«Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел»

Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел (fb2) - Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел 501K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Герман Шелков

Герман Шелков Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел

Эпизоды курения и употребления спиртного в тексте являются неотъемлемой частью описываемой в книге эпохи.

Все совпадения случайны.

Не то выбрал

1979

Герман Пряхин жил в деревне. Не в деревне, а в поселке, похожем на деревню. Было ему восемнадцать лет. Пришло время выбирать профессию.

Многие советовали стать водителем грузовика: грузовик едет, за окном мелькают люди, пейзажи, всегда тепло, в руке папироса. Хорошо! Неплохо также водить трактор на колесах или небольшой автобус.

А Герману нравилось расспрашивать приезжих.

Однажды в поселок приехал летчик. Герман спросил его: «Трудно ли стать, как вы?» Оказалось, что Герман хочет управлять самолетом, менять города, аэродромы. Это, пожалуй, лучше всего. Когда выяснилось, что летчиком стать трудно, Герман захотел стать артистом, исследователем, историком, экспертом, научным консультантом, переводчиком. Все эти люди в разное время бывали в поселке, и он разговаривал с ними.

Но как-то раз в поселке появился вовсе удивительный человек. Послушав его, Герман принял окончательное решение.

До сих пор никакая мысль или идея не захватывала его полностью, а тут ему захотелось сделаться ну просто отражением незнакомца.

Кто же это был?

Незнакомец носил золотой крест на цепочке и золотой перстень, всегда выглаженные брюки, ботинки на высоких каблуках, красивый ремень. Как он умел сплевывать и отбрасывать окурок – этого Герман не мог забыть и ночью. А какая у него была манера говорить, какие комбинации слов он знал – представление, и только!

И какие изображения были на спине и животе у этого незнакомца!

Святые апостолы, ангелы и херувимы жили на его теле, то есть так искусно они были вытатуированы. А зачем – неизвестно.

Незнакомец любил улыбаться и знал пропасть историй. Но не как у всех, а особенных. И у него имелись деньги, много крупных денежных билетов.

Как-то раз он пришел на реку, разделся и стал глядеть на воду. Герман, расположившийся неподалеку, забыл о книге, которую собрался почитать. Он смотрел на незнакомца, как не смотрел ни на летчика, ни на других, а затем решился и подошел ближе.

Незнакомец вдруг улыбнулся и произнес: «А ну, кореш, слетай за пивом».

Он протянул Герману пять рублей, Герман взял их и быстро побежал выполнять поручение. Ему хотелось сделать приятное удивительному человеку.

Как он пил пиво из бутылки, этот незнакомец, – никто так не пил. И какая у него была жестикуляция! Единственная во всем поселке. И такой походки Герман никогда не видел. А когда незнакомец принялся говорить, Герман едва не лишился чувств от восторга и восхищения.

– Много разного я видел на свете, – сказал незнакомец. – Видел и отчаянных, вот как ты. Один такой взял железнодорожную кассу, громыхнул ее, как улей. Но ты еще не знаешь, какой ты отчаянный, поэтому и молчишь. Когда-то я тоже не знал о себе. Но вовремя все раскрылось.

Он не стал продолжать, а полез в воду – купаться. После этого он лежал на солнце и курил ароматную сигарету, а святые апостолы стерегли его удачу. Так он объяснил их назначение.

Видя, что Герман раскрыл рот и приготовился ловить каждое его слово, незнакомец принялся рассказывать.

Сначала он сказал, что самое удивительное на свете – это жизнь. А самая любопытная сторона жизни – удачливые люди.

В подтверждение этому он готов рассказать хоть тридцать случаев. Например, биографию некоего Ф.

Как-то раз этот Ф. приехал в одно замечательное место, а там уже собирались сесть за стол, чтобы провести время за картами. Можно было подумать, что Ф. именно для того и приехал – подержать в руках колоду. В каком-то смысле это было именно так. Но в действительности Ф. явился сюда не только для игры, а для испытания своей удачи. Его очень интересовал этот вопрос.

Совсем недавно он покинул отца и мать, уехал из родного города и отправился навстречу испытаниям. А зачем же он это сделал?

Он, видите ли, почувствовал, что удачлив. Что удача к нему не равнодушна, а благосклонна. Поэтому он купил билет в плацкартный вагон и отправился в путешествие.

В поездке ему пришлось много думать, наблюдать, рассуждать о жизни, соотносить в уме различные события и явления. Наконец он сделал для себя важное открытие: счастлив тот, кто абсолютно свободен. То есть принадлежит сам себе и никому другому. Только в этом случае жизнь приобретает очаровательную тонкость. Но что означает свобода без денег? Ничего! Космическая пустота. Черный, холодный вакуум…

С этими мыслями Ф. взял чужой чемодан и вышел на ближайшей станции.

Он ждал погони, криков и прочей нервной суеты, но вышло так, что ничего подобного не случилось. Ничто не нарушило тишины и спокойствия.

Ф. это очень понравилось. И он понял, как нужно действовать. Во-первых, нужно избавиться от терзаний совести. Затем приобрести уверенность в себе. Нужно повторять: «Я фигура, персона, и у меня совершенная способность к тому, чтобы жить в свое удовольствие!» И тогда станет везти.

И так и случилось: пришло везение.

…Однажды Ф. прибыл в столицу, имея с собой сразу два чужих чемодана. Один был новый, из превосходной аргентинской кожи, в котором лежали два костюма, рубашки, электрическая бритва, хорошие, но обыденные и скучные для азартной натуры вещи. А в другом, потертом и старомодном, между плащом и полотенцем, Ф. нашел пять тысяч рублей. Он этого не ждал и подлинно изумился. Ах, фортуна!

Ради такого случая и стоило рисковать.

В этот же день Ф. поселился в прекрасной гостинице, в одном из высотных домов столицы, пообедал в тамошнем ресторане, а вечером отправился в закрытое карточное заведение.

Поставив немного, он выиграл. Тут же выиграл еще. За столом были и другие игроки, которым везло, они забирали деньги легко и дерзко. Они обладали в игре исключительным умением. И все же Ф. везло больше. В этот вечер удача послала ему свою особенную улыбку…

Сидя за карточным столом, Ф. думал о своей фортуне. Изменит ли она ему? Нет, наоборот. Он чувствует, что ему повезет. Он выиграет триста рублей. Возможно, они придут к нему быстрее, чем он рассчитывает, и тогда он будет думать о пятистах рублях или больше…

Но случилось иначе.

За столом, кроме прочих ловцов удачи, сидел пожилой человек. Влиятельная, уважаемая личность в кругах игроков. Он предпочитал делать только крупные ставки, по пятьсот рублей и даже по тысяче. Однако сегодня его преследовала неудача.

Принявшись играть, он проиграл все, что принес с собой, и сначала впал в легкую нервозность, а потом вдруг объявил: «Не имею при себе даже мелкой монеты и все равно поставлю». Сказал – и поставил молодую женщину, которая пришла с ним, красивую, смуглую жительницу юга. Заявил ее в три тысячи рублей.

Она не могла возмутиться, так как это было небезопасно. А влиятельный человек не мог взять свои слова обратно. Сказанным словом эти люди дорожат больше жизни.

Что же было дальше?

Ф. ее выиграл. Взял за руку и увел с собой, и никто не сказал ему ни слова. С тех пор так и живет со смуглой красавицей. Вот какой этот Ф. Обручился с удачей!

…Когда незнакомец замолчал, Герман побледнел от волнения. «Еще! Еще!» – вырвалось у него. Тут же он смутился и попросил прощения.

Незнакомец засмеялся.

– В этих новеллах суть жизни, – сказал он. – Поэтому они тебе по сердцу.

После этого он рассказал о другом удачливом человеке по имени Жмыка.

Этого Жмыку судьба однажды загнала на крышу городского дома на столичном проспекте. Он бежал от преследователей. Под ним громыхало железо. У него был саквояж – это в одной руке, в другой был нож. А те, кто его преследовали, размахивали пистолетами и кричали.

«Стой, Жмыка! Сдавайся!» – вопили они. Кое-кто из них выстрелил в воздух.

Но Жмыка любил опасность, считал это неотъемлемой частью своей жизни. Поэтому он смеялся и выкрикивал в ответ: «Какие у вас странные фантазии!»

Бежать ему, по сути, было некуда. Любой бы оценил состояние его дел, как негодное.

Но фортуна! Она улыбалась этому отчаянному типу. Он подбежал к краю крыши, посмотрел вниз и увидел неожиданное спасение в виде воздушного шара. Два пионера привязали к веревке резиновый шар размером с колесо самосвала, надутый теплым воздухом из горелки, и понемногу отпускали канат. Шар поднимался вверх и почти достиг крыши. Тогда Жмыка прыгнул и ухватился за веревку. Храбреца мгновенно потащило вниз, но все же не так стремительно, чтобы разбиться насмерть. Он лишь отбил пятки. Шар смягчил ему приземление! Те, кто преследовали Жмыку, впали в уныние. Они дергались и тряслись от негодования. Жмыка бросился через двор на проспект и исчез в толпе горожан. В саквояже у него лежали весьма ценные вещи, принадлежавшие известному профессору-математику. Когда преследователи спустились с крыши, никто уже не мог сказать, где Жмыка…

За этой историей последовала другая, за ней еще две.

Но Герман согласился бы выслушать и тысячу. Водители грузовиков и прочие люди никогда не рассказывали ничего похожего.

Герман никогда не испытывал такого сильного любопытства. Ему хотелось самому заглянуть в мир, где люди ставят на удачу и не бояться этого. Обыкновенные люди смотрят на них со страхом и уважением, и это хороню. Плохо – это быть незамеченным…

Когда сидение на одном месте наскучило незнакомцу, он отправился прогуляться. Герман пошел за ним. Человек с золотым крестом не был против этого. Когда он шел по улице, все с удивлением его разглядывали. Иные чесали затылки. Иные забывали, куда шли. Подойдя к магазину, незнакомец так лихо отбросил окурок, что несколько местных жителей, собравшихся у крыльца, понизили голоса до шепота.

Герману все это чрезвычайно понравилось.

«Вот бы и мне стать таким!» – были его мысли.

Незнакомец купил коньяку, и удовольствие поселилось на его лице.

Он счастливо улыбался, как бы доказывая, что жизнь, вопреки общему мнению, легка и прекрасна.

Через минуту за ним приехали его друзья на новой автомашине «Волга». Красивая девушка выглянула из окна и изящно помахала ему.

– А можно и мне поехать? – спросил Герман.

– Куда, на луну?

– Нет, куда вы. Я мог бы что-нибудь делать для вас. Мог бы стать помощником… Я не испугаюсь!

– Зато твоя мамуся умрет от разрыва сердца.

– Но я уже не маленький! Я очень хочу быть с вами. Пожалуйста, прошу вас!

– Ну что же… Приедешь в город, зайди в кинотеатр «Ракета». Спроси в кассе тетю Клаву. Скажи ей, что привез мне привет от сестры. Она скажет, где я.

– А как вас зовут? – спросил Герман, смутившись, что не спросил этого раньше.

Незнакомец засмеялся.

– Это надо знать, гаврик.

– Простите, я так заслушался ваших историй, что растерялся.

Незнакомец указал на местных жителей:

– Им хорошо известно, кто я. Они-то тебе и расскажут.

После этого он уехал со своими приятелями.

«К Антонине Ивановне младший брат заглядывал, – сказал кто-то. – Миша Суров по прозвищу Глен. Фигура! Три раза был в тюрьме. Уважаемая личность в уголовном мире».

Весь вечер Герман повторял про себя: «Глен! Глен!», волнуясь, как человек, обретший сильную, искреннюю мечту. Ему хотелось немедленно поехать в город, в кинотеатр «Ракета».

Он видел себя частью таинственного мира, в котором Глен и прочие похожие на него люди, проживают чрезвычайно интересную жизнь.

Выбор был сделан.

– Куда ты едешь? Зачем? – спросила мать своего сына Германа, увидев его приготовления. – Где ты будешь учиться или работать?

Герман подумал, что Глен и другие замечательные люди из таинственного мира совсем не склонны полагать, будто каждая мать обязательно должна знать правду. Поэтому он солгал. Назвал техникум кооперативной торговли. Вот что он сказал: «О торговле сейчас многие говорят плохо, ругают ее. Но это, мамочка, несостоятельные, предвзятые мнения. Торговля – это хорошо. В любом деле можно стать специалистом. И я возьму и стану. Выучусь и буду хорошо зарабатывать!»

Матери Германа очень понравилось такое отношение ее сына к труду и учебе, и она отправилась к соседке и продала ей золотое кольцо, чтобы Герман имел при себе не пять рублей, а куда больше.

Герман взял деньги, сел в автобус и поехал в город.

Добравшись, сразу же направился в кинотеатр «Ракета» и даже не купил мороженого и сладких пончиков.

В кассе, к его удовольствию, продавала билеты именно тетя Клава. Добиться желаемого оказалось делом одной минуты. Она лишь раз внимательно взглянула на Германа, куда-то позвонила по телефону, который был под рукой, и Герману осталось только ждать.

Через полчаса его окликнули: «А что ты там стоишь, олень? Иди сюда».

Герман повернулся. Голос ему не понравился, как и самая манера обращения – плохая манера, не подобающая достоинству какого угодно человека. Однако он послушался и приблизился.

Перед ним стоял крепкий парень в летней кепке, надвинутой на лоб. Хорошо одетый.

У него были огромные кулаки и могучая шея, а плечи, как шары.

– Глен про тебя спрашивал, – произнес парень. – Сказал: «Ожидается прибытие одной отчаянной личности». Ну так это ты?

– Я, – смущенно сказал Герман.

– Тогда пойдем.

Они вышли на улицу, сели в автомобиль «Жигули», на заднее сиденье. На месте водителя сидел другой крепкий парень в очках от солнца.

– Сколько тебе лет? – спросил незнакомец в очках.

– Восемнадцать.

– Скоро в армию?

– Осенью.

– Служить необязательно, если считаешь себя человеком. В армии служат не люди, а солдаты. Определись насчет этого, и будем разговаривать.

– Я человек, – ответил Герман.

Незнакомцы остались довольны и стали говорить, что человеку свойственно стремление к удовольствиям, а государство обычно не признает этого. Оно хочет нагрузить всякую личность обязанностями. Вместо подлинных страстей мертвая скука. А жизнь предназначена не для тусклых, однообразных будней, а для радости. Иначе она ни к чему. Молодость – это золото, но что означает это понятие без свободы? Мелкое, несущественное обстоятельство. А что такое свобода? Это когда человек принадлежит самому себе. И об этом нужно думать сейчас, а не потом. Потом будет поздно. Потом единственной формой выражения своих страстей будет рев и другие психопатические приступы. Жить нужно играючи. Не иметь ничего, что отягощало бы душу, выбросить пустые мечты. И обручиться с удачей!

– Я уже давно так думаю, – сказал Герман.

Незнакомцы улыбались, по-особому жестикулировали, и от них распространялось обаяние большой физической силы.

«Не просто люди, а фигуры, фигуры!» – думал Герман.

Ему захотелось уже сегодня стать таким же.

Парня, который окликнул его в кинотеатре, звали Витя Каракум. Другого звали Павел, по прозвищу Нунс. Он завел мотор, и они все вместе куда-то поехали.

Оказалось, на железнодорожный вокзал.

Здесь Витя Каракум сказал Герману:

– Пойди и достань себе деньги на приятную жизнь. Сможешь – будем иметь с тобой дело.

Герман почувствовал разочарование, так как это предложение не отвечало его натуре. Ему казалось, что он может рассчитывать на что-нибудь другое.

– Я не знаю, как это сделать, – ответил Герман. – Я думал, вы мне скажете.

– Ты обыкновенный тундровый олень, – сказал Витя Каракум. – Иди домой, посмотри «В гостях у сказки», полезную для оленеводства передачу.

– Ну, не стоит плести такие интриги, – сказал Нунс. – Дай ему зеркало. Покажи, как берут деньги из воздуха.

Витя Каракум вынул дамское карманное зеркало и положил на свою широкую ладонь.

Постепенно, не торопясь, словно пуская мыльные пузыри через трубочку и наблюдая за их движением, Каракум рассказал Герману, как с помощью зеркала можно добыть средства. Нужно прикрепить этот предмет на сложенную вдоль газету или на страницу книги, встать у автоматических камер хранения с видом ожидающего человека, занятого чтением, а в нужный момент повернуться спиной к обывателю, собирающемуся поместить в камеру хранения свой багаж. Газету или книгу следует немного выставить влево или вправо, чтобы подглядеть в зеркало, какие цифры обыватель употребил для составления шифра. Их нужно хорошо запомнить. Самое важное – правильно рассчитать угол обзора. Когда обыватель уйдет, остается только вынуть из камеры его багаж и выйти на привокзальную площадь.

– Мы хотим знать, улыбается ли тебе фортуна, – сказал Нунс.

– Ну, покажешь себя? – спросил Витя Каракум. – Дадим тебе инструмент – зеркало, книгу и клей, чтобы прикрепить зеркало к книге. Чего проще изобразить студента, готовящегося к новому учебному году? Положи в автоматическую камеру свой пиджак и останься рядом, будто ждешь кого-то. Ищи рассеянных, задумчивых и тех, кто торопится. Они твои счастливые падающие звезды. Ступай, а мы будем ждать тебя здесь.

С замирающим сердцем Герман отправился добывать деньги.

Возле камер хранения ему стало не по себе. Но все же, после нескольких минут сомнений, когда он убедился, что на него никто не смотрит, ему стало легче.

Он вспомнил Глена и почувствовал, как с образом этого человека к нему приходит вдохновение. После нескольких ободряющих мыслей он распрямил плечи и даже ощутил азарт.

Наконец за его спиной появился обыватель с коричневым чемоданом. И хотя он не был рассеянным и никуда не торопился, Герман принялся смотреть в книгу, медленно отодвигая ее от себя вправо, пока обыватель не показался в зеркале. Вдруг удача послала Герману дружескую улыбку. Он подглядел все цифры шифра и быстро запомнил их. Сладкий сироп счастья наполнил все его тело. Ему захотелось побежать на привокзальную площадь, выскочить на середину и заплясать.

Удача так обрадовала Германа, что ему захотелось пошалить.

Дождавшись, когда обыватель захлопнет дверцу автоматической камеры, Герман повернулся к нему и учтиво спросил: «Вы Серафим Захарович Балалайкин, профессор биологии? Меня поручили вас встретить!»

Глядя вслед обывателю, Герман затрясся от смеха.

Прежде чем вынуть коричневый чемодан, он отправился в буфет выпить лимонаду «Буратино» с пирожным за двадцать две копейки.

Нунс изобразил изумление.

– Серьезный поворот событий, – сказал он.

– На моих часах прошло всего тридцать минут. Неожиданно. Ловко.

Витя Каракум покачал головой и сказал:

– Итак, наблюдается превращение оленя в человека. И этот человек кое-что принес… Две рубашки, костюм, две кепки, журнал «За рулем», книгу «По тонкому льду», одеколон, электрическую бритву, плащ, кожаные перчатки – все почти новое. Кроме того, в кармане пиджака нашлись две облигации по двадцать пять рублей. Твоя доля, отчаянный, составляет двадцать рублей.

– Двадцать рублей за тридцать минут, – сказал Нунс. – Положим, завтра понадобится час, послезавтра два, а на следующий день ничего не будет, и все же это прибыльное дело. Работай хоть каждый день. Будем платить тебе половину от всего, что продадим.

Этот деловой разговор происходил на окраине города.

Герман позволил себе напомнить о том, что хотел бы большего. То есть он не хотел бы работать на вокзале, а иметь дело с Гленом, быть рядом с ним.

Витя Каракум и Нунс переглянулись и стали улыбаться.

– Решительно только с Гленом? – спросил Нунс.

– Да, – сказал Герман.

– Это сложно, бывший олень, – сказал Витя Каракум. – Но поскольку ты отчаянная личность, может быть, у тебя и выйдет. Мы дадим тебе рекомендацию. Без нее нельзя. Но чем ты с нами расплатишься?

– Возьмите мою долю от продажи чемодана!

Нунс объявил, что его итальянские очки стоят дороже, снял их и положил в карман рубашки. И Герман испугался. Он поглядел в холодные и равнодушные глаза этого сильного и решительного человека и пожалел об этом.

Такие глаза никому не могли понравиться.

– Ну хорошо, – сказал вдруг Нунс. – Сделаем тебе одолжение. Возьмем твою долю.

– А еще не станем откладывать и поедем к Глену, – сказал Витя Каракум.

Глен жил на последнем этаже старого трехэтажного многоквартирного дома. Прихожая была оклеена красными обоями с золотыми полосками. В кресле сидел огромный незнакомец и дымил сигаретой.

Он был в белой рубашке и в просторных брюках с подтяжками. Его толстые волосатые пальцы шевелились на коленях.

«Кто это может быть?» – подумал Герман.

– О чем ты думаешь? – спросил человек в кресле. – Ты вообще умеешь думать? Вон у тебя голова какая большая. Поразмысли: один шаг – и прежней твоей жизни уже не будет. Начнется совсем другая жизнь. Еще можешь вернуться назад, к своей мамусе, или в любимую песочницу. А если шагнешь сюда, прежняя жизнь исчезнет. Верно тебе говорю.

Это философское рассуждение удивило Германа, и он подумал: «Сколько тут загадочного!»

– Это отчаянная личность, – сказал Нунс.

– Тогда иди смело, – сказал незнакомец. – Ступай вон в ту комнату. А ты, Нунс, останься.

Глен находился в гостиной, курил, сидя на диване, и смотрел на окно.

Герман не решился приветствовать его по-дружески и побоялся входить, а остался стоять в проеме, надеясь, что хозяин квартиры обратит на него внимание.

Глен, однако, не спешил замечать гостя.

Герман сделал шаг вперед и сказал: «Добрый день! Позвольте сказать, что когда вы уехали, я занялся негласным опросом и выяснил, что вас очень уважают. И молодые, и старые».

Тут же он добавил: «Никто не высказывался о вас плохо. Напротив, многие изображали восхищение. Вот, говорили, личность, персона!»

– Это мне известно, – ответил Глен. – А что ты ищешь здесь, у меня?

– Хочу у вас работать.

– Работать? Я не заводская проходная и не вывожу в люди, паренек. Помнишь такую песню? Иди на завод, там твое место.

– Я не хочу на завод. Я хочу с вами… Могу выполнять ваши поручения. Особенно, если понадобится много говорить. Я хорошо запоминаю.

– И тебя будут слушать?

– Глядя на меня, люди будут представлять, что это вы имеете с ними дело. Поверьте, я справлюсь. Найду такие слова, которые вас прославят.

– Да? Что ж, можно попробовать… Скажи Нунсу, пусть отведет тебя к Кларе-буфетчице.

Нунс, оказалось, все слышал. Он улыбался. Ему было приятно, что все так вышло.

Он повез Германа в центральную часть города, а Герману от радости хотелось высунуться из окна и запеть.

Клара-буфетчица гадала на картах, раскладывая их на столе веером. Над ее головой висела ажурная люстра. Женщина была в парике и в тонкой вязаной кофте. Герман догадался, какая у нее обязанность перед Гленом: в квартире две комнаты, и в одной из них Клара устраивает людей, как в гостинице. Но почему она буфетчица – неизвестно.

Правый глаз у нее был стеклянный, а на запястье татуировка – птица на ветке.

Герману было интересно разглядывать странную женщину.

Она несколько минут разговаривала с Гленом по телефону: «Да, синьор, все сделаю. Как, ты говоришь, его зовут? Хорошо, Глен. Конечно, еще бы. Если нужно, только скажи. Я могу послать его в магазин? Великолепно, отец родной. Чудесно».

Нунс что-то шепнул Кларе на ухо и ушел.

Герман увидел действие этого шепота: Клара погладила его по голове и сказала: «Хороший паренек. Хочешь, я сварю тебе кофе?»

Кларе было лет тридцать. Она любила носить красивые вещи и украшения. Когда Герман пил кофе с молоком и ел шербет, Клара сидела рядом, сложив руки на столе, и глядела на него.

– Ты напоминаешь мне покойного братца. Мой славный младший братик имел такой же колер прически и румянец щек. Когда его не стало, у меня появилась привычка искать в незнакомых людях его приметы.

– Отчего же он умер? – спросил Герман.

– Переборщил со статьями. Их было слишком много на одну почти еще детскую душу. По совокупности присудили высшую меру. Но он не плакал, даже не побледнел. Показал законничкам свой характер.

На Германа эти слова произвели огромное впечатление.

Он представил себе ровесника, презревшего отчаянье. В прощальной речи к сестре парень твердо произносит слова, которые впору произносить только в самый удачный момент жизни.

После этого Герману захотелось взять откуда-нибудь достаточно умения, храбрости и твердости, чтобы и о нем говорили с большим уважением.

Он сказал себе, что нужно во всем подражать Глену. Перенять его походку, жесты, манеру говорить, держать сигарету.

Глен умеет с шиком даже просто подниматься по лестнице. Нет ни одного стесненного движения.

Герман прошелся по комнате походкой своего кумира и остался доволен.

Клара принесла откуда-то прекрасные вещи – джинсы и такую же куртку, положила перед Германом, потом принесла хлопковую рубашку и мягкие замшевые туфли. Герман принял вещи с восторгом. Услыхав, что это Глен приказал сменить одежду, подпрыгнул от радости. Ему захотелось закурить, и он попросил у Клары сигарету.

Клара подала ему коробку английских сигарет и сказала: «Теперь ты почти человек».

Ночью Герман долго не мог заснуть, мысли его совершенно обезумили – кружились в вихре, и каждая была счастливая.

Утром, когда он вышел во двор, ноги его подкашивались от счастья. Усевшись на лавке, он воскликнул: «Вот как надо жить!»

Вспомнив, что Клара послала его за шербетом, он поднялся и с шиком удалился. Когда он вернулся, на лавке сидел Глен, а трое людей, готовые оказать ему любую услугу, наблюдали за ним из машины.

Герман подумал, что и он, если понадобится, сделает что угодно.

– Есть разговор, – сказал Глен. – Отправишься в город Воронеж. Там найдешь человека по имени Коля Хвалов, скажешь ему: «Глен желает получить в три дня». Речь, конечно, о деньгах. Коля Хвалов должен мне три тысячи. Возьмешь их и привезешь сюда. А если он откажет, не расстраивайся, это уже не твоя забота.

– Все сделаю, – сказал Герман.

В два часа пополудни он вошел в вагон поезда, следующего в Воронеж.

В пути он занял себя размышлениями о жизни. Все решает правильный выбор, и он, Герман Пряхин, не оказался слабым в этом вопросе. Кого-то привлекает сельское хозяйство, а кого-то индустрия. Кто-то ленится, а кто-то окружен чрезмерной строгостью. Водители грузовиков трясутся по дорогам, ждут выходных дней и праздников. Солдаты дерутся в казармах и скучают в окопах. Нет ни чудес, ни прикрас, ни таинственности. А в том мире, которому принадлежит Глен, интересного больше, чем в какой-либо книге. Этому миру принадлежит теперь и Герман Пряхин.

Отыскав в Воронеже Колю Хвалова, Герман удивился. Он думал, что такое имя носит легкомысленный и неприметный человек, а Коля Хвалов оказался высоким, упитанным и уверенным в себе биллиардистом. Он глядел на игровой стол, как полководец над карту военных действий. Шары были его дивизиями. Стеснение и смиренность, видно, даже в детстве не имели к нему отношения. Другие биллиардисты его боялись.

– А ты чего пялишься? – спросил он. – Чего надо? Может быть, хочешь скатать партию?

– Я прибыл от Глена, и он желает получить в три дня, – сказал Герман.

Коля Хвалов опешил. Положил кий и потрогал подбородок.

– Ах вон оно что, – сказал он наконец. – Надо подумать. Что ж, пойдем, пообедаем. Выпьем водочки и поглядим, что можно сделать.

Герману понравилась эта сложная и вместе с тем простая система отношений между людьми. Страх вызывает уважение. Глен, несомненно, внушал страх Коле Хвалову, иначе он не отошел бы так быстро от биллиардного стола.

Они перешли улицу и очутились в кафе.

– Принеси как всегда, – сказал Коля Хвалов официантке. – Нет, подожди. Принеси коньяку – пять звездочек. И подай обед получше. Ко мне приехал дорогой гость.

Герман был в восторге.

Он выпил рюмку коньяку.

– Не согласится ли Глен подождать? – спросил Коля Хвалов. – Все будет, как он хочет, но только позже.

– Нет, – сказал Герман.

– Нет?

– Времена нынче другие. Доверие теперь в большой цене. Если кто-то хочет, чтобы Глен ему доверял, нужно доказать это делом. Лучше всего – сделать так, как он сказал. Простая, детская истина.

Коля Хвалов покачал головой.

– А ты умеешь говорить! Все верно изложил. Все правильно. Значит, прочь сомненья! Деньги достану сегодня. А ты расскажешь Глену, что я не стал ждать трех дней, пусть он это оценит. Выручишь по-приятельски?

– С удовольствием.

– О! Да ты человек! Мне такие люди очень нравятся.

Коля Хвалов оставил Германа в кафе и вскоре привез деньги. Они лежали в детской обувной коробке, ровно три тысячи, билетами по десять рублей. Герман старательно пересчитал каждую пачку.

– Надежней везти их как есть, в коробке, – сказал Коля Хвалов.

Герман так и сделал. Войдя в купе, он сразу положил коробку под подушку.

Каждую минуту он вспоминал о самых приятных моментах выполненного поручения. Оно казалось легким из-за его умения обращаться с людьми.

Ему хотелось танцевать от восторга.

Перед прибытием поезда он заперся в уборной и заглянул к коробку. Все деньги были на месте.

Когда за окном показался перрон, в купе вошел Витя Каракум.

– Мне поручили следить за тобой, – сказал он. – Что сказать? Ты справился хорошо. Не допустил ни одной ошибки. Глен будет доволен. Думаю, это наведет его на важное открытие: у нашего Геры – это он так тебя сейчас называет, – талант спрашивать долги с населения. Впрочем, один случай еще не закономерность. А теперь погляди в окно: нас встречает дружище Нунс!

Нунс стоял на перроне и улыбался.

Герман появился в квартире Клары-буфетчицы с гордо поднятой головой.

Глен сидел к кресле.

– Удивление! – произнес он, не вставая с места. – Коля Хвалов не стал дожидаться, а взял и заплатил сразу. Какие же слова ты ему сказал, малыш?

– Лучше шутить со смертью, чем с Гленом, – ответил Герман. – Меньше маеты и терзаний.

– Какая фигура речи! А теперь отдай деньги Кларе.

Герман открыл коробку и достал оттуда три пачки аккуратно нарезанной газетной бумаги.

– А где деньги? – прошептал он.

От изумления он издал горлом птичий свист.

Кто-то, стоящий за спиной, сильно ударил его ладонью по затылку и сшиб с ног. Очутившись на полу, Герман увидел, что это Нунс.

– Куда девал три тысячи? – заорал Нунс. – А главное, у кого взял, сука!

Он наклонился и ударил Германа кулаком в скулу. У Германа внутри лопнула щека, кровь полилась в горло и хлынула изо рта.

– А-а! – закричал Герман. – Я не брал денег! Они были в коробке!

Из комнаты вышел Витя Каракум и сделал то же, что и Нунс. Он оказался левшой, но его удар был не слабее.

У Германа в глазах засверкал звездопад.

Он выгнулся, как щука на берегу, сначала в одну, потому в другую сторону.

– Говори, где деньги, – злобно проговорил Витя Каракум.

Клара, неподвижно стоявшая у стены, всплеснула руками.

– Вот гад! А казался таким приличным, – сказала она. – Нужно позвать Сиву. Он вытряхнет из него, где деньги.

Витя Каракум выглянул в окно и позвал Сиву: «Эй, Сива! Твой номер!»

Герман плакал на полу от боли и неслыханного ужаса.

Он несколько раз обращался к Глену – умоляющим взглядом, но Глен был далек от его надежд.

Один раз Герман протянул к нему руки, как ребенок к матери. Это рассмешило всех, а Нунс даже прикрыл ладонью глаза – так ему было весело.

В появившемся Сиве Герман узнал философски настроенного огромного человека из прихожей. Он и теперь был в белой рубашке и с подтяжками.

Сива схватил Германа за горло и поставил на ноги. Герман стал задыхаться.

– Покажи ему, Сивушка, какая он дрянь, – проговорила Клара.

У Германа непослушно задергались ноги, как у веревочной куклы.

– Я не одобряю этих чудачеств, Сива, – насмешливо произнес Глен. – Оставь душить мальчонку.

Герман упал на колени и зарыдал. Он чувствовал, как в нем трясется каждый сантиметр тела. Он еще не видел столько собственных слез.

– Что же ты наделал, Гера! – сказал Глен. – Ах, что же ты наделал! Все разрушил, все разбил.

– Я не брал денег, – истерично прошептал Герман.

– Никто не говорит, что ты их брал. Ты их проворонил. Нужно было быть внимательным, а ты про это забыл. Теперь достань три тысячи в три дня. Отдай то, что не твое. Умри, а отдай.

– Ты не возьмешь с него штрафа? – спросил Нунс. – Триста рублей!

– Надо бы, но не возьму, – сказал Глен. – Вот и все. Вопрос перестал быть вопросом. Гера принесет деньги, а если не принесет, навсегда останется молодым. Подробности меня не интересуют.

Вдруг все ушли, осталась только Клара. Герман еще долго стоял на коленях и плакал.

Клара бросила ему мокрое полотенце.

– Не ной и не терзайся, – сказала она. – Дальше будет еще хуже. Они не позволят тебе жить. Это конец. Я знаю. Я дам тебе элениуму. Сварю тебе суп с курятиной. А ты послушай: три тысячи тебе не достать, поскольку ты не Дед Мороз. Три тысячи – это крест на твоей могиле. Убивают и за меньшее!

– Я не брал денег, это Витя Каракум взял. Он входил в купе!

– Если скажешь это еще раз, не доживешь до рассвета. Витя Каракум потребует доказательств, а если у тебя их нет, рассчитается за оскорбление. Это обернется могилой! Витя живет по закону, а закон утверждает, что за наговор расплачиваются жизнью. Так какие же у тебя доказательства?

Герман молчал. Ему хотелось вскочить, броситься прочь, на улицу, отправиться на вокзал и вернуться домой, к матери.

– Я очень хочу домой, отпустите меня, – попросил он.

– А кто отсидит за чемодан? – спросила Клара. – Три года! Разве это Витя Каракум вытащил из камеры хранения чужую вещь?

Герман снова заплакал.

– В тюрьме тебя раздавят сапогом, как гада, – произнесла Клара. – А ты гад и есть. Проворонил деньги и хочешь свалить вину на другого. Но если уж ты в моем доме, дам тебе полезный совет. Никто тебе не поможет, а только ты сам. Выручит усердие и спокойствие. Пойди к Глену и спроси его, благодетеля, нет ли работы на три тысячи. Такая работа, возможно, и найдется. Если хочешь, я скажу это Глену прямо сейчас, по телефону. Или, если хочешь, отправляйся на тот свет. Или в тюрьму.

– Да, – сказал Герман, – спросите, пожалуйста, нет ли работы.

Поговорив по телефону, Клара сделалась добрее.

– У Глена есть работа на три тысячи. Выполнишь ее и лети белым голубем.

Ее слова стали Герману утешением.

Дрожь его унялась только к ночи. Клара дала ему таблеток, и он уснул не снимая одежды.

Утром Клара подала ему чаю и сказала: «Начни жизнь с чистого листа. Сейчас это вернее всего, уж поверь мне».

Она говорила, как мудрая женщина, умеющая примирить человека с чем угодно.

Появившийся Витя Каракум с презрением поглядел на Германа, не проронив ни слова.

– Поезжай с ним к Глену и будь послушным мальчиком, – сказала Клара. – Это тебя выручит. Сделай все, что скажут. Или верни деньги.

Герману было неприятно ехать в автомобиле с человеком, причинившим ему боль и унижение. Но теперь он боялся его кулаков. Он молча глядел на дорогу и думал о тяжелом разочаровании.

Сива, встретивший его в прихожей, усмехнулся и повел в гостиную.

Глен в задумчивости сидел на кушетке и курил сигарету.

– Работы на три тысячи не бывает, – сказал он. – Но для тебя найдется. Добудь для меня одну вещицу. Пистолетик. Когда принесешь его сюда, три тысячи забудутся, будто их не было. Мое слово. Делай тогда, что захочешь.

– А где можно добыть пистолет?

– Это знает дед Маронов, он расскажет тебе. Но сначала дай согласие.

– Я согласен, – сказал Герман.

После этих слов Герман услышал, как за его спиной задвигались люди. То были Витя Каракум, Сива и Нунс. Они вышли на середину комнаты и расселись на стульях.

– Ты согласился при свидетелях, – сказал Глен. – Учти, Гера, этот важный момент. Теперь, если скажешь «нет», Сива отрежет тебе голову и засолит ее, как кочан капусты. Так у нас поступают с теми, кто плюет на уважение к личности.

Нунс поднялся с места и сказал: «Пойдем, олень, отвезу тебя к деду Маронову».

– Ступай, Гера, и торопись: у тебя только три дня, – проговорил Глен.

Нунс повез Германа на окраину города. Там в одном из унылых и старых одноэтажных домов жил бородатый дед Маронов.

У него были смеющиеся глаза, но никто не видел его улыбки. При ходьбе он делал маленькие шаги. За ним всюду ходил запах нездоровых зубов.

Герман подумал: «Неприятный дед Маронов.

И все здесь чрезвычайно неприятное».

В нем поселилось чувство брезгливости. С этим чувством он сел на лавку у стены и стал слушать, как на крыльце старик разговаривает с Нунсом: «Этого мало, дай еще, Нунс. Прибавь дедушке. Я люблю не деньги, а покой, удовлетворение. Положи еще десяточку, разве для тебя это расходы?»

– Говори в сторону, от тебя пахнет канализацией, – ответил Нунс. – У тебя только день, чтобы научить парнишку, как добыть то, что нужно. Когда научишь, дам еще десятку. Потом получишь еще тридцать.

В доме было так грязно, что казалось, здесь держат коров. Герман боялся взять что-нибудь в руки. Он хотел пить, но не решался дотронуться до кружки.

Когда Нунс ушел, дед Маронов стал разглядывать Германа. Из-за смеющихся глаз казалось, что он сошел с ума и над всем насмехается.

– Подари мне часы, – сказал он. – Вот эти, на руке.

– Зачем?

– А ты не спрашивай.

Герману стало очень тоскливо. Ему хотелось, чтобы старик отошел подальше или ушел куда-нибудь. Он снял с руки часы и положил на край лавки. Дед Маронов унес их в другую комнату. Вернувшись, он положил на лавку плотницкий молоток.

– Вот этим ты и добудешь пистолетик, – сказал он.

Герман догадался, что молотком нужно разбить окно.

– А где это окно, которое нужно разбить? – спросил он.

– Глупый, как утка. Какое окно? Этим молотком ты лишишь человека чувств и памяти, а пока он чухается, заберешь пистолетик.

Герман испугался. Вообразив, что ему предстоит ударить человека молотком по голове, снова задрожал от страха.

Дед Маронов принялся объяснять. Говорил, как нужно действовать. Старшина милиции, усталый и рассеянный после ночного дежурства, войдет в подъезд своего дома. Там, спрятавшись в полумраке, будет ждать Герман. Он быстро подбежит к старшине сзади, сорвет с головы фуражку. От этого люди всегда теряются. Растерявшийся от неожиданности старшина обязательно замешкается. Такого человека легко оглушить молотком.

Дед Маронов протянул руку и дотронулся до головы Германа, показывая, куда нужно бить. Герман съежился от брезгливости.

– Я не смогу, – прошептал он.

– Глупости! Здесь дела на копейку. Другим способом пистолетик не достать.

Герман испугался еще сильнее.

– Ты давал согласие при свидетелях? – спросил старик.

– Да.

– Нужно было не давать, а теперь поздно. Теперь тебя самого стукнут по голове, если отступишься. Найдут где хочешь, нигде не спрячешься. Вот посиди тут и подумай, а я пойду пить чай.

Дед Маронов не умел скрывать своих привычек. Он ел и пил так громко, что Германа затошнило.

Он выскочил бы из грязного дома деда Маронова сию же минуту, как из гадкой навозной ямы.

Избавление стало бы самым приятным для него чувством.

– А где живет старшина? – спросил он.

– В обычном дворе. В ночь уходит на службу, утром возвращается. Сейчас поедем, покажу тебе это место.

– А что будет с человеком, если его ударить молотком? Он не умрет?

– Затихнет, и только. Полежит, а потом поднимется и станет ругаться.

Все, что Герман услышал, стремительно разгоралось в его воображении. Он видел старшину милиции, который носит на боку кобуру с оружием. Этот человек падает на пол и затихает, а потом, очнувшись, ругается.

Герман вскочил и засуетился.

Он добудет пистолет, и когда-нибудь, может быть, через два месяца, напишет анонимное письмо милиционеру. Попросит прощения: «Мне нельзя было обойтись без вашего пистолетика! Поймите, уважаемый, и простите».

Когда Герман увидел двор, дом и подъезд, где жил старшина, ему почудилось, что он может приехать сюда с молотком уже завтра.

– Все-таки ты глуп, как утка, – сказал дед Маронов. – Постой за дверью, почувствуй место, погляди, как люди входят и выходят. Смотри внимательно, ничего не упусти. Пусть глаза привыкнут к полумраку. Так делай два дня, а на третий бери то, что нужно.

Перед полуднем следующего дня Герман увидел старшину.

Невысокий, плотный, в сапогах, галифе и рубашке навыпуск милиционер медленно вошел во двор и направился к дому. Его руки были заняты.

– Все понял? – произнес дед Маронов. – Много милиционеров идут с дежурства, а такого, как этот, нет. Он золотой. У него в руках сумки. Он покупает картошку, лук, огурцы, сухари в сахаре, булки с маком, сливовый и яблочный сок с мякотью, чай, сардины, газеты. Хозяйственный человек, любит делать покупки. На другого тебе идти нельзя, ничего не выйдет. А этот всегда рассеян. Потому что, пока идет к дому, вспоминает, что еще не купил. Ему это нравится. Он открывает дверь ногой – просовывает ее в щель. В подъезде две двери, каждую он открывает таким образом. Будто бы сам просит, чтобы у него забрали пистолетик. И какой гладкий и плотный! Такие не умирают, а только теряют сознание.

Герман снова почувствовал удивительное действие слов. Как и Клара-буфетчица, дед Маронов его успокоил.

Герман был уверен, что преуспеет в этом странном деле.

Все же от волнения его руки немного дрожали. Заметив это, дед Маронов положил перед ним таблетки успокоительного.

В нужный час Герман вошел в подъезд и стал ждать старшину милиции.

Появилась старая женщина и прошла мимо, никого не заметив. После нее долго никто не показывался. Наконец Герман услышал, как кто-то открывает дверь ногой.

В пространстве между дверями света было немного, но глаза Германа привыкли. Он все видел хорошо. Старшина милиции вошел и остановился перед второй дверью. Герман перестал дышать.

Он бросился к старшине и ударил молотком по темени. Милиционер издал звук «хо». После этого он повалился на пол и затих. Из сумок выскочили картофелины и луковицы и побежали по полу.

Герман забрал из кобуры пистолет, поднялся по лестнице на последний этаж, пробрался на чердак.

Пройдя по чердаку, он очутился в другом конце дома. «Выйди как ни в чем ни бывало из подъезда и уверенно шагай через двор, – говорил ему дед Маронов. – Никто не запомнит твое лицо, потому что ты вышел не оттуда, где произошло нападение».

Герман так и сделал.

Никто не обратил на него внимания.

Он прошагал пешком два квартала, не видя ничего вокруг. Сильное волнение не позволяло ему оглядеться. На перекрестке какая-то женщина пропустила его вперед, и он не ответил на ее любезность.

Ему хотелось идти и не останавливаться.

Каждую минуту он вспоминал о случившемся. Он сделал все быстро и ловко, не растерявшись, не испугавшись перед неизвестностью. Но кое-что он забыл! Забыл сорвать фуражку, бросил молоток…

Бросил молоток!

Волнуясь, Герман быстро ощупал себя. Молоток нашелся за поясом, под рубашкой.

Герман вошел в автобус и спустя двадцать минут уже стоял перед Гленом.

Пистолет лежал на столе, на тарелке, обойма с патронами была вынута, лежала рядом.

Герман во всем находил удовольствие – в молчании Глена, в его задумчивой улыбке и в том, что в проеме стоят Нунс и Витя Каракум и тоже поражены зрелищем.

– И снова удивление! – наконец сказал Глен. – Ну и ну. Теперь ты мне ничего не должен. Есть желание – можешь уехать, а хочешь – оставайся. Будешь моим личным помощником.

Герман еще чувствовал горечь обиды, но уже не такую сильную.

Прежде он был так поглощен своим разочарованием, что ни за что бы не простил Нунса и Витю Каракума, а теперь в нем что-то изменилось. Герман еще не знал, что именно.

Он был рассержен на этих людей, но не спешил уходить. Добытый пистолет возвратил ему уверенность.

Он заметил, что Глен и его люди стали глядеть на него с серьезным видом, как на равного себе.

Это было очень приятное открытие.

Герман хотел сказать: «Я подумаю, как поступить». Но тут зазвонил телефон. Глен выслушал чью-то короткую речь, быстро взглянул на Германа, встал и мрачно поглядел в окно, а потом снова сел на кушетку.

– Дед Маронов передает, что все очень плохо, хуже некуда, – сказал Глен. – Тот милицейский так и не поднялся на ноги. Не очухался. И теперь он на том свете.

Витя Каракум присвистнул и оставил рот открытым. А Нунс хлопнул себя по колену.

– Это же высшая мера! – воскликнул Нунс.

Все принялись глядеть на Германа.

Из прихожей пришел Сива.

– Что будешь делать, сынок? – спросил он.

– Вышка – очень нервная штука. Но киснуть нельзя! Нельзя киснуть.

Герман задрожал так сильно, как не дрожал даже на полу у Клары-буфетчицы.

– Но что я сделал? – прошептал он.

– Укокошил старшину, – сказал Нунс.

– Разве Маронов не учил тебя, как нужно действовать?

Все поплыло перед глазами Германа – люстра, мебель, шторы и люди.

Пол вдруг сильно ударил его по лбу и щеке. Герман закрыл глаза, и стало темно и тихо.

Когда он очнулся, лежа на животе, под ним было сыро. Рядом была стена прихожей. В голове будто раскололось и рассыпалось стекло. Оно хрустело и визжало, и эти болезненные и неприятные ощущения становились только ужаснее.

Герман понял, что упал в обмороке и его стошнило. Он зашевелился и селу стены.

Из гостиной доносились голоса.

– Что тут думать? – сказал Нунс. – Сделать здесь, а после отвезти на пустырь и бросить.

– Я принял другое решение, – негромко ответил Глен. – Мальчонка может пригодиться. Конечно, мы рискуем, и все же торопиться не стоит. Еще не время.

– Кажется, он очнулся, – сказал Сива.

Он выглянул из гостиной и поглядел на Германа, за ним выглянули остальные.

– Умойся и убери за собой, – сказал Глен. – Потом послушай, что я скажу. Теперь для тебя нет ничего полезнее спокойствия. Оно для тебя дороже всего. Это мы сейчас и обсудим.

Герман чувствовал невероятную усталость.

У него горела щека, на лбу образовалась ссадина. Он вдруг ясно увидел свое положение – оно так ужасно, что уступает лишь самой смерти. Он убил человека. Теперь его ищут, чтобы забрать в тюрьму. Он слышал страшные слова «высшая мера», которые означают самое суровое наказание, расстрел. Они имеют отношение именно к нему. Это невыносимый ужас.

Глен пожелал говорить с ним без свидетелей.

– Киснуть нельзя, как сказал Сива. Это верно. И бояться тоже нельзя. Нужно смотреть вперед. Что случилось, то случилось. Пусть! Так даже интереснее жить. Но тебе понадобятся новые документы. Паспорт стоит тысячу рублей, военный билет – пятьсот. А заплатить тебе нечем. Однако я могу помочь тебе: дам полторы тысячи и еще триста – на подъем. А вернешь две с половиной. Такова моя плата за риск!

– Где же я возьму столько денег?

– Поедешь на север. Там люди и больше зарабатывают. Как устроишься, начнешь расплачиваться.

Герман схватил Глена за руку.

– Спасибо! Спасибо! – забормотал он. – Я хочу поехать на север!

Глен засмеялся.

Герман подумал, что осужден испытывать постоянный страх, но на севере ему будет легче. Там другие люди. Вместо галантности там стойкость и спокойствие. Житейская мудрость вместо шика.

Зато нет жестоких, коварных людей. Что им делать на севере?

Герман увлекся этими размышлениями и сделался спокойнее.

Глен велел ему ехать к Кларе-буфетчице и ждать.

Едва Герман очутился на улице, дрожь снова принялась терзать его тело. Он постучал к Кларе, трясясь, как в лихорадке. Клара поглядела на него без сочувствия, с женским презрением к слабому мужчине.

– Пожалуйста, дайте мне таблеток, – попросил Герман.

Клара не разговаривала с ним до следующего утра. Герман спал не раздеваясь, ничего не ел. Ему хотелось только лежать.

Утром Клара сказала:

– Ходила на рынок за курицей, а там торговки говорят: «Убили милиционера». Дали дураку заработать, а он и заработал на высшую меру!

Она не желала утешать своего постояльца. Он был для нее чужим.

Герман стал думать о севере, как о далекой, сказочной земле, где человеческие страдания неизвестны, потому что их нет. Скорее уехать!

– Сходи к фотографу, – сказала ему Клара. – Иначе у тебя не будет документов. Недалеко отсюда есть фотоателье.

Герман заказал у фотографа снимки для паспорта и военного билета. Но прийти в ателье стоило ему больших усилий.

Сердце его всякий раз сжималось, если кто-нибудь на него смотрел. Неожиданно для себя он сделал открытие относительно своей личности. Ему нужны покой, душевный уют, тихий, ничем не примечательный день, наполненный обыкновенными делами. Это во много раз ценнее, чем шик и повышенное внимание к персоне. Никакие рассказы о свободе и удаче ему не нужны.

Простые вещи стали казаться ему прекрасными.

Чтение книги за столом у вечерней лампы, чаепитие, разговор с хорошим человеком, прогулка в парке – вот самое замечательное времяпрепровождение.

Герман собрался уходить, как вдруг фотограф сказал кому-то по телефону: «Я верю только тому, что вижу. Словам верю меньше. Вы это учтите».

Герман вышел на улицу, ощущая волнение, имеющее уже совсем другое происхождение.

«А вдруг они обманули? – думал он. – Может быть, милиционер сейчас дома или в больнице, а я погибаю от ужаса!»

Герман имел в виду Глена, деда Маронова и прочих.

Он отправился туда, где напал на старшину милиции, и добрался так быстро, будто свернул за угол и сделал несколько шагов.

Однако он побоялся приближаться к дому, где жил старшина. Лишь заглянул во двор и тут же вернулся обратно на проспект. Остановился у киоска, торгующего газетами.

«Спрошу у продавца, слышал ли он что-нибудь о недавнем происшествии», – подумал Герман.

– Ах, здесь, во дворе, убили отца четверых детей! – сказал продавец. – Ужасный случай!

Четверо деток остались без родителя!

Герман не разобрал других слов, он просто был не в силах выдержать этой речи.

Он побрел, не разбирая дороги, натыкаясь на прохожих, чувствуя тошноту, головную боль, холод в плечах и пальцах. Вскоре его стошнило. Он сел на газоне под деревом и провел в неподвижности целый час.

Как теперь устроится его судьба? Схватят ли его или он с новыми документами начнет новую жизнь?

Что это означает – новая жизнь?

Герман стал утешать себя обещаниями и даже клятвами. Он будет трудиться, приносить пользу, за это его будут ценить и уважать. Он поможет каждому, кто попросит у него помощи. Запишется в библиотеку и прочтет тысячу книг. Лишний раз не выйдет из дома. Постигнет истины и приобретет мудрость.

Вскочив, Герман побежал.

Он бежал и бежал, останавливаясь только на перекрестках. Наконец пришел к Кларе-буфетчице и сел на полу у стены.

Клара принесла его прежнюю одежду.

– Одень свое, – сказала она. – Каким пришел, таким и уйдешь отсюда.

Герман переоделся, удивляясь тому, какими коварными могут быть люди. Клара-буфетчица умеет легко сменить дружескую улыбку на гримасу призрения. Ей ничего не стоит изменить голос, сделав его неприятным для слуха. А ее взгляд в одно мгновение может стать требовательным и холодным.

Это совсем не та женщина, которая гладила его по голове и предлагала кофе.

Спустя три дня Нунс привез ему деньги и новые документы. Герман разглядел в этом уголовнике затаившуюся злобу. Неприятие и неудовлетворение живут внутри этого страшного человека. Он всегда недоволен. Его улыбки фальшивы. Даже его спокойные манеры кажутся поддельными.

Но почему же этого не было заметно раньше?

Герман чувствовал к Нунсу отвращение. Если бы он мог, он вообще не смотрел бы в его сторону. Выбросил бы его из головы. Куда лучше думать о снеге: «Снег – это хорошо! Много чистого, прекрасного снега! Вот где я хочу очутиться!»

Герману нравилось представлять, как он едет в поезде, заказывает чай у проводника, смотрит в окно или читает книгу. «Я могу теперь ехать? – спросил он у Нунса. – Мне это очень нужно». Он произносил слова нарочно как ребенок.

Нунс повез его на вокзал.

На перроне, ухмыляясь, стоял Витя Каракум. О был как и прежде крепким парнем в летней кепке, но теперь его лицо было неприятно Герману, как лицо деда Маронова. И улыбки его тоже были притворными.

Он вошел с Германом в купе, запер дверь на замок и сказал:

– Не думай, что убежишь от нас. Чепуха. Найдем хоть на Полярной звезде. Сиди на одном месте и молчи, как каменный, иначе отдадим тебя властям – под высшую меру.

Сказав это, Витя Каракум вдруг схватил Германа за шею, притянул к себе и заглянул в глаза.

В дверь постучали, и кто-то с упреком проговорил: «Проводник! Это купе заперто!»

Витя Каракум вышел в коридор.

Город остался позади, но Герман не мог прийти в себя. Ему было горько, страшно и тоскливо.

Его не утешали даже мысли о чистой снежной пустыне, сверкающей кристаллами льда на солнце. Нисколько. Ничуть. Словно не было на свете никаких снежных пустынь, и не было солнца.

Его попутчики оказались замкнутыми людьми. Они выглядели угрюмыми, и Герману стало еще тоскливее. Он отправился в ресторан, купил бутылку пива и выпил ее. Затем купил шоколад, сигареты, яблоко, пачку открыток с видами Москвы.

Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, но он забыл все приемы быстрого знакомства. Он не мог проявить даже малую изобретательность. На душе у него висел камень размером с утес. Ночью он проснулся в сильном жару, выскочил из купе и побежал в уборную.

Он чувствовал себя грязным, точно его вымазали мазутом. А сердце как будто схватили ледяными руками и тоже сунули в мазут.

– Грязь! – закричал Герман. – Всюдугрязь!

Ему захотелось вымыть свое тело. Прямо здесь, в поезде. С ног и до головы! Он бросился в купе за флаконом яблочного шампуня, вернулся и снял одежду. Дрожа от холода и волнения принялся мыться и вскоре почувствовал себя лучше.

Что еще он может сделать, чтобы стать чистым и сияющим?

Вот что: завтра он купит новую одежду, все предметы до одного. И все другие вещи. Даже авторучка, которой он будет писать письма матери, должна быть новая.

О, как безжалостен страх! Очень трудно с ним справиться. Кажется, страх неодолим и захватывает все тело после одной только ничтожной мысли, растаптывает желания, крадет смех и улыбки, отнимает сон. Можно ли его победить?

Какое же средство против него можно найти?

Герман вспомнил, что говорил ему Глен. Будто на все нужно смотреть с иронией, как на забавное явление. Больше улыбаться. «Страшно? – спросил Глен. – А ты смейся. В голове пусть гремят марши, как на Первое Мая. Говори себе: я не какой-то штымп из переулка, я Гера!»

Герман лежал на полке и рассуждал об этом. Попробовал внушить себе: «Я Гера, и принадлежу только себе. Улыбаюсь, что бы ни случилось».

Он не смог улыбнуться и заплакал.

«Глупости! – подумал он. – Все до единого слова. Какое тут веселье, когда так ужасно страшно?»

Нужно окружить себя новыми вещами. Поселиться в незнакомом городе среди незнакомых людей, читать полезные, нравоучительные книги. Все должно быть новое – предметы, мысли, привычки. Разговаривать нужно только с простыми людьми.

Герман стал думать о незнакомом городе, успокоился и уснул.

Выйдя из поезда на перрон, он продолжал думать о новой жизни. Сейчас он купит билет на самолет, полетит в бело-голубом лайнере на север. Там все будет хорошо.

Герман вспомнил о шоколаде, вынул его и залюбовался оберткой. Ему вдруг захотелось очутиться в ее сюжете. Какой это замечательный мир! Красочное цирковое представление, море улыбок, смеха, детские замирания и восторги. Так же хороши, наверное, и детские игрушки. Нужно подержать их в руках. Пусть они успокоят, прогонят унылые мысли.

Герман отправился в самый большой магазин детских товаров. Он брал в руки игрушки, гладил их и прижимал к себе. Они дарили ему покой, а мысли его очищались, становились светлыми. Он поклялся с уважением относиться теперь ко всякому предмету, не имеющему отношение к миру взрослых людей. Ему сейчас очень хорошо. Бледность проходит, становится легко дышать. Во рту не так сухо, ладони не холодны, у сердца привычный ритм…

Детские игрушки одержали победу над страхом!

Герман бродил по магазину, не замечая других посетителей. В каждом отделе ему было хорошо и спокойно. Мысли текли плавно. Дыхание уже не было прерывистым.

«Вот бы остаться здесь на всю жизнь! – думал Герман. – Каждый день видеть и слышать эти краски и звуки. Вдыхать запахи. Навсегда порвать с грубым и жестоким взрослым миром…»

Да, теперь это его мечта: жить среди игрушек. Север ему больше не нужен. Он ему не поможет. Там взрослые люди и их нравы.

Это обыкновенное географическое понятие – север. А в мире детских игрушек все сияет, смеется и торжествует.

Герман обратился к продавщице:

– Я хочу работать в вашем магазине. Кем угодно, уборщиком или грузчиком. Вам нужны грузчики?

– Поговорите с директором или с главным товароведом. Грузчики всегда нужны. Думаю, вас возьмут уже сегодня.

Герман отыскал главного товароведа и сказал ему, что будет работать за двоих.

– А как у вас насчет дисциплины? – спросил товаровед. – Запомните: пьяниц и прогульщиков мы не держим.

– О, не беспокойтесь! – воскликнул Герман. – Я буду самым лучшим работником вашего магазина.

Герман хотел устроиться в гостинице, но водитель такси шепнул ему, что можно снять комнату у одной бездетной семьи. Герман сразу же согласился.

На следующий день он появился в магазине и принялся за работу.

Отдыхать ему не хотелось. Он с радостью был впереди всех. Ему доставляло удовольствие поднимать даже самые тяжелые ящики, потому что яркие наклейки сообщали, что в них деревянные куклы. Он улыбался. Один раз он даже запел.

– Скоро ошалеешь от такого космического темпа, – говорили ему другие грузчики.

Герман не чувствовал усталости.

– Нет ли у вас ночной смены? – спросил он товароведа.

– После хорошей работы нужно хорошо отдыхать. Иди домой. Если и впредь будешь так добросовестно трудиться, в конце квартала выплатим премию.

Вспомнив о деньгах, Герман снова стал унылым и озабоченным.

Он подумал о Глене. С этим человеком было связано все плохое в его жизни. С ним пришли страх и ужас. Будь он проклят, этот человек, который живет только ради денег!

И пусть будут прокляты деньги!

Герман решил, что теперь будет презирать деньги. Станет скромным человеком, живущим в мире детских вещей. Вокруг – только игрушки. Яркий детский мир и в голове, и в душе.

А через них – радость и покой.

Вот, к примеру, утро. Проснувшись, он будет напевать детскую псенку. Полистает детский журнал. Прочитает сказку. На завтрак будет есть кашу с вареньем, а не жареную колбасу с горчицей. И отправится на работу в детский магазин…

С этими мыслями Герман повеселел.

Вот как он станет жить! Как взрослый ребенок!

Утром он явился на работу раньше остальных грузчиков, надел рукавицы и так лихо схватил ящик с хлопушками, что какой-то незнакомец, увидавший это, засмеялся.

– Я инспектор пожарной охраны, – сказал он. – С вашим усердием вы стали бы хорошим пожарным. Добросовестно относитесь к делу.

– Мне нравится быть среди игрушек, – ответил Герман.

– Вы все-таки подумайте. А где у вас пожарный выход? Ах, кажется, вон та дверь. Это хорошо. Если вам не сложно, откройте ее. Мне нужно убедиться, что проход свободный и в случае пожара эвакуация пройдет как положено. Между прочим, быть пожарным почетно, это весьма уважаемая профессия. И очень мужественная!

Герман увидел на стене, рядом с пожарным выходом, ключ и отпер дверь. Она вела в переулок.

Герман выглянул, а когда повернулся, увидел перед собой пожарного инспектора. Незнакомец перестал улыбаться. В руке у него был пистолет.

– Спокойно, Пряхин, – сказал он. – Я из уголовного розыска. Ты арестован. Стой и не шевелись. И никаких глупостей.

Герман задрожал от страха, побледнел и заплакал.

Кто-то за его спиной быстро поднимался по лестнице. Появившись перед Германом, второй незнакомец вынул из кармана наручники и вдруг объявил: «Ну вот и схватили негодяя! Наконец-то!»

Германа усадили в автомобиль и повезли. Доставили к следователю.

Он долго не мог говорить. Он сидел перед следователем, скованный ужасом и отчаяньем, сутулясь и дрожа, и дергая подбородком.

– Вы слишком поддаетесь чувствам, – сказал следователь. – Как же вы решились напасть на старшину милиции? Для этого нужно непоколебимое хладнокровие. Но убийство совершили именно вы. Наши прекрасные сыщики распутали этот клубок. Сейчас вы увидите того, кто вам помогал.

Следователь показал Герману фотографию деда Маронова.

Герман почувствовал, как холод через затылок наполняет его голову. Глаза его вдруг закрылись, и стало очень тихо.

Когда он пришел в себя, следователь стоял над ним и курил папиросу.

– В обмороки здесь падают часто, – спокойно сказал он. – Поднимайся и слушай. То, что я хочу предложить тебе, называется «чистосердечное признание». После этого назначат следственный эксперимент и психиатрическую экспертизу.

– Меня казнят! Расстреляют! – проговорил Герман.

– Чистосердечное признание облегчает участь.

Герман рассказал обо всем, что совершил и чему был свидетель.

Он еще два раза падал в обмороке, самое тяжелое расстройство случилось с ним в подъезде, где был убит старшина милиции. Ему дали деревянный молоток. Герман взмахнул им, но тут его рот словно окаменел. Он смотрел перед собой и никого не видел. Потом его глаза закрылись.

В общей тюремной камере к нему подошел какой-то невысокий человек и сказал: «Глен посылает тебе прощальный привет и говорит, что ты глуп, как обглоданная морковка».

Никто не спрашивал его о Нунсе и Вите Каракуме, когда он признался, что они научили его, как украсть чемодан. В эту минуту ему было очень стыдно.

«Ну вот, попутно раскрылось мелкое преступление», – лишь ответили ему на это.

О Глене с ним говорили только дважды.

– Зачем вы второй раз пришли к Михаилу Сурову, по прозвищу Глен, и предложили ему пистолет, если он и в первый раз решительно от него отказался?

Герман от удивления подпрыгнул на стуле.

– Да ведь это он велел мне добыть пистолет! Он, а не я сам!

– У Сурова есть свидетель. В момент вашего разговора в квартире находился слесарь-водопроводчик. Он случайно все слышал. Вы настойчиво предлагали свои услуги.

– Это неправда!

– Мы нашли человека, видевшего, как вы зашвырнули пистолет в реку. Это пенсионер, житель дома на набережной. Что вы скажете, если он вас опознает? Пистолет, кроме того, уже поднят. Водолазы обнаружили его там, куда вы его бросили.

От волнения и отчаянья Герман молча раскачивался из сторону в сторону.

На очной ставке он увидел Глена.

Михаил Суров был спокоен и поглядывал в окно.

– Скоро осень, – сказал он. – Унылая и прекрасная пора. Запах опавшей листвы будит воспоминания… Иногда мне кажется, что я поэт, ведь моему сердцу есть, что сказать.

Его спросили о Германе.

– Это, откровенно говоря, немыслимо странный парнишка, гражданин следователь. Откуда у него такие чудовищные принципы? Пришел ко мне и говорит: «Хочу работать». Он сказал это человеку, пять лет как отошедшему от дел. Не разобрался, не выяснил обстоятельств, не изучил историю. Ах, юность! Пошлите, говорит, меня на задание, я докажу! Как сын полка, честное слово. Ну что с ним делать? Я поручил ему посетить Воронеж, спросить с моего приятеля сто рублей – давние, понимаете ли, претензии. Когда-то выручил с покупкой мебели. «Но больше у меня работы для тебя нет и не будет», – сказал я. И что вы думаете? Он даже этого не сделал. Обманул. Привез ноль, овальную, знаете ли, такую конструкцию.

– Не сто рублей, а три тысячи! – воскликнул Герман и вскочил с места.

Следователь сказал:

– Продолжайте, Суров. А вы, Пряхин, не вскакивайте, иначе это обернется против вас.

– И вот я вижу, что парнишка искажает действительность, гражданин следователь. Но что тут придумаешь? Ведь я нынче скромно созерцаю жизнь, интересуюсь рифмами. С любовью смотрю на бабочек на ветке ивы. Однако сто рублей все-таки деньги. И я спрашиваю: «Как думаешь, возвращать, юный друг, каким образом?» То, что я услышал, заставило меня содрогнуться. Ужас в концентрированной форме. Пистолет вместо денег?! Нет, для меня это слишком! Я ценю каждое мгновение своей жизни и о неприятностях предпочитаю читать в газетах. И поэтому я показываю на дверь – моим изящным указательным пальцем с розовым ногтем. Почти документальное описание, гражданин следователь, чтобы вы все знали. Но это создание явилось во второй раз. Да, да, представьте. Я думал, что при нем мои золотые гульдены, как я шутя называю наши всеми уважаемые советские рубли, но я ошибся! Уж не знаю где, каким образом и с позволения каких департаментов этот пионер раздобыл оружие. Ну что делается на свете! И я вскочил с места – с фамильной кушетки – и указал на дверь. Прочь! Это я почти прокричал. И больше мы не встречались.

– Так все было? – спросил следователь.

– Нет, – сказал Герман.

– Попрошу вас кое-что уточнить, – произнес Михаил Суров. – Прямо сейчас. Спросите у мальчонки, зачем он приехал ко мне. Другие едут к Полярному кругу, в тайгу, за трудовой славой и звездами, взбегают по ступеням университетов, мечтают о круглых профессорских очках, смотрят в небо и в фантазиях покоряют далекий космос, бредят открытиями, капитанскими мостиками и штурвалами лайнеров. А этот приехал ко мне, к Мише Сурову. Спросите его: зачем? Общественности это очень любопытно.

Следователь поглядел на Германа.

– В самом деле, Пряхин, зачем? – спросил он.

– Он сказал мне, что я отчаянная личность.

– Отчаянный пират Черная Борода зло и сосредоточенно пьет ром в скрипучем трюме на бочке золота, – насмешливо проговорил Суров. – Кто здесь отчаянный? У кого никогда не будет круглых профессорских очков?

– Так зачем же вы приехали, Пряхин? – спросил следователь.

Герман молчал.

– Вы свободны, Суров, идите, – сказал следователь. – Никуда не уезжайте. Мы вас еще вызовем.

Герман попросил допросить деда Маронова.

Следователь развел руками.

Оказалось, что дед Маронов признан невменяемым, его будут лечить в психиатрической больнице.

– Он еще двадцать лет назад был невменяемым, – услышал Герман.

Ему стало очень страшно.

– Я не хотел никого убивать, это вышло случайно! – закричал он.

Герман повторял это перед судьей и заседателями. Они слушали его и делали короткие записи. Судья аккуратно вела заседание. Она задавала точные вопросы мягким, приятным голосом. В этой ее манере просматривался особый стиль.

Герман подумал, что аккуратная женщина сочувствует ему. Она даже ни разу не нахмурилась.

Произнося последнее слово, он обращался лично к ней.

– Пожалуйста, сохраните мне жизнь, я буду трудиться каждый день, выполнять самую тяжелую работу и никогда никого не подведу, – плача сказал Герман.

Перед вынесением приговора он провел чрезвычайно тяжелые для себя минуты.

В комнате для совещаний судья подала заседателям чай и стала говорить с ними.

– Вы правы, это ужасно – лишать человека жизни в таком молодом возрасте, – сказала она. – Я согласна. Но речь идет о помощи. Нужно помочь обществу, то есть всем нам, обыкновенным людям, почувствовать себя в безопасности. Дети и старики, молодежь и все, кто трудится, не должны страдать от бессилия перед преступностью. Давайте же очистим улицы и посадим цветы. Кроме того, убит работник милиции.

– Но подсудимый почти еще мальчик!

– У погибшего остались четверо, им еще меньше, – почти шепотом сказала судья. – Я не призываю вас расквитаться с убийцей, а прошу позаботиться о всех нас. Пожалуйста, подпишите приговор. Вспомните о ваших, моих и всех других детях. Их будущее зависит от нас. Пусть они никогда не узнают, что такое безжалостные, коварные личности с молотками в подъездах.

Германа привели в зал заседаний на оглашение приговора.

От волнения у него понизилось зрение.

Он видел лишь силуэт аккуратной женщины, силуэты заседателей. Не чувствовал ступней. Суставы его пальцев словно замерзли.

– К высшей мере наказания – расстрелу, – объявила судья.

Герман все слышал, но почти ничего не мог разглядеть. В зале раздавались вздохи и всхлипывания, кто-то произнес: «Невероятно!» Позже он узнал, что его мать вынесли в обмороке.

Когда его уводили, он сказал: «Я ничего не вижу». Конвойный схватил его за локоть. Ему принесли воды. В какой-то комнате усадили на стул.

– Это еще не конец, – сказал кто-то. – Напишешь прошение о помиловании, возможно, решат положительно – отменят высшую меру и назначат пятнадцать лет. Таких случаев сейчас немало.

Герман стал думать о прошении о помиловании, и зрение к нему вернулось.

В тюремной камере он увидел человека средних лет, спокойно читающего книгу. Это была камера для ожидающих казни.

Незнакомец делал вид, будто не замечает никаких перемен.

Герман спросил:

– Вы уже написали прошение?

– А тебе какое дело?

Сердце Германа сжалось от тоски и уныния. Он сел у стены и тихо заплакал.

– Жду ответа со дня на день, – неожиданно сказал незнакомец. – А ты не впадай в отчаянье. Жизнь закончится не сейчас и не завтра. Полгода и даже больше можно ни о чем не беспокоиться.

На Германа это произвело такое впечатление, что он вдруг перестал плакать.

Ему было странно видеть невозмутимость человека в такой важный момент его жизни. Он подумал, что еще недостаточно понимает все тонкости человеческого существования. Это горько осознавать. Он мог бы подумать об этом раньше. Мог бы опереться на какое-нибудь свое наблюдение или исследование и не стал бы преступником.

– Моя фамилия Бродов, – сказал незнакомец. – Не знаю, за что тебя приговорили, но можешь не рассказывать. Только скажи, виноват или нет.

– Виноват, – прошептал Герман.

– Я тоже виноват, хотя до конца этого не чувствую. Моей дочери было всего девять лет, ученица третьего класса. Двое пьяных негодяев забрали у нее жизнь. А я забрал у них.

Герман рассказал обо всем, что с ним случилось.

Бродов нахмурился. Он оказался строгой личностью.

– Ты ошибся в самом начале, – сказал он. – Романтически относился к преступникам. Слушал их гнусные рассказы о подвигах и удаче и забыл, что это дьявольщина. И теперь ты во мраке и ужасе.

Он помрачнел и продолжил:

– Многие сейчас романтизируют преступников. Мальчики, зрелые и даже пожилые люди. Преступники притягивают своей необычностью. Но что ты приобрел? Ровным счетом ничего. А этот Глен с первой минуты знал, как тебя использовать. Он хотел раздобыть пистолет. Но такие люди, как он, все делают чужими руками. Для этого они разыграли сцену с пропажей денег. Потом, я думаю, они бы тебя застрелили, как ненужного свидетеля. Чистый расчет: ты сделал черное дело и больше не нужен и за твою жизнь не присудят смертной казни. Да и где тебя искать? Ведь ты, конечно, не сказал матери, куда едешь.

Герман признался, что именно так и вышло.

– Я не знал, как все обернется, – тихо произнес он. – Если бы все повернуть обратно! Я сделал столько ужасных ошибок из-за своей молодости.

– Напиши прошение, – сказал Бродов. – Они не могут не обратить внимание на твой возраст.

На следующий день Бродову объявили о его помиловании. Вместо смертной казни назначили пятнадцать лет. От волнения Герман едва держался на ногах. Он был напуган мыслями о том, что его не помилуют.

– Желаю удачи, – сказал на прощание Бродов. – Думаю, ты доживешь до старости. Я почему-то в этом уверен.

Герман написал прошение и стал ждать.

Он попросил книги, и ему принесли «Робинзона Крузо» и «Остров сокровищ». Как в детстве, он прочитал их с большим удовольствием, а когда закончил, прочитал снова.

Но даже во время чтения его настигали унылые мысли. Ночью ему снились темные колодцы, душные, мрачные комнаты и боль. Боль во сне была тупая. Болели суставы, локти, ключицы, шея.

Однажды ему приснилось светлое, распахнутое окно. Он выглянул наружу и увидел радугу. Она была стеклянная. Ему захотелось взобраться на нее и запеть. Но, вскочив на подоконник, он проснулся. Дивный сон рассеялся, оставив надежду на избавление, самое лучшее, самое приятное для Германа чувство.

Вскоре ему снова приснился светлый сон. Герман остался доволен и даже попробовал улыбаться.

На прогулке он смотрел в небо и думал о просторе. Теперь, вынужденный жить в стеснении и видеть только стены, он дорожил каждым воспоминанием.

Еще недавно ему принадлежали лес, луг, река, то есть, как всякий местный житель, он называл их своими. На берег реки он ходил по пыльной, горячей деревенской дороге. В сухой траве пели птицы. Он хорошо помнил их голоса. А теперь у него ничего этого нет, ему не принадлежит даже собственная жизнь.

Герман давал себе клятвы.

Если его помилуют, он будет писать книги для детей и станет философом. Сочинит красивые сказки. В его голове никогда не будет темных мыслей. Ни одна темная мысль не задержится в его голове больше чем на мгновение.

Наконец к Герману пришли, чтобы сообщить о решении.

Герман держался за стену, чтобы не упасть. Его язык высох, а в ушах от напряжения раздавались щелчки.

– Ваше прошение отклонено, Пряхин, – сказали ему.

Герман видел только силуэты этих людей. Он не мог ничего сказать. Ему никто не выразил сожаления. Оставшись один, он громко заплакал, затрясся и завертел головой. А потом упал на пол и стал извиваться, как большая змея.

Ему вызвали врача.

С этого времени Герман больше никогда не думал о детских книгах.

В первые дни, когда к нему приходили, он бросался на пол в углу и кричал, что никуда не пойдет, потому что его хотят повести на казнь.

– На прогулку, – говорили ему.

Герман не верил.

– Вы хотите меня расстрелять!

– Да нет же, на прогулку.

Герман не мог есть, оставлял нетронутым даже хлеб. Его мучила невыносимая жажда. Мышцы лица неожиданно приходили в движение. Как от электрического разряда дергалась щека, прыгал глаз.

– Если не будете питаться, начнем кормить насильно, – сказал ему врач.

– Я не могу, – ответил Герман. – Я все время думаю о казни.

– Это случится не скоро, – прошептал врач, не глядя на Германа.

Герман стал съедать кашу и хлеб, но его тело все равно превратилось в щепку.

Через два месяца во сне он едва не задохнулся, когда что-то попало ему в горло. Герман упал на пол и зашелся в кашле. Оказалось, у него во сне выпал зуб.

Еще два зуба выпали спустя неделю во время завтрака.

Его зрение прыгало, как напряжение электричества в штормовую погоду. Утром и до обеда он мог видеть почти все, а вечером и сразу после пробуждения – только очертания. Читать у него не было сил, душевных сил для спокойного времяпрепровождения. Все отведенные ему часы он проводил в мрачных, тяжелых, болезненных раздумьях.

Его дыхание сделалось отрывистым, как у собаки. Шорохи заставляли его вздрагивать, вскакивать и припадать к двери. Потом, без причины, он бросался к дальней стене.

За четыре месяца у него выпало восемь зубов. Помутнели зрачки.

Однажды, стоя у двери, он вообразил, что кто-то снаружи приблизился и затих. Это его так напугало, что он закричал. Крик получился сухой, как треск ветки.

За дверью действительно стоял человек и смотрел внутрь камеры через специальное окно. Он прибыл утром и когда вошел, дежурный офицер произнес: «Прибыли, товарищ майор? Что ж, хорошо. Когда будете знакомиться – сегодня?»

– Зачем же откладывать? – ответил прибывший.

Это был среднего роста плотный человек. На нем хорошо смотрелась военная форма.

Это был исполнитель.

Он прочитал дело Германа Пряхина и захотел на него взглянуть. О возрасте Германа он не сказал ни слова. Твердость и спокойствие не покидали его ни на минуту.

Несколько офицеров, собравшись в кабинете, ждали его возвращения.

– Ну как? – спросили они.

– Нормально. Все пройдет как обычно.

После этого исполнитель переоделся в штатское, отправился на прогулку по городу. В киоске купил газет, зашел в кафе и заказал яичницу с сосисками. Выпил стакан томатного, а потом еще яблочного сока. Съел пирожное с кремом. Выкурил две папиросы.

Газеты он прочитал на лавке в городском парке. Какой-то пенсионер предложил ему партию в шахматы, и он не отказался. Потом, сунув руки за спину, медленно прошелся по аллее.

Наблюдая за ним, кто-нибудь подумал бы, что с таким человеком никогда не выходит никакой неловкости. Рассеянные, метущиеся или слишком сосредоточенные люди не имеют такого спокойного лица. Душевное равновесие запечатлено во всей его фигуре. Кажется, многие вещи, из-за которых большинство не находит покоя, для него ровно ничего не значат.

Он остановился у пруда, наблюдая за утками. С ним заговорил фотограф-любитель:

– Мне бы сейчас в Москву – снимать подготовку к олимпиаде. Это удивительное событие – олимпиада! В нашу страну приедут спортсмены со всего света. Как бы я хотел быть сейчас в столице!

– Да, спорт – это интересно, – сказал исполнитель.

Одна из газет в кармане его пиджака была о спорте.

– А вам нравится фотографировать? – спросил любитель.

– Я в этом ничего не понимаю. Мне нравится ходить по лесу, охотиться, ловить рыбу. Люблю неспешные прогулки на природе. Посидеть, знаете ли, у костра, выпить крепкого чаю с дымком, сварить уху – самое милое дело. Люблю неторопливое течение жизни.

– Да, да, – сказал любитель. – Это прекрасно. А в какой отрасли вы трудитесь?

– По финансовой части.

– Вот оно что! Теперь понятно, почему вы так далеки от суеты.

Вечером исполнитель съел несколько блинчиков с мясной начинкой, выпил стакан кефира с ватрушкой. Ему захотелось полежать на диване, и он не противился этому. Закинув руки за голову, занялся размышлениями о своей жизни. Воображение принялось рисовать ему различные приятные события. Он купит лодку с мотором и отправится вместе с женой путешествовать по реке. Для этого он приобретет хорошую палатку и два спальных мешка. Они будут останавливаться только в самых живописных местах. Захватят с собой собаку. И хотя она не умеет приносить битых уток, с ней будет веселее.

О Германе он не думал.

В эту минуту Герман разговаривал с человеком, одетым во все темное… Он являлся к нему во снах. В прошлую ночь Герману приснилось, что человек в темном присел на его кровать. Герман знал, кто это.

Он стоял у стены и произносил:

– Вы хотите меня убить, застрелить! Умоляю вас, не делайте этого. Пощадите меня… Не забирайте мою жизнь! Я умоляю вас.

Герман опустился на колени и заплакал.

Он лежал на полу и плакал до глубокой ночи.

Когда на следующий день его стриг тюремный парикмахер, он вдруг сильно испугался. Ему показалось, что парикмахер и есть палач – сразу после стрижки он выхватит пистолет и выстрелит приговоренному в висок.

Герман закричал и бросился на пол. Ему вызвали врача.

Врач записал: «Нервное расстройство, вызванное ожиданием смерти». Сделав запись, он подумал о будущем понедельнике. Это последний день Германа Пряхина. Изможденный страхом, с темным, беззубым ртом, с красными, помутневшими глазами, с нервным тиком лица Герман Пряхин перестанет, наконец, страдать. Он, как врач, должен будет зафиксировать смерть.

Была суббота. Исполнитель купил билет в кино и перед сеансом плотно пообедал. Заказал щи с мясом, салат из редиса, мясное рагу, пироги с печенкой, фруктовое желе. Он уважал свой аппетит и радовался ему, как приятелю. Сразу после еды с удовольствием выкурил папиросу и, пока курил, думал о том, что, вернувшись из командировки, попросит жену подать на ужин мясные фрикадельки, тушеные в сметане.

Герман не вспоминал о еде.

Он ползал на полу, как паук. Ему почудилось, что кто-то зовет его из утла. Слабый, тонкий голос увлек Германа, и он думал о том, кто бы это мог быть. «Вы где, где? – спрашивал он. – Пришли, чтобы мне помочь?»

Вдруг ему подумалось, что это недобрый голос, и он принадлежит младшему брату Клары-буфетчицы.

– Урод! – закричал Герман. – Проклял жизнь! Прокляты все, как ты!

Герман вскочил и заметался у стены.

– Жизнь, жизнь, жизнь!

Он повторял это слово, пока его язык не обессилел от усталости.

В воскресенье ему приснилось, будто он превратился в бабочку и приготовился улететь. Его ищут, но никому не приходит в голову, что голубая бабочка и есть Герман.

Настал понедельник.

Утром исполнитель надел технический халат и отправился с дежурным офицером в камеру Германа. Дежурный офицер вошел первым и обыкновенно, не повышая голоса, сказал:

– Встаньте у стены и повернитесь к ней лицом. Вас переводят в другую камеру.

Герман так испугался, что не смог стоять, поэтому сел на пол.

– Хорошо, можете сидеть, но не делайте никаких движений.

Герман услышал незнакомый голос:

– Здесь, как я вижу, то же самое. Нужно красить стены, сменить раковину и канализационную трубу. Что же получается? Ремонт, как везде.

– И как можно скорее. Осужденный не должен мерзнуть, когда придет зима.

Герман слушал этот разговор и его обрадовало слово «зима». Он доживет до зимы, а сейчас только начало осени – он узнал об этом недавно на прогулке.

– Нужно составить смету, заказать материалы, – произнес незнакомый голос.

– Начните именно с этой камеры, – сказал дежурный офицер.

Дверь закрылась, и Герман остался один. Вскоре за ним пришли и велели сунуть руки за спину. Выполнив это приказание, Герман оказался в наручниках.

– Перевод в другую камеру осуществляется только таким образом, – сказал дежурный офицер. – А здесь будет ремонт. Вернешься, а тут все новенькое.

Молчание и неизвестность сильно увеличивали муки Германа, а теперь он немного успокоился. Мирное, житейское слово «ремонт» звучало в его голове, как приятная музыка.

Герман отправился по коридору, потом спустился по лестнице, снова прошел по коридору и снова спустился по лестнице.

– Надолго его сюда? – спросил дежурного офицера другой офицер.

– Недели на две.

Герман вошел в камеру, где не было ничего, кроме табурета. Ему велели сесть и повернуться к стене, чтобы удобнее было снять наручники.

Герман смотрел в стену и повторял: «Зима, зима! Снег, много чистого снега!»

За его спиной стояли офицеры.

Вдруг кто-то положил руку на его плечо и произнес: «Пряхин Герман Кирьянович, Верховный Суд Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, отклонив ваше прошение о помиловании, постановил привести приговор, высшую меру наказания – расстрел, в исполнение».

Герман хотел закричать, но услышал выстрел.

Что-то непостижимо стремительное и раскаленное ударило его в затылок, ворвалось в голову и разорвалось внутри.

Стало темно, тихо и покойно.

– Смерть наступила, – сказал врач, склонившись над Германом.

Исполнитель снял технический халат и вышел из камеры. За ним вышел дежурный офицер.

Не тем родился

1972

Николай Лихов был некрасивый человек. Невысокий, с большой головой и телом, но с тонкими руками и ногами. Его тело напоминало по форме лимон. При ходьбе оно забавно раскачивалось.

На привлекательных людей он смотрел с большой завистью, а привлекательными ему казались даже обыкновенные люди. Если какой-нибудь мужчина получал внимание хотя бы одной женщины, Николай Лихов считал его баловнем судьбы, которому прямо в руки с неба упала звезда. Он мог остановиться и долго наблюдать за таким человеком, восхищаясь его физическим сложением, особенно приятным выражением лица и прочими достоинствами.

Он не боялся преувеличивать, потому что сравнивал баловня судьбы с собой.

На него никогда не смотрели с интересом не только женщины, но и какие бы то ни было другие люди. Только собственная мать дарила ему улыбки. Гладила по голове. А все остальные усмехались, зевали от скуки или интересовались чем угодно другим.

Он очень хотел жениться и все время думал об этом. Ведь ему уже тридцать лет и хватает образования, рассудительности и житейского опыта. Он инженер-теплотехник. Заказал у портного костюм. В этом костюме он представится какой-нибудь женщине и скажет: «Не желаете ли пойти в кино?» Однако ему нужна женщина, которая не окажется холодна или невыдержанна. Ведь даме ничего не стоит опозорить мужчину, расстроить его на долгое время.

Как узнать, что именно к этой даме стоит подойти? Вдруг она начнет насмехаться?

По этой причине костюм оставался без дела. Николай Лихов надевал его и тут же снимал. Вздыхал и расстраивался. А потом нервно ходил по комнате.

Иногда он ходил по комнате так долго, что доводил себя до изнеможения.

…Как известно, труд при хорошем питании развивает человека. А при плохом питании он калечит. Какие-то люди в родовом колене Николая Лихова очень много трудились, надорвались и стали болеть. Плохое питание не оставило им надежды на спасение. В болезненном состоянии они находились уже все оставшееся время, до самой смерти. О ловкости, стойкости и радости не могло быть и речи.

Беспощадный труд изогнул их тела. Дефицит витаминов и других полезных веществ сделал их уязвимыми перед болезнями. Они умерли, не дожив до старости. Но даже эти мучения и самая смерть не были последними неприятностями. Через много лет, через столетия, их страдания передались потомкам.

Таким потомком стал Николай Лихов.

Три раза в год он болел простудой или гриппом. Весной, ранним летом и ранней осенью его глаза немилосердно слезились. В дождь, грозу и метель сильно болела голова. После даже небольшого волнения набрасывалась бессонница.

Однако самой большой бедой он считал свою некрасивость – из-за нее он узнал ужасное одиночество. Одни его не любят, другие не замечают, и в этом отчаянном положении проходит молодость, лучшее время жизни.

Иногда в меланхолии Николай Лихов молчал несколько дней. Не выходил из дому, не читал и почти ничего не ел. Становился мрачным и рассеянным, делаясь от этого еще некрасивее.

Наконец его матери повезло, то есть она так посчитала, когда ей сообщили, что одна женщина интересуется ее сыном. Она отправилась на нее взглянуть.

В комнате этой дамы было очень чисто, на окне стояли горшки с цветами, на комоде сидел ухоженный и довольный кот. Хозяйка кота печально улыбалась. В ее улыбке мать Николая Лихова увидела и сожаление, и надежду.

Хозяйка чистой комнаты была невысокая, круглая женщина с огромными ступнями и ладонями.

– Вы сами все видите, – сказала она. – Мне не выйти замуж в этом городе. Но я слышала, что ваш сын хочет жениться и ищет себе пару. Может быть, мы подойдем друг другу?

– А пойдемте прямо сейчас, – сказала мать Николая Лихова. – Я вас представлю. Выпьем чаю с конфетами, поговорим о чем-нибудь хорошем.

Через пять недель Николай Лихов женился и совершенно успокоился.

В следующем году у них родился сын Ярослав.

До трех лет он был красив, как все дети. Многие дети красивы и до семи лет и позже, но о Ярославе этого уже нельзя было сказать. В пять лет он потерял всех друзей, потому что в этом возрасте люди уже способны давать оценку окружающему. От человека в пятилетием возрасте можно услышать вполне зрелые критические суждения.

– Ты ужасен, – так оценили пятилетние мальчики своего ровесника Ярослава. – Что за голова, что за руки? А какие губы! Иди, играй где-нибудь подальше.

У Ярослава была большая голова, тонкие руки и ноги и огромные ступни и ладони. Тело, как лимон. Губы у него были крупные и бесформенные, точно непропеченное тесто.

Девочки трясли пальцами, когда он приближался, и закатывали глаза. Это означало: «Кто-нибудь избавит нас от этого урода?» На помощь тут же бросались мальчики и прогоняли Ярослава.

В школе к нему почти никто не подходил. Он один сидел за партой, один стоял у стены в коридоре.

Три раза он жаловался отцу, но тот отвечал одно и то же: «Пустяки! Я тоже терпел всякое, а когда женился, все прошло. Вот и ты женишься и забудешь неприятности».

Ярослав напоминал, что ему только десять лет, но в ответ не получал и полслова.

Мать гладила его по голове и угощала сладостями. Иногда она говорила: «Как отец сказал, так и есть». Это было все, чем она могла помочь своему сыну.

Ярослав рос домашним мальчиком, читал книги. Часто в них писали, что юность – пора любопытства и ожидания, однако Ярослав не мог с этим согласиться. Жизнь казалась ему неинтересной, поэтому и ждать от нее нечего.

У него никогда не было товарища. Никто не звал его выйти на улицу. Ярослав решительно не знал, откуда берутся товарищи. Иногда ему казалось, что нужно поразить какого-нибудь мальчика своей щедростью, и этот момент и станет началом дружбы.

Однажды отец Ярослава пришел домой с важным видом победителя и показал жене и сыну большой сверток. Когда бумагу развернули, оттуда появилось прекрасное пальто цвета светлой горчицы. Мать Ярослава всплеснула руками, надела на сына пальто и стала качать головой. Ярославу тоже следовало бы удивляться и радоваться, но он был спокоен.

Он не мог ни торжествовать, ни возмущаться при виде хорошей вещи, так как ни одна вещь еще ничего не изменила в его жизни.

На следующий день он поглядел в окно, увидел нескольких мальчиков из своего двора, бросился в прихожую и надел пальто. Ему отчаянно захотелось появиться перед ними в новой одежде и предложить им угощение. Для этого он схватил все конфеты, что лежали в вазе, и все пряники.

Мальчики сильно удивились, взяли сладости, но больше ничего не сказали. Презрение на их лицах не исчезло. Они не стали терпимее. Повернувшись, они зашагали по своим делам, но тут же остановились, увидев, что Ярослав идет за ними. «А ты куда? – спросили двое самых недовольных. – Нет, рядом с нами тебе делать нечего. Да еще в таком глупом пальто!»

Позже, когда Ярославу было уже восемнадцать лет, он пришел к выводу, что детскую жестокость никогда не объяснить простой случайностью. Дети жестоки потому, что они дети. Впоследствии некоторые отказываются от жестокости, а кто-то то нет.

Детство закончилось. Оно принесло Ярославу больше огорчений, чем радости. Но и юность не сделала его счастливым. В юности он узнал, с каким презрением могут смотреть незнакомые люди, которые уже давно не дети, но по-детски бессердечны.

Взрослые обоих полов, случалось, были недовольны тем, что Ярослав находится рядом с ними.

Одна дама в трамвае прошептала своему спутнику: «Он, кажется, на меня смотрит. Это очень неприятно. Будто хочет сглазить. Зачем такие люди рождаются на свете?»

Мужчина нахмурился и сказал Ярославу: «Ты, парень, давай, отвернись. Или уйди куда-нибудь, а то я тебя отсюда выведу».

Ярослав отвернулся и не видел, осталась ли дама довольна.

Ему было очень обидно, что люди винят его в том, в чем он совершенно не виноват. Он хотел знать, почему многие люди не умеют быть снисходительными. Разве это тяжелый труд?

«Разве это тяжелый труд – быть вежливым? – думал Ярослав. – Многие, когда видят меня, вдруг становятся очень грубыми. Почему?»

Ярослав многого не знал, поэтому многое не мог объяснить.

Однажды он шел мимо базарных рядов и вдруг его окликнули.

– Эй, парень, возьми персик! – сказал кто-то.

Ярослав обернулся и увидел женщину, торгующую фруктами, но ему не верилось, что ее вежливое обращение и приятная улыбка относятся к нему, а не к другому.

– Возьми персик, – повторила она. – Просто так, бесплатно. И возьми грушу.

– Вы очень добры, – сказал Ярослав.

– Тебе, наверное, нелегко живется. Такому гадкому утенку.

Ярослав заметил, что дама немного пьяна. И жалеет его. Возможно, она делает это, потому что пьяна.

Он почувствовал разочарование. Единственным основанием для вежливого обращения стала жалость. Это неприятно. Это означает, что дама не видит в человеке, которому предложила персик, равного себе. Он непременно ниже ее, он гадкий.

– Спасибо, – сказал Ярослав, повернулся и пошел, не взяв ни персика, ни груши.

– Обиделся! – крикнула дама ему вслед. – Ну и катись!

Подобные случаи происходили и после этого.

Ярослав обнаружил, что люди либо равнодушны к нему, либо грубы, либо проявляют жалость. Но никто не показывает вежливой сдержанности и обыкновенной внимательности.

Заключение, к которому пришел Ярослав, поразило его. Оказалось, что даже взрослые люди, видя некрасивого человека, поступают, как дети.

Ярослава еще никто не называл на «вы». Но однажды это все-таки случилось.

Ярослав шел в парке по широкой аллее. При себе у него были две книги о морских сражениях. Ему захотелось заняться вычислениями: сколько понадобится времени, чтобы прочитать обе книги, по четыреста страниц каждая. Он даже остановился, умножая в уме.

– Не желаете ли партию в шашки? – спросил какой-то незнакомец.

Здороваясь с Ярославом, незнакомец приподнял шляпу. Эта сцена показалась Ярославу поразительной. От удивления он покрылся испариной.

– Хотя бы одну партию, – проговорил незнакомец.

Ярослав сыграл семь партий и согласился бы продолжить, но незнакомец посмотрел на часы, вежливо попрощался и ушел.

– В другой раз буду рад сразиться с вами снова, – сказал он на прощание.

Ярослав от изумления открыл рот.

Он пришел в парк на следующий день. Незнакомец читал газету.

– А, это вы! – воскликнул он. – Снова идете мимо. Хотите, сыграем?

Ярослав сделал вид, будто сначала ему следует выяснить, располагает ли он временем.

Он смотрел на часы и как будто вспоминал какое-то расписание.

После этого они стали играть, и снова Ярослав обнаружил небывалое отношение к себе – как к самому обыкновенному человеку.

Он размышлял о том, что теперь ему придется проявлять изобретательность. Чтобы никому не показалось, будто здесь, в парке, он спасается от одиночества.

– Мне приходится каждый день ходить по этой аллее, – сказал Ярослав. – Это самый короткий путь. Впрочем, теперь выяснилось, что самый длинный. Я задерживаюсь здесь на сорок минут – играю с вами. Но это очень занимательно.

– Вы хорошо играете.

– А вы играете лучше.

Ярослав готов был говорить какие угодно комплименты. И улыбался. Но иногда, чтобы не надоесть своими улыбками, он изображал необычайную серьезность.

Ему вдруг показалось, что любитель игры в шашки станет его хорошим знакомым. Этому человеку на вид пятьдесят лет. Он вежлив, спокоен, любит тихо напевать какие-то мелодии. Возможно, однажды он пригласит Ярослава к себе домой и представит жене. Они будут пить чай и разговаривать.

Ярослав не пытался бороться с этими фантазиями. Красивее их у него еще ничего не было.

Так он думал пять дней, а на шестой, когда он пришел в парк, любитель игры в шашки не предложил сыграть, а попросил выслушать.

Ярослав сел на лавку и приготовился слушать.

– У меня к вам просьба, – спокойно и вежливо сказал новый знакомый. – Очень скоро здесь появится одна дама. Если вам не трудно, пересядьте на другую лавку и сделайте вид, что мы не знакомы. Или уйдите куда-нибудь. А если встретите нас, не подходите и даже не здоровайтесь. Вы вызовите у моей дамы неприятное чувство. А я не могу ее огорчить. Пожалуйста, пересядьте прямо сейчас. Или уходите. А завтра можете прийти, и мы снова сыграем.

Ярослав ушел.

Он прошагал аллею, вышел из парка и отправился по улице. У него был приниженный вид, как у человека, которого только что высмеяли. Ему хотелось плакать от обиды, но он давно уже не делал этого.

Это была уже привычка – не плакать от унижения.

Ярослав очутился на незнакомой улице. Он мало гулял и плохо знал свой город. Но он помнил, что с незнакомой улицы следует поскорее уйти. Иначе к нему подойдут местные жители и спросят, зачем он здесь. Это будут его ровесники, управляемые детской жестокостью.

Стоило ему об этом подумать, как они появились.

Они стояли на другой стороне улицы и наблюдали за ним. Каждый держал руки в карманах.

Ярослав сделал несколько шагов, и они сделали тоже.

– Ну что, гад, попался? – крикнул один из них.

Ярослав бросился бежать. Он не умел быстро бегать, поэтому его тут же догнали.

Местные жители схватили Ярослава за воротник и так сильно дернули, что он упал.

– Что за урод! – услышал Ярослав. – Кто позволил тебе появиться на нашей улице?

Ярослав поднялся и был вынужден отвечать на странные вопросы.

– Откуда ты взял, что можешь запросто здесь идти? – спросили его. – Это возмутительно. Придется тебе, гаду, хорошенько заплатить за преступление. Давай, показывай, что у тебя в карманах. Плати штраф.

У Ярослава забрали все деньги, авторучку, значок в виде подсолнуха и даже ремень.

– Теперь убирайся и никогда больше не возвращайся, – сказали местные жители. – А если появишься снова, готовь монету. Да побольше. Такой мелочью, как сегодня, ты уже не расплатишься. Потому что ты неприятный тип и этим оскорбляешь нашу улицу.

Ярослав побрел восвояси.

Вокруг были обыкновенные трехэтажные кирпичные дома. На балконах сушилось белье, хранились старые вещи, велосипеды.

Остановившись на перекрестке, он увидел, как какой-то старичок на ходу подает ему знаки.

Старичок приближался и качал головой. Наконец он подошел и сказал, что все видел. Собрался выпить чаю на балконе и почитать газету «За рубежом», но его увлекла сцена ограбления. По этой причине он оставил «За рубежом» и взял бинокль.

– Тебя только что ограбили, – сказал старичок. – И ты ужасно расстроен и идешь в милицию.

– Нет, я иду домой.

– Мне хотелось знать, почему ты не стал драться, – сказал старичок. – Но теперь все ясно. Ты привык к огорчениям! Принимаешь их, как какое-нибудь обычное явление.

Наверное, ты мудрец.

– У меня слабые колени и слишком мягкие ладони и пальцы.

– Нет, не поэтому. Люди уже давно огорчают тебя. И ты уверен, что никакое твое возмущение тебе не поможет. Новый день принесет новое оскорбление.

– Это правда. Люди обычно очень плохо настроены. Нет обыкновенной вежливости.

– Тебе не следует искать в середине и ни в коем случае наверху. Все, что нужно ты найдешь внизу. И друзей, и удовольствия. Искать нужно только в нижнем мире.

Ярослав ничего не понял.

– Скоро поймешь, – сказал старичок, взмахнул на прощание рукой и удалился.

С этого дня Ярослав стал думать, где находится низ, а где верх и середина.

Через месяц ему все объяснили.

У Ярослава уже не было бабушки, она скончалась, когда ему исполнилось семь лет. Но иногда он встречал ее подругу. Она была кандидатом исторических наук.

Как-то раз он увидел ее и поздоровался, и она, по обыкновению, стала спрашивать о здоровье его родителей. Тут Ярослав подумал, что человек с университетским образованием может знать что-нибудь о нижнем мире.

– Ты имеешь в виду низшее общество, – сказала старая женщина. – Это нехорошая среда. Гадкая. Большинство людей живет в среднем обществе. А в высшем обществе живут совсем немногие. Внизу находятся пьяницы, преступники, хронические неудачники и безумные. У них не бывает ничего того, что мы привыкли видеть каждый день. Вот посмотри на другую сторону улицы: молодая семья купила в магазине зеркало, ковер и кресло и сейчас повезет эти вещи домой. Обычный случай. А для низшего общества это случай весьма необычный. Там не покупают кресел, зеркал и ковров. Там могут весь день проваляться пьяным на берегу, на солнце, а ночью работать – перетаскивать бочки с соленой рыбой, чтобы утром иметь возможность снова напиться пьяным. Старайся не попасть в низшее общество. Там грубые, невежественные люди.

Ярослав хотел сказать, что грубые, невежественные люди, по его наблюдениям, живут именно в середине. Но он промолчал. А в другой раз снова спросил подругу покойной бабушки о низшем обществе.

– Там дерутся, сквернословят и совершают глупости, – сказала она. – Я видела это в одном ужасном месте на берегу моря. Ручной труд. Очень много деревянных бочек с соленой рыбой перетаскивают с места на место, грузят в машины. Приходят пьяницы и неудачники, нанимаются на день, на неделю, а потом пропадают навсегда. Что за лица у этих людей! Ужас.

Ярослав вспомнил о своем лице и ему вдруг очень захотелось очутиться на берегу реки или моря, где живут похожие на него люди.

– А где это место? – спросил он.

Теперь Ярослав знал, куда отправится, как только станет самостоятельным.

Через год из-за плоскостопия его не взяли на военную службу. Он испугался, что теперь каждый сверстник станет называть его больным. А девушки, конечно, в это поверят и будут думать о нем, как о калеке.

«Еще одна тяжелая ноша», – грустно подумал Ярослав.

Он сказал отцу и матери, что покидает родительский дом.

Отец неожиданно согласился с его решением.

– Я вижу, как тебе трудно, – сказал он. – И всегда это видел. Уезжай, сынок. Может быть, в другом месте найдешь свое счастье.

Ярослав приехал на берег моря в солнечный день. Было утро. Стоя на холме, он смотрел вниз, на перерабатывающий завод. Ему показалось, что жизнь там очень медленная, а деревянным бочкам нет числа.

Какой-то человек сидел в тени у забора, ничего не делая.

Ярослав спустился с холма и подошел к нему. Незнакомец был лет тридцати, без рубашки и обуви. Его изможденное тело мелко тряслось.

– А вот если дашь закурить, Сева Носов сделает для тебя потом, что захочешь, – сказал он.

– Это вы – Сева Носов?

– Дай папироску, друг.

Ярослава еще никто на называл другом.

– Я не курю, но достану. Вот только узнаю, где тут магазин.

– А что у тебя в чемодане? – спросил вдруг Сева Носов. – Может быть, дашь что-нибудь?

– Вам нужна рубашка?

– Дай одеколону. Я потом верну. Куплю в галантерейном отделе.

Сева Носов выпил одеколон и перестал трястись.

– Великолепно, – сказал он. – Как зовут грандиозного человека?

Он поднялся и приветственно вскинул руку:

– Моего лучшего друга зовут Ярослав! Сева очень рад. И даже счастлив.

– Вы работаете на этом заводе? – спросил Ярослав.

– Они еще возьмут меня. Не сегодня так завтра примут обратно.

– Я тоже хочу здесь работать.

– Ну! А вот пойдем к бригадиру и скажем: «Хотим работать». У тебя есть еще одна рубашка?

Сева Носов надел рубашку и повел Ярослава к бригадиру. Они пролезли в дыру в заборе и пошли вдоль высоких рядов бочек.

Облокотившись на крышку бочки, толстый и мрачный бригадир задумчиво курил сигарету. На его круглом лице Ярослав не увидел ни открытости, ни вежливости. «Не спорьте со мной и не убеждайте меня» – прочитал Ярослав в его взгляде.

– Привел работника! – заявил Сева Носов.

– Да какого! Бочку вертит на одном пальце. Ярослав приготовился услышать грубости.

– Без документов не принимаем, – строго сказал бригадир.

Ярослав показал паспорт.

– Эпилептиков и алкоголиков тоже.

– Я здоров.

– Сегодня будешь работать?

– С удовольствием.

– И я с удовольствием! – прокричал Сева Носов. – Эх, как поработаем!

– Уйди навсегда, Носов, – сказал бригадир.

– А ты, парень, иди за мной. Возьму тебя на неделю. Деньги – в конце недели. Если напьешься и не выйдешь на работу – ничего не получишь. Даже одного раза будет достаточно.

– Пожалуйста, возьмите и Севу, – попросил Ярослав.

– Невозможно, – сказал бригадир.

– Он алкоголик. Все с себя пропивает. Нет даже обуви. Работать не может, падает, спать не может, есть тоже.

Сева Носов, шедший сзади, бросился вперед, выскочил перед бригадиром и стал показывать ему рубашку.

– Новая вещь! А откуда? Купилв универмаге!

– Нет, Носов. Еще раз заговоришь со мной, получишь по роже.

Сева Носов махнул рукой и побрел к забору. Ярослав был удивлен. Он никогда не видел человека, который не имеет обуви, не может спать и есть и которому не доверяют даже перетаскивать бочки.

– Не думай о нем, – сказал бригадир. – Сева не человек, а животное. Он уже выпил твой одеколон?

– Да.

Они пришли к рыбному складу. Всюду пахло рыбой и солью. Несколько работников молча чего-то ждали, не улыбаясь, не глядя друг на друга. Их бледные, сонные лица казались усталыми.

– Этот парень будет работать с вами, – сказал бригадир.

На Ярослава взглянули только раз и тут же о нем забыли.

– Все с похмелья, сволочи, – злобно произнес бригадир. – А где Никита?

Ярослав вошел в склад и увидел там еще одного работника. Он лежал в углу на брезенте.

– Это вы – Никита? – спросил Ярослав. – Вас разыскивает бригадир.

– А ты кто, гад? Чего смотришь? Дать по шее?

– Чем я вас обидел?

– Получи, мразь.

Вскочив с брезента, Никита бросился на Ярослава.

Но его тело оказалось очень легким, как у ребенка. Защищаясь, Ярослав выставил перед собой руки. Он не ожидал, что тело у взрослого мужчины может быть таким легким. Он оттолкнул Никиту без всякого усилия.

Никита упал на пол и стал ругаться.

– Вот гад! Я еще до тебя доберусь. Раздавлю, как камбалу.

– Будешь работать с этим парнем, Никита, – сказал вошедший бригадир. – Покажешь ему, как нужно брать бочку, как перетаскивать. Расскажешь о безопасности. Вечером дам тебе два рубля.

Ярослав и Никита принялись работать.

Никита работал плохо, часто останавливался и наклонялся. Он был худ и шатался. Но его самолюбие было богатырским. Иногда он бросался к бочке, как здоровенный, стокилограммовый человек. После этого он изо всех сил старался удержаться на ногах.

Ярослав подумал, что прежде Никита был совсем другим человеком. Его уважали за силу. Теперь этого нет, но Никита не согласен это признавать. За его грубостью и горячностью прячется отчаянье.

– Вечером куплю колбасы, хлеба, огурцов и завтра буду вертеть эту бочку на мизинце, – сказал Никита. – Как Миша Палкин.

Ярослав промолчал.

– Что, гад, не веришь?

– Видно, раньше вы были очень сильным, – сказал Ярослав.

– Когда-то гнул стальную проволоку. На спор делал узлы. Пять рублей зарабатывал за пять минут.

– Вам надо хорошенько поесть, и все вернется, – сказал Ярослав.

– На то деньги нужны… А мои деньги быстро исчезают.

– Я вам куплю колбасы, хлеба и масла.

– А я тебе голову расшибу крышкой от бочки, если будешь лезть не в свое дело.

Ярослав спокойно выслушал эту речь и даже не пошевелился. Легкое, как у ребенка, тело Никиты не пугало его.

Никита бросился к бочке, схватил ее, но тут же бросил.

– Тяжелая, сволочь. Все бочки тяжелые, будь они прокляты.

– А кто такой этот Миша Палкин? – спросил Ярослав.

– Мой хороший друг.

Ярослав не заметил, как наступил обед, потом вечер. В обед он с изумлением наблюдал за тем, как Никита молча лег в тени, не вспомнив о еде.

– Разве вы не собираетесь обедать? – спросил Ярослав.

– Не расположен.

– У меня есть домашний пирог с яйцом и луком. Пожалуйста, попробуйте.

– Ну, угости.

Никита ел с большим аппетитом.

Ярослав понял, что у этого человека действительно нет никакой еды и денег, чтобы ее купить.

Вечером солнце было еще жарким. Ярослав пошел к морю и сел на песке. Ему понравилось вдыхать морской запах и разглядывать линию горизонта. Откуда-то пришел Сева Носов, сел рядом и стал улыбаться. На нем уже не было рубашки. Ярослав не мог различить, пьян этот человек или нет. От него пахло морем, а не спиртным. Он снова повторил: «Ты человек, Ярик! Грандиозная личность!» Ярославу было это непривычно и очень приятно.

– Что вы теперь будете делать? – спросил Ярослав. – Куда пойдете?

– Куда? Эх, да у меня тысяча вариантов, друг! Не сомневайся! Один мой приятель собирает фрукты в колхозном саду, оплата сдельная, кругом цветы, стрекозы. Красивое место. Я к нему пойду, и меня еще будут упрашивать!

– Желаю вам, чтобы так и было, – сказал Ярослав.

Он стал раздеваться, чтобы искупаться.

Вода у берега была горячей и приятной.

Ярослав медленно опустился в воду, и улыбка уже не сходила с его лица. С берега ему что-то кричал Сева Носов.

Оказалось, он советует не осторожничать, а резвиться, не входить в воду, а вбегать. Нужно кричать и подпрыгивать от восторга.

– Нужно радоваться жизни, друг! – воскликнул Сева Носов. – Ты молод и кругом великолепен. А если купишь папирос, холодного пива и сушеной рыбы, то станешь первым на берегу. Как Миша Палкин! Резвись и буйствуй!

Ярослав был изумлен этой речью. Прежде, с раннего возраста, он был нехорош. От него отворачивались и отходили.

– Я куплю папирос, пива и сушеной рыбы, – сказал Ярослав. – И колбасы.

На берег пришел Никита и сел рядом с Севой Носовым.

– Что за человек этот парень! – сказал Сева Носов. – Обещает друзьям пиво и закуску. Яркая, замечательная личность.

– Сначала дождись, а потом хвали, – проговорил Никита.

– Я ему говорю, что нужно резвиться, – сказал Сева Носов. – Скакать, прыгать.

В воду нужно нырять, а не опускаться. Это же не ванная в квартире!

Сева Носов вдруг вскочил и побежал к воде.

– Гляди, как нужно!

Он вбежал в воду, развел руки и нырнул.

Никита и Ярослав ждали, когда он появится.

Прошло несколько минут. Никита взмахнул рукой и бросился к воде.

– Вот и все, – сказал он. – Взял и утонул. Вот сволочь.

Никита вошел в воду и нырнул. Он нырял долго, но все же нашел утонувшего.

Сева Носов мертвый лежал на берегу с открытыми глазами. Его лицо сделалось бледно-голубым. Ярослав был потрясен.

Никита привел бригадира.

– Утонул? – спросил бригадир. – Этого следовало ожидать. Пьяный полез в воду. Сколько я видел таких!

Он выкурил сигарету и ушел.

Солнце было уже у земли, когда на берегу появились два милиционера и санитарная машина. Санитары забрали тело Севы Носова, а милиционеры отвезли Ярослава и Никиту в отделение и составили протокол.

Они возвращались в темноте.

– Где ночуешь? – спросил Никита. – Дома у мамы?

– Мои родители далеко.

– Тогда с нами на складе.

На складе готовились ко сну три человека. Два деревянных пляжных топчана были свободны. Их заняли появившиеся Никита и Ярослав. Четверо постояльцев склада удивились, когда Ярослав достал из чемодана зубную пасту, мыло и полотенце.

– Эй, друг, а кроме этой ерунды найдется что-нибудь? – спросил один из них.

– Не торопи его, – произнес Никита.

– Одеколон выпил Сева Носов, – сказал Ярослав. – Есть компот из персиков.

Все были разочарованы.

– Тогда будем спать, – сказал кто-то.

Перед сном все четверо молча курили в темноте, а Ярослав вспоминал Севу Носова.

Это был первый человек из низшего общества, которого он встретил. И первые слова этого человека не были грубыми. Он не ругался, а назвал Ярослава грандиозным и великолепным.

Второй, то есть Никита, ругался, хотел драться, но оказался немного лучше, чем вежливый любитель игры в шашки.

– Ты не думай, что я слабак и не могу работать, – тихо сказал Никита. – Завтра все будет по-другому. Просто сегодня у меня болел правый бок. Когда утром я лежал на брезенте, я был словно проклят. А тут еще ты.

– Я вас понимаю.

– Не называй меня на «вы». Мне только сорок лет. Если бы мне было сорок пять, можно было бы согласиться, что на «ты» уже неприлично.

– Хорошо, Никита.

Ярослав уснул глубокой ночью.

Утром он услышал: «Миша Палкин вернулся! Миша Палкин сейчас будет здесь!»

Никита был очень доволен. Ярослав наконец увидел, как он улыбается.

– Этот Миша Палкин был в отпуске? – спросил Ярослав.

– Нет, у него закончились пятнадцать суток, – ответил Никита.

Ярослав знал, что это означает, и вышел вместе со всеми встречать Мишу Палкина, отбывшего пятнадцать дней в тюрьме за хулиганство.

Это был огромный, гладкий парень с румяными щеками. На нем трещала одежда. Шарообразные кулаки казались крупнее его головы. Он беспрестанно улыбался и курил, и все были ему рады.

– Теперь, Миша, следи за своими кулаками, – сказал бригадир. – Не отпускай их гулять без присмотра, когда идешь по поселку.

– Невозможно. Я даже во сне могу кого-нибудь ушибить, и кто-то не проснется.

Ярослав подумал, что Миша Палкин желает, чтобы в нем видели ребенка с невероятной физической силой. Ребенок-богатырь с детским безразличием к своей судьбе. Все ему забавно и ничто не интересно.

Смерть Севы Носова не потрясла его.

– А что он искал под водой? – спросил Миша Палкин. – Нырнул зачем-то. Там вроде бы пивом не торгуют!

Все засмеялись.

Ярослав заключил, что смерть в низшем обществе никого не удивляет.

Миша Палкин был яркий, как игрушка. Когда он слушал рассказчика, его голова забавно склонялась набок. Папиросу в его руке едва было видно.

Он сразу понравился Ярославу.

– Ты не с севера? – спросил Миша Палкин.

– Нет, – сказал Ярослав.

– И не рязанский?

Никита рассказал, что теперь они будут работать втроем.

Миша Палкин поглядел на море.

– Надоело здесь, среди рыбы. Надо ехать. Гулять по стране, как по полю. Везде есть водка и пятнадцать суток, и везде Мише Палкину будет хорошо.

– Едем на север! – воскликнул Никита. – Там мой свояк каждый месяц кладет в карман триста рублей. Работает на бульдозере. И мы найдем что-нибудь!

Миша Палкин как будто не слышал, что сказал Никита. Он схватил бочку и поставил ее на другую. Силы в нем было много, и она, казалось, никогда не закончится.

Никита смотрел на приятеля с завистью.

– Свояк пишет, что на севере выдают полушубки и другие хорошие вещи. Можно пропить, а можно носить. Люди там широкие. Ходят друг другу в гости, пьют шампанское, коньяк. В магазинах продают спирт. В моде шапки из ондатры и кожаные перчатки.

Никита любил говорить о севере.

Ярослав не мог его поддержать. Он нигде не был и никогда не получал писем.

На Мише Палкине трещали брюки. Тело его было налитое и плотное, как из твердого воска. Кожа детская, а щеки, как у карапуза.

– Выхожу из темницы и останавливаюсь на крыльце, – стал рассказывать он. – И какая-то баба увидела меня и раскрыла рот. У нее в одном бидоне был квас, а в другом молоко. И она говорит: «Что за мужчина!» Это она подруге говорит. А для меня такие слова: «Не хочешь ли квасу, великолепный? Или молока? Или еще что-нибудь?» А мне охота курить, но ничего нету. И что же? Эта баба все поняла без слов, помчалась в магазин, и уже через семь минут я имел коробку папирос.

– Они тебя любят, – сказал Никита.

Мише Палкину всегда было хорошо. И ему нравилось, когда о нем так и думали.

У него не бывало ни отчаянья, ни задумчивости, ни помутнения.

Ярослав заметил, что это имеет большую ценность в низшем обществе. Это соответствует роскоши. Среди парчи, бархата и золота Никита и прочие грузчики заснули бы от скуки.

Их захватывали только сильные человеческие характеры, как у Миши Палкина.

Он был сильный. Всегда хотел пива и водки. До полудня выкуривал полпачки табаку, мог не есть, не спать, умывался в море. И всегда был крепок и свеж, как только что выкопанный огородный редис.

Ярославу очень захотелось стать приятелем Миши Палкина. Он попробовал не отходить от него ни на шаг. Но каждую минуту ему казалось, что Миша Палкин все поймет и несильно ударит его кулаком по голове. И тогда все засмеются.

Как-то раз он проделал это с угрюмым грузчиком Трофимом, ударил его легко по голове и сказал: «Что ты вертишься у меня под ногами, как бес! Давай, катись отсюда!»

Трофиму было почти пятьдесят лет, но он промолчал. Все засмеялись.

Вечером Миша Палкин пошел на берег, лег на песке и стал курить папиросы. Никита пошел с ним. Ярослав был рядом. Ему нравилось думать, что это его компания.

– Где бы взять пива? – спросил вдруг Миша Палкин.

– Я могу пойти и купить, – сказал Ярослав.

– Ты? А пойди!

– Он такой парень, что и вправду купит, – произнес Никита.

– Прекрасно, – сказал Миша Палкин. – Купи пива, папирос, хлеба и колбасы.

Ярослав побежал по дороге в поселок, а когда устал бежать, пошел, стараясь делать длинные шаги, чтобы вышло быстрее.

Его догнал автомобиль. Это был бригадир. Он снял свою летнюю кепку и махнул ею, приглашая Ярослава сесть на сиденье.

– Довезу до магазина, – сказал он. – Ведь тебя послали за пивом?

– Я сам вызвался.

Они поехали по пыльной дороге.

– На заводе есть постоянная бригада, – сказал бригадир. – В ней работают приличные люди. Твое место там, потому что ты не бродяга, не алкоголик и не хулиган. А эта бригада временная, сезонная, ее составляют, когда не хватает людей и много работы. Берут всех.

По правде говоря, людей всегда не хватает. Если будешь хорошо работать, переведу в постоянную бригаду.

– Мне нравится здесь, – сказал Ярослав.

– Не покупай им водки, парень. Купи только пива. Если они завтра будут плохо работать, я подумаю, что виноват ты.

Ярослав купил пива, папирос, хлеба, колбасы и горчицы. Пива купил двенадцать бутылок, полную сетку.

Он весело шел назад, воображая, как Миша Палкин и Никита обрадуются его угощению.

Миша Палкин выпил подряд сразу две бутылки пива и остался очень доволен. Положил огромный кусок колбасы на ломоть хлеба, намазал горчицей и съел.

Никита радовался, что его лучшему приятелю так хорошо.

– На севере, – сказал он, – все чудесно. Деньги платят большие, как сугробы. Свояк пишет, что предпочитает с женой ходить в ресторан. А некоторые катаются на лыжах. Старых людей почти нет. В ресторане удивительно хорошо кормят. Свояк любит заказывать бифштекс и малосольную северную рыбу, посыпанную укропом. Любит выпить в субботу полграфина водки. А жена пьет шампанское. И пиво там превосходное.

Миша Палкин схватил бутылку и выпил ее в одно мгновение.

Глядя на него, Никита сделал то же самое.

– Я так не умею, – сказал Ярослав. – Пиво набирается в рот и только потом я его глотаю. А у вас пиво течет по горлу прямо в желудок.

Никита был рад этим детским рассуждениям.

Миша Палкин улыбался.

– Жить нужно легко, – сказал он.

– Когда поедем на север? – спросил Никита.

– Хоть сейчас. Пиво допьем и поедем.

– Правильно, – сказал Никита. – Получим полушубки, пойдем в магазин, купим спирту. Он продается в бутылках, как водка. Питьевой продукт! Потом купим перчатки. Я сроду не ходил в перчатках. Это, должно быть, смешно. А ночи там ранние, длинные и темные. И морозы подряд несколько месяцев, но в морозы хороший аппетит. В столовых на рабочие талоны и на деньги великолепно кормят. Свояк, бывает, пошевелиться не может после обеда.

Никита рассказывал о севере, пока не стемнело.

Ночью Ярослав проснулся от какой-то возни и увидел Никиту, стоящего на коленях. Голова его едва не касалась пола.

Одной рукой Никита держался за правый бок.

– Тебе нужно в больницу, – сказал Ярослав.

– А как туда попасть?

– Нужно вызвать врача.

– А как его вызвать?

Ярослав пошел на сторожевой пост, постучался к сторожу.

Ночью никто не спал. Всем было любопытно, как врач осматривает Никиту.

– Покажите язык, – сказал врач. – Мы вас немедленно забираем.

Миша Палкин пошел провожать приятеля. Когда он вернулся, все замолчали и стали ждать его сообщения.

– Выпишут через три дня, – сказал Миша Палкин.

После этого он лег, закинул ногу на ногу, а огромный кулак сунул под голову.

Следующим вечером Миша Палкин и Ярослав пришли в больницу. На огромного посетителя смотрели медицинские сестры и улыбались. Ярославу нравилось радоваться за приятеля.

Миша Палкин нашел врача и просил, почему Никиту не выпускают во двор.

– Потому что ему плохо, – сказал врач. – Положение очень серьезное.

– А когда его выпишут?

Врач посмотрел с удивлением.

– Вы в школе учились?

– До восьмого класса, – сказал Миша Палкин.

– В таком случае должны знать, что означает «положение серьезное».

– Ерунда, доктор.

Миша Палкин шел по улице, держа руки в карманах. Ярослав шагал рядом.

Они пришли к пивному павильону. Какие-то люди приветствовали Мишу Палкина громкими возгласами, один из них поставил кружку, чтобы вскинуть обе руки. «Ба! – воскликнул он. – Хулиган с рыбного завода! А это кто с тобой?»

– Ты, дядя, лучше мух отгоняй, а то они тебе рожу засидят, – ответил Миша Палкин.

Он по-дружески подтолкнул Ярослава к окну, где продавалось пиво.

Ярослав купил четыре кружки и сушеной рыбы.

– И все-таки кто это? – снова спросил незнакомец. – На вид странный малый.

Миша Палкин нахмурился и презрительно сплюнул под ноги любопытному.

– На себя посмотри, – сказал он. – Жук навозный.

Все засмеялись.

Ярослав узнал в любопытном незнакомце человека из среднего общества. Другие тоже были оттуда. Каждый глядел на Ярослава с усмешкой или презрением.

Мишу Палкина они боялись.

Ярослав выпил пива и почувствовал себя свободнее. Миша Палкин выпил три кружки, выкурил три папиросы.

– Что будет с Никитой? – спросил Ярослав.

– Ничего не будет. Утром проснешься, а он сидит на бочке.

Ярославу захотелось сказать Мише Палкину о дружбе. Прежде ему было неизвестно, что это такое. Теперь он знает, как это хорошо. Это так хорошо, что, пожалуй, лучше ничего нет.

Но он вдруг смутился и ничего не сказал.

Утром Ярослав увидел Никиту, сидящего на бочке в больничной пижаме.

– Я не очень-то верю этому докторишке, – сказал Никита. – Повторяет одно и то же: «Все очень серьезно». А я чувствую, что это чепуха. Ночью у меня ничего не болело. Что мне тогда делать в больнице?

– Ты сбежал? – спросил Ярослав. – Но пижаму все-таки нужно вернуть. Иначе они не отдадут твою одежду. А то еще и рассердятся.

– Я как раз думаю об этом. Что ж, пойду обратно, отдам это и верну свое.

Миша Палкин похлопал приятеля по спине.

– Ты еще крепкий папаша, – сказал он. – На севере станешь еще крепче. Там многие выздоравливают.

Никита отправился в больницу.

Он не вернулся ни в обед, ни вечером.

Лежа на песке, Миша Палкин взялся это объяснить.

– Раздобыл деньги, выпил водки и спит под деревом, – сказал он. – Проснется, придет сюда и скажет: «Ах, я свинья! Свинья, а не товарищ. Все один выпил. После больницы у меня сильное переживание».

Подходя к складу, они увидели сторожа.

– Сообщили из больницы, – сказал сторож. – Никита пришел к ним в девять часов двадцать минут. А в десять часов он умер. Сидя на кушетке. От цирроза печени. Печень, как выяснилось, была совсем разрушена.

Миша Палкин ничего не ответил, а лишь почесал плечо.

Потом он сел на бочку.

– Этот Никита давно был болен, – наконец сказал Миша Палкин. – И, по-моему, он не Никита, а Павел. Или Никодим. Как-то раз надулся пива и говорит: «У меня другое имя». Но я уже не помню какое. Кто он такой и откуда – тоже не известно. Ничего о нем не знаю. Ехать с ним на север – глупость, ведь он умер бы в дороге.

– Никита – богатырское имя, – сказал Ярослав.

Миша Палкин пошел в склад и лег на топчане.

– Надо бы выпить за Никиту, – сказал кто-то. – Но где найти?

– Завтра выпьешь, если проснешься, – сказал Миша Палкин.

– Нехорошо, – произнес кто-то другой.

Миша Палкин не злился. Ничто не изменилось в его лице. Он улыбался, и в его толстых детских губах как всегда прыгала папироса.

– Вы, мужички, напейтесь рыбьего соку из бочки, – сказал он. – Хуже не будет. А то вы как Сева Носов: только бормочете, а сделать ничего не можете.

– И Севы уже нет, – ответил кто-то.

– И вас не будет, – сказал Миша Палкин. – Тут и помрете. А мы с Яриком поедем на север. Оденем полушубки, кожаные перчатки. Пойдем в ресторан, закажем коньяку. Как накопим денег, так перенесемся за Полярный круг.

Ярослав пережил лучшую минуту в своей жизни.

Его еще никто никуда не звал. Только отец и мать причисляли его к своей компании. Только они и вспоминали о нем.

Миша Палкин, казалось, уже забыл о Никите.

– Какой сон мне сегодня приснится? – спросил он сам себя. – Верно, полярные льды, сияющий айсберг. Звездное небо. И красивая баба в полушубке.

Он уснул. Ярослав еще долго смотрел на лицо своего единственного приятеля. Ему хотелось схватить его руку и признаться: «Ты мой первый друг, Миша Палкин! В буквальном смысле!»

Утром они пошли умываться к морю, а когда вернулись, услышали новость:

– Опять появился Каплинский, а с ним какой-то неизвестный. Кажется, их обоих берут. Бригадир их, как будто, уже зачислил.

Миша Палкин усмехнулся. Из-за угла склада вышел Каплинский. Он был хорошо одет для обитателя низшего общества – в вельветовых джинсах и таких же туфлях. Рубашку расстегнул на все пуговицы. Во рту блестели два металлических зуба.

– Ты все такой же, Миша Палкин? – произнес он. – Приятно посмотреть.

– А ты еще не помер? Почему, любопытно.

Послышался шум. Кто-то жаловался: «Отдай портсигар! Отдай!»

Из склада появился широкоплечий незнакомец, а рядом бежал угрюмый грузчик Трофим.

Незнакомец держал портсигар, как свою собственность. Увидев Мишу Палкина, он от удивления закинул назад свою крупную голову.

– Ну, что я тебе говорил? – сказал Каплинский. – Вот он, Миша Палкин. Гляди сам.

Он назвал имя незнакомца – Дима Гротов.

Ярослав заметил, что Гротов всем неприятен. Сильный человек, но с наглым лицом. Таким людям нельзя показывать что-нибудь ценное. Спокойные, рассудительные манеры им не знакомы. «Должно быть, всегда бьет первым», – подумал Ярослав.

Гротов обошел Мишу Палкина, как театральную тумбу.

Целую минуту он заискивающе улыбался.

– Что вы хотите, граждане, когда в человеке такая сила! – сказал он, будто обращаясь к публике. – Что вы хотите! Ураган, в самом деле.

Заискивающая улыбка делала его похожим на слугу.

– Ты слышал, Миша, какой случай? – спросил Каплинский. – Трофим нашел на пляже портсигар. Не золотой, конечно, а обыкновенный.

Трофим услышал о портсигаре и снова захныкал.

– Да, вещица средняя, но пригодится, – сказал Гротов. – Пропью где-нибудь. Продам или сменяю.

Он говорил так, будто это ему повезло на пляже.

Ярослав вспомнил наглые глаза своих сверстников, ограбивших его на улице. Они брали чужие вещи без любопытства. Присваивали их, не испытывая интереса, клали в карманы чужие вещи так, словно употребляли посланную с небес пищу.

Гротов добился такого же эффекта.

Миша Палкин вдруг легко стукнул его кулаком по голове, забрал портсигар и отдал Трофиму. Угрюмый Трофим тут же ушел.

Ярослав увидел, что всем это понравилось. Все, кроме Каплинского, этого ждали.

Гротов нахмурился и подался вперед.

– Хочешь что-то сказать, дядя? – спросил Миша Палкин.

Гротов быстро взглянул на его лицо.

Несколько мгновений он изучал круглое, здоровое лицо Миши Палкина и наконец пришел к сомнению.

Он усомнился в своих способностях, которые мог бы предъявить, не сходя с места. Не поверил сам себе, что может броситься на Мишу Палкина и победить.

Тут же в нем случилась перемена. Сладкая, заискивающая улыбка снова заплясала на его тонких губах. Лоб разгладился и стал, как у ребенка.

– Люблю сильных людей! – заявил он. – Приятно иметь дело!

Ярослав ждал, что после этих слов Гротов удалится, но он лишь отошел в сторону и сел на бочку.

Две минуты он размышлял, как поступить. Наконец он заговорил.

– Между прочим, я слышал о тебе не только от Каплинского. Нет, не только. Был разговор и далеко отсюда. Не помню кто рассказывал удивительные вещи, много хорошего. Как ты уложил двоих у пивной в Ростове, и как они потом тебя разыскивали. А когда разыскали, ты уложил их снова. Было такое? Другой случай – из-за тебя человек прыгнул с парохода. Плыли по реке и повздорили. Потом – драка на вокзале, когда, говорят, ты развалил деревянную буфетную стойку, как картонную ерунду.

Миша Палкин догадался, что каждый случай взят у Каплинского. Но ему нравилось слушать. Он улыбался и забавно наклонял голову.

Пришел бригадир, и все принялись за работу.

Гротов был ленив и не желал трудиться.

– Эй, малый, возьми и эту бочку, – говорил он Ярославу. – А после вон ту.

Он неустанно наблюдал за Мишей Палкиным и обдумывал какую-то идею.

Один раз он остановился, покусывая губу.

Каплинский заметил это и очутился рядом.

– Не суетись, Дима, – сказал он. – А то споткнешься.

И Каплинскому, и его приятелю было по тридцать лет. Вечером на берегу они курили папиросы и пили крепленое вино. На их загорелых телах медленно угасали старые татуировки. У Каплинского на плече было написано: «Вино, карты, женщины», а у Гротова – крест, похожий на могильный. Ярослав понял, что оба еще в юности побывали в тюрьме.

Миша Палкин и Ярослав неподалеку лежали на песке и говорили о будущем.

– Я ни машину, ни трактор водить не умею, – сказал Миша Палкин. – Какие рычаги и куда двигать не знаю. Как лампочка светит – не понимаю.

Он произносил это с гордостью, как достижение, желая показать, что ему скучно интересоваться подробностями жизни.

– Всегда можно научиться, – сказал Ярослав.

– А водку когда пить?

Миша Палкин засмеялся.

Гротов услышал его слова и жестом пригласил выпить вина. Он взмахнул бутылкой, как мечом победителя.

– Это для меня компот, – сказал Миша Палкин.

Пять шагов Гротов преодолел, как один.

– Это исключительно понятно, – сказал он.

– Такая раковина, как ты, должна всасывать чистый спирт. Такие люди всегда чудеса показывают. Легенды о них по всей стране ходят, как поезда. Но… я не всему верю.

Гротов вылил остатки вина в горло и лихо отшвырнул бутылку.

Миша Палкин, улыбаясь, глядел в даль.

– Бутылку белой разом выпиваешь? – спросил вдруг Гротов. – Не отрываясь?

На лице Миши Палкина щелкнула улыбка.

– Ну выпиваю, тебе-то что?

– А кто это видел? Ты, малый?

Гротов поглядел на Ярослава.

– Значит, никто не видел… А если так, то, значит, не пил. Не приходилось…

Он еще минуту ждал ответа и закричал:

– Ах вот как обернулось! А говорили, богатырь! Срезался на ерунде! Детский сад! Моя бабка любила слово «околесица»… Если это кино, пусть остановят картину… Каплинский, куда ты меня привел? Клевета на СССР! Как пережить такой позор?..

Гротов кривлялся и кричал, как на ярмарке.

Миша Палкин скривился, но ничего не делал.

– Нет, это скучно, неинтересно! – кричал Гротов. – Скажи мне, Каплинский, зачем людей одурачивать? Где тут богатырь? Сто килограммов детских сосок! Разочарование!

Каплинский вскочил, сунул руки за спину и стал ходить, как цапля.

– Не ожидал, Миша, – повторял он. – Ну и ну.

Миша Палкин трогал затылок.

– Да было несколько раз, – сказал он. – Кажется, два. Не помню. Что я буду свистеть об этом? Выпил бутылку – выбросил.

– А кто это видел? – завопил Гротов. – Я спрошу, проверю. Если надо, на полюс поеду, на экватор. Нырну в глубины океана. Так кто же свидетель? Кто?

– Как кто? Сева Носов, Никита. Другие бродяги.

– Первые два не в счет, – сказал Каплинский.

– Так я и знал! – заорал Гротов. – Ни одного свидетеля!

Он был счастлив, что Миша Палкин растерян. Лицо его изменилось. Оно выражало теперь строгость и бессердечность.

– Мне говорили, что тут о человеке великая слава идет, – сказал Гротов. – А у парнишки просто разыгралось воображение!

Миша Палкин никогда не слышал о себе и четверти сказанного.

Он поднялся, и струи песка бросились бежать с его одежды.

– А ну, иди сюда, дядя, – сказал он Гротову. – Ты говорил много, да все без толку. А теперь я скажу. Проснешься на столе в больнице.

Гротов вдруг усмехнулся.

– Значит, это правда, – сказал он. – Если злишься – не такой уж ты и сильный. Не выпьешь бутылку водки в одно дыхание.

– Да говорю, что выпью. Только тебе-то что?

– А то, что я не верю. И везде буду это говорить. Не могу таить в себе ужасные подозрения. Ведь что твоя слава? Она, как пиджак из бумаги – чепуха. Пока не предъявишь доказательства.

– Будет настроение – предъявлю. Но тебе после этого лучше утопиться.

– Утоплюсь, Миша. В нашей насквозь спортивной стране уважают чемпионов.

Миша Палкин задумчиво отправился по берегу вдоль воды.

Ярослав шел рядом и волновался за приятеля.

– А я верю, – произнес он. – Если ты сказал, что пил, то почему же это неправда?

Ярославу показалось, что сейчас Миша Палкин избавится от растерянности, засмеется и станет прежним.

– Ничего, как-нибудь перескочим, – тревожно проговорил Миша Палкин.

В эту ночь он лег спать, не сказав ни слова.

Утром к нему вышел Гротов и стал нагло ухмыляться.

– Опять ты? Отстань от меня! – весело объявил Миша Палкин. – А то я тебя в бочку закатаю и в море брошу.

Гротов снова обратился к публике.

– Между прочим, недалеко отсюда по железной дороге на одной станции работает Дарья Плеткина. Судомойка в тамошнем буфете. Что вы думаете? Эта дамочка выпивает бутылку водки, как «Крем-соду». Не отрываясь. А потом еще приступает к своим обязанностям. И папиросы курит.

– Неужели, баба? – спросил Каплинский.

– Я ей письмо напишу, – сказал Гротов. – Пусть гордится собой. Пусть знает, что она здесь одна такая сильная личность. Остальной мир узнает об этом через секунду.

Миша Палкин усмехался, но его мучили эти слова. Он смущался.

Он готов был бежать от этой неприятной для него речи.

Все разглядывали его – следили за улыбкой и румянцем. Детская улыбка Миши Палкина затухала.

Ярослав ненавидел Гротова.

– Славу, Миша, еще заслужить надо, – нахально сказал Гротов в заключение.

– Ты обо мне беспокойся, отец родной, – ответил Миша Палкин. – Для меня солнце везде светит и трава везде мягкая.

– Напрасны такие утешения. Если не покажешь себя – ничего не выйдет.

– Покажу в конце недели.

– Неужели? О! Это уже разговор двух завсегдатаев английского клуба. Значит, в субботу?

– В субботу.

– Все брошу и приду посмотреть. Очки надену. И даже в библиотеку имени Цурюпы не пойду – читать Альфонса Доде, обещаю.

– Опять много говоришь? – спросил Миша Палкин. – Один такой язык откусил, когда я его по лбу щелкнул.

Гротов отступил назад. Оглянувшись, зашел за бочку и замолчал.

Мысли о хлопотах, связанных с лечением после кулаков Миши Палкина, заставили его умолкнуть.

Миша Палкин тоже стал молчалив, слова выходили из него теперь с большой неохотой. С лица исчезло удовольствие.

После работы он даже не взглянул в сторону моря, а отправился в город. Он шагал так быстро, что Ярославу пришлось бежать рядом с ним. Они шли по крайней улице вдоль железнодорожных путей.

Ярославу нравились гудки тепловозов, нефтяные запахи и надписи на вагонах, и ему хотелось сказать, что он еще очень мало видел в жизни.

Он сказал это, когда они свернули с дороги и пошли по шпалам.

– А я уже много повидал, – ответил Миша Палкин. – С шестнадцати лет по стране гуляю.

Заметив впереди какого-то человека, поднимающегося на тепловоз, он окликнул его. В ответ машинист взмахнул рукой.

– Мишу Палкина за версту видно! – воскликнул машинист, сияя от радости.

– Скажи, паровозник, знаешь ли такую Дарью Плеткину?

– Нет, не знаю, Миша.

– Говорят, она вливает в себя бутылку водки.

– Тогда знаю! Она в буфете посуду моет, Дарья Плеткина. Что говорить, умеет пить бабенка.

– И что же – выпивает и спокойно работает?

– Многие это видели, Миша, и я тоже. Некоторые отчаянные спорщики на нее деньги ставили. До ста рублей. Для этого даже из других городов приезжали.

Миша Палкин пошел назад, к морю.

И снова Ярослав с любопытством разглядывал под ногами масляные пятна, старые гвозди и прочий мусор, покрытый ржавой пылью. При этом он заметил и то, что его приятель старается скрыть смятение.

Миша Палкин молча покусывал губу. Словно мужественный капитан, он страшился бесчестия.

Ярослав помнил всех мужественных капитанов, презирающих опасности. Из книг о морских приключениях. Они не боялись смерти, но страшились позора. Они были безупречны, уходя в вечность. Вот и Миша Палкин – не знал страха, кроме страха за свою честь.

Он любил свою славу ребенка-богатыря.

– Может быть, завтра поедем на север? – спросил Ярослав. – Можем уехать ночью.

– Завтра мне нужно пойти в одно место, – ответил Миша Палкин. – И весь день меня не будет. А ты работай. Вечером расскажешь, как прошел день.

– Если хочешь, Миша, пойдем в пивную.

– Не в пивную, а в хороший буфет – поедим как следует.

В буфете Миша Палкин купил много жареной рыбы и хлеба. Рыба была мелкая, но жирная. Он ел ее целиком, запивая лимонадом «Дюшес». Обходил молчанием свои замыслы. Не говорил ни слова.

Ярослав наблюдал за его лицом.

Миша Палкин не был ни угрюм, ни зол, ни разочарован. На лице его не было ни скуки, ни ожидания. Он выглядел лишь озабоченным, как человек, который должен устроить свои дела.

Он был словно обыкновенный горожанин, принимающий у себя десяток родственников и размышляющий о том, где раздобыть добавочные кровати и стулья.

Ярослав убедился, что и в низшем обществе существуют люди, добывающие славу и уважение. Ради этого они готовы отдавать себе самые странные приказания. Преодолевать огромные трудности. Истязать и тело, и душу.

Ярослав догадался, что Миша Палкин хочет показать, как он умеет пить водку, – выпьет перед зрителями, не отрываясь, целую бутылку прямо из горлышка.

Миша поглядел на Ярослава и улыбнулся.

– В воскресенье отправимся в дорогу! – произнес он. – Будем ехать в поезде, пить пиво с баранками. Чай с конфетами. Есть шоколад из ресторана. Читать газеты.

– Это замечательно, – сказал Ярослав.

– А теперь пойдем спать. Я люблю спать в теплую ночь. Выкуришь папиросу, закроешь глаза, и обязательно приснится что-нибудь красивое.

– Но ведь еще рано, – сказал Ярослав.

– Рано? Нужно выспаться.

Вернувшись, они увидели, что Каплинский и Гротов успешно добывают свою славу. Портсигар Трофима снова у Гротова, и он сидит на бочке и что-то громко рассказывает. Его приятель доволен и смеется. У обоих достаточно острых слов, поэтому все улыбаются.

Гротов сосредоточился на занимательной подробности:

– А один прохвост, представьте себе, делал вид, будто он вор высокого происхождения.

Аристократ преступного мира. Но его быстро разоблачили, и вовсе не потому, что он не знал других аристократов. Он не знал их нравов! А нравы у тех людей таковы: если о чем-то заикнулся, то умри, а исполни!

Гротов замолчал и поглядел на Мишу Палкина.

Лежа на топчане и глядя в потолок, Миша Палкин выпустил куб папиросного дыма.

– Вот как заведено у настоящих личностей, – сказал Гротов. – Сказал – сделай. Или провались, исчезни.

– Это ты о себе, Гротов? – спросил Миша Палкин. – Ты как будто обещал утопиться. Неужели выполнишь?

– Смотря перед кем, Миша. Если перед людьми, то несомненно. Однако человеком еще нужно стать. Покажешь себя в субботу – станешь личностью, а иначе полный позор тебе во всей вселенной.

– Ищи себе приличный камень на шею, Гротов.

– Об этом не тревожься, Миша.

Миша Палкин отбросил папиросу и раздавил ее кулаком.

– А теперь хочу, чтобы стало темно, – заявил он. – Я спать буду.

…Утром он что-то сказал бригадиру и перемахнул через забор.

– Пошел искать себе прибежище, – проговорил Готов. – Надо же где-то прятаться от Димы Гротова!

Все это услышали.

Ярослав почувствовал, как множество тревожных мыслей собирается в его голове. Но хватило и одной из них, чтобы им овладело беспокойство.

Несколько минут он ходил вдоль забора и думал о том, что управляет его единственным другом Мишей Палкиным. Если храбрость, значит, он что-то задумал.

– Бери вон ту бочку и кати сюда! – крикнул Гротов Ярославу. Ему доставляло удовольствие распоряжаться. Зычно кричать. Делать повелительные жесты.

А Ярослав Подумало Мише Палкине: «Он герой и бесстрашен. Да, да. Это несомненно!»

Он принялся катить бочку и вдруг остановился, почувствовав приближение беды.

Какая-то беда должна прийти сюда, на берег моря, и обрушиться на Мишу Палкина. Но почему? Потому что бесстрашие ослепляет, и ослепленные не видят, что лежит под ногами.

Ярослав перелез через забор и побежал по дороге, надеясь догнать Мишу Палкина. Вскоре он увидел впереди движущуюся фигуру.

Свернув с дороги, Миша Палкин зашагал вдоль серых пятиэтажных домов и зашел в магазин.

«Что он хочет купить? – спросил себя Ярослав. – Папирос? Еды?»

Он не знал, есть ли у Миши Палкина близкие знакомые в городе. Миша не рассказывал об этом. Не называл имен. Может быть, его ждет хорошенькая женщина, смотрит в окно. Приготовила обед. У нее красивые прическа и платье.

Стоит ли в таком случае идти за приятелем? Ведь это нехорошо.

Миша Палкин хлопнул дверью магазина и направился к роще, высушенной солнцем и пропитанной дорожной пылью. Еще немного, и он исчезнет в ней, как в пыльном чулане.

Ярослав заторопился. А затем побежал.

Войдя в рощу, он остановился. Миша Палкин, задумавшись, сидел под деревом.

– Зачем ты пришел? – спросил он. – Ну зачем? Иди обратно. И никому ничего не говори.

– Не пей ее, Миша, – сказал Ярослав. – Этот Гротов задумал сделать что-то плохое. Злой человек. Плохой.

– Гротов – вредный гад. Сволочь. Остальные триста ругательств тоже к нему относятся. Языком метет, как метлой. Таким, как он, нужно сразу показать, кто сильнее.

Миша Палкин поглядел на бутылку водки, которую держал в руке.

Его лицо вдруг стало болезненным.

– Я могу пить водку, но только не всю бутылку разом, – печально сказал он. – Я не пробовал… А теперь должен. Нужно как-то выдержать…

Миша Палкин вскочил на ноги и сказал:

– Мой отец умер от водки. Выпил сразу пол-литра на спор и погиб в ту же минуту. Все к нему приставали: такой большой, а умеешь ли ты пить? Будто в России богатыри способны на все, но сначала умеют пить водку.

– Это неправда! – воскликнул Ярослав. – Не стоит этого слушать!

– Вот и ко мне пристают с тем же. Пугают позором. Говорят разные глупости. А я боюсь это делать. Вдруг я умру? Вспоминаю отца, лежащего на столе, – он умер, не успев ничего нам сказать. Везде одно и то же: покажи, какой ты сильный, Миша Палкин. Дерешься, говорят, хорошо, но этого мало. Это еще не слава. Три раза, когда приставали сильнее обычного, я убегал. Как-то ночью вылез в окно в бараке и ушел. А теперь не убежишь!

– Не вернемся назад, Миша! Поедем на север, прямо сейчас.

– А судомойка из буфета – Дарья Плеткина? Откуда она взялась? Гротов напишет ей письмо. Куда мне потом деваться? С какой историей жить на севере? Лучше умереть здесь, в роще, чем у всех на глазах.

Миша Палкин откупорил бутылку.

– Сейчас мне почему-то кажется, что ничего страшного не случится. Ты, Ярик, хороший друг – переживаешь за приятеля. Волновался за Никиту. Но ведь я не Никита, верно? Я здоров. И сейчас возьму и выпью эту водку, как пиво. Сильно опьянею, просплюсь и приду на берег. Главное – удержаться на ногах. Ты посиди тут, но только не смотри, как я пью.

Говорят, в такую минуту у человека страшные глаза.

Миша Палкин перекрестился, запрокинул голову и стал пить водку.

Ярослав отвернулся.

От волнения он так сильно сжимал ствол тонкого дерева, что у него заболели пальцы.

Пустая бутылка упала на землю и покатилась под куст.

Миша Палкин шатался. Его лицо, прежде розовое и здоровое, стало бледным. Дыхание сделалось отчаянным.

– Вот и все, – проговорил он. – Я жив и стою на месте. Ничего не случилось. Сейчас станет хуже, но я выдержу. Вот увидишь.

Миша Палкин стал переходить от дерева к дереву.

Голова его падала на грудь и взлетала вверх. Ноги желали идти каждая в свою сторону.

Он шел точно по раскачивающейся палубе, хватаясь за деревья, как за канаты. Ему было трудно дышать и говорить.

Ярослав отправился за ним вглубь рощи, но она была такая маленькая, что вскоре они вышли из нее и очутились в поле. Сделав полукруг, Миша Палкин вернулся в рощу и побрел между пыльными деревьями.

От него доносился страшный, тяжелый запах водки, кажущийся Ярославу запахом смерти. Водка, убившая Севу Носова и Никиту, набросилась и на Мишу Палкина, и он сжимает зубы, старясь добыть силу из своего сердца, чтобы выжить.

Силы ему требовалось больше, чем обычно.

– Я принесу тебе воды! – сказал Ярослав.

– Нет, дружище Ярик. – Пить воду сразу нельзя. Нельзя курить… Ах, как тяжело в голове! Там словно гранитная стена…

– Я принесу тебе еды! – воскликнул Ярослав.

– Принеси колбасы, хлеба и кваса, только не сладкого. Ты самый лучший человек, Ярик! Мой лучший друг.

Ярослав выскочил из рощи и побежал в магазин.

Когда он вернулся, Миша Палкин крепко спал, лежа на боку.

Ярослав сел рядом и просидел на одном месте много времени. В рощу прибегали бродячие собаки и обнюхивали деревья. После них заглянул какой-то человек, швырнул испорченное колесо и тут же ушел.

Ярослав думал о преданности своему единственному другу. Он не оставит его что бы ни случилось. Нет в окружающем мире ничего прочнее этой верности.

Он спросил себя: «Возможно ли это в среднем и высшем обществе?»

Ответ пришел к нему тут же. Те, кто живут в среднем и высшем обществе, больше преданы своему имуществу. Решительность приходит к ним, когда они получают выгодное предложение. Или когда им угрожает большая денежная трата. А здесь, в низшем обществе, ни деньги, ни имущество никогда не будут так сильны…

Ярослав просидел рядом с приятелем до вечера.

Наконец Миша Палкин открыл глаза.

Он выпил квасу, затем встал и прошелся, трогая затылок. Его мучили жажда и слабость. Но ему хотелось улыбаться.

– Я еще пьяный, – сказал он. – В голове шум и карусель. Но я победил! Выпил целую бутылку в одно дыхание! Выпил один раз – смогу и другой. Покажу им в субботу!

Ярослав был счастлив, что с его приятелем ничего случилось. Миша Палкин оказался сильнее водки, и теперь они поедут на север.

Они будут ехать, как победители. С ними останутся только простые и разумные мысли. Жалкие Гротов и Каплинский, пронизанные глупостью, навсегда исчезнут из их жизни.

Прежде Ярослав не знал, что борьба между славой и бесславием бывает такой смертельно опасной.

– Наверное, это случается только в низшем обществе, – произнес он вслух.

– Не говори никому, что ты здесь видел, – сказал Миша Палкин. – Впрочем, ты хороший друг и не обманешь. Откуда ты, Ярик? Кто твои отец и мать?

Миша Палкин стал есть хлеб и колбасу.

– Об отце и матери расскажешь в дороге, – сказал он. – Хорошо? А теперь пойдем на берег, искупаемся. В этом глупом лесу можно ослепнуть от пыли.

На берегу Миша Палкин долго смотрел на темнеющий горизонт и дышал морским воздухом. К нему медленно возвращался его детский румянец.

Наконец он стряхнул с себя бледность и печаль и стал прежним Мишей Палкиным. Осторожно выкурил папиросу и немного проплыл, держа голову высоко над водой. Потом лег на песок и проспал полчаса легким, здоровым сном.

– Все просто великолепно, – сказал он, проснувшись. – Я сильнее отца. Видно, я такой же как мой дед. Если бы он не замерз в степи по недоразумению, то жил бы и сейчас. Мать рассказывала, что он был очень сильный.

Миша Палкин вошел в склад, как прежде – первым человеком на берегу.

Каплинский и Гротов оставили карточную игру, убрали карты и принялись делать вид, будто готовятся ко сну.

Ярослав заметил, что они умело спрятали свое обычное нахальство.

– Отчего притих, дядя? – спросил Гротова Миша Палкин. – Думаешь о субботе?

– Думаю, Миша, – ответил Гротов.

– О последнем дне – грех не подумать. А в предсмертном письме так напиши: «Топлюсь от собачьей жизни и природной вредности. Прошу винить мою пустую голову».

Миша Палкин засмеялся, а Гротов только сжал кулаки.

– Подождем субботы, Миша, – сказал он. – Кто знает, как обернется!

Настала суббота.

Миша Палкин и Ярослав пришли на берег и сели на песке.

Явились Гротов и Каплинский, а за ними и все остальные – всем хотелось посмотреть, как Миша Палкин удерживает свою славу.

– Итак, их превосходительство генерал-губернатор Палкин желают показать представление, – проговорил Гротов. – Сейчас на наших глазах они выпьют бутылку водки в одно дыхание.

– А где твой камень? – спросил Миша Палкин.

– А где бутылка? – спросил Гротов.

– Вот она.

Миша Палкин достал из газетного свертка бутылку водки и подбросил на руке.

– Это что за фокусы, Миша? – заорал Гротов. – Что за глупости? Кто же пашет великие целинные земли велосипедом «Орленок»? Это для американского президента бутылка водки, а для нас – детское пюре «Нюша», питание на первом году жизни. Ты покажи, Миша, настоящую бутылку.

– Что же ты хочешь, сволочь? – растерянно спросил Миша Палкин.

– А вот что.

Гротов достал из кармана бутылку водки «Экстра».

– Эта штука крепче на десять градусов, – сказал кто-то. – Ее так сразу не выпьешь.

– Только «Экстра», Михаил, – сказал Гротов. – Или ты человек, или – позорное явление. Дарья Плеткина пьет «Экстру» играючи, накручивая локон на свой кривой палец.

Миша Палкин с отчаяньем поглядел на бутылку, которой вертели перед его лицом. Детская его улыбка превратилась в грустную. От волнения ему было трудно глотать.

– Убьешь ли ты эту бутылку, Миша Палкин? – спросил Гротов. – Или это конец твоей героической личности?

– Миша, не пей ее! – закричал Ярослав. – Вылей, разбей!

– Этот юный негодяй советует тебе опозориться, – сказал Гротов. – Он много понимает в жизни. Видел жизнь в замочную скважину. Где бы ты ни был, Палкин, твоя печальная слава тебя найдет. И в один прекрасный летний день ты сам утопишься от уныния.

– Я был о тебе другого мнения, Миша, – сказал Каплинский. – Думал, ты человек. А ты странное зрелище.

Миша Палкин выхватил у Гротова бутылку, откупорил ее и шагнул в сторону.

– Дело! – воскликнул Гротов.

Запрокинув голову, Миша Палкин стал пить.

Он выпил всю водку до последнего глотка, швырнул бутылку на песок и улыбнулся Ярославу.

Тут же он сжал кулаки, широко раскрыл рот и повалился на спину.

Ярослав бросился к приятелю и схватил его голову.

Миша Палкин не шевелился. Он умер. На его губах появилась черная пена.

– Что? – заорал Гротов. – А ну, расступись.

Он наклонился к Мише Палкину и засмеялся.

– Сам подох, сволочь! И не пришлось ничего делать! Ты слышишь, Каплинский? Не пришлось нападать на этого гада.

Каплинский безразлично курил папиросу.

Все были потрясены. Ярослав не замечал, что плачет.

– Не люблю таких больших и здоровых! – кричал Гротов, кривляясь на песке. – Терпеть не могу эти бычьи шеи! Туда ему и дорога! Не нужно было выпячиваться!

– Пойдем, Дима, выпьем пива, – сказал Каплинский. – Сейчас сюда милицейские приедут, а я их вечно с чертями болотными путаю. Не уважаю.

Приятели ушли.

Ярослав плакал, держа голову мертвого приятеля на свои коленях.

– Я пойду на сторожевой пост, расскажу, что здесь человек умер, – сказал угрюмый грузчик Трофим.

– Хорошего парня погубили, – с сожалением сказал кто-то.

Пришел бригадир и покачал головой.

– Не часто встретишь таких отчаянных, – сказал он. – Но зачем же так жестоко пить спиртное?

– Они его вынудили, – сказал Ярослав.

Бригадир снял кепку, постоял и ушел.

Приехавшие на берег милиционеры были удивлены.

– Опять кто-то утопился. Какой-то грузчик. Какое странное место!

– Он не утонул, – тихо сказал Ярослав. – Отравился.

Его снова привезли в отделение, чтобы составить протокол.

В отделении он узнал, что Мише Палкину было всего двадцать три года. Об этом сказал капитан милиции. Он не раз видел погибшего. Это был самый крепкий парень в городе, и на него всегда любовались женщины. Кулаки больше амбарного замка, а лицо детское, почти без щетины. Рубашка на груди натянута так, будто ее руками растягивают в разные стороны. Смерть должна была прийти за ним на сто первом году жизни…

Сказав это, капитан развел руками: его рассуждения бессильны перед действительностью.

– Ты говоришь, этих двоих зовут Гротов и Каплинский? – спросил он затем. – Придется выяснить, зачем они здесь появились.

– А что будет с Михаилом Палкиным? – спросил Ярослав.

Он с удивлением выслушал о захоронении за государственный счет – в том случае, если за телом никто не приедет.

Он пошел к больнице, куда привезли мертвого Мишу Палкина, и просидел у крыльца на лавке всю ночь.

Ему казалось, что он по-прежнему со своим единственным другом.

Утром он вернулся на рыбный склад.

– Что же ты, гад, бросил работу и ушел? – спросил бригадир. – Я в тебе разочарован. Не стану переводить в постоянную бригаду. И денег не дам за неделю – ты их проворонил.

– Я не смог ничего изменить, – подавленно сказал Ярослав. – Был рядом, но ничего не сделал. Я мог выхватить эту бутылку и зашвырнуть в море. Мог растоптать ее!

Бригадир равнодушно вытер платком вспотевшую шею.

– Я должен был отдать Гротову и Каплинскому все свои деньги, чтобы они уехали. Я пообещал бы им еще сто рублей – написал бы отцу и матери, и они прислали бы мне – в долг…

Но я не знал тогда этого!

– Сынок, – сказал бригадир, – в твоих словах есть все, кроме здравого смысла. Вот послушай меня. Как я живу? Дом – шесть комнат, огород, как школьный стадион. Пять свиней, кабан, утки, индюки. Кур – семьдесят штук. В пруду – зеркальные карпы. На моем столе каждый день столько еды, что я после обеда не могу сказать «мама». Выписываю три газеты и четыре журнала. Сын учится на пятерки – это младший, а старший – второй штурман на океанском судне, видел все порты мира. Жена носит бархат и шелк, два раза отправлялась в круиз вокруг Европы. Хорошо ли мне? Прекрасно. Великолепно. Муж сестры от зависти нажил прободную язву, одной ногой в могиле. От зависти! В моем доме собака живет лучше, чем вся эта бригада бродяг и алкоголиков, потому что спит на пуховой подушке и ест вареные куриные пупки и печенку. А ты, сволочь, тянешься к подлецам, к негодяям, которые несут каждую копейку водочному торговцу. Откуда в тебе столько дряни?

Ярослав вспомнил, что когда он читал подобные рассуждениях в книгах, они были ему скучны.

– Миша Палкин был моим единственным другом за всю жизнь, – сказал Ярослав. – Прежде у меня никогда не было товарища.

– Это можно понять, – неожиданно сказал бригадир. – Так и быть, я тебя прощаю и выдам деньги. Но работай так же хорошо, как работал. Приступай немедленно.

Ярослав стал работать, но его руки были слабы. Вспоминая Мишу Палкина, он сильно волновался. После бессонной ночи был рассеян.

– Я не могу работать, – сказал он бригадиру. – Пожалуйста, отпустите меня. Я пойду к больнице и посижу на лавке. Там, в морге, спит вечным сном мой единственный друг.

– И это тоже понятно, – сказал бригадир.

Ярослав провел на лавке у больницы весь день до вечера.

Думая о Мише Палкине, он печально улыбался. Это были самые красивые и самые светлые воспоминания в его жизни.

Вечером его затошнило от голода, и он пошел в магазин и купил молока и печенья. После еды он почувствовал сильную усталость.

Ночью на склад вернулись Гротов и Каплинский.

Ярослав не спал и с ненавистью слушал их речи.

– Кого тут жалеть? – рассуждал Гротов. – Жалеют героев космоса, академиков. А кто такой Палкин? Меня, например, всю жизнь никто не жалел.

– Жизнь – сложная и жестокая форма существования материи, – сказал Каплинский.

– Так, помню, было написано в сортире на вокзале в Котласе.

– Эй, малый, – крикнул Гротов Ярославу.

– Не трясись. Найдешь себе другого кореша, еще лучше.

Зевая, они легли спать и быстро уснули.

Ярослав впервые чувствовал ярость. Ему хотелось вскочить и наброситься на людей, отнявших у него единственного друга.

Он стал мысленно желать им несчастий и смерти, ничуть не удивляясь, откуда у него столько недобрых мыслей.

Утром он проснулся от шума. Снаружи раздавались хлопки, похожие на выстрелы.

Гротова и Каплинского в складе уже не было, остальные стояли у выхода и выглядывали наружу.

Ярослав тоже выглянул во двор и увидел, что перед складом ходят милиционеры, а Каплинский стоит, опустив руки в наручниках и что-то объясняет капитану милиции.

– Этот Гротов мне не приятель, – сказал Каплинский. – Так, прибился в дороге. Когда-то вместе были далеко за горизонтом – сами понимаете, где. Можете его при задержании застрелить, мне все равно.

– Вы вместе ограбили магазин в Сибири, в городе на реке Ангаре, ранили сторожа. А сюда приехали спрятаться.

– Моя вина, гражданин капитан, в том, что я стоял на шухере. Нападал и грабил Гротов. Редкий гад. Неприятный тип. В зубах ковыряется, по ночам храпит. Прикончите его выстрелом в голову, с вас государство за это не спросит.

Вдруг все увидели Горотова – бегущего по бочкам, по самому верхнему ряду.

Он был сильно напуган и делал огромные, отчаянные прыжки.

– Мечется, как зверь, – сказал Каплинский. – Знает, что ему конец.

Гротова преследовали два лейтенанта милиции и оба стреляли вверх и кричали, чтобы он сдался.

Наконец один из лейтенантов выстрелил в беглеца.

Гротов закричал и подпрыгнул, а потом упал на бочки, покатился и свалился на землю.

Он был ранен и плакал от боли и бессилия.

– Господи, да почему же такое невезение! – вдруг закричал он. – Почему другим везет, а мне – нет, всю жизнь, с детства! Мучаюсь, как гад! Ничего у меня нет! Где же справедливость, Господи!

Все молча смотрели на человека, извивающегося на земле в приступе тоски и злобы, и никто не протягивал ему руки.

– Кто же так стреляет? – тихо спросил Каплинский. – Это, я считаю, безобразие.

Наконец Гротова подняли и увели.

Уходя, Каплинский ничего не сказал грузчикам, даже не взглянул на них. Ярослав подумал, что его безразличие так же ужасно, как коварство Гротова.

– Это не какие-нибудь плуты, а настоящие преступники, – сказал кто-то.

Ярослав чувствовал, как к нему возвращается прежнее уныние.

На следующий день санитар больницы указал ему на двоюродную сестру Миши Палкина. Она не была похожа на своего погибшего брата.

Санитар сказал Ярославу, что она сразу стала узнавать, умеренная ли цена на услуги на местном кладбище.

– Разве вы не увезете вашего брата домой? – спросил ее Ярослав.

– Он не любил ни свой дом, ни родной город, – ответила женщина. – Сбежал в шестнадцать лет. Забыл мать – ни разу не написал ей ни строчки. Разве это не жестоко? И все почему-то знали, что он рано уйдет из жизни. Так оно и вышло.

Больше она ничего не рассказала.

Утром Мишу Палкина похоронили. Его сестра на такси уехала на вокзал. Грузчики с рыбного завода получили от нее деньги на водку и остались довольны.

Когда они ушли, Ярослав остался у могилы один. Он нашел неподалеку лавку, сел на нее и подумал, что ему больше некуда идти. Его жизнь стала прежней. В ней опять ничего нет.

Он рассуждал о коротком, почти мимолетном времени, когда он был счастлив. Это время стоит самого большого умиления. Радостных слез, восторженного бормотания. Оно стоит всего на свете.

– У меня был товарищ, – произнес вслух Ярослав. – Даже у такого человека, как я, был хороший друг. Но совсем недолго! Великодушие судьбы так непродолжительно!

Он заметил, что произносит книжные слова, которые никогда не употребляют в низшем обществе. Не успел научиться ругательствам.

Ярослав отравился в город и пообедал в буфете жареной рыбой, которую любил Миша Палкин. Купил лимонаду «Дюшес».

После этого он вернулся на кладбище.

Пришла ночь, а Ярослав сидел на лавке и смотрел на могилу своего приятеля.

Безмолвие и уединение были ему привычны. Безмолвие и уединение ждут его впереди, и снова он будет спрашивать себя, в чем смысл жизни.

Ярослав лег и стал глядеть в звездное небо.

«Есть ли там, на небе, неудачные звезды? – думал он. – Звезды, которые родились не для чего, которым не нужно было родиться?»

На рассвете его разбудил сторож.

– Не стоит долго находиться среди могил, парень, – сказал он, – иначе можно привыкнуть. А это плохо. Кладбище должно вызывать трепет и уважение.

– Меня ждет ужасная пустота, – сказал Ярослав. – Я человек без блеска и красоты. Я ничто. Я омрачаю окружающий вид. Так стоит ли мне бояться, что я вдруг очерствею?

Сторожу было все равно.

Он пожал плечами и ушел.

– Я поеду на север, – произнес Ярослав над могилой Миши Палкина. – И всегда буду рассказывать о тебе. И ты будешь оживать в воспоминаниях.

Ярослав отправился на вокзал и купил билет на поезд.

Войдя в купе, он поздоровался со своими попутчиками, не надеясь, что ему ответят.

Ему не ответили.

Его стали лениво разглядывать, как пыльное чучело в витрине охотничьего магазина.

– Принесите мне, пожалуйста, чаю, – попросил Ярослав проводника.

Проводник сделал вид, что не услышал этой просьбы.

«Все как обычно», – подумал Ярослав.

Он закрыл глаза и представил себе, что перед ним сидит Миша Палкин. А в коридоре, перед дверью, стоит и смеется Сева Носов. «Ты грандиозный человек, Ярик!» – произносит Сева Носов. И Никита тоже здесь. Он недовольно качает головой, но потом все-таки улыбается.

С закрытыми глазами Ярославу было хорошо.

С ним были его друзья, живые и здоровые.

Не туда пошел

1976

В жаркий день на берегу моря Артем Карсов и его сестра Лилия услышали голос мороженщика и приятно удивились.

Он появился на пляже со своим передвижным холодильником как раз в ту минуту, когда оба они мечтали о пломбире.

Артем купил три порции – одну для себя и две для сестры. И Лилия засмеялась, так ей было хорошо.

Она стала объяснять брату, что исполнение желаний – это и есть счастье, и это самое точное определение, на какое способен женский ум. Тут не следует спорить. Даже обладательница необычайной красоты признает себя несчастной, если ее желания не сбудутся.

И наоборот.

– Что наоборот? – рассеянно спросил Артем.

– Ты меня не слушаешь! – закричала Лилия.

Артем не слушал сестру, потому что ему показалось, будто он видел знакомое лицо.

Когда он покупал мороженое, он поглядел в сторону и увидел человека, похожего на Феликса Гордеева. В детстве они много времени проводили вместе. А когда выросли, судьба развела их.

Феликс Гордеев уехал и больше никогда не возвращался в родной город. Что с ним стало – Артему было неизвестно. И он вскоре совсем перестал думать о приятеле. Это возможно только в юности – необыкновенно быстро забывать все, что угодно.

Теперь им было по двадцать семь лет.

Артему очень хотелось знать, кто этот незнакомец, похожий на Феликса Гордеева. Выведенный из терпения собственным любопытством, он вскочил и пошел по пляжу.

Он разглядывал каждого сверстника, глядел далеко вперед и оборачивался, и наконец ему показалось, что незнакомец, стоящий у кабины для переодевания, как раз тот, кто ему нужен.

Испытывая некоторое волнение Артем приблизился.

Он успел подумать, что если перед ним Феликс Гордеев, то у него совершенно изменились манеры. Поза совсем незнакомая. Словно он позирует скульптору.

Своей позой незнакомец будто показывал непринужденность и одновременно безукоризненную выдержку. На нем были шорты изящного фасона и легкие пляжные туфли на пробковой подошве.

– Боже мой! – неожиданно воскликнул он.

– Это ты? Ну что за случай! Чего только не бывает в жизни!

Артем очень обрадовался такому поведению своего приятеля.

Он даже вообразил, что время, когда-то разлучившее двух друзей, теперь снова соединит их. С этой минуты они будут вместе. Будут смеяться, радоваться жизни. Выпьют пива. Сидя на горячем песке, выкурят по сигарете.

– Ты женат? – спросил Феликс Гордеев.

– Нет? А я женился в этот день два года назад. Представь себе зал столичного ресторана первой категории. Сто двадцать человек гостей. На мне – великолепнейший фрак. Запонки когда-то принадлежали князю Юсупову. Сводку со свадьбы можно было печатать в газете: выпито триста бутылок шампанского, коньяку – сто, вина – не подсчитано. Потом мы отправились в Варну, оттуда – в Будапешт. Затем еще дальше… Я видел Альпы. Стоял на краю скалы и смотрел вниз, и вокруг меня был снег, а внизу – зеленая долина. Один английский сэр пригласил нас на виллу, и мы пили виски на крыше, там у него великолепная площадка с деревьями и садовой мебелью. Это три дня после свадьбы. Путешествие для души. Когда мы вернулись, через месяц, моя Наталья принялась говорить о поездке в Брюссель. К дальним родственникам по отцовской линии. Представь себе, мы поехали. Ну да. И представь себе, на такой вот женщине я женат.

Феликс Гордеев поднял руку и показал туда, где находилась его жена.

– Она в широкополой шляпе, – сказал он.

– Другой такой здесь нет. Когда ты ее увидишь, сразу с этим согласишься.

– Где ты живешь? – спросил Артем.

– В Москве на проспекте. Но дело в том, что мы не живем постоянно в одном месте. Из квартиры на проспекте переезжаем в квартиру на набережной, оттуда на дачу, а потом в тихий переулок, где живут иностранные дипломаты, маршалы и генералы. Я не сразу понял, что это делается для смены обстановки. Впрочем, мне открылись и другие удивительные стороны жизни. Будто я сел в ракету и полетел взглянуть на невидимую сторону Луны. Ах, дружище, я был свидетель многим чудесам!

Феликс Гордеев говорил твердым голосом, ничуть не смущаясь.

Неожиданно его взгляд сделался холодным.

К ним приближалась женщина в широкополой шляпе, а за нею шел огромный незнакомец.

– Это Гаврила, – сказал Феликс Гордеев. – Боксер, чемпион, нокаутер. Присматривает за моей женой. Всего триста рублей в месяц. С ним, видишь ли, очень спокойно, ведь вокруг, как ты знаешь, много невоспитанных типов.

Артем, наконец, увидел жену Феликса Гордеева. Красота ее была очень редкой – всюду только изящные линии, точная симметрия, правильные черты.

– Вообрази, Наташа, я встретил давнего приятеля, – сказал Феликс Гордеев. – В детстве мы делили одно яблоко, по очереди носили один значок.

Женщина молча улыбнулась и подала Артему руку.

Артем поразился ее невероятно длинным лакированным ногтям.

– Нам нужно поторопиться, моя драгоценность, – сказала женщина. – Самолет не будет нас ждать. Пообедаем в Москве. Ресторан выберем в полете.

Феликс Гордеев ответил жене улыбкой, и она сухо сказала Артему «до свидания».

После этого она медленно пошла рядом с нокаутером.

– Ну вот и все, – сказал Феликс Гордеев. – Пора идти. Прощай, дружище. Не знаю, встретимся ли еще раз. Так или иначе желаю тебе самого наилучшего.

Феликс Гордеев зашагал прочь, но вдруг вернулся и снял с руки часы.

– Это швейцарский хронометр, старая, почтенная фирма, – сказал он. – Возьми на память. А не захочешь носить – продай или выброси.

Феликс Гордеев легко побежал по дорожке и вскоре скрылся за деревьями.

Артему показалось, что солнце скрылось за гигантской горой или упало в море. Так темно стало у него на душе.

Он подумал, что если человеческая жизнь – непрерывная смена случайностей, то сейчас с ним произошла самая ошеломляющая.

Неожиданно он услышал чей-то голос.

– Обычному человеку никогда не узнать такого везения, – сказал какой-то человек. – Твой приятель уже при жизни находится в раю. Но об этом лучше не думать, иначе можно спиться.

Артем увидел, что с ним разговаривает служащий лодочной станции.

– Я катал эту парочку на катере, – сказал лодочник. – Мне хотелось их утопить. Бог упас от греха! Но почему же он не пригласил тебя отметить встречу?

– Не лезь не в свое дело, дед, – сказал Артем.

– Какой я дед! Мне только пятьдесят пять лет.

Артем повернулся и зашагал прочь.

Он уже не смотрел на людей – даже на знакомых, он чувствовал обиду. Ему казалось, что никакой жизни у него еще не было.

Он пил немецкое пиво, ел самых лучших волжских раков, в прошлом году ему предлагали купить эффектный костюм цвета какао, но все это такая же мелочь, как пустое стрекотание ночного кузнечика. Так говорила его сестра о чем-либо незначительном.

Артем пытался сохранять хладнокровие, но не мог совладать с собой.

Им полностью завладело восхищение человеком, проживающим красивую жизнь с красивой женщиной.

Ему хотелось испытывать чувство сопричастности. Он тоже полетел бы на самолете в Москву, поселился бы на проспекте.

В детстве Феликс Гордеев всегда был рядом – стоило лишь протянуть руку. Он был обыкновенный мальчик. «А теперь он вместо «часы» говорит «хронометр», – продумал Артем.

Его сестра вышла из воды и легла на песок. Артем не стал купаться, пить лимонад и даже курить. Ему было стыдно, что у него сигареты без фильтра.

Он глядел на швейцарские часы и возбуждал свое воображение. Он приедет в Москву, отдаст часы Феликсу Гордееву и скажет: «У меня, видишь ли, к наручным хронометрам нет привычки». Это подействует на приятеля. Он пригласит Артема пообедать. Вспоминая детство, они заметят, что произносят одни и те же слова.

Артема станут угощать коньяком и бутербродами с икрой, но он решительно покажет, что в этом нет толку, то есть это никакое не удивление…

– Почему семечки, если их долго жарить, трещат? – спросила Лилия.

– Вот дьявольщина! – воскликнул Артем.

Он вспомнил, что Феликс Гордеев не оставил никакого адреса.

Друг детства с таким шиком рассказывал о себе, что его нельзя было остановить, а потом он просто ушел и не сказал, где его искать.

«Это означает, что ему все равно», – подумал Артем.

Он хватал песок и швырял его. Ему было обидно. Солнце обжигало его лицо, и мучила жажда, но мысли об этом промелькнули с молниеносной быстротой. Невероятно красивая женщина называет Феликса Гордеева «моя драгоценность», и Артем желал знать почему.

Естественней было бы видеть Феликса Гордеева играющим на пляже в волейбол или с кружкой пива на ступенях пивной. Ему подошли бы обыкновенные летние туфли, как у всех. Чем же он так интересен, так хорош, что женщина с длинными, изящными ногтями повезла его в Альпы и в Брюссель?

Думая об этом, Артем оглянулся по сторонам. Все вокруг потеряло привлекательность. Все, даже море, лишилось вдруг выразительности.

В детстве Артем хотел стать смотрителем маяка, футболистом, плавильщиком, испытателем автомобилей и фокусником, гастролирующим по всей стране.

Нисколько не сомневаясь в том, что это самые лучшие профессии, о каждой из них мечтал и Феликс Гордеев.

– Он ничего не сказал о своей работе, – с досадой вслух произнес Артем. – Видно, человек, просыпаясь утром, остается лежать в кровати – пьет кофе и читает газеты, потому что вообще не ходит на службу.

Артем каждое утро приходил на завод и работал на сверлильном станке.

Будущее представилось ему безрадостным.

– Ты заметил, что кот Сипа не ест рыбьи хвосты? – спросила сестра. – Он ест тело рыбы и голову, а хвосты остаются на тарелке. Это пуркуа?

Артем думал о деньгах. Один незнакомец возле пивной сказал ему: «Довольно властям убеждать меня, что праздник – это Первое мая. Праздник, который всегда с тобой, – это деньги. Но это горькая истина!»

А приятель незнакомца, который купил себе сразу три кружки пива, имел другое мнение: «Запомни, парень, два слова: любовь и деньги. Эти две вещи человек всегда раздувает в себе до невероятных размеров. И они обычно лопаются».

Он жадно пил пиво и после каждой кружки выкуривал папиросу.

Это был очень крепкий человек с татуировками.

«Никогда не позволяй себе терять голову», – сказал он Артему на прощание.

Артем догадался, что Феликс Гордеев никогда не имеет денежных затруднений. Когда ему нужно, он легко вынимает из портмоне какую угодно купюру, а в особых случаях достает из кармана целую пачку. Поэтому у него такая хорошая одежда.

Артем поглядел на свои брюки и ему стало не по себе.

– И ногти у меня черные, – тихо проговорил Артем. – Потому что я рабочий человек.

– Пойдем домой, – сказала Лилия. – Мама готовит борщ и голубцы в сметане.

Артем никогда не был чувствительным. А теперь он стал волноваться. Ему сделалось вдруг неловко, что он по-прежнему живет с отцом и матерью.

В его комнате на подоконнике до сих пор стоит глобус, на стене висят вымпелы. На обоях, над кроватью, старая надпись: «Последний школьный день!»

Лилия приходит к брату и подолгу сидит с учебником в его кресле. И Артем вовсе не против.

Одну знакомую он может хоть сейчас назвать своей девушкой, но она неразборчивая. Ей все равно, какой парень идет рядом. К тому же у нее слишком простое лицо.

На Артема никогда не смотрели красивые девушки. Как-то раз две загорелые, в легких платьях красавицы спросили у него две копейки для телефонного автомата, и он дал им сразу три монеты, а потом глядел вслед, любуясь их стройными ногами.

Другого такого случая не было.

Недавно он видел сумасшедшего, стоящего под проливным дождем. Тот смотрел перед собой и произносил: «Я в состоянии бедствия!»

Припомнив это, Артем тут же подумал: «И я тоже, черт возьми».

Ему стало тоскливо.

Он пришел домой и рассеянно сел за стол. Отец, глядя на еду, потирал руки. Он всегда делал и говорил одно и то же.

– Что у нас сегодня? Голубцы! – сказал отец.

– Ничего другого у нас быть не может, – раздраженно произнес Артем.

Ему пришло в голову, что в родительском доме все для того и делается, чтобы дети искали лучшей жизни.

– Мне нужно жить отдельно, – сказал Артем. – Осточертела эта комната и все, что в ней. А лампу и глобус я завтра выброшу.

– Если переедешь в общежитие, захвати ширму, – сказал отец.

Артем вышел из-за стола, сел у стены и сложил руки на груди, словно какая-нибудь важная персона.

У него не было в голове готовой речи. Но он чувствовал, что его мысли превосходят по силе все другие мысли в этом доме.

Он ни за что не стал бы рассказывать о Феликсе Гордееве, которого и отец, и мать хорошо знали. Они знали прежнего Феликса Гордеева, мальчика с соседней улицы, а нынешнего знал только Артем.

– Надоело так жить, – сказал Артем. – Маленькие утехи, как у малышей.

– О, ему уже нужно что-то огромное! – сказал отец.

Мать Артема и сестра улыбались.

– Пора начать зарабатывать деньги, – произнес Артем. – Да, да. И не вижу ничего смешного.

– Продай кушетку, – сказал отец. – За нее могут дать три рубля тридцать копеек. С десяти до полудня в кафе «Незабудка» с такими деньгами можно почувствовать себя мистером Твистером.

Артем обиделся.

Он вышел из дома и отправился к морю.

Он уже не злился на отца, а размышлял о будущем. В этом году он собирался записаться в яхт-клуб, но теперь в этом нет никакого смысла. Это не достижение. Нужно действовать. И только странное и глупое существо не согласится с этим.

Нужно употребить все свои способности. Нужно напрячь все душевные и физические силы.

Артем увидел знакомого, стоящего в задумчивости у газетного киоска, и подумал, что этот заводской приятель встретился ему в подходящую минуту.

– О чем думаешь? – спросил Артем.

– Мысли личного характера.

– И у меня тоже. Пришла пора расстаться с прежними увлечениями. Время – действовать. Пора становиться значительными личностями.

– Какой решительный!

Артем собрался сказать, что теперь его раздражает медлительность, но приятель вынул коробку папирос и предложил закурить.

Артем засмеялся.

– Ну нет! Это пусть курят старички с базара!

Он вспомнил о швейцарских часах и надел их.

– К таким часам подойдут папиросы «Герцеговина флор», – сказал Артем.

– Хорошая вещь, – сказал приятель. – Неужели нашел на пляже?

– Подарок из столицы. Швейцарский хронометр, старая, почтенная фирма.

Приятель слушал Артема с завистью и удивлением.

– Как мы живем? – сказал Артем. – Никак. Ужас. И при этом полное отсутствие выводов. А жить нужно, как благородные лорды.

– Это у нас-то? Завтра, в понедельник, придешь на завод, получишь задание, в обед съешь щей, котлету, салат «Загадка». Двадцать пятого выдадут деньги, напьешься вина или пива. Я уже три месяца коплю на мотоцикл, но и это дрянное занятие, потому что ужасно тоскливое.

– Следует жить так, чтобы не нужно было копить. Понадобилось – вынул из портмоне какую угодно купюру.

– Так могут делать только денежные тузы.

Эти слова словно ударили Артема по щеке – он даже покраснел.

Он представил себе, что Феликс Гордеев – денежный туз.

Феликс Гордеев вразумительно дал это понять и женой, и Гаврилой, и всем своим видом.

– Нужно делом заняться! Деньги добывать! – сказал Артем. – Чтобы рядом были только красивые женщины.

– А где их добудешь? И деньги, и красивые женщины за углом не ждут.

– Голова человеку – не только шапку носить, – сказал Артем. – Умные люди давно уже живут, как им вздумается. Для смены обстановки с проспекта переезжают в тихий переулок, а оттуда на дачу. Ездят в Альпы. Пьют виски на крыше частной виллы. Их жен охраняют нокаутеры, за триста рублей в месяц…

– Да ну!

– Видел таких людей собственными глазами.

Приятель потряс головой. Он был по-детски удивлен.

Артем так разволновался, что не мог устоять на месте и ходил взад и вперед, как в узкой комнате.

– А что именно нужно делать? – спросил приятель. – С чего начать?

Артем молчал, так как и сам думал об этом.

Он готов сделать многое, чтобы стать значительным человеком. Но куда нужно пойти и что следует предпринять – это ему было неизвестно.

У Артема не было никакого замысла.

Неожиданно заводской приятель почувствовал это и успокоился.

– Я уж было поверил, – вдруг сказал он. – Ты так лихо крушил воздух словами, что я пошел бы за тобой хоть сегодня. А ты молчишь. А часы где взял – у отца?

Артему стало неловко.

Но сейчас же он разозлился.

Он увидел, что приятель ограничен и способен лишь одобрять или расстраивать какую-либо идею. Подхватить мысль он не может. И не способен что-нибудь предложить.

– Какой прок с тобой разговаривать? – сказал Артем. – Не хочешь думать, а хочешь взять готовое. Ну тебя к черту.

– Завтра в обед приходи в наш цех. Подумаем, как быть. Можно поехать на строительство в Сибирь. Там платят вдвое и даже втрое, и за пять-шесть лет можно заработать на машину и даже на новый дом.

Артем пожал плечами. За пять-шесть лет Феликс Гордеев увидит еще столько чудес, что станет вовсе недосягаем…

«Откуда такая тоска?» – подумал Артем.

Он не пошел домой, а постучался к другому приятелю и уснул на диване в его комнате.

Утром возле сверлильного станка ему стало невыносимо скучно. Дождавшись обеда, он пришел в инструментальный цех.

Участник вчерашнего разговора дремал в пустой курительной комнате.

– А, это ты, – сказал он. – Вот что я подумал. Сейчас придет Эрнест, наш кладовщик, и мы спросим его, что нужно делать.

Появившись, Эрнест молча сел на лавку и стал читать газету.

Он носил очки и кепку и ему было лет сорок.

– Ты умный и все знаешь, Эрнест, – сказал приятель Артема, – поэтому скажи, как можно хорошо заработать?

– В жизни всегда два пути: законный и незаконный. Вы по какому из них хотите пойти?

– Конечно, по первому, – сказал Артем.

– В таком случае здесь у вас ничего не получится. Нужно уезжать на золотые прииски. Но сначала нужно освоить подходящую профессию, к примеру, бульдозериста.

– А сколько можно заработать на золотых приисках?

– До десяти тысяч. Если вы готовы трудиться без праздников и выходных дней.

– За какой срок? – спросил Артем.

– Два-три года.

Артем был разочарован.

– Понятно, – сказал он. – Над этим стоит подумать.

Он рассчитывал стать значительной личностью уже в этом году.

– Если умеете пилить, забивать гвозди, замешивать бетон, вставлять стекла, можете попробовать строить коровники и курятники. То есть стать шабашниками. За лето можно получить хорошую прибыль.

– Сколько? – спросил Артем.

– Тысячу рублей.

– Лето только началось, – сказал приятель Артема. – Но я думал, шабашники зарабатывают больше.

– А еще какие бывают способы? – спросил Артем.

– Для вас – больше никаких. Не тот возраст и образование.

Артем вернулся на свое рабочее место и с презрением посмотрел на сверлильный станок.

Он мучился рассуждением: двенадцать месяцев по триста рублей – это три тысячи шестьсот. Столько Феликс Гордеев платит нокаутеру Гавриле за год службы. Деньги, которые он мог бы оставлять себе, он отдает другому человеку.

«Видно, для него это просто, – думал Артем. – А я получаю в месяц всего девяносто пять рублей. В год это всего одна тысяча сто сорок!»

Он вдруг испугался, что будет возиться со своей мечтой о богатстве и ничего не добьется.

Он уже знал, что желает именно богатства. Как у Феликса Гордеева.

Богатство – это красивая жена, квартира на столичном проспекте, путешествия за границу. Даже слабый, глупый и бесхарактерный человек сразу же согласится, что это хорошо.

Раньше Артем еще мог ошибочно полагать, что жизнь может сложиться и без шика и пышности. И что только у жадных людей деньги бывают главным делом всей жизни.

– Подумать только, как я был глуп! – вслух произнес Артем.

Он чувствовал, как громады ясных, трезвых мыслей встают у него в голове и… рушатся из-за отсутствия опоры.

Ему нужен хороший совет.

Какой-нибудь даже превосходный совет.

Сегодня он услышал самые популярные рекомендации, но они были отвергнуты. Его уныние только усилилось. Работа не шла, и не было желания идти домой.

Мысли Артема беспорядочно перескакивали с одного на другое, с золотых приисков на столичную жизнь, с швейцарских часов на курсы бульдозеристов.

Кое-как он дождался конца рабочего дня и отправился выпить пива. Ему не хотелось оставаться наедине с собственными мыслями.

Он надеялся спросить какого-нибудь умного человека, откуда у людей берутся лишние деньги, если работая на предприятии, можно обеспечить себе только скромную жизнь.

Ему не нужны сказочные истории, а лишь некоторые реальные случаи.

Те из людей, которые живут, как Феликс Гордеев, да и сам он, вряд ли расскажут, откуда у них деньги, зато о них сообщат другие. Ведь кто-то знает, откуда берутся большие средства.

Артем стоял на ступенях пивной с кружкой пива и, глядя по сторонам, подыскивал подходящего рассказчика.

Он увидел знакомого таксиста. В прошлом году они вместе играли на пляже в волейбол. Тридцать восемь лет, обыкновенный горожанин. Все замечает и ничему не придает значения – так он сам когда-то сказал о себе. Еще он сказал, что поток пассажиров кого угодно сделает опытным человеком.

Людей у пивной становилось все больше, и Артем поспешил занять место под деревом, рядом со своим знакомым.

– У причала шумная толпа, как говорят моряки, – сказал таксист. – А десять минут назад здесь стояло всего трое.

– Вечер, конец рабочего дня, – сказал Артем.

– Гляди, как улыбаются. Поработали, а теперь выпьют пива – каждый по три кружки.

– Обыкновенные люди, никто не окружен легендами. А тебе приходилось видеть необычных людей, таинственных персон?

– Что, по твоему, отделяет нас с тобой от таинственных личностей? Мы тоже можем быть таинственными.

– Деньги, – сказал Артем.

– Таких – видел.

– Как же они разбогатели?

– Незаконно.

– Все до одного?

– Иначе не разбогатеешь, – сказал таксист.

– Почему же их не арестуют? Может быть, они с золотых приисков?

– Старатели? В них нет ничего таинственного. Они любят кричать, суетиться, вынимать денежные пачки и размахивать ими, и рассказывают о себе все до мелочей, называют даже имя первой учительницы. После тундры и тайги им очень нужно внимание.

Артем купил еще пару пива себе и своему знакомому.

– Какое же незаконное дело приносит людям такие большие деньги? – спросил он.

– Кто же тебе скажет? Это прячут от посторонних глаз, берегут от чужих ушей. Но и там все не просто. Немногие проделывают путь до конца и остаются невредимыми. А только те, кому везет. Коммерция всегда стоит на везении, а без этой вещи она рушится.

Артем думал о Феликсе Гордееве и не верил, что друг его детства занимается именно коммерцией.

– Коммерция – это ведь торговля, – сказал Артем. – Продавать вареную кукурузу на базаре – это коммерция. Конечно, существуют разные масштабы. Но что же такое нужно продавать, чтобы стать денежным человеком?

– Вот куда текут твои мысли, – сказал таксист. – Хочешь разбогатеть?

– Зачем? Просто любопытно.

– Ничего не выйдет, парень. Не ломай свою молодую голову. Не тереби сердца. В установленное судьбой время, минута в минуту, все рухнет.

– Я не собираюсь торговать! – с досадой сказал Артем.

Он немного обиделся на своего знакомого.

Он даже посчитал, что с ним больше не о чем говорить.

– В нашей стране нет условий для коммерции, – сказал таксист. – Потому что сырье принадлежит государству. Взять государственное сырье означает, что возьмут тебя.

Подумай об этом.

Артем обиделся еще больше.

Он собирался слушать рассказчика с упорным любопытством, но только о том, откуда берутся большие деньги. А ему дают совет, в котором он не нуждается.

Ведь он действительно не собирается торговать.

Ему было бы стыдно околачиваться на базаре или где-нибудь еще, где устраивают торговлю.

Артем поставил пустую кружку на землю, попрощался с таксистом и ушел.

Он закурил крепкую сигарету, и у него закружилась голова.

Он злился на таксиста и на Феликса Гордеева. Неожиданно его злость прошла. Остановившись на тротуаре, Артем стал думать о том, что на золотых приисках можно часть найденного золота оставлять себе.

Можно откладывать немного найденного золота в потайное место, а когда его станет много, найти покупателя.

С этой идеей он пошел к заводскому приятелю.

– Да ты что! – сказал приятель, выслушав Артема. – За это угодишь в тюрьму. А то даже не в тюрьму, а на тот свет. Золото – это не шутки, мне об этом дядя рассказывал, когда работал следователем на железной дороге. Это только думают, что золото – шутки, а в действительности – пятнадцать лет и высшая мера.

Артем испугался.

– Я просто так сказал, – ответил он.

– Я, пожалуй, выучусь на бульдозериста и поеду на прииск, – сказал приятель. – А когда вернусь, куплю дом, автомобиль и женюсь.

– Денег не хватит, – сказал Артем. – Десяти тысяч, я говорю, не хватит на дом и машину.

– Ты не злись, – сказал приятель. – Не понимаю, зачем ты злишься.

Еще недавно Артем мог представить себе какие угодно события в собственной жизни. Любой жизненный поворот: болезнь, увлечение каким-нибудь делом, женитьбу.

Он мог представить себе внезапно начавшуюся войну, эпидемию.

В любом из случаев он поступал бы, как все. Пошел бы за остальными.

Это совсем нетрудно. Нужно лишь повторять чужие слова и движения, и тогда даже путь длиной в тысячу километров не покажется таким уж длинным. И появится уверенность, что коллективная мысль гораздо тверже и эффективнее индивидуальной. И радости ярче, а горе не такое глубокое.

Но коллективно стать значительными личностями невозможно.

Артем пожалел, что раньше не думал об этом. Приучив себя действовать, как все, он лишился способности думать самостоятельно.

Если бы не это, сейчас он точно знал бы, как стать значительным человеком.

От досады его лицо покраснело.

– Ты пойдешь со мной учиться? – спросил приятель.

– Нет, – сказал Артем.

– Разве лучше пойти в шабашники?

– Ничем этим заниматься не буду, – холодно ответил Артем. – И то, и другое – не для меня.

Его мучили слова, сказанные лодочником, – о том, что Феликс Гордеев при жизни находится в раю.

Эти слова были ему противны.

Ему были неприятны красивые, ослепительные женщины, потому что они принадлежали другим.

Нужно уйти подальше от всех, забыться, переменить отношение к жизни, измениться как личность до неузнаваемости.

Артем вспомнил, как два года назад встретил своего школьного товарища, одетого, как иностранец. Оказалось, что он служит матросом на океанском судне и побывал в десяти странах. «Двое суток стояли в Гонконге», – рассказывал он.

– Я стану матросом заграничного плаванья, – сказал Артем. – Когда будем стоять в Гонконге, пошлю тебе на прииск телеграмму.

– Я читал о матросах, – сказал приятель. – Низшая должность на корабле. Все им приказывают, а они никому. Сходят на берег в иностранном порту в последнюю очередь. И только по личному распоряжению капитана.

– С тобой бессмысленно разговаривать, – ответил Артем.

Он вышел на улицу и быстро пошел к морю.

Почувствовав голод, он передумал.

Подойдя к своему дому, Артем остановился у крыльца, рассуждая, как появиться перед домашними. Лучше всего войти быстрым и решительным шагом, не садиться за стол, а взять еду и уединиться в комнате. Не разговаривать и не слушать никаких разговоров. Думать об иностранных портах. О Гонконге.

Но стоило ему переступить порог, отец, мать и сестра вскочили с дивана и бросились к столу.

Артем увидел на столе два яблока – крупное красное и небольшое зеленое.

Отец, по обыкновению, улыбался.

– Возьми одно яблоко, – сказал он.

– Не хочу, – ответил Артем.

– Пожалуйста, возьми одно яблоко, – сказала сестра. – Это очень важно!

– Мы тебя очень просим, – проговорила мать.

Артем взял красное яблоко, и его сестра всплеснула руками.

– Эгоист, – сказал отец. – Это была проверка, дружище.

– Эгоист, эгоист! – кричала Лилия.

– Мы прочитали в книге, как проверить близкого человека, – сказала мать. – Нужно положить на стол два яблока – хорошее и плохое. Если испытуемый – эгоист и не думает о родных, он возьмет хорошее…

Артем бросил яблоко в угол – метнул его, словно старый башмак.

Он заперся в комнате и не отвечал никому, даже услышав за дверью голос матери: «Ну, извини. Мы не хотели тебя обидеть. Пойдем ужинать. Ведь мы любим тебя и знаем, что ты никогда не поступишь плохо!»

Артем вышел из комнаты в конце ужина.

Из-за него все задержались за столом. Медленно пили чай. О яблоке больше никто не вспоминал.

Вдруг отец стал рассказывать о том, каких странных людей он видел в жизни.

– Иногда в такой семье, как наша, живут плохо, недружно, – сказал он. – Дети вырастают и забывают о родителях. А когда они еще только подрастают, грубят, спорят или молчат целыми неделями. И ужасно стесняются своих родителей. А те тоже стесняются и прикрывают это своей грубостью. Пустоголовые, слабоумные люди!

– А я знала женщину, которая взяла себе двух чужих детей, а когда они стали самостоятельными, ушли и никогда не вспоминали о ней, – сказала мать. – Стеснялись. Им было удобнее думать, что у них вообще никогда никого не было. Так им было комфортнее: не нужно никого благодарить.

– Скверные люди, – сказал отец. – В конце жизни они все поймут. Но будет уже поздно. А у нас все по-другому. Мы друг за друга стоим горой!

Отец и мать с довольным видом посмотрели на своих детей.

Артем вдруг почувствовал себя очень хорошо. Ему понравились слова отца и матери.

Ему было приятно думать, что он не один, у него есть близкие, и они прекрасные люди.

Неожиданно в его воображении Феликс Гордеев стал уменьшаться, превращаться в незначительную фигуру, а вместе с ним его жена и нокаутер.

Всего за минуту все они стали ничтожными. И Артему это очень понравилось.

Он развеселился и подумал, что в жизни не нужно ничего менять, то есть все измениться и без его участия. Обычным порядком. Ему встретится хорошая девушка, и он жениться на ней. В яхт-клубе его научат ходить на яхте.

А Лилия вырастет и поступит в институт легкой промышленности, и он будет гордиться ею.

А Феликс Гордеев…

Нужно говорить себе, что нет никакого Феликса Гордеева.

Его просто не существует – этого человека.

– Откуда у тебя такие удивительные часы? – спросил отец. – Позволь мне взглянуть на них. Я вижу, что это очень приличные часы. В магазине их не купишь.

Артем, уже принявший решение неукоснительно внушать себе, что Феликса Гордеева не существует, растерялся.

Он молча смотрел, как отец с восторгом разглядывает часы.

– Это в высшей степени замечательная вещь, – сказал отец. – Такие часы не могут принадлежать обыкновенному советскому человеку, потому что они чрезвычайно дорого стоят. Швейцарский хронометр. Как же они оказались у моего сына?

– Я нашел их на пляже, – сказал Артем.

– Их владелец – богатый иностранец, – сказал отец. – И сейчас он горюет и думает, что его обокрали ловкие люди. Нужно дать в газету объявление о находке. Почему же не помочь несчастному?

Артем смутился.

– А вдруг это жадный капиталист? – спросила Лилия.

– Все люди, в том числе и капиталисты, испытывают одинаковые чувства, – сказал отец. – Все жалеют о пропаже. И только те этого не делают, кому все достается легко. Они могут запросто расстаться с какой хочешь вещью, так как завтра у них появится другая, еще лучше. Этим невероятно удачливым людям везет решительно во всем с утра и до вечера, с ночи и до утра.

Артем подумал, что лучше бы он был глух и ничего не разобрал бы из отцовской речи.

А если бы он мог предъявлять отцу строгие требования к разговорам, то ударил бы кулаком по столу. Говорить об удачливых людях в этом доме было бы запрещено.

Он уже давно понял, что Феликс Гордеев – неслыханно удачлив, все легкие пути к процветанию ему открыты.

Настроение Артема снова испортилось.

Ему хотелось спросить отца, известно ли ему хоть одно средство нажить состояние. И как стать значительным человеком.

Вдруг из его памяти явилась сцена с часами. Как просто Феликс Гордеев расстался со своим швейцарским хронометром!

– Сколько, по твоему, могут стоить эти часы? – уныло спросил Артем.

– Чтобы узнать это, нужно поехать в Швейцарию. У нас в Советском Союзе такие вещи не продаются.

Отец улыбался, а Артем готов был заплакать.

– Вероятно, несколько тысяч долларов, – сказал вдруг отец.

Артем едва не подпрыгнул на стуле. Как необычайно легко Феликс Гордеев расстался с несколькими тысячами долларов!

– Конечно, он хотел продемонстрировать свои возможности, – зло пробормотал Артем.

Отец усмехнулся.

– Гляди-ка, наш сын недоволен капиталистом!

– Я не об этом, – произнес Артем. – Я хотел сказать, что тот человек мог бы… То есть ему следовало сначала подумать…

Артем не смог закончить свою мысль.

– Отнеси часы в бюро находок или в милицию, – сказала мать.

Артем взял часы и ушел в свою комнату.

Он не хотел никого видеть.

Он сидел на кровати и говорил себе, что нужно взяться за дело, не теряя ни минуты. Судьба обсчитала его и обвесила. Но теперь он сам возьмет у судьбы все, что ему причитается.

Утром, как только рассвело, он вскочил и распахнул окно.

Он ждал, когда в воздухе появится нужное слово, которое будет означать место… И в этом месте он добудет то, что ему нужно.

Артем глядел на улицу, но ничего не происходило. Наконец он понял, что это ему приснилось.

Он снова лег в постель и закрыл глаза.

Ему было очень тоскливо.

Он был сконфужен молчанием фортуны. Эту фразу он слышал однажды от пляжных картежников. Проходя мимо, они обронили ее, как какой-нибудь предмет.

Только сейчас Артем подумал о значении этих слов.

Феликс Гордеев каким-то образом установил с фортуной персональные отношения. А его приятель Артем Карсов живет прежней обыкновенной жизнью, в которой нет никакого разнообразия.

Вместо того, чтобы помочь своему приятелю приобрести такой же грандиозный успех, Феликс Гордеев подарил часы и испарился.

Разве так следовало поступать?

«В сущности, он от меня отказался, – подумал Артем. – Были друзьями, а теперь – просто ровесники. Как будто и не дружили».

Артем попытался вызвать в себе равнодушие ко всему, что связано с Феликсом Гордеевым. Но ему вдруг больше понравилась мысль о том, он может приехать в Москву и обратиться в адресное бюро.

Он узнает адрес Феликса Гордеева и повстречается ему на улице.

Представляя себе эту сцену, Артем совершенно успокоился.

Он почему-то нисколько не сомневался в этой своей затее. Что может быть проще проследить за человеком, а потом выйти ему навстречу из-за угла и вернуть часы?

И сказать при этом: «Я так и не понял, друзья мы или нет. Если нет, возьми свое имущество обратно».

Тогда Феликсу Гордееву станет стыдно и он примется уговаривать своего приятеля оставить часы и пригласит к себе домой.

Это будет очень хорошо.

После завтрака Артем отправился на работу, улыбаясь и насвистывая.

Он работал на сверлильном станке с обычной легкостью и не заметил, как прошел день. Выйдя из проходной, он стал ждать начальника цеха.

«Попрошу Егора Павловича дать мне отпуск за свой счет, – думал Артем. – За проходной он всегда добрее».

Внезапно он услышал рядом знакомый голос:

– Рабочий люд выгнулся, как подкова! Потек ручьем в сторону пивных и рюмочных. На то он и трудовой класс, чтобы выпить после работы.

Артем повернулся и увидел Вениамина Кесеева, по прозвищу Кеся. Когда-то они учились в одной школе.

Это было давно, двенадцать лет назад.

В восьмом классе Кеею арестовали прямо во время урока. Обвинили в краже. На суде он улыбался. Через три года он вернулся из тюрьмы и пришел на пляж. Это был прежний Кеся и одновременно другой. На его животе и спине появились татуировки, движения его стали медленными и плавными, а рукопожатие – детским.

Онлежалнапескеиничем не былобеспокоен.

Через год его снова отправили в тюрьму, и шесть лет его никто не видел.

Как-то раз Артем услышал о нем такие слова: «У этого человека нет никакого характера». Их произнес старый рабочий из инструментального цеха. Он жил с Кесей на одной улице. Ему не удалось разобрать, кто такой Кеся. «Ни рабочий, ни колхозник, ни инженер, – говорил старый инструментальщик. – Ни пьяница, ни спортсмен, ни комсомолец. На уголовника тоже не похож. Все время улыбается».

Кеею никто не считал опытным преступником. Он жил один и работал грузчиком на почте. Не пил больше двух кружек пива. Не играл в волейбол. Ни к чему не стремился.

Артем пожал его вялую ладонь и зачем-то сказал:

– Счастье длится недолго – пока пьешь пиво. А завтра снова на работу.

Он не ожидал, что это удивит Кеею.

– Счастье? – вдруг спросил Кеся. – Оно в этих краях не бродит. Вероятно, за ним нужно лезть на небо – смотреть, не на облаках ли оно лежит.

– Неплохо сказано, – проговорил Артем.

– А почему бы и нам не обрадоваться насчет пива? – спросил Кеся.

Артем приподнял и опустил плечи.

Он видел перед собой человека, которому можно рассказать что угодно, потому что от этого не будет никого вреда и никакой пользы. На лице Кеси ничто не изменится.

Это был неунывающий, но и не умеющий радоваться человек.

Таким представлял себе Артем своего бывшего школьного товарища.

Он подумал, что нечего не потеряет и не приобретет, если выпьет с Кесей кружку пива с солеными баранками.

Купив пива, они расположились под тем же деревом, где знакомый таксист огорчил Артема словами о торговле.

– Так о чем в твоей песне поется? – спросил Кеся.

– В какой песне?

– Ну ведь ты ищешь счастья. А в чем оно для тебя?

Артем поглядел на Кеею, как на ребенка.

– Что за ерунда? – сказал он. – Счастье – это когда человек получает то, что хочет.

– И чего же ты хочешь?

– Много чего. Чтобы деньги всегда были. И вообще.

– Деньги?

Кеся улыбался.

– Ну, это поправимо. Впрочем, сначала нужно кое-что приобрести. Вот я тебе расскажу историю. Один дядя всегда ругался матом. Как женщины говорят, «сквернословил». Он делал это везде – на улице, в магазине, даже в больнице. Многие были очень недовольны. Просили его изменить свое поведение, грозили милицией, штрафом, называли хулиганом. Но его это только разжигало – как примус. Видно, ему нравилось внимание. Ведь известно: если хочешь внимания, поставь себя против общества… Так? Однако и другое известно: если взялся идти – иди до конца. А тот дядя, вероятно, об этом не думал, жил себе и был очень доволен. Но однажды, в воскресный летний день, мимо шел Саша Три Года. Это был такой человек, очень решительный. Из Сибири. Он только неделю назад узнал, что у него есть маленькая двоюродная племянница, забавный ребенок кукольной внешности. И он чрезвычайно этому обрадовался, так как считал, что у него никого нет. Он взял у ее матери разрешение ходить с ней по воскресеньям в зоопарк – изучать зверей. И вот как раз возле зоопарка, покупая мороженое, он услышал за спиной отвратительную для ребенка речь. И нахмурился. Пока он хмурился, какая-то женщина сделала сквернослову замечание. А тот только усилил напор гадкой речи. Тогда Саша повернулся и говорит сквернослову: «А ну, баклан, отойдем в сторону. Разговор к тебе имеется». Сквернослов видит: перед ним не обычный горожанин, каких множество, а странный человек. Из-под рубашки у этого человека на горло напирает колючая проволока – татуировка. И взгляд у него такой, будто он оценивает стеклянную витрину перед тем, как ее разбить. «Пойдем вон туда, за павильон, – сказал Саша Три Года, видя, что сквернослов замешкался, – если ты, конечно, не застенчивая студентка в круглых очках «Баба Дуся». Услыхав это, сквернослов выругался. Однако пошел за Сашей. И это была его первая роковая ошибка. За павильоном Саша ему говорит: «Значит, ругаться любишь? Так, так. Любопытно. А как далеко ты готов пойти ради этого? Жизнь свою положишь вот здесь за свою привычку? Отдашь жизнь свою глупую за матерщину? Вот я, например, готов на все, чтобы оградить детей от сквернословия. Свою жизнь положу и любую заберу – сердце руками вырву. Для меня нет препятствий. А ты? Готов ли ты умереть молодым за тот навоз, что у тебя изо рта вываливается? На размышление даю тебе восемь секунд. Я не халиф багдадский, но я щедрый». И тут произошла вторая роковая ошибка сквернослова. Он вдруг говорит: «Ты что, мне угрожаешь?» В следующее мгновение глаза Саши Три Года сузились. Он резко и сильно взмахнул рукой, и щека грубияна лопнула, как перезревший помидор.

Кровь хлынула ему на грудь. Схватившись за лицо, он повалился на землю и закричал: «А-а! Не надо больше, не надо!» А Саша вытер нож и сказал: «Взялся идти – иди до конца, баклан. А не можешь – засохни. Но запомни: еще только раз испачкаешь нежный слух детишек словесным навозом – нарежу, как дыню. Взорву, как ракету на старте». После этого Саша Три Года уехал с племянницей на такси. А сквернослов побежал в больницу. И с тех пор больше не сквернословил, потому что понял: он не готов идти до конца в этом вопросе…

Когда Кеся замолчал, Артем еще целую минуту находился в задумчивости.

Ему понравилась история про решительного Сашу Три Года.

Ему даже захотелось стать таким же решительным. И он принялся представлять себе сцену, в которой он расправляется с каким-нибудь хулиганом.

– Вот так, – сказал Кеся. – А теперь делай выводы.

– Нужно обзавестись решимостью и всегда идти до конца, – проговорил Артем. – Твердая истина. Но поможет ли это стать значительным человеком?

– Значительным – это как?

– Когда сам строишь себе красивую жизнь.

– Для этого, дружище, нужно иметь сразу и много денежных билетов различного достоинства. Без них никакую жизнь не назовешь красивой.

– Но где же их добыть?

Кеся усмехнулся.

– Там, где их берут в одном месте и везут в другое. У инкассаторов. У них бывает столько денег, что, глядя на эти груды, вырываются не просто ахи, а пронзительные паровозные гудки. Сразу и много!

– Это же преступление!

– Ты просто не готов идти до конца. Поэтому ничего не получишь. Жизнь твоя не изменится.

Кеся говорил неторопливо и тихо.

– Соблазнить фортуну – это искусство, – сказал он. – Только одаренному человеку это под силу. Или тому, кто никогда не отступает.

Он выплеснул остатки пива на землю и снова усмехнулся.

Он собрался уходить.

Артему хотелось схватить его за руку и расспросить, почему он так безмятежно говорит о преступлении. Может быть, это шутка?

– Ну, счастливо, приятель, – сказал Кеся. – Сегодня пятница, хороший день. Вливайся в ряды нарядных людей, отработавших свою неделю. Веселись, танцуй, присматривайся к девушкам. Возвышайся величественной скалой над собственными слабостями и предрассудками. Так говорил один очкарик, профессор литературы, он у нас в лагере мыл посуду.

– Приходи завтра на пляж, – сказал Артем.

Он не думал этого говорить и удивился.

Кеся щелчком отбросил окурок.

Спустя полминуты он уже шагал восвояси, а Артем все еще повторял его слова: «Скажешь для чего – приду».

Кеся произнес их так, будто всегда предпочитал ясность и точность.

«Поговорим о том о сем», – смущенно ответил Артем.

Он не ожидал, что Кеся знает столько интересных фактов и может так занимательно рассуждать о жизни.

И ему очень понравились слова «сразу и много».

Артем пошел домой, повторяя про себя, что жизнь бессмысленна, если не пытаться соблазнить фортуну. Он никогда не был решительным, но теперь ему хотелось жить по-другому.

Дома, в гостиной, он сел на диван и стал в одиночестве смотреть телевизор, зная, что его ждут за столом.

– Ты не будешь ужинать? – спросила его мать, выглянув из кухни.

– Не хочу.

– Напрасно. Сегодня у нас свиные котлеты.

– Сказал – все! Какие тут могут быть разговоры?

Он не видел, как его мать от удивления всплеснула руками.

Артем представлял себе, как рассказывает Феликсу Гордееву о жизненном правиле, которого тот, конечно, не знает: «Все зависит от того, как далеко ты готов зайти…»

Он рассказал бы и о Саше Три Года, повторил бы этот случай слово в слово.

Это была бы очень приятная сцена.

…В полдень следующего дня он увидел на пляже Кеею и махнул ему рукой.

Артем шагал быстро, а Кеся неспешно шел ему навстречу. Не дойдя десяти шагов, он вдруг сел на песок. Коробка элегантных папирос в его руке распахнулась.

Действуя лишь одной рукой, Кеся ловко извлек папиросу и красиво сунул ее в рот. Точно подпиленное дерево, она резко наклонилась вниз, но не упала, а повисла на губе.

– Слушай, кореш, – сказал Кеся, – принеси лимонаду.

Артем купил лимонаду и жареных семечек.

Когда он вернулся, Кеся улыбался от удовольствия. Улыбка его говорила: «Теперь мы друзья, компаньоны. И я рад этой связи».

– Жаркий денек, – сказал Артем. – И сегодня будет много народу.

– Жизнь – это вращение людей, – сказал Кеся. – Одни вращаются по прихоти ветра, как флюгеры, а другие – как захотят. Вполне понятно, что вторых меньше. Но именно они все и решают.

Артем сел рядом и стал слушать своего знакомого.

– В жизни, Тема, не должно быть запоздалых советов, – сказал Кеся. – Пусть все будет вовремя. Карусель, например, хороша именно в детстве, а в старости на нее наплевать.

Артем только сейчас заметил, какая у его знакомого необычная манера – произносить странные, но яркие речи.

– Мне как раз нужен совет, – сказал Артем.

– Как! Разве ты его не получил?

Артем промолчал.

– Забавный малый, – сказал Кеся. – В разрывах серых туч проплывала серебряная луна, а ты ее не увидел. Да ты чудак, дружище.

– Но как это может получиться? Разве это не опасно – напасть на инкассатора?

– Опасно остаться ни с чем, кореш. Вроде не умираешь, но и жизни нет никакой. Пышные слова – вот все твое богатство. Тогда уж лучше попросить ученых академиков, чтобы отравили сразу на Луну.

Артем согласился.

Он приготовился слушать дальше.

– По этой дороге уже ходили, – сказал Кеся. – То есть существуют ненаписанные правила. Если вооружиться ими, руки сами сделают все, что нужно.

– Инкассаторы, между прочим, носят оружие, – сказал Артем.

– Ну и что? Они обычные люди и боятся неприятностей, как и все остальные.

Артему хотелось заговорить на другую тему.

Он заметил двух девушек и кивнул в их сторону.

– Жениться не собираешься? – спросил Артем. – Предпочитаешь блондинок или брюнеток?

– Предпочитаю разговор по делу.

Артем опустил глаза.

– Ну вот что, кореш, – строго сказал Кеся. – Учись довольствоваться малым, ведь тебе предстоит влачить жалкое существование.

– Это почему?

– Потому. И мне с тобой скучно. Шел бы ты домой, дружище. Или я пойду.

Артем не ожидал такого поворота.

– Погоди, – сказал он. – Я просто не привык… Что мне нужно сказать?

– Скажи, что тебя охватило волнение и ты весь дрожишь.

Кеся усмехался.

– Ты, парень, глуп и не дорос до высших материй, – сказал он. – Твоя жизнь – досадная случайность.

Артем выяснил для себя, что совсем не знал Кеею.

Ему хотелось, чтобы его знакомый говорил о деньгах – о способах их получения и приумножения, но чтобы это не было связано с преступлением.

Он робко сказал об этом.

– Преступление – это жить, как мы, – ответил Кеся. – Ничего не можем себе позволить. Да ты не робей, рабочий паренек. Достоевский придумал слово «стушеваться». Так вот ты не тушуйся. Гляди на мир уверенно, как Гагарин из скафандра. Тебе тоже предстоит полет к славе.

– Так можно угодить в тюрьму, – сказал Артем.

– Можно, – сказал Кеся. – Если в голове у тебя все оловянное. А если нет – жизнь потечет в направлении твоей мечты. Хотел очутиться в сказке – и очутился. Идешь где-нибудь в Ялте по набережной и вдруг видишь совершенное произведение природы – блондинку с косой или брюнетку с челкой… И что же? Взмахнул рукой – и она твоя. Потому что у тебя огромные возможности. Духи, золотые украшения, рестораны, гостиницы, поездки на хорошем автомобиле, отдельное купе, шампанское, шоколадные трюфели – все это ты можешь предложить немедленно, и не существует женщины, которая это не оценит.

Артему чудилось, что он слышит прекрасную мелодию.

– Но жить нужно, конечно, в столице, – продолжал Кеся. – Туда милее всего возвращаться с юга.

– Да, – задумчиво произнес Артем. – И обязательно нанять нокаутера.

Он почувствовал усиленное сердцебиение.

На его висках приятно пульсировали жилки. По затылку разливалось теплое молоко красивых мыслей.

Больше всего на свете он хотел бы стоять сейчас рядом с Феликсом Гордеевым и рассуждать о прелестях жизни. Два удивительных человека в английских костюмах ведут неторопливый разговор.

А неподалеку стоят их восхитительные женщины и улыбаются им.

– А как все это делается? – спросил Артем. – Инкассаторов много, а на какого напасть?

Кто-нибудь тебя увидит и узнает!

– Дитя тихо сошло с ума, – с усмешкой проговорил Кеся. – Для этого отправляются на гастроль, приятель. Смотрят на карту Советского Союза, выбирают город. Приезжают туда и готовятся. Наблюдают, запоминают. Проверяют инструмент.

– Какой?

– Хороший ствол, конечно.

– Оружие?

– А ты думал напутать инкассатора шлепками и криками «ату, ату!»? Понадобятся пистолет и автомобиль. Закончил дело – вскочил в машину и умчался.

– А если они будут стрелять?

– Они обязательно будут стрелять. Но только потом, во сне, когда этот случай им приснится. А наяву они испугаются и растеряются. Жизнь им дороже, чем деньги.

– А вдруг не получится? – спросил Артем.

Кеся молча смотрел на морской горизонт и делал вид, что ему скучно.

Он даже стал тихо напевать какую-то мелодию.

Артему сделалось неловко.

Неожиданно Кеся сказал:

– Слушай, кореш, кто кого сюда позвал? Мне, по-твоему, больше нечем заняться?

– А с чего нужно начинать? – тихо спросил Артем.

– Для дела нужны два человека. Один должен уметь хорошо водить машину. Другой забирает деньги. Использует инструмент. Ты умеешь управлять автомобилем?

– Немного.

– В таком случае ты забираешь деньги. Второй сидит за рулем. Он увозит тебя и деньги в безопасное место. Оттуда вы перебираетесь в другое безопасное место.

– А где я возьму второго, который умел бы хорошо управлять автомобилем?

Артем был рад тому, что Кеся задумался.

Он стал ждать, когда этот странный человек сначала признается себе, а потом и ему, что продолжать говорить о «деле» теперь не имеет смысла.

Кеся принялся улыбаться.

– Вот тут, похоже, и начинается завязка мушкетерского романа, – произнес он. – Главная дворцовая интрига.

Артем не понимал его речи.

– Я буду вторым, – сказал Кеся. – То есть так и быть, ваше преосвященство, вы меня уговорили. Я умею водить машину и знаю, как действовать. Но сначала нам предстоит проделать школьную работу. Будем чертить графики, вести дневник наблюдений. Сверлильный станок придется на время оставить. Когда вскроем жилу и из-под земли забьет денежный фонтан, тогда и вернешься на завод.

Артем собрался сказать, что ничего этого не будет.

Он даже нашел подходящую фразу: «Не могу делать то, о чем не имею представления».

Но вдруг быстро и очень неожиданно Кеся вынул из кармана нож, нажал на кнопку и тотчас из рукоятки выскочило длинное острое лезвие.

– Видал игрушку? – спросил Кеся. – Возьми в подарок. Впрочем, скоро у тебя будут другие игрушки – такие, как у денежных тузов. Автомобиль «Волга». Французское кожаное пальто. Картины, статуэтки. И обожающие тебя красивые женщины.

Артем колебался. Слова «денежный туз» снова подействовали на него, как неоспоримое доказательство.

Он не знал, как поступить.

– Тебе известно, как сделал бы Саша Три Года? – спросил Кеся. – Он сказал бы своей маленькой племяннице, что уезжает за море – искать дивный цветок «Тулулум». На месяц. А вернувшись, осыпал бы малышку подарками, как пушистым снегом.

– Ты думаешь, у нас получится? – спросил Артем.

– На основании множества наблюдений это бесспорный факт, как говорят дети, – сказал Кеся. – Но я не думаю, а знаю. Если не отступим от инструкций, вернемся индийскими королями в изумрудно-рубиновых коронах. Впрочем, можешь и дальше жить на девяносто пять рублей, если не хочешь взять сразу и много.

Артем помотал головой.

– Тогда произнеси нужное слово – дай согласие идти до конца. Я хочу знать, с кем имею дело.

– Да, – сказал Артем. – Я согласен.

– Нет, не так. Скажи: «Даю слово, что не отступлю». Это будут слова сильной личности.

Артему понравилось, что Кеся видит в нем не простого горожанина, а решительного человека, собирающегося устроить собственную судьбу.

Решительные люди не рассуждают, а действуют. И поэтому у них все получается.

– Даю слово, – сказал Артем.

– Теперь мы в деле, – сказал Кеся. – Теперь нам нужна хорошая наводка – кто, откуда и куда доставляет деньги. Я ее добуду. Я достану также и инструмент. Машину мы прихватим на месте. Мне известно, как это делается. Видишь, сколько забот я беру на себя?

– А что делать мне? – спросил Артем.

– Ждать моего возвращения. Десять дней. Или сколько понадобится. А сейчас разбежимся и больше встречаться не будем – нас не должны видеть вместе. Когда придет время, возьмешь отпуск за свой счет и поедешь, куда скажу. Там и встретимся. С этой минуты мы почти не знакомы. И никому ни слова, даже самому себе – вслух перед зеркалом. И будь совершенно спокоен, это залог успеха.

Кеся поднялся и быстро зашагал прочь.

И это тоже понравилось Артему.

Таинственность пришлась ему по сердцу.

Он прошептал: «Я в деле» и принял решение каждую минуту помнить о данном обещании.

Прогуливаясь по улицам, Артем не находил у себя ни страха, ни угрызений совести. Ничто не угрожало его невозмутимости.

Ему даже было весело.

Он сам избавил себя от бессмысленного времяпрепровождения и теперь ему будет хорошо. В его жизни появятся всевозможные приятные вещи. Жить в окружении приятных вещей – это великолепно. Именно так живет Феликс Гордеев.

Артем был уверен в своих желаниях и уверен в Кесе.

Быть может, это везение, которое сопровождает Феликса Гордеева?

Сравнивая различные факты и события, Артем пришел к выводу, что прежде ему не везло. Он жил, не зная счастья. Но это не могло продолжаться вечно. Настал час везения, светлый момент жизни.

Теперь он будет не из тех, кто раздосадован холодностью фортуны.

Эти мысли делали приятным каждый его день. Артем ходил по улицам насвистывая и улыбаясь. Три дня пробежали незаметно. Спустя еще неделю на другой стороне улицы он увидел Кеею и, помня его слова, не бросился к нему, а остановился и стал наблюдать.

Кеся взглянул на Артема, отбросил окурок и вошел в булочную.

Артем оказался в булочной через минуту.

Кеся стоял у лотка с хлебом, смотрел на свежие булки и улыбался.

– Что за восхитительный запах! – произнес он.

Артем взял одну булку.

– Встречаемся послезавтра в Армавире на вокзале, в буфете, в час дня, – тихо сказал Кеся.

Он тоже взял булку и направился к кассе.

Артема тронула дрожь, но он быстро успокоился и отправился домой к начальнику цеха.

– Вот и пришел день, о котором я вам говорил, – напомнил Артем. – Прошу предоставить мне отпуск за свой счет.

После этого он купил на вокзале билет до Армавира.

Артем прибыл в этот город без четверти час и тут же пошел в буфет.

Знакомая фигура расположилась за столиком у окна.

Приветственно вскинув руку, Кеся объявил: «Привет участникам парада!» Его улыбка стала шире, а голос и манеры спокойнее. Радуясь жизни, он пил пиво из чайного стакана.

Глядя на него, Артем сделался увереннее и купил себе чай и бутерброд с колбасой.

– Итак, все готово, – сказал Кеся. – Вся информация собрана вот здесь.

Он показал на свою голову.

– Это хорошо, – сказал Артем.

– Не тушуйся, парень. Все предусмотрено. Будем тренироваться в овраге за городом, а потом выйдем и исполним нашу пьесу.

– А где возьмем автомобиль?

– У народа. Как сделаем дело – вернем.

– А инструмент? Он уже… у тебя?

– Что ж, ты вправе это знать. Да, у меня. Спрятан в надежном месте.

– Когда же мы возьмем автомобиль?

– Когда? Скоро. И поедем на нем в другой город.

– В другой город?

– Таково правило, кореш. А теперь пойдем, нас ждет овраг и благоухающие цветы.

В пустынном овраге за городом Артем нашел стол, сколоченный из пустых деревянных ящиков. Ящики оказались и вместо стульев. Везде было чисто и красиво. Аромат увядающих цветов шиповника напомнил Артему о безмятежном детстве, где каждый день был хорошим и светлым. Неприятностей он не помнил.

Неприятности начались теперь, спустя много лет.

«Во всем виноваты деньги!» – подумал Артем.

Он вдруг стал презирать их. И из-за этого ему захотелось повелевать ими, ходить по денежным грудам, наступать на тугие пачки двадцатипятирублевых билетов, подбрасывать их и рассовывать по карманам.

Кеся сел за стол, выложил папиросы, тетрадь и карандаши – красный и синий.

Красным карандашом он нарисовал в тетради дом, человека и автомобиль. Еще одного человека и автомобиль он вывел синим карандашом.

Затем появились сплошные и пунктирные линии и цифры – время и расстояние.

– Это кассир, – сказал Кеся. – В нашем деле не инкассатор, а кассир, Тема. Это очень хорошо. Это большая удача. Женщина вооружена только сигнальным свистком. Она выходит из машины и идет к воротам. В машине ее ждет водитель, то есть их всего двое. Водителю пятьдесят лет, кассиру – тридцать один. Женщина служит на этом месте уже три года и всегда делает одно и то же. Это чудесная наводка, дружище. Правда, за нее нам придется выложить тридцать процентов. Обычно полагается платить двадцать пять, но тут попросили тридцать. Сказали, особый случай. И я с ними согласен…

– А сколько это – тридцать процентов?

– Тридцать три тысячи.

– Значит, всего – сто десять!

Первое мгновение Артем был ошеломлен.

– Около того, – сказал Кеся. – Нам останется по тридцать восемь тысяч пятьсот рублей. Вполне приличное состояние.

Артем не мог сказать, хорошо ли это – тридцать восемь тысяч рублей.

Он думал о том, что это жалованье нокаутера за десять лет.

– Я думал, возьмем больше, – сказал Артем. – Чтобы хватило на всю жизнь.

– Возможно, у кассира больше денег, чем сто десять тысяч. Да, вероятно, больше.

– Это точно?

– Не сто десять, а сто тридцать или даже сто пятьдесят тысяч. Но что ты так волнуешься? Ты и четверти таких денег никогда не видел.

– Ты сам говорил, нужно брать сразу и много.

– Тебе хватит, – сказал Кеся. – Уж поверь мне. Даже станет скучно.

Кеся что-то написал в тетради и велел Артему выучить это и повторить слово в слово. После этого он вырвал тетрадный лист, сжег написанное, растоптал пепел.

– А ну, повтори еще раз, – вдруг сказал он.

– Я появляюсь из-за угла дома в тот момент, когда автомобиль с кассиром въезжает во двор. На мне одежда строителя, выпачканная цементом и краской. На голове – каска.

На руках – рукавицы. На плече я несу моток толстого кабеля. Я иду медленно, делая вид, что мне тяжело нести мою ношу. Когда кассир направится к воротам, я остановлюсь и положу кабель на землю. Это должно произойти у правой створки ворот. Я сниму рукавицы и засуну их в левый карман. Когда кассир приблизится к калитке, я выхвачу из правого кармана резиновую грушу с перцовой смесью и обильно прысну ей в лицо. Затем я выдерну у нее из рук мешок с деньгами и побегу к дому, который стоит слева. Там я сяду в машину.

– Все верно, – сказал Кеся. – А я выстрелю из окна нашей машины в ноги водителю кассира, если он успеет выскочить и попытается помешать нам.

– А он не умрет?

– От этого не умирают.

– А кассир не ослепнет?

– От перца еще никто не лишался зрения. Это не кислота и не щелочь.

Кеся услышал шорохи, спрятал тетрадь в карман и вскочил с ящика.

Артем увидел медленно спускающегося в овраг цыгана в черной рубашке и черных сапогах.

Затем этот человек спокойно подошел к Кесе и бросил на стол ключи от машины.

– Ну? – спросил Кеся.

– «Москвич 412», голубого цвета, найдешь его у магазина напротив рынка.

– Эх, прокачусь к морю, погуляю и верну! – сказал Кеся.

Цыган усмехнулся.

Когда он ушел, Кеся схватил ключи и сказал Артему:

– Автомобиль за три минуты. Причем этот цыган меня не знает. Ему сказали – он сделал. Мы видели друг друга впервые.

– А кто ему сказал?

– Люди.

Артему почему-то не хотелось знать, какие люди приказали цыгану прийти сюда, в овраг, и принести ключи от машины. Он желал поскорее получить деньги.

Ему вдруг стало уныло.

Он поглядел на цветы шиповника и потрогал их. В детстве он и его приятель Феликс Гордеев срывали эти цветы и носили в карманах, чтобы карманы наполнились их ароматом.

В детстве все было просто. Каждый день приносил радость и удовольствие. За городом в небольшом песчаном карьере они устраивали головокружительные прыжки и кричали от счастья.

«Зачем я вспомнил это?» – подумал Артем.

Он ненавидел Феликса Гордеева.

Этот Феликс Гордеев словно показал ему огромное зеркало, в котором отразилась вся его жизнь. Открыл глаза.

Оказалось, что жизнь Артема чрезвычайно однообразна. В ней мало приятного.

Она даже бессмысленна.

И теперь, чтобы это исправить, он вынужден напасть на кассира. Другие способы, как выяснилось, малоэффективны.

Артем увидел, что Кеся внимательно наблюдает за ним.

– О чем ты думаешь, кореш? – спросил Кеся. – Может быть, ты передумал? Впрочем, это вряд ли. От таких дел, как наше, не отказываются. Оно слишком простое. Ерундовое. Кино, а не дело. Подбежал, напугал и выхватил. Стрелять, скорее всего, не придется. К тому же, ты еще не знаешь главного.

– А что главное?

– Новичкам везет. Вот что главное, и запомни это.

Кеся говорил очень убедительно.

Он был хладнокровен, как человек, прошедший многие жизненные пути. Все ему известно. Всему он может прямо сейчас дать оценку.

– Я не вижу ничего плохого в том, если человек сомневается, – сказал Кеся. – Это означает, что он способен анализировать. Но я плохо отношусь к отступникам. У меня старомодные понятия о чести. Отступники – это мусор.

Кеся улыбался, но Артем догадался, что это не что иное, как угроза.

– Можешь не напоминать, – сказал Артем.

– Я хорошо помню свое слово. И я не отступлю.

– Ответ сильной личности, – сказал Кеся.

– Тогда за дело!

Кеся стал собираться в дорогу.

Пошарив под кустом шиповника, он вытащил оттуда тряпичный сверток.

Артем догадался, что это.

Дав ему подержать пистолет, Кеся посоветовал прислушаться к ощущениям – почувствовать скрытую силу оружия.

Артем знал из книг, что пистолеты внушают уважение. Но этого не случилось. Пистолет внушал ему страх и даже отвращение.

Артем боялся этой вещи.

– Не нравится? – спросил Кеся. – Дай-ка его сюда. Тебе не придется с ним работать.

Кеся спрятал пистолет под одеждой.

– Пора ехать за машиной, – сказал он. – Потом отправимся поглядеть на место. Тебе нужно с ним познакомиться. А после вернемся сюда и будем тренироваться.

Артему захотелось домой.

Ему стало тоскливо рядом с Кесей. Он с большим удовольствием остался бы сейчас с кустами шиповника, чем с этим человеком.

Так его напугал пистолет.

«А если броситься наверх, выбраться из оврага и побежать через поле? – подумал Артем. – Будет ли Кеся меня преследовать?»

Он глядел наверх и вдруг почувствовал, как Кеся остановился у него за спиной.

– Все еще сомневаешься, – сказал Кеся. – Это написано у тебя на лице. А ну, погляди на меня, кореш.

Артем повернулся.

– Тебе мешает какая-то личная драма, – сказал Кеся. – Ты пережил какую-то трагедию. Удар судьбы. Неописуемое разочарование.

Артем молчал.

– Таким, как ты, всегда будет выпадать жалкий жребий, – продолжал Кеся. – Потому что вы, как нищие – просите милостыню у судьбы и ждете, когда подадут.

– Я жил, как все, – сказал Артем.

– Личную драму лучше всего лечить деньгами. Погляди, как ты одет. Как неприметный заводской паренек. Глупый, негодный образ. Но что ты можешь изменить, имея всего девяносто пять рублей в месяц? Ничего. А теперь представь, что можешь! Ты отхватываешь большой куш – берешь сразу и много и отправляешься в Москву. Покупаешь прекрасные вещи… Голубой свитер. Светлые брюки. Английский замшевый пиджак цвета сырой ржавчины. Ты покупаешь великолепную обувь, скрипучее портмоне, клетчатую кепку, итальянские очки от солнца. Приобретаешь небольшой транзистор. В таком виде ты идешь по улице. На тебя с интересом смотрят красивые женщины. Ты приглашаешь одну из них выпить коктейль «Неаполь». И что происходит, дружище? Личной драмы как ни бывало! Ты интересен. Тобой любуются. С тобой хотят иметь дело.

Артем сейчас же представил все это.

Это было бы великолепно.

В голубом свитере и замшевом пиджаке цвета сырой ржавчины он пришел бы к Феликсу Гордееву. Его жена, удивительная женщина с длинными, лакированными ногтями, поглядела бы уже по-другому.

– Не забыл, что новичкам везет? – спросил Кеся.

– Я ничего не забываю, – сказал Артем.

– Тогда чего ты ждешь?

– Я не смогу напасть на женщину.

– Какое же это нападение – плеснуть жгучей смесью? Так, профилактика гриппа. Утром она уже будет преспокойно возиться на грядке.

– Это правда?

– Я не для того родился, чтобы чесать языком, – твердо ответил Кеся. – Уж если я что говорю, то это соответствует действительности. И потом, я же тебе объяснял, что по этой дороге уже ходили.

Артема это успокоило, но лишь на минуту.

Кеся вдруг засмеялся, схватил приятеля за руку и повел за собой, как ребенка.

Он первым выбрался из оврага и сверху наблюдал за Артемом.

Он был весел, как будто и в самом деле собирался поехать к морю.

Артему не хотелось разговаривать.

Он шел, угрюмо глядя под ноги. Ему было неуютно. Все, что предложил ему Кеся, не соответствовало его характеру.

Он слишком поспешно дал слово и теперь из-за этого чувствовал себя пустым, незначительным человеком.

Кеся снова взялся его успокоить и похлопал по плечу.

– Приедешь в Москву, пройдешься по самой роскошной улице – Новому Арбату. Какие там дома! Как раскрытые книжки. И огромные! А какие там прогуливаются женщины! По вечерам витрины магазинов и вывески ресторанов – море разноцветных огней. Ресторан «Ангара» – очень приятное заведение. Попасть туда сложно, все столики заняты, но у тебя есть входные билеты куда угодно. Какие? Двадцатипятирублевые банкноты! С ними, приятель, ты король жизни! Настоящий туз!

Артем не переставал думать о деньгах.

Если бы они не существовали вовсе, не было бы людей, имеющих к ним необыкновенное везение. Как Феликс Гордеев. Не было бы нокаутера, охраняющего его жену.

Феликс Гордеев ничем не отличался бы от прочих людей. Возможно, он не уехал бы из родного города и сейчас шел бы рядом с Артемом. Это было бы лучше всего.

Артем продолжал думать об этом и в голубом автомобиле.

Они ехали по шоссе, ветер врывался в окна, набрасывался и съедал папиросный дым. Кеся рассказывал, как он любит вольную жизнь. Лучшее, что есть у человека, это свобода.

Но свобода без денег – наоборот, заточение.

– Да, да, – сказал Кеся. – Кому нужна такая свобода? Что с ней делать?

Он стал приводить примеры.

– Один парень был красив, его любили девушки, он мог бы менять их каждую неделю, и все бы хорошо, но у него не складывались отношения с деньгами. Нет денег, и все тут. Самое дурацкое положение. Красивый и нищий! Так можно сойти с ума. И как раз это и случилось. Когда я видел этого парня, он то хохотал, то рыдал, то шевелил пальцами, как осьминог щупальцами. Или другой случай. В прекрасное безмятежное солнечное воскресенье женщина собрала чемодан и ушла к другому, потому что у того человека было больше возможностей. И тот, от которого она ушла, снял ремень и смастерил удавку. Ачто оставалось делать? Только пить и почернеть от водки. Но это не наши истории, верно? У нас голова на плечах. Мы хотим иметь чемоданы, полные денег. А в обычной жизни нас ничто не держит. И поэтому она не для нас.

Артем вспомнил отца, мать и сестру.

Они были из его обычной жизни.

Он сказал им, что отправляется на свадьбу приятеля, в другой город, и когда он уже стоял на пороге, сестра ответила: «Будем ждать тебя». А мать сказала: «Поосторожней, сыночек, если придется пить вино».

А у Феликса Гордеева не было отца. Его мать носила на лице какую-то печаль. Она никогда не улыбалась. Феликс Гордеев не любил разговаривать с ней и отвечал только короткими фразами. Как будто он ее стеснялся.

– Он уехал, потому что ему было одиноко, – проговорил Артем. – Отправился искать лучшей жизни. Ему было плохо. И нечего было терять.

– О чем ты бормочешь? – спросил Кеся и стал улыбаться. – О чемодане денег?

Артем испугался, что за одну минуту может лишиться отца, матери и сестры.

Он может никогда больше не увидеть этих близких ему людей.

– Останови машину, – сказал Артем.

– Нет, кореш, не остановлю. Мы едем заниматься делом.

– Как это – не остановишь? Мне нужно срочно выйти!

– Выйти? Погоди, сейчас сверну вот к той роще. Там тебе будет лучше.

Артем приготовился сбежать.

Он выскочит из машины и побежит как можно быстрее.

– Не удрать ли ты собрался? – спросил Кеся. – А как же слово, кореш?

Он подъехал к роще и остановился.

– Слушай, друг, отпусти меня, – сказал Артем. – Отец и мать ждут, когда я вернусь. И сестра тоже ждет. Как мне без них?

– А разве твое слово ничего не значит?

Артему стало очень неловко.

Он принялся растерянно тереть лоб и вдруг поглядел на свои швейцарские часы.

– Вот, возьми, – сказал Артем, снимая часы. – Швейцарский хронометр, старая, почтенная фирма. Возьми это, и разбежимся. Мне уж пора домой.

– Я давно гляжу на эту штуку, – сказал Кеся. – Хорошая вещь. Но ты ничего не понял. Нужно тебе объяснить.

Кеся усмехнулся и вдруг резко и сильно ударил Артема локтем в лицо.

Артем вскрикнул, сжался и закрыл лицо ладонями.

Кровь из носа потекла ему в рот. Испугавшись, он кинулся прочь из машины.

Но Кеся, обойдя автомобиль, уже ждал его. Цепко схватил Артема за волосы и потащил к деревьям.

– Пойдем, потолкуем, – произнес он насмешливо. – Расскажу тебе, как опасно заплывать за буйки.

Артем подивился силе этого человека. Она его напугала.

Слабое рукопожатие Кеси было притворством.

Артем попробовал сопротивляться и даже вырвался. Но сейчас же получил еще один удар в лицо и снова упал.

Ему стало очень страшно.

Держа Артема за волосы, Кеся затащил его в рощу.

– Ну вот, – сказал он спокойно. – Теперь поговорим.

Он поднял Артема на ноги и ударил его кулаком в живот.

Артем согнулся от боли.

Удар в скулу отбросил его назад, и он оказался на спине.

Артем был так поражен и напуган, что не мог сообразить, что ему делать.

– Вставай, заводской паренек, – сказал Кеся. – Это первый гудок.

– Перестань, – прохрипел Артем.

– Перестать? Могу. Но сначала поучу вежливости.

Кеся вынул из-за пояса пистолет и приставил ко лбу Артема.

– Я тебе голову снесу, сволочь, – злобно прокричал он. – Мы должны кое-что сделать и сделаем это. Только попробуй еще раз сказать мне «нет» и даже подумать об этом. Искалечу. Отрежу уши. Выполнишь все, что прикажу. Подбежишь к кассиру и плеснешь ей в лицо смесью. Я готовился два месяца и мне нужен был только быстрый и дешевый фраер для основной работы. А ты, приятель, сам шел в руки. И теперь я тебя не отпущу – я не старичок из сказочного леса.

Артем от страха хватался за траву.

– Если не увижу преданности, вздерну на дереве, – холодно сказал Кеся. – И закопаю здесь, в лесу. А теперь вставай и виляй хвостом, чтобы мне понравиться.

От страха, унижения и боли Артем чувствовал тошноту.

Он поднялся и, сильно сутулясь, прислонился к дереву.

Его лицо и руки были в крови. Кровь по-прежнему текла из лопнувшей губы.

– Скажи спасибо за малые разрушения, – проговорил Кеся. – Обычно я ломаю челюсти, дроблю носы. Люблю бить таких, как ты. И обязательно калечить.

Артем, дрожа от волнения, не мог ничего ответить.

– Ты что, онемел, сволочь?

– Что я должен сказать? – дрожа спросил Артем.

– Благодарить, свинья. Иначе вырву язык, и будешь мычать. Но прежде дай-ка мне мои часы. Ну, живо!

Артем поискал в карманах часы Феликса Гордеева и вспомнил, что выронил их в кабине автомобиля.

– Они остались в машине, – сказал Артем.

– Мои швейцарские часы? Найдешь их и отдашь своему хозяину. То есть мне. А теперь повторим урок. Ты должен поблагодарить меня за жизнь, свет и прочие радости. А потом мы вернемся к нашему делу.

Артем сжимал трясущиеся пальцы и медлил.

– Почему ты такой злой? – спросил он наконец.

От удара в лицо его голова запрокинулась, и что-то хрустнуло в шее.

Он подпрыгнул, как на пружине. Падая, он ударился плечом о поваленное дерево.

– Не те слова произнес, – сказал Кеся. – Если подобное повторится, сверну тебе шею.

– Не бей больше, – прохрипел Артем.

– Поднимайся. Ошибешься еще раз – останешься калекой.

Артем быстро поднялся на ноги.

У него дрожало все тело.

– Главное – это правильные мысли, – сказал Кеся. – А твои мысли, обмылок, должны быть обо мне. Смотри на меня, как на радугу в небе. Обожай и радуйся. Лови каждое слово. Затаи дыхание. Иначе я тебя как жабу надую и разорву. Ты меня понял? Если понял, опустись на колени и попроси прощения. И пора ехать.

Злобно ухмыляясь, Кеся пристально смотрел на Артема.

– На колени, – медленно сказал он.

Он стал приближаться, и Артем опустился на колени.

Приблизившись, Кеся схватил Артема за волосы и запрокинул его голову.

– Смотри в глаза, кореш. Я тебя выучу, как собаку. И мы осуществим все задуманное. Возможно, я даже дам тебе на мороженое и позволю вернуться к папе и маме. А сейчас говори: «Прости, благодетель!»

Артем опустил глаза и увидел за поясом у Кеси пистолет.

Он смотрел на его рукоятку.

– Опять чего-то ждешь? – спросил Кеся и хлопнул Артема ладонью по голове.

Стремительно, как в детстве хватая мальков в теплой воде у берега, Артем выхватил пистолет и нажал на курок.

Выстрел отбросил Кеею, и теперь он сам лежал на спине.

Голова его дергалась. Он что-то невнятно бормотал.

Вскочив, Артем подошел к нему и поглядел на лицо.

Рот Кеси был в крови. Он мучался от боли и не мог подняться. Руки его шарили по траве. На животе расплылось кровавое пятно.

– Получил? – произнес Артем.

Кеся приподнял голову.

Его взгляд – холодный и злобный – переменился. Теперь Кеся глядел с отчаяньем.

– Отвези в больницу, – проговорил он. – Не откажи, друг. Выручи. Я тебя потом отблагодарю – все сделаю. Вот увидишь.

Артем не двигался.

Кеся повернулся на бок и попытался встать. Упав, он уткнулся лицом в траву и затих.

Артем отступил назад и подождал минуту.

Когда он приблизился, Кеся был мертв.

Артем с ужасом разглядывал тело этого сильного, жестокого и коварного человека. Он чувствовал облегчение. Но в одно мгновение все изменилось.

Артем отшвырнул пистолет, задрожал и заплакал.

Он бросился бежать и выскочил из рощи.

Он бежал через поле к шоссе, спотыкался и падал. Порвал брюки на коленях и изодрал локти. Он бежал, как от пожара, как от стихийного бедствия.

Задыхаясь, Артем выбрался на шоссе и снова побежал.

Он почти лишился сил, сердце едва не разрывалось у него внутри, но он не останавливался.

Он хотел убежать от свалившейся на него беды.

Он плелся по дороге, и ему хотелось рассказать кому-нибудь, что он не стал преступником. Он не согласился напасть на кассира.

Он всего лишь защищал свою жизнь, и поэтому выстрелил из пистолета.

Обессилев, Артем опустился на асфальт. Он сидели раскачивался, словно от боли, как раненый человек. Когда перед ним остановился автомобиль и из нее вышел водитель, он протянул к нему руку, как к спасителю.

– Тебя сбила машина? – спросили Артема.

– Отвезите меня в милицию, – сказал Артем. – Я им все расскажу. Я не стал преступником, а только защищал свою жизнь. Я не пошел на преступление.

В дороге Артем рассказал, как Кеся угрожал ему пистолетом.

– Зачем же ты связался с этим Кесей? – спросил водитель.

Артем вспомнил Феликса Гордеева. Он был теперь далеко, этот странный человек. На другой планете. И был ли он вообще?

– Ты не туда свернул, – сказал водитель. – Не туда пошел. Но что же тебя заставило?

Об этом Артем промолчал.

Он нашел в кармане нож, принадлежавший Кесе, и выбросил его в окно.

Ему снова стало страшно и очень тоскливо.

Оглавление

Не то выбрал

Не тем родился

Не туда пошел Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg