«Хранитель забытых вещей»

Хранитель забытых вещей (fb2) - Хранитель забытых вещей (пер. Марина Вячеславовна Черевко) 2628K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рут Хоган

Рут Хоган Хранитель забытых вещей

© Tilbury Bean Books Ltd, 2017

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

© ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», г. Белгород, 2016

* * *

Посвящается Биллу, моему верному другу, и принцессе Тилли Бин

Тот, кого страшат шипы,

Не заполучит розы.

Анна Бронте

Глава 1

Чарльз Брэмвелл Брокли ехал один, без билета, в вагоне поезда, который в 14:42 покинул станцию «Лондон-Бридж» и теперь направлялся в Брайтон. Металлическая коробка из-под печенья «Хантли и Палмер», в которой он путешествовал, рискованно качнулась на краю сиденья, когда поезд резко остановился в Хейвордс-Хите. Однако коробка так и не очутилась на полу вагона: ее подхватила пара надежных рук.

Он был рад оказаться дома. Викторианский особняк из красного кирпича, крутое крыльцо которого окаймляли кусты жимолости и стебли ломоноса, носил название Падуя. Прохладный и гулкий вестибюль, в котором витал запах роз, радушно принял вошедшего мужчину, давая ему приют от неумолимого полуденного солнца. Он опустил на пол сумку, положил ключи в ящик стола и оставил шляпу с широкими полями на вешалке. Он сильно устал, и тихий дом успокаивал его. Тихий, но не бесшумный. Размеренно тикали напольные часы, в глубине дома гудел древний холодильник, да и черный дрозд пел где-то в саду. А вот шум технологического характера был этому дому не свойственен. В нем не было ни компьютера, ни телевизора, ни DVD– или CD-плеера. Ниточками, связывающими дом с внешним миром, были дисковый телефон в вестибюле и радио.

Он открыл кран в кухне и дождался, пока вода стала ледяной, затем наполнил ею высокий стакан. Для джина с лаймом было слишком рано, для чая – слишком жарко. Лора взяла сегодня выходной, но оставила записку и салат с ветчиной на ужин. Душенька. Он выпил воду большими глотками. Вернувшись в вестибюль, достал из кармана брюк ключ и открыл им тяжелую дубовую дверь. Подняв сумку с пола и войдя в комнату, аккуратно закрыл за собой дверь. Полки и ящики, полки и ящики, полки и ящики; на трех стенах не было свободного места. Полки гнулись под тяжестью вещей, не было ни одного пустого ящика. Грустная и беспорядочная смесь, которую он собирал сорок лет, наклеивая на каждый предмет этикетку и определяя ему место. Кружевные занавески на французских окнах рассеивали невыносимо яркий свет полуденного солнца. Лишь один луч пробился сквозь них и пронзил полумрак, мерцая пылинками.

Мужчина достал коробку печенья «Хантли и Палмер» из сумки и осторожно расположил ее на большом столе из красного дерева – на единственной свободной поверхности в комнате. Подняв крышку, он изучил содержимое: бледно-серое вещество, по текстуре напоминающее крупнозернистый песок. Много лет назад он рассеял нечто похожее в розарии за домом. Но разве мог это быть человеческий прах? Вот так просто оставленный в поезде, в металлической коробке? Он опустил крышку.

Он попытался отдать находку на станции, но контролер, абсолютно уверенный в том, что это просто мусор, предложил оставить коробку в ближайшем мусорном баке.

– Диву даешься, какой только хлам люди в поездах не оставляют! – сказал он, отмахнувшись от Энтони.

Энтони диву уже давно не давался, а вот забытые вещи, какими бы они ни были, всегда что-то в нем пробуждали. Он достал из ящика коричневую бумагу и авторучку с золотым пером.

Аккуратно черными чернилами он вывел сначала дату и время, затем место; все записывал очень конкретно.

Коробка из-под печенья «Хантли и Палмер». Внутри прах человека? Найдена в шестом вагоне от головы поезда, отходящего в 14:42 из «Лондон-Бридж» в Брайтон. Личность усопшего неизвестна. Пусть земля будет ему пухом.

Он любовно провел рукой по крышке, затем нашел на одной из полок свободное место и аккуратно поставил ее туда.

Бой часов в вестибюле сообщил о том, что пора пить джин с лаймом. Достав из холодильника кубики льда и сок лайма, он расположил их на круглом серебряном подносе рядом с зеленым коктейльным бокалом и блюдцем с оливками. Потом он отправился в зимний сад. Есть он не хотел, но надеялся, что оливки помогут разбудить аппетит. Ему не хотелось разочаровывать Лору, не отведав старательно приготовленного ею салата.

Он поставил поднос на столик и открыл окно, выходящее в сад за домом. Его граммофон был красивейшей деревянной вещицей с шикарным золотым рупором. Он приподнял иглу и мягко опустил ее на пластинку цвета лакрицы. Голос Эла Боулли[1] разнесся по комнате, проникая в сад, чтобы составить конкуренцию черному дрозду.

Одна мысль о тебе.

Это была их песня.

Он поудобнее устроился в кожаном вольтеровском кресле, вытянув свои длинные ноги, и предался неге. В расцвете сил его габариты соответствовали росту, что делало его фигуру довольно внушительной; старость уменьшила тело, и сейчас кожа располагалась куда ближе к костям.

Он поднес руку с бокалом к фотографии в серебряной рамке, которую держал в другой руке.

– За тебя, любимая!

Сделав пару глотков напитка и нежно поцеловав холодное стекло фотографии, он поставил ее обратно на приставной столик. Ее нельзя было назвать идеалом красоты: молодая девушка с волнистыми волосами и большими глазами, которые сияли даже на старой черно-белой фотографии. Но было в ней нечто необычайно притягательное, то, что даже по прошествии всех этих лет завораживало его.

Она была мертва уже сорок лет, и тем не менее она была его жизнью, а ее смерть придала этой его жизни смысл. Она сделала Энтони Пэдью Хранителем забытых вещей.

Глава 2

Лора оказалась в тупике. Она была брошена на произвол судьбы, едва держась на плаву благодаря злополучному сочетанию прозака[2], пино-гри и тому, что делала вид, будто кое-какие вещи никогда не случались. Как, например, измена Винса.

Энтони Пэдью и его дом спасли ее.

Паркуясь перед домом, она подсчитала, сколько лет уже здесь проработала: десять – нет, почти одиннадцать лет. Она сидела в комнате для ожидания, в очереди к врачу, обеспокоенно листая журналы, пока не наткнулась в «Леди»[3] на рекламу, которая привлекла ее внимание:

Требуется экономка или личная помощница для порядочного писателя. Пожалуйста, отправляйте предложения на адрес: Энтони Пэдью, почтовый ящик 27312.

Заходя в комнату для ожидания, она намеревалась умолять о препаратах, которые сделали бы ее жалкое существование более сносным, а вышла оттуда с четким решением попытаться получить эту работу, которая, как позже выяснилось, изменила ее жизнь.

Повернув в замке ключ и переступив порог дома, она, как всегда, оказалась в объятиях тишины и покоя. Она прошла в кухню, наполнила водой чайник и поставила его на конфорку. Энтони сейчас должен был совершать утреннюю прогулку. Вчера она его вовсе не видела. Он был на встрече с адвокатом-солиситором[4] в Лондоне. Пока не закипел чайник, она просмотрела аккуратную стопку бумаг, с которыми должна была разобраться: несколько счетов следовало оплатить, на парочку писем нужно было ответить от лица мистера Пэдью. Взяв в руки письмо с просьбой записаться к доктору, она ощутила укол тревоги. Последние несколько месяцев она отчаянно старалась не замечать, что он увядает, – так изящный портрет, слишком долго простояв на ярком солнце, теряет четкость и яркость. Когда он много лет назад проводил с ней собеседование, это был высокий мускулистый мужчина с шапкой темных волос на голове, синими глазами и голосом, как у Джеймса Мэйсона. Тогда ему можно было дать значительно меньше, чем шестьдесят восемь. Лора влюбилась и в мистера Пэдью, и в дом в тот самый момент, когда переступила порог этого дома. Любовь, которую она к нему испытывала, была вовсе не романтическим чувством, она скорее напоминала любовь ребенка к своему любимому дядюшке. Его мягкая сила, спокойствие, безупречная вежливость были теми качествами, которые она научилась ценить в мужчине, увы, слишком поздно. В его присутствии у нее всегда поднималось настроение, и благодаря ему она научилась ценить жизнь так, как никогда до этого не ценила. Он был так же утешительно-постоянным, как BBC Radio 4, Биг-Бен и «Земля надежды и славы»[5]. Но он всегда держал дистанцию. Всегда частичка его оставалась скрытой от всех, и у него явно был секрет, которым он ни с кем не делился. Лора была этому рада: близость, будь она физической или эмоциональной, не приносила ей ничего, кроме разочарования. Мистер Пэдью сначала был идеальным работодателем, а потом стал Энтони, ее близким другом. Но при этом между ними сохранялась определенная дистанция.

Что же касается Падуи, в нее она влюбилась, увидев салфетку для подноса.

Во время собеседования Энтони сделал ей чай. Его он принес в зимний сад. Чайник в стеганом чехле, кувшин с молоком, сахарница и щипцы, чашки с блюдцами, серебряные чайные ложки, чайное ситечко и стойка с пирожными. Салфетка была белее белого, окаймленная кружевом по краю. Именно салфетка сыграла определяющую роль. Несомненно, Падуя была домом, где такие вещи, как, например, белая салфетка на подносе, были атрибутами повседневной жизни, а сам мистер Пэдью был человеком, чья повседневная жизнь была пределом мечтаний Лоры.

Как только они поженились, Винс стал насмехаться над ней, когда она пыталась привнести подобные вещицы в их интерьер. Если ему когда-либо приходилось делать себе самому чай, использованный пакетик он оставлял на сливной полке раковины, сколько бы раз Лора ни делала ему замечание. Молоко и фруктовые соки он пил прямо из пакета, за обедом клал локти на стол, нож держал словно ручку и говорил с набитым ртом. Это вроде бы были мелочи, на которые Лора старалась не обращать внимания, но они все же раздражали ее. Годы их совместной жизни ожесточили Лору и уничтожили ее робкое стремление жить скоромной жизнью, подобной той, какую она наблюдала, бывая в гостях у школьных друзей. Со временем шутки Винса переросли в издевки и даже скатерть стала объектом насмешек. Так же, как и Лора.

Собеседование проходило в день ее тридцать первого дня рождения и оказалось на удивление коротким. Мистер Пэдью, прежде чем налить ей чаю, спросил, как она обычно его пьет. Они обменялись несколькими вопросами, после чего он предложил Лоре работу и она согласилась. Это был идеальный подарок для Лоры – зарождение надежды.

Свист чайника оборвал ее воспоминания. Лора заварила чай, после чего взяла тряпку и средство для полировки и отправилась в зимний сад. У себя дома она терпеть не могла убирать, особенно когда жила с Винсом. Но здесь уборка была актом любви. Когда она приехала сюда впервые, дом и его содержимое выглядели несколько заброшенными. Многими комнатами вообще не пользовались. Энтони проводил большую часть времени в зимнем саду или в кабинете, а гостей, которые могли бы пользоваться другими комнатами, у него никогда не было. Постепенно, с любовью, Лора вернула в этот дом жизнь. Во все комнаты, кроме кабинета. Там она никогда не была. С самого начала у них с Энтони была договоренность, что, кроме него, в кабинет никто не заходит. А уходя из дома, он его запирал. Она не возражала. А вот все остальные комнаты она содержала в чистоте и порядке, даже те, которыми никогда не пользовались.

В зимнем саду Лора взяла фотографию в серебряной рамке и принялась натирать стекло, пока оно не засияло. Энтони как-то сказал ей, что женщину на снимке завали Терезой; Лора полагала, что он сильно ее любил, потому что ее фотография была одной из трех имеющихся в доме. Еще на двух были изображены Тереза и Энтони вместе; один из этих снимков он хранил в прикроватной тумбочке, а другой стоял на туалетном столике в большой комнате в задней части дома. За все те годы, что Лора его знала, она никогда не видела его таким счастливым, как на этой фотографии.

Когда Лора ушла от Винса, она сразу же швырнула их свадебную фотографию в мусорное ведро. Но лишь после того, как наступила на нее, растирая каблуком в порошок стекло над его ухмыляющейся физиономией. Селина из «Обслуживания» была ему рада. Он был тем еще ублюдком. Лишь тогда она впервые смогла признать это. Но лучше ей от этого не стало. Это было лишь подтверждением того, что была она слабой и глупой, раз терпела его так долго.

Убрав в зимнем саду, Лора прошла по коридору, потом поднялась по лестнице, на ходу протирая закрученные деревянные перила, от которых, казалось, исходил золотистый свет. Она часто размышляла о кабинете – было невозможно не думать о нем. Но она уважала личное пространство Энтони, как и он ее. Наверху располагалась самая большая спальня, которая также была и самой красивой; там было большое окно с выступом, выходившее в сад за домом. Эту спальню Энтони когда-то делил с Терезой, а сейчас спал он в соседней, меньшей комнате. Лора открыла окно, чтобы немного проветрить комнату. Розы в саду полностью расцвели, и это была пульсирующая рябь алых, розовых и бежевых лепестков; в цвету была и живая изгородь, вспененная колеблющимися на ветру пионами, и живокость, украшенная пунктирным узором сапфирных пик. Запах роз донесла теплая волна воздуха, и Лора глубоко вдохнула пьянящий аромат. В этой комнате всегда пахло розами. Даже посреди зимы, когда сад замерзал и засыпал, а стекла окон покрывали морозные узоры. Лора еще раз разгладила и так без единой складочки покрывало, поправила подушечки на тахте и выпрямилась. Зеленое стекло туалетного столика сияло в солнечном свете. Но не все в этой комнате было идеально. Маленькие голубые эмалированные часы снова остановились. 11:55 – и никакого тиканья. Каждый день они останавливались в одно и то же время. Лора, сверившись с наручными часами, перевела стрелки настольных часов. Она аккуратно завела часы маленьким ключиком и, когда услышала негромкое тиканье, поставила их обратно на туалетный столик.

Хлопнула входная дверь, оповестив ее о том, что Энтони вернулся с прогулки. За этим звуком последовали другие – отпирания двери кабинета ключом, ее открывания и закрывания. С этой последовательностью звуков Лора была хорошо знакома. В кухне она сварила кофе в турке, затем поставила кофейник на поднос рядом с чашкой на блюдце, серебряным кувшинчиком со сливками и тарелкой диетического печенья. Пройдя через вестибюль, она легонько постучала в дверь кабинета и, когда она отворилась, передала поднос Энтони. Он выглядел уставшим; судя по походке, был скорее изможденным, нежели воодушевленным.

– Спасибо, дорогая.

Она с грустью заметила, что его руки немного дрожали, когда он принимал поднос.

– Вы желаете на обед что-нибудь особенное? – спросила она.

– Нет, нет. Уверен, что бы ты ни приготовила, будет очень вкусно.

Дверь закрылась. Вернувшись в кухню, Лора вымыла грязную чашку, которая появилась в раковине; ее оставил, несомненно, Фредди, садовник. Он начал работать в Падуе пару лет назад, но Лора так толком с ним ни разу и не поговорила. Он вел себя довольно дружелюбно, когда их пути пересекались, но это была не более чем требуемая вежливость.

Лора принялась за работу с документами. Обычно она брала бумаги домой и набирала содержимое на ноутбуке. Когда она только начала работать с Энтони, он просил ее проверять свои рукописи на наличие орфографических ошибок, а после – печатать их на старой электрической машинке. Но несколько лет назад он перестал писать. Она скучала по их совместной работе. В молодости Лора думала о карьере писательницы – она могла бы писать романы или быть журналисткой. Каких только планов на будущее у нее не было! Она была смышленой девушкой и получала стипендию в местной школе для девочек, потом получила место в университете. Она могла бы – должна была – прожить отличную жизнь. Но она повстречала Винса. Она еще не сформировалась в семнадцать лет, была уязвимой, неуверенной, не знала, чего она стоит. В школе она была счастлива, но тот факт, что она получала стипендию, всегда немного отделял ее от остальных. Отец, который работал на фабрике, и мать-продавщица безмерно гордились своей умной дочкой. Они нашли деньги, точнее собрали их с большим трудом, чтобы купить ей дорогую школьную форму, включая неслыханные излишества, как, например, две пары обуви – для улицы и для помещения. Все должно было быть новым, никаких подержанных вещей для их девочки. Она была им очень, очень благодарна. Она слишком хорошо знала, на какие жертвы ради нее пошли родители. Но этого не хватило. То, что она хорошо выглядела и подавала неплохие надежды, не очень-то помогло ей плавно влиться в уже сформированную школьную компанию. Например, компанию девушек, для которых каникулы за границей, поездки в театр, званые ужины и прогулки на катерах по выходным были обычным делом. Конечно же, у нее были друзья – добрые и щедрые девочки, чьи приглашения в гости она принимала. В их великолепнейшие дома, где чай подавали в красивых чайниках, гренки – на специальной подставке, масло – в масленке, молоко – в кувшине, а варенье – только с серебряной ложкой. У домов были имена вместо номеров, террасы, теннисные корты и сады с подстриженными деревьями. И салфетки на подносах. Она увидела другую жизнь, которая ее пленила. В ней зародилась надежда. Дома молоко в бутылке, маргарин в пластиковой коробке, сахар в пакете и чай в кружке теперь казались чем-то несуразным и угнетали ее. В семнадцать она провалилась в пропасть между двумя мирами, и ни к одному из них она не принадлежала. Тогда-то она и повстречала Винса.

Он был старше, и он был статным и амбициозным. Ей льстило его внимание, а уверенность в себе сильно ее впечатлила. Винс просто излучал уверенность. Он даже себе кличку придумал – Винс Непобедимый. Он работал агентом по продаже автомобилей, и у него был красный «Ягуар И» – этакое клише на колесах. Родители Лоры были в смятении. Они надеялись, что ключом к лучшей жизни – лучшей, чем у них, с меньшим количеством трудностей, – для Лоры станет образование. Пусть они и не понимали, зачем нужны салфетки на подносах, но они знали, что в жизни, которой желали для своей дочери, важны не только деньги. Для Лоры деньги никогда не имели значения. Для Винса Непобедимого значение имели только деньги. Вскоре отец Лоры дал Винсу свою кличку – Винс Звонкая Монета.

Спустя несколько грустных лет Лора часто задавалась вопросом: что же нашел в ней Винс? Она была симпатичной, но красоткой ее нельзя было назвать, и привлекли его явно не ее зубы, грудь или задница – его любимая комбинация. Те девушки, с которыми Винс обычно встречался, спускали перед ним трусы так же естественно, как и опускали h[6]. Может, он увидел в ней сложную задачу, которую нужно было решить. Или она была для него в новинку. Что бы это ни было, ему этого хватило, чтобы заключить, что из нее выйдет хорошая жена. И в результате испытал горькое разочарование. Но не такое горькое, какое испытала Лора.

Сначала было легко взвалить всю вину на Винса; в стиле Остин дать ему роль подлеца, а себя сделать целомудренной героиней, которая дома пришивала ленточки к своей шляпке или вязала чехлы для рулонов туалетной бумаги. Но где-то глубоко внутри Лора понимала, что это просто выдумка. Впервые узнав о его измене, она почувствовала, что распадается на мелкие кусочки. Пытаясь укрыться от неприятной реальности, она хотела попросить врача выписать ей антидепрессанты, но он настоял на том, чтобы она посетила психотерапевта, прежде чем просить назначить ей препараты.

Для Лоры это стало средством достижения цели. Она ни секунды не сомневалась в том, что заткнет за пояс полиэстерную мышку Памелу средних лет и добудет рецепт, но попала на прием к бойкой блондинке по имени Руди, которая заставила ее посмотреть в лицо весьма неприятным фактам. Она велела Лоре прислушаться к голосу в голове, который вещал обременительную правду и приводил тревожащие доводы. Руди называла это «вступать в контакт с внутренней лингвистикой» и твердила, что это должен быть «весьма приятный опыт» для Лоры. У Лоры для этого было другое название – «общение с феей Правды», а находила она это таким же приятным, как и прослушивание любимой пластинки с глубокой царапиной. Фея Правды была очень мнительной и обвиняла Лору в том, что она согнулась под давлением ожиданий родителей, и в том, что вышла замуж за Винса, чтобы не учиться в университете. По ее мнению, Лора просто боялась, что не потянет учебу в университете, боялась, став на ноги, упасть лицом в грязь. По правде говоря, фея Правды выбила ее из колеи. Но как только Лора добилась своего – получила рецепт на антидепрессант, – она перестала ее слушать.

Часы в вестибюле пробили час, и Лора принялась доставать продукты, чтобы приготовить обед. Она взбила яйца, добавила к ним сыр и недавно сорванную в саду зелень, вылила смесь на разогретую сковородку и стала наблюдать за тем, как она сначала пузырилась, а потом превратилась в золотистый омлет. На подносе лежала хрустящая белая льняная салфетка, серебряные нож и вилка и стоял стакан с напитком из бузины. У двери кабинета она поменялась с Энтони подносами: он передал ей поднос с остатками утреннего кофе. Печенье осталось нетронутым.

Глава 3

Юнис

Сорок лет назад… Май 1974 года

Она остановилась на фетровой шляпе кобальтового цвета. Однажды ее бабушка сказала ей, что можно обвинять гены в уродливости, образование – в невежестве, но оправдать отчаянную скуку нельзя ничем.

В школе было очень скучно. Юнис была девушкой умной, но неугомонной. Ей было слишком скучно на уроках, чтобы хорошо учиться. Ей хотелось волнений и не такой безжизненной жизни. Офис, в котором она работала, был скучным, трудились там скучные люди, и такой же была ее работа – бесконечное печатание и оформление документов. Родители называли эту работу респектабельной, но Юнис считала, что это просто синоним слова «скучная». Ее единственной отдушиной были книги и фильмы. Она читала так, словно ее жизнь зависела от этого.

Юнис как-то прочла объявление в «Леди»:

Состоявшийся издатель ищет помощника или помощницу. Прискорбная заработная плата, но нескучная работа!

Работа эта, естественно, предназначалась для нее, и она подала заявление в тот же день.

Собеседование было назначено на 12:15, и она решила выйти намного раньше, так что могла позволить себе не спеша пройти остаток пути, впитывая в себя звуки города, чтобы дать пищу будущим воспоминаниям. На улицах толпились люди, и Юнис продвигалась сквозь однородный поток человечества, периодически врезаясь в фигуру, которая по какой-то причине выплывала на поверхность этого потока. Она поприветствовала кивком что-то насвистывающего официанта, который подметал тротуар возле ресторана «Swish Fish», затем шагнула в сторону, чтобы избежать неприятного столкновения с полной потной туристкой, слишком занятой изучением карты города, чтобы обращать внимание на то, куда она идет. Юнис заметила высокого мужчину, который ждал кого-то на углу Рассел-стрит, и улыбнулась ему, потому что он выглядел хорошо, но явно был взволнован. Когда она проходила мимо него, от ее взгляда ничего не ускользнуло. Он был хорошо сложен, у него были голубые глаза и осанка достойного человека. Он нервно поглядывал на наручные часы, его взгляд бегал вверх-вниз по улице. Он явно ждал кого-то, и этот кто-то опаздывал. Юнис могла не торопиться: было только 11:55. Она пошла дальше. Ее мысли переключились на предстоящее собеседование и собеседника. Она надеялась, что он будет похож на мужчину, который ждал кого-то на углу. А может, это будет женщина – тонкая, колючая, как развернутая скрепка, с черными, коротко остриженными волосами и красной помадой на губах. Дойдя до зеленой двери на Блумсбери-стрит – этот адрес ей назвали, – она не обратила внимания на собравшуюся на противоположной стороне улицы толпу и отдаленный звук сирены.

Она нажала на кнопку звонка и стала ждать: спина прямая, ноги вместе, голова высоко поднята. Она услышала звук шагов спускающегося по лестнице человека, и дверь отворилась.

Юнис влюбилась в мужчину в ту же секунду, как увидела его. По отдельности его физические данные не представляли ничего примечательного: средний рост, среднее телосложение, светло-коричневые волосы, приятное лицо, два глаза, уши, один нос и один рот. Но все вместе Юнис показалось истинным шедевром.

Он схватил ее за руку так, будто она тонула, а он пытался спасти ее, и потащил вверх по лестнице. Задыхаясь от напряжения и возбуждения, он поздоровался с ней на ходу.

– Вы, должно быть, Юнис. Очень рад знакомству. Зови меня Бомбер. Меня так все зовут.

Кабинет, в который они буквально ворвались, оказался большим и светлым, вещи были разложены по полочкам. Полки и ящики тянулись вдоль стен, и под окном стояли три картотеки. Юнис заинтриговал тот факт, что ярлыки на них гласили «Том», «Дик» и «Гарри».

– В честь туннелей, – объяснил Бомбер, проследив за ее взглядом и заметив, что на ее лице застыл вопрос. Вопрос исчез.

– «Большой побег»? Стив Мак-Куин, Дики Аттенборо, мешки земли, колючая проволока, мотоцикл?[7]

Юнис улыбнулась.

– Ты видела его, не так ли? Офигительный! – Он начал насвистывать музыкальную тему фильма.

Юнис нисколько не сомневалась – работа эта как раз для нее. Она могла бы приковать себя цепями к одной из картотек, если бы понадобилось. К счастью, обошлось без этого. Того, что она смотрела «Большой побег» и была фанаткой этого фильма, оказалось достаточно. Бомбер заварил чай в малюсенькой кухне, которая примыкала к кабинету, чтобы отпраздновать ее новую должность. За ним в комнату ворвался какой-то странный, перекатывающийся звук. Этот шум создавал двухцветный терьер, одно ухо которого находилось в приспущенном положении, и у него было коричневое пятно в районе левого глаза. Он сидел на деревянной тележке на двух колесах и передвигался на ней, перемещая передние лапы.

– Познакомься с Дугласом. Моя правая рука. Ну, точнее, лапа.

– Добрый день, Дуглас, – торжественно поздоровалась с ним Юнис. – В честь Бадера[8], я полагаю.

– Я сразу понял, что ты – та самая. Итак, какой обычно пьешь чай?

Во время чаепития (Дуглас пил из блюдца), Юнис узнала, что Бомбер подобрал Дугласа, когда того, еще щенка, сбила машина. Ветеринар предложил усыпить пса, но Бомбер принес его домой.

– Я сам ему перевозку собрал. Это скорее «Моррис 1000 Тревелер», нежели «Мерседес», но со своей задачей он справляется.

Они сошлись на том, что к работе Юнис приступит со следующей недели, заработная плата оказалась весьма недурственной, а вовсе не «прискорбной», а в ее обязанности входило практически все, что только могло потребоваться. Юнис была на седьмом небе от счастья. Но как только она собралась уходить, дверь распахнулась и женщина – развернутая скрепка – широким шагом вошла в комнату. Она представляла собой отнюдь не утонченный зигзаг из носа, локтей и коленей; полнота, которая смогла бы смягчить резкие черты, отсутствовала, а на лице застыла вечная ухмылка.

– Как я вижу, эта твоя недокрыса все еще жива, – сказала она, указывая на Дугласа сигаретой и бросая сумку на стул. Увидев Юнис, она криво улыбнулась. – Боже правый, брат! Только не говори мне, что ты обзавелся любовницей!

Она выплевывала слова, будто виноградные косточки.

Бомбер сказал терпеливо и устало:

– Это Юнис, моя новая ассистентка. Юнис, это моя сестра Порша.

Она смерила Юнис холодным взглядом серых глаз, но руку для пожатия не протянула.

– Я должна была бы сказать, что мне приятно познакомиться, но не хочу врать.

– Аналогично, – отозвалась Юнис.

Она произнесла это еле слышно, да и Порша уже переключила внимание на брата, но Юнис могла бы поклясться, что видела, как шевельнулся кончик хвоста Дугласа. Она оставила Бомбера наедине с его мерзкой сестрой и зашагала вниз по лестнице, навстречу яркому полуденному солнцу. Последнее, что она услышала, закрывая дверь, был вопрос Порши, который она задала, в общем, другим, но тем не менее неприятным, льстивым тоном:

– Ну, дорогой, когда ты уже собираешься напечатать мою книгу?

На углу Рассел-стрит Юнис остановилась на мгновение, вспомнив мужчину, которому она улыбнулась. Она надеялась, что человек, с которым у него была назначена встреча, не заставил его ждать слишком долго. И в этот момент золотая вспышка и блеск стекла у ее ног, в пыли и грязи, привлекли ее внимание. Она наклонилась, спасла маленький круглый предмет, вытащив его из канавы, и без колебаний сунула в карман.

Глава 4

Все происходило как всегда. Низко опустив голову и ни разу не взглянув вверх, он осматривал тротуары и обыскивал водостоки. Его спина горела, глаза были мокрыми от слез и песка. А потом он падал – летел спиной во что-то черное и приземлялся на влажную, сбившуюся простыню собственной кровати. Сон всегда был одним и тем же. Вечные поиски того, чего он никак не мог найти и что должно было принести ему покой.

Стояла тихая летняя ночь, в доме было темно. Энтони высвободил ноги и сел, пытаясь прогнать из головы навязчивые обрывки сна. Ему придется встать. Поспать этой ночью уже не получится. Он спустился по лестнице, скрип ступенек отдавался в его ноющих костях. Он шел на ощупь, пока не добрался до кухни, где включил свет. Он заварил чай, больше успокаиваясь от его приготовления, чем питья, и отправился в кабинет. Бледный свет луны плавно скользил по краям полок и образовывал круг сияния в центре деревянного стола. Золотистая крышка коробки из-под печенья подмигнула ему с высокой полки. Он аккуратно опустил ее в мерцающий бассейн света на столе. Из всех вещей, которые он нашел, эта не давала ему покоя больше, чем любая другая. Потому что это было не «что-то», а «кто-то» – в этом он почему-то был уверен. Он в очередной раз снял крышку и осмотрел содержимое, чем занимался каждый день прошедшей недели. Энтони перекладывал коробку с места на место, помещая ее выше – подальше от любопытных глаз, но ее все равно нельзя было не заметить. Он не мог оставить ее в покое. Он опустил руку в коробку и мягко провел кончиками пальцев по серым песчинкам. На него нахлынули воспоминания, похищая его дыхание. Он задыхался так, будто его ударили кулаком в живот. Снова у него в руках оказалась сама смерть.

Жизнь, которую они могли бы прожить вместе, была фантазией, которая причинила лишь вред и о которой Энтони очень редко позволял себе думать. У них уже могли бы быть внуки. Они никогда не говорили о детях, но, с другой стороны, они оба считали, что, бесспорно, время было им подвластно. Но это мнение оказалось всего лишь результатом трагической беспечности. Она всегда мечтала о собаке. Энтони пытался оттянуть этот момент, как только мог, приводя такие доводы, как «порча розария» и «вырытые ямы на лужайке». Но в конце концов она одержала над ним победу, впрочем, это обычно ей удавалось при помощи губительного коктейля из шарма и чистейшей жестокости. Они собирались приютить собаку из «Баттерси» через неделю после смерти Терезы. Но вместо этого Энтони провел весь день, бродя по пустому дому и отчаянно отыскивая следы ее присутствия. Вмятина на подушке, золотисто-каштановые волоски на расческе, пятно от алой помады на бокале. Ничтожные, но бесценные следы ее уже угасшей жизни. На протяжении последующих печальных месяцев Падуя в своих стенах сохраняла отголоски ее существования. Энтони мог зайти в комнату с острым ощущением того, что она вышла из нее всего минуту назад. День за днем он играл в прятки с ее тенью. Он слышал ее песни в зимнем саду, улавливал ее смех и ощущал ее поцелуи в темноте. Но со временем, постепенно, она отпустила его. Она позволила ему строить жизнь без нее. Единственным следом, который все еще присутствовал в его жизни и сегодня, был запах роз там, где его не могло быть.

Энтони отряхнул кончики пальцев от серого порошка и закрыл коробку. Когда-нибудь он вполне может оказаться на месте этого человека. Возможно, именно поэтому его так тревожил этот прах. Он не должен потеряться, как этот бедняга в коробке. Он должен быть с Терезой.

Лора не спала, но лежала, крепко закрыв глаза в бесплодной надежде уснуть. Переживания и сомнения, которые днем не так терзали ее благодаря работе, прокрались под покровом ночи, распуская нити ее спокойной жизни, словно моль, поедающая кашемировый свитер.

Кто-то из соседей хлопнул дверью, раздались громкие голоса и смех, и это разрушило хрупкую надежду на сон. Парочка, которая переехала в соседнюю квартиру, вела буйную светскую жизнь. Через несколько минут после их возвращения с дюжиной, а то и больше, друзей-гуляк, тонкие стены квартиры Лоры начали вибрировать в такт беспощадным колебаниям электронной музыки.

– Господи Иисусе, только не это!

Лора села на кровати, опустив ноги на пол, и в досаде стала колотить пятками по дивану. Уже третий раз за неделю. Она пыталась поговорить с ними. Угрожала вызвать полицию. В конце концов, к своему стыду, она опустилась до выкрикивания нецензурных выражений. Ответ всегда был одним и тем же: торопливые извинения, пустые обещания. При этом ничего не менялось. Они просто-напросто игнорировали ее. Может, уже пора было рассмотреть такие варианты, как спуск шин их «Гольфа»? Или она могла бы засунуть им в почтовый ящик конский навоз. Она улыбнулась самой себе, несмотря на гнев. Ну и где она достала бы конский навоз?

В кухне Лора в одной кастрюльке подогрела молоко, чтобы сделать себе горячий шоколад, а другой колотила по стене в такт раздражающим звукам. Кусок штукатурки размером с тарелку отвалился и упал на пол.

– Вот зараза!

Лора осуждающе посмотрела на кастрюлю, которую все еще держала в руке. Раздалось шипение вскипевшего молока, которое перелилось через край кастрюли на плиту.

– Твою мать!

Прибрав, она подогрела немного молока. Лора села за стол и обхватила ладонями теплую кружку. Она явно чувствовала, что вокруг нее собираются тучи, а земля уплывает из-под ног. Приближалась буря, в этом она была уверена. Ее беспокоили не только соседи, но и Энтони. Что-то изменилось за последние несколько недель. Силы постепенно покидали его – от возраста никуда не деться, но было что-то еще. Не поддающееся объяснению изменение. У нее было ощущение, что он отдаляется от нее, словно разочарованный любовник, который втихую собирал вещи, готовясь уйти. Если она потеряет Энтони, она потеряет и Падую, а ведь они вдвоем приютили ее, спасая от безумия, которое называется «внешний мир».

После того как она развелась с Винсом, те несколько точек опоры, которые поддерживали ее, растворились. Забросив учебу в университете и отказавшись от карьеры писательницы, чтобы выйти за Винса, она надеялась стать матерью и, может быть, позже смогла бы окончить университет заочно. Но ни один из этих планов не воплотился в жизнь. Она всего раз забеременела. Перспектива рождения ребенка временно укрепила их уже рушащийся брак. Винс не жалел денег и в выходные закончил оборудовать детскую. На следующей неделе у Лоры случился выкидыш. Последующие несколько лет ушли на упорные попытки завести ребенка, но все они были тщетными. Секс стал унылой обязанностью. Они подверглись всем необходимым агрессивным и недостойным медицинским вмешательствам, чтобы определить, в чем заключалась проблема, но результаты гласили: «Все в порядке». Винс не столько печалился, сколько злился, так как не мог получить то, что, как он думал, хотел. В итоге они совсем перестали заниматься сексом, к облегчению Лоры.

Именно тогда она начала планировать побег. Когда она вышла за Винса, он настоял на том, что работать она не будет, а когда они оба поняли, что матерью она не станет, Лора начала искать работу, и отсутствие опыта и квалификации стало серьезной проблемой. А ей нужна была работа, потому что ей нужны были деньги. Деньги ей нужны были для того, чтобы уйти от Винса. Лоре необходима была сумма, достаточная для того, чтобы приобрести квартиру и иметь возможность содержать себя. Она планировала ускользнуть однажды, когда Винс будет на работе, а потом развестись с ним, находясь на безопасном расстоянии. Но единственная работа, на которую ее брали, была низкооплачиваемой и на неполный рабочий день. Этого было мало, поэтому она начала писать, мечтая, что ее книга станет бестселлером. Она каждый день по многу часов работала над романом, пряча от Винса любые доказательства этого занятия. Через шесть месяцев она закончила роман и, возложив на него большие надежды, начала отправлять на рассмотрение агентам. Через полгода стопка писем-отказов стала почти такой же толстой, как и сам роман. К этому присовокуплялись и электронные письма того же содержания. Все они были гнетуще одинаковы. В произведении Лоры стиля было больше, чем содержания. Она писала «прекрасно», но сюжет было слишком «скучным». От безысходности она откликнулась на рекламу в женском журнале, гарантирующую доход писательницам, которые смогут писать короткие рассказы особого формата для узкоспециализированного издательства, имеющего быстро растущее количество читателей. Деньги для первого взноса за квартиру Лора в конечном счете получила за непристойную и приевшуюся эротику. Это было написано для «Перьев, кружев и фантазии» – «журнала для страстных женщин с испепеляющими желаниями».

Начав работать в Падуе, Лора перестала писать. К счастью, больше не было необходимости сочинять короткие рассказы, чтобы обеспечивать себя, а свой роман она отправила в мусорную корзину. Ей не хватало уверенности, чтобы начать новый. В самые мрачные времена Лора задавалась вопросом: «А насколько я сама виновата в собственных неудачах?» Превратилась ли она в обычную трусиху, которая не поднималась из-за страха упасть? В Падуе, рядом с Энтони, она об этом не думала. Здесь она могла укрыться от всего, что отбрасывало на нее тень. Дом стал ее крепостью, защищающей от эмоций и физических факторов, а Энтони был для нее рыцарем в сияющих доспехах.

Она ткнула пальцем в пленку, появившуюся на поверхности остывающего шоколада. Без Энтони и Падуи она снова потеряется.

Глава 5

Энтони закружил водоворот, образовавшийся в стакане с джином и лаймом; он слушал, как звенят кубики льда, перекатываясь в бесцветной жидкости. Стрелки часов только-только переползли за цифру 12, но холодный напиток пробуждал остатки огня в его венах, в чем он сильно нуждался. Он сделал глоток и поставил стакан на стол рядом с безделушками с ярлыками, которые он достал из одного из ящиков. Он прощался с этими вещами. Энтони, сидевший на резном стуле из дуба, казался маленьким, словно мальчик в папином пальто. Но он не был испуганным. Потому что теперь у него был план.

Когда он только начал собирать все эти вещички, никакого плана у него не было. Он просто хотел сохранить каждую вещь в безопасном месте до момента воссоединения ее с человеком, который эту вещь потерял. Довольно часто он ловил себя на том, что не мог определить: найденная вещь – мусор или сокровище? Но кто-то наверняка мог это знать. И тогда он снова начал писать – короткие истории, приплетенные к находкам. На протяжении нескольких лет он наполнял полки и ящики фрагментами чужих жизней, и каким-то чудесным образом они помогли ему починить собственную – так жестоко разбитую – жизнь, вновь сделать ее целостной. Она вовсе не стала идеальной – это было невозможно после того, что случилось. Исковерканная жизнь, все еще в шрамах и трещинах, и тем не менее жизнь, имеющая право на существование. Жизнь, как серое небо с вкраплениями голубого. Такого голубого, как небо, которое сейчас лежало на его ладони. Он нашел его в сточной канаве на Коппер-стрит двенадцать лет назад, если верить ярлыку. То был фрагмент пазла – ярко-голубое небо с белым пятнышком на краю. Всего лишь кусочек раскрашенного картона. Большинство людей даже не заметили бы его, а те немногие, кто обратил бы внимание, сочли бы это мусором. Но Энтони понимал, что для кого-то этот потерянный кусочек мог быть непомерной утратой. Он перевернул фрагмент пазла. К чему же он подходит?

Фрагмент пазла голубого цвета, имеется белое пятно. Найден в канаве на Коппер-стрит двадцать четвертого сентября…

Имена им не подходили. Мод, имя скромной мышки, вовсе не соответствовало своей хозяйке. «Назойливая» было бы для нее комплиментом. А Глэдис – как весело и радостно звучало это имя! Но у бедняги с таким именем редко появлялись причины веселиться.

Сестры жили в аккуратном домике на Коппер-стрит, и жизнь их нельзя было назвать счастливой. Дом раньше принадлежал их родителям, и именно здесь они обе родились и выросли. Мод, похоже, так и не поняла, что родилась, и вела себя, будто продолжала жить внутри; она была громогласной, некрасивой и постоянно требовала внимания к себе. Родители потакали во всем своей первенице, пока не поняли, что уже невозможно ожидать от нее хоть какого-то сочувствия или самоотверженности. Она так и осталась человеком, для которого во всем мире имела значение только она сама.

Глэдис была тихим ребенком, она, казалось, была всем довольна, и матери ее потребности легко было удовлетворить, в отличие от непомерных требований ее четырехлетней сестры.

Когда в восемнадцать лет Мод обзавелась воздыхателем с не менее тяжелым характером, чем у нее, все члены семьи вздохнули с облегчением, испытывая при этом лишь незначительные угрызения совести. Их помолвку и брак все одобрили, особенно когда стало известно, что жених Мод планирует переехать в Шотландию из-за работы. После роскошной свадьбы, устроенной так, как хотела Мод, которая тем не менее осталась ею недовольна, и полностью оплаченной ее родителями, она отправилась навязывать свое общество в ничего не подозревающий городишко на западе Шотландии, и жизнь на Коппер-стрит стала вполне сносной.

Глэдис жила с родителями счастливо и спокойно. Они ели рыбу с картошкой фри по пятницам, а по воскресеньям – бутерброды с лососем и фруктовый салат со сливками. Каждый вторник они ходили в кино, а летом ездили на неделю на побережье, в Фринтон-он-Си. Иногда Глэдис ходила танцевать с друзьями. Она купила волнистого попугайчика и назвала его Кириллом. Она так и не вышла замуж. Не то чтобы это было ее решением. Впрочем, решать было нечего. Она нашла подходящего мужчину, но, к сожалению, подходящей женщиной для него оказалась одна из подруг Глэдис. Глэдис сама сшила себе платье подружки невесты и выпила за счастье молодых бокал шампанского с солеными слезами. Она осталась им верной подругой и стала крестной их двоих детишек.

У Мод и ее мужа детей не было. «Это замечательно!» – тихо говорил ее отец Кириллу, если кто-то поднимал эту тему.

Когда родители постарели и стали чаще болеть, Глэдис заботилась о них. Она кормила и купала их, старалась сделать их жизнь по возможности комфортной. Мод иногда присылала из Шотландии ненужные подарки. Когда родители умерли, Мод приехала на похороны и очень расстроилась. В соответствии с завещанием деньги, хранившиеся на банковском счету, были поделены поровну между сестрами, а в знак признания преданности Глэдис родители оставили ей дом. Но в завещании была приписка, которая позже стала причиной многих бед. Она гласила, что, если когда-нибудь Мод окажется бездомной, она сможет жить на Коппер-стрит до тех пор, пока ее положение не улучшится. Эта приписка была сделана родителями по доброте сердечной на случай, который, как они полагали, скорее всего, никогда не будет иметь места. Но «скорее всего» – не «невозможно», и, умерев, муж Мод оставил ее без крыши над головой и без единого пенни. У нее не нашлось слов, которые могли бы выразить ее ярость. Он проиграл в карты все состояние и, очевидно, опасаясь признаться в этом Мод, взял и умер.

Мод вернулась на Коппер-стрит в виде сосуда с ядом, имеющего форму уже немолодой женщины. Спокойная, счастливая жизнь Глэдис закончилась в ту минуту, когда Мод переступила порог ее дома и потребовала у сестры денег, чтобы заплатить за такси. Не знающая, что такое благодарность, Мод привела с собой нового гостя – несчастье. В ее репертуаре было предостаточно мелких издевательств, и она изводила сестру на каждом шагу. Она добавляла соль ей в чай, поливала цветы уксусом и повсюду оставляла за собой беспорядок. Она отказывалась и пальцем пошевелить, чтобы помочь Глэдис в работе по дому, сидела целыми днями, толстея и вздуваясь, поглощая сливочную помадку, складывая пазлы и слушая радио на всю громкость.

Друзья Глэдис перестали к ней захаживать, и она выходила погулять, только когда могла это себе позволить. Но по возвращении ее всегда ожидало наказание – разбитое дорогое украшение или прожженное утюгом любимое платье. Мод даже прогоняла птиц из сада, отпугивала их, выбрасывая содержимое кормушек в мусорное ведро и добавляя отбеливатель в поилки. Глэдис никогда не смогла бы пойти против воли родителей, а любые попытки найти общий язык с Мод заканчивались либо презрительными замечаниями, либо насилием. Для Глэдис Мод была чем-то вроде точильщика – нежеланный паразит, который поселился в ее доме, превратив ее счастье в пыль. И еще она стучала пальцами. Стучала, прямо как точильщик[9]. Пухлые пальцы стучали по столу, подлокотнику кресла, краю умывальника. Именно этот стук стал худшей из всех пыток. Непрерывный и агрессивный, он преследовал Глэдис и днем и ночью. Макбет зарезал сон[10], а вот Мод убьет покой.

В тот день она сидела в столовой, постукивая пальцами по столу и пристально разглядывая огромный, наполовину собранный пазл, который лежал перед ней. Это была «Телега для сена» Констебла – точнее, ее чудовищная копия из тысячи мелких кусочков, должно быть, оказавшаяся самой сложной головоломкой из всех, какие она когда-либо решала. Она должна была стать ее шедевром. Мод присела, как жаба, перед пазлом, и ее огромные ягодицы свисали со стула, который кряхтел под ее весом.

Глэдис тихо закрыла за собой дверь и пошла вниз по Коппер-стрит, улыбаясь ветру, который кружил и увлекал за собой шуршащие осенние листья. В кармане она проводила пальцами по краям маленького обработанного кусочка картона. Он был голубого цвета с небольшим белым пятнышком.

Пальцы Энтони погладили края фрагмента пазла, и он снова задумался, чьим крошечным кусочком жизни был этот пазл. Или не крошечным. Может быть, его потеря вызвала несоизмеримо непропорциональные последствия, как, например, бегущие слезы, вспышки ярости или разбитое сердце. Итак, этот давно потерянный кусочек хранился у Энтони. В глазах мира этот пазл был маленькой безделушкой, которая ничего не стоила, но в глазах Энтони его ценность была слишком высока, чтобы ее вообще можно было бы определить. То, что эту вещь кто-то потерял, было для него грузом, давящим на плечи. Жестоким напоминанием об обещании, которое он нарушил. Единственное обещание, которое Тереза попросила его дать и которое он нарушил, подвел ее.

И поэтому ему пришлось собирать вещи, которые кто-то потерял. Это была его единственная надежда на искупление. Его очень беспокоило, что он так и не сумел воссоединить с хозяином ни одну потерянную вещицу, а времени у него осталось мало. Но он надеялся, что хотя бы нашел того, кто сможет заменить его, – человека молодого и смышленого, полного новых идей, человека, который сможет найти способ вернуть потерянные вещи туда, где они должны быть. Он уже повидался с адвокатом-солиситором и подкорректировал завещание. Он откинулся на спинку стула, и ее выпуклости впились в позвоночник. Высоко на полке слабо поблескивала коробка из-под печенья. Как же он устал! Ему казалось, что он уже давно отжил свой век, но достаточно ли он сделал? Может, уже наступило время поговорить с Лорой, сказать ей, что он уходит? Он уронил фрагмент пазла на стол и взял стакан с джином и лаймом. Нужно сказать ей, да побыстрее. А то будет поздно.

Глава 6

Юнис

Июнь 1974 года

Юнис бросила ключи от маленькой коробки для мелочи на их постоянное место и закрыла ящик. Свой ящик. В своем столе. Юнис работала на Бомбера уже целый месяц, и он попросил ее купить булочек с сахарной глазурью на троих, чтобы отпраздновать это событие. Месяц пролетел незаметно для Юнис, которая с каждым днем приходила все раньше, а уходила все позже, стараясь подольше побыть на работе, в хорошей компании, где перед ней открывались широкие возможности. За эти короткие четыре недели она узнала, что Бомбер – честный и щедрый босс, что он очень любит свою работу, собаку и фильмы. У него была привычка цитировать фразы из любимых фильмов, и вскоре Юнис начала следовать его примеру. Их вкусы отличались: ей нравились более современные фильмы, но он учил ее ценить лучшие работы Ealing Studios[11]. Ее увлеченность заразила его настолько, что он согласился сходить в местный кинотеатр, дабы посмотреть несколько новинок. Они сошлись на том, что фильм «Добрые сердца и короны» – просто изумительный; «Короткая встреча» – трагичен; «Изгоняющий дьявола» удивил, но момент с вращающейся головой был довольно забавным; «Плетеный человек» – леденящий кровь; «Оптимисты девяти вязов» – волшебный; «А теперь не смотри» – впечатляющий и запоминающийся, но оголенные ягодицы Дональда Сазерленда – это уж слишком. Юнис даже подумывала купить красное полупальто, похожее на то, какое в фильме носила девочка, чтобы самой отправиться на охоту. Ну и, безусловно, «Большой побег» был самим совершенством. Бомбер как-то сказал: «Классная вещь – книги. Это же как фильмы, которые воспроизводятся в твоей голове».

Еще Юнис узнала, что Дугласу нравится прогуливаться в одиннадцать часов дня, особенно проходить мимо булочной, где продавались неимоверно вкусные булочки с глазурью, и что он всегда сначала слизывал глазурь, а потом ел саму булочку. Ну и наконец, она узнала, что ядовитая Порша настолько же отвратительна, как и гниющие потроха.

Бомбер делал в кухне чай, а Дуглас, стоя рядом, его поторапливал, капая слюнями на его каштановые ботинки фирмы «Loake» в ожидании булочки с сахарной глазурью. Из окна Юнис выглядывала на улицу, расстилающуюся под ней, на которой сегодня суетились люди и бурлила жизнь. Совсем недавно улицу временно будто парализовало из-за одной смерти; пешеходы и движение на проезжей части остановились, когда у них на глазах одно сердце остановилось навсегда. Миссис Дойл из булочной утверждала, что Юнис была на месте происшествия. Но она вообще ничего не видела. Миссис Дойл вспомнила дату и точное время, вспомнила все до мельчайших деталей. Будучи страстной фанаткой криминальных сериалов, она гордилась тем, что могла бы стать идеальной свидетельницей, если подвернется случай. Миссис Дойл внимательно рассматривала незнакомых покупателей, отмечая ленивые взгляды, редкие усы, золотые зубы и проборы на левую сторону – признаки, как она полагала, человека сомнительной репутации. Никогда нельзя доверять женщине в красной обуви или с зеленой сумкой. У погибшей молодой девушки не было ни того ни другого. На ней было бледно-голубое летнее пальто и такого же цвета туфли и сумка. Она упала и умерла прямо возле булочной, это произошло на фоне выставленных напоказ лучших пирожных и печенья. Случилось это в тот день, когда Юнис было назначено собеседование, ровно в 11:55. Миссис Дойл был уверена, что произошло это именно в 11:55, потому что у нее в печи как раз находилась партия булочек с цукатами, которые она должна была вынуть ровно в двенадцать.

– Они сгорели к черту, – сказала миссис Дойл Юнис. – Я совсем забыла о булочках, потому что звонила в «скорую». Но я не виню ее. Она не виновата, что шла себе по улице – и вдруг отдала концы. Вот бедняга! «Скорая» быстро приехала, но они все равно не успели: она уже была мертва. Никаких признаков насильственной смерти, между прочим. Думаю, сердечный приступ. Мой Берт говорит, что это могла быть «анновризма», или как там это называется, но я уверена, что у нее был сердечный приступ. Ну, или инсульт.

Юнис помнила столпотворение и отдаленный звук сирен, но это было все. Она печалилась при мысли, что лучший день ее жизни оказался чьим-то последним днем. А их отделяло всего несколько метров асфальта.

– Чай готов! – Бомбер с грохотом опустил поднос на стол. – Мне разлить чай?

Бомбер начать разливать чай по чашкам, потом разложил булочки с глазурью. Дуглас зажал булочку между лапами и уже вовсю работал над глазурью.

– Итак, моя дорогая, скажи мне, что ты думаешь по поводу последнего предложения старика Понтпула? Неплохая работа или это можно сразу отбросить на скользкую дорожку?

Так Бомбер называл то, что происходило с отложенными рукописями. Свалка этих историй неизбежно росла и достигала такой высоты, что часть ее сползала на пол перед тем, как кто-нибудь перекладывал кучу в мусорный бак. Перси Понтпул был начинающим автором детских книг, и Бомбер попросил Юнис просмотреть его последнюю работу. Юнис тщательно пережевывала каждый кусочек булочки. Ей вовсе не нужно было составлять мнение об этой рукописи, ее задачей было нечто другое – решить, насколько честной она может быть. Несмотря на все дружелюбие Бомбера, он в первую очередь был ее боссом, а она была все еще его новой ассистенткой, и ей необходимо было удержаться на этом месте.

Перси написал книгу для маленьких девочек, которая называлась «Трейси весело проводит время на кухне». Приключения Трейси включали в себя: мытье посуды специальной мочалкой по имени Дафна; подметание пола метлой Бетти; мытье окон губкой Блестяшка; чистка плиты с помощью проволочной мочалки с прекрасным именем Венди. К сожалению, в книге не было описано, как Трейси, например, прочищает водосток вантузом Порша, что могло бы хоть немного исправить ситуацию. Трейси было примерно так же весело, как было бы весело пони в угольной шахте. У Юнис было жуткое предчувствие, что Перси напишет вторую часть под названием «Говард весело проводит время в гараже», где этот Говард оказался бы в компании резака Чарли, лобзика Фрэдди и дрели по имени Дик.

Юнис выразила мысль словами:

– Стараюсь изо всех сил представить подходящую аудиторию для этой книги.

Бомбер чуть не подавился булочкой. Он отхлебнул чая и придал лицу серьезный вид.

– А теперь скажи мне, что ты действительно думаешь.

Юнис вздохнула:

– Это просто куча женофобского дерьма.

– Совершенно верно, – сказал Бомбер, выдернув у нее из рук оскорбительную рукопись и швырнув ее в угол со скользкой дорожкой. Она плюхнулась на гору бумаг с глухим звуком.

Дуглас уже расправился с булочкой и жадно нюхал воздух в надежде найти крошки на тарелках друзей.

– О чем книга твоей сестры?

Юнис не терпелось задать этот вопрос с самого первого дня, но шанс услышать ответ Бомбера был упущен: позвонили в дверь. Бомбер вскочил на ноги.

– Это, должно быть, родители. Они сказали, что, может, заглянут ненадолго, пока они в городе.

Юнис предвкушала встречу с людьми, которые произвели на свет столь противоречивых наследников, и знакомство с Годфри и Грейс оказалось двойным сюрпризом. Бомбер идеально сочетал в себе физические данные обоих родителей: орлиный нос и большие губы достались ему от отца, а от матери он унаследовал проницательные серые глаза и цвет волос. Годфри просто блистал в своих оранжево-розовых вельветовых расклешенных штанах и ярко-желтой безрукавке, такого же цвета бабочке и немного потрепанной, но вполне презентабельной панаме. На Грейс было практичное хлопчатобумажное платье с узором, который больше подходил для дивана, чем для платья, соломенная шляпа с парочкой больших желтых цветков на полях и элегантные туфли на низком каблуке, очень удобные для прогулок. Коричневая кожаная сумка, надежно зажатая в локтевом изгибе, была большой и достаточно прочной, чтобы ею можно было ударить потенциального уличного вора, который, как было известно Грейс, поджидал в городе в каждом темном углу, чтобы наброситься на какого-нибудь селянина вроде нее и Годфри.

– Ты, должно быть, новенькая, – сказала Грейс, и это прозвучало как звон колокольчика. – Как ты поживаешь?

– Очень приятно с вами познакомиться.

Юнис пожала руку, которую та протянула; хватка была мягкой, но уверенной.

Годфри покачал головой:

– Боже правый, женщина! Не так нынче здороваются с молодежью.

Он обхватил Юнис обеими руками и крепко-крепко стиснул ее, чуть ли не отрывая от пола, а затем решительно расцеловал в обе щеки. Она заметила на его подбородке несколько свежих порезов, оставшихся после бритья, и уловила аромат одеколона. Бомбер закатил глаза и ухмыльнулся.

– Пап, ну ни стыда ни совести! Тебе лишь бы девушек целовать.

Годфри подмигнул Юнис:

– В моем возрасте нужно хвататься за каждую возможность. Без обид.

Юнис, подмигнув ему в ответ, сказала:

– Я и не думала обижаться.

Грейс ласково поцеловала сына в щеку и села, явно намереваясь поговорить с ним и снисходительно отмахнувшись от предложения выпить чашечку чая или попробовать булочку с глазурью.

– Послушай, я пообещала, что спрошу у тебя, но мне не хотелось бы вмешиваться…

Бомбер вздохнул. Он уже знал, что она скажет дальше.

– Судя по всему, твоя сестра написала книгу и хочет, чтобы ты ее опубликовал. Я ее не читала – я такого вообще не могла предвидеть, – но она говорит, что ты преднамеренно ведешь себя как упрямый осел и отказываешься всерьез рассматривать такую возможность. Что ты можешь на это сказать?

Юнис сгорала от любопытства, и ее заинтриговал некий намек на улыбку, который проскользнул на губах Грейс.

Бомбер широким шагом подошел к окну и стал в позу ответчика, который готовится обратиться к суду.

– Утверждение первое, несомненно, правдиво. Порша написала нечто, ей нравится называть это книгой, и она действительно хочет, чтобы я это нечто напечатал. Утверждение второе – гнусная ложь, и я это категорически отрицаю.

Бомбер стукнул ладонью по столу, чтобы подчеркнуть свое негодование, после чего громко засмеялся и тяжело упал на стул.

– Послушай, мам, я это прочитал и могу тебе сказать, что оно просто отвратительно. Кроме того, это явно прежде написал кто-то другой, и у него это, несомненно, вышло лучше.

Годфри нахмурился и неодобрительно поцокал языком.

– Ты имеешь в виду, что она списала у кого-то?

– Ну, она называет это имитацией.

Годфри повернулся к жене и покачал головой:

– Ты уверена, что забрала того ребенка из роддома? Ума не приложу, в кого она такая.

Грейс предприняла безнадежную попытку вытащить дочь из затруднительного положения:

– Возможно, она просто не осознавала, что ее история похожа на чью-то. Может быть, это случайное совпадение.

Попытка не была засчитана.

– Видишь ли, мам, книга называется «Шофер леди Клаттер». Она о женщине по имени Бонни и о ее муже Гиффорде, которого парализовало, когда тот играл в регби. В итоге она заводит интрижку со своим шофером Меллоном – грубоватым, но тем не менее удивительно нежным северянином с дефектом речи, который разводит тропических рыбок.

Годфри в недоумении замотал головой.

– Уверен, что ее кто-то уронил головой вниз.

Грейс сделала вид, что не услышала этого комментария мужа, хотя возражать не стала. Она посмотрела на Бомбера.

– Ну, тогда мне все ясно. Это просто ужасно. На твоем месте я бы выкинула это произведение в мусорное ведро. Терпеть не могу лентяев, и если она не может даже придумать свою историю, то как она смеет на что-то рассчитывать?

Бомбер улыбнулся матери с признательностью и подмигнул ей:

– Лучший друг любого парня – его мама.

Грейс встала и снова вооружилась сумкой.

– Пошли, Годфри. Нам пора в Кларидж[12].

Она поцеловала Бомбера на прощанье; Годфри пожал ему руку.

– Мы всегда пьем там чай, когда приезжаем в Лондон, – объяснила она Юнис. – Там подают лучшие огуречные сэндвичи в мире.

Годфри приподнял шляпу, прощаясь с Юнис.

– И джин с лаймом там тоже неплох, – сказал он.

Глава 7

Ярко-красная капля блеснула на кончике пальца, а затем упала на подол нового бледно-желтого платья. Лора выругалась и слизнула кровь с пальца, досадуя на то, что не надела сегодня джинсы. Ей очень нравилось расставлять по дому свежие цветы, но за красоту роз нужно платить, и шип глубоко вонзился в палец. В кухне она оторвала от стеблей, которые уже подрезала, нижние листья и налила тепловатую воду в две большие вазы. Одна из них предназначалась для зимнего сада, другая – для вестибюля. Подрезая и расставляя цветы, она с беспокойством вспоминала разговор с Энтони, который состоялся этим утром. Он попросил ее «прийти и поболтать» с ним в зимнем саду до того, как она уйдет домой. Она взглянула на наручные часы. У нее было ощущение, что ее вызвали к начальству. Ну что за глупость! Энтони – ее друг. Но… Было какое-то «но», которое пробралось под кожу Лоры. За окном небо было голубым, но Лора ощущала запах шторма. Она взяла одну из ваз, собралась с духом и отправилась в вестибюль.

В саду было тихо и спокойно. Но воздух тяжелел от надвигающейся бури. В кабинете Энтони стояла абсолютная тишина, никакого движения. Но воздух тяжелел от историй. Лезвие луча солнца, проглядывающего между облаками, прорвалось через неплотно сдвинутые шторы и, упав прямо возле коробки из-под печенья на заставленной полке, вызвало кроваво-красную вспышку.

Красный драгоценный камень. Найден на кладбище при церкви Святого Петра ближе к вечеру шестого июля…

Запах гардений всегда вызывал у Лили воспоминания о матери в сиреневом платье от Скиапарелли. Церковь Святого Петра, утонувшая в воскоподобных цветах, аромат которых распространился в прохладном воздухе, радушно приняла друзей и родственников, укрыв их от свирепого полуденного солнца. Элиза хотя бы выбрала цветы. Лили очень хотелось присесть. Новые туфли жали, а ее тщеславие не позволяло делать себе поблажку из-за артрита и старости. Та женщина в нелепой шляпе, должно быть, его мать. Половина людей, занимающих скамьи со спинками за ней, церемонию не увидят. Речь священника заставила подняться на ноги это шумное скопление народа, в то время как невеста, отчаянно цепляясь за руку отца, вошла в своем отталкивающем грибообразном платье. У Лили сердце сжалось.

Это она предложила Элизе платье от Скиапарелли. Она была от него без ума, чего нельзя было сказать о женихе.

– Господи, Лиззи! Нельзя выходить замуж в платье, предназначавшемся умершей женщине.

Лили никогда не нравился Генри – суженый Элизы. Она бы ни за что не доверилась мужчине, у которого было такое же имя, как у пылесоса. К тому же у него был блестящий нос картошкой. При их первой встрече его взгляд ясно дал ей понять, что женщин, которым перевалило за шестьдесят пять, во внимание не принимают. Разговаривал он с ней с театральной терпеливостью, будто занимался тренировкой собак, а она была упрямым щенком. По сути, на том первом семейном обеде, который был приготовлен с такой любовью и так любезно подан, у Лили возникло впечатление, что никто из семьи не прошел проверку, кроме, конечно, Элизы. И, по его мнению, ее главными достоинствами были красота и податливость. Ах да, еще он лестно отозвался о еде. Жареный цыпленок был почти таким же вкусным, как у мамы, да и вино было «весьма неплохим». Но Лили заметила, как он с презрением отметил небольшую щербинку на вилке, а на бокале – воображаемое пятно. Элиза уже тогда тихо оправдывалась и просила прощения за его поведение, будто была беспокойной матерью непослушного маленького ребенка. Лили подумала, что его не помешало бы хорошенько шлепнуть по задней стороне его упитанных бедер. Но она особо не переживала, потому что даже не могла вообразить, что он задержится надолго. Генри стал надоедливым дополнением к семье, но она смогла бы с этим смириться, зная, что он здесь лишь на какое-то время. Так ведь?

Элиза была непоседливым ребенком, а когда подросла, твердо решила осуществить свою мечту. Она надевала вечернее платье с резиновыми сапогами и отправлялась охотиться на тритонов у ручейка в дальнем конце сада. Ей нравились бутерброды с бананом и тунцом, и однажды она весь день ходила спиной вперед, просто чтобы узнать, как она будет себя чувствовать. Но все изменилось, когда ее мать – дочь Лили – умерла, Элизе тогда было всего пятнадцать. Ее отец женился снова, приведя в дом вполне пригодную мачеху. Но они так никогда и не сблизились.

Мать Лили научила ее двум вещам: одеваться для себя и выходить замуж по любви. С первым ее мать справилась, чего не скажешь о втором, о чем она жалела потом всю свою жизнь. Лили извлекла из этого урок.

Одежда всегда была ее страстью – это был любовный роман, который никогда ее не разочаровывал. Как и ее брак.

Джеймс работал садовником в загородном доме ее родителей. Он выращивал анемоны цвета драгоценных камней, помпонные георгины и бархатные розы, которые пахли летом. Лили всегда поражало то, что такой мускулистый, сильный мужчина, чьи руки были в два раза больше ее собственных, мог уговорить распуститься столь изысканные цветы. Она влюбилась. Элиза обожала дедушку, но Лили овдовела, когда она была еще ребенком. Много лет спустя она спросила Лили: «А как ты узнала, что именно за него тебе следует выйти замуж?» Лили ответила: «Потому что он любил меня несмотря ни на что». Ухаживания его были долгими и трудными. Отец относился к нему неодобрительно, а она была упрямой и нетерпеливой. Но каким бы плохим ни было у нее настроение, как бы солнце ни обжигало ей лицо, как бы ужасно она ни готовила, Джеймс все равно любил ее – любую. Они прожили в браке сорок пять счастливых лет, и она до сих пор сильно по нему тосковала, каждый день.

Когда мать Элизы умерла, целеустремленность девушки угасла и она потерялась, словно пустой бумажный пакет, который ветер гнал то в одну, то в другую сторону. И так продолжалось, пока пакет не наткнулся на изгородь из колючей проволоки – Генри. Генри работал управляющим хеджевого фонда, и все понимали, что это не самая пристойная работа. Он был денежным садовником – выращивал деньги. На Рождество Генри оплатил для Элизы уроки изысканной кулинарии и отправил ее к парикмахеру своей матери. Лили не могла дождаться, когда это уже закончится. На день рождения Элизы – в марте – он подарил ей дорогие наряды, в которых она была на себя не похожа, и поменял ее любимый старый «Мини» на новый двухместный автомобиль с откидным верхом, на котором она не ездила из-за страха поцарапать его. И все же Лили не могла дождаться, когда это закончится. В июле они поехали в Дубай, и он сделал ей там предложение. Она хотела надеть кольцо матери, но он сказал: «Бриллианты уже год как не актуальны». Он купил ей новое кольцо, с рубином цвета крови. Лили всегда казалось, что это было дурным предзнаменованием.

Элиза должна была скоро прийти. Лили подумала, что было бы неплохо посидеть под яблоней. Там была тень, и ей нравилось слушать сонное жужжание пчел и вдыхать запах нагретой солнцем травы, напоминающий запах сена. Элиза всегда устраивала чаепитие с Лили по субботам во второй половине дня. Они ели бутерброды с семгой и огурцами и лимонный пирог с творогом. Слава богу, в конце концов она разлюбила бутерброды с тунцом и бананами.

В ту субботу, когда она пригласила Лили на свадьбу, она спросила ее: «Какого бы мнения была мама о Генри? Понравился бы он ей? Одобрила бы она наш брак?» Элиза выглядела молодо, несмотря на прическу, с которой что-то было не так, и сковывающее движения новое платье; она искала одобрения и так сильно желала, чтобы кто-то убедил ее, что в браке они с Генри будут жить «долго и счастливо», чего она так хотела. Лили струсила. Она солгала.

Генри повернул голову, увидел Элизу, нервничающую и будто крадущуюся по проходу между рядами, и улыбнулся. Но в этой улыбке не было ни капли нежности, которая смягчила бы его лицо. Это была улыбка мужчины, которому доставили новый красивый автомобиль, и она вовсе не напоминала улыбку жениха, таявшего при виде любимой. Когда Элиза подошла к нему и отец передал ему ее руку, Генри выглядел очень самодовольным. Священник объявил гимн. Пока прихожане с трудом пели «Guide Me, Oh Thou Great Redeemer»[13], Лили чувствовала, как в ней начинает бурлить паника, словно варенье в кастрюле, которое вот-вот убежит.

Лили всегда на субботних чаепитиях использовала только лучший фарфор, и лимонный пирог с творогом всегда подавался на стеклянной стойке. Бутерброды уже были готовы, чайник закипел. Это было чаепитие только для них двоих, они начали устраивать его, когда умерла мама Элизы. Сегодня у Лили был для нее подарок.

Затишье – опасная вещь. Тишина – прочная и надежная, а затишье – выжидающее, как многозначительная пауза; оно притягивает беды – так висящая нитка молит, чтобы за нее дернули. Это все начал священник, бедняга. Он напросился. У них был дом в Лондоне, когда Лили была маленькой, еще во время войны. В саду было бомбоубежище, но они не всегда им пользовались. Иногда они просто прятались под столом. Безумие? Это можно было понять, только побывав там. Когда с неба падали снаряды, они больше всего боялись вовсе не ударов, не оглушительных взрывов – они боялись затишья. Затишье означало, что летящая бомба предназначается тебе.

– Если кто-то из присутствующих может назвать причину, по которой…

Священник бросил бомбу. Все затихли, и Лили взорвала ее.

Невеста помчалась назад по проходу, одна; ее лицо озаряла улыбка облегчения. Она будто излучала свет.

Элиза вернула ему кольцо. Но рубин отвалился в день свадьбы, и они так его и не нашли. Генри побагровел от злости. Лили показалось, что его лицо обрело цвет пропавшего камня. Они должны были лететь в Дубай. Элиза предпочла бы Сорренто, но для Генри этот город был недостаточно крутым. В итоге он отправился в Дубай с мамой. А Элиза шла на чаепитие с Лили. На ее стуле лежал подарок. Уютно устроившись в упаковке из серебристой бумаги, перевязанной сиреневой лентой, ее ждало платье от Скиапарелли. Он все равно ее никогда не любил.

– Я буду вечно тебя любить, невзирая ни на что.

Энтони поднял с туалетного столика Терезы фотографию в рамке и обратился к изображенной на ней женщине. Ее сфотографировали в день помолвки. За окном молния рассекла темно-серое небо. Из окна ее спальни он посмотрел на розарий, где первые крупные дождевые капли разлетались брызгами по бархатным лепесткам. Он не увидел Терезу в свадебном платье, но за столь долгое время, проведенное без нее, он часто пытался представить их свадьбу.

Тереза очень волновалась. Она выбрала цветы для церкви и музыку для церемонии. И, конечно же, она купила платье. Приглашения уже были разосланы. Он представлял себя, взволнованного, ждущего ее у алтаря. Как бы он был счастлив, как бы гордился своей красавицей невестой! Она бы опоздала, в этом можно было не сомневаться. И она бы эффектно появилась в васильковом летящем шелковом платье – необычный выбор, но ведь она и женщиной была необычной. Необычайной. Она сказала, что платье такого же цвета, как и камень на обручальном кольце. Теперь платье лежало в коробке на чердаке, завернутое в ткань. Энтони было тяжело смотреть на него, но расстаться с ним он не мог. Он сел на край кровати и закрыл лицо руками. Он все равно побывал в церкви в тот день, на который у них была назначена свадьба. Тогда хоронили Терезу. И сейчас он практически слышал, как она говорила: «По крайней мере, новый костюм пригодился».

Лора швырнула ключи на столик в коридоре и сбросила туфли. В квартире было жарко и душно; она открыла окно в тесной гостиной, а затем достала из холодильника белое вино и наполнила большой бокал. Она надеялась, что вино успокоит ее, поможет собраться с мыслями. Энтони поведал ей о стольких вещах, о которых она даже не подозревала, и теперь это знание носилось в голове, словно ураган по ячменному полю, оставляя за собой хаос.

Она могла представить, как он много лет назад ждал, поглядывал на наручные часы и искал в толпе лицо Терезы или промелькнувшее бледно-голубое пальто. Она почти чувствовала, как расползается, словно капля чернил в чаше с водой, паника в животе, вызывавшая тошноту. Но она не могла знать, что кровь застыла в его жилах, скрутило его желудок, а в легких закончился воздух – словом, какие муки он испытал, когда последовал за воющей «скорой помощью» и увидел ее, согнувшуюся и мертвую, на асфальте. Он запомнил все до малейших деталей: девушка в ярко-голубой шляпе, которая улыбнулась ему на углу Рассел-стрит; 11:55 на часах, когда он впервые услышал вой сирен; горелый запах, доносящийся из пекарни; ряды булочек и пирожных в витрине. Он помнил шум уличного движения, тихие голоса, белое покрывало, которым ее накрыли, и то, что, даже когда на него обрушилась величайшая тьма, жестокое солнце не перестало светить. Энтони, поделившись деталями смерти Терезы, выковал тесную связь между ним и Лорой, что, с одной стороны, было признаком доверия, а с другой – выбило ее из колеи. Почему именно сейчас? Почему он рассказал ей это сейчас, по прошествии почти одиннадцати лет? Но было что-то еще. Что-то, чего он ей не сказал. Он так и не договорил.

Энтони закинул ноги на кровать и, улегшись, уставился на потолок, предаваясь воспоминаниям о драгоценных ночах, проведенных тут с Терезой. Он повернулся набок и обнял пустоту, стараясь вспомнить, как он обнимал не пустое пространство, а ее теплое, живое тело. За окном гремел гром; тихие слезы, которые он так редко себе позволял, катились по щекам. Он окончательно устал от жизни, полной чувства вины и горя. Но он не мог сожалеть о своей жизни без Терезы. Он бы в миллион раз охотнее провел жизнь с ней, но опустить руки, когда она умерла, было бы величайшим преступлением. Отказаться от дара, которого ее лишили, было бы актом страшной неблагодарности и трусости. Поэтому он нашел способ продолжать жить и писать. Ноющая боль невероятной потери его так никогда и не покинула, но, по крайней мере, жизнь обрела смысл, и это давало повод надеяться на что-то хорошее после жизни. Он не был уверен, что, умерев, воссоединится с Терезой. Но теперь он наконец рискнул надеяться.

Он поговорил днем с Лорой, но так и не сказал ей, что собирается уходить. Он намеревался сказать это, но одного взгляда на ее взволнованное лицо было достаточно, чтобы слова растворились во рту. Вместо этого он поведал ей о Терезе, и она пролила слезы за них двоих. Он раньше никогда не видел, чтобы она плакала. И добивался он отнюдь не этого. Он не искал сочувствия или, боже упаси, жалости. Он всего лишь пытался объяснить ей, почему собирался это сделать. Во всяком случае, слезы свидетельствовали о том, что он не ошибся в ней. Лора была в состоянии ощутить боль или радость другого человека и понимала их значимость. Вопреки впечатлению, которое обычно производила, она не была просто зрителем жизней других людей – она должна была принимать в них участие. Ее способность сопереживать была подсознательной. Эта способность была и ее лучшим положительным качеством, и наибольшей слабостью. Когда-то Лора обожглась, и он знал, что ожег не прошел бесследно. Он знал это, хотя она никогда ему об этом не рассказывала. Она начала жизнь заново, сбросила старую кожу, но все равно где-то остался невидимый шов, еще красный и сморщенный, к которому было больно дотрагиваться. Энтони вгляделся в фотографию, лежащую на соседней подушке. На стекле не было ни пятнышка. Лора хорошо заботилась о нем. С гордостью и нежностью, которую могла породить только любовь, она ухаживала за каждой маленькой частичкой дома. Энтони разглядел это в Лоре и осознал, что сделал правильный выбор. Она понимала, что ценность чего угодно не измеряется деньгами; у каждой вещи была своя история, с ней были связаны какие-то воспоминания, и – самое главное – она занимала свое особенное место в жизни Падуи. Потому что Падуя была не обычным домом, а надежным местом, где можно залечить раны. Убежище для зализывания ран, утирания слез и восстановления надежды – сколько бы времени на это ни потребовалось. Сколько бы времени ни потребовалось на то, чтобы разбитый человек достаточно окреп и снова смог без страха смотреть миру в лицо. Он надеялся, что Лора, которую он выбрал для завершения его дела, станет свободной. Потому что он знал, что она была заточена в Падуе, и, пусть это заточение было комфортным и добровольным, факт оставался фактом.

Буря закончилась, сад был омыт дождем. Энтони разделся и забрался под прохладное, обнявшее его одеяло; на этой кровати он последний раз спал с Терезой.

Той ночью сны его не тревожили, и он проспал до рассвета.

Глава 8

Юнис

1975 год

Бомбер внезапно схватил Юнис за руку и крепко сжал ее, когда Пэм[14] в ужасе шарахнулась от крайне странного предмета мебели. Как оказалось, он был сделан из человеческих костей. Она обратилась в бегство, но Кожаное лицо[15], который был явно не в настроении, поймал ее, и он как раз собирался насадить бедняжку на крюк для подвешивания туш, когда Юнис проснулась.

Накануне вечером они посмотрели «Техасскую резню бензопилой» в местном киноклубе и оба испытали настоящий ужас. Но не только кошмар ворвался в сон Юнис, а и сбывшаяся мечта. Она вылезла из постели и поспешила в ванную, где весело улыбнулась немного взъерошенному отражению. Бомбер взял ее за руку. Всего на одно мгновенье, но он действительно взял ее за руку.

Тем же утром, но уже позже, по пути на работу, Юнис велела себе быть рассудительной. Да, Бомбер был ее другом, но он был и ее боссом, а ее ждала работа, которую она должна была выполнить. Она на секунду остановилась перед зеленой дверью дома на Блумсбери-стрит и глубоко вздохнула; затем торопливо поднялась по лестнице. Дуглас, как обычно, с грохотом примчался здороваться с ней, а из кухни раздался голос Бомбера:

– Чай будешь?

– Да, спасибо.

Юнис уселась за рабочий стол и начала усердно разбирать почту.

– Хорошо спалось?

Бомбер с глухим стуком поставил испускающую пар кружку на стол, и, к своему ужасу, Юнис почувствовала, что краснеет.

– Я в последний раз разрешил тебе выбрать фильм, – продолжил он, не замечая или, может, любезно не обращая внимания на ее смущение. – Я ночью и глаз не сомкнул, хоть меня охранял Дуглас и прикроватную лампу я не выключал!

Юнис засмеялась, чувствуя, что лицо приобретает свой естественный цвет. У Бомбера всегда получалось снять напряжение. Дальше утро проходило как обычно, а перед обедом Юнис отправилась к миссис Дойл за бутербродами.

Когда они вместе ели сыр и соленые огурцы с хлебом с отрубями, Бомбер, выглянув в окно, кое о чем вспомнил.

– Мне послышалось или ты сказала, что у тебя в следующее воскресенье день рождения?

Юнис вдруг опять стало жарко.

– Не послышалось.

Бомбер дал Дугласу, который в предвкушении истекал слюной у его ног, кусочек сыра.

– Планируешь что-то грандиозное?

Таков был изначальный план. Юнис и Сьюзен, ее лучшая школьная подруга, всегда твердили, что на свои двадцать первые дни рождения – а у них была разница всего в несколько дней – съездят на день в Брайтон. Юнис вечеринки никогда особо не нравились, да и родители куда охотней оплатили бы поездку, чем аренду зала и услуги волосатого диджея. Но Сьюзен нашла себе парня – двойника Дэвида Кэссиди, который работал в Woolworths[16] и, похоже, приготовил для нее сюрприз. Она искренне извинялась и тем не менее предпочла парня лучшей подруге. Родители Юнис готовы были поехать с ней, но она не так планировала провести свой день рождения. Бомбер явно переживал за нее.

– Я могу поехать! – предложил он. – Ну, только если ты не против того, что твой престарелый босс сядет тебе на хвост.

Юнис пришла в восторг. Но изо всех сил старалась не показать этого.

– Ладно. Думаю, я с этим справлюсь. – Она ухмыльнулась. – Лишь бы только ты поспевал за мной!

В субботу утром Юнис отправилась в парикмахерскую, где ее подстригли, сделали укладку и маникюр. Днем, уточнив прогноз погоды на воскресенье в сотый раз, она перемерила практически всю одежду, какую только нашла в шкафу, да еще и во всевозможных сочетаниях. В конце концов она остановилась на сиреневых расклешенных брюках с завышенной талией, блузке в цветочек и сиреневой шляпе с огромными загибающимися полями – в тон сиреневым ногтям.

– Как я выгляжу? – спросила она у родителей, дефилируя взад-вперед по гостиной и время от времени закрывая телеэкран с «Двумя Ронни».

– Просто очаровательно, дорогая, – ответила мама.

Папа кивнул, соглашаясь, но ничего не сказал. За столько лет он хорошо усвоил, что в этом доме с его стороны мудрее предоставлять дамам решать вопросы моды.

Той ночью Юнис почти не спала. Уж слишком она была взволнована. Завтрашний день обещал быть необычайным!

Глава 9

День казался самым обычным. Но Лора копалась в памяти в поисках незамеченных зацепок и предзнаменований, которые могла упустить. Она наверняка должна была догадаться, что случится нечто ужасное, не так ли? Лоре часто казалось, что из нее вышла бы хорошая католичка. С чувством вины у нее проблем не было.

Утром Энтони, как обычно, отправился на прогулку. Он не взял с собой сумку, что было на него не похоже. Утро было прекрасным, и, когда он вернулся, Лора про себя отметила, что таким счастливым он давно не выглядел. И она давно не видела его настолько расслабленным. Он отправился не в кабинет, а в зимний сад, куда и попросил Лору принести кофе. Там они с Фредди весело болтали о розах. Лора сознательно старалась не привлекать к себе внимания Фредди, пока ставила поднос на столик. Может, ей было некомфортно в его присутствии, потому что она находила его привлекательным? Его природа наделила и обаянием, и приятной внешностью, к тому же он держался непринужденно и был уверен в себе, и Лору это порядком нервировало. «В любом случае, он слишком молод для меня», – подумала она и сразу же посмеялась над собой из-за того, что допустила, что это когда-нибудь может стать серьезной проблемой.

– Доброе утро, Лора. Хороший день сегодня.

Теперь ей нужно было посмотреть на него. Из-за смущения голос ее прозвучал монотонно и недружелюбно.

– Да. Хороший.

А потом она покраснела. Но щеки обрели не придающий привлекательности розовый оттенок, а ярко-красный, будто она только-только вытащила голову из печи. Она поторопилась вернуться в дом. Прохлада и тишина Падуи быстро вернули ей самообладание, и она пошла наверх, чтобы поменять цветы на лестничной площадке. Дверь в хозяйскую спальню была открыта, и Лора зашла туда, чтобы проверить, все ли в порядке. В этот день запах роз был невыносимым, хотя окна были закрыты. Внизу часы в вестибюле начали бить двенадцать, и Лора непроизвольно посмотрела на наручные часы. Напольные часы спешили, и она уже давно хотела попросить кого-нибудь отрегулировать их. На наручных часах стрелки показывали 11:54, и вдруг ее осенило. Она взяла в руки голубые эмалированные часы, которые стояли на туалетном столике Терезы, и стала наблюдать за секундной стрелкой, ритмично бегающей по кругу циферблата. Достигнув цифры «12», стрелка остановилась. Намертво.

Энтони пообедал в зимнем саду, и Лора, придя за посудой, была приятно удивлена тем, что он съел почти все. Возможно, то, что тревожило его последние несколько месяцев, разрешилось или после визита к врачу его здоровье улучшилось. Еще ей было интересно, не помогло ли ему отчасти то, что он наконец поделился с ней историей Терезы. Что бы это ни было, она была рада. И испытывала облегчение, видя его взбодрившимся.

Она потратила вторую половину дня на то, чтобы разобраться в счетах Энтони. Он до сих пор получал небольшие гонорары за книги, и иногда его приглашали на чтения в местные книжные клубы или в какую-нибудь библиотеку. После нескольких часов сосредоточенного изучения документов, Лора откинулась на спинку стула. Шея затекла, спина болела. Она потерла уставшие глаза и в сотый раз отметила про себя, что нужно проверить зрение.

В конце концов Энтони не смог противостоять соблазну и вошел в кабинет. Лора услышала, как он закрыл за собой дверь. Она разложила бумаги по специальным файлам и вышла в сад, чтобы размять ноги и ощутить на лице лучи солнца. День подходил к концу, но солнце все еще грело, и жужжание пчел в кустах жимолости колебало знойный воздух. Розы были великолепны. Цветы всех форм, размеров и оттенков образовали переливающееся море запаха и цвета. Лужайка представляла собой идеальный квадрат сочной зелени. Плодовые деревья в глубине сада обещали щедрый урожай поздним летом. У Фредди явно был дар выращивать абсолютно все. Когда Лора впервые пришла в Падую, единственной частью сада, за которой ухаживали с любовью, был розарий. Лужайка была запущенной, поросшей сорняками, а ветви деревьев были слишком тонкими, чтобы выдерживать вес плодов. Но через два года после того, как Фредди начал работать у Энтони, сад ожил. Лора опустилась на теплую траву и обхватила руками колени. Она всегда уходила из Падуи в конце дня с неохотой, но в такие дни, как сегодня, ей было особенно трудно покинуть этот дом, тем более что ее квартира была куда менее привлекательной. Лора никогда не чувствовала себя одинокой в Падуе, даже если она находилась здесь одна. В своей квартире она всегда чувствовала себя одинокой.

После Винса у нее не было серьезных отношений с мужчинами. Неудачный брак стал насмешкой над ее девичьей гордостью и крахом ее уверенности в себе. Свадьбу сыграли так скоро, что мать поинтересовалась, не беременна ли она. Нет, Лора не забеременела, просто она была очарована привлекательным Прекрасным Принцем, который обещал бросить весь мир к ее ногам. Но оказалось, что мужчина, за которого она вышла, – крикливый негодяй, который вместо мира подарил ей скучную жизнь в предместье. Родители изо всех сил старались убедить ее подождать, повзрослеть и понять, чего в действительности она хочет от жизни. Но она была молода и нетерпелива, даже упряма, и брак с Винсом казался самым коротким путем к взрослой жизни. Лора до сих пор помнила грустную улыбку на лице встревоженной матери, когда она шла к алтарю. У отца хуже получалось скрыть свое горе, но, к счастью, большинство присутствующих приняли его слезы за знак гордости и счастья. Самым ужасным было то, что в день свадьбы она впервые допустила, что совершает ошибку, и ей стало страшно. Ее сомнения смешались с конфетти и шампанским, но она оказалась права. Ее любовь к Винсу была незрелой и причудливой, возникшей так же быстро, как были напечатаны пригласительные с серебристым окаймлением, и такой же невесомой, как ее подвенечное платье.

Вечером Лора ужинала, сидя перед телевизором. Она не очень проголодалась, да и на мигающий экран телевизора особо не смотрела. Плюнув и на то и на другое, она вышла на тесный балкончик и посмотрела на чернильное небо. Интересно, сколько еще людей в мире сейчас смотрят на безбрежное небо? От этой мысли она почувствовала себя крошечной и очень-очень одинокой.

Глава 10

Полуночное летнее небо было подобно тонкому слою акварельной краски с крошечными блестками-звездами, разбросанными по нему. Воздух был еще теплым, когда Энтони шел по дорожке, ведущей к розарию, вдыхая имеющий много оттенков запах бесценных цветов, которые он посадил для Терезы, когда они только переехали в этот дом. Он был на почте, его поступь эхом разносилась по пустым улицам деревни. Отправленное письмо было последней точкой в его повести. Адвокат передаст его Лоре, когда придет время. Он был готов уйти.

Они въехали в дом в среду. Дом нашла Тереза.

– Он идеален, – сказала она.

И он действительно был идеальным. Они познакомились всего несколько месяцев назад, но считали, что им не нужен «испытательный срок». Притяжение было мгновенным, безграничным, как это небо над головой. Сначала притяжение пугало его, а может, он боялся, что оно исчезнет. Оно было слишком сильным и прекрасным, чтобы долго продлиться. Но Тереза всегда считала, что они нашли друг друга, потому что так и должно было случиться. Вместе они были неприкосновенны. Ее назвали в честь святой Терезы, изображаемой с розами, так что он сделал ей подарок – разбил сад. Он весь октябрь перекапывал землю, внося хорошо перепревший навоз, а Тереза приносила ему кружки с чаем и безмерно его воодушевляла. Розы доставили сырым, туманным ноябрьским утром, и за день Энтони и Тереза отморозили себе носы и пальцы на руках и ногах, пока высаживали растения вокруг идеальной лужайки. Поблекший в ноябре пейзаж летом обретет все цвета радуги, судя по названиям роз, каждое из которых Тереза прочитала вслух. Розовая и благоухающая «Альбертина», которая поползет вверх по решетчатой арке, ведущей к солнечным часам; кроваво-красная, бархатная «Гран При»; белоснежная «Марция Стэнхоуп»; раскрасневшаяся, медного оттенка «Красотка»; серебристо-розовая «Миссис Генри Морс»; темно-красная «Etoile de Hollande»[17]; «Мелани Суперт» с бледно-желтыми лепестками и фиолетовой сердцевиной; красно-оранжевая и цвета старого золота «Королева Александра». По углам лужайки они посадили широко распространенные розы: «Альберик Барбье», «Гайавата», «Леди Гэй» и «Золотой дождь» – и, закончив, они встали рядом в призрачных, печальных зимних сумерках. Она нежно поцеловала его в губы и вложила что-то маленькое и круглое в его окоченевшую руку. Это был медальон из золоченого металла и стекла с изображением святой Терезы с букетом роз.

– Мне его подарили на первое причастие, – сказала она. – Я дарю его тебе в благодарность за мой прекрасный сад и чтобы напомнить тебе, что я буду вечно тебя любить, невзирая ни на что. Обещай, что всегда будешь носить его с собой.

Энтони улыбнулся.

– Обещаю, – торжественно произнес он.

Слезы снова скатились по щекам Энтони, он стоял – один – среди роз прекрасной летней ночью. Вспоминая ее поцелуй, ее слова, ощущение медальона в руке, он почувствовал себя одиноким и опустошенным.

Он потерял его.

Медальон лежал в его кармане, когда он ждал Терезу на углу Рассел-стрит. Но она так и не пришла, и он вернулся в тот день домой, потеряв их обоих. Он пытался найти его. Он обыскал тротуары и сточные канавы, хотя и знал, что дело безнадежное. Он будто бы потерял ее дважды. Медальон оставался невидимой ниточкой, которая связывала бы его с ней даже после ее смерти, но она порвалась, и он нарушил обещание. Содержимое его кабинета было свидетельством вины, которую он старался загладить. Но достаточно ли он сделал? Он вот-вот узнает.

Трава была еще теплой и пахла сеном. Энтони прилег и вытянул длинные, истощенные конечности к румбам воображаемого компаса, приготовившись отправиться в последнее путешествие. Аромат роз омывал его волнами. Он посмотрел вверх, на безграничный океан неба, и выбрал звезду.

Глава 11

Она думала, что он спит. Она понимала, что мысль эта была нелепой, но альтернатива казалась немыслимой.

Лора приехала в обычное время и, никого не найдя дома, предположила, что Энтони пошел на прогулку. Но неотвязное предчувствие беды похлопывало ее по плечу.

Она пошла в кухню, сделала кофе и постаралась проигнорировать это ощущение. Однако похлопывание становилось все более быстрым и сильным. Словно биение сердца. В зимнем саду дверь, ведущая в сад, была открыта, и она вышла, чувствуя, что идет навстречу гибели. Энтони, раскинув руки и ноги, укрытый лепестками роз, лежал на мокрой от росы траве. Издали можно было подумать, что он просто спит. Но, став прямо над ним, она потеряла всякую надежду. Его когда-то голубые глаза сейчас покрылись мутной пленкой, рот, открытый, но не дышащий, окаймляли лиловые губы. Сопротивляющиеся пальцы дотронулись до его щеки. Твердая кожа была холодной. Энтони умер, перед ней был труп.

И теперь она была одна в доме. Врач и сотрудники бюро ритуальных услуг приехали и уехали. Их голоса были тихими; они справлялись со смертью легко и оперативно. В конце концов, они этим на жизнь зарабатывали. В кухне она села за стол, наблюдая, как остывает очередная чашка кофе; ее красное, будто обожженное лицо было напряжено, она плакала от отчаяния. Сегодня утром ее мир разнесло, как ветер перья. Энтони и Падуя стали ее жизнью. Она не имела ни малейшего понятия, что будет делать дальше. Уже второй раз она оказалась в тупике.

Часы в вестибюле пробили шесть, но Лора не могла заставить себя пойти домой. Она только что поняла, что она уже дома. Ее квартира была тем местом, куда она могла пойти, когда не могла находиться здесь. Слезы снова покатились по ее щекам. Ей нужно было что-то сделать – чем-то занять себя, как-то отвлечься, пусть ненадолго. Она будет выполнять свою работу. У нее еще оставался дом, и о нем нужно было позаботиться. Пока что. Она будет продолжать работать, пока кто-то не прикажет ей прекратить это. Она начала обход дома. Сначала наверх – проверить, все ли в порядке. В хозяйской спальне она разгладила покрывало и взбила подушки, отмахнувшись от такого нелепого подозрения, что на этой кровати недавно кто-то спал. Запах роз был невыносим. Фотография Энтони и Терезы лежала лицом вниз на полу. Она подняла ее и поставила на место – на туалетный столик. Маленькие голубые часы остановились на обычном времени – 11:55. Она завела их, они начали тикать, как крошечное бьющееся сердце. Она прошла мимо окна с выступом, не выглядывая в сад.

В комнате Энтони она почувствовала себя так неуютно, как никогда не чувствовала, пока он был жив. Казалось, место это было слишком сокровенным, а она бесцеремонно вторглась сюда. Подушка пахла мылом, которым он всегда пользовался. Она отогнала нежеланные мысли о незнакомцах, рывшихся в его вещах. Она не имела представления, кто станет его наследником. Внизу, в зимнем саду, она закрыла окна и дверь, ведущую в сад. Фотография Терезы лежала плашмя на столе. Лора взяла ее в руки и пристально посмотрела на женщину, ради которой Энтони жил и умер.

– Дай Бог, чтоб вы нашли друг друга, – тихо сказала она и поставила фотографию на стол, как она стояла раньше. Лоре стало интересно, считаются ли ее слова молитвой.

В вестибюле она остановилась у двери, ведущей в кабинет. Рука боязливо застыла над дверной ручкой, как будто бы она могла обжечь, если Лора к ней прикоснется. Ее рука опустилась. Она отчаянно хотела увидеть секреты, которые мог хранить в себе кабинет, но эта комната была королевством Энтони, куда он ее никогда не приглашал. Она до сих пор не могла решить: изменила его смерть этот факт или нет.

Так и не отважившись войти, она вышла из кухни в сад. Лето близилось к концу, и розы начинали сбрасывать лепестки, словно недолговечные изношенные бальные платья, расползающиеся по швам. Лужайка опять была идеальной. На ней не было никаких следов трупа. Ну и чего она ожидала? Точно не этого. Она стояла в окружении травы, ощущая приливы и отливы воздуха, нагретого солнцем и пахнущего розами, и испытывала облегчение, удивительное спокойствие.

Когда она шла к дому, вспышка заходящего солнца на оконном стекле привлекла ее внимание. Окно в кабинет было открыто. Она не могла это так просто оставить. В дом могли забраться чужаки. Теперь она должна была войти в кабинет. Подойдя к двери, она поняла, что не имеет представления, где Энтони хранил ключ, если не в кармане. Пока она пыталась сообразить, где же он мог бы быть, ее пальцы сомкнулись вокруг деревянной ручки. Она легко поддалась движению ее руки, и дверь в кабинет широко открылась.

Глава 12

Полки и ящики, полки и ящики, полки и ящики; на трех стенах не было свободного места. Белые кружевные занавески на окнах взлетели и затрепетали в ритме колебаний вечернего воздуха, который мягко дышал через приоткрытую раму. Даже в полумраке Лора могла разглядеть, что полки провисали под тяжестью расположенных на них предметов, и, даже не заглядывая внутрь ящиков, она знала, что они полные. Это был труд всей жизни.

Она обошла комнату, в полном изумлении разглядывая ее содержимое. Так вот что представляло собой секретное королевство Энтони! Это была коллекция беспризорных вещей, кропотливо и с любовью надписанных. Лора видела, что вещи эти необычные – не просто случайные артефакты, разложенные по полочкам для красоты. Они много значили для него. Энтони каждый день часами сидел в кабинете наедине с этими вещами. Она не имела ни малейшего представления, зачем ему это было нужно, но понимала, что причина на то была и ради него она как-нибудь найдет способ сохранить все эти предметы.

Она выдвинула ближайший ящик и взяла в руки первый попавшийся предмет. Им оказалась большая темно-синяя пуговица, судя по всему, от женского пальто. На ярлыке, прикрепленному к ней, было указано, где и когда она была найдена. Воспоминания и объяснения начали сливаться в единое целое в сознании Лоры; щупальца, хватающиеся за точки соприкосновения, о которых она уже знала, но которые еще не могла обосновать.

Она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Несмотря на то что окно было открыто и дул ветерок, в комнате было душно. Воздух был насыщен историями. Так в этом, что ли, дело? Об этих вещах писал он свои истории? Она перепечатывала их, так что хорошо помнила рассказ про синюю пуговицу. Но откуда все эти вещи? Лора погладила мягкую «шерсть» игрушечного мишки, одиноко ссутулившегося возле коробки из-под печенья на одной из полок. Был ли это музей потерявшихся кусочков жизней реальных людей или предметы, необходимые Энтони для работы? Наверное, и то и другое. Она взяла в руки лимонно-зеленую резинку для волос, которая находилась на эластичной дужке возле медвежонка на полке. Будь она новая, то стоила бы не больше нескольких пенни, но ею явно пользовались, да и один из цветочков отлетел, и все же ее бережно хранили и снабдили ярлыком, как и все предметы в комнате. Лора улыбнулась, вспомнив себя одиннадцатилетнюю, с болтающимися косичками, украшенными практически такими же резинками.

Лимонно-зеленая эластичная резинка для волос с искусственными цветами. Найдена на детской площадке в парке Дерривуд второго сентября…

Был последний день летних каникул, и мама пообещала Дейзи кое-что особенное. Они собирались на пикник. Завтра Дейзи пойдет в новую школу, большую. Ей уже исполнилось одиннадцать. В старой школе у нее как-то не заладилось. Она была довольно симпатичной – у нее были великолепные длинные темные волосы; она была в меру умной, но не слишком; ни очки, ни брекеты она не носила. Но всего этого не хватило, чтобы остаться незамеченной. Она видела мир немного по-другому, не так, как остальные дети; ничего чрезвычайного – просто немного под другим углом. Этакий крохотный родничок в ее характере. Но Эшлиэнн Джонсон и ее отряд стерв-подмастерьев вскоре пронюхали о нем. Они дергали ее за косички, плевали на ее еду, мочились в ее рюкзак и однажды порвали ее спортивную куртку. Но больше всего ее расстраивало не то, что они делали, а то, что они заставляли ее чувствовать себя непутевой, слабой, испуганной, ничтожной. Ничего не стоящей. Ее мама взбесилась, когда узнала обо всем. Дейзи молчала так долго, как только могла, но, когда начались ночные недержания мочи, пришлось выложить все начистоту. Что только доказало ее ничтожность: взрослая одиннадцатилетняя девочка мочится в постель. Мама сразу пошла к директору и напугала его до полусмерти. После этого в школе делали все, что могли, то есть не так много, и Дейзи решила, что дотянуть до конца семестра ей помогут короткие волосы и стиснутые зубы. Она отрезала косички сама, кухонными ножницами, и, увидев ее после этого, мама расплакалась. Но за лето волосы отросли – не так сильно, чтобы можно было заплести их в косы, но для хвостиков было в самый раз. А сегодня у нее появились новые резинки для них – ярко-зеленые, с цветами.

– Ромашки для Дейзи[18], – сказала мама.

Разглядывая их в зеркале, она почувствовала, как екнуло сердце: так бывает, когда едешь на велосипеде и соскакивает цепь. А что, если завтра ее новым одноклассникам не понравится лицо девочки, которую она видит сейчас в зеркале?

Энни застегнула молнию на сумке-холодильнике, довольная тем, что взяла с собой на пикник все любимые продукты своей дочки: бутерброды с сыром и ананасами (на ржаном хлебе с семенами), чипсы с солью и уксусом, пончики с заварным кремом, японское рисовое печенье и имбирное пиво, чтобы все это запивать. Она все еще ощущала тлеющую внутри необходимость по чему-то ударить; реакция этой вонючей, слабоумной «красотки» директорши, которая не могла бы усмотреть за спящими в корзинке котятами – не говоря уже о школе, кишащей вскормленными тонкими ломтиками и выращенными на привилегиях детьми, большинство из которых уже считали, что мир перед ними в долгу и должен им муниципальную квартиру, ребенка и новейшие «Найки», – скорее подлила масла в огонь, чем успокоила ее. После того как отец Дейзи ушел из семьи, Энни, мать-одиночка, тяжко трудилась, чтобы вырастить Дейзи. Она работала в двух местах неполный день, и квартира, в которой они жили, располагалась не в самом лучшем районе, но она была чистой, уютной и, главное, была их квартирой. И Дейзи была хорошим ребенком. Но «хорошее» стало «плохим». Того, чему Энни научила свою дочь, не хватало для выживания в школьном мире. Обыкновенные правила приличия, хорошие манеры, доброта и усердная работа считались в лучшем случае «странностями», а в случае с нежной Дейзи рассматривались как признаки слабости – ошибки, за которые ее жестоко наказывали. Так что Энни решила преподать еще один урок своей дочери.

Когда они дошли до парка, солнце уже стояло высоко над головой и жарило вовсю. Лужайки захламили группки молодых дам с детскими сидячими колясками, орущими детьми, мобильными телефонами и сигаретами «Benson & Hedges». Энни взяла дочь за руку, и они направились мимо детской площадки, расположенной на траве, к роще в глубине парка. Они не прогуливались, а уверенно шагали: у них была конкретная цель. Дейзи не знала, какая именно, но чувствовала, что мама знает, куда идет. Роща была другим миром: здесь было прохладно и тихо и не было никого, кроме птиц и белок.

– Я раньше приходила сюда с твоим отцом.

Дейзи обратила на маму невинный взор:

– Зачем?

Мама улыбнулась, предавшись воспоминаниям. Она опустила на землю сумку-холодильник и подняла взгляд на небо.

– Пришли, – сказала она.

Сумка-холодильник стояла под огромным дубом, согнувшимся, как старик с артритом. Дейзи посмотрела вверх и сквозь крону увидела голубые просветы.

Минут через двадцать она сидела на ветке, поглядывая вниз, на сумку-холодильник.

Когда мама объявила, что они полезут на дерево, Дейзи подумала, что она, должно быть, шутит. Но когда выяснилось, что это не так, Дейзи испугалась.

– Я не могу, – сказала она.

– Не можешь или не хочешь?

Глаза Дейзи наполнились слезами, но мама была человеком непоколебимым.

– Ты ведь не узнаешь, как это, пока не попробуешь!

Тишина и неподвижность длились, казалось, целую вечность. В конце концов мама заговорила:

– Мы такие крошечные в этом мире, Дейзи. Не всегда удается победить, и мы не всегда бываем счастливы. И единственное, что мы можем, – это попытаться. Эти Мусорные Баки Джонсоны, – Дейзи нервно улыбнулась, – никуда не денутся, и тебе этого не изменить. Но ты можешь изменить свое отношение к этому.

Дейзи не убедили ее слова.

– Как?

– При помощи этого дерева. Полезай за мной.

Это было самое страшное, что Дейзи когда-либо делала. Где-то на полпути к верхушке дерева произошло нечто странное. Ее страх унесло, словно перья порывом ветра. Она была крошечной, а дерево казалось непобедимым великаном, когда она стояла внизу. Теперь дерево все еще было огромным, но она – пусть и крошечная – взобралась на него!

Это был лучший день за все летние каникулы. К тому моменту, как они проходили мимо детской площадки по пути домой, парк почти опустел, а мужчина с газонокосилкой собирался стричь лужайку. У Дейзи распустились волосы, когда она забиралась на дерево, и она сняла резинки и положила их в карман, но, вернувшись домой, обнаружила, что одна из них пропала. Ночью, уже собираясь лечь в постель, Дейзи, чья новая школьная форма висела на дверце шкафа, заметила, что ее лицо, отражающееся в зеркале, стало другим – счастливым и взволнованным. В этот день Дейзи научилась покорять гиганта, и она уже не боялась идти в новую, большую школу.

Лора положила резинку на место и вышла из кабинета, закрыв за собой дверь. Она заметила свое отражение в зеркале вестибюля. Лицо в зеркале принадлежало старой Лоре – Лоре до Энтони и Падуи, опустошенное и безжизненное. Часы пробили девять. Уже надо было уходить. Она достала ключи из маленькой керамической чаши с цветочным узором, стоявшей на столике в вестибюле, в которой она всегда их оставляла. Но был еще один ключ. Под связкой ключей от дома и машины она нашла один большой ключ для внутренней двери. Внезапно ее осенило, и улыбка изменила выражение лица в зеркале. Энтони не запер свое тайное королевство от нее. Его доверие воскресило в ней намерение, которое рассеяла его смерть. Сегодня ей досталось королевство, и завтра она начнет разгадывать его тайны.

Глава 13

Юнис

1976 год

С надменным видом развалившись на стуле за столом Юнис, Порша стряхивала пепел с сигареты в баночку со скрепками. Юнис с Дугласом пошла покупать булочки у миссис Дойл, а Бомбер встречался на улице с клиентом. Порша зевнула и жадно затянулась сигаретой. Она устала, ей было скучно, и она страдала от похмелья. Ночью она с Трикси и Майлсом выпила слишком много коктейлей из джина и апельсинового сока. Или, скорее, уже утром. Она вернулась домой около трех.

Порша взяла какую-то рукопись, лежащую сверху на стопке бумаг, которую она по неосторожности сдвинула, когда складывала колючие ветки, формой напоминающие богомола.

«“Бюро находок”, сборник коротких рассказов Энтони Пэдью», – прочитала она вслух, с издевкой и нараспев выговаривая название. Перевернув титульный лист, она оторвала тесемку, которой была сшита рукопись.

– Ой-ой-ой! – Порша усмехнулась, метнув обрывок в другой конец комнаты.

Она пробежала глазами первую страницу так, будто нюхала молоко, чтобы проверить, скисло оно или нет.

– Господи, что за бред! Да кому интересно читать про большую синюю пуговицу? И при этом он не собирается печатать мой рассказ! Собственной сестры!

Порша швырнула рукопись на стол с таким неистовым презрением, что та перевернула чашку и впитала в свои страницы издевку кофейного цвета.

– Черт, черт, черт!

Она выругалась и стала собирать промокшие листы, а потом торопливо сунула их в середину шаткой кучи под названием «скользкая дорожка» – как раз перед тем, как Бомбер заскочил в комнату.

– Там сейчас льет как из ведра, сеструха. Ты промокнешь до нитки. Хочешь, зонтик одолжу?

Порша посмотрела вверх, а потом по сторонам, будто пытаясь найти надоедливую муху, после чего обратилась к комнате в целом:

– Во-первых, никакая я тебе не сеструха. Во-вторых, я зонтиками не пользуюсь, я ловлю такси. И в-третьих, ты пытаешься от меня избавиться?

– Да! – крикнула Юнис, поднимаясь по лестнице; это было нечто невообразимое: закутанная в непромокаемый плащ Юнис, промокший Дуглас и булочки.

Она поставила Дугласа на пол, булочки положила на стол Бомбера, а плащ, с которого стекала вода, повесила на вешалку.

– Думаю, понадобится лодка побольше, – пробубнила она, незаметно мотнув головой в сторону Порши.

Бомбер еле сдержался, чтобы не засмеяться. Юнис заметила это и начала напевать устрашающую мелодию из «Челюстей».

– И что за ахинею несет эта смехотворная девица на этот раз? – закудахтала Порша со своей жердочки.

– Всего лишь кинематографическая отсылка к неблагоприятной погоде, – радостно ответила Юнис.

Поршу такой ответ не удовлетворил, но сейчас ее волновало другое: Дуглас подъехал к ней так близко, как только мог, и явно собирался отряхнуться.

– Уберите эту проклятую крысу от меня! – прошипела она, отступая назад, и тут же упала на стол Юнис, разметав ручки, коробочки и скрепки по всему полу.

Юнис унесла Дугласа в кухню, где утешила его булочкой. Грубость Порши привела к тому, что Бомбер наконец лишился самообладания – а оно у него было просто выдающимся. Его всегдашнее радушие соскользнуло с лица, словно оползень после шторма. Его будто молния пронзила. Он схватил Поршу за руки и поднял со стола Юнис.

– Убери это! – потребовал он, указывая на устроенный ею беспорядок.

– Не говори глупостей, дорогой, – бросила она, беря сумку и ища в ней помаду, явно чтобы скрыть удивление и замешательство. – Это делают специально обученные люди.

– Однако их сейчас здесь нет, правда? – Бомбер кипел от злости.

– Дорогой, но ты же здесь, – сказала его сестра, подкрашивая губы алой помадой. – Будь так добр, вызови мне такси.

Она, раскрасневшись, бросила помаду обратно в сумку и зацокала по лестнице своими нелепыми каблуками, чтобы дожидаться машину, которую, как она знала, вызовет ее брат.

Набирая номер, Бомбер в который раз сокрушался по поводу того, что давным-давно потерял сестру – ту маленькую девчушку, которая ловила каждое его слово, ездила на раме его велосипеда и приносила ему личинки, когда он ходил на рыбалку. За это он съедал ее брюссельскую капусту, научил ее свистеть и раскачивал на качелях «до неба». Но та сестра стала частью далекого прошлого, а сейчас у него была только ядовитая Порша.

Он услышал, как дверь такси захлопнулась и машина отъехала.

– Уже можно заходить? – Юнис выглянула из-за двери, ведущей в кухню.

Бомбер посмотрел на нее и виновато улыбнулся.

– Прости за все это, – сказал он, указывая на пол возле ее стола.

Юнис широко улыбнулась:

– Это не твоя вина, босс. В любом случае, никто не пострадал.

Они принялись поднимать вещи с пола и раскладывать их по местам.

– Я поспешила с выводами, – сказала Юнис, бережно поднимая маленький предмет.

Это был медальон с изображением девушки с цветами; стекло внутри золотистой рамки разбилось. Она нашла этот медальон, когда возвращалась после собеседования, и держала на столе с самого первого дня. Он был ее счастливым талисманом. Бомбер осмотрел поврежденную вещицу.

– Я его починю, – сказал он, пряча медальон в конверт.

Бомбер направился к лестнице, не сказав ни слова. Юнис закончила спасать вещи и подмела пепел. Не успел закипеть чайник, как Бомбер вернулся, насквозь мокрый, но с широкой улыбкой – у него снова было хорошее настроение.

– Часовщик на Рассел-стрит заверил меня, что поменяет стекло не позднее завтрашнего дня.

Они наконец-то принялись за чай с булочками, и Дуглас, зная, что Порша уехала, прикатился в комнату в надежде на добавку.

– Знаешь, она не всегда такой была, – задумчиво сказал Бомбер, размешивая чай. – Я понимаю, что в это тяжело поверить, но в детстве она была очень милой. И чрезвычайно веселой, как для младшей сестры.

– Да ну? – Юнис сомневалась в этом по вполне понятным причинам. – И что же произошло?

– Имущество двоюродной бабушки Гертруды.

Приподнятые брови Юнис показывали, что ей это интересно.

– Гертруда была тетей моей мамы – богатая, избалованная и чертовски раздражительная. Она так и не вышла замуж, но дочку всегда хотела. К сожалению, в маме она даже девочку не видела: ее невозможно было подкупить ни дорогими куклами, ни красивыми платьями. Может, ей повезло бы больше, подари она маме пони или железную дорогу… Ну, в любом случае… – Бомбер надкусил булочку, и повидло брызнуло на подбородок. – С Поршей дело обстояло иначе. Мама вмешивалась: отказывалась от особо щедрых подарков, противостояла мегере Гертруде – лицом к ее горгульему лицу. Но когда Порша выросла, влияние мамы неминуемо уменьшилось. Взбешенная тем, что она называла «мамино ревнивое вмешательство», тетушка Герти отомстила ей после смерти. Она оставила наследство Порше. Наследство было огромное. Конечно же, Порша не могла им пользоваться, пока ей не стукнуло двадцать один, но это не имело значения. Она знала, что оно у нее есть. Она и пальцем не пошевелила, чтобы стать творцом своей жизни, а просто ждала, когда жизнь случится. Видишь ли, наследство Гертруды – оно как диадема с дефектом: худший дар в мире. Порша стала богатой, но диадема лишила ее какого-либо понимания цели.

– Слава богу, что я не богата до неприличия, раз деньги так влияют на девушек, – пошутила Юнис. – Ну а насколько неприлично ее богатство?

– Оно несметно.

Юнис убрала посуду после чаепития и вернулась к работе.

Очевидно, Бомбер до сих пор переживал из-за истерики Порши.

– Надеюсь, ты не жалеешь о своем решении работать здесь.

Юнис изобразила жуткий оскал.

– «Я точно рехнулась, раз оказалась в таком дурдоме!»[19] – процитировала она, имитируя голос Джека Николсона.

Бомбер с облегчением рассмеялся, поднимая лист бумаги, который валялся под столом, и скомкал его. Юнис, вскочив на ноги, подняла руки:

– «Бросай мне, Бомбер! Я прорвалась!»[20]

На этой неделе они посмотрели «Пролетая над гнездом кукушки» уже три раза. Они проводили так много времени вместе – и на работе, и вне работы, – что Бомбер уже не мог представить свою жизнь без нее. Фильм произвел на них неизгладимое впечатление, а концовка заставила плакать. Юнис знала наизусть почти все диалоги.

– Так ты не собираешься подавать заявление об увольнении и оставлять меня на попечение сестры?

Бомбер чуть снова не расплакался, когда она ответила ему фразой, прозвучавшей в конце фильма:

– «Я не уйду без тебя, Бомбер. Я тебя такого не оставлю… Ты идешь со мной».[21] – После этого она ему подмигнула и добавила: – Так, а теперь по поводу повышения зарплаты…

Глава 14

Девочка наблюдала за тем, как крошечный алый купол на черных ножках полз по тыльной стороне кисти к маленькому согнутому пальцу.

– Божья коровка, улетай на небо: Домик твой горит, а детки улетели. Все, кроме одной – по имени Энн, Мне очень жаль, но она умерла.[22]

Божья коровка расправила крылышки.

– Это неправда. – Девочка говорила медленно, будто начала читать стих и забыла, как там дальше. – Это всего лишь выдуманная песенка.

Божья коровка все равно улетела. Стоял жаркий сентябрь. Девочка сидела, болтая ногами, на деревянной скамейке, которая стояла на небольшом пустыре, поросшем травой, и была обращена к Падуе. Она видела, как черные блестящие машины припарковались у дома. У одной из них были большие окна по бокам, так что она смогла разглядеть внутри машины ящик для мертвых людей, из крышки которого росли цветы. Грустная дама и пожилой мужчина – но не тот, который жил в этом доме, – вышли на улицу. Девочка не знала этого пожилого мужчину, а даму видела много-много раз, но до того, как она стала грустной. Мужчина в шляпе-цилиндре посадил их во вторую машину. Затем он подошел к передней части машины с ящиком и сразу отошел. У него была какая-то палочка, но не костыль. Шел он медленно, так что, наверное, с ногой у него было что-то не в порядке. Девочка стала размышлять, кто был в ящике. Думала она медленно. Другое дело – чувствовать, вот это у нее хорошо получалось. Она могла в одно мгновение почувствовать радость, или грусть, или злость, или волнение. Чувствовала она и другие вещи, которые было сложнее объяснить. Но всякие размышления занимали больше времени. Мысли нужно было располагать в голове в правильном порядке и рассматривать их следовало должным образом, чтобы мозг мог думать. В конце концов она решила, что в ящике, должно быть, лежал мужчина, который жил в этом доме, и ей стало грустно. Он всегда к ней хорошо относился. Чего нельзя сказать о других. Много времени спустя (у девочки были отличные наручные часы, но она еще не очень ладила со временем) грустная дама вернулась одна. Девочка почесала тыльную сторону кисти, которую щекотали ножки божьей коровки. Теперь, поскольку мужчина умер, даме понадобится новый друг.

Лора закрыла за собой входную дверь и сняла черные туфли-лодочки. Холодная плитка пола в вестибюле поцеловала ее ноющие ступни, и тишина дома окутала ее. Неслышным шагом она отправилась в кухню и налила в бокал вина, которое достала из холодильника. Ее холодильника. В ее кухне. В ее доме. Она до сих пор не могла в это поверить. На следующий день после смерти Энтони она позвонила его адвокату в надежде, что он знает кого-то, с кем можно связаться. Его голос звучал так, будто он ожидал ее звонка. Он сказал, что Энтони дал ему указание сообщить Лоре о том, что она его единственная наследница, сразу же после его кончины. Все, что принадлежало ему, стало ее. Имелось завещание и письмо для нее, но все детали станут известны лишь после похорон. Больше всего Энтони хотел, чтобы Лора не переживала. Падуя останется ее домом. Такая доброта сделала его смерть еще более невыносимой. Она не могла продолжать говорить по телефону: ее душили слезы. Теперь она не только горевала, но и была утешена, после чего стала испытывать чувство вины: как могла она утешиться в такой момент?

Она взяла бокал с вином и направилась в кабинет. Села за стол. В окружении сокровищ Энтони она испытала странное облегчение. Теперь Лора стала их стражем, а они давали ей ощущение, что у нее появилась цель, хоть она и не понимала, какая именно. Возможно, ответы отыщутся в письме Энтони, и тогда она сможет найти способ заслужить его необычайную щедрость по отношению к ней.

Похороны стали для нее открытием. Лора ожидала, что придет всего несколько человек, включая ее саму и адвоката Энтони, но церковь была почти заполнена. Пришли и люди из издательского мира, которые знали Энтони как писателя, и люди, знавшие его только как человека, который всегда желал им доброго утра. Казалось, он в жизни каждого, с кем встречался, оставлял неизгладимый след. Кроме того, пришли, конечно же, эти навязчивые типы – стойкие члены местного объединения жителей, WI, а также члены любительского театра и главные проповедники высоких моральных устоев, возглавляемые Марджери Уадсколлоп и ее верной помощницей Винни Крипп. Их «искренние соболезнования», выраженные с преувеличенным энтузиазмом, когда Лора покидала церковь, сопровождались печальными, хорошо отрепетированными улыбками и нежеланными объятиями, после которых Лора пахла мокрой собакой и лаком для волос.

Большая синяя пуговица, которую Лора достала из ящика во время первого посещения кабинета, все еще лежала на столе, на ярлычке.

Большая синяя пуговица – с женского пальто? Найдена на тротуаре Грейдаун-стрит одиннадцатого ноября…

На Маргарет были новые, весьма соблазнительные трусики. «Ярко-красный шелк с роскошным кремовым кружевом», – так их описала продавщица, явно любопытствуя, зачем Маргарет их покупает. Их нельзя было назвать даже дальними родственниками практичного белья фирмы «Marks & Spencer», которое она обычно носила. Внизу ее ожидал муж. Уже двадцать шесть лет они были женаты, и он все эти годы изо всех сил старался показать Маргарет, как сильно он ее любит. Он любил ее кулаками и ногами. Любовь его была цвета синяков. Со звуком ломающихся костей. Со вкусом крови. Конечно, об этом никто не знал. Никто не знал в банке, где он работал заместителем управляющего; никто не знал в гольф-клубе, где он заведовал финансовым отделом; и, несомненно, никто не знал в церкви, где он переродился в баптиста-сумасшедшего в первый год их брака. Избивать ее до полусмерти было волей Божьей, судя по всему. Но об этом знали только он, Господь и Маргарет. Его порядочность напоминала аккуратно выглаженный костюм – форму, которую он надевал, чтобы одурачить весь мир. Но дома – надевая «гражданскую» одежду – он превращался в монстра.

Детей они так и не завели. Наверное, оно и к лучшему. Вдруг бы он их тоже полюбил. Так почему же она не ушла? Во-первых, из-за любви. Она по-настоящему его любила. И, возможно, страх, слабость, опустошение? Все из вышеперечисленного. Тело и дух, раздавленные Богом и Гордоном.

– Ну и где, сучка, мой ужин?! – заревел голос из гостиной.

Она представила его: красное мясистое лицо, жировые складки нависают над брючным ремнем; он смотрит регби по телевизору и пьет чай. Чай, который сделала Маргарет, – с молоком и двумя ложками сахара. И с шестью таблетками трамадола. Недостаточно, чтобы его убить. Не совсем. Видит бог, она уже натерпелась. В прошлый раз, когда она «поскользнулась» и сломала запястье, добряк доктор из приемного отделения «скорой помощи» дал ей целую упаковку трамадола. Не то чтобы она не понимала, что делает. Непреднамеренное убийство по причине невменяемости казалось ей справедливой сделкой. Но Маргарет хотела, чтобы он знал. Ее левый глаз распух так, что почти не открывался, да еще и был цвета вальполичеллы[23], которое так хотел выпить Гордон за ужином. Дотронувшись до глаза, она вздрогнула, но потом услышала шепот нежного шелка на коже и улыбнулась. Она спустилась в гостиную. Гордону явно было плохо.

Она посмотрела ему прямо в глаза впервые за последние несколько лет.

– Я ухожу от тебя.

Она подождала, чтобы убедиться, что он понял. Ярость в его глазах явилась подтверждением, в котором она нуждалась.

– А ну вернулась, тупая шлюха!

Он попытался встать со стула, но Маргарет уже вышла из комнаты. Она услышала, как он упал на пол. В коридоре она подняла небольшой чемодан, закрыла за собой дверь и зашагала вниз по улице, ни разу не оглянувшись. Она не знала, куда идет, но ее это не особо волновало. Резкий ноябрьский ветер ужалил ее лицо со следами побоев. Маргарет на минутку поставила чемодан на землю, чтобы застегнуть старое синее пальто. Уставшая нитка порвалась, и пуговица завертелась между ее пальцами и упала на тротуар. Маргарет подняла чемоданчик, а пуговицу оставила там, где она лежала.

«Ну и черт с ней, – подумала она. – Куплю новое пальто. С днем рождения, Маргарет!»

Лора проснулась от стука. Она уснула, опустив голову на стол, и теперь на ее щеке был отпечаток пуговицы, на которой она лежала. Еще не совсем проснувшаяся, она не сразу поняла, что стучат во входную дверь. В вестибюле она прошла мимо чемодана, который ждал, когда его распакуют. Она решила, что сегодня впервые переночует в Падуе. Казалось, что будет правильным сделать это после похорон. Снова раздался стук – настойчивый, но не назойливый. Терпеливый. Такой, будто кто-то за дверью будет стучать до тех пор, пока ему не откроют. Лора открыла дверь и увидела маленькую девочку с серьезным и красивым лунообразным лицом и миндалевидными глазами каштанового цвета. Она много раз видела ее сидящей на скамейке на противоположной стороне пустыря, но так близко – никогда. Девочка выпрямилась во весь рост – один метр шестьдесят два сантиметра – и заговорила:

– Меня зовут Солнышко, и я могу стать твоей новой подругой.

Глава 15

– Можно я сделаю гостю приятную чашечку чая, когда он придет?

Лора улыбнулась:

– А ты умеешь?

– Нет.

Со дня похорон Энтони прошло две недели, и Солнышко приходила в гости каждый день, кроме воскресенья, когда мама остановила ее:

– Дай бедняге хоть день отдохнуть, Солнышко. Уверена, что ей не очень нравятся твои бесконечные приставания. Иногда хочется тишины и покоя.

Солнышко оставалась невозмутимой:

– Я не «пристаю». Я с ней дружу.

– Хм… Нравится ей это или нет, – пробубнила мама, чистя картошку для воскресного обеда.

Она работала сиделкой у пожилых людей и редко бывала дома днем. Папа работал на железной дороге. Старший брат Солнышка должен был за ней присматривать, но он редко замечал что-то помимо того, что видел четко изображенным на экране, который занимал большую часть стены в его спальне. К тому же ей уже было девятнадцать. Они не могли держать ее под замком, как ребенка. Если честно, мама была рада, что Солнышко нашла чем заняться, кроме как сидеть на скамейке весь день. Но она всегда переживала, как незнакомцы отнесутся к внезапной привязанности ее дочери, проявляемой с таким энтузиазмом. Солнышко была бесстрашной и доверчивой, но ее смелость и добродушие делали ее уязвимой. Ее лучшие качества чаще всего становились серьезным препятствием для общения. Мама как-то заскочила на минутку, чтобы посмотреть на женщину – ее звали Лора, большой дом принадлежал ей – и узнать, не против ли она визитов Солнышка. И еще она хотела удостовериться, что тут Солнышку никто не причинит вреда. Дама оказалась довольно милой – правда, не очень общительной – и сказала, что всегда рада Солнышку. Но важнее всего был дом. В этом красивом доме было что-то такое, что не поддается объяснению.

– Там безопасно, – объяснила она мужу Берту, как смогла.

Лора замерла с чайником в руке и посмотрела на серьезное лицо Солнышка.

– Думаю, я могла бы тебе показать.

Через несколько дней она поняла, что считает Солнышко нежеланным посторонним человеком в своей новой и пока еще неясной жизни. Непреклонная непрошеная гостья. Конечно, она никогда не смогла бы в этом признаться. Она даже сказала ее маме, что всегда рада ее видеть. Но иногда Лора притворялась, что ее нет дома, а Солнышко стояла под дверью и звонила – терпеливо, но настойчиво. Как-то раз Лора даже спряталась в саду за навесом. Но в конечном итоге Солнышко нашла Лору и из-за ее лучезарной упоительной улыбки та почувствовала себя бессердечной тварью, которая только что получила премию «Идиотка года».

Сегодня должен был прийти адвокат Энтони с завещанием и письмом. Лора объяснила это Солнышку, но не была уверена, что та ее поняла. Она пристально смотрела на Лору, когда та ставила чайник на плиту и доставала из ящика чистую скатерть.

Мистер Квинлан должен был прибыть в 14:30. До его приезда Солнышко успела поучаствовать в пяти «пробных забегах» (включая мытье посуды), а Лоре, которая при этом заменяла мистера Квинлана, пришлось вылить последние три чашки чая в горшок с фикусом, дабы пощадить свой мочевой пузырь.

Мистер Квинлан приехал вовремя. Солнышко узнала в нем пожилого мужчину, который вышел из дома вместе с Лорой в день похорон Энтони. На нем был деловой костюм пепельного цвета в полоску и бледно-розовая рубашка, также можно было разглядеть золотую цепочку от часов, конец которой прятался в кармане жилета. Он имел важный вид. Солнышко, раздумывавшая, как следует поприветствовать такого высокопоставленного человека, в конце концов дала ему пять.

– Очень приятно с вами познакомиться, юная леди. Меня зовут Роберт Квинлан. А вас?

– Меня зовут Солнышко, я новая подруга Лоры. Иногда меня называют Солнце – это сокращенно.

Он улыбнулся.

– А тебе как больше нравится?

– Солнышко. Вас часто называют грабителем[24]?

– Боюсь, это издержки моей профессии.

Лора провела их в зимний сад, и Солнышко убедилась, что гостю достался лучший стул. Она многозначительно посмотрела на Лору.

– Может, я сделаю чаю?

– Было бы очень любезно с твоей стороны, – ответила Лора, жалея о том, что не сбегала в туалет перед приездом мистера Квинлана.

Пока Солнышко была в кухне, мистер Квинлан прочитал Лоре завещание. Оно было простое и понятное. Энтони благодарил Лору за ее работу и дружбу, но в особенности – за безупречный уход за домом и всем, что в нем находилось. Он хотел, чтобы Лора унаследовала все его имущество при условии, что она будет жить в доме и сохранит розарий в таком же состоянии. Он знал, что Лора любила дом почти так же, как он, и умер со спокойной душой, так как знал, что она будет и дальше присматривать за домом и «наилучшим способом воспользуется счастьем и покоем, которые дом предлагает».

– Итак, дорогая, теперь это все ваше. А помимо дома и его содержимого имеется приличная сумма в банке, и все гонорары за его произведения теперь будете получать вы. – Мистер Квинлан взглянул на нее поверх очков в роговой оправе и улыбнулся.

– А вот и чай. – Солнышко ввалилась в зимний сад, открыв дверь локтем, и шла к столу так медленно, будто канатоходец.

Суставы ее пальцев побелели от тяжести подноса, из крошечного рта в форме бутона розы высовывался кончик языка – признак мучительной сосредоточенности. Мистер Квинлан вскочил на ноги и освободил ее от тяжелой ноши. Он поставил поднос на приставной столик.

– Мне разлить чай?

Солнышко покачала головой:

– Мама у меня есть[25]. Она на работе.

– Совершенно верно, юная леди. Я имел в виду, могу ли я налить вам чаю?

Солнышко минуту обдумывала его вопрос.

– А ты умеешь?

Он улыбнулся:

– Думаю, тебе следовало бы мне показать, как это делается.

После трех мастерски налитых чашек чая и двух пирожных с заварным кремом, съеденных под пристальным взглядом Солнышка, визит мистера Квинлана подошел к концу.

– Ах да, еще кое-что, – сказал он Лоре. – Третье условие завещания.

Он передал Лоре запечатанный белый конверт, на котором было написано ее имя почерком Энтони.

– Полагаю, что в письме вы найдете больше подробностей, но Энтони пожелал, чтобы вы, приложив все усилия, вернули как можно больше вещей из кабинета их законным владельцам.

Лора, вспомнив ломящиеся от тяжести предметов полки и переполненные ящики, сочла это задание чудовищным.

– Но как?

– Даже представить не могу. Но Энтони явно верил в вас. Возможно, все, что вам нужно сделать, – это немного поверить в себя? Уверен, вы справитесь.

Лора не была так уверена. Годами терзаемая неуверенностью в себе, она была неверующей. В свои силы – в особенности.

– У нее были прекрасные рыжие волосы, между прочим.

Он взял в руки фотографию Терезы.

– Вы с ней встречались? – спросила Лора.

Он, с тоской глядя на фотографию, обвел пальцем контур лица.

– Несколько раз. Она была просто изумительной женщиной. Ох, а когда выходила из себя, в ней просыпался необузданный нрав. И тем не менее, мне кажется, все мужчины, которые ее видели, хоть чуть-чуть, но попадали под ее влияние. – Явно с неохотой он вернул фотографию на место. – Но Энтони был для нее единственным. Много лет он был не только моим клиентом, но и другом, и я никогда не видел парня, который любил кого-то больше, чем он любил Терезу. Ее смерть просто разбила ему сердце. Печальнее ничего нельзя придумать…

Солнышко тихо сидела, впитывая и запоминая каждое слово, чтобы позже попробовать составить из них настоящую историю.

– Дайте-ка я угадаю, – сказал мистер Квинлан, поднимаясь со стула и направляясь к граммофону. – «Одна мысль о тебе», Эл Боулли?

Лора улыбнулась:

– Их песня.

– Конечно. Энтони поведал мне эту историю.

– Я бы с радостью ее услышала.

После смерти Энтони Лору все больше и больше печалила мысль о том, что она так мало знала о нем, а в особенности – о его прошлом. Они всегда были сосредоточены на настоящем, занятые повседневной работой, и о прошлом или планах на будущее разговор не заходил. Так что Лоре не терпелось узнать все, что только можно было. Она хотела лучше узнать мужчину, который доверял ей и отнесся к ней с такой добротой и щедростью. Мистер Квинлан снова сел на лучший стул.

– Одно из первых и самых драгоценных воспоминаний Энтони относится ко времени, когда он – маленький мальчик – танцевал под эту песню. Дело было во время Второй мировой войны, его отец был дома, в отпуске. Он служил в авиации, в Королевских военно-воздушных силах. В тот вечер родители решили потанцевать. Случай был особенный – последний день отпуска отца, и мама взяла взаймы у подруги красивое сиреневое вечернее платье. Кажется, от Скиапарелли… У Энтони фотография была… Они попивали коктейли в гостиной, когда Энтони пришел пожелать им спокойной ночи. Они танцевали под песню «Одна мысль о тебе» Эла Боулли – его красавец отец и элегантная мать, – и они подняли его на руки и закружились с ним в танце. Он сказал, что до сих пор помнит запах маминых духов и ощущения от прикосновения к папиной форме. Они были вместе в последний раз, и отца он видел в последний раз. Он вернулся на авиабазу рано утром – Энтони еще спал. Через три месяца его взяли в плен, когда он находился в тылу врага. Его убили при попытке сбежать из лагеря для военнопленных Stalag Luft III. Много лет спустя, вскоре после того как Тереза и Энтони познакомились, они обедали в винном баре в Ковент-Гардене, где предпочитали слушать деко, а не Донни Осмонда и Дэвида Кэссиди. Похоже, они оба родились не в то время. Зазвучала песня Эла Боулли, и Энтони поведал ей эту историю. Она взяла его за руку, встала, и они стали танцевать, будто кроме них в помещении никого не было.

Лора начинала понимать.

– Судя по всему, она была великолепной женщиной.

Ответ мистера Квинлана был искренним:

– Да, действительно.

Когда он начал складывать бумаги в портфель, безмолвная Солнышко зашевелилась.

– Не хотите еще чашечку чая?

Он с признательностью улыбнулся ей, но отрицательно покачал головой.

– Боюсь, мне пора идти, а то на поезд опоздаю.

Но в вестибюле он задержался и спросил у Лоры:

– Могу ли я воспользоваться туалетом?

Глава 16

Лора взяла в руки нож для вскрытия конвертов, который был изготовлен из чистого серебра, с ручкой в форме фигурки египетского фараона. Лезвие скользнуло между слоями плотной белой бумаги. Когда конверт был вскрыт, ей показалось, что секреты Энтони вырвались на волю с тихим шорохом. Она дождалась, пока Солнышко уйдет домой, и лишь тогда отправилась в кабинет с письмом. В зимнем саду это было бы удобнее сделать, но ей показалось, что правильнее прочитать письмо в окружении вещей, о которых говорилось в нем.

Мягкие летние вечера незаметно превратились в прохладные осенние сумерки, и Лора испытывала соблазн зажечь в камине огонь, но поборола его и, натянув рукава вязаной кофты до самых костяшек пальцев, достала письмо из конверта. Она развернула плотные листы бумаги и разложила их перед собой на столе.

Дорогая Лора…

Низкий мягкий голос Энтони раздался у нее в ушах, и черные слова стали нечеткими из-за слез, подступивших к глазам Лоры. Она громко потянула носом и вытерла слезы рукавом.

– Ради всего святого, Лора, соберись уже! – сказала она сама себе и удивилась улыбке, тронувшей ее губы.

Дорогая Лора,

ты уже знаешь, что Падуя и все, что к ней относится, принадлежит тебе. Надеюсь, ты будешь счастлива здесь и сможешь простить мою глупую сентиментальность касательно розария. Видишь ли, я посадил его для Терезы, которую назвали в честь святой Терезы. Когда она умерла, я развеял ее прах над розами – так, чтобы мы всегда были рядом, – и если бы ты только могла, то я бы очень хотел, чтобы ты развеяла мой прах там же. Если тебе это покажется слишком жутким, наверное, можно будет попросить сделать это Фредди. Я уверен, что он не будет против, – у этого парня крепкая психика.

А теперь я расскажу о вещах в кабинете. И опять все начинается с розария. В тот день, когда я его посадил, Тереза подарила мне кое-что – медальон с ее Первого Причастия. Она сказала мне, что так выражает свою благодарность за розарий и хочет, чтобы я всегда помнил, что она будет любить меня несмотря ни на что. Она заставила меня дать обещание постоянно носить его с собой. Он стал самой ценной для меня вещью. И я потерял его. В тот самый день, когда она умерла. Утром, когда я выходил из Падуи, он лежал у меня в кармане, но его там не оказалось, когда я вернулся. У меня возникло ощущение, будто последняя ниточка, которая нас связывала, порвалась. Я остановился, словно часы, у которых вышел завод. Я перестал жить и начал существовать. Я дышал, ел, пил и спал. Но лишь столько, сколько требовалось, не больше.

Именно Роберт привел меня в чувство.

– И что бы подумала Тереза? – спросил он.

И он был прав. В ней кипела жизнь, и ее у нее украли. Я все еще был жив, но предпочел жизнь, подобную смерти. Она бы пришла в ярость.

– И сильно бы расстроилась, – добавил Роберт.

Я начал гулять, выходить в город. Как-то раз я нашел перчатку – дамскую, темно-синюю, кожаную, на правую руку. Я принес ее домой и подписал. Так я положил начало коллекции потерянных вещей. Возможно, я надеялся, что если я сохраню потерянные вещи, которые нашел, то кто-то сохранит ту единственную вещь, которая в этом мире имела для меня значение, и однажды мне вернут ее, и я смогу сдержать обещание. Этого так и не произошло, но я не сдавался, не переставал собирать вещи, которые кто-то потерял. И эти крошечные кусочки жизней других людей вдохновили меня на новые рассказы и помогли мне опять начать писать.

Я понимаю, что большинство вещей не представляют собой никакой ценности и никто не захочет получить их обратно. Но если ты сможешь осчастливить хотя бы одного человека, починить одно разбитое сердце, вернув кому-то то, что он потерял, это было бы не просто так. Тебе, может быть, интересно, почему я хранил это в секрете и закрывал кабинет на ключ все эти годы. Я затрудняюсь это объяснить; возможно, я боялся, как бы кто-нибудь не подумал, что я глупый или даже немного сумасшедший. Итак, я даю тебе задание, Лора. Все, о чем я прошу тебя, – попытайся.

Надеюсь, что тебя устраивает твоя новая жизнь и ты найдешь, с кем ее разделить. Не забывай, Лора, что за стенами Падуи есть мир, который стоит того, чтобы время от времени его посещали.

И еще кое-что: через пустырь от дома живет девочка, которая часто сидит на скамейке. Кажется, она своего рода заблудшая душа. Я не раз порывался сделать для нее нечто большее, чем сказать несколько добрых слов, но, к сожалению, в наши дни сложно помочь юной леди, если ты мужчина в возрасте. Многие превратно истолковывают желание помочь. Может, ты смогла бы «подобрать» ее, предложить ей подружиться? Поступай, как считаешь нужным.

Храни тебя Господь.

С горячей любовью и благодарностью,

Энтони

К тому времени, как Лора встала со стула в кабинете, ее конечности заледенели. За окном на черном небе висела прекрасная перламутровая луна. Лора попыталась согреться в кухне и поставила чайник на плиту, размышляя о просьбах Энтони. Она охотно рассеет его прах. Вернуть потерянные вещи будет сложнее. Эта ситуация напомнила ей, кем она на самом деле является. Родители Лоры погибли несколько лет назад, но она так и не смогла избавиться от ощущения, что она их подвела. Они такого никогда не говорили, но, если подумать, что такого она сделала, чтобы отплатить им за неисчерпаемую любовь и доверие? Что она сделала, чтобы заставить их гордиться ею? Она увильнула от учебы в университете, ее брак был сущей катастрофой, и она не подарила им ни одного внука. А кроме того, сидела и ела рыбу с картошкой в Корнуолле, когда мама умерла. И то, что у нее тогда впервые за пять лет был отпуск, не оправдание. Когда через полгода умер отец, Энтони частично заполнил возникшую в душе пустоту, и, может быть, задание, которое он ей дал, сможет помочь ей в каком-то смысле искупить вину? Наверное, это для нее была возможность хоть в чем-то преуспеть.

И еще была Солнышко. По крайней мере, в этом она опередила Энтони, но не могла поставить себе это в заслугу. Дружбу предложила Солнышко, притом что Лора сомневалась – и все еще сомневается, – принять ли ее предложение. Она вспоминала те моменты, когда видела Солнышко еще при жизни Энтони. И тогда она ничего не сделала. Ничего не сказала. Даже не здоровалась с девочкой. А Энтони, уже после своей смерти, сделал самое малое, что мог. Лора в очередной раз разочаровалась в себе, но решительно настроилась попытаться изменить ситуацию. Она взяла с собой чай наверх, в спальню, наполненную ароматом роз, которую выбрала для себя. Или, скорее, выбрала, чтобы разделить ее с Терезой. Потому что она все еще была тут. Ее вещи находились здесь. Конечно, не одежда, а туалетный столик, фотография ее и Энтони, которая по необъяснимым причинам опять лежала лицом вниз, и маленькие голубые часы. 11:55, опять остановились. Лора поставила чашку на столик и завела часы. Они снова начали тикать. Она легла на кровать, не закрывая штор, а за окном прекрасная луна укрыла розарий призрачным покрывалом из света и тени.

Глава 17

Юнис

1984 год

– На Рождество мы впускаем свет и прогоняем мрак…[26]

У миссис Дойл, которая как раз подавала мясной пирог косичкой и несколько порций «Тоттенхэмского» торта мужчине, стоявшему напротив Юнис, был прекрасный голос. Она сделала паузу, чтобы передохнуть и поздороваться с Юнис.

– Этот Боб Гелдинг – классный чувак: собрал популярных певцов, чтобы записать песню для бедняг в Эфио… – Чтобы выговорить слово полностью, миссис Дойл не хватило лексического запаса. – В пустыне.

Юнис улыбнулась:

– Он практически святой.

Миссис Дойл начала складывать пончики в пакет.

– Прошу заметить, – продолжила она, – что и Бой Джордж, и Мидж Юр, и прочие тоже могли бы позволить себе пожертвовать немного денег на благотворительность. И «Бананас» – прекрасные девушки, только, судя по всему, у них на всех нет ни одной расчески.

Шаги возвращающейся Юнис на лестнице не потревожили Дугласа. Серо-седая морда подергивалась, а передние лапы легонько вздрагивали: ему явно что-то снилось. «Но сон, по-видимому, приятный: уголки рта приподнялись в улыбке», – подумала Юнис. Бомбер наблюдал за ним, сидя за столом, как ребенок, который с волнением наблюдает из окна за тем, как тает сооруженный им снеговик. Она хотела успокоить его, но не могла найти подходящих слов. Дуглас старел. Его дни были сочтены, их оставалось все меньше и меньше. Он умрет, и сердца их будут разбиты. Но пока он был счастлив, живя в сытости и тепле, и, когда он проснется, его будет ждать пончик с кремом. Они перешли с варенья на крем (который на самом деле был вареньем и кремом), рассчитывая увеличить количество его плоти, которая загадочным образом таяла с каждым годом на старых косточках.

А вот что касается Бомбера, ситуация была противоположной. За те десять лет, что Юнис его знала, ему удалось обзавестись небольшим животиком, который немного смягчал контуры его стройного тела. Он любовно погладил живот, в сотый раз говоря:

– Пора бы нам перестать есть столько пончиков.

Эта реплика не несла никакой смысловой нагрузки, и Юнис ее просто игнорировала.

– Твои родители приезжают на этой неделе? – спросила она.

Юнис очень полюбила Грейс и Годфри и всегда с нетерпением ждала их визитов, которые, к сожалению, становились все реже и реже. Старость то и дело напоминала, что она безжалостная подруга. В особенности возраст сказался на Годфри: он не только дряхлел, но и терял твердость духа; его рассудок уже помутился, и здравомыслие незаметно, но неумолимо покидало его.

– Нет, не на этой. Они оба приболели. Запаслись топливом для плиты, солодовым виски и закрылись на замок. Чему тут удивляться?

Бомбер хмурился, глядя на рукопись, которая лежала на столе. Юнис забеспокоилась.

– Что случилось?

– Ну, их близкий друг погиб в Брайтоне при взрыве бомбы, и на прошлой неделе на станции метро – на их привычном маршруте – возник пожар. Я думаю, что они согласны со словами из старой песенки, которую так любят плюшевые мишки: «Дома безопаснее».

Бомбер сложил рукопись.

– Наверное, это к лучшему. Думаю, мама сочла бы своим долгом поговорить об этом.

Он швырнул Юнис рукопись, словно она была протухшей рыбой. Дуглас наконец зашевелился в своем углу. Открыв стареющие, потерявшие блеск глаза, он оценил обстановку. Не заметив никакой опасности, он нашел в себе силы повилять кончиком хвоста. Юнис поспешила к нему, чтобы поцеловать в еще теплый после сна лоб, и обрадовала его пончиком, предварительно разрезанным на кусочки в соответствии с его строгими требованиями. Но про «тухлую рыбу» она не забыла.

– Что это?

Бомбер театрально вздохнул.

– Называется «Умник и фанатик».

– Звучит интригующе.

– Ну, это если одним словом описать последнюю «книгу ужасную» моей дорогой сестры. В ней речь идет о пяти дочерях обанкротившегося футбольного тренера. Мать девушек решительно настроена выдать их замуж за поп-звезд, или за футболистов, или хоть за каких-нибудь богачей. Она ведет их на местный Охотничий бал, где старшую – Жанет – приглашает на танец особый гость – молодой и красивый владелец загородного отеля, которого зовут мистер Бинго. Ее сестра Иззи увлечена его загадочным другом, мистером Арси, – это всемирно известный концертирующий пианист. Но он считает, что приглашенные молодые фермеры немного перегибают палку своими выходками, и отказывается спеть с Иззи дуэтом в караоке. Она обзывает его выскочкой и уходит в ярости. Словом – чтобы не пересказывать длинную и удивительно знакомую историю, – самая младшая дочь сбегает в Маргит с второсортным футболистом, где они делают себе одинаковые наколки. Она залетает, он ее бросает, и она оказывается в съемной комнатушке в Пэкхеме. После громких разборок с мистером Арси Жанет в конце концов выходит за мистера Бинго. А после того, как агент запрещает мистеру Арси жениться, он и Иззи увлекаются свит-музыкой[27].

Юнис уже не пыталась сдерживать себя и сидеть с каменным лицом, она смеялась до слез над последней литературной кражей Порши.

– Двоюродный брат девочек, мистер Коффинс, преподающий основы религий в дико дорогой, но весьма посредственной частной школе для девочек, готов предложить руку и сердце любой из сестер, но, к огромному разочарованию их матери, никто из них не хочет иметь с ним дела из-за дурного запаха изо рта и выпирающего пупка. Итак, он, разочаровавшись в любви, женится на их двоюродной сестре Чармейн. Она несказанно рада, что он выбрал ее, поскольку у нее есть усики и она все еще девица в свои двадцать один с половиной!

– Бедная Чармейн! Если ей пришлось смириться с дурным запахом и выпирающим пупком в двадцать один с половиной, то на что я могу рассчитывать в тридцать один с хвостиком?

Бомбер широко улыбнулся:

– О, я уверен, что мы найдем для тебя замечательного мистера Коффинса, если ты захочешь.

Юнис швырнула в него скрепку.

Вечером она гуляла в саду возле дома Бомбера, пока он готовил им ужин под неусыпным наблюдением Дугласа. Она никогда не выйдет замуж. Теперь она это поняла. Она никогда не выйдет замуж за Бомбера, а другой ей не нужен, так что вопрос исчерпан. Она вспомнила их поездку в Брайтон в ее день рождения – уже десять лет прошло с тех пор. День был просто замечательный, но к его концу ее сердце было разбито. Возвращаясь домой на поезде, она еле сдерживала слезы, понимая, что никогда не станет для Бомбера «той самой». Просто девушки, которая подходила бы Бомберу, не существует на свете. Но они были друзьями – даже лучшими друг для друга. И Юнис этого хватало.

Помешивая соус болоньезе, Бомбер вспоминал их разговор, состоявшийся ранее. Юнис была потрясающей, невероятно интеллигентной молодой девушкой с острым умом и поразительной коллекцией шляп. Он считал необъяснимым тот факт, что у нее никогда не было ухажеров и она ни на кого не имела виды.

– Тебя это беспокоит? – подумал он вслух, не полностью сформулировав вопрос. Выразиться более прямолинейно он не мог.

– Что «это»?

Юнис стояла в дверном проеме, помахивая соломкой, как кондуктор жезлом, и попивая красное вино из бокала.

– Отсутствие красавца с красной спортивной машиной, персональным органайзером и квартирой в Челси.

Юнис решительно сунула в рот остаток соломки.

– Зачем мне все это, если у меня есть ты и Дуглас?

Глава 18

– Даме это больше не нужно.

Солнышко поставила чашку с блюдцем на стол и села напротив Лоры.

– Можешь забрать себе, чтобы потом пить из нее чай.

Изысканный костяной фарфор просвечивался почти насквозь, ручку украшали сиреневые фиалки с золотыми крапинками. Лора посмотрела на серьезное лицо Солнышка, заглянула в ее темные глаза цвета патоки. Утром она привела Солнышко в кабинет и в общих чертах поведала, о чем шла речь в письме Энтони.

– Он хотел, чтобы мы присматривали друг за другом, – перефразировала она написанное им.

Она впервые увидела улыбку на губах Солнышка. Девочка с интересом и нетерпением начала перебирать вещи в кабинете – без разрешения, но с такой осторожностью и трепетом, которые успокоили Лору и порадовали бы Энтони. Она держала вещи в своих нежных руках так бережно, будто каждая из них была птенцом со сломанным крылышком. Лора снова подумала о чашке с блюдцем, имеющей картонный ярлык. Она не понимала, как такой предмет можно потерять.

– Мы не знаем этого наверняка, Солнышко. Мы даже не знаем, кому эта чашка принадлежала.

Солнышко стояла на своем:

– Я знаю. Она принадлежала даме, которая не хочет, чтобы ей ее возвращали.

В ее словах не было ни высокомерия, ни раздражительности. Она просто излагала факты.

– Но откуда ты знаешь?

Солнышко подняла чашку и поднесла ее близко к груди.

– Я чувствую. Я не придумываю это в голове. Просто чувствую. – Она поставила чашку на поднос. – А еще у дамы есть птичка, – неожиданно добавила она.

Лора вздохнула. Судьба найденных вещей тяготила ее, словно одежда тонущего человека. Энтони сделал ее своей наследницей, за что она была очень благодарна и чем гордилась, но также она ужасно боялась подвести его. И если судить по чашке с блюдцем, «чувства» Солнышка скорее помешают, чем помогут ей в поисках.

Чашка и блюдце из костяного фарфора. Найдены на скамейке в сквере «Риверия» тридцать первого октября…

Евлалия наконец зашевелилась в кресле, оценивая обстановку помутневшими от старости глазами. Убедившись, что все ей знакомо и сама она вовсе не мертва, а даже бодра, она широко улыбнулась; улыбка расколола смуглое морщинистое лицо, обнажая кривоватые, но все еще белые зубы.

«Спасибо, Господи, за еще один день на этой стороне ворот в рай», – мысленно произнесла она. «И будь ты проклят», – сказала она артриту, пронизывающему болью костлявые ноги, когда она попыталась встать. Да, она была живой, но уж точно не проворной. Она все чаще засыпала в кресле на первом этаже. Второй этаж вскоре стал для нее недосягаемой зоной. Но она старалась побольше двигаться. Это называлось «обрести тихий приют», но она называла это капитуляцией. Трусливое опускание флага побежденным. Но тут ничего не поделаешь. Одна комната с примыкающей к ней ванной; общий холл и кухня. Тебе могут приготовить еду, если ты попросишь. Непромокаемый чехол на матраце на случай ночного недержания. Надев тапочки и схватив костыли, Евлалия прошаркала в кухню, напоминая пожилую лыжницу. Поставив чайник и бросив в чашку пакетик с чаем, она открыла заднюю дверь, впуская солнце. Когда-то она гордилась своим садом. Она сама его спроектировала и разбила, холила и лелеяла долгие годы. Но теперь он, словно непослушный подросток, вел себя как хотел. Как только она открыла дверь, сорока подбежала к ее ногам. Это был самец. Он был взъерошен – видимо, чуть не попался в когти соседской кошке. Но глаза его сияли, и он что-то мягко прострекотал – «ча-ча-ча» – Евлалии, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

– Доброе утро, Россини, мой друг, – шутливо произнесла она. – Ты за завтраком, я так понимаю?

Он попрыгал в кухню вслед за ней и терпеливо ждал, пока она достанет из банки на сушилке горсть изюма.

– И что бы ты без меня делал? – спросила она, кинув парочку изюмин на пол.

Птица склевала их в секунду и посмотрела вверх, ожидая добавки.

– Иди на улицу, дружок, – сказала Евлалия и бросила оставшийся изюм за порог.

Она взяла чай и пошла в гостиную, медленно передвигаясь с помощью одного костыля, там осторожно опустилась в кресло. В комнате было полно безделушек: странные, но красивые побрякушки и украшения. Евлалия всю свою жизнь была сорокой, ей надо было, чтобы все вокруг блестело и искрилось. Но ей также нравились бархат, магия и мрак. Однако уже наступило время попрощаться с ними. Эти вещи были ее сокровищами, и она сама решит их судьбу. С собой она их брать не будет. Но она даже не допускала мысли, что ее вещи заберет водитель белого фургона по имени Дейв – «Чистка дома: мы можем все!» К тому же из-за некоторых вещей у нее могли возникнуть неприятности. Не все они могли находиться здесь. Ее шкаф был полон скелетов. В прямом смысле.

Когда она наконец наполнила клетчатую сумку на колесиках отобранными предметами, уже наступил полдень. Ноющие ноги, немного расходившись, теперь, когда она направлялась в парк, двигались свободнее. Она избавится от этих вещей. Оставит их там, где другие смогут их найти, – столько вещей, сколько поместилось в сумку. А остальные не достанутся никому. Был будний день, и в парке были только парочка выгульщиков собак и один бедняга, который все еще спал на подмостках для оркестра. За Евлалией никто не наблюдал, когда она раскладывала на низенькой ограде декоративного фонтана четыре снежных шара, череп кролика и золотые карманные часы. Углубившись в парк, она спрятала в нише возле мемориала воинской славы два церковных серебряных подсвечника, чучело горностая и позолоченные вставные зубы. Пенис мумифицированного кабана и музыкальную шкатулку из Парижа она оставила на ступеньках возле пруда, а фарфоровую куклу-невесту с пустыми глазницами – на одной из детских качелей. Один хрустальный шар закатился в каменную поилку для птиц, а шляпку-котелок с вороньими перьями она разместила на солнечных часах. Чаша черного дерева для проклятий нашла свое место под платаном, чьи листья ниспадали каскадом алого, оранжевого и желтого цветов. И она продолжала это свое занятие, пока почти опустошенная сумка на непрочных колесах не подпрыгнула за ее спиной. Она присела на деревянную скамью и удовлетворенно выдохнула. Она завершила работу – почти. Последним предметом была чашка с блюдцем из костяного фарфора, украшенная фиалками и позолотой; она стояла рядом с ней на скамейке. Чашка задребезжала от толчка после взрыва, который произошел через две улицы от парка; он убил почтальона и серьезно травмировал прохожего. Темный столб дыма испачкал послеполуденное небо, и Евлалия улыбнулась, вспомнив, что не выключила газ.

– Зажечь конфорку под чайником, чай – в чайник, молоко – в кувшинчик.

Сидевшая в кухне Лора улыбнулась, слушая, как Солнышко, приготавливая чай, говорит сама с собой. Так было всегда, когда ей требовалось сконцентрироваться на том, что она делала. В заднюю дверь кто-то постучал, и, не дожидаясь ответа, вошел Фредди. Вчера вечером Лора в разговоре с ним сказала, что, если он хочет, может продолжать здесь работать, и заодно предложила приходить пить чай в кухне, а не в зимнем саду в одиночестве, как обычно. После похорон он куда-то отлучился, так что разговор с ним состоялся после его возвращения.

Она сама себе удивилась, пригласив его, но пришла к выводу, что им надо больше общаться, чтобы она чувствовала себя менее неловко.

– Две ложки сахара, пожалуйста, – попросил он, подмигнув Солнышку, которая густо покраснела и стала разглядывать нечто поразившее ее на чайной ложке, которую держала в руке.

Лора бросила на Фредди предостерегающий взгляд. Она все еще с опаской относилась к этому немногословному парню, который так заботливо ухаживал за садом и выполнял много всякой работы, не всегда заметной. Лора практически ничего не знала о его жизни за стенами Падуи: он рассказывал очень мало, а она не спрашивала. Казалось, все, что он хотел знать, – это «что нужно сделать?» и «где печенье?». Видимо, Падуя была тем местом, которое могло хранить секреты.

– Фредди, познакомься, это Солнышко, моя новая подруга и помощница. Солнышко, это Фредди.

Солнышко оторвала взгляд от чайной ложки и попробовала посмотреть Фредди в глаза.

– Привет, Солнышко. Как идут дела?

– Куда идут? Мне девятнадцать, и я солнечный ребенок.

Фредди улыбнулся:

– Мне тридцать пять лет и девять месяцев, и я Козерог.

Солнышко поставила перед Фредди чашку, затем кувшинчик с молоком и сахарницу. Потом – тарелку с печеньем, чайную ложку, вилку; а еще флакон с жидкостью для мытья посуды, коробку с кукурузными хлопьями, взбивалку для яиц. И коробок спичек. Фредди улыбнулся, обнажая идеально белые зубы. Улыбка переросла в низкий, гортанный смех. Как бы то ни было, он прошел Солнышкин тест. Она села сбоку от него.

– Святой Энтони оставил все потерянные вещи Лоре, и теперь нам надо вернуть их подходящим людям. Кроме чашки с блюдцем.

– Правда?

– Да. Хочешь, покажу?

– Не сегодня. Я сейчас допью чай и вымою посуду, а потом меня ждет другая работа. Но когда я приду в следующий раз, у нас будет свидание.

Солнышко готова была улыбнуться. Лора почувствовала себя лишней, как гостья, которая засиделась дольше, чем позволяли приличия.

– Солнышко, Энтони, бесспорно, был очень хорошим человеком, однако святым он не был. – Фредди допил чай. – Хотя мог бы быть. Вы когда-нибудь слышали о святом Энтони из Падуи, покровителе потерянных вещей?

Лора покачала головой.

– Я не шучу. Был такой. Я пять лет в воскресной школе отучился, – добавил он в качестве подтверждения правоты своих слов.

Солнышко победно улыбнулась. Теперь у нее было два друга.

Глава 19

Лора выбрасывала старую жизнь. Работа обещала быть грязной. Она вывалила целую коробку хлама в мусорное ведро и быстро захлопнула крышку, чтобы не дышать поднявшейся пылью. Она уже заканчивала сортировать вещи, которые вывезла из своей квартиры, где жила с Винсом, и многие из которых она даже не достала, когда переехала в Падую. Она решила, что если они не понадобились ей за шесть лет, то вряд ли понадобятся теперь. В местном магазине, торгующем подержанными вещами, были бы рады части «хлама» Лоры, но это подразумевало бы поездку в город, чего ей совсем не хотелось. «Я сейчас слишком занята», – убеждала она себя.

Не успели высохнуть чернила на словах оправдания, как чувство вины размазало их, когда она вспомнила письмо Энтони. «…за стенами Падуи есть мир, который стоит того, чтобы время от времени его посещали». «В следующий раз», – пообещала она себе.

Она провела рукой по запылившемуся лицу, а потом вытерла руку об джинсы. Господи, какой же грязной она была! Пора было принять душ.

– Здравствуйте. Вы тут работаете?

Вопрос задала длинноногая блондинка, которая появилась из-за угла дома. Она была в сильно облегающих джинсах и бледно-розовых замшевых мокасинах, идеально подходивших к замшевой сумке, явно от Гуччи, отделка которой напоминала конские удила, и к кашемировому свитеру. Ошеломленное выражение лица Лоры, очевидно, натолкнуло юную леди на мысль, что она либо иностранка, либо простушка, либо глухая. Она спросила еще раз, произнося слова медленнее и громче.

– Я ищу Фреддо, он за территорией ухаживает, – добавила она.

К счастью, в эту самую секунду Фредди не спеша вышел из сада. В руках он держал деревянный ящик, полный только что выкопанной картошки; его он поставил у ног Лоры.

– Фреддо, дорогой!

Девушка обвила его шею руками и пылко поцеловала в губы.

Фредди мягко высвободился из ее объятий и взял девушку за руку.

– Фелиция, ради всего святого, что ты здесь делаешь?

– Я пришла за любимым парнем, с которым хочу пойти пообедать.

Фредди широко улыбнулся.

– Фелиция, это Лора. Лора, это Фелиция.

– Ну да, понятно, – кивнула Лора, но не стала подавать руку, потому что Фелиция явно не привыкла пожимать руку «прислуге».

Счастливая парочка удалилась, а Лора отнесла картошку в кухню и с грохотом опустила ящик на стол.

– Какое хамство! – Она кипела от злости. – Неужели я выгляжу так, будто здесь работаю?

Поймав свое отражение в зеркале в вестибюле, Лора готова была ответить положительно на этот вопрос. Неряшливые волосы, убранные под запачканный платок, лицо в полосах сажи, бесформенная футболка – она действительно напоминала посудомойку.

– Это ужасно!

Она поднялась на второй этаж, громко топая, и долго мылась под горячим душем, но потом, когда она уже сидела на кровати, ей стало ясно, что вода смогла смыть только грязь – злость никуда не делась. Лору грызла зависть. Ей было стыдно признавать это, но она действительно завидовала. Лора показала язык своему отражению в зеркале, стоявшему на туалетном столике, и глуповато улыбнулась.

– Я тоже могу где-то пообедать, если захочу.

Это была последняя капля. Она пойдет обедать. Энтони хотел, чтобы она выходила из дома, и она пойдет. Сегодня. Сейчас.

«Луна пропала» – так назывался «небрежно-элегантный» бар, где были «предпочтительны вечерние туалеты». Его близкое расположение к церкви Святого Луки предполагало, что в баре нередко можно было стать свидетелем предсвадебных перепалок и послепохоронных утешений. Лора заказала виски с содовой и «маленькие кусочки трески в кляре, посыпанные пряными травами, с вручную нарезанными ломтиками картошки сорта «Король Эдвард» и чуть-чуть взбитым соусом тартар», и села в кабинке у стены, которая была обращена к бару. Бравада покинула ее, как только она вышла из дома, и то, что должно было принести ей удовольствие, превратилось в пытку наподобие визита к врачу или медленного движения в пробке. Лора была рада тому, что приехала достаточно рано и успела занять кабинку и что не забыла взять с собой книгу, за которой можно будет спрятаться, если кто-нибудь попытается с ней заговорить. По пути сюда она внезапно осознала, что Фредди и резвушка Фелиция могут обедать именно в этом баре, но, хотя ее это и ужасало, она была слишком упрямой, чтобы обратиться в бегство. И вот она сидела тут, попивая вино посреди белого дня (просто неслыханно!), и притворялась, что читает книгу, которая ей не была интересна, дожидаясь не очень желанных блюд. И все ради того, чтобы самоутвердиться и не подвести Энтони. Подумать только, она могла бы сейчас чистить дома плиту! Лора криво улыбнулась: это было просто смешно.

Бар начал наполняться, и, как только официантка принесла ей ее пафосную рыбу с картошкой, кто-то занял соседнюю кабинку. Вздыхая и пыхтя, там снимали верхнюю одежду и размещали сумки с покупками. Когда новые соседи начали вслух читать меню, Лора узнала повелительный альт Марджери Уадсколлоп и нерешительное сопрано Винни Крипп. Выбрав и заказав цыплят и суп с шампиньонами, они чокнулись бокалами с джином с тоником и начали обсуждать «Веселое привидение», спектакль, который как раз репетировали в любительском театральном коллективе.

– Разумеется, теоретически я слишком молода, чтобы играть мадам Аркати, – признала Марджери. – Но, чтобы сыграть эту роль, актеру необходимо обладать выдающимся голосовым диапазоном и быть утонченным, так что, полагаю, принимая во внимание, кто из актеров имеется в распоряжении Эверарда, подхожу только я.

– Конечно, конечно, дорогая, – согласилась Винни. – К тому же Джиллиан просто мастер своего дела, так что она оденет тебя и загримирует под пожилую даму в два счета.

Марджери не знала, радоваться ли ей такому заявлению.

– Ну, не сложно быть «мастером», накладывая такое количество грима, – наконец сказала она раздраженно.

– Как дерзко! – хихикнув, воскликнула Винни и сразу же умолкла: официантка принесла заказанные ими курицу, грибной суп и «деревенские булочки в ассортименте».

Они молчали, пока солили суп и намазывали булочки маслом.

– Я немного волнуюсь из-за того, что буду играть Эдит, – призналась Винни. – Пока что это самая большая роль, которая мне доставалась, и там так много слов. А еще надо напитки подавать, ходить взад-вперед.

– Ты имеешь в виду «действие» и «расстановку актеров», Винни. Важно не забывать использовать правильные термины. – Марджери откусила большой кусок от зерновой булочки и, тщательно прожевав, добавила: – Я бы на твоем месте так не переживала, дорогая. Ведь Эдит всего лишь горничная, так что играть ее совсем не сложно.

Лора доела обед и попросила счет. Когда она уже собралась уходить, упоминание знакомого имени привлекло ее внимание.

– Уверена, из Джоффри получится неплохой Чарльз Кондомин, но молодой Энтони Пэдью больше подошел бы на эту роль: высокий, темноволосый, красивый и такой обаятельный! – мечтательно произнесла Марджери.

– И в жизни он был писателем, – подхватила Винни.

Марджери языком пыталась вытолкнуть зернышко, которое застряло в зубном протезе. Добившись своего, она продолжила:

– И все-таки, не кажется ли тебе странным то, что он оставил все этой своей довольно обидчивой экономке Лоре?

– Хм, да, что-то здесь нечисто. – Винни обожала посплетничать о чем-нибудь непристойном на гарнир. – Не удивлюсь, если они действительно занимались чем-то нечистым, – добавила она многозначительно, довольная двусмысленностью этого слова.

Марджери допила джин с тоником и жестом попросила официантку принести еще одну порцию.

– Ну, думаю, она не только вытирала пыль и пылесосила.

Лора намеревалась уйти незамеченной, но после этой фразы повернулась к ним с бесстыдной улыбкой.

– Минет, – заявила она. – Каждую пятницу.

И, не сказав больше ни слова, ушла.

Винни озадаченно посмотрела на Марджери.

– Как это называется – когда дома?

– По-итальянски, – сказала Марджери, прикладывая салфетку к губам. – Я как-то в ресторане делала.

Глава 20

Солнышко опустила иглу на крутящийся диск цвета лакрицы и была вознаграждена ласкающими слух звуками голоса Этты Джеймс, горячими и насыщенными, как копченая паприка.

Фредди сидел в кухне за столом, а Лора делала бутерброды на обед.

– У нее хороший вкус. – Фредди кивнул головой в направлении звучащей музыки.

Лора улыбнулась:

– Она выбрала песню, под которую мы развеем прах Энтони. Она говорит, что это как в фильме, где собака получает косточку и часы останавливаются, потому что Энтони умер, но он теперь всегда будет с Терезой. Она называет ее Дама Цветов. Я поняла не больше твоего.

Она нарезала огурцы просвечивающимися ломтиками и вылила сок из банки с консервированной семгой.

– Еще она хочет произнести речь, но я не знаю, все ли мы поймем.

– Мы разберемся, не переживай.

Фредди раскрутил чайную ложку, которая лежала без дела на столе.

– Она по-своему объясняет всякую всячину. Слова, которые мы используем, она знает, просто, я думаю, ей ее слова больше нравятся.

Лора слизнула с пальца масло. Она еще не привыкла беседовать с Фредди. Он обычно в ответ либо кивал, либо пожимал плечами, либо мычал. Но Солнышко такие ответы не устраивали. Ее серьезные глаза и нежный, мелодичный голос вынуждали его произносить слова. В эти минуты она напоминала заклинателя змей.

– Но тебе не кажется, что она усложняет себе жизнь, отстраняясь от…

Лора умолкла, не зная, как выразить свою мысль потактичнее. Фредди мягко произнес:

– Ты имеешь в виду: отстраняясь от «нормальных» людей?

Пришел черед Лоры пожать плечами. Она не смогла бы четко сформулировать свою мысль. Она знала, что у Солнышка мало друзей в школе и ее безжалостно дразнят тупые подростки, которые ошиваются в местном парке, где пьют дешевый сидр, ломают качели и занимаются сексом. Нормальные ли они? Даже если все это и считается нормальным, почему Солнышко должна хотеть быть на них похожей?

Фредди, держа на кончике указательного пальца чайную ложку, балансировал ею. Лора вернулась к бутербродам и стала со злостью разрезать их на треугольники. Теперь он считает, что она… кто? Ханжа? Идиотка? Может, так оно и есть. Чем больше она общалась с Фредди, тем больше значило для нее его мнение о ней. То, что Лора предложила Фредди приходить передохнуть в кухню, надеясь, что это поспособствует развитию их отношений, пока желаемого результата не дало.

Фредди положил ложку на стол перед собой и, откинувшись на спинку стула, стал раскачиваться на нем. Она еле сдержалась, чтобы не потребовать сидеть как подобает.

– Думаю, это своего рода камуфляж. – Он качнулся вперед, и все четыре ножки стула стали на пол. – То, как она разговаривает. Похоже на Джексона Поллока. В его картинах столько всяких мазков, что, если какой-то из них он нанес по ошибке, никто этого не заметит. Если Солнышко неправильно произнесет слово, мы этого не поймем. – Он покачал головой, улыбаясь. – Она гений.

В этот самый момент девочка-гений вошла в кухню в поисках обеда.

– Между прочим, – сказал Фредди Лоре, – фильм называется «Четыре свадьбы и одни похороны».

Солнышко широко улыбнулась и села рядом с новым другом.

После обеда они все отправились в кабинет. Солнышко очень хотела показать Фредди музей потерянных вещей Энтони, а Лора тешила себя мыслью, что сможет узнать, нет ли у него каких-нибудь идей, как эти вещи вернуть хозяевам. Лоре казалось, что с каждым разом в кабинете становится все больше вещей и все меньше места. Она тоже как будто уменьшалась, сжималась. Она тонула во всем этом. Еще ей казалось, что полки стонут, угрожая упасть, а ящики скрипят, будто собираются вот-вот грохнуться на пол. Она боялась, что ее погребет под собой лавина потерянного имущества. Для Солнышка эти вещи были драгоценным кладом. Она гладила их, брала в руки, прижимала к себе, тихо разговаривая сама с собой – а возможно, с вещами, – и произносила слова, написанные на ярлыках, будто околдованная. Фредди был поражен.

– Кто бы мог подумать! – прошептал он, рассматривая окружающие его вещи. – Так вот почему он всегда с сумкой ходил!

Зыбкий октябрьский солнечный свет изо всех сил старался пробиться сквозь решетку для растений, увитую цветами и листьями, и кружевные занавески. В комнате было темно, она была запачкана тенями. Он отодвинул штору, вызвав метеоритный дождь из мерцающих пылинок.

– Давайте впустим немного света.

Солнышко показывала ему этот музей, словно хранительница, которая гордится собранной коллекцией предметов изобразительного искусства. Она показывала ему пуговицы и кольца, перчатки, плюшевых мишек, искусственный глаз, разные украшения, фрагмент пазла, ключи, монеты, пластмассовые игрушки, пинцеты, четыре комплекта вставных зубов и голову куклы. И все это лежало в одном ящике. Кремовая чашка с блюдцем, украшенная фиалками, стояла на столе. Солнышко взяла ее и дала Фредди.

– Красивая, да? Но даме она больше не нужна, так что Лора оставила ее для приятного чаепития.

Лора хотела было возразить, но на лице Солнышка была написана такая стопроцентная уверенность, что слова растворились у нее во рту. Фредди передал чашку Лоре.

– Значит, она твоя.

Он сел.

– Но вы попытаетесь вернуть все остальное, – сказал он, обведя рукой комнату, – тем, кому оно принадлежит? – Его спокойный тон никак не соответствовал чудовищности задания.

– Таков план, – ответила Лора.

Солнышко отвлек предмет, выпавший из ящика, который она открыла. Она подняла его с пола, но сразу же выронила, вскрикнув, как от боли.

Женская перчатка из темно-синей кожи, на правую руку. Найдена возле зеленого ограждения у основания моста Кау-Бридж двадцать третьего декабря…

Ей было горько. Слишком холодно для снега. Роуз посмотрела на черное небо, проколотое созвездиями и острым серпом луны. Она вышла на улицу минут двадцать назад, но ноги уже окоченели, а пальцы рук замерзли. Слишком грустно для слез. Она уже практически пришла. Повезло, что машин почти не было: никто не отвлекал и не вмешивался. Слишком поздно думать. Вот здесь. На этом самом месте. Через мост, а потом лишь пустой, покрытый травой берег. Она сняла одну перчатку и достала из кармана фотографию. Она поцеловала лицо маленькой девочки, улыбающейся ей. Слишком темно, чтобы увидеть, но Роуз знала, что она там.

– Мамочка тебя любит.

Спускаясь по травянистому склону, она схватилась голой рукой за лезвие замерзшей травы. Внизу – глина.

– Мамочка тебя любит, – снова прошептала она, когда вдалеке огоньки пронзили тьму и рельсы начали гудеть. Слишком тяжело жить.

– Слишком тяжело жить. Дама умерла.

Солнышко трясло, пока она пыталась объяснить. Фредди притянул ее к себе и крепко обнял.

– Думаю, тебе необходимо приятное чаепитие.

Он сделал чай под надзором Солнышка. Выпив две чашки чая и съев печенье с вареньем, она попыталась рассказать им немного больше:

– Эта дама очень любила маленькую девочку, но она была очень расстроена.

Лора забеспокоилась.

– Солнышко, может, тебе больше не стоит заходить в кабинет?

– Почему?

Лора колебалась. Часть ее не хотела, чтобы Солнышко принимала участие в этом деле. Она знала, что желание это было эгоистичным, но она безумно хотела найти способ заставить Энтони, а может, и своих родителей, гордиться ею. Пусть они и были мертвы. Наконец у нее появился шанс сделать что-то правильное, и она не хотела отвлекаться.

– Вдруг там окажутся и другие вещи, которые расстроят тебя.

Солнышко отрицательно помотала головой:

– Я уже в порядке.

Лору это не убедило, но Солнышко хотела донести до них кое-что еще.

– И если не знать, что такое грусть, то как же узнать, что такое счастье? – спросила она. – К тому же умрет каждый.

– Думаю, она тебя разгромила, – пробубнил Фредди.

Лора признала поражение натянутой улыбкой.

– Может быть, мне удастся поднять тебе настроение, – продолжил Фредди. – У меня есть план.

Глава 21

Солнышко – унылая фигура в коротком розовом пальто и кедах с серебристыми пайетками – ждала возле солнечных часов. Сырой октябрьский день уже ускользал; приближающийся закат окрасил край пустого неба в румянец цвета ревеня. По команде Солнышка Фредди завел граммофон и занял свое место рядом с Лорой; они пошли по тропинке между двумя рядами чайных свечей к Солнышку, чтобы провести церемонию. Фредди нес обычную деревянную урну с прахом Энтони, а Лора – раскрашенную картонную коробку, полную конфетти в виде лепестков роз, и фотографию Терезы из зимнего сада. Лора подавила желание рассмеяться, идя как можно медленнее под пение неизменного Эла Боулли.

Солнышко продумала все до мельчайших деталей. Граммофон расположили у окна так, чтобы Фредди мог до него достать, а конфетти-лепестки и чайные свечи с запахом роз заказали специально для этого случая.

Сначала Солнышко хотела дождаться, когда розы расцветут, но Лора даже мысли не допускала, что прах Энтони будет томиться на полке еще девять месяцев. Она не могла препятствовать его встрече с Терезой. Свечи с запахом роз и конфетти – с трудом достигнутый компромисс. Фредди и Лора подошли к Солнышку в тот момент, когда мистер Боулли начал петь последний куплет.

Наверное, Лора впервые вслушалась, именно вслушалась в слова. Эта песня могла быть написана для Энтони и Терезы. Солнышко выдержала паузу достаточно долгую, чтобы ее можно было счесть драматической, после чего начала читать написанное на листке бумаги, который она держала в руке.

– Скорбящие, сегодня мы собрались здесь пред лицом Божьим, чтобы в силу роковых обстоятельств воссоединить этого мужчину, святого Энтони, – произнесла она и коснулась верхней части урны, – и эту женщину, Даму Цветов, – указала она рукой, повернутой вверх ладонью, на фотографию, – в этом знатном имении. Святой Энтони берет в законные жены Даму Цветов, чтобы с этого дня они поддерживали и любили друг друга, в радости и горе, в богатстве и бедности, пока смерть не воссоединит их. Складно получилось! – с гордостью сказала она самой себе.

Она снова выдержала паузу, достаточно долгую, чтобы ее можно было счесть неловкой, но, несомненно, она просто хотела подчеркнуть торжественность момента.

– Земля к земле, прах к праху, страх трусливый. Мы знаем, что майор Том – обезьяна[28]. Мы можем стать героями всего на один день.

Она наклонилась вперед и, обращаясь к Фредди и Лоре, произнесла театральным шепотом:

– Теперь ты развей прах, а ты – лепестки.

Вдруг ее посетила запоздавшая мысль, и она сказала:

– Идите за мной!

Процессия была весьма странной, они двигались в определенном порядке по розарию.

Солнышко вела их между почти голыми кустиками, чьи мокрые пожелтевшие листья оказались слишком упрямыми и не захотели упасть на землю.

Фредди шел за Солнышком, опустошая урну так трепетно, как только мог.

Лора шла за ним, стараясь сыпать конфетти так, чтобы они ложились на тонкий серый слой того, что осталось от Энтони.

«Развеивание праха» всегда казалось Лоре неким неземным деянием, но процесс этот скорее напоминал чистку фильтра пылесоса.

Когда урна опустела, Солнышко снова посмотрела на листик.

Он был ее севером, югом, западом и востоком, Ее рабочей неделей и воскресным камзолом, Она была его луной, звездами и любимой песней, Они думали, что любовь вечна, – и теперь они вместе.

Фредди подмигнул ей, широко улыбаясь.

– И складно получилось, – изрек он торжественно.

Солнышко невозможно было отвлечь.

– Объявляю вас мужем и женой. Пусть никто не испортит праздник тем, кого объединили Господь и Солнышко.

Она кивнула Фредди, и тот сразу весело побежал к граммофону.

– А теперь первый танец жениха и невесты!

Когда угасающее солнце испачкало светло-голубое небо красным, а песня черного дрозда эхом разнеслась в сгущающихся сумерках, предупреждая о крадущемся полосатом коте, Этта Джеймс провозгласила:

…ты улыбнулся и заколдовал меня, И вот мы в раю, Потому что ты наконец-то мой.[29]

Когда последняя нота растаяла в прохладном воздухе, Лора хотела было убрать чайные свечи. Но Солнышко еще не закончила. Она подняла свой листик и откашлялась.

– Сказал Господь: «Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, оживет»[30]. Спокойной ночи желаю я, и спокойной ночи желает Он.

Ночью, когда Лора поднялась в спальню, собираясь лечь спать, в комнате будто что-то изменилось. Может, стало теплее. Или теплее было от вина, которое она пила с Фредди и Солнышком, празднуя воссоединение Терезы и Энтони.

На туалетном столике все было в порядке, а маленькие голубые часы, как обычно, остановились в 11:55. Она снова завела их, чтобы завтра в это же время они смогли остановиться, задернула шторы и повернулась к кровати. На покрывале лежало конфетти в виде лепестков роз.

Глава 22

Юнис

1987 год

Бетти бежала рысцой прямо перед ними, исследуя парк на наличие чего-нибудь подозрительного. Время от времени она оглядывалась, чтобы проверить, покорно ли следуют они за ней, и на ее плюшевой морде комически хмурились брови. Ее назвали в честь кинозвезды, на которую она была пугающе похожа, но потом им понравилось называть ее Бэби Джейн, в честь одной из самых запоминающихся героинь, которых сыграла ее тезка.

Из-за смерти Дугласа Бомбер будто застыл в стоп-кадре. Он еще долго держал песика на руках после того, как тот испустил последний вздох и его мягкая шерстка вдруг стала холодной и странной. Юнис выла, так ей было больно, а Бомбер сидел неподвижно, глаза его были сухими, будто облако скорби повисло над ним, впитав его слезы. Было больно смотреть на постоянное место Дугласа, которое теперь пустовало. У них стало на одного друга меньше и на один пончик больше, но жизнь продолжалась. Сначала Юнис все делала на автопилоте, и тем не менее она не опускала рук. Бомбер был разбит и уничтожен. Он пытался заглушить боль алкоголем, а потом проваливался в сон.

В конце концов лишь один человек смог достучаться до него. Трудно сказать, кто влюбился в Тома Круза сильнее – Юнис или Бомбер, когда тот с важным видом, в очках «Рей-Бен», мчался на мотоцикле, потом сидел в баре, а потом летел на самолете. Они ходили на «Лучшего стрелка» три вечера подряд, когда он стал идти в «Одеоне».

Через три недели после того, как умер Дуглас, Юнис вломилась в квартиру Бомбера, открыв дверь своим ключом, и вытащила этого раскисшего субъекта из постели. Сидя за кухонным столом, он наконец-то заплакал; слезы катились по щекам и падали в чашку с черным кофе, приготовленным Юнис. Она взяла его руку в свою.

– Господи, он обожал летать с тобой, Бомбер. Но он все равно, рано или поздно, улетел бы… без тебя. Что тут поделаешь.

На следующий день Бомбер пришел в офис трезвым, а через неделю Бэби Джейн приехала к ним из собачьего приюта «Баттерси» – черно-бежевый плюшевый комочек, любящий покомандовать. Бэби Джейн пончики не нравились. Когда ей впервые предложили пончик, она на него презрительно фыркнула и отвернулась, как будто это был пирожок с экскрементами. Бэби Джейн нравились венские пирожные-завитушки. Ну и вкусы у бездомной собаки!

Пока маленький мопс обнюхивал пустой пакет из-под чипсов, валявшийся на траве, Юнис взглянула на Бомбера и едва узнала его. Печаль еще оставалась в его глазах, но улыбка уже трогала губы, а плечи немного распрямились. Бэби Джейн никогда не заменит Дугласа, но она уже отвлекает его от мрачных мыслей и, если так пойдет дальше, по праву станет суперзвездой – в этом Юнис не сомневалась.

Вернувшись в офис, Юнис включила чайник, а Бомбер взялся просматривать почту. Бэби Джейн разместилась на своей подушечке, положив голову на передние лапы, и настраивалась на выполнение нелегкой задачи – поедания пирожного. Когда Юнис вошла в комнату с чаем, Бомбер размахивал тоненьким сборником коротких историй, который только что получил от издателя-конкурента.

– «Бюро находок» Энтони Пэдью. Хм, знакомое название. И имеет бешеный успех. Интересно, почему старина Брюс прислал мне эту книгу?

– Чтобы позлорадствовать, – сказала Юнис.

Она взяла сопроводительную записку и прочитала вслух:

– «Бомбер, пожалуйста, прими от меня экземпляр этого немыслимо успешного сборника. У тебя была возможность, дружище, но ты ее прошляпил».

Бомбер покачал головой:

– Без понятия, о чем это он. Если бы этот Пэдью сначала прислал рукопись нам, мы бы подсуетились. Это все чрезмерное употребление лака для волос. Он подпортил ему мозги.

Юнис взяла книгу и полистала ее. Имя автора и название, как два камня, высекли искру в ее памяти. Рукопись? Юнис ломала голову в поисках ответа, но она будто вылавливала ртом яблоки из воды: как только ей казалось, что она схватила его, оно ускользало. Бэби Джейн театрально вздохнула. Ее пирожное en retard[31], и она проголодалась. Юнис засмеялась и погладила ее мягкие плюшевые складки на голове.

– Ты просто дива, юная леди! Вот растолстеешь, и не будем тебе больше пирожные давать. Только по парку будешь бегать и иногда получать один стебель сельдерея. Если повезет.

Бэби Джейн страдальчески посмотрела на Юнис своими черными глазами-пуговками, окаймленными длинными темными ресницами. Каждый раз это срабатывало. Она получила пирожное. Наконец-то.

Как раз когда она облизывала морду, рассчитывая найти остатки крема, зазвонил телефон. Каждые два звонка сопровождались повелительным лаем. С момента своего появления Бэби Джейн стала всем здесь заправлять. Бомбер взял трубку.

– Мам.

Какое-то время он слушал. Юнис наблюдала за его лицом и сразу поняла, что новости были не из приятных. Бомбер поднялся.

– Хочешь, я приеду? Прямо сейчас, если это удобно. Не говори глупостей, мам, мне это не тяжело.

Что-то случилось с Годфри. С очаровательным, добрым, веселым, воспитанным Годфри, которого приобретенное слабоумие выбило из колеи. Так когда-то величественный галеон, чьи паруса, истончившись, порвались в клочья, больше не может следовать по своему курсу, оставленный на растерзание штормов и ураганов. В прошлом месяце он удосужился затопить дом и поджечь его в одно и то же время. Он начал наполнять ванну, потом забыл о ней, пошел в кухню, чтобы высушить футболку над конфоркой электроплиты, после чего отправился в деревню за бумагой. К тому времени, как Грейс вернулась из теплицы, вода просочилась через потолок кухни, потушив загоревшуюся футболку. Она не знала, плакать ей или смеяться. Но она отказывалась признавать, что ей нужна помощь. Он был ее мужем, и она любила его. Она поклялась «и в болезни, и в здравии… пока смерть не разлучит нас». Она не допускала мысли, что он может жить в доме, где кресла напоминают стульчаки в туалете. И все же… В этот раз он убежал. Ну, скорее, забрел куда-то. После часа лихорадочных поисков по всей деревне она вернулась домой, чтобы позвонить в полицию. У ворот ее встретил местный священник, который, идя на встречу с прихожанином, обнаружил Годфри, идущего посреди дороги с метлой на плече, словно с винтовкой, и красным беретом Грейс на голове. Он сказал преподобному Эдлстропу, что возвращается в полк после отпуска.

Бомбер положил телефон, обреченно вздохнув.

– Мне поехать с тобой или остаться тут и держать оборону с Бэби Джейн?

Не успел он ответить, как раздался звонок в дверь.

Порша восприняла новость о последней проделке отца с ужасающим спокойствием. Она отказалась поехать с Бомбером проведать родителей, не говоря уже о предложении помощи или поддержки. Бомбер зря старался пробиться сквозь панцырь ее бессердечия.

– Дела плохи, сестренка. Нельзя ожидать от мамы, что она будет приглядывать за ним каждую минуту и днем и ночью, а он опасен и для себя, и для окружающих. И вскоре, не дай бог, станет опасен и для нее.

Порша разглядывала свои алые ногти. Она только что сделала маникюр и осталась им довольна. Она даже дала мастеру фунт на чай.

– И чего ты хочешь от меня? Его место в доме.

– Он и так дома, – прошипела Юнис. – У себя.

– Заткнись, тебя никто не спрашивал.

– Ей хотя бы не все равно! – рявкнул Бомбер.

Порша обиделась и ответила так, как могла, – оскорблениями.

– Ах ты бессердечный козел! Конечно, я беспокоюсь о нем. Просто говорю открыто. Если он опасен, его надо закрыть где-то. По крайней мере, у меня кишка не тонка это сказать. Ты всегда был бесхребетным, всегда подлизывался к маме и папе и ни разу не дал им отпор, как я!

Бэби Джейн заметила, что ситуация выходит из-под контроля, и она не могла позволить, чтобы с ее друзьями так разговаривали. Глухим рычанием она выразила свое недовольство. Порша отыскала источник предупреждающего рыка и наконец-то обратила внимание на маленького дерзкого мопса.

– Что, черт возьми, этот омерзительный обоссанец подушек здесь делает? Я-то думала, что вам уже хватило, когда тот маленький монстр сдох.

Юнис мельком посмотрела на ящик с прахом Дугласа, стоявший на столе Бомбера, и про себя извинилась. Она размышляла, как причинить такую же мучительную боль этой отвратительной женщине, и тут поняла, что Бэби Джейн уже придумала, как это сделать. Встав с подушки, она начала угрожающе подкрадываться, словно львица, заметившая нерешительную антилопу. Она уставилась на Поршу со всей яростью, на какую была способна, и принялась рычать еще громче, пока ее тело не завибрировало. Губы ее растянулись, обнажая маленькие, но крепкие зубы. Порша безрезультатно щелкала пальцами перед ней: Бэби Джейн это не остановило, ее взгляд был четко зафиксирован на жертве, ворчание теперь перемежалось с театральным рыком.

– Фу! Фу! Сидеть! Уйди!

Но Бэби Джейн наступала.

Не успела она пройти и полпути, как Порша сдалась и отступила, униженная, изрыгая шквал нецензурной лексики.

Бомбер начал собираться.

– Я могу поехать с тобой, если хочешь.

Юнис вновь предложила свою помощь. Он улыбнулся с благодарностью, но отрицательно помотал головой.

– Нет, нет. Со мной все будет в порядке. Ты оставайся тут и присматривай за мадам, – сказал он, нагибаясь, чтобы ласково почесать за ушами Бэби Джейн, глядевшую на него с обожанием.

– По крайней мере, теперь мы знаем, что это правда, – добавил он с озорной улыбкой.

– Что именно? Что Порша – всего лишь пустая болтовня и туфли на высоких каблуках?

Он покачал головой и легонько пожал бежевую лапку.

– Никто не поставит Бэби Джейн в угол![32]

Юнис оглушительно засмеялась.

– Проваливай уже, Патрик Суэйзи!

Глава 23

– «Бюро находок» Энтони Пэдью! Я знала, что где-то в этом доме есть экземпляр!

Лора вошла в кухню, победно размахивая тоненьким сборником коротких историй. Фредди оторвал взгляд от ноутбука, над которым сгорбился, сидя за кухонным столом. Он взял у нее книгу и полистал ее.

– Хорошая?

– Смотря что ты считаешь хорошим.

Лора села напротив.

– Продавалась относительно неплохо. Издатель Энтони вроде бы был тогда в восторге. Помнится, это был довольно необычный человек низкого роста. Заходил сюда раз или два. И перебарщивал с лаком для волос.

– Сильно перебарщивал! – подхватил Фредди. – Мне кажется, что любое количество лака для волос – это чересчур. Если, конечно, ты не Либераче. Или бальный танцор.

– Это называется «мужчина за собой ухаживает». – Лора улыбнулась. – Но я бы не назвала тебя экспертом в этой области, – добавила она, глядя на копну темных кудряшек, которые рассыпались по воротнику его рубашки, и щетину, обрамлявшую его лицо.

– А мне это ни к чему, – ответил он. – Я красив от рождения.

«Это правда», – про себя согласилась с ним Лора. Господи! Она надеялась, что не произнесла этого вслух. Но, возможно, она кивнула. Она чувствовала, что предательский румянец заливает ее шею. Черт! Может, он спишет румянец на возраст. Черт, черт! На ее, можно сказать, средний возраст. На ее готовность носить панталоны и ночные рубашки с начесом, ощущать приливы крови. Но к этому она была совершенно не готова. Более того, она собиралась пойти на свидание.

– Но тебе понравилось? – спросил Фредди.

– Прости, задумалась. Что ты сказал?

Фредди взмахнул книгой.

– «Бюро находок» – как тебе?

Лора вздохнула и положила руки на стол напротив него.

– Мне показалось, что он эту книгу писал с осторожностью. Написано красиво, как всегда, но не ощущается его привычного напора. На мой взгляд, слишком много «и жили они долго и счастливо». Будто бы, сочини он достаточное количество счастливых развязок для других, и сам стал бы счастливым.

– Но этого не случилось?

Лора грустно улыбнулась.

– Только в конце.

Будем надеяться.

– Он поэтому перестал писать?

Лора покачала головой:

– Нет. Он написал несколько сборников коротких историй, отталкиваясь от найденных им вещей, я так думаю. Сначала истории были оптимистичные, приятные и прибыльные. Необычному Брюсу они нравились, и, безусловно, ему нравились деньги, которые эти истории приносили. Но со временем сюжеты становились все мрачнее, герои – более противоречивыми, даже порочными. Счастливые концовки постепенно начали уступать место волнующим тайнам и вопросам, остававшимся без ответов. Конечно, все это было до того, как я здесь появилась, но, когда я их в конечном счете прочитала, мне они показались гораздо лучшими, и они куда больше напоминали его ранние работы; он доверял и воображению, и уму читателя. Энтони сказал мне, что Брюс пришел в ярость. Ему нужны были просто «приятные» рассказы, литературный лимонад. А Энтони давал ему абсент. Брюс отказывался их издавать, и этим дело закончилось.

– Разве Энтони не искал других издателей?

– Не знаю. К тому времени, когда я начала на него работать, он, казалось, писал истории для себя, а не для других. В итоге он перестал давать мне тексты на перепечатку, за исключением странного письма.

Лора взяла со стола книгу и ласково провела рукой по обложке. Она скучала по старому другу.

– Может, назовем веб-сайт «Бюро находок»?

Веб-сайт был идеей Фредди. Сначала Лора сомневалась. Столько лет Энтони воздерживался от вторжения современных технологий в свой тихий дом, и казалось кощунством открывать настежь двери чудищу Интернету и всем его гоблинам-родственникам, когда прошло так мало времени со дня его смерти. Но Фредди убедил ее, что сделать это необходимо.

– Все, о чем тебя попросил Энтони, – сохранить розарий. Он оставил дом тебе, так как знал, что ты все сделаешь правильно. Теперь дом твой, он достался тебе по завещанию друга, и Энтони доверил тебе то, что считал очень важным, – любым способом вернуть людям потерянные ими вещи.

Веб-сайт будет объемным – виртуальное хранилище потерянных или забытых вещей, где люди смогут узнать, что нашел Энтони, и, если обнаружат, что какая-то вещь им принадлежала, попросят ее вернуть. Они еще работали над деталями, в том числе над названием.

– «Бюро находок» – слишком скучно, – сказала Солнышко, покинувшая кабинет в поисках печенья.

– Сделать приятную чашечку чая?

Фредди с преувеличенным удовольствием потер руки.

– Я уже думал, ты не предложишь. Я сухой, как мартини Джеймса Бонда.

Солнышко налила в чайник воду и аккуратно поставила его на плиту.

– Как напиток, который является мокрым, потому что это напиток, может быть сухим?

– Хороший вопрос, дружище, – сказал Фредди, подумав, – на который я не знаю ответа.

Лора его выручила:

– Как вам «Королевство забытых вещей»?

Солнышко неодобрительно сморщила нос.

– Святой Энтони хранил все потерянные или оставленные вещи в надежном месте. Он был хранителем, а теперь хранителем стала ты. Назовем «Хранитель забытых вещей».

– Гениально! – сказал Фредди.

– Где печенье? – спросила Солнышко.

Лора вернулась из парикмахерской как раз тогда, когда Фредди собирался уходить.

– Ты выглядишь по-другому, – сказал он чуть ли не осуждающе. – На тебе новый свитер?

Она с превеликим удовольствием пнула бы его. Свитер этот был у нее несколько лет, и в доказательство этого он был щедро усыпан катышками. Но она только что потратила в салоне два часа и семьдесят фунтов на стрижку и покраску волос в цвет, который ее стилист Элиза назвала «оттенок вороненой меди». Когда она, выйдя из салона, тряхнула блестящими каштановыми космами, словно игривый пони на каком-нибудь шоу, она чувствовала себя на все сто. Почему-то сейчас ей казалось, что она выбросила деньги на ветер.

– Я только что подстриглась, – выдавила она сквозь стиснутые зубы.

– А, точно. Вот в чем дело! – сказал он, роясь в рюкзаке в поисках ключей от машины. Найдя их, он ухмыльнулся и направился к двери. – Ну, я пошел. До завтра.

Дверь за ним закрылась, и Лора в раздражении пнула бамбуковую стойку для зонтиков так, что ее содержимое вывалилось на пол. Собрав разбросанные зонты и трости, она сказала самой себе, что прическу она в любом случае изменила не для Фредди и то, что он этого не заметил, ее не волнует.

Поднявшись на второй этаж, Лора полюбовалась новым черным платьем, которое висело на дверце шкафа. Оно было элегантным и изящным, с намеком на сексуальность, его длина и глубина декольте прекрасно сочетались, если верить продавщице, которая принимала кредитную карточку Лоры. Лора считала, что платье чересчур облегающее и чертовски дорогое. Ей придется есть совсем чуть-чуть и постараться ничем его не облить.

Она шла на свидание с мужчиной по имени Грейм. Он был региональным менеджером Винса, и она натолкнулась на него на стоянке бара «Луна пропала», когда вышла оттуда. Она видела его много раз во время представительских рождественских обедов и других мероприятий, когда была замужем за Винсем, а он был женат на Сандре. Но теперь она была свободна, он тоже недавно развелся, так что он назначил ей свидание. И, вспомнив о Фелиции, она подумала: «Почему бы и нет?» – и согласилась.

Но теперь она была не совсем уверена, что поступила правильно. Натянув платье и в очередной раз проверив в зеркале, все ли в порядке с прической, она задумалась. По словам Элизы, чье кресло в салоне по совместительству для многих клиентов было исповедальней, сейчас обсуждать Лору было любимым занятием местных жителей. При жизни Энтони получил статус не очень крупной, но звезды, поскольку являлся издаваемым автором. Поэтому, когда он умер, все, что с ним было связано, к сожалению, автоматически стало всеобщим достоянием. Лору общество оценивало по-разному: начиная с «коварная гробовая охотница» и «высасывающая деньги шлюха» и заканчивая «верная подруга и законная наследница» и «бывшая чемпионка страны по традиционным ирландским танцам».

– Но я думаю, что миссис Моррисси могла перепутать тебя с кем-то, – сказала Элиза. – Ведь ей почти восемьдесят девять, и она ест капусту только по четвергам.

Лора подумала, что, может, ей вообще не следует идти на свидание. Люди могут подумать, что она слишком рано начала веселиться после смерти Энтони. В новом платье и с новой стрижкой она выглядела так, будто афишировала свое наследство, будто танцевала на его могиле до того, как земля осела. Правда, его кремировали и прах развеяли, так что фактически могилы не было. Все равно было слишком поздно что-то менять. Она посмотрела на часы. Такси вот-вот приедет. Грейм всегда казался ей милым парнем. Джентльменом.

– Все будет в порядке, – твердила она сама себе. – Это просто ужин.

Но к тому времени, как приехало такси, есть ей вообще не хотелось.

Грейм действительно оказался джентльменом. Он ожидал ее в ресторане с бокалом крюшона и немного нервной улыбкой. Он помог ей снять пальто, поцеловал в щеку и сказал, что она прекрасно выглядит. Попивая крюшон, Лора начала расслабляться. Ну, естественно, настолько, насколько ей позволяли оковы платья. Возможно, все пройдет не так уж плохо. Еда была восхитительной, и Лора ела столько, сколько позволяло платье, а Грейм тем временем рассказывал ей о разводе: просто искра погасла, они остались друзьями, но не любовниками. Затем он рассказал о своем новом увлечении – скандинавской ходьбе: «вариант ходьбы, когда задействованы все мышцы тела благодаря палкам из стекловолокна». Лора едва сдержалась, чтобы не пошутить насчет того, что он еще слишком молод даже для одной палки, не говоря уже о двух, тем более что он действительно был в хорошей форме. В сорок пять его торс не был обременен выпячивающимся животом, как у большинства людей среднего возраста, плечи были широкими и крепкими.

В дамской комнате Лора, подкрашивая губы, радовалась, что согласилась прийти сюда.

«С ним точно все в порядке», – подумала она. И у него были прекрасные манеры. Она сжала губы и бросила помаду в сумочку.

Грейм настоял на том, чтобы отвезти Лору домой на такси, и она, расслабившись от вина и приятной компании, на мгновение положила голову ему на плечо, давая водителю указания, как добраться до Падуи. Но на кофе она его ни в коем случае не пригласит, будь то напиток или эвфемизм. Она понимала, что ей не следует обращать внимание на сплетни, но у нее это не получалось. А оскорбительное «шлюха» причиняло самую жгучую боль. За всю жизнь она спала с тремя мужчинами, и то одним из них был Винс, а он не считается. Она этим не гордилась; на самом деле ей бы хотелось, чтобы их было больше. Возможно, если бы она почаще ходила на свидания, нашла бы «того самого». Но не на первом свидании. И Грейм был джентльменом. Он наверняка не рассчитывал на это.

Через десять минут Грейм, весьма озадаченный, ехал домой на такси. Его не пустили дальше крыльца, не говоря уже о большем. Лора в ванной давилась антисептическим средством для полоскания рта. Сплюнув обжигающую жидкость в раковину, она мельком взглянула на свое отражение в зеркале. Все еще ошарашенное выражение лица. Потекшая тушь на щеках, помада размазалась, и рот стал гротескным, клоунским. Она выглядела как женщина легкого поведения. Она яростно пыталась вырваться из оков платья, стягивая его через голову, а потом злобно скомкала его. В кухне она швырнула платье в мусорное ведро и, открывая холодильник, резко дернула за ручку дверцы. После полоскания рта вкус просекко[33] был отвратительным, но Лора выпила его залпом. Она отправилась с бутылкой в зимний сад, зажгла огонь в камине, при этом перевернула бокал, и он разбился.

– Черт! Твою ж!.. Хренов бокал! – возмущалась она, глядя на осколки, поблескивающие в свете огня. – Ну вот и лежи там, разбитый. Мне плевать!

Она вернулась нетвердым шагом в кухню и взяла другой бокал. Допивая содержимое бутылки, она уставилась на пламя, задумавшись о том, в какую игру она играет.

Лора, ужасно пьяная и изнемогшая от рыданий и икания, заснула на диване; ее лицо, распухшее от слез, закрывали красивые волосы оттенка вороненой меди.

Глава 24

Она проспала примерно десять часов, но, проснувшись, выглядела так, будто спала несколько недель подряд. В ее голове эхом отдавалось постукивание по оконному стеклу. С большим трудом Лора приподнялась ровно настолько, чтобы увидеть, кто делал головную боль еще более мучительной. Фредди. К тому моменту, когда Лора с неимоверными усилиями приняла сидячее положение, он стоял возле нее с каменным лицом и чашкой дымящегося черного кофе. Лора плотнее укутала свое ноющее тело в одеяло, а Фредди, заметив два бокала, один из которых был разбит, и пустые бутылки, понял, почему у Лоры такой вид.

– Вижу, свидание прошло на ура. – Он говорил более отрывисто, чем обычно.

Лора взяла у него кофе и пробормотала что-то неразборчивое.

– Солнышко сказала, что ты была на свидании со своим парнем.

Лора глотнула кофе и пожала плечами.

– Он не мой парень, – проскрипела она.

Фредди недоуменно поднял брови.

– А мне показалось, что вы очень даже подружились.

Глаза Лоры наполнились слезами, а живот скрутило от гнева.

– А ты тут вообще каким боком? – рявкнула она.

Фредди пожал плечами.

– Ты права. Не мое это дело. – И он развернулся, чтобы уйти. – Ах да, спасибо за кофе, Фред, – пробормотал он.

– Ой, проваливай уже! – буркнула Лора себе под нос.

Она снова отпила из чашки. Ради всего святого, ну зачем она рассказала Солнышку о свидании?

Лора почувствовала, что во рту скапливается слюна. Это было предостережением. Она знала, что не успеет добежать до ванной, но было бы неправильно даже не попытаться. Когда она преодолела половину расстояния, ее вырвало. Сильно. Она стояла, озябшая и несчастная, ее ноги были забрызганы рвотой, и она все еще сжимала в руках чашку с кофе, но радовалась тому, что хотя бы не вырвала на персидский ковер.

После того как она убрала за собой, ее еще два раза стошнило. Потом она провела минут десять в душе, после чего что-то на себя нацепила. Сев за стол в кухне, Лора взяла в руки чашку с чаем и уставилась на сухарик. Свидание закончилось катастрофой. Ее бросило в холодный пот, когда она вспомнила, как язык Грейма вяло извивался у нее во рту, будто там в муках умирал чрезвычайно мокрый слизняк. И, помимо этого, последствие двух бутылок игристого вина. Ну как она могла быть такой дурой? Звонок в дверь оторвал ее от мрачных размышлений. Солнышко.

«Господи, нет! Пожалуйста, только не сегодня!» – мысленно взмолилась она. Последуют бесконечные вопросы касательно вчерашнего вечера, а она была к этому не готова.

Она спряталась в кладовой. Солнышко рано или поздно подойдет к задней двери, если входную не откроют, и, останься Лора там, где сидела, ссутулившись, Солнышко ее увидит. Звонок не унимался, терпеливый и настойчивый, а потом открылась задняя дверь и в дом вошел Фредди.

– Что это ты делаешь?

Лора шикнула на него и кивком подозвала к себе. Даже от такого простого движения у нее застучало в висках. Она вцепилась в одну из полок, заставленную древними банками с огурцами, чтобы не упасть.

– Да, выглядишь ты не очень, – «любезно» произнес Фредди.

Лора поднесла палец к губам.

– Да что такое? – У него начало лопаться терпение.

Лора вздохнула:

– Солнышко стоит у входной двери, а я сегодня никак не могу с ней видеться. Знаю-знаю, ты, наверное, думаешь, что я жалкая, но я не смогу выдержать ее вопросы. Не сегодня.

Фредди сокрушенно покачал головой:

– Я не думаю, что ты жалкая. Мне кажется, это просто гнусно. Ты, взрослая женщина, прячешься в кладовке от молодой девушки, которая считает, что ты замечательная, и любит проводить с тобой время, только потому, что у тебя сильно болит голова, наверное, из-за жуткого похмелья. По крайней мере, осмелилась бы выйти, чтобы перед ней оправдаться!

Слова Фредди жалили, словно крапива, но до того, как Лора успела что-то на это сказать, ситуация у входной двери усугубилась.

Солнышко не имела понятия, кто такая эта блондинка, шагавшая к дому по тропинке, но, похоже, она была не в настроении.

– Привет, меня зовут Солнышко. Я подруга Лоры. А вы кто?

Девушка, прищурившись, смерила ее взглядом, пытаясь понять, отвечать ей или нет.

– Фреддо здесь? – требовательным тоном произнесла она.

– Не-а, – ответила Солнышко.

– Ты уверена? Его чертов «Land Rover» стоит на дороге.

Солнышко с интересом наблюдала за женщиной, которая все больше краснела и злилась; она начала тыкать пальцем с безупречным маникюром в кнопку дверного звонка.

– Этот чертов «Land Rover» принадлежит Фредди, – спокойно пояснила Солнышко.

– Так значит, он здесь, подлый засранец! – возмутилась девушка.

Она опять нажала на кнопку звонка, а потом начала колотить кулаком в дверь.

– Она не откроет, – сказала Солнышко. – Прячется, наверное.

Фелиция, опешив, перестала стучать.

– Кто?

– Лора.

– Эта смешная экономка, что ли? И, ради всего святого, с чего бы ей прятаться?

– От меня, – ответила Солнышко, грустно улыбаясь.

– А этот чертов подонок Фреддо пусть только попробует от меня спрятаться!

Солнышко решила попытаться помочь девушке. Блондинка теперь выглядела очень свирепо, и Солнышко переживала, что она сломает звонок.

– Наверное, он прячется с Лорой, – предположила она. – Она ему очень нравится.

Слова Солнышка, похоже, не возымели того эффекта, на который она рассчитывала.

– Ты имеешь в виду, что эта мразь еще и прислугу трахает?

Девушка нагнулась и начала орать в отверстие для почты.

Фредди втиснулся в кладовку рядом с Лорой и закрыл за собой дверь. Теперь настал черед Лоры округлять глаза.

– Это Фелиция, – прошипел он.

Даже намека на презрение теперь не было в его голосе; скорее в нем звучало отчаяние.

– И?..

Настал черед Фредди вздыхать.

– Вчера вечером у нас должно было быть свидание, вот только я не смог прийти и не предупредил ее заранее, а потом было уже слишком поздно, и, наверное, она немного злится… – Он растерянно умолк.

Несмотря на то что ей было холодно, ее тошнило и голова могла вот-вот взорваться, Лора улыбнулась. Последующие слова она произнесла с таким же удовольствием, с каким отведала бы содержимое полки, на которую облокачивалась.

– Ты, по крайней мере, осмелился бы выйти и оправдаться перед ней.

Фредди посмотрел на нее с удивлением, а затем ухмылка исказила его прекрасное лицо.

– Я знаю, что ты там, козел! – надрывалась Фелиция. – Ты и эта потаскушка прислуга! Эта высохшая, потрепанная проститутка – лучшее, на что ты можешь рассчитывать, ты явно переоценивал свои шансы со мной. И, в любом случае, ты дерьмо в мешке. Скатертью дорожка!

Солнышко стояла рядом с клокочущей Фелицией и не знала, что делать. Она впитала все слова, произнесенные ею, или, скорее, выкрикнутые, и надеялась позже разобраться, что они означают. Возможно, когда Лора перестанет прятаться, она ей поможет. Наконец Фелиция выдохлась. Она саданула кулаком по входной двери на прощание и удалилась по той же тропинке, по которой пришла. Через несколько секунд Солнышко услышала звук захлопывающейся дверцы автомобиля, рев двигателя и визг шин: Фелиция уехала в дурном настроении, испачкав тротуар черными следами от шин. Солнышко собралась отправиться домой, но тут подошла новая посетительница. Эта женщина была постарше, она улыбалась и была элегантно одета.

– Здравствуйте, – сказала она. – Здесь живет Лора?

Солнышку стало интересно, что эта будет делать.

– Да. Но она, наверное, прячется.

Женщина, казалось, вовсе не удивилась этому.

– Меня зовут Сара, – представилась она. – Я давняя подруга Лоры.

Солнышко дала ей пять.

– Я Солнышко, новая подруга Лоры.

– Уверена, что ей повезло, раз ты у нее есть, – сказала женщина.

Эта дама понравилась Солнышку.

– Ты тоже будешь кричать в дырку для почты? – спросила она.

Сара на секунду задумалась.

– Ну, я думала начать со звонка.

Солнышко проголодалась. Похоже, сегодня в Падуе она не пообедает.

Она пожелала Саре удачи и отправилась домой.

Фредди и Лора все еще находились в кладовой, прислушиваясь, нет ли кого у входной двери. Снова раздался звонок в дверь. Позвонили один раз, после чего последовала вежливая пауза. Лора прижалась к маринованным огурцам.

– Пойди ты, – попросила она Фредди. – Пожалуйста.

Фредди, чувствующий себя виноватым в том, что Лоре пришлось выслушать оскорбления Фелиции, смягчился.

Он открыл дверь привлекательной брюнетке средних лет с уверенной улыбкой и крепким рукопожатием.

– Здравствуйте. Меня зовут Сара. Могу ли я увидеть Лору?

Фредди отступил, пропуская ее внутрь.

– Сможете, если она перестанет прятаться в кладовой.

Услышав голос Сары, Лора поспешно вышла в вестибюль, чтобы поздороваться с ней.

– Ты тоже там прятался, – напомнила она Фредди.

Сара, взглянув на него, подмигнула Лоре:

– Прятались в кладовой! Такого вот эвфемизма я еще не слышала.

– Ни в коем случае! – Эта реакция Фредди была автоматической, как коленный рефлекс, и тем не менее коленом он заехал Лоре прямо в челюсть.

От Сары, как обычно, ничего не укрылось. Она взяла Лору за руку.

– Не напоишь ли меня чаем? И, кстати, у тебя потрясающая стрижка.

Глава 25

Сара Трувей была первоклассным судебным адвокатом. Она сделала успешную карьеру, у нее было два сына, здоровые бойкие мальчики, и суровый муж архитектор. Еще у нее был необычный талант: она пела на тирольский лад, благодаря чему получила восторженные аплодисменты за роль Марии в школьной постановке «Звуки музыки». Они с Лорой познакомились в школе, и с тех пор у них было близкое общение. «Близкое» не в географическом или частотном плане: они редко встречались и по телефону разговаривали не более двух-трех раз в год. Но связь между ними, проверенная временем, радостями и невзгодами, оказалась не только длительной, но и крепкой. Сара была свидетельницей того, как яркая, живая, бесстрашная Лора постепенно, но неумолимо таяла из-за неудачного брака и неуверенности в себе. Но она никогда не переставала надеяться, что придет время и настоящая Лора возродится, как это бывает в чудесном и радостном цветном фильме.

– И как тебя сюда занесло? – спросила Лора, наполняя чайник водой.

– Ну, шесть очень нетрезвых и весьма невнятных сообщений на моей голосовой почте, которые ты мне отправила утром, может, имеют к этому отношение.

– Господи! Я что-то отправляла? – Лора закрыла лицо руками.

– Отправила, вне всякого сомнения. А теперь расскажи мне о том, что произошло. Обо всем, до малейших и отвратительнейших деталей. Пожалуй, начнем с «бедняги Грейма». Кто, черт побери, этот Грейм?

Лора рассказала ей практически все. Начиная с платья, которое все еще выглядывало из мусорного ведра, и заканчивая тем, как осушила вторую бутылку просекко, сидя у огня. Остальная часть ночи, включая телефонные звонки, навсегда растворилась в вызванном алкоголем забвении.

– Бедный Грейм! – Теперь Сара могла согласиться с таким определением. – А зачем ты вообще поперлась на свидание?

Лора смутилась.

– Не знаю даже. Может, просто потому, что он позвал. Больше ведь никто не зовет. Он всегда казался мне довольно приятным человеком. Он явно неплохой парень.

Сара покачала головой в недоумении.

– Неплохой, но ведь далеко не мистер Идеал.

Лора снова закрыла лицо руками.

– Этот чертов садовник! – вырвалось у нее помимо ее воли.

– Кто?

Лора горестно усмехнулась.

– Да никто. Просто сама с собой говорю.

– Первый симптом, знаешь ли.

– Симптом чего?

– Менопаузы!

Лора швырнула в нее печеньем.

– Я должна была догадаться, что это ни к чему хорошему не приведет, когда он начал рассказывать про скандинавскую ходьбу.

– Он старался впечатлить тебя своей палкой! – Сара прыснула, и даже Лора не смогла сдержать виноватый смешок.

А потом она рассказала о поцелуе на крыльце. О том ужасном бесконечном поцелуе.

Сара взглянула на нее и раздраженно пожала плечами.

– Господи, ну а чего ты ожидала? Он тебе не нравится. Никогда не нравился. В любом случае это было все равно что целоваться с картоном!

Лора многозначительно покачала головой.

– Нет. Этот поцелуй был гораздо хуже. Я бы с куда большей охотой поцеловала картон. – Она вспомнила отвратительного слизняка. – Он ведь не влажный.

– Лора, честное слово, почему ты просто не подставила ему щеку или, если такой возможности не было, почему сразу же не отстранилась?

Щеки Лоры раскраснелись от смеха и стыда.

– Я не хотела показаться грубой. И вообще, он впился в меня губами так, словно это была стыковка в космосе.

Сара смеялась до слез. Лора одернула себя. Бедняга Грейм! Не заслужил он того, чтобы над ним смеялись. Она вспомнила изумленное выражение его лица, когда она прервала его присасывание и, быстро попрощавшись, заскочила в вестибюль, захлопнув за собой дверь. Бедняга Грейм. Однако же это не означало, что она еще когда-нибудь захочет его увидеть.

– Да к черту этого бедного Грейма! – Сара всегда владела уникальной способностью читать мысли Лоры. – Это уж, скорее, Лора бедная. Он не умеет целоваться, да еще и расхаживает с подозрительными палками. Пополощи рот и живи дальше!

Лора не могла не улыбнуться, но как только ее настроение начало улучшаться, одно воспоминание накатило, словно подлая мощная волна, опрокидывающая неустойчивую байдарку.

– Черт! – Она резко наклонилась вперед и в который раз спрятала лицо в ладонях.

Сара поставила чашку на стол, готовая к очередному открытию.

– Фредди! – жалобно простонала Лора. – Он видел меня утром.

– И?

– Он видел меня утром! Мое лицо с остатками вчерашнего макияжа было приклеено к дивану, я пускала слюни. А еще пустые бутылки и два бокала. Два, Сара! Он подумает, что Грейм зашел на кофе!

– Ну, какими бы убедительными ни были доказательства, это можно объяснить случайным совпадением. Но с каких это пор тебе важно, что подумает Фредди?

– Он подумает, что я пьяница и потаскуха!

Сара улыбнулась и мягко сказала ей, словно маленькому ребенку:

– Ну, если для тебя это так важно, расскажи ему, что произошло на самом деле.

Лора горестно вздохнула:

– И тогда он решит, что я точно «высохшая, потрепанная проститутка».

– Не преувеличивай! – Сара хлопнула ладонями по столу. – Хватит ныть и кряхтеть. Давай наверх, проституточка, придай себе приличный вид. Поскольку ты меня оторвала от работы, чтобы я тут выслушивала твои нудные жалобы, меньшее, что ты для меня можешь сделать, – пойти со мной пообедать. И я имею в виду не какой-нибудь сэндвич, а настоящую еду, горячую! И пудинг!

Выходя из кухни, Лора игриво взъерошила волосы на макушке Сары, когда проходила мимо нее, перепутав идеальную стрижку с укладкой. Вскоре через заднюю дверь вошел Фредди.

Сара поднялась и, широко улыбаясь, протянула ему руку.

– Привет еще раз. Боюсь, я не представилась должным образом. Меня зовут Сара Трувей, я давняя подруга Лоры.

Фредди пожал ей руку, не глядя в глаза. Потом он повернулся к раковине, чтобы налить в чайник воды.

– Фредди. Я просто зашел, чтобы сделать кофе. Могу я вам предложить чашечку кофе?

– Нет, спасибо. Мы собираемся уходить.

Нарочитое молчание Сары и неловкое – Фредди нарушало лишь кипение воды в чайнике. Фредди смотрел на что угодно, только не на Сару, и увидел платье Лоры, свисающее с края мусорного ведра. Он достал его и развернул.

– Хм, симпатичное платье.

– Ага. Сдается мне, Лора в нем была просто великолепна.

Фредди неловко переступил с ноги на ногу.

– А мне откуда знать?

Услышав шаги Лоры, спускающейся по лестнице, Сара встала со стула.

– Знаю, что, скорее всего, сую нос не в свое дело, но иногда кому-то надо кое-что сказать, даже если этот кто-то – неподходящий для этого человек. Прошлой ночью ничего не было.

Она развернулась, но, прежде чем выйти, добавила:

– Если тебе вдруг это интересно.

– Это меня никак не касается, – пробормотал помрачневший Фредди, наливая кипяток в кружку.

«Вот же врунишка!» – подумала Сара.

В баре «Луна пропала» проходил поминальный обед: на девяносто третьем году жизни скончался тренер по боксу и торговец лошадьми Эдди О’Риган по прозвищу Недди[34]. Скорбящие явно уже какое-то время пили за усопшего – настроение было приподнятым и сентиментальным. Все же Лоре и Саре, расположившимся в кабинке, удалось поболтать за мясным ассорти с бобами и пюре; Сара запивала еду красным вином, а Лора – диетической колой. После смерти Энтони они лишь однажды обменялись новостями, Сара вела важное дело, которое тогда только-только начали рассматривать в суде.

– Ты выиграла? – спросила Лора.

– Конечно же! – ответила Сара, тыкая вилкой в бесформенную колбаску. – Но это все не важно. Расскажи мне во всех подробностях.

Лора рассказала о завещании Энтони и его письме; о кабинете, полном найденных им вещей; о том, как прячется она от Солнышка; о том, что является самой сочной темой для сплетен. И о Фелиции.

– То есть, с одной стороны, это чудесно: дом прекрасен, но, с другой стороны, к дому прилагается баснословное количество потерянных вещей, и это уже совсем другое дело. Как я вообще верну все эти вещи? Сумасшествие какое-то. Я не имею понятия, что мне делать с Солнышком, нет никакой гарантии, что сайт заработает, и большинство местных считают, что я проститутка, позарившаяся на деньги. Закончится все тем, что я буду жить в доме, полном мышей, паутины и чужих потерянных вещей, пока мне не стукнет сто четыре года и я умру. Пройдут месяцы, прежде чем это кто-то заметит, и к тому времени, как вскроют входную дверь и обнаружат меня, я превращусь в лужу на диване.

– Ну, тебе не впервой. – Сара подмигнула подруге, но потом, положив нож и вилку и отодвинув тарелку, сказала: – Лора, моя дорогая, любимая, забавная, смышленая и уже совсем вышедшая из ума Лора. Тебе достался прекрасный и большой дом, полный сокровищ, включая привлекательного садовника. Энтони любил тебя как дочь и доверил тебе все, чем дорожил, и вместо того, чтобы радоваться и «вертеться колесом», ты сидишь и жалуешься. Он верил в тебя, и я всегда верила в тебя. Ты прячешься не от Солнышка, ты прячешься от всех. Пора завязывать с прятками и дать неприятностям ответный пинок. И не важно, что люди об этом подумают, – добавила она на всякий случай.

Лора сделала пару глотков диетической колы. Сара ее не убедила. И она ужасно боялась разочаровать еще одного человека, который ее любит.

Сара посмотрела на озабоченное лицо лучшей подруги. Она протянула руку и положила ее на руку Лоры. Пришло время для немного запоздалой горькой правды.

– Лора, тебе придется отпустить прошлое. Ты заслуживаешь того, чтобы быть счастливой, но ты сама должна осчастливить себя. Это в твоих руках. Тебе было семнадцать, когда ты повстречала Винса, но сейчас ты взрослая женщина, так что начни вести себя соответствующим образом. Хватит наказывать себя за то, что сделала тогда, но и не используй это как оправдание теперешней жизни. У тебя появилась возможность начать новую, замечательную жизнь. Так хватай ее за яйца, и побыстрее.

Сара откинулась на спинку диванчика, чтобы посмотреть, какой эффект возымели ее слова. Она была единственным человеком в мире, кто мог так говорить с Лорой – и говорил. Она была серьезно настроена докопаться до женщины, которая, Сара знала это, все еще в ней прячется. И вытащить ее. Силой, если потребуется.

– Ты ведь понимаешь, что мы тогда все были по уши влюблены в Винса?

Лора недоверчиво посмотрела на нее.

– Серьезно. Не только ты. Он же был красавцем, ездил на шикарной машине и курил «Собрание». О ком еще можно было мечтать? Мы все считали, что он просто воплощенная сексуальность и что нам не повезло, раз он выбрал тебя.

Лора улыбнулась.

– Ты всегда была невыносимой всезнайкой.

– Да. Но я ведь права, не так ли? Ну же, Лора! Ты способна на большее! Когда ты превратилась в такую зануду? Такая возможность выпадает раз в жизни! Просто потрясающая возможность в двадцать четыре карата! О таком большинство может только мечтать. Если ты струсишь, я тебе этого никогда не прощу. Но важнее то, что ты себе этого никогда не простишь.

Сара подняла бокал и произнесла тост.

– А касательно того, что это – сумасшествие, так это как раз твой вариант. Ты всегда была полоумной!

Лора улыбнулась. Сара называла ее так еще в школе, когда жизнь была интересной и перед ними открывалась масса возможностей.

– Ах ты задница! – пробормотала она.

– Что ты сказала? – Даже всегда невозмутимая Сара немного удивилась.

Лора ухмыльнулась:

– Это я сама себе, не тебе.

– Я так и подумала. – Сара ухмыльнулась в ответ.

До Лоры постепенно доходило, что ее жизнь все еще была интересной и у нее множество возможностей – возможностей, о которых она столько лет мечтала. Ей многое придется наверстать.

– А что насчет Солнышка? – спросила она. – Посоветуешь что-нибудь?

– Поговори с ней. У нее синдром Дауна, она не дурочка. Расскажи, что ты чувствуешь. А потом – что на самом деле произошло на свидании. Если ты не расскажешь об этом Фредди, то, я уверена, расскажет она.

Лора отрицательно помотала головой.

– Слышала, что он сказал, когда ты предположила, чем мы занимались в кладовой? Ни в коем случае.

– Ой, Лора! Ты иногда так тупишь.

Лора воздержалась от того, чтобы воткнуть вилку ей в руку.

– Помнишь Николаса Баркера из школы для мальчиков?

Лора вспомнила высокого парня с веснушками, сильными руками и в поношенной обуви.

– Он всегда дергал меня за косички в автобусе или делал вид, что меня вообще нет.

Сара широко улыбнулась.

– Он стеснялся. А делал он это потому, что ты ему нравилась!

Лора тяжело вздохнула:

– Господи! Только не говори, что мы недалеко ушли от тех пятиклашек.

– Говори за себя. Но я считаю, что тебе любым способом нужно сократить огромное расстояние между вами. Особенно если тебе нравится Фредди так же сильно, как ты ему. А теперь я закажу пудинг!

Сара заказала такси до вокзала. Пока они ждали на стоянке машину, Лора, обняв подругу, сказала:

– Спасибо огромное, что приехала. Прости меня за то, что я такая зануда.

– Ты не меняешься, – съязвила Сара. – Но на самом деле – без проблем. Ты бы для меня сделала то же самое.

– Размечталась!

В этом была вся Лора – всегда прячущаяся за шутками, отмахивающаяся от комплиментов. Но Сара никогда не забудет, что восемь лет назад именно эта Лора сидела рядом с ней в больничной палате, вытирая ей слезы, тогда как ее муж ходил взад-вперед на стоянке, выкуривая сигарету за сигаретой и рыдая. Именно Лора держала ее за руку, когда она рожала первого ребенка – прекрасную девочку, которая умерла до того, как они смогли познакомиться. Дочку, которую назвали бы при крещении Лора-Джейн.

Этим же вечером Лора вышла из дома, чтобы найти Солнышко. Она, как обычно, сидела на скамейке на той стороне пустыря.

– Могу я присесть? – спросила Лора.

Солнышко улыбнулась. Улыбка была теплой и приветливой, отчего Лору переполнило чувство вины и стыда.

– Я хочу извиниться, – сказала она.

– За что?

– За то, что не была такой хорошей подругой, как ты.

Солнышко на минуту задумалась.

– Я тебе нравлюсь?

– Да. Очень.

– А почему тогда ты прячешься? – спросила она печально.

Лора вздохнула:

– Потому что, Солнышко, я ко всему этому еще не привыкла – ни к жизни в этом доме, ни к потерянным вещам, ни к тому, что надо пытаться сделать то, что хотел бы Энтони. Иногда я злюсь и пугаюсь и мне надо побыть одной.

– А почему ты просто мне не сказала?

Лора улыбнулась ей:

– Потому что иногда я веду себя как балда.

– Тебе когда-нибудь бывает страшно?

– Да, иногда.

Солнышко взяла ее руку и крепко сжала в своей. Ее мягкие пухлые пальцы были ледяными. Лора встала и подняла Солнышко со скамейки.

– Идем сделаем приятную чашечку чая, – сказала она.

Глава 26

– Думаю, ему нужна печенька, – сказала Солнышко, нежно гладя комок шерсти и костей, который должен быть американской оленьей собакой. Пес смотрел на нее испуганно: ему явно часто приходилось терпеть побои. Когда его мучителям надоело подвергать его пыткам, они вышвырнули животное на улицу, бросив на произвол судьбы. Вчера вечером Фредди нашел его, лежащего на полоске газона возле Падуи. Был сильный дождь, пес насквозь промок и слишком обессилел, чтобы сопротивляться, когда Фредди поднял его и отнес в дом. Его зацепила машина, и у него была небольшая рана возле хвоста. Лора ее промыла и перевязала, пока Фредди держал трясущегося пса, завернутого в полотенце. Он отказался что-либо есть, но попил воды, и Лора просидела с ним всю ночь, время от времени засыпая в кресле, пока пес, завернутый в одеяло, лежал, не шевелясь, в нескольких дюймах от огня. Когда первые призрачные лучи зимнего рассвета просочились через кружевные занавески в кабинет Энтони, Лора зашевелилась. Шею ломило из-за неудобного положения, в котором она просидела в кресле всю ночь. От огня остались лишь несколько упорно тлеющих угольков. Пес лежал неподвижно.

«Господи, пожалуйста!» – взмолилась Лора и наклонилась вперед, чтобы проверить, поднимается ли от дыхания одеяло. Ничего. Никакого движения. Никакого звука. Но не успели еще слезы скатиться по ее щекам, как одеяло внезапно дернулось. Послышался резкий вдох, а потом громкий храп – и как это Лоре удалось здесь уснуть?

Солнышко была в экстазе, когда, придя к ним утром, обнаружила, что у них четвероногий гость. Лора никогда не видела ее такой оживленной, обычно она была серьезной и глубокомысленной. Солнышко очень осторожно потрогала его и решила, что он должен как следует поесть.

– Нельзя давать ему много еды сразу. Тогда у него заболит живот и его может стошнить, – предупредила Лора.

Солнышко состроила гримасу, которая превосходно выражала ее неодобрение рвоты.

– Может, ему надо что-то выпить? – с надеждой произнесла она.

Лора могла понять ее рвение. Солнышко очень хотела сделать что-то, от чего бы псу стало лучше, чтобы он стал здоровее. Счастливее. Но иногда не следует делать то, что кажется необходимым, как бы тяжело это ни было.

– Я думаю, ему просто надо отдохнуть, – сказала она Солнышку. – Укутай его в одеяло и оставь в покое на какое-то время.

Солнышко аккуратно укутывала его минут десять, а затем Лора уговорила ее пойти помочь ей с сайтом. Фредди приехал раньше обычного и обнаружил их в кабинете.

– Как бедняга поживает?

Лора не могла заставить себя оторвать взгляд от экрана.

– Ему уже лучше, как мне кажется.

После случая в кладовке Фредди и Лора в обществе друг друга постоянно ощущали неловкость – она висела между ними, словно дым. Лора отчаянно хотела избавиться от этого дыма, рассказав Фредди, как на самом деле прошло свидание, но почему-то так и не смогла найти слов, чтобы начать разговор. Он подошел к огню и нагнулся к укутанному в одеяло псу. На него взглянули большие грустные глаза. Фредди поднес к его носу руку, чтобы тот понюхал ее, но пес инстинктивно дернулся, и инстинкт этот был порожден горьким опытом.

– Хей, хей, спокойно, парень. Здесь тебя никто не обидит. Это я тебя нашел.

Пес слушал его мягкий голос, а потом высвободил морду из-под одеяла и робко обнюхал руку Фредди. Солнышко внимательно наблюдала за ними. Вздохнув, она уперла руки в бока.

– Ему нужно отдыхать, – сказал она строгим тоном.

Фредди поднял руки в знак того, что подчиняется, и подошел к столу, за которым сидела Лора и смотрела на экран ноутбука.

– Так ты собираешься оставить его?

Солнышко ответила еще до того, как Лора успела вздохнуть.

– Еще как оставим! Даю зуб и научусь летать! Он потерялся, а ты его нашел. Мы этим и занимаемся, – сказала она, поднимая руки, чтобы подчеркнуть и усилить произносимые слова. Прошло немного времени, прежде чем мысли догнали ее чувства, и она вызывающе добавила: – Но его мы не вернем.

Она посмотрела на Фредди, потом на Лору, чтобы перестраховаться. Фредди подмигнул ей и улыбнулся.

– Не волнуйся, Солнышко. Я не думаю, что его кто-нибудь ищет, – сказал он, но потом, будто бы вспомнив, кто в доме главный, добавил: – Конечно же, решение принимает Лора.

Лора взглянула на закутанный в одеяло комок, греющийся у огня; пес не знал, что, как только его принесли в этот дом, он оказался в безопасности. С этого момента он стал ее псом.

– Мы придумаем ему имя, – сказала она.

В который раз Солнышко оказалась на шаг впереди.

– Его зовут Морковка.

– Да ну? – воскликнул Фредди. – А зовут его так, потому что…

– Потому что его сбила машина темной ночью, потому что он ее не видел.

– И?.. – Фредди вопросительно глядел на нее.

– Морковка помогает лучше видеть в темноте. – Солнышко преподнесла развязку громким голосом, четко выговаривая слова, словно была английской туристкой в другой стране.

После приятной чашечки чая – Солнышко разрешила Лоре сделать чай, так как сама охраняла Морковку, – Фредди вышел в сад, а Лора и Солнышко вернулись к «Хранителю забытых вещей». Лора выполняла непомерно сложную задачу: вводила в базу, куда можно было зайти с главной страницы сайта, описание всех найденных Энтони вещей. Солнышко подавала ей предметы с полок и из ящиков. Как только Лора заканчивала вводить информацию по определенному предмету, она помечала его наклейкой в виде золотой звездочки. Наклейки были куплены в почтовом отделении. Они купили десять пачек, в каждой из которых было пятьдесят звездочек, но теперь, когда они начали клеить, Лоре казалось, что им понадобится еще – и немало. Солнышко раскладывала предметы аккуратными рядами: щипчики, миниатюрная игральная карта (трефовый король), игрушечный солдатик. Фенечка осталась в ее руке.

Нитяной браслет из красных и черных узелков. Найден в подземном переходе между Фулс-Грин и Мейтленд-роуд двадцать первого мая…

Хлоя почувствовала, как во рту скапливается слюна, это была первая волна рвоты. Рвотные позывы согнули ее пополам, и она пыталась не заляпать обувь. Бетонные стены перехода отразили звуки ее унижения.

Всем нравился мистер Митчелл. Он был самым классным учителем в школе. «Парни хотят быть похожими на него, а девушки хотят быть с ним», – вчера сказала ее подруга Клэр, когда он проходил мимо них в коридоре. Хлоя не хотела. Уже нет. Ей хотелось бы оказаться где угодно, только не с ним. Мистер Митчелл («Зови меня Митч, я никому не скажу, и ты не говори») преподавал музыку, и сначала она тоже танцевала под мелодии, которые он играл. Он обладал бесценным даром – умел внушать доверие. Плюс красивое лицо и некий шарм – в мистера Митчелла было невозможно не влюбиться. Хлоя умоляла маму об индивидуальных занятиях по пению, которые, она знала, проводил мистер Митчелл. У себя дома. Мама была удивлена. Ее дочь всегда старалась быть незаметной, была рада затеряться среди участников хора, вместо того чтобы выйти в центр сцены. Она была «хорошей» девушкой. «Милой». Деньги для индивидуальных уроков раздобыть было нелегко, но ее мама подумала, что, если эти занятия сделают Хлою более уверенной в себе, оно того стоит. А мистер Митчелл был очень хорошим преподавателем. Казалось, он по-настоящему заботился об учениках, не так, как остальные учителя.

Сначала было приятное волнение. Зрительный контакт, не такой краткий, как в классе; улыбки, предназначенные только для нее. Хлоя была уверена, что она особенная. Когда она шла на первый урок пения, у нее от волнения кружилась голова. Перед тем как выйти из дома, она нанесла на губы розовый блеск. «Пылкие губы». А потом стерла. Во время третьего урока он посадил ее рядом с собой за пианино. Ощущение его руки на своем бедре вызывало трепет и возбуждало. Но это было неправильно. Будто она ночью, срезая путь, шла по темному переулку. Ты знаешь, что так делать не следует. Ты понимаешь, что это опасно, но думаешь, что, может, пронесет. В следующий раз он стал сзади нее и положил руки ей на грудь – очень нежно. Он сказал, что ему нужно удостовериться, что она правильно дышит. Детские фантазии о любви заменила отвратительная реальность – его лапающие руки и резкое горячее дыхание в ее ухо. Так почему же она пришла снова? Даже после этого она вернулась. Но разве она могла не вернуться? Что бы она сказала маме? Она хотела этого так же сильно, как и он. Именно это он ей сказал, сковывая ее хрупкой правдой слов. Она ведь хотела, разве нет?

Физическая боль разливалась по всему телу, усиленная картинами, всплывающими в голове. Она сказала: «Нет». Она кричала: «Нет!» Но, может быть, она кричала про себя. Тело теперь уже не принадлежало только ей. Взятое или отданное – она не знала. Она снова вытерла рот и краем глаза увидела «браслет дружбы». Он подарил ей его после первого урока, потому что, сказал он, они станут особенными друзьями. Она сорвала его с запястья и зашвырнула как можно дальше. Взятое. Теперь она была в этом уверена.

Солнышко крепко сжала браслет в руке. Лора не видела, как она сморщилась, так как ее глаза были прикованы к экрану, а пальцы стучали по клавиатуре. Солнышко, посмотрев на Морковку, предостерегающе подняла палец и бросила браслет в огонь. Она вернулась к ящику, чтобы выбрать еще какие-то вещи.

Высоко на полке железная коробка ждала свою золотую звезду.

Глава 27

– Мне сделать чашечку чая, когда придет скучающий мужчина из фургона? – с надеждой спросила Солнышко.

Лора рассеянно кивнула; она раздумывала над тем, куда поставить гигантскую елку, которая пока томно лежала на полу вестибюля, занимая большую его часть. Фредди настаивал на том, что – согласно его замерам – между верхушкой дерева и потолком останется сантиметров тридцать, когда они установят дерево; он пошел в сарай за металлической подставкой, чтобы доказать, что он прав, пока не вспыхнула полномасштабная ссора. В первой половине дня должен был приехать специалист по широкополосным сетям.

– Когда он точно приедет, мы сказать не можем, – заявила Лоре девушка из сервисного центра, – но мы можем выделить вам окно с 10:39 до 15:14.

Солнышко то и дело поглядывала на часы в вестибюле – ну, по крайней мере, на ту часть часов, которую она видела сквозь ветви ели. Благодаря Лоре Солнышко наконец научилась определять время, и ее новым любимым занятием было смотреть на часы при каждой возможности. Суматоха подняла Морковку с удобной подстилки у огня, и пес робко вышел из кабинета, чтобы узнать, что происходит. Одного быстрого взгляда на лес посреди вестибюля было достаточно, чтобы он бегом отправился обратно в кабинет. Фредди вернулся с подставкой и, решив, что вестибюль, пожалуй, идеальное место для елки – и по высоте, и по ширине, – вместе с Лорой пытался поставить ее на место под руководством Солнышка, указания которой были странноватыми. В этот момент кто-то позвонил в дверь; Солнышко резво побежала открывать, оставляя Фредди и Лору в неудобном положении: они обнимали гигантское хвойное дерево.

На пороге стоял мужчина с видом превосходства, не заслуженного ни чином, ни внешностью, ни образованностью, ни талантом. Короче говоря, он был надменным козлом. Тупым надменным козлом. Солнышко еще этого не знала, но как-то чувствовала.

– Вы и есть скучающий мужчина из фургона? – спросила она с любопытством.

Мужчина проигнорировал вопрос.

– Я пришел, чтобы повидаться с Лорой.

Солнышко посмотрела на свои часы.

– Вы слишком рано приехали. Сейчас только десять. Ваше окно еще не открыто.

Мужчина посмотрел на нее так, как смотрели дети в школе, когда обзывали ее и толкали на площадке.

– Что за ахинею ты несешь? Я просто с Лорой пришел увидеться.

Он, оттолкнув ее, прошел в вестибюль, где Лора и Фредди все еще боролись с елкой. Солнышко пошла за ним, явно расстроенная.

– Это скучающий мужчина из фургона, – объявила она, – и он не очень хороший.

Лора отпустила елку. Фредди, не ожидавший этого, чуть не упал под ее весом и тоже отпустил ее. Она приземлилась в двух дюймах от незваного гостя, отчего тот злобно заорал:

– Господи, Лора! Какого черта? Ты меня убить пытаешься?

Лора посмотрела на него так, как раньше никогда не смотрела, – с железным хладнокровием.

– А мысль неплохая.

Мужчина явно не ожидал столкнуться с этой новой версией Лоры, а она, судя по всему, наслаждалась его замешательством. Фредди заинтересовал неожиданный поворот событий, но он изо всех сил прикидывался равнодушным. Солнышку стало интересно, почему Лора, которая явно знала скучающего мужчину из фургона, пригласила его в Падую, если он такой ужасный. Ему она точно не будет делать чашечку чая. Лора прервала напряженное молчание.

– Винс, чего ты хочешь? – Она вздохнула. – Идем в кухню.

Он, следуя за ней, не смог удержаться и окинул взглядом Фредди; тот, в свою очередь, уставился на него. В кухне Лора не предложила ему ничего, кроме возможности коротко объяснить свое присутствие здесь.

– Даже чаю не предложишь? – вкрадчиво произнес он.

Такой тон он часто использовал в спальне, когда они только поженились и он явно хотел не чая. Она вздрогнула от этой мысли. Селина из «Обслуживания» наверняка уже к этому тону привыкла. Лоре даже стало жаль ее.

– Винс, зачем ты приехал? Чего ты хочешь?

Он одарил ее улыбкой, как ему казалось, соблазнительной, но она вышла грязной.

– Я хочу дружить.

Лора рассмеялась.

– Честно, – продолжил он; нервничая, он начал говорить отрывисто.

– А как же Селина?

Он сел и спрятал лицо в ладони. Он так переигрывал, что Лора испытала желание предложить ему чего-нибудь горького, горчицы например.

– Мы расстались. Я никогда не смог бы полюбить ее так, как любил тебя.

– Повезло же ей! Это она от тебя ушла, да?

Винс еще не был готов сдаться.

– Лора, послушай, я ни на минуту не переставал тебя любить.

– Да ну? Даже когда обслуживал Селину?

Винс встал и попытался взять ее за руку.

– Это был просто секс. Я постоянно думал о тебе, скучал по тебе, хотел, чтобы ты вернулась.

Лора устало покачала головой, не веря ни одному его слову.

– И поэтому до сего момента ты даже не подумал как-то со мной связаться? Ни открытки на день рождения или Рождество, ни телефонного звонка. Скажи-ка мне, Винс, почему? Почему сейчас? Думаю, это никак не связано с этим большим домом, который мне достался.

Винс сел и попытался сформулировать логичное объяснение. Лора всегда была слишком умна для него, даже когда была еще девчонкой. Он тогда действительно любил ее – по-своему, – хотя и понимал, что на самом деле она была ему не пара с ее образованностью и хорошими манерами. Впрочем, тогда он мог кое-чем ее удивить. Может, если бы Лора не потеряла ребенка или если бы они смогли еще раз зачать, все было бы по-другому. Он был бы рад сыну, с которым можно поиграть в футбол, или дочке, с которой можно покататься на лошадях, но этому не суждено было случиться. В конце концов их бесплодные попытки завести ребенка отдалили их друг от друга. В течение этих лет Лора повзрослела и стала ему лучшей парой, но худшей супругой. Она замечала его недостатки, а он, в свою очередь, их преувеличивал, зная, что это ее бесит, но это был его единственный способ защиты. Селина, по крайней мере, была не против его локтей на столе и поднятого стульчака. Ну, поначалу.

Лора все еще спокойно ждала его ответа. Ее самообладание выводило его из себя, и вежливая маска наконец спала с его лица, обнажая безобразную истину.

– Я слышал о вашем с Греймом свидании. Ты всегда была холодной сукой! – выпалил он.

Перед тем как явиться к Лоре, он пообещал себе, что будет сдерживаться. Он покажет этой мисс Важный Зад, что не хуже нее. Но она, как обычно, вывела его из себя тем, что оставалась собой. Тем, что была лучше него.

Лора уже была сыта всем этим по горло. Она взяла то, что попалось под руку, – это был открытый пакет молока, которое уже прокисло, – и запустила его в ехидное лицо Винса. Она промахнулась и попала ему в грудь; молоко залило дизайнерскую тенниску и испачкало дорогой пиджак из темной замши. Лора искала еще какое-нибудь орудие, когда дверь в кухню открылась. Это был Фредди.

– Все в порядке?

Она нехотя поставила флакон со средством для мытья посуды на место.

– Да, все в порядке. Винс как раз собирался уходить, не правда ли?

Винс вывалился в вестибюль, протиснувшись мимо Фредди. Солнышко, не понимая, что происходит, ходила кругами. Винс повернулся к Лоре, чтобы со свойственной ему наглостью выплюнуть последнее оскорбление:

– Надеюсь, ты будешь счастлива в этом большом доме со своей слабоумной подружкой и любовником, который живет за твой счет.

Солнышко, которая уже много знала о жизни, ответила с уверенностью, вызывающей восхищение:

– Я не слабоумная, я – солнечный ребенок.

Фредди подхватил со злостью:

– И никто с моими девочками не смеет так разговаривать, так что вали уже и не возвращайся.

– А то что?

Спустя несколько секунд после того, как Винс получил ответ, он потянулся к сочащемуся кровью носу, лежа на спине и отчаянно пытаясь высвободиться из колючих лап елки. Когда ему наконец удалось встать на ноги, он устремился к выходу, угрожая вызвать полицию и адвоката, поскольку ему были причинены тяжкие телесные повреждения. Когда он выскочил из дома, хлопнув дверью, голова Морковки высунулась из-за двери, ведущей в кабинет, и пес гавкнул – один раз, но сурово – вслед Винсу. Все трое удивленно посмотрели на него. Он впервые подал голос с тех пор, как оказался в Падуе.

– Молодец, парень! – сказал Фредди, наклоняясь, чтобы потрепать его по холке. – Это, конечно же, помогло его выпроводить.

Звонок в дверь вынудил пса скрыться в кабинете. Фредди быстро пересек вестибюль и открыл дверь. Там стоял испуганный парень с болтавшейся на груди пластиковой карточкой-удостоверением на шнурке и черным ящиком с инструментами в руке.

– Меня зовут Ли, – сказал он, махнув карточкой. – Я пришел разобраться с вашей широкополосной сетью.

Фредди отступил, впуская его, а Лора проводила молодого человека, обходя все еще лежащую елку, в кабинет, немедленно со скоростью звука покинутый Морковкой. Солнышко шла за ними, изо всех сил пытаясь понять, что происходит теперь. В конечном итоге она закатила глаза и громко вздохнула:

– Вы скучающий мужчина из фургона! – Она посмотрела на часы. – И вы приехали в окно!

Ли улыбнулся, не зная, что сказать. Он и раньше попадал в необычные ситуации, и эта, скорее всего, была из их числа.

– Могу ли я предложить приятную чашечку чая?

Молодой человек улыбнулся еще шире. Может, все наладится.

– Я бы не отказался от чашечки кофе, если можно.

Солнышко отрицательно помотала головой:

– Кофе я не делаю. Только чай.

Ли открыл ящик с инструментами, решив побыстрее закончить работу и убраться отсюда.

– Конечно же мы сделаем вам кофе, – быстро вклинилась Лора. – Сколько сахара? Идем, Солнышко, я заварю кофе, а ты посмотришь и в следующий раз будешь знать, как его сделать.

Солнышко на минутку задумалась и, вспомнив угрозы Винса, позволила Лоре убедить себя.

– Тогда, если приедет полиция, я смогу сделать им чашечку кофе.

Глава 28

Одна мысль о тебе…

Песня ворвалась в сон Лоры, и девушка не была уверена, являлась ли песня частью ее сна или она звучала внизу, в зимнем саду. Она лежала не шевелясь и прислушивалась, уютно устроившись в коконе из одеяла. Тишина. Скрепя сердце она выбралась из постели: в спальне, где пахло розами, было холодно. Накинув халат, она подошла к окну, чтобы впустить в спальню зимнее утро.

И увидела призрака.

Лора смотрела сквозь тронутое морозом стекло, не желая верить своим глазам: промелькнула тень, может, фигура, просвечивающаяся, как покрытая инеем паутина между кустами роз, которая дрожала от ледяного ветра. Лора покачала головой. Ничего там не было. Привычный здравый смысл временно покинул ее, и воображение разыгралось. Вот и все. Визит Винса выбил ее из колеи. Он оставил грязные следы на ее прекрасной новой жизни. «Но его больше нет рядом, и он вряд ли вернется», – твердила она сама себе. Лора улыбнулась, с удовольствием вспомнив, как прокисшее молоко залило его тенниску; ужас на его лице, когда он корчился, словно перевернутая черепашка, между ветвей ели. Но, возможно, еще кое-что выбило ее колеи. Фредди. Он назвал ее «моя девочка». Она была польщена, и это тревожило ее. Она вновь и вновь проигрывала этот момент в голове, и каждый раз звучал раздражающий голос, который советовал не вести себя так глупо. Она решила пока не думать об этом. Пора было выпить чашечку чая.

Внизу запах елки просочился в каждую комнату. Волшебно. Само дерево сверкало от дождика, елочных игрушек и просто игрушек, которые Лора нашла в коробке на чердаке. Энтони всегда ставил елку на Рождество, но они обычно украшали ее скромнее, и бо́льшая часть игрушек не использовалась. Лора сунула два кусочка хлеба в тостер и налила в чашку чай. Шум в кухне наконец поднял Морковку с его места в кабинете у камина, и он пришел и сел у ног Лоры, ожидая на завтрак тост и слегка взбитые яйца. Несмотря на то что они изо всех сил пытались его откормить, он – по словам Фредди – лишь «уплотнил шкуру». Но сейчас он выглядел счастливее и явно начинал смотреть на жизнь как на интересное приключение, а не ужаснейшее испытание. Сегодня Солнышко и ее мама собирались пойти в магазин за рождественскими подарками, а Фредди навещал семью сестры, которая жила в Слоу. Он сказал Лоре, что его предрождественского визита будет достаточно, чтобы подтвердить сертификат «замечательного старшего брата», при условии, что он не поскупится на подарки (желательно, чтобы это была наличка) неблагодарной племяннице и угрюмому племяннику. Лора допила чай и стряхнула с пальцев крошки тоста. Может быть, то, что она проведет день наедине с собой, пойдет ей на пользу. Правда, она будет не одна, у нее есть Морковка, чья голова лежала сейчас на ее коленях. После непродолжительной прогулки, в течение которой Морковка успел задрать ногу возле нескольких деревьев в заледеневшем саду, а Лора убедилась в том, что в розарии нет слоняющихся призраков, духов или банши[35], она разожгла в кабинете камин, и Морковка вернулся на свое место, довольно вздыхая. Она достала коробку с одной из полок и разложила ее содержимое на столе. Ноутбук пискнул, когда она его включила, засветился экран, и дверь в огромное виртуальное бюро найденных вещей, хранительницей которых она стала, отворилась. Лора подняла первый попавшийся предмет из лежащих перед ней.

Детский зонтик, белый с красными сердечками. Найден у статуи Алисы в Стране чудес, Центральный парк, Нью-Йорк, семнадцатого апреля…

Марвину нравилось быть при деле. Тогда мрачные мысли не прокрадывались в его голову, словно черные садовые муравьи, копошащиеся у тела мертвой певчей птицы. Препараты, выписанные доктором, помогали, но не всегда. Впервые заболев, он заталкивал в уши шарики ваты, зажимал нос, крепко стискивал зубы и закрывал глаза. Он рассчитывал на то, что, если закрыть все дырки в голове, мысли не смогут туда прокрасться. Но нужно было дышать, и, какой бы крошечной ни была щель между губами, плохие мысли всегда успевали пробраться через нее. А работа держала подальше не только эти мысли, но и голоса.

Марвин занимался зонтами. Он подбирал все сломанные зонты, выброшенные в урны возле нью-йоркского метро у Бюро потерянных вещей, и чинил их в темной и неопрятной комнате, которая была его домом.

Дождь пока не шел, но его прогнозировали. Марвин любил дождь. Он отмывал мир, после него все блестело, трава пахла раем. Дымчатые облака плыли по небу. Уже скоро. Марвин был человеком-гигантом. Он шел широким шагом по Пятой авеню, его тяжелые ботинки издавали глухой звук, длинное серое пальто развевалось за ним, как плащ. Его черные дреды тронула седина, а взгляд не задерживался на чем-то одном; сверкающие белки, как у испуганного мустанга.

– Бесплатные зонтики!

Его любимым местом работы был Центральный парк. Он зашел с 72-ой улицы и направился к пруду. Ему нравилось наблюдать за лодками, скользящими по воде, словно лебеди. Лодочный сезон только начался, и, несмотря на угрозу дождя, внушительных размеров флот отправился в плавание. Марвин обычно выбирал место возле статуи Алисы в Стране чудес. Дети, которые там играли, не возражали, чего нельзя сказать о некоторых взрослых. Может, они считали, что он исторический персонаж. Сегодня детей не было. Марвин положил сумку у самого маленького бронзового гриба, и в ту же секунду первые капли дождя начали рисовать на его шляпке горошинки.

– Бесплатные зонтики!

Его низкий голос прозвучал, словно гром. Люди торопливо проходили мимо, но отворачивались, когда он предлагал им один из зонтиков. Он не мог этого понять. Он просто старался быть хорошим человеком. Зонтики были бесплатные. Почему большинство людей бежали, как жалкие трусы, от него, будто он был дьяволом? И все же он не сдавался.

– Бесплатные зонтики!

Молодой парень на скейтборде затормозил перед ним. Насквозь промокший, в одной футболке, джинсах и кедах, он все равно улыбался, как Чеширский Кот, выглядывающий из-за плеча Алисы. Он взял зонтик, предложенный Марвином, и дал ему пять в знак благодарности.

– Спасибо, чувак!

Парень поехал дальше, его скейтборд разбрызгивал лужи, а он держал над собой огромный розовый зонтик. Дождь перешел в морось, и люди, гуляющие в парке, перешли на медленный шаг. Сначала Марвин ее не увидел. Маленькую девочку в красном дождевике. Один из ее передних зубов выпал, а нос был усеян веснушками.

– Здравствуй, – сказала она. – Я Алиса, как статуя. – Она указала пальцем на тезку.

Марвин присел, чтобы лучше ее разглядеть, и протянул руку.

– Я Марвин. Приятно познакомиться.

Она была из Великобритании. Марвин узнал акцент: так говорили англичане по телевизору. Он всегда считал, что Великобритания была бы прекрасным местом для него, учитывая его кривые зубы и любовь к дождю.

– Вот где ты, Алиса! Что я тебе говорила по поводу разговоров с незнакомцами?

Женщина, которая к ним подошла, смотрела на него так, будто он собирался их покусать.

– Он не незнакомец. Он Марвин.

Марвин улыбнулся своей наилучшей улыбкой и предложил женщине лучший зонтик из тех, что у него были.

– Бесплатные зонтики.

Женщина его проигнорировала. Она схватила Алису за руку и попыталась оттащить ее от Марвина. Мусор. Вот как она к нему отнеслась: будто он был мусором. Марвин покраснел. Волоски на шее стали колючими, и в ушах начало звенеть. Он не был мусором.

– Да возьмите! – прокричал он, протягивая ей зонт.

– Не трогай меня, кретин! – прошипела она, развернувшись на каблуках и потащив за собой готовую расплакаться Алису.

Как только хватка матери ослабла, Алиса вырвалась и побежала обратно к статуе.

– Марвин! – крикнула она, отчаянно желая все исправить.

Их взгляды встретились, и, до того как мать увела Алису, девочка послала ему воздушный поцелуй. И он поймал его. Перед тем как пойти домой, он оставил белый зонтик с красными сердечками возле Белого Кролика. На случай, если она вернется.

Лора зевнула и потянулась. Она посмотрела на наручные часы. Трех часов перед экраном на сегодня было достаточно. Ей нужен был свежий воздух.

– Идем, Морковка, – сказала она. – Пора прогуляться.

На улице небо цветом напоминало серый мрамор.

– Похоже, будет дождь, – сказала она сомневающемуся Морковке. – Думаю, нам понадобится зонтик.

Глава 29

Столовая будто бы перенеслась из сказки. Стол покрывала белоснежная льняная скатерть. Серебряные столовые приборы окаймляли каждую тарелку, и хрустальные бокалы сияли и мерцали в свете люстры. Лора впервые встречала Рождество в роли хозяйки Падуи, и ей хотелось оказать дому честь. Если у нее получится это, может, удастся изгнать все нежеланные мысли, которые пробирались в ее голову, словно черные муравьи через щель в стене кладовой. У нее все время возникало ощущение, что предыдущая хозяйка дома еще не совсем его покинула. Она достала серебро, а из картонной коробки – белые хлопушки-конфеты и положила по одному крекеру на аккуратно сложенные салфетки.

Этим утром, когда было еще темно, она уже знала, что в спальне что-то изменилось. Чувство было такое, как у ребенка рождественским утром, когда что-то подсказывает ему, что носок в изножье кровати, пустой ночью, теперь полон. Каким-то образом она почувствовала эту перемену. Когда Лора медленно шла к окну, босиком, она споткнулась обо что-то, что не было ковром: что-то и мягкое, и твердое, и острое, и гладкое. Дневной свет подтвердил, что ящики комода вытащены, а их содержимое разбросано по полу.

Лора взяла один из бокалов и вытерла воображаемое пятно. Солнышко и ее родители собирались прийти в Падую на рождественский обед. Она пригласила и своего брата, но он сказал, что «в этом не участвует». Фредди тоже придет. Она не знала, приглашать его или нет, но яростная аргументация Сары ее убедила.

Он согласился, и Лора потратила немало времени, пытаясь понять почему. У нее было множество разнообразных гипотез: она застала его врасплох; он одинок; он хотел жареную индейку на обед, но не умел ее готовить; ему больше некуда было пойти; ему было ее жалко. Одно объяснение – самое простое, но и самое волнующее – она принимала во внимание с большой неохотой, но и с замиранием сердца. Он придет, потому что он хочет прийти.

Может, она этим занималась во сне, что-то вроде лунатизма. Разгром во сне. Ее точно не обокрали, потому что все было на месте. Вчера она обнаружила Солнышко в зимнем саду танцующей под песню Эла Боулли, которая преследовала ее и днем и ночью.

– Это ты музыку включила?

Солнышко покачала головой.

– Она уже играла, я ее услышала и пришла, чтобы потанцевать.

На памяти Лоры Солнышко никогда не врала.

– Они готовы! – Солнышко вбежала в столовую, глядя на наручные часы.

Они пекли пирожки, и теперь кухня была вся в муке и сахарной пудре. Лора пошла за Солнышком, которая в кухне от волнения скакала с одной ноги на другую, пока Лора доставала пирожки из духовки.

– Пахнут они замечательно, – сказала она, и Солнышко покраснела от удовольствия.

– Как раз вовремя, – сказал Фредди, войдя через заднюю дверь вместе с сильным порывом ледяного ветра. – Время для приятной чашечки чая и еще более приятных пирожков.

Сидя за столом, попивая чай и дуя на все еще горячий пирожок, Фредди задумчиво посмотрел на Лору.

– Что стряслось? – спросил он.

– Ничего. – Ответ был рефлекторным.

Фредди вскинул брови. Солнышко запихнула в рот последний кусочек пирожка и, не прожевав, сказала:

– Это ложь.

Фредди рассмеялся.

– Ну, ноль очков за тактичность, но десять из десяти за честность.

Они оба выжидающе посмотрели на Лору. Она им рассказала. О комоде, о музыке и даже о тени в розарии. Солнышко все это не удивляло.

– Это просто дама, – сказала она так, будто это был очевидный факт.

– Что за дама? – спросил Фредди, не сводя глаз с Лоры.

– Свадебная жена святого Энтони. Дама Цветов. – Она потянулась за очередным пирожком и бросила его под стол – для Морковки.

Фредди ей подмигнул и одними губами произнес:

– Я все видел.

Солнышко улыбнулась.

– Но почему она все еще здесь? Энтони же больше тут нет. – Лора удивила саму себя, приняв идею настолько серьезно, чтобы такое спросить.

– Да. Почему она до сих пор безобразничает и лишает нас покоя? Ведь ты им такую прекрасную свадьбу устроила!

Лора не имела понятия, шутит Фредди или нет.

Солнышко пожала плечами:

– Она расстроена.

Несмотря на то что Лора в это не особо верила, в ее животе что-то перевернулось, как в лотерейном барабане.

Рождественский день с утра был солнечным и ярким, и, пока Лора прогуливалась с Морковкой по саду, ее настроение улучшалось. Сочельник прошел без приключений, и она даже была в местной церквушке на всенощной. Она кое-что поведала Богу, и, возможно, это помогло. Лора с Богом не слишком часто общалась, и тем не менее он был в ее рождественском списке.

Солнышко, ее мама и папа прибыли ровно в двенадцать.

– Солнышко была готова с восьми часов, – сказала ее мама Лоре, когда та помогала ей снять пальто. – Она бы пришла сюда еще до завтрака, если бы мы ей разрешили.

Лора представила их Фредди:

– Это Стелла и Стэн.

– Мы называем себя «СС[36]», – усмехнулась Стелла. – Очень мило с вашей стороны было пригласить нас.

Стэн улыбнулся и протянул Лоре пуансетию и бутылку розового игристого вина.

– Что может быть лучше розового шампанского на Рождество? – сказала Стелла, поправляя платье и проверяя, в порядке ли прическа, перед зеркалом в вестибюле.

Когда Солнышко с гордостью проводила экскурсию по дому, Стелла и Стэн охали и ахали. В кухне Фредди взбивал соус, поливал жаркое подливкой, прокалывал варящуюся брюссельскую капусту и пил «Водкатини»[37]. И иногда бросал украдкой взгляд на Лору. Несколько раз их глаза встречались, и он не отводил взгляда. Лора ощущала, как внутри разливается тепло. Он настоял на том, чтобы помочь ей приготовить обед, дабы показать, насколько благодарен ей за приглашение. Он поднял бокал за Лору.

– Если они «СС», то я агент 007.

Рождественский обед был великолепен, как Лора и рассчитывала. В сказочной обстановке, создаваемой серебряным, белым и сверкающим, они слишком много ели и пили, стреляли хлопушками-конфетами и рассказывали анекдоты. Морковка расположился под столом, принимая лакомые кусочки из всех рук, тянувшихся к нему. Лора узнала, что Стелла – член книжного клуба и танцует фламенко, а Стэн увлекается дартсом и даже в составе команды местного паба участвует в соревнованиях.

На данный момент они занимали второе место в лиге, и им предстояло сыграть еще три матча, так что они рассчитывали на первенство. Но самым большим увлечением Стэна была музыка. К огромному удовольствию Фредди, их вкусы, весьма разнообразные, совпадали. Им нравились и Дэвид Боуи, и Арт Пеппер, и «The Proclaimers», и Этта Джеймс. Теперь было понятно, откуда у Солнышка такая любовь к музыке и танцам.

Пока Лора, Солнышко и Стелла убирали со стола, а затем занялись разбомбленным участком, который когда-то был кухней, Фредди и Стэн развалились в креслах, напоминая парочку осевших суфле.

– Это был лучший рождественский обед за последние несколько лет, – сказал Стэн, любовно поглаживая живот. – Только не говори этого хозяйке, – добавил он, подмигнув Фредди.

Морковка наконец-то вылез из-под стола и теперь, довольный, спал рядом с Фредди. Фредди налил Стэну виски.

– Ну и каково это – быть машинистом поезда? Так же круто, как и звучит? Мечта каждого школьника?

Стэн размешал янтарную жидкость в стакане и, понюхав ее, одобрительно покивал.

– По большей части – да, – ответил он. – Иногда я чувствую себя самым счастливым человеком на свете. Но я практически завязал с этим, не успев по-настоящему начать.

Он отпил виски, в кои-то веки вспоминая о том, о чем старался забыть.

– Я тогда ездил без сопровождения, всего пару недель. Был последний рейс в тот день; на улице было темно и холодно, и я с нетерпением ждал конца рейса, чтобы отправиться домой ужинать. Я ее не видел, пока ее не ударила кабина. После этого смотреть было практически не на что.

Он сделал глоток виски, теперь большой.

– Об этом написали в местной газете. Она была больна – так было сказано в заметке. Проблемы с нервной системой. Было холодно, она стояла и ждала. Ждала мой поезд. Это ужасно. У нее был ребенок, девочка. Бедное маленькое существо. Ее фото напечатали в газете.

Фредди покачал головой и присвистнул.

– Господи, Стэн, мне так жаль!

Стэн осушил стакан и с глухим стуком поставил его на стол.

– Это все виски, – сказал он. – Я от него становлюсь сентиментальным. Это давно было. Слава богу, Стелла привела меня в чувство и убедила снова сесть за руль: я ведь не мог даже машину водить. – Они какое-то время молчали, а потом Стэн добавил: – Но Солнышку ни слова. Я ей никогда не рассказывал.

– Конечно.

Морковка навострил уши, услышав шаги в вестибюле. Вошла Солнышко с подносом, а за ней – Лора и Стелла. Девушка поставила поднос на стол.

– Время для приятной чашечки чая и еще более приятных пирожков с разной начинкой, – сказала она. – А потом мы во что-нибудь поиграем!

В середине игры Солнышко вспомнила, что собиралась сказать родителям.

– Фредди – дерьмо в мешке.

Фредди чуть не подавился виски, а Стелла с самообладанием, вызывающим восхищение, спросила:

– Почему же ты так думаешь?

– Фелиция мне сказала. Она девушка Фредди.

– Была моей девушкой, – буркнул Фредди.

Стэн трясся от смеха, Фредди явно сгорал со стыда, но Солнышко не унималась:

– Что это значит – «дерьмо в мешке»?

– Это значит, что он не очень хорошо целуется, – выпалила Лора первое, что пришло ей в голову.

– Тогда, наверное, тебе следовало бы попрактиковаться, – мягко сказала Солнышко, похлопывая Фредди по руке.

Когда Солнышко и «СС» ушли домой, дом окутала тишина. Лора осталась наедине с Морковкой. Но где же Фредди? Он исчез, когда она провожала Солнышко и «СС». Она чувствовала себя взволнованным подростком и не знала, радоваться ей или бояться. «Это все вино», – сказала она себе. Фредди вышел из зимнего сада и взял ее за руку.

– Идем.

Зимний сад был освещен множеством свечей, из ведерка со льдом выглядывала бутылка шампанского, а рядом стояли два бокала.

– Ты потанцуешь со мной? – спросил Фредди.

Когда он опустил иглу на пластинку, Лора второй раз за много дней мысленно обратилась к Богу: «Пожалуйста, пожалуйста, только не Эл Боулли!»

Двигаясь в объятиях Фредди, она пожалела, что Элла Фицджеральд не сымпровизировала и не спела еще несколько куплетов в «Someone to Watch Over Me». Фредди посмотрел вверх, и Лора проследила за его взглядом. Оказалось, что он прицепил омелу к люстре над их головами.

– Практика – залог успеха, – прошептал он.

Когда они поцеловались, стекло на фотографии Терезы треснуло в центре и лучики разбежались во все стороны.

Глава 30

Юнис

1989 год

Фотографии на столике должны были помочь Годфри вспомнить, кем были эти люди, но это не всегда срабатывало. Когда Бомбер, Юнис и Бэби Джейн вошли в залитую солнцем гостиную, Годфри потянулся за кошельком.

– Ставлю десятку на Моего Билла в 2:45 в парке Кэмптон.

Грейс любовно погладила его по руке.

– Годфри, дорогой, это Бомбер, твой сын.

Годфри взглянул на Бомбера поверх очков и отрицательно помотал головой.

– Ерунда! Ты думаешь, что я собственного сына не узнал бы? Не могу вспомнить имя этого парня, но это точно мой букмекер.

Юнис увидела слезы на глазах Бомбера и вспомнила, что он несметное количество раз делал ставки по просьбе отца, который требовал не говорить об этом матери.

Она осторожно взяла Годфри под руку.

– У вас тут так красиво, и сегодня замечательная погода. Будьте так добры, покажите мне парк.

Годфри улыбнулся ей, он явно обрадовался.

– С удовольствием, юная леди. Думаю, что мой пес тоже не откажется от прогулки, – сказал он, глядя на Бэби Джейн со слегка озадаченным видом. – Однако, должен признать, я подзабыл, что он у меня есть.

Годфри надел шляпу, которую ему подала Грейс.

– Идем, Бомбер, – сказал он Бэби Джейн, – пора размять ноги.

Как бы Бэби Джейн ни обижало то, что ее приняли за собаку мужского пола, да еще назвали именем ее хозяина, виду она не подала. Чего не скажешь о Бомбере, который был расстроен из-за того, что отец перепутал его с букмекером. Грейс прикоснулась ладонью к его щеке.

– Не расстраивайся, дорогой. Знаю, это тяжело выносить. Вчера утром он, подскочив на кровати, заявил, что я Марианна Фейтфулл.

Бомбер невольно улыбнулся.

– Идем, ма. Пошли-ка мы за ними, а то еще попадут в какую-нибудь передрягу.

На улице след самолета на голубом небе был похож на позвоночник доисторического животного. В «Причудливом доме на окраине» причуд никаких, к сожалению, не было, но здесь был красивый громадный парк, которым могли наслаждаться местные обитатели. Грейс и Годфри переехали сюда три месяца назад, когда стало понятно, что рассудок Годфри отправился в плавание к далеким странам, а Грейс не могла справляться с ним в одиночку. Он иногда ненадолго прерывал плавание и выходил на берег реальности, но в основном старый Годфри не покидал корабля. «Дом на окраине» был идеальным пристанищем. У них были собственные комнаты, но в случае необходимости, когда требовалась помощь, всегда был кто-то на подхвате.

Годфри наслаждался прогулкой под солнцем под руку с Юнис и улыбался всем, кого встречал. Бэби Джейн бежала впереди. Когда она остановилась, чтобы сделать свое дело, Годфри покачал головой и цокнул языком.

– Очень бы хотелось научить эту собаку задирать ногу. Не успеешь и глазом моргнуть – а он уже будет гулять в чем-то фиолетовом и напевать популярные песенки.

Они остановились возле декоративного пруда с рыбками и присели на деревянную скамейку. Бэби Джейн встала у самого края пруда, очарованная всплесками и вихрями серебра и золота, – то были карпы, которые подплыли поближе в надежде получить еду.

– Даже не думай! – предупредила Бэби Джейн Юнис. – Это не суши.

Когда Грейс и Бомбер их догнали, Годфри рассказывал Юнис о других жильцах дома.

– У нас тут Мик Джаггер, Петр Устинов, Гарольд Вилсон, Анджела Рипон, Элвис Пресли, Гуги Уитерс и миссис Джонсон, которая раньше управляла прачечной на Стенли-стрит. И ты никогда не угадаешь, кто был со мной в постели, когда я проснулся прошлым утром.

Юнис помотала головой, сгорая от любопытства. Годфри на пару секунд замолчал, а потом сокрушенно покачал головой:

– И я не угадаю. Вот еще секунду назад помнил, а сейчас – пустота.

– Мне ты сказал, что то была Марианна Фейтфулл, – попыталась помочь ему Грейс.

Годфри громко засмеялся.

– Такое я бы помнил! – сказал он, подмигивая Бомберу. – К слову, ты уже сделал ставку?

До того как Бомбер ответил, Юнис обратила его внимание на фигуру вдалеке в огромных солнечных очках и на головокружительных каблуках. Эта фигура, цокая, направлялась к ним.

– Господи! – промычал Бомбер. – Что ей здесь нужно?

У Порши ушло немало времени на то, чтобы пересечь лужайку, и Юнис наблюдала за ее усилиями с восхищением.

Бэби Джейн, порыкивая, внезапно запрыгнула Годфри на колени. Годфри наблюдал за Поршей со слабо выраженным интересом и без каких-либо признаков узнавания.

– Привет, мамочка! Привет, папочка! – произнесла Порша без особого энтузиазма.

Годфри обернулся, чтобы понять, с кем она разговаривает.

– Порша, – мягко начал Бомбер, – он не всегда помнит…

Не дав ему закончить, она опустилась на скамейку рядом с Годфри и попробовала взять его за руку. Бэби Джейн зарычала, и Порша вскочила на ноги.

– О, ради всего святого! Только не эта ужасная собака!

Годфри покровительственно прижал к себе Бэби Джейн.

– Не разговаривай так с моей собакой, юная леди! Кто ты вообще такая? Немедленно уходи, оставь нас в покое!

Порша побагровела. Она приехала из Лондона, преодолев двадцать миль, голова у нее раскалывалась с похмелья, и она трижды заблудилась. Кроме того, она пропустила поздний завтрак Шарлотты «с дизайнерскими сумками и ремнями».

– Не неси чепуху, папочка. Черт побери, ты прекрасно знаешь, что я твоя дочь. Только я не торчу здесь каждые пять минут и не подлизываюсь к тебе, как твой гребаный любимый сыночек и его ничтожная, страдающая из-за безответной любви закадычная подруга. Ты, блин, прекрасно знаешь, кто я! – Она дымилась от ярости.

Годфри этот всплеск эмоций не тронул.

– Юная леди, – сказал он, глядя на ее красное лицо, – вы явно слишком долго гуляли под солнцем без головного убора и лишились рассудка. Моя дочь так никогда бы не выражалась и не вела бы себя так отвратительно. А мужчина этот – мой букмекер.

– А что насчет нее? – Порша ехидно усмехнулась, указывая на Юнис.

Годфри улыбнулся.

– Это Марианна Фейтфулл.

Грейс удалось уговорить Поршу пойти в дом и выпить чего-нибудь. Бомбер, Юнис, Годфри и Бэби Джейн продолжили гулять по парку. Под одной из яблонь стоял небольшой столик, сервированный для чаепития, за ним сидели пожилая элегантная женщина и юная девушка. Женщина пила чай, а девушка ела пирожное с лимонным джемом.

– Мои любимые, – сказала девушка, когда прогуливающиеся поздоровались, проходя мимо. – Не хотите пирожного? – Она указала на стеклянную стойку.

Бомбер и Юнис отказались, но Годфри взял одно. Бэби Джейн впала в уныние. Пожилая дама улыбнулась юной подруге.

– Элиза, я думаю, ты кое о ком забыла.

Бэби Джейн получила два пирожных.

Вернувшись в главное здание, они обнаружили там Грейс – одну.

– Где Порша? – спросил Бомбер.

– Не удивлюсь, если она уехала в Лондон, обиженная до глубины души, – сказала Грейс. – Я попыталась ей объяснить, но… – Она сокрушенно пожала плечами.

– Не понимаю, почему она ведет себя так ужасно!

Грейс мельком взглянула на Годфри, болтающего с Юнис, чтобы убедиться, что он достаточно далеко.

– Думаю, я могу это объяснить. – Грейс взяла Бомбера за руку и повела его к дивану.

– Помню, когда она была маленькой, – она грустно вздохнула, вспомнив беззубую улыбку дочурки и ее хвостики разной длины, – она всегда была папиной дочкой.

Бомбер взял ее за руку и крепко сжал.

– А теперь она его теряет, – продолжила Грейс, – и, возможно, впервые за свою сознательную жизнь она столкнулась с ситуацией, которую не могут разрешить деньги. Ее сердце разбивается, а она с этим ничего не может поделать.

– И поэтому причиняет боль тем, кто ее любит, – сердито произнес Бомбер.

Грейс похлопала его по колену.

– Она просто не знает, как с этим справиться. Она ушла отсюда вся в слезах, назвав своего дорогого папочку противным старпером.

Бомбер обнял мать.

– Не бери в голову, ма, с тобой всегда будет твой «гребаный любимый сыночек».

Перед тем как они уехали, Годфри жестом подозвал Юнис к себе.

– На ушко. – Он заговорщически подмигнул ей и понизил голос. – Я нисколько не сомневаюсь, что то действительно была моя дочь. Но даже у этой дурацкой, ужасной болезни есть свои плюсы.

Глава 31

Солнышко считала, что Фредди остался у Лоры «на ночевку». Но Фредди не был у Лоры «на ночевке». Она спала с ним в одной кровати, но она не спала с ним. Лора сама себе улыбнулась оттого, насколько по-британски это было: использовать одно и то же слово с разными значениями, но все равно не произносить то слово, которое имеешь в виду. Секс. Она не занималась с Фредди сексом. Пока что. Несколько фраз – и она перешла от двусмысленного выражения к половым отношениям!

В ту ночь они с Фредди танцевали, пили шампанское и говорили. Говорили, и говорили, и говорили. Она рассказала ему о школе, салфетке для подносов и Винсе. А когда она рассказывала, как потеряла ребенка, он держал ее в крепких объятиях. Поведала она ему и о коротких рассказах, которые написала для «Перьев, кружев и фантазии», и он смеялся до слез. Он рассказал ей про бывшую невесту, Хезер, работавшую консультантом по подбору персонала, которая хотела семью и детей, а он – нет. По крайней мере, не с ней. Еще он рассказал ей, почему продал свою маленькую фирму, занимавшуюся консалтингом в сфере информационных технологий, к ужасу Хезер, что и стало главной причиной их разрыва, – он решил стать садовником. Лора наконец рассказала ему о чудовищном свидании с Греймом и (после недолгого колебания и еще одного бокала шампанского) даже про поцелуй.

Он ухмыльнулся.

– Ну, поскольку ты еще не побежала наверх полоскать рот, я приму это за хороший знак. И надеюсь, ты не выбросила то платье!

Минуту они молчали.

– До семнадцати лет я очень стеснялся целоваться с девушками из-за этого. – Он легонько прикоснулся к шраму на губе. – Я родился с заячьей губой, и хирург зашил не очень аккуратно…

Лора наклонилась к нему и нежно поцеловала в губы.

– Ну, теперь это твое украшение.

Фредди рассказал ей все о своих отношениях с Фелицией. Дама, у которой он проработал садовником несколько лет, устроила им свидание вслепую. Она была уверена, что они поладят. Они не ладили, но Фелиция была одной из самых близких подруг дамы, так что Фредди продолжал встречаться с ней, пытаясь найти достойный путь к отступлению.

– Я был сыт по горло ее хвастовством и истериками, и меня бесило то, что она называла меня «чертов Фреддо», так что однажды я не пришел на свидание. Не очень достойно, знаю, но весьма эффективно, как оказалось. Я потерял клиентку, но оно того стоило.

Наконец, когда и у Фредди, и у Лоры закончились слова, они нашли покой в объятиях друг друга, обнявшись, как лепестки в бутоне.

Они спали в гостевой спальне, рядом с комнатой, когда-то принадлежавшей Терезе. В тот день, когда Лора обнаружила пустые ящики комода на полу, она перенесла свои вещи в соседнюю комнату. Не то чтобы она чего-то боялась. Ну, может, чуть-чуть. У нее было ужасное ощущение, что на рождественском обеде присутствовал если не призрак, то незваный гость. Пропала столовая ложка; одна из ножек стола стала короче остальных; один из коктейлей с шампанским потерял вкус; одна из вторых скрипок фальшивила. В Падуе ощущалась дисгармония, и Лора понятия не имела, как это исправить. Морковка никогда не заходил в спальню Терезы, но в ту ночь с радостью покинул свое место у камина и улегся на кровати в ногах Лоры и Фредди.

Когда Солнышку стало известно о «ночевке», она захотела узнать все подробности. Чью пижаму надел Фредди? Как он почистил зубы без зубной щетки? Храпел ли он? И еще – целовались ли они? Фредди сказал ей, что он одолжил у Лоры ее ночную рубашку, зубы почистил мылом и кусочком фланели, и нет, он не храпел, но Лора храпела так, что дребезжали оконные стекла. И да, они целовались. Солнышко было интересно, стал ли Фредди лучше целоваться, и он сказал ей, что учился этому. Лора никогда не видела, чтобы Солнышко так смеялась, но было непросто угадать, насколько она ему поверила. А вот что из услышанного она перескажет дома, догадаться было легко.

Был канун Нового года. В гостевой спальне окно тоже выходило на розарий, но этим утром шел такой сильный дождь, что его практически не было видно. Фредди придет позже. Вечером они пойдут праздновать в местный паб. Пока же Лору, как магнитом, притягивал кабинет. Запасшись достаточным количеством тостов для двоих и чайником чая, Лора вошла в кабинет и разожгла камин. Морковка следовал за ней. Она взяла маленькую коробку с полки и выложила содержимое на стол. На улице шел ливень, какого давно не было, и звуки падающей с неба воды контрастировали с потрескиванием дров. Впервые Лора держала в руке предмет, которому не могла дать имя, и, даже прочитав ярлык, она осталась в недоумении относительно его предназначения.

Деревянный домик с нарисованными окнами и дверью, № 32. Найден в мусорном контейнере возле дома № 32 на Марли-стрит двадцать третьего октября…

Эдна взглянула на удостоверение, которое ей предъявил молодой парень, сказав, что он из компании по водоснабжению и пришел проверить водопровод. Просто плановый визит. Он сказал, что они ходят ко всем клиентам старше семидесяти перед началом зимы. Эдне было семьдесят восемь, и, чтобы увидеть, что написано на удостоверении, ей нужны были очки для чтения. Ее сын, Дэвид, всегда просил ее быть предельно осторожной, открывая дверь незнакомцам. «Не снимай цепочку, пока не узнаешь, кто за дверью», – советовал он. Проблема заключалась в том, что, если не снимать цепочку, дверь лишь чуть-чуть приоткрывалась, а она на таком расстоянии не могла прочесть данные на удостоверении. Даже в очках. Парень терпеливо ждал, улыбаясь. Он казался хорошим. На нем был приличный комбинезон с бейджем на правом нагрудном кармане, а в руке – черный пластмассовый ящик для инструментов. На удостоверении была фотография, и человек, изображенный на ней, был похож на него, а еще она смогла разобрать слова «Темза» и «водное». Она впустила его. Она не хотела, чтобы он думал, что она глупая и беспомощная старуха.

– Не хотите чашечку чая? – спросила она.

Он благодарно улыбнулся.

– Вы просто прелесть. У меня в горле пересохло. Я последний раз пил сегодня в семь утра. Чай с молоком и двумя ложками сахара – и я счастливый человек.

Она повела его в туалет на первом этаже, а затем – в ванную на втором этаже и показала сушилку на лестничной площадке, где находился бак с водой. В кухне она поставила чайник на плиту и, ожидая, пока вода закипит, посмотрела на длинную узкую полосу сада за домом. Эдна жила в доме ленточной застройки в восточной части Лондона уже почти шестьдесят лет. Они с Тэдом переехали сюда, как только поженились. Они вырастили тут детей и, к тому времени, как Дэвид и его сестра Диана уехали, выплатили полную стоимость дома. Конечно же, сейчас они ни за что бы не смогли позволить себе такой дом. Он был здесь единственным сохранившимся в первозданном виде. Один за другим дома покупали и переделывали, и цены взлетели так высоко, как юбки у теперешних девиц, как сказал бы Тэд. Нынче здесь жили молодые успешные люди, имеющие скоростные машины, наборы для фондю и бог знает что еще. Денег у них было слишком много, и они не знали, на что еще их потратить. Не то что в старые времена, когда дети играли на улице, а ты был знаком со всеми соседями и знал, чем они занимаются.

Молодой человек вошел в кухню, как раз когда Эдна наливала чай.

– Все так, как я люблю, – сказал он, выпив его большими глотками, как будто очень спешил. – Наверху все в полном порядке.

Он быстро проверил, все ли в порядке под раковиной, а затем сполоснул чашку, открыв кран. На Эдну это произвело впечатление. Он был хорошим мальчиком, прямо как ее Дэвид. Его мама, очевидно, воспитала его как следует.

Днем снова позвонили в дверь. Два посетителя за день – это было неслыханно. В дверную щель она увидела маленькую, аккуратно одетую темнокожую женщину, которой было за шестьдесят. На ней был темно-синий костюм и ослепительно-белая блузка. Тугие завитки волос выглядывали из-под темно-синей шляпки с вуалью с мушками, прикрывавшей верхнюю часть лица. Перед тем как хоть кто-то из них успел что-нибудь сказать, у женщины подогнулись колени и она схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Несколько минут спустя она сидела в кухне Эдны и многословно извинялась, говоря с сильным ямайским акцентом и размахивая перед собой рукой.

– Прошу прощения, дорогая. Это просто очередной приступ. Врач говорит, что это связано с сахаром, – сказала она, наклонившись вперед так, что чуть не упала со стула, а затем резко выпрямилась. – Мне очень неловко, что я доставляю вам столько беспокойства.

Эдна отмахнулась от ее извинений.

– Тебе необходима чашечка горячего сладкого чая, – сказала она, снова наполняя чайник.

По правде говоря, она была рада компании. Женщина представилась: ее звали сестра Руби. Она ходила от дома к дому и предлагала свои услуги – духовной целительницы, чтеца и советчицы. Она сообщила Эдне, что может гадать по руке, на картах и кристаллах, а также практикует обеа[38], джаду[39] и джу-джу[40]. Эдна ничего не знала про обадиа, джедай или джуди, но ее всегда интриговали гадалки и подобные им личности, и она была очень суеверной. В ее доме новые ботинки никогда не ставили на стол, не открывали зонтики в помещении и по лестнице всегда поднимался или спускался только один человек. Ее бабушка-ирландка гадала на кофейной гуще всем соседям, а одна из ее теть зарабатывала на жизнь тем, что предсказывала будущее по хрустальному шару на набережной Брайтона[41] как Мадам Петуленгра. Когда сестра Руби, взбодрившаяся после чая, предложила погадать Эдне по руке, та с радостью согласилась. Сестра Руби взяла руку Эдны в свою, перевернула ее ладонью вверх и провела по ней своей ладонью несколько раз. Затем у нее ушла целая минута на то, чтобы изучить морщинистую карту ладони Эдны.

– У тебя двое детей, – в конце концов сказала она. – Мальчик и девочка.

Эдна кивнула.

– Твой муж умер… восемь лет назад. У него болело вот здесь. – Сестра Руби прижала свободную руку к груди.

Тэд умер от инфаркта, когда возвращался домой из паба. Цветы от семьи и, по желанию, пожертвования в Британский фонд сердца. Сестра Руби слегка касалась пальцами ладони Эдны в разных местах, будто пыталась прочитать зашифрованное послание.

– Ты волнуешься из-за дома, – наконец объявила она. – Ты хочешь остаться, но кто-то хочет, чтобы ты уехала. Мужчина. Твой сын? Нет. – Она поднесла к глазам руку Эдны, а затем откинулась на спинку стула и закрыла глаза, будто пыталась представить мужчину, о котором шла речь. Вдруг она села прямо, вытянулась, как струна, и хлопнула руками по столу. – Это бизнесмен! Он хочет купить твой дом!

За второй чашкой чая и только что открытой коробкой печенья «Бурбон» Эдна рассказала сестре Руби все о Юлиусе Уинсгрейве: что этот предприниматель, застройщик, подлый и алчный, просто придурок (нет, она не употребила слово «придурок» – Руби ведь сестра и все такое). Он уже несколько лет пытался уговорить Эдну продать свой дом, так как он скупил большинство домов на этой улице и прилично на них нажился. В конце концов его тактика запугивания заставила Дэвида проконсультироваться с адвокатом, и он добился судебного предписания в отношении Юлиуса, чтобы предотвратить дальнейшие притеснения с его стороны. Но Эдну не покидало ощущение нависшей над ней угрозы, он напоминал ей стервятника, сужающего круги над потенциальной жертвой. Сестра Руби внимательно слушала.

– Похоже, он нехороший и опасный человек.

Она потянулась за своей вместительной поношенной сумкой и начала перебирать ее содержимое.

– У меня есть то, что наверняка тебе поможет.

Она положила на стол маленький плоский кусочек дерева в форме фасада дома. На нем были намалеваны четыре окна и голубая входная дверь. Такого же цвета, как дверь Эдны.

– Скажи, пожалуйста, какой номер твоего дома, – попросила сестра Руби.

– Тридцать два.

Сестра Руби достала из сумки ручку и написала на входной двери домика большими цифрами «32».

– Теперь это самый сильный амулет, и он будет защищать тебя ровно столько, сколько я скажу, – заявила она.

Она крепко зажала домик между ладонями и закрыла глаза. Ее губы несколько минут яростно двигались в беззвучном заклинании, после чего она расположила дом в центре кухонного стола.

– Пусть здесь и останется, – сказала она. – Здесь – центр твоего дома, и отсюда домик будет тебя защищать. Но ты должна понимать, что он теперь все равно что твой дом. И пока он будет в целости и сохранности, он сможет тебя оберегать. Но если кто-то или что-то его повредит, то же самое, и даже хуже, произойдет с твоим домом. Это может быть что угодно: огонь, вода, разрушение. Ничто не отменит действия магии, и ничто не отменит действия проклятия.

Эдна взглянула на маленький деревянный домик и задумалась: неужели он сможет защитить ее от Юлиуса Уинсгрейва? Ну, оттого, что она попытается так себя обезопасить, никто не пострадает. Сестра Руби взяла свою чашку и блюдце. Подошла к раковине и, не обращая внимания на возражения Эдны, тщательно вымыла их, а потом поставила на сливную полку. Когда Эдна повернулась спиной к Руби, чтобы положить печенье обратно в коробку, сестра стряхнула с мокрой руки три капли воды, которые упали на разрисованный фасад деревянного дома.

– Вот так, – сказала она, взяв сумку. – Ну, мне пора, я отняла у тебя много времени.

Эдна закопошилась в поисках кошелька, но сестра Руби отказалась от оплаты своих услуг.

– Было приятно с тобой поболтать, – сказала она, направляясь к входной двери.

Без макияжа лицо в зеркале выглядело куда моложе. Под тугими завитками парика были черные волосы, выпрямленные утюжком. Джинсы, ботинки и пальто с леопардовым принтом окончательно превратили сестру Руби в Симону ла Саль. Она взглянула на дизайнерские наручные часы, чтобы узнать время, и схватила дизайнерскую сумку. Юлиус уже ждал ее в ресторане, нетерпеливо постукивая пальцами по безупречной льняной скатерти.

– Шампанское, пожалуйста, – сказала она проходящему мимо официанту на уверенном эстуарном английском[42].

Глаза Юлиуса округлились.

– А ты заслужила?

Симона улыбнулась.

– А ты сомневаешься? – спросила она. – Все прошло как по маслу. Мой мальчик был у нее утром и поработал с запорным краном, а ванная располагается прямо над кухней.

Она взглянула на свои часы.

– Потолок в кухне уже должен обвалиться.

Юлиус улыбнулся:

– Мать и сын – какая замечательная команда!

Он придвинул к Симоне толстый коричневый конверт, лежавший на столе. Она проверила его содержимое, после чего конверт скользнул в ее сумку. Официант принес шампанское и наполнил оба бокала. Юлиус произнес тост.

– Было приятно иметь с тобой дело.

Проводив сестру Руби, Эдна ненадолго прилегла на диван. Два посетителя за день – замечательно, но несколько утомительно. Когда примерно через час она проснулась, шел дождь. В кухне. Деревянный домик, лежавший на столе, был мокрым. Краска потекла, окна совсем смылись, лишь номер «32» был отчетливо виден. Эдна посмотрела вверх и увидела темное пятно, которое с ужасающей скоростью расползалось по потолку. Последним, что она услышала, был звук, напоминающий грохот работающих механизмов, и шум падающей штукатурки.

– Хорошо, хорошо! Сдаюсь! – Лора погладила теплую голову, которая нетерпеливо тыкалась в ее колено последние пять минут.

Морковка проголодался, и ему нужно было справить малую нужду. Время обеда давно миновало. Лора пробежала взглядом по множеству предметов с золотыми звездочками, лежавших на столе перед ней, а затем посмотрела на наручные часы. Почти три часа.

– Бедный Морковка! – сказала она. – Похоже, ты еле терпишь.

На улице все еще лил дождь, но, к счастью, Морковке подарили на Рождество (вместе с другими замечательными вещицами) непромокаемый плащик. Он поскакал в сад рысью, а Лора тем временем принялась готовить ему обед. Пес вскоре вернулся, оставляя на напольной плитке узор следов мокрых лап. После обеда Лора поднялась на второй этаж, чтобы выбрать наряд для вечера. Она чувствовала себя неловко из-за того, что долго выбирала приличное нижнее белье. Прилично неприличное. Не найдя любимых сережек, она подумала, что могла оставить их в спальне Терезы, и пошла посмотреть, не там ли они. Она повернула холодную медную ручку. Дверь была заперта. Изнутри.

Глава 32

Фредди ткнул в Морковку пальцем под покрывалом.

– Вставай, ленивая гончая, и сделай нам чай.

Морковка повозился в своем гнезде из одеяла и удовлетворенно вздохнул. Фредди умоляюще посмотрел на Лору, но та быстро спрятала голову под подушку.

– Полагаю, чай на мне, – сказал он, выпрыгивая из постели, и начал искать что-нибудь надеть – скорее чтобы не замерзнуть, а не из-за застенчивости.

Халат Лоры едва ли был самой подходящей вещью, но именно он оказался под рукой. Фредди раздвинул шторы. Новый год порадовал голубым небом: день был солнечным. Лора потянулась, обнаженная под теплым одеялом, и задумалась, успеет ли сбегать в ванную, чтобы взбодриться и выглядеть более молодой. Но, с другой стороны, какой в этом смысл? Фредди ее уже видел. Лора пригладила пальцами волосы и посмотрела в маленькое зеркало, стоявшее на прикроватной тумбочке, чтобы проверить, не размазалась ли тушь под глазами. По крайней мере, улыбка была белоснежной.

Часа через два после того, как они встали, оделись и позавтракали бобами с тостами, пришла Солнышко. Они пообещали ей, что, если погода будет хорошей, пойдут с Морковкой на прогулку в парк, расположенный неподалеку. Лора и Фредди шли не спеша, рука об руку, а впереди бежала Солнышко с Морковкой, кидая ему мячик на веревке (еще один подарок на Рождество), который он должен был принести обратно.

– У меня такое впечатление, что Морковка на это соглашается, чтобы развлечь Солнышко, – сказал Фредди.

Лора наблюдала за тем, как Морковка послушно возвращает мячик Солнышку лишь для того, чтобы она бросила его снова, командуя «апорт!».

– Я подозреваю, что он будет ей подыгрывать до тех пор, пока не найдет занятие поинтереснее.

И действительно, после следующего броска Морковка, увидев, что мячик исчез в кусте можжевельника, отправился искать кроликов. Бедняга Фредди, уполномоченный Солнышком помогать Морковке искать мячик, вскоре по локоть запустил руки в можжевельник.

– Оставь его, – сказала Лора, видя, что Фредди рискует весь исцарапаться, – мы ему новый купим.

– Нет! – завопила Солнышко. – Ему ведь этот мячик на Рождество подарили! Он очень расстроится и возненавидит меня, потому что я не могу кидать прямо, потому что я балда. – Солнышко была готова расплакаться.

– Никакая ты не балда! – сказал Фредди, наконец-то высвобождаясь от вцепившихся в него веток можжевельника и победно размахивая мячиком. – И кто это тебя так назвал?

– Меня так Никола Кроу называла в школе, когда мы играли в лапту и я бросала мяч.

– Ну, Никола Кроу – невежа, а ты, юная леди, солнечный ребенок. Никогда об этом не забывай.

Он вручил ей мяч, и ее лицо просветлело, но на улыбку пока нельзя было надеяться. Устав гоняться за кроликами, Морковка вернулся и понюхал свою игрушку. Затем он лизнул Солнышку руку. Она улыбнулась.

Они пошли дальше, игрушку Морковки теперь несла Лора, Фредди осматривал свои раны, а Солнышко вдруг замерла, увидев маленький блестящий предмет, затоптанный в грязь.

– Смотрите! – воскликнула она, выковыривая его из грязи.

– Что это? – Фредди взял у нее предмет и очистил его. Это было медное кольцо для ключей с брелоком в виде слоненка.

– Нужно его забрать домой, – сказала Солнышко. – Мы прицепим к нему ярлык и выложим на сайт.

– А тебе не кажется, что у нас и так слишком много потерянных вещей? – спросила Лора, вспоминая, сколько вещей на полках и в ящиках ждут своей золотой звезды.

Но Фредди поддержал Солнышко:

– Слушай, я тут думал над тем, как заинтересовать людей в нашем сайте. Выложить описание предметов – это еще полдела. Нужно, чтобы люди их увидели. Думаю, история Энтони замечательная, и, я уверен, мы сможем привлечь местную прессу, может, даже радио и телевидение. А если у нас еще будут и недавно потерянные и найденные вещи, наряду со старыми, это только пойдет на пользу.

А вот Лоре пошло на пользу то, что Фредди сказал «у нас». Теперь она не будет разбираться с пугающим наследством Энтони в одиночку, у нее были помощники, которыми она очень гордилась и которых очень боялась просить о помощи.

Вернувшись в Падую, Солнышко сразу направилась в кабинет, чтобы сделать ярлык к кольцу для ключей. Мама и папа Солнышка пригласили их всех на чай, но она была решительно настроена прикрепить к кольцу ярлык и разместить его на полке или в ящике перед тем, как они уйдут. Лора пошла наверх переодеться, а Фредди в кухне вытирал старым полотенцем лапы Морковки. Возвращаясь, Лора дернула за ручку двери, ведущей в спальню Терезы. Дверь все еще была заперта. В кабинете она сделала ярлык и прикрепила его к кольцу для ключей под строгим надзором Солнышка.

– Солнышко?

– Мм? – Она сосредоточенно пыталась разобрать, что написала Лора.

– Помнишь, на днях ты сказала, что Дама Цветов расстроилась?

– Ага.

Лора положила ручку на стол и подула на ярлык, чтобы чернила быстрее высохли. Как только она положила ярлык, Солнышко взяла его и тоже стала на него дуть. На всякий случай.

– А почему, как ты думаешь, она обиделась на меня?

Лицо и поза Солнышка красноречиво говорили: «Ну как можно быть такой глупой?» Это сопровождалось закатыванием глаз, пыхтением и упиранием рук в бедра.

– Она обиделась не только на тебя, – «конечно же» подразумевалось, – она обиделась на всех.

Не на такой ответ рассчитывала Лора. Если верить тому, что говорит Солнышко (а суд присяжных как раз удалился на перерыв, чтобы попить латте), то, к ее облегчению, не она одна была мишенью гнева Терезы, но Лора по-прежнему не понимала, что следует сделать, чтобы ее умилостивить.

– Но почему она злится?

Солнышко пожала плечами. На данный момент она потеряла интерес к Терезе и ждала чаепития. Она рассматривала свои наручные часы. Она уже могла сказать, сколько «часов» и, как правило, «половин», а все, что между, становилось «почти».

– Почти четыре часа, – сказала Солнышко, – а чай ровно в четыре.

Она подошла к двери.

– Сегодня утром я сделала маленькие кексы, булочки, приятные пирожки и еще безумно вкусные креветки. Для чаепития.

Фредди широко улыбнулся.

– Так вот почему ты не пришла сюда в почти половину двенадцатого! – Он подмигнул Лоре и прошептал одними губами: – К счастью.

– А еще папа сделал сосиски в тесте, – сказала Солнышко, надевая пальто.

Глава 33

Юнис

1991 год

– Эти сосиски в тесте – ничто по сравнению с рулетами миссис Дойл, – сказал Бомбер.

Миссис Дойл перебралась в Маргит, в квартиру с видом на море, булочную купила какая-то фирма, и теперь вместо домашних пирогов и другой выпечки там предлагались изделия массового производства. Юнис подала Бомберу бумажную салфетку, так как крошки упали ему на колени.

– Уверена, Бэби Джейн с радостью поможет это доесть, – сказала она, мельком взглянув на мордочку мопса, с надеждой глядевшего на Бомбера.

Бэби Джейн не повезло. Несмотря на плохое качество, обед был им съеден, а крошки отправлены в мусорное ведро. Юнис решила угостить его сосисками в тесте, на этот раз не переживая по поводу его здоровья и талии. Они намеревались навестить Годфри и Грейс, и в последнее время выдерживать визиты в «Причудливый дом» становилось все тяжелее и тяжелее. Она хотела, чтобы хоть что-нибудь облегчило боль Бомбера, наблюдающего за тем, как мужчина, которого он знал как своего отца, неумолимо движется к далекому, недосягаемому горизонту. Крепкое здоровье Годфри по горькой иронии сочеталось с неустойчивостью его психики: он превратился в большого напуганного и злого ребенка. «Тело быка, голова мотылька», – так говорила о нем Грейс. Такое его состояние было ужасным наказанием для тех, кто его любил. Годфри друзей и членов своей семьи воспринимал как незнакомых людей, которых он боялся и, по возможности, избегал. Любая попытка проявить нежность – прикосновением, поцелуем, объятьем – пресекалась ударом кулака или ноги. И у Грейс, и у Бомбера было немало синяков. Грейс держалась мужественно, но теперь, после почти двух лет жизни в «Причудливом доме», она больше не делила комнату с мужем, поскольку его можно было безопасно любить только на расстоянии. Порша постоянно держалась на большом расстоянии. Ее визиты прекратились, когда Годфри начал применять силу.

Бомбер в недоумении покачал головой, доставая объемистую рукопись из коричневого конверта, который почтальон принес сегодня утром.

– Уверен, она это делает только для того, чтобы меня завести.

Он держал в руках последнюю рукопись сестры.

– Она их еще кому-то отправляет?

Юнис заглянула через его плечо и взяла страницу с кратким содержанием.

– Я в этом уверен. Мне невыносимо стыдно. Она наверняка отправила последнюю Брюсу. Он сказал, что уже готов опубликовать какое-нибудь ее творение только ради того, чтобы увидеть выражение моего лица.

Юнис читала текст на странице, которую держала в руке, и тряслась от смеха. Бомбер откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.

– Ну же, положи конец моим мучениям!

Юнис ухмыльнулась:

– Забавно, что ты это сказал, но я как раз думала о том, что можно уговорить Кэти Бейтс[43] похитить Поршу, привязать ее к кровати в хижине в глубине леса, кувалдой сломать ей обе ноги, а затем давать ей советы по поводу того, как надо писать роман.

После первого просмотра фильма «Мизери» они за ужином развлекались, составляя список писателей, кому уроки литературного творчества в школе Кэти Бейтс пошли бы на пользу. Юнис не верилось, что они забыли включить в этот список Поршу.

– Проще было бы сломать ей все пальцы, чтобы она вообще не смогла писать.

Юнис возмущенно потрясла головой, делая вид, что не одобряет сказанное им.

– Но тогда мы были бы лишены таких литературных шедевров, как этот, – сказала она, размахивая в воздухе листком с кратким содержанием романа. Она прокашлялась и сделала драматическую паузу. Бэби Джейн тявкнула, поторапливая ее. – «Жанин Эир». «Жанин Эир – юная сирота, которую воспитывает жестокая состоятельная тетя – миссис Уид. Она странный ребенок, видит призраков, и ее тетя всем говорит, что она «под кайфом», и отправляет ее в частный реабилитационный центр «Хай Вуд». Владелец «Хай Вуда», мистер Братвурст, тратит все деньги, получаемые от клиентов, на героин, а девочек кормит только хлебом и топленым свиным жиром. Жанин подружилась с доброй и разумной девочкой по имени Эллен Скалдинг, которая умирает, подавившись крошкой сухого хлеба, потому что рядом не было никого из персонала, кто мог бы оказать первую помощь. Сама Жанин не знала, как выполнить прием Геймлиха.

Юнис остановилась, чтобы проверить, не нуждается ли Бомбер в помощи. Он бился в конвульсиях от беззвучного смеха, а озадаченная Бэби Джейн сидела у его ног. Юнис подождала, пока он немного успокоится, и продолжила:

– Мистера Братвурста отправляют в тюрьму за несоблюдение законов о здоровье и безопасности, а Жанин оказывается в качестве компаньонки в семействе, проживающем в старинном поместье Приклфилдз в Понтефракте. Ее подопечная – маленькая француженка Белль, а работодатель – мрачный, задумчивый мужчина; зовут его мистер Манчестер, он часто повышает голос, но хорошо относится к прислуге. Жанин в него влюбляется. Однажды вечером он просыпается оттого, что у него загорелись волосы, и она спасает ему жизнь. Он делает ей предложение. Свадьба – просто катастрофа.

– Не только свадьба, – вставил Бомбер.

Юнис продолжила:

– И когда они уже собираются обменяться клятвами верности, появляется некий мистер Мейсон, который заявляет, что мистер Манчестер уже женат на его сестре – Банти. Мистер Манчестер тащит их в Приклфилдз, и они видят сошедшую с ума от крэка и кокаина женщину, ползающую по чердаку на четвереньках, которая рычит и пытается укусить себя за лодыжку; за ней гоняется сиделка, размахивая шприцем с кетамином. Жанин идет собирать свои вещи. Она чуть не умерла от переохлаждения, бродя возле болота, но добрый, истинно верующий христианский священник и две его сестры подбирают ее и приводят домой. И, как это часто случается, оказываются ее двоюродными братом и сестрами, а как случается еще чаще, ее давно потерянный дядюшка умирает, оставляя ей все свое состояние. Жанин с удовольствием делится наследством со своей вновь обретенной родней, но отвергает предложение священника присоединиться к нему и отправиться в качестве миссионера в Луишем, так как осознает, что мистер Манчестер всегда будет любовью всей ее жизни. Она возвращается в Приклфилдз, но оказывается, что поместье сгорело дотла. Пожилая дама, проходящая мимо, говорит ей, что подожгла его «эта тупая наркоша Банти», которая тоже сгорела, танцуя на пылающей крыше. Мистер Манчестер, этот храбрец, спас всю прислугу и котенка, но ослеп вследствие того, что на него упала горящая балка, и еще он лишился уха. Узнав, что он одинок, Жанин решает дать им еще один шанс, но объясняет мистеру Манчестеру, что ей нужно время, так как ей до сих пор трудно доверять людям. Через шесть недель они женятся, и, когда рождается их первый сын, мистер Манчестер невероятным образом прозревает на один глаз[44].

– Это же комедийный шедевр! – воскликнула Юнис, вручив ему листы. – Ты уверен, что не будешь это издавать?

Бомбер швырнул в нее ластиком, но не попал, так как она нагнулась.

Юнис села за свой стол и, подперев руками подбородок, задумалась.

– Как ты считаешь, почему она это делает? – спросила она. – Я имею в виду, не для того же, чтобы тебя завести. Столько усилий! И в любом случае, зная Поршу, ее бы надолго не хватило. Должно быть что-то еще. И если бы она действительно этого хотела, она смогла бы издать роман за свой счет. Она ведь может себе это позволить.

Бомбер печально покачал головой.

– Я думаю, что она хочет быть хоть в чем-то хороша. К сожалению, она выбрала не то занятие. Даже с ее деньгами и так называемыми друзьями ее жизнь слишком пуста.

– А я думаю, что это, наверное, из-за тебя. – Юнис встала и подошла к окну. Ей лучше удавалось излагать свои мысли, когда она двигалась. – Мне кажется, ей необходимо одобрение старшего брата, похвала, любовь, признание ее способностей – называй это как хочешь, – и она пытается заслужить это написанием романов. Она загнала себя в угол. Порша грубая, эгоистичная, поверхностная и иногда откровенно жестокая, и она никогда бы не призналась, что ей на это не наплевать, но в глубине души твоя маленькая сестричка хочет, чтобы ты ею гордился, и она стала писать не потому, что у нее есть талант или это доставляет ей удовольствие. Это средство достижения цели. Ты издатель, и она хочет написать роман, который ты сочтешь достаточно хорошим для того, чтобы его издать. Именно поэтому она «одалживает» сюжетные линии у классиков.

– Но я и так ее люблю. Да, я не одобряю того, как она себя ведет: как она относится к маме и папе, как она с тобой разговаривает. Но она моя сестра. Я всегда буду ее любить.

Юнис подошла к нему и, встав сзади, легонько положила руки ему на плечи.

– Я знаю. Но не думаю, что Порша это знает. Бедная Порша! – И впервые она искренне посочувствовала ей.

Глава 34

Лора сидела на кровати, ее руки были так крепко сжаты в кулаки, что ногти впились в ладони, оставляя на коже маленькие полумесяцы. Она не знала, бояться ей или злиться. Обольстительный голос Эла Боулли доносился из зимнего сада, и он действовал на нее, как царапание ногтями по доске.

– Меня тошнит от одной мысли о тебе! – вырвалось у нее, и она швырнула книгу, лежавшую на прикроватной тумбочке, в дальний конец комнаты.

Книга, шлепнувшись на туалетный столик, сбила один из стеклянных подсвечников на пол, и он разбился.

– Черт!

Лора про себя извинилась перед Энтони. Она встала с кровати и спустилась вниз, чтобы взять щетку и совок и чтобы убедиться в том, что она и так знала наверняка. Пластинка Эла Боулли в выцветшем бумажном конверте лежала на столе в кабинете. Она сама положила ее туда вчера, когда ее утомила мелодия, которая теперь преследовала ее – в прямом смысле – и днем и ночью. Она надеялась (сейчас ей это казалось глупостью), что если она уберет пластинку подальше от граммофона, то мелодия перестанет звучать. Но Тереза не играла по правилам, диктуемым физическми законами. Видимо, после смерти они ее никак не ограничивали, и она вредила с творческим подходом. А что или кто это мог еще быть? При жизни Энтони был неизменно добр к Лоре, так что вряд ли он, умерев, стал пакостничать. В конце концов, она сделала или пыталась сделать все, о чем он ее попросил. Она взяла пластинку и взглянула на улыбающегося мужчину с прилизанными темными волосами и горящими глазами.

– Если бы ты только знал! – сказала она ему, качая головой.

Она положила пластинку в ящик и налегла на него всем телом, демонстративно закрывая его. Как будто от этого что-то могло измениться. Она рассказала Фредди о запертой двери комнаты Терезы и попросила его попробовать ее открыть. Он дернул за ручку и заявил, что дверь заперта, и добавил, что, по его мнению, ее открывать не следует.

– Она сама откроет, когда придет время, – сказал он, словно говорил о непослушном ребенке, которому просто нужно выпустить пар.

И Фредди, и Солнышко, похоже, со спокойствием принимали все, что имело отношение к Терезе, и это приводило Лору в бешенство. Надоедливое присутствие человека, который точно погиб и чей прах рассеяли в саду, безусловно, должно вызывать хоть какой-то страх. Тем более что она уже находилась – благодаря их усилиям – в блаженном послебрачном, хотя и посмертном, состоянии. Это же черная неблагодарность! Лора печально улыбнулась. Но кто еще это мог быть, если не Тереза? Где аргумент терпит неудачу, расцветает фантазия. Закончив сметать осколки стекла, она услышала, что Фредди и Морковка вернулись с прогулки.

В кухне, за чашечкой чая и тостом, она рассказала Фредди о музыке.

– Ах, это, – сказал он, скармливая Морковке кусочки тоста с маслом. – Я тоже музыку слышал, но не обращал на это особого внимания. Никогда не знаешь, Солнышко это или нет.

– Я убрала пластинку, но ничего не изменилось, и теперь я спрятала ее в ящик в кабинете.

– Зачем? – спросил Фредди, размешивая сахар.

– Почему я ее убрала или почему спрятала в ящик?

– И то и другое.

– Потому что меня это сводит с ума. Я спрятала пластинку, чтобы она больше не смогла ее ставить.

– Кто? Солнышко?

– Нет. – Лора помолчала пару секунд, а потом неохотно произнесла: – Тереза.

– А, наш постоянный жилец-призрак. Так ты спрятала пластинку, чтобы что-то изменилось, и думаешь, что это сработает?

– Я не очень-то в это верю, но мне немного полегчало. Я не перестаю размышлять, что еще можно сделать. Почему она ведет себя как какая-то чертова примадонна? У нее теперь есть Энтони, так почему мне нельзя спокойно жить в этом доме? Он же этого хотел.

Фредди глотнул чая, нахмурившись, так как он обдумывал ее вопрос.

– Помнишь, что сказала Солнышко? Она сказала, что Тереза не на тебя злится, а на всех. Она гневается не целенаправленно. Так что это не из-за дома. А что-то похожее происходило с Энтони, когда он был жив?

– Нет, насколько мне известно. В доме всегда пахло розами, и создавалось впечатление, что Тереза еще здесь, но этим все и ограничивалось. И Энтони никогда ни о чем таком не упоминал.

– Значит, только после смерти Энтони эта дама начала делать мелкие пакости?

– Да. И это странно. Я предполагала, что она все это время ждала его на небе или еще где-то, танцуя фокстрот или крася ногти…

Фредди покачал пальцем из стороны в сторону, порицая недоброжелательный тон, который прокрался в ее голос.

– Знаю, знаю, я ужасная, – засмеялась Лора. – Но я не понимаю, что ей еще нужно? Она должна быть счастлива, снова обретя его. А она тут ошивается, ведет себя неподобающим образом, словно какая-то рассерженная дива. Мертвая.

Фредди накрыл ее руку своей и сжал.

– Знаю, это сбивает с толку. Она, бесспорно, та еще штучка.

– Ну а мертвым это вообще не пристало, – подхватила Лора.

Фредди усмехнулся.

– Я думаю, вы бы поладили. Судя по тому, что Энтони мне о ней рассказывал, вы похожи больше, чем ты думаешь.

– Вы с ним говорили о Терезе?

– Да, иногда. Он стал чаще вспоминать о ней незадолго до своей смерти.

Он допил чай и налил себе еще.

– Но, может быть, мы что-то упускаем. Мы предполагаем, что, только потому, что Энтони умер и мы рассеяли его прах в том же месте, где он рассеял прах Терезы, они должны быть вместе. Но разве дело в прахе? Разве он – это не просто «останки», то, что осталось после смерти человека? И Энтони, и Тереза мертвы, но, возможно, они не вместе, и именно в этом кроется проблема. Если бы мы с тобой поехали в Лондон по отдельности и не договорились о месте встречи, какова вероятность того, что мы бы друг друга нашли? И давай признаем, где бы они ни были, это место несоизмеримо больше Лондона. Кроме того, не надо забывать обо всех погибших людях, которые пребывают там с тех пор, хм, как люди начали умирать.

Фредди откинулся на спинку стула, довольный собой и своим объяснением. Лора вздохнула и уныло плюхнулась на стул.

– Так ты думаешь, что Терезе теперь еще хуже, чем было до того, как он умер, потому что раньше она, по крайней мере, знала, где он находился? Потрясающе! Выходит, есть вероятность, что она еще долго будет нас терзать? Или вообще не отвяжется от нас никогда. Черт!

Фредди поднялся и встал сзади нее, положив руки ей на плечи.

– Бедная Тереза. Думаю, тебе стоило бы отнести пластинку в зимний сад.

Он поцеловал ее в макушку и пошел поработать в саду. А Лора почувствовала себя виноватой. Это все, наверное, чепуха, ну а если предположить, что не чепуха? Сейчас у нее есть Фредди, но что, если спустя столько времени Тереза и Энтони так и не воссоединились?

Бедная Тереза!

Лора встала и поднялась в кабинет. Она достала пластинку из ящика и отнесла ее в зимний сад, где положила на столике возле граммофона. Взяв в руки фотографию Терезы, она посмотрела на нее – уже размытое изображение за треснутым стеклом. Пожалуй, впервые она увидела за снимком человека. Пусть Фредди и считает, что они похожи, но Лора ясно видела их различия. Она уже прожила на пятнадцать лет больше, чем Тереза, но она не сомневалась, что короткая жизнь Терезы была куда более тяжелой, яркой и насыщенной, чем ее собственная. Как жаль!

Лора легонько провела кончиками пальцев по лицу за ужасной мозаикой. Что сказала Сара? «Пора завязывать с прятками и дать неприятностям ответный пинок».

– Я тебя починю, – пообещала она Терезе.

Она взяла в руки пластинку и поставила ее на вертушку.

– Веди себя хорошо, – сказала она комнате. – Я пытаюсь быть на твоей стороне.

Глава 35

Юнис

1994 год

Юнис никогда не забудет запаха нагретых солнцем роз, втекающего через открытое окно, когда она сидела рядом с Бомбером и Грейс и наблюдала за тем, как умирает Годфри. Его время почти вышло. Измученное тело работало вхолостую; его дыхание было настолько неглубоким, что даже не смогло бы заставить затрепетать крылья бабочки. Страх, гнев и замешательство, которые изнуряли его в последние годы жизни, наконец прекратили тиранить Годфри, оставили его в покое. Грейс и Бомбер наконец-то смогли подержать его за руку, и Бэби Джейн притулилась к нему: ее голова покоилась на его груди. Они давно оставили попытки завести разговор, чтобы заполнить пространство между умирающим и самой смертью. Время от времени медсестра тихонько стучала в дверь, чтобы предложить чай. Вместе с чаем она вносила молчаливое сочувствие в эту финальную сцену; свидетельницей подобных ей она была уже много раз.

Юнис поднялась и подошла к окну. На улице день проходил без них. Люди прогуливалась по парку или дремали на лавочках в тени, несколько детей играли в догонялки, носились друг за другом по лужайке, визжа от удовольствия. Где-то на одном из высоких деревьев импровизировал дрозд, соперничая с метрономическим пощелкиванием оросителя. «Сейчас было бы самое время», – подумала она. Ускользнуть наверх в прекрасный английский летний полдень. Похоже, Грейс была того же мнения. Она откинулась на спинку кресла, протяжно вздохнув, – заявление об отставке. Держа Годфри за руку, она с трудом поднялась на ноги; ноющие суставы с трудом разгибались после долгого сидения. Она поцеловала Годфри в губы и хрупкой, но уверенной рукой погладила его по волосам.

– Пришло время, дорогой. Пора уходить.

Годфри едва заметно пошевелился. Полупрозрачные веки затрепетали, и его уставшая грудь совершила последний прерывистый вдох. Он скончался. Никто не двигался, кроме Бэби Джейн. Собачонка встала и с безмерной лаской обнюхала каждый миллиметр лица Годфри. Наконец, очевидно, удовлетворенная тем, что ее друг ушел в мир иной, она спрыгнула на пол, отряхнулась и села у ног Бомбера, умоляюще глядя на него. На ее мордочке четко читалось: «А теперь мне очень надо в туалет».

Через час они сидели в «Комнате для членов семьи» и в который раз пили чай. Это помещение было местом, где сотрудники «Причудливого дома» присматривали за людьми, когда те покидали только что умершего. Стены здесь были бледно-желтого цвета, и свет, просачивающийся сквозь муслиновые шторы, которые, словно вуаль, скрывали от любопытных глаз скорбящих, был мягким. Комната с обтянутыми плюшем диванами, свежими цветами и коробками салфеток должна была смягчать остроту неприкрытой скорби.

Обронив нескольких слезинок, Грейс взяла себя в руки и была готова говорить. На самом деле она давно потеряла мужчину, за которого когда-то вышла замуж, и сейчас, когда он умер, она наконец-то могла начать горевать. Бомбер был бледен, но старался держать себя в руках, смахивая слезы, которые то и дело невольно скатывались по его лицу. Перед тем как они вышли из комнаты, Бомбер последний раз поцеловал отца в щеку. Затем он снял с пальца Годфри обручальное кольцо, впервые с тех пор, как Грейс его надела целую вечность назад. Золотое кольцо было поцарапано и истерто, его форма немного изменилась; духовное завещание долгому и прочному браку, в котором любовь редко проявлялась в словах, но в действиях – каждый день. Бомбер отдал кольцо матери, и та надела его на свой средний палец, не проронив ни слова. Потом он позвонил Порше.

– А сейчас, сын, пока мы ждем твою сестру, я хочу тебе кое-что сказать. Ты, наверное, не хочешь, чтобы я об этом говорила, но я твоя мать, и я выскажусь.

Юнис понятия не имела, что сейчас будет, но решила на всякий случай выйти и оставить их наедине.

– Нет, нет, дорогая. Уверена, Бомбер не будет против, если ты это услышишь, и я бы даже хотела, чтобы ты меня в этом поддержала, если ты не против.

Заинтригованная, Юнис села на диван. Бэби Джейн, которая сидела на диване рядом с Бомбером, забралась к нему на колени, будто бы предлагая моральную поддержку.

– Итак, приступим. – Грейс взяла руку сына в свою, сжала ее и легонько потрясла.

– Дорогой, еще когда ты был маленьким мальчиком, я знала, что, став парнем, ты не женишься и не подаришь мне внуков. Думаю, твой отец это тоже знал, но мы, конечно, никогда об этом не говорили. Так вот. Я хочу, чтобы ты знал, что меня это вообще не волнует. Я всегда гордилась тем, что у меня такой сын, и, если ты счастлив и ведешь себя прилично, все остальное не имеет значения.

Щеки Бомбера сильно порозовели, и Юнис не могла понять, виноваты в этом его слезы или слова Грейс. Ее глубоко взволновало проявление чувств Грейс, и она сдержала смешок – так по-британски она это делала: пыталась сказать, не говоря того, что на самом деле имела в виду.

– На прошлой неделе Джоселин вытащила меня в кино. Она хотела хоть ненадолго отвлечь меня от мыслей о твоем отце. – Голос ее дрогнул, но, сглотнув, она продолжила. – Мы не обратили внимания на то, какой фильм шел, мы просто купили билеты, мятные конфеты, вошли в зал и сели.

Бэби Джейн заерзала на коленях у Бомбера, устраиваясь поудобнее. Разговор затягивался, на что она не рассчитывала.

– Фильм, который мы смотрели, называется «Филадельфия», там играет прекрасный Том Хэнкс, жена Пола Ньюмана и этот испанский парень.

Она явно какое-то время обдумывала следующую фразу.

– Фильм был не очень веселый, – наконец сказала она.

Грейс замолчала, надеясь, что сказанного достаточно, но озадаченное выражение лица Бомбера вынудило ее продолжить. Она вздохнула.

– Я просто хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь осторожен. Если ты найдешь особенного друга или – очевидно, эта мысль только что пришла ей в голову – если ты его уже нашел, просто пообещай мне, что не подхватишь вшей.

Юнис сильно прикусила губу, но Бомбер не смог сдержать улыбки.

– Это называется ВИЧ, ма.

Но Грейс его будто не слышала. Она очень хотела услышать его обещание.

– Я просто не выдержу, если потеряю и тебя.

Бомбер пообещал:

– Ей-богу! Не сойти мне с этого места!

Глава 36

– Это не я, честно, – сказала Солнышко.

Они вошли в кабинет, чтобы выложить описание еще некоторых предметов на веб-сайт, и обнаружили любимую перьевую ручку Энтони посреди черной чернильной лужицы в центре стола. Это была очень красивая ручка фирмы «Conway Stewart», и Солнышко часто ею восхищалась, нежно поглаживая ее черно-алую поверхность, после чего возвращала ее обратно в ящик.

Лора видела, как разволновалась Солнышко, и обняла ее, успокаивая.

– Я знаю, что это не ты, дорогая.

Она попросила Солнышко тщательно вымыть ручку под краном и вернуть ее на место, пока она будет отмывать стол. Когда Лора вернулась в кабинет после того, как вымыла испачканные чернилами руки, Солнышко доставала новые предметы с полок.

– Это все Дама Цветов, не так ли? – спросила она Лору.

– Ну, я даже не знаю, – соврала Лора. – Может, я ее оставила здесь и забыла про нее, и чернила как-то вытекли.

Она понимала, насколько это маловероятно, и выражение лица Солнышка это подтвердило. Лора думала над словами Фредди, и чем больше она над этим размышляла, тем больше переживала. Если все это делает Тереза, и это физическое проявление ее боли из-за того, что она не с Энтони, то наверняка чем дольше это будет длиться, тем хуже будут ее проказы. Она вспомнила, что Роберт Квинлан сказал о Терезе: «…а когда она выходила из себя, в ней просыпался необузданный нрав». Господи, в таком случае вскоре может случиться пожар и дом превратится в развалины, а Лора уже устала прибирать за недовольным приведением.

– Мы должны попробовать помочь ей, – сказала Солнышко.

Лора вздохнула, ей стало стыдно перед великодушной девушкой.

– Согласна. Но как же нам это сделать?

Солнышко пожала плечами. Ее лицо приняло озадаченное выражение.

– Почему бы нам не спросить ее? – в конце концов предложила она.

Лора промолчала, чтобы не сказать в ответ что-нибудь резкое. Она не собиралась устраивать спиритический сеанс и покупать доску Уиджа на Ebay. До обеда они занимались тем, что добавляли на сайт описания предметов, пока Морковка похрапывал у камина.

После обеда Солнышко и Фредди пошли с Морковкой на прогулку, а Лора осталась дома. Она была не на шутку обеспокоена. Обычно ввод информации на сайт был для нее исцеляющим отвлечением, но не сегодня. Она могла думать только о Терезе. Ее кожу покалывало, как у зверя, которого погладили против шерсти, и ее мысли двигались зигзагами, словно гребляк, скользящий по поверхности пруда. Нужно было что-то делать с Терезой. Должно было существовать то, что Джерри Спрингер[45] и участники его шоу называли «исправление ситуации». Если бы она только знала, как ее исправить!

На улице лучи солнца пробивались в разрывы на мраморно-сером небе. Лора накинула куртку и вышла в сад подышать свежим воздухом. В сарае она нашла «секретную» пачку сигарет Фредди и вытащила одну. Вообще-то она курила только по праздникам, но решила, что сегодня сигарета пойдет ей на пользу. Она не знала, курила ли Тереза.

Прогуливаясь по розарию и дымя, как прячущаяся от родителей школьница, она вспомнила слова Солнышка.

«Почему бы не спросить ее?» Может, совет не самый практичный, но в этой ситуации не было ничего простого, и Лора считала бессмысленным пытаться разобраться во всем этом. Так что, может быть, Солнышко права. Если все это делала Тереза – иногда Лора хваталась за это «если», как пассажир «Титаника» за спасательный жилет, – то нельзя пускать дело на самотек, будет только хуже. «Почему бы не спросить ее?» От этой мысли Лоре становилось не по себе. Но что еще оставалось? Либо что-то попытаться сделать, либо ждать неизвестно чего… Лора даже подумать боялась, что может произойти. Она сделала последнюю затяжку и затем, посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что ее никто не увидит и не услышит, она позволила словам вылететь в прохладный воздух.

– Тереза, – начала она, просто чтобы было ясно, к кому она обращается. «А то вдруг другие призраки примут это на свой счет», – про себя пошутила она. – Нам надо серьезно поговорить. Энтони был моим другом, и я знаю, как сильно он хотел воссоединиться с тобой. Я хочу помочь, и, если это в моих силах, я обязательно помогу, но то, что ты громишь мой дом, запираешь от меня спальню, не даешь мне спать по ночам из-за этой твоей музыки, пробуждает во мне явно не лучшую сторону моей натуры. Я не знаю, как общаться с привидениями, так что, если ты знаешь, как я могу помочь, попытайся найти способ до меня это донести.

Лора помолчала, она не ожидала ответа, но чувствовала, что ей нужно сделать паузу для него.

– Мне не хватает терпения разгадывать загадки и складывать пазлы, и я безнадежна в «Клуедо»[46], – продолжила она. – Так что тебе придется придумать способ попроще, насколько это возможно. Желательно без битья или поджога чего-то… или кого-то, – добавила она себе под нос.

И снова она помолчала. Ничего. Только воркование двух влюбленных голубей на крыше сарая, предчувствующих приход весны. Ее била дрожь. Становилось холодно.

– Я не шучу, Тереза. Я сделаю все, что в моих силах.

Лора вернулась в дом, чувствуя себя глупо, и явно нуждалась в чашечке чая и утешающем шоколадном печенье. В кухне она поставила чайник на плиту и открыла коробку с печеньем. Внутри лежала ручка Энтони.

Глава 37

– Ну, если она считает это простым способом, то боюсь представить, что для нее значит «загадочный».

Лора гуляла с Фредди; они держались за руки и обдумывали, какую же тайну может хранить в себе ручка Энтони. Морковка бежал рысцой за ними, все обнюхивая и помечая территорию. Они зашли в бар «Луна пропала» и пропустили там по паре стаканчиков. Фредди подумал, что это отвлечет Лору от мыслей о Терезе, но в баре все актеры, занятые в спектакле «Веселое приведение», праздновали успешную премьеру.

Марджери Уадсколлоп все еще была в гриме и парике мадам Аркати, и она тут же обратила внимание Винни на то, что Лора и Фредди пришли вместе. Здесь явно не удалось бы скоротать тихий вечерок, на что так рассчитывал Фредди.

– Ты уверена, что Солнышко положила ручку на место?

– Ну, я этого не видела, но уверена, что она положила. А что? Ты же не думаешь, что она играет с нами в игры?

Фредди улыбнулся и покачал головой.

– Нет, не думаю. Наверное, из нас всех, включая тебя, Солнышко – самая честная, – сказал он Морковке, пристегнув поводок к ошейнику, поскольку они собирались переходить дорогу.

Вернувшись в Падую, Лора налила им обоим выпить, а Фредди разжег огонь в зимнем саду.

– Итак, – сказал он, прижавшись к Лоре, когда они уже сидели на диване, – давай проверим, пробудило ли вино в нас дедуктивные способности.

Лора захихикала.

– Звучит пошловато.

Фредди округлил глаза, делано поражаясь, и сделал большой глоток из своего бокала.

– Так. Давай снова рассмотрим улику – ручку в коробке от печенья.

– Не простую ручку – лучшую, любимую перьевую ручку Энтони фирмы «Conway Stewart». Красно-черный мраморный корпус, 18-каратное[47] золотое перо, – уточнила Лора.

– Спасибо, мисс Марпл[48], но разве это поможет нашему расследованию?

– Ну, именно этой ручкой Энтони писал свои рассказы.

Они сидели молча, задумавшись и слушая треск огня. Морковка блаженно вздохнул, протянув длинные ноги ближе к источнику тепла. Фредди слегка толкнул его ногой.

– Аккуратней, мистер. Еще чуть придвинешься и поджаришь свои лапы.

Морковка его не послушал и пододвинулся еще ближе.

– Ты читала все рассказы Энтони? Может, в них есть подсказки?

Лора покачала головой.

– Я сказала ей, что я не очень догадливая. И настоятельно попросила найти как можно более простой способ связаться со мной.

Фредди осушил бокал и поставил его на пол.

– Ну, может, ей это представляется ясным и понятным.

Лора не стала говорить, что, конечно же, Терезе все было понятно – ведь она уже знала ответ.

– Естественно, я прочитала все, что он просил напечатать, и точно бо́льшую часть его коротких рассказов. Но это было много лет назад. Я уже всего и не помню.

– А что насчет той книги, которую ты мне показывала, – сборника коротких рассказов?

– Это один из нескольких опубликованных. Думаю, он должен был сохранить и экземпляры остальных, но я не помню, чтобы их где-то видела.

Фредди ухмыльнулся.

– Уверен, они на чердаке.

– Почему это?

Фредди состроил такую гримасу, какую всегда демонстрировала Солнышко, когда думала, что кое-кто плохо соображает.

– Потому что именно туда все относят вещи, с которыми не знают, что делать, – торжествующе произнес он. – Хотя, если бы мою книгу издали, я бы поставил ее на книжную полку, на самое почетное место.

Лора какое-то время обдумывала сказанное им.

– Но он был доволен не всеми короткими рассказами, которые были изданы. Помнишь, я тебе говорила? Его издатель жаждал чего-нибудь из серии «и жили они долго и счастливо» и в конце концов это получил.

Фредди кивнул.

– Помню-помню. Брюс хотел лимонада, а Энтони налил ему абсента.

Лора улыбнулась.

– Такое ты бы точно запомнил. Все, что связано с алкоголем, – поддразнила она его.

– Но, думаю, попытка не пытка. Я толком не осматривал чердак, и даже если книг там нет, они должны быть в другом месте… Завтра, – сказал Фредди, поднимаясь с дивана и поднимая на ноги Лору. – Мы поищем сборники завтра.

Он настойчиво поцеловал ее в губы.

– Так что ты там говорила про пошленькое?

Лора проснулась от толчка, который завершил ее падение. Ей снилось, что она падала, или она выпала из сна? Она никогда не могла в этом разобраться. Было еще темно, и было слышно лишь дыхание Фредди и Морковки. Рука Фредди покоилась на ее бедре, и, когда ее глаза привыкли к темноте, она смогла различить, как поднимается и опускается его грудь. Ей стало интересно, что бы подумал Энтони, увидев ее в этот момент. Лора надеялась, что он бы это одобрил, был бы рад за нее. Он ведь попросил ее быть счастливой, и она выполняла его просьбу. В основном. Она до сих пор переживала из-за того, что не знала, как вернуть найденные вещи. Работа с сайтом продвигалась благодаря Фредди, и, хотя страх подвести Энтони подпитывался ее неуверенностью в себе, теперь в ней росла и смелость. Наконец-то она нашла в себе мужество попытаться разрешить ситуацию. Тереза уже стала ее тенью, и тем не менее сейчас она определенно была счастлива. Ах да, конечно же, еще она переживала из-за Фредди. Но это было связано с тем, что завязывать новые отношения – это всегда риск, тем более в ее возрасте. Ее беспокоило то, что он мог разглядеть предательские растяжки кожи на ее лице и морщинки в углах глаз при неумолимом свете полуденного солнца. Она боялась, что он еще не заметил вероломный целлюлит, сморщивающий ее когда-то вызывающий зад и бедра. И ей было жаль, что Фредди не видел ее зад на пике его привлекательности. Все ее прелести достались Винсу. Ах, если бы она повстречала Фредди, когда была молодой! Ах, если бы она вышла за Фредди! Она улыбнулась, понимая, насколько нелепы такие рассуждения, но, вспомнив о морщинках, поклялась, что наденет солнцезащитные очки и шляпу с большими полями, если когда-нибудь решится выйти на улицу при ярком солнечном свете. И она даже не собиралась думать о менопаузе. Угроза таится в самом названии, разве не так? Но скорее не пауза, а крест на способности привлекать мужчин. Лора даже вспотела оттого, что не думала об этом. Она перевернула подушку и уткнулась в нее лицом. «Соберись, Лора!» – сказала она себе. Она взяла Фредди за руку. Он инстинктивно сжал ее руку, и Лора лежала в темноте, смаргивая слезы, пока не заснула.

Утро вечера мудренее. Не солнечный свет выявлял недостатки Лоры, а ее преувеличенные сомнения, которые дразнили бессонными заклинаниями, нарушая ее сон. После завтрака она вышла в сад без шляпы и прищурилась от яркого солнечного света. Фредди поехал в город, а она собиралась забраться на чердак. Она принесла тяжелую стремянку из сарая и с большим трудом затащила ее наверх. Морковка решил помочь: он бегал вверх-вниз по лестнице, заливисто лаял, пытаясь воспрепятствовать вторжению бренчащих, грохочущих металлических ног, которые явно были исчадием ада. Когда Лора прислонила полностью раздвинутую стремянку к стене, она услышала в своей голове голос Фредди, ругающего ее за то, что она его не дождалась. «Мы заберемся туда, когда я вернусь», – сказал он.

Но она не могла ждать. К тому же скоро придет Солнышко и, если что, наверняка сможет вызвать «скорую». Открыв чердачный люк, она ощутила затхлый запах старых вещей и пыли. Лора потянулась к выключателю, и ее рука ткнулась в паутину. Откуда начать? Здесь были части старой мебели, огромный свернутый ковер и множество коробок. Она подняла крышку ближайшей к ней коробки. Чего там только не было: и старый чайный сервиз, и комплект столовых посеребренных приборов, и ненужные, но красивые фарфоровые фигурки. В другой были книги, но, как она смогла убедиться, ни одна из них не была написана Энтони. Лора осторожно прошла под балками, неуклюже наклоняясь из-за уклона крыши. Детская лошадь-качалка на колесиках одиноко стояла в углу рядом с большим картонным чемоданом и коробкой от портнихи из Лондона. Лора погладила мягкую, как у игрушечного мишки, шерстку на морде лошади.

– Ну, тут ты не останешься, – пообещала она ей.

Чемодан покрывал толстый слой пыли, но он не был закрыт на ключ, и, когда она подняла крышку, одного быстрого взгляда хватило, чтобы понять, что, скорее всего, именно в нем есть шанс найти что-то интересное. Она щелкнула замками, покрытыми ржавыми пятнышками-веснушками, и потащила чемодан к люку. Как, черт побери, она спустит его вниз? Он был тяжелым, и она сомневалась, что сможет удержать его на стремянке. Ответ был очевиден: надо дождаться Фредди, но тогда зачем надо было лезть без него на чердак? Возможно, она сможет просто дать чемодану соскользнуть по стремянке. Выглядел он крепким, и, насколько она успела разглядеть, ничего бьющегося в нем не было. «Соскользнуть по стремянке» – это, пожалуй, все равно что упасть. Когда Лора его отпустила, он приземлился с глухим звуком, взметнув облако пыли. Она вернулась за лошадкой, которая была достаточно легкой. Спустив ее куда мягче, чем чемодан, Лора опять поднялась за коробкой от лондонской портнихи.

К моменту возвращения Фредди стремянка была в сарае, Солнышко в саду стряхивала пыль с лошадки, а Лора, водрузив чемодан на стол в кабинете, просматривала его содержимое. Там было несколько старых фотоальбомов с плотными коричневыми листами и чередующейся с ними хрустящей рельефной папиросной бумагой; несколько напечатанных рукописей, письма и разнообразные документы. В альбоме была отражена жизнь Энтони задолго до появления Терезы. Маленький ребенок с курчавыми волосами сидел в зимнем саду на ковре с шотландским узором. Крепкий мальчик верхом на лошадке-качалке на аккуратно подстриженной лужайке. Долговязый подросток с застенчивой улыбкой в слишком больших для него щитках на ногах, вооруженный битой для крикета. Здесь была вся жизнь: каникулы на берегу моря, пикник за городом, крестины, свадьбы, празднования Рождества. Сначала их было трое, затем – только двое. Высокий мужчина-брюнет, обычно в форме, исчез с фотографий так же, как он исчез из их жизней. Лора осторожно высвободила одну из фотографий из уголков, удерживающих ее. Мужчина стоял, горделиво выпрямившись. Как же он был красив в парадной форме! Его рука нежно обнимала за плечи женщину – элегантную, в вечернем платье от Скиапарелли. А между ними стоял маленький мальчик в пижаме. Фотография очень счастливой семьи.

Одна лишь мысль о тебе…

Внезапно в голове Лоры зазвучала музыка, а может, она зазвучала в зимнем саду. Теперь она уже не всегда могла определить наверняка. Это была фотография, запечатлевшая момент, который описал Роберт Квинлан, когда приходил отдать завещание. Тогда Энтони видел своего отца в последний раз. Последний танец, последний поцелуй, последняя фотография. Она заведет ее в серебряную рамку и поставит в зимнем саду рядом с фотографией Терезы.

– Ну что, нашла что-нибудь интересное?

Фредди принес ей чашку кофе и бутерброд. Он порылся в чемодане и из-под бумаг вытащил маленькую коробочку, обтянутую бархатом.

– Ага-а! Что это? Спрятанное сокровище?

Он открыл коробочку, и они увидели кольцо из белого золота с потрясающим звездчатым сапфиром и сияющими бриллиантами. Он поставил коробочку перед Лорой, она взяла кольцо и поднесла его к свету. Ясно была видна звезда в неограненном голубом камне.

– Это было ее кольцо. Обручальное.

– А ты откуда знаешь? – Фредди взял его, чтобы рассмотреть поближе. – Оно могло принадлежать матери Энтони.

– Нет. Это ее кольцо, я уверена. Терезе не подошло бы банальное кольцо с бриллиантом, – сказала она и печально улыбнулась, вспомнив свое кольцо – бриллиант в полкарата в девятикаратном золоте. – Все указывает на то, что она была необычайной, как и это кольцо.

Фредди положил кольцо обратно в бархатную коробочку и отдал ее Лоре.

– Ну, теперь оно твое.

Лора покачала головой:

– Оно никогда не станет моим.

Фредди вышел на улицу, чтобы помочь Солнышку. Он пообещал ей, что покроет лаком деревянные копыта лошадки. Лора продолжила опустошать чемодан, выкладывая содержимое на стол. Она нашла счет за пятьдесят кустов роз: «Альбертина» – 4 шт., «Гран При» – 6 шт., «Марция Стэнхоуп», «Миссис Генри Морс», «Etoile de Hollande», «Леди Гэй»… – список был длинным, а также брошюрку о том, как их садить и как ухаживать за ними. Рукописями оказались сборники коротких историй Энтони, которые Лора перепечатывала. Пролистав страницы, она вспомнила их. К первой странице было прикреплено письмо от издателя Брюса с жестким отказом.

«…совершенно неприемлемо для нашего круга читателей… неоправданно сложно и понятно только автору… тема мрачная и угнетающая…»

Кто-то небрежно перечеркнул комментарий красной ручкой и написал «Тупица!» над вычурной подписью Брюса. Лора узнала почерк Энтони. «Не могу не согласиться», – подумала она. Лора, конечно же, внимательно перечитает рукописи позже, но почему-то ей казалось, что в них не будет ответа, который она ищет.

Раздался грохот металлических колес по полу вестибюля, и Солнышко вошла в кабинет, таща за собой на веревочке лошадь; за ней шли Фредди и любопытный Морковка.

– Теперь это совсем другая лошадь! – воскликнула Лора, и Солнышко гордо улыбнулась.

– Ее зовут Сью.

Лора взглянула на Фредди, чтобы дать ему возможность как-то это объяснить, но он лишь пожал плечами. Сью так Сью. Солнышко очень хотела рассмотреть содержимое чемодана, и ее очаровало кольцо. Когда она надела его на средний палец и стала поворачивать руку, чтобы «поймать искры», у Лоры возникла идея.

– Может, Тереза хотела, чтобы мы нашли именно кольцо. Может, она из-за него так себя вела?

Фредди не был в этом уверен.

– Хм, а ручка тут при чем?

Лора, не приняв во внимание этот аргумент, стала развивать свою теорию:

– Это же ее обручальное кольцо. Как ты не понимаешь? Это ведь соединение, связь между ними. Именно это символизирует помолвка.

Фредди все еще сомневался.

– То же самое можно сказать и про свадьбу, но, хотя мы им ее устроили, это не сработало.

Гримаса, которую скорчила Солнышко, явно свидетельствовала не только о том, что им ее не удалось убедить, но еще и о том, что, по ее мнению, они оба снова ведут себя чрезвычайно глупо.

– Ручка – для подсказки. Она значит «написание», – сказала она.

Солнышко взяла фотографию Энтони и его родителей.

– Вот почему Тереза включала музыку, – сказала она, передавая Фредди фотографию.

Настал его черед вопросительно посмотреть на Лору в ожидании объяснения.

– Это Энтони и его родители. Нам об этом рассказал Роберт Квинлан. У его родителей как-то вечером было свидание, тогда его отец приехал домой в отпуск. И Энтони спустился, чтобы пожелать родителям спокойной ночи, а они танцевали под песню Эла Боулли. Он тогда в последний раз видел своего отца, потому что потом отец умер. А когда Энтони повстречал Даму Цветов, – Солнышко очень хотела поведать историю полностью, – он рассказал ей все о родителях, и потом они танцевали в Ковент-Гардене, чтобы он перестал грустить. – Она покрутила кольцо, которое все еще было на ее пальце, и добавила: – А теперь нам нужно найти способ помочь ей перестать грустить.

– Ну, думаю, кольцо стоит того, чтобы попытаться, – сказала Лора, протянув руку, и Солнышко нехотя сняла его и отдала ей. – Мы положим его в зимнем саду рядом с фотографией. А куда в таком случае нам поставить этого роскошного жеребца? – спросила она, пытаясь отвлечь Солнышко.

Но Солнышко, заметив коробку от портнихи, осторожно подняла крышку. Ее восторженный возглас заставил Лору и Фредди подбежать к ней. Лора достала из коробки роскошное платье из ярко-голубого шелкового шифона. Его явно ни разу не надевали. Солнышко любовно погладила изысканную ткань.

– Это ее свадебное платье, – сказала она чуть ли не шепотом. – Это свадебное платье Дамы Цветов.

Фредди все еще держал в руках фотографию.

– Чего я не понимаю, так это почему все лежало в чемодане на чердаке? Мне кажется, что именно эти вещи были для него дороже всего: кольцо, фотография, платье, то, с чего начался розарий. И даже рукописи. Он остался верен себе, отказавшись их переделывать, и поэтому, должно быть, ими гордился.

Солнышко рисовала круги на пыльной крышке чемодана.

– Они причиняли ему слишком много боли, – сказала она.

Морковка ткнулся мордой в дверь кабинета и завыл. Пора было его кормить.

– Пошли, – сказала Лора. – Давайте отнесем кольцо и платье в зимний сад и найдем новый дом для этой лошадки.

– Сью, – поправила ее Солнышко, следуя за ней и Фредди. – И не кольцо надо там положить, а письмо.

Но Лора и Фредди ее не услышали.

Глава 38

Юнис

1997 год

– Я уверен, что этот чертов парень ищет проблемы на свою голову!

Брюс в один момент пересек комнату и упал на стул, словно трагическая героиня немого черно-белого фильма.

Юнис ждала, что он вот-вот поднесет руку ко лбу, чтобы нагляднее продемонстрировать свое страдание и охватившее его чувство собственного бессилия. Он приехал – без приглашения – и начал возмущаться еще на лестнице.

– Спокойнее, приятель, – сказал Бомбер, стараясь сдержать смех из-за того, что подпортил его дежурную фразу. – А то может выйти недоразумение.

Бэби Джейн, величественно усевшись на новой подушке из искусственного меха, осмотрела Брюса и пришла к выводу, что он не стоит ее внимания.

– Хочешь чашечку чая? – спросила Юнис, стиснув зубы.

– Только если ты принесешь ее вместе с большим стаканом виски, – грубо ответил Брюс.

Юнис все равно поставила чайник на плиту.

– А теперь объясни, что это тебя так взбудоражило? – Бомберу действительно было интересно узнать, что смогло так вывести Брюса из себя.

Волосы Брюса, чем-то напоминающие волосы Барбары Картленд, но только не цветом, затряслись мелкой дрожью от негодования.

– Пошел этот Энтони Пэдью к черту! К черту, а потом пусть в аду горит!

Бомбер покачал головой:

– Ну, ты такое скажешь! Не чересчур ли грубо? Если, конечно же, он не передал графин вправо[49] или не изнасиловал твою единственную дочь.

Впервые столкнувшись с Брюсом, Юнис предположила, что он гей. Но у Брюса была жена – пышнотелая немка с дирижаблями вместо грудей и намеком на усики, которая разводила мышей и устраивала с ними представления. Как ни странно, Брюсу и Брюнхильде удалось произвести на свет потомство – двух мальчиков и девочку. Это стало одной из величайших загадок, но не той, над которой Юнис собиралась ломать голову.

– Он окончательно выжил из ума, – заявил Брюс. – Он умышленно пишет провокационную чушь, которую я не опубликую (и он это знает), полную мрачных событий и странных концовок – или вообще без концовок. Мне кажется, он думает, что это изысканно, или модно, или что-то вроде катарсиса в результате постигшего его горя. Но мне это вообще неинтересно. Я знаю, что нравится нормальным, приличным людям – это хорошие, простые истории со счастливым концом, в которых плохиши получают по заслугам, парень получает девушку, а секс не слишком эксцентричный.

Юнис грохнула на стол перед ним чашку, умышленно пролив на блюдце немного жидкости цвета воды после мытья посуды.

– Так ты думаешь, что никому из твоих читателей не понравится некий вызов? Не захочется размять свои интеллектуальные мышцы, так сказать? Сформировать свое мнение или сделать собственные выводы хотя бы раз?

Брюс поднес чашку к губам и, разглядев ее содержимое, раздраженно, со звяканьем поставил ее на блюдце.

– Дорогой мой, а мы объясняем читателям, что им нравится. Все так просто.

– Тогда почему ты не можешь объяснить им, что новые истории Энтони Пэдью им понравятся? – Бомбер едва сдержался, чтобы не сказать: «Один – ноль в мою пользу». – Энтони Пэдью. Разве не его сборник коротких рассказов очень хорошо у тебя пошел?

Брюс так высоко поднял брови от раздражения, что они исчезли под волосами-паутинками.

– Да ради бога, Бомбер! Постарайся не тормозить. Я именно об этом и говорю! Первая книга шла на ура: счастливые истории, счастливые концовки, невероятно счастливый банковский баланс. Но не сейчас. Он перешел от «Звуков музыки» к «Кукушкам Мидвича». И я подвел черту. Я ему сказал: «Или “До-ре-ми”[50], или до свидания!»

Когда-то Брюс работал в офисе в том же здании, что и Бомбер, он иногда заходил на чашечку чая и порцию сплетен. Однако нежелание Бомбера осудить подлого Энтони Пэдью и явное отсутствие сострадания у Юнис означало, что визит Брюса будет очень коротким. Когда он ушел, Бомбер вздохнул:

– Жаль, что нам не удалось заключить контракт с Энтони до того, как он заключил его с Брюсом. Мне понравился его первый сборник, но эти его новые истории меня заинтриговали. Интересно, а если попробовать его перехватить…

Юнис достала небольшой сверток из ящика своего стола и передала его Бомберу. Завернут он был в плотную темно-серую бумагу и перевязан ярко-розовой лентой.

– Знаю, что твой день рождения только на следующей неделе, – глаза Бомбера загорелись, словно у мальчишки: он обожал сюрпризы, – но я подумала, что после визита Брюса Устрашающего тебе это может поднять настроение.

В упаковке был диск с «Клеткой для пташек». Они посмотрели фильм в прошлом году в день рождения Бомбера, и он так сильно смеялся, что чуть не подавился поп-корном.

– Жаль, что мама не смогла его посмотреть, – сказал он. – Картина намного жизнерадостней, чем «Филадельфия».

Грейс не было в живых уже восемнадцать месяцев. Она пережила Годфри всего на год и умерла внезапно, но спокойно, во сне, в «Причудливом доме». Ее похоронили рядом с Годфри на кладбище церкви, в которой они молились, почти полвека были активными членами команды флористов, энтузиастами летних праздников, в частности состояли в комитете по празднованию окончания жатвы. Когда Бомбер и Юнис в день похорон Грейс стояли бок о бок на кладбище при церкви, в тени, испещренной пятнами солнечного света, они мысленно проводили свою церемонию прощания.

– Я за кремацию, не за погребение, – заявил Бомбер. – Так правильнее, – добавил он. – И я хочу, чтобы ты смешала мой прах с прахом Дугласа. И Бэби Джейн, если, конечно, я умру позже нее. И развей все это в каком-нибудь шикарном месте.

Юнис наблюдала за тем, как люди, прибывшие на похороны, медленно возвращались к своим машинам.

– Почему ты так уверен, что умрешь раньше меня?

Бомбер взял ее за руку, когда они собирались покинуть церковное кладбище.

– Потому что ты младше меня на приличное количество лет и ты вела непорочную жизнь.

Юнис рассмеялась, не зная, что сказать, а Бомбер продолжил:

– И потому что ты моя верная помощница и должна делать то, что я тебе велю.

Юнис снова рассмеялась.

– «Шикарное место» – понятие довольно абстрактное.

– Когда я придумаю что-нибудь более конкретное, я тебе сообщу.

И когда они оказались перед покойницкой, Бомбер остановился и крепко сжал ее руку.

– И еще кое-что.

Он пристально посмотрел на нее, его глаза блестели от слез.

– Пообещай мне, что, если я когда-нибудь стану таким, как папа, сумасшедшим, и меня запрут в доме, тебе придется найти выход… Ну, ты понимаешь. Ты должна будешь это сделать. Вытащить. Меня. Оттуда.

Юнис выдавила улыбку, хотя в этот момент ее пробирала дрожь.

– Вот тебе крест! Провалиться мне на этом месте!

Бомбер показал свой подарок Бэби Джейн, но, как только она убедилась, что его нельзя съесть, он не пищит и не прыгает, потеряла к нему интерес.

– А чего тебе хочется на день рождения? – спросила Юнис, теребя розовую ленточку.

– Ну-у, – протянул Бомбер, – как насчет того, чтобы совместить мой день рождения и нашу ежегодную поездку?

Юнис широко улыбнулась.

– Брайтон так Брайтон!

Глава 39

– Это не кольцо, и теперь Тереза дуется…

Лора в отчаянии поддела ногой один из теннисных мячиков Морковки, и он покатился по лужайке. Фредди перестал копать и оперся на лопату, готовый проявить сочувствие в случае необходимости. Лора вышла в сад, где Фредди удобрял розы компостом, без особой цели – может, чтобы выразить свое разочарование. Фредди ей улыбнулся.

– Ничего страшного. В конце концов мы с этим разберемся.

Лора была не в настроении выслушивать банальности. И Тереза, и Солнышко дулись. Несомненно, по разным причинам, но пока в равной степени непонятным. У нее не было большого желания заносить информацию на сайт. А еще Морковка так обрадовался, когда новая почтальонша позвонила, чтобы отдать посылку, что испачкал китайский ковер в вестибюле. Она еще раз поддела ногой мяч и чуть не упала. Фредди продолжил копать, чтобы она не заметила, что он смеется. Лора очень рассчитывала на то, что кольцо с сапфиром станет спасительным средством от всех зол. Она заменила разбитое стекло на фотографии Терезы, поставила фотографию Энтони с родителями рядом, а кольцо в коробочке положила перед ней. Она даже ставила для нее пластинку с песней Эла Боулли.

– А почему ты решила, что Тереза дуется? – спросил Фредди, когда немного успокоился.

– Потому что дверь в спальню все еще заперта, и эта чертова пластинка!..

Фредди нахмурился:

– Но я уже несколько дней не слышал Эла.

Лора раздраженно подняла брови.

– Ради бога, Фредди! Не тормози. Я именно об этом и говорю.

Фредди, оставив лопату, подошел к Лоре и обнял ее.

– Ну, видишь ли, ты выражаешься не очень ясно. Я намеки плохо понимаю. Тебе придется объяснить мне доходчиво, – сказал он.

– Один – ноль в твою пользу, – признала Лора.

– Итак, почему же тот факт, что Тереза не ставит нашего дорого Эла, означает, что она дуется?

– Потому что теперь, вместо того чтобы ставить его утром, днем и ночью, она вообще не разрешает его ставить.

Фредди недоуменно посмотрел на нее.

– Не уверен, что я понимаю.

Лора вздохнула:

– Я пробовала поставить пластинку множество раз, но она просто не играет. Я хотела сделать как лучше. Расставила фотографии, положила кольцо и хотела добавить последний штрих – поставить песню, их песню. Но она не звучит. Это она не разрешает.

Фредди с осторожностью подбирал слова:

– Ну, пластинка старая, как и граммофон. Может, нужно поменять иглу или пластинка поцарапалась… – Однако, взглянув на Лору, тут же добавил: – Хорошо, хорошо. Ты уже проверила. Конечно же проверила. Все в порядке.

Лора подняла еще один теннисный мячик и швырнула его в Фредди, наконец рассмеявшись.

– Ну прости меня! Я самая настоящая ворчливая корова, но я изо всех сил стараюсь ей помочь, а она ведет себя чертовски нелепо. Ладно, идем, я сделаю тебе чай. Может, даже найдется шоколадное печенье, если Солнышко его не доела.

Фредди взял ее за руку.

– Я особо на него и не рассчитывал.

Солнышко только что поставила чайник на плиту.

– Как вовремя! – сказал Фредди. – Мы пришли за приятным чаем.

Солнышко в зловещей тишине поставила на стол еще две чашки с блюдцами, пока Фредди мыл руки.

– Шоколадное печенье осталось? – спросил он, подмигнув ей.

Солнышко, так и не улыбнувшись и не проронив ни слова, поставила перед ним печенье, а затем развернулась, чтобы посмотреть, не закипел ли чайник. Фредди и Лора обменялись недоумевающими взглядами и заговорили о веб-сайте. Они решили, что для того, чтобы заинтересовать людей, те, кому вернули потерянные вещи, могли бы выложить свои истории на сайт, если они того захотят. Фредди придумал онлайн-анкеты, которые должны заполнить люди, указывая точно, где и когда они потеряли то, что хотели забрать. Теперь на сайте имелась фотография каждого предмета, были указаны месяц и год, а также место, где он был найден. Точные данные с ярлыков Энтони они не приводили, чтобы быть уверенными в том, что откликнувшиеся – законные владельцы предметов. Лоре еще надо было сфотографировать сотни предметов и выложить их изображения на сайт, но сделано уже было немало для того, чтобы сайт начал функционировать. В любом случае он всегда будет дорабатываться, если они продолжат собирать потерянные кем-то вещи. На этой неделе должна была выйти статья в местной газете, и Лора уже дала интервью на здешней радиостанции. Оставалось всего несколько дней до того, как они активируют сайт.

– А что, если никто не откликнется, никто ничего не захочет забрать? – взволнованно спросила Лора, нервно грызя ноготь.

Фредди игриво шлепнул ее по руке, чтобы она убрала ее ото рта.

– Конечно же откликнутся! – сказал он. – Правда, Солнышко?

Солнышко театрально пожала плечами, ее нижняя губа была выпячена, как нос корабля. Она налила чай и со звоном поставила чашки на блюдца. Фредди поднял руки:

– Хорошо, хорошо. Я сдаюсь. Что случилось, малыш?

Солнышко уперла руки в бока и пронзила их поочередно своим самым суровым взглядом.

– Никто никогда меня не слушает, – тихо сказала она.

Сейчас они ее слушали. Ее слова будто повисли в воздухе: она ждала ответа. Ни Фредди, ни Лора не знали, что сказать. Они оба испытывали чувство вины, понимая, что у Солнышка наверняка есть причины так себя вести. Учитывая ее небольшой рост и непосредственность, было легко привыкнуть относиться к ней как к ребенку и не придавать большого значения ее идеям и мнениям. Но Солнышко была уже девушкой, хоть и «солнечной», и, пожалуй, следовало относиться к ней как ко взрослому человеку.

– Мы просим прощения, – сказала Лора.

Фредди кивнул, в кои-то веки на его лице не было и следа улыбки.

– Прости, если ты пыталась нам что-то сказать, а мы тебя не слушали.

– Да, – подхватил Фредди. – И если мы сделаем так еще раз, просто стукни нас.

Солнышко минутку поразмышляла и затем щелкнула его по уху – просто ради справедливости.

– Это не кольцо. Это письмо.

– Какое письмо? – спросил Фредди.

– Письмо святого Энтони, приложенное к завещанию, – ответила она. – Идем.

Они прошли за ней в зимний сад, где она взяла пластинку Эла Боулли и поставила ее на вертушку.

– Это письмо, – повторила она, поставила иглу на диск, и зазвучала музыка.

Глава 40

Юнис

2005 год

– Подумать только, опубликовать эту… – Юнис обратилась к своему внутреннему сборнику оскорблений и, не найдя там ничего подходящего, пренебрежительно выдавила из себя последнее слово, словно швырнула ядовитый дротик: – Вещь!

Книжка-потаскушка в твердом переплете в отвратительной красно-золотой обложке несмело выглядывала из коричневой упаковочной бумаги. Она была дополнением к бутылке шампанского, которую отправил им Брюс в качестве, согласно карточке, «утешения, поскольку тебе не хватило ума ее издать». Бомбер покачал головой, сбитый с толку.

– Я ее даже не читал. А ты?

Последняя книга Порши возглавляла список бестселлеров уже три недели, и, будучи ее издателем, Брюс рисовался, как только мог, его позерство было невообразимым. Его невероятное самомнение было прямо пропорционально банковскому балансу, а еще благодаря Порше он теперь имел платиновую карту и контактировал с директором филиала.

– Конечно же читала! – воскликнула Юнис. – Мне нужно было ее прочесть, чтобы я смогла раскритиковать ее. И еще я прочла все отзывы. Ты хоть понимаешь, что книгу твоей сестры называют «жестокой сатирой на слащавые клише современной художественной литературы»? Один критик сказал, что это «острая как бритва деконструкция полового баланса власти в современных отношениях, которая вырывается за границы популярной литературы к кружащим голову крайностям и посылает всех литературных звезд, по привычке идущих на поводу у общепринятых норм Букеровской премии и всей этой своры консерваторов».

Юнис не удавалось сохранить невозмутимое выражение лица, а Бомбер покатывался со смеху. Отсмеявшись, он спросил:

– Так о чем она?

Юнис вздохнула:

– Тебе действительно это интересно? Это настолько хуже всего, что она когда-либо писала…

– Думаю, я это выдержу.

– Ну, ты наверняка догадываешься, что у нее должно быть интригующее название – «Гарриет Хоттер и телефон с леденцами».

Юнис помолчала для усиления эффекта.

– Гарриет, потерявшую родителей в раннем возрасте, воспитывают ужасная тетя и страдающий хроническим ожирением и потливостью дядя; она дает себе слово уйти из дома, как только сможет зарабатывать себе на жизнь. Получив аттестат о полном среднем образовании, она устраивается работать в магазинчик, где продают пиццу и кебаб, – «Пиццабаб», который находится недалеко от Кингс-Кросса. Там ее постоянно дразнят из-за пафосного голоса и бифокальных очков. Однажды пожилой мужчина с очень длинной бородой и в забавной шляпе заходит в магазин, чтобы купить кебаб и картошку фри, и говорит ей, что она «особенная». Он дает ей визитку и просит позвонить ему. Перемотаем на шесть месяцев вперед: Гарриет зарабатывает небольшие деньги, занимаясь сексом по телефону. Ее клиентам она нравится потому, что ее пафосный голос звучит так, будто «за щеками у нее леденцы», – вот и объяснение названию книги. Наша героиня жаждет самоутвердиться и получать удовольствие от работы. Вместе с пожилым бородатым мужчиной, которого зовут Честер Фамблофор, она открывает школу по обучению оказывающих секс-услуги по телефону, которая называется «Сног-вартс»[51]; названа школа так потому, что Гарриет учит своих подопечных разговаривать с каждым клиентом так, будто он прекрасный принц, хотя большинство из них наверняка жабы с бородавками. Среди ее первых учениц – Персефона Дэнджер и Донна Слизи, которые становятся ее лучшими подругами и помощницами в обучении. Гарриет придумывает игру, которая называется «Квидз-ин»[52], чтобы повысить производительность труда и улучшить дисциплину на рабочем месте. Победительницей, которая получает денежный приз и месячный запас леденцов, станет та сотрудница, которая удовлетворит большее количество клиентов за один час, умело используя такие слова, как «бордель», «пенис» (дважды) и «золотая вагина» в каждом телефонном разговоре.

Бомбер рассмеялся.

– Бомбер, это не смешно! – взорвалась Юнис. – Это позор. Как кто-то может выделять на книжной полке место для этой несусветной чепухи? Миллионы людей тратят честным трудом заработанные деньги на такие экскременты! Это даже не качественные экскременты. Это отвратительные экскременты. И будто бы недостаточно того, что у Порши берут интервью на каждом долбаном ток-шоу, так еще и ходит очень настырный слух, что ее пригласили произнести речь в Хее[53] в этом году.

Бомбер захлопал в ладоши.

– Я бы многое отдал, чтобы увидеть это.

Юнис бросила на него предостерегающий взгляд, а он лишь пожал плечами.

– Как бы я смог отказаться? Слава богу, мамы и папы уже нет в живых и они не увидят этого дурацкого представления. Тем более что мама возглавляла местный женсовет.

Бомбер усмехнулся при этой мысли, но затем примерил более серьезное выражение лица для следующего вопроса.

– А теперь скажи – даже боюсь спросить, – но, пожалуй, мне надо знать. В книге много… нецензурщины?

Юнис присвистнула.

– Нецензурщины?! Помнишь ли ты, как Брюс жаловался на этого парнишу Пэдью и читал нам лекцию о главных составляющих бестселлера?

Бомбер кивнул.

– И он сказал нам, что – цитата – «секс должен быть не слишком эксцентричным»?

Бомбер снова кивнул.

– Так вот, либо плотская составляющая их с Брюнхильдой брака куда рискованней, чем мы могли предположить, и его понимание «эксцентричного» основывается на этом, либо он изменил свое мнение.

Бомбер положил руки на маленькую деревянную коробочку, которая стояла рядом с фото Дугласа на столе, и попросил:

– Бэби Джейн, закрой уши и не слушай.

Юнис грустно улыбнулась и продолжила:

– Один из клиентов Гарриет занимается сексом с хлебопечкой, другого возбуждают женщины с бородой, волосатой спиной и врастающими ногтями на пальцах ног, а еще один моет свои яички медицинским спиртом и затем трется ими о гриву My Little Pony. И это только вторая глава.

Бомбер вытащил книгу из упаковки и открыл ее: на него с глянцевой фотографии смотрела сестра в шелковом пеньюаре, самодовольно улыбаясь. Он с силой захлопнул книгу.

– Ну, по крайней мере, она не просто украла у кого-то сюжет. Она и сама кое-что придумала.

– Надеюсь, – сказала Лора.

На следующий день все мысли о Порше унесли блестящие зеленовато-голубые волны и теплый соленый ветер на набережной Брайтона. Они впервые отправились в свою ежегодную поездку без Дугласа или Бэби Джейн. Они приезжали сюда каждый год, начиная с двадцать первого дня рождения Юнис, и день проходил по привычной схеме, которую за эти годы они отладили таким образом, чтобы всем членам их небольшой компании было весело и интересно. Сначала они гуляли по набережной. Раньше, когда их сопровождал Дуглас или Бэби Джейн, собака купалась в комплиментах прохожих, чье внимание она неизбежно привлекала. Затем они шли на причал, где час пролетал у игровых автоматов с их вспышками, бренчанием и звоном. Далее – обед: рыба с жареной картошкой и бутылкой розовой шипучки, и, наконец, Королевский павильон. Но когда они подходили к причалу, чувство тревоги мешало Юнис ощущать себя абсолютно счастливой. В течение десяти минут Бомбер дважды спросил у нее, были ли они здесь раньше. Сначала она надеялась, что он шутит, но, когда она во второй раз посмотрела на его лицо, мир резко повернулся вокруг своей оси, потому что оно выражало искреннее любопытство. Такое выражение лица было ужасно и до тошноты знакомо. Годфри. Бомбер шел по следам отца к конечному пункту, о котором Юнис даже не могла думать. Пока это было почти незаметно. Тонкая трещина в крепком, надежном здравом уме. Но Юнис знала, что со временем он станет так же уязвим, как имя, написанное на песке, беззащитное перед приливом. Бомбер, судя по всему, даже не подозревал о начавшихся разрушениях. Он блаженно не замечал их, как легкие эпилептические припадки. Но Юнис все видела и понимала, и ее сердце уже было разбито.

Разноцветные огоньки, звон и гудки игровых автоматов на причале зазывали их, понукали потратить деньги. Юнис оставила Бомбера у игрового автомата, в щель которого нужно было бросить два пенни; он осматривал ряды плотно скомпонованных монет, заглядывая спереди и сзади, чтобы понять, какой ряд окажется с краю, пока Юнис ходила разменивать деньги. Вернувшись, она обнаружила, что Бомбер, словно потерявшийся ребенок, стоит с монеткой в руке и с недоумением смотрит на щель для опускания монет. Он явно никак не мог уловить связь между ними. Она осторожно забрала у него монетку и опустила ее в щель, и его глаза зажглись, когда он увидел, как один ряд монеток рассыпался и они упали со звоном на металлический поддон.

Остаток дня они провели счастливо и без приключений. Впервые – так как они были без четырехлапого друга – они смогли вместе отведать экзотические угощения в павильоне. Они охали и ахали, восторгаясь люстрами, и фыркали от отвращения, увидев в кухне вертел, на котором поджаривали несчастных собак. Когда они уселись на скамейке в парке, греясь в лучах заходящего кораллового солнца, Бомбер взял Юнис за руку и удовлетворенно вздохнул; Юнис запомнила этот момент, она знала, что сохранит его в своей памяти как бесценное сокровище.

– Это место просто шикарное.

Глава 41

Темно-синяя кожаная перчатка принадлежала умершей женщине. Не самое многообещающее начало для «Хранителя забытых вещей». На следующий день после того, как веб-сайт был активирован, пришло электронное письмо от женщины, бывшего репортера. Она много лет работала в местной газете и хорошо помнила эту историю. Она тогда впервые делала репортаж с места событий.

Статью напечатали на первой странице. Бедняге было немного за тридцать. Она бросилась под поезд. Машинист поезда находился в ужасном состоянии, бедный парень. Сейчас у него новая работа. Он ездил без сопровождения всего пару недель. Ее звали Роуз. Она была больна, тогда это называлось «проблемы с нервной системой». Помню, при ней, в кармане пальто, была фотография маленькой девочки, бедняжки. Они и ее напечатали в газете. Мне это было не по душе, но редактор надавил на меня. Я пошла на ее похороны. Это было жуткое зрелище: от тела практически ничего не осталось. Но фотография все еще была в кармане ее пальто, и только на одной руке была перчатка. Такая крошечная деталь, но она мне показалась трогательной. И той ночью было очень холодно. Вот почему я до сих пор все это помню.

Именно эту перчатку Солнышко в ужасе выронила, когда та выпала из ящика. Тогда она сказала: «Дама умерла» и «Она очень любила маленькую девочку». Лора остолбенела. Оказалось, что Солнышко была права, и она снова посетовала на то, что недооценивала ее: у нее есть особый дар, и им следовало бы внимательнее к ней прислушиваться. Солнышко равнодушно прочла электронное письмо. Единственным, что она сказала, было: «Может, маленькая девочка захочет эту перчатку».

Солнышко вышла погулять с Морковкой. Теперь во время прогулок она выискивала потерянные вещи для веб-сайта; с собой она носила маленький блокнот и карандаш, чтобы сразу записать информацию для ярлыка, пока она ее не забыла. Фредди делал газон одному из клиентов, так что Лора осталась одна в доме. Не считая Терезы.

– Знаю я, знаю! – вслух произнесла она. – Обещаю, что сегодня я поищу.

С тех пор как Солнышко сообщила, что подсказка, в которой они так нуждались, содержится в письме Энтони, Лора пыталась вспомнить, куда его положила. Сначала она решила, что оставила его на туалетном столике в спальне Терезы, но дверь по-прежнему была заперта, так что она не смогла это проверить. В любом случае, если бы Терезе было нужно, чтобы Лора нашла какую-то вещь, она бы не препятствовала поискам. Даже она не могла вести себя настолько нелогично. Лора вошла в кабинет. Сначала ей нужно было проверить почту. Веб-сайт пользовался популярностью: уже было зафиксировано сто просмотров. Было два письма. Одно – от пожилой женщины, которая сообщила, что ей восемьдесят девять лет и она пользователь Интернета уже два года благодаря местному пенсионному центру. Она услышала о сайте по радио и решила на него зайти. Ей показалось, что фрагмент пазла, найденный много лет назад на Коппер-стрит, может принадлежать ей, вернее, ее сестре. Они часто ссорились, и однажды, когда сестра вела себя особенно ужасно, она утащила кусочек картины-пазла, которую собирала ее сестра. Она вышла из дома погулять и выбросила фрагмент в сточную канаву. «Я поступила по-детски жестоко, знаю, – писала она, – но моя сестра ничем не уступала дьяволу. Она побагровела, когда узнала, что не хватает одного фрагмента». Но пожилой даме этот пазл был не нужен. Ее сестра давно умерла. А дама с удовольствием попрактиковалась в написании электронных писем.

Второе письмо прислала молодая девушка, которая претендовала на лимонно-зеленую резинку для волос. Мама купила ей ее, чтобы подбодрить перед первым днем в новой школе, поскольку она очень переживала. Она потеряла резинку в парке, возвращаясь с прогулки с мамой, и рассчитывала, что ей вернут ее и она будет хранить ее как память о прошлом.

Лора ответила на оба электронных письма, а затем принялась искать письмо Энтони. Когда Солнышко и Морковка вернулись, Лора нависала над письмом, лежащим на кухонном столе. Она обнаружила его в письменном столе в зимнем саду, наконец-то вспомнив, что сама положила его туда. Солнышко сделала для них приятные чашечки чая и села рядом с Лорой.

– Что там написано? – спросила она.

– Что где написано? – спросил Фредди, входя через заднюю дверь.

Его ботинки были в грязи. Лора и Солнышко посмотрели на его ноги и хором потребовали снять их.

Фредди засмеялся и стал стаскивать ботинки. Он оставил их на крыльце, на придверном коврике.

– Вот что значит «подкаблучник»! – воскликнул он. – А теперь расскажите мне, что это за письмо?

– Письмо святого Энтони, которое прилагалось к завещанию, и сейчас мы собираемся найти подсказку, – пояснила Солнышко с уверенностью, каковой Лоре не хватало.

Она начала читать вслух, но всколыхнувшаяся скорбь сжала ее горло еще до того, как она прочла первую строчку.

Солнышко взяла у нее письмо и начала читать – медленно, но решительно; со сложными для нее словами ей помогал Фредди. Когда она дошла до последнего абзаца, в котором Энтони просил Лору с ней подружиться, ее лицо озарила улыбка.

– Но я первая тебе предложила! – сказала она.

Лора взяла ее за руку:

– И я очень рада, что ты это сделала.

Фредди хлопнул ладонями по столу.

– Хватит с нежностями, девушки, – сказал он, отклоняясь на стуле назад так, что он стал на две ножки. – Ну и где подсказка?

Солнышко посмотрела на него с искренним удивлением, которое быстро переросло в нескрываемое презрение, когда она поняла, что он не шутит.

– Вы же не серьезно! – сказала она, взглядом прося у Лоры поддержки.

– Ну, это может быть все что угодно… – неуверенно произнесла Лора.

Фредди снова принялся изучать письмо.

– Ну же, Джон Макинрой, – сказал он Солнышку, – просвети нас.

Солнышко вздохнула так, будто была школьной учительницей, которая сильно разочаровалась в своих учениках, и медленно покачала головой, после чего сказала:

– Это же очевидно.

И когда она объяснила, они согласились с тем, что, конечно же, все очень просто.

Глава 42

Юнис

2011 год

Сегодня был хороший день. Относительно. Теперь уже никакой день не был по-настоящему хорошим. Лучшее, на что могла надеяться Юнис, – несколько озадаченных улыбок, случайное узнавание ее, а самое важное – отсутствие слез на глазах мужчины, которого она любила бо́льшую часть сознательной жизни. Она гуляла с Бомбером рука об руку по бледному клочку пустой земли и по бетонным плитам, которые дежурный сотрудник пансионата «Счастливые небеса» с гордостью назвал розарием. Единственным свидетельством того, что здесь когда-то росли розы, были несколько согнувшихся коричневых палок, торчавших из земли. Было впечатление, что на этом месте когда-то бушевал пожар. Юнис готова была разрыдаться. И это еще был хороший день.

Бомбер хотел в «Причудливый дом». Перед тем как периоды забывчивости участились, а он уже знал, что его ждет впереди, он ясно выразил свои пожелания. Он собирался официально передать Юнис свои полномочия, когда придет время, чтобы таким образом обезопасить себя и спасти те остатки чувства собственного достоинства, которые можно будет выжать из столь мрачного будущего, какое его ждало. Он мог бы доверить Юнис даже свою жизнь. Она бы делала для него все необходимое. Но Порша их опередила. Поскольку у нее было достаточно денег и она была ближайшей родственницей Бомбера, она заманила его к «специалисту», который, несомненно, в расчете на ее благодарность, дал заключение, что Бомбер «не в состоянии принимать рациональные решения». Так что Порша стала его опекуном.

На следующей неделе Бомбера поместили в «Счастливые небеса».

Юнис отстаивала его интересы как могла; она требовала поместить его в «Причудливый дом», но Порша была непоколебима. Якобы «Причудливый дом» находился «слишком уж далеко», что не позволяло бы часто навещать его. «И в любом случае, – заявила она с поразительной бессердечностью, – вскоре Бомбер не будет соображать, где он находится». Но пока он понимал. И его это убивало.

Как ни странно, Порша к нему приезжала. И во время ее визитов все были напряжены и чувствовали себя неловко. Она бросалась из одной крайности в другую. То она им командовала, то боязливо съеживалась. Его реакция на то и на другое была одинакова – потрясение, сопровождающееся болезненным состоянием. Лишив его того, что он хотел, она осыпала его дорогими и зачастую бессмысленными подарками. Он понятия не имел, что такое кофеварка эспрессо, а тем более как ею пользоваться. Он выливал модные лосьоны после бритья в унитаз, а дорогущей камерой подпирал дверь. В конце концов Порша, приезжая в «Счастливые небеса», стала проводить бо́льшую часть времени за чаепитием с Сильвией – льстивой дежурной медсестрой, которая была преданной фанаткой Порши: она восторгалась книгами о Гарриет Хоттер, которых уже, к сожалению, было три.

Юнис изо всех сил старалась, чтобы Бомбер чувствовал себя в своей комнате как дома. Она принесла вещи из его квартиры, поставила фотографии Дугласа и Бэби Джейн на каждую полку и на шкаф. Но этого было недостаточно. Он ускользал. Сдавался.

Юнис и Бомбер были в саду не одни. Евлалия кормила сороку остатками тостов, которые она собрала после завтрака. Это была совсем уж древняя старуха, высохшая, как шелуха, с кожей цвета тушеного чернослива. Взгляд ее был диким, а хихиканье настораживало. Ее скрюченные руки сжимали трость, которую она использовала как якорь, когда передвигалась толчками, шаркая ногами. Большинство обитателей «Счастливых небес» ее избегали, но Бомбер всегда дружелюбно махал ей рукой. Они гуляли по кругу, словно заключенные в тюрьме, бездумно гуляли. Юнис – поскольку она боялась думать, а Бомбер просто потому, что он думать не мог. Евлалия бросила последний кусочек тоста черно-белой птице, которая подхватила его с земли и проглотила, ни на секунду не переставая смотреть яркими глазами-бусинками на Евлалию. Старуха замахнулась на нее своей тростью и пропищала:

– Ну, давай, улетай уже! Лети, пока не оказалась в казане! Они тебя на ужин приготовят, знаешь ли. – И, повернувшись к Юнис и прищурив один глаз до карикатурного подмигивания, она сказала: – Каким только дерьмом нас тут не кормят.

Если судить по запаху, который доносился из кухни через открытое окно, Юнис пришлось признать, что она, пожалуй, права.

– А этот – чокнутый, – сказала Евлалия, указав скрюченным пальцем на Бомбера, и при этом как-то ей удалось не выронить трость. – Сумасшедший, словно муравей, чей зад загорелся. – Она, упирая трость в бетонную плиту, мучительно и неуклюже пошаркала в дом. – Но внутри какой хороший человек! – сказала она Юнис, когда проходила мимо нее. – Хороший, но умирающий.

Вернувшись в комнату Бомбера, Юнис раздвинула шторы, чтобы впустить то небольшое количество света, которым могло поделиться бледное зимнее солнце. Он жил в комнате на втором этаже – чистой и просторной, в ней были замечательные окна почти до пола и балкон. На который Бомберу нельзя было выходить.

Юнис открыла окна, когда в первый раз пришла навестить Бомбера. Тогда был знойный летний день и в комнате было жарко и душно. Ключ, с помощью которого открывали окна, остался в замочной скважине, но навязчивая дежурная, которая зашла, чтобы проверить, все ли в порядке с Бомбером, закрыла окна, вытащила ключ и заперла его в шкафчике с лекарствами, который висел на стене.

– Здоровье и безопасность, – сказала она Юнис, будто выплевывая слова.

После того случая ключа Юнис больше не видела.

– Давай-ка посмотрим фильм.

Бомбер улыбнулся. Сейчас история его собственной жизни напоминала несвязный сюжет рукописи, которую плохо отредактировали. Некоторые страницы поменяли местами, некоторые порвались, часть страниц переписали, а часть вообще пропала. Его первоначальная версия исчезла навсегда. Но он все еще находил большое удовольствие в знакомых историях старых фильмов, которые они смотрели вместе столько раз. Сейчас он все чаще не мог назвать свое имя или вспомнить, что ел на завтрак. Но он до сих пор мог слово в слово повторить цитаты из «Большого побега», «Короткой встречи», «Лучшего стрелка» и десятков других фильмов.

– Как насчет этого? – спросила Юнис, держа в руках «Клетку для пташек».

Он посмотрел на нее и улыбнулся, и на драгоценный миг туман рассеялся.

– Подарок на мой день рождения, – сказал он, и Юнис поняла, что ее Бомбер все еще здесь.

Глава 43

– Она все еще здесь, – взволнованно сказала Солнышко.

Морковка караулил у сарая, унюхав проживающего там грызуна, и Солнышко все больше и больше переживала, что на обед Морковка может съесть и мышь. Лора была в кабинете – она взяла в руки предмет, по поводу которого с ней связались через сайт и который придут забрать сегодня днем.

– Не переживай, Солнышко. Уверена, мышь достаточно умна, чтобы не высовывать даже свой ус, пока поблизости Морковка.

Однако Солнышко это не убедило.

– Но она может. И тогда Морковка убьет ее и станет убивателем.

Лора улыбнулась. Она уже довольно хорошо знала Солнышко и понимала, что та не успокоится, пока не добьется своего.

Через две минуты Лора вернулась, таща упрямого Морковку за поводок. В кухне она дала ему сосиску, которую достала из холодильника, и отстегнула поводок. Прежде чем Солнышко успела что-то сказать, Лора ее успокоила:

– Микки или Минни в безопасности. Я закрыла дверь сарая, и к тому же сейчас, съев сосиску, Морковка не голоден.

– Он всегда голодный, – пробубнила Солнышко, наблюдая за Морковкой, поскольку была уверена, что он задумал нечистое. – Когда придет леди? – спросила она Лору.

Та взглянула на свои часы.

– С минуты на минуту. Ее зовут Алиса, и я подумала, что тебе, может, захочется сделать ей приятную чашечку чая.

В этот момент кто-то позвонил в дверь, и Солнышко оказалась у входной двери еще до того, как Лора сделала первый шаг.

– Добрый день, леди Алиса, – поприветствовала Солнышко явно захваченную врасплох юную девушку. – Меня зовут Солнышко. Пожалуйста, проходи.

– Какое замечательное у тебя имя!

Девушка, которая шла через вестибюль вслед за Солнышком, была высокой и стройной, у нее были длинные светлые волосы, а нос забрызган веснушками. Лора протянула руку:

– Привет, я Лора. Очень приятно с вами познакомиться.

Солнышко ловко перехватила инициативу, взяла Алису за руку и потащила ее в сад, предоставив Лоре готовить чай. Когда она пришла с подносом, Алиса и Солнышко рассказывали друг другу о своих музыкальных кумирах.

– Мы обе любим Дэвида Боуи, – гордо сообщила Солнышко Лоре, когда та начала разливать чай.

– Я думаю, он очень этому рад, – сказала Лора, улыбаясь. – Ты как пьешь чай? – спросила она Алису.

– Мне, пожалуйста, чего-нибудь тонизирующего.

Солнышко заволновалась.

– Я не знаю, есть ли у нас такое, или… – Она вопросительно посмотрела на Лору.

– Не переживай, Солнышко, – сказала Алиса, заметив ее беспокойство, – это я сглупила. Я имела в виду крепкий чай с молоком и двумя ложками сахара.

Алиса пришла за детским зонтиком – белым с красными сердечками.

– Я его не совсем потеряла, – объяснила она. – И я не вполне уверена, что он предназначался мне…

Солнышко взяла зонтик, который лежал на столе, и вручила его ей.

– Тебе, – просто сказала она.

Судя по нескрываемому обожанию, с каким Солнышко смотрела на Алису, Лора предположила, что она, не раздумывая, отдала бы ей не только зонтик, но и все фамильное серебро, да и еще что-нибудь в придачу.

Алиса взяла зонтик и разгладила его складки.

– Я тогда впервые побывала в Америке, – сказала она. – Мама повезла меня в Нью-Йорк. Для нее это была скорее командировка. Она работала редактором журнала мод, и у нее намечалось интервью с новым дизайнером – предсказывали, что он будет иметь невероятный успех на показе мод в Нью-Йорке. Так и случилось. Но все, что я о нем запомнила, – это то, что он посмотрел на меня так, будто я сбежала из лепрозория. Видимо, дети были ему не по душе.

– Что такое лепрозорий? – спросила Солнышко.

Алиса посмотрела на Лору, но решила сымпровизировать.

– Это такое место, куда в давние времена помещали людей, у которых была ужасная болезнь, от нее пальцы на руках и ногах отваливались.

Лора могла поспорить на что угодно, что следующие пять минут Солнышко незаметно пересчитывала пальцы Алисы. Хорошо, что на ней были босоножки.

– Мне все это было неинтересно, – продолжила Алиса, – но мама пообещала, что сводит меня в Центральный парк, к статуе Алисы в Стране чудес. Я помню, что была очень взволнована. Я думала, что статую назвали в честь меня.

Она сняла босоножки и заерзала пальцами по прохладной траве. Солнышко последовала ее примеру.

– В тот день шел дождь, и мама уже опаздывала на следующую встречу, так что настроение у нее было не самое лучшее, но я была в восторге. Я бежала впереди нее и, когда оказалась перед статуей, увидела стоявшего рядом огромного и странно выглядевшего темнокожего парня – с дредами и в огромных ботинках, и он раздавал зонтики. Он наклонился и пожал мне руку, я до сих пор помню его лицо. Оно было и добрым, и печальным, а звали его Марвин.

Алиса допила чай и налила себе еще с непосредственностью уверенного в себе подростка.

– Тогда моей любимой сказкой была «Великан-эгоист» Оскара Уайльда, и мне Марвин казался великаном. Но эгоистом он не был. Он раздавал вещи. Бесплатные зонтики. В любом случае, когда мама меня догнала, она оттащила меня от него. Но это не все. Она грубо вела себя с ним. Просто ужасно. Он попытался дать ей зонтик, а она повела себя как самая настоящая сука.

Брови Солнышка взметнулись от такого свободного использования бранного слова, но ее лицо выражало восхищение.

– Я с ним общалась всего минуту, но навсегда запомнила выражение его лица, когда мама оттаскивала меня от него. – Она тяжело вздохнула, но потом улыбнулась, вспомнив еще кое-что. – Я послала ему воздушный поцелуй, – сказала она, – и он его поймал.

На ярлыке зонтика был указан именно тот день, когда Алиса посетила Центральный парк, и зонт был найден возле скульптуры. Лора была безумно рада.

– Я думаю, что он предназначался тебе.

– Я очень на это надеюсь, – сказала Алиса.

Остаток дня Морковка провел, охраняя дверь сарая, а Солнышко рассказывала о своей новой подруге Алисе. Алиса в университете учила английскую литературу и драму. Алисе нравились Дэвид Боуи, Марк Болан и Джон Бон Джови. И «приятная чашечка чая» была бесцеремонно вытеснена описанным Алисой напитком.

В тот вечер, за поздним ужином, Лора, подав на стол спагетти по-болонски, рассказала Фредди все об их сегодняшней посетительнице.

– Значит, работает, – сказал Фредди. – Сайт работает. И это то, о чем тебя попросил Энтони.

Лора отрицательно покачала головой.

– Нет. Не совсем. Помнишь, в письме говорилось: «…если ты сможешь осчастливить хотя бы одного человека, починить одно разбитое сердце, вернув кому-то то, что он потерял…» А я этого еще не сделала. Конечно, Алиса была рада найти зонтик, хотя мы не можем быть абсолютно уверены, что он предназначался ей. Или девушка с резинкой для волос – нельзя сказать, что ее сердце разбилось, когда она ее потеряла.

– Ну, по крайней мере, это начало, – сказал Фредди, отодвигая стул и поднимаясь, чтобы прогуляться с Морковкой перед сном. – Мы как-нибудь и до этого доберемся.

Но дело было не только в потерянных вещах. Была подсказка, та самая, которая стала очевидной, когда Солнышко на нее указала. То, с чего все началось. Энтони назвал ее «последней ниточкой, которая связывала» его с Терезой, и, когда он потерял медальон в день ее смерти, последняя ниточка оборвалась. Если медальон Терезы с Первого Причастия действительно мог помочь воссоединить ее и Энтони, то как же им его найти? Фредди предложил разместить на сайте его описание как потерянного предмета, который нужно найти, но они ведь понятия не имели, как он выглядел и где Энтони его потерял.

Лора убрала тарелки со стола. День был длинным, и она устала. Чувство удовлетворения, которое она испытала после визита Алисы, постепенно сменилось уже привычным чувством тревоги.

В зимнем саду снова заиграла музыка.

Глава 44

Юнис

2013 год

В комнате для отдыха обитателей «Счастливых небес» снова начала играть музыка. «Чармейн» в аранжировке Мантовани. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Слишком громко. Эди включила проигрыватель на максимальную громкость. Скоро она заскользит по танцевальному залу под глиссандо в сверкающей пене своего наряда. Она будет делать па ножками в своих лучших, золотых балетных туфельках, и все закружится вокруг нее, словно вьюга из радуги.

Когда Юнис и Бомбер проходили мимо комнаты отдыха, направляясь в комнату Бомбера, они заметили нечто в ночной рубашке, не сразу сообразив, что это худенькая старушка с всклокоченными жирными седыми волосами, в тапочках в клетку. Она ковыляла по комнате с закрытыми глазами, нежно обнимая воображаемого партнера. Вдруг кто-то из сидевших в креслах начал колотить тростью и выкрикивать ругательства.

– Только не это! Иисус, мать вашу, Христос и Иегова! Только не это! Только не это! Только не это!

Евлалия бранилась и дергалась.

– Только не это, черт побери, ты, тупая, сумасшедшая сука! Я просто хочу покоя! – заорала она, метнув костыль в танцовщицу, которая тут же замерла.

Трость пролетела мимо Эди на приличном расстоянии, но она испустила страдальческий вопль, слезы заструились по ее щекам, моча потекла по ногам в тапочки. Евлалия с трудом поднялась на ноги и указала на нее одним из скрюченных пальцев.

– А теперь она обоссалась! Обоссала штаны и пол. – И она яростно загоготала, брызгая слюной.

Юнис попробовала сдвинуть Бомбера, но он будто прирос к месту. Некоторые обитатели «Счастливых небес» начали кричать или плакать, а остальные смотрели в никуда, забывшись. Или притворялись. Потребовались два сотрудника, чтобы удержать Евлалию, а бедную Эди увела Сильвия. Эди дрожала и шмыгала носом, с подола ее ночной рубашки капала моча, пока она выходила из комнаты, вцепившись в руку Сильвии, явно не понимая, куда же делся танцевальный зал.

Вернувшись в безопасное место, комнату Бомбера, Юнис сделала ему чашку чая. Пока он пил чай, она окидывала взглядом разрастающуюся коллекцию вещей. Бомбер начал красть случайно попадавшиеся предметы, которые ему не были нужны. Ваза, чехол на чайник, столовые приборы, рулоны пакетов для мусора, зонтики. Он никогда ничего не уносил из комнат других жильцов – только из мест общего пользования. Видимо, это был один из симптомов его болезни. Мелкое воровство. Но он и терял вещи. Частенько он теперь терял и слова, словно дерево листья осенью. Кровать могла быть «мягким квадратом для сна», а карандаш – «палочкой, из середины которой торчит серое пишущее вещество». Он говорил подсказками или, все чаще, вообще ничего не говорил. Юнис предложила ему посмотреть фильм. Теперь это все, что от них осталось. От Юнис и Бомбера, которые так долго были коллегами и лучшими друзьями. Иногда появлялись и исчезали друзья Бомбера, но Юнис была с ним всегда. Они были мужем и женой, только без секса и свидетельства о браке, и их когда-то многогранные отношения сводились теперь к просмотрам фильмов и прогулкам.

Бомбер выбрал фильм. «Пролетая над гнездом кукушки».

– Ты уверен? – спросила Юнис.

Она надеялась на что-то более радостное – и для себя, и для него – после того, что они только что увидели. Бомбер был непоколебим. Когда на экране пациенты государственной психбольницы гуляли на площадке, окруженной забором, Бомбер указал на них и подмигнул Юнис.

– А это мы, – сказал он.

Она посмотрела ему в глаза и удивилась, когда увидела, что они ясные. Это говорил старый Бомбер – бойкий, веселый и бодрый, который появлялся крайне редко. Но надолго ли он задержится? Даже самый короткий визит был для нее драгоценным подарком, но он разбивал ей сердце. Разбивал сердце, так как он знал, что ему придется уйти.

Этот фильм они смотрели много раз, но этот раз был особенным.

Когда Вождь положил подушку на ничего не выражающее лицо Мака и нежно задушил его, Бомбер схватил руку Юнис и проговорил три заключительных слова: «Get. Me. Out.»[54]

Он просил ее дать обещание. Юнис, крепко сжимая руку Бомбера, смотрела на экран, где огромный Вождь выдернул мраморный водяной охладитель из купальной, швырнул его в массивные окна и прыгнул навстречу рассвету и свободе. Уже пошли титры, а Юнис все не могла пошевелиться. Бомбер взял ее вторую руку в свою. Его глаза были полны слез, но он, улыбаясь и кивая, прошептал:

– Пожалуйста.

Прежде чем Юнис что-либо произнесла, без стука вошла одна из медсестер.

– Пора принимать лекарство, – сказала она и, звеня ключами, открыла шкафчик с лекарствами.

Она как раз потянулась за таблетками, когда в коридоре раздался ужасающий вопль, за которым последовало легко узнаваемое гоготанье Евлалии.

– Эта чертова женщина! – воскликнула медсестра и поспешила к двери, оставив шкафчик открытым.

Юнис пора было уходить. Ей нужно уйти, но, пока она была здесь, у нее был Бомбер, и поэтому ей было тяжело уходить. И каждая минута была простой пометкой между «сейчас» и «потом», а не временем, которым нужно дорожить. Потому что решение было принято. Юнис знала, что возможность будет только одна, один момент, когда вся ее любовь к этому человеку преобразится в непостижимую силу, которая ей понадобится. Пришло время. На ее ладони остался отпечаток ключа, который она крепко зажала в руке. Юнис отперла окна и оставила их немного приоткрытыми. Она так хотела в последний раз его обнять, удержать его тепло, почувствовать на себе его дыхание. Но она знала, что, если она это сделает, силы покинут ее, так что она просто вложила ключ в руку Бомбера и поцеловала его в щеку.

– Я не уйду без тебя, Бомбер, – прошептала она. – Я тебя такого не оставлю… Ты идешь со мной. Пошли.

И затем она ушла.

Глава 45

Пожилой мужчина выпал из окна в пансионате

Полиция расследует смерть пожилого мужчины, обитателя пансионата «Счастливые небеса», что в Блэкхиз, который упал с балкона второго этажа в субботу вечером. Мужчина, чье имя пока неизвестно, страдал болезнью Альцгеймера и, как полагают, был отошедшим от дел издателем. Аутопсию назначили позднее на этой неделе, а полиция продолжает расследовать так называемую «необъяснимую смерть».

London Evening Standard

Глава 46

– В кабинете мертвый человек, – заявила Солнышко обычным тоном.

Она зашла туда в поисках Лоры, намереваясь рассказать ей последние новости и поторопить с обедом. А Лора в саду срезала розы, чтобы поставить их в вазу. Морковка лениво развалился на спине, подставляя живот солнцу, его лапы повисли, но, как только Солнышко подошла, он вскочил, чтобы поприветствовать ее.

Прошел год с тех пор, как был активизирован сайт, так что и Лоре, и Солнышку было чем заняться. Солнышко научилась делать фотографии предметов и выкладывать их на сайт, вводить их описания. Фредди даже показал ей, как вести аккаунт «Хранителя забытых вещей» в «Инстаграме». Лора занималась перепиской. Они все еще разбирали коллекцию Энтони, и ее пополняли новые предметы, которые Солнышко подбирала во время прогулок с Морковкой. Лора и Фредди тоже приобрели привычку подбирать вещи, которые они находили каждый раз, когда шли погулять, а кроме того, незнакомые люди также начали отправлять им потерянные вещи. Если так будет продолжаться, полки никогда не перестанут стонать.

– Мертвый человек? Ты уверена?

Солнышко посмотрела на нее так, как умела только она. Лора вошла в кабинет. Там Солнышко показала ей небесно-голубую коробку из-под печенья «Хантли и Палмер». Ярлык на коробке гласил:

Коробка из-под печенья «Хантли и Палмер». Внутри прах человека? Найдена в шестом вагоне от головы поезда, отходящего в 14:42 из «Лондон-Бридж» в Брайтон. Личность усопшего неизвестна. Пусть земля будет ему пухом.

Бюро ритуальных услуг «Люпин и Бутл» (основано в 1927 году) находилось на углу людной улицы, напротив необычной пекарни. Юнис стояла перед ней, улыбаясь сама себе. Вспомнив миссис Дойл, она подумала, что это было хорошее место для Бомбера. Его не было в живых уже шесть недель. Юнис не была на похоронах. Следователь, который вел дело о его внезапной смерти, в конечном итоге вынес вердикт, что смерть была случайной, но сотрудников «Счастливых небес» за такое безответственное отношение к безопасности и здоровью их подопечных едва не отдали под суд. Порша хотела увидеть голову Сильвии в медицинской утке. О ее безмерном горе трубили все средства массовой информации, и Юнис не могла не задаться вопросом: искренне ли она скорбела или это делалось в целях рекламы перед предстоящим писательским туром. Теперь Порша была слишком известной, чтобы самой разговаривать с Юнис. Для этого у нее были помощники. Именно поэтому Юнис оказалась перед безупречно чистым толстым оконным стеклом и уставилась на модель катафалка, запряженного лошадьми, и изящные каллы. Все, что она смогла вытащить из занимающей самое низкое положение помощницы Порши, было название похоронного бюро, которое занималось погребением. Ей следовало бы позвонить, но соблазн оказаться в том же здании, что и Бомбер, был слишком велик.

Женщина за стойкой администратора подняла глаза, когда услышала звук колокольчика, и дружелюбно улыбнулась Юнис. Полина была полной дамой, на ней было лучшее от «Marks & Spencer». Она напомнила Юнис сову. К сожалению, новости, которые ей пришлось сообщить, были ужасными.

– Церемония была закрытая. В крематории находились только члены семьи. Так захотела его сестра – та, которая пишет грязные книжки.

По намеку на отвращение, с которым Полина произнесла слово «сестра», было ясно, что она и Порша не очень-то поладили. Юнис почувствовала, что ее охватывает паника, и увидела, что пол качнулся ей навстречу. Вскоре она сидела на удобном диванчике и пила горячий сладкий чай с капелькой бренди, а Полина гладила ее по голове.

– Это шок, дорогая, – сказала она. – Твое лицо побелело, прям как у призрака.

Подкрепившись чаем, бренди и печеньем, Юнис услышала от очень вежливой Полины всю эту ужасную историю. Порша хотела покончить с этим как можно быстрее и безо всякого шума.

– Она вскоре должна была отправиться в писательский тур, видишь ли, и не хотела, чтобы это сорвало ее планы.

Полина сделала глоток чая и покачала головой, осуждая ее.

– Но она запланировала настоящее представление после своего возвращения: отпевание и потом погребение праха. Она приглашает «всех, кого бы то ни было, дорогая», и песнопения будет исполнять хор ангелов, а руководить всем будет папа римский, судя по всему. Видимо, хочет, чтобы это затмило похороны принцессы Дианы.

Юнис, ужасаясь, слушала.

– Но он хотел совершенно другого, – всхлипывая, прошептала она. – Он сказал мне, чего хотел бы. Он был любовью всей моей жизни.

И теперь, в самом конце, она его подведет.

Полина была хорошим слушателем и умело вытирала слезы. Это была ее работа. Но под практичным костюмом и отглаженной блузкой билось храброе сердце вольнодумца. Когда-то ее теперь светлые, коротко подстриженные волосы были розовым ирокезом, а на носу так и остался крошечный шрам от английской булавки. Она дала Юнис еще одну салфетку.

– Все парни сегодня днем на больших похоронах. Я обычно так бы не поступила, но… иди за мной!

Она повела Юнис вниз по коридору, мимо служебной кухни, зала прощания и множества других помещений в место, где хранились останки. Она сняла с одной из полок впечатляющую деревянную урну и проверила ярлык.

– Вот и он, – тихо сказала она и посмотрела на часы. – Я оставлю вас наедине, чтобы ты с ним простилась. Парни вернутся как минимум через час, так что тебя никто не побеспокоит.

Меньше чем через час Юнис сидела в вагоне поезда с прахом Бомбера в коробке из-под печенья «Хантли и Палмер», которая лежала на соседнем сиденье. Когда Полина ушла, ей нужно было думать и действовать быстро. Она нашла пакет и коробку из-под печенья в маленькой кухоньке, где Полина делала чай. Она переложила печенье в пакет, а затем пересыпала прах Бомбера в коробку. Она заполнила урну печеньем, но та оказалась слишком легкой. Юнис принялась неистово искать дополнительный груз и в одной из комнат нашла коробку с образцами декоративного гравия. Она бросила в урну несколько горстей гравия, прижала крышку так крепко, как только смогла, и поставила урну на полку. Когда она проходила мимо стойки администратора, сжимая в руках металлическую коробку, Полина даже не оторвала взгляда от стола, но показала Юнис большой палец, желая ей удачи. Она ничегошеньки не увидела.

Когда кондуктор дунул в свисток, Юнис любовно похлопала по коробке и улыбнулась.

– Брайтон так Брайтон.

Лора была удивлена. Она подняла коробку и легонько ее потрясла. Коробка оказалась тяжелой.

– Не тряси ее! – сказала Солнышко. – Ты его разбудишь.

И она рассмеялась собственной шутке. Лоре стало любопытно, что еще может скрываться в темных углах кабинета.

– Неудивительно, что у нас тут призраки бродят, – сказала она Солнышку.

После обеда Лора добавила информацию на веб-сайт, но была уверена, что эту вещь никто не явится забирать.

Вечером Фредди, Лора, Солнышко, Морковка, Стелла и Стэн праздновали день рождения сайта в саду бара «Луна пропала». У Солнышка было множество историй о предметах, которые сейчас висели на сайте, но особенно увлеченно она говорила о коробке из-под печенья.

– Очень странно, что ее потеряли, – сказала Стелла, с аппетитом поглощая слегка обжаренные в сухарях хвостики лангустов с нарезанной вручную жареной картошкой. – Ну кому придет в голову идея поместить любимого человека в коробку из-под печенья?

– Видимо, кому-то пришла, дорогая, – сказал Стэн. – Может, парня в коробке не особо любили и кто-то пытался от него избавиться.

– А может, это вообще не человеческие останки. Может, это зола из чьего-то камина. Именно на нее и похоже, – сказал Фредди, сделав долгий глоток ледяного пива.

Солнышко уже была готова возразить, но он ей подмигнул, и она поняла, что он шутит.

– Это мертвый человек, и он был любовью ее жизни, и она придет за ним, – с вызовом заявила Солнышко.

– Хорошо, – ответил Фредди. – Посмотрим. Что ты хочешь, чтобы я сделал, если кто-кто действительно придет за коробкой из-под печенья?

Пока Солнышко, прищурившись, сосредоточенно раздумывала над этим, она скормила Морковке несколько кусочков картошки. Внезапно широкая улыбка озарила ее лицо, она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди, удовлетворенно вздохнув.

– Ты должен будешь жениться на Лоре.

Рука Лоры дернулась, и вино выплеснулось из бокала.

– Ничего себе, Солнышко! А ты умеешь удивить народ! – сказал Стэн.

Лора почувствовала, что краснеет. Стелла и Стэн смущенно хихикали, а Солнышко улыбалась во весь рот. Лора очень хотела, чтобы земля под ней разверзлась и поглотила ее, поэтому она быстро допила свое вино и заказала еще один большой бокал. Фредди молчал. Выглядел он то ли раздраженным, то ли разочарованным, но, посмотрев на Лору, вскочил на ноги и протянул Солнышку руку.

– По рукам!

Той ночью было жарко; воздух, насыщенный теплым бархатным запахом роз стал тяжелым, когда Фредди и Лора прогуливались по саду, пока Морковка обыскивал кусты на предмет незваных гостей. Лора все еще переживала из-за договора, который заключили Солнышко и Фредди. По пути домой он молчал. Хотя они были вместе чуть больше года и Фредди фактически уже жил в Падуе, они не строили планов на будущее. Лора считала себя очень счастливой, поскольку получила второй шанс на жизнь и на любовь, но она боялась, что любая попытка оформить их отношения может проглотить их любовь. А она его любила. Не по-глупому, как девчонка, какой была во времена влюбленности в Винса. Ее чувство переросло в прочную любовь, искру которой дала страсть и которую затем укрепили дружба и доверие. Но вместе с любвью к Фредди рос и страх его потерять; эти два чувства смешались, подпитывая друг друга. Лоре нужно было что-то сказать.

– Договор с Солнышком – это же просто шутка. Я не ожидаю, что ты…

Она чувствовала себя так неловко, что не смогла закончить фразу. Возможно, она внезапно осознала, что выйти за Фредди – это было именно то, чего она хотела, и поэтому ей было немного грустно. Ее глупые надежды на «и жили они долго и счастливо» превратились в шутку, и она ощущала себя посмешищем.

Фредди взял Лору за руку и развернул ее лицом к себе.

– Договор есть договор, и я свое слово держу!

Лора выдернула руку. В эту секунду все ее сомнения по поводу их отношений, страх потерпеть неудачу и чувство бессилия из-за своих недостатков сошлись в одной точке и превратились в страшный шторм.

– Не переживай, – запальчиво сказала она, – тебе не придется придумывать «достойный путь к отступлению»! Я полностью отдаю себе отчет в том, что в наших отношениях я пытаюсь перепрыгнуть через голову!

– Прыгнуть выше, – тихо сказал Фредди. – Правильно – «прыгнуть выше своей головы».

Он не хотел, чтобы его увлек эмоциональный водоворот, который раскручивала Лора, но понимал, что она не будет его слушать.

– Я не нуждаюсь в подачках! Бедная Лора! Не смогла удержать мужа, польстившегося на чьи-то трусики, и единственное свидание, которое у нее было за столько лет, оказалось настоящей катастрофой – так ты подумал, Фредди? Пригласить ее на свидание, чтобы ей показалось, что она чего-то стоит, а потом, когда появится кто-то получше, мягко ее отшить?

Словно певчая птица, пойманная в сеть, Лора, чем больше билась, тем сильнее запутывалась, но не говорить она не могла. Она понимала, что ведет себя неразумно, что ему больно это слышать, но не могла остановиться. Вылетали оскорбления и обвинения, а Фредди молча стоял и ждал, пока она выдохнется, и когда она развернулась, чтобы идти в дом, он крикнул ей вслед:

– Лора! Да ради всего святого, женщина! Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Я и так собирался сделать тебе предложение. – Он сокрушенно покачал головой. – Я уже все придумал. А Солнышко меня опередила.

Лора замерла, но она не смогла посмотреть ему в лицо, не смогла и остановить отчаянный, смертельный удар, который окончательно разбил ее сердце.

– Я бы ответила «нет», – сказала она, и это было ложью.

И она вошла в дом. Слезы беззвучно стекали по ее щекам, а где-то в темноте розария раздавались рыдания кого-то другого.

Глава 47

Юнис

2013 год

Порша устроила пышные проводы печенью. Она хотела устроить их в соборе Святого Павла или в Вестминстерском аббатстве, но, обнаружив, что, даже будучи неприлично богатой, она не могла себе это позволить, Порша остановилась на танцевальном зале элитного отеля в Мейфэре[55]. Юнис сидела в самом конце, на указанном ей месте (ее стул – как и все остальные – был украшен вычурными черными бантиками из шифонового шелка), и осматривала сверкающий зал. Он был действительно шикарный – с деревянной двустворчатой дверью, старинными зеркалами от пола до потолка и, если судить по звучанию «Лакримозы» Моцарта, самой современной звуковой системой. А может, Порша спрятала за какой-то ширмой целый симфонический окрестр и хор? Зеркала отражали гигантские композиции из экзотических лилий и орхидей, которые выглядели на полках и подставках, как белые триффиды[56].

Юнис пришла с Гэвином – другом Бомбера еще со школы, который сейчас зарабатывал на жизнь тем, что стриг, красил и приводил в порядок волосы и настоящих, и дутых звезд. Список его клиентов был одной из причин, почему Порша его пригласила.

– Черт возьми! – прошептал Гэвин себе под нос (ну, почти прошептал). – Вот тебе и подкупленная толпа. Большинство этих людей не знали Бомбера из Бардо.

Он надменно улыбнулся фотографу, который рыскал между рядами стульев, снимая изображающих печаль людей, которых может узнать публика. Порша продала права на освещение этого события какому-то глянцевому журналу, в чтении которого интеллигентной даме не стыдно признаться только парикмахеру. Большинство мест занимали друзья Порши, ее партнеры и любители поживиться за ее счет, но были здесь и знаменитости, выделявшиеся в общей массе, словно редкие блестки на скучном платье. Друзей Бомбера усадили сзади, вокруг Юнис и Гэвина, в театре это были бы самые дешевые места.

В передней части зала на столе стояла урна, украшенная гирляндой цветов, с одной ее стороны располагалась огромная фотография Бомбера в рамке («Он бы это фото ни за что не выбрал, – прошептал Гэвин, – у него такой хаос на голове»), с другой стороны – фотография Бомбера и Порши в детском возрасте: Порша сидела на раме велосипеда перед Бомбером.

– Она наверняка тогда головой об раму стукнулась, да? – Гэвин кипел от злости. – Она даже не дает ему стать звездой на, черт ее побери, собственных похоронах! Но я все же смог убедить ее пригласить некоторых настоящих друзей Бомбера и включить кое-что в это чертово фиаско, что понравилось бы Бомберу.

Это впечатлило Юнис.

– Как тебе это удалось?

Гэвин ухмыльнулся:

– Шантаж. Я сказал Порше, что пообщаюсь с журналистами, если она откажется. «Сестра-эгоистка пренебрегает последними желаниями брата» – такое название не очень хотелось бы увидеть ее издателю, и она это понимает. Но, раз уже речь о нем зашла, где Брюс с начесом? – Он осмотрел ряды голов перед собой в поисках оскорбляющей его вкус прически.

– О, я думаю, он придет с Поршей, – ответила Юнис. – А что именно ты задумал?

Гэвин был весьма доволен собой.

– Сюрприз, но дам тебе подсказку. Помнишь свадьбу в начале фильма «Реальная любовь», когда участники группы спрятались в церкви?

Он не смог продолжить: Порша со свитой зашагала между рядами под звуки «O Fortuna» из «Кармина Бурана». На ней был белый брючный костюм от Армани и шляпа с полями размером с колесо трактора, украшенная черной вуалью с мушками.

– Господи Иисусе! – пробормотал Гэвин. – Можно подумать, что она выходит замуж за Мика Джаггера!

Он схватил Юнис за руку, едва не впадая в истерику. На глазах Юнис заблестели слезы. Но это были слезы от смеха. Ей хотелось, чтобы Бомбер был рядом, чтобы можно было разделить с ним веселье. Более того, ей хотелось знать, где он находится. Она еще не рассказала Гэвину об этом – ждала подходящего момента. Сама служба была впечатляющей. Детский хор из местной частной элитной школы пел «Somewhere over the Rainbow»[57], Брюс прочитал надгробную речь от лица Порши так, будто это был монолог из «Гамлета», а мелодраматическая актриса прочла стихотворение Уистена Хью Одена. Молитвы читал удалившийся от дел епископ, чья дочь, по-видимому, была подругой Порши. Они были короткими, и было трудно уловить их смысл из-за выпитого им за завтраком виски. Или вместо завтрака.

А потом пришла очередь Гэвина.

Он поднялся со стула и встал в проходе. Пользуясь микрофоном, который прятал под стулом, он обратился к собравшимся с театральным жестом.

– Дамы и господа, это для Бомбера!

Он опустился на стул, и все замерли в ожидании. Гэвин посмотрел на Юнис и подмигнул ей.

– Шоу начинается! – прошептал он.

Прозвучал первый аккорд, и где-то сзади запел мужской голос под аккомпанемент рояля. Голос принадлежал невероятно красивому мужчине в безупречном смокинге и с едва заметно подведенными глазами, который сам по себе являлся произведением искусства. Первые ноты «I am what I am» из мюзикла «La Cage aux Folles» («Клетка для чудиков») разорвали тишину, и Гэвин от удовольствия потер ладони.

Когда певец дошел до середины зала и ритм ускорился, он поднял шесть танцовщиц, которые сидели в конце ближайшего к нему ряда. Они вставали по очереди, сбрасывая респектабельные пальто, под которыми были непристойные костюмы, множество украшений и потрясающие «хвосты» из перьев. Юнис не понимала, как им удавалось на них сидеть. К тому моменту, когда божественной красоты творение и его необычайная свита оказались в передней части зала, песня достигла кульминационного момента. Перед столом с урной мужчина развернулся лицом к аудитории и, повысив голос, пропел последние строчки, в то время как кордебалет танцевал канкан за его спиной. На последней, самой высокой ноте все присутствующие, кроме одного человека, встав, разразились овациями. Порша упала в обморок.

Гэвин беззастенчиво наслаждался триумфом всю дорогу до сельского кладбища в Кенте, где собирались похоронить печенье рядом с Грейс и Годфри. Порша предоставила вереницу черных удлиненных лимузинов, чтобы всех отвезти, но Юнис и Гэвин решили добираться самостоятельно, слушая популярные песни и поглощая чипсы в «Ауди» Гэвина с откидным верхом. Юнис чувствовала себя виноватой из-за того, что Грейс и Годфри придется терпеть соседство урны с печеньем, но она надеялась, что, учитывая обстоятельства, они бы поняли, что по-другому было никак нельзя. Когда они уже подъезжали к кладбищу, Юнис во всем призналась Гэвину.

– Святая Мария, Матерь Божья и Дэнни Ла Ру! – воскликнул он. – Дорогая, бедная ты моя, что же ты теперь будешь делать?

Юнис поправила шляпу, глядя в зеркало заднего вида, и потянулась к ручке, чтобы открыть дверцу.

– У меня нет никаких идей на этот счет.

Глава 48

Шерли включила компьютер и проверила, есть ли сообщения на автоответчике. Было утро понедельника, а понедельники всегда были суетливыми из-за бездомных собак и кошек, которых подбирали в выходные. Она работала в «Доме для собак и кошек Баттерси» уже пятнадцать лет, и многое за это время изменилось. Но кое-что никогда не менялось – бездомные животные. Почту уже принесли, и Шерли начала разбирать гору конвертов. На одном из них адрес был написан перьевой ручкой. Почерк был крупным и нелепым, и Шерли стало интересно. Внутри было написанное от руки письмо.

Тому, кого это касается.

К сему прилагается денежное пожертвование в память о моем любимом брате, который недавно скончался. Он очень любил собак и приютил двух из вашего заведения. Вот единственное условие, которое я ставлю, чтобы Вы получили указанную сумму: повесьте табличку в каком-нибудь общедоступном месте на Вашей территории. На ней должно быть написано:

Светлая память Бомберу, дорогому сыну, обожаемому брату, верному другу и преданному собачнику.

Покойся с миром с Дугласом и Бэби Джейн.

Я пришлю представителя через какое-то время, чтобы удостовериться, что инструкции выполнены должным образом.

С уважением,Порша Брокли

Шерли покачала головой, не веря своим глазам. Какая наглость! Конечно же, они с благодарностью принимали все пожертвования, но такая табличка будет стоить уйму денег. Она взглянула на чек, прикрепленный весьма затейливой скрепкой к письму, и чуть не упала в обморок. Там было столько нулей, что создавалось впечатление, будто первые два нуля выдували пузыри.

Глава 49

Лоре казалось, что она стоит на краю пропасти и не знает, полетит она или упадет вниз. Она знала, что сегодня будет одна. Солнышко отправилась гулять с мамой – что случалось довольно редко, – а Фредди она не видела после позорного всплеска эмоций в саду. Она пыталась до него дозвониться, но всегда попадала на автоответчик, на котором оставила искренние и унизительные извинения, но, похоже, было слишком поздно. В ответ – молчание, и Фредди больше не появлялся в Падуе после того вечера. Она не знала, что делать. Солнышко уверяла ее, что Фредди вернется, но Лора знала, что этого не произойдет. Ночью она все время просыпалась, беспомощная, в непонятном месте – где-то между волнением и предчувствием беды. Даже дом, казалось, угнетал. Морковка тоже не мог найти себе места, ходил туда-сюда, стуча когтями по плитке. Когда Лора готовилась принять посетителя, у нее возникло ощущение, что вот-вот начнется буря. Последние несколько дней в Падуе было тихо. Дверь в спальню Терезы все еще была заперта изнутри, и музыка не звучала. Но эта тишина не была похожа на ту, которая приносит покой и удовлетворенность. Эта горькая тишина была разрушительной и воспринималась как свидетельство поражения. Лора подвела Терезу, а значит, подвела Энтони. Его последнее желание осталось невыполненным.

Кто-то должен прийти за прахом в коробке из-под печенья. Прах оказался востребованным. Лора не говорила об этом Солнышку, и дело тут было не только в их с Фредди договоре. Она хотела сделать это сама. Она не могла объяснить почему, но это было важно. В дверь позвонили ровно в два часа – оговоренное время встречи, – и Лора открыла дверь маленькой хрупкой женщине, которой было за шестьдесят. Она была одета с изяществом, на голове у нее была ярко-голубая фетровая шляпка.

– Я Юнис, – представилась она.

Когда Лора пожала протянутую руку, она почувствовала, что напряжение в тот же момент ее отпустило.

– Не хотите ли чашечку чая или, может, чего-то покрепче? – спросила Лора. Почему-то ей казалось, что им было что отпраздновать.

– А знаете что, я бы не отказалась от напитка покрепче. Я даже не смела надеяться, что он найдется, и вот я здесь, но, честно говоря, как-то нетвердо стою на ногах.

Они остановились на джине с лаймом, в честь Энтони, и отправились в сад, по пути забрав из кабинета коробку из-под печенья.

Когда Юнис сидела, держа в одной руке бокал с напитком, а в другой – коробку, ее глаза наполнились слезами.

– О господи, мне так жаль! Я веду себя как последняя дура. Но вы не понимаете, что для меня это значит. Вы только что починили разбитое сердце одной глупой женщины.

Она сделала глоток джина и глубоко вздохнула.

– Итак, как я понимаю, вы захотите узнать, что же это такое?

Юнис и Лора обменялись несколькими сообщениями через сайт, но в них содержалась лишь информация, необходимая для того, чтобы убедиться, что именно Юнис потеряла прах.

– Вы удобно устроились? – спросила она Лору. – Боюсь, история довольно длинная.

Юнис рассказала Лоре все с самого начала. Она была талантливой рассказчицей от природы, и Лора удивилась, почему она сама не пишет. Похищение праха Бомбера из похоронного бюро рассмешило Лору до слез, и теперь, когда она вернула Бомбера Юнис, та могла смеяться вместе с ней.

– Все шло как по маслу, пока я не села в вагон, – продолжила она свой рассказ. – На следующей станции в мой вагон вошла женщина с двумя маленькими детьми, которые явно переели конфет и выпили слишком много газировки, судя по следам вокруг их ртов и буйному поведению. Их бедняге матери с трудом удалось усадить их в кресла, и, когда девочка заявила, что ей «нужно в туалет, и немедленно», мама спросила меня, смогу ли я присмотреть за сыном, пока она сводит девочку в туалет. Я не могла отказаться.

Юнис сделала еще один глоток и прижала к себе коробку из-под печенья, будто боялась, что снова потеряет ее.

– Мальчик сидел на своем месте и показывал мне язык, пока мама не скрылась из виду, а затем вскочил на ноги и побежал. По закону подлости поезд как раз подъезжал к станции, я не успела остановить мальчика, и он выпрыгнул из вагона, как только двери открылись, так что мне пришлось бежать за ним. Сумка висела у меня на плече, но, когда я осознала, что Бомбер остался на сиденье, было слишком поздно. – Юнис вздрогнула, вспомнив этот момент. – Уверена, вы можете себе представить, что за этим последовало. Его мать была вне себя от злости, она обвиняла меня в том, что я похитила ее сына. Честно говоря, я была счастлива избавиться от этого маленького засранца. Я была в отчаянии из-за того, что оставила Бомбера в вагоне, и сразу же заявила о своей потере, но, когда поезд прибыл в Брайтон, оказалось, что коробка исчезла.

Лора поправила очки.

– Необычное имя – Бомбер.

– Ах, это не настоящее его имя. Его звали Чарльз Брэмвелл Брокли. Но я никогда не слышала, чтобы его так кто-то называл. Он всегда был Бомбером. И он бы тебя полюбил, – сказала она Морковке, нежно гладя его по голове, которая уже давно лежала на ее коленях. – Он любил всех собак.

– Вы говорите, он был издателем? Интересно, пересекался ли он когда-нибудь с Энтони. Он был писателем; в основном писал короткие истории. Энтони Пэдью.

– О да, – ответила Юнис. – Это имя я хорошо помню. Его история потрясающая. Энтони и Тереза, кабинет с его коллекцией, веб-сайт. Об этом следует написать книгу.

Лора вспомнила о своих школьных мечтах стать писательницей и печально улыбнулась. Слишком поздно для этого.

Юнис все еще крепко прижимала к себе коробку из-под печенья.

– Вы до сих пор в издательском бизнесе? – спросила ее Лора.

– Нет-нет. Мне перестало это приносить удовольствие после того, как Бомбер… – Она умолкла. – Но если вы когда-нибудь захотите попытаться написать книгу, я с радостью вам помогу. У меня сохранились кое-какие связи, и я могла бы посоветовать вам подходящего агента.

Женщины какое-то время сидели молча, наслаждаясь напитками, запахом роз и спокойствием и умиротворенностью солнечного дня.

– А что насчет вас, Лора? – наконец заговорила Юнис. – Есть ли в вашей жизни кто-то, кого вы любите так, как я любила Бомбера?

Лора помотала головой.

– Был, до недавнего случая, произошедшего несколько дней назад. Мы поссорились. – Она замолчала, вспоминая, как все было на самом деле. – Ладно, ссору затеяла я, глупую, ребяческую ссору. Да это даже не ссора была, потому что он молчал. Просто стоял и слушал, как я швыряюсь словами, словно полоумная истеричка, пока я не бросилась прочь. С тех пор я его не видела.

Лора удивилась, почувствовав облегчение просто оттого, что произнесла все это вслух.

– Я вела себя как законченная идиотка.

– Не будь так строга к себе, дорогая.

Юнис сжала ее руку и улыбнулась.

– Но ты его любишь?

Лора, обреченно вздохнув, кивнула.

– Так поговори с ним.

– Я пыталась. Но он не берет трубку, и я его понимаю. Я была блистательно ужасна. Я оставила голосовые сообщения с извинениями, но он явно больше не хочет иметь со мной дело.

Юнис покачала головой.

– Нет, я не это имела в виду. Поговори с ним, а не с его телефоном. Найди его и скажи ему все это в лицо.

Вдруг Юнис потянулась за чем-то в сумку и достала оттуда маленькую коробочку.

– Чуть не забыла, – сказала она. – Я принесла кое-что для сайта. Я нашла его много лет назад, когда шла на собеседование с Бомбером. Я хранила его в качестве талисмана и никогда особо не задумывалась над тем, кому он принадлежал. Но будет правильно отдать его вам. Знаю, шансов на успех мало, но, может быть, вам удастся найти человека, которому он на самом деле принадлежит.

Лора улыбнулась.

– Конечно, я попытаюсь. Только мне нужно записать все, что вы вспомните о своей находке.

Юнис даже не пришлось напрягать память. Она сразу и без запинки назвала день, время и место.

– Видите ли, это был один из лучших дней в моей жизни.

Лора взяла у Юнис коробочку.

– Можно? – спросила она.

– Конечно.

Когда Лора достала из коробочки медальон, она поняла, что чувствует Солнышко в такие моменты. Предмет в ее руках заговорил с ней так, будто у него был голос.

– С вами все в порядке?

Лоре показалось, что голос Юнис звучит издалека или из телефонной трубки, когда связь плохая. Она вскочила на ноги и пошатнулась.

– Идемте со мной, – сказала она Юнис.

Дверь в комнату Терезы легко отворилась, и Юнис положила медальон с Первого Причастия с крошечным изображением святой Терезы в золотой рамке на туалетный столик рядом с фотографией Энтони и Терезы. Маленькие голубые часы, которые, как обычно, стояли, начали тикать сами по себе.

Лора задержала дыхание, и минуты две женщины стояли в тишине. А затем внизу, в зимнем саду, заиграла музыка – сначала тихо, а потом все громче и громче.

Одна мысль о тебе.

Юнис с удивлением наблюдала за тем, как Лора вскинула вверх кулак, чему-то радуясь, а через открытое окно влетел водоворот лепестков роз.

Когда Лора провожала Юнис до ворот, Фредди, как раз остановивший перед домом свой побитый «Land Rover», выпрыгнул из него. Он вежливо поздоровался с Юнис и посмотрел на Лору.

– Нам нужно поговорить.

Юнис поцеловала Лору в щеку и подмигнула Фредди:

– То же самое и я ей сказала.

Она закрыла за собой ворота и, улыбаясь, ушла.

Глава 50

Пятеро прогуливались по набережной; Юнис и Гэвин, идя рука об руку, несли Бомбера, Дугласа и Бэби Джейн в холщовой полосатой сумке. Юнис собиралась пойти одна, но Гэвин и слышать об этом не хотел. Когда Бомбера только упрятали в «Счастливые небеса», он попросил Гэвина по старой дружбе приглядывать за Юнис, но Гэвин не знал, как это сделать, не ущемляя независимую натуру Юнис. Однако после церемонии прощания, когда Юнис во всем честно призналась Гэвину, он нашел слабое место в ее броне и воспользовался этим, чтобы выполнить данное Бомберу обещание. Был прекрасный день, солнечный и ветреный, и небо было цвета голубого кюрасо. Гэвин оставил «Ауди» дома, и они приехали сюда на поезде, чтобы как следует выпить за друзей, с которыми они вскоре навсегда распрощаются.

Юнис хотела, чтобы весь день стал настоящим торжеством в память Бомбера, так что они пошли по много раз исхоженному маршруту. Подходя к набережной, они встретили молодую пару, гуляющую с миниатюрными мопсами, на которых были ошейники со стразами. Юнис не смогла удержаться и остановилась, чтобы полюбоваться ими. Две маленькие собачки выслушали массу комплиментов, после чего, счастливые, удалились. Гэвин, увидев печаль на лице Юнис, сжал ее руку.

– Выше голову, подруга. Еще немного осталось до того момента, как Билл Бэйли обретет свой дом.

Юнис наконец-то позволила себе приютить собаку. Она намеревалась сделать это сразу после смерти Бомбера, но, когда она потеряла его прах, ей почему-то показалось, что она не заслуживает собаку. Она должна была выполнить свои обязательства перед старыми друзьями, прежде чем заводить новых. Черно-белую колли с белой звездочкой на лбу бо́льшую часть ее безрадостной жизни держали на цепи возле сарая, и работники приюта «Баттерси» не очень надеялись на то, что его психика восстановится. Но у собаки было большое храброе сердце, и она хотела дать миру второй шанс. Работники назвали его Билл Бэйли[58], рассчитывая, что это имя принесет ему удачу и найдется замечательный человек, который заберет его. И он нашелся. Это была Юнис. Как только она увидела пса с заостренными ушками и большими темными глазами, она сразу же влюбилась в него. Сначала он относился к ней с подозрением, но через пару визитов решил, что Юнис – тот человек, который ему нужен, и снизошел до того, что лизнул ей руку. На следующей неделе он навсегда переберется к ней.

Юнис и Гэвин несли сумку по очереди. Сначала Юнис не хотела расставаться с ней, но останки трех ее друзей оказались на удивление тяжелыми, и она позволила Гэвину помочь ей.

– Вот черт! – воскликнул Гэвин. – Нужно было положить их в такую клетчатую сумку на колесиках, которые старушки возят за собой, а не тащить в руках.

Юнис помотала головой.

– Ты, должно быть, шутишь! Чтобы я выглядела как старушка? – ответила она.

Гэвин подмигнул ей.

– Не переживай. Тебе и сорока не дашь, подруга.

В павильоне игральных автоматов было жарко и шумно, воздух загустел от запахов хот-догов, пончиков и попкорна. Судя по выражению лица Гэвина, он решил, что Юнис заманила его в Вавилон. Разноцветные лампочки мигали синхронно со звонками и гудками. Деньги бренчали, когда их бросали в щели автоматов, и гремели, становясь выигрышем – правда, второе происходило нечасто. Когда Гэвин поскользнулся на расплющенной картошке, он был готов бежать отсюда, но Юнис сунула ему в руку монеты и кивком указала на любимый автомат Бомбера.

– Давай, займись делом! Бомбер любил поиграть.

Когда Юнис бросила монетку в щель, она вспомнила замешательство на лице Бомбера, когда они были здесь в последний раз, и как быстро оно было вытеснено улыбкой, когда она пришла ему на помощь. Сегодня был день счастливых воспоминаний, а не грустных. Юнис заставила Гэвина выдерживать это в течение получаса, и в конце он даже начал получать удовольствие от игры. Несмотря на мизерный шанс, он выиграл (вероятно, случайно) маленького и очень уродливого медвежонка в автомате с игрушками, которого он с гордостью подарил Юнис. Когда она рассматривала перекошенное лицо медвежонка, у нее возникла идея.

– Мы можем купить каждому по подарку, – сказала она, приподнимая полосатую сумку.

В одном из киосков на набережной они нашли кольцо для ключей с брелоком в форме пончика – для Дугласа. В магазине в одном из переулков Гэвин заметил старинную фарфоровую фигурку стаффордширского терьера.

– Это явно собака мужского пола, – сказал Гэвин, – но, возможно, Бэби Джейн предпочла бы ее.

На обед они ели рыбу с жареной картошкой, и Гэвин заказал бутылку шампанского, чтобы они выпили за содержимое полосатой сумки, которую поставили на стул. Юнис старалась не терять ее из виду ни на секунду. Шампанское прибавило ей храбрости, и она уже готова была сделать то, зачем они сюда приехали. Она должна их отпустить. Крыша Королевского павильона и купола́ отражали солнечный свет, а его искрящийся шпиль высоко вздымался, прокалывая небо.

В стране Ксанад благословенной Дворец построил Кубла Хан…[59]

При виде его Юнис всегда вспоминала стихотворение Кольриджа, вдохновленного опиумом. Они вошли внутрь. Это было последнее посещение для Бомбера и первое – для Дугласа и Бэби Джейн. Юнис торопливо прошла мимо кухни, где находились вертела, на которых поджаривали собак. В сувенирной лавочке они купили снежный шар с моделью павильона – для Бомбера. Как раз в тот момент, когда Юнис собиралась заплатить, кое-что привлекло ее внимание.

– И дайте, пожалуйста, коробку этого печенья, – сказала она продавщице.

– Уже проголодалась? – спросил Гэвин.

Юнис улыбнулась:

– Я должна одной даме по имени Полина коробку печенья.

В парке возле пруда они нашли свободную скамейку и сели. Павильон отражался вверх ногами в пруду, как набор новогодних шаров. Юнис достала из кармана ножницы и сделала дыру в полосатой сумке. Она долго и напряженно думала над тем, где и как исполнить последнее желание Бомбера. Как только она определилась с «где?», осталось придумать «как?». Она не узнавала, разрешено ли это, так как опасалась, что ответ может быть отрицательным. Так что проделать все надо было незаметно. В конце концов ее, как всегда, вдохновил один из ее любимых фильмов – «Большой побег». Если столько мужчин смогли высыпа́ть выбранную из туннелей землю через штанины прямо на виду у вооруженных охранников, то, несомненно, у Юнис должно получиться развеять прах троих дорогих сердцу друзей через дыру в дне сумки, не привлекая к себе нежелательного внимания.

– Если хочешь, я могу пойти с тобой и покараулить. Я смог бы насвистывать какую-нибудь мелодию, если это поможет.

Юнис улыбнулась. Она хотела сделать это сама. Гэвин наблюдал за маленькой фигуркой, которая с прямой спиной и высоко поднятой головой шагала по лужайке. Сначала он подумал, что она идет не целенаправленно, но потом ему стало ясно, что это не так. Когда она вернулась и села на скамейку, полосатая сумка была пуста.

– Бомбер был прав относительно этого места, – сказал Гэвин, уставившись на отражение в пруду. – Оно шикарное. Кстати, что ты там написала?

– Колодки убраны, – ответила она.

Глава 51

Курсор на экране воодушевляюще мигал. Лора положила руки на клавиатуру, собираясь начать писать. Она все еще не привыкла к кольцу со звездчатым сапфиром на среднем пальце своей левой руки. Фредди – через три дня ее жених – делал приятный чай в кухне вместе с Солнышком, а Морковка спал у нее в ногах. Лора наконец могла осуществить свою мечту. История была идеальной, и никто не сможет назвать ее скучной. Эта грандиозная история о любви и потерях, жизни и смерти, но – прежде всего – о спасении. Эта история о великой любви, которая переждала сорок лет и наконец достигла счастливой развязки. Улыбаясь, она начала писать. Она знала, с чего начать.

Хранитель забытых вещей

Глава 1

Чарльз Брэмвелл Брокли ехал один, без билета, в вагоне поезда, который в 14:42 покинул станцию «Лондон-Бридж» и теперь направлялся в Брайтон…

Благодарности

То, что я это пишу, означает, что моя мечта осуществилась и я стала настоящей писательницей. Путешествие было длинным, были и неожиданные изменения маршрута, и раздражающие пробки, и много ухабов на дороге. Но вот я здесь. Мне столько людей помогло добраться сюда, что, если бы я решила упомянуть всех вас, получился бы еще один роман, и я вас всех благодарю.

Конечно же, в этом виноваты мои родители. Они научили меня читать еще до того, как я пошла в школу, записали меня в детскую библиотеку и наполнили мое детство книгами, за что я им безмерно благодарна.

Спасибо тебе, Лора Макдугалл, мой замечательный агент из «Tibor Jones», за то, что верила в меня и в «Хранителя» с самого начала. Мы впервые встретились возле памятника Джону Бетжемену на станции Сент-Панкрас (это, определенно, был знак), и за несколько минут я поняла, что хочу работать с тобой. Спасибо тебе за поддержку и энтузиазм, неизменный профессионализм и целеустремленность, за твои дельные советы при моих первых набегах на «Твиттер», «Инстаграм» и за твой лимонный крем.

Спасибо тебе, Шарлотта Мэддокс из «Tibor Jones», за проделанную тобой работу по получению прав на перевод книги в других странах и за то, что была воодушевленной болельщицей «Хранителя». А также спасибо всей команде «Tibor Jones» – бесспорно, самому лучшему агентству на земле – за то, что у вас я чувствовала себя как дома. Вы крутые!

Спасибо тебе, Феде Андорнио, мой редактор в «Two Roads» и основатель Команды Солнышка, за то, что не побоялся рискнуть и взялся за «Хранителя». Твое чувство юмора, терпение и безграничный энтузиазм превратили работу с тобой в нескончаемое веселье. Ура! Также спасибо всей команде «Two Roads», в особенности Лизе Хайтон, Рози Гейлер и Россу Фрейзеру, за теплый прием и за ваши усилия по превращению «Хранителя» в настоящую книгу.

Спасибо тебе, Рейчел Кахан из «William Morrow» – еще одной участнице Команды Солнышка, – за твой неоценимый вклад как редактора и юмор, с которым ты его вносила. Спасибо всем иностранным издательствам за то, что «Хранитель» покоряет мир!

Огромное спасибо тебе, Айда Вусечивич. Ты была рядом с самого начала, и твоя вера в меня ни разу не пошатнулась.

Питер Будек из книжного магазина «The Eagle Bookshop» в Бедфорде – мой друг, наставник, который поддерживает меня и в плохие, и в хорошие времена. Он также обеспечил меня невероятным количеством чая, бесценными советами и уймой прекрасного материала для исследования. Пит, ты легенда. Но закончи хотя бы одну из своих книг!

Трейси, моя безумная подруга, ты умерла, когда я писала «Хранителя», и мне так жаль, что тебя нет рядом со мной, чтобы я могла поделиться с тобой радостью, но ты вдохновляла меня продолжать писать, когда я испытывала сильное желание бросить это занятие.

Спасибо сотрудникам больниц Бедфорда и Адденбрукс за доброту и заботу, а также за то, что проследили за тем, чтобы я не умерла, не закончив эту книгу. Особую благодарность выражаю сотрудникам «The Primrose Unit» за вашу поддержку и заинтересованность в моей книге.

Мне следует поблагодарить Пола за то, что терпел меня. Пока я писала «Хранителя», дом был полон потерянных вещей, которые я нашла, исписанных обрывков бумаги, которые я разбрасывала повсюду, да и вообще позволяла хламу просачиваться в каждую комнату. Я закрывалась в комнате на несколько часов, выползала оттуда не в настроении и требовала ужин. И все же ты еще рядом!

И наконец, хотелось бы поблагодарить моих замечательных собак. Им слишком часто пришлось мириться с «мы погуляем, как только я закончу главу». Билли и Тилли погибли, когда я работала над «Хранителем», и я скучаю по ним постоянно, но, когда я это пишу, Медвежонок Тима и Дюк спят на диване. И храпят.

Рут Хоган

Я родилась в доме, в котором до сих пор живут мои родители, в Бедфорде. Моя сестра была так рада новому члену семьи, что запустила в меня монеткой.

В детстве я обожала брауни[60], но терпеть не могла девочек-скаутов, безумно любила пони и читала все, что попадалось мне под руку. К счастью, моя мама работала в книжном магазине. Больше всего мне нравилось читать «Муми-тролль», «Лошадь без головы», «Лев, Колдунья и Платяной шкаф», написанное на обратной стороне коробок от хлопьев и на надгробных плитах.

Я хорошо училась, и мне не составило труда поступить в Голдсмитский колледж в Лондоне; я изучала английский и драму. Это было потрясающе, мне очень нравилось.

А затем я получила настоящую работу.

Я десять лет занимала высокую должность в местной администрации (отдел кадров: набор персонала, профориентация и подготовка кадров). Я была не на своем месте, но зато денег хватало, чтобы оплачивать счета и погашать кредит.

В тридцать с небольшим я попала в автомобильную аварию, вследствие чего не смогла работать полный рабочий день и решила серьезно взяться за писательство. Я нашла работу на неполный рабочий день секретарем остеопата и все свободное время писала. Все шло прекрасно, пока в 2012 году у меня не диагностировали рак, что было чертовски некстати, но ускорило занятную трансформацию волос от их полного отсутствия до коротких крашеных блондинистых волос, как у Энни Леннокс. Когда я после химиотерапии всю ночь не могла уснуть, я писала, и конечным результатом стал «Хранитель забытых вещей».

Я живу в хаосе викторианского дома с множеством собак, спасенных от усыпления, и моим многострадальным партнером. Все свободное время я пишу или обдумываю сюжетные линии, в каждой комнате у меня есть блокноты, чтобы я могла записывать идеи, пока их не забыла. Я сорока, всегда собираю сокровища (или «хлам» – смотря как к этому относиться) и просто обожаю Джона Бетжемена. Мое любимое слово – antimacassar[61], и мне все больше нравится читать надписи на надгробных плитах.

Примечания

1

Эл Боулли, полное имя Albert Allick Bowlly, (1898―1941) – самый популярный британский поп-певец 30-х годов ХХ века. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)

(обратно)

2

Прозак – антидепрессант; улучшает настроение, снижает напряженность, тревожность и чувство страха.

(обратно)

3

«The Lady» – британский женский журнал, славящийся рекламными объявлениями в сфере бытового обслуживания и ухода за детьми.

(обратно)

4

Солиситор – категория адвокатов в Великобритании, подготавливающих судебные материалы для ведения дел барристерами – адвокатами высшего ранга.

(обратно)

5

Английская (иногда рассматривается как британская) патриотическая песня.

(обратно)

6

Опускать h там, где его следует произносить, – особенность лондонского просторечия.

(обратно)

7

Американский фильм «Большой побег» (1963) основан на реальных событиях. Во время Второй мировой войны военнопленные, содержавшиеся в немецком концентрационном лагере, совершили массовый побег, для чего были вырыты четыре тоннеля, которым были даны имена – Том, Дик, Гарри и Джордж. Тоннель «Джордж» был обнаружен не так давно – в 2011 году.

(обратно)

8

Дуглас Бадер – полковник Королевских военно-воздушных сил Великобритании. Потерял обе ноги в авиационной аварии, но продолжал летать и участвовал в боевых действиях.

(обратно)

9

Некоторые мебельные точильщики селятся в изделиях из древесины и издают звуки, похожие на звук тиканья часов, ритмично ударяя головой о стенки своих ходов.

(обратно)

10

«…Макбет зарезал сон…» – цитата из трагедии Шекспира «Макбет» в переводе А. Кронеберга.

(обратно)

11

Старейшая киностудия Великобритании.

(обратно)

12

Пятизвездочный отель в Лондоне, где уже больше ста лет устраиваются традиционные пятичасовые чаепития.

(обратно)

13

Досл. «Укажи мне путь, о Великий Искупитель» – гимн, который исполняют во время различных торжественных церемоний; например, его пели на церемонии венчания принца Уильяма и Кэтрин Миддлтон.

(обратно)

14

Вымышленный персонаж из фильма ужасов «Техасская резня бензопилой».

(обратно)

15

Вымышленный персонаж из «Техасской резни бензопилой», маньяк в маске, сделанной из человеческой кожи.

(обратно)

16

Международная сеть розничной торговли.

(обратно)

17

Звезда Голландии (фр.).

(обратно)

18

Игра слов: с англ. «daisy» переводится как «ромашка».

(обратно)

19

Цитата из фильма «Пролетая над гнездом кукушки».

(обратно)

20

Цитата из фильма «Пролетая над гнездом кукушки».

(обратно)

21

Цитата из того же фильма.

(обратно)

22

«Ladybird, ladybird fly away home…» – английская детская песенка. В оригинальной версии песенка заканчивается словами: «And she hid under the baking pan» («И она спряталась под сковородой»).

(обратно)

23

Красное итальянское вино.

(обратно)

24

Игра слов: на английском «Robert» (Роберт) звучит похоже на «robber» (грабитель).

(обратно)

25

Игра слов: «be mother» (англ.) может переводиться как «разливать чай» или «быть мамой».

(обратно)

26

Слова из песни «Do They Know It’s Christmas», впервые исполненной группой «Band Aid 20» для сбора средств в пользу голодающих в Эфиопии.

(обратно)

27

Свит-музыка (англ. sweet music) – букв. «сладкая, приятная музыка»; понятие, характеризующее ряд стилевых разновидностей коммерческой развлекательной и танцевальной музыки с элементами джаза.

(обратно)

28

Отсылка к песне Дэвида Боуи «Ashes to Ashes». В оригинале он поет «We know Major Tom’s a junkie» («Мы знаем, что майор Том – наркоман»), а «monkey» означает «обезьяна».

(обратно)

29

Слова из песни Этты Джеймс «At Last».

(обратно)

30

Евангелие от Иоанна. 11:25–26.

(обратно)

31

Запаздывало (фр.).

(обратно)

32

Цитата из кинофильма «Грязные танцы».

(обратно)

33

Итальянское сухое игристое вино.

(обратно)

34

Недди – скаковая лошадь (англ., разг.).

(обратно)

35

В ирландском фольклоре: приведение-плакальщица, чьи рыдания предвещают смерть.

(обратно)

36

Отсылка к нем. Schutzstaffel, что означает «охранные отряды» – военизированные формирования НСДАП.

(обратно)

37

«Водкатини» (водка с мартини) – любимый коктейль многих американцев. Особенно стал популярен после того, как стало известно, что его любит Джеймс Бонд (с подачи маркетологов водочных брендов).

(обратно)

38

Обеа – древний религиозно-мистический культ в Вест-Индии.

(обратно)

39

Джаду – (индусск.) колдовство, черная магия.

(обратно)

40

Джу-джу – этим термином африканцы обычно обозначают сверхъестественные силы. На русский язык его можно перевести как «магия, колдовство». У мастеров джу-джу сильно развит «третий глаз», и они могут «видеть» свой особый мир, в котором и действуют, когда захотят.

(обратно)

41

Имеется в виду курортный город Брайтон, расположенный на южном побережье Англии.

(обратно)

42

Диалект английского языка, на котором говорят в Юго-Восточной Англии. Эстуарий – затопляемое устье реки, впадающей в море. Темза имеет такое устье. Отсюда и название диалекта.

(обратно)

43

Актриса, исполнившая роль психопатки в фильме «Мизери», снятому по одноименному роману Стивена Кинга.

(обратно)

44

В этой пародии много говорящих имен. Например, миссис Уид (англ. weed – травка); Хай Вуд (англ. high – под действием наркотиков); подруга Жанин Эллен Скалдинг (англ. to scald – ошпаривать), а в «Джейн Эйр» подругу Джейн звали Эллен Бернс (англ. to burn – гореть, поджигать) и т. д.

(обратно)

45

Джеральд Норман Спрингер – американский телеведущий, продюсер, актер и политик.

(обратно)

46

Настольная игра, в ходе которой имитируется расследование убийства.

(обратно)

47

Каратная система проб золота используется в США и европейских странах и предусмотрена только для золотых сплавов. Проба в каратах показывает количество частей чистого золота из 24 частей сплава. Например, проба 18К означает, что в сплаве из 24 частей 18 частей приходится на чистое золото.

(обратно)

48

Известный персонаж детективов Агаты Кристи.

(обратно)

49

Существует традиция (в частности, в джентльменских клубах) передавать графин гостям против часовой стрелки (влево) от хозяина/хозяйки дома.

(обратно)

50

Здесь имеется в виду песня из фильма «Звуки музыки».

(обратно)

51

Дословно переводится как «страстные поцелуи с бородавками».

(обратно)

52

Прибыль (англ.).

(обратно)

53

В Уэльсе, в городе Хей-он-Уай, ежегодно проходит литературный фестиваль.

(обратно)

54

Вытащи. Меня. Отсюда (англ.).

(обратно)

55

Фешенебельный район Лондона.

(обратно)

56

Вымышленные хищные шагающие растения из романа Джона Уиндема «День триффидов» (1951). Эти растения способны перемещаться на трех корнях-«ногах».

(обратно)

57

«Где-то над радугой» – классическая песня-баллада, написанная специально для мюзикла «Волшебник страны Оз», поставленном в 1939 году.

(обратно)

58

Британский комик, музыкант и актер.

(обратно)

59

Стихотворение С. Т. Кольриджа «Кубла Хан, или Видение во сне».

(обратно)

60

Брауни – добрые мифические существа, родственники домовых. Так же называют девочек-скаутов младшего школьного возраста.

(обратно)

61

Салфетка на мягкой мебели или на столе (англ.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Благодарности

Рут Хоган Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg