«Aprositus (Ненайденный)»

Aprositus (Ненайденный) (fb2) - Aprositus (Ненайденный) 1004K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Антон Сорокко

Антон Сорокко Aprositus (Ненайденный)

ГЛАВА 1

До посадки в аэропорту Тенерифе оставалось полтора часа. Герман сидел в мягком кресле «боинга 747», откинув голову на подголовник и глядя в чуть подернутое изморозью двойное стекло иллюминатора. На коленях лежал законченный перевод новейшего американского бестселлера, который он только что сдал издателям.

Герман был профессиональным переводчиком и владельцем переводческой фирмы. Фирма специализировалась на художественных текстах и была завалена заказами издательств на перевод разношерстной беллетристики вроде женских романов, детективов, сборников кулинарных рецептов и пособий по воспитанию детей. Поставив бизнес на ноги, сам Герман пару лет назад отошел от переводов как таковых, набрал когорту молодых лингвистических талантов и сейчас занимался генеральным редактированием, переговорами с издательствами и финансовыми расчетами с авторами и агентами.

Закончив переводить последний в этом году роман, он ехал на отдых. Его любимый московский аэропорт Домодедово остался далеко позади, точно так же, как мысли о делах, вытесненные ленивым созерцанием проплывающего внизу пейзажа.

Сейчас самолет летел над Африкой, где-то над южным Марокко, оставляя внизу километры коричневых безжизненных холмов и равнин, выжженных тысячелетиями сахарского пекла. Вид страны с воздуха действительно удручал: среди желтых просторов текли узенькие ниточки коричневых рек, за исключением каких-то скудных плантаций, признаков зелени не было видно вообще, изредка попадались стиснутые пыльными холмами селения – крошечные, с едва различимыми глинобитными хижинами и плоскими южными крышами. Удивляло то, что даже береговая линия в Марокко была практически не заселена, по крайней мере, так казалось с воздуха.

– Ужас какой! – Герман вздрогнул от неожиданно раздавшегося над ухом голоса. – Никогда туда не поеду!

Через его плечо в иллюминатор заглядывал необъятных размеров сосед. Всю дорогу от Москвы тот спал, не проснувшись даже на самолетный обед, потому Герман о нём почти забыл.

На вид соседу было лет сорок. В его широченных плечах угадывалась отличная в прошлом физическая форма, утерянная, скорее всего, совсем недавно. Здоровяк либо забросил тренировки, либо ушел из большого спорта, и оттого располнел. Рукава футболки растягивали мощные бицепсы, а шея, застывшая в тот момент у Германа прямо перед носом, напоминала размерами фонарный столб. Монументальную конституцию дополнял волевой профиль с квадратным подбородком, прямым, почти римским носом и большое мясистое ухо.

Античные черты соседа разбавляли разве что рыжие вихры, торчавшие в разные стороны, и, наверное, в детстве доставлявшие своему хозяину немало хлопот. Сейчас подобная несуразная прическа могла быть сознательно созданным беспорядком, любимым в последнее время у модных столичных парикмахеров. Герману всегда импонировали рыжеволосые люди: в дворовых детских компаниях рыжие друзья, по общему мнению, приносили удачу.

Сосед был чисто выбрит и пах хорошим одеколоном вперемежку с каким-то дорогим спиртным. Взгляд его был абсолютно трезвым и Герман заключил, что после посещения дьюти-фри в аэропорту, здоровяк пришел в норму.

Ничуть не смущаясь стеснённого положения Германа, поневоле вжавшегося в тесноту своего кресла, необъятный сосед указывал пальцем на горизонт, где виднелись вершины далёких заснеженных гор.

– Видите горы? – не глядя на Германа, спросил он. – Атласский хребет. Говорят, дал начало Канарам. Один мой знакомый француз как-то рассказывал, что в Марокко есть два знаменитых горнолыжных курорта. Никогда ему не верил. А, видимо, и правда есть: все вершины в снегу. Не врал мне мусью…

– Уважаемые пассажиры, – донеслось тем временем из динамика над головой. – Говорит капитан корабля. Наш самолет летит на высоте 10.500 метров со скоростью 950 километров в час. Температура за бортом – минус 52 градуса. Мы приближаемся к Канарским островам. С правой стороны пролетаем портовый город Агадир в Марокко и выходим в Атлантический океан. Наш маршрут пройдёт над островами Лансароте, Фуэртевентура и Гран Канария. Ориентировочное время прибытия на Тенерифе – 19 часов 20 минут местного времени. Напоминаем вам, что разница во времени с Москвой – три часа. Погода в аэропорту Рейна София на Тенерифе безоблачная, температура – плюс 25 градусов Цельсия.

– Прохладно для августа, – услышал Герман реплику кого-то из пассажиров сзади.

– В аэропорту у них всегда холодно, – прокомментировал Герману толстый сосед. – Хоть находится и на юге острова, но там всегда ветра, то-сё. До Лас Америкаса доедем, там тридцать градусов точно будет.

– А Вы уже бывали на Тенерифе? – вежливо поинтересовался Герман.

Сосед, наконец, откинулся в своё кресло и впервые посмотрел Герману в глаза. Глаза у него были смешливыми, с чёртиками, но смотрели внимательно. От уголков губ кверху поднимались морщинки, легко складывавшиеся в приветливую улыбку. Здоровяк производил впечатление человека весёлого и лёгкого, что, в общем, достаточно типично для полных людей.

– Да, был, раз семь. Люблю я Тенерифе. Каждый год езжу. А температура так отличается, потому что у них каждые десять километров – новая климатическая зона. Остров крошечный, две тысячи квадратных километров, но как материк в миниатюре: высота постоянно меняется, влажность разная, поэтому здесь дождь, а там солнце, и всё в пяти минутах езды на машине.

– Да, интересно, я тоже что-то читал об этом.

В купленном перед поездкой путеводителе Герман действительно читал, что на Тенерифе существуют четыре климатических пояса и двадцать восемь климатических зон, и что главное отличие климата – между севером и югом острова. Север полностью покрыт тропической зеленью, а на юге не растёт ничего, кроме кактусов.

– Если поедете на север острова, берите куртку, – продолжал толстяк, наставительно подняв указательный палец. – И зонтик. Мы, как ни заезжали – каждый раз сюрприз: или холодище, или дождина льёт! Причём на юге-то в это время солнце во всю, тридцать градусов, то-сё, а на севере тучи и дождь! Как мне объяснили, это всё из-за вулкана.

– То есть? – не понял Герман.

– Тучи на Канары идут с Европы, то есть с севера. Дойдя до вулкана, за него цепляются. И все дожди выливаются на севере. Поэтому на севере дождь – чуть не каждый третий день, а на юге – тридцать дождей в год и всё. Ну и растительность поэтому соответствующая: в Лас Америкасе одни бананы, да кактусы, выше к вулкану – эвкалипты и сосновые леса, как у нас в России, а на севере – настоящие тропики: папайя, манго, авокадо, то-сё.

– Бананы? – об этом Герман не слышал.

– Один процент мирового урожая на Тенерифе собирают! – по-деловому подмигнул толстяк. И улыбнулся. – Но кро-о-шечные. – Он оттопырил большой палец и мизинец на своей широченной ладони. Размер местных бананов в исполнении громадной ладони показался Герману далеко не крошечным. – Какой-то индокитайский сорт, говорят.

– Надо попробовать.

– Обязательно попробуй! – сразу одобрил сосед, незаметно перейдя на «ты» и выуживая из кармана впередистоящего кресла металлическую фляжку. – Ты откуда будешь?

– Из Москвы.

– И я из Москвы.

– А на Тенерифе где останавливаешься?

– В Лос Гигантесе, – ответил Герман. – Это где-то на юге.

– Знаю такой город, как же. Минут двадцать от Лас Америкаса. Там ещё эти знаменитые скалы отвесные, чуть ли не Восьмое Чудо Света, и пляжи черного цвета с вулканическим песком. Были мы там, – здоровяк отвинтил крышку на фляжке и призывно кивнул. – Ну что, за знакомство?

– Да я не пью, – примирительно улыбнулся Герман.

Раньше признаваться в том, что он не пьёт, Герману было как-то неудобно: известно, как в России относятся к тем, кто спиртного не употребляет. Потом отказываться от приглашений опрокинуть по стаканчику он привык, и иногда даже стал преподносить это, как одно из своих достоинств. Тем не менее, после его отказа обычно звучала одна из двух банальных фраз: «Что так, болеешь чем?», либо «И не куришь, поди?». На последний вопрос Герман всегда дружелюбно кивал и, смеясь, отвечал: «Такой я весь положительный, аж самому противно!» Как правило, отношения с приглашающим после этого сразу восстанавливались. Но сегодняшний его здоровяк-сосед оказался оригинальней.

– Молодец, – уважительно, хотя и слегка непонимающе взглянув на Германа, сказал он. – А я вот пью.

И он с удовольствием вылил себе в рот какую-то темноватую жидкость. Герман уловил знакомый коньячный аромат.

– «Мартель VSOP», мой любимый. Всегда в дьюти-фри им запасаюсь.

– Хороший коньяк. Я тоже его раньше любил. Его и «хеннеси».

– «Хеннеси» тоже ничего, но я – только «мартель» и только «VSOP». Ни «XО», ни «VS», именно «VSОР»! – довольно крякнув, он проглотил ещё одну ароматную порцию любимого напитка, аккуратно завернул крышечку и протянул Герману свою огромную ладонь. – Меня Андреем зовут.

– Герман, – представился Герман. – Будем знакомы.

– Герман? – обрадовался здоровяк, не выпуская руку Германа из своей ладони. Рукопожатие у него было крепким и теплым. – У меня двоюродного брата Герой зовут!

Видно было, что точки соприкосновения с любым собеседником Андрей находил играючи. Он, наконец, разжал свою руку и поудобней развернулся к Герману.

– Так, а ты чего на Канары один летишь? На Канары надо с дамой ехать, то-сё, – игриво подмигнув, он кивнул головой в сторону спящей справа от него девушки. – Ну, или с женой, на худой конец.

Он засмеялся. Шутка не показалась Герману достаточно удачной, но обсуждать семейные ценности было некстати и лень.

– Жена не смогла поехать, – ответил он. – У неё работа. Да и старшая дочь на лето в Англию едет английский изучать. Жена с ней уезжает, так что на Тенерифе вместе поехать не получилось.

– А, вон что, – здоровяк сделал серьёзное лицо. – Ну, может, оно и к лучшему. Сможешь познакомиться с какой-нибудь Кармен или Люсией. Ну, или, не дай Бог, с её доном Педро.

И он снова захохотал. Смех у Андрея был сиплый и неслышный, как у астматика. При этом смеялся он заразительно. Лишний раз Герман убеждался в том, что все толстяки – люди весёлые, причём, чем человек тучнее, тем добродушнее. На сомнительные шутки обижаться не хотелось, и Герман дружелюбно улыбнулся в ответ.

– Да нет, вы знаете, мне тут романов никаких не надо.

– Да Бог с ними с женщинами, Гера, забудь про них на недельку, – не замечая Германова «вы», примирительно улыбнулся здоровяк. – Ты самое главное, знаешь, что сделай?

– Что?

– На вулкан поднимись!

– На Тейде?

– Я тебе обещаю: не пожалеешь! Высота – 3.718 метров! Весь остров – как на ладони!

– А вы поднимались? – Герману не нравились экстремальные развлечения, но в меру экстремальные он иногда себе позволял, поэтому на тенерифский вулкан подняться как раз планировал.

– Было дело. Хотя до кратера не дошел. Но в этот раз не полезу: во мне весу сто двадцать кило! Какой там вулкан! Да и деньги платить надо – двадцать евро, билетик в оба конца. В один конец не продают! – заразительно засмеялся он.

– Обязательно туда заберусь, – уверенно сказал Герман.

В тот момент он ещё не знал, что подниматься на самую высокую точку Испании, в кратер вулкана Тейде, ему действительно придётся, причем, совсем скоро.

ГЛАВА 2

Монах Брендан поднялся до зари. По его убеждению, так он делал всегда, с первого дня своей жизни. Он вставал затемно, чтобы встретить рассвет и произнести первую на тот день молитву. Глядя на светлеющую линию горизонта, он ждал самый первый, крохотный луч солнца, который нарождался неожиданно, затем стремительно расширялся, отвоёвывая у темноты всё новые и новые просторы, заливая светом округу и, наконец, превращался в ослепительно яркий, розовый в утренней дымке круг.

С таким же первым лучом солнца Брендан родился на свет. Двадцать восемь зим назад на восходе солнца в приземистой, выложенной из серых обточенных камней лачужке бедняка Финнлуга родился четвёртый ребёнок. Финнлуг и его жена были обычными ирландскими крестьянами, промышлявшими ловлей лосося, и никогда в жизни не покидавшими родного Трейли. Их небольшая деревушка, окружённая рвом и частоколом для защиты от ночных разбойников, огласилась первым воплем новорожденного, который кричал так пронзительно, что поднял на ноги всю округу и всполошил коров, мирно дремавших здесь же за частоколом.

– Он будет певцом или проповедником, – сказал тогда аббат Джарлат.

Когда Брендану не исполнилось и года, родители отдали его в монастырь в Кайлиди, к настоятельнице Святой Ите, которая с тех пор стала ему матерью и кормилицей. Монастырь стоял на высокой горе и по утрам Святая Ита уводила его на вершину, где они встречали солнце и совершали утренние молитвы. Брендан смотрел вокруг и думал о том, что лежало там, за горизонтом? Какие неведомые дали? Какие неизвестные города? Какие незнакомые люди? Тогда и появилась у него мечта однажды утром облачиться в дорожный балахон, собрать походный мешок, положить в него библию, грубого помола круглый хлеб, бутыль с монастырским пивом и пуститься в путь.

Сегодняшнее утро, забиравшееся утренней морской прохладой под согретый телом влажный балахон, вдруг напомнило ему те рассветы из детства. Совсем как тогда, небо было чистым и безоблачным и казалось, ещё немного, и Брендан увидит ангелов в этих нежно-голубых небесных просторах.

Монах сложил вместе сухие, холодные от ночной прохлады ладони перед грудью, упёрся безымянными пальцами в кончик своего носа, как он обыкновенно делал, поднял глаза навстречу солнцу и начал молиться.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

На другом конце света, в далёкой теперь Ирландии, в этот утренний час за него, должно быть, молился и аббат Джарлат. В день, когда Брендан покинул Святую Иту и приехал в школу монахов Джарлата, он отправился осматривать окрестности. Он вышел к морю и побрёл вдоль скал, отважно нависавших над берегом. Один из утёсов показался ему настолько своим и знакомым, что Брендан подумал, будто бывал здесь множество раз. Возможно, он видел его во сне. На этом утёсе он устроил себе укрытие.

Брендан стал часто приходить туда. Целыми днями он сидел наверху и смотрел на воду. Он смотрел на воду так долго, что сам становился водой. Он плыл над водой, словно облако и видел себя, сидящего в сером монашеском балахоне на уступе, видел свой монастырь и аббата. Он улыбался себе, маленькому человеку, накрытому, как колпаком, копной рыжих волос, с узкими плечами и всклоченной бородой. Его улыбка обнаруживала рот с таким количеством зубов, что аббат иной раз шутил: «Они мешают ему говорить». Поэтому Брендан улыбался мало. Короткие ноги и большая голова делали его похожим на скирду сена. А на босых, изрезанных острыми камнями ступнях, можно было читать карты пройденных им троп и дорог.

Брендан быстро научился различать волны. Некоторые были похожи на молодых барашков, мирно пасшихся у берега. Другие были дозорными, проверяя побережье перед приходом большой широкой волны. Третьи были темны и свирепы, обрушиваясь на скалы всей своей мощью и обдавая Брендана тысячей соленых брызг. Тогда Брендан прятал саднящие от порезов ступни под себя.

В одно из своих путешествий над волнами он увидел на горизонте землю. Под прозрачными облаками возвышался остров, красота которого заставила замереть его сердце. Он знал – это был Тир-на-н-Ог. Земля Обетованная. Остров Всех Святых. Земля, где не было смерти, где все были молоды и совершенны, где цвели прекрасные сады, в лесах текли чистые реки и водопады, на лугах благоухали экзотическими ароматами цветы, а люди были добры и чисты. В римских писаниях, которые они изучали в монастырской школе, Тир-на-н-Ог называли Елисейскими Полями: здесь пребывали души усопших праведников. Здесь должен был теперь жить и сам Святой Патрик.

Брендан увидал Святую Землю лишь на мгновение. Тогда то, ещё не отойдя от восхитившего его видения, он поклялся Господу, что отыщет эту чудесную землю. Он избороздит семь морей и семь океанов, он будет плыть до тех пор, пока ветра не перестанут наполнять силой его паруса, пока волны не устанут гнать его лодку вперёд, он будет искать Тир-на-н-Ог пока силы не оставят его самого.

И вот он в пути. Из ученика-монаха Брендан скоро превратился в священника, он обратил в христианскую веру десятки людей, он творил чудеса в своей земле, он прославился за её пределами, он обрёл сподвижников, решивших испытать судьбу и отправиться на поиски Святой Земли вместе с ним. Они построили прочную большую лодку и сегодня встречают новый рассвет на открытом всем ветрам морском просторе.

Вот уже год Брендан и ещё семнадцать монахов плыли на юго-запад в поисках Святой Земли. Позади остались берега Ирландии, поселения галлов и высокогорные владения басконцев. День сменялся днём, волна сменялась новой волной, попутный ветер – мёртвым штилем. Цвет воды за бортом от недели к неделе светлел, от мрачного и темного становясь светло-голубым или нежно-зелёным. Однажды они проплывали через море водорослей, растущих столь густо, что казалось, выйди из лодки – и сможешь пройти по ним, как по земле. В другой раз их несколько дней сопровождали дельфины, плывшие так близко от борта, что монахи гладили животных рукой. Каждая следующая ночь была теплее предыдущей, а холод уже не доставлял таких неприятностей, как в первые месяцы плаванья.

Они видели острова. Они причаливали к их неизвестным берегам, чтобы пополнить истощавшиеся запасы продовольствия. Вороны, которых они взяли с собой, сидели в клетке под мачтой и, учуяв землю, взлетали в небо. Они кружили над парусом и летели к берегу, указывая Брендану путь. Мешки с взятою из дома вяленой рыбой, орехами, диким чесноком, луком и плоскими овсяными лепешками давно опустели и сейчас монахи питались съедобными кореньями, ягодами и фруктовыми плодами, что набирали на островах. Они пили воду из пресных ручьёв. Один Бог ведал, сколько дней им придётся плыть до тех пор, пока они наткнутся на новый берег. Запасов иногда приходилось набирать столько, что на лодке почти не оставалось свободного места.

Брендан любил свою лодку. Они строили её тридцать дней, стругая деревянный остов, связывая лодочные «рёбра» жгутами, вымачивая куски телячьей кожи в густом пахучем отваре из коры дуба, промазывая их топлёным овечьим салом и высушивая на солнце. После их сшивали вместе, тщательно заделывая и промасливая швы, а затем натягивали кожу на деревянный лодочный скелет. Такие лодки у них в Ирландии называли «курраг» и его курраг был самым большим, который Брендану до сих пор доводилось строить.

Строили курраг так, чтобы тот смог вместить две дюжины душ и вдобавок запасы провианта и воды. Под обеими мачтами были устроены навесы и лежанки, где сейчас мирно дремали изможденные нелёгким походом монахи. Некоторые спали сидя, прочие – лежа своей головой к чужим ногам. Спальных мест на всех едва хватало и Брендан каждую ночь выставлял дозорного.

Сегодня ночью в дозоре стоял Кросан, который только что отправился спать. Лишь коснувшись головой одного из мешков, то ли с вяленой рыбой, то ли с вином для месс, Кросан мгновенно уснул, сморённый усталостью, качкой и чернотой беззвёздного неба.

В этот ранний час Брендан, как всегда, был один, наедине с бескрайним горизонтом, наедине с рождением солнца, наедине с черными волнами никем неизведанного моря. Шелест волн нарушали только хлопки белых парусов, развевавшихся на ветру и являвших миру красный круг, заключавший в себе крест – символ их ордена и их религии.

По обыкновению подобрав под себя ноги, Брендан устроился под мачтой и достал из-за пазухи исписанные мелкими буквами куски тонкой телячьей кожи. На этих листах он записывал события своего долгого путешествия. Он знал, что когда-нибудь вернётся назад. Знал, что будет рассказывать людям о Святой Земле и старался не упустить из путешествия ни одной подробности.

Лодка всегда сильно раскачивалась и Брендану с трудом удавалось выводить буквы, сохраняя равновесие лишь потому, что его бока обыкновенно подпирали расставленные повсюду мешки. Под ровными и сильными ударами волны кожаные борта лодки то раздувались наружу, то съёживались внутрь, размеренно дыша, точно крепко спящий человек. За год плаваний Брендан вжился в этот ритм и за мгновение до столкновения волны с лодкой поднимал над кожаным пергаментом перо. Буквы выходили ровными и стройными. Солёные брызги попадали на листы и Брендан прикрывал их мозолистой ладонью, огрубевшей от морской соли, вёсел и узловатых канатов.

Аккуратно разложив на коленях чистый кусок кожи, Брендан начал писать: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…»

Начинался четырнадцатый день апреля 512 года от Рождества Христова.

ГЛАВА 3

Под крылом самолёта тем временем показался какой-то остров. Он раскинулся на бескрайнем синем ковре океана большим полукругом и был испещрен холмиками затухших вулканов, темными потоками застывшей лавы и каёмкой белых песчаных пляжей.

– Это Лансароте внизу, – вытянув шею к иллюминатору, снова прокомментировал Андрей. – Был я тут. Классный остров! Пляжи – сказка, лучше, наверное, только на соседней Фуэртевентуре. Мы туда с Лансароте на пароме плавали: там совсем близко.

И, действительно, в иллюминаторе виднелась южная оконечность Лансароте, небольшой пролив и северная часть нового острова, видимо, как раз той самой Фуэртевентуры.

Было видно, как из небольшого с такой высоты прибрежного городка на Лансароте отчалил крошечный паром, направившись прямиком к Фуэртевентуре и оставляя за собой длинную полоску белоснежной пены.

– Видишь вон там черную землю? – Андрей показал на западную часть Лансароте, где на большой черной подпалине зияло бесчисленное количество кратеров.

– Вижу.

– Это Долина двадцати восьми вулканов. В этом самом месте триста лет назад извергались вулканы. И знаешь, сколько лет извергались? Тридцать! Без шуток – тридцать лет подряд! Мне когда рассказали, я сам не поверил. Сейчас в эту долину экскурсии возят. В некоторых местах нам запрещали из автобуса выходить: говорят, на расстоянии тридцати сантиметров под землей уже лава бурлит, то-сё.

– До сих пор? – засомневался Герман.

– Представь! – уверенно кивнул сосед. – Лансароте – это самый вулканически активный остров на Канарах! И самый интересный после Тенерифе, как мне кажется.

Он подмигнул проходившей мимо стюардессе.

– Нам там ресторан понравился. «Эль Диабло» называется, «дьявол» то есть. Там еду готовят на вулканическом огне, представь! Берут курицу, на шампур её, то-сё, а потом кладут на дырку в полу. И курица шипеть начинает! И чаёк тебе потом так же кипятят…

– Да, здорово.

Андрей тем временем отхлебнул из фляжки ещё.

– Хорошие девушки в этой авиакомпании работают… А вон видишь островок между Лансароте и Фуэртевентурой? – и указал на небольшой остров, мимо которого как раз проплывал лансаротский паром. – Это остров Лос Лобос. Мы тоже там были. По пути на Фуэртевентуру. На этом острове, представляешь, отшельник живет!

Увидев удивленно поднятые брови, он доверительно положил свою лапищу Герману на руку:

– Весь остров – это шесть квадратных километров. Меньше него на Канарах нет. И живет на нём один перец. Антонио эль фареро, Антонио с маяка. Раньше с семьей жил, сейчас один остался. То ли разъехались все от него, то ли ещё что, не знаю. Живет себе, то-сё, на большие острова переезжать не собирается, сколько ему правительство не предлагает. Говорит: «Здесь, мол, я родился, здесь и помру».

– Чем же он там занимается?

– Коз разводит. Молоко доит, сыр делает козий. Сыр, кстати, вот такой вот! – Андрей оттопырил большой палец своей огромной руки. – Ещё за маяком присматривает – это единственное там каменное строение за исключением его дома. Сейчас, правда, отшельничать у него не очень получается. Постоянно туристов возят. Нас вот привозили.

Он доверительно накрыл руку Германа своей:

– Ты, если соберешься, возьми с собой упаковочку пива: он страсть как пиво любит! Поменяет его тебе на сыр или на молоко. Денег-то там нет у него – натуральный обмен, – и, прыснув смешком, добавил. – Коммунизм, построенный на отдельно взятом острове.

– Почти как у Фиделя на Кубе, – отозвался Герман улыбнувшись. Ему нравился этот здоровяк: Герман любил бывалых, непоседливых и жизнерадостных людей, а Андрей, по всему получалось, как раз к такому типу и относился.

– Да, интересно. А ты много тут объездил… Ничего, что я на «ты»? – решил он сломать последний барьер на пути к завязавшемуся знакомству.

– Да, естественно, ничего, не придумывай, – отмахнулся Андрей. – Нет, не так и много я поездил. Только на этих двух островах был, да ещё на Тенерифе.

Он показал на удаляющийся берег Фуэртевентуры, вдоль которого тянулась бесконечная полоса белого пляжа.

– Здесь на Фуэртевентуре пляж есть, Сотавенто называется. Одиннадцать километров длина! Выходишь, а вокруг – ни души! И белый-белый песок вокруг!

– Здорово.

– Не то слово! Ветра только очень сильные. Горы там низкие, продувается остров всеми ветрами. Летом даже чемпионат мира по виндсерфингу устраивают, представь! Второй после французского Бьярритца по популярности.

– Да, в Бьярритце я был, – согласился Герман. – В Бьярритце самый первый чемпионат мира по серфингу проводили. Волны там действительно океанские.

– Слушай, а сколько на Фуэртевентуре коз!!! – Андрей снова заразительно засмеялся. – Больше, чем людей, это точно! Столица острова раньше называлась Порт Коз, представляешь? Так её в Порт Роз переименовали, чтоб туристов не отпугивать!

Герман тоже не смог сдержать улыбки.

– Живут в беленьких домиках: хлевом их язык не повернется назвать, по острову бродят, рай… Козий рай!

В это время самолет чуть заметно тряхнуло.

– Турбулентность, – успокоил Андрей. – Сейчас пристегиваться заставят.

И, действительно, над головой загорелась лампочка «пристегните ремни» и приятный голос одной из стюардесс произнес:

– Уважаемые пассажиры, наш самолет вошел в зону турбулентности. Пожалуйста, займите ваши места и пристегните ремни.

– Вот ты знаешь, что странно, – задумчиво сказал тем временем Андрей, – каким-то новым маршрутом мы сегодня летим. Обычно этот чартер летит над Европой: через Женеву, Париж, Мадрид и Фаро в Португалии, а потом поворачивает на юг и летит над океаном. Сегодня, похоже, мы через Барселону летели, над Средиземным морем и потом над Африкой.

– Да, вроде так и было, командир рассказывал, – подтвердил Герман.

– Проспал я всё, короче, – недовольно буркнул толстяк, – а видимость хорошая, всю дорогу можно было в окно смотреть.

– Да, видно всё было здорово, я весь полет по карте проследил.

– Жалко, будем надеяться, что назад мы так же полетим. Но вообще, маршрут необычный.

– У меня сегодня с самого утра как-то всё необычно, – отозвался Герман, но развить эту мысль не успел. Стюардесса объявляла о том, что самолёт подлетал к Тенерифе и начинал снижаться. Всех просили занять места, пристегнуться, а сумки убрать под сиденье.

– Так, компьютер я под сидение класть не буду, – сказал Андрей, и обхватил руками черную сумку с эмблемкой «тошибы».

– Растрясут ещё чего.

– А зачем ноутбук с собой возишь?

– Фотки скидываю с камеры, карты тут у меня всякие, с интернета много чего наскачивал, пригодится всё, а то если всё распечатывать, то бумаг на отдельный чемодан наберется. Так что с компьютером удобней.

Андреева соседка всё ещё спала.

– Подруга твоя как крепко спит.

– Да это не подруга. По крайней мере, пока. – Он снова улыбнулся. – Мы на регистрации рейса вместе стояли. Я один лечу! Кстати, а её будить или нет? – Андрей задумчиво оглядел свою спутницу. – Давай-ка я её пристегну, пусть так спит. Минут десять ещё лететь, а потом к терминалу ещё рулить. – И негромким щелчком осторожно сомкнул на талии тяжелые замки самолетного ремня безопасности.

Для Германа это был последний звук его тихой и размеренной жизни.

Щелчок застегивающегося ремня совпал с оглушительным грохотом слева за бортом. Было ощущение, что от хлопка лопнут перепонки. Иллюминатор слева от него озарился ярчайшей вспышкой и самолет тряхнуло так, что с полотка отвалился плафон, а стоявшую в проходе стюардессу подбросило к потолку и швырнуло на пол. Самолет как будто провалился в яму и затем вынырнул на поверхность. От скачка потемнело в глазах.

«Что это?» – пронеслось у Германа в голове.

– А-а-а-а-а! – закричали со всех сторон.

Не успевших пристегнуться людей выбросило из кресел, ударило о ставшие вдруг опасными углы и швырнуло вниз, где Герману их было уже не разглядеть.

– Взорвался! Двигатель горит! – кричали люди.

Людские крики не смогли перекрыть ещё один хлопок. Там же слева по борту. Этот взрыв был чуть слабее первого. Самолет ещё раз сильно тряхнуло, а затем с какой-то потусторонней силой бросило вперёд и вниз. В салоне полностью погас свет, и человеческий крик превратился в жуткий вой какого-то гигантского стада животных, застигнутых врасплох и загнанных в угол чудовищным зверем.

«Не дай Бог… Не дай Бог… Не дай Бог… – единственное, что со скоростью тридцать фраз в секунду, проносилось у Германа в мозгу. – Не дай Бог…. Не дай Бог!!!!»

Вслед за тем самолет получил мощнейший пинок сзади и, заваливаясь на левый бок, начал стремительно падать вниз. Давление сдавленным желудком подступило Герману к горлу и заложило без того оглохшие уши. Из глаз полились слёзы, а в нос и рот забивался серый с пластмассовым запахом удушающий дым.

ГЛАВА 4

Дитер Ленгинг припарковал взятый на прокат «ситроен С-3» рядом с Туфелькой Королевы. Это горное образование, действительно по форме напоминавшее женскую туфлю, было одним из самых известных на вулкане Тейде и непременно привлекало к себе массу туристов.

С этого ракурса выгодно выглядел и сам вулкан, поднимавшийся перед ним величественной громадиной, с широким, непоколебимым основанием и узенькой светло-желтой треугольной вершиной – остатком наслоившейся во время последнего извержении серы.

– Фантастиш, – удовлетворенно причмокнул Ленгинг, и стал настраивать свой зеркальный полуавтоматический «кэнон».

«Хорошей камерой снимать – одно удовольствие», – думал он, устанавливая штатив и привинчивая новый фотоаппарат специальным винтом. Денег, конечно, отдал за него немало, но, учитывая цены на подобную технику дома, в Германии, а также срочную необходимость приобретения такого аппарата для предстоящей поездки, сделка казалась ему неплохой.

Фотоаппарат он купил за день до того у одного индуса, которых на Тенерифе, похоже, было не меньше, чем самих немцев. По крайней мере, все магазинчики, торгующие на острове электроникой, принадлежали индусам. Чувствовали они здесь себя превосходно: очень бойко тараторили по-испански, а в Пуэрто Крузе – настоящей немецкой столице Тенерифе – даже вели торг на сносном немецком. Видимо, для их бизнеса это было принципиально: в городе живёт сорок тысяч человек, добрая четверть которых – выходцы из немецкоязычных стран. Да и большинство туристов в Пуэрто Круз привозят сюда голубые автобусы немецких ТУИ и Неккерманн.

С одним из этих ассимилировавшихся индусов по имени Санджей, владельцем небольшого магазинчика на приморском променаде, Ленгинг вчера и торговался. Сначала его, было, смутила свастика, красовавшаяся на обложке изрисованной непонятными индийскими иероглифами бухгалтерской книги.

«Санскрит?» – успокоил себя Ленгинг.

Перехватив его озабоченный взгляд, проворный индус успокаивающе заверил, что свастика – это символ солнца в его стране, так что пусть «майн фройнд» не пугается и спокойно выбирает себе фотоаппарат. Ленгинг, конечно, о свастике всё знал и без индуса.

Ловкий индус сбросил цену на камеру, но безбожно завышал стоимость сопутствующих аксессуаров – штатива, светофильтра, дополнительных объективов и даже сумочки. В итоге, Ленгинг выложил за комплект довольно значительную сумму. Тем не менее, он прекрасно знал, что индусы слывут лучшими продавцами в мире, поэтому в некоторой степени был даже доволен тем, что сторговал у проныры почти триста евро.

Сегодня, накануне очень важной для него поездки, новая фотокамера должна была быть опробована в действии. Опять же день позволял: была пятница – основной день заезда на Тенерифе, так что народу по дороге на вулкан Ленгинг встретил немного: все были либо в аэропорту, либо на чемоданах в холлах гостиниц. Какое счастье, когда в кадр не лезут вездесущие англичане или вредные соотечественники. Поэтому делать фотографии сегодня было приятно: на смотровой площадке у Туфельки не было абсолютно никого.

Ленгинг поймал в объектив вулкан. На фоне безоблачного неба Тейде смотрелся бесподобно. Немец видел, как по правому склону вулкана неспешно поднимался голубой вагончик канатной дороги. Навстречу ему с верхней стоянки спускался другой.

Если он правильно помнил, а в таких вещах он не ошибался никогда, в каждый вагончик помещалось тридцать пять человек. Курсировали вагончики с высоты 2.356 метров на высоту 3.555. Проезжали этот километр с небольшим всего за восемь минут, потому неспешность, с которой они двигались по склону, была, конечно же, обманчивой.

Тут чуткое ухо немца уловило какой-то шум. Шел он откуда-то сверху и напоминал отдалённые раскаты грома.

«Странно, – подумал он, – гром среди ясного неба?»

Грохот повторился. Обернувшись на звук, он увидел ужасающую картину. Над горным кряжем высоко в небе летел сияющий фюзеляжем самолет. Левое крыло самолета дымилось, и самолет оставлял за собой широкую тёмную полосу. Где-то у двигателей вырывалось пламя. Самолет явно терпел аварию.

– Катастрофе! – закричал в панике немец и лихорадочно начал доставать из кармана шортов телефон. Телефон путался в складках и никак не доставался.

Насколько мог разглядеть Ленгинг, горящий самолёт был явно пассажирским, очень похожим на «боинг», на котором два дня назад на Тенерифе прилетел он сам. Самолет кренился влево, в сторону горевшего крыла, так что скоро левое крыло немец уже не видел. Ясно было одно: в Тенерифе самолет не врежется. Его уносило в океан, в сторону соседней Ла Гомеры или Ла Пальмы – оба острова были рядом.

«Он сможет сесть на воду, – пронеслась в голове Ленгинга успокаивающая мысль. – Главное, чтобы он как можно дольше сохранял высоту и не столкнулся с островами. Вокруг вода, вода и вода, километры воды. Есть шанс, что все спасутся!»

Правой рукой он набирал на телефоне 112 – номер экстренной службы в Испании.

– Шайсе, нет покрытия, – выругался он, видя, что номер не набирается. Телефон издавал противное безнадежное пиликанье.

«Где же он упадёт, за Ла Гомерой или за Ла Пальмой? А ведь там есть ещё Эль Йерро, – вспомнил он карту Канарского архипелага, которую перед отъездом из Франкфурта выучил наизусть. – Самый западный остров. Он дальше всех. Но вроде бы он у самолёта не на пути. Да где же здесь берёт телефон?! Нужна какаянибудь возвышенность!»

Не теряя ни секунды, Ленгинг швырнул штатив с фотокамерой на заднее сиденье машины, вскочил за руль и с прокрутом колёс вырулил со стоянки в сторону канатной дороги: там мобильный телефон должен был работать. В коричневую жестяную урну из-под «ситроена» отлетел мелкий камешек гравия, издав одинокий протяжный минорный звон.

В противоположном направлении, за следующим поворотом, зеленый полицейский «ниссан» уже сообщал по рации о терпящем бедствие пассажирском самолете.

ГЛАВА 5

После самой сильной перегрузки, когда казалось, что виски лопнут от вздувшихся вен, Андрею в голову пришла дурацкая, абсолютно несвоевременная по своей несерьёзности мысль: а не пора ли просматривать короткометражный фильм о прожитой жизни? За годы работы в спецслужбе он несколько раз сталкивался со случаями клинической смерти, происходившими то с его сослуживцами, то с людьми, которых в их кругу было принято называть «клиентами». По рассказам этих людей, в последние минуты перед смертью, человек видит самые важные моменты жизни, самые яркие воспоминания и самые сильные переживания, порой совсем неожиданные.

Андрей хотел, было, уже возмутиться такой несправедливости – «А почему мне ничего не показывают?» – как самолёт вдруг обрёл равновесие. Сильный левый крен не пропадал, но летчику, изо всех сил пытавшемуся выровнять самолёт, по всей видимости, сделать это удавалось. Они не падали.

«Видимо, не помру», – сделал вывод Андрей.

Гвалт в салоне мгновенно стих и наступила полная тишина.

Проход между креслами одна за другой осветили тусклые лампочки аварийного освещения. Двигатели на минуту умолкли, и в салоне был слышен лишь свист ветра за бортом. За иллюминатором, окрашивая салон всполохами красноватых оттенков, будто взятых с картин любимых его бывшей женой сюрреалистов, плясали языки пламени: горел один из двигателей на левом крыле.

Однако и они через мгновение исчезли: пилот отключил горевший двигатель и перекрыл к нему доступ горючего. Левое крыло, тем не менее, сильно дымило, застилая верхнюю часть горизонта серо-черным клубящимся шлейфом. Под крылом виднелся бескрайний голубой океан, блестевший на солнце тысячей ослепительных бликов.

Его новый знакомый Герман и очнувшаяся соседка справа, с которой он так и не успел познакомиться, ни живы, ни мертвы сидели в своих креслах, испуганно озираясь по сторонам. Герман обеими руками вцепился в спинку переднего кресла. Кулаки, с торчащими костяшками побелевших от натуги пальцев, заметно дрожали. Со лба текла кровь: видимо, при одном из сильных толчков он ударился об эту самую спинку. Слипшиеся от панического пота волосы прилипли к покрасневшему лбу, а золотой крестик, выскочивший из-под расстёгнутой рубашки, лежал на плече. Сам Андрей, должно быть, выглядел не лучше. Герман с трудом отвёл голову от иллюминатора: голова его явно не слушалась.

– Что это было?

– Двигатель рвануло. – Андрей взглядом кивнул в сторону иллюминатора: шея поворачиваться отказывалась.

– И как мы сейчас сядем? – Рот у Германа непроизвольно изобразил некое подобие нервной улыбки. Было видно, что он сильно напуган.

– Раз не взорвались в воздухе, то и при посадке целы будем.

Такая неожиданная уверенность могла удивить кого угодно, только не Андрея.

Он не считал себя фаталистом, и если что-то происходило не так, как нужно, он всегда мысленно отмерял время, либо событие, после которого хуже быть уже не могло и с оптимизмом ждал разрешения событий в позитивную сторону. Как говорил его отец, «после худшего может наступить только улучшение».

И действительно: так в его жизни получалось всегда. Всё всегда налаживалось. И после первых проваленных заданий десять лет назад, и после недавнего ухода из спецслужбы в частный бизнес, и после тяжелого развода с женой в прошлом году…

Внизу с бешеной скоростью проносились пенящиеся барашки. Их было совсем немного: на Атлантике стоял штиль. Через иллюминатор было видно, что самолёт подлетал к круглому по форме острову, на вершине которого темнели какие-то густые заросли. Обращенная к самолёту сторона острова была исчерчена продольными ущельями давно утихших извержений. На склонах ущелий можно было различить многочисленные террасы, засаженные не то виноградниками, не то каким-то развесистыми светло-зелеными кустами. Ещё виднелись белые стены редких, затерянных в зелени домов.

«Ла Гомера», – заключил про себя Андрей. На этом острове он был ещё в первый свой приезд на Канары, ещё с женой. Его отменная фотографическая память исключала вероятность ошибки на девяносто девять процентов. «Это у меня профессиональное», – любил говорить он.

Было очевидно, что на Ла Гомере их «боинг» приземлиться не сможет: скорость была слишком высока, места для маневра практически не оставалось, а сам ландшафт острова не предоставлял ни малейшей возможности отыскать ровную, пригодную для посадки поверхность. Хотя, насколько помнил Андрей, аэропорт на Ла Гомере был: аэропорты были на всех семи Канарских островах.

Летчик направлял аварийный самолет за остров.

– Там справа остров! – закричали пассажиры с правого ряда кресел. – Двугорбый остров!

– Это Ла Пальма, – уже вслух сказал Андрей, но, скорее всего, его слышал только сосед Герман.

Со своего места увидеть остров Ла Пальма, если это действительно был он, ни Андрей, ни Герман не могли: правый ряд иллюминаторов заслоняли головы пассажиров, вытягивавших шеи в попытках разглядеть клочок спасительной земли и отыскать на нём взлётную полосу. В самолёте снова стало шумно: люди начали обсуждать возможность аварийной посадки на Ла Пальме.

Кто-то плакал, где-то раздавались короткие нервические смешки – всё-таки, чувство юмора – это, действительно, лучшее средство от стресса. Сидевшие у проходов пассажиры, поднимали с пола упавших и пострадавших от ушибов соседей. Кажется, обошлось без членовредительства и переломов. Выражение испуга постепенно сходило с лиц, однако чувство беспокойство у пассажиров не пропадало. Впереди была посадка.

– Раз не взорвались в воздухе, значит, и сядем нормально, – как можно уверенней и громче повторил Андрей, пытаясь говорить в сторону салона, так чтобы его услышало как можно больше людей.

– Да, да, – подхватили со всех сторон.

Пессимистов в салоне было меньше. К ним Андрей отнёс всех, кто в тот момент промолчал.

– Мне бы твою уверенность, – негромко сказала соседка, поцеловав спасительный крестик, крепко зажатый в маленькой мокрой руке.

– Не переживай, родная, всё будет нормально! – ободрил Андрей и похлопал по её стиснутым в замок рукам.

Ожил динамик.

– Уважаемые пассажиры, говорит командир корабля Владимир Пелещин, – голос его звучал уверенно и спокойно, прогоняя из-под солнечного сплетения пассажиров остатки минутной душевной слабости. – На нашем самолете произошел самопроизвольный взрыв двигателя. Сейчас управление самолётом взято под контроль. У нас работает два двигателя, этого достаточно, чтобы совершить посадку.

За секунду вздох облегчения и восторга облетел весь салон.

Повеселевший Герман ткнул Андрея в бок и облегченно провёл рукой по лицу, смахнул со лба влагу. Он, как и все остальные пассажиры, не отрывал глаз от динамиков.

«Интересный малый, – подумал про него Андрей. – Выглядит молодо, а лет, наверное, немало. Из-за того, что худой молодым кажется. Если бы я скинул килограмм двадцать, тоже бы на вид лет десять сбросил». Хотя, в свои тридцать восемь Андрей возраста не ощущал. Он перестал его ощущать где-то после тридцати, будто остановился в душевном развитии на самом комфортном для себя этапе.

– Аэродромы малых Канарских островов не предназначены для посадки тяжелых самолётов, – продолжал тем временем командир корабля. – Приземляться там рискованно. Для возвращения в аэропорты Тенерифе или Гран Канарии нам не хватит запаса высоты и маневренности. Наш экипаж принял решение садиться на воду.

Последняя фраза на мгновение ледяными тисками сжала Андрею сердце. Желудок ушёл куда-то вниз и стал каменным. Такое развитие событий даже для повидавшего многое Андрея было в новинку. Салон оцепенел.

– Фюзеляж «боинга» – идеальная конструкция для посадки на воду, – успокаивал командир Пелещин. – Нестандартные ситуации, вроде посадки на воду, предусматриваются ещё на стадии проектирования и разработки самолётов. Садиться на воду намного безопасней посадки на землю. Поэтому я прошу вас о главном: сохраняйте спокойствие. Ничего не бойтесь. Мы просим убрать лишние предметы и сумки под кресла и надеть спасательные жилеты. Жилеты находятся под вашими креслами. Не надувайте жилеты в салоне. Наденьте жилеты, пристегнитесь ремнями и наклонитесь вперед. В карманах впереди стоящих кресел каждый из вас найдет схему, на которой обозначено положение тела при аварийной посадке. Действуйте спокойно и без паники. До посадки у нас есть три-четыре минуты. Ещё раз повторяю: ничего не бойтесь. После посадки просьба оставаться на своих местах. Бортпроводники откроют аварийные люки, и мы спустимся на воду. Сообщение об аварийной посадке уже передано всем наземным службам. Спасатели знают точное место приводнения. Мы все будем спасены, – он помолчал. – Ну, с Богом!

Микрофон отключился. Андрей и Герман одновременно перекрестились, точно так же, как все остальные триста пассажиров самолёта, и стали торопливо, стараясь не суетиться, доставать из-под кресел оранжевые спасательные жилеты. Было видно, что командиру Владимиру Пелещину поверили. Андрей ему тоже верил. Стюардессы что-то быстро объясняли пассажирам и помогали надевать жилеты.

Вода приближалась. Редкие белые барашки становились всё больше и больше, всё заметней и ближе. Пассажиры нервно проверяли ремни на жилетах, кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то громко уговаривал соседей не бояться, кто-то тихо молился. Андрей вжался в своё кресло, не зная, будет лучше сгруппироваться или расслабиться. Заглянув в бледное лицо Германа и своей соседки, он молча пожал им руки и, как просил командир, наклонился вперед. В иллюминаторе над головой Германа были видны несущиеся навстречу самолёту океанские волны.

Обычно во время посадки Андрей всегда следил за плавным снижением самолёта, не отрывая глаз от приближающейся земли, будто её гипнотизируя. Хотя, скорее, именно земля гипнотизирует пассажира во время снижения. В последние секунды перед посадкой Андрей попадал в какое-то необъяснимое состояние, в момент неизвестности, в котором перемешиваются и ужас, и безысходность, и ощущение своего бессилия и безволия, и невозможность контролировать ситуацию, но, вместе с тем, и надежда, и уверенность в профессионализме лётчиков, в надёжности техники, в сознании того, что лётчик уже тысячу раз сажал свой самолёт, что всё будет хорошо, и сладость предвкушения аплодисментов пассажиров, и выход в зал прилёта и радость правоты в том, что всё закончилось хорошо, именно, как ты и думал. А по-другому и быть не могло. Сейчас смотреть на приближающийся океан Андрей не хотел. В те последние мгновения, когда до воды, казалось, можно было дотянуться рукой, Андрей отвёл от иллюминатора взгляд, представив перед собой обычную взлётную полосу, и стал ждать касания.

Удар был сильным. Самолёт бухнулся в воду, подняв целый столб воды и залив голубым светом иллюминатор снаружи. Фюзеляж накренился влево. Андрею показалось, что ещё секунда, и они перевернутся на бок, а затем вниз головой, но самолёт подбросило вверх, будто он подпрыгнул на упругой морской волне.

Следующий удар был сильнее предыдущего. Было ощущение, что самолёт пробил носом бетонную стену: пассажиров с нечеловеческой силой бросило вперёд, и Андрей подумал, что пристёгивавший его ремень продавит ему живот до позвоночника.

В следующий момент его отбросило назад, ударив затылком о спинку кресла и чуть не сломав шею, в спине что-то хрустнуло, а поясницу пронзила острая боль. Видимо, самолётные ремни с трудом удерживали его грузное тело. Ударившись левой щекой о соседнее кресло и взвыв от боли, он успел увидеть в иллюминатор отрывающееся левое крыло самолета и услышал страшный скрежет лопающихся переборок и креплений обшивки. Сзади вдруг стало светло.

«Либо пробоина, либо у самолёта оторвало хвост,» – пронеслось у Андрея в мозгу.

Обернуться и посмотреть на внезапный источник света Андрею уже не удалось: его взгляд был прикован к голубому пенящемуся столбу воды. Он нёсся на них с бешеной скоростью из первого салона, заполнял собой всё пространство самолёта, подобно дождевой воде, заливающей водосточную трубу во время летнего ливня. Гул и звон в ушах прекратились. Через миллисекунду вода накрыла Андрея, унося за собой его угасающее сознание.

ГЛАВА 6

Замредактора и диктор Канарского телеканала «Канал Асуль» Кармен Наварро Родригес сломя голову мчалась в студию. Движение на бульваре генерала Франко в столице было хуже, чем обычно – пятница, конец рабочего дня – и правый ряд узенькой проезжей части превратился в сплошную непроходимую пробку. Кармен ещё раз порадовалась тому, что два месяца назад сменила свой видавший виды «фольксваген» на мотоцикл «бмв», больше подходящий замредактору самого влиятельного тенерифского телеканала. Студия была уже рядом, на поясе непрерывно вибрировал мобильный телефон, но ответить на него в дороге не было никакой возможности. Кармен очень спешила.

Ей домой позвонил главный редактор, оторвав от перепалки с мужем по поводу развлекательной программы на предстоящие выходные, и сказал только одну фразу: «Включи наш канал». Кармен, зажав под мышкой трубку мобильника, держа в одной руке недочищенное яблоко и нож, всё ещё ругаясь и злясь на мужа, но уже не так громогласно, как минуту назад, боком вошла в гостиную и большим пальцем ноги нажала лежащий на пушистом ковре пульт.

На экране показывали дрейфующий на воде самолёт с отвалившимся хвостом и отломившимся на одну треть длины левым крылом. Снимали с воздуха. Над распростёртым на воде самолетом кружило два военных вертолёта со сброшенными вниз верёвочными лестницами. Вертолёты висели так низко, что оставляли на воде широкие, далеко расходящиеся круги. Вокруг самолёта, вплотную к фюзеляжу прилепились черные и оранжевые лодки спасателей. Сами спасатели по цепочке передавали выбирающихся через аварийные люки людей, а некоторых усаживали в специальные корзины, прикреплённые к вертолётным тросам, и поднимали наверх. Поодаль дрейфовали два больших корабля канарской спасательной службы и три скоростные лодки «гвардии сивиль» – испанской криминальной полиции, обычно патрулирующей акваторию архипелага в поисках наркоторговцев и нелегальных перебежчиков из соседней Африки.

Знакомый диктор взволнованно рассказывал о русском самолёте, у которого в воздухе загорелся двигатель. Увидев горящий самолёт ещё над Тенерифе, на западных островах был поднят по тревоге весь штат местных спасательных служб и военные подразделения, вслед уходящему на запад шлейфу дыма от терпящего бедствие самолёта были подняты в воздух военные вертолёты, а в акваторию предполагаемой посадки срочно отправлены скоростные катера «гвардейцев».

С первой же минуты, когда наземные службы получили от русского самолёта сигнал «sos» с русскими пилотами велась непрерывная радиосвязь. На борту, как говорил диктор, находилось около трёхсот человек пассажиров и членов экипажа. По словам диктора, все находящиеся в самолёте люди были живы, и полным ходом шла эвакуация.

– Несколько раненых пассажиров, – говорил он, – с самыми серьёзными травмами, не представляющими, однако, угрозы их жизни, уже отправлены на вертолётах в клинику острова Ла Пальма и в клинику города Ла Лагуна здесь на Тенерифе для предоставления квалифицированной экстренной помощи.

У Кармен выход в эфир был в 22:00, до этого времени был ещё час, но дома сидеть она уже не могла: позади диктора виднелась их студия, по которой метался почти весь персонал «Канал Асуль». Быстро собравшись и оставив уставившегося в экран мужа, она спустилась в гараж своего таунхауса, одела светлосиний, под цвет мотоцикла, блестящий шлем и завела мощный прожорливый двигатель своего «бмв». Через десять минут она была на месте.

В студии в прямом эфире по всем трём местным канарским каналам показывали эвакуацию людей. Хосе Луис, тот самый диктор, которого Кармен только что видела по телевизору дома, в который раз повторял одну и ту же информацию. Над местом событий последний час кружил собственный репортёр «Канал Асуль» с острова Эль Йерро, другой дежурил в клинике на Ла Пальме, куда начали привозить раненых, а третий брал интервью у старшего диспетчера аэропорта имени Королевы Софии на Тенерифе. Картинка с места посадки самолёта была практически тёмной: на Канарах наступала ночь.

– Кармен, иди к гримёру, через полчаса твой эфир, – подлетел к ней откуда-то сбоку всклоченный директор канала. Ворот его рубашки был расстегнут, а галстук смотался в узкий длинный узел. В руках тлела недокуренная сигарета.

Последний раз Кармен видела его в студии почти полгода назад, во время интервью Дженифер Лопес и Марка Антония. У тех как раз были гастроли по Европе, один из концертов которых проходил на Тенерифе.

– К этому времени обещают дать полную информацию о спасённых, – бросил директор и убежал к одному из трезвонящих в студии телефонов.

Спустя двадцать восемь минут, Кармен сидела в жарком свете софитов за столом их уютной студии. Перед ней лежал лист бумаги с только что полученной информацией, которая дублировалась на стоящем под объективом главной камеры телесуфлёре.

– Эфир, – скомандовал режиссер и запустил новостную заставку со скачущими через весь экран лошадями.

– Доброй ночи, – начала Кармен. – Я – Кармен Наварро, и мы продолжаем вести репортаж с места драмы со счастливым концом, разыгравшейся сегодня вечером у берегов Канарских островов. Российский самолёт, совершавший рейс Москва – Тенерифе, с двумястами восьмьюдесятью пассажирами на борту, был вынужден совершить аварийную посадку в открытом океане, в шестидесяти километрах к северо-западу от острова Эль Йерро. Благодаря мастерству пилотов, многотонный «боинг 747» удалось посадить без значительного ущерба для пассажиров. Аварийная посадка произошла вследствие возгорания одного из двигателей, расположенного на левом крыле самолёта. Причина возгорания двигателя выясняется.

– На своих экранах вы можете видеть, что при посадке самолёт почти потерял хвостовую часть. – В эфир пошла смоделированная на компьютере аварийная посадка, где было видно, как самолёт коснулся воды сначала задней частью фюзеляжа, затем подпрыгнул, снова ударившись о воду хвостом. – Видимо, от соприкосновения с водой, хвост самолёта и задняя часть фюзеляжа отделилась от корпуса и почти отвалилась. Самолёт в данный момент дрейфует на воде. Несмотря на повреждения левого крыла, переворачивание самолёта маловероятно. По словам официальных лиц, самолёт медленно наполняется водой и через некоторое время затонет. Тем не менее, спасательные службы заявляют, что успеют эвакуировать всех пассажиров приводнившегося самолёта.

– На место приводнения экстренно стянуты все береговые службы спасения, патрульные катера «гвардии сивиль» и подразделения испанской армии. На данный момент эвакуация проходит нормально, пассажиров подбирают корабли и вертолёты служб спасения.

ГЛАВА 7

Герман очнулся от холода. Возращение в сознание отдалось тупой болью в ногах и спине. Голова гудела. Чуть шевельнув одеревеневшим телом, он открыл тяжелые веки и увидел раскинувшееся над ним ночное небо. Звезды висели так низко, что казалось, можно было дотянуться до них рукой. Луна потеряла левую верхнюю четверть и от этого напоминала сдувшийся футбольный мяч, которым в детстве они с друзьями играли во дворе в футбол.

Справа от луны тянулся длинный и сияющий Млечный Путь, похожий на неаккуратную дорожку просыпавшегося сахара. Слева от него сияла громадных размеров Большая Медведица. Красота такого близкого и такого необъятного космоса завораживала. Южное небо… Канары… В ту же секунду Герман вспомнил всё остальное. «Где я!?»

Судя по холоду, тишине и близкому шуму моря, он уже не в самолёте. Под ним твёрдый песок. Одежда сырая и его знобит. Пахнет морем и какими-то южными цветочными ароматами. Его будто выбросило из моря на берег.

Он попробовал пошевелить конечностями. Руки, ноги и голова нехотя, но двигались, значит, переломов не было. Собравшись с силами, он осторожно приподнял голову и увидел пустынный пляж, заканчивавшийся желто-белой от лунного света пеной прибоя. За прибоем в темнеющую даль уходило ровное, спокойное море, почти сливавшееся с густой чернотой неба. Морские просторы были абсолютно пустынны.

Подтянув под себя негнущиеся локти, Герман сел. С волос на шею посыпался песок. Спина отозвалась далёким спазмом то ли растяжения, то ли ушиба, но функционировала вполне удовлетворительно. Он огляделся.

Пляж окружали пальмы, темневшие на фоне густого тёмно-синего неба и бесформенные в ночи камни. Белеющая полоска пляжа терялась за поворотом, а с другой стороны над пляжем возвышалась темная и гладкая, залитая матовым лунным светом скала. Вокруг не было ни души.

Герман осмотрел себя. Вся одежда – мокасины, джинсы, рубашка, ремень – была на нём. Не хватало только часов, чей массивный браслет всегда ощущался на руке. Подарок жены на его тридцатилетие. В ярком лунном свете на левом запястье виднелась лишь полоска незагорелой кожи, всегда скрытая от солнца браслетом.

«Как жалко. И жена расстроится…»

От мысли о доме стало одиноко и ещё грустней. Тут до него дошло, что жену скорее будет интересовать более важный вопрос: куда подевался он сам? То, что самолёт потерпел крушение, сомнений не вызывало: Герман отчетливо помнил треск рвущейся обшивки и поток воды, молниеносно подмявший под себя впередистоящие ряды кресел. Пассажиров должно было смыть в океан. Вместе с ними в океан, должно быть, вынесло и Германа.

Сейчас вода выбросила его на какой-то берег. На берегу, тем не менее, он был один. Это могло означать либо то, что всех остальных уже разыскали и спасли, либо что кроме него не удалось спасти никому. Впрочем, вторая мысль тут же представилось ему маловероятной, потому что из трёхсот пассажиров, обычно помещающихся в таком самолёте, не могли погибнуть ВСЕ. Во-вторых, командир Пелещин говорил о спасателях, которые знали о месте приводнения. То есть где-то здесь сейчас должны были плавать спасательные корабли, светить прожекторы, летать вертолёты и прочее, и спасать оставшихся в живых людей. Однако, ни рокота вертолётных двигателей, ни прочего шума Герман, сколько ни старался, услышать не мог. Радости это не добавляло.

Плюс для него, на данный момент, вырисовывался только один: он лежал на твёрдой земле, то есть находился на каком-то из Канарских островов. А раз так, то где-то рядом должны были быть люди. Эта спасительная мысль вселяла надежду.

Герман поднялся на ноги, оглядев под собой песок в поисках пропавших часов и, конечно же, ничего не найдя, пошел вдоль прибоя. Селения, вероятнее всего, должны были встретиться именно на побережье.

«Людям свойственно селиться у моря, – размышлял он на ходу, – хотя… Это остров в океане, а на островах люди могут стремиться жить и вдали от стихии. Стихия непредсказуема.»

Только что в самолёте Герман читал путеводитель по Канарам и вспомнил главу о тенерифском городе Ла Лагуна. Этот город считался культурной столицей архипелага – именно там находился местный университет – и был столицей Тенерифе вплоть до 1723 года. При этом Ла Лагуна была далеко не портовым городом. Как объясняла книжка, испанские конкистадоры избегали строительства столиц на побережье, поэтому Ла Лагуна находилась вдали от опасного моря. Делалось это из-за боязни пиратов и прочих врагов, вроде тех же англичан с их адмиралами Блейками и лордами Нельсонами. Теперешняя столица острова, город Санта Круз, был объявлен таковой уже в более спокойные времена, когда на первое место вышли интересы торговли, и близость к морю стала необходима всевозможным негоциантам.

Идти было тяжело, хотя песок под ногами был твёрдым и ровным. Тело ломило, а затылок гудел то ли от сотрясения, то ли от нервного истощения, то ли просто от голода: желудок у Германа был пустой. Мокрую одежду Герман снимать не стал: штанины разбухшими швами постоянно терлись друг о друга, но хотя бы чуть-чуть его согревали. Промокшую рубашку Герман выжал и снова надел на себя: на теле она должна была высохнуть быстрее.

Ничего подобного с Германом никогда в жизни не происходило. Все сознательные тридцать пять лет, что он прожил до этого момента, он старался не рисковать жизнью, потому что жизнь свою берёг и ценил. Жизнь – субстанция эфемерная, она уникальна и скоротечна, а потому не нужно подвергать её испы- таниям на прочность. Человеческая жизнь, как, собственно, любая жизнь вообще, была для него чем-то священным.

Герман до сих пор помнил, как однажды во Франции, где они часто бывали, недалеко от Сан Тропе они с женой сидели за бутылкой белого вина и ели устрицы, ракушки и прочие французские морские деликатесы. В одной из ракушек Герман обнаружил четырёх крошечных крабов. Видимо, недавно родившихся, потому что были они совсем маленькими и абсолютно белыми. Гер- ман не смог выбросить их и, когда жена удалилась укладывать детей, помчался к берегу моря, зажимая в горячей ладони крабовых детёнышей, и в итоге выпустил их в прибрежную сантропешную гальку. Тогда он тоже был на берегу. Тоже абсолютно один. Была ночь и на небе светила точно такая же слегка «сдутая» луна.

«Как я остался цел? – крутилось у него в голове. – Или, действительно, родился в рубашке? Я не разбился при посадке, не захлебнулся в океанской волне и не утонул потом, плавая без сознания в открытом океане! И сейчас цел и невредим на берегу. Вытащить меня никто не мог, иначе бы сразу отвезли в больницу или к себе домой, привели бы в чувство наконец, но не оставили здесь одного среди ночи. И сколько времени я провёл в воде? Час, два, всю ночь, сутки?»

За поворотом, до которого Герман вскоре добрёл, не оказалось ничего нового: такой же безлюдный, залитый лунным светом пляж, который извивался влево и должен был увести за очередной поворот. Интерес здесь представлял только холм. Прямо перед ним, среди целого леса приземистых пальм, этот холм возвышался высоко над берегом. Он был достаточно высоким для обзора и совсем не крутым – подняться на его вершину Герман мог быстро. Что он и решил сделать.

Войдя в прибрежную рощу, он увидел под ногами такой же ровный твёрдый желтый песок: трава на таком расстоянии от моря не росла, поэтому деревья росли прямо из песка. Яркая луна, просачиваясь сквозь узенькие и негустые пальмовые листья, продолжала освещать ему путь. Пальмы были необычные

– стройные, узкие, сужавшиеся кверху подобно горлышку изящной бутылки.

«Интересно складывается человеческая жизнь, – рассуждал Герман, разглядывая деревья. – Насколько кардинальны и непредсказуемы её повороты. Живет человек в своём привычном, сбалансированном мире, среди одних и тех же лиц, среди знакомых улиц и домов, в приятном плену рутины и привычек.

Потом решает, что называется, сменить обстановку, поехать отдохнуть на курорт, а попадает в непостижимую ситуацию. Горящий самолёт, приводнение, пустой пляж. Пара часов пешком по берегу до первой рыбацкой деревушки, телефонный звонок и в итоге, естественно, «хеппи энд»: жена и дети со слезами счастья, друзья с восхищением в глазах, и даже, наверное, какие-нибудь репортёры. Но вот интересно, а останется ли человек после этого таким же, как был? Либо станет жить, как будто с ним ничего не произошло, как ни в чем ни бывало? Навряд ли. Скорее всего, изменится. Хотя окружающие, возможно, этого и не заметят… – Герман улыбнулся. – Крепче жену буду любить – это точно. Летать вообще перестану бояться: снаряд два раза в одну воронку не попадает. То, что замучаюсь всем рассказывать об этой одиссее – это сто процентов. А те ощущения в самолете, наверное, буду помнить всегда, всю жизнь. Интересно, а на Канары я ещё раз поеду? Думаю, да. Андрей в самолёте говорил, что Лансароте – остров стоящий, да и на отшельника на Лос Лобосе тоже хотелось бы взглянуть… Интересно, а что сейчас с Андреем?»

Склон холма становился всё круче и круче, и скоро развесистая темная зелень пальм осталась внизу. Он добрался до вершины. Вид отсюда открыл его взору красивейшую картину.

Перед ним лежал огромный остров, с уходящей вдаль вереницей холмов. Внизу простиралась большая долина, с раскидистыми деревьями и широким ручьём, прорезавшим её посередине. Бегущая в ручье вода искрилась в свете луны, и казалось, что этот ручей спускается на землю прямо с ночного неба. Слева долина выходила к большому песчаному пляжу, на который он должен был прийти, если бы продолжал идти вдоль берега. На пляже виднелся десяток круглых, темнеющих на фоне лунной дорожки валунов. Справа от Германа высилась небольших размеров гора, соединяющаяся невысоким перешейком с обрывистыми базальтовыми скалами. Скалы отрезали долину от остальной части острова, которая холмами поднималась вдали.

Порывы теплого ветра донесли до него букет каких-то незнакомых запахов, душистых и терпких, какие бывают только в южных широтах и происходят обычно от экзотических цветов или фруктовых деревьев. Герман тут же вспомнил, что голоден, хочет пить, и что ничего не ел со времени скудного обеда в самолете.

Вот только когда был этот обед: вчера или позавчера? Судя по недовольствам голодного желудка, пролежать на берегу, теоретически, он мог и сутки.

«Жаль, что часы пропали: там был календарь…»

Удручало одно: внизу в долине не было видно ни одного селенья. Долина казалась безлюдной и необитаемой. Странно было не найти людей в таком живописном и удобном для жизни месте.

Герман ещё раз окинул взглядом долину. До переливающегося лунными блестками ручья было не больше километра, поэтому он решил двигаться к нему и направился вниз. Ещё одна мысль, которая не давала Герману покоя: на каком из островов он всё-таки мог оказаться? Тенерифе отпадал сразу, потому что самолёт улетел очень далеко от тенерифского берега.

К западу от Тенерифе, если он правильно помнил, находилось три острова: Ла Гомера, Ла Пальма и Эль Йерро. Получалось, что Герман должен был сейчас быть на одном из них.

Перед нынешней поездкой Герман – хотя, наверное, больше его жена, которой всегда доверялась информационная подготовка к путешествию – облазили весь интернет в поисках информации о Тенерифе и Канарах вообще. За последние несколько лет это стало у них хорошей традицией.

Из всего собранного материала о соседних с Тенерифе островах Герман мог вспомнить немного. Например, говорилось там, что самым зеленым, самым насыщенным водой и самым красивым островом архипелага считается Ла Пальма. Ла Пальма слыла местной канарской Андалузией: остров сплошь покрыт зеленью, с огромным количеством озёр и водопадов. Канарцы называют его «ла исла бонита», то есть «красивый остров». Судя по обилию зелени и полноводному ручью, к которому Герман сейчас продвигался, он вполне мог оказаться именно на Ла Пальме. И, тем не менее, этот достаточно логичный вывод его чем-то смущал. Вот только чем именно, понять он пока не мог…

Соседний остров Эль Йерро по описаниям должен был быть куском базальтовой скалы, торчащим из океана, с редкой и скудной растительностью и неприветливыми пейзажами. В пользу того, что Герман мог находиться на Эль Йерро, говорило то, что Эль Йерро был самым западным островом архипелага, а падающий самолёт летел от Тенерифе как раз в этом направлении.

Оставалась ещё Ла Гомера. Возможность того, что он именно на ней, Герман как раз и обдумывал. Насколько он помнил из путеводителя, вулканов на Ла Гомере не было: все они затухли десятки тысяч лет назад. Поэтому остров был зеленым и лесистым. На вершине острова, среди тумана и низких облаков росли вересковые леса и знаменитая лаура сильва – лавровые деревья третичного периода, которые каким-то чудом на этом острове сохранились. Ла Гомера числилась в списке заповедных территорий, охраняемых ЮНЕСКО, и считалась наследием человечества. У кого-то в интернете он ещё прочитал, что «если вы хотите увидеть, как выглядела Европа при динозаврах, отправляйтесь на Ла Гомеру».

«Вот я сюда и приехал», – безрадостно усмехнулся он.

Экскурсию на этот остров Герман представлял себе несколько по-другому.

Помимо того, Ла Гомеру за уединенность и красоту любили канарские молодожены, проводя здесь свой медовый месяц. Эти описания очень подходили под незаселённый зелёный пейзаж, видимый Германом сейчас.

«Но стоп! – Герман даже остановился. – В версии с Ла Гомерой не сходится математика. После того, как он видел Ла Гомеру в иллюминаторе, самолёт до момента падения летел ещё минут пять – десять. Лётчик говорил, что скорость у самолёта была девятьсот пятьдесят километров в час. Допустим, что с неработающими на левом крыле двигателями скорость была вдвое, а то и втрое меньше, пусть двести – триста километров. Но триста километров в час – это пять километров в минуту, то есть за десять минут мы должны были пролететь пятьдесят километров. Смог бы я без сознания дрейфовать обратно к Ла Гомере пятьдесят километров? Маловероятно. Значит, я ближе к месту крушения и, скорее всего, на Ла Пальме».

«Нет, – ответил он тут же на свои мысли. – С Ла Пальмой тоже не сходится!»

Он хорошо помнил фотографию Ла Пальмы: на острове должны быть два достаточно высоких вулкана. Говорили, что когда смотришь на него с Тенерифе, он похож на двугорбого верблюда, лежащего в океане. По высоте вулканы Ла Пальмы уступают знаменитому тенерифскому Тейде около полутора тысячи метров, но даже вулкан высотой 2.400 метров на Ла Пальме должен быть виден отовсюду!

Герман даже остановился, чтобы ещё раз оглядеться. Он был в низине, невдалеке от ручья, но ни отсюда, ни с холма, оставшегося далеко позади, никаких высоких вулканических образований, которые могли бы быть лапальмскими вулканами, он заметить не смог.

Опять же, Ла Пальма должна быть достаточно плотно заселена: это один из самых населённых островов на западе архипелага, а здесь Герман не видел никого. Здесь не просто не было ни души, здесь не было даже признаков человеческого присутствия: ни огонька в горах, ни дорог, ни шума. Только близкий шелест волн по песчаному пляжу и насыщенный южный аромат наполняли эту тихую ночь.

«То есть не Ла Пальма… И всё-таки где же я, чёрт возьми, нахожусь?»

И тут до него дошла самая ужасная правда, которой всё это время удавалось от него ускользать. Самое явное несоответствие всех его умозаключений и предположений. В его теориях не сходилось главное: песок на пляже, куда его выбросило волной, был белым. Но! Ни на одном из западных канарских островов… белых пляжей не существовало! Все пляжи Ла Гомеры, Ла Пальмы и Эль Йерро были с чёрным вулканическим песком!

Вдоль его позвоночника пробежал озноб. Тихая южная ночь вдруг стала неуютной и враждебной. Герман инстинктивно обернулся и сделал это очень вовремя: из темноты на него со страшной скоростью нёсся человек.

ГЛАВА 8

Лайам О´Брайен любил слушать радио.

На Тенерифе вещали три англоязычных радиостанции, и любой соотечественник О´Брайена чувствовал здесь себя, как дома. Сам О´Брайен, в отличие от большинства британских туристов и живущих здесь постоянно иммигрантов, обладал уникальными способностями к языкам и свободно владел не только английским и родным ирландским, но и испанским, немецким и арабским языками. Вчера и сегодня О´Брайен старался не выключать радио вообще. На Канарах произошло из ряда вон выходящее событие – авария русского самолёта, приводнившегося в открытом океане. Вот уже почти двадцать часов полным ходом шли спасательные операции, и О´Брайен не пропускал ни одного выпуска новостей.

Вырулив из подземной парковки коммерческого центра «сафари» в Лас Америкасе, он включил радиостанцию «Оазис ФМ» и принялся ждать. Сейчас как раз должны были передавать новости. В динамике отгремели последние аккорды забытого шлягера какой-то состарившейся рок-звезды, которую на этой радиостанции очень любили, и после короткого блока новостей из Лондона бодрый голос диктора сообщил:

– Перейдём к местным новостям. Главная новость дня сегодня – российский пассажирский самолёт, следовавший по маршруту Москва – Тенерифе и совершивший вынужденную посадку в открытом океане, в шестидесяти километрах к западу от Эль Йерро. Спасательные и поисковые работы в районе места посадки продолжались сегодня всю ночь и весь день. На данный момент из зарегистрированных двухсот восьмидесяти пассажиров и членов экипажа обнаружены и эвакуированы двести семьдесят восемь человек. В достаточно тяжелом состоянии находятся семеро пассажиров, сейчас они на Тенерифе, им оказывают помощь в университетской клинике города Ла Лагуна. Двести девятнадцать человек получили лёгкие травмы и сотрясения, большинство из них уже переправлено в клинику Канделярия на Тенерифе. Часть пассажиров находятся в госпиталях и клиниках островов Эль Йерро и Ла Пальмы. По словам врачей, угрозы жизни не существует ни для одного из спасенных людей. Летальных исходов не зарегистрировано. Спасатели и официальные лица признают аварийную посадку русского борта чрезвычайно удачной, а действия пилотов исключительно профессиональными.

– Тем не менее, остаются два человека, которых спасатели обнаружить не могут, – продолжал диктор. – Поиски двух пассажиров продолжают вести спасательные службы всех островов западной провинции, подразделения армии и «гвардии сивиль». На борту самолёта этих двух пассажиров пока не найдено, спасатели исследуют близлежащие воды. К сожалению, поиски затрудняются поднявшимся сегодня утром сильным штормом в этом квадрате. Штормовое предупреждение было передано на все рыболовные и прогулочные суда, но спасатели говорят, что будут продолжать вести поиски до тех пор, пока не найдут двух оставшихся пассажиров с русского самолёта. Личности этих двух человек сейчас устанавливаются. А у нас на очереди погода…

– Не может быть! – О´Брайен быстро перепрыгнул на другую радиостанцию, уже испанский канал, но там новости были те же. – Этого просто не может быть!

Его черный «рэйндж ровер» резко вильнул влево, чуть не задев встречный рейсовый автобус, когда О´Брайен стал выуживать из кармана свой мобильный телефон. На первой клавише скоростного набора был записан номер телефона экстренной связи. Большой палец привычно нашел кнопку и нажал соединение.

– Осборн, это я. Ты слушаешь радио?

– Да, сэр, – отозвалась трубка. – Как вы приказали.

– Эти двое русских там!

В трубке у человека, которого О´Брайен назвал Осборном, воцарилась тишина. О´Брайен почти видел лицо своего помощника – угрюмого двухметрового детину, стригущего голову наголо и обожавшего японские цветные татуировки. В минуты напряженной работы мозга лицо у Осборна Райлли становилось хмурым и сосредоточенным, он выдвигал вперед подбородок и начинал хрустеть пальцами, сдавливая один кулак другим – привычка, оставшаяся от боксёрского прошлого.

– В это трудно поверить, Осборн, но больше им быть негде: там вокруг одна вода и толпы спасателей. Их должны были давно найти, как нашли всех остальных двести семьдесят восемь человек.

– Я не исключаю такой возможности, сэр, но вы не думаете, что эти двое могли просто утонуть?

– Тогда почему утонуло только два человека?! – О´Брайен даже удивился, почему ему приходится объяснять своему подчиненному такие очевидные вещи. – Все пассажиры были в жилетах, Осборн, и эти двое тоже.

– Они могли оказаться в хвосте в тот момент, когда он треснул и вместе с ним уйти на дно, сэр. Возможно, жилеты не сработали, или они не успели их надуть.

– Слово «возможно» должно отсутствовать в вашем лексиконе, – оборвал его О´Брайен. Глаза его сузились и потемнели. – Этих «возможно» слишком много для такого незначительного происшествия. Есть факты и эти факты нужно проверить. Во-первых, неизвестно в какой части самолёта сидели эти двое.

Во-вторых, в хвосте кроме них двоих сидело ещё пятьдесят пассажиров. Как минимум, Осборн. И все эти пассажиры живы!

– Да, сэр. Вы правы, сэр, – услышал О´Брайен на другом конце.

– Действуешь следующим образом. Следи за новостями ещё сутки. Завтра в 20:00 пройдет сорок восемь часов после аварии самолёта. Двое суток в атлантической воде для двух неподготовленных туристов – это смерть. Завтра их либо найдут мертвыми в океане, либо … – он сделал паузу.

– Я понял, сэр, – отозвался в трубку Осборн.

– Если в 20:00 завтра этих двоих не найдут, готовь свою группу.

– Есть, сэр.

– В полночь их собираешь в порту. Дальше ты всё знаешь.

– Так точно, сэр.

Однако Лайам О´Брайен уже дал отбой на своей «нокии». У него была назначена важная встреча. Он прибавил громкость радио и развернулся через сплошную линию.

ГЛАВА 9

Герман отшвырнул прочь подобранную минуту назад ветку и бросился наутёк. Здесь, среди пальм, песок был заметно рыхлее того, что на пляже, носки проваливались вниз и цепляли желтые холмики. Бежать становилось всё труднее и труднее. По лицу хлестали темные листья карликовых пальм, а ноги и руки царапали высокие с колючими шипами кусты. Герман бежал в сторону ручья, надеясь быстро через него перебраться и, оказавшись на другом берегу, спрятаться в густом фруктовом саду. Запах каких-то неведомых ароматных плодов с каждым шагом становился всё сильней. Там, во фруктовых зарослях, он мог легко затеряться – лечь под какой-нибудь куст или залезть на дерево, тем более что в запасе у него было минута или две, пока бежавший человек его не настигнет.

Преследователь тем временем стал что-то кричать. По доносившимся сзади звукам было слышно, что он, скорее всего, один. Что именно он кричал, из-за шума своего разгоряченного дыхания и звонких шлепков пальмовых веток по лицу и одежде, Герман разобрать не мог.

В своё время Герман довольно серьёзно занимался легкой атлетикой. Стал даже кандидатом в мастера спорта. В студенческие годы спорт забросил, но до сих пор каждое утро, как раньше, пробегал пять километров и делал китайскую зарядку. Атлетом бы он себя не назвал, но летом раздеваться на пляже стыдно ему никогда не было. Бег по пересеченной местности был для него в удовольствие: часто организм сам просил нагрузки и отправлял послушного его призывам хозяина бегать по крутым холмам или взбегать вверх по лестницам. «А организм нужно слушать, – любил говорить Герман. – Он даёт очень много подсказок. Главное их слышать и не игнорировать».

Преследователь тем временем заметно отставал. Пару раз Герман оборачивался назад, но из-за деревьев как следует рассмотреть преследователя не мог. Перепрыгнув через ручей, оказавшийся много шире, чем он предполагал, Герман юркнул в прогал между деревьями, пробежал ещё метров триста и с разбегу заскочил на дерево. Это было трухлявое дерево с поросшим мхом стволом, влажное и скользкое от ночной росы. Ствол был довольно толстым и ветвистым, так что через пять секунд, сломав головой пару веток и слегка оцарапав лицо, Герман забрался на самый верх и затаился. Пытаясь беззвучно отдышаться, он прислушался. Его преследователь уже не бежал: его усталые шаги были слышны внизу, он подходил к ручью.

– А-а-у-у!!! – услышал Герман. – А-а-у-у!!!

«Странно, – подумал он. – А разве в испанском есть слово «ау»?!»

Насколько он знал испанский, в подобных случаях в разговорной речи испанцы употребляли банальное «ола», то есть «привет». Как, собственно, в английском языке в этих случаях употребляется приветственное «хеллоу». Кроме как в русском, возглас «ау» Герман не смог припомнить нигде.

– А-у! Ё-моё, куда ж ты убёг-то, амиго!? – различил он показавшийся ему знакомым голос. – Вот ведь чёрт прыткий! Рональдо канарский!

Чертыханья и ругательства не оставили у Германа никаких сомнений.

– Андрей? – крикнул он в сторону ручья. – Ты что ли?!

– Гера?!?!?! – радостно завопил в ответ Андрей. – Гера! Ты где? Ой, ё-моё, неужто ты!? Живой! Да где ты там!? Слава Богу, хоть не один я тут! Герка, вылезай давай! Вот ты ж бегаешь, а! Ты бегун, что ли? Стайер чертов!

Кряхтя, Андрей вброд переходил серебристый ручей, а Герман мигом слетел с дерева.

– Андрей! – Герман уже сгрёб приятеля в охапку. – Андрей, что ж ты не сказал, что это ты?!

– Ну, ничего себе?! – возмутился тот, сдавив его мощными руками. – Бегу, ору ему, чуть голос не сорвал, то-сё, а он от меня удирает как сайгак. Антилопа Гну! Ай, Герка, как же я рад тебя видеть!

Они долго хлопали друг друга по спинам, переваливаясь с ноги на ногу в ритуальном танце русских мужских объятий. Друзья по счастливому избавлению от одиночества. В тот момент с них можно было рисовать картину: ночь, луна, блистающий серебром ручей и посреди него два радостно вопящих человека,

обнимающиеся, как родные братья, будто однажды потерявшие друг друга и, наконец, встретившиеся после горькой многолетней разлуки.

Выйдя из воды на берег и усевшись на ствол упавшего когда-то дерева, приятели принялись обсуждать события последнего дня. У обоих накопилось слишком много вопросов и предположений.

– Во-первых, Андрей, ты можешь мне сказать, какой сейчас день и сколько сейчас времени? – спросил Герман. – У меня часы утонули.

– Времени – пять часов утра по Москве, с Канарами у нас три часа разницы, значит здесь сейчас два ночи. Светать начнёт не скоро. А день и число ровно на день позже того, что было в самолёте – суббота, 28 июля.

– Так, значит, в воде мы с тобой были недолго. Посадка на Тенерифе должна была быть в 19-20, приводнились мы где-то в полвосьмого. Здесь на берегу я приходил в себя и потом шел до этой рощи максимум полчаса. Значит, в воде ты и я могли провести часов шесть.

– Вряд ли, – усомнился Андрей, массируя уставшие от бега ноги. – Скорее всего, ты на берегу долго лежал. Потому что я раньше очнулся, больше часа назад. Тоже на берегу, только с другой стороны. Шел, получается, тебе навстречу.

– А с той стороны там что?

– Да то же самое: песок да пальмы. Пара скал. Вулкан на горизонте. Длинный у них здесь пляж.

– Вулкан? – удивился Герман. – А я его не разглядел.

– Он далеко, отсюда не видно. Остров, похоже, большой.

– Понятно. Раз на этом острове есть вулкан, то мы с тобой на Ла Пальме.

– Да, так и есть, – убедительно кивнул Андрей. – По описаниям сходится. Да и самолёт далеко от Тенерифе упасть не мог.

– Слушай, а в самолёте что с тобой было?

– Там меня сразу накрыло водой. Я вообще думал, что света белого никогда уже не увижу. Пытался сколько мог задерживать дыхание, а потом чувствую, отрывается моё кресло, и лечу я назад, а куда – не вижу. Тут мне просто страшно стало, я кое-как ещё держался, а потом, то ли ударился обо что, то ли захлебнулся, в итоге отключился.

– А я не помню, как кресла отрывались, – задумчиво отозвался Герман, вспоминая своё приводнение. – А соседка наша как?

– Не видел Герман, не знаю. Вообще, не знаю, что и думать обо всём этом, – он шумно вздохнул. – Надеюсь, что с людьми всё хорошо. Ты сам посуди. – Он подался вперёд, заглядывая Герману в глаза. – Если мы с тобой живы, то-сё, и обошлось вроде без видимых повреждений, значит, самолёт пострадал не сильно.

А раз самолёт пострадал не сильно, значит должны были спастись многие, может кто-то с ушибами, с переломами, но живые! Однозначно! Неужели только мы с тобой спаслись!? Неужели все остальные утонули!? Там же триста человек должно было быть! И летчик аккуратно сел. Непонятно только, как вода спереди в салон попала…

– Вот и я так же думаю. А вода в салон, скорее всего, через кабину лётчиков залилась: могло стёкла у лётчиков выбить.

– Навряд ли! – отмахнулся Андрей. – Слишком большой поток для таких маленьких окон.

– Ну, может, двери вырвало.

– Да там двери, как на подводной лодке! Ты ж их видел! Я думаю, что, скорее всего, обшивка где-то треснула. Мог самолет носом по воде ударить, а на месте удара трещина образовалась.

– В принципе, да, хвост ведь явно от удара о воду отвалился.

– Хвост отвалился? Я такого не видел. – Андрей бросил на собеседника скептический взгляд. – Может, тебе показалось?

– А как ты думаешь, мы с тобой в открытом океане тогда оказались?! – возмутился Герман, даже привстав от волнения. – Я на сто процентов уверен, что хвост отвалился, и нас с тобой потоком воды выбросило в открытый океан! Если бы сзади не появилось отверстие, нас бы просто расплющило о дальнюю стену. После чего мы бы с тобой благополучно захлебнулись, потому что воде некуда было бы оттуда вылиться. Опять-таки заполненный водой самолёт сразу бы пошел ко дну. Как мы с тобой тогда оттуда выплыли?

– Ну, вообще-то логично, – согласился Андрей, чертя по песку палочкой каракули. – Хотя самолёт мог затонуть, а нас какими-нибудь течениями потом вынесло на поверхность.

– У нас бы с тобой в легких воздуха не хватило, чтобы столько пробыть под водой и не захлебнуться. Нет, нас сразу выбросило на поверхность, на воздух. Вот только как мы смогли доплыть до берега? Ты расстояние до соседних островов прикидывал?

– В том то и дело, что прикидывал. Теоретически, мы с тобой должны быть черт знает где в океане, а не на Ла Пальме. Острова ведь остались далеко позади, а летели мы на запад. Я собственными глазами видел, как мы пролетели Ла Гомеру! Тут вплоть до Америки никаких островов нет. Не на Кубе же мы с тобой, не в Доминикане! До них от Канар шесть тысяч километров! – здесь Андрей попытался засмеяться. – А представь, если мы на Кубе! Сейчас, поди, Фидель появится.

– Странно это всё, странно, – задумчиво произнес Герман. – Не сходится ничего. То, что мы спаслись – странно, то, что сидим на твёрдой земле – странно и то, что кроме нас нет никого вокруг, – ещё более странно.

– Ну, насчёт последнего я бы так категорично пока не судил, – возразил Андрей. – Во-первых, сейчас ночь, местный народ может спать. Во-вторых, Канары заселены мало, на Ла Гомере, например, народу живет всего восемнадцать тысяч человек, там соседи друг от друга на расстоянии пяти километров строятся! Потом. Что касается пассажиров. Берег на этом острове длинный, я знаешь, сколько по нему топал, пока тебя не увидел? А пассажиры могут быть разбросаны по всему берегу. Может, мы кого из них встретим километров через десять, откуда мы знаем? А ещё вероятней, что все уже сидят, наверное, толпой в ресторане, в тёплой компании, спасение отмечают канарским кроликом с картошечкой, а мы тут с тобой кукуем, голодные.

– Это что ещё за кролик? – снова вспомнил о пустом желудке Герман.

– Ты что! Это национальное блюдо на Тенерифе! Обалденная штука! Я мечтал его сегодня же вечером поесть, пока в самолёте летел!

– Ну ладно, погоди про еду… По идее, Андрей, ты прав. Но смотри сам. От Ла Гомеры, которую мы видели, самолет сел километров за сто – сто пятьдесят. Это много. Я так думаю, что за шесть часов без сознания мы вряд ли до него додрейфовали. Хотя… Ладно, утро вечера мудренее.

Андрей оглянулся по сторонам и зевнул:

– Я предлагаю поспать, а завтра при свете дня пойдем искать остальных.

– Да какое тут спаньё!

– Как раз самое лучшее. Я правда уморился. Плаванья эти, то-сё, за тобой тут бегал, как сайгак.

– Скорее, джейран, – пошутил Герман.

– Ага, – усмехнулся Андрей. – А есть, что бы ты ни говорил, на самом деле хочется очень сильно. Как говорит мой папа, «моя комплекция – как роза, её надо холить и лелеять!». Он больше меня в два раза.

– До еды, похоже, ещё далеко.

– Ну, милый мой, ты ж не на Канары приехал, – своим сиплым смехом отозвался Андрей. – Давай-ка, посмотрим, где тут улечься можно.

– Да прямо здесь, а что? Песок, вроде, тёплый. – Герман пересел с поваленного дерева на песок. – Только в штаны тут ночью никто не заползёт?

– Нет на Канарах ни змей, ни скорпионов, ни комаров, ни медуз. Кусать тебя некому, – отозвался Андрей, укладываясь на песок и сооружая под голову некое подобие песчаной подушки.

– Ты уверен?

– Угу.

– Да, хорошо тут на Канарах. Если, конечно, это Канары… – Герман посмотрел наверх. – Небо здесь красивое….

– О, идея! – сел вдруг Андрей. – Давай-ка, мы попробуем сориентироваться. Проведем, как говорил командир у нас в школе, рекогносцировку на местной местности.

Он взял в руки лежавший поодаль сучок и стал, периодически подымая голову к чёрному, усыпанному ночными светилами небу, рисовать на песке расположение звёзд. Через пару минут карта звёздного неба была готова.

– Большая Медведица прямо перед нами. От боковой стенки отмериваем расстояние равное пяти ковшам и находим полярную звезду. Вон она сияет. А она у нас всегда на севере. То есть север у нас в той стороне. И получается, что высадились мы с тобой на северном побережье. Ну вот, теперь можно спать, –

умиротворённо сказал он. – А завтра разберёмся. Эх, мне бы мой лэптопчик…

– А кстати, вещи пассажиров должно было тоже на берег выбросить… И обломки от самолёта… – отозвался уже с закрытыми глазами Герман. – А мы с тобой ничего что-то не встретили. Тоже странно…

Андрей устраивался на песке.

– Ладно, не забивай голову на ночь. Мой папа знаешь, что в таких случаях говорит? «Чем меньше мыслей – тем лучше сон». Завтра найдём мы это всё. Но компьютер жалко. И вообще, надо было бы нам с тобой на берегу ночевать: а то, может, нас уже кто-то ищёт… Эх, хорошая мысля приходит опосля…

Андрей в тот момент ошибался. Друзей никто не искал. Их уже нашли. Из темноты на двух спасшихся робинзонов смотрели два человеческих глаза. Их речь была незнакома чуткому уху, но острое, успевшее привыкнуть к темноте зрение, различало все детали на противоположном берегу ручья: оставленные под деревом кроссовки Андрея, блестящую пряжку ремня и двух засыпающих на песке чужестранцев. Широкая мозолистая ладонь осторожно опустила ветку апельсинового дерева, в листве которого прятался невидимый наблюдатель. При этом на его правом запястье в лунном свете блеснули золотом показавшиеся бы знакомыми Герману часы «картье».

ГЛАВА 10

Компьютер пискнул, сообщив, что в ящик пришло новое письмо. Кармен Наварро открыла почту. Письмо было подписано именем, которое ей ни о чем не говорило. Кармен часто получала письма от телезрителей, желавших, чтобы о них сняли репортаж или написали в газете. По первым строкам Кармен поняла, что перед ней одно из таких писем.

«Уважаемый редактор телеканала Канал Асуль!

Меня зовут Фернандо Гарсия Эррэра, я пишу Вам из Барселоны. Я только что вернулся с канарского острова Эль Йерро, куда приезжал отдыхать и где столкнулся с необычным явлением. Если вам будет интересен мой рассказ, с удовольствием с вами встречусь и приму участие в одной из ваших программ, либо буду рад, если Вы опубликуете его в журнале, который издаёт Ваш телеканал. В конце прилагаю свой адрес и телефон.

На канарский остров Эль Йерро я поехал отпраздновать своё тридцатипятилетие, и здесь я оказался впервые. В ночь перед своим юбилеем я лёг спать в три часа утра. Сидел на скамейке в саду перед домом и обдумывал, почему голова в день рождения не занята, как обычно, ощущениями дня рождения, мыслями о пройденном и предстоящем, переживаниями об уходящем времени и прочей подобающей моменту символике? Пришел к неожиданному выводу: мой юбилей на фоне глобальности факта приезда на остров Эль Йерро тускнеет, теряет пафос и превращается в рядовую деньрожденную дату. Потому что Эль Йерро – это нечто! Это восторг! Это откровение! Это начало неизвест- ности! Энигма!!

За свою жизнь я встречал множество людей, побывавших на Эль Йерро. Ни один из этих людей не жалел восхищений и комплиментов по отношению к острову. У одного на Эль Йерро домик, куда он уезжает каждый выходной. Другой сказал, что хотел бы провести на Эль Йерро старость. Третья – что хотела бы там умереть. Поэтому на Эль Йерро мне хотелось поехать давно. Я не был ещё на четырёх канарских островах, но больше всего мне был интересен Эль Йерро. Любой человек, узнававший о моей поездке, сразу начинал смотреть на меня уважительно. Видимо, каждый из этих людей знал, что я на пороге большого события!

Эль Йерро необычен и притягателен изначально, по умолчанию. По форме остров напоминает трёхлучевую мерседесовскую звезду. Пятьдесят тысяч лет назад огромный кусок острова объёмом в триста кубических километров (!) откололся в середине острова и рухнул на дно океана. Знаете, какие глубины вокруг Эль Йерро? Три с половиной тысячи метров. Высота цунами, поднятого рухнувшей на дно глыбой, по расчетам, составила сто метров – волна прошла через всю Атлантику и накрыла берега современной Бразилии и Аргентины. На месте «отвала», назову его так, образовалась, таким образом, самая плодородная долина на острове, которая называется Эль Гольфо – Залив. Все знаковые фото Эль Йерро демонстрируют как раз эту долину. Уже из-за одного этого геологического эпизода на остров хотелось поехать.

Во-вторых, по Эль Йерро проходит нулевой меридиан. Каких-то пятьсот лет назад Эль Йерро был для европейцев официальным концом света! Отсюда начинался отсчёт времени в сторону востока. Отсюда же начиналась неизвестность в сторону запада. Я поехал на нулевой меридиан именно в день своего рождения. Здесь, на скалистом лавовом обрыве, почти отвесно падающем в белую пену свирепого у берега океана, стоит огромный маяк. С виду заброшенный. Поставленный испанцами в каком-то не совсем далёком году. На нём надпись: «Это самый западный маяк Испании». Ещё ближе к берегу – старый деревянный крест. На кресте по-испански написано Cruz de Navegante – Крест Мореплавателя. И вот стоишь там, у креста, смотришь в открытый океан и понимаешь … понимаешь многое … понимаешь, что – тленно, что – вечно … насколько ценна любовь … дети… дружба … На этом берегу сразу обещаешь себе привезти сюда близких друзей и сидеть с ними вместе … под этим крестом … в сумерках … провожая на запад солнце … и говорить с ними «за жизнь». Многие из нас видели океан, скажем, с Тенерифе. Но на Тенерифе смотреть на океан не то: ты знаешь, что там, в море есть ещё Ла Гомера, Ла Пальма, то есть какая-то обитаемая земля… Здесь на Эль Йерро ты смотришь на горизонт, на ровную линию океана, на застывшие далёкие белые облака и понимаешь, что за

Эль Йерро уже нет ничего! Только вода, километры воды. Я тогда подумал о Колумбе. В 1492 году он стоял на соседней Ла Гомере, точно также смотрел в открытый океан и понимал, что земли за Ла Пальмой и Эль Йерро нет. Близкой земли. Что, возможно, нет там и далёкой земли, но он всё же поплыл! Как настоящий мужчина, взял и поплыл. Таких мало, потому он и личность!

Отметка нулевого меридиана находится чуть поодаль маяка. Едва не угробив подвеску своей малолитражки – асфальтовых дорог в районе маяка и меридиана нет, хотя, казалось бы, культовые места и дороги должны быть самые лучшие! – я доехал и до него. Сильное впечатление. Нулевой меридиан по Эль Йерро в 200 году нашей эры провёл Клавдий Птолемей – александрийский учёный, географ и астроном, по трудам которого до сих пор учатся в университетах. За Эль Йерро земли для европейцев не существовало! Затем, в 1884 году нулевой меридиан перенесли в английский Гринвич. Сейчас на Канарах точно такое же время как в Лондоне, но на час меньше, чем у нас в Барселоне. Как я мог в такое место не поехать?!

Далее. На Тенерифе рядом с вулканом Тейде, как вы помните, есть уникальная скала «туфелька королевы», которая очень похожа на женскую туфлю на каблуке. Однажды, ещё в мою первую поездку на Тенерифе, я услышал от нашего экскурсовода, что на острове Эль Йерро есть, мол, точно такая же туфелька, только стоит она не на суше, а в океане. Представляете моё нетерпение поехать на Эль Йерро и самому в этом убедиться? Эту скалу я на- шел. Скала является одним из главных символов острова.

Из прочих легенд, которые влекли мою неугомонную натуру на Эль Йерро, была легенда о Священном дереве Гароэ (ударение на «э»). Конкистадоры, высадившиеся в начале пятнадцатого века на эль-йеррском берегу, испытывали большую нужду в питьевой воде: на Эль Йерро нет ни рек, ни озёр. Местные аборигены-бимбаче рассчитывали на то, что когда запасы пресной воды у испанцев закончатся, то они с острова восвояси и уберутся. И так бы оно, наверное, и вышло, не влюбись девушка Гуарасока в некого андалузского конкистадора. Пожалела она мучающегося жаждой возлюбленного, да и отвела его в тайное место, откуда бимбаче добывали воду – в пещеру, в которой росло дерево Гароэ. Это дерево впитывало в себя влагу из облаков и с окружающих деревьев так, что с его веток капала пресная вода. Под корнями дерева бимбаче вырыли двухметровые колодцы, наполнявшиеся каждое утро питьевой водой-конденсатом. Эти колодцы до сих пор стоят там, где их выкопали шестьсот лет назад, представляете? Дерево Гароэ погибло ещё в 1640 году во время некоего урагана, но посаженная на его месте липа выглядит действительно необычно: весь её ствол покрыт влажным зелёным мхом. В пещере прохладно и сыро. Удивительно, но факт: на фотографиях, сделанных рядом с деревом, фигура позирующего засвечивается! Само дерево видно хорошо и отчётливо, а вместо человека перед ним – только белый контур. И так на всех фотографиях оттуда…

А чего стоит сабиналь – канарский можжевельник! Растут можжевеловые деревья ближе к вершине острова, там, где дуют сильные ветры. Под действием ветра деревья эти согнулись пополам, но при этом не погибли, а продолжали расти. Зрелище неповторимое! На Эль Йерро такого сюрреалистического можжевельника целые леса.

Остров, действительно, необычно зелёный. Повсюду луга и пастбища, на которых лениво бродят стада коров и овечек. Я никогда не видел, как растут ананасы, а в долине Эль Гольфо – той, что образовалась на месте «отвала» – выращивают самые вкусные ананасы в Европе, увидите – обязательно попробуйте! Оказывается, растут они, как кукуруза: из земли, наверх, из светло-зелёного кустика. Во всех ресторанах их подают на десерт, вкус действительно изумительный! Тут же рядом растёт папайя, манго и апельсины. На перевалах

– сосновые леса, вечнозелёные кустарники табайба и эвкалипты. На юге – лавовая пустыня и курганы спящих вулканов. Их здесь тысяча штук, хотя извергались все очень давно.

А ещё, сеньоры, Эль Йерро – единственный остров на архипелаге, где были найдены петроглифы. Древние аборигены, как правило, никаких связанных надписей не делали, а здесь на Эль Йерро их целые письмена! Но – вот ещё одно проявление необычности острова – дорог к этим петроглифам нет. Ко всем достопримечательностям, нужно идти пешком: что к дереву Гароэ, что к нулевому меридиану, что к письменам, что к самому высокому эль-йеррскому пику. К дереву и меридиану я таки смог проехать на машине, а вот до петроглифов за четыре дня не добрался. Зато купил домой глиняную дощечку с этими загадочными надписями. Кстати, к письменам до недавнего времени никого, кроме учёных, не пускали. Столько удивительного на таком небольшом клочке земли!

Время на Эль Йерро остановилось. Здесь можно прожить шесть лет и этих шести лет не заметить. Остров в десять раз меньше Тенерифе – площадь всего 237 кв. км. Всё находится рядом. Из конца в конец вдоль берега остров можно проехать за 20 минут, по невысокому, всего в полторы тысячи метров хребту – минут за 40. Поэтому жизнь здесь неспешна. На машинах люди ездят со скоростью 40 км/час, по какой бы дороге вы не ехали. При этом дороги пустые. Можно полчаса ехать по шоссе и не встретить ни одного автомобиля! Ощущение необитаемости не покидает ни на минуту.

Все 10.000 человек местных жителей друг с другом знакомы. Здесь начинаешь здороваться с каждым встречным и в ответ всегда получаешь неторопливое приветливое «буэно-ос». В ресторане разговор официантки с посетителем: «Ну, ты сегодня ешь, как менсей!» (менсеи – это древние бимбачские вожди). Для нас бимбаче, менсеи – это всё легенда, а здесь люди реально этим живут!

На стеклянной двери главного входа в мэрию приколот листочек. Читаю: «Координаты мэрии Фронтеры: 27 градусов 45 минут 12 секунд северной широты и 18 градусов 00 минут 39 секунд восточной долготы». Объясните мне: кто это повесил? Зачем? Для кого?… Этим людям это реально нужно! Для них это действительно важно! Они просто поразительные необычные люди!

У эль-йеррцев и лица другие: совсем не испанские. Встречались исключительно колоритные люди – с бородами, высокими скулами, чуть раскосыми глазами. Настоящие бимбаче! Эль-йеррцы по-другому говорят: это единственный остров на архипелаге, где нет ярко выраженного канарского акцента с придыханием.

Городков на острове много, но все они крошечные, в десять – двадцать домов, зато земельные участки у этих домов огромны: остров для такого количества жителей просторен. Все домики тщательно побелены, выкрашены, вокруг домов – сад, аккуратная каменная оградка, просто отличной выработки деревянные ворота, двери, окна. Крыши крыты необычной плоской черепицей, которую выпускали ещё во времена Франко – помните? Везде очень чисто. Здесь нет недостроев и так у нас любимых неоштукатуренных и непокрашенных домов, в которых мы можем жить десятилетиями. Эль-йеррцы другие. Они – эстеты.

Большим городом считается столица Вальверде. В городе живёт 1.800 человек, город проезжаешь весь за три с половиной минуты. «Большое количество баров и ресторанов», упомянутых в путеводителе, ограничиваются числом пять, но путеводитель не врёт: в остальных городках бар, как правило, один. Это так здорово!

Здесь нет больших супермаркетов и их посетителей, сваливающих горы суррогатной еды в свои бездонные тележки и счастливых от самого факта потребительства и траты денег. Здесь неуместно выглядели мои «статусные» рубашки и здесь я не видел ни одного дорогого автомобиля. У местных другие ценности. Они живут совсем другой жизнью. Правильной, гармоничной, не отравленной тщеславием и меркантильностью цивилизации.

Каждый, кто сюда приезжает, наверное, сразу чувствует это и меняется. Мне почему-то так показалось. Массовый туризм отсутствует, сюда ездят любители пеших прогулок, рыбаки, дайверы (на Эль Йерро самое интересное на

Канарах дно) и парапланеристы. Также много учёных: Эль Йерро – биосферный заповедник. Здесь уникальные леса, насекомые, птицы. Именно здесь на скале Сальмор живут доисторические ящерицы метровой длины, которые, говорят, видели динозавров. Ящерицам посвящен отдельный музей, но самая большая ящерица, которую вам показывают – длиной 80 см.

Ну и добавьте ко всей этой сказочности крошечные ухоженные домики из обточенного чёрного вулканического камня. Они здесь повсюду: именно из этого камня свои первые жилища строили бимбаче, а эль-йеррцы традиции чтят. Именно в этом стиле построена гостиница «Пунта Гранде». Бывший дебаркадер, которому уже больше ста лет, он занесён в книгу рекордов Гиннеса, как «самый маленький отель в мире». Там всего четыре номера и все они всегда заняты, как вы догадываетесь. Стоит на обрыве, на небольшом мысе, который выходит в океан. Красиво.

Именно с балкона этого отеля я увидел необычное явление. Рано утром, выйдя на воздух, на горизонте в западном направлении мне показалось, что я разглядел остров! Восходящее солнце хорошо его подсвечивало. Остров был покрыт шапкой белых облаков и вполне мог сойти за скопление дождевых туч, либо испарения с воды – день впоследствии выдался жарким – но, взяв в руки бинокль, я смог рассмотреть остров подробно! Остров похож на двугорбого верблюда. Один из его холмов чуть выше другого. Склоны зеленоватые, будто горы там покрыты густым лесом. Остров возвышался из океана довольно отвесно, подымаясь на высоту, наверное, равную высоте самого Эль Йерро. В тот момент на балконе я был один. Я спустился вниз, чтобы найти дежурного администратора гостиницы и показать ему остров, но когда мы вышли на улицу и посмотрели в сторону острова, горизонт был пуст! В направлении, где только что был виден остров, сгустились тучи. В западном направлении появился дождевой фронт, и девушка-администратор пояснила мне, что такие «видения» на острове не редкость. Она назвала это галлюцинацией.

Однако я могу поклясться, что видел на горизонте остров. Это случилось 26 июля в 7 часов 30 минут утра. Хочу обратиться че- рез Вашу редакцию ко всем тем, кто мог этот остров в тот момент видеть. Возможно, к Вам уже поступали какие-то сообщения от свидетелей этого необычного «видения». Я буду благодарен Вам за любую информацию и какое-нибудь разъяснение. Возможно, Вам будет интересно провести исследование этого явления.

В заключение своего письма хочу сказать следующее. Прошло уже два дня после возвращения с Эль Йерро, а я не перестаю думать о нём. Не знаю, то ли это место, где я бы хотел жить постоянно, но остров, несомненно, идеален для того, чтобы удалиться от жизни, скажем, на год, забросить всё, сделать в жизни паузу и скрыться от мира. Поразмышлять, обдумать жизнь, написать книгу. Это самый настоящий канарский Тибет! Я хочу туда ещё. И главное, я хочу увезти туда всех своих друзей, чтобы они сами прикоснулись к этому чуду. А там может, скинемся и купим на Эль Йерро домик с видом на бесконечность».

Ещё не дочитав письмо до конца, на своём мобильном Кармен Наварро, не глядя, набирала привычный девятизначный номер.

ГЛАВА 11

Вечером следующего дня два выброшенных на берег пассажира русского самолёта возвращались к своему ночному биваку ни с чем. Они обследовали всю доступную им береговую линию, которая оказалась действительно длинной. По форме та часть острова, на которой они находились, больше всего напоминала рыбий хвост: остроконечный залив в центре и две пляжные косы, почти симметрично расходившиеся от этого залива вправо и влево. Периодически на обоих пляжах попадались разбросанные беспорядочно валуны, отполированные морскими волнами и покрытые сверху зеленым мхом, ракушками и водорослями.

Заканчивались оба пляжа скалистыми утёсами, за которыми берег делал резкий поворот, и начинал сужаться, образуя остроугольный мыс. За одним из мысов обнаружился очередной пляж, с двумя или тремя небольшими бухточками, а за другим вдоль берега тянулась каменистая гряда, усыпанная каким-то странным колючим кустарником. Между берегами располагалась долина с тем самым быстрым пресным ручьем, рядом с которым робинзоны ночевали накануне, и который стекал сюда откуда-то с гор. Горы или, скорее, скалы, отвесными крутыми обрывами закрывали вход и выход из этой долины, не оставляя им шанса выбраться отсюда на противоположную сторону.

К обоюдному разочарованию, в этой части острова друзья не встретили ни местных жителей, ни их домов, ни протоптанных троп, ни заборов вокруг фруктовых садов, ни обёртки от чипсов, ни брошенной на берегу бутылки из-под кока-колы, ни каких бы то ни было признаков цивилизации. Ничего. Складывалось ощущение, что остров необитаем.

Самым удивительным было то, что на берегу не обнаружилось и ничего, что могло иметь связь с аварийной посадкой их «боинга». Личные вещи пассажиров, багаж, обломки отвалившихся хвоста или крыльев, видимо, ушли на океанское дно.

Единственной неожиданной находкой на берегу оказался большой деревянный крест, вкопанный в песок в самом центре «рыбьего хвоста». Крест этот находился далеко от воды, почти среди пальм на склоне того самого холма, на который Герман взбирался накануне. Крест он пропустил потому, что тот был установлен на стороне, обращенной к воде, и был виден только с океана.

По виду крест был очень старым, католическим, сделанным, как определил сведущий в этих делах Андрей, из сосны. Дерево удивительно хорошо сохранилось. Оно почернело, но от времени стало лишь прочнее и твёрже и сейчас походило скорее на камень, чем на дерево. Трещин в древесине заметно не было: по всей видимости, крест был сделан очень добротно. К огромному обтёсанному столбу, обхватить который два друга смогли только вдвоём, и то с большим трудом, сверху была приделана не менее массивная перекладина.

Крест впечатлял. Он был прост и величествен, мрачен, тяжеловесен и непоколебим, то есть именно таким, какими были распятия в средневековых инквизиторских соборах. Он вселял благоговение и уважение к людям, когда-то водрузившим его на этом райском берегу. Казалось, что это древнее распятие стоит здесь целую вечность, со времён сотворения мира. Друзья долго рассматривали крест, но никаких знаков или надписей на нём не было.

– Ни латыни, ни года, ни имени… – констатировал Герман.

– А ты и латынь понимаешь?

– Проходили в институте. Мы ж переводчики, а почти все основные европейские языки начало от латыни брали.

В Андрея найденный крест вселил оптимизм:

– Гера, зато теперь мы знаем, что мы не первые люди на этом пляже…

Однако, кроме креста, друзья не обнаружили в этой части острова ничего.

– Я что-то совсем ничего не понимаю, – сетовал вечером Андрей, устало усаживаясь на поваленное дерево и надкусывая только что сорванное с ветки яблоко: на острове они обнаружили множество съедобных фруктов, которыми и питались весь день. – Ну ладно берег не обжит, всё-таки такие скалы, естественная преграда, тоннель не стали в этих скалах делать, взрывать тут может ничего нельзя, то-сё, допустим. Но такой пляж, с такой долиной! Да тут должны стоять штук тридцать яхт в каждой бухте и народ везде должен купаться! Где сейчас такие безлюдные пляжи найдешь?! Нудистам тем же раздолье! Сплошное уединение. А тут ни-ко-го! – Для убедительности Андрей потряс над ухом тремя собранными в щепотку пальцами, что часто делал, сам того не замечая. – Такой отель здесь можно построить! Закрытая территория, эксклюзив, клиентов на вертолётах привозить, как в Эмиратах! А те же фруктовые сады! Ты посмотри, какая тут папайя! Какие апельсины и яблоки! Неужели никто эти фрукты не собирает?! Мой папа бы сказал: «Собирать не надо – сами в рот падают»!

Да тут только на экспорте состояние можно сделать! Даже везти далеко не надо: на одном Тенерифе шесть миллионов туристов каждый год отдыхают, вози на соседний остров и всё… Да-а-а, загадка… – протянул он, сплюнув на землю яблочные семечки.

– Есть такой анекдот про экспорт, – невозмутимо отозвался Герман, тоже жевавший яблоко и внимательно выслушавший весь монолог. – Приезжает американец в Мексику. Видит, сидит на берегу моря у бара мексиканец с бутылкой текилы, играет на гитаре и горланит песни во всё горло. «Слушай, как бездарно ты проводишь своё время! – говорит ему американец. – Ты вообще кем работаешь, чем занимаешься?» «Утром я ловлю рыбу, а вечером сижу в этом баре с друзьями, пью текилу, а потом пою песни под гитару.» «Но почему ты не ловишь рыбу по вечерам?» – спрашивает американец. «А зачем?» – удивляется мексиканец. «Ну, как же?! Ты мог бы ловить в два раза больше рыбы! Через какое-то время ты смог бы нанять помощника и ловить в четыре раза больше рыбы! Через год у тебя было бы уже десять помощников. Ты смог бы открыть небольшой завод и делать из рыбы консервы! Ты бы стал продавать их у нас в Соединенных Штатах, а через три года построил бы большой завод и мог бы стать самым крупным производителем консервов в Мексике!» «Так, а зачем мне всё это?» – не понимает мексиканец. «Ну, как зачем? Чтобы потом спокойно приходить по вечерам в бар, ужинать с друзьями, пить текилу и петь песни под гитару, любуясь вашими прекрасными океанскими закатами!» На что мексиканец говорит: «А я и так это делаю!»

– Да, смешно, – хмыкнул Андрей. – Люблю юмор. Только вот этот мекс хоть на гитаре играет, то-сё, а мы вот с тобой вообще ничего не делаем.

– У тебя есть план?

– «Есть ли у вас план, мистер Фикс?…» – процитировал известный мультик Андрей. – План один: перебираться через хребет. По всему выходит, что цивилизация там. Вот только как на ту сторону перебраться?

Они оба, как по команде, повернули лица в сторону отвесных скал, залитых лучами заходящего солнца.

– Я вижу два варианта, – предложил Герман. – Первый – залезть на эти скалы. Высота у них метров сто – сто пятьдесят. Вон там слева, – он показал на неглубокую выемку в горном хребте, – высота даже меньше. Если и забираться где-то наверх, то только там. Я думаю, завтра нужно осмотреть эту низину, да и вообще пройти вдоль всей гряды, слева направо, посмотреть на эти скалы вблизи. Какие-то трещины, выемки всегда в камнях попадаются, так что, возможно, и более подходящее место для подъема отыщется.

– То есть ты предлагаешь забраться на этот хребет, как тот француз, человек-паук, который без страховки на небоскрёбы лазит? – усмехнулся Андрей.

– Да, француз бы этот нам явно сейчас пригодился. Ален Робер его зовут. На шестидесятиэтажный небоскрёб за час поднимается. Но он всё равно со снаряжением наверх лезет, а у нас с тобой ничего нет.

– Ну, а второй вариант у тебя какой? – Андрей закопал яблочный огрызок в песок и полез за персиком.

– А второй, Андрей, это плыть.

– Куда плыть? – уже почти дотянувшись до высокой ветки, на полпути замер здоровяк и обернувшись, уставился на Германа удивленными глазами.

– Вокруг скал.

Андрей озадаченно поднял глаза к горизонту и оглядел перегораживающую дорогу скалистую гряду, уходившую с берега далеко в океан как с правой, так и с левой стороны. Он не мог вспомнить, видел ли он когда-либо нечто похожее в своей жизни. Вид у скал, отвесно подымавшихся вверх прямо из моря, был каким-то доисторическим, и потому они казались абсолютно неприступными. В океане скалы обрывались не меньше, чем через три километра.

– Очень свеженький, нестандартненький ход мыслей! И на чём ты собираешься вокруг них плыть? Тут расстояние – ой-ёй, и волна смотри какая об эти скалы бьётся!

– Сегодня утром думал, что вплавь, но сейчас думаю, что устанем быстро, надо строить плот. Брёвен поваленных здесь в роще много, надо их просто друг с другом чем-то связать.

– Лиан здесь я не видел…

– Лиан нет, это точно. Поэтому завтра пойдём вдоль скал. Во-первых, выемки в стенах поищем, а во-вторых, может, лианам какую-нибудь альтернативу найдём.

– О’кей, – отозвался Андрей. – В общем-то, выбирать, в любом случае, не приходится.

Этот план его устраивал. Сегодня у него самого в голове мелькнула мысль попробовать обогнуть эти скалы по морю, но он не поверил в её серьёзность. Сейчас, подумав над предложением Германа ещё раз, он приходил к выводу, что других способов перебраться на другую сторону острова у них действительно нет.

Андрей вернулся к бревну с горстью персиков и устроился на своём месте. Персики здесь были интересные: мелкие, не круглые, а какие-то плоские и красные. Раньше ни он, ни Герман таких не видели. Но вкус у них был потрясающий. И именно персиковый.

– Темнеет, – сказал Герман. Он уже поужинал фруктами и пил из ручья воду. – Красиво здесь на закате. Такие бы фотографии получались!

– Да ладно, Гера, не расстраивайся, даст Бог ещё пофотографируешь. Слушай, а я вот о чем думаю, – он усмехнулся. – Хорошо, что огонь нам здесь не нужно добывать! А то были бы как тот Робинзон, терли бы полдня палку о палку, или кремнем стучали, искру высекая.

– Это точно, – улыбнулся Герман. Ему понравилось это сравнение с Робинзоном. – У меня повесть о Робинзоне Крузо в детстве любимой книжкой была. Мне её мама читала. Ночью, перед сном. Устроюсь рядом с ней, под одеялом, чтобы не страшно было, и слушаю про следы на песке и про Пятницу. Сердце замирало. Представлял себе, а как бы я себя повёл, если бы на необитаемом острове оказался.

– Ну что ж, поздравляю, у тебя появилась возможность это продемонстрировать, – расхохотался Андрей. – Чем тебе не необитаемый остров? Людей нет, домов нет, ты, я, да ещё крест.

– Типун тебе на язык, Андрей, – обиделся Герман. – И так не по себе от всех этих происшествий, не хватало ещё, чтобы на этом острове и вправду никого не оказалось!

– Ну, а кто знает? – не переставал подначивать Андрей. – Переберёмся на другую сторону, а там такая же пустыня безлюдная.

Да ещё, не дай Бог, ни пресной воды, ни фруктов не будет. Друг друга станем есть через неделю.

– Вот у тебя фантазия!

– Да шучу я, шучу.

– И про крест лучше не вспоминай, – посерьёзнел Герман. – Какой-то он жуткий, этот крест, особенно, когда сейчас о нём думаешь, ночью в темноте. Ведь кто-то же его здесь поставил! Может, сидит сейчас вон там, на дереве и смотрит на нас.

– Вряд ли, Гера. Мне кажется, тот, кто его здесь поставил, давно уже перешел в мир иной. Этому кресту может быть лет тристачетыреста, если не больше. Европейцы-католики на Канары приплыли в начале четырнадцатого века, вот тогда, в каком-нибудь тыща триста …надцатом году его и могли тут водрузить.

Сгущающаяся темнота тем временем размазывала очертания деревьев, превращая фруктовую рощу в темную непроглядную чащу. На небе одна за другой зажигались звёзды, из-за прозрачного облака выплыла Луна, рассеяв, наконец, мрак.

– Млечный путь как хорошо сегодня виден, – сказал Андрей, но тут же умолк. Он стал с недоумением рассматривать звёзды. Большую Медведицу, Млечный путь, Луну. Затем те же светила в обратном порядке, и снова вперед. Выражение недоумения сменилось изумлением, секундной радостью открытия и снова тревогой. Андрей воззрился на песок, где вчера ночью рисовал карту звёздного неба и вздрогнул.

– Ты чего, Андрей? – спросил наблюдавший за его мимикой Герман.

– Гера, не хочу тебя расстраивать на ночь плохими новостями, – он перевёл взгляд на уютно устроившегося под деревом товарища и сглотнул, будто слова давались ему с трудом.

– Что там? – отозвался Герман.

– Мне кажется, что…

– Что?

– Что наш остров … движется.

– Остров движется? – Герман привстал на локтях со своего места и удивлённо воззрился на товарища. – Это с чего ты взял?

– Взгляни на небо.

Герман поднял голову к звёздам и внимательно их рассмотрел.

– А теперь посмотри на карту, которую я вчера нарисовал.

– Всё так же, как на небе.

– Звёзды те же, но посмотри, как они расположены! Звёзды на карте сейчас почти перпендикулярно звёздам на небе!

– Да, так и есть, почти под прямым углом. Но что с того?

– А вчера они были параллельны!!!

Герман не мог в это поверить.

– Ты уверен?

– Да точно! Я вчера специально так всё срисовывал, чтобы на карте и в небе положение звёзд совпадало. Млечный путь шел вдоль ручья. Я ещё подумал, что Млечный путь – тот же ручей, только космический. Романтик, ё-моё… И на песке я его нарисовал параллельно ручью. А сейчас Млечный путь поперёк ручья идёт! И если я его сейчас нарисую, – он пальцем провел размашистую черту на своей песочной карте, – то у меня крест получится!

Его округлившиеся глаза оторвались от песчаной карты и смотрели на Германа.

– Вот и мне сегодня странным показалось… – начал Герман.

– Что?

– Солнце восходит на востоке… и сегодня оно взошло как раз над тем пляжем, на который меня выбросило, сразу за холмом, у которого мы с тобой крест нашли. А село сегодня солнце помнишь где?

– Да, здесь справа… Чертовщина какая-то…

– Вот именно, – подтвердил Герман. В этой фруктовой роще у искрящегося ручья, в сгущающихся ночных сумерках стало неуютно. – Зашло солнце не за скалами, как должно было бы, а вон за тем берегом, где камни и мох. Пока на закат смотрел, думаю, что-то меня смущает, но что именно так и не понял, а вот теперь ясно стало…

Он помолчал. Минуту подумав, снова посмотрел на Андрея и спросил:

– У тебя есть всему этому объяснение?

– Одно из двух… – подумав мгновение, ответил Андрей. – Либо этот остров куда-то плывёт…

– Так. Либо?

– Либо это не остров!

– Не остров? А что же это тогда такое?

– А вот об этом не спрашивай… – Андрей замолчал.

– Одно из двух говоришь. А у меня есть ещё два варианта.

– Выкладывай.

– Во-первых. То, что вставало и садилось – это не солнце…

– Что?! – такого хода мыслей у друга Андрей не ожидал.

– А почему нет? Смотрел фильм с Джимом Керри, где вся жизнь у человека – это телесериал? Там всё вокруг – бутафория и декорации, его снимают из каждого отверстия и даже небо над его головой – это купол киностудии.

– Вот тебя прёт, Гера. – Андрей стал внимательно изучать у друга глаза. – Эти местные персики мне как-то сразу подозрительными показались.

Герман рассмеялся. С юмором у Андрея было всё в порядке.

– А вот это как раз моя вторая версия: у нас с тобой групповые галлюцинации.

Взгляд у Андрея стал озадаченным. Такого хода событий исключать было нельзя:

– Мы что с тобой ели сегодня?

– Фрукты ели. Папайю, инжир, плоские персики эти неизвестные и яблоки.

– А я на холме ещё апельсины.

– Да, из ручья воду пили!

– Теоретически, пить воду из ручья – это неправильно, но расстройств нет, да и на вкус вода хорошая. Судя по всему, в меню не было ничего галлюциногенного, – подвёл итог Андрей.

– А может, нам головы напекло?

– А что, могло, – обрадовался Андрей. От этой ещё более вероятной возможности на душе у обоих стало легче. Критически мыслящий мозг человека так устроен, что ему легче принять правдоподобную, поддающуюся объяснению, но маловероятную реальность, чем логически объяснимый, но абсолютно невозможный вымысел. По крайней мере, в остальные версии ни Герман, ни Андрей поверить всерьёз не желали принципиально.

– Есть только один способ всё проверить, – сказал, наконец, Герман. – Сейчас ложимся спать. Завтра днем, во-первых, ничего не едим, только пьём, во-вторых, делаем себе шляпы из листьев, и, в-третьих, смотрим, где восходит и заходит солнце.

– Толково, – поддержал Андрей. – Давай так и сделаем.

– Твой папа что-нибудь говорил по этому поводу?

– Ну, а как же! Он говорил: «Сначала проверь, затем перепроверь, а потом переперепроверь!»

– Мудрый у тебя папа! – засмеялся Герман.

– Ты что! Вернёмся домой – познакомлю. А пока – спокойной ночи.

С этими словами они решительно улеглись на песок и, выкинув из головы ненужные отвлекающие мысли, быстро, без сновидений заснули.

Выспаться в эту ночь им, однако, не удалось.

ГЛАВА 12

Осборн аккуратно поставил тяжелую сумку на плиточный пол и вышел на балкон. Перед ним простирался город Лос Гигантес – небольшой канарский городок, который многие считали жемчужиной Тенерифе. Он располагался на склоне крутой горы, ступенями спускаясь к океану, и заканчивался массивным прямоугольником спортивного порта, выдававшимся далеко в океан.

Справа от порта темнел небольшой пляж с черным вулканическим песком, а за ним начинались знаменитые скалы-гиганты, в честь которых город и был назван Лос Гигантесом. Рождаясь где-то глубоко под водой, скалы пятью гигантскими глыбами подымались на высоту семисот метров, и нависали над крошечными городскими строениями подобно небоскрёбам в какой-нибудь процветающей азиатской столице. Обращенные к океану утёсы были будто срезаны неким невообразимых размеров ножом с филигранностью заправского повара: настолько аккуратны и вертикальны были их отвесные обрывы. Скалы тянулись на несколько километров на северо-запад и заканчивались плоской полоской суши на мысе Тено – самой западной точкой Тенерифе, единственным строением на которой был большой атлантический маяк.

Этот уютный курортный городок Осборну нравился. Лос Гигантес и вправду был одним из самых красивых городов на Тенерифе. Двух-, трёхэтажные домики террасами спускались к морю, перемежаясь кляксами неправильной формы бассейнов.

Уже стемнело, и бассейны мерцали мягким голубым светом, превращаясь среди множества огней и неоновых вывесок в перламутровые ожерелья.

Осборн жил практически над городом, на самой верхней улице, в незаметной квартире, которую снимал у пожилого громогласного канарца. Квартира была скромная. В силу канарской традиции, которая Осборна ужасно раздражала, гостиная была обставлена безвкусной и неудобной деревянной мебелью цвета необработанных досок. Через барную стойку она совмещалась с американской кухней, отделанной допотопным выцветшим кафелем. Позади кухни располагалась крошечная ванная в депрессивных коричневых тонах и лестница, ведущая на второй этаж, где помещалась душная тесная спальня. Жил Осборн здесь уже полгода и каждый раз, выходя из своей квартиры, мечтал никогда туда больше не возвращаться.

Этой ночью океан штормило, и даже на таком расстоянии от берега до Осборна доносился шум атлантического прибоя, перестук камней, встревоженных сильными в этих местах подводными течениями, и гулкие удары волн об отвесные утёсы Лос Гигантес. Луна скрылась за густыми черными тучами, и дальше полоски огней порта ничего уже было не разглядеть: океан сли- вался со скалами и небом.

«Идеальная погода для высадки», – подумал Осборн.

Было без минуты полночь.

Ровно в двенадцать на рыбной ферме, хорошо видимой из его квартиры, четыре раза мигнул зеленый маячок, означавший готовность «оборудования» и служивший сигналом в случае непредвиденных ситуаций, которых до сих пор на этой «базе» не случалось. Увидеть этот зеленый маячок мог только очень внимательный зритель: каждые пять секунд на ферме мигали отвлекающие желтые фонари, долго следить за которыми не хватило бы терпения никому.

Осборн ещё раз полной грудью вдохнул прохладный ночной воздух и вернулся в комнату. Увидев своё отражение в зеркале, он провёл ладонью по чисто выбритому подбородку. Ростом Осборн был около двух метров, поэтому зеркало в своё время пришлось перевесить, чтобы не наклоняться к нему всякий раз, когда нужно было в него заглянуть. Из растительности на его бритой голове были только густые брови, придававшие его лицу хмурый и всегда сердитый вид. Широкий, расплющенный в боксерском поединке нос, глубоко посаженные голубые глаза, большой безгубый рот, веснушчатое лицо, заметная татуировка под правым ухом с японским иероглифом «ки-по», то есть «сила духа», делали его внешность запоминающейся с первого взгляда, что совсем не подходило для его теперешней работы. Его босс О´Брайен, прекрасно это понимая, давно перестал отправлять его на задания с «непосредственным контактом с общественностью», как он выражался, оставляя Осборну исключительно подготовку и контроль над операциями, где личные контакты не предполагались.

Осборн окинул взглядом квартиру, ещё раз мысленно перепроверив, всё ли он взял с собой, подхватил сумку и вышел из квартиры. Его «бмв» стоял у ворот и в ночи был похож на серебристую акулу. Осборн всегда ездил только на пятой модели и последней баварской пятеркой был доволен, как никогда. Бросив сумку на заднее сиденье, он завёл двигатель и бесшумно двинулся в порт по улицам спящего городка.

В Лос Гигантесе люди ложились спать рано. В городе жила состоятельная пожилая британская публика, искавшая тишину и покой. В одиннадцать в ресторанах закрывалась кухня, а к часу – последние английские пабы и караоке бары. На улицах становилось безлюдно и тихо, как сейчас. По обеим сторонам узких улочек были припаркованы машины, и Осборну приходилось постоянно притормаживать, чтобы не задеть зеркалами стоящие машины. Узкие канарские улицы были неприспособленны для такого количества автомобилей, но, как оказалось, привыкнуть к езде по этим улочкам было делом недолгим.

Их катер был пришвартован в порту Лос Гигантеса. Этот небольшой уютный порт идеально подходил для прикрытия. В Лас Америкасе, в порту Колона – так испанцы называли Колумба, – куда в последнее время слишком часто стала наведываться полиция, О´Брайен себя спокойно уже не чувствовал. Полиция искала, конечно, не их, а каких-нибудь наркокурьеров или незарегистрированные суда, но лишние зоркие глаза блюстителей порядка организации О´Брайена были не нужны. Однажды его едва не проверили в том момент, когда он ставил в свой джип сумку с военной рацией, но тогда, к счастью, всё обошлось – «гвардейцев» отвлёк Осборн. После этого эпизода О´Брайен сменил дислокацию и перебрался подальше от центральных городов. В порту Лос Гигантеса было спокойно и малолюдно, на причальных мостках соседи по яхтам встречались только по выходным, когда приезжали на морскую прогулку со своих необъятных банановых плантаций или высокогорных вилл. Контроля на въезде в порт не было никакого, если не считать закрывавшего шлагбаум пожилого неулыбчивого канарца, по выходным ограничивавшего въезд чужаков на портовую автостоянку.

Полицейских в Лос Гигантесе было не видно вообще. Говорили, что на весь город их всего шестеро, да и тем работы не хватало. Поэтому для дислокации лодки О´Брайена городок подходил идеально. Второй причиной, по которой их «база» располагалась здесь, стало то, что он ближе всех находился к «объекту».

ГЛАВА 13

Герман проснулся первым.

Его разбудил сильный подземный толчок. Небо было затянуто тяжелыми тучами: темень была почти непроглядной. Луна скрылась в необъятных взбитых подушках туч, и даже поднявшийся ветер не мог её из них вызволить. С растущих рядом деревьев, сорвавшись с веток, с глухим ударом упали тяжелые плоды.

С бревна, под которым Герман устроился, взлетела в воздух песчаная взвесь и вспорхнула какая-то разбуженная пичуга. Взлетевший песок начал было оседать, когда его подбросил следующий подземный толчок.

С этим ударом проснулся и Андрей.

– Что такое? – он сел и начал озираться по сторонам, не понимая, где находится. Его мышцы по старой привычке мгновенно напряглись.

– Землетрясение, – ответил в миг всё сообразивший и сразу проснувшийся Герман.

– Чёрт побери! – выругался Андрей и резко вскочил на ноги.

Подземные толчки тем временем учащались и усиливались. Яблоки сыпались с окружающих деревьев одно за другим. Порыв ветра пробил в тучах небольшую брешь, сквозь которую, наконец, проглянула луна и друзья увидели, как по ручью, будто по морю, одна за другой шли волны. Глаза ослепила молния, с оглушительным треском разорвавшаяся где-то за скалами. Земля качнулась и мелко задрожала. Ветер усиливался. От его порывов начали гнуться вниз верхушки деревьев.

Внезапно полил дождь. Океан как будто соединился с небом, и через секунду на землю обрушились ошеломляющие потоки воды. Ливень вспенил воду ручья и прибил к земле поднявшуюся песчаную пыль. Вибрация у них под ногами усилилась настолько, что друзьям пришлось опуститься на корточки и опереться о землю руками, чтобы не упасть. В этот момент в свете луны они увидели перед собой море. Низина, где днём были видны фруктовые деревья и белый пляж, была залита водой. На землю наступал океан.

– Андрей, уходим! – заорал Герман.

Океанская волна обрывалась у берега совсем недалеко от них и с каждым вздохом подземной стихии становилась всё ближе. Разбушевавшийся океан быстро и неумолимо надвигался прямо на них.

– Гера, не успеем! – прокричал сквозь ветер Андрей. – Хватайся за бревно! И ни в коем случае от него не отрывайся!

– Хорошо! – Герман понял план друга, перескочил на другую сторону поваленного бревна, рядом с которым они спали, и обхватил его руками.

– Похоже, остров вниз погружается! Волна идёт в нашу сторону! – кричал ему Андрей. – За нами – скалы! По идее, течением нас должно отнести к ним! Как только всплывём, гребём в сторону скал, ни в коем случае не в море! И главное – не отрывайся от бревна! Что бы ни было, не отрывайся от бревна и плыви к скалам!

Андрей перехватил бревно руками, накрыв своими громадными ладонями Германовы пальцы.

– Всё понял, Андрей! – отозвался Герман. – Гребём к скалам! На вершинах полно сосен. Надо за какую-нибудь ухватиться!

– Эх, плот-то мы с тобой не успели сделать! – с сожалением прокричал Андрей, но эти его слова Герман уже едва слышал. Грянула ещё одна молния, и дождь полил с удвоенной силой, грохоча по земле, по бревну и по телу.

Океан подбирался к их биваку всё ближе. Первая солёная волна лизнула ручей. До бревна и двух вцепившихся в него робинзонов воде оставалось пройти десять метров.

– Мы правда тонем, Гера! – кричал Андрей в ухо товарища. – Остров погружается!

– Похоже на то! – проорал в ответ Герман. – Ты был прав, Андрей! Остров движется! Причем не только вокруг своей оси, но ещё и вниз!

– Вот зараза! А может, это цунами? Или ураган?

– На цунами не похоже! Волны были бы в три раза больше! А тут смотри: море спокойное, это даже не шторм! – Герман почти срывал голос. – Здесь другое! Здесь землю трясёт, как будто остров куда-то проваливается, как будто опора у него рушится!

Перед собой они видели странное зрелище. Их бревно уже было в воде, за ним разливался океан, из которого торчали вершины деревьев. Те, что ближе, были видны почти целиком. От тех, что росли у берега, осталась одна крона. Пляжа не было и в помине. Земля продолжала дрожать, резкие сильные толчки становились всё чаще и чаще.

Первая волна накрыла их с головой. Во рту появился вкус соли. Друзья сидели на корточках, обхватив бревно, которое и не думало двигаться, а вода тем временем поднималась всё быстрее и доходила до плеч.

– Бежим, Андрей! – не выдержал Герман.

– Куда!? И как?! – Андрей посильней прижал его пальцы к бревну. – Бревно должно всплыть, Гера! Держись за бревно! Бревно должно всплыть!

Вода теперь была им уже по шею. Друзья стояли на ногах, согнувшись к бревну и не отпуская бревно из объятий. Андрей, что был пониже ростом, изо всех сил тянул подбородок вверх, чтобы не хлебнуть солёной волны, но с каждой секундой делать это становилось всё труднее.

Очередной сильный толчок под ногами подбросил друзей вверх и видимо, благодаря этому толчку, сдвинулось, наконец, и неподъёмное бревно, мгновение назад казавшееся намертво вросшим в землю. Оно нехотя всплыло на поверхность, позволив друзьям разогнуться, и стало двигаться, увлекая за собой стиснутые в замок руки двух прицепившихся к нему людей.

В отсветах грохочущих над головой молний друзья различали перед собой черные силуэты скал, блестевших под дождём своими гладкими отвесными поверхностями. Вода всё прибывала, и вершины деревьев на пути стали одна за другой пропадать из виду: остров уходил под воду всё глубже и глубже. На поверхности океана плавали апельсины и персики, оторванные с веток неистовой стихией.

Дождевую тучу тем временем уносило в океан, всполохи молнии удалялись за скалы, ливень слабел. Ветер, напротив, неистовствовал. Волны становились всё выше и гнали друзей и их пропитавшееся водой бревно прямо на скалы. Герману и Андрею оставалось только подруливать, перебрасываясь сквозь свист ветра короткими фразами, которые глотала очередная накрывавшая их с головой атлантическая волна.

Нос у Германа был полон воды, ноги больно ударялись о стволы затопленных деревьев и путались в каких-то раскидистых ветвях.

Расстояние до скал сокращалось. Герман, решивший было грести к впадине на хребте, обнаружил, что впадину скоро зальёт водой, и они неминуемо попадут в открытый океан на другой стороне скалы. Он изо всех сил стал рулить бревно в сторону, пытаясь подплыть теперь уже к самым высоким скалистым вершинам. Андрей понял его план и грёб туда же. Ветер все время менял направление, то помогая робинзонам, то, напротив, отклоняя их бревно от нужной траектории.

Молнии ушли далеко, но неистовый ветер снова закрыл небо чёрными тучами. Звёзды и луна потухли. Разглядеть что бы то ни было не представлялось никакой возможности, друзья погрузились в теперь уже полную темноту. Они не видели друг друга, чувствуя лишь руки, обхватившие бревно с другой стороны и голос, что-то кричавший из темноты. Сейчас они должны были говорить друг с другом постоянно.

Удар бревна о скалы оказался сильней, чем Герман ожидал. Примерно рассчитав остававшееся до скал расстояние, он заранее тормозил руками и ногами, пытаясь замедлить скорость бревна, но столкновение со скалой было настолько сильным, что чуть не выбило из его рук само бревно. Скользкий ствол ушел назад и Герман едва не потерял своё спасительное плавсредство. Андрей ухватил его за руку.

К счастью, следующая волна снова вернула их к берегу. Зажав бревно у себя под мышкой, Герман ставшими свободными руками и обеими ногами ощупывал стены. Тут и там обнаруживались уступы и отверстия.

Волны накрывали их безостановочно: прибой упирался в отвесную скалу, и спастись от пенящейся стихии было невозможно. Бревно разворачивалось боком к стене, так что Андрею пришлось поднырнуть под него, чтобы не оказаться прижатым.

Сейчас они были с Германом плечом к плечу. К этому времени бревно уже перестало плыть и просто поднималось постепенно к невидимой вершине: Герман чувствовал это по тому, как часто ему теперь приходилось перехватываться руками с пучков какой-то травы за скальные выступы.

Очередной подземный удар отозвался глухим звоном в каменных стенах. За ним последовал другой и третий. Герман вдруг почувствовал, что падает. Руки срывались со скользких корней и камней, которые стали быстро уходить вверх.

– Гера, вода спадает! – орал Герману в ухо Андрей. – Цепляйся за камни, надо забираться наверх!

– Хорошо! – захлёбываясь солёной, продирающей нос и нёбо водой, орал в ответ Герман.

– Главное не опуститься обратно в долину! Остров, по-моему, поднимается! Главное зацепиться!

Андрей был прав.

– Не видно ничего!

– Тут закрепимся, а потом Луны дождёмся! Не факт, что вода больше подниматься не будет!

Грохот волн теперь слышался где-то внизу, брызги долетали до щиколоток. Куда-то за морем ушло вниз и спасшее их бревно. Вода действительно возвращалась на свою территорию.

Провисеть остаток ночи на почти отвесной скале у двух измождённых робинзонов не было ни желания, ни сил. Кряхтя и чертыхаясь, два промокших до нитки, ободранных ветвями и исколотых острыми камнями человека, упорно карабкались к вершине. Ночной ливень и тяжелые волны сильно размыли землю, обнажив корни растущих на вершине хребта деревьев. Хвататься за них было удобней, чем за вываливающиеся из стены камни и друзья медленно, но верно продвигались наверх. Нащупав уступ потвёрже или корень покрепче, они цеплялись за него руками, и затем искали опору ногам. Из косматых туч стала выныривать язвительная луна, на минуту освещая близкую вершину и нависавшие над ней развесистые деревья. Пахло сырой землей, морем и эвкалиптами.

В темноте ни Герман, ни Андрей даже не поняли, в какой момент отвесная стена закончилась, и начался пологий холм. Обессилев, они по инерции продолжали ползти, лавируя между стволами сосен и пахучих эвкалиптов, пока не почувствовали на лицах дуновение свежего ветра, до того дувшего им в спину.

– Похоже, доползли, – еле различил Герман, его плечо нащупала невидимая в темноте рука товарища.

Вокруг был мрак и разобрать, что было перед ними, не представлялось возможным.

Очевидно, поэтому пламя далекого костра друзья увидели сразу. Точнее, сначала его увидел Герман, но, подумав, что это галлюцинация, вызванная напряжением и усталостью, уронил голову на землю и закрыл глаза. Но его тут же толкнул в плечо Андрей:

– Гера, там огонь! Там внизу костёр!

Оторвав голову от земли, Герман ещё раз вгляделся в темноту, и теперь уже отчетливо увидел пламя костра, пылавшего где-то на расстоянии, километрах в пяти или десяти от них. Почти шепотом он произнес:

– Лесной пожар?

– Навряд ли. Цивилизация.

– Слава Богу! Здесь-то мы с тобой точно кого-нибудь найдём…

ГЛАВА 14

Заслышав шаги Осборна на мостках, Карлос Рейес по кличке Танцор высунулся из катера. Вокруг было тихо. Их десятиметровый «бэйлайнер крузер» под испанским флагом качался на волнах, выделяясь даже на фоне соседних яхт и больших катеров. Деревянные мостки причалов скрипели на волнах, нарушая ночное безмолвие спортивного порта. Океан штормило, и волнение на воде чувствовалось даже с обратной стороны бетонного мола, опоясывавшего порт.

Машину шефа Рейес заметил ещё когда тот въезжал в порт, поэтому не спеша сделал последние затяжки и выбросил сигарету в воду. Курить перед высадкой на объект было запрещено: изо рта не должно было пахнуть табаком. Танцор прополоскал рот водой из маленькой пластиковой бутылочки и стал ждать, пока Осборн припаркуется и спустится на борт.

На затухший с шипением окурок сразу набросилась стая портовых рыб-чистильщиков – несъедобных рыбин неизвестного происхождения, которые вырастали с предплечье, и которых здесь держали для очистки порта от мусора. Рейес видал и то, как эта рыба ела облупившуюся краску с видавших лучшие времена поблёкших катеров, ржавчину с затонувшего у дальнего пирса отслужившего своё корабля и даже машинное масло, подтекавшее с двигателей состарившихся рыбацких лодок.

Своим прозвищем Танцор был обязан работе. Он действительно был танцором и танцевал фламенко. Ему было двадцать шесть лет и впереди – в чём он был абсолютно уверен – у него лежало блестящее будущее одного из лучших танцоров фламенко в Испании. Он был невысок, строен и красив. Черные волосы кудрями спадали ему до плеч, оттеняя бледность лица, а глаза всегда закрывали солнечные очки. Лучшей внешности для танцора фламенко придумать было нельзя. Его пронзительные черные, как уголь, глаза окружающие могли видеть только ночью, когда очки он снимал. За такую колоритную внешность Танцора называли «хитано», то есть «цыган», как называли раньше не ладивших с законом андалузцев. Подобное прозвище в наше время было похвально для любого настоящего танцора фламенко, каковым Карлос Рейес себя не без основания считал.

– Только что передали штормовое предупреждение, – вместо приветствия сказал он прыгнувшему в лодку ирландцу.

С Осборном Рейес говорил на ломаном английском. Как у любого испанца, у него очень смешно выходили английские слова: испанцы не умеют произносить две совмещенные согласные вроде «сп», «ст» и им подобные. Чтобы их выговорить, испанцам нужно добавить впереди гласную. Поэтому слово «скорпион», например, звучит у них как «эскорпион», а слово «спик» как «эспик». Больше всего Осборна умиляло «извините». Английское сочетание «экскьюз ми» Танцор произносил как «эскузми».

– Я слышал, Танцор, – ответил Осборн. – Как дела? На соседних лодках кто-нибудь есть?

– Всё в порядке. За два часа никого не видел. Кому придёт в голову сегодня в море собираться?

– Катер готов?

– Как обычно, шеф.

Катер был проверен, заправлен и готов к отплытию: с механикой Рейес был на «ты», что, по мнению многих, было не характерно для танцора, но спортивные океанские катера, так же, как и светловолосые европейские девушки, были его слабостью. Два двигателя «меркрузер» на их «бэйлайнере», каждый мощностью 250 лошадиных сил и объёмом 5.7 литров, разгонялся до 50 км. в час за 9 секунд. Сейчас они неслышно рокотали на холостых оборотах, отпугивая черные тени проплывающих под мостками рыб.

– Тогда отплываем, – коротко распорядился ирландец.

Рейес включил передачу и вывел катер из порта. Осборн ещё раз оглядел покачивающиеся в безмолвии безлюдные яхты и спустился вниз.

В трюме на отделанном светлой коже полукруглом диване за овальным столом сидел ещё один член его команды – Франциско Ривейра. Перед ним лежал откидной испанский нож и очищенное яблоко. Над ним болтался старинный пиратский фонарь со стеклянными стенками и фитилём, который их босс О´Брайен купил на каком-то английском аукционе. Слева от Ривейры светился плоским экраном встроенный телевизор, включенный на местный канарский канал, по которому диктор, говоривший с ярко выраженным канарским акцентом, вел обзор новостей за день.

– Ола, Пако, – кивнул ему Осборн по-испански, аккуратно поставив тяжелую холщовую сумку на пол.

– Привет, шеф, – не посмотрев в его сторону, бросил уставившийся в телевизор Ривейра и отправил в рот очередной кусок яблока.

Франциско Ривейре не нравилось, когда его называли Пако. Пако – это сокращенная форма имени Франциско, но именем «Пако» в Испании и Латинской Америке, откуда была родом его мать, обычно называли попугаев. Тем не менее, поправлять Осборна, всегда называвшего его Пако, он никогда не пытался.

– Как дела?

– Бьен!

Ривейра, в отличие от Танцора, изъяснялся с Осборном исключительно по-испански. По-английски он не говорил, и изучать чужой язык не собирался, считая это пустой тратой времени и совершенно ненужным делом для человека, не собиравшегося покидать пределы Испании. Напротив, он считал, что любой иностранец, живущий в его стране, просто обязан говорить по-испански и потому уважал Осборна, говорившего по-испански без ошибок, хоть и с чудовищным британским акцентом.

Осборн же за глаза называл Ривейру «молчуном». И действительно. Говорил Ривейра немного, его недовольный взгляд отбивал охоту что-то у него выспрашивать, и был он настолько скрытен, что Осборн не знал о нём практически ничего. Оставалось довериться О´Брайену, который заверил, что Ривейра был человеком проверенным, надёжным и для их дела подходил.

Ривейра был поджар, мускулист, с темным, покрытым южным загаром лицом и темными же, близко посажеными глазами. Его почти коричневая кожа за сорок лет на Тенерифе загорела на всю оставшуюся жизнь. Как и у Карлоса Рейеса-Танцора, черная шевелюра доходила Ривейре до плеч. Бритый наголо

Осборн в компанию своих длинноволосых коллег не вписывался совсем. Черные кудри Ривейры перемежалась ранней для его возраста сединой, хотя Осборн не смог бы поклясться за точность определения возраста молчуна: тот мог выглядеть и много моложе своих лет.

– О´кей, Пако, всё о´кей. Всё в полном порядке, – отозвался он. – Идём на объект. Нужно забрать твою «кухню». Сегодня она пригодится.

Эта новость Ривейре понравилась. «Кухней» называлась мобильная рация дальнего действия, широко использовавшаяся в армиях НАТО. Обычно рацию они брали с собой только в тех случаях, когда готовились к высадке на объект, а высадка на объект была у Ривейры любимой частью работы в организации.

Назвать рацию «его кухней», конечно, можно было с натяжкой. Основной передатчик в любом случае всегда оставался на катере у Осборна, а Ривейра только настраивал всю аппаратуру, передвигаясь затем по объекту с портативным устройством и телескопической антенной. На катере Ривейра устанавливал дополнительную тарелку, но эта процедура занимала минимум времени и обычно проводилась уже на объекте.

– Русский самолёт?

Осборн вновь поразился немногословности Ривейры. Он умел избегать лишних слов.

– Он самый, – подтвердил Осборн. – Похоже, что эти двое ненайденных там.

Карлос Рейес по кличке Танцор тем временем уверенно вёл «бэйлайнер» в сторону рыбной платформы – их секретной базы. Ферма, официально принадлежавшая одной их компаний О´Брайена, дрейфовала прямо у подножья скал Лос Гигантес. Она представляла собой шесть окружностей, сделанных из полых пластиковых труб. С нижней стороны трубы на дно уходили металлические сети цилиндрической формы, заканчивавшиеся тяжелым якорем.

В подобные фермы, которых на Тенерифе появилось в последний год несчётное количество, завозились мальки самой популярной на Канарах рыбы – дорады и любины. Эту рыбу нарасхват разбирали все рестораны на побережье, благо выращивать рыбу на ферме можно было круглый год.

О´Брайен устроил в Лос Гигантесе эту ферму несколько месяцев назад. Рыбная ферма была лучшим прикрытием для хранения оружия и аппаратуры. И то и другое, упакованное в прочнейшие герметические пластиковые мешки, созданные русскими по космическим технологиям, на прочных металлических тросах опускали под воду прямо под сетками. Оружие и аппаратура маскировались под обычный груз, который всегда подвешивался снизу к цилиндрической сети, и не мог привлечь чьего бы то ни было внимания.

Практически каждый день мимо фермы проплывала дюжина прогулочных кораблей и десятки частных лодок, но никому и в голову не могло прийти, что рядом с ними под водой находится тайник. Днём подходы к ферме даже не вооруженным взглядом просматривались из города, а ночью всё происходящее в инфракрасном режиме записывалось на диск. Тайник организации находился под наблюдением и охраной 24 часа в сутки.

Пришвартовавшись к ферме, Осборн перемахнул через борт катера и, обретя устойчивость на довольно сильных волнах, открыл ключом пластиковую крышку, вделанную в верхнюю часть трубы. Под крышкой оказалась металлическая дверца с зеленым электронным табло и резиновыми клавишами. Быстро набрав двенадцатизначный код, Осборн отворил крышку и получил доступ к управлению подъёмным устройством. Щелкнув тумблером, он почувствовал, как завибрировал установленный под водой мотор микролифта, вытягивая на поверхность тяжелый груз. Через три минуты на нижней, предназначенной для купания платформе «бэйлайнера», появились три больших пластиковых пакета, с которых стекали струйки холодной океанской воды. Свесившись сверху, Танцор быстро поднимал их на палубу и там передавал Ривейре, который мгновенно стаскивал пакеты в трюм.

– Всё, вперед, – скомандовал Осборн Танцору, запирая пластиковую крышку трубы и вскакивая обратно на палубу.

Пятисотсильные двигатели взбили белую пену за кормой, и невидимый с берега «бэйлайнер» стремительно пошел на запад.

ГЛАВА 15

Рассвет долго не хотел начинаться, медленно расползаясь на горизонте желто-красной нечеткой полоской. Небо было до сих пор затянуто неповоротливыми тучами, но юное солнце бойко их расталкивало, рассеивая вокруг влажную утреннюю дымку.

Обернувшись назад, Герман увидел долину, в которой они с Андреем провели два предыдущих дня. Казалось, пережитый только что вселенский потоп нисколько не нарушил знакомый пейзаж: желтый песок всё так же устилал берега, фруктовые рощи стояли там, где были накануне, ручей весело бежал через середину долины. Разве что на земле виднелись разбросанные повсюду фрукты, с побережья исчезло несколько валунов и камней, видимо, унесённых бушевавшей стихией на дно океана, да в низине появилось солёное озеро и созданные прихотью атлантической волны сухие русла и барханы. Под их ногами оказался тот самый отвесный обрыв, который совсем недавно они разглядывали снизу, обдумывая, как будет проще и быстрее его преодолеть.

– Да, Гера… – услышал Герман голос товарища. – Вода ночью сильно поднималась. Почти до вершины нас доставила: ползли мы с тобой совсем немного.

– Это точно, – согласился он. – Если бы не наводнение, мы бы сюда два дня забирались. Как говорится, все, что делается – всё к лучшему. Принцип моей жизни.

– Хороший принцип. У меня такой же! Ну что, посмотрим, что там с обратной стороны?

С трудом разгибая уставшие члены, они поднялись с земли и отряхнулись. Земля была покрыта редкой влажной травой и всё ещё скользкими от ночного дождя камнями. Сквозь редкие сосны, эвкалипты и прочие неизвестные им деревья, в лучах восходящего солнца открывалась величественная картина.

Перед ними простирался огромных размеров остров.

По форме он напоминал лодку, перевернутую вверх дном. Крутые обрывистые берега поднимались к высокому хребту, двумя массивными горбами возвышавшиеся на горизонте. У подножий хребтов были видны зелёные долины и плато, обширные и просторные, покрытые пышной зеленью лесов и лугов, развесистых деревьев и каких-то непроходимых кустов. Серые и коричневые утёсы то и дело разбавляли пейзаж.

Горчичного цвета конусообразные сопки теснились на полпути к вершинам, будучи, по всей видимости, извергавшимися когда-то вулканами. Сквозь заросли темнеющих лесов проглядывала серебром вода озёр и ручьёв. У скалистых берегов пенились белые барашки разбивающихся об утёсы волн: спуститься с берега к морю в тех местах было сложно.

– Красота какая! – выдохнул Герман. Его глаза горели от восторга, его восхищал открывающийся с этой высоты живописный пейзаж.

Теперь, увидав остров целиком, сходство острова с гигантской рыбиной показалось Герману абсолютным.

Со стороны «хвоста» остров ступенями терял высоту и плавно спускался на равнину, которая отделяла основную его часть от изумленных робинзонов. Внешне эта равнина почти полностью повторяла знакомую им фруктовую долину за спиной, однако, с этой стороны скалы были пологими и спуститься с них вниз не составляло никакого труда.

В долине был виден точно такой же белый утрамбованный песок, что и позади, густые рощи фруктовых деревьев и тот же самый извилистый ручеек, который, правда, был здесь шире и полноводней. Ручей уходил куда-то под скалу – с высоты им этого было не видно – и, по всей видимости, затем просачивался на обратную сторону скал.

– А вот и костёр, – обрадовался Андрей.

Он указал рукой на поляну на противоположном склоне, находившуюся от них километрах в десяти. В центре поляны угадывались какие-то строения и пылавший огонь, однако, людей, видимо, учитывая столь ранний час, видно не было.

– Похоже, деревня какая-то, – отозвался Герман.

– Ну что, вперёд? – окликнул Андрей. – Мне нужен душ, бритва и сухая одежда!

– Пойдём.

По дороге вниз оба товарища осматривали раны и отметины, оставленные пережитыми приключениями. У Германа саднило плечо, и было до крови разодрано правое колено: ночью он больно ударился о какие-то подводные камни и сейчас заметно хромал. У Андрея были разбита губа и щека, болела, когда он наклонялся, спина, а пальцы рук, которые он повредил ещё в самолёте, сильно распухли, с трудом и болью давая руке сжиматься в кулак.

Одежда понемногу подсыхала. Джинсы были продраны на бёдрах и на коленях, рубашка и футболка приобрели новый серо-коричневый цвет.

Идя под уклон, друзья быстро пересекали долину, остановившись лишь раз, чтобы насытиться ставшей за эти дни всенепременной в их рационе папайей, вкуснейшими ароматными плоскими персиками и попить из ручья. Совсем скоро они подошли к подножию горного хребта, где начинался довольно густой лес и стали подниматься вверх. Песок под ногами сменился ковром из сочной травы и желтой опавшей хвои, вокруг шелестели пахучие эвкалипты и высоченные развесистые сосны с необычно длинными светло-зелеными иголками.

– Канарская сосна, – комментировал Андрей. – На Канарах таких много, на Тенерифе – так целые леса! Испанцы их в своё время вырубали активно и строили корабли. А сейчас из этой сосны делают балконы. Красивые, надо сказать, балконы, но жутко дорогие: один может полстоимости дома составлять. Как говорит мой папа, «мал соловей, да звонок, зараза».

– Да, видел эти балконы на фотографиях.

Склон был пологий, и до поляны они должны были добраться совсем скоро.

– И вообще, говорят, что сосна эта – вечное дерево: не гниёт, не трескается, – продолжал Андрей. – Её промазывают специальными растворами. Как доберёмся до Тенерифе, свожу я тебя, Гера, в такой город – Ла Оротава. Там самые старые канарские балконы можно увидеть. И сохранились отлично, и выглядят шикарно. В старом центре улочки узенькие, брусчаткой выложенные, то в гору забираются, то с горы сбегают, старые мельницы, где гофио до сих пор мелют, дома ухоженные, высокие, в три этажа, деревом отделаны и ворота в каменных арках. Там же в центре есть такой «каса де лос балконес»…

– Дом с балконами… – по привычке сразу перевёл Герман.

– Да, точно. Родовой особняк одной знатной канарской семьи. Так вот там сохранились балконы аж тысяча шестьсот какого-то года, представляешь!? На всех открытках этот дом печатают, во всех путеводителях…

– Подожди-ка, – перебил его Герман. Он вдруг резко остановился, выбросив руку вправо и преградив Андрею дорогу.

– Что там? – не понял тот.

Но в этот момент голоса услышал и Андрей.

Напротив них, метрах в трёхстах, сквозь развесистые лапы сосен и широкие, в два-три обхвата, ободранные стволы эвкалиптов, виднелась пещера. Рыжая скала, в которой она находилась, была совсем невысокой, но в её узкий свод свободно могли войти два человека. Рядом с входом в пещеру стояли люди.

Людей было трое. Испанцами ни Герман, ни Андрей назвать бы их не смогли. У всех троих были широкие скуластые лица, большие миндалевидные глаза, полные губы, массивные, почти квадратные, подбородки, обрамлённые у двоих редкими чёрными бородами, и курчавые светлые волосы, видимо, выгоревшие на солнце. Рост у всех троих тоже был не испанским: любой из них был явно не ниже двух русских робинзонов, а развитым мускулам мог позавидовать любой атлет.

Одеты эти трое тоже были престранно. На них были тонкие светлые шкуры, накинутые на плечи и завязанные спереди тесемками. Набедренные повязки, доходившие до колен, тоже были сделаны из шкур, а икры ног были опутаны сложной шнуровкой, начинавшейся от лёгких кожаных сандалий. На шее у всех троих болтались ожерелья из больших плоских ракушек, а головы были обмотаны узкими кожаными повязками, похожими на бандану.

– Кино что ли снимают? – озадаченно прошептал за ухом у Германа Андрей и сделал движение в сторону пещеры.

– Тогда мы в кадре, – с серьёзным видом и тоже шепотом сказал Герман, вновь преградив Андрею дорогу. – Подожди!

Герман не спешил выходить из укрытия: до того странной казалась ему эта картина. Трое людей не были похожи на актеров, отошедших на перекур во время съемок. Активно жестикулируя, они что-то оживленно обсуждали, показывая руками на пещеру и на восходящее солнце.

У двоих из-за пояса торчали рукоятки ножей. Третий держал в руках копьё с узким ровным древком, обмотанное в середине куском потемневшей кожи: было видно, что копьём пользовались часто.

«И в руку, наверное, удобно ложится!» – почему-то подумал Герман.

Герман прислушался к голосам. Трое незнакомцев переговаривались на странном языке. На испанский он не походил. Слова звучали отрывисто, гортанно, произносились быстро, но с очень мелодичной интонацией. Чуткое к иностранным наречиям лингвистическое ухо Германа не могло уловить ничего хотя бы чуточку похожего на известные ему языки.

– Тарабарщина какая-то, – пробормотал Герман, тряхнув головой, как будто отмахиваясь от наваждения. – Ни слова не понимаю!

– Слушай, да это же гуанче, – вдруг прошептал за его плечом Андрей.

– Какие ещё гуанче? – озадаченно спросил Герман.

– Самые настоящие, – невозмутимо ответил Андрей и выпрямился. – Туземцы, которые на Канарах до испанцев жили. Ну, точно фильм снимают! Исторический. Пойдём, спросим. Где у них камера-то стоит? А то и правда в кадр залезем.

Настроение у Андрея явно улучшилось.

О древних канарских аборигенах Герман, конечно же, читал и слышал, причем ещё с институтских времён. Герман всегда увлекался историей, на переводческом факультете испанский был его основным языком, потому именно на испанской истории он тогда специализировался.

До прихода европейцев племена так называемых «гуанче» населяли все канарские острова. Только на одном Тенерифе в середине пятнадцатого века проживало тридцать тысяч аборигенов, разделённые на девять племён, во главе которых стояли вожди «менсеи». Примитивный народ не знал железа, пользовался каменными орудиями труда, глиняной посудой и жил в пещерах. Скотоводство, рыбная ловля и выращивание злаковых были у них единственными занятиями. И это в пятнадцатом веке, когда в Европе уже печатали книги и изобрели огнестрельное оружие.

Долгое время никто не мог объяснить, как и откуда они появились на архипелаге. В научные теории не вписывался нехарактерный для жителей африканских островов внешний вид аборигенов: белая кожа, голубые глаза, светлые волосы и огромный в сравнении с европейцами рост. Некоторые предполагали, что канарские гуанче были потомками викингов, когда-то приплывших на эти острова и здесь осевшие. Однако в пику этой теории говорил тот факт, что гуанче стали единственным островным народом на земле, который не знал мореплавания: они не строили кораблей, пользуясь лишь примитивные плотами, и дальше своих островов никуда не заплывали. Подразумевалось, что викинги искусство мореплавания утратить не могли.

Второй, и наиболее популярной теорией, стала версия о том, что гуанче вышли из северо-берберских племён, населявших современную территорию Туниса, Алжира и Марокко. У жителей севера Африки почти такой же, как у европейцев цвет кожи и внешне от последних они действительно практически неотличимы. Многие канарские названия созвучны словам из берберских наречий, а в Африке до сих пор встречаются жилища бедных берберов, идентичные строениям древних гуанче. По всей видимости, племена берберов, используя попутные течения, преодолели пролив, отделяющий материк от Фуэртевентуры и Лансароте и смогли на этих островах закрепиться, впоследствии рассредоточившись по соседним, более плодородным островам.

Что касается местных жителей, у них была собственная теория о происхождении гуанче, заимствованная у древнегреческого философа Платона. Канарцы, как только речь заходила об аборигенах, вспоминали о древнем материке с высокоразвитой цивилизацией, существовавшем десять-двенадцать тысяч лет назад в Атлантическом океане к западу от Гибралтара. Они вспоминали об «Атлантисе» – знаменитой Атлантиде, которая в результате какой-то экологической катастрофы буквально в одночасье ушла на дно океана. По мнению местных, семь канарских островов были ни чем иным, как самыми высокими горами затонувшего материка, а гуанче – потомками древних атлантов, которым удалось спастись и выжить. Опять же Платон описывал атлантов как высоких и светловолосых людей. «Однако, если эта теория верна, – думал тогда Герман, – то почему атланты, будучи потомками цивилизации с высокоразвитой наукой и культурой, вплоть до 15-го века жили в каменном веке?» В теорию с Атлантидой он верил мало. Так или иначе, до сегодняшнего дня загадок с гуанче было больше, чем разгадок.

Восточные Канары достались испанцам почти без боя: наивному народу обещали защиту и покровительство, обернувшиеся через короткое время разорением и рабством. Даже крещёных аборигенов испанцы увозили в Европу и продавали на рынке рабов в Севилье. Непокорённые туземцы либо погибали, либо уходили со своих земель в горы. Неминуемые бунты и восстания усложняли и затягивали конкисту. При всём при этом становились нормой смешанные браки, приводившие к ассимиляции аборигенов с европейцами.

Умелое сопротивление самых населённых и на тот момент ещё свободных островов привело к тому, что последний Канарский остров, Тенерифе, был покорён только в 1496 году – через девяносто четыре года после начала конкисты.

«Кто знает, – размышлял тогда Герман, – открой Колумб Америку лет на десять или на двадцать пораньше, возможно, последние острова так и остались бы за гуанче: слишком лакомым куском тогда стал только что открытый американский континент и слишком большие силы Испания бросила на самоутверждение в новом регионе. Португальцы следовали за кастильцами по пятам. Ведь проморгали же испанцы Бразилию, открытую португальцем Педру Кабралом: сейчас это единственная страна в Южной и Латинской Америке, которая не говорит по-испански.»

– Короче, хватит тут сидеть, пойдём, – неожиданно прервал ход мыслей Германа второй робинзон. И прежде, чем Герман успел что-то сказать или сделать, Андрей высунулся из-за веток, так, чтобы его было лучше видно от пещеры, и что было мочи крикнул: – Эй! Народ! Ола!

Человек с копьём, стоящий к ним спиной, резко обернулся и увидел направлявшуюся в их сторону плечистую фигуру Андрея. Схватив копьё двумя руками наперевес, согнув в коленях ноги и пригнувшись, он сразу оказался в боевой стойке, готовый отразить атаку или атаковать. Двое других выдернули из-за поясов ножи и в один прыжок оказались перед копьеносцем. Герман успел увидеть, что длинные лезвия их ножей сделаны из чёрного хорошо отточенного камня. «Обсидиановые…» – пронеслось у него в голове.

– Ола! – тем временем Андрей не спеша выходил из-за укрытия, примирительно махая руками над головой и улыбаясь. – Спокойно, спокойно, мы мирные.

– Гуахарэ! – крикнул в этот момент копьеносец, и двое его спутников ещё крепче сжали в руках свои кинжалы.

– Ола, ола! Мы русские! Мы с самолёта! – Андрей продолжал идти вперед, подняв руки к голове. – Нам нужно на Тенерифе!

На туземцев успокаивающие жесты и фразы Андрея производили обратный эффект. Им явно не нравилось, что Андрей так быстро к ним приближался. Все трое что-то громко кричали и вдруг один из них, самый молодой и худощавый на вид, оскалив зубы, бросился навстречу Андрею, выставляя перед собой свой острый обсидиановый нож. Андрей в нерешительности остановился, но затем понял, что рукопашной не избежать и приготовился встретить соперника. Он пригнулся к земле, по-борцовски выставив одну ногу чуть дальше другой, втянул голову в плечи и согнул руки в локтях.

Туземец бежал с невероятной скоростью. Когда он был уже совсем близко, Андрей сбил его с толку обманным движением вправо и, нырнув под налетавшую на него руку с ножом, ударил туземца снизу в солнечное сплетение. Дикарь, столкнувшись с его могучим кулаком, согнулся пополам и в следующий момент был послан в нокаут увесистым ударом левой, с разбега уткнувшись лицом во влажную от росы траву. Приём был проведен мастерски.

Оторопевшие на мгновение остальные туземцы, пришли в себя. Не давая Андрею опомниться и оглядеться, второй дикарь помчался на него слева. С удивившей Германа прытью, Андрей поднял с земли каменный нож, выпавший из рук поверженного противника, подбросил его кверху, умело перехватил за лезвие и метнул в сторону нападавшего. Расстояние между ними было уже небольшим, так что прицелиться и размахнуться у Андрея не получилось. Туземец ловко присел, пропустив нож над своим плечом, и в два больших прыжка оказался возле Андрея. Реакция у аборигена была отменная. Он врезался в Андрея снизу, повалив его на землю и вцепившись ему в горло. Всё это произошло за считанные секунды.

Увидев друга на земле и очнувшись от невероятного зрелища, Герман выскочил из укрытия и с криками помчался к месту поединка. Андрей тем временем сцепился с нападавшим и, пытаясь сбросить его с себя, катался по земле. Оба осыпали друг друга ударами, причем у туземца это получалось лучше: он находился сверху и был заметно мощнее Андрея. Слетевшая с его плеч шкура обнажила массивные грудные мышцы и напрягшиеся бицепсы.

Заметив Германа, мощный туземец тут же вскочил с Андрея, и отпрянул назад, выставив перед собой каменный нож. С длинного серого лезвия капнула алая кровь. Он что-то кричал копьеносцу.

– Андрей, ты ранен? – с расширенными от ужаса глазами закричал на бегу Герман и бросился к другу. Сама мысль о том, что вот сейчас, в этот момент он может потерять своего чудом обретенного товарища, с которым его уже так много связывало, привела Германа в ужас.

Боковым зрением он вдруг заметил мчащегося на него копьеносца. Пока мощный туземец отвлекал внимание Германа на себя, копьеносец оказался у русского прямо за спиной. Герман догадался о своей ошибке слишком поздно. Поворота головы хватило, чтобы увидеть копьеносца, который как заправский Брюс Ли перехватил копье, высвободив большую часть древка, моментально превратившегося в длинную дубинку. Древко описало круг и тупым концом со всей силы ударило Герману в висок. В глазах у него мгновенно потемнело, сознание отключилось, и он навзничь упал на каменистую землю.

ГЛАВА 16

После каждого наводнения у Ико всегда была уйма забот. В их племени каждый занимался своим делом, и Ико отвечала за большое стадо коз, которое каждое утро водила на плато в низину. Она просыпалась сразу после восхода солнца, шла на пастбище, к просторному загончику, где, блея и моргая влажными глазами, её нетерпеливо дожидались давно проснувшиеся козы, выводила их на сырую от ночной росы тропу и отпускала пастись. Вечером она пересчитывала козлят, вела стадо на водопой и возвращала его в загон, где другие женщины доили молоко и стригли с коз шерсть.

В это утро, лишь только спала вода, Ико по обыкновению набросила на плечи просторную шкуру, вышла из своей пещеры и умылась в ручье свежей, холодной с ночи водой. До пастбища девушка добиралась в мгновение ока. Дорогу пересекали несколько широких ям и оврагов, через которые Ико легко перепрыгивала, опираясь на свой длинный посох, высотой в два человеческих роста. Прыгать с посохом её научили старшие братья, часто уходившие на охоту в труднодоступные горы, где без длинного посоха было не обойтись. На конце посоха у Ико был прикреплен козий рог, в который она громко трубила, когда собирала стадо в загон.

В деревне в этот час почти все ещё спали: за многие годы люди привыкли к наводнениям и относились к бушующему под боком морю так же спокойно, как к палящему солнцу или к частому в их долине дождю.

Наводнения на острове были всегда. Сколько себя помнила Ико, сколько себя помнил её отец, менсей Аитор, сколько себя помнил старец Гуаньяменье. Каждые двадцать девять лун из моря поднималась вода, заливая нижние долины, фруктовые сады и пляжи и доходя почти до их плато. Продолжались такие наводнения одну ночь, затем море уходило назад, оставляя на берегу красивые раковины и странные, неведомые её соплеменникам предметы.

Ико была младшей дочерью Аитора, менсея их племени. У вождя было семеро детей – три дочери и четыре сына, которых родила ему Гуайярмина. Дети их давно уже были взрослыми: младшая, Ико, совсем недавно встретила свою восемнадцатую весну.

Племя Аитора жило на склоне горы Ичеде над живописным плато, плавно спускавшимся к берегу, окруженном со всех сторон лесом и изрезанным оврагами. Большую часть плато занимал луг со свежей зеленой травой, усыпанный цветами и ягодами.

С плато было видно всё побережье: просторную долину с фруктовыми деревьями и финиковыми пальмами, белые песчаные пляжи по обеим её сторонам, сосновые леса, рыжие скалы и бескрайнее синее море вокруг.

Их деревушка состояла из восьми десятков пещер, окружавших плато полумесяцем, и многочисленных хижин, разбросанных по всей долине, сложенных из разно размерных валунов и черных камней, стоявших где скопом, где по отдельности, с крышей из сосновых веток и входом, задёрнутым козьими шкурами. Перед каждой хижиной виднелся очаг и небольшая вязанка дров.

Их племя жило мирно, почти как все племена-соседи и старец Гуаньяменье не уставал возносить благодарные молитвы Богу за то, что Он берёг их племя от бед и разорений.

Вернувшись в деревню, Ико увидела странную картину. К колючему дереву, растущему у Сухого ущелья на входе в деревню, были привязаны два человека. Этих людей она не знала и никогда раньше не видела. У них были странные лица: округлые и розовые, словно у поросят, которых разводили племена на юге острова. Ещё более необычными были шкуры, в которые они были одеты. Это были даже не шкуры, а какие-то неудобные непрочные обвёртки, которые не согласился бы одеть ни один мужчина их племени, до того плотно они прилегали к телу и, наверное, стесняли движения. Вместо завязывающихся кожаных чуней на ногах у связанных были громоздкие странного вида наросты. Неужели в них было можно ходить?

Оба пленника были рослыми, почти такими же, как мужчины её племени, только один был худым и показался Ико слабым, а другой был очень толстым: такие большие круглые животы Ико в своём племени видела только у беременных женщин. Так она их для себя и назвала – Худой и Беременный.

Худой вертел головой по сторонам, пытаясь разглядеть, что происходило вокруг. Он был безбородым и коротковолосым: волосы не закрывали ему даже лба и ушей. У него были смышлёные глаза и тонкие улыбчивые губы. На его лице Ико не видела страха, а видела любопытство. Худой что-то постоянно говорил, то обращаясь к своему соседу, то к жителям деревни, сгрудившихся толпой вокруг незнакомцев. Он говорил на непонятном птичьем языке, от которого соплеменники Ико начинали переглядываться и хохотать. Жители её деревни очень редко встречали чужаков.

Толстяк был рыжим и вихрастым. У него было круглое лицо и зоркие глаза. Он сидел, опустив голову и тяжело дыша, изредка бросая по сторонам короткие взгляды. Его ладонь была прижата к плечу. Под ней Ико заметила красное пятно.

– Он ранен! – воскликнула Ико, с удивлением посмотрела на стоявших вокруг соплеменников. Неужели никто не додумался наложить ему повязку?! – У него течёт кровь!

Увидев озадаченные лица, Ико поняла, что никто и не пытался помочь раненому пленнику. Прежде чем кто-либо успел что-то сказать, она присела на корточки перед Беременным и посмотрела ему в лицо. Толстяк поднял на неё свои голубые, как небо, глаза и вопросительно её разглядывал. Чтобы успокоить пленника, Ико осторожно прикоснулась к его руке. Пленник ждал. Они отвела окровавленную кисть от плеча и осмотрела её. Убедившись, что она невредима, Ико оглядела плечо. Увидеть рану мешала намокшая от крови одежда. Одним движением руки она выхватила из-за пояса свой нож. Пленник вздрогнул и попытался защититься, но, будучи связанным, сделать ничего не мог. В его глазах мелькнуло удивление, но никак не страх. «Видимо, он тоже воин», – подумала Ико. Тем же неуловимым движением она срезала мешавшую ей одежду. Под слоем запёкшейся крови показался узкий неглубокий порез, оставленный гуанчским каменным ножом. «Его ранил кто-то из наших мужчин», – догадалась Ико.

– Принесите драконового сока! – крикнула она через плечо. За её спиной раздался топот ног: кто-то, повиновавшись воле дочери вождя, побежал в свою пещеру за целительным соком драконового дерева, который жители острова использовали для врачевания.

Драконовые деревья были растениями с толстым круглым стволом, с устремленными вверх ветвями, каждая из которых заканчивалась шапкой длинных узких мясистых листьев. В отличие от обычных деревьев, на дереве-драконе листья вдоль веток не росли. Драконовым дерево называли потому, что, подобно головам дракона, каждая ветка давала начало пяти новым, каждая из которых затем делилась ещё на пять веток, и так далее. Старые деревья вырастали очень большими, высотой в десять человек, стволы у них были широкие и шишковатые, а ветви сухие и скрюченные. Молодые деревца были невысокими, с гладкой серой корой – цвета серых туч в дождливые дни, когда тучи ещё только собираются, не успевая потемнеть, накапливают влагу и дают Ико время спокойно увести стадо с пастбища. Драконовые деревья были живыми: в их жилах тёк сок красного цвета. Каждый раз, когда кто-нибудь ранил кору, из открытой раны начинала течь тягучая красная кровь. Девушки в деревне собирали драконовый сок в прозрачные козьи пузыри или в большие витиеватые ракушки. Было замечено, что смазанные драконовой кровью раны заживали быстро и не оставляли следа.

Беременный пленник во все глаза следил за Ико. Когда она обмазала порез тягучей красной жидкостью, он попытался её понюхать. Нос его сморщился, но Ико взглядом успокоила его и стала заматывать руку куском принесенной вместе с соком кожи.

За своей спиной она услышала голос менсея Аитора:

– Ико, откуда тебе известно, нужно помогать этим чужеземцем или нужно их умертвить?

Она поднялась на ноги и обернулась. Их вождь был рослым бородачом, с длинными кудрявыми волосами, доходившими до могучих плеч, с властным низким голосом и синими, цвета безоблачного неба, глазами.

– Этот беременный мужчина ранен, отец. Я всего лишь остановила кровь.

– Беременный мужчина? – улыбнулся Аитор. Взгляд его тут же смягчился. – Название ему ты хорошее придумала.

Вокруг раздался облегчённый смех соплеменников. Без разрешения вождя помогать чужакам здесь бы никто не решился. Люди были рады, что менсей простил свою дочь.

– С ними хочет говорить Гуаньяменье. Я послал к нему гонца. Он уже спускается в деревню. А ты, как закончишь, иди и займись своими делами.

– Хорошо, отец.

– И спасибо, что помогла раненому.

В ответ Ико лишь улыбнулась. Она знала, что её отец никогда не осуждал помощь раненому, нуждающемуся или попавшему в беду. Ико выросла точно такой же, как её отец.

Она была рада, что с чужаками станет говорить сам Гуаньяменье. Святой Гуаньяменье был мудрецом и провидцем. Он предсказывал дождь, холода и мог читать по звёздам. Гуаньяменье знал все растения на острове и с их помощью готовил снадобья и врачевал хворь. Он служил обряды и приносил жертвы Богам.

В племени не было ни одного человека, который бы знал Гуаньяменье младенцем или даже ребёнком, для жителей их деревни он всегда был седым старцем. Ико была уверена, что Гуаньяменье родился вместе с островом. Гуаньяменье помнил имена всех менсеев, правивших этим островом со времен его сотворения Богом Ачаманом, он помнил, сколько при каждом вожде было наводнений, он мог говорить напрямую с их Богом, то прося о долгожданном дожде, то о рождении мальчиков, то об улове рыбы.

У Гуаньяменье был суровый нрав и тяжелая рука, но Ико его совсем не боялась. Когда она была маленькой, он рассказывал ей древние легенды о заморских странах, о похожих на птиц кораблях, плававших по морю, о чужеземцах, высаживавшихся на их берег, об Ачамане, их Боге, защищавшем их от непрошеных гостей. От Гуаньяменье Ико узнала о соседних землях, таких же больших как их остров, но очень на него непохожих. Он рассказал ей о том, как пали эти острова в сражениях с заморскими войнами, но как отважно сражались с чужаками её предки.

Гуаньяменье всегда жил один. У него не было детей. Он был слишком стар и, как говорили в деревне, уже давно пережил всех своих детей, внуков и правнуков. Все мужчины в их племени хотели иметь детей, и все имели детей. Для старца Гуаньяменье детьми и внуками стали дети менсея Аитора.

ГЛАВА 17

Полуденное солнце нещадно палило Герману прямо в лицо. Спрятаться от него было некуда. Руки у него, как и у Андрея, были крепко стянуты за спиной, затекли и саднили, чувствовать их Герман почти перестал. Прячась от солнца, он нагибал голову, но тогда начинало печь затылок.

Андрей был привязан рядом. Рана на его плече уже не кровоточила, и он с благодарностью поглядывал на стройную тёмную девушку, мелькавшую следи столпившихся вокруг них аборигенов, умело наложившему ему повязку и обработавшую рану какой-то неведомой красной жидкостью. Потерять сознание он уже не боялся.

– Как твоя голова? – спросил Андрей.

– Нормально, болит.

– Здорово тебя пригрел это абориген.

Обоим очень хотелось пить, но никто из туземцев и не догадывался предложить им воды. Сначала Герман просил воды на испанском, потом на похожих португальском и итальянском, на всех остальных европейских языках. Он вспомнил даже арабский и иврит. Ответом ему были лишь непонимающие взгляды и улыбки. Когда жажда стала невыносимой, Герман перешёл на мимику: жестикулировать не позволяли связанные за спиной руки. На эти попытки туземцы отзывались всеобщим дружным хохотом и звали соседей посмотреть на бесплатный цирк.

– Вот идиоты! – не выдержал Андрей. – Дикари – они и в Африке дикари!

– Это папино?

– Папино, – слабо улыбнулся он в ответ.

Друзья были привязаны к странному серого цвета дереву, из ствола которого наружу торчали острые шипы. Любая попытка двинуться или размять затёкшие мышцы заканчивалась тем, что длинные, с полпальца, шипы больно впивались в спину и руки. Листьев на дереве не было и предназначение этого растения, иначе как столба для пленников, объяснить было нечем.

– А ведь я видел такое дерево на Тенерифе, – скривившись от очередного впившегося в поясницу шипа, припомнил Андрей. – В Лоро парке, у входа в аквариум. Фотография дома есть. Даже помню, как оно называется – дерево-пьяница. Моя жена ещё тогда пошутила, что название странное – не иначе названо так потому, что только пьяному взбредёт в голову на него забраться. Я бы ему точно не позавидовал. И поди ж ты, сижу теперь к нему привязанный. Вот судьба шутки устраивает…

– А я знаешь сейчас о чём вспомнил? – отозвался Герман. – Ты помнишь такого капитана Кука?

– Которого аборигены съели? Конечно.

– Да я сейчас не об этом, – улыбнулся Герман. – Его, может, и за дело съели…

– Ага, за то, что растранжирил у дикарей кассу…

– В семнадцатом веке Кук открыл Новую Зеландию. В то время там жили племена маори, да и до сих пор, кстати, живут. Так вот во время войн с соседними племенами маори всегда съедали побеждённых. Считалось, что таким образом к ним переходит жизненная энергия и сила врагов.

– Вот теперь ты меня успокоил! – выпучил глаза Андрей. – Вот это я понимаю! Очень, очень занимательная история! И самое главное, очень своевременная.

– Да ладно тебе, будем надеяться на то, что Новая Зеландия отсюда далеко, на противоположном конце земли, и что досюда тамошние людоеды не доплыли, – засмеялся Герман.

– Да? Тур Хейердал вон на папирусной лодке через океан плавал. Твои маори могли точно также и досюда доплыть. Так что не зарекайся. Ты говоришь по-маорийски, если что?

Чувство юмора Андрей, похоже, не терял никогда.

Ближе к вечеру начинающее садиться за горизонт солнце заслонила чья-то тень. Подняв голову, пленники увидели возвышающуюся над ними необъятную фигуру. Их разглядывал гигантского роста старик. Он определённо был шире и выше любого из своих соплеменников, не говоря уже о Германе, хмур и неприветлив. Его лоб бороздили глубокие морщины, а колючие светлые глаза терялись под кустистыми седыми бровями. Резко очерченные губы, широкие крылья носа и тяжелый взгляд выдавали в нём человека властного и сурового. Белая длинная борода спускалась до груди, почти закрывая выдающиеся вперёд грудные мышцы и ожерелье из крупных завивающихся раковин и ракушек. Голову старика покрывал треугольный колпак из шкур, те же шкуры покрывали торс и бёдра, а ноги были обуты в некое подобие кожаных лаптей.

– Похоже, появился главный, – нарушил тишину Андрей.

Старик вопросительно на него посмотрел, оглядел глазами собравшуюся за его спиной толпу, одними пальцами махнул всем уйти, дождался, пока последний из его соплеменников исчез из вида, и заговорил.

Голос у него был не по годам громким, потому здешнее певучее наречие в его устах звучало как-то угрожающе. Как ни старался напрягать слух и память Герман, из сказанного он не понял ни единого слова. Пытаясь донести до старика-великана эту мысль, он показал кистью привязанной руки на себя и отрицательно покачал головой. Старец пристально смотрел ему в глаза и замолчал.

– Наbla Español? – спросил Герман по-испански. Несмелая надежда на то, что хотя бы кто-то из местных жителей мог говорить по-испански, Германа давно уже покинула. Он задал вопрос машинально.

– Si, – неожиданно ответил старик.

– Андрей, он говорит по-испански! – пытаясь говорить спокойно и не выдать нахлынувших радостных чувств, произнёс вслух Герман. Андрей, и без того об этом догадавшийся, тоже оживился.

– Меня зовут Гуаньяменье, – продолжал тем временем старец по-испански. – Кто такие вы?

– Что он говорит, Гера? – заволновался в своих путах Андрей, выворачивая из неудобного положения голову в сторону товарища. – Ты его понимаешь?

– Говорит, что имя его Гуаньяменье.

– Я Герман, – ответил он старику, – а его зовут Андрей.

– Гуаньяменье? – шептал озадаченный Андрей, едва выговаривая непривычное имя. Он всегда терялся, слыша иностранную речь и непонятные слова, сейчас же пристальный взгляд старика ни быстроты мысли, ни уюта обстановке не добавлял и подавно. – Ну и имечко, я тебе доложу. Гуаньяменье… Не нравится оно мне. Шаман он что ли какой? Вот он-то, поди, и жрёт тут всех. И имя его как «проголодавшийся людоед», наверное, переводится…

– Погоди, Андрей, чем больше ты лопочешь, тем меньше он говорит… – отмахнулся он него Герман.

Старец и вправду замер, внимательно прислушиваясь к тому, что Андрей говорил.

– Спроси, где мы? – не унимался Андрей.

Герман спросил. Старец перевёл взгляд на Германа, но не ответил. Вместо ответа спросил сам:

– Ты испанец?

– Нет, – Герман отрицательно потряс головой.

– Чего-чего? – снова заволновался Андрей.

– Спрашивает, испанцы ли мы, – пояснил Герман.

– Нет, скажи ему, что мы русские. Тенерифе ищем.

– Тенерифе? – переспросил старец, видимо, услышав знакомое название.

В ответ Герман закивал, перевёл на испанский всё, что ему сказал Андрей, и добавил:

– Мы пришли с миром. Мы – друзья. Всё, что мы хотим – это добраться до дома.

Реакции Гуаньяменье на всё сказанное было не разобрать. Он стоял и молчал, переводя взгляд с одного пленника на другого. Герман видел, что с одной стороны абориген хоть и просто, но достаточно внятно изъяснялся по-испански, но с другой стороны, заставлял думать, что, возможно, туземец понимает язык плохо, а может, и не понимает его вообще. Как лингвист, Герман был к этому готов, потому что не раз сталкивался с тем, что люди быстро утрачивали знание языка за ненадобностью: кто знает, когда старик последний раз говорил с испанцем?

– Тенерифе… – задумчиво повторил ещё раз старец и глаза его, наконец, остановились на Андрее.

Взгляд у старика был тяжелым, пронизывающим и внимательным. Хоть великан смотрел и не на него, Герман поежился и подумал, что от такого взгляда невозможно было скрыть ни одной, даже самой потаённой, мысли. Андрей, тем не менее, держался молодцом и своего взгляда не отводил.

– К нам заезжало много чужеземцев, – начал старик на абсолютно правильном испанском. – Но они всегда уходили. Они приплывали на своих кораблях, высаживались на наши берега, ели наши фрукты, пили нашу воду, спали на нашей земле. Мы наблюдали за ними со скал, из-за деревьев. Мы не подавали им знаков. И они всегда уходили. Они не знали о нас. Мы не выдавали себя. Мы были невидимы, как тени в безлунную ночь, мы были бесшумны, как шепот листьев в ненастье. Мы смотрели на них и ждали. И они всегда уходили. Если они не уходили сами, их заставляли уйти наши Боги. Наши Боги затягивали небо над их головами тёмными тучами, Они посылали на землю молнии своего гнева, Они обрушивали на землю дождь и вспенивали волны. Они поднимали море и заливали песок под их ногами бурлящей волной. И тогда чужеземцы в страхе убегали. Они уходили туда, откуда пришли. Они были здесь не нужны.

Германа явно недооценил испанский старика. Не пытаясь скрыть своего изумления, весь подавшись вперед, он, не отрываясь, следил за губами старца, привыкая к его необычной певучей интонации и манере выговаривать слова. По-испански великан говорил явно не как испанец, но кастильское наречие у него было безукоризненное. Разве что после каждой фразы он делал большую паузу и как будто обдумывал свои слова. Герман старался не пропустить ни единого слова и не обращал внимания на дергавшего его за рукав и требовавшего перевода Андрея.

– Наш остров оставался недоступным чужеземцам, – продолжал тем временем Гуаньяменье. – Боги не простили им несправедливостей, которые они творили на нашей земле. Боги не простили вероломства и обмана, не простили крови и унижений нашего народа. Боги поклялись оградить этот последний остров от жестоких чужеземцев, сокрыть его от их предательских глаз, изгоняя с него всех, кто на него приплывал. Так было всегда. Почему Они оставили здесь вас?

Гуаньяменье перевел взгляд с отчаявшегося от бесплодных попыток дождаться перевода Андрея на Германа и снова повторил:

– Почему?

– Потому что мы пришли с миром, Гуаньяменье, – облизнув пересохшие губы, ответил Герман. – Потому что мы хотим вернуться назад. Туда, откуда пришли. Но мы не знаем, как это сделать. Мы не знаем где мы!

– Те другие тоже всегда приходили с миром, – ответил старик.

«Всё-таки и понимает он меня хорошо», – успел подумать Герман.

– Наши предки предвещали их приход, – продолжал старец. – Оракул Йонье с Эль Йерро, пророки Тибиабин и Тамонанте с Фуэртевентуры, провидец Гуаньяменье с Тенерифе. Они предрекали, что чужеземцы принесут им мир, спокойствие и благополучие.

– Они ошиблись? – спросил Герман, но старец будто снова его не слышал.

– Перед смертью оракул Йонье призвал народ к своему смертному одру. Он решил открыть им будущее, и слова его разливались в воздухе медленно и неспешно, открывая людям неведомую тайну.

«Я уйду, – сказал Йонье, – и когда моё тело исчезнет и станет пеплом, как ствол дерева исчезает и становится пеплом в пылающем пламени, когда мои белые кости превратятся в серый прах, тогда по морю в своих белых домах приплывёт Бог Ераоранан со своими посланниками. Захотят посланники высадиться на нашей земле. Не препятствуйте им никоим образом. Не причиняйте им вреда. Потому что принесут они лишь благо на нашу землю». Так сказал провидец Йонье перед тем, как испустить последний вздох, перед тем, как обёрнутое в шкуры тело его не упокоилось под сводами погребальной пещеры в безмолвии.

Прошли многие дни и ночи. Однажды жители острова увидели на горизонте поднятые паруса и корабли, приближавшиеся к их пляжам. Они вспомнили предсказания своего прорицателя. Они поднялись высоко в горы к погребальной пещере. Выполняя его последнюю волю, они придали огню тело оракула и превратили его кости в пепел. Они решили, что пришел тот самый день, о котором говорил Йонье. И встретили они пришельцев как желанных гостей, как долгожданных богов, сошедших к ним с небес.

Но не замедлили новоявленные боги превратиться в жестоких и беспощадных врагов, в варваров, опустошивших и разграбивших остров, в захватчиков, превративших его жителей в рабов. Вот тогда народ отвернулся от Йонье. Вот тогда те, кому оракул предрекал благополучие, отказались хранить его останки. Вот тогда они смешали его прах с камнями, чтобы не осталось о нём и воспоминания…

– Йонье с острова Эль Йерро? – повторил Герман. – А на каком острове мы? Мы далеко от Эль Йерро?

– Нет, вы недалеко от Эль Йерро.

– Андрей, мы недалеко от Эль Йерро, – быстро перевёл Герман товарищу.

– Так, а где мы? – Андрей вопросительно уставился на старика-великана.

– Он спрашивает, на каком же тогда острове мы? – медленно и внятно произнёс по-испански Герман.

– Вы на острове Апрозитус.

– Апрозитус? – повторил Герман. – Никогда о таком не слышал. По-моему, это что-то по гречески.

– Португальцы называли его Нон Трабада или Энкубьерта.

– То есть Ненайденный или Сокрытый…

– Испанцы звали его Исла Пердида.

– Потерянный остров…

– У нашего острова много имён, – старец не отрываясь смотрел Герману в глаза. – Но последние пятьсот лет его всегда называют одинаково: Сан Борондон.

Но и это название впечатление на Германа не произвело. Все эти названия не говорили ему ровным счётом ничего.

– Он сказал Сан Борондон? – переспросил вдруг Андрей.

Увидев утвердительный кивок Германа, он ошарашено замолчал, не в силах произнести ни слова. И Герман, и великан-абориген читали в его остановившемся взгляде и смятение, и радость, и растерянность, и восторг. Складывалось ощущение, что Андрей не мог до конца поверить в то, что только что услышал.

– Сан Борондон, – наконец выдавил из себя Андрей. – То есть он хочет сказать, что мы с тобой сейчас на том самом Сан Борондоне!?!?!?

ГЛАВА 18

Лайам О´Брайен сидел на террасе в ресторане гольф клуба «Абама». Пахло кофе и свежескошенной травой. Он всегда садился здесь, на воздухе, выбирая самый уединенный столик в дальнем конце террасы, в стороне от прочих посетителей. Над столиком нависали дырявые листья монстэры и яркие соцветия буганвиля.

Ему нравился вид, который открывался от этого столика. Вокруг зеленых, ухоженных лужаек поля змеились асфальтовые дорожки для гольф-каров, огибая пологие холмики и бесформенные озерца, которые служили игрокам дополнительным препятствием. Гольф-поле в «Абаме» было огромным, и без электромобильчика передвигаться от лунки к лунке было невозможно. За развесистыми пальмами внизу виднелись кирпично-красные здания одноименного пятизвёздочного отеля, окруженного с обеих сторон бескрайними банановыми плантациями: бананы на этом острове росли повсюду. Голубой океан оттенял изумрудную молодую зелень, а на горизонте возвышался подернутый дымкой силуэт соседнего острова Ла Гомера. Оазис, созданный Богом и человеком.

Разглядывая круглые купола и плоские крыши отеля, выстроенного в арабском стиле, ирландец в очередной раз удивлялся, почему именно восточные орнаменты так любимы современными архитекторами и декораторами. Глядя на отель, создавалось впечатление, что он где-нибудь в Маракеше. Хотя от посещения Марокко у О´Брайена остались исключительно приятные воспоминания.

О´Брайен наслаждался утром, думая о предстоящей игре, о чашке чая на свежем воздухе и симпатичной тёмненькой официантке-португалке, которой он, по заведённому между ними ритуалу, должен был строить глазки. Определенно, сегодня он пребывал в добрейшем расположении духа.

Официантка принесла ему чай. С блестящего серебряного подноса она снимала белый сервиз, декорированный четырьмя тонкими зелеными полосками, видимо, изображавшими бамбук. Перед ирландцем появились чашка, сахарницы с белыми и коричневыми кусочками сахара, заварной кувшинчик и носатый молочник со слегка подогретым по его вкусу молоком. На блюдечке виднелась квадратная шоколадка с узнаваемыми круглыми куполами «Абамы».

– Ваш чай, сэр, – бросив шутливый многозначительный взгляд и вскинув узкие иссиня-чёрные брови, на чистейшем английском прокомментировала португалка. – И тёплое молоко. Именно так, как Вы предпочитаете.

– Обригаду, София, – по-португальски поблагодарил он и, не отводя взгляда от её глаз, бросил на серебряный поднос сложенную вдоль пятиевровую бумажку. – Сдачи не надо.

– Вы очень любезны, сэр, – отреагировала на его привычные чаевые официантка.

– Хочешь зарабатывать сам, давай зарабатывать другим! Моя философия, – он улыбнулся ей своей очаровательной улыбкой, подмигнул и, проводив взглядом её удаляющуюся фигуру, вернулся к книжке, уже давно открытой на четвёртой главе.

Проходившие рядом пожилые итальянцы, если бы только они понимали английский, смогли бы прочесть на обложке: «Раймонд Рамсей: Открытия, которых никогда не было». Однако итальянцы лишь уважительно окинули взглядом набор первоклассных гольфовых клюшек О´Брайена, аккуратно поставленных на козлы, и прошли дальше, принявшись что-то громко между собой обсуждать.

О´Брайен тем временем уже погрузился в чтение:

«Ирландия – северо-западный форпост Европы, обращенный лицом к Северной Атлантике. Веками Ирландию знали во всей Западной Европе как страну, изобилующую легендами. Поэтому не удивительно, что именно там возник миф о двух самых больших сказочных островах Атлантического океана, одним из которых является остров Святого Брандана.

К сожалению, нам очень мало известно о том, как древние ирландцы странствовали по морям, но мы достоверно знаем о таких странствиях: из древнеирландского эпоса “Имрама” известно, что морские путешествия совершались в Ирландии еще до того, как стали фиксироваться исторические события.

Принятие христианства в Ирландии, возможно, явилось одним из стимулов к мореплаванию, по крайней мере, в религиозной среде. Как отшельники древней церкви искали утешения в египетской пустыне, так древние ирландские монахи стремились укрыться на пустынных островках лицом к лицу со свирепым западным океаном, где мужественное противостояние стихиям должно было способствовать их духовной закалке. Наиболее известным из отшельников был, по-видимому, святой Колумба, который в 563 году основал на Гебридских островах монастырь Айона. Но он был далеко не единственным, поэтому, знакомясь с путешествиями святого Брандана, необходимо помнить об этом. Нет сомнения в том, что Брандан – лицо историческое. На протяжении своей долгой жизни, а прожил он почти сто лет (484-577), он основал несколько монастырей. Наиболее известный из них монастырь в Клонферте, поэтому Брандана часто называют Брандан из Клонферта.

Сведения о событиях, связанных с этим именем, почерпнуты из разных источников, лучшим из которых является ирландский сборник о житиях святых, составленный в XIII веке на основе значительно более древних материалов. В нем рассказывается о том, как некий святой Брандан захотел найти свою собственную землю вдалеке от других людей и что во сне к нему явился ангел и уверил его в успешном завершении поисков. Он и несколько его спутников плыли пять лет, встречая на своем пути различные чудеса, и, наконец, достигли священного острова, который можно было легко узнать по “веренице поднимающихся с него ангелов”.

Если оставить в стороне прикрасы, характерные для церковных писаний средневековья, то остальное звучит как весьма правдоподобный рассказ о путешествии, целью которого было найти уединенный остров. Такие путешествия были обычными для ирландских монахов. Через четыре века после смерти святого появилась книга на латинском языке “Плавание святого Брандана”, источники и авторство которой остались неизвестными. В ней описывалось не одно, а два путешествия святого Брандана, и она была весьма популярна во всей средневековой Европа.

В какой-то момент древней истории Ирландии вера древних кельтов в существование в западном море райского Авалона переплелась с древним греко-римским поверьем о Гесперидах, или островах Фортуны, и в монастырских кругах стало распространяться смутное представление о существовании где-то на западе Блаженных островов. Если верить сомнительному повествованию “Плавания святого Брандана”, то дело было так: добрый святой, найдя свой священный остров, возвратился в Ирландию, а позднее снова пустился в путь на поиски Блаженных островов. Он плыл семь лет и, в конце концов, нашел их.

Однако существует два варианта рукописи».

О’Брайен весь подался вперед, полностью уйдя в книгу, позабыв о полупустой чашке, застывшей в неудобно вытянутой руке. Он дошел то того места, которое искал. Описания второго варианта «Странствий» всегда были его любимым отрывком, какой бы из трудов о Сан Борондоне он не читал.

«В одном из них Брандан в поисках уединенного острова плыл на юг “сразу же под горой Атлас” (то есть у берегов Северной Африки), где прежде жил другой святой муж по имени Мернок. Последний якобы ушел в сад Эдема, который, как еще продолжали верить в средние века, существует где-то на земле. Святой Брандан, по-видимому, нашел свой остров без особого труда, хотя на пути туда он встретил гору всю в огне (вулканическая вершина острова Тенерифе?) и посетил соседнюю землю (Африку?), откуда привез фрукты и драгоценности.

Другой вариант более широко известен и гораздо более интересен. Святой Брандан в поисках Блаженных островов плыл с экипажем в шестьдесят человек на запад пятнадцать дней, затем его настиг штиль, продолжавшийся целый месяц, и, дрейфуя, он был прибит к острову, где экипаж обнаружил дворец со всякими яствами. Когда люди пополнили свои истощившиеся запасы, перед ними предстал сам дьявол, но не причинил им никакого вреда. Затем они плыли семь месяцев (направление не указано) и пристали к острову, на котором обитали гигантские овцы. Они убили одну из них, но, прежде чем они успели ее зажарить, остров погрузился в воду, превратившись в морское чудовище. Они продолжали плавание, и путешествие их растянулось на многие месяцы. Они посетили остров птиц (птицы в действительности были раскаявшимися падшими ангелами), остров с монастырем, основанным неизвестным “святым Альбеном”, место, где море превращается в болото, остров, где рыбы ядовиты (белая птица предупредила их об опасности), видели еще одно морское чудище, похожее на остров, которое любезно позволило им высадиться, отметить праздник пятидесятницы и пробыть на нем семь недель.

Наконец, они достигли такого места, где “море спит” и где “холод нестерпим”. Здесь их преследовал огнедышащий дракон, но в ответ на их молитвы появилось другое чудовище, которое побороло и убило дракона. Они увидели огромный сверкающий храм из хрусталя, выходящий из моря и возвышающийся над водой (айсберг?), и посетили другие острова. Отличительной чертой одних были огонь и дым, других – ужасающее зловоние. Они увидели, как перед ними появился страшный демон, который потом погрузился в море. Затем еще один остров весь из огня и дыма, потом остров, окутанный облаками, затем вход в ад и остров, где в муках содержится Иуда Искариотский. Наконец их поиски были вознаграждены: они достигли острова, где святой человек с седой головой сказал им, как добраться до Блаженного острова, который они ищут.

Они нашли этот остров, где их встретил другой святой в одежде из одних только перьев. В самых восторженных выражениях он описал им целительный климат и плодородие острова. В пещере святой Брандан нашел мертвого великана, которого вернул к жизни силой одной лишь своей святости. Великан назвал себя Макловиусом, крестился и сообщил, что его народу было известно христианское учение. Он попросил как милости возвратить ему вечный покой, что и было сделано.

Когда история святого Брандана стала общеизвестна, “святой Макловиус” был канонизирован народом, хотя никогда не признавался официальной церковью.

История превосходна, но, к сожалению, это все, что есть. Весьма сомнительно, что святой Брандан совершил какое-либо путешествие, которое могло бы лечь в ее основу. Об открытии Америки, которое некоторые исследователи усматривали в рассказе Брандана, уже и говорить не приходится. Вся эта история, возможно, не что иное, как обработка в духе христианства народного ирландского фольклора, взятого главным образом из “Имрамы”, особенно из истории легендарного путешествия Майль-Дуйна, который на своем пути тоже встречал демонов и огненные острова. Почему из всех ирландских монахов-путешественников был выбран именно святой Брандан и почему подобные приключения были приписаны именно ему, сказать трудно: это вопрос, на который мог бы, вероятно, ответить только специалист по ирландской истории. Но, возможно, этот вопрос не столь существен и непосредственно не связан с легендарным островом».

О Брайен поставил, наконец, свою чашку на стол.

«Трудно сказать, принимали ли люди средневековья путешествие святого Брандана за подлинное или воспринимали эту повесть как религиозную аллегорию, но к тому времени, когда это повествование оставило свой след на карте, серьезные ученые были не очень склонны принимать всерьез полуязыческие легенды о “благословенных островах” в далеком океане. Примерно в XIII веке было высказано предположение, что святой Брандан совершил весьма обычное путешествие, во время которого он открыл остров или острова, возможно, уже известные в то время в других странах

Огромная карта мира, законченная ориентировочно в 1275 году, которая украшает одну из стен собора в Херефорде в Англии, – первая из известных нам карт с обозначением путешествия святого Брандана. Приблизительно на том месте, где расположены современные Канарские острова, на ней обозначено “шесть счастливых островов, которые являются островами святого Брандана”, причем изображены из них только пять. Канарские острова были известны уже в древности (они упоминаются еще в I веке до нашей эры), и по неизвестной причине суровые и не слишком плодородные острова были отождествлены с мифическими островами Счастья. Это могло бы объяснить, почему картограф Херефорда принял Канарские острова за Блаженные, найденные ирландским святым.

Однако весь тон “Плавания святого Брандана” говорит о путешествии в неизвестные ранее края и о качественно новом открытии, а не о посещении уже достаточно известных островов, какими Канарские острова стали к концу XIII века. И действительно, в более позднем картографическом воплощении, на карте 1339 года, составленной жителем Майорки Анжелино Дульсертом, или Далорто, остров Святого Брандана отождествляется с более поздним открытием – островами Мадейра».

– Сеньор Анжелино! – губы О’Брайена растянулись в довольной улыбке.

«Официально острова Мадейра были открыты Жуаном Сарку и провозглашены собственностью Португалии в 1419 году. Но средневековые карты дают все основания предполагать, что острова были известны и раньше, хотя, вероятно, только в кругу мореплавателей. Возможно, их знали финикийцы и римляне, а сами португальцы (как в книге Галвану “Открытия мира”) приписывали их первоначальное открытие примерно в 1344 году англичанину по имени Машам, или Машим.

Анжелино Далорто был представителем процветающей картографической школы на Майорке, создавшей самые красивые и самые точные карты средневековья. На упомянутой карте 1339 года острова Мадейра размещены почти правильно, но под названием “Острова Святого Брандана, или Девы”. Кто была эта Дева и как она туда попала, сейчас трудно догадаться. Почти тридцать лет спустя, в 1367 году, братья Пицигано из Венеции создали карту, на которой острова Святого Брандана, видимо, вновь отождествляются с островами Мадейра, и их легко опознать по фигуре монаха, нарисованной рядом с ними. Надпись на карте почти невозможно прочесть, но один из предложенных вариантов следующий: “так называемые Сонные острова, или острова Святого Брандана”. Это название, если оно соответствует подлиннику, так же необъяснимо, как и то, которое содержит слово “Дева”.

В то же время все чаще стали появляться признаки того, что острова Мадейра никак не связаны с островами Святого Брандана. В 1351 году существовала карта Атлантики, так называемая карта Медичи, на которой на этом же месте были нанесены острова под названием Lecname и Porto Santo. В 1350-х годах появилась также очень любопытная книга неизвестного автора, который назвал себя испанским францисканцем и упомянул, что он родился в 1305 году. Книга подробно описывала всю землю и основывалась на якобы собственных путешествиях автора. Хотя это была, несомненно, фикция, тем не менее, она отражала уровень географических знаний своего времени. В ней слова Lecname и Puerto Santo употреблялись в качестве названий островов Атлантики. Когда португальцы снова открыли Мадейры, один из островов они назвали Порту-Санту, а название Мадейра – просто португальский перевод итальянского Legname (Лесистые острова).

После открытия Азорских островов в 1427 году испанцем Диего де Севилья (* По мнению большинства авторитетных исследователей, Азорские острова были открыты в 1432 году португальской экспедицией Гонсалу Велью Кабрала.- Прим. ред.), который в то время находился на службе у португальцев, эти острова тоже связывались с островами Святого Брандана. Различные карты XV века так их и показывают, но подробное перечисление этих островов только утомило бы читателя.

Дело в том, что вплоть до настоящего времени остров Святого Брандана был скорее запутанным вопросом, чем мифом. С одной стороны, было известно, что в Атлантике есть острова, с другой стороны, существовало убеждение, что ирландский святой сделал какое-то открытие; проблема состояла лишь в том, чтобы привести в соответствие то и другое. Известный венецианский картограф Андреа Бианко последовал традиции и на своей карте 1436 года связал Мадейры с открытием святого Брандана. Но тот же Бианко на своей более известной карте 1448 года представил острова Мадейра и Азорские в виде беспорядочной вереницы островов, тянущихся с севера на юг и расположенных к востоку от другой группы островов, которая, очевидно, и была изображением подлинных Азор, воспроизведенных по португальскому источнику; они дополнили традиционное представление итальянцев об атлантических островах. Однако Бианко, вынужденный их как-нибудь назвать, назвал самый большой остров этой группы островом Святого Брандана».

– Умница! – почти вскрикнул от удовольствия О´Брайен и тут же, оторвавшись от книги, огляделся по сторонам, проверяя, не услышал ли кто-нибудь его неосторожный возглас.

«Спокойней, спокойней», – сделал он себе беззвучное внушение и, совладав с собой, стал читать дальше.

«Именно с этого момента остров начинает превращаться в миф в том смысле, в каком мы здесь употребляем это слово. Из ярлыка, прикрепляемого к известным уже островам Мадейра или Азорским, он превращается в название, живущее своей собственной жизнью и готовое свободно путешествовать по карте. В такой роли он, видимо, впервые фигурирует на знаменитом глобусе Мартина Бехайма, немецкого картографа, который в 1492 году находился на службе у португальцев и, очевидно, оказал влияние на Колумба. На глобусе Бехайма остров Святого Брандана появляется к западу от фактически существующей группы островов Зеленого Мыса и изображен значительных размеров».

О’Брайен остался доволен и этим абзацем, однако, уже держал себя в руках.

«Мифическая история острова Святого Брандана просуществовала столетие или около того. На английской карте 1544 года, приписываемой Себастьяну Каботу, остров был обозначен почти в центре Атлантики на широте северной части Ньюфаундленда. На широко известных картах Меркатора 1567 года и Ортелия 1571 года он показан там же. Другие картографы вплоть до начала XVII столетия копировали английскую карту. В 1620 году на карте Михаэля Меркатора остров еще сохраняется, но к середине столетия он исчез.

Однако с ним все еще не было окончательно покончено. Он вновь переместился к тому месту, где появился впервые, к Канарским островам. В конце XVII века решили, что среди Канарских островов существует восьмой остров, помимо основной группы из семи островов, и он был назван островом Святого Борондона. И по сей день жители Канарских островов не очень-то любят покидать родные места, поэтому их вера в существование еще одного острова могла быть сравнительно живучей. Поступали сообщения о том, что остров видели недалеко от острова Ла Пальма, но попытки Канарских рыбаков найти его оказались тщетными. Тем не менее “Сан Борондон” был официально объявлен собственностью испанской короны.

В настоящее время большинство историков полагает, что, если и есть доля правды в описании второго путешествия святого Брандана и его открытиях, значит, он, возможно, заходил на острова Мадейра или Азорские. Но в наше время острова его имени не существует, как нет его на картах уже на протяжении двух столетий…»

В этот момент в кармане у О’Брайена зазвонил телефон.

ГЛАВА 19

Неожиданное освобождение повергло двух робинзонов в замешательство. После того, как седой старец поговорил с ними и на довольно продолжительное время удалился в одну из пещер держать совет со своей свитой, оттуда вынырнул молоденький туземец – тот самый, которому больше всех досталось в драке с Андреем. Выхватив свой чёрного камня нож, он одним движением перерезал верёвки, стягивавшие пленников, и отвёл их в одну из окружавших лужайку пещер.

В пещере было просторно. Высокий потолок терялся над головой, стены были завешены разноразмерными шкурами, полом служила хорошо утоптанная земля. Помещений оказалось два: наружное и внутреннее. В наружной пещере из небольших камней был сложен очаг, в котором тлел огонёк и белели потухшие угли и пепел. Поодаль в углу лежала стопка хвороста и большой глиняный сосуд с водой. В стенах были сделаны ниши, где стояли глиняные чаши со спелыми фруктами, пучки свежих и засушенных трав, кувшины с широким горлом и подобие небольших пиал. В дальнем углу на уступе виднелись соломенные подстилки, видимо, служившие в этом доме постелью. Спальных мест было четыре: в пещере вполне могла разместиться целая семья. Позади виднелась сводчатая арка, ведущая во внутреннее помещение, куда дневной свет почти не попадал.

Войдя в пещеру, туземец обернулся к пленникам, что-то сказал им на своём наречии и показал рукой на соломенные подстилки. Потом он достал из ниши кувшин, глиняную миску, пиалы и поставил их у очага. В кувшине белело молоко, а в чашу был насыпан какой-то темноватый порошок. Караулить он их не стал, а ещё раз их оглядел, сказал что-то певучее и вышел наружу.

Герман, вежливо кашлянув и даже постучав костяшками по каменному «косяку», пошел разведать вторую комнату пещеры. Ничего кроме разнокалиберных кувшинов с зерном и подстилок там не было. Андрей тем временам окунул палец в тёмный порошок в миске. Осторожно его понюхав и облизнув, он удовлетворённо промычал и насыпал порошка себе в пиалу, залив молоком.

– Гофио с молоком! Наконец-то, хоть что-то можно поесть не фруктовое!

В соседнем помещении кроме шкур на полу ничего не оказалось, Герман вернулся к очагу и устроился рядом с другом. Андрей налил ему молока и подвинул чашку с гофио. Рядом нашлась и деревянная палочка, видимо, служившая в этом доме ложкой. Получившаяся масса очень напоминала толокно. Андрей сделал глоток.

– Ммм, здорово… Как в детстве! Национальная гуанчская еда! Зёрна кукурузы, пшеницы и чего-то ещё поджаривают, перемалывают и разбавляют молоком. Канарцы до сих пор едят это гофио.

– А ты любишь толокно?

– Нет, не очень, но поскольку здесь другим пока не угощают… Как говорит мой папа, «будь сыт тем, что Бог посылает».

– Он прав.

– Он у меня всегда прав, – одобрительно хмыкнул Андрей, допивая похлёбку.

– А ты любил в детстве Стивенсона? «Робинзона Крузо»? – вдруг спросил Герман.

Занятый приготовлением новой порции похлёбки, Андрей кивнул.

– У меня «Робинзон» одним из любимых романов был. Я тогда восхищался, что когда-то где-то жили индейцы, что были в океане необитаемые острова, и даже представал себя на таком острове с бумерангом в руке и верным Пятницей рядом.

Андрей нетактично рассмеялся и пошутил:

– И надо же, под старость во всю эту романтику вляпался!

– Но как всё-таки интересно судьба всем распоряжается! – не обижаясь на друга, продолжал Герман. – Надо же такому случиться, что мы действительно оказались на острове, который с таким же успехом мог быть местом действия того же «Робинзона»! В древности здесь действительно жили аборигены гуанче и сюда действительно заплывали заблудившиеся в океанских просторах европейцы. Непостижимо! Мечты всё-таки действительно материализуются, сомнений нет!

– А мне девушка эта понравилась, – сменил тему Андрей.

– Какая? – не сразу понял Герман.

– Та, что мне руку перевязывала. Стройная такая, с формами. Глазищи ты её видел? Космос! У моей бывшей жены такие же были.

– Да, симпатичная девушка. Мне показалось, что она на вождя похожа. Наверное, дочь.

– Ты думаешь? Я вождя их особо не разглядывал. Мужчины меня мало интересуют. Увы! У меня как в том анекдоте: «Доктор, я, наверное, лесбиян: вокруг так много мужиков красивых, а меня всё что-то к женщинам тянет!»

– Вот и у меня та же проблема, – засмеялся Герман. Унывать с Андреем не приходилось. – А что у вас с женой произошло?

– Не знаю, – вздохнул Андрей. – Дураки оба. Ругались из-за пустяков. А надо было разговаривать. Любой конфликт можно разговором разрешить. Сесть и спокойно поговорить друг с другом.

– Любишь её до сих пор…

– Наверное. Видишь, так и не женился во второй раз. А у тебя как?

– Жена, трое детишек. Нормально вроде бы всё. Не без своего, конечно.

– Да это ерунда. Молодец. Береги их. У меня, если бы с детьми мы успели, тоже, наверное, всё по-другому бы вышло. Дети – это большая ответственность. Детям нужны и мать, и отец. Из семьи, в которой дети, просто так уже не уйдешь. Подумаешь семь раз. А когда детей нет, то всё проще. Угрызения совести не мучают.

– Да может ещё всё у вас наладится.

– Да вряд ли, столько времени прошло.

– А время тут ни при чём. Чувства – они живучие, знаешь. Ты позвони ей.

– Ага. И что я ей скажу?

– А сам найдешь, что сказать. То же самое, что мне сейчас сказал. Скажи, что любишь её. Что хочешь от неё детей. У тебя это само получится.

– Гм, – Андрей поднялся на ноги. – Давай-ка спать укладываться. Поздно уже.

– Да, давай. А то голова очень сильно болит.

Ночью Герман спал беспокойно.

От жесткого и неудобного лежбища затекали бока, он то стонал и ворочался, то вскрикивал и вздрагивал, отбиваясь от снившихся кошмаров. Ему всё время чудилось, что его куда-то тащат длинноволосые индейцы. Они хохотали и ругались на непонятном языке, размахивая скальпами, подвешенными на веревке вокруг талии.

Герман проснулся внезапно, рывком сел на своём соломенном ложе, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Ночь, пещера, в очаге тлеют горячие угли, Андрей мирно сопит на своём лежаке.

Герман не чувствовал своей правой руки: видимо, она затекла и онемела. Понятна стала и причина кошмара: чтобы восстановить кровообращение в конечности, организму не осталось ничего более, как показать спящему Герману страшилку. Он стал лихорадочно сжимать и разжимать ладонь в кулак, разгоняя кровь, пока не ощутил покалывания и нудной несильной боли. Рука ожила. Стараясь не шуметь, Герман поднялся с лежанки и вышел наружу.

Было темно. Деревня мирно спала. Темноту нарушал лишь костер, пылавший в центре поляны, подле которого на камне сидел закутанный от ночного холода гуанче. Языки пламени блуждали по его телу, по скуластому лицу, окрашивая туземца в пурпурный цвет. Было тихо. Туземец оглянулся на вышедшего Германа, приветливо улыбнулся, помахал рукой и отвернулся к огню, видимо, вернувшись к каким-то своим мыслям.

«О чем он думает? – спросил себя Герман. – Ведь этот туземец действительно о чём-то сосредоточенно думает. Интересно, чем вообще может быть занят мозг человека, который не знает о соседнем, абсолютно ином мире? О другой действительности, о полётах в космос, о мировых войнах, о телевидении, об интернете, о йенах и долларах?»

«Чёрт возьми, – размышлял он. – Ведь то, что сейчас со мной и Андреем происходит – это просто невероятно! Это удивительно! Это же настоящее перемещение в другую реальность, в другое измерение! Этот неведомый остров в океане, эти почти первобытные люди, живущие в пещерах и не знающие железа, этот абориген, охраняющий огонь и погруженный в неподдающиеся угадыванию мысли – это же самый настоящий параллельный мир!»

«Как мог сохраниться этот первозданный остров в современном мире? Как случилось, что он до сих пор никем не найден? Как могут люди жить и не знать о том, что в нескольких морских милях от них развивается неведомая цивилизация? Неужели никто ни разу не пролетал над этим островом? – удивлялся Герман. – Неужели сюда никто ни разу не заплывал на корабле? Неужели его не видно со спутников? Это просто какая-то фантастика, ведь этого в принципе быть не может, потому что этого не может быть!»

В голове проносились мысли, одна поразительнее другой, объяснения настолько смелые и неожиданные, настолько яркие и спорные, какими могут быть только идеи, приходящие в голову после полуночи, рождённые где-то на грани яви и сна, совершенно невозможные при свете дня. Хотелось поделиться ими с Андреем, но тот мирно спал, подоткнув разбитую в драке щеку своим здоровенным кулаком.

От этих мыслей вид у Германа, должно быть, и правда был растерянный: туземец у костра снова обернулся в его сторону, вопросительно его оглядел, а затем понимающе улыбнулся.

«Он как будто мысли мои прочитал… – подумал Герман и, помахав аборигену рукой, вслух поздоровался с ним по-испански. – Ола!»

Отхожее место в деревне Андрей, с присущим ему чувством юмора, прозвал «маль паис», то есть «плохая земля». Как он пояснил, на изъезженном им вдоль и поперёк Тенерифе так называют потоки магмы, лавовые поля и неплодородную землю вообще. Местный «маль паиса» находился в низине, куда нужно было спуститься по узкой извилистой тропинке, петлявшей между соснами и рыжими утёсами скал. В безлунную ночь Герман не решился бы туда идти, побоявшись где-нибудь расшибиться или упасть, но сегодня луна красовалась круглым блином и находилась во всём своём великолепии. В темноте ухнула какая-то птица, ей отозвалась другая, позади, со стороны освещенной поляны донеслись чуть слышные шорохи и шипение.

«Зверьё ведь здесь, наверное, водится, – предположил про себя Герман, но, рассудив, что близко к жилью и костру дикие животные обычно не подходят, начал спускаться по тропинке. – Хотя на будущее нужно будет запастись какой-нибудь палкой для самообороны».

Справив нужду, Герман поежился и направился к деревне. Звёзд было столько, что казалось, на небе почти не было черноты. Вокруг шелестели листвой высокие деревья, шума моря с этой высоты слышно не было. Пахло ночной свежестью и хвоей.

Когда до освещённой костром поляны оставалось несколько десятков шагов, кто-то крепко схватил Германа за руку и сильным рывком дёрнул его в темнеющие у тропинки заросли. От неожиданности Герман потерял равновесие и повалился на спину, тут же ощутив на лице чью-то ладонь, плотно зажавшую ему рот. Его тело с глухим ударом рухнуло на землю и в ту же секунду было придавлено сверху человеком. Ощутив на себе чей-то вес и успев в одно мгновение задаться вопросом, как бы в этой ситуации стал действовать натренированный в поединках Андрей, Герман вдруг обнаружил, что на самом деле сопротивляться было некому.

На его груди лежала та самая девушка – дочь туземного вождя. Её глаза, черные как ночной океан, не мигая, смотрели на Германа, отражая отблески далёкого костра. Длинные пряди густых чёрных волос упали ему на лицо и щекотали щёки и нос.

«Вот это сюрприз!» – мозг Германа мгновенно переключился на разгадывание того, что всё это могло означать, и со скоростью света искал подходящую к такому случаю фразу. Однако произнести ни слова, ни даже звука у Германа не было никакой возможности: его рот был плотно зажат прохладной женской рукой. Герман ощущал на себе тепло женского тела, прикрытого тонкими козьими шкурами, приоткрытые губы девушки застыли буквально в двух сантиметрах от его лица, глаза пристально на него смотрели.

«Да, действительно, красивые глаза…», – вспомнил Герман слова Андрея. Вблизи они были двумя бездонными вселенными, засасывавшими Германа в себя, как в океанскую воронку.

Герман сам не понял, как и когда его руки оказались на бедрах девушки, но в тот самый момент, когда он ощутил тепло её кожи, он получил увесистый удар кулаком в лоб. Пригвоздив его к земле, девушка нахмурила брови и выразительно сверкнула глазами. Видимо, планы на Германа у дочери туземного вождя были совсем иные.

Больно постучав Герману по лбу костяшками пальцев, она показала рукой в сторону поляны. Сама туземка при этом не произнесла ни звука, точно так же, как и её лишенный возможности говорить пленник. Герман с трудом вывернул голову в направлении взгляда девушки и увидел следующую картину.

Охранявший до того огонь абориген сидел неподвижно, уткнувшись лицом в землю, точно он долгое время клевал носом и в итоге заснул. Позади него с необычайной быстротой двигались три длинноволосые фигуры. На их обнаженные тела были надеты юбки из шкур. Выглядели они точно так же, как все местные жители, которых Герман встретил сегодня в деревне, однако, были заметно ниже ростом и имели более субтильную комплекцию. Вели они себя престранно. Двое по очереди забегали во все пещеры, выныривая оттуда через минуту. Третий, самый рослый, каждый раз оставался снаружи, зорко оглядывая подходы к деревне и держа на перевес своё узкое короткое копьё. В отблесках красного огня по стенам метались ломаные темные тени, придавая всему происходящему ещё более зловещий вид.

«Соседнее племя пожаловало, – думал про себя Герман. – Странно, что никто не просыпается, эти трое на цыпочках не ходят».

И, действительно, тихо себя вести налётчики не пытались. Из пещер то и дело доносились звуки разбившейся глиняной посуды, хруст ломавшихся под ногами веток. Однако никто из жителей на эти звуки не просыпался.

Тем временем, каждая из расположенных полукругом пещер была осмотрена. Налётчики вернулись к костру и что-то в полголоса обсуждали. В следующий момент один из них вскинул к лицу руку и Герман с изумлением увидел на его запястье часы.

«Что за чертовщина!?» – воскликнул бы он вслух, если бы не тёплая ладонь девушки, всё ещё зажимавшая ему рот.

Перебросившись ещё парой фраз, налётчики нагнулись и подняли с земли большое неподвижное тело. Это был человек, лежавший до того на земле. Герман увидел знакомую фигуру, белую футболку и джинсы.

– Андрей!!! – Герман рванулся, было, из-под придавившей его своим телом девушки, но она лишь ещё крепче вдавила его в твёрдую землю.

Взяв Андрея за руки и за ноги, трое неизвестных нырнули в темноту леса и исчезли.

Германова спасительница, тем не менее, из укрытия выходить не спешила. Она ждала. Они неподвижно лежали в низине ещё минут десять, пока сидевший у костра туземец, наконец, не очнулся и, тут же вскочив на ноги и, схватив своё копьё, не закричал на всю деревню побудку. В расположенных в долине каменных хижинах стали распахиваться кожаные завесы, люди выбегали под звёздное небо и всматривались в освещенную костром поляну. Часовой гуанче кинулся в пещеры, призывно крича и пытаясь разбудить спящих. Он тряс их за плечи, те, непонимающе озираясь, вставали и, потряхивая головами со сна, неуверенно выходили на улицу.

– Идём! – девушка поднялась с Германа, и тот впервые смог свободно вздохнуть. – Нам нужно уходить.

Ухватившись за протянутую руку, Герман оказался на ногах. Туземка потянула его за собой, однако, против ожидания Германа, не в сторону деревни, а совсем в другом направлении – вверх, в горы, прочь от всполошившегося селения.

– Странно, – думал Герман, поднимаясь в крутую гору. – Она сказала это по-русски или я начал говорить по-гуанчски? Или я уже начинаю читать мысли?…

На мгновение он действительно усомнился, говорила ли девушка вообще, поскольку верил в то, что обострённое в минуты опасности сознание может обладать телепатическими способностями. Но затем рассудил, что в подобной ситуации это была вполне ожидаемая фраза и он, скорее всего, подсознательно перевёл непонятную абракадабру, на которой говорила дочь туземного вождя.

Двое беглецов уходили всё дальше в заросли. Герман пытался восстановить ход событий и проанализировать случившееся.

«Так, всё по порядку, – рассуждал он про себя. – На деревню напали трое неизвестных. Нейтрализовали охранника. Шуметь не боялись, значит, были уверены, что в деревне никто не проснётся. Откуда такая уверенность? Современные люди, жившие в племенах Южной Америки и Африки, утверждают, что у индейцев слух развит намного лучше, чем у цивилизованного человека: слух действует избирательно и ограничивается тем, что каждому конкретному человеку необходимо слышать. Сами по себе уши могут слышать намного больше звуков, чем те, которые мы воспринимаем, но нервная система отсеивает ненужное, и некоторые слышимые звуки просто не доходят до сознания. Именно поэтому индейцы, привыкшие прислушиваться в джунглях к опасностям и движениям дичи, могут слышать голос человека, разговаривающего в километре от них. Здесь на острове цивилизацией вроде бы тоже народ не оглушен. Почему же эти трое не стесняясь шумели и так спокойно себя вели? Каким-то образом всех оглушили? Усыпили? Использовали усыпляющий газ? Но откуда у гуанче газ? Не стыкуется. Ладно, об этом позже».

«Вопрос главный: кто нападал? На данный момент ясно только одно: эти трое – киднэпперы, похитители людей. Приходили они за мной и Андреем. В этом сомнений нет, потому что в противном случае вместо Андрея могли бы унести, допустим, того же дозорного у костра. Но его они не взяли. Значит, им были нужны мы».

«Вопрос третий. Мне это померещилось или у одного из них на запястье, действительно, были часы!?»

«Из всей этой истории напрашиваются два вывода, – Герман невесело хмыкнул. – Первый: они ещё вернутся за мной. Только вернутся уже не так открыто, потому что деревня отныне будет настороже. Вывод второй: пещеру, в которой мы с Андреем спали, обнаружили очень быстро, в течение нескольких минут, пока меня не было. Следовательно, налётчики знали, что нас поселили в деревне и знали, в какой именно пещере мы остановились. Это, в свою очередь, значит, что кто-то нас выдал. Кто мог это сделать? И почему? Или мы кому-то на этом острове перешли дорогу, раз за нас так серьёзно взялись?»

Герман на ходу сосредоточенно тёр рукой заросший щетиной подбородок, что всегда делал в минуты напряженной работы мысли. Сам он этой своей особенности не замечал, зато его коллеги по этому жесту всегда знали, что их начальник близок к какому-то конструктивному решению.

«В принципе, выдать нас мог кто угодно: о нас знала вся деревня, да, наверное, и все остальные селенья на острове, если таковые, конечно, на острове имеются. Поссориться мы успели только с теми тремя туземцами, одного из которых Андрей повалил в драке. Любой из этих троих вряд ли испытывает к нам большую симпатию, но среди налётчиков их не было. Кому ещё мы здесь мешаем? Самому вождю? Может быть. Старику Гуаньяменье? Возможно. Эти двое могут опасаться, что мы с Андреем миссионеры какого-нибудь нового порядка и что можем внести смуту в неискушенные сердца, возмутим спокойствие. Но с другой стороны и у вождя, и у Гуаньяменье уже была возможность с нами расправиться. Зачем было ждать до утра? Или они не решились сделать этого прилюдно? Сомневаюсь, что в первобытном племени есть необходимость демонстрировать демократическую гуманность. Скорее всего, это был кто-то ещё».

Мысли вихрем проносились в его голове, отыскивая всё новые странности и вопросы:

«Почему эта девушка не попыталась поднять тревогу, когда увидела киднэпперов, а вместо этого наблюдала за происходящим из укрытия?.. Как же всё-таки эти трое могли усыпить всю деревню?.. Почему нас не убили, а хотели именно похитить?.. Что с ними собирались делать впоследствии?.. Что предпримут сейчас налётчики, чтобы отыскать меня?.. И куда, чёрт возьми, его ведёт эта девушка?»

На горизонте занимался несмелый рассвет. Позади оставались тревожно полыхающий костёр, разбуженные жители деревни и тайна всего произошедшего этой ночью, единственными свидетелями которой стали дочь вождя и спасенный ею чужеземец.

ГЛАВА 20

«Есть только одно место, где его никто не станет искать», – размышляла на ходу Ико, ныряя под сосновые ветки и перепрыгивая через сереющие в ночи валуны.

Худой чужестранец, которого Гуаньяменье прозвал Германом, неловко плёлся где-то позади, запинаясь о камни и торчащие из-под земли корни сосны. К счастью для Ико, он ей совсем не противился и позволял вести себя туда, куда она хотела.

Девушка изредка оглядывалась, успевая бросать на него быстрые взгляды. Она испытывала непонятные чувства. С одной стороны, этот мужчина был чужаком, и она не должна была иметь с ним никаких отношений, с другой стороны, худой европеец ей нравился. Её подкупило то, как он пытался броситься на помощь своему другу. Ико едва смогла удержать его в тот момент. Ей нравились отважные и отчаянные мужчины, такие, как её отец или братья. Будь она на его месте, она, наверное, повела бы себя точно также. И всё-таки она помешала худому выбежать к огню и ввязаться в драку. Так чужеземец мог сразу выдать их обоих, да и вряд ли одержал победу. В тот момент его разумом правили чувства и страсти. Для победы же – учил её отец – нужен холодный рассудок, а не горячая голова. Даже если бы она помогла ему в схватке, с этими троими они бы явно не справились.

Ико решила действовать умнее. Совсем не так, как хотел поступить этот мужчина или как поступили бы, наверное, её отважные братья и отец. Она превратилась в мудрого Гуаньяменье. Это был женский инстинкт. Она решила спрятать худого так, чтобы его никто не нашел, а самой тем временем тайно разузнать, где прячутся трое врагов и где находится их пленник. Затем можно было спокойно придумать, как освободить Беременного.

Сейчас Ико вела Худого в священную пещеру. Эта пещера была захоронением реликвий, хранилищем секретов, запретным местом, входить в которое не позволялось никому из гуанче, кроме оракула Гуаньяменье и его приближенным. Гуаньяменье обещал, что любой, нарушивший запрет, разгневает великого Бога Ачамана и будет навсегда проклят и заключён в недрах вулкана, как однажды случилось с богиней Злого Духа Гуайотой.

Однако, собираясь оставить в пещере Худого, Ико не терзалась сомнениями. Европейцу нечего было бояться кары свирепого Ачамана. Чужестранец не давал клятву их Богу, а, следовательно, рассудила она, проклятье на него не распространялось: запрет касался исключительно жителей острова. Кроме того, их всемогущий Бог Ачаман сам был воином. Потому он всегда оберегал воинов. Худой чужеземец тоже был воином. И сегодня он оказался в опасности. Ико была уверена, что Ачаман примет его в свои владения и не причинит ему вреда. Когда всё уляжется, Ико будет просить у Бога прощения.

– Мы здесь, – обернулась она к уставшему мужчине, когда они поднялись уже так высоко, что даже редкие облака остались внизу, а бледная луна висела столь низко, что казалось, брось Ико своё копьё, она попала бы точно в середину.

Двое беглецов стояли на высоком обширном плато. Растительности здесь почти не было и Ико всегда казалось, что плато будто вырвалось на свободу из плена тёмно-зелёных зарослей сосны и эвкалиптов, окружавших его со всех сторон. Далее плато расширялось, поднималось вверх и неожиданно обрывалось, уперевшись в отвесный обрыв. Там проходило Ущелье Ада – ужасающая бездонная пропасть, шириной в сто шагов, разрезавшая пополам целую гору. Края пропасти соединял узкий висячий мостик, сплетенный далёкими предками из прочных лиан и корней. Глубину пропасти измерить было невозможно: гуанче говорили, что она уходит уходила к самому основанию острова. Стены пропасти были настолько отвесными, что у всякого смотрящего вниз человека кружилась голова и чудилось, что пропасть затягивает в свою утробу.

На противоположной стороне ущелья вздымалась громадная, в сто человеческих ростов, остроконечная скала. Она возвышалась над всей округой и была самой высокой горой на острове. Выше неё были только небо и звёзды. Эту скалу гуанче называли Перстом Бога. Перст Бога был началом Святой земли – владений Ачамана. Именно здесь своим волшебным посохом Бог Ачаман прочертил пропасть и вскинул свой огромный каменный палец, повелевая остановиться, развернуться и уйти прочь всякому смертному, случайно дошедшему до этого места и осмелившегося приблизиться к Его священным владениям. Не было на острове ни одной живой души, кто зашел бы во владения Ачамана и вернулся бы оттуда. Многие отважные войны острова пытались проникнуть туда, осмелившись по удали нарушить божественный запрет, однако никто из них никогда больше в селение не возвращался: за этим обрывом они исчезали навсегда, превращаясь в новые звёзды на ночном небе.

– Посмотри, сколько на небе звёзд, – объяснял маленькой Ико старик Гуаньяменье, усаживая её рядом с собой под их любимой толстой сосной у скалы. Пахло цветами и растущими вокруг стебельками аниса. – Эти звёзды – это всё люди с наших островов, принятые в царство Ачамана, переставшие жить на земле и смотрящие на нас с небес, из своего нового дома. В тот день, когда чей-то отважный сын или муж не приходит домой или когда чья-то дочь или жена не возвращается к очагу, на небе зажигается новая звездочка. Наши острова существуют уже много много лет, отсюда ушло множество славных людей, потому сейчас на небе по ночам видно столько звёзд, что бывает так же светло, как днём.

– А почему звёзды не видны днём? – спрашивала Ико, забравшись старику подмышку и согреваясь в уютном тепле его рук. Он натягивал свою теплую шкуру ей до носа, покрепче её обнимал и неспешно говорил, поглаживая свою седую бороду.

– Днём все звёзды спят, маленькая Ико. Ведь в королевстве Ачамана всё наоборот, совсем не так, как у нас на земле. Днём там наступает ночь, а ночью – день. Когда встаёт луна, звёзды просыпаются и выходят из своих хижин, чтобы с нами поздороваться. Видишь, как они мерцают? Это небесные жители машут нам с тобой рукой.

Ико тогда счастливо улыбалась и махала звёздам в ответ.

– Наивысшее счастье жить там наверху в царстве Ачамана, это лучшее, что может пожелать себе любой гуанче. Поэтому многие перед смертью идут в горы, к Священному Персту, дабы там войти в царство Ачамана и обрести вечный покой.

– И ты тоже будешь там жить? – спрашивала Ико.

– Да, все гуанче после смерти живут у Ачамана.

– А где на небе мне надо будет тебя искать?

– Видишь самые яркие звёзды на небе? Это души пророков. Я буду рядом с ними. Вон та красная – это душа пророка Йонье с Эль Йерро. Та большая желтая – душа Гуаньяменье с Тенерифе, мой отец назвал меня в его честь. А те две яркие звезды рядом друг с другом – это мать и дочь Тибиабин и Тамонанте, ясновидящие с Фуэртевентуры.

Маленькая Ико представляла, что и она когда-нибудь поднимется на эту вершину, для того чтобы встретиться с Богом Ачаманом и стать маленькой звёздочкой на ночном небе. Но только это будет ещё не скоро, а через очень очень много лет.

Находиться на плато всегда было страшновато: именно здесь, рядом со Священным Перстом, гуанче проводили обряды бальзамирования. Здесь витали души умерших, пока не поднимались на небо. Когда умирал кто-то из благородных гуанче, прежде чем бесследно исчезнуть и превратиться в звезду, он должен был оставить своё тело на земле. Пустое тело гуанче приносили к Священному Персту, промывали его морской водой, высушивали пятнадцать дней на солнце, натирали пахучими смолами и жиром и заворачивали в шкуры. Мумия благородного гуанче навечно оставалась на земле, рядом с его народом, в погребальной пещере. Многие пещеры были расположены на таких отвесных скалах, на такой высоте и в таких труднодоступных местах, что непосвященные гуанче могли только гадать, каким образом туда доставлялись мумии.

Самым почётным местом упокоения мумий на острове являлась Священная Пещера. Она находилась прямо в основании самой главной на острове горы – Перста Бога. В этой пещере никто из простых гуанче никогда не бывал. Многие даже знали о ней лишь понаслышке. Не бывала там и Ико.

Девушка остановилась перед мостом. Прислушавшись к темноте и свисту ветра в ущелье, он оглядела хорошо видимый с этой высоты остров. Её спутник во все глаза рассматривал огромную скалу перед ними и опасный узенький лиановый мостик над пропастью.

– Ты должен остаться здесь, – сказала ему Ико на своём языке. Они наконец-то добрались до места, но девушка не чувствовала ни спокойствия, ни удовлетворения. – Здесь ты в безопасности. Здесь тебя никто не найдёт. Оставайся на этом месте. Я вернусь вниз и буду искать твоего друга. Мне нужно знать, где прячутся наши враги. Как только я это узнаю, я вернусь назад.

Мужчина доверчиво смотрел ей в глаза и слушал. Он не понимал ни слова. На мгновение он показался ей маленьким мальчиком, которого она собирается бросить наедине с неизвестностью, рядом с ужасной пропастью, внутри жуткой пещеры. Она вдруг вспомнила о страшных проклятиях, которые описывал Гуаньяменье своим соплеменникам. Сейчас она испытывала судьбу этого чужеземца. А что, если Ачаман не примет его? А что, если Он отвергнет чужестранца? Мысли и чувства проносились в её голове с быстротой ветра:

«Может быть, нужно было сначала поговорить с Гуаньяменье? Спросить у него совета? Получить его благословение?»

Вместе с тем, она понимала, что не могла этого сделать: им нужно было как можно быстрей уходить из деревни. Сейчас воображение рисовало ей Худого, проваливающегося в темную бездну ущелья и появляющуюся после этого новую звезду на небе. Ей очень не хотелось, чтобы это действительно случилось. Отмахнувшись от противоречивых чувств, она дотронулась до его руки и сказала:

– Будь здесь. Спрячься в пещере. Я обязательно вернусь. Я скоро найду твоего друга.

Развернувшись, она зашагала прочь. Она решила не думать больше о худом чужеземце, а заняться главным – найти тех троих непрошеных гостей. На первый взгляд, всё выглядело легко: один из троих был ей знаком.

ГЛАВА 21

Ужинал О´Брайен в тенерифской столице. Он любил Санта Круз. По его мнению, этот город был самым испанским на Тенерифе: красивые бульвары, зелёные парки, тенистые площади с уличными кафе и фонтанами, утопающие в зелени развесистых лавров, и даже арена для боя быков. Пологие горы окружали город с обеих сторон, расстилая перед ним голубые воды Атлантики.

В столице жили другие канарцы: ухоженные, модно одетые, куда-то спешащие, обсуждающие за соседними столиками биржевые сводки, прятавшиеся от полуденной жары в кондиционированных салонах дорогих автомобилей. В Санта Крузе было много британцев. О´Брайен подсознательно любил подмечать всё большее и большее количество соотечественников в этом городе, ведь как истинный британец, он знал: остров Тенерифе всегда был в сфере интересов Британской короны.

Три раза британский флот пытался завладеть Санта Крузом. И все три раза терпел поражение. Канарцы самодовольно поместили три львиные головы на герб своей столицы, будто в насмешку над англичанами. Три головы означали три победы испанцев над английским флотом в 17 – 18 веках. Последнюю попытку предпринял в 1788 году знаменитый адмирал Нельсон, эталон любого британца, в честь которого на Трафальгарской площади в Лондоне установлен памятник. Именно здесь, на Канарах, в битве при Санта Крузе лорду Нельсону пушечным ядром оторвало правую руку. Канарцы хвастливо выставили эту старую пушку, стрелявшую по флотилии адмирала в своём военном музее. Однако, то, чего не смогли сделать англичане порохом и ружьями, они в итоге сделали деньгами. Сейчас практически весь туристический бизнес на острове контролировался английским капиталом.

Двенадцать миллионов туристов посещает Канарский архипелаг каждый год. Из них шесть миллионов приезжает только на Тенерифе. Туризм приносит колоссальные доходы владельцам отелей, гольф клубов, круизных линий, ресторанов и авиакомпаний. Весь остров, так или иначе, обслуживает туристическую индустрию. Ведь больше на Тенерифе нет ничего. Британские туристы из этих миллионов составляли почти половину.

Любопытным О´Брайену всегда казалось и то, что главные улицы Санта Круза носили имя генерала Франко. В противоположность материковым испанцам, канарцы Франко любили. Последний был военным губернатором Канарских островов и именно на Тенерифе, в лесах Ла Эсперанса – «лесах надежды» – в 1936 году он замыслил переворот. Перебравшись с войсками в Марокко, он высадился на испанский берег. Три года в Испании шла гражданская война, в результате которой Франко победил. В стране установился режим, который многие испанцы считают фашистским.

Однако канарцы к Франко относились совсем по-другому. Они были признательны диктатору за то, что именно он в конце шестидесятых открыл Испанию для туризма, и, во-вторых, за то, что именно он перед своей смертью в 1975 году возвёл на престол теперешнего испанского короля Хуана Карлоса Первого, возродив, таким образом, монархию.

В Санта Крузе у О´Брайена было два любимых ресторана: пиццерия «Да Канио» и ливанский ресторан «Эль Либано». В первом пиццу готовили в каменной печи, растопленной настоящими дровами, так что еда всегда приятно пахла дымком, а повар делал собственную пасту исключительного качества.

Второй был лучшим ливанским рестораном на Канарах. О´Брайен обожал ливанскую кухню и, устроившись за своим любимым столиком в уголке, всегда заказывал одно и то же: салатик «тапуле» из мелко порубленного свежайшего укропа, помидора и мяты, крем «хонмос» из кабачков, который нужно было цеплять из плошки куском горячего лаваша, тающий во рту арабский шашлык с политой лимончиком картошкой и арабское пирожное «ассат сарайе», украшенное тёртыми фисташками и мёдом, которое подавали здесь на десерт.

У этих двух столичных ресторанов был единственный недостаток: там не предлагали «Сэйнт Бренданз» – лучший крем-ликёр Ирландии, не идущий ни в какое сравнение с «Бэйлиз». О´Брайен считал, что «Бэйлиз» своим успехом обязан исключительно грамотному маркетингу и удачной рекламе.

Сегодня в «Эль Либано» у О´Брайена была назначена встреча. Его собеседник опаздывал. Он, точнее она, была канаркой. Для канарцев опоздания были нормой.

– Доверяй людям в главном, но не доверяй людям в мелочах, – О´Брайен недовольно хмыкнул, но тут же увидел приближающуюся к нему фигуру и заулыбался.

Замредактора тенерифского телеканала Канал Асуль Кармен Наварро была по обыкновению подтянута и элегантна: голубые джинсы, черная блузка, закрывающая горло, стильно уложенные короткие иссиня-черные волосы, алые губы.

– Карменсита! – О’Брайен поднялся и протянул ей навстречу руки. – Ты как всегда неотразима! Эх, будь я помоложе, да полегкомысленней….

Кармен рассмеялась.

– Здравствуйте, Лайам! Извиняюсь за опоздание – задержали на работе.

– Да, я так и понял, ничего страшного. Но я уже успел заказать тебе всё, что ты обычно заказываешь. Присаживайся, – он дождался, пока девушка сядет, и опустился на стул. – Что новенького?

– Сегодня по и-мейлу пришло очередное письмо. Ещё один человек видел Сан Борондон.

– Хм. Дай взглянуть.

О’Брайен развернул распечатанное Кармен письмо и углубился в чтение.

– То есть отдыхал молодой человек на Эль Йерро и однажды утром увидел на горизонте очертания острова, – прокомментировал ирландец в итоге. – Хорошо юноша пишет. Жаль, что это письмецо никто никогда не опубликует…

– Что я должна сделать?

– Ничего, – британец пожал плечами. – Он толком ничего и не видел. Таких свидетельств у нас с тобой были десятки. Ну, подумаешь – очертания острова, два холма, леса на склонах. С Эль Йерро это видал каждый пятый.

Им принесли лаваш и тапуле.

– Просто не давай ходу этому письму и всё. И наших людей на ТВ Канария и во всех газетных редакциях предупреди. Кроме тебя ни от кого из них сигналов не поступало?

– Нет, всё тихо. Ни из газет, ни с радио.

– Ну вот видишь. Мальчик написал тебе, потому что смотрел твою передачу и ты ему понравилась. Я его понимаю, – он ей подмигнул. – Не думаю, что он станет писать куда-то ещё. Ответь ему, что постараешься опубликовать его историю в вашем журнале, что с ним свяжешься, скажи, что кроме него никаких свидетельств никто тебе больше не посылал, ну и, как водится, поблагодари за труд. Ты же у меня директор по информационной безопасности, сама всё понимаешь.

Он снова ей улыбнулся.

– Я в любом случае должна была Вам доложить, – сказала Кармен.

– Ты молодец. Спасибо за работу.

Они чокнулись высокими бокалами.

– Что успела найти про русских?

– С этими проще, – Кармен выложила перед О’Брайеном две фотографии. – Одного зовут Андрей Ампилов, другого – Герман Портнов. Оба русские, оба из Москвы. Первому тридцать восемь лет, разведен, занимается охранным бизнесом, в прошлом – командир какого-то спецподразделения в русских секретных службах. Второму – тридцать пять, жена, трое детей, небольшая переводческая фирма. Первый на Тенерифе уже бывал, второй сюда летел впервые.

– Уже бывал, говоришь… – задумался британец, разглядывая фотографию Андрея. – А найди-ка мне, милая Карменсита, где он раньше останавливался. В каких отелях и когда? И проверь, знает ли его кто-нибудь в этих отелях лично? Можешь показать фотографию. Тебе, как журналисту, немногие смогут отказать в информации.

– Я уже всё узнала.

О’Брайен от удовольствия расплылся в улыбке:

– Вот потому именно ты у нас директор! Умница! Тогда давай рассказывай.

Кармен выложила на стол белый лист, на котором столбиком были перечислены все отели, в которых Андрей отдыхал и даты их посещения.

– Он всегда ездит через одну и ту же турфирму. А этого оператора здесь на острове обслуживают одни и те же гиды. Вот их имена, – Кармен выложила второй листок. На нём было три фамилии. – Здесь есть одно имя, которое Вас очень заинтересует…

Кармен указала на последнего человека в своём списке.

– Что?! – британец не верил своим глазам. – То есть ты хочешь сказать, что она может быть с ним знакома?!

ГЛАВА 22

Представшее взору зрелище впечатляло.

Герман стоял в двадцати шагах от колоссальных размеров скалы у входа в огромную тёмную пещеру. Вход представлял собой высокое, метров в тридцать, округлое отверстие. Снаружи стены были сплошь увиты плющом, с отвесных скал свисали странные желтоватые с проседью соцветия, повсюду торчали круглые плоские кактусы и тянулись вверх худосочные деревья. Зияющая чернота пещеры делала её похожей на гигантский человеческий рот. Бурная растительность нависала над входом подобно пышным усам, а вросшие в землю массивные, в половину человеческого роста, валуны напоминали редкие нижние зубы .

Необъятный массив скалы, в основании которого находилась пещера, широкой переносицей уходил в небо. Справа от него бледнела луна, и вся картина напоминала человеческое лицо невообразимых размеров, на котором луна была огромным всевидящим оком. Казалось, какой-то неведомый подмигивающий гигант холодным взглядом наблюдал сейчас за карликом Германом, в изумлении и страхе застывшим перед его ликом. Луна и звёзды заливали неприветливое плато сюрреалистическим светом и делали абсолютно неуместным присутствие на нём человека.

Войдя в разинутую пасть пещеры, Герман остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Спустя мгновение Герман увидел такое, от чего волосы на его голове зашевелились, а тело покрылась предательскими мурашками.

По периметру просторной пещеры были расставлены большие плоские камни, на которых в продолговатых корзинах были разложены люди. Камней с людьми было не меньше сотни. Разной формы и размера, эти камни объединялись удивительным однообразием лежащих на них фигур. Люди лежали в одинаковых позах: на спине, с вытянутыми вдоль тела руками. Они были одинаково завёрнуты в шкуры вместе с головой и одинаково стянуты узкими кожаными ремнями на щиколотках, коленях, талии, у предплечий и на шее. По теням и впадинам на тканях, скрывавших лица, Герман догадался, что под шкурами скрывались пустые глазницы и провалившиеся носы черепов. Германа вдруг понял, что он смотрит на мертвецов.

Вокруг него лежали мумии! Сотни набальзамированных гуанчских покойников.

Ещё со времени учёбы в институте Герман помнил, что канарские гуанче стали одним из немногочисленных народов на земле, которые знали, что такое мумификация. Причём их способы мумификации практически совпадали со способами мумификации древних египтян и племён инков в Южной Америке. Объяснить эту связь времен и культур до сих пор никто из учёных не мог.

Герману стало жутко. Как любой нормальный человек, он боялся кладбищ. Он никогда не любил на них бывать и помнил, как ещё в детстве, читая о приключениях Тома Сойера, покрывался гусиной кожей и поплотней подтыкал под себя одеяло, дойдя до того места, где два отважных мальчугана затаились ночью среди могил! Став взрослым, Герман научился переносить визиты на кладбища, однако разглядывание чужой смерти, ощущение чьей-то утраты и пугающего горя, невыразимых эпитафиями тоски и отчаянья, никогда не казалось ему увлекательным занятием. «Покойник потому и называется покойником, что его нужно оставить в покое!» – сказал он как-то своей жене.

Сейчас, когда Герман столкнулся лицом к лицу с таким количеством мертвецов из другой, чуждой и полу понятной доисторической цивилизации, ему стало ещё больше не по себе.

– Этого сейчас и не хватало… – подумал он вслух ради того, чтобы просто услышать свой голос. От неожиданного эха, гулко разнесшегося в окружавшем его безмолвии, он невольно вздрогнул.

Согласиться остаться здесь в полном одиночестве было безумием. Когда дочь туземного вождя убрала свою горячую ладонь с его руки, развернулась и пошла прочь, он едва не остановил её. Ему совсем не хотелось, чтобы она вот так уходила. Ему на секунду показалось, что она уходит навсегда. Но он замер на полушаге, на полуслове, на полувдохе, убедив себя в том, что она вернется, что она знает, что делает, и что его глупые сантименты могут только помешать. Герман понимал: девушка что-то задумала и уже начала действовать согласно своему, недоступному его пониманию плану.

Ещё эта туземка пыталась что-то ему объяснить. Женский голос и певучий древний язык на этом безжизненном плато показались ему райской музыкой. Он не понял ни слова из того, что она говорила, но жесты её были настолько красноречивы и выразительны, что он догадался, о чем шла речь. Дочь вождя просила его спрятаться в пещере. Она объясняла ему, что должна уйти, но что обязательно вернется.

Ещё не веря тому, что на его истощенную переживаниями душу выпало очередное испытание, Герман тогда согласно кивнул.

– Хорошо. Я останусь здесь и буду тебя ждать.

Девушка замолчала, пристально на него посмотрела, коснулась его рукой и, не говоря больше ни слова, направилась назад. Он смотрел ей вслед. Совсем скоро её стройный силуэт скрылся из вида, и Герман остался один. Сейчас, вспомнив об этом, Герман, сам не понимая почему, тяжело вздохнул.

Тем временем нужно было оглядеться.

Обширность первобытного некрополя впечатляла: помимо каменных плит, которые Герман уже успел разглядеть, на сводчатых стенах гигантского саркофага Герман увидел ещё два этажа погребальных пещер. Пещеры наверху были совсем небольшими, вдоль каждого этажа шла узкая галерея, подъём на которую терялся где-то в темноте. Почти все пещеры на галереях были наглухо заложены камнями, чёрной пустотой зияли немногие. Каждая ниша, видимо, предназначалась для одной мумии, но количество этих пещер говорило о том, что компания мертвецов у Германа подобралась сегодня не маленькая.

– Чувствуй себя как дома, Герман, – попытался он себя подбодрить, но получилось кисло и не смешно.

В то же время его рациональный ум, по своему обыкновению, искал позитивные стороны в создавшейся ситуации.

«Я сейчас вижу древние мумии! Только представить себе! Причём столько! Когда ещё я бы смог это увидеть!? И я, быть может, первый европеец, который видит настоящее гуанчское кладбище таких огромных размеров!!!»

От этих мыслей голова шла кругом.

Насколько он мог судить, обычных захоронений в пещере не было совсем: этот некрополь был населён исключительно мумиями. Если он правильно помнил, у гуанче существовали пещеры и для обычных захоронений, но они, как правило, устраивались отдельно от мумий. Бальзамировали гуанче исключительно благородных соплеменников, то есть Герман находился сейчас среди усопшей гуанчской знати.

Прикинув примерное количество увиденных здесь умерших, Герман вдруг понял, что мумий за многие века здесь должно было скопиться невиданное количество. Старец Гуаньяменье сказал ему сегодня, что гуанче жили на этом острове ещё до испанцев. Герман знал об этом и из курса истории испанской конкисты. Первым документально подтвержденным визитом европейцев на Канарские острова, стало путешествие генуэзца Ланчелотто Малочелло, в 1312 году открывшего остров Лансароте, в честь него и названного на испанский манер Лансаротом. Окончательно испанцы завоевали Канары в 1496 году.

«Получается, что некоторым здешним мумиям может быть более пятисот лет! – мысленно восклицал Герман. – Уму непостижимо!»

В какой-то момент он даже пожалел о том, что не был ни археологом, ни этнографом, ни антропологом. Подобное открытие с подобающей классификацией находок, квалифицированными объяснениями, выводами и какой-нибудь далеко идущей теорией, тянуло бы на открытие века, на Нобелевскую премию! Возможно, он станет первым и единственным человеком в цивилизованном мире, которому довелось увидеть настолько древние гуанчские мумии. Нужно было тщательно осмотреть и погребальные пещеры, и сами мумии.

«Бояться древнего кладбища просто смешно! – он с негодованием отмел недавние страхи. – Его надо воспринимать не как кладбище, а как исторический памятник, как археологическую находку!»

Какое поразительное стечение обстоятельств привело его к этой находке! Как ему повезло, что именно сюда туземка его отвела. Счастливая случайность! Если он поддастся сейчас сиюминутной слабости и своим нелепым предрассудкам и всё как следует не исследует, то никогда себе этого не простит.

Судьба всегда даёт человеку возможность насытить жизнь событиями! Однако событиями подобного масштаба – нечасто. Возможно, теперешний шанс – один из миллиона!

В этот момент Герман почувствовал себя Шлиманом. Он всегда восхищался этим человеком. Генрих Шлиман, сын бедного немецкого пастора, сделал себе состояние на торговле. В сорок один год он забросил свой прибыльный гешефт и решил осуществить свою детскую мечту: найти описанную в гомеровской «Илиаде» древнюю Трою и в итоге это ему удалось: несколькими годами позже он открыл миру город, пролежавший под землей три тысячелетия! Впоследствии, он вел раскопки в Микенах, на острове Итака и в Тиринфе. Шлиман, по мнению Германа, был человеком действительно выдающимся.

Герман решительно двинулся вдоль постаментов, с аккуратно уложенными на них мумиями. Он шел медленно и осторожно, будто боялся потревожить сон усопших вождей, нарушить какой-то потусторонний порядок. А может, просто по-детски боялся того, что какая-нибудь из мумий вдруг встанет со своего погребального камня и с ним заговорит. Наверное, именно так должны были себя чувствовать люди, первыми оказавшиеся внутри Египетских пирамид. Наверное, так в какие-то моменты мог чувствовать себя и Шлиман.

К счастью, занимался рассвет, и в пещере становилось светлей.

На первом ярусе пещер его внимание привлекло нечто странное. Вначале он даже не понял, чтó именно показалось ему странным, однако в следующий момент он уже стоял как вкопанный, удивляясь предмету, выходившему за всякие рамки его представлений о первобытных кладбищах.

На стене, слева он него, у входа в одну из не замурованных пещер висел большой католический крест.

ГЛАВА 23

Другого выхода у Осборна не оставалось: нужно было срочно доложить о неудаче шефу.

– Дьявол! – в который уже раз выругался Осборн и начал набирать на номер О’Брайена. Антенна спутниковой связи на мачте катера пришла в движение, автоматически раскрылась и стала похожа на маленький перевёрнутый вниз головой зонтик.

– Доброе утро, сэр, – пролепетал в трубку Осборн, когда услышал О’Брайена. Он ещё раз пожалел о том, что придётся выложить О’Брайену не самые лучшие новости. – Мы на объекте. Здесь всё под контролем. Улов есть, но не большой. – перешел он на кодовый язык. – Поймали одного тунца, второй сорвался. Видимо, кто-то спугнул. Мы продолжаем рыбалку.

Ответом Осборну была оглушительная тишина. Эта пауза показалась Осборну вечной.

– Не думаю, что рыба далеко, сэр, – начал он объяснять, не дождавшись ответа. – Сети стоят, живец подброшен. Думаю, к вечеру будут результаты.

– О´кей, Осборн, – ответила, наконец, трубка. Голос О´Брайена звучал слишком спокойно. – Держи меня в курсе и постарайся больше не портить мне утро подобными звонками.

Собеседник на том конце дал отбой. Осборн молча повесил трубку. Обычно такие сдержанные ответы у шефа означали только одно – он вне себя от ярости. Осборн не хотел даже представлять себе, как повёл бы себя шеф, если бы этот разговор состоялся не по телефону. Вывод он сделал один: единственный способ себя реабилитировать – это как можно скорее исправить ситуацию. Поиграв мышцами тренированного тела, он обернулся к стоявшим позади Танцору и Молчуну.

ГЛАВА 24

– Откуда здесь крест?! В первобытном некрополе, среди мумий!?

Изумлению Германа не было предела. Он тут же направился к таинственному распятию. Под ногами хрустели сухие сосновые ветки и шуршали камни. Помимо этих звуков вокруг стояла мёртвая тишина. В прямом и переносном смысле.

Размером крест был в половину человеческого роста. Потемневшее от времени дерево стало чёрным, хотя, возможно, просто казалось таковым от недостатка света. На стене крест удерживали каменные клинья, вбитые под перекладиной распятия. В центре перекладины были аккуратно вырезаны буквы: M.D.LXXX.IV.

– Римские цифры! – мозг Германа принялся лихорадочно восстанавливать благополучно забытую со времен института латынь. – «М» означает тысячу, «D» – половину тысячи, «L» по-моему, пятьдесят, плюс три десятки «Х» и четвёрка. Тысяча пятьсот восемьдесят четвёртый год!

Герман провёл рукой по гладкому, отполированному историей чёрному дереву. Он не мог поверить, что прикасается к настолько древнему артефакту. Он осмотрел крест со всех сторон, но других надписей не обнаружил. Ясно было одно: крест определенно имел отношение к пещере, у входа в которую Герман сейчас стоял. Заглянув внутрь пещеры, он увидел продолговатое помещение с низкими сводами. Сереющие рассветные сумерки освещали две погребальные плиты, установленные друг напротив друга по обеим сторонам от него.

Он подошел, чтобы рассмотреть их поближе.

На плитах в полуистлевших плетёных корзинах покоились точно такие же мумии, что и снаружи. Правда, на этих двух тлен был много заметней. Пропитанные древними маслами шкуры местами прогнили и рассыпались, обнажая белые человеческие кости. На головах у мумий шкуры истлели совсем: на Германа пустыми черными глазницами смотрели покрытые остатками иссохшей кожи черепа. Провалившиеся носы и редкие торчащие наружу зубы придавали черепам жуткий ухмыляющийся вид.

Стараясь не смотреть на эти ужасные остатки лиц, Герман отвёл взгляд и, не контролируя себя, перекрестился.

«Господи, насколько мы бренны, – подумал он. – Насколько бренна жизнь и сиюминутны наши переживания…»

Однако от философствования на тему человеческого существования его отвлекла ещё одна интересная находка: в дальнем конце пещеры, в самом тёмном углу, в едва заметной нише стоял обитый ржавым железом сундук. Герман придвинулся к нему.

Сундук был приземистым и совсем небольшим. По форме он напоминал увеличенную в размерах шкатулку. Крышка сундука была покрыта толстым слоем пыли. Было видно, что к сундуку не прикасались уже очень долгое время.

«Сколько лет стоит здесь этот сундук, никем не тронутый – десять, пятьдесят, триста?» – у Германа перехватило дыхание.

Насколько позволял тусклый свет, Герман осмотрел сундук со всех сторон. От острожного прикосновения к торчащим с боков проржавевшим ручкам, из-под пальцев посыпалась ржавая труха, поэтому ручки Герман решил больше не трогать. Просунув пальцы вниз, Герман проверил дно сундука и попробовал его приподнять. Для своих скромных размеров, сундук оказался на удивление тяжелым. Дрожа от волнения, Герман представил, что может в этом сундуке содержаться. Нужно было срочно вынести сундук на свет.

Стараясь не растрясти содержимое, будто у него в руках был поднос с дюжиной хрустальных ваз, он, едва дыша, медленно приподнял сундук над землей и, осторожно ступая, направился к выходу.

Выход из пещеры был залит утренним солнцем. Герман оглядел окрестности, бессознательно восхитившись открывавшимся с этой возвышенности пейзажем, и устроился на ближайшем камне, поставив сундук перед собой. Он смахнул с крышки толстый слой душной пыли ладонью, отчего рука почернела. Сейчас сундук можно было осмотреть как следует.

Сундук был сделан из дерева. Дерево было из дорогих пород, и красноватый оттенок до сих пор угадывался сквозь патину времени. Витые кованые скобы опоясывали сундук на углах, по бокам висели проржавевшие ручки. Медные клёпки давным-давно окислились и позеленели. У сундука был красивая крышка: плоская, с гравировкой, с переплетением ажурного железа и кованым отверстием замка. В центре крышки возвышалась овальная панель, в которой был сделан оттиск некого замысловатого вензеля. В витиеватом узоре угадывалась буква G. Из отверстия замка торчал исхудавший под натиском ржавчины ключ с тем же самым вензелем.

Герман собрался с духом и повернул ключ. Издав неприятный скрежет, ключ отомкнул давно не пользованный механизм. Герман задержал дыхание и потянул крышку наверх. С жутким скрипом крышка поднялась, обнажая перед Германом свои сокровенные внутренности. Пахнуло духотой и временем.

«Наверное, именно так и должна пахнуть вечность», – подумал Герман.

Древняя пыль угодила ему в нос, и он чихнул. С одинокого странного вида куста поодаль в небо вспорхнула пичуга. Пытаясь удержать выпрыгивающее из груди сердце, Герман заглянул внутрь сундука.

На дне лежали по-настоящему антикварные вещи: медная подзорная труба, старинный морской компас, растрескавшаяся курительная трубка, потускневший кинжал без ножен, несколько почерневших монет, книга в потёртой обложке, остатки пера для письма и сложенный вчетверо лист пергамента. Всё содержимое было почти в идеальном состоянии.

Пергамент, лежавший сверху, был извлечен на свет первым. При ближайшем осмотре, он оказался высушенным листом какого-то растения, по всей видимости, пальмы, из которого после обработки жирами, маслами и последующей прессовки в тропических странах делали бумагу. Нечто похожее пару лет назад Герман покупал на Кубе: подобные пальмовые записные книжки и фотоальбомы были довольно распространенным сувениром в тропиках. Посмотрев на лежавшую в сундуке книгу, Герман убедился, что и книга сделана из того же желтовато-зелёного спрессованного листа.

Боясь, что высохший пергамент может оказаться слишком ломким, Герман аккуратно ощупал лист на сгибах и осторожно его развернул. К счастью, бумага не треснула и не рассыпалась. Перед Германом появилась выцветшая, нарисованная от руки карта острова.

Надпись над картой гласила: «Sao Brandan. Terra Non Trabada». Надпись была сделана на португальском: конечные «н» в португальском заменялись на «о» и поэтому испанское «сан», то есть «святой», в данном случае писалось как «сао». Едва дыша, Герман расправил карту перед собой и принялся скрупулёзно её изучать.

Сомнений не оставалось: на карте был изображен тот самый остров, на котором он сейчас находился. На древнем плане Герман узнал очертания «рыбьего хвоста», на который их с Андреем выбросила волна, и горную гряду, отделявшую «хвост» от остальной части острова, через которую они перебрались благодаря ночному наводнению. Сам остров по форме напоминал растянутую в стороны восьмёрку или даже фигурку человека. Окружность меньшего размера, занимавшую северную часть острова, можно было принять за голову, окружность побольше, располагавшуюся в середине – за большой круглый живот, а «рыбий хвост» внизу – за ноги с расставленными в разные стороны носками.

Судя по рукописной карте, вся территория острова была покрыта холмами и впадинами, а в центре «головы» и «тела», были изображены две самые высокие островные вершины. Получалось, что Герман и туземная девушка сегодня поднялись как раз на одну из них – на южную.

Оказалось, что на острове есть несколько озёр и что на перешейке между холмами течет довольно широкая река, разделявшая остров на две половины. Перешеек располагался в низине, к которой плавно, террасами, спускались горы. Почти всю территорию острова бороздили ущелья и горные разломы, один из которых находился у Германа прямо под ногами. Ландшафт острова наводил на мысль о том, что недавнее ночное землетрясение было здесь явлением не редким.

Селений на острове оказалось предостаточно. Неизвестный автор изображал их скоплениями хижин и человеческими фигурками. Большинство селений находилось, тем не менее, на обратной стороне реки, то есть в той части острова, на которой Герман ещё не был. На карте были также отмечены несколько пещер. Некоторые пещеры древний картограф пометил крестиками. Видимо, крестики должны были означать захоронения или кладбища, поскольку самый большой по размеру крестик находился как раз на том месте, где Герман сейчас пребывал.

На карте были обозначены и прочие достопримечательности. Странной формы, загнутые к земле деревья, что росли ближе к вершинам острова, круглые столбы, беспорядочно разбросанные по всей территории, каменные изваяния всевозможных причудливых форм, одно из которых напоминало большую ящерицу, а другое – женскую туфельку. Последнее было помечено автором как «башмачок Гуайоты». Кто такая эта Гуайота, и женщина ли это вообще, на карте не пояснялось. В районе «рыбьего хвоста» Герман обнаружил изображение того самого креста, на который они с Андреем наткнулись, обследуя побережье накануне. Едва видимая поблекшая надпись под крестом гласила: «Крест Святого Брандана».

«Видимо, того самого, в честь которого остров назвали Борондоном. – логично рассудил Герман. – Интересно, что это за Святой? И кто установил его на берегу: гуанче в честь этого Брандана или автор карты? А может, сам Святой Брандан этот крест на берегу поставил?..»

При любом варианте получалось, что этот крест стоял на берегу ещё при жизни неизвестного картографа, то есть до 1584 года, и был древнее креста, висевшего у входа в погребальную пещеру.

Герман отложил карту. Значит, он действительно на легендарном Сан Борондоне! Гуаньяменье говорил правду! Исчезающий остров – не миф, а реальность!

Он склонился над остальными находками. Воображение с бешеной скоростью уносило Германа всё дальше и дальше в глубину веков, пока он извлекал на свет компас, подзорную трубу, кинжал и старые португальские дублоны. Наконец, он вынул из сундука высохшую книгу. Обложка открылась с лёгким хрустом, но тоже не порвалась. На титульном листе по-португальски было написано: “Joham Gonçallvez из Сетýбаля. Записки капитана, прожившего на острове Святого Брандана с 1570 по 1584 год вместе со своим слугой Lourenço Nunez”.

Руки у Германа задрожали.

«Невероятно! Невероятно! Невероятно!» – вот всё, что в тот момент мог выдавать его потрясенный мозг. Книга была сделана из тех же толстых зеленоватых страниц, которые он начал осторожно листать, впиваясь глазами в побледневшие от времени чернила.

В руках Германа были неровные строчки воспоминаний, написанные почти полвека назад человеком, проведшим на острове Сан Борондон четырнадцать лет! Уникальный исторический документ, ценность которого было трудно себе представить! Возможно, автор записок был единственным европейцем, кому посчастливилось здесь оказаться. Получалось, что эти записки были сродни оригиналам дневников Колумба о походе в «Индию», хранившимся за семью печатями в недосягаемых недрах испанского Архива Индий в Севилье. В этом красивом севильском здании шестнадцатого века, рядом с которым Герман не однажды сидел в кафе за чашкой ароматного андалузского кофе, на резных полках кубинского дерева хранилось тридцать восемь тысяч ценнейших документов, связанных с открытием Америки, включая, помимо прочего, и знаменитую «новую» карту мира Хуана де ла Коса, которую Герман знал наизусть.

«Капитан Гонсальвес! Канарский Колумб!!! Подумать только!»

Почерк у капитана Гонсальвеса был разборчивым, а португальский язык в написании – почти точной копией испанского. Герман, позабыв обо всём, углубился в чтение, по обыкновению, обхватив правой ладонью свой давно небритый подбородок. Он не слышал ни утреннего щебетания птиц, ни свиста ветра вокруг. Не увидел Герман и поднимавшегося из океана солнца, которое на считанные минуты вдруг подсветило туманную вершину острова Ла Пальма – в этот момент самого ближнего к Сан Борондону канарского острова. Сегодня на рассвете Ла Пальма была заметна как никогда.

ГЛАВА 25

“Безвестный читатель. Моё имя – Йохам Гонсальвес. Если Вы сейчас читаете эти строки, значит, я не зря писал свою записку. Я писал в надежде, что кто-нибудь когда-нибудь обнаружит этот удивительный остров, исследует его и описанные мною наблюдения помогут пролить свет на его замечательные особенности или станут доказательством последних. Возможно, это первые и единственные сведения об этом острове. Мне неведомо, писал ли о нём кто-либо из случайно добравшихся сюда европейцев, что им известно и из каких источников. Я изложу здесь то, что удалось узнать мне самому за четырнадцать лет, которые я и мой слуга провели на острове.

Этот остров называется островом Святого Брандана – этот тот самый остров, о котором уже сотню лет ходят легенды. Любой современный мореплаватель знает, что остров видят на горизонте как португальцы, так и испанцы. Остров пытаются найти, однако, все попытки его обнаружить до сих пор не приводили к положительному результату.

Тем не менее, смею утверждать, что это именно остров Святого Брандана и никакой другой, потому что именно здесь я и мой слуга обнаружили могилу ирландского монаха. Огромное дерево и водруженное перед ним распятие были найдены нами на берегу. Общеизвестно, что Бранданом звался ирландец, в доисторические времена открывший эту землю. На дереве же искусно вырезан ирландский символ – крест в окружности, раскрашенный красным. Гуанче не имеют представления, откуда и когда здесь появился этот крест. По их рассказам, он стоял там всегда. Гуанче и не подозревают, что означает сей символ. Им не доступна религия, они чужды христианства. Крест для них – сродни скале Перст Бога, которой они преклоняются вот уже многие поколения. Они уверены, что крест появился в момент создания острова.

Всю свою жизнь я пытался узнать, откуда гуанче было известно об острове Святого Брандана? Каким образом они прибыли на этот остров? Почему ни один европеец, сознательно пытавшийся отыскать остров, никогда не мог его обнаружить?

Открытия поразили меня! Оказалось, что гуанче, жившие на соседних островах, знали о существовании острова Святого Брандана всегда! Более того, этот остров, подстать всем остальным Канарским островам, был населён племенами гуанче задолго до прихода конкистадоров. Для канарских аборигенов остров Святого Брандана никогда не был загадкой! Он был одним из восьми канарских островов!

В продолжении конкисты, когда европейцы один за другим захватывали Канарские острова, многие гуанче спасались тем, что уходили на ещё непокорённые земли, где продолжали свободно жить и готовиться к сражениям с конкистадорами. Однако когда пал их последний оплот – остров Тенерифе – остров Святого Брандана стал единственным убежищем для всех канарских туземцев. Каждый, перед кем вставал выбор умереть или попасть в плен и неминуемое рабство, мог выбрать третий путь – изгнание. Гуанче спасались на самом безопасном из островов, при этом не покидая своей исконной земли. Неизмеримо великодушие жителей остров Святого Брандана, принявших на своей земле собратьев с соседних островов. С ними они делились землёй, кровом, одеждой и едой.

По завершению конкисты, когда земельные наделы насильно отнимались у исконных владельцев, а сами гуанче, дабы вновь обрести свободу, обрекались на шестнадцать лет откупных работ, количество изгнанников стало столь многочисленным, что переправлять их на обычных для гуанче плотах стало невозможно. Так был захвачен первый испанский галеон, который привёз гуанче с Тенерифе. Это случилось задолго до моего прибытия на остров. Установить точную дату я, сколь ни пытался, не смог.

Исчезновение гуанче скрыть от властей было невозможно, потому гуанче стали увозить сородичей на остров Святого Брандана под маской пиратских набегов. И пиратов, и корсаров в этой части Атлантики до сих пор орудует достаточно, и любой островной комендант имеет многочисленные записи того, что пираты нападают на гуанчские селения и увозят пленников на продажу работорговцам.

На остров Святого Брандана гуанче приплывали и позже. Даже за те четырнадцать лет, что я прожил на острове, здесь появлялись новые лица. Одни приплывали по одиночке, другие – целыми семьями, целыми племенами со всех уголков архипелага, со всех без исключения островов.

Несмотря на это, ни один европеец так и не смог добраться до острова. Спасением для острова стала его естественная особенность исчезать из поля зрения стороннего наблюдателя!

Я, приплыв на остров Святого Брандана на своём корабле, помню точные координаты острова, зафиксированные в судовом журнале перед высадкой на неизвестный берег. Остров Святого Брандана, восьмой и последний Канарский остров, расположен в 100 лигах* к северо-западу от Эль Йерро и в 40 лигах к юго-западу от Ла Пальмы. Его координаты: 10 градусов и 10 минут широты и 29 градусов и 30 минут долготы**. ( * – лига/лье = 5,6 км., ** – координаты даны согласно древним стандартам ещё до переноса нулевого меридиана в Гринвич. – прим. Автора.)

Прожив на острове годы, я разгадал причину исчезновения острова! Оказалось, что остров Святого Брандана постоянно движется! Именно поэтому каравелла, на которой мы причалили к острову, исчезла из вида, как только утих дождь: берег сдвинулся относительно того места, где стоял корабль. Матросы в шлюпке, видя, что корабль удаляется, по всей видимости, бросились его догонять, оставив нас на берегу, а впоследствии просто не смогли найти тот берег, где нас высадили. Координаты, записанные в нашем судовом журнале, уводили их в открытый океан!

Я провёл многочисленные исследования, пытаясь понять, каким же образом и куда движется остров Святого Брандана? Я ориентировался по звёздам, чертил схемы движения и маршруты, пытаясь предугадать, в каком конце океана мы окажемся через неделю. Однако все мои изыскания не пролили и толики света на эту удивительную особенность.

В ходе исследований я отметил, что восход и заход солнца всякий раз происходят в новом месте. Я также обратил внимание на странные особенности местной флоры: цветы день ото дня наклоняли свои головы в разные стороны. Трава вокруг деревьев здесь всегда растёт равномерно, в отличие от любого другого места на земле, где травы будет больше с солнечной стороны и меньше с теневой. В конце концов, я научился определять, в каком месте горизонта в этот день случится рассвет. У меня получился следующий вывод: солнце описывает полный оборот вокруг острова за двадцать девять дней.

Помимо движения, остров периодически погружается в воду. Погружения всякий раз сопровождается сильным штормом и ливнем. Шторм может продолжаться два или три дня. За это время остров опускается вниз на глубину, равняющуюся двум корабельным мачтам. После шторма он всплывает на обычную высоту.

Только гуанчские вожди менсеи знают всю правду о движении острова. Только они знают, каким образом можно попасть на остров, однако это хранится в строжайшей тайне. Открой эту тайну хоть одному европейцу – остров Святого Брандана постигла бы та же участь, что и семь других островов. И всё-таки для своих соплеменников гуанче оставили тайник с детальным описаниями переправы.

Я не смог узнать, что находится в этом тайнике, но я почти узнал, где находится этот тайник. Я предполагал, что он должен находится на Ла Пальме или Эль Йерро, коль скоро они находятся ближе всех к острову Святого Брандана. Оказалось, что тайник спрятан на Тенерифе. Тенерифе дольше всех оставался свободным. Именно сюда уезжали все, кто спасался от испанских гонений на других островах, и именно здесь влияние гуанче было сильнее всего. Помимо прочего, здесь было кому охранять тайник. Я полагаю, что он охраняется кем-то до сих пор.

У гуанче местоположение тенерифского тайника зашифровано в стихе. В дословном переводе на португальский этот стих звучит так:

На земле лежит человек.

Он подставил лицо восходящему солнцу.

Солнцу он здравствуй говорит -

Рот его открыт, а во рту – зуб мудрости.

Видит этого человека лишь птица.

Она всегда садится правым крылом к закату.

Но никто не знает, где она садится.

И есть ли эта птица вообще.

Лишь всевидящее око может птицу увидеть.

Но не хочет смотреть и отворачивается.

А птица продолжает сидеть

В своём гнезде.

Добравшийся до ока увидит,

Откуда наблюдает птица.

Дошедший до гнезда этой птицы узнает,

Где зуб мудрости вырос.

Видит Бог, я всё ещё тешу себя надеждой когда-нибудь выбраться отсюда на родину. Тогда я обязательно вернусь на Тенерифе с тем, чтобы отыскать этот «зуб мудрости». Храни меня Бог! Дай мне силы и мужества вернуться домой! Аминь.»

На этом старинная рукопись капитана Гонсальвеса обрывалась.

Герман вскочил на ноги и в волнении зашагал взад и вперед. Перед ним постепенно открывалась картина неведомых ему лет и событий. Мифический остров Сан Борондон через много веков обретал плоть, и доказательства его существования практически находились у Германа в руках. Если всё, о чём написал португальский капитан в своём дневнике, правда, то Герман найдёт на Тенерифе тайник и подарит миру открытие, которое может стать главным событием двадцать первого века!

– Мне нужно добраться до Тенерифе! Мне нужно найти этот тайник! – твердил он себе сквозь зубы. Его рука яростно тёрла заросший трёхдневной щетиной подбородок. – Нужно как можно скорее добраться до Тенерифе!

Положив дневник капитана в сундук, он снова склонился над картой. «Капитан что-то говорил о корабле, похищенном у испанцев. Может быть, на карте обнаружено место, где этот корабль мог стоять? Быть может, от него осталась шлюпка или ещё какое-то плавсредство?» Разобрать полустершиеся мелкие надписи на португальском языке было сложно, однако рисунки и рельеф острова был различимы хорошо.

Найдя то место, где он сейчас находился, Герман обнаружил, что огромную скалу, возвышавшуюся над ним и над всем островом, капитан Гонсальвес называет Dedo de Dios – «Перст Божий», а погребальная пещера, у входа в которую он сейчас сидел, помечена как Camino al Dios – «путь к Богу». С обратной стороны скалы-перста начинался какой-то затейливый ландшафт, который спускался к протекавшей посередине острова реке. Река называлась Rio de Angel – «Река Ангела» и отделяла эту часть острова от Valle de los Angelеs – «Долины Ангелов». Герман внимательно рассмотрел все бухты, но рисунков корабля на карте не нашел.

Внезапно крышка сундука с грохотом захлопнулась. Герман подпрыгнул от неожиданности: до того резким оказался этот звук в окружавшей его тишине. Над сундуком повисло облако пыли.

У его ног лежал комок белой бумаги. Из бумаги выкатился камень, завёрнутый туда для утяжеления. Эйфория, охватившая Германа минуту назад, испарилась. Он стал лихорадочно обшаривать глазами скалы, пытаясь отыскать, кто и откуда мог бросить камень, однако ничего подозрительного не обнаружил. Вокруг царило всё то же безмолвие. Казалось, завёрнутый в бумагу камень упал на сундук с неба. Укрывшись под сводами пещеры, Герман развернул бумагу. На большом тетрадном листе в клеточку корявыми печатными буквами было выведено по-английски: «Убирайся с моего острова». Под надписью красовалась подпись: «Капитан Гонсальвес».

ГЛАВА 26

Всполошившаяся от ночных происшествий деревня всё ещё не могла успокоиться. Войдя в свою пещеру, Ико увидела отца, сидящего у очага со своими советниками. Чуть поодаль расположился старец Гуаньяменье. Видимо, в пещере долго и горячо о чём-то спорили: занятые беседой, мужчины даже не оглянулись на вошедшую Ико.

– Я всё-таки думаю, что на нас напали соседи, – взволнованно говорил рыжеволосый Армиче, правая рука её отца. Он был высоким коренастым воином с мясистым красноватым лицом и хриплым голосом. Верхние зубы в его рту отсутствовали, будучи выбитыми в сражениях и поединках, отчего он смешно присвистывал, когда говорил. Он был одет в роскошную шкуру муфлона, на которых гуанче охотились осенью, и которые водились на острове в изобилии. Крупные пальцы беспокойно перебирали отполированные морем ракушки ожерелья.

– Кроме племени Таоро никто не знал о том, что у нас появились чужеземцы. А они не любят чужеземцев! Вспомните того беднягу, лодку которого вынесло на дальний берег два лета тому назад, и которого они поймали почти у нашей деревни, семь ночей держали в клетке, а потом отрезали голову и вывесили её на берегу, чтобы прогнать прочих непрошеных гостей. Вы все, менсеи нашего острова, встретились тогда на тагóроре и обвиняли вождя Таоро в поспешности и жестокости.

На тагóроре Ико была один только раз, когда её отец давал обет Гуаньяменье, принимая власть. «Клянусь костями того, кто назначил меня великим», – произнёс он тогда извечную клятву менсеев перед благословением Гуаньяменье. Тагóрором называлось место для благородных собраний, выложенное в форме круга плоскими камнями, на которых собирались менсеи, военные советники, знать и старейшины для обсуждения важных вопросов. Главный тагóрор на острове находился на нейтральной территории: на реке, делившей остров на две части.

– Тугуайко – единственный человек из племени Таоро, кто знал о чужеземцах, но он до сих пор здесь, в деревне, – возразил вождь. – Он не собирался к себе на северную гору до следующего дня. Поэтому он не мог рассказать о них в своём племени. Как они могли о чужестранцах узнать?

– Я думаю, что чужестранцы ушли сами, – предположил ещё один войн, сидевший напротив отца. Это был Гуадарфия, самый богатый из благородных жителей племени. Его владения простирались вплоть до побережья и включали в себя два пастбища, шесть десятков голов коз и большую хижину, сложенную из камня. В ней жили его отец, мать, жена, два младших брата и четверо детишек. – Чужестранцы сбежали, чего-то испугавшись.

– Они не знают острова, – медленно выговаривая слова, отозвался из своего угла Гуаньяменье. Он, по своему обыкновению, был хмур и задумчив. Сидя у костра и оперевшись на посох, он не отрываясь смотрел на языки пламени, будто именно в них пытался разгадать загадку исчезновения чужестранцев. – Они не знают, куда идти. Они не знают, куда плыть. И им не на чем плыть. Они ждали от нас помощи. У них не было причин бежать из деревни.

Отец Ико – менсей Аитор – согласно закивал головой, вспомнив о разговоре с чужеземцами, который пересказал ему Гуаньяменье.

В этот момент в пещеру вошел человек. Шкуры на его плечах и ногах были влажными от утренней росы, с древка копья упали свежие ошмётки глины. Это был Танаусý, один из семи гуайре – сильнейших воинов её племени, входивших в совет отца. Гуайре отбирались из благородных жителей деревни и отличались особой физической силой. Гуайре Танаусý был настолько широк в плечах, что едва проходил в широкий вход пещеры вождя, иной раз поворачиваясь боком. Тремя ударами остро заточенного камня он мог расколоть пополам валун, голыми руками сворачивал шеи пойманным муфлонам и ломал пополам стволы молодых сосен. Он слыл одним из лучших борцов на острове. Мало кто соглашался померяться с ним силой и сразиться в поднятии тяжестей во время состязаний на празднике беньесмен, который проводился сразу после сбора урожая.

Желудок Ико съёжился и отозвался неприятным холодком. Именно этого человека она разыскивала: именно Танаусý был одним из троих, напавших ночью на деревню!

«Предатель!» – мысленно воскликнула Ико. Первым её желанием было броситься на него и открыть отцу тайну о человеке, которого он всегда считал одним из лучших своих друзей. Однако этим она могла обрубить все ниточки, ведущие к захваченному им ночью беременному чужестранцу.

Оглядев собравшихся, Танаусý на мгновение остановил взгляд на Ико. Его черные глаза смотрели чуть с прищуром, будто пытаясь что–то в её лице разглядеть. Эти глаза нравились женщинам её племени. Когда-то они нравились и Ико. Сейчас они вселяли в её душу леденящий кровь ужас.

«Он не может ни о чём догадываться», – успокаивала себя Ико, почувствовав, что краска заливает ей лицо. К счастью, Танаусý уже отвёл от неё свой пронзительный взгляд и, обернувшись к Аитору, произнёс:

– Мы осмотрели всю округу, менсей. Чужеземцев нигде нет. Пляж пуст, в лесу их тоже нет. Никаких следов мы не нашли. Я выставил дозорных на всех холмах, но они до сих пор никого не видели. Мои люди отправились в горы проверить, не ушли ли чужеземцы туда. Я думаю, это единственное место, где они могут спрятаться: вблизи наших селений и на побережье, которое отсюда просматривается всегда хорошо, им делать нечего. Я отправил трёх человек к Северной горе и ещё пятерых к реке, чтобы они обследовали западный и восточный склоны. Не думаю, что эти двое от нас уйдут.

«Он уводит гуанче подальше от побережья, – думала в это время Ико. – Значит пленник где-то рядом с водой». Из своего угла она пристально наблюдала за гуайре. С виду он был абсолютно спокоен и держал себя уверенно, но без вызова, что Ико часто замечала за виноватыми в чём-то людьми.

Схватив в руки глиняные кувшины для воды, девушка выбежала из пещеры. Никто из совета, занятого обсуждением ночного происшествия, внимания на дочь менсея не обратил: она занималась обычными женскими делами.

Устроившись поодаль так, чтобы не пропустить гуайре, Ико стала ждать. Танаусý появился совсем скоро. Обменявшись парой слов с одним из своих воинов и отправив его куда-то, он пошел по петляющей среди сосен и эвкалиптов тропинке, спускаясь к побережью. Гуайре заходил в густую чащу леса, и разглядеть его быстро удаляющуюся фигуру Ико становилось всё трудней.

Через несколько поворотов Ико потеряла его из виду совсем. Уже не пытаясь скрываться, она бросилась вниз по склону, на бегу перепрыгивая через камни и ветки и петляя между стволов. В какой-то момент ей показалось, что она увидела мелькнувшую среди стволов накидку Танаусý, скроенную из белых шкур, однако через мгновение она уже сомневалась в этом, бросившись в том направлении и не увидев в итоге ничего, кроме белой пены видневшегося сквозь ветки прибоя.

Она вышла на небольшую поляну, сплошь устланную цветами, стоя по колено в траве.

– Гуайота! – в отчаянии выругалась девушка. Упоминать имя нечистой силы среди гуанче было просто недопустимо, но в сердцах, она не смогла сдержаться…. – Как он мог отсюда исчезнуть?!

Она пересекла поляну и подошла к обрыву, огромным птичьим клювом нависавшим над далёким морем. Эту скалу Ико знала с детства, она называлась Орлиная Голова и находилась на скалистом мысе, который выдавался далеко в океан. Отсюда Танаусý не мог уйти никуда: со всех сторон дорогу преграждал обрыв. Снизу доносились шум разбивавшихся о скалы волн и крики чаек. Танаусý нигде не было.

– Не улетел же он по небу! – подняла она голову.

На свежем голубом небе не было ни облачка. Залюбовавшись двумя чайками, парившими над её головой, Ико побрела назад к поляне, откуда пришла, и небо с чайками вдруг резко взлетело наверх, описав круг перед её глазами. Голубое пятно неба сузилось до узкого круглого отверстия размером с далёкое полуденное солнце. За вздох до того по локтям и по плечам больно ударили острые камни. Ико провалилась под землю.

Привычные к прыжкам ноги спружинили при касании с землей, но неожиданное падение не позволило вовремя сгруппироваться, и на локтях и плечах остались саднящие раны. Закусив от боли губу, но, не издав ни звука, Ико присела на корточки и попыталась разглядеть западню, в которую угодила.

Заслонив ладонью свет, она увидела, что находится в пещере. Точнее, это был подземный ход, один конец которого заканчивался у неё за спиной, а другой освещался в конце слабым дневным светом, проникавшим вниз откуда-то сверху: ход проходил неглубоко под землей и своды его во многих местах провалились. Ико облегченно вздохнула.

Подобных подземных пещер у них на острове было великое множество. Это были опустевшие русла, оставленные во время извержений потоками лавы, протекавшими по земле и твердевшими каменной коркой сверху. Дети в их деревне любили в таких пещерах играть. Выбраться отсюда было несложно, да и ничего интересного в этой пещере, наверное, не было. Но Ико в этой пещере ещё не бывала, и природное любопытство заставило её рассмотреть подземный ход получше.

Освещенная часть хода уходила в сторону моря и Ико двинулась в этом направлении. Под ногами хлюпала вода. Со стен свисал мох. Держась за стены, она заметила, что они влажные, совсем как в тех подземных ходах, в которых жители острова обычно собирали пресную воду. По утрам влага в таких пещерах скапливалась в таком количестве, что гуанче набирали её полные кувшины, избавлялись от необходимости спускаться за питьевой водой к реке.

Подземный ход шел под уклоном: Ико явственно ощущала, что спускается вниз. Вскоре над головой показалось ещё одно отверстие – очередной колодец, подобный тому, в который она только что неожиданно провалилась. Правда, в этом месте наружу было бы уже не выбраться: колодец был выше и ýже первого настолько, что и провалиться в такое отверстие Ико тоже не смогла.

Отсюда ход резко пошел вниз, так что Ико пришлось хвататься за скользкие стены, выставив руки широко в стороны. Из блестящих от влаги сводов тут и там выступали бесформенные ноздреватые камни.

Осторожно ступая и боясь поскользнуться, Ико продвигалась вперед, удаляясь всё дальше от освещенного солнцем пятачка. Спустившись настолько, что освещенного отверстия не стало видно совсем, девушка остановилась и зажмурилась. Её соплеменники часто использовали этот приём для того, чтобы глаза скорее привыкали к темноте. Кроме того, с закрытыми глазами обострялись чувства. Ико почувствовала на лице лёгкое дуновение ветра. Её чуткое обоняние уловило запах соли и водорослей. Ветер дул снизу. Шума моря было неслышно, но подземный ход, скорее всего, заканчивалась где-то у воды. Ико открыла глаза и двинулась дальше.

Ход расширялся, уклон постепенно исчез, своды подземного хода становились всё светлей, однако свет был необычным: рассеянным и мерцающим. Запах моря стал более явным, и Ико поняла, что мерцание на сводах и стенах – это солнечный свет, отраженный водой. Ико уже различала глухой шум прибоя, доносившийся снизу издалека.

За следующим поворотом дорогу преграждало большое бревно. Оно лежало поперёк пути, вбитое с обеих сторон в расщелины стен. Если бы не это бревно, Ико могла запросто провалиться в бездну: в этом месте подземный ход обрывался.

Перед собой она увидела огромную пещеру, свод которой озарял мерцающий блеск отражавшегося с воды света, а дно так стремительно уходило вниз, что у Ико закружилась голова. Она легла на живот и высунула голову над пропастью. Затаив дыхание, она вгляделась в глубину пещеры и поразилась открывшемуся перед ней зрелищу. Пещера оказалась глубоким колодцем, размером с лесную поляну, на которой она только что была. На дне колодца обнаруживалась подземная бухта, соединявшаяся с открытым морем высоким просторным гротом. Вода здесь была спокойной и заходила в бухту неспешной невысокой волной. Никогда раньше этого подземного озера Ико не видела.

Никогда раньше не видела Ико и такого красивого корабля, который покачивался на волнах в центре бухты. Корабль был ослепительно белым, как морская пена в лунную ночь и остроносым, как каменный нож её отца. Корабль сиял и переливался в отраженном от воды свете, как отполированная течениями ракушка – любимое украшение женщин её племени. Сверху корабль был похож на птицу – на белую чайку, севшую на воду и отдыхавшую после удачной охоты.

Внезапно Ико почувствовала угрозу.

Ничего подозрительного не произошло, но она поняла, что на белой лодке враги. А инстинкт ещё никогда её не подводил. Бросив последний взгляд вниз, она отпрянула от пропасти, быстро вскочила на ноги и почти бегом стала продвигаться назад, привычно нащупывая дорогу руками. Сомнений у неё не осталось: ночные разбойники приплыли на этой лодке, значит здесь же находится и взятый в плен беременный чужестранец.

В это время за её спиной с потолка подземного озера к стоящему на якоре «бэйлайнеру» со скоростью тридцать метров в минуту начал спускаться металлический трос микролифта, с болтающимся на конце тяжелым стальным карабином.

ГЛАВА 27

Сначала в рубке тонким противным писком запиликал детектор движения.

– У нас гости, – Осборн порывисто вскочил с обитого белой тонкой кожей дивана и стал всматриваться в изображение с видеокамеры. Писк датчика движения был самым противным звуком для его ушей. Он не любил незваных гостей. Ему никогда не нужна была компания.

Осборн одним прыжком перелетел салон «бэйлайнера» и припал к монитору радара: датчики движения были установлены у входа в наружный тоннель.

– Точно, в нашем метро безбилетник, – подземный ход, который соединял их озеро с поверхностью, Осборн прозвал «the tube» – «трубой», а в Лондоне, как известно, так называют метро.

На мониторе появилась зеленая точка, которая быстро удалялась от края тоннеля, уходя из зоны действия радара. Датчик движения они установили на потолке прямо над входом.

– Очередной кролик? – донесся до него вопрос Танцора. В этих краях действительно обитало множество диких кроликов, по ночам сводивших радары с ума.

– Слишком проворен и велик для кролика, – сосредоточенно ответил Осборн. Одним щелчком клавиши он вывел на переносной компьютер изображение с видеокамеры, снимавшей вход в тоннель из-под потолка и записывавший изображение на жесткий диск. Через 48 часов работы ненужные записи автоматически стирались и обновлялись новыми кадрами.

Не останавливая съемку в реальном времени, Осборн перемотал запись на три минуты назад и увеличил изображение. На мониторе ноутбука отразились лица двоих его «коммандос»: вся команда, сгрудившись, прильнула к экрану.

Первую минуту из темного экрана на них смотрела черное безжизненное отверстие «трубы». Затем в тоннеле показалось движение. Коммандос увидели очертания человеческой фигуры, высунувшейся из тоннеля и разглядывавшей их катер сверху. Они увидели руки, упёршиеся в края тоннеля, голову и плечи человека. Лицо скрывала грива волос, заслонившая от камеры также все детали одежды. С минуту неизвестный смотрел вниз, а затем, не поднимая головы, быстро исчез в пещере, так и не оставив Осборну шанса разглядеть свои лицо и одежду.

– Проклятье! – выругался Осборн. Он вновь и вновь проигрывал запись, пытаясь хоть что-нибудь различить на экране, то осветляя, то меняя резкость и цвета, приближая и удаляя изображение, но все его попытки были тщетны. Несмотря на солнечный полдень снаружи, здесь в подземном озере света было мало: солнце пробиралась в эту пещеру только в самые ранние часы дня. Разглядеть что бы то ни было не представлялось возможным. Отблески солнца от воды едва освещали отверстие тоннеля.

– Танцор, ты выходишь наверх! – отрывисто скомандовал Осборн и, схватив пульт дистанционного управления, привел в движение микролифт, закрепленный под сводами подземной бухты.

Карлос Рейес по кличке Танцор выбрался на палубу. Привычным движением он проверил нож за поясом и поправил надетые на ноги чуни, в которых был спрятан запасной стилет, утаенный даже от Осборна. Этот стилет не раз приносил Танцору спасение, и он не расставался с ним даже на день, как с самым дорогим амулетом.

С потолка, раскачиваясь из стороны в сторону, навстречу Танцору бесшумно спускался трос подъёмника. Меньше, чем через две минуты Танцор уже был под куполом пещеры. Ловко соскочив на пол тоннеля и пригнувшись, он надел на глаза прибор ночного видения, вытащил из-за пояса кинжал и двинулся во мрак. Незнакомец не мог уйти далеко: на просмотр видео и принятие решения их командиру потребовалось не больше трёх минут. Плюс к тому, тоннель также был коротким. Но даже если неизвестного визитёра в тоннеле нет, Танцор был уверен, что без труда отыщет любопытного наверху, среди окружавших поляну эвкалиптов.

ГЛАВА 28

Когда солнце подошло к зениту, Герман с облегчением увидел на склоне горы свою спасительницу. Дочь вождя возвращалась одна, почти бегом, не оглядываясь назад и не подозревая, что за Германом кто-то следит. Получив угрожающее послание от «капитана Гонсальвеса», Герман уже больше не выходил из пещеры, всматриваясь то и дело в окрестности, однако, как и раньше, ничего подозрительного его глаз заметить на смог.

Когда девушка достигла плато, он готов был броситься к ней в объятия, однако выражение её смуглого, с тонкими чертами, лица его остановило. Девушка пребывала в не меньшем волнении, чем он сам.

– Ты нашла их? – спросил он, и девушка без перевода поняла, о чем именно он её спрашивает.

Она кивнула в ответ.

– Умница! – обрадовался Герман. Он чуть не подпрыгнул от радости. – И я тоже кое-что нашел!

Боязливо взглянув наверх, он втащил её за рукав под своды пещеры.

– Ты только посмотри! Я нашел древний тайник!

Он выложил перед ней папирусную карту, указывая рукой на открытый сундук позади себя. Увидев сундук, гуанчская девушка помрачнела ещё больше и стала что-то быстро лепетать на своём языке. Она взмахивала руками, указывая на пещеру и на небо, закатывала глаза и отчаянно качала головой в разные стороны. Оторопевшему, ничего не понимающему Герману вдруг стало казаться, что сегодня он сделал то, чего ему делать совсем не стоило.

Он взглянул на свою находку глазами туземки и ужаснулся от мысли, что она, наверное, считает его осквернителем древнего кладбища. Он совершенно точно вторгся в чужую реликвию, в память, в священную тайну, чтимую многими поколениями потомков умерших.

– Однако, минуточку! – воскликнул он по-русски. – А как же тогда быть учёным?! Что станет с наукой, если запретить раскопки городов, изучение гробниц фараонов и размораживание застывших костей мамонтов?! Я же не выкрал какие-нибудь драгоценности или золотые слитки, оставленные умершему на память! Я взял дневник и карту! Записи, которые покойный капитан делал для того, чтобы их кто-то потом прочёл! Иначе, он бы преспокойно их сжёг перед смертью! Ты знаешь, что он пишет в начале? «Если вы сейчас читаете эти строки, значит, я писал эту записку не зря»! Он хотел, чтобы кто-то нашел этот дневник! Возможно, сейчас он в своей могиле радуется тому, что я наконец-то прочёл то, что он написал почти пять сотен лет назад!

Тем не менее, объяснить такие материи разозлённой девушке было невозможно. Она вцепилась в старинную карту и, наверное, выдрала бы его из рук Германа, если бы у неё за спиной не раздался хлопок и от стены справа не отвалился плоский кусок базальта, с грохотом обрушившийся ей прямо под ноги. Ико недоуменно посмотрела на Германа, и вдруг стала оглядываться по сторонам.

«Ещё один камень?» – подумал Герман, сразу вспомнив о записке, но тут под его ногами послышался глухой удар, и над землей стало подниматься облачко желтой пыли.

Герман, наконец, сообразил, что происходит и, схватив гуанчскую принцессу за руку, с силой рванул её к земле, в укрытие из торчащего из земли куска какой-то рыжеватой вулканической породы. Над камнем тут же взлетело ещё одно облачко песка. Сомнений не оставалось: по ним вели прицельный огонь из огнестрельного оружия.

Быстро оглядевшись и сориентировавшись, что стреляют с соседнего плато, Герман на корточках, не выпуская руку девушки из своей, пополз вглубь погребальной пещеры. С сожалением взглянув на сундук и вспомнив об оставшихся там сокровищах, Герман засунул спасённую карту капитана Гонсальвеса поглубже под рубашку. Безмолвные мумии всё также возлежали на своих постаментах, но в их фигурах, казалось, чувствовалось неудовольствие от присутствия в их обиталище живых людей и от потревоженного стрельбой покоя. Дочь гуанчского вождя озиралась по сторонам, со зрачками, расширенными то ли от темноты, то ли от ужаса, оглядывая расставленные повсюду плиты с покойниками и уходящие вверх ярусы погребальных пещер. Герман вдруг понял, что девушка никогда раньше здесь не была. Хотя неизвестно, чего она испугалась больше – мертвецов или погони.

Пятясь, как крабы, они, наконец, укрылись за надёжной базальтовой стеной. Выстрелы вроде бы прекратились: Герман не видел ни одного поднимавшегося от земли столбика пыли. Самого стрелявшего или стрелявших тоже видно не было. Должно быть, стреляли по ним с очень большого расстояния. Скорее всего, по той же причине меткостью огонь не отличался.

Уже не скрываясь, почти бегом, Герман и девушка уходили вглубь пещеры. На рассвете Герман не осмелился зайти в пещеру так далеко, поскольку здесь царила кромешная темнота. В действительности же, погребальная пещера оказалась ещё больше, чем он предполагал. Они бежали в самый дальний и тёмный её угол. Каменистый неровный пол, заставлявший непривычного к подобным ландшафтам Германа постоянно спотыкаться, уходил вниз. Своды пещеры так же становились всё ниже, и в итоге она превратилась в низкий тоннель, уводивший беглецов к крошечному отверстию в противоположной от входа стене. В отверстии просвечивало голубое канарское небо.

Герман готов уже был встать на четвереньки, настолько низким становился свод, когда за очередной свисающей сверху скалой пещера расширилась, а потолок прибавил несколько метров высоты. Выход был близок: Герман различал зеленые холмы, за которыми блестел серебряной рябью океан.

Он посмотрел на свою спутницу. Держа его за руку, рядом бежала смуглая черноволосая девушка, завернутая в светло-желтые шкуры неведомых ему животных. На минуту ему показалось, что он знает её уже тысячу лет, что однажды они уже бежали вот так по бесконечному каменистому тоннелю навстречу морю, держа друг друга за руку, ощущая каждую частичку уставших, ободранных камнями и острыми ветками тел, облизывая пересохшие губы, ища в видневшемся впереди куске голубого неба спасение и покой.

В этот момент девушка тоже на него посмотрела. Она ответила ему пристальным взглядом черных бездонных глаз и улыбнулась. Может быть, Герману это только показалось, либо очень хотелось, чтобы она улыбнулась, или он вспомнил, что она улыбнулась ему в том, другом измерении, откуда к нему пришло сейчас это неожиданное «дежа вю». Параллельная реальность? Воспоминание из прошлой жизни? Ответить на эти вопросы времени не было: они подошли к выходу из тоннеля.

Перед ними открылся потрясающий своей красотой пейзаж, полный бурной растительности, насыщенный живыми пестрыми красками цветочных полей и яркой зелени сочных лугов. Эту часть острова Герман ещё не видел. Отсюда остров оказался действительно огромным.

Возвышенность, на которой они оказались, пологой долиной спускался к небольшой реке, серебряной нитью рассекавшей остров на две половины. За рекой ландшафт плавными волнами поднимался вверх, заканчиваясь круглым куполом довольно высокой горы. Гора закрывала горизонт и уходила вдаль, рассеченная ущельями и впадинами доисторических извержений. На склонах паслись стада коз, среди лесов виднелись небольшие, засаженные где пшеницей, где кукурузой поля. Тут и там виднелись пещеры и круглые хижины небольших селений, от крыш которых к небу поднимался дымок костров. На этих склонах остров был много больше заселён.

Теперь Германа вела девушка. Эта местность была ей знакома. Она уводила Германа вниз – по лесистому холму, огибая скалу-перст с обратной стороны. Герман видел, что туземка направляется в сторону побережья, где, по всей видимости, и находился сейчас плененный Андрей.

ГЛАВА 29

Неожиданный всплеск воды заставил Осборна вздрогнуть. Он только что поднялся на палубу, чтобы осмотреть стены подземной бухты: своим глазам он доверял больше, чем видеокамерам. Обернувшись на звук, Осборн увидел дрейфующую к нему бутылку. Он взял висевший поодаль шест-глубиномер и через две минуты притянул бутылку к борту. Таких бутылок сейчас не выпускали: она была пузатой и сужалась кверху, наподобие арабских бурдюков. Бутылка была выдута из толстого зелёного стекла и могла быть неплохим сувениром в каком-нибудь марокканском магазине. Посмотрев через бутылку на свет, внутри Осборн увидел свёрнутую в узкую трубочку записку.

«Послание в бутылке? Интересно, Стинг выловил точно такую же, когда писал свою песню?» Стинг был у Осборна любимым певцом. За его гениальность ирландец Осборн прощал Стингу даже то, что тот был англичанином.

Вытащив пробку зубами, Осборн вывалил записку себе на ладонь. Это была обычная тетрадная бумага в клеточку, на которой их в детстве в школе учили писать.

«Убирайтесь с моего острова!» – прочёл он на листе. Надпись была сделана от руки, синим тонким фломастером и написана по-английски. Внутри бутылки что-то скрипнуло. Перевернув её вверх дном ещё раз, на ладонь упало кольцо. Это было кольцо Танцора.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт! – разразился проклятиями Осборн. Он скатился в кубрик, и развернул к себе компьютер. На электронном радаре слежения сигнал Танцора пропал. Передатчик у каждого из них был искусно вшит в гуанчскую одежду. Он посылал сигнал, улавливаемый выносной антенной, установленной в трёх местах на острове и на самом катере в том числе. Датчик Танцора теперь не двигался. Он неподвижно светился почти у самого выхода из подземного хода наружу.

– Дьявол! – взревел Осборн. Сюрпризы сыпались на него один за другим. Операция рушилась на глазах. «С Танцором что-то стряслось». Схватив из шкафа свою гуанчскую шкуру, Осборн нажал кнопку на пульте управления микролифтом и стал выбираться на палубу.

Второй его коммандо из своего угла молча следил за движениями командира. Осборн догадался, что тому непонятна его суета и раздражение, но решил ничего Угрюмому не объяснять.

– Пако! Остаёшься здесь, ждёшь меня. Будь на связи. И присматривай хорошенько за русским. Ты за него отвечаешь!

– О кей, босс.

– Если на связь выйдет главный, – Осборн на мгновение замялся. – Скажи что я на объекте.

– Вместе с Танцором?

Осборн снова заколебался, но всё же ответил:

– Мне кажется, у Танцора проблемы.

«Как, собственно, и у меня…» – продолжил он про себя.

По правилам работы, перед тем, как оставить командный пункт, в данном случае их катер, Осборн должен был сам известить об этом О´Брайена. Всякий раз, когда они уходили на «объект», Осборн предварительно звонил О´Брайену и об этом докладывал. Покидать базу без личного разрешения шефа ему было запрещено. Осборн был командиром операции, а командир должен был покидать катер последним.

Оставлять вместо себя кого-то из «коммандос» также категорически запрещалось. Своим «коммандос» О´Брайен доверял несильно. Здесь все были вольными наёмниками и несмотря на то, что в организацию попадали по рекомендациям, иногда устраивали сюрпризы, уладить последствия которых стоило больших затрат и усилий.

Сейчас, когда операция пошла против плана, Осборн не мог дать ситуации выйти из-под контроля. Он должен был немедленно подняться наверх и отыскать человека, обнаружившего их катер и, возможно, напавшего на Танцора. В противном случае, им нужно было немедленно с острова уходить. Уйдя с острова сейчас, Осборн подписал бы себе приговор. Невыполнение задачи было чревато одним – отставкой. Возможность совершения второй ошибки организация не допускала. Что происходило с членами организации после выхода в отставку, Осборн не знал, но догадывался, что ничего хорошего эта отставка не сулила. Но худшим для него при всём при этом было подвести О’Брайена.

Потому командир коммандос был уверен: сообщи он сейчас о своём решении, О´Брайену, тот тут же прекратит операцию и исправить ничего уже будет нельзя. Ещё раз бросив взгляд на Угрюмого, он подмигнул ему и стал подниматься на палубу. Осборн решил рискнуть.

ГЛАВА 30

Есть очень хороший способ утолить жажду, имея для этого малое количество воды. Он изобретен тысячи лет назад так называемыми туарегами – бандитами, промышлявшими на торговых путях в пустыне Сахара. Говорят, туареги на своих быстрых скакунах не исчезли из пустыни до сих пор. Способ этот прост: нужно набрать полный рот воды и не глотать, дождавшись, пока увлажнится вся полость рта и язык. Вода, которую мы проглатываем сразу, как правило, жажду не утоляет. Андрея в своё время обучили этому способу в спецшколе.

Андрей лежал связанным уже вечность. Так ему казалось. Он не помнил того, как он здесь оказался и отключение сознания объяснял каким-то наркотическим средством, которое без его ведома ввели ему в кровь. Уже оказавшись здесь, он несколько раз приходил в себя, затем снова терял сознание, но в итоге голова окончательно прояснилась, и он пришел в чувства. По ощущениям, он находился в этом помещении не более пяти-шести часов.

Челюсти сводило от того, что рот был занят большим тугим кляпом. Кляп мешал дышать и раскалился от горячего дыхания и тяжелой слюны. Больше всего хотелось пить. К счастью, всякий раз, когда Андрей издавал стон, его надзиратели реагировали и давали ему глоток воды. Рассмотреть их лица он не мог: на его глазах была плотная непрозрачная повязка. Скотчем за спиной в один узел были связаны руки и ноги. Запястья были прочно примотаны к лодыжкам, и Андрей лежал в положении пловца, прыгнувшего с трамплина в какой-то замысловатой неудобной фигуре. Как профессионал, Андрей не мог не отметить, что связали его такие же профессионалы, как он сам.

Главное открытие, которое сделал Андрей, заключалось в том, что он каким-то совершенно необъяснимым образом вернулся в цивилизацию. События последних дней не поддавались никаким разумным объяснениям и развивались с головокружительной быстротой. Все приключения на неведомом острове казались сном. Несколько часов назад он засыпал на козьей шкуре в первобытной пещере и вот сейчас его щека лежит на мягком ковролине, а нос чувствует запах кофе и стоящей где-то поблизости кожаной мебели. Непонятным оставалось только одно: почему цивилизация оказалась к нему настолько враждебной?

Больше всего ему не нравилось, что рядом не было Германа. Он не мог даже предположить, что с ним могло произойти. Любые попытки заговорить с надзирателями заканчивались кляпом во рту.

В последние часы у Андрея работали только уши и нос. Глаза не видели ничего. Прежде всего, он определил, что находится на каком-то плавучем средстве. Судя тому, как оно покачивалось на волнах, размеры плавучего средства были невелики.

«Большой корабль – вряд ли. Яхта или катер, – рассуждал сам с собой Андрей. – Судя по запаху кожи и ковролину – не из дешевых.»

Кроме того, Андрей периодически слышал звук клавиатуры компьютера и знакомый ещё со времен работы в спецслужбах писк радара и зуммер военного спутникового телефона. Вывод был однозначный: плавсредство оборудовано всей современной техникой и, скорее всего, принадлежит военным.

«Теоретически, испанцы могли поднять армию на поиски останков затонувшего самолёта, – не переставал анализировать Андрей. – И наверняка это сделали. Но если они сюда пришли, чтобы нас спасти, зачём все эти связанные руки и залепленные глаза и рот?»

Кроме всего прочего, Андрей определил, что его тюремщиков трое. Он ясно различал их всех по голосам. Один из них говорил по-английски и был у них явно главным. Именно он с кем-то связывался по спутниковой связи, и именно ему затем звонили в ответ. Двое других говорили либо по-испански, либо по-английски, но с жутким акцентом. При всёх своих никудышных способностях к языкам, Андрей мог отличить английский от любого другого иностранного языка и даже мог завернуть что-нибудь вроде «ху из он дьюти тудэй» и «Лондон из зе кэпитол оф Грейт Бритн» – остатки его бездарной школьной программы. Ну, а учитывая то, сколько раз он в последние годы бывал в Испании, испанский язык тоже был у него на слуху. Как оказалось, понимал он много больше, чем думал.

– Объясните, в чём дело? Кто вы такие? – пытался он несколько раз по-английски докричаться до своих охранников в паузы между глотками воды, но в ответ вновь получал склизкий кляп и меньшую порцию воды в следующий раз.

В эти последние минуты пребывания на плавсредстве он стал свидетелем того, как какое-то внешнее событие нарушило спокойствие его тюремщиков. Очень хотелось верить, что нарушитель спокойствия – это Герман и что он старается Андрея освободить. Однако пока это оставалось загадкой. Один за другим из помещения, в котором он находился, поспешно исчезли двое, оставив с Андреем самого молчаливого из троих.

Когда-то в спецшколе, работая со своей группой, Андрей любил повторять такую фразу: «Иногда судьба даёт человеку один единственный шанс исправить ситуацию в свою пользу. И этот шанс упускать нельзя!» Видимо, в его теперешней ситуации пришла пора претворить свой собственный девиз в жизнь. План спасения созрел сам собой.

Подождав, пока наверху затихнут шаги, а его охранник успокоится и усядется на прежнее место, Андрей застонал, сделав вид, что пришел в себя. Поскольку никаких звуков, кроме стонов и мычания он издавать не мог, он начал недвусмысленно двигать ногами и ворочаться, давая охраннику понять, что ему понадобилось в туалет. Тем более, что в туалет Андрей ещё ни разу не просился.

Кляп был рывком выдернут из его рта.

– Тойлет! – просипел Андрей, не узнав собственного голоса. – Ай ниид тойлет.

Мгновение, подумав, невидимый противник поднял его с пола на колени. Встать на ноги Андрей не мог, потому что лодыжки были примотаны к запястьям. Узел охранник разрезать не стал. Не снял он и повязку, закрывающую Андрею глаза. Охранник подтолкнул Андрея в спину, и, держа его за плечо, направил по нужному пути к туалету.

Сейчас оставалось ждать, что произойдет дальше. Андрею нужна была всего одна ошибка, хотя бы одно необдуманное движение или действие охранника. Андрей не знал, с кем имеет дело – с профессионалом или любителем, поэтому решил терпеливо ждать. Следующий шаг его конвоира должен был прояснить ситуацию и послужить сигналом к действию.

По правилам содержания пленных, в подобной ситуации профессиональный конвоир должен был создать пленному условия для справления собственных физических нужд без предоставления ему свободы. Он знал, что у любого охранника-любителя с этим всегда возникали проблемы: либо психологический барьер перед вторжением в интимность постороннего человека, либо чувство брезгливости. Ведь любому мужчине сложно даже представить, что он расстёгивает брюки другому и проделывает последующие необходимые манипуляции. У профессионального охранника подобных комплексов быть не должно.

Расчёт Андрея оказался точным. Андрей чувствовал, что его конвоир действительно был в замешательстве, соображая, что ему следует сделать. По всей видимости, помогать Андрею ему не хотелось. В конце концов, в охраннике всё-таки возобладал мужчина.

«Так я и думал – любитель», – пронеслось у Андрея в голове. Мышцы напряглись. Он был собран и готов к действию, подобно пуле, досланной в ствол пистолета.

Вначале он почувствовал усилие на запястьях: охранник перерезал скотч на его левой руке. Затем, одновременно с тем, как онемевшая рука обрела свободу, к сонной артерии прикоснулось холодное лезвие ножа. Видимо, охраннику казалось, что он нашел компромисс: сделать свободной одну руку пленника, но не снимать с глаз повязку. В этой ситуации пленник мог справить нужду без посторонней помощи. Будь перед охранником кто-то другой, возможно, так бы всё и произошло. Натренированному для таких ситуаций Андрею потребовались два движения, чтобы нейтрализовать своего конвоира.

Освободившаяся рука молниеносно взлетела вверх, ударяя охранника в челюсть и отбросив его голову назад. Одновременно Андреев затылок пронзил солнечное сплетение конвоира. Охранник отлетел от пленника, сложившись пополам и мгновенно потеряв сознание. За спиной Андрей больше не слышал ни звука.

«Рэмбо канарский, – снисходительно резюмировал Андрей и свободной рукой сорвал с глаз повязку. – В свою команду я бы тебя не взял».

За его спиной неподвижно лежал конвоир. Одеждой он ничем не отличался от прочих гуанче, которых Андрей видел на острове, разве что ногти у него были аккуратно подстрижены, и он был причёсан. Он был невысокого роста, довольно щуплый и по виду походил на типичного испанца. Проверив его артерию, Андрей убедился, что охранник жив.

«К чему только весь этот маскарад с нарядами гуанче?» – в голову снова закралась мысль о съёмках кино.

В разжатых пальцах охранника лежал стальной кинжал. Тот самый, холодный. Андрей был знаком с такими клинками – они стояли на вооружении корпуса морской пехоты США. Перерезав на руках и ногах путы из липкой ленты, Андрей встал на затёкшие ослабшие ноги и осмотрелся.

Через распахнутую дверь туалета был виден салон. Его окружал интерьер шикарной лодки: мягкий приглушенный свет, светлые деревянные панели на стенах, диваны из белой кожи, изогнутые вокруг овального стола из дерева ценных пород, сияющие кофейники и целый набор современной видеотехники. Лестница, покрытая тем же белым пушистым ковролином, вела на капитанский мостик.

– Пить!

Из большого холодильника Андрей выудил две бутылки холодного «хайнекена» и залпом их опустошил. Найдя моток скотча, он связал оглушенного охранника, заткнул ему рот кляпом и запер в туалете.

Осмотрелся. Как ему показалось, на лодке свободно могли разместиться шесть человек, но, по всей видимости, приплыло их трое. Их одежда висела в шкафу в салоне. В одежде Андрей нашел ключи от трёх разных автомобилей и три мобильных телефона. Ни документов, ни кредитных карточек с именами владельцев Андрей не обнаружил. Интерес представлял разве что брелок на одном из ключей. Это был брелок с эмблемкой «бмв» и адресом дилера этой компании на Тенерифе.

«Так, уже хлеб: раз ключи от машин с собой, значит, на них они приехали в порт, а документы у них, скорее всего, остались в машинах».

В судовом журнале был обозначен порт приписки – город Лос Гигантес на Тенерифе.

«Похоже, что приплыли действительно с Тенерифе. Ты посмотри, какие совпадения! – удивленно воззрился на судовой журнал Андрей. – Герман, насколько я помню, как раз в Лос Гигантесе собирался отдыхать. Теоретически, если бы самолёт не приводнился, Герман мог бы значит сидеть там, в порту за порцией «гиннеса» и любоваться именно этой лодочкой. Хм… Очень интересно… Хозяина лодочки нужно найти».

Другого оружия, кроме трофейного кинжала, Андрей на катере не обнаружил. Не было здесь и других людей. Что самое неприятное, не нашел он и Германа. Никаких признаков того, что кроме него здесь был ещё один пленник. Либо Герману удалось уйти, либо его уже не было в живых.

На столике перед иллюминатором стояла гора аппаратуры: переносной компьютер, радиостанция, система спутниковой связи «сэтком», радар и пульт управления микролифтом.

Андрей поднялся на палубу. Он был очень мало знаком с быстроходными морскими катерами, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что оно должно быть одним из самых дорогих в своём классе. На борту он прочёл название лодки: «Сан Борондон». Андрей хмыкнул.

Катер стоял на якоре в большой пещере. Попасть в эту пещеру со стороны океана можно было через широкую арку-вход, метров шестьдесят в высоту. Через арку синела бескрайняя Атлантика, сливавшаяся вдали с безоблачным горизонтом. Оглядев пещеру, Андрей вернулся вниз.

Холодильник просто ломился от консервированных продуктов, ветчины, копчёностей, замороженного мяса и прочей качественной еды. Не евший почти неделю привычной еды Андрей, сделал себе необъятный бутерброд и сел обдумывать следующий шаг.

У него в руках неожиданно появилось средство уйти с этого острова. Но без Германа уплыть отсюда он не мог. Если Герман был жив, его следовало отыскать и уйти вместе. Если Герман был мёртв, Андрей считал своим долгом привезти родным его тело.

«Возвращаться в гуанчскую деревню нельзя. Последнее, что я помню – это то, как мы с Герой ложились спать в пещере. Скорее всего, меня взяли в плен, пока я спал, усыпив либо газом, либо уколом. А раз меня взяли в плен в деревне, то находиться там небезопасно. А вот понаблюдать за деревней с некоторого расстояния было бы можно. И сеньора Рэмбо неплохо бы допросить, только без Германа я его не пойму. Но первым делом надо дождаться хозяев лодочки. После того и Германа будет легче найти».

На экране компьютера он видел изображение с трёх видеокамер, установленных на лодке и стенах пещеры. Почти у самого свода одна из камер выхватывала тёмное отверстие в стене и болтавшийся на переднем плане блестящий карабин подъёмного троса. Стало понятно назначение микролифта: именно так пассажиры катера высаживались на остров. Не долго думая, Андрей засунул армейский кинжал за пояс, спрятал в кармане ключи зажигания от катера, захватил большой армейский фонарь, пластиковую бутылочку с питьевой водой и вызвал микролифт.

После сытной еды очень хотелось курить. Он заглянул к связанному «гуанче». Тот пришел в себя, но лежал тихо, со страхом глядя на Андрея.

– Привет, Рэмбо. Ты очнулся? Молодец. Ты не бойся меня, я мирный. Слушай, а у тебя курить есть? Сигареты есть?

Пленник Андрея не понимал.

– Сигареты мне нужно. Сигаретс. Ду ю хэв сигаретс?

В ответ охранник замотал головой.

– Да, зря ваш Хуан Карлос курение запретил! Похоже, все испанцы сразу курить побросали.

Действительно, с января 2006 года в Испании приняли закон о запрете курения в общественных местах. А Андрей помнил ещё те времена, когда в Испании можно было курить даже в кинотеатрах и рейсовых автобусах.

– Ладно, Бог с ними, с сигаретами. Слушай, Рэмбо, я сейчас отойду не надолго, а ты полежи тут, хорошо? Только не шуми и не убегай никуда. Давай, пока.

В дверях он обернулся.

– Ты попить не хочешь? Аква?

Пленник снова отрицательно затряс головой.

– Ну, как знаешь, а то без воды плохо лежать. Ладно, я быстро вернусь. Если что – потерпи. Приду – напою.

Он запер снаружи дверь в салон, выбрался на палубу, закрепил на ремне карабин лифта и, как какой-нибудь заправский циркач, стал подниматься наверх под купол пещеры.

ГЛАВА 31

Спуск к побережью занял полдня. Уставшие и голодные, Герман и туземка шли через леса лаурасильвы, апельсиновые рощи, заросли странной формы согнутых пополам деревьев, узкие деревья-столбики папайи почти без листьев и кусты ежевики. Скалы перемежались долинами, долины – цветочными полями, поля – эвкалиптовыми и сосновыми лесами. По пути они встретили пару селений, которые девушка обходила стороной.

– Как тебя зовут? – спросил Герман.

Девушка его не поняла. Вспомнив все примитивные фильмы о первых контактах с инопланетянами, виденные в детстве, Герман приложил ладонь к своей груди и сказал:

– Герман. Я – Герман. А ты? – и показал рукой на туземку.

– Ико. – сразу догадалась дочь вождя.

– Ико? – обрадовался Герман. – Ико. Красивое имя.

Девушка в ответ улыбнулась и потянула его за собой, вниз к недалёкому уже побережью.

«И сама девушка поразительно красивая», – думал Герман на ходу. На вид ей можно было дать лет двадцать. Внешность у Ико была и правда необычной. Худое лицо. Остренький носик. Большие чёрные внимательные глаза. Внешние уголки глаз находились чуть выше тех, что внутри, поэтому в разрезе глаз было даже что-то азиатское. «Вот и думай после этого, откуда гуанче здесь появились, и берберы ли они вообще…» Высокие скулы подчеркивали впалые щёки. Большой рот с сочными и мягкими на вид губами до ужаса хотелось поцеловать. На аккуратном подбородке была видна чуть заметная ямочка.

Ростом она была чуть ниже Германа, то есть почти метр восемьдесят. Молодое загорелое тело с рельефным животом, узкой талией и развитыми формами давно уже отвлекали мысли Германа от более конструктивных тем, но Герман старательно гнал их прочь. Узкие запястья и лодыжки были украшены браслетами из мелких камешков, на шее висело красивое ожерелье из красных и белых отполированных ракушек.

«А вот я, наверное, сейчас красавец», – подумал Герман.

Он представил свою красную от канарского солнца физиономию и заросший щетиной подбородок. Герман ненавидел небритость, ещё больше – всевозможные бороды и бородки и испытывал глубочайшую признательность Петру Первому, заставившему Русь побриться. Сейчас он боялся даже представить, во что превратилась его лицо за четыре дня, проведённых без бритвенного станка.

Его одежда тоже оставляла желать лучшего: джинсы были в нескольких местах продраны, а первоначальный цвет рубашки определить было уже невозможно. Четырёхдневное отсутствие тёплого душа, если не считать позавчерашних купаний во время наводнения, обаяния Герману также не добавляло.

«Ты ей, Герман, явно не пара, так что расслабься», – то и дело успокаивал он себя, но получалось это совсем неубедительно.

«И не забывай, что ты женат и у тебя дети!» – это действовало лучше.

Было уже, наверное, часов шесть или семь и солнце скрылось за округлой горой, заслонявшей горизонт на западе, когда двое беглецов спустились к побережью. На обгоревшее с непривычки лицо Германа дохнула долгожданная прохлада. Когда внизу послышался шум прибоя, и стал заметен запах моря и йодистых, оплетавших берега водорослей, Ико, наконец, замедлила шаг и остановилась. Герман устало прислонился к сосне. Его выносливая, привычная к нагрузкам спутница, будто только пробудилась от здорового крепкого сна: была свежа и полна сил.

Они стояли на довольно обширной лужайке, отвесно обрывавшейся вниз и окруженной со всех сторон лесом. Ико указала куда-то в центр поляны. Там Герман заметил небольшое зияющее черное отверстие.

– Нам туда? – неуверенно спросил он. – В пещеру?

Провал в земле совсем не казался ему уютным, да и пещер на сегодня было для него более чем достаточно. Но Ико, к его досаде, кивнула.

– Андрей там? – снова спросил Герман, жестами изобразив большой живот, так что девушка улыбнулась, видимо, догадавшись, о ком идёт речь. Она снова кивнула.

– Тогда идём, – скомандовал Герман. Он нагнулся над отверстием и заглянул вниз. Он увидел вытянутую, как тоннель пещеру, которая уходила куда-то в сторону и вниз. Скорее всего, это действительно был какой-то подземный ход. Не думая и секунды, он спрыгнул вниз.

Отверстие, через которое он проник в пещеру, осталось над головой. Он увидел лицо Ико, в обрамлении черных завитков волос и, сам не зная почему, улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ, собираясь спуститься за ним. В тот же момент голубое безоблачное небо над её головой заслонило оскалившееся, перекошенное злобой лицо. Короткие прилизанные волосы были зачёсаны вперед и ровно подстрижены. Казалось, что лба у этого человека не было совсем. Через бледную, будто прозрачную кожу, можно было разглядеть красные ручейки вен. Запавшие бледно-жёлтые глаза под светлыми бровями лихорадочно сияли. Человек был похож на больного желтухой. С крупных зубов сорвался какой-то утробный рык.

– Ико!!! – только успел выкрикнуть Герман.

Но его округлившихся вдруг глаз, видимо, стало для девушки достаточно. С какой-то противоестественной ловкостью она нырнула куда-то под голову желтушного. Её лицо молниеносно исчезло из отверстия. По шуму снаружи и по гулким ударам по земле Герман понял, что между желтушным и Ико завязалась борьба. Герман бросился Ико на помощь.

Уцепившись за края отверстия, он подтянулся и почти выбрался наверх. Тут в его солнечное сплетение вонзился страшной силы удар. Невероятная боль разорвала живот, перехватив дыхание и застлав потемневшее сознание тысячей сияющих точек. Казалось, этот чудовищный по силе удар выбил из Германа весь дух. Он действительно задыхался. Его рот жадно заглатывал кислород, пытаясь заполнить съежившиеся до миллиметра лёгкие. Так должна себя чувствовать рыба, вытащенная рыбаком из воды. Пальцы его разжались, Герман рухнул на землю и сложился пополам.

«Это засада. Их было двое», – промелькнуло в сознании.

Поднять голову от земли было выше его сил. Пытаясь понять, кто и откуда его атаковал, Герман заморгал слепыми в темноте глазами. Последнее, на чём его зрение успело сфокусироваться, был огромный ботинок, стремительно приближавшийся к его подбородку. Успев каким-то чудом увести из-под удара лицо, Герман почувствовал раздирающую боль у виска и уха. Сразу после этого он погрузился в темноту.

ГЛАВА 32

«Бэйлайнер» на полном ходу мчался на восток. Два сияющих винта пятисотсильным мотором вспенивали воду за бортом и уносили русских робинзонов всё дальше от Сан Борондона. За спиной склонялось к закату солнце, подсвечивая сзади два куполообразных вулкана, постепенно исчезавших в дымке водяных испарений и мареве спадавшей понемногу жары. Андрей управлял катером, то и дело сверяя маршрут с компасом и постукивая пальцем по дисплею радара, вяло показывавшему безжизненность окружающей акватории.

Герман всё ещё без сознания лежал рядом.

За те полдня, что Андрей был предоставлен себе, он основательно обследовал окрестности подземного хода. Освещая путь мощным армейским фонарем, прихваченным с катера, он очень быстро дошел до отверстия, выходившего из подземной бухты наружу. Пол был на удивление ровным, тут и там под ногами блестела вода. Никаких ответвлений, лабиринтов и ловушек Андрей не обнаружил. Заканчивался подземный ход достаточно широкой пещерой с низким сводом. Над головой зияло отверстие, выводившее наружу.

Высунувшись из отверстия, Андрей обнаружил, что находится на большой зелёной поляне, с одной стороны заканчивающейся высоким отвесным обрывом, а с другой окруженной густым сосново-эвкалиптовым лесом. Оглядевшись по сторонам, он понял, что его местопребывание за ночь не изменилось – он находился на Сан Борондоне.

«М-да. «Чудес не бывает»: папа, как всегда прав».

Этой поляны Андрей раньше не видел, но другого пути, по которому его могли дотащить до катера, здесь не было.

Поляна почти нависала над морем. Опасно свесившись вниз, Андрей понял, что вход в подземную бухту, где был пришвартован катер, располагался чуть в стороне, под скалой, которая напоминала крючковатый старушечий нос или большой орлиный клюв.

Арка, служившая входом, должна была находиться точно под этим клювом. Сверху разглядеть её было невозможно. С берега она также была вряд ли видна: отвесные обрывы в этом месте не оставляли шанса добраться до неё, идя вдоль моря. Пологий берег здесь отсутствовал. Возможно, более укромной бухты на всём острове было не найти.

Ждать своих врагов Андрей решил в пещере. Оставшиеся пассажиры катера «Сан Борондон» должны будут возвращаться тем же маршрутом. На открытой поляне устраивать засаду было слишком рискованно, а тёплый приём Андрей хотел устроить ещё до их прибытия на катер. Он спустился назад в подземный тоннель.

Расчёт был следующим: после дневного солнца любой попавший в пещеру человек потеряет на время способность видеть. Глазам требуется десять секунд, чтобы привыкнуть к темноте. Этих десяти секунд Андрею хватит, чтобы уложить хоть шестерых. Если похитители явятся ночью, можно будет ослепить их ярким светом фонаря. Если эти двое будут возвращаться не по одиночке, а вместе, точно также бесшумно можно нейтрализовать их обоих. Способностей в этом Андрею было не занимать. Ни один спецназовец не терял своих навыков до конца своей жизни.

Дожидаясь хозяев лодки, Андрей разглядывал пещеру. Прямо под отверстием, ведущим наверх, находилось углубление, своеобразная ниша, в которой мог свободно поместиться человек. На полу в нише он нашел половину большой, отполированной морем красной ракушки.

«Не иначе, кто-то недавно обронил», – подумал Андрей: скол был свежим и сильно царапался.

Подобные ракушки вешали себе на шею почти все гуанче, которых Андрею довелось на этом острове увидеть. Точно такие же отполированные ракушки болтались и на шее пленённого им испанца. Предположив, что местные жители в эту пещеру забирались не часто – иначе не стали бы бандиты здесь так спокойно швартоваться – Андрей решил, что ракушка могла отломиться от ожерелья кого-то из его конвоиров. Это лишний раз подтверждало то, что он ждёт их в правильном месте.

Герман нарисовался в подземном тоннеле совершенно неожиданно. Андрей среагировал быстро. Уже занеся ногу для последнего удара, Андрей вдруг узнал в сложившемся пополам человеке знакомые черты. В ту самую секунду, когда его нога угодила противнику в ухо, он понял, что человек, принятый им за врага – это Герман. Не теряя ни секунды, Андрей бросился к товарищу. Герман от удара потерял сознание. Сверху доносились звуки борьбы, но кто и с кем дрался наверху узнавать было некогда, да и незачем: Герман был рядом с ним. Взвалив похудевшее тело товарища на плечи, по уже знакомому подземному ходу Андрей почти бегом вернулся на катер.

– Здорово ты меня вырубил… – услышал он вдруг знакомый голос.

– Герка! Живой! – обрадовался Андрей, бросив штурвал и спустившись к другу. – Давай, садись!

Они крепко обнялись. Оба были по настоящему рады видеть друг друга.

Полчаса спустя, не жуя глотая сыр, ветчину, красную икру и шоколад, и запивая свой долгожданный «цивилизованный» обед «хайнекеном», двое друзей взахлёб делились событиями минувшего дня. Герман узнал о том, что происходило без него на катере, а Андрей – обо всех перипетиях ночи, о спасительнице Ико, о пещере с мумиями и о древнем португальском капитане.

Герман помрачнел лишь дважды. Во-первых, ему не давала покоя судьба Ико: перед глазами до сих пор стояло безумное лицо желтушного. И, во-вторых, были потеряны бесценные дневники капитана Гонсальвеса! Они остались в пещере, в сундуке, который пришлось бросить, спасаясь от погони. Герману удалось сохранить у себя лишь карту.

– Андрей, всё-таки я настаиваю на том, чтобы вернуться на Сан Борондон! – говорил, горячась, Герман. – Ты просто не видел это лицо! Это лицо убийцы! Я переживаю за Ико! И дневник капитана нужно забрать! Он лежит прямо у входа в пещеру! Это же ценнейший уникальнейший документ!

Долго уговаривать Андрей себя не дал. Конечно, опыт говорил ему, что возвращаться в подземную бухту опасно, что найти пропавшую книгу не так просто, и что если гуанчская девушка действительно сражалась с каким-то белобрысым убийцей, то, вероятнее всего, за её судьбу беспокоиться уже поздно.

Ещё одной его заботой было горючее: если цивилизованные острова были слишком далеко, топлива могло просто не хватить на то, чтобы вернуться затем с Сан Борондона. Сориентировавшись по компасу, он всматривался в линию горизонта на востоке. Вечерело. Дымка испарений с воды и потемневшее небо затрудняли видимость. Ни самих островов, ни их контуров видно не было. Однако на северо-востоке виднелось скопление облаков. Похожую картину он всегда наблюдал с Тенерифе, глядя на Гран Канарию и Ла Гомеру. Именно такие облака обычно собирались над островами. Этим признакам можно было доверять.

– Думаю, что острова рядом, – сказал он в итоге Герману. – Едем.

Андрей развернул катер к Сан Борондону. Дружба Германа была ему дороже всех опасений. Раз Герман считал нужным вернуться, нужно было вернуться и всё разыскать.

Близилась ночь. Погода портилась. Океан за бортом постепенно терял прозрачность и темнел. Ветер усиливался, и небо стали затягивать непонятно откуда налетевшие тучи. К тому времени их катер отплыл уже достаточно далеко от Сан Борондона и остров угадывался теперь лишь облачными очертаниями на сумеречном небе.

Андрей включил корабельный радар, над головой завертелась антенна. Экран радара осветился мягким зеленым светом.

– Странно, что на радаре соседних островов не видно, – Герман тоже прильнул к радару. – Если в той стороне уже видна Ла Пальма, то радар должен её показывать.

– Видимо, она пока далеко, – отозвался всё больше хмурившийся Андрей. – А дальность у такого радара должна быть приличной…

– Но только где же…

– То-то и оно, Гера… – Андрей внимательно смотрел на товарища. Лоб покрылся предательской испариной.

– … так, а почему не видно… так, а где же сам Сан Борондон?!…

Друзья выбежали на палубу. Начался дождь. Он усиливался с каждой секундой, молотил по палубе, по крыше капитанского мостика и по ним самим неожиданно сильно и со всё нарастающим грохотом, будто их поставили под струю из пожарного брандспойта с давлением в несколько атмосфер. Вырывая друг у друга бинокль, друзья по очереди всматривались в горизонт. В западном направлении, где только что был Сан Борондон, расстилалась лишь тёмная гладь океана, пенившаяся под плотными струями дождя и завешенная, словно театральным занавесом, мрачным атлантическим туманом. Горизонт был настолько пустынным, что любой сторонний человек сразу бы решил: никакого острова здесь и быть не могло.

Несмотря ни на что, друзья ещё час гнали катер на запад. Андрей стоял у штурвала, а Герман оставался под дождём на палубе, вглядываясь в ночь перед собой и готовый в любой момент просигналить Андрею о близости берега. Радар безмолвствовал. Они отклонялись то в южном, то в северном направлениях, но острова и след простыл.

Ближе к полуночи Андрей втащил промокшего до нитки рыдающего Германа в салон и повернул «бэйлайнер» на восток.

ГЛАВА 33

Дитер Ленгинг очнулся под вечер. Он чувствовал, что лежит на холодной земле, и что у него замёрзла спина. С трудом пошевелившись, он открыл глаза. Перед ним была та самая поляна, на которой он дрался с полоумной дикаркой. Не смотря на то, что она ловко уворачивалась, он был намного сильнее её, поэтому справиться с ней было несложно. Он почти связал её по рукам и ногам. Как она изловчилась и внезапно ударила его камнем по голове, он даже не успел заметить.

Ленгинг попытался сесть. Сначала удивившись, а потом разозлившись на то, что сделать этого ему никак не удаётся, он вдруг понял, что связан. Над самым его ухом раздался полный нескрываемой злости голос:

– А ты, чёрт тебя побери, кто ещё такой?

Сказано было по-английски. Немец понимал английский и испуганно уставился на говорившего. Это был здоровый хмурый британец, с остриженной наголо головой, с вытатуированным под правым ухом японским иероглифом. Прямо перед носом Ленгинга нависли огромные кулаки, которые британец сжимал до такой силы, что хрустели суставы пальцев. Этот звук был Ленгингу очень неприятен: он не сулил ничего хорошего.

– Я Ленгинг, – промямлил немец. – Дитер Ленгинг.

– Откуда ты?

– Я из Франкфурта. То есть приехал с Тенерифе.

– Что ты здесь делаешь?

Немец замялся. Раскрывать правду ему не хотелось, но он понимал, что в его положении любая ложь может дорого ему обойтись. Возможно, именно правда позволит ему выбраться из всей этой истории.

– Я ищу здесь сокровища, – несмело проговорил он.

– Что? – опешил британец.

– Я ищу клад. Пиратский клад, который здесь спрятали в шестнадцатом веке.

– Какой ещё клад!?

– Мистер Райлли, я знаю, что вам всё известно о Сан Борондоне. Я знаю, что ваша организация охраняет остров от внешних вторжений. Но…

– Откуда ты знаешь моё имя? – перебил его пришедший в себя Осборн.

Возможно, Ленгингу следовало демонстрировать свою осведомлённость не так поспешно.

– Я… Я знаю Вас и вашу команду, – ответил немец. – Меня привёз сюда ваш помощник… мистер Танцор…

– Что?!?!?! – Осборн вскочил на ноги. – Где этот сукин сын?!

– Мистер Танцор ждёт меня в условленном месте. Это недалеко.

– То есть вся эта история с посланием в бутылке, это кольцо – это его рук дело? Это всё было подстроено? Я так и знал… – в сердцах он отшвырнул от себя попавшуюся под руку ветку.

– Не горячитесь так, мистер Райлли. Я думаю, что мы сможем всё обделать полюбовно. Так сказать, к обоюдному удовольствию обеих сторон.

– О чём ты говоришь?

– Я уже сказал вам, мистер Райлли, что приплыл сюда за кладом. Это очень большой и очень богатый клад. Сокровищ там хватит на всех!

Осборн замолчал и сел рядом с немцем. По его глазам Ленгинг понял, что произнеси он сейчас хоть одно слово неправды, британец тут же раздавит его, как червя. Убедившись, что Райлли успокоился, немец продолжил.

– Видите ли, я человек очень мирный, мистер Райлли. Но мне посчастливилось быть внуком очень воинственного человека. Точнее даже не внуком, а пра-пра-правнуком. Этого моего дальнего предка звали Педру Велью. Он был португальцем, из маленького бедного города Сетубаль. И разбогател он на том, что стал водить торговые корабли в Бразилию. Назад из Южной Америки он привозил перуанское серебро и изумруды. Со временем он сделался лучшим штурманом португальского торгового флота, заимел свой собственный трёхмачтовый галеон и поселился в Лиссабоне. Умер он богатым и знатным человеком и если бы не знаменитое лиссабонское землетрясения и пожар в 1755, в португальской столице вы смогли бы сейчас посетить небольшую часовню, которую Велью построил на свои собственные сбережения.

Затем род Велью расширился и шагнул далеко за пределы Португалии. Одна из его правнучек оказалась замужем за бароном Леопольдом Фейхтвессером, известным виноделом из Альзаца, который прославился тем, что продавал лучший в тех землях айсвайн. Да, да, то самое знаменитое вино, которое делают из винограда, собираемого в самом начале зимы, после первых заморозков и исключительно ночью, при свете фонарей! Именно поэтому у айсвайна такой изумительный тончайший и насыщенный сладкий букет! Вино это редко где купишь, оно настоящий раритет и стоит немалых денег, но я уверен, что Вы его пробовали… Как, Вы не слышали об айсвайн?! О, вы обязательно должны его попробовать, мистер Райлли! Не пожалейте на него ваших денег!

Ирландец нетерпеливо хрустнул костяшками.

– Да, да, ближе к делу, понимаю… Так вот от этого Леопольда Фейхтвессера начался и мой собственный род. Я его внук в девятом поколении, – Ленгинг сделал эффектную паузу, но британец угрюмо молчал, лицо его не выражало никаких эмоций, и немец даже испугался, что тот не улавливает смысл разговора вообще. Он решил побыстрее вернуться к Сан Борондону.

– И вот однажды одна из моих бабушек решила открыть своим внукам старинную семейную реликвию. Она прочла нам предсмертное письмо Педру Велью, написанное его собственной рукой, о неких сокровищах, которые были спрятаны на острове Святого Брандана в Атлантическом океане.

В этом письме мой прапрапрадед писал, что во время одного из своих плаваний потерял на необитаемом острове нескольких человек из команды. Всю жизнь он мучался чувством вины и в последние годы плавал вокруг Канарского архипелага, пытаясь найти тот самый затерянный в Атлантике необитаемый остров. В итоге это ему удалось. Его привёл туда старый пират, промышлявший на закате лет тем, что тайно перевозил не покорившихся туземцев на неизвестный испанцам Сан Борондон.

Однако прапрапрадед приплыл на остров слишком поздно: члены его команды давным-давно умерли и были похоронены в одной из пещер среди туземных мумий. Всё, что от них осталось – это кости и добрая память. Педру Велью, тем не менее, хотел воздать должное бывшим членам своей команды. Он выпил на их могилах два бочонка вина, набил их драгоценностями и золотыми дублонами, которые, как он считал, причитались умершим, и спрятал их в надёжном месте. На могиле моряков он оставил карту острова, где пометил место клада.

Долгие годы эти воспоминания в нашей семье никто всерьез не воспринимал, потому что все в этом мире знают, что Сан Борондон – это вымысел. Однако я решил более подробно изучить вопрос таинственного острова и обнаружил огромное количество документов, подтверждающих существование Сан Борондона! Сотни многочисленных очевидцев говорят одно и то же: Сан Борондон действительно существует. А раз существует Сан Борондон, то должен существовать и клад моего прадеда! Долгое время я вёл переписку со всеми, кто мог бы помочь мне найти Сан Борондон, и вот один из моих адресатов посоветовал мне обратиться к мистеру Танцору – Вашему коллеге, который, как мне отрекомендовали, смог бы помочь мне в этом деле больше остальных.

Ленгинг увидел, как дрогнули желваки на скулах ирландца. За всё это время тот не проронил ни слова.

– Мистер Танцор любезно согласился перевезти меня на Сан Борондон. В обмен за небольшую долю из найденного клада, разумеется. А сейчас мне бы хотелось предложить сотрудничество и Вам, коль скоро в Вас я вижу человека, способного мне помочь на данном этапе много больше, чем мистер Танцор, – Ленгинг замолчал и вопросительно смотрел на британца.

– Это ты подбросил мне бутылку с запиской?

– Нет, Вы знаете, записки были идеей мистера Танцора. Хотя я лично подбросил одну этому русскому.

– Ты видел русского?

– Да, он прятался как раз в той пещере, где находятся могилы моряков моего прадеда.

– Так ты нашёл ту самую пещеру?

– Да, мистер Райлли.

– И … карту клада?

– Ммм, – замялся немец. – Я нашел то место, где лежала карта. Однако саму карту умудрился забрать этот русский.

– Карта у русского?! – изумился Осборн. Уж слишком хорошо для этих русских всё складывалось. Если бы не тот факт, что они оказались на Сан Борондоне из-за аварийной посадки самолёта, Осборн бы думал, что все последние события – это части тщательно спланированного плана.

– Да, этим русским действительно везёт! – будто прочёл его мысли Ленгинг. – Я уже жалею о том, что мы подобрали их в открытом океане.

– Что?! – Осборн от изумления выпучил глаза.

– Да, – хмыкнул немец. – Мы нашли их совершенно случайно, ночью, когда плыли на Сан Борондон. В тот день как раз произошла та самая авария на русском самолёте. Мы увидели их тела в воде. Они оба были без сознания. Мы догадались, что они с самолёта. Эти двое русских почти погибли. Окоченели, как кусок мяса в морозильнике. Мистер Танцор даже думал, что спасать их бессмысленно. Но они дышали. Ваш коллега посоветовал высадить их на самом безлюдном берегу подальше друг от друга. Кто мог подумать, что после стольких часов в холодной воде они придут в чувства? Кстати, за спасение я позволил себе взять у одного из них небольшую награду. – и Ленгинг скосил глаза на запястье связанной руки, на которой блеснул массивный «картье».

Осборн брезгливо усмехнулся:

– А ты, похоже, такой же пират, как твой дедуля.

– Ну что Вы, мистер Райлли, мой прадед был очень уважаемым штурманом и порядочным человеком.

– Пойдём искать Танцора, – Осборн выхватил из-за пояса нож и освободил ноги искателя сокровищ от скотча.

– Только пообещайте не делать ему ничего плохого, – засуетился Ленгинг.

– Ну, это уже я сам решу.

– Нет, мистер Райлли, – с неожиданной для Осборна твёрдостью в голосе произнёс немец. – Я хочу на этом настаивать. Мы с вами деловые люди. Мистер Танцор давно мечтал уйти из вашей организации, но ему были нужны для этого деньги. Я не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое.

При мысли об уходе из организации Осборн сник, видимо, вспомнив, что за провал операции отвечать перед О´Брайеном придётся ему. Жажда расправы с предателем Танцором тут же улетучилась в никуда. Он кивнул.

– Только не называй меня по фамилии.

– Хорошо. А как Вас называть?

– Зови меня Осборн. И руки я тебе пока развязывать не буду. Сначала доберемся до Танцора.

ГЛАВА 34

– Понимаешь, Андрей, если мы с тобой отыщем этот тенерифский тайник, мы сможем узнать точные координаты острова на каждый данный момент времени! – Герман в волнении мерил шагами каюту и размашисто жестикулировал. – А может быть, точные даты всплытий и точное время, когда к острову можно будет подплыть. Я думаю, это каким-то образом там можно вычислить! Это же именно то, что на протяжении веков пытались узнать все те несчастные, которые отправлялись к Сан Борондону и никогда его не находили!

– Логично, Герман. Только мне почему-то кажется, что этот тайник уже нашли, – охладил пыл товарища Андрей.

– С чего ты взял?– удивился Герман.

– Как смогли эти трое подплыть к острову и высадиться на нём тогда, когда им это было нужно – в тот день, когда на этот остров попали мы? Больше того, этот грот – идеальное укрытие для любого судна, желающего пришвартоваться к острову инкогнито. В гроте – явно подготовленная база: на потолке – микролифт с тросом, напротив входа – видеокамера, радиосигналом передающая изображение на компьютер внизу, то-сё. Понимаешь, за полдня это всё не сделаешь. Сюда эти люди заплыли не случайно и они здесь не впервые. Это первое и главное. Во-вторых, посмотри на их одежду: одеты как гуанче, каменные ножи вместо оружия. Эти люди готовы к спектаклю, у них всё под рукой. В-третьих, на острове – ни одного признака цивилизации. Это говорит о том, что эти сведущие люди себя не выдают: домов не строят, причалов тоже, приплывают сюда тайно и также тайно уплывают. Они давно знают способ попасть на Сан Борондон.

– И вдруг на острове оказались мы.

– Именно. Суди сам: раз сами они своего присутствия не афишируют, то напрашивается логичный вывод: они не хотят, чтобы аборигены Сан Борондона знали о существовании цивилизованного мира. Представь, как это сложно: он у гуанче под боком. Возможно, эти люди всеми возможными способами ограждают местных жителей от цивилизации и от незваных гостей вроде нас. Поэтому за нами сразу и приехали. Приехали зачем? Затем, чтобы нас отсюда как можно скорее убрать. Как тебе версия?

– Всё логично, всё объяснимо. Но, возможно, есть и ещё один момент. Ограждая остров от цивилизации, эти люди ограждают и саму цивилизацию от знаний об этом острове. Этим людям, может быть, невыгодно, чтобы мы с тобой, узнав об острове, растрезвонили о нём по всему миру.

– Вполне возможно. Но зачем нас хотели отсюда убрать? Можно просто отрезать пути к цивилизации и оставить нас на острове, разве нет?

– Об этом я уже думал. В таком случае, мы с тобой можем внести смуту в местные умы. Будем учить гуанче колесу, построим телегу, научим строить каменные дома, плавить железо, рубить лес и делать доски, а там чего гляди, сколотим из этих брёвен и досок корабль.

– И прощай, тайна…

– И прощай, тайна.

– Кому же всё это может быть нужно?

– А вот это вопрос.

– А давай-ка, мы об этом спросим нашего дорогого налётчика-похитителя.

Герман уже почти забыл о запертом в туалете пленнике. Андрей аккуратно выволок того в салон. Стилизованный «гуанче» боязливо таращился на двух русских, не произнося при этом не звука. Андрей достал из его рта кляп.

– Привет, Рэмбо. Это снова я, – Андрей уже несколько раз поил своего пленника и давал ему немного еды. Он обернулся к Герману. – Гера, я сейчас буду задавать ему вопросы, а ты сразу их переводи, хорошо?

Герман утвердительно кивнул.

– Во-первых, спроси его, пожалуйста, кто он такой есть и зачем мы двое ему понадобились?

Пленник минуту подумал, прочистил горло и хриплым голосом ответил:

– Вы сделали большую ошибку. Я бы советовал вам как можно скорей вернуть катер хозяину и убираться с этих островов домой.

– А ты знаешь, кто мы такие?

– Вы те двое русских с самолёта, которых не нашли во время спасательной операции.

– То есть всех остальных пассажиров нашли?

– Да.

– Кроме нас ещё кто-то спасся?

– Спаслись все. На русских самолётах хорошие пилоты. За исключением вас двоих всех пассажиров эвакуировали.

– Где мы приземлились?

– В шестидесяти километрах от Эль Йерро.

– Как же так случилось, что только нас двоих выбросило на Сан Борондон?

Пленник помолчал и насмешливо констатировал:

– То есть вы уже успели узнать, что это Сан Борондон… Да, этот остров именно так и называется…

– Так как мы здесь оказались? – повторил вопрос Андрей.

– Этого не знает никто, – нехотя ответил пленник. – Морские течения… Что-то ещё… Да никого это и не интересует. Главное в том, что быть вас здесь не должно! – его лицо стало жестким. – На этом острове никого не должно быть!

– Поэтому вас сюда и прислали?

Пленник не ответил.

– Вы занимаетесь тем, что удаляете с острова ненужных визитёров?

– Ты очень догадлив, – осклабился он.

– И много здесь бывает таких как мы, нежданных гостей?

– Не твоё дело.

– Кто вас прислал? – глядя пленнику в глаза, спросил Андрей.

– Не твое дело, – снова ответил пленник. – Но будь уверен, ты связался не с теми людьми.

– Вы работаете на правительство?

– Чего? – пленник непонимающе вскинул брови и Андрей понял, что эта версия ошибочна. – На какое ещё правительство?

– Или на частное лицо? – Андрей не отрывал взгляда от глаз пленника. По тому, как зрачки у того заметались, он догадался, что попал в точку. Но пленник молчал. – Как его зовут?

– Кого? – не понял пленник.

– Твоего хозяина! – Андрей стал говорить громче.

– Не твоё дело, – отмахнулся пленник.

– Хозяина твоего хозяина?

– Что?

– Как зовут хозяина твоего хозяина?

­– Я его не знаю.

– Как он с тобой связывается?

– Никак.

– У вас на катере спутниковый телефон и рация! Как он с тобой связывается? – почти кричал Андрей.

– Он не связывается со мной! Он говорит только с Осборном! – крикнул в ответ пленник.

– Кто такой Осборн?

Однако пленник уже понял, что проговорился и замолчал.

– Кто такой Осборн? Он у вас старший?

Пленник не отвечал.

– А ты у них, похоже, на подхвате, самый последний, – подначивал Андрей. Он говорил громче и всё быстрее. Герман едва успевал переводить. – Самый ненужный! Все настоящие мужики ушли разыскивать Геру! А тебя оставили меня охранять. Именно тебя! Но ты и с этим не справился! Ты даже на это не способен! Ты у них худший! Ты худший из наихудших! Ты не можешь даже охранять пленника! Как тебе после этого можно доверять?! Кто тебя после этого станет держать на этой работе? Кто тебя такого возьмёт на другую работу?

Пленник не выдержал:

– Я радист! Без меня они никуда!

– Как твоё имя, радист? – без перехода выкрикнул Андрей.

– Франциско Ривейра.

– У тебя есть жена?

– Да.

– У тебя есть дети?

– Двое.

– Где они живут?

– В Адехе.

– Это на Тенерифе?

– Да.

– Ты оставил свою машину в порту?

– Да.

– Зачем тебе это?

– Что?

– Зачем тебе ловить нас на Сан Борондоне?

– На острове не должно быть чужаков! – почти кричал в ответ пленник.

– Почему?

– Я не знаю!

– Почему там не должно никого быть?

– Чтобы гуанче ничего не узнали!

– Чей это приказ?

– Осборна.

– Где этот Осборн?

– Он остался на острове.

– И что ты хочешь, чтобы мы сделали с тобой?

– Отпустите меня домой…

Андрей, наконец, остановился и отпрянул от лица пленника. Франциско Ривейра почти плакал. Видно было, что он никакой не профессионал, а случайно попавший в эту компанию наёмник.

– Я отпущу тебя, – склонился к нему Андрей и доверительно понизил голос. – Но ты должен мне чуть-чуть помочь.

Пленник кивнул головой в знак согласия.

– Нам нужны деньги.

Пленник снова кивнул.

– Немного денег.

Псевдогуанче закивал ещё активней.

– Ты приехал в порт на машине?

Кивок.

– У тебя в машине есть деньги?

– Нет.

– В каком порту твоя машина стоит?

– В Лос Гигантесе.

– Отлично. Когда мы доберемся до Тенерифе, ты пошлёшь сообщение своей жене и попросишь её привезти в порт деньги.

– Хорошо.

– И тогда мы тебя отпустим.

– Хорошо.

– А пока иди отдыхай, – Андрей взялся за кляп.

– И ещё нам нужно знать, что такое зуб мудрости? – вдруг добавил Герман. Пленник удивлённо на него воззрился.

– Понятно, не знаешь. А что такое «всевидящее око»? – спросил Герман.

– «Всевидящее око» – это западный «глаз»! – ответил вдруг пленник, закивав головой в знак того, что это место ему знакомо. – Скала-арка над Лос Гигантесом. Её ещё называют аркой прощения.

– Скала-арка над Лос Гигантесом? – повторил Герман.

– Да, её видно отовсюду из города – она находится прямо над портом.

– О чём ты его спросил? – вмешался Андрей.

– Теперь мы с тобой знаем, откуда начинать искать тайник! – возбуждённо схватил его за рукава Герман.

– Какой тайник? – не понял Андрей.

– Тот самый! Тайник гуанче, о котором написал португальский капитан! Всё, что написал о тайнике Гонсальвес, я запомнил слово в слово:

«На земле лежит человек.

Он подставил лицо восходящему солнцу.

Солнцу он здравствуй говорит -

Рот его открыт, а во рту – зуб мудрости.

Видит этого человека лишь птица.

Она всегда садится правым крылом к закату.

Но никто не знает, где она садится.

И есть ли эта птица вообще.

Лишь всевидящее око может птицу увидеть.

Но не хочет смотреть и отворачивается.

А птица продолжает сидеть

В своём гнезде.

Добравшийся до ока увидит,

Откуда наблюдает птица.

Дошедший до гнезда этой птицы узнает,

Где зуб мудрости вырос».

– Если хочешь знать моё мнение, то это бред сумасшедшего, – Андрей засунул в рот пленника кляп и безапелляционно сложил свои могучие исцарапанные руки на груди. – Какой зуб? Какие птицы?..

– Подожди, – Герман поднял в воздух оба указательных пальца и наклонился к товарищу. – Моё первое впечатление было таким же. Потом я стал анализировать. У гуанче высшим божеством считался Бог Солнца. Это присуще любой варварской, в смысле дохристианской, культуре. Поэтому если в стихе упоминается солнце – это первое свидетельство в пользу того, что сочиняли его сами гуанче, а не капитан Гонсальвес, который от безысходности вдруг обезумел, впал в детство и начал сочинять примитивные стишки. Во-вторых. После того, как человек что-нибудь где-нибудь прячет, ему необходимо оставить какой-то ориентир или метку, чтобы потом свой тайник отыскать, согласен? Вспомни у того же Стивенсона: дерево, череп, кости, сложенные в виде стрелки. В нашем случае в странном стихе зашифрованы те же метки: око, то есть какой-то непонятный глаз, потом птица, потом человек и, наконец, зуб. В-третьих, гуанче было важно, чтобы тайник был не настолько трудным, что никто не смог бы его найти: разгадка должна была быть доступной любому их соплеменнику, решившему тайком сбежать от испанцев на Сан Борондон. Поэтому в стихе и используются какие-то простые и всем известные символы.

– То есть ты хочешь сказать, что уже разгадал эту загадку?

– Нет, но я знаю, откуда начинать! – по тому, как легко и весело Герман это сказал, было видно, что он действительно уже всё продумал. – Теперь мы с тобой знаем, где находится это «всевидящее око»!

– Это тебе сейчас Рэмбо сказал? – Андрей кивнул на ничего не понимающего пленника, переводящего удивлённый взгляд с одного русского на другого.

– Именно! Этот «глаз» в Лос Гигантесе!

– В Лос Гигантесе?

– В скале над городом!

– В сам Лос Гигантес заходить опасно, – профессионально оценил Андрей. – Этот катер там все знают и, очень возможно, ждут. Но, похоже, выбора у нас нет. Да, кстати, и с властями нам пока лучше не встречаться. Во-первых, мы без документов, ну а потом, катер неизвестно чей и, вполне возможно, официально считается угнанным. Очень может быть, что уже завтра катер будет в розыске и в любом порту, где мы пришвартуемся, его найдут за секунду. Как объяснишь полиции, где хозяева? Поэтому, как только дойдём до Тенерифе, его нужно бросить.

– Так, а где будем жить? Денег у нас нет. У этого Ривейры семья, я не хочу его обирать.

– У Ривейры мы попросим деньги на такси. Только и всего. За него не беспокойся, – Андрей задумался. – Жалко конечно, что сам катер никому продать нельзя. С одной стороны, я местных барыг не знаю, а с другой – мне кажется, что хозяин катера будет против.

Он, как всегда, был мастер шутить с серьёзным лицом.

– Поселимся мы, я думаю, на квартире у одного моего старого знакомого. Точнее, знакомой. У неё же и денег займём.

– У тебя на Тенерифе есть знакомые? Настолько близкие, чтобы у них жить?

– Обижаешь, профсоюз! – комично надулся Андрей. – Пять лет подряд на Канары езжу! Иной год по два раза! Исесьно, есть. Как доберемся до Тенерифе, вызвоним одну девушку – она экскурсоводом на острове работает. Я с ней ещё в первый свой приезд познакомился. В этот раз, кстати, подарки ей вёз. Колбасу копченную, зефир «шармель», гречку, то-сё. Жалко, что всё утонуло.

– Гречка-то ей зачем? – удивился Герман.

– Ну, как это?! Гречка же в Испании не продаётся! Не знал? Да, да. Ни гречки, ни кефира, ни селёдки в этой стране нет! Черный хлеб и тот недавно появился: немцев стало на острове много, они его пекут. А со всем остальным – беда. Я как на Тенерифе еду – всегда с собой гостинцы беру.

– Интересно, не знал.

– А девушка очень хорошая. Живёт на острове сто лет, много знает. Лучший русский гид на Тенерифе, между прочим. Так что и с тайником нам поможет.

– Погоди, ты что, собираешься её во всё посвятить?

– Вообще, для её безопасности, делать этого, наверное, не стоит, – пожал широкими плечами Андрей. – Но, при необходимости, помочь она бы нам смогла. Посмотрим. Я ещё не решил. Определимся на месте по ситуации, как говорил мой бывший командир. О, гляди, – оживился он. – Радар проснулся!

На экране радара высветился остров. Вокруг начали выхватываться точки невидимых пока глазу небольших судов: рыбаки выходили на ночной лов. Вслед за радаром ожила радиосвязь. В установленных в углах капитанской рубки динамиках зашелестели скупые реплики чьих-то редких переговоров. По форме остров на мониторе напоминал трёхлучевую мерседесовскую звезду, а потому не оставлял никаких сомнений: перед ними был Эль Йерро, самый западный остров Канарского архипелага.

Герман выбрался на палубу. Он чувствовал на лице рассвет и брызги рассекаемых «бэйлайнером» волн. Пахло солёной водой. Катер слегка подбрасывало на волнах, его нос задирался кверху, легко перемахивая через валуны и ямы океанского шоссе. Темнота уже не казалась кромешной. Звёзды на небе тускнели, а луна не спеша уступала место заре. Впереди смутно темнел одногорбый остров, который и должен был быть Эль Йерро. До этого момента Герман видел его только с воздуха.

ГЛАВА 35

Старой знакомой Андрея на вид было лет двадцать восемь. Невысокого роста, худенькая, с длинными вьющимися белыми волосами, серыми выразительными глазами и широкой озорной улыбкой – Анна, несомненно, была очень мила. Пахло от неё новым яблочным ароматом Донны Каран. Как у всех северян, переехавших на юг и начавших воспринимать тепло, море и солнце как должное, загара у Анны не было совсем. Лежание на пляже, как и купание в океане, она считала уделом туристов и занятием изначально немодным. Таким образом, несмотря на годы, проведённые на Канарах, её кожа сохранила аристократическую северную бледность. Родом она была из Санкт-Петербурга и говорила на том чистом и внятном русском нормативном языке, коим славятся все жители северной столицы, хотя сейчас в её интонациях периодически проскальзывали испанские и английские нотки.

Там же в Питере она училась и вышла замуж. Шесть лет назад разбогатевший на компьютерах муж привёз её на Канары, купил виллу с бассейном и спортивное купе. Однако уже через полтора года после переезда, нуворишем, так же как и верным мужем, он оказался несостоятельным, и Анне пришлось срочно искать ему замену.

Новым супругом оказался британец, как ни странно это могло показаться в антураже Испании. Пожилой денди занимался фондовым рынком и, по его же рассказам, однажды чуть не стал в своей стране лордом. Тому помешали козни его многочисленных врагов. В итоге ему пришлось перебраться сначала на противоположную сторону Английского канала, как англичане называли Ла-Манш, а потом и за океан. Сейчас её новому мужу исполнилось 57, а для европейских мужчин это пора расцвета умудрённой годами зрелости.

Несмотря на его финансовое состояние и возраст, замуж за британца Анна выходила по любви. Она не рассчитывала ни на его наследство, ни на пожизненную ренту: её первый муж при разводе оставил ей ту самую канарскую виллу; у родителей, оставшихся в Санкт-Петербурге, дела всегда обстояли неплохо; да и сама Анна ведением экскурсий и всевозможными консультациями зарабатывала на жизнь достаточно. За своё будущее она не переживала. Британский подданный был слишком увлечен ею, чтобы она смогла устоять. В отношениях с мужчиной Анна всегда искала одно – искреннего к ней внимание, которое все эти годы получала от своего спутника в избытке. Английским она владела в совершенстве, так что препятствий в общении с любимым человеком у неё не было никаких. Тем более что говорить и путешествовать с ним ей всегда было приятно и интересно.

Просторная уютная вилла в Чайофе, которая досталась Анне от русского мужа и которую она называла «домом Питерской эпохи», сейчас пустовала и именно здесь девушка решила разместить своего давнего знакомого и его нового компаньона, как Андрей представил ей Германа. Был вечер, они сидели вокруг стола тёмного дерева, пили кофе с виски и любовались голубым подсвечиваемым изнутри бассейном.

– То есть вы с Германом хотите индивидуальные экскурсии в течение недели со мной в качестве гида и водителя, готовы платить мне за это по сто евро в день, но денег с собой у вас нет, вы хотите рассчитаться со мной потом, плюс ещё занять у меня на аренду этого дома, на текущие расходы и на билеты в Москву, – резюмировала Анна, затягиваясь тонкой сигаретой.

– Ну, что-то вроде того, – рассмеялся Андрей.

– И вы хотите сказать, что действительно ничего не натворили?

– Да нет же, Аня, – во второй раз за вечер начал оправдываться Андрей. – Нас действительно обокрали! Унесли все деньги, документы, вещи. Из России нам денег не пришлёшь: «вестерн юнион» паспорт у получателя требует. А уезжать так сразу не хочется: только прилетели. Гера тут в первый раз, ему интересно. Посмотреть, поездить, то-сё. Я ж ему про Тенерифе нарассказывал историй перед поездкой!

– И в полицию вы об ограблении заявляли.

– Ну да, естественно, сразу же.

– Что-то я с трудом себе представляю, чтобы кто-то осмелился тебя ограбить, Андрей, – Анна недоверчиво окинула взглядом его мощные бицепсы. – Хотя… в Лас Америкасе недавно вышибалу одной дискотеки ограбили, а юноша тоже был не худенький.

– Вот видишь! – обрадовался Андрей. – Так что ты не беспокойся. Всё в порядке. А деньги попросим прислать на твои документы, я всё тебе верну ещё до отъезда. Обязательно. Ты меня знаешь.

– Да о деньгах я не беспокоюсь, – Анна затушила сигарету и встала с дивана. – Вообще, я имею полное право на вас сейчас сильно обидеться.

Она скрестила свои гибкие руки на груди и укоризненно на них посмотрела.

– Вы знаете, я смотрю телевизор, читаю газеты. Я знаю, что несколько дней назад сел на воду русский самолёт. Я знаю, что из всех пассажиров не смогли найти только двоих. И я знаю, что это были мужчины. Здесь не обнародовали только ваши имена. И мне не очень приятно, что эти двое ненайденных мужчин считают меня идиоткой…

– Ну что ты, – вскочил с дивана Андрей. – Мы вовсе…

– Ладно, я же сказала, что не обижаюсь. Но всё-таки до чего наивны мужчины, – она примирительно улыбнулась. – Давайте выкладывайте всё. Только без вранья и придумок.

Андрей с Германом переглянулись.

Через десять минут Анна знала всё. Она слушала робинзонов внимательно и не перебивая, иногда кивала головой, хмурилась или улыбалась губами, в самых поражавших её воображение моментах то широко распахивала глаза, то недоверчиво покачивала головой. Когда рассказ был закончен, она откинулась назад и потянулась за новой сигаретой.

– Никогда бы в это не поверила, если бы сама однажды не заинтересовалась Сан Борондоном, – она затянулась. – Я впервые услышала легенду об острове от одного знакомого экскурсовода-испанца. После этого перелопатила гору литературы, нашла даже оригинальный текст «Странствий Святого Брендана». Но никогда не думала, что этот остров действительно существует. А вы сейчас хотите сказать, что на Сан Борондоне были и что есть даже некий способ туда вернуться, если найти на Тенерифе древний тайник.

– По крайней мере, так писал Гонсальвес, – ответил Герман.

– Но сам дневник остался на острове?

– Да, у меня сохранилась только карта.

– Она с Вами?

– Да, Аня… И можно на «ты», – Герман улыбнулся и положил на стол сложенную вчетверо древнюю карту. Она была аккуратно завёрнута в кусок ткани и покоилась в специальном непромокаемом пакетике.

Анна потушила сигарету, сдвинула в сторону мешающиеся чашки и, придвинувшись к столу, склонилась над картой.

– Невероятно. Вот это и есть остров Сан Борондон.

– Карта не совсем точная, но, в общем и целом, правильная, – подтвердил Герман.

– А ты что знаешь о Сан Борондоне? – спросил со своего места Андрей, дождавшись пока Анна насытит аппетит первооткрывателя.

– Немало, – с трудом оторвавшись от карты, Анна подошла к стеллажу с полками и достала с одной из них довольно пухлую папку. – Я всегда собираю всё, что печатается об архипелаге. Пригодится на экскурсиях. В эту папку я складываю легенды.

Она потянула тесёмку и выудила из папки пухлую пачку бумаг. Пролистав несколько страниц, она вынула их из пачки и принялась читать вслух.

ГЛАВА 36

«*Остров Святого Брендана.*

Легенда о Сан Борондоне – наверное, самая древняя и самая популярная легенда среди жителей Канарских островов. Как известно, Канарский архипелаг, находящийся на 28 параллели в восточной части Атлантики, вблизи марокканских берегов и африканской пустыни Сахара, включает в себя семь больших островов.

Сан Борондон – это восьмой Канарский остров. Знаменитый «ненайденный», «потерянный» или «недоступный» остров, который то появляется из ниоткуда, то таинственно исчезает с линии горизонта к западу от архипелага. Многие утверждают, что видели Сан Борондон своими глазами, некоторые клянутся, что даже высаживались на нём – история изобилует сотнями документов и свидетельств, в которых люди детально описывают этот мифический остров.

Это загадочное явление учёные называют иллюзией, миражем, уникальным оптическим эффектом отзеркаливания, по-испански «эспехизмо», в результате которого на горизонте отражается остров Ла Пальма. Ещё одно самое распространенное объяснение – это скопление облаков, очертаниями напоминающее далёкий остров. Никто из ученых не готов принять фантастическую теорию о том, что остров может появляться и исчезать по своему усмотрению.

И тем не менее, тысячи очевидцев на протяжении шестисот лет подтверждают одно и тоже: к западу от Канарского архипелага существует ещё один неизведанный остров, а на пляжах Эль Йерро и Ла Пальмы после шторма продолжают находить прибитые течением ветки, необычные фрукты и даже целые деревья, аналогов которым нет нигде на Канарском архипелаге.

Сан Борондон всегда видят в одном и том же месте: в открытом океане, к юго-западу от Ла Пальмы и северо-западу от Эль Йерро. Иногда остров появляется чуть ближе к Ла Пальме, иногда к Эль Йерро, почему его также называют «плавучим островом» или «островом-китом». Чаще всего остров видят на рассвете или на закате, причём как при плохой погоде, так и в абсолютно ясные дни. Остров всегда исчезает внезапно за завесой дождевых облаков либо тумана. Очертания острова никогда не меняются, сохраняя одинаковую форму и протяженность.

Современное название Сан Борондону дал ирландский монах по имени Брендан, в 512 году отправившийся в путешествие по океану в поисках Святой Земли, которую благополучно нашел. Вернувшись в Ирландию, Брендан рассказывает о Святой Земле посреди Атлантики, чем находит массу поклонников и сподвижников. Он основывает несколько монастырей, самым известным из которых является монастырь-школа в Кленфорде, и отправляется во второе путешествие, которое также продолжается несколько лет. Остаток жизни по возвращении Святой Брендан проводит в праведных делах, не уставая рассказывать о Священной Земле на конце света, затем уходит в отшельничество и умирает в городе Аннагдауне в 577 году в возрасте 93 лет.

Впервые странствия Святого Брендана были описаны в 9 веке н.э. в латинском тексте Navigatio Santi Brendani Abatis (Плавание Святого Брендана, Аббата), прочно войдя после того в ирландский и общеевропейский фольклор. В настоящий момент существует около двухсот вариантов «Плаваний», которые переводились на разные языки, порой видоизменяясь и дополняясь.

В 1976 году ирландский исследователь Тим Северин повторил плавание Святого Брендана, смастерив вручную, так же как и древний монах, каяк из промасленных шкур и дерева, для того, чтобы убедиться в том, что подобное путешествие было возможным. Следуя оригинальным описаниям из латинского текста, команда Северина сумела добраться до Ньюфаундленда, подтвердив таким образом, что в шестом веке н.э. действительно существовала возможность совершить описанное путешествие. Однако эта экспедиция не обнаружила загадочный райский остров.

Атлантические странствия Святого Брендана породили также многочисленные споры о том, что ирландские монахи во время своих странствий могли добраться в том числе и до Американского континента, и что именно Брендан стал первым европейцем, открывшим Америку, на тысячу лет опередив испанских и португальских мореплавателей.

Основываясь на описаниях из латинского текста, европейские географы заключили, что остров Святого Брендана мог находиться и у берегов Ирландии, и в районе Азорских островов, и у острова Мадейра. Подтверждение тому – средневековые карты, на которых Сан Борондон присутствует среди вышеназванных островов. Противники этой гипотезы связывают ошибку учёных с недостаточностью тогдашних знаний о Канарах.

Согласно испанским и португальским источникам, первым человеком, заговорившим о Канарах во втором веке нашей эры стал александрийский математик, картограф и астроном Клавдий Птолемей. В своём труде «География» (Книга IV-6-34), он называет теперешние Канарские острова Insulas Fortunatas – Счастливыми или Благословенными Островами. Согласно Птолемею, канарских островов не семь, а восемь, причем один из них он называет Aprositus Nesos, что с греческого можно перевести как «остров, до которого невозможно добраться, и который всегда невидим».

Много позже Птолемея уже в 11-12 веках христианские авторы Гаунило («Потерянный Остров», 11 век), энциклопедист Гонориус Августусдуненсис, так же, как и арабские авторы того времени, например, Аль-Бекри и Эль Эдвизи (1154) абсолютно уверены в существовании одного или даже нескольких загадочных островов в районе Канарского архипелага. Сан Борондон появляется на картах рядом с Канарами – San Severo (11 век). Маркос Мартинес в своём Planiferio de Ebstorf (1234) говорит о «потерянном острове, впервые обнаруженном Святым Бренданом, который с тех пор никто больше не находил», а на карте мира Mapamundi de Hereford (1275) весь Канарский архипелаг описан как “Острова Благословенных и Остров Святого Брендана”.

Начиная с 15 века, таинственный остров стали замечать испанские и португальские переселенцы на западных Канарских островах. Чаще всего, исчезающий остров видят с Эль Йерро и Ла Пальмы, а чуть позже и с кораблей, возвращающихся на Канары со стороны недавно открытой Америки. Авторитетность и социальное положение очевидцев, среди которых были и священники, и военачальники, и морские капитаны, и доктора, позволило историку Виера и Клавихо (1731 – 1813) заключить, что феномен Сан Борондона является «отнюдь не плодом воображения вульгарных простолюдинов».

Франциско Алкафорадо сообщает о знаменитой португальской экспедиции на Мадейру в 1420 году под командованием знаменитого Хуана Гонсалеса Сарку. Когда маленькая эскадра пришвартовалась в порту Пуэрто Санто, местные португальцы, проживавших на острове уже два года, рассказали морякам о том, что на горизонте в юго-западном направлении они часто видят облака, поднимавшиеся от моря почти до небес, которые были такими плотными, что сквозь них не было просвета, которые ко всему прочему сопровождались неожиданным шумом и громом, причина которого осталась неизвестной, и которые португальцы считали бездонной бездной или даже самыми что ни на есть вратами ада. Нужно сказать, что в те времена были очень популярны рассказы о загадочных плаваньях и островах, вроде знаменитого острова Сипанго, описанного венецианским путешественником Марко Поло, которые живо использовались церковью в своих интересах. Однако капитана Сарку было трудно чем-либо испугать, и он отдал приказ плыть в сторону этих загадочных облачностей, поскольку с его точки зрения, они указывали только на одно: на наличие в той стороне какой-то неизвестной до сих пор земли. Ужас обуял моряков эскадры, однако капитан сумел подойти настолько близко к острову, что все убедились: перед ними был остров, сплошь покрытый растительностью, испарения с которой и создавали столь густые облака в этом месте. К сожалению, приближавшееся новолуние заставило Сарку поддаться уговорам команды и вернуться в Порто Санто.

Христофор Колумб 9 августа 1492 года делает следующую запись в своём дневнике: «Множество достойных и уважаемых жителей острова Ферро (старое название Эль Йерро), которых я встречал на соседней Ла Гомере в гостях у доньи Инес Пераса – матери Гилйена Пераса, последнего Графа Гомерского – заверяют меня в том, что год от года в открытом море они видят землю к западу от их острова, то есть со стороны заката. В этом так же клянутся и жители самой Ла Гомеры». Адмирал также припомнил случай, когда в 1484 году ,будучи в Португалии, к королю Жоану Второму пожаловал житель острова Мадейра с просьбой предоставить ему каравеллу, дабы отправиться на поиски видимой с берегов Мадейры земле, которая, как он клялся, доступна их взорам каждый год и выглядит всегда одинаково."

Португалец Луиш Пердигон описывает большую заинтересованность короля Португалии в неизвестной земле, который узнаёт от великого Энрике Навигатора (1394 – 1460), что один из его морских капитанов обнаружил остров к западу от Канар, но не смог высадиться на нём вследствие неблагоприятных погодных условий. Генри приказывает капитану вернуться и продолжить поиски: тот повинуется, но обратно в португальские порты его корабль уже больше никогда не возвращается.

Упоминание об исчезающем острове есть и в государственных испанских и португальских документах. Согласно мирному договору в Эворе от 4 июня 1519 года, португальцы уступили Кастильским королям все без исключения острова канарского архипелага, включая и так называемую «La Isla Non-Trabada o Encubierta» – «Ненайденный или Сокрытый остров». К сожалению, все полные и подробные отчёты о португальских морских исследованиях были утеряны во время землетрясения в Лиссабоне в 1755, когда пожар уничтожил ценнейший Лиссабонский архив.

16 век ознаменовался самыми решительными попытками отыскать Сан Борондон. Вера в то, что остров действительно существует усиливается.

В 1519 Франциско Фернандес де Луго – правитель Ла Пальмы, а затем Тенерифе и племянник покорителя Тенерифе и первого губернатора архипелага Алонсо Фернандеса де Луго, находясь на материке, передаёт испанским королям заметки, созвучные с дневниками Христофора Колумба.

В 1526 году жители Гран Канарии Эрнандо де Троя и Франциско Альварес возвращаются из безрезультатного плавания.

В 1566 доктор Эрнан Перес де Градо, первый регент Канарского Королевского Суда приказал судьям Ла Пальмы, Эль Йерро и Ла Гомеры расследовать сей уникальный феномен. Экспедицию возглавил Фернандо де Вильялобос – военный губернатор Ла Пальмы. В состав исследователей также вошли Гаспар Перес де Акоста – морской капитан с 34-хлетним стажем и Фрай Лоренсо Пинедо, францисканский монах с отличным знанием мореплавания. Экспедиция остров не обнаружила.

В 1570 году сто жителей Эль Йерро видят далёкую землю к северо-западу от их острова и с подветренной стороны Ла Пальмы, что подтверждает и сам губернатор острова Алонсо Эспиноза.

Несмотря на безуспешные официальные экспедиции, появляется всё больше частных свидетельств о высадке на Сан Борондон.

Авторитетный и почётный испанский историк Нуньес да ла Пенья (1641 – 1721), пишет, что в 1570 году инквизитор Педро Ортис де Фюнес получил следующие свидетельства от дона Маркоса Верде, очень известной личности на Канарах. Верде клянётся на Библии, что, возвращаясь на архипелаг с «берберских берегов» с высокой мачты он увидел «на западе остров, в направлении, где никаких островов быть не должно» и направил корабль в ту сторону. Подойдя к незнакомому острову, он пришвартовался в бухте под отвесными скалами и поздним вечером спустился с несколькими членами команды на берег, дабы исследовать незнакомую территорию. Его люди разбились на группы и пошли в разных направлениях, однако вскоре все они в страхе вернулись назад, одновременно услышав с берега крики «объятых ужасом товарищей, зовущих на помощь». К их удивлению, берег был пуст, и кричать оттуда было некому. Как только все они собрались на корабле, разразился страшной силы ураган, что заставило их поднять якорь и выйти в открытые воды, после чего остров исчез.

Тот же историк описывает, как французское судно со спущенными парусами на вёслах приблизилось к незнакомому острову в поисках штиля. Выйдя на берег, матросы срубили дерево и принялись за починку пострадавшего от шторма корабля, потратив на это целый день. Однако ночью шторм достиг такой силы, что команда сочла более безопасным выйти в открытые воды, что и поспешила сделать, на следующий день, благополучно прибыв на Ла Пальму.

Подобных свидетельств множество. Многие капитаны, приближаясь к Канарам с запада, помечали в своих судовых журналах, что видят впереди остров Ла Пальма, однако на следующий день с удивлением обнаруживали на горизонте ещё одну Ла Пальму.

Тогда же, в 1570 году помощник капитана Педру Велью из португальского города Сетубаля рассказал следующую историю. Возвращаясь из плавания в Бразилию, в результате ухудшившихся погодных условий, их корабль причалил к неизвестному берегу. Им открылось удивительное зрелище: пасущиеся на лугах козы и овцы, ручьи и реки с пресной водой, скалы, высокие горы, красивые пляжи и густые леса, в которых росли невиданные ими ранее фрукты и растения. С двумя товарищами Велью спустился на берег, чтобы осмотреть побережье. На песке они обнаружили отпечатки огромных ступней, вдвое больше их собственных, а также деревянный крест и потухший очаг из трёх камней, выложенных в форме треугольника. С наступлением сумерек небо затянули тяжелые тучи, и поднялся ураган. Испугавшись за корабль, Велью поспешил вернуться на борт и отойти от опасного скалистого берега, оставив в прибрежной сельве двух человек из своей команды. Ураган был настолько сильным, что вскоре остров скрылся из вида. Все попытки подойти к острову вновь «в тщетной надежде найти оставленных на острове товарищей, ушедших исследовать джунгли» оказались безуспешными: остров так больше и не появился…»

Герман ошеломлённо воззрился на своего товарища. Челюсть его отвисла.

– Андрей, так ведь это же наш капитан Гонсальвес и его слуга, которых этот лоцман оставил на Сан Борондоне.

ГЛАВА 37

Ривейра жадно затянулся сигаретой. Он сидел в порту в своём «опеле», сжимая во вспотевших руках мобильный телефон и, наблюдая, как в порт въезжали одна за другой раздражавшие его в этот час машины. Ниевес – его жена – сидела рядом, боясь нарушить молчание, а сын уехал вслед за такси, в котором в сторону Лас Америкаса направились русские.

Когда Ривейра, связанный, позвонил жене с борта «бэйлайнера» и попросил привезти в порт деньги, он успел произнести кодовую фразу. Двойного смысла в ней не смог бы увидеть ни один человек.

Неразговорчивый Ривейра ценил слова. Фразы вроде «целую тебя» или «обнимаю тебя» он считал совершенно ненужным сотрясанием воздуха. Во время звонка жене, перед тем, как дать отбой, он сказал, что её целует, чего в обычных разговорах никогда не делал. По этой фразе Ниевес должна была сразу понять, что у мужа непредвиденные трудности и предпринять соответствующие шаги. Жена у Ривейры была женщиной далёкой от легкомыслия и наивности, и эта придумка была её собственным изобретением: в истории её муж попадал очень часто.

Ниевес привезла в порт деньги, как просил муж, но при этом взяла с собой младшего сына, который ехал вслед за ней на другой машине. Увидев на катере двух иностранцев, она не стала спрашивать, где её супруг, а именно так, как он её проинструктировал, отдала им деньги, вернулась в машину и уехала. Всё это время их сын наблюдал за катером с противоположной стороны. Иностранцы обследовали машины Танцора и Осборна, припаркованные почти у причала, затем вызвали такси и уехали. Сын Ривейры последовал за ними, а Ниевес вернулась в порт и припарковала машину у причала.

Сам Ривейра появился на палубе «бэйлайнера» чуть позже, щурясь от яркого солнца и растирая запястья. Как он потом объяснил жене, иностранцы перед уходом оставили ему нож, которым он в итоге перерезал стягивавший его скотч.

Телефон зазвонил. Определитель высветил имя его сына:

– Папа, это Хуан. Я проследил за ними до дома. Они остановились на одной вилле в Чайофе. Вилла из старых. Не охраняется. Сигнализации нет. От соседей почти не видна. Чёрный ход отсутствует. Там же они встречались с какой-то женщиной.

– Молодец, сын. Оставайся там и не спускай с них глаз. Я сейчас отъеду, но к утру буду, – он захлопнул крышку телефона. – Привези ему поесть, Кармен. Если кто будет меня спрашивать, скажи, что я ушёл к Ла Гомере на рыбалку и буду завтра вечером.

Ниевес только кивнула в ответ.

Ривейра спрыгнул на мостки пристани и через минуту оказался на «бэйлайнере». Подплыв к дебаркадеру заправиться, он отпёр бардачок рубки и разложил на панели приборов карту акватории. Изучив календарь, а затем по карте измерив что-то циркулем и линейкой, он поставил жирную точку к северо-западу от Ла Пальмы. После этого он повернулся к пульту навигационной системы и ввёл в компьютер круиз контроля координаты.

Ривейре не давала покоя единственная мысль.

«Это конец, – думал он. – Тот русский был прав. Операция провалилась из-за меня! Стоит мне добраться до Сан Борондона, Осборн зажарит меня на костре и скормит моё мясо аборигенам. Проклятье! Проклятый русский!»

Однако существовал только один способ всё исправить – вернуться за Осборном. А там – будь, что будет.

Ривейра вышел из порта и включил «полный вперёд». Катер заложил вираж, от которого сам Ривейра чуть не вылетел за борт, поднял трёхметровую волну пены и устремился к Сан Борондону.

ГЛАВА 38

– Точно! – Андрей даже присвистнул. – И о кресте говорится, который мы с тобой видели! Вот гад этот лоцман! Ещё и не постеснялся растрезвонить о своей подлости на весь мир. Сто процентов, что он оставил их там не случайно! Увёл в джунгли, то-сё, а потом их там благополучно «забыл».

– Ну, не факт, может быть, никакого злого умысла у него и не было, – возразил с сомнением Герман.

– Гера, ты всё-таки слишком хорошо о людях думаешь! – прищёлкнул языком Андрей. – Вот правильно Аня сказала, что ты наивный!

– Вообще-то я не Германа одного имела в виду, – вставила, улыбнувшись, Анна, но Андрей сделал вид, что её ремарку не услышал.

– У помощника капитана появляется шанс избавиться от капитана: «исчезающий» остров, которой никто никогда не видит и никто никогда не найдёт! Теперь он сам капитан! И корабль теперь тоже его! Даже не сомневайся, этот лоцман – самый настоящий бандит!

– Ну не знаю, – пожал плечами Герман. – Я привык людям верить. Сценарий, конечно, правдоподобный, и если всё произошло именно так, как ты говоришь, то надеюсь, что этот Велью хотя бы совестью мучался до конца своих дней.

– Ха! – хохотнул Андрей. – Ты как ребёнок…

– Ну да Бог с ним. А отпечаток ступни на песке почему им показался огромным, ты понял? – загорелся Герман.

– Нет, не думал.

– Потому что средний рост у португальцев и испанцев в те времена был полтора метра. По сравнению с ними, двухметровые гуанче были просто гигантами. И размер ноги у них соответственно был в два раза больше.

– Слушай, Гера, вот ты мозг! – просиял Андрей. – Ты видишь, Аня, какие у меня друзья!

– Да, друзья у тебя всегда были хорошие, – засмеялась она.

– Всё гениальное просто! Странно, что все эти умники об этом не догадались. Короче, Гера, однозначно надо тебя на Нобелевскую премию двигать! Аня, давай, что там дальше пишут?

Анна продолжала:

«…Столетнее затишье вокруг Сан Борондона сменяется настоящим бумом вокруг острова в 18 веке. В 1721 остров видит мэр города Вальверде на Эль Йерро дон Matea Dacesta, в результате чего в том же году военный губернатор Канарских островов генерал-капитан Хуан Мур и Агирр, организовал новую экспедицию под руководством капитана Гаспара Домингеса. Эта экспедиция считается самой известной экспедицией к Сан Борондону. Самого острова экспедиция не обнаружила, вследствие чего интерес к загадочному острову пропадает.

В 1759 году историк Виера и Клавихо цитирует письмо неназванного им францисканского монаха, который пишет своему другу следующее, сопровождая повествование своими рисунками: «Я очень хотел лично увидеть остров Сан Бландан и 3 мая в 6 часов утра прибыл в город Алахеро на Ла Гомере. Могу поклясться, что, глядя на линию горизонта рядом с островом Эль Йерро, я увидел ещё один остров. Его внешний вид и цвета не оставляли сомнений в том, что остров настоящий. В подзорную трубу я разглядел достаточно лесистую местность в центральной части. Я сразу послал за священником Антонио Хосе Манрике, который до того уже дважды видел этот остров, и к его приходу остров всё ещё был видим, хотя половину его на наших глазах затянуло облако. Тем не менее, остров был виден ещё полтора часа, что могут подтвердить около сорока человек. После полудня мы вернулись на то же место, однако, увидеть таинственный остров мы не смогли, так как начался сильный дождь».

В 1772 в первом томе своих «Новостей» Виера и Клавихо говорит о том, что “несколько лет назад, возвращаясь из Америки, капитан одного из кораблей Канарской флотилии увидел Ла Пальму. Скорректировав курс корабля таким образом, чтобы причалить к Тенерифе, капитан на следующее утро был поражен, увидев на горизонте настоящую Ла Пальму”. Историк добавляет, что похожая запись обнаружена и в дневниках полковника Роберто де Ривас: «Будучи достаточно близко от Ла Пальмы к полудню, мы смогли причалить к острову только вечером следующего дня». Офицер заключил, что «скорее всего встречные ветра и подводные течения ночью были чрезвычайно неблагоприятными».

В последующие годы предпринимались и другие экспедиции на поиски острова, однако, начиная с 19 века и далее, очертания Сан Борондона видят всё реже.

Из всех полученных свидетельств выходит, что восьмой канарский остров имеет вытянутую форму, его вытянутые стороны совпадают с югом и севером, над островным ландшафтом доминируют две горы, одна из которых значительно выше второй, и которые в центре острова разделяются низменностью или равниной. Практически весь остров покрывает обильная растительность, спускающаяся к самой воде. На острове видны глубокие и тёмные ущелья, красивые пляжи и множество отвесных утёсов. Также на острове растут экзотические растения, всевозможные деревья и фруктовые сады, там видят разнообразных животных. Самое примечательное, что в некоторых рассказах очевидцев говорится и об аборигенах острова, похожих на людей, однако бóльших размеров, хотя никто никогда не замечал на острове сооружений, домов, дорог или каких бы то ни было построек.

В 1958 году жителю деревни Лос Льянос де Аридане на Ла Пальме, сеньору Мануэль Родригес Кинтеро удалось запечатлеть мифический остров на фотоплёнке. Эту фотографию 10 августа опубликовала мадридская газета АВС.

Согласно Инди Алонсо, ведущему канарской передачи Зона Ноль, 6 декабря 2003 года ровно в полдень остров-фантом в течение нескольких минут был виден с южной оконечности Тенерифе, а также с Гран Канарии и даже был заснят на видео плёнку туристами.

Тема мифического острова также очень популярна в канарском фольклоре. Местные авторы сочиняют поэмы и пьесы на эту тему.

На сегодняшний день все загадки, которые ещё могли быть связаны с существованием загадочного острова, развеяны. В реальности остров Сан Борондон существует лишь в мечтах тех, кто в поисках богатства или славы мечтает открыть последний секрет Канарских островов».

Анна отложила прочитанные бумаги и откинулась на спинку дивана:

– Это самая подробная статья. Во всех остальных примерно та же информация.

– Очень любопытная статейка, – отозвался Герман.

– Предлагаю выпить, – предложил Андрей и начал разливать виски по бокалам.

– Вы знаете, о чём я сейчас думаю? – Герман подвинул свою рюмку Андрею и стал наблюдать, как тёмная жидкость струится по ледяным кубикам. – Ведь все эти очевидцы действительно Сан Борондон видели и на нём высаживались! То, что все считают бредом и галлюцинациями, на самом деле правда. И то, что гуанче с островов ушли на Сан Борондон – это тоже правда. И значит, действительно, есть тайник. А в нём действительно есть ключ к разгадке Сан Борондона!

– Наверное, ты прав. – согласилась Анна.

– А я о другом подумал, – отозвался Андрей. Он поставил бутылку на стол и посмотрел на Германа как-то очень серьёзно. – Все стремятся на Сан Борондон попасть, а этот бедняга Гонсальвес со своим слугой мечтал оттуда выбраться. Ты понимаешь, Гера, как нам с тобой повезло, что мы выбрались оттуда? Я лично только сейчас осознал, как нам с тобой повезло. Вот давайте за это и выпьем.

Они чокнулись. Горячая жидкость согрела грудь и желудок.

– Но на кого же всё-таки работает этот Осборн? – вновь склонившись над картой Сан Борондона, спросила Анна.

– У меня первая мысль была – на какое-нибудь научное общество, нашедшее этот оазис первобытности, посадившему его в пробирочку и наблюдающее за ним в микроскоп, – ответил Герман.

– А я так до сих пор думаю, что испанским властям, – отозвался Андрей. – Хоть этот Ривейра и сделал удивлённые глаза на мой вопрос, но, судя по его ответам, обычных наёмников в суть игры не посвящают. Только в правила.

– Очень может быть, – согласился Герман. – Эти острова с шестнадцатого века являются собственностью Испании. Испанцы должны о них знать больше, чем кто бы то ни было. Возможно, существование острова – государственная тайна. Возможно, король имеет свои планы на этот первобытный остров.

– Ну, тогда у нас с тобой есть теоретическая возможность познакомимся с самим Хуаном Карлосом Первым, – довольно потёр руки Андрей.

– Ну, к королю нас с тобой вряд ли подпустят. А у испанского правительства наверняка существуют секретные проекты особой важности, о которых ничего не знают и сами испанцы. У каждой страны такие имеются. А если без государства здесь не обошлось, то мы с тобой здорово влипли.

– Да уж. Шенгенской визы теперь больше не жди, – отшутился Андрей. Герман впервые за последние сутки рассмеялся.

– Головы бы наши в цинковой таре домой не послали. И то счастье.

– Это точно.

– Послушайте, – отпила свой кофе Анна. – а может всё-таки Сан Борондона не существует и всё это какой-нибудь большой розыгрыш?

– Я тоже бы так думал, – ответил Герман. – Если бы за нами три дня кто-то не гонялся, если бы мы не жили среди этих людей, не ели фрукты с их деревьев, если бы не нашли документы пятисотлетней давности и эту карту, на которую ты сейчас смотришь! Не думаю, Аня, что всё это у нас было обычной галлюцинацией.

– Но как же тогда всё это объяснить?!

– И вот сюда посмотри, – Андрей, смеясь, оголил толстый, изодранный до крови бок. – За эти четыре дня я потерял десять килограмм. Уверяю тебя, что лично мне это всё не приснилось!

– Выглядит, конечно, убедительно, – рассмеялась Анна. – Так что же всё это может означать? Что это за остров-фантом?

– Вот это и нужно выяснить. Может, гуанчский тайник как раз и прольёт на это свет, хотя Андрей недавно предположил, что тенерифский тайник наши похитители давным-давно нашли…

– А может, наоборот? – предложила свою версию Анна. – Может быть, о тайнике они и не подозревают? Раз в островную жизнь они не вмешиваются, то им и мумии обследовать нельзя?

– У меня в пещере было ощущение, что до меня там никого не было уже много много лет, – согласился Герман. – Опять же, если бы они в этой пещере побывали, неужели бы они оставили такие ценные рукописи? Явно бы их оттуда убрали и переправили в секретную лабораторию под микроскоп или в какой-нибудь государственном архиве заперли бы в стальной сейф. Так что не знаю.

Анна провела рукой по самописной карте из сундука капитана Гонсальвеса.

– Но тайник в любом случае нужно найти, – Герман обвёл обоих глазами. – Вы как считаете?

– Согласна, – ответила Анна.

– Обязательно! – отозвался Андрей.

ГЛАВА 39

Дорога спускалась в Маску головокружительным серпантином. С перевала была видна извилистая узкая дорога, на которой с трудом разъезжались идущие навстречу друг другу машины.

– У тебя с тормозами всё в порядке? – спросил Герман у Анны.

– Смотря с какими, – засмеялась девушка. – Если ты имеешь в виду тормоза машины, то да.

– Вся в меня – шутница! – подхватил Андрей. – Мой папа в таких случаях говорит: «Свинья от дуба не далеко падает!»

– Минуточку! – шутливо возмутилась Анна.

– Ой, я хотел сказать «яблоко от яблони»… – поспешно поправился Андрей.

Анна небрежно выкручивала руль своего «крайслера» до упора, второй рукой сжимая дымящуюся сигарету.

– Первый раз я по этой дороге ехала ночью, – рассказывала она. – Перевал Эрхос, через который идёт основная дорога с севера на юг, был закрыт: там дорогу как раз расширяли и объезд сделали через Маску. Вокруг – темень, фары только бордюры высвечивают, поворотов и правда было много, но ничего сверхъестественного я в этой дороге ночью не увидела. Ещё помню, подумала: чего всех этой Маской пугают? Подумаешь, повороты! А в следующий раз поехала туда уже с экскурсией. При свете дня. Вот тогда, когда увидела все эти обрывы и серпантины, ужаснулась. Если бы я всё это увидела в тот первый раз, ни за что бы здесь проехать не отважилась.

– Да уж, дорожка не для слабонервных, – отозвался с заднего сиденья Герман, почувствовав, как вспотели ладони.

– А туристы мои, бывало, ручки над дверью пассажирского сиденья отрывали! Представляете, берут машину в прокате, а вечером вместе с ключом от машины сдают ручку оторванную. Сразу ясно: люди в Маску ездили.

Коленки Германа упирались в спинку переднего сиденья. От тесноты и замкнутости пространства «крайслера» начинало укачивать.

Через дорогу прямо перед машиной пробежал кролик.

– Кроликов здесь море, – прокомментировала Анна. – Кроме редких муфлонов – это единственная добыча местных охотников. Это же главное блюдо местной кухни! Если вас когда-нибудь спросят о трёх столпах местной канарской кулинарии, знайте: это кролик в соусе сальморехо, картошка в мундире и соус мохо. Кухня у канарцев простая. Домашняя. Картошки много едят. Любят супы, вроде овощного потахе, гофио, козий сыр. На десерт, как правило, едят свежие фрукты типа папайи или ананаса, либо жарят в сиропе банан. Обливают потом коньяком и поджигают. Очень вкусный десерт. «Банана фламбе» называется. Если в ресторанах увидите – сразу заказывайте.

Маска оказалось крошечным селением, приютившимся на хребте живописной зелёной скалы. Скала возвышалась над зеленевшей долиной, уходившей вниз к океану. Тесные канарские домики жались друг к другу, утопая в зелени лавровых деревьев и виноградников. Черепичным крышам было лет сто, а полуразвалившиеся деревянные балконы были любовно отреставрированы и облагорожены. Периодически до уха доносились кукареканье петухов и блеяние невидимых коз. С каждого забора свисал кошачий хвост: кошек здесь было явно не меньше, чем местных жителей. Умиротворение нарушали лишь толпы туристов, позировавших на фоне деревянных вывесок и толпившихся у входа в сувенирную лавку.

– С приездом, – Анна, наконец, дернула на себя ручник и заглушила двигатель. Герман облегчённо вздохнул. – Так, прежде всего, пойдёмте чего-нибудь выпьем у Рикельме.

– Это кто такой?

– Это местный. Один из немногих, кто живёт здесь всю жизнь. Представляете, он в Маске родился и никогда никуда отсюда не уезжал! Он застал ещё те времена, когда здесь не было ни дороги, ни телефона. Дорогу построили лет 25 назад. Тогда же провели телефон и поставили радиоантенну. То есть представляете: в восьмидесятом году цивилизации здесь не было вообще! А Рикельме было тогда уже двадцать. Раньше его семья выращивала здесь фрукты, а сейчас у него небольшой отельчик и кафе на обрыве. Закажу вам его фирменный сок из собственных апельсинов, папайи и банана.

– Прямой потомок пиратов, короче, – резюмировал Андрей.

– Очень может быть, – согласилась Анна. – Говорят же, что Маска – это пиратская деревня. Настолько место уединённое, что пираты вполне могли бы здесь жить, хотя до моря далеко – три часа нужно спускаться по очень извилистым тропам, чтобы до бухты Маска дойти. Кладов в Маске и правда находили немало. Причём очень богатых кладов. Наверняка, и до сих пор их находят, только не сообщают об этом никому.

– Интересно, – задумчиво отозвался Герман. Ему нравилась эта деревня. Это было первое типичное канарское селение, в котором он оказался. Здесь было очень уютно и спокойно. – Хотя не знаю, согласился бы я прожить здесь всю жизнь? Как этот Рикельме.

– Ну, а что, – подмигнул своему товарищу Андрей. – Бывают варианты и похуже…

Ресторан у Рикельме был действительно колоритный. Вымощенная обломками вулканического камня пешеходная тропа, которая в этом селении, видимо, имела полное право называться улицей, проходила прямо через ресторан. Слева под низким деревянным навесом помещалась пара узеньких залов, а справа, нависая над обрывом и, упираясь в хорошо промазанные лаком древние, но ещё крепкие поперечины изгороди, на крошечных террасках стояли разномастные столы, стулья и лавочки, сколоченные из старых досок, придававшие антуражу непередаваемый уют. На столики были водружены стоптанные походные башмаки, из которых торчали стебли кактусов. Башмаки служили хозяину цветочными горшками. Вокруг свисали листья пальм, торчали тощие стебли агавы и краснели цветы разросшегося на свободе буганвиля и ярко синие цветы какого-то неизвестного Герману дерева.

К изгороди были привинчены фонарики. Ночью, когда все эти разномастные светильники зажигались, а над головой в темноте, не нарушаемой искусственным освещением туристических столиц, были видны лишь ночные светила, когда тишина наполнялась звуками природы и стрекотанием цикад, а воздух – ароматами цветущих вокруг цветов, не различимых при дневной жаре, этот бар, наверное, превращался в самый настоящий, недоступный простому смертному рай. Сейчас отсюда открывался потрясающий вид на Маску, зелёные склоны гор и блестевший вдали синий океан.

– Красота, – не смог скрыть восхищения Герман. Анна удовлетворенно подмигнула.

Сам хозяин появился откуда-то из ниоткуда совершенно неожиданно. Было такое ощущение, что он разглядывал их из укромного угла и знал об их приближение задолго до того, как они к нему спустились.

Это был большого роста и мрачноватого вида человек. Чёрные волосы волнами спадали со лба, открывая широкое загорелое лицо с массивным, горбинкой носом. Глаза смотрели из-под кустистых, будто нахмуренных бровей, щеки были тщательно выбриты. Голос у него был низкий, говорил он неспешно. На нём была коричневая куртка, с выбивавшейся снизу синей футболкой. Вокруг хозяина отчаянно носилась блекловатая белая в возрасте дворняжка, деловито облаивая посетителей.

Приветливым хозяина было не назвать. Если бы не Анна, с которой тот был знаком, и, улыбнувшись, обменялся с ней парой коротких, ни к чему не обязывающих фраз, он, скорее всего, двоим русским даже бы не улыбнулся. Несмотря на то, что туристы, по всей логике, были для него единственным источником средств к существованию, он явно переносил их с трудом: тут цветок сорвут, там декор утащат.

– Да, только пива не просите. У него его нет, и его всегда раздражает, что туристы по этому поводу на него обижаются.

Их кампания разместились за полукруглым столиком у обрыва. Вытянув затёкшие ноги, Герман изучал долину и разглядывал россыпь канарских домишек, крытых полинявшей на солнце рыжей плоской черепицей. Такую в Испании выпускали ещё во времена Франко.

– Хорошо у него здесь, – похвалил Андрей.

– Ой, ты что, место – просто прелесть! – отозвалась Анна. – Я так люблю сюда приезжать! И всех туристов своих сюда вожу. Приехать на Тенерифе и не побывать в Маске у Рикельме – это значит, не побывать на Тенерифе!

Рикельме тем временем расставлял на столике бокалы со своим фирменным соком.

– Как сегодня тропы в горах? – обернувшись к нему, спросила Анна. – Эти сеньоры хотят на хребет подняться. Посмотреть на сухое русло, где водопад после сильных дождей появляется.

Рикельме окинул взглядом её спутников и заметил:

– В таком случае, как-то неподобающе обуты твои друзья. Тропы там как обычно, лето в этом году сухое. Но асфальт, как ты знаешь, там никто не прокладывал, а они без ботинок.

– Я им уже об этом сказала, – отозвалась Анна.

– К сухому руслу сейчас мало кто ходит, так что и тропа почти не видна. Все сейчас вниз спускаются – к бухте: дорога легче и маршрут интересней.

– Я им то же самое предлагала, но они не слушают. Хотят к водопаду и всё. Так что, пусть идут.

– А назад они как? – Рикельме упёр себе в бок блестящий поднос.

– Спустятся в Лос Гигантес и на такси доберутся. Или мне позвонят: мобильный я им оставила.

– А то у меня ночевать негде: все домики до октября заняты.

– Понятно: сезон. Горячая пора. За них не волнуйся.

– А почему ты ему о каком-то сухом русле сказала, а не о скале-«глазе»? – поинтересовался Герман, когда Рикельме, получив по счёту, ушел. – Подозреваешь его в чём-то?

– Он местный. А с местными никогда не знаешь.

– Но мы же не будем сейчас всех местных подозревать?

– Ну, а что – они же все в прошлом гуанче! – отозвался со своего места Андрей. – «Меньше знают – лучше спят», как говорит папа.

– В принципе, правильно, – согласился Герман.

Они допили сок и стали прощаться. Анна с машиной должна была вернуться назад, а Герман с Андреем стали спускаться по слабо протоптанной тропе, ведущей к морю.

Когда уютный ресторанчик почти скрылся из их вида, Герман на мгновение оглянулся и увидел, как Рикельме поднёс к уху трубку своего телефона.

ГЛАВА 40

– Вот это и есть «всевидящее око», – облизал пересохшие губы Андрей.

Они стояли в огромной арке на вершине горы, прямо над синеющим внизу океаном. Порывы ветра почти сбивали с ног, было влажно, и легкие облака проносились над головой с чудовищной скоростью. Слева внизу краснел черепицей приморский курорт Лос Гигантес. На пляже виднелись люди, в океане белели парусами казавшиеся крошечными с этой высоты яхты. На горизонте мускулистыми очертаниями возвышался зелёный остров Ла Гомера.

– Да, здорово! – восхитился Герман. – Дух захватывает.

– Я вижу, нравятся тебе Канары, – усмехнулся Андрей.

– Это точно. Не ожидал. Очень нравятся.

– Так что ты говорил от этого «западного глаза» должно быть видно?

– Отсюда должен быть виден следующий тайник. «Лишь всевидящее око может птицу увидеть. Но не хочет смотреть и отворачивается», – написал Гонсальвес. Как это нужно толковать?

– Думаю, надо попробовать всяко. Слышал о знаменитом «методе научного тыка»? Сейчас отовсюду посмотрим и всё поймём. Начнём отсюда. Куда смотрит глаз? – Андрей сощурил глаза, видимо, пытаясь разглядеть на голубом горизонте какие-то далёкие знаки.

– В открытое море куда-то левее Ла Гомеры.

– Согласен. Но ничего примечательного в этом направлении вроде бы нет.

– Горизонт и океан.

– Точно. Куда он смотрит, если обернуться назад? – Друзья одновременно развернулись, увидев холмистый пейзаж, испещрённый ущельями и сутулыми вершинами многочисленных холмов разной высоты и размера. – Куда-то на северную часть острова.

– И, соответственно, на Европу, – продолжил мысль Герман.

– Да, точно, Европа как раз там. Хм. Но ничего того, за что бы зацепился взгляд, в этой стороне тоже нет. Как мне кажется.

– Ты прав. «…не хочет смотреть и отворачивается…» Так погоди, а может нужно смотреть по ребру этого глаза? То есть не в ту сторону, в которую он направлен, а вдоль арки – справа и слева от «глаза», раз он «отворачивается»?

– Справа видна Ла Пальма.

– Её южная оконечность, если быть более точным.

– Но твой португалец говорит, что тайник находится на этом же острове, так что разглядывай Тенерифе. Отсюда в этой стороне я вижу только горы. А дальше – океан.

– А что слева?

– А то, что слева от нас, загораживает этот утёс.

Они понимающе переглянулись.

– Придется лезть, – подмигнул Герман.

– Похоже на то… – для вида вздохнул Андрей, но было видно, что ему самому не терпится узнать, что за картина открывается слева от «западного глаза». – Да, десятью килограммами дело не ограничится, – ворчал он, хватаясь за выступ в почти отвесной стене. – Похудею на все двадцать пять! Куда прусь, старый дурак? Прав был папа: «Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один!»

На их счастье, скала только казалась неприступной и они достаточно быстро друг за другом пробирались наверх.

– Герман, мне одна мысль всё покоя не даёт, – сказал запыхавшийся Андрей.

– Выкладывай, – отозвался Герман сверху.

– Я не могу понять, как этот Сан Борондон столько лет мог быть невидимым? Почему его до сих пор не нашли? Его должны видеть радары. Его должны фотографировать из космоса. Как может такое произойти, что об острове никто не знает?

– Я тоже думал об этом. Мне кажется, что дело в следующем, – Герман на минуту задержался и пожал плечами. – Бóльшая часть поверхности Земли необитаема или, во всяком случае, не заселена людьми. Потому что бóльшая часть нашей планеты – это океан. Говорить, что в нем больше уже нечего открывать – преждевременно. Огромные участки все еще не известны, причем, я имею в виду именно то, что происходит на поверхности океана, а не на глубине. Посуди сам: водный и воздушный транспорт придерживается установленных путей, времена бесконтрольных блужданий по морям давно позади. Должны существовать участки океана в тысячи километров, которые посещаются едва ли раз в десятилетие. Я даже искренне думаю, что существуют такие районы в океане, особенно в высоких широтах, которые, например, полтора столетия тому назад были известны лучше, чем сейчас. На этих пространствах может обнаружиться всё, что угодно, и неоткрытые острова в том числе.

– Хорошо, а радары? А спутники?

– Об этом я тоже думал. Ты когда-нибудь слышал о технологии «стелс»?

– О самолётах-«невидимках»?

– Да. Я в своё время переводил одну научную дискуссию по аэрокосмическим технологиям. На ней выступал некий профессор, работающий на НАСА и консультирующий министерство обороны США. Речь тогда шла как раз о «невидимых» самолётах. Я этим вопросом очень заинтересовался. Технология потрясающая! Американцы вбухали в неё 6,5 миллиардов долларов! Причем, не сегодняшних долларов, а долларов восьмидесятых годов!

Самолёт-невидимку выпускает компания «локхид». В ВВС США самолёт официально обозначается как «Ф-117 Найтхок» – «ночной ястреб». Первый был построен ещё в 1982 году и целых восемь лет держался в строжайшей тайне. Даже на самих секретных американских авиабазах его маскировали под некие агрегаты высокой радиации и тому подобную чепуху. В общей сложности для ВВС было построено 59 машин.

Технология “стелс” делает самолёты практически невидимыми для систем обнаружения. Основная доля невидимости достигается особенной рубленой формой самолета, которую называют фасеточной, когда большинство поверхностей Ф-117 наклонено под углом более 30° от вертикали. Помимо этого, все щели по контуру смотровых люков, сочленений фонаря кабины и фюзеляжа, створок отсеков шасси, двигателей и вооружения имеют накладки пилообразной формы. Все антенны и прочие устройства убирающиеся. Воздухозаборники прикрыты специальными решетками, размеры ячеек в которых близки к половине длины волны радаров. Во время сборки обшивку выравнивают с помощью лазеров.

Современные радары используют высокую частоту сигнала. Радар отслеживает объект, регистрируя отраженный от него радиосигнал, и облучение самолёта происходит под пологими углами. Однако в случае со “стэлсом” короткие волны отражаются вверх и вниз, а не в направлении облучающей станции. Отсутствие выступающих деталей также “рассеивает” и “гасит” сигналы станции слежения.

Меня ещё тогда поразило, что отражение от одного только шлема летчика, микрофона, очков ночного видения или от оборудования кабины может быть намного больше, чем от всего самолета. Поэтому фонарь кабины тоже фасеточной формы. Плюс на него нанесено многослойное электропроводящее покрытие с золотом, которое не просвечивается радарами.

Ну и в заключение. Ради невидимости создаются новые материалы с радиопоглощающими свойствами – ферромагнитные композиты, так называемые искусственные магнетики. Это панели из углеводородного волокна, которые служат для обшивки. Способ их нанесения не является одинаковым для всех частей самолета. Толщина покрытия и число его слоев меняются по сложному закону и определяются с помощью математического моделирования рассеивания электромагнитных волн на поверхности. Раньше эти материалы наносились по «обойной» технологии, то есть приклейкой лент и листов. С 1999 года технологию заменили на напыленные покрытия, наносимые с помощью роботизированных установок высокой точности.

Черный цвет ферромагнитной краски, во-первых, маскирует «стелс» в ночном небе, а во-вторых, способствует рассеиванию тепла. В итоге резонирование Ф-117 в сто – двести раз меньше, чем у обычного самолета и не отличимо от фонового шума.

– Хорошо подготовился, – одобрил подкованность Германа Андрей. – А ты знаешь, что и в России «невидимки» научились делать?

– Сейчас это почти все умеют. В Англии работает программа «Реплика», ставящая перед собой те же задачи. А в России Академия Наук совместно с КБ «Сухой» построили два самолёта и невидимую крылатую ракету.

– Звучит это всё внушительно и интересно, только, причем здесь Сан Борондон?

– Я думаю, вполне возможно, что радиолокационные лучи, во-первых, могут отражаться рубленым ландшафтом Сан Борондона, а во-вторых, какими-то естественными минералами и породами в его почве и скалах, точно так же, как в случае со «стэлсом».

– Ну, если всё это так, Гера, тогда ты ещё и по физике Нобелевскую премию получишь!

– Главное с моими теориями до математики не докатиться. – дружелюбно отозвался на шутку Герман.

– Это почему?

– Нобель не любил математиков, разве не помнишь? Премия присуждается по всем категориям, кроме математики.

– Впервые слышу! – удивился Андрей. – Что ж он так математиков не жалует?

– Какой-то математик в своё время отбил у него жену.

– Да брось! – не поверил Андрей.

– Ей Богу! Проверь сам, если хочешь. С тех пор Нобель на весь математический род обиделся.

– Ну, это он погорячился. Хотя, кто его знает, как бы я поступил. Вот что с мужиками любовь делает! – глубокомысленно резюмировал Андрей.

– Похоже, что доползли.

Скала кончилась, и они выбрались на куполообразную вершину «западного глаза». Здесь ветер был ещё сильнее, и вставать во весь рост было не безопасно. Вцепившись в торчащие из земли кустики хилых скалистых растений, робинзоны почти одновременно посмотрели вниз, проверив положение «западного глаза», и устремили взгляд на восток.

– Ничего проще и придумать нельзя, – Герман первым нарушил молчание. – Хотя по-другому, в общем, наверно, и быть не могло…

– Вот дела! – отозвался Андрей.

– «Лишь всевидящее око может птицу увидеть, но не хочет смотреть и отворачивается», – начал цитировать Герман. – «А птица продолжает сидеть в своём гнезде». Вот тебе и «гнездо».

Постой, а где же тогда «птица»?

«Никто не знает, есть ли эта птица вообще». Мне кажется, что «птица» здесь придумана только для того, чтобы увязать тему «гнезда». Проверь-ка, Андрей, телефон у тебя здесь ловит?

Андрей извлёк из нагрудного кармана плоскую трубку. На разноцветном дисплее высвечивались два деления из трёх возможных:

– Вроде, приём есть.

– Ну, тогда звони. «Дошедший до гнезда этой птицы узнает, где зуб мудрости вырос».

– Уже… – сказал Андрей, нажимая на зелёную кнопку установки связи. – Алло, Аня? Это Андрей. Привет. Ну что, можно нас отсюда забирать… Да, в Маске мы закончили… Быстро получилось… Нашли… скажу – не поверишь… Это вулкан! Да, ваш самый главный – вулкан Тейде!… Кратер и есть то «гнездо»!… Теперь нам нужно туда подняться… Да-да, на самую вершину… Приезжай…

ГЛАВА 41

О’Брайен устало протирал байковой салфеткой очки. События стали развиваться слишком быстро и совсем не так, как он хотел.

Группа Осборна не выходила на связь сорок восемь часов. Помимо станции спутниковой связи на катере, на Сан Борондоне существовал ещё один, резервный канал, однако он также молчал и не отзывался на сигналы с Тенерифе.

На поиски пропавших коммандос вчера ночью О’Брайен отправил специальную группу спасения с соседнего острова Эль Йерро, состоящую из двух местных, доверенных рыбаков. Высадившись на острове, они нашли пустующую «базу» и записку от Танаусý – их тайного агента на Сан Борондоне, жившего в племени Аитора. Танаусý засветился во время захвата русских в деревне. На следующее утро после захвата он обнаружил за собой хвост и с того момента в свою деревню больше не возвращался.

Гуайре Танаусý, один из лучших воинов гуанче на Сан Борондоне, правая рука самого могущественного островного менсея, вот уже много лет был на острове их проводником и надежным контактом. Его внедрили десять лет назад. Он был сыном одного из коммандос, трагически погибшего во время наводнения на Сан Борондоне. Сын решил остаться там, где погиб его отец, поселился в горах, был найден гуанче и затем прижился в одном из племён. Польза, которую он всё это время приносил, была поистине неоценима и потеря такого агента казалась теперь О´Брайену невосполнимой. Однако единственно правильным решением в этой ситуации было Танаусý оттуда эвакуировать, что и сделали двое спасателей с Эль Йерро.

Сегодня утром береговая полиция обнаружила его «бэйлайнер», брошенный недалеко от Лас Америкаса. Быстро определив, что катер принадлежит О’Брайену, полиция сообщила владельцу о находке, успокоив, что катер цел и невредим, и ждёт своего хозяина в Пуэрто Колон. О’Брайену пришлось на ходу сочинить историю о том, что накануне он устраивал вечеринку друзей, на катере они вышли в океан, слишком много выпили и вплавь добирались до берега, позабыв запереть каюты и оставив на катере ключи. Полиция эту историю вроде бы проглотила, а О’Брайен с удовольствием был готов заплатить штраф и пообещал, что впредь его вечеринки на катере будут спокойней.

Часом позже к нему домой приехали два детектива.

Они доверительно сообщили, что испанская полиция не очень любит «вечеринки», после которых на борту остаются связанными члены экипажа.

Так О’Брайен узнал, что на его катере были обнаружены два матроса, связанные по рукам и ногам, с кляпами во рту, одурманенные каким-то вызывающим глубокий сон газом. В тот момент они содержались в комиссариате полиции Лас Америкаса до выяснения обстоятельств.

Приехав в комиссариат с адвокатом, О’Брайен опознал в задержанных «матросах» Осборна и Ривейру. Согласно их показаниям, на катер совершили нападение неизвестные в масках, видимо, хотевшие угнать катер, но их «бэйлайнер», к счастью, оказался практически без горючего, поэтому их бросили связанными на борту.

Эта версия ни коим образом не совпадала с версией О’Брайена, но ситуацию неожиданно спас адвокат. Он заявил, что именно О’Брайен – его уважаемый и известный в очень солидных кругах клиент – со своими подвыпившими друзьями решил разыграть шутливый налёт на «бэйлайнер». Они просто хотели попугать остававшихся на катере матросов. В итоге, как и заявлял за час до того сам О’Брайен, они выпили лишнего и забыли своих моряков связанными на корабле.

Все понимали, что объяснения шиты белыми нитками, но статус О’Брайена, его связи, авторитет его адвоката, а также то, что сами «матросы» никаких заявлений по поводу случившегося делать не собирались, позволили О’Брайену уйти, за отсутствием состава преступления благополучно забрав и своих «матросов».

Покинув стены комиссариата и попрощавшись с не перестававшим укоризненно вздыхать адвокатом, все трое уединились в небольшом уютном кафе рядом с пляжем «баия дэль дюке». Осборн обстоятельно доложил шефу о всех событиях, произошедших на Сан Борондоне. С каждой новой подробностью О’Брайен становился всё мрачнее и мрачнее. Предположить, что в дело будут вовлечены новоявленный немец и какие-то древние сокровища, якобы зарытые где-то на Сан Борондоне, было совершенно неожиданным и сбивающим с толку.

– Как мы с Ривейрой оказались связанными на полу, я даже не понял, – заканчивал тем временем Осборн. – Когда Ривейра вернулся на остров, Танцор, немец и я были у подземного озера. Немец был связан. Танцора я связывать не стал, потому что он ещё мог пригодиться, да и сбежать с катера ему было некуда. Немец всю дорогу обещал нам с Танцором долю от клада и говорил, что у нас одна и та же цель – найти русских.

Осборн виновато прокашлялся.

– Ривейра забрал нас из подземного озера, и мы поплыли на базу. Чуть позже Ривейру сменил за штурвалом Танцор. Видимо, меня сморило. Третья бессонная ночь… Очнулся я уже у Тенерифе связанный и с кляпом во рту. Рядом тоже связанный лежал Ривейра. Чуть позже нас обнаружил морской полицейский патруль.

Что О’Брайену всегда нравилось в Осборне – это то, что когда он был в чём-то виноват, он всегда признавал свои ошибки и не боялся брать ответственность за провал на себя. Качество, которым могут похвастаться немногие.

По рассказу коммандос получалось, что неизвестно откуда появившийся немец умудрился запутать ситуацию ещё больше. Сейчас он преследовал двух русских, пытаясь завладеть древней картой, на которой было отмечено место клада. Вместо одной заботы, у О’Брайена их стало две. Третьей проблемой был Танцор. Где он сейчас находился, и был ли он жив вообще – было ещё большей загадкой.

Успокаивало одно: по крайней мере, о русских О’Брайен знал всё.

Сегодня утром стало известно, что русские были в деревне Маска и поднимались на один из утёсов Лос Гигантес к скале-арке, которую местные жители называли «западным глазом». Поднимались они туда одни, без проводника. Оттуда эти двое поехали на вулкан.

Для посвященного это могло означать только одно: русские смогли расшифровать древний ребус и находятся в двух шагах от тайника!

Местонахождение тайника О’Брайену было известно. Оставалось ехать на место и ждать русских там. Он предполагал также большую вероятность того, что там же сможет застать и остальных участников этой шарады.

ГЛАВА 42

У канатной дороги, идущего на вершину вулкана Тейде, собралась достаточно большая толпа. Люди выгружались из туристических автобусов, занимая очередь, а их гиды в это время бежали в кассы за билетами. Помимо автобусов, повсюду были припаркованы автомобили тех, кто приехал сюда частным образом, без экскурсии, и сейчас был вынужден пропускать вперёд организованные группы. Взятые на прокат разнокалиберные малолитражки были припаркованы бампер к бамперу и спускались ровными рядами вниз, к дороге. Желающих подняться на вулкан сегодня было много.

Молоденькая симпатичная испанка-экскурсовод в это время рассказывала ожидавшей своей очереди туристам:

– Как вы уже поняли, вулкан Тейде является нашей главной достопримечательностью. Это не только самая высокая точка Тенерифе и Канарского архипелага, но и всей Испании в целом. Его высота 3.718 метров над уровнем моря. Он выше испанской части Пиренеев и андалузской Сьерра Невады.

Вулкан Тейде является одним из самых молодых образований на острове – ему всего лишь пятьсот тысяч лет. Возраст самого Тенерифе оценивается в десять – двенадцать миллионов лет. В действительности, вулкан Тейде – это не один, а несколько вулканов, наслоившихся друг на друга в течение многих извержений. Последнее извержение на Тейде произошло очень давно, однако, вулкан не является потухшим, это спящий вулкан, о чем свидетельствует недавнее извержение соседнего пика Чаорро или, как его ещё называют, Старого Пика. Он извергался всего двести лет тому назад, в 1798 году. Поэтому ученые-вулканологи ведут постоянный замер выбросов газа, контролируют подземные температуры и микроземлетрясения.

Примечательно то, что раньше вулкан Тейде был всегда покрыт снегом. Римляне называли наш остров Ниварией – Снежным, но и в более поздние времена на Тейде, видимо, часто выпадал снег: на языке канарских аборигенов «тенер» означает «снег», а «ифе» – это «высокая гора». Тенерифе – типично гуанчское название, которое со средних веков стало официальным наименованием острова. Сейчас, в связи с глобальным потеплением, снег на вулкане выпадает редко, даже не каждый год, причем исключительно зимой и только после сильных продолжительных дождей.

– И раз уж мы вспомнили о гуанче, – увлечённо рассказывала девушка-гид, – то скажу вам, что древние аборигены на вершину Тейде никогда не поднимались. Согласно гуанчской легенде, в кратере вулкана живет в заточении Гуайота – нечистая сила, осмелившаяся украсть с небосвода солнце и побеждённая впоследствии Богом Ачаманом. Вот уже тысячу лет она сидит внутри вулкана и не дозволяет никому её тревожить. Вы помните о скалах Рокес де Гарсия, где мы сегодня уже останавливались, тех, что напротив отеля «парадор»? – слушатели согласно закивали головами. – Так вот гуанче называли скалы Гарсия «Чёртовыми Письменами». По древним свидетельствам, никто из гуанче никогда не заходил дальше этих скал. Среди вулканических скульптур, которые мы с вами видели на Рокес де Гарсия, есть даже скала, похожая на вытянутый указательный палец. Местные жители называют его Перст Божий. Именно этим перстом Бог и грозит людям, задумавшим крамольную мысль идти дальше к вулкану и подняться в его кратер…

– Гениально! – не смог удержаться Герман.

– Что такое? – переспросил Андрей, увлеченный до того рассматриванием экскурсоводши. Она была типичной испанкой: невысокой, черноглазой, с большим алым ртом и собранными в хвост черными, искрящимися на солнце волосами. Андрею такие нравились.

– Гуанче даже специально придумали легенду, чтобы отпугнуть непрошеных визитёров от тайника!!!

Герман рассказал ему о том, что только что услышал от понравившейся Андрею испанки.

– Представь: ты прячешь тайник. В труднодоступном месте. Но для того, чтобы его ещё больше обезопасить и свести к минимуму количество незваных посетителей, сочиняешь страшилку про то, что место это нечистое, что живёт там Гуайота и прочий подобный бред.

– М-да, – протянул Андрей. – А что, очень может быть…

– Легендам о нечистой силе в средние века придавали большое значение, – пояснил Герман. – Думаю, что суеверных конкистадоров подобная история действительно была способна отпугнуть и отвратить от посещения «нечистого места»! Точно! Ты говорил мне, что канарцы местную кальдеру, по которой мы сейчас ехали, называют «маль паис»! Это означает «плохая земля» или «плохое место». Официально она «плохая», потому что на ней ничего не растёт: Анна говорила, что вулканической породе нужно триста лет, чтобы на ней появились первые признаки жизни. Но очень может быть, что все эти потоки лавы под нами «плохие» не потому, что здесь не посеешь бананы, а потому что здесь обитает нечистая сила.

В этот момент с билетами из кассы вернулась Анна:

– Ребята, я с вами не еду.

– Как так? – расстроился Андрей.

– Появилась небольшая проблема. Мне срочно нужно ехать домой.

– Что-то случилось? – озаботился Герман.

– Думаю, ничего страшного. Звонил муж, интересовался, где я и просил приехать. Телефон у вас есть, я, как разберусь, сразу вам позвоню и вас отсюда заберу. Вы пока поезжайте на вулкан, – она протянула билеты Андрею и улыбнулась. – Вас пропустят без очереди, как группу, а то в очереди можно и час простоять.

– Да, желающих немало, – улыбнулся в ответ Андрей. – В прошлый раз, когда я туда забирался, также было. Спасибо.

– Только не забывайте, что на саму вершину вас не пустят: вагончик идёт до смотровой площадки. Это чуть больше трёх с половиной тысяч метров над уровнем моря. Чтобы подняться выше, к вершине, нужно иметь разрешение. А выдаётся оно только в столице, причём с предъявлением удостоверения личности, которого у вас нет.

– Понятно. А кто его там проверяет? – удивился Герман.

– Да стоят там два перца в зелёных курточках, увидишь, – объяснил Андрей.

– Правильно, они эти пропуска и проверяют, – продолжала Анна. – Договориться с ними, сразу говорю, нельзя. У них порядок: за час через кратер может проходить не больше восьми человек. Поэтому всю эту бюрократию с разрешениями и придумали. Нужно было ограничить поток желающих потоптаться на серной пробке на вершине. Так что, увы. Но с обзорной площадки вид точно такой же, что и сверху, поэтому не расстраивайтесь.

Увидев разочарованный вид Германа, Андрей поспешил его успокоить:

– Не дрейфь, на месте разберёмся. Не может быть, чтобы мы с тобой в кратер не попали.

– Это уж точно, – одобрительно улыбнулась Анна. – С Андреем не пропадёшь. Ну всё, я должна ехать.

– Не переживай, если что – такси возьмём или автостопом доедем.

– Хорошо, я побежала, – она махнула рукой в сторону парковки за своей спиной. – Как жалко – так хочется с вами поехать!

– Не переживай, мы всё тебе подробно расскажем, – энергично закивали головами мужчины.

– Ну, тогда до скорого, вечером увидимся, – через секунду она исчезла в толпе туристов.

– Пока, – отозвался ей вдогонку Андрей.

В вагончик канатной дороги помещалось человек тридцать. Люди были одеты в тёплые куртки и плотные брюки, у многих на поясе болтались шерстяные перчатки и шапки. В глазах у всех сиял восторг: все были в предвкушении предстоявшего события. Они оживлённо переговаривались, не выпуская из рук фотоаппаратов, то и дело фотографируя менявшийся с каждой минутой подъема пейзаж. На Германа и Андрея странно покосились лишь однажды, не увидев у них ни соответствующей одежды, ни фото-видеотехники.

– А мы просто гулять, – объяснял всем Андрей по-русски. – Гуляем мы! Переведи им, Гера…

Через восемь минут друзья были уже на вулкане. Вид с вершины действительно впечатлял. Остров пологой волной спускался в океан. Было видно, как тысячи или миллионы лет назад застыли потоки лавы, извергавшиеся с вершины ноздреватыми косичками, как причудливо разбегались лавовые реки, наслаиваясь одним рукавом на другой, растопыривая узловатые пальцы и разбрасывая вокруг бесформенные глыбы и валуны. Светло-желтые пески становились коричневыми, затем темнели, переливаясь более поздними чёрными подпалинами, образуя единый огромный шершавый замысловатый «натюрморт». Тут и там белели озерца белого вулканического песка и зелёные отвалы оксидов железа, поменявших свой цвет из-за взаимодействия с минеральной подземной водой и газами.

С такой высоты казалось, что растительности внизу нет совсем. Хотя отчасти это было правдой: по дороге к вулкану Герман видел только низкие желто-коричневые кустарники, сухие стебли, жухлую траву и редкие крошечные цветы. Анна, правда, прокомментировала тогда, что на Тейде растут какие-то уникальные растения-эндемики, которые не встречаются больше нигде в мире, и которых не встретишь даже в других частях Канарского архипелага.

Узенькой прямой полоской внизу темнела дорога, по которой они приехали на вулкан. На ней блестели отражавшими солнце стёклами крошечные с этой высоты автомобили.

Над этим лавовым морем вокруг Тейде аккуратным амфитеатром возвышались ровные стены кальдеры – каменного котла диаметром восемнадцать километров, обломками доисторического вулкана-шеститысячника, который миллионы лет назад не выдержал собственного веса и провалился вниз. Как объяснила Анна, стены кальдеры были самыми древними вулканическим образованиями на территории национального заповедника Тейде. Заповедник был открыт в 1957 году лично генералом Франко и стал третьим по счёту в Испании.

Далеко внизу над побережьем пролетали самолёты, заходившие на посадку в аэропорт Королевы Софии. Отсюда же были видны почти все соседние острова: на линии горизонта друзья ясно различали Ла Гомеру, Эль Йерро, Ла Пальму и Гран Канарию. До восточных Фуэртевентуры и Лансароте было слишком далеко. Сан Борондон на горизонте отсутствовал.

Было холодно. Пожилая немка с жалостью окинула взглядом двоих замёрзших русских, и мимикой выразив сочувствие, направилась к подзорной трубе, установленной на смотровой площадке.

Тропинку, ведущую к вершине, Герман увидел сразу. Она была выложена красноватыми обточенными камнями и с виду была ровной и удобной для подъёма. Перед тропинкой расположился охранник. На нём была вязаная шерстяная шапка, тёплые не продуваемые рукавицы «гор текс» и толстый зелёного цвета бушлат. На левой груди красовалась надпись «Тейде». Четверо отделившихся от группы людей как раз демонстрировали ему свои документы для прохода в кратер.

– Скорее всего, тропа для подъёма в кратер здесь одна, – оценив обстановку, предположил Андрей. – Давай попробуем обойти кратер со стороны и посмотреть, можно ли пройти в кратер без тропы.

Действительно, едва обогнув станцию канатной дороги, они увидели пологий подъём наверх, который никто не охранял.

Двести с небольшим метров, которые Герман думал преодолеть играючи, оказались настолько изматывающими, что друзьям приходилось постоянно останавливаться и переводить дух. Во-первых, быстро двигаться здесь было нельзя: сказывался недостаток кислорода. Во-вторых, сердце колотилось настолько быстро, что казалось, сойдёт с ума и от своего сумасшедшего ритма вылетит из груди. Стучало оно где-то в затылке, у грузного Андрея сильно кружилась голова, и началась страшнейшая одышка. Перепад высоты в тысячу метров, который по канатной дороге друзья преодолели за восемь минут, давал о себе знать: организм адаптироваться к такой высоте не успевал.

Ближе к вершине у Германа начали подкашиваться от слабости ноги, он где-то ударился о камень, до крови разбив колено, но боль почему-то совсем не чувствовал. Мысль была только одна: поскорей добраться до верха и отдохнуть. Андрей жадно хватал ртом воздух и смачивал сухие, заветревшие от холода губы взятой снизу водой. Белки его глаз заметно покраснели, лицо приобрело нездоровый зелёный оттенок.

– Да ты, Гера, весь зелёный, – поймав его взгляд, с трудом произнёс Андрей. Герман понял, что он сам сейчас выглядел точно также.

В кратер они забрались почти без сил.

Самая высокая точка Испании представляла собой почти ровную окружность, слегка наклонённую к югу. Отверстия в кратере не было: дно покрывал толстый слой жёлтой серы – верхней части многометровой серной пробки, заткнувшей кратер после последнего извержения.

– Ну вот, – расстроился Андрей, устало опустившись на камень. – Ни плюнуть в недра земли нельзя, ни камень бросить… Я думал тут настоящий кратер, а тут практически вертолётная площадка.

По поводу вертолётной площадкой он, конечно, преувеличивал. Диаметр кратера составлял не более двадцати метров, то есть был совсем небольшим. Желтевшие серой склоны кратера к центру заметно сужались, образуя довольно крутую воронку. Окружали кратер острые рваные скалы, на которые, тем не менее, забраться не составляло труда. Кроме Андрея и Германа в кратере не было ни души.

– Ну что ж, вот мы и на месте. Давай сориентируемся, –тяжело дыша, сказал Герман, доставая припасённый заранее компас и по памяти процитировав выученный наизусть стих капитана Гонсальвеса. – «Видит этого человека лишь птица. Она всегда садится правым крылом к закату». То есть эта некая птица, которая, сев правым крылом к западу, должна смотреть на юг. Тайник тоже должен быть в направлении юга.

– Что это за птица? Может, какая-нибудь скала на птицу похожа? – предположил Андрей.

– А птицы здесь быть и не должно! – со вспыхнувшими догадкой глазами воскликнул Герман.

– То есть?

– «Никто не знает, где она садится. И есть ли эта птица вообще» писал Гонсальвес. Получается, что наш «глаз», в первую очередь, должен видеть место, «где птица садится», то есть её гнездо, раз самой «птицы» может не быть вообще! При этом мы знаем, что гнездо должно находиться на вулкане. Что ж тебе больше всего здесь напоминает птичье гнездо?

– Ты хочешь сказать гнездо – это сам кратер?

– Андрей, ты – мастер дедукции! Совершенно верно! Гнездо – это кратер, в котором мы с тобой сейчас находимся! Эта никому неведомая «птица» сидит в этом кратере, правой стороной к западу, глядя на юг, и видит перед собой человека!

Они одновременно вскочили и двинулись к южной кромке кратера.

– «На земле лежит человек.

Он подставил лицо восходящему солнцу.

Солнцу он здравствуй говорит -

Рот его открыт, а во рту – зуб мудрости», – продолжал цитировать Герман, пока друзья не добрались до кромки кратера, за которой начинался крутой спуск вниз.

– Чёрт тебя побери! Всё сходится! – у Андрея от изумления отвисла челюсть.

Под их ногами, на расстоянии полутора тысячи метров, совсем недалеко от станции фуникулёра, они увидели наплыв темно-коричневой лавы – остатки какого-то доисторического извержения. Лава застыла в форме человеческой головы!!!

Голова была огромной: она занимала почти всю площадь этой части кальдеры и в диаметре составляла километров пять. Друзья ясно видели развевающуюся на ветру гриву волос, густые брови, глаза, прямой, выдающийся далеко вперёд нос, тонкие губы, резко очерченную линию рота и чуть скошенный подбородок. Рот был полуоткрыт, и друзья поняли, что какой-то из «зубов» именно в этом рту и будет древним гуанчским тайником. Голова находилась прямо под скалами Рокес де Гарсия и была повёрнута точно на восток – на автомобильную дорогу, проложенную по дну кальдеры, по которой они с Анной проезжали буквально полчаса назад.

– Да-а-а, – зачарованно протянул Герман. – Масштабно! Здорово гуанче придумали!

– Ну, Гера, ты даёшь, – только и смог ответить потрясенный Андрей.

Становилось понятно, почему гуанче в их кодовом стихотворении понадобилась пресловутая «птица»: внизу загадочная голова, должно быть, выглядела как обычная бесформенная куча обуглившихся камней, и только с высоты вулкана потоки лавы приобретали форму лица. Действительно, кратер вулкана Тейде – «птичье гнездо» – был лучшей площадкой для обзора.

– Но неужели никто, кроме гуанче, никогда этой головы не замечал!? – изумился Андрей. – Ведь её чётко видно отсюда!

– Возможно, замечал, но не придавал этому никакого значения: мало ли интересных скальных образований на вулкане. Хотя очень может быть, что это лицо действительно никто никогда не видел. Человеку свойственно терять очки у себя на носу.

Это утверждение Германа было некстати верным: довольно оживлённое, но упорядоченное движение на видимой внизу дороге, было нарушено мчащимся на бешеной скорости автомобилем. С такими рискованными обгонами водитель-лихач мог либо запросто вылететь в кювет, либо добраться до нижней станции канатной дороги от силы за пять минуты. Однако, ехал он не туда.

ГЛАВА 43

Отчаянный водитель гнал по дороге Национального заповедника вулкана Тейде со скоростью 120 км. в час. Он отдавал себе отчёт в том, что, возможно, едет слишком быстро. Однако дороги здесь были хоть и узкими, зато прямыми и ровными. Их строили ещё при Франко. В те времена в пустынной чаше старого кратера проводили армейские учения, по этим дорогам нужно было перевозить военную технику, да и само отсутствие естественных препятствий привело к тому, что дороги в огромной вулканической кальдере были, наверное, самыми прямыми на острове.

Он без труда обгонял мешавшиеся под колёсами туристические малолитражки, то и дело переключаясь на пониженную передачу и добавляя газу.

Ждать было больше нельзя. Двое русских зашли слишком далеко.

То, что по праву принадлежало ему, и что так беспардонно двое русских похитили с Сан Борондона, сейчас можно было отнять у них только силой. Кто бы мог подумать, что они окажутся настолько неудобной помехой! Он лишний раз убеждался в том, что чем больше ты делаешь людям добра, тем хуже они тебе потом отплатят. Люди – создания неблагодарные! Это было его личным, проверенным временем убеждением.

У сумасшедшего водителя было в запасе полчаса или максимум час, прежде чем двое русских спустятся по канатной дороге вниз и доберутся до скалы-зуба. Скала была уже совсем близко. Недолго думая, он рванул руль влево и, почти не сбавляя скорости, съехал по пологому кювету на бездорожье – прямо в сторону гигантской вулканической головы. Его автомобиль поднял столб пыли и растворился в испуганном писке клаксонов шарахнувшихся в разные стороны туристических «ситроэнов».

Через несколько сотен метров дорогу преградили валуны порыжевшей от времени лавы. Лихач нажал на тормоза, заглушил машину и выпрыгнул на сухую пыльную почву.

Он огляделся. Вокруг не было заметно ничего подозрительного. С заднего сиденья он выудил черную пластиковую клетку, в каких обычно перевозят на самолёте собак или кошек. Однако эта клетка была заметно меньше остальных, и у неё не было ни одного вентиляционного отверстия. Взвесив её в руке, он захватил с сиденья чёрные кожаные перчатки и, захлопнув дверь автомобиля, направился к торчащим из земли высоким рыжим камням.

Именно эти камни древние гуанче называли «зубами мудрости».

Вулканическую голову туземцы обнаружили задолго до того, как на Канары пришли европейцы. С тех пор, согласно ритуалу, каждый гуанче хотя бы раз в жизни должен был совершить восхождение на вершину вулкана Тейде. Путь этот был долгий и непростой, однако, только с вулкана гуанче могли увидеть лицо Бога Ачамана. Вечный и могущественный Ачаман смотрел на восток – встречал восход солнца, и оттуда же зорко следил за Гуайотой, заточенной навечно в тюрьме вулкана.

Древние легенды гласили, что именно Ачаман, или как его ещё называли, Абора или Алькорак, положил начало всему. До него была пустота: море не отражало неба, а свет не имел цвета. Ачаман создал землю и воду, огонь и воздух, растения и животных. Он обитал на высоких вершинах, откуда любовался своими творениями. Однажды он поднялся на вулкан Эчейде, как гуанче называли Тейде, и оттуда его творения показались ему ещё красивее, будто видел он их впервые. Он решил разделить радость увиденного с другими и вылепил из глины людей, чтобы они извлекли из всего, что он создал, пользу и сохранили бы созданное им навечно. Ачаман вручил им пастбища и стада животных. Когда люди поняли, что ночь сменяет день, а времена года всегда возвращаются, Ачаман решил создать ещё больше людей. Вновь созданным людям пастбищ и животных он, однако, не дал, и когда спросили они, почему он так поступил, объяснил: «Служите другим, и они помогут вам прокормиться». Согласно легенде, так появились благородные гуанче и простолюдины.

В другой легенде говорилось, как однажды закрутились вихри, сгустились тучи, разбушевалось море, и попряталась вся живность на острове. Потемнело небо, и изо всех расщелин поползли пауки. Среди белого дня наступила вдруг ночь. Это нечистая сила Гуайота, проклятье всего живого, завладела Магеком – солнцем, укрывшись с ним в недрах вулкана Эчейде. Воззвали гуанче к Ачаману, называя его Ачгуоясираси и Гуайягираси – Хранителем, Спасающим Мир. Внял Ачаман просьбам людей и отправился к вершине Эчейде. Когда он обнаружил Гуайоту, началась битва. Разверзлось небо, озарилось красным пламенем, воздух превратился в раскалённый пар, задрожала земля, а грохот был слышен на самых дальних островах. Из кратера Эчейде Гуайота метала в Ачамана огонь, огромные камни, выливала к его ногам языки раскалённой лавы. Клубы чёрного дыма затянули и без того тёмный небосвод, стал плавиться камень, посыпался пепел, земля покрылась серой и превратилась в тлеющий уголь. Однако Ачаман освободил Магека, одолел Гуайоту, а в наказание за её подлости заточил её навечно в недрах Эчейде.

После битвы первым на вулкан поднялся пророк Гуаньяменье. Он хотел убедиться, надёжно ли закрыта Гуайота в земных недрах. Он взял с собой менсеев и гуайре. Вслед за ними на вершину поднялись и все остальные. Внизу под собой они видели лицо Ачамана – сурового и справедливого Бога гуанче. Нос Ачамана вдыхал свежий морской воздух, его длинные волосы развевались на ветру, а рот был приоткрыт: Бог делился мудростью со своими людьми. Глаза Ачамана были устремлены к восходу солнца. «Пока Ачаман смотрит на восток, – объяснил Гуаньяменье своему народу, – солнце будет вставать из-за морских просторов каждое утро. Когда же он отвернётся от солнца – наступит конец».

На следующий день вулкан покрылся снегом. Не стало видно ни скал, ни троп, ни растений. Не стало видно и самого Ачамана. Подумали гуанче, что наступает конец света. Но успокоил их пророк Гуаньяменье. Он объяснил, что под белоснежным одеялом Ачаман спрятался от любопытных людей. Потому что нельзя без нужды тревожить Ачамана и смотреть ему в глаза. Он запретил гуанче подниматься на вулкан, дозволив подниматься и просить помощи, лишь, если заставит тяжелая нужда. Право подыматься на вулкан в любое время он оставил только десятерым: восьми менсеям, идальго – незаконнорожденному сыну Гран Тинерфе, правившему восточной провинцией Тенерифе, и себе, главному тенерифскому мудрецу. Кроме него и этих девяти никто не имел права видеть Бога.

Простолюдинам же Гуаньяменье разрешил ходить только к подножию Эчейде – к зубу мудрости, что рос во рту Ачамана. Прикосновения к зубу мудрости излечивали раны, усмиряли гнев, давали силы, забирали болезни, высушивали слёзы и успокаивали рассудок. Тогда и не стало у простых гуанче нужды подниматься на вершину вулкана.

С тех пор только менсеи, да пророк Гуаньяменье восходили к кратеру, стояли на двери в тюрьму Гуайоты и смотрели на мужественное лицо Ачамана.

Скала «зуб мудрости» была высотой в три человеческих роста. Со всех сторон его облепляли разнокалиберные валуны причудливых форм и окраски. Из камней торчал в разные стороны бурьян и всенепременная табайба, которой была усеяна практически вся поверхность кальдеры.

Человек из машины отвалил один из валунов – малоприметный продолговатый кусок базальтовой породы, закрывавший для посвященных вход в тайник.

Тайник находился прямо под камнем и на расстояние вытянутой руки уходил под «зуб». Ничего доставать из тайника человек, тем не менее, не стал. Он торопливо надел перчатки, приставив пластиковую клетку к открывшейся под камнем нише, отомкнул небольшой блестящий засов и осторожно выдвинул дверцу. В клетке послышалось шевеление. Клетка пару раз качнулась и стала заметно легче: содержимое упало на дно тайника.

Подождав пару минут, пока змеи заползут подальше, человек из машины суетливо закрыл отверстие пещеры тем же куском базальта и захлопнул крышку клетки. Теперь тайник охранялся самой надёжной в мире защитой: смертельным ядом двух оголодавших в ожидании работы кобр.

Водитель машины рассчитал, что любой приезжающий на Тенерифе турист уверен в том, что змеи на острове не водятся. И это было действительно так: ни на одном из Канарских островов не водилось ни ядовитых жуков, ни скорпионов, ни пауков, ни змей. Поэтому сюрприз с кобрами, ожидавшими слишком любопытных следопытов, показался ему оптимальным решением.

Сплюнув на порыжевший за многие века кусок пористой лавы, человек отнёс клетку в машину. Он скинул перчатки и взглянул на часы – русские должны были появиться здесь с минуты на минуту. Нужно было убираться отсюда, как можно быстрее. А после этого – просто ждать.

Водитель плюхнулся на сиденье, не заметив, как на землю упал блестящий стилет – его счастливый талисман, всегда и везде приносивший ему удачу. Он завёл двигатель и стал поспешно выруливать к дороге.

ГЛАВА 44

Поймать автостопом машину оказалось не сложно. Андрей и Герман ехали в потёртом временем «сеате» с улыбчивым пожилым испанцем, который очень обрадовался, узнав, что русские туристы говорят по-испански и сразу принялся рассказывать им о русском самолете, недавно приземлившемся прямо на воду, причём настолько успешно, что кроме двух пропавших без вести пассажиров, никто серьёзно не пострадал. Видно было, что авария до сих пор была главной темой для обсуждения у местных жителей.

– Русские пилоты – очень хорошие пилоты! – говорил он, улыбаясь Герману и энергично кивая головой. – У нас любят русских! А русские женщины!!! Они самые красивые в мире!

От нижней станции канатной дороги до древнегуанчской «головы» было рукой подать. Буквально через пару поворотов Герман начал узнавать отмеченные им сверху ориентиры.

Он поймал себя на мысли, что ландшафт с этой высоты выглядел совсем по-другому.

– Вот, вроде бы здесь, – Герман вытянул шею, пытаясь разглядеть за поворотом хотя бы какой-то намёк на «открытый рот», однако, угадать человеческое лицо в проплывающих за окном ноздреватых отвалах лавы было очень сложно. – Да, здесь. Вот тот самый поворот, что я отснял сверху, и маленький километровый дорожный указатель рядом с желтым кустом.

– Выходим? – осведомился Андрей, вглядываясь в вулканический пейзаж.

– Вы не могли бы высадить нас здесь? – обратился Герман по-испански к их случайному водителю.

– Без проблем! Без проблем! – заулыбался испанец. Скрипнув тормозами: ему давно пора было менять тормозные колодки – он осторожно припарковал свой «сеат» у обочины и помахал им на прощанье рукой.

Они выбрались из машины, ещё раз огляделись и направились в сторону кирпично-красных скал.

– Представляешь, Андрей, через несколько минут мы откроем величайшую тайну Канар! – взволнованно говорил Герман. – Канары всегда были одной сплошной неразрешимой загадкой. Никто не знает, каким образом появились сами острова: были ли они результатом извержений подводных вулканов, либо продолжением Атласского хребта, как ты сам говорил, либо это остатки затонувшего материка Атлантида? Во-вторых, никто так и не может связно объяснить, откуда на этих островах появились гуанче? А их внешний вид!? Высокий рост, светлая кожа, рыжие волосы, голубые глаза – почему африканские острова населяли не негры!? Кто-нибудь когда-нибудь ответит на эти вопросы. А мы с тобой сейчас можем разгадать самую большую загадку этих островов – тайну Сан Борондона. Тайну исчезающего острова. Последнюю тайну Канар!

– Гера, только давай без пафоса, – перебил его вспотевший от продолжительного марш-броска Андрей. На высоте двух с лишним тысяч метров жара давала о себе знать. Палящее солнце к закату сегодня клониться не собиралось. – Как-то погода к пафосу не располагает… Не факт, что мы вообще что-то там отыщем…

– Оптимизм, Андрей, оптимизм!! – бодро отозвался Герман.

Одновременно оглядевшись вокруг – последнее время они часто и многое делали одновременно – они остановили взгляды на невысокой светло-коричневой скале. По всем приметам, отмеченным сверху, выходило, что она и является древнегуанчским «зубом». Обойдя скалу со всех сторон, пощупав пористую породу и подёргав за торчащие из камня травинки и кустики, они склонились над небольшим валуном, покоившимся у подножья скалы. С первой попытки его сдвинуть, камень подался, обнажив довольно просторное уходящее вглубь отверстие, за тысячи лет выточенное в «зубе» всевозможными ветрами и водой. На взгляд Германа, эта ниша для тайника вполне подходила. Они присели на корточки.

– Подожди, руки не суй, – отрывисто скомандовал Андрей, перехватив Германа.

Герман инстинктивно отпрянул от отверстия.

Андрей встал на четвереньки и осторожно заглянул внутрь. Осматривая сантиметр за сантиметром, он вдруг заметил внутри движение.

– Кто-то там есть….

– Кто? – опешил Герман.

– Сейчас рассмотрю.

Андрей лёг на живот. Как раз в тот момент, когда он склонился ближе к земле, чтобы получше разглядеть свод, из пещеры стремительно вылетела раскрытая пасть чёрной змеи. Движение было настолько молниеносным, что Герман даже не успел сообразить, что произошло. Андрея вдруг окутал столб пыли: за какую-то секунду тот успел перевернуться на спину, схватить змею где-то под горлом и на расстоянии вытянутой руки держал сейчас шипящую черную кобру. Она яростно крутила головой, выплёвывая свой ядовитый язык, и обматывала запястье Андрея лихорадочными спиралями, то раскручиваясь, то снова закручиваясь на его руке. Андрей лежал весь красный, с мокрым от пота лицом, и облизывал пересохшие в одно мгновение губы.

– Вот тебе и сюрприз, – прохрипел он Герману. – Не зря я предполагал, что тайник охраняется… Никаких мин не надо, никаких снайперов…

– Но… как… ты умудрился её поймать? – обрёл дар речи потрясённый Герман.

– Учили нас таким вещам. Долго учили, хорошо. Реакцию вырабатывали, – змея тем временем поникла, но Андрей продолжал её душить. – Опасней ядовитых змей в пустынях не может быть ничего.

Герман был потрясен. Такого в его жизни ему ещё видеть не приходилось.

– Шао Линь какой-то, – только и смог выговорить он.

– Я раньше летящую стрелу мог ловить – сейчас уже потерял былую квалификацию. Но на змею, похоже, реакции ещё хватает, – Андрей уже отдышался.

В этот момент Герман вдруг увидел, что из отверстия тайника выползает ещё одна кобра. Извиваясь и выплёвывая свой раздвоенный язык, она стремительно ползла к Андрею. Заметить её Андрей не мог, поскольку лежал к ней боком, и вскочить на ноги не успевал. Задравшаяся футболка обнажала его бок и именно к этому боку с ужасающей скоростью подползала змея.

Не долго думая, Герман сжал обеими руками Анин портфель, который целый день носил с собой, и со всего размаху, не целясь, ударил им по змее. Одного удара оказалось мало: змея рванулась в сторону, извиваясь ещё сильней, но Герман теперь бил не переставая. После очередного меткого удара кобра, наконец, поникла. Понявший, что произошло Андрей, быстро вскочил на ноги и придушил остатки извивавшейся убийцы.

Они стояли молча и тяжело дышали. Мертвые кобры оказались поразительно красивыми. Капюшоны были расцвечены микроскопическими огоньками, чешуйки образовывали сложнейший тончайший узор. Змеи до сих пор извивались и Андрей отопнул их ботинком подальше.

– Это же надо, какую красоту природа создает… – очнулся Герман.

– Чем красивей – тем опасней. Это как с женщинами, ты разве не знал? – облегчённо засмеялся Андрей. – Спасибо тебе, Гера. – он сжал ему руку. – Эту я не видел. Ты мне только что жизнь спас.

Герман смотрел Андрею в глаза, не зная, что сказать:

– Да чего там… А ты меня с Сан Борондона вытащил. Я перед тобой был в долгу…

– Да, видно и правда, не зря я тебя у канарских Рембо отбивал, – Андрей выглядел абсолютно счастливым. – Но ты бы видел свою физиономию! Когда вторую змею заметил! – Андрей захохотал.

– Что такое?

Андрей смеялся своим сиплым заразительным смехом, и не засмеяться в ответ было невозможно. Хотя у обоих это, скорее, было нервное.

– Волосы дыбом, глаза из орбит, портфель в охапку и давай со всей мочи по земле колошматить!..

Заикаясь от хохота, выговаривал Андрей. У Германа от смеха уже текли слёзы. Позабыв обо всём, они смеялись и не могли остановиться.

Кое-как успокоившись, Андрей полез в карман за сигаретой. Отдышавшись, оглядевшись и придя в себя, Герман предложил:

– Ну что, давай в тайник заглянем. Надеюсь, что прочих сюрпризов там нет.

Они склонились к земле и заглянули в темнеющее отверстие. Под камнем находилось углубление не больше метра шириной. Это была обычная лавовая ниша, которые в районах извержений встречаются часто: пористые рыжие стены и свод.

Внезапно волна адреналина прошла Герману через желудок к волосам, плеснув пригоршней горячей крови в лицо. Он почувствовал дрожь в пальцах. В тайнике угадывались очертания какого-то предмета!

Предмет был небольшим, овальным и походил на гладкий булыжник-окатыш. Смело протянув руку в тайник, Герман его ощупал. Это действительно был камень. Пошарив вокруг и ничего больше не найдя, Герман выудил камень наружу. Андрей обследовал тайник вслед за Германом, но кроме этого единственного камня там ничего больше не было.

Они поднялись на ноги. Светлый, полукруглый, отполированный камень мог быть обычным морским окатышем, если бы не тонкий рисунок, нанесенный на одну из его плоских граней цветными красками.

Ровно посередине камня снизу вверх проходила прямая линия. На эту линию, как рыба на леску, были нанизаны три одинаковых рисунка. Эти рисунки могли означать что угодно. Больше всего они напоминали ворота – четырёхугольные, неправильной формы, левый верхний угол заметно выше правого, отверстие внутри узкое, длинное, сужающееся кверху. Этакие завалившиеся на один бок триумфальные арки. Каждая – точная копия других. Правее «пизанских триумфальных арок» были высечены пять полумесяцев. Обратная сторона булыжника была пуста.

– Тебе это о чём-нибудь говорит? – спросил озадаченный Герман.

– Никогда ничего подобного раньше не видел. Разве что эти арабские символы.

Полумесяцы? Да-а-а, интересная схема…

Рождающиеся в их головах догадки прервал шум мотора, вдруг донёсшийся из-за спины. Одновременно обернувшись, они увидели чёрный «рэйндж ровер», осторожно объезжающий рыжие валуны, и едущий в их сторону. Увидев, что его заметили, водитель джипа несколько раз мигнул дальним светом. Сомнений не было – «рэйндж ровер» ехал к ним.

ГЛАВА 45

Джип остановился в двухстах метрах от них. Ближе к скале-тайнику подъехать было нельзя. Водитель спрыгнул на землю и не спеша направился в их сторону. Он был один.

Белёсые, ровно подстриженные над бровями волосы, прозрачная кожа, жёлтые, будто у больного желтухой, глаза. Это был он – тот самый убийца, стрелявший по Герману в древнем некрополе на Сан Борондоне, преследовавший их в лесу и напавший затем на Ико. Сейчас он выглядел более цивилизованно, аккуратно одетым, но не узнать этого лица Герман не мог. Кулаки у него сжались. Он почти бросился на желтушного, но тот предупреждающе выставил вперёд ладонь, заставив Германа остаться на месте.

– Меньше эмоций, господа, меньше эмоций, – сказал он по-английски. – Я ждал вас позже. Но вы уже успели себя проявить как очень… очень шустрые люди.

– Что ты сделал с Ико? – выкрикнул Герман, не разжимая кулаков.

– С кем?

– С девушкой, на которую ты напал на Сан Борондоне!

– А, с этой, – он дотронулся до пластыря на лбу и презрительно скривился. – Разбила мне голову. И сбежала. На удивление прыткая чертовка.

«Значит, с Ико всё в порядке! – мышцы у Германа расслабились. – Она ушла от него и разбила ему голову. Вот это девушка!»

Желтушный сплюнул на землю, будто плевком хотел освободиться от неприятного воспоминания, и жестом предложил друзьям сесть на раскиданные вокруг, будто табуреты, плоские полированные валуны. Сам он сел на один из них первым, и скорее утвердительно, нежели вопросительно осведомился:

– Надеюсь, по-английски вы понимаете?

Герман кивнул и поспешил перевести Андрею всё, что сказал незнакомец. Хотя, в чём он уже успел убедиться, английский у Андрея был совсем не таким безнадёжным, как он раньше думал: Андрей понимал почти всё, что ему говорили. Вслед за желтушным они оба опустились на камни.

– Меня зовут Лайам О´Брайен, – начал желтушный. – Я здесь самый главный.

«Ирландская фамилия, а говорит с немецким акцентом. Странно…» – подумал Герман.

– Я слежу за вами почти с той самой минуты, когда четыре дня назад русский пассажирский самолёт совершил аварийную посадку на воду в шестидесяти километрах западнее острова Эль Йерро. Как вы уже знаете, всех пассажиров авиалайнера удалось найти и эвакуировать. Вас двоих сильным западным течением отнесло на тридцать километров к юго-западу. Там я лично вас подобрал. Вы были без сознания и почти мёртвые. Я подобрал вас и доставил на Сан Борондон. Поэтому прошу заметить, вы оба обязаны мне жизнью!

Желтушный сделал паузу, насладившись моментом изумления и противоречивых чувств, овладевших двумя русскими, и продолжил.

– Я послал на Сан Борондон специальный отряд, который должен был вас найти, обезвредить и привезти на Тенерифе. Однако операция по вашей эвакуации провалилась. Вы оказались на удивление неудобными целями, – он развёл в стороны руки и улыбнулся одними губами. – Вы успели войти в контакт с местными жителями. Вы нейтрализовали моих людей. Вы угнали мой катер! Больше того, вы осквернили древнее захоронение и похитили документ, имеющий историческую ценность!

В его жёлтых глазах появился холод.

– И в довершение всего вы добрались до тайника, который предназначался совсем не вам!

– Кто вы такой? – оторопело спросил по-английски Герман.

– Именно это я хочу спросить у вас! – желтушный почти выкрикнул последнюю фразу, но тут же успокоился. – Позвольте рассказать вам, господа русские, во что вы впутались.

Он поднялся на ноги, жестом попросив собеседников остаться сидеть.

– На Тенерифе действует тайная организация, которая имеет своей целью предотвратить любые попытки и возможности обнаружения легендарного острова Сан Борондон. Она называется Орден Святого Брендана. Орден следит за тем, чтобы никто и никогда не проник на Сан Борондон и никогда ничего о нём не узнал. Мы скрываем остров от остального мира. Мы оберегаем первобытную жизнь аборигенов острова от цивилизации. Благодаря нашим усилиям, никто кроме нас не знает, где находится остров, как на него попасть и кто на нём живёт. Благодаря нам остров Сан Борондон превратился в красивую легенду, в миф об исчезающей райской земле. Однако работы с каждым годом прибавляется всё больше. Несмотря на наши усилия, нам, к сожалению, не удаётся предотвратить все контакты цивилизации с Сан Борондоном. Сотни людей видят этот остров чуть ли не каждый месяц, десятки высаживались на нём. В таких случаях Орден Святого Брендана пытается уничтожить все свидетельства, оставляемые очевидцами. Если таковые уничтожить невозможно, Орден переписывает их на нужный манер и запутывает эти свидетельства. Мы, продолжатели дела Святого Брендана, охраняем Великую Тайну Канар! Наши картографы перемещали остров на древних картах и придумывали «правдивые» свидетельства «очевидцев», видевших Сан Борондон за многие мили отсюда, например, у островов Мадейра и Порту Санту. Иногда… очень редко… Ордену приходилось ликвидировать и самих очевидцев. Хотя поверьте, эта часть работы нам нравится меньше всего… Мы всё-таки цивилизованные люди…

Он недовольно хмыкнул. Выудив из кармана брюк аккуратно сложенный платок, смахнул со лба испарину: вечер был действительно жаркий.

– Вчера Анна сказала мне, что помимо прочих документов о Сан Борондоне, вы, в том числе, ознакомились и со «Странствиями Святого Брендана» и что древний текст вас впечатлил…

У Германа ёкнуло сердце. Он подумал, что ослышался.

– Не делайте такие удивленные глаза, господа! А от кого, вы считаете, я узнал, что вы сейчас здесь?!

– Анна?! – непонимающе смотрел Герман то на ирландца, то на Андрея.

– Ты и до неё добрался, гад? – вскочил на ноги вдруг понявший смысл сказанного Андрей.

– Я вас умоляю, успокойтесь! – желтушный проворно отпрыгнул от Андрея назад. – Только не думайте, что её кто-то принуждал или выбивал из неё признания! Да, именно благодаря Анне я знал о ваших планах и так легко вас нашел. Но Анна, естественно, не имеет никакого отношения к Ордену Святого Брендана. Всё намного проще: Анна – моя жена.

– Твоя жена!? – воскликнул теперь уже Андрей. Он вдруг вспомнил, что Анна действительно однажды рассказывала ему о своём втором муже-британце.

У Германа же в голове наступила полная неразбериха: как такая девушка, как Анна могла взять себе в мужья этого убийцу!?

– Совершенно верно: моя жена. А я имею привычку вечером за ужином расспрашивать супругу о том, как прошел её день. И к счастью, у неё не бывает от меня никаких секретов. Хотя, согласен, что это колоссальное везение – гоняться за людьми, которые вдруг сами приходят к тебе, поселяются в доме твоей жены, едят из твоей посуды и пьют из твоих бокалов. С Анной мне вообще повезло.

Он улыбнулся.

Для Андрея ситуация запутывалась с каждой минутой. Хотя, признался он себе, в такое объяснение событий хотелось верить больше, чем в то, что у Анны могли силой добывать сведения.

– Так я могу продолжать? – осведомился желтушный О’Брайен, переждав очередной вихрь недоумения и догадок, пронёсшийся между русскими. – Так вот. Вчера Анна позволила вам ознакомиться со «Странствиями Святого Брендана». И вы прочли оба варианта – как первоначальный, так и более поздний, развернутый. Именно члены Ордена тысячу лет назад сочинили второй, запутанный вариант «Странствий»! Именно мы придумали идею с семью годами плаваний монаха, чтобы запутать невежд. Мы придумали огненную геенну, райские хрустальные колонны и прочий бред, дабы испугать бесцеремонных. Всякий, прочитавший оригинальный рассказ о путешествии, поймёт, что речь в «Странствиях» идёт о Канарах, однако с появлением второго варианта никто уже не догадается, где именно находится Святая Земля. Орден Святого Брендана зашифровал местоположение Земли Обетованной для посвященных. Мы стёрли Сан Борондон с карт. В результате этого остров отсутствует на картах уже двести лет! И ещё. От гуанче до нас не дошло ни одного упоминания о Сан Борондоне. Ни в легендах, ни в песнях, ни в наскальных рисунках ничего обнаружить не удалось. Вы не задумывались почему?

– Нет.

– Потому что все эти свидетельства мы сознательно убирали!

– Вы? Но зачем?! – не понимал Герман.

– Монах Брендан – великий Святой! Святой, обнаруживший Священную Землю, но решивший не открывать её миру! Святой Брендан оставил Елисейские поля для душ усопших праведников! Живущие грешники недостойны этого Рая! И вы, господа русские – одни из них! Вас не должно было быть на этом острове! Вы не должны были узнать о Святой Земле! Господа русские. Я хочу задать вам один вопрос. Люди, как правило, совершают поступки по двум причинам: одни хотят что-то приобрести, а другие боятся что-то потерять. Алчность и Страх! Вот две силы, движущие людьми! По какой причине всё это затеяли вы? Зачем вы искали древний тайник? Что вы собираетесь делать с этим своим открытием?! Подарить его миру? Растрезвонить о нём на весь свет? Продать его китайцам? Привезти репортёров из «нэшнл джеогрэфик»? Или устроить экзотические экскурсии по местам жительства доисторических туземцев? Или быть может отдать гуанче учёным? В лапы современной зашоренной стереотипами науки, которая не сможет придумать ничего лучшего, чем разобрать Сан Борондон на атомы и молекулы, а гуанче, как подопытных кроликов, поместить в стеклянную колбу, обмотав их головы электродами?

– А этот О´Генри горячится, – заметил чуть слышно Андрей. Ему никогда не удавалось запоминать иностранные фамилии, вот и в этот раз О´Брайена он тут же окрестил созвучной, по его мнению, фамилией.

– Чего вы хотите, господа? Чего вы добиваетесь? Кто вы такие, чтобы вторгаться во вселенские тайны!? В тайны Создателя! В эту девственную первобытность, не оскверненную пороками цивилизации! Кто вы такие, я повторяю!? Господь Бог?! Святые Петр и Павел?! Кто дал вам право отбирать у людей свободу? Вы похожи на средневековых конквистадоров-тиранов, разоривших эти райские острова и отобравших у гуанче всё, что они имели: свободу, землю, гармонию! Позор вам! Не прикасайтесь к деяниям Божьим! Не разрушайте земной рай!

Желтушный О’Брайен, похоже, сам вдохновился своей речью. Наступил его звёздный час.

– Святой Брендан не открыл людям тайны Священного острова полторы тысячи лет назад и именем Его я не позволю вам сделать это сегодня! Монах Брендан нашел Землю Обетованную. Он прикоснулся к Божественному, потому что был достоин! Но остальной мир к этому готов не был! Прошло полторы тысячи лет, а мир не стал готов к этому и сейчас! Поэтому мы и создали Орден Святого Брендана!

Андрей с Германом молчали. Желтушный был прав. Ни у того, ни у другого не находилось ничего, чем можно было ему возразить. Их отчитывали, как нашкодивших подростков.

– Господа русские. Послушайте меня внимательно. У вас есть выбор. Либо остановиться прямо сейчас, забыть о Сан Борондоне и дать обет молчания. Тогда вы продолжите жить, как жили, вспоминая о Сан Борондоне лишь в своих счастливых снах, – он помолчал. – Но есть и альтернатива. Вы можете идти дальше в своём упрямстве и искать ответы на все интересующие вас вопросы. Эти ответы здесь. В этом тайнике. Ведь вы же шли именно к нему. Но хочу вас сразу предупредить. Вам не получится воспользоваться плодами ваших открытий! Мы сделаем всё, чтобы открывшиеся вам секреты ушли вместе с вами в могилу! С того момента, как вы открыли тайник, вы должны знать, что любой шаг на тенерифской земле может стать для вас последним! Вы ещё можете пожалеть, что я спас вас тогда в океане!

– И последнее, – ирландец победно их оглядел. – Я прошу вас отдать мне карту!

– Карту?

– Карту из могилы португальского капитана.

Герман взглянул на Андрея и потянулся к портфелю. Щелкнул замок. Герман аккуратно выудил из портфеля пластиковый пакет со старинной картой и протянул её ирландцу.

– А у Вас талант! – раздалось вдруг где-то над ними, над скалой.

Вздрогнули все: и Герман, и Андрей и желтушный. Последний даже присел, до того неожиданно и из ниоткуда раздался этот властный, раскатистый бас. Они повернулись в ту сторону, откуда шел этот голос, и увидели стоящего у них над головой человека. Место вулканического «зуба» окружали высокие скалы, по которым хозяин властного голоса и смог незаметно к ним подойти.

– Мало того, что Вы вор и бандит, Вы ещё и актёр! Браво! – человек захлопал в ладоши и в несколько лёгких прыжков спустился к ним со скалы. – Вами можно было бы восхищаться, не будь Вы настолько вероломным и подлым!

ГЛАВА 46

На вид незнакомцу было лет пятьдесят.

У него был внимательный взгляд, аккуратный нос, тонкие губы и гладко выбритый подбородок. От углов глаз разбегались заметные морщинки: то ли южное солнце заставляло его постоянно щуриться, то ли он часто улыбался. Седые, аккуратно подстриженные бакенбарды обрамляли тонкое аристократическое лицо, а на шее развевался завязанный на французский манер цветастый платок. Голубоватые глаза выглядели очень эффектно на загорелом лице. Он был моложав и подтянут. Пожалуй, женщины до сих пор могли считать его красивым.

Одет аристократ был в цветастую клетчатую рубашку «ральф лоран» и розовые хлопчатобумажные брюки. В общем и целом он производил впечатление одного из тех ухоженных европейских пенсионеров, которых Герман называл «бриллиантовой молодежью». «Бриллиантовой молодежи» в Испании всегда отдыхало тысячи. Их влекли сюда безделье, теплый климат, круглогодичный гольф и испанская дешевизна.

Незнакомец разглядывал всех присутствующих с не меньшим интересом. Он рассмотрел их лица, глаза, одежду, обратил внимание на открытый тайник, на двух мёртвых кобр у себя под ногами и, наконец, остановил взгляд на зажатом в руках у Германа портфеле.

– Я купил этот портфель в «хэрродз» в Лондоне позапрошлой зимой, – произнёс он, наконец, своим зычным голосом. – Крокодиловая кожа. Правда, отличный? Пусть это будет моим Вам подарком, господин …?

– Герман, – Герман недоуменно уставился сначала на портфель, потом на Андрея и снова на незнакомца.

– Очень приятно! А Вы, судя по всему, Андрей, – незнакомец приветственно кивнул и улыбнулся им обоим, как друзьям. – Очень приятно! О Вас, Андрей, Анна рассказала много хорошего. Я понял, что Вы станете искать её, когда узнал, что Анне всегда доводилось быть на Тенерифе Вашим гидом.

По всей видимости, это и был настоящий Анин муж. Его в этой роли представить было намного легче, чем желтушного. Герман перевёл другу сказанное. Андрей недоумённо кивнул.

– Я – Лайам О´Брайен. Насколько я понял, этот человек, который тут мною представился, подробно рассказал вам, кто я такой, – аристократ перевел взгляд на желтушного. – А Вы, стало быть, тот самый Ленгинг, искатель несуществующих кладов. И кто это интересно так посвятил Вас в отношении всех наших тайн? Уж не Ваш ли друг Танцор? И когда он только всё успевает?

Герман и Андрей воззрились на Ленгинга. Руки у того сжались в кулаки. Цвет лица из желтого превратился в ещё более нездоровый желто-красный, он раздувал ноздри и будто готов был ринуться на О’Брайена, точно какой-нибудь бык во время корриды в Памплоне.

– Вы, я вижу, чем-то расстроены, херр Ленгинг. Я появился в ненужный момент? Прошу простить. Но у меня такая работа: всегда оказываться в нужном для меня – он выделил это голосом. – месте и в нужный для меня момент. А Вы как раз собирались получить свою заветную карту.

Ленгинг злобно что-то ответил на немецком. Выражение его лица стало таким же, как тогда в поединке с Ико.

– Ну, полноте, майн херр. Вы только что довольно сносно изъяснялись с нашими русскими друзьями по-английски, – ответил О’Брайен спокойно. Он повернулся к русским. – Наш немецкий друг пытается заполучить карту Сан Борондона, на которой помечен несуществующий клад.

– Клад существует! – выкрикнул немец по-английски. – Вы знаете это лучше меня!

– Он ищет ту самую карту, которая лежала рядом с могилой португальцев на Сан Борондоне. Вам, господин Герман, случайно посчастливилось её обнаружить и Вы, видимо, унесли её с собой.

– Да, вот она, – Герман протянул конверт с картой настоящему О’Брайену. Ирландец, не открывая, убрал конверт в карман.

– По нам начали стрелять, – поспешно объяснил Герман. – Нам пришлось убегать, и карта случайно оказалась у меня в руке.

– Я почему-то так и подумал, – удовлетворённо кивнул O’Брайен.

– Для меня много большую ценность представляла записка капитана, но она как раз осталась в той пещере с мумиями.

– Я вас понял, – продолжил О’Брайен, внимательно дослушав Германа. Его британское воспитание сказывалось даже в умении слушать. – Записка Гонсальвеса сейчас находится в целости и сохранности на своём месте. А вот господин Ленгинг как раз больше интересуется картой, нежели записками. Откуда Вы знаете, что там помечено место клада, майн херр?

– Я не собираюсь Вам ничего объяснять! Отдайте мне карту или мне придётся прибегнуть к силе!

– Карту мы Вам можем отдать, господин Ленгинг, – как ни в чём ни бывало продолжал ирландец. – Но дело в том, что Ваш клад на Сан Борондоне мы уже нашли.

– Что?! – гримасу немца в этот момент нужно было видеть! Сначала он позеленел и оттого, в сочетании с желтизной, его лицо стало почти голубым. Вены на его лбу вздулись, брови сдвинулись к переносице, рот оскалился. Мышцы его крупного тела напряглись, он вжал голову в плечи и заскрипел зубами. Глаза в этот момент излучали такую ненависть к О’Брайену, что будь немец экстрасенсом из книжек Стивена Кинга, он бы испепелил ирландца одним своим взглядом.

– Где мой клад?! Отдайте мне мою карту! – немец вдруг выхватил из-за спины нож. Его глаза были прикованы к карману ирландца.

– Сожалею, но Ваш клад действительно найден. Причём, очень давно. Поддерживать секретность такого объекта, как остров Сан Борондон, стоит с каждым годом всё дороже и дороже. Технологии идут вперёд и стремительно развиваются, но точно с такой же стремительностью и дорожают! На какие же деньги, Вы думаете, наш Орден содержит штат, покупает оборудование, запускает спутники? «Дороги на Святой Земле выложены драгоценными камнями», – писал Святой Брендан. Мы пришли на остров и в этом убедились. Святой Брендан не мог говорить неправду.

– Я убью тебя! – закричал немец и бросился на О’Брайена. В этот момент откуда-то сверху на Ленгинга прыгнула тень. Тенью оказался рослый крепкий человек, остриженный наголо, с заметной японской татуировкой под правым ухом. Свалив немца с ног, он заломил ему за спину руку и выхватил из его рук нож. За долю секунды нападавший был обезврежен.

– Спасибо, Осборн, – обратился к татуированному О’Брайен. – Господа, вы ещё не знакомы. Это моя правая рука – мистер Осборн Райлли. А это господа Герман и Андрей.

Осборн, не отрываясь от связывания пленнику рук, бросил пару цепких коротких взглядов на обоих русских и кивнул им. Андрей толкнул в бок Германа и чуть слышно сказал:

– Профессионально коллега сработал, – и одобрительно хмыкнул.

– Что-то не очень он с нами приветлив, – отозвался Герман. – Наверное, досталось ему из-за нас.

Осборн поставил связанного Ленгинга на ноги.

– Быстрый вопрос прежде, чем мы простимся, – обратился к немцу О’Брайен. – А каким образом Вы собирались вернуться за Вашим несуществующим кладом, херр Ленгинг?

– Не твоё дело, – огрызнулся немец.

– Позвольте, я угадаю. Скорее всего, с помощью Вашего друга.

Судя по тому, как вспыхнули у немца глаза, О’Брайен снова угадал.

– Не хочу Вас ещё раз расстраивать, но дело в том, что господин Танцор с сегодняшнего дня отстранён от работы в нашей Организации и находится в розыске. Увы. Разглашение секретной информации посторонним и пособничество третьим лицам в ущерб Организации достаточно серьёзные для этого причины, согласитесь. Так что штурмана у Вас в любом случае больше не будет. Да и у меня одной черной овцой в стаде будет меньше… Да, и ещё… – он кивнул в сторону «рэйндж ровера», на котором Ленгинг приехал. – Надеюсь, на моей машине Вы ездили аккуратно. Хотя немцы всегда бережно относятся к машине, даже если она не немецкая и чужая… Уведи его, Осборн.

Он повернулся к немцу спиной, которого татуированный коммандо поволок к джипу.

– Прежде всего, давайте вернём в тайник камень, – сказал О’Брайен и взял из рук Андрея булыжник с древними рисунками. Внимательно его рассмотрев, он присел к тайнику, аккуратно уложил камень в отверстие и завалил вход всё тем же коричневым валуном. Потом склонился над мёртвыми кобрами.

– Мои люди полчаса назад нашли машину Танцора. Обнаружили в ней пустой серпентарий. Мы решили, что своих змей он мог выложить только здесь, в тайнике, чтобы устроить вам ловушку, и сразу же сюда отправились. Анна за вас очень переживала… Надеялись, что успеем сюда раньше вас и обезвредим змей, но опоздали. – О’Брайен развёл руками. – К счастью, я вижу, что вы и со змеями справляться умеете.

Распрямившись, он отряхнул руки и взглянул на часы.

– Предлагаю переместиться в тень. И попить чаю. Сейчас как раз время чая. Здесь на вулкане есть гостиница «парадор». Там подают замечательный чай. Я вас подвезу. Осборн забрал джип, но за нами сейчас подъедет моя жена.

ГЛАВА 47

Телефон Ленгинга не отвечал.

– Какого чёрта! – Танцор снова и снова набирал номер, но в ответ слышал лишь «телефон абонента отключен или находится…». Он поставил свой бокал на стойку, выглянул в окно. И тут же нырнул обратно в темноту бара: у своей машины он заметил знакомые лица.

– Эй, у вас здесь есть второй выход? – окликнул он бармена, бросив на стойку мелочь за пиво.

Бармен лениво кивнул куда-то за своё правое плечо.

– Спасибо, – Танцор заспешил к выходу.

Вторая дверь выводила в гостиничный лобби. Маскируясь под постояльца тенерифского «парадора», Танцор кивнул улыбнувшемуся в его сторону администратору и юркнул в открывшиеся двери лифта.

«Чёрт, нашли! – выругался он. – И телефон Ленгинга не доступен! Неужели и Ленгинга уже где-то перехватили?»

Ленгинг оставался на вилле жены О’Брайена. Он должен был обыскать дом, на тот случай, если русские не взяли карту с собой. Если немец не обнаружит карту в доме, он поедет к тайнику и станет дожидаться русских там. Кобры Танцора должны сделать своё дело, а Ленгингу останется спокойно забрать карту и ехать на встречу с Танцором. После этого Танцор вновь отвезёт немца на Сан Борондон за кладом.

Разузнать, где остановились двое непоседливых русских, получилось легко. Тихоня Ривейра оказался не настолько глуп, как думал Танцор: послал своего сына следить за русскими, как только те высадились на Тенерифе. Вернувшись за коммандос на Сан Борондон, Ривейра радостно доложил о своей инициативе Осборну, так что Ленгинг с Танцором знали, где искать беглецов. Но кто мог подумать, что вилла в Чайофе принадлежит Анне! Жене О’Брайена!

Ленгинг с Танцором сутки наблюдали за виллой, за русскими и за Анной, пытаясь понять, случайны все эти совпадения или О’Брайен ведёт какую-то неизвестную им двойную игру? Ленгинг чересчур трясся над своим кладом и считал, что О’Брайен решил добраться до клада первым. Почему же тогда он до сих пор не отнял карту у двух русских? Танцор был уверен в другом. О’Брайен предал интересы Ордена! Он связался с русскими! Он позволил им найти тайник! Он не пытался остановить их. Он безучастно смотрел, куда и как они передвигаются, что они находят, какой делают следующий шаг! Он совершал преступление ещё более серьёзное, чем Танцор, отвёзший Ленгинга на Сан Борондон. Провинность Танцора была сущий пустяк. В этом он был уверен безоговорочно. Прежде всего, Ленгинг уже знал о Сан Борондоне. Он знал наверняка, что остров существует. Всё, что Ленгингу было нужно – это проводник и транспортное средство. Если бы он не нашел Танцора, он бы нашел кого-то ещё. Кроме того, Ленгинг обещал хранить тайну обо всём, что увидит и услышит на острове и убраться оттуда сразу же, как только они найдут клад. Кому нужно торговать тайнами, если клад его прадеда обеспечил бы его на сто лет вперёд? Ну и помимо всего прочего, Ленгинг обещал деньги. А покажите Танцору человека, которому не нужны деньги! Ленгинг не говорил, сколько получит Танцор – никто не знал, сколько золота было спрятано в кладе – но обещал Танцору половину. Ну и само приключение! Танцору нравились приключения и авантюры: он был настоящим хитано.

Выйдя на последнем этаже гостиницы «парадор», Танцор прильнул лбом к окну. Справа вздымался ввысь вулкан Тейде. Прямо перед ним простирался безжизненный пейзаж старого кратера, где над коричнево-чёрной лавой одна над другой возвышались острые скалы, а на смотровых площадках копошились крошечные, размером с муравья, туристы. Внизу, как на ладони, была видна гостиничная парковка.

Вокруг его серебристой «хонды» шнырял Ривейра. Рядом, прикрывая вскрытое купе от публики, была припаркована машина Осборна. За рулём «бмв», однако, сидел не Осборн. Танцор узнал Танаусý – того самого типа, который был внедрён в одно из племён на Сан Борондоне и помогал им с эвакуаций русских из деревни.

Именно Танаусý следил за русскими с самого их прибытия на остров. С того самого пустынного пляжа, где их выгрузили Танцор и Ленгинг. Оставив тела и высадив Ленгинга, Танцор послал сигнал Танаусý, а сам успел вернуться на Тенерифе ещё до того, как катер понадобился О’Брайену. Если бы не наводнение, группа Осборна успела бы вмешаться до того, как двое русских попали в гуанчское племя. Тогда, быть может, никто никогда не узнал бы о Ленгинге, а сам Танцор не прятался бы сейчас на последнем этаже «парадора».

Танцор видел, как Ривейра выудил с заднего сидения его машины пустую клетку-серпентарий, оглядел её и принялся кому-то звонить. «Осборну докладывает.» – ухмыльнулся Танцор.

Идея со змеями пришла ему в голову давно, когда ни русских, ни Ленгинга не было и в помине. В тайну древнего «зуба» Танцора, как и других коммандос, в своё время посвятил О’Брайен. Узнав о том, что тайник никем не охраняется, Танцор предложил для лучшей сохранности подбросить под скалу-«зуб» змей. О’Брайен идею не одобрил, сказав, что для случайного туриста это будет слишком суровым наказанием, поскольку несведущий все равно в тайнике ничего не поймёт, а с человеком сведущим лучше сначала поговорить и разобраться в его мотивах, а уже потом действовать согласно ситуации. О’Брайен в глазах Танцора тогда не просто упал, а с треском рухнул вниз, на дно самой глубокой сан-борондонской пропасти. Сегодня Танцор смог, наконец, реализовать свою блестящую идею, отвергнутую слабаком-ирландцем.

Танаусý тем временем направился в бар, в котором Танцор только что сидел. Нужно было очень напрячь воображение, чтобы узнать в Танаусý того заросшего, одетого в козьи шкуры гуанче, каким он был последние несколько лет. В цивильной одежде он, должно быть, чувствовал себя неуютно. Голубые джинсы обтягивали мощные ноги, а футболка готова была порваться на растягивавших её мышцах рук и спины. «Интересно, где умудрились найти одежду на такого амбала?»

– Простите, – вдруг услышал Танцор за спиной.

Предчувствуя худшее, Танцор скрипнул зубами и обернулся на голос. Перед ним, против его ожиданий, стояла безобидная девушка. Невысокая, черноволосая, с яркой губной помадой, миловидным лицом и приветливой улыбкой. «Работает здесь в отеле?» – предположил он, глядя на её полуофициальную одежду.

– Вы не подскажете, на каком этаже находится номер 312? – спросила девушка с мадридским акцентом. – Я только что заселилась и, по-моему, потерялась.

– Э-э-э… – Танцор начал оглядываться по сторонам. На одной из стен висела табличка: «301 – 320». – Это здесь…

Он вытянул руку в сторону коридора и, наклонившись к девушке, как обычно делает любой человек, когда показывает направление другому, начал медленно понимать странность происходящего. Табличку, которая висела прямо перед глазами девушки, было сложно не заметить, зачем тогда девушке понадобилось обращаться с этим к нему?

Ещё не успев сделать выводы, он почувствовал на своём лице брызги какой-то гадости, в глазах защипало, а нос и горло заложил удушающий запах. «Она брызнула газом!» – он проклинал свою недогадливость. В следующий момент, Танцор понял, что уже видел девушку раньше – она вела программу новостей на одном из местных телеканалов. Он вспомнил её имя – Кармен Наварро…

В попытке сопротивляться нахлынувшей слабости и затуманивавшемуся сознанию, Танцор потянулся за спасительным стилетом, спрятанным в специальном накладном кармане на своих высоких ботинках. Стилетом, который не раз выручал Танцора из передряг, с которым хитано не расставался ни на минуту. В желудке похолодело: его счастливого амулета в ботинке не было.

ГЛАВА 48

На террасе национального отеля «парадор» народу сидело немного. Деревянные столики и стулья заливало вечернее, но всё ещё жаркое канарское солнце и посетители, посидев пару минут на воздухе и не выдержав зноя, уходили внутрь. Исключение составляли высокорослые скандинавы, подставлявшие свои северные лица и тыльную бледность рук под лучи долгожданного солнца. На единственном столике террасы, который оставался в тени, расположились О´Брайен, Герман, Андрей и Анна.

– Наш тенерифский «парадор» – это один из отелей большой гостиничной сети по всей Испании, которая принадлежала королевской семье, – О’Брайен разлил чай и подмигнул Анне. – Открывались «парадоры» только в самых исторически или географически значимых местах. Скажем, если вы отправитесь в путешествие по всей стране и будете останавливаться в «парадорах», то, смею вас заверить, откроете для себя все самые интересные уголки Испании. «Парадор», например, есть в Гранаде и находится прямо на территории знаменитого арабского дворца Альгамбра – одного из испанских Чудес Света. Здесь на Тенерифе «парадор» построен на территории национального заповедника – у подножья вулкана Тейде. Поверьте, ни одной другой гостиничной сети в мире построить здесь отель было бы не возможно.

– Да, место уникальное, – согласился Герман.

– Сюда не приезжают жить неделями, но провести здесь одну ночь и поужинать у камина, прямо под звёздами, доставит огромное удовольствие.

– Вот на таком ужине я и попалась на его крючок. – засмеялась Анна, погладив мужа по руке.

– Да, лично у меня с тенерифским «парадором» связаны очень приятные воспоминания, – он погладил её руку в ответ. – Вообще, для меня большая честь, наконец, познакомиться с друзьями моей жены и посвятить вас в старинную тайну. Вы показали себя очень порядочными людьми, и у меня нет причин сомневаться в том, что сказанное сегодня навсегда останется между нами. Я так же надеюсь, что и вы понимаете, какую честь Орден оказывает сейчас вам. Обычно мне всегда удаётся убедить посвященных в дело людей сохранить открывшуюся им тайну ради блага всего человечества и служить тому, чтобы охранять остров от непрошеных гостей. Ведь многие из них – это безответственные, легкомысленные и самонадеянные гордецы, которые, сами не ведая зачем, проникают в Священную тайну.

– Я думаю, что мы оба в состоянии держать всё в тайне, – Герман посмотрел на Андрея. – Тем более, что и знаем мы совсем немного. Мы нашли тайник, но так ничего и не узнали. О чём мы можем рассказать? Только о том, что самолёт совершил аварийную посадку на море, мы оказались на первобытном острове, жили в пещере аборигенов и на следующий день вернулись на Тенерифе. Любой здравомыслящий человек примет такой рассказ за бред сумасшедшего!

– Согласен, – рассмеялся ирландец. – Ну, тогда пусть всем так и кажется. Нам это только на руку. Так вам интересно узнать, что в итоге вы обнаружили?

Герман в ответ только улыбнулся.

– Я думаю, что и моей супруге пришло время узнать то, о чём ей никогда не рассказывал ей муж, – О’Брайен улыбнулся в её сторону.

– Господин Герман, господин Андрей, – начал ирландец. – На самом деле, я искренне считаю, что вы и так уже о многом догадываетесь. Что, собственно, и неудивительно: вы успели проявить себя как проницательные и умные люди. И, учитывая ваши выдающиеся способности, я не сомневаюсь, что со временем вы бы без труда расшифровали и то послание, которые гуанче оставили на камне.

Спасибо за комплимент.

О’Брайен подался телом вперед, инстинктивно заставляя сделать то же самое и всех остальных.

– Во-первых, я думаю, что на древнем гуанчском камне из тайника вы без труда узнали изображение женской туфельки.

– Женской туфельки? – недоуменно спросил Герман

– Разве нет? Ну да, всё дело в том, что вы ещё плохо знакомы с Тенерифе. Зато мистер Андрей, после стольких визитов на остров, догадался бы об этом уже сегодня вечером!

Андрей зарумянился.

– Да, господа, это три женские туфельки, изображенные одна над другой. Видите ли, здесь на Тенерифе, недалеко от вулкана Тейде, есть очень приметное образование, в результате многовековой эрозии принявшее форму женской туфли. Эта скала так и называется – «запато де ла рейна», то есть «туфелька королевы». Эта «туфелька» – одна из главных достопримечательностей вулкана. Согласно древней легенде, королева нечистой силы Гуайота, спасаясь от Бога Ачамана, бежала на вершину вулкана Тейде и по дороге обронила свой башмачок, который сейчас привлекает к себе массу туристов. Однако не многие туристы знают, что на Канарах есть ещё одна туфелька! Но находится она не на Тенерифе, а на острове Эль Йерро – самом западном на канарском архипелаге. В это может быть сложно поверить, но своей формой скала на острове Эль Йерро тоже очень напоминает женскую туфельку! Достаточно сесть на паром и поехать на Эль Йерро, чтобы убедился в этом поразительном сходстве. Что интересно, эль-йеррская туфелька находится в воде. По гуанчской легенде, Гуайота пришла со стороны океана. Первую свою туфельку Гуайота потеряла рядом с Эль Йерро, а вторую – уже на Тенерифе, в непосредственной близости от кратера вулкана Тейде, где позже и спряталась. Именно эти две скалы-туфельки гуанче использовали в своём шифре. Каким образом? Господа русские! Вот здесь начинается настоящая мистика! Люди забыли, что согласно легенде, у королевы нечистой силы было три ноги! И если нашли две туфельки Гуайоты, то значит должна быть и третья! Так вот знайте: на Канарском архипелаге есть эта третья туфля!!! Находится она на восточном побережье острова Сан Борондон.

– Я думаю, я видел эту «туфлю» на карте капитана Гонсальвеса! – взволнованно сказал Герман.

– Не сомневаюсь! Я же говорил, что скоро вы бы сами обо всём догадались. Как вы уже успели заметить, на камне из тайника три туфельки изображены друг над другом и через все три идёт прямая линия. Три скалы-туфельки – это направление-вектор, на котором находится остров Сан Борондон!

– Все три острова находятся на одной прямой?

– Об этом чуть позже. Кроме того, на табличке видно, что расстояние между тремя туфельками абсолютно одинаковое. Это говорит о том, что расстояние от Тенерифе до Эль Йерро равняется расстоянию от Эль Йерро до Сан Борондона. Получается, что если от тенерифской туфельки двигаться в направлении туфельки на Эль Йерро, а затем проплыть такое же расстояние в открытом океане в том же юго-западном направлении, то вы гарантированно попадаете на Сан Борондон.

Все молчали.

– Однако, это не совсем так. На одну прямую три острова выходят только в строго определенные дни!

– То есть? – удивилась Анна.

– Остров движется? – предположил Герман. – Эту особенность открыл капитан Гонсальвес! Я прочёл это в его дневнике!

О’Брайен торжественно оглядел своих собеседников.

– Совершенно верно! Гонсальвес предугадал, что в тайнике будет описано это уникальное явление! Господа, дама! Сан Борондон действительно движется! Вы помните, что остров считают плавающим, не так ли? Вы успели ознакомиться со свидетельствами очевидцев: Сан Борондон видят не только рядом с Эль Йерро, но и рядом с Ла Пальмой, то есть на западе, а часто и между двумя островами. Так оно и есть: Сан Борондон перманентно движется, то приближаясь к Канарскому архипелагу, то удаляясь от него. Траектория и направление движения острова всегда постоянны: остров движется по часовой стрелке по абсолютно ровному кругу. Именно по причине постоянного перемещения Сан Борондона моряки, даже установив точные координаты острова однажды, возвращаются к острову, но никогда его там не обнаруживают. А многочисленные средневековые корабли, отошедшие от сан-борондонского берега, дабы переждать шторм, буквально через несколько часов обнаруживали перед собой пустое место. Полный круг Сан Борондон проходит за двадцать девять дней. Мы называем эти четыре недели «циклом вращения».

О’Брайен отпил чая.

– Гуанче, как и многие древние народы в своих астральных культах, вели отсчёт от новолуний. Новолуние – Primationes lunae или Interlunium – это фаза Луны, соединение Луны с Солнцем, при котором Луна обращена к Земле неосвещённой стороной и не видна. В среднем каждый цикл луны почти равняется календарному месяцу: двадцати девяти дням. Полный цикл изменений вида Луны, или синодический месяц, используемый для построения лунного календаря, составляет около двадцати девяти с половиной дней, если быть более точным, 29,53 средних солнечных суток или 29 дней 12 часов 44 минуты и 2.78 секунды. Я думаю, вы заметили, что на камне из гуанчского тайника, помимо туфелек и вектора направления, высечены ещё пять молодых лун – пять серпов молодой Луны, если выражаться более корректно – что равняется пяти дням от новолуния. Таким образом, согласно древним подсчётам, остров Сан Борондон выходит на прямую линию с Тенерифе и Эль Йерро каждый пятый день после новолуния! В этот день он находится ближе всего к архипелагу за весь цикл своего вращения. После того остров проходит мимо Ла Пальмы и движется дальше на запад, удаляясь от Канар на сотни морских миль. Затем, через двадцать девять с половиной дней, Сан Борондон возвращается в исходное положение к острову Эль Йерро.

– Поразительно! – воскликнула Анна.

– Но почему остров движется? – восхищенно спросил Герман. – Гонсальвес за четырнадцать лет определить этого не смог!

– Гм. Это очень интересная тема, – помедлил британец, будто раздумывая, говорить об этом или нет. – Движения острова тоже связаны с Луной. Это очень важное открытие, которое мы сделали, изучая остров из-под воды. Наши ученые, занимавшиеся дном океана, нашли гигантскую воронку в трёх сотнях миль к западу от Канарского архипелага. Водоворот, образуемый этой воронкой, не настолько активен, чтобы утащить на дно такой большой остров, как Сан Борондон, но способен разогнать остров до достаточно большой скорости. Происходит удивительный катаклизм. Возможно, причина в большой глубине океана: здесь на Канарах находятся одни из самых больших впадин в Атлантике.

– Поразительно! – не удержался Герман.

– Совершенно поразительно! Только между Тенерифе и Ла Гомерой глубина океана – две с половиной тысячи метров! Между Ла Гомерой и Ла Пальмой глубина равняется высоте вулкана Тейде! Почти четыре километра вниз! Представьте! И мы думаем, что именно с этим связано и другое уникальное явление, о котором Гонсальвес упоминает в своей записке. Вы попали на Сан Борондон как раз во время наводнения. На острове такие наводнения происходят один раз за «цикл вращения». На каком-то участке дна, внутри основной воронки, появляется так называемая «микроворонка», которая вращается с большей скоростью и затягивает остров на несколько метров под воду. Это вы как раз на себе и пережили. Затем, влекомый течением, Сан Борондон проходит этот опасный участок дна, микроворонка «отпускает» его и он всплывает на прежний уровень. Основной водоворот своим мощным течением несёт его дальше. После таких наводнений наши люди на Эль Йерро спешат собрать выброшенные на берег деревья и фрукты, которых на Канарах не встретишь.

Герман, Андрей и Анна потрясённо молчали.

– Но как остров может плыть? Остров ли это вообще? – прервала молчание Анна.

– А здесь начинается самое интересное, мои русские друзья! – О’Брайен подходил к главному открытию. – Сан Борондон – это остров. Но в отличие от любого другого Канарского острова, Сан Борондон не поднимается на поверхность со дна океана. Это не потухший вулкан, подобно Тенерифе или Эль Йерро. Как я уже сказал, Сан Борондон дрейфует по его поверхности!

– ?!?!…..

– Этот остров – это плоский кусок застывшей лавы, срезанный однажды с острова Эль Йерро!

ГЛАВА 49

– Я жду Вашего приказа.

– Они там?

– Да, прямо передо мной.

– Все трое?

– Нет, уже двое. Танцор больше не станет доставлять нам неприятности, о нём уже можно не беспокоиться. Здесь двое русских, О’Брайен и его жена.

– А О’Брайен, должно быть, как раз рассказывает им о своих открытиях.

– Совершенно верно.

– В кои-то веки нашел посвященных слушателей, перед которыми можно ничего не скрывать.

– Ему не часто выпадает такая возможность.

– Я словно вижу их там сидящими.

Голос в трубке помолчал.

– Так что мне делать, Гуаньяменье?

– Оставь их.

– Оставить!? Они были на нашем острове, они нашли тайник и теперь они знают дорогу назад.

– Они не станут возвращаться на Сан Борондон.

– Почему Вы так уверены?

– Эти двое не те люди, которые станут причинять нам зло. Мне было видение. Знак. Ачаман сказал, что люди, которых не поглотила морская пучина, не затопила наводнением волна, до которых не долетели ружейные пули, которые не заблудились в морских просторах, которых не тронули ядовитые змеи и до которых не смогли добраться враги, никогда не смогут стать причиной беды. Нам следует верить знакам. Следует поверить и этим двум чужеземцам. Я знал, что они придут. И я знаю, что произойдёт в будущем. Нам не следует их опасаться. Отпусти их с миром, Танаусý.

– Я могу их оставить?

– Сейчас им уже не угрожает опасность с другой стороны.

– Ленгинг и Танцор обезврежены и находятся у О’Брайена в надежном месте. Я думаю, он ничего плохого с ними не случится – О’Брайен поступит с ними так же, как и со всеми остальными.

– Тогда спокойно отправляйся домой. Эта твоя работа закончена.

– Хорошо, Гуаньяменье.

– Жаль, что ты не сможешь больше открыто вернуться на Сан Борондон. Здесь будет тебя не хватать. И мне будет тебя не хватать.

– Мне тоже, Гуаньяменье. Спасибо Вам за всё.

– До свидания, Танаусý.

Говоривший на том конце канала спутниковой связи дал отбой.

ГЛАВА 50

О’Брайен выдержал подобающую моменту паузу.

– Предположение о том, что остров движется сделал ещё Святой Брендан, однако, по понятным причинам не освятил его в своих «Странствиях». Он оставил в записках лишь намёк – кита Жаскониуса, помните?

– Конечно, – ответили они вместе.

– А произошло следующее. Я думаю, что мистер Андрей, бывавший на Канарах не раз, должен был слышать о знаменитой экологической катастрофе на Эль Йерро, произошедшей пятьдесят тысяч лет назад – одном из самых крупных экологических потрясений в истории человечества. По крайней мере, я знаю, что о ней всегда рассказывает на экскурсиях моя жена, а Вы на её экскурсиях бывали. Остров имеет форму трёхлучевой мерседесовской звезды. Такая форма – результат той самой катастрофы: от острова отвалился огромный кусок территории, объёмом триста кубических километров! Видимо, во время очередного извержения остров просто не выдержал своей массы. Посмотрев на карту Эль Йерро, можно увидеть место разлома и понять, насколько масштабным должен был быть тектонический сброс. На этом месте сейчас находится долина Эль Гольфо.

О’Брайен оглядел внимательно слушавших русских и продолжил:

– Общепризнанное мнение современной геологии заключается в том, что кубокилометры отвалившейся породы в итоге рухнули на дно океана. Однако, основываясь на тех же самых общедоступных и общепризнанных данных, наши учёные разработали собственную компьютерную модель той катастрофы. Они изучили Эль Йерро вдоль и поперёк. Я лично в своё время провёл на Эль Йерро полгода. В итоге мы сделали ряд предположений. Согласно нашим расчётам, нижняя часть отвалившегося от Эль Йерро куска должна была быть достаточно плоской, поскольку долина Эль Гольфо – это самая ровная долина на острове. Мы пришли к выводу, что отвалившаяся часть суши не затонула, подобно любому тяжелому предмету, брошенному в воду, а стала дрейфовать на поверхности океана! За счёт чего? За счёт своей плоской, но куполообразной формы, а также колоссальных пустот, которые должны были остаться на её дне. В этих пустотах оказались зажатыми огромные массы воздуха, а также вулканические газы, всегда сопровождающие движения горных пород. Не способные вырваться на поверхность, стиснутые, будто в батискафе, колпаком двух довольно высоких сан-борондонских гор, они позволили этому куску суши дрейфовать по поверхности океана. И не забывайте о размерах острова – он действительно велик, а чем больше физическое тело, тем сложнее ему затонуть. Иными словами, остров Сан Борондон похож на широкополую шляпу, однажды брошенную на воду.

– Потрясающе! – Герман не старался скрыть своего изумления.

– То есть всё выглядело следующим образом, – подытожил ирландец. – Пятьдесят тысяч лет назад от Эль Йерро отвалилась часть суши. Она съехала на воду и попала в водоворот некой подводной воронки, которая с тех пор вращает этот уникальный кусок земли вокруг своей оси. На отвалившейся земле сохранилась растительность Эль Йерро, остались насекомые, животные, птицы. Когда до острова добрались гуанче, они обнаружили его совершенно пригодным для жизни. Этот остров дрейфует по поверхности океана вот уже тысячи лет.

– Но почему на столь очевидное объяснение появления Сан Борондона никто не обратил внимания? – спросила Анна.

– Потому что никто ни разу не удосужился связать два общеизвестных факта воедино и их проанализировать, моя дорогая. Люди склонны не обращать внимания на очевидные вещи! Не видеть связей! Принимать на веру всё, что им говорят другие. Возьмите, к примеру, полёт американцев на Луну. Все в мире считают, что те действительно на Луне высаживались, однако существует так же очень доказательная версия о том, что американцы на Луне не высаживались, и что «высадку» отснял на Земле всем нам известный Стэнли Кубрик. Но люди эту версию всерьёз не воспринимают. Лишь единицы задумываются о возможности подлога. Пропаганда, господа, пропаганда. И что хуже всего, бескомпромиссная вера в правдивость и объективность средств массовой информации! К сожалению, с этим ничего поделать нельзя. Разумный человек должен ставить под сомнение общепринятую точку зрения, созданную прессой истину! Анализировать! Рассуждать! Предполагать! Я занимаюсь Сан Борондоном всю свою жизнь. Я далёк от религиозного фанатизма, но некогда чисто религиозный Орден стал научным институтом. Прогрессивным центром, руководить которым мне доставляет огромное удовольствие. Мы несём миру свет. И мы счастливы сами, потому что знаем, что есть на земле рай. Место, где царит мир, любовь и покой.

О’Брайен замолчал, проникнувшись собственными словами.

– А вы смогли узнать, каким образом на остров попали гуанче? – по обыкновению, сбавил в разговоре пафоса Андрей. – Гонсальвес пишет, что они жили на Сан Борондоне всегда.

– Аргументированного ответа на этот вопрос я не дам. Как и когда остров обнаружили гуанче нам пока неизвестно. Но до острова они добрались действительно раньше испанцев. Возможно, на сотни лет раньше. Гуанче жили на островах с давних пор, как минимум с шестого века нашей эры – вы должны помнить, что на соседнем острове Гран Канария самые древние раскопки в городе Гальдар датируются именно шестым веком нашей эры. Гуанче не могли не заметить, что на горизонте периодически появляется неизвестная земля. За многие годы путём наблюдений и расчётов они, скорее всего, научились определять, в какой день с их берегов виден проплывающий остров. Им оставалось только до него добраться, что они и сделали, точно так же, как добрались в своё время на эти острова с севера Африки. Других объяснений этому мы пока обнаружить не можем. Что касается европейцев, то они так никогда и не открыли способа попасть на Сан Борондон.

– Координаты острова всегда были неправильными, а тайник на Тенерифе они найти так и не смогли, – заключила Анна.

– Опять же была придумана легенда о «чёртовых письменах» на подходе к тайнику? – добавил Герман.

– Вы всё-таки чрезвычайно проницательный человек, мистер Герман! – похвалил ирландец. – Вы совершенно правы. Спрятав на Тенерифе тайник, гуанче придумали свою легенду. Видите ли, гуанче мигрировали на невидимый остров ещё в течение многих лет после завершения конкисты. Позже это уже стало опасно: многие ассимилировались и приняли новую власть. И очень многие были к ней лояльны. Гуанче стали бояться предательства. В тайну посвящали только самых надежных.

– Но, даже найдя тайник, европейцы вряд ли смогли что-нибудь вычислить, – предположила Анна.

– Возможно, да, а возможно, и нет, – О’Брайен неопределённо махнул рукой. – Среди конкистадоров того времени были очень проницательные и оригинально мыслящие люди. Так что легенда о «чёртовых письменах» вполне себя оправдывала.

– Пусть Сан Борондон пригоден для жизни и на нём, как Вы сказали, сохранилась растительность с Эль Йерро, – Германа волновал ещё один вопрос. – но откуда там пресная вода? Я видел там несколько озёр, ручьи, большую реку!

– Ручьи, озёра и пресная река – это конденсат, скапливающийся в недрах острова. Дело в том, что Сан Борондон – остров очень зелёный, причём основная масса растительности находится в поясе облаков. Вы заметили – на острове очень высокая влажность. Растения высасывают из облаков влагу и сами себя орошают, образуя подземные резервуары с водой, которые наполняют затем ручьи, реки и озёра. Позже они испаряются, образуя над островом некий влажный купол. И в итоге выливаются обратно на землю в виде непродолжительных дождей. Круговорот воды в природе, мистер Герман.

– Логично.

– Ведь то же самое происходит и на богатых растительностью Тенерифе, Ла Пальме и Ла Гомере, – подыскал пример О’Брайен. – На этих островах всю пресную воду добывают из подземных скважин-галерей. На выходе из галереи стоит коллектор, насос и труба, по которой пресную воду скачивают на фабрики и разливают по бутылкам. На Сан Борондоне подземные лабиринты устроены также, только вода сама находит выход и здесь её намного больше. Именно поэтому даже в хорошую погоду остров часто заслоняют облака и туманы, о которых говорят почти все очевидцы. Но взгляните на Ла Гомеру и немножечко подумайте: от Тенерифе до Ла Гомеры всего двадцать семь километров, а остров зачастую виден очень плохо.

– Да, это правда, – согласилась Анна.

– По этой же самой причине Сан Борондон не виден с воздуха. Хотя самолёты там и не летают: запад Канар не может похвастаться наличием авиа маршрутов и прочей авиа навигации.

– Хорошо, но как Вы объясните то, что остров не видно из космоса и что его не видят радары? – задал вопрос Андрей.

– Из космоса остров виден, мистер Андрей, но он виден не как остров, а как облака или рябь на поверхности океана! Во-первых, нам помогает естественная облачность. А во-вторых, на орбите висит специальный генератор помех. Небольшой спутник. Как я уже говорил, расходы на обеспечение секретности Сан Борондона меньше не становятся, и воплощение этих проектов не становятся легче. Эта последняя часть нашего научного проекта стоила самых больших усилий и затрат, однако благодаря нашим могущественным спонсорам, сделать это нам удалось. Помехи искажают сигналы, создавая на мониторах остальных спутников размытое марево, где не поймешь, что видно внизу.

– Практически, вселенская тайна! – улыбнулась Анна.

– Таковой она и является, моя дорогая. А что касается корабельных радаров, то они не видят Сан Борондон из-за того, что в почве острова присутствуют некие малоизвестные нам минералы. Композиты, которые создают электромагнитный фон, отражающий радиосигналы.

– Мы так и предположили, – закивал Герман. – Я ещё подумал о технологии «стелс».

– Вы – умница, мистер Герман, – похвалил О’Брайен. – По большому счёту я вам совсем и не нужен! Но мне действительно доставляет большое удовольствие общаться с вами и делиться сведениями, о которых знают совсем совсем немногие. Я учёный. И поверьте, для учёного нет большего счастья, чем поделиться с другими своими открытиями и теориями. Мы, учёные, люди тщеславные. Возможно, не был бы учёный люд тщеславным, не существовало бы и половины открытий сделанных наукой!

Все за столом рассмеялись. О’Брайен выглядел счастливым.

– Мне кажется, открыть вам все секреты – это лучшая награда вам за все ваши переживания, не так ли?

– Вы совершенно правы, мистер О’Брайен.

– Зовите меня Лайам.

Они откинулись на спинки стульев, на минуту погрузившись в молчание и думая каждый о своём.

– Мне осталось только вернуть вам вашу вещицу, – прервал тишину ирландец и потянулся в карман. – Думаю, это принадлежит вам, мистер Герман?

Он выудил из кармана часы. Тот самый «картье», который Герману подарила жена и который он уже не ожидал никогда больше увидеть.

– Правда, этот замечательный хронограф успел побывать на запястьях двух преступников. Часы снял с Вашей руки Ленгинг, когда достал Вас из моря – про спасение вас с Андреем из океана он действительно не врал. Затем он, видимо, расплатился часами с Танцором, моим бывшим помощником и своим теперешним сообщником: мои люди каких-то двадцать минут назад экспроприировал Ваш «картье» здесь, в этой самой гостинице, уже у Танцора.

– Танцор был здесь?! – изумилась Анна.

– Да, то ли ждал Ленгинга, то ли спешил отправиться к тайнику, чтобы полюбоваться работой своих змей.

– Возможно, стоило оставить им эти часы в качестве благодарности за наше спасение из океана? – предположил Герман, всё ещё держа часы на ладони и не надевая их на руку.

– Эти люди стреляли в вас на Сан Борондоне и сегодня подложили вам змей. Я думаю, что эти часы Ваши, Герман, и ничьи больше.

О’Брайен посерьёзнел и бережно выложил на стол конверт с картой капитана Гонсальвеса:

– А что вы будете делать с картой, господин Герман?

– Я хотел бы вернуть её назад, если это возможно, – ответил Герман.

– Вернуться на Сан Борондон и положить её там, где она лежала, я думаю, будет невозможно. Но мы сможем отвезти её на место за Вас.

Герман заёрзал на кресле.

– Надеюсь, Вы понимаете, что вернуться на Сан Борондон вам с Андреем больше никогда не придётся, – даже не спросил, а утвердительно констатировал ирландец.

– Да, я, в общем, об этом догадывался, – помолчав секунду, понимающе кивнул Герман.

– Пусть это будет моей личной просьбой, о’кей? – О’Брайен внимательно посмотрел на робинзонов.

– Договорились, Лайам, – ответил Герман.

– Мистер Андрей?

– Согласен, – кивнул головой Андрей.

– Хочу задать вам последний вопрос, – ирландец убрал карту назад и допил свой чай. В его глазах появились хитрые огоньки.

ГЛАВА 51

Взяв запасов еды, воды и благословив свою братию на нелёгкий путь, монах Брендан направил курраг в сторону летнего солнцестояния. Дул попутный ветер и Брендану приходилось лишь направлять паруса. Однако через двенадцать дней курраг попал в мёртвый штиль и монахи стали грести, пока силы окончательно их не оставили.

Брендан подбадривал монахов: «Не бойтесь, братья, ибо Бог станет нам помощником, нашим моряком и штурманом. Поднимайте вёсла и руль, расправьте паруса и пусть Бог распорядится нами, своими Слугами, и своим маленьким судном, так, как ему заблагорассудится».

Иногда появлялся ветер, однако Брендан не знал, ни откуда он дул, ни куда он гнал его курраг. Они вкушали хлеб каждый второй день. Воду они пили по каплям.

На сороковой день, когда иссякли все их запасы, небо затянул плотный туман, поднимавшийся прямо из океана, скрывавший солнце и обративший спокойное, наконец, море в молочное покрывало. Брендан стоял у мачты, вглядываясь в пустоту и почти растворившись в пелене тумана. Наконец, их курраг уткнулся носом в едва видимый песчаный пляж. Позади остались семь лет плавания.

Стоило Брендану сойти на неизвестный берег, на небе проглянуло солнце, и туман стал быстро рассеиваться. Перед монахами обнажался зеленый оазис: высокая шелковистая трава, лианы, свисающие с огромных мшистых стволов, фруктовые деревья, красноватыми фруктами которых монахи могли наполнить свои пустые желудки, и юркий пресный ручей, водой из которого они могли утолить жажду.

«Восславим Бога нашего, дающего кров и пищу всем своим тварям, – молился Брендан. – Спасибо, Господь, что привёл нас в убежище среди бескрайних просторов моря. Да будет благословенна эта земля, да будет она приветлива к странникам и ниспошлёт отдых изможденным странствиями телам нашим».

Монахи сошли на берег.

Сорок дней после того обходили они новый остров, но так и не смоги обойти его весь. Не встретили они на пути ни одного растения без своего цветка, ни одного дерева без своего плода, ни одной тропинки без драгоценных камней под ногами. Ни разу за эти сорок дней не зашло на острове солнце. Монахи засыпали при свете дня и просыпались под голубым безоблачным небом. Они ели фрукты и пили пресную воду из ручьёв и водопадов.

Через сорок дней тропа привела их на берег широкой зелёной реки, что текла с запада на восток. На той стороне реки виднелся густой непроходимый лес. Противоположный берег круто забирался в гору, и объять взглядом ту, другую половину острова было невозможно. Монах Брендан зашел по колено в воду. Его братия несмело толпились за его спиной на берегу. Река, преградившая им дорогу, была настолько полноводной и быстрой, что течение властно тащило Брендана за собой. Будь у них лодка, упрямое течение унесло бы их в открытый океан, задолго до того, как они бы достигли другого берега.

«Тир-на-н-Ог, – тихо произнёс Брендан. – Мы нашли его. Благодарю тебя, Всевышний. Святая Земля начинается прямо за этой рекой. Там нас ждёт Святой Патрик».

Он осенил себя крестом, произнеся его имя. Монахи стояли, затаив дыхание, и крестились. Казалось, можно было услышать, как растёт трава: настолько тихо стало вокруг.

«Скажи, Господь Всемогущий, всесильный и всезнающий, есть ли способ перебраться на ту сторону этой реки? – воздел Брендан руки к небу. – Могу ли я надеяться, смертный грешник, что отворишь ты врата Рая для меня и моих братьев и откроешь мне тайну Земли Обетованной?»

Ждал Брендан Божественного ответа и вышел ему навстречу юноша. Юноша был юн и свеж, как весенний ветер. Глаза его были ласковы и спокойны, а голос зазвучал медленно и красиво, словно соловей пел свою утреннюю песню. Он обнял каждого из монахов по очереди, назвав их всех по именам.

«Добро пожаловать, достойные братья! Ибо открыл вам Бог землю, которую жалует Он своим святым. Ты дошел до конца, святой отец, – сказал он Брендану. – Ты достиг Святой Земли, где нет ни старости, ни смерти, где никогда не заходит солнце, а вокруг царит изобилие и покой. Упокой теперь и ты свою душу. На том берегу этой реки лежит вторая половина острова, куда не дозволяется вам заходить. А потому наполни лодку свою запасами провизии и воды, а сумы свои драгоценными камнями, что найдешь у себя под ногами, и отправляйся с миром домой. Донеси благую весть до всей своей братии. Донеси радость до своего народа. Во все уголки земли твоей и за её края. Пусть знают они, что познал ты могущество Всевышнего в открытых просторах морских, гнев Его и любовь, наказание Его и прощение. Что достиг ты Священного Берега и узнал ты, где ждёт праведника Тир-на-н-Ог. И в этом будет воля Божья и в этом будет доля твоя. Но не позволено тебе пока плыть за эту реку. Не настал ещё твой черёд познать далёкий берег. Жди часа своего и своего знамения. В своё время ты вернёшься сюда и переправишься на ту сторону».

«Как имя твоё, Ангел Божий, и откуда ты?» – спросил Брендан у юноши.

«К чему ты задаешь такие вопросы? – ответил юноша. – Разве не лучше тебе расспрашивать меня об этом острове? То, каким ты видишь его сейчас, таким он был со времен сотворения мира. И в те минуты, когда ты в своём мире будешь добывать себе пропитание и воду, мёрзнуть от холода, бороться с усталостью и сном, пугаться непроглядной ночи, будь ежемгновенно уверен, что Святая Земля существует. Она пребудет здесь всегда. И нет в ней ни тени мрака, ибо освещает его Божественным светом сам Иисус Христос. Знай это сам и поведай другим, что ежели бы не нарушали люди заповедей Божьих, не пятнали себя грехом, жили бы они и поныне в этих Райских Землях».

Тронули слова юноши монахов до слёз. Обнялись они по очереди с юношей троекратно, расцеловали его и простились. А юноша осенил их крестом, благословил на дорогу и скрылся бесследно в лесной чаще, так же, как и появился оттуда.

Вернулись монахи к куррагу. По пути они собирали фрукты и коренья на обратное плавание, набрали в пузыри пресной воды, уложили в сумки драгоценные каменья. Приказал Брендан братьям водрузить на берегу христианский крест. Большой настолько, чтобы видно его было с моря проплывающим лодкам, чтобы служил этот крест маяком каждому пилигриму, ищущему Святую землю, чтобы была на острове отметка христианской земли. Срубили монахи две самые большие сосны, соорудили из них крест и выкопали большую яму под холмом, куда основание его и водрузили. Отслужил Брендан праздничную мессу под крестом, воздал молитву Господу, чтобы оберегал Он слуг Своих на обратной дороге, и отчалили братья от Святого острова домой.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

ГЛАВА 52

– Я слушаю Вас, Лайам.

– Теперь, когда вы всё знаете, что вы станете делать со всей этой информацией? Ведь это сенсационный материал! Древняя тайна гуанче! Последняя тайна Канар! Возможность прославиться! Могу ли я действительно рассчитывать на то, что всё сказанное мной останется между нами, и что вы не будете никому рассказывать о вашем приключении, о высадке на остров, о гуанче, о мумиях, о тайнике, о моём грандиозном провале и о вашем благополучном возвращении назад?

– Что, совсем никому рассказывать нельзя? – уточнил Герман.

– Совсем никому. Это очень важно.

– Даже жене? – расстроился Андрей. По всей видимости, притворно.

– Андрей, ты не женат! – сразу рассмеялась Анна.

– Ну, это я так, гипотетически… Хотя минуточку. Это я сейчас не женат, может, женюсь послезавтра. Как говорит мой папа, «никогда не знаешь, что тебя ждёт, когда знакомишься с женщиной».

– Ваш отец – мудрый человек, – улыбнулся О’Брайен после того, как Анна, сквозь смех, перевела ему афоризм. – Я бы стал рассказывать обо всём только самым проверенным жёнам.

Он тепло посмотрел на Анну и вновь обратился к робинзонам:

– При всём уважении к дамам, осмелюсь сказать, что большинство из них не склонны хранить тайны и секреты… А если серьёзно, то я бы хотел попросить у вас обоих слово джентльмена, господа.

– Договорились, Лайам, – Герман пожал ирландцу руку. Рукопожатие у О’Брайена оказалось на удивление крепким.

– Обещаю, мистер О’Брайен, – Андрей, похоже, наконец-то запомнил трудную фамилию.

– Что ж, этого мне достаточно, – ирландец поднялся. –Ну что ж, поедемте ужинать. А после ужина я свожу вас в лучший ирландский паб на острове – выпьем «килкени», он здесь такой же, как дома! Ну и конечно, узнав так много о древнем монахе, вы не можете не попробовать знаменитый ирландский крем-ликёр «Сэйнт Бренданз», названный в его честь! И вообще, вы уже подумали, как распланируйте оставшиеся дни на Тенерифе? Могу предложить поиграть в гольф. За одним сможете со всеми нами познакомиться в, так сказать, неформальной обстановке.

– Спасибо, с удовольствием, – поблагодарил Герман.

– Ты что, играешь в гольф? – удивился Андрей.

– Пару раз пробовал.

– Ну ты даёшь. Вот так живешь с человеком сто лет, посуду бьёшь, носки штопаешь, то-сё, а под старость он тебе выдаёт сюрпризы.

– Папино?

– Нет, это уже моё.

Они уже подходили к Аниной машине.

– Тенерифе – красивейший и богатейший на достопримечательности остров! – обернулся к ним О’Брайен, пока Анна отпирала двери. – Покупайтесь на великолепных пляжах, не обойдите вниманием пирамиды гуанче в Гуимаре, поезжайте в старинные Ла Оротаву и Ла Лагуну. Ла Лагуна – город Наследия Человечества по ЮНЕСКО, а ЮНЕСКО просто так такие титулы не раздаёт! Я просто уверен, что вам необходимо всё обстоятельно здесь посмотреть. Хотя сразу предупрежу: чтобы увидеть всё времени нужно много! Поэтому если всего не успеете, обязательно сюда ещё раз вернитесь! Есть такое общее проверенное правило: на Тенерифе один раз не приезжают. Люди возвращаются сюда снова и снова, год от года, кто-то через год, кто-то через три, но возвращаются. Есть у острова какой-то необъяснимый магнетизм. Я называю его «Законом Тенерифского Притяжения». И я уверен, только уехав отсюда, вы на себе его сразу почувствуете!

– Спасибо, Лайам, мы постараемся вашему совету последовать, – Герман посмотрел ирландцу прямо в глаза. – Могу я задать Вам последний вопрос, Лайам?

– Конечно! Спрашивайте. От Вас у меня теперь нет секретов.

– Я про тот клад, который искал немец.

– Выкладывайте.

– Когда Вы сказали немцу, что клад уже давно нашли, Вы сказали правду?

Губы О’Брайена растянулись в улыбке. Он испытующе посмотрел на Германа и ответил:

– Вы знаете, нет, мистер Герман. В тот момент я блефовал…

Оглавление

Антон Сорокко Aprositus (Ненайденный) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg