«Игра»

Игра (fb2) - Игра 899K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лидия Реттиева

Лидия Реттиева Игра

© Лидия Реттиева, 2017

© Интернациональный Союз писателей, 2017

* * *

Родилась 8 апреля 1958 года в Таллинне в семье рабочих. В 1975 году окончила Маардускую среднюю школу. В 1976 году поступила на заочное отделение факультета журналистики ЛГУ им. А. А. Жданова. Работала аккомпаниатором в детско-юношеской спортивной школе, в которой до этого сама в течение десяти лет занималась в секции художественной гимнастики, была внештатным корреспондентом вневедомственных газет.

С 1977 по 1979 год работала на севере Карелии корреспондентом районной газеты «Коммунист Калевалы». С 1980 года – активная переводческая деятельность в эстонских периодических изданиях. В республиканской детской газете, в редакциях журналов и издательствах. Переходные девяностые годы привели на завод, где более десяти лет занималась переводами технических текстов. С 2001 года – в так называемом «свободном полете» в качестве газетно-журнального переводчика.

Замужем. В семье две взрослые дочери и четверо внуков.

Глава 1. Подарок

В соседней комнате надрывно звонил телефон. «Вот так, – с досадой подумала я. – Стоит мне только настроиться на работу, как тут же находится кто-то, кто непременно отвлечет, и совсем не обязательно по делу». Коллеги из редакции и важные для меня люди звонят на мобильный телефон, родственники тоже. И я проигнорировала звонок, хотя редко позволяю себе такое: беспокойная душа, я всегда обзваниваю все номера, запечатлевшиеся за день на телефонном определителе: вдруг звонившему нужна моя помощь или что-нибудь стряслось?

В тот день я не должна была находиться дома. И чтобы никто не беспокоил, я накануне, обеспечивая себе тыл, предусмотрела, кажется, все: закончила текущие дела, подчистила в работе «хвосты», обзвонила своих действительных и потенциальных работодателей, друзей, знакомых, предупредив, что меня какое-то время не будет. Я даже на всякий случай отправила по электронной почте редактору переведенные мною материалы для следующего номера журнала, тем самым получился приличный задел. Потому я и смогла с чистой совестью отпроситься у него в отпуск. Редактор лишь хмыкнул удивленно, когда услышал, что я улетаю с семьей отдыхать в Таиланд. Зная меня, не поверил. Но кивнул. Ведь я сказала почти правду – могла бы тоже улететь вместе со всеми, но выбрала для себя другое. Сердце сжималось в предчувствии чего-то очень хорошего, словно не работа меня ждала, а что-то очень необычное и радостное, и я даже не заметила, как доехала на автобусе до своей остановки. На второй этаж нашего многоквартирного дома в конце расположенной на берегу озера улочки я почти взлетела по ступенькам. И вставляя ключ в замочную скважину, я услышала, как зазвонил наш настольный телефон. «Надо убавить громкость», – взяла я себе на заметку, но к телефону не подошла. Теперь, когда все моя семья отправилась в поисках солнца и тепла за тридевять земель, подальше от нашей прибалтийской осени, которая в этом году выдалась на редкость депрессивной, и у меня наконец-то появилась возможность почти целых две недели, не отвлекаясь, поработать, я решила, что не позволю кому-либо нарушить столь долгожданное уединение.

Сама удивляясь своему упрямству, я прошла на кухню и стала разбирать сумку с продуктами. И телефон в этот момент замолк. Вот и хорошо, с облегчением подумала я и, налив себе из термоса остатки не успевшего остыть кофе, с удовольствием отпивая его из кружки, продолжала распаковывать и убирать в холодильник разную снедь, которую купила на обратном пути из аэропорта домой. Все это – вкусная всячина из кулинарного отдела, шоколадное печенье и мои любимые булочки с корицей из кондитерской, и венец всему бутылка красного вина, стоившая намного дороже, чем мы с мужем себе обычно позволяем, – предназначалось для праздничного ужина на одного. Как-никак, а начало отпуска я хотела отметить торжественно.

Довольным взглядом окинула я свою кухню, уютную всегда, но особенно теперь, когда за окном было серое ненастье, а в помещении тепло, и на подоконнике, на фоне зеленеющих за окном елей и серого неба, нарядно светились белизной мои любимые белые тюльпаны, которые я подарила себе в честь начала творческого отпуска. Я сама делаю себе подарки, премирую за удачи в работе, позволяя в счет будущего гонорара приятные мелочи в виде небольших предметов роскоши. Я не трачу деньги на бесполезные украшения, меня больше радуют и мотивируют вещи, которые я использую в работе: авторучка с золотым пером, купленное на выставке портмоне авторской работы, заменяющее мне обложки для блокнота. Поймет меня тот, кто в наш век компьютеризации безвылазно работает дома и сам себе создает рабочий настрой, внося хоть какое-то разнообразие в комфортную зону своей деятельности. А порой хочется также и общения с работодателем, получения хоть какого-нибудь отзыва о своей работе, а не только гонорара. Подрабатывая уже не один год в редакции глянцевого журнала, я за это время так ни разу и не встречалась с его главным редактором. Он человек известный, и его лицо мне знакомо по газетным снимкам и помещаемым к его статьям фотографиям, а иногда его портретам, написанным карандашом и акварелью. Мы общаемся с ним по телефону, переписываемся по электронной почте, поздравляем друг друга с праздниками и творческими удачами, я хвалю его тексты, он мои переводы, обмениваемся любезностями. Но на улице он меня не узнает, пройдет мимо, если, конечно, я не подойду к нему первой. Что ж, это даже романтично.

Я стала убирать со стола посуду, но снова зазвонил телефон и, как мне показалось, уже настойчивее. Так может звонить лишь сумасшедший или тот, кто уверен, что я дома. «Может, кто-то из соседей? Видел, как я вошла в подъезд?» – подумала я. Ладно, отвечу, главное, чтобы это не стало помехой сегодняшним делам. Перед тем как снять трубку, бросила осторожный взгляд на определитель номера. Увидев код Финляндии, я обрадовалась. На свое радостное, произнесенное на северном финском диалекте так, что и сама осталась довольна, «Да, я на телефоне», я готова была услышать знакомый голос кого-то из финских родственников моего мужа и потому очень растерялась, услышав русскую речь. Нет, тут ошибки не могло быть: спрашивали меня. Официальное «госпожа» и мои имя и фамилия, произнесенные правильно, но с приятным балканским акцентом, исключали ошибку в соединении. Спрашивавший меня мужчина вежливо представился и кратко начал объяснять суть звонка. Уже то, что со мной разговаривал консульский работник посольства Болгарии в Финляндии, смутило меня, а услышанное «передать вам дарственную бумагу на дом» и вовсе ввергло в полное замешательство. Я пыталась слушать, что говорил мне неизвестный, назвавшийся Красимиром Баневым, но под наплывом самых разных эмоций и смешанных чувств толком так и не расслышала всего, поскольку в голове молоточком застучала мысль о том, что мои предчувствия чего-то неожиданного оправдались. «Вот и началось», – сделав глубокий вдох, я попыталась успокоиться.

– Алло, вы слышите меня? – спросил звонивший, видимо, почувствовав мою отстраненность. Такое случается со мной, когда в каких-то экстремальных случаях меня не столько волнует само событие, сколько испуг от осознания того, что я или предчувствовала это или, видела во сне. Поэтому многого я не расслышала, о чем, кстати, очень сожалею, поскольку любая мелочь, любой нюанс в произнесенных в тот момент фразах могли что-нибудь да подсказать. Но общий смысл звонка был мне понятен: мне предстояло встретиться с Красимиром Баневым, работником консульского отдела посольства Болгарии в Хельсинки, который, будучи в Таллинне, должен передать мне документы, а именно дарственную на дом в Болгарии…

– Дом?.. А кто мне его дарит?..

Красимир Банев назвал дарителя, но услышанное имя мне ничего не говорило.

Если честно, то состояние у меня было полуобморочное, слишком много мыслей одновременно возникло в голове. Я не привыкла к переменам, а к таким сюрпризам судьбы тем более. Мне никогда ничего не доставалось легко, уже не говоря о том, чтобы даром. Мужчина добавил, что при встрече обговорим детали и что мое присутствие в Болгарии обязательно для официального закрепления моих прав на собственность. И если у меня есть хоть малейшая возможность, было бы неплохо оформить все необходимое в течение этой недели. И хотя все это звучало очень неправдоподобно, я четко осознавала, что это не розыгрыш и не ошибка. И поймала себя на том, что принимаю все как должное. Мы договорились о встрече.

– Сегодня в пятнадцать часов вас устроит? – вежливо-настойчиво спросил звонивший мне мужчина.

– Да, – ответила я, озираясь на настенные часы. Только в три часа? Столько времени ждать, умирая от нетерпения поскорее узнать подробности.

Где-то смутно, исподволь, я давно ждала и в то же время опасалась продолжения довольно необычной истории в моей жизни, и я почти не сомневалась, что это весточка от очень странного человека, которого я совсем не знаю, но к которому приросла душой. Возможность отказаться от сомнений давали мне связанные с ним загадочные обстоятельства, которых, правда, могло бы и не быть. Необъяснимые события, как я ни старалась найти им разгадку, привлекая к делу опытных криминалистов, знакомых спецназовцев и даже психологов и лучшего из лучших в стране адвоката, не находили какого-либо мало-мальски логического объяснения. Поэтому позже я уже и не пыталась найти помощь со стороны и никому не рассказывала о своих так называемых приключениях. Но теперь, когда реальность предстала в другом ракурсе, мне следовало проявить решительность, чтобы сделать шаг, которого требовали те же самые обстоятельства. Нет, не подарка я ждала. Я ждала продолжения игры, правил которой не знала и в которую играла, полностью доверяясь интуиции. Даже если бы не моя способность мгновенно принимать решения, я все равно воспользовалась бы предоставленной мне этим звонком возможностью. В данный момент мне казалось, то, что будет происходить, – это шанс приоткрыть завесу и хотя бы частично приблизиться к разгадке тайны, с переменным успехом мучившей меня на протяжении долгих лет.

Первая мысль – она всегда верна. Несомненно, это продолжение, была уверена я. Сомнения приходят потом. Надо быть очень осторожной. И не спешить принимать решения. Надо наблюдать. Ждать, когда появятся действующие лица, когда будут происходить события, подтверждающие мои догадки? Пока я могу лишь предполагать, строить иллюзии и выдавать желаемое за реальность.

Все пока складывалось удачно. Невероятное везение в стечении обстоятельств, видимо, звезды были в этот момент ко мне благосклонны. Мне не надо было ни о чем беспокоиться, все работы сданы, только перевод романа еще был на очереди. Но я успокаивала себя тем, что основная часть работы готова. А пока время терпело. И еще меня радовало то обстоятельство, что из полученного на днях долгожданного гонорара из издательства «Энциклопедия» я не потратила ни цента, зная, что деньги понадобятся по возвращении моих из отпуска. Немаловажен, конечно, был и факт отсутствия моих домочадцев. Они бы меня не отпустили, они даже представить себе не смогли бы меня, жуткого домоседа, где-то далеко, одну, и не на курорте в SPA-гостинице, а в горном районе Болгарии, да еще неизвестно с кем.

Я никуда не езжу и в Таллинне редко выбираюсь в свет. Правда, иногда бываю на презентациях книг, открытиях выставок, где необязательные разговоры, нарядные люди, неординарные личности – у меня довольно разношерстные приятели, мой круг знакомых состоит из журналисткой братии – из моих бывших и нынешних коллег, но в основном я дружу с фотографами и художниками-оформителями столичных газет и журналов, и мне действительно с каждым из них в отдельности по-своему даже интересно. Но эти посиделки, или как принято сейчас называть тусовки, местного бомонда утомляют и ничего не дают, кроме возможности за бокалом вина коротенько перекинуться парой фраз, так же кратко рассказать о своих делах, напомнить о себе, и ничего более. После такого вынужденного отдыха тяга к родному письменному столу и уединенной работе только усиливается. Ну что делать, если мне по-настоящему хорошо только у себя дома. Теперь же ситуация была иная. Она требовала полного включения всех моих запрятанных, а возможно, уже и позабытых качеств и умений. И конечно же, желания предпринять такое. Желание было.

«А вот как объяснить это мужу? Детям? Чтобы не загружать их переживаниями из-за меня, я должна сделать все это одна, не информируя никого о предстоящем деле. Самое главное – успеть назад домой до их возвращения», – думала я, одновременно уже отыскивая взглядом вещи, необходимые для поездки. Будь моя семья дома, эта поездка могла бы сорваться уже из-за неготовности близких к моему длительному отсутствию. В последний раз я была один день в Хельсинки, одна. Бродила, вернее, носилась по городу, стараясь успеть обойти все, да еще попутно купить подарки для родных. Я посетила все попадавшиеся на пути художественные выставки, галереи, музеи. За весь день я всего лишь два раза присела: один раз в сквере, где играл духовой оркестр, а второй раз в баре, куда зашла переждать ливень и заодно привести себя в порядок. Я радовалась тогда наступившим сумеркам и теплой сентябрьской погоде. До отплытия теплохода времени еще было достаточно, но я направилась в сторону порта и мне, взрослой женщине, самой было смешно сознавать, что радуюсь тому, как каждый шаг по пути к порту приближает меня к своему родному дому, который там, по ту сторону залива.

Сейчас, когда я предоставлена самой себе, мне бы очень не хотелось, чтобы они беспокоились обо мне. То, что сейчас было предложено мне, с любой точки зрения необычно. Настолько необычно, что, честно говоря, разум противился воспринимать всю информацию – столько смешанных чувств и отчаянных мыслей вызвал этот звонок. И тревогу. Неосознанная тревога может быть вызвана погодными условиями или расположением планет. Но в моем случае звезды и космические магнитные бури ни при чем. В данном случае моя тревожность была небезосновательна. Еще бы. В ситуации содержалась тайна. Может быть, даже опасность. Но передо мной открывалась возможность получить ответ на волнующий меня вопрос. И от ощущения приближения этой возможности у меня перехватывало дыхание.

Мне редко удается быть дома одной, хотя уже одна моя работа требует уединения. Иногда я бунтую, обижаюсь, по нескольку раз объясняю, то, что я работаю дома, не дает другим права вторгаться со своими делами в мое занятое работой мысленное пространство, уже не говоря о территории личного комфорта. Я потому и предпочитаю отдыхать в одиночестве, должна же я оставлять какую-то частичку души самой себе. Я быстро восстанавливаюсь в уединении. И мне больше на пользу северная природа. Три-четыре дня на севере Финляндии, среди лесов и поросших соснами сопок с лысыми, без единственного деревца вершинами, среди многочисленных озер, создающих впечатление, что нахожусь на архипелаге, с особенно прозрачным воздухом и низким небом – и мне достаточно, чтобы опять быть в форме. Ну а раз моим детям нужно южное солнце, загар, жара, которую я не переношу, пусть едут. И я испытала предвкушение предстоящего счастья. Это чувство мне уже знакомо, и мои предчувствия осуществлялись. И не один раз. И вот теперь тоже. Может, это предзнание предстоящих событий, прозрение, озарение – сколько различных слов, характеризующих состояние, которому нет названия. Или все же есть? Может, это ожидание счастья? И хотя вся неделя была суматошной, полной разных мелких, но неотложных дел, связанных со сборами моих домочадцев в дорогу, внешняя суета не отвлекала меня от счастливых мыслей о предстоящей возможности поработать над рукописью романа. Сроки сдачи рукописи еще не подгоняли, но я сама желала поскорее завершить большую работу, приблизив тем самым придуманный мною праздник черновика, лучший из всех праздников на свете, когда с чистой совестью можно убрать со стола все становящиеся уже ненужными записи и торжественно сжигать их в костре или в камине. К тому же хотелось просто побыть в одиночестве, чтобы как-то разобраться в себе и наметить планы на будущее. Ведь год подходил концу. Мысленно я уже настроилась на работу. И быт свой подготовила так, чтобы не надо было отрываться на поездки в город за продуктами. У меня нет нужды подстегивать себя. При важных целях включается внутренний ресурс, происходит полная мобилизация. И я сама себя не узнаю. Но для включения в процесс мне надо дождаться подходящего момента. Вернее, почувствовать этот миг, когда, собравшись с духом, без остатка уйти в работу. И тогда я сама поражаюсь своей работоспособности. И чем сложнее задача, тем я собраннее: могу работать безотрывно, отвлекаясь лишь на еду и краткий сон, и то лишь для того, чтобы не иссякли силы. Поэтому хорошо, когда дома есть продуктовые запасы. На приготовление себе кофе и какой-нибудь еды я много времени не трачу, я даже не курю – жаль тратить драгоценное время, не хочется прерывать процесс, потому что мысли приобретают ускорение, и тормозить их нельзя.

Поздно вечером, накануне отъезда моих курортников, когда в доме уже все спали, я, удобно устроившись в кресле, села заканчивать обещанный для журнала рассказ. Первоначальный вариант был одобрен редактором, но мне не нравилась концовка. Мне нужен был всего лишь один абзац, одна хорошо выверенная фраза. Но не получалось. Что-то мешало спокойно думать, отвлекало. И чтобы не вымучивать себя, я отложила эту рукопись в сторону и взялась за другую, хотя обещала себе, что не притронусь к ней, пока не сдам рассказ, и тогда уже с чистой совестью окунусь в праздник моей души. Да и как иначе назовешь то, что как лакомый кусок откладывалось на потом, задвигалось на самые дальние задворки души – на потом. И теперь это «потом» наступило. Видимо, время подошло. Мое время. И уже не одолевают сомнения. И если моя работа доставляет мне такое адское удовлетворение, то почему хоть раз в жизни не сделать что-то для себя? Я попала в зависимость. А зависимость означает слабость, и эту слабость я скрываю. Об этой работе не знает никто, даже самые близкие. В ней столько сокровенного, что, хотя я стараюсь «запутывать следы», все равно опасаюсь узнавания.

Хорошо знающие меня люди давно заметили, что я предчувствую, когда в работе начнется страда. И хотя меня называют револьверным переводчиком, я не все время в боевой готовности номер один. Просто я предчувствую приближение горячей поры в работе и стараюсь привести в порядок все свои дела и наладить быт, чтобы, когда поступит заказ, ничто не мешало и не отвлекало от работы. Даже волосы должны быть в порядке, чтобы не тратить много времени на укладку. Если у меня все настирано, наглажено, убрано и я наконец-то сама довольна своим внешним видом, и даже маникюр сделан – жди звонка. Иногда даже не успеваю сделать последний штрих. Откуда у меня это предзнание появляется – не знаю. Но мое чутье меня еще ни разу не подвело. Порой бывает даже так, что я с устрашающей скоростью делаю все мелкие домашние дела с отчаянием, что не успеваю, сама себя погоняя, освобождаю пространство для предстоящей работы и создаю уют на рабочем месте, чтобы работалось комфортно, и лишь одной мне известна причина моих быстрых действий. Вот и теперь я поймала себя на мысли о том, что опять к чему-то готовлюсь. Да, я жила в ожидании отъезда моих родных и в предвкушении приближающейся свободы. Но что-то еще будоражило меня. Сердце расширялось от непонятной радости, наполнявшей меня, будто я ждала, что вот-вот произойдет что-то сногсшибательное. Может быть, душа жаждала приключений. Может быть. А возможно, воздействие звезд было таковым. Если в игру вступает планетарное воздействие, тогда и повод не нужен для того, чтобы испытывать радостное волнение. И в этот момент мне тоже казалось, что мое радостное ожидание чего-то, скорее всего, навеяно расположением планет.

Я с удовольствием принялась за работу, приближая приходящий не сразу счастливый миг полного погружения в другую жизнь, вымышленную мною, но точно отражающую мое «Я», мое мировоззрение, мое отношение к событиям, происходившим некогда со мной и в моем окружении. Я соскучилась по своим героям. Они у меня уже начали оживать, приобрели не только свои неповторимые черты характера, но и стали узнаваемы по своей манере поведения и даже стилю одежды, описываемые мною предметы уже стали мысленно осязаемыми. «Я приближаюсь к цели», – подумала я. И откуда-то неожиданно появляются силы. Словно открывается второе дыхание, даже не знаю, как назвать это ощущение, когда усталость отступает, в голову приходят все новые и новые идеи. Их много.

Время, занятое работой, пролетает незаметно. Я могу не поднимать глаз на висящие на стене часы: я и так знаю, что в тот момент, когда наступает, как я называю, «полный издох», часы показывают половина третьего или чуть больше. Если раньше меня хватало до половины четвертого, то теперь, с возрастом, время продуктивного труда уменьшилось. И не столько голова устает, сколько спина подводит. Но работа до изнеможения вознаграждается огромным удовольствием, с которым я после того, как заканчиваю работу, вжимаюсь в подушки, ища удобное положение для своих натруженных мышц спины. И вот так, постанывая от усталости, прижимая к прохладной простыне стопы ног, остужая их, я словно растворяюсь в постели. Так и на этот раз. Правда, я легла спать намного раньше: рано утром надо было ехать в аэропорт. Мои и без меня бы справились, но поскольку я никуда не летаю, а аэропорт – моя слабость, то я каждый раз пользуюсь возможностью побывать там, и не бесцельно, а провожая или встречая кого-нибудь.

Закруглившись пораньше с работой, я сидела в неосвещенной кухне и смотрела на сбегавшие по оконному стеклу тонкие струйки дождя. Откуда же это волнение, когда, кажется, что вот-вот что-то произойдет? «Ведь уже и полночь, – думала я, глядя на раскачиваемый ветром уличный фонарь, который словно подмигивал мне. – Уже никто не позвонит, не постучит в дверь». А в душе было ожидание, что вот-вот случится что-то.

Вот и случилось. Что-то подсказывало, что все происходящее – не случайно. Уж очень удачно все складывалось для моей поездки: побег моих близких в столь необычное для этого время, ведь иначе как побегом их быстрые сборы не назовешь. Все решилось в одночасье. Обычно уезжают дважды в году в целях продления лета: весной и ранней осенью. А тут вдруг в середине ноября?! Но это мне оказалось очень даже на руку. Мне предоставлена свобода действий и передвижений. Кому я должна быть благодарна за выдавшийся мне карт-бланш?

А до этого ночью мне приснилось, будто бы я держу в руках билет на теплоход. Утром заглянула в сонник: оказалось, что билет снится вовсе не к поездке или путешествию, а к скорым переменам в жизни, к переоценке некоторых ценностей и пересмотру своих взглядов на жизнь.

– Было бы неплохо, – заметил мой муж. – Может, и ты поехала бы с нами за новыми впечатлениями.

– Поздно уже переоценивать, – не без сарказма ответила я. – В моем возрасте вряд ли во мне что-то может измениться.

– Как знать, – рассмеялась дочь. Вообще-то они правы: всего лишь год назад я и представить себе не могла, что в мою жизнь может прийти столько нового. По прогнозам астрологов этот год должен был стать для меня определяющим. Действительно, все в этом году было важным, все имело значение, и какой-то тайный смысл содержался во многих вещах. Было два знаковых события: первая за последние двадцать лет поездка в Петербург, значение которой для себя я до сих пор до конца не осознала, и безумная гонка в работе из-за поджимавших сроков, и радость от творческого горения при переводе сценария полнометражного художественного фильма. Почему озарения посещают только в момент сильной эмоциональной и даже физической нагрузки? Ведь работать несколько дней и ночей подряд, с небольшими передышками на еду и сон лишь для поддержания жизнедеятельности, это уже и в физическом плане утомляет не меньше мыслительной деятельности. Скорее всего, счастливые секунды даются сверху, для компенсации затраченных сил, но только в минуты полной занятости и огромного умственного напряжения. А усталость и чувство опустошенности – это уже приходит потом, позднее.

Почти год я работала над переводом очень интересного романа еще не ставшего известным молодого эстонского прозаика. Сюжет интересен, но написано таким сложным языком и местами просто непереводимо, что мне не раз в минуты отчаяния хотелось обратиться к автору за помощью, чтобы согласовать какие-то моменты. Я с головой ушла в работу, все остающееся от работы время была с внуками. Но не столько из желания облегчить жизнь своим детям, сколько из потребности контакта с уже подросшими интересными, внешне похожими, но с очень непохожими характерами личностями. Время, проводимое с ними, было подарком, отдыхом, насыщенным множеством эмоций и глубокими чувствами взаимопонимания и любви. Возможно, именно благодаря общению с ними я и успевала замечать происходящее вокруг меня. Общение с малышами, забота о них, занятия с ними, домашние дела, конечно же, замедляли темп работы. А когда работаешь над большой вещью, тогда важен каждый час, о работе думаешь постоянно. И это так трудно, когда спешишь работать, а темп работы замедлен по уважительным причинам. Мои внуки по отдельности и вместе взятые и есть те уважительные причины, к которым я испытываю безграничную нежность, до разрыва души. Я могу порой обижаться на их родителей, что те в очередной раз нарушают мои планы, оставляя малышей со мной. Им же я отдаю всю свою любовь без остатка. И они платят мне тем же. Мы на одной волне. И хорошо, что их сейчас нет рядом, – мне не надо прятать ни от кого своей растерянности и даже испуга.

Глава 2. Встреча в МИД Эстонии

На входе в здание Министерства иностранных дел Эстонии меня встретил невысокого роста угловатый мужчина неопределенного возраста с такой же неопределенной внешностью. Он первым вычислил меня, сам подошел, сухо представился и, убедившись, что я та самая особа, которой он звонил, жестом указал следовать за ним. Хорошо, что по пути к лифту он шел впереди меня и не мог видеть моей ухмылки, за которую меня ругают мои дети и которая обычно появляется на моем лице в таких вот непонятных ситуациях. Если честно, я не из робкого десятка. Но сейчас меня больше всего смутило то, как этот человек при встрече пытливо всматривался в меня, словно хотел найти во мне что-то и не находил. И я даже вычитала в его глазах хорошо скрываемое недоумение. Я почувствовала это. Мне уже знаком такой взгляд. Люди, знавшие меня лишь понаслышке или заочно знакомясь по телефону, при встрече не скрывали своего удивления и признавались, что представляли меня совсем другой. И я чувствовала их некоторое разочарование. Они тоже блуждали взглядом по мне, отыскивая что-то, чего не было. И даже признавались в этом. В самом начале моей трудовой биографии, например в издательстве «Ээсти Раамат», сам директор, обещавший встретить меня у входа, много раз проходил мимо. А когда я, не удержавшись, шагнула к нему, рассмеялся и сказал:

– Вот вы какая, не ожидал… По голосу я представлял вас совсем другой.

– Какой? – спросила я робко.

Директор издательства, мужчина лет пятидесяти, улыбнувшись, ответил: – Может быть, из-за голоса, я ожидал встретить здесь зрелую даму. И я обижалась. Так и сейчас. Кого ожидал встретить на входе в министерство этот симпатичный болгарин? Какую женщину? Думаю, что сравнение явно было бы не в мою пользу.

Поскольку в нашей республике представительства Болгарии нет, то он, как я поняла из его краткого объяснения в лифте, работник посольства Болгарии в Финляндии, оказывающего консульские услуги гражданам трех соседствующих северных стран, приезжал в определенные дни в Таллинн для приема посетителей в отведенном ему для этого кабинете эстонского МИДа. Мы вошли в маленький кабинет, из окна которого открывался прекрасный и совершенно поразивший меня своей новизной вид на город. Для меня, впервые оказавшейся в этом здании, где в советские годы располагался так называемый Белый дом (Центральный комитет компартии Эстонии), открывающаяся с высоты птичьего полета картина города была просто неузнаваемой: впервые увиденные сверху мокрые от дождя крыши домов центра города, внутренние дворы, мансарды и подвесные террасы, и виднеющиеся за деревьями в дымке размытого дождем тумана шпили и купола церквей Вышгорода удивили легкостью и акварельной прозрачностью красок. Возможно, воздушность придавало отсутствие в этой картине мрачной гнетущей серости средневековой городской стены, которую мы видим, находясь внизу. Я забыла о волнении. На душе стало радостно. И я даже не знаю, чему обрадовалась больше: то ли тому, что консул, заботливо повесив на вешалку мое отсыревшее пальто, любезно предложил мне сесть, то ли открывшейся для себя новой картине города.

– Ну вот. А теперь к делу, – торжественно и в то ж время, как мне показалось, иронично произнес консул, устроившись в красивом кожаном кресле по другую сторону слишком большого для этой комнаты белого письменного стола.

– Меня попросили передать вам вот это, – он вынул из ящика письменного стола большой коричневый конверт и протянул его мне. – А также оказать вам всяческое содействие в этом деле, – произнес он многозначительно и, буравя меня своим жестким взглядом темно-серых, почти графитного цвета глаз, добавил: – Это дарственная. На болгарском языке. По просьбе дарителя и для ускорения формальностей я передаю вам эти документы из рук в руки и довожу до вас смысл документов, чтобы не тратить время на перевод текста на русский язык и на нотариальное подтверждение этого перевода.

– Ага, – ответила я, вперившись взглядом в выведенное на конверте каллиграфическим почерком свое имя. Я слушала этого человека как во сне. Лишь одна мысль, скорее вопрос, молоточком стучала в голове, остальные мысли проносились мимо с таким стремительным ускорением, что я, казалось, вот-вот потеряю сознание. Кто бы он ни был, я его не знаю. И почему этот кто-то решил облагодетельствовать меня таким образом? Я – одариваемая. Каковы мои обязанности? Дарственная – такое красивое слово! Я понимаю, что мое присутствие необходимо для выполнения определенных формальностей. Но каким образом я смогу поехать в Болгарию? Тем временем консул продолжал:

– Эти документы подтверждают ваше право на собственность в Болгарии по указанному в документе адресу.

Он называл для меня совершенно незнакомые места, разъяснял состав недвижимости, площадь земельного владения и количество пристроек. И что теперь мне необходимо до конца года вступить во владение, а для оформления права на владение и для подачи ходатайства о регистрации недвижимости необходимо мое непосредственное присутствие на месте.

– Ознакомьтесь, пожалуйста, – Красимир Банев взглядом указал на конверт, видя, что я не спешу его вскрывать. – Мне нужен ваш ответ. Меня попросили передать вам, что это очень спешно. – Мне показалось, что Банев занервничал, возможно, из-за моей неадекватной реакции на полученное сообщение: я сидела как истукан.

– Тогда я буду знать, как действовать в отношении вас дальше.

Я не спросила, почему так спешно. Мне это даже на руку. Мне надо принять решение и быстро.

– Да, – ответила я, машинально доставая из сумки очки. Кроме документов в конверте содержалось письмо, написанное на русском языке. В письме было все то же самое, о чем рассказал мне консул, единственное, что здесь была приписка: «Смею просить конфиденциальности». Вынув из незапечатанного конверта несколько скрепленных страниц документов с убористым текстом на болгарском языке, я, бегло пробежавшись по ним взглядом, отыскивая знакомые слова, поняла, что это документы на владение домом, квитанции по уплате земельного налога, справки об отсутствии задолженностей и множество других копий справок и документов. И что мне со всем этим делать? Пока я просматривала бумаги, я чувствовала на себе пристальный, слегка ироничный взгляд Красимира. Что-то он опять искал в моем лице. Но так и не смог обнаружить. Изо всех сил стараясь скрыть свои замешательство и испуг, я деревянным голосом спросила:

– Что я должна делать?

Приняв это за согласие, консул оживился.

– Сейчас я вам все объясню. Для официального закрепления ваших прав ваше присутствие там просто необходимо. Если вы готовы вылететь завтра, то до Хельсинки я буду вашим спутником, – при этом Красимир Банев привстал и раскланялся. Причем всерьез. Мне это очень понравилось. А слово «спутник», произнесенное им так просто, прозвучало очень мило. Несмотря на то что в голове вереницей проносились самые разные и противоречивые мысли, я внимательно разглядывала своего завтрашнего спутника. Его темные почти до плеч волосы пестрели сединой и зачесанные назад обнажали лоб и красивый овал его лица. Он похож и на испанца, и на француза, и на серба. Если бы не мягкий балканский акцент, то по его внешнему виду вряд ли удалось бы определить его этническую принадлежность.

– Уже завтра? – спросила я, лишь бы что-то сказать, сама в это время мысленно прикидывая, во сколько же мне обойдется этот вояж и где мне раздобыть деньги.

– Да. Оптимальный вариант.

А я думала совсем о другом. Банев назвал имя дарителя. Совершенно незнакомое мне болгарское имя.

– Мне это имя ни о чем не говорит, – призналась я консулу. Он внимательно и с явным недоверием взглянул на меня, хмыкнул неопределенно.

– Странно, а мне показалось… – на секунду он замолчал, потом, собравшись с мыслями, продолжил: – Я просто выполняю просьбу.

Так я и не узнала, что ему показалось. Видя на моем лице крайнее удивление, он, понизив голос, спросил:

– Что-то не так? Да?

Я ничего не сказала.

– Но у меня нет причин не доверять коллеге, через которого ко мне обратились просьбой отыскать вас в Таллинне. А что вас беспокоит?

– А может быть, это какой-нибудь сумасшедший филантроп? – по-детски спросила я.

Тот покачал головой:

– Ой, нет, – и рассмеялся. – Филантропы дарят теплоходы и самолеты, а это, – он кивнул головой в сторону документов, – обычный сельский дом в глубинке Болгарии. Правда, в очень живописной местности.

Видимо, искренность и прямота моего глупого вопроса заставила его засомневаться в собственной убежденности в том, что я пытаюсь что-то скрыть. Он уже не смотрел на меня с безнадежностью, ожидая что-то увидеть, но так и не увидев.

– Вам решать, – сухо сказал он.

После недолгой паузы он добавил, вернее спросил:

– Но, может быть, имя вам незнакомо, а человека знаете? Бывает, что в разные периоды жизни приходится менять имя, – как мне показалось, с надеждой в голосе спросил он.

«Вот и сделай доброе дело!» – подумала я сочувственно. Ведь если честно, то передай бы Красимир Банев мне эти бумаги по почте, у него не было бы проблем, теперь же он явно чувствует себя ответственным за мою безопасность. Мне было неловко, что из-за меня он оказался в такой ситуации. И поэтому я поспешила ему на выручку, выпалив совершенно неожиданно пришедшую в голову мысль и, кажется, сказанным еще более усугубила ситуацию:

– Может быть, гарантией доверия и моей безопасности как раз и служит то, что вы лично вручили мне бумаги?! Как я понимаю, вы выполняете перед кем-то обещание содействовать мне и в дальнейшем. Красимир Банев даже привстал от такой наглости, и поэтому я, не давая ему ничего сказать, выпалила:

– Я согласна.

Господи, что я делаю, думала я сама при этом. Но внутренний голос говорил, что мне нечего бояться. Сейчас надо думать о том, у кого срочно ссудить деньги на поездку.

– Сколько будет стоить дорога? – спросила я как бы невзначай. Увидев его округлившиеся от удивления глаза, я переиначила фразу: – Сколько стоят билеты на самолет?

– Вы невнимательно читали письмо, – сказал мужчина. – Там ведь должно быть написано, что все расходы, связанные с поездкой, несет приглашающая сторона. Мне нужно будет взять только ваш документ на оформление билетов на самолет.

Да, но откуда мне было знать, ведь в письме ни слова не было об этом сказано. Я даже во сне не могла такое увидеть. Тем более что имя дарителя мне не известно. Скорее всего, Красимир Банев хотел меня проверить, было ли мне ранее что-нибудь известно, была ли какая-нибудь договоренность с дарителем до встречи в МИДе.

– Я думала, что это обязательный текст приглашения. Проформа.

– Проформа?! – консул рассмеялся. – Эта проформа стоит денег, а вы, как я понял, собрались ехать за свои деньги? Я вижу, вы совсем не в курсе. Проформа! – он снова рассмеялся и, взяв со стола мои бумаги и паспорт, ненадолго отлучился в соседнюю комнату и попросил кого-то снять копию документа. Слышно было, как он с кем-то оживленно беседовал по телефону. Он пробыл в соседней комнате совсем недолго. Вернувшись, он смотрел на меня уже совсем по-другому, без ироничной усмешки, но с еще большим любопытством. Такая перемена была мне непонятна. Приняв из его рук свой паспорт, я поблагодарила его:

– Спасибо, вы очень любезны, сударь.

– Ну что вы, с вами приятно вести дела. Мне вас охарактеризовали как человека собранного, решительного и обязательного. И все же… – После глубокого вздоха, он замолчал. Я выжидающе смотрела на него. Что? После небольшой заминки и перекладывания скрепок, Красимир Банев продолжил: – Меня тоже беспокоит тот факт, что вам неизвестна личность дарителя. Вспомните, ведь просто так ничего не делается. Мне показалось, что этот человек вам больше чем просто знакомый. Я его не видел, но то, как он охарактеризовал вас моему знакомому… Выходит вас знают, а вы нет? Чтобы скрыть свое замешательство и смущение, я с легкой иронией спросила:

– Кто же это меня там так любит?

Банев удивленно вскинул брови:

– Дарят не за любовь, дарят в знак благодарности.

Мне стало неловко из-за своих слов.

– За что-то. Просто так ничего не бывает. Вспомните, может, вы кому-то помогли. Выручили в сложной ситуации… Ну, в конце концов, доставили удовольствие…

«Он думает о крамольной связи», – с досадой подумала я. Кстати, сказанное Баневым, не стало для меня неожиданностью. Когда-то в каком-то гороскопе было сказано, что «настало время получать награды за любые заслуги, в том числе за доставленное кому-то удовольствие». Я тогда обратила внимание на это и очень удивилась.

– Может, для вас это показалось незначительным, а для кого-то это мог быть вопрос жизни и смерти. Никогда не знаешь, – сказал Банев.

Консул встал, подошел к окну, откуда открывался прекрасный вид на Старый город в сиреневой дымке вечерних сумерек. Я поняла, что аудиенция подошла к концу, привстала. Но консул показал мне рукой: сиди. Он повернулся ко мне: лицо его было серьезным:

– Ваши билеты оформят вместе с моим, успеете вы собраться к завтрашнему утру? Мне надо быть обратно в Хельсинки, а вы полетите дальше из аэропорта Вантаа утренним рейсом в Софию. Там вас встретят. Потом еще несколько часов езды на автомашине, и вечером вы уже будете на месте. Так как? – с вызовом повторил он свой вопрос.

Честно говоря, возникло столько вопросов, мысли набирали такое ускорение, что мне показалось, еще немного и я, в обморочном состоянии рухну со стула на это великолепный паркет. Мне казалось, что я уже теряю сознание от такой бешеной скачки мыслей из одной крайности в другую. Но я должна сейчас решиться.

Я молчала. Стечением обстоятельств это уже никак нельзя было назвать. Мне надо быстро принять решение, а ситуация такая, которая требует размышления. А размышлять некогда. И тут во мне проснулась далеко запрятанная в душе авантюрная сторона характера. Как бы там ни было, но это перемена к лучшему. Мне не нужен дом, у меня нет средств, чтобы даже раз в году ездить туда отдыхать, но его еще и содержать надо. Но не это главное сейчас. Это мой шанс приблизиться к неизвестному и упускать мне его никак нельзя, никак. Времени осталось мало. Жизнь скоротечна. И я утвердительно кивнула.

Я не спросила у него, что мне надеть и какая там погода. Он не работник турбюро. Я и так отняла у него много времени. Вместо беседы он мог бы просто передать мне конверт и все. Он и так переступил границу официального. А ведь мне не у кого спросить. Тем более что я не собираюсь предавать это огласке.

– Догадываетесь, кто это?

Я слегка пожала плечами, всем видом показывая, что мне невдомек, хотя в голове уже роились мириады догадок.

Я была без пропуска, и господин Банев вышел проводить меня к выходу.

– Вы не рады? – с нескрываемой иронией спросил Банев.

– Рада, только… – Я не знала, что сказать. – Просто я в замешательстве. Не каждому человеку в жизни достается такой подарок, да еще вот таким довольно странным образом.

И я опять удостоилась его удивленного взгляда. Он исподлобья глянул на меня и спросил:

– Почему странным? – Его взгляд уже не был таким колючим, как в начале нашего разговора.

– Потому, что у меня нет ни одного знакомого в Болгарии.

– Вспомните все, что может связывать вас с Болгарией, – посоветовал он.

– Как я понял, вы человек свободной профессии? – продолжил он.

Человек свободной профессии – это, очевидно, в его понимании, свободный художник. Но из его уст это прозвучало с легким оттенком пренебрежительности, что ли, словно он имел под этим в виду женщину свободного поведения. Но я не обиделась, в целом так оно и есть. Нет никакой свободы, мы только делаем вид, что все в нашей жизни прекрасно и мы не зависим ни от кого.

– Вы кто по специальности? – не дождавшись от меня ничего, кроме кивка, спросил он вдруг.

– Переводчик, – почему-то грустно вздохнув, ответила я.

– Это ширма или действительно ваша работа?

Я опешила:

– Это моя работа. Я занимаюсь ею всю свою жизнь.

Консул обрадованно бросил в мою сторону быстрый взгляд и с улыбкой произнес:

– Вот видите, люди вашей профессии часто выступают не под своим именем, что писатели, что переводчики. И люди других творческих профессий, – с упором на слово «других» произнес он многозначительно.

Так-так, люди «других» творческих профессий. Что он имеет в виду? Нет, он явно меня с кем-то путает.

– Когда-то вы ходатайствовали о получении визы для въезда в нашу страну. При каких обстоятельствах это произошло? Знаю, что вас не выпустили из страны, тогда еще СССР.

– Да, было такое. Но очень давно. И мне кажется, никакого отношения к данной теме иметь не может, – ответила я. Я даже не сразу смогла вспомнить, при каких обстоятельствах я познакомилась с председателем правления союза фотожурналистов Болгарии Спасом Маноловым. Это совсем незначительный, хотя и немного болезненный эпизод из моей жизни.

– Вспомните все необычное, связанное с этой темой, – настоятельно посоветовал Банев, пожав мне на прощание руку. Сколько раз я слышала подобные советы от отца, друзей – вспомнить все, что в моей жизни было странным, необычным. Сколько раз я прокручивала ленты своей памяти. Но ничего существенного в них не находила. Я не знала за собой не вины и никаких заслуг перед кем-то и не могла понять, для кого же я могу представлять такой огромный интерес. И кто бы он ни был, совсем непонятна была истинная природа его намерений.

Видимо, на моем лице было написано столько вопросов, что Красимир Банев окликнул меня, когда я уже была у выхода из здания. Он подошел очень близко и, внимательно буравя меня взглядом, с откровенным участием прямо спросил:

– Ну, что еще?

– Ничего. Все нормально. До завтра, – ответила я. И, еще раз поблагодарив, выскочила на улицу.

Нетрудно представить себе, что творилось у меня в голове, когда я быстрым шагом, почти неслась через парк от здания МИДа к театру Эстония, а оттуда в первый же книжный магазин, чтобы купить необходимый болгаро-русский или хотя бы болгаро-эстонский разговорник. Мне необходимо было немного собраться с мыслями. «Сколько времени у меня на сборы? Деньги? Деньги мне все равно нужны. Может, там не будет возможности платить по банковской карточке», – вереницей проносились в голове сумбурные мысли. Но сейчас главное – собраться. У меня будет время обо всем поразмыслить в самолете.

Я не могла даже представить, что окажусь в такой ситуации. Скорее всего, самым верным было бы ничего не предпринимать, надо было все обдумать. А подумать было над чем. Я должна была поступиться собственными принципами, и что странно, я готова была это сделать. Вернее, я это уже сделала. Просто я почувствовала, что этот шанс, предоставляемый мне судьбой или кем-то, мне нельзя не использовать. Как бы там ни было – это, на мой взгляд, единственная возможность приблизиться к разгадке скрытых причин странных событий и обстоятельств, имевших место в моей жизни. Я даже не сомневалась в том, что за этим стоит мой таинственный неизвестный. Кто бы другой мог бы придумать нечто подобное? Я вспомнила, что совсем недавно было несколько странных звонков от неизвестного абонента, мне давно уже не звонили и не молчали в трубку. Уже не тот возраст. Но во время последнего звонка меня охватило странное возбуждение, как раньше, когда был период, когда такие звонки с молчанием и предшествующие им события будоражили воображение, и не столько мое, сколько всей нашей редакционной братии. Все думали, что это мой тайный воздыхатель, и каждый в меру своей романтичности высказывал свою версию. Знали бы они, сколько страха мне пришлось натерпеться в связи с этим «романтиком». Только моя редакторша боялась его молчания в телефоне, называла это молчание зловещим и требовала, чтобы я обратилась в милицию или Комитет госбезопасности.

Глава 3. Бинокль в бинокль – лица не разглядеть

Я не имею к этому человеку ни малейшего отношения. Он просто появился в моей жизни. Когда и почему – неизвестно. Он взялся ниоткуда, из ночной темноты. Возможно, я не сразу обратила внимание на его присутствие. Или заметила, когда он сам этого захотел.

С чего все началось? С ночной работы над переводом одного научного текста, когда сопротивление материала, в данном случае стиля автора, было настолько сильным, что до слез доходившие отчаяние, усталость, чувство кинутости – работа переводчика очень одинока – и глухая обида на непонимание со стороны домашних теперь вспоминаются как плохой сон. Сколько сил и целеустремленности потребовалось мне тогда на преодоление всего этого. Но я пересилила себя и с наступлением весны, когда в черновом варианте все «ложилось», дело тронулось с места. Я перевела последнюю страницу дневной нормы, подошла к окну, за которым была поздняя ночь, тишина и темень. Уставшими глазами я всматривалась в темноту, ища взглядом что-то или кого-то, потому как возникло странное ощущение, что кто-то смотрит на меня. Однажды именно так я и обнаружила сидевшего под деревом в парке напротив моего окна бешеную енотовидную собаку, о которой сообщали по радио, предупреждая, что зверь болен и опасен. Стоявший под кустами сирени енот смотрел на меня в упор. Странный взгляд был у него. Не звериный. Это был взгляд умалишенного, опасного человека. И я без всяких мук совести позвонила по услышанному по радио номеру.

Нет, в округе никого не было, насколько можно было увидеть из кухонного окна, да еще в темноте, хотя дом стоит на небольшом возвышении и днем все, что за дорогой, видно как на ладони. В столь поздний час не было видно ни огоньков автомобильных фар на пролегающей в метрах тридцати от дома автомагистрали, ни людей перед домом или на обочине. Но тут я подняла голову выше и глянула вдаль, откуда, как мне показалось, и исходило что-то, что меня встревожило, и увидела огоньки машинных фар за оврагом напротив. Я вспомнила, что такое же чувство возникло во мне много лет назад, когда дети были маленькие, и я, чтобы быть с ними дома, по ночам работала дежурным диспетчером в местной конторке дорожного управления, в двух шагах от моего дома. Вот тогда и появился странный человек, который приезжал по ночам и стоял под окнами конторы, у ворот, и смотрел на меня ничего не говорящим взглядом. Просто стоял и смотрел. И быстро удалялся, как только я, пересилив страх, делала попытки приблизиться к нему. Самое страшное было в том, что я не слышала, поскольку печатала на портативной машинке свои переводные работы, а чувствовала его приближение к зданию еще до того, как он появлялся в поле зрения. И меня охватывал ужас. Необъяснимый парализующий страх. Когда на дороге ломались машины и ко мне на огонек среди ночи заходили совершенно посторонние люди: кто позвонить и вызвать подмогу, кто попросить кусок резины для временной прокладки для клапана, я не боялась, запросто выходила на дорогу, разговаривала с водителями. Когда я рассказывала о странном человеке мужу или приходившим утром в контору служащим, мне не верили. Мне никто не верил. С какой стати кто-то поздним вечером будет выезжать за город, чтобы постоять под окном конторы дорожного участка? Тем более что моего напарника из другой смены никто не беспокоил. Кроме того, что мне было страшно, было еще и обидно, поскольку со своими страхами я была одна. Так длилось больше месяца. Если я отходила в угол кабинета или задергивала шторы и игнорировала его появление, он стучал в дверь и дергал дверную ручку, но дверь открывать даже не пытался, хотя она часто не была заперта на ключ. Он уезжал лишь после того, как я появлялась в окне, и мы молча в течение нескольких минут пристально смотрели друг на друга. Я плохо запоминала его внешность, поскольку все внимание приковывали его глаза. Взгляд его светло-серых глаза пронзал насквозь. Я цепенела от страха, сама при этом прислушиваясь к своему телу. И вдруг я поняла, что он каким-то образом воздействует на мое тело, но не на разум. И я решила перебарывать внушенный мне этим загадочным человеком страх. Я уже не боялась выбежать на улицу и спросить, что ему от меня надо. Не дожидаясь моего приближения, мой таинственный мучитель быстро, в два прыжка, оказывался в своей машине и, не включая фар, тихо, чтобы не привлекать внимания, съезжал по дороге вниз и, лишь выехав на главное шоссе, сильно трогал с места. Потом он долго не появлялся, я уже стала забывать об этой истории с ночным визитером. И вдруг в последнюю апрельскую метель он объявился снова, под утро, когда я уже собрала свои вещи со стола и в ожидании дежурившего на дороге водителя снегоуборочной машины, сидя за письменным столом и подперев голову рукой, прикорнула. Обычно я во время дежурства не спала. Тем более в конце смены. Часик мне удавалось поспать до ухода мужа на работу и днем, вместе с детьми. Но в тот раз я почему-то разоспалась не на шутку. И мне приснился дивный сон: летний зной, я в каком-то саду, на лужайке среди цветов. Я чувствовала их благоухание. Надо мной наклонился какой-то мужчина, я не видела, кто, но чувствовала его приближение ко мне и услышала произнесенную им мне на ухо фразу на незнакомом языке. Он несколько раз повторил ее. И после коснулся рукой моего лба чуть выше переносицы. Я попыталась повторить услышанную фразу, но не получалось. Мне было так комфортно, так хорошо, я словно растворилась в этом жарком дурманящем воздухе. И тут меня разбудил испуганный голос водителя снегоуборочной машины.

– Что он тебе сделал? – тряс он меня. Я испуганно вскочила.

– Кто? – Я ничего не могла понять спросонья. – Что случилось? Водитель в растерянности сел напротив и достал из кармана куртки пачку сигарет. Закурив, он немного успокоился и спросил:

– Ты что, действительно спала и никого не видела?

– Да, но почему ты так испуган? И про кого ты говоришь? Кого я не видела?

– Я проехал по сельским дорогам, в лесу только местами замело, вот и решил перед выездом на главную трассу заглянуть сюда. У поворота к конторе увидел легковую машину, припаркованную за кустами. В машине никого не было, а когда ставил машину под бункер с песком, увидел, как из конторы выбежал какой-то мужик. И ты ничего не слышала?

Что я могла ему ответить? Я была в таком замешательстве и из-за странного сна, и из-за того, что проворонила вторжение постороннего человека на территорию предприятия. И оставшееся после сна странное ощущение на лбу не давало покоя: я даже потрогала лоб и посмотрелась в зеркало.

– Почему у тебя входная дверь не заперта? – спросил водитель снегоуборочной машины.

– Я уже собралась уходить, у меня сегодня день рождения, думала, дождаться тебя и домой. И задремала.

– И ты не слышала, как он заходил?

Я кивнула.

– Кажется, это тот самый, о котором ты рассказывала. Высокий, хорошо и не по-нашему одет. Все сходится.

Пока я заполняла журнал дежурства, отмечая очищенные от снега километры дорог, водитель вышагивал взад-вперед по комнате, как мне показалось нетерпеливо, дожидаясь, когда я подпишу ему рабочий наряд. Но подписанный мной листок бумаги он машинально сложил вчетверо и сунул в карман, внимательно глядя мне в глаза, он спросил: – Ты точно его не знаешь?

Я замотала головой.

– Тогда мы должны его поймать. Ох, не простой он человек. И сам непростой, и машина с антеннами и радиотелефоном.

Я пришла домой, когда муж и дети еще спали. Метель стихала. На последние капризы погоды можно было бы и не обращать внимания. Конечно же, я была испугана случившимся, но меня обрадовало то, что наконец-то появился свидетель, наконец-то мне поверят. И это было лучшим подарком на день рождения. Я помню тот день, когда рабочие участка, я и мой муж готовили засаду. Кажется, все было продумано и прорепетировано по секундомеру. Я уже сидела за столом, к которому была подведена сигнальная кнопка. Но не успели занятые в деле люди разойтись по своим позициям, как появился мой ночной визитер. Увидев его в окно, все застыли на месте. Все, кроме меня, стояли как вкопанные.

– Ну что же вы? – крикнула я с укором мужу. – Он еще здесь, можно же выйти и спросить, что ему надо?

Муж с виноватой улыбкой смотрел на меня. А я выглянула в окно – ночной визитер стоял и с расстроенным видом смотрел на окно. И если обычно его лицо ничего не выражало, то теперь оно напоминало лицо обиженного ребенка. Первым стряхнул с себя оцепенение мой муж. За ним следом шагнул к выходу котельщик. Но не успели они распахнуть дверь, как стоявший под окном мой ночной визитер так стремительно рванул к машине и уехал, что бежавший вслед машине муж не успел разглядеть номер. Все собравшиеся в конторе молчали. Только переглядывались между собой, как бы молча соглашаясь с тем, о чем каждый думал, но не высказывал. Вдруг наш плотник, живший по соседству со зданием конторы, выдал:

– Этот гад нас взглядом уложил.

– Силен мужик, – отозвался кто-то. Мой муж нервно посмеивался. А мастер участка, служивший в армии в Хабаровском крае, рассказал про то, как один китайский диверсант взглядом уложил весь пограничный наряд, в том числе и собаку.

Этот день стал моим последним днем работы на том предприятии. Мой муж не разрешил мне больше выходить на дежурства. И последние смены перед увольнением отрабатывал за меня сам, взяв с собой нашего пса Джека. С того дня я больше не встречалась с этим человеком. Но когда нам наконец-то провели телефон, мне начали звонить и молчать в трубку. Как-то раз я решила проверить свои предположения и, не кладя трубки, глянула в кухонное окно, выходившее на шоссе: прямо напротив дома на обочине стояла похожая машина, и хотя в темноте сложно было определить, я почувствовала, что это он. Его звонки и появления носили эпизодический характер, но они волновали меня своей необычностью, и я усматривала в этом что-то романтическое и даже расстраивалась, когда он пропадал и надолго. Он незаметно приучил меня к себе. И я уже не боялась – я ждала его появления. Но он вдруг исчез и надолго. Он не появлялся несколько лет. Очень немногие люди из моего окружения, посвященные в эту историю, утешали, говоря, что он, вероятно, находится в продолжительной заграничной командировке. А почему в заграничной? Потому, что его одежда очень отличалась от той, что носили тогда наши мужчины. Такое невозможно было приобрести здесь даже в магазинах «Березка» и «Альбатрос». И потому при виде огоньков фар в ночи я обрадовалась. Мой молчун и тот, там, за деревьями у старого моста через овраг, несомненно, один и тот же человек. Я даже не сомневалась. Если бы это было днем, я могла его увидеть. Но это происходит почти на рассвете. И машина опять стоит именно в таком месте, откуда отрывается вид на мой дом, и ветви деревьев не заслоняют окна. В прошлые его приезды я проверяла и перепроверяла правильность своих догадок. Я не ленилась по утрам исследовать те места, где замечала его в ночи. Хорошо было зимой. Вставая в его следы, след в след, и подняв голову, я видела свое окно. О чем еще можно было говорить: с какого бы места я не проверяла бы, из того положения, в котором он стоял, всегда прямо перед ним, хоть и вдали, маячили окна нашего дома. И тут меня осенило: весна. Он всегда объявлялся весной. А через два дня мне позвонили и молчали в трубку днем. Я взяла приготовленный на этот случай бинокль – подарок нашего семейного друга – бывшего военного врача Северного флота. И, устроившись у окна ванной комнаты, стала наводить резкость и искать там же, за оврагом. И вдруг я чуть не выронила из рук бинокль – что может быть еще страшнее, чем встретиться взглядом через бинокль с направленными на тебя окулярами чужого бинокля. В школу детективов я пошла именно с целью научиться вещам, которые помогли бы мне хоть как-нибудь разобраться в странных действиях моего так называемого преследователя. Знания, поученные в спецшколе, напугали меня. Оказывается, я даже не подозревала всей серьезности ситуации, в которой оказалась. Видимо, когда-то я по неосторожности сделала что-то не так и каким-то образом попала в орбиту внимания очень умного, сильного, одаренного, обладающего недюжинными способностями человека.

– Кто ваш учитель, курсант? – спросил у меня как-то раз после удачной сдачи зачета преподаватель по криминалистике. – Это даже не приемы КГБ. Это уже на уровне ГРУ.

– У меня нет учителя. Жизнь научила, обстоятельства, – ответила я.

– Интересные у вас были обстоятельства, – сказал преподаватель. – Но и учитель, несомненно, тоже. Как бы я хотел знать, кто он?

Знал бы уважаемый преподаватель, что меня мучил тот же самый вопрос. Кто ОН? Но прошло десять лет и… Если до этого все казалось сплошным приключением, то последние годы прошли спокойно, за исключением двух случаев, когда имели место странные труднообъяснимые обстоятельства. Что даже мысленно не хотелось бы к ним возвращаться. Так я опять переворошу всю свою жизнь. Я уже не раз делала это, стараясь вспомнить что-то незамеченное мною, какое-то неучтенное обстоятельство моей жизни.

Возможно, я поступаю неправильно, исключая от остальных событий своей жизни необъяснимые ситуации, связанные с человеком, имя которого я до сих пор не знаю, но который сыграл большую роль в моем становлении как личности. Совсем оторвать его от своей жизни я не могу. Мне до сих пор непонятны мотивы его поступков. Во всяком случае, они никак не связаны с моими действиями, работой, хотя были случаи, когда он реагировал на события моей жизни. И если не сразу, то задним числом. Каким-то образом он узнавал о моих поездках за границу и проявлял прямой интерес к моим маршрутам и моим делам там. И не только там, зачем-то наблюдая за мною. Пользуясь моментом нашего отсутствия, он наведывается в нашу квартиру и, кажется, читает мои бумаги, я замечаю потом переложенные с одной полки на другую блокноты с дневниковыми записями, переложенную закладкой страницу в кипе бумаг с рукописями. Создается впечатление, что он специально оставляет знак о своем присутствии. Остальное вроде бы оставалось нетронутым, у нас ничего не пропадало. И поэтому мы не меняли замки. Да и какой смысл было тратить деньги: после такого сложного замка, как у нас, открыть другие ему не представило бы труда. Какое-то время после его визита мы были настороже, но вскоре все забывалось. Потому как прошли те времена, когда его поступки приводили нас в ярость, толкали на активные действия для его поимки. Но время шло, и он стал появляться все реже и реже. И показалось, что совсем пропал. Я с грустью вспоминала о нем. И была приятно удивлена, когда однажды мой муж, всегда всячески пытавшийся отрицать существование нашего таинственного неизвестного, поскольку то, чего не понять, того как бы не существует, одним пасмурным весенним утром стоя у раскрытого окна и вглядываясь в синюю гладь озера, с грустью произнес: – Твой давно не появлялся.

Так вот. И снова отголоски прошлого. Он ли это или кто-то другой. Все равно. Это берет начало в прошлом. Немного успокоившись, стараясь слушать себя, использовать свою интуицию, я вдруг четко осознала: это именно тот случай, когда все возможно сделать так, чтобы почти никто не был посвящен в мои дела. На случай, если я передумаю или получится не так, как задумано. Я большой мастер обходных маневров, в первую очередь всегда продумываю достойные пути отступления, хотя об отступлении и мыслей не допускаю. Кроме того, из жизненного опыта знаю, что если за непосредственной прямой целью кроется истинная мотивация поступка, то и сил хватит, и удача улыбнется. И все невзгоды переносятся проще, потому что цель иная. И вот тут и открывается возможность понаблюдать. Увидеть и услышать. Итак, я решила держать глаза шире, видеть и слышать. Слушать себя и подсказки интуиции. Я ехала за разгадкой тайны. Тем более что поездка в большой мере была авантюрой. Мне никогда ничего не доставалось даром. Все заработано или выстрадано. И вдруг подарок, не наследство, о чем мечтают многие, а подарок. От живого человека. И что самое удивительное – моя, возможно в глазах этого человека, спокойная реакция на известие. Сам факт получения в подарок целого дома, да еще в другой стране, где мне всю жизнь хотелось побывать, меня не очень удивил, потому что тема дома в теплой стране часто сквозила у меня в снах. Я часто видела во сне дом – особенный, старинный, добротный. Но о моих скрытых фантазиях на эту тему знали лишь небесные силы. В моей ситуации и при моих возможностях мысли о доме могли быть лишь фантазиями на несбыточные темы.

Наследство может быть стечением обстоятельств. А подарок? «Это уже никак случайностью не назовешь», – с уверенностью подумала я. Ведь это кем-то задумано и осуществлено. Получение подарка было всего лишь сопутствующим обстоятельством. Теперь передо мной откроется что-то новое. Я была совершенно уверена в этом. Желать встречи с таинственным неизвестным, поскольку именно его считала «главным подозреваемым» в деле с подарком, было бы слишком много, но какое-то взаимодействие с ним предстоит, надо следить за знаками, людьми. Надо вытащить из дебрей сознания то, в отсутствии чего меня все время упрекали и доктора и преподаватели школы частного сыска.

– Вынь из самого дальнего кармана свой инстинкт самосохранения, – сказал мне однажды наш преподаватель по наружному наблюдению. Странно, похожее отметил еще давно оперировавший мой коленный сустав хирург. Как-то раз, во время очередной перевязки, он вдруг ни с того ни с чего сказал: – Бесстрашие – это не ваша заслуга. Это – врожденное качество. Подсознание ваше работает даже в состоянии глубокого наркотического сна. Вы очень себя контролируете. Но у вас полностью отсутствуют защитные рефлексы. Я это еще во время первой операции заметил.

Мне показалось, что я услышала в его словах какой-то укор. Интересно, по каким признакам можно определить отсутствие инстинкта самосохранения у находящегося под наркозом пациента. Но я постеснялась спросить. Мне и так уделялось очень много внимания. Я даже испытывала из-за особого отношения к себе неловкость перед медсестрами. Но теперь, когда мне уже и много лет и я уже не так ловка и сильна, а мне предстоит серьезное дело, думаю: в каком же кармане рыться, отыскивая этот инстинкт. В глубине души я давно ожидала нечто подобное. И это и было моим главным козырем – я предупреждена, потому не было и страха перед неизвестным. Было лишь немого досадно, что стоило мне слегка приблизиться к ощущению спокойного благополучия, чувству мне почти незнакомому, как судьба подкинула мне вот такой подарок и в прямом, и в переносном смысле.

Да, сделать подарок – это не случайность, а преднамеренное действие, предпринятое кем-то. Мне же предстояло действовать по обстоятельствам и слушать свой внутренний голос. И конечно же, следовать указаниям высших сил. К интуиции это никакого отношения не имеет. Поскольку интуиция – это умение «чувствовать шкурой», как говорил наш преподаватель по оперативной розыскной работе, это улавливание информации. То, что снилось мне по ночам до звонка от Банева, – это действительно интуиция предупреждала меня о наступлении каких-то событиях в моей жизни, потому что в это время кто-то производил какие-то связанные со мной действия, обо мне думали. И я улавливала эти мысли. Но поскольку мысли были приятные, а душу сжимало, как обычно всегда, перед чем-то очень хорошим, то, следовательно, мне и на этот раз нечего было бояться. Я просто знала, что по большому счету меня ждет что-то очень хорошее. А возможно, что мне просто хотелось, чтобы моя поездка в неизведанный край, которая сродни прыжку в прорубь, явилась бы продолжением одной старой странной и загадочной истории моей жизни. Если бы не это, то вряд ли я согласилась бы на такой шаг. Сейчас я была уверена – это мой единственный шанс приоткрыть завесу тайны. Впервые появилось что-то конкретное, материальное, даже если указанные в договоре контактный адрес и имя вымышленные. Заснула я лишь под утро. Но сон был крепкий и полноценный, мне ничего не снилось, но я что-то счастливо напевала во сне. От своего пения я и проснулась еще до будильника, я выспалась и, пребывая в радостном настроении, совершенно не думая о предстоящей поездке, прочитала поступившие на мобильный телефон сообщения от детей и мужа. Плюсовые градусы, о которых они мне написали, не произвели на меня никакого впечатления. Радоваться тридцатиградусной жаре? Мне уже и при 25 градусах становится настолько некомфортно, что я уже после двух-трех дней жары начинаю мечтать о поездке куда-нибудь на север и с радостью отыскивать в природе малейшие приметы приближения осени. Перед тем как отключить всю домашнюю технику, я заглянула в почтовый ящик электронной почты и обнаружила, что рано утром снова был звонок от неизвестного абонента, но я так хорошо спала, что не слышала ни звонка, ни сигналов поступивших смс-сообщений.

Собирая своих в дорогу и покупая необходимые для поездки вещи, я купила и для себя кое-что, не поленилась, съездила в другой конец города, в представительство одной швейцарской фирмы, производящей сублимационным способом концентрированные продукты. Только там можно было купить баночку безумно дорогого, но уже не раз проверенного мною в экстремальных условиях бульонного порошка. Приготовленная из одной чайной ложечки этого кристаллического порошка порция бульона возвращала жизненные силы. Еще я купила несколько пачек хрустящих ржаных хлебцев и пшеничных сухариков. Сыр, повидло, печенье уже имелись. – Как к осаде готовишься, – посмеялся тогда надо мной муж при виде моих запасов. Как ему объяснить, что когда работа идет, отрываться нельзя и все должно быть под рукой. Вот все это я и положила с собой в дорожную сумку. Собираясь в дорогу, я делала все как обычно, по ходу дела прибиралась, красила ресницы одного глаза, затем шла на кухню, где варился кофе. С чашкой кофе возвращалась в ванную дорисовывать другой глаз. Ненужные вещи, оставшиеся от сборов, убирала в шкафы. Полила цветы. Мне нравится возвращаться в убранную квартиру, чтобы дом принимал своим уютом и свежестью нетопленой квартиры. На случай непредвиденных морозов я оставила включенными автоматические обогреватели в ванной комнате и туалете, чтобы трубы не замерзли. Кто знает, какие сюрпризы может преподнести погода. А эти автоматические регулируемые обогреватели очень надежные. С ними ничего не случится. Поглядывая на часы, я радовалась, что уже одета и накрашена и могу спокойно присесть на дорогу. Еще два шага, и я за порогом. И тут меня охватил азарт. Я почувствовала, что в мою жизнь снова возвращается игра. Шаг в неизведанное поднял такой уровень адреналина, что сердце зашкаливало от его переизбытка. Окинув грустным взором свою квартиру, я вслух произнесла:

– Господи, сохрани наше жилище к моему возвращению, силы небесные, помогите мне, дайте мне опору и… не осуждайте меня.

Глава 4. Навстречу прошлому

В день вылета в Таллинне вперемежку с мокрым снегом моросил дождь – обычное явление для нашей ранней зимы. Прежде чем войти в здание аэропорта, я, ступив под навес, сняла шляпу и, стряхнув с нее капли воды и чуть подправив волосы, снова надела ее. Незаметно кинув взгляд на свое отражение в зеркальной поверхности раздвижной двери, я осталась довольна увиденным, не зря старалась. Когда надо, я умею выглядеть лучше, чем я есть на самом деле.

Всматриваясь в одинокие фигуры пассажиров в зале ожидания, я направилась в сторону кассы финской национальной авиакомпании «Финнэйр», откуда навстречу мне уже шел Красимир Банев. Я скорее догадалась, что это он – сегодня у него на лице не было той вчерашней игривой усмешки, которая мне так не нравится, особенно у мужчин зрелого возраста, и не кивни он мне, я и не узнала бы в нем вчерашнего чиновника, к тому же теперь он был в уличной одежде. А выглядел он великолепно. Просто восхитительно. Вот что значит пальто. Если вчера в строгом темно-синем костюме он выглядел угловато, и все его поведение было каким-то резким и ершистым, то мягкий покрой его пальто, светлые тона одежды, замшевые ботинки, на которые мягко ложились отвороты штанин его светлых брюк из шерстяной фланели, делали его и моложе и мягче. И сам он казался добрее.

– Тепло, да, – он посмотрел на мою шляпу.

– Да, очень, – я поняла, что он подколол меня. Зима ведь. Но откуда ему было знать, что в сумке у меня лежит меховая шапка.

Вчерашний и сегодняшний Красимир – словно два разных человека, отличающихся не только внешне, но и внутренне. Вчера – колючий и ироничный, сегодня он производил более приятное впечатление. Куда пропала его вчерашняя колкость, ироничность, острый буравящий взгляд? Однако на смену этому появились сосредоточенность и озабоченность или обеспокоенность чем-то.

– Вот, на всякий случай, – я расстегнула сумку и показала лежавшую сверху зимнюю шапку из чернобурки. Я заметила его одобрительный взгляд, которым он окинул меня.

Моим внешним видом Красимир Банев, кажется, остался доволен. Правда, он недоверчиво посмотрел на мою дорожную сумку, когда в ответ на его вопрос, взяла ли я с собой теплые вещи, утвердительно кивнула. Плоская, но довольно большого размера сумка из полированной коричневой кожи была обманчиво изящна. На самом деле она вмещала даже больше, чем обычная, с набитыми боками дорожная сумка.

Продвигаясь через толпу туристов, отправляющихся чартерным рейсом в Хургаду, к столику регистрации билетов в Хельсинки, я ощущала приятный аромат дорогого парфюма, исходившего от моего спутника. Да, сегодня он выглядел просто великолепно. Как бы мне хотелось бы соответствовать ему, но, увы, его класс был порядками выше моего. Даже для дипломата, я бы сказала, он выглядел сверхэлегантно. А ведь только вчера передо мной стоял простой обыкновенный чиновник. Вот такие вот метаморфозы. Мы быстро прошли регистрацию, а пока продвигались в очереди на досмотр багажа, Банев, слегка наклонившись надо, мной тихо сказал:

– Как официальное лицо ничего посоветовать вам не могу. Но, выйдя за рамки профессионального, замечу, что вчера после нашей встречи с вами я долго думал: будь на вашем месте моя дочь или моя жена, что бы я посоветовал им в такой ситуации?

Две сумки остались при мне. Я ничего не стала сдавать в багаж. Банев сдал чемодан, легкий на вид, видимо с одеждой, потому как сегодня он был в другом костюме. Когда в таможенном досмотре он снял пальто, я не могла не обратить внимания на его красивый джемпер песочного цвета. Все это великолепно гармонировало с его шикарным, сшитым из дорого шерстяного драпа пальто. Небрежная элегантность широкополого двубортного пальто, широкий рукав реглан. Мягкая линия плеча. Как хорошо, что после долгих раздумий я надела свое демисезонное пальто, не стала придумывать себе походное обмундирование. А ведь был соблазн влезть в стеганое, напоминающее спальный мешок, зимнее пальто. Но я представила себя в аэропорту, в самолете, в Софии. Вот тогда было бы кричащее несоответствие. Честно сказать, я непритязательна в одежде. Просто порой позволяю себе эпатажные вещи. Роскошная сумка, эффектная обувь, элегантная и дорогая. Перчатки из великолепной кожи с пуговкой, обтянутой кожей другого цвета. Я могу себе позволить лишь роскошные мелочи. Они придают настроение и создают иллюзию благополучия. И позволяют одним дорогим аксессуаром, поднимающим мне настроение и создающим иллюзию материального благополучия, отвлечь от других, тривиальных предметов моего гардероба.

Естественно, мы отличались от остальной публики. Все в основном были в легких куртках, в спортивной одежде. Ясно, летят через Финляндию в жаркие страны. Мои родные тоже всегда норовят ехать налегке, чуть ли не в шортах. И тогда встречай их с ворохом теплой одежды, особенно маленьких беречь надо, ведь разница температур – тридцать и более градусов. Из знойной Африки да в завьюженный Таллинн.

Сегодня Красимир Банев был явно чем-то расстроен или озадачен. Его проницательный взгляд был направлен мимо меня, мне никак не удавалось, как я ни пыталась, перехватить взгляд его темно-серых глаз. Что-то случилось, подумала я, когда мы последовали к таможенным воротам.

– Я вижу, вы в советах не нуждаетесь. Это хорошо. А ведь есть люди, которым необходим совет со стороны. Маленький толчок служит к действию, – сказал он, и, как мне показалось, его лицо помрачнело. После недолгого молчания он добавил: – Хорошо, если это направлено на хорошее дело. Но чей-то совет – мнение – толчок могут столкнуть и в пропасть… Последовала долгая пауза. Не знаю, о чем думал этот человек и почему так изменчиво было его настроение.

– А у вас, я уверен, все сложится. Съездите, в разговорах с окружающими там вас людьми вы наверняка что-то узнаете. Проскользнет, непременно проскользнет что-то, за что можно будет ухватиться. Тем более что в денежном выражении эта поездка вам ничего стоить не будет.

Эта его последняя фраза рассмешила меня. Заметив в моих глазах смешок, он добавил:

– Вы взяли на себя очень большую ответственность. Но, очевидно, это свойственная вам черта характера. Женщина вы умная. Надеюсь, разберетесь.

Его лицо было и грустным и виноватым, недовольным и сочувствующим одновременно. За эту палитру чувств я была ему безмерно благодарна. Но я упорно молчала, как чем-то недовольный подросток, тупо ковыряя носком сапога полированный каменный пол зала ожидания. Если бы Банев знал, как я нуждалась в этот момент в чьем-то совете. Пропустив его впереди себя к движущейся ленте с пальто и портфелем, я подождала, пока его обследуют, что-то у него зазвенело – оказалось, он забыл снять ремень. Так смешно, когда рядом с тобой посторонний мужчина зрелых лет расстегивает ремень на брюках. Но надо отдать ему должное, он выглядел при этом весьма импозантно.

В салоне самолета он привычными движениями помог мне снять пальто в узком проходе между креслами. Не дожидаясь, пока подойдет стюардесса, ловко убрал в шкафчик над головами мою дорожную сумку и свою сумку-портфель, какая обычно бывает у странствующих дипломатов или чиновников из Брюсселя. Пропустив меня в кресло возле иллюминатора, он устроился рядом; кресла узкие, и он слегка задевал меня своим плечом.

Время от времени я чувствовала, что он поглядывает на меня, словно хочет что-то сказать или спросить. Самолет вырулил на взлетную полосу. Включились двигатели и… мой спутник (мне очень понравилось, как он пообещал себя мне в спутники), повернувшись ко мне, вдруг улыбнулся:

– Летим?

– Угу, – ответила я. И впервые за время нашего знакомства мы улыбнулись друг другу. И как-то очень по-доброму. Смена роли, видимо, подействовала: рядом со мной сидел не какое-то официальное лицо, а просто приятной наружности пожилой мужчина. Не знаю, каким образом мне удалось склонить его на свою сторону, я не помню, после чего, с каких сказанных мною слов, в нем произошла перемена.

Глава 5. С высоты птичьего полета

Набрав скорость, самолет оторвался от земли и резко взмыл в небо. Грань между последним прикосновением к земле и отрывом от нее по ощущениям почти неопределима, часто даже при взлете приходится посмотреть в иллюминатор, дабы убедиться, что самолет уже в воздухе. Этот миг отрыва настолько короткий – миг и есть, но в нем столько неопределенности, столько разных эмоций. Этот миг – отрыв на долю секунды от действительности. Счастливое мгновение отрыва, момент временного небытия. Это бывает, когда еще ничего не изменилось, но вот-вот изменится. Мгновение, когда еще ничего не произошло, но вот-вот произойдет.

Свершилось. Самолет взмыл в небо, слегка наклонив крыло, развернулся и, постепенно набирая высоту, последовал выбранным курсом в точку назначения. Теперь уже все ясно и понятно.

С этого момента я была ввергнута в водоворот не столько событий, сколько сильных эмоций и ощущений.

Мы, около сорока пассажиров и пять членов экипажа, летели в Хельсинки. Я сидела, потупив взор, чтобы никто не смог прочесть на моем лице детской радости и восхищения, которое я всегда испытываю от ощущения полета. Мой спутник по-своему понял каменное выражение моего лица и спросил:

– Вам плохо?

Я только мотнула головой в ответ, но, не сдержавшись, правда, не размыкая рта, улыбнулась. Увидев мое довольное лицо, он все понял, потому как слегка усмехнулся и произнес на болгарском языке фразу, из которой я поняла, что и ему нравится видеть землю с высоты, но не выше полета орла.

Мне, кстати, тоже неинтересно лететь над глыбами облаков, похожих порой на айсберги в океане или заснеженные вершины гор. Однообразная картина не производит впечатления. Другое дело, когда видишь внизу землю, море, точечки морских судов, невероятных оттенков море, морскую гладь. Перелет из Таллинна в Хельсинки длится менее сорока минут, а чистого времени полета и того меньше, и естественно, что на большую высоту самолет и не выходит, не успевает.

Я глянула на своего спутника, еще раз посмотрела на пассажиров, шумных и веселых, предвкушавших замечательный отдых на южных курортах. Это было заметно по их легкой одежде. И поняла. Этот то, что я уже когда-то видела во сне. Те же ощущения, тот же рисунок событий, что и в моем сне. Здравым смыслом этого не объяснить. Мистика. И это мистическое пугает. Как часто мне в жизни приходилось слышать во сне фразы, которые чуть позже уже наяву звучали из уст виденных мною в своих снах людей. Мистические переживания, о которых я никогда не могла никому рассказать. Ну кто бы мне поверил, что слово в слово было сказано накануне тем же лицом. Только во сне. Больше всего боюсь таких состояний души, которые похожи на те, что уже испытаны мною в ярко запомнившихся сновидениях. Сейчас дежавю налицо. Пугающее чувство повтора. Почему я боюсь его? Почему в первую очередь возникает тревога, что именно в момент повтора что-то произойдет? И потому хочется поскорее вспомнить, что происходило там и каков был исход событий? Этот сон из разряда тех, которые производят сильное воздействие. Он запоминаются своей красочностью, необычностью сюжета, пережитыми сильными ощущениями и глубокими чувствами. Вот так и этот сон, общее впечатление от которого – состояние зыбкости почвы под ногами, страх приближающейся опасности, растерянность, что же там произошло… надо быстрее включить память и вспомнить все подробности и символы этого сна. Кстати, это помогает.

Что-то так дразнило, так искушало своей неопределенностью, что судорогой сводило душу. Я снова глянула на своего спутника, еще раз посмотрела на пассажиров. Несомненно – это то, что я видела во сне. Я судорожно стала вспоминать, чем же закончился тот сон, поскольку это очень важно.

Почувствовав на себе мой взгляд, Красимир Банев расслабленно прижался к спинке кресла, и я увидела, как на его свежевыбритой щеке стал разливаться румянец. Точно как в том давнем сне, когда, проснувшись утром, я была уверена, что имела дело с самим сатаной – такое дьявольское искушение было во всем увиденном и прочувствованном.

По соннику увиденное и означало или дьявольское искушение, или опасную игру. Вначале я уже была готова поддаться этим чувствам и, кажется, поддалась, но не успела наделать глупостей, потому как сам дьявол меня и остановил. Надо вспомнить подробности того сна. А сейчас я знала только одно: напомнивший мне об этом значительном сне Красимир – не главное действующее лицо, а посредник. И я могу на него надеяться. С человеком из сна у меня все получилось так, как я хотела.

Сон на самом деле был необычен. Полнометражный, если не двухсерийный фильм со множеством символов. Сложно передать словами все те чувства и эмоции, которые я пережила тогда в этом сне, и коротко рассказать о приснившихся событиях одной ночи и утра. Это была целая жизнь. Действие началось с того, что я обнаружила себя в шумной компании молодежи, путешествующей по неизвестной мне стране. Скорее всего – это туристы, успевшие за время поездки сдружиться, и только я чувствовала себя особняком среди этой веселой компании. Мы устроились в баре гостиницы. Обычное застолье. Оживленные разговоры, смех. Это был не ужин. На столе стояли лишь стаканы с виски и чашки с кофе. Отдыхающие пили и танцевали. Танцевали толпой, не парами, радуясь, что нашли приют в этом старинном замке. Ведь это не гостиница или дом для приезжих, просто хозяин пожалел оставшуюся на улице группу туристов. Единственной парой здесь были я и незнакомый мне мужчина примерно моего возраста. Мы сидели напротив друг друга за столиком из красного дерева в углу бара и молча наблюдали за танцующими. Но это было насыщенное молчание. Мы понимали друг друга без слов. Я и мой визави явно симпатизировали друг другу. Неожиданно он оказался рядом со мной, слева от меня. Я почувствовала его плечо, его пристальный взгляд, и вдруг со мной стало происходить что-то странное, вызвавшее во мне изумление. Как он это делает? Что это: внушение, гипноз? Мой спутник просто сводил меня с ума. И хотя выражение его лица оставалось невозмутимым, я чувствовала его страсть, сатанинское влечение, от которого и во мне вспыхнул сильный огонь желания. В реальной жизни мне никогда не доводилось испытывать такое сильное чувство. Обласканная не взглядом, а его мыслями, я почувствовала его дьявольское притяжение. На фоне этого потрясающего чувства все остальное меркло и утрачивало значение. Но ведь ничего не происходило. Огонь страсти горел внутри. И вдруг стало хорошо и спокойно. Это чувство безграничного счастья, сочувствия, нежности, заботы. Хотя нуждался ли мой спутник в этом? Но уверена, что все, что со мной происходило, было вызвано каким-то его воздействием.

– Кто ты? – мысленно спросила я, разглядывая его лицо. Оно ничего не выражало, ровным счетом ничего. – Кто ты, что тебе удается рождать во мне лавину чувств? Кто ты, что имеешь надо мной такую власть? Ни твоя суровая внешность, ни манеры ничем не примечательны.

Нас окружал ухоженный старинный парк в легкой дымке тумана, два силуэта собак – русских гончих на фоне великолепного затихшего на ночь фонтана. Синий лес вдалеке. И благоухающие в бархатном воздухе теплой летней ночи кусты роз. Но никакая деталь парка, сада, садовой мебели не выдавали мне, в какой стране я нахожусь. Не определить этого было и по зданию замка, по меблировке. Никаких отличительных признаков. Никаких знаковых деталей. Странный маленький город. Похоже, что в Центральной Европе. Гостиница, на втором этаже которой располагалась ординаторская, о чем свидетельствовала табличка на двери и увиденный мною молодой врач в зеленой одежде хирурга. Маленькая больничка на несколько палат.

Нам разрешили быть здесь до утра. Утром мы должны покинуть здание. Где я спала, я не помню. Помню лишь, что спохватилась, ища свою сумку, деловую сумку-портфель. Я нашла ее в холле, на полу, прислоненную к креслу. Ну да, как всегда не застегнутая, это я оставляю свои вещи так. А потом пугаюсь сама и пугаю других. Ладонью нащупала корпус мобильного телефона. Все было на месте. Я успокоилась и почувствовала неловкость из-за своего испуга. Мне было неловко из-за своего недоверия к присутствовавшим в доме. Хорошо, что никто не видел. Нет, видел. Он, мой странный спутник, видел. Он стоял в сторонке, за огромной пальмой, и наблюдал за мной. Поймав мой взгляд, подошел и предложил лететь на его частном самолете, Конечно же, я согласилась. В салоне самолета я огляделась по сторонам. Странный салон, маленький, квадратный, с зашторенными черными занавесками иллюминаторами. Зато грузовой отсек занимал большую часть самолета. Там был багаж. Похоже, что самолет был транспортный. Стены выкрашены в глухой синий цвет. На этом фоне яркими пятнами выделяются лица туристок. Их было немного. Шесть-семь от силы. И я. А рядом со мной он, этот странный человек. У него тот же самый ничего не выражающий взгляд. Определенно я никогда его прежде нигде не встречала. Откуда же он так много знает обо мне? У него довольно светлая кожа. Полудлинные темные, почти черные волосы слегка вьются на концах. Темные брови. Обычное лицо зрелого мужчины. Национальность не определить. Он может быть и испанцем, и французом, и португальцем. Замечаю, что щеки у него слегка порозовели. Нет сомнений, это легкий румянец выступил на лице. Это так не вяжется с его суровым видом. Я рада, после всего, что произошло накануне, могу спокойно разглядывать его, не краснея при этом, не стесняясь, совершенно спокойно. «Нет, – думаю я, разглядывая его. – Я не влюблена в него. Я испытываю к нему чувство любви. Тут уже эмоции другие. Надежность. Мне не надо волноваться. Вспыхивать от эмоций, затмевающих разум чувств. Чувство любви – оно глубже. Могут быть лишь приливы нежности. Любовь – она просто есть. Вот в этом то и разница между любовью и влюбленностью».

Влюбленность – это эгоизм. Это самолюбие до умопомрачения. Но кто он, этот человек, сидящий рядом со мной, плечо к плечу? Куда он меня везет? Я думаю, как мне быть. Но я уверена, что все у меня получится. Я не боюсь его. Я вернусь назад следующим же рейсом. Таково мое решение, и ничто не помешает мне его исполнить. Я не буду подавать виду, что обеспокоена или взволнованна, все уладится. Мне надо лишь немного потерпеть. А пока буду любоваться великолепными видами, раскрывающимися передо мной из иллюминатора.

– Как только разгрузим самолет, ты полетишь обратно, я уже распорядился, – услышала я голос незнакомца.

Не получилось у него увезти меня. Не получилось. Отпустил. Так кто же он? Сатана? Ангел-хранитель? Нет. Не знаю. Знаю лишь, что люблю его еще больше. Он чувствует это. Полет продолжается. Внешне ничего не меняется. Но какое чувство освобождения я испытываю при этом. И радости! И счастья! Он знает это. И еще он чувствует мою внутреннюю свободу и независимость. И ценит мои чувства к нему – это подарок, который не купить ни за какие деньги. Может, потому он и решил меня отпустить.

Сколько символов было в этом сне! Кстати, я все выписала. Проверила. Уточнила и расписала по явлениям и предметам. Это очень важный сон в моей жизни. Я до сих пор помню все ощущения: одно чувство сменялось другим, вспыхнувшая мгновенная неприязнь, обида, ей на смену приходило чувство нежной грусти, взаимное, необъяснимое, не плотское влечение, а именно тяга. Не физиологическая, не духовная, а порядком выше: какое-то особенное утонченное влечение. Необъяснимое и прекрасное чувство, ошеломившее своей силой и глубиной. Но главным было притяжение. Причем взаимное. И доверие. Так можно доверять только себе. Я смотрела, как он медленно, почему-то пятясь, отдалялся от меня. Он что-то сказал мне на прощание, но я не расслышала, что именно, потому что во сне меня окликнули, и я проснулась. А жаль: прощальные слова – они так важны.

В моей жизни было несколько снов, запомнившихся навсегда. Это сновидение – одно из них. Возможно, испытываемые в этих снах эмоции и ощущения и чувства дополняют реальную жизнь. Но чаще всего сны предупреждают о чем-то, о хорошем и о плохом. Главное, не пропустить важной информации, проходящей через сны, и уметь расшифровать, то есть разгадать значение сна. Почему я подумала, что привидевшийся мне незнакомец – сатана? Да потому, что искуситель умный, тонкий, изощренный, понимающий. И справедливый, умеющий проигрывать. В этом поединке не было проигравших! Это мне урок. Познание страсти преходящей и любви постоянной. Любовь – это не эмоции. Это опора в жизни. Даже если любовь безответная, потому что чувство настоящей любви – это прочная сильная надежная вещь, невидимая, неосязаемая, но если она есть, он уже никуда не денется. Она может ослабевать и снова становиться сильнее. Она мотивирует наши действия. Влюбленность – это временные чувства. Но сильные, зачастую мешающие нам жить, думать, творить. И даже дышать. Чувства, затмевающие разум. Любовь, наоборот, делает нас мудрее, дает нам силы и возможность претерпевать все невзгоды, а также дает уверенность.

Значения символов этого сна: фонтан – хороший знак. Необычный город, необычный замок – в вашей жизни будут происходить необычные поразительные вещи и события.

И вот они – это поразительные события. И сон мне во многом подсказка, как себя вести, кому довериться, кого и чего опасаться. И больше всего я должна бояться искушений.

Не знаю, какие перемены во мне почувствовал Красимир Банев, но его лицо зарделось румянцем после того, как я посмотрела на него, нет, не оценивающим, не сравнительным, но несколько иным взглядом. Чуткий, подумал я, словно читает мои мысли. И чтобы больше не смущать его, повернулась лицом к иллюминатору.

Уже был виден архипелаг, он остается влево от нас. Прижав лицо иллюминатору, я смотрела вниз на море, которое местами было малахитового цвета. А так – серо-бурое. Уже были различимы волны, на которых спичечные коробками выглядели морские суда, а вот уже и можно было разглядеть буи, крыши домиков смотрителей бакенов и маяков на отдельных островках. Светлым амфитеатром расстилалась вдоль берега моря столица наших северных соседей.

Щелкнул микрофон, и капитан самолета сообщил, что мы уже у цели. Пожелал еще минуту терпения и сообщил сводку погоды, обещав в Хельсинки обильный снегопад.

Глава 6. Вылет в Софию задерживался

В Хельсинки стояла пасмурная погода. Но обещанного снегопада не было, лишь одинокие мелкие снежинки парили за огромными стеклянными стенами аэропорта.

Мы стояли в очереди, в ожидании багажа Красимира, когда по радио объявили, что вылет в Софию задерживается из-за непогоды. Скорее всего, погодные условия не позволяли садиться самолетам в Софии. Красимир Банев развел руками, мол, ничего не поделаешь.

– Вас встретят там в любом случае, во сколько бы вы ни прилетели. Не беспокойтесь, – сказал он очень по-доброму.

В этом момент я испытывала к этому человеку чувство огромной симпатии и благодарности. Не знаю, почувствовал ли он это, но когда пришло время прощаться, он, приобняв меня за талию, притянул к себе так, что я невольно уткнулась носом в его ворсистый шарф, снова ощутив тонкий аромат его духов. Банев, наклонив надо мной голову, прошептал на ухо:

– Потом поглядишь. – Затем немного отстранившись, и внимательно вглядываясь в мое лицо, тихо сказал: – С богом!

И я увидела в его одновременно и сочувствующем и обеспокоенном взгляде неподдельную заботу. Я благодарно кивнула ему, хотя не поняла, что означало это его «потом», но мне понравилось его обращение ко мне на «ты», и я улыбнулась на прощание.

«Ну вот, – подумала я. – Еще один человек задействован в этой необычной истории». Моя коллекция, так сказать, «избранных» людей пополнилась еще одним так называемым «моим» человеком. «Мои» люди – это обретенные с годами в довольно острых и сложных ситуациях редкие, благородные, сильные и надежные личности, на которых всегда можно положиться. Мы общаемся не часто – в обыденной жизни у нас отсутствуют точки соприкосновения, встречаемся лишь в случаях, когда этого требуют обстоятельства. Глядя вслед удаляющемуся Красимиру Баневу, я была уверена, что этот для меня совершенно незнакомый человек тоже из тех. Мне было очень жаль, что невольно втянутый в эту историю он теперь будет чувствовать себя ответственным за происходящее. Ведь для всех было бы куда проще, если документы были бы доставлены обычной международной курьерской почтой. Что ж, он уже начинает мне нравиться. Возможно, причина во мне: это я веду себя как оробевшая девчонка. Такое же чувство, когда я 18-летней студенткой Ленинградского университета улетала в неизвестность. Но тогда все было по-другому. Я ехала работать в редакцию приполярной районной газеты. Тогда я впервые покидала дом, впервые летела на самолете. Сорокаместный Як-40 взмыл в небо, взяв курс на Север, и все замерло у меня внутри, особенно сердце, но не от страха перед полетом. Такое же замирание у меня было и сейчас. Но если тогда я стремилась на встречу с будущим, то теперь я с опаской думала о том, кого же я увижу? Кто этот человек из моего прошлого?

Сколько раз, глядя на себя в зеркало и видя перед собой состарившуюся оболочку, я говорю себе: веди себя соответственно. Но соответственно, то есть солидно, получается первые полчаса, а потом я опять забываюсь. И снова веду себя как обычно. Мало того, что я по-овенски размашиста в движениях и шаг мой не по росту широк и быстр, я всегда выделяюсь в толпе, хотя не страдаю желанием выделиться. Я и в чувствах порывиста. И вот и сейчас мне пришлось очень сдерживать себя, чтобы не обнять этого чужого человека и не затискать его в своих объятиях из чувства благодарности за не предусмотренные ничем чувства, которые он проявляет. Я всегда безмерно рада проявлениям любых чувств. Это означает, что человек неравнодушен. Глядя сзади на Красимира Банева, я обратила внимание, что этот невысокого роста, но гармонично сложенный, с широкими плечами, угловатость которых не смягчал даже мягкий покрой рукавов его модного пальто, производит впечатление высокого, даже крупного мужчины. Мне нравятся люди, производящие такое впечатление, – это за счет своего гармоничного телосложения и мощного энергетического поля, а также правильно подобранной одежды.

У регистрационной стойки я пропустила вперед напирающих сзади нетерпеливых пассажиров. Не люблю толкотню, да и зачем толкаться: ведь места есть у всех, да и самолет не улетит, пока все пассажиры не будут на борту. Я обычно стараюсь идти в последних рядах, без суеты, спокойно и свободно. Так и сейчас. Встав поодаль и по привычке сунув руки в карманы пальто, я наткнулась на что-то постороннее в моем правом кармане.

Я нащупала сложенный вдвое конверт. Значит, мне не показалось, рука Красимира Банева, действительно, задержалась у меня на боку дольше положенного. Вот и еще один сюрприз.

– Потом, – сказала я себе. – Не сейчас, – чувствуя, что это не для посторонних глаз, хотя мне очень хотелось узнать, что там. Но на всякий случай пощупала, нет ли опасного вложения.

– Вот он, стереотип мышления, – усмехнулась я собственным мыслям.

«Ловкость рук!» – подумала я о Красимире с восторгом. Вот почему он так внимательно смотрел в мои глаза. Он хотел выудить оттуда, почувствовала ли я что-нибудь. А я сделала вид, что ничего не почувствовала. Очень двусмысленно получилось с моей стороны.

В самолете, прежде чем повесить свое пальто на вешалку, я еще раз убедилась, что конверт на месте. Какой был соблазн достать его и глянуть хотя бы одним глазом, но усевшаяся рядом со мной пожилая женщина и без того без стеснения рассматривала меня. Ей, видимо, хотелось пообщаться. Только не это: мне надо было собраться с мыслями и сосредоточиться на главном, удачно добраться до места и вести себя достойно при любых обстоятельствах.

Смутные ощущения будущих перемен усиливались по мере того, как я приближалась к неизведанному.

А ведь я видела, и не раз, в своих снах подаренный мне кем-то дом. Целой картины дома я не видела, но запомнила многие его детали. Много лет назад мы с мужем и мои родители строили планы на покупку дома и даже поехали в разведку по одному газетному объявлению, мы договорились: если дом будет чем-то похож на дом, увиденный мною во сне, значит – это судьба, явный знак, и мы должны будем сильно поднапрячься, чтоб собрать необходимые деньги и купить его. То, что мы увидели, было зловеще, пустынно, пугающе, мы быстро сбежали оттуда и, несмотря на жаркий день и отсутствие в машине кондиционера, ехали домой в очень радостном настроении, даже нигде не останавливаясь, чтобы перекусить. Домой! Это было единственным желанием. И дети, и мы, взрослые, от души хохотали, вспоминая нашу поездку, этот странный безветренный жаркий полдень, тянущиеся на много километров заросли выцветшего тростника, за которым даже не угадывалось море, выжженную солнцем огромную поляну и посреди нее одинокий домик. И не души. Ни кошки, ни собаки. Не говоря уже о хозяевах, продававших этот дом. Странно, при полном штиле во дворе на закрытой веранде неизвестно откуда взявшийся сквознячок зашевелил старинные, вязаные крючком тяжелые занавески. Заглянув вовнутрь сквозь запыленное стекло, мы увидели на деревянном столике потрепанную, с пожелтевшими краями страниц книгу – это был полевой определитель лекарственных растений, изданный в Санкт-Петербурге в 1887 году. И все, больше ничего. Столик и книга. Мы долго стучались в открытые двери. Больше часа ходили вокруг дома. И уже были обеспокоены доносившимся откуда-то из глубины дома зловонием и стали высказывать в шутливой форме страшные предположения. Но это воняла стухшая в жару рыба, которую обнаружили в пластмассовом ведерке возле пустой собачьей конуры. Здесь словно вымерло все. И ни один из предметов обихода, кроме этого ведерка, не давал возможности определить не то что год, а даже эпоху, в которой здесь остановилось время. С радостью покидали мы этот незабываемый сюрреалистический мир, а ведь сколько мук и терзаний было перед этой поездкой: мысленно ведь каждый из нас прощался со своим родным домом. И с нашей милой дачей, без продажи которой мы вряд ли осилили бы предстоявший в случае приобретения дома переезд на новое место жительства. Каким окажется дом в Болгарии?

В моих снах картинки дома повторялись. Это был старинный дом в неизвестной мне местности. Я запомнила залитый солнцем внутренний двор, распахнутую на одну створку тяжелую дверь, и рядом с ней на фоне выгоревшей от солнца когда-то белой стены одинокий куст не то жасмина, не то сирени, растущий прямо из щелей между каменными плитами, которыми был выложен двор. В последний раз сон про дом приснился мне за несколько дней до смерти моей матери. Возможно, он потому и запомнился так четко, что в неимоверном напряжении и страхе, в котором я была, осознавая, что конец самого родного мне человека близок, я придавала значение каждому знаку и всему искала объяснение. Больше всего боялась, что сон означал смерть. Я пролистала все сонники, чтобы убедиться, что это не так. Оказывается, если дом снится старому человеку, то это к его смерти. Но дом-то приснился мне. Как и то, как я лечу вместе со своей трехлетней внучкой в пассажирском «боинге» нашей национальной авиакомпании неизвестно куда, но настроение у нас солнечное. Внучка взглядом ищет в самолете свою маму (моя дочь в действительности работает стюардессой в этой авиакомпании). Я объясняю ей, что мама этим рейсом не летит. И в этот момент я чувствую чье-то легкое прикосновение к своей руке. Сидевший наискосок от меня пожилой, с шевелюрой седых волос, утонченной, аристократической внешности мужчина протянул мне ключи. Спинка кресла мешала мне видеть его, я успела рассмотреть только красивые кисти его рук, сухощавые тонкие пальцы. И рукав его пиджака из дорогой ткани синего цвета, из-под которого виднелась манжета белой рубашки с прекрасной прямоугольной формы серебряной запонкой.

– Возьмите, это вам, – сказал он и положил связку ключей мне на ладонь, сверху прикрыв ее своей ладонью.

– Пользуйтесь… В последний раз я был там сорок лет назад, – в его голосе слышались и сожаление, и обреченность. Я поняла, что это ключи от какого-то дома, в который этот человек уже никогда не вернется. И мне стало очень грустно. Когда мы прибыли на место и все остальные пассажиры радовались, что прекрасно устроились в модных SPA-гостиницах с бирюзовыми чашами бассейнов, пальмами и выстроенными в ряд лежаками, что мне никогда не нравилось, мы с внучкой каким-то образом сразу оказались перед входом в предоставленный в наше распоряжение старинный дом, поразивший нас своей классической простотой. Нам понравилось все: и двустворчатая дверь, и истершаяся низкая мраморная ступенька перед входом, и дверная ручка, и податливый замок. Я так и не выпускала из рук полученную от незнакомца массивную связку старинных ключей ручной работы, сделанных из тяжелого металла, напоминающего серебро. Первый же выбранный ключ оказался правильным, дверь открылась неожиданно легко, без скрежета и скрипа. Мы зашли в большой многоярусный холл с интересными переходами с одного уровня на другой, и если с улицы дом казался одноэтажным, то тут мы, к собственному удивлению, обнаружили ведущую на второй этаж красивую винтовую лестницу. В доме было тихо, пусто, и все покрывал слой пыли. Дом, от которого я получила ключи, был старинным, безвременным, добротным, в нем были застланные старинными персидскими коврами полы из ценных пород дерева, правда, пыль скрывала красоту этой неброской на вид богатой роскоши. Пыль зависала в падающем наискосок сквозь щели в ставнях солнечном луче. С прорезными узорами ставни из красного дерева пахли пылью и нагретой солнцем древесиной. Белый мраморный пол у входа местами стерся. Здесь действительно накопилась пыль десятилетий. Но она легко поддавалась уборке. С подоконника я пыль просто сдула. Нам не потребовалось много времени, чтобы привести в порядок нижний этаж. Мы сидели с внучкой на покрытых ковровой дорожкой ступеньках и наслаждались удивительной атмосферой спокойствия и тишины, царившей здесь.

Порывшись в сонниках, я нашла увиденным символам следующие объяснения. Найти во сне ключ – знак того, что вас ждут великие дела. Скорее всего, вы сильно продвинетесь по служебной лестнице (как я могу продвинуться по служебной лестнице, если я не хожу на службу, а если бы и ходила, то род моих занятий таков, что переводчик и писатель не может занимать никакого места на служебной лестнице. Здесь может быть только два критерия – уровень твоего профессионализма и степень одаренности, талантливости.) И это продвижение обеспечит безбедное существование своей семье.

Открывать во сне ключом дверь – свидетельство того, что в будущем будут сделаны великие открытия во всех областях знаний. Какое-то из них каким-то образом коснется сновидца.

«Нет. Это совсем не для меня», – подумала я тогда, потому что и мысли не допускала о том, что меня что-то может связывать с людьми науки и научными открытиями. Но увиденный минувшим летом в теленовостях Санкт-Петербурга эпизод встречи президента страны с международной группой ученых-физиков убедил меня, что эта часть сна сбылась. Меня, как сновидца, коснулось не научное открытие, а двое мужчин из группы ученых, участвовавших в научных разработках. Это были люди из поры моей студенческой юности. Я искренне обрадовалась их громадному успеху и тому, что они столько лет трудятся рядом и, получая награду от президента страны, улыбаются как мальчишки. Хорошо, что, несмотря на молодость и неопытность, я сумела тогда понять, что создаю им треугольник, сама никак не вписываясь в него.

Еще одно значение сна: связка ключей – в не столь отдаленном будущем вам представится возможность совершить удивительное путешествие во множество стран и не только хорошо провести время, но и узнать много нового и интересного. Это такое общее, для этого и ключей не надо видеть во сне. Были бы деньги.

И снова сердце сжимается в предчувствии грядущих перемен, уже более серьезных, чем те, что произошли этим летом. То, что случилось в конце июня, – это был лишь один большой, длиной в пару недель, счастливый миг, озаривший все многогранностью радостных эмоций, миг творческих устремлений и маленьких трудовых подвигов, давший мне толчок устремиться в будущее. У меня появились новые мечты, планы, цели, усилилось желание реализовать себя помимо всего также и в литературном творчестве. А нынешнее же предчувствие надвигающихся перемен вызывало и радость, и опасения.

Несмотря на внешнюю флегматичность, рассеянность, внутренне я очень собранный человек. Моя внешность обманчива. На самом деле я никогда не отключаю свой внутренний механизм наблюдения. На этом попадаются воры-карманники, которых я чувствую спиной и, не оборачиваясь, хватаю за руку, стоит лишь им прикоснуться к моей сумке. Но то, что случилось с Красимиром, это, скажем так, я допустила, потому что не предполагала телесного контакта. А вообще, я чувствую происходящее рядом. Каким-то боковым зрением запоминаю мельчайшие детали. За это меня часто хвалили в школе частных детективов. Мне казалось, что это качество я развила в себе еще с детства, когда, возвращаясь с занятий из спортивной школы, я в долгом ожидании рейсового автобуса придумала себе развлечение. Изучая людей, я пыталась почувствовать их состояние, определить их характер. Мне никогда не было скучно в дороге. Я научилась улавливать в поведении людей их спрятанные истинные чувства. Я пыталась заглянуть во внутренний мир чужих людей, представить, какие они дома, кто их любит, кого любят они. И чаще всего я испытывала к ним чувство сострадания. Позднее я поняла, что мне не надо видеть, я чувствую, что происходит с человеком. Я думала, что это моя особенность и моя заслуга. Но я ошибалась. Оказывается, это эмпатия. А я – эмпат. И это или есть, или нет. Дается свыше, это дар божий, не облегчающий жизнь, наоборот, усложняющий.

На протяжении всего полета я не забывала о данном себе обещании внимательно следить за всем происходящим вокруг меня. А заодно по совету Банева вспомнить все, что связывало меня с Болгарией, и в частности о моей сорвавшейся поездке на лечение в Реабилитационный центр для гимнасток. Он прав, просто так ничего не бывает. Что я помню о том случае? Совсем немного. Перекресток в Таллинне на углу Дома торговли и Художественного института. Господин Спас Манолов – в прошлом спортивный врач, позднее фотограф, председатель секции фотокорреспондентов Союза журналистов Болгарии. Возвращаясь с работы домой, я, уставшая от ходьбы, опираясь на свою изящную трость, в длинном до пят зимнем пальто и в шапке а-ля Коллонтай, хотя в редакции меня любя называли Розой Люксембург, стояла у большого перекрестка и внимательно следила за огнями светофора, чтобы перейти дорогу. Очевидно, я бросалась в глаза своей необычной внешностью. Пытаясь скрывать хромоту, я всю тяжесть тела переносила на руку, опиравшуюся на трость, держа спину прямо и стараясь ступать так легко, насколько мне позволяла моя спортивная выправка, пряча от окружающих свои неимоверные усилия и боль. И удавалось, поскольку у меня не раз спрашивали, почему я хожу с тростью, или удивлялись, когда в сильный гололед я вдруг обращалась к прохожим с просьбой помочь мне спуститься по обледеневшим ступенькам в тоннель: думали, что трость – это дань какому-нибудь новому модному тренду. Я ждала, когда же, наконец, загорится зеленая лампочка, как вдруг рядом кто-то кашлянул, не очень громко, но настоятельно требуя этим внимания. Повернув голову, я увидела интеллигентного мужчину лет пятидесяти. Он, вежливо наклонив голову, представился. И предупредил, что не «клеит» меня, а просто ему, как бывшему спортивному врачу, хотелось бы мне помочь. Деликатно указав взглядом на левую ногу, он спросил: – Это катастрофа или болезнь? Вот так просто и спросил, сразу определив реальное положение дел. Он говорил по-русски очень правильно, но едва заметный акцент выдавал в нем иностранца. Не помог и чисто русский жаргон. Возможно, потому я и заговорила с ним, что мне понравилось это его «не клею». И откуда у иностранца такой словарный запас?

– Катастрофа, – ответила я понятным иностранцу термином.

– Вы были в прошлом гимнасткой? Занимались художественной гимнастикой? К этому времени зажегся зеленый свет, и мы перешли дорогу.

– Да, – я с досадой смотрела вслед отъезжавшему от остановки автобусу.

– Травма коленного сустава одна из самых распространенных среди гимнасток. Я мог бы вам помочь, – сказал он с большой уверенностью. И, уловив в моем молчании интерес, стал быстро рассказывать о возможностях болгарской спортивной медицины, уже долгие годы занимающейся разработками эффективных способов реабилитации спортсменок после травм и операций, произведенных на коленный сустав. У них в этом деле и опыт, и большие успехи. Ведь художественная гимнастика – один из главнейших в Болгарии видов спорта, приносящей стране славу и признание. Я внимательно слушала его и поняла, что он пьян, поэтому недоверчиво взяла из его рук визитную карточку. В обмен он попросил мою, и мне пришлось дописать на ней свой почтовый адрес, на который Спас Манолов обещал прислать мне приглашение в Реабилитационный центр факультета физкультуры и спортивной медицины. Я уже и забыла, при Софийском ли университете или каком другом, но сам Центр находился, кажется, где-то на юге страны, если мне не изменила память. Тут его окликнули заждавшиеся на другой стороне улицы коллеги. Спас Манолов крепко пожал мне на прощание руку и как бы невзначай бросил уже на ходу:

– Завтра я выступаю в Доме печати с докладом. Мы открываем выставку, приходите. В Доме печати, в котором я в то время работала в одной из редакций газет переводчиком, действительно полным ходом шла подготовка к открытию фотовыставки. И о докладе Манолов сказал не для красного словца. Но когда утром следующего дня я как обычно по пути в свой кабинет проходила мимо актового зала и, увидев его, махнула ему рукой в знак приветствия, тот сделав вид, что не заметил меня, быстро ретировался в подсобное помещение. Он не мог не узнать меня, тем более что моя трость – эта такая редкая и особенная примета для молодой женщины. Да и трость-то особенная, конца девятнадцатого века, изготовлена из мраморного, или, как еще его называют, железного дуба, с рукояткой из моржового бивня, держащаяся на резьбе; место соединения рукоятки с тростью закрывает широкий ободок из белой меди, украшенный великолепным выпуклым орнаментом. Шикарнейшая вещь, не зря оперировавший меня хирург, повертев ее в руках и попробовав с ней ступать, забывшись, сказал: «С такой тростью можно хоть до конца жизни ходить». Медсестра, ассистировавшая при перевязке, сделала страшные глаза. Но я не придала значения словам «до конца жизни», поскольку поняла, что доктор искренне восхищался тростью, а не прогнозировал состояние моего здоровья. Скорее всего, Спасу Манолову было неловко за свое поведение. Чтобы не смущать его, я решила не попадаться ему больше на глаза. И очень кстати в этот день меня просто завалили работой. Да еще из соседней редакции пришли с просьбой выручить их коллегу, детскую писательницу с красивым именем Оливия. Узнав, в чем дело, я, тут же отложив менее срочные переводы и не тратя времени на возмущение по поводу того, что нехорошо все оставлять на последнюю минуту и что рассказы, особенно детские, второпях переводить нельзя, это не газетные статьи-однодневки, села за работу. Поглядывая на часы, я с нескрываемым удовольствием и азартом переводила прекрасно написанный рассказ для детей, с которым писательнице предстояло уже на следующий день выступать на семинаре детских писателей в Минске. Я работала до позднего вечера. После меня в редакции оставались только корректоры, игравшие в коридоре в корону в ожидании газетных полос из типографии, и куривший сигарету за сигаретой главный редактор, который ждал пробного оттиска, чтобы подписать номер. Утром в галерее с фотоработами опять толпилась публика, я обходила и увертывалась от фотографов: мне не нравится попадать в кадр. С Маноловым я больше не встречалась. И я не вспоминала о нем до тех пор, пока мне домой по почте заказным письмом не пришли анкеты из Института спортивной медицины и список документов, необходимых для того, чтобы меня приняли в Реабилитационный центр для дальнейших обследований и восстановления. Все анкеты были на русском языке, ничего переводить не надо было и поэтому с помощью лечащих меня хирургов, обрадовавшихся открывающейся передо мной возможностью, мне удалось быстро собрать все нужные медицинские справки. Я быстро оформила все необходимое для поездки в Болгарию.

Но поездка не состоялась. Почему-то через нашего редактора, моего непосредственного начальника, мне сообщили, что мне отказано в выезде из страны. О причине отказа не говорилось. Но, по мнению редактора, причина отказа крылась в том, что моя мать в годы сталинских репрессий была вместе с моей бабушкой сослана в Сибирь. Мне не верилось, что из-за этого, ведь моих родных реабилитировали, и уже столько лет прошло, и при чем тут я? Позднее выяснилось, что даже в перестроечный период, в годы так называемой гласности и поющей революции, из Эстонии не разрешали выезд на концертные турне одному довольному известному эстонскому музыканту, имевшему несчастье родиться в Сибири в семье ссыльных эстонцев.

Если честно, то я недолго горевала из-за сорвавшейся поездки, потому как выяснилось, что реабилитация уже неактуальна, поскольку мне предстояла новая операция на коленном суставе. Я сообщила об этом в Институт. Там мне посочувствовали и пожелали удачи. Почему я решила позвонить также и Манолову, не знаю. Это было ошибкой с моей стороны. Услышав в трубке звонкий высокий девичий голос, я подумала, дочь или внучка, и, не зная, как спросить по-болгарски «родители дома», растерялась и спросила: – Папа дома? – Ха-ха-ха, – послышался из трубки довольный голос, но он уже звучал по-другому: – Мой папа умер еще в русско-турецкую войну. Конечно же, это была шутка. Но бабушка Спаса Манолова, если это, конечно, была бабушка, а не ревнивая женщина, на чисто русском языке сообщила, что я не первая, кто по телефону принимает ее за девчонку. Я попросила передать Спасу, что я очень благодарна ему за содействие, но, к сожалению, моя попытка не удалась… Этим наше общение и ограничилось. Думаю, что тогда у светофора состояние Спаса было таково, что при виде молодой женщины с характерной для гимнастки травмой он включился как врач и его просто душил приступ альтруизма. Я долго хранила его визитную карточку с дописанными от руки координатами факультета спортивной медицины Софийского университета, куда я и должна была отправиться для реабилитации после очередной операции. Вот и все, что я вспомнила о своей несостоявшейся поездке в Болгарию. Да и какое отношение это могло иметь к настоящему? Но Банев где-то ведь отрыл, что меня не выпустили из страны. Мне официально никто не говорил, что я невыездная.

Я не спала, хотя в какой-то миг нашла дрема. Я тут же отогнала сон и заняла себя мыслями о Красимире Баневе. Это было куда приятнее. Сегодня он произвел на меня совсем другое впечатление. Он был заботлив, сдержан, сух, и в то же время в его сдержанной улыбке, рукопожатии, в плохо скрываемой обеспокоенности было много непонятного. Его обеспокоенность усиливала мое беспокойство. Я помнила о том, что должна быть бдительной. И я была очень внимательна, пока мы не приземлились в Софии.

В новом терминале я так была поглощена поисками встречающего меня молодого человека, что совсем забыла о том, что кроме него там мог быть еще кто-то, кто мог наблюдать за мной. Напрасно я пыталась поймать чей-то приглядывающийся ко мне взгляд, сравнивающий данное Красимиром Баневым описание с моим внешним видом. Моя личность никому интереса не представляла. Я встала ближе к воротам, где пока еще на электронном табло значился прибывшим наш самолет, чтобы меня было легче найти. Наш рейс немного задержался. А если меня никто не встретит? Чувство кинутости охватило меня. Но я тут же успокоила себя: у меня есть обратный билет. Деньги на проживание тоже имеются. Устроюсь в гостинице. Может, оно и к лучшему? Рядом со мной молодой мужчина в морской форме тоже ждал кого-то, со счастливым видом он озирался по сторонам и время от времени поглядывал на экран своего мобильника, видимо, в ожидании звонка. Я тоже решила включить свой телефон и тут вспомнила про конверт. Но только моя ладонь дотронулась до шероховатой поверхности бумаги, как звонкий девичий голос окликнул меня по имени.

– Ой, это вы?! – вытаращив на меня глаза, спросила юная особа, когда я обернулась на оклик и кивнула.

– Простите, пожалуйста, тут у нас с машиной заминка получилась, – скороговоркой продолжила девушка и повела меня за собой к выходу. Она эффектно выглядела в своем белом одеянии, особенно в такой пасмурный день. Стеганая куртка, джинсы, ботиночки, сумка – все было белого цвета. Кроме ее длинных волос. Черные, кажется некрашеные, блестящие волосы были собраны в длинный конский хвост, настолько длинный, что был переброшен со спины на грудь и доставал почти до пояса. Ровный четкий срез подчеркивал густоту волос. «Красиво», – отметила я про себя. А где молодой человек? Банев сказал, что меня встретит молодой человек, которому сообщили мои приметы и который мне все покажет и объяснит. Проходя мимо барной стойки, я на секунду остановилась, втягивая ноздрями запах кофе.

– У нас есть время попить кофе? – спросила я.

– Ой, простите, я совсем забыла, вы ведь с дороги! Вы, наверное, проголодались?

Нет, есть я не хотела, нас покормили во время полета. Но растворимый кофе, который дают в самолетах, я не пью. И потому я с удовольствием выпила большую чашку черного кофе без сливок, а чтобы моя спутница не скучала, купила ей мороженое, по ее выбору. Наташа, так звали ее, юрист по образованию, оказалась работником адвокатской конторы, через которую и оформлялась сделка с домом. Ее прекрасное знание русского языка объяснялось тем, что она была родом из России, ее родители переехали в Болгарию сразу же после распада СССР. И надо отдать должное ее родителям за то, что, хотя Наташа закончила школу и юридический факультет на болгарском языке, она очень правильно говорила по-русски, правда, быстро очень и с непривычной для меня интонацией. Но услышав позднее, как говорят между собой болгары, я поняла, в чем дело: болгарская речь быстрая. А я-то подумала, что девушка – тараторка!

– Ой! Как я вам завидую! – сказав это, Наташа даже всплеснула руками. Я удивленно посмотрела на нее, даже не поняв, чему же она завидует. Увидев мой вопросительный взгляд, она добавила:

– Это так романтично… Такой подарок! Когда вы увидите этот дом, это место… Ой, обалденно!!! – молодая юристка, кажется, восхищалась искренне. Как я поняла, вопрос с моей недвижимостью был вне рамок ее должностных обязанностей. Так сказать, в качестве дополнительной, отдельно оплаченной нагрузки, она выступала в роли нотариуса, заверившего договор. Сделка была завершена, все госпошлины и связанные с ней налоги оплачены. Ее задача была встретить меня, «передать мне ключи, а меня из рук в руки», подписанные мною документы подать на оформление в соответствующий департамент в Софии; мне оставалось лишь дождаться оттуда подтверждения и зарегистрировать свою недвижимость в земельном отделе местного самоуправлении. Но это уже без нее. Не знаю, как в Болгарии, но у нас при заключении таких договоров должны присутствовать обе стороны или их законные представители, или уполномоченные доверенностью лица. Но если честно, я и не надеялась встретить даже представителя стороны. На переданном мне Красимиром Баневым экземпляре договора уже стояла подпись дарителя, нужна была лишь моя подпись. Я внимательно слушала и старалась запомнить очередность процедур. А пока меня ждала дорога в горы, знакомство с домом и местностью.

– Сейчас я познакомлю вас с человеком, который поможет вам устроиться. Он следит за домом, он же доставит вас назад в Софию. Можете во всем полагаться на него, – сказала Наташа, кивком показав на ожидавшего у выхода стройного и прекрасно экипированного мужчину лет сорока с лишним. Ох уж тот Банев: где обещанный молодой человек?

– Марко Стратев, – произнес он, я не успела подать ему руку, как он, быстро раскланявшись, взял мою сумку и поспешил к выходу. Мы пошли вслед за ним. Вот так я познакомилась с Марко.

Если в Хельсинки стояла пасмурная минусовая погода, то София встретила сильным ливнем, что в это время года не характерно для этого прекрасного города. Я не догадалась взять с собой зонт. Но Марко взял меня под свое крыло, то есть под свой зонт. Так я оказалась бок о бок с человеком, рассмотреть которого не удавалось из-за того, что мы шли почти вплотную друг к другу. Он, слегка наклонившись вперед, чтобы купол зонта накрывал нас обоих, шагал рядом, как телохранитель. Я даже приосанилась, несмотря на хлеставший по ногам косой ливень. Хорошо, что машина стояла недалеко от входа в терминал. Передо мной учтиво открыли дверцу машины, я устроилась на заднем сиденье, рядом села Наташа, а мой провожатый Марко сел впереди, рядом с водителем. И опять я не могла разглядеть его, только часть его затылка, поднятый ворот темно-синего пальто с бисеринками дождя на ворсинках шерстяной ткани. Водитель обернулся ко мне, приветливо кивнул:

– Слави Жейнов, – отчетливо произнес он и так хорошо по-свойски улыбнулся мне, словно подбадривая меня. Машина плавно тронулась с места, и у меня заныло под ложечкой. Чем ближе мы подъезжали к объекту, служившему поводом для моего приезда, тем сильнее ныло что-то внутри. Никогда прежде не испытывала ни чего подобного. Это был не страх. В этом я была уверена. Это было совершенно новое ощущение, чувство беспомощности в точке невозврата. Похожее испытываешь на операционном столе в ожидании наркоза, когда все внутри, может, и противится предстоящему, но ты доверился этим людям рядом с тобой, и обратного хода уже нет, и от тебя уже ничего не зависит.

Поскольку вылет из Хельсинки задержался, то вместо полудня я прилетела в Софию на час позже. В нотариальной конторе мы с Наташей пробыли недолго, но тоже ушло какое-то время. Поэтому я не удивилась, когда ожидавшие нас в машине водитель и Марко встретили нас вопросом. Вернее, вопрос был задан мне через Наташу. Их интересовало, не хочу ли я остаться в гостинице и познакомиться с городом, а в Родопы ехать завтра. Или же поедем сразу, пока еще светло? Интонация, с которой был задан последний вопрос, определил вариант ответа, устраивавший всех.

– Конечно, сразу, – обрадовалась я. Ведь машина была послана специально за мной. А по Софии я решила погулять на обратном пути. Нельзя знакомиться с городом наспех, тем более, когда мысли заняты совсем другим.

Я снова должна обратиться в прошлое и снова обдумать ситуацию, но уже исходя из нового опыта. И вспомнить все, из-за чего я смогла оказаться именно сейчас и именно в этом месте. А пока я старалась делать вид, что меня интересуют мелькавшие за стеклами машины картинки городского пейзажа.

C самого начала, с первой минуты нашего знакомства я почувствовала превосходство Марко над нами, сидевшими вместе с ним в машине. В чем оно выражалось? Да, во всем, начиная с самого элементарного: его внешний вид, весь его облик, манера поведения говорили о нем как о сильной волевой личности, к тому же он был еще и красив как мужчина той мужественной спокойной красотой, которая нравится мне. В нем чувствовались некая скрытая сила и уверенность. Гордый, но без горделивости. Прекрасно одет, но не сноб. Но мне показалось, что он внутренне усмехается над ситуацией – мол, связался с женской компанией. А может, ему не нравилось, что какая-то чужденка, т. е. иностранка на болгарском, посягает на его, болгарина, землю. Мы у себя в Эстонии не любим скупающих у нас дешевые земли иностранцев. Но знает ли он, что я никакой не покупатель? Или получение дома в подарок таким вот образом не меняет сути дела? В любом случае я испытывала неловкость. Но Наташу и Слави, водителя джипа, этот вопрос, видимо, не беспокоил. По всему было заметно, что они симпатизировали друг другу. Кое-что мне было понятно, но я особо не прислушивалась их разговору. Я ждала хотя бы одного слова от Марко. Но он, удобно прислонившись к спинке кресла, сидел, закинув голову назад, дремал, ни разу не повернув головы в мою сторону. Не переношу длительной езды на автомобиле: укачивает, а если дорога еще и извилистая, то после каждого очередного поворота хочется сойти и продолжить путь пешим ходом. Так и на этот раз. Взгляд Марко был по-прежнему устремлен вперед, в самую дальнюю видимую точку дороги. И я была рада, что предоставлена самой себе и мне от этого было легче переносить подступавшую дурноту. Я старалась ничем не выдавать свое внутренне состояние. Пока дорога проходила по равнинной части, еще было терпимо, но когда мы оказались в горах и начались спуски и подъемы, то мне уже было не до пейзажных красот. Наташа что-то говорила мне об уникальных, самых высоких в Европе вертикальных скалах, а я даже не слушала. Смеркалось, и в темноте салона автомашины мне было легче сосредоточиться на главном – доехать. Удивительно, что в тот момент, когда мы обогнули гору и я с облегчением вздохнула после крутого виража, Марко что-то сказал водителю, и уже у следующего съезда с магистрали мы выехали на площадку для отдыха. Слави открыл дверцу и, по-дружески подав руку, помог мне выйти из машины. А Марко с самого начала нашего знакомства поставил между нами какой-то заслон. Мне очень хотелось бы с ним заговорить. Но, выйдя из машины, он сразу же отошел от нас в сторону и закурил, до этого смелая и веселая Наташа, оказавшись рядом со Слави, заметно оробела. Меня все еще слегка поташнивало. Повернувшись спиной к остальным, я глубоко вдохнула в себя холодный воздух. Я смотрела на небо: у горизонта небо прояснялось, лиловые тучки, как кляксы фиолетовых чернил на фоне желтоватого заката – это было красиво и неожиданно.

Я чувствовала, что больше не воспринимаю увиденное: слишком много необычного, прекрасного, такого, что дыхание перехватывало. Родопы завораживали своей мягкой закругленностью холмов и горных вершин. «Добрые горы», – думала я, хотя по пути порой становилось страшно, когда шоссе пролегало под навесом из скал. Человеку, впервые попавшему в такие дивные места, впечатлений море. Слишком много для первого раза. И постепенно, по мере того, как на землю стали спускаться сумерки и все ярче становились огни над входами в тоннели, я перестала воспринимать увиденное как реальность.

Глядя вниз, где в ложбинах светлячками светились огни селений, я внутренне притихла. Грустно было от мысли, что я, наверное, никогда не привыкну к этой красоте, то есть уже не успею привыкнуть. Я не совсем понимала объяснения девушки, хоть и пыталась сосредоточиться и слушать ее внимательно. Но мысли мои были охвачены совсем другим. Я поймала себя на мысли, что это не восторг и не восхищение, а чувство жуткого отчаяния от того, что мне не успеть уже охватить все эту красоту и узнать подробно историю и культуру этой страны. Ну почему все хорошее приходит так поздно?

– Почему грустим? – спросила у меня Наташа, когда по незаметному кивку Марко все направились назад к машине.

– Невероятно… красиво, – ответила я, сожалея о том, что раньше не посетила Болгарию. А ведь всегда тянуло. Но никогда не было возможности.

– Почему-то все хорошее приходит слишком поздно, – тихо констатировала я, застегивая ремень безопасности. А когда подняла голову, то увидела лицо обернувшегося ко мне Марко. Странно, что он услышал и, судя по выражению лица, кажется, даже понял. Он прислушивался ко мне. Он очень внимательно прислушивался ко мне, еще когда мы выходили из здания аэропорта. Он не смотрел, он слушал. И позднее, когда мы приближались к дому и мое сердце стучало гулко и не поддавалось никакому внушению, он слышал, как гулко оно билось. И поздно вечером, когда, наконец, я осталась одна, как быстро он прибежал, услышав, что я расплакалась. Но ведь я для него совершенно чужой человек. Как жаль, что у меня нет возможности с ним объясниться. А мне так хотелось расспросить его об очень многом. Та поспешность, с которой он откликался на мое обращение к нему, подчеркнутая услужливость, его учтивость по отношению ко мне и в то же время подозрительность в пристальном взгляде настораживали. Мне было непонятно его поведение. Он следил за мной. И если не взглядом, то прислушиваясь, как мне показалось, к движениям моей души. Только зачем? Своим невидимым, но ощущаемым мною напряженным слежением за мной он причиняет мне дискомфорт. Он был очень чуток. Без сомнения. И еще я улавливала в его глазах порой тревогу и недоумение. Почему я вызываю недоумение? И опять, как всегда в таких обстоятельствах, у меня возникла мысль о том, что, возможно, меня с кем-то перепутали!

Глава 7. Дорога в Родопы. Знакомство с домом

В жизни я стараюсь руководствоваться знаками. Полученные в снах или иным образом, они зачастую помогают мне, служа своеобразными подсказками в сложных ситуациях. И детей своих я научила распознавать такие знаки. Но подсказку ищешь обычно тогда, когда возникают какие-то проблемы. А когда все идет хорошо, то и не до знаков вовсе. Вот и я, занятая приятными сборами детей и мужа в дорогу и мыслями о предстоящем отдыхе от семьи, совсем забыла проявить внимание к тому, что прямо-таки сигналило мне. Ведь знаки были! И много. И в сновидениях, и в реальной жизни. Теперь, задним числом прокручивая события, обстоятельства, увиденные сны, телефонные звонки прошедшей недели, я поняла, что зря отнесла предсказывавшие дальнюю дорогу сны и знаки на счет своих отправлявшихся в Таиланд домочадцев. Значение этих снов в первую очередь предназначались для меня. Мне даже не верилось, что еще утром я была дома.

Погода прояснялась, легкий морозец высушил асфальтовое покрытие шоссе. И хотя при движении многого не рассмотреть, увиденное ошеломило меня, и не только своей красотой, но и новизной. Я не была готова к этому. Не ожидала. Я увидела деревни, где рядом с трехсотлетними домами стояли новые виллы, большие села с современными домами, которые, несмотря на многоэтажность, были построены в традиционном болгарском духе, у нас такой величины населенные пункты называются городами; конечно же, на нашем пути попадались также ветхие, возможно, даже опустевшие дома и постройки, однако я увидела полностью отреставрированную деревню, где все, начиная от высоких каменных оград и заканчивая обрывом, было очень аккуратно выложено из камня цвета подсолнечной халвы. А дома стояли белоснежные, и у всех были крыши одинакового темно-коричневого цвета из настоящих обтесанных каменных плиток. Наташа объяснила, что в Болгарии есть такие камни, которые расщепляются на тонкие пластины, из них каменотесы изготавливали черепицу, так называемые «тикли», или каменные «плочки». Попадались на пути и современные села, которые напоминали наши садовые товарищества с модными коттеджами и виллами. Высокие каменные ограды были отреставрированы. По пути попадались и новостройки, похожие на миллионы домов по Европе, построенные из профилированного металла, стекла и пластика. Мне такие не нравятся. И вообще, я считаю, что дом должен сохранять в себе национальные особенности, нести в себе местный колорит и непременно иметь свою историю. Я не хотела бы жить в доме, ничем не отличающемся от множества других домов, выросших как грибы в чистом поле в период вступления в Европейский союз, породивший страшное слово «евроремонт». А деревни-призраки, которых мы не видели, но о которых стала рассказывать Наташа, это примета времени. У нас возле главных магистралей можно увидеть разваливающиеся длинные здания скотоводческих ферм, разрушенные силосные башни, в поселках целые улицы заброшенных домов, а чуть подальше от центра также стоят опустевшие деревни и хутора-призраки. В противовес этому приятно было видеть здесь рассыпанные по склонам холмов селения, расположенные по берегам рек базы отдыха, состоящие из трех и более сборных финских домов гостиничные комплексы, которые можно угадать по оформлению. Все радовало глаз. И даже растерзанный ветрами на развилке дорог синий киоск, от которого осталось только две стены, обклеенные когда-то изнутри зелеными обоями, бетонные ступеньки и фундамент, на котором он стоял, скорее, вызывал ностальгию. У каждого из нас был свой любимый киоск детства с самым вкусным мороженым на свете.

К вечеру стало еще морознее, и с неба стали падать сухие крупинки снега.

– Мы уже почти на месте, – сообщила мне Наташа после недолгого совещания со Слави. – Предлагаю остановиться у этого кафе и перекусить, – сказала она и затихла в ожидании. Как и все остальные.

– Конечно же, остановимся, – не раздумывая ответила я. Мне есть совершенно не хотелось, но я купила с собой много пирожков с разной начинкой, которые помогала мне выбирать Наташа. Я хотела еще купить с собой воду и напитки, но Марко остановил меня и почему-то сам расплатился за все.

Я очень боялась первой встречи с домом, поэтому внутреннее состояние было вполне объяснимым. Каков будет первый импульс, что я испытаю, впервые увидев дом и местность? В любом случае надо слушать интуицию. Когда нет ничего определенного, надо руководствоваться ощущениями. И если что-то не понравится, при первом же признаке опасности, я должна буду покинуть это место. И дело не в том, насколько стар дом, даже очень старый дом можно починить, а со временем и заново отстроить, переделать, но ни в коем случае нельзя селиться в дом, который невозможно переделать на свой лад, как нельзя переделать характер человека.

Как замерло сердце, когда Наташа торжественно объявила, что скоро будем на месте.

– Вот и наша улица. – Она показала в сгущающиеся сумерки, но кроме деревьев и одиноких фонарей глаз ничего большего не различал.

Уединенная улица, да и не улица вовсе, а лесная дорога, представлявшая собой бесконечный извилистый спуск вниз, заканчивалась большим домом в самом ее конце. Из-за высокой каменной ограды виднелась лишь макушка темной крыши старинного дома.

Трепет и страх охватили меня, когда я приближалась к месту, в котором мне предполагалось провести несколько дней и оформить дом в собственность. Трепет, потому что я ступала в неизведанное, страх же обуревал, поскольку, как ни парадоксально, в этом новом для меня окружении мне предстояло встретиться с кем-то из моей прошлой жизни.

То, что дом особенный, – это я поняла, как только увидела его. Он отличался от других местных строений не только по своей архитектуре, но и величественностью. Старинным замком смотрелся он рядом с двухэтажными сельскими домами эпохи Возрождения Болгарии, типичными для этой местности. Этот дом, очевидно, даже не конца девятнадцатого века, а старше. Но, видимо, его реставрировали, и не раз.

Массивные створки ворот не были большими по размерам, но очень тяжелыми. Видимо, из-за кованых деталей, крепивших брусья, и металлических пластин, укреплявших их нижнюю часть.

Толстые стены дома были выложены из тесаного камня сине-серо-розового цвета; узкие высокие окна; крыша из темно-коричневой черепицы; треугольные фронтоны, лепные карнизы, козырьки над чердачными окнами, крытые медной жестью; медные водосточные трубы; высокий каменный забор с встроенными в него нишами, украшенный деревянными деталям. Все было в гармонии: дерево, камень и металл.

Местами каменная кладка высокой ограды чередовалась с большими необтесанными круглыми камнями, и эти выпуклости придавали стене особую привлекательность плавных линий, особую мягкость.

Приятный мягкий свет падал от уличных фонарей на тонких металлических столбах по периметру участка. Вход в дом освещали висевшие на крючьях по обеим сторонам двери два кованых четырехгранных фонаря с матовыми стеклами, излучавшими приятный свет.

Прежде чем войти в дом, мы решили, несмотря на то, что уже совсем стемнело, сначала осмотреть дом снаружи. Мы обошли все здание, что было совсем непросто: участок, окружавший его, был многоуровневый, насколько можно было разглядеть в матовом свете уличных фонарей. Получалось, что первый этаж с главного входа был вторым этажом со стороны заднего внутреннего двора. Дом сам был П-образный, одно крыло было длинным, второе крыло и пониже и покороче. Оно несколько отличалось по материалу, но архитектурного стиля и целостности не нарушало. Мы спустились по лестнице вниз, на задний внутренний двор. Слави даже присвистнул от удивления: если с выходящего на улицу фасада дом выглядел двухэтажным, то сзади он оказался четырехэтажным, если считать этажом спрятавшиеся в нише за арочным входом подвальные помещения. Внешняя лестница прямо со двора вела вверх на террасу, служившую навесом над хозяйственными помещениями. На уровне третьего этажа стену дома опоясывала деревянная галерея, увитая высохшей виноградной лозой.

– Здесь есть что исследовать, – констатировала я, изо всех сил старалась не выдавать своего волнения и восторга. Дом сразил меня, и не только своей монументальностью, но еще и тем, что подходил мне по духу, отвечал моему вкусу и прочим параметрам моей души. Охваченная ощущением, что мне все это каким-то образом знакомо, не раз видено во сне, я помню те сны, я задержалась во дворе, ища что-то, только мне известное. И нашла. Вот она, стена дома, выкрашенная белой известью. В арочном проеме, в нише под первым этажом, должна быть двухстворчатая дверь в какое-то подсобное помещение. Точно. Я понимаю, что все дома построены функционально, и там должны быть такие помещения. И возможно, в снах также снится определенный стереотип. Но одинокий кустик сирени, росший на маленьком пятачке земли посреди каменных плит, которым был выложен двор, – это дежавю налицо. Тут меня окликнули. Я быстро нагнала Наташу, осторожно ступавшую по довольно крутым ступенькам вдоль стены дома наверх.

Увидев мужчин, стоявших по стойке смирно, и букет роз в руках у Слави, я поняла в чем дело: мне «вручался» подарок. Ох, эта старинная парадная дверь. Вход в дом прямо с каменной плиты без всяких ступенек и порогов. Когда-то во сне я стояла перед такой дверью, на такой же каменной плите и держала в руке связку больших старинных ключей.

Марко протянул мне похожую связку ключей. Но я доверила ему открыть дверь, а сама подумала: «Если, войдя в дом, я увижу в двухуровневом холле или прихожей с правой стороны винтовую лестницу, ведущую вниз, а слева парадную лестницу с низкими ступенями из белого мрамора и истершийся настоящий персидский ковер на каменном полу у входа, то я, скорее всего, не переживу такого и хлопнусь в обморок». Ведь все было почти так, как в том давнем сне: та же массивная двухстворчатая дверь с красивым резным узором с полукруглым окошком в аркообразном проеме над дверью, обрамленном искусной резьбы деревянной рамой. Казалось, что виноградные гроздья, листья и стебли вьющейся вокруг них виноградной лозы – символа богатства, были вылеплены, а не вырезаны по дереву. Плита из белого камня перед входом, видимо, прослужила здесь не один десяток лет: истершаяся, с углублением по центру, местами отшлифованная, местами в щербинках звала ступить на нее, что я с удовольствием и сделала. И как ни странно, страх сразу же исчез.

Я не знала еще, что предстоит мне увидеть внутри. Нет. Я больше не буду задерживать внимание на деталях. Для первого раза чересчур много эмоций. Потом, оставшись одна, все исследую. А пока мне надо было успокоиться. Но сложно было сохранять спокойствие, тем более что Наташа то и дело забегая вперед и заглядывая мне в лицо, ахала от восторга:

– Ну как? Нравится? Правда, здорово?

Мне казалось, что осторожно ступавший рядом и любезно открывавший двери и обхаживающий меня Марко прислушивался ко мне, но поскольку я ничего говорила, мне показалось, что он весь превратился в слух и, кажется, слышал, как гулко стучало мое сердце. Мне надо было справиться с охватившим меня волнением. Да, радость пережить – это требует здоровья…

Стоило мне войти в дом, как я сразу же поняла, что все Наташины заверения в том, что в доме в течение долгого времени никто не жил, и все здание требует косметического ремонта, неверные. Да, здесь все было почти так, как мне когда-то предвиделось. Только там была пыльная пустота покинутого навсегда дома, а здесь ощущалось недавнее присутствие человека.

В доме жили еще совсем недавно, пахло жилым, а не заброшенным и опустевшим. Уже в первом же помещении я уловила приятный запах тонкого табака, здесь еще совсем недавно кто-то был и курил. Я очень хорошо чувствую запахи, у меня хорошее чутье и обоняние, ведь не зря я по гороскопу собака. Здесь царил аромат трав, хорошей кухни, чистого белья; все вместе эти запахи создавали гамму запахов, будораживших воображение, это то, что мне подходит. Из большой прихожей мы по лестнице с каменным ступенькам, покрытыми ковровой дорожкой, поднялись этажом выше. Мраморные ступеньки истерлись; там, где ковра не было, ступеньки напоминали вытершиеся белые клавиши рояля. Но это не портило общего вида. Лестница с деревянными перилами сохранила свой царственный вид. Приоткрытая на одну створку большая дубовая дверь кабинета с тусклой бронзовой ручкой, отделанной искусной резьбой, вызвала восхищение тонкостью и элегантностью рисунка. Единственным помещением в доме, в котором не чувствовалось никаких запахов, была небольшая, недавно отстроенная комнатушка, предназначавшаяся для гостей. В расположенной рядом ванной комнате имелось окно с великолепным видом на горы, силуэты вершин которых сейчас едва различались в вечерних сумерках. Но и этого было достаточно, чтобы понять, что можно ожидать с наступлением дня. Я решительно положила свою сумку в изголовье кровати. Моя келья – так я сразу обозвала эту комнатку. Марко взглядом одобрил мой выбор. Он спустился в прихожую за моей дорожной сумкой, осторожно поставил ее на полку, встроенную в стенную нишу, и жестом пригласил меня следовать за собой. Дальше он показал мне большие комнаты с громоздкой, но добротной старинной мебелью, гардеробную, напоминавшую костюмерную в театре, – столько было здесь всякой одежды, мужской и женской, старинные национальные костюмы, рабочие куртки, расшитые овчинные полушубки. С собой это не взяли, но и выбросить, видимо, рука не поднялась. Мне больше всего понравился темный кабинет. Хотя в нем и было три окна, но они были высокими, узкими и закрытыми с улицы ставнями, а изнутри окна прикрывали деревянные жалюзи. И это была единственная комната, где помимо жалюзи на окнах висели еще и толстые бархатные шторы. Темно-коричневые, ничем не отличавшиеся от коричневых деревянных панелей стен, они создавали впечатление стены.

В глубине кабинета стоял огромный письменный стол с двумя тумбами, в которых было множеством выдвижных ящиков. На столе – настольная лампа, очень похожая на старинную. Но я знаю, кто ныне производит такие, и сколько они стоят. Марко щелкнул включателем – комнату осветили спрятанные в нишах под полками стенные плафоны, наполнив помещение желтовато-дымчатым светом. Это было здорово – коричневая комната в желтом тумане и с зеленым абажуром на большом письменном столе. Спокойное, равномерно распределенное освещение. Для работы ничего лучшего не придумать. Живший здесь человек много времени проводил за этим письменным столом. Все было выверено и рассчитано для удобства в работе.

Пустые книжные полки. Прогнувшиеся от былой тяжести книг стеллажи вдоль стен еще не успели запылиться после того, как из них убрали книги. Огромная и, кажется, довольно ценная напольная ваза, напоминающая греческую амфору, только с более широким горлом, украшала угол возле маленького кожаного диванчика, на котором, видимо, в перерывах между работой можно было полежать, вытянув ноги и распрямив спину. Столик для курения с тяжелой медной пепельницей овальной формы и низенькие скамеечки на гнутых ножках, мне кажется, представляли большую ценность. Оглядев кабинет, мы вернулись назад, в мою комнату, к моему удивлению и величайшей радости, через двустворчатую дверь с витражными стеклами. Оказывается, кабинет и моя келья были смежными помещениями. А снизу доносились радостные восклицания Наташи и мягкий баритон Слави. Они взялись накрывать стол, вот почему Марко остановил меня, когда я хотела купить напитки. Оказывается, все было уже приготовлено. Столько приятных неожиданностей может быть в один день!

Вечером, оставшись одна, я села в кабинете за письменный стол. Здесь было спокойно. Мне знаком этот запах, его ни с чем не сравнить: роскошный, тонкий, в меру горьковатый запах в замечательном сочетании восточных пряностей, трав и мускуса создавал такой приятный аромат. Этот запах, стоявший в кабинете, будоражил сознание. К запаху мужского парфюма примешивался запах дерева, из которого были изготовлены мебель и панели, покрывавшие стены, запах прокуренной дорогим табаком мебели, кожаного и курительного столика.

В этом доме не было штор. Да и не нужны они в местности, где в округе нет ни одного дома. Знала бы я в тот момент, как ошибалась тогда, в первые часы своего пребывания здесь. И я поймала себя на мысли, что удивляюсь не столько этому событию, сколько тому, что воспринимаю все как должное. Спокойно. Невероятно, сама удивляюсь собственным действиям. Прислушиваюсь к себе и поражаюсь: я согласилась оторваться от своих дел. Нет. Это, конечно же, с моей стороны не уступка кому-то. Это я сама себе уступала во взглядах и принципах. Я согласилась, поскольку это – логическое продолжение игры. И опять я не знаю правил. Я, которая старается быть осмотрительной и осторожной, и такое вдруг безрассудство с моей стороны. Вот оно, мое глубоко запрятанное. Многие считают меня человеком с четкой жизненной позицией, несгибаемой, надежной, рассудочной. И вот те на! Такое вдруг проявление запрятанной от всех авантюрности характера! Мое решение поехать в Болгарию, в Родопы, получать в подарок дом я не считала авантюрным, поскольку так было задумано не мною. Авантюрными были мои скрытые надежды на случайный успех в раскрытии тайны. Все относительно. И это мое тайное стремление помогало мне здорово, поскольку скрытые побуждающие причины, подспудные мотивы служат мощным двигателем.

В моей комнате было всего одно окошко, да и располагалось оно высоко под потолком. Занавесок не было, только уличные ставни, через прорезной узор которых просачивался белый матовый свет уличного фонаря, оставлявший на стене причудливые узоры. Стоя у большого окна в ванной комнате, я видела, как за стеклом падали снежинки. Огромные. Было безветренно, и они падали отвесно. Тихонько, чтобы не разбудить спавшего этажом ниже в гостиной Марко, я нашла нужную дверь и, выйдя на открытую галерею, увидела белку. Та, вытаращив глазки-бусинки, подозрительно посмотрела на меня – естественно, мы ведь не знакомы. Я заговорила с ней, видно было, что белка слегка сторонилась меня, но галерею не покинула. Правильно, это ее территория. А я кто? Я – чужой человек. То, что она здесь была частым гостем, видно было по оставленному на полу галереи деревянному ведерку с ореховыми скорлупками и кусочками сушеных яблок на дне.

Мне надо тоже что-нибудь положить туда.

Как успокаивающе подействовал густой вечерний снегопад! Тихий снегопад всегда действует успокаивающе, возникает даже ощущение благополучия, умиротворения – наконец-то я нашла подходящее слово. Наши эстонские сильные ветры и косые дожди изрядно надоели, измотали и тело и душу.

Снег падал отвесно, в свете уличного фонаря тени снежинок как маленькие букашки разбегались по белой глади дорожки как бы наперерез падающим сверху снежинкам. Что-то необъяснимо волшебное было в этой картине. Прежде я никогда не замечала, что у снежинок бывает тень. Бег теней от снежинок замедлился, и вскоре снегопад закончился. В это время снег в этой горной местности, очевидно, обычное явление, не зря же здесь неподалеку расположен горнолыжный курорт. Мне показалось, что где-то хлопнула дверь.

Вернувшись в комнату, я прислушалась и поискала взглядом Марко. Его не было ни слышно, ни видно. Только его красивый иссиня-черный шарф лежал сложенный вчетверо на спинке кресла возле письменного стола.

Время было уже позднее. И мне была пора ложиться. А я вместо этого еще раз прошлась по дому, по его замысловатым коридорчикам, заканчивающимся ступеньками переходов с одного уровень на другой, старалась запомнить, что где расположено. И вдруг я почувствовала такую усталость, что поняла: не то что умыться, раздеться не хватит сил. И, присев на краю кровати, я расплакалась. Даже сама не поняла почему. И как Марко, будучи от меня так далеко, мог услышать? Он тут же прибежал, но ко мне не зашел, а остановился в кабинете. Марко словно что-то искал, а может, действительно, искал свой шарф. Вот тогда он на самом деле мог услышать мои всхлипывания. До сих пор не научилась плакать по-взрослому, вытирая платком скудную слезу. Я реву в три ручья, громко, навзрыд, как маленький ребенок, пуская из носа пузыри. Порой даже самой стыдно, но ничего не могу с собой поделать. Конечно же, я умею скрывать слезы, плакать молча. Но вот сейчас – чистейшей воды слезы, приносящие облегчение. Услышав шаги Марко, я притихла и скрылась в ванной комнате. Вымыла холодной водой лицо. Здесь было так тепло, приятно, красиво. Полотенца в ряд, банный халат среднего размера. Мыла и шампуни. Я открыла шкафчик и обнаружила там красивые флаконы. Я взяла один из них, плоский, из темного стекла, с арабскими письменами. Изящный флакон содержал вовсе и не духи, хотя, судя по упаковке, можно подумать, что это дорогой арабский парфюм. Но это было масло для тела и волос. Я узнала запах, исходивший от рабочего кресла за письменным столом и кожаного дивана в гостиной. Из ванной не хотелось уходить, но умывшись, я почувствовала себя лучше. Постояв у окна, я решила, что пора лечь спать, впереди ждало еще так много интересного. И для этого нужно было копить силы. Но я не успела поспать даже часа, как проснулась от испуга. Мне приснился портрет неизвестного мужчины. Замечательная работа, выполненная рукой большого мастера, – я любовалась портретом. Но почему я проснулась с испугом? Потому что однажды уже видела что-то похожее. Я тогда смотрела в сонниках значение сна. Увидеть портрет неизвестного человека означает неожиданную помощь, появление личности из твоего далекого прошлого или же некое не принятое во внимание обстоятельство. Неучтенное обстоятельство? Помощь? Нет, подумала я. Мне бы очень хотелось, чтобы сбылся средний вариант – появление человека из моего далекого прошлого. Увидеть такой сон на новом месте, да еще сразу после полуночи? Ведь говорят же, что на новом месте снятся вещие сны. И я с доброй грустью вспомнила, как мы с сестрой в детстве менялись постелями, чтобы можно было загадать на ночь: «На новом месте приснись жених невесте». Но для того чтобы увидеть во сне того, кому мы можем нравиться, надо было причесать волосы и расческу положить под подушку. Это, действительно, срабатывало: снились мальчишки из нашего класса – но это было не интересно. Мы мечтали о других.

Глава 8. Я обхожу свои владения

Меня разбудила звенящая тишина старинного дома.

Вспомнив, где я, я тут же захотела вскочить с постели. Но мне так хорошо было в этой постели, я давно так хорошо не высыпалась, что снова обняла подушку. Странно: никаких мыслей, никаких сновидений. Полное расслабление. И тут я расслышала тиканье часов: старинный механический будильник с пожелтевшим от времени перламутровым циферблатом с римскими цифрами и зелеными стрелками показывал девять часов, как и мои наручные часы. Значит, разницы в часовом поясе нет.

Нет, надо вставать, сказала я себе. Я приподнялась, облокотившись на локоть, но тут же вновь с удовольствием откинулась назад на подушки и сбросила с ног одеяло. Такого приятного пробуждения у меня не было уже давно. Уютное тепло от печки просто-напросто растопило мое тело, потому и спалось так сладко. Это Марко постарался. А где он сам? Я прислушалась. В доме царила тишина. Тихо было. Ни шороха.

Еще дома, в Таллинне, я обязалась зафиксировать первые ощущения, возникшие при виде дома. Первое впечатление, первый импульс – они самые верные. Дом-крепость, здесь можно пережить трудные времена – странно, что именно такая мысль возникла первой. Какие трудные времена? Почему я так подумала? Но эта мысль была главной.

Я и боялась и желала сегодняшней встречи с домом. То, что было вчера в сгущающихся сумерках, в присутствии посторонних людей – это другое. Теперь же предстояло настоящее знакомство с тем, что теперь вроде бы мое. Непривычно. Спустившись на этаж ниже, я вошла в кухню, довольно просторную, но, несмотря на внушительные размеры, очень уютную, с целым рядом узких окошек по всей ширине стены над кухонным рабочим столом, на котором стояла кофеварка, банка растворимого кофе и пачка обычного молотого кофе. Сложно было совладать с чувствами, глядя на свое новое пристанище. Я даже не стала варить кофе, и без того была возбуждена до предела. Глотнула лишь холодной воды из стоявшего на кухонном столе стеклянного кувшина. Приподняв жалюзи, я отпрянула от неожиданности: вчера, в темноте, все это лишь угадывалось. Я стояла как вкопанная, ошеломленная красотой открывшейся мне панорамы простирающихся до самого горизонта гор.

Вдали виднелись цепи лесистых холмов, за которыми тянулся горный массив. Кажется, это отрог Родопских гор. На севере темнели синие хвойные леса. С запада на горизонте вздымались горы с закругленными вершинами. Самая высокая вершина, спрятанная облаками, едва проглядывалась. Только ее макушка торчала как остров в океане. А перед ней раскинулось волнистое покрывало из зеленых и бурых холмов, исчерченных, словно кровеносными сосудами, извилистыми линиями.

Как я сразу не догадалась, что эти линии – узкие русла ливневых потоков, а не просеки или дороги предприятий леспромхоза, как предполагала я, разглядывая горный ландшафт из окна машины. Это было так удивительно красиво, так необычно, ни одной резкой черты, никаких контрастов, только плавность линий и приглушенные туманом и облаками краски поздней осени. Мне это так понравилось, что я не могла отвести взгляда. Из этого состояния меня вывел Марко.

– Добро утро с тая красоты! – раздался у меня за спиной его приятный, низкий, мягкий голос. Ну вот, и заговорил, обрадовалась я, повернулась к нему, чтобы ответить на приветствие, а его уже и след простыл.

– Добро утро! – крикнула я ему вслед в пустоту коридора и быстро взялась за приготовление кофе в надежде увидеть Марко снова. Раз он заговорил, мне надо воспользоваться случаем и выведать у него все, что он знает про этот дом. Вдруг запахло пирогами. Я подумала, что мне показалось, но нет, все явственнее чувствовался запах выпечки. Только откуда? И тут появился Марко, неся перед собой противень с разогретыми на углях в камине пирожками и булочками, которые мы купили по пути сюда в одном сельском магазинчике.

Марко внимательно приглядывался к моему лицу. Видимо, вечером вчера я здорово его напугала. Марко, наверное, подумал, что что-то случилось. Иначе бы не прибежал. Правда, не в мою комнату, а в смежный с ней кабинет; одну створку двери я оставила приоткрытой, чтобы рассеянный свет желтых светильников в нишах стен освещал мой угол тоже. Марко был очень деликатен. Он ничего не стал спрашивать. Сделав вид, что разгребает давно прогревшие угли в камине, он убедился, что все в порядке и заодно дал мне понять, что если что-то надо, он рядом. Теперь я испытывала неловкость за вчерашнее. Он не понял, почему я расплакалась, как ребенок. Усталость физическая и переизбыток эмоций, но последней каплей в мешанине чувств, конечно же, стала обнаруженная в конверте записка с добрыми пожеланиями от Красимира Банева и несколько довольно крупных денежных купюр, предназначавшиеся, как он написал, «на всякий случай». Запомнил ведь. А ведь взятая с собой на этот всякий случай меховая шапка оказалась здесь весьма кстати.

«Нет, дело не в языковом барьере», – думала я, глядя, как Марко с удовольствием, по-мужски, уминал пирожки. Он не давал возможности начать разговор, лишь изредка поднимал на меня глаза, и мне показалось, что в них снова промелькнуло удивление, как и в момент нашей первой встречи в аэропорту. Такого удивления я почему-то не увидела в глазах его приятеля, Слави Жейнова. Уезжая, Слави пожал мне руку, желая удачи, а садясь в машину, он, кивнув головой в сторону Марко, заговорщицки подмигнул, держись, мол. Ох, да, непростой он, этот Марко Стратев. Как узнать, какое отношение он имеет к человеку, подарившему мне этот дом?

– Спасибо, очень вкусно, – поблагодарила я Марко. Масляные булочки и пирожки с вкусной капустной начинкой, в которой кроме капусты были кусочки паприки, были просто восхитительны. Марко лишь кивнул в ответ. И когда я сказала ему, что выйду, прогуляюсь, снова лишь кивнул.

Главная дверь, через которую мы вчера вошли, была заперта на множество замков, так мне показалось. Потом разберусь, успокаивала я себя. Не все сразу. Спустившись на этаж ниже, я нашла черный ход и вышла во внутренний двор, расположенный с задней стороны дома. Кухня выходила окном именно на эту сторону, и здесь я увидела продолжение той великолепной картины, которая поразила меня наверху, в доме. Как мне хотелось в эту минуту поделиться этой красоты со своими родными! Для меня одной этого слишком много! Я вернулась в дом за фотоаппаратом и прежде чем отправиться к речке, о которой мне рассказала накануне Наташа, решила еще раз пройтись по этажам, чтобы запомнить расположение выходов. Из-за перепада высот земельного участка все три входа в дом были расположены на разных уровнях: главный вход со стороны улицы, через который мне не удалось выйти, вел на второй этаж. Со стороны внутреннего двора дверь вела на цокольный этаж, где размещались хозяйственные помещения, а отдельная лестница с торца здания вела на опоясывавшую всю заднюю стену дома деревянную галерею, откуда был вход на второй этаж дома. Сначала я даже кружила по дому в поисках выхода на определенные уровни. Всего получалось три с половиной этажа, поскольку половину площади третьего этажа составляла открытая терраса, скрытая от посторонних взглядов навесным тентом и решеткой, обвитой не то хмелем, не то жимолостью. Сейчас по засохшим веткам мне, человеку городскому, сложно было определить.

Весь участок, на котором располагался дом, был обнесен массивной каменной стеной с большими деревянными двустворчатыми воротами под карнизом, покрытым коричневого цвета черепицей. На выложенной камнем площадке помимо стоявшего сейчас серебристого внедорожника Марко могло поместиться еще две машины.

Дом построен так, что со стороны улицы видна та часть, которую составляют второй и третий этажи. Заходя в дом через парадный вход, попадаешь в просторный холл, из него ведут лестницы вверх, на третий этаж и вниз, на первый. Под первым этажом находился бельэтаж со множеством подсобных помещений и внизу погреб с двумя входами – со двора за домом и через узкий коридор и далее по крутой лестнице вниз с первого этажа. Лестница ведет через первый этаж вниз, очень удобно в холодное время года спускаться за бутылкой вина или за провиантом.

С торца здания внешняя лестница, которая вела на галерею, была деревянная. Деревянной была также винтовая лестница, ведущая на третий этаж, все второстепенные лестницы и переходы в три-четыре ступеньки, с одного уровня на другой, были также выполнены из дерева. Полы во всех комнатах были из деревянного паркета, в коридорах дощатые полы из хорошо обработанной древесины. Мне всегда нравились полы из широких досок. Стены коридоров до половины покрыты деревянными панелями, что придавало особый уют. На первом этаже размещалась большая комнат в старинном болгарском стиле, с огромным камином, вернее, это была ниша, в которой был и камин, и огнище, над ним на металлических цепях и крючьях висел котел.

На первом и втором этажах этаже абсолютно все – начиная от полов, стен, каминов, даже в кухне и в столовой комнате – было из белого камня или покрыто белой штукатуркой. На третьем этаже, где располагался кабинет, к которому была прилеплена моя комнатушка с ванной комнатой, по коридору было еще несколько дверей, но в тех помещениях я еще не успела побывать.

Дом ремонтировался, обновлялся внутри, перестраивался и достраивался. Это было видно по материалам разных эпох. И приятно радовало, что даже недавний ремонт был сделан так, что обошлось без использования дешевого современного материала – гипсовой плиты, пластиковых плинтусов и мебели из стружки. Мебель на всех этажах также была разная, начиная со старинных комодов и шкафов начала прошлого века в трех больших комнатах в левом крыле дома и до современного кожаного дивана и полок из вишневого дерева в гостиной. Книжные шкафы были пусты, ни одной книги не было оставлено и на встроенных в стенные ниши стеллажах, но все равно они произвели на меня глубокое впечатление своей монументальностью. И все прекрасно сочеталось между собой: белый натуральный камень полов, белая штукатурка стен и темное дерево благородных ценных пород, из которых были выточены перила, панели, двери. Темно-коричневые потолочные перекладины, балки, опоры лестниц, двери и ступеньки многочисленных лестниц в этом доме со сложными переходами с одного этажа на другой, полы коридоров верхних этажей – все было деревянное. Коричнево-вишневых тонов шерстяные ковры и дорожки, покрывавшие полы в комнатах и кабинете, были в абсолютной гармонии со всем убранством дома. Даже низкий, почти весь из стекла, длинный супермодный диванный столик в кабинете, где стоявшие перед камином пуфики с обивкой из гобеленовой ткани, как и все остальные предметы мебели здесь были из позапрошлого века, не вызывал диссонанса. Все было выдержано в одной тональности, начиная от мелочей в виде напольных ваз, многочисленных светильников на стенах и в нишах и заканчивая огромным письменным столом и рабочим креслом с кожаным сиденьем и подлокотниками и спинкой из гнутого дерева. Прикрепленная цепями к поперечной балке потолка гостиной люстра в виде огромного колеса от телеги представляла собой произведение кузнечного искусства, только не знаю какого периода. С центра колеса свисали на цепях три матовых шара. Снизу по кругу шли обрамленные железными листьями гнезда для электрических лампочек. В них чередовались матовая лампочка с обычной. Насчитав двенадцать штук, я сбилась со счета и тогда принялась считать свечи в бутонообразных подсвечниках, которыми сверху дублировалась каждая лампочка. Свечами пользовались, многие подсвечники были пусты, и я опять сбилась со счета. На что я сразу же обратила внимание, так это на отсутствие предметов мебели и деталей интерьера 60–70 годов прошлого столетия. Минимализм в интерьере того времени, скорее всего, был обусловлен небольшими размерами строящихся тогда малометражных квартир. А здесь был простор. А если что-то и обновлялось, то уже теперь, в начале XXI века. Все было или очень старинное, или последнее слово современного дизайна, что в целом создавало интересный симбиоз. Думаю, для этого потребовалось и богатое воображение, и хороший вкус, и, конечно же, финансовые возможности: все немногое современное в этом доме было добротным, изготовленным из натуральных дорогостоящих материалов.

Комната, в которой обосновалась я, была достроена или переделана из большого помещения совсем недавно. Очевидно, ванная комната раньше составляла с моей комнатой единое помещение, поскольку в ней было три высоких узких окна, а в комнате лишь одно оконце, но для спальни это даже хорошо, солнце не мешает. Это юго-западная сторона, потому даже на этом маленьком окошке установлены жалюзи из деревянных полосок. Окна ванной комнаты выходили на запад. Из них открывался прекрасный вид на простиравшиеся до самого горизонта круглые холмы и на самой кромке горизонта уже виднелись острые зубчатые горные хребты. С южной стороны виднелись бурые холмы, увенчанные зубчатыми серыми скалами – горные хребты в миниатюре, и над всем этим клубился белесый туман. С западной стороны, за котловиной, по центру которой протекает речка, на подступах к горе виднелась небольшая деревушка. Я насчитала двадцать домов. Но они так хитро построены, почти дом в дом, крыша над крышей, так что я могла и ошибиться. А левее, на склоне, раскинулась еще одна деревня. Уже побольше. Дворов с полста. За ними, вернее, над ними виднелись многоэтажные виллы одного из горнолыжных курортов со SPA-бассейнами, барами и ресторанами.

Если описывать все то, что открывается взору, всю красоту природы, неба, облаков, у меня не хватило бы никакого времени. Вот они, мои с редкой порослью сопки Карелии, и поросшие густым ельником купола холмов юга Эстонии, и финские порожистые реки и каньоны, все, что я люблю, все, о чем мечтаю – все собрано здесь, в Родопах. Описать это невозможно, это надо видеть, а еще точнее – прочувствовать. Настолько уникально здесь все: мягкость, величественность, отсутствие резкости, приглушенность тонов в размытых туманами пейзажах, серо-сиреневые скалы и седые горные хребты, прозрачная синева неба и всевозможные оттенки зеленого цвета лесных массивов.

– Ана! – позвал меня Марко. Вот так из Анны я быстро превратилась в Ану. Я заметила, что здесь не используются двойные согласные. Я оглянулась, Марко потряс связкой ключей. Положив их на столик рядом с вешалкой, он махнул мне рукой и вышел из дома, следуя моему примеру, через дверь черного хода. Я поспешила за ним, чтобы проводить до машины и заодно узнать, когда он вернется, но замешкалась, подбирая нужный ключ от двери. И к тому времени, когда, взбежав по ступенькам вдоль торцовой стены дома, я еще только огибала угол дома, Марко уже выезжал со двора. Я закрыла за ним ворота и вернулась назад, в нижний дворик, за дом, но уже с другой стороны. Здесь спуск был еще круче. Ступенек не было. Осторожно, придерживаясь рукой за стену дома, я стала спускаться по желобу для дождевой воды, пока не наткнулась на металлические поручни и ступеньки, ведущие, видимо, в погреб, к узенькой металлической двери. У этой двери не было ручки, только врезной замок. «Скорее всего, здесь находится главный щит и, наверное, вся электрическая часть дома», – подумала я с опаской. И хотя у меня в кармане лежала тяжелая связка ключей, мне даже в голову не пришло дотронуться до этой двери.

Справа внизу, на более отлогом склоне, росли фруктовые деревья и виднелись вскопанные прямоугольники грядок. Сад был многоярусный, с каменными тропинками и ступеньками. Осторожно продвигаясь по мокрым камням вниз, я обнаружила одну довольно крутую лестницу с деревянными ступенями и даже с перилами с одной стороны и каменной стеной – с другой, со встроенными в нишах красивыми деревянными скамейками. В одной из ниш была сооружена беседка с красивой деревянной скамьей; ее спинку украшала резьба; стоял здесь и небольшой столик. Я присела: очень удобно и хорошее укрытие от ветра или палящего солнца. И я представила, как здесь хорошо летом. Внизу участок заканчивался каменной грядой: сдвинутые в кучу валуны создавали довольно колоритную ограду. И вдруг в этой громадине я разглядела за кустами шиповника калитку: сколоченная из простых реек покосившаяся дверца обвисла и подпиралась снизу плоским камнем. Ни замка, ни засова не было. Очевидно, что он здесь и не нужен, подумала я, выглядывая за ограду. Но какое несоответствие: кованые ворота, так сказать, парадного въезда и вот такая жалкая, висящая на одной петле дверца. Я все же решилась и пролезла на улицу через щель в калитке, которую не стала открывать до конца, боясь сломать окончательно. Какая-то тропа здесь все же была, только видно, что ею давно не пользовались. Обходя камни, чтобы не поранить ноги об их острые края, я для сохранения равновесия опиралась на каменные глыбы или руками хвататься за колючие ветки кустов. Нет, эти заросли для простого смертного непроходимы. Я пришла сюда лишь для того, чтобы убедиться в этом. Всегда начинаю издалека. Потому и отправилась в самый дальний угол участка, чтобы, постепенно сужая круг поиска, к наступлению темноты уже перейти к исследованию помещений внутри дома.

Но прежде чем заняться домом, я, воспользовавшись отсутствием Марко, решила прогуляться до придорожного кафе, которое заприметила по пути сюда.

Времени на сборы у меня было предостаточно; я не спеша умылась в красивой ванной комнате, еще вчера поразивший меня тем, как уютно может быть обустроено помещение, предназначенное для умывания, так что там хочется поселиться и жить. Возможно, что еще и из-за окон с красивыми, нежными, почти бесцветными занавесками из тонкого просвечивающегося шифона и удобной деревянной лавки, покрытой белой овечьей шкурой. На этой лавке я могла бы даже спать. Модная белая мебель для ванной комнаты и отполированная временем крестьянская лавка с великолепной выделки белой овечьей шкурой, просунутые через блестящие деревянные кольца белые махровые полотенца, на верхней полке этажерки – аккуратно сложенный роскошный белый махровый халат – это все было в такой неожиданной гармонии. Последним штрихом и единственным ярким пятном во всем этом бело-коричневом великолепии был домотканый шерстяной коврик с узором из красно-желто-оранжевых геометрических фигур на белом фоне. Сама цветовая гамма коврика излучала столько тепла, что обнаруженный мною подогрев темно-коричневого цвета каменного пола показался лишним. Чтобы не тратить попусту время, я даже не стала варить себе кофе, хотя дома к этому времени я, собираясь на выход, выпила бы не одну чашку кофе. Приготовленный Марко на углях кофе был настолько насыщенным, что его вкус все еще чувствовался во рту. Мне не хотелось никуда уходить. Но время поджимало. Мне надо было успеть сходить в разведку засветло. А дальше? Я даже не знала, когда вернется Марко.

– Все хорошо, – сказала я себе. – Вернусь назад и буду действовать по обстоятельствам.

Выйдя за ворота, я оказалась на дороге – называть улицей эту обрамленную с обеих сторон огромными валунами и высокими елями асфальтную ленту дороги было странно. Заканчивалась она чуть правее от дома площадкой на краю обрыва, окаймленной огромными соснами, за которыми открывается великолепный вид вниз на ущелье. Домом улица и заканчивается. До ближайших домов метров пятьсот или даже больше, но они не видны, они расположены за поворотом, лес скрывает их. Улицей-то и назвать нельзя, это дорога, проходящая между построенными вразброс домами. Ведь еще в метрах тридцати отсюда, за толщей растущих по самому краю обрыва огромных елей, вряд ли бы я могла разглядеть или даже догадаться, что за деревьями такое великолепие: дом, скрытый деревьями, за которыми трудно представить крутой обрыв, внизу – ущелье с протекающей по дну узкой, каменистой, со стремительным потоком речкой. Место, великолепное для рыбной ловли и охоты. Вниз можно спускаться по крутому склону оврага, поросшему кустами лещины и колючим шиповником. Ниточкой виднелась припорошенная снегом протоптанная к реке тропа. Ночной снегопад все же оставил свой след, слегка припорошив землю, отчетливо отметил им ленточки троп. Я оглянулась на свой дом: старый сельский дом? Нет. Мне он больше напоминает охотничье имение из старинных романов. Типичное строение из камня, но не известнякового, из которого здесь скалы. Мне надо порыться в справочниках или поспрашивать у соседей. Только вот на каком языке я буду с ними разговаривать? Мне сказала Наташа, что в соседних домах поселились немцы, а чуть подальше – скандинавы. Но и те и другие приезжают сюда лишь периодически, поохотиться или на рыбную ловлю, и что только в деревушке с высокими бревенчатыми домами на другой стороне ущелья народ живет постоянно.

Расположенная на дне котловины, деревушка отсюда, сверху, с высоты полета орла, смотрелась рыжим пятном, в которое слились крытые черепицей крыши домов. Чуть дальше, на склоне одного из холмов, пристроились похожие друг на друга, с одинаковыми темно-коричневыми шапками крыш домики, очевидно, уже другой деревни. До нее было рукой подать. Окружная шоссейная дороге, по которой можно было попасть в деревню, пролегала через центр общины, а это не меньше семи километров отсюда; по горной тропе путь в деревню короток, но спуск опасен, можно повредить ноги, и еще неизвестно, в каком состоянии мост через речку, издали видна какая-то конструкция из жердей. Не буду пытать удачу, я решила для себя. На ту сторону буду выбираться лишь в особенных случаях. Кметство, то есть местное самоуправление, в чьем ведомстве был мой дом, находилось в деревне, расположенной в двух километрах отсюда, по ту сторону главной магистрали. Дом, предназначавшийся мне в подарок, был расположен между двумя деревнями, так сказать, на отшибе.

Дорога была слегка припорошена первым снегом. И мои следы – первые на этом белом коврике. Я запомнила, что после леса, вплотную подступавшему к дороге с двух сторон, должен быть почти под прямым углом поворот направо, и там от развилки трасса должны быть уже шире. Я немного ошиблась. До развилки было еще топать и топать. Я обрадовалась, когда вдали показались первые дома и дорожные указатели. Удивительно, что в деревне с населением меньше трехсот человек имеется несколько магазинов, даже ресторан, два бара и кафе. По пути сюда я видела не одну мачту мобильной телефонной связи и разные другие ретрансляционные вышки и антенны. Показались первые дома. На крышах тарелки спутниковых антенн. Наташа сказала, что здесь и Интернет есть. И в моем доме тоже. На домах установлены кондиционеры. В то придорожное кафе, или корчму, я не успела разглядеть, как называется, мимо которого мы накануне вечером проезжали, я теперь и направилась. Нейтральное место, думала я по своей наивности. В придорожных заведениях посетители бывают самые разные, не обязательно местные. Там и знать никто не знает, кто я и откуда. Посижу, пригляжусь и прислушаюсь.

Я не сразу узнала здание, в вечерней полутьме оно не казалась таком большим. А теперь, при дневном свете, виден был второй этаж и хозяйственные постройки в глубине двора. Очевидно, хозяин жил здесь постоянно. На мощеной камнем площадке перед корчмой стояло несколько машин и мотоцикл, не «Харлей Дэвидсон», но тоже довольно крутой. Запотевшие окна заведения обещали тепло и горячую пищу. Тяжелая деревянная дверь открылась на удивление легко, даже не скрипнув. И первое, что я к своему величайшему удивлению услышала, – финская речь. Это разговаривали между собой девушка и юноша, сидевшие за столиком прямо у входа. Богема, определила я их статус. Скорее всего, студенты-фольклористы, и первым моим желанием было поприветствовать своих северных соседей на знакомом мне языке. Но что-то удержало меня это сделать, не знаю что, но только не природная скромность. Вместо этого я, разглядев в глубине помещения стойку, за которой хозяйничала миловидная женщина средних лет, кивнула ей и сказала так, как услышала утром от Марко: – Добро утро!

– Добро! – Услышала я в ответ от сидевших посетителей. Их было немного. Кроме финнов за столиком сидели две молодые черноволосые женщины в одинаковых, похожих на форменную одежду куртках; в глубине зала, в уютном закутке за шестиместном столиком, расположилась компания мужчин и женщин средних лет и с ними один мальчишка лет десяти, они разговаривали на английском. Ближе к стойке бара, справа от кассы, парнишка в кожаной одежде байкера, очевидно владелец того мотоцикла, с аппетитом ел что-то из глиняного горшочка. Не суп, хотя ел он ложкой, но и не каша, мне даже стало интересно, что это могло быть. Пища была горячей, и парнишка совершенно по-детски дул на ложку с едой. Облокотившийся на стойку седоволосый бородач неопределенного возраста, бросив на меня любопытный взгляд, состроил странную гримасу, хмыкнул и снова потянулся к стакану с темной жидкостью. Лишь женщина за стойкой приветливо помахала мне рукой, приглашая подойти поближе.

– Откуда? – спросила она меня.

Я даже не знала, как ответить: из Эстонии или из дома на обрыве. Пока я обдумывала свой ответ, парень в черной кожаной одежде что-то скороговоркой произнес, из всех слов я поняла только «вчера вечером». Может быть, мне показалось, но все тут же притихли. Женщина продолжала приветливо улыбаться, но за этой приветливостью проглядывалась возникшая внезапно настороженность. Не иначе как не хотят, чтобы сюда ходили иностранцы. А кто их любит? Деликатная тема. Вообще, я считаю, что счастлив тот, кто у себя дома, как бы плохо дома ни было. Но и финны как-то странно уставились на меня. Они, видимо, уже прижились здесь, поскольку их реакция на новенького была, я бы сказала, ревнивая. Приветливость сменилась настороженностью, она была еле заметной, но я уловила произошедшую перемену в людях. Расхотелось и пить, и есть. А ведь до этого мне так хотелось, чтоб мне подали в глиняном горшочке, как этому мальчишке, густую чечевичную похлебку, горячую и острую. А с чего я взяла, что в Болгарии едят чечевицу? Мне вдруг захотелось побыстрее вернуться в свое убежище над обрывом. К себе. И поймала себя на мысли, что «к себе» подумалось так естественно, видимо, я уже восприняла этот дом за свой. Чтобы как-то оправдать свой приход в кафе, я купила пачку сигарет, хотя уже давно не курю, лишь изредка, да и то рефлексивно, реакцией на какое-нибудь событие, прежде обычно вызывавшее желание покурить, беру сигарету. Уходя же, сделала небольшой финт, которому меня когда-то научил мой давний знакомый, известнейший адвокат в Эстонии. Мне не понравилась реакция посетителей. Она не была враждебной. Скорее, выражала удивление. Странно, почему я у всех вызываю удивление? И у Банева? И у Марко? Даже у сельчан. Кого они хотели бы видеть новым собственником дома? Нормально вел себя лишь мотоциклист. Остальные же, я была абсолютно уверена в этом, завсегдатаи. Говорила же Наташа, что здесь поселились одна шведская семья, уже несколько подряд совершают сезонные наезды англичане. Вот они и были здесь. И если нет в хозяйстве живности, требующей заботы и ухода, что делать по утрам, как не отправляться в кафе и начать день привычного занятия – с чтения газеты и чашечки кофе с коньяком или просто с общения с хозяйкой кафе: узнать местные новости или просто посудачить. Что еще делать в этой чудной, но отдаленной местности? Тем более что пенсии жителей северных стран позволяют жить довольно безбедно повсюду, а тем более здесь, где цены еще не достигли европейских. Ну вот, нынче я стала для местных самым большим аттракционом. Попрощавшись с хозяйкой, я вышла на улицу, досчитала до двадцати и вернулась за «забытыми» мною на стуле перчатками. Громкое обсуждение прервалось с полуслова. Только финны не умолкали, видимо, считая свой язык столь редким, что им и в голову не могло прийти, что кто-то здесь может понять их. Сказанное юношей меня заинтересовало. Проходя мимо них, я с извиняющимся видом мило улыбнулась, взяла свои печатки и поспешила к выходу. Седоволосый бородач в типичной для скандинавов куртке-ветровке темно-синего цвета с множеством карманов с окантовкой вишневого цвета, уловив в моей улыбке скрытое ехидство, хихикнул себе в бороду. Думаю, они все потом молчали дольше, чем мне потребовалось времени, чтобы скрыться за поворотом. Что ж, нормальная реакция: так встречают чужого те, кто сами чужие.

– Нет, сюда я больше не ходок, – решила я. Однако куда бы я со своей лесной дороги ни шла, здания кафе мне не было бы не миновать. Это слегка расстроило меня. Но когда метров через четыреста я обнаружила тропинку, ведущую наискосок через лесную чащу к деревне, сейчас белеющую от первой снежной крупки и потому заметную, обрадовалась: это дорога для меня, констатировала я и весело зашагала в сторону деревни, почти протискиваясь между раскидистыми ветвями пушистых, совсем не таких, как у нас в Эстонии, елок. За спиной, со стороны дороги, послышался рев мощного мотора мотоцикла. Отведя ветку в сторону, я чуть не встретилась взглядом с проезжавшим мимо парнишки из кафе. Он вертел головой по сторонам, явно искал меня, понимая, что я свернула в лес, поскольку так быстро преодолеть этот прямой участок дороги было невозможно. Не знаю почему, но меня это раззадорило. Вот так, дружочек, ищи теперь меня.

Идти по лесной тропинке была одна радость. Холодный, прозрачный и удивительно сладкий воздух – это скорее всего из-за елей – успокоил меня. Почему-то из-за этого мальчишки в душу закралось странное беспокойство. Что-то в его смазливом личике было отталкивающим: возможно, его самонадеянная ухмылка, с наглинкой, нет, скорее всего, чувство неприязни к нему возникло из-за непонятой мною фразы, сказанной им в придорожной корчме, вызвавшей в посетителях такую же непонятную мне реакцию. Но теперь, увидев его растерянный взгляд и то, как дернулся в детском отчаянии острый кадык его тонкой юношеской шеи, я поняла, что он совсем еще ребенок. И что-то жалкое сквозило в его взгляде.

Минут через пять послышался шум магистрали. Выйдя по тропинке на обочину, я поняла, что почти напротив меня, на другой стороне шоссе, находится въезд в деревню, ее центральная площадь и ведущая от нее вверх в гору центральная улица, по обе стороны которой и раскинулись сама деревня. Справа на площади стояло небольшое, но очень представительное, тщательно отремонтированное и потому как новое, только из другой эпохи, двухэтажное здание, на крыше которого висел государственный флаг Болгарии, а на фронтоне красовались часы. Удивительно, что здания муниципальных центров повсюду, в какой бы стране ни были, узнаваемы и по архитектуре, поскольку большинство из конца тридцатых годов прошлого столетия. Сегодня воскресенье. На площади было безлюдно, и я чувствовала себя слишком заметной. Чтобы не привлекать к себе возможных взглядов из окон домов, я не стала подобно туристу рассматривать все подряд и не рванула в первую же лавку с сувенирами и различными поделками, а нормальным деловым шагом зашагала вверх по улице, на ходу читая названия на деревянных табличках. Что было за этими названиями и окнами, несложно было догадаться по рекламе и витринам. Площадь заканчивалась длинным зданием с двумя подъездами, по краю крыши на длинной, как транспарант, вывеске было написано «Комбинат бытовых услуг». Ого, и само здание похожее. Неужели в странах бывшего так называемого соцлагеря было необходимо строить объекты социального назначения по одним и тем же проектам? Это здание из конца шестидесятых – начала семидесятых. Но выходит, что так. Потому что еще много лет назад, оказавшись в Карелии, я не могла удержаться от смеха, когда там, среди прекрасных деревянных построек послевоенных лет, увидела инородным телом торчащее среди одноэтажных с высокими шапками крыш домов двухэтажное, с плоской крышей сооружение из прямоугольных строительных блоков розового цвета – видимо, так строили повсеместно, что в Карелии, что в Эстонии. Это здание было похоже, но облагорожено карнизом из темного дерева, алюминиевые двери были заменены на деревянные. Интересно, какие услуги здесь оказывают? Я, возможно, даже зашла бы, если бы не вывеска, что на «неделе», то есть в воскресенье, выходной. У нас в этих комбинатах бытовых услуг в лучшем случае остались лишь парикмахерские и починка обуви. А ведь раньше были и телеателье, и часовщики, и ювелиры, и швейные мастерские. Сейчас в Таллинне мастерской часовщика днем с огнем не сыскать. На вопрос, куда все они подевались, один мастер ответил: «Кто же сейчас часы ремонтирует? Электроника в основном или разовые. В основном батарейки меняем и старые будильники пенсионерам чиним».

Свернув вправо, в узкий проулок, я вскоре вышла на следующую улицу, расположенную перпендикулярно главной и уже уровнем выше. На углу я обратила внимание на красивое здание с вывеской «Аптека»; неподалеку в длинном здании, огражденным низкой каменной оградой с монтированными в нее фонарями, располагался ветеринарный пункт. А еще чуть дальше табачная лавка. Слово «табак» (тютюн) мне было знакомо еще с тех времен, когда вся страна Советов курила болгарские сигареты и слово «Шипка» ассоциировало у меня лишь с болгарскими сигаретами без фильтра с изображением пушки и памятника на горе. Были и другие сигареты: и «Стюардесса», и «Ту-154», и «Солнышко», и «Золотое руно», отличавшиеся от других сигарет особенным ароматом. Улица сворачивала направо и, видимо, оттуда вниз, я же решила подняться по ступенькам переулочка на новый уровень: мне очень хотелось понять систему, по которой можно было бы продвигаться по расположенной на таком крутом склоне деревне.

Все улочки были мощеные, дома в основном двухэтажные, нижние этажи их были выложены из тесаного камня, верхние построены из дерева. Сказка из дерева и камня. Ни один дом не повторял другого. И столько камня, сколько использовано здесь, мне прежде никогда не приходилось видеть, за исключением оборонительных стен Старого города в нашем средневековом Таллинне. Все дороги и тротуары, края водосточных канавок, массивные высокие ограды и даже берега речки и ступеньки, ведущие под древний, видимо, сохранившийся еще с времен Средневековья великолепный мост с тремя арочными сводами, были вымощены камнем. Местами вдоль берега речки и даже через ручеек, впадающий в речку, построены каменные мостики, а пологий спуск к воде вымощен камнем. Ничего не осыпается, все чисто и к тому же уютно от этих каменных стен узких улочек. Пройдясь по лабиринтам узких этих улочек, обрамленных высокими каменными оградами (часть их была образована стенами домов или хозяйственных построек), я почувствовала себя в средневековом городе-крепости. Поднимаясь вверх, я пыталась понять систему расположения домов, ведь какой-то смысл должен был быть в таких странных зигзагах. И еще мне было интересно узнать, как могут проезжать сюда автомашины?

Покружив еще немного, я была удивлена, что за все время моей прогулки мне повстречались всего несколько прохожих – мужчина средних лет с корзиной для дров, в которую вместо поленьев были сложены бутылки из-под минеральной воды; старушка в длинном, почти до пят, синем вязаном пальто, поверх которого был надет коричневый овчинный жилет. Прижимая к груди маленького рыжего котенка, старушка ласково его за что-то журила. И еще два подростка шушукались за углом дома, считая деньги и покуривая по очереди одну сигарету. Однако пустынные улицы не казались безжизненными, поскольку из труб домов шел дым, из-за каменных оград доносились голоса людей, звук бензопилы, а через открытые форточки запотевших окон то здесь, то там слышалась музыка и обрывки разговоров.

Сделав круг, я вернулась к намеченной мною в начале экскурсии исходной точке – к красивому, полностью построенному из каменных кирпичей двухэтажному дому, где на нижнем этаже, вернее в полуподвале, располагалась табачная лавка. Прежде чем войти, я постояла возле окошка, разглядывая выставленные на подоконнике искусные поделки из дерева и глины. Кроме табачных изделий и курительных принадлежностей и сувениров здесь продавались цветы, можно было на месте выпить кофе, на запах которого я и зашла в это красивое заведение, спустившись на несколько ступенек ниже мостовой. Чтобы не было вопросов, я прямо от входа сообщила, что я чужденка и хочу выпить кофе, а если можно, то рюмку чего и покрепче.

– О-о-о, – обрадовано произнес вышедший мне навстречу из-за прилавка симпатичный дядечка преклонного возраста. Приветливо улыбаясь, он предложил мне сесть на покрытый белой овечьей шкурой табурет возле единственного маленького круглого столика и по-стариковски засуетился, доставая из шкафчика посуду, протирая и разглядывая на свет рюмку. Мне кроме кофе было предложено выбрать из нескольких напитков, горячительных разумеется. Я показала на бутылку с вишневой наливкой. Плохо не знать языка, снова с сожалением подумала я, этот человек явно старожил, вот у кого я могла бы узнать про подаренный мне дом и его бывших обитателей. Но темы дома мы даже не коснулись. Странным показалось, что лавочник даже не поинтересовался, откуда я появилась здесь в этот воскресный день. Внимательно глядя мне в глаза, он рассказывал о своей жизни, о своих делах и проблемах деревни, а я молча использовала весь свой арсенал навыков невербального общения: мимику, жесты и понимающий взгляд. Мне много было понятно из того, что он говорил, но сама не умела ничего сказать. Старик приглашал зайти опять, если буду в этих краях. По его умному проницательному взгляду я поняла, что он уже знал, кто я и откуда. Он был уверен, что я появлюсь здесь еще.

– Если будет закрыто, – сказал он мне, – то можно покричать и позвать Теодора, – и показал наверх. Хорошо, что я догадалась, что это было его ненавязчивой попытка познакомиться. И маленькая хитрость пожилого человека. Пришлось назваться.

– Анна, – сказала я и протянула ему руку. Старик вышел из-за стойки и, галантно поклонившись, поцеловал мне руку.

– Теодор Данаилов, – чинно произнес он. И добавил что-то похожее на «весь к вашим услугам». А на прощание подарил мне красную розу из стоявшей на полу большой пятилитровой стеклянной банки и пожелал мне успеха. Раскрасневшаяся от приятного общения и рюмочки, вернее, двух рюмочек домашней вишневой наливки, совершенно забыв о неудавшемся начале моей вылазки в деревню, я, размахивая цветком, бодро шагала по лесной дороге к своему дому.

Назад дорога уже не казалась такой длинной, тем более что после поворота от деревянной беседки, или автобусного павильона, был сплошной спуск. Дорогу обступал такой густой ельник, что местами макушки деревьев смыкались над дорогой, создавая ощущение продвижения по зеленому тоннелю. Я шла и обдумывала план действий. Меня нисколько не расстроило, что не удалось вступить в контакт с местными. Одна зацепка же есть – Данаилов. Несмотря на преклонный возраст, глаза у Теодора Данаилова были ясными, и взгляд умный. И я знаю, почему он ничего не спрашивал у меня: он знал, что всему свое время. Рассказывая о себе, он испытывал меня, мое терпение, ведь по умению слушать и реакциям на услышанное можно многое понять в человеке. Мне надо будет подготовить текст и вопросы, которые я задам ему при нашей следующей встрече. Мне было очень жаль потраченных денег на купленный перед отъездом разговорник. От него могла быть польза лишь на курорте в какой-нибудь SPA-гостинице. Не давало покоя услышанное в придорожном кафе и перемена в людях после слов мотоциклиста. Болгары – народ приветливый и дружелюбный. Да и остальные довольно приветливо поглядывали в мою сторону, пока не узнали, что я из дома над обрывом. Что сказал им мотоциклист? Возможно, проезжал мимо и видел нас вечером. В таком маленьком местечке каждая новая машина на виду и люди тоже. Это нисколько не удивило. Странным показалось, что финский юноша, не подозревая, что я могу понять, почти глядя на меня в упор и упиваясь ситуацией, когда можно говорить что угодно, считая, что его не поймут, оставаясь непонятым другими, перевел на финский язык для своей подруги услышанное от кого-то после того, как я вышла из кафе в первый раз. Я хорошо расслышала сказанное им. «Она оттуда, из-за леса. Из дома военного летчика».

Почему у них так изменились лица? Интересно. Шагая по дороге к обрыву, я думала: «Да. Дом особенный. Когда-то, возможно, принадлежал богатому купцу, раз здесь проходила торговая дорога. Да и судя по нынешней обстановке в доме с землей жившие в этом доме люди ну никак связаны не были. И с ремеслами тоже. Это был городской дом. Внутри и сейчас все говорило о том, что в этом доме всегда был достаток. Человек, поселившийся до меня здесь, собирался работать в уединении и тиши. И у меня по месту расположения письменного стола, подбору освещения, удобству стула-кресла и вытертости ковра под письменным столом и вокруг него создалось впечатление, что человек этот много времени проводил в кабинете за письменным столом, писал, работал. По внутреннему обустройству, порядку, ухоженности, по оставшимся здесь предметам мебели, домашнего обихода, кухонной утвари можно было определить, что здесь жили в достатке, но не крестьяне и не мастеровые. Так кто же?»

По пути сюда Наташа успела рассказать мне много интересных фактов. Она рассказывала как гид, заученным текстом, приводя цифры и интересные факты. Хоть я и слушала вполуха, но многое все же запомнила. Только лишь благодаря Наташе я знала, что нахожусь в 240 километрах к юго-востоку от Софии. До Пловдива, ближайшего крупного города, отсюда около ста километров. Неподалеку отсюда, когда мы свернули с трассы София – Пловдив вправо, я увидела небольшой старинный городок, на окраине которого стояли очень красивые и необычные по своему архитектурному решению новые здания. Это было Чепеларе. Красивое название и очень красивый город с прекрасной древней и современной архитектурой. Где-то совсем недалеко, на северо-западе отсюда, расположен самый высокогорный курорт Болгарии. Курорты и санатории меня никогда не привлекали. В том месте, где находилась я, интерес представляли постройки эпохи Возрождения Болгарии. Отличие архитектурного богатства этой горной деревни и состояло в уникальности построек. Скорее всего, за исключением здания комбината бытового обслуживания, все остальные постройки были сооружены в типичном для региона архитектурном стиле. И все из природных материалов – из камня и дерева. Массивные стены солидных домов выдержали проверку на прочность. И еще мне понравилось, что крыши были не из рыжего цвета керамической черепицы, как я видела по пути сюда, а темно-коричневые, и местами на старых домиках видны крыши из настоящих каменных плиток темно-сизого цвета, что характерно для архитектуры этого региона. И старинные сараи, овины, овчарни, хлевы, ограды и заборы из жердей стояли красивые, отреставрированные, как и каменные ограды и тротуары. Сколько труда вложено в них! Мне понравилось, что все дорожки, спуски, тропинки окаймлены невысокой каменной кладкой или даже оградами. По пути сюда из окна машины я видела деревушки, которые словно прятались за высокими оградами. Дома были построены так, словно их задачей было заполнить неровности участка. Нижние этажи были выложены из камней, иногда с одним маленьким окошком. Верхний этаж, чаще из дерева, был оштукатурен, побелен и выступал над нижним этажом, упираясь на деревянные консольные крепления. И то еще поразило, что дома здесь были построены очень близко друг к другу. Узкие решетчатые окошки смотрели на улицу. Окна во двор были чуть шире и группировались они по два-три в ряд. О никакой симметричности и речи не могло быть. Потому эти сельские дома и были узнаваемы и производили особое воздействие, что в них не было никаких острых углов. Даже пологие скаты крыш и те ложились не ровной линией, а с определенными уклонами для стока дождевой воды. Стена первого этажа была, как правило, самой высокой, выложена из камней; на определенной высоте каменная кладка перекрывалась деревянным брусом, отчего стена казалась полосатой. Точно так же были выложены и высокие, намного выше человеческого роста каменные ограды.

Почти так же выглядели дома и в моей деревне и тоже стояли на огороженных участках почти бок о бок, хотя места вокруг достаточно. Улицы между домами были узкими, как тротуары. А может, они казались такими из-за того, что их обрамляли очень высокие каменные стены домов и оград. Узкие каменные лабиринты улиц ближе к шоссе становились шире. Там были площадки для парковки, выложенные каменными плитами тротуары перед магазинчиками и кафе. Каменные ограды скрывали дворы, но, поднявшись по ступенькам в гору повыше, я лишь в одном месте увидела сверху двор одного дома: вдоль забора стояли парники, сооружены разные пристройки, на месте огорода темнела вскопанная земля. Моя улица начинается по ту сторону дорожной магистрали, домов на ней мало, да и в тех никто не живет. Как сказала Наташа, «запустельники». Жаль, очень красивы эти обветшалые «запустельники». Выложенные из камня нижние этажи домов были целы. Эти стены продержались столетия. А вот верхние, выступающие над нижними этажами стены, обветшали. Особенно те, где выступающая часть была оштукатурена. Теперь из-под разрушившегося слоя штукатурки выглядывали доски и жерди каркаса. Крыши просели, развалились дымоходы. Оконные рамы покосились, а то и вовсе выпали. И печально было видеть пустующее здание, служившее не одному поколению уютным родным домом.

Каменные ограды стояли так, будто время для них ничего не значило. Здесь, в отличие от других мест, где мы проезжали, я не увидела ограждений из проволочной сетки. Только дерево и камень. Хозяйственные постройки и огороды были обнесены красивыми оградами из жердей. Каменные ограды все были накрыты двухскатными навесами и покрыты черепицей. И я подумала: интересно, сколько же понадобилось черепицы, чтобы покрыть все навесы и ограды, которые были на моем участке.

После этих домиков дорога поворачивала налево, оставляя позади два дома: спрятавшийся за густыми елями, вросший в землю домишко, явно был оставлен хозяевами уже давно; второй дом, ближе к обрыву, с виду напоминал охотничий. Он полностью был построен из дерева, но не из круглых бревен, а из балок. Издали он казался приземистым, а сверху его почти до середины окон первого этажа прикрывала двускатная, с пологим уклоном крыша, порытая кровельным железом, выкрашенным в вишневый цвет. И даже не верилось, что есть еще и второй этаж, но с фасада были видны окошки. На первом этаже окна большие, квадратные, решетчатые. Я заглянула через окно вовнутрь – пусто. С великолепной террасы, на которой стояли позабытые с лета деревянные кресла-лежаки, в дом вела широкая, наполовину застекленная трехстворчатая дверь, напротив двери у противоположной стены стоял высокий, в человеческий рост, камин из натурального серого камня. Красивый широкий дымоход из такого же камня создавал вертикальный внешний выступ в задней стене здания. Расположенный недалеко от моего участка, дом не был виден из-за деревьев, но каким-то странным образом манил к себе. Я почувствовала это еще утром. Интересно, если бы не «проявленные» первым снегом тропинки, как скоро бы я обнаружила эту ведущую от обрыва тропу и этот дом? Утром я пыталась было приблизиться к этому строению, но кругом царила тишина, не было никаких следов присутствия человека, и поэтому я решила оставить знакомство с ним на потом.

Здесь не было никаких признаков жизни. Я обошла дом со всех сторон. Слева за домом, на пустоши, виднелся припорошенный снегом бурьян и колючий кустарник. Вдоль этой колючей стены и пролегала тропинка, по которой можно было прямиком добраться до моего дома. Я вернулась назад, на асфальтированную дорогу.

Мне нравится ходить по ровной дороге, тогда, вместо того чтобы смотреть под ноги, можно двигаться на автопилоте и, задрав голову, смотреть ввысь: на макушки вековых деревьев, на небо. Однако медленно идти не получилось, во время спуска вниз я непроизвольно начинала набирать скорость. Ноги сами понесли меня, и надо было быть осмотрительней, чтобы на поворотах не вылететь в кювет, к огромным замшелым каменным глыбам и кряжистым стволам сосен.

Замечательная дорога домой. Но что теперь с этим домом делать? О чем думал человек, подаривший мне сказочный дом в сказочном царстве – фантастическая красота природы кажется нереальной. Был ли здесь какой-нибудь умысел? Или ему было известно то, чего еще не знаем мы?

За куполами бурых холмов вечернее солнце, неожиданно появившееся перед самым заходом, высветило горные вершины. Розоватый туман обволакивал их. Вечерело. Деревья погружались в голубоватые сумерки. В низине под обрывом клубился белый туман. И мой дом смотрелся величественно на фоне этой красоты. Мраморная ступенька перед входом в дом напомнила мне о моем давнем сне и о том, что надо быть осторожнее и держаться достойно. И как велел мне наш преподаватель: «Включиться. И достать из дальнего кармана инстинкт самосохранения». «Если бы знать, в каком кармане его искать», – думала я, спускаясь по ступенькам вдоль стены дома вниз, к черному ходу. И только я подумала об этом, как за воротами послышался шум двигателя автомашины. Это приехал Марко. Хорошо, что он меня не видел, почему-то обрадовалась я и, на этот раз быстро выбрав из связки нужный ключ и отомкнув замок, взбежала по лестнице в свою комнату, на ходу снимая пальто. Но Марко даже не зашел наверх и пробыл в доме совсем недолго. Досадно, что из-за незнания языка я не могу его расспросить обо всем, что мне хотелось бы узнать. Это усложняет жизнь. На вид ему лет сорок с лишним, довольно симпатичный, хорошо сложен. В нем чувствуется стать. Выправка отличная, это я заметила еще в аэропорту; мне понравился умный взгляд его серых глаз, внешняя утонченность, стиль и манера одеваться, не похоже, что он из местных селян. Хотя сейчас нет разницы, все зависит от рода деятельности и возможностей. Но к сельскому хозяйству у него вряд ли есть какое-то отношение. В нем скорее чувствуется выправка военного человека. В драповом темно-синем полупальто, в белой рубашке с шикарным галстуком он больше походил на дипломата, да и сейчас, в своей овчинной дубленке и шапке из белого мутона, он выглядел стильно. Наверное, также представительно он выглядел бы и в рабочем комбинезоне лесоруба.

Наверное, Марко проверял работу генератора, потому что в доме погас свет, а потом я услышала, как внизу что-то заработало и включился холодильник. Потом холодильник опять выключился и снова включился. Это Марко переключал нас в обычную сеть. Мне тоже хотелось посмотреть, как включать этот агрегат, и я уже стала спускаться вниз, к подсобному помещению. Но тут услышала смех – раскатистый добрый смех. Это Марко, смеясь, разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Так разговаривают только с очень близкими и любимыми людьми. Чтобы не смущать его, я быстро ушла, думаю, он меня не заметил. Марко поднялся, наконец, наверх и спросил на болгарском, есть ли горячая вода.

– Имам, – ответила я.

Марко удивленно вскинул брови. Откуда ему было знать, что я не могла не запомнить этого слова, поскольку мой новый знакомый, владелец табачной лавки Теодор Данаилов, рассказывая мне о своем бизнесе, повторил это слово раз двадцать. Я открыла на кухне кран, и оттуда полилась горячая вода. Из ванной комнаты я принесла Марко полотенце для рук и бутылку жидкого мыла. Марко долго намыливал свои красивые руки, прежде чем остался доволен результатом. Почему он не вымыл руки внизу – в коридоре, рядом с гостиной, где он спал, была комната с душем и прочей необходимой санитарной техникой. А может, там нет мыла? Я вернулась назад, отыскала в шкафу ванной комнаты кусок мыла, гель для душа и, взяв с этажерки два полотенца, отнесла их на кухню, чтобы передать Марко. А его уж опять след простыл. Но вскоре снова зазвучала мелодия его мобильного телефона, теперь уже из прихожей, Марко ответил на французском. Так красиво… Я заслушалась, хотя ни слова не понимала. Что-то меня обеспокоило. Что? Знание Марко французского языка? Нет. Я слышала, как великолепно говорил он с кем-то по телефону на немецком языке. Нет. Не это. Французский язык… Телефонный звонок… И тут я поняла, в чем дело. Как я могла забыть о звонках в ночь на Рождество…

Глава 9. Сомелье

Как я могла забыть о звонках неизвестного человека в ночь на Рождество? В первый раз странный звонок прозвучал в нашей квартире четыре года назад. Домашний праздник подошел к концу. Уставшие от впечатлений, вкусной еды, разморенные исходившим от камина теплом внуки уже спали. Их родители, наши две дочери с мужьями, еще только укладывались спать. Даже я, успев вымыть посуду, радостная и довольная от того, что все удалось – и подарки, и угощение, – легла рядом с мужем, хотя спать не хотелось. Я радовалась, что наконец-то смогу осталась одна со своими мыслями и мечтами. Рождественская ночь особенная… И только я успела подумать об этом, как в гостиной зазвонил телефон. Зазуммерил, как в старые времена, когда переговоры заказывали через телефонную станцию. Я поспешила снять трубку, чтобы звонок не разбудил только что заснувших детей. К моему удивлению, из трубки послышалась французская речь.

Приятный женский голос оператора спросил у меня сначала на французском, затем на голландском, а может, датском, и в последнюю очередь уже на английском языке, согласна ли я, назвали мое имя, принять этот звонок за свой счет. Услышав свое имя, я от неожиданности растерялась. Тем более что спросили мадемуазель и почему-то назвали двойную фамилию – мою настоящую по мужу и материнскую. Не девичью. Я услышала впервые жизни, как громко может стучать сердце. И видимо, не только у меня сердце зашлось от французской речи. Даже мои довольно прагматичные зятья не засомневались в безопасности такого звонка. Голос оператора из трубки звучал так отчетливо, что слышно было во всей квартире, и когда текст повторился на английском, они дружно закричали мне из разных комнат: – Скажи «Yes!»

Конечно же, я была согласна. Последовали звуки набора номера, то есть меня соединяли с тем, кто заказал переговоры. Затем послышались зовущие гудки. Но на том конце провода трубку снимать не спешили. Все напряженно ждали. Наконец раздался щелчок, и я услышала живое молчание: слышно было дыхание волнующегося человека. Казалось, вот-вот мы услышим чей-то отчаянный голос. И вдруг все оборвалось. Скорее всего, звонивший сам положил трубку. Передумал. Не решился. В рождественскую ночь такой звонок? Я нырнула в постель и накрылась с головой одеялом, скрывая свое волнение. Мне показалось, что это кто-то очень родной нам человек, попавший в беду или оказавшийся в других стесненных обстоятельствах. Ведь иначе бы не попросил звонка за мой счет. Я в этот миг была совершенно уверена в этом. А на утро мои домочадцы высказали похожее предположение, а старшая дочь даже спросила:

– Мама, это он? – боясь произнести имя того человека, о котором я думала ночь напролет. Но ведь если верить газетным сообщениям и другому двоюродному брату, то этого человека уже нет в живых. А почему же мы, так разволновались, стоило лишь услышать нам французскую речь, и свели этот звонок с ним, моим двоюродным братом, Германом, жившим во Франции, в Бордо. Но в ту минуту, когда я слушала это молчание, я была уверена, что это именно он. Мужчин больше интересовало, во сколько мне обойдется это маленькое ночное происшествие.

– Странно, так обычно звонят, когда пытаются скрыть следы, чтобы не оставалось номера телефона, или из закрытого учреждения, – рассуждал муж моей старшей дочери.

– А трубку положил через восемь секунд – тогда платить не надо. – Другой зять, полицейский, заметил, что так можно скрывать след, звоня через иностранного оператора. А сам потом долго допытывался у моей дочери, чем я занимаюсь. – Очень уж загадочный звонок.

А я не знала, радоваться мне или огорчаться. И я обрадовалась и огорчилась одновременно. Я не знала, чему верить. Своей интуиции? Ведь уже при первом длинном дребезжащем звонке, какой бывает только при междугородней связи, давно уже не звучавшем в нашей квартире, и о котором уже все забыли, поскольку пользуются мобильными телефонами, я, уже приближаясь столику с телефонным аппаратом, сознавала, что это звонок особенный. И что предназначался он мне.

Потом на счете за телефон было указана дата звонка: 24 декабря, количество минут – 00, плата за разговор была соответственно 00 эстонских крон. Все слышали, что соединение было. Но если соединение не учли и плата по нолям, то зачем вообще было фиксировать это в счете? И еще в графе было указано государство, куда я звонила, – UK, то есть Великобритания. Что это? Чей молчаливый крик души?

Второй раз похожий звонок был рано утром в день моего рождения. Та же французская речь телефонного оператора, опять мое согласие. И снова молчание. Но теперь оно уже длилось дольше. И как мне показалось, было не столь грустное. Осторожно положила телефонную трубку на подушку и, выйдя в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь, позвонила с мобильного телефона на междугороднюю телефонную станцию и попросила посмотреть, кто мне звонил.

– Да, – ответили мне оттуда, – вы и сейчас соединены. С кем? Мы не можем сказать. Можем назвать лишь сектор – государство в Центральной Европе…

«Да, не густо…» – подумала я.

– Ну, хотя бы намек какой-нибудь дайте, – и я рассказала им про похожий звонок зимой и нулевой счет за звонок в Великобританию. – Нет, нет, не можем, без санкции полиции не имеем права, – сочувственно ответили мне. Но почему-то дали мне номер телефона отдела технической поддержки.

– Мы сейчас этим как раз и занимаемся, – ответил мне мужской голос.

– Не кладите пока трубку настольного телефона, дайте нам еще немного времени, скажу честно, нам почему-то не удается определить номер. Но одно могу с уверенностью сказать: звонят из сектора Северо-Западная Европа. Когда пришел счет за телефон, звонок даже не упоминался, словно и не было десятка минут молчания. Абсолютно никого не могла представить в роли звонившего. Разница была лишь в том, что если зимой мне казалось, что по ту сторону трубки я почувствовала отчаяние, то весной я слышала задержанное дыхание. И нерешительность. Это молчание прозвучало, если так можно описать молчание, более оптимистично, что ли. Чувствовалась нерешительность. Зачем тогда звонить? Кому так важно услышать мой голос? Или этот человек хотел дать знать о себе, но не решился, или ему нельзя было? И в последующие годы в ночь на Рождество и рано утром в день моего рождения мне звонил неизвестный. Но теперь уже на мобильный телефон. Я вспомнила про сон, который приснился мне накануне получения известия о смерти Германа, сон, в котором мой брат пришел ночью ко мне домой и разбудил меня тем, что и по-свойски похлопал по бедру и слегка потеснил меня, освобождая себе место, чтобы сесть. Сел, вытянув свои длинные ноги. Все как в жизни. Мне показалось, что все происходит наяву. Только как он попал в квартиру? Очнувшись, я даже и не поняла, во сне это было или наяву: точно так же горел свет в прихожей свет, а я лежала на боку, поджав ноги, словно действительно высвобождала кому-то место. Встав, я проверила входную дверь. К моему удивлению, она была не заперта на ключ. И что самое удивительное, дверь подъезда тоже оказалась не запертой. Странный сон. То, что он был вещий, было однозначно. В течение нескольких дней находилась я под впечатлением от увиденного. Я так отчетливо запомнила каждую деталь одежды брата, тщательно заутюженные складки брюк, как всегда начищенные до блеска изящные туфли, подчеркивающие ладность его стопы. Было тесно, мое колено упиралось ему в бок, и я даже ощущала тепло его тела. «Это не сон», – почему-то повторяла я про себя, но поднять голову и посмотреть в лицо Герману боялась. Не глядя на него, я спросила, как он попал в дом? – Двери были не заперты, – тихо сказал он. Наконец, осмелившись, я подняла на него взгляд. Ну, конечно же, это не сон. Живой человек сидел у меня в ногах. Герман сидел, вытянув ноги и откинувшись на спинку дивана. Взгляд был устремлен куда-то вдаль. Я уловила грусть в его глазах. И усталость. Жуткая усталость чувствовалась в нем. Он был красив в этот момент в своем шикарном фраке и небрежно расстегнутой на груди белой сорочке с рюшами. – Мне пора, – он опять улыбнулся своей приятной доброй улыбкой. Вставая с низкого дивана, он слегка наклонился вперед, полы фрака распахнулись на секунду, но я успела разглядеть темное пятно на белой рубашке. Я не сразу поняла, что это побуревшая кровь. – Герман! Ты ранен? Герман, стой! – с отчаянием крикнула я ему вслед. На свой крик я и проснулась. Уже светало. Я выключила свет в прихожей. Потрогала входную дверь – она действительно была не заперта, хотя мой муж всегда на ночь проверяет, закрыта она или нет. Это я могу забыть, а он нет. Накинув плащ, я спустилась вниз и обнаружила, что дверь подъезда тоже была открыта. Я вся была в оцепенении от увиденного во сне и наяву. Это был один из таких снов, под воздействием которых находишься долго и начинает казаться, что трагические события неминуемы. И действительно, через неделю мы получили смс-сообщение от нашего родственника, отдыхавшего в Италии, о том, что Герман умер в Бордо, где снимал небольшую квартиру и писал очередную книгу о винах. Не верить родственнику я не могла, тем более что сон, увиденный накануне получения известия, предупредил меня о том, что с двоюродным братом что-то неладно. Но тогда мне даже показалось, что он пришел повидать меня перед чем-то важным. Не прощаться. Нет. Но что-то с ним произошло. Где и при каких обстоятельствах умер Герман, нам узнать не удалось. Кто-то из родственников, находясь по рабочим делам во Франции, съездил в Бордо за урной с прахом и свидетельством о смерти. В центральной газете был помещен некролог, вызвавший у людей, знавших Германа, негодование кощунственным искажением фактов его биографии. Он не был диссидентом, как было написано в статье, он сам долгое время безуспешно ходатайствовал о разрешении уехать из Советского Союза в Финляндию, где, как нам было известно, даже заключил фиктивный брак с гражданкой Финляндии для того, чтобы ускорить процесс. И если первым моим импульсом при получении печального известия было отправиться в Бордо и с помощью бывшей своей ученицы, живущей теперь в Париже и прекрасно владеющей французским языком, провести свое расследование, то после всего услышанного и прочитанного в социальных сетях я поняла, что этого не делать нельзя. Чтобы, не дай бог, не навредить. Создавалось впечатление, что Герману «делали» легенду. В своей жизни я уже дважды сталкивалась с тем, как создается легенда, пишутся «утки» и дезинформационные статьи в центральных газетах. И с тех пор стала осторожной. Как-то уж получилось, что судьба не раз сталкивала меня с работниками «невидимого фронта». И мне дважды приходилось скрывать радость встречи и отводить взгляд в сторону от знакомой личности, чтобы не выдать, что знаю этого внешне очень измененного человека. Но глаза, взгляд, энергетика и особенное, какое бывает только у сильных личностей, собственное гравитационное поле нельзя изменить никакими волевыми усилиями. Чтобы стать неузнаваемым, надо измениться и внутренне. Не только я, но и его друзья сомневались в том, что Герман умер. Кто-то, хорошо знавший его, даже написал в комментариях к статье о нем, изгнанном в свое время из страны музыканте и известном сомелье, что это очередная дурацкая шутка или розыгрыш со стороны «покойного». Я же вспомнила, как в одной доверительной беседе с ректором школы частного сыска на мой вопрос, почему в архиве КГБ пропало мое досье и изъяты все мои данные из адресного стола, прямо сказал: у вас, мне кажется, родственник за бугром работает. И объяснил, что это необходимо для того, чтобы оградить меня от любопытствующих и определять этих любопытных. У меня и раньше были подозрения, смутные, я очень мало знала о личной жизни Германа. Он долгое время работал за границей. Вернулся в начале девяностых уже после распада СССР и провозглашения независимой Эстонской Республики. Мы встречались не часто. Тем более что, засев за работу над книгой, Герман подолгу пропадал в одном винном поместье во Франции, близ Бордо. По тем метаморфозам, которые произошли с моим от природы очень способным и талантливым, но ленивым братцем, по тем знаниям, которые он приобрел, не учась в университетах, по прекрасному владению языками, особенно русским и французским, я поняла, что школу жизни он проходил явно не в баре крупнейшей гостиницы Стокгольма, где он, как утверждали газетные статьи, работал сомелье. Вот тогда я впервые и услышала это слово. И мы дома стали называть его нашим милым сомелье. Герман часто снился мне. При встрече я рассказывала о своих тревожных снах о нем. Он внимательно слушал и порой переспрашивал и уточнял для себя увиденные мною во сне детали. Однажды он заметил: – Ну вот, мне тебе и рассказывать ничего не надо, сама все знаешь. Все так. Что «все так» – он не пояснил. Но, видимо, это был намек на то, что я правильно догадываюсь о его двойной жизни. Я знаю, что это смешно и по-детски наивно надеяться, что он жив. Ну а если на самом деле он не умер, то с какой стати он должен дарить мне дом? Тогда уже этот дом на двоих, чтобы общаться, встречаться в стороне от посторонних лиц. Вот он точно тот человек, который с детства знал о моей мечте жить где-то в горах в уединении. Это была и его мечта тоже. Писать книги, ловить рыбу и собирать грибы, ходить на охоту без всяких режимов и графиков. Если это он, и в силу своей засекреченности не может «светиться», то дом подарен мне подставным лицом. Да и само имя дарителя, Иво Илиев, чем не Иван Иванов. Хорошо, что я не занялась расследованием подробностей «ухода из жизни» своего двоюродного брата. Значит, для чего-то ему это надо было. Откуда такая уверенность – не знаю. Помню, как в тот жаркий июльский день, когда мы с мужем сели помянуть Германа, нам не удалось зажечь свечку. Ну никак не получалось. И мой муж вдруг резко остановил меня: – Не надо. Видишь, – он многозначительно показал расплавленную свечу. – Нам ведь ничего толком не известно.

Мне очень хотелось верить, что он жив. Мы оба по знаку зодиака овны, овны так просто не сдаются, тем более такой сильный и тренированный, как он. Мне так много надо было рассказать ему, и поэтому, узнав, что он снова в уехал в Бордо, я расстроилась. Звонила ему, но никак не могла дозвониться. Я ждала его возвращения, пообещав себе, что, когда он вернется, все будет по-другому, что я наверстаю упущенное в общении с ним, что я все исправлю, все, что можно еще исправить…

Глава 10. Я ищу кого-то

Марко уехал, оставив ворота распахнутыми настежь. Я притворила створки, но на засов закрывать не стала. Вот так, молча, мы распределили обязанности, хотя ни о чем не договаривались.

Не зная, когда он вернется, я решила обыскать все углы, чтобы получить хоть какую-нибудь информацию если не о прежних жильцах, то хотя бы о тех людях, которые были здесь непосредственно до меня. О прежних хозяевах многое может рассказать чердак, чуланчики. Их здесь очень много, но они все полупустые: погреб и, конечно же, хозяйственная пристройка и дровяной сарай. Я вернулась назад в холл. Оттуда вышла через главный вход во двор и отправилась в самый дальний угол участка. Я решила начать издалека, постепенно сужая круг поиска, чтобы с наступлению темноты перейти к исследованию помещений внутри дома.

Видел бы кто-нибудь со стороны, как я роюсь во дворе в большом мусорном баке. К моему счастью, он был почти пуст, только выброшенные туда Марко пустые коробки и банки от еды, пустые полиэтиленовые пакетики и скомканная оберточная бумага от подаренного мне букета роз. Но кое-что я все же нашла: в пластиковом пакете с рекламой Пловдивского торгового центра лежала коробка из-под электробритвы фирмы Браун. Видимо, Марко все же собирается ночевать здесь. В заднем углу двора я нашла жестяной ящик, также служивший мусорным контейнером. В нем лежали вещи на выброс: оставшиеся от прежних жильцов ненужное тряпье, предметы одежды, резиновые шлепки, сломанная теннисная ракетка – в общем, ничего интересного. Закончив с грязной работой и перейдя в дом, я сразу же почувствовала себя лучше. Здесь мусорные ящики были пусты, в основном все сжигалось в каминах и топках печей. На всякий случай я еще заглянула в помещение, в котором Марко до этого разбирал и смазывал какой-то агрегат. Действительно, посреди большой комнаты стоял движок, а чуть в стороне – водяной котел с множеством труб и дровяной печкой. В ящике с бумагой для растопки было много старых газет и журналов, из которых кое-что я отобрала, чтобы потом полистать на досуге. Но ни одного старого конверта, счета, бланка, записки, на которых могло бы быть указано чье-то имя или адрес, я не обнаружила.

Поднявшись на первый этаж, я заглянула в комнату, где хранилась старая одежда. Моя вчерашняя мысль при виде всего этого была верной: красивые дорогие вещи жаль было выбрасывать. Да и пригодиться могли все эти украшенные национальной вышивкой овчинные жилеты, дубленки, белые, отороченные кожей и украшенные вышивкой и тесьмой детские белые валеночки, расшитые бисером женские домашние тапки. Но я не могла отвести взгляд от национальной одежды: женские и мужские костюмы висели на плечиках на отдельной штанге, расшитые юбки, полотняные белые блузки с богатой вышивкой, мужские сюртуки, отороченные лисьим мехом жилеты, украшенные темно-коричневой тесьмой штаны из коричневого сукна. Поистине бесценные вещи. Потому и хранились так бережно в прозрачных чехлах для одежды. В соседней клетушке висела рабочая одежда, снаряжение для рыбалки, резиновые сапоги с высокими голенищами, совершенно новые китайские кеды большого размера. В сложенных в углу ящиках было много всяких мелких предметов. Но я вдруг ощутила жуткую усталость. Поднявшись на второй этаж, я не пошла в свою комнату, а, накинув на плечи плед, с ногами забралась на кожаный диван в кабинете. Здесь было прохладно. Но мне надо было остыть – щеки пылали. И почему я так разволновалась, не знаю. Роясь в мусорном бачке за кухонным шкафом, поймала себя на мысли, что ищу не что-то, а кого-то. Сердце стучало от волнения, словно я делаю что-то запретное. Тайное. Но материальные вещи могут очень многое рассказать о его владельце. Я верю в души предметов, так называемый эгрегор предметов. У каждого предмета в этом доме была своя душа. Эти вещи происходили из разных времен и несли энергетику и дух своего времени.

Мне с трудом верилось в происходящее. Кажется, впервые в жизни мне предоставлен карт-бланш. Впервые в жизни полная свобода действий была ограничена лишь моими собственными жизненными принципами и установками. Впервые чувствовала я себя независимой в принятии решения. Возможно потому, что не чувствовала зависимости от получения столь дорого подарка, я была свободна в выборе: принять или отказаться. Возможно, отсюда это чувство независимости и свободы.

И тем больше следовало мне бояться момента, когда наступит время платить. И хотя очень скоро моя мнимая свобода действий сильно ограничилась еще и чрезвычайными погодными условиями, это не уменьшило моих опасений.

Был уже поздний вечер, Марко не приехал, и я поняла, что останусь ночью в доме одна. Закрыв ворота на засов и дверцу калитки на ключ, я вернулась в дом.

Прежде чем включить свет на кухне, я постояла у окна и смотрела в темноту, где по ту сторону оврага, у подножия горы в километре от его южного склона лежала небольшая деревушка в два десятка домов. Днем красивые красные крыши со множеством дымоходов напоминали букашек или шляпки грибов, кучкующихся один выше, другой ниже. В окно можно было разглядеть тропинки, ниточками вьющиеся вокруг деревни и выходящие вниз к огибающей деревню шоссейной дороге.

Где-то неподалеку должен быть расположен один из горнолыжных центров. Днем я не сумела его разглядеть, а теперь, когда увидела светящиеся в темноте разноцветные огоньки многоэтажных корпусов и вилл этого курорта, радостно стало на душе. Совсем недалеко, оказывается, кипит жизнь. И опять захлестнуло душу тревогой ожидания чего-то необычного. Вдали, на другой стороне котловины, в которой сейчас светлячками светятся огни деревни, мигающие разноцветные огоньки мачт и антенн создавали созвездия. «Интересно, – думала я, – а чем заняты сейчас люди, живущие в этой деревне? И чем они зарабатывают на хлеб?»

Мне есть совершенно не хотелось, но один бутерброд все же решила себе сделать. Пока закипала вода для кофе, я искала виденный мною утром деревянный ножичек для масла.

На кухонном столе все было новое: новые ножи, новый половник, керамическая подставка для бумажных полотенец. А в углу, за шкафом, я нашла новое ведерко и швабру. Старая утварь была задвинута в дальние углы, мелкие вещи засунуты в нижние ящики. Видимо, все та же рука не поднималась выкинуть такие удобные, со стершимися до ширины скальпеля лезвиями кухонные ножи с деревянными рукоятками. Хорошие ножи для мяса и хлеба. Они похожи на те, что у меня дома, их в свое время смастерил мой отец. Там же я нашла замечательный ножичек для чистки картофеля. И очень обрадовалась: без такого ножика я как без рук. Я вымыла ножик водой из крана. Интересно, откуда шла горячая вода – бойлера для нагрева воды я нигде не видела. Мне пока еще была непонятна система отопления и водоснабжения этого огромного, на мой взгляд, дома. Печи и камины все были холодные, кроме камина-печи внизу, в гостиной. Он в отличие от каминов аккумулировал тепло, но для этого надо было вовремя закрывать печные заслонки и вьюшки. Не зная системы, я боюсь это делать. Можно угореть. Совершая по дому обход, я включила свет в многочисленных коридорчиках, соединяющих разные части дома и площадки перехода с одного уровня на другой. И еще раз убедилась, что дом очень сложный. Кто же жил в нем до меня? Всюду, даже в коридорах, где только позволяли стены, стояли пустые полки, прогнувшиеся от былой тяжести книг, которых сейчас здесь уже нет. А жаль. По книгам живших здесь людей можно было бы многое узнать.

Мой приезд сюда – это, несомненно, событие, бросившее вызов самой себе. «Интересно, откроется ли для меня здесь что-то новое в связи с личностью дарителя?» – думала я, продолжая изучение дома. Мне не давала покоя мысль о том, что это случайное совпадение чужих обстоятельств с моими вовсе не случайно. Это скорее похоже на запланированную, подстроенную случайность. Здесь много времени было потрачено на организационные вопросы и формальности.

Поужинав на ходу, я привела себя в божеский вид, причесалась, подвела глаза и даже брызнула на джемпер немного духов – это помогает мне собраться – и вернулась в кабинет.

Передо мной было сердце дома – письменный стол хозяина.

Свет зеленого стеклянного абажура настольной лампы приятно успокаивал. Но я все равно долго собиралась с духом, прежде чем решилась открыть самый большой ящик стола с врезным замком, из которого торчал ключ вместе со связкой других ключей. Тайна может вот-вот раскрыться. Страх раскрытия тайны был еще хуже, чем страх перед неизвестностью.

Выдвинув ящик, я увидела несколько папок с бумагами. Очечник из дорогой крокодиловой кожи, который, видимо, использовался как пенал, потому что в нем я обнаружила отточенные карандаши, точилку, несколько шариковых ручек и наполовину истертый двухцветный сине-белый ластик. Рядом с очечником лежали ножницы, линейки, коробочка со скрепками, бутылочка с клеем, старые мужские наручные часы и много другой мелочи. Ничего такого, что могло представлять для меня интерес. Вынув связку, я стала подбирать ключи к другим ящикам. У каждого ящичка был свой ключ. Один за другим открывала я их – и во всех была абсолютная пустота. Кроме одного, первого ящика слева. Выдвинув его и уже не надеясь увидеть ничего кроме чистого дна, я привстала со стула от неожиданности. Я встретилась взглядом с собой. Я, которая всегда стеснялась себя и уклонялась от камер, и вообще не любившая фотографироваться даже с родственниками, откуда вдруг это? Портрет в полный рост, черно– белый в формате больше А4, в рамке и под стеклом. Я не помнила себя такой. А на этой фотографии я была такая, какой чувствую себя, какой хотелось бы быть. Судя по всему, это было снято в холодное время года; серый мохеровый пуловер, который я сама связала, хорошо сидел на мне, подчеркивая то, что мне хотелось подчеркнуть. Светло-серые цвета неба брюки тоже сидели на мне, можно сказать, идеально. Такого же цвета сапожки с отворотами были легки и изящны. Даже на фотографии было видно, что шаг мой легок, хотя я и опиралась на трость, на снимке оставившую за собой легкий шлейф. Это удачный миг был выдернут из серии кадров, снятых, когда я шла по галерее Дома печати, видимо, возвращалась к себе в редакцию из типографии. Кого я могла видеть перед собой, что так искренне улыбалась? Это первая фотография, на которой я себе нравлюсь. Кто же этот фотограф, сумевший уловить момент, когда я счастливая, с такой легкой, едва заметной, сдержанной улыбкой на лице, ступаю навстречу. Странно, кому я так улыбалась? И как я не заметила камеры? Судя по всему, это произошло в тот самый день, когда в Доме печати были болгарские фотожурналисты и у стенки рядом с входом в корпус, где находилась наша редакция, стояло много штативов с современной фотоаппаратурой. Профессионалу, конечно же, ничего не стоило сделать это. Но как эта фотография оказалась здесь?

Рамка совершенно новая, явно сделано недавно, для меня. Что ж, это действительно прекрасный подарок. Он мог означать лишь одно – знак хорошего расположения ко мне. Ошеломленная открытием, я вышла на улицу остудить свою разгоряченную душу. В ящике лежало еще какие-то вещи, но я решила оставить это на потом. Мне достаточно было этого откровения.

Уже позднее, укрывшись в своей кровати под ворохом одеял, я думала о человеке, возможно, из-за которого я и приехала сюда.

Что я знаю о нем?

Ничего, мне о нем почти ничего не известно. Я не знаю, кто он, мне не известно ни его имя, ни возраст, не говоря о национальности, месте проживания и роде деятельности. Случается же такое! Человека, который в течение многих лет то появлялся, то исчезал из моей жизни и незримо присутствовал во всех моих важных делах, следил за мной, в непонятной мне манере заботился обо мне; появись он где-нибудь поблизости, но не тогда, когда он стоит в характерной для него позе, слегка наклонив голову, и в привычной для меня обстановке возле моего дома или на шоссе рядом со своей машиной, а среди людей, в транспорте, в кафе – я не узнаю его. Я просто чувствую его и вижу, вероятно, тогда, когда он сам того желает. Когда мы были моложе, он специально экспонировал себя, привлекая внимание к себе своей машиной: сигналя, скрежеща тормозами, утюжа шоссе взад-вперед до тех пор, пока я не показывалась в окне. Я смогу узнать его лишь по повороту шеи, со спины, она у него вытянутая, с тонкой талией и широкими покатыми плечами, спина спортсмена-многоборца, по его красивому затылку и ежику его седых волос.

Я вижу его тогда, когда он сам этого желает. Один лишь раз я заметила его раньше, чем он успел высмотреть меня в толпе. И по тому, как он внутренне встрепенулся, когда почувствовав на себе мой взгляд, повернул голову в мою сторону и, встретившись со мной взглядом, я поняла, что это было для него неожиданностью, и впервые заметила в выражении его лица, обычно никогда не отражавшем никаких эмоций, совсем никаких, что и пугало, и раздражало, еле заметную растерянность, быстро сменившуюся на легкую тень недовольства, скорее всего, недовольства собой.

Те, кто его видел, отмечали отсутствие на его лице выражения: никаких эмоций – ни отрицательных, ни положительных, никакой эмоциональной окраски. Но, однако, и пустым его взгляд нельзя было назвать.

Много лет я считала его бесчувственным и, как и сейчас, не понимала мотивов его поведения и интереса ко мне, проявляемого в очень необычной форме. В такой необычной, что поначалу я даже боялась за свою жизнь и обращалась за помощью к друзьям, в милицию, к криминалистам, психологам. Даже к кинологам, потому что не только люди, но и моя собака странно вела себя, когда мой таинственный незнакомец оказывался где-то поблизости.

С годами, он, кажется, подобрел ко мне. Меня приятно поразило и помогло собраться с силами его своеобразное выражение соболезнования мне в связи со смертью моей мамы. Само его появление было большой неожиданностью для нас. Он долго не показывался в наших краях. Может, он и был где-то рядом, но меня не беспокоил, зная, как трудно было мне в течение очень продолжительного времени.

Утром, в день похорон матери, я стояла раздетая посреди спальной комнаты и чувствовала, что не в силах даже одеться. Но ведь кому как не мне надо было быть в этот час опорой для своих близких. И вдруг меня позвал муж. Я уже по голосу поняла, что случилось что-то необычное.

– Иди быстрее. К тебе приехали! – позвал он меня на кухню, окна которой выходили на шоссе. Муж подтолкнул меня к окну, еще больше раздвинул занавески, словно выставляя меня на обозрение. – Видишь? – он показал в сторону остановившейся на обочине легковой машины. Конечно же, это был загадочный незнакомец. Заметив мое появление в окне, он вышел. Встретившись со мной взглядом, скорбно склонил голову, сел в машину, и вдруг утреннюю тишину нашей округи нарушили печальные, протяжные гудки автомобильной сирены.

Мой муж был очень растроган. А я почувствовала прилив сил. Я взяла себя в руки. Тот, кто хоронил своих близких, своих самых родных людей, знает, сколько нужно сил и как это трудно – взять себя в руки.

Ночью я проснулась от посторонних звуков. Вскочила с кровати, приблизилась к двери. Все было тихо. Глянула в окно, из которого все равно ничего не было видно. Ветер трепал ставни. Может, я проснулась из-за стука дерева по оконной раме? Но стоило мне прилечь, как снова услышала чей-то тихий приглушенный голос, доносившийся снизу, со двора. Отчетливо было слышно похрустывание льда под ногами. Людей было несколько. Два человека – точно. В кромешной тьме я нащупала рукой телефон. И тут же отложила – это меня уже не спасет, подумала я, соображая, что же делать. Тихо хлопнула внизу дверь черного хода. Но по лестнице никто не поднимался. Тишина. Куда же они пропали? Осторожно ступая босыми ногами по остывшему уже полу ванной комнаты к окну, я приоткрыла форточку. Ни звука. Вернувшись в комнату, я, повязав спину оказавшейся под рукой кофтой, прокралась в кабинет и села за письменный стол, готовая спрятаться под ним в случае опасности. Подперев голову руками, я превратилась в слух и стала ждать. И не напрасно. Я услышала, как щелкнул замок входной двери и в дом вошли. Я сразу узнала голос Марко. Голос второго человека, скорее, даже не голос, а интонация, показался мне знакомым. Но каким образом? Кроме Марко я здесь больше ни с кем и не разговаривала. И тем не менее спокойный и в то же время властный голос уже немолодого мужчины откуда-то был знаком. Я слышала, как они спустились по лестнице вниз, откуда по коридору, не выходя на улицу, можно было попасть в подсобные помещения. Мужчины вернулись, и я снова замерла, услышав приближающиеся к моей комнате шаги. Слышно было, как кто-то дотронулся до двери, но дверь открывать не стал.

– Здесь? – спросил чужой мужской голос.

– Да, – ответил Марко. – Пусть спит, посмотрим, как будет завтра. Ночью нам все равно нам отсюда уже не выбраться. Может, к утру расчистят дорогу?

Не все было понятно из разговора Марко с тем другим человеком, но суть я поняла: тот другой не хотел оставаться на ночь. Зачем же он тогда приехал так поздно, да еще по такой погоде? Голоса отдалились.

Если учесть, что это мой дом и я его хозяйка, я должна была бы выйти и спросить, в чем дело. Но что-то удерживало меня. Не шелохнувшись, я просидела неизвестно как долго. Слышала, как скрипнула деревянная ступенька внизу в вестибюле, как хлопнула входная дверь. Осторожно ступая, я тихонько последовала за ними. И вдруг раздался громкий стук. Я даже присела от неожиданности. Тишина. Я спустилась еще на две ступеньки. И снова стук. И только тут до меня дошло, что это ударяется о перила большая пуговица повязанной у меня на бедрах кофты. Тьфу ты! Ну и напугала я сама себя. Хорошо, что никто не слышал. Я замерла, вслушиваясь в тишину. Все окна были закрыты ставнями. Я оглядывалась по сторонам, ища возможность хоть откуда-то выглянуть на улицу. На мое счастье, на верхней площадке лестницы, ведущей на чердак, было маленькое оконце, такое маленькое, что его не стали закрывать ставнями. Через него можно было видеть часть двора перед воротами и дорогу по ту сторону ограды до самого поворота в лес. Хорошее место для наблюдательного пункта выбрала я. Посмотрев в окошко, я увидела в свете фар два человека. Один из них был Марко. В дубленке с поднятым воротником он ежился от ветра. Второй, в длинном стеганом пальто, стоял к дому спиной. Он был без шапки, и ветер трепал его полудлинные темные волосы. Мужчина стоял прямо, не обращая внимания на сильные порывы ветра, от которых Марко съеживался, все больше и больше уходя с головой в поднятый ворот своего тулупчика. Второму же ветер был нипочем. Мне понравилось, как он стоял: свободно, расправив плечи, словно получал удовольствие от силы природы. Вдруг спина его слегка напряглась, и я инстинктивно отпрянула от окна. Нет, он не обернулся, хотя по тому, как он подтянулся, было видно, что он почувствовал на себе мой взгляд. Казалось, вот-вот повернет голову, но вместо этого он направился к машине. Следом за ним Марко. Сев по своим машинам, они уехали. Когда огоньки фар скрылись за елками, я спустилась вниз. Мне было интересно узнать, что они делали за домом. Не знаю, что я надеялась увидеть, поскольку разочаровалась, рассмотрев через притворенную дверь чулана стоявшие на полу ящики с питьевой водой и консервные банки. На полу отчетливо были видны мокрые отпечатки рифленой подошвы сапог Марко. Они направлялись в сторону полок с бутылками домашних соков и вин. Я даже обнаружила на пыльной полке след от руки. А два чистых круга на запылившейся полке выдавали место, откуда были взяты бутылки. На этикетках значились какие-то цифры, на дату не похожие и, видимо, понятные только для самого винодела. Прихватив с полки бутылку яблочного сока, я поспешила назад в дом. На лестнице я вдохнула в себя еще не успевший выветриться запах хороших духов и подумала, что Марко, несмотря на внешнюю элегантность, внутренне очень разный. И даже ершистый. Но красив мужик, до чего ж красив.

Стоило мне только подумать о Марко, как он вернулся. И опять не один.

Я снова поднялась к своему заветному окошку у чердачной двери: за воротами разворачивался восьмиместный джип, на котором впереди был установлен плуг для уборки снега. Вот для чего Марко взял с собой бутылки. Возможно, это было даже не вино, а ракия. Крепкие напитки, видимо, повсюду служат валютой. Я стояла в дверном проеме своей комнаты. И мне казалось, что меня не видно. Но входивший в расположенную этажом ниже гостиную комнату Марко довольно громко и, как мне показалось, не без ехидцы, сказал: – Лека нощ! Мне показалось, что я даже не дышала. Дверь за Марко закрылась. И мне стало стыдно, что я подглядывала. Но почему стыдно?

Глава 11. Светлозар зовет в деревню

Проснувшись рано и все еще находясь под впечатлением вчерашней находки, я вышла на галерею. Ветер усиливался. Ведерко с орешками для белки было опрокинуто. Выкинув остатки сушеных яблок и ореховую скорлупу, я сунула ведерко в щель между скамейкой и стеной, чтобы не унесло ветром. Белки нигде не было. Я даже слегка огорчилась: моя единственная собеседница пропала. Но, видимо, предупреждение о надвигающейся снежной буре, о которой я узнала в придорожном кафе, было получено ею по своим каналам, и теперь она искала место для укрытия. Снег уже падал не отвесно. Со стороны ущелья дул северо-западный ветер. Это хорошо. Если заметет, то перед домом и у ворот будет меньше работы, наивно полагала я.

Я была готова к тому, что мое представление о действительности может разрушиться, и страшилась наступления момента, когда пойму, что ошибалась. Возможно, потому раскрытие тайны и страшит больше, чем сама тайна. Возможно, что я ошибалась с самого начала всей этой истории. Я снова посмотрела на свой портрет, где я такая одухотворенная, даже, можно сказать, красивая в тот счастливый миг, который уловил фотограф. И мне начинает казаться, что такой счастливой я была всю жизнь. Хотя в ней было много горестей, но я умела всегда находить для себя множество хорошего, радовавшего душу и сердце, а порой и тело. Хотя мне больше нужны радости для души. Если честно, то мое сегодняшнее состояние полностью соответствовало тому, которое запечатлено на фотографии. И все-таки… кто же этот фотограф, поймавший на пленку не столь меня, сколько мою душу? И как я, так чувствующая даже скрытые камеры наблюдений, микрофоны, шарахающаяся даже от туристов с фотоаппаратами, чтобы, не дай бог, не оказаться заснятой, не заметила направленный на меня фотообъектив. Но факт налицо: вот она я, в полный рост, с душой нараспашку. Господи, как давно это было.

Не знаю, какой частоты был пульс, но мне потребовалось время, чтобы успокоить сердце. «Терпение, Анна!» – сказала я себе. И, накинув висевший в коридоре овчинный кожушок, вышла во двор.

– Терпение. Надо успокоиться, – твердила я себе и, разглядев под навесом дровяного сарая аккуратно составленные в ряд метла, лопаты разных размеров, грабли, ломики, я выбрала большую алюминиевую лопату – легкую и в то же время прочную, такой примерно я убираю снег у себя дома. Лопату в руки, и пока волна адреналина накрывала меня с головой, я использовала эту энергию для пользы дела: расчистила от снега главную дорожку, ведущую от ворот к дому, метлой смела снег с каменных плит, из которых была выложена площадка машин.

Дверь дровяного сарая была открыта настежь. Заглянув, я удивилась размерам поленьев, сложенных там. Да это же целые бревна, специальные каминные дрова. Тот камин, который был торжественно затоплен в честь моего приезда, его и камином трудно назвать – это огромная ниша, там очаг, над которым висело множество цепей. Подвешенное на трех цепях металлическое блюдо, видимо, предназначалось для использования при разогреве над огнем, как конфорка плиты. Здесь было столько вещей, о предназначении которых я могла лишь догадываться. А еще меня радовало, что пока никем не установлен порядок – порядки буду вводить я, и тут у меня тоже полнейшая свобода, я предоставлена себе.

Вдруг ни с того ни с чего появилось желание выбраться в деревушку, но не в ту, к которой, как выяснилось, принадлежу я, а в соседнюю, напротив, расположенную на склоне холма за оврагом. Огни этой деревни я и видела вчера из окошка ванной комнаты. Но для этого мне надо узнать расписание автобусов. И в этом мне может помочь мой новый знакомый – хозяин табачной лавки Теодор Данаилов. Меня интересовало, виден ли мой дом с той стороны. Мой дом? Вот как быстро привыкаешь к хорошему. Слово «мой» в моих мыслях звучало уже увереннее. Хотя, как я могла принять подарок неизвестно от кого? Все было так неправдоподобно и нереально, что я отбрасывала все версии. И кто сказал, что именно сейчас я узнаю истинное имя дарителя. Хотя… имя моего таинственного неизвестного мне точно ничего не скажет. Я просто не знаю его имени. Назови его хоть как.

Я решила сделать в работе небольшой перерыв и повторить вылазку в деревню, но не успела: в воротах меня завернул назад вернувшийся из Пловдива Марко. Свой серебристый джип он оставил за воротами. Марко выглядел превосходно. В его на первый взгляд бесцветной одежде было столько добротности и скрытого изящества, хотя ни одна деталь не запомнилась, ничего не выделялось и не бросалось в глаза – просто все вместе производило впечатление человека, который заметен без желания выделиться. Никакого снобизма. Я тоже хочу быть такой. Но, увы. Наступил возраст, когда я все чаще начинаю признаваться себе в том, что уже многого не сможешь, и не хочешь, и не в состоянии.

Я любуюсь Марко. Он заслуживает того. Когда я была моложе и мне кто-то нравился, хотелось стать такой же. Я смотрела, запоминая, чтобы потом повторить или воплотить. Ну хоть в самой малой мере. Теперь же, когда знаешь, что время ушло и вряд ли можно стать краше, богаче, удачливее, я ловлю себя на мысли, что, оказывается, просто любоваться кем-то – это так здорово. Без мыслей о самосовершенствовании, а теперь без всяких планов по самоусовершенствованию, годы уже не те. Просто любоваться и точка. Этого у меня никогда не было. Это приходит с возрастом. Смотришь и любуешься тем, чего у тебя уже никогда не сможет быть. И это хорошее чувство. Никакой конкуренции. Никакой зависти. Только радость за кого-то и искреннее чувство невольного любования.

Я занята проблемами детей, внуков и знакомых и только в мыслях живу собственной жизнью; когда дело доходит до события, к которому мы все готовились, я устаю настолько, что готова появиться там неприбранная, не накрашенная в последнюю минуту, уже руки до себя не доходят. А так хочется выйти в свет и выглядеть ну хотя бы сносно. Порой так хочется сменить свой скромный имидж на более яркий! Дома я еще могу нарядиться экстравагантно, эта черта мне присуща, но вот когда надо выходить в люди, я облачаюсь в привычную, удобную и неяркую, одежду. Или так задумано? Чтобы не дразнить недругов, которых явно будет раздражать моя свободная роскошь. Я очень мало занимаюсь своей внешностью и имею дурную привычку собираться в последнюю минуту, до последнего выполняя какие-то второстепенные дела, моя посуду, вытирая пыль, поливая цветы, прибираясь на рабочем столе. И все вокруг идеально, кроме меня самой: и волосы выбились из прически, а переделывать уже поздно, и глаза не так подведены, и румяна не так лежат. А это все потому, что собою я занималась наспех.

Мне никак не привыкнуть к мысли, что одним росчерком пера я превращу этот дом, участок, вид на горы своим достоянием. Хозяином здесь чувствует себя скорее Марко. Он приходит сюда как к себе домой, открывает двери своим ключом, топит печи и возится в подвале, настраивая котел для воды. Марко привозит продукты, готовую еду или полуфабрикаты. Денег он с меня не берет, сколько я ни предлагала. Но сегодня он принес что-то очень вкусное, распространявшее аромат на весь дом, в двух глиняных горшочках. И несколько стеклянных бутылок с соком или сиропом домашнего приготовления. Видимо, из дому, из своих запасов взял. Значит, его задача заботиться не только о доме, но и обо мне тоже. Если я буду одна уходить их дома, это усложнит ему жизнь. Что ж, приятно, что кто-то так беспокоится обо мне.

Как бы мне хотелось расспросить Марко о том, кто здесь жил раньше, кто этот человек, решивший сделать мне такой замечательный подарок, сам ли хозяин дома или перекупщик является дарителем? Но на первый же мой вопрос о том, кто здесь жил, Марко неопределенно повел плечами, и я не поняла, что это: нежелание отвечать или он не понял моего вопроса, заданного по-русски. Как плохо быть немой. Не знать языка. Никакого. Кроме своего родного. Если все получится, как задумано моим тайным покровителем, и я обоснуюсь здесь или буду бывать хотя бы периодически, мне придется заняться болгарским языком. Я могу пойти и на курсы, если здесь такие организуются. А пока? Пока я только смотрела на Марко… грустно и вопросительно. А он, отведя взгляд в сторону, тихонько посмеивался. Но усмешка эта, скорее, была не в мой адрес, а как бы оценка всей ситуации. Странной ситуации, по крайней мере для меня, а может, и для него тоже. И в тот момент, когда я, набравшись решимости, собралась спросить у него самое главное, он, словно чувствуя это, интригующее сощурил глаза, словно в предвкушении удивления или неожиданности, которое может доставить мне информация, и слегка наклонив голову набок, прикусил губу, словно сдерживая желание сказать мне что-то, и видно было, что он пытался удержаться от смеха. У него красивый рот, губы доброго человека. Но ведет он себя резковато. Он необычен. Но не это произвело на меня впечатление. В нем чувствуется сильная личность. Он немногословен. У него проницательный взгляд. Я поняла, что Марко не нравится то, что он должен здесь делать. Но, видимо, человек, попросивший его об этой услуге, или очень щедро заплатил ему, или же является его настоящим хорошим другом, которому нельзя было отказать. Скорее, это его друг. И я чувствовала, что мне нечего бояться. И хотя беспокойство и волнение нарастали, это было хорошее волнение. Новый опыт. Совсем незнакомые мне чувства и ощущения.

Несмотря на то что мозг работал четко и я была до предела собранная, все эти дни я ощущала себя не совсем уверенно. Мне было плохо из-за незнания языка. Я не имела возможности получить интересующую меня информацию. Марко уехал, даже не предложив подвезти меня, хотя ведь понял, что я собиралась выйти в «свет». Я еще в первый раз заметила, когда он подобрал меня на дороге, что ему не нравятся мои походы в деревню.

Психологическое неуважение, реальное или воображаемое? Почему я именно так воспринимаю его действия и считаю, что они направлены против меня? Марко очень странно относился ко мне. Я болезненно отреагировала на его последнее выступление вечером, когда возле дома появился парнишка-мотоциклист. Он не приближался к воротам, а просто кружил на мотоцикле на площадке за воротами. Марко же счел своим долгом прогнать его. Побродив после обеда по дому, я вскоре вернулась к прежнему занятию.

Теперь, когда после ливней сильный ветер принес первый морозец, а за ними и первый снегопад, который длился почти сутки и поставил осени жирную точку, зима вступила в свои права резко и бесповоротно. Поэтому, не надеясь уже на потепление, смирившись с обстоятельствами, я решительно занялась уборкой снега во дворе и старательно вывозила снег к ограде, освобождая место для новых сугробов. Только бы не переусердствовать. Я грешу этим. Но просто бывают такие дни, когда и сама удивляюсь, откуда только силы берутся. И сегодня такой же день. Прилив сил как наступает резко, так и уходит быстро. И нет, чтобы красиво закончить работу, я всегда работаю до полнейшего изнеможения, а потом мне плохо. А потом ругаю себя, ох, как ругаю. И так до следующего раза. Но мне нравится убирать снег. Дома в это время я делала бы то же самое. Только если здесь такой обильный снегопад неожиданный, то у нас уже второй год подряд зима напоминает зимы моего детства. Настоящие, со снегом, с морозами, с фантастическими узорами на окнах домов и автобусов, с ледяными ветрами, освобождающими детей от занятий в школе, с метелями и снежными заносами, создающими авральные ситуации на автомагистралях, а не как раньше – с грозами в январе и с проливными дождями под Новый год. Как обычно, я работала сосредоточенно, совершенно позабыв главную причину моего приезда сюда и не вспоминая о главном действующем лице. А теперь, вспомнив, отставила в сторону лопату и огляделась по сторонам. Словно почувствовав на себе чей-то взгляд. Но насколько было видно взору, никого в округе не было. И все же что-то вызвало во мне беспокойство. Уже не работалось. Я быстро выровняла края дорожки. Лопату прислонила у двери под арочным входом к подвальным помещениям. Здесь было несколько дверей со старинными врезанными замками, ключи от которых должно быть похожи на амбарные. И действительно: войдя в дом с черного хода, я увидела на стене крючки с висевшими на них старинными тяжелыми ключами. Даже дверные ручки были неизвестно из какой эпохи; задвижки и кольца, за которые можно было крепить раскрытую дверь к стене, напоминали экспонаты исторического музея. Черный ход, где бы я ни входила через него – в старом ли доме в Таллинне, в старой части города с дореволюционными домами, или в старинных с прекрасными подъездами и фасадами домах на Московском проспекте в Питере или здесь, в родопской деревне, – всегда оправдывает свое название. Мне страшно нравятся потемневшие от времени двери, старинные навесные замки и ключи, крутые лестницы и особенный запах старины.

– Бог в помощь! – вдруг раздалось у меня за спиной.

Оглянувшись, я увидела перед собой деревенского парня лет семнадцати. В смешной каракулевой папахе, похожей на шапку деда Мазая, с добродушной улыбкой на миловидном лице, он нисколько не напугал меня своим неожиданным появлением, наоборот.

– Ты говоришь по-русски? – обрадовалась я.

– Не-е-е, – ответил парнишка. – Не говорю, – с ударением на второй слог произнес он.

«Жаль», – подумала я.

– А кто ты? – спросила я у него. Парнишка молчал. Видимо, не понял вопроса.

– Я Анна, а ты кто?

– Светлозар, – он показал рукой в сторону деревни, оттуда, мол, и начал мне что-то рассказывать, размахивая руками и показывая на снеговую лопату. Я поняла, что он хочет убирать снег. По очереди, всей деревней будут приходить и предлагать мне свою помощь? Мне стало смешно. Но видно было, что парень искренне хотел мне помочь. И видимо, что он был тип с явной склонностью к чрезмерному оптимизму. Он улыбался, даже когда я вежливо выпроводила его за ворота. Скорее всего, любопытство привело сюда этого юношу. Разумеется, интересно же узнать, кто будет твоим соседом, думала я, возвращаясь к дому. И вдруг Светлозар снова оказался рядом со мной. Он опять начал мне что-то объяснять. Бурно жестикулируя, то тыкая себя пальцем в грудь, то указывая на дом и крышу, он подошел к дровяному сараю и, набрав из поленницы дров, показал мне, что должен отнести эти дрова в дом. Я разрешила, распахнула пошире дверь и обнаружила, что молодому человеку дом внутри знаком. Он, не раздумывая, спустился вниз и положил поленья на пол рядом с большим камином. Я молча наблюдала за ним. Парнишка притащил еще пару охапок дров, а потом еще несколько бревен для большого камина.

«Может, он хочет подзаработать денег?» – подумал я. Почему бы нет. А у меня был бы помощник. Но Светлозар денег не взял. Он так ожесточенно отмахивался от них и опять что-то горячо пытался мне объяснить. Мне было непонятно его поведение. Я угостила его конфетами. Конфеты он с радостью взял, но есть не стал, а заботливо спрятал в кармане овчинного полушубка. Он продолжал улыбаться, но за его улыбкой я увидела глубокою обеспокоенность чем-то.

Видно было, что он не мог уйти, не сделав чего-то. Так и стоял в воротах. И вдруг он снял с головы шапку, провел пятерней через рассыпавшиеся роскошные светлые волосы и, достав со дна шапки записку, протянул ее мне.

«Анна! Хочу вам что-то сказать», – прочитала я на бумажке. Внизу стояла подпись – «Мама Светлозара». Ого! Это еще что?! Я вопросительно посмотрела на Светлозара. Он показал рукой в сторону деревни. Я поняла, что он зовет меня в деревню. Как удачно дано имя этому парню, подумала я, увидев, как он весь засветился от радости, когда я, кивнув ему, быстро заперла двери дома и калитку и, не переодеваясь, как была, в старом кожушке, в котором убирала снег, быстро зашагала рядом с ним по лесной дороге в гору, в сторону деревни. Хоть начинай верить, что имя определяет характер человека.

По пути я показала на спрятавшийся слева, за соснами, дом, который сама прозвала охотничьим домом.

– Хотел, – объяснил Светлозар. Он произнес это слово как отель. Когда по дороге в Родопы я видела вывески со словом «Хотел», я не сразу поняла, кто и чего хотел. Из сказанного Светлозаром я поняла, что это гостиница, она работает сезонно или по заявкам от групп туристов, желающих пройти по туристическим тропам и половить рыбу в быстрой речке. Так что я почти правильно определила предназначение этого дома. Но что же в нем было такое притягательное, я не могла понять.

Дом, в котором жил Светлозар со своей матерью и бабушкой, находился слева от развилки, по эту сторону шоссе. Здесь, на относительно ровной территории, выстроились в ряд небольшие двухэтажные домики, окруженные плодовыми деревьями, вскопанной под огород землей и невысокими заборами из жердей, красиво переплетенными ивовыми ветками. Мы вошли в узкую калитку и оказались во дворе, где было по-осеннему голо и грустно, только простыни и полотенца, как полотнища флагов, развевались на бельевых веревках, натянутых под большим навесом. Фальцетом залаяла собака: оказалось – это любимец Светлозара, полугодовалый пес Бой вышел встретить нас. Голос у собаки пока лишь еще прорезался. Щенок овчарки был довольно крупным, и можно было подумать, что он старше. Но ребенок есть ребенок. Увидев чужого человека, он не стал лаять, а лег на спину и пустил струю, как и подобает щенку в такой ситуации.

Вслед за щенком в дверях комнаты появилась мама Светлозара, худенькая, с очень грустными глазами миловидная женщина. Видно было, что она очень нервничает. Я внутренне затаилась в ожидании чего-то неожиданного.

– Иорданка Манова, – представилась она и пригасила пройти в большую комнату, похожую на кухню, поскольку здесь были и дровяная печь, и электрическая плита, и всякая другая кухонная техника. Меня посадили за большой обеденный стол, накрытый пестрой клеенкой. В стеклянном чайнике настаивался чай на ветках черной смородины. В корзинке лежали домашние плюшки. В стоявшей рядом с мельхиоровой сахарницей хрустальной вазочке на трех ножках было аккуратно разложено печенье. Светлозар, улыбнувшись мне, положил сверху на печенье полученные от меня конфеты. Вся обстановка остро напомнила мне нашу дачу осенью, когда во дворе было ненастье и холод, а в доме чересчур жарко от натопленной печки. Иорданка разлила чай по кружкам. Пододвинула мне корзинку с булочками, глубоко вздохнув, достала из ящика стола конверт и ключи. Положив их на стол передо мной она сказала:

– Это ваше.

– Что это? – спросила я.

Иорданка медлила с разъяснением. Светлозар что-то сказал ей, на что она кивнула… и вдруг расплакалась. Светлозар бросился ее утешать.

– Иорданка, откуда ты так хорошо знаешь русский? – спросила я.

– Я закончила харьковский пищевой техникум, – ответила она и, кажется, сама удивилась тому, как хорошо у нее получилось. Я похвалила ее и, засыпав вопросами, перевела разговор совсем на другую тему. Иорданка рассказала о себе, о том, что многие односельчане осталась без работы, когда здесь ликвидировали крупное хозяйство, и что Светлозар не смог в этом году поступить в сельскохозяйственный техникум, поскольку трудно с деньгами. К тому же еще и ее мама слегла, после инсульта совсем не встает.

– Она здесь? – спросила я. – Пойдем к ней, и тебе спокойнее будет, – предложила я. Иорданка обрадованно вскочила со стула и повела за собой в соседнюю комнату, где в углу между окном и теплым стояком печи на низенькой тахте укрытая шерстяным ворсистым домотканым пледом лежала красивая женщина с пышной копной седых волос, собранных в высокий пучок, явно для того, чтобы не свалялись от лежания. Глаза у нее был открыты, и мне показалось, что она кивнула мне. Вот от кого у Светлозара такие роскошные волосы.

– Да ты бабушкин внук! Очень похож!

Светлозар не дождавшись, пока мать переведет сказанное, радостно кивнул. Удивительно, как в таких ситуациях люди понимают друг друга. Я тихонько пожала женщине ладонь. Ее рука ответила, а в глазах даже появилась искорка улыбки.

– Такой красивой женщине нельзя болеть. Выздоравливайте поскорей! Иорданка перевела мои слова, но в ее переводе слов оказалось значительно больше.

– А теперь расскажи мне, что случилось. – Я посмотрела в сторону ее матери, как бы спрашивая, можно ли при ней говорить. Да, ответила глазами Иорданка. И, сев на край тахты рядом с матерью, поглаживая ей бок и разминая предплечье, стала рассказывать о том, как весной прошлого года к ее дому подъехала незнакомая машина и вышедший из нее мужчина спросил, не могла бы она с сыном присматривать за его домом, пока он в отъезде: топить печи при необходимости, проветривать комнаты, поливать цветы в саду, мести дорожки осенью. Иорданка знала, что в этом доме после смерти хозяина, старого доктора Илиева, долгое время никто не жил. Дом какое-то время даже был в продаже, но три года назад в доме неожиданно появился новый хозяин. Это вернулся домой сын старого доктора, военный летчик, которого считали без вести пропавшим в последний год войны во Вьетнаме. В деревне поговаривали, что старожилы не признали в нем жизнерадостного, хорошо воспитанного парнишку, открывавшего ворота докторского дома, когда кому-то требовалась срочная врачебная помощь: доктор Илиев работал хирургом в городской больнице в Чепеларе, а в свое свободное принимал и своих односельчан, и людей из соседних деревень, в экстренных случаях даже сам вез больного на своей «победе» в окружную больницу. Его сын еще мальчишкой часто ассистировал отцу при небольших операциях и перевязках. Рано овдовев, доктор посвятил себя работе и воспитанию сына. Рассказывали, что он писал научные статьи по медицине и имел ученую степень, а в доме часто бывали важные гости.

Когда Иорданка в первый раз пришла в тот дом, ее поразило количество книг, энциклопедий, журналов. Но после того, как этим летом в доме был затеян ремонт, все вещи, в том числе и книги, куда-то увезли. Осталось только то, что видела я. Странно. А мне показалось, что, уходя, прежний хозяин забрал лишь книги и личные вещи. Но я не стала перебивать Иорданку, мне не терпелось узнать, что же случилось потом. Деньги, которые платил им за поденные работы сын доктора, были хорошим подспорьем для семьи. Кроме того, он привозил лекарства для матери Иорданки и научил Иорданку делать уколы.

– Так что же случилось потом, после ремонта?

До октября все было по-прежнему. Илиев приезжал не часто. Ровесники, знавшие Илиева-младшего, уже давно покинули деревню, отправившись на заработки в столицу, а некоторые даже покинули страну. В большой деревне, где в конце шестидесятых жили больше тысячи человек, теперь осталось от силы триста. Сын доктора ни с кем в деревне точек соприкосновения не имел. Пробыв два-три дня, он уезжал и в очень редких случаях оставался в доме дольше чем три дня. И тогда просил, чтобы его не беспокоили. Поэтому совсем несложно было следить за домом. Когда заболела мама, они с Светлозаром ходили в дом по очереди. Всего лишь пару раз в доме были гости, и тогда Иорданке пришлось готовить еду человек на двенадцать и прислуживать за столом. Поскольку она была по специальности пищевик, то ей это было даже приятно и интересно готовить заказанные Илиевым блюда из дорогих и качественных продуктов, привозимых из Пловдива. Да и платил Илиев за эту работу щедро. Но месяц назад Светлозар прибежал из-за леса расстроенный и в дверях закричал, что Илиев топит камин в гостиной и сжигает бумаги, и что во всех комнатах горит свет, и в доме пусто. И наверное, он продал дом. Иорданка, тут же схватив с вешалки куртку, собралась было бежать к Илиеву, но Светлозар остановил ее. Илиев обещал заехать за ними утром. Однако он приехал в этот же вечер. Постучал в окно. Извинился, что поздно, но лучше поздно, чем всю ночь Иорданке мучиться в догадках. Он положил на стол еще одну связку ключей, конверт с большой суммой денег, несколько плиток шоколада и большую коробку с лекарствами для матери Иорданки. Илиев объяснил, что пришел попрощаться. Так Иорданка и узнала, что Илиев-младший подарил дом, как он сам выразился, одному очень дорогому для него человеку. Илиев попросил точно так же следить за домом, как и раньше. А при появлении в доме новой хозяйки передать ей ключи, позаботиться о ней и познакомить с домом, показать, как работает сигнализация и договориться о дальнейшем. Денег должно хватить, сказал он. А если что-то понадобится, велел звонить по указанному на конверте номеру. Не зная, в какой день приедет эта женщина, Светлозар каждый вечер топил в доме печи и подтапливал водяной котел подогрева воды и пола. Но вечером накануне моего приезда, когда Светлозар в ожидании, когда прогорят дрова, чинил генератор, в дом вошли двое мужчин. Спросив у Светлозара, кто он такой, они велели ему быстрей закругляться, сказав, что справятся и без него. И лучше, если он в течение недели даже носа своего не будет показывать в тех краях.

Теперь мне стало ясно, отчего так отчаянно жестикулировал Светлозар, показывая, что должен топить печи. А те двое, судя по описанию, не кто иные, как Марко и Слави. Я чуть было не рассмеялась. Ну вот, теперь все вставало на свои места. Мне только надо было проверить одну вещь.

– Вот что, Иорданка. Эти деньги не мои, они даны вам, у вас пусть и остаются. Мне без вас все равно не справиться. Эти двое скоро уедут. Как и я. И тогда я буду только рада, если вы найдете время для моего дома. Я буду держать с вами связь.

Больная забеспокоилась. Поняла по моей интонации, по голосу дочери, что все обошлось. Иорданка обняла мать и радостно чмокнула ее в щеку, по которой катилась слеза.

Иорданка сама вызвалась проводить меня.

– Завтра приготовлю что-нибудь вкусное, – сказала она, собирая мне с собой плюшки, яблоки и плитку шоколада. Я приняла все. Когда дают с такой радостью то немногое что есть, надо принимать. Перед уходом я еще заглянула и пожелала спокойной ночи матери Иорданки. Как больно было видеть исхудавшие руки этой красивой женщины; глядя на нее, даже не верилось, что пол ее тела разбил паралич. Узловатые длинные пальцы крепко держались за край одеяла, словно цеплялись за краешек жизни.

– Выкарабкаешься, точно знаю, что выкарабкаешься, – я наклонилась над ней и поцеловала в лоб. Старая женщина едва заметно кивнула мне. В ней жила надежда. Чувствовалось огромное желание выжить.

– Я даже не сомневаюсь в этом, – махнув ей рукой, я поспешила к ожидавшей меня на крыльце Иорданке.

Перелом происходит тогда, когда в чувствах напряжение достигает пика. «Ну, ребята, – думала я о Марко и Слави, – а может, вовсе и не они, а тот, который приезжал с Марко ночью? Какая разница! Теперь держитесь!» Я ступала след в след за Иорданкой по заснеженной тропе, наполовину сокращающей путь к моему дому. В темноте я и не пыталась запомнить дорогу. Все равно в следующий раз пойду по шоссейной дороге. Мне нельзя ходить по ухабистым тропам, надо беречь ногу.

– Боишься встретиться с ними? – спросила я Иорданку. – Нет, они обо мне не знают. Мы всегда ходим этой тропой. Так быстрее. А ты не боишься?

– Нет.

– Это хорошо. А мы боялись за тебя. Вечером, когда ты должна была приехать, дежурили по очереди.

– А кто должен был меня встретить в Софии?

– Юристка. Кажется, Наташа. Она звонила, когда вы уже были в пути сюда. Успокоились, когда Илларий увидел эту девушку, о которой говорил Илиев.

– А кто такой Илларий?

– Это наш куртизан, – Иорданка хихикнула. – Ты его видела в кафе. У него черный мотоцикл и черная кожаная одежда.

– Да, припоминаю, – я чуть не умерла со смеху. Куртизан еще тот. Я вспомнила его тонкую шею и дернувшийся кадык этого юноши. А может, болгары используют это слово в другом значении? Но как бы там ни было, мы обе радовались: шагающая передо мной и время от времени останавливающаяся, чтобы сказать или спросить что-то, уставшая от переживаний, безденежья и безысходности маленькая хрупкая женщина радовалась сохранившейся возможности несложной работой хоть немного, но зарабатывать. Я представила, как трудно ей было отказаться от выплаченных авансом денег. А я радовалась тому, что вместе с домом получила в наследство помощников, к тому же еще знающих русский язык. Уже не говоря о том, что Иорданка сообщила мне очень важную информацию об Иво Илиеве.

– Спасибо, – сказала я Иорданке, приближаясь к дому. – Береги себя, тебе нужны силы, чтобы ухаживать за мамой.

– Я обещала Илиеву, что никому про дом и деньги не буду говорить. Но тебе ведь можно было сказать?

– Но ведь он сам велел тебе договориться со мной о дальнейшем. Или ты еще кому-то сказала? Женщина кивнула: – Тео знает.

– И тогда вся деревня знает?

– Нет. Тео – дядя моей матери. Он тоже дежурил здесь.

– Чем занимается ваш Тео?

– У него свой маленький магазин, продает табак и тайно ракию.

Полное имя от Тео – Теодор. Ну, конечно же, Теодор Данаилов! Лавочник! Мне очень хотелось бы пригласить Иорданку в дом и до утра расспрашивать ее. Но я опасалась чего-то. И даже не Марко, нет.

– Как ты думаешь, почему Илиев доверил дом тебе?

– Я думала об этом. Он мало с кем разговаривает здесь. Мне кажется, что кроме нас он больше ни с кем и не общался. Я жила раньше не здесь, мы переехали сюда, когда с мамой случился удар. Кроме наших соседей и дяди больше никого и не знаю. Когда в первый раз заплатил нам за работу, мне было стыдно принимать такие большие деньги. Не заработали. Пожалел он нас. Но он сказал, что это за молчание.

– Ну а если он ни с кем не общался, как он мог знать о твоем бедственном положении?

– Да сейчас почти все в таком положении.

– Но ведь выбрал тебя и ведь знал, в какую дверь постучать!

Иорданка задумалась. На этом мы и расстались.

Белые шары фонарей перед домом рассеивали вокруг приятный свет.

Я вошла в дом, щелкнула включателем. Поднялась по лестнице к чердачному окошку – моему наблюдательному пункту. Посмотрела в сторону леса и грустно улыбнулась: Иорданка, вся превратившись в слух, стояла, задрав голову на окна. Постояв немного и убедившись, что ничего не произошло, быстрым шагом скрылась в темноте.

Мои мысли метались из одной крайности в другую. Как я ни пыталась выстроить их хотя бы в какой-нибудь ряд, не получалось: такое завихрение эмоций, сомнений, страхов, что я совершенно перестала слышать себя. А надо слушать свой внутренний голос. Но для этого надо успокоиться. А я растерялась. Надо заняться какой-нибудь монотонной работой. Это помогает. Я огляделась по сторонам. В комнатах такой работы не было. И я направилась искать вниз, в подвал. Вот где всегда есть что вытереть от пыли, переложить или переставить.

События развивались быстрее, чем я успевала их осмыслить и обдумать. И принять правильное решение.

Кто такие Марко и Слави, я, кажется, поняла. А вот что касалось Илиева, меня очень встревожило. Это не первый человек в моей жизни, судьба которого каким-то образом была связана с Индокитаем. Вместо того чтобы проясниться, все еще больше усложнялось. Может быть, просто совпадение. А вдруг общий знаменатель? Нет, не нужно усложнять то, что и без того столь запутано.

Мне нужно было время для обдумывания. Самым мудрым в данной ситуации было выжидание. Все равно я ничего не могу изменить. Я ничего не буду спрашивать у Марко. Этим я только испорчу отношения, решила я. Мне нельзя никому сказать о том, что я не знаю человека, дарящего мне дом. Никто не поверит. Я просто должна слушать, что говорят другие. И делать выводы.

Недеяние. Теперь я поняла, как важно порой ничего не делать. Это сложнее, чем действовать. Бездействие держит в напряжении, и чувства в накале. Но как только что-то начнет происходить, напряжение спадет, и тревога ожидания перейдет в возбуждение от действия. И тогда уже не страшно…

Спустившись вниз, я еще раз осмотрела укрепление над входом с улицы в нишу, где располагался проход, из которого в подвал и погреб вели двери. Чтобы обещанный ураган не занес снегом входы, я все подручные средства – найденный в сарае брезентовый тент, доски, рейки, веревки, куски фанеры – использовала для сооружения стенки. Заставший меня за этим занятием Марко посмеялся надо мной, назвав Робинзоном Крузо. Но сейчас, продвигаясь по «зашторенному» пространству, я сама оценила свою находчивость.

Войдя в погреб, я включила свет и приготовила подсвечник со свечой и спички, положив все на бочку, стоявшую слева; закрыв глаза, провела рукой сверху, чтобы запомнить расположение. В погребе стоял приятный винный, овощной, фруктовый дух. Он мне нравится с детства. Как и прохлада погреба и спокойствие, царящее здесь. Сев на кадку, я рассматривала полки. Чего здесь только не было: и керамические блюда, и корзинки и деревянные дощечки, и жестяные банки из-под кофе и пряностей. Чтобы здесь все перебрать, надо терпение и время. Я сняла с самой высокой полки глиняное блюдо сине-зеленого цвета. Это была не глазурь. Это была глина такого цвета. Я решила отнести эту тарелку наверх, в кухню. Перед полками стояли высокие плетеные корзины с огромными пустыми бутылями для изготовления домашних вин и наливок. Я когда-то делала домашнее вино, правда, под чутким руководством отца. И мне вдруг по старой памяти захотелось выпить чего-то очень сладкого. Я повертела в руках бутылки. Ну как различить, где вино, а где наливка? И загадала себе, что если в выбранной мною бутылке будет наливка, то тогда мне повезет. Найденным в картонном ящике лоскутом я обтерла бутылку и удачно вытащила пробку, которой она была закупорена. К моему везению, в бутылке оказалась вишневая наливка. Ну вот, и сон, увиденный накануне получения известия от Красимира Банева, где я в салоне не взлетевшего еще самолета, и стюардессы мило улыбаются, и все как-то особенно хорошо относятся ко мне, означал удачное путешествие в чужую страну.

События этих дней не были случайными. Они были подготовлены многими предыдущими обстоятельствами моей жизни, и, возможно, даже мои мысли сыграли определенную роль в том, что все сложилось именно так. Я была подготовлена к подобному сценарию.

Сейчас проявляется результат. И хотя я исследую новую территорию, не зная при этом, кому она принадлежит, я убеждаюсь, что она оказывается для меня не чужой вовсе, здесь много знакомого мне, моего, близкого мне по духу. Я чувствовала, что приближаюсь к чему-то очень важному. Моментами возникала ясность, но улетучивалась, оставляя в памяти лишь еле уловимые наметки. А ведь так хотелось получить ответ. Вот оно, описанное классиками половодье чувств, от которого героини теряли сознание. Я не теряла. Наоборот, я получала огромное удовольствие от адреналина и зашкаливания эмоций, потому как сейчас активно работало воображение. И я могла представить себе все, что угодно. Все что желалось, поскольку мне не были известны действительные глубинные причины поведения этого человека.

Все еще находясь под впечатлением сегодняшнего дня, наполненного приятными сюрпризами, знакомством с новыми людьми и волнующими мигами узнавания, я решила продлить себе праздник. Кто знает, когда это хорошее чувство прервется каким-нибудь обстоятельством. Праздники, особенно праздники души, не длятся вечно. И вчерашний день также был полон интересных совпадений, находок, одна из которых меня просто ошеломила, поскольку несла в себе и информацию, и признание в чем-то. Вначале я даже испугалась, увидев себя на фотографии. Это как встретиться с собой через много лет. Находка заставила вернуться меня назад, лет так на двадцать с небольшим и вспомнить, при каких обстоятельствах это могло иметь место. Обнаруженное мною подтвердило, что чей-то интерес к моей персоне длится давно. Оказывается, что уже с той поры, когда я работала в Доме печати и в перерывах между операциями на коленный сустав ходила, опираясь на трость. Такое пристальное внимание и страшило, и в то же время мне было приятно – интерес этого человека ко мне был громадный. Почему? Отчего так? Смогу ли когда-нибудь узнать причину. Не знаю.

Честно говоря, такое сильное эмоциональное возбуждение уже грозило перерасти в перевозбуждение. И чтобы этого не случилось, я решила немного забыться; от отпитого из бутылки сладкого и обжигающего глотка наливки в груди стало тепло. С бутылкой наливки в одной руке и с керамическим блюдом в другой я поднялась наверх, в свою комнату, и, налив в свою в кружку еще немного вишневой настойки, залпом выпила. Это были два больших глотка. Не раздеваясь, я быстро забралась на свою высокую кровать и стала прислушиваться, как горячая волна охватила желудок, а вскоре приятной волной по всему телу стало растекаться тепло. Но мне не удалось проследить за дальнейшим воздействие алкоголя на организм, потому что я моментально заснула. Проспала я недолго: полночь показывали стрелки старинного будильника, тикавшего в моем изголовье на широкой тумбочке резной работы. Всего два часа хорошего сна. А показалось, что вечность. Мне снилось, что я проснулась в этой же постели, в дверях полутемной комнаты стоял мой давний приятель еще со времен студенческой поры, ныне известный тележурналист; возможно, из-за того, что его лицо часто вижу на экране, он мне и приснился. Внимательно следя за выражением моего лица, он спросил: «Ты хочешь иметь свой дом в Болгарии?» – «Да», – пыталась ответить я. Но вместо ответа кивнула, голова дернулась на шее, и от этого я проснулась.

А вдруг среди найденных мною фотографий я смогу найти какую-то подсказку? Правда, это были старые снимки конца тридцатых – начала сороковых годов прошлого века. Но раз они хранились в этом доме, следовательно, на них непременно есть кто-то из родственников Илиевых. Я сразу обратила тогда внимание на подписи к ним. И по ним я сделала вывод, что в доме когда-то жил человек, связанный с полицией, или кто-то из его близких родственников служил там. И не рядовым, нет. Судя по гражданской одежде, очень представительной, по безупречной внешности всех запечатленных на фотографии людей, это была элита. Да, были здесь и другие снимки. На потемневших от времени нескольких фотографиях, датированных началом века, были сняты пограничники. Был снимок с приветом от Дунайской речной полиции. На более поздних фотографиях были запечатлены серьезные господа в красивых костюмах и шляпах, стоявшие возле «Фордов» под высокими деревьями на одной из главных улиц Софии. А на одном снимке я разглядела на юношах кадетскую форму. Внизу была надпись – выпуск 1938 года. Я обратила внимание на этот снимок из-за служебных собак, красивых восточноевропейских овчарок, послушно сидевших рядом с кадетами. Решив еще раз просмотреть фотографии, вдруг где-то промелькнет фамилия Илиев, я направилась в кабинет, к полке, на которую поставила найденную в одной из задних комнат картонную коробку с фотографиями. Но… глянув на полку, я поняла, что мне срочно нужно налить себе еще наливки. Теперь, в немолодые годы, мне вдруг стало понятно, почему люди слабые спиваются – чтобы заглушать что-то: страх, волнение, пустоту. У меня такой потребности никогда не было. Не было и сейчас. Был испуг, даже не испуг, а удивление: коробка пропала. Не настолько же я была пьяна с нескольких глотков некрепкого напитка, чтобы не разглядеть большую коробку на почти пустой полке. Я моментом отрезвела: неужели в доме появился он? Но тут же отогнала эту мысль, вспомнив странный, брошенный на меня украдкой взгляд Марко, когда он бегал по дому с какими-то ящиками и железяками от движка.

Я никогда не заглядываю в чужие комнаты, не читаю чужих писем, даже при осмотре содержимого мусорных ящиков доставшегося мне дома испытывала неловкость, что копаюсь таким образом в чужой жизни. И скорее всего, идея возникла под воздействием выпитого: я вторглась во владения Марко, то есть я вошла в гостиную, где были его вещи, и где он спал, когда оставался на ночь. Но ничего кроме аккуратно сложенного одеяла, двух диванных подушек в изголовье кожаного дивана, видимо, он, как и я, любит спать на высоких подушках, войдя в комнату, я не увидела. Открыла дверцу шкафчика для посуды, стоявшего рядом с камином. Там на свободной полке лежали новая бритва, коробку от которой я нашла в мусорном ящике, мужская косметичка с бальзамом после бритья, зубной пастой, щеткой и расческой. Рядом стоял дезодорант-стик «Сальвадор Дали». Хороший выбор. У меня когда-то были духи в такой же черной коробке с портретом Дали. Я заглянула под шкаф, диван, кресла – ничего. Даже пыли. Светлозар и Иордана держали дом в чистоте. Я долго не могла заснуть.

Глава 12. Буря

Проснулась я в хорошем настроении. Удивительно, что ночное блуждание по дому и вишневая наливка подействовали на меня благотворно. Отдохнувшая, воодушевленная, с сияющим лицом смотрела я на себя в зеркало и удивлялась, что не мучает совесть перед родными. Я позабыла о своих рутинных обязанностях, обременительный быт остался где-то там, далеко. Скорее всего, это состояние радостное было связано с тем, что душа догадывалась, что я смогу получить то, что предчувствовала, но что всегда было недоступно из-за собственных убеждений и жизненных устоев. Все эти дни я ощущала себя как в тумане, скрывающем истинный смысл происходящего. Беспокойство и волнение нарастали. Но это было хорошее волнение. Может, сегодня произойдет долгожданная встреча, думала я, все еще находясь под впечатлением вчерашнего дня, наполненного находками, сюрпризами и волнующими мигами узнавания и, конечно же, подарком от таинственного неизвестного. Я была в ожидании встречи с ним.

Как-то раз, просматривая в Интернете новости и попав на неизвестный мне сайт, я наткнулась на предложение от клуба астрологов в честь Восьмого марта в качестве подарка получить бесплатное предсказание известного астролога и ясновидицы. Позднее я отыскала ее имя в базе данных, такая действительно числилась в списке клуба астрологов, и она работала на VIP-клиентов. Я после некоторых колебаний согласилась на предложение, но в чат выходить не стала, а просто отстукала гадалке свои данные. Полученный через двадцать минут ответ поразил меня. Карты Таро обещали мне приближение к тайне, связанной с «незнакомцем» и присутствующей в моей жизни не один десяток лет. Вот это «не один десяток лет» меня и поразил. Откуда ясновидица могла знать, как долго длится эта невероятная, больше похожая на выдумку, история? И как карты могли показать, что дело связано с незнакомцем? И полученный сейчас подарок от неизвестного мне лица натолкнул меня на мысль, что, возможно, это и есть то самое обещанное звездами приближение к разгадке тайны.

Экстрасенсы, ясновидцы, гадалки – все, с кем мне приходилось за многие годы сталкиваться, даже без моих вопросов сами отмечали, даже в обычном приятельском разговоре, что все видят в моей жизни присутствие некоего таинственного человека, мотивы поведения которого в отношении меня им непонятны.

Мне еще надо было сделать дела, о которых говорила Наташа. После подачи в окружной центр ходатайства и передачи бумаги в земельный отдел нужных документов, после получения ответа надо будет зарегистрироваться в своем кметстве. А если я не успею сделать это до отлета домой? Если будет ураган, как в прошлый раз, когда Болгарию в буквальном смысле слова занесло снегом: триста городов и деревень осталось без электричества, дороги были непроходимы, людей эвакуировали из пансионатов и домов отдыха; даже в тех районах страны, где снега выпадает за зиму не более одного сантиметра, выпало рекордное количество, правда, быстро растаявшего снега. Люди стояли на крышах домов в ожидании спасателей. Дороги расчищались в течение нескольких суток. Но не будем загадывать. Если мой дом и завалит снегом, то откопают, успокаивала я себя и решила, буду убирать снег, сколько хватит сил.

Приехал Марко. Бегом пронесся по дому. Неизвестно, что он искал. Но что-то его очень беспокоило. Руки у него опять были черные. Не получалось у него ничего с этим агрегатом. Да и не мастеровой он человек. Интересно, кем он работает?

На мой вопрос, правда ли, что ожидается ураганный ветер, он лишь удрученно кивнул. Но его серьезность не пугала, а вполне соответствовала ситуации: кто знает, насколько затянется эта буря и какие будут последствия. Я же переживала больше из-за того, что боялась не успеть вернуться домой до приезда своих. Но жизнь показывала, что если о штормах оповещают заранее, и спасательная служба рекомендует запасаться заряженными аккумуляторами, свечами и спичками, то обычно все обходится малой кровью: ураган или не доходит вовсе, или же по пути теряет силу, либо лишь слегка захватывает своим «крылом».

Перед тем как снова уехать, Марко притащил из машины ящик с компотом манго. Неужели потому, что слышал, как мы Наташей выбирали соки в кафе. И я призналась, что люблю сок манго. Мне очень хотелось, чтобы Марко остался. Но у него были свои планы. А я поймала себя на том, что невольно любуюсь им. Просто любуюсь. Марко уехал, даже не подозревая, какой образ жизни вела вчера его подопечная. Но какие-то перемены он во мне все же почувствовал и бросил в мою сторону подозрительный взгляд. Хотя должно было бы быть наоборот. Но я знала, что коробка с фотографиями скоро объявится.

Я так надеялась, что Марко вернется, и мы попытаемся затопить огромную печь-камин в гостевой комнате. Во всяком случае, попытаемся, посмотрим, будет ли ветер задувать пламя. Ширина дымохода такая, что я могу пролезть, закутавшись в одеяло. Я побрела к себе наверх и в ожидании возвращения Марко прикорнула в кресле и не услышала, как он вернулся. Проснулась от тепла, даже жарко стало. Скинув с себя одеяло, разомлевшая, с удовольствием потянулась. Я, кажется, перестаралась: все болело. Ну еще бы, столько снега перекидать. Марко грохотал посудой, шуршал свертками с едой, громыхал бутылками с водой и соками. По его приготовлениям можно подумать, что нас ждет здесь недельное заточение. Он позвал меня к столу, а сам снова уехал куда-то.

Стоя под душем под струями горячей воды, я, увидев в запотевшем зеркале свое отражение и потемневшие от возбуждения глаза, призналась себе: вот оно, нагаданное приближение к разгадке давней истории с таинственным неизвестным. «Спокойнее, – приказала себе. – Приближение – это еще не разгадка».

Вечер принес новый снегопад. И с уборкой снега вскоре все можно было начинать сначала. Стихии я не боюсь, я черпаю силу в ветре, мне нравится гулять в непогоду. И вдруг я услышала, как с тяжелым гулом издалека приближается что-то громадное. Я успела вбежать в дом и быстро найти задвижки печей. Ветер задувал через дымоход с бешеной силой, выбрасывая из камина облако пепла и золы. Казалось, что раскачивалась в сильных порывах ветра висевшая над очагом массивная цепь с крючком для котелка. Вскоре пропал свет. Телефон местный тоже перестал работать. Хорошо, что я заранее приготовила возле каминов и подсвечников свечи и спички. Надо экономнее использовать воду и провиант. Вино есть. Но сколько можно пить вино? Только бы воду не отключили. Я открыла кран. Из него тонкой струйкой полились остатки накопившейся в водопроводной трубе воды. Интересно, здесь центральный водопровод или скважина с насосом, работающая на электричестве?

Гул усиливался по мере приближения урагана, и вдруг мне показалось, что по крыше дома с грохотом проносится тяжелый железнодорожный состав. Я даже присела, с опаской вглядываясь в потолок – не рухнет ли. От напряжения сдавило виски. Я подошла к окошку и тут же отпрянула – проносившаяся над мною белая мгла создавала впечатление, будто я вместе с домом стремительно движемся к обрыву.

На случай экстремальных ситуаций мне чей-то заботливой рукой была написана шпаргалка: на кухонном столе рядом с телефоном лежал лист плотной бумаги, на которой аккуратным почерком были записаны важные телефонные номера: Центра за спешна помощь и т. д. Я не все названия поняла, но МЧС – 112, как и у нас, полиция – 166, пожарники – 160, скорая помощь – 150. Дорожная полиция – 165. А внизу мелким почерком дописан курс евро; оказывается, один евро равен почти двум левам, на данный момент 1.958. Один лев это 100 стотинок (копеек, сентов в нашем понимании). Выходит денег, подсунутых мне Красимиром Баневым, хватило бы на обратную дорогу. И еще был номер дежурного секретаря консульства МИД Эстонии и адрес посольства Болгарии в Хельсинки. И номер телефона почетного консула ЭР в Софии господина Мирослава Борисова.

Напряжение ожидания нарастало. Но ничего не происходило. И потому надо было лишь ждать. Это самое тяжелое – ждать в предчувствии, что вот-вот что-то произойдет. Все, что я сумела сделать, готовясь урагану, я сделала. В такой ветер печи топить нельзя. Может не быть тяги или, наоборот, вылетевшие из трубы горящие угли могут вызвать возгорание крыши. Хорошо, что Марко уже успел протопить большой камины и котел с водой. В моей комнате было тепло, даже жарко. Я раскрыла обе створки дверей в расположенный рядом кабинет, чтобы впустить туда тепло. Страшно много метров дымоходов здесь. На доме четыре большие трубы, кажущиеся ажурными из-за квадратных отверстий под черепичным колпаком. Из двух, я сама видела, когда топились печи, шел дым. Про две трубы левого крыла дома я ничего пока не знаю. И трубы такие огромные и смешной непривычной формы. Словно на них надеты шапки или птичьи домики с отверстиями. Это отверстия для дыма. А домики они напоминают потому, что сверху трубы накрыты черепичными навесами.

Номера телефонов, оставленные мне Марко, я решила переписать себе в блокнот. Слабое пламя свечи отблескивало от пера, светлячком отсвечиваясь на бумаге, и мне это кажется двойным эффектом. Словно золотое перо, которым я пишу, имеет подсветку. Мне все нравится здесь. И письменный стол, и найденная в ящике стола ручка с золотым пером, я даже нашла там знакомую черную с бронзовой полосой коробку с чернилами «Паркер». У меня дома такие же. А в папке сохранившиеся со старых времен чистые листы настоящей писчей бумаги, слегка шероховатой – на такой одинаково хорошо писать и чернилами, и простым карандашом.

За письменным столом я всегда чувствую себя комфортно и уверенно. Привычно. Я все время была в работе, при этом без остатка отдавая себя семье и по максимуму используя возможности, преподносимые мне жизнью. Однако этих возможностей не так уж и много. Часто бывает, что, заранее сделав все домашние дела, чтобы высвободить время для творческой работы, сталкиваешься с новыми обстоятельствами, заставляющими пересмотреть свои планы, и опять откладываешь свои рукописи до лучших времен. В работе всегда можно найти укрытие от навязчивых друзей, от многих бед и проблем, в работу можно уходить с головой, без остатка, прячась порой даже от себя. Прошло всего лишь несколько дней, а я уже думаю о работе.

Ветер тем временем набирал силу, и казалось, что ускорение не закончится никогда. Над домом грохотало, словно поезд набирал скорость или танковая бригада бороздила крышу. При каждом усилении порыва я приседала. Спокойнее стало лишь после того, как ветер начал равномернее утюжить дом.

Всю ночь ветер грохотал и завывал в дымоходах. Я же время от времени спускалась вниз и расчищала площадку перед входом, чтобы утром можно было выйти.

Утро было темным. С улицы свет совсем не попадал в помещения. Даже там, где ставни не были закрыты, снег залепил стекла так, что через них едва просачивался свет. Там, где ставней не было, со стороны ущелья, откуда дул ветер, стекла были залеплены снегом, и лишь через угловые оконца освещали комнаты. А я ожидала увидеть наутро синь родопского неба и услышать капель с крыш.

К обеду мороз усилился. И теперь уже снег не таял на стекле и не струился талым потоком вниз по стеклу. Окна заледенели. Вероятно, и галерея, и стены со стороны внутреннего двора обледенели.

Страшно было выходить из дома. А ведь я – любительница стихии. Я поняла, что нельзя открывать двери и выпускать тепло. Дров было еще достаточно, но не мешало бы принести еще на случай, если непогода продлится дольше. Для моего камина дров было предостаточно. А большой я вряд ли осмелюсь затопить одна, без Марко. Я недооценивала это строение: оно отлично держало тепло. И хотя отопительные батареи были холодные, мне почему-то казалось, что от них идет тепло, хотя движок и котел давно не работали.

В этой круговерти событий и стихии дом над обрывом оказался добрым, надежным укрытием. Все в этом на первый взгляд суровом доме излучало надежность, силу, устойчивость. Приоткрыв в боковом коридоре оконце, я ощутила на себе сильную струю морозного воздуха. Температура на улице заметно понизилась. Я решила остаться в доме. От нечего делать я стала перебирать сложенные аккуратной стопкой в кладовке старые газеты и журналы и обратила внимание на брошюру по продаже недвижимости. Хоть что-то! – обрадовалась я, надеясь найти похожий дом и узнать хотя бы приблизительную стоимость подаренного мне. Отложив кипу газет в сторону, я вышла в коридор и, устроившись в оконном проеме, где, к счастью, узкое оконце не было с улицы закрыто ставнями, углубилась в поиски. Как и во всех подобных изданиях сначала шли великолепные виллы и коттеджи в курортных районах. За ними следовали более скромные дома в маленьких городах и селениях. Их было немного, и отдельным разделом шли дома в горных районах, заметно отличавшихся по цене от домов на юге и морском побережье. Больше всего меня заинтересовали дома в сельской местности. Понаслышке от знакомых я знала, что в Болгарии можно весьма недорого приобрести дом и земельный участок. Огромная разница в ценах между нашими квартирами и тамошними домами послужила для многих стимулом к тому, чтобы в складчину или даже самостоятельно приобрести себе летние домики под Варной и Бургасом, в Созополе и Ахтополе, чтобы с семьями и друзьями выезжать на отдых. Народ побогаче даже купил дачные домики в прибрежных районах Бургаса. Или же в складчину покупали апартаменты в шикарных гостиницах Варны. О стоимости же сельских домов у меня и понятия не было. Я посмотрела: цены были самые разные – от копеечных до миллионных в районах горных курортов. В основном это были все новые виллы, коттеджи, рядные дома. И тут я нашла что-то очень знакомое. Не может быть. Спрыгнув с подоконника, я приблизила журнал к свету, падавшему через оконное стекло. Сомнений не было: это именно тот дом, в котором я сейчас нахожусь. Проверила координаты. Все сходилось. В этом каталоге многолетней давности с объявлениями по продаже недвижимости в Болгарии в одном из объявлений в разделе «Сельские дома» указывалось, что это тихий, с великолепным пейзажем район и что в этой деревне приобрел недвижимость английский профессор. Это рассмешило меня. Придает ли прибавочную стоимость и особый вес сей факт? Так и было по-простому написано: «В этой деревне недвижимость приобрели скандинавы, отдающие предпочтение охоте и рыбной ловле в горной местности, но с менее суровым климатом, чем, к примеру в Норвегии. Здесь поселился английский профессор. Он владеет недвижимостью…» и так далее. «Солидное здание», так было написано, в котором я сейчас нахожусь, было снято в летнее время с ракурса, с которого я еще не успела его рассмотреть: дом был снят снизу, от беседки каменной стены на нижней площадке, между лестницами, и поэтому казался высоченным. Хорошо снято, показывает многоярусность дома и участка. И все. В отличие от других объектов здесь только одна эта фотография. А цена… я ахнула. Цена городского дома! Да. Конечно, он того и стоит. Ближайший город – Чепеларе – находится отсюда километрах в сорока. А из крупных городов ближайший Пловдив, там же международный аэропорт.

Автор этих строк может по праву гордиться тем, что сумел кратко и точно отразить сущность дома, назвав это здание одним словом – солидное. В кратком описании помещений было сказано: в силу того, что нем долго никто не проживал, помещения этого загородного дома требуют внутри обновления. Но обновление произведено. А это значит, что тот кто-то приобрел тогда этот дом от прежних хозяев, по словам Иорданки – это сын доктора Иво Илиев, и произвел ремонт, так сказать, обновление. Следовательно, в вещах прежних хозяев есть смысл искать разгадку. Даритель – сам хозяин.

С этого мига мой интерес к истории этого дома и жившим здесь некогда людям не только не пропал, а еще больше возрос, просто за неимением времени «раскопки» надо было оставить на потом, а сейчас заняться поисками более свежих следов.

Теперь что касается английского профессора. Звучит почти как «английский пациент» из одноименного фильма, отмеченного Оскаром. Почему-то мне кажется, что профессором он может быть, но не английским, а из Англии. И я не удивлюсь, если он окажется выходцем из бывшего Советского Союза. Я продолжала читать дальше: в этой местности в продажу было выставлено несколько домов. Охотничий дом я на снимках не нашла, значит, не продается. А вот в деревне, на самой верхней улице, я приметила во время своей прогулки интересный узкий дом-башню, почти новый. Читаем: дом с прекрасным видом на лес и на горы. Дом расположен на склоне холма в центре деревни, где есть местный паб, магазин, аптека и пр. В этой деревне проживает английский профессор, который владеет недвижимостью в данном месте. Дался им этот профессор! Ну что еще можно пожелать для красивой жизни? А табачную лавка? Забыли? Интересно, а где здесь паб? Я даже рассмеялась. Предложить, что ли, Марко сходить вечерком в местный паб?

А вдруг мой неизвестный сейчас здесь и слышит, как я кружу по дому в поисках чего-то. Но нет. Я не чувствую чужого присутствия, тем более присутствия этого человека. Мне спокойно и комфортно. И пока я одна, тщательно рассматриваю все углы. О прежних хозяевах многое может рассказать чердак, чуланчики. И что я там обнаружила? Всякую всячину: пустые флакончики от антигистаминных препаратов, сложенных аккуратно в картонную коробку от зубной пасты, напомнившей мне о далеких годах детства, когда тюбик болгарской зубной пасты «Поморин» неизменно лежал у нас на стеклянной полке в ванной комнате. В ящиках из-под виски «Джонни Уокер», одной из самых известнейших марок виски вообще, были аккуратно сложены в целлофановых пакетах и свертках разнородные мелкие предметы. Скорее всего, они были сложены сюда в процессе опустошения полок и шкафов: все, что накопилось за долгие годы, подряд выгребалось из дальних углов ящиков письменного стола, шкафчиков ванной комнаты, кухни. Надо выбросить все эти сломанные щетки для волос, лезвия бритвы, огрызки карандашей, полузасохшие фломастеры, мелкие, пожелтевшие от времени неиспользованные почтовые конверты для писем.

Материальные вещи могли о многом мне рассказать. И в первую очередь о статусе живших здесь людей, их пристрастиях, привычках, достатке, вкусах. В комнатах, заставленных старинной мебелью, кроме старых ковриков и одеял больше ничего не было. В последней комнатке в конце коридора стояла старомодная детская кроватка из светлого дерева, на окне в стеклянной вазе – букетик высохших и выцветших фиалок. Эту комнату не обновляли. Но она была чистая и светлая. Желтые обои создавали обманчивый эффект освещенности помещения солнцем. Я с благоговением и осторожностью прикрыла дверь, хоть здесь никого и не было, но детская комната ведь.

Узор бумажных обложек обнаруженной мною в глубине кухонного шкафа общей тетради с датами высадки рассады помидоров и рецептами растворов для опрыскивания яблонь напомнил мне узор моего любимого в детстве платья. Моя бабушка сшила мне его за день из подаренного мне тетей на день рождения светло-серого, с синими крапинками незабудок батиста. Я открыла тетрадь на последней обложке. Из полустершихся слов я все же вычитала: Бумажный комбинат имени… не разобрать, 1963 год, 48 страниц.

От кожаного дивана в кабинете я вновь ощутила запах необычного парфюма. Это его запах. Я, не зная даже, кто он, бесконечно соскучилась по нему, по приключениям, по тем сильным ощущениям, пусть даже страха, которые он умел во мне вызывать. Я жаждала встречи, даже если она меня напугает. «Неужели, – думала я, глядя на пламя свечи, – даже через столько лет мне так и не удастся узнать, с кем я играла в эту головокружительную игру чувств и ощущений?»

В первые дни своего пребывания здесь я специально уходила подальше от дома, в случае, если он был где-то поблизости, давая ему возможность посетить дом в мое отсутствие. Но уже заходя в дом, я чувствовала, что его не было здесь. В нашей таллиннской квартире он намеренно оставлял какой-то след о себе: окурок в пепельнице, которой уже давно никто не пользовался, открытый дневник или книгу, заложенную старой шариковой ручкой, чтобы сразу заметили. И конечно же, шлейф знакомого уже аромата духов. И теперь здесь, каждый раз возвращаясь из деревни ли, с прогулки к водопаду или охотничьему дому, я старательно рассматривала каждую мелочь, искала знаки его присутствия, крошки, окурки, запахи. Но ничего в доме за время моего отсутствия не менялось. Я слегка припорашивала каменные плиты и ступеньки снегом, чтобы увидеть, не было ли еще чьих-то следов, кроме моих. Один раз мне показалось, и я уже чуть было не закричала от радости… но то были отпечатки зимних ботинок Марко.

Может, стоит не торопить события. Честно говоря, я не знаю, чего ожидать, но явно заняла или просто вынуждена занять выжидательную позицию. Окажется она выигрышной или проигрышной – неизвестно. Я просто поставлена в такое положение. То, что сейчас со мной происходит, – это переосмысление всего предыдущего. Но вопросы быта тоже актуальны, особенно в такой экстремальной ситуации:

«Где взять воду, – думала я, – если эта кончится?» Во дворе я видела кран с длинным каменным корытом. Вода из источника может замерзнуть? Не у кого спросить. А ведь мне было бы интересно также узнать, чем занимают себя долгими вечерами здесь иностранцы. Играют в покер? Вяжут носки? «Ах, да, сидят в пабе», – подумала я, и сразу стало веселей.

Одевшись потеплее, я снова вышла на улицу и, борясь с ветром, убрала снег перед входом. Глядя на свой дом со стороны, я поняла: именно слово «солидный» подходило к этому надежному на вид, добротному и в архитектурном отношении совершенно отличному от типичных для данной местности строений. Местный колорит придавали ему лишь высокая каменная ограда с нишами для вазонов и черепичный карниз над ним. Дом действительно выглядел здорово. Это городской дом. Это архитектура середины девятнадцатого столетия. Может быть, дом построен и позже, но архитектурное решение именно того периода.

Первый день урагана прошел спокойно. Ветер не сбавлял оборотов, но снега, к счастью, выпало немного. Просто пугающим было зрелище облепленного снегом дома, ограды и деревьев, стоявших с подветренной стороны по ту сторону ограды. Но где же Марко? Хоть он и не говорит ничего, кажется, только тихонько посмеивается надо мной, я чувствовала бы себя лучше, будь он здесь рядом. Вначале он посмеивался надо мной откровенно и иронизировал по поводу любого моего поступка, произнося коротенькие фразы, но теперь я стала замечать, как он украдкой поглядывает в мою сторону, и порой его взгляд задерживается на мне довольно долго. Он внимательно изучает меня. Это не оценивающий взгляд, нет. Он наблюдает за мной. За сменой моего настроения, за моим самочувствием. И, чувствуя на себе его внимательный взгляд, я начинаю суетиться, движения мои становятся неестественными, я словно сама себя стесняюсь.

Когда начинается экспансия чувств?

Совершив обычный обход дома, я легла спать. Удивительно сладко спалось под грохот порывов ветра. Наверное, потому, что ветер утомил. И к тому же я время от времени убирала снег под дверью, чтобы не занесло вход.

Рано утром я проснулась с радостными мыслями. Все, буквально все доставляло радость, каждая мелочь, запахи, шорохи и скрипы старинного дома. Завывание ветра в тубах, темные заснеженные окна. Даже запах воды – в каждой местности у воды свой запах, и запахи мыла и зубной пасты в маленькой уютной ванной комнате с высокими окнами, стекла которых сейчас покрывают ледяные узоры. Все здесь на первый взгляд казалось бы простым, но было вовсе не простое. Это в моем вкусе. Роскошная простота.

Несколько дней вынужденного отдыха, вернее, отрешения от мира. Ведь я здесь как отшельник. На принятие решения не действует чье-либо мнение или высказывание. Никто не сеет даже тени сомнения. Я исключительно одна должна решить для себя этот вопрос. Понимание должно прийти само. И я уже близка. Я знаю ответ. Но вслух еще не готова произнести его. Я даже в мыслях его не оформляю. Я знаю. Я догадываюсь, что за этим кроется. Но боюсь себе признаться. Ведь не из-за получения дома я приехала сюда. Однако за несколько проведенных здесь дней я уже стала привыкать к мысли о том, что я владелица великолепного дома, он мне очень нравится. Может, потому так настойчива и была просьба человека, подарившего мне этот дом, чтобы я пожила здесь какое-то время, – единственное условие, которое мне надлежало выполнить. Мысль, что это теперь мое, нравится мне. Потому что мне нравится здесь абсолютно все. И мне интересно все. Про условие о соблюдении конфиденциальности я совсем забыла, для меня это не представляет проблемы, я обычно предпочитаю молчать о своих планах и делах, и даже о радостных событиях в своей жизни я мало кому рассказываю. Мне кажется, что разделенная не с теми людьми, с кем надо, радость уменьшается, и что, поделившись с кем-то чем-то очень сокровенным, я становлюсь менее защищенной, что мои тайны делают меня и сильнее и богаче. Мне и не с кем разговаривать. Это период вынужденного отдыха подействовал и на мое духовное состояние. Я так долго пробыла в каком-то оцепенении. И только сейчас начала освобождаться от этого сковывающего состояния. Странно, я сама загнала себя в тесные рамки, не оставляющие для меня порой места даже для лишнего вздоха.

Сейчас лучше не думать о том, кто заплатил за всю эту огромную мою радость. В голове полный сумбур, а в душе мешанина чувств. Такая мешанина. Время само внесет ясность. Я прикидываю в голове, сколько приблизительно может все это стоить – дорога, все маклерские и нотариальные услуги, организационные издержки на охрану и услуги Светлозара и его матери, – и получаю настолько пугающую цифру, что понимаю – лучше об это не думать. Я понимала, что формальности требовали моего присутствия здесь, поскольку после подписания дарственной требовалось еще представление моего ходатайства на оформление права собственности. Несмотря на то что было заказано оформление документов в ускоренном порядке и мне все равно бы предстояло пожить здесь несколько дней, почему-то казалось, что настойчивая просьба неизвестного дарителя о том, чтобы я эти дни пожила в доме, скрывала в себе еще что-то. Он знал, что мне здесь понравится и что я сердцем приму этот дом. Живи я в Софии или Пловдиве, в гостиничном номере, все выглядело бы совсем не так. Уже несколько проведенных здесь дней приучили меня к тому, что это может стать моим. Вернее, теперь уже мое. Мне не с кем поделиться радостью. Приставленный ко мне кем-то мужчина по имени Марко, кажется, не намерен со мной разговаривать, но, по-моему, совсем не потому, что не желает этого. Он ведет себя так, чтобы не отвечать на мои многочисленные вопросы. Вероятно, он не знает на них ответы. Он здесь чужой, и оказался он здесь случайно.

Я выдерживаю обет молчания. Да мне и не с кем говорить. Если только с белкой. Но и та пропала.

И вдруг душу защемила тоска, тоска по родным, по дому, да так сильно, что даже дышать стало больно… Быстрее бы уж…

Увиденные ночью сны обещали удачу, счастливые моменты, славу, успех, выход из неизвестности. Я усмехнулась, потому что в голове в связи со множеством значений снов промелькнула мысль: подчеркните нужное. Что означает выход из неизвестности? Ведь в основном все зависит от рода деятельности. В первую очередь человек может прославиться в силу своей профессиональной деятельности, предполагающей создание чего-то: произведения, продукта, открытия. Прославиться можно совершением какого-либо поступка, имеющего общественное значение, совершением подвига. Чем может прославиться переводчик, рабочий, дворник, докер, такелажник? Люди, которые изо дня в день добросовестно выполняют свою работу? Следовательно, последнее отпадает, и мне остается первое значение: удача.

Надо было следить за обстановкой. Я на всякий случай проверила, плотно ли закрыла чердачный люк. Днем, когда я его закрывала, буквально висела на люке, чтобы своей тяжестью удержать от порыва ветра. Днем раньше я облазала весь чердак, осмотрела все закоулки, все лазы и выходы и теперь более-менее ориентировалась там. Дымоходов здесь было четыре. Два в главной части дома и два в левом крыле. Если у нас дымовые трубы размещены ближе к центру крыши, и стояки построены во внутренних стенах дома, то здесь трубы расположены ближе к краю крыши, потому как стояки построены во внешних стенах дома.

Я хорошо потрудилась, готовясь к разгулу стихии. И теоретически тоже все было продумано, одного только я не учла – веса снега. Его узнаешь, лишь оказавшись под снежным завалом. Ветер, казалось бы, уже начал стихать, но зато после не то града, не то какой-то ледяной крупы пошел снег. Мелкий, колючий снег. Я не могла поверить, что снег может быть таким тяжелым, плотным, как мука, и сыпучим, как какое-нибудь минеральное удобрение. А я всегда думала, что тяжелый только талый снег. Хотелось верить, что уже завтра к вечеру все стихнет, уже что-то изменилось, не знаю что именно, но какая-то перемена произошла. Да. Но не к лучшему. Послышался резкий шорох снежных крупинок за окном, мелкими зернышками ударявшихся об стекла. Снежная крупка – это плохой знак. После него можно ждать очередного снежного заряда.

А сугробы были и так уже по пояс. Устав от уборки снега, я отставила лопату в сторону и вернулась в дом, переоделась в сухое и затопила камин. Это единственное, что для меня мне здесь привычно. У меня дома почти такой же. Единственный камин, который не выстроен в стену, а стоит как плита. Если поднять крышку и положить побольше дров, то на нем и готовить можно. Несколько более поздняя модель французского камина, я бы назвала его портативным. В случае необходимости его можно перетащить в другое помещение и там подсоединить дымоходу. К тому же он еще и безопасен. Дров уходит минимально, но и греет, пока в нем горят поленья.

Я благодарна Марко за принесенные сюда накануне дрова. Щепу для растопки я нашла внизу, в ящике возле огромного камина в гостиной. В большом камине уже дотлевали угли. Приятное живое тепло наполнило помещение.

Если еще вчера утром я была вся в напряжении ожидания встречи с неизвестным, была полна предзнания, что вот-вот должно произойти что-то важное, что-то очень экстраординарное, какое-то событие, которое разрядит, наконец, это становившееся уже невыносимым, ожидание. И даже еще сегодня утром мне казалось, что в пик разгула стихии что-то произойдет, то теперь я была совершенно спокойна и уверена в том, что по каким-то причинам сегодня уже ничего не случится и что встреча на этот раз не состоится.

Я почувствовала это так четко, подобно тому, как ощущаю резкую смену атмосферного давления. На душе отпустило. И я не знаю, откуда вдруг взялась такая уверенность, но я совершенно точно знала: отбой! Отбой всему, что намечалось. Может, что-то случилось, и в силу каких то императивных обстоятельств он не появится здесь. Или он передумал. Но я даже не сомневалась в правильности своих предчувствий. Освободившись от гнетущего ожидания, я почувствовала огромное облегчение. Не было даже обычно присутствовавшего у меня в таких ситуациях чувства разочарования от того, что ожидаемое не произошло. И у меня сразу появился прилив сил и энергии. И совсем с другим настроением, спокойно и обстоятельно занялась домашними делами, получая от всего удовольствие.

Нож упал. Почти вонзился острием в дощатый пол кухни. Я подняла его, но трижды по полу им стучать не стала. Наоборот, я пожелала, чтобы примета сбылась. Это хорошо, если придет незваный гость, да еще мужчина. Кроме Марко тут некому было появиться. А его появления я ждала на самом деле. Даже сама удивилась. И дело даже не в том, что я, возможно, боялась оставаться ночью в этом огромном доме. Вовсе нет. В большом доме больше возможностей спрятаться, укрыться, уйти незамеченной. И скуки я не испытывала. Просто появилась обеспокоенность долгим отсутствием Марко.

На другой стороне ущелья в домах тускло светились окна, уличные фонари не горели, значит, в домах жгли керосиновые лампы или использовали генераторный ток. Знает ли Марко, что я осталась без связи и электричества? И где он? Ведь обещал быть рядом. Но так уж у меня в жизни получается, что я всегда могу надеяться только на себя. И почему-то именно в экстремальных ситуациях я всегда остаюсь одна. И в этом, ссуженном стихией до предела месте действия, должно произойти нечто такое, что может полностью изменить мою жизнь.

Но со мной что-то уже произошло, неосознанное еще, неуловимое. Что-то такое, о чем можно только догадываться. И то непонятно какими фибрами души. Надо следить за знаками. А я все время что-то ищу здесь, во всех закоулках, щелях, даже на чердаке, и в своей душе тоже.

Хотелось бы знать цену разгадке. Ведь неспроста меня пригласили сюда.

Глава 13. В снежном заточении

Откуда вдруг утром это ощущение приближения счастья? Навеянное сном настроение? Мне приснился сон во сне, и поэтому казалось, что все было наяву. Я, проснувшись в этом доме, в собственной постели, от какого-то постороннего звука, различила в полумраке комнаты чей-то силуэт и, приглядевшись, увидела стоявшего ко мне спиной мужчину. «Как он попал в дом?» – оцепенев от страха, думала я, стараясь ни единым движением не выдать того, что проснулась. И в этот момент мужчина медленно стал поворачивать голову ко мне, а я со страхом и любопытством ждала. Но когда вот-вот наши взгляды должна были встретиться, сон оборвался. И я уже во второй раз проснулась, но теперь уже окончательно. Я очень сожалела о том, что не успела разглядеть незваного гостя хотя бы в профиль. Несомненно, это был он – мой таинственный неизвестный. Он и раньше приходил ко мне в снах. И каждый раз я просыпалась именно в тот миг, когда, казалось бы, вот вот увижу, кто это.

Мне кажется, Марко о чем-то догадывается. Если бы он знал, что главная причина, побудившая меня безоговорочно принять предложение поучаствовать в этой игре, кроется в моей подсознательной симпатии к этому человеку. Чувство эмоциональной безопасности – это нечто другое, чем ощущение физической защищенности. Надо собраться, взять себя в руки. А то я совсем утратила чувство страха и опасности.

В перерыве, устроенном для себя в уборке снега, я зашла в дом, чтобы обогреться, а заодно продолжить исследовать помещения. В снежном плену надо было себя чем-то занять. Сегодня меня уже интересовала материальная сторона. В письме, которое передал мне при нашей первой встрече Красимир Банев, было написано, что все вещи, находящиеся в доме, переходят ко мне вместе с домом. Следовательно, обнаруженная в бельевом шкафу, рядом с полотенцами и несколькими комплектами постельного белья, красивая плоская коробка из тисненого картона теперь принадлежала мне. Я долго не решалась открыть ее и тянула время, рассматривая этикетку, на которой черной тушью от руки было написано: «Ручная работа, 100 процентов хлопка. Изготовлено на острове Св. Маврикия». Вот это да! На крышке коробки в вырезанном в картоне окошке красовалась нарисованная кистью и цветной тушью птица – кажется, какаду, а может, пеликан. В коробке лежали прекрасные среднего размера носовые платки: два платка из двойного тонкого белоснежного батиста, два из темно-коричневой мягкой «марлевки» с изящным сложным орнаментом кремового цвета и два носовых платка серого цвета с черными иероглифами по всему полю. Это еще одна весточка от человека, подарившего мне дом. Это очень немаловажный знак.

Это знак его пристального внимания ко мне. Иначе откуда он мог знать мою слабость к подобного рода, казалось бы, мелочам. С самого раннего детства носовой платок был непременным приложением к моей одежде. Сестра частенько посмеивалась надо мной и говорила: – Спрячь свой платок. Все смеются над тобой.

Особенно, когда за неимением карманов на платье мне приходилось прикалывать носовой платок к платью булавкой. Мне казалось, что это вершина красоты: новое платье из пестрого кремово-розового батиста и приколотый большой булавкой носовой платок, только что сшитый моей бабушкой из той же ткани, что само платье. «Быстро убери этот позор, – испортила мне однажды сестра счастливый миг первого выхода в новом платье «в свет», то есть в наш двор. – Быстро!» – прошипела она и убежала к подружкам. И как она издалека разглядела мой аксессуар, я до сих пор не пойму. Это маленькая деталь, но моя сестра всю жизнь боится, что я, выделившись чем-то из толпы, вызову смех все той же толпы. Я вернулась домой, рассказала бабушке. Она спокойно выслушала меня, велела снять платье и тут же нашила на него два больших красивых кармана, в один из которых положила аккуратно сложенный платочек. Мне нравилось вынимать из сумки или портфеля красивый, приятно пахнущий мамиными или бабушкиными духами шелковый или батистовый платок, большой непременно, маленьких я никогда не признавала, и вытирать им руки или обтирать лицо. От прикосновения тонкого, пахнущего ароматом духов батиста я получала огромную радость. Я чувствовала роскошь. Мне нравились обвязанные крючком и промереженные самодельные носовые платки с дорогим великолепным кружевом, которое долго хранилось у бабушки в мешке с лоскутами дорогих тканей. Не могу понять, как такое может не нравиться и как можно носить в кармане пачку бумажных салфеток вместо настоящего носового платка, к примеру бордового, сшитого из куска роскошного шелка, оставшегося от нарядной блузки. Я и сейчас из лоскутов красивой ткани, которые остаются после шитья, шью носовики. Мои дети пользуются бумажными салфетками. А вот внуки переняли мою любовь к моим платкам и, бывая у меня, всегда просят, можно ли взять с собой. А еще мне нравится эксклюзив – носовые платки ручной работы из тонкого шелка или мягчайшего хлопка, привезенные из Непала или Японии. Порой они двойные, поскольку ткань, из которой они сшиты, настолько тонка. Первый такой платок я приобрела в магазине «Интурист». А позднее мне привозили из заграничных поездок знакомые, удивляясь моей необычной просьбе. Платки стоило немало, и мне часто говорили, что на эти деньги можно было бы купить… а я не слушала. Если у меня в сумке дорогая губная помада, роскошный платок, и от меня пахнет хорошими дорогими духами, да если еще карман слегка оттягивает приятной тяжестью зажигалка из дорогого металла, то большего мне и не надо. Ах да, еще хорошие сигареты в сшитом из тонкого сафьяна портсигаре, и тогда мне кажется, что все необходимое для жизни у меня есть. И еще один немаловажный атрибут моей «роскошной» жизни – кожаный несессер для необходимых мелочей и чернильная авторучка с золотым пером. Одежда не играет особой роли. А вот если носовой платок забыт дома, то где бы я ни была, я маюсь, как пассажир в вагоне, забывший на вокзале существенную часть своего багажа. Во мне сильно развиты одновременно снобизм и аскетизм. В целом я веду аскетичный образ жизни – это то, что касается тела. Что же касается материального окружения, то и здесь мои потребности невелики, кроме вышеназванных мелочей, создающих ощущение комфорта и богатства. Вот и все. Хотя нет. Про обувь совсем забыла. Из всех предметов моего гардероба – обувь всегда самая дорогая. Она должна быть добротной и выразительной, отвлекающей от меня внимание. Это для меня так же важно, как ощущать на губах вкус дорогой помады, смешанный с запахом дорогого табака. И тогда я всем довольна. Мне не нужны ни дома, ни машины, ни шубы. А вот от платков у меня ощущение богатства невероятного.

Отдохнув, я вышла во двор и снова принялась кидать снег, желая побыстрее вырваться из сугробов. Решительно схватив в руки огромную деревянную лопату, я вновь, но уже с ожесточением, чтобы поскорее сделать работу, а не с удовольствием, как до этого, принялась расчищать для себя пространство перед домом и дровяным сараем. Но до сарая мне собственными силами уже явно не докопаться. Тяжелый сухой снег трудно поддавался уборке. Сколько тонн я перелопатила, не знаю. А ветер не все утихал. И хотя мне не было холодно, ветер измучил тело. Казалось, оторвет голову очередной сильный порыв. В сильном напряжении, прижав подбородок к груди, я кидала снег. А когда совсем выбивалась из сил, ложилась тут же в сугроб. Немного отдыха и снова за работу. Включила автопилот. Но на автопилоте в заданном режиме работа не пошла. Осмысленно вкалывать лучше, надо мечтать, думать о чем-то хорошем. Надо окрылить себя чем-то. Вытерев новым платком мокрое лицо, я почувствовала себя королевой и продолжила работу.

Я с ожесточением откидывала снег к ограде. И лишь одна мысль была ясна: я почувствую, когда мне надо будет отсюда уходить. Но раз я уж здесь, надо довести дело до конца.

Я выполнила просьбу неизвестного и прожила в этом доме ровно столько, сколько необходимо для оформления и пересылки документов. И даже дольше. Но это уже в силу стихийных обстоятельств. Несомненно, он был прав, попросив меня об этом. Теперь, когда я стала с домом на «ты», да еще пережила вместе с ним снежный ураган, дом уже был мне не чужим. Меня будут связывать с ним воспоминания. События этих дней, несмотря на кажущуюся статичность, встряхнули меня. Все, что происходило, происходило внутри меня. Отдыхом мое пребывание здесь назвать нельзя было. Но все-таки. Я чувствовала себя не то чтобы отдохнувшей, но совсем другой, полной сил и жизненной энергии. Этот период вынужденного покоя, отстраненности от суеты будней благотворно подействовали на мое душевное состояние. У меня было время все обдумать. Покопаться в памяти. А порой и копаться не надо было. Память сама выводила на поверхность уже забывшиеся подробности различных ситуаций. Или те детали, которым когда-то я даже не придавала значения. Но они все-таки зафиксировались в сознании и теперь, всплывая, помогали мне увидеть картину прошлого совсем в другом свете. Вот что значит опыт. Забытые или оставленные без внимания вроде бы мелочи оказались очень важными штрихами, вносившими ясность, без них общая картина теряла очертания. Куда вынесет меня волна памяти? Как часто я просила о получении во сне хоть маленькой зацепки для распутывания этой истории. Ведь дело в том, что я не знаю ни предыстории, ни истории возникновения этой странной ситуации игры.

Я еще раз перебрала в памяти все, что могло быть связано с этой историей. Абсолютно ничего, если не считать некоторых странных, никак не связанных между собой событий моей жизни. Но зато я пересмотрела многое уже с позиции умудренного жизнью человека и поняла, что почти все делала правильно. Это тогда мне многое казалось неисправимо страшным, даже позорным. А ведь на самом деле – это были такие мелочи – болезни роста, которыми просто необходимо переболеть.

Я так много передумала за эти дни и успокоилась, поняв, что, оказывается, то, чего я всю жизнь стеснялась из своей прошлой жизни, стыдилась и из-за чего мучилась совестью, это в глазах окружающих выглядело совсем иначе, чем воспринималось мною.

Мне вдруг очень захотелось изменить свою жизнь, найти работу, позволившую бы зарабатывать столько, чтобы иметь возможность посещать этот дом хотя бы дважды в году. Я представила, как интересно здесь было бы моим внукам, какое вдохновение для творчества черпала бы моя внучка, маленькая моя художница. Раньше я, может быть, и отказалась бы от этой затеи. Но именно в момент отчаяния из-за отсутствия средств вдруг пришло осознание, что теперь все в моей жизни будет по-другому. Это переломный момент! Я с такой ясностью почувствовала миг, который перевернул все мои прежние принципы и убеждения. Этот момент отмечен небесами: стихией и всевышними силами. Это сильный знак. Но вот в какую сторону будут перемены? Ясно одно – меня ждет новая жизнь. Потому что и я переменилась. Воспитала себя, переделала, обуздала свой горячий нрав и научилась управлять собой. Я стремилась к совершенству. И очень старалась. И пусть прошло много времени, пусть на это потребовалась почти вся моя жизнь – кое-чего мне все же удалось добиться, я все-таки изменила себе к лучшему. И то, что я считала еще несколько дней назад возвращением в прошлое и назвала точкой возврата, имея в виду возвращение в мыслях к событиям минувших лет, станет поворотной точкой в моей жизни. Нет. Она уже становится отправной точкой в будущее. Точкой отсчета оставшегося для меня времени.

Но сейчас я знаю, что все перемены к лучшему. Надо сделать первый шаг, надо начать, а остальное приложится. Я почувствовала, как соскучилась по своим родным, что очень хочу домой. Хочу сесть за свой письменный стол в своей маленькой квартире. Боже. После этого огромного жилища мой кабинет, который одновременно служит нам спальней, – это комната Дюймовочки. А вдруг это совсем не то, о чем думаю я. Человек обычно подтасовывает факты под себя, то есть под свои желания. Подгоняет имеющие место события под свои планы и устремления, пытается увидеть связь там, где ее и быть не может, связывает отдельные события, исходя из оптимального для себя варианта. Мы настраиваемся на что-то и часто ждем чуда. А получается очень просто и обыденно.

До возвращения домой оставалось еще три дня. Но кто знает, удастся ли мне выбраться к этому времени из снежного плена. Надо было что-то предпринимать. Но что? Очевидно, что высшие силы сочли нужным продлить время моего пребывания здесь, предоставив мне таким образом дополнительно время на то, чтобы все как следует обдумать. О себе, о предстоящих делах. Как давно я строила для себя какие-то планы? Именно в связи с собственной персоной? Все мои планы так или иначе были всегда завязаны на моих родных, друзьях и коллегах, на потребностях близких мне людей. Я просто иначе и не умею жить. Сначала спрашиваю, что собираются делать они, и лишь после того, как ознакомилась с графиками их отпусков, расписаниями полетов, датами начала школьных каникул и запланированных ими поездок, даже без их просьб пытаюсь построить свою жизнь так, чтобы было удобно для них. Теперь же силы небесные предусмотрели для меня совсем другое: вынужденный отдых, вынужденное, но так любимое мною уединение. Правда, ситуацию усложняет неопределенность моих возможных дальнейших действий из-за неожиданно вмешавшейся бури, но, очевидно, и это предусмотрели звезды в сценарии для меня. Я в экстремальных ситуациях становлюсь предельно собранной, начинаю действовать лишь тогда, когда этого требуют обстоятельства. Вот тогда я оживаю. Совершаю все действия четко, умея экономить силы, рассчитывать каждое движение, каждый вздох. Почему в обыденной жизни я не такая?

Сейчас главное не рисковать, не навредить никому. В том числе и себе. Не впадать в уныние или в другие крайности, а уж тем более не пытаться покинуть дом сейчас, когда даже в хорошую погоду можно заплутать, не зная местности, а тут такой снежный завал. Когда даже до дровяного сарая без страховки я не решаюсь пройти.

У меня есть два пути – заниматься домом, разгребать, насколько возможно, снежный завал, чтобы упростить работу тем, кто приедет расчищать дорогу и выкапывать нас из-под снега. Или же, зарывшись под одеяла, ждать конца урагана. Ведь не может же он длиться вечно. Вот уже были минуты затишья. И в воздухе словно что-то произошло. Какой-то перелом. Воды у меня хватает. Еды тоже. Воду я экономлю, растапливаю снег для мытья посуды.

В обычной жизни я излишне мнительная, переживаю из-за мелочей и порой чересчур много тревожусь по пустякам. В серьезных ситуациях я сохраняю спокойствие духа, максимально собранна, решительна и бесстрашна – так было написано в результатах тестирования при поступлении в школу частных детективов. Почему я вспомнила про это? Потому что для меня наступает такой период. Он еще не настал. Но я чувствую, четко осознаю его приближение. А пока надо беречь силы, и я почувствую момент, когда, засучив рукава, начну действовать быстро и решительно. А пока… Пока творческое вдохновение не покинуло меня, надо заняться домом. Он смотрелся дворцом снежной королевы на фоне фантастической картины природы этого удивительного высокогорного района Болгарии.

То, что раньше было на уровне несбыточной мечты, обрело вдруг ясные очертания. Мои фантазии материализовались, но не настолько, чтобы я чувствовала себя уверенно посреди этого великолепия. Возможно, эта неуверенность в себе вызвана опасениями за будущее наших отношений с таинственным неизвестным. Что он предпримет дальше? И вообще, предпримет ли он что-то еще или это, так сказать, итог наших так называемых длительных отношений? Или это начало нового витка? Во-первых, всего этого для меня чересчур много. Мне было бы достаточно охотничьего дома. Даже он – это уже предел моих мечтаний. Во-вторых, понятно, что у дарителя со всеми делами купли-продажи-дарения связаны какие-то своим планы. И мне необходимо задействовать весь свой опыт, интуицию, все что умею и знаю, на этом новом витке «старых» отношений, если то, что между нами было, можно называть отношениями.

Во мне словно что-то высвободилось. Я уже несколько раз ловила себя на мысли, что воспринимаю окружающий мир как в детстве, в ранней юности. И день похож. И солнце. И буря. И так хорошо и спокойно при этом на душе. Словно я не в чужой стране. И хотя никакой ясности в этой истории с домом не наступило, я испытывала радость. Все радовало. И чувство свободы. Я никогда еще прежде не чувствовала себя такой свободной и счастливой. Счастливый миг был сегодня утром у кухонного окна. Непонятно, откуда появилось знакомое ощущение детства. Не знаю, что именно повлияло: освещение ли, запахи ли, посуда. Но я вспомнила, как однажды в шестилетнем возрасте, стоя утром возле кухонного стола, испытывала вот такое же чувство безграничного счастья. Беспричинно. И тут я поняла – это из-за скатерки на кухонном столе. Возможно, скатерка на кухонном столике напомнила что-то: тускло-розовые пионы на словно выцветшем на солнце зеленом фоне скатерки, обрамленной широкой каймой в розово-бежевую полоску, создаваемую песочный цвет. Столько летнего тепла в этом. И хотя в рисунке отсутствовала буйность красок летних цветов, в нем чувствовался зной, усталость от жары июльского дня. А может, на меня так воздействовал запах хлеба, обычного ржаного формового хлеба, в детстве лежавшего на тарелке под салфеткой. Не зря же говорят, что нос имеет память. И солнце сквозь бурю, и скатерка, и запах хлеба напомнили мне беззаботную счастливую пору детства.

Я уже давно знаю, что возникающие на пути препятствия – это не что иное, как защита, предостережение от опасностей. Задним числом я всегда понимала, для чего они были нужны, и благодарила провидение за то, что посылало мне их. Я опять попала в зону повышенного внимания. Я чувствую это. Это чувство мне знакомо с детства. Но мне не надо никого видеть, чтобы чувствовать, что кто-то следит за каждым моим движением, за каждым взглядом, за мимикой. И потому стараюсь хорошо выглядеть и не вешать носа. Но так, чтобы было незаметно, что очень стараюсь ободрить себя. И так, напевая себе тихонько под нос, я решила вначале очистить от снега участок у ворот. А не перед крыльцом в дом. Я всегда работаю методично. Почему я вспомнила про клаустрофобию? Мне казалось, что я сумела преодолеть ее в юности. Но я уже стала прислушиваться к себе. Не потому ли, что уже два дня провела одна в снежном заточении? Я в снежном плену в таинственном месте, физически не в состоянии выбраться отсюда, хотя в населенный пункт недалеко, за лесом. Мне даже не пробраться к охотничьему дому. Белое безмолвие тоже способно создавать ощущение замкнутости пространства. Кто мог ожидать от зимы такого? Аккуратно прокладываю тропинку к сараю, старательно выравнивая края.

Я ошибалась, думая, что до меня теперь никому не добраться и что я совершенно отрезана от внешнего мира – после полудня меня навестил Светлозар. Я обрадовалась ему как родному. Мокрый от снега и пота, раскрасневшийся от ветра, счастливо улыбаясь, он протиснулся через щелочку в калитке. Я поспешила с лопатой ему навстречу, чтобы освободить путь. Прислонив воротам лыжи и сняв со спины рюкзак, он показал мне рукой на дом, и из сказанных им скороговоркой слов, я поняла, что надо нести в дом, чтобы не остыло. Взял у меня из рук лопату, он почти мгновенно расчистил от снега участок перед створками ворот.

У кухонного столика он деловито стал вынимать из рюкзака и раскладывать на столе обвернутые полотенцами банки с едой и свертки с пирожками. Вкусно запахло горячей пищей. Это Иорданка постаралась.

Где-то совсем близко пролетел вертолет. Я уже утром слышала его. Светлозар объяснил, что это спасатели вывозят из лесной санаторной школы детей, а из соседнего бальнеологического курорта эвакуируют отдыхающих, чтобы не повторилась прошлогодняя история, когда из-за снежных заносов оборвалась линия электропередач и люди попросту замерзали от холода в многоэтажных корпусах, где имеющиеся камины не обеспечивали обогрев больших площадей. Светлозар встал, и я поняла, что ему пора возвращаться, пока еще светло. Но мне показалось, что его больше всего беспокоила возможная встреча с Марко. Я хотела освободить посуду, но Светлозар махнул рукой, потом. Положив ему в рюкзак пару банок компота манго и бутылку вина, я вышла проводить его к воротам. Вернувшись в дом, я смотрела через окошко вслед удалявшемуся лыжнику на белой равнине снега, пока он не скрылся за деревьями. На минуту меня охватило сомнение: может, мне надо было пойти с ним. К людям. В деревню. Но я быстро отвергла эту мысль. Нет. Мое место здесь. И если случится, что действительно наступит крайняя необходимость, то помощь придет. Я была в этом просто уверена. И еще мне показалось, что ветер начинал потихоньку стихать. Пик разгула стихии позади. Питьевой воды было достаточно. Это Марко тогда ночью привез несколько ящиков. А для остального я растапливала снег. На кухне все чисто, убрано и уютно. Я топила только камин в своей комнате. Маленький и экономный, он не требовал много поленьев. Тепла давало достаточно, и я даже распахивала дверь в кабинет, чтобы и туда шел теплый воздух. И потом недвижно сидела там за письменным столом, правда, в шапке и в накинутом на плечи полушубке. Приятно было сидеть в этом сухом прохладном помещении и думать. Думать. Мне никогда еще не представлялось такой возможности столь длительное время находиться безотрывно наедине со своими мыслями. Что бы ни случилось – это подарок для меня. Странная мысль? В этот момент я была уверена, что не только дом, а все происходящее здесь – необходимо мне. Редкие порывы еще хлестали в окна. Но направление ветра изменилось, это могло означать возможные изменения в погоде.

До даты, отмеченной на билете самолета, вылетающего из Софии, остается два дня и три ночи. Что может измениться за эти дни? Я больше похожа на добровольную узницу. И все из-за моего любопытства. Сейчас была бы дома и любовалась бы озером в синих сумерках. А тут такой напряг. Наташа обещала, что после выполнения всех формальностей за мной заедут и отвезут в аэропорт и мне ни о чем не надо беспокоиться. Моя задача – ознакомиться с домом и в предусмотренный законом срок зарегистрироваться в земельном отделе. Все. Но и это я сейчас не смогла бы сделать, пока не расчистят дороги.

Я проснулась среди ночи, хотя вроде все было тихо. Вскочила с кровати и поняла: кто-то ходит по дому. Опять Марко? Я снова легла. И отчетливо услышала приближающиеся к двери кабинета шаги, очень похожие на шаги моего мужа. Щелкнув, плавно опустилась дверная ручка. Но, несмотря на то что дверь была не заперта, никто не вошел. «Это он», – испугалась и обрадовалась я одновременно. Так он приходил ко мне, когда я работала ночным диспетчером, так он приходил ко мне домой. Так он приходил к нам на дачу, и моя собака молча пихала меня своей мордой и лапами на диван и, ложась сверху, прикрывала меня своим туловищем. Так собаки, особенно сучки, поступают в минуты смертельной опасности для хозяина, когда чувствуют над собой превосходство противника. Странно, ловлю себя на мысли, что воспринимаю его появление как должное. Нисколько не удивлена, но сгораю от любопытства и страха разочароваться. Событие – это его появление здесь. А вдруг это кто-то другой? Ну как мне его узнать? Я совсем не знаю его лица. Совсем. А как я смогу узнать его теперь, когда прошло столько времени? По ощущениям? Да. Когда такая неопределенность, то надо руководствоваться ощущениями.

Я притаилась в ожидании того, что последует. И нечаянно задела рукой приготовленный на ночь карманный фонарик. Он упал на коврик перед кроватью. Раздался глухой стук. Я услышала удаляющиеся шаги, так похожие на шаги моего мужа. Это, несомненно, он, мой таинственный друг. У себя дома каждый раз, когда я слышала его шаги в подъезде, то была уверена, что это вернулся с работы мой муж. В любом случае, даже соседи, услышав в подъезде знакомые шаги, не сомневались в том, что из очередной командировки или из поездки в Финляндию ночью возвращается мой муж. И утром удивленно спрашивали: а где ваша машина? Но какая связь может быть между мною и болгарином, если это, конечно, он, сын доктора Илиева, Иво Илиев. И почему я сейчас нахожусь в таком положении здесь, в горах, в доме над обрывом, и все мои мысли сосредоточены только на нем? Кто он? Вот эту загадку мне и предстоит разгадать. Вдруг заскрежетала замерзшая входная дверь. От неожиданности я даже подпрыгнула. Схватив с полу фонарик, я выглянула в коридор. – Ана! – услышала я вдруг показавшийся мне таким родной голос Марко. Я поняла, что он кричал снизу, что это он, чтобы я не пугалась его столь позднему появлению. Я не испугалась, я растерялась: оба появились почти одновременно. Как они не встретились!

Впервые за все время нашего знакомства я вышла Марко навстречу, и он, радостно обхватив меня, потряс – жива! От него веяло морозным воздухом, хотя сам он был разгоряченный и вспотевший от лазания по сугробам.

– Как ты добрался? – спросила я у Марко.

Марко рассмеялся и показал рукой вверх, на небо. Я не поняла. И тут дошло. Он прилетел на вертолете. Но я не слышала шума винтов.

– А где твоя машина?

– В Чепеларе, – ответил Марко, и мне показалось, что мы разговариваем на одном языке. Удивительно, как изменился Марко. Его словно подменили. Я не знаю, кто был тот мужчина поздно ночью во дворе нашего дома. Но после его ночного визита Марко уже не скользил по мне равнодушным взглядом. Кажется, мне удалось произвести на него чем-то впечатление. Ничего не выражающий или несколько ироничный взгляд сменился на пытливый и заинтересованный. Что произошло, с чем это могло быть связано, не знаю. Но уже с утра он стал смотреть на меня совсем по-другому. Если раньше его взгляд ничего кроме иронии, хоть и добродушной, не выражал, то теперь он смотрел на меня с нескрываемым любопытством, словно меня подменили. Нет. Во мне ничего не изменилось. Все такая же. Но что случилось?

Марко снял дубленку, поставил на стол рюкзак и достал из него коробку конфет, два апельсина, бутылку шампанского и коробку свечек. Под его рукой в глубине рюкзака промелькнуло что-то серое – картонная коробка с фотографиями. Бог с ней. Завтра Марко вернет ее на прежнее место. Может, ему удалось что-нибудь узнать? Пока я зажигала свечи, Марко достал бокалы и, беззвучно откупорив бутылку, разлил шампанское. Он сиял от радости. Что за день сегодня?! Я была удивлена поведением Марко. Ах да. Полнолуние, вспомнила я. Кто-то впадает в депрессию, кто-то в эйфорию. Мы, видимо, из второй категории. Словно прочитав мои мысли, Марко спросил, кто я по знаку Зодиака.

– Ты Овен, правда? – скорее утвердительно сказал он.

– Почему ты так думаешь? – спросила я.

– А я догадался. Овен ведь, да? – сказал он, смеясь и заглядывая мне в глаза. – Но ты хорошо умеешь скрывать это.

– Так много плохого, что надо скрывать? – возмутилась я. – Да, – расхохотался Марко. – Я сам Овен! Я твой брат по разуму!

– Марко, ты что, пьяный?

– Нет. Я рад, что ты не умерла здесь от голода и страха.

Все понятно, подумала я, вот бы досталось тебе от того, кто прислал тебя караулить меня. Плохо, очень плохо, господин Стратев, вы справились со своим заданием. Но вместо замечания я спросила у него:

– Марко! Братец мой по разуму! А кто ты на самом деле?

– Брутальная искренность Овнов! – Марко рассмеялся. – Как кто? Кто я по профессии, или…

Пока он подбирал похожие с русским языком понятные мне слова, я спросила:

– Скажи мне, ты мне приятель или неприятель? – Это должно было быть ему понятно.

– Приятел, – без мягкого знака произнес Марко. И все равно это прозвучало мягко.

Я была поглощена соблазнами. И напряжена до предела. Вот он, мой сон с дьявольскими искушениями. То, что происходило сейчас, противоречило моим жизненным устоям. Тем более что впоследствии это могло бы стать грузом, держать в определенной зависимости. Я всегда старалась избегать крайностей. Почему я должна стесняться тех качеств, которыми нас, Овнов, наделили звезды? И почему он считает достоинством умение скрывать свое звездное происхождение? Я даже удивилась. Но не тому, что он высчитал, кто я. Нетрудно было узнать в документах мои личные данные. Хотя я согласна с тем, что старательно скрываю свою импульсивность, горячность, энергичность, во всяком случае, стараюсь обуздывать свой нрав.

– Овна можно узнать по мощной энергетике. И ты очень обаятельна. Ты притягиваешь к себе. И не только мужчин.

– Ну, тогда добро пожаловать в клуб баранов, – сказала я. – Тогда нам нечего скрывать друг от друга свои слабости. За это мы и выпьем – два примитивных, сексуальных, обаятельных, непосредственных, искренних и невыносимо предсказуемых брутальных человека.

То, как вскинул бровь Марко, слушая мою бравурную тираду, выдало его знание русского языка. Я давно подозревала его в этом. С самого первого мига нашего знакомства. А потом просто проверяла, тихонько поругивая его, когда он проходил мимо. А когда он дважды прогонял от ворот раскатывавшего на своем мотоцикле Иллария и спросил у меня потом, кто такой, а я, изобразив смущение, ответила, что всегда была неразборчива в связях с мужчинами, он взорвался он смеха. Просто прикрываясь незнанием языка, он проще уходил от разговоров и лишних расспросов. Я заметила, что Марко продрог. В доме было прохладно, а в гостиной, где ему предстояло спать, было холодно. Не заболел бы. Я велела Марко переодеться в сухую одежду, собрала в охапку его постель, и когда он вернулся переодетый в черный спортивный костюм, который, очевидно, служил ему здесь пижамой, сунула ему в руки одеяло и подушки и скомандовала:

– Будешь спать в моей комнате. Марко молча последовал за мной. Даже в смежном с моей комнатой нетопленом кабинете было теплее, чем внизу, в гостиной. А в моей было даже жарко.

– Ложись здесь, – показала я на свою кровать. – Я не буду к тебе приставать.

Марко никак не отреагировал на сказанное. Я видела по его лицу, что он смертельно устал. Он соврал мне, не было никакого вертолета, он пешком пробирался сюда. Пригревшись под одеялами, которыми я его накрыла, Марко вскоре заснул. Свечу я задувать не стала, чтобы, проснувшись, он не испугался. Спустившись вниз, собрала его задубевшие от снега и морозного ветра бурки, дубленку, принесла их на кухню и разложила на полуостывшую плиту для просушки.

Отношения с Марко были вовсе не романтические. Скорее это была временная эмоциональная ситуация. Но почему сегодняшний день стал в этой ситуации определяющим? И почему Марко пришел именно тогда, когда за моей дверью стоял другой мужчина? С одной стороны это хорошо. Но с другой? И куда пропал мой таинственный друг? Через главный вход он не выходил. Иначе бы Марко столкнулся с ним лоб в лоб. Я смотрела на спящего Марко и любовалась им. В воздухе было нечто такое, отчего голова шла кругом, казалось, что чувство реальности утрачивалось напрочь, и я вбирала в себя это счастливое нечто, получая огромное наслаждение от ситуации. Сумасшествие какое-то!

Я прилегла рядом с ним.

– Ага, – не просыпаясь, сквозь сон сказал Марко.

Нет, не спалось мне. Осторожно, чтобы ничего не задеть, вооружившись фонариком, спустилась вниз, к двери черного хода, где над шкафчиком висели ключи от дома. Моя догадка оправдалась – в связке ключей, полученной от Иорданки, был новенький ключ от сложного замка, ни здесь на стенке, ни в наших с Марко связках ключей такого ключа не было. Я вспомнила про железную дверь с правого торца дома, к которой не вела ни одна тропинка и к которой можно было спуститься лишь по выложенной камнем канавке для ливневой воды. Если он зашел через ту дверь, то должны остаться следы. Я накинула шубейку с капюшоном и вышла посмотреть: следов не было. Значит, он в доме и знает обо всех моих передвижениях. Гулко забилось сердце. «Спокойнее! – скомандовала я себе. – Думай, где он может быть!»

И тут я вспомнила про сквозняк… В последний раз, когда я спускалась в погреб за вином, сильный сквозняк задул свечу. Откуда взяться сквозняку в подвале? Потом я вспомнила, что в левом углу за бочонками я видела старинную низкую дверь с металлическими заклепками. Куда она ведет? В левое крыло дома. В левом торце находится и металлическая дверь.

Погреб. Вот куда я должна пойти! И как я сразу не догадалась. Я достаточно хорошо заделала отверстие в нишу, в которой находятся входы в подсобные помещения. Вот только бы все это не рухнуло на меня под тяжестью снега. Я осторожно пробиралась в темном пространстве созданного мною прохода. Приотворив осторожно дверцу, затаив дыхание, прислушалась. Тишина. Нащупав рукой оставленной мною у входа на бочонке подсвечник и спички, я зажгла свечу. Слабенький язычок пламени осветил лишь небольшое пространство передо мной, оставляя на стене длинные тени. Я подождала, пока разгорится свечка. Осмотревшись по сторонам, не обнаружила никаких явных изменений или перестановки в вещах. Ничего не изменилось с момента моего последнего пребывания здесь. Прислушавшись, я еще раз обвела взглядом помещение и, не заметив, чтобы чего-то стало меньше, сняла с полки темно-зеленую пыльную бутылку вина и вернулась в дом. Я уже поднялась наверх, в свою комнату. И вдруг забеспокоилась. Я и дома по несколько раз перепроверяю, выключила ли свет или плиту. И теперь тоже, спохватившись, задула ли свечу, я снова побежала вниз. И велико было мое удивление, когда, нажав на ручку двери, я поняла, что дверь погреба заперта, и не на ключ, а изнутри, на засов или придерживалась рукой либо телом.

Это было для меня по-настоящему интересно. Обстоятельства усложнялись. Жизнь предложила продолжение захватывающей игре, столько лет занимавшей мой ум. Но я решила пустить сейчас, когда от моего желания мало что зависело, все на самотек. Надеясь на свой опыт, на свою личною историю, ведь та много уже сделано для того, чтобы, наконец, разгадать величайшую загадку моей жизни. И, скорее всего, кульминация должна наступить если не сейчас, то в ближайшем будущем. Я решила не форсировать события. Мне надо терпеливо дождаться утра.

Контакты последних дней – случайность. Да. Но я чувствую, что люди, с которыми пересеклись наши пути, будут в моей жизни и дальше. Они уже вошли в нее. Я приняла их. И за это я благодарю случай. Будь на месте Красимира кто-то другой, возможно, все было бы иначе. Может быть, и поездка не состоялась бы.

Ночь не принесла расслабления. Я, никогда не страдающая от бессонницы, остаток ночи провела на кожаном диване в кабинете под овчинной шубейкой и следила за ночью. Лишь под самое утро, замерзнув окончательно, я перебралась под бок к Марко. Прижалась к нему спиной, как к печке, и провалилась в сладкую дрему.

Глава 14. Возвращение Марко

Характеристика: надменность, полное игнорирование окружающих. Это про меня. Внешний вид: каменное выражение лица или скорбный вид – это все маска, которую я научилась носить после того, как когда-то давно мне в укор было сказано, что овенское начало написано у меня на лице. Мои действия можно просчитать, и я как открытая книга: наивняк, голубоглазая мечтательница, любящая приключения и романтику. Добра, снисходительна, благодушна, во всем замечающая лишь хорошее, поэтому мною и пользуются. С тех пор как суровое выражение лица стало моим фирменным знаком, я сама перестала узнавать себя в случайном отражении в зеркальных стенах магазинов или в отображении в темное время дня в стекле трамвайного окна. Кричащее несоответствие с моим внутренним состоянием души. Внутри все ликует, а со стороны может показаться, что на мне лежит вся скорбь человечества. Доупражнялась. Возможно, постоянный болевой синдром из-за коленного сустава тоже наложил определенный отпечаток. Я смеюсь только в обществе приятных и близких мне людей. Загадочность, романтичность. Авантюризм так и прет из меня. Тем и притягиваю внимание. Внешность у меня, кроме фигуры, вовсе не привлекательная. Но как объяснил один из моих многочисленных поклонников, мой феномен притягательности состоит в некой загадочности и таинственности моей особы. А гармоничное сложение хрупкого с виду, но тренированного тела привлекает латентной силой. Мне так понравилось это слово – латентная. Все-таки задело меня вчерашнее замечание Марко об умении скрывать свои недостатки. А ему бы хотелось в глазах других выглядеть открытой книгой?

Со странными мыслями проснулась я. Было еще совсем рано. Но мне стало жарко в объятиях Марко. Видимо, это его привычка спать так. Я не могу спать в таком мощном объятии, мне нужен простор, и я осторожно выскальзываю из-под его руки еще и для того, чтобы избавить его от смущения, когда проснется.

– Не вставай, – услышала я голос Марко. – Поспи еще. Ты так поздно легла.

Марко встал с кровати и, наклонившись надо мной, заботливо поправил одеяло, которое я специально скинула с ног, потому что стало жарко.

– Если это игра, то у нее должны быть правила? Да? – Не дождавшись моего ответа, Марко отошел к окну и машинально дернул за шнур жалюзи: за окном по-прежнему царила беспросветная мгла.

– Правила этой игры таковы: правил нет, – ответила я, удивившись его вопросу. Я не поняла, что он имел в виду.

– Ты меня вчера закутала как маленького. И стерегла мой сон? Да? Хорошо спалось. А потом ты ушла. Где ты была?

Я неопределенно показала в сторону кабинета. Я не стала рассказывать Марко о своих ночных похождениях. Вместо этого предложила ему вечерком взять снегоступы и сходить в местный паб. Марко, вначале восприняв всерьез мое предложение, категорически отказался, но поняв, что я пошутила, рассмеялся:

– В деревне тридцать стариков. Какой паб? И кто туда ходит? Два шведа и местные старики? И пьют ракию!

– Туда еще ходит местный куртизан! – дополнила я список участников вечерних посиделок.

Какой замечательный смех у Марко. Из-за одного смеха можно в него влюбиться.

– Куртизан? – смеясь, переспросил он.

– Да, мне одна из местных женщин сказала, что парнишка на черном мотоцикле – куртизан, – объяснила я Марко.

Марко долго не мог успокоиться. Он ушел растапливать плиту на кухню, и я слышала доносившийся оттуда раскатистый смех. Я тоже часто долго смеюсь над чем-то, причем в полном одиночестве. Порой думаю, не сочтут ли окружающие меня странной?

– Спасибо, – Марко держал в руках высохшие бурки и дубленку. Прежде чем спуститься в свою комнату он, сдерживая смех, объяснил, что, видимо, та женщина ошиблась, она, очевидно, хотела сказать жиголо, потому что этот парень считает себя жиголо, крутится вокруг богатых туристок и мнит, что неотразим. Пожилые женщины его жалеют и дают ему деньги на бензин и конфеты.

– А откуда ты это знаешь? – спросила я.

– Знаю, – ответил Марко и пошел варить кофе, а я, оставшись одна, с удовольствием вытянула ноги и, повертев головой, размяла шею. От уборки снега болели все мышцы. Но я решила, что залеживаться еще хуже, и направилась в ванную комнату, где умылась остатками воды из кувшина. Глянув на себя в зеркало, поняла, что неплохо бы помыть голову. Но воды не было. Удивительно, я так мало спала, но, пригревшись под боком у Марко, выспалась и даже успела увидеть несколько обрывочных снов с четкими символами: бархатное платье снится, как известно, к успешным делам, это обнадеживало. Марко привез из Пловдива необходимые выписки из реестра недвижимости. Наташа сдержала свое слово и в течение трех дней получила и переслала все необходимые документы в земельный отдел Пловдивского департамента. Сегодня, если мы сможем выбраться в деревню, мне предстояло оформить бумаги в местном правлении, или, как его здесь называют, кметстве. А красное вино, приснилось мне вовсе не потому, что мы его употребляли здесь каждый день. Красное вино снится к страсти, мощным эмоциям и богатой духовной жизни. Ну и, конечно же, в зависимости от обстоятельств вино почти всегда означает какую-то вину перед кем-то.

На завтрак у нас был бульон из моего швейцарского порошка, финские ржаные хлебцы и сыр – прихваченный из дому неприкосновенный запас мне здесь очень пригодился. Кроме того, я по примеру Марко разогрела, правда, не на углях, а на плите, испеченные Иорданкой вкусные пирожки с капустой и грибами. Компот из манго я, возможно, больше никогда пить не буду, во всяком случае, год точно. Марко с удовольствием проглатывал большие куски этого странного экзотического плода, от которого, как мне кажется, отдает ликером шартрез. Я даже в соке ощущаю запах хвои. Кофе, замечательный кофе приготовил на углях Марко. И не в камине, а прямо в устье кухонной печи. Я сама никогда бы не догадалась сделать это.

Мы пили кофе. Марко сидел напротив, вытянув ноги и откинувшись на спинку дивана; он запрокину голову далеко назад, и я заметила, что кожа его обнажившейся шеи вовсе не так молода, как мне показалось вначале. Странно, но это меня обрадовало. И еще мне показалось, что, несмотря на внешнее спокойствие, он был внутренне напряжен, и эта его релаксация передо мной – не что иное, как желание самому себе доказать, что он спокоен. Что-то должно случиться. Он тоже это чувствует. А может, даже знает. Но не сегодня. И возможно, даже не завтра. Марко невдомек, почему я так себя веду: откуда ему знать, что моим секретным оружием в экстремальных ситуациях является не изобретательность или неожиданные даже для себя самой решения, а то, что в таких ситуациях я полностью полагаюсь на волю судьбы. Я научилась доверять жизни. Волевые усилия, возможно, и нужны в определенных случаях, я всегда старалась решать многие вещи волевыми действиями. Шла на таран. Ускоряла приближение финала, приближала развязку, то есть форсировала события. И все это было ни к чему. Просто мой нетерпеливый характер не позволял мне ждать. Я шла опасности навстречу. С годами пришел опыт. Я поняла, что бывают ситуации, когда надо покорно принимать то, что дается свыше. И чтобы душа не воспрепятствовала, надо внушить себе спокойствие и полное расслабление, но этому надо научиться. Еще совсем недавно в ситуации, возникшей вчера ночью, я предприняла бы все возможное и невозможное, чтобы отыскать в доме таинственного незнакомца. И даже было уже начала поиски. Только зачем? Я поняла, где он. Узнала, как он попадает в дом. Еще до того как в ночи я заметила легкий дымок из-за деревьев, скрывающих охотничий дом, и слегка заметенные снегом следы в сторону лесной тропы, ведущей к этому дому, я знала, что он скрывается там, потому ноги сами и вели меня туда. Возможно, он даже видел, как я осматривала местность, заглядывала через окно вовнутрь дома, и эта игра в прятки доставляет ему то удовольствие, о котором сказал Красимир Банев. Этой ночью у меня появилось желание во что бы то ни стало добраться до этого дома и постучаться в дверь. Но что бы я ему сказала? Он не желает общения со мной в обычном понимании этого слова.

Времени оставалось мало, и, возможно, я уеду отсюда, так и не встретившись с ним. Мне очень не хотелось покидать этот дом сейчас. Я поймала себя на мысли, что сложившаяся ситуация мне нравится, хотя меня и раздирают очень противоречивые чувства: с одной стороны, любопытство, с другой – страх перед открытием тайны. А еще я почувствовала себя вожделенной. Кем, непонятно, но это необъяснимое ощущение на себе чужого взгляда мне нравилось. Но возможно ли все одновременно: не совершая греховных действий – удовлетворить свою чувственность, не рискуя ничем – получить разгадку таинственной истории с неизвестным и не заплатив ни копейки – стать владелицей такого прекрасного дома, да еще в такой замечательной местности, как эта.

Марко заметил в разговоре, что я со своей любовью к мистике попала как раз куда надо. А разве я могла знать, что именно эта часть Родоп полна неизученных явлений, загадок, привлекающих сюда исследователей различных областей наук, историков, археологов, геологов, зоологов и даже любителей мистики и эзотерических знаний. Здесь мне столько предстоит открыть для себя, столько всего познать! И я предвкушала знакомство с этим краем. Назвать все одним словом – приключение – было бы недопустимо банальным. Доставшийся мне в подарок дом расположен над обрывом и заметно выше деревушек, разбросанных, как стада овец, по склонам холмов лежащей внизу котловины. Я смотрю вдаль и вижу все с высоты полета орла. Пройдет ли когда-нибудь этот восторг, который я испытываю при этом, и хватит ли мне моей оставшейся жизни на привыкание к мистической красоте этого горного края?

– Где твоя машина? – спросила я, заметив, что Марко посматривает на часы.

Зазвонил телефон на стене кухни. Мы обрадовались – телефонная связь наладилась. Мне позвонил Теодор Данаилов и торжественно сообщил, что скоро в наш конец дороги приедет снегоуборочная техника. Затем позвонила Иорданка и сказала, что кметство сегодня открыто и можно идти оформлять документы. И даже солнце выглянуло, создав в небе желтую марь. Мы вышли встречать трактор и увидели, что узкая полоска дороги уже расчищена. Издали слышался рокот приближающегося грейдера. На обочине шоссе, за перекрестком, на расчищенной площадке напротив кафе между двумя машинами нас уже ждал Слави Жейнов. Он явно спешил куда-то, и поэтому почти без слов отдав Марко ключи от машины, сел в стоявшую рядом машину, за рулем которой сидела молодая женщина, и уехал в сторону Софии.

– Слави женат? – поинтересовалась я у Марко.

– Нет.

Последовала долгая пауза. По логике вещей я должна была бы спросить то же самое у Марко. Кажется, он ждал от меня этого вопроса. Но я промолчала. Только ускорила шаг, чтобы поскорее проскочить опасный участок дороги, где, уворачиваясь от проезжающих навстречу машин, приходилось то и дело взбираться на сугроб, проваливаясь в него почти по пояс. К удивлению Марко, я привела его к нужному зданию. Все же была польза от моего выхода в деревню. Несмотря на выходной день, кметство действительно было открыто. Это из-за чрезвычайных обстоятельств. Кмет, представительная и очень красивая женщина лет пятидесяти, услышав, по какому мы вопросу, радостно всплеснула руками и сказала:

– Наконец-то! Я уже ждала, когда вы придете.

Мне понравилась эта невысокого роста стройная женщина. В зрелом возрасте болгарки очень хороши собой. Виолетта Найденова, так звали эту женщину, рассказала нам, что дом был продан три года назад Иво Илиеву, сыну прежнего собственника.

– Почему продан? – спросил Марко. – Ведь он наследник.

– Он не смог доказать этого, – сухо ответила Найденова, а я уловила в ее отведенном в сторону взгляде тщательно скрываемую печаль.

– А теперь этот дом ваш, – быстро перевела она разговор в другое русло. – Поздравляю! Добро пожаловать к нам! – и она энергично пожала руку и мне, и Марко, словно мы пара. Мы переглянулись. Марко сохранял невозмутимый вид. Не знаю, удалось ли мне скрыть довольную усмешку?

Я через Марко поделилась с Виолеттой Найденовой своими соображениями по поводу продажи недвижимости иностранцам. И прямо спросила, как они относятся к тому, что здесь поселяются иностранцы? Как они относятся к тому, что конкретно я, совсем чужой человек, из другой страны, буду здесь жить?

Немного растерявшись от лобовой атаки, она, надо отдать ей должное, быстро справилась с собой и вышла из положения.

– Конкретно вы нам нравитесь, – рассмеялась глава местного самоуправления. Оказывается, они тут в деревне наслышаны о моих трудовых подвигах и мужестве, которое я проявила, впервые в жизни оказавшись в столь отдаленной горной деревне один на один со стихией.

А я ведь только убирала снег, трансформируя энергию напряженного ожидания в другую, направленную на полезное дело. Оказалось, что Светлозар и Илларий рассказывали в деревне, как я с утра до ночи и даже ночью убирала снег и не оставила дом, хоть мне и предлагали перебраться в деревню. Вот откуда оно, ощущение повышенного внимания. Только не понятно, как они добирались до опушки леса. В снегоступах совершенно невозможно ступать, я пробовала. Может, на лыжах было лучше. Ну, пацаны!

Мне понравилась Виолетта Найденова. Интеллигентная, с проницательным взглядом и очень женственная. Возможно, что конкретно я ей потому и понравилась, что она почувствовала мою симпатию к ней. Она спросила, когда я уезжаю. На этот вопрос ей ответил за меня Марко. Он называл Пловдив, еще какое-то место. Он говорил так быстро и так много, что я почти ничего не поняла.

– Жаль, – сказала Виолетта Найденова. – Обычно для новых жителей мы устраиваем торжественный прием. Знакомимся. – Она развела руками. – …вот из-за погоды… Я не могу вам даже копии снять, электричества нет. И все-таки, как вы не испугались?

Я хотела ответить, что очень испугалась, но Марко успел ответил за меня первым.

– Ничего страшного, – сказал Марко. – Это боевое крещение. На всю жизнь запомнится и другое лицо Родоп.

– А как вам понравился дом? – спросила Виолетта Найденова. Проницательная женщина, она по выражению моего лица поняла, что я ошеломлена подарком. Слова тут были лишние. Я только спросила, какого года этот дом, потому что на нем не увидела даты. Я почти угадала. Оказалось, что дом построен в 1878 году.

Она улыбнулась:

– Я рада за вас. Господин Илиев сказал, что он передает дом в надежные руки одного очень хорошего человека. Мы будем ждать вашего приезда.

Ну что я могла на это сказать?! Ничего.

Поистине с королевским чувством ставила я свою подпись под многочисленными бумагами. Оказывается, что и мне ничто не чуждо. Мне никогда прежде не приходилось испытывать такого удовольствия от приятных хлопот, связанных с выполнением формальностей. И совсем немаловажным при этом был тот факт, что все госпошлины, земельные налоги и прочие платежи были уже оплачены. От меня требовались лишь мои документы и росчерк пера. Многие из моих близких друзей и коллег говорят, что в официальных случаях, на торжественных приемах я становлюсь собранной, преображаюсь и обретаю царственный вид. Есть во мне какая-то царственность. Это и в гороскопе написано. Просто, когда чувствую важность момента, собираюсь, или, как говорят мои дети, «включаюсь». Я видела, с каким удивлением Марко посмотрел на меня.

– Ты с каждым днем другая, – обронил он по пути к машине. Не подумал же он, что теперь, получив в подарок дом, я сразу же изменилась. Наверное, нет. Но плохо, когда знание языка недостаточное и у него, и у меня. Надо не стесняясь переспрашивать во избежание недоразумений.

Теперь мне предстояло обдумать варианты дальнейших действий.

Мое самое заветное желание исполнилось сегодня. Но остальное еще требует прояснения, надо лишь набраться терпения. Все придет в свое время. «Значит, сейчас еще не время», – успокаивала я себя. Но, оказавшись на улице, я не чувствовала себя спокойно, поглядывая по сторонам, я искала кого-то взглядом. Кого я ожидала увидеть?

Кажется, закончилось мое пассивное ожидание, если так можно назвать мою трудовую деятельность по ликвидации последствий ураганного ветра на участке своего дома. Я свою задачу выполнила, ведь цель моей поездки, как я поняла, – официальное закрепление моих прав на собственность. У меня были основания радоваться каждой минуте, проведенной в моем новом доме. Теперь можно расслабиться. И просто быть внимательной ко всему, что здесь происходит. Купив в ближнем магазине филе курицы, картофель, сметану, сливки для кофе, буханку формового хлеба, очень вкусного, мы поехали домой. Я впервые готовила здесь еду. Глядя спускающегося по лестнице Марко, я с удовольствием отметила, что он сегодня был одет проще и больше соответствовал обстоятельствам. К тому же он был на удивление тактичен и деликатен. С его уст не сорвалось ни одного едкого высказывания или иронического замечания.

Марко обошел дом, опять попытался заняться генератором. Но я успела перехватить его во дворе.

– Пойдем в дом, – позвала я его. Марко посмотрел на меня долгим взглядом и спросил:

– Что-то случилось?

– Нет, – покачала я головой. – Просто мне не хочется, чтобы ты тратил свое время на это. Лучше потрать его на меня, ведь я скоро уеду. Высокомерность и надменность внешнего вида вмиг исчезли. И у меня, и у него. Проявилась застенчивость. Как мы похожи! Единственное препятствие в моей жизни, из-за чего я не позволила себе многого, это моя глубоко скрываемая застенчивость.

Чувственность в сочетании со сдержанностью разжигает желание. Вчера я сканировала Марко. Он, почувствовав это, оглянулся на меня и улыбнулся. Вернее, я успела заметить довольную усмешку у него на губах. Мужчины чувствуют, когда их сканируешь, и не дай бог отвергнуть их после этого. А ведь это черта Овнов – мысленно раздевать и оценивать людей. Марко я не отвергла в своих мыслях. Он и это понял. Я застеснялась его. Почему женщины, старея, начинают стесняться молодых мужчин? Я и мужа своего стесняюсь. Хотя он старше меня. Иногда я замечаю на себе его добрый внимательный взгляд, и мне кажется, он смотрит на меня с нежной жалостью.

Марко прошелся по дому, после моего приглашения заняться мной он заметно оживился. Потом я услышала, как хлопнула входная дверь черного хода. Марко лихо разгребал снег, разрушив с такой заботой и любовью сооруженный мною коридор.

Дали электричество. Но курица уже тушилась в кастрюле на хорошо раскочегаренной дровяной плите. Картофель я испекла в духовке на противне до румяной корочки. Приготовив обед, я вышла во двор искать снова пропавшего куда-то Марко. Он колол дрова в сарае. Я не сразу окликнула его. Стояла и смотрела в ожидании, что заметит меня. Не заметил или сделал вид, что не замечает. Скорее всего, он делал вид – уж очень быстро он повернулся ко мне, услышав мой голос. Сухие поленья он принес мне в комнату и сложил аккуратно в корзину для дров. Внизу в большой гостевой комнате в прямоугольной нише лежали дрова, принесенные еще Светлозаром. Мы хорошо управились. Нам всего хватило. А в магазине народ уже говорил о предстоящих наводнениях в Болгарии. Я не успела даже оглянуться, как Марко пронесся мимо меня и опять на улицу.

Марко образован, воспитан, утонченный внутренне и мужественный внешне. Поражаюсь, как природа и Господь Бог может дать одному человеку всего так много. Вторую охапку дров он отнес в кабинет и выложил поленья в стоявшую возле металлическую корзину из железных прутьев, затем не спеша помыл руки тут же на кухне, под краном – с появлением электричества появилась и вода. Спросил, что мы будем есть. Безо всякой иронии спросил. И это мне очень понравилось. Он без усмешки принял на себя все исходившие от меня сигналы. Мы сели обедать. Курица удалась, но я все же боялась, что без приправ и острого стручкового перца приготовленная мною еда покажется для Марко пресной. Но ему понравилось.

– Мне нравится европейская кухня, а этот белый соус – бесподобный. Ешь и хочется еще, – похвалил он. Мне было приятно. Тем более что это была не лесть. У меня лучше всего получаются различные подливки и соусы.

– Вино, шампанское, коньяк? А может, наливки? – предложила я.

– Спасибо, нет, – категорически ответил Марко.

– Ты уезжаешь? – кажется, я расстроилась.

– Да, и ты тоже! – сказал Марко. – Мы едем в Пловдив! – Он произнес это так торжественно и уверенно, мне понравилось, что он не ждал ответа. Без возражений. Меня эта затея обрадовала, ведь я целую неделю провела здесь, ничего не видя, кроме снежных заносов. Мне очень хотелось посмотреть на Пловдив.

– Собирайся! Я сам, – Марко отнял у меня тарелку и сам стал мыть посуду. – Быстрее. Быстрее! – скомандовал он. Я послушно кинулась к себе и собралась так быстро, как никогда. Проверив печи, закрыв вьюшки и заперев все двери, с черного хода тоже, мы почти бежали к машине, будто сговорились побыстрее сбежать отсюда.

За последние дни, мне кажется, я успела передумать всю свою жизнь. Я совсем запуталась в догадках, в отношении того, что являлось предметом моих постоянных размышлений, а полученная новая информация и вовсе, вместо того чтобы внести ясность, еще больше все запутала. Я уже отупела от мыслей. Это как перед экзаменом, когда кажется, что уже ничего не знаешь, переучился. Если честно, то сейчас мне было абсолютно все равно, кто подарил мне этот дом. И вообще, что изменится от того, что я буду знать, кто, если я не нахожусь с этим человеком в прямом общении.

Я с видом послушного ребенка сидела в машине рядом с Марко, стараясь ничем не выдавать огромного удовольствия, получаемого от взглядов, которые он время от времени бросал в мою сторону. Я грелась в лучах желания. Когда он помог мне забраться в машину, я видела его глазах шальные искорки. Как приятно быть обласканной взглядом… Обуздание чувств требует порой невероятных усилий. Неизвестно, сколько можно было бы в течение жизни дров наломать, поддаваясь минутной слабости. Подавлять свои желания сложно. Но зато какой трепет души! Сколько терзаний, тайных мыслей, согревающих не только душу, но и тело. При этом ничего не ломая, не разрушая, не нарушая и не греша. И все же… Подавленная страсть – чудовищная сила. Стимул, двигатель, в конце концов. Я живу обласканной взглядом и мыслями любимого мною человека – моего мужа. Но очень часто попадаю в лучи чужого желания. И не подавая виду, что ощутила их, греюсь в этих лучах. Главное, не переступать запретную грань и утихомирить страсть. У каждого должна быть в жизни своя отдушина. Кто-то может возразить: а если это будет так серьезно, что может изменить жизнь? Да, но только если человек сам захочет изменить свою жизнь.

Почти полдороги мы ехали молча. Дорога была заснеженной, несмотря на то, что навстречу нам ехали снегоуборочные машины и тракторы. Марко вел машину осторожно. Выехав на широкую полосу уже посыпанной песком дороги, он выключил радио и, повернувшись ко мне и приблизив свою голову к моей, спросил:

– Ну, что?! Прокатимся?!

Мы встретились глазами. Лучше бы я не поднимала головы, его взгляд был намного откровеннее, чем он сам в этот миг. В моих глазах тоже был виден ответ. Я и не пыталась скрыть его. Мы доехали до квартиры Марко в Пловдиве без слов. И дальше тоже все было без слов. Это хороший знак. Мы потом неизвестно как долго лежали, не поворачивая друг к другу даже головы. Потом по очереди стояли под душем. Марко принес полотенца. Выбрав полотенце помягче, он бережно обернув меня им, стал сушить мне феном волосы, время от времени направляя поток горячего воздуха мне на шею и спину, чтобы я не озябла. Уже в постели Марко вдруг тихо сказал: – Небеса с нами. Да? И словно в подтверждении этому сквозь щель между занавесками, казалось бы, плотно зашторенного окна проник луч лунного света, осветивший изголовье кровати.

Ночь прошла быстро, казалось, что только заснули, как уже звонок разбудил нас, но не будильника, а телефона. Марко нехотя ответил, но по тому, как он подтянулся и изменился его голос, я поняла, что звонок был связан с работой. Пикнул поставленный на зарядку мой телефон. Мне не было ни сообщений, ни звонков. Найдя в списке кодовое название, я нажала на вызов. Мне самой было интересно проверить, не ошибалась ли я. В соседней комнате зазвонил телефон.

– Когда ты догадалась?

– Сразу. Как только увидела тебя и Слави.

– И ни разу не позвонила?

– Зачем? Ты ведь приезжал. И не было такой крайней нештатной ситуации… Но мне очень хотелось тебе позвонить.

– Так почему же не позвонила? – Марко смотрел на меня как на ребенка.

– Телефон не работал, – смеясь, ответила я.

– Поразительный ты человек. – Марко был немного смущен. И как бы предупреждая мои дальнейшие вопросы, скомандовал: – Одеваемся и вперед!

Марко вызвали на работу. Я видела, что несколько расстроился, поскольку это сбило его планы. Мы позавтракали в маленьком, очень уютном старомодном кафе, расположенном в старинном здании в соседнем переулке, буквально в двух шагах от дома, в котором жил Марко. Все дома в этом тихом и фешенебельном жилом районе были окружены высокими деревьями. Я представила, как эти небольшие, в основном двух– или трехэтажные, виллы утопают летом в зелени. Квартира Марко занимала второй и третий этажи дома, имела отдельный вход и состояла из прихожей, лестницы, ведущей наверх в большую, как актовый зал, гостиную, имевшую выход на открытый балкон, опиравшийся на витые колонны; на площадке перед лестницей на третий этаж были двери в туалетную комнату и в гардероб. На втором этаже размещалась спальная комната с красивым угловым окном, украшенным маленькими витражами, небольшой кабинет, крохотная кухонька и ванная комната. И все было в идеальном порядке. Книги, зарядные устройства для телефонов, одежда, диванные подушки, наушники, компьютер – все было на своих местах. Марко не мог знать, что вернется домой не один, однако в квартире все было аккуратно прибрано – это был порядок холостяцкой квартиры.

В кафе я молчала, чтобы не привлекать внимания тем, что я не местная. Но зато громко смеялась, слушая смешные рассказы Марко из своего детства, проведенного именно здесь, в этом районе Пловдива.

Мы проехали часть улиц города на машине, чтобы я имела представление о его масштабах. Очевидно, такие вечные города, как Пловдив, прекрасны в любое время года и в любую погоду. Город предстал перед нами в своем древнем аристократическом великолепии. А потом, оставив машину прямо в сугробе, высившемся на площадке для парковки, мы гуляли по узким извилистым улицам старого города, где некоторые дома напомнили мне странным образом картины Пиросмани, а консольные крепления из гнутого дерева, которые подпирали закрытые веранды старинных домов, вывели из глубин памяти совсем неиспользуемое мною слово «дилижанс». Вот такие странные ассоциации возникали у меня. Мы заходили погреться в выставочные залы, небольшие художественные галереи, лавки художников и ремесленников. Можно подумать, что Пловдив – город художников: слово «арт» на вывесках и афишах со словом «изложба», то есть «выставка», встречалось чаще всех других названий. В археологическом музее я была готова остаться до вечера. Я была потрясена тем, что здесь увидела и услышала из рассказа гида. Но зная, что Марко ждали дела, я насильно оторвала себя от витрин с экспонатами, и мы вернулись к стоянке, где была оставлена машина, весело вышагивая через сквер по пестрому от оборванной ветром листвы снегу, как по пружинящей китайской циновке. У самой парковочной площадки Марко пошел впереди, сильно размахивая руками. Я рассмеялась. И вдруг он, широко разведя руки в стороны, резко развернувшись на каблуках и занося ногу накрест, словно собираясь делать пируэт, исчез, испарился, провалился сквозь землю. Если бы мне не был знаком такой трюк, я, наверное, очень испугалась бы. Ни за фонарным столбом, ни за кустами его не было. А больше ему исчезать было некуда. И вдруг сзади, из-за спины, я услышала его голос:

– Анна! Ну, куда ты пропала! Садись быстрее в машину.

– Напугал! Ну, напугал! – накинулась я на Марко. Хотя сразу поняла, что за финт он мне продемонстрировал. Это из арсенала работников спецслужб. Я помню, как ректор школы частных детективов при разборе моих действий при ведении по городу «объекта», который пропал таким же образом, как и Марко, но уже после окончания контрольной работы, объяснил мне, что обычно «объекты» себя так не ведут, поскольку этим сразу выдают свое «происхождение», а раз мой «репетитор» выкинул такой фортель, следовательно, он остался мною доволен, и мне можно сразу ставить пятерку.

– Он демонстрирует это лишь избранным, – сказал ректор.

Как ни запомнить такое! Сегодня Марко выражал свои чувства ярко, все его поступки были с выдумкой, с подчеркнутым вниманием ко мне. Я никуда не могла скрыться от его пристального взгляда. И я не могла отказаться, когда он пригласил меня отобедать с ним в ресторане, хотя особого желания идти туда у меня не было. Я бы лучше посидела бы с ним где-нибудь вдвоем.

Это был очень дорогой ресторан. Настоящий. Аристократический. Здесь подавались блюда французской и итальянской кухни, на приготовление которых времени не жалели. Все было с большим изыском, красиво и вкусно. Но я чувствовала себя скованно. Я так редко бываю в таких утонченных местах. А тем более я была с дороги. Мне показалось, что Марко в знак солидарности со мной оделся скромнее, чем обычно. Выбрав и одобрив для меня вино, предложенное официантом, он, подняв бокал с минеральной водой, предложил выпить.

– Слушай, – тихо, почти шепотом сказал Марко и уже чуть громче произнес на болгарском языке четверостишие:

Да пребудут со мною любовь и вино! Будь что будет: безумье, позор – все равно! Чему быть суждено – неминуемо будет, Но не больше того, чему быть суждено.

Это было так неожиданно. Омар Хайям. Я сразу узнала. Он был узнаваем по ритму, по схожести слов. А на болгарском это звучало очень мягко и красиво. И вдруг стало отчаянно грустно. Все, сказала я себе, теперь все. О том, что было, забыли. И никому про это не скажем. И даже себе не будем признаваться в случившемся. Этого просто не было. Надо только глубже в себя спрятать ликование души. И тела тоже. Быстро изобразив на лице равнодушие, я глянула на себя в зеркало в гардеробе – не получилось. Глаза выдавали скрытую радость. Вот он, так называемый высвобождающий опыт, слово, над которым я как переводчик бьюсь всегда, стараясь заменить его другим. Ну-ка, быстро потушить взор! И никаких сантиментов! Меня бы никто не понял. Хорошо, что никому ничего не надо объяснять. Если честно, то я и сама не смогла бы сейчас объяснить причину моего поступка. Мои мотивы были известны лишь мне одной, вернее, моему подсознанию, а скорее всего – небесам.

Стоит только наступить моменту, когда забываешь о проблемах и ощущаешь спокойное благополучие, непременно происходит что-то нехорошее. Стоит лишь мне почувствовать беспричинное ликование души, непременно происходит что-то очень печальное или даже трагическое. Я уже долгие годы боюсь чувства полета. Потому что было время, как почти каждый раз, когда я радостная и счастливая «летела» домой к мужу и детям, чтобы поделиться с ними радостью, уже на пороге меня ждало какое-нибудь известие о родственниках или близких знакомых, и чаще всего самое печальное.

Ощущение спокойного благополучия – это тоже ненадолго. Но так хорошо хоть чуть-чуть спокойно помечтать. И чтобы не произошло ничего плохого, я специально гнала прочь радость. Я сама предложила Марко отвезти меня на автовокзал, должно же быть какое-то автобусное сообщение. Марко даже не стал скрывать облегчения, которое он почувствовал, когда проводил меня с билетом почти до перрона, где уже стоял готовый к отправлению переполненный до отказа белый автобус «мерседес».

Я последняя впихнулась в автобус и поэтому не смогла помахать Марко. И хорошо, что так получилось, – в автобусе могли быть пассажиры и из моей деревни. Надо быть осмотрительней. Не нужны лишние разговоры.

Я спешила к себе, в дом над обрывом. Сидеть без дела в квартире Марко и ждать допоздна его возвращения, а потом уставшими ехать за сто верст… Теперь я поняла, почему Марко приезжал так поздно. Но я ведь не знала причин.

Отношение к Марко изменили обстоятельства – попадание в необычную ситуацию, к тому же еще и погодные условия, усложнившие и без того напряженный график Марко. И этот дурацкий генератор, на который Марко потратил столько времени, и все из-за обидевшегося и боявшегося потерять заработок деревенского парнишки. Как я поняла, Светлозар специально спрятал какую-то немаловажную деталь от этого агрегата, чтобы Марко и Слави обратились к нему за помощью. И хотя я с первой минуты почувствовала к Марко симпатию и мне нравилось абсолютно все, что я видела в нем, то теперь я поняла, что он и есть то неучтенное обстоятельство, сон о котором приснился мне недавно, а я почему-то отмахнулась от этого символа. Мне хотелось, чтобы значением сна было «появление человека из прошлого».

Пока я ехала в автобусе домой, я думала о Марко. Я нисколько не сожалела о случившемся. Это не было неожиданным для нас обоих. Это витало в воздухе. Но я отчаянно ждала еще чего-то.

Глава 15. Раскаяние наступило раньше, чем я предполагала

Так все непонятно. Но интересно и нисколько не страшно. Я жду встречи. Кажется, за эти годы я полюбила этого человека как часть своей жизни, как очевидца, участника, свидетеля многих важных событий в ней. За все. За страхи и волнения, за вкус необычных впечатлений. Вот и получилось, что от ненависти до любви был всего лишь один шаг. Шаг длиною в два десятилетия. Постоянства моему герою не занимать. За это я тоже люблю его. И за то, что, несмотря на большие перемены в нашей жизни, он снова вернулся.

А ведь он был почти бесконтактным, только редкими звонками с молчанием в трубку напоминал о себе. Но его молчание, пугавшее всех моих сослуживцев, на меня, как ни странно, действовало благотворно. Я чувствовала прилив энергии, желание стать лучше, я оживала. Однажды он позвонил среди ночи, и мы молчали до рассвета. Я слышала, как он помешивал сахар в кружке или в стакане. Он слышал, как щелкала моя зажигалка, когда я прикуривала очередную сигарету. Три часа молчания. Но мне показалось, что мы поговорили обо всем, что беспокоило, радовало, чем хотелось поделиться. Это были самые прекрасные часы общения с ним.

– Да кто же еще, кроме него, – успокоил меня муж, услышав мои сомнения насчет звонившего. А если он долго не звонил или не показывался, то муж говорил: – Пора бы ему объявиться.

Оказывается, этот человек со временем стал не только частью моей жизни, но и частью жизни всей нашей семьи. Видимо, моему мужу удалось перебороть в себе первоначальное чувство ревности, поняв, что эти отношения лежат совсем в иной плоскости.

И однажды, в минуту душевной слабости, когда снова стала испытывать при появлении моего странного незнакомца страх, я поведала об этом странном человеке психологу. Тот с явным интересом расспрашивал меня, а я свою очередь узнала от него много полезного и интересного. Но психолог напрочь отмел версию романтического интереса этой личности ко мне. Сказал, чтобы я не строила иллюзий. Что меня спасает лишь моя героическая и романтическая настроенность. Другой бы умер со страха.

– Вы в его руках просто великолепный материал, из которого он лепит что-то, что только одному ему известно. Ведь теперь, оглянувшись назад, вы и сами видите, что он постоянно вас чему-то обучал, от простого переходил к сложному, – с восторгом в голосе говорил психолог. – Не бойтесь его. Он не маньяк, а если даже и маньяк, как вы считаете, то очень доброжелательный. Вы за годы вашего действительно необычного общения стали его любимой игрушкой. Какой резон ему причинять вам зло: не будет игрушки, не будет игры. Я вам искренне завидую. Вы испытываете на себе то, о чем я только читал в закрытой литературе. Вы же к ней (литературе) никогда доступа не имели. Я тестировал вас, когда вы ко мне пришли. И верю каждому вашему слову. Но если вы решили проиграть на мне возможную версию придуманной вами истории, тогда вы достойная ученица своего уникального учителя, вы сделали это гениально.

Я поняла, что психолог не исключает учителя даже в этом случае.

Если за этим подарком стоит он, то что побудило его сделать это? Я беспокоюсь о его здоровье. Он старше меня. Психолог сказал, что без игрушки закончится игра. А что будет со мной, когда не станет кукловода? Я хочу хоть немного быть похожа на него. И хотя бы чуть-чуть уметь делать то, что делает он. Но он недосягаем во всем. Я почти ничего не рассказывала Марко о моем неизвестном. Это моя жизнь. Но Марко от Красимира Банева стало известно, что я не знаю, кто подарил мне этот дом. Я не показывала Марко найденного в ящике стола портрета, я ничего не сказала о том, что чувствую, что этот человек рядом. Мне показалось, что Банев, заподозрив что-то, решил подстраховаться. И когда выяснилось, что Иво Илиев, возможно, вовсе и не сын доктора Илиева, опасения Банева насчет моей безопасности усилились, и он на всякий случай приставил ко мне своего человека. Отношение Марко ко мне изменилось после того, как он «пробил» меня по своим каналам. А скрытое возбуждение поселилось в нас с самого начала нашего, так сказать, совместного проживания здесь, в этом доме, нет, еще раньше. У выхода из аэропорта. Очень часто представители огненного знака Овен притягивают друг друга с неимоверной силой, испытывая порой от самого обычного общения друг с другом необъяснимое чувство, похожее на эйфорию. То, что произошло между нами, намного сложней, чем просто флирт, романтическая влюбленность или любовная игра, или получение удовольствия от сексуального контакта. Марко все время приглядывался и прислушивался ко мне. Он чувствовал и мои страхи, и волнения. В тот вечер, когда он вернулся в дом после бури и я сочла его пьяным из-за его радости по поводу того, что я жива, он задал мне очень странный вопрос: – А если этот дом подарил тебе не он, а кто-то другой?

Кого он имел в виду? Что-то ему все же удалось узнать в связи с этой странной историей.

– Ты боишься его? – спросил у меня тогда Марко.

Я кивнула.

– И сейчас тоже?

– Сейчас особенно.

– Почему? – Я на его территории, – ответила я. И сама удивилась, что, только произнеся это вслух, я впервые осознала – так оно и есть. Теперь я поняла, почему Марко увез меня в Пловдив. Он знал, что в доме, как я назвала «на его территории», где я вся напряженный нерв и слух, ничего даже близкого к тому, что произошло в Пловдиве, не случилось бы.

И теперь, возвращаясь назад, я испугалась. Меня не беспокоило то, что я изменила мужу. За столько лет супружеской жизни, да еще на угасании во мне женщины, это уже не бог весть какой грех. И свое небольшое отступление от правил я простила себе. Хотя я вовсе не какая-нибудь легкомысленная особа. Просто мне нужен был этот опыт. Чтобы знать. А ведь хорошо все получилось. Пока. Хороший опыт. Счастливый.

Я уже простила себе это. Но меня больше беспокоило странное чувство вины перед моим таинственным другом.

Никто из вызвавшихся помочь мне экстрасенсов не могли понять мотивов его странного отношения ко мне. Естественно, мне, как всякой женщине, хотелось бы, чтобы на нее обратил внимание такой мужчина. Но все, как сговорившись, твердили: полное отсутствие сексуального интереса. Но очень заинтересован мною. Мотивы же столь пристального внимания к моей персоне были всем непонятны. И все высказывали свои версии, порой доходившие до абсурда. И если я ему как женщина безразлична, то зачем же мне тогда испытывать перед ним чувство вины?

Тогда утром, когда Марко спросил про правила игры, что я могла ему ответить?

– Какие они? – спросил Марко.

– Нет никаких правил… – ответила я, и это было правдой.

Разумеется, я не могла рассказать Марко всего, что знала и чувствовала в связи с моим таинственным незнакомцем. И что пустилась в игру, не зная правил. И что поначалу было жутко страшно, но со временем я привыкла. Вернее, он меня приучал к страху, научил пересиливать его. Он повторял свои действия, используя одни и те же приемы, пока я не привыкала и переставала бояться, потом он переходил к более сложным действиям. Поначалу это было не понять. Но, оглядываясь на давние события через большой промежуток времени, да еще анализируя с помощью профессиональных психологов, начинаешь уже сам усматривать определенный узор в действиях этого человека. И этот узор все время усложнялся, пока не перешел в тонкую игру чувств, предчувствий, ощущений. И все это на ментальном уровне. Телесные контакты были всего лишь несколько раз. Да и то большую часть времени подобного общения с ним я пребывала в состоянии вдруг резко обрушившегося на меня сна. И что он делал со мной в это время, я тоже не знаю. Но насилия, ни физического, ни сексуального, он не применял. И никаких следов от инъекций – я каждый раз тщательнейшим образом обследовала себя – я тоже не находила. Каким образом ему удавалось отключать сознание – не знаю. Но перед этим мой пульс явно достигал двухсот ударов в минуту. Вспоминая из более раннего времени похожие ощущения, испытываемые в начальной стадии так называемого «усыпления», я поняла, что много лет назад он пытался это сделать, однако тогда еще не получалось.

Марко я рассказала только смешные и забавные истории, связанные с моим так называемым другом.

– Да, – Марко покачал головой. – О каком флере романтики тут можно говорить?! Это нужно быть мазохистом, как ты, чтобы усматривать в этом романтические ноты, – сказал Марко. – Ты рассказываешь об ужасных вещах с таким юмором и легкостью, как будто это анекдот. Еще бы он не обратил на тебя внимания, возможно, твое неадекватное поведение и вызвало такой интерес к тебе, видя, какой накал чувств ты ему предлагаешь, какую уникальность отношений. Да, ты многому научилась. Но благодаря себе. Но он, он-то почему позволял себе такую изощренность психологической игры? – Марко возмущался искренне.

Как хорошо, что я не поделилась с Марко своими страхами и предположениями. Знал бы Марко, какие планы по поимке этого человека я разрабатывала и даже пыталась реализовать, но после того, когда он, уходя из устроенной на него засады, использовал прием бесконтактного боя на самом сильном из всех сидевших в засаде и представлявших ему потенциальную опасность молодом человеке, я отказалась от своей затеи поймать его. Спустя много лет после этого случая на нашей даче, когда все видели, как стокилограммовый тренированный парень, находясь довольно далеко, в метрах пяти от моего незнакомца, вдруг взлетает в воздух, согнувшись в три погибели, будто ему поддали ногой в живот, и ударяется головой о стенку дома, мы нечто похожее увидели в видеоролике с показательными выступлениями офицеров группы «Альфа», спецназовцев ФСБ и СВР. А я прекратила поиски добровольных помощников в моем деле, хотя желающих поучаствовать в нем было достаточно. Я и в школу частных детективов поступила для того, чтобы научиться самой защищать себя при необходимости. Мне было уже 36 лет, когда я переступила через свое физическое ничтожество и, отбросив трость и надев кимоно, вышла на татами, жутко стесняясь себя перед мастерами айкидо и имея на каждой тренировке перед собой единственную цель – выдержать до конца и не потерять сознания. Я попала в элитную группу команды быстрого реагирования. Преподаватели школы детективов приняли такое решение, потому как за короткий срок обучения можно научиться чему-то, только находясь среди сильнейших. После того как я научилась перебарывать страхи, то на какое-то время прониклась к моему таинственному незнакомцу чувством благодарности за это. А он придумал мне новые испытания – он попытался управлять моими эмоциями и моими желаниями. Если он смотрел на меня с жалостью, я начинала чувствовать себя жалкой. Когда он смотрел на меня с любованием, я чувствовала себя прекрасной и желанной, а порой умной и ловкой, и знала, что он находится где-то поблизости. А однажды он явно переборщил. И с того дня я стала сопротивляться. Я чувствовала, когда возникающие во мне совершенно неожиданно желания были не моими. Точно так же, как я научилась распознавать страхи, отличая свои от наносных, внушенных кем-то. Почему я вдруг вспомнила об этом?

В Чепеларе автобус сделал более длительную остановку. Это крупный транспортный узел, здесь большинство пассажиров сошли. Но и новые появились. Я позвонила Иорданке. Они нашли мою записку; Светлозар, оказывается, уже и печки протопил, и воду нагрел в баке. А Иорданка обещала встретить меня на автобусной остановке.

Глава 16. Особенности особых обстоятельств

После Чепеларе надо было уже смотреть в оба, чтобы не проехать нужную остановку. Я спешила к себе, в дом над обрывом. Вот и появились у меня наконец-то желания, думала я, рассматривая сидящих напротив меня пассажиров. Я так давно не ездила на рейсовом автобусе, все на машине да на машине. И людей не видишь. Я наслаждалась новизной всего, что видела вокруг себя, всем, что ощущала. И меня радовал здесь каждый миг. И предстоящая встреча с Иорданкой, и возвращение в свой дом. Жаль только, что времени осталось мало. В темноте я чуть было не проворонила свою остановку. С испугом вскочила с сиденья, увидев огни нашего придорожного кафе. Иорданка чуть в стороне от автобусного павильона уже размахивала руками, чтобы я обратила на нее внимание.

Она выглядела намного лучше, чем в прошлый раз. И настроение было куда радостнее. На то и причина была: у ее матери появились признаки улучшения. Лекарства, принесенные Иво Илиевым, оказались очень эффективными. Я внимательно слушала Иорданку и радовалась вместе с ней. В этот раз я проводила ее, заходить в дом не стала, сославшись на то, что Светлозар и так уже заждался меня. На самом деле, мне хотелось поскорее к себе. Иорданка попросила меня немного подождать. Забежав в дом, она быстро вернулась с пакетом пирожков. И еще для меня был приготовлен подарок – настоящие родопские шерстяные носки. Иорданка проводила меня до развилки, и оттуда я уже почти бегом поспешила к ожидавшему меня Светлозару. Так приятно было идти по расчищенной грейдером дороге. Здесь, в окружении густого леса, было тепло, безветренно и тихо. И только я подумала о том, как здесь спокойно, как услышала шум мотора, и из-за поворота показались две легковые машины. А чуть позже меня обогнало желтое такси. Оно свернуло направо, к моему «охотничьему дому». Отель открыл сезон? Я издали полюбопытствовала, сомнений не было: окна здания светились огнями, карниз по всему периметру дома, оконные рамы и раскидистую ель перед террасой украшали гирлянды мигающих белых лампочек. Разноцветными лампочками сияла вывеска «Хотел».

Светлозар уже ждал меня на опушке леса. Я пожала парню на прощание руку. Ему это очень понравилось. И еще я положила ему в карман немного денег, чтобы он смог купить маме, бабушке и Тео подарки к рождеству. Светлозар в знак благодарности по-детски чмокнул меня в щеку. Он уже скрылся за деревьями, а до меня все еще доносилось бряцанье пустой посуды в его рюкзаке.

Я с грустью подходила к дому. Во дворе среди высоких сугробов, обрамлявших дорожки, было уютно и в то же время празднично – это из-за света уличных фонарей. Теплый желтый свет падал на снег перед домом из окон гостиной. Войдя в дом, я поняла, что мне никуда не хочется отсюда уезжать. Уже из-за одного чистого воздуха в протопленном доме. Как тепло и спокойно здесь!

Я прошла на кухню и всплеснула руками от неожиданности: Иорданка приготовила мне прощальный ужин. Стол был застелен белой льняной скатертью с вышитыми бордовыми розами по краям, на которой лежали два столовых прибора из серебра. Великолепная посуда из белого фарфора, я видела ее в кухонном серванте, гармонировала с бордовыми салфетками, сложенными веером и пропущенными через серебряные кольца. В центре стола стоял тяжелый серебряный подсвечник с пятью синими свечами, для напитков – хрустальные фужеры. На овальной тарелке под салфеткой лежал свежеиспеченный домашний хлеб, ноздреватый и пахучий. И прислоненная к кувшину с соком записка: вернее, это было написанное от руки замечательное меню: «В духовке крольчатина, тушеные овощи – отдельно. Фасолевый соус – в кастрюльке». Светлозар тоже постарался, он так натопил камины и печи, что даже в самом холодном помещении дома – в гостиной – пол нагрелся от жара камина. Я разделась и впервые ходила по дому босиком. Примерила подаренные мне Иорданкой носки. Устроившись на диване напротив камина, в котором еще пылали угли, я почувствовала расслабление и уют. Приятно было шевелить пальцами босых ног в новых ворсистых носках. Такой физический комфорт я не испытывала уже давно. И столько времени только для себя у меня никогда не было. Я почувствовала, что засыпаю. Лень было принести подушку. Увидев на подлокотнике кресла иссиня-черный шарф Марко, я положила его себе под голову и, кажется, мгновенно заснула. Было жарко.

Ощутив прикосновение чей-то ладони к моему лицу, я прижалась к ней своей разгоряченной щекой. Очень осторожно, нежно и почувствовала ответную нежность. Сухая, прохладная рука. Это он… Я с испугом проснулась. В доме стояла тишина. Никого, это был лишь сон. Но чувство было знакомое. Это он. Тот самый, кто однажды, назвавшись моим мужем, наяву пришел ко мне в палату, вернее, его привел оперировавший мой коленный сустав хирург и, кратко рассказав ему про ход операции и доложив о моем состоянии, деликатно удалился, оставив нас наедине. Это тот человек, которого я в посленаркозном сне приняла за собственного мужа после того, как он ласково провел тыльной стороной ладони по моей щеке, шее и груди, и к чьей руке я прильнула щекой, ища ласки и утешения в сильной послеоперационной боли. Тогда, в больничной палате, незнакомец не принял адресованное не ему проявление чувств, отвел руку в сторону, показалось, будто отдернул ее, сказав при этом: «Это лишнее». Услышав чужой скрипучий голос, я испугалась, но успокоила себя мыслью, что еще не полностью вышла из наркоза. Я силилась рассмотреть его, не получалось. Серая сетка стояла перед глазами, и временами возникали смутные очертания мужской фигуры в накинутом на плечи белом халате. «Не врач», – поняла я и снова провалилась в сон. Правда, это не удержало его сделать нечто запретное и даже наказуемое, учитывая мое беззащитное состояние в тот момент. И тогда я проснулась окончательно, я собрала все силы и приподнялась с подушки, и хотя язык и губы еще плохо повиновались мне, я успела крикнуть вслед выходящему из палаты мужчине: «Кто ты?»

Но тогда это было на самом деле. Сейчас всего лишь сон. Но он где-то поблизости. Почти рядом. И меня мучает перед ним совесть из-за моего побега отсюда. Раскаяние наступило раньше, чем я думала. И страх, смешанный с невыветрившимся еще испытанным во сне чувстве физического влечения, охватили меня с огромной силой. Прежде всего, мне надо было успокоиться. Почему я так испугана? Разве не встречи с ним я желала, когда ехала сюда? Мне надо быстро переодеться и привести себя в порядок. В ванной комнате горели лампочки подсветки полок. В таком освещении я даже понравилась себе. Не видны морщины.

Я тщательно причесала растрепавшиеся во сне волосы и перетянула кожаной тесемкой в хвост. Сделала легкий, едва заметный макияж, чтобы он не подумал, что ради него старалась. С первого раза удалось хорошо провести стрелки. Все, я перестроилась. Конечно, не так я представляла нашу встречу. Я потянулась к косметичке за помадой, и в этот момент погас свет. Я глянула в окно – в деревушке напротив фонари горели. Ну вот. Я уже не сомневалась, что это начало. Теперь, когда тревожное ожидание потеряло смысл, я почувствовала расширение души. Думаю, это не что иное, как повышение адреналина в крови. Я перестала бояться его. Что-то со мной произошло. Вынужденное бездействие вдали от родных пошло мне на пользу. Самоизменение через раздумья. Что-то изменилось во мне за эти дни пребывания здесь. Я будто бы приблизилась к чему-то очень важному, пока еще не до конца осознанному, неуловимому. Смутно зрела одна мысль, но мне не удавалось пока поймать ее. Она только наметилась, как еле заметный карандашный штрих на бумаге. Кажется, что вот-вот, еще чуть-чуть, но нет… уходит. Но я была близка к разгадке.

Ванная комната была залита лунным светом. Поэтому я принесла одежду сюда. Красиво в доме в полнолуние. Так, по крайней мере, кажется мне. Лунный свет придает всему торжественность и поднимает настроение, никогда еще лунный свет и полная луна не действовали на меня гнетуще. А сейчас я и вовсе словно собиралась на бал, хотя подсознательно готовилась к встрече, как к боевой схватке, почему? Боясь репрессий из-за Марко? Я натянула на себя взятые с собой из дому черные сатиновые шаровары и черное поло-боди из тонкого шелкового трикотажа, это моя обычная домашняя одежда, не сковывающая движений и в меру согревающая тело. Шерстяные носки заменила на обнаруженные в прихожей расшитые черным и зеленым бисером родопские тапочки с очень странным названием, которое я, конечно же, уже забыла; они были мне впору и обутые на босую ногу хорошо держали стопу. Теперь я могла передвигаться быстро и бесшумно.

Меня в основном считают консервативной и сдержанной, и в большинстве случаев я такая и есть. Однако скрытая сторона моей натуры, та, которой я стесняюсь и которую очень прячу ото всех, очень чувственная и романтическая. Но это только для немногих. Интересно, какой считает меня мой таинственный незнакомец? Если он каким-то образом сейчас наблюдал за мной, то здорово я его позабавила своими приготовлениями.

Я не нашла фонарика. К черту этот фонарь. Он выдает местонахождение. Я зажгла свечи в нишах стен. В гостиной из камина от тлеющих углей шел жар. Еще разгорится, подумала я и подбросила в камин несколько поленьев. Действительно, вскоре поленья уже были охвачены маленькими синими язычками пламени. Я хотела поворошить угли, но не нашла кочерги. Пришлось подняться снова на второй этаж, где я в кабинете видела и кочергу, и лопатку для углей. Было темно, я вынула из кармана зажигалку, но не успела ею щелкнуть, как кто-то одной рукой, обхватив меня сзади, сильно притянул к себе, а ладонью другой руки прикрыл мне рот, несильно, но требовательно. А я и не собиралась кричать! Я даже не вздрогнула от неожиданности, я ждала этого момента. К тому же это физическое прикосновение не было насилием, и я не чувствовала никакой агрессии, скорее, это было заботливое прикосновение человека, желавшего предупредить мои возможные действия. Похожее заботливое объятие я однажды уже испытала. Это случилось в Ленинграде, когда уставшая после лекций я села не на тот автобус и, возвращаясь обратно, решив сократить путь, пошла через ремонтирующийся квартал. Я люблю ходить дворами. Проходя через черные ходы из здания в здание, пересекая внутренние дворы, я почти приблизилась к выходу на главную улицу и уже видела проникающий через щели полуразрушенных стен свет уличных фонарей, оставалось лишь обогнуть выступ в стене. Перед этим выступом меня и схватили сильные руки и притянули к себе и стене. Я сразу поняла, что это защита. Где-то рядом раздавались сухие щелчки. Мне было невдомек, что это выстрелы пистолетов с глушителем. Оказывается, там была устроена не то засада, не то облава. И никто не подумал, что какая-то отчаянная особа в темноте пройдет на стройку. Но все закончилось хорошо. Я даже не успела испугаться. Испугались оперативники. Это была их оплошность. Вначале из меня выпытывали, кто я и откуда, потом начали ругать, а под конец посадили в милицейскую «Ладу» без опознавательных знаков и отвезли в общежитие ВПШ на Воинова, где я, пользуясь знакомством, остановилась на время зимней сессии в университете.

И вот опять крепкие, заботливые руки. А дальше… дальше случилось то же самое, что мне уже приходилось испытывать в похожих ситуациях. Я замерла в ожидании того, что произойдет. Прижимавший меня к себе человек тоже замер, словно прислушиваясь к чему-то. Было так тихо, что слышались удары и его, и моего сердца. Я даже слышала шорох его одежды над вздымавшейся за моей спиной грудью. Я циник. И он это знает. Я подумала: «И в такт неровного дыхания…» И тут я куда-то пропала. Я была, и меня не было. Кажется, я что-то говорила. Но все это было связано с неимоверным напряжением. Моментами я ощущала себя, свое тело и снова проваливалась куда-то. Падала, чувствовала головокружение и покачивание. Сопротивлялась чему-то. Но боли я не ощущала, только легкое подташнивание и слабость. Я отвечала на множество вопросов. Это было очень сложно, но не потому, что я не знала ответов. Сложно было выговорить слова. Я была словно в тяжелом наркотическом сне. А потом мне вдруг стало легко и захотелось спать. И тут он впервые заговорил со мной.

– Что с сердцем? – спросил он.

– Функц… – не получалось у меня произнести термин «функциональная кардиопатия».

– Сейчас как с сердцем? – оборвал он меня.

– …тележо… – еле удалось выговорить мне. – Конечно, тяжело. Потрепи немного, сейчас подправим, – явное сочувствие было в его голосе. Он говорил, как мой остеопат. Но что он со мной делал, я не знаю. У себя в Таллинне на сеансах мануальной терапии я очень редко отключаюсь. Я поняла. Я и раньше подозревала это, особенно в случаях моих невероятно быстрых выздоровлений. Он меня лечил! Видимо, я стала вслух высказывать свои предположения и слова благодарности, потому что я услышала громкий довольный смех. «Спим», – произнес он. И я увидела себя в длинном коридоре, считающей белые венские стулья.

Очнулась я в своей кровати. Угол одеяла был аккуратно подоткнут под голову, как я обычно делаю, когда ищу уюта и тепла. Мне все приснилось, подумала я, зная, что обманываю себя, мне хотелось, чтобы это был сон. Но уже первое, на что я обратила внимание, это одеяло. Не то, которым я обычно укрывалась здесь. Я знаю, что это был не сон. И все-таки я искала подтверждения этому. Облюбованное мною полосатое одеяло, напоминавшее мое домашнее, под которым всегда хорошо спалось, даже когда самочувствие было неважное, было аккуратно сложено вчетверо и переброшено через спинку кожаного кресла в кабинете. Я чувствовала, как кто-то осторожно и бережно укладывал меня в постель, но не на тот бок, на котором я обычно сплю, я что-то даже хотела сказать, но опять провалилась в забытье. Я не сплю на правом боку. Он принес меня в мою комнату на руках – вот откуда это ощущение покачивания. И уголок одеяла подоткнул под голову, бережно и заботливо. И это уже было в моей жизни. Я тогда очень боялась и первым делом ощупывала себя и радовалась, что была цела, и без признаков какого-либо насилия. Это успокаивало. А сегодня я даже не искала никаких следов. Мне кажется, что он специально не погасил до конца мое сознание, чтоб я поняла, что происходит. Но ведь ментальное насилие было, ведь все, даже хорошее, делалось без моего согласия. И все же надо отдать ему должное: он всегда будил меня, прежде чем опять каким-то образом усыпить. И оставлял знаки, чтобы я сомневалась в здравости своей психики. С юмором у него было все в порядке. Я обнаружила у себя на ногах новые носки. Вот почему мне было жарко. А где тапочки? В темноте вряд ли я найду их.

Я снова прилегла, вспомнив, что он велел вставать осторожно. Я знаю, что вспомню, я все вспомню, все всплывет. Надо успокоиться. Память потом выведет на поверхность все необходимое. Вот уже сейчас вижу, как он сидел в кресле напротив кровати. Он никогда не уходил, не убедившись, что я вышла из так называемого гипнотического сна и заснула нормальным сном. Я помню, как пыталась открыть глаза и рассмотреть сидящего напротив. Я видела лишь пятно вместо лица, но больше чувствовала взгляд: снисходительный, чуть насмешливый, ироничный, но не злой. А сегодня я почувствовала его заботу обо мне. Я пыталась привстать – не получилось. Я что-то говорила ему. Кажется, я предлагала ему поужинать со мной. Единственное, что мне запомнилось, это то, что вместо обычного «Кто ты?» я спросила: «Почему?»…

Из кухни донесся телефонный звонок. Как интересно, кто это мог быть? – я с любопытством сняла трубку. Это был Тео Данаилов. Дребезжащим старческим голосом он сообщил, что ко мне собираются в гости лучшие женщины деревни во главе с Виолеттой, кметом. Он слышал их разговор минуту назад, когда покупали цветы. Я поблагодарила Теодора за предупреждение. И за хороший прием, который он оказал мне. На кухне вдруг стало светло. Это появилось электричество. Рассмешил меня старик. У меня здесь уже и информатор свой имеется. Я понимаю, он считает себя своим человеком. Это приятно. Как жаль, что мне не удалось с ним пообщаться. Он в этой деревне знает все. Только я положила трубку, как зазвонил мой мобильный телефон. Как я и предполагала, звонила Виолетта и поинтересовалась, могу ли я принять их. По-моему, она звонила, находясь за воротами дома, потому что как только я ответила, что с радостью приму и не успела даже обуться, как с улицы посигналила машина. Гостей было четверо. Уже знакомая мне Виолетта Найденова, секретарь кметства Петя Темелкова, учительница физики Гергана Петрова, которую они взяли собой в качестве переводчика, и мой лапушка Теодор Данаилов. Теодор, подмигнув, вручил мне букет тюльпанов. Я расцеловала старика. Ох и хитрец же он. Я пригласила гостей в дом. В гостиной я быстро накрыла стол, уже зная, где что лежит. Учительница физики поставила на стол трехлитровую бутыль домашнего красного вина, а секретарша достала из сумки коробку пирожных. Сюда еще добавились испеченные Иорданкой пирожки. Лучшие женщины деревни оказались веселыми, простыми и приятными в общении.

Виолетта вручила мне альбом «Родопские села». Я сразу же узнала на обложке мост через речку, здание кметства. «Смотрим страницу сорок два», – перевела мне Гери, то есть Гергана. Так, на странице 42-й я увидела свой дом, снятый с вертолета. От птичего погледа. То есть с высоты птичьего полета. «Твой дом, как Асенова крепость», – сказал Тео. И все хором подтвердили. Конечно же, их беспокоил вопрос о моих планах на будущее. Я честно призналась им, что жить на два дома дорого. Да и дорога дорогая. Но по полгода жить здесь я хотела бы, будь хоть какая-нибудь работа. Мне показалось, что Виолетта ждала этого. У нее был для меня вариант – зная, что я переводчик, она предложила мне место преподавателя русского языка в старших классах и на языковых курсах для взрослых. «А школа – там, на другой стороне», – она показала рукой за ущелье. Дальше снова разговор перешел на местные проблемы, связанные с туризмом, с приближающимися рождественскими праздниками. В такой непринужденной обстановке время пролетело быстро. А моим гостям еще надо было успеть проведать моих соседей. Был уже одиннадцатый час, когда они уехали от меня.

Я долго стояла во дворе дома и ждала Марко. Поднялась наверх, вымыла после гостей посуду. Нарезала яблоко, начистила орехов и вышла в галерею. Светлозар успел убрать снег только у дверей, но и этого было достаточно, чтобы найти корзинку и положить в нее угощение для местной жительницы белки. Видно было по следам, что она уже наведывалась сюда. А я совсем про нее забыла.

Чтобы не терять времени зря, я стала собираться в дорогу. Портрет завернула в пакет и положила на дно сумки, подложив для мягкости новые носки. Собрала и свои вещи в ванной комнате, оставив лишь зубную щетку и расческу. Подаренный альбом положила сверху. Коробку с носовыми платками решила оставить здесь, ведь я вернусь еще. Я взяла лишь два платочка себе для поднятия духа. Носки и платки я сбрызнула арабским парфюмом. Мне дорог этот запах. А тапочки? Эти тапочки я непременно должна взять с собой! Они сохранили хорошую энергетику сегодняшнего вечера. Где они? Где я еще не была? В кабинете. Я включила настольную лампу. Нет. И здесь их не было. Было уже около двенадцати, когда, наконец, приехал Марко. А я боялась, что больше не увижу его. Марко был уставший и притихший.

– Почему не спишь? – спросил он.

– Чувства мешают, – с улыбкой ответила я. – Ах, вот как! Чувства мешают? – И хотя это было сказано тоже в шутливом тоне, по сосредоточенности во взгляде и легкой скованности в движениях говорящего было понятно, что небрежно брошенная мною фраза «чувства мешают» была воспринята серьезнее, чем я могла предположить. Честно говоря, такой реакции я не ожидала. За этими двумя словами – опыт. Сказано было с легким смешком. Но я уловила в этом спрятанную боль.

– Чувства мешают порой даже жить.

Не ожидала. Не ожидала от Марко такого признания. Мы действительно заложники своих чувств.

– Моей жене сейчас было бы столько же лет, сколько тебе.

– Извини, я затронула больную тему.

– Нет, я сам. Наоборот, мне с тобой хорошо, тебе ничего не надо объяснять.

– Сегодня странный день. Столько событий. Обед в лучшем ресторане Пловдива. А вечером – королевский по деревенским меркам ужин в деревне. У меня гости были. Пойдем ужинать.

Марко пошел мыть руки, а я почему-то боялась, что он откажется. Увидев красиво накрытый стол на кухне, он удивленно посмотрел на меня.

– Нет, нет. Это не я. Это нам подарок от жителей деревни.

– А как тебе удается, нигде не бывая, набирать популярность? Кстати, Красимир Банев передает тебе привет.

– Марко, это Красимир Банев приезжал сюда как-то поздно вечером?

– Да, ему интересно стало. Давно не был здесь. Профессор Илиев был большим другом его отца. Я нашел в коробке с фотографиями много интересных снимков. Я их переснял для себя.

– Ты можешь взять эти фотографии себе. Это история Болгарии. Мне кажется, это уникальные снимки. Тем более что они были тщательно спрятаны. Ведь наверняка те, кто изображен на тех довоенных снимках перед зданием Главного управления, подверглись после войны репрессиям.

– Ты обратила внимание на эту фотографию? Да? Мужчины в штатском возле светлой машины.

– Да. Мне лицо одного человека очень кого-то напоминало.

– Ты прирожденный частный детектив.

– Ты и это узнал? И кто тебе про меня рассказал?

– Банев. Он пригласил нас на празднование годовщины посольства в Хельсинки.

– Нас – это кого?

– Меня и тебя. Я приглашенный. А приглашение на двоих. Я не шучу. Банев хотел с тобой встретиться.

Ну и денек, думала я про себя.

– Ты произвела на него впечатление. Я удивился, когда старик еще и сюда приехал с проверкой.

– Он с тобой очень строго разговаривал.

– Как ты это поняла?

– Ты стоял как провинившийся школьник.

– С такой ценной информацией тебя нельзя выпускать из страны. Остаешься здесь, – рассмеялся Марко. Но я почувствовала, что мое наблюдение его зацепило. Я уже перемыла посуду, протерла столовое серебро. Слушала Марко и думала, что я такая же: от усталости и от радости могу казаться другим пьяной.

– Марко! Ты сегодня спать пойдешь? Я могу с тобой до утра беседовать. Мне машину не вести. Я в самолете высплюсь.

– Можно мне спать в твоей комнате. Я не буду к тебе приставать. Только не уходи никуда ночью.

– Не бойся. Не уйду.

Утром Марко, чистя зубы в ванной комнате, вдруг выглянул оттуда и сквозь сжатые зубы что-то сказал. Я не поняла. Марко повторил, теперь уже внятнее:

– Если встретишься с Баневым, смотри не влюби его в себя. Красимир Банев – мой папа.

Глава 17. Я Возвращаюсь домой!

Я возвращалась домой уставшая и преисполненная чувством светлой грусти. Да и грустью это противоречивое чувство нельзя было назвать, поскольку сюда примешивалось много других ощущений. Скорее это было расширением души до размера, когда все чувства кажутся безграничными. Мне не хотелось никого обременять дальней дорогой в Софию. Я вполне успевала и на автобусе. Вылет из Софии в Хельсинки был в 18:30. Но для этого мне все равно надо было попасть в Пловдив.

– Посмотрим, – сказал Марко. – Только автобусом ты не поедешь. Я сам отвезу тебя.

Мне было жаль Марко. Мы приехали в Пловдив в 11 утра, Марко поднялся к себе в квартиру, я осталась ждать его внизу, в машине. И в этот момент появился Слави Жейнов. Со свойственной ему легкостью и веселостью он побожился, что ему так или иначе надо по делам в столицу. Марко отдал Слави какие-то бумаги и коробки. У нас было время, и потому мы смогли спокойно, без спешки, позавтракать в том милом кафе. Официантка удивилась количеству заказанного кофе. Слави велел всем присесть на дорожку. У машины Марко обнял меня. Молча. Без слов. Все слова были уже сказаны раньше. И возможно, этим мы выдали свою тайну. Но Слави так хорошо улыбнулся Марко на прощание, что мне показалось, он в курсе наших с Марко отношений. Ну и ладно. Друзья ведь. Хорошо, что Слави сам согласился отвезти меня в Софию. Скорее, это устроил Марко. Но даже если так, это было оптимальным вариантом для нас обоих.

Солнце сделало свое дело, разгладив морщины сугробов. Лучи словно слизнули острые макушки снежных валов вдоль дорог. Я давно убедилась в том, что обратный путь всегда преодолевается намного быстрее. На этот раз это могло быть еще и потому, что погода была ясная, а мой попутчик, вернее, водитель, пребывал в прекрасном настроении. Он что-то напевал себе под нос. Спросил, может, я хочу послушать музыку по радио.

– Нет. Лучше спой мне свою любимую болгарскую песню, – попросила я его. Сначала Слави отмахнулся, мол, петь совсем не умеет. Но, почувствовав серьезность моей просьбы, уже через несколько секунд, прокашлявшись, затянул песню, и хотя слов, кроме одного имени, которое повторялось в припеве, я не поняла, прекрасная мелодия, печально-трогательная, и звучание болгарского языка тронули меня почти до слез. Спев песню, Слави немного подумав, спел другую. Болгарские песни, особенно народные, очень мелодичные, но грустные. Но мне как раз и нравятся лирические песни. В перерывах между пением Слави рассказывал мне о своих любимых ансамблях, исполнителях, я записала в блокнот название понравившейся мне больше всего песни, чтобы потом найти ее в YouTube. Эту мелодию я слышала по радио в машине у Марко. Неимоверно красиво звучала она в исполнении симфонического оркестра и скрипки. – Я думала, что это импровизация на тему какой-то народной песни. А скрипка звучала так, что душа возносилась к небу вместе с высокими нотами.

– Я знаю, о чем ты, – и Слави, оживившись, стал мне объяснять, что это песня Эмиля Димитрова «Ако си дал». Он вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула. Конечно же, знаю, имя этого талантливого композитора и певца мне известно еще с юности. Как и имя Бисера Кирова, и Лили Ивановой.

– А на скрипке эту мелодию исполняет наш скрипач-виртуоз Васко Василев. Только он теперь живет в Лондоне, ездит по миру с концертами. А дома, в Болгарии, бывает летом, и тогда дает концерты для своих. Этим летом он выступал в Пловдиве. Ты видела наш античный амфитеатр?

– Я кивнула.

– Вот там, в концертном зале под открытым небом, он играл так, что… слов нет… Ну вот как ты сказала о душе.

И еще в разговоре выяснилось, что у нас много общих любимцев среди болгарских актеров. Слави даже удивился моим познаниям в области кинематографии Болгарии. Но это были старые фильмы. Может быть, в Болгарии их показывают по телевидению, поэтому Слави, который моложе меня лет на двадцать, и знает эти фильмы, они, несомненно, вошли в классику болгарского кино. Жаль, что после распада СССР мы потеряли связь с Болгарией. Единственный современный болгарский фильм, который мне удалось посмотреть за последние двадцать лет, да и то не в кинотеатре, а в маленьком зале информбюро Европейского союза в Таллинне, показ которого был устроен для живущих в Эстонии болгар и остальных желающих в рамках культурного проекта ЕС благодаря инициативе и поддержке посольства Болгарии в Финляндии. Это была кинокомедия «Чужденец». Я бы назвала ее сатирой. Как-то уж очень безжалостно шутили над собой болгары в этом фильме. В отличие от любимых мною болгарских фильмов времен моей молодости этот фильм особой смысловой нагрузки не нес, но с какой жадностью всматривались сидевшие в зале люди в картинки городских и сельских пейзажей, которых в фильме было довольно много. А Слави только слышал об этом фильме, дело в том, что нам его показали до начала проката в кинотеатрах. Вот так с воспоминаниями и песнями мы и доехали до самой Софии, нигде не останавливаясь. До вылета самолета времени было достаточно, но я отказалась от предложенной мне Слави экскурсии по Софии, тем более что Слави говорил о каких-то своих делах, из-за которых он приехал в столицу. Понятно, что это было лишь предлогом, чтобы выполнить просьбу Марко. Но я не могла игнорировать его планы. Слави не спешил покидать меня, а, наоборот, повез в одно кафе, где мы съели на двоих целую курицу, запеченную на вертеле и поданную прямо на горячем противне картофельную запеканку с маринованными стручками сладкого красного перца. Это были печеные «чушки», с особым ароматом и неповторимым вкусом. У нас иногда бывают в продаже – это деликатес. Несмотря на огромную порцию, я с удовольствием съела все, хотя обычно ем мало и избирательно из-за непереносимости многих продуктов. Слави был очень доволен: и едой, и тем, что мне тоже понравилось. И чай, сваренный из трав, собранных в районах высокогорья, и «горский мед», которым он был подслащен, нам понравились. Действительно, чистые продукты, потому и никаких побочных явлений во мне не вызвала эта вкусная еда.

– Приезжай в Таллинн, я знаю одно замечательное место, где можно вкусно поесть, – пригласила я Слави. Слави вежливо кивнул, но видно было, что не только из вежливости, но и на самом деле задумался над моим предложением. Мы обменялись адресами и телефонами. Слави крепко обнял меня, очень искренне, и трижды постучал кулаком по спине. Это, кажется, сейчас так принято. Мне понравился этот молодой человек: прост, но не простодушен, умный, выдержанный, хорошо воспитанный, понимающий и тактичный. И кроме того, даже по лицу можно определить, что очень добрый. С такими людьми, как он, приятно и легко общаться. «Интересно, у него что-нибудь получилось с Наташей из адвокатского бюро?» – подумала я, глядя вслед уходящему Слави. И почему он не женат? И где он и кем работает, что может так запросто по просьбе друга срываться с места на весь день? И почему я не спросила его об этом? Может, он с радостью бы рассказал о своих трудовых достижениях, хотя стоило лишь спросить? Но ведь и Слави не расспрашивал меня о моей личной жизни.

Я радовалась возвращению и в то же время сожалела о том, что так быстро закончилось время моего вынужденного отшельничества, доставившего мне столько духовной радости и открытий в самой себе. И все на фоне феноменальной красоты природы этого мистического края. Сама местность, своеобразной красоты уникальный дом над обрывом, люди, с которыми я успела познакомиться, их красота – внешняя и духовная, и разыгравшаяся стихия с ее последствиями – все произвело на меня глубокое впечатление. Пловдив поразил и вверг меня в глубокую депрессию тем, что там я поняла, что ничего не знаю, и уже поздно, чтобы наверстать упущенное. В этом городе есть все. Его по праву называют культурной столицей Болгарии. Невероятное культурное наследие у этого народа. У меня столько пищи для размышлений. И при этом я не знаю, кого благодарить за эти восемь невероятных дней, проведенных в Родопах.

Оставшись одна, я на подсознательном уровне опять искала кого-то взглядом в зале ожидания аэропорта, кого-то, кого сама не знаю. Внимание привлек мужчина в длинном темно-синем стеганом пальто, стоявший спиной ко мне. Я понимала, что глупо надеяться увидеть моего таинственного друга здесь, в аэропорту, и с чего я взяла, что он непременно должен объявиться. Регистрация на рейс и прохождение таможенных процедур отвлекли меня на время от мыслей о нем. Но, устроившись в кресле самолета, я опять вернулась к ним. Мне стало грустно. А вдруг он был в аэропорту и видел меня. Видел, как я верчу головой. Какой у меня был вид? Когда я чем-то расстроена, мне кажется, что у меня растерянное и глупое выражение лица. Но это лишь мое внутреннее ощущение, я знаю, уже не раз проверено: посмотрев в зеркало, я встречусь там взглядом с серьезным, самоуверенным и очень спокойным с виду человеком. Вот как я себя натренировала. Возможно, в облике даже сквозит какое-то высокомерие, сознание собственной исключительности. Мне не раз говорили про это, называя мой взгляд даже гордым и высокомерным. Плохую маску выбрала я себе в свое время. Вспоминая об этом, я стараюсь улыбаться людям. Плохое настроение надо скрывать, а зачем прятать радость? И ведь на самом деле у меня было столько поводов для радости.

В моей жизни произошло что-то невероятное. Столько всего накопилось на душе, но я ни с кем не смогу поделиться ни радостью своей, ни тревогами. Я возвращалась к своей привычной жизни, к близким и родным людям, к своей любимой работе. Я радовалась тому, что вовремя расчистили дороги от снега и мне удалось попасть на нужный рейс, и я успевала вернуться домой до возращения моих из Таиланда.

Мобильная связь наладилась. Я отправила своим смс-сообщения. Они ответили тем же. У них все в порядке. Всем довольны. Мне не терпится поскорее увидеть их. В столичном аэропорту я купила каждому по небольшому подарку – маленькие, но ценные вещи. Это будут подарки к Рождеству. Я почти ничего не потратила из взятых с собой денег. Лишь сделала кое-какие покупки в местных магазинчиках и в лавке у старика Данаилова. Марко привозил продукты и готовую еду и наотрез отказывался принять от меня деньги. Это из-за урагана так получилось, что обед в пловдивском ресторане и посещение музея, АРТ-галерей и кафе были нашими единственными выходами в свет. Если, конечно, не считать мое несколько неудавшееся посещение придорожного кафе и обеда с приятным собеседником и хорошим товарищем в софийском эко-ресторане.

Чем ближе к дому, тем сильнее стали пробиваться в душе ростки радости: сначала она легкой сладостной тревогой отозвалась в кончиках пальцев, а чуть позже, когда я уже второй раз за день летела через Финский залив, только уже из Хельсинки в Таллинн, при виде темных берегов и еле угадываемого в тумане святящегося слабыми огоньками силуэта города, чувство радости захлестнуло меня так сильно, что я поняла: это приходит старость. Если человек моего возраста вдруг становится сентиментальным, то это явный симптом старости. Но когда самолет пошел на посадку и возвращавшиеся откуда-то издалека пассажиры захлопали в ладоши и завизжали не то от восторга, не то от радости, что долетели, я обрадовалась. Мои проявления сентиментальности ни в какое сравнение не входили с тем, что я увидела. Видимо, я редко летаю. Отстала от жизни. И у меня была еще одна радость: у меня был повод снова встретиться с Красимиром Баневым. Мне надо было вернуть деньги и доложить о поездке. Интересно знать, что же он мне скажет. В Хельсинкском аэропорту Вантаа я даже несколько раз оглянулась, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, и подумала: а вдруг он тоже летит в Таллинн.

Я приехала домой поздно вечером. В Таллинне тоже выпал снег, но не так много. А может, его уже разбило дождем. Во всяком случае, было слякотно. Шагая от автобусной остановки по вычищенной тропинке к дому, я вдруг поняла, почему весь день чувствовала, что что-то у меня не так. Шляпа! Почти все время, проведенное в Болгарии, я проходила в своей меховой шапке. Она оказалась очень кстати и органично вписывалась в общую картину. И естественно, морозным утром я и в обратную дорогу отправилась в ней. Моя шляпа осталась там, не в моей комнате, а на вешалке, внизу.

– Ладно, не беда, – успокаивала я себя, в то ж время испытывала радостное волнение: а не знак ли это? Ведь я никогда ничего не забывала, а если теряла, то все потерянные вещи вскоре находила, даже упавшую в снег тяжелую серьгу с большим синим камнем лабрадорита я нашла по крошечному отверстию в сугробе.

Как хорошо дома! – обрадовалась я спокойствию и умеренной прохладе в моей славной квартирке. А я переживала, что квартира вымерзнет. Родной знакомый запах кухни, ванной, запах духов от висевшей в прихожей куртки мужа, свернутые в комочек мои шерстяные носки на полке с обувью. Все такое родное, свое. Я еще никогда так не радовалась возвращению домой.

Пока в кофеварке с фырканьем готовился кофе, я, быстро найдя на полке сонник, мельком просмотрела значения снов. Что же означали мои сны, увиденные на новом месте? Так: видеть во сне забор, ограду, идти вдоль забора – в вас заложен потенциал, о котором вы даже и не подозреваете. М-да, но о каком потенциале можно говорить, в моем возрасте уже ничего нового во мне раскрыться не может. «Сделайте попытку избавиться от давления окружающих и отдаться во власть чувств». Я громко рассмеялась. Сделала. Надо создать что-то осязаемое – видимое, материальное. «Вы на пути созидания» – вот это уже интересней. Под это можно подвести перевод книги, но, возможно, и то, что я пытаюсь изложить сама. Это мне нравится. Так, что еще: ревность. Я испытала во сне ревность, в жизни такой не испытывала. Известно, что такой сон означает всегда измену, причем с любой стороны. Но помимо этого я нашла еще другие значения этого сна: оказывается, еще и исполнение желаний. Но все верно, сон означает измену, а если это измена со стороны сновидца, то, конечно же, это и исполнение его желания. Я стала читать дальше: испытывать чувство ревности – стать жертвой ночного нападения. Мне и не хотелось бы так думать, но то, что произошло в предпоследнюю ночь в доме над обрывом, вполне можно подвести под это определение. Это несколько омрачило мое настроение. Это было насилие над моим сознанием, духом, ведь он отключил меня каким-то образом, не спрашивая у меня на то позволения. Нет следов никакого насилия надо мной. И не зомбирует он меня. Но ведь для чего-то ему нужно мое бессознательное состояние. Что же происходит в это время? Да. Он заботлив, предусмотрителен. Не покидает меня, пока не убеждается, что я заснула нормальным сном. Но это уже потом, после энергетической атаки. Иначе не назвать. Только непонятно, для чего это? И почему я чувствую себя после этого сна обновленной, сильной? Чувствую в этом какую-то особую избранность. Интересно, удастся мне когда-нибудь прийти к разгадке происходящего? Но было еще одно разъяснение увиденного – получение прибыли! Как не согласиться, вот так сон мне приснился на новом месте! Ведь получение такого подарка не что иное, как прибыль и есть!

Фырканье кофеварки прекратилось, и я, отложив растрепанную и очень любимую всеми книжку в сторону, поспешила на кухню, вдыхая в себя запах жареной свинины и тушеной квашеной капусты, проникающий в нашу кухню от соседей с нижнего этажа. Мне такое есть нельзя. – Каждому свое, – вслух произнесла я, наливая себе кофе и думая о том, что обед со Слави мне пришелся больше по вкусу, чем блюда гурме европейской кухни, которыми угощал меня в пловдивском ресторане Марко. Но, возможно, я не чувствовала себя рядом с ним достаточно свободно, чтобы получать удовольствие от вкусовых ощущений мастерски приготовленных и великолепно оформленных блюд.

Когда раздался телефонный звонок и я увидела на экране пунктирную линию вместо номера, то не кинулась снимать трубку. Я пыталась вернуть свое сердце в исходное положение. Не удавалось. – Да, – выкрикнула я из себя и замерла в ожидании молчания. Но на той стороне впервые за все годы нашей игры в молчанку я услышала… улыбку. Это просто надо чувствовать. – Ну кто ты? Кто? – Но мой вопрос повис в воздухе, потому как трубку к этому времени уже положили. И все равно я очень обрадовалась звонку. Значит, он простил мне мою ночную поездку в Пловдив. Пускай я обманываю себя, тешу свое самолюбие, но я уверена, что ошибаются те, кто считает, что в наших отношениях романтические чувства полностью отсутствуют.

Оглавление

Глава 1. Подарок

Глава 2. Встреча в МИД Эстонии

Глава 3. Бинокль в бинокль – лица не разглядеть

Глава 4. Навстречу прошлому

Глава 5. С высоты птичьего полета

Глава 6. Вылет в Софию задерживался

Глава 7. Дорога в Родопы. Знакомство с домом

Глава 8. Я обхожу свои владения

Глава 9. Сомелье

Глава 10. Я ищу кого-то

Глава 11. Светлозар зовет в деревню

Глава 12. Буря

Глава 13. В снежном заточении

Глава 14. Возвращение Марко

Глава 15. Раскаяние наступило раньше, чем я предполагала

Глава 16. Особенности особых обстоятельств

Глава 17. Я Возвращаюсь домой! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg