«Мадам Розетт»

Мадам Розетт (fb2) - Мадам Розетт [= Мадам Розетта] (пер. Азалия Александровна Ставиская) 95K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роальд Даль

Роальд Даль МАДАМ РОЗЕТТ

— О Боже, какое блаженство!

Вожак лежал на спине в ванне, в одной руке он держал виски с содовой, в другой — сигарету. Ванна была полна до краёв, и, чтобы вода не остыла, он всё время подливал тёплую, регулируя кран ногой.

Подняв голову, он отхлебнул виски, затем снова улёгся и закрыл глаза.

— Бога ради, давай выходи, — раздался голос из соседней комнаты. Имей совесть, Вожак, ты и так уже валяешься больше часу.

Таран сидел на краешке кровати совершенно голый и, дожидаясь своей очереди, медленно тянул виски.

— Ладно, выпускаю воду, — откликнулся Вожак. Протянув ногу, он выбил пробку.

Таран поднялся и со стаканом в руке направился в ванную. Вожак полежал ещё минутку, потом осторожно поставил стакан на полочку для мыла, встал и потянулся за полотенцем. У него было короткое квадратное тело, сильные ноги и ягодицы с атлетическими мускулами. Под жёсткой щёткой курчавых рыжих волос тонкое, слегка заострённое лицо, сплошь в веснушках. И такая же, как на голове, светло-рыжая щетина на груди.

— Святой Иисусе, я натащил сюда полпустыни, — воскликнул он, взглянув на дно ванны. — Смой песок и пусти меня, наконец, — я не мылся в ванне пять месяцев.

Всё это происходило в начале войны, когда мы сражались с итальянцами в Ливии. Это были трудные дни — летать приходилось много, лётчиков не хватало. Их не могли прислать из Англии, так как там в это время шла битва за Британию. Поэтому люди были вынуждены подолгу оставаться в пустыне и жить её непривычной противоестественной жизнью: спать всегда в одних и тех же тесных грязных палатках, умываться и бриться, наливая воду из кружки, в которой чистили зубы, постоянно выбирать мух из чая и тарелок с едой, переносить песчаные бури, от которых нельзя спрятаться в палатке, — и неудивительно, что люди, обычно уравновешенные, делались агрессивными, теряли самообладание и срывались на товарищах, а потом злились на себя. Они болели дизентерией, страдали от гноящихся ушей, поноса, язв на теле, неизбежных при жизни в пустыне, на них вдосталь сыпались бомбы с итальянских С-79, у них не было ни воды, ни женщин, не было растущих из земли цветов, почти ничего не было, кроме нескончаемого песка. Они вели воздушные бои на своих старых «гладиаторах» против вражеских УС-42, а в часы, свободные от полётов, не знали, куда себя деть.

Иногда они ловили скорпионов и сажали их в пустые канистры из-под бензина, а потом стравливали в жестоких битвах. В каждой эскадрилье среди скорпионов непременно был чемпион, как бы свой Джо Луис[1]. Чемпион выигрывал все битвы, имел кличку и был очень знаменит. Его тренировочный рацион держали в жесточайшем секрете, и известен он был только хозяину. Считалось, что диета — главное для скорпиона. Некоторых скорпионов кормили солониной, а часть — отвратительными мясными консервами, рагу под названием «махонахис» или же живыми жуками. Иногда перед самой битвой чемпиону давали немного пива, так как существовало мнение, что пиво поднимает дух скорпионов и придаёт им уверенность. Однако именно эти скорпионы чаще всего и проигрывали. Но, несмотря ни на что, были великие битвы и великие чемпионы. Когда под вечер полёты заканчивались, нередко можно было видеть собравшихся на песке в кружок лётчиков: наклонившись вперёд и уперев руки в колени, они криками подбадривали дерущихся скорпионов, как подбадривают на ринге боксёров или борцов. В конце концов приходила победа, и владелец победителя от радости впадал в экстатическое состояние — он тут же на песке пускался в дикий пляс, орал, размахивал руками, перечисляя достоинства своего победоносного выкормыша. Хозяином величайшего из чемпионов был сержант по кличке Фантазёр, который кормил своего питомца исключительно мармеладом. Скорпион имел какое-то непотребное имя, но он выиграл подряд сорок две битвы, после чего мирно испустил дух во время тренировки, когда хозяин уже подумывал о том, чтобы отправить его на покой для воспроизводства себе подобных.

Всё это понятно и говорит лишь о том, что в пустыне, где отсутствуют подлинные большие радости, их заменяют более мелкие, часто совсем детские, и они доставляют неподдельное, искреннее удовольствие взрослым людям. Это не минует никого, будь то лётчик, механик, укладчик парашютов, капрал, что готовит еду, или же владелец лавки. Вожак с Тараном тоже не были исключением из общего правила, и поэтому немудрено, что они, после того как с трудом выцарапали себе отпуск на двое суток и их подбросили самолётом до Каира, очутившись в отеле, с вожделением мечтали о ванне, как о первой брачной ночи в медовый месяц.

Вожак растёрся досуха и теперь с полотенцем вокруг бёдер растянулся на кровати, положив руки под голову, тогда как Таран лежал в ванне и время от времени тихо вздыхал и стонал от блаженства.

— Таран, — позвал его Вожак.

— Да?

— Что мы будем сейчас делать?

— Женщины. Первым делом мы должны найти женщин и пригласить их поужинать.

— Только не сейчас. С этим можно подождать.

— А мне кажется — нельзя.

— Вполне можно. У нас есть время.

Вожак был очень старый и очень мудрый. Он никогда ничего не делал опрометью. Ему уже стукнуло двадцать семь, он был много старше всех в эскадрилье, включая командира, и к его мнению прислушивались с уважением.

— Давай сначала сделаем кое-какие покупки, — предложил он.

— А что потом? — спросил голос из ванной.

— Потом придумаем что-нибудь.

Наступило короткое молчание.

— Вожак?

— Да.

— Ты знаешь здесь каких-нибудь женщин?

— Каких-то знал. У меня была знакомая турчанка с очень белой кожей. Её звали Венка. И ещё югославка по имени Кики. Она была на целую голову выше меня. И ещё была одна девушка, кажется сирийка, — забыл, как звали.

— Позвони им.

— Уже звонил, когда ты ходил за виски. Все куда-то подевались. Так что, как видишь, пока не везёт.

— Мне никогда не везёт.

— Давай для начала походим по магазинам. У нас ещё масса времени.

Через час Таран вылез из ванны. Оба они облачились в чистые шорты цвета хаки и такие же рубашки, спустились в холл и вышли на раскалённую, залитую солнцем улицу. Вожак надел тёмные очки.

— Я знаю, что мне нужно, — сказал Таран. — Мне нужны тёмные очки.

— Вот и прекрасно. Сейчас поедем и купим.

Они остановили извозчика и велели ему ехать в Сигурел. Таран купил себе тёмные очки, а Вожак покерные кости[2], после чего они снова вышли на раскалённую улицу.

— Видел девушку? — спросил Таран.

— У которой ты купил очки?

— Да, смугленькая.

— Скорее всего, турчанка.

— Мне безразлично, кто она. Но она потрясающая, нет разве?

Они шагали по Шариа Каср эль-Нил, засунув руки в карманы шортов, и Таран надел только что купленные тёмные очки. Стояла послеполуденная жара, на пыльной улице было полно египтян, арабов и маленьких босоногих мальчишек, за которыми летели тучи мух. Мухи жужжали и кружились над ними, норовя облепить гноящиеся глаза. В раннем детстве матери этих детей сотворили нечто ужасное с их глазами, чтобы избежать воинской приписки, когда сыновья достигнут призывного возраста. Топая босыми ногами, мальчишки бежали вровень с лётчиками, назойливо выкрикивая визгливыми голосами: «Бакшиш! Бакшиш!» — а за ними летели мухи. Повсюду стоял запах Каира, особенный запах, какого нет нигде, ни в одном городе мира. У него нет единого источника, он не исходит из какого-то определённого места — им пропитано всё вокруг: сточные канавы, тротуары, дома и магазины, все товары, еда, которую готовят в лавчонках, лошади и лошадиный навоз на улицах. Им пропахли люди и солнце, щедро изливающее свой жар на этих людей и, не менее щедро, на канавы, канализационные трубы, лошадей, пищу и отбросы на улицах. Необычный острый запах, в котором есть одновременно что-то сладкое и гнилостное, пряное, солёное и горькое. И он никуда не девается даже в ранние часы утренней прохлады.

Два лётчика не спеша шагали посреди толпы.

— Она просто потрясающая, тебе не кажется? — снова спросил Таран, которому не терпелось узнать, что думает Вожак.

— Вполне хороша.

— Что хороша и говорить нечего. Знаешь, Вожак, чего бы мне хотелось?

— Чего?

— Мне бы хотелось пригласить её куда-нибудь вечером.

Они перешли улицу и прошли ещё немного вперёд.

— За чем дело стало? Почему бы тебе не позвонить Розетт?

— Что ещё за Розетт? — спросил Таран.

— Мадам Розетт. Великая женщина.

Они прошли мимо питейного заведения под вывеской «Бар Тима». Хозяин его, англичанин по имени Тим Джилфилан, в прошлую войну был сержантом-квартирмейстером, а потом каким-то образом ухитрился остаться в Каире, когда армия отправилась домой.

— Вот и Тим, — сказал Вожак. — Ну-ка, зайдём.

Внутри бара никого не было, один только Тим, который за стойкой расставлял бутылки на полках. Он обернулся, когда они вошли.

— Так-так-так, — произнёс он. — И где же это вы, ребята, так долго пропадали?

Ясно было, что он не помнит их, но по их виду он сразу же догадался, что они из пустыни.

— Как там поживает мой старый друг Грациани?

Теперь Тим повернулся к ним лицом и стоял облокотившись о стойку.

— Он совсем близко, — ответил Вожак. — Вышел из Мерзаха.

— На чём сейчас летаете?

— На «гладиаторах».

— «Гладиаторы» здесь были ещё восемь лет назад.

— На тех же самых и летаем.

Они взяли стаканы с виски и отнесли на столик в углу.

— Кто эта Розетт? — спросил Таран.

Вожак сделал затяжной глоток, затем поставил стакан на стол.

— Великая женщина, — сказал он.

— Но всё-таки кто же она?

— Гнусная старая шлюха.

— Это хорошо, но какое она имеет ко всему отношение?

— Так и быть, скажу. Мадам Розетт — владелица самого большого в мире борделя. Говорят, здесь, в Каире, она может достать любую девушку, только захоти.

— Чушь собачья.

— Это чистая правда. Набираешь номер и говоришь, где ты видел женщину, где она работает, в каком отделе, за каким прилавком, и даёшь точное описание её внешности — всё остальное для тебя сделает мадам Розетт.

— Не будь таким наивным идиотом.

— Но это правда. Чистейшая правда. Мне рассказывали о Розетт ребята из тридцать третьей эскадрильи.

— Они тебя разыгрывали.

— Ну хорошо, тогда пойди поищи её в телефонном справочнике.

— Вряд ли она там будет под этой фамилией.

— А я знаю, что она есть в книге. Посмотри на Розетт. Убедишься, что я прав.

Таран всё равно не поверил ему, однако пошёл к Тиму и попросил телефонный справочник. Он принёс его на столик, где они сидели, раскрыл и стал листать, пока не дошёл до Роз… Палец двинулся вниз вдоль колонки. Розеппи… Розери, Розетт. Всё точно: Розетт, мадам, и рядом жирным шрифтом адрес с номером телефона. Вожак внимательно наблюдал за ним.

— Ну что, нашёл? — спросил он.

— Да, она тут есть. Мадам Розетт.

— Что теперь тебе мешает пойти и позвонить?

— А что я ей скажу?

Вожак уставился в свой стакан и потрогал пальцем кусочек льда.

— Скажи, что ты полковник, — ответил он. — Полковник Хиггинс. Она не доверяет лётчикам. Скажи ей, что ты видел красивую темноволосую девушку, которая продаёт светозащитные очки в Сигуреле, и что тебе хотелось бы пригласить её пообедать.

— Но здесь нет телефона.

— Почему же нет? Вон там телефон.

Таран повернул голову и увидел телефон на стене в углу у стойки бара.

— У меня нет ни одного пиастра.

— Я тебе дам. — Вожак порылся в кошельке и выложил на столик монету.

— Тим услышит всё, что я говорю.

— Скажи на милость, какое это имеет значение? Он, наверное, и сам ей звонит. Ты уже окончательно зарапортовался.

— Ты говно, — сказал Таран.

Таран часто вёл себя совсем как малый ребёнок. Ему исполнилось всего девятнадцать, и он был на целых семь лет моложе Вожака. Довольно высокий, очень худой, густые чёрные волосы и лицо, прокалённое солнцем пустыни до черноты кофейных зёрен. Он был, бесспорно, лучшим лётчиком эскадрильи, и уже в начале военной операции на его боевом счету числилось четырнадцать уничтоженных итальянских самолётов. По земле он двигался медленно и лениво, словно усталый человек, и соображал, как сонный ребёнок, тоже медленно и лениво, но, стоило ему подняться в воздух, сразу же всё менялось — мозг работал с лихорадочной скоростью, движения делались быстрыми, почти молниеносными, как рефлекторные. Казалось, на земле он отдыхал, даже дремал, для того чтобы в нужный момент в воздухе, во время боя, наверняка пробудиться со свежей головой, готовым к быстрым решениям и глубокой концентрации на протяжении двух часов. Сейчас Таран был не на аэродроме, но овладевшая им мысль заставила его проснуться, как перед полётом. Это состояние могло длиться недолго, однако в данную минуту он был весь направлен на одну цель.

Он ещё раз взглянул на номер в справочнике, поднялся и медленно двинулся к телефону. Опустив монету, он набрал номер и услыхал гудки на другом конце. Вожак, сидя за столиком, не сводил с него взгляда, а Тим за стойкой всё ещё продолжал расставлять бутылки. Тим находился всего в каких-то четырёх метрах от телефона, и ясно было, что он не преминет послушать разговор. Таран чувствовал себя глупо. Он прислонился к стойке, всё ещё надеясь, что никто не ответит.

Раздался щелчок — на другом конце взяли трубку, и женский голос произнёс:

— Алло.

— Хеллоу, могу я поговорить с мадам Розетт? — Он всё время следил за Тимом. Тим, как ни в чём не бывало, расставлял бутылки, делая вид, будто ничего не слышит.

— Я есть мадам Розетт. А вы есть кто?

Голос был раздражённый, скрипучий. У него создалось впечатление, что она не желает, чтобы её зря беспокоили. Стараясь придать своему голосу как можно больше непринуждённости, он сказал:

— С вами говорит полковник Хиггинс.

— Полковник кто?

— Полковник Хиггинс, — произнёс он по слогам.

— Я вас слушаю, полковник. Что вы хотите? — В голосе звучало нетерпение. Ясно было, что эта женщина не станет слушать никакой чепухи.

— Мадам Розетт, не поможете ли вы мне в одном деликатном деле? спросил Таран, всё ещё пытаясь сохранить непринуждённость тона.

Он по-прежнему не отрываясь следил за Тимом. Тот, конечно, всё слышал. Всегда можно различить, слушает человек или нет, когда притворяется, будто не слушает. Он с особой тщательностью заботится о том, чтобы не производить шума, и усиленно делает вид, будто целиком поглощён работой. Вот и Тим сейчас быстро переставлял бутылки, просматривал их на свет и бесшумно ставил на полку. При этом он ни разу не обернулся. А в другом конце бара сидел, облокотившись о стол, Вожак и курил сигарету. Он внимательно наблюдал за Тараном и явно получал удовольствие от того, что Тарана смущает присутствие Тима. Отступать было некуда, и Тарану, хочешь не хочешь, пришлось продолжить разговор.

— Я подумал, вы мне поможете, — сказал он. — Я сегодня зашёл в Сигурел купить новые тёмные очки и там увидел девушку, которую хотел бы пригласить пообедать.

— Как зовут? — Скрипучий резкий голос сразу стал деловым.

— Я не знаю, — виновато сознался Таран.

— Как она выглядит?

— Тёмные волосы, высокая и… очень красивая.

— Какое на ней было платье?

— Погодите, сейчас вспомню. Вроде бы белое с красными цветочками. Вдруг его осенило. — И с красным поясом, — поспешил он добавить. Теперь он ясно помнил, что на ней был блестящий красный пояс.

Наступила пауза. Таран следил за Тимом, который осторожно брал бутылки и ставил на полку так, чтобы ни одна не звякнула.

Громкий нетерпеливый голос прорезался вновь:

— Вам это будет стоить кучу денег.

— Это не важно. — Ему вдруг перестал нравиться разговор, захотелось поскорее повесить трубку и уйти.

— Это будет стоить шесть фунтов, а может, даже восемь или все десять. Не могу сказать, пока её не увижу. Вас это устраивает?

— Да, да, устраивает.

— Где вы живёте, полковник?

— Отель «Метрополитен», — ответил он, не подумав.

— Ну хорошо, я позвоню вам позже. — Она хлопнула трубку.

Таран повесил свою, неторопливо прошёл к столику и опустился на стул.

— Ну как, всё в порядке? — осведомился Вожак.

— Да, наверное.

— И что она сказала?

— Сказала, что позвонит мне в отель.

— Ты имеешь в виду, что она позвонит в отель полковнику Хиггинсу?

— Боже праведный!

— Ничего страшного. Мы скажем портье, что полковник у нас в номере, и они соединят её с нами. А что ещё она сказала?

— Сказала, что мне это будет стоить кучу денег, примерно от шести до десяти фунтов.

— Девяносто процентов возьмёт себе Розетт, эта старая грязная шлюха.

— Каким образом ей удастся это сделать?

По природе Таран был человек мягкий, и его явно начинало тревожить, что его затея может обернуться неприятностями.

— Поручит своим сводникам разыскать девушку и навести о ней справки. Если она уже есть в списках, тогда всё просто. А если нет, сводник отправится в Сигурел и тут же у прилавка начнёт приставать к ней с гнусными предложениями. Если девушка пошлёт его подальше, он повысит цену, ну а если она снова откажется, он поднимет цену ещё выше, и в конце концов девушка не устоит перед такими деньгами и скорее всего согласится. После этого Розетт назовёт тебе в три раза большую сумму и уже дальше всем займётся сама. Платить ты будешь ей, не девушке, и естественно, что после этого девушка попадает к ней в списки и теперь, когда она у неё в когтях, песенка её спета. В следующий раз Розетт уже будет диктовать свои условия и цену, а девушке ничего не останется, как на всё согласиться.

— Почему?

— Да потому, что мадам Розетт, в случае если девушка заартачится, тут же скажет: «Прекрасно. Но уж поверь мне, милочка, я позабочусь о том, чтобы администрация Сигурела знала, что ты делала прошлый раз, что ты работаешь на меня и используешь магазин для заключения своих сделок. Тебя немедленно уволят». Именно так она и скажет, и несчастная девушка смертельно перепугается и согласится на всё, что ей велят.

— Какая милая особа.

— Кто?

— Мадам Розетт.

— Очаровательная. Само очарование.

В баре было жарко. Таран обтёр потное лицо носовым платком.

— Ещё по стакану, — предложил Вожак. — Эй, Тим, ещё по одному.

Тим принёс виски и молча поставил на стол. Забрав пустые стаканы, он сразу же ушёл. Тарану показалось, будто что-то изменилось в его поведении исчезла доброжелательность, и теперь он был сух и молчалив. Вряд ли сейчас он сказал бы им весело, как при встрече: «И где же это вы, ребята, так долго пропадали?» Дойдя до стойки, он повернулся к ним спиной и снова стал расставлять бутылки.

— Сколько у тебя денег? — спросил Вожак.

— Десять фунтов, если не ошибаюсь.

— Может не хватить. Сам виноват — дал ей полную свободу действий. Тебе следовало каким-то образом обуздать её. Теперь-то уж она вдоволь попьёт твоей кровушки.

— Догадываюсь.

Они ещё немного посидели и молча допили виски.

— Что тебя беспокоит, Таран? — спросил Вожак.

— Ничего. Всё в полном порядке. Давай вернёмся в отель. Она может позвонить.

Они расплатились за виски и попрощались с Тимом, который в ответ только кивнул, но так и не произнёс ни слова. В отеле, когда они проходили мимо портье, Вожак сказал:

— Если будут звонить полковнику Хиггинсу, переключите на наш номер полковник будет у нас.

— Хорошо, сэр, — сказал египтянин и сделал пометку у себя в книге.

В номере Вожак улёгся на кровать и закурил.

— А что буду делать сегодня вечером я? — спросил он.

Таран всю дорогу до отеля был тише воды и не произнёс ни слова. Теперь он сидел на краю кровати, всё ещё держа руки в карманах.

— Знаешь, Вожак, мне расхотелось иметь дело с этой Розетт. Скорее всего, она заломит несусветную цену. Может, ещё можно всё отменить?

Вожак сел на кровати.

— Ты что, шутишь? Теперь ты связан по рукам и ногам. Никому не дозволено проделывать такие номера с мадам Розетт. В данный момент она, должно быть, трудится не покладая рук. Поздно идти на попятный.

— А что, если у меня нет таких денег.

— Пока сиди и жди, там видно будет.

Таран поднялся и достал из парашютного мешка бутылку виски. Он налил два стакана, затем разбавил виски водой из-под крана в ванной и, вернувшись в комнату, протянул стакан Вожаку.

— Прошу тебя, позвони Розетт и скажи, что полковнику Хиггинсу срочно пришлось вернуться в свой полк в пустыне. Скажи, что полковник просил тебя уведомить её об этом — у него времени было в обрез.

— Позвони ей сам.

— Она узнает меня по голосу. Будь другом, Вожак, позвони.

— Не стану.

— Ну пожалуйста, позвони, — неожиданно совсем по-детски попросил Таран. — Я не хочу никуда идти с этой женщиной сегодня вечером, не хочу вести никаких переговоров с мадам Розетт. Мы лучше сами что-нибудь придумаем.

Вожак внимательно поглядел на него.

— Ну уж Бог с тобой, позвоню.

Он протянул руку за телефонной книгой, нашёл номер и проговорил его в трубку. Таран слышал, как мадам взяла трубку на другом конце и как Вожак передал ей сообщение полковника. Затем наступила пауза, после чего Вожак сказал:

— Простите, мадам Розетт, но я тут совершенно ни при чём. Я всего лишь выполняю поручение. — Последовала новая пауза, после чего Вожак повторил всё сначала, потом ещё и ещё раз, но в конце концов ему, видно, надоело, так как он положил трубку, снова улёгся на кровать и разразился гомерическим хохотом.

— Вшивая старая сука, — произнёс он сквозь смех.

— Она что, очень рассердилась? — спросил Таран.

— Рассердилась?! Ты спрашиваешь, рассердилась ли она? Ты бы слышал, что она несла. Требовала, чтобы я сказал, в каком полку служит Хиггинс, говорила Бог весть что, кричала, что он обязан заплатить ей всё сполна. Воображаете, такие-сякие, что можете дурачить меня, но только со мной эти штуки не пройдут.

— Браво! — воскликнул Таран. — Ну и гнусная шлюха.

— Так что мы будем делать сегодня вечером? — спросил Вожак. — Уже седьмой час.

— Пойдём и для начала выпьем в каком-нибудь из тутошних заведений.

— Отличная мысль. Завалимся к египтянам в паб.

Пропустив ещё по стаканчику, они выбрались на улицу и сперва отправились в ресторан под названием «Эксельсиор», затем зашли в «Сфинкс», потом в паб с каким-то египетским названием и около десяти вечера оказались в баре вообще без вывески, где и сидели в блаженном состоянии, пили пиво и смотрели на сцене весьма странное шоу. В «Сфинксе» они подобрали лётчика из тридцать третьей эскадрильи, которого, как он им сказал, звали Уильям. Он был примерно того же возраста, что и Таран, но выглядел моложе, поскольку не успел ещё так много налетать. Его молодость выдавал больше всего пухлый рот. Он был похож на курносого школьника, хотя пустыня до смуглоты прокалила его кожу.

Теперь они уже втроём сидели в блаженном состоянии в баре без названия и пили пиво, так как здесь ничего, кроме пива, не подавали. Это была длинная комната с дощатыми стенами, некрашеным деревянным полом, посыпанным опилками, деревянными столами и стульями. В дальнем конце на высоком дощатом помосте шло представление. В зале было полно египтян, и все они пили чёрный кофе. На сцене находились две толстые девицы в блестящих серебряных трико и серебряных бюстгальтерах, одна из них вращала в такт музыке задом, а вторая — грудью. Та, что вращала бюстом, была более искусной: она ухитрялась крутить одной грудью, а другая оставалась неподвижной, при этом время от времени она ещё крутила и задом. Египтяне как заворожённые смотрели на девушку, щедро награждая её аплодисментами. И чем сильнее они хлопали, тем энергичнее она извивалась, и чем быстрее играла музыка, тем быстрее становились её движения — она вращалась всё быстрее и быстрее, ни разу не замедлив темпа, и с лица её не сходила вызывающая механическая улыбка. А египтяне всё хлопали и хлопали, всё громче и громче в такт убыстряющейся музыке. И все были счастливы.

Когда представление окончилось, Уильям сказал:

— Не понимаю, почему они всегда выбирают этих жутких толстух? Неужели у них нет красивых женщин?

— Египтяне любят толстых, таких, как эти две, — ответил Вожак.

— Даже не верится, — сказал Таран.

— И тем не менее. Так уж у них повелось с давних пор. В Египте ведь то и дело голод. Поэтому все бедные люди были худые, а богатые и знатные толстые и упитанные. Если тебе повстречалась толстуха, так и знай — она из высших классов.

— Брехня это, — сказал Таран.

— А мы сейчас всё узнаем, — заявил Уильям. — Я хочу задать этот вопрос вон тем египтянам. — Он большим пальцем указал на двух пожилых мужчин за соседним столиком, в нескольких шагах от них.

Он не был пьян, никто из них не был пьян, но все трое были наверху блаженства от выпитого пива и виски, и самым счастливым из них был Уильям. Его загорелое мальчишеское лицо так и светилось счастьем, а вздёрнутый нос, казалось, задрался ещё выше, и было видно, что он наконец расслабился, впервые за много недель. Он поднялся с места, прошёл к столу, где сидели египтяне, и с улыбкой остановился перед ними.

— Вы окажете большую честь моим друзьям и мне, если согласитесь присоединиться к нам за нашим столом.

У египтян были пухлые лоснящиеся лица, красные фески на голове; у одного из них во рту блестел золотой зуб.

Поначалу, когда Уильям обратился к ним, они слегка встревожились, но потом успокоились.

— Пожалста, — сказал один.

— Пожалста, — добавил второй.

После чего египтяне поднялись, пожали руку Уильяму и направились вслед за ним к соседнему столу, где сидели Вожак с Тараном.

Уильям сказал:

— Познакомьтесь с моими друзьями. Это Вожак, а это Таран. А меня зовут Уильям.

Вожак и Таран встали и обменялись рукопожатиями с египтянами, те ещё раз сказали «пожалста», и затем все сели.

Вожак знал, что религия запрещает египтянам пить, и поэтому предложил заказать кофе. Владелец золотого зуба воздел руки вверх ладонями и слегка втянул голову в плечи.

— Для меня, пожалста. — Он широко улыбнулся. — Я привычный. А за мой друг, — он простёр руки в сторону соседа, — за мой друг… я не могу говорить.

Вожак поглядел на друга.

— Кофе? — предложил он.

— Пожалста. Я привычный.

— Отлично. Значит, два кофе.

Вожак подозвал официанта.

— Два кофе, — сказал он, затем, обращаясь к Уильяму с Тараном, спросил: — Может, ещё пива?

— Для меня, пожалста, — ответил Таран. — Я привычный, но за моего друга, — тут он повернулся к Уильяму, — за моего друга… я не могу говорить.

Уильям сказал:

— Пожалста, я привычный. — При этом никто из них не улыбнулся.

— Отлично. Официант, два кофе и три пива.

Когда официант принёс заказ, Вожак сразу же расплатился.

Затем он поднял стакан и, повернувшись к египтянам, сказал:

— Ваше здоровье.

— Ваше здоровье, — повторил Таран.

— Ваше здоровье, — произнёс Уильям.

Похоже, что египтяне поняли, так как они подняли свои кофейные чашечки.

— Пожалста, — сказал один.

— Благодарю, — добавил второй, после чего они выпили кофе.

Вожак поставил стакан на стол.

— Для нас большая честь находиться в вашей стране, — сказал он.

— Вы здесь любите?

— Да, это прекрасная страна.

Музыка заиграла вновь, и две толстухи в обтянутых серебряных трико повторили программу на бис. Бис и был коронным номером вечера поразительная, невиданная демонстрация контроля над собственными мышцами. И хотя девушка, вертящая задом, продолжала усердно работать, её полностью затмила соперница, которая теперь, как крепкий дуб, стояла посреди сцены, подняв руки над головой. Она вращала левой грудью по часовой стрелке, а правой — против часовой. Одновременно она вращала задом — и всё это строго под музыку. Постепенно музыка становилась всё быстрее, и, по мере того как возрастала скорость, убыстрялся темп вращения. Часть египтян так заворожило это вращение женской груди против часовой стрелки, что они начали повторять, сами того не замечая, движение девушки руками. Растопырив пальцы, они описывали круги в воздухе. При этом все притоптывали в такт музыке и вскрикивали от восторга, а женщина на сцене продолжала улыбаться механической нахальной улыбкой.

Потом всё кончилось, постепенно стихли аплодисменты.

— Потрясающе, — сказал Вожак.

— Вы любили это?

— Это было просто поразительно.

— Эти девушки совсем особые девушки, — сказал владелец золотого зуба.

Уильяму явно надоело ждать, и он в нетерпении подался вперёд.

— Я хочу задать вам вопрос, — сказал он.

— Пожалста, — ответил Золотой Зуб. — Пожалста.

— Ну хорошо. Тогда скажите, какие женщины вам нравятся — такие вот тонкие? Или вот такие толстые? — И он нарисовал в воздухе две женские фигуры.

Золотой Зуб просиял и широко осклабился.

— Для меня, — сказал он, — толстые. Я люблю, чтобы были как эта. Пухлыми руками он начертил в воздухе большой круг.

— А ваш друг? — осведомился Уильям.

— За мой друг я не могу говорить.

— Пожалста, — сказал друг. — Вот такая. — Любезно улыбнувшись, он тоже начертил круг.

— Но всё-таки почему вам так нравятся толстые? — спросил Таран.

Золотой Зуб на мгновение задумался.

— А вы любите, чтобы были тонкие? — задал он встречный вопрос.

— Пожалста, — сказал Таран. — Я люблю, чтобы были тонкие.

— А почему вы любите, чтобы были тонкие? Почему? Скажите.

Таран почесал ладонью затылок.

— Уильям, почему мы любим, чтобы были тонкие? — спросил он.

— Для меня — тонкие. Я привычный.

— Я тоже привычный. Но почему?

Уильям задумался.

— Не знаю, почему нам нравится, чтобы были худые.

— Вот видите, и вы не знаете, — обрадовался Золотой Зуб. Он наклонился к Уильяму и с торжеством в голосе сказал: — И я не знаю. Я тоже не знаю.

Уильям явно не был удовлетворён.

— Вожак говорит, все богатые люди в Египте всегда толстые, а бедные худые.

— Нет, — отозвался Золотой Зуб. — Нет, нет, нет. Смотрите, вон там девушки — очень толстые, очень бедные. Смотрите на королеву Египта, Фарида — очень худая, очень богатая. Это совсем неправильно.

— Да, против этого не поспоришь. Ну а как было в давние времена?

— А что такое «давние времена»?

— Ладно, оставим это.

Египтяне допили кофе, издав звук, напоминающий всхлип, с которым уходит последняя вода из ванны.

Затем они встали, собравшись уходить.

— Уже уходите? — спросил Вожак.

— Пожалста, — ответил Золотой Зуб.

— Спасибо вам, — сказал Уильям.

Таран сказал «пожалста», и второй египтянин тоже сказал «пожалста», а Вожак ещё раз поблагодарил гостей. Все пожали друг другу руки, после чего египтяне удалились.

— Недоумки, — сказал Уильям.

— Вот уж точно недоумки, — согласился Таран.

Оставшись втроём, они долго сидели в лёгком блаженном охмелении и пили до полуночи, пока к ним не подошёл официант сообщить, что заведение закрывается и напитков больше не будет. Они и теперь не были по-настоящему пьяны, благодаря тому что пили медленно. Во всяком случае, чувствовали они себя вполне бодро.

— Он говорит, нам пора уходить.

— Это прекрасно. Но куда мы теперь двинемся? Вожак, куда мы теперь направим стопы?

— Не знаю. А куда бы вам хотелось?

— Пойдём в какое-нибудь место вроде этого, — сказал Уильям. — Тут отличное местечко.

Наступила пауза. Таран усиленно тёр затылок.

— Вожак, — сказал он медленно, — я знаю, куда мне хочется пойти. Мне хочется пойти к мадам Розетт и освободить всех девушек.

— Кто такая мадам Розетт? — спросил Уильям.

— Великая женщина, — ответил Вожак.

— Грязная старая шлюха, — сказал Таран.

— Вшивая старая сука, — добавил Вожак.

— Отлично. Но всё-таки кто она?

Они ему рассказали про мадам Розетт, про телефонные переговоры с ней и про полковника Хиггинса. Выслушав всё, Уильям тут же заявил:

— Вставайте, пошли! Идём выручать девушек.

Они дружно поднялись и направились к двери. Очутившись на улице, они вспомнили, что находятся в довольно отдалённой части города.

— Придётся немного прогуляться пешком, — сказал Вожак. — Извозчиков здесь нет.

Ночь была звёздная, безлунная. Узкая улочка с затемнёнными окнами тоже пропахла знакомым каирским запахом. Они шли в полной тишине, иногда в тени домов маячили какие-то мужчины — по одному или по двое они стояли прислонившись к стене и курили.

— Какие-нибудь недоумки, — сказал Уильям.

— Поганый народ, хуже нет, — откликнулся Таран.

Так и шагали они в ряд, три бравых лётчика — коренастый рыжий Вожак, темноволосый высокий Таран и вровень с ним юный Уильям, с обнажённой головой, так как где-то забыл шапку. Они наугад шагали к центру города, где надеялись найти извозчика, который отвёз бы их к Розетт.

— Представляешь, как рады будут девушки, когда мы их освободим, сказал Таран.

— Иисусе, вот это будет номер!

— Неужели она их держит взаперти? — спросил Уильям.

— Вряд ли. Во всяком случае, не в буквальном смысле. И если мы вызволим их прямо сейчас, сегодня вечером им уже не придётся работать. Дело в том, что почти все девушки в этом заведении — обычные продавщицы из магазинов и днём служат. Каждая из них совершила какую-то ошибку, раз оступилась, притом не исключено, что сама Розетт всё подстроила или же о чём-то пронюхала и тут же наложила на девушку лапу. Она заставляет их приходить по вечерам, и они, конечно, ненавидят её, но не зависят от неё в денежном отношении. Думаю, они с удовольствием выцарапали бы ей глаза, будь у них шанс.

— Мы дадим им этот шанс, — сказал Таран.

Они перешли на другую сторону улицы.

— Вожак, сколько ты считаешь там всего девушек? — спросил Уильям.

— Не знаю точно. Может, даже тридцать.

— Здорово. Вот это будет да!

— А она и вправду плохо с ними обращается?

— В тридцать третьей эскадрилье мне сказали, что она почти ничего им не платит, что-то около двадцати акеров за ночь. А с клиентов берёт по сто или двести акеров. Каждая девушка зарабатывает для Розетт за одну ночь приблизительно от пятисот до тысячи акеров.

— Боже милостивый! — воскликнул Уильям. — Она, должно быть, просто миллионерша. Тысяча пиастров за ночь, а девушек — тридцать.

— Она и есть миллионерша. Кто-то подсчитал, что только этот бизнес, не говоря уж об остальных её доходах, приносит ей примерно тысячу пятьсот фунтов в неделю. А это… дай подумать… это от пяти до шести тысяч в месяц, то есть шестьдесят тысяч фунтов годовых.

Таран оторвался от своих сомнамбулических грёз.

— Боже праведный, — сказал он. — Святой Иисусе! Ну и грязная старая шлюха.

— Вшивая старая сука, — сказал Уильям.

Теперь они вышли в более цивилизованную часть города, но извозчиков по-прежнему не было.

Вожак спросил:

— Вы слышали, что произошло в «Доме Марии» в Александрии?

— Что это за дом? — спросил Уильям.

— Бордель в Александрии. Мария — это Розетт из Алекса[3].

— Вшивая старая сука, — сказал Уильям.

— Нет. Говорят, она добрая женщина. Так вот, на прошлой неделе в «Доме Марии» взорвалась бомба. В порту как раз в это время стоял военный корабль, и дом был полон военных моряков.

— Они погибли?

— Много погибло. Но знаете, что самое удивительное? Их объявили погибшими при исполнении воинского долга.

— Адмирал — джентльмен, — сказал Таран.

— Высший пилотаж! — воскликнул Уильям.

Тут они увидели извозчика и помахали ему.

— Мы не знаем адреса, — сказал Таран.

— Он знает, — ответил Вожак. — К мадам Розетт, — сказал он, обращаясь к извозчику.

Извозчик ухмыльнулся и кивнул.

— Править буду я, — неожиданно объявил Уильям. — Извозчик, отдай мне вожжи, а сам садись рядом и говори, куда ехать.

Извозчик пытался протестовать, но Уильям протянул ему десять пиастров и получил вожжи.

Он сел на козлы, извозчик сел рядом, а Вожак с Тараном разместились сзади.

— Трогай, — сказал Вожак. — Трогай, Уильям.

Лошади понеслись во весь опор.

— Нет, неправильно! — завопил извозчик. — Неправильно! Стой!

— В какую сторону к Розетт? — перекрикивая его, проорал Уильям.

— Стой!

Уильям был счастлив.

— К Розетт! — заорал он во всю мочь. — Куда сворачивать?

Извозчик принял решение: единственный путь остановить этого сумасшедшего — это доставить его как можно скорее на место.

— Вон туда, налево, — крикнул он.

Уильям резко дёрнул левую вожжу, и лошади метнулись за угол. Коляска проехала на одном колесе.

— Крен с большим превышением, — раздался голос Тарана с заднего сиденья.

— А теперь куда?

— Налево.

Они свернули налево, затем направо, потом дважды налево и ещё раз направо, пока извозчик не закричал:

— Здесь, пожалста! Здесь мадам Розетт. Стой!

Уильям с силой натянул поводья, и лошади, уступая натяжению, медленно задрали головы и пошли рысцой.

— Где остановиться?

— Здесь, пожалста. — Извозчик указал на дом в каких-то двадцати ярдах впереди.

Уильям осадил лошадей прямо перед входом.

— Отличная работа, Уильям! — воскликнул Таран.

— Быстро, ничего не скажешь, — вздохнул Вожак.

— Как в сказке, — сказал Уильям. — Верно? — Он сиял от счастья.

У извозчика рубашка взмокла от пота. Он был смертельно напуган, так что даже не успел рассердиться.

— Сколько мы должны? — спросил Уильям.

— Двадцать пиастров, пожалста.

Уильям дал ему сорок.

— Огромное спасибо. У тебя прекрасные лошади, — сказал он.

Коротышка взял деньги, вспрыгнул на козлы и мгновенно уехал. Он, видимо, только и мечтал поскорее скрыться с глаз долой — так он был перепуган.

Они снова оказались на одной из бесконечных тёмных узких улиц, но дома — те, что они могли разглядеть, — были на вид солидные и зажиточные. Дом Розетт, на который указал им извозчик, был трёхэтажный, большой и массивный, из серого бетона. Толстенная, внушительных размеров дверь стояла распахнутой настежь. Когда они входили, Вожак сказал:

— Предоставьте всё мне. У меня есть план.

Прямо из двери они попали в серый каменный холл, холодный и пыльный, который освещался голой лампочкой под самым потолком. В холле находился человек, чудовищная гора мяса, — огромный египтянин с плоским лицом и изуродованными ушными раковинами. Во время его борцовской молодости он, скорее всего, появлялся на афишах под именем Убийца Абдул или Паша-отравитель, а сейчас на нём был белый грязный хлопчатобумажный костюм.

— Добрый вечер, — сказал Вожак. — Мадам Розетт у себя?

Абдул пристально поглядел на трёх лётчиков и после некоторого колебания сказал:

— Мадам Розетт на верхнем этаже.

— Спасибо, — сказал Вожак. — Большое спасибо.

Таран заметил, что Вожак подчёркнуто вежлив с Абдулом. Они знали, кому-то не поздоровится, коли Вожак разговаривает таким тоном. У себя в эскадрилье, что бы он ни делал — руководил ли звеном самолётов, вёл ли наблюдение за врагом или же готовился к полёту, отдавая приказы, — он никогда не забывал сказать «пожалуйста», как не забывал сказать «спасибо», когда получал донесение. И вот сейчас он с изысканной вежливостью благодарил Абдула.

Они поднялись по голым ступеням лестницы с железными перилами, прошли первую лестничную площадку, затем миновали вторую — всюду было голо и пусто, как в пещере. Наверху, в конце третьего марша, площадки не оказалось — перед ними была стена, ступени вели прямо к двери. Вожак нажал на звонок. Они немного подождали, потом вдруг планка на двери, прикрывающая окошечко, скользнула вниз, и они увидели два маленьких чёрных глаза. Женский голос спросил:

— Что вы хотите, мальчики?

Оба, и Вожак, и Таран, сразу узнали голос.

— Нам бы хотелось поговорить с мадам Розетт, — сказал Вожак. Он произнёс «мадам Розетт» на французский манер, стараясь быть как можно галантней.

— Вы офицеры? — продолжал голос, скрипучий, как надтреснутая доска, здесь только офицеры.

— Мы офицеры.

— Но вы не похожи на офицеров. Какие войска?

— Королевский воздушный флот.

Наступило молчание. Вожак понимал, что она раздумывает. У неё, по всей вероятности, были прежде какие-то стычки с лётчиками, и он молил Бога, чтобы ей на глаза не попался Уильям с бешеным огоньком, пляшущим в зрачках, — Уильям всё ещё пребывал в состоянии той же безудержности, с какой он правил лошадьми. Планку вдруг отодвинули, и тут же отворилась дверь.

— Входите, пожалуйста.

Жадность всё же пересилила, из-за своей жадности эта женщина даже не могла толком разобраться в клиентах.

Они вошли внутрь. Перед ними стояла сама мадам Розетт, собственной персоной. Маленькая, толстая, вся какая-то сальная; неопрятные чёрные волосы клоками свисают на лоб; широкое лицо землистого цвета с большим носом и крошечный рыбий ротик, над верхней губой — едва заметные чёрные усики; одета в свободное чёрное атласное платье.

— Пройдёмте в контору, мальчики, — сказала она и, переваливаясь с боку на бок, как утка, двинулась налево от двери по длинному широкому коридору примерно в пятьдесят ярдов длиной и около пяти шириной. Коридор шёл посредине дома, параллельно улице, и, войдя в дом с лестницы, надо было сразу повернуть налево. По обеим сторонам коридора шли двери, восемь или десять с каждой стороны. Если, войдя с лестницы, вы повернули бы направо, то попали бы в конец этого коридора, где тоже была дверь, за которой слышалось журчание женских голосов. Вожак решил, что это комната, где девушки переодеваются.

— Сюда, мальчики, — сказала Розетт.

Она зашлёпала по коридору в сторону от комнаты, где слышались голоса. Все трое последовали за ней, впереди Вожак, за ним Тарак и последний Уильям. Пол в коридоре был покрыт красной ковровой дорожкой, с потолка свисали розовые светильники. Не успели они пройти и половины коридора, как сзади, из гардеробной, раздался крик. Розетт обернулась.

— Мальчики, вы идите в мой офис — слева последняя дверь, а я через минуту вернусь. — Она повернулась и пошла обратно в другой конец коридора.

Никто из троих не двинулся с места. Они стояли и следили за ней. Как только она подошла к двери, дверь распахнулась, и из неё выбежала девушка. Там, где они стояли, им было видно, что происходит у гардеробной. На девушке было зелёное вечернее платье, всё измятое, светлые волосы в беспорядке разметались по лицу. Увидев Розетт, она застыла. Они слышали, как Розетт что-то быстро и сердито сказала ей, и услыхали, как девушка что-то крикнула в ответ. Розетт подняла правую руку и с размаху ударила девушку по щеке, затем, отведя руку, ударила по той же щеке второй раз. Удар был сильный, наотмашь. Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась. Розетт отворила дверь в гардеробную и втолкнула девушку внутрь.

— Святой Иисусе! — воскликнул Вожак. — Рука у мадам тяжёлая.

— У меня тоже, — буркнул Уильям.

Таран молчал.

Розетт вернулась обратно.

— Пойдёмте, мальчики, — сказала она. — Мелкие неприятности всё это, пустяки, не обращайте внимания.

Она привела их к последней двери в конце коридора, где находился её офис. Это была средних размеров комната, всё убранство которой состояло из двух красных плюшевых диванов, трёх стульев из такого же плюша и толстого красного ковра на полу. В углу стоял небольшой письменный стол, за который и уселась Розетт, лицом к двери.

— Садитесь, мальчики, — сказала она.

Вожак сел в кресло, Таран и Уильям разместились на диване.

— Вот и хорошо, а теперь перейдём к делу. — Голос мгновенно стал резким, властным.

Вожак подался вперёд. Короткий ёжик рыжих волос выглядел нелепо на фоне ярко-красной плюшевой обивки.

— Мадам Розетт, мы очень рады познакомиться с вами. Мы о вас много наслышаны.

Таран взглянул на Вожака. Вожак уже сел на своего конька и был до приторности обходителен. Розетт тоже бросила взгляд на Вожака, и в её маленьких чёрных глазках мелькнуло подозрение.

— Поверьте мне, мадам, — продолжал Вожак, — мы давно с нетерпением ждали этой минуты.

В голосе было столько неподдельной искренности, что Розетт клюнула на удочку.

— Это очень мило с вашей стороны, мальчики, — сказала она. — Вы всегда можете здесь прекрасно провести время. Я сама позабочусь об этом. Ну а сейчас дело.

Терпение Уильяма лопнуло.

— Вожак говорит, вы великая женщина, — произнёс он с расстановкой.

— Спасибо, мальчики.

— Вожак говорит, вы грязная старая шлюха, — сказал Таран.

— А ещё Вожак говорит, что вы вшивая старая сука, — добавил Уильям.

— И он полностью отвечает за свои слова, — подтвердил Вожак.

Розетт вскочила с места.

— Что всё это значит? — взвизгнула она. Лицо её утратило серый, землистый оттенок и теперь было цвета красной глины.

Лётчики не шелохнулись. Никто из них не рассмеялся, никто даже не улыбнулся. Они сидели неподвижно, слегка подавшись вперёд, и внимательно наблюдали за ней.

У Розетт неприятности с клиентами случались и прежде, но она всегда знала, как их уладить. Сейчас, однако, происходило нечто непонятное. Парни явно не были пьяные. И дело тут было вовсе не в деньгах и не в девушках. Дело было в ней самой, и это её испугало.

— Вон! — завизжала она. — Убирайтесь вон, если не хотите скандала.

Никто из них и бровью не повёл.

Она замолкла на мгновение, потом выскочила из-за стола и бросилась к двери. Но Вожак опередил её. И когда она двинулась на него, Таран и Уильям схватили её сзади за руки.

— Мы её здесь запрём, — сказал Вожак. — Пора уходить.

В ответ раздался нечеловеческий визг и посыпались слова, которые не выдержала бы никакая бумага, настолько они были непотребны. Единым несмолкаемым потоком они выплёскивались вместе с брызжущей слюной из крошечного рыбьего ротика. Таран и Уильям оттащили её назад к глубокому креслу, она вырывалась и визжала, как большая жирная свинья, которую волокут на бойню.

Они держали её за руки спиной к креслу, потом подтолкнули, и она упала в него. Таран подскочил к столу и выдернул телефонный шнур, и один за другим они выскользнули в коридор, пока Розетт, барахтаясь, выбиралась из кресла. Теперь они были в безопасности. Вожак, уходя, вынул из двери ключ и запер её снаружи.

— Святой Иисусе, ну и женщина! — воскликнул он.

— Совсем рехнулась. Ты только послушай, — сказал Уильям.

Они стояли под дверью, стараясь угадать, что делается в комнате.

Сначала слышался только визг, затем она стала колотить в дверь, не переставая при этом визжать. Голос был какой-то нечеловеческий, неженский. Это был рёв разъярённого быка, хотя слова сохраняли отчётливый смысл.

— А теперь к девушкам, быстро, — приказал Вожак. — И настройтесь, пожалуйста, на серьёзный лад. Ведите себя как подобает серьёзным людям.

Он бегом бросился по коридору к гардеробной, Таран с Уильямом за ним. Перед дверью он остановился. Из конторы по-прежнему доносились вопли.

— Молчите, не говорите ни слова. И сделайте серьёзную мину, — сказал он, прежде чем открыть дверь.

В комнате было примерно двенадцать девушек. Они разом подняли головы. Разговоры оборвались, и все глаза теперь были прикованы к стоящему в дверях Вожаку.

— Военная полиция, — объявил он, прищёлкнув каблуками. — Les Gendarmes Militaires. — Он произнёс это строгим голосом, вытянувшись по стойке «смирно». Лицо было непроницаемо, и он не снял берет. Таран и Уильям стояли за его спиной.

— Военная полиция, — повторил он, достал своё удостоверение и, держа его двумя пальцами, показал девушкам.

Девушки не шелохнулись, у них не вырвалось ни звука. Они замерли в позах, в которых их застали, и оттого, что они не двигались, казалось, будто это живые картины. Одна из них натягивала чулок и, успев натянуть его до колена, застыла с задранной ногой. Другая поправляла причёску и сейчас смотрела на Вожака, так и не отняв рук от головы. Третья мазала губы и осталась стоять с помадой у рта. Несколько девушек праздно сидели на простых деревянных стульях у стен и, подняв головы, глядели на дверь. На большинстве из них были вечерние платья из какого-то блестящего шёлка, хотя одна или две так и остались полуодетыми. Но всё же большая часть девушек была в чём-то ослепительно зелёном, ослепительно синем, красном, золотом. Обратив лица к двери, когда вошёл Вожак, они более не шевелились, словно разыгрывали живые картины.

Выдержав паузу, Вожак сказал:

— От лица военных властей я заранее приношу вам извинения за причинённое беспокойство. Примите и мои извинения, милые барышни, но вам необходимо будет пойти с нами для перерегистрации и всего такого прочего. После этого вы будете свободны. Всё это не более чем простая формальность. А сейчас попрошу вас пройти с нами. Я уже обо всём договорился с мадам.

Он кончил, но девушки по-прежнему не двигались.

— Прошу вас, наденьте пальто. Мы ведь только военные. — Он сделал шаг в сторону и придержал дверь. Живые картины разом рассыпались — девушки поднялись, начали перешёптываться, на лицах было недоумение. Две или три направились к двери, за ними последовали остальные. Девушки, которые не успели полностью одеться до прихода лётчиков, торопливо накинули платья, наскоро пригладили руками волосы и поспешили за своими товарками. Ни у одной из девушек не было пальто.

— Пересчитай их, — сказал Вожак Тарану, когда девушки гуськом проходили в дверь.

Таран сосчитал вслух — всего четырнадцать.

— Четырнадцать, сэр, — доложил он по всем правилам, как подобает эскадронному старшине.

— Хорошо, — одобрил Вожак и, повернувшись к девушкам, которые столпились в коридоре, сказал: — Мадам передала мне список с вашими именами, и поэтому я прошу вас, милые барышни, постарайтесь не разбегаться. И не беспокойтесь, это простая формальность со стороны военной администрации.

Уильям был уже в коридоре — он открыл дверь, ведущую на лестницу, и вышел первым. Девушки двинулись за ним. Вожак и Таран замыкали процессию. Девушки притихли, видно было, что они озадачены, обеспокоены в немного испуганы, они молчали, за исключением высокой черноволосой девушки, которая воскликнула:

— Mon Dieu[4], формальность со стороны военной администрации! Mon Dieu, а что дальше?

Этим всё и ограничилось, и они молча спустились по лестнице. В холле их встретил египтянин с плоским лицом и изуродованными ушами. Увидев его, они решили, что скандала не миновать, но Вожак ловко помахал удостоверением у него перед носом.

— Военная полиция, — сказал он.

Египтянин был настолько огорошен, что дал им спокойно пройти.

Когда они наконец вышли на улицу, Вожак сказал:

— Нам придётся немного пройти пешком, совсем немного.

Они свернули направо и пошли за Вожаком, возглавлявшим шествие. Таран прикрывал тыл, а Уильям шагал рядом с тротуаром, охраняя фланги. Теперь уже взошла луна. Всё вокруг было отчётливо видно. Уильям старался идти в ногу с Вожаком, а Таран в ногу с Уильямом, все трое по-военному размахивали руками, и вид у них был бравый. Словом, зрелище хоть куда. Четырнадцать девушек в вечерних платьях, переливающихся при лунном свете, ослепительно зелёных, ослепительно синих, красных, золотых, четырнадцать девушек шагали по улице, впереди шёл Вожак, на фланге Уильям, а в арьергарде Таран. Поистине зрелище хоть куда.

Девушки понемногу начали щебетать между собой. Вожак слышал их голоса, хотя и не оглядывался. Он шагал впереди колонны и, когда они дошли до перекрёстка, свернул направо, остальные за ним. Не пройдя и пятнадцати ярдов, они увидели египетское кафе. Первым увидел его Вожак, и он сразу же заметил свет, пробивающийся сквозь затемнённые окна.

— Стой! — крикнул он, повернувшись лицом к колонне.

Девушки остановились, но при этом не перестали болтать — было ясно, что в их рядах зреет бунт. Вы не можете заставить четырнадцать девушек шагать ночью по городу на высоких каблуках, в нарядных вечерних платьях, во всяком случае, долго это невозможно, даже если этого требуют военные власти для уточнения каких-то формальностей. Вожак это понимал и поэтому обратился к девушкам:

— Послушайте меня, милые барышни, — начал он свою речь, но бунт уже созрел: девушки галдели, а высокая черноволосая повторила:

— Mon Dieu, что всё это означает? Какого дьявола мы должны это терпеть? О mon Dieu!

— Тихо, — сказал Вожак, затем крикнул ещё раз: — Тихо! — И это прозвучало как команда.

Разговоры прекратились.

— Милые барышни, — снова обратился он к девушкам.

На этот раз голос был бархатный. Он пустил в ход всё обаяние своего голоса, против которого никто не мог устоять. И что было самое поразительное — это его способность интонацией вызывать ощущение, что он улыбается, хотя на губах не было улыбки. Улыбался голос, когда лицо оставалось серьёзным. И это очень подкупало людей, потому что у них складывалось впечатление, что он всерьёз озабочен тем, чтобы вести себя с ними как можно мягче и добрее.

— Дорогие барышни, — снова сказал он, и в голосе его была улыбка. Когда имеешь дело с военными, трудно избежать всех этих формальностей. Никуда от этого не уйти. И каждый раз, когда я с этим сталкиваюсь, это вызывает у меня глубокое сожаление. Но ведь существует ещё и такая вещь, как рыцарство. И я хочу, чтобы вы знали: все представители Королевского воздушного флота — истинные рыцари. Вы нам доставите большое удовольствие, если согласитесь зайти в это кафе и выпить по стакану пива. Это простое рыцарство военных. — Он прошёл вперёд и открыл дверь в кафе.

— Бога ради, давайте выпьем. Кто желает выпить?

Девушки вдруг всё поняли, всё, что произошло. С начала и до конца, притом поняли всё разом. Оправившись от изумления, они постояли минуту в раздумье. Потом они поглядели друг на друга, затем на Вожака, после чего повернулись и посмотрели на Тарана и Уильяма. Они увидели еле сдерживаемый смех у лётчиков в глазах и дружно расхохотались. Таран и Уильям тоже расхохотались. Гурьбой они подошли к двери и стали проходить в кафе. Высокая темноволосая девушка взяла под руку Вожака.

— Mon Dieu, — сказала она. — Военная полиция, mon Dieu! О mon Dieu! Откинув назад голову, она рассмеялась, и за ней рассмеялся Вожак.

— Это рыцарство военных, — сказал Уильям, и они все вошли в кафе.

Оно мало чем отличалось от заведения, где они до этого пили пиво, — те же деревянные столы и стулья, опилки на полу; в зале несколько египтян в красных фесках пили кофе. Уильям с Тараном составили вместе три круглых стола и принесли стулья. Девушки расселись. Египтяне, сидящие за своими столиками, повернулись на стульях и уставились на девушек. Они смотрели на них во все глаза, как маленькие жирные рыбёшки, выглядывающие из ила, а некоторые даже переставили стулья, чтобы им было видней, и тоже глядели во все глаза.

Подошёл официант.

— Семнадцать порций пива, — сказал Вожак. — Семнадцать порций.

Официант сказал «пожалста» и удалился.

Пока все сидели в ожидании пива, девушки смотрели на лётчиков, а лётчики на девушек.

— Это рыцарство военных, — сказал Уильям, и в ответ черноволосая девушка только сказала:

— Mon Dieu, вы сумасшедшие. О mon Dieu!

Официант принёс пиво. Уильям поднял бокал:

— За рыцарство военных.

Черноволосая девушка снова сказала:

— Mon Dieu!

Таран не принимал участия в разговоре. Он разглядывал девушек, оценивая их, пытаясь решить, какая из них ему больше всего нравится, с тем чтобы немедленно приступить к делу. Он с головой ушёл в это занятие. Вожак улыбался, и сидящие вокруг девушки в сверкающих вечерних платьях ослепительно красных, золотых, ослепительно синих, зелёных, чёрных, серебристых, снова были как живые картинки. На сей раз это была настоящая, реальная картина — девушки потягивали пиво, и, казалось, им стало радостно и весело теперь, когда они избавились от подозрений, потому что всё встало на свои места, и они это поняли.

— Святой Иисусе! — воскликнул Вожак. — Он поставил свой стакан на стол и поглядел на девушек. — Хватило бы на целую эскадрилью. Здорово, если бы тут были наши ребята. — Он сделал глоток и вдруг снова отставил стакан. — Я знаю, что надо делать, — сказал он и подозвал официанта.

— Пожалста, — сказал официант.

— Добудь мне большой лист бумаги и карандаш.

— Пожалста. — Официант ушёл и вскоре явился с листом бумаги. Вынув из-за уха карандаш, он протянул его Вожаку. Вожак ударил кулаком по столу, требуя внимания.

— Милые барышни, это последняя формальность. Больше формальностей не будет, — сказал он.

— Со стороны военных, — добавил Уильям.

— О mon Dieu, — сказала темноволосая девушка.

— Это пустяшное дело. Требуется, чтобы вы написали своё имя и номер телефона на этом листе бумаги. Это для моих друзей из эскадрильи. Для того чтобы они могли быть так же счастливы, как я сейчас, но без сложностей, с которыми мы столкнулись. — В голосе Вожака снова появилась улыбка. Было видно, что девушкам нравится его голос. — Будет замечательно, если вы это сделаете. Наши лётчики будут рады с вами познакомиться. Это доставит им большое удовольствие.

— Ещё какое! — сказал Уильям.

— Сумасшедший, — сказала темноволосая девушка, но всё же написала своё имя и телефон и передала лист дальше. Вожак заказал всем ещё по порции пива. Зрелище было, конечно, странное — девушки, сидящие за столом в вечерних платьях, но они тем не менее написали своя имена. Вид у них был счастливый, но самым счастливым в тот вечер был Уильям, тогда как Таран сидел с озабоченным лицом, всё ещё не решив для себя, которую из девушек выбрать, и это омрачало его существование. Все девушки были красивые, молодые, привлекательные, и при этом такие разные, совершенно разные, потому что среди них были гречанки, сирийки, француженки и итальянки, египтянки со светлой кожей, югославки, и все они были хороши собой, все до единой красивы и элегантны.

Лист тем временем вернулся обратно к Вожаку — теперь на нём стояло четырнадцать имён, так причудливо, по-разному написанных, и четырнадцать номеров телефонов. Вожак задумчиво смотрел на список.

— Эта бумага будет вывешена на доске объявлений, — сказал он. — И меня будут считать всеобщим благодетелем.

— Она должна пойти в штаб. Её нужно распечатать на мимиографе и распространить во всех эскадрильях. Это поднимет боевой дух, — добавил Уильям.

— О mon Dieu, — сказала черноволосая девушка, — вы сумасшедшие.

Таран медленно поднялся на ноги и, забрав свой стул, перенёс его на другой конец стола и втиснул между двумя девушками.

— Извините, вы не будете против, если я сяду здесь?

Он наконец сделал выбор и теперь, повернувшись к девушке справа, приступил к атаке. Девушка была очень миленькая, смуглянка с пышными формами, прехорошенькая. Таран повернулся к ней, подпёр подбородок рукой и начал что-то ей говорить, забыв обо всём на свете. Наблюдая за ним, легко было понять, почему он был лучшим лётчиком эскадрильи. У этого молодого атлета была редкая способность к концентрации. Сосредоточившись, он шёл к намеченной цели строго по прямой. Ступая по извилистым дорогам, он тщательно распрямлял их и затем уже двигался вперёд на огромной скорости и ничто не могло остановить его. Таков был Таран, и сейчас он разговаривал с хорошенькой девушкой, но никто не слышал, что он ей говорит.

Между тем Вожак сосредоточенно думал. Он думал о том, как ему быть дальше, и, когда вся компания допивала третью порцию пива, он снова стукнул ладонью по столу, призывая к молчанию.

— Милые барышни, — сказал он. — Нам доставит большое удовольствие проводить вас до самого дома. Я беру пятерых. — Он уже всё обдумал заранее. — Таран ещё пять человек, а Уильям четверых. Мы наймём трёх извозчиков, пять девушек я беру в свой фиакр и каждую высажу у её дома.

— Это рыцарство военных, — сказал Уильям.

— Таран, ты слышал, что я сказал? Ты отвезёшь пятерых и сам решишь, кого высадить последней, — сказал Вожак.

Таран обвёл взглядом сидящих за столом.

— Да, я всё понял. Меня это устраивает, — сказал он.

— Уильям, ты берёшь четверых и высадишь по очереди прямо у дома. Ты понял меня?

— Прекрасно понял, самым наипрекраснейшим образом.

Они все встали и двинулись к двери. Высокая темноволосая девушка взяла под руку Вожака.

— Меня берёшь с собой? — спросила она.

— Беру.

— И высадишь в последнюю очередь?

— В самую последнюю очередь.

— О mon Dieu! Да это просто замечательно.

Выйдя на улицу, они сразу же остановили трёх извозчиков и разбились на группы. Таран действовал очень решительно. Он быстро усадил девушек и забрался на сиденье сам. Вожак проследил, как лошади затрусили по улице, затем он дождался, пока отъедет Уильям. Он видел, как лошади тронули, но потом вдруг сделали неожиданный рывок и затем сразу же перешли в галоп. Взглянув ещё раз, Вожак увидел, что высоко на козлах сидит Уильям и в руках у него вожжи.

— Поехали, — сказал Вожак, и пять девушек забрались в коляску.

Они втиснулись с трудом, но всё же как-то разместились. Вожак сидел спиной к ним, и вдруг сзади протянулась рука и нашла его пальцы. Это была высокая девушка с тёмными волосами. Он обернулся и поглядел на неё.

— Привет, — сказал он.

— Привет. Вы черти какие-то, сумасшедшие люди, — прошептала она.

Он почувствовал, как теплеет у него внутри, и стал насвистывать какой-то мотив, пока извозчик трясся по тёмным улицам.

Примечания

1

Американский чемпион мира по боксу 20–30-х гг.

(обратно)

2

Особый вид игральных костей с карточными символами на гранях вместо цифр.

(обратно)

3

Александрия.

(обратно)

4

Бог мой (фр.)

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg