Владимир Белобров, Олег Попов АМЕРИКАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ В РОССИИ
«Вчера из озера Вустер выловили тело молодой девушки. В крови у потерпевшей полицейскими экспертами был обнаружен алкоголь.».
(из заметки «Жертва дурмана» Нью-Йорк Таймс от 12 июля 1904 г.)Я пригубил голландской водки
И на корме закуски резал
А ты упала за борт лодки
И потонула, как железо.
Так утопил Любовь в ту ночь
Американский виски-скотч.
(Уолт Уитмен. «Печальные ивы над озером Вустер»).«… но если вы тупы и стараетесь быть умным, вы вступаете в ряды тех, кто, будучи умным, остаются черезвычайно тупыми.»
(Джидду Кришнамурти. «Подумайте об этом» Гл. 16. Обновление ума).Часть I. ЧИКАГО
В конце прошлого века в США стали повсеместно возникать общества трезвости для молодых людей. Потребность в такого рода обществах появилась в следствии обеспокоенности непьющей половины американского общества проблемами пьющей половины. Особенно проблемами цветных. Незадолго до этого американские конгресмены и сенаторы серьезно занялись подготовкой почвы для принятия сухого закона. Как известно, США — общество открытого демократического типа, в котором принято все обсуждать, вовлекая в дискуссии широкие слои публики. В процессе широкого обсуждения, пьющая часть населения стала запасаться спиртными напитками на время действия сухого закона и выпивать впрок. Страну захлестнула алкогольная лихорадка. Пили все, включая женщин и престарелых. Не пил в эти годы только ленивый. На фоне нарастающего пьянства и разгула, ведущих к вырождению пьющей части американской нации, обеспокоенная непьющая часть принялась поспешно создавать общества трезвости для молодых людей. Неожиданно для сенаторов такие общества получили большую поддержку среди населения. Вскоре на счетах этих обществ появились солидные суммы.
Совокупное Руководство обществ решило наоткрывать филиалов в Европе и Азии, для привлечения денежных средств иностранных непьющих.
Эмиссары разьехались по всему свету. Везде их ждал восторженный прием с шикарными обедами и экспериментальными безалкогольными напитками. Только в Турции, когда подосланные эмиссары устроили на главной площади Стамбула антиалкогольное представление с битьем об мостовую бутылок с турецкой водкой, их забрали в полицию, где побили палками по пяткам и посадили в турецкую тюрьму. Но это, на фоне общего успеха кампании, прошло как-то незаметно.
Пришла очередь — ехать в Россию.
Для поездки в Россию отобрали двух самых опытных специалистов — Джека Виллиса и Брюса Харпера, которые знали русский язык. Они взяли теплые вещи, сувениры и поехали в Россию.
Опыт освоения предыдущих стран показывал, что в первую очередь целесообразно обратиться за поддержкой к каким-нибудь авторитетным личностям — политикам, писателям, ученым или спортсменам. Или к служителям культа (римский папа, далай-лама, каталикос, муфтий, шаман и т. д.). Между Джеком Виллисом и Брюсом Харпером состоялся следующий исторический разговор:
— Эй, Джек. — сказал Брюс Харпер, завязывая галстук. — Что ты скажешь о нашей миссии в России?
— Эй, Брюс. Отлично выглядишь! Что ты сказал?
— Я спрашиваю — что ты скажешь о нашей миссии в России?
— Наша миссия — это грандиозно! Я слышал, что в России нет американского футбола, от скуки русские читают много книг. Ты не поверишь, приятель, но русские писатели пишут вот такие толстые дерьмовые букс в четыре пальца толщиной!
— Итс импоссибыл! Вот так дерьмо! Не может быть! Я не могу поверить!
— Клянусь здоровьем! Я сам видел русскую книгу в четыре пальца толщиной!
— Вот так дерьмо! Я никогда в жизни не видел такой дерьмовой книги! Я видел в Луизиане самую большую в мире скамейку, я видел самую большую лопату в Пенсильвании, но такой книги я не видел! Я хотел бы посмотреть на того парня, который написал эту огромную книгу. Такой человек должен быть очень популярен. Надо подружиться с этим чемпином Гиннеса и заручиться его поддержкой.
— О, кей!
— О, кей!
— Я слышал, что этот писатель служил в русской армии и здорово бухал, а теперь вышел в отставку и пить бросил. Он пишет книги про войну и пользуется грандиозной популярностью среди русских парней, за то что не пьет. У него есть титул и большие связи. Он — граф…
— Граф Монте-Кристо?
— Граф Толстой.
— Потрясающе! Нам позарез нужен русский непьющий граф!
Часть 2. ЯСНАЯ ПОЛЯНА
К концу жизни Лев Толстой опростился — бросил пить, курить, играть в карты и тому подобное. Он говорил так:
— Соблазнов для меня не осталось и лишнего мне ничего не нужно. И ботинок не нужно. — задирал штанину и показывал всем босую ногу. — Нету ботинок! Ботинки — говно! Человек рождается без ботинок!..Раньше я этого не понимал… Чистил ботинки и запихивал внутрь газету, чтоб не загибались носки. Ха-ха-ха! Человеку ничего не надо! Я бы и одежду поснимал, да жена против. Говорит — простудишься. Она еще когда я без ботинок начинал — за мной с тапочками бегала. Говорила: «Одень, Лев Николаевич, тапочки!» Глупая баба и все! А мне ничего не надо, ни тапочек — ничего!.. Только не могу отказаться пока от лошади. Не могу на лошади не прокатиться! А так — пропади все пропадом! Мне и жена-то уже без надобности! Хе-хе! Я и без нее, как-нибудь, обойдусь… Вот только на лошади еще маленько покатаюсь. До понедельника. Потом лошадь продам. Меня сосед — купец Захаров давно просит лошадь продать. Вот и продам ему. В понедельник. И точка! Хорошо бы ему еще жену всучить. Ха-ха-ха! Но у Захарова тоже есть жена. Профура такая!
Приезжают американцы в Ясную Поляну. Смотрят — перед ними дом стоит с колоннами и балконами. Поднялись по ступенькам — перед ними дверь сосновая. Остановились американцы, ноги вытерли и — ну в дверь стучать.
— Опен зе дорз! Опен зе дорз!
Стучали, стучали — никто не открывает. Что за фокусы?
Брюс Харпер говорит:
— Давай, приятель, ногой постучим. Ногой — громче.
— О кей. — Джек Виллис повернулся к двери спиной и стал долбить пяткой.
Дверь скрипнула и на пороге появилась заспанная фигура с бакенбардами и в нижнем белье.
— А дверь кто чинить будет? Пушкин?
— Сорри, Лев Николаевич. Мы думаль, что случилось?!
— Я что ли Лев Николаевич? — спрашивает фигура. — Я — Иван Петрович. Лев Николаевич землю пашет. А я — Иван Петрович Сайкин, повар. А Софья Андреевна в гимназии детей учит писать французскими буквами. Никого нету… А вы кто такие? Может вы жулики? К барину теперь одни жулики ездят. Поговорят про соплевершенствование, нажрутся даром и воруют. Третьего дня чернильницу со стола украли. А вчерась — мою шапку. Вот бесстыжая рожа — как я его за руку схватил, стал брехать, что не мог-де от графа без сувенира уехать!
— О кей! Сувениры! — оживился Брюс Харпер. — Американский сувенир американская губная гармошка! — Он подул в гармошку и протянул ее Ивану Петровичу Сайкину.
— Ишь! — повар взял. — Видать вы порядочные люди. Ну, проходите… Только, чур, не воровать!
— Время — деньги!
— Не показаль ли ты, парень, где Лев Николаевич пахать?
— Как знаете… Пройдете, господа хорошие, мимо этого сарая, дальше беседка будет, от нее возьмете вправо, так и держите до самой калитки. Хотя, если торопитесь, то можно короче. Там в заборе дырка. — Сайкин показал пальцем — Ну вот, значит — в дырку — а там пруд увидите. В этом самом пруду, — Он почесал подбородок, — кстати, его сиятельство ботинки утопил. Теперь босиком ходит. Буду, говорит, теперь босиком ходить по травке… Справедливый человек… Так вот — пруд обогнете, а там все прямиком через лесок. Как до поваленной сосны доберетесь, так сразу налево с пол-версты, а потом направо. А там уж увидите.
— Спасибо, парень! — не поняли американцы. — Гуд бай!
— Чешите, немцы. — слуга подул в гармошку.
Пролезая через дыру в заборе, Брюс Харпер разодрал клетчатые штаны.
— Шит!
По забору снаружи аршинными буквами было написано:
«ЛЕВА! НЕ УБИВАЙ КАРЕНИНУ!
ХАДЖИ-МУРАТ»Прочитав надпись, американцы забеспокоились.
— Долбанное дерьмо! — сказал Джек. — Вдруг, этот Толстой — знаменитый убийца?
— Расслабься, приятель. КАРЕНИНУ — это порода русской мясной индейки. Лев Толстой убивает их в знак протеста против мясной пищи. Он ест только фрутс и вегетейбылс. А) — арбуз, апельсин, абрикос, акрошка; Б) — баклажан, банан, блины; В) — виноград, винегрет, вобла, воздушная кукуруза; Г) грибы, гамбургеры овощные, голубцы…
— Что такое голубцы?
— Русское национальное блюдо из риса и капусты. Я попробовал в ресторане.
— Сколько стоит?
— Полдоллара.
— Ого!
Американцы обогнули знаменитый пруд и углубились в перелесок.
«Вот тут, наверное, как раз и живут бурые русские медведи. — подумал Джек Виллис — Надо быть весьма осторожным.» Он пощупал в кармане кольт.
— Интересно, — спросил Брюс, — какие животные водятся в этом лесу?
— Медведи. В России много медведей.
— Ой-ля-ля!
В кустах справа что-то затрещало. Американцы отскочили в сторону.
— Русские медведи! — заорали они.
Джек выхватил кольт и навел дуло на кусты. Из кустов вылезла полная девушка в красном сарафане в лаптях и кокошнике.
— Бьютифул! — выдохнул Джек Виллис и сдвинул дулом кепку на затылок.
— Бьютифул! — цокнул языком Брюс Харпер. — Хэй, герл!
Девушка удивленно посмотрела на американцев.
— Чего, барины, дразнитесь? — наконец ответила она.
— Мы есть американские туристы. — Брюс Харпер показал паспорт. — Мы искаль писатель Толстой.
— А чего его искать-то? — лениво отозвалась девушка. — Вон он за теми березами землю пашеть.
— Как тебя звать? — поинтересовался Джек.
— Чаво? — переспросила девушка.
— Как тебя звать?
— Варвара я. Сидорова дочь. По мужу Прохорова.
— Скажи, Варвара, — спросил Брюс Харпер, — как часто твой муж делаль дринкин?
— Майн Ваня делаль дринкин эври дэй! Как все.
— Откуда ты зналь по-английски?
— Нас Софья Андреевна учат.
— Твой муж делаль дринкин эври дей? Это плехо. Мы американцы не пиль алкоголь на здоровье. Мы делаль гимнастика. Мы спортсмены и гимнасты. Раз — два — три — четыре-ноги шире! Вступай с нами в наше общество для молодых людей и ты не будешь иметь проблем, будешь делать гимнастика и иметь здоровый образ жизни.
— Чего-чего?.. Если вы, господа, дурного хотите, так я сейчас мово мужа покличу. Ва-а-аня! Ва-а-аня! — заголосила девушка.
Из кустов выскочил детина с сизым носом.
— Чего, Варь, шумишь? Неймется, что ль?
— Да вот, Вань, немцы ко мне пристають. — она показала пальцем на притихших эмиссаров. — С намерениями. Вступайте, говорят, нахалы, с нами в имнастику. Что ж я, фря городская, с кажным немцем в имнастику вступать?! Я девушка стыдливая. У меня муж имеится. — она обняла Ивана и чмокнула в щеку. — Ну и что, что пьющий? А мне другого и не надо.
— А вот щас мы им устроим имнастику. — грозно крикнул Иван и пошатываясь, пошел на американцев.
Он успел съездить по физиономии Брюсу и пнуть Джека в живот. Виллис согнулся, но удержался на ногах, выхватил пистолет выстрелил в воздух. Ваня и Варя скрылись в кустах.
Лев Николаевич Толстой пахал поле. «Эх, — думал он — великолепно получается! Вжик-вжик! Вжик-вжик! Красота!» Граф набрал побольше воздуху и спел:
— Полоскает фрак в пруду Девушка-красотка Я к ней сзади подойду Гаркну во всю глотку!припев:
Эй, паромщик, немец длинный Меня к милой отвези-ка Сладка ягода малина Горька ягода брусника!Из перелеска вышли двое и, спотыкаясь о комья свежевспаханой земли, направились к нему. Лев Николаевич пререстал петь и насупился.
— Мистер Толстой? — обратились оборванцы.
— Если вы за деньгами, — отрезал Толстой — у меня с собой нету. Так что идите и не мешайте трудиться.
— Ноу проблем. Деньги у нас есть. — Брюс Харпер показал Толстому доллары. — Мы имель желание решить с вами одна международная проблема.
— Ну? — спросил Толстой, не выпуская из рук плуга.
— Мы не отнималь у вас много время.
«Вот черти, — подумал граф, — от этих так просто не отделаешься».
— Ладно, пойдемте на лужайку. Даю вам пять минут.
— О кей.
Все трое прошли на лужайку и уселись.
— Ну что там у вас, выкладывайте. — Толстой сорвал травинку и принялся ее жевать.
— О кей. — сказал Джек Виллис — Вы есть знаменитый непьющий русский писатель, который писать книгу в четыре пальца толщиной?
— Ну, допустим. — Толстой поглядел на ногти.
— О кей! Вы иметь популярность в ваша страна, как непьющий и справедливый человек. Мы видеть пруд, где вы утопить свой шуз.
Граф насторожился:
— Вас часом не жена ко мне прислала из гимназии? Тапочки подкладывать?
— О, нет, нет! — загалдели американцы. — Мы не знакомы с ваша уважаемая жена и мы не хотеть предлагать ей гимнастика с нами. Вы нас должны правильно понимать.
Толстой недоуменно на них посмотрел:
— Так чего вам надо тогда, я не пойму?
— О кей. Мы — американские граждане. У нас в Америка есть очень популярные общества трезвости для молодые люди. В наши общества вступают американцы не пьющие алкоголь. Там они иметь здоровый образ жизни и заниматься физический спорт. Теперь эти общества есть в Европа и даже в Азия. Во всей Европа и Азия молодые люди тоже хотят иметь здоровый образ жизни, делать гимнастика и не иметь проблема с алкоголь.
— Нуте-с, — Толстой сдул комара, — а от меня-то вы чего хотите?
— Один момент. Мы знать, что вы большой популярный артист. Мы хотеть ваше письмо на открытие общества трезвости людей в Россия. Мы хотеть, чтобы вы написать открытый письмо к русский царь и русский народ. Потому что царь и народ в ваша страна вас очень любить и уважать.
— Не пойму, что у вас за общество такое? — спросил граф. — Это выходит, люди собираются для того, чтобы водку не пить, что ли?
— Иес! Иес! — обрадовались американцы. — И виски!
— Так-так… — задумался Толстой. — Это ж, господа туристы, ерунда… Если люди собираются, так надо пить! А если не пить, так нечего и собираться!
Американцы открыли свои рты. У Брюса Харпера выпала жвачка.
— Я, лично, господа из Вашингтона, в такой чепухе участвовать не буду! Тем более, от общественной жизни я отошел и снова в нее влезать не собираюсь. Кроме того, у меня времени в обрез. Я в понедельник лошадь продаю. Мне до понедельника нужно все перепахать. — Толстой обвел рукой поле. Щелкнул пятками и поклонился. — Честь имею. Аудиенция окончена. — И пошел к лошади.
— Один момент! Один момент! Ай эм сорри! — закричал Брюс Харпер. — Если вы не хотеть это писать, может быть вы предложить кандидатура другой непьющий писатель?!
Толстой задумался: «Пошлю-ка я их… Пошлю-ка я их… к Куприну! Сроду такого пьяницы не видел. Вот смеху-то будет!»
— Вот что, мистеры, — повернулся он, — езжайте-ка вы к Куприну. Более непьющего русского писателя я, пожалуй, не знаю. И книги пишет тоже… Толстой поглядел на свою ладонь, — в два пальца толщиной.
Часть II САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Александр Иванович Куприн с трудом открыл глаза и посмотрел в потолок. «По крайней мере я дома — подумал он. — Та-ак. Начали, я помню, в театре с Шаляпиным. Это я точно помню. Он еще потом на сцене пел, а я ему из ложи бутылку мадеры показывал, чтобы у него слюнки потекли. Потом я эту бутылку в партер упустил. Потом не помню. Потом нас из театра вывели и мы с Ленькой Андреевым поехали на извозчике в бордель. По дороге распили с извозчиком. Потом, помню, в бордель нас не пустили и мы поехали к Бунину. У Бунина… Не помню… Потом… Потом… Потом, помню, у кого-то справляли новоселье. Там еще поэтесса худющая была, вот с таким носом. То ли Ахмедова, то ли Махмудова фамилия такая. Ее Ленька старался за нос схватить. Потом я, кажется, к первой жене поехал — отношения выяснять. Но это уже без Леньки. Ленька остался догуливать с Махмудовой. А мы с Ванькой Буниным поехали. Он меня обещал поддержать. Ванька — друг. Люблю его. Приехали мы к жене… и она нас тоже не пустила. А мы ей окна побили и убежали. Потом пошли в ресторан. Там встретили купца Захарова. Он про Толстого что-то рассказывал. То ли Толстой под лошадь попал, то ли он сам на Захарова лошадью наехал. Темная история… В ресторане напились, Захаров всех выгнал и устроил аквариум — налили полный рояль шампанским и селедку туда пущали. Потом поехали в бордель… и все… дальше не помню…»
Он попытался оторвать от подушки голову.
— Уф! Мамочки! Так и помереть недолго. Печень уже ни к черту! Все! С понедельника не пью!
Куприн с трудом перевернулся на спину и свесил с кровати ноги: «Та-а-ак…Та-а-ак…» — Уперся руками в спинку кровати и, отталкиваясь от нее, начал медленно сползать на пол. Вскоре он уже сидел на полу рядом с кроватью. А еще через некоторое время добрался до кухни, припал губами к водопроводному крану и долго пил сырую воду. Потом сунул голову под струю и зафыркал.
«Фух! Фух! Сейчас бы водки… — В прихожей зазвенел дверной колокольчик. — Ленька опохмелиться принес? — подумал Александр Иванович. Ленька — человек. Один меня понимает.»
— Иду-иду… Оп!.. Та-а-ак-с… Щелк!.. — На пороге стояли два незнакомых американца.
— Мистер Куприн?
Александр Иванович кивнул.
— Привет, друг! Мы — американцы. Брюс Харпер и Джек Виллис.
— Я — русский. Куприн… Александр Иванович. — ответил Куприн. — Чем обязан?
— Нас послать великий суперписатель Лев Толстой.
— А что, разве Толстой в Америке? — удивился Куприн.
— Мистер Толстой нет в Америке.
— Мы проводиль уик-энд в Ясная Поляна и он послать нас к вас для одна беседа.
— Какой квас?..
— К вас нас…
— Квас вас?
Харпер и Виллис посмотрели друг на друга.
— Один момент, — Харпер стал отчетливо выговаривать слова. — Лев Толстой…
Куприн кивнул.
— Ясная поляна…
Куприн кивнул.
— Толстой послать нас с Джек к вас.
Харпер похлопал Джека по груди. Джек заулыбался и кивнул.
— Послать вас с Джек в квас?.. — Куприн похлопал Джека по груди. Джек заулыбался и кивнул. — Ну что же… проходите.
Он провел американцев в гостиную и усадил их на стулья, а сам сел на кровать.
— Извините, у меня беспорядок. Жена, понимаете ли, в Ялте… Так что не обессудьте…
— Ноу проблем. Мы понимать.
— Итак… Что просил передать Толстой?
— Толстой очень вас хвалить. Он говорить — Куприн великий русский писатель, он писать книги толщиной в два пальца.
— Ну?! — Куприн раскрыл рот. — Толстой про меня такое говорил?! Не может быть?!
— Это правда. Честное американское.
— Вот это да! Пожалуйста, повторите еще раз.
— Толстой сказать, Куприн великий русский писатель. Он говорить, что Куприн не хуже меня, а лучше.
— Вот это да! Сам Толстой сказал! Толстой же гений?!.. Что-то не верится… Может он под этим делом был? — Он пощелкал себя пальцем по горлу.
— Ноу! — американцы замахали руками. — Лев Толстой давно не пил. Он утопить ботинки в озеро и не есть мясное.
— Ваши ботинки? — переспросил Куприн.
В прихожей снова зазвенел колокольчик.
— Минуточку! Пойду открою.
За дверью оказался Леонид Андреев. Из кармана пиджака у него торчала бутылка.
— Гутен морген, Шура! — крикнул он с порога. — Угадай, чего я принес?!
— Тише ты! — оборвал Куприн. — У меня американцы.
— Американцы? — шепотом переспросил Андреев.
— Йес. Их Толстой ко мне прислал. Понял?!
— Ну?!
— Вот тебе и ну! Толстой прислал ко мне американцев, чтобы они мне передали, что я писатель не хуже, а лучше его. Понял?!
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! — Чтобы не свалиться от смеха на пол, Андреев схватился рукой за колокольчик и оторвал веревку. — Извини… Толстой к нему американцев прислал, лиру передать! Ха-ха-ха! Давай выпьем!
— Чего ха-ха-ха-хо-хо-хо? Не веришь? Пойдем покажу американцев.
Куприн слегка приоткрыл дверь в гостиную:
— Вон смотри. Вон они на стульях сидят с ногами на столе.
Андреев заглянул в щелку, оторвался, протер глаза и снова заглянул.
— Правда, — прошептал он, — американцы вроде… Сигары курят.
— Теперь веришь? Ладно, иди на кухню, открывай бутылку, а я сейчас…
Андреев на цыпочках пошел на кухню.
Куприн заглянул в гостиную.
— Господа! Ко мне пришла делегация от русского народа. Сейчас я ее приму и мы возобновим нашу приятную беседу.
Куприн побежал на кухню.
В кухне на подоконнике сидел Леонид Андреев и болтал ногами. На буфете ждали два полных фужера и тарелка с тонкими ломтиками сала.
— Ух ты! — оживился Куприн. — За баб!
У Андреева рот был набит салом. Он кивнул.
Выпили.
— Кря! — Куприн закусил и разлил по второй.
— Может американцев пригласим? — предложил Андреев, прожевав.
— Неудобно. Было бы две бутылки… А так — чего они про нас подумают?
— Может сбегать?
— Давай эту добьем, а там посмотрим… Превосходное сало… Деревенское?.. А помнишь, как нас вчера из театра вышибли?
— Ну…
— А как с извозчиком потом сухое пили — помнишь?
— Смутно… Вроде к Бунину ехали…
— Точно. А потом на новоселье гуляли. Ты там за Махмудовой волочился. Кстати, чем закончилось? А то мы с Ванькой поехали жене стекла бить.
— Какая Махмудова? — удивился Андреев.
— Такая носатенькая Махмудова. Ты ее еще все за нос хватал.
— Не надо врать.
— Точно… Она стихи читала, а ты ей говорил — какие у вас сильные стихи — и за нос хватал.
— Чтобы я такое говорил?! Я поэтесс как женщин не воспринимаю. Они все ненормальные, не знаешь чего в следующий момент выкинут.
— Спроси у Ваньки — он подтвердит. — Куприн пожал плечами.
— Пошли в ресторан?
— Пошли… А черт, у меня ж американцы… Пойдем, я тебя с ними познакомлю.
Писатели подтянули галстуки и вошли в гостиную.
— Господа, — сказал Куприн, — позвольте вам представить моего друга и, так сказать, младшего собрата по перу Леонида Андреева.
Андреев поздоровался с американцами и сел на кровать рядом с Куприным.
— Вот он — Куприн ткнул Андреева пальцем в живот, — не верит, что Толстой обо мне хорошо говорил. Не могли бы вы повторить еще раз. Специально для него.
— Граф Толстой сказать, что Куприн великий непьющий писатель не хуже Толстой и имеет возможность писать книги в два пальца толщиной. Он сказать, что русские люди особенно уважать вас за то, что вы не пить.
Андреев вытаращил глаза, захохотал и повалился на кровать, дрыгая ногами.
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Я сейчас сдохну! Великий непьющий писатель!.. В два пальца толщиной!.. Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!..
Куприн двинул Андрева в бок локтем:
— Хватит ржать-то. Я, может, всю жизнь мечтал такое о себе услышать… Господа. — обратился он к американцам, — а, собственно, по какому делу вы ко мне пришли?
— О,кей. — сказал Брюс Харпер. — Мы приехать из Америка. У нас в Америка есть очень популярный общества трезвости для молодых людей. В наше общество вступают американцы непьющие алкоголь. Там они иметь здоровый образ жизни и заниматься физический спорт. Теперь такие общества есть не только у нас в Америка, но и в Европа и даже в Азия. По всей Европа и Азия молодые люди хотят иметь здоровый образ жизни, делать гимнастика и не иметь проблема с алкоголь. Теперь мы приехать к вам в Россия и мы хотеть открывать в ваша страна наше общество трезвости для молодых люди. Чтобы русский молодой парень приходить к нам для иметь здоровый образ жизни, делать гимнастика и не иметь проблема с алкоголь. Мы приехать к великий русский непьющий писатель Лев Толстой, чтобы он написать открытое письмо для русский народ, чтобы русский люди вступать в наши американские общества трезвости для молодых людей. Но мы опоздать. В понедельник граф должен продавать лошадь и не имеет возможность писать письмо для русский люди. Граф Толстой говорить нам о другой русский непьющий писатель Александр Иванович Куприн. Толстой сказать нам ходить к Александр Иванович Куприн, который помогать нам решать одна наша проблема.
Минуту русские писатели сидели рядышком на кровати с открытыми ртами, потом они повалились на спину и долго раскатисто хохотали.
— Ну, повеселили! — Куприн держался руками за живот, по лицу его текли слезы радости. — Ну, Лев Николаевич! Остроумно! Знал к кому направить! Давно я так не смеялся. Давайте бумагу, я напишу письмо.
Американцы, радостно улыбаясь, достали из портфеля превосходную американскую бумагу и ручку паркер.
Александр Иванович взял и написал:
«Открытое письмо русскому народу.
Русский народ! Если ты хочешь иметь здоровый образ жизни, заниматься физическим спортом, делать гимнастику и не иметь проблем с алкоголем вступай в американское общество трезвости, как это сделал непьющий русский писатель Куприн, который пишет книги не хуже Толстого в два пальца толщиной.
Великий русский писатель Лев Толстой.»
Андреев заглянул через плечо к приятелю и снова рухнул на кровать.
— Ой, мамочки!
Куприн вложил письмо в американский конверт, лизнул, запечатал и торжественно вручил американцам.
— Дорогие американцы! Передайте это от меня русскому народу!
Эмиссары смотрели на Куприна, на Андреева, на запечатанный конверт. Было видно, что они не понимают, почему писателям смешно. Куприну стало их жалко.
— Ладно, господа, — сказал он, — пойдемте лучше выпьем. Мы с Ленькой знаем одно уютное местечко.
Американцы покраснели.
— Мы видеть над нами здесь подшутить. — Брюс Харпер опустил на глаза автомобильные очки. — Мы зря здесь терять время. Мы уходить. — И надел краги.
— Да ладно… Не обижайтесь… Если вам действительно нужен непьющий писатель — езжайте в Ялту к Чехову. Он один и остался непьющим. Ему здоровье не позволяет. В Ялте его спросите. Звать — Антон Палыч.
Часть III. ЯЛТА
Мягкое крымское солнце ласкало тела отдыхающих. У самого края пирса мальчик в матроске и девочка в розовой шляпке кидали хлеб чайкам.
На берегу в шезлонге сидел Антон Павлович Чехов. Он ел вареную кукурузу, натертую солью. На Чехове был полосатый купальный костюм и темные очки. «Чего-то брат давно не пишет. — думал он, — Запил, наверно… Да-а-а… Славно мы с ним когда-то куролесили… Пьяницам — хорошо. Напился и море по колено. Пока здоровье есть — отчего ж не пить? А когда здоровья нет — у человека ничего не остается. Только сидеть здесь и жрать вонючую кукурузу с солью!» Антон Павлович откусил в последний раз и швырнул огрызок за спину.
— Оу, Шит! — услышал он сзади и обернулся. — В нескольких шагах стояли двое нерусских. Один потирал ушибленный затылок.» Вот те нате! — подумал Чехов — Напаскудил, как школьник.»
— Эй, господа! — заявил он. — Это в вас мальчишки кукурузой запустили. Они вон туда драпанули. Бегите быстрее.
— Спасибо. Но мы не иметь время бегать. Мы искать здесь великий русский писатель Антон Палыч Чехов. Не знать ли вы, где он поживать?
Чехов насторожился: «Еще не хватало. И сюда добрались репортеришки! Хорошо, что я в темных очках. Надо бы и бороду сбрить… Правильно, сегодня же и сбрею… Без бороды даже лучше — все лицо ровно загорает.»
— А вот, господа, он в том доме живет. Вон, видите — вывеска.
— Спасибо, мистер. — иностранцы поспешили к дому.
Чехов быстро сложил шезлонг и ушел с пляжа.
Американцы подошли к дому на котором висела вывеска:
«ЧЕХОВ И СЫН.
ПОДБИВАЕМ КОСЯЧКИ,
СТАВИМ НАБОЙКИ,
ПОПРАВЛЯЕМ КАБЛУЧКИ,
ПОЧИНЯЕМ ПОДМЕТКИ,
САМЫЕ РАЗНОЦВЕТНЫЕ ГУТАЛИНЫ ТОЛЬКО У НАС!»
— Оу! Я вижу у этого писателя хороший бизнес. Смотри, парень, какая шикарная витрина.
Они вошли в помещение. Посреди комнаты на табуретке сидел старик и приколачивал подметку к ботинку.
— Гуд морнинг, мистер. — поздоровались американцы. — Где мы можем видеть мистер Чехов?
Мужчина перестал приколачивать подметку, строго оглядел американцев, вынул изо рта гвозди и сказал:
— Я — Чехов. Чего изволите?
Американцы удивленно переглянулись.
— Я не понимаю этих русских. — сказал по-английски Брюс Харпер, — Один ботинки в озере топит, другой их ремонтирует.»
Джек Виллис пожал плечами.
— Наконец мы вас найти. — сказал Харпер, улыбаясь до ушей.
— Нас прислать к вам русский писатель Куприн, который делать дринкин эври дей и не может решать наша проблем. — Виллис развел руками.
— Какие дырки? — переспросил Чехов.
— Куприн пить много водка с его младший брат Ленька Андреев и писать фальшивый письма для русский народ вместо Лев Толстой.
— Фальшивые письма? Вам, наверное, в участок надо. А здесь ботинки чинят.
— Ботинки! — обрадовался Джек Виллис и закивал головой. — Это мы понимать. Великий русский суперписатель Толстой топить в озеро ботинки.
— На хрена ж он ботинки топит?
— Справедливый человек.
— Ничего себе! Я горбачусь всю жизнь — подметки приколачиваю. А они с жиру бесятся! Обувь топят!
В дверь заглянула какая-то женщина.
— Здравствуйте, Сергей Кузьмич. — обратилась она к Чехову. — А я вам полботинки принесла.
— Сергей Кузьмич? — удивленно переспросили американцы. — Сергей Кузьмич? А где Антон Палыч?
— Какой Палыч? Не знаю я никакого Палыча. Здесь есть я и мой сын Борька. И все. Остальные — бабы. Среди них тоже Палычей нет.
Вечерело. Чехов с удовольствием выпил стакан молока и сел писать письмо брату.
«Здравствуй, брат Михаил.
В Ялте довольно скучно. День мой начинается с того, что я просыпаюсь в восемь утра и ковыляю на пляж, где завтракаю вареной кукурузой с солью и загораю в шезлонге часов до двенадцати. Потом возвращаюсь домой, обедаю и сплю часов до пяти. В пять спадает жара и я снова ковыляю на пляж. И так каждый день! Вареная кукуруза осточертела, а жареного и копченого мне, как ты знаешь, нельзя.
Одолели меня репортеры и прочая праздношатающаяся публика, поэтому приходится носить темные очки. Но все равно узнают, черти! Сегодня вечером сбрил бороду. Надеюсь, это поможет. Правду сказать, без бороды даже удобнее. Во-первых, я теперь выгляжу значительно моложе, а во-вторых — все лицо ровно загорает. Рекомендую и тебе побриться. Ты сразу оценишь всю прелесть побритости, когда увидишь как с тобой станут заигрывать молоденькие актрисы. А помнишь, как мы в Саратове, в старой гостинице с М.В. и К.Л.?
Здесь отдыхает нынче жена Александра Ивановича Куприна. Это, я тебе скажу, хлеще в пять раз, чем моя Книппер! Можешь себе представить, каждый день на пляже она пристает ко мне с разговорами. Вот холера! Жалуется на своего пьяницу мужа и свою, якобы, загубленную жизнь. Просит меня, чтобы я поучил Александра Ивановича писать как следует, чтобы он де зарабатывал такие же деньги, как я. Дура! Я очень понимаю Куприна, почему он так закладывает. Временами хочется запустить в нее кукурузным початком. Но воспитание…»
— Мистер Антон Палыч Чехов?
Чехов поднял голову. На террасе стояли двое давешних иностранцев. «Эх, мать честная! Добрались таки!»
— Чем обязан столь поздним визитом? — холодно спросил он.
— Вы действительно есть русский писатель?
— Слава Богу, не немецкий.
— Антон Палыч Чехов?
— Угадали.
— О кей. У нас к вас есть маленький дело.
— Хочу предупредить, господа, что я здесь на отдыхе и ни за какие дела браться не собираюсь.
— Мы сожалеем. У нас к вас есть очень маленький дело, который не отнимет много время. Нас к вас прислать русский пьющий писатель Александр Иванович Куприн.
— Йес, — кивнул второй.
— Я и без вас знаю, что он пьющий. Мне его жена все уши прожужжала.
— Александр Иванович Куприн рекомендовать вас, как великий русский непьющий писатель. Мы хотеть, чтобы непьющий писатель Чехов написать открытый письмо к русский народ, чтобы русский люди вступать в американский общества трезвость для молодых люди и делать гимнастика.
— Какое еще письмо я должен писать?! Какая еще, к черту, гимнастика?
— О кей. Чуть-чуть время. Мы — американцы. Вот наши документы… Мы приехать из Америка для открывать в Россия американский общества трезвость для молодые люди. Для эта цель мы искать поддержка. Сначала мы приехать к великий русский непьющий писатель Лев Толстой, который нам отказать, потому что он должен пахать поле и продавать лошадь. Мистер Толстой посылать нас к другой русский писатель Александр Иванович Куприн. Но мистер Куприн подшутить над нами, он много пить водка с младший брат Ленька и писать фальшивый письма к русский народ. Тогда он посылать нас к вас, потому что вы есть один русский непьющий писатель, кроме Толстой, который занят. Вы есть последний шанс.
Чехов задумался. «С Куприным ясно. — думал он, — А вот Толстой-то почему отказался?.. Во всяком случае, если Толстой отказался, то и мне лезть не следует.»
— И почему же вам отказал Лев Николаевич? — Он побарабанил пальцами по столу.
— Толстой говорить очень странные вещи. Он говорить — чтобы не пить водка и виски — не надо собираться в общества трезвости, а если собираться в общества трезвости — то надо пить водка и виски.
— Ну и ну! — восхитился Чехов. — Какой ответ! Как вы говорите он сказал?
— Толстой говорить — чтобы люди собираться и пить водка и виски. А если не пить водка и виски, то они и не надо собираться.
— Ха-ха-ха! — Чехов снял с носа пенсне и протер стекла носовым платком. — Не хотите ли молочка, господа? Парного?
Американцы отрицательно замотали головами.
— Не хотите? Как хотите. — Чехов отпил молока из крынки и снова задумался: «Толстой, значит, отказался… Да-а-а… Черт знает, что за общество… Подпишешь какую-нибудь мерзость — а потом все над тобой смеяться будут. Или хуже — назавтра счетец из ресторана принесут — дескать выпивал и закусывал, с вас сто рублей… Хорош бы я был! А Куприн-то странно, что не подписал. На него не похоже. Если бы подписал, вся Российская Империя за животы бы держалась.» — Чехов надел пенсне и откинулся на спинку стула.
— Давно из Америки, господа? — спросил он американцев.
— Йес. Уже много время.
— Соскучились по своим?
— Йес. Соскучились. Джек Виллис иметь в Аризона птицеферма. И сильно скучать по своим индюшкам.
— А что в Америке сейчас носят? — поинтересовался Чехов. — Все вот так ходят — в клетчатых брюках?
— Йес. В Америка теперь есть такая мода — слушать горячий американский джаз и надевать американские брюки в клетка.
— А девушки надевать сверху вот такие блузка с брошка вот здесь и во-о-от такая юбка с разрезом до сюда вот здесь.
— Ага. Мне это пригодится для моего рассказа «Человек из Сан-Франциско». Меня Бунин попросил за него написать. Он в один журнал обещал, а ему теперь не до этого. Жениться собрался. Они в Питере с Леонидом Андреевым барышню не поделили. Мне Иван ее фото прислал, у нее нос — во-о-от такой! — Чехов приставил к носу остро заточенный карандаш. — А в Америке девушки красивые?
— Американские девушки самые лучшие в мире! Только очень толстые. Они кушать много хот догз.
— Ясно. Так и напишем. — Антон Павлович придвинул к себе листок бумаги и заскрипел пером. — «Джейн Форест была довольно толстая…»
Брюс Харпер покашлял.
— Как нам быть с наша проблема? — неуверенно спросил он. — Вы писать для нас письмо к русский народ?
— А? — Чехов оторвался от бумаги. — А я вам разве не сказал?.. Нет?.. Так я, господа, ничего писать не буду.
— Но по-че-му вы не писать?! — воскликнули хором американцы.
— А так. Не буду и все. И вообще, господа, уже поздно. — Чехов вытащил из жилетки часы на цепочке. — Ого! — Он поднялся из-за стола. — Мне спать пора. У меня — режим. Приятно было познакомиться.
Антон Павлович выпроводил американцев с террасы и закрыл за ними дверь.
«Тру-ля-ля… Действительно, пора ложиться.»- Он зевнул и потянулся.
Чехов вошел в спальню и не раздеваясь прилег на кровать. «Вот и день прошел… Ловко я их… Пускай едут к своим индюшкам гимнастику делать… Толстой молодец. Мудрый старик. Как это он им сказал? Если не пьешь — так нечего и собираться. А если собираешься — так пей. Каждая вещь должна употребляться по своему назначению… Вот и у меня для красоты ружье над кроватью висит, а из него стрелять следует. Завтра же надо будет пострелять.»
ЭПИЛОГ
Назавтра Антон Павлович Чехов проснулся раньше обычного. Он позавтракал и, прихватив ружье, отправился к морю стрелять в чаек.
Комментарии к книге «Американская трагедия в России», Владимир Сергеевич Белобров
Всего 0 комментариев