к обуви.

Нынче каких каблуков только нет. Появились даже кроссовки на каблуках, берцы и горные ботинки. Последние вообще для России незаменимы. Ведь чаще всего наши растерзанные дороги «ремонтируют» таким изуверским способом, что засыпают ямы и траншеи бесконечных «археологических раскопок» на месте лопающихся там и сям труб дроблёным крупным камнем колюще-режущей формы. Брат после службы на Кавказе донашивал армейскую обувь лет пять, а ей хоть бы хны. Железную дорогу в горных ботинках переходишь, как на крыльях летишь, пока другие исполняют на шпалах спотыкач, на ходу теряя тонкие подмётки.

Вообще, по полотну железной дороги ходить нельзя, но так устроен мир, что приходится. Нормальных подземных пешеходных переходов нет даже в районных центрах, пешеходные мосты представляют собой ещё больший риск, чем переход низом. Всё в жутком аварийном стоянии. На мосту отсутствуют ступени, потому что они до сих пор деревянные. Это даже не лестница, а перекладины из досок, которые гниют и отлетают, достаточно наступить. Доска проваливается под ногой, иногда задевает кого-нибудь по голове другим концом. Уцелевшим пешеходам приходится карабкаться по каркасу перил. Плохо, если и перила отсутствуют. Ещё хуже, когда они отваливаются прямо с карабкающимися.

В советское время у станции на перронах дежурила ДНД и милиция, они гнали пешеходов на мост, чтоб никто не шлялся по путям и даже штрафовали. Но мост затрещал по швам ещё в конце восьмидесятых и стал представлять собой больший уровень опасности, чем наземный переход. Разве что под самим мостом запретили ходить, потому что с него отлетали различные детали и могли упасть на нарушителей правил перехода железной дороги. На мосту в какой-то момент стали переворачиваться плиты. Они там давно «пляшут», скрепляющий раствор вымыло дождями, и пешеходам долго приходилось отходить от шока, если они проваливались по пояс, беспомощно болтая ногами над контактным проводом. Контакт с которым, как известно, превращает человека в головешку за несколько секунд.

Мост до сих пор стоит, на нём теперь резвятся поклонники такой модной в новом веке забавы, как экстрим. Остальные скачут по путям, где экстрима не меньше. Учитывая, что на пешеходном переходе почти всегда ставят грузовые составы в два ряда. В один конец десять вагонов, в другой все двадцать. Как хочешь, так и обходи. Велика Россия-матушка, а места всё время не хватает – это её главная особенность. Если чего где ставят, то непременно кому-то на горло – по-другому никак нельзя! Прямо, в Африке внешнеполитическая ситуация усугубится, если в России людям дадут возможность нормально до работы добраться. В «страшное» советское время такие составы разъединяли на месте перехода, чтобы можно было пройти. Колёса крайних вагонов обкладывали башмаками, чтоб, чего доброго, не покатились, куда не надо. А теперь… А что теперь?

– Это ваши проблемы, как вы будете обходить состав, подлезать под него или перелезать, а у нас дел по горло, не мешайте работать! По мосту надо ходить, вообще, а не нарушать, понимаете ли…

Так отвечают тем, кто устал каждый день в шесть утра при отсутствующем освещении и поганой погоде ковылять по железнодорожной насыпи или пачкаться мазутом, подлезая под вагонами, чтобы пробраться к перрону с электричкой, которая повезёт людей на работу. Приходится выходить из дома на час раньше, чтобы преодолеть все обозначенные препятствия без нервотрёпки, так как нервов уже не осталось. Лучше всего, когда поезд составлен из вагонов-хопперов или цистерн – там сбоку есть удобная площадка с лесенкой, по которой можно перелезть на другую сторону. Открытые платформы для этого тоже удобны, если только не груженные. Чтобы перелезть через какой-нибудь мудрёный транспортёр для перевозки турбин, уже нужна сноровка. Зарядка, тренировка. Хуже всего вагон-лесовоз – не подлезть, не перелезть, только в обход, а таких вагонов в составе мало не бывает, поэтому путь по щебню предстоит не близкий. Иногда до соседней станции. Рефрижератор или вагон-термос из той же оперы, не подступиться. Нет, многие мужчины скачут только так через автосцепки. Да что там автосцепки – по округлой крыше соскальзывают, наплевав на близость смертоносной контактной сети. Но женщине совсем не к лицу изображать такие навыки школы диверсантов. Да ещё и в туфельках! А безразмерные резиновые сапоги при этой акробатике недолго и потерять.

Знаменитые деревянные теплушки и железные полувагоны цвета запёкшейся крови хороши тем, что под ними удобно пролезать благодаря большому «клиренсу». Главное, быть в уверенности, что поезд не тронется с места. Иногда трогается, люди выскакивают как ошпаренные, хотя некоторые продолжают свой путь – электричка ждать не будет. Народ сыпется, как горох, с переходной площадки хоппера и тут же запрыгивает на перрон пригородных поездов, лестница к которому находится совсем в другом конце, где вообще никто не ходит, куда даже дороги нет. Словно кто-то специально выяснил, где неудобней всего на перрон подниматься, и повелел именно там подъём установить.

А грузовой состав набирает обороты, студентки на шпильках умудряются прыгать на ходу, работающие пенсионеры выхватывают меж движущихся колёс брошенные в панике котомки. Жертв почти нет, как ни странно, народ выдрессирован преодолевать препятствия даже при их движении. Прыгают и молодёжь, и старики, и инвалид по зрению – дед с сожжёнными на металлургическом заводе глазами ездит на рынок продавать корзинки, которые плетёт его парализованная жена. Господи, что им фильмы о войне, которые нынче полюбила штамповать сытая столичная элита, дабы напомнить нищему народу, какую нужду этот же народ терпел в лихую годину «благодаря чему вы все теперь живёте» – не смешите вы их! Им не надо напоминать, потому что лихая година у них до сих пор лютует и заканчиваться не собирается. Народу напоминать о… народе? О нём же самом? Каламбур, однако.

Машинист сорванным голосом матерится из окна, но его никто не слушает. Все и так видят, что поезд тронулся. Сами давно тронулись. Рассудком.

– Сынки, примите меня кто-нибудь на руки! – верещит слепой дед. – Я лёгкий. Корзинки-то мои, корзинки спасайте!

– Ну, батя, ты совсем как пёрышко, – несколько человек подхватывают старика и удивляются, что он в самом деле весит не больше плетёной корзинки. – Ты хоть сало ешь, что ли, а то балтийским ветром и не таких «богатырей» сдувает.

– Нельзя нам сало, – острит непотопляемый дед. – На диете со старухой сидим, талию оттачиваем.

Один раз его не успели снять с набирающего скорость поезда, увезли. Сообщили на станцию, оттуда сообщили всем постам, машинист остановил состав, передал его ремонтникам на автомотрису, те отвезли в район, поближе к рынку.

– Как ты, дед, это выдержал? Неужели не страшно совсем?

– Так я не вижу почти ничего. Поэтому и не страшно.

– Как же ты корзинки продаёшь, если не видишь?

– Продуктами беру, кто что даст.

Они очень живучие, эти старики. Жизнь их так закалила, что всё нипочём. Но восхищаться этим могут только живодёры, типа врачей в немецких концлагерях, которые ставили опыты на живых людях и восхищались, если попадался такой выносливый материал, устойчивый к поломкам, как бы его ни ломали, как бы ни издевались над ним.

Они всю жизнь ходят пешком, могут сходить в лес по грибы-ягоды. За двадцать километров. На болота за клюквой. За тридцать километров. Всё пешком. Бабушка мне рассказывала, как они ещё до войны растили гладиолусы и носили их вёдрами на продажу в Ленинград. Пешком! А это около сотни километров. Да ещё учитывая состояние дорог тогда, если оно сейчас оставляет желать лучшего. Нам за ними не угнаться, конечно. Но я заметила, когда приезжают друзья из Петербурга или знакомые дачники из Москвы, они приходят в ужас, зачем мы столько ходим пешком. Я веду их купаться на речку, пройти к ней можно через частный сектор, где дороги не имеют никакого покрытия. В жару они сильно пылят, в дожди раскисают. Если выбрать самый короткий маршрут, то это около трёх километров. Можно пойти на озёра, это чуть дальше, можно на велосипеде – мы всегда так делаем. Куда бы ни понадобилось, а приходится идти пешком: в поликлинику, в универмаг, на вокзал. Друзья из столицы через пару дней в ужасе:

– У нас уже ноги отваливаются! Вы здесь все сумасшедшие, вы ходите пешком как делали земляне в Средние века! Вы что, на войне или в армии, чтобы такие марш-броски проделывать? В лучших армиях мира за подобные нагрузки хорошие деньги платят, а вы ради чего так выкладываетесь? Это же дикость, столько ходить, когда весь мир давно едет. На велосипеде ехать десять километров до озёр – это сдача на разряд, на мастера спорта, а мы же отдыхать хотим. Где у вас маршрутки, где автобусы? Где общественный транспорт кроме электричек, до которых тоже не добраться! Господи, куда нас чёрт занёс?! Отсюда и не уехать теперь, караул!

Ну, нет у меня автобуса, нет. Приходится добираться пешком. Да, река не рядом с домом. Но жить рядом с рекой мало приятного: она же разливается два раза в году весной и осенью от дождей. Жители столицы не понимают нас, мы не возьмём в толк, чего им не так. У нашей соседки на этой почве расстроилась свадьба с москвичом: он вообще пешком не ходил. Она попросила его сходить за хлебом, он отказался, сославшись, что автомобиль не на ходу. Она не поняла, каким боком тут автомобиль, когда до магазина каких-то пятьсот метров.

– Ты с ума сошла! – не понял уже он. – Ты смерти моей хочешь, чтобы я в такую даль на своих двоих тащился?! Да ты не бережёшь меня совсем, а мы ещё и жить не начинали!

И сбежал. На своих двоих! Соседка расстроилась, конечно, но потом решила, что оно и к лучшему. Ведь главное в семейной жизни – взаимопонимание, а тут как с иностранцем, которому всё в диковинку. Когда уровень жизни у людей настолько сильно различается, они уже не могут быть единым обществом и государством. Может, именно поэтому никто и не делает хороших дорог, что нормальные люди столько по ним не ходят? Может, это удел бедных слоёв населения – ходить пешком? А учитывать интересы бедноты у нас начинают только перед выборами, как самого многочисленного класса избирателей. Хотя и автомобильные дороги не в лучшем состоянии. Как по ним ехать, если пешком не пройти? Но какие там автомобили были у простых россиян на рубеже веков? Видавшие виды БэУшки? Для таких «вёдер» асфальт расходовать?! Ну, знаете ли, это уже слишком!

Но асфальт нужен не только машинам. Он нужен и женщинам! Ну, как им по этакой квашне ходить? Другое дело пройтись по ровной твёрдой поверхности, чтобы была возможность прямо держать спину, а голову высоко, не опасаясь попасть ногой в яму или наступить на обломок крупного щебня. А тут вместо «волшебной музыки женских каблучков» под ногами только хлюпанье какое-то да всхлипыванье, словно это сама дорога плачет над нами. Даже в такую нежную пору, как весна!

Весной дорога превращалась в чёрное месиво. Из-под снега проступали жирные проталины. Они пружинили под ногами, и дети любили по ним прыгать, пока из трещин не начинала выплёскиваться жижа. Летом эта жижа превращалась в мелкую пыль, которая припудривала ноги и даже лица прохожих, особенно, когда мимо на большой скорости пролетало какое-нибудь транспортное средство. Прямо хоть, как заправский ковбой, завязывай лицо платком до глаз, что некоторые и делали.

Зимой бывали сильные снежные заносы. Дороги вообще не чистили – нечем, не на что, некому, некогда, незачем, не до глупостев и ещё тысяча и одно «не-». Даже если бы и прислали какой снегоуборочный агрегат, он наверняка сломался бы о кривую поверхность проспекта. В снежную погоду пешеходы очень уставали, вытягивая ноги из глубокого снега. Пока вытягиваешь одну, вязнет другая. Ходьба по такому снегу похожа на бег на месте: энергии тратится уйма, а сдвига с места – ноль. Впору встать на лыжи, но куда их денешь в транспорте и на работе? Да ещё и при мешке с сапогами… Хотя учительница математики Алла Юсуповна, живущая в нашем квартале, в такую погоду добиралась до школы именно на лыжах.

Когда ночью выпадает обильный снег, это узнаёшь по утренним звукам: повсюду откапывают буксующие машины, то и дело слышно натужное завывание двигателей пытающейся вырваться из снежного плена техники. Снег – это и друг, и враг. Это благо для садов, гарантия, что деревья и озимые благополучно перенесут холода. Как красивы заснеженные парки, кроны в пышных снежных шапках! Как красиво, когда снег играет искрами в лучах зимнего солнца, «горит, но не сгорает»… И как ужасны заснеженные дороги!

Жители больших городов клянут дорожные службы, что после снегопадов дороги обильно посыпают солью. Снег от этого превращается в неперевариваемую канализацией кашу, которая так и стоит на поверхности, разъедает обувь, уродуя её «узорами» из белого налёта.

Снег. Казалось бы, такой пустяк – снег. Вода в виде кристаллов, твёрдые атмосферные осадки в большом количестве. И вот эта «вода» может стать такой проблемой! Кто бы мог подумать! Город завален снегом, население собирается выдвинуть вотум недоверия властям за то, что город утопает в снегу, дороги в пробках, не пройти, не проехать. Такой пустяк! Обычная вода в твёрдом состоянии. Придёт весна – растает. Но сколько воды утечёт, пока там придёт весна…

Во время сильных снегопадов некоторые наши политики умудряются извлечь из снега выгоду для своего политического имиджа. Некий кандидат в депутаты так просто и пообещал: «Обязуюсь наладить уборку снега». Представляете, чтобы в США или Китае кандидат во власть такое пообещал? Смеялись бы до колик. Выбрали бы не за обещание, а что всех так насмешил. У нас – нет, у нас всерьёз выбирают: обещал же снег убрать. Выберут и ждут. Пока оттепель не начнётся, и появится гололёд. Политики не теряются и оперативно перестраиваются со снега на обещания покончить с гололёдом. К лету.

При гололёде наш пешеход чего только ни перепробовал. Надевали поверх обуви носки и гольфы, чтобы уменьшить скольжение. Наклеивали на подошвы куски наждачной бумаги и обычный мозольный пластырь. А ещё я видела таких упорных старушек, которые таскают в гололедицу ведро песка с совочком, чтобы посыпать особо трудные участки скользкого пути. Пожилые люди больше всего страдают в гололедицу из-за хрупкости костей. Хотя, если упасть со всего маха на обледенелые осколки битума и камней, не поздоровится и молодым. У хирургических кабинетов зимой больше всего народу: кто связки разорвал, кто мышцу потянул при падении, кто вообще весь в гипсе. И выше перечисленные ухищрения помогали слабо: трикотаж поверх обуви рвался, наждачная бумага быстро истиралась и отклеивалась. А ведра песка хватало только на очень короткий отрезок пути, да не у всех есть силы таскать его с собой. Опять-таки, куда его потом девать? Так и будешь весь день с ним ходить – баба с пустым ведром, не при поклонниках различных примет будь сказано.

Почему в нашей стране гололёдов и неухоженных дорог никто до сих пор не додумался сделать подошвы обуви из чего-то антискользящего? Неужели из страха, что народ слишком хорошо жить станет, обнаглеет, отобьётся от рук? Перестанет падать в гололёд и карабкаться в раскорячку по бездорожью, и нельзя будет манипулировать людьми при помощи глупых обещаний рая «в скором будущем». Но вот немецкая зимняя обувь почему-то не скользит, хотя в Германии дороги не в пример лучше наших будут. Не скользит и финская, китайская вообще выше всяких похвал. А в нашей, которую стихийно обедневшее население донашивало из советских ещё запасов, можно элементы фигурного катания катание демонстрировать. Скользит так, что дух захватывает! Тут хоть ногтями впивайся в панцирь льда для торможения, хоть клыками – не поможет. Из стран, где дороги в идеальном состоянии, к нам пришло такое изобретение, как ледоходы – специальные приспособления для обуви, чтобы ходить по льду. Только в начале века их было не найти в наших магазинах.

Премудрости хождения по нашим дорогам и просто жизни надо издать в виде отдельной книги и назвать её как-нибудь «Искусство жить в России». В нашей стране не случайно популярна серия книг и журналов, которые учат, как десять лет носить пару обуви и как снять тонну картофеля с квадратного метра огорода. Советы эти сгодились бы для жертв какой-нибудь оккупации или жителей веков давно минувших, а сейчас как-никак третье тысячелетие на дворе. Африку усиленно компьютеризируют, Азия обгоняет Европу по уровню торговли и развития, а мы тут… учимся гольфы бабушки использовать для хождения по гололёду, а болотные сапоги дедушки для ползания по грязи. Иные знатоки этого «искусства жить в России» так и кричат: «Мы научим вас выживать всем врагам назло!». А где эти враги? Кто они? И зачем их ещё больше злить своим бессмысленным выживанием?

Обычно человек делает что-то назло людям, к которым он некоторым образом неравнодушен, мнением которых он в какой-то степени дорожит, поэтому всё время чего-то им доказывает. Он выживает в условиях тотальной разрухи и полного разложения, но не для себя, а словно бы выслуживается, словно бы ненавязчиво просит: «Дайте хоть медаль за такую живучесть, если не при жизни, хоть посмертно чем-нибудь наградите, отметьте, осчастливьте своим вниманием». А зачем оно ему? Чтобы его враги могли рявкнуть с трибуны в вечность: «Наш народ самый живучий в мире»? Якобы народу должно быть лестно слышать о себе такое. Чего в этом может быть лестного? Быть выносливей трактора – разве для этого человек был создан природой? Он что, крыса подопытная или лабораторная лягушка, побившая все рекорды по выживанию в условиях, не пригодных для выживания? Что и кому мы должны доказать, перед кем всю жизнь храбримся как козлята, которых уже режут? Что мы не только без асфальта на дорогах и электричества в домах можем жить, а уже воздух вдыхаем через раз? Может быть, у нас именно потому такая власть, хронически не способная относиться по-человечески к людям, что ей кажется: а не установить ли на каждое рыло по счётчику, чтобы они и за вдыхаемый воздух платили, а то они только бодро рапортуют: «Сдюжим! Выживем! Рады стараться, вашество»? И никто не задумается, как это глупо: доказывать свою живучесть тем, кто мешает не жить даже, а выживать? Зачем они вам, чтобы им что-то доказывать? Их на погост понесут – этого никто не заметит, настолько они народу безразличны, как, впрочем, и народ им. Такая вот взаимность. Тем не менее, до сих пор живём назло кому-то, а не просто для себя, как нормальные люди делают. И делают они это где-то совсем рядом.

Говорят, что в развитых странах в любое время года так чисто на улицах, что можно ходить в одной обуви дома и по улице. У нас такое точно невозможно. Но ведь там, в развитых странах, не боги и не магические числа навели порядок на улицах, а действует какая-то разумная власть, которая нашла средства и для строительства дорог, и для их ремонта, и для освещения, и для наведения порядка на них хоть в дождь, хоть в снег. У нас же людям приходится надеяться только на себя и на новое тысячелетие, когда наступит разумная эра, где не будет места бездорожью. Конечно, если вместе с наступлением разумной эры появится и разумная власть.

Власть справедливо считает, что к ней часто придираются по пустякам, что у «низов» вообще нет занятия слаще, как поругать «верхи», иногда без всякой определённой цели и надобности. Да, власть всегда приятно поругать. Для этого мы её, собственно, и держим, если кто ещё не знает. Другого назначения у власти нет.

В России власть ругают так много, что сформировалась целая прослойка из плебеев, которые ругают уже самих ругающих, заступаются за власть, пребывая в уверенности, что власть нуждается в их защите. Они заявляют, что власть потому такая несуразная, что её только костерят и матерят, а надо бы хвалить. Давайте хвалить. Давайте дифирамбы петь, памятники ещё при жизни устанавливать, культ личности создавать… Стоп! А разве у нас такого не было? Было! Дифирамбы пели, памятники не только при жизни, но и после смерти воздвигали и, пардон, задницу как только ни вылизывали. И что? Стала власть разумней или хотя бы работоспособней? Что-то не видать.

Власть живёт своей жизнью – вот что до народа никак не доходит.

Плохо, когда власть охоча до похвалы. Не потому, что обывателю лень эту похвалу возносить, а просто отдаёт от этого крайне низким уровнем развития. Как хвалящих, так и нахваливаемых. Сейчас полно литературы об искусстве налаживания взаимоотношений, где так и советуют: «Хвалите, что есть силы, своего мужа, жену, детей, коллег по работе, домашних животных – всех! По поводу и без. И люди к вам потянутся!». Если под искусством взаимоотношений понимается стремление притянуть к себе (иногда чуть ли не за уши) наибольшее количество разных проблемных особей и удерживать их подле себя только ради личной забавы, чтобы другим завидно было, то я не видела людей, которые были бы счастливы от таких «взаимоотношений».

Похвала – это всего лишь форма вежливости, как «здрасьте» и «спасибо». Её можно рассматривать как панегирик – особый род литературы и ораторского искусства, – который изначально, следует сказать, служил… надгробной хвалебной речью. По мере того, как эти речи приобретали официальный характер и стали служить предлогом для похвалы живым, «первоначальная искренность уступила место риторике». Когда из похвалы создаётся некий культ, когда она используется в качестве средства манипуляции, это всего лишь признак непорядочности и лицемерия. Сколько все слышали такой лживой похвалы, сколько невыплаченных зарплат и ужасающих условий работы были заглушены такими подлыми речами:

– Народ, прорвёмся! Ребята, вы же самые лучшие люди в мире! Вы только помните, что такого народа, как вы, в мире больше нет! Ваша рабочая совесть не позволит вам бросить трактор на пашне посреди уборочной страды! Ну и что, что ещё за посевную не заплатили – экая беда. Да наш народ и не в такую лихую годину выживал. Да здравствует наш геройский народ, самый героический в мире! Ура, товарищи!

Кому «ура», что за мура? – люди в момент получения такого «комплимента» в свой адрес не задумываются. Они слышат, что их кто-то горячо хвалит, вроде бы надо потупиться и сказать спасибо за такое внимание к своим незначительным персонам. И вроде бы надо выполнить работу, за которую эти трепачи стойко не хотят платить уже второй год. Люди попадаются на банальную уловку: «Нас похвалили – мы должны за это отблагодарить хвалящих. Чего им надо-то? Чтобы мы уборочную до конца довели? Да без вопросов!». В результате урожай собран, трепачи отчитались вышестоящему начальству о выполнении плана, банкет в ресторане заказан. Обманутые работяги, с которых сто потов сошло, какое-то время ещё возбуждённо кричат: «Да мы самый лучший народ в мире – сам директор так сказал!». Кто такой этот директор? Пьяница и вор. И вот он их похвалил, снизошёл! Оказывается, они единственно ради одобрения этого бегемота живут. Ползут домой, грязные, смертельно уставшие, а дома нет воды, не отмыться, не постираться, не обед сварить. И тут наступает осознание цены хвалебных и ничего не значащих речей. Вот как вредна вера в похвалу и любовь к ней.

– Ты же такой сильный и смелый! Ну что тебе стоит на тот берег реки по трубе на мотоцикле проехать? Это для слабака проблема, но ты-то – Гераклу до тебя далеко!

Сколько идиотов после таких речей шею себе свернули безо всякой цели? Да не жалко этой шеи, зато с Гераклом сравнили.

– Вы простите его, что он ваш дом чуть не спалил – не со зла он. Он же на самом деле хороший, как и вы! Ведь весь мир знает, что наши люди – самые милосердные и добрые. Это на гнилом Западе чуть что – в суд бегут, но у нас-то люди совершенно иного качества: понимающие, умеющие сострадать, прочувствовать чужую проблему как свою…

Сколько сволочей под эту песню остались безнаказанными только потому, что жертв их деяний захвалили, что милосердней их в целом мире нет?

– Ребята, вы же такие смекалистые и находчивые! Наш народ вообще по смекалке впереди планеты всей. Да неужели вы не смекнёте, как до следующей получки дожить? Это вы-то – такие изобретательные и проворные! Да других таких в мире нет!

Сколько лет людям платят жалкие крохи за их труд под эту песню? То есть похвала может легко выступать в форме невинной провокации. Скажут человеку, что он – лучший, сильнейший, умнейший, просто избранный, и эта фраза уже ставит адресата в безвыходное положение – кому ж не хочется прослыть лучшим-то?

Ещё похвалу успешно используют в дрессировке, она незаменима в прививании маленьким детям норм поведения: в носу не ковыряешь – молодец, ковыряешь – бяка! Ребёнок начинает понимать, что в обществе приемлемо, что – нет. Собачку за стойку на задних лапах хвалят и кормят вкусненьким, отчего у собачки закрепляется «мысль»: стоять на задних лапах выгодно – это приносит ласковые слова и корм. Можно хвалить кошку, что в лоток сходила по нужде, а не в прихожей это сделала. Но когда взрослый человек такой же похвалы жаждет – это настораживает. Согласитесь, что собачка, дети – это не тот же уровень, что взрослый человек. Дети вырастут и станут взрослыми, и дай бог, чтобы они были равнодушны к лести, к бессмысленной похвале, только чтобы «притянуть и удержать».

Зависеть от похвалы – то же самое, что зависеть от никотина или ещё какой дряни. Когда взрослая дубина жалуется на жену, что он в кои-то веки салфеткой жирные лапищи вытер, а не об занавеску, и она его не похвалила за это:

– А я мог бы и об занавеску, как раньше! А тут сдуру сделал этой приятное, салфеткой воспользовался, и она даже спасибо не сказала, не заметила, какой я культурный, умный, деликатный! А я-то ещё хотел носовым платком воспользоваться, а не в пальцы, на пол – пущай эта подтирает! Где благодарность мне за это?

Сразу понятно, что такой человек является проблемным во всех отношениях, и женщина с ним может валандаться только от большого отчаяния. Жена его, видимо, не читала современной литературы по «искусству налаживания взаимоотношений» для женщин, где так и советуют: «Муж не всю зарплату пропил – хвали, ботинки при совершенно сухой погоде не промочил – хвали, мимо горшка не навалил – хвали. Хвали, хвали, хвали! Удерживай!» А то к другой дуре переметнётся такое «сокровище». Намёк, что бабам нынче просто нормальный мужчина «не светит», так что приходится «налаживать взаимоотношения» с теми, кто на них не способен.

А жить-то когда такой женщине, которую призывают всех и постоянно хвалить? Иногда ей требуется элементарно помолчать. Это так утомительно и просто скучно всю жизнь кого-то подгонять, подстёгивать, подбадривать, подзадоривать:

– Ах, ты с дивана встал? Умница какой! Ура!.. Ах, ты ещё и шагнул? Молодец! Мо-ло-дец, мо-ло-дец, возьми с полки огурец… Ой, это я не то… Батюшки-светы, да ты никак другую ножонку для следующего шага занёс! В правильном направлении шагаешь, товарищ! Ну же, ну, ещё чуть-чуть, поднатужься, ты же – лучший, ты – сможешь!.. Да-да, правильно! Ударно выполним взятое на себя обязательство: выкинуть грязные носки в корзину для белья! Ура-а! Наконец-то, свершилось! Что бы я без тебя делала, сокровище ты моё…

Когда жить народу, если ему приходится постоянно нахваливать власть за… за… да вот хотя бы за то, что ещё один день кое-как прожит? Но ведь прожит же! А то могли бы чего-нибудь этакое устроить, что не каждый и переживёт. Но ведь не устроили же! Спасибо им за это! При этом желательно на коленки бухнуться и мордой в грязь плюхнуться, как в старину простолюдины на обочине падали, завидев господскую карету.

Всерьёз воспринимают похвалу в свой адрес и даже начинают себя пяткой в грудь стучать: «Да, я такой вот!» только люди с чрезвычайно низким уровнем развития. В ответ на любую критику такая серость орёт всегда следующее: «Меня-а?! Критиковать?! Да я-а! Да ты-ы! Да мне-э!..». Кстати, умение спокойно воспринимать критику и способность к самокритике – один из главных признаков зрелой личности. Нормально развитый и образованный человек равнодушен к хвалебным речам. Они ему по большому счёту не нужны. Нормальный взрослый человек мыслит по схеме: «Я таков, каков есть, мне не нужно ежесекундное подтверждение, что меня признают культурным, разумным, способным правильно держать ложку и ходить на горшок, знающим своё дело. Я не нуждаюсь в периодическом признании своих способностей и талантов – они нуждаются в постоянном развитии, а не похвале».

Самый простой способ определить, кто перед вами: нормальный человек или идиот – очень легко. Надо его только похвалить за то, на что психически здоровые люди обычно внимания не обращают. Например, что работу свою выполнил. Нормальный в ответ пожмёт плечами и даже смутится: я на работу пришёл, а что ещё на работе делать, как не работу свою выполнять? Идиот же подбоченится, приосанится и важно выдаст что-нибудь типа: «Да если бы не я, то и Гагарин в космос бы не полетел! На таких, как я, Вселенная держится!». Бойтесь тех, кто сам о себе говорит, что на нём нечто громоздкое держится – это во всех отношениях неадекватные люди.

Понятно, когда спортсмен новый мировой рекорд устанавливает, и все ликуют – спорт для того и придуман, чтобы извлечь из людей высшую степень восторга. Надо иногда, знаете ли, поорать, перебесится, выплеснуть из себя излишки эмоций, которые в зажатом состоянии сулят серьёзные проблемы для здоровья. Но когда человек на работу пришёл, чтобы работой своей заниматься, а ему за каждый шаг аплодируют, тут пахнет нехорошим диагнозом для самих аплодирующих.

Некоторые психологи врут, что похвала и превознесение вдохновляет человека на новые свершения, тогда как похвала на самом деле означает: «Стоп! Развиваться дальше некуда, ты достиг совершенства, раз тебя так осатанело хвалят. Вот если бы тебя критиковали, если бы указали на ошибки, тогда было бы куда двигаться, над чем работать». Есть немало примеров трагического завершения славного пути одарённого человека, которого просто захвалили. Просто задушили похвалой и восхищением! Человек всерьёз поверил, что достиг самых заоблачных высот, да так там и остался. А когда очнулся, когда туман рассеялся, увидел он, что никакая это не высота, а… средненький норматив. Трудно представить себе великого актёра или учёного, который стал великим только потому, что его много хвалили. Большинство известных людей как раз прошли через разные препоны, великих учёных часто объявляли сумасшедшими или просто бездарями, великим актёрам в лицо заявляли, что они вообще не обладают талантом. Но они продолжали идти своим путём, извлекая из критики всё полезное и отбрасывая незначительное. А потом, конечно, следовали и слава, и овации, и премии. Но не это было их целью. Стараться что-то сделать не ради самого дела, а только ради получения дозы похвалы – жалкий удел жалких людишек, которые если чего и достигнут, то замучают домочадцев требованием дифирамбов. Да-да, именно домочадцев, потому что их «слава» редко выходит за пределы кухни.

Во времена Сталина люди по часу рукоплескали после того, как Вождь свой ус поправил. Иные сознание теряли от сотрясения организма аплодисментами. От речей Гитлера народ писался в штаны – какая-то уборщица мемуары оставила, что в зале после выступления фюрера сиденья были обоссаны самым восторженным образом. Почему некоторые так жаждут восхищения и похвалы, а другие так жаждут это восхищение выражать? Почему у нас какой-нибудь министр скажет с трибуны: «Мы сократили инфляцию!», а в зале начинается беснование с криками «Ура-а!.. Да здравствует!.. Качать его»? А разве это не работа министра: инфляцию сокращать или вообще не допускать? Если повар в ресторане хорошо блюдо приготовит, а вкусивший его сорвётся на крик: «Да здравствует наш великий повар! Ура, товарищи! Качать его!» – перепуганный повар заедет кастрюлей вкусившему и пожалуется в службу охраны о нарушении порядка в ресторане.

Однажды на выставке экзальтированные дамы хвалили талантливого художника: «Ах, вы – гений! Вам надо памятник при жизни поставить! Мы тут свои кольцы-брошки-серёжки сдали вам на памятник! Чтобы в центре Москвы стоял, чтобы каждая бездуховная тварь знала, как вы гениальны». Художник слушал-слушал, мрачнел лицом и в конце концов рявкнул: «Что, ни одного изъяна в моих работах нет?! То есть мне по-вашему двигаться дальше некуда, себя исчерпал полностью, умирать уже можно, так? Да у меня куча недочётов! У меня вот блики на лужах отвратительно прописаны, мне надо над этим работать, а вы – гений… Ду-ур-р-ры!».

У нас в Райцентре рассказывали, как одна тамошняя вековуха положила глаз на дворника Саида Ибрагимовича. Вычитала в каком-то журналишке, какие у каждого общественного туалета продаются, «мудрые житейские советы», как мужика привлечь и удержать хотя бы на один сезон «счастливой семейной жизни»: хвали, даже если не за что. Приступила к действиям. Вышел Саид двор мести, а она начала причитать над каждым взмахом его метлы. Саид метлой махнёт по пыли – она: «Ах, Саид Ибрагимыч, какой же ты молодец!». Он второй раз махнёт – она: «Ах, слава тебе во веки веков!». После третьего взмаха она ему заявила: «Ибрагимыч, да на тебе вся Русь держится!». Четвёртого взмаха не последовало. Точнее, он произошёл, но по мягкому месту соискательницы сердца Саида Ибрагимовича. При этом малообразованный дворник посоветовал глупой бабе уважать себя, а не предлагать каждому встречному мужику. И не мешать ему, дворнику, нормально работать – люди для этого, собственно, на работу и ходят, так что восхищаться нечем. Не задалась «счастливая семейная жизнь» даже на один сезон. И мудрые журнальные советы не помогли.

Похвала – занятие для двух сторон. Тут не просто один комплименты выслушивает, но и озвучивший их какой-то вес приобретает. Хвалят ведь не просто так, а чтобы и себя обнаружить, чтобы заметили все, как ты громко орёшь: «Мо-лод-цы! Знай наших». Что даёт похвала? Силы для новых свершений! А где они, эти свершения, кто-нибудь видел? Похвала опьяняет, критика отрезвляет – вот и весь феномен «доброго слова», которое, как известно, и кошке приятно. Нужен вам «не просыхающий» от такого опьянения объект для манипуляций – хвалите. Если вы этого человека в самом деле любите и уважаете, говорите ему то, что на самом деле о нём думаете: если он не дурак, то поймёт. А если дурак, нафиг он вам нужен? Дурак жаждет опьянения, потому и падок на похвалу, а умный не боится смотреть на себя трезво.

Власть, не готовая выслушать глас народа, в том числе и критику – незрелая власть. Репрессии в ответ на любое мнение масс в адрес власти – это как месть того высморкавшегося на пол товарища, которого жена забыла похвалить, что он не об занавески руки вытер. Власть обидчивая, мстительная, стяжающая хвалебные речи в свой адрес и неспособная слушать, что не содержит похвалу – беда не только государства, но и любого колхозишки, которым такая власть «управляет». Управляет в кавычках потому, что это вообще нельзя назвать управлением.

Власть имеет право обидеться: за что же нас так поносят? А кто сказал, что будет иначе? В балете тоже тяжело танцевать, кости трещат, связки рвутся – танцуют же. А вы во власть пришли и не знали, что нет более горькой доли, чем властвовать? Эта профессия, прямо скажем, не для слабонервных. Вся беда в том, что её именно какая-то неустойчивая публика наводнила. Власть и политику не конкретно государственную, а любую. Вообще, давайте властью и политикой называть искусство управлять, обустраивать свои владения и налаживать в них жизнь, а не «корочки» высокопоставленного лица в кармане носить и положенными льготами пользоваться. А чем управлять – заводом, цехом, фракцией, городом, районом, страной – навыки совершенно одни и те же требуются. Другие определения и проявления власти и политики лишены всякого смысла и права на существование. Когда дают такое определение, что во власть прутся, чтобы бабло грести, вкусно есть, сладко спать и на крутых тачках с мигалками кататься, это то же самое, как если бы кто-то озвучил несуразную мысль: «Балерина идёт в балет, чтобы там… трактор водить». Если политик не налаживает деятельность различных институтов государства, если власть не управляет, не обустраивает, это, извините, что угодно, но не политика и не власть. Это какая-то другая профессия, в должностной инструкции которой так и должно быть прописано: «Данный работник ОБЯЗАН за время деятельности обзавестись большим количеством движимого и недвижимого имущества на деньги налогоплательщиков, подорвать здоровье обжорством, перестать замечать простых граждан». Посмотрите в любом словаре значение слов «политика» и «власть» – разве там такое определение дано?

Тут власть опять имеет полное право обидеться: «Что же всех в одну кучу сгребли? Экий разброс: от управления цехом до налаживания работы целого района! Неужто начальник завода, директор школы и президент страны – одно и то же». По статусу – не одно и то же, но рядовых налогоплательщиков статус руководителя интересует мало. А по способности работать – одно и то же. Любой цех нуждается в своём «президенте», любая страна – в своём «бригадире», любая семья – в своём «администраторе». Отчего распадаются любые коллективы от простой семьи до многотысячного предприятия? От отсутствия разумной и правильной политики внутри этого коллектива, от нежелания этой политикой заниматься, кто должен это делать по статусу. Все нуждаются в разумной политике. В руководителе, который умеет регулировать и направлять события и связи «на вверенном ему объекте». А как он называется – это не важно, когда неважно обстоят дела с руководством, властью и политикой.

Чего обижаться на подобное уравнивание разных уровней власти, если сама власть не разливает такое понятие, как «народ». Кто такой народ в представлении власти? А чёрт его знает! Обитатели столичных бизнес-центров – это разве не народ? Народ. А шахтёры Воркуты? И это народ. Между ними можно знак равенства поставить? Но в России слово «народ» именно в значении единой и безликой массы склоняют: «Народ выразил возмущение» или «Народ поддержал в едином порыве». А какой именно народ – не уточняется. Но согласитесь, что обитатели Рублёвки вряд ли станут что-то поддерживать «в едином порыве» с жителями полуострова Таймыр. Так что всё взаимно: народ не различает власть на разных уровнях, а власть в упор не видит этот самый народ и не замечает опасных расслоений в нём. Народ деятельность вороватого директора совхоза невольно проецирует на поведение власти верховной, государственной. А власть признание студентки на съезде правящей партии «Спасибо за наше счастливое детство!» воспринимает как мнение всего народа, всей страны.

Народу советуют держаться от власти, как от солнца: не удаляться слишком, чтобы не замёрзнуть, но и не приближаться, чтобы не сгореть в лучах. А как власти держаться относительно народа? Власть может так удалиться от народа, что народ забудет о её существовании, и призывы к его совести будут бесполезны.

Власть всегда и везде прислушивается к народу по той простой причине, что не хочет уступить место другой власти – свято место пусто не бывает. При этом власть боится показаться слабой: «Вот пойдешь навстречу народу, выполнишь требования, слабаками сочтут, уважать перестанут». Но ещё больше она боится стать неинтересной и неважной своему народу. Но наша власть никогда этого не боялась, а народ давно привык существовать параллельно власти. Причём любой – что царской, что советской, что демократической. Народу параллельно, как она называется, всё одно ни черта не делает. Народ привык не любить власть, но и защищать её, когда она куда-нибудь вляпается и завопит по привычке о помощи: «Спасайте меня ВСЕ – ведь это же, блин, в ваших интересах!». И рядовые граждане бредут эту несуразную власть, которая ничем не владеет и не властвует, защищать. Тоже по привычке. Но им давно не интересно, кто обеспечивает функционирование огромной инфраструктуры под названием «государство». Или даже не очень и обеспечивает. От пожаров люди спасают себя сами, от заносов на дорогах – тоже, в отопительный сезон давно научились жить без отопления, наловчились выживать на заработок, который не тянет на статус милостыни. Если кто додумывается обратиться к чиновникам с жалобой, что дома потолки текут, и брезентовая палатка, разбитая в центре комнаты, уже не спасает, его мигом осадят, поставят на место, чтоб не наглел:

– Нам не до ерунды вроде тебя – мы государственные вопросы решаем!

Их стараниями рядовой гражданин давно не чувствует себя этим государством или хотя бы его частью, пусть самой малой. Гражданин вообще перестаёт понимать, что это такое и где оно находится. Конечно, государство от этого равнодушия к человеку никуда не исчезает, но оно всё больше смещается на окраины общественного сознания. Государственные мужи заняты тем, что требуют выделенные полосы на дорогах и кортежи с мигалками, а народ привык, что это якобы «в интересах государства», даже если власть едет на пикник. Власть того самого государства, которое в сознании народном не понятно, что из себя представляет и где находится. Людям совершенно неважно, кто будет следующим президентом в этом государстве и кого выберут в депутаты, которые называют себя «слугами народа», но больше похожи на господ народа-холопа.

Грань взаимоотношений народа и власти тонка и даже трудноразличима. На ней очень трудно балансировать. Конечно же, власти хочется, чтобы народ сам решал СВОИ проблемы, а не дёргал её «по пустякам». Не может же она постоянно вмешиваться в любые конфликты и несуразности, создаваемые населением. Что говорить, немало таких граждан, которые уверены, что их очередной скандал с женой или соседями должен разруливать лично сам президент, а то и ЮНЕСКО. Действительно, очень много какой-то обывательской беспомощности в людях, когда здоровенный мужик сидит день-деньской на завалинке, смолит цигарки и негодует, что у подъезда входная дверь на одной петле болтается, того и гляди совсем отвалится. И он мысли не допускает, что надо просто повесить её на вторую петлю:

– Куды только власть смотрит? А мне что, больше всех надо! Ага, меня потом так заставят на всех подъездах двери поправлять. Ну уж нет! Надо звонить в Администрацию города… нет, района! Или даже области… Или пусть сам премьер сюды приедет и поглядит на наши безобразия!

Дальше идут фантазии совсем уж скорбные, пока кому-нибудь не становится смешно, что сюда вдруг приедут обитатели Кремля в полном составе и будут подпирать и подвешивать гнилую дверь на такие же прогнившие петли, а после спросят: «Робяты, вам больше ничего не надо прикрутить там или подпереть? А то мы мигом».

Народу в какой-то момент становится стыдно, что он настолько ленится самостоятельно решать такие мелочи. Но если эти «мелочи» вырастают в проблему тотального бездорожья или закрытия ведущего предприятия города, на котором работает почти всё население данного города и пригородов? А власть говорит, что «это – ВАШИ проблемы». Свои проблемы люди обычно и решают по-своему. Забастовками, пикетами, мордобоем и даже самосудами. Начинаются массовые и затяжные беспорядки, пока вопли ужаса и возмущения не долетают до самых высоких кабинетов.

Быть самостоятельным – прекрасно. Но слово «самостоятельность» многие путают с «самоуправством». Что такое самоуправство? Когда люди САМИ управляют своей жизнью, деятельностью и прочими процессами, как они это себе представляют. Разве ни к этому призывала их власть, обвиняя в инфантилизме и патернализме? Вот они и стали самостоятельными. И даже слишком. Это «слишком» в какой-то момент начинает раздражать власть. Она порой так увлекается «политикой невмешательства», что затем её начинает пугать инициатива масс, которые давно научились без этой бестолковой власти обходиться. Разделение «ваши проблемы – не наши проблемы» приводит к разделению страны. Не только к отделению власти от народа, но и народа от власти. Вот как всё непросто в этой связке: власть и народ.

Доходит до того, что люди вынуждены просить, как милость, что власть давать и обеспечивать обязана:

– Мы добыли вам нефть, газ, вы выкачали из нашей земли полезные ископаемые, вырубили лес, выгодно продали, включая наш труд, получили солидный куш. Ну, так отстегните от него хотя бы на строительство однополосной дороги до райцентра. Вы выкачали из НАШЕЙ земли все соки, все силы, так возблагодарите её хотя бы одним благоустроенным городом, хотя бы одной нормальной дорогой!

– Э-э, нет, шалишь! – ответствует власть. – Сами всё делайте, всё – САМИ! Где ваша самостоятельность?! Что за патерналистские настроения вы тут разводите, жалкие нытики, что за бестолковый народ нам достался, за что?..

Если, например, к врачу придут и скажут: «Доктор, я болен, помогите», будем надеяться, что доктор не рявкнет: «А почему своими силами не можете вылечиться? Ишь, развели тут патерналистические настроения! Всё кто-то должен вас вылечить! САМИ ничего не можете». Или к строителю обратятся с просьбой что-то построить, а он посоветует самим освоить его не простое ремесло и самим строить всё, что заблагорассудиться – такое тоже трудно представить. Любой из них будет рад, что люди к нему обратились за помощью, что плоды его профессии востребованы, что он нужен и не зря учился столько лет, потому что его труд теперь приносит пользу обществу и доход семье. Но вот чиновников, которые откровенно отлынивают от своих обязанностей и отбиваются от требований ни на что не способного народа «без батьки», видели практически все. В результате обществу такая «работа» никакой пользы не несёт, зато изрядно обогащает самого «работника». Общество обдирают, чтобы содержать эту огромную армию бездельников, вся работа которых заключается в призывах «сами решайте свои проблемы».

В нашей стране население несколько веков приучали к образу царя-батюшки и всевозможных Отцов народа, а теперь предлагают в сжатые сроки «повзрослеть» и стать самостоятельными. Но так не бывает. Ребёнка, которого приучили к жёсткому контролю, опасно оставлять одного, без контролирующих. Люди начинают понимать буквально это «сами решайте»: самосуды, самоуправство, игнорирование закона. «Мы ж как лучше хотели, чтобы власть не тревожить по пустякам». Жесточайший тоталитаризм, когда людей не просто контролируют, а влезают в такие интимные области жизни, когда «советуют» носить только советскую одежду, слушать только «правильную» музыку, рожать определённое количество детей, воспитывает настолько инфантильных граждан, что глупо требовать от них самостоятельности. Сами подумайте, что это за тип людей, если без рекомендации «сверху» они уже не в состоянии решить, какие книги читать и какую семью создать. И вдруг жёсткий контроль сменяется призывом: «Всё – сами! Проявляйте инициативу, будите своё спящее самосознание». А оно не спит, оно отсутствует как таковое, не сформировалось за ненадобностью.

С одной стороны, не родилась ещё такая власть, которая не мечтала бы освободить себя от обязательств. А с другой, если народ вынужден властью обходиться без власти, если он уже сам начинает строить себе дороги, города, создаёт рабочие места, ему рано или поздно приходит в голову «нехорошая» мысль: а на кой мне содержать своим трудом некую власть и политику, которые не властвуют, не обустраивают, не руководят, а умеют только налоги собирать да весело их проматывать? То ли власти вовсе не было, то ли власть есть, но она всё сделала для того, чтобы люди перестали воспринимать её как власть. САМА сделала, следует заметить, не стараниями каких-то вымышленных внешних врагов. Какой диверсант сможет заставить чиновника прогулять на курортах городской бюджет или развалить ведущие предприятия региона, которые кормили и этого дурака, наделённого по недоразумению властью?

И власть вспоминает, что она какая-никакая, а пока ещё власть, требует к себе внимания и уважения, которое никто у неё не отнимал, а она САМА его совершенно добровольно утратила. Правители, которые обвиняют народ, что он, дескать, «слишком много» требует, даже не догадываются, не понимают, как этими заявлениями подтачивают саму суть власти. Эта болтовня, которая ведётся единственно для того, чтобы чиновнику ничего не делать, что он обязан делать по долгу своей службы, приводит к тому, что люди перестают воспринимать власть, как… власть. Люди вместо власти видят какое-то сборище болтунов, которые вместо работы только и умеют… жаловаться электорату, как же тяжела им шапка Мономаха. Хочется посоветовать: в совхоз «Привет Ильича» идите работать за два МРОТ в месяц – сразу легче станет. Именно эти слова на язык наворачиваются, когда видишь этих хнычущих власть имущих, но настоящей властью не обладающих.

Изъяны политической и экономической системы не преодолеваются. Они консервируются и нарастают под флагом стабильности. У людей ещё есть запас доверия к лидерам, но уже подташнивает от жирных партийных загривков, от прикормленных «политвещателей», от ежедневных телевизионных «явлений начальства народу», от обещаний доступных квартир, хороших дорог, дешёвых лекарств, будущего без коррупции и воровства. Население убеждают: политика проводится, власти стараются. Но не справляются. Привычные формулы управления «президент подписал указ», «премьер отдал распоряжение», «министры взяли под личный контроль», «мэр назначил зама» – не работают. Это значит, что «сцепления» между мотором и ведущими колёсами нет. «России нужно движение вперёд, этого движения пока нет, топчемся на месте». И это диагноз не диссидентов и не злопыхателей из оппозиции. Это слова президента страны.

Люди в какой-то момент перестают чувствовать присутствие власти и наличие какой-либо политики в стране. В стране творится чёрт-те что! И концов не найти, а власть безмолвствует. Власть уже ничего не говорит, а устало отмахивается от народа: сами решайте свои проблемы, учитесь всё решать сами. Ну, сами так сами – не впервой. Спустя какое-то время власть просыпается, обводит владения сонным взором и обнаруживает, что электорат вроде как вообще забыл о её существовании.

– Но вы же САМИ хотели, чтобы мы научились обходиться без вас! – недоумевает электорат.

– Да, хотели! Но не до такой же степени.

И тут начинается обычный наш рассейский идиотизм, когда власть приказывает снести какой-нибудь «стихийно выросший» за время её спячки посёлок, ужесточить меры, напугать повышением цен или ещё чем-нибудь. Самым пошлейшим образом проводится политика «закручивания гаек», чтобы каждая букашка знала, кто тут главный. А то, ишь мне тута, от рук совсем отбились, панимашь!.. Или начинается предвыборная гонка с глупейшей агитацией «отдать свой голос, как велит совесть»:

– Вы без нас совсем окочуритесь, так что выберите в очередной раз – это же вам нужно! Не нам. Нам-то и так не кисло, а вот вам без нас…

Дурным тоном считается ответ: «Взаимно». Хороший тон: создавать какие-то коалиции и блоки новых бездельников. Партии профессиональных болтунов тягаются друг с другом в скорости болтовни. И уже народ безмолвствует. Народ знает, что власть сейчас пошумит, покричит, да и опять – баиньки. Только зевнёт перед этим: САМИ решайте свои проблемы.

Что бы они там ни говорили, а самый опасный член общества с точки зрения правительства – это обеспеченный, самостоятельный, умеющий себя защитить и о себе заботиться человек. Есть такие нелепые семьи, устройство которых можно сравнить с государством, в них всё держится на мужчине. Но он постоянно жалуется, что жена у него на шее сидит. И самостоятельная женщина тоже раздражает: «Ишь, тут мне чего удумала!» и вселяет страх: «Зачем я ей? Бросит, не станет терпеть мой поганый характер, а ничего другого у меня нет». Сидела жена дома, варила щи, стирала портки, мог ввалиться пьяным, наорать матом, поколотить даже, а с этой деловой колбасой такие номера не проходят. Вот стервы! Умный человек знает, чего хочет, дурак никогда этого не знает: ему телевизор и правительство подсказывают, чего и сколько раз надо хотеть. Поэтому он всегда недоволен. И покладистая жена-домохозяйка раздражает, и зашибающая бабло предприимчивая бой-баба бесит.

Идеальный гражданин государства всё время чего-то клянчит у правительства, из-за чего становится легко им манипулировать: мы тебе – квартиру к столетию Октября, а ты нам за это – голоса на выборах и согласие безропотно жить и работать за гроши. Чем больше человек нуждается в помощи власти, тем легче им управлять. Но вот перестал он во власти нуждаться. Стараниями самой власти, которая слишком долго плевала на него:

– Не до тебя нам, дурак, не до твоих убогих нуждишек – мы тут глобальным заняты, в Чунга-Чанга порядок наводим, понимать надо!

«Ладно, наводи, – думает человек, – если знаешь, что это такое – порядок. Займись хоть чем-то, в конце концов». Он решает стать самостоятельным, чтобы вообще не зависеть ни от правительства, ни от государства, ни от всей этой нелепой системы, которая только потребляет ресурсы и шлёт гуманитарную помощь в очередную Чунгу-Чангу, не замечая гуманитарной катастрофы в собственной стране. Хорошо ли это будет?

Например, люди перестанут нуждаться, скажем, в сантехниках: каждый гражданин научился их работу выполнять. В небольших посёлках, кстати, где комплекс ЖКХ развален так, что и дворников не осталось, население давно научилось без чужой помощи обходиться в решении многих бытовых проблем. Контора, где сидят сантехники, затрещит по швам: заказов нет, никто не вызывает работу выполнить, никто в ней не нуждается. Погорюют сантехники, да и переквалифицируются в профессии, которые ещё нужны людям. Многие профессии выходят из этого разряда, «устаревают». Например, раньше зажиточные мужчины сами не брились, а вызывали цирюльника. Некоторые господа сами даже не одевались – это делала прислуга. Сейчас такие увальни тоже остались, но цирюльник сделался редкостью – нет прежнего спроса. И любая профессия боится падения спроса на себя. Власть как профессия, как работа, тоже должна бы этого «падения спроса» остерегается. Зачем же она то и дело призывает: САМИ занимайтесь СВОИМИ проблемами? Даже если знает, что эти проблемы созданы ею.

Граждане и рады бы сами, но тут возникает другая загвоздка: власть не даёт возможности людям самим что-то делать, развиваться, сдвигать проблемы с мёртвой точки. Построит человек себе дом, сам построит, ни у кого ничего не прося, а власть этот дом через полвека может снести – не положено. Обзаведётся человек садами и пастбищами, а ему опять по морде плетью: «Ах, ты, кулацкая твоя морда!». Разве не так? Разве мало у нас таких примеров вокруг? Не хочет государство участвовать в жизни людей, так хоть бы не мешало, но оно даже этого не может «осилить». Плохо люди живут – сами виноваты. Хорошо зажили – сейчас мы к вам наведаемся и прощупаем, сволочи, откуда у вас что взялось.

Хождение власти до народа – тот ещё номер. Иногда ввалится в какое-нибудь захолустье некий столичный барин, и поди пойми, на каком языке он разговаривает. Он собственно и не разговаривает, а только недоумевает с усмешечкой:

– А чего я у вас норм позапрошлого века не наблюдаю? Неужто самим не противно дерьмо ногами месить и в ветхих халупах жить? Это же стыдно – так жить в новом тысячелетии!

Так и «причёсывает» свой народ, общей зарплаты которого даже на один ремешок его часов не хватит. Но он не понимает и даже не верит, что такое в его владениях может быть. Он уверен, что эти ленивые подлые людишки могли бы легко и строительство дороги оплатить, и особняки в три этажа выстроить руками наёмных рабочих, чтобы потом хвалиться: «Мы САМИ построили своё благополучие!». И ещё он не понимает, почему его так хотят побить и даже убить за его невинные усмешки. А как ему ещё объяснить, в какой стране он живёт, и какая в ней жизнь царит за пределами МКАД:

– Мы тебе не мешаем жить и жизни радоваться, как ты это понимаешь. Мы не знаем, как ты себе на жизнь добываешь, но и к нам не приставай, как мы тут выживаем. По твоим рукам можно сказать, что не физическим трудом ты занят, по выражению лица сразу видно, что и не умственным. Мы не знаем, нам не важно, но и к нам не лезь. Возвращайся-ка ты в своё измерение, пока не поздно.

Но барин так и не поймёт, почему в этой странной стране, где он так хорошо устроился, люди так паршиво живут. Сами, должно быть, этого хотят. Не даром личный сексопатолог барину что-то такое втолковывал о девиантных формах поведения в виде удовольствия от страданий и мучений.

Где ещё может проводиться такая политика, чтобы в сознании народном само слово «политика» закрепилось, как ругательство? Где ещё есть такая власть, которая САМА, своими собственными усилиями подрывает свои же основы, обвиняя в этом ЦРУ, сионистов, оппозицию и прочих несчастных, которым даже не надо подрывной деятельностью заниматься? Власть, которая заставляет граждан задуматься: а на кой нам она вообще нужна? Потом власть будет подавлять очередной «бунт на корабле» и недоумевать, чего этим сволочам ещё надо. Сколько ненужных действий вместо одного нужного! Занимался бы каждый чиновник благоустройством вверенного ему объекта и не пришлось бы тратить миллиарды на выборы, рекламу, агитацию и пропаганду. Без этой ерунды все бы видели, что человек на ответственном посту занят делом. Потому что власть – это дело, профессия, работа. Которую можно и потерять, если ею не заниматься. Работой надо заниматься, её надо выполнять, иначе в ней начнётся разруха «по Преображенскому». Если, например, врач занимается не медициной, а выращиванием огурцов в рабочее время – в профессии его начнётся разруха. Когда военный вместо службы пошёл работать таксистом или сторожем – в армии началась разруха. Профессор вынужден идти в дворники – наука тихо накрылась. Когда какая-либо сфера деятельности занята не своим делом, в ней неминуемо случается разруха, кризис, полное самоуничтожение.

Довести страну до того, что учёные идут автомобили ремонтировать и улицы мести, а правительство при этом слащаво заявляет, что «именно на науку наше государство возлагает большие надежды по выходу из рецессии и восстановлению российской экономики». Где ещё такое возможно? Только в России. Весь мир знает, как выйти из кризиса, как заработать на инновациях, как обеспечить каждого гражданина самых необходимым, а наши министры НЕ ЗНАЮТ. И такие люди годами сидят в правительстве! Иной министр вообще не понимает, что он должен делать на своём посту, чиновник теряется в смутных догадках, чего его чёрт носит в этот просторный кабинет со всеми удобствами. Именно поэтому они могут высказать стране: «А что же вы нас не предупредили?». Надо создать факультеты, которые будут готовить этих предупреждальщиков, профессиональных козлов отпущения для «ничего не подозревающих» властей. А зачем им что-то делать на работе, когда можно НИЧЕГО не делать, а лишь получать большую ЗРЯплату? Зачем ТУТ строить дома и дороги, создавать рабочие места и эту… как её… инфраструктуру? Если нам что-то понадобиться, это всегда можно купить «за бугром» – там всегда всё есть! Правда, для этого нужна валюта… Ничего, продадим нефть, газ, лес и купим всё, что душенька пожелает.

Они обладают типом мышления кладовщика. Их деятельность сводится к тому, чтобы деньги не в строительство дорог, развитие экономики и обустройство ЭТОЙ страны вкладывать, а вообще изъять их из оборота и отправить в европейские или американские банки. И если кого-то из них можно назвать лучшим из лучших, то только потому, что этот человек внёс наибольший вклад в разрушение страны.

Наши бездарные политики в созданном ими же кризисе обвиняют то США, то академиков, то звездочётов: это не мы, а они проспали кризис, прозевали, не разглядели крах наших реформ, не упредили правительство! Теоретики защищаются:

– Нет, это не по адресу! Это во всём Павлуха Глоба виноват, Насратьдамус наш отечественный. Уж он-то мог по картам Таро прикинуть, как там да чё в нашей раздолбанной стране будеть в дальнейшем. Видимо, мало ему отбашляли, вот он и не ударил в колокол правды-матки.

Тут хоть в «колокол Герцена» звони, хоть по Полярной звезде определяй, что там будет дальше, но у людей зреет здоровая мысль: на кой они нам, такие правители? Если им постоянно надо что-то подсказывать, да знаки какие подавать, что эта проституция в экономике непременно приведёт к кризису, а вбухивание сырья России в глобальную экономику развитых стран её вообще уничтожит. Если они ни до чего не могут дойти своим умишкой, за что мы им платим? Они все имеют научные степени, а не знают элементарных законов ни экономики, ни даже физики с химией. Потому что они не по законам живут и действуют, а по понятиям. И мы давно к этому привыкли как к норме.

Виноватых не найти! Власть кивает на бизнес, который владеет шахтами, ресурсами, рабами, но не заботится о них должным образом. Экономисты заявляют, что в России вообще… нет никакого бизнеса. И быть не может. Просто понравился этот англицизм «business», слямзили вот, как и всё прочее. А так в России есть только спекуляция, когда все друг другу что-то перепродают и выступают посредниками, но сами не производят оригинальный ценный продукт, не способны этого делать. Бизнес отнекивается, что его задача не в заботе о каких-то оборванцах, у которых кишка тонка самим поголовно стать бизнесменами, а в получении прибыли. Бизнес имеет право быть бесчеловечным, начиная с заламывания цен и заканчивая урезанием дополнительных расходов на людей. Кому надо взятку сунут, он и молчок. Одни покрывают, другие за взятки допускают. Потом соболезнуют с экрана, когда чего-нибудь жахнет от такого «бизнеса», списанный самолёт упадёт или шахта обвалится. Ну, выберут кого-то из цепочки, назначат «крайних», а толку-то? Народ видит, что в стране ничего не работает, народ привык и к падающим самолётам, и к взрывам бытового газа в домах. А господа не понимают, как же это «ничего не работает», если такая работа кипит, что только успевай мешки для денег готовить.

Где ещё, в какой профессии такое возможно? Представляете себе агронома, который затянул бы уборочную до заморозков, а потом прикладывал любого встречного: «Что же вы мне не подсказали, что в декабре уже поздно урожай снимать?». Если агроном перепутает удобрения с ядохимикатами, отчего погибнет весь урожай, он вряд ли обвинит в случившимся… работников фотоателье. Если в фотоателье при проявке засветят плёнку, то никто не слышал таких случаев, чтобы в этом обвинили… да вот хотя бы сталеваров. В политике же нашей чудеса какие-то творятся! Народ ограбят до нитки, а потом этому же народу в харю плюнут: «А вы САМИ во всём виноваты». И самое интересное дальше начинается: народ вместо «конкретного посыла» обвиняющих куда подальше начинает моргать глазами, валится в грязь на коленки и вопит: «Ах, да! Это жа мы сами во ВСЁМ виноваты! Так виноваты, что и убить нас мало за это!».

Болезнь «виновато общество» по своим проявлениям в наших людях ещё тяжелей синдрома отложенной «на потом» жизни. Почему в армии дедовщина? Виновато общество. Почему нет дорог? Виновато общество. Почему наши пенсионеры – нищие? Виновато общество. Почему, отчего, как, доколе?

– САМИ во всём виноваты!

– Почему политики приходят к власти и ни черта не делают?

– Сами виноваты – зачем таких выбирали?

– Почему нас грабят уже среди бела дня?

– Сами виноваты – зачем в кармане деньги носите, воров соблазняете туда залезть?.. Да возьмите же, возьмите вину на себя! Найдите же в себе силы брать на себя ответственность за свои проблемы!

Сформировалась разновидность психбольных с манией величия, которые скулят эту заунывную песню: «Мы сами во ВСЁМ виноваты». От многих оборванных и обворованных соотечественников приходится её выслушивать. И не просто виноваты, а разом во ВСЁМ. В чём именно – уточнять бесполезно. Сами не знают. Знают, что во ВСЁМ, а в чём именно – уже как-то не важно. Кто-то пустил такую «пулю», что взявший на себя чужую вину – сильный человек, и пошло-поехало. Что посоветовать этим бедолагам? Ну, пойдите в Госбезопасность, дайте признательные показания, что это вашими стараниями государство загибается. Если там станут слушать этот параноидальный бред, конечно. Ведь до смешного доходит: оборванцы, у которых шнурки не в каждом ботинке имеются, сознаются, что это они прикарманили себе и мифическое, как копи царя Соломона, золото Партии, и бюджетные деньги на строительство жилья, дорог, больниц.

– Это МЫ решительно и принципиально во всём виноваты! – говорят они с видом ведомых на казнь декабристов.

Хочется вывести их из этого расстройства ума крепкой затрещиной: кто «вы», придурки? Вы на себя посмотрите. Что вы можете развалить-то, когда вам стыдно с родного завода пару лампочек стащить? Чтобы такую страну развалить, совсем иная хватка нужна. Тут не по лампочке, не по дощечке – тут даже не вагонами и поездами воруют, как в прошлом веке, а целые предприятия разоряют, города, регионы. И как воруют-то? За руку не ухватишь! Это вас за шматок меди могут за шкирку схватить и на пять лет посадить, а там алюминий центнерами, тоннами, мегатоннами распродают «на законной основе».

Сколько споров по поводу развала и распада СССР! Одни говорят, что это он САМ развалился. Устал, да и ухнул в небытие. Но много и таких рядовых граждан, потерявших буквально всё с распадом этого сложного государства с трагической и не менее славной историей, которые горячо утверждают: «Это же МЫ его развалили». ЦРУссионистами хотя бы в курсе? Им не удалось – жилец коммуналки Сверчков опередил. Обскакал такие солидные организации в деле развала идеологического врага. Честно отработал за бесценок на местной фабрике, а попутно, в свободное от основной работы время, разваливал мощнейшую державу мира. Как, должно быть, хохочут и потешаются над этой глупой и спесивой псевдоответственностью те, кто основательно «нагрел руки» и на развале СССР, и на последующих за этим развалах всего прочего, на инфляциях, деноминациях, никому не нужных реформах, локальных войнах.

Люди, которые берут на себя право говорить «от группы товарищей», всегда настораживают. Потому что у них нет своего лица. Нормальный человек всегда выступает от одного лица – своего собственного, и не прячется в эту стайку «мы». Это подростковая психология: говорить от имени некой массы, тусовки, шайки для усиления своей блёклой значимости. Но любые обобщения ложны, когда говорят: «ВСЕ арабы-террористы», «ВСЕ сомалийцы – пираты», «ВСЕ сотрудники милиции берут взятки». А мы ВСЕ виноваты в развале страны. Никто не скажет, что виноват в развале дома, который только что снёс экскаватор – нет, это слишком мелко! А как речь заходит о глобальных разрушениях, тут уж отбоя нет от желающих взять вину на себя.

Теперь это модно: брать на себя ответственность за нечто этакое глобальное, вроде как способ самоутверждения. «Не перекладывая груз своей вины на партнера вы тем самым ведёте себя как самостоятельная, зрелая и ответственная личность», как теперь пишут модные психологи на тему участившихся бытовых перебранок в обществе с подорванной моралью. Отвратительно сваливать свои пакости на других, но брать на себя ответственность за чужие проступки – ничем не лучше. Это, простите, только в уголовной среде ценится, когда кто-то берёт на себя вину «старшего по званию» преступника. Самооговор в судебной системе рассматривается как опасное преступление, дача ложных показаний, которое может и благородно выглядит в глазах обывателя с низким уровнем развития, но на деле способствует тому, что настоящий преступник избегает наказания и получает сильный стимул для свершения новых преступлений, опьянённый безнаказанностью. Самооговор на руку тем, кто совершил преступление, но никогда не будет за него отвечать. Как в песенке «Зайка моя» поётся: «Ты украдёшь, а я сяду». Вот кака любовь-то! Но в песенке речь идёт про любовь, а у рядовых граждан какая может быть любовь к тем, кто превратил их в оборванцев? И тем не менее, они за всё готовы взять на себя ответственность, лишь бы не беспокоить тех, кто на деле должен отвечать за свою невыполненную работу. Как психопаты с повреждёнными мозгами в случае терактов «берут на себя ответственность»: а это мы дом взорвали! С такой гордостью это заявляют, словно претендуют на звание героев. Чуть ли не дерутся друг с другом, когда другие самозванцы вдруг начинают претендовать на взятие ответственности за убийство сотни мирных граждан. Что это, от большого ума «самостоятельной и ответственной личности»? Мания величия, не более того.

Если у власти засели те, кто занимается коммерцией, болтовнёй, съёмками в кино и шоу – чем угодно, но только не управлением и не обустройством страны, любая, самая крепкая держава распадётся. А отечественные охочие до восхищений дуралеи вычитали где-то, что брать на себя ответственность за чужие грехи – это вроде как благородно. И теперь стараются на потеху истинным ворам, из кожи вон лезут:

– Посмотрите, какие мы ответственные! Мы признали, что САМИ во всём, что кругом творится, виноваты. Дорог нет – МЫ виноваты. Электричества нет – и в этом МЫ виноваты. Это не коммерсанты у власти «свой маленький бизнес» делают, а это МЫ и только МЫ, убогие, обманутые, обнищавшие, решительно во всём виноваты.

На них уже противно смотреть. Босяки какие-то, у которых из имущества одни грабли остались, делают заявления, как они развалили страну. Сказать прямо, от скромности не умрут, коли так охотно берут на себя больше своего веса. Оказывается, это они торговали оружием, разбазарили оборонный комплекс, разогнали науку, отменили такие «глупости» как финансирование культуры и искусства… Не много ли вы на себя берёте? Доходит до того, что какая-нибудь дамочка средних лет о войне на Кавказе философски размышляет: «А ведь это МЫ САМИ во всём виноваты. Это ведь МЫ сами этот Кавказ к себе присоединили».

– Да? – хочется изумиться. – Вы лично двести лет тому назад жили? Надо же! А так и не скажешь, что вам уже третий век пошёл.

Невольно вспоминаешь номер Аркадия Райкина, где он пришёл на фабрику узнать, кто ему сшил кособокий костюм. Выходят сто человек и говорят: «Мы». И придраться не к кому. И ничего не выяснить! Кто именно одну полу длиннее другой скроил, кто вместо рукавов штанины пришпандорил? И на манер того же Райкина так и хочется сказать нашим «великим реформаторам»: ребята, вы хорошо устроились. С таким охочим до чувства вины народом.

Найти крайнего – любимая игра последних лет среди тех, кто наделён властью, но не умеет её пользоваться иначе, кроме как извлекать пользу для себя и только для себя, любимого. На кого спихнуть вину? Кто хочет ответить за всё то, что мы тут наворотили?

– Я! – с готовностью отвечает та часть общества, которое страдает комплексом вины за чужие пороки самым жесточайшим образом.

Это «я!» напоминает алкаша Федю из первой части фильма «Операция Ы», когда его после порки прошибло до работы на благо страны: «Песчаный карьер, два человека. – Я! – Уборка улиц… – Я! – …три человека. – Я! – Цементный завод… – Я! – Погрузка угля… – Я! – Да подождите вы! На вас персональный наряд на все пятнадцать суток».

– Кто развалил науку? – вопрошают те, кто на уворованные у этой самой науки деньги обеспечили себе безбедное существование на пятьсот лет вперёд.

– Мы! – отвечают бедолаги, живущие от зарплаты до зарплаты.

– Кто разграбил страну?

– Мы!

– Кто вообще виноват во всём этом бардаке, который мы тут… то есть вы… то есть наворотили…

– Мы! – заглушает эту нечаянную оговорку в конце дружный возглас обманутых по всем пунктам граждан.

– Пральна! Так держать! САМИ во всём виноваты!

Минфин как-то припечатал учёных: «Они прошляпили кризис. Это не МЫ, а они! Должны были вычислить на своих калькуляторах, подсказать нам!». Учёные, отбросив вдаль интеллигентность (в сегодняшнее хабальское время она только мешает), в долгу не остаются: «А куда смотрело наше разлюбезное правительство, когда гайдары да грефы всякие гнобили науку, резали финансирование РАН? А теперь вот нашли крайнего в нашем лице. Замечательно!». Да не то слово, как замечательно!

Но почему власть оправдывается, что её, дескать, не предупредили, если она всё равно никого не слушает? Кой чёрт давать ей советы, если она как управляла страной, так и будет управлять, даже если в оба уха орать, что такая схема гибельна? Есть такая легенда. К Будде пришли люди и стали говорить ему злые слова. Он молча выслушал их и сказал: «Ваше право говорить мне, что вы думаете, – моё право принимать ваши слова или нет. Я не принимаю ваши слова, можете идти и забрать их с собой». Это так знакомо. Мы кричим, спорим, пытаемся достучаться до наших чиновников-божков, стараемся быть ими услышанными – а толку-то? Ноль!

Казалось бы, пора перестать искать виновных, которым всё равно ничего не будет, а надо заниматься решением проблем. Ан нет: периодически у нас выволакивают кого-нибудь за шкирку. «Вот это оно во всём виновато, тарищи! Плюньте ему в харю и успокойтеся». Это самое «оно» отнекивается, отбрыкивается, огрызается даже, а его стыдят: «Э-э, а самодостаточный и ответственный человек всегда в ответе за всех и вся». Этому самому «ону» делается ужас как стыдно и в какой-то момент оно в самом деле выдаёт долгожданное: «Да, судите меня, это я виновато в… сдаче Азова туркам в 1711-ом году!». Ну, наконец-то, сознался, гадёныш! А мы-то всю голову себе изломали, кто ж там сдаче Азова способствовал.

Рядовых граждан то и дело призывают отвечать за непрофессионализм властей. Но в какой ещё профессии такое есть? Это то же самое, если стоматолог вам плохо залечит зуб, потому что они не стоматолог вовсе, а, допустим, плотник. Весь город с испорченными его рукой зубами ходит понурив головы: «Это мы САМИ во всём виноваты». Или пьяный водитель опрокинет автобус в кювет и крякнет: «Сами виноваты! Какого хрена руль мне доверили?». Но если тебе выдали права, ты выбрал эту профессию – соблаговоли выполнять свою работу как следует. А он не выполняет, в результате авария за аварией, гибнут люди. Но его это даже не колышет: он всё объясняет тем, что пассажиры сами во всём виноваты. И искалеченные его вождением дураки кивают: «Да, мы САМИ и только САМИ во всём виноваты!».

Такой комплекс вины «водителям» страны и городов на руку: мы будем и дальше у руля власти дурака валять, а эти идиоты пусть на себя возьмут ответственность за всё, что мы тут наворотили – пусть им будет стыдно! Они страну развалили своими действиями, и им не стыдно, их ничего не гложет. А возбудить вину в людях, которые всю жизнь откладывают эту самую жизнь «на потом» и ужасно стыдятся хотя бы каких-то улучшений в настоящем – пара пустяков. И так странно слышать от рядового гражданина, обворованного старика, что это он, окаянный, оказывается, решительно во всех безобразиях виноват: «Мы сами виноваты, что у нас такая власть». В чём ты виноват, старик? В том, что прожил жизнь честно? Это теперь в вину людям вменяется? Несчастные люди перепутали такие понятия как личная ответственность и самобичевание. Мол, мы признали, что сами во всём виноваты – значит, мы подтвердили статус людей ответственных, которые отвечают за свою жизнь.

Одно дело, если алкоголик сознался: «Да, я сам в своих бедах виноват. Я пью горькую, она разрушает мои ум и душу – я это осознал». И смотрит с ожиданием восхищения, чтобы хоть кто-то воскликнул: «Ну надо же, какой самодостаточный! На себя взял ответственность за свои же огрехи». Не получив ожидаемой порции восхищения такой «самодостаточный» может тут же уйти в запой с горя, дабы выразить презрение «чёрствому» обществу: «И ведь ни одна сволочь не хочет отвечать за меня! Ни одна стерва не раскается, что меня по музеям-театрам не возили, пить не отучали, человеком не сделали!». А зачем он нужен, такой человек? Человек, которого окружающие непременно должны «сделать человеком». Не проще ли, если его совсем не будет?.. Зачем такая власть, которая не властвует, которая постоянно свои ошибки и бездействие спихивает на тех, для удобства кого она собственно была придумана и создана?

Человек может отвечать за свою жизнь, за то дело, которым он занимается, но непрофессиональная власть сумела доказать гражданам, что её полное бездействие и недееспособность целиком и полностью на их совести. Наобещали: мы вам построим дорогу, только выберите нас. Выбрали. Дороги так и нет: а чего вы нас выбрали-то? Сами виноваты, надо было думать, кого выбирали. Ну, мало ли чего мы вам там обещали! Эка невидаль: обещал дуре находчивый молодец жениться, да вот забыл, как своё получил, хе-хе!..

Для чего тогда существует такое понятие, как работа, профессия? Был бы каждый сам себе строитель, врач, милиция, электрик, политик. Каждый сам бы себя лечил, охранял, сам бы себе строил, сам бы управлял своей личной империей, как сочтёт нужным. Тогда каждый бы стал независимым государством, которое плевать хотело на другие такие же многочисленные «государства» вокруг. Разве не это сейчас происходит, когда каждый сам по себе, каждый отгородился, отделился, обособился и зациклился на сугубо своих узких интересах?

И если это – предел мечтаний наших властителей, почему же они сами не научатся жить своими силами? Ведь чуть что, они сразу подают сигналы бедствия всей стране:

– Помогите удержаться на троне, объединитесь в борьбе за избрание меня на новый срок! Да, я вам обещал что-то когда-то, но ничего не сделал, но вы же не такие, как я. Вы – значительно лучше! Я сделаю! Мамой клянусь! Но только сейчас помогите удержаться. Это ведь вам нужно (у меня-то и так всё уже есть). А так придёт новый пустобрёх на моё место, и надо будет опять с нуля ждать, когда же он там вспомнит, что хотя бы одну дорогу в городе асфальтом обещал покрыть ещё полвека тому назад.

Если они такие деловые по отношению к народу, почему не могут остаться такими же деловыми до конца? Сделка есть сделка: забота о народе тебе не выгодна, но и ты народу не выгоден. Ты народу в убыток! А что делают в бизнесе с тем, что в убыток? Вот то-то.

Почему они так панически боятся заниматься своей работой? Трудно представить, чтобы годами сидеть в профессии и даже не интересоваться тонкостями её исполнения. Хотя бы чисто из любопытства, чисто для разнообразия и от скуки! Ленивые сомлевшие горожане, которых привозили на поля полоть морковку, но они очень не хотели этим заниматься, а и то начинали прополку. Потому что скучно так сидеть без дела несколько часов. А наши «власть имущие» годами сидят у власти и даже не поинтересовались не разу: что же такое власть и как ею заниматься? Вдруг затянет, интерес появится?

Всё упирается в проблему, что представления о власти у всех свои. Многие вообще не понимают, о какой власти может идти речь. Их даже бесят разговоры о политике и власти:

– Где вы у нас власть видели? Пальцем ткните хотя бы в один признак её присутствия. Куда ни плюнь, а всюду только признаки её отсутствия. У нас власти нет и быть не может по определению. Есть только коммерсанты с полномочиями власти. Такое вот недоразумение: коммерсанты оказались у власти, бывший профессор улицы метёт, учёный автомобили ремонтирует, военный в сторожа ушёл – полный сбой по всем профессиям. Никто не хочет или не имеет возможности заниматься своим делом, оттого и все беды. У нас нет настоящего хозяина у власти, который мог бы сберечь и преумножить, а есть только торгаши, которые умеют растаскивать и распродавать, растаскивать и распродавать. А потом проматывать, проматывать, проматывать! А вы до сих пор в заблуждении пребываете: о наличии какой-то власти рассуждаете. Нельзя же после стольких лет вранья продолжать оставаться такими наивными болванами!

Другие напрочь увязли в феодальных представлениях о власти, которые дают приблизительно такую картину:

– Есть большие люди, которым ВСЁ можно, а остальные – рабы. Нам удобно быть рабами – бесправными, жалкими, ничтожными. Сиди и трави сплетни из своего закутка. Мы не понимаем, как это известного режиссёра с мировым именем принуждают ответить за полупьяное бесчинство полувековой давности. Нам это не понять! У нас такая психология, что «большому человеку» всё можно: хоть милиционеру по морде дать, хоть чьи-то хибары снести, хоть по пьяни изнасиловать малолетку из неблагополучной семьи. Это у них ТАМ все перед законом равны, а у нас ни фига никто не равен и никогда равен не будет: одни равны, а другие – ровнее.

Под эту философию у нас снесут сараи простых работяг, а особняки крупных государственных чиновников, которые тут же рядом стоят, стороной обойдут. И все кивают, даже пострадавшие от беспредела: им можно, они же – большие люди, господа, сеньоры! А бесправный вассал только и может по мелочи гадить своим обидчикам, как в песенке «один маленький вассал все стены замка обоссал». Это всё, на что он способен. Маленький же смерд – что с него взять? Как такие смерды понимают власть? Власть – это те, кто сам слишком долго в дерьме сидел, а тут до власти дорвался, поэтому первым делом пошёл всем направо-налево оплеухи раздавать, чтоб знали, кто тут царь. Как только такое существо получает власть, то вместо выполнения своих прямых обязанностей оно начинает усиленно портить жизнь своих подчинённых и подданных. И это нормально – дорвался же! Власть – это те, кто с мигалками и кортежем из машин ГАИ в три ряда ездит в стиле «расступись народ – говно летит». За два квартала обывателей разгонят, на целый день всё движение перекроют. Но плебеи не в обиде: большие ж люди, им – можно они ж делом заняты, ради нас стараются…

Как они сортируют людей на больших и маленьких – не понятно. По степени нужности обществу? Нет, не похоже. Врач, например, нужен обществу? Очень нужен! Особенно где-нибудь в глубинке, где население за месяц занимает очередь на приём к хирургу или офтальмологу. Наберётся очередь из ста человек, а на двери врачебного кабинета объявление: «Уехал на сафари, буду через неделю». Народ ахнет: «Он что, с ума сошёл?! Разве так можно». Водителю рейсового автобуса тоже не позволят где-нибудь так «зависнуть» во время рабочего дня. А если в приёмной чиновника, к которому посетители пришли, секретари объяснят отсутствие «слуги народа» столь уважительной причиной, уже как-то не принято возмущаться, «серость свою показывать». Вроде как норма даже, если в районе перебои с отоплением, а господа из администрации уехали в тёплые края. Греться. Им можно – они же большие люди! Они и пролезли из нищеты во власть, чтобы теперь пожрать да погулять всласть.

Среди «маленьких» людей всегда находятся смерды, которые глотку готовы перегрызть, если кто сделает замечание в адрес их господ: «Вы им просто завидуете! Они в люди выбились, в отличие от вас, поэтому теперь им всё можно!». А вы-то в качестве кого при них состоите, чего достигли, куда выбились? Вам господа эти хотя бы приплачивают, как вы за них тут слюной брызжите? На это они всегда рявкнут со слезой на фанатичном глазу, что Родину любят исключительно бесплатно. Родину они понимают, как благополучие начальства.

В России до сих пор много таких холопов, которые даже мысли не допускают, что народ имеет полное право требовать от власти хотя бы достойного поведения, если уж та совсем на выполнение своей работы не способна. Хотя бы на основании того, что народ содержит власть своим трудом и налогами. А «музыку заказывает» тот, кто платит – разве не так? Вот народ и платит за содержание власти и элиты, которая по большому счёту никакой другой стране даром не нужна. Кому нужны эти наши светские львы и львицы, звёзды и звездуны эстрады и политики, кто их ещё станет смотреть и слушать кроме россиян? Да им никто кроме соотечественников и гроша ломаного не даст! Поэтому народ может требовать от элиты так называемой вести себя не как пьяное быдло, а хотя бы немного соответствовать своему названию. А то мочалки из этой самой «элиты» осрамятся где-нибудь в очередной раз, опозорятся на весь честной мир, а смерды тут как тут:

– Не смейте критиковать нашу элиту, это наше всё! Где ваш патриотизм, ваще! Вы им просто завидуете, потому что они в большие люди выбились, а вы…

А мы, как и вы. И выбиваются в «большие люди» тоже из таких, как вы, поэтому и удивляться нечему, что «элита» такая несуразная, которой даже завидовать не получается. Просто смерды не допускают мысли, что человек кроме зависти и лизоблюдства способен испытывать богатейшую гамму других чувств. Они же могут только подлизнуть кому, а поведение не желающих к ним присоединиться неизменно объясняют завистью. Пришёл некий депутат к власти прямо с передачи «Аншлаг», чего сделал для страны – никто так и не увидел. Зато теперь громоздят передачи о нём, словно это некий светский лев, кучу баб облапал, детей там и сям наплодил, осчастливил всех по самое не хочу. Вот государству-то выгода, вот стране-то радость какая! Теперь бывшие жёны и любовницы делят его депутатское наследство в виде нескольких квартир да деньжат солидных – народ-то не скупится на содержание своих «слуг», за пару лет их долларовыми миллионерами делает. Народу ничего не жалко для своей власти, чего о власти никак не сказать: шматок асфальта на кусок дороги для людей пожалеет, с пеной у рта доказывать будет, что у народа непомерные требования разрослись. А свои загулы и кутежи показывает стране с таким видом, что собственно во власть именно для того и идут. Так представляет себе власть нищета: гуляй, рванина. У нас и рядовые граждане нищие, и нерядовые, но тоже нищие. По духу, по сути своей. Как завелись деньжата, надо прогулять, пропить, промотать, умиляясь своими достижениями по части блуда и кутежа. И кутят не только в масштабах разорённого склада или колхоза, но и целые регионы шутя опускают. А если кто и вякнет: «Тысяча извинений, конечно, но что данный товарищ для страны сделал как представитель власти и слуга народа?», на него мигом зашикают сами опущенные, ограбленные и, собственно, облапанные десницей власти:

– Да вы с ума сошли!!! Да вы на кого пасть раззявили?! Почти в бога плюнули, можно сказать! Да он же… да ему же… его же… бабы вона как любили, до сих пор из трусов выскакивают! А вы… вы… Да вы ему просто завидуете! И нашу Родину не любите!

Всё перепуталось у этих несчастных людей в головах стараниями таких выбившихся в «большие люди», которым якобы можно ВСЁ. Кроме выполнения своей непосредственной работы. А это пресловутое «всё» у них ограничивается изменами жене и растратами бюджетных денег на всякую ерунду, когда государство и так всё даёт бесплатно от курортов до особняков. Своим бездействием и непрофессионализмом эти выбившиеся в господа плебеи приучают людей к мысли, что власть не властвует и не управляет, а только свою нужду на страну справляет. Именно такие истории жизни «больших людёв» приводят общество к анархии и безвластию. А глупая свергнутая власть потом только удивляется:

– Батюшки-светы, и откуда у нас такие революционеры и анархисты взялись! Вроде народец уж такой удобный был, такой нетребовательный и богобоязненный. Плодились бы себе втихаря в своих тесных каморках – для такой потехи кладовка на двоих самое то! Ведь всё им дали: водку дешёвую, дымящий трубами завод рядом с их бараками, чтоб на работу далеко не ходить, автобус до центра раз в неделю. Чего ещё сволочам надо?

Глупая власть «для экономии» разогнала все молодёжные организации, дома культуры, напустила всякого сброда в страну под видом дешёвой рабочей силы, а потом точно так же кудахчет и причитает, как и положено дуре: «Осподя, откуда у нас террористы и националисты появилися?! Прямо странно как-то». Так вы их сами и породили своей ленью, бездействием, идиотской экономией на всём, неумением управлять и непониманием всего того, что происходит за окнами ваших роскошных кабинетов.

Но что удивительно, многие рядовые граждане с таким «управлением» совершенно согласны. Посмотрите, что творится у нас в последние годы: люди гибнут от падающих с крыш глыб льда. В Петербурге гибнут даже дети! Ради чего? Что, идёт война? Началась новая Блокада? Вроде бы нет. Но счёт пострадавших идёт на десятки, на сотни человек! США в реальных войнах столько своих солдат не теряет, сколько у нас гибнет рядовых прохожих от гололёда и «аномальных» осадков в виде обычного снегопада зимой. Люди ломают кости при падениях, на них валится лёд с крыш зданий. Доходит до того, что власти предлагают компенсации пострадавшим. То есть деньги есть. Почему бы их не пустить на нормальную уборку улиц, пока пострадавшие были живы и здоровы?

Истории одна страшней другой: шестилетнему ребёнку на голову упала глыба льда, ком слежавшегося снега сорвался с карниза прямо на детскую коляску. Люди посреди мирной жизни гибнут как на войне! Гибнут настолько ужасно, что страшно делается от одного рассказа об этом. Что ещё должно произойти, чтобы власти начали выполнять свою работу? Неужели что-то ещё должно произойти? Неужели жертв недостаточно? Сколько можно призывать чинушей, чтобы они соизволили сделать свою работу, чтобы они её без напоминаний выполняли? В других странах даже те чиновники, кто оперативно не справился с проблемой, уходят в отставку за однократный просчёт. Обратите внимание: не просто «не справился», а «оперативно не справился», хотя что-то всё-таки делал и даже старался. А у нас из года в год не справляются ВООБЩЕ, и из века в век все на своих постах остаются. А если и уходят, то не через решение суда с заключением под стражу и конфискацией имущества за многолетнее и многократное халатное отношение к своим обязанностям, а из одного кабинета переходят в другой, иногда получше прежнего. С гордо поднятой головой и надменным выражением лица: «Имел я вас всех, нищеброды!». Да ещё и в толпе зевак находятся «адвокаты», в которых чиновники уж никак не нуждаются, но тем не менее страдальцы эти так и норовят прогнуться и даже подлизнуть: «Чего вы бочку на власть катите? Смуты захотели! Если снег падает, чем губернатор (министр, мэр, пэр, х…) виноват?». Короче говоря, царь. Он расставил кадры, как ему казалось нужным, а они не работают – так чем царь виноват? Надо бы поставить других, честных, грамотных, работящих, да только где их взять – такие во власть не лезут. А если и попадают туда, то очень быстро становятся нечестными, безграмотными и ленивыми. Это как на вредном производстве любой здоровый рано или поздно инвалидом сделается.

Трудно быть «царём» в своих чертогах министерства, города, области? Так уходите. Заметьте, что никого во власть силком не тащат. Сами идут. Да мало сказать идут – прутся, рвутся, локтями друг дружку распихивают, бомбят население агитационными роликами по телевидению и рекламными растяжками во всю ширь улиц! А как дорвутся – и не видно никого. Только обрывки от растяжек болтаются.

Вот уже губернатор винит федеральные власти в том, что Петербург завален снегом. Губернатор призывает привлечь… бомжей к очистке города от снега, чтоб «хоть чем-то этих бездельников занять». И такая ситуация по всей стране – мэр Хабаровска вообще стал устраивать посреди зимы субботники, которые в России обычно проводятся весной, чтобы люди в законный выходной вместо отдыха ворочали снежные горы, как и положено неприхотливому и богобоязненному рабу. То есть, смиренно выполняли работу тех, кто не только в выходные отдыхает, но и всю трудовую неделю дурака валяет. Ведь только в России есть такое позорное явление для власти, как субботники – пропагандистская эксплуатация населения страны в целях выполнения работы по наведению чистоты и порядка на улицах. Ленин эти субботники придумал специально, чтобы у народа было чувство сопричастности к управлению государством. Дескать, господ больше нет, никто никого не эксплуатирует, сами страной правим, сами улицы убираем, зато каждая кухарка имеет право не только закопчённые кастрюли на грязной кухне ворочать, но и участвовать в управлении страной-махиной.

И наивные, совершенно не образованные в вопросах управления и экономики люди в это верили. А сейчас люди ничему и никому не верят – устали от обмана. Но им опять врут: «Айда на субботник, поможем себе сами!». Но люди видят только одно: они выполняют работу за зажиревшее чиновничество, которое работать не умеет, да и не хочет, а может только на иномарках с мигалками рассекать по единственно для этого расчищенной автотрассе. Кстати, а почему перед их кортежами трасса всегда буквально вылизана? Значит, есть возможность и дороги нормально чистить, и снег вовремя убирать? А то придумали сказку, что у нас дороги в принципе не могут быть в нормальном состоянии.

Ошибся дедушка Ленин: никуда господа не исчезли. Вон они степенно шествуют по жизни, чванливо поплёвывая на народ. Они заняты только участием в выгодных для себя проектах, но дорогостоящих и разорительных для общества. Что им за дело до этих несносных жалоб и требований обывателя? Не их ребёнок погиб под обвалами снега и не их мать задавил снегоуборщик, не их дочь или жена лежала почти год в коме, получив по голове куском льда. Она не ходит по раскуроченным улицам, а комфортно ездят в окружении охраны и техпомощи, так что им нет дела до приземлённых проблем «простых смертных». Им эти проблемы настолько смешны, что они искренне сомневаются, могут ли такие странные проблемы существовать вообще, как стояние в «пробках» по пять часов или гололёд на тротуарах.

А народ не знает, что и делать. Народ делится и дробится на группки «за наших», «против ваших», «в поддержку Ходорковского», «в защиту Матвиенко», «долой Лужкова». И если наша интеллигенция всегда была неким рупором справедливости, то сегодня она совершенно дурацкие письма подписывает в поддержку суда над известным бизнесменом, который «нефть воровал». Оказывается, что он один на всю страну этим промышлял. Как будто без этого письма суд не состоится! И эти люди совсем недавно осуждали стадное мышление тех, кто подписывал такие же письма на осуждение Пастернака или отлучение от государства Солженицына. Известный режиссёр и вовсе обрушивается с гневной критикой на тех, кто требует от губернатора Петербурга очистить улицы Северной столицы от снега и льда. Его никто не спрашивал и не задевал, но его это так задело, что народ «по древней российской привычке всё валит на царя». Это он губернаторше такой комплимент отвешивает, сравнивая её с царём. Дескать, а царь-то тут при чём?! Руки прочь, панимашь, от царя! Терпимей надо быть, панимашь ли! Даже если хвалёное терпение нашего народа власти испытывают с таким постоянством, словно в этом вся их работа и заключается. Если хочешь жить в ухоженном городе, то сам его и обустраивай, а не сравнивай с Москвой, в которой «был подобный беспредел до недавнего времени». А до недавнего времени там был другой мэр, которого теперь можно ругать – сверху разрешили. Москву ругать – это вам не на тёщу ворчать. Тут надо осторожно, как сапёру прощупывать почву. Поэтому режиссёр на всякий случай делает приписку, что беспредел именно был. До недавнего времени. А теперь там назначен новый мэр, и ни кем-нибудь, а самим президентом, так что как бы ни с руки выискивать в его действиях недочёты. И пока по поводу проштрафившегося губернатора никаких распоряжений сверху не было, то на всякий случай надо бы заступиться. «По-умному поступай».

Дальше – больше: режиссёр уже готов «за царя» чуть ли ни подвиг Матросова совершить. Вот что он говорит в ответном на свою статью интервью: «У меня самого маленький ребёнок, и мне тоже страшно, что в его коляску может упасть сосулька, но это не даёт мне права кричать, чтобы власти взяли тазик и лопату и шли убирать снег. Если ты патриот своего города – делай, а не говори!». А власти, они что – совсем не патриоты или даже обязаны быть именно не патриотами? Почему они брезгуют наводить порядок на улицах? Не своими белыми ручками, а руками нижних звеньев многоступенчатой лестницы своих подчинённых. А рядовому жителю это должно быть в радость – отработав полный рабочий день, идти дополнительно вкалывать на уборке города? И ради чего этот образованный человек согласен терпеть ужас, что в коляску его ребёнка может упасть глыба льда или снега? Только ради того, чтобы «царя не беспокоить по пустякам»? Это ж надо так «царя» любить! Это и есть наш расхожий русский патриотизм: для Родины хорошо всё то, что царю удобно. Но как бы ни была горяча эта любовь, а от неё снег на улицах и сосульки на крышах не растают. «Это не даёт мне права кричать» – но ведь люди берут себе «право кричать, чтобы власть взяла тазик» только потому, что прекрасно понимают: других-то прав у нас нет. Вот и орут. Хотя знают, что никто, кому эти вопли ужаса адресованы, их не слышит. Да, «гражданская позиция у нас зачастую понимается, только чтобы сказать побольше гадости» в адрес властей, но ведь сами власти своим бездействием и намёками, что их надо постоянно подгонять да подбадривать, и сформировали такой взгляд. Нет у нас никаких прав, а у властей нет никакой ответственности ни за что в городе. Поэтому нам остаётся только кричать от гнева или ужаса, чтобы хоть так разгрузить измотанную психику. А властям остаётся жить в своё удовольствие, изображать недоумение, чего «этим ещё надо», или делать вид, что они «этих» не понимают и не слышат. Хотя они, возможно, в самом деле ничего не слышат и не видят, так что и вид делать не надо.

А подпевалам такой «власти» можно до бесконечности подкалывать недовольных, нести откровенную, извините, херню: «Вы не умеете добиваться исполнения работ и требовать ответа с того, кто напрямую несёт ответственность, потому что это слишком трудоёмко! А то и вообще взять лопату в руки и…» – дальнейшее и так известно. Зачем терзать себя глупыми вопросами «Кто виноват?» и «Что делать?», если ответ на него давно готов, почти законодательный: лопату в руки и откапывать город, потому что власть этого города давно разворовала то, что полагалось дворникам.

Я не прочь добиваться и даже взять лопату, так как недостатка в дураках Россия никогда не испытывала. Но когда я буду благоустраивать свой город? Некогда мне, понимаете, ферштейн? Некогда! Я уезжаю на работу в шесть утра, когда ни Городская Администрация, ни Райотдел, ни ЖЭКи ещё не работают. Приезжаю домой в девятом часу вечера, когда они уже не работают. Но я работаю, зарабатываю и с каждой своей зарплаты исправно плачу налоги и коммунальные платежи. И никому не надо требовать от меня выполнять мою работу, как ни странно, и напоминать мне, подсказывать, как это лучше сделать. Потому что нормальные люди на работу ходят, чтобы РА-БО-ТАТЬ, а не клянчить:

– Эй, потребуйте кто-нибудь от меня исполнения моих обязанностей согласно перечню в трудовой инструкции! Ах, никто не требует? Ну, так я и пальцем не пошевелю – САМИ виноваты, что не потребовали, не намекнули, не упредили.

Хорошо, уговорили: увольняюсь с работы и буду следить, чтобы коммунальные службы сбивали сосульки, дорожники правильно асфальт укладывали, в магазинах чтобы тухлятину покупателям не подсовывали, ну и так далее… А кормить меня и мою семью будете вы, согласны? Выделите мне кабинет в Мэрии – я же как-никак буду решать очень важные для города проблемы, а люди такой специализации отсиживают свой рабочий день именно там. Не согласны? Что вы говорите: такие контролирующие органы уже есть? И их очень много? Так много, что периодически сокращают, а их всё больше и больше? И все тоже поди на государственных окладах и в отдельных кабинетах? Боже, убей идиотов!

На нашем предприятии бал такой слесарь Парамонов, он ремонтировал инструменты и измерительные приборы. Технолог приносит ему мегомметр:

– Парамоныч, барахлит чего-то, посмотришь?

– Не вопрос, сделаем. Через часик подкатывай.

Через час технолог забирал исправный прибор. Инженер несёт ему штангенрейсмус: глючит. Да не вопрос! В конце дня заходи, забирай. Ему было восемьдесят, когда он ушёл на пенсию. Все так привыкли к нему, что плакали. После его ухода стали не плакать, а выть: вместо одного слесаря по ремонту шаблонов и инструментов был создан специальный отдел из семи человек. Дескать, неча тут, панимашь, упразднять сурьёзные процессы! Ишь, привыкли к лафе какой, чтобы им за день мегомметр отремонтировали! Да где ж это видано! Понимать надо, в какой великой стране живёте.

Тогда так и повелось: уходит один старый специалист, который успешно справлялся с поставленной задачей, а вместо него создают богадельню из дюжины бездельников. Был ещё такой технолог Степнов, он первым научился делать чертежи на компьютере, купил себе этот компьютер ещё в начале девяностых и ушёл в частный бизнес. Вместо него был создан целый Отдел Графики и Промышленного рисования – главное, звучное название придумать. Там сидело уже десять человек и только двое из них умели включать компьютер. Сидела чья-то тёща, зять которой «грёб» в Управе, вот тёщу по блату и сунул в этот отдел, где она целыми днями вязала носки на продажу и развлекала остальных рассказами о войне с соседями по коммуналке.

Объясняли это тем, что параллельно сворачиванию объёмам производства идут большие сокращения в министерствах и управлениях. Подпавшая под сокращение «штабная шушера» считалась блатной, которую цемент или навоз месить уже не поставишь. В кого ни плюнь, а это племянник какого-нибудь третьего помощника пятого зама самого министра или невестка начальника второго участка центрального управления – ну как их уволишь? И вообще, совесть надо иметь, не вы одни работать хотите, так что дайте и другим поработать, поучить вас уму разуму. Они же все как на подбор с высшим образованием. И все как на подбор НИ ДНЯ не работали по профессии. Из них стали формировать всевозможные и никому не нужные комиссии, подразделения и даже целые департаменты, дабы рядовых плебеев контролировать. Ну, не в грязный же и холодный цех их запихивать, не для того у них по два-три диплома с аспирантурой получено, чтобы пошло гайки крутить.

Приборы стали зависать на освидетельствовании по полгода. Их увозили куда-то в Подмосковье, где было создано целое управление «по пломбированию исправного оборудования», и куча ещё таких же придурков вертела в руках каждую рейсшину, рассматривала на комиссии каждую шкалу показаний, дабы вынести высочайшее решение, есть ли жизнь на Марсе. Инженеров и технологов обязали ездить туда, чтобы «забрать своё барахло». Инженеры пробовали роптать, технологи стали увольняться. Ан не тут-то было: технолог не имел права уволиться, не сдав рабочий инструмент, а он у него где-то завис на полгода! Он туда ехал, а там уже – тридцать человек сидит. Это можно сравнить, как вы смотрите фильм, а там вместо одного Шерлока Холмса их целых три, а Ватсона вообще пять штук. Ну, вот актёров много развелось, девать некуда, надо же хоть куда-то приспособить, вам жалко, что ли! Или на футбольное поле выпустят сразу тридцать футболистов: всем хочется мяч погонять.

В деле становления отечественной бюрократии свою роль сыграл закон об обязательном трудоустройстве. Советского человека нельзя было оставлять без работы. Если его увольняли, или он подпадал под сокращение, то его следовало обязательно куда-то пристроить. Например, строится большой промышленный пригород, лет через пять все объекты и жилые здания введены в эксплуатацию, надобность в строителях отпадает, а их образовалась целая армия, многие тут же получили жильё. Какая-то часть уезжает на новые стройки, остальных переучивают для работы на построенном ими же комбинате или заводе. Обучение на производстве было поставлено очень широко, могли обучить и переучить кого угодно и чему пригодно. Естественно, нет ничего идеального, образовывались излишки сотрудников, которые не хотели на стройках или в цехах руки марать, поэтому для них тоже придумывали самые разные сферы занятости. На каждом уважающем себя предприятии были парткомы, профкомы, комсомольские ячейки, «красные уголки», отделы агитации и пропаганды, методические библиотеки, секторы политической учёбы, общественная нагрузка и даже театральные студии. Куда их было девать, когда рухнул советский строй, и предприятия стали спешно отказываться даже от нужных сотрудников, не говоря об этой «методической» нагрузке и идеологических довесках? А ведь многие из этих людей были со связями, они умели вешать лапшу на уши и пускать пыль в глаза – не зря по тридцать лет на одной только агитации и пропаганде просидели. Они и в новой России умудрились найти себе непыльное местечко.

В старинной советской комедии «Девушка без адреса» героиня устраивается разносить чай в контору «по распределению директив», где пишут разные бумаги, считают разные цифры, отправляют «важные и срочные» письма на стройку, где эти «новости» неделю назад уже знали. Схема этого распределения директив красноречиво говорит сама за себя, она занимает половину стены в кабинете начальника, которого играет Сергей Филиппов. Он доказывает, что вверенное ему ведомство является необходимым связующим звеном в сложной цепи взаимоотношений между главком, и «в своё время своевременно сигнализировал о несвоевременности сжатия нашего аппарата», который надо расширять, разветвлять и углублять. Новой сотруднице так объясняют смысл работы: «Над нашей конторой есть ещё одна контора, которая главнее нашей. Эта контора присылает нам свои бумаги, а мы их переписываем и посылаем в ту контору, которая ниже нашей». Почему контора выше нашей не может сразу послать бумаги в ту контору, которая ниже нашей? Потому что такое вот богатое государство, что есть возможность содержать подобные инстанции, которые в месяц казённого чая выпивали на пятьсот рублей – сумма по советским меркам огромная. В фильме показано, что данное учреждение является лишней инстанцией в системе народного хозяйства, его закрывают, а сотрудников переводят работать на стройку, но в реальной жизни такое редко случалось. Такие конторы на самом деле были и сейчас есть. Туда набирали девушек, желательно с высшим образованием и хорошими манерами, чтобы только чай разносить, цветы поливать и проверять, чтобы всегда была бумага в туалете и принтерах. Это кроме шуток такая работа была, за которую очень хорошо платили до поры, до времени, пока отрасль не разорялась. У друзей нашей семьи сын после университета устроился в богатое строительное управление в Ленинграде с окладом в двести пятьдесят рублей, когда по стране средняя зарплата была сто двадцать. Там в роскошном фойе был огромный аквариум, и вот в его обязанности входило кормить рыбок, а остальной день он был фактически свободен. На лето управление всегда уезжало в полном составе за границу в Чехословакию или Венгрию, ему надо было только уговорить кого-то на это время кормить рыбок, что было не трудно.

Мне повезло, что я застала советскую систему труда. Там было столько специалистов, каких сейчас и не встретишь, каких ликвидировали и сократили одними из первых. Были такие нормировщики труда, в западной литературе их профессию называют «Управление временем», тайм-менеджмент. Ну, это как завхоз офис-менеджером стал. Они всегда говорили: чтобы посадить дерево, нужен один человек с лопатой. Если поставить людей больше, они или саженец сломают, или посадят вместо него черенок от лопаты, или вместо одной ямки выроют целый котлован, да ещё премию потребуют за никому не нужный надрыв. С ними надо было держать ухо востро. Когда кто-то вылезал и требовал поощрения с восхищением, что по ночам засиживается на работе, главбух хватал за шкирку: «Вот кто, оказывается, электричество жжёт сверх лимита! То-то перерасходы идут в тёмное время года. Сектор труда, разберитесь от души с этими пересидевшими, а то они уже тут перенашивают, да никак не родят». Сектор труда начинал волочиться за каждым шагом тех, кто считал, что на работе главное высидеть, да ещё пересидеть.

– Вы куда пошли?

– Снять показание манометров в цеху.

– Чтобы снять показания, нужен один человек, а вас один, два, три… двенадцать бездельников куда-то намылилось! Цех в ста метрах отсюда, вы вышли из отдела в девять утра, а уже полдень. Вы три часа сто метров не можете пройти? Что здесь за Моисеевы хождения по пустыне?

Но люди есть люди, у них начинается социализация, дружба, любовь – о! с этим главным пороком на производстве нормировщики боролись беспощадно, разлучая влюблённые сердца, распихивая родственников подальше друг от друга. Сотрудникам хочется поговорить о том да сём, перекурить это дело, запить чайком-кофейком или ещё чем. Им хочется отличиться, совершить подвиг там, где его не ждут. Прислали рьяного инженера в техотдел, который до часу ночи расчерчивал амбарную толстую тетрадь под журнал осмотра редукторов. Он не знал, что для этого имеется специальная форма ТУ, которую печатают в типографии и присылают на предприятие вязанками. Он кричал на планёрке, что опоздал на метро и натёр мозоль на пальце, когда разлиновал больше сотни страниц. Он рассчитывал по меньшей мере на медаль. Не дали. Зато дали по шее, лишили премии, сослали в цех изучать техническую документацию. Чтобы больше не разлиновывал, где не надо. Потому что рабочее время надо расходовать бережно, на всё про всё восемь часов, одна восьмая часть суток. Потому что в сутках двадцать четыре часа, так уж повелось, что наша планета именно за это время совершает оборот вокруг своей оси. Поэтому крутись-вертись, как хочешь, а тоже успевай в это время уложиться.

– Не волнуйтесь, – заверяли нормировщики тех, кто понял, что восхищаться их ночными бдениями и вечерними посиделками на рабочем месте никто даже не собирается. – Мы вас научим работать так, что вы до обеда будете домой вылетать. Вы потеряли своё время? Мы его вам найдём, вот же оно. Сегодня вы с соседом по столам два часа внешнюю политику Кореи обсуждали, а потом ещё столько же – проблему конфликта отцов и детей. Целый час заигрывали с табельщицами и столько же просто слонялись туда-сюда на перекуры. Остаток дня вы потратили на игру в Колодец, поверх которого печатали отчёт: вчера пять строк и сегодня четыре. И после всего вам хватает наглости разлагать коллектив призывами сидеть по ночам? Может, вас домой не пускают? Что не удивительно.

Когда вместо одного нужного грамотного работника стали создавать отделы, чтобы пристроить сокращённых управленцев, нормировщики стали не нужны и даже вредны. Пропала ценность рабочего времени. Оно откровенно расходуется на трепотню, а лучшим деятелем объявлен тот, кто на работе живёт, женат, горит и состоит ещё в каких-то странных нездоровых отношениях. И никто даже не догадывается, что это самый бестолковый тип работника.

Почему так происходит? Почему в стране остро не хватает врачей, учителей, строителей, инженеров, рабочих, социальных работников, но всё забито какими-то комиссиями, ревизиями, специалистами «по пломбам», «по выдаче актов проверок», которые и сами не работают, и другим мешают? Ответ прост, как и всё гениальное: потому что не платят первым и платят вторым. Потому что первым надо реально работать, а вторым можно только изображать бурную деятельность, именно поэтому они простую коробку со стрелкой держат в ремонте по несколько месяцев. Если советский начальник ничего кроме головной боли без выходных не получал, потому что зарплата его была равна или даже меньше оклада рядовых рабочих, то тут попёрли перспективы, престиж руководящей должности и возможность ничего не делать за очень приличные деньги. В итоге целые департаменты сидят по обустройству и облагораживанию города, а улицы в порядок привести некому. Именно поэтому рядовых граждан совестят и призывают выйти на «очередной внеплановый» субботник. Нужен дворник, но он уволен в целях экономии бюджета или сам сбежал, вместо него три этажа умников думают, как и на кого спихнуть вину за бездорожье и разруху. Заметьте, они никогда не думают, как реально обустроить свои владения – они их вообще своими не считают. В их задачи входит только оправдаться перед вышестоящей конторой, что во всём виноваты нижестоящие, которым нет числа.

Произошёл серьёзный сбой в распределении занятости. В СССР чётко знали, что стране требуется столько-то актёров, доярок, военных, врачей и так далее. Учебные заведения выдавали нужное количество специалистов, каждый получал место работы. В Перестройку эту систему жёстко критиковали, сравнивая с крепостной, и беспощадно ликвидировали, как и всё советское. Но, как всегда у нас водится, взамен ничего не дали, не придумали систему лучше. Ломать – не строить. Люди ищут, где лучше, а государство нужных людей вообще не ищет. Бывшая медсестра работает старшим экономистом на нефтеперерабатывающем предприятии. Сын начальника рыбного завода окончил философский факультет и работает заместителем начальника порта. Потому что у папы там связи. Когда прослеживаешь витиеватый путь этих несчастных, диву даёшься, как их задуло туда, где они засели, эти рыбные философы и нефтяные медсёстры.

Приезжает девушка-ревизор модельной внешности с маникюром три сантиметра на завод, с ней делегация человек двадцать:

– Я буду контролировать ваши замеры оборудования! Только… покажите, как надо их выполнять. Я не умею.

– Как же вы собираетесь нас контролировать?

– Как-нибудь.

– Вам затруднительно будет с такими ногтями шкалу на измерительном шаблоне двигать…

– Да ладно!

Девушка бьёт себя по руке шкалой, один ноготь отлетает, всем цехом его ловим.

– Вон он, в поддон с мазутом упал! – орут шокированные рабочие, которые устали вылавливать этих безграмотных проверяющих из залитых отработанным топливом канав и распутывать среди строп, потому что они не владеют хотя бы базовыми навыками техники безопасности.

– Господи, как бы мне смыться из этой дыры! – рыдает ревизор, поскользнувшись на стальных плитах, какими выстилают полы в цехах. – А ведь я когда-то на подиуме блистала, между прочим!

– Зачем же вы с подиума и сюда? – рыдает с ней начальник цеха. – На кой? К нам вообще после техникума проще попасть. Если вам Ленинград дыра, то стесняюсь спросить, как вы Урал приложите. Зачем с подиума вас сюда чёрт несёт в агрессивную среду, где в воздухе стальная пыль и химикаты, а вы фактически не одеты, я извиняюсь, конечно!

– Брат бывшего свёкра пристроил, сволочь, сунул в такое дерьмо. А у меня подруга вышла за Мишку, который сынок начальника Управления и теперь её мамаша с департаментом развития промышленности катается по Европе. Полмира объездила, в Германии была, во Франции за казённый счёт, вот на таких же заводах, как этот ваш, только там чисто, а у вас тут мазут повсюду, фи, гадость какая… И вот я тут должна за бесценок корячится, пока нормальные люди живут на всю катушку.

– Зачем же за бесценок так надрываться? Переходите к нам, у нас техников не хватает, правда, подучиться надо будет.

– Какое «подучиться»! У меня университет закончен.

– Нам не надо университет, нам надо, чтобы вы хотя бы базовые знания по электротехнике получили.

– Да она в десять раз больше тебя получает, – оборвал начальника мастер. – У них это и называется «за бесценок», а он тут распинается. Вот вы говорите: фи, гадость какая, то ли дело во Франции. Так сделайте нам завод как в Европе, чтобы чисто было, чтобы приятно было здесь находиться и комфортно работать. Я видел, какие там заводы, нам раньше, когда ещё профобучение было, крутили учебные фильмы в Красном уголке, работяги наши рыдали. Нам говорят: вы сами свиньи, протрите рабочее место тряпочкой и будет чисто. Там в цехах, специальная система слива, а у нас видите, под ноги себе отработанное масло сливаем. Оно не только туфельки – оно лёгкие разъедает. Нужны вытяжки мощные, промышленные, нужна новая система вентиляции, но денег нет у великой державы, как всегда. Вот на такую фигню, как ваши департаменты, деньги есть, а рабочие на пенсию выходят и умирают сразу, кто-то вообще не дотягивает, настолько организм забит ядами. В соседнем цеху испарения кислоты, а там ещё женщины работают из лаборатории, у них экзема по открытым участкам лица и рук. Разве это нормально? Вот вы от бочек с горящей смолой шарахаетесь: фи. Да, жжём костры в цехах, чтобы не замёрзнуть. У нас видите, какой цех, как манеж цирка по объёму. И работает всего один радиатор, как в обычной квартире. Это реально, такую массу воздуха прогреть одним радиатором?

– Я не знаю. Я между прочим дизайнер по образованию.

– Так создайте нам тут дизайн, если это ваша работа!

Но они не могли ничего создать. Это были настолько непрофессиональные люди, что с ними было противно иметь дело даже на уровне обеда в столовой. От них тоже все шарахались, как от бочек с мазутом, когда они шумно вваливали делегацией. Шум и гам их основная характеристика. Где-то в глубине души они понимали свою никчемность, поэтому частенько орали, насколько важна их миссия. Они напоминали детский сад, который вывезли на экскурсию по трудовому воспитанию: «Ой, а это что такое? Оно ещё и вертится? Ай, оно ещё и током бьёт! Немедленно уберите эту гадость отсюда. Вы её специально поставили, чтобы сделать нам больно?». Они утомляли своими расспросами и глупыми идеями перекрасить стены в цеху в «более позитивный цвет», когда там нет воды и работает только два плафона для освещения.

Когда разговариваешь с людьми, то понимаешь, что сейчас всюду такая картина. В раздолбанный ухабами совхоз приезжает огромный двухэтажный автобус, весь стеклянный и пузатый, как аквариум. Совхозники немеют, словно летающую тарелку увидели – их самих до сих пор капотная развалюха возит, иных прямо на капоте, когда в салоне мест не хватает. Из автобуса вываливают то ли иностранцы, то ли инопланетяне с выражением лица, словно городскую ребятню на прогулку вывезли: мы приехали учить вас поднимать сельское хозяйство! В совхозах доить коров некому, но приезжает комиссия пятьдесят человек. Одну оставшуюся доярку учить, как ей жить дальше.

– Учитель должен быть один, а учеников целый класс, – огрызается доярка на эту «групповуху». – А тут я одна «ученица» и полсотни «профессоров». Вы наберите сюда сотрудников, чтобы на каждого из вас хотя бы человек тридцать приходилось, тогда и поговорим. Вы сами-то работали в нашем сельском хозяйстве?

– Мы стажировку в Испании проходили! По продаже косметики.

Если вы видели, как работает сельскохозяйственная техника во время уборки урожая, то замечали, что время от времени её приходится останавливать и очищать. Её забивает травой, соломой и прочим тугим растительным сором настолько, что мощное железо глохнет, оно не может перемолоть такую массу очень гибких включений. Можно любую сферу занятости забить такой же «соломой», что она будет глохнуть, работать с завыванием, съедать много топлива, но процент полезной работы выйдет очень небольшой. Когда власти обиженно кричат: «Поплобовали бы сами на насе место», не надо пробовать на их место – вас туда не пустят. Они лукавят, что прямо любой желающий может опробовать свои силы: там всё забито под завязку. Свободных мест нет. Аншлаг. Попасть туда нереально. Когда наше население пугают откровениями девушек, через что им довелось пройти, чтобы попасть на обложку модного журнала, это ничто в сравнении с тернистым путём к кормушке.

У нас одна партия не работает – создают зачем-то новые. Один чиновник ни черта не делает – назначают дополнительных. Надо не кого-то нового брать и призывать потерпевших от такого правления «поплобовали бы сами», а расчищать эту сорную траву, которая всё забила и застопорила жизнь в стране. Нет простого действия, единственно нужного и полезного. Вы приходите в магазин и просите продать вам буханку хлеба, вон она лежит, только руку протяни. Но кто-то решил, что за прилавком должен быть не один продавец, а сотня – надо же людей хоть какой-то работой занять. Вы просите подать вам хлеб, а эта сотня галдит, что следует сначала обратиться к продавцу номер сорок семь, он спустит приказ продавцу восемьдесят два, а хлеб выдаёт номер тридцать четыре, но его сейчас нет, он с рабочим визитом завис где-то на пляжах Антальи, поэтому следует оставить заявку у продавца номер… Кто станет терпеть такой магазин, кто пойдёт туда? Однако именно по такой схеме у нас «работают» многие администрации и управы, всевозможные подразделения, ведомства и прочие бюрократические разветвления, как мощная корневая система сорной травы, что оплела собой весь огород, где саженцу нужной полезной культуры просто не пробиться. Они забиты сотрудниками, которые не нужны. Потому что, чтобы посадить дерево, нужен всего один человек с лопатой, а не делегация с портфелями. Чтобы очистить город пусть от самых аномальных снегопадов, нужна техника и ответственный за её исправное состояние, а не целый этаж напыщенных купчих, которые зычно кричат, что вы опять не в ту дверь сунулись, а нужная вам дверь вообще в другом ведомстве. Потому что в этих лабиринтах власти не мудрено запутаться и даже заблудиться.

Многие даже не догадываются, что это никакая не власть. Ну, какая это власть, сами посудите, если изначально сидел слесарь Парамонов? Сотрудник нужный и грамотный, но никакой властью себя не ощущавший. Он ремонтировал мегомметры, а вместо него создали подразделение, которое полгода вдесятером ставит одну пломбу на этот мегомметр и фиксирует сей знаменательный факт в различных амбарных книгах, в том числе электронных. Или какой властью был технолог Степнов, вместо которого создан Отдел Графики и Промышленного рисования? Власть чего и над чем? Он бы очень смеялся, если бы кто-то стал лебезить перед ним, как перед неким начальником, потому что командовал только своими чертежами и проектами. Отдел же через какое-то время стал чувствовать себя важным административным звеном. Они были должны ежемесячно подавать в Управление заказ на новые детали, но чертежи на них делать не умели – из них только один человек имел техническое образование и кой-какие навыки по начертательной геометрии. Зато чертежи были в цехах у технологов, которые сами их изготавливали и делали заказы. Задачей Отдела Графики стало эти чертежи перехватывать и отсылать уже от своего имени. Некоторые технологи и инженеры терялись, не понимая, кто это, по привычке начинали что-то мямлить и даже оправдываться, а то мало ли что: «Ну как же, они руководители, администрация, им видней». И отдавали свой труд с виноватым видом непонятно кому, каким-то раздутым ведомствам и ненормально распухшим отделам, куда вместо одного умелого работника напиханы десятки невесть кого. То есть, холоп так и лезет из подчинённых. А из этих «раздутых», завидев холопа, лезет уже барин, словно садист встретил мазохиста. Но находились наглецы, которые их разоблачали и открыто посылали:

– А вы кто, собственно? Вы вместо Степнова работаете, так ведь? Но он никем не рулил, приказов не отдавал, он чертежи делал. А вы, пардон, что умеете делать? Почему мы должны вам подчиняться? Наше непосредственное руководство – это начальник цеха и директор завода, а вы каким тут боком? Я согласен, что субординацию надо соблюдать, но перед реальной властью. Вот эта тётка, которая носки вяжет, – её вообще бывший зять из Управы сюда запихнул в качестве отступных, когда с её дочкой разводился. С какой стати она тут командный голос пробует? Нельзя ж так пьянеть от безделья в самом деле. Сидел один грамотный работник, а теперь из его должности, как из раковой клетки раздувают целые отделы, как злокачественную опухоль на теле экономики и народного хозяйства! Вместо Парамонова раздули такой департамент, что новое здание строят в центре города, на трёх этажах уже не умещаются. Вы бы хоть так и назывались: Отдел технолога Степнова или Департамент имени Парамонова, чтоб знать, откуда вас к нам.

Несомненно, предприятие должны проверять комиссии, ревизии и прочие контролирующие органы. Но раньше это были специалисты высочайшего уровня, которые хорошо знали работу от и до. Они сами начинали простыми рабочими, техниками, получали образование без отрыва от производства, становились мастерами, инженерами. На это уходили годы, но в конце концов их выдвигали в ревизоры сами предприятия, и не по блату, а именно потому, что они настолько хорошо знали работу, что лучшего проверяющего и представить нельзя. Помню, был у нас такой ревизор Черемухин, за глаза его называли Особист, потому что он работал незаметно. А чем незаметней работа контролирующих органов, тем выше её качество. Он никогда ничего не спрашивал, не клянчил отвёрткой разжиться, чтобы «вот эту фиговинку открутить от той хреновинки», у него всегда был свой инструмент, он умел пользоваться любыми приборами и шаблонами. Подробно знал работу слесарей, технологов, приёмщиков и прочих сотрудников. В цеху была тишина: работает ревизор. Его не видно и не слышно, но все чувствуют: он – здесь. На его работу любовались, она была ювелирной! Потом он выходил, просматривал записи о ремонтах, сверял полученные замеры в журналах учёта и уходил. Молча. Если ревизор начинал говорить, это означало одно: обнаружен брак в работе.

Как же сильно их работа отличается от той горластой и многочисленной братии, что пришла им на смену! Этих за версту видно по пышным королевским кортежам и пьяным воплям, «члены комиссии» постоянно куда-то проваливаются или на них что-то падает, потому что они элементарно не знают, куда нельзя ходить или наступать. В дни проверок почти каждый работник предприятия приставлен следить за двумя-тремя проверяющими, чтобы они не рухнули куда-нибудь в сливную яму или не залезли в зону высокого напряжения. Потому что количество проверяющих в разы превышает численность самих предприятий.

Начальник цеха с утра расставляет посты и засады:

– Видишь тех троих вихлястых? Они – твои. Следишь за ними неотступно, пока «работает» комиссия. Смотри, один уже на генератор норовит зад примостить, будет сейчас электрический стул в стране с мораторием на смертную казнь! Где таких набирают? Не успеют из своих «мерседесов» вылезти, а уже подпорки подгибаются! Складные стулья всем выдать, что ли?

Так и скачешь за ними: «Товарищи, не надо на работающий стенд облокачиваться», и в ответ всегда дурашливое: «А почему?». Радует, что мы мыслим в одном направлении: нам хочется, чтобы они поскорей уехали, они сами страстно желают поскорей унести отсюда ноги. Они уже натерпелись от ужасного рабочего класса на попытки научить его работать ответов типа: «Я и сам с усам, а на ваши советы болт клал». Они несут реальные убытки, обронив Паркер в лужу едкой гадости, где он бурно вступил в реакцию и успешно растворился. Они приседают над погибшим другом, макнув полы дорогого пальто в грязь, и начинают шипеть не хуже щёлочи, словно испачкались в крови своего злейшего врага, ядовитого чудовища по имени Отечественная Промышленность.

Засилье этих безграмотных скоплений просто поражает! Если копнуть поглубже, то в их основе изначально был свой слесарь Парамонов или ревизор Черемухин, некий рядовой грамотный работник, «на базе» которого и создали это бессмысленное нагромождение. Если бы они хоть что-то решали, выполняли определённую задачу, но они всё только усложняют. Потому что «дерево должен сажать один человек», а если поставить сотню, то получится групповое изнасилование труда. В народе их так сразу и прозвали: групповуха.

В сельской поликлинике в сезон гриппа больной умер прямо в очереди к терапевту. Этому терапевту за семьдесят, он остался один, ведёт приём в маленьком тесном помещении, очереди к нему по сто человек в день. Приезжает комиссия, чтобы разобраться – ещё сто человек. Многие с высшим медицинским образованием, но никто не работал в таких обычных для страны условиях, прямо со студенческой скамьи засели в контролирующих органах при Минздраве. Происходит столкновение двух реальностей. Задача комиссии найти хоть кого-то виноватого, но в поле зрения кроме замотанного в шарф простуженного старого терапевта пока никто не попал:

– Почему ведёте приём в таком тесном помещении?! Почему такие большие очереди из больных? Почему сам врач болен? Почему… Расформировать, уволить, ликвидировать!

Комиссию захлестнула фантазия, что ещё сделать с этим старикашкой, чтобы он ощутил свою ничтожность перед ними, как он вдруг прокашлял:

– А вы кто? Вы из России, вообще? Если вы из России, то меня удивляет ваше удивление, потому что сейчас всюду такая картина. Кто это сделал? Вам виднее. Я не сносил здание больницы, не продавал поликлинику под коммерческий центр, который успешно провалился через полгода. Пришлите мне действующего врача из России, который отработал полвека в сельской медицине. Я с ним буду разговаривать, мы найдём общий язык, а ваши детские вопросы я не понимаю, мне переводчик нужен. Вот вы говорите, почему помещение тесное. Потому что просторные кабинеты заняты различными ведомствами, меня в одно тут приглашали пожурить, я чуть не потерялся. Захожу в помещение размером с Дворцовую площадь, потолка не видно, какой-то человечек мне что-то из другого конца кричит, ругается, а я и не слышу, залюбовался на лепнину и колонны вдоль стен. Можете выхлопотать мне такое помещение для приёма больных? Нет, до свидания. Если вы приехали мне доказать, что я лох и неудачник, я в курсе ещё с прошлого века. И вы напрасно так усиленно дышите и широко открываете рот, когда кричите, у нас только что увезли больного с подозрением на туберкулёз, инфекция может остаться в воздухе.

Холёная комиссия понимает, что не имеет никакой власти в вверенной ей сфере деятельности. Действительно, что они могут? Закрыть последнее медицинское учреждение в посёлке? Но оно и так фактически ликвидировано. Уволить этого старого врача? Ему и так пора отдыхать на пенсии. Зарплату отнять? Она у него и так никакая. Решительно нет никаких рычагов для манипуляции! Для достижения сладостного момента «я – начальник, ты – дурак». Кого обвинить, кого объявить крайним, что в очередях за медицинской помощью уже умирают, Скорая помощь добирается к тяжёлым больным по несколько часов, некому работать, участковыми терапевтами сидят не просто пенсионеры, а глубокие старики? Кто это создал? Сама государственная система? Но систему обвинить, это вам не на рядовую санитарку наехать, своё господское неудовольствие выразить, что больные на матрасах в коридоре лежат, под себя мочатся, а у нас ботинки, между прочим, в Англии куплены! Система в ответ так врежет, что полетишь ты со всех своих департаментов. Да ни куда-нибудь, а на место вот этого старого умирающего терапевта, да-да. Он тут как земский врач девятнадцатого века, над которыми никаких начальников не было. Которые заканчивали университет, давали клятву и ехали лечить народ в глубинку без выходных и перерыва на обед, без пенсии и отпуска. Пожизненно. Его уволишь из этого аварийного сарая – к нему домой пойдут.

Им бы молчать побольше, съездить с проверкой, написать что-нибудь в отчётах, так, мол, и так, во всём виноват Обама или ещё какие происки волюнтаризма. Но молчать нет никакой силы, так и распирает, так и хочется показать всем чего-то этакое, что и словами не описать. Барин лезет. И хорошо, когда классические холопы попадаются, с виноватым видом глазами хлопают и сами штаны для порки снимают. Но народец такой порченный пошёл, такая грамотная сволочь теперь всюду умничает, что палец в рот не клади!

Учительница географии городской школы разрешила нескольким ученикам пятых-шестых классов ночевать в классе, не ходить домой. Дети не хотели идти домой, потому что там сложилась невыносимая обстановка, взрослые пьянствуют, старики болеют, младшие дети пищат в люльках, всё это в ужасной тесноте и бедности. Сначала ей пожаловалась уборщица, что группа детей не ушла с продлёнки домой, а осталась спать в классе на сдвинутых стульях. Учительница поговорила с детьми, им очень понравилось ночевать в школе. Несмотря на походные условия, многие из них впервые в жизни нормально выспались! Она пробовала поговорить с родителями, но многие даже не заметили, что их ребёнок не ночевал дома, в одной семье пьющий отец погнался за ней с ножом, так что все сомнения отпали: детям однозначно безопасней в школе. Решили раздобыть раскладушки, убирать их днём в кладовку. Естественно, кто-то заметил, капнул, что в обычной школе создано нечто вроде интерната. Приехала комиссия. Большая комиссия, весь актовый зал оккупировали. Принялись стыдить учительницу географии и уборщиц, которые были в курсе «всех этих безобразий». А эти нахалки даже не оправдываются! Нет, чтоб глазки потупив соплю жевали: «Кругом во всём виноваты, не велите казнить, ваше высокородие». Стоят и рассматривают комиссию с неподдельным интересом, как ротозеи, что на кинофестиваль в Канны попали и Софи Лорен увидели. Некоторые члены комиссии так и выглядели, словно проездом из Парижа в Лондон сюда какой-то злой силой занесло.

– А я-то думаю, чего в школу за последние тридцать лет ни одного нового учителя не пришло, – вдруг воскликнула учительница. – Вот они где все застряли, в департаментах и ведомствах по развалу образования.

– Вы понимаете, что совершили преступление? Вы использовали казённые помещения в личных интересах!

– Я что, в школе бордель открыла или питейное заведение? Нам, кстати, предлагали ещё в девяностые вот этот актовый зал под ночное кафе отдать, хорошие деньги сулили. У нас некоторые классы на вечер сдают кооперативам по пошиву одежды и ремонту мебели, у них своих помещений нет. Сдаём в аренду, потому что иначе школе не протянуть. Кооператив мебели за это несколько классов отремонтировал.

– Мы не про мебель говорим, а про детишек! – истерично взвизгнула какая-то дама, детский психолог из какого-то управления при ведомстве министерства. – Выдумаете, что мы вас не уволим, раз вы кроме географии ещё и математику ведёте, пользуетесь, что учителей не хватает, да? Мы заберём у вас детей и отдадим всех в детские дома!

– Да забирайте, они не мои. Вы так грозитесь, как будто лично мне насолить хотите. Дети нашей школы в соседний город ездят на уроки истории, потому что здесь преподавать некому, в восемь вечера по темноте возвращаются, когда автобус уже не ходит, а никому и дела нет, никто тревогу не бьёт. Только на словах склоняют: всё детишкам, для детишек, о детишках. Если вы считаете меня своим единомышленником, давайте разговаривать конструктивно. Если вы убеждены, что мы по разные стороны баррикад, то мне с вами воевать не за что. И не надо на меня глазами сверкать, как немец под Дрезденом! Вы не начальники, не власть, чтоб на меня орать, такие же нули, как и мы все. У меня начальник – директор школы, но он молчит, потому что его уже всё достало. Кто вы? Ничем не владеете, не распоряжаетесь, не можете ничего изменить, не хотите сюда ехать, а надо. Такие же несчастные, только рангом повыше. Больше всего на свете боитесь слететь из своих районных и областных центров. Не дай бог что случится, сюда вас сошлют, ещё большой вопрос, кто из нас быстрей деградирует. И не надо так верить в свою непоколебимость. Парткомы тоже не думали, что слетят, им и в страшном сне не могло присниться, что их, таких нужных и важных, свернут за ненадобностью. Там тоже было очень много надутых напыщенных людей, которые себя господами вообразили. И не надо мне свои гламурные советы давать, как остаться человеком в колхозе. И так гламур ваш всё заполонил. На телевидении сейчас полюбили забаву: спившуюся многодетную рвань из глубинки вытащат, а столичные дамы её учат, как надо жить и сами собой не налюбуются, какие они умные и находчивые. Почему дети драпают из семей? Потому что они живут в пробных квартирках «до наступления коммунизма», которые рассчитаны на отца, мать и одного ребёнка, ещё их деды эти метры получили в шестидесятые. А сейчас там набито по три-четыре поколения семьи, родители перевезли своих умирающих больных стариков, которых нельзя одних оставлять, у многих внуки уже выросли, пытаются собственные семьи создавать. И всё на одной жилплощади. Потому что жилое строительство в таких городах, как наш, остановлено ещё в середине восьмидесятых. Предприятия закрываются, население пьёт, всё это бьёт по детям, по обстановке в семьях, где она всё хуже и опасней. Можете что-то с этим сделать, повлиять на ситуацию? Нет. Потому что вы такие же обычные граждане, вообразившие себя с чего-то властью.

– А что же такое власть по-вашему?

– Способность решать проблемы. Вот у нас мост в аварийном состоянии, школьники тоже по нему ходят, приезжают чиновники из Департамента по контролю за улучшением контроля качества дорожного покрытия пролётов и перекрытий. И ругают школьников! Чтобы они не ходили по мосту. Всё мимо цели. Людям надо на другой берег реки, там работа, транспорт, центр города. Надо ставить новый мост, а власть вместо этого доказывает, что не в мосте дело, а это люди как-то странно себя ведут, зачем-то перебираются на другой берег! Никогда у них денег нет, чтобы в своих владениях порядок навести – какая же это власть? Прямо, хоть конкурс объявляй: кто мост поставит, тот и хозяин в городе. У меня дома обои отклеились, я поклеила новые, потому что я – власть в своём доме, я располагаю небольшими, но всё же финансами для ведения хозяйства, для поддержания хотя бы приемлемых условий жизни. А обои отклеиваются, потому что кровля протекает, надо крышу перекрывать по-новому, но тут уже сложнее, это я уже не могу, потому что я не власть всему дому. У других жильцов тоже обои со стен в трубочку скручиваются, потолки отмокают, мы начинаем думать, что с этим делать. Дом придёт в аварийное состояние, будет вымываться строительный раствор, стена начнёт разрушаться, а она несущая. Мы стали собирать деньги, кто сколько может, целый год каждый месяц скидывались, кто чем богат. И мы собрали нужную сумму, купили кровельные материалы, наняли рабочих – теперь у нас ничего не течёт. Оказалось, что мы богаче наших чиновников, у которых никогда нет денег на свои деревеньки.

– Вот дали дворовым девкам образование… – хмыкнул кто-то из комиссии.

– Я не из дворовых, а из полевых крестьян, из тягловой силы. Дворовые – это фактически барская прислуга, высший уровень крепостных. А феодала как ни окультуривай, лишь бы холопа дали запороть. Но получается, что я больше вашего могу. Я могу хоть что-то сделать, чтобы крыша не протекала, чтобы детей пьяные родственники не третировали, а вы можете только изъять их из семьи, закрыть школу, уволить всех. Запороть. Вот мост я не могу построить, потому что я не власть в этом городе. Он мне тоже очень нужен, но я не смогу осилить его строительство. А когда чиновники объявляют себя властью, но в их владениях разваливаются мосты, дороги, предприятия, жилые здания, население спивается или сбегает, это никакая не власть. Они ничего не могут с этим поделать, они выговаривают людям, что те не могут месяц прожить на сумму, какую они сами тратят за пару часов, они сетуют, что население не хочет жить в бараках с видом, словно это дворцы, они недоумевают, что асфальт на дорогах через сорок лет куда-то исчез. У нас нет власти, мы живём в городах без власти. Население сидит без работы, люди так воспитаны, что сразу пить надо, если что не так. Они выросли на рекламе девяностых, где доказывали, что русский человек просто обязан быть пьяным гамадрилом, а теперь призывают рождаемость повышать, хотя в их клетушках и так уже не протолкнуться. Они ничего не видят, только телевизор смотрят, что им там ни покажут, всё в жизнь воплотят, потому что там достаточно сильные методы воздействия на сознание используются. Вот вы тут кричали, что у кого-то связи есть в Министерстве культуры и на телевидении, так подскажите им, что нельзя над людьми такие бесчеловечные эксперименты ставить, словно кто посмеяться хотел, как нищета с циррозом и киношными уголовными манерами теперь о любви к детишкам губами шлёпать начнёт. А дети от таких горе-родителей бегут. Потому что детям хочется развиваться, но для этого надо, чтобы сами родители развивались, чтобы в семьях хотя бы немного снизилось тяжелейшее материальное напряжение, прекратилось пьянство и мордобой, появилось какое-то дополнительное пространство, трезвый интересный досуг. Вы приезжаете в такие семьи и стыдите спивающуюся мать-одиночку, грозитесь забрать детей, а вы сами жили вшестером на пятнадцати квадратных метрах? Пробовали, что это такое, прежде чем народ учить, как это надо правильно делать? Да, некоторые не выдерживают таких условий, ломаются. А если у вас есть связи, вы крутые и сильные, так используйте эти связи, доведите до сведения нашей элиты, что нельзя пропагандировать дурные манеры на всю страну, показывать идиотов и сволочей вместо нормальных людей. Объясните, что они сами не на луне живут, это и по ним может ударить. Они не боятся, что к их жёнам и дочерям по пути из ресторана к лимузину вечером такие спившиеся дебилы подвалят, каким нынче посвящены фильмы «для настоящих мужчин»? Надо сделать выбор: личный уют или судьба страны. А не хотите, тогда и говорить не о чем. Считаете себя крутыми, так станьте ими на деле, сделайте что-то нужное, а то трясёте своей крутизной, как гопники яйцами, уж простите за сравнение. Кому вы её демонстрируете? Мне? Да меня даже бандиты на улице не трогают, настолько плачевный вид.

Есть ли надежда, что эти комитеты и департаменты когда-нибудь заработают эффективно? Нет. Во-первых, они изначально создавались не для работы, а как эвакуация для тех, кто остался не у дел. Во-вторых, у них нарушен один из основных принципов тайм-менеджмента: чтобы посадить дерево, достаточно одного человека. А их многотысячная армия застопорит любую работу от уборки снега до запуска ракет и найдёт для этого «объективные причины». Забьёт любую систему, как сорная трава. И напрасно волнуются те, кто считает, что их сокращение приведёт к образованию такой же многотысячной армии безработных. Это очень находчивая публика, они не пропадут, если им удалось создать видимость бурной деятельности за большой оклад на пустом месте. Многие чиновники, например, успешно занимаются бизнесом, хотя постоянно заверяют, что им это запрещено, им препятствуют в этом, но даже при таких неблагоприятных условиях им удаётся получать многомиллионные прибыли. А любой отечественный бизнесмен знает, что это удаётся очень немногим. И когда публикуют отчёты о доходах государственных управленцев, то бизнес скидывают на супругу, тёщу и прочую родню. Жена за год заработала более ста миллионов, а муж меньше десяти, стоит сиротливо, как фиговым листочком прикрылся: «У меня и нет ничего! Вот я весь, что есть». Все понимают, что рулит таким успешным бизнесом именно его волосатая влиятельная рука, используя связи и полномочия, а уж никак не тонкие пальчики с маникюром. Так и пусть рулит – зачем скрывать то, что слишком явно? Это умные проворные люди, они умеют делать деньги. А вот деньги, которые они получают из бюджета за сидение на высоких должностях, могут их развратить и ослабить. Того самого бюджета, в котором никогда нет средств, чтобы проложить лишнюю дорогу в великой державе.

Оказывается, каждый винтик на своём месте, а я уж собралась их работу выполнять. Конторы, где сидят исполняющие и проверяющие исполняющих, а также контролирующие проверяющих исполняющих, переполнены под завязку. То и дело там и тут возводятся новые здания для этих контор, потому что сотрудники уже не умещаются в пределах прежних. А нас призывают то работу уборщиков на себя взять, то ЖКХ контролировать, то разобраться в сложной иерархии заместителей и помощников губернатора, кто там за что отвечает. Загляните в свою квитанцию, сколько вы платите за уборку территории, а потом берите лопату и вперед! Да, каждый должен делать свою работу, за которую он получает зарплату, но разве вам не стыдно, не совестно в свой выходной отдыхать, когда такие снегопады на улице? Аномальные! Зарплата губернатора подразумевает наведение порядка в городе, а не только разговоры о нанотехнологиях. Но это вы обязаны ему в случае чего подсказать, что зима началась и неплохо бы начать отопительный сезон, намекнуть, что не мешало бы счищать снег с крыш загодя, пока он не превратился в гигантские сосульки-убийцы. Власть надо постоянно теребить, как в цеху мастер постоянно алкашей да бездельников «уговаривает» хотя бы на «двоечку» свой рабочий день отбыть. Но учителя говорят, что на «двойку» тоже надо знать. Вот наши власти и работают на эту «двойку». И очень гордятся, что хотя бы «кол» им не ставят:

– Да, в этом году мы работаем очень плохо, но в прошлом-то было вообще никак! Блокадные зимы вспомните – ни один сугроб не убирался, город был тёмным, как лес! Почему тогда никто не возмущался, а голодные и замёрзшие жители города из последних сил боролись за чистоту и порядок в городе? Да, люди гибнут и калечатся, но вы пойдите и выясните, кто там у вас отвечает за состояние снежного покрытия в пятом дворе со стороны шестого дома от седьмого угла восьмой улицы, а нам некогда.

Блокаду даже вспомнили. Зажрались, дескать, привыкли, что город всегда был вычищен и освещён, а во время войны такой лафы не было, но никто не ныл! Дескать, году этак в 1937-ом никто вообще не спрашивал мнения жителей города о строительстве хоть башни, хоть куба, а строили и ещё пару-тройку тысяч оппозиционеров проекта расстреляли. А что делать? Сами виноваты, что «власть должна быть жесткой, чтобы из народа не лезли всякие там популистские глупости»!

Но, сравнивая нынешнее состояние порядка на улицах с военным положением, они даже не догадываются и не понимают, что сами и развязали эту «войну» своей безответственностью и наивностью. Своими шутками-прибаутками, что «сосули» с крыш можно срезать якобы какими-то лазерами, когда обычными лопатами не могут обеспечить граждан, вышедших бороться со снегом. Власти втягивают рядовых жителей в разборки по поводу своих недоработок и сами не понимают, как преступны их призывы идти сбивать лёд с крыш «всем и каждому». Потому что если все полезут на крыши, то погибших и искалеченных станет ещё больше: сколько людей сорвётся с кровли, скольким они на головы сбросят лёд по недоразумению. Ведь это не шутейное занятие, не плёвое, которое любой осилит, тут сноровка нужна, подготовка, если даже профессиональные альпинисты гибнут на чистке карнизов.

Власть в ответ на критику сама костерит народ, как тот ленив и не хочет «хотя бы для себя» отрыть из снега подъезды и тротуары. Они взимают с жителей непомерную плату за ЖКХ и требует, чтобы в порядке «не художественной самодеятельности здоровенные лбы» (в смысле, мы с вами), бросили свою работу (налогами с которой кормится и сама городская администрация) и, «задрав штаны или юбки», рванули скрести лопатой снег. А народ в этих призывах и не нуждается. Народ почти поголовно роет окопы, прокладывает какие-то лабиринты в снегу, чтобы пробиться до своего подъезда или со двора «отрыться» до улицы. Власти кричат: «За лопаты!» и даже не знают, что в хозяйственных магазинах снегоуборочных лопат и даже просто железных совков нет уже с прошлого года – народ раскупил их как ружья раскупают накануне вооружённого восстания. Идёшь по Лиговке, а какой-то парень роет снег пластиковым портфелем, чтобы пройти к крыльцу своего офиса! Автовладелец откапывает «свою ласточку»… сковородкой, так как лопата в багажнике.

Скажите, это нормально – в XXI веке ходить с лопаткой, носить с собой какую-то фанерку, чтобы в случае чего откапывать свой подъезд, проход к мусорным бакам, автобусную остановку? Это же доисторический период какой-то, когда не было ни профессий, ни специальностей, а каждый сам, как мог, разгребал путь к своей пещере. Что это за общество будет, если балерине скажут, что она должна выполнять работу токаря, токаря обяжут разбираться в тонкостях специальности стоматолога, стоматолога призовут вникнуть в тонкости труда кочегара, кочегара на пуанты поставят и так далее. Но зачем? Ради чего? Почему нас всё время заставляют обывателя разбираться в «тонкостях власти», как им, бедным, тяжело рулить городом или областью, вот бы кто помог? Они хотя бы знают, что на юридическом языке ситуация, когда кто-то посторонний берёт на себя работу власти, называется государственным переворотом? Одно дело, когда некие повстанцы с трудом вышибают власть у сильного правителя, а тут сама власть ни фига не хочет этой властью заниматься! Власть умоляет народ избавить её от этой напасти: управлять и налаживать. Критиков такой «власти» упрекают, что они против власти, а власти-то и нет! Как можно быть против власти, если её нет как таковой? Вот в чём весь ужас заключается. Есть какие-то имитаторы власти, которые вроде занимают какие-то посты, числятся на должностях, но никто ни за что не отвечает. Любые осадки у них сразу записываются в аномальные, любые проблемы нереальные, любые ситуации фатальные. Это страшная ситуация, катастрофическая, кроме шуток. Этого никому не пожелаешь: жить в условиях, когда никто не хочет заниматься властью, управлять, регулировать жизнь в стране, в регионе, в городе.

Есть только люди власти, а самой власти нет. Это можно сравнить с лучевой болезнью, когда под действием радиации меняется состав крови, она утрачивает свои функции и фактически перестаёт быть кровью. Она уже не транспортирует нужные вещества к тканям и органам, не способна забирать от них отработанные газы и яды, не может очистить себя от этих ядов и продуктов распада. Вроде есть в жилах какая-то жидкость, крутится впустую, но не выполняет функций крови. Поэтому организм умирает. Даже если сердце будет прогонять эту жидкость с большей скоростью по кругу кровообращения, сокращаясь всё чаще и чаще, ситуация не изменится: кровь перестала быть кровью.

Обратите внимание, я пишу не о власти, не о том, какая она плохая, как принято у ленивого обывателя поругать начальство на досуге. Я пишу о полном отсутствии власти. О безвластии. Не о таком безвластии, которое возникает в результате свержения власти – процесса сложного, тяжёлого и полного драматизма. А о безвластии, созданном самой властью. Вы садитесь в автобус, платите за проезд, а вас никуда не везут. Водитель поворачивается к вам и начинает рассказывать, что сенатор Маккейн, оказывается, просил денег у нашего постпреда при ООН на свою избирательную кампанию, а теперь ещё хамит. Ну, замечательно, на здоровье, а мы, давайте, уже поедем, а то у нас своих Маккейнов хватает, с каждой лавки хамят, пока жена на работе. Но водитель недоумевает: он же о политике нам говорит, не о ерунде какой-то бабской! Он вообще к нам лицом повернулся, как к людям, а мог бы задом, как к… Короче, осчастливил всех! Но автобус-то не едет. Пассажиры где сели, там и остались. Они уже рычат: «Ты повезёшь нас или нет, сволочь?», а он недоумевает! Он же такой умный, славный, обаятельный. Один маленький недостаток: не занимается своей работой. Ну, можно ему при стольких достоинствах один масенький такой минус?

Это страшное явление, повальное: на работе заниматься чем угодно, но только не работой, будь она не ладна. Вроде кто-то числится на должности, а руководства нет. Власти нет. Некоторые считают, что это хорошо, когда вообще никакой власти нет: твори, что хочешь. Сразу чувствуется, они не жили в условиях безвластия и не знают, что для подавляющего большинства, к сожалению, это «твори, что хошь» выражается в том, что кроме пьянства, блуда и экстрима ничего больше не хочется. Есть такое выражение «без царя в голове», когда тело оставлено без контроля, только отправляет самые грубые потребности, но голова не думает о последствиях. Другим кажется, что власть, как систему контроля и подавления должны сменить новые формы управления вроде гражданского общества. Возможно, в нашей стране где-то есть люди, способные такое общество создать. Но когда слышишь о начальнике комбината, который ради экономии отказался от очистных сооружений и сливает отравленные отходы производства в озеро, где летом купаются его же дети, то понимаешь, что со всеми нами что-то не то. Когда видишь могилу детей начальника районной милиции, которые умерли от героина, а их отец продолжает курировать продажу наркотиков в районе и получать с этого свой процент. Когда многие автомобилисты весело и открыто хвастаются в блогах и выкладывают видео в соцсетях, как они водят машину в пьяном угаре и даже устраивают ДТП. Когда всюду всё раскурочено и переломано от скамеек до детских качелей с убеждением «дык ить не наше же». Когда сознание у людей настолько перекорёжено, гражданское общество невозможно. Мы разворовываем страну или пассивно наблюдаем, как это делают другие, и не понимаем, что на этих руинах ещё нашим детям жить. Выливаем помои в живописные озёра и не замечаем, что наши близкие тут же купаются и получают тяжёлые заболевания, а мы сами удим рыбу по выходным. Мы ничего не замечаем! Зато гордимся, что нам есть дело до ситуации в Ливии.

Гражданское общество – это оркестр без дирижёра, где каждый музыкант хорошо знает не только свою партитуру, но и все другие, помнит, кому когда вступать. Есть музыканты высочайшего класса, которые умеют слаженно играть без дирижёра. Гражданское общество – это такие же граждане высочайшего класса, способные жить без внешнего управления, потому что способны управлять собой сами, люди с очень высоким уровнем гражданской культуры, когда гражданин рассматривается как профессия, каждодневный труд. Когда смотришь на вечно пьяные вороватые рожи, которые всё собой заполонили, что-то смутно подсказывает: не тянем мы на таких граждан. Нет у нас для гражданского общества и большего процента среднего класса, и сильной социальной политики, и соблюдения прав и свобод каждого гражданина. Да и сам гражданин не знает и не горит желанием узнать свои права и свободы: «На кой они мне? Пить и жене изменять я и так могу, а больше мне прав и свобод не надобно».

Поэтому никуда нам не деться от старой-доброй власти. Это то «неизбежное зло», которое люди охотно терпят, если оно исправно работает. Жить без власти, без реального управления страшно. Жить при власти, которая властью не является, очень тяжело. Им говоришь, что вот дом аварийный разваливается, там люди живут, пора эвакуировать, а они доказывают, что нам с ними ещё повезло, потому как Чаушеску эвон чего выделывал, а они-то как люди пока себя ведут. Пока. Им доказываешь, что месиво из камней и взрытой почвы никак нельзя назвать дорогой, по ней невозможно не только ездить, но уже и ходить опасно, а они… Иоанна Кронштадтского цитируют. Они на всё случаи жизни какую-то чужую цитату знают. Но власти-то нет.

Страна устала от дилетантов, косящих под великих сынов Отечества и гениальных политиков. Надоели мордатые дядьки, орущие что-то с трибун, как они спасут Россию. От самих себя, что ли? Россия как та жена, что ищет хорошего мужа, а каждый раз получает болтуна и пьяницу, который не поймёт «чё этой курве ещё надо, если ей такой мировой парень достался». Такая «власть» выгодна только подросткам из неблагополучных семей и криминалу. Остальным никакой радости. Когда в семье есть дети или больные старики, это сразу чувствуется, что в городе не работают многие институты и узлы управления. Закрываются школы, колледжи, не работают больницы, уволился последний педиатр. На ужас молодых матерей власть тоже ужасается:

– А мы тут при чём! Вы там с ума посходили, что ли? Мы-то что можем сделать, что в этом вашем гребаном городе не осталось детских врачей! Везите в районный центр… Ах, вам парализованного отца надо к онкологу, а он только в областной больнице есть? Пусть едет в областной центр, тоже задача для особо одарённых… Ах, он у вас не ходит? Ну, а мы-то тут при чём!

На фоне засилья бюрократии сокращают нужных специалистов. Комиссии из дилетантов никто не тронет, зато уволят последнюю уборщицу, которая весь вокзал мыла. Повсюду проводится пресловутая оптимизация – выведение «лишних» работников и целых отделов для экономии бюджета. Из предприятий выводятся бухгалтерии, отделы кадров, паспортные столы. Паспорт уже не получить в городе. Не в глухой деревне, а в городе! В районный центр надо ехать, и ходят слухи, что скоро для этого придётся ехать аж в Петербург. Если работнику неправильно начислят зарплату, ему придётся ехать из Всеволожска в Великий Новгород, потому что теперь только там находится бухгалтерия его родного предприятия. Раньше она этажом выше была, а теперь – в соседней области. Так и катаются из Вологды в Петрозаводск за справкой о зарплате, из Котласа в Архангельск за трудовой книжкой. От такой «оптимизации» людям не экономия, а сплошные убытки. Когда мы заканчивали школу, в нашей родной городской поликлинике можно было полностью пройти любую медкомиссию и для поступления в институт, и для устройства на работу, и для сдачи на права, а теперь там остался только терапевт и хирург. Медкомиссию теперь проходят… нет, не в районном центре даже, а в соседнем районе. За деньги. Потому что там всюду очереди, народ прёт сразу с четырёх районов области. До смешного доходит: телефонного мастера теперь можно вызвать только из Гатчины! Раньше он был в любом городишке, а в новом веке не стало.

Всё бы ничего, но старожилы говорят, что это напоминает… подготовку города к сдаче врагу. Во время войны так делали, когда понимали, что линию фронта не удержать. Выводили парткомы, отделы кадров, бухгалтерию и финансы, вывозили архивы. Эвакуировали семьи партийных лидеров, если успевали, конечно, потому что их казнили одними из первых, так что смысла не было оставлять. Ликвидировали важнейшие предприятия и средства связи, разрушали мосты и дороги, чтобы не достались врагу, вывозили строителей и врачей, которые во время войны всегда на вес золота. Город к сдаче готов!

Сейчас такую политику объясняют тем, что убывает население, народ в этом сам виноват. Но будет прибывать население там, где нескольким тысячам человек постоянно твердят, что «их слишком мало», чтобы свой паспортный стол иметь? Убирают офтальмолога и отоларинголога из поликлиники: «А зачем они там? Народу-то осталось всего-ничего». Десять тысяч человек – это ничто, тьфу, которое даже не заслуживает, чтобы в родном городе очки выписать? У человека после микроинсульта зрение упадёт до минус пяти на один глаз, другой вообще не видит – как он поедет в район, когда перед глазами всё плывёт и голова кружится? Это никому не интересно. У нас только накануне выборов с трибун кричат, что каждая человеческая жизнь для власти бесценна, а в реальности на десятки тысяч таких «драгоценных» забили и забыли. Почему я упоминаю медицину, образование? Потому что они в России государственные, муниципальные. В нашей провинции нет коммерческой медицины и элитных учебных заведений из-за низкой платёжеспособности населения, и если закрываются последние из них, то это делается по решению властей. Чего удивляться, что теперь повсюду передачи, где советуют не учиться, не ходить в школу – жизнь сама всему научит. Народная медицина доказывает, что современному ослабленному горожанину не надо делать прививки, принимать лекарства, обращаться к врачам. Кто это советует? Светские львицы в ток-шоу, известные актрисы, просто популярные люди, которые всюду мелькают, хотя их род деятельности никто не знает. Короче говоря, зажиточная публика, которая ездит в Лондон рожать, а простым россиянкам советует делать это дома в ванне. Одна актриса сыграла врача в долгоиграющем сериале и решила, что теперь может давать населению советы медицинского характера, в какой-то передаче посоветовала не делать прививки от гриппа и не сбивать температуру ребёнку, а положить ему на голову полотенце, смоченное святой водой. Какая-то недалёкая мать, поклонница приторного таланта, так и сделала, и через три часа её ребёнок… умер. Актриса отвечать ни за что не будет, она не врач, она просто так сказала что-то, а миллионы послушались. Почему сейчас всюду пестрит литература, что все болезни можно лечить святой водой, мочой, глиной и чесноком? Ну и водкой, естественно – это «лекарство» везде продаётся в любое время суток и без рецепта. А потому что уничтожается государственная медицина, потому что нормальные лекарства людям недоступны. Это жуткое состояние не поймёт тот, кто в нём не находился, не жил, не выживал. Граждане просят хотя бы одного травматолога на период гололёдов, хотя бы выездного, пусть только раз в неделю, а им говорят, что государству невыгодно на такую дыру, где почти никого не осталось, тратить бюджет.

Удивительное дело, но даже криминал говорит «мой город», «наш район». Власть так витиевато петляет, как бы «эту дыру» поделикатней обозначить, лишь бы никто не заподозрил в причастности к разведению «такой помойки».

– В этом вашем городе нет нормальных дорог и закрыли последнюю аптеку.

– Кто закрыл?

– А мы почём знаем, кто тут у вас всё закрывает и сворачивает? Лиходеи какие-то.

Кто-то действует мимо власти, а ей и дела нет! Она якобы не в курсе. В квартале нет света вторые сутки, не работает отделение почты и два магазина. В поликлинике не работает рентген и бормашины, на снимок перелома ноги человека послали в… район! Как он туда поскачет со сломанной ногой? А это его проблемы! Налоги на содержание чиновников и депутатов уплатил и пусть скачет, куда хочет. Звонишь в Мэрию, они недоумевают:

– Ну и что? Подумаешь, горе какое! Мы точно так же со всем народом сидим без света, чаю не вскипятить, компьютер не включить, в войнушку не поигра… Мы всегда с народом вместе!

– Но послушайте, надо же что-то делать! Вы хотите сказать, что это нормально, когда нет электричества вторые сутки?

– А чего такова-та? Наши деды и не в таком дерьме жили, а были порядочными людьми, не чета нынешним бл…

– Но вы же власть! Звоните в Электросеть, в Энергосбыт, узнавайте. Вам самим не интересно?

– Нет, мы не имеем привычки совать нос в чужие дела, это некрасиво… Вы им сами позвоните, мы даже можем номера телефонов дать.

– Почему вы не хотите этого сделать?

– А вы почему не хотите? Умные какие! Привыкли всё чужими руками делать… Мы им звонили, но они на нас… ругаются. Даже матом!

– Ну, мата боятся – во власть не ходить.

Заканчивается всё тем, что в самом деле звонишь в Электросеть, где установлен роботавтоответчик специально для назойливого обывателя, который, сволочь такая, не может посидеть недельку-другую без электроснабжения. Этот робот очень вежливо, но всё-таки посылает вас куда подальше. В Энергосбыт. Там сидит несговорчивый юноша, видимо, с какими-то проблемами личного характера, поэтому пробить эту броню можно только официальным тоном с атакой без пауз:

– Вас беспокоят из дирекции областного филиала Ленсбытснабгазсветсвят. Поступила жалоба по району, что в результате обширного теракта обесточены посёлки Ведьмина Гора и Горки Горькие. К вам направлены следователи особого отдела по борьбе с терроризмом, просьба отнестись с пониманием к их нестандартным методам работы…

Юноша роняет трубку и теряет дар речи, но потом всё же выдаёт ценную информацию:

– Охренели там совсем! Это просто кабель спиз…ли опять. Сидим вот, ждём распоряжения сверху.

Так всё просто. Мы тоже сидим, ждём. А что остаётся? Тут же слышен едкий голос подпевал такой «власти»: а сами не пробовали кабель установить? Вы знаете, пробовали. Народ уже чего только не перепробовал. Когда приходится жить в условиях безвластия ещё и не до такого отчаяния дойдёшь. Тут поля горели по весне, с болот дым валит, но вдруг огонь прорвался прямо к жилым кварталам. Стоит пятиэтажка, за которой сразу начинаются поля, и они горят. Особенно ночью зловеще смотрится: горящие полосы в несколько километров на несколько рядов до самого горизонта. Это продолжается неделю, постоянно летают пожарные вертолёты, население понимает, что те, кто должен быть в курсе, знают, если что. Как обычно в такой ситуации никто ничего не делает, все надеются на изменчивость погоды, может, ветер сменится, а то и дожди пойдут. И, как обычно на Руси бывает, наступает момент расплаты за глупую веру на авось и надежду, что всё само собой как-нибудь устроится. Как нарыв, который слишком долго игнорировали, не замечали, делали вид, что всё не так страшно, давайте лучше о ситуации на Майдане погалдим. Вот у Обамы рейтинг-то как упал, э-хе-хе, да-да-да, ай-яй-яй и ой-ёй-ёй.

Пожарников вызывать бесполезно, потому что на город всего одна машина, а когда такие пожары, они все задействованы в лесу на болотах, у очага возгорания. А пятиэтажку от этого «факельного шествия» отделяет заросшая канава, которая тоже горит. Огонь уже лижет стены дома, языками пламени словно пальцем грозит: «Ужо я вам сейчас задам». Жильцам дома в какой-то момент становится не по себе. Они говорят «ой» и даже «ах», звонят в Городскую Администрацию и дрожащими голосами спрашивают, что им делать, если на первых этажах уже кое-где лопаются стёкла.

– Не надо в окна смотреть, если такие пугливые! Что, дел больше нет, как в окна пялиться?

Но к окнам припали уже все соседние многоэтажки, кто-то с тревогой гадает, что будет, если в доме полностью выгорит первый этаж. А он выгорит. Потому что на дом идёт пламя выше человеческого роста. А в подвале проходит газопровод… В какой-то момент люди срываются, вспоминают, что где-то живёт некий Валера, он работает на бульдозере, вон он стоит на пятачке, пока хозяин приехал на обед. Бульдозер взламывают и угоняют за дом, который вот-вот примет смерть от огненной стихии. Рискуя взорваться вместе с техникой, угонщикам удаётся содрать несколько широких полос земли за сто метров от дома, остальные забрасывают вскопанной почвой огонь, который подошёл вплотную к зданию. Бежит жующий Валера, матерится, ему отвечать за казённую машину, которая «это вам не жигули подержанные купить», но бульдозер почти не пострадал. Только двери нет и стёкла от жары вылетели. Все так счастливы и поздравляют друг друга, словно наши на чемпионате по футболу из группы в плей-офф вышли.

Если такие ситуации заканчиваются не столь благополучно, то начинаются вялые выяснения, кого не поставили в известность, кому чего не сообщили, чтоб доходчиво так, не доложили, не довели до сведения за подписью в пяти экземплярах. Душные гневно-сонные отповеди, которые только потому и гневные, что разбудили посреди сладкой дрёмы: «А вы заместителю четвёртого треста из шестого места сообщали, что тут у вас деетси?». Не сообщали. Так чего ж вы хотите! Надо было сообщить с подробным описанием о возгорании прогулочной зоны и анализом воздуха с задымлением. Казалось бы, воздух так густо напитан дымом, что из без датчиков понятно: что-то не то. Но здесь вам не тут. Сам начальник треста сто второго съезда ни сном, ни духом:

– В новостях про это ни гу-гу, да и вообще дожди обещали. Я завсегда с телевизором в таких вопросах сверяюсь, а там врать не будут! Вот давеча как раз после обсуждения ситуации на Майдане так и сказали: дождю быть. Вы вообще свой кругозор расширяете, хоть чем-то в мире интересуетесь, кроме этого своего захолустья? Слыхали, как у Обамы рейтинг-то упал?

– А Эрдоган-то, ишь чего удумал!

– Эх, за что кровь проливали…

– Да-да-да!

– Га-га-га.

– Кря-кря-кря…

Сам механизм власти так замечательно устроен, что если ею не заниматься, то займётся кто-то другой. Срабатывает почти закон Аристотеля, когда «природа не терпит пустоты», или народное «свято место пусто не бывает». В человеческом обществе всегда хоть какая-то власть, да присутствует. Не только люди, а любая стая зверей или птиц выбирает себе вожака. Если вожак не справляется – всегда появляется другой. Если официально назначенная власть фактически властью не занимается, то всегда появляется власть теневая. То есть её возникновению всегда способствует именно никакая государственная власть. И вот тут неработающая власть орёт караул, у неё оттяпали власть, данную Самим Богом, панимашь ли, народ призывают с оружием в руках вернуть власть власти, напоминая о её божественном происхождении. Хотя тут же язвят, что сами таких недотёп выбрали. Народу с этими … у власти, пусть даже божественного происхождения скучно никогда не будет.

Люди редко стремятся к полному безвластию. Только законченный дурак будет требовать убрать из дома хорошего рачительного хозяина, после чего там всё придёт в упадок, и дом превратится в притон. Кто ж будет против, чтобы в государстве или городе всё исправно функционировало, было налажено своевременное сообщение всех ведомств, отработано бесперебойное снабжение важных узлов? Нет ничего трудного в исполнении разумных законов, в подчинении нормальной власти, которая никогда не требует от граждан чего-то сверхъестественного. Нет ничего позорного для свободного человека, если он переходит автотрассу в положенном месте и вовремя платит налоги. Если люди ругают власть, то не для того, чтобы она исчезла, как таковая, как «несправедливый институт подавления». А чтобы она исправно ра-бо-та-ла! Любая критика в адрес власти – это всегда признак, что в её работе наметились какие-то сбои, появились слабые места, бреши, куда серьёзный противник может ударить посильнее. Поэтому разумная власть всегда благодарит критикующих и делает правильные выводы, дурная – репрессирует и заставляет заткнуться. Если народ всегда заслуживает ту власть, какую имеет, то власть всегда достойна именно того народа, который её материт.

Конечно, встречаются особи с подростковой психологией, когда юный организм вырывается из-под родительского контроля и начинает, что называется, дурить и мутить без всякой цели. Такие отвергают любую власть вообще, даже власть собственного рассудка, но к счастью окружающих живут недолго: у нежелающего взрослеть революционера всегда очень сильны программы саморазрушения. Чем заканчивается любая революция и следующая за ней анархия? Пьянкой, разгулом, преступностью, вымиранием лидеров безвластия от алкоголизма и сифилиса, от поножовщины в борделе и казни вчерашних соратников. Остальные придумывают новую власть, иногда ничем не лучше предыдущей, так что не стоило весь этот огород из баррикад городить. Так устроено человечество ещё с пещерных времён. Не только люди, но и звери знают толк в выстраивании иерархии власти, в выборе вожака. Но власть должна работать. Это такая же работа, как и любая другая. Вы не знали этого? Тогда пожалуйте в Средние века, там вам место, а то и раньше. А новый век не смущайте своими пещерными предрассудками о поклонении бесправных холопов «большим людям». К психологу тоже можно походить, если на ролевые игры раба с господином особо тянет, если так хочется побыть холопом и получить кнутом.

Когда власть не справляется со своей работой и огрызается: «А вы бы сами попробовали на наше место», за это надо отдавать под суд. Потому что власть тем самым добровольно уступает своё место самозванцам, то есть совершает государственную измену. Вы согласитесь уступить хорошо оплачиваемую и непыльную работу кому-то другому? Это безумие: в стране с разрушенной системой трудоустройства, где целые города поголовно вкалывают на заводах и в совхозах без возможности другого выбора, отказываться от денежной кабинетной работы! Ныть и жаловаться измочаленному экономическими реформами и общим беспределом населению, как им тяжело «владети и управляти». Поменяйтесь, в самом деле, с шахтёрами или сталеварами. Если вас туда возьмут, конечно.

Губернатор жалуется, что население понятия не имеет, как сложно устроена система его управления. А зачем населению это знать? Когда-то эта система считалась государственной тайной, а теперь власть её разболтать готова всему свету, лишь бы ни черта не делать. Когда-то такие тайны калёным железом выпытывали, а теперь и пытать не надо – сами всё расскажут. А губернатор разбирается, что на производстве, например, всегда имеется техотдел, где есть начальник, но ему подчиняются только инженеры цехов, а техники техотдела подчиняются мастерам и начальникам цехов, а сами начальники цехов подчиняются заместителю директора по ремонту того оборудования, на котором данный цех специализируется? В любой организации есть своя сложная система управления. Только не все догадываются грузить этим фактом. Почему же рядовым гражданам, у которых и так голова забита проблемами выживания в условиях безвластия, надо думать, что глава городской администрации ни при чём, потому что у него есть ещё десять замов, а у каждого – столько же помов, а там уж в геометрической прогрессии нарастает количество всевозможных секретарей и советников? И вот мы должны выяснить, кто из них за что отвечает! И грамотно сформулировать и предъявить свою претензию, потому что это только нам и надо.

Хорошо. Я пойду и буду выяснять, а потом сформулирую и потребую. Только кто мне заплатит зарплату за все пропущенные мною рабочие дни, пока я буду так ходить, выяснять и требовать? Да и что требовать-то в такой ситуации? Не убивайте сосульками? Не давите снегом? Не калечьте гололёдом? Кто у нас вообще станет выслушивать рядового человека с его жалобами, если чиновники уже заранее считают любые потребности населения ничтожными, а на просителей (слово-то какое) смотрят как солдат на вошь?

Нас всё время вынуждают жаловаться, требовать, просить и выпрашивать норму как милостыню. Нас призывают выполнять чужую работу, даже не понимая, что это – призыв ко всеобщей забастовке: каждому бросить свою работу и стоять над душой у чиновников, митинговать у жилкомсервисов, «отстаивать свои интересы», как это теперь называют. Потому что нынче у всех свои интересы, и если власть не теребить, то она зациклится только на каких-то своих интересах, которые совершенно не совпадают с интересами страны и народа. А когда весь город и область парализует в едином пикете у Жилконторы, то есть надежда, что губернатор наконец зашевелится и что-нибудь да сделает. Потому что страна такая, где позиция «я плачу налоги – система в ответ работает» не работает. У нас мало платить квартплату и налоги на содержание чиновников – надо ещё уговорить их работать! Работа их организована не просто отвратительно, а вообще никак. Система не работает, хотя народ ей платит. Система вместо работы гнобит народ как хочет. Народ, правда, иногда возмущается, трендит в блогах, обсуждает «слуг народа». Тут же слуги «слуг народа» вылезают: «Руки прочь от губернатора!». Народ отдёргивает руки: «Да ладно, напугал». Но платит. А куда денешься? Не будешь платить – в тюрьму посадят. То есть закон тоже срабатывает только на первую часть формулы «народ платит – система работает». Если народ НЕ заплатит, это уже считается незаконным. А что система НЕ работает, закон на этот счёт ничего не говорит, ничего в законе на этот счёт не прописано.

Кто призывает призывать власть выполнять свою работу не понимает, что это уже не власть. Что угодно, но не власть. Это никак не может быть властью, если власть понимать как профессию, серьёзную и трудную работу, а не шик и лоск на фоне всеобщей нищеты, где пустить пыль в глаза ограбленному населению пара пустяков. Вы представьте себе машиниста, который ведёт поезд. Он ведь не совестит и не стыдит пассажиров, что они ему вовремя не напомнили, где надо скорость сбавить, а где какую кнопку на пульте управления локомотивом нажать, не вылезли на станции подтолкнуть состав, когда поезд забуксовал. Машинист знает свою работу, он ей обучен, он за неё держится. Если кто-то из пассажиров станет в неё вмешиваться, он объяснит, что дело пассажира – ехать в вагоне, который переместит его из пункта А в пункт Б. Если половина пассажиров вопрётся в кабину машиниста и каждый примется давить кнопки на пульте и высказывать своё драгоценное мнение, как надо вести поезд, а другая половина вывалит на пути и попадёт под колёса, то это будет не помощь, а только вред и помеха. Пассажир не обязан знать, как устроен поезд, на котором он едет, он не должен мешать вести его тому, кто профессионально обучен это делать. В конце концов, никто не обязан знать, как устроен ксерокс, чтобы получать копии документов. Человеку достаточно знать, что надо заправить бумагу и нажать пару кнопок, а остальное аппарат сделает сам. Почему же наш государственный аппарат в последнее время всё чаще обязывает своих «пользователей» войти «в наше положение»? Почему наша власть-машинист всё чаще призывает граждан-пассажиров вылезать и толкать буксующий на дрянных путях поезд, объясняя это какими-то «объективными причинами исторического момента»? Неужели она не понимает, что таким образом признаётся в том, что никакая она не власть, так как не может управлять страной-локомотивом, и совершенно добровольно расписывается в своей профессиональной беспомощности, даже не опасаясь, что её могут за это «попросить с должности»?

Каждый должен заниматься своим делом. Режиссёр – снимать кино, актёр – играть, дворник – чистить тротуар. А царь… А царь как бы всегда ни при чём. Для чего нужна его «должность» – царь и сам не знает. Видимо, только для того, чтобы хорошую зарплату получать за нахождение на своей «должности». Да только бы «царю» (или тому, кто себя им вообразил, занимая кресло госчиновника) надо всегда помнить, что ему сносят голову, когда терпение народное заканчивается. Оно, каким бы безмерным не было, рано или поздно всё-таки заканчивается. И это ужасно. И ужасней всего, если это из-за каких-то сосулей или аномальных снегопадов. Из-за пустяка, который обычно не замечают, да только с недавних пор граждан обязали пристально за ними следить.

Это же погода – её киллеру не закажешь и взятку ей не дашь. Но наши беспомощные власти, которые привыкли все проблемы решать с помощью коррупции и запугивания, не знают, что делать со снегопадами и жарой, с паводками и дождями. У них теперь капля с неба упадёт, а они уже голосят: «На страну обрушились аномальные осадки!». Смешно и дико: губернатор даже просит у Деда Мороза, чтобы больше не было снегопадов в наступающем году – не справляемся с уборкой улиц. «Никто не ждал февраля или марта, как в прошлом году» – бойко оправдывается власть. А чего ждали-то? Чтобы февраль и март в этом году был похож на июнь-июль какого-нибудь дождливого года этак 1953-го? Ах, прогадали! Ах, не случилось – обычная русская зима грянула на территории России! А власть привычно врёт, что зима якобы совсем не обычная, и так же привычно ворует деньги, выделяемые на благоустройство городов наших.

Россия всегда была снежной страной. У всех русских поэтов можно найти описание снежных зим, буйных вьюг и лютых морозов. Любого иностранца попросите сказать несколько слов о России, и «снег» с «морозом» там будут самыми первыми. Но вот наши же русские власти убеждают население, что НИКОГДА у нас такого не было, чтобы зимой снег падал, а весной реки из берегов выходили. Они теперь дружно с привлечением науки в лице Гидрометцентра все эти «безобразия» окрестили «аномальными явлениями природы»!

Ладно, пусть так. Но что делать людям, когда город завален снегом? К кому людям обращаться, кроме как не к губернатору? К депутату? К дворнику-таджику: «Слюшай, дарагой, очисти нашу крышу, а то снег в башка попадёт – савсэм плёхо будет»? К водителю трактора? К Обаме? Губернатор – это не царь, не Бог и не герой. Это управленец, менеджер, призванный или поставленный за деньги налогоплательщиков выполнять и контролировать чётко поставленную работу, в том числе и по благоустройству города! Если ты живёшь на деньги, которые выплачиваются тебе за твою работу, а ты эту работу не выполняешь – не сваливай ответственность за последствия твоей же профнепригодности на жителей города. Но находятся «интеллигенты», которые горячо уверяют, что это не так, что «не царское это дело» – об уборке улиц думать.

Давайте рассуждать логически. Директор отвечает за всё, что происходит на предприятии. Губернатор – за всё, что происходит в регионе или городе. Президент – за всё, что происходит в стране. Режиссёр отвечает за своё творение. А иначе, очень странно получается: руководящее лицо получает заработную плату за невыполненную или плохо сделанную работу, а то и наносящую урон стране и обществу. И отвечать ему ни за что не положено. Оно, это «лицо», как бы вне закона! Ничего не напоминает? В итоге виноваты все, кто угодно, но ни это самое «ответственное лицо», которое вопреки своему названию ни за что не отвечает.

Есть в России такое понятие, как «найти стрелочника». Начинают перебирать всех и каждого, дабы найти этого самого «стрелочника», лишь бы отвести волну негодования от «царя». И получается, что виноваты все вокруг – один «царь» не виноват. Если в городе регулярно вычищается от снега и льда только трасса от дома губернатора до его места работы, то при чём здесь губернатор? Ни при чём? Но! Если этот губернатор ни при чём, то… зачем городу ТАКОЙ губернатор? Рабские мозги редко такие мысли вырабатывают, но когда на гололёде в который раз крепко приложатся или рядом с ними ухнет глыба льда с крыши, иногда с куском кровли, то могут и не до такой крамолы дойти.

На то он и губернатор, чтобы гражданам города было комфортно жить. А иначе, зачем он нужен? Будоражить общественное мнение постройкой какой-то нелепой кукурузины в чертах города или перепродажей зданий под разные выгодные коммерсантам у власти проекты? Разве оправдал он своим отношением ту заработную плату, которую получал все эти годы из денег налогоплательщиков, то бишь нас с вами? Защитник такой «власти», известный режиссёр по профессии, не подумал, что если он по прекрасному сценарию со звёздным составом актёров и великолепным оператором снимет серенький фильм, то в неудаче обвинят прежде всего режиссёра. А не случайного прохожего, который мимо проходил, но советом или даже своим участием в процессе не помог. И вот губернатор «режиссирует» целым городом, прекрасным городом со «звёздным составом» чиновников во главе и великолепной армией их всевозможных заместителей. А «фильмец» получается всё дрянней и поганей – хороший продюсер под такой денег бы не дал. Но продюсер-государство деньги даёт, да ещё какие!

В результате власть на местах наглеет. Власть откровенно хамит народу: сами жители ленятся – не хотят, такие-сякие, у СВОИХ домов снег почистить, лёд поколоть, сосульки сбить! Оказывается, мы все – домовладельцы. Оказывается, мы владеем недвижимостью даже в самых дорогих районах Петербурга и Москвы – но только на время, когда вокруг надо снег почистить, пожары потушить, прорыв канализации ликвидировать. Властям бы молчать побольше, но они продолжают раздражать население своим почти подростковым хамством, что население само во всём виновато – не упреждает власти о надвигающихся холодах и прогибающихся под тяжестью льда крышах. Находятся клинические идиоты среди населения, которым становится нестерпимо стыдно за это. Они уже готовы взять лопаты и пойти сбивать гигантские сосульки с карнизов, рискуя разбиться о мостовую вместе с этими наплывами ледяной массы. Но другая часть населения слышит в этих призывах «все – за лопаты!» агитацию хвататься за вилы и использовать топоры и лопаты не для колки льда, а… по прямому их назначению. А что? Власть сама предложила. Сама!

Если люди оплачивают работу коммунальных служб, платят налоги и всякие там квартплаты-отопление-свет-газ, из которых и ЖКХ, и губернатор со своей кликой получают зарплату, то… какого чёрта каждый гражданин должен этих хронических бездельников к чему-то призывать и о чём-то упреждать! Немыслимая и дикая для цивилизованного общества ситуация, когда рядовой гражданин вынужден указывать власти на её недочёты и напоминать о её же обязанностях. А она ещё будет фыркать и плакаться, как её не ценят, не жалеют и понятия не имеют, как тяжело этой властью быть. Особенно, когда сам этот гражданин работает, так как ему надо зарабатывать – когда ему улицы от снега чистить?! Когда ему это делать, если он уходит из дома рано утром, а возвращается поздно вечером?.. Ах, мы ж забыли – есть суббота с воскресеньем, есть выходные, которые в нормальных странах люди тратят на отдых, но только не у нас. У нас – пажалте на субботник! Поработайте. Пока власть отдыхает всласть.

Стыдно, но сама иногда бываю на таких субботниках, потому что уже нет сил и терпения ходить по колдобинам, чапать по грязи, рисковать получить куском льда по макушке, сорвавшимся с крыши. Ведь реально страшно! Зимой по тротуару в Питере теперь без каски не пройти. Никогда такого не было, как бы ни надрывались защитники нынешнего горе-правления, чтобы на Невском падали глыбы льда и снега. Раньше лёд на карнизах называли почти смешным словом «сосульки». Оно больше напоминало ёлочную игрушку, что-то такое празднично-сверкающее. И совершенно не страшное. А теперь какие там «сосульки» – тонны льда в три обхвата толщиной и в два этажа длиной свисают по стенам домов! Один вид их страшен, а если это ещё упадёт на тротуар, где снуют пешеходы-камикадзе – так лучше и не думать, что будет. Картина из обломков таких упавших «сосулей» (словечко ещё не легче), испачканных в крови несчастных прохожих – уже не редкость в наших городах в зимнюю пору. Сама видела, как на Невском, напротив Лавки художника с карниза обрушился пласт снега, кубометра два – хорошо, хоть льда в нём не было. Двух женщин сбило с ног и накрыло с головой, прохожие в панике их откапывали, чем придётся (почему, кстати, ходим без лопаток и ведёрок?). У одной оказалась разбита голова, другая от пережитого шока хохотала.

Когда я училась в школе ещё в годы Застоя, то снегопады бывали те ещё. Пусть не врут, кто утверждает, что раньше в России зимы малоснежными были. Хорошо помню, как утром жильцы вылезали через окна первых этажей, чтобы откопать заметённые за ночь двери в подъезды. Но вот чудо: когда мы шли из школы, каждая улочка, каждый закуток уже был вычищен от снега! И это не в Ленинграде, а в небольшом его пригороде! Сам же Ленинград всегда был вычищен, буквально вылизан до асфальта в любое время года – это я тоже очень хорошо помню. Как это делали – не знаю. Это теперь россияне вынуждены знать и досконально вникать, как лёд с крыш сбивать, как и чем дворы чистить, как помойки вывозить, как дороги строить. Чтобы достойно выполнять работу за господ у власти, которая не работает.

Что больше всего ужасает в этих новоявленных зимних субботниках, что собранный снег и лёд надо куда-то вывозить, а машин нет. Весной и летом участников субботника точно так же призывают очищать улицы от мусора, но куда его девать – не говорят. Помойки переполнены, домой его к себе не понесёшь – это же не лёд со снегом, которые можно дома растопить и в канализацию слить… Вы, может, не поверите, но мне знакомые, живущие в Петербурге на Лиговском именно такую технологию описывали. Они в законные выходные собрали снег и лёд в своём дворе, получилось два огромных кургана высотой в два этажа, а начальник местного ЖКХ явился «с проверкой». Он бы так работу своих подчинённых проверял, а не «господ», которые своим трудом содержат такого вот нерадивого «слугу». Куда деть горы снега? Начальник ЖКХ посоветовал… отнести особо крупные куски льда в свои ванны! Народ сначала онемел, а потом подумал, что ему от усталости это послышалось. Шутка ли: неделю на работе отпахать, а потом ещё и в выходные вкалывать с кайлом в руках. И ведь нашлись такие граждане, которые в самом деле принялись таскать кубометры замёрзшей воды на свои этажи. Но надолго их не хватило – один растянул себе связки в руках, другой сместил диски в позвоночнике. Лёд как-никак материал очень тяжёлый. Жаль, что начальство ЖКХ такого рвения граждан не видели – укатили на внедорожниках, один даже сразу на двух умудрился.

Вот чем сладка работа власти – советы неразумному обывателю давать. Иногда такое присоветуют из цикла «как вам лучше выполнять работу за нас», так сам бог вместе с чёртом велели за перо взяться и увековечить их перлы мудрости. Никогда не забуду, как на одном субботнике вокруг территории нашего Завода «человек из Мэрии», дал нам всем, неразумным, золотой совет, куда деть мини-пирамиду Хеопса из собранного мусора:

– Бросьте где-нибудь там… Ну чего вы своими идиотскими вопросами нервы мотаете!

Он был специально прислан для того, чтобы наладить вывоз мусора с убранной территории, но так ничего и не наладил. Он же в самом деле не для того в большие люди вышел, в Мэрию с таким трудом пробился, чтобы теперь этакой лажей заниматься! И тоже укатил. На трёх машинах. Разумеется, с мигалками.

Народ стал думу думати: где находится это самое «там». И тут, и там – город. И тут, и там люди живут. Кому понравится, если собранный на субботнике мусор ему под окна бросят? Прям хоть в авоське так к себе домой и неси! Как собранную за день добычу древний человек пёр в свою пещеру. Но мы-то в третьем тысячелетии живём – вот в чём вся загвоздка. Почему совсем недавно, каких-то двадцать-тридцать лет тому назад могли найти технику для уборки улиц, и машину для вывоза снега и мусора, а теперь скатились в Палеозой какой-то, когда старушек-блокадниц совестят: «Выходите на улицы в выходные, поколите трёхдюймовый пласт льда на тротуарах. Но только своим инвентарём!». А мы ещё удивляемся, куда делись снегоуборочные машины, когда у городских служб даже своих ломов и мётел нет. Самое время каменные топоры начать делать.

В самом деле, куда всё делось? Разворовано? Но это как надо воровать? Как надо разорить город и даже целое государство, если ещё в начале нелепых девяностых в Петербурге даже на маленьких улочках в три-четыре дома по стороне работало по пять-шесть дворников, туда-сюда курсировала снегоуборочная машина с «лапами», загребающими зимние осадки, которые тогда ещё никто «аномальными» не додумывался назвать? Теперь и на Невском такого количества уборщиков не увидишь. Работа эта тяжёлая, но раньше в неё шли даже люди с высшим образованием, за неё давали прописку и даже вид на жильё. А теперь платят копейки, техники вообще никакой нет кроме лопат и ломов. В жилконторах сидят одни начальники, которые умеют только руководить: десять человек руководят одной уборщицей-пенсионеркой какой-нибудь бабой Маней. Каждый на хорошем окладе, и никто не согласится нанять больше дворников за умеренную плату, зато на начальство, которое ни хрена не делает и пользы никакой не приносит, тратится львиная доля горбюджета. А дворников просто разогнали «для экономии бюджета», технику распродали или списали за износ, любую некомфортную погоду объявили «аномальной», каждого гражданина обязали самому и снег чистить, и улицы мести. В свободное от основной работы время. Всё бы ничего, но не даёт покоя маленький такой вопросик: а на что городские власти и начальство жилищно-коммунальных служб тратят время своей «основной работы»?

И чем больше орудуешь лопатой в снежной каше, тем явственней слышится их гаденький такой смешок над всеми нами и потирание холёных ручонок. И тем явственней гнетёт мысль: а не идиоты ли мы все? И что лучше: быть идиотом или сволочью? Ведь в России всё так устроено, что человек может быть только дураком или сволочью. Мы давно уже сами и подъезды свои ремонтируем, и дворы метём, и даже на входную дверь с домофоном всем миром деньги собирали и заказывали. Хорошо, что за демонтаж старой платить не пришлось – её попросту не было. Другие жильцы, которые не собираются «такой поддержкой власти заниматься», замечают, что мы – идиоты. Потому что на всё это администрация получает деньги из бюджета и тратит их на себя. А наблюдая наши потуги, она скоро весь бюджет будет тратить на себя и только на себя. То есть, выходит, что мы ещё и вредители. А тех, кто не хочет быть идиотами, у нас считают сволочами: «Как вам не стыдно – свою же улицу не хотите от снега вычистить, на своём же доме не желаете крышу (своими силами и средствами, естественно) залатать! Сволочи вы, вот кто».

Что показательно, когда властям надо сагитировать массы на выполнение работы за себя, они согласны отдать людям хоть целый город: «Свой же родной город не хотите в порядок привести! Это же ВАШ город». Спасибо, не знали. Аж жарко сделалось! Оказывается, целым городом владеем… Но в другое время попробуй, заикнись рядовой обыватель, что это его город.

– Чаво-о?! Какой он на хрен ваш? Что у вас вашего вообще может быть? Да вы даже унитазом в квартире не владеете, потому что она коммунальная! А город – НАШ, а никак не ваш!

Так и живём. Так и ругаемся не понятно из-за чего. Снег выпадет – ругаемся. Крыши текут – опять ругаемся. Судим-рядим: наше, ваше, кто в ответе? Кто бы мог подумать: снег, простой снег, кристаллы воды, а из-за них такие споры. Где ещё такое может быть? В Петербурге из-за бездействия властей переругались давние друзья и коллеги. Одни ругают губернатора, другие отбиваются, как будто лично их задели, третьи Обаму во всём винят – он хотя бы в курсе? Известный музыкант теперь не здоровается с не менее известным директором музея, знаменитый бард более не товарищ популярному театральному актёру. Одни на экологию всё валят, другие просто молят: «Уберите хотя бы глыбы больше кубометра с улиц, изверги!». Одни заявляют, что во всём виноваты частные компании и ЖКХ, а другие обвиняют нерадивых мелких районных начальников и даже дворников, которые якобы много курят вместо работы или их нет как таковых. Винят автовладельцев, из-за припаркованных машин которых не убрать снег. Водители винят пешеходов, которые снуют по проезжей части улиц и проспектов, так как по тротуару из-за падающих сосулек и кусков колотого льда под ногами ходить опасно. Люди ходят по дорогам для машин, а машины – по тротуарам. Чиновники кивают на дворников, а дворники заявляют, что сбивать сосульки вообще должны не они, а промышленные альпинисты по специальному договору. И работа эта весьма опасная и требующая соответствующей оплаты – тут уж дворническим окладом не отделаешься.

Некоторые умники даже выдвигают такую гипотезу: всё из-за того, что Газпром не построил-таки свою башню на территории крепости Ниеншанц. Из-за неё, кстати, ещё больше известных петербуржцев переругалось. Тогда нашлись бы деньги и на то, чтобы отремонтировать чердаки и крыши, и для найма нужного числа уборщиков. Но почему город не развивается, а только ждёт подачек из Центра? Почему город может зарабатывать только при помощи вложенных инвестиций? Почему власти сначала уничтожили в нём производство, промышленность, тысячи рабочих мест, а теперь рассказывают жителям, что рабочие места им только Охта-центр может обеспечить? Подумаешь, что эта бездумная политика застройки приведёт город к транспортному коллапсу в районе Охты, где и без того в часы-пик простым смертным не проехать – зато рабочие места будут! Лохотрон какой-то: рабочие места невозможны нигде в городе, а вот только в этом чудо-юдо-небоскрёбе! Город-герой, город-труженик, город-университет, в котором жили и работали известные деятели культуры, врачи, учителя, учёные превратился в город-побирушку, который теперь только и гордиться тем, сколько инвестиций выклянчил у Москвы и Запада, а не заработал сам.

Прямо говоря, на лицо все признаки того, что в городе… отсутствует власть. Хотя бы самая элементарная власть, которая налаживает, обустраивает, упорядочивает. Посему царит гвалт и хаос, какой и возникает, когда все заняты не своим делом. Учителю предлагают взять ломик и идти колотить лёд на улице, а врачу приходится бросить работу, чтобы следить за деятельностью местного ЖКХ. При этом налоговики деньги с населения собирают исправно, а госструктуры исправно их тратят, согласно их же бумагам и бесчисленным отчётам, что каждая копейка отпущенная на уборку снега и ремонт дорог куда-то да ушла. Куда-то не туда. И если кому-то выделяют средства на благоустройство улиц, то этот кто-то именно этого не делает, но рублики берёт охотно и требует ещё.

Но «рыба гниёт с головы». Если жилконторы и частные компании не занимаются своим делом, значит, ими руководят хозяева, не умеющие правильно руководить. То же самое и в городских масштабах, и даже в государственных. При этом никто не имеет цели обливать грязью градоначальника или мэра. Просто когда человек любит свою работу и хочет, чтобы его уважали, он уважительно относится к людям, добросовестно выполняет свои обязанности, и делает всё, чтобы выполнять их ещё лучше. А когда человеку плевать на всех и вся, кроме себя, любимого, то грязью такой гражданин облипает сам без посторонней помощи. Призывы к выходу на улицы с лопатами и метлами, которые сопровождают рефреном деятельность наших нынешних городских властей от Петербурга до Хабаровска, выглядят кощунственно на фоне грабительской политики, воинствующего хамства и коррупции в ЖКХ. Их нелепые и растерянные речи похожи на жалобы никудышного командира полка, где солдаты когда угодно в самоволку ходят, и никто ни за что не отвечает. При этом они никак не возьмут в толк, почему все претензии адресованы именно командиру полка. Да, предыдущее сражение проиграли. Зато в новом сражении воюем лучше. Но всё равно проигрываем. Почему? А чёрт его знает! Да, боевая техника и боеприпасы в войска поступили, но сражение продолжаем проигрывать. Значит, офицеры на местах, командующие конкретными частями и подразделениями воюют как-то не так. Вот им и надо задавать вопросы. А командир-то тут при чём?! Да, он должен командовать профессионалами, которые выполняют боевые задачи, но все вопросы к его замам, помам, завам, снабам!.. Много полк с таким горе-командованием «навоюет»? И никто «командование» не позорит больше, чем оно само это делает.

Ещё больше позорятся те наши «интеллигенты», что прогибаются перед такой политикой, в надежде, что «прогиб» будет замечен, засчитан и оценён в виде косточки с барского стола. Это так и называется: на службе у «слуг народа». Ох, и не лёгкая же эта служба! Тут всё понятно: надо отрабатывать предоставленные дары в виде ресторанов и студий, магазинов и членства в бесчисленных госкультфондах, а если не поддержать власть вовремя, то бизнес может и посыпаться. Потому что интеллигенция наша местами переродилась в состоявшихся буржуа, жизнь их состоялась по части сытости и довольства, поэтому любые перемены и протесты «челяди» могут нарушить течение такой удавшейся жизни. И любые волнения им противопоказаны и нежелательны, поэтому они деловито и гневно осаживают толпу и поучают всех, кто пытается третировать власть: «Не хайте Родину!». Но никто ничего против Родины не имеет. Людей просто бесят наглые и ни на что не способные власти. Но объяснять бесполезно, потому что там свои представления о Родине и патриотизме. Там кажется патриотичным поведение людей, которые в свой единственный выходной высыпали на улицы вкалывать за не выполняющие свои обязанности городские службы. Но получается, что это патриоты не Родины, а некой «тёти Моти», которая и должна бы наладить работу всех этих служб, да вот не захотела.

Власть у нас многими понимается только или как суровый надзиратель, или барин-пофигист, которому «ваще всё по барабану». Вот люди и не знают, что лучше: или опять начнут за ношение джинсов и слушание тяжёлого рока преследовать, но будут хотя бы изредка строить дома, дороги, снег чистить. Или не будут преследовать и контролировать нравы и вкусы, но строить и создавать что-либо для людей тоже откажутся.

Власть то и дело призывает экономить. Но кого она призывает? Себя, любимую, или бабку Клавдию, которая мясо ест пару раз в году по большим праздникам, а пальтишко с ботами носит по десятку лет? Почему бы не начать экономить на содержании наших чиновников? Тем более, если от них совсем нет толку стране и той же бабке Клавдии? Зачем им, например, автомобили представительского класса и по пять квартир и три коттеджа на рыло? Народ шокировать? Он и так в перманентном шоке находится ещё с Перестройки. Почему ЖКХ год от года выполняет работу всё хуже, но при этом её магнаты «дерут» с населения плату всё выше? Где логика? Ах, у них «всё схвачено и за всё заплачено», оговорено с теми же чиновниками.

Российское чиновничество живёт не просто хорошо, а слишком роскошно для такой откровенно нищей и разграбленной (узнать бы, кем) страны. И вместо того, чтобы экономить на дворниках и дорогах, надо вернуть бюрократию в её нормальное, естественное состояние нанятых для обслуживания государства специалистов. Слуги народа должны служить, и для этого им совершенно необязательно разъезжать на BMW последней модели, которую зачем-то покупает государство на налоги. Можно оставить представительские расходы для зарубежных поездок первых лиц государства, раз лица эти так боятся лицом в грязь ударить перед иностранцами, а все остальные траты дефицитного бюджета пониманию не поддаются.

Ужас ситуации в том, что можно найти и деньги, и силы, и средства, чтобы обеспечить страну нормальными дорогами, полноценным жильём и достойными зарплатами, чтобы россиянину не приходилось подыхать за право выжить. Это не так сложно, как кажется. Жаль, что гораздо проще оставить всё, как есть.

Что же такое власть? Заманчивая субстанция. Все о ней говорят, все к ней стремятся и… никто её не видит! Никто даже не догадывается, что это – самая труднейшая работа в человеческом сообществе, какую только можно себе вообразить. В нашем сознании многие понятия так искажены, что простые люди понимают власть как судьбу везунчиков. Или как бизнес, а задача бизнеса – получать выгоду. А что эта выгода может пройтись по головам миллионов соотечественников, так тьфу на них – бизнес не должен думать о морали и учитывать интересы общества. Но из власти нельзя делать бизнес, потому что это первый шаг к прекращению всякой власти. В одном знаменитом отечественном сериале про ментов начальник говорит своим подчинённым: «Господа, идите в коммерцию, если вам денег не хватает». Он знает, что менты его отдела – фактически нищие, на работе живут, дома сутками не бывают. Но ещё он знает, что это очень опасно, когда наделённый властью, полномочиями и табельным оружием человек не наведением порядка в городе озабочен, а получением личной выгоды от той или иной сделки.

Мы как заложники такой «власти», которая по сути властью ну никак не является. Она не обустраивает, не налаживает, не регулирует, не охраняет права и свободы граждан. Не выполняет свои функции, как та переродившаяся кровь в поражённом лучевой болезнью умирающем организме. Она занята личным обогащением, как разрастающаяся раковая опухоль посреди истощённых тканей и разрушающихся органов. Она считает это личным успехом, но не понимает, что нельзя стать успешным посреди нищеты и вымирания. Нельзя прослыть властью, занимаясь вместо работы упрёками в адрес «подданных»: сами всего добивайтесь, сами стройте себе дороги, заводы, жильё, неча тута, панимашь, патерналистические сопли разводить! Она призывает людей к самостоятельности и тут же ставит им палки в колёса. У неё всегда и во всём происходит полный разрыв слов и дел. Она говорит о высоких технологиях, но при этом в стране растёт количество безграмотной молодёжи, которая даже в обычной школе не учится. Она призывает к здоровому образу жизни, но при этом в стране царит пропаганда алкоголизма и саморазрушения. Она разглагольствует о строительстве новой России, но не делает ничего, чтобы эти лозунги начали осуществляться.

Если в твоём доме обои отклеились или кусок штукатурки отвалился, глупо правительство призывать на помощь, требовать, чтобы кто-то из Мэрии приехал со шпателем и банкой шпатлёвки, с транспарантами в пикет выходить. Но что делать, если в городе нет ни одной асфальтированной дороги? Где взять асфальт, на чём его привезти, сколько его надо? Мысль о бездорожье настолько допекает, что невольно начинаешь думать: что же надо сделать, чтобы появилась хотя бы одна нормальная дорога? Что?! Что? Что… И как?

Не о том речь ведётся, что некий гражданин забыл носовой платок в карман положить или не может себе сапоги купить и обвиняет в этом власть. Намекает, что это её первоочередная задача – обеспечивать ему даже такую мелочь. Но что делать людям, если у них в городе в двадцать первом веке, когда им все уши прожужжали какими-то инновациями и модернизациями, нет своей линии электропередачи? Могут они сами её провести? Много ли рядовых граждан умеют и знают, как это грамотно сделать, располагают необходимыми для этого материалами и полномочиями? Или могут они приобрести для себя локомотив с вагонами, чтобы ездить по железной дороге на работу или в другой город, где имеется более развитая инфраструктура, когда у них от «культурных учреждений» только один привокзальный туалет остался? Ну, вот не ходит до них никакой транспорт! Что тут делать, как быть? Если власть обвиняет народ в беспомощности и лени, пусть подскажет. Москва переливается в сумерки огнями наверняка не потому, что рядовые москвичи своими силами провели в свой город электричество.

Да, мы ничего сами не можем. Что же мы можем? Что конкретно я могу сделать, чтобы в городе появилась нормальная дорога? Не бог-весть что, а просто нормальная дорога, какие есть во всех нормальных городах, которыми управляют нормальные власти. Не великие и бесподобные, а просто нормальные, которые просто нормально, как следует выполняют свою работу. Как, скажем, в ЖЭКе есть просто нормальный сантехник, который просто нормально меняет протекающие трубы в квартирах. Не языком чешет, какой он виртуоз, как ничтожны по сравнению с ним его конкуренты и оппоненты, не жонглирует инструментами во время работы, а просто нормально выполняет свою работу. Что показательно, молча. Потому что когда человек умеет выполнять свою работу, ему больше ничего не надо делать, чтобы люди поняли: это и есть настоящий сантехник, каким он и должен быть. Просто должен быть, а иначе в нём нет никакого смысла.

Если обратиться к законам макроэкономики, то частный бизнес производит необходимые для потребителей товары и услуги. Частное лицо, занимающееся индивидуальной трудовой деятельностью, может заниматься мелким кустарным производством, может на своей кухне огурчики с огородика солить, а потом продавать их обывателю по договорной цене – популярный бизнес многих деревенских старушек, ограбленных системой. Но это частное лицо не может и даже не имеет права предоставлять такие «услуги», как безопасность общества, оборона страны, создание законодательной системы – это «бизнес» государственной власти. И такие общественные «товары», как дороги и мосты, должны тоже предоставляться государством. Потому что это вам не огурцами домашнего посола на обочине торговать.

Дороги не могут быть сугубо частным товаром. Это всё равно, как если бы каждый купил себе самолёт и полетел на нём, куда вздумается. Тут же начнутся столкновения, катастрофы и аварии, так как существует такое понятие, как авиалинии, и они тоже не абы где проходят, а утверждаются на межгосударственном уровне в ходе многочисленных согласований и поправок. Частный бизнес может нагромоздить в одном месте магазинов по продаже калош, где будут продаваться калоши поплоше, но и подешевле, и тут же рядом можно приобрести хорошие калоши за цену повыше. А дорога не может быть поплоше или громоздиться вдоль и поперёк других дорог разного качества. Потому что дорога только тогда и может быть названа дорогой, если она отвечает каким-то определённым нормам и стандартам. Государственным стандартам, ГОСТу. Если этим «стандартом» начинают считать какую-то квашню под ногами и галдеть: «А вот в Африке и такой роскоши не видывали!», то это означает только крах данного государства.

И всё-таки что я лично могу сделать, чтобы в моём городе появилась нормальная дорога? Мне говорят: не думай, плюнь, женщина не должна думать о такой пошлости. Современная женщина должна быть перманентно жизнерадостной и вертляво цокать каблучками по… Ага, по нашей грязищи! Это нормально, что кругом царит реклама женской красоты и беспечности, а русская баба не имеет возможности по улице в обычных женских туфельках пройтись? О чём же мне ещё думать, если данная реальность постоянно о себе напоминает? И не хочу о ней думать, и замечать не хочу, даже стараюсь в упор не видеть, но приходится ходить по этой грязи два раза в день, по версте туда-сюда. Делаю вид, что её не вижу, но она своим гадким чавканьем напоминает о себе моему слуху. А когда зимним вечером ты поскользнёшься на её подмёрзших ломтях и приложишься со всего маха, тут уж и при полной атрофии всех органов осязания почувствуешь: а дороги-то как таковой у меня под ногами нет.

А что есть? Что можно сделать, чтобы дорога была? Начнём с себя – беспомощных нытиков с «патерналистскими настроениями». Что конкретно у меня есть? У меня в сарае есть лопата, я могу с нею выйти на работы по строительству дороги, могу ещё точно таких же «муравьёв» с садово-огородным инвентарём в руках привести с собой. Мы будем долго копошиться на месте, где должна быть дорога. И что? Мы сможем сделать нормальную дорогу, которая отвечала бы требованиям современности? Нет. Нужна техника, а у нас её нет. Мы можем её купить на свои зарплаты и сбережения? Нет. Нужен асфальт, нужны самые разные ингредиенты к нему, всё это стоит денег – очень больших денег. Но асфальта у нас тоже нет, как и денег на него. А к нам едет столичный сытый барин и царственно чавкает губами: «А вы САМИ ничего не можете и не хотите!».

Но даже если мы своими силами построим себе дорогу, что будут делать эти дядьки у власти с опухшими от сытости и запоя харями, с ленивыми глупыми глазками? Зачем нужна их огромная армия? Для чего они так прочно сидят на своих насиженных постах? Для красоты? Ничего красивого в них не наблюдается. Тогда для чего? Для чего у нас страна наводнена этими господами с барскими замашками «вы сами ничего не можете и не хотите!». Они нам доказывают, что мы САМИ хотим жить в дерьме! А под эту песню воруют бюджетные деньги, грабят фонды, которые явно не для их поездок на Канары были созданы, разворовывают казну на свои «нехитрые нужды». А нужды у них такие, что это вам не по малой нужде сходить. И даже не по большой. По три дачи себе уже понастроили, а дорог в стране как не было, так и нет. Уж пора бы хоть что-то сделать по работе, а, ребята?..

Почему они так упорно не хотят заниматься своей работой? И как они вообще понимают свою работу? Говорят, что сталинская система власти работала лишь за счёт засевшего в головах страха. Это был страх колоссальный, накопленный за десятилетия репрессий и запретов, гонений и выдворения из страны! Но страх постепенно уходил. Постепенно, медленно, ещё с Оттепели, когда кровавые расправы если и продолжались, то скрытно. И оказалось, что кроме страха систему управления страной ничего больше не держало, поэтому система эта сразу же и разваливалась, как только ушёл страх.

Наш народ привык к людям-развалинам у власти. Привык настолько, что и не верилось, что в Кремле может оказаться молодой человек лет сорока-пятидесяти: да где это видано! Люди власти в России за XX век почти всегда немощны на медицинском уровне. И непривлекательны. Лица как маски, фигуры как мешки. Не могут не только судьбой страны распорядиться, но и над своим разумом и собственным телом не властны. С запором справиться не может, а его «зовут на царство» править самой большой страной в мире – только в России такое может быть. Отсюда человек власти в сознании масс – это именно некая развалина. Его досуг – охота в заповедниках, водка и жратва в непомерных количествах, ранний маразм от пережора и всевозможных излишеств – полный набор вырвавшихся из въедливой нищеты «это и есть счастие». А «подданные» вынуждены вместо работы власти наблюдать за медленной агонией очередного царя, за растягивающимся на годы угасанием его разума. А наблюдать за агонией, да к тому же медленной – занятие, прямо скажем, не из приятных. Людям жить надо, а не тоскливо ожидать: «Когда же чёрт возьмёт тебя!».

Все эти «кремлёвские старцы», беспомощно шамкающие челюстями всевозможную глупость, заговаривающиеся, обнаруживающие после вскрытия усохшие мозги или вовсе их полное отсутствие, стали настолько привычны, что даже Горбачёв показался всем «слишком юным» для поста Генсека. Власть давит, ломает, старит, для неё нужен колоссальный запас здоровья и сил, а назначают какого-то пенсионера. Ельцин каким бравым пришёл, по бронетехнике сначала лазал, а уходил каким – страшно сказать! Словно не десять лет на посту пробыл, а все пятьдесят. За десятилетие на полвека состарился на глазах у всей страны – вот она, власть-то. Страшное дело.

И вот пришли молодые, бравые, полные сил и энергии. Народу подумалось, вот сейчас-то закипит работа. Она и «закипела»: новое, непоротое поколение власти, не запуганное ГУЛАГом и Лубянкой, судами-тройками и приведением в исполнение высшей меры наказания в двадцать четыре часа с момента ареста, непоротость свою потратила не на смелое реформирование и перестройку страны, а на… растаскивание этой страны. Сначала испуганно, словно бы не веря такому привалившему счастью, а потом всё смелее, всё наглее, всё бо́льшими кусками. Краснеющие воришки, устраняющие тех, «кто слишком много знал» о степени их воровства, сменились ворами смелыми, которые только усмехаются на обвинения: «Мели, Емеля, что тебе ещё остаётся». Умение воровать стало считаться признаком смелости, состоятельности: он вот смог урвать лучший кусок, а вы – нет, поэтому заткнитесь, слабаки. Началось глобальное расхищение своей же страны по принципу «если страха нет, то воруй, сколь хошь – ничего за это не будет». Ну, выгонят в отставку, если что. А с наворованным в отставке ещё лучше жить будет, чем на посту жилось, и-эх, гуляй, рванина!

Это только кажется, что «власть стала к народу поближе». Но когда вор поближе, то ему и в ваш карман залезть полегче. Каменные неприступные истуканы, монументальные Отцы народов сменились на «власть с человеческим лицом», которая и спеть может, и сплясать перед народом, и пошутить в случае чего… Дошутились вот. Казалось, началась какая-то другая разумная жизнь. А пришли просто осмелевшие трусишки с воровской моралью и всем прочим.

В итоге такая непуганая и коррумпированная система власти до восьмидесяти процентов всех доходов от продажи углеводородов из недр России пускает вовсе не на обустройство этой самой России, не на крепкие дороги и мосты по её территории, не на современные производства и безопасность граждан, а…по своим карманам. На оставшиеся крохи создаются аварийные лачуги, общежития, убогие цеха и такой же транспорт. Семьдесят процентов территории России покрыты хибарами и сараями, как было четыре века назад в Европе! Оборудование на производствах в лучшем случае послевоенное. В такой стране всегда будут происходить крупные и частые аварии, как в странах Третьего мира. Там тоже погибают люди. Но Третий мир на то и третий, что там не принято жалеть людей и вообще людьми их считать. В Европе нет ни нефти, ни газа, ни леса! Ни аварий. Там министры получают зарплату и им этого хватает, чтобы добросовестно выполнять своё дело. Есть, конечно, там и коррупция – куда же без неё, – но не в таких тотальных размерах как ворует наше руководство. Страшно жить становится! Страшно жить, когда деньги заменяют всё власть имущим. Они как бизнесмены зациклены только на прибыли в свой карман: что не обогатит конкретно МОЙ карман, то и не нужно СТРАНЕ, то и не патриотично. Вся страна должна подстраиваться под это, что выгодно чьему-то карману в ущерб своим интересам. И только ради бабла они принимают законы и решения, не спрашивая у нас.

Что толку теперь просить у них обустраивать страну? Оно им надо? Люди просят дороги у властей, власти их отфутболивают: «Сами стройте, а нам это не нужно». Но есть же дорожные службы в конце концов! Да, есть. И они тоже просят. У государства. Просят средства на строительство, потому что дорога – явление чисто материальное. Она состоит из таких элементов, которые нигде на дороге бесплатно не валяются. Государство это вроде как понимает, но отвечает: в бюджете нет средств. Куда деваются средства – не знает никто. И никогда не узнает. Если государство на что-то и выделяет средства, то с таким видом, словно от сердца отрывает кусок своего же мяса. Умудрённые жизнью советуют: вы этим гримасам не верьте, потому что бюджет – это же наши налоги. Государство не может «покрыть» нам дороги нашими собственными рублями. Потому что дорога – это очень дорогое удовольствие. Не миллионы рублей нужны, а миллиарды! А откуда там с наших грошовых зарплат миллиарды? Но тогда почему «сытый барин» периодически советует: а вы сами себе дороги стройте? Разве он этого не знает, что у нас никогда не будет таких денег «на кармане»? Или знает? А если знает, стало быть, просто издевается. Чего же он издевается? Неужели у бар наших нынче так уж с развлечениями худо, что им приходится так убого развлекаться?

Чего только ни придумают, чтобы не строить дороги, чтобы вообще ничего не делать! Объявят народ и бездельниками, и нытиками, которые «сами ничего не могут», в конце концов заявят, что «наш народ исконно любит жить в грязи». Дескать, танки грязи не боятся! И находятся граждане, которые согласны быть этими самыми танками в глазах ленивого руководства, а не людьми. Но это не правда, что в России население любит грязь. Грязь в России скорее рассматривают как способ унижения этого самого населения, чтобы оно много о себе не мнило, а то мало ли что. Сколько раз наблюдала, как у нас многие промышленные объекты залиты то мазутом, то соляркой. И можно сделать, чтобы не было этих едких луж, но сие в глазах наших как руководителей так и подчинённых является полнейшей ерундой. Хотя при хождении по таким заводским дворам обуви хватает ровно на два-три месяца, потом подмётки отлетают или вовсе колодка разваливается. И это учитывая, что обувь теперь в заводских кладовых не выдают: САМИ себя обувайте, чтобы на нас работать. Мастер советует: «Проволокой подошву привяжи, всего и делов-то! Чего власти дёргать по пустякам?». Но что для нашего руководства НЕ пустяки? На что не укажешь, а им всё пустяками кажется. Не топят в морозы в домах – пустяки. Не чистят дороги от снега – пустяки. Дорог нет как таковых – и это пустяки! Есть хоть что-нибудь в нашей стране, что может их расшевелить, что они не станут причислять к пустякам?

Как же всё-таки тяжело с нашим руководством, если его надо постоянно подстёгивать, стимулировать, как репетиторам с нерадивым учеником биться, который уже пятый год ни в какую не хочет в следующий класс переходить. И стало модно не лень его винить, а окружение, что не создало ему должных условий! Не простимулировало и не мотивировало.

В России как «Отче наш» без устали повторяют прилипчивую и обидную фразу о двух напастях на букву «дэ», которые губят страну: о дураках и дорогах. Возражать трудно. И такое впечатление, что дорог становится всё меньше, а дураков всё больше. Причём по приросту дураков лидирует начальство. И если с первой проблемой на букву «дэ» ничего нельзя поделать, хоть по три высших образования дуракам оплати, но они так дураками и останутся, то дорога – это же совершенно иное явление. С проблемой дорог, точнее, с проблемой бездорожья можно справиться. Плохие дороги в России – проблема искусственная. В стране есть всё для их строительства, ничего не надо завозить и закупать.

«Чего только ни придумают русские, чтобы только не делать хороших дорог!» – именно так, согласно народной легенде, воскликнули японцы, увидев «УАЗзик». Говорят, наши дороги, точнее, бездорожье изменило даже автомобиль Ниссан, «усовершенствовало» его, чтобы Ниссан этот мог по нашей грязи передвигаться. Изначально он был создан для передвижения по обычным нормальным дорогам, каких у нас, оказывается, нет. И эксперты утверждают, что в ближайшие годы российские дороги лучше не станут. Центр во всём винит регионы, регионы огрызаются, что это как раз центр все ресурсы на себя перетянул. А когда проблема отфутболивается от одних влиятельных сил к другим, это означает только одно: никто не хочет, а потому не будет решением проблемы заниматься.

Любая дорога – это живой организм. На любой дороге грунт проседает, покрытие изнашивается, его надо обновлять через пару-тройку лет в зависимости от интенсивности движения и условий эксплуатации. В России могут раз в сто лет заасфальтировать клочок трассы, а потом сто лет предвыборную агитацию начинать словами: «А помните, как мы вам тут проплешину два на три метра заасфальтировали? Не выберете нас, мы эти куски битума в мешок с собой заберём!» – вот до чего доходит. В Европе подрядчик даёт пятилетнюю гарантию на дорогу и за свой счёт проводит мелкие ремонты. Ему невыгодно халтурить при строительстве дороги, потому что из своего кармана будет пять лет выполнять гарантийные обязательства. А у нас никаких тебе заморочек с обязательствами: плюхнули в лужу ковш битума, а на следующий год: «Мы же вам тут асфальт клали! А что он по форс-мажорным обстоятельствам куда-то исчез, так мы ведь тоже не боги». Даже появилось такое явление дорожного строительства, как «депутатский асфальт». Тот самый, который по весне вместе со снегом сходит. Ну, он на больший срок и не рассчитан, лишь бы выборы выиграть.

Чтобы строить дороги, надо много уметь и знать. Например, надо знать, что не каждый песок подходит под «подушку» для дороги. Но у нас есть ВСЕ виды песка: и крупного, и мелкого, и речного, и озёрного, и я не знаю, какого ещё только песка у нас нет. Но вот дорог нет. Есть глина и песок, всё есть! Нет вообще ничего такого, чего бы у нас не было. Есть страны, где нет леса или воды – у нас есть ВСЁ! И даже больше… И тут-то всё спотыкается, что у нас в самом деле есть всё: не только песок любой разновидности, но идиоты и дураки тоже на любой вкус и цвет имеется. Об этих-то дураков всё и спотыкается.

Проблема бездорожья может свести с ума! Знаю случаи, когда люди по-настоящему сходили с ума, потому что у кого-то на руках умер тяжело больной ребёнок посреди раскисшей дороги, на которой увязла машина по дороге в больницу. Кто-то не успел по бездорожью добраться туда, куда ему жизненно необходимо было добраться, не дождался грамотной помощи. На многих наших граждан даже фильмы ужасов не действуют, потому что там по сути нет ничего ужасного: холёные вампиры ездят на холёных автомобилях по холёным автобанам. Если бы герои киноленты в зоне бездорожья пожили…

Я уже сама немного как бы того, потому что читаю много литературы о дорогах и их строительстве, что само по себе странно для утончённой деревенской барышни, согласитесь. Мы, рядовые граждане, должны изучать процесс дорожного строительства, как хозяйка – рецепт дрожжевого теста! Говорят, что русская баба обязана владеть профессией нарколога, прачки, психолога, землекопа и садовода. Обязана! Но вот ей уже говорят, что она и асфальт обязана уметь укладывать. В других странах хочет человек себе сад разбить – вызывает дизайнеров, декораторов. Они ему всё делают. А он сам и не вникает в процесс – ему это не нужно. У нас же – всё сами. За бугром прачка ни за что не станет брать на себя работу посудомойки, а нянька хозяйских детей не будет готовить пищу. А у нас… Ведь сколько у нас умеют люди, сколькими профессиями владеют! Не знаю, чтобы у нас кто-то прибегал к услугам парикмахера – всё сами! Жизнь так приучила: экономить на всём. А то парикмахерскую не ровен час закроют, а ты привыкнешь к шику, к личному визажисту! Казалось бы, процветать уже все должны при такой экономии, когда каждый сам себя стрижёт и бреет, и уже скоро сам начнёт дороги себе строить собственными силами. Ан нет, не тут-то было: как и прежде на самое необходимое не хватает. Потому что «каждый сам себя стрижёт» – это натуральное хозяйство, уровень жизни Средних веков. Нищета, проще говоря. Не случайно натуральное хозяйство стали воспевать нынешние лидеры мнения, СМИ и некоторые политики.

Я не строитель и быть им не собираюсь, но не могу не думать о том, что такое дорога и как же её построить. Мысль эта преследует неотступно. Она не волнует никого из правительства, даже районного, потому что его члены по дорогам не ходят. Я понимаю, что дорогу мне не построить никогда, но не понимаю, почему дороги не строят те, кто может, умеет и должен их строить? То ли мы действительно САМИ виноваты, что позволяем держать себя за идиотов, но так хочется застать хотя бы в этой жизни окончание этого, как сейчас стало модно говорить, беспредела, а по-русски просто – сволочизма.

Повсюду царят рассусоливания и рассуждения вместо дела. Умников на государственных постах спросишь, почему в России так много леса, но она так и не зарекомендовала себя ни великим производителем мебели, ни экспортёром качественной бумаги, не преуспела ни в строительстве жилья, ни в возведении мостов и дорог. Они тот час пустятся в привычные для себя рассусоливания, что спрашивающие ни черта не смыслят «в производственных процессах», а мыслят по убогой схеме типа «много леса = прекрасная мебель» или «много песка = хорошие дороги». А по какой схеме надо мыслить? «Богатая верхушка = бедное население»? Или как в Европе: «леса нет вообще = замечательная мебель и прекрасные дома»?

– У нас ведь не только леса много, но ещё и гигантские залежи железной руды! – обиженно орут они. – Следовательно, российские автомобили должны быть прекрасными, так что ли?! А вы знаете, что дерево сперва надо спилить, потом распилить, потом высушить. Что спиленный лес необходимо разделать на бруски и доски, которые надо грамотно высушить, иначе они потом скоробятся и свернутся. А у вас ишь как всё легко получается! Руду – на машиностроение, лес – на мебель, асфальт – на дороги… Да что вы понимаете в нашей сложнейшей политике и экономике!

И тут они совершенно правы. Их главная задача: максимально усложнить жизнь в стране по всем направлениям. Они преподносят обычные производственные процессы как нечто недосягаемое для страны, где уровень безработицы вверг в деградацию целые регионы, где были ликвидированы сотни предприятий. А теперь, конечно же, негде стало ни древесину распилить, ни руду обработать. Поэтому ничего другого не остаётся, как сплавлять её китайцам по цене необработанного сырья, и обвинять рядовое население, что ни черта не смыслит «в сложнейших производственных процессах». У нас теперь каждый простой гражданин обязан разбираться в работе этих говорливых бездельников, тогда как они сами своей работой словно бы вообще не интересуются.

Говорят, что в России дороги стоят дороже, чем где бы то ни было. Цена строительства дорог у нас растёт соответственно тем средствам, которые на это выделяются из бюджета. Денег дают больше, но асфальта кладут… меньше. Прибыльность от ремонта и строительства дорог у нас в два-три раза выше, чем в мире. Один километр четырёхполосной трассы обходится Китаю приблизительно в три миллиона долларов, Бразилии – где-то в три с половиной миллиона, а России – почти в тринадцать миллионов всё тех же зелёных американских долларов. На те же деньги в Европе кладут и обновляют дорог в два раза больше. Наши чиновники на это отвечают, что в России-де очень дорогая земля, поэтому большое количество средств закладывается на инфраструктуру и выкуп земли под трассы. В то же время люди постоянно выстраивают пикеты, заявляя, что у них отбирают землю под дорожные стройки без какой-либо компенсации вообще! Могут огороды с сараями снести, ничего вообще не объясняя, могут на гаражный кооператив «наехать». Это они на дорогой земле стоят?

Нигде не удаётся узнать, кому именно и сколько платят дорожники за выкупаемые участки, хотя догадаться нетрудно. Чтобы потом там ни говорили, но в народе шепчут, что минимум половина средств оседает в отдельных карманах, а не превращается в дорожное полотно. Что нужно сделать? Привлечь для разработки дорожной сети тех, кто уже доказал, что умеет это делать: канадцев, немцев, китайцев, бразильцев. Некоторые наши исследователи считают, что это желательно ещё и потому, что иностранцы проследят за качеством и не дадут отечественным строителям-дорожникам строить как всегда. То есть так, чтобы рассыпалось через пару лет. И в этом мы все! Мы никакие не хозяева своей страны, нам лишь бы урвать хоть чего-нибудь для своей задницы, а на страну – плевать. Получается, что сами у себя воруем. Иностранцев больше волнует наличие качественных дорог в России, чем нас! Мы бы и покликали их сюда, но… этого нам не позволяет национальная гордость и патриотизм. Сами смогём! Неча тут новых Рюриков кликать, панимашь!

Ещё говорят, что за границей асфальт кладут, а у нас – ложат. У нас дороги если и делают, то как-то странно. Не при хорошей погоде, а желательно, когда мороз ударит или, наоборот, оттепель со снегопадом. А потом весной с этим уложенным на снег асфальтом и втоптанными при морозе бордюрами начинается такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Например, финны или немцы, если идёт дождь, прекращают укладку асфальта и объявляют выходной, чтобы вода ушла. А нашим «пустяки» такие как-то по фигу: кладут себе асфальт и в лужи, и в мороз, да ещё и ночью в декабре, когда в четыре часа вечера уже темнеет. «Где наша не пропадала! Не себе же кладём, а этой долбаной стране, чтоб ей пусто было». Это происходит даже не из врождённой вредности русича к ближнему своему, а от некой «несостыковки». Всё лето техника стояла при свете дня, но финансирования не было. В конце года, покрутившись на банковских счетах «кого надо», дорожные деньги пришли и надо срочно их израсходовать, пусть при сильном морозе и в кромешной темноте. Наступает долгожданное лето, а денег опять нет! Точнее, они уже были получены, разделены по карманам и… переведены в Швейцарию. Ужас в том, что никто ничего не скрывает, как бюджетные средства варварски разбазаривают кто на шале в Альпах, кто на виллы Лазурного побережья, кто на замки в Англии. Даже по телевизору это всё показывают: и шале, и замки, и их мордатых владельцев – наших с вами соотечественников, которые сумели «выйти в люди в отличие от всякого там быдла». Потому что это не Китай, где и расстрелять за такое очень даже могут без соплей о гуманизме. Это Россия – мать наша. Где чиновничье ворье уже не знает, что бы ещё такое придумать, чтоб карманы свои набить. И уж набиты они под завязку, а им всё мало. Ну что ты будешь делать!..

Ходят слухи, что на сегодняшний день у нас до пятидесяти процентов денег при любом строительстве попросту разворовывается. Воруют так, что от одних слухов о таком воровстве у людей давление повышается! Известный архитектор и исследователь Владимир Паперный сообщает такую историю о строительстве в Москве дороги с бетонным покрытием, где вместо проектной толщины бетона в десять сантиметров было уложено только полтора. По самым простым подсчётам процент воровства уже тянет на восемьдесят пять процентов! После такого «строительства» покрытие дороги всё время трескается, его ремонтирует та же фирма, которая строила. В результате всем хорошо: у фирмы есть постоянная работа, а вдоль дороги – масса загородных домиков… с бетонными фундаментами. И это происходит в Москве! Ни абы где, а в Москве, в столице, которой по статусу неприемлемо безобразные дороги иметь. Что уж про наше захолустье-то говорить. У нас в таких случаях бетон вообще бы и класть не стали – украли бы его на все сто процентов, как раньше при Советах план выполняли. Сколько раз затевался шумок, что вот-де будут-таки строить дорогу там да сям, а всё заканчивалось, что материалы и средства убывали в неизвестном направлении и в полной комплектации. Хоть бы раз грамульку битума обронили для виду – не дождётесь! Дочиста разворовывают, что и для улики подобрать нечего.

Есть мнение, какие дороги – такая и страна. Поэтому у меня такая просьба: не вешайте вы трёхэтажные щиты с надписями типа «Россия – великая держава!» на фоне наших колдобин. Обидно же за державу. Вот у нас на здании Городской Администрации висит реклама работы нашей власти: «Мы сделаем наш город цветущим!». Красивая такая надпись, а главное, большая. Она трещины на стене закрывает. Её далеко видать, даже с окраины города. Вы можете на неё долго любоваться, но умоляю, только не надо при этом пятиться назад – там выбоины в дороге. Если вы в них угодите, вас оттуда потом только экскаватором можно будет достать. Пара человек уже так сгинула по незнанию.

Третье тысячелетие наступило. И по новому стилю, и по старому, и по юлианскому календарю, и по григорианскому. Прошли праздники первого в новом веке Рождества, как католического, так и православного. Отгремел и сугубо российский праздник с трудно переводимым на иностранные языки названием Старый Новый год. И где всё? Где обещанная новая и разумная эра? Люди остались при своей нищете, а разбитая дорога осталась такой же, как и была. О чём же нам петь в этом царстве мёртвых дорог? «О, кого же, кого же нам петь в этом бешеном зареве трупов?» – вопрошал Поэт ещё в начале новой эры Революции.[6]

Прошёл первый год нового миллениума, но асфальт на дороге так и не появился. Вот уже вошёл в историю 2002-ой год, а за ним канул в реку времени и 2003-ий. А ведь совсем недавно они казались такими новыми, многообещающими, что именно в них что-то изменится к лучшему!.. И вот о них мы уже говорим в прошедшем времени. На Мировом проспекте изменилось только то, что образовался ещё один глубокий овраг на месте стока воды между кюветами по бокам дороги. Остались всё те же пружинящие под ногами проталины, летняя пыль, осенняя жижа и зимний гололёд. Бабы с Ткацкого переулка раздобыли где-то немного гудрона и замазали им некоторые особо коварные трещины в остатках старого асфальта. В жару туфли влипали каблуками в эти сгустки нефти, а местные мальчишки умудрялись их поджигать. Гудрон кипел и плевался, так что одному сорванцу попало в глаз. Потом мы все таскали в вёдрах битый кирпич, который остался после сноса здания бывшей керамической фабрики, и засыпали им лужи и ямы на дороге. После всех этих операций она стала походить на какого-то пятнистого зверя.

Когда женщина пытается выполнить мужскую работу, получается что-то такое несуразное, что обычно называют «как кура лапой». Европейский мир, заболевший в девятнадцатом веке равноправием полов на почве участившихся и всё более кровопролитных войн, когда женщина была вынуждена заменять убитых и убывших на фронт мужчин в промышленности и социальной сфере, должно быть очень возмутился бы, услышав такое. Дескать, как это женщина не может выполнять мужскую работу, если она давно и дома строит, и сложнейшие машины ремонтирует? Но постепенно в Европе и Америке жизнь наладилась, тяжёлый труд выполняют автоматы, женщину уже никто не призывает быть камнетёсом, а борьба за равенство полов вылилась в одинаковую оплату труда мужчин и женщин, в уважение женщины мужчиной, как коллеги по работе. В России же, как всегда всё это подхватили, особенно после великих революций, бесконечных гражданских войн и репрессий, да и перекроили на грубый отечественный лад: вкалывайте, бабоньки, а то больше всё равно это делать некому – дураков нет. Одни дуры остались. В дурах. Мужики растратили себя на великие дела: то братским народам помогают, то горькую хлещут, то аварии ликвидируют, которые с пьяных глаз специально и устраивать не надо. У нас до сих пор многие под равенством полов понимают не взаимное уважение и достойную оплату труда, а именно такую ситуацию, когда мощная баба, которая и на женщину-то уже не похожа, кирпичи на стройке кладёт и цементной пылью дышит. А потом ещё и детей нарожает, когда её с астмой и опустившимися внутренними органами спишут на «лёгкий труд»: щебёнку разгружать. На всю Россию – одна эта баба. Только что она может одна? И её ли это функция: мочь ВСЁ, даже то, чего другие не хотят?

Как не фантазируй, а мужчина и женщина очень разные. Мужчина не сможет при всех стараниях хорошо выполнить женскую работу, требующую кропотливости и врождённого внимания к мелочам. А женщина, если и полезет в шахту уголь отбойным молотком крошить, чтобы доказать каким-то олухам своё право на их высокую оценку или даже любовь, то женская природа «отомстит» за это странное стремление любой ценой походить на бульдозер. Так что занимались бы люди каждый своим делом.

Исторически так сложилось и закрепилось в сознании, что создавать города, строить дома и дороги, находить и разрабатывать новые ресурсы, то есть разумно и обстоятельно обустраивать жизнь – это мужская работа. Хотя многие современные мужчины и завопят:

– Что за притеснения? Да где это написано, да идите вы все, сами всё делайте, а нас не трогайте! Прямо, вот нет нас! Дайте делом заняться, на диване спокойно полежать, футбол посмотреть.

Жизнь так устроена, что женщине приходится браться за мужской труд. В годы войны, когда русские бабы в тылу строили заводы и прокладывали железнодорожные пути, никто им не говорил: «Товарищи женщины, и чего вы такие неженственные?». Неактуально было так говорить. Сейчас в России даже специальные курсы для женщин появились, где их учат и утюги ремонтировать, и водопроводные краны чинить, и в электричестве разбираться, и даже фундамент под дом подвести. Не у каждой россиянки есть возможность обзавестись мужиком в хозяйстве, да ещё не факт, что он умеет выполнять такую работу. Даже некоторые замужние бабы на такие курсы не прочь пойти, так как их благоверные тоже не знают, что такое гвоздь и каким концом его надо в стену вколачивать. Ведь любой дом, как ни идеализируй жизнь, как ни пытайся от неё убежать и спрятаться за телевизором, требует практической заботы и ухода. Кто о доме заботится, тот и хозяин ему – так было принято считать в патриархальном обществе, которое нынче многие поминают, но не понимают, что это. И потянут ли они роль этого хозяина лично. Не будем сейчас говорить о каких-то иных формах общества, где у человека есть прислуга в каждом доме, которых у него несколько, и по целому автосервису трудится над каждым его автомобилем, которых у него, как вы уже догадываетесь, значительно больше, чем один. Таких по статистике слишком мало, доля процента от общего количества населения, чтобы на их примере описывать традиции и обычаи современной России. Мы поговорим о среднестатистических реалиях, где люди до сих пор сами ремонт в своих домах делают и ничего позорного в этом не видят. Хотя и до нас уже добрались вездесущие и пронырливые гастарбайтеры, которые согласны и огород вскопать, и потолки побелить за умеренную плату, но гражданам эта «умеренная плата» для своего кошелька лишней не кажется. Так что в среднестатистических российских реалиях мужчины до сих пор женятся, чтобы жена им обеды варила, а незамужняя женщина тревожится: «А кто же мне пылесос починит, если он сломается?».

Как в фильме «Блондинка за углом» у милейшей и трогательно женственной героини Елены Соловей в доме всё отваливалось, потому как не было там настоящего мужчины. Она захотела угостить гостя чаем, но выяснилось, что электрочайник не работает. Гость его отремонтировал, но тут выяснилось, что и розетка не работает. Гость и эту проблему решил, но на этом его мытарства не кончились. Они только начинались! Потом показали, что он уже отдирает отваливающиеся со стен обои. Решил капитально всё отремонтировать, чтобы дом можно было назвать домом, чтобы там можно было жить, а не боязливо пробираться между кусками штукатурки и сломавшейся мебели.

Тогда считалось, что настоящий мужчина должен уметь отремонтировать всё на свете! Эталоны настоящих мужчин и женщин постоянно меняются, чего им только ни приписывают. Иногда что-нибудь совершенно противное их природе, но в прежние времена мужчина, который не умел отремонтировать, скажем, водопроводный кран или утюг, поклеить обои или починить мебель, считался уже как бы не совсем мужчиной, что ли. Где-то читала, что даже великий советский актёр Андрей Миронов умел установить в доме унитаз без чьей-либо помощи. Сейчас звучат жалобы, что не каждый сантехник умеет это делать, а тогда это считалось нормой, мальчики на уроках труда всем бытовым премудростям учились. Царил настоящий культ техники, изобретений, считалось, что нормальный мужчина должен этим интересоваться, якобы это заложено в его природу с детства. Теперь стали утверждать, что в природу мужчины заложена только полигамия и страсть к экстриму – то есть ничего полезного. Эталоном мужчины становится бесполезный шалопай, создающий проблемы и требующий, чтобы их решал кто-то другой. Этот эталон постоянно меняется, а люди делятся на тех, кто не желает под них подстраиваться, и кто вживается в новые требования очень быстро.

Почему эти эталоны меняются? Потому что меняется общество. Если общество настроено на жизнь, то идеология создаёт жизнеутверждающие образцы поведения мужчин и женщин, которые способны создать процветание обществу стремлением к образованию и развитию. Искусство создаёт произведения, показывающие красивые отношения, хорошую дружбу, счастливую любовь. Такие идеалы приводят людей к уважению друг друга, к бережным отношениям, крепким союзам, надёжным семьям, где комфортно расти новому поколению будущих граждан этого процветающего общества. Ведь ребёнок уверен, что у него две ручки только для того, чтобы во время прогулки одной ручонкой держаться за папу, а другой – за маму. Ребёнок уверен, что папа и мама всегда будут вместе, как продолжение его рук, и потому что они любят друг друга.

Если общество вымирает, то и эталоны соответствующие, от них за версту разит мертвечиной и деградацией. Человеческое достоинство не уважается, близкие отношения рассматриваются только как форма унижения и манипуляции, пьянство и насилие в семье становится нормой. Эти «нормы» проворно закрепляются в искусстве и культуре, книги и фильмы «о любви» посвящены изменам, отвратительному отношению друг к другу, разврату и пьянству. Идеология доказывает, что так оно даже интересней, а нормально жить – это скучно. Главными героями становятся наркоманы, садисты и просто неадекватные придурки, про которых и сказать-то ничего определённого нельзя, для чего они вылезли. Ребёнку в таком обществе уже не за кого держаться, потому что взрослые сами застряли на детском уровне развития. Папа у него постоянно пьяный или вообще отсутствует, как «истинный мачо». У мамы руки всё время заняты сумками с продуктами или очередным пьяным сожителем, на котором ничего в доме держаться не может – бабе самой его тащить приходится. Родители друг друга ненавидят, множатся всевозможные психологии адвокаты, которые доказывают, что так и должно быть. Никому не важно, что из таких «отношений» выходят только несчастные травмированные дети, будущие граждане проблемного общества. Но вымирающему обществу другие и не нужны, поэтому всё идёт по плану. Ему не нужны успешные, целеустремлённые, трезвые, сильные. Ему нужны затюканные, забитые, закомплексованные уродцы. На первый план выходят такие эталоны «настоящих мужчин», как гуляки и пьяницы. Мужчин всё чаще называют не мужчинами даже, а самцами, привлекается и наука, которая скрупулёзно доказывает, что это нормально и правильно, а не желающие этому идеалу соответствовать – импотенты и лохи. Для женщин издаются тонны литературы, как удержать «такого придурка» или женить на себе «эту сволочь». Лучшей женщиной объявлены путаны, гейши, вамп-вумен и прочие бляди, сказать по-русски, без реверансов. Им посвящают фильмы и передачи, где они доказывают, как выгодно быть стервой среди такого дерьма и делятся бесценным опытом, как им удалось свести со двора чужого самца и «залететь от этого козла». Лучшими качествами для «настоящих» женщин объявлена вертлявость, услужливость, безотказность, всегда хорошее настроение бог-весть за каким лядом. Скорее всего, чтобы быть удобным приложением для гуляк и пьяниц.

По царящим в обществе идеалам мужчин и женщин сразу можно поставить диагноз самому обществу, насколько оно жизнеспособно. Ленивые болтуны, не знающие законов жизни, снисходительно рассуждающие, какой при них должна быть женщина, как она должна всё успевать и по дому, и на работе, и по части их утех, никогда не уставать и быть всегда весёлой и красивой, пока они заняты своими наивными философствованиями до самой пенсии. Глупые невесты из обнищавших слоёв общества, готовые отдаться любому «лигарху» в виде хозяина хлебной лавки из района, лишь бы выбраться из мамкиной коммуналки, где сутки напролёт пьянствуют соседи с очередным «папкой» и братом, вернувшимся с очередной отсидки. Такие типажи трудно представить героями успешного общества. Пьяницы, гопники, отморозки, шлюхи и прочий сор человеческий, заполонившие ведущие каналы СМИ в качестве образца для подражания, – вернейший признак, что нация вымирает ударными темпами и будет продолжать это делать. Маховик уже раскручен. Когда страна это осознает, то вспомнит, что есть совсем другие образы настоящих мужчин и женщин. Их много, очень много. На все случаи жизни и на любой вкус. Каждому конкретному человеку важно понимать, подходят ли они ему и куда приведут его.

Считается, если маленькому мальчику дать какую-нибудь игрушку, он непременно захочет её разобрать, снова собрать, понять, что, зачем и к чему в ней крепится, нельзя ли её усовершенствовать и так далее. Девочка же постарается сохранить игрушку такой, какая она есть, как можно дольше, будет даже оберегать её от поломки. Конечно, что не всё так однозначно, но советские мальчишки выписывали такие журналы, как «Юный техник» или «Техника – молодёжи», а взрослые дяди читали «Изобретатель и рационализатор». Эти журналы считались мужскими. Если сейчас говорят о мужских журналах, это журналы уже совсем другого содержания, совсем о другой «технике». Сейчас каким мужчинам посвящены фильмы? Разрушителям, сокрушителям чужих челюстей и прочим костоломам, проказникам «по женской части». А было время, когда фильмы и книги посвящались работе академиков, учёных, конструкторов, изобретателей, инженеров. Если герой шалил по женской части, то никак не мог считаться положительным. Сейчас всё с точностью до наоборот. Тяжело тем людям, которые считают своим долгом этим изменчивым образцам соответствовать.

Представитель постиндустриального общества воскликнет:

– Мужчина вовсе не обязан уметь ремонтировать всё на свете. А настоящая женщина не обязана варить ему обеды и быть хранительницей домашнего очага, а как раз совсем наоборот! Такая женщина скучна и несексуальна, а этот на все руки мастер оставит без работы целую сеть ремонтных сервисов и пунктов бытовых услуг! Настоящий мужчина должен питаться в ресторане или заказывать еду на дом оттуда, а женщина с неисправным пылесосом пусть отправляется в гарантийный ремонт или покупает новый. У неё что, совсем денег нет? Дико так жить в двадцать первом веке.

Всё верно. Только обломится сей ценный совет о тот факт, что ресторанов и сервисов по ремонту хоть чего-нибудь в данном городе нет. Нет их и в соседнем городе. Они есть в городе, который находится в ста километрах отсюда. Плохо это или хорошо, но таковы реалии. И потом, россияне всё время вынуждены экономить. Согласитесь, что удобнее, когда муж дома сам починит телевизор, чем везти его, такой тяжёлый, в другой город, где есть мастерская. Везти по бездорожью, где есть риск ухнуть с ним куда-нибудь под откос, после чего ремонтировать будет уже как бы нечего.

Эта та проза жизни, от которой иной утончённый обыватель сморщится и совершенно справедливо воскликнет: «Фи-и, как скучно! Семья – это романтичный союз двух любящих сердец. А тут какая-то практическая сделка: я тебе огород вскопаю, а ты меня за это обедом накорми. В ответ я тебе рубашки постираю, а ты мне замок в двери отремонтируй». Но такова жизнь, всё в ней изменяется, всё постоянно ломается и выходит из строя. И всё в этой жизни трудно: и детей растить, и квартиру ремонтировать, и дороги прокладывать, и мосты строить, и дома возводить. Может предаться только развлечениям и ничего не делать, раз всё так трудно? И почему человечество до сих пор продолжает рожать детей и обустраивать жизнь, раз кому-то кажется это таким трудным? Может, что-то делать для своих близких, для своих соплеменников и сограждан – это не так уж смертельно и унизительно? В конце концов, надо же хоть чем-то заниматься в жизни. Не для того создан человек, чтобы весь век на диване валяться и на тяжёлую долю жаловаться, что вот надо идти на кухню за котлетой, а для этого придётся вставать с дивана. А это так трудно, что вы себе представить не можете!

То есть пришли мы к неутешительному для некоторых товарищей выводу, что любой дом требует заботы, чтобы не превратиться в безжизненное нагромождение обшарпанных стен, где не работает должным образом ни один узел. Но ведь город – это тот же дом, только больших масштабов. И он, окаянный, тоже требует заботы! Сами по себе дороги в нём асфальтом не покроются, и новые комфортабельные дома не вырастут, как грибы.

Вот нужна дорога. Кто её должен делать? Начнём разбираться: пусть дорогу делают те, кому она нужна. Она нужна жителям города. Пусть они сами и делают! Но тогда получится в стиле «как кура лапой», а хочется, чтобы было сделано профессионально и добротно. В подъезде как-то выбили окно на лестничной площадке, пришёл какой-то пьяненький мужичок на подгибающихся ножонках из Жилконторы, криво вырезал многоугольник непонятной формы из стекла и вставил его в раму наперекосяк. Рама на половину стеклом не закрыта, снег в неё метёт, тает, окно гниёт. Словно не для себя сделал, не для своих, а для самых злейших врагов. Для соотечественников.

И была бы рама какой-то нестандартной формы, для которой требуется стекло редкого размера, какой ещё не везде и найдёшь. Так нет: обычное стекло, обычного размера, какого оно и поставляется в контейнерах. Но мужичка это не смущает и даже удивляет: «Чего вы в самом деле на такие пустяки внимание обращаете? Вы слышали, что в Карибском море… или в заливе, что ли, опять кризис назревает? Вот это проблема, так проблема, а вы о пустяках каких-то думаете. Стыдно так мелко мыслить в третьем тысячелетии!». Понятное дело, что других результатов труда от такого «крупногабаритно» мыслящего горе-мастера не добьёшься. Кто-то из жильцов подъезда принёс стекло из своей теплицы, общими усилиями оно было обрезано – и надо-то было отрезать два вершка с одного края – и вставлено в раму. То есть можно было и самим это сделать. Но тогда зачем существует Жилконтора?

Город можно захватить разными путями. Можно тупо завоевать его с огромными потерями и покорить население жестокими казнями, а можно… взять заботу о нём на себя. Эта забота труднее шумного завоевания, поэтому в большинстве случаев города завоёвывают именно силой оружия. Но если город можно «купить» заботой о нём, что же говорить о более крупном скоплении территорий и населения – о государстве? То есть мы снова приходим к мучительному для кого-то выводу, что и государство, будь оно не ладно, всегда остро нуждается в таком же хозяйском подходе, в обустройстве. И желательно (а где-то и необходимо) сделать это хорошо, добротно, а не «как кура лапой».

Можно ругать эту самую куру с её лапой, что не может она камни ворочать, дороги прокладывать, но вот не продумана она Создателем для этого! Для этого Им были созданы сильные и наделённые умом мужчины. Но они в составе некой комиссии стоят над протекающей трубой или по кабинетам сидят, отрастили себе животы и щёки. Ведь всюду у нас какие-то комиссии, ревизии, выезды, где по полсотни пузатых мужиков с портфелями толпятся над какой-то ямищей с кипятком, а парочка жилистых работяг в пару ликвидируют допотопными инструментами в виде кайла серьёзную аварию.

Мы как-то были в гостях у нашей бывшей классной руководительницы Анны Ивановны, когда она болела. Женщина она одинокая, пожилая, и это сразу угадывается по таким, казалось бы, неприметным мелочам, как неработающий утюг или пугливо обклеенные кусочками обоев электрические выключатели и розетки. Можно бы их перед оклеиванием снять, но не каждая женщина это умеет. Или вот лопнуло стекло в мороз. Что сделает нормальный мужчина в такой ситуации? Он вырежет новое стекло и вставит его в раму – не будем брать пример с описанного выше работника Жилконторы, который работать начинает только после алкогольного допинга, когда стеклорез от пассатижей в его глазах уже ничем не отличается. Женщина такую «глобальную» с её точки зрения операцию не может провернуть. Наша славная Анна Ивановна, например, трогательно заклеила трещину скотчем. По-девичьи или как та же кура лапой. А в ванной комнате у неё бельевая верёвка одни концом крепится за криво вколоченный в косяк крышкой от кастрюли гвоздик, а другим привязана к решётке вентиляции. Мужчина как бы сделал? Он бы взял дрель, закрепил кронштейны, натянул между ними верёвку. Понятное дело, что найдутся такие мужчины, которые тоже могут бельевую верёвку бантиком к водопроводной трубе привязать, потому что это так страшно и невыносимо трудно с дрелью-то управляться, что лучше сразу на войну какую-нибудь пойти и там пасть смертью храбрых!.. Но мы будем, говоря о мужчине, подразумевать такого мужчину, который не повесится на верёвке с горя, если женщина попросит его закрепить эту верёвку на балконе или в ванной, чтобы можно было его же носки сушить.

Мужчина как-то совершенно иначе делает такие простые, но нужные в любом доме вещи. Не «как кура лапой», во всяком случае. Про такой дом, где треснувшее окно скотчем заклеено, а бельевая верёвка на двойной узелок к вентиляционной решётке привязана с чудовищным провисом посередине, в народе обычно говорят: нет в доме мужика. К великому сожалению такое можно сказать и про дом, где мужик присутствует как таковой, и даже не один, но нет у него, как модно стало лень оправдывать, «врождённой предрасположенности» к подобному роду деятельности. Такие дома очень похожи на женские общежития, где если кто и отважился гвоздок приколотить, то непременно как-то по-девичьи, как-то так, что боязно на него даже фотографию в рамочке повесить. Как та же упомянутая уже не раз «кура лапой».

Карниз в таком доме сломался, и его обитатели ничего лучше не придумали, как положили на кронштейны… палку от швабры: «А что? Штору-то держит!». Но так может только женщина, которая не умеет вкручивать шурупы, резать стекло, бетонировать полы. Но почему же у нас вся страна такая, словно её кура лапой обустраивала? Страна в стиле «сикось-накось». От жилого фонда и до дорог, от экономики и до политики. Всё покосившееся, изначально непригодное для того, для чего собственно и создавалось. Так противно в этом сикось-накось с авосем в башке жить, что и не понимаешь: как ещё и живём-то? Да и живём ли вообще?

Куда свой взор ни обратишь, а там непременно кура своей лапой орудовала. Вот едем мимо одной станции, а в перроне зияет дыра, проломился бетон в плите, в дыру эту периодически падают люди, особенно если учитывать, что на перроне нет ни одного фонаря, а некоторые люди едут вечером изрядно «нализамшись». И вот додумался же кто-то вместо того, чтобы эту дыру радикально ликвидировать, всего лишь закрыть её… листами газеты! И кусками колотого кирпича и щебня по периметру обложить, чтобы газету ветром не сдуло – материал-то лёгкий. Словно кто-то навалил кашку и стыдливо этак её бумажкой прикрыл. От переизбытка культуры и эстетических чувств-с, надо полагать. Тут же из корявых досок та же самая кура-лапой сварганила нечто подобное ограждению, обмотала гнилой бечёвкой, решив, что такой «заслон» не позволит людям угодить в дыру, переломать себе кости или даже свернуть шею. «Заслон» думал иначе: упал при первом же порыве ветра выше пяти метров в секунду. Такого не увидишь нигде боле, как только в нашей многострадальной России! То какой-то картонкой яму у канализационных стоков прикроют, то фанеркой выбитое окно в учреждении заколотят, а то и газеткой дыру в бетонном покрытии заслонят – уже и до такого дошло.

На том же перроне чуть далее выломан кусок бетонного ограждения – это силу какую надо иметь, чтобы выломать кусок бетона со стальной арматурой внутри! Руками выломано. Или ногами. По-другому – никак. Автомобиль не смог бы по перрону разъезжать, чтобы врезаться в ограждение, другая техника – тоже. Человек ломал, мужик. Тут надо особо заметить, что ежели где у нас чего выломано, то чувствуется в этом как раз сила молодецкая, а не куриная. Чувствуется такой размах мощного плеча, что невольно подумаешь: эх, такую-то силищу да в мирных целях… Но самое странное начинается потом: кусок ограждения победно выломан силой молодецкой и по логике вещей сила такого же разряда должна бы провести восстановительные работы. Но ими опять занимается всё та же «кура лапой». Была протянута некая грязная и рвущаяся местами верёвочка между оставшимися фрагментами ограждения. И верёвочка не из целого куска, а из множества связанных между собой кусочков, обрывков, ошмётков – видимо, конец света случится, если в России что-то хотя бы в такой ситуации цельным куском верёвки перевяжут. Понятное дело, что такую «имитацию ограждения» нагло порвали, кто-то «нырнул» с перрона в темноте, подвернул ногу и вывихнул руку. Пошёл ропот и жалобы. Начальству станции намекнули, что хоть у них и болит душа за голодающих сомалийцев, а на своих соотечественников они срать хотели, но всё же не мешало бы хоть как-нибудь заделать отсутствующий фрагмент ограждения. Заделали. Именно в стиле «хоть как-нибудь», как и заказывали. По верхней линии ограждения приколотили несуразную и сучковатую доску вкривь-вкось. Иначе никак нельзя – видимо, политическая ситуация в Парагвае не позволяет. Ржавыми и кривыми же гвоздями поперёк к ней присобачили ещё парочку досок меньшей длины, но не меньшей кривизны. Доски мокнут под дождём, коробятся, гниют, но принято считать, что для любимой Родины и так сойдёт. Мало того, что с перрона теперь никто не свалится, а наоборот это место стороной обходить будут, чтобы не зацепиться одеждой за такую страсть, не изодрать пальто о там и сям торчащие гвозди, скобы, сучки, зазубрины. Некоторые обходили такое «ограждение» настолько далеко, что… сваливались с противоположного края перрона.

И сразу отчётливо проступает портрет этой «куры лапой», которая сеет повсюду такие уродства. Нет, это не женщина. Это мужик средних лет с вечно кислым и полусонным лицом, с застывшим на этом лице буквально с рождения выражением скорби «обязали, панимашь, быть каким-то там сильным полом, сволочи». Отчётливо видно, с каким он страданием приколачивал эти доски, и даже мысли его слышны:

– Ермилыч там в подсобке бухает, как человек, а мне что, больше всех надо, да? Нормальные люди телевизер смотрют, падение нравов элиты обсуждают, ведут высокодуховные беседы о ситуации в парламенте Мозамбика какого-нибудь, а я ТУТ должен корячиться!.. Щас я эту хреновину к этой загогулине прифигарю и тоже пойду. Нешта я не человек! И так сойдёть, тут вам не Елисейские поля, а Рассея, мать ея.

Когда у нас говорят о патриотизме, смешно слушать! Нет у нас никакого патриотизма и быть не может. Не любят так свою Родину-мать нормальные граждане и адекватные власти, как у нас принято. Настоящие сыновья своей матери красивую шаль купят, самую лучшую, а не половую тряпку из мешковины ей на седую голову накинут: и так сойдёт, дура старая. Решительно повсюду у нас можно наблюдать свидетельства того, что в стране всем заправляет эта самая кура-лапой. Можно даже сказать: Ея величество Кура Лапой. Это какая-то эпидемия, наваждение, синдром, массовый психоз! Как где чего ровно стоит или красиво строится, тут же эта Кура шепчет обиженно: «Немчура проклятая новый кирпичный завод строит! А там комбинат финны окаянные затеяли». Тут же на фоне ровного импортного стоит «наш» завод, отечественного производства, так сказать. Из стены выпал кусок кирпичной кладки, дыра замазана какой-то грязью, словно бы тут же зачерпнутой из ближайшей канавы. Выбитое грязное окно заткнуто такой же грязной… подушкой! Ну чисто испуганная попадья или купчиха окно заткнула своими многочисленными подушками, чем угодно, что в такой ситуации изнеженной бабе под руку может подвернуться. Никак себе не представить, что это мог сделать нормальный завхоз, какой должен быть у любого завода и просто учреждения. Понятно, что стекло денег стоят, но ведь не всё состояние Абрамовича требуется, чтобы кусок стекла вырезать и в раму вставить. Оплатила тут смену старых гнилых труб в квартире, какие были установлены ещё с момента постройки дома в начале шестидесятых годов. И мне моей пролетарской зарплаты хватило. Правда, полгода откладывала на это дело, копила, но ведь копят же люди на автомобили и особняки. Ради такого дела стоит и ограничить свою и без того тощую потребительскую корзину. Ведь значительно лучше и комфортнее, если дома чисто и сухо, а не плесень растёт по стенам, полы коробятся от избытка влаги, от непрекращающейся капели с фактически сгнивших коммуникаций.

Но не все так думают. Многие годами живут в каком-то полусне с девизом на вялых устах: «И так сойдёт». У них под протекающими трубами годами громоздится галерея из кастрюлек, тазиков, мисочек, чашечек, плошечек, ёмкостей самых разных видов, типов и размеров. Всё это систематически наполняется водой, надо убирать переполненную кастрюльку, на её место ставить ещё какую-нибудь мензурку. Мне мать как сказала: «Давай, сегодня я в два часа ночи встану и посмотрю, не потечёт ли труба – ночью расход воды меньше, потому напор выше. А потом ты часа в четыре встанешь, тоже посмотришь, в случае чего вот тебе кастрюлька, её поставишь. Я уже и будильник завела», я так и постановила:

– Всё, меняем это гнильё на новые трубы, чего бы нам это ни стоило! Что за жизнь у нас начнётся, если мы ночью каждые два часа будем вскакивать и производить ТэО труб в туалете, в ванной, на кухне? А ещё соседи прибегут, если к ним вода пройдёт.

Родители на это заявили, что им не подходит моя «политика радикальных мер». Пенсию им хоть и повысили в который уж раз, но цены тоже на месте не стоят. А мне, покуда я не ветеран, не пенсионер, не инвалид, не участник челюскинской навигации, вообще ничего повышать не собираются… Зато теперь мы выкинули все ржавые кастрюли, какие хранились у нас в кладовке на случай, если где чего прорвёт!

Знаете, это может быть и трогательно, когда барышня по-женски пытается справиться с изъянами отечественного быта при помощи каких-то кастрюлек под протекающими трубами. Не может же она своими нежными руками новые трубы приварить, да и зарплаты ей на их покупку и установку не хватает. Но самое ужасное, что у нас полно таких же «трогательных» ситуаций, участников которых никак нельзя назвать женщинами. Полные кабинеты здоровенных мужиков сидят и не могут ничего сделать с каким-то гнильём. Только по-бабьи иногда кто из них охнет, чисто сомлевшая попадья:

– А что если эту яму доской прикрыть и написать плакатик «Опасно для жизни» – кто-нибудь у нас умеет плакаты-то писать? И простоит это до следующей весны, ничего страшного не произойдёт, а? Ведь сойдёт и так, ась, товарищи?

И все так же дружно по-бабьи выдохнут: «Сойдёт!». Прямо хоть внеплановый банкет объявляй по поводу такого успешного разрешения наисерьёзнейшей проблемы!

У нас многие администрации и деньгами располагают, и другими средствами, включая самые высокие полномочия. Но они точно так же вяло и равнодушно отмахиваются то от громадной выбоины в дороге, в которую начинают съезжать уже ближайшие к ней здания, то вообще от отсутствия в городе дороги как таковой, а присутствия на её месте какой-то не просыхающей жижи: «Не досуг нам такими пустяками заниматься». Например, Завод, на котором я работаю, никогда не считался бедным предприятием. В советские времена и квартиры работникам выдавали, и путёвки, и соцпакет – всё можно наладить, если быть разумным руководителем, или как теперь стали говорить, хозяином, владельцем. То есть владеть не так, когда некий дурак орёт: «Моё!», но при этом приносит только разорение и упадок, а по-настоящему властвовать, обустраивать, облагораживать свои владения. И Завод наш даже после падения советского строя ещё некоторое время благоденствовал за счёт той инерции, которую ему задала прежняя система. Вроде и не бедное предприятие, но только была на его территории некая язва, где постоянно из-под земли то густой и горячий пар валил, то крутой кипяток фонтаном бил. Заводчане прозвали этот участок очень романтично: Долина гейзеров. Для не понимающих объясню сразу: водопроводные и отопительные коммуникации не были замурованы в землю должным образом. Они мало того, что внутри, под землёй, не были должным образом укрыты, но ещё и снаружи плита, в которой находились люки, была на два метра (!) короче этого огромного колодца. Дыра эта, на которую «не хватило» плиты, была прикрыта листом железа, который словно по какому-то канону тоже был меньшего размера, чем надо было. Какая-то кура-лапой вымеряла, не иначе. К тому же его то и дело крали «охотники за металлами» или просто та смутно соображающая шантрапа, которая сама не знает, зачем совершает то или иное действие. Зачем и кому мог быть нужен этот кусок ржавчины с загнувшимися краями от бесконечных перетаскиваний с места на место – не каждый эксперт по психическим расстройствам объяснит. Тем не менее, лист крали, иногда возвращали, а если не возвращали, то находили новый, который всё по тому же канону был короче, чем требовалось, чтобы укрыть пышущий паром и кипятком колодец. И этот новый лист со временем тоже превращался в ржавую рухлядь с загнутыми краями, как у крыши пагоды.

Сколько мы его таскали на субботниках за эти края! Провалился пешеход с левого края колодца, и вот уже объявлен стихийный субботник, на котором комендант командует: «Та-ак, народ, а ну навались, перетащим эту хреновину на левый край, чтобы тут больше никто не нырял!». Перетащили на левый – оголился правый. Лист-то кургузый: его как ни положи, а всё равно дыра зияет такая, что здоровенный мужик туда совершенно свободно ухнет и ничем не зацепится. И вот таскали-таскали как-то этот лист, и так его переложим, и этак приложим, а достойно облагородить любимую Родину никак не получается. Тут кошка какая-то вышла из кустов и пошла себе дальше, да нас увидела и замерла. Только лапку занесла для следующего шага, но остановилась, как вкопанная: «Чего это цари природы опять делают-то? Я свои какашки и то глубже закапываю, а у них всё чего-то хлещет по поверхности земли-матушки». Маленькое животное совершенно осмысленным взглядом следило за нашими совершенно идиотическими потугами укрыть дыру в земле три на два метра куском ржавчины метр на два, словно хотело сказать: «Товарищи технологи и инженеры, у вас в школе что было по геометрии?».

Почему не бедное, в общем-то, предприятие не могло решить такую проблему, заменить протекающие трубы, изолировать их, как положено, заказать плиту для колодца нужного размера? А зачем, в самом деле? И так сойдёт! Ну, что горячий пар временами сгущался и нет-нет, да ошпаривал кого – Господи, пустяки-то какие! Наш народ и не такое в лихую годину терпел. Или кипяток размывал-таки грунт, отчего образовывались провалы в почве, и кто-нибудь проваливался в эти заполненные нагретой до ста градусов по Цельсию пустоты – сами виноваты, ходить не умеете. Один раз погиб рабочий, обварился в кипятке. Думаете, после этого что-то изменилось? Нет. Только инженер по технике безопасности провёл инструктаж «Как вести себя при падении в размытую горячей водой канализацию»:

– Там такая скоба должна быть слева, за неё и цепляйтесь, если удосужитесь провалиться. Если кипящая вода льёт на вас, то постарайтесь закрыть прежде всего лицо, шею и область сердца.

Видимо, романтично и даже престижно иметь в своих владениях такую «долину гейзеров». Подобные канализационные зловонные гейзеры у нас повсюду. Особенно, когда «по форс-мажорным обстоятельствам» в России вдруг чего-то ударят «аномальные» морозы. И чего они в самом деле всегда так непредсказуемо ударяют посреди зимы-то! И отовсюду, где под землёй проложены полусгнившие трубы, повалит пар, забьются в истерике фонтаны кипятка, а то и канализационных стоков.

Отчего у нас постоянно чего-то протекает, там и сям из бурьяна торчит всевозможный хлам и лом, льётся какая-то вонючая вода из ржавых труб, выглядывающих из истерзанной многострадальной земли, как рёбра у полуистлевшего покойника? Это мы её так «любим»? Дескать, пусть рада будет, что хоть так её любят. Почему у нас ямы всегда на порядок больше, чем те плиты и люки, которые их должны закрывать? Почему провода у нас всегда на порядок длиннее, чем расстояние между столбами, отчего они провисают как скакалки и захлёстываются между собой при любом ветре? Почему по земле, покрытой травой, без предварительной разведки и пройти-то боязно? Нога то на кусок стального листа напорется, то на какой-то ржавый вентиль, то на вросший в землю рельс, то ещё на чёрт знает, что! Ребёнок прыгнул с дерева в сугроб, как мальчишки испокон века развлекаются, а там – доски под снегом. Ребёнок сломал позвоночник от неожиданного удара пятками о твёрдую поверхность. Доски эти валяются лежат повсюду десятилетиями! После какого-то ремонта останутся, от строительства в стиле «кура лапой напряглась». Так и гниют под дождями и снегами, надо бы убрать, как-то реализовать, употребить куда-то с пользой. Но на предложившего такое посмотрят как на сумасшедшего: «Охота на таких пустяках заморачиваться?!». Или водитель выпрыгнул из кабины грузовика и распорол себе ногу до колена: на обочине из земли торчал железный стержень. Чего он там делал, с какой целью торчал, и кто его туда врыл – никто даже и не спрашивал. Все привыкли, что у нас постоянно чего-то где-то торчит, зияет, как мина замедленного действия, терпеливо ждёт свою жертву: авось когда-нибудь кто-нибудь прыгнет, наступит, вляпается. Отчего у нас так, а? Пьяные, что ли, все по жизни или хроническое что-то?

На подобные вопросы есть два варианта ответов: растерянное «руки не доходят» и исполненное праведного гнева «а вот чем критиковать, так лучше попробовали бы вы САМИ… нашу работу выполнить!». Чем это лучше, и почему, допустим, водитель трамвая или продавец галантереи после работы должны идти ещё чью-то работу выполнять, выкапывать из земли куски арматуры, чьей-то силушкой молодецкой туда загнанные – они не объясняют. Что эти куры-лапой могут сказать, если и сами не знают: отчего у нас так. Вот зачем-то торчит из земли кривая и ржавая труба. Зачем она тут торчит – не знает НИКТО! Пуаро пригласи – не докопается. Загадки сфинкса по сравнению с этой тайной – тьфу. Никому не надо, чтобы она вот так торчала, но она, тем не менее, торчит последние полвека: «Так надоть!» Торчит, проклятая, и исчезать сама собой не собирается. И не просто так торчит, а из неё ещё ржавая вода льётся тонкой струйкой, как будто писает кто-то. Да почитай, что те же полвека и льётся, не при страдающих от жажды жителях Африки будь сказано. И льётся она даже тогда, когда во всём городе воду отключают – вот что интересней всего. От трубы натянута такая же гнилая, осклизлая, состоящая из отдельных кусков, связанных между собой безобразными узлами, проволока, которая другим концом зачем-то крепится к ближайшему дереву. Лучших детективов мира сюда пригласите, и они не смогут установить, для чего оно тут. Дерево, видимо, было ещё молоденьким и тонким, когда его окольцевали этим уродством, потому что проволока теперь вросла в утолстившийся ствол. В довершение картины нашего безумия посередине этой проволоки висит такая же ржавая и погнутая жестяная табличка с надписью «Эл. ток!». Надо понимать, конструкция сия мало того, что является главной достопримечательностью здешних мест, но ещё и под электричеством находится. Видимо, чтобы не украли «красоту» такую по частям. Местные мальчишки подтверждают: вода в самом деле бьёт током. Не смертельно, но всё же чувствительно. Ток есть даже тогда, когда во всей округе его отключают – вот что чудесно! Там, где электричество нужно – его нет, а у этой ржавой трубы – есть. Оно здесь нужней всего! А вы видели хоть одного мальчишку, который прошёл бы мимо предупреждения «Не влезай – убьёт!» с черепушкой и скрещенными под ним костями? Надо не табличку вешать, а просто убрать это торчащее безобразие с лица земли… Ах, я ж забыла: руки не доходят. Поэтому пусть пока торчит. Десять лет, двадцать лет, тридцать, полвека, век. Так надоть! Пока мы на завалинке посидим, семечки полузгаем и покряхтим о… да вот хотя бы внешней политике Канады в отношении Антарктиды. Кто такую глупость мог соорудить? Умный, сильный и здравомыслящий мужчина? Нет, не может быть. Такое могла нагромоздить только она – да-да, та самая кура-лапой!

Когда она взяла такую власть над нашей страной? Ведь не всегда так было. Есть у нас и добротно построенные здания, и даже красиво оформленные города, и восхитительный ландшафтный дизайн. Есть, в конце концов, крепкая архитектура сталинской эпохи, когда за криво выстроенный дом могли запросто поставить к стенке как вредителя. Откуда вылез весь этот срач? Говорят, что репрессии виноваты, которые искоренили хозяйственного и домовитого русского мужика как разновидность, а осталась какая-то кислая слизь, вот эта самая кура-лапой, которая хотя к мужскому полу принадлежит, но не обладает уже ни нужной силой, чтобы обустроить страну, ни умом, чтобы правильно этой силой распорядиться. Ещё говорят, что Великая Отечественная война виновата. Ну, войну сейчас винят даже в том, к чему она не имеет никакого отношения: «Ах, война, что ж ты сделала, подлая!». Она, дескать, провела самый обычный естественный отбор, ведь на ту войну советские мужчины рвались – не путайте с нынешними призывниками. Ушли в первую очередь и погибли те, кому страна была не безразлична, кто готов был отдать всё ради её благополучия. Кто не только умел за неё сражаться, но и обустраивать её. Остались совершенно равнодушные к этой стране и своему дому пофигисты. Дом ими уже рассматривается не как хозяйство, в котором должен править разумный хозяин, а как укрытие от внешней жизни, полной досадных обязательств и проблем. Семья для них – это уже не группа близких людей и родственных душ, за которых глава семьи отвечает, а бригада прислуги, обязанная обеспечить такому «сокровищу» максимально комфортное существование. Крепкий тыл, как они его называют, намекая на то, что внешний мир для них теперь ничем не лучше войны. При этом, чтобы избежать участи быть извлечённым на свет божий и отправленным на защиту Родины, произошёл естественный отбор в пользу самых осторожных, хитрых, изворотливых, что при определённых обстоятельствах нельзя назвать качествами такими уж плохими. Одна беда: всю свою хитрость и изворотливость они теперь тратят не на то, чтобы чего-то достичь, создать, построить, выхлопотать, обеспечить, а чтобы как раз НИЧЕГО не делать. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Цель одна: как можно дольше отлынивать от жизни и убеждать, что сделать что-то добротно и обстоятельно у них «руки не доходят». Руки у них всё время чем-то таким деликатным заняты, что хронически не доходят до нужного на данный момент дела. При этом они очень любят кричать, как обожают свою родную землю и как готовы даже отдать за неё жизнь. И они совершенно искренне это кричат, так как в самом деле согласны скорее умереть, чем обустраивать и развивать эту непонятную и совершенно нелюбимую страну, сделать что-то нужное для сегодняшнего дня, для СВОЕЙ сегодняшней страны, а не чужого героического прошлого, которое в их навязчивом героизме вовсе не нуждается.

Вы меня простите за такие, может быть, непатриотические настроения, но наша страна всё больше и больше напоминает какую-то женскую общагу, где всё сделано как-то по-девичьи. Как кура лапой. Вроде начальники все – мужики, но над чем они начальствуют, выглядит так, словно правит какая-то немощь. В ответ на это непременно услышишь начальственно-угрюмое: «А что мы можем-то!». Это признание не мешает им многие годы занимать руководящие посты ещё с советских времён, а при новых, «демократических» выборах врать каждый раз: «Мы можем! Мы сделаем! Мы достигнем!». На деле могут только своё фирменное «как кура лапой». Словно безграмотный водитель сел за руль автобуса, а на возмущения перепуганных пассажиров недоумевает:

– А что я могу?! Меня народ выбрал, меня Партия назначила… Я же не виноват, что народ у нас такой лох: его обманывают-обманывают, а он всё верит и верит в чудо, что не умеющий водить водитель его куда-то к лучшей жизни привезёт.

И дома наши словно бы эта самая кура строила, и дороги похожи на её же лап дело. Какой забор ни увидишь, а впечатление, что его именно кура своей лапой устанавливала. Если на нём есть следы окрашивания, то оно опять-таки выполнялось не человеческими руками, а лапой куры. Какие угодно доводы приводите про доблестные походы наших великих полководцев куда-то за семь морей, про героическую смерть на полях сражений наверно доброй половины населения за освобождение каких-то там братских народов от других ещё более братских, но… Правит нами вот эта кура-лапой. Именно под дирижирование этой самой лапы мы орём до срыва голосовых связок, что наша страна самая-самая во всех отношениях. Но почему надо любить только всё самое-самое? Так и утомиться не долго, пока будешь гоняться только за самым-самым, потому что понятие это весьма относительное. Никому не хотелось бы стать той матерью, которую дети любят за то, что она – самая-самая. Не столько любят, сколько орут об этой любви на каждом перекрёстке, но на деле нисколько о ней не заботятся. Крикунам кажется, что это должен делать кто-то другой. Кто-то должен её сделать этой самой-самой. Для нас. Сделать и молча отвалить в сторону, а мы в свою очередь ради неё можем… пасть любому порвать, если нам покажется, что он нас недостаточно боится и уважает. Если же надо что-то сделать для страны и сограждан, это всегда делается в стиле «как кура лапой». И обосновывается, что именно так и надо делать, потому что всё это не важно. А важно лишь то, что слишком далеко от нас находится.

Как говорил начальник одного цеха у нас на Заводе, «всё это – третьестепенно». Не второстепенно даже, как говорят о чём-то незначительном и неважном, а третьестепенно. Я к ним в конторку как-то захожу, а у них на шкафу дверца оторвалась с петель, и хозяин кабинета её этак по-бабьи приставил к шкафу, как обычно дамы и делают, потому что не умеют на петли её повесить. Так она у них и стояла десять лет к шкафу приставленная. Когда начальника кабинета спрашивали, чего это он никак не догадается дверь на петли повесить, делов-то на пять минут для любого мужика, он неизменно отвечал: «А зачем? Это же всё – третьестепенно. Чего вы о таких мелочах печётесь? Отодвинули дверь в сторону, взяли нужные документы и назад придвинули. Легко и просто!». Никто так и не смог выяснить, что же для него первостепенно, потому что всё вокруг для него было третьестепенно. Как-то в середине девяностых в самый разгар «великих реформ», в цехах перестали топить. Рабочие стали костры у рабочих мест жечь, как в годы Гражданской войны. Если кто и возмущался, что в таком холоде работать невозможно, руки к станку примерзают, начальник цеха опять парировал, что «всё это пустяки третьестепенного порядка». Или лопнула водопроводная труба, в цех перестала поступать вода, людям ни чаю не попить, ни руки не помыть после работы. И опять они слышали, что «всё это третьестепенно».

Закончилась эта его песня о третьестепенных пустяках, в которые он мог записать практически все явления жизни, большим конфузом. Приехала в цех какая-то министерская комиссия, хотела войти в ворота, а они возьми, да и отвались. И упади, прости, Господи, прямо на комиссию, чёрт их тут носи! Ворота, оказывается, тоже давно от петель отвалились и были просто к проёму приставлены, как и вышеупомянутая дверца шкафа. Начальника цеха давно предостерегали, что рано или поздно они рухнут, но он мудро отвергал сии беспочвенные страхи: «Это всё третьестепенно». Цех при таком руководителе стал похож на какую-то девичью светёлку, где если чего к чему и крепится, то бантиком; где если дверь шкафчика с петель отвалится, то её просто рядышком приставят. По-девичьи. Было бы совсем трогательно, если бы в самом деле руководителем там сидела субтильная и хрупкая барышня с мечтательным взглядом. Но возглавлял-то цех быковатого вида мужик – бывает же такая внешность при девичьем содержании! Мужик, который считал себя одним из лучших руководителей. А что ни сделает, за какую работу ни возьмётся, так вылитая «кура лапой».

А тут комиссия. Из министерства! Иных из комиссии аж контузило, когда пятиметровой высоты ворота в три стальных листа упали к их ногам на стальные же рельсы, по которым в цех загоняли платформы с грузами. Такой трам-бум-бам вышел, что и не опишешь! Начальнику цеха промолчать бы, а он сдуру крякнул своё фирменное «всё это третьестепенно» на вопрос комиссии, почему, дескать, у вас цех фактически не закрывается. И это в эпоху, когда так стихийно воруют всё, что плохо лежит, а тут – целый склад цветных металлов!

Говорили, что у него и дома всё так же отваливалось, но он не предпринимал даже никаких попыток навести там порядок. Зато очень не любил, когда его отвлекали от просмотра новостей, особенно если там передавали репортаж о начале вооружённого конфликта в какой-нибудь далёкой Гваделупе – он не знал, где это и что это, главное, что очень далеко. Или о падении курса алжирского динара по отношению к эстонской кроне. По его мнению, это-то и были первостепенные проблемы! Они ему тем и нравились, что были очень-очень далеко, а не здесь. А что имело место быть здесь и сейчас, как раз раздражало требованием непосредственного участия, не сходя с этого места. И не в будущей пятилетке, а сейчас. Поэтому он так беспощадно и отметал от себя все проблемы, которые множились рядом с ним, называя их третьестепенными.

С должности его попёрли и назначили нового начальника. Новый начальник как пришёл, в тот же день… повесил дверь на шкаф! Своими собственными руками! Всего-то пять минут ему на это потребовалось. На следующий же день собственноручно вырезал разорванный участок водопроводной трубы и приварил новый. То есть и вода в цеху появилась, а через неделю наладили и отопление. При этом новый начальник цеха по округе не бегал и кулаком в грудь себя не стучал, словно бы сделал что-то выдающееся, как обычно бывает с мужчинами, которые привыкли всё делать как кура лапой, а когда всё же мельком проскочит в них хотя бы искра мужской природы, требующей делать всё добротно и как следует, они так начинают этим гордиться, так хвалиться, что их боязно станет просить сделать что-либо ещё. Женщина, научившаяся железо ковать, и то не станет так этим хвастать.

Бабы в цеху ахали: «Ах ты, боже мой, наконец-то нормальный мужик в хозяйстве появился!». Были и такие, кто ворчал, что зачем это ему заниматься такими «третьестепенными проблемами, когда есть задачи более важные, как например…». И тут они запинались, не зная, что обозвать этими самыми «более важными» задачами. Порой так бывает, что слишком рьяные придворные ещё долго повторяют, как попугаи, любимые фразы своего только что слетевшего с трона короля.

У нас в стране вообще всё как бы третьестепенно. Ерунду какую-нибудь могут возвести в ранг главнейших проблем государства, за уши народ к этой проблеме притягивают и доказывают, что её решение на совести каждого гражданина. А что людям по-настоящему важно и нужно, и нужно именно сейчас, а не к круглой дате календаря, равнодушно отбрасывается в долгий ящик. Как в анекдоте, где сообщается, что «расстояние между Парижем и деревней Малая Косинка составляет 2446 км, а не 2447 км, как ошибочно сообщалось в источниках информации ранее». Жителям Малой Косинки от этого явно лучше жить стало, что вот-де власти выяснили, высчитали, вымерили, сколько там вёрст до городу Парижу. Жители этой самой Малой Косинки тридцать лет мост через реку ждут, хотя бы один автобус до ближайшего города надеются получить, а власти недоумевают:

– Ну, мы же работаем не покладая рук! Мы же вот выяснили, что от вас до Парижу на один километр ближе оказалось! Цивилизация к вам ближе, понимаете, село беспросветное? Мы это выяснили и даже верстовой столб на главной площади у свинарника установили. С указателем. Чтобы вы знали, в которой стороне света Париж находится.

Что ни сделают, а всё мимо страны и народа. Уже второй век Россию грызёт жилищная проблема, а власть только чванливо констатирует, что людей испортил квартирный вопрос. Вас бы в их халупы – ещё неизвестно, в кого бы вы превратились! Территория страны огромна до неприличия, есть в ней строительные материалы всех видов, но люди живут фактически друг у друга на головах. И похоже, что эту проблему никто так и не собирается решать. То понастроили какие-то тонкостенные ульи, распихали туда население по полтора человека на квадратный метр, то вовсе перестали даже такие «дома» строить. Складывается впечатление, что эта проблема кому-то слишком умному тоже кажется третьестепенной.

Что касается бездорожья, эта проблема существовала ещё при царе-батюшке. Царя уж сто лет как нет, а по дорогам как было не пройти, так до сих пор не проехать. Ходят какие-то комиссии, ревизии, проверки и сверки, по десять лет решают то, что нормальные люди за неделю сделают. Когда этих господ с портфелями видишь, то не понятно, как им не скучно в такой хронической неподвижности всю свою жизнь провести? Сидят по кабинетам, двадцать лет голову ломают: добавить какой-то категории граждан пять рублей к зарплате или тремя ограничиться? Валентин Катаев говорил, что писатель должен обладать чугунной и неподъёмной задницей, чтобы сидеть и писать свои произведения, сидеть и писать. А у нас этим «талантом» обладают практически все чиновники! Мемуары тогда хоть бы какие писали, что-нибудь типа «Как мы полвека героически решали, строить ли новый сарай в городе N», пока вот так сидят, тридцать лет думу думают: проложить в стране современные дороги или старые ещё сгодятся… на полвека. Чего тут решать, когда пора уже идти работать, делать что-то конкретное и нужное, а не размазывать, как кура лапой!.. Но не так-то это просто. При чугунной-то заднице.

Из окна моей комнаты виден перекрёсток проезда на нашу Загорскую улицу с параллельной улицы Грибоедова. Сколько себя помню, а там всегда была выбоина в покрытии. Вся округа с этой выбоиной знакома. Даже жители соседних населённых пунктов, когда подъезжают к этому перекрёстку, словно бы на генетическом уровне знают, что тут надо сбросить скорость и повернуть к обочине, а то можно так «нырнуть», что потом и собирать никто не станет. Я ещё в школе училась, готовила уроки и слышала этот звук: едет автомобиль, подъезжает к перекрёстку, сбавляет скорость и начинает с таким специфическим урчанием мотора медленно и осторожно объезжать опасный участок дороги. И всегда было любопытно: неужели так сложно и дорого заделать эту выбоину, неужели это требует затраты каких-то невиданных ресурсов и неслыханных денег?

Несколько раз выбоину дорожные службы «ремонтировали» в излюбленном национальном стиле «как кура лапой». Вывалят на неё кучу песка и поставят дворничиху-пенсионерку с ревматизмом, чтобы она ведёрком этот песок раскидала, вручную разровняла. Не дорогостоящую же технику для такой «пустяковой» работы гонять, которая к тому же на бензине работает, а цены на него уж явно не падают. Даже детям было ясно, что через месяц песок этот размоет дождями, снесёт его в канаву, а оттуда размажет там, где он совсем не нужен. Но власти снова и снова санкционировали эту операцию, словно опыт какой ставили: а вдруг выйдет чего путного из этой глупости. Дворничиха уж померла, а новых дворников одно время перестали нанимать для экономии бюджета, поэтому песком из ведёрка выбоину засыпать стало некому. Городское и дорожное начальство тут совершило героический шаг и мудро решило, что надо бы засыпать эту незаживающую рану на дороге чем-то более устойчивым к размыванию. Засыпали щебнем. Щебень держался дольше, до года, после чего от него тоже оставались одни воспоминания. Если женщине предложить отремонтировать изуродованный бесхозяйственностью участок дороги, она именно так и сделает. Как кура лапой. Её можно долго ругать за то, что она не может по-мужски отремонтировать эту чёртову выбоину, ей даже может сделаться стыдно, что она в самом деле не мужик, но выбоина на дороге от этого никуда не исчезнет.

Выбоина разрасталась. Вскоре в ней образовалась огромная яма. Подтекающая канализация образовала подземную реку и стала размывать грунт под дорогой на этом участке. В яму стали проваливаться граждане. Особенно в тёмное время суток. Приехало какое-то начальство: мужчины, все с портфелями и сплошь с высшим техническим образованием. Некоторые даже с двумя. Потыкали какой-то палкой в яму, выяснили, что дно её постоянно проваливается всё ниже и ниже, а глубина ямы уже около двух метров. Записали себе в блокноты какие-то замеры и уехали. Приехали снова, когда в яму провалился пятилетний ребёнок. Ребёнок утонул, дело начало приобретать нехороший, даже где-то невыгодный в глазах общественности оттенок. Комиссия составила инструкцию для населения, как надо ходить по нашим дорогам. Там в частности был такой пункт, что «при проваливании в какую-либо яму или другое углубление в поверхности дороги постарайтесь растопырить все имеющиеся конечности, раскинуть руки и постараться упереться ими в стены и края ямы или какого другого углубления в поверхности дороги». Зазвучал лёгкий такой намёк, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Ещё год граждане ныряли в яму, удачно и не очень при этом растопыриваясь, выжившие потом оживлённо делились советами, как лучше раскорячиваться. И только очередная смерть опять громко заявила: дороги у вас, уважаемые граждане россияне таковы, что на войне меньше шансов погибнуть или получить увечья. Погиб мужчина, который «умудрился нырнуть» в коварную яму головой вниз. При таком падении уже нет смысла ни растопыриваться каким-то особым образом, ни руками хвататься за края этой ужасной бездны, разверзшейся словно по велению какого-то злого рока посреди раздолбанной дороги.

Комиссия была расстроена и по-бабьи всхлипывала, что её «такие правильные и грамотные действия» не привели к желаемому результату. Ещё больше она была расстроена, что её расформировали, некоторых членов сняли с должностей, хотя и нельзя сказать, что с понижением. Была сформирована комиссия новая, в два раза больше предыдущей. Эта новая армия бездельников чего-то покумекала и решила залить яму хоть чем-нибудь, что было в наличии. В наличии у властей как всегда ничего не было. Мать погибшего ребёнка притащила чуть ли не на себе мешок цемента. Решили залить цементом. Собрали баб, у которых дети ходили из школы по улице Грибоедова, доказали им, что раз эта яма угрожает жизни их детей, то они и должны её залить. Бабы не растерялись, развели цемент, замесили хороший такой раствор и залили, заткнули этой ужасной яме глотку. Яма где-то полгода не давала о себе знать, а потом взяла, да и… «проглотила» заливку. Кусок залитого цемента бесследно провалился в её ужасное чрево. Некоторым горожанам стали сниться сны ужасов, что это не яма, а глотка вполне одушевлённого чудища, которое скоро проглотит весь город. Двух человек госпитализировали по части психиатрии.

А ужасную яму залили ещё раз. Новая заливка продержалась до зимы, а в сильные морозы вымерзла, вылезла из ямы, да так и валялась потом посреди дороги ещё лет пять. Цемент хоть и хороший материал, но для ремонта дорог никак не подходит. Местные женщины жаловались и в Жилконтору, и в Городскую Администрацию, и в какую-то дорожную контору, чтобы убрали эту ужасную неподъёмную болванку из цемента с дороги, но им повсюду отвечали вопросом на вопрос: «А вы-то сами на что?». Мужчины вообще никуда не жаловались. Мужчины в силу своего глобального мышления в советское время могли только воскликнуть: «Зато мы… мы… мы же в космос летаем больше всех! Плевать на эти дороги! Это же тут, на земле, а там – звёзды. И мы к ним ближе всех, ближе империалистов проклятых! Хотя у них дороги не чета нашим, конечно». Наверно потому, что империалисты на земле живут, а не в небесах витают. После Перестройки их центр гордости сместился в другие временные пласты, поэтому они говорили уже что-нибудь типа: «Зато мы… мы… мы же Гитлера победили! Никто не смог, а мы – победили!».

А с другой стороны, какой прок жаловаться, если многолетняя практика показала, что всё это бес-по-лез-но. Хоть башкой бейся об эту выбоину, а никто её заделывать не станет. Только если кура лапой на время чем-нибудь замажет, чуть ли не пластилином, а потом очень удивится, что это не помогло. Может быть, это какое-то профзаболевание наших чиновников и начальников, но они не понимают, когда им рассказываешь обо всех этих невозможных дорогах, протекающих крышах, неработающих канализациях. Они воспринимают эти рассказы, как фельетон. Им кажется, что если люди в гололёд падают и ломают кости, то делают они это от нечего делать. «А вы ходите по другим дорогам, – говорят они резонно, – там, где нет гололёда». Им кажется, что у людей есть хорошие и добротные дома, но они из вредности живут только в таких, где полы проваливаются, лестничные пролёты падают, крыша течёт. Ну, вот народ такой странный нашим правителям достался, с приветом! Они опять советуют: «А вы в других домах живите. Вы сами не хотите нормально жить». Но утверждать такое столь же абсурдно, как и полагать, будто бездомные спят на улице, потому что им это нравится.

В большинстве своём они сами когда-то жили в таких же домах, ходили по таким же дорогам. Они и убежали-то из своих деревень и посёлков, чтобы никогда этого ужаса больше не видеть! А человеческая психика так устроена, что старается забыть как можно скорей всё ужасное и шокирующее. Вот они и забывают. И перестают понимать, о чём идёт речь, когда им жалуются на какую-то хроническую неустроенность нашей страны, которая при этом тратит силы и ресурсы не на третьестепенные даже проблемы, а просто на чужие и чуждые своему народу.

К выбоине с ужасной ямой посередине постепенно привыкли. Привыкнуть ко всему можно. Даже к чему-нибудь ужасному и безобразному. Даже не привыкли, а как-то смирились, сжились, как с ужасными соседями, которые хоть и доставляют всем окружающим массу хлопот, но по закону тоже имеют право тут находиться. Выбоину одно время закрывали настилами из досок, но их быстро разворовывали под сенью ночи нуждающиеся в дровах обнищавшие слои населения. Тогда доски эти решили приколачивать к земле (!) какими-то гигантскими скобами. Много ещё чего над ней проделывали, колдовали, чуть ли не молились, чтоб она сама зарубцевалась! И это напоминало потуги какой-то барышни, которой дали задание выполнить мужскую работу. То есть получалось всё в том же нашем русском национальном стиле «как кура лапой».

Однажды выбоина исчезла. Как в сказке! Я рано утром на работу уехала, вечером приехала, а выбоины и нет. Народ стоит и в затылке чешет: куда же она подевалась? У трёх человек случился нервный срыв, некто пытался свести счёты с жизнью от такого потрясения. А дело в том, что на улице Грибоедова жил главный врач городской поликлиники, и вот приехали к нему коллеги из Франции, захотели посмотреть, как живёт рядовой русский врач, пусть и главный. Ну, не к больничной же санитарке иностранцев тащить! Не из «происков империализма», как сказали бы раньше, а из чисто человеческого любопытства приехали. Они ведь знают про нас гораздо меньше, чем мы про них – мы же про них иногда знаем даже больше, чем про самих себя. И ехать они к нему должны были мимо этой выбоины с гиблой ямой посередине. Это во всей нашей округе владельцы машин знали и помнили, что у перекрёстка надо сбавить скорость и аккуратно прижаться ближе к проезду на Загорскую. А во Франции-то об этом никто не знает! Местное начальство занервничало, доложило в Райцентр, оттуда сигнал пошёл ещё выше. Приехала современная техника, пять рабочих к ней, и через пару часов от выбоины остались одни воспоминания. Так деликатно её закатали в асфальт, что даже шва не нащупать. А ведь люди щупали, искали, никто не верил и не понимал, как можно было вот так просто и быстро, всего лишь за пару часов расправиться с этой многолетней проблемой, растянувшейся во времени на три десятка лет. Некоторые чувствительные граждане аж плакали. Рыдали и мать погибшего здесь пятилетнего ребёнка, и вдова угодившего в эту яму мужчины. Рыдали и не понимали: за что, за какие такие великие идеи столь ужасно погибли их близкие.

Особенно были рады автомобилисты, что хоть одной выбоиной на наших раздолбанных дорогах стало меньше. Вообще, местных автомобилистов, особенно таксистов, можно сравнить с сапёрами. Они вынуждены изучить наши дороги и улицы, как подробную карту, дабы знать и помнить даже в кромешной темноте, что вот тут надо сдать направо, а там ни в коем случае не тормозить, а вот ещё дальше метров через двести надо как раз сбросить газ и аккуратнейшим образом карабкаться в течение пяти минут по участку в двадцать метров длиной, так как унесли эти двадцать метров своей коварностью уже не одну жизнь.

Одним таким участком стало меньше. И что бы вы думали? Я из своей комнаты всё так же слышу тот же самый звук, когда автомобиль подъезжает к перекрёстку, сбавляет скорость и начинает с таким специфическим урчанием мотора медленно и осторожно объезжать выбоину… которой уже нет! Просто люди к ней настолько привыкли, что до сих пор ездят по улице Грибоедова так, словно бы она там есть. Сам главврач тут жаловался:

– Ты понимаешь, в какое быдло нас всех превратили! Выбоины нет, а я еду и по привычке сдаю в сторону, чтобы не «ухнуть» на бок. В подсознание, в кровь, в гены эта выбоина нам всем уже вошла. Выдрессировала так, что до сих пор мы её чувствуем… Я даже одному знакомому психиатру из района идею подал упомянуть об этом в диссертации, которую он пишет как раз на тему различных современных психозов, свойственных нашему населению.

В следующий год намерение проложить асфальт тоже осталось втуне. И тут у людей наступило какое-то тупое разочарование. Тупое и плотное, как осенние тучи, когда нет никакой надежды, что сквозь их непроницаемую субстанцию прорвётся хотя бы один луч солнца. И такое же безразличие. Все поняли, что дороги не будет и в новом веке. И так же чапали в кромешной темноте по приевшейся всем грязи, которая с прошлого века ждёт пришествия «завоевателей дорог», да никак не дождётся.

В самом конце Мирового проспекта, где нет домов, ещё с советских времён остались огромные щиты из листовой стали с надписью «СЛАВА …». То, чему слава предназначалась, давно стёрлось. Но старожилы вроде меня помнят, что там было написано «слава труду». А как наступила эпоха не людей труда, а людей с деньгами, сия инсталляция словно бы предчувствовала такие перемены, поэтому скинула с себя лишнее слово «труд». Так и осталась висеть эта одинокая «СЛАВА», посвящённая непонятно кому или чему. Некоторые щиты провисли и упёрлись в землю одним углом. Никто не рисковал их ворочать по причине колоссальной тяжести.

До чего любят у нас устанавливать такие лозунги! По другой стороне улицы раньше стояли огромные буквы из такой же дорогой стали, составляющие надпись «Экономика должна быть экономной». Но их убрали, когда великий Райкин пропесочил эту традицию в одной своей миниатюре, где до горизонта была растянута надпись из букв высотой в несколько этажей «Каждая копейка рубль бережёт». Какое тут «бережёт», если деньги тратятся на установку таких прописных истин в стальном исполнении на каждом шагу? Ведь были раньше такие люди искусства, которые могли влиять на идеологию страны, могли эту идеологию даже слегка подправить! Теперь, когда страна живёт по принципу «музыку заказывает тот, кто платит», такие если и есть, уже не могут как-то исправить ситуацию. Это раньше актёр и журналист был рупором, а сейчас он – подневольный человек, зависящий от продюсеров и гонораров. Они, может быть, и говорят какие-то умные вещи, но их никто не слышит. А если и слышат, то не слушают.

В новом веке подле этих лозунгов-заборов постепенно вырастала свалка. Обыватель уверен, если за каким ограждением навалить отходов, то никто же не увидит. Так отчего же не навалить бы? Эту нашу особенность ещё гоголевский городничий подметил. Хорошо, что хоть одну анфиладу из щитов убрали. Свалку же у «СЛАВЫ» ветер раздувал по всему проспекту. Я как-то шмякнулась в гололёд на нашем Мировом, когда шла с электрички, прихожу домой и вижу, что к пальто прилип пакет из-под чипсов…

В целом город наш в новом тысячелетии мало изменился. Разве только произошло одно важное событие: у нас поменялся мэр. И это как-то окрыляло. На рубеже веков в стране появился новый президент. Казалось, раз он пришёл на рубеже веков, а не абы когда, то по закону чисел именно он и сдвинет с места страну, словно бы заснувшую сном тяжело больного. И разваливающаяся, нищая, слабая и затюканная Россия с катастрофическими долгами перед странами «развитого капитализма» превратится в цветущее государство с сильными позициями на мировом рынке, крепкой экономикой и боеспособной армией.

Такие же надежды в масштабах города мы возлагали на нового градоначальника. Наш прежний мэр Арнольд Тимофеевич тоже именно на рубеже веков убыл на повышение куда-то аж в Петербург, а кое-кто говорил, что и выше. Так что город полгода был вовсе беспризорным. Отсутствие мэра никак не сказалось на его жизни ни в худшую, ни в лучшую сторону, что вольнодумцы задумались: а на хрена он нам вообще? Первый новый мэр – первый, потому что за ним последовали и другие новые – сбежал со своего поста уже через пару месяцев. Так уж трудно ему тут показалось, но не выдержал, слёг в больницу с нервным срывом, а после лечения назад так и не вернулся: получил медицинскую справку, запрещающую ему работать мэром в таком непригодном для жизни городе. Чего только не узнаешь о своём городе от приезжего человека!

Следующий новый мэр быстро и пошло спился с местными алкоголиками. Ему почему-то казалось, что пьянство с местными жителями раскрывало его как близкого к народу демократа, своего в доску парня. Этого «парня» отставили от должности, когда он в пьяном угаре заявился к своему вышестоящему начальству в районе с требованием снизить цены на алкоголь в его городе.

И вот после него возник третий новый мэр Рудольф Леонидович Самосадов. Всем хорош и пригож, но постоянно морщился, словно послали его на Голгофу, отчего производил впечатление человека измученного, который по несуразности всю жизнь занимается чем-то стопроцентно не своим. Возник он в городе незаметно и тихо. Или никто особо не прислушивался и не приглядывался к нему, все привыкли к нескончаемым пертурбациям власти, когда происходит много никому не нужных перемещений и смещений, а конкретной работы как не было, так и нет. К тому же люди привыкли обходиться вовсе без власти.

Новый мэр эту привычку ещё больше закрепил в сознании людей. Он избрал тактику анахронизма: события одной эпохи накладывал на другую. Надо заметить, такой «метод работы» свойственен очень многим нашим чиновникам. Вы можете сказать им, что у вас в подъезде второй год нет воды, а они могут парировать к такой старине глубокой, когда человек жил в пещере безо всякого водопровода. Они с пеной у рта готовы доказывать, что у современных россиян настоящих проблем вообще нет, если сравнивать их жизнь с… да вот хотя бы с гибелью Помпеи! Или с нашествием мавров на Мадрид. Чё вы там лепечете? Дорог у вас до сих пор нет?! Асфальтированных! А ты знашь, скоко народу полегло в Карфагене при Пунических войнах? Вот кому несладко было, а вы – зажрались!..

Примерно это они готовы высказать, когда слышат о своих недоработках или полном самоустранении от обязанностей в реальном времени, лишь бы не заниматься проблемами, которые имеются здесь и сейчас. Они с каким-то патологическим наслаждением прокручивают прошлое на каждом шагу, отчего проблемы и беды этого прошлого кажутся всё крупнее и масштабнее, а нынешняя безысходность – этаким пустяком и бабским капризом. Во-первых, такая тактика даёт возможность блеснуть знанием исторических событий, а во-вторых, при такой тактике чиновник освобождает себя от каких-либо обязательств. Дескать, сто лет тому назад народ жил в землянках, а вы живёте значительно лучше, так что стыдно жаловаться на протекающие крыши и затопленные подвалы.

– А в Сингапуре-то наводнение! – скажут они вам, если вы заикнётесь о невозможности хождения по залитой уже второй месяц канализационными отходами улице. – А у вас совести совсем нет, раз вы жалуетесь на такие пустяки, когда в Сингапуре эвон что творится!

То есть, если где-то ТАМ, очень далеко отсюда, имеет место быть непогода, то наши местные власти ЗДЕСЬ имеют полное право не заниматься своей работой!

Чиновники в России проблемы не решают, а придумывают новые, которые затмят предыдущие. Как же они рады, когда где-то что-нибудь взрывается, тонет, падает с большой высоты! Как они намертво вцепляются в это событие и начинают стыдить народ:

– Вы ваще оборзели! Кругом люди такую нужду терпят, а вам только блага жизни подавай, да?

Наш Рудольф Леонидович имел огромный запас исторических страшилок и неустанно примерял их к современности. Когда ему уже нечем было крыть, он просто ядовито цедил:

– Ну, не землетрясение же тут у вас, в самом-то деле! Как не стыдно жаловаться на такие пустяки, когда в мире столько по-настоящему серьёзных проблем?

Хотя в новом веке принцип историзма ему особо и не понадобился, так как мир стали сотрясать новые события, одно кошмарней другого. Сказывалось начало нового миллениума, и нули держали крепкую власть над нестойкими умами людей, поэтому трагедии не заставили себя долго ждать.

Только мы собрались спросить нового мэра, что он думает по поводу асфальтирования в нашем городе хотя бы одной улицы, желательно Мирового проспекта, по которому волей-неволей приходится ходить всем. Только-только начали его тормошить в плане решения проблемы, которая довлеет над городом уже двадцать лет, как в августе 2000-го затонул «Курск». Собственных ресурсов для спасения лодки не хватило. Пришлось обращаться за иностранной помощью, что само по себе унизительно для державы, пока ещё претендующей на то, чтобы называться великой. Держава, первой вышедшая в космос, создавшая первоклассный океанский флот, который и сейчас не имеет аналогов в мире, совершившая уникальные открытия в области науки и техники, оказалась не в состоянии спасти свою подлодку у своих же берегов на глубине, которая намного меньше, чем длина самой лодки. Вместе с лодкой утонул и фантом великой державы. Виновниками трагедии сначала называли американцев – нынче это наши любимые «мальчики для битья», – которые якобы злодейски протаранили нашу АПЛ. Хотя, согласитесь, как-то странно и даже дико звучит высказывание из уст высочайших чинов армии, что «американская подводная лодка присутствовала в зоне учений российского флота». Чего она там делала и как смогла туда проникнуть, так никто и не прокомментировал, но народ понял одно: в стране имеет место быть ужасающий бардак и разложение по всем направлениям. Потом в виновники записали всё тех же террористов, но сие понятие настолько растяжимое, что вряд ли кто и знает, кого конкретно нынче можно назвать этим словом. И, конечно же, были такие, кто во всём винил число года с тремя нулями на конце.

Тогда целый год по телевизору только и показывали передачи, где подробно рассказывали, как умирает подводник в затонувшей лодке, да что он при этом чувствует, словно бы всей стране намекали: готовьтесь, суки, скоро и до вас очередь дойдёт. Трагедия «Курска» заслонила собой все прочие события в мире – нам их просто не показывали. Какой канал ни включишь, какую газету в руки ни возьмёшь, а повсюду заплаканные лица родственников и любительские съёмки погибших адской смертью моряков.

– Хорошие люди Боженьке тоже нужны, – тарахтела тогда наша несносная и непотопляемая Степанида Андреевна. – А мы тоже так страдали, так страдали…

– А мы все не у Него, что ли? – пожимал плечами в ответ на это герой соцтруда пенсионер дед Рожнов. – Почему это принято считать, что только покойники к Богу ближе? Что ж нам теперь – всем ноги протянуть, что ли, чтобы к Богу приблизиться?.. У нас в государстве покойников страсть как любят! Показывали тут на днях квартиры кадровых офицеров, которые утонули: там такая нищета, что даже мебели нет. Моряков показывали в Мурманске, которые окурки собирают, потому что курева купить не на что. И вот так унижены люди, которые защищают страну, каждый день рискуя жизнью, а семьям погибших теперь раздают компенсации. Почему нельзя это было сделать, когда они ещё живыми были? Сколько шахтёров гибнет каждый год, самолёты падают чуть ли не каждую неделю, а по телику только и показывают, как в кабинетах сидят чинуши и бурчат, что они от всей души скорбят со всем народом. Как где дом рухнет, люди погибнут, у них сразу же средства находятся на мёртвых-то, прям хоть сам помирай! А пока люди живы, никому и дела нет, что их дом в аварийном состоянии находится. Вот опять самолёт где-то упал. Всё падают и падают. Люди привыкли, что у нас каждый день кто-то гибнет, даже не воспринимают это как трагедию, а ведь это не нормально. Но привыкли! Люди ко всему привыкают. Не знаю, кто сказал, что история всегда происходит как трагедия, а повторяется как фарс. Вот и сейчас такой фарс. Самолёты разбиваются, флаги приспускают, все делают серьёзные лица, и все понимают, что ещё не один самолёт рухнет. При Сталине десяток-другой чиновников поставили бы к стенке, и самолёты сразу бы перестали разбиваться, а сейчас только правительственные комиссии создаются. А что толку от них, если люди продолжают погибать? Сталина тираном называют, а остался наш народ без тирана, и за считанные годы разворовали всё, что, казалось бы, невозможно разворовать. Ан нет, сумели, растащили, разграбили, разорили, так что для самолётов и горючего не осталось. После смерти Сталина осталось два френча, пара сапог, курительная трубка, пять рублей денег и великая держава. А после «великого политика» Бори остались руины некогда великой державы, миллиардные счета в европейских банках, элитные особняки в закрытых посёлках. Как укрепить это государство, сделать процветающим и сильным – никто не знает. Только разорить могут. Мне вот задание дай, хоть миллион баксов дай и скажи: разори дотла такую мощную державу. Я не смогу, я не знаю, как это сделать. А наши гениальные политики даже такое несокрушимое государство, об которое Наполеон зубы сломал, которым Гитлер поперхнулся, смогли разорить, разворовать до самого основания. А Сталин однажды захотел покурить трубку, чиркнул спичку – не горит, чиркнул другую – сломалась. Что такое, думает, за непорядок. Прочитал на коробочке название спичечной фабрики, да и приказал своим людям: «А подать мне сюда директора этой фабрики». Заходит директор, трясётся весь, а Сталин при нём, не слова не говоря, начал спички чиркать: первую чиркнул – загорелась, вторую – тоже, третью – горит! Что такое, думает, за наваждение.

– Ну а директор-то что? С ним-то что стало? Расстреляли?

– Зачем расстреляли? Сам умер от инфаркта на другой день. Вот так боялись. А когда бояться некого, камня на камне не оставят, и нынешнее состояние государства нашего – тому яркий пример. И я всё больше прихожу к выводу, что нашему государству живые люди вообще не нужны. Власть думает только об имиджах да рейтингах, а до живых людей никому дела нет, потому что пиар не тот. Вот умер кто где, так сразу о человеке вспомнят, а пока жив – никому он не нужен. Подлодка утонула, и сразу государство обратило внимание, что военные моряки у нас живут хуже американских безработных, в общем-то, как и все мы. Но мы живы, а они погибли, страшно погибли, и сразу деньги нашлись их детям и вдовам, сразу выделили какие-то компенсации. А если бы жил человек, так и не вспомнили бы о нём. Сейчас после терактов на Юге власть ужасается тому, что там люди вообще зарплат не получают. А не уничтожили бы эти звери баб и ребятишек беззащитных, так и про них бы никто не вспомнил. Никому сейчас живой человек не нужен – только проблемы одни с ним. Особенно, если не хочет он, окаянный, становиться на одну ступеньку с животным, превращаться в быдло. Хочет он иметь крышу над головой, уют и достаток под этой крышей, куда всегда хочется вернуться. Если бы он действительно был животным, как нас теперь глянцевые журналы убеждают, то был бы он счастлив в скотских условиях, а он страдает. И каждый государственный муж нынче думает, как ещё выгодный бизнес сделать на людях. Вот лодка утонула, а сколько всяких политиков сразу из своих нор повылезали, чтобы хоть как-то засветиться там да сям по поводу и без. Засвечивались бы нужными делами для страны, но им легче очередной катастрофы дождаться для этого.

– Госдуму отправили бы в шахту, а сенаторов в автономку, – мрачно предложил Глеб Гермогенович. – И я голову даю на отсечение, что прекратились бы сразу всякие аварии. Не в каменном веке живём: мигом нашли бы, придумали бы, как избежать взрывов в забоях да в отсеках. И не такое придумывали. Целые космические корабли придумывали и строили. А теперь простые люди каждый год гибнут сотнями, а власть только милостиво компенсации раздаёт, рейтинги себе повышает. А народ притих, так как раньше и такого не было. Вот у нашей учительницы химии муж потонул где-то в Тихом океане ещё в шестьдесят каком-то году, она одна двоих детей растила, и никто ей ничего не платил. Родственникам-то тех моряков обидно, что им только кулаком особисты перед носом погрозили и потребовали не трепаться о том, где и как их сыновья, мужья и братья погибли… Да и что такое эта самая компенсация? Это наши же деньги, наши же налоги, которые с нас исправно вычисляют на содержание власти и прочих государственных институтов. Шахтёр лезет в забой, добывает уголь, получает за свой колоссальный труд копейки, хотя добытый им уголь приносит государству огромную прибыль, и эта прибыль идёт в какую-то кубышку, в кормушку для избранных. А когда шахтёр гибнет, власть с умным видом решает: отдать ему, что ли, малую частицу из того, что он честно заработал, но при жизни так и не получил. И какая может быть компенсация у человеческой жизни? Выдали по сто тысяч рублей семьям погибших, а раньше буханка хлеба стоила шестнадцать копеек, а теперь она стоит шестнадцать рублей. Да если учесть ельцинскую деноминацию, когда от каждой купюры отсекли гирлянду из трёх нулей, чтобы народ в этих нулях окончательно не заблудился, то получается, что сумма в нынешние сто тысяч равняется одному рублю. Это всё одно, как если бы в советское время за гибель родного человека правительство выдавало бы гражданам по рублю: нате вам и идите куда подальше, а ещё лучше – рожайте новых себе подобных, а то чего-то они нынче мрут, как мухи.

– Это называется государственная некрофилия, любовь к мёртвым, – сумничала библиотекарь Марина. – Когда в государстве людей за людей начинают считать только после их гибели, награждают посмертно, ставят в пример живым. У нас и артистов-то многих великими начинают считать только после смерти «ах, какой талантище мы потеряли», а живого и не замечал никто. Теперь все любят только прошедшие войны да катастрофы вспоминать, а для сегодняшнего дня и делать ничего не надо. Недавно вспомнили о ветеранах советско-финской войны, что им надо пенсию хорошую платить, оказывается. А кто там остался-то от ветеранов той войны? Мой дед в ней участвовал, но он уже десять лет как помер, а про него тут вспомнили. Ему было восемьдесят лет, когда он помер – это не та скрипучая и хнычущая порода была, которая сейчас чахнет сразу после окончания школы от пьянства да передозировки. И вот он восемьдесят лет жил, но про него живого власть не вспоминала. А теперь они все в могилах лежат, и власть милостиво о них вспомнила. И про нас так же вспомнят через полвека после наших похорон, потому что любят у нас только мёртвых, а к живым в нашей культуре витафобия, то есть ненависть.

– Вот вас, молодёжь, обучили языкам всяким да премудростям, – начала заводиться Степанида Андреевна, – а нам не до этого в ваши годы было! Мы всю жизнь в гужбанских сапогах отходили, а теперь на пенсии грошовые перебиваемся с хлеба на квас…

– До чего надоело Ваше елейное нытьё, Степанида Андревна! – поморщилась Марина. – Надо бороться, а не ждать, пока нас так всех утопят, как слепых кутят, и объявят траур на сколько там полагается дней.

Как она собиралась бороться и с кем – никто не поинтересовался. А средства массовой информации продолжали нагнетать страсти вплоть до следующей осени, пока гибель «Курска» не вытеснило другое событие, рейтинги трансляции которого оказались несравненно выше. Вошло это событие в историю, как Одиннадцатое сентября или просто 9.11. То ли это было эхо века прошедшего, то ли знамение века нового, но мир как-то растерялся перед такой концентрацией безумия. Тогда некоторые россияне даже открыто ликовали, что, дескать, не только у нас всё так плохо: «Бог не Тимошка – видит немножко, так что пусть и америкашки узнают по чём фунт лиха». Но здравомыслящие люди ужасались: оказывается, у них там такой же бардак, как и у нас! А мы-то думали, что хоть в Америке есть защищённость и порядок. Между простыми людьми, которые не ослеплены пафосным и чётко сформулированным кем-то за них взглядом на другие народы и страны, всегда было искреннее сочувствие и единство в борьбе с любой чумой, даже если эта чума и прикрывается непомерной набожностью. Страдание неразделимо, оно одно для всех – и для своих, и для чужих.

Мы тогда как раз нашему новому мэру стали мотать его государственные нервы вопросом об асфальте.

– Вы что, с ума сошли?! – крайне изумился мэр. – В мире такое происходит, а вы думаете о каких-то своих шкурнических интересах. Завтра, может быть, ядерная война начнётся! Кому тогда будет нужен ваш асфальтированный Мировой проспект?

– Правильно, – поддакивала мэру Степанида Андреевна. – Нам асфальту энтого не надо. Баловство одно. Начнут все на машинах ездить да каблуками стучать, как пронститутки. Мы вот всю жизнь в гужбанских сапогах отходили, а нынешние вертихвостки в туфлях ходить хочут! Цокают каблучищами, как коровы копытами. Тьфу! Мы всю жизнь по колено в грязи ходили, и отцы наши с дедами тоже, а следующие поколения тоже без асфальту перебьются.

– Да ну вас к чёрту! – ответила ей на это наша делегация. – Весь мир вперёд движется, а мы назад. У нас назад означает вперёд, а вперёд – это баловство. Больше всего обожаем эту дурь свою, что у нас всё ни как у людей, а наоборот. Все хотят жить счастливо и достойно, а мы гордимся своим горем и нищетой. А уж горя у нас столько, что для чего-то другого уже и места не хватает.

– А как же! – взревел Глеб Гермогенович. – Да мы столько горя видели, сколько и на собаке шерсти не бывает, а вы хотите так легко жизнь прожить. И вообще, чего вам дался этот асфальт? Вот вы молодые и не знаете ничего, а я ещё в годы войны жил. У нас тут на нашем бездорожье немцы на два месяца застряли и выбились из графика наступления.

И он поведал находчивую историю, что наше отечественное бездорожье вроде как не мешало бы представить к государственной награде за содействие Победе в Великой Отечественной. Оказывается, Гитлер потому так быстро и легко завоевал всю Европу, что она представляет собой обустроенные города с великолепными дорогами. Это стимул какой: войти победителем в красивый и отвечающий нормам современности город, а не в лядащую дерёвню, где вместо асфальта на улицах – свиной помёт! А в России немец увяз в болотах и совершенно неухоженной, необжитой, словно бы никогда не просыхающей земле. Опять же стимула никакого: кому охота играть в победителя на фоне победивших всех и вся бездорожье и непролазной грязи? Кому охота это всё с таким трудом завоёвывать, чтобы потом ещё больше сил вложить в его обустройство? Потому до Волги дошли, да и выдохлись. Так выдохлись, что потом даже сил, чтобы драпать, не осталось.

Он вспомнил, как на его Милославской улице осенью 1941 года по уши увяз в жиже целый немецкий взвод на мотоциклах, а какой-то немецкий полковник от гнева тут же долго хлестал плёткой эти намертво влипшие в грязь машины. Чисто царь Ксеркс море порол! Страшно матерился, почему-то по-русски, а из германской идиоматики поминал всё время какого-то Доннера с Веттером.

– Вот, – новый мэр многозначительно поднял вверх указательный палец. – Это же стратегически важный момент! А если бы был асфальт, так они, стало быть, беспрепятственно тут проехали?

– А то! – заверил его Глеб Гермогенович.

Все поняли, что асфальта и в этом году не будет. Прямо как в песне Сергея Трофимова, которую гоняют по «Дорожному радио»: «У нас кладут асфальт местами и немного, чтоб всякий оккупант на подступах застрял». Прям, только ради этого оккупанта и живём, а он всё чего-то не едет. Глеба Гермогеновича после этого случая даже чуть не побили старухи с его улицы, которым надоело каждую зиму носить вёдра с песком, а дед Рожнов с ним разругался в пух и прах:

– Ну, Германогеныч, ну и гад же ты после этого! Кто тебя за язык-то тянул, жопа страдальческая?! «Немец тут увяз, немец увяз» – нашёл, кого и когда вспомнить! Жаль, что этот немец тебя уму-разуму не научил, чтоб ты знал, когда пасть не надо открывать, а лучше помолчать.

Не дай никому жить в стране, которая постоянно готова только к «встрече» оккупантов. Которая совершенно не продумана для жизни в ней своих граждан, но зато тщательно подготовлена к приходу врага вплоть до бездорожья, на котором он увязнет, и покосившихся хибар, чтобы каждый оккупант внутренне содрогнулся и усомнился в своих действиях: «Нафига я сюда припёрся-то? Чего я тут, собственно, забыл вдали от своей благоустроенной и внимательной к каждому гражданину страны?».

Свои надежды об асфальтировании нашего окончательно раздолбанного Мирового проспекта мы возложили на следующий год. Но как только мэр приехал осенью из отпуска, в октябре 2002 года случилось то, что в новейшую историю России вошло под коротким названием «Норд-Ост». Тогда где-то там наверху признали, что в стране идёт какая-то невидимая война, так что гражданам следует прекратить благоденствие и все силы бросить на борьбу с этой неуловимой проблемой, чем очень многих россиян несказанно напугали прямо-таки до шока. Многие даже подумали, что они ослышались, но этот лозунг «прекратить благоденствие» озвучил уже кто-то из тогдашних министров, а потом его стали повторять на все лады большие и маленькие начальники на местах.

– Послушайте, а ведь эти парни у власти совершенно серьёзно считают, что мы тут благоденствуем, – нёсся испуганный шёпот в общественном транспорте. – Может, это они не нам сказали? Может быть, это только к нашей развесёлой элите относится?

– А кто их знает? – отвечали голоса понаглее. – То обещают освободить нас от страха нищеты и нужды, обеспечить разумными экономическими взаимоотношениями мирную и зажиточную жизнь каждому гражданину, то ругают, что у нас слишком завышенные ожидания.

– Это ожидание, что зимой начнут-таки нормально топить в электричках – завышенное? Получение достойной зарплаты – завышенное желание? – вспыхивали гневные вопросы самых любознательных. – Ни на что, видишь ли, денежек в стране не осталось. А куда всё пропало? Куда? Вам не интересно? Никто, видишь ли, не предполагал, что враги так легко войдут в Москву, так легко будут убивать безоружных людей. А когда же власть внятно ответит народу, где народные средства, которые мы давали на оборону, на защиту страны, на армию? Нет, пусть они нам их даже не отдают, но хотя бы, чтобы мы знали, на что наши налоги идут. В советское время мы во всём себе отказывали, но понимали, что у страны должна быть защита, космические программы и прочее, от чего сейчас наши деятели камня на камне не оставили. Это привело к обнищанию народа, но мы хотя бы понимали, во имя чего. Мы были согласны, чтобы из наших заработанных денег вычитали налоги на космос, на вооружение, на медицину и образование для всех граждан страны, но куда теперь это пропало? Мы ведь точно так же продолжаем платить налоги, но дожили до такого позора, что головорезы со средневековым уровнем развития свободно разгуливают по столице и убивают наших людей. И мы опять не сумели себя защитить. Ведь не провинциальный какой-то Дом культуры захватили, а Театральный центр Москвы! Сорок сволочей туда прошли беспрепятственно! И власть опять выражает соболезнования родне убитых: мол, век такой неспокойный наступил. Так трогательно выражает, что и придраться-то не к чему. Почему у нас в годы Великой Отечественной безоружных мальчишек посылали телами амбразуры затыкать, а теперь та же картина: нет иной возможности спастись от врага, как ценой новых огромных жертв? Говорят, что история в конце концов вынесет всем суровый приговор, но мы опять не доживём до этого приговора, как и предыдущие поколения граждан нашей страны.

– Не волнуйтесь вы так, – успокаивали самые ядовитые. – Правда когда-нибудь обязательно восторжествует. Она всегда торжествует. Правда, потом. Она обязательно всё расставит по местам, но только потом. Она всегда так делает: всегда торжествует, но только потом. Никак не сейчас, не в момент, когда люди так остро в ней нуждаются. Она у нас всегда торжествует тогда, когда новым поколениям, в общем-то, уже безразлично её торжество. Вот тогда-то она и приходит – далёкая и потому теперь совсем непонятная нам правда. Она всегда торжествует только так: только потом. Так что живите пока и верьте, что и правда когда-нибудь восторжествует, и история вынесет свой суровый приговор. Потом.

– Да ладно вам с приговором-то. Надо быть милосердными. И потом, почему вы так уверены, что этот самый приговор по нам не ударит? Может, мы действительно слишком уж зажрались? – неуверенно потупились граждане с постоянным чувством вины за то, что они ещё живут. – Может, попробовать хотя бы через день обедать… Или через два? Никто не пробовал?

– Властям виднее, – сделали вывод те, кто приучен во всём соглашаться с обладателями власти и силы. – Высоко сидят – далеко глядят.

– Ага. Царь думает, а народ ведает. Чего им там видней? – вспыхивал гнев от непонимания происходящего. – Чего они про Россию-то знают? Что приедет куда какой важный министр, а перед этим местные власти всё языками вылижут, вычистят, а министр идёт и радуется, как же кругом опрятно и чисто, и не догадается даже, что за последние сто лет здесь вообще никто порядок не наводил. Вот и все их знания о нашей стране. У нас же кругом лакеи: мы рабами уже быть перестали, но и до свободных людей нам ещё далеко, поэтому многие застряли в лакействе, в холуйстве: где надо – поклонятся, а где не надо – плюнут. Охолуели, одним словом. Стали этакими «окультуренными совками». Наверное, мы действительно живем при конце света.

– Да бросьте вы со своим концом! Наши времена ничем не хуже прошлых. Всегда были ужасные преступления, как и сто, и тысячу, и две тысячи лет назад. Тогда тоже так говорили, а свет всё не кончается.

– У вас свет не кончается? Везёт же некоторым! А у нас вчера весь день света не было…

– Да мы вообще не про ваш свет, чего вы вклинились в серьёзный разговор со своим душным бытом!

– А у нас отключен газ. А у вас?

– А у нас по телевизеру депутат плясал!

– А у нас – пел.

– А у нас – пил!

– Хватит вам ржать, люди ж погибли, нехристи!

– Ну всё, – в конце концов вздыхали все хором. – Теперь СМИ опять целый год будут чужие кишки смаковать, чтобы нам жизнь сахаром не казалась, а правды так и не скажут.

Тут следует сказать, что наши граждане аббревиатуру СМИ расшифровывают как «Средства Массовой Истерии», потому что отечественные СМИ несут что угодно, но только не информацию. Информация – та же пища, но не материальная, а духовная, идеологическая. Вряд ли кто додумается варить суп или заваривать чай на воде, зачерпнутой из грязной лужи. Нормальные люди для этого стараются взять воду чистую. Если человек стремиться принимать в пищу чистые продукты, то почему в качестве информации он вынужден потреблять какие-то помои? Разве он не боится получить идеологическое несварение или даже отравление, когда никакие лекарства уже не помогут?

Хуже всего, что информации в этой мерзкой истерике – ноль. Информация должна отвечать на простейшие вопросы: что, кто, как, когда, где, почему, сколько. Но истерия в роли псевдоинформации вопит о чём-то своём. Людям нужна информация, они хотят понять и разобраться, почему у нас взрываются самолёты. Но им смакуют фрагменты разорванных тел, облизываются: «А вы видели когда-нибудь человека с обгоревшим лицом, без бровей и ресниц? Не видели?! А мы видели, и сейчас вам покажем, так что вы потом неделю жрать не сможете!». Люди хотят знать, как так получилось, что взрывы гремят уже в столице, а им показывают убитого лидера боевиков с Дубровки, как он лежит с бутылкой в руке. Он упал, когда его пристрелили, а бутылка почему-то стоит. Всем понятно, что кто-то её поставил рядом с трупом смеха ради, чтобы хоть как-то принизить убитого уже врага. Мол, вот он не только бандит, но ещё и пьянь к тому же. И эта «пьянь» шутя держала в страхе огромную страну несколько дней?

Люди требуют, чтобы им сказали, сколько человек погибло, а вместо этого видят чьи-то кишки и оторванные конечности. На этом фоне за кадром репортёр вяло бормочет, что погибло человек пять… или двадцать пять. На следующий день эта цифра вырастает в пять раз. Вы представляете себе хирурга, который собирается оперировать больного и спрашивает медсестру, какое у больного давление, что показали анализы его крови, где у него переломы, а медсестра вместо внятного ответа начнёт биться и корчиться с пеной у рта: «А сейчас я вам покажу его кишки!». Из такой истерики обычно выводят хорошей оплеухой.

У нас нет информации. У нас никто не умеет её добывать и подавать людям. Во времена тоталитарного режима, когда не принято было предавать огласке какие-то противоречащие режиму события, такая политика была даже честней, чем сегодняшняя истерика вместо информации. Если у тебя нет информации, лучше вообще ничего не говори. Так и скажи: не добыл, не нашёл, не увидел ничего полезного и интересного. Это жене лень было облазить всех родственников погибших на «Курске» моряков, влезть к ним в души, что называется, не снимая сапог, наделать фотографий, наляпать многочисленных интервью, но информации-то как таковой не предоставить! Да, любая мать плачет и страдает, когда её сын гибнет таким молодым. Но это не информация, а природа человеческих взаимоотношений. Оторванные руки-ноги – это тоже не информация, а анатомия. Почему-то европейцы крушения своих поездов показывают с вертолёта, с высоты птичьего полёта, а у нас покажут всё в подробностях: кирпичи, обмотанные чьей-то кожей, мозги на обломках стен, комья грязного белья и человеческого мяса. А чё, пусть народ просвещается! Как эту информацию можно применить к жизни? Механическое поглощение информации – это не самоцель, а способ понять, что происходит вокруг. Что можно выхватить из этих судорог для понимания жизни? То, что мир безумен? Это и так всем давно известно. Что в нашей стране ничего не работает и всё разворовано? Тоже на новость дня никак не тянет.

Мы при таком «изобилии информации», когда СМИ в течение года лопотали только о трагедии в Баренцевом море, таки не узнали, что там случилось в августе 2000-го, в результате чего погибло больше сотни человек. Только через несколько лет после подъёма, что осталось от «Курска», генеральный прокурор нехотя скажет, что на лодке произошёл взрыв. Почему в 2000-ом году нельзя было это сказать? Военная тайна? Какая же это тайна, если утверждают, что в этой же зоне могли находиться американцы, и наши власти спокойно могли об этом факте говорить? Или наша военная тайна только для нас тайной и является? Может быть, имело смысл вообще не раздувать эту истерию: «Вот мы тут ходим, а они там под водой ещё живые, но в стране всё настолько разворовано, что нет никаких возможностей их спасти». Словно бы упрёк всем тем, кто ещё имеет наглость оставаться живым в этой охочей до жертв стране.

Создаётся впечатление, что информационное молчание советской эпохи сменилось какой-то мерзкой истерией под видом свободы слова, когда информации снова никакой нет, а есть только бесстыжий идеологический террор. Люди словно бы чего-то едят в качестве информационной пищи, их заваливают тоннами газет и теленовостей, они жуют-жуют эти тонны, но в результате чувствуют информационный голод, потому что не могут найти ответы на простейшие вопросы: что, кто, когда, где, почему. Знаю семью, где ребёнок семи лет сошёл с ума, когда несколько дней подряд в марте 1995-го года по всем каналам показывали убитого Владислава Листьева. Чистая детская психика, которая ещё не захламлена всяким дерьмом, как у взрослых, дала сбой, как бы сказала, что не должно такого быть, нельзя на такое смотреть. А тогда весь эфир был очень плотно забит непонятно чем, но так до сих пор никто и не сказал: кто и почему убил известного журналиста. Кто-то может сказать, что «не хрен быдлу всякому знать, что ему знать не положено». Но тогда зачем нас «грузят» такой концентрированной истерией? Мы постоянно слышим, что где-то гибнут наши люди, но почему это происходит и когда это прекратится – никто не говорит. И точно так же никто не скажет точно, сколько людей свихнулось или наложило на себя руки, когда по телевидению несколько месяцев смаковали трагедию «Курска» и «Норд-Оста». Никому не интересно, сколько людей умерло от ужаса или получило инфаркт от этой якобы информации. Ну, умерли там какие-то слабаки, да и чёрт с ними. Стране живые не нужны.

Весь 2003 год нас пугали то барышнями-шахидками, то самопроизвольно обрушающимися домами, то всё теми же падающими самолётами. Средства массовой истерии снова нагнетали страсти: там люди утонули, сям сгорели заживо, тут упали с высоты в десять тысяч метров, а вы радуйтесь, что пока ещё живёте, сукины дети. И уже спокойно чай пить не можешь, постоянно вертится мысль, что пока ты тут чаи гоняешь, где-то в Африке детишки умирают от жажды. И тебе не стыдно тут чай пить? Очень стыдно. Так стыдно, что кусок печенья поперёк глотки становится… Ах, ты ещё и печенье жрёшь?! Люди добрые, да она же ещё и с печеньем, когда там люди разбились на самолёте! И тебе не совестно в глаза нам смотреть, когда где-то там произошло цунами… Идите вы к чёртовой матери со своими мутными глазами! – и даёшь себе слово не включать телевизор больше никогда.

То есть продолжаем упрямо жить вопреки всему, что с нами делают. Такое чувство, что этим фактом кого-то очень сильно бесим, что он уже из сил выбился, уже не знает, что бы ещё такого над нами учинить, чтобы нам жить расхотелось.

К новому мэру на счёт асфальтирования Мирового проспекта никто уже не подходил: стыдно как-то приставать к власти по таким пустякам, когда в мире столько страданий и проблем. Решили отложить этот вопрос до следующего лета. Но в мае 2004-го был убит президент Чечни в Грозном прямо во время парада Победы.

– У вас совесть есть? – только коротко и спросил Рудольф Леонидович, когда кто-то заикнулся после этого про асфальт.

Решили подождать до осени. Но не зря же психиатры говорят, что именно к осени у психов случаются сезонные обострения болезни. В самом деле, многие катастрофы, путчи, дефолты, теракты в августе или осенью случаются. Вторая Мировая вообще первого сентября началась…

Первого сентября 2004 года захватили заложников в Беслане. Видимо, лавры Гитлера кому-то из террористов не давали покоя. Три дня страна гадала, чем всё закончится. Закончилось всё плохо: кровавой развязкой с большим количеством жертв. СМИ как всегда вылавливали части людских тел порастерзанней и пооголённей. Чаще всего показывали тела убитых боевиков, по которым бегают жирные мухи.

На следующий день после освобождения заложников в Беслане по радио бодро сказали, что на южной границе России ещё после Перестройки под видом выполнения программы по разоружению (за каким-то лядом) были ликвидированы многие заставы. Восстановить эти заставы, чтобы в Россию не могли так беспрепятственно лазать всякие супостаты, возможно только лет через пять-шесть. И то, если государство найдёт на это деньги. И была названа круглая сумма в долларах – то ли несколько миллионов, то ли даже миллиардов. Куда делись деньги с программы по разоружению – не сказали. Президент только сказал, что «мы проявили слабость, а слабых всегда бьют». Такова философия современного мира, где даже для беззащитных школьников не делают исключений: мол, умей драться с рождения – ты живёшь в диких джунглях XXI века.

А потом наступила та ужасная пора осени, когда её золото быстро смывается холодными затяжными дождями. Мировой проспект снова превратился в полосу препятствий. В наших домах-хрущёвках в это время года всегда холодно и сыро, а топить не торопятся. Не потому, что совсем уж озверели, а просто, как включат отопление, обязательно где-то прорвёт, что-то лопнет. А то выяснится, что где-то отсутствует целая труба, которую сняли летом для какой-то там профилактики, которую никто даже не делал. Но трубу на место так и не поставили. Забыли. О фронте освобождения Мозамбика заболтались, да и забыли. И вот несчастные сантехники лазают по подвалам и рыщут в холодной воде голыми руками, ищут в ржавой и гнилой системе водоснабжения течь, пытаются её хоть как-то залатать, ставят на место сгнивших и ржавых деталей другие такие же. Над ними непременно возвышается какой-нибудь начальник с портфельчиком и тревожно вопрошает:

– Ну что, Петрович, эту зиму перекантуемся как-нибудь, а?

– Не-а, – издевается Петрович. – Надо всю трубу менять с коленом вместе.

– Где же я тебе эту трубу с коленом возьму?! – срывается на крик начальник. – Совести у вас нет! Что за народ, ну ничего не могут…

– Каким боком тут народ! – орут на него сантехники и пинают ногами трубу, которая от лёгких ударов рассыпается в коричневую труху. – У ржавчины совести нет. Ты вот металл усовести, чтобы он не ржавел. А то ишь, какие наглые трубы пошли: и пятьдесят лет продержаться не могут, гнить начинают, сволочи безответственные!

В конце концов, чего-то они там придумывают, смекают, скумекают, после чего неизменно все напиваются. Сантехники для согрева после длительного пребывания в ледяной воде, начальство же для снятия стресса из-за угрозы срыва мероприятия по началу отопительного сезона и последующего отчёта перед вышестоящим начальством. В местных газетах в эту пору всегда мелькают такие заголовки: «Наш район начал отапливаться своевременно!», как будто речь идёт о запуске космического корабля. За этими заголовками слышится тяжкий вздох всех начальников: «Ну, слава те Осподи, эту зиму как-то перекантуемся! А уж в следующем году обязательно придумаем что-нибудь. Может быть». Наладить своевременное отопление в стране с холодным климатом, который всегда таким был ещё с Ледникового периода – это теперь почти заслуга, а не профессиональная обязанность чиновников.

Но иногда бывает, что думай – не думай, а трубы надо менять, да только нечем. Тут уж ничего не поделаешь, но приходится мёрзнуть. Обозлённые граждане до самого лета забрасывают жилконторщиков, депутатов и прочих профессиональных обещальщиков жалобами. Те их, должно быть, складывают в какой-то специальный ящик и ждут, когда к лету станет тепло и жалобы прекратятся. Так оно каждый год и происходит.

Пока же до лета ещё ой, как далеко! Даже радуешься началу рабочей недели, что есть возможность уехать рано утром на работу, а не стучать зубами дома. Если вспоминать начало века, на память приходит ноябрьское утро 2004-го года, когда я чапала к станции в кромешной темноте по грязи Мирового проспекта с нашей местной библиотекаршей Мариной. Она тоже ехала в Петербург по своим делам. Ей надо было купить пропавшие на почте журналы, которые были выписаны специально для городской библиотеки. Почту попросту ограбили ночью какие-то пьяные подростки. Денег они там не нашли, поэтому в порыве злости изорвали все газеты и журналы, какие им подвернулись под руку. Порезвились, да и заснули прямо на месте преступления. Милиция их даже будить не стала, а нежно на руках перенесла в фургон с зарешёченными окнами.

Нам составил компанию бывший комсорг нашего класса Серёга Бубликов, кадровый военный. Поговаривали, что его попёрли из армии за жестокое обращение с младшими по званию, но сам он объяснял: «Обрыдло мне там». Он ушёл из армии года два назад, какое-то время перебивался случайными заработками, а теперь ездил на работу в Петродворец, где устроился на каком-то предприятии электриком, делая ещё огромный крюк от Питера.

– Бублик, чего тебя из армии… попросили? – спрашивает его Маринка, которая ещё со школы любила над ним подтрунивать. – Ты «из полка был выгнан за дуэль или за то, что не был на дуэли»?

– Надоело солдатне мозги вправлять.

– Дедовал, поди? Лютовал над солдатами? – спрашивает она его в шутку. – Признавайся!

– Отстань ты со своими дурацкими расспросами! – не на шутку начинает сердиться Серёга. – Есть солдаты, а есть солдатня, и надо отличать первое от второго! Солдат служит, а солдатню пока за шкирку не встряхнёшь, они и служить не смогут… Нет, нашли, в чём обвинять! Одного моего сержанта даже жена бросила, когда узнала, что он какого-то пьяного первогодка в чувство приводил. Говорит, что это признак низкого уровня развития, когда человек склонен к дедовщине. А ей, видишь ли, нужен мужик с высоким уровнем, чтобы и дети такие же были.

– Правильно, и так полная страна дегенератов, – куражится Маринка, на что Бубликов фыркает:

– Ну что за дуры… Да без дедовщины наша армия сразу же развалится! Это я в армии, честно говоря, отдыхал, потому что перед ней на нашем комбинате два года отпахал. После этого комбината и армия раем покажется. А сейчас такой хлипкий призывник пошёл, что и чихнуть на него нельзя. Один гонор, но это как раз от слабости. Я и ушёл-то, потому что невозможно стало: солдат утром поднимаешь, а они чуть ли не руки на себя накладывают от такого «насилия» над их трухлявой личностью! Раньше были отдельные нытики, но в целом народ был крепкий, и нытики со временем невольно равнялись на крепких, а не наоборот. Сейчас кумирами стали слабаки, которые только права качать умеют, а в собственных штанах запутаются. Вены себе вскрывают и кровью мамушкам и бабушкам письма строчат, чтоб те забрали их домой. В армии, мол, над ними издеваются: заставляют в семь утра вставать и самостоятельно штаны одевать. Не приучены они сейчас даже собственные штаны на себя же напялить – сразу в депрессию впадают от такой «нагрузки». Домой самовольно уедут и плачут в оправдание: «Я по маме соскучился, к маме хочу, мама меня раньше полудня не будит!». У мамы привык по полдня спать, а потом в ночных клубах колбаситься – какая после такой лафы армия? Профессия военного – это строгая дисциплина, организованность, чёткость во всём, требовательность к себе и подчинённым! А теперь чуть ли не с реверансами надо просить солдата встать в строй, а иначе он кричит: «Мамо, меня тута забижають!». Бедные нынче невесты – вот как таким уродам давать, а другого нет ничего. Хорошо, раньше служили за тридевять земель от дома – с Камчатки в Псков к маме не побежишь через всю страну.

– Что ж мужики не наведут порядок в армии? – недоумевает Маринка. – Или бабы теперь должны за порядком в армии следить? СМИ все уши прожужжали о тамошних беспорядках, дескать, все мы виноваты. Что это за армия будет, если туда мамы с проверкой будут ездить? Будут во время маневров за сыночками бегать: «Васенька, тебе сапожки ножки не трут?», «Петенька, давай я за тебя автомат понесу!». Курам на смех! Уже бабы идут служить, а я так думаю, что это признак деградации общества.

– Да они там себе банально сожителей ищут, видал я их… На гражданке одни наркоманы да хмыри остались, вот и лезут. Служить.

– Я ж говорю: деградация общества. До чего общество должно дойти, чтобы бабе ничего другого не осталось, как идти устраивать свою жизнь в армию? Само слово «амазонка», если его буквально перевести, говорит о том, что женщина не создана для военного дела.

– Так именно женщины и виноваты, что такие призывники пошли.

– А женщины-то тут при чём? – уже начинает заводиться Маринка, поскальзывается на обледеневшей кочке, но не успевает упасть, так как Бубликов её подхватывает, ставит на ноги и продолжает о своём:

– А при том. Кто таких солдат воспитывает, для которых вести себя по-мужски не норма, а подвиг? Мамушки слезливые.

– Интересное дело! Как это женщина может воспитать по-мужски? Ты сам-то себя слышишь. Мужики пусть воспитывают своих сыновей по-мужски, а то всё на баб навесили и смылись водку пить. У нас же страна матерей-одиночек фактически, уже лезут отцы-одиночки, своим затюканным мамам подражают. Потому что нет других образцов для подражания. Люди деградируют: могут только трахаться, а жить вместе не умеют. Только гадят друг другу и недоумевают: «А чего я такого сделал?». Есть такие папаши, что с ними вообще ребёнка нельзя оставлять, а мать не может заменить детям отца. Это извращение: требовать от женщины быть отцом. Она лицо другого пола… Нет, вы послушайте его: мамы во всём виноваты! Нет такой матери, которая умышленно растила бы из ребёнка урода.

– Я не про мам говорю, а про мамушек. Это разные вещи. Есть такие бабы, которые к мужикам относятся как к недоделанным каким-то, убогим: он шаг шагнул, а она уже рыдает, что он так надорвался. Вот и вырастает из него что-то неопределённое, как ошибка природы: вроде с яйцами родился, а мужика так и не получилось. Мужиком мало родиться – надо им ещё стать. Как в рекламе кофе мужик ходит по квартире и свои брюки ищет. Жена его только присела кофейку попить, а он уже канючит: «Где моя рубашка?». Она аж замаскировалась под фон интерьера, так он достал свои нытьём! И в армию сейчас таких наберут, а они без бабьей помощи и штаны не могут одеть правильно, и козявку из носа без бабушки или тётушки не вытащат.

– Пусть офицеры их воспитывают! – тут Маринка всё-таки поскальзывается, падает и при падении задевает по ногам Бубликова, так что они уже оба катятся по льду в грязную жижу посреди раскисшей дороги, но при этом продолжают ругаться.

– Есть офицеры, а есть офицерьё, – разъясняет ей Серый. – Это тоже разные вещи. Был такой офицер Лермонтов. Всего ничего парень прожил, а зарекомендовал себя как храбрый солдат, художник, поэт, музыкант. Был такой офицер Колчак, был капитан третьего ранга Маринеско. Элита! А офицерьё – это клоны Анатоля Курагина из «Войны и мира». Их кроме пьянок и блядок мало что в жизни интересует, и они очень любят матерно горланить, что на таких Русь держится. Поняла?

– Ага. А ты-то кто? – отряхивает своё пальтишко Марина.

– Тебе не всё равно? – выливает из ботинка воду Серёга.

– И то верно. В армии трудно, потому что грядёт эпоха индивидуалистов, зацикленных на детских обидах. Кому-то папа в пять лет велосипед не купил, кого-то мама рано из коляски вынула, кто-то в начальной школе на учительницу злобу затаил из-за низкого бала за его мазню в прописях. По жизни ходят такие обиженные и отрабатывают свои сопливые обиды на окружающих. Вот и вся дедовщина.

– Не дедовщина, а неврастения какая-то. В мои годы солдат так не переклинивало, чтобы уши кому-то отрезать или ещё чего похлеще. А сейчас отморозки вместо призывников: спирт лакают с детского сада, со школы клей нюхают, не учатся, не развиваются. Нашему поколению родители не позволяли квасить и таскаться с ранней юности, а теперь детей мало, вот им и потакают во всех глупостях. Родят одного хлюпика на десять взрослых особей и трясутся над ним всем миром. Вырастает из него то ли человек, то ли водоросль. Поэтому новое поколение такое и чахлое, болезненное. Мамушки над своими дитятками трясутся, каждого микроба с них сдуют, а они всё одно загибаются. Над дефицитом всегда трясутся. Это нас воспитывали по системе Макаренко «завтракать будете в ужин», а сейчас бы целое ток-шоу залудили по этому поводу. Нам говорили, что мы – собственность государства, которое имеет право распоряжаться нами по своему усмотрению, а теперь сказки рассказывают, что люди – это граждане государства, обладающие правами и свободами. В результате такие призывники пошли, которым кроме швабры ничего доверить нельзя – сломают или пропьют в сей же час, они только так свободу и свои права понимают. Теперь повсюду тесты какие-то проходят. Война начнётся, а они будут галочки в тестах ставить, дабы выяснить, кто годится в артиллерию, а кому от мамы дальше десяти шагов не отходить, не то и вражескую армию придётся подключать для его спасения.

– Ха-ха-ха!

– Точно вам говорю! Скоро таких хлюпиков большинство будет. Мамушки нарожают в полном одиночестве от алкашни какой-нибудь… Маринка, а чего ты, кстати, не рожаешь?

– И не собираюсь!

– А чего так?

– Чего мои дети здесь увидят? Вот эту грязь, которую ещё наши предки ногами месили? Школу хотят закрывать из-за аварийного состояния, библиотеку мою чуть не закрыли, да нашлись добрые люди – заступились. За последние двадцать лет ни одного нового здания не было построено, так что теперь даже моя избушка на курьих ножках кому-то понадобилась. На днях в районной газете написали, что только к десятому году мы сможем выйти на показатель один квадратный метр на человека. Это в России-то с её территорией люди какие-то метры получить не могут!.. И с такой фанаберией эту галиматью пишут, что, дескать, в других областях и такого кайфа не предвидится. Во как! И ничего тут не изменится. Одна болтовня: будет вам то и даже это, только плодитесь, суки, а то солдаты и рабы заканчиваются. Нашим прадедам коммунизм к восьмидесятому году прошлого века обещали, а даже мы его не увидим. Европа с Америкой его спокойно построили, пока наши дураки друг друга уничтожали. Теперь мы даже до капитализма не дотягиваем, скатились куда-то в феодализм, когда к сильным мира сего ходишь как к удельным князьям на поклон, дабы они соблаговолили на нас, на холопов, обратить взоры свои.

– Слюшай, аполитично рассуждаешь, аполитично, – Серёга пародирует голос товарища Саахова. – И это в тот момент, когда мы не рассчитались с государством по поголовью скота. Вот если война начнётся, а территория страны практически не заселена, кто врагу отпор даст?

– Найдут, кем заселить. Гастарбайтеров напустят или ещё кого. Сейчас в Россию столько беженцев прёт, а она всех с распростёртыми объятиями принимать должна. Своих так не любит, как чужих! Сколько их приехало, а всем квартиры дали – нам такое и не светит. На Караваевской улице беженцы так называемые живут, ещё после резни в Сумгаите сюда придрапали и за два года двухэтажный особняк отгрохали. Не сами, а рабочих нанимали! Двойная кладка, ворота автоматические, а во дворе – три джипа стоят. У меня соседка всю жизнь на строительство сарая никак не может накопить, хотя на двух работах работает. СМИ врёт, что на Юге низкие доходы, южане драпают сюда пачками и через пару дней все на новых иномарках разъезжают, по несколько квартир имеют. Я не пойму, они деньги печатают что ли? Ничем определённым по жизни словно бы и не занимаются – руки-то у них явно не шахтёрские, а всегда при бабках. Мои родители всю жизнь вкалывали как бурлаки, а больше двух прожиточных минимумов в руках и не держали никогда. Прабабка рассказывала, как они драпали от немцев с узелками, где самое необходимое было, а когда назад вернулись, тут только печные трубы от домов остались. У них ни копейки не было, в землянках и блиндажах жили до конца пятидесятых, пока страна из руин возрождалась. У коренного населения в России никогда не было возможности на своей же земле достойно жить, хоть по двадцать пять часов в сутки работай, а пришлым здесь все дороги открыты. Больше нас прав имеют, а мы как люди второго сорта в своей же стране. Они теперь баранов режут на глазах всей улицы. Среднюю группу детсада как-то повели для сбора гербария на Караваевскую, а там такой хорошенький беленький ягнёнок гуляет по двору у южан. Дети его через ограду гладят, травой для гербария кормят, он тоже чего-то им бекает. Дети же. Идиллия, одним словом. А потом южане вышли, потащили этого ягнёнка за задние ноги к дому и со смехом глотку ему перерезали. Я понимаю, что у них обычай такой, но зачем ржать-то так? Чего в этом весёлого? Местные старухи кур никогда не режут на глазах у детей и не веселятся при этом.

– Дикие люди, чего ты хочешь. Советский Союз потому и распался, что захотели культурную Прибалтику и отсталую Среднюю Азию в одном государстве соединить.

– Дети так орали, что воспитательница чуть не оглохла! Она их от забора оттаскивает, а они ревут в голос: двое потом даже заикаться стали. А эти «беженцы» недоумевают: «А у нас так принято! У нас обычаи такие. Мы что, не можем свои вековые обряды отправлять?». А нам куда прикажете от ваших обычаев деваться? Попробуй им сказать, что нельзя на глазах у детей такие вещи делать, тебя же обвинят в национализме. Сволочное время. Россию ненавидят и в Россию же прутся. Хорошо, что они тут почти не живут. Они сюда только летом на пару недель приезжают, а живут кто в Москве, кто в Питере в отдельных квартирах.

– А к нам по соседству въехало то ещё чудо, – поделился Бубликов, – беженка с Латвии Клара Бенедиктовна. Там тридцать лет прожила, а латышский язык выучить так и не удосужилась. Здесь ей сразу и жильё дали, и работу в Райцентре подыскали, как жертве угнетения латышскими националистами. Я никого из нашего города не знаю, кому квартиру так просто дали бы, а эта шушера в советское время в Прибалтику рванула, когда там сытно жилось, и даже акцент пыталась изображать. Теперь их оттуда выперли, они про Россию-маму вспомнили. Я с женой разговариваю, она лезет: «Ах, Сергей Алексеевич, как Вы грубо разговариваете с женщиной, нельзя же так», всюду нос свой суёт, перебежчица! Сидит у подъезда в драповом пальто и шляпке, местным бабкам в телогрейках и стоптанных сапогах расписывает про свои тамошние «страдания». В автобус захожу, говорит, а там остановки по-латышски объявляют. Ужасти-то какие! Прямо все кошмары девяностых годов по сравнению с такой «трагедью» меркнут. Вся Латвия должна прогнуться под неё одну! В России-то никто не желает учитывать интересы русского народа, но мы при этом требуем, чтобы перед нами за бугром все расстилались. А эта дура никак не поймёт, почему в Латвии прежде всего интересы латышей учитываются. В нормальных странах всегда интересы коренного населения учитываются, а не абы кого. Это только в России перед иностранцами прогибаются, а своим пинка под зад дают. Скоро понаедут сюда какие-нибудь папуасы и будут требовать, чтобы все поголовно их папуасский язык учили. Чтобы все вывески на зданиях на этом языке были написаны, а то им в облом учить язык той страны, в которую они приехали на постоянное жительство. У нас теперь даже на скобяных изделиях латинскими буквами название пишут, а то и китайскими. Какими угодно, но только не русскими, поэтому некоторых и удивляет, почему в Прибалтике на родных языках пишут.

– На улице Ленина раньше был книжный магазин, его ликвидировали ещё в начале девяностых, а потом винно-водочный отдел открыли с «салоном для дегустации» – очень знаковая смена приоритетов для нашей несуразной эпохи. Так и написали бы «кабак» или «трактир», а то наклепали «vodka-drink». Что за «водка-дринк» такая – никто не знает. Главное, что по импортному написано, а то полиглоты местные заблудятся и не найдут главное место дислокации. Так надринькаются, что родной язык забывают…

– Мой дед за четыре года войны немецкий в совершенстве выучил, – не может успокоиться Серёга, – а эта Клара Бенедиктовна за тридцать лет не смогла одолеть язык людей, с которыми жила бок о бок. За тридцать лет китайскую грамоту можно выучить, а она все эти годы с чопорной мордой ходила и недоумевала. И вот такие перебежчики у нас ценятся! Им и жильё мигом найдётся, и пенсия с зарплатой, а мы тут родились и всю жизнь прожили, как бы нас ни давили безработицей, безденежьем и высокими ценами, но у нас нет никаких шансов хоть клочок всего этого получить. Теперь нам таких дебилов, которые за полвека иностранный язык не могут освоить, сюда шлют. Нам своих-то дураков складывать уже некуда, а ещё с ближнего зарубежья самых тугоумных присылают. Вот они и заселят Россию: славная получится нация… Маринка, надо тебе родить! Ты у нас баба умная, начитанная…

– Кыш, кобель! – Марина хлопает Бубликова по руке, которой он обвивает её за талию. – Ишь, куда вырулил.

– Бабы должны преумножать население.

– Вы любое население истребите, не на войне, так в пьянках. Так что ничего бабы вам не должны. Вы для баб ничего не сделали, чтобы указывать на наши долги и обязанности.

– Государство что-нибудь сделает.

– Ага, побежало оно тебе делать. Это только кажется, пока бабы родят, можно успеть много чего построить да создать. У нас всё так долго делается, что три поколения сменится, прежде чем что-нибудь изменится в лучшую сторону. Чего хорошего дети тут увидят? Пьянство, бандитизм, грязную жижу вместо асфальта под ногами? И вообще, мне это было нужно в девяностые. Тебе, Бубликов, не понять. Мужчины и женщины не равны перед временем. Старость женщины в России начинается сразу после тридцати лет, а у мужиков – это как раз время расцвета. Я имею в виду нормальных мужиков, а не хануриков каких-нибудь, которые уже в двадцать лет еле ноги волочат. У нас и во власти одни мужики сидят и судят о жизни с мужской позиции. Разве женщина могла до такого додуматься, чтобы люди по полвека ждали ордер на новую квартиру? Кому ты будешь нужна через полвека? Только мужик мог до такого додуматься, потому что он до ста лет резвится. И за что к вам природа так благосклонна? А женщине только и остаётся в сорок лет делать вид, что ей всё ещё тридцать, а в пятьдесят – сорок пять. А зачем? Надо всё делать вовремя, а не ради потехи окружающих молодиться и гордиться, что вот и я кому-то в подстилки сгодилась-таки. Надо, чтобы всё своевременно в жизни происходило, чтобы люди своевременно встречались, влюблялись, жили долго и счастливо, рожали и растили детей и умирали в окружении заботливых внуков, а не играли в молодость, когда молодость давно ушла. Возможно, что когда-то в нашей стране кому-то и удастся получить что-то от жизни своевременно, но это будем не мы.

– Страшная ты женщина, вот что, – дразнит её Бубликов. – Просто монстр какой-то. Бабы должны нас расслаблять, разряжать, а если они начнут думать о том, что кругом твориться, я уж не знаю, что это будет.

– Ничего мы вам не должны! – и они словах оба ухнули в выбоину посреди дороги, откуда звучит звонкий Маринкин голос: – Знаю я ваши «почётные обязанности женщины» в глазах мужчины: подстраивайся под ваш глупый мужской мир и потакай вашему легкомыслию и инфантильности.

– Ох, и мрачная ты, Маринка! Красивая, а такие мрачные мысли у тебя.

– Так найди себе что-нибудь весёленькое, а у меня уже состав крови не тот, чтобы всё время веселиться, да ещё кого-то веселить.

– Да ну тебя! Сейчас даже пятидесятилетние старухи молодятся из последних сил, а у тебя в тридцать лет такие упаднические настроения.

– Так возраст не спрашивает, согласна ты с ним или не согласна. Как бы тётки ни молодились, а мужчины любят свежие цветы. Никто ведь не станет в саду срезать увядающие розы. Пусть они и верещат, что поставь нас, мол, в воду с аспирином, и мы ещё порадуем тебя своей красотой. На фига они кому-то сдались, если в саду полно свежих бутонов, молоденьких и хорошеньких. Да к тому же безмозглых – в глазах мужчины это большой плюс. Он, может быть, только из жалости или игры в благородство, а то и моды на такие отношения, согласится быть рядом с увядающей розой. А мыслишками своими будет витать совсем в другом месте. Гнать такого надо, пока он чего-нибудь не учудил.

– Ты сначала заведи, а потом гони!

– Ой, я вас, кобелей, за версту вижу, надо мне вас «заводить». Как не сопротивляйся бегу времени, а время всё одно сильнее человека…

– Опять какая-нибудь цитата из глупого бабского романа?

– Напиши умный. Это мои собственные мысли, кстати. Вы, мужики, странные такие! Сначала обзываете женскую природу «глупой бабской», а потом недоумеваете, почему женщины в монстров превращаются. Если у женщины нет никакой возможности быть женщиной, женой, матерью, когда женщине мешают быть женщиной, и предлагают какие-то противоестественные для неё условия жизни и миропонимания, она неизменно становится монстром. То доказывают, что настоящая баба – это строитель коммунизма, «соратник, товарищ и друг» человека. То давалка безотказная, как это стало модно после Перестройки… Ничего нам не светит. В соседнем совхозе на Егоркиных Горках дела неплохо идут, туда молодёжь набирают, квартиры обещают. Я бы пошла, но мне уже тридцать, а там такие не нужны. Они думают набрать молодых, которые на Гарри Поттере и Джеймсе Бонде выросли. Побегут они теперь на фермы и поля работать, как же… Мы пока молоды были, ничего для людей не делалось, теперь что-то делают, но уже не для нас. Так что надо спокойно доживать свой век и уступать место более разумным и трезвомыслящим народам, а эти бредни вперемешку с перегаром надоело слушать. Да и зачем нашему государству дети? Это же новые граждане, а у нас старых не знают, куда девать. Хоть в расход. У государства сейчас дела куда поинтересней найдутся.

– Так государство – это мы и есть! Ты же платишь налоги со своей тощей зарплаты библиотекаря, а они идут на содержание армии, пенсионеров, депутатов, министров, политиков, оседают в карманах олигархов. С каждого библиотекаря по налогу – министру зарплата. Со всей России по нитке – олигарху яхта. А ты говоришь о государстве, как о чём-то таком, к чему не имеешь никакого отношения.

– Я так не думаю, – неуверенно говорит Марина. – Мне кажется, государство само по себе где-то существует.

– Где это?

– Ну, где-то там. Оно нам ничего не должно, но и мы ему ничем не обязаны… Никакие мы не государство! По телику на днях ликовали, что Россия много нефти добыла. А нам-то какая радость? Это для Европы хорошо, для банкиров, для владельцев отрасти, а мы в стороне. Вне игры. Нас как бы нет. Когда в Беслане резня прошла, президент губернаторов и мэров собрал и рассказывал им «страшилки», что в Осетии, дескать, люди по полторы тысячи рублей получают. Их это крайне ужаснуло! Они, оказывается, ни о чём таком не догадывались. Но у меня зарплата тоже полторы тысячи рублей, у работников нашей почты – тысяча, в котельной – две тыщи. Но никого из власти это не смущает. Это нормально – свои всё стерпят. Вякни где-нибудь, что мы такие же копейки получаем, скажут, что мы шкурники и эгоисты, которые портят общие показатели успеха. Власть только кается: «Мы перестали уделять должное внимание вопросам обороны и безопасности… Мы не смогли… Мы не сумели… Мы не доглядели…». А кто эти «мы»? Я, ты, он, она? Я лично не одного человека не знаю, кто способствовал бы развалу армии и обороны. Но это же не само собой произошло. Это же не Дудаев с Басаевым приказы издавали, чтобы с южных границ заставы убрали, а кто-то из Кремля. Пусть назовут конкретного человека, а не это расплывчатое «мы». А то знай теребят эти «они» да «мы» – никаких имён, никакой ответственности. Получается, кто-то может шутя развалить оборону, но ему ничего за это не будет, а во всём обвинят это «мы». И это паскудство выпало на лучшие годы нашей жизни.

– Ещё при Горбачёве армию стали сокращать ударными темпами для экономии бюджета.

– Где он, этот бюджет? Говорят, во время Второй мировой в целях экономии металла для фронта статуэтки «Оскаров» делали из дерева. Я бы согласилась перейти только на молоко и хлеб, но ради чего? Ради того, чтобы какой-нибудь казнокрад ещё одну яхту себе прикупил? Я им никто и они мне никто. С какой же стати я должна мирится с искусственно созданной экономией, инфляциями и прочими забавами наших капиталистов? Зачем разваливать армию, чтобы потом сетовать, что её остатки не справляются с поставленной задачей? Зачем было сулить суверенитет народам, приученным к несвободе? Что такое этот суверенитет? Зачем он нужен? Эталон суверенитета – это старая дева: ей никто уже не нужен, и она сама никому не нужна. Это одиночество. Не понимаю, зачем к этому суверенитету все так стремятся. Каждый колхоз теперь требует суверенитета. Все поделились, раздробились и смотрят друг на друга исподлобья. Научись воевать сам, если хочешь независимости. А то они хотят независимости, а русские дураки должны им её добыть в бою и на блюдечке преподнести. Югославы именно так требовали: «Россия, давай нам оружие! Давай нам солдат!». Женщины в таких случаях говорят: свою помаду надо иметь, а не клянчить у всех в туалете на дискотеке.

– Ха-ха-ха! – смеёмся мы с Серёгой, а Маринка серьёзно продолжает:

– Шли бы и защищали сами свои государства. Мой дед, когда немцы на Советский Союз напали, пошёл и без лишних соплей и записался добровольцем, как нормальный мужчина. Потому что его стране и его народу угрожали, а не Мозамбику какому-то. А когда на Кавказе резня началась, так половина Кавказа в Россию прибежала. Уж на что мы в северных широтах живём, они уже и сюда добрались. По Питеру идёшь, а там каждый третий – выходец с Юга. Там их Родина гибнет, а эти джигиты умеют только в Россию бегать, как в бомбоубежище какое-то. Суверенные государства называются: нет ни армии своей, ни оружия, ни ОМОНа, никаких своих институтов. Всё Россия им должна предоставить, как проворная служанка. Её лидеры думают только о своём внешнеполитическом имидже. Это в Европе про них скажут: «Надо же какие молодцы: нефть и газ нам поставляют». Абхазы и осетины скажут: «Вот какие умницы, независимость для нас отвоевали». Они их канонизировать за это готовы. А мы-то что можем про них хорошего сказать? Что у нас в городе до сих пор ни одной асфальтированной дороги нет? Что зимой в домах так холодно, поэтому в пальто приходится ходить? Они сокрушаются, что в Грозном нет воды. У нас каждое лето нет воды по два-три месяца, электричество после десяти вечера вырубают, улицы не освещают, хотя войны вроде бы тоже нет. И никого не колышет, что это происходит в ста километрах от Северной столицы. А если в Грозном нет воды – это уже стыд и позор всей России. Мы сейчас все с вёдрами туда побежим, чтобы «братский народ» помнил о нашей долбанутости на всю голову. У нас в соседнем посёлке вспышка кишечных заболеваний, жители пьют воду из озёр и ручьёв, потому что водопровод ликвидировали в конце девяностых, но власть это нисколько не беспокоит. Наш участковый терапевт Галина Платоновна ездила в область к какому-то медицинскому чиновнику по этому поводу, а он гневно её отшил, что она с пустяками к нему лезет, когда где-то там в районе Багдада неспокойно. У нас во многих населённых пунктах воды нет, радио, электропередачу туда даже не подводили никогда, но никого из властей это не коробит. А тут закудахтали: «Ах, в Туркмении перебои с энергоснабжением! Да как же это! Да что же это!.. Рассеяне, все как один отдадим свои киловатт-часы братскому народу».

– Ага, а «братский» народ этот тошнит при встрече с нами, до того они нас «любят», – уже не смешно Бубликову.

– Я читала в одном политическом журнале, что благотворительные европейские и американские организации соревнуются друг с другом, чтобы обеспечить всех африканских детишек ноутбуками. Специально разработали какую-то дешёвую модель и нашли себе такое благородное занятие. А то самих себя обеспечили всем необходимым на тысячу лет вперёд, чего бы теперь другим не помочь. У нас в стране компьютеров до сих пор в школах и даже во многих серьёзных организациях нет. Секретарша из Мэрии в Райцентр ездит, когда ей надо какие-то документы распечатать, ксерокс сделать. Богато живём! Конечно, нам не до каких-то там «шкурнических и мелкобуржуазных» интересов. Нам бы всех талибов накормить да таиландских детишек всем необходимым обеспечить. Вот какую удобную позицию наши власти себе выбрали с этими «братскими народами». Только для своего народа ничего не надо делать. Это очень удобно: быть спасителем для посторонних за счёт своего нищего населения. И это очень подло: строить дома и дороги вне России, когда в России ничего не строится уже четверть века. Начальство думает, как своей «дальновидной» политикой обеспечить себе выборы на новый срок. Народ от безысходности думает, как поскорее пропить свои тощие пожитки. Так и живём. Ещё удивляемся, что живём хреново. И это называется «возрождением России из коммунистического пепла», тотальной свободой по всем направлениям. Кому нужна такая свобода? Пообещай свободу, так непременно получишь войну, потому что разные представления разных людей о свободе будут наскакивать друг на друга. Каждый вцепился в свои представления о свободе, одним наркоту подавай, другим тёлок безотказных, третьим – труды Бердяева, четвёртые оружие скупают. Чуть что где жахнет от такой «свободы», очнувшаяся власть уже кричит народу: «Бегите, спасайте нашу подмоченную репутацию, а мы вам за это инфляцию сделаем, а потом деноминацию». И сколько вот так народу полегло? Не сосчитаешь. Да и считать-то никто не будет. У нас до сих пор к жертвам Великой Отечественной шутя десятки миллионов туда-сюда прибавляют, отнимают, словно речь не о людях идёт, а о кирпичах каких-то, украденных со склада, которые надо бы куда-то списать. И если любая деревенская баба вроде меня своими куриными мозгами это понимает, это любой дурак поймёт. Почему же нам продолжают врать?

– Потому что мы доноры по принуждению, – объясняет Серёга. – Народ-донор, который всем чего-то должен, а ему не обязан никто. Но он должен гордиться, что ему доверили всем свою кровь отдавать. И восполнять редеющие ряды новыми особями, готовыми к борьбе за счастье братских народов на далёких континентах. Уже и Москва призывает повысить, панимашь, эту самую, как её… рождаемость.

– Ага. Москва жирует за счёт всей России, да ещё и советы даёт гинекологического свойства. С какой стати эти господа нам указывать будут?

– С такой стати, что они – господа, а мы их холопы и девки дворовые. Не знала?

– Вот и клепай новых доноров для них со своей женой.

– Ей нельзя. Мы, когда в палаточном городке жили, застудила себе всё, дурёха. Юг России ничем не лучше Севера. По ночам до минус двадцати, хотя и без снега, а мы спали фактически на голой земле. Хорошо, до этого успели двух наследников тиснуть.

– Ты ещё детей хочешь?

– Да боже сохрани! Не люблю я детей, у меня другая ориентация. Я так, прикалываюсь, а ты уж решилась? А то давай, рискнём. До электрички ещё время есть.

– Трепло ты, Бубликов!

– Ха-ха-ха! Я в курсе этого.

– Как с тобой жена живёт?

– А куда ей деваться? У меня здесь в городе хотя бы квартирка от родителей осталась, а у неё вообще ничего нет. Всю жизнь за мной моталась по общагам, когда я в Академии учился, да по казармам, лишь быв свою спившуюся деревню не возвращаться… Да она уж привыкла.

– Неужели вам от армии никакого жилья не дали? Дурдом какой-то! Столько лет служил и ничего не получил?

– Получил. Служебное. Вы бы видели с каким видом нам эти квартирки выдавали! Наспех построили домишки из картона, пока личный состав не разбежался, гарнизон полностью не оголился. Из Москвы какой-то мордоврот приехал, вздыхал царственно, типа от сердца отрываем. Его бы в такую каморку поселили, куда столик и стульчик не в каждую комнатку влезает. Господи, с какими рожами, с каким снисхождением они что-то делают, как добрые боги! Когда их показывают по телику, ящик охота стулом разбить. В какой профессии ещё такое есть, чтоб так «работать»? Вздыхать да башкой покачивать, как болван китайский. Выслушают попрошаек из народа, вздохнут, головой покачают, паузу сделают, как в театре перед главным монологом героя. У нас прапорщик был, всегда пердел во время этих пауз, всю патетику мог запороть, сволочь циничная. Комиссия из Москвы как раз его квартирку осматривала, холопских благодарностей ожидала – там некоторые чуть ли не в ногах у них валялись и руки целовали, кто эту халупу больше двадцати лет ждал. А прапор-сволочь возьми, да и спроси, чего так тесно-то, ноги с кровати в коридор выглядывают. Мордоворот нашёлся: «Так это ж специально, чтоб детишек делать удобней было! Всё ж для вашего блага. Вот настругаешь, чтобы полна горница детишек была, тогда дадим попросторней».

– Рабовладельцы! – восклицает Маринка тонким голоском. – У таких психология отстала на несколько веков.

– С рабовладельцами-то всё ясно, но тут же рабы лезут. Вот кого бы я отстреливал без сочувствия, так всяких жополизов, которые тут как тут вынырнут и подлизнут своему господину. Готовы с отчётом в трёх экземплярах подскочить, сколько подходов совершили к п…де или кто им там даёт иногда, и каковы результаты соития. Иные бараны под козырёк уж берут: «Рады стараться, ваше высокородие! Сделаем, выполним, перевыполним, не извольте сумлеваться». Какая-то карга старая выскочила, чья-то тёща, заверещала, как уговорила своих придурков последний аборт не делать: «А тут как раз и власть о нас вспомнила, вот счастье-то привалило». Уж больше ста лет прошло, как Крепостное право в России отменили, а раб до сих пор из людей так и прёт. Их и не просит никто рабами быть, и не нужны они никому ни свободные, никакие. А всё равно нет-нет, а вылезут. Подлизнут. Кобели какие-то из штабных стоят, хихикают так гаденько, улыбочки похабные, что-то от себя добавляют, в какой позе лучше детишек делать. Когда такие бывалые блядуны начинают эти блеющие старушечьи слова мусолить, типа «детишки-ребятишки» с рифмой на «кишки», то рассуждения бабы о реактивном двигателе ей-богу приятней звучит. А у прапора первая жена сбежала, когда они в бараке мыкались, вторая померла от пневмонии год назад, у него самого две контузии – чего ему терять. Он без преамбул так боднул этого мордоворота, что тот в стену влип. А стенка-то и обвалилась – во дома строят защитникам Родины! Ох, как я жалею, что мы не опустили эту комиссию тогда по полной программе! До сих пор жалею, даже во сне вижу. Если в большие люди пробьюсь, обязательно эти сны сделаю реальностью… Первым делом баб их отодрать толпой, чтобы потом ни один врач не помог…

– А бабы-то здесь при чём? – ужасаемся мы.

– Очень даже при чём! Их мужики воруют, они с этого живут красиво. Уж на холодной земле не спали в одной шинели мужа и бесплатные аборты без анестезии в деревенской амбулатории не делали.

– Ужас! Серёга, не рассказывай нам эти кошмары, – требует Марина. – Я даже про своё нытьё забыла на их фоне.

– У нас на этом государственная идеология держится: одним опущенным показывают, как других ещё ниже опускают, чтобы стыдно сделалось за свои притязания на нормальную жизнь.

– Да, чего только ни придумают, лишь бы ничего не делать для людей. На днях в соседней деревне молодая баба умерла. Ей рожать приспичило, а родильное отделение закрыли ещё год тому назад, так что надо за тридцать вёрст в Райцентр ехать. Автобус ходит раз в неделю, машины ни у кого нет. Нашли какую-то развалюху семидесятого года издания, которая в пути сломалась. А баба померла от открывшегося кровотечения. И ребёнка не спасли. Теперь в районе все грызутся, кто виноват, и на кого-то бы всё спихнуть, пусть даже на високосный год. Спихнули на саму бабу: надо было раньше приезжать. А на кого она оставит трёхлетнего ребёнка и хозяйство с коровой и курами? Её соседки ездили тело забирать для похорон из больницы и документы о смерти, и через дверь кабинета услышали, как кто-то сквозь зубы процедил: «Чёрт дёрнул эту дуру помереть на нашем участке». Им, вишь, теперь неприятности – премии лишат. Всем бы перед вышестоящим начальством не оплошать, а на людей – тьфу и разотри. Чтобы рождаемость повысить, надо строить новые дома, дороги, больницы, школы, чтобы людям было где жить, чтобы бабы рожали рядом с домом, а не за тридевять земель. Надо создавать рабочие места, чтобы родители могли работать в родном городе, а не в соседнюю область каждый день мотались и оставляли своих детей без присмотра на сутки. Но это трудно сделать. Это очень трудно. Поэтому придумали забаву: а не доказать ли русским дурам, что они сами виноваты, что в стране население тает, как снег. Теперь куда ни сунься, а повсюду наш человек сам виноват. Дом у него сгорел от перепада напряжения – сам виноват, не надо было свет включать. Ножом в подворотне пырнули – опять сам виноват, зачем из дома выходил. В третьем тысячелетии на улицу выйти нельзя! У учительницы географии дочка шла с электрички, на которой студенты после лекций едут, даже не вечер ещё был. Её заточкой ударили и серёжки из ушей вырвали. Убийц так и не нашли. Милиция доказывает: «Сами виноваты. Не надо в сумерки шастать в одиночку, перемещайтесь группами по три-четыре человека, ведите наблюдение за предполагаемым противником в четырёх направлениях».

– Ха-ха-ха! – покатывается Бубликов.

– Да-да, теперь не бандит виноват, а тот, кто от него пострадал: не фиг было вводить во искушение лихих людей, идти в сумерки по улицам. Теперь спрашивать надо не с тех, кто сломал, а с тех, кто сломался, не сумел себя защитить, искусил кого-то своей беззащитностью. Никто «не догадывается», что надо бы наоборот: не бандитов защищать, а людей от них спасать, пока всех не перебили. Ведь как в джунглях живём! По голове человеку дадут кирпичом, и его же ещё обвинят: не фиг по улице ходить, дома сиди безвылазно, не вводи во искушение преступников. О людях судят, насколько они способны потенциальному убийце сами урон нанести, уже советуют «перемещаться группами». Мы что, на оккупированной врагом территории живём? А если человек с учёбы или работы едет – где он найдёт себе группу сопровождения? Зимой уже с обеда смеркается, а светает после десяти утра. Как же быть при таком коротком световом дне? Упал человек в гололёд, ногу сломал – тоже сам виноват, ходить не умеешь. Новому мэру который уж год жалуемся, что ходить по такой дороге совершенно невозможно, а он голову свою премудрую ломал-ломал, да и притаранил откуда-то учебник по гимнастике, с помощью которой эквилибристов готовят. Хождение по канату после этих упражнений можно осилить, такая устойчивость развивается, что и дорог никаких строить не надо. Люди кости ломают каждый год от падений, а он с фанатизмом учёного доказывает, что дело не в дороге, а в нас. Как его ни убеждали, ни умоляли, а ни с места. Прям, броня! На страже бюджета.

– Сами виноваты, – острит Серёга. – Просить не умеете. Надо было на колени бухнуться, и чтобы мордой непременно в грязь.

– Мы и так в своей же стране превратились в навязчивых попрошаек, которых можно только презирать. Вот власти и взирают на нас столь брезгливо. Почему гражданин должен унижаться до просьб? Почему никто не решится предугадать его желания? Они не такие уж запредельные: ходить по нормальным дорогам, жить в нормальных квартирах, быть защищённым от преступности. Власти это по силам. Ведь нищета в нашей стране создана искусственно, как в сказке про кашу из топора, где у старухи были все продукты для хорошего обеда. Но она врёт солдату, что у неё ничего нет. И если бы смекалистый солдат с топором не выманил их обманом и хитростью, никакой каши не было бы. Вот и мы думаем, как выманить у этой прижимистой старухи продукты, деньги, асфальт. То она нас обманет, то мы её. Кто хитрее другого обставил, тот нынче умным и считается. Чиновникам скажешь, что городу нужен асфальт, они будут удивляться: «Зачем? Ваши деды и отцы безо всякого асфальта жили и не тужили». Вот какое сволочное время нам выпало. А ведь мы совсем не так мечтали жить.

– Фигею с вас, женщины, на каких проблемах вы заморочены! Хоть бы до станции быстрей дойти… Сейчас даже государственные деятели над такими проблемами не задумываются, а бабам как всегда больше всех надо. Женскому полу повеселей надо к жизни относиться, полегкомысленней.

– Какое тут к чёрту «повеселей», Серёжа! И захочешь повеселей, а не получится, настолько процессы деградации бросаются в глаза. Но никто не хочет с ними бороться. Напротив, пьянство продолжают прославлять и считать нашей национальной чертой. Не чертой даже, а обязанностью! В нищете стараются разглядеть благородство и одухотворённость, в бездорожье находят способ тренировки и закалки боевого духа и так далее. Не знают, как ещё оправдать свою бездеятельность, что ещё такого придумать, только бы ничего не делать. То ли есть у нас власть, то ли нет её. Это как ноль: как бы число, а вроде и нет ничего, пустота, даже если их много. Вроде периодически верещат, что кто-то из их брата собрал в поддержку своей партии число подписей с пятью нулями на конце, а вот у того состояние исчисляется цифрой с семью нулями. Но нам от этого верещания ни тепло, ни холодно, а страшно, что повсюду столько наделённых властью людей, а самой власти нет. Все холёные, на машинах, на отдых в экзотические страны ездят, хорошие деньги получают. Ни один в бараках и коммуналках не живёт, ни одному не надо по такой грязи на работу добираться. Ни одно кресло не пустует, все места заняты и имеется даже конкуренция за хотя бы полстула на должность какого-нибудь зама или пома десятого секретаря девятого председателя восьмого правления седьмого созыва. Раньше был Партком да Горком. На всё про всё десять человек там сидели, и этого казалось слишком много, в Перестройку пугали таким «засильем» советской бюрократии. Теперь до тысячи человек сидит в каждой конторе, и никто ничего сделать не может. Куда человек ни сунется, всюду ему с точностью теоремы Пифагора докажут, что он сам виноват в своих бедах и трудностях бытия. Какое тут к чёрту повышение рождаемости при таком отношении к человеческой жизни? Наш участковый ругается, что тех баб, которые сейчас рожают, надо под суд сразу отдавать: «Новых бандитов растите».

– Чего сразу бандитов-то?

– Царит свободная любовь, замуж никого не берут, бабам приходится в одиночку растить детей. А у матери-одиночки дети всегда без надзора. Ей же работать на двух работах надо, чтобы дом содержать и детей поднимать. В городе работы нет или зарплата никакая, приходится рано утром уезжать туда, где ещё не всё окончательно развалено – когда тут детьми заниматься? В результате они предоставлены улице, а улица сейчас такая, что куёт кадры для налётчиков да наркодилеров. Это ясно как дважды два любому деревенскому менту, а министры никак не поймут. Сейчас только безумные бабы рожают или те, с кем рядом настоящий мужчина есть, да где таких взять? Мужики ударно спиваются ещё со времён Горбачёва, пропито буквально всё от психики до физики, ум и совесть полегли в боях с зелёным змием… Вот, ещё один полный кавалер ордена «За героическую осаду винно-водочного отдела».

Маринка указала рукой в сторону обочины, где в темноте колыхается на ветру бывший телевизионный мастер. Он обнялся с деревом и безуспешно пытался распрямить попеременно подгибающиеся ноги.

– Сергуня, здоро́во! Девки, дайте червончик, – здоровается с нами экс-мастер.

Лишнего «червончика» нет, поэтому мы ускоряем шаг, на что он возмущённо хрипит нам вслед:

– Что за сволочные бабы пошли! Никакого сочувствия. Раньше бабы и накормят, и напоят, и денег дадут, а сейчас… На работу ходят каждый день и никогда денег у них нет. У-у, с-суки!

– Вы слишком большие требования к мужикам предъявляете, – прикалывается над нами Бубликов. – Вот взялись бы за мужика, спасли от сионистов, или кто там нынче великий русский народ спаивает.

– Ага, спаивает! – смеётся Маринка. – Прямо в рот льют, а он сопротивляется. Уже с раннего утра надравши, а его жена работает чуть ли не на трёх работах, чтобы концы с концами свести. С ним даже собственных детей нельзя оставить, однажды дома чуть взрыв бытового газа не устроил. Вообще полный ноль вместо мужика: то ли есть у бабы муж, то ли нет его.

– Не понимаю, какой смысл работать на трёх работах, если не платят не черта? – удивляется Серёга. – Проще картошку с капустой растить на огороде, хотя бы с голода не помрёшь.

– А чем платить за электричество и газ? Мешок картошки переть в качестве платы? Нельзя купить необходимые вещи на картошку, нельзя обменять её на билет для проезда до места работы.

– Можно продавать.

– Кому? Своим же землякам, у которых этой картошки завались? А место на рынке знаешь, сколько стоит? Ах, Бубликов, до чего же ты умный, аж страшно.

– Да иди ты! Вы сами ничего не хотите.

– Не хотим. Чего тут с вами можно хотеть-то?

– Ну и сиди тогда одна.

– Что и делаю. И прекрасно себя чувствую. Мы со своими нищенскими зарплатами вообще не имеем права детей заводить, обрекать их на унизительное существование в бедности. Как можно подвергать ребёнка такой жизни, если нам никогда не заработать достаточных для его роста и образования денег, не найти достаточного времени для его воспитания, так как надо работать на работе, на огороде, по дому? Ребёнок-то ничем не виноват перед нашим дурацким устройством жизни. Я бы вообще запретила рожать тем, у кого ни кола, ни двора. Я бы закон ввела, который запрещает нищете плодиться!

– Дура ты. Нищета и даёт больший прирост населения, потому что денег никогда нет на абортаж и контрацептивы, да и пьянка беспросветная здесь в помощь. Им запретить такую «радость» – вообще никто рожать не станет.

– И зачем это нужно на фоне алкоголизма и общего одичания? Наши несостоявшиеся женихи все давно спились или в сексуальную революцию скурвились.

– Да почему же все? Вот взять хотя бы меня.

– Ты-то здесь каким боком? У тебя жена есть.

– Ничего себе, она из-за такого пустяка меня со счетов сбрасывает! А мы ей не скажем.

– Ха-ха-ха, знаю я ваше мужское племя! У меня старший брат есть, так что я прекрасно осведомлена, что на самом деле мужчины говорят про таких баб на букву «бэ». У женщин моего возраста дети уже в школу пошли, а я вдруг подадусь во все тяжкие на закате своего женского века. Не стану я народ смешить на старости лет, чтобы мне на двери неприличное слово написали. А ты как думал? У нас же тут деревня, а не культурная цивилизация, где связь с чужим мужем является поводом для гордости. Ты сам и напишешь.

– Я и так напишу, если ты только этого боишься. Нашла чем дорожить: мнением какого-то вымирающего спившегося населения! Ты через пару лет вообще никому не нужна будешь.

– Да почему же через пару лет? Я и сейчас-то уж никому не нужна. Вот уж горе-то – быть ненужной всякому сброду.

– Вот стерва!

– Всё твоей жене расскажу, как ты себя тут предлагаешь.

– Ну ты и дура!

– Баба у мужиков всегда дура. Это нормально. Идиотам умные всегда сами дураками кажутся.

– Да-а, недостаточно у нас воспитаны женщины для культурного досуга.

– Вас, кобелей, послушаешь, женщина единственно для обслуги вашего весёлого досуга создана.

– Ага, и ещё релаксации.

– Кто нам будет релаксацию проводить после общения с вами?

– Да смотрите же вы под ноги! – кричу им я, когда мы карабкаемся по льду наверх, где дорога идёт через низину, потому что поверху вообще не пройти.

Но они опять летят куда-то под уклон в сторону канавы, кое-как оттуда выбираются и продолжают отчаянно спорить.

– Я воевал, между прочим, порядок наводил в «бешеных» республиках, чтобы вам же спокойней жилось, дуры вы! – обиженно заявляет Бубликов.

– Ой-ой-ой! Порядкотворцев-то развелось, ставить некуда! – продолжает издеваться над ним Маринка. – Кого нынче за шкирку ни схвати, все порядок где-то далеко наводили, мулов в пустыне читать учили. Дороги им там строил, да? Дома, поди, возводил? Чтобы они всё раздолбали при следующем приступе суверенитета. Хороший мальчик, добрый. Вы только для чужих добрые, а дома можете лишь пьянствовать да вести себя непотребно, герои хреновы. А откосившие от армии потом фильмы снимают, как это круто – воевать. Показали бы лучше этих «героев», как они потом дома спиваются, за домочадцами с топором гоняются и орут о своих подвигах на войне неизвестно за что и неизвестно с кем. Там приучают убивать, вы домой возвращаетесь и вам тут прямая дорога в бандиты.

– Я в бандиты не собираюсь.

– Тебя и спрашивать никто не будет. Тебя тут быстро подхватят, на заметку возьмут. Может, уже взяли. Куда ты ещё пойдёшь, где есть только две профессии: электрик и тракторист. Поездишь так с полгода в другой город и выдохнешься. Вот увидишь, тебя вскоре какие-нибудь братки к рукам приберут. На прошлой неделе в Райцентре была перестрелка на «стрелке», трёх молодцев угрохали. Кем их заменить, не нами же, ха-ха-ха! И не алкашами. Так что жди: скоро тебе сделают предложение…

– От которого я не смогу отказаться?

– Ага.

– Маринка, ничего-то ты не понимаешь! Мы же миротворцы.

– Как же вы все надоели, мифотворцы! Миротворцами могут быть только те, кто в своей стране порядок навёл, а у нас что?

– А что у нас?

– А у нас вот дверь на подъезде с петель сорвали, и она две недели на земле валялась. И не нашлось ни одного мужика, который догадался бы её повесить на место. Мужики весь день во дворе сидят и галдят, как бы они задницу надрали то президенту какой-то африканской республики, то министру какой-нибудь латиноамериканской страны. Вызвали мастера из Района, он приехал, попросил денег за работу. Собрали ему денег, он на них тут же напился и трещал потом с нашими дворовыми героями про разницу внешней политики Шеварднадзе и Гамсахурдиа.

– Сами бы дверь и повесили, а не отвлекали мужиков от серьёзных дел всякой глупостью.

– Мы сами и повесили! А что делать при таких «героях» остаётся? Рожать только! Ещё новых таких же чудиков. Куда ни плюнь, а непременно в горе луковое попадёшь, который себя героем мнит и бесится, что ни одна курва этого не замечает. Как ни высморкайся, а обязательно соплёй в «борца за счастье братских народов такой-то степени» угодишь. Какую пьянь за шкирку ни схвати, а там великоимперское мышление бурлит. Оказались на периферии большой политики после того, как семьдесят лет побыли локомотивом прогресса, почти установили своё интеллектуальное и культурное господство. От таких болезней быстро не выздоравливают. Ещё долго будем орать: а что там наш Каримов думает, а чего это наш Шеварднадзе не досмотрел. Да в том-то и дело, что они давно не наши и вообще нашими никогда не были. Чего рассказывают сказки про какую-то якобы врождённую воинственность южных народов, про вымышленный азиатский темперамент? Да воинственней русских мужиков никого нет! Их только кликни, а они уже побежали какой-нибудь очередной «братский народ» спасать от несуществующего угнетения, лишь дома ничего не делать.

– Что ты-то знать можешь, женщина? Они в самом деле головорезы прирождённые! Если их не остановить вовремя, они весь мир кровью зальют…

– Да где? Вот в Абхазии ещё в конце прошлого века была заварушка. Я уж не пойму своим бабьим умишкой, в каком тогда месте у кого защемило, но абхазы ожидали, что Россия ввяжется их от Грузии защищать. А президент наш тогда сказал, что нам, мол, не до стран третьего мира: своих проблем хватает. Он мне тогда очень понравился! Я почти влюбилась. Я тогда подумала: наконец-то в Кремль умный человек пришёл за последние сто лет! Он очень хорошо это сказал, с сарказмом, но абхазы мигом успокоились. Они-то ожидали вливания серьёзных финансов, а тут поняли, что денег им Россия не даст, танков тоже не даст, солдат не даст. Поэтому засунули свой хвалёный кавказский горячий темперамент куда следует, сняли камуфляж и вышли уже на следующий день на работу, словно и не было ничего. Вот и вся эта хрестоматийная южная воинственность. Миф и пшик. Боевики воюют за деньги. Они орут, что за веру в Аллаха, но бесплатно ни одного выстрела не делают. Это наши воюют бесплатно, гибнут за спасибо, проливают кровь за чужой народ, который никогда не был и не станет нам братом. Вот кто фанатично предан идее, готов за освобождение хоть пигмеев Австралии, хоть пингвинов Антарктиды бескорыстно сражаться до последнего вздоха. А южане тем временем здесь особняками обставились и хорошими квартирами обзавелись. В их религии не возбраняется быть богатым. В какой-то ближневосточной стране даже памятник богатству поставили. Там богобоязненный и законопослушный гражданин имеет право и даже обязан быть богатым, жить в довольстве и достатке. На то он Бога боится и чтит закон, что Аллах ему за это ещё при жизни отплатит добром. А у нас как живут честные граждане? Хуже скотов. И гордятся этим. И упрекают нас, что мы в такой же нищете прожить не хотим. Невзоров показывал, как ветераны Вермахта живут, как американские военные пенсионеры жизни радуются на побережье Калифорнии. А наши приходят домой искалеченные как физически, так и психически, и выживают на грошовые пенсии по инвалидности. Государство не думает о них. Чего о них думать, если они в большинстве своём после возвращения спиваются за год-два. Найдут себе какую-нибудь жену на первое время, а она винит себя, что не может спасти его от пьянства и озлобленности, не умеет сделать его счастливым, терпит его страшные выходки. А их это ещё больше бесит. И все как бы говорят: вы его не ругайте, он право имеет, он кровь проливал, на таких Русь держится и всё такое прочее. То есть с таких и взятки гладки. И никто из Кремля не кричит, что надо спасать от безработицы и пьянства этих парней, которые поддержали в бою миф о величии российской политики. Никто не кричит оттуда, что надо хоть как-то защитить баб, которые вынуждены жить рядом с такими мужьями, братьями и сыновьями, у которых крышу капитально снесло. Никто не считает нужным спасать стариков, которые по полвека вкалывали на свою страну, а теперь им даже в льготной аптеке денег не хватает на лекарства. Показывали какую-то грузинку, которой русские солдаты вставили выбитые при обстреле своими же грузинами окна. А сколько у нас таких тёток живёт, сколько у нас людей за чертой бедности, и никто из властей о них не думает? И это не какой-то там абстрактный братский народ, а наш родной народ и есть. Никто не провозглашает операцию по его спасению. А как кому-то на Мадагаскаре в жопу щепка попадёт, наши тут как тут: ляжем все как один за счастье братского малагасийского народа! Мужики лягут на поле боя, а бабы – под беженцев. А под кого ж ещё? Свои-то все полегли на полях сражений.

– Потому что вы все – проститутки! Потому что вокруг нас одни сволочи! – вдруг разорался Бубликов. – Они все сволочи! Их надо вовремя останавливать, иначе они перережут друг друга, а обвинят во всём нас! Они же не просто требуют их спасать, а намекают, что в случае нашего отказа выступят уже против нас в составе армии нынешних своих врагов. Так ещё гетман Хмельницкий делал: грозился Москве, если она ему не поможет бороться с поляками, он задружится со Шляхтой и поведёт ляхов на Россию. Хитрый был гад. Это на картине советского соцреалиста Хмелько он с распростёртыми объятиями провозглашает: «Навеки с Москвой, навеки с русским народом!», а на самом деле все изначально друг друга ненавидели. Да ещё война между Россией и Польшей из-за этого «братания» началась, и продлилась тринадцать лет. Как в советских учебниках истории писали, «в результате воссоединения Украины с Россией русский народ получил возможность бороться вместе с украинским против его поработителей».

– Вот радость-то для русского народа! Надо же такой «куш» отхватить, повоевать за очередных придурков.

– А если бы Россия не заслонила собой Украину, то Хмельницкий повёл бы поляков на неё…

– Так сволочь всегда дураков ищет для реализации своего сволочизма. Умные-то сволочь сразу распознают, и знаться с ней не захотят. А мы только к сволочам и тяготеем. Они же не к Англии или Германии обратились: спасите, мол, нас от нашей же глупости. Знали, что те их пошлют куда подальше: «На кой вы нам сдались, чубатые?». А Россия именно таким и рада угодить. Россия, как русская баба-дура, которую никто не любит, а все только её колоссальную силу и безграничную терпеливость эксплуатируют и объясняют тем, что она всем чего-то должна и это является её священной обязанностью. Как у нас баб воспитывают, что она должна быть для мужиков и сестрой милосердия, и каретой реанимации, и прачкой, и кухаркой, и посудомойкой. А они сами ничем ей не обязаны и ничего не должны, потому что она это делает единственно из любви ко всем недотёпам мира. Нет, чтобы кого нормального полюбить. То в Сумгаите кого-то разнимала, то Нагорный Карабах от кого-то там отделялся за её счёт. Зато теперь в бывших советских республиках на другую сторону улицы переходят, если русского увидят. Россия только и умеет чужую грязную обувь мыть, как затюканная жена, которая думает, что её за это хоть кто-то горячо полюбит. И не понимает, что те, для кого она старается, любить не умеют в принципе, а могут только пользовать.

– Ты вот не хочешь никому сапоги мыть, – нашёлся Серёга, – поэтому тебя никто замуж и не берёт.

– А оно мне надо? Мне замужних вообще жалко. Смотришь: была жизнерадостная цветущая девка, а как вышла замуж, сразу постарела на двадцать лет и превратилась в какую-то замордованную служанку, с которой и поговорить-то не о чем. На уме только как всех домочадцев обуть-одеть-накормить, да как на прожиточный минимум прожить ещё три недели. Свяжется с таким «героем» и будет до конца дней слушать, как он кровь проливал на поле Куликовом, ха-ха!

– Я бы тебя убил за такие слова, да мараться неохота. И за кого я только воевал…

– А мне твоей пролитой крови не жалко. Мне вообще таких, как ты, не жалко. Навести порядок в чужой стране не сможет тот, кто в собственной стране срач развёл. Одно время по телику крутили ролик, где Нонна Мордюкова и Римма Маркова в роли путейцев. Это в какой стране ещё такое есть – баба-путеец! Идут по грязи, где нет ни дорог, ни хотя бы какого-то намёка на них, карабкаются куда-то по железнодорожной насыпи, ругаются на проклятущую жизнь и свою бессмысленную бабью долю. И тут мимо проезжает эшелон на войну в Чечню, естественно. Хотя нашим вообще по хрен, где воевать, лишь бы родной страной не заниматься. Смысл рекламы такой: заткнитесь, курицы, ваши проблемы по сравнению с делами, которыми заняты серьёзные мужчины, надуманы и ничтожны. Страна утыкана покосившимися хибарами, пенсионерки вынуждены работать до смерти, ворочая гнилые шпалы. Среди героических молодцев охотников нет этих старух заменить. Они лучше с просветлённым ликом к броне танка припадут, словно с них Церетели уже памятник лепит сто на три метра. Декорация такая, что больше-то всё одно настоящим мужикам в России нечем заняться. И никто не понимает очевидной вещи: если мужчины не могут обустроить жизнь в родном краю, они не смогут «навести порядок» и на чужбине. Можно бесконечно гордиться, что мы занимаем первые места в мире по каким-то показателям и в международной политике шагнули очень далеко, но чтобы быть великой страной, нужно, чтобы внутри страны всё было в порядке. Во всех обществах мужчина ценится только по способности налаживать жизнь для своих. Прежде всего, для своих. А потом уже допустимо что-то делать для чужих, если совсем некуда силы и время девать. Но на нас весь мир смотрит с недоумением: какого хрена они всюду лезут со своей «помощью», если у них самих до сих пор уровень жизни не дальше африканского ускакал. Деньги есть только на пропаганду такую, где русские пенсионерки рельсы меняют, потому что больше некому это делать, в каком-то клефту хуже лагерного ходят. А тут мимо герои хреновы на войну едут! И заткнулись обе, как и положено эталону русской бабы-дуры, только с виноватым видом снизу вверх взирают на эшелон, который везёт куда-то в мясорубку технику и сыновей других таких же дур. Трогательно так! Видимо, хорошего режиссёра пригласили, который знает, как грамотно из публики слезу выдавить. Не иначе, само правительство эту рекламу заказало. Мол, не вякайте, сучки, видите мужуки на сурьёзное дело поехали.

– Ради вашего же счастья.

– А нам не нужно счастье. Нам бы до получки дожить. А воюет Россия всегда только ради того, чтобы очередной Березовский поскорее миллиардером стал. Миллион-то он уже огрёб, а вот с миллиардом мы его подвели, бесстыжие наши рожи! И вся страна сразу соплю пустила, усовестилась. А я не собираюсь сопли жевать ради таких. Нет, чтобы они так в родной город приехали со строительными материалами, с асфальтом. Приехали бы, сказали: «Мамы, бабушки наши дорогие, мы сейчас красивые дома для всех нас построим, дороги проложим, жизнь наладим. Поживёте в нормальных условиях хоть за год до смерти». Какое там! На свою землю и не глядят, даже когда в пальцы сморкаются, всё куда-то вдаль башка задрана, как при синдроме каком-то, отрешённый взгляд куда-то устремлён за тыщу вёрст от дома, где братские народы взывают о помощи. Равнодушны ко всему, кроме войны. Мол, не лезьте к нам, курвы, нас подвиг ждёт. И такая политика и пропаганда ещё больше эти настроения распаляет: важно лишь то, что за сто вёрст от родного города происходит. А что около вашего дома нет дороги нормальной, сам дом нельзя домом назвать, потому что он больше на сарай похож – это всё пустяки, это неважно. Это надо отбросить, как пустой бабский каприз и думать о великом… Поду-умаешь, воевали они! А мы тут шиковали, пока ты там воевал. В такой роскоши жили, что и самим не верится, пока ты там свою кровь проливал! Что, не нашёл другого применения своей кровушке? Лучше бы на станцию переливания сдавал, если у тебя её так много. Не даром, раньше все болезни кровопусканием лечили…

– Я приказ выполнял!

– Вот и ори об этом теперь в оба уха тем, кто тебе этот приказ отдавал.

– Маринка, не зли ты его, – толкаю я её в бок.

– Я его и не трогаю, он первый начал! Подумаешь, герой какой приехал. Только страна всё больше на помойку похожа с такими «героями». Полное бессилие. Языком чесать все мастера, а как дойдёт до дела, все орут: «А мы жа усе герои, мы воевали за что-то, вот только не помним, за что». Кого ты хочешь этим удивить, Бублик? Кто тут не воевал? У нас в обычной драке обыватели дерутся как солдаты вражеских армий, только на поражение. Даже полудурок Дрыгунов, который ещё с прошлого века от армии успешно «косит» – то ногу себе сломает перед очередным призывом, то ногу – в герои какой-то войны заделался. Рукавицы с отдельным указательным пальцем раздобыл и ходит в них даже летом, всем демонстрирует, что он якобы тоже где-то служил и теперь знает, каким членом надо на курок нажимать. Как будто сейчас этим ещё кого-то удивить можно… Как же вы все надоели со своими войнами, герои сраные! Со своей перманентной готовностью умереть на поле боя во имя непонятно чего. Одни с зелёным змием героически воюют, другие собственную дурость победить не могут. Жить спокойно никто не умеет: все в герои ломятся! Забор ровно никто не может поставить, водопровод починить, канаву выкопать – некогда, недосуг такими пустяками заниматься. Соревнуются, кто кого перепьёт да перетрахает. Вчера драка в нашем подъезде была: два героя спорили, кто быстрее литр водки выпьет. Один с высшим образованием, другой – с двумя, и такие споры у них. О чём раньше наша интеллигенция дискуссии вела? О высоком. О поэзии Галича, о творчестве Солженицына, о постановках на Таганке. А теперь до поножовщины доходит, когда обсуждают темы для сумасшедшего дома. Участковый приехал, мордами обоих в унитаз помакал и уехал. Надоели, говорит, эти пьянчуги до невозможности. По городу десятки краж, разбой, три убийства нераскрытых второй год висят, а его дёргают такую пьянь растаскивать. И это мужчины нового века. Образованные! Вот и рожай от таких, как будто в России уже родившихся придурков мало? Теперь ты тут приехал со своими подвигами… Москве рассказывай об этом – там мало кто служил, поэтому на них такие рассказы производят впечатление, а тут никого не разжалобишь. Володька Банич с Крестовской улицы тоже по контракту служил на Кавказе, подержанный «Москвич» себе купил. Опять поехал, недавно похоронка жене пришла: подорвался на мине. Она теперь «Москвич» продаёт. Тебе, кстати, не надо? Она совсем дёшево продаёт – жить не на что с тремя детьми.

– Мне подержанные машины не нужны. Я себе новёхонький «мерин» куплю. Буду длинноногих девочек катать. Не вас.

– И правильно. Ты достоин лучшего. А то уж дошёл до ручки, на старых дев западать начал. Серёженька, нельзя так к себе относится. После таких-то подвигов…

– Я тебя убью сейчас!

– Бывшую одноклассницу случайно встретил и уже готов свою семью предать. Кого можно родить от такого предателя? Только таких же предателей.

– Сука!

– Перестаньте вы! – мне становится страшно, что они сейчас в самом деле сцепятся врукопашную. – Если мы будем так плестись, опоздаем на электричку, а следующая только через полтора часа пойдёт.

Какое-то время мы идём молча, но чувствуется, что Серёга обижен и хочет как-то нахамить Маринке, как-то её оскорбить, но это невозможно, потому что она сама смеётся над собой и своей нелепой жизнью.

– А ты всё-таки подумай, – наконец говорит он с наигранной наглостью.

– Под ноги смотри, а не между ног, – беззлобно отвечает ему она.

– Смотри, прокидаешься. Совсем одна останешься.

– И что? Я против суррогата. Как Буйнов поёт: «Лучше уж никак вместо как-нибудь». Нет возможности создать нормальную семью – вообще никакой не надо. Это мужиков нет денег на обычную водку, они пьют заменители вплоть до бензина. А потом дохнут или дебилами становятся к тридцати годам. Какие-то дуры их подбирают или даже уводят из семьи и делают вид, что счастливы. Терпеть не могу таких, кто создаёт имитацию жизни и всем доказывает, что у них всё «как у людёв». Домой заглянешь к таким, а там такая нищета! Мужик где-то пьянствует, баба не работает из-за родов. Даже кроватки детской нет, голодный ребёнок лежит и орёт в разбитой колясочке, какую можно только на свалке найти. Кому нужен этот новый гражданин России? Ему надо расти, развиваться, он есть хочет, пищит, мочит пелёнки, ждёт заботы и любви, а мать орёт на него: «Чтоб ты сдох!», потому что ей самой жрать нечего. Пятнадцать лет на керамической фабрике отработала, а сбережений никаких нет. Говорят, в Европе двадцать лет достаточно отработать, чтобы потом безбедно жить, а в нашем и за полвека трудового стажа ничего не накопишь. И никто этим несчастным дурам помогать не будет. Ребёнку-то каково в такой обстановке? Детям невозможно оставаться детьми, если они с младенчества вынуждены слышать мат, видят пьянство и разврат, сами в них невольно втягиваются. Разве так можно с детьми? Даже Христос говорил, что они ближе к Нему, чем взрослые, велел их любить и уважать, как будущее человечества… При нашем качестве жизни власть вообще не имеет права даже рот разевать по поводу повышения чего-то там ниже пояса. Такие призывы звучат как издёвка, как наглая насмешка, а власти надо о рейтингах думать, а не понижать свой статус надавливанием на больные места народа. И чтобы там власть ни говорила, а всё в стране тщательно продумано против материнства. Женщин с детьми даже на работу неохотно берут, это как волчий билет для бабы.

– Поменьше надо на больничных сидеть со своими детьми! Какому работодателю эти мамочки нужны? Надо здоровых рожать, а не болезненных.

– Здоровых рожают от здоровых, а мы сейчас являемся одной из самых нездоровых наций. Бабы работают и за себя, и за мужика, надрывают здоровье, которого на рождение здорового потомства уже не хватает. Мужики сейчас зациклены на том, как бы быстрее спиться, сбежать от жены к другой такой же дуре или поскорее себе шею свернуть. Сейчас даже спортсменов нет в нормальном смысле этого слова, только экстремалы тюкнутые. На месте бывшего военного аэродрома Валерка Снегов, который раньше армейским инструктором по каким-то сложным формам выживания служил, основал парашютный клуб. Сначала думали, чтобы молодёжь маленько отвадить от пьянства и наркоты, так они теперь пьяные с пяти тысяч метров скачут на удачу. И с таким апломбом всё делается, прямо целая секта образовалась! Поговаривают, что некоторые уже без парашюта прыгают, доказывают, что притяжение земли можно преодолеть посредством выполнения каких-то специальных фигур во время падения для увеличения силы трения о воздух.

– Ха-ха-ха! Это от «зелёного» возраста, – заверяет её Бубликов. – Это пройдёт.

– Ага, вместе с самой жизнью конечно пройдёт. Это генетика плохая, поганая наследственность. Ты сам подумай, кем надо быть, чтобы так легко себя уничтожать? И находятся такие, кого это восхищает.

– Если народ сто лет приучать к уничтожению и истреблению, потом его можно уже не уничтожать – он сам себя ликвидирует. Ведь нация вымирает очень медленно, в течение нескольких десятилетий. Подпилишь основание и всё. Потом какие речи с трибуны ни толкай, как к совести самок детородного возраста не взывай, а дерево-то уже падает. Дерево-то уже отсоединено от своих корней и ничего его не держит. Поэтому оно по законам физики падает на землю, где начинает по законам химии гнить. А это такие законы, которые ни одно правительство не отменит. Убить миллион человек можно за один день, а одного ребёнка выносить можно только на несколько месяцев, вырастить за несколько лет. Это крысы ежемесячно рожают до пятнадцати крысят, а львица – одного львёнка раз в два года. Вот и думай, кто нужен: много крыс или мало львов. Львов много не бывает. Я согласен, что население у нас подкошенное. Но если траву долго вытаптывать, она перестаёт расти. Именно так образуются тропы. Нас вытаптывали и в революции, и в войны, и при Сталине, и при Ельцине. А дальше мы уж сами.

– Но после Великой Отечественной не было такой тяги к самоуничтожению. Посмотри на ветеранов. Вишневский с Боярышникова переулка до сих пор сам огород копает. Мы ещё пионерами ходили, клянчили, чтобы он позволил ему помочь, а он отвечал: «Я – мужчина, поэтому могу всё делать сам, а вы лучше уроки учите». Вот настоящая мужская порода была! Повезло же бабам поколения наших бабушек. Он по улице из бани идёт: ать-два, ать-два, веником бодро так отмахивает, тазик на плече несёт! Красота! Никто и не скажет, что это восьмидесятилетний старик идёт. А двадцатилетние идут, ногами шаркают, руки в карманы до колена засунули и рыщут глазами по земле: не обронил ли там кто денежку, не лежит ли там бутылка с остатками чего-либо горючего или окурок, с которого ещё пару затяжек сделать можно. Старики помнят события полувековой давности, а вчерашние выпускники школы таблицу умножения не знают. И на все вопросы, как они дошли до жизни такой, один ответ: «А это она во всём виновата!». И этой «оно́й» кто угодно может быть: мать, сестра, водка, работа, тёща, жена, страна, несчастливая цифра года. Главное, что всегда она виновата. И стать этой самой «оно́й», которая за каждую смену настроения каких-то полудурков отвечать должна, мне как-то не блажит. А уж детей от них рожать – тем паче. Вот у Маргариты Григорьевны из нашего дома сын пропил здоровье на корню, да и загнулся в двадцать два года. Перед этим всё ходил и всем доказывал, что во всём его мать виновата, страна в целом и эпоха в частности. Чего с такими разумного можно соорудить?

– Я тебе банальное непристойное предложение сделал, а ты мне такую лекцию прочла, каких я и на кафедре не слышал, – смеётся Бубликов и обнимает Марину за талию. – Что за бабы пошли? Видимо, не только мужиков вырождение коснулось… Я и без тебя знаю, что в России за двадцатый век было придумано столько способов, чтобы сломить и сломать человека, что теперь уже и делать ничего не надо: люди сами ломаются при любой смене погоды. Войн нет, репрессий нет, революций нет, а народ вымирает. Рекламу пьянства сократили, а народ продолжает спиваться. Потому что маховик сознания раскрутили в определённом направлении, вот он и вращается себе дальше. Попробуешь его остановить, он тебя намотает. Нам с детства внушили, что мы должны быть патриотами. И всё бы ничего, но беда в том, что патриот в нашей стране – это обязательно смертник. Не умер – не патриот. Сейчас любому пьянице кажется, что он именно ради какой-то великой цели добровольно сам себя уничтожает. Нет возможности отдать свою жизнь за громкую идею, за фантазию великого полководца, вот и отдают её абы за что, лишь бы отдать. Лишь бы никто не упрекнул, что ты, шкура, живым остался. В России патриотизм вообще очень злой по отношению именно к своему народу – я это давно понял. Один из самых злых в мире. При этом слове сразу вижу какие-то перекошенные хари, которые хотят кого-то из своих придушить с шипением вместо слов. Это американцы ради одного своего гражданина всё вверх дном перевернуть, а наши только посмеиваются над этим, потому что у нас и ради миллионов никто не шевельнётся. Для нас норма, что мы умираем, потому что все к этому привыкли. А для них норма – жить долго и счастливо. Мы же все как мазохисты, у которых главные герои – мертвецы или страдальцы, а для живых одно правило: чем гаже ты живёшь в своей стране, чем больше тебе приходится унижаться, тем для тебя же лучше. У нас восхищаются именно такими, которые все жилы себе надорвали непонятно во имя чего, и ставят их в пример тем, кто ещё не окончательно надорвался. Помните, в школе был зал, который мы между собой звали моргом? Там висели портреты пионеров-героев, которые погибли в Гражданскую и Великую Отечественную. Ни одного живого героя! Все герои – покойники. А ведь любой психиатр скажет, что ненормально так восхищаться смертью и стремиться стать таким же. То есть мёртвым. Ведь именно так воспитывают шахидов да камикадзе там всяких. У нас до сих пор людей воспевают, когда они гибнут. А пока они не утонули, не завалило их в шахте, не напали на них террористы – они не нужны государству. У нас нормальное состояние жизни – это состояние войны, и всё в человеке оценивается через её призму: отдал человек жизнь хоть за что-то – молодец, остался жив – сволочь.

– Вот-вот, – соглашается Маринка. – Вишневский тут в Собес поехал, а ему там сказали прямо в глаза, что настоящие ветераны войны давно на кладбище лежат. Какая-то сотрудница его упрекнула: «А почему Вы ещё живы? Если бы по-настоящему воевали, давно бы умерли». Он войну с первого до последнего дня прошёл, у него девять ранений было, а его упрекают тем фактом, что он ещё жив. Он говорит: «Вам, конечно, видней, как Родину надо по-настоящему защищать, а я просто делал, что мог». Приехал домой и чуть не умер от расстройства! Всю войну прошёл и жив остался, а тут чуть не погиб от отечественного хамства. Кому бы от этого легче стало, если бы он уже умер?

– Я ж говорю: маховик сознания так раскручен. Мир изменился, а мы – нет. Ничего не изменилось. Время стремительно летит вперёд, мир постоянно меняется, а у нас какая дорога была в прошлом веке, такой и осталась. Мы теперь как никому не нужные осколки той эпохи. Нас воспитывали для одной жизни, а жить пришлось совершенно в другой. А та жизнь, к которой нас готовили, так и не наступила. Время бежит, а мы остаёмся собой. Не актёры мы – вот в чём наша беда, не можем сыграть в новом спектакле. И до сих пор находятся дуроломы, которые считают, что настоящие граждане нашей страны должны и прямо-таки обязаны в могиле лежать, а живыми остались только трусы и предатели. Хотя сейчас другое отношение к патриотизму насаждается: люди из телевизора ездят на какие-то соревнования по поеданию членистоногих. Кто больше съел – тот и патриот. Наши шоумены тут на каком-то острове переели червяков больше, чем украинцы с китайцами – то-то было ликованию по поводу такой «победы», что и военная хроника у подножия Рейхстага меркнет. Знали бы они, сколько я за годы службы съел щей с тараканами да опарышами! Но такая модель тараканьего патриотизма для будущих поколений предназначается. Этот маховик ещё раскрутить надо, а пока вращается с бешеной скоростью тот, на котором мы воспитаны. Вот народ и не знает, как ещё свою жизнь сократить. Но ведь надо как-то жить. Век ошибок закончился.

– Как будто век виноват, что мы стали старше и остались нищими, или сами чего-то не уловили, не урвали, не украли. «Хорошо быть молодым – просто лучше не бывает!», но это только в юности кажется, что впереди целая вечность, а сейчас над каждым днём трясёшься: время уходит, а опять ничего не успеваешь. И самое ужасное, что времени нельзя объяснить, что у нас ещё не назрел политический момент, не все олигархи личными самолётами и яхтами обзавелись, не все светские львицы себе золотые унитазы установили в клозетах, чтобы власть снизошла до народа. Мы же не можем, как Иисус Навин остановить солнце и замедлить таким образом время. Всё равно она всё-таки вертится.

– Кто она?

– Земля. Вертится себе вокруг Солнца, идут годы, мы стареем. И нам уже не интересно, что к две тысячи двадцатому году обещают начать капитальный ремонт наших домов, которые уже сейчас разваливаются. Нам уж сколько лет-то будет?.. Страшно сказать, сколько!

– Да ну тебя. Расстроила ты меня своими размышлениями, – и Серёга решает переключиться на меня: – Ну, а ты чего так далеко на работу ездишь? И каждый день?

– А чего у нас тут делать? Водкой торговать в забегаловках?

– Так за продажей водки-то быстрее замуж выйдешь, – подарил мне бесплатную идею Сергей, но Маринка как всегда поспешила её опошлить:

– Не-а. При таком раскладе скорее какую-нибудь пьянь безмозглую на себе женишь, а не замуж выйдешь. И будешь этой швалью даже на работе любоваться. Даже на работе радости не будет.

– Бабы вообще не должны работу любить.

– То бабы, а мы вековухи. Таким надо хотя бы работу любить, а то вообще жить расхочется.

– А тебе ещё хочется жить? – удивляется Бубликов.

А до станции нам осталось совсем ничего. Надо только перейти через речку по мосту, который уже давно находится в аварийном состоянии, и где в последнее время участились случаи нападения на прохожих. И проползти по довольно-таки трудному участку дороги, где она сначала спускается вниз, а потом поднимается в гору к железнодорожной насыпи. Я всегда здесь падаю. Люблю это место: значит, до вокзала осталось всего ничего.

При подходе к станции количество спешащих на поезд людей увеличивается. Когда я только начала работать после школы, отец даже провожал меня на утреннюю шестичасовую электричку. Это было в далёком 1990-ом году. Тогда из нашего города немногие ездили так далеко на работу, как приходится делать это сейчас. Тогда идёшь по нашему Мировому и видишь далеко впереди себя человечка, да позади кто-нибудь шагает в одиночестве. Теперь же народ валит валом, и это радует, что столько людей ещё хотят выжить, а не утонуть здесь в застывшей жизни без намёка на развитие, не увязнуть в беспробудном пьянстве и пофигизме ко всему на свете – этих вечных спутниках безработицы.

И вот мы уже на перроне. Я снимаю свои бахилы, а Маринка чистит пальто смоченной на колонке тряпочкой. Бубликов обзывает нас чистюлями, но в то же время заявляет, что «внешний вид военнослужащего должен быть опрятным». Сам он совершенно не замарался.

– Да я столько марш-бросков за свою жизнь совершил, что через болото могу пройти и сапоги не испачкаю, – хвалится он.

– Бубликов, расчищай нам путь к местам! – направляет его Маринка, когда подходит поезд и огромная масса очумевших от такой дороги и темноты людей пытается втиснуться в вагоны, которые и без того основательно заполнены пассажирами.

Мы стараниями Бубликова умудряемся даже сесть! Он просто сгоняет с мест спящих пассажиров, которые едут из соседней области и дрыхнут, растянувшись прямо на сиденьях, положив под голову сумки, мешки и какие-то бесформенные котомки. Заходишь в вагон, а в проходе только ноги торчат! Обувь у всех та ещё – с засохшими «калошами» из жирной грязи, что красноречиво говорит о тотальном бездорожье. Где-то эти «сони» отказываются вставать и даже брыкаются, но внушительный вид высокого и широкоплечего Бубликова заставляет некоторых из них всё-таки пробудиться и смиренно сесть у стеночки.

Маринка садится рядом с Бубликовым, а я напротив них. Они снова о чём-то спорят, но я уже не слушаю. Я засыпаю, а просыпаюсь от какого-то ужасного запаха. Так пахнут тухлые яйца, когда их нечаянно разбивают. Открываю глаза и вижу, что Маринка спит на плече Бубликова, а сам Бубликов не спит, а пристально наблюдает сквозь стоящих частоколом в проходе людей за одной красивой пассажиркой из купе напротив. В нашем же купе пассажир у окна вышел, а меня во сне придвинули к окну. Поезд остановился где-то между станциями. На соседнем пути тоже электричка. Там в окне я вижу ребёнка лет пяти, который скучает среди крепко спящих взрослых и несказанно радуется моему пробуждению. Есть теперь кому показать свой розовый язык и понаблюдать за реакцией. В ответ я тоже показываю ему язык, что вызывает ещё большее ликование ребёнка.

Ужасный запах усиливается. Людей в вагоне стало ещё больше. Значит, мы проехали ближайший райцентр. Люди начинают нестройно реагировать на вонь. Источником сего «аромата» оказывается некий бомж. Он сидит в купе напротив и кашляет с надрывом. При каждом приступе кашля запах усиливается и становится совсем невыносимым до слёз, до рвоты, так что даже нечувствительного вида мужчины затыкают носы.

– Он, должно быть, совсем сгнил изнутри, – предполагает кто-то из пассажиров, – вот и душит нас своим тухлым нутром.

– Он может быть заразным! – тревожно шепчет женский голос.

– Знамо дело, может.

Бомж ко всему прочему ещё и чешется: запускает в бороду пятерню и выковыривает из неё чёрными ногтями какие-то струпья. Пассажиры рядом с ним спят, как убитые, так что никого не будит даже эта тошнотворная вонища, которая уже, кажется, проникла во все поры вагона. Но красивая девушка, за которой наблюдает Серёга, всё-таки не выдерживает и вскакивает в проход. У девушки длинные распущенные волосы – прямо, как в рекламе шампуня.

– Что, шалава, распустила свои космы, а мы тебе сейчас туда вшей напустим! – хрипло смеётся пьяный голос откуда-то сзади.

– Доча, что же ты с такой гривой тут едешь? – сетует бабулька с крайнего сиденья нашего купе. – Ты её спрячь под косыночку какую-нибудь, а то вишь, экая тут грязища. Каких спидоносцев только не ездит.

Девушка по-женски беспомощно ищет глазами какого-нибудь спасителя и останавливает нежный взгляд на Бубликове, словно бы говорит: «Вы тут один такой самый-самый». Наш Бубликов поднимается во всей красе и говорит словно бы самому себе по поводу зловонного бомжа:

– А не выкинуть ли нам это дерьмо из вагона, товарищи? Я не для того за билет плачу, чтобы такую «шанель» нюхать.

Бомжи – рядовое явление современной России. Сейчас их стало так много на улицах крупных городов, в подворотнях, а особенно на вокзалах и в поездах, что удивляешься: откуда они все взялись, эти странные люди без определённого места жительства. В советское время их не было, потому что «злобный коммунистический режим» не разрешал людям быть бездомными, беспаспортными, безработными. А теперь дали свободы: «Хошь бродяжничай, хошь на тротуаре валяйся – слова никто не скажет. Ну, чего вы не рады? Вам же свободы дали!». В СССР такого «кайфа» люди не могли себе позволить.

Конечно же, и тогда бездомные были как таковые. Например, приехавшие в Москву актёры, ставшие впоследствии знаменитыми, ночевали на вокзалах, не имели никакой прописки. Но их нельзя сравнивать с бесцельно блуждающей армией оборванцев – у них цель как раз была, была работа. У них, в конце концов, был дом. Не в Москве, конечно, а там, откуда они приехали.

Были и откровенные бродяги, люди вялые и пассивные, со смутными мечтами о «чём-нибудь этаком», которых на работе (а в СССР нельзя было не работать) постоянно «прорабатывали» и «брали на поруки» всем коллективом. Посторонние люди брали на себя обязательство нести ответственность за каждый запой бродяги или ещё какой-нибудь финт в поведении, только потому что выпало такое «счастье» работать вместе. Но бродяги всё равно уходили в запой, убегали с работы, уезжали из дома, могли выйти «вынести мусорное ведро» и исчезнуть на неделю или несколько месяцев. Иногда вместе с ведром, что особенно бесило их несчастных жён – обладательниц вконец расстроенной нервной системы после многолетней жизни с этим деклассированным элементом. Их находила милиция, дружинники забирали в вытрезвители, определяли в ЛТП, опять «прорабатывали» и «брали на поруки», возвращали в лоно семьи, на которую они всегда чихать хотели.

Но не все они стали бомжами с падением советского строя: где-то с ними до сих пор нянькаются, спасают от самого себя. Считать всех бомжей выходцами именно из этой публики было бы ошибкой. И это не всегда люди, которые в самом деле потеряли крышу над головой, сбережения и работу. На бомжей стали похожи многие пенсионеры: они донашивают старую одежду, не имеют возможности получать медицинские услуги, вынуждены собирать бутылки. От некоторых пахнет едким дымом, словно они топят свои дома по-чёрному и в качестве «дров» жгут объедки и заношенные тряпки. Не раз слышала истории, когда таких пенсионеров милиция забирала в кутузку, принимая за бродяг только по их внешнему виду.

В любом случае нормальный человек не ставит перед собой задачу идти «работать» бомжом. Конечно, есть профессиональные попрошайки, побирушки, которые додумались сделать бизнес на жалости обывателя, но в настоящего бомжа человек превращается постепенно. Оставшиеся без работы люди медленно, иногда в течение двух-трёх лет деградируют, перестают сопротивляться, начинают мириться со своим положением. В какой-то момент они перестают умываться, элементарно следить за внешним видом, их выселяют из квартир за долги по оплате жилья. Или они пытаются улучшить материальное положение за счёт продажи жилья, но редко кому удаётся это сделать и не напороться на мошенников из сферы купли-продажи недвижимости. Так человек теряет всё, а главное: веру в жизнь.

Очень много бомжей бродит по электричкам. Они не обязательно побираются, иногда просто куда-то едут за неимением других занятий или даже живут в данном вагоне. Публика по-разному на них реагирует, порой даже не знает, как от них… защититься.

Однажды в переполненный вагон вошёл такой грязный бомж, что даже видавшие виды пассажиры отпрянули. Лохматый, безумный – чисто Шаляпин в роли Мельника, только без бороды. Ноги то ли босые, то ли в тряпках каких-то – из-за грязи не разобрать. Вонь такая, словно протухшую мочу кипятят. И вдруг у него ко всему прочему между ног шмякнулся… сгусток крови. До всех медленно начинает доходить, что это – она, баба, женщина. И мало того, но у неё ещё, пардон, менструация. То есть, не такая и старая. И упрямая женская природа продолжает жить своими процессами, невзирая на ту жизнь, в которую этот организм помещён.

– Тень вашу об плетень! – возопили некоторые пассажиры. – Вот куда эта жопа прётся?!

– А мы откуда можем знать! – справедливо заметили другие.

– Дайте ей пендаля, что ли…

– Сам и дай, находчивый какой!

Бомжиху боятся трогать. В одной руке у неё клюка с торчащим сучком, а другую она протягивает для подаяния. Рука грязная, с почерневшей кожей, давно не стриженными и словно бы окаменевшими ногтями. Ей бросают деньги мимо руки, так как боятся коснуться этой страшной руки: только уйди! Пассажиры так и перетекают по мере её продвижения по вагону. Я как всегда оказываюсь с краю, потому что у меня плохо развит рефлекс перешагивания через других, перелезания через чужие головы – очень важное, кстати, в современной жизни умение, мне многие об этом говорят. Иные вон на полки по чужим головам и шеям залезли и оттуда приказы отдают, наполеоны, блин, доморощенные. За моей спиной приличного вида господин раздражённо шепчет:

– Ну, сделайте же что-нибудь! Ну, нельзя же и далее это безобразие терпеть!

До меня не сразу доходит, что это он МНЕ шепчет, что это я должна ТУТ порядок наводить, как самая смелая и сильная, пока он своей громадой будет прятаться за моей узенькой спиной! Даже не знаю, как к этом отнестись: как к комплименту или оскорблению. Что я-то могу сделать, чтобы эта зловонная до спазмов тошноты и плюхающая сгустками крови баба в лохмотьях поскорее покинула вагон?

Бомжиха что-то бормочет хриплым басом, совершенно не обращая внимания на ту среду, в которую она вторглась. Она собирается задержаться: ей надо собрать упавшие на пол деньги. Она с трудом наклоняется, организм её реагирует на это новыми порциями чёрной отработанной крови, деньги выпадают их неуклюжих лап, которые словно бы давно застыли в одной позиции клешни для подаяния. Пассажиры, разгадавшие её планы, начинают тихо выть: о, только не это! Господин за спиной начинает всхлипывать. А у меня пакетик Л’Этуаль. Хорошо, знаете ли, пройтись вот так, размахивая пакетиком Л’Этуаль! Не авоськами с провизией на всю семью, а этаким пакетиком, который больше ста грамм веса не выдерживает. Не то, что тётки таскают пакеты, а которых написано «до 5 кг», а они ещё и спрашивают у продавщиц: «А десять выдержит?».

Я быстро собираю деньги с пола в этот пакетик и вешаю его на сучок клюки, с которой идёт бомжиха. И боюсь посмотреть ей в глаза, как будто это Вий какой-то. Или догадываюсь, что взгляд её страшней, чем всё остальное.

Эта ужасная, истерзанная жизнью баба медленно, но всё-таки выходит из вагона. Пассажиры вздыхают с облегчением: уф-ф! Словно вышедшего из-под контроля хищника в цирке загнали-таки в клетку, словно чума миновала.

– Ишь, какая удачная акция! – осмелел господин за моей спиной. – Не удивлюсь, если она сейчас по выходе облачится в дорогую шубу и закурит настоящий «Мальборо». А вы, товарищи, ей ещё и деньги суёте, окончательно разлагаете таких бездельников! Стыдно должно быть.

– А по радио сказали, – кто-то ещё отходит от пережитого шока, – что все африканские детишки получили по компьютеру. А мы тут ездим с бомжами и двумя плафонами на вагон!

– Ну чисто наша Родина-мать, – задумчиво дал оценку чей-то глухой голос.

Это сравнение западает в душу и память. В самом деле, ни дать, ни взять – олицетворение России. Обворованной, обманутой, пьяной, беспомощной, которую и боятся именно как эту бомжиху. Не иностранная интервенция боится, которой весь двадцатый век пугали, а свои же господа и те, кто себя ими считает. И хотели бы пнуть, да свои колени дороже, чтобы пачкаться о пропитанные чёрт-те чем лохмотья. А ну как она ещё и плюнет в рожу своим разлагающимся нутром – не отмоешься…

Спустя несколько мгновений дверь распахивается и из соседнего вагона, куда ушла бомжиха, выскакивает несколько человек: «Кого это вы к нам запустили?!». Наш вагон на это резвится от души!

Но не всегда бомжам везёт на такое гуманное отношение. Иногда они создают настолько острый контраст с окружающей действительностью, что действительность эта может запросто вытолкнуть их. Как в случае с Бубликовым, который предложил выкинуть «это дерьмо из вагона». Мало того, что предложил, но ещё и приступил к действиям. Сказывается его армейское прошлое, он сколачивает команду из других пассажиров и лихо командует выбрасыванием бомжа. Бомж матерится, плюётся какими-то зелёными слюнями, народ отскакивает от его плевков, но не всегда удачно. Бедолагу всё-таки выкидывают между путями, а Серёга возвращается к своему месту.

– Мы тоже станем когда-нибудь такими, как вот этот бомж: старыми, больными, бездомными и никому не нужными, – задумчиво говорит проснувшаяся Маринка. – И нас так же вышвырнет новое и сильное поколение.

– Да ну тебя! – Серёге окончательно надоедает её мрачный взгляд на жизнь.

Он собрался было уступить место красивой девушке и завязать с ней беседу, но тут по составу пошла волна драпающей от ревизии публики, и девушка тоже примыкает к этому раздувающемуся тромбу, благодарно оглядываясь на Буликова. Он решает последовать за безбилетниками. Маринка на это только понимающе хмыкнула.

Поезда на запасных путях встали в несколько рядов, словно на основном пути аневризм. Того и гляди – лопнет. Ничего не остаётся, как наблюдать и слушать. На стене рядом с кнопкой вызова машиниста яркий плакат, рекламирующий то ли сливочное масло, то ли страховую компанию – понять трудно. Эти плакаты похожи друг на друга, как клоны, независимо от рекламируемых ими товаров и услуг. На них, как на американских плакатах 50-ых годов прошлого века, когда в США начался безудержный рост промышленности после Второй мировой, непременно показаны главные атрибуты American Way: роскошный загородный дом, вместительный новый автомобиль, надёжный муж, счастливая жена-домохозяйка, двое обязательно разнополых детишек и собака средних размеров. Не ньюфаундленд и не болонка какие-нибудь, а именно средних размеров – спаниель или керри-блю-терьер. Потому что показан средний класс, банальная норма прошлого века, которая в России до сих пор является уделом немногих. Небо очень голубое, лужайка очень зелёная и зубы у всех присутствующих на ней очень белые. Даже у собаки. Мир, где очень весело даже насекомым. Всё «очень», хотя и для среднего класса, которому доступны «средние» потребности человека, как дом в два-три этажа, автомобиль, личное поле для гольфа и прочее, и прочее…

Эта холёная реклама в вагоне со смертельно уставшими россиянами, которые спят даже стоя, как лошади, выглядит очень жестокой пародией. Реклама, украденная у чужой цивилизации за неимением своей. А за окнами вагона видна только необжитая и неухоженная страна, словно в ней и не живёт никто. Перестаёшь понимать, в какой же стране мы находимся: стране перманентного успеха или же хронических неудачников? Позорная разница между этими плакатами и действительностью вызывает в ком-то тщательно подавляемую злобу, которая сейчас не в моде, поэтому и приходится её подавлять. В моде позитивное мышление и демонстрация радости, даже если повода для неё и нет. Но чья-то рука всё же вывела грязное ругательство на белых брюках плакатной жены и пририсовала рога и большие уши плакатному мужу. Детей с собакой пощадили, и это в какой-то степени радует.

Вообще, наблюдать такую рекламу в электричке, которая возит туда-сюда бедных студентов, рабочих и бомжей, как-то, мягко говоря, странно. Ну не дурдом ли? И как тут не сойти с ума? Или мы уже сошли?

Такое чувство, что в кинотеатре посреди сеанса постоянно рвётся плёнка, и киномеханик в спешке то и дело запускает другой фильм из другой жизни. Едут мрачные и угрюмые люди с тёмными тенями на скулах и под глазами, а с потолка вагона орёт красочная реклама: «Липосакция всех частей тела! Гарантия качества и результата!». А то «радость» ещё не легче: «Недвижимость в элитном районе Петербурга! Хорошие цены – хорошая жизнь!». Такая реклама если и уместна в России, то где-нибудь в местах скопления банкиров, а не в раздолбанном общественном транспорте. «Одевайтесь в нашем boutique и вас ждёт успех во всех делах!» – вторит ей что-то яркое до ряби в глазах со стены под облупившейся надписью «Не курить». И под каждой вещичкой пропечатаны такие цены, что подслеповатые бабульки вглядываются в них, шевелят губами и приходят к выводу, что их пенсии не хватит даже на один карман «спинджака» или рукав «лапсердака». Или вот ещё один перл для рабоче-крестьянского люда: «В посёлке Баррикадостройск на улице Большевика Трезорова открыто новое казино!». Ура, товарищи! То-то этот самый большевик Трезоров порадовался бы таким завоеваниям революции… На фоне этого многообразия «хорошей жизни» нам больше всего подходит выгоревшее ещё с прошлого лета объявление: «Выставка рептилий в помещении вокзала С-Пб. Вас ждёт встреча с аспидами, удавами, коброй и ещё многого другого интересного».

Поезд наконец-то трогается с места, чтобы мы побыстрее прибыли на вокзал и увидели этого самого многого другого интересного-ого-го.

рис

Назад я еду без утренних спутников: Бубликов работает в смену сутки, а Марина, должно быть, уехала домой ещё днём. Пассажиры уже не такие сонные, как утром, где-то ругаются в стиле «а вот по телевизору показывали, а по радио сказали».

– А по телевизеру сказали, что повышения цен на билеты не будет!

– Ага, а вот по радио обещали повышение, и не только на билеты.

– Да ваше радио масоны делают!

– Масоны ВСЁ делают, пока Иван водку трескает, так что не нервничай. Поздно нервничать, когда власть над СМИ ещё в прошлом веке захвачена. И не нами.

– Сам министр транспорта обещал, что билеты не будут дорожать. По телевизеру!

– Знамо дело «по телевизеру», а не дома у тебя самолично сидел.

– Ха-ха-ха! Ну ты сказал…

– Да заткнитесь вы со своей… политикой или как эту болтологию ещё назвать можно! Люди с работы едут, отдыхать хотят, а вы орёте. Цены и должны постоянно повышаться, если экономику не знаете. Всё совковую лафу забыть не можете, когда буханка хлеба десять лет шестнадцать копеек стоила, вот экономика и накрылась медным тазом. Никаких своих знаний нет, только «по телевизеру» чего-то подсмотрели, да «по радиво» подслушали! Живёте как в Зимбабве и при этом в великие державы метите.

– Тебя мы не спросили, что нам смотреть и слушать! Ты, телок, боевичок посмотри о крутых спецназовцах, потешь своё воображение, сожительницу свою потрахай или кто там тебя обслуживает. Где такие сиськи себе накачал? Протеины жрёшь, небось. Гляди, как бы на мозг не было осложнения.

– Да он, сволота, в элитный спортивный клуб ходит!

– Чего ж он в электричке забыл? Или гоночный автомобиль в ремонте?

– Ага, по нашим дорогам только на гоночных автомобилях рассекать. Лох какой-то, как и все. Только под крутого косит – лохи на большее не способны. Надо его в тамбур вывести, да в дверях головой зажать. А ногами пусть вслед за поездом бежит…

Несколько женщин пугаются, что мужчины сейчас в самом деле учинят расправу над заносчивым молодым человеком спортивного вида, который прервал их беседу.

– Парень, чего ты влез? Тебя же сейчас убивать будут. Неужели не чувствуешь?

– Я своё мнение высказал! Я не быдло какое-нибудь, чтобы молчать, когда уже невозможно это слушать…

– Ну и много от этого выиграл? Размажут по путям, и никто не догадается, что это не быдло было.

А мужчины уже берут парня за шкирку и хотят вытащить в тамбур. Странное дело, но спортивная форма не помогает ему оказать им достойное сопротивление. Зато это сопротивление оказывают женщины, которые бьют мужиков сумками и требуют отвязаться от симпатичного пассажира, кто-то грозится вызвать милицию. Мужики пьяно гогочут на такую наивность, что сюда пойдёт милиция. Парня спасает только то, что им надо выходить на ближайшей станции.

– За бабами спрятался, сучонок! Качок силиконовый, тьфу! Ну, попадёшься нам ещё, так распишем, что мастера Хохломы ахнут…

Молодой человек и не прочь ввязаться в драку, но женщины не пускают:

– Да молчи ты, дурак! Сиди и не дёргайся! Ведь убьют кроме шуток, болван. Мама же твоя плакать будет. Не жалко маму так огорчать?

– Жалко, – соглашается тот и расстроенно хлопает глазами. – Вы понимаете, я учитель физкультуры, я должен спортивную форму поддерживать. А сейчас я еду в Егоркины Горки, там неплохая школа осталась, даже спортзал есть. И учителя нужны.

– Ой, в нашей дерёвне все нужны: и учителя, и врачи, и инженеры. Это ж не столицы, где свою нужность ещё доказывать надо. Девки, глянтье, какой симпатичный к вам едет на ПээМЖэ… Вы ведь на постоянно, а?

Спрашивают его с надеждой. Подходят бабы с вышеупомянутых Горок лет сорока-пятидесяти:

– Господи, неужели к нам? Точно в Егоркины, не на Волковы? Может, тебе вообще на Ведьмину Гору надо? А то у нас сплошные горы и горки, гляди, не заплутай. Неужели и на наши края счастье внимание обратило? Только куда такого пригожего? Его ж там споят или женят на квашне какой-нибудь. Ага, с пятью детьми от разных сожителей.

– Я женат, девушки. Мне обещали квартиру, тогда и жена приедет.

– Чего ж ты из Питера бежишь?

– А чего там хорошего? Такой же развал, как и везде. Да плюс ко всему жить негде. Прожил с родителями жены в коммуналке пять лет, наслушался, как я «понаехал», такие «хоромы» оккупировал, как прочее быдло в Культурную Столицу ломится.

– Да, в Питере жёстко на своих метрах сидят, зорко блюдут лимит, отгоняют лишних соискателей.

– У меня высшее педагогическое образование, а они мне: быдло да беженец! Сами-то кто? Раньше думал, что в Питере культурные люди живут, особенные, а здесь такие рожи… Тесть целыми днями бухает и о политике трендит. И не понимает ничего в ней, а трендит. Под водочку. Политика для таких и придумана, чтобы была тема под бухло. С завода сократили ещё в прошлом веке, сто раз мог новую работу найти в Ленинграде-городе, не в глухой деревне живёт. Но он сидит на шее у жены и матери, бухает, в телик пялится и о политике рассуждает. О ценах да реформах, о фракциях и платформах – хоть бы смыслил чего в этом!

– Ой, зря ты в область едешь, сынок. Тут ведь публика ещё страшней.

– Нашли чем пугать! Я на границе с Казахстаном жил. Уж страшней, чем там, быть не может…

И они заспорили, где живётся трудней, страшней, опасней, что это и жизнью назвать можно только условно. Наши люди это любят, даже соревнуются, кто больше страха натерпелся, гордятся этим. Но хорошо вот так ехать под чей-то трёп. Хорошо, что сегодня никого не убили, не выкинули из вагона, не покалечили. Дорога под разговоры летит незаметно, даже если поезд опять загоняют на запасные пути, чтобы пропустить другие поезда, которые имеют больше прав пройти первыми. Всё как у людей. Колея одна, а желающих по ней пройти много.

В девятом часу вечера выхожу на своей станции вместе с другими жителями нашего города, приехавшими с работы домой. Погода ухудшилась: усилился ветер и моросит. Дорога уходит от ярко освещённой зоны вокзала во мрак, как хвост дракона с вздыбленной посередине чешуёй из спрессованной грязи, кусков старого асфальта и не растаявшего окончательно после последней оттепели грязного льда.

Вечером по Мировому проспекту начинают шнырять туда-сюда машины: кто-то встречает родственников, кто-то «бомбит». Некоторые пассажиры объединяются в группы по три-четыре человека в зависимости от района жительства и скидываются на одну поездку до дома. Я не рискую ехать по аварийному Мировому, поэтому решительно шагаю в темноту.

Глаза к темноте быстро привыкают. Мешает только, что вспышка автомобильных фар мгновенно ослепляет, после чего какое-то время ничего не видишь и невольно замедляешь шаг. Было бы уличное освещение, и дальний свет не бил бы так по глазам за счёт резкого контраста. Была бы здесь иллюминация, как на Невском, тогда никакие фары не страшны… Хотя, зачем расходовать столько электроэнергии? Достаточно хотя бы пять фонарей с каждой стороны. Да и с одной стороны было бы очень неплохо… фонаря два-три. В начале дороги, в конце и где-нибудь посередине… Что тут гадать: если бы да кабы. Глаза можно и ладонью прикрыть. Хотя сумки мешают.

Хуже всего, что автомобили проезжают и обдают прохожих грязью с ног до головы, так что и плащ-дождевик не спасает. Приходится прыгать через канаву и ждать там у заборов частных домов, когда проедет машина. Иногда так напрыгаешься, что начинает казаться, будто не домой идёшь, а проходишь подготовку в лагере для совершения диверсий в тылу врага.

Впереди меня тоже кто-то остервенело скачет через канаву и обратно. Снова слепит глаза автомобиль – это наш стоматолог поехал жену из ГИДУВа встречать. Отскакиваю через канаву к забору, а на меня следом кто-то тоже прыгает. Это скачет санитарка из районной больницы Вероника.

– Тьфу ты, Наташа! – ругается она. – Я и так уже каблук сломала!

– Надо правильные каблуки носить, а не шпильки. Носи платформу – ей ничего не страшно.

– Ну да, с неё так полететь можно! Хочется пройтись на шпильках, – замечталась она, припадая на пятку, где отсутствовал каблук. – Никак не могу вытравить из себя эту глупую бабью натуру. Хочется красиво пройтись, да по асфальту, чтобы кругом было красиво: красивые дома, машины, цокающие каблуки… Да ещё бы трезвого кавалера в хорошем костюме и при галстуке. Вот она, настоящая жизнь!..

– Вот бляди! – отчётливо выругался на это пьяный мужик, сидящий на обочине и свесив ноги в канаву. – В мире такая напряжённость, а им хоть бы хны…

По его виду можно сказать, что он тоже едет с работы, но по суровой мужской традиции в сильно изменённом состоянии сознания.

– Подумать страшно, что такое чудо к какой-то бабе домой сейчас явится, – шепчет Вероника, чтобы мужик не услышал. – Его же до полуночи не отстирать! Хорошо, мой бывший сбежал, в Райцентре какую-то дуру нашёл… Хоть бы кто довёз, ведь больше часа придётся по такой дороге ковылять…

Как раз сзади едет машина. Мы дружно отскакиваем, Вероника одной ногой попадает в канаву и набирает полный сапог воды, а я наоборот перелетаю дальше нужного и рву пальто о ржавую сетку ограды. Машина останавливается и слышен голос местной портнихи Ларисы:

– Дамы, вас не подвезти? А то мне всё равно домой ехать, а пассажиров нет.

– Нет-нет, ну что Вы, Лариса Павловна, – валяет дурака Вероника. – Мы по грязи хотим пройтись – у нас хобби такое на досуге.

– Хватит трепаться! – смеётся Лариса. – Залезайте быстрее, а то вон «КамАЗ» прёт из леспромхоза – не разъедемся.

Нас не надо долго уговаривать, поэтому мы уже сидим на заднем сиденье Ларкиного «жигулёнка». Днём Лариса работает в районном ателье по пошиву одежды, потом моет полы в продуктовом магазине, а вечером подрабатывает таксистом.

– А что ты будешь делать? – объясняет она свою любовь работать. – У меня же трое детей: сын, дочь и муж.

Муж Ларисы – бывший телемастер, которого мы встретили утром, о чём я ей и сообщаю.

– Мой уже дома, – говорит она. – Отмыт, оттёрт, накормлен и заперт. А детей к сестре отвела… Хоть бы повзрослели скорее. Чтобы можно было с ними отца оставлять.

«Жигулёнок» переваливается по ухабам, перелетает по настилу из досок над оврагами и ямами. Иногда кажется, что это не автомобиль, а катер по реке идёт: по бокам расходятся брызги воды, как волны, и качка. По артикуляции выхваченных из темноты светом фар пешеходов видно, что они матерно ругаются в адрес каждой машины. А может, и в адрес разбитой дороги, промокшей обуви, слякоти с неба и просто треклятой жизни. Лариса ещё кого-то подбирает по пути, и мы наконец-то подъезжаем к нашему кварталу.

Захожу в подъезд и, пока поднимаюсь на свой этаж, мечтаю, как сейчас сяду в тёплую ванну, потом выпью горячего чаю, но мечты мои гаснут вместе с электричеством. Электричество, собственно, занимало не главное место в мечтах: была бы горячая вода. О, горячая вода – это такое чудо, это такое счастье!..

Воду отключили через полчаса. Да чёрт и с ней! Не надо мне ни ванны, ни чаю. Тем более, чего я стану грохотать тазами в темноте, когда весь дом спит: многим через шесть часов уже надо вставать и бежать на самую первую электричку. Мне бы отмыть сапоги и пальто, а это можно сделать и холодной водой.

Зато освобождается лишний час для сна. В такую погоду всегда снятся солнечные и добрые сны. Когда дома и на улице холодно, снится тёплое море, которое тихо плещется у ног, а над ним висит огромное и никуда не спешащее солнце. Так-то ничего особенного, когда описываешь на словах, но во сне хорошо смотреть на эту картину, что и не просыпалась бы. Но вот море начинает бурлить, волны растут, небо темнеет, завывает ветер. Просыпаюсь посреди ночи от стука дождя в окно и свистящего ветра. Льёт так, что приходят мысли о наступлении нового потопа. Одна капля, особенно тяжёлая, мерно стучит по раме с той стороны, как метроном. Под такой звук засыпаешь очень быстро, и мне снится, что метроном постепенно переходит в набат, пока не начинает грохотать.

Снова просыпаюсь от этого тревожного звука. Сам по себе он звучит не тревожно, а даже умиротворяюще, как благовест, но что-то подсказывает, что именно так подают сигнал тревоги, когда бьют в подвешенный кусок рельса. В конце концов, до меня доходит, что это замёрзшее бельё стучит о чугунные перила на соседнем балконе: ночью ударил мороз. Должно быть, соседи вернулись ещё позже и не успели снять утреннюю стирку, когда была вода. Она намокла на дожде, и теперь превратилась в тяжёлую ледяную кувалду.

В комнате тоже холодно, не топят. Всё правильно: «неожиданно» ударил мороз, и где-то сразу лопнули трубы. На память приходит анекдот: если в квартире отключили отопление, встаньте в угол – там всегда 90 градусов. Щёлкаю кнопкой на торшере – глухой номер, света тоже нет. И тут всё закономерно: усилился «аномальный» ветер и оборвал где-то провода. За окном воздух гудит от столкновения ветряных потоков, и так не хочется выходить из дома в этот гул и рёв. Надо бы узнать, который час, но для этого придётся по ледяному полу пойти за фонариком, а так неохота вылезать из-под одеяла. Не пойду! Дайте покапризничать. Сидишь в темноте, потеряв ориентацию во времени и пространстве…

– Как на затонувшей подводной лодке! – возмущаются за стенкой соседи, тоже разбуженные воем ветра и стуком белья о перила.

Вдруг вспоминаю, что сегодня… суббота! Как же я могла такое забыть? Такое бывает, когда спросонок начинаю даже собираться, но понимаю свою ошибку на подходе к ванной. Знаю людей, которые умудряются в выходной «собраться на работу» до выхода из квартиры – у меня пока до такого не доходило. Кто так путал рабочий день с выходным, поймёт, какое это счастье! Просыпаться с мыслью, что сейчас надо идти по тёмной холодной улице, где вчера лил дождь, а сегодня всё замёрзло, так что страшно представить, как выглядит та полоса препятствий, которая у нас вместо дороги. И тут выясняется, что идти никуда не надо, а можно зарыться в одеяло и отсыпаться за всю неделю! И пусть замёрзшее бельё бьётся о чугунные перила, издавая звук набата. Это ничего… это ничего… Но, когда же наступит тишина?..

Тишина наступает с началом рассвета, и будит меня отсутствием звуков. Ветер затих, мир словно бы застыл. Я вижу в окно, что ещё одна осень закончилась, деревья стоят без листвы в ожидании снежного покрова. Вдали идёт поезд, горящий огнями в сумерках, как новогодняя ёлка. По стуку его колёс ясно, что ударил нешуточный мороз. Выморозил всю влагу из воздуха, поэтому звуки сделались звонче и ярче. По замёрзшей земле звук железной дороги проводится так хорошо, что чётко слышен удар каждого колеса. Когда земля размокшая, а воздух мокрый, звуки получаются глухие и далёкие. Как же я всё это люблю!

Вдруг синица на дереве запела гимн зиме. Её нехитрая песенка по сравнению с летними трелями соловья, как песня перебирающей картофель крестьянки в сравнении с арией оперной дивы. Но сейчас она звучит самой прекрасной мелодией, какую только можно подобрать к этому утру.

рис

В начале следующего 2005-го года у нас состоялся вечер встречи выпускников школы. Редко на них бываю – не успеваю с работы. Но тут бывшая классная руководительница Анна Ивановна всех нас обзвонила, обозвала свинтусами, которым «тяжело донести себя до школы, где никто оценки за невыученный урок ставить не собирается». И напомнила, что в этом году исполняется пятнадцать лет нашему выпуску.

В девяностые годы эти вечера не проводили. Как олимпиады во время войн. Ни у кого не было денег на их организацию. В это трудно поверить, но пропала возможность устроить даже обычное чаепитие: дефицитом стали чай и сахар. Потом стали искать спонсоров среди выпускников школы, кто «выбился в люди» более-менее. Сначала деньги давал бывший председатель совета пионерской дружины – была такая должность в советской школе, если кто не знает – Димка Виртанен, который в середине девяностых уехал на ПМЖ в Финляндию. Ученица нашего класса Тамара Сизова, которая удачно вышла замуж в Питере и организовала свой бизнес, одно время занималась финансированием встречи выпускников, но потом куда-то пропала из поля зрения, так что устроителям пришлось искать новый источник финансов.

И вот мы, кто смог, явились к нашей дорогой Анне Ивановне и отрапортовали прямо с порога:

– Анна Ванна, наш отряд Вас увидеть очень рад!

– Да? – обрадовалась она и напомнила бессмертные строки Агнии Барто: – Раньше вы говорили, что ваш отряд «хочет видеть поросят».

Была традиция, что выпускники-юбиляры готовили какой-нибудь номер для капустника. Маринка нашла фельетон про чиновника, который никак не может понять, почему к нему ходят люди и клянчат жильё, если древние люди жили в одной пещере и никаких таких «наглых» требований властям не предъявляли. Мы решили разыграть его в виде небольшой сценки. Откликнулись на эту затею только «девчонки» нашего класса. Даже Светка Ерёмина, бывшая староста класса, прикатила из Москвы. А из «мальчиков» на вечер собрался идти только Андрюшка Ромашкин, но только потому, что там будет повод выпить. Андрюшка давно спивался. Когда-то он был заводилой нашего класса, после школы окончил Технологический институт, работал инженером в депо, но пристрастился к пьянству, и всё пошло прахом: и образование, и работа, и семья. Жена Люба несколько раз определяла его на лечение, но только зря деньги выкидывала: спустя какое-то время он «расшивался по полной».

– Опять у нас будет бабье царство! – сокрушалась Ленка Панина, которая теперь сама преподавала в районной школе. – Где все парни-то?

– А чёрт их знает, – пожимала плечами в ответ Кристина Рустамова, с которой мы когда-то состояли в одном пионерском звене. – Кто уехал, кто спился, кто ещё где… А вы слышали, что Юрку Ушакова застрелили? Он ментом служил под Выборгом, и его застрелили при исполнении…

– Да не застрелили, а зарезали, – поправила её Оксана Малахова, которая теперь работала рентгенологом в городской поликлинике. – И не при исполнении, а он сам рэкетом промышлял под прикрытием погон. А слышали, что Серёга Тарасов умер от передозировки ещё два года назад?

– Слышали, – презрительно сморщилась Тамара Сизова. – Какой там «передозировки»? Какие тут у них могут быть передозы, если денег даже на самую дешёвую водку никогда нет? Какой-нибудь просроченный клофелин трескал, не иначе.

– А Изюмов опять в тюрьме сидит, – добавила Ленка. – Только полгода тому назад вышел и опять загремел за грабёж.

– Однокласснички, блин! – усмехнулась Тамара. – Сама себе завидую.

– Нам нужен хотя бы один мужской персонаж для фельетона! – больше всех шумела Марина. – Вы забыли, что у нас юбилейный год выпуска?

– Любка Ромашкина сказала, что её Андрюшка обязательно явится, – трещала без умолку Оксанка, целовалась со всеми и даже плакала.

– Я могу мужской персонаж сыграть, – прогудела прокуренным голосом Сизова. – В нашей гиблой стране балаболок с яйцами любая баба за мужика в сто раз лучше сыграет. А правда, что Бубликов вернулся в наш… то есть в ваш… этот город?

– Ой-ой, горожанка ты наша с деревенским уклоном! – стали задирать её Ленка с Маринкой. – Как всё обозначила: в ваш город. Да, в наш. Вернулся. Не в ваш.

– О-хо-хо!

– Ха-ха-ха!

Андрюшка пришёл на встречу уже «никакой», поэтому роль чиновника в фельетоне на себя взяла-таки царственная Тамара. Она в самом деле сыграла её лучше, чем это сделал бы кто-то другой – сказалась мужская природа деловой женщины. После официальной части вечера все разошлись по классам, начали брататься, обниматься, вглядываться друг в друга, после чего следовал неизменный возглас: «Ты ли это?! О-о, сколько зим, сколько лет! А помнишь, как мы в пятом классе… Да-да! Ха-ха-ха!». Чаще всего звучал вопрос «а помнишь?»: «А помните, как мы в седьмом классе сбежали с физкультуры?», «А помнишь, как ты рыдал над первой двойкой?».

– А помните, Маргарита Филипповна, как мы в конце восьмидесятых увлекались панками и хиппи? – спрашивал завуча школы Димка Виртанен, который в этот год тоже решил приехать на вечер встречи. – Вы тогда прочитали нам лекцию, что «хиппи – это подсознательный протест благополучных обывателей буржуазного сословия, противопоставляющих себя сытым ценностям капиталистического мира». Вы меня всё ещё спрашивали: «Дима, ты из буржуазной семьи, что ли? Твой отец литейщиком работает, мать – хирургом, а ты решил панком стать?».

– Нет, я не так говорила. Я говорила, что тебе, как бывшему вожаку нашей пионерской дружины, не к лицу рядиться в империалистические обноски.

– Ха-ха-ха! Помню, как же!

– Да уж. Любили вы почудить, дети.

– И как вы нас терпели столько лет? Я бы так не смог.

Мы бегали по этажам школы, как сумасшедшие. Она теперь казалась нам такой маленькой в сравнении с той величественной громадой, какой представлялась в детстве. Огромный кабинет физики с застеклённой лабораторией теперь выглядел тесной комнаткой всё с теми же партами.

– Хорошие парты, – словно бы заступалась за них учительница физики Валентина Фёдоровна. – Настоящее дерево с настоящей полировкой. Сколько поколений за ними сидели, сколько пытались выцарапать свои «Таня плюс Саня равно эЛ» и «Здесь был Вася», а они всё выдержали. А новые пластиковые в кабинете химии все искорёжили за пару лет. Ведь сейчас не дети пошли, а вандалы!.. Нет, вы всё-таки лучше были.

И мы смеялись над её хитрым выражением лица при этих словах.

Из спиртного на вечере было только шампанское, но кто-то как всегда принёс с собой, поэтому Андрюшка Ромашкин под конец основательно «нализался». Люба ругала себя, что опять не углядела.

Вечер уже заканчивался, когда появился Бубликов. Его было не узнать. Он перестал ездить на работу в Петродворец, а нашёл какое-то хлебное место поближе к дому. Видела его в электричке ещё перед Новым годом, и он сказал:

– Я тут поездил месяц на работу, получил зарплату, которой мне и на билет до Питера не хватит. Сказал начальству, что мне нужен ещё один нуль на конце зарплаты, а они смеются: нынче нуль у всех, сам знаешь, на каком конце… Ах, какая же власть в этих нулях! Цифра с тремя нулями на конце – чудо как хороша, с пятью – ещё лучше! Особенно если это – твоя зарплата. Ты знаешь, почему мы помним только как называется миллион, миллиард, триллион, а что там дальше идёт – квадриллион, квинтиллион, секстиллион и так далее – знают только математики?

– Почему?

– Потому что такими суммами никто пока не располагает. Потому что важно и нужно всё то, что можно измерить в деньгах. Вот есть у человека миллион – есть и цифра, его обозначающая. И название для неё специальное, а не какое-то там сухое «десять в шестой степени». Говорят, что в Москве миллионер – это уже не круто. Другое дело – миллиардер! Или даже мультимиллиардер.

– Потому что нулей больше?

– Именно. Наши идеологи врут, что не в деньгах счастье, а сами гребут это «не счастье» лопатой! Чем я хуже их? Ты не представляешь себе, какие там уроды ездят на крутых тачках, живут в особняках, ходят по ресторанам! Да им бесплатно ни одна сучка не даст, вот они и выставляют вперёд себя деньги. Видела Березовского? Кто с ним согласится, даже под общим наркозом? Но натырил себе миллиарды, сколотил состояние на рекламе и войнах – и к нему уже очередь из первых красавиц планеты выстроилась. Мне вот выдали полтора МРОТа, и живи как хочешь. А я хочу жить хорошо! Я даже не понимаю, откуда у меня такие желания, совершенно не свойственные моему социальному статусу? Просто надоела нищета. До ужаса надоела! Пора с ней заканчивать, мне уже тридцать лет… Мне тут хорошее место посулили, водилой у большого человека. И зарплата с четырьмя нулями на конце, и за тридевять земель ездить не надо.

Что за большой человек такой – не сказал. Но, видимо, очень большой, потому что Серёга преобразился: приоделся, выглядит отдохнувшим и вообще довольным жизнью, что сейчас в наших краях редко встретишь.

– Ой, Серёга, Серенький, Серёжа, Бублик! – пищали наши повеселевшие от шампанского «девушки», завидев его, и даже норовили чмокнуть в щёчку, но было не дотянуться.

– Для кого Бублик, а для вас Сергей Алексеевич, – серьёзно заявил Бубликов, чем ещё больше их развеселил.

– Сергей Ляксеич, а где твоя жена? Чего ты без неё явился, как черкес какой-то? Эх ты, женился на ком-то со стороны, а мы-то, дуры, так надеялись, – не отставали от него Оксанка с Тамарой.

Тут оживился и Ромашкин. Он увидел в Серёге компаньона для выпивки, но Бубликов отказался, сказав, что он за рулём. Андрюшку это рассердило, и он начал верещать. Его жена беспомощно металась над разгулявшимся мужем.

– А хочешь, я его враз трезвым сделаю? – вдруг спросил её Бубликов.

– Как ты это сделаешь, Серёжа? Он скоро до цирроза допьёт, – сокрушалась Люба. – Ведь просила, просила не наливать ему! Ему же нельзя. Ну что за люди? Он же болен!

– За… за рулём он! – орал Андрюшка обиженно. – Вот и иди за свой руль, и нечего тут шастать, где нормальные люди собрались, если ты за рулём… при руле… у руля… ха-ха-ха!

– Так хочешь или нет? – ещё раз спокойно уточнил Бубликов. – Я ведь таким глистам в армии за полминуты мозги вправлял.

– Что-о?! Меня-а?! Мне-э! Сатр-р-рап! Да я-а! – взревел Ромашкин, но было видно, что ему самому страшно. – Я знаю, как ты солдатам руки-ноги-яйца выкручивал, садист в форме! Тебя оттуда и попёрли за это, а тут тебе не казарма…

Тут Бубликов схватил Ромашкина и швырнул его к выходу из зала. Потом подошёл, снова схватил и снова швырнул. Так дошвырял его до туалета, где начался процесс отрезвления Андрюшки по старинной методике головой под струю холодной воды. Громче всех кричала Люба и безуспешно пыталась оттащить огромного Серёгу от своего тщедушного мужа. Ромашкина стало не просто жалко, а сделалось страшно за него, так как он в силу своего заводного и неугомонного характера продолжал орать что-то оскорбительное в адрес Бубликова:

– Фашист! Но пасаран! Убийца в погонах, душитель свободы братских народов! – эти последние слова окончательно вывели Серёгу из себя, и он тоже стал орать:

– Да что ты понимаешь, тля тыловая?! Я свои погоны заслужил не бегством от врага! Я кровь проливал, пока ты тут водку хлестал, сука не просыхающая!

– А-ха-ха, ой, умора, кровь он проли…

Ромашкин не успел договорить. Бубликов ударил его, и Андрюша лёгким осенним листочком отлетел к унитазам, где и затих. Бедная Люба ревела в голос и ругала обоих. На Бубликове повисло человек десять и Димка Виртанен в том числе. Серёжка был ужасно бледным, его трясло мелкой дрожью. Все, кто на нём висел, испуганно гладили его и приговаривали: «Серый, Серый, успокойся, тсс, тишшше, всё». Ленка брызгала ему в лицо водой, а Тамара обмахивала платком. В конце концов, он всех стряхнул с себя, выхватил у Томки платок, изорвал его в клочья, страшно выругался, плюнул и ушёл.

– Ну и урод же ты… Ромашкин, – сказала Тамара. – Весь вечер испортил. Чего пустили сюда этого пьяницу? Нигде спасу от этих алконавтов не стало!

– И в самом деле, – закивали все. – Люба, забирай его, и катитесь отсюда оба!

– Да разве же так можно бить человека! – заикалась от ужаса Люба, вытаскивая из-за унитаза своего Андрюшку. – Связался чёрт с младенцем. На моего дунуть можно, он и упадёт. Зачем же так-то?

Всем было досадно от произошедшего, а Ромашкин сел как ни в чём не бывало и рассмеялся. Он действительно стал абсолютно трезвым. То ли от методик Бубликова, то ли не так уж и пьян был, а больше куражился.

– Вот псих! – щупал он разбитую губу. – Я же в шутку это сказал… И как только наш Авторитет на работу к себе взял такого психа?

– Ничего себе у тебя шуточки! – зашикали на него бабы. – У дурака и шутки дурацкие. Ты понимаешь, провокатор с невинным лицом, что ты весь вечер расстроил этой дракой?

– А с дурака и спрос невелик, – нашёл себе оправдание Андрюша.

– Откуда ты знаешь, что он теперь у Авторитета работает? – спросил кто-то.

– У кого же он так забуреть мог? Уж не на нашем комбинате.

– У Константина Николаевича? – переспросил Виртанен.

– У него самого.

– Ты-то откуда знаешь, горе ты моё? – вытирала Ромашкину разбитый об унитаз лоб жена.

– Я всё знаю. Я в «дринькалке» посижу и узнаю больше, чем пользователи Интернета… Водителем у него работает уже два месяца.

– Ну и что? – хмыкнула Тамара. – Что в этом такого ужасного? Не всем же навоз на ферме выгребать.

– Да я не о том! – собрался обидеться Андрюшка, потому что жена в последний раз устраивала его на работу именно на ферму, но он и там долго не продержался. – Я о том, что Авторитет не любит таких крикунов, которые про свои подвиги орут на каждом углу… Интересно, зачем он ему понадобился?

– А я слышала, что эти… вечера встреч теперь Константин Николаич спонсируют, – сказала шёпотом Оксанка, хотя об этом и так все знали.

Авторитет давал деньги на оборудование каких-то классов в школе, на установку компьютеров, на организацию ещё каких-то мероприятий, которых в жизни любой современной школы не счесть. И на вечера встречи бывших выпускников. Сам, правда, никогда на них не ходил. Ни разу в жизни. Шутил в своей манере: хвастать нечем – в столицы не уехал.

– Тоже мне новость! Ей сто лет в обед, – Андрюшка снова начал баламутить и решил поддеть Тамару, которую со школьных лет недолюбливал за те качества сильной личности, каких не было у него самого. – Томка-то наша отказалась деньги выделить на водку-селёдку для бывших однокашников.

– Ох, Ромашкин, мало он тебе врезал, – сухо ответила Тамара. – Ты не пострадавший, а я не ответчик, чтобы перед тобой оправдываться. Сам-то ни копейки на школу не дал.

– А спонсоры на что? – издевался Андрюшка.

– Да, сейчас все спонсоров ищут, – задумчиво сказала Кристина. – Это основное занятие как отдельных людей, так и целых организаций на постсоветском пространстве. Государство от всего открестилось, вот люди и ищут людей с деньгами. Все ищут. В детском доме, где я работаю, ещё под Новый год отопление отключили. В администрации все уехали за бугор на праздники. Теперь ведь нашей власти неприлично на Родине Новый год отмечать. А если кто дома отмечает, этот факт обязательно отмечается в прессе или накануне выборов: дескать, я с народом и в горе и в радости, так что проголосуйте за меня, мать вашу растак. А как быть детскому дому в морозы без отопления? Куда ни сунься, а всюду отфутболят: это ВАШИ проблемы. Мы тоже кинулись спонсоров искать. Нашли. Подговорили нескольких детей якобы в обморок упасть при спонсорах – мы такое в одном фильме видели. Сработало. Дали денег. Правда, на ремонт отопления не хватило, но хоть занавески новые купили, а то и занавесок не было. А что делать? Теперь у нас всё так делается. Гордые советские люди стали вертлявыми попрошайками, готовыми врать, что угодно, лишь бы выбить финансирование. Хочет режиссёр снять фильм – ищет спонсоров, певец хочет диск выпустить – ищет продюсеров. Какой фильм или передачу смотришь, а каждые пятнадцать минут прерывают и напоминают: «Наш томатный спонсор такой-то» или «Производители колготок спродюсировали этот гениальный шедевр кинематографа». Всё в одну кучу свалили: кино, трусы, колготки, музыку, кетчуп, живопись, прокладки, религию, презервативы, тьфу ты, ну ты.

– А когда кто-то чего-то просит, – добавила Ленка Панина, – когда от кого-то зависит, то всегда кто-то кого-то ненавидит. Это закон человеческих отношений. Один презирает того, кто от него зависит, а который зависит, ненавидит того, от кого он зависит. Иногда тайно презирают и ненавидят, а в какие-то моменты и открыто. Сейчас такими сюжетами, когда богатый зять третирует бедных родственников жены или богатая жена на каждом шагу вытирает ноги о нищего мужа, вся светская хроника переполнена. Но при таких отношениях и до дурдома не далеко, поэтому давайте не будем заострять на этом внимание. Очень трудно богатому человеку среди нищих удержаться от искушения подчеркнуть свою состоятельность. И наоборот, очень трудно нищему чувствовать себя достойно рядом с тем, кто «знатный и богатый и требует покорности немой».

– О чём вы говорите? – засмеялась Светка Ерёмина. – Какой «богатый – небогатый»? Когда я жила в Райцентре, меня свекровь каждый день пилила тем фактом, что они меня пустили в свою «двушку», где помимо меня ещё четыре человека ютились. О каком богатстве вы говорите, если сейчас люди друг друга поедом едят из-за каких-нибудь двух квадратных метров жилплощади в самом дрянном городишке?

– Мы совсем о другом говорим, Света, – остановила её Кристина. – Как тебя в Райцентре угнетали, наш город давно знает. Я говорю о стране в целом. В стране один из тысячи приличные деньги имеет, вот остальные девятьсот девяносто девять человек у него их и клянчат. Это раздражает как тех, кто вынужден просить, так и того, у кого просят.

– А откуда они взяли эти «приличные деньги», когда люди по несколько лет зарплату не получали, когда криминал людей валил как на бойне, можно только догадываться, – добавил неугомонный Ромашкин.

– Что вывэтом понимаете, наивняк колхозный? – усмехнулась Тамара. – Кто от вас чего требует? Легче ничего не делать, а искать ошибки в поступках тех, кто хоть что-то делает. Я все эти годы училась и работала, а ты, Ромашкин, что за эти годы сделал?

– Зато я не убил никого и не ограбил.

– Зато ты на шее жены сидишь уже который год, а люди в это время деньги делают, а не в носу ковыряют.

– Это уж не твоё дело! – вступилась за мужа Люба.

– Давай, ещё драться со мной начни за своего благоверного. У тебя рука тяжёлая, ты же на комбинате стокилограммовые брёвна ворочаешь, пока муженёк пропивает заработанные твоими мозолями и надорванным нутром рублики.

– Не всем же бизнесом заниматься, – вдруг спокойно ответила Люба. – Кто-то должен и брёвна ворочать. Бизнесмены умеют только за компьютером сидеть в лучшем случае, а кто им древесину для продажи за бугор подготовит, как не мы? Разве это не выгодная сделка, а, господа предприниматели?

– Тоже мне «предприниматели»! – взвизгнул Ромашкин. – Предприниматели, которые ничего не предпринимают! Набрали шоблу в бизнесмены, и думают, что они будут о стране думать. А они эту страну только разграбили…

– Бизнес не должен думать о стране, он прежде всего думает о прибыли, – сухо просветила его Тамара.

– Да какие вы бизнесмены? – не сдавался Ромашкин. – В России бизнесменов вообще нет и быть не может. Настоящего бизнесмена надо воспитывать ещё с воспитания его родителей, а у нас одни деляги. Недоброкачественный товар людям впиндюрят под видом чего-то эксклюзивного – вот и весь ихний бизнес. Бизнесмены – ворую без смены! Я хоть и не сделал… хоть и мало сделал для своей семьи…

– Ты ничего для семьи не сделал, – беспощадно перебила его Тамара. – «Мало сделал», ха. Не мало, а ни-че-го.

– За-зато я очень их люблю! А твой богатенький муженёк тебя и не любил никогда. Я слышал, как твоя мамаша моей рассказывала, что он напивался и заставлял тебя его грязные ботинки языком вылизывать, когда ты ещё бедной студенткой была, чтобы лишний раз напомнить тебе, чей ты хлеб жрёшь. А я к своей жене никогда так не относился.

Как ни странно, но это ужасное напоминание не расстроило железную Тамару, а только рассмешило, чем она окончательно уничтожила Ромашкина:

– Ой, убил, сразил. Любит он жену свою, вы на него поглядите! Любовью своей слюнявой наградил бабу, осчастливил на тыщу лет, нечего сказать. Раньше неразвитые деревенские кулёмы свою любовь такой наградой считали, потому что больше ничем не располагали. Под мужика ложились, и были уверены: ВСЁ ему отдала. Теперь мужики такие пошли: на шее у бабы сидят, зато – любят! Уж такое счастье, что этакое чудо в перьях её любит и терпимо к ней относится, что обзавидоваться можно, ха-ха-ха! Ах, ты ещё и не бьёшь её? Вообще, памятник тебе за это на главной городской площади надо поставить. Не поставили ещё? Хочешь, я поставлю? Это не так уж и дорого… Что тебе ещё остаётся, как не любить жену? Что у тебя есть, что ты можешь своим близким дать? Ты ради них даже с пьянкой завязать не можешь, слабак.

– Я и не должен никому ничего давать! Это вы – давалки. Ваша задача – давать, а мужики…

– Мужики когда-то давно жили, а сейчас на них одна пародия осталась, вроде тебя. И тебе надо мёртвой хваткой за такую Любу держаться, потому что нынче таких дур всё меньше и меньше становится. Стараниями мужчинок. Вы ведь все убогие духом – хоть богатые, хоть бедные. Умеете только перед жёнами и мамами выстёбываться, рассчитывая на их врождённую жертвенность. Могу поспорить, если бы тебе, Ромашкин, дали миллион баксов, ты точно так же стал бы гнобить свою покладистую до тошноты бабу. Точно так же свою власть почувствовал бы над близкими, которые от тебя зависят, нашёл бы забаву унижать их на каждом шагу. Сейчас жену пьянством и нищетой унижаешь, а был бы богатый, унижал бы её изменами и паскудным обращением. Дерьмо – оно всегда только дерьмо, Андрюша, что в рубище, что в дорогом костюме. А что я ботинки вылизывала, это мне вперёд наука была. Очень хорошее лекарство от глупых бабьих иллюзий. Это только дуры наивные, которые в сказку про Золушку верят, думают, что удачное замужество – это когда тебя прекрасный принц с белым конём на руках носит и пылинки с сдувает. И непонятно, где принц заканчивается, и конь начинается. А на самом деле удачное замужество именно такое и есть, когда какой-нибудь мудак при деньгах и положении тебя всей душой ненавидит и каждый день это демонстрирует. Мой муженёк ведь всё задаром получил. Его родители – бывшие партийные боссы, ему и квартиру оставили, и машину, и капиталец. Но он умел только тратить, а создавать и преумножать не умел. Зато я этому научилась. И он теперь с помойки, на которую его выкинули, когда квартиру предков промотал на примитивные забавы с грязными девками, ко мне ходит и клянчит: «Томочка, дай на бутылочку. Пожалуйста». Только на помойке и научился говорить такие слова, как «спасибо» и «пожалуйста». Я бы могла заставить его жрать мои какашки у меня на глазах. Но мне это не нужно. Потому что я – самодостаточный человек, а он – закомплексованный слабак, как и все прочие яйцетрясы.

Смотрю на них, и становится как-то не по себе. Знаю всех с детского сада, помню такими, когда мы были детьми, умели дружить и любить друг друга. И было у нас какое-то своё братство. Не лицейское, конечно, но всё же. Замечаю, что не одну меня гнетут такие мысли. Что же теперь с нами стало, что с нами сделала жизнь? Или мы сами сделали с жизнью что-то непростительное? Или это влияние нового века, или эхо века прошедшего…

– Прекратите вы ругаться! – в конце концов перекричала всех звонкоголосая Марина. – Надоели уже! Собрались потрепаться, погулять, повеселиться, а стоим уже полчаса. Над толчком! Вы как хотите, а я есть хочу.

– А там икра на столах, да? – не унимается Андрюшка, хотя жена пытается заткнуть ему рот платком. – Спонсоры угощают!

– Ну, икра не икра, а чего бы ни съесть, если это в наличии есть? Ромашкин, может нам тебя ещё в унитаз макнуть?

– Да не троньте вы его! – протестует Люба. – Он мелет глупость, а вы реагируете. Ничем не умней.

– Предала, да?! – орёт Ромашкин на это. – Меня-а… Предала-а… Все вы бабы суки! Всё-о, р-р-развод!

– Да кому ты ещё нужен-то, как ни мне, горе ты моё?

Их оставили наедине с этой семейной сценой. Все вернулись в актовый зал, вечер пошёл своим чередом. Вскоре столы опустели, все натанцевались, наговорились на целый год вперёд и даже стали планировать день следующей встречи.

рис

Но миновала зима, и приблизилось лето. Был апрель, когда на почте стало некому работать. Тамошняя зарплата, даже «выросшая» до двух тысяч рублей, окончательно перестала кого-либо привлекать. Начальство уж и стыдило женщин, которые работали там последними, и взывало к их совести, но совесть была на исходе: «Не прожить на эти деньги, как ни крутись, и всё тут. Мы-то – чёрт с нами, но дети так жить не хотят». Даже звали пенсионерку тётю Глашу, которая отработала всю жизнь в местном почтовом отделении до шестидесяти пяти лет, но и она не прельстилась. Начальство вздохнуло: «Совсем бабы оборзели», да и закрыло отделение.

Хуже всего стало пенсионерам. Ближайшее отделение связи находилось в пяти километрах от нашего на другом конце города. Если молодёжь ещё как-то могла туда добраться, то старикам такое расстояние было не по зубам. Такси им не по карману, а автобус по такому бездорожью не ходил уже несколько лет, даже рейсовый, а коммерческих «Газелей» ещё не было. Жаловаться бесполезно, всюду отвечали: «Вы сами виноваты. Почему никто не хочет поработать на почте за такие… хорошие деньги? Вот в Северной Осетии люди и того меньше получают» и так далее в том же духе.

Старшее поколение написало петицию какому-то депутату, что разумнее не их многочисленной армии ковылять на другой конец города, а присылать в наше отделение связи работника почты из другого отделения хотя бы в дни выплат пенсий и оплаты коммунальных услуг. Разве ЖКХ не выгодно вовремя получить от граждан деньги за электроэнергию, газ и телефон? Людям даже для отдачи своих денег не могут нормальных условий создать! Рэкет до такого не додумался бы.

ЖКХ обиделось на сравнение с рэкетом, а депутат в этой связи вспомнил, что матушка Его светлости Авторитета – тоже пенсионерка, так что эта проблема может и её коснуться. Не согласится ли она как-то повлиять на ситуацию через своего сына? Но оказалось, что Авторитет живёт в ногу со временем и не понимает, чего старики каждый месяц толпятся на почте, как в клубе по интересам. Он давно перевёл пенсию матери на карточку в Сбербанке, где очереди были ещё больше, чем на почте, а единственный банкомат чаще ломали, чем получали с него деньги. Поэтому она даже не знала, сколько денег там «накапало» за несколько лет, а преспокойно жила на средства Константина Николаевича. Тем не менее, как и многие люди её поколения, она чувствовала, что живёт среди людей, поэтому сыну всё-таки что-то сказала. Все замерли, ожидая ответа. Ответ прозвучал какой-то совершенно мирный: будет, мол, вам новый работник почты.

Новым работником явилась Светка Ерёмина. Уж какие дела у неё могли быть с Авторитетом – сказать трудно. Все знали, что ещё со школы она мечтала получить вид на жительство в Москве. Сначала вышла замуж в Райцентре, потом добралась до Петербурга, что отняло у неё несколько лет молодости. А потом стала и москвичкой! И вот когда её заветная мечта сбылась, она вдруг загрустила, да и вернулась в родной город. Мы её тормошили:

– Светка, да ты что?! Докарабкаться до Москвы, совершить такой забег и вдруг осыпаться на стартовую точку? Опомнись, что ты делаешь!

– К чёрту эти столицы, – жеманничала она. – Как говорил мой второй муж, скобарь высшего пошиба, «можно вывезти бабу из деревни, но вывести деревню из бабы невозможно». Одиноко там. Здесь на почте гораздо веселей.

Была в этом какая-то загадка, но ещё большей загадкой было, что Светка после столичной жизни согласилась работать на нашей почте за такие… хорошие деньги.

В одну из суббот, когда работающие всю неделю граждане получили возможность сходить на почту для совершения коммунальных платежей и получения пенсий, пронеслась весть, что машина с пенсионными деньгами где-то на наших дорогах потеряла колесо и ждёт помощи. Сначала Светлана выплачивала пенсии из тех денег, которые граждане платили за квартиру по схеме: один гражданин трудоспособного возраста заплатил за свет, газ, радио и так далее – один пенсионер получил свою пенсию. Я стою в очереди на оплату ЖКХ, мои родители – в соседнем хвосте за пенсией. Мы обмениваемся знаками, если они раньше получат пенсию, чем я успею заплатить, они сразу заплатят за телефон, а если раньше подойдёт моя очередь, за телефон и газ я заплачу из своих денег или придётся заплатить в другой раз. Светка скачет от одного окошка к другому, потому что теперь все платежи заносят в электронную базу данных, а у неё то один компьютер зависнет, то другой заглючит. Техника старая, списанная с каких-то свалок ещё в конце прошлого века.

Многие стоят семьями: внуки платят за «коммуналку» в одно окошко, а их бабушке в другое окошко эти же деньги выдают в качестве пенсии. Какая-то старушка получила пенсию и тут же несёт её отдать в соседнее окошко в качестве квартплаты, вздыхая: «Ну что ж, Бог дал, Бог и взял». Такие нехитрые представления о Боге в головах измученного нуждой населения очень выгодны, надо полагать, тем «богам», которые на самом деле «взяли». И понимаешь, что богатым в России становится тот, кто гребёт у государства быстрее, чем оно у него.

Поначалу всё идёт как по маслу, но потом схема даёт сбой: на почту пришли пенсионеры, которым надо платить за квартиры, но они рассчитывали сделать это после получения пенсий. А пенсий им не получить, потому что машина с деньгами увязла где-то на раздолбанных дорогах великой империи.

– Да-с, поиздержались мы, прокутили всё раньше срока по казино да ресторанам, – шутит дед Рожнов. – Привет, Евдокимовна! Мешок для пенсии приготовила?

– А то! Вам сколько прибавили?

– Нам восемьдесят два рубля. А вам?

– А нам пятьдесят шесть. С чего это вам так много накинули? Пойду скандалить в Правление.

– Моей маме сто семь рублей добавили.

– А у тебя ещё мама жива?

– А когда помирать, если жизнь такая весёлая? «За мной смерть пришла, а я на митинге была». В Новгородской области живёт.

– И сколько ж ей годочков?

– Девяносто шесть. О, она у меня ещё огород копает.

– Ну?.. Да, такая порода людей.

– А то! И пенсию тоже получает. Я ей говорю: мама, на тебя, наверно, смотрят и думают, когда же ты помрёшь. Скажут, что этим, которым по семьдесят лет, пенсии наскрести не можем, а тут ещё столетние ходют.

– Ха-ха-ха, да уж! Откудова деньгам-то взяться? Молодёжи работать негде, да и охоты особой нету у них к энтой глупости. В совхозах молодёжь спивается или разбегается, так что на трактор сажать некого. Вся надежда на узбеков с киргизами, что они всё вручную посадят и уберут. Они много не просят: им мешок корнеплодов директор совхоза выдаст, они и рады. А директор на них указывает и нам говорит: «Вот хорошие люди – всему рады, хоть ноги об них вытирай. А вы всем недовольны! Это потому, что не жрали ещё лебеду с соломой». А у самого такое пузо, словно родит скоро. Щёки до плеч висят.

– Это он с голоду пухнет.

– Ха-ха-ха!

– Да чего теперь жаловаться? Сейчас все жалуются. Вчера сериал смотрела: герои живут в таких квартирах – нам бы хоть недельку в таких пожить! И всё жалуются. Счастья, дескать, нету. Она двух мужей выжила, он трёх любовниц сменил, а радости никакой. Два часа такой галиматьёй мариновали.

– Всё правильно: богатые тоже плачут.

– Да такую дурь надо лечить поездкой в российскую глушь! Пожили бы в бараках без воды и электричества, сразу бы выздоровели.

– Надо наладить культурный обмен: они в наших хибарах будут депрессию лечить, а мы в их апартаментах приобщаться к нормам жизни третьего тысячелетия.

– Не хочу ни к чему приобщаться. Привыкнешь, а потом что? В своё ветхое жилище не захочется.

– Светлана, что там насчёт пенсиона нашего? – спрашивают старики Свету. – Нашла машина колесо-то?

– Какое ещё колесо? Сказали, что она весь задний мост потеряла, – отвечает кто-то из очереди на оплату «коммуналки».

– Скажешь тоже! – не соглашаются в такой же длинной очереди за пенсией. – Где это видано, чтобы сразу целый мост потерять?

– Это на наших-то дорогах? Да тут можно и оба моста потерять.

– Ага, с карданной передачей в придачу.

– Ха-ха-ха!

– Хоть бы на нас террористы напали, – вздыхает бабка Валерьяновна. – Может, тогда о нас вспомнят и хоть одну дорогу проложат. Кавказ вон как отделали после войны – любо-дорого смотреть! Небоскрёбы из стекла уже возводят.

– Акстись с тобой! – всплеснула руками бабка Евдокимовна. – Небоскрёбы, конечно, дело хорошее, но зачем же такой ценой?

– Затем, что у нас людей только тогда и вспоминают, когда их убивают. Самолёт на них упадёт, или они сами в этом самолёте куда-нибудь упадут…

– Ну, заладила! – махнул рукой Глеб Гермогенович и высказал свою версию. – Лучше бы к нам какой певец известный приехал, а то и сам президент.

– Чего он к нам поедет? Чего он тут не видал?

– А если вдруг заблудится, да и заедет случайно?

– Не-а, маловероятно. Заблудиться ты можешь, а они никогда не заблудятся. Да у них и машины увязнут в нашей-то грязи!

– Я о том и толкую! Хорошую дорогу проложили бы заодно ради такого нежданного визита, заасфальтировали бы. Асфальт – это же не ковёр, который расстелили на лестнице перед приездом высоких гостей, чтобы они не увидели сбитых ступеней и истёртых полов. Асфальт же потом не свернёшь и в кладовку не уберёшь. Хоть что-то для людей останется. Вот, говорят, у бывшего спикера Госдумы мать живёт где-то в нашей области, в деревне ближе к Новгороду, если на Москву от Питера ехать. И только поэтому туда самую настоящую асфальтированную дорогу проложили, чтобы ему было удобней маму навещать.

– Иди ты? Врут, поди.

– Вот те крест! Мне племяш рассказывал – он сам на строительстве этой дороги работал. Вот и к нам бы какой-нибудь спикер приехал да уехал, а асфальт остался бы. Мы бы ему за это отдали свои голоса на выборах каких-нибудь. Ну, или за кандидата от его политического блока.

– Нет, – решила усовершенствовать эту идею бабка Евдокимовна. – Надо кого-то из наших земляков выдвинуть в депутаты.

И она обращается к нашей местной знаменитости Лёхе-Примусу, который вдень выплаты пенсии тоже всегда ошивается на почте, подкарауливает маму-пенсионерку, чтобы усовестить её на людях, отчего она не даёт ему денег на благое дело. Дело сие представляет собой что-нибудь горючее не меее сорока градусов. А мать Лёхи, как типичная русская мать-страдалица очень боится осуждения людей за негуманное отношение к «сы́ночке».

– Лёшенька!

– А? – пугается Лёха, словно попался с поличным, когда Евдокимовна его окликнула.

– Я говорю, ты бы не дурью маялся, а шёл бы в политику. Мы за тебя всем районом проголосовали бы, а ты нам за это дорогу построил бы. Хотя бы одну.

– Ха! – почесался Лёха и озадачился. – Как будто в политику идут, чтобы дороги строить… Был бы я политиком, я бы… я бы на тачке с мигалками рассекал по Райцентру… Нет, по Москве! А что? Гулять – так гулять. Я бы, ох, так бы развернулся!..

– Вот дай таким власть, – усмехнулся дед Рожнов. – Сталин ангелом покажется. Сейчас в политику и прут, чтобы развернуть свою дурь во всю ширь, а там хоть трава не расти… Если бы да кабы! Так и будете надеяться на доброго дядю. Надо самим дорогу строить!

– Как её построишь? – пожала плечами Маринка, оторвавшись в очереди от чтения книги. – Я бы и проложила асфальт на Мировом проспекте, но не умею. Это ж целая наука. Надо знать, как асфальт варить, как измерить кривизну местности или как это называется. Это ж только языком чесать все умеют, а в строительстве дорог язык без надобности: им горячий асфальт не разравняешь.

– Я и говорю, пошёл бы кто из нашей молодёжи в Дорожно-строительный институт, научился бы дороги строить и нас бы научил. Объяснили бы мне, что к чему, сгодился бы в помощники. Я хоть и старый, а работы не боюсь. Девчонки, хоть бы из вас кто научился дороги строить, а? – обратился дед Рожнов к смеющимся бабам. – На мужиков никакой надежды. У меня внуку тридцать лет, он уже ничего не может и не хочет. Сил хватает только на пьянки да гулянки. А интеллектуалы засели за компьютеры, в программисты да экономисты прутся. И без них напрограммировали да наэкономили так, что до сих пор икается, а дорогу проложить никто не умеет.

– В соседнем районе, говорят, железнодорожный мост сконструировали, – сообщила бабка Валерьяновна. – На конфьютере. Всё высчитали, отмерили, отрезали, привезли мост на место, а он, зараза, оказался на двадцать сантиметров короче, чем надо. Шуму-то было! А когда-то инженеры без всяких конфьютеров умели точно рассчитать всё, как надо.

– Так и поставили бы мост, какой получился, – зевает Лёха. – Подумаешь, двадцать сантиметров не хватает, эка невидаль!

– Лёха, тебе точно в начальники или депутаты надо, – ответил на это Глеб Гермогенович. – Там такие же умники сидят. Он же весит несколько тонн, дурья башка, по нему поезда будут ходить ещё большей массы! Железнодорожный мост – это же не дощечка через овраг: перекинул, как покажется, да перешёл, как получится. Это ж сложнейшая конструкция, требующая точнейшего расчёта…

– Да ну тебя!

– А я вчера фильм смотрел про харкеров каких-то, – говорит дед Рожнов, – а кто это, так и не понял. Два часа герои фильма в компьютеры свои пялились, а я на них пялился, как дурак. Потом выяснилось, что они там кого-то ограбили, не выходя из комнаты. Скоро в следственных изоляторах для обычных карманников места не останется – всё хакерами будет забито.

– Так это фильм из жизни двадцать первого века, а не из нашего, – заметила Марина. – Нам это не грозит, у нас никто электронными платежами не промышляет. Мы ещё долго по старинке в окошечко кассы будем стоять.

– А я рекламу видел, – поделился Глеб Гермогенович, – где парень вообще работает на копипютере, не выходя из автомобиля. Сделки проворачивает одним нажатием клавиши!

– Ага, не слезая с унитаза скоро работать научатся, общество Третьей волны! – съязвил дед Рожнов. – Из кровати вообще вылезать не надо будет. На кнопочки понажимал, и дело сделано – спи дальше. Каково такую рекламу сталеварам или хлеборобам смотреть, которые всю жизнь отработали как рабы, а теперь свои копеечные пенсии получить не могут? В новом веке и на работу ходить не надо, это мы, дураки, вкалывали, как проклятые. А сейчас по мобильнику сказал, куда идти вагонам, чем их нагрузить, куда выгрузить – и из дома выходить не надо. Вот как нынче будут работать.

– Нам бы так в своё время!

– Да уж куда уж нам уж. У соседей внук тоже на провайдера какого-то учится. Будет и у нас провайдер на селе, блин комом. Я ничего не говорю – профессия нужная. Но кого он тут провайдировать-то будет, когда на почте уже работать некому? Менеджер вот ещё, очень нужная профессия, модная. Ну никак в колхозе нашем без менеджеров-то, зашиваемся!

– А то ещё прохфессия рылейтора есть… Какого-то, – сказала бабка Евдокимовна.

– Не рылейтора, а риелтора, – смущённо поправила Светлана из своего окошка.

– Да нет, именно, что рылейтора, – не согласился с поправкой дед Рожнов. – Риелтор помогает жильё найти, а наши рылейторы могут только людей из этого жилья на улицу выкинуть, а их деньги себе прикарманить.

– Эх, побыть бы этим рылейтором!.. Хотя бы полсмены, – замечтался Примус.

– Рылом мы не вышли до рылейтора-то, – отрезвил его Рожнов.

– А я ещё одно слово знаю из области рылейтынга, – осклабился Лёха.

– Какое же? Поведай-просвети народ дремучий.

– Девелопер.

– Какой-какой деве? И чего он там лопер?

– Известно, какой деве, – мрачно прокомментировал Глеб Гермогенович. – Той самой, на которую он наворованные бабки тратит.

– Ха-ха-ха!

– Что вы смыслите в девелоперстве, дурачьё деревенское? Это вам не промёрзлую землю пахать за пол-ящика водки.

– А почему за пол-ящика? Курс доллара повысился, а ящик по-твоему на месте стоит? Это тебя в пол-ящике похоронят, а нам давно по целому выделяют.

– Ах ты боже мой, какие привилегии-то! Прямо хоть в Кремль благодарность пиши, что такса с пол-ящика до ящика повысилась.

– Тьфу на вас!

– Ха-ха-ха!

– Дерёвня дремучая!

– Само такое!

– Да перестаньте галдеть! – крикнула Светлана. – Уж на что принтер трещит, так и его перекричали.

– А я говорю, рылейтынг – сугубо наше явление. Новая русская профессия. Очень доходная, надо сказать.

– Да уж, – вздохнула бабка Валерьяновна. – Это все умеют. Большого ума не надо. Это не дороги строить…

– Успокойтесь вы со своими дорогами, – раздражённо проворчал Глеб Гермогенович. – Не дождёмся мы асфальту и думать нечего. Нынче каждый думает только о себе, а мы бы сколько ни думали о себе, ничего не сможем сделать. Как ни ломай голову, а останешься при этой грязи вместо дороги, при темноте и холоде. Остаётся только раскрывши рот глазеть на господ и ждать от них неизвестно чего. А они нас будут ещё сорок лет в чёрном теле держать, как Моисей сорок лет евреев по пустыне гонял, чтобы поколение рабов вымерло. Из плена египетского до Ханаана было как из Петербурга до Москвы – за неделю можно дойти. А он их четыре десятка лет мурыжил, чтоб ни один рождённый в рабстве человек не ступил в Землю Обетованную.

– Ещё один в религию подался, – усмехнулся дед Рожнов. – Ладно, бабы в эти сказки верят, но ты-то куда, Глеб? Моисея зачем-то приплёл. Каким боком здесь Моисей? И от какой даты нам эти сорок лет прикажете отсчитывать? От начала Перестройки или её конца? Раньше от Революции семнадцатого года отсчёт всем событиям вели. Аккурат до двадцатого съезда Партии сорок лет и прошло. Тогда выяснилось, что мы так и не сумели выдавить из себя «раба по капле». Напротив, ещё большими рабами сделались. Снова стали сорок лет ждать, после чего в девяностые годы оказалось, что наше государство было насквозь рабским, в котором если чего и можно было из себя выдавить, это как раз свободу и совесть. Теперь, получается, опять надо сорок лет чего-то ждать? А вам не надоело ждать? У нас жизнь уже заканчивается, и я лично себя рабом не считаю. Я рабочий человек, а не раб, и ничего выдавливать из себя не собираюсь. Мне за свою жизнь, в отличие от некоторых, не стыдно!

– В эпоху Моисея, – пояснила Марина, – годом называли лунный месяц, четыре недели плюс-минус пару дней. Или был ещё год, равный времени суягности овец, если основным занятием народа было овцеводство. Отсюда и так называемый мафусаилов век, равный почти тысяче этих «лет». Календарь-то совсем другим был, и счёт дням в нём вёлся совсем по другой схеме, нежели сейчас. В мире ведь всё постоянно меняется, а вы мёртвой хваткой вцепились в древние цифры с нулями, хотя никто не помнит, что именно они обозначают. В Библии сказано, что Адам жил девятьсот тридцать лет, Ной – девятьсот пятьдесят, Енох – что-то около четырёхсот годков. А современной наукой по останкам той эпохи точно установлено, что тогда мало кто доживал до тридцати лет. Даже в девятнадцатом веке пятидесятилетний мужчина считался уже глубоким стариком, и только в последние полвека продолжительность жизни резко увеличилась. Так что не надо всё так буквально понимать. Неужели вам не ясно, что это очень удобно вот так ничего для людей не делать, а каждому поколению в ответ на требования лучшей доли советовать подождать этак полвека? И объяснить это только тем, что ещё сам Моисей такое практиковал.

– Правильно, – поддержал Рожнов. – Нашим дедам и отцам такие советы давали, потом нам, теперь уже до наших внуков очередь дошла. А верхушка всё это время живёт в своё удовольствие и горя не знает, пока мы в сказки про выход из плена египетского верим. Мы, значит, рабы и быдло, и нам надо выродиться и переродиться? А наша власть из господ состоит, так что ли?

– И власть из рабов состоит, ибо нет страшнее раба, оказавшегося на троне, – ответил Глеб Гермогенович.

– Тьфу ты! Надо требовать, добиваться, а не цитатами из Священного Писания сыпать, друг ты мой ситный! Так и просидите в навозе по колено с цитатами ажурными.

– Это не из Библии, я сам до этого додумался. Я и купил бы дорогу эту асфальтовую, но у меня половина пенсии уходит на оплату коммунальных услуг, другая половина на лекарства. Питаюсь с огорода, да вот ещё лес кормит. Так глупо жизнь устроена: кто хочет что-то нужное сделать – не может, не располагает силами и ресурсами. А кто может и располагает, не хочет ничего делать.

– Нам надо спонсера найти, вот что, – осенило вдруг Евдокимовну. – Или продусера.

– Ха-ха-ха!

– Не дадут они нам денег, – заверил её Рожнов.

– Почему это? На глупость всякую абы кому дают, а на нужное дело всему городу не дадут?

– Не дадут. Это произойдёт, когда нашим отечественным Ротшильдам покажутся абсурдом их унитазы из золота да голые девки в шоколаде на столах. Но это будет нескоро. Во всяком случае, мы этого не застанем, когда наши богачи дозреют до такого уровня развития, что начнут что-то делать для страны. Мы уж в могиле будем тлеть. Это долгий процесс, чтобы человек дорос до такого уровня, когда он начинает чувствовать себя частью этого мира и ему захочется его развивать и радоваться, что появилась такая возможность. А сейчас они чему способны радоваться? Чтобы шалава перед ними на обеденном столе в ресторане голыми сиськами трясла? Или цинично прикрываются швырянием денег в харю всякому быдлу, детские дома обожают посещать с подарками. И это не от души идёт, а всё для того же рейтинга или отчётности: я бабло сунул, и отстаньте от меня, презренные плебеи! Россия в таком состоянии, что её надо реанимировать, а для этого нужны очень умные и порядочные люди. Но откуда им взяться, когда повсюду на местах сидят люди с психикой незрелых юнцов, которые плевать хотели, что за пределами их кабинетов творится? Всюду сидят неизлечимые болтуны и патологические пустобрёхи. Миллиард украли, тысячу сиротам пожертвовали, неделю об этом языками почесали: «Вот-де как мы эту Россию любим, чтобы ей пусто было». Уж, казалось бы, всё сделали, чтоб она вымерла, а она, зараза, ещё живёт. Толку от них России никакого. Это на Западе богатый человек видит свою состоятельность не в демонстрации всего, что хранится в его подвалах, а в работе этих богатств на благо общества, в котором он живёт. И хочет жить дальше, как часть этого общества. Там давно поняли, что лучше обеспечить достойное существование всем слоям общества, нежели жульничать на их нищете и неожиданно вспоминать о ней только накануне выборов, войны или прочих катаклизмов. Вот простые иностранцы, рядовые граждане чужих государств на наши музеи и дворцы деньги жертвуют. Они не последние деньги от себя отрывают. Для них тысячу евро положить в ящик для реставрации Строгановского дворца или Казанского собора – обычное дело, потому что это небольшие деньги в их экономической системе. А если я туда положу все свои сбережения, всё равно столько не выйдет. Поэтому если отечественный богач кому-то из соотечественников что-то выделит, он потом с них за это три шкуры снимет. С кого-то каждый день будет снимать, а кому повезёт, тех раз в месяц ошкурит.

– Но у наших продусеров денег значительно больше, чем у западных.

– Ну и что? Кто вообще такой наш отечественный продюсер или спонсор? Как он свои капиталы сколотил? Он же сам, бог знает, через что прошёл, чёрт ведает, кем ему пришлось побывать, чтобы накопить хотя бы какие-то деньги. Им обидно, что они так прогибались в своё время, а теперь перед ними никто не хочет прогнуться. Сейчас по стране волна разводов да раздоров идёт между богатыми мужьями-продюсерами и жёнами-певицами да моделями. Судятся-лаются, кто из них больший вес имеет: певица поёт и якобы тем кассу делает, но ведь без денег «богатого папика» сейчас и новой Эдит Пиаф не пробиться. Вот друг друга и мордуют, что ты – дерьмо, а я тебя в люди вывел. А она ему доказывает, что это как раз он обрёл значительность благодаря ей. И обоим обидно: вместе наживали, вместе за всё переживали, а теперь приходится это делить, резать по живому. Да что там продюсеры – сколько у нас семей, где муж с женой каждый день дерутся, спорят, кто больше имеет права на их квартирку? Какую-нибудь однокомнатную хрущёбу делят, которую иностранец и жильём-то не посчитает. Но она, тем не менее, теперь стоит сорок с лишним тысяч баксов, а нашим гражданам даже сорок тысяч рублей заработать проблема, не говоря уж про баксы-то. Даже бандиты, которые в девяностые свою карьеру начинали, копеечку к копеечке собирали с каждого ларёчка, с каждого кооператива. Я не про нынешних воротил говорю, которые шутя целые банки «опускают» и так всё обставляют, что им за это ничего не грозит со стороны закона, а про старую гвардию. Мой сын ещё в девяностые работал в кооперативе по изготовлению микросхем, у рэкет брал по двадцать процентов, а одну схему собрать стоило сто рублей, по-моему. Потом до половины повысили. Всё чинно, даже можно сказать, благородно: без мордобоя и утюгов. Ну и что они с них поимели? Копейки сущие! Особенно в условиях тогдашней инфляции. А с ларьков чего было взять? Так всё по крохам и сколачивалось. А когда так кропотливо и долго капитал сколачивается, никто с него потом ничего не даст. Таков закон психологии: чем труднее деньги идут в руки, тем труднее с ними расстаться.

– Бедные свои деньги пропивают, богатые более изящными способами проматывают, – мрачно подвёл итог Глеб Гермогенович. – Всё больше прихожу к выводу, что мы потому так беспросветно живём, что должны расплатиться за то… что нам выпало жить на стыке тысячелетий.

– С кем это ты должен расплатиться? – спросил его дед Рожнов. – С олигархами нашими? Они, может быть, нам ещё и квитанции с извещением выдадут: этот, мол, расплатился, а вот тот, собака, ещё не всё отдал? Что ему «повезло» жить на стыке тысячелетий. Дурак ты. В стране полно богачей, а ты должен расплачиваться за два нуля в середине числа, обозначающего первые десятилетия нового тысячелетия. Природа-то нисколько не изменилась. Каждая букашка, каждая клетка, как и вчера требует питания. Каждый человек так же хочет внимания и уважения к себе…

– Нет, лучше бы у нас Олимпиаду провели, – вдруг вздохнула бабка Валерьяновна.

– Ха-ха-ха! – так и грохнули все.

– Зимнюю. А что? Чего вы гогочете-то? Катаются же у нас на лыжах в Парголово да в Сертолово. Если там всё отделать, ничем не хуже Калгари будет. И дороги бы сразу по всей области нормальные проложили.

– Да, – понравилась идея Рожнову. – Наша власть ничего так не боится, как осуждения со стороны иностранной общественности. На наше-то мнение им срать, а ежели иностранцу какому чего не понравится – хуже этого для них ничего нет! Тут приезжали журналисты из Финляндии про «возрождение России из мрака коммунистического прошлого» писать, заехали в какой-то совхоз, и тамошнее начальство решило к зарплатам своих работников по нулику в конце приписать. Такая удобная и могущественная цифра этот ноль! А то финны не поймут, как можно работать в нашем каторжном сельском хозяйстве, и получать около десяти евро в месяц. Работать на полях в стране, где для получения даже самого скромного урожая, надо на карачках ползать с апреля по ноябрь, ублажать землю, чтобы она родила хотя бы пять картофелин с куста картошки. И за такой адский труд получать девятьсот рублей, а кто-то «даже» и тысячу! И главное, как финнам эти «прелести» подладить под тему о возрождении России из какого-то там очередного мрака? Поэтому совхозное начальство покумекало и мудро решило приписать по нулю к концу каждой зарплаты в платёжных ведомостях, дабы если кто из иностранных гостей захочет туда заглянуть, а там – все богачи и «миллионеры». Из девятисот рублей получилось девять тысяч, из тысячи – десять тысяч. Для европейцев тоже не зарплата, но всё-таки властям уже не так стыдно за свой нищий народ. Как при коммунистах показуха была, так она никуда и не делась. Помню, ещё в конце восьмидесятых в наше ПэТэУ приезжала зарубежная делегация. Захотелось им, дескать, поглядеть, как у нас обучают молодёжь для работы в промышленности. Не ахти какие птицы – простые работяги и фермеры из Голландии да Франции. Но наш Горком такой аврал затеял, что словами не передать! Мост двадцать лет был в аварийном состоянии, а тут его за два дня отремонтировали. Даже ночью работы не прекращались! Мы до этого куда только ни обращались с просьбой его отремонтировать, а нас посылали отовсюду в даль светлую. А тут за два дня сделали без просьб. В ПэТэУ капитальный ремонт провели, ковёр постелили, дверь стеклянную на фотоэлементах повесили. Красота, да и только! Народ обрадовался, ликом посветлел: неужто так теперь всегда будет, вот оно – счастье… Иностранцы уехали – ковёр убрали, дверь содрали, а старую рухлядь приставили. Иностранцы поехали путешествовать по области, так наши показушники возили ту чудо-дверь с ковром впереди их делегации. Они куда не заедут – тут им и дверь с ковром, и почтение с уважением. Говорят, иностранцы удивлялись очень, почему двери всюду одинаковые, даже царапины на том же месте.

– Ха-ха-ха! – покатывались в обеих очередях. – Потёмкинские деревни, да и только!

– Как же не поцарапать эту единственную на весь район дверь, если они уезжают, она сразу отдирается и дальше везётся. А народ вслед этой роскоши слюнки пускает. Так в рассказе у Чехова сволочной мальчик Федюшка брал кусочек мяса на верёвочке, давал проглотить его Каштанке, а потом с громким смехом выдёргивал обратно из её желудка. Вот и с нами власть такой же фокус проделывает, а иностранцев страсть как почитает и боится. Я не о том говорю, что и с иностранцами так же надо поступать, но нас они не стесняются. Свои-то всё стерпят, своих можно и в дерьме держать – никуда они не денутся. Есть люди, которые только при посторонних могут вежливо разговаривать со своими близкими. Иной папаша только при чужих назовёт своих детей ласковым словом, а когда его никто не видит из посторонних, он уже орёт на них матом и подзатыльники раздаёт. И матери такие же есть, и даже сами дети. Страшатся только чужим показать своё истинное рыло, асвоим всё можно. Демонстрируют его во всей красе и ничего не стесняются, как обычно человек не стесняется перед своей мебелью в невыгодном виде показаться. А за границей грабёж своих же граждан и презрение к ним со стороны власти расценивается как неприличное заболевание, позорней венерического. Вот наши и стараются при иностранцах лицом в грязь не ударить. Это всё одно, как если бы Салтычихе предложили своих крепостных уважать и за людей считать, потому что нынче так модно стало. Но она не умеет никого уважать и за человека считать, поэтому в лучшем случае получится у ней презрение и безразличие. У нас же до сих пор бомжей и старух оборванных с улиц вышвыривают перед приездом высоких гостей из-за бугра. Потому что не дай бог, если выяснится, что ты для своего народа не создал отвечающих веку условий жизни. Тогда с тобой за бугром здороваться никто не захочет, инвестиций не дадут, если узнают, что ты имеешь какое-то отношение к тем, кто своих же обкрадывает. А у нас хвалятся тем, что в смутные девяностые кто-то наделённый властью свой же город разграбил, развали «на законных основаниях», а теперь богатым стал. Зарплаты и пенсии не платили по несколько лет, а теперь стали на базе этого миллионерами и «великими политиками».

– Что же мы хотим? – встрял Глеб Гермогенович. – Они так воспитаны. Им такая империя в наследство досталась от прежних вождей, и они её за пару лет не изменят. И самих себя они тоже не изменят. Ещё вчера у нас народ дерьмом считался. Да-да, и не фантазируй, что при Советах тебя кто-то несказанно уважал. Кто лет двадцать тому назад заикнулся бы о том, что наши хрущёвки не соответствуют нормам жизни? Да боже сохрани! Рабочего и колхозника «уважали» только потому, что на них система труда держалась, потому что государству был нужен продукт этого труда. А сейчас какой «труд» кроме официанток и гувернанток для господ? Система труда полностью уничтожена, уровень занятости откатился в восемнадцатый век, когда господа проказничали с прислугой, сейчас уже фильмы и книги о современных их проказах штампуют. Говорят, даже в Пакистане врач или инженер гарантировано не останутся без работы по профессии, а у нас обладатели настоящих советских дипломов никому не нужны. Им говорят: дома сидите, детишек растите, питайтесь с огородов. Это же всё не случайно. Потому что детских садов нет, школы закрываются, рабочих мест не хватает. Вот пропаганда и придумывает новые виды «занятости», но кто будет обеспечивать государство продукцией? Впечатление, что государству это и не нужно! Но государство ли это тогда? Вчера вооружались до зубов против империализма, а сейчас где он, этот империализм? Теперь мы перед ним лебезим и заигрываем. Мозги-то всё те же остались, как у рабов, так и у их владельцев. Вчера человек был маленьким винтиком, а теперь наступил новый век, когда цивилизованные страны интересы каждого своего гражданина ставят превыше всего. Ну, и мы туда же.

– А как же? Когда это было, чтобы мы в хвосте за цивилизацией не плелись?

– И нашим чинушам теперь надо уважать «это быдло», но нелегко так резко перестроиться, а может быть, и невозможно. Это глубокое презрение к людям ещё недавно для власть имущих считалось хорошим тоном, а теперь его надо скрывать. Конечно, кто-то натянул на брезгливую харю елейную улыбочку или озабоченность благополучием народа на мудром челе, но другие никак не расстанутся с прежним презрением. А сделать для людей что-то нужное и полезное, так глубоко их презирая, нельзя. Нельзя! Невозможно. Им надо запретить что-то делать для народа, потому что они могут только хуже сделать. Им-то это надо, потому что они боятся, что иностранцы денег не дадут на строительство «новой и свободной России». Но их отношение к людям вряд ли изменится. Как в Америке было время, когда негров людьми не считали, было даже раздельное обучение для детей с разным цветом кожи. Сейчас это кажется ненормальным, психопатией какой-то отдаёт, но совсем недавно считалось нормальным и правильным. Так природа распорядилась: кто-то светлый, кто-то тёмный, один блондин, другой брюнет, у меня вот глаза карие, у тебя – серые, у неё синие, у кого-то зелёные или голубые. Все разные: тощие и толстые, высокие и маленькие. Кто-то родился маленьким и слабым, а вырос дубина дубиной. Я в молодости шатеном был, а сейчас седой совсем, кто-то лысым стал. Как на основе этого можно определять права людей? Сейчас это кажется ужасным идиотизмом, но недавно в супердержаве США это было нормой. Сколько эта «норма» человеческих жизней искалечила? Её сейчас назовут глупостью, а тогда всё было ой как серьёзно. Вот как всё резко меняется в мире, да тем более на рубеже веков. Но у большинства мышление прежним остаётся. Теперь в США само слово «негр» запрещено, но расисты всё равно остались. И у нас до сих пор такие деятели есть, которые совершенно искренне считают, раз народ-дурак жил когда-то в землянках, то и сейчас должен там жить и размножаться. Потому что ничего другого не остаётся в темноте да тесноте. И ничего с этими дубовыми лбами не сделаешь: смотрят они на нас, как на негров, и всё тут.

– Но власть, как и все прочие изобретения человечества, эволюционирует, видоизменяется, – заявила сидящая на подоконнике и болтающая ногами Маринка. – Если раньше правитель мог идти по головам своего народа, приносить его в жертву своим целям, бить своих подданных по зубам, то теперь это всё не к лицу власти. Теперь власть ведёт культурные диалоги даже со своими противниками, старается не оскорбить словом даже мятежников. Это Александр Македонский или Пётр Первый великими были в своих эпохах. А сейчас у кого бы язык повернулся назвать их великими, если бы они в наши дни проводили свою кровавую политику, не щадя никого на своём пути вплоть до друзей и близких?

– Ха! Да сколько угодно нашлось бы сейчас таких языков.

– Это среди запуганных рабов. А я про нормальных людей говорю.

– У нас нет нормальных. Откуда им взяться, если мы только в конце двадцатого века вышли из режима тирании? Тирания в каком-то отношении даже правдивей: она людей откровенно считает скотами и заботится о них ровно столько, чтобы они имели возможность вкалывать на правящий класс. А при нынешней лжедемократии наделённые властью организмы всё так же считают людей скотами, но говорить об этом вслух теперь не корректно. Вот они и играют в человеколюбивую политику, а всё же иногда язык-то чешется рявкнуть народу что-нибудь этакое. А ещё больше кулаки чешутся надавать по морде этому самому народу, который выживал всю свою историю существования, да вдруг, сволочь, захотел чего-то жить. И не абы как, а хорошо! В лучшем случае выслушают твоё мнение или просьбу как взбалмошный каприз неразумного ребёнка, а про себя подумают: «Чтоб ты сдох!». Пообещают чего-нибудь на словах, но всё разговорами и закончится. И у нас полно людей, которые с таким отношением согласны.

– Глупости какие вы говорите, – заявила вдруг Степанида Андреевна с Мирового проспекта, чопорно поджав сухие губы. – Они большие люди, избранные, а мы – маленькие, обыкновенные.

– Вот тебе яркий пример таких людей, – указал Марине дед Рожнов, а Степанида Андреевна продолжала:

– И власть никто не изобретал. Она – от Бога, поэтому люди власти, поставленные над маленькими людьми, имеют право закон нарушать. Они его и сочинили когда-то, а маленькие люди должны жить в послушании. Покорным Бог благоволит. Вот мы так страдали во время войны…

– Ты ещё не обрыбилась непорядочных людей защищать, Стёпа? – перебила её «страдания» бабка Валерьяновна. – Они и без твоей защиты обойдутся, курица ты ощипанная. Тоже мне, защитница господ. И чего это у нас нынче только жульё всякое защищают? И кто? Простые люди защищают, которых эти жулики нищими сделали.

– Ничего они не сделали! – распалялась Степанида Андреевна. – Они право имеют. Они – сильные мира сего…

– А почему сильные мира сего обязательно должны что-то нарушать, разрушать, кого-то унижать? – насмешливо пожала плечами Марина. – Разве по-настоящему сильный человек станет кого-то ставить ниже себя? Это как раз слабые люди так делают. Почему у нас считается, если имеет человек какое-то могущество и превосходство, он обязан унижать и угнетать людей? А в цивилизованном мире могущественные люди считают своим долгом научиться уважать человечество, помогать слабым, благоприятно влиять на жизнь общества.

– Нам до этого далеко, – настаивал на своём дед Рожнов. – У нас если могущественные люди и задумаются об этом, то не из гуманизма, не из любви к стране, а только потому, что это объявят модным или повысит их рейтинги и благотворно повлияет на имидж. Они боятся, что к ним западные коллеги задом повернуться. Потому что в современном мире считается позором для власти, если работающие на нескольких работах граждане годами живут на уровне бездомных клошаров. Ещё Пушкин подметил: «Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство». Вот наши «сильные мира» и начинают дёргаться, когда до них долетает весть, что к нам кто-то едет из-за бугра.

– Они от Бога властью наделены! – не слушала никого Степанида Андреевна. – Они сильные мира сего, большие люди, а мы… Мы вот так голодали во время войны, а сейчас молодёжь каждый день жрать хочет! А вы сначала выстрадайте это право!.. А сильным мира сего власть от Боженьки дадена…

– Какие же они сильные, если у них нет сил хотя бы одну дорогу асфальтом покрыть? – вдруг спросил её дед Рожнов под общие смешки. – И этих бессильных у нас считают большими людьми, которые «право имеют». У нашего народа в этом плане мозги вообще основательно набекрень съехали. Давно уже съехали. Бездарь какую-нибудь считают сильной личностью, злодея отъявленного запишут в гении, негодяю позволят собой помыкать. В соседней деревне последний совхоз разорили, трактористам ещё за прошлую посевную деньги не выплатили, а начальство каждый год «мерседесы» меняет, на отдых катается в тёплые страны, обворованных ими же людей поучает на каждом шагу: «Совести у вас нет! Землю некому пахать. Почему не хотите эту посевную отработать? Вам власть доверила, честь, можно сказать, оказала» и так далее в том же духе…

– Правильно! – парировала Степанида Андреевна. – У молодёжи совсем совести не осталось. Они теперь хотят только по асфальту в модных туфлях ходить, сволочи, и плеер слушать. Стариков не хотят слушать, а только плеер свой! А мы по колено в грязи всю жизнь ходили и при Сталине вообще зарплату не получали в совхозах-то. А этим наглецам теперь зарплату подавай за то, что им честь оказали и разрешили свою же землю пахать. А мы…

– Да иди ты к чёрту со своим этим «а мы»! – взорвался Рожнов. – Ты мне скажи, дура забитая и всеми богами забытая, разве какая-то сальная рожа, которая зарплаты своим рабочим удерживает и тратит их на свои извращённые прихоти, смеет призывать людей к экономии, смеет что-то им об их совести говорить? Да у него-то самого её никогда не было! И вот такую сволочь у нас зовут «большими людьми». Потому так погано и живём из-за таких рабов, как ты. И такие рабы живут даже в новом тысячелетии, несут свою гнилую мораль, да ещё молодёжи пытаются её навязать. Вот как рабство въелось в кровь народу. И правильно, если молодые тебя не слушают. Разве нормальный и по-настоящему свободный человек согласиться, что какое-то зажравшееся мурло будет им помыкать только потому, что считает себя большим и избранным, а его – дерьмом, которое можно и нужно ногой размазать? Человек не может с этим согласиться, если он человек, конечно же, а не раб. И даже обязан не соглашаться с таким отношением к себе! В равнине ходит, в халупе живёт и воров у власти нахваливает, задницу им готова вылизывать. Ну не дура ли! В психушке таким место.

– Сам ты психуша! – обиделась было тётка Степанида.

– Да у нас почитай половина страны с таким синдромом ходит, – махнул на неё рукой дед Рожнов. – Иной раз увидишь какую-нибудь рвань, которая пять-шесть десятков лет отработала. И не в офисе, а на стройке коммунизма, где даже бабы такой работой занимались, которую и нынешним мужикам не осилить. И так вкалывала она на благо империи, а теперь живёт в каком-то сарае, пенсии ей решительно ни на что не хватает, ходит в рваных чоботах из разных пар обуви, двадцать лет одно платье носит. Но власть у неё хорошая.

– Хорошая! – с готовностью подтвердила Степанида Андреевна. – Оне большие люди, а мы маленькие.

– И чиновники, которые тебе такую нищую пенсию за всю трудовую жизнь назначили, хорошие?

– И они хорошие. Они Богом назначены.

– Вся власть у неё решительно хорошая, она сама – плохая! – засмеялся Рожнов. – Она не заслужила, не заработала себе право на безбедную старость.

– Мы голодали, – снова привела свой главный козырь несчастная старуха. – Потому что у нас совесть есть. А нынешняя молодёжь совести не имеет, жрать хорошо хочет!..

– Ага. И это в корне расходится с планами твоих так называемых «больших людёв», да? Мешает уже следующее поколение страны грабить, так?

– Не так! Экономно жить надо, скромно! Не требовать от власти лишнего, а то нынче многие не по средствам жить хочут! Вот меня власть призвала экономить, я и экономлю. Сам губернатор с обращением экономить тута выступал.

– Экономь, раба послушная. Авось, оценят когда-нибудь. Раньше заварку чая неделю использовала, а теперь по две недели её настаивать будешь, да? Губернатор прошлой зимой, когда морозы лютовали «по форс-мажорным обстоятельствам», тоже по радио призвал всех экономить электроэнергию. Радио даже наладили, чтобы его обращение все услышали, а до этого оно только невнятно что-то икало. Куда только ни обращались, а оно не бормотало даже. А тут ожило и сетовать начало, что область-де чего-то электроэнергии много расходует: все как включат печки в мороз, чтобы задницей к стулу не примёрзнуть, так никакой экономии. Бедным властям какой сбой в показателях! А губернатор сам-то экономит, когда на трёх машинах выезжает с эскортом? Да ещё сопровождения пять машин. Это сколько бензина уходит? Ездили бы на велосипедах или лыжах, как наш участковый делает, когда их околотку бензина не дают: и экономно, и для фигуры полезно. Народ бы увидел: власть экономит на личном комфорте, мы на неё будем равняться. Какая-то голливудская актриса призвала людей зверьё не обижать и не истреблять, а сама в солидарность со зверьём этим перестала меха носить и мясо кушать. Вот это я понимаю: поведение человека соответствует его призывам. А наши чиновники призывают экономить, а у самих в жару по кондиционеру в каждой комнате работает, в холод – отопление всех видов, даже полы с подогревом. Я что-то не верю, чтобы наши начальники и казнокрады у себя дома в морозы в зимних куртках ходили, когда отопление не работает. Когда дома холод такой, что рубаху не снять без крика от озноба, спать приходится чуть ли не валенках.

– Оне право имеють! Оне большие люди, а мы малень…

– Заткнись ты, раба любви к «большим» людям, – устало перебил дед Рожнов Степаниду Андреевну. – Тест на лизоблюдство и рабство прошла успешно, зачёт можно ставить. Наверно, нигде больше в мире никому не придёт в голову называть ворюг и лодырей у власти большими и избранными. Я не говорю, что на Западе их нет, но там никто не додумается их к лику святых причислять. Там на таких смотрят как на носителя какой-нибудь неприличной, непристойной болезни. Вроде человек болен и заслуживает жалости, но как-то неприятно к нему приближаться из-за этой болезни, как к больному педикулёзом или ещё чем похлеще. Как к безумному не хочется подходить, потому что это опасно. А у нас какой-нибудь депутат Госдумы настолько не занят на своей основной работе, что большую часть времени торгует поддельными лекарствами или китайскими игрушками из токсичной пластмассы для наших же русских детей, а потом орёт с трибуны про здоровье нации и защиту детства. И все ему рукоплещут и восклицают: «Вот – большой человек. Слава ему во веки веков!». На Западе этим занимается мелкая криминальная сошка, там это удел аферистов и жуликов, а у нас это – хобби для респектабельных господ.

– Да откуда ты знаешь, что там на Западе деетси? – усмехнулась Степанида Андреевна. – Ты там был, что ли? А я и не знала!

– Газеты надо читать. Из газет знаю, из книг. У нас власть не хочет простых людей замечать, а как надо землю пахать и сталь варить, она сразу вой поднимает. Она уже давно народ в упор не видит, но за помощью всегда именно к нему обращается. Потому что знает, среди нас до сих пор найдутся ослы и бараны, которые помогут укрепить её величие своим чёрным трудом, за который просто спасибо скажут и докажут, что дороже этого «спасиба» для нас ничего быть не может. И таким убогим, как ты, лишь бы заслужить хоть какую-то мизерную благодарность в глазах власти. Ты вот долдонишь о больших людях, ругаешь тех, кто хочет по асфальтированной дороге ходить, и тем самым стоишь на службе врагов страны. Ты – опасный человек для общества!

– Я-а?! Да я всю жизнь работала как… как лошадь! Да я всю жизнь по колено в грязи-и…

– Ну и сиди дальше в своей грязи! И гордись этим, если больше нечем. А я всю жизнь работал на благо страны. Я – герой социалистического труда! И я хочу… Нет, я требую, чтобы мне были созданы нормальные условия жизни. Я такое право имею, заслужил его! Кто-то свои права тратит на возможность грабить и обирать, а я свои права потрачу на требование, чтобы в России стало уютно жить. Я хочу знать, когда мы заживём в надёжном мире, и что я, ты, он, она можем и должны для этого сделать? Мне надело слушать ужасы про голод и лишения во время войны – я сам всё это на своей шкуре испытал! Почему наши олигархи и прочая шушера трезвонят по всему миру, как они покупают яхты, дорогих шлюх, недвижимость, но никто при этом не упрекает их войной, голодом, лишениями прошлых лет? А когда какой-то простой работяга вопрошает, почему он не имеет возможности каждый день покупать себе хлеб, его тыкают харей в тяготы военного времени и упрекают тем фактом, что он зажрался? Неужели вы не понимаете, что это идёт чудовищная манипуляция, игра на больной совести? У нас есть совесть и нам стыдно, а им не стыдно, потому что их давно вылечили от совести. Мы ходим по колено в дерьме, и нас стыдят тем фактом, что в Баренцевом море утопили больше сотни человек. А высшее наше общество тем временем шикует, и ничего знать не хочет. Мы хотим асфальтированную дорогу, а нам говорят, что мы оборзели, так как в Беслане расстреляли беззащитных детей. А кому-то право дано доводить людей до нищеты, сокращать им жизнь созданием невыносимых для выживания условий и совсем не переживать по этому поводу. Вот такая подлая, нечеловеческая идеология! И эта идеология сделана для того, чтобы нами помыкали, как быдлом. Нам худое – охапками, хорошее – щёпотью, а им, наоборот: щепотку проблем в виде простатита и несварения, а все блага жизни – вагонами. А я-то думаю, чего развелось столько шизофреников, которые доказывают, если человек беден и бесправен, то это единственно оттого, что он сам того хочет? Мол, не безвластие при полных кабинетах власть имущих виновато, а сам человек виноват, потому что он не может денег раздобыть пусть даже из чужого кармана. Тут на днях какая-то сволочь по телеку брехала об этом. Я говорю, что хочу жить нормально, а сволочь эта мне теорию выводит, что не хочу. Я заорал, что хочу-у! Так рявкнул, что даже ведущие передачи на меня с той стороны экрана испуганно покосились…

– Ха-ха-ха!

– Да только что толку: они так и продолжили о своём лопотать. Но я в самом деле хочу жить нормально. Не в золоте купаться, а чтобы у меня в квартире зимой было тепло, чтобы дорогу в нашем городе построили, чтобы мне не надо было в мои годы подрабатывать на переборке овощей. Я хочу жить достойно, но не хочу при этом грабить своих, а мне всякие парапсихологи-урологи доказывают: врёшь, не хочешь ты, сам от себя удачу отталкиваешь. А теперь я понимаю, что они на таких, как ты, ссылаются, – и Рожнов снова гневно указал на Степаниду Андреевну.

– А я вам говорю, что они большие люди, а мы – маленькие! – не уступала она.

– Откуда ты это взяла? Что такое «люди большие» и «люди маленькие»? Как Раскольников разделил всех на обыкновенных и необыкновенных, так что ли? Но Достоевский очень хорошо описал, чем такое деление может закончиться. Если забыла, возьми у Маришки в библиотеке книгу да освежи память свою.

– Некогда мне вашими книжками баловаться! – обиделась на всех и вся Степанида Андреевна.

– У меня дел невпроворот. Я весь день как белка в колесе…

– Тогда я тебе скажу, что на Руси каждый себя необыкновенным считает. Сейчас любую пьянь из канавы вылови, и она расскажет, что тебе посчастливилось повстречать в её лице человека настолько необыкновенного, что сам Наполеон и в подмётки не годится. А сколько развелось таких, кто себя умнее самого Магомета мнит, кто новым Пророком себя объявляет? И только из-за одной такой мыслишки людей в заложники берёт и убивает тысячами. А уж у власти нашей сколько таких находится, кто с полным оправданием своей подлости людей обворовывает и говорит: «А зачем вам деньги? Вы же – быдло, а я необыкновенный человек. Вы же потратите их на свои убогие нужды, чтобы только ещё месяц прожить и не сдохнуть, а то и пропьёте». А его «необыкновенные» нужды в том заключаются, что он деньги потратит на дорогие отели и на то же пойло, только очень дорогое. Чем они отличаются от нас? Да ничем. Знаки на них, что ли, какие-то есть, клейма? По каким признакам их опознать-то можно? По наглости да подлости. Вы замечали, какие туповатые и порочные выражения лиц у нашего нынешнего высшего общества? Где здесь знак избранности? Вы поставьте рядом любого советского парня, которых в кино играли Харитонов или Рыбников, и какого-нибудь нынешнего нувориша, и скажите: кто из них больше похож на человека разумного или хотя бы просто на человека? В ком больше благородства и признаков избранности? Явно не в пользу нувориша выбор сделают. Откуда же такая путаница, когда сальную рожу с заплывшими глазками, какой-то мешок с говном провозглашают необыкновенным и избранным, который право имеет преступать закон во имя своей пользы, презирать и не замечать людей, которые своим трудом обеспечивают его «необыкновенные» потребности? Я согласен, если скажут, что большие и необыкновенные люди – это Ломоносов, Пушкин, Королёв, Солженицын. Но почему теперь большим человеком стал считаться мелкий жулик, вороватый и подленький человечек, которого раньше никто не заметил бы? Ладно бы к ним причислили тех, у кого не лица, а лики. А то ведь там сплошь не лица, а рожи, рыла! Всё с ног на голову перевернули, и некоторые с этим совершенно согласны. В соседнем районе начальник комбината людям годами зарплату не платил, сколотил на этом состояние, а теперь большим человеком стал, в Москве живёт, в Швейцарии два раза в год отдыхает. А мой внук украл в совхозе мешок картошки и получил три года. Тот-то вор, который закон нарушал и укрывал от людей их заработки, ничего не получил. Напротив, в большие люди вышел и даже получает уважение и восхищение со стороны «маленьких». Они беленькие, а мы чёрненькие, так что ли? Философия рабов в том заключается, что люди согласны на такое деление. Я не о том, что всех опять надо уравнять в нищете, что великий скрипач должен получать зарплату простого курьера, а труд учёного должен оцениваться по разнарядке гаража. Но должно быть человеческое отношение к людям, пока они ещё живы, а не когда они уже где-то в море утонули или в заложники к террористам попали.

– Мы и так уже в заложники попали. У нас тут скоро одни магометане жить будут, – нашло просветление на Степаниду Андреевну. – Ты вот хвалишь трактористов, что отказались землю пахать за бесплатно, а в результате директор совхоза опять киргизов каких-нибудь сюда напустит, они ему всё и вспашут, и засеют за тысячу рублей на десять человек. Навезёт сюда бесправных эмигрантов из стран третьего мира и будет их кнутом погонять, чтобы лучше работали за спасибо. Они тут всё и заселят. Они же размножаются, что мои курицы! Вы думаете, что если мы работать за копейки откажемся, власть сделает условия получше? Да ничего этого не будет! Они других рабов найдут из Средней Азии, которых ещё вчера какой-нибудь бай нагайкой стегал, и они это считали приемлемым и нормальным. А наш директор не бьёт пока, они ему и жопу за это вылижут. Сделали Россию привлекательной для всякого сброда со всего мира, они и прут сюда целыми стадами, а для своих граждан наша власть ни шиша не сделала. И не сделает уже.

– Ох, надоели вы со своей политинформацией! – вдруг подала голос Светка Ерёмина, у которой окончательно всё застопорилось. – У нас народ такой нынче обозлившийся, что больше двух человек лучше не собираться. Как сойдутся, так непременно про поганую политику да про власть, которой нет, кричат. А чего толку? Ничего же от этого не изменится, только мне работать мешаете. Я ж под ваши крики окончательно в ваших же квитанциях запуталась.

И Светлана включила радио, откуда красивый сильный голос как раз пел самое что ни на есть подходящее к моменту:

Русский парень от пуль не бежит, Русский парень от боли не стонет, Русский парень в огне не горит, Русский парень в воде не тонет.

– Хм! – покачал головой Глеб Гермогенович. – Прямо не человек русский парень, а мечта великого полководца: всё вынесет и не крякнет даже. Биоробот! Это же не песня, а точное определение пушечного мяса. Приучили русских дурней, что они должны под пули лезть и жизнь свою не ценить, поэтому так и существуем. Всё воюем за что-то, а когда жить-то начнём? Все лучшие силы, молодые жизни втаптываются в грязь на полях сражений, а ради чего?

– Зато некоторым, – подлил яду дед Рожнов, – тем, кто умер страшнее всего, потом ставят памятники. Иногда. Из дешёвого гипса, чтоб казну не разорять. Хотя иным отливают из бронзы. Но для этого надо погибнуть совсем ужасно.

– Да пусть поёт, – заступилась за песню бабка Валерьяновна. – Голос хороший, чего же не петь. Я в смысл слов не вслушиваюсь, была бы мелодия красивая. В наше время нельзя в смысл слов вникать: так мозги закомпостируют, что и своих не узнаешь. А тут голос есть, уже плюс большой. А то сейчас голоса у певцов такие, словно на горшке тужатся, а кака не идёт.

– Ха-ха-ха!

– Кто ж такие песни пишет? – не отставал дед Рожнов. – Не иначе, иностранец какой.

– Почему сразу иностранец?

– Разве русский человек скажет такое про себя, что он в воде не тонет? У нас про что говорят, когда оно в воде не тонет? Вот то-то и оно, что нас или считают этим самым, которое в воде не тонет, или иностранцы нам песни пишут. Ха, не тонет… Ещё как тонет! Утопили в гиблом Баренцевом море сто с лишним человек, а теперь песенками развлекаются, как будто мы не живые люди, способные чувствовать боль, а машины, которые можно отремонтировать или заменить новыми. Сделали из русских людей страстотерпцев каких-то, которым хоть кишки вырезай, а они будут с улыбкой смотреть на своих мучителей. Всё ради идей каких-то, которые простым людям и на хрен не нужны! Приучили нас в горе и страдании счастье искать, видеть в этом смысл и предназначение жизни, а сами в это время живут в своё удовольствие. Вот поэтому тот, кто народ грабит или на смерть ведёт, для нас – Бог. И всех великих полководцев, всех генералов и адмиралов помнят, а солдат и матросов – нет.

– Да, мазохизм какой-то, – согласилась Марина.

– Раньше это считалось героизмом, а теперь каким-то махозизмом, оказывается, – вздохнул Глеб Гермогенович. – Вот как всё изменилось.

– Да. Всё изменилось. А у нас как не было асфальта на дорогах, так и нет.

Светлана выключила радио. Все на некоторое время замолчали, а потом бабка Евдокимовна предложила:

– Надо бы машину с нашими пенсиями поскорее сюда притащить, а то дело к вечеру, и её там посреди дороги разграбят.

– Кто позарится на наши копейки? – пожала плечами Валерьяновна. – Кому твои полторы тыщи рублей нужны?

– Ты до седин дожила, а считать не научилась. У нас в городе пять тысяч человек. Так?

– Ну, так. Вроде бы. Раньше-то было десять…

– Да я не про раньше, а про сейчас. Из них тысяча – это дети, школьники, студенты, молодёжь. Ещё две тысячи – их родители, которые пока до пенсии не дожили. А остальные – это мы, пенсионеры. И если наши пенсии вместе сложить, то получится солидная сумма. Один полторы тысячи рублей получает, другой – две тысячи. Это сколько будет, если полторы-две тыщи рублей помножить на две тысячи пенсионеров?

– Да-а… Капитал, однако.

– Вот то-то!

– И зачем такую сумму тратить на столь незначительное дело? – спросил Лёха-Примус, лузгая семечки. – Дали бы всё кому-то одному.

– Тебе, например, – подсказал дед Рожнов.

– Ага! Уж я бы нашёл им достойное применение. А то раздадут всем по копейке, и останется от реальных деньжат один пшик. А зачем? Нет, такие-то деньги, да одному бы человеку в руки…

– Ну вот, ещё один кандидат в большие люди с большими потребностями на законных основаниях, – вздохнул Глеб Гермогенович, и Лёха сразу как-то сник.

Повисла неловкая пауза.

– Лучше послушайте, как Пушкин описывал Москву начала девятнадцатого века, – вдруг сказала Марина со своего подоконника и прочла: – «Огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым… На всех воротах прибито объявление, что дом продаётся и отдаётся внаймы, и никто его не покупает и не нанимает. Улицы мертвы; редко по мостовой раздаётся шум кареты; барышни бегут к окошкам, когда едет один из полицмейстеров со своими казаками. Подмосковные деревни также пусты и печальны. Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина… Барский дом дряхлеет. Во флигеле живёт немец управитель и хлопочет о проволочном заводе. Обеды уже даются не хлебосолами старинного покроя, но обществом игроков, задумавших обобрать юношу, вышедшего из-под опеки. Московские балы… Увы! Посмотрите на эти домашние причёски, на эти белые башмачки, искусно забеленные мелом… Кавалеры набраны кое-где – и что за кавалеры»[7]

– Ну и что? – скривился Лёха.

– Так это же про наш город, – воскликнула Светка Ерёмина. – В точности! Брошенные дома никто не покупает и не нанимает. Кавалеров даже кое-каких нет. Вчера у магазина буянил Ромашкин, зрители рады были, что хоть какое-то представление довелось увидеть. И опять же какой-то немец приехал строить очистные сооружения на комбинате, а то у наших деятелей своих забот невпроворот. И поселили его как раз в мезонине Генераловой дачи!

– Надо же! – удивился дед Рожнов. – Останкино когда-то было деревней… Даже не верится.

– Вот я и думаю, – замечталась Марина, – что когда-нибудь и у нас город станет благоустроенным и красивым…

– Как Москва? – закончил её мысль дед Рожнов. – В каком году Пушкин это написал?

– Это? – Маринка закопошилась в конце книги. – Это… это… закончено в апреле тысяча восемьсот тридцать четвёртого года, опубликовано в тысяча восемьсот сорок первом году.

– О-о, то есть почти два века тому назад. Ну-у, совсем немного ждать осталось! – засмеялись в обеих очередях. – Дотянем! А то! Даёшь благоустроенный город к двадцать третьему веку.

– Да ну вас, – обиделась Маринка и опять углубилась в чтение.

– Всё не о том думаете, – опять что-то грыз Лёха-Примус. – Вот вы меня дураком считаете, а я вспомнил, как мне бабка ещё в детстве рассказывала, что ещё до Петра Первого наша область входила в состав то ли Швеции, то ли Финляндии.

– Швеции, – подсказал Глеб Гермогенович. – Финляндии тогда ещё не было.

– Ну вот. А не попроситься ли нам обратно?

– Ха-ха-ха!

– «Ха-ха-ха», – передразнил Лёха. – Чего смешного-то? В Финляндии, говорят, даже тропинки в лесу заасфальтированы или брусчаткой выложены. Там вообще нет такого слова, как «бездорожье». Вот мы побудем в составе их империи, и глядишь – у нас хотя бы проспекты асфальтируют. Просит же Япония у нас Курилы. А что если Финляндия тоже захочет кусочек земли, который раньше её частью был?

– От земли-то они не откажутся, но вот нас вряд ли возьмут, – смеялась бабка Евдокимовна. – Как увидят нас, у них и капитализм пошатнётся.

– У них не капитализм, а социализм самый настоящий, – не согласился Рожнов.

– Всё гласность проклятая виновата, – проворчал Глеб Гермогенович. – Задурили народу голову импортной жизнью, вот и страдают теперь, сравнивают, что у них там, мол, даже в общественных туалетах настоящие унитазы стоят, как троны. А у нас до сих пор на доске с дыркой сидят, как птичка на жёрдочке. Надо пятьдесят восьмую статью назад вернуть, чтобы все боялись рот раскрыть, как там у них живут и как тут у нас выживают. Была раньше такая хорошая статья: от пяти до семи лет давали. После войны по ней многие спалились. Тогда наша армия в Европе побывала, увидела, как «обречённый на загнивание» капитализм живёт. В Германии уже тогда такой уровень жизни был, какого у нас до сих пор не наблюдается. Автобаны были, каких у нас до сих пор нет. Мой батька об этом только обмолвился и сел на пять лет. Потом даже шёпотом боялся сказать, что тогда в Германии чуть ли не телевизоры видел, а в Чехии дома с лифтами.

– Правильно, – сразу оживилась и энергично закивала Степанида Андреевна. – Я бы полстраны посадила. Да не просто в камеру, а в трудовые лагеря, чтобы работали! Как мы работали без выходных и зарплат. Уж так работали, что шкура на руках лопалась!.. Я бы молодёжь всю в колхозы запихнула, а тех, кто постарше – на заводы и фабрики…

– Колхозов-то нет давно, спохватилась, – прервал её фантазии Рожнов. – А сама бы с хлыстом ходила и следила за выполнением работ, да? И называлась бы твоя должность «главный хлыстогон федерации»… Вам бы только пересажать да перевешать всех – дальше этого фантазия не работает. Типичные мечты мелкой сошки. Я вот о чём думаю: почему у немцев и тоталитарный режим был, и те же репрессии и войны, но и дороги построили, и роскошные дома? А мы всю жизнь в бараках прожили, по бездорожью проходили и всё чего-то кричали о своём превосходстве над всем миром. Чего кричали-то, спрашивается? Только голосовые связки надорвали. Ведь можно и при тоталитарном режиме продумать всё для жизни. Можно жить скромно и сдержанно, но при этом не забывать про элементарный бытовой комфорт. Это нас приучили, что асфальт на дорогах – непростительная роскошь, в то время как окружающие нас со всех сторон братские народы «нужду терпят»: не все ещё компьютерами с выходом в Интернет обзавелись.

– Ну ты сказал, ха-ха-ха!

Никто не заметил, как на почте наступил конец рабочего дня. Машина с деньгами так и не приехала. Светка Ерёмина наскребла из денег за «коммуналку» ещё несколько пенсий и попросила всех очистить помещение. Оставшиеся без пенсии потянулись к выходу и продолжали спорить:

– Говорю вам, что если бы у нас провести Зимнюю Олимпиаду…

– Да не Олимпиаду нам надо, а дяпутата какого-нибудь в кандядаты… то есть кандядата в дяпутаты, чтобы он до спикера Госдумы дослужился, а то и до мянистра какого-нибудь. Приехал бы к нам на каникулы и…

– Даёшь спикера от Ведьминой Горы!..

– Ищите спонсера! Бабоньки, вся надежда на вас, пока вы ещё ценитесь на мировом рынке разврата.

– Пятьдесят восьмую статью вернуть! От пяти до семи лет строгого режима, а то, ишь, зажрались!..

– Молодёжь всю в кылхозы, а остальных – на заводы…

– Лучше сразу в концлагеря. Гулять так гулять, по полной.

– Чтобы поработали, как мы! Бесплатно! Чтобы шкура на руках слезла! И на заднице – тоже!..

– Ох, недоработал кто-то с твоей задницей, как я погляжу…

– Даёшь присоединение к Финляндии!.. Или кто там ещё рядом с нами есть?..

– А может, на нас ещё террористы нападут, а? Только без особых жертв, а чтобы про нас власти вспомнили. Слышали анекдот? «Когда Ельцин пообещал Югославии дать десять миллиардов рублей на восстановление, жители Воронежской области обратились к НАТО с просьбой немножко их… побомбить».

– Хе-хе! «Немножко» – это как?

– Ну, чтобы после этого хотя бы Мировой наш проспект заасфальтировали.

– Ах, асфальт мой, асфальт, ты моё желание, ты и радость моя и моя печаль…

– Да! Асфальт, красивые машины, цокающие каблуки!.. Вот она – настоящая жизнь… Надо будет к асфальту купить новое пальто, а то нельзя же по красивой улице с асфальтом ходить чёрт-те в чём!

– Да, а ещё бы трезвого кавалера в хорошем костюме и при галстуке…

– Вот бляди! Всю страну разбазарили на свои туфли и польты, тьфу!

– Да вы больше пропили, дяди.

– Реально хочу асфальту на дорогах! Не надо мне ни кавалеров, ни польт – дорогу дайте хорошую!

– Чтоб по ней удобнее было драпать отсюда? Э-э нет, не выйдет, тут будешь свой век догнивать!

– Мда-а, крепостное право-то у нас только в учебниках отменено, а на деле…

– А на деле нет ни прав, ни дорог!

– Вот вы всё о себе, да о себе думаете, а в Анголе, между прочим, дети голодают!

– Да? А наше высшее общество тоже голодает. На диетах сидит – лишний жир сгоняет килограммами.

– Да всё не то вы говорите! Трагедия нужна. Ведь трагедии тоже полезны. Благодаря страшной трагедии Беслана весь Североосетинский край удостоился внимания со стороны правительства. Сразу «заметили», как там люди живут, произошли значительные позитивные изменения и в здравоохранении, и в трудоустройстве, и в строительстве, и во многом другом. Местные руководители уже не могут тихо-мирно красть и прятаться за рапортами об успехах, что у них всё окейно, когда на деле – хреново.

– В нашей стране пошумят-покричат и забудут. «Общесоюзный траур» кончится и забудут.

– И пусть забудут, зато асфальт останется. Асфальт твёрже и надёжней людской памяти, как, впрочем, и людской совести. Люди такие слабые пошли, такие ничтожные, мелкие, никто ничего не может. Зачем нам их память? Да и зачем им нас помнить? Так и себя забыть не долго, если всех помнить, свою жизнь спустить в тартарары.

Никто не знал, что ещё такого придумать, до какого безумия дойти, чтобы у нас появилась хотя бы одна дорога, отвечающая требованиям нового века. Никто не знал, какой ещё толчок должен произойти, чтобы сдвинуть этот вопрос с мёртвой точки.

Примечания

1

Отрывок из вступительного слова 23 января 1997 г. на открытии конгресса в Валенсии «Перспективы третьего тысячелетия»

(обратно)

2

Из книги Ф. Ф. Зелинского «Первое светопреставление»

(обратно)

3

Отрывок из стихотворения Давида Самойлова «Сороковые роковые»

(обратно)

4

Отрывки из стихотворения Эдуарда Багрицкого «Завоеватели дорог»

(обратно)

5

Отрывки из стихотворения В. В. Маяковского «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»

(обратно)

6

Строка из поэмы Есенина С. А. «Кобыльи корабли»

(обратно)

7

Отрывок из статьи А. С. Пушкина «Путешествие из Москвы в Петербург»

(обратно)

Оглавление

I Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg