«Открытки от одиночества»

Открытки от одиночества (fb2) - Открытки от одиночества 930K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максим Мейстер

Максим Мейстер Открытки от одиночества

1

«Дорогая, пожалуйста, не думай обо мне так сильно, я не могу сосредоточиться на работе…»

— Сежа ругается, — улыбнулась мама и посмотрела на меня. Светлое лицо, морщинки в уголках и все та же смешная привычка щуриться одним глазом. — Ладно, садись, кушай. Папа просит обязательно его дождаться, и тогда расскажешь, что у тебя нового.

— Конечно, мам. Я так давно вас не видел.

— Садись, будем завтракать, сейчас сестренка встанет, я ей не сказала… — Тут же появилась заспанная младшая сестра и кинулась на шею.

— Виса приехал! — Забралась на колени и, похоже, не собираясь слезать как минимум до конца завтрака.

Подозреваю, что сестренка тоже хорошо читает мысли. Не случайно же она появилась, как только мама подумала одновременно обо мне и о ней. Матрица сложилась, как у нас говорят…

— Ты кушай, сынок, смотри, как похудел за три года! — причитала мама и подкладывала в тарелку.

Я раньше тоже, как и все дети женатых родителей, чувствовал мысли мамы и папы. Особенно мамы и особенно в детстве. Сейчас почти не чувствую. И чем дольше не встречаюсь с родителями, тем слабее связь.

Конечно, дети никогда не читают мысли родителей так ясно, как супруги друг у друга, но ощущения почти безошибочные. Вот и сейчас, как в далеком детстве, естественно, без усилий сложилась матрица.

— Мам, да не беспокой ты папу, я же на неделю как минимум, успеем повидаться…

— Ой, ты нас слышишь еще? — Мама замерла, а потом от избытка чувств подошла и обняла. — Вися ты мой маленький. А я думала, ты уже совсем один остался… Жениться-то не надумал? Как там твоя… — Мама напрягла память. — Тара?

— Да, спасибо, у нас все хорошо… — я сразу замкнулся и перестал чувствовать маму.

— Ну и чего вы? — обиделась та, вернувшись к плите. — Восемь лет вместе, а жениться когда? Хочешь всю жизнь оставаться один? Как сейчас модно?.. Эх, молодежь, не понимаете вы главного.

— Не, Виса женится, — вдруг заявила сестренка. — Ему просто хорошую надо. Вот моя лучшая подруга подрастет…

— Не болтай, егоза, иди, причешись лучше. Ты в зеркало смотрелась?

— А чего я там не видала, а вот брата давно… — буркнула сестренка, но все-таки спрыгнула с моих колен и пошла в ванную.

Я попробовал расслабиться, чтобы снова чувствовать родителей. Как в детстве. Еще пять минут назад, когда мама «говорила» папе, чтобы он «плюнул на работу и ехал домой», при этом думая обо мне, матрица сложилась, и я ощутил смысл послания, которое мама передавала. Значит, получится снова.

— Все-таки сорвала отца с места, да? — улыбнулся я, поймав образ: в некоем схематически прорисованном помещении мужчина звонит начальнику и говорит: «Я после обеда уйду. По семейным обстоятельствам…»

— Да, после обеда приедет. И завтра отгул возьмет. Не так уж часто ты со своего острова прилетаешь.

— Извини, мам, просто у нас с Тарой не все гладко.

— Да уж наверное! Восемь лет, двое детей, а никак не женитесь. И зачем все это тогда?!

— Да нет, при чем здесь… Сейчас все так живут, ты же знаешь. — Я заерзал. — Она женщина самостоятельная, у нее своя прокатная база на пляже. Ну, там для серфингистов, для…

— А это здесь при чем? — оборвала мама. — Ты мне скажи честно. Ты сам-то хочешь жениться? Или предпочитаешь осознанное одиночество?.. — Она сморщилась, не скрывая своего отношения к современным нравам.

— Хочу.

— И ты делал Таре предложение выйти за тебя?

— Нет, но…

— И чего тянешь?!

— Мам, она уйдет, как это было с другими. Я хочу выждать, приноровиться друг к другу без слияния, чтобы она привыкла, я привык, а потом она согласится пройти обряд.

— Ладно, ты уже большой, делай, как знаешь. — Махнула рукой мама. — Но в наше время все было проще. И лучше. Мы с твоим папой всего месяц были знакомы, а потом он сказал, пойдем жениться. Я сказала, ты чего?! И собралась сделать ноги. Он меня через плечо и в ближайший храм. А после обряда, куда денешься? Но зато уже сто тридцатый год пошел, как вместе. И дети настоящие, вон, ты до сих пор матрицу слагаешь, не то, что современные несчастные одиночки…

Мама еще что-то привычно бурчала на эту тему, а я сидел, смотрел на нее и наслаждался атмосферой родного дома.

И мне совсем-совсем не хотелось возвращаться на свой остров к Таре и ее… нашим?.. самим по себе?.. детям. Там нет дома, там нет семьи. Просто четыре одиночки под одной крышей…

2

Я — поздний ребенок. Женатые родители всегда поздно заводят детей. Лет через тридцать, а то и пятьдесят после обряда. Почти-женатые пары — совсем другое дело. Вот они плодятся, как кошки, простите за сравнение. Тут, конечно, сравнивать нельзя. Для одних дети — продолжение самих себя, а для других — просто… Хотя нельзя думать на эту тему. У нас же равенство всех и вся. Попробуй вслух сказать, что дети почти-женатых неполноценны по сравнению с нами, так оштрафуют по самое не хочу. А что такого? Ведь это факт!

Хотя, если честно, годам к пятидесяти, разница выравнивается. Особенно, если сам не женишься. Вот, как у меня. Формально я по-прежнему сын женатых родителей, а по сути — такой же, как все. Не из-за формальной корректности, а реально — такой же, как все… Даже болеть начал, хотя мне и восьмидесяти еще нет… Текущая почти-жена нервы треплет. Обычно больше четырех лет современные почти-браки не держатся. А зачем? Гормональной тяги друг к другу хватает на год-полтора, потом еще на пару лет за счет ребенка. Потом надо либо второго заводить, либо почти-жену менять. С моими первыми почти-женами я, как рекомендуется, по четыре года максимум жил, а вот с Тарой уже восемь. В душе надеюсь, что она за меня замуж выйдет, но разумом прекрасно понимаю, что стоит мне заикнуться… Да и хочу ли я этого сам? Хочу прожить в единстве с этой женщиной всю оставшуюся жизнь?.. Да пошла она вместе со своими серфингистами к водяному дьяволу! Как же хорошо сидеть здесь, дома, от нее подальше и возиться с любимой сестренкой!..

— Виса, перестань плохо думать, у меня от тебя голова разболится! — Мама зашла в комнату и строго посмотрела. — И не мучай ребенка!

— Это еще не известно, кто кого мучает! — возразил я.

— Известно, известно… Кстати, берегись, она тебе в отместку кое-что придумала…

— Мама, так не честно! — закричала сестренка.

— Ладно, перестаньте оба. Папа уже подъезжает, а вы на кого похожи?!

Я тоже почувствовал. Помог сестренке собрать игрушки и приготовился к встрече.

Он вошел стремительно, оглядел меня, крепко ухватив за плечи, потом обнял.

— Смотришься не на пять с плюсом, но на твердую четверку — точно! — заявил он, располагаясь на диване и усаживая меня рядом.

— Это потому что дома, вас с мамой увидел, — ответил я. — А так, вообще на тройку с минусом выгляжу.

— Да?.. И от чего ты у нас такой помятый? На нас посмотри: полторы сотни разменяли, а у меня еще седина только в висках. Да и то, потому что она украшает мужчину! Про мать не говорю, — как была красавица, так и осталась!

Я смотрел на отца. Совсем не изменился. Такой же боевой. Темные волосы, короткая стрижка. Лицо открытое, с часто мелькающей искренней улыбкой. Взгляд сильный, словно толкает даже, когда папа сосредоточенно посмотрит. Но приятно толкает, по-дружески.

— Мама говорит, что ты со своей текущей почти-женой обряд проходить так и не собираешься? — строго спросил папа и уставился на меня.

— Да я бы хотел, но, боюсь, будет как с прошлыми…

— Сбежит? Понятное дело. А ты по старинке!

— Папа!

— Что «папа»?! Испокон веков так было. Дед рассказывал, что и по голове невесту взаправду били, чтобы не визжала, когда жених на обряд несет. А что? Хороший обычай, между прочим, а то развели тут бабскую цивилизацию. Равенство, там, какое-то придумали, вот и перевелись семьи, а все живут друг с другом, как зверушки!

— Папа! — Я подумал, что позволь отец такие речи в публичных местах, то он бы штрафом не отделался, а загремел бы на полмесяца за хулиганство и разжигание какой-нибудь там розни.

— Скажешь, не правду говорю? Ты вот со своей… как?.. да, Тарой, спасибо милая… Так вот, ты с ней зачем живешь?

— Ну, привыкнем друг к другу и поженимся, — сказал я и покраснел.

— И не ври, я же отец твой, так что вижу. И не красней даже! Дочка, дуй в свою комнату! Видишь, какой у тебя брат оболтус, семью позорит. Человек, а живет, как хомячок!.. — Сестра недовольно фыркнула, но к себе ушла. — Ты завел ее, чтобы было с кем… — папа выразился откровенно и не совсем цензурно, из-за чего с кухни тут же на секунду появилась мама.

— Сежа, я просила тебя дома не ругаться. Даже в мыслях, а ты вслух уже!

— Не буду, не буду. — Папа немного успокоился. — Но что, я не правду говорю? Сейчас же они заводят друг друга, как, прости господи, кукол для секса, не так? А где чувства, а где взаимопонимание? Где настоящие дети, в конце концов? Настоящие дети! А не чужаки с этим вашим дерьмовым осознанным одиночеством. Тьфу!.. Поседею с вами раньше времени. Так и знай, Вис, если не женишься, я тебя уважать не буду, так и знай!.. А что я такое говорю?! — крикнул он в сторону кухни, видимо, получив от мамы очередной упрек. Они мысленно поспорили, потом папа пробурчал: — Ну, не буду больше пока, после обеда еще поговорим. Должен же я единственного сына на путь истинный наставить?.. Пойдем.

Отец так и не отпустил меня. Мы встали и пошли обедать. У меня кружилась голова. Мама и папа постоянно общались внутри друг с другом, почти непрерывно думая обо мне, из-за чего меня просто переполняли образы, в которых я с непривычки запутался. Казалось, что в голове множество пар моих родителей, каждая из которых танцует под музыку. Причем каждая пара родителей под свою музыку и свой танец. Одна кружилась в вальсе, а другая отбивала чечетку, третья изображала ламбаду, а пятая носилась туда-сюда в диком танго…

— Я еще не проголодался, — сказал я, когда папа наконец отпустил меня и сел за стол. — Пойду, посмотрю, как там сестренка…

Я улизнул с кухни, не обращая внимания на возмущенные и недовольные образы.

— Уф! Как ты с этим справляешься?!

— С чем? — Сестренка сидела за столом и что-то читала.

— Ну, когда родители постоянно в голове…

— Они не постоянно. Только когда надо. А у тебя разве нет? — удивилась она.

— Знаешь, чем старше становишься, тем меньше их чувствуешь, — признался я. — А когда далеко живешь…

— А нам говорили, что расстояние не имеет значения.

— Это, может, теоретически не имеет, а практически — очень даже… Представь, что ты летишь далеко-далеко, на самолете. И хотя знаешь, что для матрицы физическое расстояние не имеет значения, все равно думаешь, что связь должна слабеть. И она становится слабее, потому что ты так думаешь, а мысли уже воздействуют на матрицу. Не расстояние, а твои собственные мысли. Я у себя на острове совсем не чувствую родителей, потому и звоню по телефону…

— У-у-у, а я думала, зачем вы перезваниваетесь все время. Думала, что телефоны это только для этих… для остальных придумали.

Да, сестренка не могла не набраться от отца. Надеюсь, она не называет остальных детей «пометом», как до сих пор еще принято в ортодоксальных семьях. Ее же могут отчислить за такое. Еще полсотни лет назад дети из семей учились отдельно. Сейчас только смешанные школы, потому что нас с каждым годом все меньше и меньше… Хорошо, если в классе сестры есть еще хоть один ребенок от женатых родителей, а, скорее всего, нет. И она, как белая ворона. Способнее, здоровее, сильнее и умнее сверстников, но вынужденная приспосабливаться быть такой, как все.

— У тебя друзья есть? — спросил я.

— Есть! — улыбнулась она. — Трое. Две девочки и мальчик. Одна из нашей школы, мы с ней почти каждый день видимся, а остальные из других…

— А из обычных детей? Ну, одноклассники…

— Не-е, — помотала сестра головой. — Я к ним нормально отношусь, как нас учат. Играю со многими, хожу в гости иногда. Но дружить — это другое. Нельзя дружить, когда только жалеешь.

— А ты не жалей, пойми, что они точно такие же, просто…

— Ну да, точно такие же! — хмыкнула она. — Они с родителями словно чужие! Даже не чувствуют. Мама, когда волнуется, она просто о папе думает и обо мне, я сразу их слышу и отвечаю. А у этих — только телефоны в кармане. Названивают. А ребята берут и ругаются в трубку. Сколько раз видела, что ругаются! И даже девчонки. Только чужие могут ругаться друг с другом. Мне их жалко. Они всегда одни. А у нас нет, у нас мама и папа всегда внутри, стоит только захотеть… Вон, мама сейчас спросила, где ты. Я ответила, что мы разговариваем. Она сказала, что папа покушал, довольный, и сейчас сидит в комнате и ждет, так что ты иди туда. А я пока уроки доделаю…

Я вздохнул и пошел в комнату. Папа сидел на диване и щелкал пультом от проектора. Отец явно успокоился и даже лучился добродушием.

— Садись, смотри, это мы тридцать лет назад, помнишь? Ездили вместе в горы.

— Помню. Это Срединные горы. Там до сих пор почти все женятся.

— Серьезно? — искренне удивился папа. — Ты почему мне не сказал?! Я бы там остался.

— А кто бурчал, что в гостинице тараканы с ладонь? — засмеялся я.

— Ну, я же не знал, что это редкий, охраняемый вид, да и мать чуть в обморок не свалилась. И я вместе с ней. Сейчас, тут где-то фото этого монстра было.

Мы смотрели старые слайды и улыбались. Отчетливо вспомнил, как с воплями папа в первой попавшейся коробке понес администратору здоровенного таракана, и как хитрый коридорный перехватил и объяснял, что это редкий вид и что охота на них запрещена. Так до сих пор не знаем, врал или нет.

Отец от просмотра старых фотографий быстро перешел к прерванному разговору:

— …Природа же все продумала идеально! Я всегда говорю, если не знаешь, как правильно поступить, спроси у матушки-природы. А что делают наши правители? Все наоборот они делают, вот что я тебе скажу! Вместо того чтобы способствовать появлению новых семей, они вовсю рекламируют осознанное одиночество. А все почему? Да потому что сами — одиночки! — Вдруг отец резко сменил тему разговора с почти безобидного политического бурчания на практический вопрос: — Ты свадебную кость брать будешь?! — Отец уставился на меня исподлобья.

— Ну, папа, ты каждый раз спрашиваешь! Я же говорил, что не настолько старомоден. Если и буду жениться, то в госучреждениях, а не в старинных храмах…

— Что?! Только попробуй! Без обряда? И какой смысл тогда?! Я хоть и атеист, но жениться надо обязательно в древних храмах!

— Но ведь ученые давно выяснили, что для слияния матриц имеет значение только жидкость, а обряд — просто…

— Только попробуй! — Отец разозлился и выскочил из комнаты. Он вернулся со знакомым белым футляром. — Все равно ты должен взять семейную свадебную кость. Ты единственный сын… — Он с любовью открыл футляр. — Смотри, какая красавица, из лучшего имитационного пластика, с серебряными и золотыми украшениями, а рабочая часть? Нет, ты посмотри, с мягкими вставками, пружинит… Нет, природа все задумала идеально. Мужчина с давних времен берет женщин замуж. Еще с тех самых пор, когда люди были хищниками. И в каждом роду хранилась кость. Берцовая кость крупного животного. Носорога, саблезубого тигра или даже мамонта. У моего прапрадеда, говорят, была настоящая… И чего ты морщишься?.. Мужчина испокон веков выбирал себе женщину, подходил к ней и говорил: «Я хочу на тебе жениться. Пойдем на обряд, и ты станешь мной!» И испокон же веков женщина, услышав это, пыталась убежать. Кому же хочется становиться кем-то другим? Потому что раньше ментальная матрица мужчины была значительно шире женской. Так что при объединении матрица женщины растягивалась и становилась больше зависимой от мужской. Мужская же при объединении, наоборот, немного сжималась. Разумеется, все мужчины хотели жениться, потому что они получали своего рода расширение себя, подавляя матрицу женщины. А женщины, наоборот, как огня боялись выходить замуж, потому что…

— Пап, я знаю историю, но сейчас же не каменный век.

— Не перебивай родителя! — Похоже, они не успокоятся, пока я не женюсь. Придется терпеть и в сотый раз слушать лекцию, хотя, судя по образам, которые у меня мелькают, опережая устный разговор, в этот раз они ведут к чему-то новенькому…

— Так вот, на чем я остановился? — продолжил папа и прислушался, явно перекинувшись парой мыслей с мамой. — А, на том, что женщины боялись… Да. И, разумеется, на ритуальное предложение выйти замуж, женщина обычно отвечала молча. Ногами. Вернее, очень быстро ими двигая. Убегала то есть. Вот тогда в дело вступала свадебная кость, которую каждый уважающий себя юноша брал с собой на жениховство. Оставалось только догнать невесту, приложить ее осторожно свадебной костью по голове, а потом тащить поскорее к ближайшему храму. Там читались древние мантры, молодожены выпивали зеленый сок Священного Дерева, после чего ментальные матрицы благополучно сливались.

Конечно, так замечательно идти дела не могли слишком долго. Люди развивались, так что вскоре мужчины решили, а с какой стати я должен терпеть у себя в голове эту… Тут шел эпитет, сила которого зависела от множества факторов. Тем более что мужчины к тому времени освоили много других способов управлять женой. Той же свадебной костью, например, используя ее не по назначению…

И одновременно с этим женщины вдруг сообразили, как же это удобно быть единой с мужем! Тот и в чужую хижину не сунется. Да какое там! Он даже подумать о другой не может, потому что жена отлично слышит все мысли супруга и тут же начинает «пилить», где бы тот ни находился. Заначку, опять же не спрячешь, с друзьями не напьешься…

Мне нравилась слушать, как папа рассказывает историю человечества. Конечно, на самом деле все было не так. Ну, в учебниках, по крайней мере, описание гораздо скучнее. Хотя, кто сейчас скажет, как там было миллион лет назад? Во всяком случае, папина версия мне была симпатичнее.

— …Да и вообще, гораздо проще жить чужим умом. Вот тогда женщины и спохватились. Да и умнее они стали почему-то. Видимо, сказалось расширение матрицы из поколения в поколение. Короче, началось цивилизованное время, когда и кости свадебные стали не настоящие, и женщины убегали осторожно, чтобы не убежать, да и по голове били так, для виду. Но в генах у нас до сих пор сидит, что мужчина должен жену искать, а женщина — убегать. Вспомни своих почти-жен! Думаешь, они не хотели замуж? Да в подсознании любая женщина мечтает слиться с мужчиной, но инстинктивно бежит. Для чего? Чтобы проверить твою решимость!

— Ну, это всего лишь одна из теорий, — промямлил я.

— И никакая не теория, а правда жизни! Мужчина быстро влюбляется. У него пар из ушей, кричит «мое», «мое!» и кидается с предложениями руки и сердца, держа свадебную кость за спиной. Одним словом, мужчина быстро загорается и быстро остывает. Уже через пару дней, если не женится, он думает, а на кой мне все это? Но посмотри на женщин. Разве они сгорают от любви? Или сходят с ума от нее же? Нет, они спокойно рассматривают претендента, у которого дым из ушей, и оценивают. Да-да, оценивают! Раньше оценивали ширину плеч, твердость лба и количество целых зубов, сейчас другое, но суть от этого не изменилась. Женщины не любят, они оценивают.

Я незаметно оглянулся в сторону кухни, но там было подозрительно тихо. Папа продолжал:

— И в этом тоже великая правда матери-природы. Мужчине она всобачила способность любить, казалось бы, довольно бесполезную с биологической точки зрения способность. Но, как оказалось, необходимую. В том числе и для продолжения рода. Да и осмысленность какую-то любовь придает нашей жизни, правда? Для разумных существ это тоже важно. Любовь — это единственное, что придает смысл бессмысленной по сути жизни. Это зверушкам достаточно просто размножаться, а разумным — нет. Так вот, что я хочу сказать?.. Мужчины — они умеют любить, а женщинам такая способность ни к чему. С биологической точки зрения женщинам нужно просто найти хорошего самца, способного защитить и обеспечить ее и потомство. Зачем какая-то там любовь, осложняющая жизнь? Но мужчинам это осложнение необходимо, ибо другого стимула связываться с женщинами и тем более присоединять их к себе, у него нет и быть не может!

— Не соглашусь. У животных природа обошлась чисто физическим удовольствием.

— У современных людей-зверушек все так и устроено, но я же говорю о Людях, которые образуют Семьи, понимаешь? Это разные вещи. И пусть хоть заштрафуют, я от своей точки зрения не откажусь! Ты слушай дальше. — Папа задумался, как будто пытаясь поймать ускользнувшую мысль. Затем поморщился.

— Тут мама возражает насчет того, что женщины не умеют любить, но в глубине души она со мной согласна.

— Попробуй с тобой не согласиться, потом весь день голова болит! — раздался громкий голос мамы с кухни.

— Вот видишь, я же говорю, — она согласна. Что касается любви, я тебе сейчас дорасскажу, и ты поймешь, что я прав. Дело в том, что природа, в свое время придумав любовь для мужчины, сама не поняла, что сотворила. Я так предполагаю, что в те давние времена люди были такими же зверушками, как и все остальные. И вот в один прекрасный момент природа научила мужчин любить…

— Тогда уж, почему не Бог? — возразил я. — Зачем велосипед изобретать?

— Ну да, с Богом все логичнее и красивее получается, но я же атеист, так что попробую обойтись. Так или иначе, мужчина почувствовал, что не просто хочет совокупиться вон с той самкой, а что он эту самку… любит! И что никто ему, кроме этой самки не нужен, и что он хочет сделать ее своей частью. Навсегда, ибо — любовь…

— Бред какой, если с биологической точки зрения смотреть, — сказал я.

— Ну, пускай Бог решил поделиться своей любовью с какой-то из зверушек и выбрал людей! — Сдался папа. — Это сейчас не важно. Теологические споры оставим на вечер, хорошо? Так вот, этот наш древний мужчина, вдруг почувствовавший любовь, впал в отчаяние, потому что, ну как можно завладеть объектом любви навсегда? Не совокупиться пару раз, а сделать собой! И с тех пор все мужчины мучились от любви, гибли от нее и страдали ужасно, а женщины размножались себе и бегали от излишне влюбленных мужиков, потому что те и пришибить могли в любовном угаре.

— Кстати, с биологической точки зрения это тоже необъяснимая вещь, — вставил я замечание, прикинув, что для природы подобные потери нерациональны.

— Ну да, необъяснимая, не надо меня перебивать. Так и жило человечество какое-то время, пока один очередной наш влюбленный предок не стал разумным. С чего он стал разумным? Ну, вот здесь можно обойтись естественным объяснением, без всяких богов. Просто все мужчины очень страдали из-за этого непрошеного чувства. Любовь изводила нас поколение за поколением, при этом не принося никакой существенной пользы. А, как известно, когда на биологический вид действует какой-то раздражитель, то вид пытается от него так или иначе избавиться. Приспосабливается, меняет ареал и тому подобное. Поменять ареал обитания мужчина мог, но какой от этого толк? Да, он пытался и таким образом решить свою проблему, благодаря чему человек расселился по всей планете. Но от любви не убежишь, так что мужчине пришлось стать разумным, чтобы выяснить, что же его так мучает-то, в конце концов? Так появился разум, которым мужчины начали вовсю пользоваться, стараясь решить главную свою проблему. Мы научились строить хижины, которые очень понравились пока еще неразумным женщинам. И теперь мужчина мог хоть частично исполнить свою мечту и не расставаться с любимой женщиной гораздо дольше, чем на время совокупления. Мужчина запирал любимую в хижине, а сам отправлялся на охоту. Он приносил любимой пищу, а женщине со временем это начало нравиться, потому что не надо стало самой носиться по деревьям. Со временем мужчины научились делать очень хорошие хижины, в которые даже хищники не могли пробраться. Это понравилось женщинам еще больше. А потом мужчины изобрели огонь, чтобы их любимым не было холодно. Потом изобрели украшения и подарки. И так далее, и тому подобное. Ведь мужчины любили. А когда любишь, то стараешься делать для любимой все самое лучшее… Женщинам нравилось. Им было удобно, комфортно, да и размножаться под защитой мужчины было проще и безопаснее. Женщины так и не научились любить, а, следовательно, остались неразумными. И мужчин это очень смущало. Они хотели не только любить, но и быть любимыми. Потому что никакие хижины и замки на дверях не помогали по-настоящему присоединить к себе любимую. Стоило появиться более сильному самцу с более крепкой хижиной, как любимая спокойно убегала, оставляя несчастного влюбленного страдать от невыносимых мук. Многие после этого даже забирались на самое высокое дерево и прыгали оттуда головой вниз. Редко успешно, как правило, успевая передумать и ухватиться за проносящиеся вокруг ветки, но все же…

И вот, в один прекрасный древний день, наш несчастный, несомненно влюбленный, но покинутый предок, решил закончить неудавшуюся жизнь таким способом. И он забрался на высокое, очень толстое дерево и в последний раз набрал в легкие воздуха. И вдруг уловил удивительный аромат! Решив повременить с кончиной, мужчина захотел найти источник аромата и стал спускаться по стволу. Вскоре он наткнулся на дупло, внутри которого обнаружил подтеки зеленого сока, аромат которого сводил с ума. Мужчина попробовал странную жидкость и вдруг почувствовал прилив сил. Он выскочил из дупла и побежал за негодяем, который разрушил хижину и украл его возлюбленную! Легко догнав и отколотив соперника, наш мужчина вернул себе любимую. Он крепко обнял ее и зашептал возвышенные стихи в ее волосатое ухо. Она не возражала. И тогда влюбленный и окрыленный мужчина решил угостить любимую своей находкой. Он дотащил женщину до дупла и показал знаками, мол, пей, напиток — супер! Но она почему-то стала вырываться. Вот тогда, я полагаю, мужчина и приложил ее, любя, по голове, чтобы не дергалась. И они вместе попробовали напиток Священного Дерева Единства…

Я наконец не выдержал и рассмеялся.

— Пап, история на пять с плюсом! Не хочешь книжку написать?

— Да ты чего? Давно уже все написано. В нашей молодости это была одна из общепринятых теорий. Я просто популярно ее пересказал.

— Серьезно?

— Конечно, просто сейчас этой книги не достать по понятным причинам. Женские комитеты по судам затаскают любое издательство, рискнувшее ее переиздать.

— И ты всерьез в эту теорию веришь? — удивился я.

— А что? Очень правдоподобно звучит. Ведь открыли же наши предки Древо Единства когда-то? Да и первая пара, попробовавшая сок дерева, тоже, скорее всего, была. Хотя, верующие говорят, что… И знаешь, я думаю, тот парень прибалдел, когда обнаружил в голове матрицу любимой. Мечта сбылась! Теперь любимая женщина была не просто какой-то отдельной самкой, она превратилась в часть мужчины! Ведь если женщины были не разумны, то мужчина легко смог подчинять себе их ментальную матрицу. Представляешь, что началось?! Беда в том, что при объединении не только женщины становились частью мужчины, но и мужчины — частью женщин. Так что наши дорогие пра-пра-прабаушки получили нахаляву и разум, и любовь. И у меня есть подозрение, что и в наше время женщины, не слившиеся с мужчинами, не разумны и не способны любить…

— Сежа, перестань! — Мама, видимо, не выдержала крамольных мыслей своей половинки и появилась наконец в комнате не только мысленно. Она села между нами, обняв обоих. — Не забивай сыну голову своими теориями.

— А что? Я подвожу его к тому, с чего начал. Я сделал утверждение, что любая женщина подсознательно хочет замуж и просто оценивает решимость претендента. А Виса заявил, что это всего лишь предположение. Теперь я подвел под свои слова мощную теоретическую базу. Смотрите, если предположить, что женщины неразумны… Ладно-ладно, пускай, разумны, но не способны любить в силу биологических законов, о которых я говорил. Так вот, женщина, как и любое разумное существо… Видишь, милая?! Я говорю — разумное существо. И оно, то есть — она, хочет любви. Потому что это единственное, чего нет у зверушек. Это — божественная вещь! Но у женщин ее нет по прихоти природы. И чтобы полюбить, женщине надо объединить свою ментальную матрицу с матрицей мужчины, в которой любовь предположительно есть. Именно поэтому женщина очень внимательно смотрит и оценивает, любит ли ее претендент. Понимаете, как хитро? Кажется, что женщина оценивает внешность, счет в банке и дом, но на самом деле подсознательно она проверяет только одно, любит ли ее мужчина. Ведь это ее единственный шанс полюбить самой…

— Пап, ты меня совсем запутал. Почему единственный? И при чем здесь решимость?..

— Слушай сюда. Мужчина способен на любовь, женщина — нет. При этом любовь — единственная вещь, которую можно назвать божественной, тем, что делает человека не просто разумной зверушкой, а надприродным, богоподобным существом. Тогда, чтобы полюбить, женщине надо слиться с мужчиной, который любит. Понимаешь? Поэтому, когда ты предлагаешь женщине выйти замуж, у тебя должна быть настоящая внутренняя решимость, которой женщина ждет. Если решимости, проистекающей из любви, нет, то женщина убегает. И правильно делает, потому что на самом деле, глубоко внутри, как правило неосознанно, в силу неразумности, она понимает, что ей не нужен ни самец, ни роскошный дом, ни деньги и ни личный самолет. Она хочет быть любимой и через это полюбить сама… А теперь скажи мне честно, любил ли ты хоть одну из своих почти-жен, когда предлагал выйти им за тебя?..

Меня всегда огорошивала эта манера отца от теории переходить к практике. Я задумался, перебирая в уме своих почти-жен. Сколько их было? Я даже по именам не всех помню. С большинством мы не прожили вместе и месяца…

— Нет, — наконец честно сказал я. — Не любил. Были хорошие. Кое-кого до сих пор вспоминаю с грустью, но… Многим я предлагал выйти за меня замуж, но не потому что любил, а потому что хочу семью, как у вас. Да и вы постоянно…

— Вот только не надо на родителей сваливать! — перебил папа. — Пока что мы имеем факт — ты не любил.

— Любил! — вдруг неожиданно для себя самого сказал я. — Любил. Один раз. Но у нас оказались несовместимые матрицы.

— А, это твоя первая любовь? — Отец стал серьезным и помрачнел. — Пора бы выкинуть ее из головы. Не судьба, значит, не судьба. Давно подозреваю, что ты из-за нее никак не можешь найти жену.

— Да нет, я же все понимаю. Я давно о ней не думаю. Как о жене, по крайней мере. И очень хочу найти кого-то, но….

— Слушай, сынок, мы давно хотели с тобой поговорить. Я даже подробную теорию составил, объясняющую, почему так надо сделать, но буду говорить по-простому: завязывай с почти-женами!

— В смысле? — не понял я. — А как же искать?

— Как хочешь, но почти-жен больше быть не должно. С каждой новой ты делаешь шаг назад от настоящей женитьбы. Помнишь последний семейный бум? Может, и нет, ты маленький был. Я тебе расскажу вкратце. Тогда начался очередной всплеск популярности семейной жизни. Пропаганда просто повсюду! Такая, что я бы развелся назло всем, если бы мог. На каждом углу кричали, что надо возвращаться к истокам, к настоящим семьям. Что наши предки были намного счастливее нас. Что женатые живут в два раза дольше и почти не болеют. Что как это здорово, чувствовать и знать, о чем думает и мечтает любимый или любимая. И прочее, и прочее. В результате все бросились жениться. Мода! И чем это кончилось? Самоубийства и сумасшествия. Тысячами! Они думали, что после обряда все произойдет как по волшебству, но семья — это огромный психологический труд в начале. Огромный! И зверушки, привыкшие к почти-бракам-на-пару-месяцев, оказались к этому труду не готовы. А обратного пути нет! Разойтись можно, но партнер остается у тебя в голове… И общество после этого липового бума качнулось в другую сторону, когда жениться едва не запретили. И теперь уже не помню сколько лет пропагандируют осознанное одиночество. Что, мол, каждый человек — это личность, которая не должна смешиваться с кем-то еще. И каждый должен сам, один, встречать и преодолевать жизненные трудности, не рассчитывая на кого-то, кроме самого себя. Осознанный индивидуализм. К чему я это вспоминаю? Дело в том, что каждый почти-брак делает тебя все менее способным на настоящий. Поверь мне, Виса, ты останешься один, если по-прежнему будешь вести себя, как зверушка… А ведь ты единственный наш сын. Неужели на тебе прервется наш древний род?

— Пап, я обещаю, что сделаю предложение Таре, как только вернусь домой, — прочувствованно сказал я. Родители все-таки в очередной раз задели в моей душе крепкие родовые струнки. К тому же я и сам чувствовал, что с каждым годом становлюсь все менее способным к женитьбе. Она превращается в нечто отдаленно желаемое, но не обязательное. — Сделаю, несмотря ни на что.

— Хорошо! — выдохнул папа. — Тогда держи!

Он потянулся, схватил футляр со свадебной костью и торжественно протянул мне.

— Пап!!! Только не это! Я как представлю сцену, в которой делаю предложение Таре, держа за спиной эту кость, мне самому страшно становится! Что уж говорить о бедной женщине?!

— Ничего ты не понял, похоже. — Отец явно обиделся. — Это же символ! Не обязательно пускать его в дело.

— Ну, пап, не сердись. Как женюсь, обязательно возьму реликвию к себе. И сыну передам. Только не заставляй доставать кость из футляра. Это такой анахронизм, что… что… я даже не знаю!

— Сежа, не мучай ребенка, — вступилась за меня мама. — Сейчас такие времена, ничего не поделаешь. Честно тебе скажу, даже я испугалась, когда ты пришел с этой костью меня сватать. Да и родители мои. А ведь с тех пор сколько воды утекло…

— Ладно, — смирился отец. — Но чтобы с почти-женами завязал! Не позорь семью.

— Обещаю… — искренне сказал я, довольный, что удалось отбрыкаться от родовой кости.

3

Я возвращался домой. За стеклом — облака. Сколько ни летаю, никак не могу насмотреться на эти пушистые, бескрайние поля. С самого детства хочется выпрыгнуть из самолета и бегать, кувыркаться…

«Все хорошо? Ты устроился? Летишь? — Мама беспокоится и безвылазно сидит в голове. — Опять на облака смотришь?»

«Да, мам, пап, все хорошо. Уже над океаном лечу…»

Стюардесса принесла пахучую жареную картошку в масле и с богатым овощным гарниром. Есть не хотелось. Я думал о родителях, легко переговариваясь с ними мысленно…

Вместо планируемых пяти дней, я пробыл у них две недели. Теперь примерно год смогу чувствовать себя в семье, а не одиночкой. Сначала матрица будет слагаться по несколько раз на дню, потом реже, а через полгода останутся только неясные образы. К концу года исчезнут и они.

Надо чаще бывать у родителей, несмотря на расходы. Хотя бы раз в год, чтобы связь не прерывалась. Я вспоминаю, что думаю об этом каждый раз после встречи с семьей, но у себя быстро вовлекаюсь в разные дела. Не такие уж важные, если смотреть на них сейчас, с борта самолета, уносящего меня от настоящей ценности моей жизни — родителей… Но через месяц… Почему мы так склонны становиться зверушками, которые крутятся в своем собственном, выдуманном колесе, перекладины которого вдруг становятся важнее всего на свете? А есть ли смысл в этом бесконечном вращении рутинных дел и забот?

«Мальчик мой, ты чего думаешь опять? — Мама всегда улавливает, когда я впадаю в излишне меланхоличное настроение. — Кушай картошечку и думай о предстоящем разговоре с Тарой…»

Да, мама права. Не про картошку, которую я пока не хочу, а про мою текущую почти-жену. Надо обдумать, что я ей скажу.

Кстати, она даже не позвонила за все это время ни разу. Хотя могла бы и побеспокоиться, куда почти-муж девался. Только вот ей нет до меня никакого дела… Наверняка, резвится там со своими серфингистами!

Я вдруг почувствовал резкое раздражение. Отчетливо вспомнил Тару. Высокая, очень красивая брюнетка. Гордая, с резким характером, а иногда даже отталкивающим поведением. Отталкивающим, когда что-то не по ней. Как мы прожили восемь лет? Я не мешал ей, она — мне… Вот и весь секрет.

Думать о ней не хотелось. Я почему-то был уверен, что Тара успела за эту неделю закрутить очередной роман и уже сменила меня на другого почти-мужа. И при этой мысли мои дикие предки внутри начинали бушевать. «Вот, если бы мы были женаты, то попробовала бы ты даже подумать…» — прошептал я про себя, сделал несколько глубоких вдохов и без аппетита стал есть картошку. Несмотря на прекрасный запах, вкус был на троечку.

Я пообедал и откинулся назад, намереваясь подремать. А вместо этого стал вспоминать Кану. Я всегда о ней думал, когда внутри было плохо и непонятно. Может, позвонить? Мы часто перезванивались. Но что-то остановило. Мелькнул образ предстоящего разговора с Тарой, и я почувствовал, что звонок сейчас будет неуместен. Тогда я стал просто вспоминать о ней, о моей первой любви…

4

— …Вы понимаете, на что идете? — в сотый раз спрашивал доктор и испытующе заглядывал нам в глаза. — Уважаемый Вис, уважаемая Кана, я понимаю, что вы уже совершеннолетние, но мой долг объяснить вам некоторые последствия слияния матриц. Вы знаете, что это приводит к потере индивидуальности?

Доктор замолчал, проверяя, какое впечатление произведет на нас это заявление. Не знаю, как на Кану, на меня оно не произвело никакого, потому что я доктора слушал в пол-уха. Тот перебирал наши бумаги, говорил и постоянно заглядывал нам в глаза, а мы с Каной сидели от него через стол, держась за руки и прижавшись друг к другу боками. Мы были заняты тем, что терлись под столом лодыжками, а я еще обдумывал, как бы незаметно ущипнуть Кани за попку.

— К частичной потере индивидуальности, — поправился доктор, в котором после некоторой борьбы научная добросовестность победила желание нас запугать. — Вы, наверняка проходили теорию и в школе, и в вузе, но сейчас не грех повторить. Вы должны понимать, на что идете. Человек — это не совокупность органов. Это не руки, не ноги, не голова, не печень и даже не мозг. Как утверждает современная наука, человек — это ментальная матрица: совокупность характера, привычек, воспитания, традиций, влияния социума и прочего, прочего, прочего. Матрица формируется с самого рождения, а некоторые исследователи утверждают, что ее формирование началось много рождений назад. Не будем отвлекаться на разные точки зрения и оттолкнемся лишь от реально проверенного факта: наши мысли, появляющиеся на протяжении жизни, не берутся из ниоткуда. Они формируются нашей индивидуальной ментальной матрицей. Следовательно, мысли не случайны, их появление, формирование подчиняется определенным законам. Я не хочу углубляться в теорию, ибо для вас сейчас актуальны не научные вопросы, а практические. Я хочу показать вам, как работает ментальная матрица. Представьте миллионы колышков разной толщины и длины. Ну, пусть эти колышки будут натыканы в песке, на побережье. Представили? — Мы автоматически кивнули, услышав вопросительную интонацию в голосе доктора. — А на эти колышки натянута очень прочная эластичная пленка. Колышки — это наши с вами ментальные наработки, то есть привычки, свойства характера, особенности воспитания и так далее, выращенные, — или, если хотите, вбитые, — за жизнь или даже за несколько жизней, если согласиться со сторонниками теории перерождения. А пленка — это ум, который держится на «колышках». Под влияние ветра… Только не спрашивайте, что такое ветер, а то мы увязнем в таких дебрях!.. Конечно, мне, как ученому, очень интересен этот вопрос. Наша древняя религия сравнивает ветер то с душой, то с Богом. Именно кто-то из них — или даже оба сразу — приводят ментальную матрицу в движение. И когда пленка ума, укрепленная на «колышках» под влиянием «ветра» начинает колебаться… Вы следите за моей мыслью? Понимаете образ? — Мы снова кивнули, а я даже отвлекся от Каны и попытался понять, что именно так упорно объясняет дотошный доктор, вместо того, чтобы просто поженить нас. — Хорошо, что понимаете. Тогда сейчас слушайте особенно внимательно. Когда пленка ума начинает колебаться, то образуются слабые вибрации, форма и свойства которых целиком зависят от формы ментальной матрицы и формы ее частей. Вот эти вибрации ума и есть наши с вами мысли. Таким образом, зная форму и особенности ментальной матрицы человека, можно легко понять, какие мысли будет формировать его ум. А сейчас подумайте, на что вы идете! Сок Священного Дерева объединит ваши ментальные матрицы. Наложит их друг на друга. С одной стороны, кажется, что это здорово, ведь каждый из вас сможет легко читать мысли партнера. Но так ли это здорово, если вспомнить, что не только ты сможешь видеть партнера насквозь, но и он тебя? Увидит все твои тайные мысли, детские переживания, страхи, сексуальные фантазии, подлинное отношение к другим, к политике, религии, увидит, как ты относишься к нему. И не только в любви, но и когда раздражен, обижен и в гневе. Готов ли ты ощущать партнера целиком? Не только в радости и счастье, а в любом состоянии. Но даже это еще полбеды. При слиянии с другим, твоя собственная личность неизбежно попадает под влияние личности партнера. Вот это я и назвал частичной потерей индивидуальности. Вы оба неизбежно изменитесь! Понимаете? Вы перестанете быть самим собой! Каждый из вас станет не просто «я», а «я» плюс партнер. Не лучше ли принять осознанное одиночество? Подумайте! Осознанно принять свое одиночество, свою индивидуальность. Вы всегда будете одиноки, но при этом — самим собой! На вас почти не будут влиять партнеры, с которыми вы живете. Ведь их всегда можно поменять, если что-то не так. Но жену или мужа не поменяешь. Вы навсегда будете друг у друга в уме. Понимаете?! Иногда люди думают, что стоит им объединиться, как все пойдет само собой. Это распространенная ошибка. Да, чтение мыслей друг друга помогает стать ближе, но женатая пара проходит те же биологические испытания, что и почти-женатые. Кризис первого года, когда ослабевает гормональная тяга, кризис второго и четвертого года, когда появляется ребенок, и природа считает, что работа сделана и пару нет необходимости больше держать вместе с помощью гормонов… В почти-браке эти проблемы легко решаются сменой партнера. Поэтому психологи рекомендуют не затягивать почти-браки дольше четырех лет. Но если вы женитесь, то… Проблемы будут те же, но решить их будет гораздо сложнее. Вам придется, — придется! — пережить их вместе. И далеко не у всех получается. Иногда, женившись, люди просто начинают ненавидеть друг друга, но разойтись не могут. Жить с кем-то еще — тем более. Кому нужен человек, в голове которого живет «посторонний».

Если женатые люди расходятся, то либо кончают жизнь самоубийством, либо сходят с ума… По статистике более десяти процентов женившихся сходят с ума или кончают с собой. И процент увеличивается с каждым годом. Вы все еще хотите пожениться?

— Ты как, Кани? — спросил я. Она положила мне подбородок на плечо и посмотрела на доктора, словно на говорящую табуретку: с удивлением, но довольно-таки равнодушно.

— Угу, — сказала она.

— Ладно… — До доктора наконец дошло, что если его пламенная речь и убедила кого-то, то явно не обнимающуюся парочку напротив. — Заполняйте анкету, оплачивайте пошлину и проходите в лабораторию на сканирование матриц. Если не обнаружится каких-то патологий или несовместимости, завтра закажу жидкость в храме, а послезавтра поженитесь. По крайней мере, вы молодцы, что подошли к делу по-современному, а не бросились в ближайший храм. Там же ничего не проверяют, просто зачитывают древние тексты и дают жидкость. А ведь бывают случаи несовместимости матриц…

— Слышал, иногда монахи-друиды тоже не разрешают жениться, — возразил я. На самом деле, мне очень хотелось пройти обряд по старинке в храме-древе. Таинственная атмосфера, полусумасшедший монах, древние мантры… Но родители Каны настояли на современном варианте.

— Да, я знаю. Считается, что опытные и искренние священники чувствуют, когда к ним приходят несовместимые пары. Но тут раз на раз не приходится, а у нас — наука! Все-таки, пока вы заполняете документы, я хотел бы указать вам еще на некоторые моменты…

И доктор опять начал говорить и объяснять, почему женитьба — это анахронизм, и почему осознанное одиночество — это величайшее изобретение нашего времени.

Да, насколько я помню, именно тогда это «изобретение» обрело государственную поддержку. Потом я узнал, что служащим в палатах регистрации брака даже выплачивали премию за каждую пару, которую удалось отговорить…

А мы заполняли анкеты и, помнится, нас даже забавляло то, что рассказывал доктор. Мы с Кани оба из настоящих семей, так что на практике знали преимущества брака. К тому же мы были так влюблены, что никакие аргументы… Хотя, если верить теории отца, с ее стороны был расчет и здравая оценка. Да, очень похоже, хотя спустя годы, эта мысль не задевает меня так, как раньше, потому что я понимаю, — женская любовь есть, что бы ни говорил отец. Просто эта любовь — другая. Но, по крайне мере, я был точно влюблен безумно, ведь Кана буквально свалилась ко мне с небес… До сих пор с удовольствием вспоминаю тот день. Хотя начался он весьма неприятно.

Я родился в холодном климате. Мы с семьей жили за пятидесятой параллелью северного полушария. Полгода зима, короткое лето и слякоть весной и осенью. Не то, чтобы это совсем плохо, даже сейчас скучаю по снегу и весенним грозам, но я с детства мечтал жить где-нибудь потеплее: в тропиках, на экваторе. Так что после школы решил искать себе новое место. Родители немного беспокоились, но смотрели одобрительно. «Будем к тебе в отпуск приезжать, в море купаться, загорать!» — сказал папа и со вздохом снял со счета крупную сумму на мое обустройство. И я полетел искать дом, работу и приключения. Хотя, нет, в другом порядке: приключения, дом и работу.

Так или иначе, я осел на небольшом тропическом острове, по которому месяц бродил без дела, ночуя под пальмами и общаясь внутри с родителями, которые с каждым днем все сильнее «пилили», переживая за беспутного сына. Папа готов был выслать деньги, чтобы я возвращался. У меня к тому времени не осталось ни гроша, но я чувствовал себя великолепно. Наконец, под давлением родителей, я нашел работу. Чудом. На тропических островах работа — большая проблема. Удивительно, но пригодилось мое детское увлечение — работа по дереву. Что я только тогда не вытворял! До сих пор дома хранятся модели самолетов, кораблей. И до сих пор мне не стыдно их показывать, с такой любовью они сделаны.

Я устроился учеником к местному мастеру, который делал доски для серфинга, украшал яхты для толстосумов, вырезал фигурки животных, выдавая их за местное народное творчество и продавая на сувениры… Одним словом, делал бизнес на том, что для меня было любимым детским развлечением.

Мы быстро сошлись. Мастер с женой мне понравились. Хотя оба злоупотребляли брагой из кокосового молочка, — в доме она просто не переводилась. Но для пары, которой на двоих было около пятисот лет, слабость простительная. Правда, у старика еще была дурная склонность к идиотским розыгрышам и выходкам, но все равно он мне нравился. К тому же, именно после одной из таких выходок я познакомился с Каной…

Старика бесило, что я не умею плавать. Ну, почти не умею, что неудивительно, ведь я вырос в холодном климате. Но мастера это почему-то выводило из себя. Когда мы шли на пляж, он заплывал так далеко, что терялся за горизонтом, а я упорно бултыхался у берега, заплывая максимум на полсотни метров. Как он бесился! Пытался затащить меня на глубину, но я не давался и выбегал на песок. Я объяснял, что могу немного плавать, но у меня страх перед глубиной. Стоит мне понять, что под ногами уже нет дна, как начинаю паниковать.

Никакие аргументы на старика не действовали. Он ругался, чтобы я убирался на свой полюс и не морочил ему голову. И что если я собираюсь остаться на их райском острове, то лучше бы мне научиться нормально плавать и не смешить народ!

Однажды он вывел свой катер и взял меня с собой, якобы показать, где водятся замечательные моллюски, из радужных створок которых он делал удивительно красивые сувениры. Я отказывался, потому что принципиально работаю только с деревом. Но старик рассердился, и пришлось согласиться.

Он отвез меня так далеко от берега, что тот превратился в узкую полоску на горизонте. Остановил катер и сказал, что именно здесь водятся моллюски. Я так разомлел на солнце, что ничего не заподозрил, хотя мог бы и сообразить — посреди океана можно найти максимум планктон.

— Смотри, смотри! — закричал вредный старик, указывая за борт. Я подбежал, посмотрел вниз, но ничего, кроме воды, не увидел. Тут мастер ухватил меня за ноги и перекинул за борт!

Я в ужасе заплавал рядом с катером, а этот гад, — да простит меня его дух, — стоял на палубе и хохотал. В конце концов, он бросил мне спасательный жилет и сказал, что желает мне приятно провести время и избавиться от боязни глубины. После чего завел катер и уехал.

Я кричал ему вслед, чуть не захлебнулся, потом с трудом надел жилет и завис посреди океана, стараясь преодолеть ужас, который накрывал меня, когда я вспоминал, что подо мной — бездна… Этот ужас буквально парализовал, так что я старался ни о чем не думать. Получалось плохо, потому что взгляд словно тянуло вниз. Тогда я насильно заставил себя смотреть в небо. А потом начал придумывать разные способы отомстить старику, когда до него доберусь. Это помогло, и я потихоньку принялся грести к берегу…

Через час я смирился с судьбой и даже начал находить удовольствие в своем положении. Поплавать я любил, просто раньше делал это вдоль берега, а теперь впервые плыл бог знает где. Страх перед глубиной куда-то ушел, и я просто наслаждался теплым спокойным океаном и неспешным движением к берегу. Я надеялся, что скоро меня заметят спасатели, и мне не придется тащиться своим ходом. Хотя потом выяснилось, что старик договорился со службой спасения, — благо, у него на острове все были друзья и знакомые, — и следил за мной в бинокль с вышки наблюдения, посмеиваясь и потягивая с инспектором охлажденный кокосовый сок.

Но грести до берега самостоятельно мне все-таки не пришлось.

Я в очередной раз устало завис на поверхности океана и махал руками, надеясь привлечь внимание спасательной службы. Эффекта не было, поэтому я просто завалился на спину и смотрел в небо, отдыхая и готовясь к новому плавброску. Надо мной кружились чайки, вокруг в воде равнодушно шевелились медузы… Все-таки, у нас замечательный риф.

Вдруг в небе появилась точка, которая стала быстро расти. Я резко перевернулся и заработал руками, чтобы сохранить вертикальное положение в воде. Точка стала величиной с птицу, а потом превратилась в небольшой водный самолет, который несся прямо на меня! Из оцепенения вывел шум. Я подумал, что будет довольно глупо погибнуть посреди океана от упавшего самолета. На секунду эта мысль даже позабавила: «Неплохая месть моему старику! Всю оставшуюся жизнь будет переживать, что так поступил со мной!..» Самолет продолжал снижаться. И вдруг я отчетливо понял, что он действительно падает! И в самом деле на меня! Я заметался, не зная, что делать. Нырнуть поглубже или плыть изо всех сил? Если плыть, то куда? Влево или право? Тут не угадаешь… Я закричал и стал бить руками по воде, стараясь создать как можно больше брызг. Кажется, меня заметили, потому что самолет тоже заметался из стороны в сторону, тем не менее, продолжая нестись в моем направлении!

Виляя, словно подбитая птица, он наконец плюхнулся на воду буквально в десяти метрах от меня. Проехался по инерции, обдав волной, и закрутился на месте. Я видел, что пропеллер вращается только на одном крыле. Шум пропал, видимо, пилот догадался наконец выключить двигатель. Самолет перестал выписывать круги, немного проплыл и остановился.

Я перевел дух и принялся грести к неожиданному небесному гостю.

Кабина щелкнула, открылась, и тут же раздался громкий голос:

— Тебе что, плавать больше негде?! Я же тебя чуть не убила, черт побери?!

Я замер и посмотрел вверх, прикрывая глаза от солнца. Пилотом оказалась молодая испуганная девушка. Я быстрее заработал руками и вскоре ухватился за шасси. Маленький самолет качался на волнах, словно странный, крылатый катер. Я забрался под крыло и улыбнулся девушке. Она замолчала, а я вдруг сказал:

— Я был бы счастлив, если бы меня задавила такая прекрасная девушка.

Наверное, это была самая большая глупость, сказанная мной за всю жизнь. Ну, по крайней мере, из первой десятки самых больших глупостей. Фраза так не вязалась с ситуацией, что девушка изумленно замолчала и уставилась на меня, словно на идиота. Потом мы с Каной часто вспоминали этот момент и хохотали, как сумасшедшие. Мы вместе пытались логически объяснить, почему я так сказал, вместо того, чтобы кричать в ответ, мол, куда прешь на своем гребаном самолете, не видишь, люди плавают?! Кана сказала, что примерно такой реакции ожидала.

Я тоже не мог объяснить свои первые слова. Да, девушка в кабине была на самом деле красивая, но не в тот момент, когда я ее увидел. Тогда ее лицо было искажено испугом, губы дрожали, а на лбу наливалось большое красное пятно, как потом выяснилось — от удара при не слишком удачном приводнении.

Наверное, я инстинктивно нашел слова, которые надо было сказать. Они подействовали странно. Девушка замерла, какое-то время молча смотрела на меня, а потом расплакалась.

Я растерялся. С меня текла вода, но я полез в кабину, чтобы успокоить незнакомку. Уж так устроен — не могу спокойно смотреть на плачущих девушек. Сразу хочется утешить, так что вскоре сидел рядом и бормотал что-то ласковое, слушая сбивчивый рассказ незадачливого пилота.

Оказалось, что у нее сегодня день рождения. И родители наконец-то подарили ей личный самолет, о котором она мечтала едва не с пеленок. Новенький! Она даже три года подряд работала в каникулы, вместо того, чтобы отдыхать и играть, как все остальные. И вот, по окончании школы, в день совершеннолетия, семья собрала все деньги и купила маленький четырехместный водный самолет. И это был ее первый вылет на собственном самолете!

— И мотор заглох! Представляешь?! — она вытерла ладонью глаза и посмотрела на меня. Тут я и увидел, какая же она хорошенькая!

— Не плачь, заплаканная красавица, — сказал я и невольно провел ладонью по ее волосам, поправил челку, — все же хорошо кончилось, ты ведь села!

— Села, — кивнула девушка. Она успокоилась и потрогала свой лоб. — Шишка будет… Дело же не в этом. Просто родители… Знаешь, чего они мне сейчас говорят?! Сначала испугались, а сейчас…

— Ты из семьи?! — воскликнул я.

— Да, а что?! — она тут же насторожилась и испытующе посмотрела на меня.

В то время новые семьи уже становились редкостью, но нас, детей из семей, было сравнительно много — даже отдельные школы еще существовали. А вот отношение к нам со стороны одиночек становилось все хуже.

— Нет, ничего, просто я тоже!

— Правда?! — Она улыбнулась, а потом замерла. Я понял, что она разговаривает с родителями. Я тактично стал рассматривать приборную доску. Такое ощущение, что кое-где даже масло не стерли, так все блестело. Совершенно новенький самолет. Мне стало неловко за свою мокрую одежду и воду, стекавшую вниз. Кресло подо мной уже можно было выжимать.

— Ты извини, я тут немного намочил…

— Ничего, — она глубоко и прерывисто вздохнула. Кажется, справилась с потрясением.

— Слушай, а зачем тебе четырехместный самолет? — спросил я, оглядываясь в салон. — Одноместные дешевле и маневреннее, насколько я знаю…

— Я же не просто летать! — воскликнула она. — Думаешь, капризная дочка выпросила себе игрушку, да?! Нет, я хочу пассажиров возить между островами. Работать буду. Частные перевозки. Для туристов, да и вообще. У меня серьезные планы. Я школу закончила, так что теперь надо думать, чем заниматься. На островах работы почти нет. Можно, конечно, не работать, но это скучно. Официанткой в кафе для приезжих идти?.. Не-е-е, я всегда мечтала летать, вот и придумала, как совместить мечту и работу.

— Ты молодец! — искренне сказал я.

— Только вот в первый же день — авария! — Ее губы задрожали, а в глазах опять сверкнули слезы. — Плохой знак! Да и родители теперь говорят…

— Да какая же это авария?! Просто ты спустилась подобрать терпящего бедствие меня. Разве нет?..

— А ты терпел бедствие? — изумилась она.

— А что, думаешь, я по своей воле плаваю посреди океана?! Да еще в одежде! Так что будем считать, в свой первый полет ты не в аварию попала, а человека спасла! Это хороший знак?

— Это — хороший! — согласилась она и заулыбалась. — Только вот как сейчас быть?! Вызывать «аварийку», чтобы отбуксировали к берегу?

— Ни в коем случае! Тогда будет авария совмещенная со спасением, а это хуже, чем просто спасение. Попробуй, может заведется…

Она нерешительно повернулась к приборам, а я стал молиться, чтобы каким-то чудом все заработало.

И все заработало!

— Ой, оба мотора завелись! — засмеялась девушка и почему-то восхищенно взглянула на меня. — Как ты это сделал?!

— А я тут при чем? Просто новая машина, так что всякое бывает…

Мы разогнались и взлетели.

— Тебя куда?! — деловито поинтересовалась она.

— Если есть кокосы, то вон туда, к моему острову, а если нет, то куда хочешь!

— Кокосы? — изумилась она. — Зачем?!

— Да, хочется чего-нибудь сбросить на голову одному вредному старикану! — рассмеялся я. — Может, хотя бы банан есть?..

5

— Внимание! Уважаемые пассажиры! Пожалуйста, пристегните ремни, наш рейс…

Я очнулся и выглянул в иллюминатор. Мы спускались. Заложило уши. Да, это совсем не маленький водный самолет… Я вернулся из воспоминаний, словно проснулся. Еще мгновение назад летел с Каной на ее самолете, а теперь — здесь, среди пассажиров большого лайнера.

Мы вынырнули из облаков, и я увидел свой остров…

Кстати, не поверите, но его можно назвать моим не только в переносном смысле, но и по названию. Остров называется Вис-Им, что буквально и означает — «остров Виса». Когда я летал в поисках нового дома, безбожно транжиря родительские деньги, то посетил с десяток тропических архипелагов, но никак не мог выбрать, где остановиться. То острова были совсем уж дикие, то, наоборот, слишком популярные. Когда я увидел на карте название «Вис-Им», то решил, что это знак свыше. К тому же у меня почти закончились деньги, а вернуться домой несолоно хлебавши не позволяла юношеская гордость.

Впрочем, остров, конечно, назван не в мою честь и даже не в честь какого-то другого Виса. На местном наречии «вис» — это всего-навсего «большой». Вис-Им — «большой остров».

Но название, похоже, все-таки было знаком, потому что место оказалось просто чудесным, именно таким, как я хотел. Остров в меру дикий — говорят, в глубине до сих пор есть нетронутые места, в меру цивилизованный — особенно побережья. И еще на острове был очень древний храм. Причем, довольно знаменитый, так что туда время от времени даже прилетали с материка.

«Сынок, ты проснулся? Уже подлетаешь?» — услышал я мамин «голос».

«Да…»

«Ты обдумал, что скажешь Таре? — подключился папа. — Раз уж не взял кость, тебе надо продумать убедительную речь…»

«Ой, сейчас!» — я вспомнил, что мне предстоит неприятный разговор.

«Что значит, „неприятный“?! — отец уловил мое отношение и в голове возмущенно загудело: — Какой смысл тогда жениться? Ты должен на крыльях радости лететь к избраннице, а если этого нет, и внутри у тебя такая кислятина, которую даже мы ощущаем, то на кой все это жениховство липовое?!»

«Мама! Папа! — я едва не начал говорить вслух. — Дайте мне спокойно все обдумать. Я не маленький уже!..»

«Вот именно, что не маленький! — буркнул папа. — Ладно, давай, чтобы все было хорошо…»

Родители пропали из головы, а я начал репетировать речь для Тары, вспоминая все преимущества женитьбы и готовя непробиваемые аргументы.

Самолет спускался все ниже, я мог уже разглядеть отдельные постройки… Мог, но не разглядывал, судорожно составляя ревизию благих последствий нашего с Тарой брака.

Во-первых, продолжительность жизни и здоровье. Да, в основном надо упирать на это. Тара женщина практичная. Вряд ли ее сильно заинтересуют моральные аспекты, а вот физические — несомненно. Итак, первым делом напоминаю общеизвестные факты: женатые пары живут почти вдвое дольше, чем одиночки. Кроме того, практически не болеют. Наука объясняет этот феномен двукратным усилением иммунитета после слияния матриц.

Во-вторых, взаимопонимание. При слиянии партнеры чувствуют и понимают друг друга такими, какие они есть. То есть женатый человек имеет дело с настоящей личностью партнера, тогда как в почти-браках мы живем с ложным образом-на-основе-партнера. Образом, который сформировался в нашем уме. И зачастую этот образ так далек от реальности, что не имеет с ней ничего общего. Отсюда невозможность настоящей близости и взаимопонимания в почти-браках.

В-третьих, только в семьях могут быть настоящие дети — подлинно родные существа, а не чужаки, похожие лишь телом, но совершенно отдельные внутри.

В-четвертых, если предположить, что наша древняя религия — истина, а это вполне может быть, то лишь женатые пары после смерти возвращаются к Богу. Или что-то вроде того… Тут я не специалист и к своему стыду до сих пор точно не знаю, что там говорится в древних писаниях. Надо будет как-нибудь почитать, восполнить пробел. Ладно, что там еще?..

В-пятых, обогащение ума каждого из партнеров эмоциями, знаниями и мироощущением друг друга…

Тут я заметил, что мы давно сели, и все пассажиры вышли. А на меня вопросительно смотрит стюардесса. Я встал и направился к выходу.

«А, хватит голову ломать! — решил я про себя. — Преимущества женитьбы так очевидны, что, надеюсь, мне не надо будет читать Таре лекцию. Просто перечислю как-нибудь, что уже вспомнил. Итак, продолжительность жизни и здоровье — главное. Думаю, даже этого будет достаточно. Если нет, то дальше пойдет: дети, взаимопонимание, расширение матрицы… Религию упоминать или нет? Вот ведь, я даже не знаю, верующая Тара или нет! В храм регулярно ходит. По праздникам. Даже какие-то обряды соблюдает. Но это ничего не значит. Мой отец тоже ходит, при этом — убежденный атеист. С ним понятно, он просто верит в то, что работает. А в храмах почти всё работает. То же слияние матриц, которое папа прекрасно знает по себе. Так что он вполне последователен: верит в храмы, в обряды и в монахов, но не верит в Бога, ибо никогда его не видел и не ощущал. В общем, с папой — долгая история, хотя и понятная, а вот как с Тарой? Не знаю. О! Надо бы еще составить список недостатков неженатого положения. И вот прекрасная иллюстрация одного из них: я восемь лет живу с женщиной и даже не знаю ее отношения к религии!..»

На всякий случай решил не упоминать религиозный аргумент, уверенный, что хватит и остальных, более земных и понятных.

Нас провезли по компактному взлетно-посадочному полю, и вскоре я вышел из аэропорта, вдыхая родной воздух Вис-Има: теплый, словно парной, приправленный морской солью и пряными ароматами тропического леса…

Эх! Сейчас бы окунуться после поездки! Бросить вещи, разбежаться и через пару минут хорошего бега влететь в воду, разгоняя медуз и пугая крикливых чаек!..

Ладно, потом. Успеется. Сначала разговор с Тарой. Я не хотел тянуть, зная свой характер и склонность откладывать и откладывать важные вещи. Если я сейчас не поговорю с ней… — именно сейчас, пока в голове еще не улеглась родительская взбучка! — то уже завтра подумаю, что надо выждать подходящий, торжественный момент, ведь такие дела второпях не делаются. А через месяц и вообще «забуду», вернувшись в размеренную и привычную жизнь почти-брака…

Надо поговорить сразу. Я сел в такси, улыбнулся знакомому парню, всего год назад прилетевшему на остров. Уже лет двадцать, как я знал поименно всех постоянных жителей острова. Да и многих непостоянных…

— Домой? — спросил шофер. Я кивнул, и он тут же тронулся, не спрашивая адреса. Помнит. Приятно, хоть и ожидаемо…

Я вытащил сотовый, включил, набрал номер Тары. Вот, кстати, и еще один аргумент в пользу женитьбы: экономия на связи…

Я улыбнулся этой мысли, и в тот же момент гудки в телефоне прекратились.

— Вис?.. Ты откуда звонишь? — Голос был резким и, казалось, раздраженным. А может, я просто успел его забыть.

— Из аэропорта. Скоро буду дома.

— Я так и подумала! — фыркнула почти-жена. — Когда научишься предупреждать хотя бы за пару часов?!

— Извини… — Я смутился.

— Заскочи в магазин, купи… — Тара как будто замялась. — Ну, купи сахара. У нас вдруг кончился. И еще чего-нибудь. Тебе все равно по пути.

— Ладно, куплю. Ты только не убегай никуда. Я… — тоже замялся, понимая, как неестественно прозвучит то, что хочу сказать. — Я соскучился.

— Что ты сделал?!

— Ну, мне надо с тобой серьезно поговорить.

— Поговорим, если надо, — буркнула Тара. — Все, конец связи, у меня аккумулятор садится…

Я недоуменно опустил телефон в карман, попросил свернуть к продуктовому супермаркету и высадить. Мол, дальше я своим ходом. Прогуляюсь…

И чего это с Тарой опять?.. Вот она, неженатая жизнь! Даже не поймешь, что там с ней. То ли настроение дурное, то ли на работе проблемы, то ли… А вот были бы мы женаты!..

Я представил, как читаю мысли Тары и понимаю точно и безошибочно, что ей надо. Каких слов и действий она ждет, от чего у нее беспокойство и как его устранить…

Я так размечтался, что не заметил, как доехал до магазина, вошел в него, сделал покупки и снова оказался на улице.

Минут через десять буду дома. И сразу… сразу!.. поговорю с Тарой насчет женитьбы. Хватит терпеть этот кошмар неясности! Я вдруг подумал, что ее поведение можно объяснить весьма прозаично. Культурой и воспитанием. В почти-семьях не принято афишировать сторонние связи — это дурной тон. Да и не бывает их практически. Но в данном случае не исключено, что прошедшую неделю Тара жила с кем-то из своих клиентов, а мой внезапный приезд не давал ей время привести дом в порядок и спокойно проводить любовника. Отсюда и ее раздражение…

Я остановился как вкопанный. Просто замер посреди улицы, словно отказали ноги. Что со мной?.. Решил тактично выждать время, чтобы не смущать Тару и ее «гостя»? Этакое невольное включение современной морали?..

Но, спустя мгновение, понял, что — нет!.. Из каких-то неведомых глубин моего «я» поднимался древний, дикий зверь, который вдруг охватил все мое существо. Именно он завладел телом и парализовал его. Я побледнел, потом покраснел, кулаки сжались сами собой. Я стиснул зубы и отчетливо почувствовал, что еще секунду, и этот зверь полностью овладеет телом и погонит его домой. В голове замелькали картинки. Странные, нереальные. Как я врываюсь, хватаю мужчину, в видении похожего на куклу без лица… Хватаю, сворачиваю шею, а потом запрыгиваю на дерево и рву когтями… когтями?!.. и зубами еще теплое тело… Кукла верещит, а я вырываю куски ваты… ваты?!.. и бросаю вниз…

— О, черт! — Я замотал головой и сделал несколько глубоких вдохов.

Помогло. Зверь слегка успокоился и, похоже, больше не претендовал на мое тело. Я огляделся и, поймав несколько заинтересованных взглядов, криво улыбнулся. Мол, все в порядке. Потом медленно пошел по улице.

Неужели отец прав, и в каждом из нас сидят далекие предки? Впрочем, это как раз понятно, но неужели он прав и в том, что эти дикие предки сражались из-за самок, и что открытие сока Дерева Единства было всего лишь способом справиться с… Ревностью? Я произнес это архаичное слово неуверенно. Может оно звучит как «рефность»? И где ставить ударение? Слово давно вышло из употребления и было мне знакомо только по художественной и исторической литературе. Еще одно архаичное слово — «измена». Оно использовалось в фантастической и эмоциональной литературе, но в современном обществе явления, которое обозначалось этим словом, быть не могло. Я попытался вспомнить словарное определение. «Измена — условное состояние, обычно используемое в романтической литературе, при котором один из партнеров предпочитает находиться не со своим партнером, а с кем-то другим, при этом сохраняя первое партнерство…» Примерно такой вот бред. Надо перечитать, не скажу точно. Я вспомнил пару романов, в которых авторы пытались придумать причины, по которым нежелательное партнерство сохранялось, из чего выходила вполне душевная эмоциональная трагедия. Только вот причины получались надуманные или безбожно натянутые. Так или иначе, в реальной жизни понятия «измена» давно нет. В почти-браках она не имеет смысла, а в настоящих браках — просто невозможна. Разве что теоретически…

Так, успокаивая себя философско-лингвистическими аргументами, я и в самом деле почти полностью пришел в себя.

В конце концов, Тара могла давно уйти к тому, с кем ей приятнее. Но она же восемь лет живет со мной! А ее раздражение и неприветливость на самом деле объяснялась очень просто — моей необязательностью. Я ведь и в самом деле уже много раз обещал сообщать о своем приезде хотя бы за день.

Конечно! В этом все дело. А я тут напридумывал бог знает чего! Неужели я только что испытал… реффность?! Все-таки, кажется, слово звучит именно так…

Я рассмеялся, вспоминая безумные картинки-образы. Самое забавное, что в них смешалась древняя дикость и современная цивилизованность. Подсознание обросло шерстью, обзавелось когтями и собралось рвать соперника на куски, а цивилизованный ум, не в силах принять такие картинки, превратил жертву в неживую куклу, а куски мяса, которые надо было отрывать и бросать с дерева, в куски ваты… Да, мне до сих пор противно думать, что наши предки были хищниками и ели чужую плоть. Брр!

«Интересно, что бы сказал папа…» — неосторожно подумал я и, так как родители все еще думали и даже говорили обо мне, матрица тут же сложилась.

«Чего, сынок? — услышал я „голос“, который сразу исчез, но вскоре появился вновь: — Ну и бедлам у тебя в голове! У меня аж в висках от напряжения затукало!.. Сейчас… Ага… Так… Нет, здесь ты не прав. Ревность — архаизм только для современных „зверушек“, но не для тех, кто хочет жениться. Понимаешь, одно дело, когда сходятся двое одиночек просто чтобы было с кем „спать“, а другое — когда ты ищешь продолжение себя. И вот ты наконец находишь того, с кем хочешь объединиться. Того, частью которого ты хочешь стать и которого хочешь сделать своей частью. В этот момент, пока объединения не произошло, но ты уже нашел того, с кем хочешь объединиться, ревность возможна. Ревность — это защита своей будущей части от чужаков. Помнишь, я рассказывал свою версию нашей древней истории?.. Так вот, это чувство сохранилось с тех времен. Пусть очень изменившись, но сохранилось. Ревность — удивительное чувство, доступное только тем, кто собирается жениться. Конечно, после обряда она навсегда исчезает. И это тоже радует, потому что чувство хоть и удивительное, парадоксальное, но мучительное…»

Я вдруг подумал, что впервые меня не покоробило слово «зверушки» — любимое отцовское определение современных отношений между полами. Я внезапно ощутил гордость за себя — настоящего сына! А в недалеком будущем — настоящего мужа и настоящего отца!

«Молодец, наконец-то начинаешь мыслить как семейный человек! Тебе надо почаще бывать у нас…»

Родители тактично «отключились», а я, воспрянув духом, решительно зашагал домой. И даже ощутил что-то вроде приятного волнения от предстоящего…

Идти было недалеко. Я на всякий случай еще раз прикинул про себя общую «схему» разговора, перечислил аргументы и вдруг подумал, что я и в самом деле по Таре… соскучился. Слово тоже не слишком употребительное. Так называется желание как можно быстрее увидеть, пообщаться вживую с конкретным человеком. Чувство хорошо знакомое нам — взрослым детям женатых родителей. Но было очень необычно испытывать его по отношению к чужому человеку!

Наверное, сказываются восемь лет, проведенные вместе. Мы привыкли друг к другу. У меня даже есть к ней чувства, присущие женатым… Так что моя стратегия работает! Наверняка, и я стал ей не совсем чужим, не просто заведомо временным почти-мужем, а… а… Может, она и сама подумывает о женитьбе, иначе, зачем она так долго со мной? Подумывает, но, разумеется, ждет предложения от меня. Конечно! Самое разумное объяснение. Хотя… почему тогда она…

Ладно, сейчас не стоит отвлекаться на неприятные мысли. Я должен быть вдохновленным и очень решительным. А то, вдруг отец прав, и женщины в самом деле подсознательно оценивают решительность претендента?

Я вспомнил теорию отца и невольно улыбнулся. В памяти мелькнул эмоционально жестикулирующий образ рассказчика и его слова: «И никакая не теория, а правда жизни!..»

Почувствовал, как опять сложилась матрица, но родители тут же отключились, не сказав ни слова.

«Спасибо!» — подумал я и в приподнятом настроении зашагал к дому, пальмы в саду которого уже были видны. Где-то там меня ждала Тара… нет, не Тара, а моя милая Тари! Моя будущая жена. И больше — никаких «почти»…

6

Дом мне достался от мастера с женой. В наследство. Лет двадцать… Да нет, уже больше. Двадцать пять? Сейчас посчитаю… Ого! Уже двадцать семь лет прошло, как они умерли. Как-то глупо все получилась. Впрочем, когда смерть бывает очень уж умной?..

Жена старика любила бродить по джунглям в самом сердце острова. Собирала травы, коренья. Знахарка была первоклассная! К ней весь остров ходил лечиться. Я как-то резцом себе по пальцу серьезно скользнул. Глубоко. Прихожу к мастеру, так и так, работать неделю не смогу. Показываю окровавленный палец.

Старик и не взглянул, отправил к жене. Та сделала какую-то пасту, наложила, а к вечеру даже рубца не осталось! Честное слово, не вру! Я сам не поверил, все пальцы оглядел, думаю, может, чего напутал… А они вдвоем только посмеиваются…

Так вот, пошла она однажды бродить по лесу, искать свои травки, а мы с мастером на берегу сидели, катер латали. Вдруг старик побелел весь, а потом вскочил и понесся что есть духу…

Я пока в себя пришел, он уж в лесу скрылся. Я за ним! Но — отстал! Я, молодой парень, не мог угнаться за двухсотлетним! Потом, конечно, все понятно стало…

Жена его пошла к нашей островной реке. Махонькая, не река, а так… В самом глубоком месте — по грудь.

Собирала старушка что-то на берегу, в зарослях. Запуталась, да и подвернула ногу. Упала головой прямо в воду. И так неудачно, что не в песок, а о булыжник. Виском. Сознание и потеряла. В воде!

Старик все это дело увидел, конечно, же. Понесся спасать. Не знаю, с какой скоростью он бежал, но я, едва дыша, догнал его только спустя полчаса.

Опоздал он. Сидел с потухшим взором рядом с женой. Потом взял ее мокрую голову, положил себе на колени и через час умер.

Конечно, женатые больше недели друг без друга не живут…

Но я думал, что хоть пару дней протянет, а он уже при мне… Я сидел рядом с ними и просто плакал навзрыд.

Потом на обряд Возвращения приехали их дети. Младший сын, с которым отец успел связаться перед смертью, буркнул, что бизнес и дом старика теперь мои. И я должен продолжать его дело…

Вскоре все разъехались, а я остался. Растерянный и подавленный. Настолько, что мои родители взяли отпуск и приехали…

Я очень любил стариков. Не знаю, правильно ли так говорить, но они стали родными, хотя и не входили в мою семью. Да, такое бывает. У нас, у настоящих, даже чужие могут стать близкими…

Я помотал головой, отгоняя невольные воспоминания. Впрочем, они всегда накрывали меня, когда я возвращался откуда-нибудь на остров и снова видел профиль старого двухэтажного дома.

Я прошел двор и взялся за ручку двери…

«У нас, у настоящих…» Я грустно хмыкнул. Уже давно я гораздо больше «такой же, как все», чем настоящий сын женатых родителей. Пора это исправить. Я не опозорю наш род, папа! У меня будет семья, несмотря на правительство с его пропагандой, несмотря на прогресс, несмотря на все объясняющую науку, несмотря ни на что!..

…Я почувствовал правильно — Тара была на веранде. Стояла у окна и смотрела во двор. Я улыбнулся и шагнул к почти-жене.

— Тари… Нам надо поговорить. Прямо сейчас…

Она резко обернулась. Красивая. Точеные черты, словно у мраморной статуи. Только мрамор — темный. У нас в тропиках нет людей, сделанных из белого мрамора…

— Давай, поговорим… Только, пожалуйста, без «Тари». Сколько раз можно просить, чтобы ты перестал со мной сюсюкать? Я не маленькая девочка.

Она сделала несколько шагов и уселась в кресло. Уставилась на меня. То ли выжидающе, то ли насмешливо.

Я хотел подойти и обнять, но после такой отповеди не решился и просто сел в кресло напротив. Да, опять я сделал промашку. Тара и правда много раз просила не называть ее уменьшительно-ласково.

— Извини. Просто ты знаешь, у нас так принято. Мама никогда папу не зовет официальным «Сеж». Только ласково — «Сежа»… И он ее тоже. Я у них пожил и снова привык, вот и…

— Ладно, не оправдывайся. Давай, говори, что там у тебя.

Я судорожно вздохнул. Вся моя решимость куда-то пропала. За две недели я умудрился забыть вот такую Тару. Да, она красивая, как мраморная статуя, но и такая же холодная… Я пытался сохранить в уме образ выдуманной Тары, который состряпал в доме у родителей и в самолете, но фантом рассыпался, превратившись вот в эту женщину. И тут же — резкое раздражение внутри. Да, это основное чувство, которое я испытываю к Таре вот уже… сколько лет?.. Не помню. Иногда кажется, что все восемь лет и испытываю, но это, конечно же, не правда. И она в моем раздражении не виновата… Просто, наверное, меня выводит из себя не она сама, а состояние почти-брака. Ну, ничего, скоро все исправится…

— Понимаешь, тут такое дело… — начал мямлить я. — Как бы это получше объяснить…

Пару минут я бубнил что-то невразумительное, потом все-таки поймал «волну» и заговорил сравнительно уверено и разумно. Тара слушала не перебивая, так что под конец я так вдохновился, что сам остался доволен речью. Я перечислил все аргументы, даже на ходу придумал пару новых, красочно описал перспективы, нашу будущую счастливую жизнь в единстве. Наконец, исчерпав запас красноречия, замолчал и вопросительно взглянул на Тару.

— Понятно, — процедила она. — Примерно чего-то такого я и ожидала.

Она встала и уставилась в одну точку, словно не замечая меня.

— Так что ты думаешь?

— О чем? — Тара рассеяно огляделась. — А вот, он…

Взяла свой телефон с резного столика. Кстати, я сам его делал. Еще при мастере… Не телефон, столик. Очень красивый, из красного дерева…

— Привет. — Тара одним нажатием набрала номер и почти мгновенно соединилась. — Ты уже дома? Нормально добрался?.. Слушай, ты не хочешь побыть моим почти-мужем?.. Что значит, «недавно же виделись»?! Ты же, вроде, хотел. Заметь, я тебе первому позвонила… Да ничего не случилось! Просто мой текущий жениться на мне хочет… Да, еще не перевелись… Причем, самый прикол знаешь в чем? Я же читала, что не стоит связываться с детьми женатых. Мол, рано или поздно, они все равно потащат… Что?.. Да я не поверила просто, я ведь сама… Ну да все равно… Так берешь в почти-жены или нет?.. Вот и славно, через пару часов буду…

Она выключила телефон, с явным облегчением вздохнула и посмотрела на меня.

— Дорогой Вис, — начала она стандартную, официально рекомендованную фразу-формулу, — ты был замечательным почти-мужем, но с этого дня…

— Подожди, ты вообще поняла, о чем я говорил?! — Я очнулся и вскочил из кресла. Теперь мы стояли в полутора метрах друг от друга.

— Еще бы не понять… Давай, не порти процедуру, говори, что положено. Если не помнишь, я тебе продиктую: «Ты была замечательной почти-женой. Разумеется, я не против, наоборот, рад, что ты нашла того, с кем тебе лучше. И я…»

— Но почему?!!

— Что «почему»?

— Почему ты не согласна на брак?!

— Ты серьезно спрашиваешь?.. — Я вдруг понял, что при внешнем спокойствии Тара едва сдерживается. Явные признаки: побледнела, губы превратились в бескровные узкие полоски. И еще: она не говорит, а цедит слова…

— Более чем!

— Тогда послушай меня… — Она едва не зашипела, стараясь говорить вообще не раскрывая рта. Но не выдержала и взорвалась, просто начав кричать: — Женатик хренов! Не зря про вас пишут… Ты вообще знаешь, что я — активистка движения за запрещение браков?! Я член общества осознанного одиночества с его основания?! И это ты мне говоришь о женитьбе?! Мы провели вместе восемь лет, а ты даже не поинтересовался, чем я живу?!

— Зачем? Ведь ты была только почти-женой… — сказал я, стараясь говорить громко, но истерику было уже не остановить.

— Хочешь знать, что я думаю?.. Хорошо! Я думаю, что вы — идиоты, цепляющиеся за прошлое! Неспособные принять новое! Ну, какого черта тебе не жилось?! Мы жили мирно и удобно. Моя база процветает, ты в свое удовольствие делаешь доски для серфинга и чинишь катамараны… Чего еще надо?! Какая к черту женитьба?! Кстати… — Она вдруг успокоилась. Так же резко, как и вышла из себя. — Надеюсь, наши деловые связи останутся в силе? Впрочем, куда ты еще денешь свой товар, кроме моей фирмы… Но ведь так удобно было! — Она снова начала заводиться. — Я ради тебя даже нарушила рекомендации Комитета не затягивать почти-браки!.. А ты, неблагодарный!..

— Подожди, Тара! — Мне наконец удалось вставить слово. — Но как же аргументы? Я же тебе объяснил…

— Что ты там объяснил?! — перебила она и насмешливо уставилась мне в лицо.

— Ну, про женатую жизнь. Про ее преимущества, я же все рассказал…

— Послушай, дорогой мой бывший почти-муж! Эти твои аргументы — ореха выеденного не стоят. Все они разбиваются в самой маленькой брошюрке по осознанному одиночеству. И заметь, в брошюрке для младших классов! Что ты там мямлил?.. Продолжительность жизни, типа, увеличивается?.. Скажи пожалуйста! А ты в курсе, что женатики дохнут, стоит одному из них окочуриться? С какой стати моя жизнь должна зависеть от кого-то? А если тебе завтра кирпич на голову упадет? Почему я должна помирать вместе с тобой?! Я — сама по себе, ты — сам по себе! Мы так родились и нечего выдумывать разные слияния. Нет, вы только подумайте: добровольно ставить свою жизнь в зависимость от чьей-то еще!.. Что там дальше? Дети?.. Дорогой Вис, мне всего пятьдесят, а у меня было уже семеро детей. Я даже не всех помню. И каждый раз я радовалось материнству, всем этим кайфовым чувствам первых лет после рождения ребенка. А что у вас? Ты в курсе, что у женатиков редко бывает больше одного-двух детей? И это при том, что вы живете по двести-триста лет? И не удивительно! Когда каждый ребенок сидит в твоей голове, сто раз подумаешь, прежде чем рожать нового! Зачем это нужно?! Я хочу рожать часто, чтобы испытывать кайф, которым награждает природа, а когда он кончается, менять почти-мужа и рожать снова. Далее, что ты там еще говорил? Расширение матрицы? А нахрена, прости за выражение? Если надо будет, я лучше хорошую книжку почитаю, и матрица тоже расширится. Почему я должна ограничиваться твоей?!..

Я слушал Тару и что-то во мне менялось. И вдруг понял что! Во мне снова просыпается тот зверь, с которым я сладил совсем недавно…

Я смотрел на ее презрительное лицо, на то, как она выплевывает слова… И вдруг перестал их понимать. Правый кулак стал сжиматься и разжиматься, словно ища что-то… «Подойди и врежь промеж глаз, чтобы замолчала! — промелькнуло внутри. — С женщинами не спорят, ибо неразумны… Не слушай. Бей, хватай и тащи в храм…»

Я невольно шагнул к Таре… Она взглянула мне в глаза и вдруг замолчала, осеклась на полуслове! На ее лице появился испуг, она застыла и не отрываясь смотрела на меня, словно кролик на удава.

Я очнулся и растерянно шагнул назад.

Нет! Никогда! Никогда я не смогу ударить женщину! И никакие древние предки не заставят меня!.. Я хочу подойти, обнять, ласково поцеловать и сказать: «Милая Тари, будь моей…» Почему же вместо этого я должен… А что я должен?..

Видимо, из моих глаз пропал удав, потому что Тара немедленно пришла в себя и снова насмешливо заговорила:

— Ладно, какой смысл тратить на тебя время, что-то доказывать… Я ухожу. Младшего забираю с собой, он только говорить начал, с ним прикольно, а со старшим сейчас решим…

Она взяла телефон и набрала номер:

— Тим, ты где?.. В школе?.. Хорошо… Слушай, я тут почти-мужа меняю, ну, твоего почти-отца. Ты со мной идешь?.. Нет? Ну, ладно тогда — удачи в жизни, рада была побыть твоей почти-матерью. Ты был хорошим почти-сыном. Удачи! — Она бросила телефон в сумочку и повернулась ко мне. — Тебе тоже счастливо, ты был хорошим… А, сам знаешь! Давай без формальностей. Вечером пришлю машину за своими вещами…

Я стоял посреди опустевшей веранды и тупо смотрел на солнечную полоску, которая не торопясь подбиралась ко мне… Вдруг дважды подавленный зверь овладел мной, я сцепил руки, размахнулся и со всей силы, словно топором, ударил по любимому резному столику. Он с треском разломился на две части, а я почувствовал облегчение и удивление:

— Ничего себе… Попробовал бы кто-то из этих, из… зверушек!.. Да! Попробовал бы кто-нибудь из них повторить такое!..

Я упал в кресло, равнодушно потер ушибленные руки…

«Папа! Мама!» — сосредоточенно позвал я про себя.

«Как ты?..» — они отозвались почти мгновенно.

«Высылайте свадебную кость! Я сдержу слово. У меня больше не будет почти-жен. Только настоящая!.. Или — никакая!..»

7

В комнате Тары на втором этаже царил полумрак, несмотря на разгар дня. Просто все окна были завешаны — хоть какая-то защита от жаркого тропического солнца. Я включил кондиционер и свет.

Шкаф, роскошная водяная кровать с подогревом и охлаждением — с одной стороны комнаты, трюмо и книжная полка — с другой. Вот и все. Это ее спальня. Моя — внизу. Но здесь я тоже иногда ночевал — мы здорово кувыркались на ее замечательной постели. Особенно с включенным виброрежимом… Она ее заберет, конечно… Жалко.

Я перебирал книги. Раньше мне даже в голову не приходило посмотреть, что Тара читает. Зачем? Ведь она была всего лишь почти-женой…

А надо было…

Одни названия чего стоят: «Энциклопедия одиночества», «Феномен слияния — „за“ и „против“. Всесторонний научный анализ», «Я — одна. И это здорово! 100 правил женского одиночества», «Манифест осознанного одиночки», «Путь к ясному сознанию, или Никаких чужих эмоций в моей голове!»

А вот, несколько художественных… Что там?.. Ого! «Убить мужа». Ну и название! Детектив, наверное. Фантастический. Хотя странный подзаголовок: «Свобода дороже жизни»…

Я открыл книгу, прочитал аннотацию: «Молодая женщина Ката живет в свое удовольствие и не ведает, какие тучи сгустились над ее головой. Она пользуется государственными грандами для молодежи, но вскоре, как это водится, устает от беззаботной жизни и устраивается на работу. Ей интересно. Новые знакомства, какие-то обязанности… В соседнем отделе работает юноша, приехавший из отсталой деревни. Он начинает ухаживать за Катой, но та всячески избегает странного парня. Наконец он делает предложение. Девушка думает, что это шутка и отвечает соответственно, мол, почему бы и нет? Парень вдохновляется и уже на следующий день ведет Кату в храм. Она понимает, что здесь уже не до шуток. В ужасе кричит и пытается убежать, но парень, приняв ее поведение за ритуальное, догоняет и оглушает невесту, как до сих пор принято у них на родине. Ката приходит в себя и обнаруживает, что она уже не одна…»

Я заинтересовался и стал листать книгу. Вскоре, меня от нее начало тошнить, но я все равно читал, желая узнать, чем там дело кончится…

В общем, главные герои поженились. Парень, оказавшись в голове у Каты, с удивлением обнаружил, что та его ненавидит, а Ката поняла, в какую ловушку попала. Дальше шло страниц сто разных надуманных переживаний и перипетий, которые сразу выдавали автора с головой… Уверен, она даже не дочь женатых родителей. И, тем более, сама не замужем! А туда же, пишет романы на такие темы!.. Я посмотрел задний форзац, где обычно печаталось полное имя автора. Так и есть. У детей из семей три имени — свое, отца и родовое. А у остальных — только свое. Плюс произвольное слово, заменяющее фамилию. Автора звали Тала Снежнаявершина. Видимо, романтичная девушка была, раз выбрала себе такое имя на обряде совершеннолетия…

Я пролистал страниц двести и принялся за последнюю главу. Все-таки интересно, чем эта Снежнаявершина закончит свою выдумку…

В борьбе и страданиях прожив сто лет в единстве с ненавистным мужем, Ката вдруг начинает мечтать его убить, но муж только смеется. Ведь он прекрасно знает, чем это грозит самой Кате. Кроме того, очень сложно убить человека, который свободно читает твои мысли… Но Ката, доведенная до отчаяния, воспользовалась ситуацией… Опять столько притянутых за уши моментов, что я просто не понимаю, как такое… извините, говно, можно читать всерьез!..

В общем, она застает мужа врасплох, когда он спал, и с криком: «Теперь я свободна!» втыкает ему нож в сердце.

А потом еще на десяти страницах описывается, как эта «героическая женщина» боролась за жизнь. Вот пафосная концовка, от которой меня едва не стошнило:

«Ката лежала почти без сознания. Она уже вторую неделю жила одна. Вдруг женщина пришла в себя, и врач понял, что это последний всплеск перед смертью. Доктор засуетился, но Ката лишь улыбнулась и спокойно произнесла:

— Я ни о чем не жалею… Эти две недели были самыми счастливыми днями в моей жизни. Две недели свободы!.. Да… Это именно то, ради чего стоит умереть…»

Я не выдержал и с отвращением бросил книгу на кровать. Стал перебирать остальную библиотеку и нашел еще с десяток подобных изданий… Женская проза… Что тут скажешь?.. Мужчинам лучше обходить ее за километр, если дороги нервы и рассудок. А ведь есть, я знаю, прекрасные книги о счастливой жизни женатых пар. И не только классика, а и в формате женского романа. Но у Тары нет ничего подобного… Похоже, у нее вообще нет ни одной книги, написанной женатыми или хотя бы детьми женатых. А ведь, что бы там ни говорили, все значительные художественные произведения написаны именно нами… Не эти современные книги-однодневки, а действительно стоящие… О! Тройная фамилия!..

Я с интересом задержался на книге, явно написанной кем-то из наших. Потом сообразил, что это из моей библиотеки. Тара, видимо, взяла почитать, пока меня не было.

Кстати, очень хороший роман. В жанре альтернативной фантастики. Я такие люблю. Автор построил сюжет на допуске, что наши далекие предки не нашли Древо Единства и, соответственно, остались хищниками. Правда, доказывается связь между этими вещами довольно нудно. Боюсь, что Тара просто не осилила вторую главу… Хотя суть там очень простая и не стоило ее так разжевывать. По мнению автора без Дерева Единства и настоящих браков, между нецивилизованными самцами оставалась бы конкурентная борьба за лучшую самку, за лучшее жилище, где эту самку держали, за территорию… Следовательно, вместо того, чтобы стать нежелательной помехой в развитии, агрессивность стала бы необходимостью. А значит, разумный и благоприятный в стабильном сообществе отказ от убойной пищи, которая дает агрессивность, тоже бы не произошел. Более того, автор начинает описывать цивилизацию, которая бы могла сформироваться при таком допуске. И вот здесь, после нудного вступления, у автора наконец включается фантазия… Он описывает мир, развитие которого стимулируется гонкой агрессивности. Наши предки якобы стали объединяться в племена, а целью этого объединения было не увеличение благополучия, как у нас, а защита от агрессии других групп-племен или, наоборот, захват чужих территорий, чужих самок и изобретений. Автор ввел много новых слов. Например, шокирующее понятие «война». Это когда ради достижения какой-то цели одна группа людей пытается уничтожить другую. При таком раскладе все силы человечества уходили на изобретение все более совершенных орудий истребления себе подобных. В конце концов автор описывает совершенно кошмарное общество, где большинству людей не достает самого элементарного. Даже пищи!..

Я помню, какое впечатление оказала книга на меня в первый раз. Я еще думал, как здорово, что в нашем мире нет этого безумия. И так столько душевных, эмоциональных проблем и переживаний, а если бы к ним еще добавились физические. Необходимость зарабатывать деньги, без которых не выжить… Бред какой! У нас никто не обязан работать. Уж что-что, а пища, жилье, необходимые вещи — это само собой разумеющееся. Понятно, на путешествия и роскошь нужны деньги, но… Кстати, почти все что-то делают, хотя и не обязаны. Потому что продолжительное безделье — это самая изощренная пытка…

Я когда в молодости завис на этом острове, вообще ничего не собирался делать. И чисто экономически мог бы прожить так всю жизнь. На острове было несколько бесплатных столовых, на мой счет каждый месяц автоматом падала небольшая сумма от государства… Но через месяц мне надоело и море, и солнце, и безделье!

Я листал книгу, читая то один абзац, то другой. И по ним строя-вспоминая роман целиком. Неожиданно зачитался. Как раз кусочком, где очень живописно рассказывалось о нищем мальчике («нищий» — это когда денег так мало, что не хватает на необходимое), который жил в норе и питался отбросами. И которого в конце концов загрызли собаки…

Я так расстроился, что не сразу услышал радостный детский голос:

— Вис! Вис! Ты где?..

Тима пришел из школы… В сердце екнуло, но потом я вспомнил, что это всего лишь почти-сын.

— Я здесь, наверху, в комнате Тары.

Появился довольный семилетний пацан.

— Привет! — сказал он, переведя дыхание. Видно, очень спешил домой. — Наконец-то вы разошлись, а то надо мной уже в школе смеются — семь лет и все с одними и теми же почти-родителями!.. Так, как там? Я же только что помнил… — Он на секунду задумался. — Уважаемый Вис! Ты был хорошим почти-отцом, но теперь, когда вы с почти-мамой разошлись…

Я выслушал сбивчивую речь и долго смотрел на почти-сына. Потом сообразил, что он ждет от меня ритуальных слов. Я откашлялся, вспоминая… Как же давно мне не приходилось этого говорить!..

— Дорогой Тим, ты был замечательным почти-сыном. Ты отказался остаться с почти-мамой, поэтому, если хочешь, можешь оставаться со мной до своего совершеннолетия.

— Ну, нафик! — воскликнул Тим, но осекся и вытащил из кармана шпаргалку. — Спасибо за предложение, дорогой почти-отец, но я предпочитаю интернат…

Я пожал плечами. Еще десять лет назад дети могли выбирать, с кем оставаться и оставаться ли вообще, только после четырнадцати лет. Сейчас — уже в семь…

— Ты правда думаешь, что тебе там будет лучше? — на всякий случай спросил я.

— Уверен! — закивал мальчик. — У нас полкласса ждут, когда их почти-родители разойдутся, чтобы скорее стать самостоятельными. Нам же почти всем уже семь лет!

— Но чем плохо остаться у меня? Тебе чего-то не хватает?..

— Шутишь?! Я у тебя с пяти лет компьютер просил, а где он?! Нету… В интернате у меня будет своя комната с информационным экраном на сотню каналов, свой компьютер с выходом в сеть, личная библиотека, игры… Да и вообще, когда долго живешь с одними и теми же почти-родителями, начинаешь к ним привязываться и перестаешь быть самодостаточным одиночкой. Это нам еще в детском саду объясняли.

— А ты?..

— Что я?

— Ну, мы же вместе всю твою жизнь? У тебя появились какие-то чувства ко мне, к почти-маме?..

Тим вдруг помрачнел, понурился и едва слышно забубнил:

— В том-то и дело. Я вроде радоваться должен, а внутри, как задумаюсь, словно скоблится кто-то. А ведь я уже большой, должен понимать, что вы — личности, я — личность. И что мы отдельные. И так будет всегда, а все эти чувства — фантомы, нереальные переживания, осложняющие жизнь…

Я понял, что он повторяет слова учебника. Что я мог возразить?.. Он никогда не был и не будет сыном, родители которого всегда рядом. Даже не рядом, а внутри друг друга!.. И он никогда не решится на женитьбу, а значит и не узнает, что такое быть по-настоящему не одному. А раз этого не будет, то, может, и правы составители школьной программы, которые учат детей смириться со своим одиночеством…

Может, даже и правительственная программа «осознанного одиночества» — меньшее зло по сравнению с повальными женитьбами кого попало на ком попало?..

Я ужаснулся своим мыслям. Отбросил их и взглянул на почти-сына:

— Знаешь, Тим… Ты хороший мальчик, и я бы хотел, чтобы ты был моим настоящим сыном…

— Что?.. — мальчик не сразу сообразил, что я сказал. Потом понял, вспыхнул, хотел высказаться, но взял себя в руки и спокойно сказал: — А я бы, наверное, не выдержал, зная, что все мои мысли могут читать посторонние…

— Не посторонние, а родители!

— Ты серьезно? Может, еще и жениться собираешься?! — он засмеялся.

— Собираюсь…

Тим фыркнул, потом беспокойно завертелся:

— Ну, я пойду?.. Можно, заберу свои вещи? Все равно они тебе не понадобятся, а я к ним привык.

Тим исчез из комнаты, а я вспомнил свои недавние мысли. Ведь я почти ничего не знаю о правительственной программе… Наверняка там неглупые люди сидят.

Я еще раз перебрал библиотеку Тары, выбрал несколько научно-популярных книг и спустился вниз. На веранде было хорошо, с моря дул ветер… Подумалось, что я так и не искупался после приезда, но идти куда-то не хотелось. Поэтому забрался с ногами в кресло и стал читать…

«…Совет 54. Старайтесь избегать уменьшительных форм имени. Официальное обращение позволяет относиться к почти-мужу (почти-жене), как к деловому партнеру, что гораздо практичнее и ближе к истине в отношениях почти-брака…»

Вот и объяснение странной «аллергии» Тары на ласковое «Тари». Я отложил брошюрку с дурацкими советами, взял книгу потолще и тоже открыл примерно посередине.

«…отсюда вытекает естественность одиночества. И действительно, как бы вы ни старались, ваша личность остается отдельной. От рождения до смерти. Но, — обратите внимание! — только кажется, что это ужасно. Только кажется, что одиночество — это проклятие человеческого рода. Как может быть проклятием то, что неизбежно и естественно?.. Наши оппоненты могут возразить, почему же нечто естественное приносит столько страданий, ведь фактически каждый человек испытывал так называемые муки одиночества. Они считают, что это как раз указывает на неестественность одиночества. Но самая простая логика подсказывает, что желание чего-либо не доказывает естественность того, о чем мы мечтаем. Например, каждый человек хоть раз в жизни мечтал летать, как птица. И даже вполне серьезно переживал по поводу невозможности умчаться в небо и „кувыркаться в мягких облаках, словно в подушках“. Тем не менее, я думаю никто с этим не будет спорить, для человека естественно ходить по земле… Точно так же, почти все люди испытывают желание близкого общения, которое делало бы нас неодинокими. Но необходимо осознанно принять тот факт, что это невозможно. Подобно тому, как невозможно просто так оторваться от земли и унестись в небо. По-настоящему близкое общение, которое якобы сделает нас неодинокими, невозможно, потому что каждый из нас — это отдельное тело со своими привычками, со своими желаниями и потребностями. У каждого свой ум, который закрыт от других. Мы можем поделиться отдельными его колебаниями, пользуясь вербальной связью, но это все равно, что океан и брызги прибоя. Точно такая же разница в масштабах. Конечно, мне возразят, а как же слияние матриц?.. Но это все равно, что приделать человеку искусственные крылья. И он даже сможет летать, но мы сейчас говорим о том, что для человека естественно. Подробнее о так называемом слиянии мы поговорим в соответствующей главе…»

Я тут же стал искать «соответствующую главу». Листание не помогло, так что пришлось открыть оглавление. Ага, вот:

«Что такое брак по сути? Без религиозных догм и фанатичных эмоций „женатиков“. По сути — это всего лишь этап в развитии человечества. Да, в далеком прошлом брак был необходим и благоприятен. Он позволил мужчинам прошлого свести конкуренцию за самку к нулю, благодаря чему начал формироваться настоящий цивилизованный разум, направленный не на поиск пищи и борьбу с окружающими, а на постижение мира, природы, на творческую самореализацию. Именно благодаря этому начался бум изобретений, облегчающих жизнь… Но уже много сотен лет никакой необходимости в браке, в этом принудительном рабстве, нет! И только монахи, — по понятным причинам, — все еще цепляются за прошлое. Да последние женатые пары, которые так привыкли к рабству, что не хотят с ним расставаться. Да и не могут! Мы можем им посочувствовать. И порадоваться за себя и будущие поколения, когда само понятие женитьбы станет столь же архаичным понятием, как и „конкуренция за самку“. Слово одиночество вызывает в нас не слишком приятные чувства, но это всего лишь отзвуки прошлого, когда язык только формировался и наделял „опасные“ понятия депрессивной этимологией. Именно поэтому мы рекомендуем заменять слово „одиночество“ положительно-нейтральными понятиями „индивидуальность“ или „осознанная независимость“. В крайнем случае — „осознанное одиночество“, ибо первое слово нейтрализует семантически кажущуюся вынужденность второго понятия…»

Я продолжал читать, но вдруг поймал себя на том, что делаю это механически, не понимая смысла. Встряхнулся и попытался снова, но скучный разбор значений слов опять едва меня не усыпил, так что я взял следующую книгу…

Не помогло.

Я на минуту закрыл глаза и вдруг понял, как же мне паршиво внутри! И дело тут не в чтении. Наоборот, именно с его помощью я пытаюсь заглушить молчаливых «кошек», царапающих внутренности. Не про этих ли самых «животных» говорил Тим?..

Я открыл глаза и со вздохом положил все книжки на пол. Жалко, что столик сломан…

Меня действительно почти не задевало то, что написано в этих книгах. Вначале, конечно, было смущение, потому что аргументы звучали довольно здраво. Я успел просмотреть не так много, но все равно попал под влияние и на минуту подумал, а ведь в этом что-то есть! Но потом внутренне рассмеялся. Я поймал себя на образе, будто только что прочитал научную работу слепцов, в которой доказывается, что солнца нет.

«…Некий огромный шар, плывущий по небу, который согревает и освещает целый мир… Даже само это описание „солнца“ абсурдно и не достойно анализа настоящего ученого. Наши оппоненты могут возразить: если солнца нет, то откуда берется тепло и свет?.. Что такое свет мы не знаем, ибо это еще одно понятие, выдуманное теми, кто якобы видел солнце, но феномен тепла можно объяснить гораздо более простым способом, без привлечения неких „шаров, катящихся по небу“! Возможно, нашим диким предкам было проще объяснить…» Ну и так далее.

Наверное, изучив подобную работу, зрячий человек на мгновение засомневается и задумается, но стоит ему снова увидеть восход…

Я помню свое детство. С самого младенчества. Это прекрасное ощущение единства с мамой, потом с папой. Светлое переживание, словно внутри два ангела, которые никогда не оставят и все понимают. Помню, что долго не мог сопоставить этих внутренних ангелов и двух странных существ, которые появлялись в поле зрения, когда я просыпался. Наверное, думал, что ангелы посылают этих существ, чтобы накормить и перепеленать меня… Я никогда не был один… Я не знал, что такое одиночество. Узнал потом, когда сильно оторвался от родителей, но не женился. Хотя даже без матричной связи мое одиночество было светлым, ведь я знал, что родители есть, что они думают обо мне, а я о них. И что стоит мне снова приехать и увидеться, как связь восстановится…

Конечно, нельзя по ощущениям детства понять, как воспринимают друг друга супруги. Это очень различные переживания. Супружество намного сложнее, но, подозреваю, и переживается сильнее. Потому что дети в конце концов потихоньку отходят, а когда сами женятся, то в большинстве случаев вообще перестают слагать матрицу с родителями. Но муж и жена — вместе навсегда, от обряда слияния и до конца, до обряда возвращения. Да и слияние матриц у них настоящее, полное, а не отраженное, как у родителей с детьми. В этом и проблема, потому что с детством — понятно, но как могут два взрослых человека внутренне слиться и при этом успешно? С точки зрения логики — невозможно. И получается, что авторы вон этой макулатуры, валяющейся на полу, правы… Но я «видел солнце», если вернуться к метафоре… Пусть не само, а его зарево, но этого достаточно, чтобы поверить в существование огромного светящегося шара. Наверное, есть какой-то секрет, что-то очень личное, позволяющее супругам быть едиными и разделенными одновременно. Конечно, глупо соединяться наугад, а то может получиться, как в романе этой… как ее?.. Снежной вершины… Но наверняка есть некий секрет. Иначе бы не было настоящих семей. А я знаю их сотни… Ну, десятки… Моя семья — раз, семья Каны…

Кана… Интересно, как у нее дела?..

В сердце что-то изменилось, а мысли потекли совсем в другом направлении.

Обычно, как минимум один раз в год, мы с ней встречались. Потому что она меняла почти-мужей раз в год. И каждый раз звонила и говорила, как ей паршиво, и что ей необходимо со мной встретиться.

Мы встречались, говорили, шутили… Она приходила в себя, а через пару дней находила нового почти-мужа и снова на год пропадала. Странная!.. Так переживать из-за почти-мужей!.. Впрочем, теперь я ее понимаю… А, вот в чем дело! Дошло, наконец, что это за «кошки» внутри — это боль несбывшегося… Для того, кто ищет семью, каждый почти-муж или почти-жена — это поражение. Уверен, Кана, как и я, ищет настоящего.

Мне вдруг так захотелось ей позвонить!..

А почему бы и нет?.. Ей наши встречи помогают, может, и мне полегче станет. И я с новыми силами буду искать жену. Теперь уже решительно и бескомпромиссно. И даже эту кошмарную кость поставлю в спальне на видное место, чтобы не забывать. Из футляра, конечно, вынимать не буду…

Я взял телефон и набрал номер Каны. Палец нерешительно замер на кнопке вызова…

Может, не стоит?.. У нее очередной почти-муж, а тут я. Некрасиво, наверное…

Палец заметался между кнопками с зеленым и красным «телефончиками». Потом все-таки остановился на зеленом и нажал.

— Привет! — раздался хорошо знакомый голос. — Ты не поверишь, но я так и знала, что ты позвонишь! Вот только что почувствовала и даже решила, если не позвонишь, позвоню сама!

— Правда? — Я улыбнулся, слушая возбужденный голос Каны. Она рассмеялась.

— Супер! Кстати, я уже это не первый раз замечаю.

— Слушай, ты вот сейчас сказала, и я тоже вспомнил, что иногда предчувствую твои звонки. Забавно… Как у тебя дела?

— Неплохо, — голос сразу помрачнел. — Собираюсь завтра сменить почти-мужа. Этот достал уже…

— Кани, а чего ты детей не заводишь, говорят, они помогают почти-брак продлять?

— Издеваешься? Зачем мне зверушки? Нет, я хочу настоящих. Я только в браке детей буду…

— А чего тогда замуж не выходишь, если сама хочешь?

— Да так… А сам? Не женился еще?

— Нет. Сегодня предложение сделал Таре…

— А, это с которой вы уже бог знает сколько времени живете?.. И что? — Наверное, мне показалось, но в голосе Каны прозвучала какая-то напряженная нотка.

— Ушла…

— Понятное дело!.. — выдохнула Кана.

— Слушай, мне кажется, или ты действительно злорадствуешь?!

— Я?! Да ты что?! — рассмеялась Кана. — Да я жду не дождусь, когда мой милый Виса найдет свою единственную. Хоть на свадьбе погуляю. Сейчас это такая редкость… Ты же меня на свадьбу пригласишь?..

— Конечно… — Я успокоился и стал думать, сказать ей о своем желании встретиться или подождать до завтра, когда она сменит почти-мужа и позвонит сама.

— Слушай, Кани, я чего звоню-то… На душе, знаешь, паршиво, просто места себе не нахожу. Читаю тут всякую фигню, размышляю, а внутри ноет и ноет… Давай, встретимся?.. — Я замер, ожидая ответа.

— Давай! Тогда я до завтра тянуть не буду и прямо сейчас расстанусь с почти-мужем.

— Обязательно тебе надо какую-то практическую выгоду извлечь! — пошутил я.

— Почему бы и нет, раз так удачно складываются обстоятельства? — хмыкнула она. — Ну, я пошла готовить самолет?..

— Я тоже переодеваюсь и выхожу. Где встречаемся?

— Давай там, где впервые увидели друг друга? — Наша почти традиционная шутка.

— Боюсь, не доплыву… — традиционный ответ.

— Тогда ты знаешь где…

— До встречи, Кани…

Я отложил телефон и потянулся. Тошнотворного ощущения внутри — как ни бывало! Оно сменилось странным, щемящим возбуждением. Теперь главное чем-то заняться эти два часа, пока Кана летит со своего острова…

И чем же?! Нет, просто пойду как можно медленнее на наш маленький пляж. Искупаюсь, обсохну и… томительное, но такое приятное ожидание… Устроюсь на теплом песке и буду смотреть вверх, выглядывая летающую девушку, которая когда-то свалилась ко мне с неба…

8

Небо как будто и не думало темнеть… Притаилось, чтобы внезапно «выключиться». Там, где я родился, такого «безобразия» не бывает. Солнце садится медленно, нерешительно, словно раздумывая. Мне так больше нравится. А тут ночь наступает быстро. Но я уже привык. Тем более, что звездное небо здесь не в пример нашему, северному, которого и не видно как правило. Здесь ночное небо прозрачное и глубокое, обильно усыпанное звездной пыльцой… Сегодня с Каной мы обязательно будем долго-долго любоваться на это бездонное чудо.

Я успел искупаться и погреться в слабеющих лучах послеполуденного солнца. Теперь сидел и ждал, выводя на песке незамысловатые узоры.

…Едва различимый шум, не гармонирующий с прибоем. Приближается. Да, милая Кани летит… Самолет покружил надо мной, потом отлетел в океан, развернулся и приводнился. Покатился к берегу, быстро сбрасывая скорость.

— Ф-ф-шшшш-х! — Загнутые лыжи-шасси легонько въехали в песок. Как она наловчилась!..

— Привет, Виса! — Кана выскочила из кабины и остановилась, то ли разглядывая меня, то ли давая полюбоваться собой…

Я поднялся. Смотрю на ее лицо, улыбку… Волосы завязаны в пучок, но она, словно читая мои мысли, вынимает заколку… Как всегда загорелая… Светлое платье. Специально для меня, несмотря на неудобства. Кана обычно одевается в джинсовый костюм, в котором похожа на парня. Конечно, на самолете брюки удобнее, а вот для свидания…

— Что это у тебя? — Я подошел, намереваясь обнять, но заметил в руках Каны здоровенный пакет. Или сумка? Как я ее сразу не увидел?.. Наверное, был слишком занят самой Каной.

— Подожди… — Она бросила загадочную ношу на песок и повисла у меня на шее. Потом чмокнула в щеку, спрыгнула и присела рядом с пакетом. — Сейчас покажу. Классная штука… Где-то здесь…

Она что-то нажала, потом дернула, и пакет вдруг зашипел, начав быстро расти. Вскоре перед нами стояло довольно объемное надувное кресло.

— Фу, Кани, почему ты такая неромантичная?! — возмутился я. — Ночное небо, море, песчаный берег и… резиновое кресло!

— А что? По-моему на диване гораздо удобнее слушать шум моря и смотреть на небо, раз ты это так любишь. Я бы лучше в кафе посидела, если честно.

— Пойдем и в кафе, когда замерзнем, — вздохнул я.

— А еще после наших свиданий я неделю песок отовсюду выскребаю.

— Да ну тебя! Один раз искупаться, да и все…

— Это тебе «один раз», потому что у тебя «ежик» на голове, а у меня, как ни как, волос много. Иногда такое ощущение, что крабы в голове заведутся… Ну, Виса, давай на диване посидим? Смотри, какой он широкий и удобный!

— Ладно. — Я первым уселся в кресло и попрыгал. Вообще-то, забавно… Кана засмеялась и бухнулась ко мне на колени. Я обхватил ее правой рукой за талию, а левой за грудь. Легонько поцеловал за ухом…

Она замерла, я тоже… Такое спокойствие и радость. Просто ощущать друг друга… Теперь надо дождаться захода и звездного неба… Уже скоро…

Я начал целовать ее шею. Нежно, едва заметно. Кана не шевелилась. Мои руки сами собой гладили… Левая гуляла по груди и вдруг нащупала что-то маленькое и твердое, чего раньше не ощущалось, и принялась теребить… Правая забралась под платье и… Вот почему я не люблю брюки на девушках… Ой!.. Я сообразил, чем занимаются мои руки и почувствовал возбуждение. Ничего, сейчас пройдет. Я продолжал ласково целовать и гладить Кану. Она немного повернулась и теперь могла отвечать тем же… Вскоре сексуальное возбуждение ушло и осталась только нежность. Чистая нежность ощущения друг друга. Мы не заметили, как стемнело. Прикосновения, поцелуи, ласки… Да, они чисты, когда это не прелюдия к банальному сексу, а самодостаточная нежность. Грубая похоть тает, словно ведьма из сказки, остается только светлое умиротворение…

Впрочем, есть и еще одно условие, без которого почти невозможно преодолеть соблазн превратить нежность всего лишь в слугу животного наслаждения. И это условие — невозможность этого превращения…

Осознанная невозможность, конечно, не физическая.

— Слушай, какой ты зануда, когда начинаешь все объяснять, да еще в самый неподходящий момент! — вдруг воскликнула Кана и даже попыталась отстраниться.

— Подожди, я что, ненароком вслух говорил?! — ошалел я и крепче прижал ее к себе.

— Ой… — Она озадачилась, потом смутилась. — Извини… Мне вдруг показалось, что ты зачем-то начал мне объяснять, почему мы не можем с тобой создать почти-брак…

— Правда?.. Странно. Я ничего не говорил, у меня рот был… занят…

— Зануда и пошляк к тому же! — рассмеялась Кана, но снова прильнула и стала перебирать мои волосы.

— Хотя действительно размышлял об этом, — признался я. — А как ты объясняешь, почему?.. Ведь, вроде, ничего не мешает сказать: «О Кани, побудь моей почти-женой!», затем медленно стянуть с тебя это тоненькое платье, бросить его ветру, обхватить тебя покрепче, а потом… можно на диване, можно в песке или в прибое… Ведь и мое тело хочет этого. И твое. Так ведь?..

— Хочет, — кивнула Кана. — Иногда просто невмоготу. Так и рвешься воскликнуть что-то вроде: «О, Виса, возьми меня наконец!» Но в жизни это явно не звучит. Хотя в романах мне такие моменты нравятся. Так вот, иногда здорово ты меня доводишь, но потом отпускает и вдруг становится так хорошо… Не так, как после секса. Там «хорошо», потому что кайф, а в душе зачастую — погано. А здесь — просто хорошо.

— Почему так?

— Ну, ты же сам сказал, что когда нежность не слуга сексуального инстинкта, а сама по себе, она остается чистой, божественной что ли. Мы оба знаем, что не хотим секса друг с другом… Вернее, хотим, даже очень, но знаем, что его не должно быть. А раз его не будет, то и наши эти нежности телячьи не потому, что мы собираемся трахаться, а просто потому, что нам хорошо вместе.

— Да это понятно. Я спрашиваю, откуда такое неприятие… Как думаешь?

— Неприятие чего?

— Ну, того, что мы могли бы побыть друг для друга почти-мужем и почти-женой. Ведь, если, например, ты попросишь, я, как ты выразилась, потрахаюсь с тобой. Не вижу никаких препятствий.

— Ну, если ты предложишь, я тоже не откажусь. Только заметь, что стоило нам заговорить о сексе, как даже то возбуждение, что было, пропало.

— Вот я и спрашиваю, почему так?..

— Ну, я ощущаю почему, но как-то сформулировать не могу. Давай, подумай. Может, у тебя получится.

— Хорошо… — Я немного расслабился, усадил Кану рядом, крепко обхватив одной рукой, и откинулся на пружинящую спинку. — Смотри, какая луна…

Мы смотрели на небо. Вроде, ничего не меняется: каждую ночь — одни и те же звезды, одни и те же созвездия, разве что луна то худеет, то полнеет… Одно и то же, но любоваться можно каждую ночь. И не надоедает… Время остановилось, и я даже забыл, что над чем-то размышляю. А когда вспомнил, ответ появился сам собой.

— Я понял. Мы боимся, что станем друг для друга точно такими же зверушками, как остальные наши… Нет, не так. Я боюсь, что ты станешь для меня точно такой же, как все мои почти-жены. А ты боишься, что…

— Да, я тоже поняла! — перебила Кана. — Я могу пойти после нашего свидания и найти себе почти-мужа. А вот где я найду другого Вису?.. Если ты станешь для меня на один уровень с почти-мужьями, мне не к кому будет убегать и не кому плакаться при очередной неудаче… Нет, все равно как-то глупо звучит, не могу я толком объяснить свое ощущение! Кстати, после наших встреч я иногда по целому месяцу даже и не думаю о новых почти-мужьях. Противно… Потом проходит, конечно.

Кана принялась что-то оживленно говорить о разных своих почти-мужьях. Обычно она молчалива, но иногда — находит. Из-за нее не было слышно моря. А ведь именно сейчас, ночью, когда его почти не видно, плеск совершенно особенный. Таинственный и объемный. Днем на него не обращаешь внимания, потому что видишь набегающую волну и прекрасно понимаешь, откуда берется шум. Но он внешний, заглушающий нечто гораздо более важное. Ночью не так. Ты напрягаешь слух и вдруг понимаешь, что шумит не набегающая волна, а сам Океан. Целиком.

— …представляешь, я ему говорю: ты же сын женатых родителей, так почему ведешь себя, как… Тут я высказалась! Да, грубовато, но он сам виноват. И что ты думаешь эта скотина сделала? Пошел жаловаться. Меня потом даже оштрафовали немного. По статье «Зарегистрированный факт гражданского оскорбления». Впрочем, сама виновата. Целых два месяца с ним жила, думала, что раз сын…

Мне хотелось слушать океан. Что же делать?.. Впрочем, есть один старинный, банальный, но от этого не менее действенный способ.

Я притянул к себе Кану и поцеловал в губы. Потом еще и еще… Наступила тишина, в которой через минуту можно было различить гул океана.

— Слышишь? — шепнул я спустя полчаса.

— Угу, — буркнула Кана. — Только мне холодно становится.

Мы по-хитрому, словно змеи в брачный сезон, переплелись. Сразу согрелись, а местами — даже слишком. Но вскоре откуда-то появился совсем не теплый ветер, так что мы встали и, ежась, пошли с берега в ночное кафе.

За столиками никого не было. Работники ночной смены в полном составе сонно пялились в информационный экран, по которому передавали какую-то спортивную муру. На маленькой, уютной сцене два музыканта играли в шахматы. Увидев нас, оживились. Один, наверное, проигрывающий, смешал фигуры и достал инструмент…

Я знал эту парочку. Они бродили по острову и играли для всех, кто хотел слушать. Не уверен даже, что хозяин кафе что-то им платил. Но ребята не бедствовали: люди жертвовали не много, но часто и охотно. На острове их принимали. Правда, именно их самих: открытых, добрых и немного чокнутых. А вот музыка у дуэта получалась на любителя. Очень грустная и какая-то улетно-психоделическая. Один играл на флейте, другой — на ситаре. Сочетание не для слабонервных!.. Им бы барабанщика в группу. И клавишника… А до тех пор слушателями дуэта будут посетители ночных кафе и безнадежные меланхолики. Впрочем, ночью, на фоне хора цикад, ситар звенел просто завораживающе…

Мы выбрали столик поменьше и сели друг напротив друга. Коснулись коленями. Мало! Не сговариваясь подвинулись. Теперь возможностей больше…

— Что закажете?.. — Служащий улыбнулся, словно старым знакомым, мы здесь и правда далеко не в первый раз…

Я как обычно пожал плечами, кивнув на Кану. Впрочем, он на нее и смотрел.

— Горячего чая и кокосовый пирог с манго, — охотно заказала Кана. — А потом чего-нибудь для бодрости, но не сильного.

Мне тоже нравился этот пирог. В муку втирается масло и кокосовая стружка. Получается сухое, но очень рассыпчатое и вкусное тесто. А начинка — манговая мякоть с местными ягодами для кислинки и обжаренным кешью. Я как-то пробовал делать дома — не получилось. Надо будет еще раз расспросить повара, наверняка, утаил какую-то важную деталь…

Я уловил запах жареных орехов, на что желудок немедленно откликнулся радостным «буль-буль». Оказывается, изрядно проголодался!..

Мы с удовольствием поели, потом пересели за боковой столик, чтобы быть рядом. Слушали музыку. Я попросил флейтиста сыграть «Одинокого лебедя», но Кана сказала, что плакать ей сейчас совсем не хочется, так что лучше чего-нибудь повеселей. И дуэт заиграл самое веселое произведение из своего репертуара. Правда, от него все равно хотелось плакать.

— Кани, как думаешь, любовь есть? — вдруг спросил я.

— Наверное. Хотя иногда думаю, что только в романах и фантазиях. А в реальной жизни — нет. Но все-таки, наверное — есть, просто очень редко встречается.

— Да, ведь драгоценные камни в земле тоже есть, хотя этого и не скажешь, когда копаешься на огороде… А если любовь есть, то что это такое?..

— Не знаю…

— А как думаешь? Ведь это надо обязательно знать, а то, представляешь, встретим и не узнаем!..

— Что такое любовь?.. Ну, наверное, это то, что остается, когда убрать все остальное.

— Как это? — Я спросил, пытаясь представить, что Кана имеет в виду. Она шевелила губами, видимо, пытаясь выразить словами свою мысль. — Можешь на примере?

— На примере?.. Сейчас попробую. Вот, что такое огонь?..

Я молчал, думая, что вопрос отвлеченный, но Кана смотрела на меня, явно ожидая ответа.

— Огонь? Мне сразу представляется полянка в лесу и костер, в котором можно печь бананы. Не сразу, конечно, когда угли останутся… Сухие ветки, листья, по ним бегают языки красного пламени. И в них надо подкладывать не очень сухие толстые ветки, чтобы огонь успел их обсушить и перескочить, когда закончится листва…

— Странный у тебя какой-то огонь! — хмыкнула Кана. — Где ты в наших джунглях видел сухие листья и ветки?!

— Да я из детства вспоминаю.

— А, понятно. Ладно, вот смотри. Если из твоего огня убрать, допустим, ветки, дерево и листья, огонь останется?

— Вообще-то потухнет.

— Я про другое! Бывает огонь без веток? Да. Значит, ветки и листья — это не огонь. Убираем дальше: бывает огонь не в лесу? Да. Значит, огонь — это не только костер в лесу… Огонь обязательно с красными языками пламени?.. Нет, он бывает и другой…

— Понял, — кивнул я. — Надо убирать все, что не относится к огню-самому-по себе, так мы сможем добраться до качества, без которого огонь перестает быть огнем. И так узнаем, что есть огонь.

— Виса, не путай меня, а то собьюсь, — мотнула головой Кана. — Если убирать и убирать, то останется что-то очень-очень важное, без чего огонь перестает быть огнем… — Кана снова замолчала. Я хотел вставить, что об этом я только что и сказал, но благоразумно промолчал. Она втянула через полосатую трубочку немного коктейля и продолжила:

— Так и с любовью, мне кажется. Если убирать все, без чего она бывает, то можно, наверное, ответить на это твое «что такое любовь?»

— И без чего огонь перестает быть огнем?

— Ну, помнишь пословицу?.. Хотя нет, наверное, ты ее не знаешь. Она наша местная, мне в детстве родители ее часто повторяли: «бойся огня, который не греет». Смысл тут не в огне, конечно. Я даже не помню, к чему у мамы это присказка была. Но ведь и правда — какой огонь без тепла?.. Не огонь это. Так что: огонь — это тепло.

— А что такое любовь?

— Виса, ну что ты меня каждый раз мучаешь своими умными разговорами?! — наконец не выдержала Кана. — Ведь ни одной встречи не обходится…

Она молодец, держится. Тара, например, каждый раз, как я начинал задушевные разговоры, просто говорила: «Не лезь ко мне в мозги!» И включала какой-нибудь сериал. Но ведь это так интересно: пробовать понять…

Кани умница. Ей тоже не очень нравится, но она хотя бы пытается, даже вон примеры научилась выстраивать, а то ведь раньше одни только: «да не знаю я», «не могу объяснить», «чувствую, но сказать не могу»… Тут дело в устройстве женских мозгов, наверное.

— О любви же говорим! — возразил я. — Неужели самой не интересно понять, что это такое.

— А что ее понимать?.. Любовь чувствовать надо, а не понимать…

— Согласен! Но все-таки? Как бы ты сказала в двух словах?

— В двух словах? — Кана вдруг задумалась и посмотрела в сторону океана. Лицо ее стало непривычно серьезным. — Любовь… Любовь — это то, что делает нас не одинокими.

9

Внутри плавно накатывает флейта. Словно волна. Громкий, едва не пронзительный вскрик-всхлип и потом медленный откат. И снова, и снова. Волнение флейты становится все громче, превращаясь в мелодию. Вот уже слышен и ситар, который сначала воспринимался как неведомо откуда взявшийся порыв ветра. Теперь было слышно, что это именно звон ситара. Редкий, задумчивый, тоскливый.

Я проснулся. Музыка еще пела в голове, но теперь только мелодией. Приятно, но вот уже не хватает звука, и ловишь его в голове, не находишь, пытаешься напевать мелодию, но не хватает таланта или воображения превратить ее в звон ситара и волны флейты.

Руке и телу тоже вдруг стало чего-то не хватать. Тепла? Я открыл глаза — рядом пусто. Я лежу на тариной водной постели, но Тары рядом нет. Подогрев выключен. Рядом — никого. А вокруг — пустые шкафы.

Я неуверенно улыбнулся, возвращаясь во вчерашний день. Видимо, заезжала самая долгая моя почти-жена, но почему-то увезла только книги и парфюм, опустошив шкафы. А любимую кровать оставила.

Вечером мы встретились с Каной, всю ночь просидели в кафе, слушали музыку, немного выпивали и много-много говорили. Обо всем на свете.

Потом под утро пошли ко мне и еще говорили. А потом упали на кровать и заснули. Обнявшись. Тело еще помнило ее тепло. Руки затекли, — ведь они боялись шевелиться во сне. Одна до сих пор была неестественно согнута, а вторая сама собой щупает место на кровати, где, похоже, еще несколько минут назад была Кана. Рука надеялась найти если не сам источник тепла, то хотя бы след. Но следов в надувной кровати не остается. Тем более, когда выключен подогрев.

Я вернул излишне самостоятельную руку себе и осознанно отправил заниматься делом: включить вибрацию и легкий нагрев. Поиск того, чего нет — это занятие для ума, а не для руки.

Я вспомнил о Таре, и на душе опять зашевелились бездомные голодные кошки, но не так активно, как вчера.

Жалко, что Каны нет, было бы так хорошо проснуться вместе. Интересно, почему она ушла? Явно ведь намеренно. Ушла, боясь желания остаться? Или проснулась, почувствовала скованность сплетенных тел и вспомнила брошюрки про осознанное одиночество? А ведь хорошая тема для какой-нибудь главы «о несвободе совместного существования, которая проявляется даже на уровне тел».

Хотя Кана вряд ли читала подобные брошюрки по-настоящему. Обязательное изучение в школе — не в счет. Мы читаем что-то только когда хотим этого сами, читать по указке или программе — все равно что произносить слова на чужом языке. А я вот вчера именно читал.

А еще, возможно, что внутри у нее появился образ, из-за которого…

Зазвонил телефон, и я соскочил с кровати еще до первых нот поняв, что это мелодия Каны.

— Слушай, Вис, так хорошо было с тобой утром, бли-ин, я лежу, нежусь, а тут вспоминаю, что вчера оставила самолет без привязи. Че-ерт! Извини, что убежала. Надеялась, что его на берег вынесло, на песке ждет родимый, ан нет, смылся погулять. Ты уже проснулся? Поможешь искать?..

«Ну — или так» — подумал я и стал собираться, радуясь, что проведу с Каной еще один день. Ее голос, настроение мне понравились. Похоже, она совсем не расстроилась из-за сбежавшего самолета, наоборот, вовсю веселилась. И мне эта радость и легкое возбуждение передались. Я прямо видел, как она скачет по берегу, пытается ругаться и при этом неудержимо улыбается. Вот почему, когда говоришь по телефону, то многое можно скрыть, но улыбку всегда слышно?..

По дороге заскочил на кухню и ненадолго застопорился перед холодильником. Есть еще не хотелось, но что-то взять надо. Или не надо? Сумку таскать не хотелось. Утром так приятно гулять налегке. Ладно, обойдемся без сложного завтрака. Универсальный ответ — бананы и привет. Хлопнул дверью холодильника, схватил со стола связку бананов и выскочил на улицу.

Очень рано. Даже прохладно, почти все досматривают сны, самые сладкие как раз в это время, на рассвете. На песчаной дорожке к морю видны следы. Я знаю, чьи они. Даже не разумом. Просто знаю. И знал бы, даже если бы разумность на мгновение отключили. Это как раз тот след, который утром искала моя рука.

Как странно: порой холодный и зыбкий песок умеет сохранять тепло души лучше, чем надежный и удобный водяной матрац.

Я быстро зашагал по краю дорожки, стараясь не оставлять своих следов.

— Ну, где ты уже?! — Кана увидела меня издалека и не оценила медленности моего приближения, сочтя их за сонливость. А я ловил тепло ускользающих шагов. Но как тут объяснишь?..

— Ты тут уже весь берег перетоптала, — сказал я. — Ступить некуда. Где твой беглец?

На берегу, посреди усеянного следами песка, лежало перевернутое надувное кресло, — видимо ночью до него тоже добралось море, но не заинтересовалось сильно, забрав более интересную добычу.

— Где-где… Да вон!..

Я глянул в сторону восхода и на его фоне довольно отчетливо рассмотрел самолет, который сейчас выглядел немного нелепой, но вполне самостоятельной лодкой без парусов.

— Недалеко, — решил я. — Даже вплавь можно, наверное… Ну, для тех, кто плавает хорошо, — вовремя добавил я, заметив, что Кана собирается что-то сказать.

— Нет, тут моторка нужна.

— Да ладно, зачем? Да и Сен сейчас спит, будить его дольше, чем самим сплавать. Давай возьмем мой катамаран. За одним разомнемся и поговорим. Знаешь как здорово разговаривать, когда педали крутишь!

— Вчера что ли не наговорился? — Кана смотрела вслед самолету и, похоже, что-то прикидывала. — Впрочем, давай, пока не жарко.

Я переложил связку бананов в другую руку и зашагал по берегу к Мелкобухте. Звали ее так вовсе не из-за мелководья, дно здесь, наоборот, уходило вглубь сравнительно круто. В Мелкобухте держали всякую плавучую мелочь: лодки, небольшие катера, катамараны. Вот и мой стоял тут, большую часть времени жарился на солнце без дела. Разумеется, хорошо привязанный.

— О, давай позаимствуем эту моторку! — предложила Кана, оказавшись среди десятка разноцветных и разнокалиберных лодок.

— Нет, нельзя. Если человек мотор не снял, значит, или растяпа, или скоро подойдет и куда-то поедет. Давай на катамаране. Я по нему соскучился. Вчера же только прилетел.

— Так бы сразу и сказал, — хмыкнула Кана. — Любитель медленной езды.

— В устах летчицы звучит жутким оскорблением!

— Да ничего подобного… совсем и… не жутким. — Она помогла мне спихнуть легкий катамаран в воду и уже сидела в левом кресле, насмешливо поглядывая на меня.

— Зато, если часто ездить на катамаране с педалями, то ноги будут сильными и стройными, а если только молча сидеть попой в кресле самолета, то — неизвестно!

— Что ты понимаешь! Один полет сжигает больше калорий, чем топтание твоих педалей вокруг всего острова, ибо — нервы.

— Вот, сейчас и сравним, крути, давай.

— Я-то сравню, а вот как ты сравнишь?

— Ну, доплывем до самолета, ты мне покажешь как им управлять, давно обещала.

— Когда это? — искренне удивилась Кана. — Вот уж такого я вслух обещать не могла!

— А ты не вслух… Я помню, когда-то давно, но я запомнил очень хорошо, нам было так легко вдвоем, что я почувствовал образ, в котором я за штурвалом твоего самолета, а ты прижалась сзади и положила ладони на мои запястья. Причем, помню хорошо именно образ, а детали — когда это было и при каких обстоятельствах…

Шутливый разговор резко стал серьезным. Настроение сменилось, и мы какое-то время молча крутили педали. Потом захотелось сменить тему. Причем, видимо, сразу обоим и одновременно, потому что мы хором сказали:

— Кстати, как там родители? — Кана.

— Кстати, про педали и ноги… — Я.

Мы рассмеялись.

— Ладно, раз мы такие оба испугались, то я назло скажу по-серьезному. Знаешь, если я даже в мыслях дала кому-то взяться за штурвал своего… Альвиса, то это — многое значит. Наверное, это было еще тогда… Еще не знали, что наши матрицы… Знаешь, он для меня словно живой. И очень дорогой. Даже с людьми такого не чувствовала. Только с тобой, но это другое. Вот сейчас он уплыл. Понятно, что просто не углядела, привязать забыла, волной унесло, но мне кажется, что Альвис сам решил поплавать, заскучав ночью на берегу. Заскучав и, может, даже приревновав. Ты и слова-то такого не знаешь, наверное. Оно в романах старых встречается только… Потому я так и смеялась утром, и все внутри пело. И я бегала по берегу и ругалась на него, а самой так хорошо и весело…

Кана говорила сбивчиво, рвано, с большими паузами, но я не перебивал. Чувствовал, что речь идет о чем-то настолько сокровенном, что любое мое слово, даже самое правильное и уместное, может все разрушить. А ведь я даже не знал, что она зовет свой самолет по имени! Я сидел и слушал, стараясь не шевелиться, насколько это было возможно крутя педали.

Вдруг меня накрыл образ. Я высоко-высоко в небе. И я один. Нет, не один. Внутри кого-то. Нет. Я един с кем-то. И в небе. И весь мир — подо мной. А я — словно неземной. И гул сливается с биением сердца, а душа…

И это непередаваемое ощущение, этот мимолетный образ сказал много больше, чем слова и… и даже больше, чем паузы.

Кана замолчала, словно почувствовав, что слова уступили место более точному.

Мне захотелось поделиться в ответ чем-то столь же сокровенным, но незаконченная мысль про педали и ноги меня сбила.

— Я тоже люблю на своем катамаране ездить. Когда долго сидишь в мастерской, режешь эти доски надоевшие в пыли и стружке, да пусть даже интересную игрушку, но все равно же сидишь на одном месте, так потом сядешь на него и давай вокруг острова пару кружочков. Такой довольный потом, уставший, и снова можно доски делать. — Я старался говорить как она, но с каждым словом все сильнее ощущал неуместность сравнения живого Альвиса, с которым летает душа, и педального катамарана, на котором я просто разминаю засидевшуюся задницу. — Знаешь, я летал на выходные к родителям. Но пробыл там больше недели. Они все время слагают матрицу, и я тоже начал. Уже через день. Словно и не уезжал никуда. Оказался в семье. Как же это отличается от почти-браков! Когда долго живешь один, то, вроде как, и забываешь. Но стоит окунуться, почувствовать всех своих внутри… Хочешь, скажу, что я пообещал родителям? Да нет, даже не им, а себе самому в первую очередь!

— Скажи.

— У меня больше не будет почти-жен. — Я замолчал. Теперь мы поделились равным по сокровенности, и можно было просто крутить педали.

Кана тоже почувствовала момент и какое-то время молчала, возможно, пытаясь поймать образ.

— Поясни.

— Я хочу жениться по-настоящему. В древнем храме, с обрядом, с соком Священного Дерева. Чтобы матрицы слились, и мы были всегда вместе.

— Я в курсе, в курсе. Я знаю, что ты ищешь жену. Но при чем здесь почти-жены. Это же физическая потребность. Да и как искать без них? Может, одна из них — твоя настоящая? Поясни про вот это: «у меня больше не будет почти-жен».

— Отец считает, что каждая попытка создать семью без решимости ее создать уменьшает возможность найти настоящее. Нет, не так… Когда в матрице общаешься, то все так ясно и понятно, а вот пробую словами передать и…

— Я, кажется, поняла. Это как с первым самостоятельным полетом? Если все время садиться в кабину и откладывать, то решимости взлететь все меньше и меньше.

— Ну, не знаю, мне пришел другой образ…

— Слушай, тебе не кажется, что мы на одном месте крутим? — Кана пихнула меня под руку и показала на берег. — Я вот поглядываю все на наш маяк, вначале мы так бодро от него стали отдаляться, а сейчас уже пять минут такое ощущение, что впустую крутим.

Я огляделся. Солнце уже показалось на горизонте, но жарко было еще не от него, а просто от усилий. Внизу — глубина. Вода такая прозрачная, что видно дно, хотя здесь уже метров десять-двадцать, не меньше.

— Хм, и правда. Похоже, мы в течение попали. Вот, кстати, и подходящий образ! Продолжать жить с почти-женами, это как оказаться в течении. Педали крутишь, но остаешься на одном месте.

— Кончай с образами! Я уже устала, а мой Альвис как смеялся мне издалека, так и смеется.

Я приналег на педали, Кана поддержала. Через несколько минут с нас пот лил градом, но движение едва ощущалось.

— Ну, все, больше не могу, — сдалась Кана. Откинулась на кресло и вытянула ноги. — Пусть нас несет обратно к берегу и возьмем уже моторное что-то, пока Альвис вообще не смылся.

— Вот-вот. Я об этом и говорю. Нам всегда проще отпустить, прекратить усилия и плыть по течению.

— Перестань уже. Что делать-то? — Кана скорчила гримасу, явно показывая, что с аналогиями и философией все понятно, и пора завязывать с болтовней. Но я уже снова был не здесь, не на катамаране между двух синих бескрайностей, а внутри — в настоящей бесконечности. Сильное напряжение, и матрица сложилась. Еще вчера не надо было почти никаких усилий…

— Привет, пап. Мне хочется какого-то знака, что я прав. И что ты прав, папа. Это очень трудно будет. Я так привык к спокойной жизни. Точнее, привычной жизни.

«Привет, сынок… Ага, здорово у тебя там… Небо, океан, эх, даже искупаться захотелось! Подруге привет… Какой самолет, зачем ты?.. А, понял, ну, течение — это ерунда. Иногда можно и по нему плыть и все равно приплыть куда нужно. Не в течении дело…»

— Я решил, что если мы доберемся своими усилиями до Альвиса, то это будет знаком, что у меня все получится. — Перебил я новый слагающийся образ. — И это будет знак, что мы все правильно делаем.

— Вот ччч-ерт, говорила же, что надо было сразу моторку брать!

— А, Кана, тебе привет от папы. Мы подумали, что это будет символично. Если мы сегодня достигнем Альвиса…

— Да я слышала. Вот только почему в ваши игры надо вовлекать меня и Альвиса?! Ну да хорошо, а то и правда, если сейчас к берегу ползти, то потом до вечера не найти. — Она спрыгнула в воду и зависла, держась руками за катамаран и слегка перебирая ногами. — Тут и течение-то едва-едва. Иди ко мне, охладимся, а потом будем достигать этого твоего знака. И моего Альвиса.

Я последовал примеру Каны. Вода освежала, мы даже чуть-чуть подурачились, плавая вокруг катамарана.

— У нас еще бананы есть, так что не пропадем, — вспомнил я, когда мы выбрались из воды. — Смотри.

— Давай, заправимся?

— Давай. — Мы вместе сунули руки под кресло, оторвали от связки по одному банану и начали крутить педали, на ходу жуя ароматную белую мякоть.

Дело явно пошло на лад. Маяк снова стал удаляться, но и самолет, казалось, тоже.

— Если не выйдем из течения, то сдохнем здесь, — сказала Кана. Крутили мы от души, вложив в педали всю свежесть от купания и вдохновение от решимости достичь цель, но все равно опять вспотели и устали.

— Давай, давай, главное крутить! — Я прибавил оборотов.

— Солнце поднимается, через полчаса мы просто поджаримся и будем наглядным пособием-страшилкой для туристов. И на катамаране с нашими подсушенными телами останется только написать: «Не заплывайте за буйки».

— Кани, ну что ты несешь! — Я тоже бросил крутить педали, а потом во второй раз спрыгнул в воду.

— Не вылазь, почувствуй течение, направление, а потом мы пойдем не против него, а чуть по нему, как бы вскользь.

— Понял. — Мне не хотелось спорить. Главное, что Кана не говорит больше о возвращении на берег и моторках. Надеюсь, она прониклась моим настроением. Хотя, может, просто боится потерять Альвиса из поля зрения.

С другой стороны, проще было бы сейчас рвануть к берегу, потом к ней на остров и попросить авиа-коллег помочь искать с воздуха. Не одна же она там на крыльях. Это здесь ни у кого нет самолетов, островок меньше раз в десять, чем остров Каны.

Сказать об этом варианте?..

— Так, тут поток явно к берегу несет.

— Поплавай вокруг, может, течение узкое?

— Ага, ты тоже прыгай, я с этой стороны, ты — с той.

Мы стали отплывать от катамарана, словно рыбы стараясь поймать кожей едва ощутимые потоки.

— Тут явно теплее, давай сюда!

Я тут же повернул назад. Все-таки до сих пор не по душе мне эти глубины, несмотря на давний урок моего Старика.

Мы забрались на катамаран и развернулись, с новыми силами крутя педали. Теперь плыли не к маячившему на горизонте Альвису, а как бы в сторону от него, зато уже через пять минут вышли из течения и снова сменили курс.

— Вот, другое дело, — удовлетворенно сказала Кана и приналегла на педали.

Жара не стала ждать полчаса, а накрыла нас через десять минут, едва мы вырвались из течения.

— Что ж за расстояния такие непонятные в этом океане! — Возмутился я, чувствуя себя все более виновато. И чем дольше молчала Кана и чем упорнее она давила на педали, тем сильнее меня грызла совесть.

— Да уж.

— Просто с берега казалось, что он рядом — за полчаса можно… А тут, крутишь и крутишь, а он словно и не приближается.

— Есть такое.

— Может, повернем?

— Слушай, молчи уже. До берега сейчас крутить дольше, чем до Альвиса. Дай лучше еще банан и не выбрасывай кожуру, прошу тебя.

Мы съели по последнему банану, и Кана стала натирать кожу внутренней стороной кожуры.

— И ты тоже натрись, хоть какая-то защита, хотя все равно сгорим. И пить хочется, как…

— Прости, пожалуйста, — не выдержал я.

— Да ладно, не ной только и не болтай, горло пересохло.

Я по примеру Каны стал натираться банановой кожурой. Без толку, конечно, все равно уже сгорел. Я ж белый, к солнцу до сих пор чувствительный, это местные могут полдня жариться и — ничего. А у меня работа такая, что солнце не страшно. Днем всегда дома, в мастерской, а на море только рано утром или вечером.

Но раз Кана говорит, что стоит натереться, то хуже не будет.

— Кстати, и правда чуть легче стало. Но пить хочется… — Я в сотый раз наклонился и зачерпнул воды на голову. Волосы давно стали жесткими, казалось, что еще немного, и у меня на голове появится соленая шапка.

— Кожуру на голову полож, хоть что-то.

Я разодрал кожуру так, чтобы получилось три лоскутка. Черенком вверх напялил на голову.

Кана глянула, криво улыбнулась, а потом выругалась:

— Ч-черт, ты ж с севера, солнечный удар схватишь, мы ж тут точно загнемся, без всяких шуток уже! Она сняла майку, намочила в воде и напялила мне поверх банана.

— А ты?.. — Слабо возразил я, темные пятна в глазах, которые что-то стали появляться все чаще последние пять минут, пропали. Я снова увидел бескрайний океан, почувствовал запах водорослей и йода. Увидел Альвиса, который, похоже, стал наконец приближаться.

— Крути, давай, не пропаду, главное, сознание не теряй.

— Слушай, он же нас увидел и к нам плывет, — сказал я и так рассмеялся, что непонятно было, смех это или кашель.

— Не хрипи, крути! — Кана налегала на педали, ее груди ритмично подрагивали.

— Давно надо было майку снять, — сказал я. — И мне легче, и Альвис, похоже, мужик, раз тут же развернулся и поплыл к нам. Он ведь точно к нам плывет, мне не кажется?

— Плывет-плывет… Вис, что с тобой? А ну держись. Перестань, не крути!

Похоже, со мной что-то и правда происходило, но я не чувствовал.

— Да, мужики они такие, готовы променять свободу на си… — Темные пятна в глазах, которые, казалось, пропали, вдруг появились снова, а потом резко, за одно мгновение, слились в одно большое темное пятно.

10

Кожа слазила белыми прозрачными лохмотьями. Появился какой-то извращенный интерес находить отшелушивающиеся края и тянуть их, стараясь снять как можно более широкий и длинный шматок.

Сегодня было намного легче. Температура спала, а крем, сделанный Каной по рецептам жены моего Старика, явно помогал. Кожа, правда, слазила везде, докуда добрались лучи солнца, но ожоги уже перестали болеть, только чесались нестерпимо. Старался отвлекать себя как мог, лишь бы не чесаться.

Многочасовая прогулка на катамаране нам с Каной обоим стоила обожженной кожи, а мне еще и солнечного удара, двух дней отлежки и тошноты. Да и облез я везде, тогда как Кана только на плечах и лице.

Впрочем, нам все равно повезло. Я отключился, когда до Альвиса оставалась сотня метров, да к тому же самолет вдруг довольно бойко поплыл к нам, подхваченный встречным ветром. Не знаю уж как меня Кана смогла затащить в кабину, она и сама не помнит. Говорит, все как-то само собой, будто на автопилоте.

В Альвисе была фляжка с пресной водой и аптечка, так что вскоре мы уже летели к острову.

Одним словом, повезло. Легко отделались. Но самое главное — Знак! Я добрался до цели, значит, знак сработал, и мы с папой правы. Я — прав, и теперь — всё! Я полон решимости. Мой следующий брак будет только настоящим, никаких компромиссов, только через обряд и слияние матриц. Может, не обязательно в древнем храме, как настаивает отец, это не принципиально. Если жена будет против, то я согласен и на госрегистрацию, главное, чтобы с соком Священного Дерева, и чтобы уже навсегда…

— Вис, ты проснулся? — голос Каны был так неожиданен, что я дернулся на кровати, и она заколыхалась. — Я тут такой рецепт откапала, написано, что правильно приготовленная настойка позволит понимать язык зверей и птиц, веришь?

— Чему верю? Тому, что такой рецепт есть в книге Уины или тому, работает ли он? Первому — охотно, второму — нет.

Я вспомнил, что дал Кане книжку бабушки Уины, — жены моего мастера. Комнаты старика и его знахарки оставил почти нетронутыми. Места более чем достаточно, а старики для меня много значили.

Впрочем, не давал, Кана сама взяла. Я, вроде, только заикнулся, что в комнате снизу есть кладовка, а в ней всякие снадобья. Кана нашла книгу рецептов и, похоже, очень заинтересовалась, раз до сих пор сидит у меня дома и не выпускает книжку из рук, хотя необходимости уже нет.

— Кани, ты там? — задал я дурацкий вопрос.

— Да. — Она поднялась ко мне и села рядом, не отрываясь взглядом от пергаментных страниц. — Представляешь, тут в составе есть сок Священного Дерева, очень мало, треть самой маленькой мерной ложки, но сам факт!

— Логично, — сказал я. — Будет очень удивительно, если рецепт еще и работает, а не относится к тем фантастическим выдумкам Уины, из-за которых Старик так любил подтрунивать над увлечением жены. Будешь пробовать?

— Да вот еще!.. Зачем мне со зверями разговаривать, я и с людьми-то не умею. Да и где достать сок под такое дело, это лет двести назад пошел в лес, нашел дерево… ну или у друидов попросил, а сейчас каждая капля под контролем, не достанешь. Тут гораздо интереснее вещи есть, и если хотя бы половина работает не хуже мази от ожогов, то книжке такой — цены нет.

— Ты ее не выносила из дома? — Я встревоженно приподнялся. — Не знаю, можно ли вообще давать ее книги и настойки кому, Уина мне ничего не говорила, а вот про то, что нельзя выносить ее записи, — знаю. Я бы, может, и не запомнил, но один раз такой скандал был. Старик взял…

— Если честно, кажется мне, что очень твоя бабка была бы против посторонних рук. Такие вещи передаются в семье. От матери — дочери.

— Так у них два сына.

— А внучки?

— Сейчас есть, а тогда не было еще. Думаешь, стоит связаться и отдать?

— Давай, потом. Двадцать лет пролежала, если бы кому-то была нужна, то забрали бы. Знали же, что мать знахарка. Да в больших городах это уже никому не интересно давно — аптеки есть. А мне — интересно. Честно, давно так не увлекалась ничем, пожалуй, со времен летной школы.

— Ну, не знаю…

— Лежи, выздоравливай, я тебе жизнь спасла, так что имею право на часть наследства твоих стариков.

Кана говорила шутливо, но мне показалось, что по сути она права.

— Ладно, пускай. — Я улыбнулся. — Мне сейчас так явно показалось, что если дух Уины где-то здесь еще витает, то он доволен. Но книгу и все остальное из ее комнаты за пределы дома не выноси, хорошо?

— Договорились.

— И… — Я замялся. — Прости меня еще раз за все это глупое приключение с катамараном, я завелся из-за того, что загадал свое, а тебя вовлек, хотя надо было не рисковать, а плыть обратно, потом бы с воздуха нашли спокойно. Есть же у тебя друзья на самолетах?.. Получается, из-за моих глупостей ты тоже рисковала жизнью, я сейчас вот трезвым взглядом смотрю, ведь могли погибнуть. Реально!

— Да вряд ли, конечно. Но… Ты не извиняйся больше. Я про друзей из клуба тоже думала, просто… Понимаешь, когда ты про знак говорил, то… Короче, уже с того момента мы бы не повернули. Потому что для меня тоже стало важным добраться до Альвиса без возвращения. Думаешь, ты один мастак знаки придумывать? Я тоже кое-что загадала. Если мы сможем докрутить до Альвиса сами, то… Кстати, это я должна извиняться. Мы на следующий день все вокруг облетали, но так твой катамаран и не нашли. Я еще, конечно, буду пробовать…

— Да ладно, он уже старый, куплю себе другой. С моторчиком на всякий случай.

— Хм, — Кана с удивлением посмотрела на меня. — Я бы так не смогла про Альвиса… Я думаю, что вернись мы тогда к берегу, то, может, и не нашелся бы он. Потерялся бы, что твой катамаран. Как подумаю об этом, так дурно становится. Я все-таки попробую еще поискать. Раз тебе не надо, то для себя, а то не успокоюсь.

— Понимаю. — Я кивнул, потому что действительно понимал, что она хочет сказать. Но почему-то был уверен, что безымянный катамаран не найдется. Мир любит разбрасываться символами, а именно такой знак был бы для Каны самым лучшим.

— О! Слышишь запах?! Побегу выключать, сейчас будет готов чудо-напиток из книжки твоей бабушки. Написано, что на раз ставит на ноги хоть убитого. — Кана вскочила и бросилась вниз.

— Так я уже не убитый! — крикнул ей вслед. — У меня такое настроение боевое, что готов хоть снова крутить педали… Ну, может, преувеличиваю немного, — добавил уже тихо, тем более что Кана все равно не слышала, гремела чем-то на кухне. — Боюсь, что еще месяц не заставлю себя поехать за новым катамараном.

На душе было и правда хорошо. Светло как-то. Давно уже не чувствовал себя так уютно дома.

Кана вернулась с подносом, на котором дымилась глиняная черепушка.

— Кани, знаешь мне сейчас так комфортно, будто и не болел, на душе словно поет кто-то, и жить хочется, потому что будущее расцвело. Ловишь образ? Мне так хорошо было только дома с родителями, да еще иногда тут, когда старики были живы.

— Про будущее понимаю. Это когда оно кажется надежным, безоблачным и очень приятным. Обещает радужные краски и приятные сюрпризы. Это знакомо, но чем старше, тем реже ловлю такие ощущения.

— Я тут подумал, что есть две причины, почему мне так хорошо сейчас. Одна — это ты, но это я говорю, потому что должен так сказать, но еще одна… Я заметил, что после болезни так бывает. Я раньше думал, зачем люди болеют, борются с какой-то заразой, которая зачем-то вообще, непонятно, а сейчас вдруг придумал, пока ты вниз ходила: болезни специально для того, чтобы человек после них хоть ненадолго вновь увидел, как жизнь прекрасна, увидел эти радужные цвета и свет, которые мы почему-то разучаемся видеть с возрастом. Ребенок же просыпается и для него каждое утро — это надежды и радость открытий, а мы… Но мир-то не изменился, это мы привыкаем к чуду. Вот для того и болезни, чтобы проваляться день или два в бреду и с температурой, а потом вдруг очнуться и снова увидеть мир новым и блестящим.

— Хм, не знаю, не знаю… — Кана сосредоточенно дула на черепок с напитком, явно считая в уме. — Так, одиннадцать раз, потом ладонью вот так махнуть три раза. И сказать: «горечь, горечь, приходи, силой стань и подними». Все, пей!

— Может, не надо, — сказал я, услышав про горечь. Кое-что из настоек Уины я пил. — Я в самом деле себя чувствую как заново родился!

— Пей!

— Вот ведь, Уины номер два мне только не хватало, — буркнул я, но черепок взял. — Будешь часто приставать, буду звать тебя Куина.

И выпил.

Горечь пришла. Заговор сработал. Похоже, даже слишком хорошо, призвав всю горечь острова в одну плошку.

Я выскочил из кровати и побежал вниз. Все, чего мне сейчас хотелось, это воды. Много холодной, чистой воды!

— Гляди-ка, и правда поднимает! — крикнула мне вдогонку Кана. А потом, видимо, допила остаток, потому что через мгновение тоже оказалась внизу.

Мы напились воды, а потом наелись. Энергии было столько, что неудержимо тянуло прыгать и бегать. Но на улицу не хотелось, — полдень. А солнца мне не захочется как минимум столько же, как и нового катамарана. Кане, думаю, тоже. Поэтому мы за два часа съели все, что оставалось в доме. Я так не объедался уже лет десять. Еда чуть добавила веса, скакать расхотелось, и мы полезли обратно в спальню.

— Уф! Класс! — прокомментировала Кана. — Книга работает. Я тут у тебя буду зависать какое-то время, хорошо? Раз книжку нельзя с собой взять.

— Зависай. Мне приятно, что ты чем-то увлеклась.

— Очень интересно. Я пока простые рецепты пробую. Аккуратная у тебя бабка была, в ее комнате все так разложено, подписано, словно музей, а не знахарская кладовка. По полочкам, по коробочкам, баночкам. Мечта хозяйки! Запас чашек из глины. Палочки, всякие, ложки самодельные… Где сейчас такие взять? А без них нужное варево не сделаешь, посуда — важный ингредиент зелья, как я поняла. Хотя попробую в обычной стальной, вдруг неправда.

— Чашки она тоже сама лепила. Приносила глину откуда-то из глубины острова и во дворе крутила, гончарное колесо до сих пор стоит. Потом там же во дворе сушила на солнце. Обидно будет, если всякие такие вещи тоже важны.

— Почему?

— Там же не только чашки, но и ложки для перемешивания специальные, из разной древесины, по-разному обработанные, венчики из разных трав сушеных… Если все это имеет значение, то как кончатся запасы, то и не сделаешь уже ничего. Потому что записей, как инвентарь делать, она не вела.

— Есть такое. В рецептах просто так и пишется: «…подготовленные и ошпаренные кипятком ингредиенты нагревать в ступке номер четыре помешивая венчиком номер восемь». Ну да ничего, разберемся. Да и запасов каждого номера там… Запасливая старушка была.

— Скорее, практичная. Не любила отвлекаться «на нудятину» — это она так называла необходимость делать инвентарь. Уина любила придумывать, изобретать новые рецепты, а то, что на каждую новинку уходила уйма посуды и прочего, ее раздражало. Вот она и «стряпала» с запасом. Если уж тратила день на черепок номер пять, то уж столько этих номеров пять лежало, что по двору не пройдешь.

— Интересно тут у тебя было.

— Да, наверное, даже немного жалко, что я не придавал значения работе Уины. Мне передалось отношение Старика, который подтрунивал над женой все время. Да и учился я у него, тот тоже мастером своего дела был. Без него мои поделки вообще никому не нужны были б. Так бы и делал одни доски для серфинга… Мне почему-то очень приятно, что ты увлеклась и будешь заниматься тут у меня.

— Да, пока нового почти-мужа не найду, буду часто заглядывать.

— Здорово!

— А ты чем сейчас займешься?

— Буду потихоньку продолжать работать. Пока болел, несколько идей интересных появилось, да и «птичий дом» хочу закончить вырезать. Сейчас Тара ушла, так что досок, — это моя «нудятина», — можно будет меньше делать.

— Подожди, а как же Знак?! Зря мы с тобой что ли жарились и педали крутили?

— А что?

— Ну, я думала, ты сейчас займешься поиском жены, полностью все силы на это направишь, а ты собрался работать, как ни в чем не бывало!

— А как тут силы прикладывать? — Я удивленно посмотрел на Кану. — В работе — понятно. Если дурака валять, то одну доску за неделю или две делаешь, а если напрячься по-настоящему, то и за день можно. А как в поиске напрягаться?.. Я решение принял. Все, дальше время решает. Как только попадется любая женщина, которая согласится на настоящий брак, так и будем…

— Ну ты даешь! Прямолинейно и тупо, как баран в ворота. — Кана возмущено фыркнула. — Так ты до скончания века будешь сидеть и вырезать свои игрушки! И это в лучшем случае. В худшем: долбанешься в такие ворота, что лоб разобьешь.

— Что-то я не улавливаю образ… — обиделся я.

— И не надо. Ты помнишь наше плавание? Вначале мы тупо плыли к цели, рассчитывая только на силу. Получилось?.. Нет. Потом остановились и разобрались. Так вот, разве не символизирует то, что мы не прямо ехали, как раз необходимость действовать умно, гибко, а не ломиться напролом, как…

— Может и символизирует, но как искать-то?..

— Да хоть через сеть попробовать. Но уж точно не сидеть и ждать!

— Сеть? Мне почти-сын что-то про нее рассказывал. Он все компьютер просил купить, но я компьютеры не люблю. Игрушки эти… Только время и жизнь из человека высасывают, а взамен ничего не дают.

— Давно не обязателен компьютер для сети. У тебя ж экран есть?.. Ну, вот, сейчас к нему можно подключить сеть. Запросто.

— Не помню я, что это, зачем?

— Это такая штука… Как бы тебе объяснить? Ее эти… которые не из семей, придумали. Все говорят, что слияние матриц — анахронизм, а ведь не хватает, раз подобия технические придумывают. Короче, сеть — это что-то вроде замены слияния матриц, только глобальное. Сеть связывает всех подключенных к ней. И там можно все что угодно найти. Множество людей со всего мира, все возможные хобби и увлечения, новости…

— Так новости и так по экрану идут пять раз в день.

— Да нет, в сети там сам ищешь, а экран готовые дает. В общем, нам все это не надо. Даже не знаю, как объяснить, показать бы. Я последних нескольких своих почти-мужей по сети нашла. Там здорово. Я тебя подключу. А потом покажу.

— Как скажешь. — Я пожал плечами. Вдохновения идея Каны у меня не вызвала. Как и агитации почти-сына, которых пришлось выслушать немало. Но мне нравилось, что Кана рядом, и что ее глаза горят. Пусть подключает, варит зелья и отдыхает от своих почти-мужей. Может, тоже решится с ними завязать. Я знал, что она в глубине души мечтает о семье, как и любой из наших. Вслух я ничего такого говорить не решался, деликатная тема, но вот образы посылал регулярно. Каждый раз, когда мы встречались. Но что-то никак пока…

— Вот и здорово! — обрадовалась Кана. — Все, я тебе буду помогать, а там, если у тебя получится, глядишь, и сама решусь…

Я рассмеялся. Мне показалось, что я уже догадался, о чем загадала Кана там, в море.

11

— Уютно тут у тебя, — сказал Килан.

Я огляделся. И правда, не замечал. Да и не надолго это. Я в этой комнате не был, как Тара ушла. Она любила порядок и практичный комфорт, который Килан по ошибке назвал «уютом».

Килана прислала Кана. Это был ее бывший почти-муж, причем, не просто бывший, а очень давно бывший. Мужчина слегка тяжелый… Впрочем, что я говорю, словно меня кто-то слышит. Просто жирный. Не знаю, давно ли, но похудеть бы ему не помешало. Едва ж ходит. Принес сумку с разной мелкой электроникой, а запыхался, словно большой ящик непросушенной древесины из леса припер.

— К этому экрану цеплять? — зачем-то уточнил Килан, хотя другого в комнате не было.

Я кивнул. Неприязнь какая-то дурацкая, нормальный же мужик, хоть наверняка и не из семьи. Профессионал высокого класса, если верить Кане. Что ж так напрягает?

Килан вынул из пакета небольшую черную коробку и любовно обтер, за одним вытягивая клубок проводов. «Словно дохлые змеи», — подумалось мне, и настроение совсем пропало. Не люблю, когда люди не нравятся. Чувствуешь себя каким-то уродом, в котором где-то глубоко сидит непонятный анализатор непонятно чего, и этот анализатор периодически включается и без всяких видимых причин вдруг сообщает, что вот он тебе не нравится, и так настырно сообщает, что никуда не денешься. Конечно, тот же самый анализатор иногда сообщает и другое, внушает симпатию, которая тоже неизвестно откуда и почему берется. Но у меня такое ощущение, что раньше он чаще на симпатию работал, а вот последние лет десять все больше неприязнь выдавливает. Тара говорила, что это из-за моего отшельничества. Что я только со своими деревяшками дома все время сижу да на катамаране вокруг острова плаваю. А надо ходить в гости, на вечеринки, людей видеть и чувствовать, тогда все будут милы, пока они милы, и противны, когда противны. И анализатор этот будет сидеть глубоко и тихо, пока его не спросят.

Может, она и права.

Килан какое-то время возился молча, разглядывая заднюю панель моего экрана и сверяясь с документацией своей коробочки. Потом сказал «ага» и занялся распутыванием проводов. Работа, видимо, не требовала интеллектуального напряжения, поэтому Килан счел необходимым развлекать клиента светской беседой.

— Значит, это ты сейчас у Каны муж?

— С чего это? — Меня передернуло. Почти-мужа называют мужем только интернатовские. Значит, точно не из семьи, хотя кто бы сомневался, по нему же видно, ему лет шестьдесят всего, а выглядит хуже, чем мой Старик в двести. Не хуже, вернее, а поношеннее что ли.

— А разве нет? — Он оторвался от проводов и удивленно глянул на меня. — А что она тогда так… У женщин же глаза по-особому горят, когда они про своих мужчин говорят. Я подумал…

— Мы друзья детства, — сказал я почти правду. Мы и в самом деле почти детьми были, когда познакомились.

— Понятно. — Кивнул он и вернулся к работе. — Хорошая она, но чокнутая немного, как и все из семей. Ты в курсе, что она из этих?.. Сейчас уже не говорят, а когда мы с ней жили, то не скрывали еще.

Вот идиот, неужели можно быть настолько тупым, чтобы не сообразить: если мы «друзья детства», то скорее всего, оба из семей.

— В самом деле? — процедил я максимально нейтрально. К счастью, Килан был уже весь в разъемах и переходниках, поэтому не посмотрел на мое лицо.

— Ага, я после нее первым делом у девушки узнаю, не из семьи ли она, чтобы больше не нарваться. Ты не подумай, я ничего против традиций не имею, но у всех семейных девчонок внутри сидит ген что ли какой. Вначале и не заметно ничего, а потом начинает такое вылазить… И ты вдруг понимаешь, что и у тебя самого вылазит нечто давнее и глубокое, и пугаешься так, что бежишь словно…

— В давние времена обычно женщины бежали от мужчин, когда чувствовали это «нечто», — сказал я, безуспешно стараясь скрыть сарказм.

— Ну да, ну да… — пробормотал Килан, что-то внимательно изучая в инструкции. — Вот я и говорю, что теперь живу только с теми, кто изучал и принял осознанное одиночество. После Каны так решил. И правильно сделал, хотя иногда вспоминаю наш месяц вместе… Не поверишь, но ни с кем больше не вспоминаю, а…

— Страх усиливает запоминание.

— Хм, думаешь? — Он закончил возню, повесил экран на место и посмотрел на меня. — Может, ты и прав, отношения те были приправлены… не страхом, конечно, ощущением опасности, приключения, боязни слияния и какого-то подсознательного…

Он замялся, а я попробовал подсказать:

— …подсознательного желания слиться.

— Хм?.. А ведь может ты и прав! Самое сладкое желание — это то, которого и хочешь, и боишься. Я ж говорил, нечто из глубины. Но снова я бы такой пытки, хоть и сладострастной, не хотел… Короче, тут я все доделал, завтра привезу спутниковую «тарелку», закреплю снаружи и будет у тебя вполне сносная сеть. Контракт тоже завтра привезу. Какой нужен?

— Контракт?

— Доступ в сеть бывает безлимитный и по трафику. Первый — очень дорогой, особенно через «тарелку», так что для начала рекомендую взять контракт с лимитом по трафику и разобраться, нужна ли тебе вообще сеть и в каких объемах. Хотя… Первый месяц как раз лучше брать безлимитный тариф, так как вначале опыта мало и можно от незнания таких объемов накачать! Но тут на островах полный безлимит совсем уж нереальных денег стоит. Так что советую контракт с ограничением трафика и обязательной блокировкой счета после использования нормы. Иначе можно влететь.

— Выбери сам с учетом своего опыта. Я ничего не понял из того, что ты только что сказал. Даже слова такого не знаю — «тр-рафик». Что оно означает?

— Может, ты и прав. Выберу сам. Трафик — это ограничение, объем чего-либо, который ты сможешь получать за единицу времени. В сети трафик — это объем информации, которую можно получить за месяц. Чем дороже контракт, тем больше объем информации. Но вообще сейчас это слово как только не склоняют. Читал роман «Трафик любви»?

— Нет. Чей?

— Э… Как же автор? У меня жена зачитывается. Я тоже прочитал. Здорово пишет. А! Тана Водопад. Точно. «Трафик любви» Таны Водопад.

— Чей роман?! Таны?! Не может быть, нет у нее такого романа.

Мы с Тарой перечитали все ее книги. Все три. «Белый зов» про одного человека, он родился со способностью генерировать желание, которое слышали все люди на земле и невольно начинали делать все, чтобы это желание исполнилось. И получалось, что весь мир крутился вокруг этого мутанта. И сам герой понял это где-то к подростковому возрасту. Начал пользоваться, но потом изменился, и в конце перестал генерировать свой зов, чтобы люди могли быть сами по себе, а не кусочками его желаний. И он очень трудно шел к этому. Роман — просто супер, я его два раза перечитывал. И название такое хитрое, не каждый поймет. А я понял: «Белый зов» — намекает на «белый шум». То есть… А еще роман «Защити свою любовь». Не такой здоровский, как «Белый зов», немного женский, Тара от него без ума, а мне не очень, хотя увлекательно. И третий роман, самый новый, год назад его купил, сразу две книжки. Для себя и Тары, чтобы не ссориться вечером, кто будет читать. Мы всегда перед сном читали. Первый и последний раз я покупал две одинаковые книжки сразу. Это о многом говорит! Третий роман тоже ни про какой не про трафик, так что я уверенно повторил:

— Нет у нее такого романа!

— Может, ты и пра… — начал свою присказку Килан, которая меня уже стала раздражать, но не договорил. — Как же нет, я его на днях читать закончил. Точно тебе говорю, Тана Водопад. И именно «Трафик любви».

— Я все ее романы читал. И каждый раз, когда езжу на главный остров в книжный, то всегда спрашиваю, нет ли чего нового у Таны. А был я там всего месяц назад.

— Месяц?! Тогда понятно. Он же всего неделю назад вышел.

— Как неделю? И как же ты его прочитал? До нас новинки полгода идут…

— А сеть на что? В сети прочитал. На следующий же день после выхода для жены скачал, она за три дня проглотила, потом меня заставила.

— В смысле? В этой вашей сети не только знакомства и игры? И книжки есть?..

Килан рассмеялся.

— Приятель, тебя ждут такие открытия, что мне даже завидно! Есть книжки.

— И я тоже могу прочитать новый роман Таны не дожидаясь пока его завезут в наш тормозной книжный?! А это сильно дороже, чем подождать и книжку купить?

— Ну, как тебе сказать… — Килан молчал-молчал, словно сдерживаясь, а потом почему-то расхохотался. — Ладно, я тебе потом покажу, как до конца работу доделаю.

Я по-настоящему заинтересовался. Боюсь, это было видно даже со стороны. Если честно, то вся эта идея Каны с сетью мне была не понятна и не особо интересна. Чем она поможет в моем поиски жены и семьи? Но вот теперь мне захотелось побыстрее узнать, что это за штука такая, которая позволяет увидеть новый роман любимого писателя еще до того, как про него рассказали по экрану и в газетах!

— Килан, а ты можешь сегодня же подключить и показать? — спросил я.

— Вот, другое дело! А то даже как-то обидно видеть настолько кислую мину клиента, когда ему сеть подключаю. Вернее, даже не обидно, а непривычно. Сейчас нормально стало — глаза горят, а руки сами хотят погрузиться в трясинку.

— Куда?

— Манипулятор для сети. Его все называют трясинкой.

— Потому что затягивает? — поделился я крохами своих знаний о сети, почерпнутых из вечно недовольной прессы.

— Хм, может ты и прав… Но вообще-то, думаю, из-за того, что манипулятор похож на маленькое болотце. Сам увидишь.

— Сможешь сегодня до вечера подключить? Еще даже не обед!

— Теоретически, можно и сегодня. Только тогда доплата нужна. За срочность. Извини. Это ж надо опять с транспортом передоговариваться и с продавцом «тарелки», беготня опять же, контракт выбирать…

— Без проблем, сколько?

Он сказал.

Я полез наверх и обнаружил, что денег у меня нет. Тара забрала всю наличку вместе со своей косметикой.

— Слушай, Килан, — я спустился вниз и прошел в мастерскую, — у меня деньги кончились. Возьмешь работой?

— О, давай! Слышал, ты хороший мастер по дереву.

Я смотрел на полки с игрушками. Наконец выбрал медведя размером в ладонь. Очень редкое дерево, которое словно само разогревается изнутри при трении. Говорят, если держать брусочек такой древесины в руке и все время поглаживать, то нервы успокаиваются. Словно в транс входишь. А я еще сделал медведя стилизовано, без острых частей, все закруглил и не покрасил, чтобы и красиво, и тереть можно было. Одним словом, дорогая игрушка. Они у меня нарасхват идут. И не только туристы покупают, но и местные — это повод для особой гордости.

Подкинул медведя на руке, потом подошел к стене и с неприятной мне самому ухмылкой взял одну из досок для серфинга. Красивую, большую, раскрашенную как попугай.

Пошел обратно в комнату.

— Выбирай! — Я положил на стол доску, а рядом поставил маленького и невзрачного медведя. Уверен, что этот тип выберет дурацкую доску, которую я сделал за день, а не медведя, на которого потратил две недели. Вот ведь, опять эта неприязнь изнутри лезет, хоть плачь!

Килан взял доску, хмыкнул и аккуратно водрузил на место, потом положил медведя на ладонь и стал рассматривать.

— Супер! Такая тонкая резьба, на морде даже словно эмоции видны. А сзади! Ничего себе! Тут же каждая шерстинка выдавлена и сглажена. Это ж, наверное, как в руке держать приятно… — Он обхватил медведя и непроизвольно стал тереть так, словно прочитал инструкцию к игрушке. — Беру его, однозначно. А эта работа точно не дороже стоит, чем я тебе сказал в монетах?..

Я прикинул в уме. Дороже, раза в четыре. Или пять.

— Да нет, в самый раз, — сказал я и в первый раз улыбнулся вполне искренне. — Рад, что понравилось, приятно встретить ценителя.

Все-таки, он, пожалуй, не такой уж и неприятный тип. Даже не знаю, чего я взъелся с утра. Ладно, пусть переплата будет за дурные мысли…

12

На месте не сиделось и, тем более, не лежалось. Очень хотелось побыстрее посмотреть, что это за сеть, где можно читать книжки, которых нет в магазине.

Килан куда-то запропастился и не отвечал на звонки. Хорошо ему, занимается делом, а я как на иголках не знаю куда себя деть. Попробовал почитать, но буквы и строчки расплываются, не желая складываться в осмысленные предложения. Даже поесть толком не удалось. Вернее, поел, но как-то на автомате, не чувствуя вкуса. Даже не вспомню сейчас, что именно. Вот ведь…

Я вышел во двор и немного побродил туда-сюда, разглядывая дом снаружи.

Маленький он у меня, но таким родным стал, словно всю жизнь тут живу. Даже какие-то сцены из детства мелькают, словно оно прошло именно здесь, на этом белом песке двора. Фантомная память. Любопытный феномен ложных воспоминаний. Дом хоть и двухэтажный, но на самом деле — только формально. Все комнаты — на первом этаже, а второй — скорее чердак со спальней, чем полноценный этаж. Такая пристройка, как мансарда у нас на севере, но с местной спецификой. Даже не знаю как и рассказать. Это смотреть надо.

Во дворе ничего не растет. Белый песок и все. Растения — только вокруг двора. Густые, тяжелые кусты, сквозь которые не прорвешься. Высаживать такое вокруг дома считалось и раньше дурным тоном, да и сейчас гости недоуменно хмыкают, заходя в узкий проход к дому.

Для меня с самого начала пустой двор казался странным. На родине такого не допускают. Там у нас весь двор вокруг дома — это огород. Старики же ничего не садили, специально все засыпав песком. Это надо было Уине для обжига и просушки ее трав и изделий. Да и Старик любил рано утром или вечером посидеть на воздухе и покачаться в кресле. Сам он во дворе никогда не работал, только в мастерской. Я не сразу понял почему, а потом тоже перенял его манеру: во дворе только отдыхать, а работа — в мастерской. Настрой должен быть у места. Не только у человека. И если путать, смешивать, то место начинает тоже путаться, и не знает, то ли ты работать пришел, то ли дурака повалять. Место энергией заряжается не хуже трав и настоек. Если в каком-то одном месте долго делать что-то одно и то же, то потом, стоит в этом месте оказаться, как руки и мысли сами собой…

Рядом с домом — небольшой бассейн метр на три в длину. Ванна скорее, каменная. Раньше Уина за ним следила, не дай бог кто-нибудь попробует руку туда опустить или тем более окунуться. А сейчас он как раз для прохлады. Как жарко, то вышел, забрался, даже полежал немного. Хорошо. Бассейн из бело-голубого мрамора, от чего вода в нем — словно кусочек моря.

Я окунулся и пошел в дом, подальше от жары и солнца. И как дотерпеть до вечера? Включать экран боялся, вдруг, Килан не доделал, сломаю еще чего-нибудь.

Пойти что ли закончить доску? Тара скоро названивать начнет, как отойдет немного. Мне кажется, она тоже переживает. И не только из-за бизнеса. Но начнет разговор обязательно с него. Я уже немного скучаю по ней. Как-то грустно засыпать на ее кровати, но без нее. Может, она специально для этого оставила?..

Если бы не Кана и наши невольные приключения, то я бы все эти дни сильно тосковал, наверное. Кстати, надо Кане позвонить.

Мысли радостно забегали, найдя достойную альтернативу пассивному ожиданию Килана и сети. Появился образ летящей в самолете девушки, серьезной и сосредоточенной.

Подождать?..

Но ждать не хотелось, я взял телефон и набрал номер Каны.

Она ответила не сразу.

— Вис, подожди, я тебе позже перезвоню, — без предисловий сказала она и отключилась.

Вот ведь, надо доверять ощущениям. Волноваться не получилось, потому что я словно увидел: разворот в небе и медленный спуск. А тут, видите ли, кто-то звонит и отвлекает.

Минут через двадцать Кана перезвонила:

— Ну, как там у тебя, рассказывай?

— Сижу, жду, не знаю чем заняться.

— Килан приходил?

— Да, с утра. Сейчас где-то бродит, обещал к вечеру сеть наладить.

— Это хорошо, я завтра не могу, но на выходные обязательно прилечу к тебе на остров, зайду, возьму еще трав и камешков для экспериментов и тебе покажу свои любимые пространства знакомств. Думаю, ты быстро освоишься в сети.

— Кани, а там правда можно книжки читать?

— Можно, только я не читаю.

— Почему?

— Неудобно, надо сидеть перед экраном, а я так не люблю. Мне нравится вечерком выбраться под небо, забраться в гамак и читать себе вперемешку с мечтаниями и дремотой. Вот это — удовольствие, а с экрана — только информацию впитывать, а не читать.

— И правда, как-то не подумал… Но можно же купить маленький экран, поставить себе в спальню и читать как обычную книжку перед сном?

— Наверное. А что это ты так заинтересовался?

— Килан сказал, что в сети есть новая книжка Таны Водопад.

— Это которая написала про… как же там? Ты мне еще давал читать давно. Про то, как все люди жили ради желаний одного человека-монстра?

— Ну, почему монстра? Он в конце исправился. В этом основная мысль, идея: если можно измениться даже ему, то нам…

— Я до конца не дочитала еще. Как-то не пошло. Идея интересная, но там так нудно в начале.

— Да, у Таны часто так — начало будто диссертация, а потом вовлекаешься.

— Ладно, попробую еще.

— Попробуй, действительно хорошая книга, просто вчитаться надо!.. Слушай, а ты можешь позвонить Килану, спросить, где он уже? А то мне не отвечает.

— Перезвони, может, занят был.

— Так я уж раз десять звонил. Он сначала брал трубку, говорил, что «процесс идет», а теперь не берет.

— Не трогай специалиста пока он работает. Представь, что ты под заказ вырезаешь чего-то там, а над душой заказчик стоит и спрашивает: «Скоро? Скоро?!»

Я представил.

— Чего молчишь? Стыдно стало? — спросила Кана с ехидцей.

— Угу.

— Вот и славно. Тогда до выходных. У меня, похоже, еще один клиент наклевывается. Сейчас точно подойдет спрашивать, сколько стоит полетать над островами.

Я со вздохом отключился и прошел в нижнюю открытую комнату с диваном. Улегся. Хотелось еще поболтать, но, как правильно заметила Кана, не надо отвлекать специалиста, когда он работает.

Она — молодец. С детства знала чего хочет, об этом и мечтала. Теперь вот занимается любимым делом: летает над морем да еще и деньги зарабатывает, катает туристов. И вот же как в мире все устроено, не будь у нее такого сильного желания обладать своим самолетом и летать на нем, не было бы и работы. А не будь работы, то и не летала бы, даже имея самолет. Потому что топливо дорогое — почти все доходы на него и уходят, да на ремонт, запчасти… И что?.. Не будь туристов, которым за радость один раз прокатиться между водой и небесами, то разве бы Кана могла летать каждый день? Да и хотела бы? Что там такого в небе этом? Один раз, три, десять, но каждый день да ни по одному разу — не летала бы. А так, мечта слилась с делом, и получилось нечто другое: любимая работа — такая же желанная, как мечта, но такая же прозаичная, как работа, как любая вещь в этом мире, лишенная ореола фантазии. Но, видно, проза со временем все равно берет свое, иначе бы не искала Кана вновь чего-то, не увлеклась бы травками Уины и ее рецептами. Хотя сама Уина ничего не искала кроме своей мечты, тоже слившейся с работой. Хотя, много ли я знаю о ее жизни?..

А я сам? О чем я мечтал с детства? Вот не помню. Мне нравится моя работа, но она не такая, как у Каны или Уины — я не жаждал ее с детства, я не знал с самых первых шагов, что мне суждено вырезать игрушки для туристов, как Кане — летать, а Уине — собирать травы. Просто слонялся по миру, встретил своего Старика-мастера, и он меня заразил этим увлечением. И я очень рад и благодарен ему. Наверное, он тоже занимался именно своим делом-мечтой, которая со временем стала и работой. А может и нет, потому что, насколько я сейчас помню, единственное, что Старик по-настоящему любил, так это валяться в гамаке и потягивать кокосовую бражку. Между резьбой по дереву и поваляться Старик всегда выбирал второе, а вот Уина, — тоже любительница выпить на выходные, — всегда выбирала свои травки.

Хотя, конечно, из этого не следует, что Старик был создан для того, чтобы лежать в гамаке и потягивать напитки. «Больше всего нравится делать» — это не критерий вообще, даже не знаю, что это я вспомнил, размышлял-то о том, как мечта и работа сливаются. Просто не знаю, случилось ли так у моего Старика? Или у моих родителей? Да и у меня самого?

Наверное, нет. Тут — одно из двух. Или я просто не нашел еще свою мечту, или не всем такое дано — быть созданным для чего-то и знать об этом.

Видимо, меня разморило или я так хорошо задумался, что очнулся, когда услышал шелест «входных» кустов и увидел Килана с двумя рабочими, которые тащили одну большую коробку и три маленьких.

— Стремянка есть? — спросил Килан.

— Лестница деревянная… — Я вскочил с дивана и устремился к гостям, перепрыгнув через бассейн. — Чем помочь?

— Так лестницей же!

— А, да! — Я засуетился, не сразу вспомнив, где у меня лестница, потом пошел в сарай сзади дома. На всякий случай забежал на кухню и прихватил табурет. — Пойдет такая?

— Не очень, но давай.

Двое рабочих забрались на лестницу и табурет и, переговариваясь, стали вешать «тарелку», а мы с Киланом прошли в дом.

— Ты еще отдохни полчаса, скоро все будет.

— Хорошо.

— И… — Килан замялся. — Если не сложно, сделай что-то перекусить, я весь день бегаю, не успел.

— Конечно, конечно. — Мне хотелось чем-то заняться, чтобы избавиться от этой невольной и ненужной суетливости, за которую уже сам себя ругал, но поделать ничего не мог.

Часа через полтора они управились. Подцепили тарелку и протянули оставшиеся провода действительно за полчаса, и еще час Килан чего-то колдовал с включенным экраном, который вместо привычных передач стал показывать сначала какие-то пустые квадраты, потом черные квадраты с текстом, а потом цветные картинки и рамки разного размера.

Вдруг в одной из рамок с белым фоном словно сами собой начали появляться картинки и текст, и я как-то невольно почувствовал, что именно этого Килан добивается уже битый час.

— Ну, наконец-то, — тут же подтвердил он мое озарение. — Что-то я в этот раз долго возился, никак не подключалось. Оказывается, эти дурни контракт не сразу активировали.

Килан сразу успокоился и от него перестало нести раздражительностью и осязаемым «не лезь!».

— Все, готово, можешь начинать щупать сеть. Вот тебе инструкция по управлению. Самая простая, основы сейчас покажу, а дальше — сам.

Килан усадил меня на диван перед экраном, а сам сходил за последней, самой маленькой сумкой. Достал из нее продолговатую коробку, из которой вытащил нечто, напоминающее противень с желе.

— Трясинка? — догадался я.

— Она самая, хорошая модель повышенной чувствительности, практически новая, только калибровку сделал. Короче, все просто. Погружаешь сюда правую руку, левую оставляешь свободной для жестов. Эта масса не пачкается, не бойся, просто целиком обтекает каждый палец, после чего каждое движение может стать командой для экрана. По умолчанию на пальцы повешены буквенные символы. Все десять. Движение пальцев вниз — символы нижнего ряда, вверх — верхнего. Очень просто. Если нужны цифры, то левой рукой делаешь вот такой знак, — Килан показал сведение указательного и большого пальцев, — после чего те же пальцы вводят цифры. Чтобы вернуться к буквам — разводишь пальцы обратно… Подожди, не шевели хаотично!

Я замер, удивленный десятку новых рамок, появившихся на экране.

— Попробуй что-то ввести, — сказал Килан, замысловатым жестом поубирав с экрана лишнее. — Вот тебе редактор текста, набери что-то.

— Что? — тупо спросил я. Тут, видимо, получилось, как бывает при фразе «скажи что-нибудь». После нее никогда не знаешь что сказать.

— Да что угодно. Подсказку выведу… — На экране внизу появилось схематичное изображение руки и символы над и под пальцами.

Я послушно стал шевелить в болотце пальцами, набирая незамысловатое предложение. Получалось медленно и с ошибками.

— Когда пишешь и хочешь исправить ошибку, то левой рукой делаешь вот такое движение. — Килан вытянул указательный палец и махнул им справа налево. Я попробовал. — Ничего, поначалу медленно будет, потом так наловчишься, что целое письмо за минуту сможешь нашевелить!

Верилось с трудом.

— Так, хорошо, уже меньше опечаток, а скорость придет. Тут сначала главное точность, чтобы трясинка лишних движений не считывала, а скорость — дело наживное. — Килан минут двадцать гонял меня по текстам, так что я уже нашевелил пару страниц разной абракадабры. — Теперь закрой окно редактора… Да, вот таким именно движением командной руки, молодец, что запомнил…

Запомнить было несложно, так как Килан уже раз двадцать закрывал невольно выскакивающие от моего неумения рамки-окна.

— Я тут подумал, — сказал я. — Здорово, что у нас всего десять символов. Представь, что их было бы пятьдесят, например, пришлось бы к компьютерам что-то придумывать такое неудобное.

— А как их может больше десяти-то быть? Мы ж по истории проходили, наши предки для коммуникации долгое время имели только десять пальцев и хвост. Голос намного позднее появился. А так — тысячелетия одни только жесты. Так что откуда взяться больше десяти? А вместо хвоста у нас перед экраном — левая рука.

— Ага, теперь понял, почему для правой такое странное устройство используется, а не просто пять кнопок например. Тогда бы пришлось обе руки под символы использовать.

— Не только в этом дело. Я ж говорил, что это по умолчанию «трясинка» настроена на ввод символов, но она еще много чего умеет. Профессионалы все возможности задействуют, когда каждое микродвижение что-нибудь да значит. Но тебе это пока не надо. Вот инструкции основных команд: ввод правой рукой в «трясинке», общее управление — «хвостом». Левой рукой то есть… Открой теперь окно доступа в сеть. Вот таким знаком. — Килан сделал широкий круговой жест, появилось уже привычное белое окно в рамке, которое Килан тут же закрыл уже знакомым жестом.

Я повторил.

— Видишь, тут вверху небольшой кусочек под буквы. Просто вводишь, что именно хочешь найти. Давай, что будем искать?

— «Трафик любви» Таны Водопад, — без колебаний сказал я.

— Да подожди, давай что-то учебное. Например, ты хочешь узнать погоду на завтра у себя на Вис-Име. Вводи.

— Да знаю я нашу погоду: солнце и жара. Давай лучше про погоду на родине, можно?

— Можно…

Я ввел название родного города и вопрос про погоду.

На экране появился длинный список с названиями.

— А где погода?

— Вот, теперь перед тобой список пространств, так или иначе упоминающих погоду в твоем городе. Тут просто: щелкаем по самому верхнему заголовку, которое выделено, видишь? Это специализированное погодное пространство.

На экране вместо списка появилась красочная картинка с облаками, солнцем и крупными буквами — названием родного города. Под названием — тоже большие цифры температуры ночью и днем, чуть ниже и поменьше — облачность, сила ветра, возможные осадки.

— Здорово! — сказал я.

— Теперь, если ты хочешь вернуться к поиску, то делаешь вот так, — Килан махнул рукой слева направо, картинка пропала, на экране снова оказался список. — Теперь снова можешь что-то искать. Смысл тут простой. В сети есть пространства, за каждым стоит или человек, или организация, или целое сообщество. Они создают и поддерживают пространства разного назначения. Есть магазины, клубы по интересам, пространства знакомств, библиотеки, личные пространства разных людей…

— И я могу себе сделать? — заинтересовался я.

— Можешь, но это не так просто, и… В общем, об этом рано говорить, не перебивай. Попасть в пространство можно либо через поиск, как я тебе показал. Тут все просто: в произвольной форме пишешь запрос, система тебе подыщет оптимальные по ее мнению пространства, а дальше — как повезет. Другой способ — это вход в пространство по его личному коду. У каждого есть символьный код, набрав который, ты сразу оказываешься в нужном пространстве, без поиска. Вот, например, набери «Килания», при этом держа левую руку вот так, все пальцы ровненько и ладонью вниз, неподвижно. Когда ты так держишь «хвост», то это команда для сети, что сейчас ты вводишь не просто слова, а код пространства.

— Понятно! — Я подвесил ладонь левой руки, как показали, а правой набил «Килания». Тут же белое поле сменилось на заставку с портретом Килана, под которым на ярком синем фоне были желтые надписи: «Вызвать мастера», «о Килане», «Отзывы», «Написать отзыв»…

— Это мое личное пространство. Самое главное меню ты видишь, тут легко меня вызывать, чтобы подключить сеть, есть прайс. А вот тут сбоку маленькими буквами — это разные дополнительные вещи, которые не имеют отношения к работе, но профи рекомендуют даже в официальных пространствах делать такие «домашние раздельчики», это повышает доверие клиента. Тут у меня любимая музыка, есть библиотека небольшая, о себе немного, ну и большой раздел с коллекцией фотографий, конечно…

— Подожди, а зачем делать пространство для мастера по подключению к сети? Если это кому нужно, то он его не найдет, а тот, кто уже подключился, зачем будет вызывать?..

— Наивный, — Килан усмехнулся. — Подключение — это только начало… Хорошо, давай дальше, а то я давно уже так много не работал за один день, хочу уже до дома… Со временем у каждого пользователя сети набирается какое-то количество любимых пространств, коды которых собираются вот здесь. У тебя тут пока пусто, но вот таким движением туда можно занести код открытого сейчас пространства. Видишь, теперь «Килания» у тебя всегда под рукой. Если что, будешь вызывать. Так же туда потихоньку записывай те пространства, которые понравятся.

— А у Таны Водопад есть свое пространство?

— Вот у кого, у кого, а у писателей почти у всех есть не только свои пространства, но и еще куча разных. И чем известнее писатель, тем больше пространств.

— Почему?

— Поймешь потом… Ты с этой Таной не отстанешь, поэтому следующее задание по освоению сети: найди официальное личное пространство Таны Водопад.

— А какой у него код? — спросил я, послушно вытянув левую руку и готовый нашевелить код.

— Нет уж, найди сам. Да и не знаю я, если честно. Вот жена — знает.

— Так можно ей позвонить и спросить!

— Перестань мыслить как человек! — засмеялся Килан. — Ты теперь — пользователь сети. Ищи сам…

Я опустил левую руку и нашевелил в том месте, где раньше спрашивал про погоду: «Пространство Таны Водопад».

Список получился очень длинным. Я уже выученным жестом листал его, но никак не мог долистать до конца. Вернулся в начало и открыл первую ссылку.

— С ума сойти! — искренне поразился я. Прямо на экране мелькнул портрет Таны, а потом лист превратился в книжную полку, на которой оказалось совсем не три книги, а с десяток. Каждая переливалась, словно звала в себя. — Что это за романы такие? Вот, например, «Гостевая»?.. Что за роман?.. А, подожди, это типа как у тебя кнопки, только тут вместо них — книжки?

— Быстро соображаешь. — Килан одобрительно хмыкнул.

— Так, книга с надписью «Книги». Как туда?.. А, вот… — Похоже, я невольно угадал движение, потому что книга стала открываться и вскоре сменилась красивыми страничками, на которых красочно переливались другие обложки, очень знакомые. Вот «Белый зов», вот… А вот и новая, незнакомая, с изображением печатного устройства, из которого выглядывала наполовину отпечатанная открытка-фотография. «Трафик любви». — И правда, есть такая книга! А как ее читать?!

— Ну, дорвался, — сказал Килан, причем его слова, несмотря на смысл, звучали как одобрение. — Теперь могу идти спокойно домой, клиент зависнет в одном пространстве на неделю. Хотя официальное, как было в задании, ты не нашел. Это кто-то из любителей творчества Таны сделал. Сразу видно.

— А как в официальное попасть? — спросил я, но не дожидаясь ответа смахнул назад, а потом ввел уточнение: «Официальное пространство Таны Водопад». — Ага! Только тут что-то не так красиво… Зато вот есть «Купить книги». Килан, здесь что, прямо на сайте можно заказать, и придет?!

— Вис, похоже, дальше моя помощь не требуется, ты, уверен, освоишься. Если что, читай инструкцию или звони мне, но только уже не сегодня и не ночью, договорились?

— Угу… А как тут заплатить, я же не могу монеты прямо в экран запихнуть.

— Можешь, но для этого надо еще урок проводить. И посложнее. А пока… Запоминай код. Давай, «хвост» прямо и вводи код «Хренпоймаешь». В одно слово… Вот, это пространство-библиотека. Тут собраны все книги всех писателей. Ищи свою Тану. Можно просто листать список, либо начинай вводить имя или название книги вот здесь… Вот, видишь в списке «Трафик любви», теперь просто заходишь в книжку и читаешь себе.

Я в изумлении смотрел на белый лист с буквами романа.

— Подожди, то есть сейчас я могу почитать новый роман Таны Водопад, а как же ты заплатил? Я не заметил.

— Я не платил, это же «Хренпоймаешь». Если хочешь официально, то иди в официальное пространство и покупай.

— Подожди. Я не понял. Что значит официально и неофициально? И в чем разница?

— Ладно, забудь, — Килан смахнул назад и вернулся в официальное пространство Таны. — Разбирайся. С платежами я тебе помогу. Кстати, готов и дальше плату принимать работой. Представляешь, медведя у меня сегодня выкупили сразу. Я его только на работе показал, как коллега дал в два раза больше, чем он стоит, да еще уговаривал. Если не трудно, заплати мне еще таким медведем, я за час, пока его гладил, успел привыкнуть. В обмен с меня два урока: как платить в сети и как работать с пространствами знакомств.

— Про знакомства мне Кана обещала рассказать, — ответил я, уже погружаясь в пространство любимой писательницы и не совсем понимая, что мне говорят. — А медведей таких у меня нет пока. Я тебе потом сделаю…

— Ничего ты не сделаешь, — вздохнул Килан. — По крайней мере, ближайший месяц — точно…

13

Похоже, я заснул перед экраном. И сам не заметил. Очнулся посреди ночи, уставился на светлый лист с открытым «Трафиком любви». Обе руки ныли, а глаза, кажется, до сих пор болели.

Вечер прошел интересно. Я вовсю осваивал управление сетью, все как-то получалось естественно, даже некоторые жесты сам находил, не глядя в руководство.

Вначале надолго завис в пространстве Таны. Это было здорово. Я открывал все книжки, разглядывал обложки, читал отзывы. Последнее было особенно интересно и необычно. Но вскоре пространство кончилось, кажется, я посмотрел все, что в нем было. Даже грустно стало. Озадачился на одной страничке, где можно было прямо в пространстве написать письмо Тане. Ничего себе! И она прочтет? А как ответит, если у меня своего пространства нет, и ей некуда зайти и написать мне тоже? Да и зачем ей? Но все равно захотелось что-то написать, я долго сидел, даже что-то начинал нашевеливать, но потом решил отложить письмо на потом, когда волнение от знакомства с новым миром немного уляжется.

Когда все было прочитано, я какое-то время сидел, не зная, что делать дальше. Потом вернулся на самый первый сайт, тоже пространство Таны, но более яркое и необычное. Как сказал Килан, его делали читатели Таны. Там оказалось еще интереснее! И так много всего, что за два часа я, похоже, не обошел и половины. Оказывается, у Таны есть много маленьких историй, которые не выходили в книгах. Еще тут были интервью из разных газет и журналов. Какие-то я даже читал, но никак не мог подумать, что их так много всего. Огромное количество всевозможных рецензий и отзывов, причем разных, не только хороших, как на официальном сайте. Похоже, создатели пространства собирали все, что так или иначе относится к Тане, без разбора. Впрочем, отзывы помечались цветом. Положительные зеленым, нейтральные желтым, а критические — красным. Так что можно было даже отбирать, какие именно читать. Забавно, что под каждой рецензией или большим отзывом надо было оставлять еще отзывы, так что тут в одном только этом разделе можно было зависнуть на всю ночь. Я так зачитался и эмоционально вовлекся, что хотел тоже ответить одному тупоголовому читателю, который не разобрался с элементарным моментом в «Белом шуме» и осмелился критиковать то, что просто не понял. Я уже собрался ответить, но не получилось. Начали появляться какие-то окна, предупреждения, требования какой-то регистрации… Похоже, начинающие пользователи сети ограничены в правах. В принципе, понимаю и одобряю, хотя и обидно. Ничего, как только освоюсь, я сюда еще вернусь. Надо будет Килана расспросить…

Так, что еще вечером было? Ах, да! В фэн-пространстве Таны оказался раздел фотографий. Ничего подобного на официальном не видел, там только стандартный портрет, который я и так мог рассматривать на задней обложке каждой книги. А тут!.. Вырезки из газет, какие-то древние фото из детства Таны… Короче, как и с отзывами — собрано все, до чего дотянулись руки настырных создателей пространства.

Похоже, на разглядывании фотоальбома я и уснул. Хотя нет, раз на экране начало романа…

А, да, я блуждал-блуждал по пространству, а потом вспомнил, что подключился к сети ради нового романа и решил его найти сам. Я уже забыл, что делал Килан, поэтому сосредоточенно вернулся в начальное меню сети и ввел «читать Трафик Любви». Передо мной открылась длиннющая простыня со ссылками на разные пространства. Я начал заходить по очереди в каждое, но нигде не было самого романа. Первые несколько десятков пространств оказались книжными магазинами, но только сетевыми. Там можно было заказать разные книги, которые потом привозили по почте. Сам факт того, что такие магазины есть, меня изумил и обрадовал. Выбор там — не сравнить с нашим даже самым крупным магазином на Главном острове. Но я хотел читать прямо сейчас. Конечно, я попробовал заказать «Трафик любви», но после пятой попытки перестал пробовать. Везде одно и то же: требование каких-то регистраций и карточек. Килан обещал научить, потом разберемся. Но как читать прямо в сети, я не мог понять. Наконец сдался и, вытянув левую руку, ввел странный, но легко запоминающийся код «Хренпоймаешь». Уже через минуту передо мной опять висела первая страница романа «Трафик любви», и я, начав читать, удовлетворенно заснул на первом же предложении.

Сейчас сидел и прислушивался к себе. Левая рука ныла от непривычного махания, а пальцы на правой, казалось, одеревенели. Плечи болели, спина с непривычки едва не скрипела. Я боялся пошевелиться, надо было размяться, но я не решался вытащить руку из «болотца», не уверенный, что смогу потом все вернуть как было, а посреди ночи Килану звонить не хотелось.

Но все же не выдержал, вытащил руку и встал, стараясь потянуться как можно осторожнее, но сильно. Экран выключился, едва я вытащил руку из «болотца».

— Вот ведь! — расстроился я, но заставил себя пойти на кухню, подавив желание тут же засунуть руку обратно.

На кухне немного поприседал, попрыгал и размял пальцы. Выпил сока и съел два банана, умудряясь давиться даже этой самой удобной для глотания фруктовой пищей.

Потом торопливо вернулся к экрану и с тревогой снова погрузил руку в «трясинку», надеясь, что все включится само собой. Так и получилось. Экран зажегся, и я снова увидел лист «Трафика любви».

— Здорово! — воскликнул вслух, так мне это понравилось. Значит, я могу в любое время размяться, не боясь потерять открытое пространство.

Собрался было начать читать, но хотелось еще немного полазать в сети, закрепить навыки первого вечера. Да и что-то меня смущало. Даже сложно передать что, настолько неосязаемое ощущение было. Обычно, когда берешь в руки долгожданную и желанную книгу, то внутри — радость, предвкушение, что-то такое энергичное и приятное. Даже не важно, понравится тебе потом эта книга, само ощущение — очень здоровское. Ожидание радости. Да, вот так. А сейчас, смотрю на этот лист и внутри чувство такое пакостное. Откуда? Почему?..

Я смахнул назад до странички поиска пространств и задумался. Куда теперь? Еще зайти к фэнам, тем более что я закладку сделал, надо запомнить, как ими пользоваться. Зашел по закладке. Удобно. Потом смахнул обратно и снова ввел «Хренпоймаешь», но с опущенной левой рукой, то есть не как код пространства, а просто как слово для поиска.

Ага… Вместо пространства с библиотекой появился уже знакомый список ссылок. Первая называлась интригующе: «Всемирный литературный форум». Я зашел и оказался на необычно разлинованном листе, очень похожем на лист отзывов, но тут у каждого «выступления» был указан автор, его портрет и множество разных циферок. Причем, у многих на портретах были не лица, а какие-то рисунки, фотографии кошек, цветов, литературные персонажи. Что ж, я такое понимаю. Кана бы, наверное, поместила фото своего Альвиса, а я… Кстати, имена у большинства были тоже явно не свои.

Заглавное выступление шло выделенным темным шрифтом, а дальше начиналось обсуждение. Темой странички, куда я попал, как раз была библиотека «Хренпоймаешь». Я полностью прочитал первое выступление:

«Возможно, эту тему уже неоднократно поднимали на форуме, но мне бы снова хотелось обсудить библиотеку „ХП“, или, как справедливо ее называют, — „Хап“. Особенно мне бы хотелось услышать взвешенное мнение от тех, кто пользуется ее услугами. Неужели у вас нет понимания, что каждое ваше посещение „Хапа“ — это маленькая монетка в то, чтобы книг не стало? Неужели это не очевидно? „Хап“ собирает книги отовсюду и все. Конечно, очень удобно, когда все книги в одном месте да еще с большим количеством отзывов. Я сам туда захожу, чтобы почитать ОТЗЫВЫ, но потом, когда нахожу книгу, которая меня заинтересовала, обязательно перехожу в пространство автора и ПОКУПАЮ книгу там. И хотя до сих пор мне каждый раз приходится давить внутри себя какого-то мерзкого типчика, который говорит, зачем, если на „Хапе“ точно такая же книга бесплатно… Самое интересное, что вначале этот типчик выглядел как большая и жирная жаба, которую было „хренраздавишь“, но сейчас — это мелкие тараканчики. Но их все равно приходится давить. Вы скажете, вот и дави себе, не трогай наших „жаб“. Нет, хочу потрогать, потому что без этого внутри всегда будут эти земноводные или насекомые, не избавляясь от которых, не почувствуешь своей внутренней чистоты.

Простите, я куда-то не туда иду. Хотел написать о другом. Дело тут даже не в наших жабах и тараканах, кому-то, может, нравится с ними жить. Дело в том, о чем я сказал в самом начале: каждая прочитанная книга, бесплатно взятая на „Хапе“ — это монетка в фонд уничтожения книг. У нас просто скоро не будет ничего нового и интересного. Недавно был в пространстве моего любимого Сила Остропряного. В надежде увидеть новую книгу из серии про невидимых воинов света. Или хотя бы намек, что работа над продолжением ведется. Ни малейшего. Я даже решился написать Силу, спросил, когда нам ждать новую книгу. К моему удивлению быстро получил ответ. Я в шоке! Сил говорит, что забросил писательство и теперь изучает хирургию, прошел курсы и скоро его ждет первая операция, к которой он готовится и очень волнуется. И что он давно не был так счастлив, не ощущал, что он нужен.

Вы понимаете?! А нам он, значит, не нужен! Кто из вас не читал про воина света?.. Я так расстроен, что пришел сегодня домой, перелистал все книги Сила, которые у меня даже на полке стоят, не только в читалке. Едва не плача пишу эти строки. Люди, читатели! Это же позор! И позор не писателю Силу, а нам с вами. Дневной позор, ночной и сумеречный. Круглосуточный!

Почему так происходит? Почему писатели один за другим перестают писать книги и начинают увлекаться чем-то другим? Мне кажется, из-за таких вот „хапов“, которые надо как-то закрыть, чтобы люди покупали книги в пространствах писателей, чтобы авторы чувствовали себя нужными и не бросали нас с вами…»

Я не дочитал даже первого выступления, завис на середине. От удивления, от непонимания и даже какой-то внутренней радости. Ощущение радости и гордости за себя было самым странным, но его я легко понял. Мне было приятно, что я почувствовал, как из «Хренпоймаешь» ко мне вовнутрь полезли тараканчики, которые, как писал этот человек, потом могли превратиться в жирных жаб. И я был горд, что сам, без дополнительной подсказки, почувствовал это и пошел разбираться.

Но это было… так, фоновое ощущение, которое мной хоть и уловилось, но не слишком раскрылось. Основным было удивление, граничащее с шоком. Выразить я его смог растерянным: «Как тут у вас все сложно!..»

Я вынул руку из «болотца» и откинулся на диван, с неудовольствием заметив, что спина и руки опять затекли и сейчас начнут болеть. Они и начали, но не так сильно, чтобы отвлекать от мыслей.

Я представил себе мир людей из сети. Они все воспринимают через экран. Видимо, читают они тоже только из сети, но не с самих экранов, а с каких-то читалок. Скорее всего, это те же экраны, только маленькие, вроде книги. Да, что-то подобное я даже видел в аэропорту, но не обратил внимания. Подумал, что это наверное фильмы смотрят. А сам я сидел с хорошей книжкой. Но сейчас понимаю, что точно такой же удобный экранчик можно использовать и для чтения книг!

У меня словно глаза открылись. Это получается, никто из них, из этих сетевых людей, бумажные книги вообще не покупает! Вот откуда ухмылка Килана на мои наивные вопросы про плату! Вот откуда столько горечи в сообщении этого… Как там?

Я снова сунул руку в «болотце» и листнул в самое начало, где была информация об авторе. На картинке был портрет. Немного полноватый, серьезный человек. Имя — Тен. Почему-то сразу показалось, что и имя, и портрет — реальные.

А я еще спрашивал, насколько дороже читать книгу раньше бумажной! А у них тут…

Я листнул обратно и продолжил читать сообщение Тена:

«…Я предлагаю всем сообществом повлиять на существование библиотек на подобие „Хапа“. Их не должно быть, если мы хотим продолжать читать хорошие книги, а не макулатуру, которую делают от скуки молодые интернатчики в поисках своего дела. Я не спорю, и там встречаются жемчужины, но и эти жемчужины укатятся потом в другое место, едва поймут, что в писательстве им не светит золотой оправы. А сейчас — не светит. Я предлагаю совместными усилиями закрыть бесплатные библиотеки, а вместо них делать каталоги, которые собирают информацию о писательских пространствах. О настоящих, где живет сам писатель. В таких каталогах должны быть те же самые перечни книг, отзывы, обсуждения, встречи читателей, но не должно быть самих полных текстов! А еще я предлагаю…»

Дальше еще было много всего, но совсем непонятного. Какие-то технические моменты, сетевой сленг и ссылки на примеры. Оказывается, были какие-то сетевые механизмы, которые позволяли закрывать пространства, которые набирали слишком много отрицательной «кармы» (что это?), после чего происходило автоматическое «схлопывание» пространства. Эта особенность сети, как я понял, помогала ей самоорганизовываться и сохранять хоть какую-то чистоту. Тут Тен углубился в такие дебри и ссылки, что я сбился, хотя все старательно прочитал, чтобы набраться слов из новой среды, но почти ничего не понял. Да и мыслями к концу чтения был далеко. Я складывал для себя картинки нового, незнакомого читательского мира.

Итак, в мире есть вот эта ихняя, — а теперь и моя, — сеть. В ней есть книги, которые можно читать, как обычные, бумажные, но эти книги из сети не имеют материальной основы. Бумага, пластик, металл — ничего нет. Просто неосязаемое «облачко» информации, которое превращается в книгу по желанию владельца специального устройства. С одной стороны — это просто волшебство какое-то. В «облаке», которого нет, хранится больше книг, чем на всех полках наших магазинов вместе взятых! А эти полки надо сделать, магазины построить, найти людей, которым интересно будет работать продавцами в этих магазинах. Найти людей, которым будет интересно работать в типографиях. На машинах, что развозят книги. Координаторами, поставщиками… И еще тысяча и одна профессия для того, чтобы я мог прийти и выбрать себе что-то почитать. С сетью — ничего не надо. Несколько человек, которым интересно сделать пространство и наполнить его «облачками» книг. Все! И это почти ничего не стоит. Я представил подробнее. У меня хорошее воображение, так что сразу стало понятно. Никто из подключенных к сети в книжные магазины не ходит. Это раз. Никто из них не покупает бумажных книг. Это два. В сети есть возможность заплатить автору за «облачко», в которое вложен писательский труд, но есть и возможность взять это облачко бесплатно. И, оказывается, если верить заметке Тена и его фразе «опять я поднимаю доставшую всех тему», очень многие именно берут бесплатно. Но ведь это…

Подождите, я развернул воображение и стал дополнять картину разными штрихами. Получалось очень интересно и неправдоподобно.

Я снова включил экран и стал читать сообщения под воззванием Тена. Их было очень много, но в основном коротких. Я читал все подряд, но от многочисленных повторов и бессмысленной ругани скоро пришел в странное состояние, которое даже не могу описать. Состояние тихого шока и возмущенного удивления. Вскоре я просто выхватывал фразы и абзацы:

«Как уже надоели эти „тены“ со своими идиотскими предложениями. Давно же понятно, никогда не схлопнутся пространства вроде „Хапа“, потому что вы только на словах, а сами туда ходите и тоже берете».

«Читал и буду читать бесплатно. Ни один автор не получит от меня ни одной монеты. Я за сеть и игры плачу много, и так карманных денег из-за этого не остается, еще не хватало за книжки. Пусть спасибо скажут, что мы их вообще читаем».

«Нормальный писатель должен писать от души, а не за деньги. Если его волнует, платим мы или нет, то нахрена нам такой писатель?»

«Для писателя присутствие на „Хапе“ — это реклама. Кто знает о его личном пространстве? А в „Хапе“ кто-нибудь случайно да прочитает, и, если понравится, то пойдет к нему в личное и заплатит».

«Даже если все перестанут писать, то ничего не изменится. Уже столько всего написано, что за десять жизней не перечитать. У меня в читалке очередь на сто романов, которые мне друзья посоветовали. Что, я должен за все платить? Да я, может, из всех из них один только прочитаю».

«Да когда уже все эти писатели сдохнут, чтобы всякие тены перестали засорять форум своими воззваниями».

«Писать по-настоящему, профессионально, очень трудно, надо многое изучать, много читать, много работать. Если готовые книги не оплачивать, то никто не будет тратить на это столько энергии».

«Да и хрен с ними! У нас классиков столько, что до конца света хватит».

«Пусть заводят полезную работу, а пишут между делом».

«Я пробовал писать, когда работал администратором ресторана. Это нереально, даже рассказ доделать не получается, а роман пишу уже девятнадцать лет, но он даже…»

«Зарабатывайте на рекламе. Все книги должны быть бесплатны, но писатели пусть находят разных рекламщиков и вставляют в книжки рекламу. Например, пошел герой в ресторан, но не в простой, а с таким-то названием и на такой-то улице, а за это владелец ресторана пусть писателю…»

«Я не против того, чтобы писатели получали вознаграждение за свой труд, но меня смущает вот такой интересный момент: больше всего возмущаются и кричат о плате за книги в сети не писатели, а разные нахлебники — издатели, владельцы типографий, книжных магазинов. Вы смотрели профиль того же Тена? А я не поленился. Вышел на его социальную страничку. Думаете, кем он работает? Директор оптового книжного склада в Тивали! Так вот, я не против платы писателям, пусть пишут, радуют нас, но вот почему я должен платить всем этим посредникам между мной и автором?»

«Автор сам по себе — пассивный и неумелый в деле „передачи себя“ читателю. Особенно талантливые, которые действительно Писатели. Для них нужны посредники, которые тоже много работают, чтобы находить драгоценные камни среди писательской руды. Вы же хотите читать почему-то братьев Дикиедруиды, Остропряного и Тану Водопад, а не Снежнуювершину, Ладу Речнойпоток или вообще этих из…»

«А чем тебе Снежнаявершина не нравится?! Если не понимаешь или читать не умеешь, то это твоя проблем, урод, блин!»

«Вашего Остропряного я читать не буду и не хочу. Вообще не понимаю его популярности, раза три перечитывал последний его роман и с каждым разом все хуже и хуже воспринимается. И правильно, что в хирурги ушел, столько времени на его книги потратил!»

«Кончайте уже о писателях трепаться. Тема ветки ж о том, платить или не платить за сетевые книги!»

«Да тема не об этом, а о том, чтобы закрыть нахрен „Хренпоймаешь“, но это не получится. Столько дурной кармы не наберет библиотека, которой пользуются миллионы».

«А я вот поражаюсь десятком сообщений, что „Мы платить не будем“, потому что денег на это нет. И это пишут те, кто подключились к сети, сидят на безлимитном контракте и еще играют в сетевые игры. Да месяц игры стоит дороже, чем книги на год!

Писатели и так много зарабатывают. Обойдутся и без моих монет. А если хотят денег, пусть что-то придумают, чтобы я захотел им их отдать».

«Тут про классику много пишут, мол, даже если все перестанут писать, то ничего для нас, читателей, не изменится. А ну-ка гляньте-как в логи, давно кто-то скачивал Алеса Сила Бомбардира или Кота Алеса Огромного?! Нет, вы ж все современных тырите, тех, что едва-едва в магазинах появились!»

«Ну, я не так давно читал Бомбардира, и чего? Да он получше всех современных пишет. Так что не надо…»

«Да идите уже вы все спать, развели снова перепалку на ту же тему. Достало».

Я прочитал про спать и вдруг понял, как устал. В комнате посветлело. Получается, до утра досидел?!

Ничего себе! Усилием воли вытащил руку из «болотца» и встал, пошатнулся, снова упал. Потом все-таки поднялся и медленно побрел по лестнице в спальню. Там было уютно, а кровать так звала, что я повалился в нее сразу, не раздеваясь. Глаза болели, было так хорошо закрыть их. Руки и левое плечо ныли. Так здорово было погрузиться в кровать.

— Ничего, завтра я вам отвечу. Спорят и спорят, а одного не понимают, что это же просто… Главное, не забыть, я все-все выскажу, они там в сети совсем замылились, не видят очевидного, я завтра все…

Мой ум, несмотря на возбуждение, быстро отплыл в страну сна.

14

Спалось очень странно. Я давно не помню такого активного и насыщенного «отдыха». Впрочем, и утром я никогда раньше не спал. В уме вились картинки, я с кем-то спорил, куда-то бегал, чего-то доказывал и объяснял. Казалось, что такой активности, как я развернул за эту ночь-утро, я и в сознании-то никогда не проявлял.

Неудивительно, что проснувшись в обед, я не чувствовал себя отдохнувшим. Встал, потянулся и нехотя побрел в бассейн, чтобы хотя бы водой освежиться, раз не удалось омыться сном.

Залез, вода уже нагрелась на солнце, так что меня только больше разморило, едва не заснул снова прямо в воде, выбрался недовольный и спрятался под крышу. Сбегать бы до океана, а потом заскочить в кафе на берегу и позавтракать, рассказать Сену про сеть, вот он удивится, покачает головой и скажет… Хотя какой уже Сен! Это для меня сейчас утро, а для него оно было часов пять назад, а часа три-четыре назад он уже вовсю ловил туристов, желающих покататься, а теперь спит себе или обедает.

Кстати, тоже надо чего-то перехватить.

Я никуда не пошел. Меня тянуло в сеть. Сейчас она казалась сказочным интересным миром, из которого меня вырвали глупые потребности тела.

Кое-как удалось поесть и прийти в себя. Я вспоминал, о чем читал ночью и уже предвкушал, как отвечу, прокручивая в голове варианты. Но сначала надо было многому научиться. Я что-то жевал и читал инструкцию. Но она уже казалась слишком простой, мне надо было больше. Как писать в форумах? Как подписываться на интересные обсуждения? Как завести себе картинку и имя? Как узнавать больше про людей из обсуждения? Что такое «карма» пространств и где ее посмотреть? Какие бывают читалки и сколько они стоят? Как сделать свое пространство?..

Я несколько раз звонил Килану, но сначала было занято, а потом телефон просто не отвечал.

Хорошо, сам разберусь!

И разобрался. Удивительное дело, но если есть интерес и желание, то все приходит. Я просто вводил интересную мне тему, а потом много всего читал, не обращая внимания, что ничего непонятно. Просто читал, набирался информации и незнакомых слов. И уже на пятой-десятой ссылке вдруг ловил себя на ощущении, что все же понятно, надо идти делать!

Так что вскоре я уже зарегистрировался на «всемирном литературном форуме», сделал личную почту, оформил себе профиль с настоящим именем, но пока с произвольной картинкой из предложенных форумом. И все это я сделал сам!

К вечеру я готов был вступить в дискуссию под выступлением Тена. Но тело снова дало о себе знать. Глаза болели невыносимо, они чесались, словно мне в лицо кинули мелкого песка. Сначала слезились, а теперь, казалось, пересохли навсегда. Я из последних сил ввел «Почему болят глаза от сети», и с удивлением обнаружил, что это не моя личная особенность, а просто недосмотр Килана, который не предупредил о разных подобных вещах. Тут было читать еще несколько часов, но я уже не мог. Ухватил только, что надо чаще моргать, отвлекаться и менять дальность взгляда.

Усилием воли вытащил руку из «болотца» и снова пошел на кухню. Казалось, что только тут и обитаю вместо того, чтобы писать сейчас свое первое сообщение. Налил в чашку воды и промыл глаза. Чашку возьму с собой и буду перед экраном держать. Тело привычно ныло, опять хотелось спать. Странно, я же только пару часиков просидел.

Глянул на часы и не поверил. Было около двух часов ночи. Я был уверен, что еще и девяти вечера нет!

Как это?..

Надо бы поспать. Поесть и поспать, да. Но я же только начал разбираться и понимать! Надо еще посмотреть, как…

Мысли путались, хотелось чего-то горячего и сытного, но я опять наелся ненавистных уже бананов. Когда закончу с освоением сети, то не буду их месяц есть!

Я пошел обратно в комнату, экран призывно мигал рамкой сна. Я постоял минут пять, но переборол желание немедленно сунуть руку обратно в «болотце», сказав себе, что первое сообщение в сеть надо делать на свежую голову. С сожалением и на ходу подпинывая себя в уме, забрался в спальню. И отключился.

Проснулся уже за экраном. Перечитал новые сообщения и решил пока никуда больше не лазать. Сначала задуманное выступление, потом дальше буду изучать. И не забыть почитать про безопасность работы в сети. А то — простая тарелка с водой, а насколько легче. И моргаю, да. Может, такие же простые рецепты есть и для рук, спины… Не забыть.

А сейчас — писать. Я махнул себе редактор сообщений и замер правой рукой, готовый нашевеливать свои мысли, которых за прошедшие два дня, — точнее — ночи, — роилось так много и густо, что, казалось, они должны были свить не одно гнездо. Но вот передо мной белый лист, и я не знаю, что писать. Я перечитал сообщение Тена, на выбор несколько особенно возмутительно глупых отзывов… Опять завелся и вскоре уже вовсю шевелил пальцами, отмахивая абзацы:

«Здравствуйте, уважаемые обитатели пространства „Литературного форума“. Я совсем недавно в сети, и это мое первое сообщение здесь. Поэтому я хотел, чтобы оно было серьезным и продуманным, но сейчас сижу и чем дальше думаю, тем сложнее мне высказать все, что я хочу сказать в той форме, которая мне кажется подходящей. Поэтому решил не думать и просто написать, как напишется.

Я прочитал внимательно выступление Тена и все отзывы, а так же другие ветки форума по этой теме. Действительно, почти везде одно и то же, одни и те же аргументы всех сторон. Но, как мне кажется, я нашел один аргумент, о котором почему-то никто не говорит. А ведь именно он бросается в глаза в первую очередь. Иногда так бывает, что восприятие специалиста или опытного в чем-то человека замыливается, и тогда требуется свежий взор со стороны. Видимо, и здесь примерно так получилось.

Я по работе — мастер по дереву. Живу на небольшом острове Вис-Им в Центральном архипелаге. Возможно, кто-то из вас отдыхал у нас. Так вот, я делаю разные игрушки из дерева. Сам собираю древесину или заказываю ту, которой на нашем архипелаге нет. Сам сушу и подготавливаю. Очень много разных профессиональных тонкостей, которыми не хочу загружать ваше внимание. Потом, когда дерево готово, я начинаю им заниматься по-настоящему. Требуется какое-то вдохновение, чтобы придумать будущую игрушку, ее особенности. А еще надо учесть свойства древесины, форму и размер бруска… Потом начинается сама работа. Кропотливая, особенно для небольших изящных сувениров из твердых пород дерева. Очень много тонкой работы. Иногда весь день уходит на одну-единственную деталь. Не так давно я вырезал медведя, так там на месте уха был небольшой сучок. Проглядел, когда готовил. Надо было перевернуть, чтобы это темное место оказалось внизу, ну да бывает. Так я так хитро это место обошел, что получилось, будто медведь — не просто медведь, а только что вышел из серьезной битвы. Так натурально получилось! Я показываю друзьям, а они сами без подсказки спрашивают: с кем он подрался? Пришлось даже пару придумывать и вырезать. Так что получилась двойная игрушка: раненый медведь и поверженный враг. Очень затейливо, у меня их купил один богатый турист. Бизнес у него какой-то суровый на севере. Сказал, что поставит на работе перед глазами, чтобы всегда помнить: если не ты завалишь, то тебя завалят. Шутил он так, но заплатил очень хорошо.

Или вот недавно целую неделю вырезал волоски „на шкуре“. Тоже интересная задумка: хотел добиться эффекта, чтобы игрушка ощущалась будто не деревянная. Чтобы берешь ее в руки, а она такой фактуры, словно шерстью покрыта. Дерево специальное подобрал, мягкое, с лечебными свойствами, особый инструмент заказал для микрорезьбы, неделю сидел с лупой! Не совсем вышло то, что задумал, расстроился, но все равно вещь получилась отменная. Кстати, за копию с нее мне и сеть провели. А расстроился, потому что не удалось сымитировать не-дерево. Но я еще буду пробовать. Я таких медведей с „шерстью“ уже штук десять сделал под заказ, — так они понравились людям, причем троих купили не туристы, а наши, местные. Не друзья! А именно просто жители наших островов, которые в лавки для туристов и не заходят! Боюсь, мне даже трудно объяснить, насколько это серьезный показатель. Это примерно как… Вот я раньше жил на севере, у меня была бабушка, которая вязала шерстяные варежки и носки, дарила их внукам, детям. И были у нее подруги — другие бабушки, которые тоже вязали, — тогда это модно было. Так вот, если бы к моей бабушке вдруг стали приходить подруги и покупать ее варежки, то это было бы…

Простите, я хотел написать кратко, но увлекся и отошел от сути. Сейчас исправлюсь.

Итак, я зарабатываю своими деревянными игрушками. Конечно, я бы мог их раздавать бесплатно, и с голоду бы не умер. Но я бы не смог летать домой к родителям, которые живут на севере. Я бы не смог по праздникам плавать на главный остров и ходить в любимый ресторан, не смог бы покупать разные интересные вещи, без которых можно прожить, конечно, но не хотелось бы. Даже сеть бы не смог сделать, когда она понадобилась. Я не смог бы купить новый катамаран взамен пропавшего на днях…

Когда я только начинал, то мои игрушки и даром никто не брал, а теперь у меня заказы есть, которые я даже не успеваю выполнять.

Теперь представьте, что кто-то начнет приходить в мою мастерскую и брать все мои игрушки просто так. Что это?.. Правильно, это будет воровство. Неужели никто не видит аналогии? Вы не просто берете книги авторов, вы их воруете. Я, конечно, говорю не обо всех, а о тех, кто читает в „Хап“ и подобных библиотеках.

Простите за многословие, я просто хотел сказать вот это, на что никто почему-то не обратил внимания в сотнях сообщений, что я прочитал по теме: брать книги, не заплатив, это просто-напросто воровство».

Я закончил сообщение, перечитал. Как же все не так, как хотел сказать, но смысл, вроде, передал. Я немного поправил, с сожалением убрал несколько абзацев, совсем не относящихся к делу. Еще раз перечитал. Да, вроде ясно показал, что они, сетевые читатели, за своими высокотехнологичными разговорами, похоже, пропустили вот этот элементарный момент: нельзя воровать. Если смотреть на проблему с этой точки зрения, то все упрощается. Разве не так?

Я сильно волновался, нажимая кнопку «Отправить». Все-таки это моя первая попытка общаться с жителями нового для меня мира. Я старался говорить спокойно, все подробно рассказывая и аргументируя, но все равно опасался, что могут появиться какие-нибудь резкие отзывы, может, быть даже резкая, нелицеприятная критика…

Если бы я знал заранее, какой поток грязи вызовет мое здравое и взвешенное письмо! Наверное, я бы тогда ни за что его не отправил.

Первые отзывы стали появляться спустя всего несколько минут. Я удивился, так как ожидал увидеть их в лучшем случае завтра. Еще сильнее удивился, поняв, что мне не отвечают, а просто ругаются. Причем так, что будь это в каком-нибудь кафе во время спора, то…

У меня все кипело, я хотел броситься отвечать на первый же отзыв:

«Опять пришел моралист хренов. Засунь свои деревянные игрушки себе в задницу и ходи так, пока говно в голову не полезет, все равно у тебя там не мозги. Сам ты вор, долборез недоделанный».

К счастью, я сдержался, потому что вскоре подобных сообщений было уже много. Я в шоке пытался как-то прийти в себя, заходя в профайлы авторов особенно хамских выступлений, чтобы связаться и поговорить хотя бы по телефону, но у всех там были явно «левые» данные. Такое ощущение, что только я, как неопытный новичок, вбил настоящее имя, настоящий адрес и телефон.

Чтобы показать, насколько я расстроился от такой реакции, скажу только одну вещь. Впервые за все время знакомства с сетью, я без всяких сожалений вынул руку из «болотца» и пошел спать.

15

— …Ну, ты вообще! — услышал я восклицание Каны и проснулся. Оказывается, она уже с полчаса возится со мной, щипает, разговаривает и тискает.

Выходные. Она, как и обещала, прилетела со своего острова. Здорово! Но чего так рано будить?..

Я глянул на часы. Девять утра. В голове все смешалось, и я не понял, рано это или поздно. Ах, да, неделю назад — это было очень поздно, а теперь — рано.

— Вис, ты на кого похож? Что с лицом? А глаза чего припухшие, весь какой-то ты не такой, словно побитый. И спишь в девять утра! Я, как дура, едва встала, тут же на Альвиса и к тебе, соскучилась за неделю. Выходных ждала, как праздника. Думала, ты меня ждешь, а ты дрыхнешь. Да так, что уже час добудиться не могу. Запрыгнула к тебе в кровать и ну мять, а ты сначала вообще не реагировал, а потом мычать начал что-то и ругаться словами, которых я от тебя никогда раньше не слышала. Что еще за дела? Это Килан что ли тебя так испортил?

— Очень может быть, что ты и права, — пробурчал я, медленно приходя в себя.

Она расхохоталась.

— Точно — он! Я его убью! Рассказывай, как ты с сетью, включаешь хоть? Сейчас позавтракаем, и я буду тебя основам учить.

— Да ну их в задницу…

— Вис, ты что, все эти дни в сети просидел?! — вдруг прозрела Кана. — Ну ты даешь. Тогда подъем и пошли к океану купаться, расскажешь по пути. А потом в кафе, и ты мне там дорасскажешь, что не успеешь по дороге.

— Годится. — Я улыбнулся. Все-таки было так радостно ее видеть. На Кану можно смотреть сколь угодно долго, и глаза не будут слезиться. Это я знал точно.

По дороге к морю я хотел было начать свою историю знакомства с сетью, но Кана опередила и защебетала о своих полетах.

— На этой неделе чуть не упала, представляешь! Ты как раз звонил, помнишь? А я прямо с клиентом на борту в пике. Все, думаю, сейчас в воду так врежемся, что конец или всем троим, или Альвису уж точно, а это как подумаешь, что лучше бы всем сразу. И тут ты звонишь. И как-то так мысли перестроились, я вспомнила, как мы… И Альвис вдруг выправился, я даже не поняла толком, что произошло. В небе все быстро — мгновения, а воспринимается, как… Клиент подумал, что это аттракцион такой, даже аплодировал, а я вся такая, как… Руки в штурвал вцепились, побелели на костяшках. Но быстро очухалась. Страх в такие моменты с опозданием приходит. Иногда с таким сильным опозданием, что самой смешно уже, а все равно как накатит, трясешься… Но вообще, неделя прошла очень хорошо. Я тебя почти все время вспоминала и ждала выходных как праздни… Уже говорила, да?

Я слушал и радовался. Мне было приятно идти рядом с ней по песку и чувствовать, как телу возвращается гибкость и живость. Сейчас еще прыгну в волну, и снова мир станет добрым и светлым, и те потоки дурных слов, что вылились на меня ночью, растворятся в океане словно темная краска испуганного осьминога.

Мы искупались вместе, далеко не заплывали, просто дурачились в прибрежных волнах. Солнце уже пекло, но не жарило, а вода так приятно холодила, казалось, сила океана входит в измученное тело.

Когда мы наконец выбрались из воды и пошли к ближайшему кафе, то я уже во всю и оживленно рассказывал Кане о сети и своих открытиях. Более того, мне не терпелось снова залезть рукой в «болотце» и зажечь мир за экраном. Сейчас, после купания, он уже снова не казался мрачным и обидным. Наоборот.

— …Там очень интересно! Честно скажу, не ожидал… Да нет, я еще не был в пространствах для знакомств, только в литературных. Ну, подожди, я же тебе не рассказал, что эти сетевые тараканы написали…

— Теперь понятно, что у тебя за мешки под глазами! Я, помнится, тоже поначалу увязла, но не на литфорумах, конечно. Сначала в пространстве «Наш мир», а потом на знакомствах.

— А что за «мир»? Я уже про него слышал, видел значки в профилях, но туда не пустили сразу, я не стал разбираться.

— Профиль в «Нашем мире» — это как электронный паспорт. Если у тебя нет своего пространства, но в сети бываешь часто, то можно все держать у себя в «мире». И показывать то, что хочешь. Я, например, открываю доступ только друзьям. Сначала было для всех, но быстро замучили разными предложениями и рекламой. Как вспомню, сколько времени в этом «Нашем мире» проторчала, так вздрогну. Но там тоже интересно, особенно поначалу, но это показывать надо.

— Так пошли уже, я тебе прочитаю сообщение, которое написал про книги и воровство, а потом ты мне тоже покажешь, что собиралась.

— Пойдем! Сейчас допью коктейль. Жарко становится…

Я тоже допил охлажденный фруктовый коктейль и встал. Впервые за несколько дней нормально поел, от чего в теле появилась приятная сила и желание победить всех новообретенных врагов из сети.

Дома после яркого дня показалось мрачновато и не прибрано. Словно берлога какая-то заброшенное, даже перед Каной стало неудобно, я с извиняющейся улыбкой показал на свернутые в виде гнезда одеяла перед экраном и столик.

Она села и со знанием дела сунула руку в «болотце». Экран включился.

— Хм, что за древняя модель? Даже без распознавания владельца, на любую руку включается. Килан тот еще жмот, сэкономил… Показывай, про что все утро жаловался. Это?.. «Новичок, кулак тебе в бочок. Тебя кто сюда позвал? В морду пяткою удар. Шел бы ты, откуда взялся. И коленом, да по…»

— Да нет, листай выше, это уже отзывы. Вот тут, да.

— Ого, как много накатал! Знай, что в сети не принято много писать. Там общаются короткими мыслеформами, максимум пара абзацев, а у тебя трактат целый. Его ж никто читать не будет. Если хочешь, чтобы тебя услышали, будь краток и слегка туповат — девиз сети.

— Как видишь, и трактат прочитали, — мрачно сказал я и сел рядом с Каной, готовясь снова перечитать свое выступление вместе с ней.

Она погрузилась в чтение, как-то хитро листая одной правой.

— М-да, — наконец, пробормотала она. — Честно говоря, и не задумывалась никогда. Я тоже часто в «Хапе» про новые книги узнаю и читаю начало. Если что нравится, то просто заказываю книжку, ее привозят через недельку, и я уже с чувством, толком и удовольствием ее поглощаю перед сном или утром за завтраком, если интересная и вечером дочитать не получалось. По-твоему, я тоже воришка, да?

— Да нет, там выше Тен объясняет, что если пользоваться «Хап» как каталогом, а потом заходить в пространства авторов и покупать книги, то все хорошо. Ты как раз так и делаешь в каком-то смысле. Ведь бумажные книги — это как маленькие кусочки пространства автора.

— Если говорить честно, то я так делаю только потому, что не люблю читать с экрана. — Кана задумчиво гоняла «простыню» сообщений туда-сюда. — Но в принципе, я без проблем могу позволить себе покупать. Так что соглашусь с тобой и учту на будущее, сделаю себе памятную страничку со ссылками на пространства любимых авторов… А что отвечают?

— Да там, даже не смотри, какие-то они…

— Учись фильтровать. В сети это необходимо. Так, дальше, дальше… Ага, вот смешно написал… Ладно, ладно, не злись, просто реально смешно. Красиво ругаться — это тоже искусство… Так вот, первый тебе урок: в сети очень много людей и наиболее активные — это подростки и безработная молодежь из интернатов с бесплатным доступом в сеть. Как правило, все они ходят анонимно и немного балдеют от этой анонимности. Поэтому везде, где плохо следят, очень много сообщений от этих леммингов. Ну или, как ты правильно заметил — тараканов. Их выделения надо научиться фильтровать, если хочешь от сети получать удовольствие, а не раздражение. Вот, смотри, зачем говоришь, что одними какашками закидали? Просто отмахиваешься от них и уворачиваешься, тогда сможешь и толковое найти.

Экран наконец перестал мелькать, и я с интересом прочитал:

«Вис, рад приветствовать тебя в нашем пространстве. Не обращай внимания на малолетних хомяков, что быстро набежали и успели нагадить. Они и еще набегут, Тен потом придет и почистит ветку от бессмысленных сообщений. Главное, не расстраивайся, я сам помню, как первый раз оказался на форуме и сильно переживал. Не стоит оно того.

А теперь по сути. Про воровство — это слишком сильно сказано. И резко. От того частично и реакция бурная. Мало кому приятно, когда тебя называют вором. Да и не правда это. Давай рассмотрим твой пример с деревянными игрушками. Кстати, интересно было бы на них посмотреть, у тебя есть пространство? Дай ссылку, поглядим, может, что-то закажу, я люблю такую экзотику.

Хорошо, я представил, что вот Вис трудится, а все его изделия каким-то чудом испаряются со склада и даже из мастерской. Но разве так можно сказать о книгах?

Когда мы берем книгу в пространстве автора или даже с „Хапа“, то ничего ни от кого не убывает. Разве это воровство? Представь, что твоя мастерская подключена к сети, и каждый желающий может скопировать твоих медведей себе. Все игрушки остаются на месте, но теперь их может получить каждый желающий. Я уверен, что ты радуешься каждой удачной поделке, так? И наверное, грустно ее отдавать, потому что точно такой же никогда больше не будет. А тут изобрели копирование, и твой медведь теперь может оказаться у всех и при этом стоять у тебя дома.

Или давай без фантастики. Допустим, ты сфотографировал своего медведя, выложил его фотографию у себя в пространстве, а фото понравилось миллиону людей, которые взяли и скопировали его к себе в пространства, „миры“ или просто на личный компьютер в раздел „любимые фотографии“. Что, разве это воровство?

Я считаю, что любая информация должна быть бесплатна, тем более в сети. Иногда мне что-то очень нравится, мне хочется сделать приятное автору этого „чего-то“, тогда я иду к нему в пространство и оставляю или денежку, или даже подарок отправляю. Мне кажется, это справедливо. Вот и сегодня, прочитав твое письмо, я специально сходил к автору, которого читаю постоянно, и кинул ему несколько монет…»

Я не успел дочитать, потому что Кана меня опередила и уже снова гнала вниз, пролистывая ругань.

— Или вот еще тоже, вроде, толково, — сказала она и остановила экран.

«Вис, отчасти ты прав. Но очень и очень отчасти. Только в том случае, если рассматривать создание книг, как работу. Но мы же с вами опытные читатели, и знаем, что книги сделанные по заказу или чисто ради денег — это почти всегда уныло и оставляет неприятное послевкусие. Разве я не прав?.. Я воспринимаю писательство, как разновидность хобби. Не работу ни в коем случае. Просто вот у кого-то есть талант интересно складывать слова в предложения, а предложения — в истории, вот он и складывает. А любое хобби требует времени или денег, а чаще — и того, и другого. Вот я собираю юбилейные монеты. Иногда месяц гоняешься за одной-единственной монеткой, ночами не спишь на аукционах, чтобы не дай бог не упустить. А сколько все это стоит — лучше и не рассказывать. У меня почти все, что я зарабатываю, уходит на мое хобби. Я тоже могу сказать, а с чего это я должен платить за вот эту ржавую старую кругляшку цену в десять тысяч раз большее номинала?! Скажу, вы чего, воруете у меня деньги? А ну отдавайте по указанной на монете цене!

Я прекрасно понимаю авторов, которые год пишут книгу, потом, бывает, еще и сами оплачивают ее редактирование, издание и рекламу в сети… Да, хобби требует денег и времени. Но иногда и приносит прибыль. Вот недавно, я продал монету прошлого столетия из висмутовской коллекции. Так получилось, что у меня две одинаковые монеты оказалось. Я ее очень хотел раздобыть, прожужжал знакомым все уши, и моя тогдашняя жена специально нашла и купила в подарок, а я как раз тоже нашел. Жена, кстати, самая лучшая, до сих пор вспоминаю… Так вот, я лишнюю монету продал недавно в пятьдесят, — пятьдесят! — раз дороже, чем купил ее три года назад. И у писателей такие приятные сюрпризы тоже могут случаться. Какой-то роман вдруг станет популярным, и поклонники завалят подарками. Да и бумажные книги до сих пор многие покупают, я видел. Так что хорошую книгу обязательно купит какой-нибудь издатель и что-то заплатит. Повторю еще раз: любое хобби требует времени и денег. Я же не беру денег с посетителей моего пространства, где выложены фотографии всех моих монет. Детальные фотографии, качественные, которые, кстати, я тоже делаю бесплатно, хотя и специальный фотоаппарат для макросъемки, и штатив, и объективы под разные металлы… — все это очень немалых денег стоит.

Я почему так много и подробно пишу, потому что для меня вся эта книжная история теперь тоже интересна. Я планирую издать каталог монет в бумажном виде. Чтобы большие яркие фото на мелованной бумаге, чтобы обложка — твердая, толстая, а может даже из легкого металла. И я вот думаю, что совсем не буду считать воровством, если кто-то станет качать электронные копии этой моей книги, наоборот, выложу ее свободно у себя в пространстве, берите все, кто хочет! Вот только бы найти, кто может интересно про каждую монетку рассказать, а то одни фото — это для книги не годится. Я сам пытаюсь хотя бы пару абзацев, но получается так сухо, словно робот какой-то пишет, да и сами истории не про монету саму по себе, а про то, как я ее добывал. Работы и расходов много еще, я вот думаю…»

Похоже, Кана читала с экрана намного быстрее меня, потому что я опять не успел дочитать историю коллекционера монет.

— Кани, перестань уже метлешить экраном! Вот это тоже хочу почитать, тут Тен пишет, я его по фото узнал. Хочу посмотреть, что он скажет.

— Давай, потом свой форум почитаешь, а пока мы с тобой к главному перейдем. Я научу тебя, как знакомиться через сеть.

— Да не хочу я пока, мне тут надо отвечать!

— У тебя неделя впереди, а я завтра по работе улетаю на соседний архипелаг.

— Да? Жалко… Надолго?

— Не знаю. Как получится. Там большая группа туристов прилетела, а сейчас не сезон, тут работы почти нет, а там смогу хорошо заработать и наконец поменять Альвису… Можно было бы, конечно, на ночь и домой летать, но намного дешевле где-то там в гостинице устроиться. Буду работать, пока не разъедется большая группа. Недельки две. Так что нам надо успеть многое поглядеть. Начнем с профиля в «Нашем мире».

Она в первый раз махнула левой рукой и как-то сразу оказалась в другом пространстве. Я хотел спросить, что надо делать, чтобы так быстро перемещаться, но не успел, потому что Кана вынула руку из «болотца» и пихнула меня:

— Устраивайся, будешь анкету заполнять.

Я сел, засветил экран и уставился на длинный список вопросов.

— Начинай заполнять, что знаешь, а я пойду, включу кондиционер, жарко уже так, что хочется в холодную воду или спать. Где он у тебя?

— В комнате нет, только в спальне, — ответил я, уже нашевеливая свое имя, имена родителей, возраст и место рождения.

— А чего так скромно? Я в каждой комнате поставила… Ладно, я тогда туда и поваляюсь немного в прохладе, если что, кричи и спрашивай.

— Хорошо. А что писать в годах учебы, если я не помню?

— Напиши примерно, главное, чтобы номер школы правильный был.

— Номер помню… А места работы? Я как-то и не работал нигде. Только подростком полгода сидел на складе немного, мне тогда надо было заработать самому на… ничего себе, я не помню даже, чего я тогда хотел! То ли палатку для путешествий в горы с друзьями, то ли билет на эту поездку?

— Если не знаешь что писать, просто пропускай, потом всегда можно будет добавить и уточнить.

— Ладно. — Я задумался над полем «увлечения». — А увлечения надо заполнять? Зачем это вообще?

— Вот это как раз обязательно, подумай хорошо, я тебе потом покажу, зачем. Постарайся пооригинальнее и поточнее одновременно.

Я в сомнении листнул дальше и для начала заполнил более простые поля «любимые книги», «любимые авторы», «любимая музыка», «любимые фильмы». Потом вернулся к полю «интересы и увлечения», стал заполнять: «резьба по дереву», «деревянные медведи», «Медведи», «фигурки из дерева», «микрорезьба», «кататься на катамаране», «делать доски для серфинга»… Подумал и исправил на: «не делать доски для серфинга».

— Вроде, все заполнил, иди, посмотри! Зачем так много всего спрашивать?

Кана спустилась из спальни и просмотрела мою анкету.

— В интересы добавь: «настоящая семья», «слияние матриц», «семья», «сок священного дерева», «Священное Древо»… Потом поймешь зачем. «Наш мир» тоже может быть хорошим местом для знакомств, если правильно подойти к заполнению. Теперь подтверждай информацию и любуйся на свой профайл.

— А фото как вставить?

— Потом научишься. Вот сюда зайди, выставь ограничения, кто может заходить к тебе. Пока сделай «все». Теперь выбери название школы. Видишь, она как ссылка стала, перейди. Вот, теперь перед тобой фото и имена всех, кто тоже учился в этой школе в те года, что ты указал.

— Подожди-подожди, это же Ван! Да не может быть! Как, как его… Ничего себе, это точно он. Те же глаза, мы же пятьдесят лет не виделись, как они куда-то с семьей переехали. — Я жадно читал анкету Вана, моего лучшего друга из всего класса. Как мы с ним тогда бегали на переменах. За одной партой сидели, а потом…

— Вот здесь есть раздел фотографий, я первым делом туда всегда захожу.

— Ага, сейчас… — Я дочитал про работу и перешел, куда показала Кана. Целый альбом с фотографиями. Ван с родителями. Я бы их не узнал ни за что, если бы даже встретился лицом к лицу где-то, но сейчас, глядя на фото, смутно что-то вспоминал: вот мы у Вана дома наливаем ванну, чтобы пускать кораблики, но пошли в комнату, чтобы не ждать, пока вода из медленного крана наполнит… А потом смутные лица и… Ага, вот эти самые лица…

А вот Ван уже взрослый, с какой-то женщиной. И еще с ней, и снова с ней. А вот дети.

— Подожди, он женатый! Везде одна и та же, смотри!

— Ну да, похоже…

— Вот молодец! Слушай, Кана, это просто невероятно! И что, я могу как-то связаться с Ваном прямо через этот ваш мир?!

— Конечно, для того он и сделан. Для начала тебе надо добавить Вана в друзья. Если он согласится, то тебе откроется много дополнительного, его телефон, сетевые позывные и внутренняя переписка «Нашего мира».

— Что значит «если согласится»! — я возмутился. — Да мы с ним…

— Ну, во-первых, у тебя еще фотографий нет. А висов в мире много, а еще больше любителей набирать друзей для рекламы и большой цифры в профиле.

— Как это?

— Потом поймешь. Пару дней ты будешь искать старых знакомых, родственников и сослуживцев. Будешь обалдевать от их количества и забытых имен, от фотографий и чтения анкет, интересуясь, кто, где и чем занимается. Дня через три, а может, через неделю, поймешь, что при всем этом богатстве, поговорить с ними не о чем. И после восторженных обменов сообщениями на вроде: «О, Ван! Ты тоже тут есть! Так классно было тебя найти, чем сейчас занимаешься?» или «Здорово, что и ты подключился, пиши еще как-нибудь», восторги и эмоции поутихнут, и ты займешься делом.

Я не очень внимательно слушал, потому что читал подписи к фотографиям Вана. Он точно в семье. И это вдохновляло, надо обязательно с ним связаться и поговорить. Надеюсь, он меня тоже помнит.

— Подожди, Кани, я тут книжки любимые заполнил, они тоже ссылками стали, а куда ведут, в магазин?

— Да нет, тоже к списку людей. Но теперь не тех, кто учился в одной с тобой школе, а тех, кто тоже указал конкретную книжку в своих любимых. Вот, если щелкнешь по «Белому шуму» или «Глубокому морю», то сразу узнаешь, сколько людей в «Нашем мире» тоже любят эти книги.

— Здорово… — Я потянулся к списку книг, чтобы выбрать какую-то и посмотреть. — Это же, получается, можно пообщаться не просто с читателями, а с человеком, который из тысяч книг выбрал именно эту себе в любимые.

— Да подожди, по книжкам и фильмам — это самое бесполезное объединение во всем «Нашем мире», я тебе говорю. Проверено! Щелкай лучше по интересам, вот где самое полезное.

— Почему?

— Что «почему»?

— По идее, если мне нравится, например, «Глубокое море» — книга сложная, странная и необычная, да еще написанная нашим, что само по себе редкость… И если еще кому-то нравится эта книга настолько, что он ее в любимые положил, то между нами должно быть что-то сильно общее, разве нет?

— Да ничего это не значит! Я так раньше думала, тоже специально вбила все свои любимые фильмы и книги, потом просматривала мужские профили, в которых нас объединяла какая-то книга… Ничего это не значит. В одной и той же истории два человека видят настолько разное, и причины, почему «Глубокое море» любимое для тебя и вот этой вот Тары, которую ты сейчас открыл, могут настолько отличаться…

— Подожди, я могу тут и свою Тару найти?

— Очень может быть. Конкретного человека легко проверить. Просто вот тут вводишь, что знаешь. Имя, дату рождения, место рождения… Так вот, по любимым книгам-фильмам даже и не ищи ничего, бесполезно, а вот щелкни, например, по «фигурки из дерева».

— Да ладно, кому это интересно, кроме меня?

— А ты перейди.

Я перешел и удивленно уставился на длиннющий список.

— Как это? — Я наугад выбрал профиль с изображением деревянной птицы вместо фото. — Ничего себе у него фотографий! Написано, что полторы тысячи.

Я заглянул в альбом и обомлел. Там не было людей. Только разные фигурки.

— Ну, все, похоже, на этом придется сегодняшнее обучение заканчивать! — Я слышал голос Каны словно сквозь стены из пуховых подушек.

— Да подожди, я еще тут погляжу. Это же медведь моего Старика! Нет, ты видела?! Реально он! Я тебе точно говорю! Лапа характерно выставлена. Я помню, как он вырезал его! А сейчас этот мишка где у нас, у кого?.. Ничего себе, путешественник!

Кана, казалось, на секунду куда-то пропала, но тут же появилась снова:

— Ты уже час перебираешь все эти свои интересы про медведей и резьбу. Уймись уже, мы всю канитель с сетью для чего затевали?

— Да подожди! Я вот еще этого в друзья добавлю, у него интересные модели есть, я с таким стилем вообще не знаком. Потом еще ко всем буду заходить и внимательно знакомиться, сейчас главное не потерять… Ага, этого тоже надо…

— Ладно, пойду, что-нибудь приготовлю, как в глазах песок почувствуешь, а руки занемеют, то приходи, будем ужинать. Часик у тебя есть. Хотя, какой там часик… Пойду в прохладе поваляюсь, а потом на кухню. Часика три у тебя есть…

16

Кана провела со мной два дня, а не один, как планировала. Потом все-таки улетела к своим туристам на соседний архипелаг. За эти два дня и три ночи она периодически отрывала меня от экрана и что-то готовила. Впрочем, все равно не помню, что ел, но, видимо, вкусное и регулярно. Потому что всего ночь без нее, а ощущения…

В сети оказалось очень интересно, я все два дня пробыл в «Нашем мире». Нашел кучу старых друзей по родному городу, по учебе, по путешествиям. Несколько родственников, пусть и дальних, но все равно было приятно и неожиданно. Но больше всего друзей набралось по разделу «интересы». Как и предсказывала Кана, толком поговорить со знакомыми из прошлого не получилось. Время умеет сильно разделять, и только память наша держит образы, которых в реальности давно уж нет…

Зато новые люди, с которыми меня связали сегодняшние интересы!.. Тут пошли такие обсуждения и даже споры! Я забрал у Каны фотоаппарат и вовсю фотографировал свои игрушки, заполнял галерею. Сегодня наклевывался первый обмен. Нашел этого парня случайно по «микрорезьбе». Оказалось, что он тоже задался целью сделать шерсть фигурки так, чтобы она ощущалась шерстью, а не деревом. Я аж возмутился! Моя же идея! Но потом сообразил, что зря шумлю, надо делиться наработками. Тем более, что он пишет, будто его шерсть — как настоящая! То есть, что он-то добился цели. Ага, как же. Я предложил поменяться, показал фото своего медведя, посмотрел на его кота. Сегодня надо сходить на почту и отправить саму фигурку. И он тоже отправит. Поглядим еще, у кого лучше. Получилось у него, ага… Скорее всего, у него требования к своей работе ниже, чем у меня. Хотя он придумал дерево интересно замачивать, но это вряд ли даст нужную тактильность…

Почтовое отделение было на главном острове нашего архипелага. Остров так и назывался — Главный. Придется оторваться от сети для поездки туда. Я подумал, что надо бы скорее закончить с этим делом, с усилием вытащил руку из «болотца» и вышел из дома.

Над головой — звезды. Я недоуменно уставился на них. И стоял так минут десять.

«Вот, и от них глаза не болят, сколько ни смотри…» — подумалось невольно. А потом я в некотором изумлении сел на край бассейна. Это как же режим сбился! Ночь перепуталась с днем.

Я хотел было вернуться к экрану, раз уж все равно почта не работает, но вместо этого пошел в ночное кафе. Размяться. Да и поесть хотелось нормально.

Шел по ночному острову, слушал шум океана. И вдруг остановился. Я физически ощутил, как меня отпускает. Нечто.

Помотал головой, вдохнул пряный ночной воздух и зашагал дальше, пообещав себе обязательно разобраться с этими странными ощущениями. Вот поужинаю, вернусь к экрану и обязательно спрошу: друзья, бывает ли у вас так? И опишу, постараюсь описать… Да. А завтра утром не засиживаюсь за экраном, а еду сразу на почту. Жалко, что катамаран потерялся. Хотя нет, на нем долго очень. Раньше бы с удовольствием прокатался несколько часов, но завтра возьму моторку Сена.

Я возвращался домой сытый, но почему-то недовольный. В голове метались приятные мысли о том, что сейчас доберусь до экрана, сразу напишу у себя в ленте событий, как перепутал день с ночью и как здорово поужинал на свежем воздухе, без жары, без суеты. И, конечно, про то неясное ощущение надо записать, пока не забыл. Ощущение как будто шел весь такой загруженный, словно ведра с водой нес, а потом — раз, и ведра пропали. Нет, не так: ведра остались, но вода из них пропала. Отпустило.

А вот сейчас, похоже, я снова с «ведрами». Почему? Так сильно наелся? Но ведра-то ощущаются не в животе — там в основном вкусный рис с соусом из авокадо. И не в голове — там ветер будущих записей в «Нашем мире». Тяжесть где-то на душе.

Я снова замер столбом посреди дороги и глянул в небо. И стоял, пока опять не почувствовал — отпускает. Ветер из головы растворился в бездонном небе, а рис и раньше не мешал.

Да, отпустило. Я снова это почувствовал, но не надолго. У меня что-то подобное и раньше случалось. Вот это странное напряжение в душе. Да, бывало, и оно всегда возникало не просто так, а для того, чтобы подсказать… Монахи-друиды говорят, что это контакт с Деревом Мира…

Я стоял и пытался вспомнить, когда последний раз ощущал подобную тяжесть и что сделал? Не вспоминалось ничего конкретного, какие-то рассеянные образы. Хотя недавно ведь было. А, точно! Я сорвался и улетел к родителям. И ведь отпустило. Что сделать сейчас?..

Пойти и броситься в океан — этого наместника неба на земле? Вернуться в кафе и поболтать с кем-нибудь, а не просто наесться?

Я сделал шаг к дому и вдруг подумал, что не буду сейчас включать экран, отосплюсь, и завтра утром тоже не буду включать, пока не съезжу по делам. Зато потом вернусь…

На душе почему-то полегчало так, будто и ведра выкинул. Наверное, небо забрало неясное Нечто.

Дома сразу забрался в спальню, пройдя комнату с экраном не глядя в его сторону и не зажигая свет. Включил медленное покачивание и растянулся на водной кровати.

Ладно, завтра все нагоню, подумал я засыпая и вспомнив недописанные сообщения в сети. Завтра за одним не забыть созвониться с Киланом, который как раз на главном острове живет. Он обещал привезти платежные карты для сети, научить с ними работать, но так и не приехал. Ничего, если скала свысока глядит на море, то море роняет скалу волной…

Проснулся рано, как обычно. Или — необычно рано. Это смотря откуда подумать. Если из вчера или позавчера, то — необычно, а если…

Настроение было приподнятое, словно сегодня должно было что-то важное случиться, а не обычный визит на почту. Утром часто бывает такое ощущение, но редко «в руку», так что оно само по себе награда. Мне было хорошо и хотелось куда-то лететь и что-то делать. Я легко позавтракал, аккуратно упаковал медведя с почти шерстяной спинкой и задумался. Пожалуй, чтобы два раза не ездить, куплю-ка новый катамаран и обратно на нем. Тогда лодку у Сена брать не буду, а загляну в банк и дальше на пароме, он как раз через час. Если сейчас медлить не буду, а тем более заглядываться на спящий экран, то успею.

В банке снял почти все, что было, оставил только сотню «на развод». Тратить все не планирую, но на всякий случай пусть запас будет, может, действительно куплю катамаран с мотором. Чтобы и педали крутить, но и мотор включить, как понадобится съездить куда подальше. Вряд ли еще раз придется Альвиса выручать, но мало ли какие ситуации в жизни бывают. Гибридные катамараны были дороже раза в три, я это знал, уже как-то заглядывался, но тогда аргументов в пользу такой дорогой покупки не находилось. Сейчас аргументов было целых два: «мало ли что может случиться» и «надо же на чем-то ездить».

Мне нравилось бывать на главном острове. Казалось бы, десять километров всего или чуть больше, но как-то эти десять километров были большей преградой, чем сотня километров у меня на родине. Потому и бывал я на главном острове раз в три месяца, максимум — раз в два. Так что каждый раз ощущение, словно куда-то в дальние края съездил. У нас на Вис-Име туристов мало, а отелей для них и того — один. Зато на Главном весь берег — один большой отель, вернее, много маленьких, но сливающихся в один для стороннего взгляда. Вся прибрежная полоса вокруг острова усеяна маленькими домиками на сваях. Очень романтично там жить, я полагаю. Когда много лет назад я сбежал со своего севера и бродил по архипелагу в поисках дела и смысла, то мечтал пожить в таком вот отельчике «посреди океана», но тогда денег не было, а сейчас как-то глупо. Хотя надо бы для порядка выбраться и на пару деньков снять домик, чтобы поквитаться с недоступной когда-то юношеской мечтой.

По берегу острова рассеялись магазинчики, кафе, спортивные площадки и прочие развлечения для туристов, а в глубине острова — город. Почти настоящий, с большими административными зданиями, магазинами для постоянных жителей архипелага и квартирными домами для тех, кто на Главном работал.

Я стоял рядом с причалом парома и не знал, куда идти. Сначала на почту, а потом за катамараном или наоборот. Иногда на меня находит такой ступор выбора на ровном месте. Какая в общем-то разница? Но стоишь и не можешь шага сделать, словно баран на распутье. И, удивительно, что самый сильный ступор бывает именно тогда, когда разницы что выбирать — никакой.

Пойду в книжный магазин, решил я и с облегчением зашагал вглубь острова.

Книжный этот занимал едва не половину первого этажа самого большого торгового центра архипелага. Единственный настоящий книжный магазин на весь архипелаг, но зато такой, что многие большие города могли позавидовать. Я любил в нем бродить и перебирать книги. Каждую поездку на Главный завершал визитом сюда. Именно завершал, потому что знал: уйти пустым не удастся, а таскать десяток книг разной толщины на себе — хоть и удовольствие, но только первые десять минут, пока радость от покупки не сменится ощущением тяжести в руках.

Но сейчас можно было зайти и с самого начала, покупать что-то я не планировал. Максимум, пару книг, если найдется особо интересное или долгожданное. У меня же теперь есть сеть и все книги в ней.

К торговому центру вела красивая извилистая дорожка белого песка. Вокруг — густая зелень. Идешь, словно по лесу, а потом внезапно выныриваешь и видишь большое здание с зеркальными стенами-окнами и это всегда почему-то было так неожиданно радостно, что невольно замираешь и смотришь на все эти дома-грибы, выросшие посреди тропических джунглей.

Я зашел в торговый центр и сразу оказался в книжном. Магазин был почти пуст. Среди книжных полок ходили два или три человека, а в зале со столиками вообще никого не было кроме продавщицы-консультанта, которая сидела и держала в руках какую-то странную «книгу», больше похожую на увеличенный телефон с экраном. Заметив потенциального покупателя боковым зрением, продавщица оторвалась от чтения, взглянула на меня и улыбнулась.

А потом резко убрала странную книжку в стол.

— Вис, доброго утра! Давно не видела вас в нашем магазине, у меня кое-что для вас накопилось, сейчас…

Вот ведь, опять забыл как ее зовут. Каждый раз запоминаю и каждый раз забываю, что за беда?

Девушка мне не нравилась. Вернее, наоборот, нравилась, но только внешне. Симпатичная, с длинными темными волосами, милой улыбкой, пухлыми щеками, которые при улыбке словно поднимались немного. Как холмики. А над этими двумя холмиками — два озерка круглых, как будто постоянно немного испуганных, глаз. Ровные брови — коралловые рифы, старательно ощипанные по краям для идеальной формы. Лицо округлое, но подбородок острый, из-за чего форма лица напоминала какой-то фрукт, название которого я постоянно забывал так же, как и имя девушки.

Я улыбнулся и подошел ближе. Девушка была в простой, но симпатичной белой блузке с оборочками спереди. Я незаметно скользнул взглядом по груди и бэйджику.

— Здравствуйте, Лата. Тоже уже соскучился по вашему магазину, приехал на остров по делам, но вместо дел — прямиком сюда. Подождите, я пока не буду смотреть, что заказывал…

Лата замерла и села обратно. Мне всегда с ней было как-то неловко. Я не понимал, почему такая симпатичная девушка меня так раздражает. Очень маленькая, суетливая, наверняка недавно вышла из интерната и прибилась случайным образом в магазине книг. Не люблю таких женщин, по ним слишком видно, как мельчают люди. Вон, та же Тара — статная, цельная женщина, сразу видно, что из семьи. С ней, как с горой, чувствуешься себя либо птицей, парящей высоко в небе, либо крабом, ползающем у ее подножья. А вот с такими, как Лата — ничего не чувствуешь, только раздражение и постоянное ожидание очередной мелкой истерики. Интернатовские, что с них взять. Как там папа говорит: «помет», а не дети.

Мне стало еще неприятнее от таких мыслей, и я попытался завязать разговор, чтобы как-то сгладить неловкость:

— Лата, вы так хорошо сегодня выглядите, и эта блузка вам так идет… Скажите, вы ничего не слышали о новом романе Таны Водопад?

— Конечно, слышала! «Трафик любви» называется. Он буквально неделю назад вышел, мы уже заказали первую партию, ждем через месяц. А может и раньше. Очень необычный, я уже дочи… Э-кхе… — Лата откашлялась. — Заказали всего пять экземпляров на пробу, не известно, как пойдет, я говорю начальнице, что это мало, что надо сразу штук двадцать, но сейчас… Я для вас отложу.

— Спасибо, отложите. Я обязательно выкуплю, хотя надеюсь прочитать раньше. Я недавно подключился к сети, а там…

— И вы туда же! — Лата вдруг преобразилась. Улыбка исчезла, глаза сузились, губы задрожали. — Чего вы все туда лезете, совсем никого не останется. Буду сидеть одна тут, как дура. И так уже никто не читает, все сидят перед экраном и смотрят эти тупые передачи с продолжением. А кто читает, покупают электрошки и тоже перестают сюда ходить.

Ее голос стал плаксивым, резким. Но Лата быстро взяла себя в руки и уже другим тоном, холодным и официальным закончила:

— Чем могу помочь?

Я растерялся. Вот и проявилось то, из-за чего мне Лата подсознательно не нравилась. Эти вот истерические нотки на ровном месте, перепад настроения и резкий переход от приветливой улыбки к ледяному, почти ненавидящему взгляду.

От неожиданности я сел напротив Латы и мягко, успокаивающе-нейтральным тоном сказал:

— Ну что вы так расстраиваетесь?

Чем, похоже, только вызвал новую волну:

— А как мне не расстраиваться?! — Она оглянулась, видимо, проверяя, не вышла ли в зал начальница. — Я же с самого детства мечтала работать в книжном магазине. Еще маленькой лежала в кроватке, листала детские книжки с картинками и мечтала, что выросту и буду «главной по книжкам», чтобы всегда у меня их было много и самые новые. Потом подросла, но мечта не ушла, а выросла вместе со мной. Я видела себя среди книг, самых новых. И я читаю все новинки первой, и могу подсказать людям, что именно выбрать, и целый день общаться с разными людьми. Это же такое!.. Родители уже не смеялись внутри, а помогали, знали, что я нашла свое дело… Да все хорошо, мама, просто пришел старый клиент и тоже про электрошки спрашивает. Теперь и его потеряем, хоть плачь…

И у нее действительно покатились две слезинки по щечкам-холмикам.

А я остолбенело сидел и смотрел на Лату, которая прямо на глазах слагала матрицу. И это было видно. Уж мне-то точно!

— Скоро уже никого не останется, будут сидеть со своими стеклянными книжками и качать из сети, а я буду как дура сидеть в пустом магазине и радоваться каждой бабушке, которая по старой памяти заглянет раз в год за книжкой по рукоделью. Что значит «не плачь»?! Тебе хорошо, ты до сих пор любимым делом занимаешься. И папа… Пап, не лезь хоть ты, ладно?!.. Вам хорошо, а я прямо на глазах теряю любимое дело. Ой!..

Она вынырнула, испуганно посмотрела на меня.

— Вы… вы… ты из семьи? — Я не испытывал такого шока и такого стыда уже очень и очень давно.

— Простите, я просто переволновалась, а тут мама подключилась. Не говорите никому…

— И до сих пор так легко слагаете матрицу с родителями?! Они тут, на Главном живут?! Не бойся, я тоже из семьи, просто совсем не думал…

— Они далеко живут, я родом с Яджона, просто так получилось, что тут хороший книжный открыли, а мне надо было…

— С Яджона?! Это же, это же… И они там? А вы тут? И так легко…

— А что такого, расстояние для матрицы не имеет значение, у вас разве не так?

— Ну… — Я замялся.

— Понятно, вы просто не женаты, я вижу. А почти-жены разрушают матрицу.

— В смысле?

— Да нет, ничего… Вис, прости, что я накричала, сейчас все будет… я немного… — Она закрыла глаза и вернулась из матрицы только через пять минут. Неловко улыбнулась.

— Понимаешь, раньше мы новый роман сразу по сто штук заказывали, и все расходилось. А теперь даже Тану Водопад — только пять книжек. Новый роман Таны Водопад! Я уже дочитываю, какой же он классный, но будет ли следующий? «Белый шум» пять лет назад вышел, его продали больше миллиона экземпляров, у меня статистика есть по всем магазинам. Сейчас вышел «Трафик любви». Знаешь каким тиражом?

— Полмиллиона? — прикинул я наугад.

— Если бы! Пять тысяч. Всего пять тысяч. И еще сомневаются, не стоило ли делать только три, как для других авторов. А почему?.. Да потому что книжка еще до магазинов не добралась, а сам роман уже в сети, и его читают. Да я сама, если честно, уже дочитываю… — Она с таким видом, словно ее заставляют предавать лучшего друга, сунула руку в стол и достала странную книжку.

— Это «электрошка», про которую ты говорила?

— Да, просто экран в металлической рамке. Но стоит вот тут нажать, и экран превращается в книжку.

— Можно посмотреть? Я про них слышал, но не видел… Кла-аа-с!

— Вот именно… — Лата обреченно вздохнула. — И бумажных никто больше не покупает.

— Но в сети тоже можно покупать. Какая для Таны разница, получать свой миллион с бумажного тиража или с электронного?

— Тана с электронного получит шиш да маленько, — сказала Лата, и я в который раз удивленно посмотрел на нее. Присказка эта звучала на нашем архипелаге так неуместно, словно снежный сугроб посреди джунглей. — А с тех пяти тысяч, что напечатали, она заработает меньше, чем я за пару месяцев. Впрочем, и мое будущее выглядит грустно. Это же дело всей моей жизни, я не вижу себя без книг, без покупателей, которым можно рассказать о новинках, подобрать для них чтение именно то, которое они на самом деле хотят. Я очень хороший книжный консультант, я уже чувствую, что надо человеку. Просто внутри, матрицей. И я вижу, как все меняется. Думаешь, тут покупателей нет, потому что утро?

— Ну да…

— Нет, их и днем не будет. А раньше, едва солнце жарить начинает, как тут ни одного свободного столика не оставалось. А вечером сколько народу было… Сейчас весь день — пусто.

— Не может быть!

— Не совсем, конечно, я сгущаю краски немного. Но я ж смотрю чуть в будущее, а в нем — пусто. Совсем. И что мне делать? Я вспоминаю себя маленькой. И как на душе пело. Я видела себя таким вот книжным мастером, который все читает первым, а потом чувствует каждого покупателя и подбирает ему именно то, что надо. Ошибалась ли я, подбирая книги тебе, Вис?

— Нет, — быстро сказал я, и только потом задумался. А ведь и правда, все, что она советовала, приходилось как нельзя кстати. А вот то, что выбирал сам или покупал по совету друзей — иногда нравилось, а иногда даже не дочитывалось. — Да, ты очень хороший книжный мастер.

— Была… — Голос Латы совсем упал, на глазах снова заблестели слезы. Но теперь от этого не хотелось убежать. Вместо раздражения появилась нежность.

— Не расстраивайся, — сказал я и пододвинулся ближе. — Все будет хорошо, поверь. Просто книжные магазины станут другими. Надо переждать. Настоящий мастер своего дела всегда будет нужен.

— Какими другими? — Она как-то мило всхлипнула, но явно не по-настоящему, а с интересом.

— Ну, давай пофантазируем. — Я невольно пододвинулся еще и незаметно для себя самого обнял Лату за плечи. — Из книжных магазинов исчезнут длинные полки. А сами магазины будут маленькими. В них останутся только столики вот эти, да и то не везде. А большинство книжных превратятся в небольшие комнаты, в которых будет только один большой экран и один хороший консультант. Покупатель заходит в такой книжный и у него перед глазами — тысячи обложек на экране. «Что вы хотите почитать?» — спросит консультант и легким движением руки зажжет обложки, развернет разделы и покажет списки авторов. «Я слышал, что вчера вышел новый роман Таны Водопад», — говорит покупатель. Ну, не знаю… «Трафик белого шума», например. — «Есть он у вас?» А ты ему: «Конечно, есть! Он есть уже во всех магазинах, будете брать?» — «Буду!» — «Давайте свою электрошку!» — И покупатель протягивает вот такую книжку с экраном, а ты ее подключаешь к большому экрану-каталогу, и через мгновение новый роман Таны Водопад оказывается в книжке клиента, он платит денежку и радостно идет домой погружаться в мир нового романа любимой писательницы. А Тана получает свою денежку, книжный магазин тоже получает свою, а консультант — свою. Всем хорошо и все довольны!

— Здорово! — Лата улыбнулась. — Только вот кто будет платить, если можно ни куда не ходить и закачать дома. Я и сама… А про такой книжный, что ты рассказал… они уже много где есть. Во всех больших городах… О, хочешь я тебе кое-что покажу? Никому не показываю, тяну время, а тебе покажу.

— Хочу.

Мы встали и пошли вглубь магазина. Было видно, что здесь явно к чему-то готовились, было снято несколько полок и расчищен широкий проход к двери, на которой висела рукописная табличка «Служебный вход».

— Это я написала, но тут будет совсем не служебный… — Оглянувшись, словно воришка, Лата достала из кармана юбки маленький плоский ключ и открыла дверь. — Заходи…

Мы оказались в сравнительно небольшой комнате со следами свежего ремонта. Посреди комнаты аппарат, похожий на терминал для платежей в супермаркете, только больше. Этакая наклоненная стойка высотой метра в полтора. Сверху — экран. Широкий, большой. Внизу — что-то вроде шкафа с прозрачной дверцей, а за ней — электронные книжки рядком. «Электрошки», как их называла Лата.

— Это новый отдел магазина, должен был открыться еще две недели назад, но я пока не тороплюсь. То мастера не знаю где вызвать…

— У меня есть знакомый мастер, Килан, он хорошо и быстро подключает…

— Да знаю я Килана! — отмахнулась Лата. — Уже третий раз его визитку… теряю… То вот сижу инструкцию, типа, изучаю, говорю начальнице, что очень сложный аппарат, надо сначала инструкцию изучить как следует, чтобы хорошо… А это как раз то, про что ты фантазировал. Вот ту внизу — электрошки. А книжки для них — сверху, как я поняла. Чтобы купить книжку, надо просто вставить вот так, а потом…

— Лата, так это же здорово! Покажи, как работает?

— Он не подключен.

— Включи, пожалуйста, вдруг там есть «Трафик любви», и я смогу его купить прямо сегодня. А сколько эти «электрошки» стоят? Я хочу себе такую… Сколько?! — Я разглядел ценник внизу. — Это стоимость, да? Они чего, с ума сошли?! Это же можно целый год книги покупать обычные!

— Можно. — Лата опять помрачнела. — Вот именно. Можно.

Я задумался и стал считать.

— Это же целый катамаран. Пусть и без мотора. И такая маленькая штучка. Даже не знаю. Пожалуйста, Лати, расскажи мне про нее, ты же инструкцию читала. А терминал этот давай я подключу, вдруг он работает.

— Давай, — Лата мрачно отошла в сторону и взяла потрепанные бумажки. Видимо, инструкцию она и правда читала.

Я с усилием сдвинул аппарат и полез смотреть сзади. Тут было всего четыре провода, причем с разными вилками, так что я просто воткнул их в подходящие разъемы в стене. Потом встал, пододвинул аппарат обратно и нажал самую крупную кнопку. Аппарат засветился: сверху — экран, снизу — полка с «электрошками».

— О, ты разбираешься во всем этом? — удивилась Лата. — Умеешь подключать сети?

— Да у меня сеть всего неделю!

— Ладно! — Она недоверчиво улыбнулась. — Давай, посмотрим что тут.

Лата сдвинула рычаг внизу, и аппарат выдал одну «электрошку». Я жадно выхватил ее из рук девушки и завертел, разглядывая.

— Покупать будешь? — все еще мрачно спросила Лата, но как-то ненатурально мрачно. Похоже, ее настроение менялось в лучшую сторону, и профессиональный интерес брал верх над нежеланием связываться с возможным «убийцей ее любимого дела».

— Буду! Черт с ним, с катамараном, успеется еще. — Я вытащил деньги и отсчитал нужную сумму. Лата взяла и убежала в главный зал, а я остался один на один с таинственным аппаратом.

Нажал кнопку сбоку, на экране появилась красивая заставка с летящими книжками, а потом меню из огромных кнопок: «Хиты продаж», «Каталог авторов», «Каталог книг», «Фильтры»… Я ткнул пальцем в «Хиты» и с недоумением стал разглядывать незнакомые обложки, потом вернулся в главное меню и нажал «авторов». Все было понятно и удобно. Немного потыкал в разделе «поиск» и вскоре рассматривал нарисованные полки с нарисованными же книжками на них. Сверху было крупно написано: «ТАНА ВОДОПАД».

Вернулась Лата.

— Все, еще один любимый клиент продался в рабство электронному дьяволу, — сказала она, протягивая мою книжку, уже замотанную в красивую упаковку.

— Смотри, тут есть все ее книжки! — сказал я, не глядя забирая пакет. — И даже «Трафик любви». И не дорого. Бумажная сколько будет стоить, когда дойдет?

Лата подошла и взглянула на экран.

— Раза в четыре дороже, наверное, а может и в пять, тираж небольшой.

— Как ее сейчас купить на мою новую электрошку? — Я распаковал покупку и протянул ее Лате.

Она неуверенно взяла, потом глянула в инструкцию и воткнула электронную книгу в разъем в верхней части книжного аппарата. Электрошка тоже засветилась, а на экране аппарата рядом с каждой обложкой книги появилась кнопка «купить».

Я радостно нажал.

«Вставьте платежную карту».

— Э?..

— Есть у тебя?

— Килан обещал сделать, но… А у тебя?

— Есть, она показала маленькую прямоугольную карточку с именем: Лата Лана Фудзияма.

— Пожалуйста, купи мне! — попросил я. — Вот деньги.

Она помялась, потом снова заглянула в инструкции. Наконец решилась и сунула карточку в щель под экраном аппарата.

«С вашей карты будет снято 25 монет, вы согласны?»

Я нажал кнопку «Да». Экран аппарата мигнул, а потом мигнул и экран моей электрошки. На нем появились нарисованный полки, а на одной из них — книжка «Трафик любви».

— А деньги не надо, — сказала Лата. — Я же тоже читала этот роман, пусть будет как покупка.

— Э, нет! Ты для своей тоже купи!

— Но ведь я уже почти дочитала…

— Неси свою!

Она вернулась и вставила свою электрошку, но карточку нерешительно вертела в руке.

— Давай, давай. За то, чтобы этот отдел магазина стал посещаем, и чтобы ни у кого не возникало сомнений, вставлять карточку или нет!

Она засмеялась и тоже купила «Трафик любви».

— М-да, все-таки, боюсь я за свое дело. Если уж мне так трудно нажать «купить», то…

— Ты просто привыкла, что читаешь все книги бесплатно. Разве нет? Может, и мечта детская работать в книжном магазине отчасти питалась вот этим: возможностью брать любые книги и в любом количестве не просто первой, но еще и бесплатно.

Она смущенно пожала плечами.

— Давай, я тебе про электрошку расскажу. Я про них много читала, потому что одну для себя взяла. Еще не купила, дорогие очень. Но зато разобралась. Вот тут включается аудиорежим. Будешь читать вечером, в тишине — обязательно включи. Тогда текст сопровождает специально подобранная музыка. И она сама меняется вместе со сменой страниц. Допустим, герой оказывается в лесу, и ты слышишь звуки леса. Или можно просто включить тишину и шелест страниц. Тогда при каждом переключении страницы будет словно ты настоящую бумажную книгу листаешь. Или можно даже вообще чтобы книжка сама вслух себя читала. А вот тут есть кнопка запахов. Сзади разъем для сменных капсул, но я этот режим не пробовала, потому что наборы капсул только для трех книг пока пришли, и я не могу их прочитать и вынюхать, а потом обратно в коробку засунуть. Но как работает, знаю. Покупаешь вместе с книгой набор капсул, устанавливаешь вот сюда, и тогда везде, где в книге меняются запахи, будешь их ощущать. Если герой идет по хвойному лесу, то почувствуешь запах хвои, а если он оказывается в кухне, где варится суп, то почувствуешь запах супа.

— Да ну, это как-то… А если герой оказался в зловонной пещере? Хотя интересно попробовать, для каких книг есть набор капсул?

Я купил еще одну книгу, но с набором запахов. Автор незнакомый совсем.

— Купи уже свою карточку. Эту мне дали вместе с аппаратом бесплатно, для обучения, и я не знаю, как ее пополнять.

— Килан обещал сделать… Я катамаран хотел выбирать сегодня, думал, зависну в их магазине на полдня, но раз не получилось, то сейчас попробую вызвонить Килана, найду его и пусть доделывает, что обещал.

— Да я не упрекаю, просто… Не уходи пока, давай еще посидим, поговорим, я как-то волнуюсь, на душе неспокойно. Наверное, дальше упираться бессмысленно, и надо открывать новый отдел. А карточку можешь и без Килана, вон они на кассе лежат, в большом кляссере, с инструкцией подробной внутри. Еще ни разу не купили, только спрашивают, что это и для чего.

Мы вернулись в главный зал, Лата взяла набор с картой и сунула мне. Я без вопросов расплатился. Мы снова сели за столик. Посетителей прибавилось, один подошел к Лате за консультацией, и они ушли к полкам.

Я остался разглядывать покупки. Повертел прозрачную коробку с картой. «Для любых платежей в сети». Ну, то, что надо. Как пользоваться, разберусь дома. Потом достал главное сегодняшнее приобретение, засветил экран и ткнул в обложку «Трафика любви», передо мной поплыла красивая заставка в виде увеличивающейся обложки, а затем сам собой раскрылся первый лист. Невольно пробежал глазами строчки предисловия:

«Жизнь наша — лист белый, что заполняем цветными узорами. Черно-белая основа, раскрашенная всеми цветами радуги. У кого-то больше желтого, а кто-то любит красные тона, а кто-то злоупотребляет синим, едва-едва отличая его от черной основы. Вот только кто рисует узор жизни? Мы сами? Или неведомый принтер?..»

Смутное ощущение, что я это уже читал. Не может быть! Книга же совсем новая! Но где я мог подобное… Ах, точно! Я же начинал читать роман у себя на экране дома, и сразу же заспал, так что ни слова не запомнил, а, оказывается, где-то в глубине что-то отложилось. Удивительно!

Я решил не портить себе удовольствие и прочитать книгу как я люблю делать с многообещающим романом: провести с ним ночь. Один на один, в кровати, в тишине и при легком свете, который позволяет разглядеть буквы, но скрывает все остальное.

Сейчас, пока Лата занята, гляну, что там за вторая книжка.

Я нажал кнопку и оказался снова на «полках». Ткнул во вторую обложку. Вместо первой странички увидел надпись: «Вставьте, пожалуйста, ароматическую капсулу „Таинственное приключение в лесной чаще“ и перезапустите книгу».

Я подумал, что стоит полистать эту книжку дома, но любопытство взяло вверх, и я распаковал капсулу. Это была продолговатая и плоская коробочка из полупрозрачного пластика. Внутри просматривались маленькие ребра, разбивающие капсулу на множество маленьких раздельчиков. Снял защитный колпачок и, на всякий случай сверившись с инструкцией, защелкнул капсулу с запахами в книжку. И тут же почувствовал запах новой книги, только что отпечатанной, впервые раскрытой.

— Здорово! — Я не удержался от восклицания. Это действительно впечатляло.

Я вышел на «полки», а потом снова открыл «Приключение…». Теперь передо мной была обычная страничка с первой главой.

«Вы пробираетесь по темному, густому лесу. Похоже, заблудились. Бродите весь день, но места становятся все глуше и незнакомее. Быстро темнеет, и вас охватывает паника. Вскоре вы оказываетесь посреди болот и мхов…»

(каждый раз, когда вы видите в тексте такой знак, нажимайте его для активации ароматической капсулы)

Я послушно нажал крупный кругляш с жирной точкой внутри. Почувствовал неприятный затхлый запах, который, очевидно, должен был передать ароматы заболоченного леса.

«Что делать?! Куда бежать?! Запах страха пропитал вас, словно грязь давно не стираную половую тряпку…»

Я внимательно просмотрел строчки, пытаясь найти кругляш, но не нашел, а жаль, было бы интересно понюхать, как представляет себе автор книжки «запах страха».

«Вы замерли, готовясь к худшему, но вдруг сквозь ветки и деревья увидели свет. Едва заметный, но такой желанный сейчас, когда перед вами замаячила неприятная перспектива ночевать в лесу, посреди коряг и мхов. Свет вдалеке теперь был маяком надежды. И вы, конечно, пошли к нему.

Это был свет из окон дома. Кто-то зажег лампу, готовясь встретить вечер в маленькой избушке в глубине страшного леса. Но даже от этой одинокой и подозрительной избушки повеяло уютом и родным ароматом дома».

Тут метка капсулы была, и я с интересом нажал, одновременно с силой втягивая воздух носом. Почувствовал что-то вроде аромата свежей выпечки, но смешанный с чем-то тухлым, видимо, остатки от «затхлого леса», так что «аромат дома» получился неубедительным.

«Вы постучали, надеясь увидеть прекрасную незнакомку, с которой можно было бы хорошо провести вечер и ночь в романтической обстановке, а утром спросить дорогу до города. Но вам открыла страшная баба с растрепанными волосами и злыми глазами.

— Заходи, милок! — сказала она, и ее улыбка не вязалась с прищуром, в котором читалась радость хищника.

Но что делать, не возвращаться же в затхлый лес…»

Тут тоже была кнопка, но я ее не нажал, уверенный, что будет все тот же тухлый, уже знакомый запашок.

«Вы прошли в дом и с некоторым содроганием увидели, как баба закрыла за вами дверь на ключ.

— Проходи, садись, рассказывай, как попал сюда. Нечасто гости радуют меня в последнее время.

Вы садитесь за старый дубовый стол и робко отвечаете, что заблудились.

— Это ничего, вот переночуешь, а утром я тебе дорогу в город покажу, — отвечает баба, и ее улыбка говорит гораздо больше, чем слова. — А пока, поужинай со мной. Словно знала, что гость сегодня будет. Ватрушки испекла. Отведай-ка их, да еще с клубничным вареньем.

Баба поставила на стол перед вами тарелку с ватрушками, а рядом — чашечку клубничного варенья».

Я нажал кругляш, который здесь и ожидался, и был. Почувствовал резкий клубничный запах. Как в дешевых шампунях. Но в принципе было понятно, что это клубника.

«Но едва вы взяли первую ложку варенья и вдохнули потрясающий аромат клубники, как баба громко и сильно пустила газы…»

Я невольно нажал следующий кругляш и тут же пожалел об этом. Надо отдать должное создателям книги: пока это самый натуральный «аромат»!

Вернулась Лата, принюхалась.

— Э, Вис, ты чего делаешь? Не скучал?.. Извини, что долго… А! Ты историю с ароматами читаешь?! Дай погляжу… — Она села рядом и наклонилась к книге. — Фу-у-у, что за запах! Надо будет потом объявление повесить, что книжки с ароматическими капсулами в магазине читать строго воспрещается.

— Ерунда какая-то, а не книга. Это ж одноразовое… даже не чтиво, а не знаю как назвать. Одноразовая понюшка что ли. Все это ни к чему нормальной книге. Все эти перделки-свистелки… Я имею в виду, добавления к книге разных там звуков и запахов. Они все уйдут, потому что для книги это не надо. Книга — это автор и читатель. Всё! Текст, мысли, фантазии… А те, кому нужны впечатления, а не беседа с самим собой, давно смотрят экран, а не читают.

— Согласна. Книги — это беседа с самим собой. Хорошие книги во всяком случае. Не с автором даже, а именно с самим собой, да… Это ты здорово сказал. — Она задумалась. — А экран — это беседа с кем тогда?

— А экран — это вообще не беседа, — я невольно улыбнулся образу, который пришел только что. — Это способ заткнуть того собеседника, который просыпается, когда мы читаем хорошую книгу!

Лата тоже улыбнулась. Интересно, поняла она меня? Но спросить как-то было неудобно.

— Спасибо за хорошее утро! — Я упаковал покупку и встал.

— Куда сейчас? Катамаран ведь «уплыл» до следующей зарплаты?

— Уплыл, но это ничего, у меня есть небольшой запас игрушек, через недельку еще приеду на Главный и отдам на продажу, тогда и выберу новый катамаран. А сейчас на почту схожу и сразу домой, изучать покупку.

— О, мне тоже надо на почту, отправлю три заказа на соседние острова.

— Пойдем вместе?

— Сейчас. — Она оглянулась, посмотрела на трех покупателей, бродивших среди полок, потом подошла к кассе, повесила табличку «Консультант временно отсутствует, пожалуйста, извините за возможные неудобства», вернулась ко мне с тремя пакетами. — Идем?

Мы вышли из магазина и по выложенной крупной плиткой дорожке пошли к северному берегу острова.

— Несколько лет у тебя еще и с бумажными книгами все будет хорошо, — сказал я, чтобы не молчать. — Эти штуки, — я поднял пакет с новым приобретением, — слишком дорогие пока. Я могу себе позволить, потому что у меня любимое дело есть, потому что я мастер, и дело приносит деньги. А остальные…

— Так то самая дорогая электрошка. Со звуком, с капсулами, с большим экраном, очень хорошим причем, и даже с камерой, которая может ловить эмоции читателя и реагировать на это сменой музыки. Даже листать странички можно не кнопками, а просто взглядом. И еще, чего там только нет! Видел, какая инструкция в коробке? В два раза толще самой электрошки. А бывают недорогие, как три хороших бумажных книги стоят всего. Их каждый может купить.

— Да?

— Да. Так что дела плохи.

Я вдруг остановился и оглянулся. Книжный магазин уже скрылся за деревьями, но сквозь листву можно было при желании уловить блеск стеклянных стен.

— Вот ты пошла по делам, а если кто-то из покупателей захочет книгу купить без консультации?

— Ну, подойдет к кассе, запишет название купленной книги и оставит деньги. — Лата пожала плечами и тоже оглянулась, пытаясь понять, чего я там увидел сквозь ветки.

— А если просто заберет книжку?

— Завтра заплатит…

— Нет, если вообще заберет. Пока никто не видит. Сворует.

— А… — Лата задумалась. — Да нет, не бывает такого. Сколько работаю, ни разу.

— Вот видишь, так что не все так плохо!

— Не поняла…

— Ты говоришь, что «дела плохи». А я тебе на простом примере показал, что не совсем. Книжки в сети — дело новое, непонятное пока для всех. Я сам неделю назад еще ничего не смыслил. Совсем! Как только до большинства дойдет: брать книжки, пусть и в виде невесомого облачка — это воровство, тут книжные магазины и начнут жить как раньше, даже интереснее. Как я тебе описывал примерно.

Лата слушала внимательно, но ничего не ответила. Мы шли молча. Когда до почты оставалась всего сотня метров, она все же вздохнула и пробурчала:

— Не знаю, не знаю… Что-то тут не так в твоих прогнозах, но не пойму что. Понимаешь, ко мне в книжный приходят… как бы это сказать… реальные люди. А в сети там же не люди, там как бы те же самые «облака» людей. Вот ты правильно сказал: книжки в сети — это не книжки, а «облачка» книжек. Так и люди там тоже не люди. Многие даже и не под своим именем, придумывают себе какой-то образ и живут им. Одно дело, прийти в магазин, прийти вот таким как ты есть, украсть книгу, причем на глазах у других людей, которые к тому же тебя могут знать. А другое дело — два неведомых облака в сети. Один как бы читатель, а другой как бы книга. В чем проблема, если в мире, которого нет, один образ, которого нет, соединяется с другим образом, которого нет? Какое же это воровство? Даже я не могу так воспринимать. К тому же ко мне приходят взрослые, солидные люди, у которых и дело свое, и гордость какая-то, а в сети сидят малолетки с бесплатным доступом в интернате…

— Стоп-стоп! Ну ты завернула про образы, которых нет! Я ничего не понял. Давай, отправим мою игрушку, потом пояснишь.

— Ты на почте отправлять будешь?

— Ну да, а можно еще как-то? Я далеко посылаю. — Мы вошли в здание почты. Тут было душно и, несмотря на относительно ранний час, много народу. В основном туристы, которые хотели отправить открытки с местными видами домой и посоревноваться, кто быстрее доберется: они сами или открытка.

Я встал в очередь и недовольно заглянул за стойку, где женщина вяло перебирала бумаги, старательно делая вид, что занята чем-то важным и ей не до клиента.

— Пожалуйста, можно быстрее, у меня самолет через час, а мне… — Не выдержал мужчина, который едва не пританцовывал на месте от нетерпения.

— Подождите, не видите, я занята сейчас! Успеете вы на свой самолет!

Лата с безучастным видом отошла и села за столик у окна.

Наконец женщина-оператор перестала возиться, взяла карточку, с размаху шлепнула по ней штемпелем и кинула открытку в ящик под столом.

— Дальше!

Моя очередь подошла, когда отсутствие кондиционера стало, казалось, невмоготу. Протянул посылку.

— Что у вас там? — мрачно спросила женщина. Я вгляделся в бэйджик на груди, но прямо поверх имени был пропечатан почтовый штемпель, так что понять, как зовут эту новую почтальоншу, не смог. В прошлый раз, когда я был на почте, тут, кажется, работал кто-то другой, впрочем, та девушка была не сильно приятнее.

— Сувенир.

— Показывайте.

— Зачем?

— Так положено.

— Там вырезанный из дерева медведь.

— Показывайте.

— Я очень хорошо упаковал, чтобы не повредился, все заклеено и проложено специальным материалом.

— Положено смотреть, я потом перепакую. — Она взяла почтовый нож и вскрыла посылку. Порвала пленку и специальные воздушные капсулы вокруг медведя. Воздух с шумом вышел. Достала медведя, оглядела, небрежно засунула обратно. — Переупаковывайте.

Я растеряно взял изувеченную коробку.

— Дайте новую, что ли.

— Пять монет. — Женщина встала и пошла в подсобку, возилась там несколько минут. Потом вышла. — Коробок сейчас нет. Давайте, я вам в бумагу заверну. Забрала медведя, переложила оставшейся целой упаковочной пленкой из моей коробки, потом обернула какой-то серой тонкой бумагой.

— А если побьется при пересылке?

Она пожала плечами.

— Отправлять будете? У меня еще вон сколько людей.

— Вы ненавидите свою работу? — невольно спросил я. Раздражение, копившееся последние полчаса вырвалось в виде довольно нейтрального вопроса, но женщина, похоже, поймала то, что за ним стояло.

— Поговори еще. Сейчас вот как зафигачу штемпелем, чтобы одна труха пришла!

Откуда-то сзади протянулась рука, забрала бандероль с медведем.

— Пошли отсюда, — сказала Лата. — Нельзя говорить с людьми, которые не любят свое дело. Они как заразные больные.

— Сама больно здоровая! — Немедленно раздалось громкое. — Малявка книжная. Приди только еще раз со своим посылками!

— Приду, когда тебя здесь не будет! — парировала Лата. — А пока не поленюсь и очередную жалобу напишу.

— Попробуй только, я тогда к тебе в книжный наведываться буду и посмотрим…

— Да что тебе в книжном-то делать? Неужели читать научилась?

Они несколько минут обменивались язвительными репликами, накаляясь все больше. Я не выдержал, схватил Лату за руку и потащил к выходу.

На воздухе она быстро пришла в себя и снова стала милой девушкой, а не монстром с перекошенным лицом.

— Как же она всех достала, надеюсь, скоро заменят.

— Только как мне теперь быть? — расстроено спросил я, забирая у Латы незадачливого медведя. — Мне очень надо отправить. Может, дома переупаковать и позже подойти? Не будет же снова потрошить?

— Можно и так, но я лично отправляю курьерской службой. А на почту ни ногой, пока там эта мегера!

— Знаешь, я немного опешил, когда вы там друг на друга орали, но одну вещь ты здорово сказала: нельзя общаться с людьми, которые ненавидят свое дело. Человек, который ненавидит свою работу, и людей начинает ненавидеть. И почему-то на почте часто такие работают. Я когда на почту захожу, что на родине, что в поездках, такое ощущение, что там везде клоны вот этой женщины работают. Почему так?

— Не знаю, думаю, преувеличиваешь, есть и на почтах мастера своего дела. Раньше тут хорошая старушка работала. К ней ходить было как на праздник. И поговорить можно, и все спорилось у нее. Потом пошли вот такие. Но эта — самая, самая… У нас с ней сразу не заладилось. Я же много отправляю, пришла с десятью посылками как-то, так она… Сейчас уже давно только курьером отправляю. Вот здесь.

Мы зашли в небольшое здание, стоявшее на самом берегу. Прямо к зданию прилегала искусственная прямоугольная бухта, в которой отдыхало несколько водных самолетов разного размера.

Нас встретил молодой человек, который при появлении клиентов встал, подошел к Лате и с улыбкой забрал у нее пакеты.

— Доброго утра! — Кивнул обоим, потом повернулся к девушке: — Все как обычно? Адреса внутри?

Он на всякий случай заглянул в пакеты с книжками.

— Да, все как обычно. Тут на Хита-Ду две книжки разным получателям, а самый большой пакет с пятью книгами на Мара-Ту — все для одного.

— Понятно, отмечаю три отправления. Уже к вечеру будет на месте. Спасибо!

— А далеко можете отправить? — спросила Лата и взяла пакет с моим медведем.

— Насколько? — Молодой человек изучил адрес. — Да, конечно, отправим. Но тут будет дольше идти. Намного дольше. Все-таки, материк.

— Насколько дольше? — спросил я.

— Ну… Дней семь, не меньше. А может, и все десять.

— Сколько?!

— Быстрее вряд ли получится, — извиняющимся тоном сказал молодой человек и пожал плечами. — У нас транспорт на материк два раза в неделю.

— Хорошо. Только тут мне упаковку… у меня тут упаковка испорчена.

— Ничего, ничего. Давайте как есть. Все упакуем в лучшем виде. Хрупкое?

— Не очень, просто должно быть в мягком, чтобы не поцарапалось.

— Понятно. Сейчас посчитаю доставку. — Он отошел к стойке и быстро защелкал на клавишах калькулятора. Назвал цену, я заплатил.

Мы с Латой вышли, по инерции прошли до моря. Я остановился и сказал:

— В три раза дороже, чем на почте.

— Можешь забрать и вернуться на свою почту! — обиделась Лата.

— Нет-нет! — Я спохватился. — Спасибо тебе большое, я про это место не знал. Да я больше на почту ни ногой! Всего в три раза, но за минуту оформили. И нет противного ощущения, что тебе делают огромное одолжение, занимаясь твоими никчемными проблемами. И парень приятный. И идет неделю. Неделю всего! Да если бы я почтой отправил, то в такую даль шло бы месяц, а то и полтора! Лата, с меня завтрак! Тебя не хватятся в магазине? Или, давай, прямо у вас посидим, за столиками среди книг?

— Нет, у нас в кафе точно не хочу. Лучше я тебе еще одно хорошее место покажу, наверное, тоже не знаешь, если на Главном редко бываешь. Оно не для туристов. Только идти далеко.

— Это ничего, что далеко.

Мы долго пробирались по дорожкам, а потом и улочкам. Сначала молчали. Я рассматривал незнакомые кусочки города, а Лата думала о чем-то своем. Потом она, словно продолжая внутреннюю беседу, сказала:

— Я же специально выбрала самую дорогую модель, чтобы подольше бумажные продержались.

— А? — Я посмотрел на нее, потом легко достроил мысли до озвученного предложения. Возможно, она даже слагала матрицу, а может просто разговаривала сама с собой, у незнакомых людей разницу поначалу определить почти невозможно. — Я думаю, что надо и дешевых купить. Противиться тому, что неизбежно — это неправильно.

— По-твоему, грести против течения всегда во вред? Всегда надо сразу сдаваться и плыть по нему, пусть уж несет куда несет? А если я не хочу в ту сторону?

— Как же не хочешь? Понятное дело, если человек борется за что-то важное против общего течения, это восхищает. Даже если проиграет, про него потом книжки сложат, а, бывает, глядишь, и все течение сможет повернуть. Но в твоем-то случае все наоборот. Общее течение несет тебя именно туда, куда ты и хочешь, туда, где все читают, где книги мгновенно становятся доступны для всех и любые, и люди все больше и больше будут нуждаться в квалифицированном книжном мастере. А ты, получается, изо всех сил гребешь против течения, которое несет тебя туда, куда ты хочешь!

— Вот еще, придумал! — Лата вспылила, остановилась, хотела немедленно возразить и защититься, но не нашла слов, задумалась, и мы снова пошли.

— Думаешь, стоит закупить самых дешевых «электрошек» в пару к самым дорогим?

— Конечно, выигрывает не тот, кто противится новому потоку до последнего, а тот, кто видит, куда он несет и вовремя понимает, что с ним по пути.

— Когда сам в воде, трудно увидеть, куда именно течение несет…

— Поэтому надо спрашивать тех, кто на берегу. И я тебе говорю: перестань цепляться за старые книжки, дурить начальницу-менеджера и тормозить новый отдел. Наоборот, попробуй делать все, чтобы «электрошки» появились у всех еще читающих жителей архипелага.

Лата с сомнением и даже как-то демонстративно поморщилась, покачала головой, но, немного подумав, сказала:

— Ладно, закажу дешевых. Если все не так пойдет, будет кого обвинить! Как уволят за ненадобностью, буду тебе каждый день звонить и плакаться на погибшее любимое дело и погубленную жизнь!

— Договорились! — Я улыбнулся.

Мы остановились перед заросшим лианами и другой зеленью зданием. Сначала казалось, что это какой-то древний заброшенный храм среди джунглей, но затем глаз начинал выхватывать интересные детали, выдававшие работу хорошего дизайнера.

— Ага, мы пришли, похоже?

— Да. Был тут раньше?

— Нет. Точно нет. Ни названия, ни вывески. Словно все заброшено сто лет назад.

— Так заброшено, что лианы неким чудом сами собой образовали арку с цветами по углам, а деревья склонились, словно указывая, куда идти?

— Здесь в самом деле кафе?

— Ресторан. Хороший.

Я прикинул, сколько монет у меня осталось, и не стал уточнять, дорогой или нет. Должно хватить на любой.

Мы вошли. Едва слышная музыка, имитирующая шум леса, и полумрак. Только светящиеся столики впереди и потрясающе натуральное ощущение, что находишься внутри дерева. Огромного дерева, внутри которого все это пространство выдолблено. Я не мог разглядеть все детали после яркого дня, но мне тут уже нравилось!

— Здорово! — сказал я, когда мы с Латой устроились за столиком. — Уютно, как будто вернулся домой из далекого странствия и можно, наконец, отдохнуть. Хорошо, что прошлись так много.

— Да, тут какое-то умиротворение нападает, мне нравится даже просто посидеть и помечтать. Я думаю, что в такой атмосфере внутри просыпаются наши предки. Они ведь когда-то жили в подобных домах в деревьях.

— О, хорошая мысль! — Я огляделся и прикинул, что в самом деле, интерьер ресторана очень уж напоминал исторические музеи древних жилищ наших предков. — Мой отец говорит, что у всех, слагающих матрицу, предки живут внутри. И это они помнят вещи, которые ты сам ну ни как помнить не можешь. Такую память современные ученые и называют генетической.

Я перестал озираться, удобно устроился в кресле из гибких лиан. Они медленно принялись подстраиваться под мое тело. Конечно, в идеале они хотели обвить «хозяина» целиком. Так что идея использовать этот вид растения под мебель была оригинальной и несколько смелой. Впрочем, мне нравилось. Я поменял позу, положив руку на стол, и кресло разочаровано замерло, а потом начало перестраиваться, чтобы снова коснуться спины, подпереть ногу и достать до локтя, который так неаккуратно по мнению кресла висел сейчас без поддержки.

На столике стояли две тарелочки с плодами урюта. Древнее растение, основа питания наших предков, когда те еще жили на деревьях. Причем, свежие плоды подавляют аппетит, а сушеные — наоборот. В других кафе и ресторанах на столики тоже часто ставили тарелки с урютом, разумеется, исключительно сухим. Первый раз вижу выбор: в одной тарелке несколько свежих плодов, в соседней — с десяток сушеных.

— Еда здесь тоже вся под старину?

— Нет, есть и приготовленная. Но исключительно из тех продуктов, которыми питались наши предки. Никаких современных сортов и гибридов.

— Оригинально. — Я взял сочную урютину и откусил.

Лата бросила в рот горсть сухого урюта и провела рукой под столом, его поверхность слегка зажглась, превратившись в экран с меню. Девушка почти не думая ткнула в несколько строчек, потом махнула рукой, изображение на экране перевернулось ко мне.

В списке почти все знакомое. И правда, в основном классика. Причем, многие блюда из плодов, которые на островах не растут. То есть большинство продуктов — привозные, а вот цены не указано ни у одного блюда! Я невольно ткнул в названия, родные с детства. Не часто удается поесть пюре из таинабура и суп из красной бурклы. Оба овоща растут исключительно у нас на севере. На родине — повседневная пища, а тут — малопозволительная роскошь.

Завтрак получился похожим на обед. Для меня во всяком случае. Я так наелся, что к радости кресла сидел теперь неподвижно и с добродушным умиротворением смотрел, как Лата выковыривает орешки из мороженого.

— Мне очень понравилось, — сказал я. — Надеюсь, тут не очень дорого? Счет приносят как в современных кафе под конец? Это они зря, сбивает атмосферу.

— Не сбивает. Тут оплата добровольная.

— Как это?

— Сам прикидываешь, на сколько съел, насколько все понравилось, а потом нажимаешь внизу рычажок… найди…

Я сунул руку под стол и потянул за единственный рычажок. Стол опять засветился, но вместо меню появилось изображение мужчины. Очень располагающее к себе лицо.

«Спасибо, что заглянули в мой ресторан. Мы делаем все, чтобы вам было уютно, как дома, а вкусно, как в самом лучшем ресторане. Надеюсь, вам понравилось. Наша дружная команда поваров будет благодарна за ваш вклад. — Под экраном с моей стороны и со стороны Латы открылась призывно мигающая щель. — Компьютер посчитает примерную стоимость продуктов, но вы можете заплатить больше или меньше. Если вам понравилось у нас…»

— Короче, можно положить плату вот сюда, — прервала Лата голос из экрана. — А можно вообще не платить. Очень удобно, я читала, это сейчас новая мода такие рестораны делать. Но у нас на архипелаге только один. Интересно, сколько продержится, прежде чем превратится в обычный платный или обычный бесплатный?..

Бородатый мужчина перестал говорить и замер на экране с таким умилительно-просительным выражением лица, что мне вдруг захотелось отдать все деньги, что у меня были при себе.

Я прикинул стоимость блюд, которые съел, потом умножил на два, а потом вдруг выгреб все, что было в карманах и кинул в щель, оставив себе несколько монет на обратный паром.

Лата посмотрела на меня недоуменно и даже как-то осуждающе, потом вздохнула, поморщилась, и тоже бросила несколько монет.

Человек на экране благодарно улыбнулся, кивнул и исчез. На столе-экране поплыла заставка, рассказывающая о ресторане и фирменных блюдах. Я лениво наблюдал, обещая себе, что обязательно еще загляну сюда и закажу вот это и вот это, пожалуй, тоже. Мне было хорошо. В голове пусто, в животе густо — состояние, ради которого стоит жить! Мне стало так смешно от этой мысли, что едва не рассмеялся вслух.

— Что улыбаешься как кот, объевшийся сметаной? — спросила Лата. — Понравилось тут?

— Да, спасибо, Лати. Ты сегодня для меня прямо гид по лучшим местам острова.

Неожиданно подошел человек, в котором я не очень уверенно узнал хозяина ресторана. Да, похоже, он самый, разве что борода была побольше и не такая аккуратная, как на видео.

— Доброго вам дня, — сказал он с уже знакомой улыбкой и протянул мне небольшую карточку. — Это секрет, но посетителям, которые заплатили больше, чем съели, мы в благодарность дарим небольшой сюрприз. Он совсем небольшой и, может быть, даже и не пригодится, но все-таки примите. В любое время, когда захотите, можете заглянуть вон в ту дверь. Она открывается этой карточкой. Надеюсь, вам и вашей спутнице понравится. Еще раз спасибо, что были у нас, хорошего дня…

Я взял карточку, стал ее разглядывать, а когда поднял взгляд, хозяина уже не было.

— Словно волшебник какой-то! — сказал я со смехом.

— Волшебник! Ага! А ко мне ни разу не подходил и не дарил такой карты, хотя я тут уже раз десять была! — возмутилась Лата, встала изо стола, подошла ко мне и взяла подарок. — Можно?..

Я подождал, пока она рассмотрит, и спросил:

— Пойдем, заглянем за таинственную дверь?

— Пошли, конечно. Или ты хочешь забрать неведомый сюрприз с собой и стать причиной моей смерти от любопытства?!

Я встал. Кресло недовольно замерло, а потом медленно принялось возвращаться в исходную форму.

Мы подошли к таинственной двери в центре зала. С виду — служебный вход, ничем не примечательный. Я нашел подходящую щель и сунул карточку. Ее втянуло, дверь сама собой открылась, и мы вошли в темную каморку.

Дверь тут же закрылась, а вокруг зажглись маленькие фонарики-светляки. И я вдруг понял, где мы!

Это было самое настоящее древнее дерево. Конечно, весь ресторан был сделан так, чтобы создать ощущение будто мы внутри дерева. Но одно дело ощущения, а другое — реальность. Весь ресторан — это бутафория. Вынужденная, так как даже в самом толстом дереве не хватит пространства для большого ресторана. Но теперь я понял, что вся бутафория навешана на самое настоящее древнее древо-жилище. Оно пронизало ресторан по центру. А сам ресторан был как бы достроен вокруг.

Теперь мы были в самом сердце, в настоящем древе. Именно в таких когда-то жили наши предки. «Чулан», в котором мы оказались, был метра три в диаметре. И сразу же под ногами начиналась лестница, круто уходящая вверх. Тусклого освещения искусственных светляков не хватало, чтобы увидеть все пространство вверху. Казалось, лестница уходит в темное небо, и лестница эта — бесконечная.

— Пойдем что ли? — прошептал я и первым двинулся по предельно узкой винтовой лестнице, вырезанной прямо в «стенах» дерева.

— Что-то мне страшно немного, — сказала Лата спустя несколько минут. Стало тесно, а лестница превратилась в такую узкую ленту, что приходилось только переступать, — остановиться и поставить обе ступни рядом просто не было места.

— Держись за поручни, — сказал я.

— Давно держусь.

— Пойдем обратно тогда? — спросил я и глянул вниз. Комнатки, из которой мы начали восхождение, не было видно. Теперь и внизу, и вверху — только будто ночное небо с блеклыми звездочками светляков.

— Вот еще, — фыркнула Лата и пихнула меня сзади.

Вскоре стало так узко, что я едва протискивался. Наверное, тучный человек здесь вообще не пройдет. Затем лестница довольно быстро снова расширилась и мы наконец оказались еще перед одной дверью.

— Уф! — сказал я, дождался запыхавшейся Латы и потянул за ручку.

Нас ослепило. Свет вырвался из-за двери, будто его там держали взаперти. Я зажмурился и шагнул вперед. Снова открыл глаза и восхищенно огляделся.

Море, острова, чайки, небо… Я подошел к перилам, посмотрел вниз и невольно отпрянул. Мы висели на большой высоте. Под нами — сплошной лес Главного и дома, вдруг ставшие совсем маленькими. Вдали виден был остров. Да это же Вис-Им! Я узнал очертания. Вон там, за косой, мой дом. А там — остров Каны…

В центре площадки стоял столик. Точно такой же, как в ресторане внизу. Но здесь, на ярком солнце он не выглядел таким уж оригинальным и уютным. Просто столик.

— Ничего себе. — Констатировала Лата. Она тоже глянула с высоты, тоже отпрянула и теперь надежно устроилась в центре за столиком. Даже, по-моему, вначале ухватившись за него. На столе — два высоких стакана с коктейлем и трубочками.

Я смотрел на острова. Наверное, тут должно быть жарко, но ветер так приятно обдувал, что привычной для этого времени жары просто не чувствовалось. Над нами — деревянная крыша-зонтик. Мы на самой вершин высоченного древнего древа.

Я с трудом отцепил от поручней побелевшие на костяшках пальцы и тоже сел за столик в центре. Взял стакан с напитком.

— Что-то мне страшно немного, — сказала Лата и подмигнула.

— Пойдем обратно тогда? — подыграл я ей.

— Да сиди уж! — Мы рассмеялись. — Сейчас страх высоты пройдет, и я тоже погляжу на остров, где живу. Когда еще такая возможность…

Страх и в самом деле прошел быстро. Вскоре мы спокойно ходили на самом краю смотровой площадки, даже не держась за перила.

Лата порывалась что-то говорить и показывать внизу, но вскоре явно сложила матрицу и принялась обмениваться впечатлениями с родителями.

Я не вмешивался. Мной вдруг овладело знакомое, но не слишком часто случающееся, настроение. Смесь умиротворения и щемящей тоски. Ощущение, что ты вдруг все-все начал понимать в жизни, но от этого не легче, потому что при всем этом понимании явно чувствуешь будто упускаешь нечто важное, самое главное. За суетой и мелкими делами, за беспокойствами и ненужными событиями… теряешь, не замечаешь что-то по-настоящему ценное, ради чего пришел в этот мир. И сделать ничего не можешь, потому что, вроде как, все ведь и так уже понял в этой жизни!

Это тоскливо-философское настроение было здесь, на высоте, как нельзя уместнее. Я сел за столик и смотрел в одну точку. На океан, безбрежный и такой… глобальный что ли? И все эти мелкие лодки и корабли, что едва можно было разглядеть, и даже острова — такие жалкие кусочки этого бесконечного океана, что даже упоминать о них много чести.

А что тогда я? Точка? След от точки?

Настроение медленно смывало все мелочи, оставляя то, что меня волновало больше всего.

Лата закончила внутренний диалог и подсела рядом.

— Как-то здесь и уютно, и неуютно одновременно, — сказала она. — И здорово так, но от чего-то грустно становится.

— Это от меня, наверное, повеяло, — сказал я. — Что-то такое накатило. Философское.

— И на меня… Или место такое, или, в самом деле, от тебя схватила. Когда матрицу слагаешь, то чувствительность и к тому, что вокруг, повышается.

— Да…

— Давай, еще немного посидим.

— Хорошо. — Я смотрел вдаль и мне хотелось сидеть так долго-долго. Пока небеса и океан, высота и ветер не ответят, кто же я, смотрящий на них словно со стороны. А потом, как это иногда бывает, мое тоскливо-умиротворенное настроение сменилось медленной говорливостью, задумчивым размышлением вслух:

— Знаешь, Лата, я давно заметил, что самое нужное приходит в нашу жизнь словно само собой. Иногда мы что-то планируем, о чем-то мечтаем, строим планы, прилагаем усилия, а желанное Нечто никак не случается. Уже сил никаких нет, на душе одно разочарование, которое так прокисает, что превращается в дурно пахнущую апатию. А потом, когда ты уже перестал надеяться и ждать… оно, столь желанное и нужное — случается. Словно само собой. Вот только тебе этого уже не надо, потому что желание прокисло. Я иногда думаю, что, может, не стоит так гоняться за тем, что никак не дается? Тогда в свое время оно случится само собой и принесет радость, которой мы так жаждем, а не легкое недоумение: «О, надо же, пришло, а мне тебя уже и не надо…»

— А может, если не гоняться, то оно просто и не случится никогда. Ни прокислым, ни свежим?

— Иногда думаю и так, но это грустнее будет, если правда.

— А еще бывает так, что нечто случается само собой, а мы этого не замечаем, потому что еще не мучились и не желали, не стремились и не страдали. Вот и не ценим, не замечаем случившееся. А когда жизнь много раз нам дарит подарки и вдруг понимает, что мы их не замечаем, то просто так дарить перестает. И уже приходится их выпрашивать.

— А вот так не думал! Очень похоже на правду. А еще я замечал, что «выпрашиваем» мы часто не нужное, и разочарование от случившего бывает не только от того, что желание прокисло, но и от понимания, что случившееся тебе не надо. Но затраченных сил жалко, и приходится принимать «выпрошенное», отмахиваясь от назойливого осознания, что тебе это не надо было с самого начала.

— Не знаю. — Лата, казалось, так прониклась моим настроением, что я на мгновение подумал, будто разговариваю сам с собой. — Я часто вижу, как людям дается столь многое просто так, с самого начала, но они это не замечают и отвергают, а потом, спустя годы, начинаю стремиться к тому, от чего отказались, но теперь это уже не дается легко. Есть в этом какая-то высшая справедливость жизни.

— Но грустная какая-то справедливость, — вздохнул я.

— А любая справедливость — грустная. Потому что справедливость — она должна быть, а радость — просто случается, в ней нет слова «должна».

Я задумался. Похоже, она сказала что-то очень хорошее, умное, настолько, что я не до конца понимаю смысл сказанного. Так бывает: услышишь некий афоризм, чувствуешь, что звучит здорово, и смысла там гораздо больше, чем в словах, его слагающих, но до конца не улавливаешь.

Я как-то по-новому взглянул на девушку. Красивая, умная, пусть немного маленькая и вспыльчивая для девушки из семьи, но все равно же… красивая и умная.

Снова посмотрел вдаль, в сторону своего острова. Тоска ушла, и опять хотелось жить, можно было спускаться с высоты и приниматься за свои маленькие и большие дела.

17

Я возвращался с главного острова, было далеко за полдень. Пассажиров парома немного. Подумал, может, все же стоило соблазниться на предложение продавца катамаранов и взять в долг. Сейчас бы ехал на своем. Но легко прогнал эту, словно выглянувшую исподтишка, мысль. Принципы важнее желаний. Во всяком случае, в большинстве случаев.

Паром немного качало, я смотрел из-под навеса на море, потом на других пассажиров. Ум невольно возвращался несколько раз к последнему разговору с Латой про то, как приходят в нашу жизнь важные события. Понятное дело, я имел в виду желание найти подходящую пару для обряда и настоящей семьи. Интересно, о чем думала она, когда говорила про «справедливость жизни» и ее «подарки»?

Вдруг вспомнил о своей покупке, забравшей у меня катамаран, и оживился. Достал устройство, включил.

Закрыл глупую обонятельную книжку. Конечно, как-нибудь ее дочитаю, не зря же купил. Донюхаю, то есть, но не сейчас. Да и посреди моря и ветра только капсулу зря переводить.

Открыл роман Таны Водопад и почувствовал тот непонятный и очень приятный трепет в груди, который случается не так уж часто: перед долгожданной встречей с желанным человеком, перед долгожданной приятной вестью и, вот, при открытии первой странички новой книжки любимого писателя.

«Трафик любви».

Тана всегда начинала свои романы с длинного фирменного предисловия, которые я обязательно и внимательно читал, в отличие от многих.

«Жизнь наша — лист белый, что заполняем цветными узорами. Черно-белая основа, раскрашенная всеми цветами радуги. У кого-то больше желтого, а кто-то любит красные тона, а кто-то злоупотребляет синим, едва-едва отличая его от черной основы. Вот только кто рисует узор жизни? Мы сами? Или неведомый принтер?..

Чем дальше я пишу, чем больше думаю о жизни, тем чаще ловлю себя на мысли, что наше с вами участие в собственной судьбе — только кажущееся, а весь узор печатается этим неведомым Принтером, в который вставлены картриджи с красками. Я знаю, что эти строки читаете вы с новомодных электронных книжек, потому и образы такие, компьютерные, вам понятные, мои молодые читатели. В настоящей бумажной книге будет другой образ.

Принтер печатает узор, а от нас с вами зависит только одно: сколько и какой краски мы расходуем. Главная проблема в том, что каждый картридж — конечен. Все в нашей жизни имеет ограниченный ресурс. И если печатать только желто-радужные картинки, то вскоре в принтере кончится желтый картридж, и поневоле придется разбавлять узор нелюбимыми тонами. И если тратить только краску удовольствий, то вскоре останется одна лишь темно-синяя палитра цинизма и усталости.

Оглянитесь, все мы словно тратим какие-то заложенные ресурсы. Здоровье, чувства, деньги, удача, эмоции… Такое ощущение, что каждому выделен набор этих картриджей, которые надо израсходовать, чтобы нарисовать свой собственный узор жизни. А потом, в конце, когда не останется никаких красок, и принтер наконец остановится, кто-то взглянет на рисунок и оценит, что у нас получилось. Ведь для кого-то мы печатаем эти узоры? Не только для себя, в этом я уверена. Но вот иногда ловлю себя на мысли, что этот неведомый хозяин принтера давно уже перестал разглядывать получающиеся рисунки, а принтер все печатает и печатает, а мы все тратим и тратим свои жизни. Куда ушел любитель красивых узоров? Просто вышел на кухню попить чайку и скоро вернется в комнату с работающим принтером? А может, со скандалом уволился с работы и в отместку бывшему работодателю включил принтер в автоматический режим, чтобы просто потратить краску на бесполезные узоры?.. Но это — сюжет для другого романа. А в „Трафике любви“ вы увидите мир людей, таких же как мы с вами, да и мир — почти такой же. Но с одним „но“.

В этом мире каждый человек с рождения видит внутри себя все „картриджи“. Видит, как и когда они расходуются, может сдерживать или усиливать расход той или иной „краски“. Каждый житель моего нового мира, в который я приглашаю вас, читатель, внутри себя наблюдает сотни графиков. Кто-то как ампулы с цветной жидкостью, кто-то как столбики диаграмм, кто-то как сосуды, а кто-то, может быть, и как картриджи для принтера. Образ не важен, он зависит от воспитания, культуры и личных особенностей. Главное, что каждый в любой момент может поглядеть, сколько у него осталось, например, способности видеть или слышать, прежде чем глаза начнут слепнуть, а слух терять остроту; сколько раз осталось испытать оргазм, а сколько еще можно злиться или ненавидеть. Сколько раз еще можно порадоваться за другого или запомнить что-то новое, и сколько осталось здоровья для безопасной пьянки в конце рабочей недели… Сотни, сотни графиков и стрелочек, лампочек и предупреждающих датчиков. И все это легко увидеть, стоит только остановиться, замолчать и закрыть глаза…»

— Вис, обратно поедешь что ли? — Водитель парома стоял рядом и с интересом заглядывал мне через плечо. — О, это книжка такая, что ли?

Я вынырнул из романа и огляделся. Вокруг новые люди. Мы приехали и уже даже набрали пассажиров для очередного рейса на Главный. Мистер «Чтоли» щурился с высоты, пытаясь разглядеть, что я читаю. Имени его никто не помнил, все звали «Что-Ли» за привычку вставлять эти два слова в каждую фразу.

— Да, книжка. Зачитался…

— Здорово, а я думал, в таких штуках только игры и фильмы. Дорогая что ли?

— Дорогая.

— Как снова поедешь в город, не забудь, что ли, рассказать, хорошо? Люблю почитать.

Я спрыгнул с парома, и он тут же отчалил. А я быстро зашагал домой. Меня ждал вечер с хорошей книгой.

18

Дом встретил прохладой. Даже излишней. Перед уходом я настроил кондиционер, чтобы он включился после обеда и создал комфортную атмосферу, но не учел, что так сильно загуляюсь.

Выключил кондиционер, остановился у лестницы на второй этаж. В руке призывно мигала кнопкой новая книжка, а в комнате — точно так же, режимом сна, мигала рамка вокруг экрана и «болотце».

— Ладно, напишу только, что медведя отправил, — решил я, положил книжку на столик перед лестницей и сел за экран.

В «Нашем мире» я успел только просмотреть новые сообщения и два новых предложения дружбы. Написал коллеге про медведя, что через неделю должен прибыть. Потом на всякий случай исправил на «через две недели».

Еще немного полистал новости, а когда встал, то вдруг обнаружил, что за окном стемнело.

Хорошо, как раз сейчас поужинаю и пойду с новой книжкой отдыхать и читать перед сном.

Мысль была приятной.

Вот только почту проверю. Я ее совсем недавно настроил, так что это пять минут.

Заглянул в почту, обнаружил несколько новых сообщений с литературного форума. Хотел было глянуть, но тут заметил странное письмо, оформлением выбивавшееся из ряда одинаковых автоматических сообщений от форумов и «Нашего мира».

Открыл и обомлел. Письмо от самой Таны Водопад!

Это было настолько невероятно, особенно если учесть, что как раз сегодня я купил ее новую книгу и собирался вот-вот начать читать! Такое совпадение! Но как?

Я приник к экрану и вдруг понял, что письмо не случайность, а ответ на мое.

Я писал ей? Когда?!

Перечитал тот кусочек, на который она отвечала, и вспомнил. Действительно, в одну из самых первых безумных ночей увлечения сетью я заходил к Тане на официальную страничку, увидел возможность написать прямо автору, но не смог, у меня не было электронной почты. А когда появилась, то я долго не знал, что написать. Начинал и стирал, начинал и стирал. В конце концов, решил ничего не писать. Перешел обратно в раздел интервью и зачитался до поздней ночи, вернее до утра. Меня поразил ответ Таны на один из вопросов:

«Журналист: Слышал, вы уже много раз упоминали о том, что ищите новое дело, какое-то занятие помимо создания книг? Вот уже и Остропряный ушел в медицину, а чем планируете заняться вы?»

«Тана Водопад: Пока не знаю. Ни к чему сердце не лежит. Хочется и дальше писать. Возможно, буду делать сценарии для экранных историй с продолжением. Они сейчас очень затребованы, а сюжеты, вы сами знаете, не всегда блещут. Может, удастся что-то улучшить».

«Ж.: А почему же не продолжать писать книги? Я думал, вам просто надоело и хочется чего-то нового, но раз ни к чему больше сердце…»

«Т. В.: Как может надоесть то, ради чего создан? Но вопрос так же в затребованности. Книги сейчас никому не нужны. Мой новый роман, например, вышел тиражом в пять тысяч экземпляров. И даже с этой жалкой цифрой издатель сомневается, продастся ли все. А это мой лучший роман, который я писала два года. Если не ошибаюсь, первая моя книга вышла тридцать лет назад тиражом в два раза большим. Первая книга никому не известной в то время писательницы! Потом переиздавалась и переиздавалась, а вторая превзошла все лучшие ожидания. Теперь же… Очень сложно заниматься делом, которое больше никому не нужно…»

Помнится, я только дочитал до этого места и бросился писать личное письмо Тане, на которое она теперь и ответила.

«…Как можно говорить, что ваши книги никому не нужны?! Это не правда, я жду каждый ваш роман. И не только я, тысячи и тысячи людей. Посмотрите на статистику в „Хап“ или на ветку обсуждения вашего нового романа на всемирном литературном форуме! „Трафик любви“ только за неделю после появления уже забрали себе двести тысяч человек! Так что ваш „рекордный“ миллионный тираж прошлой книги, про который вы упоминали, для новой случится уже через месяц или два!..»

И все в таком духе. Комплименты вперемешку с возмущениями. Письмо я, похоже, не дописал, потому что не помню, как его отправлял. Наверное, отключился и незаметно для себя дал команду «отправить».

Так или иначе, вот он, ответ, передо мной:

«Спасибо за добрые слова и возвышенные отзывы о моем творчестве. Разумеется, дело не в деньгах. Точнее, не только в них. Конечно, я привыкла, что могу себе позволить любые путешествия за новыми впечатлениями и сюжетами. Привыкла, что после очередной книги могу спокойно не думать о деньгах несколько лет и спокойно писать новую. И когда я получила гонорар за „Трафик любви“, то недоуменно смотрела на сумму и не понимала, что мне с этим делать. Но дело, повторю, не в деньгах. К счастью, они не имеют такого уж большого значения в нашем мире, для меня они — просто индикатор затребованности того, чем я занимаюсь. Сейчас этот индикатор или явно показывает, что пора заняться чем-то еще, или сломался. Вы утверждаете, что именно „сломался“, предлагая в качестве нового индикатора смотреть на количество загрузок моей книги в сети или количество комментариев в обсуждении книги. Про „Хап“ не скажу, не бываю там. Но могу легко посчитать, что эти 200 000 на самом деле ничего не значат. Девяносто процентов людей загрузили просто потому, что увидели новую книгу когда-то известного автора. На всякий случай. Из оставшихся 20 000 больше половины начали читать, но забросили еще на предисловии. Из оставшихся десяти тысяч книгу прочитали меньше половины.

Но даже если допустить, что моя арифметика пессимистична, и что, допустим, все двести тысяч прочитали, мне от этого только хуже, потому что если в „Хап“ я не хожу, то на литературные форумы заглядываю. А там большей частью разные варианты одного и того же отзыва: „Водопад исписалась, ее новый роман — отстой. Лучше бы писала, как раньше. Ее первые рассказы — шедевры, а сейчас такая пурга и муть, что и пару страниц невозможно осилить“.

Так что лучше уж пусть моя „пессимистичная“ арифметика будет правдой. Это хоть как-то утешает. Впрочем, надеюсь, что пять тысяч настоящей книжки разойдутся быстро и будут переиздания. Этому индикатору я поверю. Если нет, то „Трафик любви“, к сожалению, будет последним моим романом. Можно создавать что-то без денег, но творить без уважения к делу, которым занят, — невозможно».

Я несколько раз перечитал письмо, а на последнем предложении словно завис и сидел так минут пять, прежде чем нажал «ответить». И неожиданно для себя самого, сразу же начал писать ответ. Торопливо, чтобы не потерять нить:

«Люди, которые действительно читают, не пишут на формах, не сидят в „Нашем мире“. Большая часть ждет ваш роман на бумаге. И даже те, кто купил в сети, еще читают. А когда прочитают, вряд ли напишут. Хорошая книга добавляет что-то к нашему внутреннему миру. Как об этом написать? Я сам читал все ваши романы, „Белый шум“ настолько важен для меня стал в один момент жизни, что в двух словах и не расскажешь, но все равно и в голову не приходило, что можно вам написать вот так запросто!

Я пишу сейчас это письмо и вдруг понял! Ругаются на форуме те, кто вашу книгу стащил в сети. Не купил, а просто закачал ради моды. И по большей части не прочитал даже. Потому что его интересовал сам факт возможности взять бесплатно то, что в магазине „стоит много монет“.

Но даже те, кто стащил и прочитал, все равно будут писать о романе плохо. Потому что подсознательно понимают: стащили же! И ум защищается, говоря, что прочитанное — муть, и это автор должен платить за потраченное нами время, а не наоборот. Я только сейчас подумал, что какой бы гениальной книгой не была утащенная, пользы от нее не будет. Потому что такой читатель вынужден находить в ней недостатки, критиковать и ругать автора и книгу, иначе альтернативой станет весьма неприглядное заглядывание в зеркало, в котором отразится мелкий воришка, неспособный избежать соблазна стащить мелочь, пока никто не видит.

Получается, из-за этих малолетних оболтусов вы бросаете нас, настоящих читателей? Разве так можно? Я сам только сегодня купил „Трафик любви“. И обязательно куплю бумажную книгу, когда она доберется до наших далей».

Я отправил письмо, откинулся в кресле и немного подумал. Решил, что поторопился и надо было написать еще… Особенно надо бы разъяснить мысль о вынужденном критиканстве и принижении того, за что мы не заплатили. Не для Таны даже, она писательница, умеет видеть между строк, поймет, а вот самому себе пояснить этот спонтанно возникший образ… На автомате проверил почту и неожиданно увидел ответ Таны. Так быстро?!

Правда, когда открыл письмо, то обнаружил всего несколько строчек:

«Спасибо, Вис, ценные размышления, я их обдумаю. Вы сами уже прочитали „Трафик…“? Интересно было бы для разнообразия услышать мнение, как вы говорите, настоящего читателя».

Я мгновенно нажал «Ответить», но смущенно замер. А ведь я даже предисловия не дочитал, а туда же, лезу с письмами.

Ну да сегодня вечером и ночью прочитаю, роман не сильно длинный, я смотрел. Пожалуй, для начала проглочу, а потом, когда бумажная книга придет, перечитаю с толком. Завтра утром отвечу Тане уже во всеоружии.

Вот только еще напишу последнее письмо в ту ветку, где я про воровство написал и меня всего закидали. Пока составлял ответ Тане, как раз пришла в голову еще одна отличная мысль, надо срочно записать, пока не потерялась.

«Еще раз здравствуйте все. Особенно те, кто пытался размышлять вместе со мной, а не изощрялся в оскорблениях и сочинении дурацких стишков. Спасибо удаче, что я не бросился отвечать, увидев первые ответы. Знаете, но откровенно говоря, я не хочу находиться в сообществе, где так встречают нового человека. А я в самом начале написал, что только-только знакомлюсь с сетью. Спасибо всем, кто написал что-то толковое, это хоть как-то смягчило первое впечатление.

Итак, спасибо случаю, что я пишу только сейчас, уже немного освоившись с сетью и узнав о ней больше.

Пожалуй, для начала я должен извиниться. Возможно, мои слова о воровстве и в самом деле были резки и слишком прямолинейно перенесены из реальной жизни на вашу, несколько дней назад совершенно незнакомую для меня. Тем не менее, я остаюсь при своем мнении со следующей поправкой. Брать книги в сети бесплатно — это воровство для тех, кто сам имеет какое-то дело и заработки помимо социального пособия или ученической стипендии. Конечно, для молодежи, которая живет в интернатах, сам факт, что они вообще книжки читают — уже хорошо. У меня у самого почти-сын недавно ушел в интернат (я в этом месте замялся, потом все-таки вернулся и исправил на „…у самого сын недавно ушел жить в интернат…“. Если уж разговариваешь с какой-то группой людей, то надо стараться пользоваться их терминологией, как бы тебя от этого не коробило), и я только рад был бы, чтобы он не только в игрушки резался, а еще и читал хорошие книги. Сам готов за это платить. Так что тут я все понимаю. Сам когда-то бродил по островам без монеты в кармане и питался в бесплатных столовых.

Но вот если человек имеет свое дело, зарабатывает и при этом тащит книги, не заплатив за них, то уж, простите, позвольте остаться при своем мнении: это мелочное, жалкое воровство, за которое, впрочем, и упрекнуть стыдно. Поэтому, отчасти, и закрываю тему. Как-то даже неловко говорить обо всем этом настолько очевидном. Но напоследок скажу еще одну вещь. Я недавно вдруг понял, почему так много критики и ругани у вас тут, да и на всех литературных форумах, наверное, тоже. Понял в переписке с любимой писательницей, кстати.

Человек, который пользуется чем-то, не заплатив, автоматически, подсознательно пренебрегает этим „чем-то“. Независимо от качеств и достоинств последнего.

Удивительная и необъяснимая в нескольких строках форумного сообщения особенность людей не ценить то, за что они не заплатили. Как много в каждом городе бесплатных столовых, где работают настоящие мастера своего дела, но мы почему-то предпочитаем ходить в рестораны и кафе, где за все надо платить. И дело не в качестве блюд. В бесплатных столовых, если повезет с хозяином, бывает даже вкуснее. Особенность в нашей голове: нам в любом случае будет вкуснее то, за что мы заплатили. Даже если это какие-то изощренные деликатесы, от которых с непривычки потом болит живот. Все равно найдем пару слов и оправданий, почему это было „так вкусно и необычно, что ничуть не жалею…“ И ведь это правильно, пожалуй. В любой, даже не слишком удачной, книге можно найти что-то ценное, если искать. И наоборот, даже в самой лучшей можно не найти ничего, если читать ее с пренебрежением.

Поэтому, в конце моего опять длинного сообщения хочу сказать всем, даже тем, кто не имеет своего дела и заработка: попробуйте книгу купить. Ведь на сеть деньги находятся? И на игры, в которые без оплаты, я слышал, вообще не поиграешь, — просто не пустят в пространство. Так вот, хотя бы из интереса купите одну-две книги и посмотрите, как изменится впечатление от чтения. Как минимум, вы книгу дочитаете, раз уж купили. Ну и „вкуснее“ она будет, это уж точно. Потому что для покупки выбирать будете внимательно, а не забирать тысячами из „Хапа“ просто „на всякий случай“, а потом наугад тыкаясь то в одну, то в другую. Особенно пишу это для тех, кто еще учится и живет в интернатах. Вам же особенно важно понять и найти то, чем хотите и будете заниматься в жизни. А хорошие книги — лучшие в том помощники. Как мне сегодня сказал один книжный мастер: книги — это зеркала, в которых мы можем разглядеть сами себя. Побеседовать с самим собой. Без зеркала мы даже и не знаем как выглядим. И чем лучше книга, тем объемнее и правдивее она отражает. Можно возразить, что книги, которые не куплены, тоже отражают. Да, но их зеркало покрыто пленкой пренебрежения. Что через нее разглядишь кроме собственного контура и ложного величия? Человек не ценит то, за что не заплатил.

Впрочем, я повторяюсь. Просто попробуйте для эксперимента купить то, что как бы можно взять бесплатно. Несмотря на то, что „можно“ взять бесплатно. Ведь девушку, которая вам нравится, вы почему-то поведете в платное кафе, хотя рядом есть несколько бесплатных и не хуже. Поведете, даже если денег в обрез, а весь источник дохода — только „карманные расходы“ от интерната! Так неужели ваш собственный внутренний мир, ваше отражение — хуже, чем девушка, раз его вы готовы „кормить“ бесплатными завтраками?..

На этом тему для себя закрываю, есть много гораздо более интересных дел в сети, чем продолжать спорить, а уверен, что и на это сообщение по большей части услышу ругань и неадекватные высказывания. Не трудитесь, я их не прочитаю».

Я закончил сообщение, немного подумал перед тем как отправлять, но что-то исправлять или добавлять было лень. Хотя мыслей опять — полная голова. Казалось бы, только что выплеснул все, что там роилось, а в уме опять с десяток идей, сравнений и примеров. Так можно без конца писать и совершенствовать одно сообщение, которое все равно люди или пролистнут не читая или пробегут по диагонали, ловя избранные предложения, на которые можно «остроумно» высказаться. Поэтому я не стал ничего менять и отправил текст как есть.

Конечно, для форума, возможно, это письмо станет «бомбой». Завтра посыпятся такие ответы!.. Но я специально не буду читать. Хотя… Может, и гляну, но отвечать точно больше не буду, для меня тема закрыта.

Я с ощущением выполненного долга и даже с каким-то облегчением вынул руку из «болотца», посмотрел на часы. Не так уж и поздно, даже двух нет.

Растер затекшие запястья, повертел шеей. И вдруг увидел на столике «электрошку».

— О! — Не удержался от возгласа. А внутри опять появилось то удивительно приятное чувство предвкушения.

Уверен — роман лучше всех предыдущих! Сегодня-завтра прочитаю и отвечу Тане уже со знанием дела.

Я с большим воодушевлением взял электронную книгу, на ходу включил, открывая последнюю страничку предисловия.

В спальне с удобством устроился, включил интимное вечернее освещение и приготовился читать.

То, что проглотил на пароме, я помнил, поэтому продолжил с середины страницы.

Через пять минут понял, что читаю мимо сознания. То ли предисловие под конец испортилось, то ли я устал. Устроился поудобнее на боку, попробовал снова… Нет, я же помню, что начало было такое яркое и как раз про то, что мне так актуально, а тут что-то совсем не понимаю написанного. Лучше еще раз попробую…

Внимания хватило ровно на то, чтобы листнуть книгу на самое начало и слипающимися глазами ухватить одно предложение: «Жизнь наша — лист белый…»

19

Неделя пролетела словно сон. К выходным я неожиданно и очень ясно почувствовал, что как-то мне одиноко. Да и Кана уже должна была прилететь. Обещала как раз.

Я нашел ее в «Нашем мире», оставил сообщение. Еще вчера. Но ответа до сих пор не получил. Значит, Кана не дома. Но беспокойства нет, значит, все нормально, просто подвернулась еще какая-то работенка. Ничего, увидимся.

Я еще раз открыл «Наш мир», глянул сообщения от «друзей» и добавил на страничку Каны еще одно: «А кто меня обещал научить знакомиться? Специально жду, сам не лезу. Ау?!»

Я еще немного побродил в сети, без особой цели, просто открывая пространства, упоминания которых чем-то ловили внимание. Только-только стемнело, а мне вдруг так тошно стало. Я вынул руку из «болотца» и решил все же заняться долгожданным романом. Причем, похоже, чем дальше, тем больше «долгожданный» превращался в «долгождущий». За всю неделю я так и не продвинулся дальше предисловия. Каждый вечер выбирался из-за компьютера с надеждой наконец-то хорошенько провести ночь с книгой, но неизменно отключался на первой странице. Только один раз, помнится, сумел перелистнуть и заснул на второй.

Подумал, что раз Кана не приехала, проведу субботний вечер с Таной Водопад. Я выбрался из-за экрана и двинулся к столику рядом с лестницей на второй этаж. Книжка неизменно каждый вечер ждала меня на этом столике. Не знаю, почему клал ее именно сюда, вместо того, чтобы просто оставлять в спальне.

Чувствовал, что сил в теле полно, ум ясный и бодрый, так что сегодня уж точно почитаю!

Едва взял электронную книжку и нажал мигающую кнопку вывода из сна, как раздался легкий звонок. Датчик на входе во двор сообщил, что кто-то решил наведаться в гости.

Кана?!

Вопрос мелькнул, но нерешительно. Я не чувствовал ничего, что могло бы указать на Кану.

Дверь открылась, и в комнату зашла Тара.

Я посмотрел на нее и удивился. Какая же она красивая! Мы восемь лет жили вместе, я помнил об этом, конечно, но особенно не замечал. Разве что после редких поездок. А сейчас она стояла в дверях, смотрела на меня, потом откинула распущенные темные волосы назад и то ли улыбнулась, то ли как-то сморщилась, что из другого конца комнаты выглядело словно неловкая улыбка.

Неловкая улыбка у Тары?! Как бы не так. Пришла или за кроватью, или за досками, которых я за все это время ни одной не сделал.

— Привет, — сказал я. — Невероятно выглядишь. Ты за кроватью зашла?

— Кровать?.. — Она, казалось, озадачилась. Эх, значит, все же доски для серфинга. — Ну… Да, пожалуй, можно и так сказать…

Она вдруг быстро подошла ближе, не разглядывая, что это, взяла у меня книгу и положила обратно на столик. А потом обхватила и так горячо, крепко поцеловала, что, казалось, сразу же высосала все мысли. На мгновение я потерял осознание происходящего, а потом обнял ее в ответ и ответил на поцелуй. Так, не расцепляясь, медленно стали подниматься наверх, не прекращая отчаянно лизаться, словно голодные коты, дорвавшиеся до сметаны.

Наверху наконец расцепились и посмотрели друг на друга. Вот теперь она точно улыбалась. Пусть немного как хищница, но ее красоте такие блестящие голодные глаза с поволокой и чуть-чуть раздувающиеся ноздри только добавляли привлекательности. Она неожиданно, но довольно мягко, словно львица лапами с втянутыми когтями, толкнула меня на кровать. Я упал на спину и, покачиваясь, стал смотреть, как Тара стягивает майку, высвобождая тугие, темные груди. Скинув одежду, она взяла груди в ладони снизу и посмотрела на себя в зеркало. Казалось, от вида собственного тела она еще больше возбудилась и, не в силах вынести такой красоты, наконец бросилась на меня сверху, погружая с одной стороны в уже начинающийся греться водяной матрац, а с другой — в и так теплое и невыносимо мягкое…

…Минут десять ушло на нашу отчаянную «борьбу». Может, больше, может, меньше, кто ж считает в такие моменты? Но немного совсем. Только «насытившись», я вдруг понял, как был «голоден» до этого.

Мы лежали обнявшись и легко покачиваясь на водяной кровати. Тара успокоилась, весь хищник из нее пропал вместе с возбуждением. Она мило положила голову ко мне на грудь и что-то мурлыкала.

— Здорово, что заглянула, — сказал я наконец. — Мне очень… не хватало… да, не хватало…

Я замялся, не зная как сформулировать. Чтобы и не соврать сильно, но и не испортить романтичный и очень приятный момент.

— Не могу понять одного…

— Вот почему мужчинам надо обязательно что-то понимать вместо того, чтобы просто наслаждаться тем, что есть прямо сейчас?!

— Но все же, как у тебя с этим… как его?.. я и не знаю, как зовут. Что-то не получилось?

— Да ну его в задницу! — Тара фыркнула, немного отпрянула, глянула на меня и снова прижалась, продолжив уже спокойно и расслабленно: — Мы сразу разошлись, на третий день уже. Постоянно что-то от меня требует. Так не то, и другое не так. Мы с тобой восемь лет прожили, каждый занимался своим и не лез к другому. Здорово было! Я даже привыкла. А тут началось! И почему некоторые люди, которые даже и не думают о матрице, в совместной жизни пытаются ее на тебя наложить внешними придирками и требованиями? Одним словом, ушла я от него почти сразу. А сегодня выходной, сидела без работы и вдруг так секса захотелось, хоть плачь. И тебя вспомнила. И все, только это, ты не думай.

— Да я и не думаю. Все нормально. — Я прижал ее к себе покрепче и нежно погладил.

А она вдруг отвернулась и всхлипнула. А потом разревелась, ткнувшись в подушку.

Тара?! Плачет?!

— Эээ… — Я не знал что делать, только интенсивнее принялся гладить и бормотать традиционное: — Ну, чего ты? А?..

— Да что я вру сама себе! — Тара перестала плакать так же неожиданно, как и начала. — Я все время только о тебе и думала. Вот дура же, дура! Сама виновата. Сама сколько раз в лекциях читала, что для правильного осознанного одиночества не стоит затягивать почти-браки. Но… А ты хорош тоже! Почему был таким удобным, что не было ни сил, ни желания тебя бросить?! Да, это ты во всем виноват! Почему сразу не сказал, что планируешь жениться по обряду?!

— Так, это…

— Все из-за тебя! Я теперь скучаю, не могу толком работу делать. И мужики другие раздражают. Зачем ты так со мной?!

— Ну-ну… — Я притянул ее к себе и стал целовать. Это помогло. Мы снова расслабились и молча лежали.

С Тарой всегда было трудно поговорить по душам. Она не подпускала к себе никого, даже почти-мужа. Я знал, что именно в такие моменты, после животной любви, Тара немного таяла, и можно было спросить что-то важное, не натолкнувшись на мгновенно выросшую защитную стену. Или хотя бы просто увидеть за ледяной коркой человеческую душу.

Наверное, для людей, кто не слагает матрицу, секс — словно жалкое подобие, имитация, намек на настоящее. На возможность по-настоящему быть вместе, слиться внутри. Но намек этот все же так жалок! И это понимаю даже я, кто еще не нашел ту, с кем можно пойти в храм и выпить сок Древа…

— Тари… Я очень хочу спросить… — Был вариант, что она сейчас, услышав вопрос, встанет и уйдет. Мне бы этого не хотелось. Но если не спрошу сейчас, то не спрошу никогда. — Тари… Ведь ты из семьи. Как так получилось, что одновременно с этим ты активистка осознанного одиночества? Я когда брал тебя в почти-жены, был уверен — все закончится настоящим браком. Как так получилось? Ведь все дети из семьи тоже хотят создать настоящую семью…

Тара не отстранилась. Ни внешне, ни внутренне. Я чувствовал, что она так же расслаблена и, похоже, размышляет над ответом вполне спокойно.

— Знаешь… Виса… — Она приподняла голову, неловко улыбнулась, потом снова легла. — Ты меня иногда поражаешь абсолютно незамутненной наивностью. С чего ты решил, что все семьи — это как твои родители? Или как Старик с Уиной? С чего ты решил, что все люди, стоит им выпить «волшебного» сока, сразу становятся ангелами? Они остаются людьми. Вот в чем проблема. Мои родители ненавидели друг друга. Они слили матрицы на волне моды. Какое-то время, наверное, было все хорошо. Хотя — сомневаюсь. Потом родилась я… Почти-дети могут просто уйти в другую комнату или в интернат, чтобы не слышать ругань почти-мамы с почти-папой. А мне некуда было деться. Они орали друг на друга внутри, в матрице, а я все это чувствовала. С самого детства! Еще младенцем я лежала в кроватке и чувствовала, как мама ненавидит папу, и как папа клянет себя за тот глоток в Храме. А потом стала понимать образы и тоже слагать матрицу с ними… Вис, это такой ад, по сравнению с которым ад осознанного одиночества — рай!

— Но… — Я сел на кровати, положил подушку под спину. Тара тоже села. Все-таки испортил момент близости. Во всяком случае, сделал его короче, чем он мог бы быть. — Я знаю, что на несовместимость матриц проверяют. Вот у меня, например, было с одной… Как так получилось у твоих?

— Да при чем здесь тесты? Проверяют только на патологическую несовместимость. Это когда после слияния пара физически не может долго жить вместе. А такое — редкость. Мои родители и еще многие и многие — вполне себе жили в слиянии. И внешне, со стороны вполне себе благополучная семья. Вот только я не могла смотреть со стороны. Я была и внутри… Конечно, с годами они как-то попритерлись. Папка пристрастился к выпивке, потом и мамка. У семейных же все в паре идет. Один выпил, матрицу перекосило, а второй чувствует. И поговорить уже нельзя, ори не ори, пьяная матрица только недоделанными умильными образами отвечает. А похмелье потом у обоих… Так что…

— Живы они?

— Живы, что им сделается? Еще и меня переживут.

— А матрицу с родителями слагаешь? Хоть иногда?

— Нет. Уехала как можно дальше и только почувствую, что думают обо мне, сразу блокирую все, что могу. Не хочу их в себе. Не хочу. Нельзя родителям ненавидеть друг друга, нельзя! Особенно когда маленькая девочка… Особенно когда у них маленький ребенок в кроватке лежит рядышком… Который все чувствует, который…

И Тара опять расплакалась. И совсем не так, как недавно. Это были настоящие слезы…

20

…Мы с Тарой поужинали и вернулись в спальню. Обнимались и дурачились, даже смеялись вместе. Секса больше не хотелось, и это было здорово. Серьезных разговоров, впрочем, не хотелось тоже.

Мы болтали о разных посторонних вещах. Я рассказал Таре про сеть и электронную книжку. Книжкой она заинтересовалась, и мы вместе дочитали историю с запахами. Вдвоем ее читать было весело, мы смеялись как сумасшедшие от каждого «пука». И глупый сюжет истории даже не казался таким уж глупым.

Тара сказала, что хочет себе такую же. Я рассказал, где купить. Мы даже начали читать вместе «Трафик любви», но книга опять не пошла, забросили ее на первой странице предисловия и пошли перечитывать про пахучую ведьму в лесу.

Потом проветрили спальню, немного еще поболтали и в обнимку заснули…

Проснулся я от того, что на меня кто-то смотрел. Так сильно и настойчиво, что я открыл глаза и сел.

Передо мной стояла Кана, бледная, ее взор, казалось, сейчас прожжет меня гневом.

— О, Кана! Я тебя так ждал! — Улыбнулся я, продирая глаза.

— Вижу!.. — Она подошла к кровати вплотную. — Как так можно?! Вис! Ты же дал слово! Ты поклялся Альвисом! Я так разочарована, что не знаю, не знаю, что сейчас сделаю!

— Эээ… Ты чего?..

— Ты же сказал, ты поклялся! Знаком! Нашим с тобой знаком, что у тебя не будет новых почти-жен!

— А! — До меня дошло. — Так это не новая, это старая!

— Кто старая?! — Тара тоже села в кровати, переводя взгляд с меня на Кану и обратно. — Я?!

— А давай его побьем? — вдруг предложила Кана. Она явно успокоилась, гнев из взгляда пропал, на лице выступил румянец. — На всякий случай. Чтобы не пугал так хороших девушек!

Они как-то на удивление согласовано бросились на меня и принялись мутузить и щекотать. Я, конечно, отбивался, но несильно. Мне было необыкновенно хорошо…

Завтракали втроем. Кана рассказывала Таре про наше приключение с Альвисом и про мое обещание найти наконец настоящую жену.

Тара слушала, хмурилась, но под конец сказала:

— Не одобряю такие договоры с сами собой. Не одобряю, но понимаю. В данном случае, особенно понимаю. Вис — такой размазня, между нами девочками говоря. Восемь лет не мог решиться предложить мне обряда, хотя я ждала этого уже через год нашего почти-брака. А предложения все не было и не было. А я все ждала и ждала. Чтобы был повод уйти. Так вот восемь лет и прождала…

— А может, все-таки, поженитесь, а? — спросила Кана. — Все-таки восемь лет…

К моему удивлению Тара не взбесилась и даже не поменялась в лице.

— Вот уж нет. Спасибо! Мне этой недели тоски хватило. Как представлю, что чувствуют женатые, когда приходится расставаться! Нет, лучше уж всю жизнь осознанно оставаться одному и немного переживать по этому поводу, чем даже несколько дней испытывать ту тоску, что неизбежно придет, когда часть тебя вдруг уйдет.

— Не обязательно же твой муж умрет первым.

— Ну да, или обречь часть себя на невыносимые страдания, умерев первой… Нет, друзья, семья не для меня. Я — одна. Пришла в этот мир одна и уходить из него мне одной. Так меньше боли.

— Думаешь?..

— Уверена.

Я внимательно следил за беседой девушек. Хотелось вставить свои аргументы, но боялся спугнуть разговор. Я вдруг увидел такую Тару, которой не знал за все восемь лет нашего почти-брака. Теперь сквозь сильную, яркую, сексуальную женщину с независимым до отчаяния характером я разглядел маленькую девочку, которая плачет в кроватке, не понимая, что это с ней делают. Кто эти двое, что кричат друг на друга, и что это за жуткое ощущение усиленной нелюбви? Девочка, которая еще не знает слова «ненависть». Маленький ребенок, который пока знает только одно слово, ждет только одного чувства — любви. А его все нет, и нет, и нет…

— Даже не знаю что и сказать. — Кана пожала плечами. — Не обижайся, но по-моему довольно глупо всю жизнь немного мучиться только ради того, чтобы избежать одного сильного, но краткого мучения. Даже пословица такая есть: лучше ужасный конец, чем ужас без конца!

— Ну, не такой и ужас… — Тара улыбнулась пословице, которой, похоже, раньше не слышала.

— И все равно, отказываться от чего-то, просто прикидывая, что это нечто может плохо кончиться — глупо. Все равно, что жениться исключительно из-за предположения будто загробная жизнь гарантирована только женатым.

— Ну, это вообще выдумки друидов. Понятное дело, как-то надо было аргументировать и поощрять женитьбу.

— Так я о том же. Твои опасения очень похожи на это, только с другой стороны.

— Не улавливаю связи. — Тара хмыкнула. — Но — пусть. Забудем о тоске и необходимости умирать в разлуке для женатых. Я же тебе говорила, что основное для меня — это личный опыт. Я до сих пор с содроганием вспоминаю, как слагалась матрица, и я оказывалась в мире родителей.

— Тут, конечно, сложно что-то сказать… — Кана вздохнула. — Мои тоже спорили и ссорились, особенно поначалу, но я что-то не особо страдала от этого. Не помню такого. Когда назревал внутренний скандал, матрицы набухали и, казалось, сейчас в голове все взорвется, мама или папа всегда успевали закрыться и сказать что-то вроде: «Кани, иди, погуляй, мы тут немного не любим друг друга опять». И я переставала их чувствовать. А спустя какое-то время снова была с ними, и чувствовала как они любят другу друга и меня…

— Завидую. — Тара фыркнула. — Мне бы таких чутких предков. Только вот скажи, милая моя, что ж ты сама до сих пор не замужем, если такая сторонница?..

Кана явно обиделась. Девушки замкнулись и молча сидели, насупившись.

— Эээ, — сказал я. — Кана, ты мне хотела показать как знакомиться в сети. Тара, хочешь поглядеть, может, тебе тоже пригодится?

Они оживились, радуясь смене темы разговора.

— Да, точно, я же за этим и приехала! Буду Вису помогать найти наконец свою любовь. — Кана.

— Про знакомства через сеть я слышала, у меня подруга все время ищет почти-мужей только там. Мне один раз нашла, только что-то сильно уж неудачно. Но мне интересно самой посмотреть… — Тара.

Мы пошли в комнату с экраном, и Кана деловито заняла место перед ним, сунув руку в «болотце». Мы с Тарой встали сзади.

— Та-ак! Пойдем сначала сюда, это самое крупное пространство знакомств с очень хорошими фильтрами. Заполняем, как в «Нашем мире». Тебе заполнять как есть? Или придумаешь кого-то для себя?

Я пожал плечами.

— Лучше придумать, — сказала Тара. — Мне подруга говорила, что так проще знакомиться часто.

— Да, согласна, будешь, допустим, Алесом Висимским. Пойдет?

— А зачем мне часто? Мне один раз только. Лучше пиши как есть.

— Шутишь? Это же знакомства через сеть! Ну да как знаешь… — Она быстро и не спрашивая заполнила анкету, что-то пропуская и бормоча под нос «это потом заполнит сам». — Смотри!

Она щелкнула несколько меню, что-то повыбирала, и на экран выпал большой список фотографий.

— Это девушки только с нашего архипелага. Просто для примера. Все в кучу. — Кана подвинулась, приглашая меня сесть рядом. Я сел и стал рассматривать.

— Так много?..

— Причем, половины из них в сети уже нет. У половины от оставшейся половины — не свои фото или фото двадцатилетней давности. Еще часть — замужем… почти-замужем то есть, и заглядывают в пространство знакомств просто по старой памяти и поболтать. Из оставшихся…

— Но все равно же, если честно написать в анкете, что ищешь подходящую жену для настоящего брака с настоящим слиянием матриц, то откликнется всего несколько человек, с которыми можно будет просто встретиться и пообщаться, чтобы понять…

— Ну ты наивный… Впрочем, сам напробуешься. Думаешь, почему я перестала искать почти-мужей через сеть? — Кана посмотрела на меня вопросительно, словно и в самом деле ждала ответа. Что-то она мне уже говорила на эту тему, но я не помнил. — Вот, то-то и оно. Но у тебя шанс есть, потому что у тебя конкретная задача. Да и вообще, надо же что-то делать, под лежачий камень вода не течет.

— Фото надо, — сказала Тара.

— А, точно. — Кана задумалась. Это для «Мира» можно было отложить, а тут сразу надо, пока твоя анкета в новых, и ее хоть кто-то смотрит. Ты же фотоаппарат брал, где фото хранишь?

— Закрой пространство, я покажу…

— У тебя же тут одни игрушки да пейзажи, а свои фото где?

— Да как-то… забыл…

— Ну, это ничего. — Кана вытащила руку из «болотца», спросила, где камера и вскоре прыгала вокруг меня, непрерывно щелкая. — Нет, тут что-то не получается нормально, пойдем во двор, на фоне дома поснимаю.

Мы вышли все втроем, неловко щурясь от солнца.

— О! Хороший кадр. Давай еще в такой же позе, только глаза не закрывай… Ага… А теперь обними ее, голову откинь…

— Девчонки, хватит уже! — Я не заметил, как к фотосессии подключилась Тара, и мы уже в разных позах и ракурсах позировали вдвоем.

— Ладно, хватит. Только ты потом в анкету выкладывай фото, где ты один. Можешь идти разбираться, а мы тут еще пощелкаемся немного. Да, Тари?

— Точно! Давай я тебя теперь!

Они начали по очереди фотографироваться, при этом строя рожицы и выдумывая разные глупые на мой взгляд позы. То Кана вытянет вперед губки, словно уточка и состроит умильную рожицу, которой в жизни я у нее никогда не видел, а на фото, глядя на такую физиономию, может, даже и не узнаю, что это Кана. То Тара встала в дверном проеме, откинула голову назад, а одну ногу согнула, изображая этакого лебедя.

Я мягко ее отодвинул и пошел к экрану, поняв, что у них это все надолго.

В пространстве знакомств освоился быстро. Фильтры, анкеты, все просто. Разглядывал фото и удивлялся, насколько мало девушек мне нравится внешне. Я никогда не задумывался на эту тему. Когда знакомишься в живую, то внешность имеет значение только первые несколько минут… Да какие там минуты, иногда всего мгновение, и ты уже ощущаешь самого человека. И сразу можешь сказать, «твой» он или «не твой». Хочется тебе продолжать с ним контакт или хочется найти предлог, чтобы куда-то исчезнуть. И внешность как-то сразу становится второстепенной, одним из факторов, далеко не основным.

Здесь же передо мной была только внешность и скупые строки самоописания. И как тут что-то найти?

Я просмотрел около сотни фотографий из того списка, что отфильтровала Кана. В основном местные девушки, очень темные и скуластые. Такие мне не нравились, но несколько симпатичных отобрал, нажимая большую кнопку «В избранное». Потом зачем-то пошел настраивать фильтр на родной город. Ностальгия, наверное. Не полечу же знакомиться в такую даль? Хотя, если вдруг что-то подходящее… почему бы не совместить знакомство с очередной поездкой домой?..

Экран выдал список гораздо внушительнее предыдущего. И лица оказались приятнее на первый взгляд. Наверное, я просто соскучился по белой коже, продолговатым лицам и голубым глазам. Но при этом почему-то никого не хотелось добавить в избранное. Просто рассматривал фото девушек и какая-то тихая грусть напала, похоже, мало связанная с самим пространством знакомств.

Со двора слышны были восклицания «фотомоделей». Возгласы становились все эмоциональнее, девушки смеялись и дурачились вовсю. Щелчки затвора, казалось, скоро сольются в одну непрерывную очередь.

Я прислушался… Во дают!.. Захотелось даже тихонько подобраться к окну и посмотреть, чего они там придумали. Но захотелось не настолько, чтобы действительно встать и подобраться. Потом фотографии поразглядываю.

Вдруг я замер, остановившись на знакомом лице. Настолько неуловимо знакомым, что невозможно было оторваться. Я смотрел, и в голове только тукало: «Да кто ж это? Ведь знаю! Кто?!»

Открыл анкету, посмотрел другие фото, но ничего, кроме смутного ощущения знакомого человека, уловить не смог. Наконец, прочитал саму анкету. Не помогло. Глаз зацепился за номер школы, в которой девушка училась, потом взгляд вернулся к имени, потом перескочил на фото и тут, словно прозрение!

— Да мы же учились вместе в самой первой школе!

— А? — Кана заглянула в комнату. — Мы уже скоро, подожди! — И скрылась снова.

Да, точно, сидели за одной партой в первом классе. Как же мы бились каждый раз, стоило учителю отвернуться. В конце концов нас рассадили. И чего мы тогда не поделили?..

Я написал даже не девушке, а этому неожиданному воспоминанию из прошлого:

«Привет! Мы раньше учились в одном классе. Извини меня…»

Я долго думал, что написать еще, ничего не придумал и отправил сообщение. Потом еще раз внимательно прочитал анкету.

Она была из семьи, это я точно помню. Но в анкете в соответствующей строчке пусто. Странно.

Вдруг меня осенило. Я вернулся к фильтрам, убрал город, все данные, ввел опять название нашего архипелага добавил в условия фильтра только одну графу «Где воспитывались». Всего три варианта выбора: семья, традиционная семья, интернат. Ага, в пространстве почти-семью корректно именуют просто семьей, а настоящую…

Я выбрал «Традиционная семья» и запустил поиск. И с удовлетворением увидел список всего из десятка анкет.

— Вот так-то! А вы говорите, «наивный»!

— Чего, уже нашел свою любовь? — насмешливо спросила Тара. Девушки вернулись с фотосессии и теперь сидели сзади, у входа, рассматривая прямо на камере получившиеся фотографии и непрерывно болтая-обсуждая.

Я пропустил вопрос мимо сознания так же как и услышанные до этого обрывки фраз: «…о, тут здорово получилась!», «смотри-смотри-смотри!», «а эту сотри», «эту тоже, вот так ее!», «А эту оставь! Ну не стирай, смотри как ты сексуально получилась!», «нет, я лучше эту оставлю, а на той больно уж откровенно», «вдвоем что-то нет ни одной очень здоровской», «так с руки плохо всегда получается, только один кто-то», «вау, как ты тут…», «о! так же хочу, круто!»…

Я открыл все анкеты из списка, сосредоточенно и внимательно читал каждую. Пока внешне никто не нравился, но я закрывал только совсем уж страшненьких или не подходящих по возрасту. Потом все же не выдержал, вернулся к фильтру и добавил несколько критериев, за одним расширив поиск на соседние архипелаги и прибрежную зону двух ближайших материков. В конце концов, можно будет с Каной договориться, чтобы свозила на соседние острова, если что. А материк… Ну, в крайнем случае можно и туда слетать. Да хоть на край света, лишь бы найти того, кто тебе предназначен!

21

Если бы я вел дневник, то прошедший месяц постарался бы из него изъять и вместо вырванных страниц написал бы два слова: «Калейдоскоп разочарований».

Как и предсказывала Кана, поначалу я очень даже воодушевился и увлекся пространством знакомств. Забросил все остальные дела в сети. Впрочем, и дела вне сети тоже. С утра до ночи, а иногда с вечера до утра сидел перед экраном и просматривал фото девушек, писал сообщения, наконец, находил подходящую даму сердца, с которой вдруг так было хорошо общаться. Мы понимали друг друга с полуслова, с полуабзаца. Назревала встреча живьем и…

Потрясающее несоответствие того, что ты себе придумал, и девушки, которая приходила на свидание, каждый раз на пару дней выводили из равновесия. Самое обидное, что разочарование, казалось, было очень даже взаимным.

Попереживав день-другой, я с новыми силами бросался в сеть, уверенный, что теперь-то уж точно все понял. И снова назначена встреча. Новое волнение и свет надежды, который разгорался тем сильнее, чем ближе была цель. Но стоило увидеть объект… Обычно хватало минуты и первых слов, чтобы свет погас, превратившись в тягучий туман разочарования.

Наконец, я сформулировал для себя очевидное. Когда знакомишься через сеть, то рано или поздно неизбежно столкновение своего внутреннего идеального образа с реальностью. А этого столкновение не выдерживает никто, даже самый лучший и самый подходящий для тебя человек. Живой человек из плоти и крови никогда не угонится за нашими фантазиями, надеждами и ожиданиями. А сеть и романтическая переписка «без тел» провоцирует именно эти самые надежды, фантазии и ожидания.

Между приступами разочарования и самокопания меня утешала то Кана, то Тара. Они приходили пару раз в неделю. Обычно по очереди, изредка вдвоем. И обе принимали весьма активное и живое участие в моих поисках. Сидели рядом, перебирая анкеты и советуя то одну, то другую. Критиковали мой выбор, часто очень разумно и справедливо. Одним словом, увлечены были не меньше моего. Вот только чем дальше, тем сильнее у меня появлялось ощущение, что они как-то… — злорадствуют что ли?.. — каждой очередной неудаче. Нет, это невероятно, но мне начало казаться, будто они радуются, когда я прихожу с очередного неудачного свидания и «плачусь» у них на груди! Конечно, это не может быть правдой, они искренне хотят мне помочь. Но ничего с этим ощущением поделать не могу.

Хотя нет, не радуются конечно, и тем более не злорадствуют. Это уж я совсем заговорился. Но вот, например, прихожу я как-то с очень перспективного свидания. Действительно, все втроем решили, что если уж и пойдет знакомство дальше первой встречи, то вот именно с этой девушкой.

Возвращаюсь понурый. А меня Кана встретила, мол, что-то ей не работается, решила у меня побыть, травки Уины за одним поперебирать.

— Ну, как прошло? — спрашивает.

— Да… — Я только махнул рукой. По моему настроению и так видно все было. И тут, ей богу не вру, Кана как будто с облегчением вздохнула.

Показалось, конечно. Я же видел, что через мгновение она переживала вместе со мной, и снова мы искали в сети…

Наверное, это все от цепочки разочарований. Я из-за этого «калейдоскопа» стал видеть мир хуже, чем он есть.

Под конец так расстроился, что поудалял фото из пространства знакомств и решил, что это развлечение не для меня.

И все стало на свои места, стоило поймать в уме вот это понятие: «развлечение». Пространство знакомств вполне себе хорошая штука, если относиться к нему как к развлечению. Поглядел на сотню девушек, выбрал ту, что посимпатичнее и поинтереснее, встретился, пообщался с новым человеком… Чем плохо? Я, вон, в «Нашем мире» сколько знакомых нашел, сколько людей интересных. Никаких же разочарований. Моя проблема, что я хотел применить развлечение для серьезного. А ведь инструмент должен подбираться под задачи. А не наоборот: нашел первый попавшийся инструмент и пытаешься его… Если нужно завинтить шуруп, то надо сначала найти отвертку. А не заглянуть в сарай, достать молоток, первым попавшийся под руку, и пытаться применить его. Молотком, конечно, тоже можно шуруп забить, вот только он потом выпадет…

Пространства знакомств для поиска настоящей жены подходят точно так же, как молоток для закручивания шурупов.

После десятка неудач, я стал искать в сети информацию о знакомствах. Думал, может, чего-то не понимаю. Что-то неправильно делаю. Но обзорные статьи подтвердили мои выводы и решение «завязать».

Вот только пока слонялся по сети с этими поисками, несколько раз встречал упоминание о некоем закрытом пространстве для детей из семей. Подумал, что, может, это и есть та самая «отвертка», что мне нужна? Решил проверить.

Забросив общее пространство знакомств, я принялся целенаправленно искать доступ в «наше». Каждый день выходил на главную страничку пространства «Семья», но каждый раз видел только запрос данных для входа. Я пробовал наугад, вводил данные от общего пространства, все бесполезно. Где регистрация?

Потом нашел на одном форуме секретный жест, который открывал дополнительное меню.

Я радостно вернулся к главной странице пространства, махнул замысловатую фигуру «хвостом» и увидел открывшийся запрос: «Введите ваше приглашение».

Несколько дней ушло на поиск этого непонятного приглашения. Ни у кого из реальных знакомых его не было. Кана только пожимала плечами на расспросы, Тару и не спрашивал. Звонил Килану. Он бодро ответил, что сейчас разберется и достанет любое приглашение в любое закрытое пространство, не будь он Килан. Я сказал, что в любое не надо, и послал ему код «Семьи».

Когда я не дождался ответного звонка или письма, то перезвонил сам и услышал вялое:

— Ну, немного сложнее оказалось, чем обычно. Я тебе потом перезвоню.

Но так и не перезвонил.

Дело уладилось неожиданно.

Вдруг мне пришел ответ из заброшенного мной пространства знакомств. Ответ на то самое первое сообщение, что я оставил больше месяца назад! Девушке, с которой когда-то сидел за одной партой.

«Привет, Вис! — писала она. — Если честно, то без фото я тебя не помню. Извини, что долго не отвечала. Просто не хожу давно в это пространство».

Я вернул фото в анкету и написал:

«А сейчас?»

«Слушай, это ты что ли?! Вот гад! Это же ты, помнится, вылил краску на стул потом прикрыл все это досочкой, а когда я села, выдернул ее? И я ходила весь день с красной задницей!»

Я этот случай не помнил, но стоило ей рассказать, как в уме всплыли подробности.

Я готовил месть. Надо было чем-то ответить за острые кнопки и удар портфелем по голове из-за двери.

Я замерил стул «врага», дома подобрал фанеру, вырезал по размеру с небольшим запасом, в углы продел и замаскировал веревочку, покрыл все лаком точно такого же цвета, как стул. Для первой работы по дереву получилось на удивление пристойно. В школе на перемене тонким слоем вылил из тюбика красной краски на стул, закрыл приготовленной фанеркой, а веревку закрепил под стул, чтобы не заметно было.

Вредная девчонка пришла, фыркнула и глянула на стул перед тем как сесть. И… не заметила подмены! Наверное, просто искала кнопки или еще какую очевидную гадость.

Села, а у меня аж сердце ушло в пятки от предвкушения. Нужный момент, я поворачиваюсь, наклоняюсь, хватаю за веревочку и резко дергаю. Тонкая фанерка у меня в руках, а соседка сидит и ничего не понимая смотрит на меня. Пока ничего не понимая…

«Да, это я. Извини еще раз!»

«Да ладно, я тоже хороша была. Ты мне очень нравился тогда».

«Да ну?! А зачем тогда все эти…»

Мы долго переписывались, зашла речь о моих неудачных попытках знакомиться через это пространство. И тут получаю ответ:

«Да тут и не получится ничего. Тем более с твоими намерениями. Иди лучше в пространство „Семья“. У меня и приглашение лишнее есть. Хочешь? Я через „Семью“ нашла мужа. Серьезно…»

Так у меня оказалось приглашение в закрытое пространство.

Старательно заполнил анкету. Фото размещать не стал. Те, что нащелкали Кана с Тарой, мне не нравились, решил потом переснять, чтобы серьезно и солидно смотрелось.

«Семья» была очень похожа на обычное пространство знакомств, но только внешне. Те же анкеты с фотографиями, почти те же фильтры поиска. Но стоило начать вникать, как разница не просто бросалась в глаза, а шокировала. Целый раздел «Родословная» в каждой анкете. Пусть и не у всех заполненный, но он есть! Я специально находил анкеты с хорошо заполненной родословной и с изумлением листал длинные деревья родственников, переходя с ветки на ветку. Вдохновился составить свое родословное древо, но застопорился на прадедушках. Даже попытался сложить матрицу с родителями, чтобы узнать побольше, но сходу не получилось. Уже много времени прошло с последней «связи», матрица опять «уединялась».

Другой заметной особенностью «Семьи» было небольшое количество анкет вообще и большое количество анкет без фотографий. Если в общем пространстве на каждый запрос выдавалась «простыня» вариантов, которую не всегда удавалось даже просмотреть целиком, — такая длинная, сотни и тысячи анкет, бесконечный поток и все до единого с фотографиями. То в «Семье» даже при очень неконкретном фильтре на экране появлялась от силы сотня анкет, из которых всего треть была с фотографиями. А при более жестком поиске и вообще можно было получить одну-две девушки без фото, а то и вовсе ничего. Например, в общем пространстве по нашему архипелагу я мог изучать чуть ли не полторы тысячи вариантов, а в «Семье» поиск выдал всего пять анкет, причем только две с фотографиями. Из этих двух одну отверг сразу, а вторую долго изучал, но только потому, что больше некого было. В общем пространстве я бы на такую и не взглянул, а тут придирчиво увеличивал каждое фото, внимательно читал каждое слово. Что называется, зимой и буркла — фрукт.

Анкеты без фото поначалу не смотрел, избалованный общим пространством. Только расширял область поиска. Когда включил в него все материки и острова в радиусе трех тысяч километров, «Семья» наконец стала выдавать хоть какое-то количество.

Вскоре я понял, почему пространство настолько закрыто. Никакой корректностью по отношению к «помету» из не-семей, тут и не пахло. Наверное, папе тут понравилось бы… При этой мысли я замер, надеясь, что матрица неожиданно сложится, как иногда бывает. Но — ничего. А жалко, хотелось поделиться с родителями. Что скажут они про весь этот сетевой поиск невесты? Конечно, можно с большой уверенностью предположить, что скажут. Но вот как именно они будут недовольны, интересно было бы узнать. Можно позвонить отцу на работу, но пользоваться телефоном для семейных — это какой-то негласный позор.

Вскоре я втянулся и отобрал несколько более или менее подходящих вариантов. Все далеко, но это ничего. Я решил, что в этом пространстве пойду на личную встречу только если почувствую нечто серьезное после переписки. И обязательно перед встречей общаться голосом или по видео связи, на которые я не тратился в обычном пространстве.

Написал каждой из «вариантов» примерно одно и то же:

«Милая (дорогая, красавица, очаровательная, привлекательная…) Такая-то, вы очень понравились мне на фото, и я бы хотел немного больше узнать о вас. У меня невероятно серьезные намерения. Я сразу пишу об этом. Откровенно говоря, я дал себе слово, что у меня больше не будет почти-браков, я намерен искать жену для обряда в храме. Я понимаю, что такая откровенность может пугать, но ведь мы в пространстве, которое и создано для такого поиска…»

Ну и так далее все в таком духе. Я понимал, что поступаю не совсем правильно. Подобная прямолинейность, как сказал бы отец, должна включать в женщине инстинктивный механизм «убегания». Я словно грозил ей родовой костью, только виртуальной. Несмотря на то, что «Семья» специально была создана для тех, кто ищет настоящего брака, все равно требовались, наверное, ритуальные ухаживания и гораздо более тонкие и не такие прямолинейные подходы.

Но к этому времени я так устал от калейдоскопа разочарований, так устал от сети вообще, что хотелось просто побыстрей закрыть для себя все эти пространства знакомств, даже такие «наши», как «Семья».

Отписав избранным «красавицам», я наконец отцепился от сети и даже провел два дня в мастерской, технично и быстро сделав несколько неплохих, хоть и ничем не примечательных, досок для серфинга. Позвонил Таре, она только выдохнула «ну, наконец-то!», бросила трубку, а через полчаса примчалась забирать изделия.

И то дело, хоть монеты появились…

На третий день в «Семье» стали появляться первые ответы. А я уж думал, что так никто и не отзовется. В общем пространстве отвечали обычно через несколько часов.

На выходные прилетела Кана. Я рассказал ей о «Семье», она неожиданно посерьезнела и весь вечер вместо трав Уины возилась в пространстве.

— М-да, я и не знала о таком. Что-то мне даже как-то не по себе стало, — сказала она, едва я вышел из мастерской.

— Почему?

— Не знаю. — Кана вылезла из-за экрана и мрачно посмотрела на меня. — Не нравится мне все это.

— Так почему? В обычное пространство я больше ни ногой, там развлечения одни. Если уж и получится кого-то найти через сеть, то только в «Семье». Так ведь?

— Так.

— Ну и чего такая хмурая?

— Да отстань, не знаю я! — Кана демонстративно отвернулась и пошла в чулан Уины. — Я у тебя несколько дней поживу, кое-что надо попробовать из рецептов бабушки.

Кана на несколько часов исчезла, а потом вернулась, но совершенно с другим настроением. Приподнятом. Даже слишком. Она принялась возбужденно «помогать» мне со знакомствами и перепиской. Точно так же, как до этого с общим пространством, даже активнее.

— Ты чего там напилась? — Наконец не выдержал я ее напора.

— Клевый рецепт вообще! Хочешь попробовать? Написано, что снимает дурные помыслы и опасения.

— А у тебя были дурные помыслы? Почему? — Изумился я.

— Не помню. Хочешь попробовать?

— Да мне как-то и не надо. Вроде. — Пока я это проговаривал, Кана успела метнуться в чулан и вернуться с книгой рецептов.

— Смотри!

Я прочитал: «Снимает дурные помыслы к ближним. Рассеивает туман опасений и личной выгоды. Побочные действия: хорошее, приподнятое настроение, энтузиазм, альтруизм в превосходной степени. Действие от трех часов до суток…»

— Ты ради побочных действий не делай смеси, — предупредил я. — Уина что-то мне объясняла когда-то на этот счет. Но я не помню толком. Короче, если нет основных показаний… Например, делать средство от дурных мыслей ради хорошего настроения нельзя. Должны быть и какие-то дурные мысли и… как там… туман опасений. Понимаешь?

— Да понимаю все. Я читала предупреждения. Пойдем дальше невесту выбирать. — Она вырвала у меня книгу, мигом унесла ее обратно в чулан, тут же вернулась с чашечкой какого-то еще дымящегося варева. — Будешь? Пока горячее.

— Не буду. У меня дурных мыслей нет. Но скоро появятся, если ты не прекра…

Она боком пихнула меня из-за экрана и сунула руку в «болотце».

— Не боись, сейчас все будем искать. Если и есть твоя суженая где-то, то прямо сегодня найдем!

К счастью, к вечеру ее энтузиазм иссяк, Кана опять помрачнела и ушла изучать дневники Уины. А я назначил первое свидание с девушкой из пространства «Семья».

Звали ее Аита Лота Небеснаякрасота. Я еще удивился такому имени, словно смесь «наших» имен и фамилии от одиночек. Но обрадовался, когда удалось-таки выпросить телефон. Позвонил тут же:

— Можно Аиту?

— Кого? — Голос женский. Не совсем приятный, напряженный.

— Аиту Лоту…

— А… Это ты, Вис из сети, да?!

— Да.

— Не думала, что позвонишь. До этого редко доходит.

— Да? Почему?

— Не знаю, наверное, семейные вообще не любят телефонами пользоваться. А, возможно, забывают об их существовании.

— Я уже давно живу один, поэтому помню. — Похоже, девушка как-то уловила мою улыбку, ее речь изменилась, голос стал приятнее, появились милые нотки.

— По голосу ты мне нравишься. Можно признаться? Меня на самом деле зовут Вита. А тебя как по-настоящему?

— Вис и есть.

— Да? Серьезно? Ты недавно что ли в пространствах знакомств?

— Недавно.

— Это ничего. Даже хорошо. Свиданькаться будем?

— Что делать?

— Ну, на живую встречу пригласишь?

— Да, если ты не против.

— Не против. Только фотку пришли. На всякий случай.

Мы еще поболтали немного ни о чем.

Потом я сел за экран и отправил ей фото из тех, что снимали Кана с Тарой. Сам пофотографироваться так и не собрался.

В ответ пришли фотографии, которых в пространстве Аиты… Виты то есть… не было. В основном пляжные. Некоторые… ничего так. Возбуждают даже.

Жила Вита на островах близ северного материка. Лететь часов пять. Далеко по меркам обычного пространства знакомств. Но в «Семье» Вита оказалась самой близкой из всех, кто откликнулся на мои письма.

Несколько дней перед встречей были волнительными, а сам полет и последние часы — просто на удивление восторженными и полными надежд.

А вот само свидание получилось отвратительным. Хотя, нет, просто как-то все не так.

Девушка оказалась невероятно болтливой и суетливой, я просто не успевал за ней ни физически, ни морально. Чувствовал себя этаким старым валенком, вокруг которого порхает моль.

Никогда бы не подумал, что Вита из семьи. Речь не та, мысли не те. Все не то! Встреться мы в других обстоятельствах, я бы почти со стопроцентной уверенностью сказал, что девушка вовсе не из семьи, а только-только из интерната. И сама не знает чего хочет.

Мы беспорядочно пронеслись по ее родному острову, проскакали по достопримечательностями, а вечером я сам не заметил, как мы оказались в постели и быстро что-то такое там изобразили, очень похожее на секс, но с обоюдным разочарованием. Нет, было даже приятно, но я ждал другого. А девушка, похоже, тоже чего-то ожидала, но так же не получила ожидаемого.

Не удивительно, что мы расстались с очевидным и обоюдным облегчением. Я летел назад в сильном раздражении и, прокручивая события вечера, мог повторять только одно и то же бесконечным циклом: «Что это вообще было такое?!»

Дома меня ждала Кана. С настороженным интересом поинтересовалось, как прошло. Увидев мою реакцию, оживилась и убежала готовить какой-то напиток.

Выпил. Стало легче и как-то все до лампочки.

Я сел за экран, просмотрел свою анкету и удалил настоящее имя. Долго сидел и думал, какое выбрать взамен. Боковым зрением увидел Кану, которая курсировала между двором и кладовкой Уины. Неожиданно «осенило», я хмыкнул и вписал в графу: «Альвис».

Уже Альвис познакомился еще с несколькими девушками. Но все было как-то одинаково. Если первый месяц знакомств в общем пространстве я называл для себя «калейдоскопом разочарований», то полтора месяца редких свиданий через «Семью» можно было назвать «прибоем тоскливой надежды». Каждая встреча набегала, словно волна прибоя, но каждая волна разбивалась о берег и тоскливо откатывалась назад. К Кане, которая отпаивала очередным настоем.

Ярко запомнилась только одна встреча. Женщина прилетела сама. Сказала, что хочет лета, солнца и моря. Так что, мол, за одним и покупается, и познакомится. Летела из города, что рядом с моим родным. Это мне показалось особенно символичным.

Утром субботы встречал в аэропорту. Женщина была моей ровесницей, очень серьезная, но выглядела несколько старше возраста, указанного в анкете. Впрочем, мне понравилась. Я и в самом деле просто соскучился по таким белым, как снег, женщинам. Да еще и блондинка. В наших широтах выглядела она сногсшибательно: когда гуляли по островам, на нее все оглядывались. Действительно оглядывались, в прямом смысле. И действительно — все.

Мы долго бродили вместе. В самую жару прятались в моем любимом кафе. Слушали музыку. Я чувствовал себя Витой, которая непрерывно болтает, а гостья с родины, наоборот, в основном благосклонно слушала.

Ближе к вечеру пошли купаться в удаленную бухту. Только тут гостья немного оживилась, как будто оттаяла.

— Эх, Альвис, я же на море лет десять не была, веришь?

— Верю, — сказал я. — Ты кремом, что купили, все же намажься. С твоей кожей даже вечернего солнца хватит обгореть, по себе помню.

— Да и пусть! Приеду домой, будет что на работе показать. Загореть все равно не успею, так хоть обгорю на зависть подругам.

Она скинула одежду и кокетливо потянулась.

— Всегда мечтала искупаться голышом! Присоединишься? — Она повернулась боком, повела плечом так, чтобы грудь немного поднялась.

Я зачаровано смотрел на белое, без единого пятнышка загара тело и не мог поверить, что передо мной живая женщина, а не мраморная статуя. Если на спасательной вышке нас заметили, то надо бы всем туристам раздать предупреждения, что купаться сейчас небезопасно, все бинокли с вышки все равно направлены в одну точку…

Мы долго плескались у берега. Плавать гостья не умела, зато умела как следует завести, чередуя прикосновения, прозрачные намеки, объятия и убегания-уплывания. Потом пытались заняться сексом на мелководье, но это оказалось не так романтично, как северная гостья себе нафантазировала. Песок лез куда не надо, прибой постоянно сбивал и переворачивал, в конце концов мы напоролись на случайный коралл. А это, скажу вам, очень больно. Она закричала, толкнула меня вверх так, словно я ничего не весил, и выскочила из воды. На белой мраморной попе наливалась длинная красная полоса.

— Жжот-то как! — Моя несостоявшаяся возлюбленная пританцовывала на берегу так, что я невольно загляделся. Потом вскочил и опрометью побежал к дому за мазью от коралловых ожогов. Несмотря на мазь, все оставшееся время гостья немного хромала и не могла сидеть.

В воскресенье улетела. Я писал ей через «Семью», она ответила, что несмотря на некоторое несоответствие ожиданиям и пострадавшую попу, ей в целом понравилась, и она не против как-нибудь в отпуск приехать ко мне на месяц и побыть почти-женой при условии, что в океане будем только купаться.

Я написал, что почти-жен с некоторых пор не признаю, хочу настоящего брака, после чего ответы прекратились, а звонки по телефону нарывались на неизменное «абонент внес вас в черный список, пожалуйста, не беспокойте».

Спустя какое-то время я нашел анкету моей мраморной красавицы в общем пространстве знакомств. Под другим именем и с явным указанием в анкете: «Сторонница осознанного одиночества» и без малейших намеков на семейное происхождение. И анкета, судя по датам комментариев, была очень и очень давняя.

Только тогда до меня начало доходить!

Я поделился нахлынувшей тоской с Каной, она бросила дела и прилетела, сварила нам какого-то зелья. И мы долго обсуждали неудачи.

Кана была возбуждена и радостна, наверное, от напитка.

— Какой же ты наивный, Виса! Надо было сразу поискать информацию по «Семье»! Смотри, что вот тут пишут. — Она ткнула «хвостом» в абзац на экране, выделяя предложения цветом:

«Несмотря на предельную закрытость, в „Семье“ очень много регистраций несемейных. Они устали от почти-браков и обычного секса. Им хочется чего-то нового, волнующего, может быть, даже опасного и щекочущего нервы. Они правдами и неправдами добывают приглашения в пространство, а потом регистрируются и назначают встречи тем, кто планирует создание традиционной семьи…»

И все стало на свои места. И первая Вита-Аита, которая не просто казалась молоденькой выпускницей интерната, а и была ею. И деловая блондинка с родины, которой просто хотелось немного вырваться из рутины и на выходные устроить себе приключение с морем, солнцем и «женатиком», который, — ой-ой-ой, страшно-то как! — мог потащить в храм.

— Кана… Похоже, пора признаться себе, что эта наша попытка с сетью провалилась. Я завязываю, прости…

— Попытаться стоило, — Кана пожала плечами и вздохнула. — Что дальше?

— Не знаю. Поудаляю анкеты, уберу пространства знакомств из закладок. Потом попробую сложить матрицу с родителями и скажу: «Я сдаюсь, найдите мне жену, как это в далеком прошлом делали родители для детей». И мама скажет: «О, Виса! Есть тут у меня на примете…», а папа перебьет и возмутится: «Ты чего это на нас хочешь ответственность переложить? Не выйдет, ищи сам!»

— Ты так это спокойно и обреченно излагаешь, будто уже беседа такая была раньше… — Кана хмыкнула.

— Ну… — Я тоскливо уставился в экран, не видя. Мысли начали пропадать, а в тишине ума я почувствовал что вот-вот сложу матрицу. Помотал головой, сбросил оцепенение и вдруг словно невольно сказал: — Кана… Кани… А давай сходим вместе в храм, а? Вдруг те давнишние тесты ошибка, а? Пусть друид посмотрит…

Кана инстинктивно отшатнулась, потом, заметила это свое невольное движение и рассмеялась. Прильнула и покраснела. Это было заметно несмотря на смуглую кожу, так горели щеки и руки.

— Давай… сходим… — едва слышно прошептала она.

— Оно, конечно, без толку, — начал оправдываться я. — Но просто…

— Да не порти уже момент, — толкнула меня Кана, а потом прижалась еще крепче. — Дай хотя бы помечтать…

Когда Кана улетела домой, я начал ругать себя за такую непростительную глупость. Третий месяц наступаю на одни и те же грабли. Каждая встреча была подъемом волны надежды той или иной высоты. И каждая такая волна обрушивалась разочарованием или тоской. И вот опять, словно я ничего не извлек из этих калейдоскопов и приливов-отливов. Снова зажигаю надежду, пустота которой очевидна. Чтобы уж упасть, так упасть.

Тесты на несовместимость матриц в научных лабораториях не ошибаются. Бывает, друиды кому-то говорят о несовместимости, а пара потом перепроверяет в лаборатории, и оказывается, что не так все критично. Но наоборот — не бывает. Так какого лешего у меня вырвалось это безнадежное?..

Впрочем, Кана не девочка уже, все прекрасно понимает. Конечно, никуда мы не пойдем. Она же и сказала: «хотя бы помечтать»…

Но лично у меня помечтать не получилось. Тоска вдруг так схватила за сердце! Так сильно, как не было ни разу за все два с лишним месяца неудачных свиданий и встреч. Я бросился в мастерскую и два дня делал доски, работая как сумасшедший. Вот Тара будет довольна…

Конечно, потом отошел. Кана почему-то не появлялась и не звонила. То ли работы много, то ли ждала чего-то… Появилось ощущение натянувшейся между нами нити. И я не знал, что это за нить, и как быть. Возможно, даже придется сходить в храм. Мужчина сказал, мужчина сделал… Пусть и глупость очевидную…

Чтобы как-то отвлечься, сел за экран. Почитал «Наш мир», пролистал новости от друзей, даже попытался что-то ответить коллеге про мокрую резьбу, но оставил письмо незаконченным в черновиках.

Потом решил выполнить намеченное и удалить анкеты из знакомств. В общем пространстве получилось легко, а вот в «Семье» долго не мог найти, где удаление. Пока искал, решил напоследок еще посмотреть что-нибудь. Выбрал предельно узкий фильтр. Только наш архипелаг. Когда-то я так делал, мне выдало пять или что-то около того анкет. И теперь — то же самое. Просмотрел уже знакомые лица двух девушек с Главного, потом зашел в анкету без фото. Девушку звали Тана. Я вспомнил о романе Таны Водопад, который так и не собрался прочитать. Может, именно сейчас и пришло время. Может, «Трафик любви» не давался все эти месяцы именно потому, что сейчас он станет для меня не просто интересным чтивом, а важной ступенькой в понимании мира? Или хотя бы лечебной пилюлей…

Эта Тана тоже была с Главного. Неудивительно, на мелких островах сеть еще не очень распространена. Анкета — предельно аскетичная. Никаких родословных, интересов или увлечений. Просто короткая фраза: «Интересуют только серьезные отношения. Только настоящий брак с обрядом слияния в храме. Все остальные — идите бережком да по камешкам…»

Сурово! Интересно, кто ей напишет при таком подходе? Да никто, решил я, и начал сочинять письмо.

Неожиданно ответ пришел всего через час.

«О, спасибо, что напомнил об этом пространстве. Давно хотела удалить здесь анкету, но не пользовалась уже больше года и забыла».

Завязалась переписка в стиле «…и я тоже хотел удалить, но вот что-то напоследок написалось тебе… может, это все не случайно?..»

Одним словом, я понимаю, что идиот. И ужасно злюсь на себя за это. Но завтра у меня еще одно свидание. Вслепую.

Утешает только, что недалеко. Кстати, за одним куплю новый катамаран, давно ведь собирался…

22

Последнее свидание. Конечно, умом я понимал, что оно будет в лучшем случае таким же беспомощным и безрезультатным, как и все предыдущие. А скорее всего, не просто бесполезным, а еще и неприятным. Одно дело идти на встречу с девушкой, которая хотя бы внешне понравилась, которую хотя бы на фото разглядел, да еще пообщался немного, хоть и виртуально. Другое, когда идешь полностью вслепую. Почти наверняка, стоит нам увидеть друг друга, как всякое желание продолжать свидание пропадет как минимум у одного из двоих.

И все равно, понимая это, я волновался больше, чем раньше. Фантазии быстро побороли разум, и я вдруг стал представлять неземную красавицу, которая идеально мне подходит, и как мы, едва встретившись, сразу поймем, что созданы друг для друга. И еще, конечно…

Пытался прогнать фэнтезийные глупости, чтобы и эта встреча не закончилась разочарованием, но борьба ничего не дала. Так что отпустил ум на свободу и все время, пока собирался на Главный, представлял самые радужные картины. Когда ум устал, я сказал внутри: «Помечтал? И хватит. Теперь реальность: придет почти наверняка страшный крокодил, с которым будет трудно побыть вечер даже из вежливости».

Ум обиделся, но неожиданно успокоился. А вместе с ним и я.

На паром пришел загодя. До отплытия было еще минут двадцать. Я немного побродил по берегу, проверяя все ли со мной и обдумывая план свидания.

Итак, встречаемся в ресторане, в котором мне так понравилось в прошлый визит на Главный. Внимательно разглядываем друг друга, знакомимся, тихонько беседуем за ужином. Дальше, если вдруг случится такое чудо, и мы нравимся друг другу внешне, я щедро плачу за ужин, и мы отправляемся для более интимной беседы на башню ресторана. Если и после этого захочется побыть друг с другом, то под конец катаемся на новом катамаране. Я в десятый раз пощупал карманы, убедившись, что монеты по-прежнему со мной.

До вечера было далеко, я отправлялся на Главный с большим запасом времени.

Зашел на паром и увидел «Чтоли», уткнувшегося в «электрошку».

— О, с обновкой! Что читаем?

— Да так… — Водитель парома почему-то смутился. — А, это ты, что ли? Спасибо за подсказку, я тогда у тебя такую книжку увидел, потом ходил, искал себе. Удобная, зараза. Только от брызг беречь надо. Ну да с бумажной что ли не так?

— Хм, у меня не такая…

— Так у тебя, что ли, дорогая? Я ее видел. Нет, говорю, я вам что ли богатей?! А потом привезли такие. Мне не хватит что ли? Раз в месяц в книжный, говорю этой… девушка там такая… почитать бы мне, что ли?.. Она и говорит, вот это и это. Я куплю, потом читаю. Хорошо советует!

Мы поболтали о книгах, но выяснить, что он читает, почему-то не удалось. Чтоли каждый раз уводил разговор в сторону. Ну да я и не настаивал.

Подошли еще пассажиры, и мы поехали.

На Главном первым делом отправился в магазин выбирать катамаран с мотором. Думал, что займусь на пару часов, но управились за час. Да и то пришлось без дела тянуть время, расспрашивая хозяина о постороннем. «Свой катамаран» увидел, едва зашел в магазин. А все остальное время просто убеждался, что правильно увидел. Докупил фонарь и попросил зарядить батареи катамарана. Вечером зайду и уеду на покупке.

Или с девушкой или один. Как уж получится. Скорее всего, один, конечно. Ум к этому времени неожиданно метнулся в другую крайность и вместо приятных фантазий выдавал ужасы. Настолько же нереальные, как и мечты об идеале. Например, выходя из магазина, я вдруг представил, что на свидание придет древняя старуха-ведьма. Или знахарка вроде моей Уины, которая принесет волшебное приворотное зелье, напоит меня, а потом заставит жениться.

Представлять разный подобный бред было немного страшновато, но разумом я радовался. Понимал, что если ты готов к встрече с ведьмой, а увидишь обычную, нормальную девушку, то она тебе покажется принцессой. И наоборот, если ждешь принцессу, а придет обычная девушка, то она тебе покажется ведьмой.

Так или иначе, до встречи было еще больше часа, и я решил заглянуть в книжный, посмотреть, как там новый отдел электронных книг. Лата все же его открыла, если верить мистеру Чтоли.

В книжном было гораздо больше людей, чем я застал в прошлый раз. Правда, люди в основном сидели за столиками местного кафе, а не бродили среди полок.

Дверь, за которой я когда-то подключал аппарат с электронными книгами, была открыта. Там горел свет.

Я подошел ближе и увидел надпись над дверью: «Новый отдел».

Лаконично. И как-то даже без фантазии. Но, подумав, решил, что название хорошее и при всей прямолинейной простоте глубже по смыслу, чем кажется.

— Привет, Лата! — сказал я, заходя в Новый отдел.

— О, Вис, рада тебя видеть снова. Подожди минутку, я как раз загружаю… — Она сняла книжку покупателя с терминала и с улыбкой отдала. — Заходите еще. Если понравится, то у романа есть продолжение.

— Это хорошо, — кивнула женщина средних лет с очень темной кожей и удивительно большими глазами. — Люблю, когда с продолжением…

Когда женщина важно вышла, я спросил:

— Вижу, дела идут? А ты боялась!

— Да, честно говоря, не очень. Тебе просто повезло застать меня в этом отделе. Но пока тут не густо. На десять бумажных книг приходится где-то одна электронная. Сначала брали много электрошек. Я обрадовалась. Ну, думаю, сейчас все напокупают, и пойдет работа. Но, не поверишь, в основном покупали молодые ребята или девчонки. Совсем молодые. И никогда не приходили за книжками. Саму электрошку купят и пропадают. Я еще думала, вот ведь, за бумажными молодежь и не ходит почти, а тут набежали… Потом вот Алин подтянулась, случайно купила, теперь регулярно заходит, хорошая, серьезная дама. Еще есть один вообще неожиданный товарищ…

— Этакий коротышка с обветренным лицом что ли? — Улыбнулся я и неожиданно угадал.

— Точно! — Лата кивнула. Мы вышли в зал и сели за столик. — Причем покупает только женские романы почему-то. И легкую эротику. Для жены что ли?

— Глядишь, так потихоньку и наберутся постоянные клиенты.

— Надеюсь! — Она вздохнула и улыбнулась. Подняла на меня взор, и я вдруг словно прозрел.

— Ого, ты сегодня как королева выглядишь! — сказал искренне.

— Уф, заметил! — приятно смутилась Лата. — Значит не зря к мастеру ходила макияж делать. Если даже мужчина видит разницу между тем, как я обычно крашусь и результатом после салона, значит, оно того стоит.

— Отмечаешь что-то?

— Успех нового отдела! — Она рассмеялась. После подсказки я внимательнее оглядел хозяйку книжного магазина. Не помню, что на ней было в прошлый раз, но явно не это вечернее платье.

— Ты же сказала, что недовольна результатами.

— Не говорила я такого. Я сказала, что «дела не очень» вообще, в целом, но по сравнению с тем, что я ожидала, отдел просто замечательно работает. Правда, в основном заходят и расспрашивают, что это и зачем, а не покупают. Но ведь для того я тут и есть, чтобы объяснять и рассказывать.

Мы немного поболтали. Лата рассказала еще о двух постоянных клиентах, покупающих электронные книги, а я про катамаран, который купил сегодня. Похоже, мы не очень-то слушали друг друга. Я думал о предстоящей встрече, Лата тоже о чем-то своем. Наконец, ее «забрал» клиент, а я помахал рукой и пошел к выходу.

До встречи оставалось как раз полчаса. Минут пятнадцать-двадцать идти, остальное — на вежливое ожидание.

Едва я вышел из книжного, как волнение с новой силой охватило меня и не отпускало до самого ресторана, несмотря на всю мою с ним борьбу.

В ресторане занял столик и принялся листать меню на экране.

Сидел как на иголках, услужливое кресло пыталось стать для меня удобным, но не успевало. Я ерзал, и умная лиана наконец перестала изгибаться, ожидая, когда «жертва» успокоится. Я и успокоился, но только за пару минут до назначенного времени. Замер и уставился на входную дверь. Я уже не гадал, кто появится. Фантазии устали. И приятные и ужасные.

Ровно в пять дверь открылась, а мое сердце забилось. Вошла невероятно красивая девушка. Во всяком случае, мне так показалось в полумраке. Я с надеждой привстал, ожидая, что она двинется к моему столику. Но за ней в ресторан прошел кавалер. Я бухнулся обратно, а сердце упало куда-то вниз и там тяжело заухало, успокаиваясь.

Пара тем временем прошла к соседнему столику. Я внимательнее посмотрел на девушку и понял, что не такая уж она и красавица.

Снова обернулся на дверь и надолго замер к большому удовольствию кресла.

За полчаса дверь открывалась еще три раза. И каждый раз я вздрагивал, а спустя минуту выдыхал. Один раз разочарованно, а два — с облегчением.

Наконец, когда уже принялся прикидывать, не пора ли поужинать одному и ехать себе домой, дверь снова открылась. Я обернулся и увидел Лату. В таинственном освещении ресторана она выглядела так фантастично, что я бы ее, пожалуй, и не узнал, если бы не платье.

Она огляделась, заметила меня. Ее глаза округлились, а рот на мгновении приоткрылся. Но Лата сразу же взяла себя в руки, еще раз провела взором по столикам, а затем уверенно двинулась ко мне.

— Привет, Альвис, — сказала она, с трудом сдерживая улыбку.

— Привет, Тана, — едва успел ответить я, прежде чем мы разом и не сговариваясь расхохотались.

23

Мы едва-едва попали на заход солнца. Забравшись на башню ресторана, с восторгом успели проводить последние оранжево-красные полосы, только на секунду увидев самый край солнечного диска. Горизонт какое-то время «горел», а потом стало темно. И в этой темноте, словно проступая из ничего, начали зажигаться огоньки островов и кораблей. Конечно, все это горело и раньше, но сейчас казалось, будто они появляются прямо под нашим взором.

— Красота неимоверная, правда? — сказал я.

— Красиво. — Резкий порыв ветра растрепал ее прическу, и Лата недовольно поморщилась, отходя от края обзорной платформы к столику.

Было очень тепло, именно комфортно тепло, а не жарко, как днем. Я еще немного поглядел вниз, а потом подсел к Лате.

Первая часть свидания с ужином прошла хорошо. Да и не свидание это было, на мой взгляд. Одно дело начинать разговор с незнакомым человеком, к которому только приглядываешься, и совсем другое, когда просто продолжил беседу. Мы обменивались шутками и вовсю веселились пока нам несли ужин.

— Но раз уж так получилось, давай будет, что у нас настоящее свидание, — сказала вдруг Лата и посерьезнела.

— Хорошо. Расскажи, как ты в «Семье» оказалась?

— А ты?

Я кратко рассказал историю своих разочарований.

— Это еще что! — Лата перебила меня на половине истории с блондинкой. — Ты мужчина, тебе проще. Я в «Семье» сто лет назад зарегистрировалась, не помню даже когда. Тоже надеялась кого-то найти. И как пошли одни придурки, которым только секс подавай сразу же. Я говорю, вы чего тут делаете, извращенцы, есть же для вас другие пространства… Конечно, были хорошие переписки. Несколько раз на свидания ездила, но… Убрала фото почти сразу. Лезть перестали. А потом и забыла про регистрацию, в сеть захожу нечасто. А тут как-то так совпало, зашла почитать о книжных новинках и вижу сообщение. И знаешь, что-то такое почувствовала. Взяла и ответила…

Весь ужин мы делились впечатлениями о пространстве «Семья». Лата рассказала, что разбиралась в свое время, и оказалось, там больше половины регистраций от «зверушек». Людям, которые никогда не слагали матрицы, интересно попробовать кого-то из наших. Говорят, среди интернатовских ходят легенды об особенных сексуальных способностях «женатиков», как они нас называют. Вот и лезут. Мужчинам еще куда ни шло, а вот ей, Лате, пришлось несладко.

— Что, так никого себе и не нашла, даже на роль почти-мужа?

Лата так фыркнула в ответ на этот вопрос, будто я сказал несусветную глупость.

— У меня никогда не было и не будет почти-мужей и тем более почти-детей! — отчеканила она.

Меня такой ответ поразил настолько, что до конца ужина не смог больше ничего сказать. Хорошо, что остался только напиток…

Так, молча, мы и забрались наверх, проводили солнце и встретили ночные огоньки.

— Лата… расскажи о себе, — попросил я, насмотревшись вниз и сев за столик. — Ведь мы же на свидании…

Она улыбнулась в ответ.

— Что рассказать?

— Да просто, о себе, о родителях… Вот я, например, родился на северном материке. Есть сестренка младшая, родители очень хорошие, я к ним иногда езжу и каждый раз выслушиваю упреки, что до сих пор не женат…

— А у меня братьев и сестер нет. Родители на Яджоне, это далеко-далеко на северо-восток отсюда. Они уже пожилые, я у них поздно появилась. Потом нашла вакансию в книжном на островах и переехала. Я же вроде рассказывала тебе?

— Послушай, Лата, я не могу все никак осознать… Ты внизу сказала, что у тебя почти-мужей не было. Про почти-детей я еще понимаю, у меня знакомая одна есть, она тоже принципиально не хочет детей пока не замужем… Но как же с почти-мужьями? Тебе сколько лет? — Я вдруг подумал, что, наверное, ошибся с первым впечатлением, и Лата просто еще совсем девчонка. У людей с Яджона и близлежащих материков возраст трудно определить на глаз.

— Сорок восемь недавно исполнилась. — Лата пожала плечами. — А при чем здесь возраст?

— Да как-то… В конце концов, есть физиология, потребности.

— Что? Физиология?! Использовать живых людей просто потому, что чешется между ног? Вис, а ты точно из семьи? — Лата насмешливо и даже как-то презрительно посмотрела на меня.

Стало не по себе.

— Но… Подожди, ты серьезно сейчас? Женщины без мужчин не могут. Раньше были браки, потом почти-браки, потому что тело все равно берет свое и заставляет… А как же удовольствие?

— Да-да, мужчины о себе всегда высокого мнения, вот уж без них и никакого удовольствия, ага. С этой их беспомощной возней и животной необходимостью побыстрее «разрядиться» и заняться наконец «настоящим делом». Если уж говорить откровенно и о физиологии, то ни один мужчина не сможет доставить такого удовольствия, как женщина сама себе. Она же знает свое тело, чувствует его, понимает… Так что фантазия, немного свободного времени и пара игрушек, и все мужики идут бережком вдаль…

— Да по камешкам… — невольно добавил я.

— Именно.

— Подожди, — спохватился я. — Если ты не жила с почти-мужем, то как можешь сравнивать?

— Чтобы понять вкус блюда, не обязательно пробовать его самому. Если подруги попробовали, а потом прибежали жаловаться, что их тошнит, то не надо большого ума понять: тухлятину съели. А я же не одна в этом мире. У меня друзья есть, все до единой подруги прибегают после очередного закончившегося почти-брака и жалуются.

— Лата, подожди-подожди, что-то тут не так. Отношения между мужчиной и женщиной — это же не только секс. Есть какие-то тонкие сферы, душевное тепло, человеческие отношения…

— Воооо-от, тут ты в самую точку. Почему все почти-браки заканчиваются разочарованием? Они даже придумали это осознанное одиночество, с рекомендациями, инструкциями, с психологическими центрами и консультациями. Человек хочет слияния. Настоящего. Не на уровне тел. Внутри. Чтобы человек стал родным, словно твоей частью. Секс — это просто телесная пародия на слияние матриц. Жалкая пародия, отвратительная даже. Да если я люблю человека, чувствую его внутри, то какое мне дело до оргазма, до секса, до удовольствия?! Если я люблю кого-то, а не то удовольствие, которое он дает мне, то даже просто мысль о родном человеке — теплее, светлее и радостней, чем самый лучший секс, дающий всего лишь телесную разрядку и оставляющий неизбежную пустоту внутри. Извини, что повторяюсь, но заводить почти-мужей или почти-жен только из-за того, что у тебя чешется между ног — это отвратительно. Лучше и честнее купить искусственную письку и почесать ей свою. Вот потому-то у меня и не будет почти-мужей. А только настоящий. С которым мне будет все равно, есть или нет секс. С которым я смогу любить, а не «удовлетворять потребности».

Мне было не по себе. Сидел как оплеванный. Мы с папой как-то смеялись над женской особенностью примерять все, что говорится вокруг, на себя. Теперь я сам слушал Лату и не мог избавиться от пренеприятнейшего ощущения, что она не просто высказывает свою жизненную позицию, а говорит именно про меня. И это я отвратителен.

— А я вот как-то недавно… тоже пришел к подобным выводам и решил… недавно… что у меня тоже не будет больше почти-жен. — Я неловко откашлялся.

— Правда? — Лата встрепенулась и с интересом пристально на меня посмотрела. — Расскажи!

И я, радуясь ее интересу, рассказал Лате о поездке домой, об истории с убежавшим Альвисом, — услышав название самолета, Лата понимающе рассмеялась, — рассказал о принятом решении и слове самому себе.

— Это ты вовремя, — одобрительно кивнула Лата под конец истории. — Способность складывать матрицу уменьшается в почти-браках. В этом я уверена, читала очень серьезное исследование. Этой книги просто так и не найдешь. Так что еще немного, и ты бы навсегда, до конца жизни остался в одиночестве. У меня есть несколько подруг из семей. Они меняют почти-мужей словно активистки осознанного одиночества. Так ни одна из них уже не может сложить матрицу с родителями просто так, без похода в храм! А мне никаких усилий не надо. До сих пор! Они всегда со мной…

— Прямо так уж и без усилий складываешь? — Я попытался связаться со своими, не получилось. — Ну-ка, спроси их, что они думают о нашем свидании?

Вопрос был с подвохом. Если она и правда до сих пор слагает матрицу как ребенок, то отголоски и образы нашей встречи и разговора отражались и в матрицах ее родителей. А значит, у них и мой образ какой-то появился.

— Говорят, что ты им нравишься, но тебе надо быть поувереннее… — Лата ответила мгновенно, на лице не отразилось ни малейших усилий!

— Эээ… — Я был поражен. — Доброго вечера, уважаемые… Как зовут-то их? — Последний вопрос я невольно прошептал. И это получилось от чего-то очень смешно.

— Могу лично познакомить, они сейчас решили, что через пару недель в гости прилетят, — сказала Лата, отсмеявшись. — Спрашивают, какие планы на вечер?

— Я планировал трехступенчатое свидание. Сначала ужин. Если девушка оказывалась приятной, то мы забирались на башню и разговаривали, чтобы лучше узнать друг друга. А вот если после разговора симпатия только усилилась бы, то я еще хотел покатать ее на катамаране. Я сегодня новый купил взамен того, что потерялся в гонке за Альвисом.

— И буду ли я достойна третьей части твоего плана? — игриво спросила Лата.

— О, тебя с удовольствием и без всякого свидания покатал бы. Хочешь? — Я подумал, что от разговора на башне у меня осталось не совсем приятное послевкусие, но размышлять на эту тему совсем не хотелось.

— Хочу. Действительно хочу. — Лата замерла, как будто удивилась своему признанию. — Я, мягко говоря, не большая любительница морских путешествий, тем более ночью, но… Хочу!

Мы скатились вниз и вышли в зал ресторана. Почти сразу в дверь на башню протиснулась еще одна парочка. Я на ходу взял в баре две упаковки печенья, и мы вышли в тропическую ночь.

На Главном много фонарей. Почти все улицы освещены, и до моря мы дошли быстро. Магазин лодок и катамаранов еще работал, но продавец, похоже, ждал только меня. Отвязал купленный катамаран, помахал рукой и сразу пошел куда-то вглубь острова.

Мы сидели рядом. Почти в полной темноте. Звезды отражались от воды. Отблески города. Мигание далекого маяка на моем острове.

— Поедем вдоль Главного. Ты где живешь? Можно прямо на катамаране подъехать? — Я включил фонарь, и мы начали крутить педали, на ходу хрустя печеньем.

Каждый отель на всех островах архипелага обязательно размещал на самом видном месте предупреждение для туристов о том, что ночью купаться строго запрещается. И дело не в том, что спасательная служба отдыхает. Ночью к берегам приплывали разные «чудовища». Днем в прибрежных водах не встречалось никого опаснее полуметровой акулы, которую ничего, кроме мелких рыбешек, не интересовало, а вот ночью… Огромные скаты, в том числе и смертельные электрические. Иглохвосты, что с легкостью могли пробить человека насквозь. Огромные ядовитые медузы, стрекательные клетки которых могли обжечь, а может быть, даже убить неосторожного пловца…

Мы плыли вдоль берега, фонарь прокладывал нам светлую дорожку. И видно было, как под водой кишит жизнь, как рыбешки сигают прочь от света. Если отплыть метров на пятьдесят от берега, то можно будет увидеть, как уносят плавники и хвосты крупные страшные обитатели глубин, что выбрались сейчас на теплое мелководье поохотиться…

Страх темноты и ночного океана прошли быстро. Вскоре мы доели печенье и снова оживленно болтали, не забывая крутить педали.

— …У меня до этого все катамараны были без мотора. Да он и не нужен обычно. Мне же просто покататься, размяться утром. Для того и держал. Но вот пару раз в год поедешь куда-то далеко, на соседний остров или даже на Главный. И вот тогда после нескольких часов бесконечного кручения начинаешь ненавидеть и педали, и себя, за то, что опять подумал: «да, ладно, тут плыть-то всего ничего!» Так что теперь у меня электрический катамаран. Конечно, это не мотор лодки, далеко все равно не скатаешься, но зато будет возможность, когда устал, включить себе и пусть педали крутит мотор, а не измученные ноги.

— Я когда домой приезжаю, то папа мне тоже про моторы рассказывает. Он их разрабатывает. Ох, не люблю этих разговоров! Как приеду, то или про моторы, или про то, что давно замуж пора.

— Да у меня так же! Едва порог переступлю, тут же: и где жена? Почему не женился до сих пор?! Завязывай уже с почти-женами! А ну, бери родовую кость!

— Что? У тебя есть свадебная кость? Настоящая?! — Лата даже перестала крутить педали.

— Ну, не совсем. Пластиковая…

— Да понятно, что не костяная. Костяные только у совсем уж древних родов остались. Но все равно, у тебя есть настоящая свадебная кость, которая была в деле?!

— Да, папа говорил, что даже сам ей пользовался. Настоял, чтобы я ее себе взял. Прислал не так давно по почте. Я раньше все отказывался. Ну анахронизм же дикий! А как принял решение, что у меня больше не будет…

— Вис! Покажи мне ее, пожалуйста! У нас в семье нет свадебной кости. Я только слышала про них, но никогда не видела. Ну, пожалуйста!..

Я немного ошалел от такого неожиданного интереса и напора. Тоже перестал крутить педали. Нас медленно несло по инерции. Лопасти остановились, плеск прекратился, и я услышал океан. Мы с минуту плыли молча. Кажется, Лата тоже услышала дыхание океана, но все равно смотрела на меня, ожидая ответа.

— Если хочешь, приезжай как-нибудь в гости, покажу… — Я пожал плечами и снова нажал на педали.

— Я сейчас хочу. Поехали к тебе!

— Нет, Лата, давай лучше как-нибудь сам приеду, запремся в магазине в новом отделе, и я тебе покажу… До моего острова часа три пилить. Да еще ночью…

— Ты же только что про мотор хвастался полчаса!

— А ведь и точно! — Мне вдруг так захотелось опробовать обновку в деле, что остальные мысли куда-то попрятались. Я встал с кресла и полез назад, чтобы включить двигатель.

Вскоре мы взяли курс на маяк моего острова и с трепетом следили за водой, поджав ноги. Ехать на катамаране не крутя педали было очень необычно. Впрочем, у самого Вис-Има сел аккумулятор, и нам пришлось последний километр докручивать самостоятельно, при этом слегка и, наверное, в шутку, паникуя.

Дом встретил темнотой и почти осязаемым облегчением. Ночная прогулка пощекотала нервы. Особенно испугался, когда заглох мотор, а мы оказались одни посреди океана: внизу — глубина, вверху — глубина, а вокруг — вода, вода… И только маяк мигает, подсказывая, что надежда еще есть…

Я включил в комнате свет и смущенно произнес:

— Уф, ну и поездочка! Не зря ты не любишь морские путешествия…

— А мне понравилось. — Лата огляделась. — Показывай кость!

Я за всеми этими волнениями и забыл, зачем мы приехали. Удивительно, но Лата, похоже, и не заметила никакой опасности. Ни того, что после отключения мотора нас могло подхватить случайным течением и унести в море, ни того, что могла начаться буря и нас просто бы перевернуло… Она, видите ли, просто каталась и ей понравилось!

— Где она у тебя?

Я вышел в прихожую и вернулся с посылкой. Отец и в самом деле прислал мне свадебную кость, но я даже не распаковал.

— Вот, сейчас…

— Так не дело хранить семейную реликвию, — сказала Лата, помогая содрать упаковочную бумагу. — Она должна быть на видном месте, напоминая.

— Так и хотел, — оправдывался я. — Просто все никак не мог собраться. Да и место надо подготовить, видишь, какой у меня бардак…

Мы наконец достали красивый белый футляр, я положил его на столик.

— Вот, — сказал я, невольно чувствуя торжественность момента.

— Здорово, — сказала Лата. Она притихла и зачаровано смотрела на футляр. — Давай, откроем?..

Мы подошли, встали рядом. Я открыл футляр. На бархатной подложке лежала свадебная реликвия — идеальный, не отличимый от настоящей, макет берцовой кости какого-то древнего животного, на которое наши предки охотились, когда еще были хищниками.

Словно под гипнозом, я ухватил кость за «рукоять» и потянул из футляра. И тут произошло нечто, чего я, наверное, никогда не забуду.

Лата сжалась, словно пружина, выгнулась, отбрасывая меня на диван, а потом прыгнула на пять метров к двери! Нет, не прыгнула! Ее словно выстрелили, ее словно перенесло неведомой силой!

Она замерла в дверях, сжатая, напряженная. Казалось, под кожей напрягся сейчас каждый мускул.

— Ничего себе… — прошипела-выдохнула Лата и распрямилась. А потом судорожно рассмеялась. — Ты понимаешь, что сейчас произошло?! — Я молчал, отходя от шока и прикидывая расстояние от того места, где Лата стояла мгновение назад, до того, где она стояла сейчас. — Это же как глубоко сидит, а?! Только не махай ей… Нет-нет, и в футляр не убирай. Это же… Я вообще ничего такого не чувствовала никогда… А можешь легонько стукнуть, как это делали наши предки?..

Она с усилием, словно борясь с кем-то, шагнула назад. Я хотел сказать, ты чего, мол, с ума сошла? Но вместо этого ухватил кость поудобнее и словно бы шутливо погрозил ей.

Она остановилась и зажмурилась. Казалось, еще миг, и ее снова переместит куда-то к двери, а может, и сквозь стену!

Я подошел и в шутку легонько коснулся широкой частью берцовой «кости» латиной головы. Она тихо пискнула и присела.

Потом открыла глаза и все-таки отскочила, пусть и не так эффектно как в первый раз.

— Все, убирай уже!

Я спрятал кость в футляр.

— Это было нечто, — сказала она. — У меня что-то похожее на оргазм было, серьезно… Ну, все, как приличный человек, ты теперь просто обязан на мне жениться!

Мы рассмеялись, напряжение быстро таяло и, как это часто бывает, сменилось безудержным и необъяснимым весельем.

Мы вместе посмотрели экран, какую-то глупую передачу. Много смеялись, но над чем, не помню. Под утро уложил гостью спать на втором этаже, сам лег на диване внизу перед экраном и мгновенно уснул.

24

На выходные опять прилетела Кана. Читать записи Уины и узнать, как прошло «последнее свидание». Мне не терпелось рассказать.

— Давай, только подробно! — деловито сказала Кана, увидев мое воодушевление и желание побыстрее поделиться историей. — Обычно из тебя вытягивать приходится и отпаивать от депрессии, а тут, вижу, самому не терпится. Неужели получилось?

— В каком-то смысле. Для последнего свидания встретить хорошего друга и приятно провести время — очень символично. Я только утвердился в решении завязать с сетевыми знакомствами.

— Что, неужели парень пришел? Да еще и знакомый?! — Поразилась Кана. — Я слышала, что в сети иногда девушки заводят себе анкеты парней, а парни — девушек. Развлекаются так.

— Да нет, девушка. Просто давняя знакомая. Хорошо провели вечер.

Я довольно подробно рассказал о нашем «свидании». Про Лату, ее книжный, ресторан в дереве, башню, ночную поездку, про новый катамаран и его слабый аккумулятор, про родовую кость и новую игрушку, которую я начал вырезать, закончив для себя сетевые знакомства и удалив анкету из «Семьи».

— Подожди, давай вернемся к свиданию, — прервала меня Кана. Она была задумчива и даже не смеялась в тех моментах рассказа, которые мне казались забавными. Да что там «смеялась», она даже не улыбнулась ни разу! Хотя рассказывал с воодушевлением и вполне образно.

— Я бы все же не назвал нашу встречу свиданием, просто провели вечер. И даже неплохо, если не считать пары неприятных моментов…

— Виса, ты совсем глупый что ли? — опять перебила меня Кана. — Разве не понимаешь, что последняя попытка оказалась удачной? Почему-то так часто в жизни бывает. Ты нашел себе жену. Или, скорее, она нашла себе мужа, что в каком-то смысле одно и то же…

— Перестань. — Я досадливо отмахнулся. — Мы просто друзья.

— Конечно, «друзья»… — передразнила Кана. — Именно поэтому она вызвала родителей из такой дали, чтобы вас познакомить. Именно поэтому, не любя морские поездки, пошла с тобой кататься ночью на катамаране. Она у тебя любительница экстрима, да? Если честно, то даже я бы не поехала…

— Просто ты уже ездила со мной… за Альвисом…

— И, конечно, же, ее интерес к свадебной кости тоже был чисто дружеский. — Кана не оценила моего замечания, она упорно не хотела перенимать шутливый тон. Говорила вроде бы с сарказмом, но очень серьезно.

Я замолчал, прокручивая в памяти события позапрошлой ночи.

— Эээ…

— Вот тебе и «эээ». Поздравляю!

— Кани, перестань. — Я беспомощно отмахнулся. — Ты нас вдвоем видела? Она мне ростом до пупа… Ну, до груди. Мы рядом как встанем, то одну макушку и вижу.

— А рост здесь при чем? И внешность вообще? Ты жену ищешь или почти-жену? В матрице внешности нет. Там свои образы.

— Но все равно. И еще… Лата — она такая… Даже не знаю как объяснить. Вроде интересно с ней, но что бы ни сказала, от всего коробит.

— Поясни?

— Да сам не могу понять. Говорит правильно все вроде, умная, толковая. Да и красивая даже, если про рост забыть… Но вот, например, говорит что-то и обязательно так завернет, что… коробит. Другого слова и не подберу.

— Пример приведи.

— Да если бы можно было так легко объяснить на словах ощущения. — Я задумался. — Ну, к примеру, едем мы ночью на катамаране, болтаем. Я ей полчаса рассказывал про моторы, про то, как читал про них, разные модели и емкость аккумулятора. Слушает-слушает, а потом выдает: «О, у меня папа моторами занимается. Терпеть не могу, когда о них начинает болтать!»

— И что такого?

— Да вроде и ничего. Особенно когда я так на словах рассказываю. Но у нее всегда и во всем так. В любой фразе что-то такое обязательно есть, от чего становится не по себе. Или вот на ровном месте может раскричаться и сидишь, словно побитый и пытаешься понять, что это было сейчас, и в чем я опять виноват. Она прямолинейная как палка. Говорит, что думает без всякого смущения и цензуры. Причем так, что сидишь, краснеешь и мечтаешь провалиться сквозь землю. Особенно если рядом кто-то есть и кажется, будто они нас слышат. И еще, когда она… Да и зачем вообще об это говорить?! Муж и жена. Ага. Нашли друг друга. Кани, не думали мы даже об этом за все свидание ни разу! Мы просто друзья.

— Что ты не думал, могу поверить. С тебя станется. А вот Лата твоя… Могу спорить, что все решила на первой же ступеньке вашего трехступенчатого свидания. А, может быть, еще и раньше…

— Не выдумывай. Если бы что-то такое было, то уже позвонила хотя бы. А как тогда утром ее проводил на паром, то после — ни слуху, ни духу. Ты мне лучше скажи, что думаешь о ее сознательном отказе от почти-мужей?

— Впечатлилась. Уважаю. Сама, наверное, не смогла бы так. Хотя… — Кана встала, прошла к экрану, потом к двери в кладовку. Снова села. — Может, стоит нам познакомиться? Глядишь, подскажет как это — жить без почти-мужей. Это ж какой кайф! Не надо переживаний, нервов… Я тут немного с твоей Тарой общаюсь сейчас. По работе у нас там кое-какие пересечения нашлись, и вообще — интересная женщина, хватка у нее… Мне бы такой настойчивости и уверенности не помешало. Так вот, как с ней поговорю, так осознанное одиночество кажется самым правильным, что появилось в нашем мире за последние сто лет. Может, после разговора с Латой смогу и совсем послать всех мужиков и жить вообще без почти-браков?..

— Подожди, ты разве не собираешься замуж? По-настоящему? А как же слово?

— Слово?

— Ну, разве ты не дала тоже? Тогда, в гонке за Альвисом?

— Дала.

— Что и у тебя не будет почти-мужей пока не найдешь настоящего?

— С чего ты взял? Я дала слово, что у меня не будет почти-мужей, пока ты не женишься! А ты, тормоз этакий, меня уже который месяц «динамишь». Знаешь, как тяжело было вначале с непривычки? Через месяц на каждого встречного заглядываться стала. Потом вроде отпустило, но все равно… Женись уже быстрее, а?..

— Но… — Я был неприятно удивлен ошибкой. Я-то был так уверен, что правильно понял тогда загаданное Каной. — Ты же из семьи. Как же единство, настоящий брак, слияние?..

— Виса… — Она посмотрела на меня как на ребенка. — Я за эти месяцы вдруг поняла, что был всего один человек в мире, с которым я хотела бы слиться. Но — не судьба. Поэтому: или осознанное одиночество, как у Тары, или вот еще познакомлюсь с Латой, может, буду как она… Если ты сейчас спросишь, что это за «один человек», то я позвоню Таре, и мы тебя уже всерьез побьем, а не как в прошлый раз!..

— Я?.. — У меня и в самом деле с губ готовился сорваться вопрос про «одного человека в мире».

— А может, и одна справлюсь… — задумчиво сказала Кана.

25

В храм мы шли пешком и почти молча. Я предложил проехаться на новом катамаране до дальней бухты, а потом от нее дойти. Там было ближе и удобнее. Но Кана, услышав о катамаране, замахала руками и не оглядываясь пошла вглубь острова по дорожке, которая из широкой и протоптанной быстро превращалась просто в протоптанную.

Оставалось только догонять.

Храм у нас на острове был примечательный. Самый настоящий, выдолбленный в Древе слияния. Очень древний. Говорят, таких осталось совсем немного. Уже несколько столетий назад храмы делали не только в Древах, но и в обычных больших деревьях, в которых наши предки когда-то жили. А современные храмы и вовсе могли проектировать вроде того ресторана на Главном: в основе тоненькое древо слияния, а вокруг него — бутафория. Конечно, такой храм можно сделать любого размера и формы, но разве сравнится эта неуместная современность с настоящим древним Древом слияния невероятной толщины? Такой, что внутри можно выдолбить храм и при этом само дерево не погибнет.

Конечно, такая экзотика привлекала внимание. Если с обычными туристами на Вис-Име было не густо, то парочки, которым хотелось посмотреть на древний, настоящий храм, залетали регулярно. И даже обряды слияния нет-нет, да и проходили. Ну и, конечно, пожилые жители всего архипелага приходили-приплывали к храму каждые выходные. Особенно женатые. Уина со Стариком так вообще, помнится, не пропускали ни одного праздника и ни одного выходного. Еще меня постоянно упрекали, что не хожу…

Я и в самом деле был там всего один или два раза. Ничего не имею против, но мне кажется лицемерием не верить в Бога и при этом ходить в храм, как на какое-то развлекательное мероприятие. Конечно, я не осуждаю ни родителей, ни моих Стариков, ни кого. Но сам… Может, зря, конечно. Но после той беседы с Дасом…

Нашего друида звали Дас. Был он по меркам служителей Древа совсем молод. По слухам, ему и сотни лет не исполнилось. Но при этом не по годам вдумчивый и мудрый, так что даже двухсотлетние старики приходили и не стеснялись просить совета. Смотрели снизу вверх что называется.

Я тогда только обжился на острове, вовсю изучал резьбу по дереву со Стариком, а внутри искал смысл жизни, размышлял об этом мире. Все как водится у молодых. Вот и пришел однажды к Дасу поговорить. С вызовом, с собственным мнением.

Прихожане разошлись, а мы остались у ритуального озера. До Древа — несколько метров. В его тени весь мой гонор куда-то пропал. Мне хотелось поговорить о Гимне Слияния. Эта мантра звучала, когда мужчина и женщина вместе пили сок Священного Древа, чтобы стать Одним Существом.

Вначале всего — лишь слово одно, И слово то — Бог, и Бога оно. И Бог был един. Все — Он, а Он — все. И вечность — обитель, любовь — естество. Но вот Бог увидел, что скучно Ему…

Ну и так далее. Конечно, Гимн не полагалось даже слушать до обряда, но мало кто из интересующихся традициями и религией, не знал его наизусть.

Дас встретил меня благожелательно. Мы устроились на камнях у озера и долго смотрели на воду. Как и все друиды, Дас выглядел заторможенным, несколько улетевшим и не от мира сего. Конечно, если пить сок Древа в одиночку…

Священный сок, говоря словами ученых, очень ядовит. Если его выпить одному, то матрицу разрывает, а тело, оставшееся без внутренней основы, через какое-то время просто погибает. Другое дело, когда два человека, держась за руки и душевно готовые, пили сок одновременно. Тогда-то и происходило слияние матриц, и два человека становились будто один.

Друиды пили сок в одиночку. То ли надо было родиться таким, то ли в школах друидов как-то сок дозировали, вводя постепенно. Так или иначе, «взрослый» монах-друид уже не мог без сока и употреблял его постоянно.

Мы довольно мирно побеседовали. Атмосфера храма и сам Дас подействовали. Моя агрессивность и желание спорить куда-то подевались. Но тему, которая меня интересовала, все же затронул. До сих пор помню этот разговор почти дословно.

— Почему вы остаетесь монахами? Нигде в заповедях такого условия нет, но все друиды почему-то монахи. Почему? И зачем тогда всех призывать жениться, рассказывать сказки, что не женатые и не слившиеся по обряду пары не вернутся к Богу после смерти? Зачем все это говорить, если сами… Если никто из друидов не женится сам?!

— Мы не хотим этого мира, не хотим отдавать свою матрицу кому бы то ни было, кроме Него. — Дас ответил спокойно, словно к нему каждый день приходили с подобными вопросами. — Мы словно женщины с матрицей размером в точку, желающие слиться с мужчиной, чья матрица покрывает всю вселенную. Мы прекрасно знаем, что матрицы с такой разницей — несовместимы. А если попробовать совместить, то наша — порвется. Да, знаем… Но при чем здесь знание, если есть любовь? Вся жизнь друида — это расширение матрицы, стремление к бесконечности ради веры, надежды, мечты… Да, мечты выйти замуж за Него, стать единым с Ним.

— Но если в гимне слияния говорится, что Он стал мужчиной и женщиной, то есть богом и богиней в уменьшенном масштабе, то разве слияние мужчины и женщины — это не есть то самое, ради чего Бог разделился на нас?

— Да, конечно. Для обычных людей — это самый правильный и надежный путь. Но путь друида — другой. Зачем тебе знать об этом, если ты не собираешься вступить на него?..

После этого разговора я ушел. Встревоженный, выведенный из равновесия и полный сомнений, которые, как мне казалось, я рассеял еще в детстве.

С тех пор я ни разу не был в храме. Не знаю почему… Хотя, конечно же, знаю. Просто надо быть честным перед самим собой: если бы я хоть немного верил в Бога, то стал бы друидом.

Дас не прав был, говоря: «Зачем тебе все это, если ты не хочешь нашего пути?» Я — хочу. Я не люблю женщин. Нет, никогда в этом не признаюсь словами, но где-то глубоко внутри… Может быть, это передалось от отца, что считает всех женщин неразумными животными, которые прикидываются человеком, но на самом деле просто паразиты другого вида, использующие людей-мужчин для размножения. А может, не в отце дело, и я сам такой ущербный… Да, если бы я хоть немного верил в то, что наша древняя религия не обман для облегчения страданий жизни, а истина… Что есть Бог, к которому мы все вернемся. Есть Бог, частью которого мы все являемся… Тогда не надо мне жен, не надо никаких слияний. Никакой семьи и тем более почти-жен. Я бы просто жил в таком вот храме-дереве и думал только о Нем. И ждал того чудесного мгновения, когда вся эта суета сует, вся эта безумная чехарда и метлешение бренного существования сольются в один застывший кадр-фотографию, выданный принтером жизни… Может быть, даже симпатичный кадр… А я наконец стану тем, кем и являлся всегда — скучающим Богом, который когда-то разделился на мужчин и женщин просто по приколу и от невыносимой тоски Вечного Одиночества…

Я догнал Кану и мы пошли рядом.

— На тебе лица нет, тоже волнуешься? — спросила она.

— Давно в храме не был…

— Может, зря мы?.. — Она жалобно посмотрела на меня и остановилась. Я тоже замер и обернулся.

— Что зря?..

— Какой смысл? Внутри надежда какая-то, тревога, все так поет и одновременно тоска… Как первый полет. Даже хуже. Страшно до спазмов в животе и желанно до восторгов в душе. Но ведь прекрасно оба знаем, чем все кончится. Какой смысл в этой надежде, которая неизбежно закончится разочарованием?

— Лучше так, чем потом всю жизнь думать: «А вдруг?..»

— Тебе-то что! Ты потом женишься и все, что было раньше, забудешь. А мне всю жизнь…

— А ты говоришь, «зачем»?! Вот ради этого и идем: лучше убедиться и потом вместе рассеять тоску несбывшейся надежды, чем всю жизнь иногда тосковать от навязчивой мысли: «А вдруг в лаборатории ошиблись?..»

— Думаешь?..

— Пошли. — Я взял Кану за руку, и мы зашагали по тропинке сквозь джунгли.

— Хорошо, уговорил. Только пообещай сразу после храма позвонить своей Лате.

— Зачем?

— Пообещай.

— Ладно. — Я пожал плечами. — Как скажешь.

Мыслями я был настолько далеко, что даже не совсем понял, о чем меня попросили. Мы подходили к древнему храму-дереву, я уже чувствовал запах его листьев, запах сока. Запах другой реальности, пропуска в которую, — веры, — у меня не было…

26

Дорожка снова стала шире. Мы вышли из зарослей и оказались перед невысоким холмом. Не останавливаясь пошли вверх. С этой стороны посетители поднимались редко, тропинка едва выделялась на фоне выжженной солнцем травы.

Древо росло на одной стороне холма, почти у самого склона, остальное пространство занимала относительно ровная поляна с довольно большим искусственным прудом справа от дерева. Вокруг пруда — большие камни, которые служили стульями для прихожан. В праздники камней, конечно, не хватало, и гости рассаживались прямо на траву.

Дас сидел у пруда и смотрел на воду, что-то неслышно бормоча про себя. Если вокруг, на мой взгляд, ничего не изменилось с последнего посещения, то сам друид очень постарел. Хотя нет, подойдя ближе я понял, что он просто сильно оброс. Когда мы с ним встречались первый раз, у него не было бороды, а волосы на голове не касались даже плеч. Сейчас передо мной сидел заросший друид, именно такой, как было принято представлять всех монахов-друидов. Словно куст. Точнее, словно маленькое дерево — побег от великого Древа. В каком-то смысле, наверное, так и было.

Мы нерешительно встали рядом с прудом, чтобы нас заметили. Прошло несколько томительных минут, прежде чем Дас оторвался от созерцания внутренних далей и посмотрел на нас. Потом поднял руку в приветственном жесте.

Отрешенный взгляд, волосы до пояса, сплетенные в причудливые косы-лианы. Длинная борода и усы, словно свалявшийся сухой мох.

Лицо ничего не выражало. От друида шла такая осязаемая энергия спокойствия и бесстрастия, что все наши тревоги куда-то исчезли… Нет, не исчезли, попрятались, углядев в этом умиротворенном лице своего безжалостного убийцу.

Дас пригласил нас подойти. Мы шагнули к самому пруду, сели рядышком на большие округлые камни. Думаю, он меня не помнит. Конечно, я и не рассчитывал, столько лет прошло, а у него каждый день таких «висов» по несколько штук приходит, наверное. Но было бы приятно, если бы вспомнил…

Друид долго смотрел на нас. Мы молчали. И потому, что стало вдруг хорошо и спокойно, и потому, что знали — служители Древа медленные и сами говорят все, что нужно.

Минут через пять или десять Дасу, казалось, надоело пялиться на нас немигающим взглядом, он прикрыл веки и опять забормотал что-то про себя.

— Матрицу слагает… — одними губами шепнула мне Кана. Зачем говорить очевидное, будто я не знаю?

— С кем? — спросил я так же беззвучно.

— С ним… — кивнула Кана куда-то вперед и вверх. Непонятно было, кого она имеет в виду: Древо или Бога. Мне показалось, что Древо…

— Зачем проверять то, во что нет веры? — вдруг сказал Дас и только потом открыл глаза, снова уставившись на нас.

«Чтобы поверить, я должен проверить, — стал я продумывать ответ. — Меня тянет… туда… но отдать всю жизнь Богу, которого нет… Можно, конечно, говорить словами писаний: „не поверишь, не увидишь…“ и еще кучей цитат, но мне нужна реальность: „не увижу, не поверю“. Должен быть какой-то реальный ответ от Туда, критерий истины… Просто вера сама по себе слишком уж похожа на самообман…»

И тут ответила Кана, спустив меня с небес на землю и напомнив, зачем мы пришли:

— Нам делали тест на совместимость матриц в лаборатории на Главном. Но… бывают же ошибки? Мы не очень верим в это, вы правы. Никогда ошибок не было, не слышали о таком. Но все случается когда-то в первый раз. Виса… Вис — единственный, с кем я хотела быть вместе в единстве. И он, думаю, тоже хочет. Мы так были счастливы… Так много лет прошло, но ничего не уходит. Эта тоска… Это желание… — В глазах Каны блеснули слезы. Я давно не помнил ее такой. Беззащитной, раскрывшейся… Нежной что ли?.. — Вы правы, я не верю в чудо, мы не верим в чудо, но, пожалуйста, посмотрите взглядом Древа. Может, мы все-таки можем быть вместе?..

Дас слушал, медленно кивая. Словно многолетний дуб вершиной на несильном ветру.

— Идите за мной. — Он повернулся и, словно в замедленном видео, пошел к Древу. Вход в храм был высоко. Монах поднял руки, ухватился за край «двери» и медленно подтянулся. Потом пропал в темноте древесного храма.

Стоило ему пропасть, как тревоги и беспокойства выскочили из тайника и снова охватили нас. Мы нерешительно приблизились к дереву слияния.

В сам храм обычных людей, не друидов, пускали только во время обряда слияния или возвращения. Неужели мы сейчас войдем туда?..

Честно говоря, я не знал, как проверяют совместимость матриц монахи.

— Возьмите камни и поставьте под входом.

Я притащил два больших камня, без подсказки мы забрались на них и потянулись вверх.

Из «дупла» появилась сухая, как ветка, ладонь друида. Обхватила наши запястья и затащила в храм. Мы стояли замерев, изо всей силы тянулись вверх.

Я чувствовал ладонь Каны и что-то сухое и теплое. Трудно было поверить, что это рука Даса.

Я почувствовал необыкновенную нежность, ладонь вспотела, и пальцы невольно стали гладить ложбинки на руке Каны. Но только минуту, потом неудобство позы заставило думать только о том, как бы не упасть.

Не знаю сколько прошло времени, но монах вдруг выглянул из храма и пробурчав что-то вроде «так не пойдет», сказал сесть внизу на камни, чтобы было удобно. Взяться за руки и думать друг о друге.

— Попробую так увидеть…

И снова исчез в храме.

Мы с облегчением сели и устроились как сказано. Я попробовал думать о Кане, вспоминая нашу встречу и первые месяцы знакомства. Как же давно это было…

Дас выбрался из храма через час, медленно добрался до пруда и замер в прежней позе созерцателя. Мы тоже подошли и застыли в виде двух вопросительных знаков.

— Несовместимы. — Наконец сказал Дас. — Женская матрица погибнет после слияния.

И все.

Мы еще постояли немного, потом отошли к широкой тропинке, по которой обычно ходили к Древу посетители. Отсюда прекрасно был виден океан. Как всегда бескрайний и спокойный.

На душе было пусто.

— Ну, зато не будем потом жалеть, что не попробовали. — Кана криво улыбнулась. — Да?

— Да…

— Вот и славно. А теперь, давай, звони, — Кана была как-то неестественно весела.

— Куда?

— Память отшибло? Лате, конечно. Мы же договорились…

— А… Зачем? — Я поморщился. — Что я ей скажу? Привет, мне тут подсказывают взять тебя замуж?

— Можешь ничего не говорить, просто позвони.

— Хорошо, только чуть позже. Давай постоим и подышим. Чувствуешь дыхание океана?..

Мы спустились к бухте и сели на песке у самой воды.

— Потихоньку отпускает… — вздохнула Кана, и я тут же понял, почувствовал, что она имеет в виду. Пустота внутри отпускала, рассасывалась. Снова закрутились мысли, я вспомнил о новом катамаране, о игрушке, которую задумал делать по недавно вычитанной в сети технологии. О нашем многоступенчатом свидании с Латой, о самой Лате и даже звонке к ней, который уже не казался таким уж очевидно ненужным.

— Ладно, давай прямо сейчас при тебе позвоню Лате, чтобы ты убедилась, мы просто друзья. И это обоюдно.

— Давай. Если такой уверенный, то громкую связь включи, хоть послушаю голос твоей новой возлюбленной.

— Кана!

— Шучу-шучу, звони.

Я со вздохом достал телефон и набрал номер Латы.

— Привет, Лата… — сказал я и демонстративно включил громкую связь. — Как дела?

— И даже без всяких «извини, что не звонил»?! Просто «привет»?! Зачем ты так со мной? Почему, Виса?!

Я ошалело смотрел на телефон, который держал перед собой.

— Эээ… Что случилось?

— Почему ты не звонил? Я все эти дни, все эти бесконечные часы, каждый из которых длиннее месяца, ждала тебя. Хотя бы звонка. Хотя бы жалкого сообщения в сети. Я так наделась, что наконец-то случилось… Я тебе не понравилась? Зачем тогда не прервал свидание на первой ступеньке? Зачем я должна все вот это сейчас чувствовать? Неизвестность… Ты же сказал, что все три этапа будет только для той, кто… А мы ездили на катамаране. Все три было. Виса, ты коснулся меня своей родовой костью! И как можно после этого не звонить, пропасть и молчать, словно ничего не случилось?

— Но… — Я вдруг почувствовал о чем она говорит. Мгновенно пронеслись перед внутренним взором все события нашего вечера. Я словно прозрел. На все можно было посмотреть совершенно по-другому. Так, как посмотрела Лата. В следующее мгновение я стал ей и почувствовал смятение девушки, которая вдруг решила, что ее многолетние бесплодные поиски наконец завершились. Ее надежды и бесконечное ожидание звонка, который наконец скажет, заблуждается она в своих надеждах и ощущениях или подтвердит все самые смелые ожидания. И что-то такое случилось со мной. Я сам не понял как сказал:

— Прости… Лати… Я хотел сделать тебе сюрприз. Думаешь, где я сейчас?.. У храма. Жду тебя, чтобы спросить у друида о совместимости наших матриц. Ты приедешь прямо сейчас?..

В телефоне на несколько секунд повисла тишина. Потом едва слышно:

— Еду…

Я растеряно стоял у берега океана, смотрел на телефон, из которого равномерно и равнодушно звучало: «Пи… пи… пи…»

— Молодец. Прямо красавец! — Кана презрительно фыркнула, зачерпнула горсть песка и, похоже, зачем-то хотела кинуть в меня, но в последний момент передумала и бросила в воду.

— Ты чего?.. — Мой взгляд, все такой же ошалелый, перебрался с телефона на Кану.

— Да все отлично, замечательно даже. Я же говорю — молодец! И старую девушку сводил в храм и новую за одним, чтобы два раза катамаран не гонять. Одобряю!

— Так мы же без катамарана… Я не зарядил его даже.

— Ладно, поеду на работу. Что-то мне так работать захотелось. Летать-летать и летать. Желательно вообще без перерыва и выходных.

— Не подождешь Лату? Ты же хотела с ней познакомиться.

— Как-нибудь в другой раз. Обязательно. Сейчас что-то на душе тяжело и так хочется в небо…

— Это потому что с высоты легко сбрасывать разные тяжести? И с души тоже?

— Хорошо сказал. — Кана криво улыбнулась, повернулась и не оборачиваясь пошла к бухте. Парочка «таксистов» на катерах там уже дежурили.

Я смотрел Кане вслед и внутри было паршиво. И это был не след неудачи в храме. Какая-то новая «дрянь». Казалось, что я чего-то не уловил, чего-то не понял и чего-то не сделал. И даже в чем-то виноват. Но в чем?..

Невольно обернулся и увидел Даса, который смотрел с холма на нас и широко улыбался. Меня так удивила улыбка друида, что я громко и даже с каким-то вызовом спросил:

— Что, радуешься, потому что самому все эти заморочки с женщинами не грозят?!

— Ага. — Сказал Дас и как-то странно захихикал, на мгновение превратившись из мудрого опытного друида в того молодого монаха, которого я помнил по прошлому визиту.

Я поднялся к нему на холм, проследил взглядом, как Кана села в катер и погнала к себе, оставляя на глади океана пенный след.

— Скажи мне, уважаемый друид, спустя столько лет, растянулась ли матрица из точки до размера вселенной? Удалось ли выйти замуж за вечного Возлюбленного?

— Нет, Вис, не удалось. Я все еще точка, мечтающая о бесконечности. Возможно, таковой и останусь… Думаешь, я не помню тебя?.. Помню. Таких, как ты, я запоминаю. Уж на это моей матрицы хватает…

— Каких «таких»?

— Недоделанных друидов. Ты же друид, Виса… Просто ущербный, неспособный понять то, что и невозможно понять разумом или логикой. Друид без веры — несчастное существо. Он не может быть счастлив в мире, не в силах разобраться с тоской, которая идет от его природы, но не в силах и жить монахом, постоянно оглядываясь на мир, в котором ему грезится что-то реальное, мерещится что-то привлекательное.

— И что же мне делать?

— То, что делаешь. Ты на правильном пути.

— Жениться?

— Да. Ведь любая женщина — богиня. Пусть и маленькая. Лучше уж такое слияние с Богом, чем никакого.

— А мой папа говорит, что женщины — это особый вид животных, которым для того, чтобы обрести разум и стать людьми, нужно слиться с мужчиной.

Дас улыбнулся, но промолчал. Не дождавшись ответа, я спросил:

— А может, стать друидом без веры?

— Не стоит, Виса, не стоит… Иногда даже друид с верой думает, что лучше танцевать двум точкам, которые кажутся друг другу вселенными, чем оставаться точкой рядом с вселенной, которая, конечно же, не в силах заметить точку. Две капли океана, слившись, превращаются в большую каплю. Капля, слившаяся с океаном, не меняет ничего.

— Я не понимаю…

— Женись, Виса. Это твой путь. Только запомни один секрет. Это очень важно, если ты хочешь слиться с богиней, а не с животным.

— Скажи. Я верю тебе…

— Выбирай не ту, что тебе нравится, а ту, при встрече с которой радуется Господь.

27

Наверное, я не до конца понимал смысл сказанного друидом. Но в слова была вложена такая сила, сказаны они были так веско, что разговор после «…ту, при твоей встрече с которой, радуется Господь» прекратился сам собой.

Мы ждали Лату. Дас сидел и, похоже, непрерывно слагал внутри матрицу. Губы иногда шевелились, взгляд направлен внутрь. Я немного побыл рядом, прокручивая в уме нашу беседу, потом стал бродить около ритуального озера туда-сюда. Мне хотелось еще поговорить. Все происходило слишком быстро. Я люблю подумать, поразмышлять, посвятить каждому событию несколько дней, чтобы все взвесить и понять. Сейчас же передо мной пронеслась целая цепочка событий, очень разных, но каждому хотелось посвятить недели обдумывания и спокойствия, а с меня, похоже, требовались немедленные решения.

Я остановился перед Дасом и беспомощно смотрел на него.

Он проявил меня в своей картине мира и улыбнулся, мол, чего еще хочешь, я же все сказал.

— Почему среди друидов нет ни одной женщины? — спросил я. И сам удивился вопросу. С чего это у меня вырвалось совершенно не то, что вертелось в уме?! — Ведь, казалось бы, женщины даже больше интересуются религией, всеми этими ритуалами. По выходным и на праздники кого больше приходит? Женщин. Истории слушать, чтения древних книг — тоже ведь, могу спорить, приходят по большей части они?

— Да, так.

— Так почему же нет женщин-друидов, если их интерес к духовному, к возвышенному выше, чем у мужчин?

— Не выше. Нет у них интереса. Я тоже когда-то думал, что женский интерес к религии, древним книгам и религиозным собраниям — это духовный интерес к высокому. Но понял, что ошибался после одного случая. Стала ко мне приходить одна женщина, очень настойчиво расспрашивала, как ей быть в жизни, что делать в первую очередь? Я и посоветовал, милая моя, говорю, для начала, чтобы обрести желаемое, больше думай о высоком. Покивала она, согласилась, а через неделю приходит за инструкциями: «Даса, скажи мне больше. Всю неделю думала я о высоком, но дай больше деталей. Хотя бы скажи, брюнет этот высокий или блондин?..» После этого случая не говорю я больше с женщинами о духовном.

Я вспомнил, что не так давно читал подобную байку в сети, но хватило ума промолчать. В конце концов, монах правильно уловил мое настроение и просто пытается отвлечь шуткой.

Я улыбнулся. И не только из вежливости, а вполне себе искренне.

— Она?.. — кивнул Дас в сторону океана. Я оглянулся и увидел катер, который на скорости проскочил причал, но тут же стал разворачиваться.

— Да. — Я подошел к краю холма. Из причалившей лодки выскочила миниатюрная девушка и нерешительно огляделась. Я помахал рукой. Меня заметили сразу.

Лата оказалась наверху и тут же молча схватила меня за руку. Прижалась. Я почувствовал, как бьется ее сердце.

— Редко в храме бываю, волнуюсь очень, — прошептала она и кивнула в сторону Даса. — Спит?..

Друид сидел у своего пруда с закрытыми глазами и казался кустом, который всегда тут рос.

— Ждет. — Ответил я.

Мы подошли и встали неподалеку, как несколько часов назад стояли с Каной.

Дас «бормотал» долго, мы устали стоять. Затем без слов встал и пошел к Древу. Залез в храм.

— Пошли, шепнул я. Вон там сядем. Надо взяться за руки и ждать. Видимо, монах в это время слагает матрицу, — только непонятно с чем, — и одновременно видит наши.

— Не с чем, а с кем. Они, я читала, сливаются с Богом. Если так, то, конечно, они начинают видеть все матрицы мира, которые и есть части Той вселенской матрицы… Подожди, а ты откуда знаешь, что надо делать? Ты уже проверял с кем-то совместимость?

— Да, с девушкой, которую когда-то очень сильно…

— Хорошо, пойдем, а то я совсем уже от волнения ничего не соображаю. Быстрее бы все кончилось.

Мы сели под Древом и взялись за руки. Перед тем, как закрыть глаза и начать думать о Лате, я посмотрел на нее. Сейчас, когда мы сидели, а не стояли рядом, казалось, что не такая уж она и мелкая. Просто миниатюрная.

Я закрыл глаза и начал вспоминать все наши немногочисленные встречи, стараясь найти то раздражение, про которое говорил Кане. Но что-то не очень получалось, на душе было тихо, ровно и как-то… все равно…

Дас показался из храма. Я удивленно посмотрел на него. На этот раз он не пробыл там, казалось, и десяти минут.

— Радуется?.. — только и смог спросить я.

— Радуется. — Ответил монах и не оглядываясь медленно двинулся на свое привычное место.

Мы еще немного постояли у пруда. Лата, похоже, ждала более подробного ответа. Наконец, я потянул ее за руку:

— Пошли…

У самой бухты, внизу холма с Древом, мы остановились. Я снова стал смотреть на океан, как и с Каной пару часов назад.

— Что это было? — Лата нервно вырвала руку и забежала вперед, старясь оказаться между мной и океаном. — Можно или нет? Что он сказал, я не поняла?

Я опустил взгляд и сказал:

— Да, несовместимости нет. Даже, можно сказать, наоборот.

— Правда?! — Лата вдруг мгновенно переменилось. Словно передо мной только что произошло чудо превращения одной девушки в совершенно другую. Испуганной и нервной в счастливую и живую. И эта новая девушка вдруг прыгнула на шею, поджала ноги и замолотила коленями. Из-за разницы в росте попадала она очень больно. У меня перехватило дыхание, я обхватил Лату и сильно прижал к себе, чтобы прекратить удары.

Получилось очень как-то романтично даже. Она обмякла, а потом обхватила меня и ногами. Я держал Лату словно маленькую девочку, словно милую обезьянку, которая только что нашла свою маму. И было это так… так… нежно, мило, приятно, что я поцеловал Лату сначала в макушку, потом в ушко, а затем и в губы.

28

После храма матрица сложилась словно сама собой. Может, дело в аромате Древа, а может в пережитой эмоциональной встряске, но стоило мне остаться одному, забраться в спальню и с чувством подумать о родителях, как они тут же появились внутри. Такие родные, такие привычные. Словно никогда и никуда не уходили. Просто оставались невидимыми какое-то время.

«Мам, пап, привет!»

«О, неужели Вис о нас вспомнил. Гляди-ка… А, в храме был… Хорошее дело». — Папа надолго «замолчал», видимо, ловя колебания матрицы и вникая в последние события.

«Какой ты молодец! Нашел наконец-то. Конечно, приедем», — мама не стала глубоко разбираться, заметив самое яркое и интересное для нее.

«Подожди… Тут такой бедлам у него как обычно… Приехать, конечно приедем. Но для начала знаешь что сделай?..»

«Что?» — Обреченно спросил я, уже видя подозрительные волнения матрицы и чувствуя какую-то «гадость».

«Первым делом, как снова эту свою Лату увидишь, отдай ей родовую кость».

«Зачем?»

«Тебя по башке перед храмом бить. Все равно ж…»

«Папа!»

«Сежа!» — Мы с мамой одновременно полыхнули волнами возмущения, захлестнув нарождающуюся папину «язву».

«А чего я? Разве не правду говорю? Что за времена вообще такие? Женщины мужчин ловят, а не наоборот… Впрочем, ты не переживай, это сейчас у многих так. Я рад за тебя…»

«Ты папу не слушай, — решительно подключилась мама. — Это не „сейчас у многих так“, а у всех так и всегда так!»

«Вот не надо, я за тобой долго гонялся, а потом силой в храм тащил».

«Да, конечно. А я колотила по твоей спине кулаками, кричала, едва скрывая улыбку, а сама думала только об одном, чтобы не сделать случайно больно моему дорогому Сежу да не брыкаться слишком сильно, чтобы, не дай бог, не упал и не испортил торжественность момента. Сежа, ведь сам прекрасно знаешь, что я тебя выбрала еще за год до того, как ты впервые подумал, а не влюблен ли я вдруг в эту…»

«Знаю, знаю… И чего напоминать? — буркнул отец. — И все равно я за тобой бегал, я тебя добивался. И даже свататься с костью ходил. До сих пор помню как все присели, а ты едва не…»

«И Виса еще побегает, не переживай. Судя по тому, что я успела увидеть про Лату, та еще штучка. А может и не побегает, есть такие мужчины, за которыми надо самой со всех ног нестись, а как догонишь и опрокинешь, сделать вид, что это он за тобой бежал и наконец поймал».

«Мама!»

«Ладно, ладно, не возмущайся, мы с папой просто очень рады».

«Оно и видно. Можно же как-то выражать радость мыслями вроде: „Виса, мы так за тебя рады“, а не подколами?»

«Можно, конечно, но неинтересно. Радость ты и так чувствуешь, зачем еще и мысли формировать такие же?» — Папа.

Мне и правда было хорошо, несмотря на весьма странный разговор. И от того, что получилось так легко сложить матрицу и от, того, что скоро снова увижусь с родителями вживую.

«Вы только сестренку обязательно с собой возьмите», — уточнил я, смутно уловив указание мамы дочке сходить завтра утром за билетами до нашего архипелага.

«Конечно, возьмем. Обряды сейчас редкость, а тут брат покажет хороший пример. Знаешь, как их в школе по осознанному одиночеству натаскивают… Наша, конечно, держится, но все равно страшно. Не останется семей скоро…»

«Они всегда будут, просто их станет меньше. И они станут осознаннее. Осознанное одиночество косвенно порождает и осознанные семьи…»

Мы еще немного поговорили, потом родители пошли спать, но я еще какое-то время слышал отзвуки их матриц. Они явно обсуждали меня и Лату.

У нас еще даже не стемнело. Я набрал Лату и после пяти минут обмена ласковыми словами и приветствиями спросил:

— Лати… Скажи мне честно, когда именно ты поняла, что мы будем вместе? Или когда решила, что я тебе… подхожу что ли?..

— Когда ты приходил за «электрошкой». Помнишь? Ты меня так успокоил хорошо, мы пообщались, я на тебя совсем по-другому взглянула. Не просто клиент, а такой… Да, тогда. Еще до того, как мы первый раз сходили в тот ресторан в дереве, я и подумала, что вот за Вису бы вышла по-настоящему. Но ты потом не появлялся, я и забыла немного. А когда «кто-то» написал в «Семье», то внутри так что-то екнуло, будто я знала — это именно ты. И еще когда ты перед свиданием ко мне на работу зашел. Я так обрадовалась. Когда на само свидание шла, то решила, если тебя внутри ресторана не будет, то просто развернусь и пойду домой. Я уже знала, что там будешь ты. Еще не мыслями, матрицей чувствовала… А ты?..

— Что? — Я переваривал информацию.

— Когда ты почувствовал, что мы созданы друг для друга?

— Эээ… — Я подумал, что Лата права. Что все эти удивительные совпадения, которые она истолковала как знак, знаком и были. — Ну, допустим… когда ты вошла тогда в ресторан…

— У, так поздно? — она, казалось, расстроилась. — Впрочем, это ничего. Для мужчины нормально. Мама говорит, что мужчины вообще до женитьбы не разумны и ничего не понимают. Да и после женитьбы не сильно меняются… Почему не говорить? Нет, мам, он не обидится. Он же понимает, что ты шутишь… Виса, ты же не обижаешься?

— Нет, — сказал я.

— Вот, я же говорю. А вы уже собираетесь к нам?.. Уже билеты взяли? Здорово, я так жду. Хочу познакомить… Виса, а ты со своими говоришь сейчас? Сказал им про нас?..

— Да. Они рады. Как раз пригласил только что. Но ты же говорила, что твои приедут недельки через две?

— Так они как бы просто в гости собирались, когда еще не все ясно было. А теперь, после проверки, зачем тянуть, уже завтра будут. Ждем тебя прямо к обеду. Мама что-то вкусного привезет, ты такого и не пробовал, наши яджонские блюда. Настоящие, а не как тут — только внешне похожие.

— Конечно, с радостью приеду. Может, посоветуешь, что подарить?

— Из своих поделок что-то.

— Это понятно, а что? — Меня неприятно резануло слово «поделка». — Какую именно фигурку?

— Я видела у тебя там такой аист был. Или цапля?

— Он недоделанный, впрочем, ладно, сейчас как раз и сделаю.

Мы попрощались, и я пошел в мастерскую доделывать подарок родителям Латы. Птиц вырезал очень редко, а эта лежала незаконченной уже несколько лет. Сам не знаю, почему Лата обратила внимание именно на нее. Хотя я показывал готовые и удачные игрушки.

За работой хорошо думать. Но как раз думать почему-то не хотелось, а хотелось поговорить с Каной, но она не брала трубку весь день. Наверное и в самом деле накопилось много работы, и она постоянно в воздухе. Ладно, не буду больше отвлекать, попробую еще только поздно вечером перезвонить.

Работа над подарком шла хорошо, но несколько автоматически. Не думать не получалось. Но и сосредоточиться на чем-то одном тоже. Мысли скакали с родителей на Кану, с Каны на Лату, с Латы на ее родителей, а потом и вовсе на Тару и Килана. Мелькнул Сен и Чтоли, долго маячил Дас, кивая, словно дерево на ветру…

К вечеру покрыл аиста-журавля лаком и вынес сушиться, а сам отправился к экрану. Давно в сеть не заглядывал. Накопилось много сообщений, я просмотрел все, на какие-то даже ответил.

Ближе к девяти вечера еще раз позвонил Кане, но ее телефон оказался выключенным. Наверное, налеталась за день и легла пораньше. Сходил в Мелкобухту и проверил, что катамаран включен в розетку и заряжается. Постоял у ночного берега. Пожалуй, надо как-то назвать этот катамаран. Алькана, например?..

Утром немного еще поработал над подарком-птицей и не заметил, как надо было уже выезжать. Я хотел добраться до Латы своим ходом, поэтому запас времени не помешает. Лата говорила, что ее отец разбирается в моторах. Может, посмотрит мой. Что-то он быстро садит батарею. По инструкции должен до сорока километров на одной зарядке проплывать. Он «до сорока» и проплывает. Но десять-пятнадцать — это, по-моему, очень уж «до».

До Главного опять заряда не хватило и пришлось как следует покрутить педали. В бухте на Главном попросил поставить катамаран на зарядку, а сам пошел бродить по острову, выгуливая оставшееся до встречи время.

Лата жила в небольшой квартирке для приезжих работников острова.

Я зашел и нерешительно встал в дверях. Ко мне вышли два маленьких человечка, настолько похожих, что я испугался, не двоится ли у меня в глазах. Жители яджона славились маленьким ростом и продолжительностью жизни. Я даже примерно не мог сказать, сколько им лет. Но вопрос этот, я видно, так сильно подумал, что один из человечков первым делом сказал, протягивая руку:

— Лан Лин Фудзияма. Нам с женой на двоих уже ровно семьсот. В будущем году будет.

— О!.. — сказал я. — Эээ…

К счастью, мама Латы перехватила инициативу и повела меня к столу.

Все расселись. Я полюбовался на Лату. В очередной раз убедился, что ее лучший макияж — улыбка. Странное это дело — впечатление о людях. Бывает ли оно вообще настоящим, истинным? Когда еще часто смотрел экран, помню одну передачу, где съемочная группа приехала в один из крупнейших интернатов для выпускников. Ведущая вышла в большой зал и вызвала нескольких добровольцев. Набралось с десяток девушек и юношей. Их вывели из зала, а оставшихся велели взять себя в руки и никак не выдавать своих эмоций, что бы ни происходило. Затем стали приглашать в зал по одному добровольцу. Первому показали портрет человека и рассказали о нем немного. Что это бездельник, который всю жизнь так ничего и не захотел делать. А все, за что брался, выходило так плохо, что лучше бы и не брался. Затем ведущий попросил описать человека по портрету. И добровольцы один за другим начинали находить признаки лени в глазах, безвольный подбородок, выдающий слабого и неприспособленного к жизни человека, кривую усмешку несчастного существа.

Затем вызвали добровольца, которому сказали, что перед ним портрет выдающегося ученого, который создал необыкновенно важные для всего общества вещи. И тут же молодой человек и все последующие начали находить черты волевого, искреннего человека. Усталый от честного труда взгляд и волевой подбородок, серьезность ученого, не позволяющую улыбаться даже когда фотографируют…

Помню, я очень расстроился от этой передачи. Получается, нет никакой объективности. Нет простой и понятной истины. Все зависит от слов, от нашего желания видеть что-то, на что мы уже настроены. После той передачи я снова понял, как же мне хочется полного понимания, взаимопонимания хотя бы с одним человеком во всей вселенной. Хотя бы с одним! Сделал предложение тогдашней почти-жене, и она убежала. Это еще до Тары было.

Сейчас я смотрел на милую Лати, думал обо всем этом и не мог избавиться от непонятного раздражения. Получается, сколько-то месяцев назад я эту девушку и не замечал, считая ее мелкой интернатовской невротичкой, что работает на случайно подвернувшемся месте продавца в книжном. И все в ней раздражало. И рост, и характер, и невыносимая, коробящая прямота. И вот теперь. Лата — та же. Но я знаю, что Бог, в которого я не верю, радуется от нашей встречи, что ее работа — это не случайно, это ее дело, ее мечта с самого детства, и сама она из древней семьи по-настоящему женатых родителей. И прямота ее стала интересной особенностью, небольшой рост — милой чертой, благодаря которой можно было таскать любимую девушку как ребенка и нежничать так, как невозможно, например, с двухметровой Тарой.

Так где же объективная истина, если образ одного и того же человека так легко меняется в зависимости от нашего впечатления, настроения или предубеждения?

— А истины в отношениях нет, — вдруг сказал Лан. — И если ты надеешься обрести ее после слияния, то я тебя удивлю. Даже зная человека всего как он есть, истины это не добавит. В отношениях всегда правы оба. И неправы тоже — оба.

— Как это?.. — Мы доедали десерт, и я только сейчас понял, какой он необычный и… ну, не то чтобы вкусный, но весьма оригинальный, чисто яджонский, несомненно. — Очень вкусно, просто никогда такого не пробовал.

Мама и Лата довольно улыбнулись.

— У молодежи из семей бывает такое заблуждение, — продолжал Лан, — будто после обряда в храме все будет сразу и хорошо, как у их родителей. Особенно, если дети из хороших семей. Они просто не видят другую сторону айсберга. Не видят основы, огромного внутреннего труда, который позволяет оставаться вершине айсберга на плаву и радовать своей красотой и сверканием небеса и океан, а так же льдины, чаек и пингвинов.

— Если я правильно понял, то молодые семьи — это как льдины, у которых нет глубокой основы под гладью океана?

— Можно и так сказать. Но ведь очевидно, что если наращивать только верх, без внутренней, глубинной работы, то льдина перевернется. Как это ни грустно может звучать, но если хочешь расти вверх, то на каждый метр над океаном нужно будет нарастить десять метров глубинной массы.

— Не уверен, что до конца понимаю ваш образ. Может, потому что айсберги никогда не видел вживую. — Я улыбнулся.

— Хорошо, пошли, покажешь ваш океан!

— О, кстати! Уважаемый Лан Лин, Лата говорила, что вы в моторах хорошо разбираетесь. Может, посмотрите мой катамаран, что-то он не тянет указанные в паспорте километры?

— А, да-да, дочка рассказывала как вы в ночи застряли посреди островов, и она чуть от страха не померла.

— Эээ?..

— Пойдем, покажешь…

Я шутливо помахал Лате, она подмигнула и принялась убирать со стола.

На берегу Лан потянулся, зачерпнул в ладонь воды океана и зачем-то понюхал.

— Хорошо у вас тут! Но все равно не понимаю, как можно жить без времен года?

— А вы оставайтесь, лет за пять можно привыкнуть и будет наоборот, непонятно станет, как это жить в климате, который меняется едва не каждый месяц. И одежды столько разной надо, отопление… Как вспомню детство, так… домой хочется… — закончил я неожиданно для себя. Мы рассмеялись.

— Пять лет вечного непрерывного лета?! Нет уж, спасибо!.. Хорошо, показывай свой велосипед.

Мы подошли к катамарану, и Лан быстро оказался сзади, нашел в «бардачке» коробку инструментов и уже развинчивал что-то, явно собираясь добраться до мотора.

— Ага, понятно, емкость так себе, без тестирования и не скажешь в чем дело, внешне все хорошо. Может, аккумулятор не набирает проектной емкости. Давай, прокатимся, посмотрим в работе.

Мы сели, и я повел катамаран вдоль Главного.

— Нет-нет, поехали к рифу и дальше. Хочу в океан.

Я сменил курс. Лан сначала озирался, рассматривая удаляющийся остров, потом прислушался к работе мотора.

— Подожди, а ты не крутишь что ли, когда он включен?

— Нет.

— Понятно. В общем, все хорошо с твоим мотором и аккумулятором. Просто они не предназначены для самостоятельной работы. Слышишь, на пределе гудит? Ты так за месяц его сожжешь. Моторы такого типа рассчитаны на поддержку. Ты должен крутить педали, а он просто делает это кручение легким. Вот тогда и сможете на пару с мотором проезжать положенные сорок километров.

— Ничего себе! — Я принялся крутить и услышал, как гудение сзади сменило тон, а потом и вовсе пропало. — Это жульничество же!

— Нет, обычный мотор поддержки. Надо было брать раза в три помощнее, чтобы ездить как на лодке. А еще лучше — саму лодку. Катамаран в силу своей конструкции не может быть достаточно быстрым.

— У лодки педалей нет, — сказал я довольно мрачным тоном. Мы потихоньку удалялись в океан. Крутить с включенным мотором и в самом деле было легко, в удовольствие, даже после сытного обеда.

Лан вдруг рассмеялся. Я вопросительно взглянул на него.

— Лата рассказывает словами про ваше первое свидание. В наше время никаких сетей не было, все через родителей, родственников знакомились.

— А что смешного в нашем первом свидании?

— Не в свидании. В том, как Лата рассказывает. Она у нас мастерица словами говорить. Книжный мастер все-таки.

Мы выплыли за риф, еще немного проехались и встали посреди океана. Я выключил мотор. Нас слегка качало, но Лан, похоже, не был склонен к морской болезни.

С катамарана был виден и Вис-Им, и Главный. И еще два маленьких острова. Необитаемых. На одном устроили главную мусорную свалку архипелага, а второй оставили нетронутым для туристов, которым хотелось побывать «на настоящем необитаемом острове». Внешне острова не отличались, так как берега у обоих были одинаково покрыты высокими пальмами. Помнится, кто-то мне рассказывал, что новые водители туристических паромов иногда острова путали…

Лан смотрел на острова, на океан, улыбался, постоянно слагая матрицу. И явно с удовольствием грелся на солнце, хотя мне давно хотелось спрыгнуть в воду, чтобы охладиться.

— А как это, быть в слиянии? — спросил я. — Может, лучше оставаться в… осознанном одиночестве?

— Может и лучше… — добродушно кивнул Лан. Это поразило. Я рассчитывал на возмущение, на яростную защиту семейных ценностей. На что угодно, но не на это смиренное «может».

— Но…

— Я ведь не знаю, как это прожить всю жизнь самому по себе. Как же я могу сравнить? По экрану все время что-то про осознанное одиночество говорят. Рассказывают, как это важно. Может, так оно и есть, и для людей пришло время жить именно вот так? Откуда я могу знать, если сам всегда жил в слиянии?

— Тогда расскажите, как это, жить в слиянии? — повторил я вопрос.

— Как?.. Сначала трудно, потом привыкаешь, а потом вдруг обнаруживаешь, что все равно один, хоть и вдвоем. И только иногда с тоской вспоминаешь о неизбежной разлуке. Но тут же гонишь эту мысль. И внутри наше общее сердце ждет слияния с Тем, кто никогда не умирает. Мы хотим в мир, где нет разлуки. Понимаешь?.. Пока есть разлука, мир остается миром одиночества, сколько бы лет ты не прожил в слиянии.

Мне вдруг стало тоскливо, а потом страшно. Я почувствовал, что тоска эта не моя, она откуда-то из глубины вот этого маленького человечка. Маленького снаружи, но огромного, мощного внутри. Настолько, что мой внутренний Вис не достал бы и до колена этого гиганта.

— Извини-извини, Вис! — Лан встрепенулся и чужая тоска, накрывшая меня так неожиданно, исчезла. — С возрастом объединенная матрица слишком уж разрастается. Не настолько, чтобы заметить… Его… но вполне, чтобы покрыть и видеть матрицы других людей. Мы иногда забываем об этом.

— Вы можете видеть, что думают и чувствуют другие люди, совсем чужие, не родные?!

— До какой-то степени. Совсем чужих — нет, не можем. Но иногда забудешься и вдруг смотришь, коллега начинает думать как мы, настроение перенимает, схватывает все с полуслова… Вот, значит опять забыли про блоки и накрыли своей матрицей. Ругаешься про себя и втягиваешь.

— У всех с возрастом матрица растет?

— Не в возрасте дело. Точнее, не только в возрасте. Семья должна быть семьей. Настоящей. Даже после слияния не все семьи становятся настоящими. Увы. Но если повезет, то… Когда у вас солнце садится? Я хочу посмотреть закат прямо отсюда, с океана.

— Уже скоро…

Солнце слабело, жара спадала, а мы тихо сидели и смотрели на океан. Казалось, даже Лан перестал на время слагать матрицу и сейчас, пусть и на несколько минут, был один. Но, похоже, это только показалось, потому что Лан вдруг сказал:

— Нам хорошо с тобой, Вис. Мы не против вашего единства с дочкой.

— Вам грустно из-за этого? Говорят, женатые дети перестают слагать матрицу с родителями.

— Не всегда. Грустно нам?.. Пожалуй. Особенно той нашей части, что когда-то была женщиной. А что чувствуют твои родители?

— Не знаю, они закрываются, когда испытывают эмоции, которых, как они считают, не стоит ощущать детям.

— Да?.. Как необычно. У нас так не принято.

— Кроме того, я давно уже без усилий не могу слагать с ними матрицу, поэтому, думаю, они только рады за меня. За нас то есть.

Лан как-то грустно и беспомощно улыбнулся, но ничего не сказал. Снова повисло молчание, которое здесь, посреди океана не тяготило и могло тянуться вечно, если бы не мое желание говорить. Лан — мудрый, чем-то похож на моего Старика, только серьезнее. И уж точно никогда бы не скинул меня с катамарана, даже если бы это было полезно для чего-то. Когда говоришь с мудрыми людьми, они удивительно отражают то, что сам увидеть не в силах. Это я знал по опыту, от того и не дал затянуться предзакатной тишине.

— А вы любите свою жену? — начал я, но тут же понял бессмысленность вопроса. Как можно любить или не любить часть себя? Поэтому исправился: — Вы любили жену тогда, еще до обряда?

— А ты любишь Лату? — спросил Лан, и мне в его вопросе почудилась насмешка.

— Не знаю, — я пожал плечами. Конечно, хотелось для простоты ответить «люблю», но как-то неприятно было говорить слова, которые не отражались внутри. Да еще человеку, который при желании мог чувствовать твою матрицу. — А что такое любить?

— Не знаю. Просто все теперь носятся с этим словом. Думаю, если тебе нужна любовь, то ты не там ищешь. Нет ее в слиянии. Для любви гораздо больше подходит нынешнее осознанное одиночество. Когда эмоции и гормоны заменяют душевную близость. Когда есть четкие инструкции, когда и как менять почти-супругов, чтобы сохранялись приятные ощущения любви, когда заводить детей и когда сдавать их в интернат. Все эти эмоции первых встреч и иллюзии новизны и свежести. Возвышенные мечтания возбужденного ума, неизбежно разбиваемые о живого человека…

— Нет-нет, я о другой любви.

— Какой? Если ты про ту, что в романах, тогда тебе путь к осознанному одиночеству, а если про ту, что в религиозных книгах, то отправляйся к друидам. Какое отношение имеет слияние к любви? Что такое любовь для тебя?

— Мне однажды сказала… Один хороший друг мне сказал когда-то: любовь — это то, что делает нас неодиноким.

— Красиво.

— Так как я могу сказать, люблю я Лату или нет, если мы еще каждый сам по себе? Она мне очень нравится. Но после слияния мы будем вместе, а значит, неодинокими, а значит, появится и любовь сама собой.

— Знаешь, Вис, иногда слияние делает людей гораздо более одинокими, чем само одиночество.

— Я не понимаю.

— Забудь. Если в семейной жизни и есть любовь, то лишь как невидимая основа, в реальной жизни проявляется она терпением, пониманием, уважением. Если ты видишь семью, в которой хорошо видны эти три кита, значит, есть и океан любви, из которого киты выныривают.

— Значит, вы все же любите свою жену?

— И далось тебе это слово. Нет уже давно ни мужа, ни жены. Есть мы. Мы уже давно не два человека, а один, и этот один снова тоскует от одиночества. Если же ты о какой-то там глобальной любви, да еще с большой буквы, то она, если и есть, то только там же, где и Бог.

— То есть нигде? — Я усмехнулся.

— Можно и так сказать.

— Вы не верите в Бога?

— В нашем возрасте не верить в Бога слишком непозволительная роскошь. Потому что альтернативой будет…

Тут начался закат, и Лан замолчал, завороженно глядя за горизонт. Я невольно засмотрелся вместе с ним.

— Потому что альтернативой будет вопрос, который убивает душу. Когда на закате ты со страхом и тоскливым непониманием смотришь на исчезающий свет и горизонт, который вдруг стал таким близким, потом оглядываешься назад, на отливающую красным, уже едва светящуюся дорожку, что вот-вот исчезнет, и спрашиваешь, не ожидая ответа, спрашиваешь снова и снова: зачем все это было?..

29

Домой я возвращался на катере. Катамаран оставил заряжаться в бухте на Главном. Теперь я был рад, что не решился на еще одну поездку по ночному океану. Общение с Ланом оставило какое-то странное ощущение. Мне хотелось побыть одному и просто думать. А я давно заметил, что лучше всего думается, когда тебя куда-то везут. Не ты сам едешь, а тебя везут.

Рейсовые автобусы, а особенно поезда. Можно волноваться перед самой поездкой, но стоит забраться в вагон, сложить вещи, уставиться в окно и дождаться тихого соседского «тронулись…», как все беспокойства куда-то улетучатся. Ты сидишь, смотришь на пролетающие деревья и дома, а внутри — пусто и хорошо. И можно думать. Или не думать. Потому что по крайней мере на время поездки от тебя ничего не зависит: рельсы давно проложены, поезд следует по маршруту со всеми положенными остановками…

Вот и сейчас я смотрел за борт, ловил лицом брызги на поворотах, а сам был где-то далеко-далеко. Пусть в воде нет рельс, но ощущение точно такое же: я только пассажир. Я не водитель. И осознание это знакомо превращалось во вселенское спокойствие.

Мне понравились родители Латы. Точнее — родитель. Это необычное существо с двумя телами. Настолько полного слияния я раньше никогда не видел. Ни у Старика с Уиной, ни, тем более, у моих родителей, которые и до сих пор часто спорили, пусть и закрываясь от детей. Лан с женой даже внешне стали похожи как близнецы!

Удивительно, но после нашего разговора, совсем не матримониального, я наконец-то обрел полную уверенность, что и мой поиск закончен. Я уже ненадолго связался с родителями, сообщив им дату обряда. Выбрать ее было не сложно, как раз через неделю начинался подходящий религиозный праздник.

Я вышел из катера-такси, пошел к дому и вдруг словно почувствовал его. Внутри. Что-то родное и зовущее. Интересно, могут ли неодушевленные предметы обладать матрицей? Животные, конечно, обладают, пусть и слабой. А вот предметы?

Или деревья. Вот Древо — точно обладает. Это Лата может верить, что друиды сливаются с Богом, а мне кажется, сливаются они с самим Древом, потому и становятся такие… А внутри пусть фантазируют что угодно. Бог его знает, какие глюки могут происходить, когда сливаются матрицы дерева и человека!

С каждым шагом я все сильнее чувствовал свой дом. Словно он меня и в самом деле ждал. Это смутило, я немного замедлил шаг и стал размышлять, пытаясь найти рациональное объяснение своим ощущениям.

Ну, в принципе, почему бы и нет? Наверное, предметы, дома, машины, даже игрушки могут обладать внутренней матрицей, но не своей, конечно, а отраженной. Если человек, к примеру, привязан к своему телефону как к живому существу, то предмет-телефон со временем начинает отражать матрицу человека, и создается впечатление, что телефон оживает. Начинает сам сбрасывать нежелательные звонки, выключаться или включаться когда вздумает. Набирает номера. Или вот Альвис. Кана его настолько одушевляет, что не удивлюсь, если у него тоже появилась отраженная душа. Матрица то есть. Но не его она, разумеется, а отраженное желание Каны найти близкого человека если не в почти-муже, то хотя бы в неодушевленном самолете.

Вот поэтому я и чувствую сейчас дом, как нечто родное, внутри которого самая настоящая душа, ждущая меня.

Такое объяснение успокоило, я зашагал быстрее и вскоре стоял рядом с живой изгородью. Окна в доме светились.

Я быстро прошел по двору и, открывая дверь, уже знал кого увижу.

— Кана! Как здорово, что ты тут! — воскликнул я, найдя девушку на кухне. Она сосредоточенно переливала дымящуюся жидкость из одной чашки в другую. Перед ней на столе уже стояли пять бутылочек с напитками.

— О, женишок наш прибыл, не запылился, — сказала Кана и мрачно принялась выливать готовую смесь в еще одну бутылку.

— Слушай, я так рад тебя видеть. Весь день вчера вызванивал, хотел рассказать про нас с Латой. Ты не поверишь, но так все быстро и хорошо происходит. Как ты догадалась? И ты не поверишь, что она приметила меня еще…

— Подожди рассказывать, а то разолью, — оборвала она мой эмоциональный всплеск. Я немного успокоился, глядя как девушка тоненькой струйкой старается попасть в узкое горлышко бутылки и не пролить ни капли. Хотел посоветовать воронку взять, но не стал. Воронки на столе лежали. Три штуки разных. Если не берет, значит, так надо.

Я и в самом деле был необыкновенно рад ее видеть. Так хотелось поделиться. Все эти слишком умные для меня разговоры с Ланом, непонятные намеки Даса, вихри событий и осознаний, что пронеслись через мой ум за последние несколько дней… Со всем этим хотелось поделиться. И Кана была самым подходящим другом, с которым можно было все обсудить.

— Говоришь, она приметила тебя, когда ты еще и думать не думал? — задумчиво сказала Кана, ставя бутылочку к остальным. Девушка упорно не смотрела на меня.

— А откуда ты знаешь?

— Похоже, напитки не потребуются. Я тут весь вечер варила разные. От разочарования, от депрессии, от любви, от боли несбывшегося, от обманутых ожиданий…

— Разочарование и обманутые ожидание — не одно и то же разве?..

— Не совсем… — Кана вдруг взяла одну из бутылок, налила в чашку немного и выпила.

Спустя минуту заметно повеселела и впервые за вечер взглянула на меня.

— Короче, женишок, ничего тебе из этого не треба, да?.. Разве что вон лимонного напитка без сахара, чтобы не улыбался так сильно.

— Ты чего, пьяная что ли? — изумился я.

— Не-не, просто глаза такие. Все хорошо. Сейчас. — Она помотала головой и, как будто, стала прежней Каной. — Давай, рассказывай как все прошло.

Я довольно подробно, но бестолково, прыгая с события на событие, рассказал Кане о нашем визите в храм, о поездке на Главный, о родителях Латы. Она кивала, периодически потягивая варево из разных бутылочек.

— А я тоже из нашего похода в храм пользу извлекла. Пока мы там сидели, я несколько листьев… ик… сперла. Для одного сложного рецепта надо было. Давно хотела попробовать. Интересно, друид заметил?

— Я не заметил, хотя рядом сидел. А он и подавно. Он же в храме был, внутри.

— Все он заметил, но раз ничего не сказал, значит, можно.

— Ты какая-то не в себе. — Наконец понял я. Я все, что хотел, вывалил, рассказал. Эмоции схлынули, в уме снова стало на мгновение пусто, и я почувствовал нечто настолько сильное и болезненное… — У тебя как будто боль внутри? Тоска какая-то. Что ты чувствуешь? Все хорошо?..

— Что я чувствую? — Она вдруг так посмотрела на меня, что я осекся, ловя отражения внутренней бури, краешек которой увидел через этот взгляд. — Я одновременно хочу, чтобы у тебя все было хорошо, но одновременно и не хочу этого. Я не видела твоей Латы вживую, но уверена, что уже ненавижу ее. Хотя и понимаю, что она, скорее всего, замечательная девушка. Я бы хотела, чтобы с ней что-то такое случилось плохое и, одновременно, ужасаюсь этому желанию и не позволяю себе его додумать. Мне почему-то жалко себя, и при этом я себя ненавижу, может быть, даже больше, чем Лату. Мешанина чувств, которые противоречат друг другу. И ноет все. Словно зубная боль, но где-то внутри. Зубная боль в сердце…

— Жуть какая! — Я изумленно смотрел на Кану. — Я не понимаю. Мы же вместе хотели этого. Чтобы я нашел жену, чтобы ты наконец могла опять заводить романы и почти-мужей…

Кана поморщилась.

— Знаешь, Виса… Похоже, я испытываю… ревность.

— Да ладно! — Я рассмеялся. — Папа говорит, что это только у мужчин было в давние времена, когда еще слияния не было. Да в романах про разные неудачливые пары. Не выдумывай, мы с тобой лучшие друзья. Так?

— Так.

— Не слышу уверенности.

— Как можно слышать то, чего нет. — Она фыркнула. — Я же чувствую. Если и есть определение для того, что я испытываю последние дни, то… Даже вот напиток нашла «от ревности». Выпила только что, как будто даже легче стало. Но что-то не намного.

— Но почему ты решила, что это именно ревность? Может, такое смятение от напитков Уины? Ты последнее время часто экспериментируешь с ними, а у нее многие не только на тело влияют, но и на матрицу, вот тебя противоречивыми эмоциями и раздирает. Нет?

Кана замерла и задумалась.

— А ведь ты прав! Я много чего пробовала за прошедшие пару месяцев. Точно! Такое объяснение мне больше нравится, чем притягивание древних понятий. — Она даже как-то повеселела. — Какой же ты у меня умный!.. Иногда. Хорошо, пока приторможу с экспериментами. Буду теорию изучать лучше, а не пробовать все подряд. Все-все-все! Ничего не пить. — Она отодвинула от себя ладонями все бутылочки. — А эту настоечку — в особенности.

— Это как раз та, с листьями Древа?

— Да.

Я взял запечатанный пузырек с мутно-зеленой жидкостью. Посмотрел на свет.

— И для чего этот напиток?

— Ну… допустим, для того, чтобы понимать язык зверей.

— А, тот фантастический рецепт, про который ты мне как-то рассказывала? Решила попробовать все-таки? Но… подожди… Ты же говорила, что там в рецепте сок Древа нужен?

— Да где ж я тебе его возьму? А листья — нашла. Может, получится. В листьях тоже есть немного сока, так ведь?…

Я пожал плечами.

— Пойдем в комнату. Что-то я уставший какой-то.

— Сейчас, немного приберусь.

Я вышел из кухни и устроился на диване перед экраном, но включать его не стал. Навалилась какая-то неожиданная усталость. Причем, казалось, что именно от этого короткого разговора с Каной. Вроде и ничего такого, но ощущение было, словно после трех кругов вокруг Вис-Има на катамаране. Без мотора, разумеется.

Хотел крикнуть на кухню, чтобы захватила мне чего-то бодрящего, но вспомнил горящие глаза Каны, ее путаную речь и ощущения, которые она сама не могла объяснить толком. Решил не рисковать. Все же она совсем неопытная знахарка.

— Кани, ты бы поосторожней с записями Уины, — сказал я, едва девушка появилась в комнате. — Без учителя, по одним книгам, даже деревянные игрушки сложно научиться делать. А тут искусство серьезнее.

— Это я еще два месяца назад поняла. — Кана вышла совсем другой. Не сравнить с той мрачной, излучающей темную энергию «ведьмочкой», что я застал на кухне час назад. — Как-то сама собой познакомилась со знахаркой с Главного. Она была младшей подругой Уины. Мне даже кажется, ученицей. Но сама говорит, что они подруги были. Аина со мной охотно занимается. Сначала, правда, все выпрашивала записи, но я сказала, что их нельзя выносить из дома. И она успокоилась сразу. Несколько раз в гости просилась. Как думаешь, пусть приходит?..

— Не придет. Я хоть и не в курсе всех дел Уины был, но то, что ни одна знахарка в чулан к другой не заглянет — это я знаю.

— Почему?..

— Не помню. Что-то Старик мне говорил по этому поводу, но давно, не помню, спроси лучше у своей… Хорошо, что с тобой кто-то занимается. Спокойней как-то сразу стало. Но все равно, не злоупотребляй пока напитками. Вон, еще полчаса назад от тебя убежать хотелось, а сейчас снова — моя любимая Кана. — Я ухватил ее за руку и притянул к себе на кресло. Мы обнялись, и я включил какую-то передачу. А то глупо сидеть так вдвоем и смотреть на пустой экран. Звук, впрочем, убавил в ноль.

— Мне и в самом деле легче стало, — сказала Кана. — Опять всех люблю. Опять хочу, чтобы дорогой Виса наконец женился, а я опять могла найти какого-то мужика в почти-мужья. Без секса уже столько месяцев. Знаешь, как хочется иногда, хоть плачь. Хорошо еще, нашла рецепт напитка для уменьшения либидо… — Она поймала мой неодобрительный взгляд. — Все, все, не пью больше никаких, я поняла! Да и скоро женишься, так что и не надо…

— Лата, вон, всю жизнь без почти-мужей и ничего.

— Она вообще крутая, без вопросов. Да, кстати, когда нас познакомишь?

— Когда скажешь. Хоть завтра. Неделя, следующая, конечно, будет загружена… Я же говорил, что обряд решили провести на празднике?..

— Не говорил, но я догадалась. Значит, на обряде и познакомимся. Ты же меня приглашаешь?

— Да, конечно, зачем спрашивать?

— Вот и славно. — Она как-то неловко вздохнула и прошептал: — Мне тебя будет очень не хватать, Виса…

— В смысле? Я же тебя не на обряд прощания приглашаю. Ты мой лучший друг и всегда останешься другом. Всегда сможешь прилетать, как и раньше.

— Хорошо. — Она улыбнулась, но как-то… снисходительно что ли?.. Я пытался точнее поймать ее настроение, но ничего не получалось.

— А у тебя там, среди бутылочек, нет случайно напитка, чтобы понимать женщин? — попытался я пошутить, но, похоже, неудачно.

Кана ничего не ответила, мы целых пять минут сидели молча и смотрели на тени людей, что старательно изображали какую-то драму на экране. Без звука изображение оставалось тем, чем и было на самом деле: электронными тенями без души. Со звуком, конечно, тоже души не появлялось, но она хотя бы казалась.

— Сейчас мне хорошо, Виса… Не то, чтобы я была счастлива, но по сравнению… Когда долго болеешь, а потом вдруг главный симптом проходит, то чувствуешь такое облегчение. Мне хорошо сейчас, потому что внутри нет картинок, которых не хочется видеть. А еще точнее, картинки есть, но я не хочу их порвать или замазать те детали, которых не хочу.

— Не понимаю.

— И как это замечательно. Не понимать. Не желать. Не видеть. Не хотеть того, чего не можешь.

— Говорят, в нашем мире каждый получает то, что хочет, — ляпнул я чтобы как-то поддержать непонятную беседу и уловить наконец то, что мне хотят передать.

Кана замолчала, а потом медленно, едва слышно сказала:

— Нет… В этом мире каждый получает не то, что хочет и не то, что может, а то, что хочет мочь или может хотеть…

30

Если долго чего-то ждешь, то рано или поздно наступает момент, когда устаешь волноваться и в минуту самого долгожданного события вдруг становишься удивительно спокоен. Иногда до обидного спокоен, ведь надеялся, наоборот, на пик эмоций.

Вот и сейчас, проснувшись в день нашего с Латой обряда, я открыл глаза, выглянул в окно и улыбнулся. Мне было хорошо. Неделя подготовки, безумной беготни, встречи родственников и организационных забот позади. И… словно камень с плеч упал. Тяжеленный. А точнее, тележка с кучей камней разной величины.

Хотя один остался… Всю неделю на фоне камней с более острыми гранями, этот и не замечался почти. Сейчас его тяжесть ощутил по полной.

Что-то было не так с Каной. И дело не в том, что я всю неделю не мог с ней связаться. Всю неделю по несколько раз на день, в перерывах между заботами, я отчетливо видел внутри туман, источником которого была несомненно Кана. Что с ней? Почему она не появляется? Забрала все бутылочки с напитками, что приготовила, и исчезла. Она жива, с ней все хорошо, я это прекрасно чувствовал, но вот эти мрачные тени, проступающие сквозь туман… тоски?.. нелюбви?.. разочарования?.. Туман чего?

Всю неделю мне некогда было разбираться, текущие заботы и эмоции легко перекрывали неясное беспокойство. Встреча родителей и сестренки. Их знакомство с Латой и «двухголовым» Ланом. Беготня по островам…

Сейчас все это схлынуло, и я ощущал Кану, словно она была рядом. Очень объемно, но так, что хотелось закрыться. Казалось, еще немного, и я услышу ее голос у себя внутри.

Яростно помотал головой, прогоняя тоскливые видения, и тут же сложилась матрица с родителями.

«Ты чего дрыхнешь до обеда?»

«Какого обеда, девять только».

«Готов?»

«Да».

«Давай быстрее, тут уже монах ваш петь собирается».

«Я не поеду на праздник, столько всего еще сделать надо…»

«Ладно. Ждем тебя».

Короткая беседа помогла вернуться в реальность, и я соскочил с кровати. Мы договорились со всеми приглашенными родственниками и гостями пропустить утреннюю праздничную службу в храме, чтобы посторонние разошлись, и наши семьи и друзья могли бы спокойно провести обряд слияния в относительно узком кругу. Но мама с отцом, зная, какое тут у нас замечательное древнее Древо, все же не выдержали и рано утром улизнули на первую церемонию.

Мне сейчас оставалось только обзвонить всех, с кем за неделю договаривались: привезти столы для гостей, еду (я договорился лично с бородатым хозяином ресторана в дереве, где мы познакомились с Латой, за легкие закуски и напитки отвечало наше местное кафе), арендовали парочку катеров-такси для легкого перемещения гостей между островами, договорился с Киланом о техническом сопровождении и освещении на берегу, если гости засидятся до ночи (а они засидятся). Одним словом, сейчас пока обзвоню всех, пока соберусь…

В одиннадцать праздничный ритуал в храме должен был закончиться. Я выждал для надежности еще час и только потом сел в катер, чтобы первым прибыть на место и проследить за разными деталями подготовки. Можно было этого и не делать, но хотелось чем-то заниматься. Потому что стоило отвлечься, как внутри появлялась непонятная тоска. Причем, явно не моя. Надеюсь, Кана на сегодня отложит все свои работы и прилетит на обряд, тогда все и рассосется. Видимо, что-то у нее там не ладится, а думает она обо мне, вот и передается. Тогда почему не отвечает? Пусть нет возможности прилететь, но телефон-то включить можно?..

Первый сюрприз я обнаружил подплывая к бухте около храма. Она переполнена была лодками, катамаранами и катерами. И даже несколько водных самолетов. Я встрепенулся, но только на мгновение. Альвиса среди них точно не было.

Выбрался из катера, смущенно огляделся. На берегу полно народу. Я вдруг понял, что никто не собирается расходиться после праздника. Весть о том, что вечером будет обряд слияния, как-то просочилась и никто, похоже, не собирался упускать возможности поучаствовать. Вокруг холма с Древом уже были расставлены столики, Килан с помощниками тянул провода…

Я позвонил в ресторан и увеличил заказ вдвое. Потом подумал и перезвонил в кафе и утроил количество сладостей и напитков.

Родителей не было видно, судя по ощущениям в матрице, они были еще наверху, у храма. Папа о чем-то оживленно спорил с Дасом, а мама пыталась увести его вниз.

Ко мне подбежал растрепанный парень. Я его не сразу узнал. Флейтист.

— И что? Эти типа музыканты будут играть у вас на обряде? Да они же без фонограммы ни в одну ноту не попадают! Зачем тогда нас пригласили?!

— Эээ… — сказал я. За музыку отвечал хозяин кафе. Похоже, он пригласил и дуэт флейтист-ситарист, и еще кого-то. Разумно. Музыка будет нужна веселая, особенно под вечер.

— Что «эээ»?! Они теперь будут свою попсу включать, а мы что? У нас музыка, а у них — ритмы для пляски подвыпивших обезьян. Неужели можно так?!

— А давайте вы будете с одной стороны холма играть, а они с другой? Кто хочет попсы, пойдет на одну сторону, а кто высокого искусства — к вам.

Парень что-то пробурчал, но спорить не стал и пошел к своему другу. Видимо, выбирать сторону холма. Эх, боюсь, будут они опять играть для пары-другой ценителей…

Мне вдруг так все стало тошно. Неделю дергали все кому не лень, могу я в этот день просто побыть женихом?! Пусть все идет как идет. Само собой!

Я сел обратно в катер и сказал:

— В океан!

Как ни странно, водитель ничего не переспросил, просто завел мотор и рванул от острова в сине-голубую даль. Мы плыли почти час. Острова исчезли за горизонтом. Хозяин катера приглушил мотор, и мы зависли посреди океана. Такие маленькие и незначительные.

— Спасибо… — только и смог сказать я.

— Да не за что. Я ж понимаю… — охотно откликнулся таксист. — Выдуло беспокойства-то?

— Что-то вроде того. А как понял, что надо просто в океан?

— Так оно дело не хитрое. Сам, как на душе чего неясно, сажусь и несусь куда-нибудь вдаль. Помогает. Матрицу продувает…

— Да мне вроде все ясно. Просто устал за неделю. Хочется перед обрядом побыть одному хотя бы часик.

— Это я тож понимаю. Сам когда-то едва не женился.

— Да?! И что?..

— Пришли, значит, мы с тогдашней почти-женой в госрегистрацию, а там этот сидит, давай нас отговаривать, про осознанное одиночество рассказывать. Ну и отговорил. Мы с почти-женой решили хотя бы четыре года вместе пожить. Если получится, тогда уж точно на обряд. Про четыре года нам консультант сказал. Мол, если придете через четыре года, то слова не скажу, выдам сока. А нам тогда, что четыре года, что четыре минуты, что четыреста лет. Казалось, не испытание это, а так — пшик. Не успеем оглянуться, как будем вместе навсегда… Любовь! Такие дела…

— И что?..

— Да как-то через год разлюбилось само собой…

— Думаешь, надо было тогда обряд пройти?

— Так кто ж его знает, что надо, а что не надо? Это вот тут, посреди океана, все ясно и понятно. Да и то, лишь на час. А как среди людей, то ничего и не ясно. Только смотреть остается, как жизнь тобой играет.

— …как жизнь тебя печатает…

— А?

— Книжка есть такая. Там говорится, что мы словно фотографии, которые печатают для кого-то. Открытки для фотоальбома.

— Ну или так, да…

Мы помолчали. Я смотрел на водителя катера-такси. Еще не старый, но давно не молодой мужчина. Залысины, седина, глубокие морщины у глаз. Небрежно накинутый спасательный жилет, потертый, местами даже рваный. Жилет надевался явно только для инспекторов по безопасности, а не для самой безопасности.

— Весь мир — кино, а люди в нем — попкорн, — вдруг старательно продекламировал он.

— Тоже из какой-то книжки?

— Точно.

— Мрачная, наверное?

— Не то слово. Про открытки мне больше нравится. Надеюсь, моя будет не слишком блеклой и не отправится в корзину сразу же после распечатки.

— Ну, еще есть время добавить ярких мазков!

Мы как-то неуверенно рассмеялись. Но настроение было хорошее. Задумчивое, философское. Именно такое, какое и должно быть посреди океана.

— На обряд-то поедешь?

— Да, пора. Только не гони.

— Нравится думать в пути?

— Нравится не думать…

У холма тем временем прибавилось народу. Я выскочил из лодки, благодарно кивнул водителю и тут же погрузился в праздничную суету.

На столах уже было чем поживиться, играла музыка, люди бродили и оживленно разговаривали. Меня тут же подхватил водоворот общения и понес на холм, в центр событий. Здесь были только родственники и близкие друзья. И намного спокойнее. Ощущая Древо и неподвижного монаха-друида, все невольно жались к краю холма и говорили в полголоса, едва не шепотом. То и дело кто-то не выдерживал торжественности обстановки при храме и спускался вниз, к общему веселью. Но спустя полчаса возвращался назад.

Я заметил приближающегося отца и попытался спрятаться за спинами. Это не удалось.

— Виса, я тебе серьезно говорю, мы сейчас поедем домой, если ты не собираешься…

— Папа, вон она стоит в футляре на почетном месте. Обряд будет в древнем храме, как ты хотел. Что еще?

— И что это за обряд без торжественного удара по невесте? Хотя бы символически, как положено. Просто тихонько приложишь, а потом на плечо и в храм. А? Виса… Она как раз у тебя легкая совсем… Что ты как… я не знаю. Мать, ну скажи ему!

— Папа, ну сколько раз тебе повторять? Мы пойдем за руки, без всякого членовредительства.

— Эх, не мужик ты, Виса, не мужик. Ну да, Лан Лин приедет, мы с ним еще поговорим. Может, вдвоем удастся…

— Папа!

— Ладно, ладно, не кричи у храма… — Он отошел, но, похоже, не оставил надежду провести обряд единственного сына по всем правилам, то есть так, как когда-то женился сам.

Приехала Тара. Забралась на холм и чмокнула в щеку. Потом вручила неожиданно щедрый и на редкость желанный подарок. Брусок редкого сверхтвердого черного дерева, несколько кусков чистейшей бирюзы и алмазные резцы для обработки того и другого.

Все-таки за восемь лет совместной жизни она узнала меня гораздо лучше, чем я ее.

Тара была красива. Невероятно красива. Я с трудом оторвался от разглядывания подарка и теперь не мог найти в себе силы отвести взор от самой Тары.

И вдруг поймал себя на шальной, но очень осязаемой мысли: а что если схватить сейчас свадебную кость, бухнуть Тару по голове по-настоящему, чтобы оглушить. И затащить ее в храм…

— Даже и не думай! — Тара отшатнулась и погрозила мне пальцем. — Ну и взгляд у тебя иногда. Не первый раз ловлю на себе. Прямо картина в голове встает, будто тащат меня на плече, а я кричу и вырываюсь.

— А вот возьму и огрею сейчас, дотащу в храм, а друиду же все равно. Куда денешься, выпьешь сок…

— Вот если бы сделал так, то может и выпила бы, — вдруг сказала Тара и показал язык. — Только куда тебе… Иди вон, жена будущая поднимается…

Я оглянулся и увидел Лату. Она с родителями подошла ближе и улыбнулась. Она была счастлива. И это украшало девушку намного лучше, чем одежды и макияж, которые, впрочем, сегодня тоже отличались особым изяществом и утонченностью.

Внутри что-то такое теплое появилось. Нежное. А ведь я ее уже почти люблю. Наверное. А Тару — хочу. И если бы мог вызвать из глубины древних предков, которые завладели бы моим телом и свадебной костью, то сейчас бежал бы с дикими воплями за Тарой. И, скорее всего, догнал бы и оглушил. И потащил бы в храм…

Цивилизованный Виса так не может. И, пожалуй, к лучшему, что не может. Каждому времени — свои семьи. Что за семья получилось бы из нас с Тарой? Даже страшно представить…

Но я все же попробовал представить. И тем нежнее потом взглянул на Лату. Она мило зарделась, поймав взгляд и почувствовав его искреннее тепло.

— Как вы тут? — спросила она.

— Хорошо, только муж твой будущий не собирается тебя бить, — ответил папа, который появился словно из ниоткуда. — Уважаемый Лан Лин, скажите хоть вы ему! Доброго вечера.

— Сежа! — Мама появилась так же внезапно. — Доброго вечера вам, как добрались?..

— Ну а что? У нас так было. И все радовались и смеялись. Надо соблюдать традиции. А у вас разве не было этой части обряда с костью?

Лан с минуту молчал. Чем-то он мне сейчас напоминал друида. Не внешне, конечно, но чем-то таким… Все уважительно ждали ответа.

— Не каждой радостью можно поделиться. У всех есть мгновения в жизни, когда сердце пело, а мы решили, что пело оно не потому что хотело петь, а потому что вокруг цвела сакура, или потому что мы соблюли древний обряд, или потому что любимая женщина устроилась на плече, осторожно обхватив шею… И мы хотим передать песню сердца родным людям, передавая те давние условия, которые к самой песне на самом деле не имеют отношения. Вис хочет войти в семью, ведя избранницу за руку. Запоет ли сердце при этом — неизвестно. Может, да, а может, нет. Но если он сделает так, как хочет кто-то другой, то оно точно не запоет. Кто-то хочет внести жену в свою жизнь, а кто-то — ввести. Нет плохого или хорошего способа. Есть то, к чему склонно сердце и то, от чего оно бежит. Другие люди — не мы. Не надо лишать их шанса увидеть свою сакуру и свой обряд. Не каждой радостью можно поделиться…

— Хм… — Папа на минуту задумался. — Что-то я не до конца понимаю. А если, допустим, есть универсальная радость, про которую один человек знает, а другой нет. К примеру, вот после бани выскочить на снег. Ощущения — это нечто! Это радость. Это такое!.. И вот приезжаю я на эти ваши острова, где снега-то не видели. Беру одного к себе на север, топлю для него баньку. Парю как следует, а потом говорю, а ну давай на снег. Понятное дело, что он будет руками и ногами против. Но если все же вытолкать, то он поймет кайф, а если, как вы говорите, пусть как хочет, то он просто и не узнает этой радости…

Я не услышал ответ Лана, так как родители вчетвером пошли к скамейкам, оставив нас вдвоем. Подбежала сестренка в купальнике, что-то протараторила и убежала дальше купаться. Подошли еще несколько гостей с подарками…

Я то и дело оглядывался на бухту и смотрел в небо.

— Виса, тебя что-то беспокоит? — наконец спросила Лата.

— Да так…

— Что?

— Все уже прибыли, скоро обряд, а одного человека нет. А я бы очень хотел, чтобы она была.

— Она?

— Да, Кана. Я же тебе рассказывал. Девушка, с которой мы в юности хотели слиться, но не смогли из-за несовместимости матриц.

— Не рассказывал.

— Да? Разве? — Я напряг память, но так и не смог вспомнить, говорил ли Лате о Кане. Должен был по идее.

— Позвони, спроси, может, дела какие-то неотложные.

— Так в том-то и дело, что не берет трубку. Мы с ней неделю назад разговаривали, и что-то было в этом разговоре, но я не понял. Она еще напитков уининых намешала, так что и непонятно было, где она говорит, а где напитки… Впрочем, не бери в голову. Сегодня наш день. Кстати, а ты бы хотела, чтобы я тебя внес или ввел?

— Чтобы ввел. Но исключительно после обряда и наедине! — Она засмеялась, видимо, как-то пошутила, но я не уловил юмора, и Лата, почему-то смутившись, быстро перевела разговор на другую тему:

— Она не прилетит.

— Почему?

— Я бы не прилетела, — сказала Лата, и в голосе ее почудился металл. Мне хотелось более подробного объяснения, но я решил промолчать. Лата неожиданно продолжила сама: — Ты прав, давай, сегодня не будем ни о ком больше говорить, кроме нас. Скоро сможем чувствовать друг друга по-настоящему, думаю, это поможет тебе понять женщин лучше, чем любые объяснения словами.

И это напоминание отрезвило. Я понял, что совсем скоро стану другим. Совсем другим. Двойным. Внутри все сжалось, а тут еще, как специально, встал Дас и неожиданно гулким и громким голосом сказал:

— До захода один час, пора начинать!

Всех, кроме нас и наших родителей, словно сдуло с холма. Через минуту и внизу стало тихо. Гости расселись за столы и молча принялись ждать. Когда сливаются матрицы, то всех нарывает. Пусть на мгновение, но ради этого мгновения… Почти все, кто сейчас был внизу, хотели ненадолго почувствовать, как это — быть не одному. Говорят, если оказаться неподалеку во время обряда слияния, можно ощутить матрицу мира…

Дас раздал нам ведра, и мы вшестером начали носить воду из ритуального пруда. Древо благодарно пило. И, казалось, с каждым новым ведром воды становилось довольнее.

Чем сильнее клонилось солнце к закату и чем больше воды пило Древо, тем сильнее ощущался аромат, будивший внутри неясные образы. Казалось, еще немного, и я без всякого обряда буду видеть всех вокруг не только оболочками из плоти и крови, но и душами. Оголенными матрицами. Интересно, как это — видеть другого человека изнутри? Как это выглядит?..

Нам дали знак, мы отнесли ведра к пруду и остановились, вдыхая аромат.

Дас замер, обернувшись к океану и заходящему солнцу. Мы с Латой стояли рядом, в двух метрах от друида и боялись пошевелиться. Стояли не дыша и крепко держась за руки. Чуть дальше, ближе к тропинке на пляж, так же неподвижно застыли наши родители.

— Пора, — наконец решил Дас, на мгновение прекратив шевелить губами. Повернулся и, продолжив свой нескончаемый внутренний монолог, двинулся к Древу.

Когда он был у самого входа в храм, мы встрепенулись и устремились за ним.

Монах медленно подтянулся, исчез в темном «дупле»-входе. Мы нерешительно потоптались. Я подсадил Лату вверх, а затем, безуспешно пытаясь справиться со слишком уж сильным волнением, подтянулся и сам.

Я никогда не был в древнем храме. Не считая пары младенческих обрядов, которых, разумеется, не помню. Ожидание чего-то необычного, удивительного заслонило все беспокойства и мысли. Впрочем, ожидание чуда быстро превратилось в простое любопытство: внутри дерева оказалось до обидного прозаично.

Темно, только древесные светляки медленно мигали тут и там. Спустя минуту глаза привыкли к такому освещению, и я смог немного осмотреться.

Совсем маленькая… даже не комнатка, келья. Видны были попытки монаха прибраться перед обрядом, но даже мне отлично заметно, что все вокруг просто сдвинуто к краям и кое-как прикрыто. Посреди кельи получилось свободное пространство метр на метр.

Мы стояли с Латой в этом пространстве. Я почувствовал ее руку, а потом словно и ее саму. Прерывисто вдохнул и вдруг понял, что прозаичность обстановки вокруг — обманчива! Самое главное уже начиналось. Запах сока дерева слияния кружил голову. На несколько секунд показалось, что нечем дышать. Я хватал ртом воздух, но только крепче сжимал руку Латы. Она невольно пискнула, а потом резко все прошло.

В голове полная ясность и четкие образы. Что-то внутри начинало происходить. Я закрыл глаза и увидел всех нас. Себя, Лату, Даса, родителей и множество людей внизу холма. Увидел странно. Словно тени из капель дождя. Да, точно. Исчез мир, поляна, холм, океан и небо. Осталось только нечто. Пространство. А в нем — переливающиеся фигурки людей из мелких прозрачных капель дождя. Я попробовал приблизиться к одной такой фигурке и увидел себя, перетекающего, рассыпающегося и собирающегося вновь…

— Вис!

Я услышал голос и открыл глаза, вновь обретя твердые ориентиры: я стою в древнем храме-дереве, передо мной заросший друид, протягивающий маленький, вытянутый, похожий на пробирку, сосуд. Рядом — немного испуганная девушка, руку которой я невольно отпускаю и тянусь к пробирке.

— Пей, это сок Древа, — сказал Дас.

Я взял сосуд с жидкостью и поднес к губам. Что-то было не так. Я видел в книгах ритуальные чащи для слияния. Они большие и круглые. И, самое главное, их всегда дают две и одновременно. Чтобы пара могла выпить и…

Я поднес сосуд к губам, непроизвольно задержал дыхание, чтобы хоть так скрыться от такого приятного, но такого невыносимого аромата.

И глотнул…

В пробирке было так мало жидкости, что я едва успел почувствовать вкус. А потом увидел матрицу мира…

Нет, не увидел, меня туда кинуло, а потом вернуло обратно. Но вернуло другим.

Я снова стал наблюдать причудливые танцы фигурок из дождя, но теперь эти образы накладывались на реальный, плотный мир.

— Вис, — сказал Дас. — Ты выпил первый глоток друида. И ты остался жив. Я был уверен, что так будет. Теперь ты один из нас. Ты начал свой первый шаг слияния с… Ним…

— Но…

— Все будет хорошо. В далекой Альсивии недавно родилось новое Древо Слияния. Оно совсем молодое, у него нет друида. Им станешь ты. Конечно, это не древнее огромное дерево, в котором можно жить. Оно совсем молодое. И даже сока дает пока очень немного. Как раз для тебя. Ты построишь хижину рядом и начнешь свой путь.

— Хорошо, мой учитель.

Я вышел из храма и поехал в Альсивию.

Место это оказалось удивительным. Люди так радовались, что у них появился свой собственный друид! Они не понимали, что я только-только пытаюсь понять, что со мной произошло. Людям было все равно, они относились ко мне, как к мудрому и опытному монаху, и это обязывало. Мне хотелось быстрее стать настоящим друидом. Связь с Дасом была постоянной. Стоило закрыть глаза, и я мог говорить с ним. Дас очень помогал, и начальный путь я преодолел словно на санках с горки, так легко было.

Мое Древо росло, а вместе с ним и я. Вскоре я мог видеть матрицу любого человека. Я мог утешить и подсказать. Я мог понять и объяснить. Но только одного я не мог: справиться с непонятной тоской, что росла вместе с древом и мной. Внутренняя тоска, темная бездна которой словно засасывала, стоило мне попытаться увидеть… увидеть Того, с Кем я хотел слиться.

Я был монахом уже десятки лет. Сотни лет. И вдруг я понял источник тоски. Это страх, что Там — нет ничего, и что все эти долгие столетия я пытался слиться с пустотой. Эта тоска — просто страх пустоты. И беспомощность. Неспособность подняться за пределы вот этих деревенских забот и мелких-мелких людских лужиц-матриц, в которых, словно жалкие пиявки, метлешат жалкие беспокойства, которых нет.

Но прошли еще десятилетия или столетия, я вырос и поднялся. И оказался подвешен где-то… между прудами людских матриц и той вселенской матрицей, с которой так хотелось слиться, но которой не было. Там, в темной высоте была лишь пустота, что прикидывалась вселенской матрицей. А внизу — мелкие пиявки, которым никогда не суждено выпрыгнуть дальше маленького пруда.

Океан. Безбрежный океан. Беспомощность. Пустота. Тоска. Метлешение брызг, то и дело слагающихся в образы людей. Опять тоска. Безграничная тоска, от которой вот-вот разорвется сердце…

— Вис! — Я услышал голос Латы. Она кричала. — Вис, что с тобой?!

— А?.. — Я очнулся, открыл глаза и первым делом увидел Даса, который протягивал мне маленький вытянутый сосуд с каплями сока.

Друид разочарованно вздохнул и убрал сосуд за спину.

— Ты словно одеревенел на минуту. — Лата ощупывала мою руку и пыталась заглянуть в лицо. — Что случилось?

— Все хорошо, просто…

— Ой… — Лата тихо сжалась, и я обернулся.

Дас протягивал нам две округлых чаши с соком.

— Возьмите. Я буду петь гимн слияния, когда услышите последнюю строку, глотайте сразу и одновременно.

Я взял чашу в левую руку. Лата в правую. Мы стояли очень близко. Я сжал ее ладонь и почувствовал, как девушка дрожит. Но сам был спокоен. Я еще не до конца вернулся из Альсивии…

— А можешь показать мне и этот вариант? Точно так же? — спросил я, кивнув на чашу.

— Нет. Посмотришь на него сам. Потом как-нибудь расскажешь, — ответил друид с усмешкой. И усмешку эту я не увидел в полумраке, а почувствовал. — Я же монах… Я могу показать лишь то, что пережил сам… Хочешь посмотреть два варианта, чтобы выбрать?..

— Да.

— Так не бывает. Выбирают всегда «до», а не «после». Имей смелость решиться. Научись смелости выбирать.

«Вис…» — я почувствовал нелепый, странный, едва слышный зов и снова закрыл глаза. И тут же узнал этот образ из дождя.

Тара…

Она поднялась на холм. Наплевав на правила. Просто поднялась и встала позади родителей, которым только и можно было находиться вблизи Древа в момент обряда слияния.

«Что?.. Тари…» — колыхнулся в ответ мой человек из капель.

Но Тара меня не слышала. Она просто очень чего-то хотела. Так сильно, что ее желание заслоняло все вокруг. Я немного сосредоточился и увидел танец образов: из храма выпрыгивает Вис, хватает футляр с ритуальной костью, разбивает его и бежит к ней, Таре, а она катится с холма, надеясь скрыться в океане, «надеясь» уплыть, спастись. Но Вис догоняет и хватает, прижимает крепко к себе и несет в храм, где ждет старый друид с двумя чашами…

«Прости… Тари… Я не могу стать тем, кто тебе нужен… Я не могу стать настолько другим. Люди меняются только любя. Да, если люди и могут что-то изменить в себе, то лишь любовью. Но даже любя, нельзя стать кем-то другим. Прости меня, Тари… Пожалуйста, прости…»

Дас начал гимн. Он сел, — словно врос, — у дальней «стены» и погрузившись в неведомую глубину, начал петь. Голос друида был настолько силен, густ, объемен, что казалось, будто играет музыка, а не просто декламируются слова древнего текста:

Вначале всего — лишь слово одно. И слово то — Бог, и Бога оно. И Бог был един. Всё — Он, а Он — всё. И вечность — обитель, любовь — естество. Но вот Бог увидел, что скучно Ему. И нет ничего, и любовь ни к чему. Она спит глубоко, не в силах ожить, Ведь нет никого, и кому подарить? Любовь оживает лишь в танце с любимым… И Бог разделился, и стал двуединым! Мужчина и Женщина, Бог и Богиня!..

Мы поднесли чаши к губам…

«Вис!!!»

Я увидел океан. Огромный, безбрежный, но почему-то внизу. И последние лучи заходящего солнца. Красиво-то как… А сверху — небо. Редкие перышки невыносимо белых облаков на бирюзово-сапфировом своде. И гул…

«Кана!» — Кана в Альвисе. Она летела к острову на полной скорости. В сердце вспыхнула радость, колыхнулось счастье. Словно невидимый груз пропал.

«Кани… Моя Кани, как же здорово, что ты летишь к нам. Я так волновался. Теперь и в самом деле все хорошо».

Я посылал и посылал образы, не ожидая ответа. Ведь я в храме. Наверное, из-за аромата Древа я вижу других, словно слагаю с ними матрицу. Но только односторонне…

«Вис, пожалуйста, остановись!»

«Ты мне говоришь?..» — я удивленно замер с чашей у самых губ.

«Кому же еще, ВИС! Виса… Не пей, прошу тебя. Сок не нужен для слияния. Поверь мне. Это всего лишь сок. Для слияния нужна любовь. Я… Я люблю тебя, Вис, пожалуйста, не оставляй меня!..»

«Но…»

«Разве ты не понимаешь, мы уже говорим друг с другом, как муж и жена. Внутри. Без всякого сока».

«Ну, я тут надышался просто…»

«Пожалуйста, дождись меня, Виса… Я уже почти над вами. Сейчас только развернусь, еще минута, только минута на приводнение…»

Я в замешательстве опустил руку с чашей. Потом обернулся на Лату. Она стояла и держала свою чашу, дожидаясь последнего слова последней строчки гимна. Чтобы немедленно выпить. Я увидел нежность у себя в сердце. Я увидел искренность и чистоту в сердце Латы. Я почувствовал ее ладонь…

«Прости, Кани…» — Я снова поднес чашу к губам и на последней ноте гимна одним глотком выпил сок слияния.

«Нет!»

И я увидел, что мгновение может стать бесконечным.

Я увидел, как из самолета на полном ходу выпрыгивает девушка и падает в океан, увидел, как Альвис на всей скорости врезается в ритуальный пруд. Как за долю мгновения до этого Тара с криками подхватывает родителей Латы и катится с холма. Как папа схватил маму и спрыгнул…

Удар!.. Такой постепенный — замедленная съемка одного лишь мгновения. Нос Альвиса медленно-медленно въезжает в пруд, превращая его в грязную развороченную яму. Словно испуганная этим превращением, вода медленными-медленными брызгами улетает из пруда, надеясь долететь до океана…

Храм тряхнуло. И заморозка времени внезапно прошла. Все внутри дерева пришло в движение. Заметались светляки. Даже вросший в стену Дас покатился по полу, закрывая лицо руками. Меня рвануло в сторону, рука Латы вырвалась из моей, я сжался и ударился об стену.

Все стихло. Я лежал неподвижно несколько секунд, потом попытался перевернуться, но вдруг увидел, как внутри словно начинает раскручиваться раковина огромного неземного моллюска, превращаясь в ленту из кристаллов. И каждый кристалл — окно в другой мир. В чужой мир, который прямо сейчас становится и моим. Вот смех родителей над кроваткой. А вот первый шаг. И первое падение. Вот перехватило дух от первого самостоятельного полета. А вот я встречаю… Вису… Вот целая гирлянда кристаллов, в которых в разных позах застыли два влюбленных: на берегу океана, в воде, перед столом бубнящего работника государственной… А вот мрачный кристалл…

Бесконечная проносящаяся лента с окнами шестигранных кристаллов, в которых можно было увидеть все.

«Кана!»

Я понял, что светлый кристалл настоящего полон воды.

«Вис! Я вижу тебя всего…»

«Не утони!.. О, уже дно под ногами…»

Я встала из воды и не останавливаясь побежала на холм, туда, где был я. У меня больше не было Альвиса, зато был сам Вис. И нас ждала долгая жизнь новой знахарки, наследницы Уины, и мастера по дереву. Я была счастлива…

Открыл глаза.

Светляки перестали метаться и расселись, освещая внутреннее пространство храма. Я увидел Даса, который склонился над Латой. Девушка лежала неподвижно, рядом — пустая чаша.

— Как она? — срывающимся голосом спросил я. И тут же увидел какой-то новый нарождающийся свет с готовящейся прорваться лентой кристаллов.

И еще я вдруг очень ясно, где-то глубоко внутри, увидел, что если вдруг Лата не проснется, вот если прямо сейчас не ответит мне, то я сяду рядом, закрою глаза и отправлюсь вслед за ней в неизведанное путешествие в небеса, которые только прикидываются пустотой…

Максим Мейстер, 2006–2012

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg