«Обнаженная со скрипкой»

Обнаженная со скрипкой (fb2) - Обнаженная со скрипкой 790K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Жорж Кулецкий

Жорж Кулецкий Обнаженная со скрипкой

Oh, yes, yes, yes

Ой, да! Да, да, да-а-а

(пер. с англ.)

– Один из величайших даров, доставшихся человечеству неизвестно откуда и за какие заслуги – музыка. Она покорила весь мир. В ней есть и мистика, и таинственность, и прозрачность, и простота, и глубина. Она – все.

– Спорное, конечно, утверждение, мастер, но что-то в нем есть…

– Микеле, друг мой, музыка, может привести к святости, а может и к пороку. И грань между ними так тонка. Музыка – это и дар божий, и дьявольское искушение.

(Из разговора двух кремонцев о музыке вечером 17 сентября 1827 года)

Любое совпадение имен, фамилий, событий, географических названий, существующих или существовавших, с появляющимися на этих страницах, является чистой случайностью, порожденной воображением автора.

© Жорж Кулецкий, текст, 2015

© Издательство «Человек», Издание, 2015

* * *

В свои двадцать восемь лет Антон Карпачев, несмотря на молодость (относительную, конечно), пользовался известностью и авторитетом в достаточно узком кругу столичных краснодеревщиков-реставраторов и владельцев антикварной мебели. Высокий, худощавый, с узким лицом, голубоглазый, он чем-то неуловимо был схож с ликами святых на старых русских иконах. В жизни держался спокойно, уверенно, с достоинством, хотя по тусовочным рейтингам, разумеется, уступал вальяжным олигархам, всяким банкирам и бизнесменам, и даже высокомерно снисходительным к окружающим представителям офисного планктона. Правда, случись вдруг выяснять отношения старинным русским или английским способом, на кулачках, преимущество было бы на его стороне – постоянная физическая работа все-таки способствует поддержанию необходимого мышечного тонуса. По образованию он был инженером, специалистом по деревообработке и, к тому же, еще и практиком с «золотыми руками». Благодаря этому он и пользовался в столице в элитной среде немалой известностью, не только как мастер, но и как человек творческий.

И вот эта «творческая натура» стояла в прихожей квартиры в доме на Сивцевом Вражеке, указанном ему в телефонном разговоре накануне.

– Добрый день! Так это вы и есть тот столяр, которого мне рекомендовал Витя Приходченко? – оценивая цепким взглядом Антона, спросил хозяин квартиры пока гость снимал куртку-пуховку и ботинки – все-таки на улице стоял март, ранняя и сырая московская весна. Антон оказался пунктуален – как и условились по телефону на двенадцать, так ровно в полдень он и нажал кнопку звонка.

Открывшая ему дверь пожилая, с морщинистым лицом, немного грузная женщина в клетчатом фартуке – видимо, кухня в квартире располагалась неподалеку от входного холла, быстро ретировалась куда-то вглубь коридора, предоставив главному лицу в доме самому встречать и оказывать внимание пришедшему гостю. Правда, она сразу оценила и его внешность, и одежду. И сразу решила для себя, что этого будут угощать чаем с домашним вареньем, но до обеда он вряд ли задержится.

Как встречали по одежке, так и продолжается эта старинная российская, а может быть и мировая традиция. Вот только провожают сообразно результатам общения, а у русских – порой и количества, если до того дойдет, принятого на грудь.

– В общем, да. Виктор Викторович сказал, что вы хотели со мной встретиться по поводу одной работы. Вы ведь Петр Владимирович? – Антон улыбнулся, разглядев, что у генерала (ВикВик предупредил, с кем предстоит иметь дело) лицо круглое, добродушное, чисто, почти до синевы выбритое. Пухлые губы Петра Владимировича, что считается хорошим признаком человека доброго и мягкого, тронула улыбка.

– Ну вот, и миленько! Все сходится. Все правильно. Давайте пройдем в мой кабинет, так сказать, посмотрим на изделие, – предложил генерал мягким дружелюбным голосом.

Называющий себя «артиллеристом дальнего боя», на самом деле Петр Владимирович Соколов был конструктором-ракетчиком. Отец его служил в традиционной артиллерии, а потому настоял, чтобы Петр, мечтавший о геофаке МГУ, поступил в военное училище. После этого младший Соколов учился в аспирантуре МВТУ, а в итоге дослужился до генерал-майора и член-корреспондента Академии наук. Будучи в свое время невыездным, он с увлечением собирал масштабные карты, путеводители и фотоальбомы по зарубежным городам. И вот однажды, листая итальянский альбом, купленный в «Иностранной книге» на Кузнецком, остановился на листе с куполом флорентийского собора Санта Мария дель Фьоре – творении гениального Филиппо Брунеллески. Поразили его и слова историка живописи и архитектуры Вазари, которыми тот описывал величественное сооружение:

«…древние не достигали в своих постройках такой высоты и не решались на такой риск, который бы заставил их соперничать с самим небом, как с ним, кажется, действительно соперничает флорентийский купол, ибо он так высок, что горы, окружающие Флоренцию, кажутся равными ему».

«А ведь мы тоже соперничаем с самим небом!» – подумалось тогда несостоявшемуся географу. И надо ведь, какой случился парадокс! Собор с его куполом до него и воочию, и на снимках видели десятки миллионов людей, но именно Петру Соколову пришла оригинальная идея конструкции «двойной оболочки» головной части межконтинентальной баллистической ракеты. За эту разработку он был удостоен Государственной премии. Потом были и другие награды, но никогда и нигде списки соискателей, а тем более, лауреатов по этой тематике не публиковались. По вполне понятным причинам.

Они прошли по ломаному коридору мимо закрытых дверей в другие комнаты, и подошли к кабинету.

Войдя, Антон сразу увидел старинный платяной шкаф. Его присутствие было неожиданным в помещении, сплошь заставленном до самого потолка современными книжными шкафами и полками. Антон подошел к нему, погладил ладонью переднюю створку, потом провел рукой по боковинам – настоящий орех, и не шпон, а массив.

– Вещь! Можно? – спросил Антон, берясь за ключ, который, скорее всего, был из новоделов, подобранных взамен утерянных оригиналов.

– Теперь он в вашем распоряжении. Если договоримся, конечно! – разрешающе кивнул хозяин седой головой. – Только осторожно, петли расшатались, я саморезами их прикрутил, но это так, «на соплях».

– Саморезами, говорите?! – пробормотал себе под нос Антон, осторожно потянув на себя створку двери. – Саморезами – это вы напрасно!

– Ну уж как мог! Лара торопилась куда-то, да так рванула дверку, что та чудом не сорвалась!

– Рванула Лара. А дверок пара! – зарифмовал Антона свое возмущение. – А за это вы бы ей по рукам! Вашей этой Ларе…

– Ну, что вы! Как можно по рукам? Ей по рукам никак нельзя, руки ей беречь надо.

– А по мягкому месту? – подсказал Антон, вынимая верхнюю полку из шкафа.

– Ну, лет двадцать назад это и подействовало бы, а теперь уже поздно! – заметил Петр Владимирович.

Тут в комнату вошла женщина, и генерал поспешил представить свою супругу. Валентина Григорьевна знала, что должен прийти мастер, и смотрела на Антона с интересом. И надо признать, ожидания ее не оправдались. Потому как виделся ей столяр неким мужчинкой возрастом за полтинник и больше, с одутловатым, если не сказать, испитым лицом и нездоровыми, прокуренными желтыми зубами. И непременно в прожженном, испачканном клеем, лаками и морилками, холщовом фартуке. А тут – женщина даже зажмурилась на мгновение – столяр смотрелся как молодой преуспевающий бизнесмен. Рубашка с «подворотничком», темно-синие вельветовые, в мелкий рубчик брюки, бархатный, в тон брюкам, пиджак. Мягко пожав протянутую женщиной руку, Антон назвался: «Антон. Мастер-реставратор. Карпачев». И широко улыбнулся, продемонстрировав замечательные белоснежные зубы. Чем привел супругу генерала в искреннее восхищение.

– Здравствуйте, Карпачев Антон! – приветливо сказала генеральша. – Какой же вы… – казалось, она пытается подыскать нужное слово. – Молодой для такой профессии, коллега!

Назвав Антона коллегой, она не погрешила против истины. Валентина Григорьевна Рерберг тоже встречала гостей «по одежке», но провожала… по улыбке. Дело в том, что она была стоматологом. То есть, занималась «реставрацией» зубов. Причем «реставратором» она была потомственным, уже в пятом поколении. И данное обстоятельство много лет назад чуть было не расстроило брак аспиранта «бауманки» Пети Соколова с очаровательной петербурженкой, студенткой первого столичного меда. «Да, Соколова – звучит нормально! – соглашалась Верочка Рерберг. – Но Соколовых – не обижайся, Петенька! как Орловых, Ивановых, даже Рабиновичей – пруд пруди. А вот Рерберг в моей профессии – это как знак качества на твоих «изделиях»!

Так и осталась она при девичьей фамилии. Как дантист любила чистоту, порядок, мягко «подправляла» в решении домашних вопросов мужа, контролировала ситуацию с дочерью. В последнее время заботило ее отсутствие у той достойной партии, стоящего жениха. И хотя о некоторых «друзьях-приятелях» дочери Валентина Григорьевна знала, относилась она к ним достаточно критически.

– И что же вы с ним намерены делать? – глянув на шкаф с серьезным видом задала она довольно наивный вопрос, когда к тебе приехал мастер-реставратор антикварной мебели.

«Генеральша» была ухоженной женщиной, следившей за своей внешностью, а потому и в любом, в том числе и в темно-зеленом домашнем брючном костюме смотрелась достойно. Недавно она перешла на новую парфюмерную воду – Histoires de Parfums 1969 – с каким-то чувственным ароматом. Каштановые волосы оттеняли цвет ее глаз, карих, но, скорее, светлых.

– Шкаф замечательный, интересный. Ему где-то в районе ста – ста двадцати лет, но жил он в разных условиях, побывал и в транспортных переделках, да, вероятно, и дети с ним обращались весьма вольно, – поставил Антон диагноз будущему «пациенту». – Сначала, естественно, приедет мой компаньон-ассистент, разберет его на составные части и отвезет к нам в мастерскую. Там смоем старый лак, поговорим с деревом, оно, скорее всего, немало расскажет – за сто лет многое случалось. Определимся с ремонтом, подберем брусочки для замены, и, как говорится, помолившись, начнем. Полагаю, месяца три у нас с ним будет интересный диалог.

– Так долго? – искренне удивилась Валентина Григорьевна. – И во что нам станет этот ваш трехмесячный диалог с деревянным визави?

– Ну, вот – опять двадцать пять рублей за рыбу деньги! – отшутился Антон. Хотите, я куплю вам новый хороший шкаф, какой вы сами выберете – с ценой не стесняйтесь – а этот заберу себе? – с улыбкой предложил Антон.

– Не хочет! – сразу вступил в разговор Петр Владимирович.

– Вот видите, он же вам дорог не как мебель, а как фамильная ценность! Вот цену вы сами и назовите. Вы же консультировались, наверное?

В таких переговорах Антон руководствовался несколькими золотыми правилами. Во-первых, даже если волнуешься, нельзя подавать вида, во-вторых, никогда не надо экономить деньги заказчика, он сам это сделает лучше. Потому Антон никогда не называл цену первым, и выходило так, что чаще всего он как бы «соглашался» с клиентами. Они, впрочем, были людьми состоятельными, свои вещи ценили весьма высоко, так что и реставрация их должна была быть солидной в денежном эквиваленте.

– От чашки чая не откажетесь? – спросила хозяйка, уводя разговор в сторону, ибо оценила мастера по достоинству.

– Спасибо. Не откажусь.

– Тогда прошу в гостиную. Надя там уже накрыла.

За столом Валентина Григорьевна поинтересовалась, откуда Антон родом – у него, она подметила, не чистый московский выговор.

– Я из Костромы, волжанин, – вот и окаю немного. Когда волнуюсь. Места у нас красивые, левитановские, Плес рядом. И там ведь еще леса берендеевские остались, вот я в детстве и увлекся деревом и всем, что с ним связано. – Антон, обычно державшийся скромно и предпочитавший больше слушать, нежели что-то изрекать, вдруг неожиданно для самого себя, разговорился.

– А с чего это началось? – вежливо поинтересовалась кареглазая хозяйка.

– Я как-то прочитал легенду о том, почему греки Афины назвали Афинами.

Хозяева смотрели на него с явным интересом – не простой, оказывается, этот столяр-краснодеревщик.

– И почему же? – уточнил генерал.

– А греки предложили богам – кто наделит их самым ценным даром, по имени того бога они и назовут свой город. Ну, боги начали соревноваться в щедрости. Дошла очередь и до Афины. И она подарила им оливковое дерево – от яркого солнца можно спастись в его тени, из плодов оливы можно делать многое, в том числе и благородное масло, а когда дерево умрет, на прощание оно отдаст людям свое тепло, сгорая в очаге. Так вот и вышло, что дерево – самое полезное и ценное растение на Земле. И благодарные греки назвали свою столицу Афинами, а я вот занялся деревообработкой.

Пили чай с домашним вареньем, говорили о погоде, о припозднившейся весне. Сетовали на засилье бестолковых долгоиграющих сериалов, заполнивших телевизионные каналы. Будто невзначай, Валентина Григорьевна справилась о семейном положении Антона. На что тот спокойно и даже как-то мимоходом равнодушно отвечал, что не в его правилах форсировать события. На что супруга генерала одобрительно кивнула головой. Помолчали.

– Спасибо! – стал собираться Антон. – Варенье у вас чудное, особенно вот это, крыжовенное.

– Погодите, куда же вы так скоро? – Петр Владимирович взглядом усадил Антона обратно за стол.

– Я так полагаю, что тысяч семьдесят, рублей, конечно, может стоить реставрация? – обозначил свою цену генерал. – А почему, кстати, вы берете на работу три месяца? Не многовато ли будет?

– Основное время уйдет на отмывку, подгонку дерева по рисунку, на склейку некоторых деталей, на просушку, – привычно начал пояснять Антон. – Семьдесят тысяч – это ведь примерно месячная зарплата хорошего специалиста на вашем «ящике»? А я беру на работу три месяца, к тому же работать буду не один.

«Да, не прост этот волгарь! – подумал про себя Петр Владимирович. – Хотя, что удивляться, новое поколение колесного скрипа не боится. Он себе цену знает. Да и рекомендацию ему дали самую лестную!».

– Вы швейцарскую систему оплаты работы знаете? – вдруг озадачил заказчика неожиданным вопросом Антон и тут же, с хитрой улыбкой пояснил. – Это, когда договаривающиеся стороны устанавливают точный срок сдачи работы. Если задержка на сутки – вычет с исполнителя, а если сдача на сутки раньше – премия от заказчика.

– Так ведь заказчика и разорить можно! Сделаете на две недели раньше и счет предъявите такой, что в две цены выйдет работа! – быстро прикинув возможный вариант, парировал генерал.

– Так в этом случае в Швейцарии можно и под суд попасть – за заведомо нереальные условия и сроки, – отвечал Антон, хорошо изучивший все пункты контракта, который заключил с ним год назад заказчик, командировавший его в альпийскую республику.

– Давай так, – генерал решительно перешел на «ты», – Восемьдесят! – и, увидев скептическую мину на лице Антона, уточнил. – И премия за качество. Пятьдесят процентов. Устроит? Но разборка, сборка, транспорт – твои!

– Хорошо! Мой компаньон-ассистент приедет в понедельник, в полдень. Вам удобно? – согласился Антон. Получив подтверждение, что заказчику так удобно и, в конце концов, дома всегда будет Надя, домоправительница, а еще и домработница, удовлетворенно кивнул головой.

– Ну, вот и миленько! – спародировал Антон генерала. – Он и бумаги привезет на подпись, я предпочитаю работать «в белую» – не люблю общаться с ребятами из фискальных органов.

Уже в прихожей, завязывая шнурки на ботинках, Антон обратился к генералу:

– Петр Владимирович, вы скажите Ларе, чтобы она не рвала дверки, хорошо?

– Хорошо, мастер! – засмеялся генерал. – Непременно скажу!

Антон удовлетворенно кивнул, распрямился и уже взялся за ручку двери, как вдруг из второй по коридору комнаты послышался долгий протяжный звук. Кто-то настраивал скрипку.

– Лара? – спросил Антон генерала. Тот утвердительно кивнул головой.

– А неплохой звук! – прислушался Антон. – Очень даже хороший звук. Не знаете, чьей работы инструмент?

– Нет, не знаю. Лара называла – какого-то немца, не могу припомнить.

Подстроив верхнюю, самую сложную в настройке ми, невидимая скрипачка провела смычком по квинтам сверху вниз: ми-ля ре-соль.

– Замечательный звук! – констатировал Антон. – Вот разве что душка чуть-чуть, самую малость, не на месте. Настроить бы надо! Вы передайте Ларе, пусть отнесет скрипку к мастеру.

– А вы и в музыке понимаете? – искренне удивился генерал. – Душка, говорите?

– Ну, в музыке постольку, поскольку! В дереве я понимаю больше. Я его слышу. Даже из-за двери.

За вечерним чаем Валентина Григорьевна вернулась к разговору о реставрации шкафа. Поинтересовалась, откуда взялся этот молодой человек? Генерал рассказал, что рекомендацию Антону дал ему академик Приходченко, которому карпачевская фирма отреставрировала секретер XVIII века.

– Я спросил, у какого антиквара он нашел эту вещь, да еще в таком отличном состоянии, а он только рассмеялся. Тут я и вспомнил о нашем шкафе и решил, что хочу в него повесить парадный мундир, а то он висит у тебя рядом с платьями и пропитывается всякими шанелями-диорами. А это все-таки воинская форма. И взял у Приходченко телефон Антона.

– Ну, знаешь! – возмутилась супруга. – Когда мы в Кремле на приеме были, так там коллеги твои пахли не только «шанелью-диором», как ты выразился, но и Боссом, и Каррерой, и даже Дольче с Габбаной, между прочим. Да ты и сам Живанши пользуешься. Уж керосином, или чем вы там свои «изделия» заправляете, ни от кого не пахло!

– А у него неплохая зубная культура! – профессионально заметила Валентина Григорьевна несколько минут спустя. Пока только так могла она сформулировать свое впечатление от дневного визитера. Но у нее возникло уже какое-то смутное, неопределенное пока еще предчувствие. Нет, ни запаха серы, ни следов копыт на светлых досках лиственничного пола не осталось. Но и запаха ладана, который должен был бы сопутствовать явлению ангела, тоже не ощущалось. Не исключено, что встретится этот парень с их дочерью. Хотя шансов у него почти нет, ну, может быть, совсем немного. Вокруг Лары поклонников более, чем достаточно. Она умничка, всех держит на дистанции, на «поводке». Большинство ее молодых людей, конечно, из мира музыки, богема. Но вот недавно у мужа аспирант появился, кажется, из отряда космонавтов.

Валентина Григорьевна с вполне понятным скепсисом относилась к представителям «неосязаемых», так сказать, профессий. Любимый дедушка Паша, Павел Рерберг, потомственный врач – стоматолог усадил себе на колени четырехлетнюю внучку и спросил, заглядывая в наивные детские глазки: «Ну, и кем будет наша Валечка, когда совсем-совсем вырастет и станет совсем взрослой?». Валечка долго соображала, что хочет выведать у нее любопытный хитрый дед. «А ты сейчас кто? Кем стал?» – спросила внучка. Старый Рерберг засмеялся. Потом задумался и выдал внучке что-то вроде напутствия: «Валечка, вот без чего ты не можешь обходиться каждый день? Ну, вот ты проснулась, умылась, почистила зубки и потом что?». Девочка нахмурила бровки и стала перечислять: «Говорю мамочке и папочке «доброе утро». Потом иду на кухню кушать кашку и пить компотик». Дедушка одобрительно кивнул головой и выдал такое заключение: «Вот, и каждое утро ты кушаешь кашку, обедаешь супчиком и котлеткой, на полдник пьешь кефир, потом ужинаешь. И все это ты делаешь своими зубками. И так каждый день. И сколько на земле есть людей, каждый день им надо кушать. А для этого надо иметь крепкие белые зубки. И чтобы они были здоровые, надо их каждый день тщательно чистить. А некоторые люди этого не делают! – Рерберг тяжело вздохнул. – Глупые! И зубки у них заболевают. Тогда они приходят ко мне, и я их лечу».

«Павел Арсеньевич! Это ваших рук дело?!» – потрясала куклой Машей перед Рербергом – старшим на следующий день возмущенная мама Валечки. Тот растерянно хлопал глазами: «Позвольте, Раисочка, я давно вышел из этого возраста!». Невестка крикнула дочь: «Валя! А ну-ка, подойди сюда!». Валечка с самым невинным видом подошла к мамочке: «Ну, что ты сердишься, мама?! У Маши заболели зубки, и я ножничками вырезала ей ротик! Теперь ей не больно и она может кушать котлетку!» – разъяснила девочка непонятливой маме. Та упала на стул и обреченно поставила диагноз: «Свекор – дантист! Муж – дантист! И эта туда же норовит! Одни мы с тобой, Маша, нормальные люди в этой семейке стоматологов!». При этом невестка машинально гладила куклу по искусственным волосам.

Перед сном Петр Владимирович по установленному распорядку минут пять чистил зубы. Чтобы у него не было соблазна управиться быстрее, супруга поставила в ванной песочные часы – пятиминутку. Сначала он пофырчал, а потом привык и нашел, что это даже хорошо – иметь в доме песочные часы, можно сказать, антиквариат. По пути в кабинет, где он спал на диване, чтобы избавить жену от случайного, но резкого и неожиданного всхрапывания, а то и вскрикивания – временами спал он очень беспокойно, – генерал увидел, что в спальне Валентины Григорьевны горит лампа – она листала какую-то книжку. Он приоткрыл дверь и вошел.

– Знаешь, Петя, а что-то породистое в этом мастере есть, проскальзывает, – сказала Валентина, отложив чтение.

– По крайней мере, знает, что делает, соображает в организации дела, и с ценой согласился! – подтвердил генерал.

– Что ты стоишь, как статуя командора? – перебила его супруга. – Приляг рядом, места хватит.

Дважды Петра Владимировича приглашать было не нужно. Он с готовностью забрался под простыню, покрытую легким пледом.

– Конечно, Ларе нужен парень. Конечно, не всем достаются такие мужья, как ты, – пролила она елей на душу мужа. – Но и в тебе разглядеть будущее только я смогла, и сразу «зубами за ягодицу», чтобы не отскочил в сторону…

При этих словах Валентина нежно провела ладонью по боку лежащего рядом супруга, добралась до резинки просторных сатиновых, синих в горошек трусов и, шаловливо оттянув ее, резко отпустила. Получился звук своеобразного шлепка. Но она взялась за нее снова и теперь потянула вниз.

– Да бог с ними, как получится, так и получится, – пробормотал Петр, запуская левую руку под ночную рубашку супруги.

– Ну, подожди, подожди! Дай, сниму ночнушку…

«Какое у нее упругое тело, и на бедрах ничего лишнего не чувствуется! – с удовольствием отметил Петр. – Надо бы и мне в бассейн записаться!».

– А ты помнишь, как я тебя называла, когда ты еще был капитаном? – спросила, переведя дыхание Валентина, которой было щекотно от благодарного поцелуя, который пришелся в шею неподалеку от плеча.

– Иногда «котиком, хотя и без усов», – вспомнил генерал.

– И вот какой котяра вырос! Целуй еще…

И она снова подставляла ему шею, губы, грудь, а он с удовольствием целовал их пухлыми губами.

– А теперь погладь меня, как тогда! – попросила Валентина.

Как и когда было это самое «тогда», он не помнил, но правая рука его отпустила ее грудь и ладонь скользнула вниз. Руки помнили больше, чем он думал. Наконец средний палец остановился на бугорке ниже живота и чуть надавил на него.

– Вот так, какие у тебя все-таки нежные пальцы, вояка ты мой… – томно выдохнула супруга. – Еще хочу. Ласкай меня еще…

Они оба ощущали себя моложе, им было весело, негромко хихикали, но, наконец, успокоились.

«А Петенька-то еще молодец, такой крепыш, надо бы его чаще «загружать», а то с такой жеребцовой энергией может и налево скакнуть!», – сладко потягиваясь, подумала Валентина, ощущая при этом особую удовлетворенность. К ней вернулась та телесная радость, которая в последнее время начала было забываться.

«Надо бы чаще к ней перед сном заглядывать, а то ведь так и форму потерять можно!», – подумал Петр Владимирович, быстро засыпая на своем, почему-то уже не таком уютном, даже неудобном кабинетном диване.

Поутру Валентина Григорьевна проснулась в хорошем настроении, потянулась довольная и к завтраку вышла улыбаясь. Петр Владимирович тоже чему-то улыбался…

В понедельник утром Валентина Григорьевна наказала Наде, если появится «плотник», от дома его не отваживать. Надя уточнила: «Когда они будут?» Валентина Григорьевна усмехнулась: «Будут они ровно в двенадцать!» Домоправительница понимающе кивнула: «Так может, его и обедом накормить?» Генеральша уже от входной двери ответила: «Ну, уж это ты сама смотри. Кто у нас в доме по хозяйству распорядитель?»

Звонок в прихожей звякнул колокольчиком ровно в двенадцать. Надя подошла к двери и приложилась к глазку. Она всегда смотрела – внушает ли человек на взгляд доверие? За дверью стоял рослый парень в темной кепке, в темно-синей спортивной куртке с белыми буквами «ССМ» на груди, в джинсах, рядом с собой он поставил на попа какой-то рулон, а в левой руке держал коричневый саквояж, с каким в кинофильмах ходили доктора времен Чехова.

– Вы кто? – через дверь справилась Надя.

– Я по поручению Антона Карпачева! По поводу шкафа.

Ответ был правильным, и женщина отодвинула задвижку в металлической двери.

– Проходите, раздевайтесь, вон тапочки обувайте!

Надя уже давно ощущала себя главным стражем домашней дисциплины и чистоты. У нее всегда был порядок – по одной половице туда, по другой – обратно. И она указала гостю на синие тапочки, какие выдают пассажирам в вагоне бизнес-класса скоростного поезда «Сапсан». Надя пригляделась к рулону, который гость пока поставил чуть в сторонку – пластиковая упаковочная пленка с воздушными пузырьками.

– Пойдемте, покажу вам ваш шкаф, гордость Петра Владимировича.

Они прошли по коленчатому коридору, из-за прикрытой двери в одной из комнат слышался звук скрипки. Наконец, вошли в кабинет.

– Вот! – показала Надя. – Может, газеты постелить? Вас как величать прикажете?

– Зовут меня Давидом. Газеты не повредят, конечно, но я буду детали потом относить в машину.

– Намусорите, сами убирать будете!

Давид улыбнулся, но возражать не стал, раскрыл саквояж и достал электрический гайковерт, деревянный молоток-киянку, несколько отверток.

– А веничек вы все-таки дайте, мало ли что за шкафом, какая там вековая пыль скопилась! – попросил Давид.

Прежде всего, он открыл створки и посмотрел, как прикреплены петли, которые он решил отворачивать со стороны боковины. Подпер левую створку двери саквояжем, чтобы снять нагрузку с шурупов, которые будут держать ее до последнего момента. Латунные шурупы из сухого дерева выворачивались без труда, и он складывал их в пластиковый пакетик. Наконец, положил первую створку на пленку и принялся за вторую. Работал он споро, умело и Надя, успокоившись, что никакой опасности для домашнего хозяйства «плотник» не представляет, даже вышла. Вернулась она минут через тридцать и увидела, что снятые детали не валяются, а лежат на упаковочной пленке в определенном порядке: створки вместе, полки вместе, шурупчики в пакетике. Теперь Давид отсоединил тонкую заднюю стенку и готовился снимать крышку шкафа, но пока лишь рассматривал верхнюю резную переднюю панель.

– Вы как, с перекуром работаете или без? – поинтересовалась Надя, приступившая к своему плану, который она придумала, получив указание генеральши: «плотника не отваживать».

– Не курю! Мне нормальная дыхалка нужна, – не без гордости заявил он и добавил зачем-то: – Мы с Антоном спортом занимаемся. В хоккей по вечерам играем, может быть слышали – ночная хоккейная лига?

– Дома по ночам сидеть надо, семьей заниматься, а вы по каткам шмыгаете, – проворчала Надя, у которой были свои представления о здоровом образе жизни.

– А мы холостые, да и играем не каждый вечер, так что на культурную жизнь и на девушек времени хватает, – парировал Давид.

– Ладно, холостой, пойдем на кухню, я там чай поставила, или тебе кофе сделать? И бутерброды, – распорядилась Надя, решив, что мастеру стоит все-таки сделать паузу и подкрепиться.

По пути Надя приоткрыла дверь, из-за которой звучала скрипка, и позвала: «Лора, приходи чай пить, сделай перерыв, отдохни – уже больше часа «пилишь».

– Добрый день, – произнесла высокая девушка в темно-синем трикотажном «комбинезоне», который был перехвачен поясом из такой же ткани, подчеркивая высокую талию. Руки были открыты, кожа немного смуглая, но не загорелая – видно, не часто жаловала Лара солярии. Она была в туфлях на высоких каблуках, что добавляло ей еще несколько сантиметров.

– Меня Лара зовут, а вы – плотник, который будет делать шкаф? – при этом она довольно откровенно рассматривала Давида.

– А меня Давидом зовут! И я не плотник. Плотники – те могут дом срубить, забор поставить, они с досками, с бревнами работают. А я столяр-краснодеревщик, к тому же реставратор. Это, так сказать, другая категория, – пояснил Давид, не в первый раз столкнувшийся с пробелами в знаниях о том, кто и чем занимается с деревом.

– Ну вот, а человечество все-таки поклоняется сыну плотника, а не столяра, – уколола его Лара.

– Это кому же?

– Иисусу, сыну Иосифа из Назарета.

– Библия допускает разное толкование профессии Иосифа, а Иисус все-таки считается сыном божьим, – ловко возразил Давид, – И, вообще, нам, столярам, виднее!

Лара рассмеялась. У них в оркестре хватало представителей разных национальностей, и у каждого был свой взгляд и на историю, и на роль в ней отдельной личности. А этот столяр оказался подкованным и остроумным парнем!

В мастерской Давид выгружал разобранный шкаф вместе с Антоном, делясь впечатлениями от посещения генеральской квартиры.

– А как тебе Лара показалась? – наконец поинтересовался Давид.

– Какая Лара? А, это та, которая чуть дверцу от шкафа не оторвала? – оживился Антон.

– Ну да! Дочка, скрипачка, красивая такая девушка в синем комбинезоне, с весьма впечатляющими формами. И такая «боевая линия» бедра у нее! – при этом Давид мечтательно вздохнул, закатив глаза.

– Да не видел я тогда ни ее, ни линии бедра, – вернул Давида с небес Антон.

– Ну вот, значит, главного ты и не видел. Все деловые переговоры ведешь, а надо по сторонам смотреть, наблюдательнее быть.

– Так ты что, советуешь найти предлог и подъехать, посмотреть на скрипачку?

– И не советую, а настоятельно рекомендую, – подвел итог разговору Давид. – Посмотришь на нее, оценишь и подтвердишь точность моего глазомера. Сто девяносто минус десять на каблук будет сто восемьдесят.

– Чего сто восемьдесят? – ничего не понял Антон.

– Росту сто восемьдесят! Ну, плюс сантиметр – другой на допуск, – объяснил Давид.

– Или сантиметр минус! – согласился Антон. – Только вот душка у нее точно не на месте.

– Какая душка? – тут уже ничего не понял Давид. – И откуда ты знаешь, если ты ее не видел?

– Не видел, Давид, не видел! – отшутился Антон. – Но слышал! А это, как ты понимаешь, уже большой «плюс»… А душка – это не душа, а такая планочка внутри скрипки.

Через два дня Антон с портфелем, в каких носят ноутбуки, стоял перед дверью уже знакомой квартиры в доме на Сивцевом Вражеке. Поскольку он позвонил заранее, то Надя открыла ему без колебаний. Она уже осознала, что допустила небольшую промашку, привечая Давида. «Главный – Антон!», – еще раз вразумила ее Валентина Григорьевна.

– Я за договором приехал! – пояснил Антон цель своего визита.

– Знаю, знаю. Сейчас принесу бумаги, Петр оставил, чтобы тебе отдать, – наигранно суховато предложила «домоправительница». – Слушай, а ты часом не проголодался, время как раз обеденное? – вдруг оживилась она. – Может, присядешь с нами? Я щи с квашеной капусткой только-только с плиты отставила?

– Только-только? С квашеной? – зачем-то уточнил Антон, смешавшись. – Да, нет, я могу вполне и в кафе перекусить!

– Конечно, можешь и в кафе! – в коридор выглянула красивая, с гладко зачесанной головой русоволосая девушка. – Но только там таких щей, как Надя варит, никогда не дадут! Это ты шкаф делаешь?

– В общем, я. Конечно с помощниками, у нас мастерская, – ответил Антон и стал снимать куртку, а следом и ботинки, увидев, как Надя подтолкнула в его сторону тапочки.

– Руки иди мой! – распорядилась Надя, обрадовавшись, что может покомандовать.

Когда он вошел на кухню, на столе уже стояла для него тарелка и Надя из большой супницы наливала ему щи.

– А я – Лара! – представилась девушка, усаживаясь напротив Антона.

– Да я уже догадался! А я – Антон, – назвался молодой человек. Он осторожно попробовал первую ложку щей и блаженно зажмурился: «С квашеной! Вкусно!».

– Папа сказал, что ты шкаф даже руками погладил! Обещал поговорить с деревом. И что же ты узнал от него? – поинтересовалась девушка.

– Ему чуть больше ста лет. Когда-то на верхней полке лежало дамское белье – легкое, шелковое, пропитанное ароматами туалетной воды и духов. Скорее всего, в белье клали пустые флаконы, где оставалась капля – другая. Но все ароматы, в конце концов, перемешались. Сейчас «ноты» тех старых духов не имеют аналогов в новых составах. Их можно почувствовать, но искать сегодня даже в лучших бутиках бесполезно. Да. Потом на нижней полке лежало мужское армейское белье, а потом накрахмаленные рубашки, на створке на специальной перемычке висели галстуки, в самом низу стояла обувь, в основном дамская, сапог в нем не было. При переездах его не разбирали, так что ему немало досталось. А потом он жил на холодной даче и зимой промерзал, с весны оттаивал помаленьку. Лак поначалу трескался, а потом начал шелушиться. Задние ножки прямые, сделаны из сосны, но от времени превратились в труху…

Забыв о чудных щах с квашеной капустой, Лара с удивлением слушала Антона.

– Да что же это ты, совсем заговорил девушку! – прервала рассказ молодого человека вдруг возникшая за Ларой домоправительница. Уперев руки в боки, она с укоризной глядела на Антона. – Стылые щи – они разве на опохмел утром годятся!

– Ну, этим мы не страдаем! – виновато оправдывался Антон.

– Да, да! – подхватила Лара, скрывая улыбку.

– Да, спасибо за заботу! Вот если бы ты так внимательно к фамильной реликвии относились! – отвечал Антон, с аппетитом вернувшийся к супу.

– А ну-ка, ну-ка, вот можно отсюда подробнее?! – встрепенулась Лара. – Если бы я, то – что тогда?

– Тогда что? – поменяв местами слова, перестал есть Антон. – Что тогда? Да цены бы вам, тебе просто не было бы! – отчего-то понизив голос и глядя Ларе прямо в глаза, отчетливо выговорил Антон. Взгляда не отвел. Повисла пауза. Девушка почувствовала, как кровь прилила к лицу. «Что это со мною? Я и не помню, когда краснела последний раз?!» – спросила себя Лара. «Кажется, я только что лажанулся?!» – спросил себя Антон. Оба замолчали.

Помощь подоспела во время.

– Ах, ты, умный какой выискался! – опять уперла руки в боки Надя. – Да нашей Ларочке никакой цены и нет! Ты про свои деревяшки вон как рассказываешь, глаза горят! А ты на нее лучше посмотри, ну, не красавица разве?! Она же у меня на руках выросла, с крохотулечки вон в какую кралю вымахала!

– Ну, положим, деревяшки не мои, а ваши! – возразил Антон, механически водя ложкой в тарелке. И подумал: «А вот «краля вымахала» действительно замечательная! И что она вдруг так покраснела? От неожиданности? От удовольствия?»

«…И спортом занимается, и на скрипочке не просто играет, а в настоящем оркестре выступает!» – заливалась Надя.

Лара уже справилась с собой и, заглянув Антону в глаза, улыбнулась уголками губ и слегка покачала головой – мол, слушай, слушай, но дели надвое. Антон расплылся в ответной улыбке – да все понятно.

На вид Наде было уже за шестьдесят с лишком лет. Дальняя родственница семьи Соколовых, она была выписана в няньки к новорожденной Ларочке из деревеньки под Рязанью. И вот уже как двадцать шесть лет пребывала она в семье генерала. Растила Лару, помогала по дому и как то незаметно стала членом семьи. Естественно, Надя пыталась баловать девочку, но сама ни музыкальным слухом, ни физкультурными навыками не обладала. Зато обладала достаточно твердым характером, генерала не боялась, с генеральшей поначалу боролась, но затем, став ее союзницей, превратилась в домоправительницу. Правда, Наденька знала свое место в семейной иерархии, когда надо было, могла быть незаметной и за негласно определенные сторонами рамки не выходила. А тут представился случай обрушить всю свою энергию на беззащитного «плотника»! Кто же откажется от такого случая? Тем более, что Лару она любила как родную дочь.

– Да, верно вы все говорите! А я вам вот что скажу – цены им нету! – прервал Надю Антон, отодвигая пустую тарелку. – Да и вы себе цену не знаете! Я как-то пробовал щи у «Петрова-Водкина». С вашими не сравниться!

– Ты с Петровым водку пил? Какой такой еще Петров? – опешила Наденька.

Антон с Ларой рассмеялись почти синхронно.

– Да ни с каким Петровым Антон водку не пил! Это так ресторан называется! «Петров-Водкинъ», – успокоила девушка Надю. – Я там тоже бывала пару раз. Вкусно, но до тебя им далеко! Хотя цены у них вполне себе.

– И что за моду взяли в ресторанах суп кушать?! – сокрушенно махнула рукой Надя. – Чай, дома не накормят? Котлетки будете? – успокоилась женщина.

– Будем и котлетки! – оживился Антон. – Чай, и гарнирчик к ним у вас найдется?

– А то? Пюрешка с укропчиком.

И возникли на столе блюдо с горячими телячьими котлетками, и пюрешечка под укропчиком, и бутылочка пахучего подсолнечного домашнего масла.

– Для пюре Наденька покупает только одну картошку – липецкую, ей эти липецкие, когда приезжают в Москву, сразу звонят и привозят к нам, – сообщила Лара.

За вторым Антон спросил девушку:

– А как ваш инструмент? Показывали мастеру?

– Да, папа передал мне про какую-то «душку». Я, честно говоря, слабо себе представляю, что это такое, да и мастера у меня нет. А что, это очень опасно? Мне кажется, что звучит она хорошо!

– Звучит хорошо, но может звучать лучше! – заверил девушку Антон. – А душка – это распорка внутри деки, она передает колебания верхней крышки на дно. И от того, как она установлена, зависит звук. Ты, кстати, не роняла инструмент? Может, что-то на скрипку падало?

– Да нет, кажется, ничего такого не было! – нахмурилась Лара.

– А взглянуть на нее можно? – осторожно спросил Антон.

– Пойдем, – сказала Лара, приглашая жестом следовать в ее комнату.

Антон бережно взял скрипку, будто пробуя ее на вес. Затем, поддерживая левой рукой за нижнюю деку, а правой за головку, секунд пятнадцать-двадцать смотрел в окно. Прищурил левый глаз, и, закрыв правый, перебросил взгляд на гриф. Подошел к окну, крышкой деки поймал солнечный свет и заглянул в эфы. Удовлетворенно хмыкнул себе под нос. Попросил у Лары смычок, положил его на верхнюю ми и осторожно извлек звук. Скрипка отозвалась.

– Струны – «томастик»? – осведомился Антон. Лара, присев на тахту, только согласно кивнула.

– Ну, вот и миленько! Все сходится, как выражается твой папа. Инструмент замечательный, по возрасту дерева – конец девятнадцатого века, место рождения – Германия. Не уверен точно, но очень похоже, что это Людвиг Нойнер из Миттенвальда. Могу, конечно, ошибиться, надо показать экспертам.

– Не надо никому показывать! – обрела дар речи девушка. – Это настоящий Нойнер, Германия, Миттенвальд, одна тысяча восемьсот девяностый год! А вот кто ты, откуда такой взялся? Ты и плотник, и столяр, и краснодеревщик, и мастер-реставратор? И смычок ведешь уверенно. И тонику от ноты ре, думаю, сразу назовешь?!

– Ну, это элементарно! Я и тональность могу определить запросто! – засмеялся Антон, подходя к пюпитру и заглядывая в ноты. – Так, при скрипичном ключе соль у нас, вернее, у Вивальди, имеется два диеза – до и фа. Разумеется, второй октавы. Последняя нота в коде – ре. Значит, тональность пьесы? – подначивая, Антон посмотрел девушке прямо в глаза.

– Он еще и издевается! Это же совсем элементарно! В детской музыкальной школе уже в первом классе это все знают.

– Вот! А я полных три класса в ДМШ «отпилил» на скрипке! – похвастал Антон. – На большее не хватило.

– Ну, это хотя бы что-то объясняет! – усмехнулась Лара. – Но далеко не все. Как можно с одного взгляда, с первого прикосновения определить возраст и мастера?

– Хочешь узнать?

– Ты это серьезно?

– А ты мне что, не доверяешь? – обиделся Антон.

– Ну, ты наглый какой! Я тебя вижу в первый раз! – возмутилась Лара. Поднялась, приблизилась к Антону, коснулась рукой плеча. – И… не знаю почему, но доверяю! Глаза у тебя такие, такие… – смешалась девушка.

– Какие? – тихим шепотом переспросил Антон, приблизив лицо к лицу Лары. И должен был последовать за этим доверительным движением киношный поцелуй в диафрагму. Но он не последовал. Пока.

– Какие? А вот такие. Как два диеза, ре-мажорные! – засмеялась Лара, мягко оттолкнув руками Антона от себя.

– Слушай, можешь не отвечать, но откуда у тебя Нойнер? Он же, наверное, денег стоит! – Антон едва не присвистнул, но глаза закатил, не удержался.

– Ну, как любит говорить мой поклонник, не дороже денег!. Нойнера он мне вручил и сказал, что теперь я могу на нем играть, сколь долго мне заблагорассудится! Но как подарок – ничем не обозначил. Вот мой тебе ответ.

– Что – олигарх?

– Знаешь, – серьезно ответила девушка. – Олигарх, не олигарх, но человек очень даже обеспеченный. И ничего такого пафосного в нем я не замечала. Одевается просто: мягкая обувь из замши, джинсики, курточки. Несколько раз приглашал меня ужинать, никаких костюмов от Бриони или еще чего! А, вот только что! – припомнила девушка. – Машина у него сумасшедшая просто! «Майбах», кажется, называется. Натуральная кожа, дерево, квадросистема. Звук ураганный! Говорит, у этой машины самый плавный ход, а у него с позвоночником какие-то проблемы. Подумать страшно, сколько он за него отвалил!

– Ну, наверное, не дороже денег! – улыбнулся Антон. И не стал он, конечно, раскрывать Ларе секрет, как с первого взгляда определить мастера и год рождения скрипки. Надо только знать, куда и под каким углом смотреть. Потому он и подошел к окну, «поймал» свет и заглянул в разрез эфы инструмента.

Когда Антон вернулся в мастерскую, Давид рассматривал верхнюю панель шкафа и на листках плотной бумаги рисовал, как она должна будет выглядеть в восстановленном виде. Он считал, что нужно нарастить отколотую часть, вырезав ее из липы. А потом, отмыв старую пластину, покрыть темным лаком все вместе, выравнивая весь шкаф по цвету.

– Давид, а ты что предпочитаешь в этот послеполуденный час – коньяк или виски? – неожиданно спросил Антон компаньона.

– Вообще-то я выпивать не люблю, и ты это знаешь. Но тут мой дружбан, дагестанец, вместе служили в морских котиках, привез бутылочку коллекционного коньяка «Дербент» – редкость в Москве. Я хотел для себя приберечь для особого случая. Но в субботу в одно семейство на день рождения иду, придется там его попробовать.

– А если я тебе виски презентую? – спросил Антон.

– Ну, если есть выбор – шотландское, односолодовое, и не «затертое» какое-то, то выберу виски. И я с ним в одно семейство в субботу на день рождения пойду. И буду там уважаемым гостем! А с чего это ты решил расщедриться?

– Да вот по твоему совету познакомился с генеральской дочкой. Ларой. Хороша!

– И что, с первого взгляда влюбился? Она в синем комбинезоне была?

– Со второго. Синий комбинезон? Нет, в джинсах она была. И в безрукавке. Ладно, пить по этому случаю не станем. Пока. А гостем ты уважаемым в субботу будешь, вот, держи! – презентовал Карпачев Давиду зеленую цилиндрическую коробку «Speyburn». – Сингловый, десятилетней выдержки.

– Ну, спасибо, дорогой! – растроганно сказал Давид. – А Лара – девушка хорошая, умная. И есть в ней что-то такое, такое… – задумался компаньон.

– Какое такое, ты можешь сформулировать? – уточнил Антон.

– Глаза у нее широко расставлены, вот! – обрадовался находке Давид.

– Да что ты говоришь?! – удивился Антон. – А я ведь все время ей прямо в глаза смотрел и ничего такого не заметил!

– Точно, ты влюбился! Но ты не бойся, так бывает…

– Да не боюсь я! С чего это мне бояться? – словно убеждая самого себя, возмутился Антон.

– Ну, знаешь, иногда любовь может и сводить с ума! А тебе сходить с ума нельзя, тебе рассудок надо в трезвости держать, чтобы работу делать. Сколько у нас на этот шкаф времени?

– Три месяца! Успеем? И, кстати, время пошло, договор генерал подписал сегодняшним числом.

– Должны успеть! А за три месяца ты можешь и жениться, если она тебя тоже полюбит с первого взгляда. А можешь и разлюбить. Если она тебя не полюбила, да?

– Да! То есть, нет. Логика у тебя какая-то неправильная!

– Да какая там логика! Это жизнь. А жизнь – когда она по логике строилась?

– Ладно, давай показывай, что ты там нарисовал? – прервал его Антон.

– Вот, смотри сюда! Этот сектор самый сложный, тут надо будет срезать толстый слой дерева и сделать вставку.

– По текстуре совпадем? – озаботился Антон.

– Я уже подобрал несколько брусочков, посмотрим. Слушай, Антон, а давай его снимем на фотик с самым большим разрешением, потом закачаем в нотик и поработаем его в векторной графике?

– Фотик, нотик, сектор, вектор! Все у тебя просто, Давид! А ты представь, что нет у тебя ни фотокамеры, ни компьютера, а про векторную графику никто и слыхом не слыхивал?! Вот как оно было раньше?

Давид обиженно засопел, помолчал.

– Раньше, раньше! Так то и было раньше! А, послушай лучше анекдот про раньше?

– Ну, давай свой анекдот! А с фотиком и нотиком – хорошая мысль!

Весна в Москву никогда не приходит вовремя. Как шаловливая девчонка она руководствуется не календарем, а, скорее, какими-то своими ощущениями и капризами. Ну, и что, что первая декада марта на исходе? И потом как-то вдруг – пора! И сразу взрыв во всем – и в природе, и в погоде, и в людях.

«Странно, – подумала Лара, проснувшаяся от упавшего на подушку солнечного луча, – Вот уже и пятница, а он что-то не звонит!». Она ощущала легкий озноб от пробуждающегося приятного влечения.

И вот оно, еще одно подтверждение, что телепатия существует. Стоило Ларе подумать об Антоне, как зазвонил мобильник.

А что тут удивительного? Зима была вчера. Или позавчера, неважно. Сегодня – весна. И завтра будет весна.

Лара не кинулась сразу в разговор с Антоном и попросила его перезвонить через час – столько времени она отвела себе на всякие умывания и завтрак. Часы в ее комнате показывали десять. «Правильный мужчина, знает, что звонить можно после десяти утра и не позже десяти вечера», – с некоторым удовлетворением, что Антон не разочаровал ее предположений о его джентльменстве, отметила про себя Лара.

Тщательно почистив зубы, сострила гримаску зеркалу. Подняла руку, раздвинула пальцы веером, осмотрела ногти. Вздохнула, вспомнив, как на вчерашней репетиции Жанка Данилова, тыча в лицо правой рукой, увещевала: «Нет, мать! Ты всмотрись в каждый ноготок! Сегодня самый модный тренд – мини-миниатюра на ногтевой пластинке! Рисуют аэрографом специальными красками! Только мужики, бабам не доверяют! Полтора часа на каждый палец, представь? И еще полчаса под специальной лампой – для поли… Как ее там? Минерализации! А я хочу и на ногах себе аэрографию сделать, лето ведь уже на носу!» – просто заходилась подружка.

Лара до рези в глазах всматривалась в миниатюры на ногтевых пластинках, восторженно, как ей казалось, делала страшные глаза, но когда Жанна стала ее уговаривать сделать модный маникюр, Лара не выдержала: «Жанка, ты на чем играешь?! – Жанка заткнулась, округлив глаза. – Ну, ты чего? На флейте! – Тебе ногтевые пластинки не мешают? Вот, не мешают! А мне мешают! И как я буду выглядеть с правой ладонью в трендовом маникюре, и с левой, по которой будто газонокосилкой проехались?»

Жанка обиделась было, надулась, но была она характером отходчива и через каких-то пять минут увещевала Лару: «Ну не хочешь аэрографию, давай тебе татушку сделаем?! На лобке или на ягодицах – это сейчас самый последний писк! У меня знакомый мастер есть – колет, ничего не почувствуешь! Смотри, какую саламандру он мне наколол!» – Жанна уже начала было оттягивать юбку вниз, но Лара перехватила ее за руку: «Жанка, да ты совсем с катушек съехала!». «Нет, это ты со своими каприсами «отъезжаешь». И далеко-далеко! – сердилась Жанна. – Он даже мальчиков из… – Тут она сделала таинственный вид, приблизилась и выдохнула Ларе прямо в ухо, – …Из самой администрации накалывает! Ты что, мать, у него очередь на полгода расписана! Но я его попрошу, он тебе без очереди назначит!» К счастью, их снова позвали в зал.

«А что? Наколю себе тату, мама купит мне фа-ту!» – напевала про себя Лара дурацкие строчки, пришедшие вдруг на ум, и выкручивала кран холодной воды до упора. Сколько себя помнила, всегда завершала утреннюю водную процедуру ледяным душем. Это бодрило и быстро возвращало в реальность. Растерлась махровым полотенцем. «Фату, тату! Ни о том ты думаешь, дурочка! Совсем не о том. А думаешь ты о ком…»

И только стоило Ларе подумать об Антоне, как мобильник отозвался моцартовским рингтоном.

– Слушай, а давай как-нибудь вечер проведем вместе, красиво, с ужином, с концертом? – после полутора минут вступительного трепа предложил Антон.

– Где это ты такое в Москве видел? Или в книге вычитал? – поинтересовалась Лара.

– Я был недавно в Питере, в Мариинку приглашали кое-что посмотреть из старинной мебели в директорском кабинете. Ну, заодно и дали билет на вечерний спектакль. Так там, справа от театра, через улицу есть такой «Ирландский паб». У англичан принято, оказывается, перед театром идти в ресторан. Вкусная, надо сказать, привычка. Я-то оказался там, потому что проголодался, а у них – традиция. И паб оказался вполне приличный. И потом балет посмотрел с большим удовольствием, – поделился опытом Антон.

– Но мы не в Питере! И куда ты предлагаешь нам пойти на ужин перед культурной программой? – с еле заметной иронией поинтересовалась Лара.

– Давай поедем в киноклуб «Эльдар» – место уютное, это на Ленинском проспекте. Там во вторник концерт вечером будет. Поедем до пробок, часов в половине пятого, в шесть сядем за столик, а в семь тридцать – бардовский концерт, Никитины петь будут.

– Ну, да, очень миленько! Все правильно, по рекомендациям диетологов – ранний ужин, а после семи вечера только барды, то есть духовная пища, – оставаясь на «игривой» волне опять подначила Лара.

– Так там вполне неплохой ресторан под названием «Жестокий романс». А после концерта уже без пробок я тебя отвезу домой, – бесхитростно изложил свою «логистику» Антон.

– Хорошенькое название для ресторана! – рассмеялась девушка. – А меню у них соответствующее?

«Интересно, а куда это «домой» он меня отвезет? Ко мне, к себе? – подумала Лара. – А, как будет, так и будет…»

«Ну, что ты опять с этим ай-пятым завтракаешь? – укоризненно заметила Надя, подвигая Ларе сметану. – Ты со сметанкой оладушки! Или, хочешь, вареньица достану?..» Не получив ответа, домохозяйка вернулась к плите. Лара правой рукой – левая была занята оладушком, набрала на ай-паде запрос: «Ресторан «Жестокий романс», меню» и принялась читать.

– Супчик к обеду какой варить, Ларочка? – прервала ее гастрономические изыскания Надя.

– Что? Супчик? А свари рассольничек, очень он у тебя хорошо получается! – неожиданно ответила Лара.

– А что? – подхватила Надя. – Рассольничек, с перловочкой, с огурчиками – давненько не варили мы!

– Угу, давненько, уже давненько! – подхватила девушка, вчитываясь в «ай-пятый». Потянулась за оладушком, поднесла его ко рту, да так и застыла.

«…А напоследок всем скажу, а напоследок я скажу – любить тебя не обязуюсь. С ума сойду и расскажу…» – безбожно перевирая текст, вдруг вполголоса запела Надя романс из одноименного фильма Эльдара Рязанова. Нет, она и раньше часто пела за готовкой у плиты. Но отчего ей на ум пришли именно эти строчки? Именно сегодня, именно сейчас?!

Оладушек вернулся на тарелку.

– Надя! – страшным голосом позвала, как в детстве, Лара.

– Что, Ларочка? – испуганно обернулась Надя.

– Надя, кажется, я влюбляюсь! – тихо и зловеще прозвучал ответ.

– В плотника? – тоже полушепотом уточнила Надя, машинально вытирая нож о передник.

Почему-то этот жест вернул девушку к реальности.

– Он мебель режет. Столяр он, Надя. Мастер.

– Ну, в мастера не грех и влюбиться.

В «Эльдаре» они сначала пошли вниз, в кафе и решили в нем остаться, не переходить в ресторанный зал. Стены кафе были украшены плакатами фильмов и фотографиями знаменитостей. А еще на одной стене висел стул – тот самый, который снимался в «Двенадцати стульях», в другом проеме стоял трон Кощея Бессмертного, на котором разрешалось посидеть. На спинках стульев красовались имена прославленных режиссеров, актеров, актрис, композиторов. В меню против названий стейков, котлет, отбивных и прочих блюд значились имена «Деточкина», «Шекспира», «Подберезовикова». Читалось это все романтично, выглядело аппетитно, И на вкус было вполне достойно. Атмосфера была непринужденной. На самом деле они не были голодны и получали больше удовольствия от общения, чем от еды. Лара, по особому случаю, перед уходом из дома «пшикнулась» новой маминой парфюмерной водой, соблазнившись рекламой, что в шлейфе ее аромата «скрываются оттенки чувственного эротизма». Как это должно подействовать на Антона, она не представляла. Но, на всякий случай…

Когда они поднялись в фойе, там было уже многолюдно. Они сдали в гардероб Ларин норковый жакетик и спортивную куртку Антона. Вокруг преобладали зрители среднего возраста, для которых Никитины были героями их молодости.

– О, Антон! – узнал его седовласый рослый сухопарый мужчина, не скрывавший своего удивления, – И тебе, оказывается, это интересно?!

– Дядя Юра, а я и не знал, что вы в Москве и на этот концерт идете! – несколько растерявшись, ответил Антон. Но спохватился и представил свою спутницу, – Знакомьтесь, это Лара, скрипачка.

– Ну, вот так сразу – скрипачка! Сказал бы – моя подруга, или как сейчас модно, герлфрэнд!

Мужчина в модном синем льняном летнем – обгоняя погоду – пиджаке, легких фланелевых брюках и голубой рубашке в тонкую белую полоску, с расстегнутым воротом и без галстука, с какой-то грустью во взгляде серых глаз, держался просто. Протянув руку и слегка, едва заметно склонив голову, он назвал себя.

– Юрий Иванович! Я брат его мамы и, следовательно, дядя Антона.

– А он, следовательно, ваш племянник! – непринужденно подхватила Лара. Мягко улыбнулась, протянула в ответ руку, но мужчина не стал исполнять традиционное рукопожатие в стиле «здравствуй, товарищ», а взял в свою ладонь ее пальцы и приподнял кверху.

– Действительно, скрипачка, причем занимаетесь постоянно и подолгу, это по подушечкам чувствуется, – констатировал Юрий Иванович.

В этот момент раздался звонок, приглашающий всех в зал.

– Ладно, пошли, потом еще увидимся, – предложил Антон.

Дядя Юра чуть притормозил племянника и шепнул ему на ухо: «Хватать и не выпускать!».

Антон согласно кивнул головой – мол, какой разговор, понял.

Сам Юрий Иванович был «правильным» мужчиной. Таким, который знает, как распорядиться каждой свободной минутой, который поддерживает себя в форме, занимается спортом и все такое. Такими бывают «киношные» сотрудники спецслужб. А иногда и не киношные, всамделишные. Впрочем, и таких не обходят удары судьбы.

– Дядя Юра дипломат, работал в МИДе, полсвета объездил, где он только не бывал, – в двух словах поведал Ларе о своем родственнике Антон. – Три года назад овдовел и ведет затворническую жизнь, но вот на Никитиных выбрался.

После концерта Лара позвонила маме.

– Мам, у меня все в порядке, – начала она с нотками радости и удовольствия в голосе. – Концерт чудесный, пели Никитины прелестно, многие песни ты слышала в своей молодости. Под музыку Вивальди? Конечно, и Москва слезам как не верила, так и не верит. Знаешь, мы, может быть, заедем к Антону, – бросила она взгляд на молодого человека, вспомнив его программу вечера. Но тот с непроницаемым лицом ничем не подтвердил возможность «заезда к Антону». – За меня не беспокойся. Все – буду по обстоятельствам, точнее – по ситуации! – завершила тихим голосом разговор с родительницей Лара.

А ситуация сложилась такая, что к удивлению и даже удовольствию Валентины Григорьевны, довольно скоро Лара оказалась дома. И без лишних вопросов было понятно, что «может быть» сегодня не состоялось.

Ближе к полуночи этого же дня Антон позвонил своему дяде – тот ложился поздно и на звонки «вне протокола» отвечал без замедления. Молодому человеку хотелось услышать что-то еще о своей спутнице от опытного родственника, сделавшего себе хорошую карьеру и обладающего большим жизненным опытом.

На самом деле Лара настолько нравилась Антону, что он мог бы даже согласиться, что влюбился в нее.

– Хорошая девушка, и вкус у нее имеется, и держится хорошо, уверенно, без выпендрежа, и весьма сексапильная, – дал свою почти профессиональную оценку матерый дипломат. – Так что выбор твой одобряю, с семьей ее познакомился уже?

– Так я сначала с семьей и познакомился, а потом уже и с ней, – пояснил Антон.

– Очень хорошо. Раз они против тебя ее не настраивали, это уже хороший признак. Не надо будет бороться с ветряными мельницами.

– Дядя Юра, а я слышал, что вы еще не так давно в семье имели репутацию крепкого бабника.

– Ладно, – решил приоткрыть занавес Юрий Иванович. – Да будет тебе известно, я всегда был и остаюсь, хотя годы уже не те, дамским угодником, вульгарно называемым бабником. Что делать, как меня научили восхищаться античной живописью и скульптурой, так я и остался поклонником женской красоты. Правда, самой прекрасной женщиной я любовался в Париже, – и тут он сделал небольшую паузу. – В Лувре стоит Ника Самофракийская. Будешь в Париже, обязательно сходи. Подле нее можно часами стоять.

– А говорили, что перед вами ни одна женщина устоять не могла, через полчаса общения она уже была ваша.

– Это все враки. Мне за твоей тетей ухаживать пришлось почти год, умела она мужиков выдерживать, проверять на время. Хотя, так и быть, расскажу тебе один прием, о котором я узнал от джазистов. Когда-то в оркестре Утесова был ударник, который по приезде в любой город через час уже запирал замок в гостиничном номере на два оборота. А коллеги интересовались, как ему удавалось так быстро соблазнить женщину. Он объяснил: если она меня возбуждает, то стараюсь каким-то способом «дать ей в руку», так сказать, почувствовать прилив страсти – это очень сближает.

– Ну, это уже совсем! – не мог найти нужное слово Антон, не столь искушенный в технологиях соблазнения.

– Вот именно! Да я таким способом и не пользовался, так что у меня романы были затяжными. И знаешь, не верю я в эту байку про утесовского ударника. Скорее, он так отваживал праздно любопытствующих. Но секретное оружие для женщин у меня было: я с ними разговаривал, им это было интересно. А поскольку я много читал, то и рассказать было о чем. Так что мне везло больше, я любил, меня любили. А ты с этой девушкой, в каких отношениях? То есть, в какой стадии? Смотрел ты на нее откровенно влюбленным взором. Я даже за тебя порадовался. В общем, повторюсь, держи ее двумя руками и не отпускай. И еще одно учти – если любовь будет оставаться платонической, то она может оказаться весьма обременительной. То есть, в материальном смысле. Причем первым ощутит это твой худеющий бумажник. Захотите заехать ко мне в гости, милости прошу. Только предупреди заранее, сам знаешь мои обстоятельства, живу-то уже почти три года один.

И пришел апрель, и Москву накрыла неожиданная волна горячего воздуха, и все быстро достали из шкафов и чемоданов летние вещи, раскрасив улицы, бульвары и площади пестрыми светлыми нарядами. В воздухе уже перемешивались самые разные запахи – свежеуложенного асфальта, распускавшихся листьев на деревьях, туалетной воды, духов. В общем, чувствовалось влияние эндорфинов – даже незнакомые люди улыбались друг другу, а решительные молодые люди пытались пообщаться с кокетливыми девушками.

Размышляя, как зазвать Лару к себе, Антон прошелся по своей квартире. (дом хороший, кирпичный, постройки шестидесятых годов, в глубине Ленинского проспекта. Он как-то очень вовремя купил эту «однушку», хотя и пришлось влезать в долги у родственников и у пары коллег. Впрочем, не в такие тяжелые, как если бы брал кредит в банке. Просторная прихожая со шкафами для одежды, коридорчик, первая дверь – ванная со стиральной машиной, вторая – туалет, и дальше – кухня. Кухня была хорошая, в десять полноценных квадратных метров. Около полуметра, правда, «отъедал» выступ вентиляционной камеры, но и в этом было определенное удобство – за ним хорошо «прятался» холодильник. И комната довольно большая, метров двадцать пять, светлая за счет большого, во всю стену окна рядом с балконной дверью. Возле окна большой письменный стол, компьютерный монитор, открытый стеллаж с папками, ватманами, чертежами. На стене квадратная абстрактная картина, составленная из маленьких деревянных брусочков разных оттенков и рисунков. В глубине – как бы «альков», где разместились широкая постель, глубокое кресло и небольшой, но не обычный журнальный, а раскладной ломберный, карельской березы столик, с антикварной латунной, в стиле «арт-нуво», настольной лампой под абажуром и несколькими книгами.

Ну, конечно, еще и гордость Антона – небольшая столярная мастерская, которая была устроена в застекленной лоджии. Хороший профессиональный свет, стоивший сумасшедших денег. Верстак с тисками, японский сверлильно-строгально-фрезо-шлифовальный станок, полный набор рубанков, фуганков, стамесок, резцов и сверл. Шкаф с химией: грунтовки, морилки, растворители, лаки, краски и смывки. Вытяжной шкаф с вентилятором, толстая кишка гофры «на улицу».

Сосед сверху, симпатичный пенсионер союзного (увы, в прошлом) значения Илья Лазаревич звонил иногда по городскому телефону справиться у Антона: «Тоша, вам ничем не пахнет?». На что Антон отвечал всегда одним и тем же. Пару раз громко шмыгал носом в трубку, выдерживал пятисекундную паузу и извещал соседа: «Пахнет, Илья Лазаревич! Это запах большого города. Он строится, разрастается, в него приезжают новые люди, они привозят новые запахи. Как ваше здоровье, Илья Лазаревич?». Двухминутный монолог пенсионера можно было и не слушать, чем Антон частенько и грешил. Тем более, что процесс покраски прерывать было никак невозможно.

Осмотром своего жилища Антон удовлетворился и пошел на кухню варить кофе. «Ну, не могу же я напрямую, вот так в лицо ей сказать, что хочу ее?! – рассуждал молодой человек. – В концерт мы ходили, по бульвару гуляли, в кафе были несколько раз. На день рождения к Аркашке я ее зазвал. И ведь хочется мне схватить ее в охапку, зацеловать всю и… И в итоге привожу я ее к подъезду дома на Сивцевом Вражеке, тремся щечками, она выходит, бросив «Пока! Созвонимся!». И я тоже хорош. Пока! Доколе? – боролся с терзаниями плоти Антон. Наверное, тот, что свыше, прислушался и подсказал ответ: «Доколе? Дотоле, пока ты, чадо взрослое уже, а умом – дитя, не сделаешь того, к чему зовет природа, все естество твое мужское!». И Антон решился.

– Хочешь, покажу тебе необычную картину, которую сам смастерил? – предложил он Ларе, услышав в мобильнике ее голос.

– Ты еще и картины пишешь? Хотя, что я удивляюсь?

– Ну, нет. Это необыкновенная картина, такой ты еще не видела. Что-то вроде «Вудс пэйнтинг».

– Ну, если это лесная живопись, то заинтриговал!

– Следовательно, можно расценивать это, как согласие? – осторожно уточнил Антон.

– Ну, по меньшей мере, я расцениваю это так, что ты приглашаешь меня в гости!

В общем – заинтриговал, да и Ларе было интересно посмотреть, как живет столяр. Они договорились о времени, когда Антон подхватит ее после записи Лариного оркестра в студии на улице Качалова.

– И где же твоя чудная картина? – спросила Лара, едва они вошли в прихожую.

– Сейчас увидишь, – ответил Антон, вешая ее куртку на ветку оленьих рогов. – Тут есть один секрет, – пояснил он. – Тебе обязательно нужно помыть руки, причем с мылом и пемзой. Потом увидишь зачем, даже почувствуешь.

– Загадки говоришь, интригу накручиваешь. Впрочем, руки мыть всегда полезно, – согласилась Лара.

Необычная картина, абстракция в коричневых тонах – от светлой сосны до черного дерева, – висела на стене в комнате напротив входной двери и сразу бросалась в глаза. Скорее это была панель, собранная по принципу пластин для малахитовой шкатулки, или панно из пластин янтаря разного цвета и рисунка. Квадратная массивная рама, внутри которой находился круг, составленный из различных по рисунку кусочков дерева – брусков разных пород и разной формы. Этакая своеобразная мозаика. Круг, стянутый стальным обручем, был толщиной в сантиметр – полтора, под ним «подкладка», сплетенная из тонких металлических нитей – как металлический чехол экранированных проводов.

Лара стала рассматривать сочетания пород дерева, ей захотелось потрогать эту полированную поверхность, и она протянула к ней руку.

– Можно? – спросила она Антона.

– Попробуй. Не бойся, скажешь, что чувствуешь.

Лара прикоснулась подушечками пальцев правой руки к картине, потом повела руку над ее поверхностью и вдруг ощутила, что от картины исходит едва уловимый энергетический поток. Причем в разных участках он отличается интенсивностью, где-то она даже уловила небольшие вибрации, от которых она почувствовала легкое возбуждение. С таким Лара сталкивалась впервые, и она прикоснулась к картине другой рукой. Антон стоял вплотную к ней, его рука лежала на ее талии.

– Я никогда такого не видела, – сказала Лара, повернув лицо к Антону. – Ты сам до этого додумался? Это же какое-то открытие?

– Дизайн, рисунок сделал Давид. Я подбирал породы деревьев. Он и для себя также сделал экземпляр, но чуть отличается. Но поток энергии очень слабый, а потому я и сказал, чтобы ты помыла руки с мылом и пемзой. Жировой слой, естественные загрязнения становятся изолятором, эффект пропадает. Энергетика дерева способна отталкивать негатив и притягивать удачу. Из дерева во все времена делали обереги.

Лара слушала Антона очень внимательно – ох, и не прост волгарь. А как «поет», как завораживает, как лапшу на уши вешает. Она повернулась к нему и осторожно убрала руку со своей талии.

– Антон, вот ты зовешь меня картину посмотреть, а сам на мне какое-то хитрое оружие соблазнения испытываешь. Так?

– Ну что ты! Какое же это оружие? Тебе не нравится картина?

– Картина, конечно, нравится. В ней есть и художественная энергетика, и каждый может увидеть, почувствовать свое, но ты все-таки на мой вопрос не ответил – ты меня соблазняешь?

– Ну, если бы не попытался, ты могла бы обидеться на недостаточное внимание, – начал оправдываться Антон, тем самым соглашаясь, что определенные надежды воздействовать картиной на девушку, у него были.

– Сейчас ты меня угостишь кофе, и отвезешь на Сивцев Вражек, домой, к родителям! – почти приказала Лара. Но увидев, как увял Антон, добавила. – А я к тебе сюда вернусь. Скоро.

При этом веселое выражение ее заблестевших глаз придавало словам особый смысл.

Проходя на кухню, она пропела строчки из бардовской песенки: «Мой милый, жди меня, мой милый, и я приду, приду, приду!». А увидев удивленное лицо Антона, указательным пальцем дотронулась до кончика его носа.

– Тут у меня мозолей нет! Чувствую я все, да и просто вижу, как тебя, бедненького, распирает изнутри. У меня завтра нелегкий день: с утра репетиция, потом прослушивание, а вечером квартет. Но я приду, приду, приду! Созвонимся. Я сама тебе позвоню завтра вечером, попозже. Я стараюсь не забывать выключать мобильник, а то, если он вдруг звякнет на репетиции, маэстро устроит скандал грандиозо. А потом не сразу его снова включаю – знаешь, иногда так хочется тишины.

И помимо всего у Лары был еще «тот самый вечер», когда девушки пользуются разными способами, чтобы не оказаться в «неловком положении».

Олег Арнаутов завернул в мастерскую к Антону по старой памяти. Хотя, какая тут старая память, когда бывшие земляки, друзья с детства, не виделись всего-то четыре года, пока Олег учился в училище дальней бомбардировочной авиации. Теперь они по большей части перезванивались, а встречались, когда Олег приезжал со своей «точки» в Москву, где останавливался в служебной гостинице.

Он с удовольствием рассматривал детали шкафов, окладов икон, кресла, ждущие, когда их обобьют красивой шелковой тканью, и они снова станут «дворцовыми». К ним подошел Давид, посидели уже втроем, «у верстака» махнули по маленькой «со свиданьицем», как когда-то, но скоро решили двинуть в ресторан, по старой памяти в «Адриатико», на Маяковке.

– Мужики, у меня был спецвылет, двойные премиальные, так что сегодня я банкую! – сразу, едва взяли в руки меню, объявил Олег.

– Гуляем, капитан? – обрадовался Давид. – Что за полет такой, военную тайну не выдашь?

– Не выдам, но кое-что скажу. К полету готовились долго, маршрут уникальный. В общем, взлетели в Сибири, облетели вокруг света и в Сибирь вернулись. Восемнадцать часов в воздухе, с дозаправками.

– Как это «вокруг света»? – удивился Антон.

– Ну, прошли сначала над Россией до Мурманска, а потом по параллелям, но без захода в чужое территориальное пространство. Понял теперь, как это «вокруг света»? Англичан видели, потом еще канадцы нас «сопровождали». Американцы своих ребят на истребителях поднимали.

Опытный официант знал, как надо «обслуживать быстро, но не спеша». Этакая специальная формула, которая понятна людям, знающим толк в ресторанной процедуре. На самом деле это означало, что морс, водку или вино, первую закуску надо приносить быстро, а вот затем доставлять блюда на стол по мере готовности, пусть гости наслаждаются общением.

Махнули по рюмочке, закусили салатиком «руккола» с креветками, морскими гребешками, осьминожками и колечками кальмаров. Арнаутов продолжил свой рассказ.

– И вот могу вам сказать, что над нашей тайгой в одной точке приборы вдруг зашалили. Знаете, стрелки начали бешено крутиться, а на табло цифры заскакали в обратную сторону, мне даже не по себе стало! По приборам мы вместо десяти тысяч над уровнем моря, вдруг оказались на тысячу метров ниже этого самого уровня. Под землей уже. То есть, гробанулись! – рассказывал о леденящем душу моменте полета Олег. – А мы в воздухе! Летим! Движки в норме! Звезды над нами, вверху. Земля под нами, внизу. Но так было секунд пять, не дольше.

– Это не там ли, где тунгусский метеорит грохнулся? – осведомился Давид.

– Я это место на карте отметил, потом, когда вернулись, поискал в компьютере, – Арнаутов военной тайны не раскрывал, а потому расслабленно мастерил себе бутербродик – на подсушенный кусочек черного хлеба тонко намазал масло и укладывал ломтик розовой семги. – Оказалось, что от Тунгуски это далеко, а близко от Бодайбо, где золото моют, но чуть дальше. Кругом тайга, там только речка Патомка крутится. По этой трассе ведь многие гражданские летают. Москва-Южно-Сахалинск, например. Или Москва-Владивосток. Но, видно, точно над этой точкой не пролетают, а нам вот повезло.

– А что командование? Вы же доложились, как вернулись? У вас же там все нашпиговано «черными ящиками», самописцами и всякой секретной электроникой? – допытывался Давид.

– Конечно, доложили! Тут же, в воздухе связались с землей! И знаете, что самое интересное? – совсем заинтриговал Арнаутов друзей.

– Неопознанный летающий объект? – пошутил Антон.

– Если бы! – отмахнулся Олег. – С земли нам ответили, что здесь это нормально. Они знают. Представляете?! Просто все нормально.

А когда бутерброд готов, в самый раз выпить рюмку. Давид предложил тост по-новомодному: «За полеты! За нормальные полеты!»

Не сговариваясь, все трое заказали по классической мясной солянке и по телячьей котлетке на косточке, хотя это и был ресторан итальянской кухни.

Солянка в тот день была великолепна. Правильного темно-коричневого цвета, с маслинками, с каперсами, с кусочками отварного мяса, в меру наперченная, с блестками на поверхности и с особенным ароматом, когда ложка разрушала целостность поверхностной пленки. Естественно, что все трое произнесли синхронно: «Ну, под горячее!» Выпили и… не почувствовали хмельного – так солянка легла внутрь.

– Обедать надо с удовольствием, – проглотив последнюю ложку солянки, сказал Давид. – Так сказать, наслаждаясь вкусовыми ощущениями. Это в случае, если без спутницы…

– А если со спутницей?

– Тогда удовольствие удваивается. Но тут уже все зависит от спутницы.

Официант был опытный и рюмки пустыми оставались недолго.

– А за такой полет тебе звездочку добавят? – поинтересовался Давид.

– Не знаю. Но сейчас вызвали на небольшую, недельную переподготовку. Если дадут новое назначение, могут и добавить.

– Ну, за твою удачу! – провозгласил Антон. Он всегда предлагал тост за удачу, так как считал, что все начинается именно с поворота головы Фортуны в нужную сторону. А удача, она во всем пригодится. Хоть в делах, хоть в любви.

Олег, как и многие его коллеги, был суеверен, а потому на всякий случай постучал костяшкой среднего пальца сначала по столу, а потом и себя по лбу.

И, наконец, последовало традиционное: «Ну, что? Может, по девочкам?». Антон под каким-то предлогом уклонился от продолжения приключения, проигнорировав понимающую улыбку Давида.

– Берегите приборы, ребята! Приборы, это самое дорогое, что у нас есть! Давид, завтра, как договаривались, без опозданий, генеральский шкаф скучает без наших твердых, не дрожащих рук!

– Обижаешь, начальник! Все будет нормально! – уверил Антона компаньон.

На том и договорились.

Хотя изрядно «помятый», утром следующего дня Давид появился к назначенному времени. Антон не стал подтрунивать над гулякой, наоборот, нагрузил его работой. Ничто так хорошо не снимает похмельный синдром, как отсутствие времени для терзаний плотских и нравственных: «И зачем мешал водку с шампанским? И что обещал энергичной брюнетке Маше? Или Глаше?». Нет, работа и только работа. У Давида по этой части был богатый жизненный опыт. Он знал, что самые трудные, опасные – утренние часы, дальше будет проще. Но проще не стало. Наоборот, проблема возникла на ровном, пустом, как казалось, месте.

– Говорил тебе, надо растворителя больше добавить – что-то опасно долго лак подсыхает! – упрекнул Антон своего компаньона.

– Подожди, подожди, не гони, начальник! – притормозил Антона Давид. – Пропорции были как всегда, ты же знаешь! Лак обычный, каким мы всегда работали эту породу.

– А растворитель?

– Тиккурила! Отличный растворитель!

– Да, отличный! Денег пожалели, на аналог купились! – горячился Антон.

– А чем тебе «горячие парни» не угодили? Зачем переплачивать деньги за склянку с фирменным брендом? Не такие мы уж и бедные, чтобы покупать дорогое дерьмо в красивой упаковке. А тиккурилой сейчас почти все пользуются. Никто не жаловался. Я вон как-то к Валерьичу наведывался, посоветоваться надо было. А он как раз доску под лак готовил. Смотрю, у него бутылка с тиккурилой. Так знаешь, он не то, что пропорции соблюдать, он из бутылки в лак ее нахерачил просто так, на глазок! Представляешь? – оправдывался Давид.

– Сказал! На глазок! У Валерьича глазок – смотрок! Ему уже за восемьдесят, а он с утра – заметь, с утра, с семи часов, а не как мы – у нас утро в десять начинается – он с утра уже в мастерской. На глазок! Да он же – легенда! Живая! Я своими глазами видел, как он на спор с каким-то мудаком, брусок «пао ферро» выиграл! Ты же знаешь, почем в Москве сегодня «пао ферро» идет?!

По правде говоря, Давид не знал, но на всякий случай закатил глаза и всем видом изобразил предельное внимание.

– Так вот, слушай сюда, – продолжил Антон. – Завязывают Валерьичу глаза и раскладывают пять досок. Разных, конечно, пород. А мудак тот решил, что он самый умный и хитрый. Короче, четвертую доску он выдернул и стал напротив Валерьича в позе гончего пса. Аж дрожь его проняла от нетерпения! Валерьич берет первую доску, проводит по ней рукой, нюхает – попадание! Не то, что породу называет, но и возраст деревяшки! Кладет ее на стол, нащупывает следующую. Хитрый умник тихонько так берет эту первую доску и кладет ее после третьей – вот, сейчас Валерьич опозорится! Да где там! Попадания стопроцентные! И больше того, после того, как он все пять досок ощупал и обнюхал, назвал, так он вернулся к четвертой, еще раз ее «обласкал», занюхал и говорит, типа «сдается мне, что эта деревяшка первой лежала!». Вот тебе и глазок!

– Круто! Одного только не пойму, на кой сдалась Валерьичу эта «пао ферро»? – задал вопрос Давид. – Он же с мягкой доской работает!

– На кой, на кой! А вдруг пригодится! Да вообще, просто из принципа!

– Ну, если из принципа, тогда да! Принципам надо следовать во всем и всегда! – согласился Давид. – Вот, сам же подтверждаешь про Валерьича! А он лак «тик-курилой» бодяжит!

– Он не бодяжит, он знает, что делает! А мы если в срок шкаф не сдадим генералу, он нас в ракету посадит и на орбиту запустит! Это в худшем случае! В лучшем – гуд бай, премия!

– А в промежуточном – отлучит от дома! И поселится в сердце чьем-то печаль и тоска по прекрасной Ларе… – завершил экстраполяцию в будущее, Давид. – Что будем делать? По новой?

– Это сколько времени потеряем! Слушай! – оживился Антон. – Есть один трюк, мне его опять тот же Валерьич рассказал. – С растворителем – явно, перебор. Просто засунем доску в сушильный шкаф – риск кракелюр. А вот если пару суток по такой методе попробовать: доска в шкафу, выставляем температуру градусов сорок, часов двадцать дверцу держим закрытой, а потом понемножку начинаем открывать. Так понемножку, понемножку. Растворитель плавно улетучивается, выветривается, лачок так нежно подсыхает, подсыхает и – в космос мы не летим, премию получаем…

– Давид двое суток сидит возле шкафа, не смыкая глаз, приоткрывает, понемножку дышит тиккурилой, травится и умирает. Нет Давида. И зачем ему тогда премия?

– Незачем Давиду премия, согласен! Премию пустим на новую сушилку, с электронной автоматикой, я уже присмотрел.

– Почему я?! – заканючил Давид.

– Хочешь, давай, буду я! – согласился Антон. – А ты поезжай на Курский вокзал, садись в электричку, доезжай до славного города Климовска, отыскивай улицу Полбина, дом четырнадцать, квартира восемь. Клиента зовут Федором Николаевичем. И есть у него старый секретер. Утверждает, очень старый-старый. Чуть ли не Наполеоном брошенный. И хочет он за него много-много денег. Ну, короче, езжай, смотри, договаривайся. Если вещь стоящая, торгуйся до потери пульса. А я тут пару суток посижу спокойно.

– Нет, нет, нет! – даже вздрогнул Давид от открывающихся перспектив большого путешествия в Подмосковье. – Кесарю – кесарево, слесарю – слесарево!

Антон с интересом разглядывал публику, наполняющую зал Дома музыки на Павелецкой. Многие были знакомы ему по телевидению, по публикациям в прессе. Медийные все, как сказал бы классик, лица. На концерт его позвала Лара. Обстоятельства приглашения, правда, слегка смутили молодого человека. Концерт, как сказала Лара, был скрипичным. Но, судя по публике, ожидалось нечто особенное. Имя Жан-Люка Понти ничего Антону не говорило. Разве что, рождало догадки о происхождении скрипача. Билетов в Москве на него в свободной продаже не было ни в кассах, ни в Сети. И совершенно «невероятным чудом» у Лары образовался лишний. Впрочем, творец у чуда был. И был им тот самый олигарх, который или подарил, или передал «в лизинг» Ларе инструмент Нойнера. По каким-то деловым обстоятельствам он не смог составить девушке компанию. Антон клял себя последними словами, но ничего поделать не мог с внутренним голосом: «А если бы олигарх освободился? Каково это быть на «подмене»?

Разумеется, он принял приглашение Лары, но какой-то червячок в душе у него шевелился.

А экстраординарным оказался как раз Жан-Люк Понти. Скрипач с классическим консерваторским образованием, подлинный виртуоз, он не старался поразить зал головокружительными пассажами, как делала это небезызвестная «англо-китаянка» Ванесса Мэй. Нет, вся прелесть его заключалась в звуке. Играл Жан-Люк на «обыкновенной» деревянной скрипке перед микрофоном. Однако тянущийся из-за подставки провод указывал на то, что инструмент был снабжен датчиком-звукоснимателем. Скорее, очень чувствительным пьезоэлементом. И вот сочетание классического скрипичного тона с «электричеством» как раз и формировали необыкновенный насыщенный звук. В репертуаре не было Брамса, Паганини. Но много известных джазовых тем. Из тех, что называется, на слуху. Но то, что делал из них Понти, приводило зал в восторг. Слева от Антона сидел почтенного возраста мужчина в бархатном пиджаке, с бабочкой. Казалось, он забыл про все правила приличия, не говоря уже о своем возрасте. Притоптывал ногой, отсчитывая ритмический рисунок, закатывал глаза, причмокивал губами. И непрестанно склонялся к своей соседке: «Риммочка! Какая великолепная фразировка, ты не находишь? А вот это восходящее легато?! Замечательно!». Та соглашалась и сдерживала эмоциональный порыв своего спутника: «Аркадий! Тебе нельзя волноваться! Подумай о сердце!». Аркадий предпринимал попытку подумать о сердце, но без особого успеха. И вот, отбив ладони после очередной порции аплодисментов и совсем забывшись, он наклонился к Антону и начал: «Риммочка!..» Антон предусмотрительно сдвинулся, упершись плечом в Лару и на всякий случай ответил меломану: «Да, необыкновенная фразировка! Но вы не волнуйтесь так, Аркадий!». Сознание вернулось к мужчине, и он благодарно отозвался: «Да, конечно, конечно! Спасибо, спасибо…». Его спутница потянула мужчину за рукав, а вот спутница Антона, прикрыв рот рукой, едва сдерживала смех…

– Что, попал? – спросила она Антона, когда они вышли в фойе.

– И тебе спасибо, огромное спасибо! Но и ты сегодня попала!

– Это как же? – заинтересовалась Лара.

– Давай ко мне поедем? Я эмоционально переполнен, но у меня нет сил и ты должна меня поддержать. Завтра у меня трудный день, первая сборка важного заказа.

– И насколько важного? – вступила в «игру» Лара.

– Ну, пока не правительственного, но ответственность большая! Один генерал доверил мне семейную реликвию, и уронить свое реноме я не могу.

– Ну, если все так серьезно, и речь идет о реноме, пожалуй, я могу уделить тебе часик-другой.

– Тогда, что мы медлим? Поехали! – подхватил девушку под руку Антон.

– Тише, тише! Да не волнуйся ты так.

Пока Антон на кухне готовил чай, Лара огляделась в комнате. Никаких броских перемен не произошло с ее недавнего короткого визита, разве что шторы на окнах недавно были выстираны.

Она попробовала чай. Чуть красноватого оттенка, это был именно чай, а не фруктовая смесь. Но чай все еще был горячим и она сделал небольшую паузу перед вторым глотком.

– Вкусный чай, – Лара, подняла взгляд на Антона, увидела в его глазах сразу нежность и волнение, чуть улыбнулась и ровным, спокойным голосом добавила, – Хочу секса!

На несколько секунд Антон замешкался. Вот так, в лоб объявила о своем желании. Но он взял себя в руки, подошел к шкафу, двинул створку, достал большое полосатое полотенце, одно из тех, с которыми ходил в баню, и протянул Ларе, которая также поднялась из кресла. Она поцеловала его в щеку и со словами: «Я сейчас, я быстро!» – направилась в ванную.

Через несколько минут Лара появилась с наброшенным на плечи полотенцем.

– Теперь ты, и не задерживайся там, – Лара отбросила полотенце на кресло и решительно двинулась к постели, с которой Антон уже успел сдернуть покрывало. Ее слова прозвучали как команда – пусть чувствует, что она все-таки генеральская дочка.

«Классика! Девушка нордического типа. Стройная, спортивная. С крутыми бедрами. Высокая грудь. Соски, как боеголовки ракет. Живот плоский. Под ним – золотистый шелковистый кустик…» – разворачивалось в голове Антона какое-то эротическое досье на Лару Соколову. В ванной он уставился на сушилку, где были расправлены кружевные синие трусики и такого же цвета бюстгальтер с чашками красивой формы. «Да, в таких кружевах любые мысли спутаются!» – подумал Антон. Вспомнилась реклама женского белья с многообещающим слоганом: «Для девушек, не боящихся брать инициативу в свои руки». И вот – наглядное тому подтверждение.

У Лары было богатое воображение. Сексуальное тоже. Что она задумала, естественно, ни за что вслух не сказала бы. Все должно было выглядеть, как импровизация. Хотя и хорошо подготовленная, как неожиданно крутой трюк у каскадера в хорошем фильме.

Когда Антон вернулся, Лара лежала на животе. Но она не нырнула под легкое одеяло, а, словно дразня, демонстрировала ему свое безукоризненное тело. Немного покатые, самую малость увеличенные плечи, тонкая шея, чуть прогнутая спина, аккуратная талия, рельефные ягодицы, удлиненные бедра, в меру плотные икры и оттянутые носки. Руки она вытянула вперед, соединив ладошки, словно замерла в прыжке в воду. От ее тела исходил какой-то приятный аромат, далекий, но в чем-то даже знакомый – перед тем, как встать под душ, прыснула на себя чуть-чуть мужской туалетной воды из флакона, стоявшего на полке.

Несколько секунд Антон любовался ее наготой, а потом не выдержал и повел средним пальцем от самого верхнего позвонка, перепрыгивая с одного «бугорка» на шее на другой, и дальше вниз, по ложбине на спине до того места, где линия заканчивалась, но вырастали волнующие ягодицы. На лопатках еще не высохли капельки воды. Местами темнели родинки – признаки удачи или счастья. Он удивился, какой прохладной была ее кожа. Дойдя до той точки, где спина теряет свое название, Антон игриво шлепнул девушку по правой ягодице и вдруг услышал от Лары: «А теперь по другой, чтобы эта не завидовала».

Пришлось подчиниться – шлепок оказался не сильным, но звонким, и почти в то же мгновение Лара ловко вывернулась и легла на спину.

– Ты такая холодная! – откровенно признался он.

– Что?! – возмутилась девушка.

– У тебя такая холодная кожа, – быстренько поправился Антон.

– А тебя разве не учили заканчивать душ ледяной водой? Безумно освежающая процедура, знаешь, как бодрит, стимулирует. А теперь ты меня согреешь, и как следует.

Теперь она неожиданно крепко обхватила его, так, что едва ребра не хрустнули. Лара впилась губами в его губы и уже ее руки не спеша скользили по его спине вниз и остановились на ягодицах. Антон напряг мышцы. Лара распахнула колени и обняла ими чуть растерявшегося, но дрожащего от возбуждения партнера.

– Готов? Вперед, – скомандовала она в нетерпении, когда, наконец, он войдет в нее.

Лара то ли тихонько постанывала, то ли урчала, и вдруг неожиданно звонко вскрикнула: «Ой, да! Да! Да!».

Через несколько минут, отдышавшись и лежа рядом с ней на боку, Антон подумал: Что это – крик экстаза или оргазма? Хотя, какое это имело значение?

На самом деле это был крик страсти.

Теперь Антон свободной рукой гладил ее упругие груди, бедра, живот, дошел до «кустика», подбритого так, чтобы умещаться в трусиках бикини, если она окажется на побережье какого-нибудь теплого моря. А может быть, и на пляже в Подмосковье. Прикосновение ладони к ее ласковой коже доставляло ему большое удовольствие. У нее был влажный лоб с очень мелкими капельками пота, и Антону захотелось попробовать их вкус. Он поцеловал ее в лоб – солоноватая влага. Судя по тому, как она в ответ благодарно гладила его, и чмокнула в щеку, у нее было такое же ощущение.

«Правильно папа назвал его «волгарем» – настоящий мужик с настоящей штукой, это надо же так суметь!» – думала Лара, слегка потягиваясь и расслабленно улыбаясь от полученного удовольствия.

Антон решил испытать на себе бодрящий эффект ледяного душа и бодренько пошлепал в ванну. Получилось. Ледяную воду ощутил. Выдержал. Вот только яйца от холода ненадолго скукожились.

– Это ты у папы научилась командовать «вперед»? – поинтересовался Антон.

– Нет! У папы главная команда – «пуск!». Ракета ведь летит сначала вверх, а не вперед, – продемонстрировала свои знания в военно-космической области Лара.

– Никуда тебя не отпущу! – прошептала Лара через несколько минут отдыха, обняв его руками и забросив свою ногу на его бедро. Страсть окрасила все в комнате в какой-то особый цвет, не имеющий словесного определения. Кажется, они вновь «совпали».

– Вот так, а как же права человека, все эти демократические свободы? – съерничал Антон.

– Я – генеральская дочь и никакой демократии, тем более в постели, не потерплю! – кончики ее тонких пальцев запрыгали по его груди, словно она едва касалась скрипичных струн.

– Хорошо, ты генеральская дочь, а я кто? – Антон заинтересовался распределением ролей в сексуальной диспозиции.

– А ты – волгарь, ты как егерь-лесник у леди Чаттерлей.

– А это кто и чем знаменит? – роман Лоуренса Антон не читал.

– О, это фантастический мужчина! Невероятной силы. Сначала был ее любовником, и настолько хорошим, что Констанция – так звали леди Чаттерлей – оставила своего законного мужа – а он, между прочим, был баронетом, и стала жить с лесником.

«Ну, не худшее сравнение в мою пользу», – с некоторым удовлетворением подумал Антон.

– Хочу еще, – то ли попросила, то ли распорядилась Лара.

– Разнузданного секса с провинциальным увальнем? – уточнил Антон.

– Прости! Никакой ты не увалень, ты – мастер! Сильный, уверенный. И хитрый, ловкий – вот как ты меня раззадорил. Как твое реноме? – скользнула Лара рукой вниз, – Нет, не упало. Я бы даже сказала, что наоборот, укрепилось…

После таких слов и команды «вперед!» не потребовалось.

В конце апреля Лара вдруг сказала Антону, что ей нужна его помощь как специалиста. Антон был немного озадачен, но, конечно, даже подумать о том, чтобы отказать, не мог. Да и с чего отказывать, лучше всегда попробовать помочь. Да и вообще он чувствовал, что они становятся близкими людьми.

Лара попросила его съездить с ней на 3-ю Фрунзенскую, посмотреть ремонт в квартире. На самом деле ремонт начался почти год назад – это была ее двухкомнатная квартира, оставшаяся по наследству от деда. Полковник артиллерии Владимир Соколов умер четыре года назад, а через год за ним ушла и бабушка. Квартиру свою они любили и как раз настаивали, чтобы потом в ней жила Ларочка. В детстве она часто у них бывала, а потому для нее это были родные стены.

И вот теперь ремонт выходил на финишную прямую. «Нужно решить половой вопрос: паркет, паркетная доска или половая доска» – пояснила Лара.

Антон сначала прошелся по квартире, потом посмотрел, какой вид из окон на четвертом этаже. Окна выходили во двор, были чуть выше уже старых деревьев. За ними виднелось белое здание балетного училища Большого театра. Красивое место.

– Знаешь, а я бы постелил здесь доски. Лучше всего лиственницу, сейчас она есть свободно. Не дешевое, конечно, дерево, зато благородное, чуть-чуть выделяет полезные ароматы, это как древесные нотки в некоторых духах чувствуются. После настила надо будет выбрать правильный лак. На мой вкус – лучше светлый.

– Хорошо. Вот ты этим и займешься! – засмеялась Лара.

– Так я же не плотник, я реставратор!

– Правильно. Твое дело – организовать, найти правильные доски, мастеров. Я оплачу.

– Наверное, папа с мамой будут платить, – опрометчиво возразил Антон. Он забыл, что никогда не следует задевать чье-либо самолюбие. Особенно девушки.

Ситуация из-за пустяковины, можно сказать ерунды, непроизвольно подходила к ссоре. Но так вот случается часто: он сказал, не подумав, она подумала не о том, потом оба надулись. И оба стали искать выход из положения – ссориться не хотелось.

– Давай так: я спрошу у ребят, где сейчас можно найти хорошую лиственницу, только сейчас мы с тобой все промеряем, а потом я позвоню тебе, и вместе поедем покупать доски, чтобы тебе цвет понравился.

– Ладно, ладно, договорились! Ты только прикинь, во что это обойдется, чтобы я взяла деньги и на доски, и на транспорт, и на лак, ну и на прочее. А у тебя есть знакомые плотники, которые умеют полы грамотно настилать? – Не проблема, найду.

А для начала он нашел в квартире на кухне рулетку, оставленную мастерами, и они вместе стали делать замеры комнат, прихожей и коридора. Антон достал из портфеля тетрадку в клетку и быстро набросал план квартиры. Передал чертеж девушке: «Я буду диктовать, а ты будешь вписывать цифры вот сюда и сюда! Не перепутай!».

В середине мая Антон позвонил генералу и доложил, что шкаф готов, нужно только договориться, когда его привезти и собрать. Но, если есть желание, то можно заехать в мастерскую и посмотреть на готовую работу. Петр Владимирович такой возможности не упустил.

К мастерской Соколов прикатил после какого-то совещания в Министерстве обороны, ему нужно было там просто присутствовать, но ехать пришлось в форме. Так что в мастерскую вошел генерал в погонах и брюках с красными лампасами. А поскольку Петр Владимирович следил за собой – супруга тщательно контролировала его вес – то вид у него был самый, что ни на есть молодцеватый. Настоящий военный, хотя еще и академик.

Антон встретил его на крыльце, проводил к готовому шкафу, заодно провел небольшую экскурсию, знакомя заказчика с теми мастерами, кто над ним работал. Генерал попробовал дверцы – открылись свободно, ни разу не скрипнув. Погладил, как когда-то Антон, боковые стенки, затем обратил внимание на стоявшие в стороне обмотанное веревками кресло, небольшой ломберный столик, старинное трюмо. Петр Владимирович не скрывал своего удовольствия.

– Знаешь что, тут у меня для вашей фирмы есть еще одна работа, – сказал он на прощание. – Нужно отреставрировать письменный стол старинной работы. Давай на неделе созвонимся и договоримся, чтобы ты приехал ко мне на дачу, он там стоит.

Кто же сейчас от работы отказывается? В четверг около полудня Антон звонил генералу. Тот был в хорошем настроении – Давид накануне вечером привез шкаф, собрал, получил оговоренные деньги, подписал какие-то бумаги. Главными приемщицами работы были Валентина Григорьевна и Надя. Работу одобрили и решили, что шкаф должен стоять или в комнате хозяйки, или у дочери. В рабочем кабинете ему не место, тем более рядом со стеллажами, где на полках стояли модели ракет и «катюш». Так что уже собранный шкаф поставили на ковер и волоком доставили в комнату к Ларе.

– Ваша фирма получила высшее одобрение, ждите теперь звонков от подруг Валентины, – со смехом говорил Давиду Петр Владимирович, – так что мне, как вашему агенту, на письменный стол, надеюсь, будет скидка! Давай, записывай, куда ехать…

В субботу Антон легко нашел эту самую генеральскую дачу – по навигатору и схеме, которую нарисовал, слушая накануне по телефону Петра Владимировича. По пути он тормознул возле фруктового развала и купил килограмм красивой черешни – как-то неловко приезжать с пустыми руками. И не с бутылкой вина, зная, что сам и пригубить не сможешь.

Он подошел к калитке, нажал кнопку белого прямоугольного звонка и довольно долго ждал, когда кто-нибудь появится. По забору из штакетника пробежала рыжая белка. На каком-то отдаленном участке звенела циркулярная пила – обычная подмосковная дачная жизнь. По стволу мощной сосны, стоявшей метрах в трех от калитки, судя по ритмичному стуку, долбил дятел. Пичуги щебетали не слишком громко – конец мая, но уже жарко. Все-таки полдень. То, что хозяин дома, подтверждал серебристый джип, стоявший за воротами внутри участка.

Наконец появился и сам генерал, но двигался он к калитке по серой бетонной дорожке медленно, чуть ли не шаркающей походкой. Одетый в синие тренировочные штаны, в серой футболке и коричневых кожаных тапочках на босу ногу, он казался каким-то скрюченным.

– Что это с вами, Петр Владимирович? – вместо приветствия озабоченно спросил Антон, когда калитка открылась.

– Да траванулся вчера чем-то, вот живот и закрутило. Хотел было тебе звонить, дать отбой, но отпустило слегка. Пройдет через полчасика, – вяло произнес генерал. – Пойдем, покажу стол, ты его посмотри, а я прилягу все-таки.

– А ваши где?

– К вечеру приедут всей дивизией.

Антон посмотрел внимательно на Петра Владимировича и неожиданно поинтересовался:

– У вас в холодильнике лед есть?

– Не знаю! Сходи на кухню, посмотри. Вот туда, прямо через коридор. А зачем лед?

– На всякий случай, на живот положить.

– Может, лучше грелку?

– Нет, нам еще в «учебке» вдолбили: на живот – только лед.

С этими словами он отправился на кухню и открыл морозильную камеру высокого белого холодильника. Льда там было немного, да еще лежали две какие-то замороженные рыбины. Но уже хоть что-то, чтобы положить в пластиковый пакет. Пакет он просто приложил к животу генерала, а заодно поинтересовался, нет ли в доме градусника. Петр Владимирович что-то пробормотал в ответ, вроде «…если градусник и есть, то «где-то», а лучше и не искать». После этого Антон постарался кое-как зафиксировать пакет со льдом и рыбинами на животе «пациента» и пошел в соседнюю комнату смотреть стол.

Стол был хорош, классический кабинетный, почти двухметровый, на двух тумбах, как раз для большого руководителя. Столешница под зеленым сукном, правда, дубовая фанеровка на боковых стенках на тумбах полопалась, ящики заело не вчера, но на передних резных створках был чей-то почти что герб: на «щите» красовалась буква «П». Антон прикинул и решил, что работы с ним не должно быть больше, чем со шкафом. Сделать такой стол будет интересно.

Антон вернулся в спальню к Петру Владимировичу, которому стало чуть легче. Холод оказался правильным средством.

– Ну, как тебе стол? – уже чуть более твердым голосом поинтересовался генерал.

– Стол хорош. Его в России сделали, примерно в конце девятнадцатого века. Сделали для серьезного начальника, для большого генеральского кабинета. Если сукно перетягивать, то надо будет бильярдистов звать, они это лучше всех умеют. Тумбы стоит фанеровать дубовым шпоном, как и раньше. Ну, естественно, все на клею.

Он внимательно посмотрел на Петра Владимировича и спросил: как сейчас он себя чувствует?

– Вроде отпускает помаленьку, – но голос все равно был вялым, слабым.

– А у вас аппендицит удален? – поинтересовался Антон.

– Нет, когда-то, в молодости хотели удалить, но оказалось, что не стоит. Прошел приступ, да и куда было везти – на испытаниях дело было. Армейские врачи – они не большие любители операции делать. Может быть, тогда с перепуга приступ и прошел – полковой врач был весьма свирепой наружности.

– Знаете что, давайте я вас сейчас отвезу в Домодедово, в больницу, – Антон протянул руку, чтобы помочь больному подняться.

– Ты, это, волгарь, не бери на себя лишнего, – возразил генерал. – Ты что, врач? Хирург?

– Нет. Но кое-чему еще в армии научился. Может быть, Валентине Григорьевне или Ларе позвонить? – ответил молодой человек, понимая, что пускает в ход очень сильное «оружие».

«А ведь и правда, с него станется! Вот и повод для звонка образовался», – подумал про себя генерал, правильно чувствуя, что от этого столяра все-таки исходит опасность устойчивому семейному состоянию.

– Давайте, берите паспорт, быстренько на моей машине съездим, убедимся, что тревога ложная и успеем до их приезда вернуться. Давайте ключи, я дачу запру, – Антон говорил все более решительно, чувствуя, что генерал понемногу уступает.

– Может, еще подождем, мне от холода легче стало, – уже сдаваясь, предложил Петр Владимирович, понимая, что это ожидание мало что изменит.

До Домодедово доехали быстро – утренний поток машин дачников уже спал, в небольшом подмосковном городке Антон разобрался достаточно быстро, благо был указатель – больница, и подкатил к приемному отделению.

Он выскочил из машины, обошел ее, подал руку Петру Владимировичу и повел его внутрь. Медсестре средних лет сразу скомандовал: «Вызывайте дежурного хирурга! Быстрее! Ему плохо!»

– Сейчас вызову, документы давайте, – пробурчала женщина, которая с одного взгляда определила, что парень, хоть и раскомандовался не по чину, но прав. По внешнему виду ясно, что мужчине и впрямь нехорошо. Больному она тут же сунула градусник и стала набирать внутренний телефонный номер. Пока к ним шел хирург Павел Борисович Карасенко, она набрала еще один номер и сказала какой-то Лизе, чтобы та, пока доктор будет смотреть пациента, на всякий случай, готовила операционную. Она и без хирурга увидела, что аппендицит «горячий», как бы до перитонита не дошло дело.

Пока бритоголовый хирург, одетый в светло-зеленые штаны и такого же цвета просторную рубаху, за ширмой осматривал пациента, куда-то постукивал и поддавливал, а тот в ответ только охал и постанывал, она стала заполнять карту, спросила насчет страховки – сейчас без страховки нельзя!

– Страховку подвезут через час-полтора, вы пока все остальное записывайте, – предложил Антон.

– А ты кем ему приходишься? – спросила сестра.

– Ординарец! – произвел себя в новую должность Антон.

– Ну, если ординарец, через час беги за бутылкой хорошего коньяка.

– Так, готовьте его к срочной операции, – кивнул хирург в сторону ширмы, за которой на кушетке еще лежал генерал, – а я пошел одеваться и в операционную. Вызывайте всю бригаду, срочно. Позвоните главному, скажите, что у нас происходит, может быть, подъедет. Но ждать я не буду. Пациент – «горячий».

Еще через пятнадцать минут генерала уже вкатывали на специальной каталке в операционную. Только перед тем, как анестезиолог, появившийся в домашних тапочках и синих трикотажных тренировочных штанах под светло-зеленым халатом, начал набирать какой-то состав в свой шприц, белолицая помощница хирурга быстро заполнила анкету и сунула ее подписать Соколову. Врачи решили делать операцию под релаксантом – кто его знает, как генерал общий наркоз перенесет, для тестов времени не было, да и кровь еще в приемном покое брали на общий анализ, без «подробностей». В этот момент и лаборантка прибежала – лейкоциты «зашкаливают»! И диабета нет – сам сказал. Так что противопоказаний нет, cito!

Разрез сделали коротенький – всего четыре сантиметра – хорошо, что генерал худощав и весил почти постоянно 74 килограмма. Работала бригада споро, четко и быстро. Хирург сам разрезал, сам и зашил. За полчаса управились. На всякий случай вкололи антисептик, для надежности.

Через сорок минут генерала уже катили в реанимационную палату головой вперед. Узнав, что в больницу к ним попал генерал космических войск, в больницу примчался главврач. Он утер пот со лба, когда хирург Карасенко, тоже еще мокрый от работы, сообщил, что успели до критического момента, аппендикс мог и лопнуть, – не стал скрывать серьезности положения врач.

– Ладно, ты, конечно, большой молодец. Ну и повезло нам, что ординарец тоже не промах. Что теперь будем делать? Надо бы в его ведомство доложить… А куда, кому? – рассуждал вслух главный.

– Ординарец пусть докладывает. Это по его части, – резонно предложил доктор, вытирая большим разноцветным платком с головы росинки пота.

– Ну, так зови его.

– Да он за коньяком побежал!

Главный удовлетворенно кивнул головой – процесс пошел в правильном направлении.

– Ладно, посмотрим, как он своего генерала ценит.

Хотя Домодедово и не столица, но Антон «нарыл» две разные бутылки хорошего дорогого коньяка в специализированном магазине. Доктора, увидев этикетки, вслух ничего не сказали, но кивнули удовлетворенно и понимающе. Сразу открывать не стали – работа еще не кончилась, да и за руль садиться предстояло, а встречаться с полицейскими не хотелось – слишком они в то лето рассвирепели и даже попытка с ними «договориться» была опасна неожиданными последствиями. Так что доктора кинули на пальцах, кому какая бутылка достанется, и скоро разъехались по домам.

Антон позвонил дежурному по Министерству обороны, найдя телефон через интернет. Он изложил ситуацию, представившись другом семьи. Дежурный майор сначала озадачился неожиданной проблемой, но опыта у него хватало для действий и в такой ситуации. Он быстро составил небольшую, как сейчас модно говорить, дорожную карту. Включил информацию в короткую сводку для руководства, отправил телефонограмму «космонавтам», позвонил в госпиталь министерства, вызвал к телефону дежурного врача. В общем, запустил маховик «машины».

Через полтора часа после начала операции, выбравшись из московских пробок, приехали в домодедовскую больницу Надя и Валентина Григорьевна. Супруга, прихватившая из дому белый медицинский халат, решительно прорвалась в реанимационную палату к мужу, который уже пришел в себя и, хотя и был бледен, но старался держаться бодро. По крайней мере говорил четко и дал задание достойно отблагодарить хирурга, операционную сестру и нянечку. А еще попросил привезти зарядное устройство для мобильника – первый признак того, что сознание ясное и имеются какие-то идеи. Не забыл он и об Антоне: «Этот волгарь меня спас. Молодец! Выпишусь – пригласим его к нам просто так. Я уже не помню, договорились мы о реставрации письменного стола или нет. Но я хочу стол привести в порядок, он хорошо сделает».

Лара приехала на дачу после концерта, когда уже было довольно темно. Мама с Надей сидели на веранде, чай был выпит, и они говорили обо всем, возвращаясь к одному и тому же: нельзя такого мужика, как Петр, оставлять одного на даче. О происшествии с отцом Лара узнала еще днем.

– А Антон уехал домой к себе, в город. Он, конечно, молодец, но оставаться у нас не захотел, да мы и не настаивали особо, – сообщила Валентина Григорьевна.

– Ну вот, видишь, как он пригодился. А ты все пытаешься меня уговорить, что он не тот, кто мне подходит, – заметила Лара. Она увидела на столе большую расписную тарелку, в которой красиво блестела черешня. – Это вы по пути купили на рынке?

– Нет, это Антон привез утром. Хотел, видно, отцу сделать приятное, а тому оказалось не до черешни, – без удовольствия сообщила Валентина Григорьевна.

– Он, кажется, собирается реставрировать папин письменный стол. Так что опять непредвиденный расход предстоит, – сухо добавила Надя, хотя бы таким способом демонстрируя свою лояльность по отношению к хозяйке.

– Ну и хорошо, дорого он не возьмет, – парировала Лара. – А папе письменный стол нужен, что он на веранде на уголке обеденного стола мостится?

– С чего это ты взяла, что дорого не возьмет? Ты когда это с ним могла стол обсуждать? – насторожилась Валентина Григорьевна, почувствовав, что он нее что-то скрывают.

– Ну, я теперь знаю, сколько стоит реставрация шкафа, а здесь работы на порядок меньше. Только выглядит этот стол солиднее, крупнее шкафа, а так – плевое дело, – Лара говорила уверенно, словно успела уже обжиться в кругу реставраторов мебели.

– Лара, что ты такое говоришь? Что это за жаргон такой мужицкий – «плевое дело»?! Где ты этого набралась? – уже не на шутку озаботилась мама.

Неделя для Антона началась суматошно – в мастерской он с Давидом составил план действий по реставрации стола, потом позвонил своему научному руководителю на биофак МГУ, надо все-таки доводить работу по влиянию природных катаклизмов на структуру стволов хвойных пород до конца. Встретились на кафедре к вечеру. Профессор предложил сделать сначала пару публикаций, хоть в газете, в журнале, а потом реферат и готовить кандидатскую. Перспектива была обрисована.

Во вторник Антон с двумя помощниками поехал на «рафике» за столом на генеральскую дачу – всегда лучше за город ездить пока дороги сухие. В среду – сам захотел повозиться у верстака, старинный резной стул из дубового монолита был уже готов к сборке. Нужно было еще его обтянуть красной кожей. Можно было бы и шелком, но желание заказчика – закон. В четверг он выслушал упрек Лары – почему не звонил вчера? Но договорились в субботу поехать навестить генерала в больнице.

Позитивное мышление в себе генерал Соколов вырабатывал довольно давно и планомерно. Он исходил из того, что в мире все непостоянно, в том числе и неприятности. А иначе, откуда бы взялись…зебры и «закон зебры – полоса светлая, полоса темная». Правда, привело это к тому, что по утрам, просыпаясь и поднимаясь с постели, он говорил про себя: «Хорошо. Хорошо-то как!» А дальше начинался день с суетой, спешкой и неизбежными мелкими, а иногда и серьезными, огорчениями. Тем не менее, вечером, ложась в постель дома или в гостиничном номере, Петр Владимирович опять говорил: «Хорошо! Хорошо-то как!» и пытался уснуть, отделаться от всяких мыслей, которые часто не отпускали его даже во сне. Случалось, он просыпался около четырех часов утра и записывал пару фраз на специально приготовленных листочках. Иногда они оказывались ценными, получали свое подтверждение в течение дня, а то и требовали более серьезной разработки. Записав идею или набросав какую-то схему, он снова засыпал, а проснувшись утром, брал листок, смотрел на запись и все равно говорил «Хорошо! Хорошо-то как!». Значит, помогало.

И вот теперь он лежал в отдельной палате в подмосковном военном госпитале, восстанавливаясь после операции. Хотя она и считается пустяшной, но ведь бывает и с осложнениями, даже с летальным исходом. К счастью, на каждого генерала есть генеральша. И Валентина Григорьевна быстро сумела добиться, чтобы Петра Владимировича, хотя он уже на второй день стал на ноги, перевезли из Домодедовской больницы на выхаживание в ведомственный госпиталь близ Красногорска. А в разговоре с главврачом еще и попросила, чтобы генералу, которому вечно некогда, сделали серьезную диспансеризацию, как в доброе старое время.

И ведь взялись за него по – настоящему, вот только проверку на центрифуге, как космонавту при зачислении в отряд, не стали делать – все равно не полетит.

Утром сделали несколько уколов, в очередной раз сняли кардиограмму, хирург нежно «помял» живот, проверяя, не слишком ли увеличена печень, невропатолог попросила посмотреть на кончик ее молоточка, потом в угол направо, налево. И все равно, когда процедуры кончились, Петр Владимирович, осторожно потянувшись, сказал про себя: «Хорошо!». За окном деловито и весело щебетали какие-то пичуги, светило солнышко, что, в принципе, оправдывало его настроение.

Дверь палаты приоткрылась «Папа, к тебе можно?» Вошла Лара, а следом за ней Антон.

Петр Владимирович лежал в тренировочном костюме.

– Заходите, заходите! Здравствуй дочка, – приветствовал вошедших «больной», вынимая из ушей миниатюрные наушники-вкладыши. Он знал, что дочка должна появиться, но такого «эскорта» не ожидал.

– И ты, Антон, тоже здравствуй! Ну, что вы стоите? Присаживайтесь, расскажите, что нового?

– А что ты слушаешь? – увела разговор в сторону Лара.

– Моцарта. Говорят, повышает умственные способности у всех без исключения, – с улыбкой ответил Петр Владимирович. – Это я где-то вычитал, а сейчас вот на себе решил испытать. По крайней мере, настроение улучшается, успокаиваюсь. Всякие приятные ощущения появляются, этакая даже эйфория. А у вас что?

– Ну, до эйфории далеко, но и плохого ничего не случилось, – уверила отца девушка. – Мы вот с Антоном по дороге обсуждали, как его ребята начнут со столом работать у себя в мастерской.

– Да, это интересная тема для разговора. Я бы так даже сказал, очень богатая тема для обсуждения. Возможно, дискуссии. О чем еще говорить молодому симпатичному парню и такой же девушке, кроме как про то, как его ребята начнут с моим столом работать у себя в мастерской! Ну, может, вы и мне расскажете.

Генерал даже повернулся на правый бок, подпер голову рукой и изобразил крайнюю степень внимания.

– Ну, еще я попросила его цену сбросить! – машинально продолжила «лепить горбатого» Лара, сразу поняв, куда клонит отец.

– Ага, парень девицу целует, просит цену набавлять! – подвел итог «допросной» части разговора Петр Владимирович.

– А мне ты цену еще не называл! Что, боялся, как бы я от цены концы не отдал? – широко и по-доброму улыбнулся Антону Петр Владимирович.

– Ну и семейка, вам палец в рот не клади, – при этом Антон удивленно смотрел на Лару, – оттяпаете не только вместе с рукой, потом лишь гвоздики от ботинок сплюнете через две минуты, – развел он руками. – Да я о цене за эту работу ни с кем из вашего семейства еще не говорил! И даже не прикидывал! Да и с Давидом, компаньоном своим, не обсуждал. Но вы не бойтесь, по-божески назначим. Но, если вы настаиваете, можем обсудить, подискутировать?…

Все трое одновременно рассмеялись. При этом генерал на всякий случай рукой придерживал правую часть живота – чтобы шов не разошелся. Но это было абсолютно лишним. Зашили генерала «по первому» классу, как на девушке, которая всегда умоляет врача сделать «шовчик поменьше, чтобы шрамик за трусики не вылезал».

Уже по пути из госпиталя в Москву Лара поинтересовалась у Антона:

– А что это за фамилия у тебя такая – Карпачев? Твои предки рыбой, карпами промышляли?

И Антон не без удовольствия начал рассказывать историю своего рода с той исторической точки, которая была ему известна.

– Как ты знаешь, я родом из Костромы, а знаменита Кострома еще и тем, что из наших мест был Иван Сусанин. – Рассказывать об истории малой родины ему было приятно. – Иван Сусанин завел отряд поляков, которые искали русского царя, ну, во времена Лжедмитрия, в глухую лесную чащобу и там они и полегли. Это легло в основу либретто бессмертной оперы. Но все вовсе не так было. На самом деле поляков обезоружили, может, кого-то и завели в лес, но русские были людьми сердобольными и пленных оставляли у себя. Те быстро поняли, что к чему, и осели в костромской глубинке. Кое-кто и женился на местных – парни-то были в отряде видные, молодые, крепкие. Поляки были из карпатских сел, там даже и сейчас, кажется, есть местечко под названием Карпачи. Вот от одного из карпатских поляков, осевших где-то в районе Костромы, и пошел наш род. Поскольку первый мужчина фамилии не имел – русской, конечно, то его и прозвали Карпачом. Ну, а дети его стали Карпачевы.

– Так ты шляхтич недобитый? – со смехом спросила Лара.

– Ну, не без того, – согласился Антон и шутливо добавил. – А что, не чувствуется у меня польскего гонору? Падам до нужек шановни пани Лары, пшепрашем, пани, цалую рончики!

– Ух, ты! Пан ясновельможный! А перевести шуновней Ларе?

– Шановней! – поправил Антон. – Падаю к ножкам прекрасной пани, прошу прощения, пани, целую ручки!

– Красиво! Умеют же люди! Ладно, сейчас поедем к тебе, прекрасная пани возьмет свою скрипочку, и нежными рончиками будет терзать ее, бедную! А гоноровый пан Антон будет слушать, как я на скрипке заниматься буду. Скоро он устанет терпеть и удалится на кухню, прикрыв дверь. И будет восполнять пробелы в знании классической прозы чтением Апулея. А потом можешь пригласить меня в кафе, что-то так мороженого захотелось! – распорядилась Лара.

Что произойдет после мороженого, она пока не знала. Там видно будет. А вот после Апулея…

– А может пани Лара практиковаться Моцартом? – поинтересовался Антон, решивший на себе испытать волшебное воздействие музыки.

– Почему Моцартом?

– Ну, если прав твой папа и я не исключение, то Моцарт повысит мои умственные способности!

– Ну, ну! А у тебя что, проблемы? Не замечала! – удивилась девушка.

«Да, нет, и сам я пока не замечал!» – про себя ответил Антон. – Значит, скрипку ты с собой везешь! Следовательно, спланировала визит ко мне заранее!».

– Проблемы у меня с чтением эротической прозы! Откуда у меня Апулей? – вслух произнес молодой человек.

– Ну, Апулей – достояние мировой литературы! – рассмеялась Лара. – Посмотри пока в Интернете.

И вот, листая «Золотого осла» Апулея на экране компьютера и слушая скрипку, а вернее, бесконечные повторы каких-то однообразных, как ему казалось, монотонных музыкальных фраз, Антон подумал, что может сделать Ларе подарок – скрипку с особым голосом. Хвастаться не хотелось, обещать – ни в коем случае. Но идею он успел неплохо обдумать пока Лара «гоняла» гаммы на скрипке.

После нескольких страниц «Золотого осла» он улыбнулся и хмыкнул. Так иногда в фильмах непроизвольно делают умники, когда хотят кого-нибудь назвать идиотом, не произнося вслух этого слова. На сей раз, это было даже самокритично.

После чтения Апулея и окончания лариных экзерсисов в кафе-мороженое они не поехали. Только к вечеру почувствовали, что проголодались.

– А почему тебя все домашние зовут Ларой, а не Ларисой? – поинтересовался Антон в ожидании, когда официантка принесет им суши.

– Это уже давняя история. Когда мама была беременной, кажется в самом начале, они с папой пошли в кино на «Доктор Живаго». А папа, как ты понял, меломан, хотя и без слуха. Ему очень понравилась музыка к фильму, и он запомнил ее как «тема Лары». И дома в разговорах нет-нет, да и говорил, что если будет девочка, то станет Ларой. В общем, мама привыкла к этому имени. Хотя и подшучивала, что может быть и мальчик, что, мол, делать будем?

– Красивая история, – оценил Антон.

– Почти. В ЗАГСе дама заупрямилась – нет такого имени в перечне, и вписала в метрику Лариса. Папа спрятал метрику подальше, везде записывал меня, как Лара Петровна Соколова. И в бассейне ВМФ – папа все-таки военный – я плавала, как Лара Соколова, а когда обнаружили у меня слух, так он вообще возрадовался и сказал, что убедился в правильности теорий о необходимости прививать музыкальную культуру еще до рождения ребенка.

– И тебя отправили «пилить» в музыкальную школу?

– Ага, отвели, там послушали, мне было интересно с ними поиграть и все – пропала птичка. Плюс к тому, когда мама представилась – Валентина Рерберг – вопрос был решен сразу – скрипка. Так что у меня времени свободного не было. Школа, плавание, скрипка. Но было интересно. Кстати, если не плавание, я бы не выдержала таких нагрузок.

– Ну, а мальчики для ношения скрипки…

– У меня было больше друзей из числа пловцов. У нас в ВМФ была особая каста ребят – ватерполисты… Вот модели для скульптур… Но ты тоже неплохо смотришься.

– Ну, и как папин стол, какие он тебе на этот раз открыл тайны? – спросила Лара у Антона через неделю, когда они встретились в «Шоколаднице».

– Сработали его в конце девятнадцатого века, в мастерской в Петербурге, находился он в кабинете с каминным отоплением, – при этом Антон внимательно смотрел в чашку кофе, словно видел что-то в темном напитке. На самом деле у него была такая манера вспоминать. – Иногда там была высокая влажность и оттого ящики немного разбухали и не очень хорошо двигались. Но в них лежали не слишком часто извлекаемые бумаги, так что их не подстругивали. Только полозья мылом намазывали.

– А еще что было?

– Генерал был из князей, еще не стар. За столом проводил немало времени, много писал, однажды посадил чернилами кляксу на сукне, но ее попытались замыть, и она не так бросалась в глаза. Еще приносили генералу чай в подстаканнике, который всегда ставили на одно место.

– Интересно! А потом?

– А потом, когда какой-то департамент, которым некогда управлял генерал, должен был переезжать в Москву, новый начальник распорядился перевезти стол в столицу. Бумаг на столе лежало множество. Этому начальнику было около тридцати лет. И вот, однажды он на этом столе согрешил с какой-то сотрудницей.

– Только однажды? – лукаво посмотрела Лара. – И что, это самое «однажды» так в дерево въелось, что ты это определил?

– Ну, не однажды! И не только этот начальник, но и тот князь, генерал, которые служили до него, не были святыми. Но князь затребовал себе к столу еще и диван – тогда приходилось порой ночевать на работе. В Москве организация, в которой стоял стол, была в каком-то подчинении к военному ведомству – в боковом ящике слева лежал пистолет. Этот начальник был левшой. Но в середине сороковых – начале пятидесятых, его сменил новый сотрудник, который хотел избавиться от духа предшественника. Так что хозяйственник легко убедил начальника, что княжеский стол в современный интерьер не вписывается. В общем, оттащили его в середине пятидесятых в мебельную комиссионку, откуда он и приехал в ваше семейство, а примерно после семи лет в московской квартире уехал на дачу. Это уже было ближе к началу шестидесятых. Но опять-таки стоял стол в спартанских условиях – зимой мерз, а летом оттаивал.

– А ты опасный человек, – Лара смотрела на Антона, слегка прищурив глаза. – А что на нем дед и папа писали?

– Это слишком сложный вопрос! Стол рассказывает о своей жизни, что с ним было, а вот уж бумаги – не наше столярное дело.

– Стол у вас в мастерской сейчас разобран? – поинтересовалась Лара.

– Да. Тумбы стоят отдельно, столешницу к стенке поставили. Сейчас ребята подбирают фанеровку. А что это тебя так интересует?

Лара посмотрела на него весьма пристально, решая, то ли сам догадается, то ли сказать. Но пауза затягивалась, и она сказала:

– Интересно, как это – заниматься любовью на столе? Да еще на княжеском!.

Антон поперхнулся.

– Нет, нет, ты не подумай, что я такая похотливая и развратная! – попыталась оправдаться девушка.

– А я и не думаю! Я знаю! – уверил ее Антон. – Нет, ты не похотливая! Ты – натура страстная, увлекающаяся, необузданная в своих фантазиях!

– Да, и это во мне, конечно, есть! Но с тобой мне здорово, с тобой мне все в радость. Даже просто лежать рядом, сидеть за одним столиком и, как сейчас, пить кофе. Мне даже хочется сыграть что-то именно для тебя. Одного. Меня одна эта идея заводит.

– Недели три придется потерпеть, пока стол будет готов. А, кроме того, у стола очень твердое покрытие, дубовые доски под сукном.

– А с чего ты решил, что это я буду лежать на столешнице?

– Так ты хочешь, чтобы это я лежал на столе, а ты была бы сверху?

– Ну, так далеко я даже в своих фантазиях не заходила. Мое самолюбие будет удовлетворено от сознания, что это случилось на княжеском столе и стол это запомнит.

Из госпиталя генерала Соколова выписывали в среду утром. Все показатели были в норме, шов заживал, никаких осложнений. Так что доктор во время утреннего обхода сначала осмотрел его, чуть помял, «выстучал», почитал историю, удовлетворенно покивал, одобрительно похмыкивая над записями профильных специалистов, которые проводили диспансеризацию, заглянул в глаза пациента, который сел на край кровати, и вынес «приговор»:

– На этом наше с вами общение закончено! Надеюсь, увидимся, когда удастся затащить вас на повторную диспансеризацию. А вообще-то, в вашем возрасте надо к нам каждый годик заглядывать. Так что вызывайте машину часов на двенадцать – выписка готовится, и вещи получите. Что-то еще? – уточнил доктор, заметив, как генерал смешался. – Что вас тревожит?

– Доктор, человек я уже не молодой! – четко, по-военному начал генерал. Доктор кивнул головой, отдавая дань уважению мужеству, с которым тот признал не очень приятный, но непреложный факт.

– Но я полон сил и желаний! Желания! Ну, вы меня понимаете?! И супруга моя… – и тут генерал потерялся, не зная, как деликатнее озвучить свои «мужские тревоги».

– Что, у вашей жены какие-то проблемы? – уточнил доктор.

– У нее? Что вы, нет! Как раз, наоборот! – уверил собеседника Петр Владимирович.

– У вас? Проблемы с потенцией? – понимающе кивнул доктор.

– Да, нет – с потенцией все в порядке! Только вот последний раз, ну, когда у нас с ней была… – искал генерал нужное слово.

– Интимная близость? Половой акт! – подбодрил его доктор.

– Ну, да, акт! Интимный! – обрадовался Петр Владимирович. – Я вдруг испугался, а вдруг ей еще захочется? А я не смогу! Желание у меня будет, но человек-то я уже не молодой!?

Тут доктор засмеялся. Генерал недоумевающе смотрел на веселящегося эскулапа.

– Вы анекдоты любите? – внезапно спросил тот Петра Владимировича.

– Анекдоты? – удивился тот. – Смешные и остроумные – люблю!

– Ну, вот, послушайте. Как раз на интересующую нас тему. Молодой грузин спрашивает у старого: «Послушай, Гиви! Кто такая Виагра, зачем она мужчине? Старый отвечает. «Чтобы ты мог за одну ночь не один раз, а два раза!» – «А, понял! – отвечает молодой. – Чтобы я мог хоть немножко отдохнуть!».

– Смешно! – согласился генерал. – Но я не молодой и тем более не грузин!

– Что верно, то верно! И первое, и второе! И, знаете, что я вам скажу, хотя сексология – не моя специализация?

Генерал приготовился выслушать все, что было известно «неспециалисту» в столь тонкой сфере.

– Многого я вам не скажу. Потому как вокруг этого дела столько легенд, выдумок и сказок – но это уже из области социальной психологии, что человеку в нашем возрасте начинает казаться, что все, отстрелялся. Ну, не вышло два раза за ночь! Ну, и что? И кто сказал, что непременно надо два раза? Знакомый грузин Гиви? Нормальный мужик не будет хвалиться числом подходов. В сексе ведь что важно? – задумчиво потер подбородок врач. – Что важно в сексе? – и посмотрел на генерала.

Повисла пауза. Недолгая, впрочем. В палату заглянула медсестра. Попыталась что-то спросить врача, но тот жестом отмахнулся. Та понимающе кивнула и тихонько притворила за собой дверь. Действительно, зачем мешать двум уважаемым людям – главврачу и пациенту-генералу? Серьезные люди и разговор у них идет, безусловно, серьезный.

– Качество!! Качество секса – вот, что главное в интимной сфере! – пришел к выводу главный врач. – Главное, чтобы обеим сторонам, принимающим участие в акте, было хорошо как в ходе непосредственного процесса, так и по окончании его!

Дома его встретила Наденька, которая приготовила легкий обед и постелила ему в кабинете. Валентина после смены пришла домой около шести, Лара была на репетиции, а потом их оркестр отправился на запись в студию на улице Качалова.

День закончился около полуночи, когда все угомонились и отправились по своим комнатам спать.

И вот уже по привычке Петр Владимирович завернул в спальню супруги и приладился вновь почивать в ее постели.

– Петя, ты, кажется, вошел во вкус?! – то ли шутливо спросила, то ли констатировала супруга.

– К хорошему быстро привыкаешь, – пробормотал генерал, запуская руку по привычной траектории, отметив про себя, что супруга сегодня без ночнушки, а к тому же уловил знакомый аромат туалетной воды, по которому успел соскучиться.

– А ты с хирургом перед выпиской встречался? Что он тебе насчет нагрузок говорил?

– Ну, советовал пока избегать больших нагрузок, – как-то неуверенно вспомнил супруг, – Но, я так думаю, что мы постараемся аккуратно. Я очень соскучился по тебе.

– Ладно, попробуем, – согласилась Валентина, прикидывая как бы ублажить мужа.

– Знаешь, я одну историю вспомнил, приятель рассказывал. Он в командировке был, вечером никак заснуть не мог в «Астории» и уже почти к закрытию бара спустился, чтобы взять себе «снотворного» – «Бейлиз» с кусочком льда. Сел к стойке, к нему тут же потенциальная подруга подтянулась. Ну, все как обычно, но он, как человек воспитанный, предложил ей заказать себе самой: сок там или кофе, можем поболтать, но на продолжение не рассчитывай – день у меня был нелегкий, так что силенок почти не осталось. Рассказывая, Петр Владимирович увлекся и не обратил внимание, как стали сходиться брови у супруги. – Но девочка не успокаивается и потихоньку ведет дело к финалу. Ну, он ей, в конце концов, опять говорит: ну, устал я, ничего не получится! А она утешает: не беспокойтесь, мол, я сама все сделаю, вы даже ничего не почувствуете. Ну, а он при этих словах заржал на весь бар! Мол, если ничего не почувствуешь, так за что деньги платить? Так можно и одному в постель, баиньки…

– Так, это ты к чему ведешь? А ну, давай-ка на свой диванчик отправляйся! Баиньки! – попыталась отрезвить разгорячившегося генерала супруга.

– Валь, ну ты что так сурово? – пробормотал почти жалобно озадаченный генерал. – Я ведь так по тебе соскучился!

– Ладно, умеешь ты своего добиваться, – смягчилась Валентина, поворачиваясь на бок, чтобы оказаться к мужу спиной. – Только ты не напрягайся. Вызов «скорой» будет весьма некстати. И как, кстати – пронеси, господи! – будем объяснять причину?

Навстречу Ларе шла Жанна Данилова или, как ее звали – «Жанка-рыжая». В большом оркестре была еще одна Жанна, но жгучая брюнетка, а потому одну, чтобы было понятно, о ком идет речь, называли «рыжая», а вторую – «черная». Мощная челка цвета красного дерева закрывала половину лба и даже прикрывала левый глаз девушки. На лице ее было немало конопушек, из-за которых она издалека почти в любое время года казалась загорелой. Но главной гордостью Жанки были зеленые, слегка навыкате, глаза. Шла она, словно чуть-чуть подпрыгивая, при этом юбка-колокол металась вокруг колен. На мужчин это неизменно производило сильное впечатление, и они обязательно оглядывались на девушку.

Жанка, когда говорила о мужчинах, немного, чуть-чуть, почти незаметно заикалась, и, чтобы скрыть этот, как считали другие девушки, пикантный недостаток, начинала с протяжного «Э-э…» И потом уже шла без запинок нормальная фраза.

– Э-э… И как он? – фраза Жанки на сей раз выстроилась совсем уж лаконичная.

– Что, как? – переспросила Лара, поняв, что бывшую однокурсницу интересует ее «друг», о котором, наверное, теперь в оркестре не судачит только главный дирижер.

– Слух есть, но не абсолютный.

– О, господи! – вздохнула Жанна, огорчаясь непонятливости подруги. – Как он – самец?

– А-а! – протянула Лара, формулируя про себя как бы лучше ответить. – Сперматозавр. Но не первобытный, не кусается в порыве страсти. Хотя уснуть не дает, да и сам не засыпает.

– Впервые слышу – сперматозавр! Это как ты определила? – Жанна была явно озадачена появлением нового вида в отряде мужчин-самцов.

– Ну, ты понимаешь, я ожидала, что все будет как-то интеллигентно, ну, капелька там прольется на простыню, а тут – такой фонтан, как из вулкана.

– Какой вулкан? – не сразу «въехала» Жанна.

– Ну, не такой, как этот исландский, который небо над Европой загадил. Скорее, как наш, Камчатский. С искрами, салютом, с потоком жаркой лавы…

– Как Везувий? Так от него целая Помпея сгорела! – озадаченно произнесла Жанна.

От неожиданности девушки на минуту замолчали. Это тебе не тату на ягодичке или рисунок аэрографом на ногтях.

– Считай, повезло, – констатировала подруга. – Может быть, устриц перед этим делом наелся? Слушай, а у него друг из этого, спермотазаврьего стада, есть?

– Есть, видела его партнера по бизнесу. Здоровяк. Настоящий амбал. Они вместе в хоккей играют.

– Годится, хочу с ним познакомиться, – Жанна была пряма и целеустремленна. – Пойдем вместе в кафе на ужин. Я приглашаю. У меня есть повод.

– Именины?

– Э… Нет! Первая пятница на этой неделе. Лучше повода не бывает, – вполне серьезно пояснила Жанна.

И впрямь, это очень серьезный повод, если речь идет о необходимости знакомства с «настоящим» мужчиной.

– Слушай, Давид, у тебя, что на пятницу намечено? – поинтересовался утром в четверг Антон, не отрываясь от компьютера. Он «выстукивал» очередной договор на реставрацию разборного французского дубового стола с новым заказчиком.

– В общем, ничего. А что, есть какие-то предложения? – Давид поднял голову и прервал работу над рисунком на листе ватмана.

– Тут Ларина подруга нас на ужин приглашает в «Дети райка» на Суворовском бульваре, напротив театра у Никитских ворот.

– Какой повод? А то мало ли, вдруг день рождения, а ты припрешься без подарка, к тому же в драных джинсах.

– Говорит, первая, она же последняя пятница на этой неделе.

– Достойный повод, – оценил Давид. – Скрипачка?

– Нет, флейтистка.

– Ну, это уже нюансы. У меня не такой тонкий слух, но, пожалуй, флейту от скрипки отличу… Еврейка?

– Я тут вычитал одну шутку – любой человек после двадцати лет игры на скрипке становится евреем.

– Это не шутка, это констатация факта, – на полном серьезе произнес Давид. – Но национальность не очень отражается на размере бюста, талии и попаречника, или, как недавно услышал от одного одессита новое название жопы – тазобедренная композиция. Отсюда поедем?

Жанна уже заняла столик и ждала их, потягивая сок через соломинку. Она сделала себе ассиметричную прическу – правая сторона лица была открыта, так что виднелось маленькое аккуратненькое ушко, за которое ушла прядь волос. А вот левая сторона лица была почти закрыта большой челкой. И как только она могла через нее что-то видеть? Жанна сидела так, чтобы фиксировать входящих, и сразу же помахала рукой, чтобы ребята не искали ее глазами. Когда они подошли, Жанна встала, и оказалось, что она ростом чуть выше плеча Давида. «Господи, наконец-то!», – подумала Жанна, почувствовав, как внизу живота «выпустила острые коготки» наколотая саламандра.

Были сказаны обычные ничего не значащие слова, выяснили, что за рулем только Антон, а потому остальные могут позволить себе по бокалу вина. После дискуссии о красном или белом вине, остановились на белом «шардоне». Официант удовлетворенно кивнул – они взяли бутылку целиком.

После заказа Жанна пошла «попудрить носик». Она двинулась своей «веселой» походкой, и Давид со все возрастающим интересом следил за тем, как сексуально покачивалась ее обтянутая джинсами попка.

– Ну и как тебе моя подруга? – спросила Лара Давида.

– Симпатичная, неординарная. У нее так весело вздернут носик. К тому же весьма аппетитно заполнены джинсы, – хитро прищурил глаза Давид.

– Ну, ты нахал! – шутливо возмутилась Лара.

– Прекрасная, симпатичная девушка, как раз в моем вкусе, – поспешил поправиться Давид. – Главное, чтобы я ей понравился.

– А ты постарайся! – посоветовала Лара. – Мы девушки требовательные, с запросами…

Дальше они шутили, получали удовольствие от прохладного вина, от хорошо прожаренного стейка, рассказывали анекдоты. Словом, ужин прошел в «теплой, дружественной атмосфере» и завершился чуть позже десяти.

После кофе Жанна попросила у официанта счет, но картонку-книжечку с вложенным в нее чеком перехватил Давид. Со словами «Давиды альфонсами не бывают!» он вложил внутрь свою кредитную карточку и три сотенных купюры чаевых.

На улице Антон заботливо предложил всех развезти по домам, но Давид весьма решительно воспротивился: «Шеф, сами разберемся, ты, главное, Лару доставь в лучшем виде, иначе Надя тебе свои коготки покажет».

И хотя от кафе до Сивцева Вражека рукой было подать, Антон отправился пешком один до Скатертного переулка, где запарковал машину, и уже оттуда подъехал на бульвар, где троица все еще стояла у входа в кафе под начавшим накрапывать дождем. От нового предложения – все-таки развезти Жанну и Давида по домам – они как-то решительно и быстро отказались. Сразу было видно, что у них появились другие планы на продолжение вечера.

– Мы с Давидом сейчас ко мне поедем! – сказала Жанна. Она всегда выражалась четко и предельно ясно, чтобы потом собеседник не мог даже попытаться откреститься – не так, мол, понял. Все так!

Лара решила не отставать от подруги и предложила Антону везти ее в свою новую квартиру, на Фрунзенскую. Зачем-то объяснила это тем, что «там так приятно босиком ходить по полу из лиственницы»… На том разъехались.

– Слушай, а ведь как это приятно – как люди, жить нормальной половой жизнью! – неожиданно сказала Антону Лара, когда разыграна была и увертюра, и отзвучали арии, и наступила кульминация, а в конце ожил вулкан, и вылились струи огнедышащей лавы.

– А что, до этого тебе было неприятно?! – обиделся Антон.

– Дурачок, и Моцарт тебе не помощник! – засмеялась девушка, кладя ему голову на грудь. – Половая жизнь – это секс на полу, как у нас с тобой сейчас. И этот запах лиственницы, он во мне тревожит какие-то струны. И это все ты!

– А-а! Ты вот про что! Ну, я же дурного не посоветую! Жалко только людей!

– Каких людей? И почему жалко?

– Ну, тех, кто живет паркетной, или ламинатной половой жизнью.

– Ужас! А кого-то охватывает желание на кухне, а там – линолеум! – искренне огорчилась Лара. – Тогда уж лучше на столе!

– Опять намекаешь? Развратница! Скоро, скоро стол будет готов! – успокоил ее Антон.

– Да, нет, я без претензий! Желанный плод – созреть он должен! – выдала вдруг белым стихом девушка. – Тем слаще будет плод желанный…

В час ночи мобильник Лары «пикнул», извещая о принятой эсэмэске. «Большое спасибо! Жанна, Давид» – Лара хмыкнула.

Под утро, около пяти мобильник опять «пикнул». Лара не подняла головы, а потому оценила это сообщение уже около девяти утра. «Очень большое спасибо! Жанна, Давид».

«Вот Жанка дала. Лихо мужика сложила!» – подумала Лара, сладко потянулась и снова задремала, закинув руку на плечо Антона.

В десять утра она сама набрала номер Жанки, но та сонным голосом пробормотала:

– Э-э… Мать, ну ты чего? Суббота же, мы еще спим, он маньяк какой-то, хо-о-роший такой маньяк.

«С тебя «Диор»!», – послала СМС Лара.

Ответ пришел к только к вечеру, около пяти часов: «Диор» с тебя! Мне – за мужество! Он меня затрахал. Сейчас встаем завтракать».

Завтрак у Жанны был простым – кефирчик, творожки, но кофе она решила сварить в джезве, благо к нему была пастила – отказать себе в сладеньком она не могла. Давид, сидя на кухне за столом в ожидании кофе, любовался Жанной со спины – на правом плече небольшая родинка, аккуратная линия позвоночника, четкая талия, на крестце – татушка в виде небольшой бабочки, на ягодицах небольшие ямочки. «Господи, какой классный голышок! – чуть удивленно и восхищенно сказал про себя Давид. – Бывают же такие подарки судьбы!». Он не удержался, встал и, подойдя к Жанне сзади, слегка приобнял ее. Прибор его чутко отреагировал на прихлынувшее желание.

– Давидик, а, может быть, кофе сначала? – то ли спросила, то ли предложила девушка, выключая плиту и чувствуя бедрами напряжение мужской плоти.

– Кофе – не волк, в лес не убежит! – подхватил Жанну на руки Давид.

В понедельник, когда парни расположились у верстака на утренний чай, Антон поинтересовался у Давида, как ему понравилась флейтистка.

– О, флейтистка! – Давид не смутился, но все-таки не сразу нашелся, что сказать, чтобы ответ получился емким и даже исчерпывающим. – Это тебе не балерина из кордебалета. У балеринок попка в мою ладонь помещается, а тут!

– Берешь в руку – маешь вещь?

– Близко, но и не хохлушка с задницей в шестнадцать кулаков.

– Давид, а откуда ты балеринок так хорошо знаешь? – спросил, словно невзначай Антон. У него самого такого опыта не было.

– Был грех в молодости. Мы с одной любили друг друга в Самаре, она в кордебалете выходила. Мы тогда совсем юные были. Страстные! Однажды даже кровать чуть не в щепки разнесли.

– И что?

– Через два месяца оказалось, что она, как говорится, слаба на передок, – после паузы вспомнил Давид. – Сама сказала, что встретила мужчину, к которому ее тянет какая-то неземная сила. В общем, утром расставалась со мной, шла на репетицию, днем любила его, а вечером после спектакля снова со мной. Ну, я на этот вариант не согласился. Но расстались по-хорошему – спокойно, я всяких слов не стал ей говорить. Пожелали друг другу счастья, чмокнулись в щечку и разошлись. Она пешком пошла от «Бристоля» до театра – день был хотя и пасмурный, но без дождя, а я в трамвай сел и проехал целый круг по городу.

Они помолчали.

Через два дня Лара поинтересовалась у Жанны, как ей Давид.

– Ну, и как он? Из сперматозавров? – использовала она свою филологическую «находку».

Жанна лукаво улыбнулась, чуть задумалась и нашлась:

– Ты знаешь, нет! Скорее, сексопотам.

– А это что еще за животное? Я о таком не слышала! – удивилась Лара.

– Ну, как тебе описать? Видела, как гиппопотамы размножаются?

– Наверное, как быки с коровами, – предположила Лара, пытаясь вспомнить что-то из «мира животных».

– Ага, только размеры крупнее и страсти больше. Так что Давид – сексопотам. По характеру, правда, не ангел, но трахается божественно!

При этих словах Жанна закатила глаза и глубоко вдохнула, отчего грудь ее под обтягивающей светло-серой трикотажной кофточкой обозначилась весьма впечатляюще.

– Смотри, как бы у тебя грудь из лифчика не выскочила! – заметила Лара. – Что, крепко он тебя намял?

– Грудь, в основном, целовал, а вот попу намял прилично.

– Оставил о себе кое-какую память? – Лара намекала на возможные синяки на теле, с которыми не очень удобно ходить в солярий или на фитнес.

– Лучшую. У него такой классный прибор – крепкий, толстенький, а, главное, он умеет им правильно управлять.

– Ну, это же не автомобиль!

– Твоя правда. Да и вообще, это еще вопрос, кто кем управляет – он или я? – лукаво прищурила Жанка не закрытый челкой глаз. И девушки понимающе рассмеялись.

– Ну, Жанка, тебе и позавидовать можно! – порадовалась за подругу Лара. – Ты уж держи его крепче.

– Постараюсь! А то ведь он в мой холодильник заглянул и печально так на меня смотрит! Я у него спрашиваю: «Что, Давидик? Что-нибудь не так?» А он мне: «Жалко тебя, Жанночка! Со мной тебе придется слезть с этой молочной диеты!» Так что сегодня на ужин у нас будет салатик оливье, большущий классный стейк, меня когда-то мама научила правильно мясо готовить. Путь к сердцу мужика – не только через постель, но и через желудок, – поделилась Жанна планами на предстоящий вечер.

Но оказалось, что поразила своего нового любовника Жанна совсем иным.

– Представляешь, – делился на следующий день с Антоном старший друг, – я вчера увидел, что такое эротика. Раньше смотрел альбом такого фотографа Хельмута Ньютона, а тут Жанна меня сразила. Все шло по распорядку – шикарный ужин, только легли и она вдруг говорит: ты обязательно должен увидеть и мне сказать – нравится или нет, я как-то за готовкой забыла. Я вчера по случаю купила себе уникальную курточку.

Жанна выскочила из постели, подскочила к шкафу и достала мандариново-оранжевую с серебряным шитьем форменную пиджак-куртку стюардессы, встряхнула и надела прямо на голое тело.

– И тут я увидел, что такое настоящая эротика, только и смог простонать – супер, так и ходи… Потом она только так – на кухню или в ванну – ходила, а я стонал от восхищения, – признался Давид, который любил искусство и в картинах разбирался.

– А я тут где-то вычитал, что эротика не в рисунке стрижки на лобке, а, скорее, в улыбке на лице женщины, – сознался Антон, подтвердив, что и он неравнодушен к этой теме.

Окончательное решение подарить Ларе скрипку, Антон принял в доме, где он реставрировал старинное кресло, и увидел небольшое, кабинетное пианино «ямаха» и кейс со скрипкой. В разговоре с хозяином выяснилось, что он иногда играет на пианино для собственного удовольствия, а порой музицирует со своим приятелем – физиком, который по примеру Альберта Эйнштейна освоил скрипку. Оказалось, что физик недавно приобрел этот инструмент у набирающего известность молодого мастера Михаила Голодницкого. В музыкальном мире мастер, не достигший пятидесятилетия, считается «мальчишкой».

Через неделю Анон Карпачев познакомился с ним в подмосковной Ильинке на даче у правнука «старого большевика». Михаил Михайлович Голодницкий – круглолицый, «лохматый», весьма улыбчивый и доброжелательный здоровяк, на старой дедовой даче оборудовал себе мастерскую на втором этаже и зарегистрировался как ИП. «Главное – я чист перед музыкой и не замазан перед законом! – говорил он о себе особо интересующимся абсолютную правду. – Почему чист перед музыкой? В свое время вовремя доказал родителям, что мой максимум – не быть последним в музыкальной школе. Да и то по классу домры».

На дачной веранде пожилая мама мастера, представившаяся, как Елизавета Наумовна, сразу предложила гостю отведать чая с клубничным вареньем. От чая Антон не отказался. Мама-Лиза, как называл ее сын, осталась с ними за столом, но в разговор не встревала.

– Я хотел бы заказать у вас скрипку, мне нужно сделать подарок для одной девушки, – четко пояснил цель своего визита Антон.

– Может быть, посмотрим кое-что из готовых инструментов? Правда, скрипка моей работы стоить будет немало. Хотя у скрипачей в цене больше старые инструменты, с вековой историей, – рассудительно, ровным, красивым баритоном сказал Михаил.

– Но ведь каждая скрипка сперва была новой и на ней с успехом играли, – возразил Антон.

– А вы разумный человек. Дорогой подарок хотите сделать. Инструмент дороже колечка с бриллиантом стоит. Любовь?

Антон не стал ходить вокруг да около и кивнул головой. В общем, это был первый раз, когда он признался постороннему человеку в своем чувстве. Мама-Лиза при этом понимающе улыбнулась.

– Я думаю, что денежный вопрос мы решим, – Антон чувствовал себя достаточно уверенно в финансовом плане. – Но мне хотелось бы именно новую скрипку, к тому же из дерева, которое я для вас привезу. Мне нужна хорошая скрипка, а сам я хорошую скрипку не сделаю. Но вот в материале я разбираюсь. Клен волнистый мне друзья в Словакии обещали найти, а за резонансной елью…

– В Италию поедете? – усмехнулся Михаил.

– Нет. По моим расчетам, ее можно отыскать в Сибири, в тайге, в районе Патомского кратера. Там произошла какая-то космическая катастрофа в 1848 году. Что-то с небес упало в землю, деревья подверглась воздействию взрыва, а это наложило на структуру дерева свой отпечаток. Понимаете, у дерева есть память, на молекулярном уровне. Молекулы соединены в такие цепочки, и они сохраняют информацию. При определенных условиях они на новую внешнюю информацию могут реагировать. Этим и выделяются резонансные ели. Кстати, к примеру, известно, если дерево испытывает стресс, то происходит газовая эмболия, воздушные микропузырьки накапливаются и препятствуют поступлению влаги, и дерево сохнет как бы изнутри. В общем, от страданий все сохнет. Да, извините! – спохватился Антон, которого, как говорится, понесло. – Вы же мастер, вам все это прекрасно известно.

– Да, я слышал, что реставраторы – люди с тараканами в голове, но такой теории «самовысыхания» еще не слышал, – усмехнулся собеседник. – Хотя есть мастера, которые говорят, что они могут слышать голос дерева, когда с ним работают.

– Вы не верите?

– Не горячитесь, – разница в возрасте почти в три десятка лет давала определенное преимущество вступившей в разговор Маме Лизе. – Кстати, всему миру известен мастер, который научил дерево говорить.

– Кто же этот волшебник?

– Папа Карло из сказки о Буратино… – вставил Голодницкий.

Мастер увидел, как напрягся Антон и поспешил сгладить ситуацию.

– Я это так, в шутку. Хотя, кто знает, может быть в этой сказке и есть что-то от истины. А я, вообще, никогда ничего не отвергаю с кондачка. Привозите материал – посмотрим. Если вы правы, то сработаем скрипку. Хотя это займет немало времени. А если окажется неподходящее дерево, то не будем тратить время и силы. Если средства позволят, сможете выбрать из готовых инструментов. Хотите, поднимемся в мою мастерскую, кое-что покажу?

Они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и вошли в небольшую комнату, где на одной из стенок висели три репродукции картинок красоток Домерга, у другой – в специальных станках стояли две скрипки и альт. А еще в стеллажах лежали бруски дерева, на полке стояли баночки с компонентами для лака. Ну, а количество специального инструмента просто поражало воображение. Для Антона эта обстановка была почти родной. На углу рабочего стола лежала голубая кипа.

И тут Антон решил поделиться идеей относительно скрипок и мастеров.

– Знаете, я тут размышлял о музыкальных инструментах и пришел к выводу, что Страдивари, Гварнери и другим повезло, что на их скрипках играли выдающиеся исполнители. Тот же Паганини играл на «Дель Джезу», и сочинял, а потом, после концерта публика интересовалась, на каком инструменте он исполнил свой двадцать четвертый каприс…

Эти рассуждения, пусть любительские, даже дилетантские, все равно доставили Голодницкому некоторое удовольствие. Они его позабавили.

– Так, где же сейчас найти Паганини? Да и живем мы в век информации и всякой техники. Вон, электроскрипки как пошли! – посетовал Голодницкий. – Нет, Ванесса Мэй играть умеет, она на любой скрипке сыграет. Но все-таки классика должна оставаться классикой.

Они помолчали.

– Но все равно ваш подход мне симпатичен, – сказал Михаил. – Надеюсь, мы поймем друг друга. Кстати, вполне приличный волнистый клен у меня есть, так что насчет него беспокоиться не надо. Хотя, если вам друзья пришлют из Словакии, то выберем лучший. Возможность выбора – это именно то, что делает нас людьми.

Они вновь спустились на веранду, мама Лиза подогрела чайник.

Антон на какое-то время задумался, что выглядело так, словно он смаковал чай. Чай был действительно хорош – и листья «правильные», и вода для него была взята из небольшого родничка, бившего в овражке неподалеку от участка. Но вскоре Антон обратился к Михаилу.

– А мы можем сделать так – я попрошу свою подругу приехать вместе со мной, чтобы она помогла оценить несколько ваших новых скрипок. Вы послушаете и сами решите, есть ли у нее мастерство, чтобы делать для нее специальный инструмент. Кстати, и повод для этого есть удобный – мне, кажется, в ее скрипке душка чуть-чуть сдвинута.

Голодницкий посмотрел на него с интересом. С одной стороны – романтик, с другой – прагматик, реально смотрит на вещи. Действительно, если у девушки есть божья искорка, то стоит попробовать сделать для нее заказной инструмент, а если просто скрипачка из оркестра, так сказать, «мышка», то можно ей предложить что-то из готовых, со стенки.

– Вы мне симпатичны, так что подыграю вам в этом небольшом обмане, – согласился Михаил. Терять он ничего не теряет. Не зря же говорят, не знаешь, где найдешь, где потеряешь – пока ничего не делаешь.

Теперь оставалось только найти предлог, чтобы привезти Лару на ильинскую дачу. Но и здесь удача неожиданно сопутствовала Антону. Как-то вечером Лара спросила его:

– Слушай, а у тебя приличный костюм есть?

Антон насторожился:

– А что, нам предстоит концерт в консерватории?

– Круче бери, парниша! Мы едем на день рождения!

– А чего это такой дресс-код суровый?

– Так общество соответствующее!

– И что это за общество? Сливки? Или еще круче?

– Сам увидишь! Так что на счет вечернего костюма?

– Ну, у меня, положим, нет, но могу одолжить в прокат у нашего Витьки, он у нас модник известный. Мы с ним одного роста и комплекции схожей. Знаешь, у него даже фрак в гардеробе имеется!

– Ну, фрак будет чересчур вызывающе! Что-то светлое и со вкусом. Можно без галстука!

– А что дарить будем?

– Ну, если все так круто, я на мойку заеду, надо бы «ласточку» помыть. Можно и восковой пастой полирнуть! – предложил вслух Антон.

– Никакой пасты, за нами заедут. Личный шофер.

– Личный шофер кого? – не понял молодой человек.

– Увидишь! – таинственно пообещала девушка. – Я ему твой адрес эсэмэской сбросила. Он сначала тебя заберет, а потом вы уже меня подхватите. Главное – не опаздывать. Он этого терпеть не может.

– Кто – шофер?

– Именинник! – рассмеялась Лара.

– Вы – Антон Карпачев? – осторожное прикосновение к плечу заставило молодого человека обернуться. Перед ним стоял высокий, плотного телосложения мужчина в строгом черном костюме. Белоснежный треугольник платочка в нагрудном кармане. Но больше всего Антона поразила бабочка.

– Э-э… – протянул глуповато Антон, совсем как рыжая Жанка. – Да, это я! – наконец собрался он. И зачем-то подстраиваясь под торжественность ситуации, добавил. – Вам что-то угодно?

– Добрый день, Антон! Я – от Ларисы Соколовой! – улыбнулся мужчина. – Позвольте? – забрал он у Антона огромный букет пионов. – Прошу вас, пойдемте за мной! – и сделал приглашающий жест рукой. Пройдя шагов пятнадцать по дорожке вдоль проезжей части, мужчина остановился возле длинного черного лимузина и открыл заднюю правую дверь.

– Простите, а можно мне с вами, спереди? – спросил Антон. – Это ведь «майбах», да?

– Да пожалуйста! – согласился водитель. – Лариса Петровна тоже предпочитает впереди ездить.

Машина мягко тронулась с места и выкатилась на Ленинский проспект, направляясь в сторону центра. Где и должна была забрать Ларису Петровну Соколову от Филармонии на Маяковской.

«И как часто Лариса Петровна ездила на этом переднем сидении? И куда?» – начал было терзаться про себя Антон, но быстро совладал с внутренним голосом. В конце концов, так ли уж это важно сейчас, когда у них с Ларой все хорошо. Может быть, надеялся Антон, будет еще лучше.

– Ой, какая прелесть! Это – мне?! – воскликнула Лара, забросив в салон большой пакет и усаживаясь на заднее сидение «майбаха».

– Конечно, тебе! – ответил Антон. «Как бы я выглядел, вручая цветы твоему благодетелю-олигарху?!» – подумал он. – Слушай, а тебя пропустят на церемонию в таком виде, а?

– А чем тебе не нравится мой вид? – кокетливо отвечала Лара.

– Ну, джинсики эти легкомысленные, пупок голенький, маечка, открытые руки?

– Так душно ведь, Антоша! – засмеялась Лара.

Водитель тронул какую-то кнопку на деревянной торпеде автомобиля, и в салоне мгновенно стало прохладно.

– Петрович, поехали! А ты правильно сделал, что сел впереди. Мне надо привести себя в порядок! Ты на меня в зеркало не смотри! – последнее уже было адресовано Антону.

И они поехали. Ну, что сказать о «майбахе»? Элегантная роскошь. Описывать это бессмысленно, если появится шанс прокатиться, воспользуйтесь непременно. Разные чувства охватят вас. Наверное, зависть к большим деньгам. Но у Антона автомобиль ничего, кроме уважения к тем людям, кто вручную собирал это чудо, не вызывал. А вливаешься ты в плотный поток бесконечной пробки от Выхино до разворота на Быково на «майбахе» или на «Ладе-Калине», значения уже нет.

Так и плелись они в пробках практически до въезда в Жуковский. Потом стало свободнее. Миновали самую большую в мире аэродинамическую трубу, по улице Туполева свернули налево, и в конце въехали в узкую улочку. Это уже было Кратово, старый дачный поселок. Кружились вокруг высоченные сосны, доносился уже легкий запах дымка – Антон опустил наполовину свое стекло. Пятница, вечер. И как умно поступает тот, кто начинает жарить шашлык и выпивать в пятницу вечером! Можно и лишнего себе позволить, впереди ведь – двое суток отдыха.

Выехали на большую поляну. Тут уж Антон едва не присвистнул, но сдержался. На площадке огромные туши пафосных джипов мирно «паслись» бок о бок с открытыми «феррари» и «лексусами», «бээмвэшками» и «мазератти». «Астон мартин» недоумевающее таращился на хромированного оленя, рвущегося в прыжке с капота безукоризненно белоснежной двадцать первой «волги». Словом, штучные «мерседесы» смотрелись в этом великолепии самыми ординарными.

– Впечатляет! – развернулся Антон к Ларе. И замер.

– Нравится? – спросила та, пальчиками расправляя невидимую складку в декольте сиреневого какого-то, воздушного полупрозрачного платья. На груди покоились какие-то камушки в обрамлении белого металла. Большие серьги с бриллиантами украшали открытые ушки. Волосы Лара просто зачесала и, собрав в пучок, скрепила деревянной заколкой. И хотя впечатление Антона относилось к выставленным на поляне автомобилям, он еще раз подтвердил, не сводя глаз с Лары.

– Я и говорю – впечатляет!

– А лучшие подруги девушек что, тоже подарок? Или в лизинг от именинника? – помогая девушке выбраться из салона, ехидно шепнул ей в ушко Антон.

– Дурак ты! – просто ответила Лара. – Брюлики и ожерелье – семейные, от Рербергов, прабабкины еще. Нет, тебе не Моцарта слушать надо, а Берлиоза! Вот он-то мозги тебе точно промоет! Хотя и не уверена. О! Да ты, кажется, склонен к ревности?! – искренне удивилась девушка.

– А что бы ты чувствовала на моем месте? – возмутился Антон.

– Ну, знаешь! Я себя и на своем месте неплохо чувствую! А Юрий Александрович, будет тебе известно, завзятый семьянин, он в браке вполне счастлив и детей своих обожает. Да, это сегодня – редкость. Но вот он – такой. И что тут в этом необычного?

– Да, ничего такого! Это даже хорошо! – отступил невольно назад Антон, сраженный простой логикой семейного счастья. – Но ты же мне об этом ничего не рассказывала!

Навстречу им шла высокая стройная блондинка в просторном белом шелковом платье с оголенными руками, у нее была какая-то особая укладка волос, которая задавала тон всему наряду. Декольте небольшое, но под ним прорисовывалась грудь полной формы. Светлые серо-голубые глаза были идеально подведены, добавляя восточную загадочность.

– Здравствуй, Даша, – обратилась к ней Лара, – познакомься – это мой молодой человек, как сейчас модно говорить, зовут Антон.

Антон улыбнулся красивой девушке и протянул руку, хотя это и не совсем по светскому протоколу.

– Очень рада, – улыбнулась Даша. – Пойдемте, я знаю, где сейчас Юрий Александрович, он будет вам рад.

Даша повернулась, и разрез на длинной белой юбке из легкой ткани открыл ее красивую правую ногу до середины бедра. Нога была чуть смуглого цвета, с тоненькой золотой цепочкой на тонкой щиколотке.

«Ого, какая у него помощница, – подумал Антон. – Такая встретит – забудешь, зачем пришел к шефу. Вот это действительно – тайное оружие».

– Ладно, пошли! – смилостивилась Лара. – Предложи руку даме, ревнивец беспричинный! Сам все увидишь! А половой жизнью мы теперь жить будем с Шенбергом! – добавила она в полголоса.

– Что, еще один олигарх? – подколол ее Антон.

– Нет, ты совсем, костромской беспросветный Карпачев! Ты что-нибудь о серийной музыке слышал? Шенберг – композитор. Вот его на полу мы и будем слушать.

– Да где уж нам, волгарям беспородным…

– А кто мне про шановну пани втирал? Про поцалумчики ранчиков? – засмеялась Лара.

Так, шутливо пикируясь, они, следуя за Дашей, у которой оказался весьма впечатляющий глубокий, далеко ниже линии талии, вырез и на спине, миновали поляну и вступили под сосны. Антон удивился тому, что нигде не виднелся замок, или огромный дом олигарха. Под ногами шуршала явно прошлогодняя листва, засеянная сосновыми шишками. Какие-то кустарники, молодые березки. И никаких английских газонов, искусственных ландшафтов, водопадов с фонтанами и всего прочего, что обычно выискивают читатели глянцевых журналов о быте и нравах представителей «высшего общества».

Гостей было много. И устроено все было так, что никто никому не мешал. Освещалось пространство обыкновенными лампочками, свисавшими с растянутых проводов. Местами высвечено ярко, местами полумрак. Не было ни большого центрального стола, ни шатров и беседок. Небольшие столики расставлены тут и там, на столиках блюда с салатами, многоэтажные подносы с закусками, пирамидки стеклянных бокалов и пластиковых стаканчиков. Кому что нравится. Возле мангалов с углями стояли глубокие посудины с готовым к жарке мясом. Шашлык бараний кусками, на косточках по-карски, свиной, куриный, из рыбы. Колбасками лежал отбитый люля-кебаб, стейки под барбекю. Разнокалиберные соусы и много зелени. Овощи цельные и порезанные дольками, кругами. Водка и вино красное, белое на каждом столике. Шампанское, виски, настойки и ликеры – это приветливо разливали милые девушки и парни у длинной стойки импровизированного бара. Но, в общем, рек из птичьего молока меж икорных берегов не наблюдалось. По усам не текло, но в рот попадало. Воздух был свежий, жара уже спала, а потому гости выпивали, закусывали, запросто сами жарили то, что им нравилось, вели беседы. Официанты, если и сновали, то как-то ненавязчиво и незаметно. Пользованная посуда быстро убиралась, закуски возобновлялись, спиртное не заканчивалось. И никто не напрягал голосовые связки, призывая в микрофон всех налить и выслушать в тишине, что имеет сказать имениннику господин или госпожа такие-то. То есть, не было ведущего-тамады, этого навязчивого мужчины с оловянным горлом, прерывающего естественный ход празднества в самый неподходящий для того момент…

– Лар, а откуда ты знаешь юбиляра? Друг семьи? – поинтересовался Антон.

– Рерберги, а я ведь из этого рода также, были не только дантистами, но и юристами. Один из них был военным юристом и спас от навета дедушку Юрия Александровича еще до войны. В общем, спас ему жизнь. Потом война разбросала членов семьи. Дед был генералом и после войны завещал внукам найти кого-нибудь из Рербергов – нашлась я. И согласно завету деда теперь он старается оказать мне поддержку. Вот так и скрипка нарисовалась. Правда, я подозреваю, что она из трофейных. Но не коллекционная.

– А теперь пойдем, поздравим виновника! – потянула Лара своего спутника за руку после того как они по предложению той же заботливой Даши взяли по бокалу белого вина.

– Пойдем, пойдем! Подожди, а как же подарок? Ты же сказала, что подарок за тобой? – забеспокоился Антон.

– Будет подарок, будет. Позже! – ответила Лара.

Они подошли к двухэтажному строению. Это был бревенчатый дом, причем очень старый, как определил наметанным глазом Антон. Во всю длину фасада тянулась глубокая веранда. Поднявшись по трем ступенькам, молодые люди очутились в обществе полутора десятков мужчин. Кто-то сидел на деревянных скамейках, курил. Кто-то стоял, держа в руках пластиковый стаканчик. На вновь пришедших никто не обратил внимания. Ибо внимание их было направлено на экран телевизора. Телевизор был большой, но старый. Огромная коробка цветного «Горизонта». И смотрели мужчины футбольный матч. Вдруг сидящие повскакали, заорали, и расплескали содержимое стаканчиков – кто-то кому-то забил гол. Но вот страсти улеглись, последовало предложение выпить за успех, и к Ларе с Антоном подошел мужчина.

Было ему на вид где-то уже за полтинник, легкая седина на висках. Одет он был в черные вельветовые брюки, плотную толстовку в тон и, что удивило Антона, в теплую, совершенно не по сезону, жилетку. Короче, полное нарушение предполагавшегося дресс-кода.

– Лара! Рад тебя видеть! Ты, как всегда, элегантна! – склонился мужчина в полупоклоне, взяв девушку за руку.

– Юрий Александрович, знаю, вы не любите дежурных поздравлений, речей, тостов! А потому скажу просто – здоровья вам, удачи, денег. Здоровья вашей жене и деткам очаровательным! – тихим голосом поздравила Лара.

– Спасибо, милая, спасибо! Особенно, за первое! Все у тебя хорошо?

– И вам спасибо! Кажется, лучше и быть не может. А там посмотрим! – кивнула девушка. – Познакомьтесь, Антон! – слегка подтолкнула вперед Антона Лара.

– Юрий Александрович! – приветливо протянул руку олигарх. – Приятно наслышан о вас, в самых лучших словах! – перевел он взгляд на девушку.

– И я очень рад! – постарался изобразить Антон чувство «взаимной симпатии».

– И как вам Жан-Люк Понти? – сменил тему Юрий Александрович, показав, что все помнит.

– Впечатлил! Особенно фразировка! – нашелся Антон.

– Да? Вы тоже отметили? – удивленно приподнял бровь мужчина. – А не кажется вам, что он в последнее время слишком дрейфует в электронику?

– Ну, видимо Жан-Люк чувствует потребность в перемене галса! – ответил Антон, мысленно приходя в смятение. «Какая потребность? Какого, к черту, галса? Что ты несешь, кретин?» – ругал он себя последними словами. Дернул Лару за локоток, мол, спасай, еще один вопрос и я утону до самого дна!

– Так вы думаете, что это… – подхватил Юрий Александрович. Но что думал незадачливый почитатель «интересной фразировки», он, к счастью для Антона, так и не узнал. Экран телевизора «Горизонт» внезапно прервал трансляцию футбола чересполосицей полос, ярко вспыхнул и погас.

– Юра! – подскочил к имениннику кто-то из болельщиков. – Юра, ну сколько раз я тебе говорил, выброси ты эту рухлядь! Я тебе сколько раз хотел привезти плазменную панель на половину веранды! У меня такого барахла пол-склада! Со светодиодной подсветкой! На самом интересном – и такой матч! – сокрушался приятель.

– Вот именно, барахла! – успокоил его Юрий Александрович. – Сейчас наладим!

Юрий Александрович подошел к телевизору, пощелкал селектором каналов, пошарил рукой за задней стенкой, слегка стукнул кулаком по верхней. И «Горизонт» ожил. И все хорошо бы, и уже Антон уговорил Лару удалиться с веранды «по-английски», не попрощавшись, но, не судьба.

– Антон! Лара! – окликнул их Юрий Александрович. – Обождите! Антон, а у меня к вам корыстный интерес! Уделите мне некоторое количество времени? – попросил именинник.

– Ну, конечно, Юрий Александрович! – откликнулся Антон. – Располагайте мной, как вам будет угодно!

– Ну, что вы, что вы! Лара говорила, вы мастер-реставратор, причем очень хвалила ваш, то есть, папин шкаф.

– Ну, насчет мастера… – заскромничал Антон.

– Лара, ты с нами? – спросил девушку Юрий Александрович.

– Ну, если вы буфет смотреть, то я его уже видела! С вашего позволения, пойду, побалую себя осетринкой, в рыбке калорий ведь не так много!

И Лара пошла «баловаться» рыбкой, а мужчины направились в глубину дома, смотреть старый буфет, к которому так расположен был именинник. Буфет – ничего особенного, сосна светлая, немного резьбы, но на нем была дата – 1851 год и имя то ли мастера, то ли владельца – Johann Wyttenbach! Оказалось, что Юрий Александрович привез его из Швейцарии, из Давоса. Настолько он ему чем-то понравился. Чудачество, конечно, но мог себе позволить.

А потом был подарок. Неожиданный и для виновника торжества, и для гостей, не исключая Антона.

Оказывается, Лара и трое ее коллег по оркестру подготовили небольшую программу. Для начала были в ней произведения известные, эффектные, сорвавшие дружные аплодисменты. Но в восторг гостей привел финальный номер. Лара отложила свою скрипку и взяла другой инструмент – скрипку электрифицированную. И зазвучала классика. Только другого жанра. В первой части развернутой композиции струнный, теперь частью уже электронный, квартет исполнил Happy Birthday To You, и затем плавно перетек в знаменитую битловскую Come Together. Вещь, как говорится, на все времена. В первоисточнике она вокально-инструментальная. Но обошлись без слов. Только вот две фразы из рефрена Лара пропевала в микрофон. И не пропевала даже, а выдыхала хриплым эротичным шепотом: Come Together?! …You and Me. Заканчивалась композиция гитарным соло. Простым. Как все гениальное. И вот эту часть Лара сымпровизировала на неожиданно появившемся диковинном инструменте!

Антон замер в восхищении. Высокая стройная блондинка в потрясающем сиреневом платье, с прозрачной скрипкой, буквально ввела публику в транс. Отыграв, под гром аплодисментов Лара позвала к микрофону именинника. И было это как-то естественно, не отрепетировано. Ну, хотя бы от того, что Юрий Александрович только и смог сказать: «Не ожидал! Здорово! Ну, что, друзья – «поедем» и дальше вместе? На бис?». «На бис! На бис!» – присоединились друзья и их подруги. «Лара Соколова и ее струнный квартет!» – представил музыкантов именинник.

Уже подъезжая на Ленинский проспект к дому Антона, Лара высвободилась из его объятий:

– Нет, милый, сегодня я у тебя не останусь! Во-первых, я устала! Во-вторых, я банально объелась на неделю вперед. Ты же не хочешь укладываться в постель с обожравшейся бабой?!

И даже уверения Антона, что он об этом только и мечтал, не сломили ее намерения ехать к себе на Сивцев Вражек. И уже провожая девушку к подъезду, Антон остановил ее и протрезвевшим голосом сказал, заглядывая Ларе в глаза:

– Ты такая красивая! И мы с тобой поедем вместе!.

– Поедем, поедем! Куда позовешь, туда и поедем! – смеясь, подталкивала Лара Антона в сторону его дома.

– Ты не волнуйся, это недалеко! Это совсем рядом, мы сегодня проезжали рядышком. Вот куда мы поедем вместе! Втроем! Ты, твоя скрипка и я – если вы меня с собой возьмете! – бормотал Антон.

– Ну, ты перебрал! Проспись! Все, иди, а то позову Петровича! Он ведь не просто шофер, он в прошлом чемпион России по вольной борьбе! Он тебя в охапку как возьмет…

Антон, наконец, оторвался от Лары.

– Не надо в охапку. Мы с Петровичем вместе (вот уж действительно запутался – сам-то уже вылез из машины). Я сейчас домой. Баиньки. А с тобой – в Ильинку к мастеру. Лечить твою скрипку. И еще кое-чего… Но это кое-что – пока секрет.

Последних слов Лара уже не слышала за мягко закрывшейся дверью «Майбаха».

На следующий день на репетиции с Ларой случилось недоразумение. Она плохо спала, в желудке урчало. В общем, несколько раз девушка сфальшивила.

– Так, внимание! – постучал главный дирижер палочкой по пюпитру. – Собраннее! С третьей цифры! Вступают скрипки, потом альты! – Он повысил голос. – Лара, проснись! Прошу! С Соколовой! Все вместе!

И тут Лара не смогла сдержать смех, вспомнив вчерашний триумф с Come Together.

В Ильинку они выбрались только через неделю. Машину поставили возле калитки. Пока шли к дому Антон успел шепнуть Ларе: «а эта расцветка штанов хорошо идет к твоей попке». Она не нашлась, что ответить – вроде как пытался комплимент произнести, но очень неожиданный какой-то.

Михаил с интересом смотрел на гостей, особенно на Лару пристальнее и продолжительнее. Впрочем, чего еще требовать от мужчины, который видит у себя в доме незнакомую красивую молодую женщину. Они прошли на веранду, и Лара собралась уже раскрыть футляр и достать свой инструмент.

Но Голодницкий остановил ее – сначала посидим, для знакомства выпьем чайку, а потом можно и музицировать. Чай был душистым, вкусным и располагал к общению. Но мастер неожиданно взял на себя инициативу разговора, направив его в то русло, которое он выбрал сам.

– Хотите стать великой скрипачкой? – поинтересовался Михаил, коварно прищурив левый глаз. И тут же сам начал отвечать на провокационный вопрос. – Да, легко! Продайте душу дьяволу, а он бросит к вашим ногам весь мир. Правда, помучаетесь немало. Слава, она ведь развращает, а потом наступают мучения в поисках покоя. Гениальность, это обратная сторона безумия, это, как в жизни – на одной стороне любовь, на другой – ненависть. Подбрось монетку и что выпадет?

Антон посмотрел на него несколько обескуражено.

– Осталось немногое – найти лукавого, – парировала Лара. – Вы на эту роль не годитесь, Антон тоже не то, что на дьявола-искусителя, даже на молодого Люцифера не тянет.

– Вот так, как на кастинге в кино – не годишься и все тут! – изобразив из себя немного обиженного, сказал мастер. – Доставайте ваш инструмент, сейчас посмотрим, стоит ли звать на помощь нечистую силу: у нас тут новый Паганини в юбке объявился.

На самом деле Лара была в цветастых летних хлопчатобумажных бриджах, анонсировавших красивые ноги.

– Да я и на первую скрипку в оркестре согласна!

– Это где же вы такое видели? – поинтересовался Михаил.

– А в «Метрополитен-опера» первая скрипка – женщина.

«Интересно, а главным дирижером там – муж или любовник?» – подумал Голодницкий, но вслух ничего не сказал.

Мужчины расположились в креслах, мама Михаила, пришедшая уже после чаепития, уселась на диване.

Лара положила смычок на струну «соль» и медленно, постепенно ускоряя, повела его. Она решила для начала сыграть не слишком технически сложный для опытного исполнителя «Чардаш» Витторио Монти.

– Очень симпатично! – первой высказалась Елизавета Наумовна. – У вас хорошая техника. Но вы знаете, мальчики договорились, что вы попробуете новые Мишины скрипки, насколько они удачны. На мой взгляд, инструмент у вас неплохой, кажется, это немец? Получив от Лары подтверждение, мама-Лиза продолжила.

– Хороший звук. Но мне кажется, он не совсем подходит для вашего стиля. А Миша может для вас постараться!

Мама Лиза вступила как-то чересчур энергично, молодежь к этому оказалась не готова.

– Ну вот, мама, как ты меня сразу выдала! Я хотел немного интриги привнести, а ты вот сразу все карты выложила! – сделал вид, что обижен, мастер Голодницкий. – И все-таки, Лара, попробуйте сыграть на моих готовых скрипках. Мне интересно, как они у вас зазвучат. Сам он взял Нойнера и поднялся с ним ненадолго в мастерскую наверх.

И получился совсем неплохой музыкальный вечер. Ларе пришлось поднапрячься, чтобы, во-первых, не ударить в грязь лицом и не подвести Антона, а во-вторых, ей самой стало интересно, как она будет звучать на новых инструментах. При всей «внешней» схожести, каждая из скрипок обладала своим, только ей присущим, голосом. Хотя играла Лара на каждой из них один и тот же каприс Паганини.

– Ну, и которая из них вам симпатичнее? – поинтересовался Голодницкий.

– Пожалуй, вот эта! – указала девушка на один из инструментов. – Нет, они все хороши, не подумайте, что мне кажется, будто остальные хуже. Ну, как вам это объяснить? – беспомощно замолчала она, держа в руках скрипку.

– Да не надо ничего объяснять! Это – ваш выбор! К тому же могу вам сказать откровенно – на данный момент тот инструмент, что у вас в руках – моя любимица. А спросите, почему? – я вам, пожалуй, ведь и не отвечу!

– Милая девочка, весьма сексапильная, раскрепощенная. В игре, конечно, есть огрехи, но фигурка хороша! И грудь торчком и попу не распустила, – заметила Елизавета Наумовна, когда Михаил вернулся на веранду, проводив гостей. – Наверняка, у нее много подружек! Может быть, попробуешь как-нибудь пригласить их еще разок в гости? В «расширенном», так сказать, составе?

– Мама, ну опять ты со своими намеками? В расширенном составе! Ну, как ты это себе представляешь? Будешь их чаем поить? Раньше это делалось по-другому: «А пойдем ко мне? Музыку послушаем!». Предложишь это девушке, и она сразу понимает, чем прослушивание закончится. И вообще, я об этом сейчас не думаю, у меня полоса удачная пошла, заказов много. Времени нет просто физически, секс меня пока не очень волнует.

– Пока, пока! – проворчала мама-Лиза. – Смотри, как бы это твое «пока» завтра не стало «уже». Спохватишься, а будет поздно. Или будет, как с Людмилой!

– Мама! – возмутился Голодницкий. – В этом плане у нас с Людмилой было все в порядке. Ты же знаешь, чего ей не хватало! Она же хотела все «сразу, здесь и сейчас». Да, я многое ей обещал, а от нее просил только одного – подождать. Но, оказалось, она не из тех, кто может ждать. И я ни в чем ее не виню.

– Ну, прости, прости! Я же переживаю за тебя, ты же понимаешь, да? – погладила она Михаила по волосам.

– Да будет тебе, мама! – улыбнулся Голодницкий. – Шла бы ты спать, поздно уже…

– Вот, все говорят, что вершиной игры на скрипке было исполнение Паганини, – когда они отъехали от дачи Голодницкого, несколько неожиданно начал разговор Антон, – Это действительно так?

– Ничего себе, дожили! – несколько удивленно сказала Лара. – Ты стал вновь, после детской музыкалки интересоваться игрой на скрипке?

– Надо как-то соответствовать тебе, да и общаться теперь приходится с людьми из мира музыки.

– Так мы дойдем до того, что ты купишь синтезатор и сам начнешь что-нибудь сочинять! Хотя, знаешь, тебе бы больше пошла виолончель с твоими сильными руками. Но сейчас я тебе прочту короткую лекцию о Паганини. Из того, что сама читала. Так что ты сможешь запросто поддержать разговор с меломанами, но только в детали не углубляйся. Знатоки тебя все равно раскроют, и может получиться неловко.

– Так вот, слушай! У Паганини была бурная молодость. Он рос задирой, жил стихиями, но талант помог ему стать виртуозом. Его стиль игры был очень эффектным и как результат ему стали подражать, появилась масса эпигонов, – свою «лекцию» Лара читала с удовольствием, слушатель был благодарный. – А еще рост его славы совпал с ростом популярности скрипок «кремонцев» – Страдивари, Амати, Гварнери. Но разве это совпадение? – вдруг саму себя спросила Лара. – Своей виртуозной техникой Николо «раскрыл» скрипки и сделал их эталонными. Паганини стал символом стихийного и в то же время виртуозного начала, к тому же у него был огненный темперамент. Он манипулировал слушателями, концертировал по всей Италии, беспрестанно меняя друзей, партнеров, любовниц. К пятидесяти годам у него было все: слава, деньги, болезни – от туберкулеза до сифилиса. Он пристрастился курить опиум, дым которого уносил его в иные миры, в иные пространства. О его похождениях ходили легенды. Кстати, он не мог обходиться без женщин. Считал, что они помогают творить. На самом деле он сумел собрать все виртуозные находки, которые были тогда в Европе и прекрасно ими пользовался, создавая на их основе свое. К тому же у него были экстремально быстрые, по крайней мере, для начала девятнадцатого века, темпы.

Лара увлеклась, что было неудивительно: о великом генуэзце все скрипачи во все времена говорили неравнодушно. Одни с придыханием, искренне восхищаясь, но было множество, кто считал его трюкачом. В России блестящими исполнителями Паганини были Леонид Коган и Виктор Пикайзен. А вот Давид Ойстрах не очень любил его играть – считал Паганини недостаточно глубоким композитором.

– А ты могла бы сыграть, как Паганини? – наивно поинтересовался Антон.

– А я ведь только что и играла один из его каприсов. Несколько раз, – чуть удивленно ответила Лара. Хотя чему было удивляться, откуда Антон мог знать, как звучат каприсы Паганини. – Но, конечно, исполнила не так, как великий маэстро. Да теперь никто и не знает, как именно он исполнял свои каприсы.

– А, может, это и к лучшему! – глубокомысленно вдруг изрек Антон.

– Что – к лучшему?

– Что никто не слышал, как играл Паганини.

– Почему не слышал? Современники слышали!

– Но ты – то не слышала! А вдруг бы ты его увидела живьем, он бы сыграл, а тебе его фразировка показалась неправильной?!

Проехали немного в молчании.

– Слушай, а что там с душкой? Мы же к твоему мастеру ехали, чтобы он душку подстроил? А прослушивание мне устроили! Это что за разводы? – с подозрением вспомнила внезапно Лара.

– А все нормально с душкой! Это мне показалось, когда я тебя первый раз услышал! Колебания климата. Голодницкий ведь посмотрел твоего Нойнера, простучал, разве что стетоскопом не прослушал – все на месте.

– Ах, тебе показалось! Может, тебе и во мне что-то кажется?

– Может!

В город они вернулись уже затемно. Антон завез Лару домой на Сивцев Вражек, к папе-маме. Они за день устали, а перепихнуться на бегу не хотелось. Они уже вошли во вкус искусства любви, им хотелось, чтобы секс обязательно доставлял радость.

Однажды в кафетерии к Ларе за столик подсел Игорек, ее давний приятель еще по молодежному оркестру, где у него было прозвище «лох педальный», которое он получил после откровенного рассказа о своем первом опыте вождения машины на московских улицах. Но хотя ему было под тридцать и пора бы уже мужиком становиться, кларнетист оставался каким-то вычурно изысканным, приторно масляным.

О нем разное говорили, но в оркестре он играл хорошо, все, правда, порывался солировать, мол люди будут приходить специально его слушать. Однажды они с Ларой сыграли в концертной обработке «Маленький цветок» и сорвали бешеные аплодисменты. Что касается разговоров о его нетрадиционной ориентации, то Лара была девушкой современной, без предрассудков. И если кто-то заводил разговор на скользкую тему, вспоминала Фаину Раневскую. А та мудро замечала, что каждый волен, по-своему распоряжаться своей задницей. Лишь бы другим ее не навязывал.

Лара полагала, что Игорь предложит им вместе сыграть что-то новое, но тот вдруг заговорил об ином.

– Слышал, у тебя новый бойфренд появился? – Игорь произносил каждое слово почти нараспев, при этом у него как-то странно изгибались губы. – Говорят, плотник? Решила быть ближе к народу, Ларочка?

Она расценила это как вызов, попытку задеть, обидеть. Но Лара всегда была готова ответить, за словом в карман не лезла, а мужчине могла и по лицу дать. Пару раз такое случалась, при этом обидчик удивлялся, какая сильная у девушки рука.

Лара произнесла несколько простых фраз и вдруг добавила: «А еще у него правильная ориентация по отношению к женщинам. Он меня любит, уважает. А трахает так, что косточки трещат. Хотя он – как тебя правильно информировали – из народа».

– А что наш народ знает, ну, к примеру, об оральном сексе? – с кривой улыбкой спросил Игорек, не сумевший оценить ситуацию, а потому и не остановившийся вовремя.

«Врезать ему по морде, что ли? – подумала Лара. – Но ведь не поймут, скандал будет, доброжелатели разнесут: вон генеральская дочка, что себе позволяет!».

– А народ наш – он простой, но мудрый! В народе советуют таким, как ты, заткнуть кларнет себе в задницу, меньше вони будет! – Лара говорила так, будто каждое слово, как гвоздь вбивала. – А с каких это пор ты стал нездоровый интерес проявлять к традиционному сексу? Что, острых ощущений захотелось?

Игорь смотрел на нее уже обиженно, он не ожидал, что она назовет вещи своими именами. Бедный кларнетист, у него даже рот приоткрылся.

– Рот закрой и подумай о своем будущем. А то ведь, смотри, так и останешься с кларнетом в заднице.

Это было уже жестоко, но Лара завелась.

– А теперь вставай и вали отсюда! – предложила она, и при этом у нее напряглись руки. – А то сейчас придет мой плотник, а руки у него сильные, не чета твоим.

Глаза кларнетиста округлились, он поспешил подняться и попятился сначала мелкими шажками, а затем быстро зашагал куда-то в сторону. При этом Лара впервые обратила внимание на то, как обвисли штаны на его тощей заднице. И про себя, вслед ему презрительно добавила: «Лох педальный!».

Объявление Антона, что он собирается на пару-тройку недель в тайгу, к какому-то Патомскому кратеру смотреть какие-то деревья, было несколько неожиданным для Лары.

Как всегда Антон позвонил в «Лайнс-тур». Фирму эту он открыл случайно – она возила болельщиков в туры на хоккейные чемпионаты мира и делала это, надо отметить, весьма успешно. Как-то они вместе с Давидом оказались в такой поездке вместе с компанией газовщиков из Ноябрьска. Вот сильные были мужики, во всех отношениях – от умения крепко выпивать не пьянея до «бешеного боления» за Россию на трибунах ледового дворца.

Оксана, руководительница компании, удивилась маршруту, но от хороших клиентов никто не отказывается. В итоге лететь ему предстояло до Иркутска, а оттуда до Бодайбо, потом вертолетом до какого-то поселка под названием Перевоз. Дальше дороги нет, до места надо будет добираться на чем придется – может, на лошади, а может и на вертолете, если оказия подвернется.

В общем, турфирма все просчитала, все заказала. Любой каприз за ваши деньги.

– А что это вас туда потянуло? – поинтересовалась Оксана у Антона на всякий случай – вдруг еще кому-то такая поездка будет интересна.

– Да вот, там есть таинственный Патомский кратер и мне захотелось посмотреть, что же это такое, – не вдаваясь в подробности, сказал Антон.

Оксана о Патомском кратере до этого ничего не слышала, а потому и задала еще несколько вопросов. Таинственное место. И особенно впечатлили слова Антона о том, что, по одной из версий, там, в глубине земли находится неопознанное металлическое тело.

– Корабль инопланетян? Господи, как интересно, наконец-то хоть что-то нашли!

Интерес к инопланетянам в Москве в последнее время, как говорят, зашкаливал и любой намек на пришельцев тут же становился темой домыслов и дискуссий. Антон даже немного напрягся – вдруг хозяйка фирмы увяжется с ним в поездку, но у «Лайнс-тур» была напряженная пора. Лето, постоянные клиенты отправлялись в отпуска и на каникулы на хорошие курорты и за хорошие деньги. Фирма была хотя и «скромная», но репутацией дорожила.

– Ты летишь откуда? – поинтересовалась Лара у Антона днем накануне отлета.

– Из Домодедово. Рейс около одиннадцати утра. Успею нормально выспаться.

– Давай по-другому сделаем. Я вечером заеду за тобой, потом вместе поедем на дачу, там переночуем, и утром я отвезу тебя в аэропорт – все равно мимо ехать.

– А что родители скажут?

– Ничего! Папа-мама в санатории в Карловых Варах, отец там восстанавливается, водичку пьет, Наденька на неделю к какой-то троюродной тетке отъехала на свою родину. Во сколько тебя захватить? – решительности Ларе было не занимать.

На даче было тихо и как-то благостно.

– Хочешь, сауну можем включить, она быстро нагреется, – предложила Лара. – И сразу в этот «лягушатник».

Она показала на пластиковый бассейн на участке. Его забыли прикрыть пленкой, и на поверхности плавало несколько опавших листьев.

– Давай просто так искупаемся, и без сауны жарко, – предложил Антон.

Через две минуты Лара, надев раздельный, из бирюзовых трусиков и лифчика, купальник, первой вошла в воду. Пару раза махнула руками и оказалась у другого бортика.

– Ну, волжанин, а ты как, саженками плаваешь? – подначила, смеясь, Лара.

Антон, в обычных трусах, подпрыгнул вверх, скрестил в воздухе ноги и плюхнулся «бомбочкой». Лара завизжала, Они немного побултыхались в воде и облокотились на бортик.

– Хорошо-то как, – вздохнул Антон. – Вот о чем в давние времена говорили – благодать Божия.

Лара приблизилась к нему:

– Хочу тебя!

– Что, прямо здесь? – переспросил Антон.

– Ага, здесь и сейчас. А то сгинешь в сибирской тайге или улетишь с этими пришельцами, что под кратером живут!

И Антон через воду увидел, что трусики от бикини куда-то исчезли.

– И когда это ты успела их снять? – удивился он.

– А ты не обратил внимания, что они просто на боку завязываются? Как в детской сказке – потянешь за веревочку, дверка и откроется!

– А сейчас мы еще одну завязочку потянем! – освободил девушку от лифчика Антон. – И что нам тогда откроется?

– У-у! – отвечала Лара, стягивая с него трусы рукой. Антон попытался как ватерполист, выпрыгнуть из воды, но ничего путного не получалось.

– Подожди, подожди, ты так всю воду выльешь! – остановила его девушка – Я сейчас проще сделаю.

– Только воздуха набери! – напутствовал ее Антон. Лара «нырнула», стянула с него трусы и задержалась под водой. И что она там такого интересного увидела? Только Антон блаженно закатил глаза и шумно выдохнул: «Уф-ф!!».

– Ух! – округлив глаза и жадно глотая воздух, появилась из-под воды девушка. Забросив ему руки за плечи, обвила его торс ногами и пропела:

– Ну, поедем вместе!.

– Мы с тобой, как кролики! – неожиданно сказал Антон.

– Нет, мы с тобой, как люди. Кролики воды боятся! – парировала Лара.

В семь утра Антон проснулся, голова Лары лежала у него на плече, и от ее волос ему было щекотно. Он потихоньку переложил ее на подушку и отодвинулся. И неожиданно увидел, какие у нее по-девчоночьи пухлые губы, несколько конопушек на шее. Нет, неожиданно – не то слово. Это он видел уже много раз. Просто чувство было другое, незнакомое. Тревожное и, в то же самое время, приятное. Он тихонько пошлепал из комнаты и вдруг услышал:

– Раз ты – первый, умывайся и ставь чайник, я следом встаю!

Вот что значит абсолютный слух!

Лара привезла его в аэропорт, поцеловала и покатила на выезд. Долгих проводов ни она, ни Антон и не планировали.

«Говорят, разлука проверяет крепость чувств! – пронеслось у них обоих в сознании одновременно. – Ну, вот и проверим».

Еще в очереди на регистрацию Антон обратил внимание на группу мужчин примерно своего возраста. У них были большие сумки с аквалангами и прочим снаряжением, видно собрались на Байкале понырять. Может быть, посмотреть на его красоты, а может, и золото поискать колчаковское. Искатели сокровищ ни в какие времена не переводились не только в разных экзотических странах, но и в России. И хотя было достаточно тепло, парни были одеты основательно. Один объяснял приятелям свои тяжелые ботинки десантника на ногах тем, что решил сэкономить общий вес. Все-таки за перевес багажа платить не хочется, лучше эти деньги на что-то иное пустить.

Антон сдал свой рюкзак, который потянул всего-то на двенадцать килограммов, в багаж. Вещи он собирал, как завзятый путешественник. Невесомая практически, канадская палатка. Куртка-ветровка, легкий, но теплый свитер. Комплект теплого белья. Кеды. Топорик, карманная цепная пила, миска, кружка и ложка, пара бензиновых зажигалок. Компас, небольшой светодиодный фонарик, складная лупа, простые карандаши, блокнот, швейцарский армейский нож хорошей стали. И, главное – стальная колонковая трубка для взятия кернов из стволов деревьев. По совету Давида он взял с собой всякие жидкости от комаров и прочего таежного гнуса. В ручной клади у него был рюкзачок с парой фотоаппаратов, зарядными устройствами для батарей, нетбук и папка с выписками из разных материалов, скачанных в Сети. Этакое досье на Патомский кратер. Проверил, не забыл ли телефон с GPS. На месте.

«Дайверы», как назвал про себя Антон ставших ему симпатичными парней, внимательно слушали «очкарика».

– Мужики, за два вечера написал небольшую программку для компьютера и теперь спокоен, как удав, – хвастался тот друзьям. – Теперь Нинка будет каждый вечер в интервале между десятью и одиннадцатью получать на телефон эсэмэску; «Спокойной ночи, любимая, нежно целую. Твой зайка».

– Расколет она тебя, – возразил «плечистый» – так Антон назвал про себя крепыша в десантном тельнике под пятнистой курткой.

– Не думаю. У меня было два варианта – или сделать программу и писать ей каждый вечер, или поругаться до отъезда вдрызг. Впрочем, если не писать – тоже разругаемся.

– В общем, решил поддерживать хрупкий семейный мир? – то ли спросил, то ли констатировал факт «плечистый», со стрижкой ежиком, как американские морпехи в кино.

Антон рассчитывал, что в салоне у него будет место поближе к «дайверам» – могут оказаться интересными людьми, но не повезло. Хотя место и было у прохода, как он и хотел, но рядом с ним оказались две «овцы». Правда, поначалу про себя он назвал их «лахудрами крашенными» – из-за пергидроля волосы у них были светло-соломенными, стриглись они, видимо, у одного парикмахера, названия этой прически Антон не знал, а походила это на конскую гриву или на голову осла.

Ну, не красавицы, но и это не беда, если бы не одно обстоятельство. Они все время смеялись. Одна что-то говорила другой, обе закатывались, потом говорила другая, но все равно заливались обе. И выходило у них это очень громко и вульгарно.

Одна, которая оказалась к нему ближе, была мужеподобная дылда, и ржала, как лошадь (и лицо у нее было вытянутое, кого-то напоминавшее), а вторая – «пушистая» белолицая блондинка внешне выглядела этакой славной, нежной, но оказалась абсолютно безмозглой. «Мелкая», ростом чуть больше полутора метров, тарахтела без умолку и смеялась заливисто, как-то подтявкивая на манер мелкой болонки. К счастью, она сидела у окна.

«Вот кому-то же достанется такая сучка, с ума сойдет! И днем, и вечером, и утром – тяв, тяв! – подумал Антон. – Впрочем, и лошадь не лучше».

Прилетев в Иркутск, Антон отправился в гостиницу, в которой «Лайнс-тур» забронировал ему номер – все-таки у некоторых фирм действительно «длинные руки». Гостиничка оказалась «классикой» советских еще времен, с буфетом на третьем этаже, но чистенькая, с бесплатным доступом в Сеть. Антон сразу отправил эсэмэску Ларе. Скоро получил ответ, заканчивавшийся коротко: «Ц.! Твоя Л.».

Наутро он отправился в институт с очень сложным и длинным названием, где у него, по протекции научного руководителя с биофака МГУ, была назначена встреча с местным «царем». Иван Васильевич Рожков – доктор биологических наук, оказался худощавым мужчиной, седовласым, с длинным костистым носом, в очках с тонкой металлической оправой, со спокойным голосом. А «царем» его прозвали в честь Ивана Васильевича, которого играл Юрий Яковлев в кино. Кто-то заметил у Рожкова сходство с Яковлевым, но это к делу отношения не имеет. Тайгу Иван Васильевич знал, любил ее и в свое время походил по ней немало.

Он внимательно выслушал Антона, покивал головой, когда тот дошел до своей теории памяти дерева.

– А что вы в зону тунгусского метеорита не хотите пойти? – поинтересовался «царь».

– Нет, к Тунгуске я решил не ходить, там мне не так интересно. Кусков метеорита там нет, я ученым верю. У меня другой интерес – мне нужно посмотреть несколько деревьев, елок старых, может быть, и сухих. Я одну вещь сделать хочу – вот и нужна еловая дощечка. Скрипичные деки только из ели делают. А там заповедник, ничего трогать нельзя.

– Так сухих елей по всей России полно!

– У меня по этому поводу своя теория есть. Так что мне нужна особая елка, которая многое повидала, многое выстрадала.

– Ну, такое я в первый раз слышу! Вы, милый мой, весь в теориях! На Патомском кратере никаких деревьев нет. Только вокруг. В центре было несколько чахлых лиственниц, но мы их на законных основаниях спилили. По кольцам вычислили приблизительный возраст кратера. Моя оценка – двести пятьдесят лет. А вот отчего сам кратер образовался – не скажу, но, говорят, под ним есть магнитная аномалия, какой-то сверхпрочный кусок металла. Взрыва не было, но энергетический поток пронесся, на деревьях все-таки заметны следы.

Рожков начал увлекаться, но вовремя остановился. Они подошли к шкафу, в котором лежали диски спилов деревьев, посмотрели на бирки – моложе ста лет ни одного образца не было. Иван Васильевич мог бы еще довольно долго рассказывать, но вдруг на чем-то «споткнулся», и перешел в деловую плоскость. Дал совет – искать елку метрах в ста от кратера, выше по склону сопки, лучше, если найдется елка, которой больше двухсот лет. Там интересная структура колец после 1842 года. Лет сорок после этой даты шел высокий прирост, кольца были почти в миллиметр толщиной, а потом они резко сужаются.

Они еще немного поговорили, Антон выслушал несколько советов, а, главное – получил официальную бумагу, подтверждавшую, что ему поручается взять пробы для дендрохронологического анализа деревьев в районе Патомского кратера.

На следующее утро Карпачев вылетел в Бодайбо – негласную «столицу» российского «клондайка».

Вертолет, оттарахтев движком, приземлился на окраине Перевоза, в районе грунтовой полосы, на которой иногда садился старенький «кукурузник», биплан АН-2. Еще сверху Антон разглядел большой поселок, что просторно раскинулся на пологом берегу реки Жуи, которая делала здесь большую «подкову». Вокруг поселка были разбросаны могучие сосняки. Красота сказочная.

Лопасти, наконец, остановились, и следом за парой попутчиков – мужиков серьезных, не слишком многословных, но пообещавших ему помощь на месте, когда прилетят, Антон спрыгнул на землю. Из грузового отсека второй пилот начал доставать почту, потом сумки и, наконец, его рюкзак. Антон был главным пассажиром, который заранее, еще в Москве, практически в одиночку оплатил рейс. Остальные были на «подсадку», он бы и без них полетел, а так, считай, повезло мужикам.

Вместе с летчиками и попутчиками они пошли к небольшому домику здешнего «аэропорта». Попутчиков Антона встречал их ровесник в полицейском мундире, капитан.

– Антон, познакомься с капитаном Сергеем Пузиковым, он здесь – первое лицо. Если потребуется, окажет тебе всякое содействие, без него тут ничего не делается! Словом, власть! – представил капитана старший из попутчиков Антона.

– Лес у нас здесь не промышляют. Вывозить некуда, до китайцев далеко. А воруют лес в Восточной Сибири. Валят кругляк где-нибудь, таможню оформляют в Красноярском крае и через Забайкальск гонят в Китай. А китайцы ни щепкам, ни опилкам не дадут пропасть, все пойдет в дело, – спокойно, хотя и с некоторой досадой, рассказывал капитан Пузиков Антону, пока они тряслись в «уазике-патриоте» по местной, если можно было ее так назвать, дороге. – У нас, если кто и срубит дерево, так это с умом, наши мужики тайгу ценят, ходят в нее правильно. Да и срубит-то иной дерево, так себе на дело, это, мы полагаем, не против закона. Да, а здесь не лес валят, у нас золотишко моют. Песочком норовят разжиться, самородочек приискать. Артельничают, словом. А потому и дела случаются разные. Редко, когда хорошие дела.

Наконец, приехали. Сергей познакомил Антона с приветливой супругой капитана – Катериной Степановной. Новому человеку в доме были рады. Спросив для вежливости, как там Москва, стоит ли еще на месте, хозяйка удалилась по своим делам.

– Ты «Дядю Борю» уважаешь? – поинтересовался Пузиков.

– А кто это, «Дядя Боря»? – откровенно признался Антон.

– Ну, паря, вы там в столицах совсем от жизни оторвались! Сейчас, я тебя познакомлю! Катерина, ты, где там, закусочку сообрази нам! Под «дядю Борю».

– Да ты свалишь парня, он потом два дня в себя приходить будет, – попыталась возразить Катерина Степановна. Но как-то делала она это не слишком энергично, видно ей самой было интересно, как этот москвич пройдет «испытание» настоящей «огненной водой».

– Нет, не свалится. Я ему только попробовать дам, ничего с ним не сделается. Ты нам только закуску дай правильную, – уверил супругу Сергей.

С этими словами он подошел к буфету и достал графин. Из тех, что ставили на стол президиума на партийных собраниях в прошлом веке. В графине с притертой пробкой была жидкость неопределенного, какого-то почти бурого цвета. Тут же на столе возникли три лафитничка, каких сейчас и в столицах не сыскать.

Катерина Степановна достала из холодильника пойманного вчера тайменя, быстро распотрошила его острейшим ножом, вырезала филе, посолила, поперчила от души, засыпала мелко покрошенным луком, полила растительным маслом и уксусом. Смесь эта постояла минут пять на «рабочем» столе и, наконец, появилась на столе обеденном.

Сергей взялся за графин, разлил жидкость, от которой шел сильный запах спирта, по лафитникам, и предупредил: «Пей в три глотка и сразу закусывай, а то с непривычки обожжешься. А вот водой запивать не надо – только хуже будет. Ну, с приездом!»

Антон последовал совету и после первого небольшого глотка сидел с открытым ртом, стараясь подцепить вилкой кусочек рыбы, чтобы протолкнуть ком, вставший в горле. Наконец дыхание восстановилось.

– Это что за напиток?

– Был такой геолог, звали его Борис Иванович, но все помнят его, как «дядю Борю». Он сначала на Колыме золото искал и преуспел в этом деле, доходил и до Бодайбо. А потом вышел на пенсию и стал тунгусский метеорит искать. Метеорит, конечно, не нашел, а вот такой напиток сочинил.

При этих словах Сергей налил в свой лафитник заново, а супруге и Антону только «освежил» по капле.

– Так вот, здесь спирт, медицинский, конечно, пара столовых ложек воды, ложка горчицы, черный перец-горошек и все это перемешивается. Дезинфекция полная. Но тут уж действительно, первая колом, вторая соколом, а дальше – мелкими пташками.

Антон взялся за лафитник и произнес тост в современных традициях: «За вас, за тайгу и ее жителей!»

Действительно, второй глоток дался ему легче, но при этом он заметил, что Сергей только отпил из своей рюмки.

В паузе поговорили о том, о сем, дошли и до главного – что там хочет Антон выискать близ Патомского кратера.

– Есть у нас тут мужичок, который тебе поможет – Васяткой Черным зовут. Ему за шестьдесят, но он еще крепкий. Он сам то ли эвенка, то ли просто на бурята похож, но говорит, что у него русские корни. Пусть, малость подзаработает с тобой, идти вам с полсотни километров, дня три в каждую сторону, в тайге много чего бывает, речку вброд переходить, или завал обойти, – Сергей распоряжался как настоящий хозяин, каким он и был на самом деле в этом далеком от всего месте. – Я с Васяткой поговорю, пусть тебя проводит. Ну, ты ему денежку какую дай, но, пока не вернетесь, не наливай ему спиртного, ни-ни! Может задурить. Да и денежку только потом давай. По той же причине.

Утром голова у гостя не болела, а хозяин и не знал, что это такое и как это бывает. Около восьми утра, после утреннего «чая» – сначала, правда, хозяева настояли, чтобы Антон, на всякий случай, прежде съел кусок рыбы, и только потом налили ароматного напитка, Пузиков послал кого-то из своих людей за Васяткой и еще каким-то «начальником», которого назвал «хозяином тайги». «Хозяин тайги» оказался на самом деле чернявым и довольно молодым коренастым мужиком лет около сорока. Одет он был легко, на Антона лишь коротко глянул – видно, ему сразу все стало ясно.

– Ладно, дам я вам подводу с лошадью, – смилостивился «хозяин тайги», выслушав, зачем Антон собрался к «Гнезду огненного орла». – Может, привезете немного леса и для наших нужд. Не оставлять же ствол там гнить. Тебе-то нужно всего метр-полтора, а может, и того поменьше, а срубите целую ель. А нам разбрасываться елкой – не дело.

Васятка – мелкий мужичонка с уже почти плешивой головой, долго уяснял, что предстоит ему ехать-идти с этим городским почти на неделю к «Гнезду Орла». Говорил он хрипловатым голосом, но после пары фраз Пузикова понял, что «отвертеться» не выйдет, а потому лучше и согласиться, и запросить «за труды» больше. Скажем, тыщи три, а то и пять. И, вообще-то, путь не близкий, место «дурное», можно и чуток набросить. Получив от Антона уверения, что «не обидит», Васятка посмотрел на капитана Пузикова. Тот кивком подтвердил. Ударили по рукам.

Решили двинуться после обеда – примерно в час дня, перебраться «на ту сторону» и сегодня проехать, покуда дорога не кончится – дотуда, откуда она должна поворачивать. А от этого места надо добираться уже, как выразился «следопыт» Васятка, по чутью.

Васятка пришел в одиннадцать. Антон уже успел сходить в магазин, где взял три буханки хлеба ночной выпечки, десяток банок тушенки из запасов «госрезерва», чаю, сахару, соли, супа в легких пакетах.

– У тебя выпить-то имеется? – будто мимоходом поинтересовался Васятка, подглядывая, как Антон укладывает рюкзак.

– Нету! А и было бы, не дал бы! – спокойно ответил Антон.

– Ты с чего такой суровый? – Васятка посмотрел на него с интересом. Обычно те, кого он «водил» в тайгу, отнекивались или что-то плели, а этот – нет, и точка.

– А ты глотнешь, и крышу тебе снесет! И что мне с тобой делать по тайге?

– Не, это ты попутал. Это у чукчей или эвенков сносит. А у меня в роду русские были, казаки, да вот бабка бурятка затесалась, она и напечатала мне такую морду, что за местного северного человека принимают. Нет, мне водку не страшно пить. Разве что петь начну. Но так, тихонько.

– Захочешь петь – и без водки запоешь, – предложил Антон.

– Без водки куражу нету, – возразил мужик. Потом добавил. – Когда обратно прибудем – нальешь?

– Давай, сперва, на место отбудем. А там видно будет.

– Чего там смотреть? – протянул мужичок. – Ты мне деньги дашь, моя баба их тут же и отымет. И все тут.

– Трезвым останешься.

– А какая с того радость? – задал почти философский вопрос Васятка, у которого была своя система жизненных ценностей. Не слишком сложная, однако, стройная и вполне его устраивавшая.

– Ладно, вернемся, материал принесем, налью, – все-таки уступил Антон.

– Ну вот, теперь вижу, наш ты все-таки человек, понимаешь тружеников, – при этом Васятка рассматривал свои руки с сильными толстыми пальцами, темную от загара кожу со следами шрамов от порезов или еще чего. – Я, пожалуй, тебе еще свою телогрейку принесу, она легкая. Старая, правда, но, если не сгодится, то и в тайге оставить не жалко. Пускай птицы на гнезда ее тащат. Все кому-то польза будет, хоть птенцам.

Они вышли в два, переправились на другой берег Жуи и по дороге, накатанной «Уралами», двинулись довольно ходко в требуемом направлении. Серая лошадка с редким именем «Мурка» еще не устала, а потому легко тянула не обремененную грузом телегу, При этом Антон любовался местными красотами, восторгался про себя то золотым цветом листвянки, то бездонной глубиной синего неба.

Еще через пару часов остановились перед какой-то речкой, которую надо было переходить вброд, выпрягли «Мурку», но Васятка ее стреножил на всякий случай. Перекусили коротко. Кобылка с удовольствием паслась, словно знала, что ретивому коню работы вдвое, а корм тот же. Так что щипала траву, чтобы иметь запас сил. Проводник пошел, как он выразился, «брод наметить», который вроде как тут недалече.

Недалече оказалось полутора часами хорошего хода.

Антон лежал в телеге, смотрел никуда и чему-то улыбался.

– Вспоминаешь чего хорошее? – поинтересовался, шедший рядом Васятка.

– Да, нет, так. Красота какая…

– Подругу, небось, припомнил! – Васятка не был ценителем пейзажей и к природе относился спокойно. Тайга она и есть тайга, река, она и есть река. – Вон, глаз у тебя, как у кота, когда сметану учует. Котовничаешь, небось?

Антон в ответ только хмыкнул.

Около семи вечера начало темнеть, Нашли место поудобнее, развели костерок, согрели кипяток, «доширак» запарили, открыли банку тушенки, чаек заварили. Потом костер загасили, как следует, спать решили в телеге – места хватит для двоих.

Васятка, лежа на спине, захрапел во всю, громко, с перекатами. Поначалу Антон терпел эту «музыку», поскольку смотрел в небо, любуясь мерцанием звезд. Потом довольно бесцеремонно повернул спутника на бок и тот стих. Теперь и Антон заснул под всякие шорохи тайги.

Проснулись они в шесть, для Васятки это было привычно. «Мурку» он запряг быстро и ловко. Быстро поели всухомятку, запили остатками вчерашнего чая и тронулись в путь. Антон, чтобы быстрее проснуться, шел рядом с телегой. Конечно, это не городской бег трусцой, но все какая-то разминка. Назвать тропу, по которой они передвигались, и дорогой было нельзя, но когда-то кто-то здесь проехал, и какие-то следы остались.

Они немало помучались, споря и ругаясь в продвижении к своей цели. Антон постоянно сверялся с компасом и картой, а заодно и с показаниями GPS. Васятка предпочитал идти «по чутью», то есть, по памяти и наитию. При этом приходилось нелегко. Антон клял себя, что лучше бы им было верхом на паре лошадок, но как потом бревнышки назад тащить?

Вечером второго дня Антон сварил суп. Ну, супом назвать это было как-то неудобно, но вышло вполне съедобное варево, главное, что горячее. Заварили чай, причем Васятка бросил себе в кружку столько заварки, что Антон обеспокоился.

– Тебе плохо не станет?

– С этого? – удивился проводник. – Не, с этого только хорошо будет. Спать без ног уложусь.

– Да ты и без чифиря, намедни, спал без ног, без рук. Зверя храпом пугал! – засмеялся Антон. И, пока они еще не уснули, решил изложить Васятке свою теорию относительно памяти деревьев.

Слушал-слушал Васятка рассказ о деревьях, об их чрезвычайных «способностях», цепочках молекул и не выдержал, спросил:

– А ты случаем не оттуда? – при этом он заглянул в глаза Антону, а оттопыренным большим пальцем правой руки ткнул куда-то в небо.

– Откуда – оттуда? – Антон сразу и не понял, что имеет в виду Васятка.

– Ну, это, с чужих планет? Говорят, они над тайгой летают. И иногда на землю выходят, – при этом попутчик по не совсем понятной ему экспедиции, смотрел на Антона с подозрительностью простоватого следователя из глубинки.

– Нет, Васятка, я – из Костромы.

Что такая в России есть, проводник знал. А вот где находится – знать про то не было ему никакой надобности. На всякий случай головой кивнул утвердительно.

– Да, значит из Костромы, – раздумчиво, с некоторым недоверием произнес Васятка. – Ну, это все равно, считай, что оттуда…

Небо не было таким черным, как на юге в это время года. К счастью, не было и облаков, а потому Антон ощущал себя наедине со Вселенной. Вернее, выходило как-то наоборот – сейчас Вселенная была под ним, а он находился в ее центре. Отдавало манией величия, но все лучше, чем ощущать себя заурядной песчинкой, одиноким пикселем где-то в левом верхнем углу общей картины мироздания.

Антон вспомнил, как год назад, с «подачи» своего дяди-дипломата Юрия Ивановича, не думая о будущем, то есть о последствиях действий в настоящем, он беззаботно отправился на Канарские острова, на Тенерифе, посреди Атлантики, чтобы побывать на фестивале «StarMus». Об этом фестивале знал только узкий круг посвященных и, как проведал о нем дядя Юра, Антон так и не выяснил.

На завтраке в отеле, набирая себе на тарелку салат и продвигаясь вдоль стойки, Антон чуть не «въехал» в мужчину средних лет с копной вьющихся волос. Мужчина стоял перед набором плошек, в которых лежали маринованные перчики, луковички и дольки чеснока. Он никак не мог решиться, взять ли ему чесночину. По доброте душевной Антон решил ему помочь, попробовал объяснить, что маринованный чеснок не обладает такими же свойствами, что свежий, а потому, хотя и вкусен, но большой опасности не представляет. В общем, слово за слово, они разговорились, представились.

– Александрос, я из Греции, – лохматый протянул свободную руку.

– Антон, я из России, – ответил молодой человек, поставив свою тарелку на стойку. – Вы отдыхать приехали, на море?

– Нет, я буду играть на концерте, а также аккомпанировать, когда будут выступать профессор Стивен Хокинг и Алексис Леонов. Это русский космонавт, который первым вышел в космос. Я пишу специальную музыку под влиянием философских и космических теорий.

– Невероятно! – изумился тогда Антон. – Так и я ради этого сюда приехал!

Через два часа они сидели в баре за чашкой кофе, и Антон слушал этого интересного музыканта и его теории, а также исторический экскурс по древней Греции. Конечно, Антон побывал на концерте, обзавелся музыкальным и видеодиском музыки Александроса Хахалиса. Несколько вещей: «Гимн Звездам», «Танец Сердца» и «Полная Луна» – он закачал в свой мобильник и время от времени их переслушивал.

И вот теперь, в тайге, неподалеку от конечной точки экспедиции, он решил послушать эту таинственную музыку. Антон приподнялся, развязал рюкзак и достал свой «мобильник», бесполезный здесь, как телефон, но вполне подходящий, как плеер. Ощущая себя в космической невесомости, Антон «улетел». Телефон выключился, заряд батарей надо было беречь, а потому Антон выставил автоматическое отключение через десять минут после окончания трека. В тишине ночи вдруг чирикнула какая-то пичуга, видно спросонья, а, может быть, и ей что-то приснилось. Антон повернулся на другой бок и молниеносно провалился в сон. Но вот заворочался Васятка, первые лучи солнца уже подсветили небо и скоро должны были добраться и до них.

– Вставай, Антоха, – обратился к нему Васятка, соскочил с телеги, пожурчал струей, отойдя метра на три-четыре к большой сосне, и начал запрягать лошадь, которая и не сопротивлялась, видно запало ей, что такая ее доля – тащить эту самую телегу.

Антон плеснул себе на лицо воды из большой бутыли, отрезал по ломтю еще хранившего свежесть «перевозного» хлеба, «накружил» твердокопченой колбасы – этим и позавтракали. Чай не грели, чтобы время зря не переводить, да и ладно.

Они немного проехали по какой-то старой дороге, заросшей травой, но достаточно твердой, чтобы колеса телеги в ней не увязали. Через час Васятка влез на дерево, хотел убедиться, что в правильном направлении движутся. Крикнул сверху, что каменюку приметную уже видать – часа два еще до нее. Так они и двигались неторопливо, пока лошадь не остановилась вдруг намертво и отказалась делать еще хоть шаг.

– Ну, значит, совсем рядом уже, – решил Васятка. – Туда и оленя не затащить, а не то, что лошадь. А лошадь ведь куда умнее оленя. А Мурка нас вон куда довезла, так она вообще самая умная. Так что дальше идти нам своими ногами.

Мурку выпрягли, но от телеги не отвязали, чтобы не убежала куда подальше из зоны магнитной аномалии. До кратера шли с километр и, когда он открылся, были поражены увиденным. В центре из кратера торчала словно окаменевшая, острая головка ракеты, которая застряла на полпути на взлете. Только была она каменная. Прямо-таки скульптурная композиция «Выход межконтинентальной баллистической ракеты из шахты в сибирской тайге». Антон захотел проверить одну идею: достал телефон, воткнул в него кабель наушников, вкладыши вставил в уши и включил музыку Александроса Хахалиса. Какого эффекта он ожидал, сам не смог бы сказать. Но с первыми же аккордами почувствовал, что его «повело», что ноги сами несут его ближе к кромке кратера. Антон двинулся дальше по наитию, хотя и знал, куда ему нужно попасть – северный склон горы. Там и нужно искать ту самую ель…

Через несколько минут он почувствовал, что пребывает в состоянии прострации и плохо соображает, какие силы и каким образом так подчинили его. Собрав всю волю, намеренно попытался сделать шаг в сторону от направления, указываемого музыкой, как своеобразным пеленгатором. И тут же изменились интенсивность и ясность сигнала. Он вернулся на прежний «курс» и скоро увидел сухую ель, ту самую, которую искал. Антон пошел к ней быстрее и заодно поторопил своего спутника: «Давай, Васятка, не отставай, – подбадривал он проводника, который посапывал ему в спину. – Кажется, нашли, что искали!». Антон был уверен, что они нашли ту самую ель, которая должна подтвердить его идею. А в ее правильности он и не сомневался, иначе, зачем было ехать в такую даль?..

Наконец, он остановился у дерева, сбросил рюкзак и достал свою «волшебную» трубку. Васятке она показалась обычным шлямбуром, которым еще не так давно пользовались все строители, когда нужно было пробить дырку в стенке. Но у Антона длинная колонковая трубка была тонкая, из особой стали, на одном конце заточены специальные резцы. И вот он приставил трубку резцами к стволу и начал ввинчивать ее в дерево. Высверлив ствол на «глазок» до средины, Антон обратным движением извлек трубку и выбил ее содержимое – керн, или деревянную палочку, по которой сразу смог оценить плотность годовых колец. Убедился, что ствол уже давно высох, и смолы в нем нет.

Было очевидно, что дерево пережило тот самый взрыв. Но вот, сколько лет было этой ели в момент, когда это произошло? Тут уже нужен был микроскоп, к тому же жизнь дерева в тот день не остановилась.

– Вот так вот, с одного взгляда поймал! – похвастался он перед Васяткой.

– Чего поймал-то? – недоуменно переспросил проводник.

– Ствол, какой искал! Теперь нужно полено выпилить.

Они приладили пилу к стволу. Сухое дерево давалось легко, и скоро ель рухнула. Антон отмерил полтора метра от комля, и они отпилили «бревно».

Затем Антон достал топор, ему не терпелось «потюкать» по ели. Васятке стало скучно смотреть, как работает Антон. Хотя поначалу он здорово изумился, как ловко «городской» управляется с пилой и топором. Хотя чего было удивляться, раз человек лес знает, то должен знать и с какой стороны к дереву подойти, и как топор пустить. Наконец, Антон начал простукивать светлое, свежеошкуренное бревно костяшкой согнутого указательного пальца. Звук получался ровным – червоточины и волчков вроде бы не отмечалось.

Васятка срубил со ствола сухие ветки. Вдвоем с Антоном они распилили уже «усеченный» ствол на несколько бревен метра по три длиной, чтобы удобнее было их уложить на телегу.

Обратно шли весело, Васятка и без водки пел какие-то необыкновенные протяжные песни. Антон пытался было ему подпевать, но ничего путного из этого не вышло.

В поселке на лесопилке бревнышко «распустили» на доски именно по тем размерам, которые указал Антон. Васятка его сопровождал и мужикам сообщил, что приезжий много чего знает, лесной человек, с деревьями говорить может. Мужики подивились, но большая бутылка водки и тысячная купюра свое дело сделали. К Антону, хоть и молод, отнеслись уважительно. Тем более, что сам он от стакана отказался, но из уважения, за ради общества все-таки пригубил малость.

Антону очень хотелось сразу, еще из самолета после посадки в Домодедово позвонить Ларе. Но затыркался, заждался своего «негабаритного» груза, потом глянул на часы и, увлекая за собой баул на колесиках для хоккейной амуниции, рванул к кассам электрички, чтобы успеть на ближайший «экспресс» до Павелецкого вокзала.

В вагоне оказалось немноголюдно, и он расположился с комфортом. Переведя дыхание, огляделся вокруг. В соседнем ряду сидели двое парней и развлекались тем, что пытались «свести с ума» программу-навигатор в планшетнике. Женский голос сначала был доволен маршрутом движения, а потом озадаченно смолкал, как только ребята вводили новые данные. Программа исходила из того, что клиент едет на автомашине, и предлагала свою версию, а поезд ехал по своей колее, без пробок и светофоров, что едва не замкнуло компьютеру «мозги». В общем, поединок человека с компьютером был не очень корректным, но доставлял представителям отряда homo sapiens некоторое удовольствие. Антон также улыбался, слушая комментарии парней.

Он позвонил Ларе из вагона и получил четкую команду: она требовала его к себе на квартиру, на Третью Фрунзенскую. Прямо сейчас.

На Павелецком вокзале он оставил баул в камере хранения, наверху быстро договорился с таксистом и скоро был уже возле знакомого подъезда, жал на кнопки домофона, сожалея, что все-таки не поехал сначала к себе домой, где мог бы спокойно помыться, побриться.

– Наконец-то! – радостно взвизгнула Лара, обвила его шею руками и прильнула к его губам. – Ты, колючий! Что, будешь бороду растить? – Почувствовав, что Антон твердо стоит, она вспрыгнула на него, как девчонка и обняла его талию ногами.

– Дай хоть дух перевести! – чуть ли не взмолился Антон. – Да от меня, наверное, как от козла, несет!

– Ладно, ладно! – повела она носиком. – Есть немного. Как от козлика. Бородатого. Возбужденного. Иди в ванную, а я пока сделаю яичницу.

Под тонким белым махровым халатиком с шелком вышитыми цветочками на отворотах на Ларе не было ничего. Антон не удержался, запустил ладонь глубже, нежно погладил ее грудь, чуть сдавив сосок.

– Ого, чувства наши не увяли! – выдохнула она и, в свою очередь, положив ладонь на то место, где под тканью брюк уже чувствовалась серьезная твердость, добавила. – И реноме свое в таежных лесах не уронил! Ладно, две недели воздержания только на пользу. Терпела, ждала, верность хранила, что перед этим четверть часа?!

К рассказу о тайге, об увиденных невероятных местах, аномалиях Патомского кратера Антон смог приступить только через час.

– Тигры, медведи, рыси, кедры, пихты, икра черная, красная, местная экзотика? – интересовалась Лара, без смущения смещая и путая ареалы обитания фауны и флоры.

– Нет, зверь живет там своей нормальной жизнью, люди – своей. Друг другу стараются не докучать. Из экзотики впечатлил, пожалуй, разве что «Дядя Боря». Да, люди там скорее выживают, хотя богатства вокруг – бери и пользуй. А места – фантастические. Там надо самому побывать…

– Знаешь, тут недавно Жанка передо мной похвасталась комплиментом, который получила от Давида, – делилась «своими» новостями Лара. И не дожидаясь, когда Антон спросит, какой комплимент, продолжила. – Он назвал ее дерзкой, порочной и страстной. И ей это очень понравилось. Что ты молчишь?

Неожиданно Антон рассмеялся.

– И что тут смешного?

– Да, что тут смешного, по-моему, это здорово. Но кажется мне, это не он придумал. Я-то думаю, что просто Давид попал в пробку на Комсомольском проспекте и, видно, прочитал слова на рекламном щите мюзикла «Чикаго»: «Дерзкий, порочный, страстный». Запомнил, перевел в женский род и, улучив момент, ввернул его Жанке. А той того только и надо, насколько я ее знаю. Молодец!

– Увидел, не увидел, запомнил, в женский род просклонял – недовольно буркнула Лара, – а Жанка от удовольствия почти светилась. Возгордилась до небес!

И ведь действительно, любой женщине услышать такие слова приятно, к тому же не каждой они достаются, да и не часто. Так что гордость Жанны можно было вполне понять.

– А, так ты на комплимент напрашиваешься! – догадался Антон. – Ну, прости, одичал я немного, но мы это быстро восполним-наверстаем. Дай мне только вдохнуть полной грудью насыщенного духовностью московского воздуха! Из меня комплименты потоком польются! – пообещал Антон, усаживая Лару к себе на колени.

– И вовсе я не напрашиваюсь! Я с достоинством ожидаю их! – простила молодого человека девушка.

В субботу утром Лара поехала вместе с родителями на дачу. Посмотреть, что там и как, сменить воду в бассейне, проверить отопительную систему. Скоро осень, за окнами август.

В большой комнате у окна стоял отреставрированный стол, отец приставил к нему кресло и примерялся, как ему будет за ним работаться. Он уже поставил ноутбук, рядом с ним положил калькулятор, стопку бумаги. Лара подошла, погладила зеленое сукно, провела ладонью по гладкой светлой боковине. «Столик, вот ты каким стал!», – произнесла она вслух, что понравилось Петру Владимировичу. А про себя добавила: «Ну, столик, погоди, доберусь я до тебя! И не одна ведь доберусь…».

Давид вернулся из поездки к родственникам в Самару в воскресенье рано утром, и Жанна предложила ему еще немного «доспать». «Давай посибаритствуем!» – улеглась она в постель. Ей самой вставать еще не хотелось. Уговаривать Давида долго не пришлось, он быстро разделся, заскочил на минутку в душ и нырнул под легкое одеяло. Но стоило им только прикоснуться друг к другу, как сон немедленно улетучился.

– Это так здорово! Я тебя чувствую. Еще, еще! – то ли просила, то ли приказывала Жанна, прижимая кончики пальцев к пояснице Давида.

А через две минуты она сидела в постели, чуть покачивалась и держала двумя руками голову, закрыв к тому же глаза.

– Что с тобой, Жанчик? – испугался Давид.

– Голова немного закружилась! Сейчас пройдет. Это ничего. Это так хорошо. Как при медитации, какое-то ощущение блаженства, я словно растворилась, потеряла контроль над собой, – она вспоминала то, что с ней было всего несколько минут назад. – Такое чувство счастья. Э-э… Это что, любовь, да?

И она рухнула рядом с ним. Выходные начинались «круто».

В понедельник перед репетицией Лара присела поболтать с подругой.

– Как он вернулся? – переспросила Жанна, – И что мы делали? Сибаритствовали!

– Как это? – заинтригованная Лара приготовилась выслушать рассказ Жанки.

– Вот это да! Вот это страсть, так тебе и позавидовать можно, – улыбнулась уголками рта Лара, выслушав Жанку…

– Здорово, конечно, но немного напрягает. Сколько он еще продержится, не на всю же жизнь его хватит? – судя по этим словам, Жанна строила в отношении Давида долгоиграющие планы.

– Тут я как-то раз захотела еще разик, а он неожиданно пассивно себя повел. Пришлось сказать, что «за тобой должок будет, в следующий раз вернешь».

Девушки рассмеялись, оценив находчивость Жанны.

– Боюсь, что тут многое от тебя будет зависеть. Корми его хорошо, а сама не забывай отдыхать и следить за собой! – дала немудреный, но проверенный веками совет Лара. При этом подумала, что неплохо бы и ей придерживаться этого правила.

И тут неожиданно она услышала от Жанны невероятное признание.

– Знаешь, подруга, мы тут с Давидом как-то назначили встречу в кафе. Я пришла чуть раньше, поднялась на открытую веранду на втором этаже, выбрала столик, чтобы сверху все видеть. И вот смотрю – он идет такой энергичной, пружинистой походкой, и ведь понимаю: он идет – ко мне! У меня даже сердечко торкнулось. Все идет к тому, что влюбилась я. Э-э… Это как?

– Э-э… – передразнила Жанку Лара. – Как это? Это замечательно!

И в этот же понедельник Антон делился с Давидом впечатлениями о прошедших выходных. Оказывается, он сделал… открытие.

– В субботу после концерта заехали в кафе, все как следует, вкусно, но легко, а потом решили пойти в караоке, рассказывал Карпачев с хитрой улыбкой, что означало – жди «прикола» или «подначки».

– Тебе что, лавры «Голоса на Первом» покоя не дают? – поинтересовался с ехидцей Давид.

– Нет, Ларе захотелось попеть, вернее, посмотреть, как поют. И тут я увидел, что в зале сидят примерно человек пятьдесят, кто-то в микрофон поет, а кто-то подпевает. И я придумал, что так можно хор готовить: репетировать сначала в караоке, а потом, конечно, маэстро в зале подшлифует.

Антон был горд своим «открытием», которое, правда, вряд ли удастся запатентовать, да и не нужно.

Давид немного посмеялся, но дел в мастерской хватало, а потому дальнейшего обсуждения темы создания хора посредством караоке не было. И забылась тема сама собой.

Антон сел в кресло, поставив сбоку от него свой портфель. Лара немного удивилась, она ожидала, что они сначала попьют чайку с конфетками-печенюшками, «поваляются», а потом можно и поговорить.

– Знаешь, мы, когда разбирали стол, нашли то ли тайник, то ли глухой «закоулок». Там оказалась небольшая пачка писем. Одно, правда, было в конверте, но в распечатанном, а остальные без. Я не удержался и, поскольку дата была 1947 год, решил, что можно глянуть. Письма от женщины какому-то мужчине.

– Что, любовные?

– Да, нет. Скорее, такие, жизненные.

Лара начала догадываться, что за письма у Антона в портфеле.

– Ты их читал? – спросила она, не представляя, какой ответ хочет услышать. Конечно, читать чужие письма некрасиво, но прошло столько лет. В конце концов, если он их отдаст ей, то и она их прочтет. А что узнает? Интересно, письма какого периода, может быть времен еще первого владельца, хотя нет, какой князь в 1947 году? Выходит, письма прадеду или деду.

– Не вчитывался, так, проглядел просто, – признался Антон. – Правда, думаю, что это письма от какой-то женщины твоему деду, она называет его Володей. Подписывалась она Роксаной.

– Роксана была дочерью персидского царя Дария, и на ней женился Александр Македонский, чтобы замириться с персами, – щегольнула своими познаниями в истории Лара. – Ты отдашь мне эти письма?

– Конечно, они ведь принадлежат вашей семье. Но только я тебя попрошу, не показывай их папе или маме.

Чтение писем заняло несколько вечеров и стало ясно, что у предка была не просто любовная связь с какой-то Роксаной, но и был ребенок – дитя любви. Дед ее, судя по всему, держался порядочно, но выйти из определенных рамок не мог, поддерживал их материально, что по тем временам тоже было немало.

Лара даже составила специальную таблицу «симптомов», чтобы получить хотя бы догадку, намек, кем была эта женщина, где могли бы отыскаться ее следы. Полковник Соколов, Ларин дед, встретил Роксану на Урале, куда она была эвакуирована с семьей из Харькова сразу же, когда началась война. Соколов занимался доводкой артиллерийской гаубицы, а она работала в ОТК на военном заводе. Потом она вернулись обратно в Харьков, доучилась и переехала в Ленинград, где устроилась в какой-то секретный НИИ. Их общая дочь замуж вышла рано, в шестидесятых и прадед приезжал туда перед свадьбой. В одном из последних писем Роксана писала, что ее внучка пошла в музыкальную школу, подает надежды. Вот только преподаватели советуют перейти с фортепиано на флейту – будет больше возможностей и перспектив. Пианисток, даже хороших, во все времена хватало.

Как-то в один из обычных дней – репетиция, домашнее занятие, перелистывание журналов с блестящими картинками, звонок Антону с вопросом «будет ли он к ужину?» – Лара в перерыве спросила Жанну, а где та училась в музыкальной школе и вдруг услышала: «В Питере, сначала на фортепьяно, а потом бабушка настояла, чтобы перешла на флейту…»

«Господи, так может получиться, что Жанка – моя сводная сестра, – подумала Лара. – Потрясающе! Так вот отчего нас друг к другу всегда тянуло!»

Правда, никому о своем открытии рассказывать не решилась. Кто знает, как примут? Вот только на Жанну стала смотреть чуть иначе. Впрочем, и на Антона тоже. К счастью, не стала себя накручивать, что все мужики – негодяи. Да и какие же они негодяи? Они же люди, все имеют право хоть иногда жить страстями. Вот только результаты бывают разные.

Антон позвонил Ларе по мобильнику, прикинув, что в это время репетиции нет, и она ответит. И правильно рассчитал.

– Лар, по-моему, у тебя после репетиции ничего нет, и я хотел бы за тобой заехать, – предложил он.

– Хорошо, я, правда, хотела вечером дома позаниматься немного. С папой-мамой почаевничать. А в чем причина незапланированного свидания?

– У меня для тебя есть подарок, но он у меня дома лежит, – немного приврал Антон. Скрипка лежала на самом деле у него в багажнике в машине.

– Так, значит, заманиваешь меня шоколадкой? – пошутила Лара, прикидывая, какой подарок мог приготовить Антон. И, главное, по какому поводу?

Антон успел заехать домой и положить в шкаф скрипку в новеньком, отделанном бежевой кожей, футляре. Все-таки на улице было уже прохладно, а скрипка хотя и в футляре, но все-таки лежала в багажнике, так что ей надо было «отойти».

Она вошла в комнату и не увидела ничего необычного. Легкий беспорядок – на рабочем столе все вперемешку, но это уже была правилом.

– Ну, где подарок, не тяни, – чуть-чуть требовательно произнесла Лара.

– Сейчас, – Антон подошел к шкафу открыл створку и достал футляр для скрипки.

– Ого! Класс! – выдохнула Лара. – Как ты угадал! Я как раз недавно думала, что нужно будет новый футляр купить, но не могла решить какой.

Антон положил футляр на стол и предложил – открой.

Лара бросила на него взгляд, словно пыталась понять, что ее ожидает, но щелкнула одним замком, потом вторым, третьим и подняла крышку. Под бордовой бархатной тканью объемно прорисовывался контур инструмента.

– Можно? – спросила Лара, уже берясь за материю.

– Конечно! Нужно. Я же сказал, что у меня для тебя подарок.

Антон старался держаться спокойно, хотя и немного нервничал, вдруг ей что-то не понравится.

Это была благородного красно-коричневого цвета скрипка. Новая? Хотя, может быть, и отреставрированная. По форме, по расположению эф, по цвету обечайки, она чуть-чуть отличалась от старых «итальянцев», но все равно была изысканно красива. На ней уже немного играли – это было видно по приметам, на которые тут же обращает внимание настоящий скрипач.

– Это так неожиданно, – Лара была несколько растерянна. И Антону удалось молчать, хранить тайну, а потому вся ситуация показалась девушке оглушающей, невероятной.

– Попробуй звук, – непрофессионально предложил Антон, плюхаясь в кресло.

Лара чуть подправила несколько винтов, пристраивая скрипку на левое плечо, наконец, подняла смычок и, вздохнув, повела им по струнам. Скрипка тут же отозвалась.

– Ой, да! – выдохнула Лара, закончив первую «пробу». – Слушай, у нее такой звук, я не слышала такого раньше. Нет, где-то слышала, только не могу вспомнить.

– Сыграй что-нибудь, – предложил Антон, которому хотелось настоящего триумфа.

Лара исполнила пьесу Венявского. Тут требовалась определенная виртуозность и полное владение инструментом. А хороший инструмент огрехов не прощает. Вопреки расхожему обывательскому мнению, что «на Страдивари любой скрипач хорошо зазвучит». Но в руках Лары эта скрипка звучала замечательно: сочно, насыщенно. И сразу было видно, что она «легла» в руки исполнительницы.

– Ты знаешь, какой дорогой подарок делаешь? – спросила Лара, глядя в глаза Антону. – Это же классный инструмент! Он не хуже моего Нойнера. Даже еще не разыгранный.

– Думаю, что знаю, – голос Антона был спокоен, словно он отрепетировал эту ситуацию не раз. – Я этого хотел, и я это сделал.

– Ну, ты даешь! Получается, прямо: пацан – сказал, пацан – сделал.

– Не совсем так! – рассмеялся Антон. – Пацан сначала хорошенько подумал, потом пацан решил и пацан сделал.

– Ты что, сам сделал скрипку? – изумилась Лара.

– Нет, конечно! Я просто привез из тайги кусок ели, из Словакии знакомые прислали волнистый клен, и я попросил настоящего мастера сделать для тебя скрипку.

Звучало это все как-то обыденно. Впрочем, самые «высокие» слова, вырванные из контекста ситуации, вполне обыденны. Все зависит от человека, который их произносит.

– Так вот зачем мы тогда ездили в Ильинку! Голодницкий! А то ведь я чувствую, что-то мне этот звук напоминает! – наконец, вспомнила Лара. – Ты все рассчитал, хитрюга! Это очень дорогой подарок, даже не знаю, могу ли я его принять! – вполне искренне произнесла Лара.

– Понимаешь, я хотел подарить тебе колечко с брильянтиком, но достойного не увидел. Наверное, в будущем найду. Но захотелось быть оригинальным! – смутившись, с неожиданной хрипотцой произнес Антон.

Лара бережно уложила скрипку в футляр, набросила на нее бархотку и подошла к Антону. Он хотел встать, но она положила руки ему на плечи, не давая подняться из кресла.

– Карпачев! Э-э… – совсем как Жанка Данилова, даже запнулась девушка. – Это что, предложение? Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?

– Да. Я ведь люблю тебя. Очень люблю. Сразу полюбил. Даже не видя тебя. Когда услышал тебя за дверью. Помнишь?

Лицо Лары приблизилось к лицу Антона.

– Нет, ну как я могу это помнить, если я тебя тогда не видела?

– А когда? – уточнил Антон, оторвавшись от ее губ.

– А тогда, когда ты начал рассказывать про шкаф! Ого, подумала я, оказывается, есть еще такие мужчины. А что касается колечка с бриллиантиком, знаешь что?

– Что? Будет тебе бриллиантище, пацан обещает!

– Да есть у меня рерберговские бриллиантища, тебе на такие полжизни вкалывать! И не люблю я бриллианты, мне по душе другое! – и пальчиками начала расстегивать на Антоне рубашку.

– Какое? – не сразу поняв попытался уточнить Антон.

– Знаешь, некоторые музыканты дают своим инструментам имена, – заговорила Лара после короткого, но такого насыщенного отрезка «половой» жизни, которой они только что отдавались с Антоном. – Паганини назвал свою скрипку Гварнери – «пушка», так ему нравилась мощность звука. В моей скрипке – можно, я теперь ее так буду называть? – попросила девушка. – в ней очень многое скрыто. Я ее назову «патомка». По месту рождения дерева, по этому таинственному месту, куда ты летал, ездил, ходил. А вдруг окажется, что там, в глубине и вправду корабль инопланетян застрял? Но до него пока не докопались. Так сказать, скрипка с космическим секретом, который за сто лет не раскрыли.

– Красиво! – согласился Антон. – Скрипка твоя, тебе ее и «крестить».

В этот день Лара не захотела везти скрипку домой или к родителям. Ей нужно было привыкнуть к тому, что у нее появился новый инструмент. Да и пришлось бы решительно объясняться с родителями по поводу их с Антоном отношений. Хотя Валентина Григорьевна давно уже обо всем догадалась, но не торопила дочь. А что до генерала, так тот вообще был обязан Антону и здоровьем телесным, и спокойствие душевным. Вот ведь как все чудесным образом сошлось и разрешилось. Не пригласи он тогда Антона на дачу, неизвестно, чем обернулся бы приступ аппендицита. Не попади он в госпиталь, не случился бы и памятный разговор с главврачом при выписке. На тонкую деликатную тему интимной жизни. Одним словом, вот хорошо-то все как!

Обычная тренировка на небольшом катке в Солнцево была и Антону и Давиду в радость. Покатались, продышались прохладным воздухом, потом сыграли пять на пять. Порадовались тому, как хорошо у них получилось пару раз разыграть хоккейную «классику»: два против одного и гол над щитком распластавшегося на льду вратаря. Парни расслабились, шутили, из раздевалки выходили весело, у обоих были удобные фирменные баулы, на колесиках. И надо же было такому случиться, что на маленькой ступеньке у Антона соскользнула левая нога, и он почувствовал острую боль где-то, где сухожилие от икры приходит к пятке. Он чертыхнулся про себя, сделал шаг, другой и ощутил такую боль, когда из глаз искры начинают сыпаться.

– Давид, что-то у меня не так! – окликнул он товарища и, взявшись рукой за болевшее место, указал, где случилась неприятность.

– Может быть, что и ахилл полетел, – предположил Давид. – Заморозки здесь нет, давай в «травму» заскочим, мало ли что. Все спокойнее будет. На твоей поедем или на моей? – уточнил он.

– Ох, конечно на твоей!

Давид вынул мобильник, через Сеть быстро отыскал адрес ближайшей поликлиники, забросил баулы с амуницией и помог Антону доковылять до машины. Давид поехал, ориентируясь по «навигатору». А дальше – все, как обычно: приемный покой, дежурный врач, рентгеновский снимок, диагноз.

– Ну, что могу сказать? – опытный врач с сильными руками, уже усталый – его смена приближалась к концу, сам ответил на свой вопрос, разглядывая снимок.

– Легко ты, парень отделался, надрыв ахиллова сухожилия. Гипс накладывать не буду. Завтра друг твой, – сурово посмотрел Давида. – Дружок твой купит в специальной аптеке «сапожок», костыли, дня три полного покоя, на ногу не наступать. Потом по чуть-чуть, нагружай. Через недельку к своему хирургу в районную поликлинику. Справку сейчас выдадим. Больничный нужен?

Ничего не поделаешь – проза жизни. И ведь не похвастаешься, что травму на льду, в игре получил. Что тебя, как Харламова, канадец «срубил». Надо же – оступиться на ступеньке…

Давид про себя чертыхнулся, но с кем-то созвонился, договорился, как перегнать машину от катка к дому Антона. Купили «сапожок» в ночной аптеке по пути. Давид доставил и «поднял» пострадавшего в квартиру и поехал передать ключи от авто перегонщику. А когда вернулся, чтобы ключи вернуть, картина ему открылась по-семейному идиллическая.

Антон высоко сидел на кровати, обложенный подушками. Ногу в «сапожке» он выставил из-под клетчатого сине-зеленого пледа – пусть «дышит». Выглядел он своеобразно: одна нога под пледом, другая, до серых трусов наружу. На раскрытом антикварном ломберном столике светился монитор ноутбука, стоял «столбик» с грейпфрутовым соком, хрустальный стакан, лежала пара книг и мобильник. Сам он предавался размышлениям, направляя взгляд то в потолок, то на деревянную «картину-панно», то в окно. Но чаще на девушку в халатике, лежащую рядом.

Лара лежала на животе, подставив руки под подбородок, и смотрела на него чуть снизу. Антон хотя и не в первый раз это видел, но любовался ее прекрасной, матовой кожей, прямой линией позвоночника, уходящей вниз, двумя красивыми возвышениями ягодиц и стройными ногами. Она что-то говорила, но он ее не слышал, лишь гладил плечи и волосы.

«Господи, хорошо-то как!», – подумал он не к месту.

– Ладно, я поехал! – напомнил о себе Давид. – Вижу, шеф в надежных руках. Давай, выздоравливай!

– Да не болен я ничем, Давид! – встрепенулся Антон. – Простая бытовуха!

– А кто говорит, что ты болен? Я не говорю. Лара – ты говоришь, что Антон больной?

– Не-а! – помотала головой девушка. – Кто тут – больной? Этот, что ли? – прищурилась на Антона. – Обычное дело. Здоровый мужик, стопроцентное зрение, в хоккей гоняет, как сумасшедший. А смотреть под ноги забывает. Это не болезнь, это диагноз. Вот ты же не подвернул ногу?

– Ладно, ладно, ты, главное, не переживай за него! А я пойду, поздно уже. Жанчик заждалась.

– Спасибо тебе, Давидик, за заботу! Жанчику – приветик!

– Пока, Давид, спасибо! – попрощался с другом Антон. – Звони.

Спать Антон и Лара уложились далеко за полночь. Хотя, что там уложились? Антон как сидел на подушках, так и остался в таком положении. Лара, сбросив халат, улеглась рядом. Спала она всегда голой, не представляя, как это можно сковывать себя трусиками, пижамами, ночнушками? «Тело отдыхает, а мозг работает, сканирует организм, сортирует наши впечатления, ненужное отправляет подальше, полезное берет на заметку… – объяснила Антону девушка свою привычку. – Тело сопротивляется, дергается, ворочается во сне. И вы его, глупые, в пижамы, ночнушки, трусы и майки? Отсюда все ваши стрессы, комплексы, тревоги…»

Среди ночи Антон вдруг проснулся с какой-то тревогой. Было полнолуние. Протянул руку – Лары рядом не было. На кухне горел «малый свет». «Наверное, пить захотела!» – успокоил себя Антон. Задремал. Опять проснулся. Лары по-прежнему рядом не было. Нажал кнопку телефона, зафиксировал время. Было половина пятого.

Осторожно опустил ноги, взял костыли и тихонько проковылял на кухню. Дверь была закрыта и доносились из-за нее странные звуки. Играли на скрипке, приглушив звук. «Ничего себе, вот страсть-то какая!» – пронеслось в голове Антона. Он тихонько приоткрыл дверь и просунул голову, чтобы хоть что-то увидеть. «Как тать в нощи! – вспомнилось загадочное выражение. – Интересно, кто такой тать и чего ему в нощи не спится?»

Лара стояла лицом к окну. Совершенно нагая. И в руках у нее была скрипка. Лунный свет заливал кухню, «малый» свет ночничка светил едва-едва, только чтобы мимо холодильника не промахнуться. И потому фантастическая создавалась, ирреальная картина. Как в каком-то артхаусном кино. «Обнаженная со скрипкой» – тут же подсказал Антону внутренний голос название фильма.

Вот девушка чуть-чуть подтянула «соль», хотя, на слух Антона, струна вполне строила. Но это на его слух. Лара медленно повела смычок, начиная мелодию. Струну она прижимала к грифу скрипки не до конца, назвать музыкой этот звук, значило бы погрешить против истины. Для того, кто ничего не понимал в технике и приемах извлечения звука на скрипке. Но мелодию Антон прочитывал, и мелодия начинала захватывать его. Лара увеличила темп, ей уже было труднее использовать глушение, а скрипка отзывалась чутко и мелодия зазвучала громче. И Антон догадался, понял шестым чувством, что мелодия эта – Ларина. И до поры, до времени не хотелось автору, чтобы кто-то другой ее услышал. И вознамерился было невольный соглядатай тихонько притворить дверь и удалиться незамеченным, но нахлынувшее чувство было сильнее.

И как же красива была обнаженная девушка со скрипкой, как двигалось ее тело, как она изгибалась в какие-то моменты и сразу после этого выпрямлялась, вытягивалась, привставая на носочки. Как запрокидывала она голову назад, и как разметались волосы по ее плечам…

Внезапно она резко оборвала ноту и обернулась, будто что-то заподозрив. Нет, наверное, показалось.

Лара уложила скрипку в футляр, рядом смычок. Погасила ночник на кухне и тихонько пробралась в постель. Пристроилась к Антону. Тот приоткрыл правый глаз.

– Ты чего? – спросил шепотом.

– А ты чего? Сочку захотелось. Что не спишь? – ответила девушка.

– Да, вот привиделось что-то. Или прислышалось, – пробормотал Антон, закрыв глаз. – Слушай, а ты на скрипке сейчас не играла?

– Где? Я? Ну, ты лунатик!

– Правда? – удивился Антон.

– Правда, правда! – затихла Лара. – Голая правда!..

Московская классика – чаевничать вечером на кухне. При этом в некоторых домах не включают телевизор, хотя он и висит на стенке, или стоит на холодильнике. За таким чаепитием можно поговорить спокойно, поделиться новостями, рассудительно обсудить проблемы и заботы как текущие, так и завтрашние. Вечерние посиделки у Соколовых исключением из правил не были.

И вот как-то однажды Валентина Григорьевна начала потихоньку «подплывать» к теме, которая ее особенно волновала последние месяцы.

– Лара, знаешь, у меня складывается такое впечатление, что вы с Антоном уже достаточно близки, – начала она развивать тему не слишком издалека.

– Ну, мама, ты молодец! Заметила. И впечатление складывается верное. Только как-то долго.

– Что, вы уже с ним так долго? – встревожилась Валентина Григорьевна.

– Ну, можно сказать, практически с самого начала! – пряча смеющиеся глаза, отвечала Лара.

– Как, с самого начала?! И ты к нему сразу в постель?

– Ну, нет, мама! Не сразу, некоторое время мы, как сложившиеся, ответственные люди, проверяли свои чувства. Гуляли по бульварам, посещали кафе, ходили в кино, на выставки и вернисажи, – начала методично перечислять девушка все стадии развития «классического» ухаживания. – И боролись с томлением плоти.

– Побороли? – заинтересованно подалась вперед мама.

– Проиграли!

– Так вы что, расстались?! – испугалась Валентина Григорьевна.

– Выиграли! Решили, зачем бороться?

– С чем бороться? – теряла уже нить разговора мама.

– Да с томлением плоти, мамочка! Зачем? Но у тебя ведь такая сознательная порядочная дочь!

– Ну, и как он?

– Кто?

– Да, мастер наш! Реставратор! Надо бы попросить его, чтобы он тебе голову посмотрел! Кажется, там что-то подправить надо! – не выдержала Валентина Григорьевна.

– Мастер ваш! Нет, он мой! Хотя, знаешь, очень скоро все может измениться… – протянула Лара задумчиво.

– Что измениться? – не на шутку встревожилась мама. – А ты не беременна ли, часом?

– Ни часом, ни секундой, мама! – рассмеялась девушка. – А что?

– А ведь, собственно, ничего! – неожиданно успокоилась Валентина Григорьевна. – Уже пора. Родите мне девочку, папе – мальчика. Девочку пустим по моей линии. Может, фамилии соединим? – она уже строила планы светлого будущего внуков. – А что – Полина Карпачева-Рерберг? Мальчику не надо. Иван Антонович Карпачев?

– Да, да! Только Антон Иванович сердится! – охладила «бабушку» будущая мама. – Ага! С такими запросами, с таким темпераментом и его реноме, я, пожалуй, и для себя рожу мальчика и девочку! – уточнила Лара. – Слушай, а, может, и Наденьке внучку, а?

– Что, такой страстный? – интимно понизила голос Валентина Григорьевна.

– Он и страстный, и темпераментный. Он умеет быть ласковым, умеет сделать так, чтобы я испытала радость, – Лара поняла вопрос и решила сказать откровенно об их отношениях с Антоном. – А нужно что-то иное? Всякие садо-мазо, про которые сейчас пишут все, кому не лень, все эти оттенки серого, меня не вдохновляют. Я сторонница консервативного подхода, хотя и не против некоторого разнообразия в постели.

– Камасутры нагляделась?

– Ну, это картинки. Я хочу соблазнить Антона съездить в Индию, посмотреть Каджураху, – поделилась своей идеей Лара. – Говорят, что это настоящая скульптурная классика умения любить.

– Про Каджураху я слышала, но как-то мы с папой туда не выбрались, его и в перестройку не очень пускали путешествовать по белому свету. Только в составе делегации, вот, если все вместе, так хоть в Америку. Если соберетесь, мне потом расскажешь, да и фотографии покажешь.

– Мать, так ты любительница «клубнички»? – со смехом поинтересовалась Лара.

– Ну, не совсем! Но, как говорится, ничто человеческое мне не чуждо. Да и вообще, подмосковная клубника давно сошла, теперь будет только импортная, а она какая-то безвкусная. Кстати, а когда будет концерт с твоим сольным номером?

В мастерстве сменить тему разговора Валентине Григорьевне Рерберг не было равных.

Концерт в Филармонии, заявленный, как «Представление молодых», ажиотажа особого не вызывал, но поболеть за своих пришло немало молодых людей, которые шумно приветствовали друг друга. На их фоне Юрий Иванович, дядя Антона, смотрелся «дедом». Правда, который еще очень-очень даже мог. В строгом классическом, сером в тонкую полоску, костюме и с одной «фривольностью» для Москвы – бардовым шелковым платком в верхнем кармане, он выглядел воспитателем на детской площадке.

– Как тебе такой дедушка? – поинтересовалась у своей подруги скуластая и тонкая, по моде, девушка с «хвостом».

– Знаешь, Натик, это очень опасный тип, – оценив Юрия Ивановича, призналась жгучая брюнетка, стриженная «под мальчика». – У меня был такой любовник, почти полгода длился наш роман. Так я после него на сверстников долго смотреть не могла.

– Чем достал? В таком возрасте они уже на спад должны идти.

– Кто-то, может, и должен, но не идет. И такое, Натуля моя сладкая, бывает в природе. У моего «дедули» было потрясающее воображение, он был непредсказуемым. А потом настоял, чтобы я восстановилась в институте и обязательно доучилась. Мы с ним и сейчас иногда перезваниваемся, но у него своя жизнь. В общем, поруководил он мной. А этот – не думаю, что к нему так запросто можно «подкатить»…

– Да, Светик, ты зато такой жизненный опыт получила. Значит этого не советуешь?

– Посмотри лучше по сторонам еще.

Юрий Иванович выглядел Антона и помахал ему рукой. Они обнялись, обменялись парой фраз. Антон заметил Валентину Григорьевну с Наденькой и так они все вместе прошли в зал.

И тут Светик встретилась взглядом с Михаилом Голодницким, который пытался найти кого-нибудь из друзей Соколовой. Она «надела» улыбку Моны Лизы – то ли воплощение скромности, то ли тонкой эротики, и двинулась к Михаилу.

«А вот это – правильный выбор» – услышала она за спиной негромкое одобрение Натика.

Тактика девушки была проста – надо сказать прямо «мы, кажется, виделись, нас знакомили, но я запамятовала ваше имя, сами понимаете, память девичья, но вот образ запомнился». Такой прием работает безотказно. Тем более, что и сам Михаил пытался вспомнить, где он ее видел.

В зал они входили уже вместе. Подруга без звука отдала свое место – а вдруг Светик нашла свой выигрышный «билет».

Наконец, ведущая концерта объявила: «Чардаш», Монти. Исполняет Лара Соколова».

Лара прошла в центр сцены, ближе к рампе. На ней было платье в пол из плотного шелка модного в это время ультрамаринового цвета. Пояс подчеркивал тонкую талию, просторный крой «уточнял» красоту бедер, оно было без рукавов, чтобы не стеснять движения рук, но зато открывались красивые плечи. Она слегка поклонилась залу, выдержала паузу в несколько секунд, подняла скрипку и чуть не бросила смычок сверху на струны.

Стремительно полетели в зал первые ноты энергичной мелодии.

Антон закрыл глаза, как поступают настоящие меломаны, стремясь получить наслаждение от чистой музыки…

Зал аплодировал почти столь же страстно, словно желал соответствовать темпу и яркости исполнения.

Еще раз вышла ведущая. Выждала, когда умолкнут аплодисменты. «Лара Соколова. «Полнолуние. Настроение». Исполняет Лара Соколова. Партия фортепиано – Денис Петровский». Ушла за кулису. Зал заинтригованно притих. Лара кивнула молодому человеку за роялем.

«Господи! – подумал Антон, услышав первые звуки композиции. – Это же та самая тема, которую она играла тогда ночью, на кухне. Обнаженная. – Он закрыл глаза и сейчас же увидел ее здесь, на этой сцене… обнаженной, стройной, прекрасной, – Наваждение какое-то, я стал сексуальным маньяком…» – пронеслось у него в голове.

Он все-таки сделал над собой усилие, открыл глаза и увидел Лару все в том же сочно-синем платье, увидел, как она азартно двигалась, поворачивалась корпусом, не сходя при этом с места, как грациозно колыхалось вокруг ног платье.

Несколько секунд в зале висела тишина. Антону казалось, что все смотрят не на сцену, а на него. Так громко колотилось сердце. Дядя Юра бросил взгляд на племянника, оценил ситуацию, поднял ладошки и «повесил» в воздухе легкий, деликатный хлопок. Чем он рисковал, в конце концов?

И тут публика очнулась. Еще хлопок там. Два здесь. А потом, по нарастающей – здесь, там и повсюду. Шквал. Кто-то даже крикнул: «Браво! Бис!», забывшись, что был все-таки на концерте молодых исполнителей.

– Ну, что можно сказать, Левушка? – говорил своему соседу по местам в партере известный «гривастый» скрипач, который уже не раз сидел в составе жюри различных конкурсов. – Девочка хорошая, прекрасно смотрится. Умеет извлечь из инструмента звук, который, если когда и услышишь, то очень редко. Красивый звук. В «Чардаше» ей было, где развернуться. А вот в романтической музыке, кстати, обрати внимание – неплохое сочинение – думаю, эта скрипка выдаст настоящий парящий звук. Если возьмем на конкурс, она во второй тур, пожалуй, пройдет. Может быть, дойдет до диплома. А там, скажем, в Варшаве, или в Лионе, может и в третий выйти, и даже лауреатский приз взять. Года два-три может играть в конкурсах, но при одном условии – работа, работа и работа. В технике у нее есть кое-какие огрехи, их несложно будет исправить… Но зато, как скрипка звучит!

– Ты по-прежнему считаешь, что скрипка может сама звучать? – с легким сомнением поинтересовался Левушка, дождавшись, когда «маэстро» закончит свой монолог.

– Конечно, нет. Но в умелых руках хороший инструмент может зазвучать! А в неумелых и Страдивари «не запоет»! Вообще, надо спросить у нее об этом инструменте, откуда он у нее? Как думаешь – итальянец?

– Да, нет. Я не слышал, чтобы в Москву старых итальянцев привозили. А девочка хороша. Есть в ней какая-то чертовщинка…

– Как в оперетте – «Частица черта в нас!» – изобразил «маэстро». – Интересно, как бы она Паганини сыграла? Пожалуй, сорвала бы овацию в простом зале. Все-таки не все классики признают за дьяволом глубину сочинения. Хотя, на все свое время и своя мода. Давай-ка, ты разузнай все про нее, про ее инструмент. И через недельку пригласи ее ко мне, на собеседование.

Через два дня Левушка сообщил мэтру, что девушка – Лара Соколова играла на скрипке, недавно сделанной Михаилом Голодницким. Говорят, что у него есть какой-то секрет: то ли новый состав лака нашел, то ли дерево попалось удачное, но сработал он ее всего за три месяца. Откуда у него ель для верхней деки – никому не рассказывает, но точно не из Италии, не из Кремоны. Известно только, что заказчик сам нашел ствол и привез кряж.

– Так вы желаете быть эстрадной скрипачкой или классической? – задал вопрос «гривастый» музыкант. – Ничего плохого ни в том, ни в другом нет. Но в классике вы можете быть в хорошем оркестре. Я не так давно был в Нью-Йорке и видел, что в оркестре «Метрополитен-опера» первая скрипка – женщина. Конечно, это выбор дирижера. Но какой дирижер будет рисковать, если не уверен в первой скрипке?

Держался маэстро свободно, шутил, иногда сам смеялся. Но, наконец, дошел до главного. Взяв с Лары обещание молчать, рассказал, что последнее время присматривается к молодым исполнителям. Есть желание собрать квартет под своим руководством. Есть несколько интересных идей, есть один молодой автор, очень ново пишет. Одним словом, если грамотно, не торопясь все выстроить, то можно всколыхнуть и Москву-матушку, и Европу-старушку навестить. Да, вот, подустал в конкурсах баллы проставлять и с коллегами спорить, хочется вернуться к настоящей, живой музыке. Некоторой поддержкой в министерстве он уже заручился. И филантроп есть, не афиширующий себя. И вот в свете этой сугубо конфиденциальной информации не хотела бы Лара Петровна попробовать себя в новом качестве? Не век же публику «Чардашем» развлекать? Ну, выучит она все каприсы Паганини, ну, концерты Брамса, накопит материала на сольную программу. Ну, вырастет в солистку, не обижайтесь, многих видел, средней руки. А ведь звук у нее хороший, новый такой звук. Технику подправим, не проблема…

Конечно, Лара поняла, что предстоит «пахать, пахать и пахать», но, с другой стороны, такими предложениями не разбрасываются. Пусть это и означает конец мечтам о сольной карьере. Впрочем, чем квартет отличается от «одиночки» – в нем четверо исполнителей и слава делится на четверых. А солировать ведь и в квартете можно. В конце – концов, не случайно лучшие композиторы писали лучшую музыку для квартетов. И Лара согласилась.

«Ну, вот и миленько! Ну, вот, все и складывается!» – подвел итог собеседованию маэстро.

– Знаешь, волгарь, я ведь о ваших отношениях с Ларой кое-что знаю, – начал, как-то особенно внимательно разглядывая бокал с морсом, генерал.

– Лара сама вам все сказала? – осторожно поинтересовался Антон.

– Сама, не сама! Евгения Онегина помнишь? Так там, Татьяна Ларина секретом главным с кем поделилась? Правильно, как Пушкин с Ариной Родионовной, так и Лара с Надей поделилась, а та, как верный член семьи, с Валентиной и со мной за вечерним чаем.

На самом деле супруга так умело изложила ему текущую ситуацию, что Петр Владимирович и сам запутался, кто кому поведал тайну и от кого он все-таки ее услышал.

Антон благоразумно решил пока промолчать – прямой вопрос еще не прозвучал. Наступила пауза.

– И что семейный совет решил? – наконец решился поинтересоваться Антон и посмотрел в глаза Петру Владимировичу. Тот, в свою очередь, глаз отводить не стал, сделал паузу, поднял бокал с морсом, отпил хороший глоток, что заняло секунд пятнадцать – вполне достаточно, чтобы соединить слова ответа воедино.

– Семейный совет, как ты правильно выразился, решил, что это ваше дело, у нас тут… – осмотрел зачем-то генерал свою кухню и продолжил. – У нас тут не домострой. Сами решайте, что и как, только постарайтесь вести себя достойно. Хотя, не скрою, мне хотелось бы, чтобы вы все-таки не просто так друг с другом жили.

Они вышли из машины и едва не задохнулись – воздух оказался сильно морозным и свежим. Небо было лазоревым, а солнце ослепительным, лучи его отражались от плотного наста, а потому и очертания всех предметов теряли ту четкость, которую фотографы называют резкостью.

В заснеженном поселке было тихо. Но не так, как в первозданной тайге, там порой слышался звук ветра, скрип дерева, да и зимней тайги Антон еще не слышал, только летнюю, а это – совсем другое дело.

Пока они стояли у калитки, стараясь повернуть ключ в прихваченном морозцем замке, услышали и шум ветра в ветвях сосны, и тюканье топора где-то вдалеке, и скрип снега под валенками приближавшегося соседа, который обосновался на даче на весь год. Наконец ключ повернулся, и Антон пошел доставать из багажника лопату, купленную по пути в хозяйственном магазине в Красном Луче. Тропинку он пробил быстро. «Ты, прямо, как мини-трактор!», – поставила свою оценку Лара, доставая из машины две сумки с продуктами и вещами. В любом доме всегда найдется, что выбросить жалко, а на дачу отправить – в самый раз.

В доме было достаточно тепло – отопление работало безупречно. Но требовалось установить новый режим. Пламя в котле даже загудело. Лара стала закладывать продукты в холодильник. Оставлять на улице опасно – тут же набегут коты и собаки.

– Антон, включи печку в сауне, пока попьем чая, она быстро нагреется. Хочу попробовать, как это, после парилки – в снег?

– Идея хорошая, тогда я еще снежку подброшу, чтобы он тебя и удержал, и не поцарапал. А то – никакого удовольствия!

Сначала Антон притрамбовал снег, а потом на эту площадку набросал еще «мягкого» снега, чтобы получилась своеобразная перина.

Когда он вернулся в дом, на кухне на столе уже стоял чай – Лара заварила настоящий, листовой «Twinnings». Антон заглянул в парилку – стрелка поднялась уже почти до 90. Но все равно, входить туда еще было рано – надо, чтобы сауна хоть немного выстоялась. Да и в водогрейном котле стрелка только-только подбиралась к первой красной точке.

Сели за стол, разлили чай. Поболтали о том, о сем, вернее, ни о чем.

– Ладно, давай пойдем, попробуем! – наконец, предложил Антон и встал из за стола.

Они вошли в тесный предбанник и, не торопясь, разделись. Здесь висели только два больших полотенца, остальные Антон еще раньше бросил в парилку, чтобы прогрелись. В самой парилке дышалось легко, в ней была хорошая вентиляция, а потому тэны не выжигали кислород. Лара расстелила полотенца, немного посидела, потом улеглась на полке во весь рост.

– Ох, хорошо! Скажи, когда можно будет в снег кидаться? – попросила она.

Антон приложил свою ладонь к ее плечу, пробуя, насколько она согрелась. «А не боишься? Сердечко-то в порядке?»

– Все системы работают нормально, – спародировала она доклад при пуске ракеты.

– Ну, тогда, значит, пуск! – и он слегка ее шлепнул по ягодице.

– У-у! Полетела! – выскочила нагая девушка на улицу. – Куда бросаться то, Антон?! Я сейчас заледеню!

– Вот сюда бросайся! – повалил ее на спину Антон. – Вот, ты этого хотела – получай!

При первом прикосновении к снегу Лара взвизгнула, потом издала еще несколько звуков, отпихнула молодого человека и кинулась обратно в дом. Антон пошел следом, не спеша. Лара сидела в парилке, от ее тела шел пар.

– Хорошо-то как! А еще можно? – попросила она Антона.

– Можно, Снежная Королева, но только для тебя это непривычно, не нужно сразу помногу.

– Ладно, пойду в душ! – сказала Лара, улыбаясь краешками губ и сделав улыбку, как ей показалось, леонардовой Моны Лизы.

Антон вышел из предбанника и услышал Ларин голос из соседней комнаты, дверь в которую была открыта.

– Иди сюда! – позвала она с загадочной интонацией.

Лара, свесив ноги, сидела на краю отреставрированного стола, постелив на него одно полотенце и набросив на плечи второе.

Антон подошел к ней, обнял, при этом полотенце скользнуло за спину Лары, но в комнате было уже тепло, да и после сауны они еще не остыли.

Это оказалось непривычно, сопряжено с поиском удобного положения ног, колен, рук, но свершилось к обоюдной радости и восторгу обоих. А уж как был рад стол тому, что его не разломали в порывах страсти, никто и никогда не узнает.

Антон вышел из комнаты первым, а Лара, соскочив на пол, обернулась, провела ладонью по суконной поверхности, потом по открытому деревянному краю, улыбнулась и негромко сказала: «Вот, столик, и у тебя случилась третья или, не знаю уж, какая по счету, молодость!».

Они снова заглянули на пару минут в парилку, приняли душ, а потом уснули на привычной большой кровати, вполне удовлетворенные прожитым и днем, и вечером.

Утром Лара добросовестно отработала час у пюпитра. Антон тем временем делал что-то по дому, расчищал участок лопатой. Приготовил легкий обед. Они немного погуляли, радуясь тому, что за ночь мороз стал сильнее, а потому и воздух ощущался иначе, чем накануне. На чистом голубом небе не было ни облачка, и солнце светило, как и накануне, ярко, обещая приход весны.

Лара позвонила домой и предупредила, чтобы их не ждали к обеду, может быть приедут к вечернему чаю. «На даче было хорошо? – поинтересовалась Валентина Григорьевна и, услышав встречный вопрос дочери: «Почему было?», сказала, – Ну, я за вас рада!».

«Наконец-то мама сказала, что рада не просто за меня, а за нас! Меняется к лучшему!» – с удовлетворением отметила про себя Лара.

Как-то, когда они уже уходили с выставки в ЦДХ, Лара заговорила о копиях картин. В Москве тогда только ленивый не судачил о том, как одна авантюрная дама набрала себе домой картин из военного ведомства, а они, при экспертизе, в большинстве оказались копиями.

– Конечно, можно сделать хорошую копию, – рассуждала Лара, когда они шли к машине. – Больше того, можно сделать совершенную копию, она будет даже ярче, эффектнее, для кого-то приятнее, но она не будет оригиналом. Ее судьба – копия.

При этих словах она как-то особенно внимательно вглядывалась в профиль Антона.

– А вот Саврасов написал «Грачи прилетели», копируя самого себя. И какая картина – оригинал, а какая – копия? Они все принадлежат его кисти. И им же и подписаны? – «блеснул» некогда услышанной искусствоведческой информацией, Антон.

– Взять лучшее, добавить свое и это будет уже новое произведение. Знаешь, как Чайковский написал гениальное «Анданте кантабиле»? Взял народную песню «Сидит Ваня на диване», добавил свое, и получилось произведение, которым все восхищаются больше века.

– Да, только «Ваню на диване» никто сейчас и не исполняет. Так сказать, забыли оригинал. А к чему ты привела этот пример? – спросил Антон, выруливая на Крымский мост. – Куда едем?

– Ко мне, на Фрунзенскую.

– Антоша, мы ведь любим друг друга, да? – констатировала вдруг ситуацию Лара, заглядывая Антону в глаза. – И сексом можем заниматься для удовольствия, радуясь каждому мгновению. Но ведь можно этим заниматься и для того, чтобы получился ребенок. Знаешь, я уже, кажется, социально сформировалась. Хочу малыша. Твоего…

– Нашего, гражданка Соколова! – уточнил Антон, увлекая девушку в комнату. – И где же мы улучшим демографическую ситуацию в нашей стране? На полу?

– Не будем учить ребенка дурным манерам! – засмеялась Лара, падая на постель.

– Обними меня крепче, – чуть не простонала Лара. – Надеюсь, «копия» выйдет лучше оригинала.

При этом про себя она подумала: «А копия кого? Девочка – меня, мальчик – его, Антона? А как же процесс смешения генов, и этих самых, ленточных структур ДНК?»

Но тут будущий автор копии неизвестного пока еще пола, с такой силой взялся «добавлять» к оригиналу «своего», что девушка непроизвольно вскрикнула.

– Да ты куда торопишься? Помедленнее! Нежнее, нежнее. Но с движением…

– Ну, да! – обиженно засопел Антон. – А как же творческий поиск, импровизация?..

– Не возбраняется! – хихикнула Лара. – Но в разумных рамках!

– И кто мне про какие-то рамки разумные говорит? Голая ночью на кухне, голая на снегу, голая на папином столе!

– Так ты видел тогда? – укоризненно догадалась Лара. – Ах, ты шпион бессовестный. Приковылял, инвалид безногий! Подглядывал!

– Восхищался! – пробормотал Антон.

– Это кого же мы с тобой родим? Джеймса Бондика?

– Или Мату Хари! – выдвинул свою версию Антон.

– А вдруг, и того, и другую – сразу? Давай-ка, помедленнее…

– Но с движением! – возразил Антон, переворачивая девушку на живот…

Жанна Данилова искренне считала, что поскольку игра в оркестре – это, в первую очередь, дисциплина и обязанность следовать строго тексту нотной записи, то для сохранения своего эмоционального внутреннего мира, она имеет право импровизировать во всем остальном. Приятнее всего это было делать в постели. При этом она склонялась к совету психолога, с которым у нее был когда-то роман: в сексе – меньше контроля, меньше планирования, больше импровизации и непосредственности. В общем, без стрессов, «отпускаем вожжи» и расслабляемся.

Давид нервно ходил по комнате. Вывернул сумку, потом все карманы куртки. Он что-то искал, а потому бормотал себе под нос традиционный для русского мужика набор слов, не скрывая неудовольствия от того, что блокнот с паролями и всякими «пин»-кодами» куда-то задевался.

– Не кипишуй! – заметила Жанна, разбирая постель.

– А что такое «кипишуй»? – остановился он в некотором недоумении. – Это на каком языке?

– Ну, значит, не суетись, не устраивай суматоху. Кажется, так евреи говорят.

– А! Блокнот не могу найти. Сунул то ли в брюки, то ли в сумку. А может и в карман куртки, а теперь найти не могу. Вот и завелся.

Жанна мысленно прикинула, где может оказаться этот самый блокнот.

– В боковой карман сунул или во внутренний?

– Кажется, в боковой. А какое это имеет значение?

– Из бокового кармана, когда сидишь в машине, обычно выскальзывает, причем незаметно. Сходи в машину, посмотри между сиденьями, – предложила Жанна.

Через несколько минут Давид вернулся с довольной улыбкой на лице.

– Жанчик, ты – супер. Ты прямо экстрасенс – точно, на полу между сиденьями лежал.

Жанна уже лежала в постели.

– Если я экстрасенс, то теперь ты докажи, что ты – экстрасекс! – предложила она, откидывая одеяло и демонстрируя таким образом свою готовность к «бою». Одна нога у нее была вытянута, а вторая – согнута в колене, ладошку она положила на живот, прикрыв пупок.

– Давид, а ты не пытался податься в Израиль? – поинтересовалась через полчаса Жанна, глядя в потолок.

– А что мне там делать? Я же не еврей! – объяснил Давид, рассматривая мочку левого уха девушки.

– А кто?! – не могла скрыть изумления Жанна, и повернулась к нему. – Твоя фамилия Кройцер? Так ведь?

– Правильно.

– Как же ты не еврей? Не узбек же? – теперь она внимательно разглядывала в деталях смуглое лицо мужчины, который только что доставил ей огромное удовольствие. При этом она гладила ладонью его грудь, живот, пока еще сомневаясь, не стоит ли запустить пальчики дальше.

– Вообще, «кройц» – с немецкого – «крест», – с улыбкой, расслабленно начал пояснение Давид. – Это благодаря тете Марте мы стали евреями. В самом начале войны, в августе сорок первого на квартиру к моим предкам пришел такой молодой человек с удостоверением, который интересовался «пятой колонной» в Москве. Ну, прабабушка моя, которую все в семье звали «тетя Марта», сначала угостила его чаем, а потом искренне удивилась – какие же мы немцы, мы евреи. Сработало. Предков из Москвы не выслали, все знали, что евреи к фашистам не перебегали. А прадед был инженером, на авиационном сорок пятом заводе работал. Там, где сейчас метро «Авиамоторная». На доске почета был.

– Ну, так вы уже, сколько лет, как евреи, мог бы попробовать все-таки.

– Ну да, израильтяне столько справок требуют, что точно попались бы. Если захочу в Израиль, так сейчас это просто. Женись на еврейке и вперед. Но я не люблю жару, нечего мне там делать. На экскурсию в Иерусалим – это одно, а жить там? Все-таки мы с тобой в Москве встретились, а там, кого бы я встретил?

– Еврейку. Может быть, даже скрипачку.

– С меня и флейтистки в Москве хватит. И вообще, что за кипиш?

Они весело рассмеялись.

После этих слов он вновь обнял Жанну, легко и нежно поднял ее на себя.

«Сейчас начнутся скачки! – подумала Жанна. – Вот что значит удачно найденный блокнот!».

Как-то раз Лара и Антон заговорили на «производственную тему»: как ее квартет может завоевать популярность? Но хороших, неожиданных идей не было, и тут Антон вспомнил о своем дяде. Позвали в гости. Юрий Иванович выбрал для визита к ним вечер четверга, у Лары он тоже был свободен, а Антона как-то и спросить забыли. К приезду гостя – до него у них на Фрунзенской бывали только Давид с Жанной (визиты Наденьки с мамой-папой не в счет) – подготовились просто. Антон купил в магазине «Домашняя кухня» на Ленинском всякой снеди, да пару бутылок красного и белого вина.

Для начала гость оценил ремонт, порадовался цвету полов, расстановке мебели, отметил руку Антона – к новым вещам добавил реставрированное трюмо из «дворянской усадьбы». Сам бывший дипломат был одет почти по-домашнему. Непринужденно, но элегантно: серые брюки, кашемировый темно-серый кардиган, неизменная голубая рубашка в тонкую белую полоску, и шейный платок с эмблемами какого-то яхт-клуба. В общем, он показал, с каким уважением относится к такому домашнему «приему».

Дядя Юра оценил, как его принимают, был непринужден и, уяснив, какого совета от него ждут, немного напряг свою память. И рассказал, как в свое время продвигал «Столичную» водку в Бразилии.

– Случилось, что в Рио приехал какой-то наш ансамбль танцевальный, и я предложил нашему местному партнеру – из наследников одесских евреев, вовремя уехавших сюда от погромов махновцев в начале прошлого века, провести неожиданную акцию. Сделать первый спектакль… бесплатным. А в Бразилии, как и везде, «на халяву» все тянутся. – рассказывал он чуть хрипловатым голосом. – Тем более, что мы объявили – «Предпремьерный показ для узкого круга». Так и получилось – пришло человек семьсот, все-таки концертный зал не футбольный стадион. А когда последний номер завершился под настоящую овацию и был, наконец, задернут занавес, пока девочки раскланивались, на сцене была перемена – там появились столы со «Столичной» и канапе. И мы пригласили всех на… сцену. Сами понимаете – дегустация была более чем удачной. Бизнесмены с восторгом выпивали с нашими девочками в кокошниках. На следующий день в газетах были восторженные статьи о фантастической красоте русского танца и неповторимом вкусе «Столичной».

Лара не очень поняла, как можно интерпретировать этот рассказ в случае их квартета.

Антон предложил по чашке кофе и по рюмке коньяка.

– Так вот, ребята, если вы хотите добиться успеха, то вам нужно готовить не одну программу, которую вы сможете исполнить с блеском, а, скажем, три! – неожиданно предложил Юрий Иванович и хитро улыбнулся. – Одна – классика, вторая – легкая, почти эстрадная, а третья – современная музыка. Помните традиционный новогодний концерт из Вены? Обязательно – полька «с выстрелом». А однажды, помню, в Лондоне оркестр Спивакова исполнил легкую вещь «Пустячок» и зал, который чуть притомился от серьезной классики, был его. Думаю, и вам нужна приятная неожиданность.

– Дядя Юра, – неожиданно для себя самой произнесла Лара, – это так просто, что просто гениально.

– На гениальные открытия в мире шоу-бизнеса я не претендую, но иногда кое-какие идеи в этой голове появляются, – с удовлетворением согласился Юрий Иванович. – А вот тому, как ты ко мне обратилась, я рад! Значит, в семью я принят?

– Ну, мы-то пока еще не семья, – пробормотал Антон.

– С этим разбирайтесь сами. Но мне у вас нравится!

– Слушай, – уже лежа в постели сказала Лара Антону. – Может, надо его с кем-нибудь познакомить, ему, наверное, трудно одному?

Питер относится к небольшому числу городов мира с повышенным эротическим фоном. Это, как естественный радиационный фон. Правда, радиационный можно измерить приборами, счетчиком Гейгера или еще каким, который пулеметной очередью щелчков предупредит, что сюда соваться нельзя, можешь схватить «дозу» с чудовищными последствиями для здоровья. А вот эротический! Это другое дело, это, когда начинаешь чуть иначе смотреть на картины старых голландцев в Эрмитаже. Это, когда в Летнем саду присаживаешься на скамеечку и любуешься античной скульптурой, которая вдохновляла еще Александра Сергеевича Пушкина, великого поэта, но и не меньшего любителя человеческих радостей. Сам об этом писал. Это, когда вдруг иными глазами видишь, гуляя по Невскому, барельефы на зданиях, скульптурные группы, а затем и красивые, веселые смеющиеся мордашки студенток.

Давид с Жанной после обеда у ее мамы (знакомство «с родственниками») – поехали в Ледовый дворец на хоккей, наслушавшись рассказов про невероятное шоу перед началом игры. А потом все двенадцать тысяч зрителей извергают такую энергию, что под влиянием эмоционального заряда некоторые забывают, с каким счетом закончился матч!

– Потрясающе! Никогда не могла подумать, что такое устроили наши «холодные питерцы», – заявила Жанна после первого периода. – Просто, супер!

Они выпили по пиву в буфете и устремились на свои места, купив по пути в киоске шарфы с эмблемой СКА. Дальше вопили вместе со всеми «Пи-тер! Пи-тер! СКА! СКА!» и вскакивали, когда запускали «волну». Жанна все поглядывала на экран видеокуба, вдруг они с Давидом появятся там внутри рамки в виде розового сердечка! Вот тогда она так поцелует его, что все трибуны завопят. Но на экранах показывали или голы, или другие пары, а вот их места оказались не на той трибуне, к которой была развернута специальная телекамера.

После матча Жанна скомандовала: «Быстро в гостиницу! Ужин? Ты что, на семейном обеде не наелся? Старался маме понравиться? Все разговаривал?»

Через десять минут они уже были в гостинице «Москва». Бегом преодолели расстояние от лифта до конца длиннющего коридора до их номера. Жанна скинула свою легкую куртку, бросила ее на кресло в углу комнаты и, опрокидывая Давида на себя, впилась в него губами и решительно призвала: «Атакуй!».

Если в армии Давид удерживал рекорд, одеваясь за полторы минуты, включая наматывание портянок, то на гражданке он мог раздеться меньше, чем за минуту. В скорости сбрасывания одежд Жанна не уступила ему.

Зайдя в «тыл», Давид начал атаку, дышал он глубоко и шумно. Потом издал какой-то рык, больше похожий на стон. Жанна даже испугалась, не видя его лица. Но, наконец, она почувствовала, что наступило «ее мгновение» и издала долгое «О-о-о! Еще, еще, еще!» И все еще трепеща от удовольствия, вытянув руки перед собой, вырвалась и рыбкой «нырнув» вперед, как в воду с низкого берега, упала на живот, никак не беспокоясь, что почувствует Давид, оставшийся в высшей степени неожиданной позе.

«Резвая девушка!» – подумал Давид.

«Да он, как Конь-Огонь!» – подумала Жанка о Давиде, вспомнив жеребца на коньках, талисман питерских болельщиков СКА.

Вот что может сделать с молодыми здоровыми людьми энергетический заряд, полученный от двенадцати тысяч зрителей на настоящем хоккейном матче в питерском «Ледовом» дворце.

– А знаешь, Лара, к какому выводу я пришла за все это время? Если, не дай Бог! – при этом она даже перекрестилась, – Давид меня бросит, так следующий мужчина у меня будет обязательно рукастый, – рассуждала Жанна, отхлебывая душистый жасминовый чай. – Помнишь эту самую Маргариту Павловну из «Покровских ворот»? Ну, ту, которая вместо слезливого и истеричного филолога, взяла себе настоящего мужика. Этого, как его, Савву Игнатьевича – слесаря, что ли? Но, главное, настоящего мужика.

И тут она издала свой знаменитый «хи-хик» грешницы». Описать его невозможно, но в нем что-то такое порочное, что голова начинает сбиваться с пути праведного и самому хочется отпустить некую двусмысленность. Лара смотрела на нее с удивлением.

– Так что, если плотник ускользнет, про запас еще есть друг детства – теперь дантист-хирург, – продолжила Жанна, но уже не твердым, а каким-то неуверенно рассудительным тоном. – Тоже крепкий мужик. Надо только навести справки, не женился ли он? Но за Давида я все равно поборюсь…

Последние слова она произнесла уже жестко, решительно. Ясно, что, если придется, действительно поборется и победит.

– Знаешь, – делился Давид с Антоном своими впечатлениями после возвращения из Северной столицы, – Питер – город повышенного эротического фона.

– Это как? – Антон смотрел на старшего друга с нескрываемым удивлением, такое он слышал впервые.

– Ну, вот есть радиационный фон, есть магнитное поле, их ведь не видно.

– Но их можно измерить с помощью различного оборудования. А эротический фон как ты будешь измерять? Оттопыренностью штанов у мужиков? А у женщин?

– Это, если ты настоящий мужик, конечно, своим естеством почувствуешь. Я тут вспоминал разные города, где бывал. Ну, Рим, Афины, Стамбул, Рига, в этом плане они Питеру уступают. Вот насчет ресторанов, вин, это у них классно, а вот в главном вопросе они нашей северной столице проигрывают.

Для осознания этого открытия требовалось некоторое время, и друзья занялись каждый своим делом. На этот раз Антон трудился над реставрацией старинной немецкой шкатулки, довольно большой, со специальным отделением, куда хозяйка могла бы складывать письма. Что она и делала, по крайней мере, это Антон понял из общения с деревом. А еще в основном отделении лежали банковские билеты или купюры – запах той краски крепко въелся в стенки и структура дерева в одном месте, куда упиралась пачка, чуть изменилась.

В этот день Давида тянуло на рассуждения о высоких материях. Через некоторое время, отложив блокнот с набросками, он захотел говорить о чувствах. И предложил Антону: «давай по кофейку».

– Главное – чувственность. Вот сексуальные проявления в любви – дело весьма индивидуальное. Кто-то предпочитает проводить время вдвоем при свечах, ну, шампанское там, цветочки, розы. Кто-то подругами меняется, а кто-то упражняется в садомазохизме. Ну, высокие ботфорты, черная кожа, плеточки всякие, – делился своими неожиданными познаниями Кройцер. – А вот чувственность – она универсальна.

«Наверное, ему попалась какая-нибудь брошюрка по теории Фрейда, – предположил про себя Антон. – А, может быть, в интернете на какой-то порно сайт залез. Этак он далеко зайдет. Ну, это уже личное дело. Главное, чтобы его на этом «деле» не перемкнуло, а то это и на работе как-то неправильно отразится», – вспомнил Антон.

Их мастерской предстоял важный интересный заказ – в Саранске нужно было встречаться с руководством местного музея Степана Эрьзи. Тот был великим скульптором – мировая величина, работал с деревом, и вот время настало, когда некоторые вещи надо было посмотреть, проверить в каком состоянии скульптуры.

А еще через некоторое время Давид поделился ситуацией, случившейся с ним недавно. Дело было вечером, после контрольной игры в хоккей.

– Я тут чуть с кровати не свалился. Только лег, думал малость отдохнуть, а она поворачивается ко мне и говорит: раз проиграли, значит, в игре ты не выложился. Ну, давай, атакуй!

– И ты был на высоте?

– Вроде ничего. Но что теперь с хоккеем делать? Мы что-то не часто выигрываем. Теперь она меня так затрахает, что клюшку держать сил не будет.

Заодно Давид вспомнил, что в учебнике физики сила измерялась в килограммах. По себе он чувствовал, что у него порой оставались граммы.

– Говорил тебе, рано подругу на хоккей приводить. Не хватает пока у тебя мастерства. Ну, в смысле в работе с клюшкой. Так что добавляй «физики».

В глубине души Антон, конечно, смеялся, но виду не подал, не хотел случайным словом обидно задеть чувства друга.

Узнав как-то секрет волшебного звука новой скрипки подруги, Жанна спросила, а не поможет ли Антон сделать ей новую флейту? Из дерева…

– Так, сначала дружка моего парня охмурила, а теперь и до Антона добираешься? – в шутку спросила Лара.

– Ну что ты? Антон – это твое, святое, руками не трогать. Но просто у твоей скрипки такой звук – слов нет. И я подумала, что хороший мастер, может быть, сработает для меня свирель из этого особенного дерева. Знаешь, как это на концерте зазвучит! Соло на свирели! Супер! Такого еще нигде не было!

– Хорошо, попробую поговорить.

Жанна не хотела остаться неблагодарной и сразу сделала подруге новое предложение из необычной области.

– Слушай, мать, а может быть поставить тебе колечко? Интимный пирсинг на губки – последний писк, в самом тренде!

– Жанка, какие губки?! – изумилась Лара.

– Э-э! – разочарованно протянула Данилова, с сожалением посмотрев на Лару. – Я тебе про другие губки говорю.

– Да ты что, совсем с ума сошла?! – почувствовав, что краснеет, понизила голос Лара.

Давид сидел за своим столом в… наушниках, подключенных к ай-фону, чего никогда раньше не случалось. Антон подошел к нему и помахал рукой перед лицом партнера, вызывая его на разговор.

– Ты, случаем, не заболел ли? – поинтересовался Антон.

– Нет, а что?

– Да я тебя никогда с наушниками не видел. Решил музыкой заняться?

– Решил срочно начать развивать в себе музыкальный слух. Иначе могу влипнуть в историю.

– В какую историю? Что случилось? – уже озабоченно спрашивал Антон на правах заботливого руководителя фирмы, а не просто друга.

– Пришел домой после тренировки, Жанна дала перекусить. Все супер, меня тянет прилечь, посибаритствовать, а она хочет примоститься рядом, но мне, чувствую, нужно просто отдохнуть. И я ей об этом сообщаю – не спеши, мол. А она спокойно так говорит: «Ну, кописилы». А я понять не могу, что она сказала. Но вида не подаю, а и задремать не могу, все думаю, что такое «кописилы»? Примерно через час не выдержал и спросил: «А что это такое?» А она смеется, говорит, слух надо развивать, я, мол, плохо расслышал. А она мне, оказывается, сказала: «Ну, копи силы». Готовься, то есть.

Антон при этих словах громко и весело расхохотался.

– Тут не только слух надо тренировать, но и воображение. Хотя есть немало слов, которые надо уметь воспринимать раздельно, иначе влипнешь. А слух тренировать стоит. Вон китайцы говорят на четырех звуковысотных тонах, а вьетнамцы, те, вообще на шести.

– Нет, за китайский язык я не возьмусь. Мне бы с русским разобраться. А то и не поймешь, как это «копи-силы»…

Антон пошел к своему столу, а Давид снова надел на голову наушники и стал что-то рисовать на листках ватмана – сооружение напоминало не какой-то комодик, а роскошный, дорогой французский буль. В наушниках звучал Джо Дассен.

«Да, кажется, крепко Давид влюбился!», – подумал с некоторым удивлением Антон, шагая от стола друга к своему. Но вслух ничего не сказал, только как-то неопределенно хмыкнул.

Жанна уже ощущала, что засыпает, но вдруг почувствовала на груди ласковое поглаживание ладони Давида.

«Так… кажется, начинает приставать, – подумала она. – Господи, как ему объяснить, что у меня был тяжелый день? Утром сама занималась, потом репетиция, потом этот проклятый городской транспорт, когда до метро надо тащиться автобусом…».

Она попробовала убрать его руку, но не получилось.

«Вот упрямец, если захочет, так будет добиваться… А потом вечером был концерт, хорошо после Лара по пути подвезла на машине, – продолжала размышлять Жанна, но переключилась, как она сама говорила, на рациональное мышление. – В конце концов, всего-то минут на десять меньше посплю, зато усну быстро и глубоко. К тому же утром он сам завтрак приготовит, ну, хотя бы кофе сварит настоящий!».

Жанна обняла мускулистое тело Давида и пробормотала: «Давидик! Давай сегодня ты будешь, как индеец перед тотемом». И тут ее внутренний голос проснулся: «Пока вы до «конца-концов» доскачете, спать тебе утром останется не на десять, а на все тридцать минут меньше!». Но Жанна его не услышала…

– Давид, а вот если у нас будет ребенок, так, не важно – мальчик или девочка, все равно ведь будет Кройцер, – то ли спросила, то ли констатировала Жанна, водя пальцем по груди любимого.

– Конечно, Кройцер, но лучше сразу двойня – мальчик и девочка. Хотя и тяжелее поначалу нам будет, зато потом веселее, – Давид от неожиданного вопроса не смутился. Может быть, он уже и сам думал на эту тему.

– А что, есть предпосылки? – поинтересовался он через минуту, повернув лицо к Жанне.

– Пока нет, но тест на беременность надо купить. На всякий случай.

– Хорошо. Как только купишь, скажи, я обязательно постараюсь, чтобы зря деньги не выбрасывать.

Все-таки немецкие гены практичности давали себя знать.

«Вот говорят, что женской логики в природе не существует. Зато мужская логика – нечто невероятное… И ведь не скупердяй, а хочет, чтобы тест показал положительный результат… А ведь, правда, если нет ничего, то зачем его покупать?»

Наутро Жанна убедилась в правильности своих вечерних предположений. Давид сварил классный кофе. Все остальное было из холодильника – кефир, сыр, колбаса и даже пара сырников – полуфабрикатов. Но кофе оказался великолепным: ароматным, каким и должен быть напиток, сваренный в медной «турке» из только что смолотых зерен. Такое удовольствие дает позитивный заряд, хорошее настроение на весь день.

Уже выходя за порог, Давид сказал, словно, между прочим: «А тест ты все-таки купи». Видно запала ему в мозг вероятность появления на свет нового Кройцера.

Весь этот день прошел для Жанны «на позитиве».

А Лара Соколова даже не задумывалась теперь о том, счастлива ли она. Она полагала, что парит в пространстве и во время игры мистически соприкасается, пусть всего на несколько мгновений, с божественным началом, которое таится в каждом человеке. Молодая женщина наслаждалась свои положением, Она не читала «умных» книг, а потому и не знала, что «британские ученые убедительно доказали нейробиологическую природу счастья». Она лишь догадывалась, что в каком-то состоянии человек ощущает гармонию с самим собой и с Вселенной.

Правда, Лара где-то прочла, что высшие творческие достижения у некоторых классиков состоялись все-таки после того, как они вышли из медитации. Но не знала она открытий некоторых специалистов в самой сокровенной области человеческой психики, согласно которым женщины могут ощущать связь с «первоначалом», находясь на пике сексуального удовольствия. А иногда и после него. Но это, конечно, теория, хотя и подтверждается практикой.

– У каждого из нас есть внутренний голос, – делилась с Антоном, лежа в постели, своими идеями Лара. – Причем, он такой вредный – часто говорит, что я недостаточно красива, непривлекательна для всех, кто меня окружает. Но в моменты секса он молчит, и я чувствую себя богиней, испытываю чувство безграничности, люблю себя, как воплощение универсальной женственности. Наверное, я эгоистка. Иногда мне кажется, что я недостаточно сильно тебя люблю.

Пришлось прервать этот монолог поцелуем в губы.

И вправду, после секса наутро она испытывала прилив сил и хорошего настроения. Больше того, Лара стала иначе воспринимать красоту окружающего мира, даже цвета казались ярче, сочнее. Она начинала жить в приподнятом настроении, более раскованной, энергичной. Она называла это «пробуждением волшебного чувства», которое находилось где-то внутри нее. Как именно называлось это чувство, Лара все-таки не знала. А потому для себя назвала просто – волшебное.

На следующий день по пути домой Лара машинально зашла в небольшой магазин тканей на Комсомольском проспекте, но ноги сами понесли ее к той части зала, где продавалось постельное белье. Выбор был велик, и процесс покупки доставил ей удовольствие. Она прикидывала, как будет смотреться на льняной простыне в полоску – они должны подчеркивать стройность фигуры. Но дальше увидела шелковые простыни – бежевые с небольшими королевскими лилиями, как в версальских королевских покоях, и купила их тоже.

Вечером, прежде чем лечь спать, Лара рассказала о своем хозяйственном порыве Антону.

– Купил – не пропил, – так моя прабабка в Костроме говорила, когда мама что-то ворчала по поводу того, что отец приносил домой какую-то новую хозяйственную штуку, – припомнил Антон. – А белье, действительно, красивое. Давай все-таки льняное постелим сегодня. Лен ведь у нас, под Костромой всегда выращивали. Когда он цвел – поля голубые, с небом сливались. Красота.

Лара быстро «пробежала» по льну горячим утюгом и осталась довольна, какой гладкой оказалась ткань.

Лара захотела «обновить» льняные простыни, и они оба получили как раз то удовольствие, на которое и рассчитывали.

Весной Лара получила предложение поехать на фестиваль молодых исполнителей в какой-то городок во Франции. Почему выбрали их квартет, она не задумывалась. Кому-то из ценителей музыки понравилось звучание их ансамбля – царственный звук, не музейный, а с каким-то блеском и даже неожиданным темпераментом в отдельных частях хорошо известных произведений. Кто-то из критиков, в большинстве своем доброжелательных, даже нашел в их исполнении элементы поздней романтики, а кто-то и некую старомодную величавость.

Но главным было другое – их заметили, услышали, музыкальная карьера начала складываться. Среди струнников по Москве прошел слух о «легкой руке Лары Соколовой». Предлагали ей новые скрипки, но она соглашалась только попробовать инструмент, а в концертах играла только на своей «Патомке».

Антон пообещал подъехать во Францию на недельку, когда будут всего два концерта в замках, и они смогут побыть вместе. Он озадачил Оксану из «Лайнс-тур», чтобы та все продумала. Оплата заранее, и все с гарантией. «Вот, если бы там был хоккей!» – подумала хозяйка фирмы, но за дело взялась. «Кто знает, может быть и музыканты к нам подтянутся, они по всему миру ездят, а значит, кто-нибудь должен ими заниматься?». Деловые люди умеют думать быстро и практично.

Позвонил Олег Арнаутов, прилетевший в Москву за повышением. Пригласил, как он выразился, творчески провести время в приятной компании. Летчик затащил земляка в какой-то клуб-кафе на Никитской. Оказалось, что там был поэтический вечер. Выходили к микрофону парни и девушки. Кто-то читал стихи громко, кто-то проникновенным шепотом, кто и под гитару под громкий бой. Самодеятельность. «И как это тебя сюда угораздило?» – тихо, чтобы никого не обидеть, спросил друга Антон. Впрочем, все выяснилось достаточно скоро. Молодая поэтесса Светлана Грайфер, бросавшаяся в глаза своим эффектным контрастным макияжем, получила свою порцию аплодисментов за стихи о юной грешнице, сошла с небольшой эстрады и присела к их столику. «Ну вот, а еще говорят, что мужчины не собаки, костей не любят, хмыкнул про себя Антон. – Еще как любят эти самые «косточки»». Светлана с удовольствием опрокинула рюмку коньяка, закусила лимоном и стала восхищаться Олегом: пилотом и просто человеком, имеющим возможность жить в небе, оторваться от грязи земли… и чего-то там еще. Голос у нее был с хрипотцой, хотя она и не курила. На своего «пилота и просто человека» в светлом бежевом модном костюме, с кожаными заплатками на локтях, в сиреневой рубашке с раскрытым воротом она смотрела большими черными глазами. С нежностью. Время от времени гладила его левую «лапу», лежавшую на столике, и произносила что-то похожее на стихи. Руки и пальцы у нее были тонкие, с эротично ярким красным маникюром. «Это еще не стихи, это мои эмоциональные всплески», пояснила она. Правда, из «всплесков» становилось ясно, что они порождены не прогулками «под ручки» по набережной Яузы, а чем-то более земным. И не без оснований полагал Антон, что причиной «всплесков» был его друг – пилот Арнаутов. И без лишних слов было понятно, что он был «на высоте», а заодно «гробанулся» по полной программе. В хорошем смысле, который понятен авиаторам.

«После физического удовлетворения приходит прилив энергии, появляется ощущение подъема, ко всему добавляется эмоциональная насыщенность», – без малейшего смущения делилась своими секретами творчества поэтесса. Словно мимоходом, она заметила, что ей секс помогает восприятию вселенной, как части мировой поэзии, дает ощущение всеобщей гармонии. От этого веяло какой-то утонченной эстетской философией времен декадентов начала двадцатого века. Олег слушал и смотрел на нее «телячьими глазами».

Антон, чтобы поддержать беседу, рассказывал о своем путешествии к Патомскому кратеру, о волшебных свойствах различных деревьев, не думая к чему такой рассказ может привести. На поэтессу хотя и посмотрел с некоторым любопытством, но не более того. Она была не в его вкусе.

На прощанье Светлана Грайфер подарила Антону тоненький сборник своих стихов. Вместо автографа нацарапала номер мобильного телефона и подписалась «Лана». Оказала, так сказать, высшую степень доверия или чего-то еще. Но позвонить по нему Антон так и не сподобился. Только поздно вечером, когда звонил Ларе в Ростов, где она была с квартетом, рассказал о встрече с Олегом.

Зато однажды… Антон старался не отвечать на звонки с незнакомых номеров. Но тут почему-то отозвался. «Здравствуйте, меня зовут Мария Коханская. Я поэтесса. Мне дал этот номер ваш друг, пилот Олег Арнаутов, – женский голос был грудным, с придыханием. – Он сказал, что вы делаете мебель и у вас есть волшебный дар общения с деревом. Я хочу сделать вам заказ».

«Судя по голосу – не девчонка, а дама, к тому же не пионерского возраста. Но каков Олег! не предупредил, что раздает мои телефоны! А если она из налоговой инспекции или связана с крутыми «пацанами»? Но это вряд ли – те иначе представляются. Хотя, выслушаю, а там посмотрим. Но надо быть начеку», – подумал Антон.

Поэтесса поведала, что сейчас она работает над большой поэмой, а заодно должна написать несколько песен для российского мюзикла, ну и еще что-то «по мелочам». Но свелось все к тому, что ей нужен большой письменный стол. Для объяснения заказа она предложила встретиться в Доме Литераторов – вход с Большой Никитской. Давид, услышав о возможном новом заказе покачал головой – заработок, конечно, нужен, но это не столь романтично, как реставрация.

Мария Коханская оказалась эффектной женщиной где-то «за тридцать пять, плюс – минус годик – другой». Симпатичная. Чтобы обаять мастера, прибегла к обычной тактике в мире кино и шоу-бизнеса. Сыпала именами линейных, креативных, генеральных продюсеров. «Такого еще у нас не было! – рассказывала она о будущем мюзикле. – Не «Призрак оперы», конечно, но где-то близко. И труппа молодая, сплошь из будущих звезд». Словом, пела как сладкоголосая сирена, ласково совращая, заманивая к себе аргонавта Ясона. В ЦДЛ она предложила пройти в дубовый зал, рассчитывая произвести впечатление на столяра, но зал этот он хорошо знал, а потому, следуя за дамой лабиринтами дома, помалкивал. Лишь отметил про себя, что у нее не так давно была красивая фигура, но долгие часы сидения за столом несколько укрупнили формы «нижнего бюста». Мария в душе была слегка разочарована тем, что зал не произвел задуманного эффекта, но продолжала свою линию. Антон был ей симпатичен, а вот прямой намек, что, наверное, потребуется посмотреть интерьер ее квартиры, в котором будет стоять стол, холодно проигнорировал.

– Так вам просто новый предмет интерьера нужен, или что-то другое?

Поняв, что ошиблась с тактикой, поэтесса быстро перешла к сути дела: нужен стол. Настоящий письменный стол для творчества. Большой, удобный, за которым можно работать не только на компьютере, а еще и хватило бы места, чтобы просто писать обычной ручкой. Чтобы еще было специальное место и для старинной – стеклянный куб с крышечкой – чернильницы. Хорошо бы еще поставить на стол раритетный «Ундервуд», доставшийся ей от предков, пробивавший по пять листов под копирку еще Бродского и Солженицына во времена самиздата. А еще стол должен быть крепкий и выдерживать любые нагрузки. А то, знаете, какие спонтанные идеи, бывает, приходят в головы творческих натур.

– Да, знаю, знаю! – уверил ее Антон. – В творчестве одаренного человека, что главное? Раскрепощенность! Бывает, надо растормозить подсознание. И хорошо, если у вас крепкий, надежный стол. Желательно, не скользкий… Чтобы мысли не растекались вокруг, да около главного…

– Ну, вот видите, вы же хорошо меня понимаете! – обрадовалась поэтесса. – А я хорошо заплачу. Я за мюзикл аванс взяла. Не достанет, я одолжусь. А вы сделаете то, что мне надо. Я знаю.

– Да откуда же вы можете это знать? – возмутился Антон, подумав про себя: «И такие вот дурочки мюзиклы пишут!». И продолжил вслух. – Возьму я у вас аванс, сработаем мы вам стол из хорошего дерева. Доставим к вам домой. Вы его оплатите по факту, так сказать. И вот вы останетесь одна. И, что там у вас? Компьютер, там, ноутбук, планшетник, тетрадка, чернилка ваша любимая. «Ундервуд» – немецкая машина, уважаю! Ну, подсвечник какой-нибудь, свечу заправите. А вдохновение вас и не посетит! И что вы станете делать? Меня винить? Да не проще ли в «Икее» стол прикупить?

– Ну, да, конечно проще! – громко, даже с вызовом ответила поэтесса. – Вот и кино у нас, и литература, и музыка, и телевизор этот треклятый – все, как из «Икеи». Проще купить новое, пластмассовое, одинаковое. Чем мучиться в одиночестве, что-то новое придумывать! – На них стали оглядываться. – «Три Дэ» вот придумали, а у меня от него голова болит! Черт, достало все! Вам работа нужна?

– Да вы успокойтесь, успокойтесь! Вам, что, нехорошо?

– А вам – хорошо?

– Мне? – опешил Антон. Он даже задумался, проверяя себя. – Мне, знаете ли, хорошо. Я, знаете ли, даже счастливым себя чувствую.

– Так поделитесь! – неожиданно предложила поэтесса. – Сделайте так, чтобы и еще кому-то стало хорошо. Я ведь не так, не графоманка какая-то или бумагомарака. Мне шанс дали. Чтобы я что-то хорошее написала, а не про девочку эту, в трусиках, что «мечтает жить на Манхэттене».

– Так это ваше? – глупо осведомился Антон.

– Наше! Кушать-то надо, – обиженно призналась Мария. – А вы романс мой не слышали? Коля, то есть, Николай Критсков взял – вот там мое, настоящее. Он его в Сеть выложил…

Замолчали. «Да и не дурочка она никакая! С чего это я решил, что дурочка?» – укорял себя Антон.

– Как вы говорите, имя исполнителя? – прервал он неловкое молчание.

– Критсков! Так в поисковике и наберите: «Николай Критсков. Романс. Настроение полнолуния». А хотите сейчас послушать? Он у меня в мобильник закачан. И наушники есть.

Про мобильник с наушниками Антон уже не слышал. Будто купол упал, отгородив его от реальности. Холод поднялся сразу из глубины. Так, что кончики пальцев онемели.

– Я не ослышался? Странное название какое-то… – переспросил Антон.

– Да, уж, Аватар проще будет. У вас что, в полнолуние такого не бывает?

– Бывает. Я беру ваш заказ в работу. Условие: ваши – только размеры, а. дерево, рисунок – мои. И вы не вмешиваетесь в мой творческий и производственный процесс.

– Да, конечно! – обрадовалась поэтесса. – Вот аванс! – и она протянула Антону пухлый конверт. – Посмотрите, надеюсь, достаточно?

– Вполне! – не заглядывая в конверт, опустил его Антон в портфель. – Ну, я вам позвоню!

– А романс? – не поняла женщина, приподнимаясь для прощания. – Слушать не будете?

– Зачем? Хороший у вас романс!

– Да откуда же вы можете знать? – удивилась поэтесса.

– А я вам верю. Послушаю, при случае. Обещаю.

Сейчас Антон подбирает материал – выбирает бруски и дощечки из кряжей деревьев, привезенных из разных мест. Доски из сибирской сосны, а еще – вишня, груша, лиственница. С Сахалина ему привезли ярко-желтую пластину редкого Бархатного дерева. Говорят, что заказал он и пару досок-сороковок красного дерева. Куда и какой кусок сосны, дуба и осины должен лечь – в столешницу или в опоры, никому не говорит. Заказал он также пластины из деревьев Велеса – ели, кедра и ясеня. Пока Антон только рисует цветными карандашами стол на бумаге, подбирая цветовую гамму. Собирается обратиться за консультацией к психологам-колористам. А еще отдельные куски дерева разных пород скрепляет струбциной и проверяет, как они взаимодействуют между собой.

Мария Коханская верит, что стол будет давать ей дополнительные силы, энергию, и что-то стоящее у нее должно получиться.

Ну, ну. Поживем, увидим…

P. S. Михаил Голодницкий сибаритствовал, удобно расположившись сразу на четырех подушках в широкой постели. Он щелкал пультом телевизора и остановился на канале «Культура», по которому шел концерт симфонической музыки. Квартет играл Вивальди. Играли они действительно прекрасно.

Скрипнула дверь и Михаил отвел взгляд от телевизора. Светик улыбалась, двигалась легко, чуть-чуть покачивая бедрами, и уже подходя к нему, легко сбросила на стул сиреневый шелковый, почти прозрачный халатик, показав всю красоту линий своей фигуры – можешь полюбоваться.

– Классно играют, – заметила она. Потом, чуть прищурившись, разглядела на экране на крупном плане Лару. – Так она на твоей скрипке играет! О твоем инструменте столько говорят…

«Вот он, эффект плацебо! Ведь скрипку-то я сделал из той елки, которая с Северного Урала, вот только выдерживал заготовку десять лет. А «патомка» еще подождет. Но Лара-то как двинулась – вот что вера в волшебство делает».

И тут он почувствовал, что Светик ласкает его чуть-чуть иначе, чем всего полчаса назад.

– Знаешь, нет ничего прекраснее секса под классическую музыку, я так счастлива, – пробормотала девушка. – Божественно…

«Вот и секрет то ли Страдивари, то ли Гварнери, то ли Паганини открылся», – подумал Михаил.

АсьягоОмскМоскваБарыбино2013–2016 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg