«Арабская принцесса»

Арабская принцесса (fb2) - Арабская принцесса [Arabska księżniczka] (пер. Елена Зима) 1937K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Таня Валько

Таня Валько Арабская принцесса

Все описанные ситуации, а также участвующие в них герои вымышлены. Всякое сходство с людьми, находившимися когда-либо или живущими постоянно в Ливии или Саудовской Аравии, случайно

© Tanya Valko, 2013

© Prószyński Media, 2015

© DepositPhotos.com / xmax5454, jeremy_reds, lenanet, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

Переведено по изданию: Valko T. Arabska księżniczka / Tanya Valko. – Warszawa: Prószyński Media, 2013. – 712 p.

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2016

© ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», г. Белгород, 2016

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

Предисловие

Дорогие читательницы, дорогие читатели, как и обещала, отдаю в ваши руки повесть «Арабская принцесса», которая является продолжением истории героинь «Арабской жены», «Арабской дочери» и «Арабской крови». В этой книге появились новые персонажи, например, знатная принцесса Ламия, судьба которой оказывает влияние на поступки главных героинь и кардинально меняет их жизнь.

В своей повести я, как всегда, вымышленные, действия героев вплетаю в реальные события. Информацию черпаю из сводок в прессе, сообщений в Интернете и телевидении – местном, саудовском, на канале «Аль-Джазира». Когда я услышала о деятельности двух арабских княжон, спонсирующих терроризм, я не могла в это поверить. Об этом сообщали как на катарском телевидении, так и в саудовской прессе. О деятельности саудовских феминисток я знаю не только из массмедиа. Я была свидетельницей акции Women 2 drive 17 сентября 2011 года, когда женщины выехали на улицы саудовских городов. Я лично беседовала с саудовскими студентками, врачами, учительницами, юристами и женщинами, сделавшими головокружительную карьеру в Саудовской Аравии, а также со знатными особами. И все же хочу подчеркнуть, что описанные мной в «Арабской принцессе» ситуации, а также участвующие в них персонажи вымышлены. Всякое сходство с реальными людьми случайно.

Очень часто в своей повести я обращаюсь к истокам ислама. Почему я это делаю? Чтобы понять арабскую культуру, прежде всего следует познакомиться с религией, на которую опирается господствующий во многих арабских странах закон шариата. Ни в коем случае я не отношусь к исламу пренебрежительно, не критикую, ибо уважаю эту религию, которую порой превратно истолковывают или используют в мерзких целях. Я отрицаю фанатичность в каждой вере – мусульманской, христианской или иудейской. Недостаток веры и ослепление ею всегда приводят к искажению даже наивысших и чистейших идеалов.

В описанном мной мире я попрошу не усматривать критики Саудовской Аравии, ведь в этой стране я провела пять долгих и счастливых лет. Традиционные арабские государства стараются по мере возможностей ментально модернизировать свое общество; процесс этот идет, но скачкообразно. В описании и оценке этой страны я не руководствовалась только своей точкой зрения, но прежде всего учитывала мнение коренных жителей, а также экспатриантов, которые подчас живут в саудовских песках по двадцать, тридцать лет. На страницах моей повести я не открываю никаких тайн: саудовская пресса пишет о множестве проблем своей родины. В газетных колонках я прочитала о том, как позорно выдают замуж девочек, о судебном процессе и наказании отца и мужа-педофила, об изнасиловании девушки из Эль-Катифа и посаженных по приговору, который (NB!) король Саудовской Аравии аннулировал, о только что открытых университетах для женщин, о забастовках и петициях саудовских феминисток и о многих, многих других щекотливых делах. Перемены требуют времени, но я глубоко верю, что придет такой день, когда я смогу получить туристическую визу в Саудовскую Аравию и поехать туда без опекуна-мужчины. Надеюсь, что в недалеком будущем женщины будут ходить по улицам Эр-Рияда, Эль-Хубара, Джидды, Мекки и Медины без черной абаи и водить автомобили. Чего всем гражданам, а особенно саудовским женщинам, желаю.

Перелом

Материнство по-саудовски

Темная ливийская ночь. Небо глубокого синего цвета, подсвеченное миллиардами звезд. С крыши водосборника, который представляет собой точку в огромном пространстве окружающей его пустыни, днем ошеломительный вид. Но сейчас можно разглядеть только редкие удаленные разбросанные пунктиры огней. Вокруг музыка природы: симфония неумолкающих цикад, одиночное попискивание диких кроликов, фырканье ежей и далекий лай собак.

– Так близко до звезд! – Марыся вытягивает руку, как бы пытаясь до них дотронуться.

– Загадай желание – исполнится.

Рашид ложится рядом на матрас и закрывает глаза.

«Какие же у него длинные ресницы!» – думает девушка, забывая о звездах, не в состоянии оторвать взгляда от друга.

– Нужно смотреть в небо, чтобы осуществилось.

Рашид, чувствуя взгляд, переворачивается на бок, подпирает голову ладонью и пристально смотрит в глаза девушке. Она любовь его жизни. После проведенного вместе времени Рашид в это свято верит.

– Уже ничего больше не хочу, – признается Марыся, а от волнения у нее сдавливает горло. – Чего хочу – рядом со мной.

Она касается его волос, которые уже успели отрасти и вьются, ниспадая спиральками и до половины закрывая его красивый лоб.

– Тот, кто находится на расстоянии вытянутой руки, – шепчет она и наклоняется, чтобы осторожно поцеловать чувственные губы мужчины. Он, однако, не отвечает на поцелуй, но очень внимательно смотрит перед собой.

– Рашид? Может, я ошиблась в том, что… – женщина стыдится своего нахальства и не хочет произносить главного. – Какая же я глупая!

– Знаешь, что нет, но…

Он повышает голос, приближается к ней и обнимает сильной жилистой рукой. Они лежат на боку лицом к лицу, их дыхание сливается, губы так близки, страстно раскрыты и готовы к поцелуям. Но мужчина – правоверный мусульманин – не хочет переходить барьер пристойности.

– У тебя есть муж, – выдавливает наконец он и отодвигается от Марыси, опрокидываясь на спину. – Я не хочу быть с тобой только в этот единственный раз – я хотел бы остаться с тобой до конца жизни. Но это невозможно.

– А ты не слышал, что можно развестись? – женщина осторожно кладет руку на его нервно подрагивающую щеку. – Муж написал записку перед моим отъездом, давая мне полное право выбора и возвращая свободу.

Произнося эти слова, она приближается и касается грудью торса мужчины.

– Так вы не были любящими супругами? Не расставались на две недели отпуска в слезах и поцелуях?

Только сейчас он осознает то, что Марыся уже некоторое время старается до него донести.

– Ну, конечно, нет! Наш брак накрылся медным тазом!

После этих слов Рашид срывается и, накрывает своим телом хрупкую женщину.

– Такова правда. Иначе меня бы тут с тобой не было, – признается Марыся шепотом.

Она не в состоянии дышать не столько от тяжести худощавого мужчины, сколько от возбуждения.

Страсть, упоение и желание охватывают молодую пару. Они впиваются друг в друга пальцами, царапают ногтями, губы пьют большими глотками любовь с жаждущих уст друг друга. Весь мир вокруг них перестает существовать. Ничто не имеет значения, только черное небо над их сплетенными телами охлаждает их холодным дождем мигающих звезд. Они касаются друг друга, исследуют друг друга… Хотят быть как можно ближе… Пребывают внутри друг друга, сплетаясь ногами, руками, и крепко обнимаются. Их тела идеально подходят, как две половинки одного плода и словно две души-близнецы с теми же желаниями и предпочтениями. Ничто их не удивляет, ничто не вызывает неловкости, они жаждали этого всегда.

Бледный рассвет застает их обнявшимися и погруженными в собственный маленький мир – небольшой, хрупкий, тесный. Розовая мгла быстро улетучивается, разогнанная теплым ветром пустыни, несущим мелкий невидимый песок. Он присыпает их тела тонким слоем пыли, укрывая наготу от приближающегося ясного дня.

Марыся закрывает глаза, свет мешает ей: она не может понять того, что ее окружает. Где она? Что тут делает? Ее разгоряченное страстью сердце почти остановилось.

До ее ушей доносятся крики и плач фермеров, стоящих вокруг, которые, как беззащитные овцы, подчиняются орущим наемникам правительства. Рашид… ее Рашид единственный сопротивляется, падает на землю, брыкает ногами и не дает себя связать. Солдаты теряют терпение, и один из них стреляет прямо в лицо молодому красивому мужчине. Единственная пистолетная пуля, выпущенная с расстояния десяти сантиметров, делает из этого красивого лица кровавое месиво. Марыся замирает, прикладывает только руку к губам, но не издает ни звука. Но перепуганные селянки визжат и в панике разбегаются во все стороны. Две короткие очереди из автомата останавливают их. Женщины падают. Одни – на асфальтированную пустую дорогу, другие – на оранжевую землю обочины, извиваясь в смертельных судорогах. В живых только две женщины с двумя маленькими девочками. Они замерли как вкопанные у живой изгороди из опунций. Через минуту они приседают на корточки, пряча в объятиях тихо плачущих девочек с косичками, перевязанными разноцветными ленточками, и опускают взгляд, не желая больше видеть разворачивающейся бойни. Наемники приказывают мужчинам повернуться к ним спинами и встать на колени. У Марыси от ужаса расширяются глаза.

«Почему это снова ко мне возвращается?! – кричит она в душе. – Я уже там была! Я уже это пережила!»

«Wallahi[1], не хочу снова, я не хочу», – повторяет она, как маленькая девочка.

Вдруг все палачи падают один за другим, застреленные невидимым карателем. Марыся едва плетется, передвигая ноги так, будто каждая весит тонну. Она хочет проститься с Рашидом, который стал сегодня очередной ненужной жертвой режима Каддафи. Девушка садится на грязную грунтовую площадку перед юношей. Находясь так близко, она боится смотреть на то, что когда-то было красивым улыбающимся лицом. Она осторожно берет его за уже холодную руку, в голове у нее пустота. «Боже мой, еще не так давно этот человек был страстным, чудесным любовником, веселым, беззаботным шутником! У него были планы на будущее и пылкие чувства, а сейчас что от него осталось? Уже ничего. Бренное тело, безжизненная оболочка», – Марыся переводит взгляд и смотрит на изувеченное лицо, и слезы сами льются у нее из глаз. Всхлипывая, она сгибается пополам и касается лбом плеча бывшего друга. «Хорошо, что, по крайней мере, он знал: после него что-то останется, ведь я ношу его ребенка, – думает она, но ее это не утешает. – Что я теперь буду делать? Как я из этого выберусь? Что будет с маленьким существом, которое у меня под сердцем? Сколько людей еще обижу своим необдуманным и позорным поступком? Какая же я незрелая, непорядочная, сопливая, распущенная девчонка!»

– Рашид, Рашид, как ты мог со мной так поступить?! – кричит она во весь голос. – Как мог уйти? Рашид, Рашид, Рашид…

Марыся выпрямляется, как струна, и прикладывает вспотевшую ладонь к губам. Девушка широко открывает красивые миндалевидные, заплаканные сейчас глаза и смотрит в темноту комнаты. Она осознает, что слышит шум кондиционера, чувствует веющий от него холод. «Неужели я это запретное грешное имя произнесла вслух? Может, я кричала?» – испугавшись, спрашивает она себя. Мокрые от ночного кошмара волосы приклеились к разгоряченному лицу. Первые сильные схватки пронизывают ее от позвоночника к низу живота. Беременная женщина выпрямляется и обнимает большой живот двумя руками.

– Что происходит? – Хамид тут же включает свет и наклоняется над разгоряченной, объятой болью женой.

– Началось, – шепчет Марыся.

– Как это? Ведь только седьмой месяц! – удивляется муж, хмурясь.

– Почти восемь, – исправляет роженица. – Но если ребенок хочет выйти, я его не удержу.

– Иди ко мне, любимая.

Мужчина распахивает объятия, а Марыся валится в них, не дыша, прижимаясь, как бедный испуганный котенок.

– Все будет хорошо. Ничего не бойся, я с тобой.

* * *

Марыся в восхищении смотрит на свою маленькую доченьку. Это необыкновенное, самое прекраснейшее чудо, в которое даже невозможно поверить! Еще пару часов тому назад ребенок был у нее в животе, а сейчас, прижмурив глазки, наблюдает за окружающим миром.

– Но она такая маленькая!

Хамид наклоняется над кроваткой.

– Если бы еще немного подождала, то, может, была бы больше. Она здорова? Я иду за педиатром. Почему здесь вообще нет врачей?!

Муж беспокоится и уже собирается нестись в дежурку.

– Если бы она родилась в приличной больнице, которых по всей Саудовской Аравии полно, а в Эр-Рияде еще больше, а не в небольшой частной клинике, где роды принимает какая-то там индуска-гинеколог, то мы были бы уверены во всем. И уход был бы на более высоком уровне.

Критикуя, Хамид кривит губы.

– Я тебя не понимаю! Подружиться с доктором и рисковать…

– Папочка, не паникуй, – охваченная нежностью, Марыся не может точно сказать, все ли в порядке с ребенком.

Муж не сдается.

– Доктор Сингх принимала роды, но, как только маленькая появилась на свет, отдала ее в руки специалистов-педиатров. Посмотри в карточку: десять пунктов, все на своих местах.

– Да ты посмотри, только пятьдесят два сантиметра и три с половиной килограмма! Ты знаешь, сколько ей не хватает до нормального, доношенного ребенка?! – Мужчина практически рвет волосы на голове.

– Хочешь испортить мне радость самой чудесной минуты в моей жизни?! – Марыся осторожно садится и, нервничая, повышает голос. – Мог бы свои ничем не обоснованные опасения оставить при себе?!

– Но почему она не плачет?

Хамид, сбитый с толку и раскаявшийся, тяжело устраивается в большом кресле, стилизованном под времена Людовиков.

– А-а-а-а!!! – Марыся взбесилась не на шутку. – Хочешь, чтобы плакала, так она сейчас начнет, да еще вместе со мной!

В возмущении она падает на подушки, подвигает поближе к своей кровати колыбель новорожденной и протягивает ребенку палец, который тот сразу же цапает.

– Ну у нее и хватка!

Она улыбается с умилением, а немного успокоенный Хамид подвигается к своим любимым девочкам, кладет подбородок на изголовье и впитывает каждое движение, каждый взгляд маленькой дочки.

– Ну, свояк отмочил! – взрывает Дарья тишину и спокойствие.

Она врывается в помещение, словно буря, и в первую очередь раскрывает рот, глядя на интерьер больничных апартаментов.

– Я от тебя хренею! Для чего это все?!

Она носится по палате.

– Три комнаты, две ванные, кухня?! – выкрикивает она, поднимая брови. – Ну, у тебя, сестра, и ложе, я не могу!

Она плюхается в ногах Марыси и подпрыгивает на попе, как ребенок.

– Больничную кровать закрепили в прочном деревянном корпусе – так можно болеть! И деревянные шкафы! Ого! Вы видели этот телевизор? LCD и большой, как корова! Какая же у него диагональ?

– Пятьдесят пять. – Хамид жестко смотрит на девушку.

«Зачем она пришла? Посмотреть на больничные апартаменты?» – скептически думает он, но не произносит вслух, это ведь единственная любимая сестра жены.

– Дарья, ты что-то потеряла? – стараясь сохранить серьезность, говорит Марыся по-польски.

– Можно смотреть фильмы на проигрывателе blu-ray. У тебя же есть диски. Если останешься дольше, я принесу. В принципе можно бы здесь провести каникулы. Знаешь, Марыся, что у тебя к тому же еще есть гостиная? Там, как в богатом доме, кожаные диваны, кресла, скамьи. Отдельно – столовая со столом, может, на десять персон. Свободно можно принимать гостей и устраивать вечеринки!

– Представь себе, я в этой клинике с другой целью, – шипит Марыся сквозь зубы.

– А-а-а, у тебя уже есть ребенок? – девушка наконец подходит к колыбели новорожденной.

– Я таких маленьких детей боюсь, – немного успокоившись, признается она. – Откуда они пришли, откуда взялись, какие у них воспоминания…

– Не становись за головой ребенка, а то он будет косить!

Молодые родители подскакивают, слыша повелительные интонации голоса.

– Доченька любимая, какая же ты измученная!

Дорота, которая, наверное, пришла с Лукашем, принесла большого розового медвежонка, сидящего на парукилограммовом свертке с шоколадками. Она подбегает, но не для того чтобы поцеловать Марысю. Подарок она сует в руки зятя, а сама сразу зависает над ребенком.

– Какая же она красивая, какая чудесная, какой у нее умный взгляд, а ей всего лишь пару часов. А какая сильная!

Ребенок, наделенный врожденным хватательным инстинктом, тотчас же сжимает тонкий палец бабушки.

– Что-то необыкновенное!

Хамид уступает восхищенной теще место в кресле и, наблюдая ее восторженное поведение, довольно улыбается. Конечно же, его доченька самая красивая на свете, только ничуть не похожа на папу. «Ничего, – думает он. – Лишь бы была здорова. На Марысю она тоже не похожа. Я даю – моя жена принимает…»

«А может, ее подменили?» – паникует он, а сердце у него выпрыгивает из груди.

«Нужно будет сделать тест на ДНК. Да, разумеется!» – решает он.

– Ты посмотри, маленькая Надя просто вылитая моя мама, – развеивает Марыся сомнения мужа.

– Знаешь, я тоже родилась такой же рыжеватой блондинкой, – смеется Дорота сквозь слезы. – Я не могу, я – бабушка!

Она выбегает из комнаты, заливаясь слезами счастья.

– Но разрез глаз от отца, миндалевидный, восточный. Это – в вас.

Лукаш чувствует себя глупо, поэтому решает порадовать молодых родителей.

– Только они голубые, ха! – Дарья безжалостна.

– Какой же красавицей она вырастет! Ох! – новоявленная бабушка мгновенно привела себя в порядок и с красным носом подходит к семье. – Копна рыжих вьющихся волос, голубые глаза, как бриллианты в черной оправе, и все это – к смуглой коже.

– Очень смуглой, – подключается Хамид, подставляя светлую ладонь к смуглой ручке новорожденной. – Даже Мириам светлее, не говоря уже о тебе.

– Это в семью отца Марыси, Ахмеда, – быстро поясняет Дорота, а ее взгляд становится очень серьезным и сосредоточенным. – Ее тетки, Малика и Хадиджа, были очень смуглыми.

– Я вижу, что и носик их достался, – смеется она. – Ребенок – это такая смесь! Черты лица оформятся только через пару лет. Я думала, что в нашем Адаше от меня только амулет, а сейчас сын все больше становится похожим на меня.

Лукаш обнимает Дороту.

– Однако. На пластику этого горбатого носяры уже сейчас нужно собирать, – Марыся осторожно проводит по маленькому личику доченьки, а та забавно морщится и фыркает, как котенок.

– Дорота, ты не считаешь, что Надя слишком маленькая? Прошу, скажи мне, – пробует избавиться от своих опасений Хамид, – почему она родилась преждевременно?

– Ей надо было торопиться выйти в этот мир.

Медово-сладко улыбается бабушка.

В эту минуту как из-под земли вырастает знакомый доктор, принимавший роды, – госпожа Сингх.

– Здравствуйте. Прошу ни о чем не беспокоиться. Дети подчас рождаются даже на шестом месяце, и тогда это уже проблема, так как не все органы работают правильно и новорожденные должны какое-то время находиться в инкубаторе. Но уже в семь или восемь месяцев все как должно быть. Ребенок остается в животе матери до девятого месяца только для того, чтобы окрепнуть, вырасти и… замучить женщину окончательно, – шутит она. – Ваша малышка по росту и весу в норме. Только нам, взрослым, кажется, что новорожденная чересчур мала. Какой же большой она должна вырасти у этой бедной мамы? И какие бы у нас были проблемы с появлением на свет, правда? – обращается она к Марысе. – Как мы себя чувствуем, все в порядке? Что-нибудь болит?

– Немного, внизу… – покраснев, женщина опускает взгляд: она не хочет прямо говорить о промежности.

– О любом дискомфорте прошу сразу информировать. Сейчас пришлю сестру с лекарством. Мы не должны терпеть. Боль – это зло, я уже в этом убедилась.

– Да, спасибо.

– Эта деваха не знаю кому и что хочет доказать! – не выдерживает Дорота, а доктор выходит улыбаясь.

– Мама, не говори таких вещей, по крайней мере, не перемывай мне кости при чужих.

Мать и взрослая дочь начинают говорить по-польски. Дарья включает компьютер в углу гостиной. Мужчины садятся у маленького кофейного столика, не желая мешать женщинам.

– Кто хочет кофе, чаю или чего-нибудь холодного? – спрашивает Хамид, взмахом руки указывая на медсестру-филиппинку, которая застыла у двери и ждет приказаний.

– Я – шампанское. В конце концов, я тетка! – первой подает голос Дарья.

– Хорошо, возьмем для всех саудовское шампанское. Я – кофе, кто-нибудь еще? Наверное, не сплю уже вторые сутки, – вздыхает мужчина, проводя рукой по спутанным волосам.

Действительно, он выглядит неважно: черные круги под глазами, щетина на бледных запавших щеках.

– Чувствую себя, будто сам родил, – смеется он тихо.

– Тяжело ей было? – спрашивает Лукаш, гладя себя по лысине.

– Друг, двадцать семь часов! Мучение!

– А я разве не говорила тебе? Чтобы нормально родить, по-человечески, нужно пойти в родильное отделение или взять обезболивающую мазь, или позволила бы сделать себе кесарево сечение.

Дорота после начального восхищения бутузом сосредотачивается на изнуренной дочери.

– Мама…

– Не знаю, кто тебе нарассказывал глупостей, что роды – это что-то прекрасное и лучше всего рожать естественным путем, – не дает себя прервать она. – Идиотизм! Какой современный и хороший гинеколог все еще будет рассказывать небылицы на тему вреда медикаментов?! Доктора часто уговаривают женщин, чтобы те испытывали природную боль при родах. Но эти чудные советчики преимущественно мужчины, которые о чувствах женщины, дающей жизнь ребенку, не имеют ни малейшего понятия. Но ты ведь была под опекой прекрасного доктора Сингх? Это она тебя убедила? Не могу в это поверить!

Дорота пыхтит после произнесенной тирады.

– Это было решение мое и Хамида, – говорит Марыся по-английски и настолько громко, что муж обращает внимание на ее слова. – У тебя, мама, трое детей, и ты твердишь, что роды – это пакость и ужас?! Ну, знаешь! Не ожидала от тебя!

– Да, роды и смерть Господу Богу не удались. И никто не изменит моего мнения.

Над этими словами Хамид задумывается и согласно кивает головой.

– Все, что связано с огромной, невообразимой болью, не вызывает у меня радости. Как первый шаг человека в жизнь, так и последний – ужасны. Смотри, какая Надя замордованная! Только спит! Была ли ты счастлива, чувствуя спазмы, разрывающие тебе живот и поясницу? Пожалуй, нет, потому что все же вышла из той ванны с гидромассажем, перестала кататься на надутых мячах и вдыхать благовония, слушать расслабляющую музыку и попросила обезболивающее. Могла бы себя освободить от двух часов мучений и сделать это сразу.

– Хорошеньких двух часов! – не выдерживает Хамид. – Пожалуй, все двенадцать, если не больше.

Марыся, нервничая, ломает пальцы.

– К сожалению, я была вынуждена принять такое решение, потому что, черт возьми, не могла ее вытолкать, а воды были уже зеленые…

– Что?!

Мать и сестра на пару таращат глаза.

– Направили меня кесарить, но дали двойную дозу провокации. Это был последний шанс.

– Зеленые воды?! – верещит Дорота буквально как сумасшедшая. – Дарья, прогугли это быстро, я тебя прошу! Черт возьми, ведь ребенок должен плакать и есть, есть и писать, плакать и делать кучки, и еще раз есть, и так по кругу. А она чрезвычайно спокойна!

Хамид подхватывается. Лукаш топчется на месте, не понимая, что предпринять. А сумасшедшая бабка начинает разворачивать пеленки новорожденной. Только и ждущая сигнала медсестра подскакивает и двумя ловкими движениями убирает новорожденную. Разбуженная Надя начинает попискивать, с каждым разом все громче и громче, пока не заходится в судорожных всхлипываниях. У всех через минуту в ушах лопаются барабанные перепонки.

– Зеленые околоплодные воды могут говорить о кислородном голодании ребенка или о том, что он сделал первую кучку, так называемую смолку, – перекрикивает Дарья, читая информацию из Интернета.

– Так, собственно, мне и говорили. Попросту обделалась от усилий и от страха. К сожалению, мне в какой-то кретинской панике не дали права голоса.

Марыся почти плачет. Она ведь сама очень обеспокоена цветом вод и здоровьем ребенка.

– В конце концов, кто бы меня слушал! – наконец вскрикивает она жалобно.

– Ты уже кормила маленькую?

Дорота ни на что не обращает внимания. От возбуждения ее зрачки расширились настолько, что почти закрывают голубую радужку.

– Мама, ты что-то принимала? – Марыся внимательно к ней присматривается.

Медсестра берет новорожденную. Одной рукой – под голову, другой – под попу и подносит крошку к полусидящей Марысе. Молодая мама не знает, как должна принять дитя. Но в конечном итоге Надя оказывается у нее на руке, и головка ее опасно запрокидывается.

– Оставьте в покое мою несчастную внучку! – подскакивает Дорота, как тигрица, бедром отстраняет филиппинку и быстро хватает малютку. – Вы что, хотите ей шею скрутить?!

Она выкрикивает дрожащим голосом и выглядит так, будто сейчас выскочит из кожи. Быстро берет цветную квадратную тетровую пеленку, складывает ее пополам, заворачивает новорожденную в тугой сверточек.

– Сейчас можешь ее даже подбросить, – говорит она, тяжело дыша. – Накорми же ее в конце концов!

Хамид с Лукашем понимающе смотрят друг на друга и выходят в красивую гостиную.

– Ну и что? Прилагается такая комната.

Хамид едва улыбается, радуясь, что поляк оказался тактичным и покинул помещение, когда жена обнажила грудь. Лукаш все понимает и вполне в состоянии принять, ведь в конце концов он не отец Марыси, а отчим. Пожалуй, даже в европейских реалиях это было бы неловко. А тут, в Саудовской Аравии, совершенно невозможно, чтобы мужчина не из семьи смотрел на наготу арабки. «Ух, – тяжело вздыхает Хамид, потирая лоб. – Быть отцом, наверное, нелегко. Это какое-то сумасшествие, которое охватило всех. Это невозможно выдержать».

– Дорота в последнее время очень нервная, – словно читая мысли саудовца, Лукаш оправдывает жену и старается все объяснить.

– Она всегда была очень чувствительная и ранимая: женщина пережила ужасные испытания… – грустно говорит он. – Но после возвращения из Ливии, после месяцев арабской революции, в самой гуще борьбы, стало еще хуже. Тяжело на это смотреть. Я иногда не знаю, что делать, – жалуется он.

– Я знаю: она имела несчастье быть в неудачном браке. У нее отобрали детей, за которых позже пришлось бороться. Понимаю также, что поэтому она так ненавидит арабов. Она нарвалась на бракованный экземпляр, – упрощает дело Хамид.

– Но ведь злые люди встречаются везде, во всем мире! Я читал о том, что в Швейцарии один отец два года держал в подвале несовершеннолетнюю дочь и приставал к ней. Множество поляков или русских пьют и бьют свои семьи, не говоря уже о изнасилованиях детей. В Чехии один парень вначале позабавился со своей шестилетней дочкой, а когда дело предали огласке, утопил ее в озере. Чудовищно замучил жену, а потом повесился сам, – рассказывает он прочитанную и потрясшую его историю.

– Таких примеров множество, – соглашается Лукаш. – Когда случается трагедия, у человека есть шанс из этого как-то выбраться. Но Дорота пережила ад многократно, сотни несчастий ее постигли. Это тяжесть, которую невозможно поднять в одиночку! Когда мы встретились в пустыне, она, собственно, бежала из своей ссылки в Сахару, где ее удерживали в бедуинском селении два года и использовали как рабыню. А под конец хотели выдать замуж за умственно отсталого пастуха.

– Я не знал, – саудовец внимательно смотрит в голубые глаза собеседника. – Мириам не много рассказывает о своих испытаниях и о семье. А если она не хочет, то я и не настаиваю. Это все из-за ее отца?

– К сожалению, да. Это он забрал у матери дочерей. Потом, стараясь избавиться от нее, вывез к своей далекой родне в пустыню. Он был араб… – слишком поздно сообразил Лукаш, прикусывая язык.

– Я уже тебе говорил, что это не зависит от нации или страны. Во всем мире есть мерзавцы, убийцы и подлецы! – быстро парирует Хамид, не обращая внимания на расистскую реплику собеседника.

– Да, я согласен с тобой! – поляк взвинчен, оттого что вспомнил обиды, которые испытала его любимая жена. – Но за мужчиной-арабом, пусть он и прохвост, стоит шариат[2], который дает парню полную власть над женщиной и семьей и делает его безнаказанным. Sorry, что это тебе говорю.

– Что ж, наверное, ты прав.

Саудовец не чувствует себя обиженным, потому что читает газеты, смотрит телевизор, следит за сообщениями в Интернете и знает, где живет и что вокруг него творится. Но сейчас он очень измучен и не хочет слышать о щекотливых делах, трагедиях и несправедливости, пусть даже они касаются его семьи.

– Позволишь, я приму душ?

– Окей, когда принесут напитки, как-то их разолью. Отдохни. Извини, что именно сегодня затронул такую трудную и деликатную тему, – кается Лукаш, глядя на посеревшее лицо зятя. – У меня не хватило такта…

Из соседней комнаты до ушей мужчин доносятся очередные крики. На этот раз как Дороты, так и Марыси с филиппинкой под аккомпанемент плача новорожденной.

– Что же это за дебильная обезьяна! – орет Дорота во все горло, когда видит, как якобы высоко квалифицированная няня, горстью обхватывая маленькую головку новорожденной крохи, с силой разворачивает ее к груди молодой матери. Потом пихает и прижимает ее к соску.

– Проваливай отсюда, на дерево, хватит! – новоиспеченная бабушка не владеет собой и кончиками пальцев бъет медсестру по руке.

– Мама!

Марыся всхлипывает, даже уравновешенная свиду Дарья подскакивает к кровати.

– Вы что, все с ума сошли? – девушка старается прекратить хаос. – Ты, филиппинка, imszi barra[3]. Мама, иди что-нибудь прими и расслабься наконец. А мы здесь спокойно подчинимся закону природы.

Дарья впервые с начала визита вмешивается в дела, связанные с новорожденной.

– В конце концов, все мы млекопитающие, а маленькая должна просто схватить.

Надя, слыша спокойный голос, утихает и открывает заплаканные глаза.

– Мадам, господин меня нанял. У меня подписан контракт на три года! – филиппинка не признает себя побежденной, так как у нее из-под носа уплывают огромные деньги.

– Ты у нас уже не работаешь, – говорит Марыся театральным шепотом.

– Но…

– Imszi barra! – говорит Марыся по-арабски, как и ее сестра, и улыбается себе под нос.

– Что происходит?

Хамид заглядывает через приоткрытую дверь.

– Sir, мадам приказывает мне отойти, а я ведь ответственна за ребенка…

– Я говорю ей не отойти, а убираться, причем с подскоком! – у Марыси от истерики дрожит голос.

– Окей.

Арабский мужчина боится криков жены. Мгновенно он хватает медсестру за больничную белую одежду и тянет в соседнюю комнату.

– Вернешься в больницу короля Фейсала, – сообщает он ей тоном, не допускающим возражений.

– Но, господин, сейчас меня туда уже не примут!

Маленькая женщина сгибается пополам и начинает беззвучно плакать.

– Если я ушла, то уже конец. Должна буду вернуться на Филиппины. Господин! – причитает она.

– Если не туда, то я найду тебе работу где-нибудь еще. Если моя жена сказала, так и будет. Нужно было больше стараться.

Он выпихивает девушку через запасной выход, а та, закрывая дверь, оборачивается и несколько раз плюет на ручку и бормочет какие-то слова. На ее лице – бешенство.

– Будьте прокляты, паршивые саудовцы и ваши семьи тоже! – шепчет она, срывая чепец с головы, и убегает.

Сестры одни. Марыся очень неумело, но чрезвычайно осторожно пододвигает личико маленькой дочери к набухшей уже груди. Надя перестает плакать и крутит головкой во все стороны, открывая маленький ротик, стараясь захватить сосок. Наконец ей это удается.

– Браво, племянница! – Дарья просто подскакивает и хлопает в ладоши.

– Ой, ах! Wallahi…

Марыся едва дышит.

– Что такое?! – сестра беспокоится, но не знает, чем может помочь. – Что происходит?

– Ну, это же присоска! – молодая мама улыбается сквозь слезы. – Я читала, что… ох!

Она хватается рукой за нижнюю часть живота.

– Что, расскажи же, что происходит?

– Матка сокращается. Я не думала, что это будет так хреново.

Марыся улыбается, довольная, что помнит грязное словечко по-польски.

– Сестра, не ругайся при ребенке.

Успокоившись, Дарья присаживается на табурет, упирая подбородок на сплетенные пальцы рук, и смотрит умиленным взглядом на новорожденную.

– Это чертовское чудо… извини. Прекрасное чудо, невообразимое.

Она дотрагивается двумя пальцами до рыженького пушка на голове девочки.

– Тебе уже лучше? – спрашивает она сестру.

– А тебе?

– А что такое?

– Не прикидывайся, малая, я все вижу. С момента появления ты ведешь себя паршиво. В чем дело? Ревнуешь?

Марыся понимает сестру, потому что в ее жилах течет та же кровь. Обе настроены на одну волну.

Однако выглядят совершенно по-разному. Одна белая, как молоко, блондинка, типичная славянка, а другая смуглая, волосы у нее темнее. Она больше арабка, чем полька.

– Почему ты ревнуешь? – настаивает Марыся: ей жаль сестру.

– В общем, нет.

Дарья выпрямляется и сжимается, как маленькая обиженная девочка.

– Врать, так это мы, а не про нас, – смеется Марыся, хватая рукав рубашки и притягивая обиженную девушку к себе. – Садись здесь, возле меня. В чем дело? В том, что мама помешалась на внучке, что она слишком ее любит? Опасаешься, что тебя отодвинет на второй план, что сейчас хочет находиться только со мной и малышкой? Говори уже, не держи это в себе!

– Ну, да.

Дарья наклоняется и осторожно кладет голову на ноги сестры.

– Не будь дурочкой, сердце матери – это бездонный колодец. В нем хватит чувств для всех детей. Даже когда появятся новые дети, старшие никак не пострадают.

Марыся свободной рукой гладит сестру по тонким ровным волосам.

– Я из-за глупой ревности испортила себе часть жизни…

Уже более умело она прикладывает ребенка ко второй груди и смотрит невидящим взглядом в пространство.

– Если бы только захотела, уже подростком бы воссоединилась с семьей и жила в спокойной, нормальной стране, где нет мятежников, террористов и где мужчины не дискриминируют женщин по извечному закону. Не участвовала бы в войнах, насилии и других ужасах, которые, к сожалению, пришлось пережить.

– Как это?

Дарья вытаращила глаза, совершенно не понимая, о чем говорит сестра.

– Просто так получилось, что ты не пришла на свидание, на котором мама могла нас забрать.

– Все говорили, что она умерла, – шепчет Марыся, словно уходя душой и сердцем в те времена. – Я не знала, что именно будет на празднике Святого Николая и что там организовали, чтобы передать нас матери. Когда она появилась, будто с луны свалилась, это выглядело так, словно интересовала ее только ты, а меня она послала в жопу! – вырывается у женщины, и она тут же прикрывает рот рукой. – Так, во всяком случае, я тогда думала. До конца жизни не забуду событий того страшного дня, когда с тетей Самирой произошел несчастный случай, после которого она впала в кому. А ты, моя маленькая сестричка, исчезла. Тетка Малика хотела мне что-то рассказать уже перед своей смертью, но не смогла. Все это время она скрывала правду. И утащила ее с собой в могилу.

Выдавая секреты, которые хранила столько лет на дне души, Марыся даже вспотела. Больничная рубашка приклеилась к спине.

– Я была страшно зла на маму! И безумно ревновала ее к тебе, потому что (в соответствии с тем, как я тогда думала и какие делала выводы) она хотела взять только тебя, выбрала тебя, любила тебя, а меня оставила, бросила… Сейчас я знаю, что все было иначе! Сколько же она должна была вытерпеть, сколько времени и денег стоило ей снова отыскать меня в Триполи! Боже мой! А тогда я, глупая коза, была, пожалуй, примерно в твоем возрасте и не захотела поехать с ней. Собственными руками уготовила себе тяжелую судьбу.

– Марыся, моя любимая!

Дарья вытирает внешней стороной ладони ручеек тихо стекающих слез из уголка глаза сестры. Сестры тяжело вздыхают, подавленные серьезностью признаний. Сытая Надя спит на руках Марыси и тихонько посапывает.

– Знаешь, как только ты появилась, я как с ума сошла. Вообще-то я не ревновала к тебе, потому что безумно тебя люблю. Но со времени вашего отъезда в Ливию мама сильно изменилась, отдалилась… – неуверенно говорит Дарья. – Ты сама в конце концов видишь, что творится. Мне она ничего не говорит, а ведь я уже не ребенок. У вас свои тайны, свои дела, а я в стороне. Сейчас, когда родился этот чудесный ребенок, я вообще могу удалиться. Знаешь ли ты, что мама, собираясь к вам в больницу, сказала мне, что если я буду так копаться, то могу остаться дома?! Вообще я здесь не нужна! Потому что кого может заинтересовать такой человек, как я, когда… – замолкает она, сильно трет лоб рукой и под конец пару раз глубоко вздыхает.

– У мамы свои тайны, которыми она со мной тоже не делится, – шепчет Марыся.

– Не думаю, чтобы она кому-нибудь что-нибудь рассказала, даже Лукашу, – подводит итог Марыся. – Поэтому все так, как есть. Маму нужно подлечить…

При этих словах дверь тихо открывается, и в комнату на цыпочках входят Лукаш и Хамид.

– Да, мои господа, маму нужно подлечить, но не знаю, какой психиатр справится с этим и выдержит. После первого сеанса он по собственному желанию заточит себя в больнице или застрелится, – грустно улыбается Лукаш.

– О, все уже вместе! Семья в комплекте! – врывается в гостиную Дорота с шумом и снимает черную абаю[4].

– Сейчас уже вся. – Муж обнимает ее и почти силой притягивает к кровати Марыси. От Дороты несет сигаретами, она мелко дрожит всем телом.

– Все в порядке, любимая?

Лукаш с беспокойством оглядывает жену.

– Никто не кричит, не плачет? – Мать скептически кривит губы. – Видно, меня тут не было.

Мгновенно обернувшись, она надевает плащ и выходит. Оставшиеся смотрят друг на друга с удивлением, не понимая, что делать. Лукаш выбегает вслед за разнервничавшейся Доротой.

* * *

Молодая мама с ребенком покидает больницу через три дня, хотя, конечно, могла бы там находиться и целую неделю. Люкс, удобства, которые ее окружали, были очень приятны.

Она не должна была ни о чем беспокоиться, все подавали под нос. Как только она нуждалась в помощи, то звонила в дежурку медсестер или докторов, которые прибегали через минуту. Но Марыся твердила, что все равно не как дома и уже пора наладить жизнь по-своему, задать ей новый ритм.

– Если ты уволила квалифицированную няню, то кто тебе поможет с малышкой? – беспокоится Хамид, видя неудачные попытки жены перепеленать новорожденную. – Может, попробуем взять кого-нибудь другого?

– У меня есть прислуга Нона, и я сама хочу заняться собственным ребенком. Поверь, мне не нужен тот, кто распоряжался бы у меня, словно у себя дома.

– А что будет с кормлением?

Муж наблюдает упорные старания Марыси, у которой, к сожалению, не прибыло молока в достаточном количестве.

– Я должна буду прикладывать Надю к груди так часто, как только она будет хотеть.

– Это значит постоянно.

Хамид замолкает и смотрит на заплаканное личико дочери, которая пытается высосать из маминой груди хоть каплю и очень нервничает от того, что ничего не течет в ее пустой животик.

– Я буду сцеживать молоко этим прибором.

Марыся тяжело вздыхает, поднося устройство с присоской и помпой.

– Доктор сказала, что, когда маленькая чертовски проголодается, ее можно будет докормить из бутылочки.

– Ты же знаешь, что полезнее всего натуральное кормление. Или я могу еще что-нибудь предложить?

Хамид спрашивает неуверенно, но Марыся согласно кивает головой.

– Когда у женщины нет молока или его не хватает, у нас обычно нанимают кормилицу.

– Ну что ты?! Какая-то чужая баба будет кормить моего ребенка?! Вшивая индуска или больная СПИДом филиппинка?! – возмущается молодая мама.

– Любимая, такую кормилицу можно обследовать, вшей уничтожить…

Хамид улыбается, его веселит подход жены к делу.

– Ты уже точно кого-то нашел.

Марыся вздыхает, хоть в душе и признает, что не будет плакать, если кто-то другой будет давать прожорливой малышке грудь.

– Жена нашего водителя две недели назад родила мальчика.

– И она будет кормить вначале своего, а потом остатки молока давать нашей Нюне?

– Нет, ее ребенка выкармливала бы другая женщина, а она будет исключительно в распоряжении Нади. Что ты об этом думаешь?

– И они идут на такие условия?

– Конечно! Женщина получит такой же оклад, как и ее муж, плюс полное обеспечение, чтобы молоко было хорошего качества. Она также будет у нас жить, чтобы помочь тебе с малюткой, вставать к ней ночью…

– А что же со мной, с моими большими сиськами?

Марыся все же злится. Она ревнует к чужой бабе, которая будет прикладывать ее ребенка к своей груди.

– Ты будешь так же стараться: удастся – хорошо, а нет – значит, нет. Бывают случаи, что у женщин с большим бюстом, как у тебя, нет молока, а те, у которых нулевой размер, превращаются в ходячие молочные фабрики. Ничего не попишешь.

Муж нежно гладит ее по голове.

– Говорят, что нужно есть конфеты с анисом и пить много чая с молоком.

Видно, что молодая мама не сдается.

– Окей, пробуй все. Женщины из моей родни рекомендовали пару капель красного вина, чтобы открылись там какие-то канальцы.

– Саудовки пьют вино и потом прикладывают к груди новорожденного? – возмущается Марыся.

– Ну, нет, не знаю. Наверное, после сцеживают молоко, а… как протрезвеют, то кормят.

Хамид взрывается смехом, и жена к нему присоединяется.

– Давай эту женщину! Ее счастье, что у нее столько молока, а не мое. Не могу же я из-за своего ослиного упрямства заставить ребенка голодать!

Тихонько, на цыпочках в спальню входит худенькая молодая и скромная индуска. Уже от двери кланяется, складывая руки у груди и опуская голову. На ней длинное цветное сари, волосы заплетены в приличную косу, спадающую до пояса, множество звенящих браслетов на обеих руках. Ладони покрыты красивыми флористическими узорами, сделанными хной, а между бровями – типичная для женщин этой нации большая приклеенная розовая точка. Пахнет от женщины очень сладко: немного благовониями, немного миндалем. Марыся замечает, что ладони у нее чистые, а тело и волосы блестят от масла.

– Как тебя зовут? – спрашивает Марыся по-английски, но в ответ – тишина.

– Имя! – говорит она громче и более отчетливо.

– What is your name? – повторяет Марыся.

– Один-единственный маленький изъян.

Хамид поднимает брови и забавно искривляет губы.

– Совершенно не говорит ни на каком языке, за исключением своего родного. Я уже сказал ее мужу, чтобы начал ее учить. Через три месяца будет тебя понимать. Конечно, в самых простых делах.

– Так как же ее зовут?

Марыся согласна, потому что кормилица ей нравится.

– Альпана.

Когда мужчина это произносит, индуска улыбается, кивая головой.

– Хорошо, пусть будет Альпина, я очень люблю этот шоколад. С сегодняшнего дня ты будешь Альпиной! – кричит Марыся, указывая пальцем на молодую женщину. – Ты – Альпина!

Хамид подает кормилице хнычущего ребенка и вздыхает с облегчением.

– Сейчас у тебя будет больше времени для себя, в конце концов, отдохнешь, – он доволен.

– И больше времени для меня… – добавляет он.

– Да, ты прав, насовсем я не отдам ей малютку. Это моя доченька.

– Никто у тебя ее не забирает.

– И хорошо, а то у меня в семье мамы все слегка сошли с ума на пункте потерянных или отнятых детей.

Марыся поправляет подушки и глубоко над чем-то задумывается.

– Пожалуй, уже пора рассказать тебе немного о трагической связи моей мамы и отца-ливийца. Узнаешь пару щекотливых подробностей. Но ты взрослый парень, как-то переживешь, но не комментируй, прошу тебя. Для меня это очень стыдно. Неприятные и ранящие события, о которых я скорее хотела бы забыть, чем разговаривать о них и спорить.

Марыся опускает глаза и смотрит на цветное покрывало.

– Однако дело зашло слишком далеко, на что, конечно, повлияли недавние переживания матери во время ливийской революции. Вся семья должна собраться с силами, чтобы помочь бедной женщине выйти из тупика и сохранить здравый смысл. А без информации о ее злоключениях ты вообще не поймешь, о чем речь.

– Ты ни словом не упоминала о твоих с Доротой несчастьях в Ливии, – с упреком шепчет муж. – Я не настаивал и ждал, пока ты сама захочешь рассказать. Ведь что-то там, наверное, приключилось за долгих полгода?

– Ты не должен перебивать, а делаешь это, хотя я даже не начала! – кричит Марыся на высоких нотах. – К тому же, я хотела говорить о моей матери, а не о себе! Это не я почти впала в безумие! – взрывается она.

Хамид не знает, что делать, в таком состоянии он свою жену еще не видел.

– Причина невроза Дороты кроется не в этой последней паре месяцев, а во всей ее тяжелой жизни. – Дочь грустно вздыхает. – На рассказы о последних испытаниях будет еще время, хорошо? – говорит она уже спокойнее, стараясь совладать с собой.

Марыся поправляет пряди волос, потирает лоб дрожащей рукой и наконец смотрит прямо в глаза любящему мужу.

– Хорошо, – отвечает мужчина, сидя неподвижно в кресле.

«Я должен подождать, должен дать время своей необычной, таинственной женщине, остается только довериться. Она ведь никогда не давала повода для недоверия! У каждого есть какие-нибудь маленькие тайны», – предполагает он, думая о своих секретах, но приходит к выводу, что не все они такие уж маленькие и пустые.

«Что ж, жизнь поставит все на свои места», – подытоживает он.

Сердце у него бьет, как молотом: он не знает, готов ли…

– Значит, так, – начинает Марыся, делая глубокий вдох. – У моей красивой мамы с моим отцом жизнь не была легкой. Должна сказать, что неплохой из него вышел бандит. Не знаю, как было в Польше. Тогда была маленькой девочкой (всю эту историю знаю от своей ливийской бабушки Нади). Когда они приехали со мной, четырех– или пятилетней, в Ливию, все, казалось, видели, что мой папа прессует Дороту шовинистическим арабским способом. Если хотел, то был милым, чутким, любящим и дарил ей счастье, тем самым привязывая к себе еще больше. Чаще, к сожалению, был собой – отталкивающим, противным хамом с садистскими наклонностями! Я не говорю о привычном издевательстве, таком как избиение, что часто случалось. Он добивал бедную женщину психологически. Мама узнала, конечно, о его приставаниях к собственной младшей сестре, Самирке, с этим вся семья не могла ничего поделать. Какова была его реакция? Обиделся на всех и вся и выехал, наверное, на целый месяц, оставив молодую жену в чужом для нее доме, в чужой стране. Потом возвратился, как ни в чем не бывало. Со временем Дорота привыкла к новому окружению и стала независимой, благодаря тому, что умна и терпелива. Но как только она высунула нос наружу – познакомилась с польскими подругами, начала выходить из дому, получила хорошо оплачиваемую работу в польской школе, – он превратил ее жизнь в ад. Мама хотела выехать из Ливии, но могла это сделать исключительно в одиночку, без меня. Ты знаешь, в соответствии с законом шариата ребенок принадлежит отцу, а не матери, которая девять месяцев носит его под сердцем, рожает в муках, кормит грудью и воспитывает. Ха! Абсурд?! Ты не считаешь, что это страшная несправедливость и обида? – задает она риторический вопрос, потому что, когда Хамид хочет ответить, закрывает ему рот рукой. – Что ж, моя бедная мама по-прежнему до такой степени любила мужа-деспота, что могла на все закрыть глаза, пожертвовать собой ради блага семьи и моего счастья. Лишь бы я жила в нормальном, а не в разрушенном доме. Наконец отец вывез нас на ферму за городом. Ничего не могу сказать, красиво он все устроил. У меня от того места самые хорошие воспоминания. Но это была золотая клетка на абсолютном безлюдье. Однако, моя, до сумасшествия влюбленная мама, пережила там, наверное, минуты счастья, о чем свидетельствовало рождение Дарьи. Позже началось еще худшее пекло. Мой папуля связался с фундаменталистами. Он даже выступил по телевидению на Зеленой площади в Триполи во время манифестации в поддержку Усамы бен Ладена после взрыва Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года. Экстремизм в Ливии карается смертью, а ответственность несут коллективно. Один из членов семьи набедокурит, а наказаны будут все. Из-за этого мы должны были буквально со дня на день бежать из Триполи. Тогда помогла нам сестра отца, Малика, которая выбила себе должность в посольстве Ливии в Гане. Из семьи поехали одни женщины: бабушка, тетки Хадиджа и Самира, ну и, конечно, я и малышка Дарья. Что происходило с моей мамой в то время, никто не имел понятия. Боюсь, что даже тетя Малика не знала до конца эту историю.

– Лукаш рассказал, как встретил Дороту посреди Сахары, когда та бежала после двухлетней неволи.

Хамид забыл о приказе не перебивать, но Марыся сломала первый лед и может уже разговаривать свободно.

– О неизвестных подробностях из жизни мамы в Ливии я узнавала постепенно, когда стала старше. Какая-то вырванная из контекста информация, мои повторяющиеся страшные воспоминания или сны, которые тогда я не могла склеить воедино.

– Но как она оказалась в Сахаре? – удивляется честный, порядочный мужчина.

– Это, собственно, одна из тайн. Как до этого дошло? У меня в течение многих лет были страшные ночные кошмары, будто моя мать и я избиты, будто какое-то чудовище ее крадет, бросается на нее…

Трагические воспоминания вызывают у Марыси холодный пот и дрожь. Хамид нежно накрывает ее одеялом.

– Уже здесь, в Эр-Рияде, по прошествии многих лет, мама приоткрыла передо мной край таинственной завесы, но рассказывала все как-то чересчур вскользь. Очень ей удивляюсь.

Марыся сглатывает, так как от волнения пересохло в горле. Она все же использует этот момент, чтобы решить, как отредактировать дальнейший рассказ. Однако решает сообщить всю правду. В конце концов, почему она должна стыдиться? Пусть стыдится ее отец и подобные ему арабские мужчины.

– Все надеялись, что за фундаменталистскую деятельность отец будет наказан. Вся семья надеялась. Он по-прежнему не соглашался на то, чтобы мама забрала меня и Дарью и выехала в Польшу. Он предпочитал рисковать нашими жизнями, но забрать детей жене не позволял. Ливийская семья и польские подруги уговаривали маму бежать. Но когда она на это решилась, было слишком поздно. В день, когда она хотела тайно улизнуть, в дом ворвались полицейские вместе с моим отцом. При воспоминании об этом я по-прежнему чувствую тот самый ужас, что и тогда, – признается Марыся мужу, а тот тяжело вздыхает и серьезно смотрит прямо перед собой. – Я помню панический страх в глазах мамы, когда она осматривалась вокруг, ища пути к бегству. Она не была в состоянии сделать и шага. Через минуту все же вбежала в комнату, закрыла дверь на ключ и забаррикадировала ее с моей помощью тяжелым комодом. Откуда у нас взялись только силы, чтобы его передвинуть, до сих пор не знаю. Наконец с Дарьей на руках она метнулась в дальний угол спальни, таща меня за собой. Не забуду этого кошмара до конца жизни!

Марыся подскакивает на кровати и хватается за волосы.

– Как было страшно!

Хамид открывает рот, чтобы остановить, но жена не обращает внимания на его попытки.

– Уселись мы на пол и, как цыплята, прижались друг к другу, но моя маленькая сестричка постоянно плакала. С ужасом мы услышали шаги на лестнице. От страха я стиснула зубы и закрыла глаза. Как я боялась!

В эту минуту, после стольких лет, Марыся, уже взрослая женщина, сидя на удобной красивой кровати и видя мысленно перед собой эту картину, тоже закрывает глаза.

– Помню… – шепчет она, – кто-то дернул дверную ручку, позже колотил в тяжелую деревянную дверь, которая должна была выдержать. Но через минуту мощный удар ноги разбил замок, и уже понятно, что ничто нас не могло спасти. Мы с Дарьей голосили уже на два голоса.

Хамид напряженно слушает рассказ. В его голове появляется ужасный вопрос: «Была ли моя жена еще девочкой изнасилована вместе с матерью? А если она мне об этом расскажет, смогу ли я дальше с ней жить? По-прежнему ее любить?» Он в панике мысленно молит жену, чтобы та оградила его от щекотливых подробностей. «Если у тебя есть такая тайна, оставь ее при себе!» – кричит он без слов. «Я мерзавец! – сам себя оценивает он через минуту. – Вместо того чтобы сочувствовать, я думаю только о себе, о мужском шовинистическом эго!»

– Один из полицейских, – продолжает Марыся, – наверное, их шеф, был здоровяк. Вонючий, грязный, самый настоящий палач, к тому же с гнилыми зубами. – Женщина отряхивается от отвращения. – Когда он сорвал дверь и перевернул закрывающий вход комод (заметь, чертовски тяжелый), то сразу бросился на маму. Мы с сестричкой лежали, скорчившись, на полу за кроватью. Схватив ее за волосы, бросил о стену, облапал… Как только он ее отпустил, она, как львица, защищающая львят, бросилась к нам, подскочила и прижала к сердцу.

Вспоминая те страшные события, Марыся зажимает пальцами рот и смотрит невидящим взглядом перед собой. Она вся погружается в трагическое прошлое.

– Помню, что он на минуту вышел из комнаты, оставляя всех в страхе и слезах. Мерзавец отец, который стоял в коридоре, не сделал ни единого шага в нашу сторону, чтобы нас защитить. Слышен был их шепот, а потом горловой, противный смех бандюгана. Мама сидела с нами на полу не шевелясь, как если бы была только сторонним наблюдателем происходящих событий. Лишь водила глазами, ожидая нового нападения. Вдруг мой отец вбежал в спальню, сгреб нас с Дарьей под мышку и вышел. Так вот просто. Ни разу не оглянувшись. Ему было наплевать, что станет с женой. Он перечеркнул годы супружества и любовь одним росчерком пера.

Воцарилось молчание. Тихо стало так, что слышался шум в ушах. Однако ни Марыся, ни Хамид не произносят ни слова. Каждый из них тонет в собственных размышлениях. Им нелегко, их сердца кровоточат, а души плачут. Женщина чувствует себя так, словно пережила катарсис, а мужчина – словно погрузился в грязь.

– Все, что я помню, – продолжает Марыся после долгой, как вечность, минуты. – Когда я была уже взрослой, мама только подтвердила мои детские воспоминания. Мой любимый папочка, а ее любящий муж недолго думая обменял ее на свою чертову фундаменталистскую шкуру. А представитель ливийской полиции, боровшийся с терроризмом, за свободу отца получил плату натурой.

– Хочешь, я налью тебе виски?

Хамид уже не выдерживает, он должен принять обезболивающее перед продолжением рассказа. Он все же вздыхает с облегчением от того, что его чистую и невинную жену пощадили.

– Позже, сейчас дай закончить. Не хочу это затягивать, поверь.

Марыся грустно улыбается при виде потерянного выражения на лице мужа. «Он никогда бы так не поступил, – думает она. – Не все арабские мужчины такие подлые. Он возмущен, как всякий порядочный человек».

– Сейчас расскажу тебе что-то, но это оставь, пожалуйста, при себе.

Она хватает Хамида за вспотевшую, холодную руку.

– Я даже не имею понятия, знает ли об этом Лукаш… – приглушает она голос, а муж согласно кивает. – В тот памятный полдень моя мама, молодая женщина, была многократно изнасилована в нашем семейном доме в Триполи с полнейшего согласия моего отца. Позже этот тип, животное, мерзавец, ничтожество, – у девушки просто перехватывает дух, пока она подбирает слова, чтобы передать степень никчемности отца, – не зная, что с ней делать (должен ведь он устранить свидетеля своего подлого предательства), вывез ее в Сахару к далекой родне. Те за деньги, не задавая вопросов, неоднократно занималась неудобными для семьи Салими людьми. Во время пребывания моей мамы в селении Аль-Авайнат там находился мой двоюродный брат, который болел СПИДом и был стыдом и позором для почтенного семейства. Его нужно было убрать с глаз долой, укрыть от пуританского ливийского общества. Бедный угасал там долгие месяцы, и моя мама в меру своих сил помогла ему достойно уйти на тот свет.

– Wallahi! – выкрикивает Хамид. – Позор – это то, что они оттолкнули и выбросили родственника, когда ему была нужна помощь, но не его болезнь! – возмущается он. – Извини, я больше не буду тебя перебивать, – шепчет он, прикладывая два пальца к губам.

– Бедуины относились к маме как к изгою общества и рабыне, которая выполняла всю самую тяжелую и грязную работу. Она не могла никому пожаловаться, не было никого, кто бы за нее заступился. Она рассказывала мне только о паре случаев из ее ежедневной жизни. Вспоминала, что там также была несколько раз изнасилована. Такова жизнь женщины в мире, которым правят сильные, а все объясняется в каком-то извращенном свете. Вина всегда на ни в чем не повинном существе.

– Не говори! Так это выглядит в диких местах, у черта на куличках, там нет никаких законов.

– Я сейчас не буду с тобой спорить на эту тему или ругаться. Я хотела бы только закончить трагическую историю мамы.

«Можно?» – спрашивает она взглядом, а муж отвечает кивком.

– Через два года она сбежала из рабства и наткнулась в Сахаре на Лукаша, который волею судеб был там на экскурсии и осматривал древности. Он вместе с другими добрыми людьми бескорыстно ей помог.

– Слава Богу! – терпеливый слушатель вздыхает с облегчением.

– Тогда она связалась с моей теткой Самирой, которая участвовала в вывозе нас из Ливии. Мы приехали из Ганы в отпуск в Триполи. Тетя уговаривала меня, как умела, пойти на праздник Святого Николая в польское посольство. Но ни словом не обмолвилась, что моя мама жива и что встреча была организована, чтобы передать ей меня и Дарью. Я ничего об этом не знала. Не хотела даже слышать о глупой детской игре и выбрала взрослое развлечение с Маликой и ее подругами. Я сама виновата в том, что не покинула тогда Ливию вместе с матерью и младшей сестрой. Поэтому ни к кому не могу иметь претензий и не должна обвинять мать в том, что она недостаточно старалась и любила меня.

– Она пережила такие ужасы, – восклицает Хамид. – Оставить ребенка и не знать, увидит ли она его когда-нибудь еще.

– Ну конечно! Моя бедная мама в молодости хлебнула достаточно испытаний судьбы. А сейчас на те старые, почти забытые события, которые остались в воспоминаниях или же в подсознании, наложились последние переживания времен ливийской революции, в которой случайно пришлось нам обеим, к сожалению, принимать участие. Мы оказались в плохом месте и в плохое время. А потом уже не было пути к бегству, – поясняет она мужу, который терпеливо ждет ее отчета о событиях в Ливии. – О том, что мама там пережила, совершенно ничего не знаю. Она не поделилась. Ты ведь знаешь, что мы разделились почти в самом начале нашего страшного и, надеюсь, последнего ливийского приключения. Она закрылась в себе накрепко, но, видно, сама с этим не справится.

– Ты тоже мне об этом периоде не много рассказывала, а, пожалуй, есть о чем, – тихо говорит чрезвычайно деликатный арабский супруг.

– Я должна еще созреть, – поджимает Марыся губы. – Я все же не так щебечу, как мама, хотя тоже душу в себе ужасы, с которыми столкнулась. Когда-то они из меня выплывут, дай мне время, прошу.

Она смотрит на него умоляющим взглядом.

– Да, конечно. Я ведь тебе полностью доверяю, Мириам.

Муж с теплотой смотрит ей в глаза, утешая, гладит по руке. У молодой жены эти слова вызывают внутреннюю дрожь и разрывают сердце. «Хорошо, что я умею собой владеть. Надеюсь, не видно, как страшно я боюсь и как мучусь из-за своей гнусной измены. Какая же я лгунья! – линчует она себя, не моргнув глазом, с выражением полнейшего безразличия на лице. – Я подлее и отца, и тетки Малики!» – безжалостно критикует она себя.

– Может, Дорота сходила бы к какому-нибудь психологу или психотерапевту?

Спокойный голос Хамида отрывает ее от размышлений.

– Скорее к психиатру! – говорит Марыся без обиняков. – Сейчас она хочет приходить ко мне ежедневно, потому что пристроила младшего братишку Адаша в детский сад и свободна. Собранная и готовая к жизни бабушка.

– Это прекрасно! – искренне радуется муж.

Он знает, что жена нуждается и обществе кого-то из близких, а не только в помощи прислуги.

– Но в здравом ли она уме настолько, чтобы справиться с задачей? – беспокоится молодая мама. – Не навредит ли она маленькой Наде?

– Ты с ума сошла?! Как ты можешь такое говорить? Как можешь так думать?! Она за нашего ребенка душу бы отдала! Ой, Мириам, Мириам! А может, вы бы так вместе и пошли сдаваться психо… – улыбается он ехидно.

Марыся с большим трудом, держась за ягодицу, встает на ноги и, смеясь, начинает в шутку боксировать мужа.

– Хорошо, хорошо, может, я сейчас чрезмерно впечатлительная и нервная, – поясняет она, запыхавшись. – Даже, кажется, есть основания для послеродовой депрессии!

Она смешно кривит лицо, подражая умалишенной.

– Но знай, что я буду находиться с сумасшедшей бабкой и ее любимой внучкой, а моей доченькой, постоянно и не спущу с них глаз и на пять секунд, – сообщает она серьезно и, подкрепляя свои слова, грозит пальцем.

– Ну, конечно, очень хорошо, – Хамид согласен на все и радуется, что повествование о семейной истории его жены подошло к концу.

– А сейчас идем в гостиную отдохнуть, – решает Марыся, вздыхая с облегчением. – Мне еще положено пару капель красного вина. Такова уж саудовская традиция, сам говорил.

Супруги смотрят друг другу в глаза и молча крепко обнимаются. Оба так счастливы, что есть друг у друга, что у них малышка, и забывают о том, что пережили. Для Марыси Ливия и все жизненные невзгоды далеко позади. Хамид больше ничего не хочет знать. То, что он сегодня услышал из уст жены, превзошло его самые смелые ожидания и психические возможности. Сейчас он хочет, чтобы все остальное осталось в тайне.

* * *

Через две недели после родов Марыся звонит Хамиду на работу.

– Иду на прием к доктору Сингх, – информирует его о визите. – Только не говори, что я должна идти с тобой!

Она заранее нервничает.

– Разве я что-нибудь говорю?

– Это мы уже проходили в начале моего пребывания в Саудовской Аравии, поэтому я хочу тебя упредить. Не вижу причины, чтобы муж шел с женой к гинекологу и держал ее за руку, когда доктор осматривает ее.

– Мириам!

– Да, да! Я знаю об этих новейших саудовских распоряжениях, которые гласят, что женщина не может быть допущена к доктору, если при ней нет махрама[5] или няньки. Это нездорово!

– Согласен с тобой. Я думал только, что тебе приятней будет пойти в компании, что будешь чувствовать себя уверенней. Я понимаю тебя прекрасно: интимная процедура – достаточно щекотлива сама по себе, но…

– Спасибо, котик.

После этих слов Марыся смягчается и перестает злиться.

– Я пойду с мамой, – сообщает она приглушенным голосом, хотя ее никто не подслушивает. – У меня хитрый план, – признается она.

– Это хорошо. Надеюсь, что отчитаешься обо всем, когда придешь.

– Может, даже сразу позвоню, но увидим, удастся ли.

Марыся не уверена в затее: она знает, какой упрямой может быть ее мать.

Женщина договорилась с Доротой встретиться перед главным входом в частную клинику Хаммади, в которой родила Надю.

Здравоохранение в Саудовской Аравии по-прежнему шокирует и Марысю, и ее маму-польку. Медицина здесь на наивысшем уровне. У саудовцев достаточно много денег, чтобы закупить новейшую аппаратуру, а также привлечь к работе самых лучших специалистов со всего мира. Больницы и небольшие клиники строят лучшие инженеры, придавая к общепринятым стандартам пышность и элементы архитектуры Востока.

– Когда вернемся домой, я покажу тебе кое-что. У меня есть такой альбом, где на снимке запечатлен акт медицинской помощи в Саудовской Аравии, пожалуй, сороковых годов. На фотографии Эр-Рияд, старый город, так называемая Дейра, она сейчас славится своим золотым базаром, а тогда была центром жизни горожан. Два грязных парня в галабиях[6] сидят на земле. Один – это медик, второй – пациент. Фельдшер пальцами вырывает зуб, всовывая грязные лапищи в рот больного, а рядом только небольшая жестяная миска с водой для дезинфекции рук лекаришки. Такой прогресс за такое короткое время! – Марыся не устает удивляться.

– Видишь, чего можно добиться благодаря деньгам?! Если ими умно распорядиться, то со временем можно сделать много хорошего. Хотя арабы барьера между верблюдом и «мерседесом» никогда не преодолеют, – ехидно улыбается Дорота. – Одного заездят, а другой разобьют.

Женщины пересекают большую в виде буквы С площадь перед клиникой. Посреди плещет фонтан, которых в Эр-Рияде полно на каждом шагу. Его окружают карликовые деревца. В некотором отдалении, под раскидистыми пальмами и акациями, дающими приятную тень, красивые деревянные скамьи с солидными коваными поручнями. Все в бежевом, коричневом и оранжевом цветах, наверное, для того чтобы успокоить решившихся на осмотр пациентов, что в конце концов на сто процентов подходит для Марыси. Выложенный бледно-розовым терразитом внутренний двор отделен от здания широкой полосой травы. Огромный вход с автоматически раздвигающейся дверью, большие кондиционеры под потолком, охлаждают как внутри помещения, так и снаружи у входа. Когда женщины переступают порог храма Асклепия, их окружают бодрящий воздух, повсюду приятные лица филиппинского персонала. Медики улыбаются. Чувствуется прекрасный запах свежезаваренного кофе с кардамоном, свежих булочек и лаванды. Нет смрада хлора, лекарств, хвори. Не видно нездоровых пациентов и никаких признаков болезни.

– Все, наверное, пришли сюда ради удовольствия… – комментирует Марыся, оглядываясь.

Рецепция сразу же напротив входа, очереди нет. Налево – широкий коридор, ведущий к отделению, в котором проводят осмотры педиатры и гинекологи. Войдя в просторную приемную, минуешь пару буфетов: с кофе и пирожными, натуральными соками, минеральной водой и горячими блюдами быстрого приготовления. Мини-пиццы и хот-доги просто кричат, чтобы их съели. Марыся подталкивает маму к бару.

– Аппетитно! Я страшно голодна, желудок уже прирос к позвоночнику, – жалуется она.

– Заскочим сюда после всего, – обещает Дорота. – Нужно спешить, ведь нам назначено на десять!

Она берет Марысю за руку и тянет за собой.

– Надеюсь, ты пришла натощак?

– Естественно.

Марыся прижимает рукой бурлящий живот.

– Не будь ребенком.

Людей множество, женщины с маленькими детьми на коленях и мужчины, играющие с малышами. Для всех есть места, удобные кресла вдоль стен и продолговатых кофейных столиков. На некоторых остатки еды или питья, игрушки, бутылки для новорожденных. Царит беспорядок, но не балаган. Каждую минуту приходит уборщик азиатского происхождения, который протирает пол и собирает мусор. Вода в больших баллонах доставляется non stop, потому что дети вечно хотят пить, к тому же им нравится сам процесс наполнения бумажной кружки в виде рожка. Удивляет факт, что маленькие саудовские дети в основном не орут, не мешают, слушают старших и интересуются младшими родственниками. Они сидят воспитанно на своих местах. Самые резкие движения, которые они совершают, – это болтание ножками. Родители тоже тихие. На что кричать? Марыся вспоминает семейные сходки в Триполи и приходит к выводу, что все малыши в этой клинике, должно быть, больны, потому что такое поведение детей ненормально. Даже новорожденные не плачут. Что-то невероятное. Ее Надя неплохо дает прикурить, хотя с момента появления кормилицы малышка не голодна и стала значительно спокойнее.

– Надеюсь, ты не принесла бакшиш[7] доктору Сингх?

Мать с беспокойством перехватывает Марысю перед входом.

– Если начнешь давать, то уже не перестанешь, а может, она даже сама начнет шантажировать.

Дорота тянет дочь в свою сторону и нервно заглядывает ей в глаза.

– Лучше всего прикидываться шлангом, как до сих пор.

– Мама, перестань нервничать. Принято, и не только в арабских странах, давать презент доктору в знак благодарности за заботу. Я ведь не буду говорить, что очень благодарна ей за то, что скрыла от мужа срок беременности и факт, что ребенок родился доношенным.

– Не говори этого так громко!

Дорота прикрывает дочери рот вспотевшей холодной ладонью, которую Марыся очень осторожно, но решительно отодвигает.

– Еще кто-то услышит, – шепчет мать в ужасе.

– Мамуля, мы разговариваем по-польски, поверь, что в этом зале нет ни одного человека, который был бы в состоянии нас понять. Перестань трепетать от страха, а то совсем ошалеешь.

Дочка обнимает расстроенную мать, и они входят в кабинет.

– Salam alejkum[8], – здоровается она, улыбаясь и сердечно пожимая маленькую руку индуски.

– А сколько ты ей хочешь дать? Чтоб не очень много, а то подумает, что это какое-то мошенничество, – по-прежнему горячится мать.

– Она специалист высокой квалификации и досконально все знает, – спокойно объясняет Марыся по-прежнему по-польски, но уже очень медленно. – Если врач признала и записала в карточке, что ребенок недоношенный, то сама является соучастницей обмана. Поверь мне, если дело выплывет, ее первой изобьют кнутом, бросят в тюрьму, а может, даже казнят. В ее интересах, чтобы обман не выплыл на свет божий.

– Alejkum as-Salam[9], – доктор мило приветствует пришедших и с интересом поглядывает на иностранок, шепчущихся о чем-то непонятном на шелестящем языке.

– На каком языке вы разговариваете? – спрашивает она заинтригованно.

Марыся прикладывает ладони к груди.

– Извините за бестактность. Моя мама – полька, я наполовину полька, наполовину ливийка, но очень неплохо говорю на этом в самом деле трудном европейском языке, – смеется она. – Госпожа доктор, я хотела вам сказать большое спасибо… – говорит женщина и кладет на письменный стол фирменный бумажный мешочек от Картье.

– Ну, не нужно было…

Сингх манерно жеманится, но через минуту протягивает руку и принимает презент, а медсестра-филиппинка поворачивается спиной, делая вид, что ничего не видит.

– Перейдем сразу к осмотру?

Марыся встает.

– Я хотела бы, чтобы это закончилось как можно быстрее. Это не очень приятно.

Марыся улыбается, немного нервничая.

Она раздевается за ширмой, кладет одежду на железную больничную кровать с мягким матрасом, застеленным толстым бумажным полотенцем. Медсестра накрывает девушку тонким пледом, чтобы она чувствовала себя комфортно. Гинеколог осматривает пациентку чрезвычайно осторожно. Прежде смазывает специальным обезболивающим гелем с мятой, а только потом, через минуту, применяет инструменты. Она ощупывает живот, придавливая его через ткань, чтобы никто не обвинил ее в том, что немусульманка прикасается к мусульманке. Дорота в это время сидит молча в кресле и смотрит перед собой невидящим взглядом. Лицо ее белое с легкой нездоровой желтизной. Она постоянно чистит ногти или грызет их. Видно, что ее что-то страшно раздражает.

– Вот – на исследование мочи и на свертываемость крови.

Доктор вручает Марысе распечатанные на принтере направления.

– Можете их сделать в течение недели с момента выдачи, необязательно сегодня, – заканчивает доктор, довольная общим состоянием здоровья молодой пациентки.

– Так вы сейчас идете к моей подруге-невропатологу? – посвященная в дело, она смотрит на Дороту, мило ей улыбаясь. – Она вас уже ждет.

– А для чего? Что происходит? – мать срывается со стула.

– У тебя послеродовая депрессия? – нетерпеливо спрашивает она дочь. – Каждая через это проходит. Это проходит само и не стоит колоть какие-то отупляющие лекарства.

– Мама, ты должна начать лечиться, – Марыся решается наконец, как с моста в воду плюхнуться, сказать ей правду. – Ты один сплошной комок нервов.

Доктор поворачивается боком к беседующим дамам и опускает взгляд.

– Ты с ума сошла! – Дорота выкрикивает это по– польски. – Может, ты бы хотела запереть меня в психиатрическое, потому что я слишком много знаю?! Потому что я знаю все твои позорные тайны, голубушка?!

– Мама!

– Да ты девка легкого поведения! Вы, арабы, всегда так поступаете! Вывезти в пустыню, запереть в клетке, замуровать, даже убить человека, чтобы скрыть свои позорные поступки!

Доктор Сингх машинально перекладывает бумаги на письменном столе, только поднятые вверх брови свидетельствуют о том, что она слышит скандал, который происходит на незнакомом ей языке.

– Мама! Успокойся, черт возьми! – кричит дочь, возбужденная до крайности. – Тебе должен помочь специалист, потому что ты не в состоянии с этим справиться!

– Пойми, мы все хотим тебе добра, – говорит она уже спокойнее.

– Так, значит, вся моя любимая семейка вступила в сговор?

– Никакого сговора нет! Пойдем отсюда, а то ведь ждут следующие пациентки.

Они выходят, бормоча слова прощания себе под нос и опустив от стыда головы.

– Ты хотела пойти что-нибудь съесть или выпить кофе, – мать берет Марысю под руку и при этом выглядит так, как будто из нее выпустили весь воздух.

– Но уже время…

– Это арабская страна, час или два в ту или другую сторону не имеет значения. Правда же? – она поднимает заплаканные поблекшие глаза и грустно смотрит: – Извини за мои слова, но…

– Ничего, – дочь прижимается к худенькому телу матери. – В семье разные вещи можно произносить. Главное – не держать обиды в сердце.

– Знаешь, когда мы еще были в Ливии, то те страшные вещи, которые там произошли, не мучили меня так сильно, не лишали меня сна. Постоянно что-то случалось новое, поминутно я слышала о трагедиях или была им свидетельницей. А здесь все начало возвращаться. Прошло столько времени, а мне кажется, что я все еще там. Я среди любящих людей и страшные воспоминания должны поблекнуть, утратить свою убийственную силу, уйти в небытие. А у меня наоборот: они мучат меня днями и ночами.

– Может, если бы ты рассказала кому-нибудь, что там произошло, тебе бы легче стало? Выбрось это из себя! – советует младшая, но тоже умудренная опытом женщина.

– Кому? Тебе хватает собственных огорчений и тайн, которые ты должна скрывать до конца жизни. Я не буду тебе добавлять свои.

Марыся должна признать, что мать права: действительно, ее большой секрет постоянно висит над ней как дамоклов меч. Сколько бы она ни старалась о нем забыть, достаточно бросить один взгляд на маленькое личико Нади, и снова она видит нос, рот, скулы Рашида. Рашида, в котором так позорно ошиблась. У нее сбивается дыхание и сердце останавливается при мысли о том, на что ее добрый муж окажется способен, если узнает когда-нибудь об этом. Даже когда она представляет себе это, дрожь пробегает по спине.

– А Лукаш? – шепчет Марыся холодными губами, садясь на деревянный стульчик в больничном баре.

Она потеряла аппетит, ей нехорошо.

– Я должна была бы ему признаться, что снова попала в объятия бывшего мужа, потому что у меня ноги подкосились при одном его виде? Потому что я, старая баба, а не, как раньше, глупая коза, никогда…

Дорота умолкает. То, что она хотела рассказать, не может выговорить.

– Ну, на этом конец, уже никогда это не повторится!

– Что тебе купить? Колу и капучино?

Марыся должна промочить горло, которое совсем пересохло, и надеется, что все же сможет принять тяжесть воспоминаний матери на свои молодые плечи. Она быстро возвращается к столику, ставит чашки, жестянки и пластиковые стаканчики и смотрит в ожидании на мать.

– Ну и что там стряслось? Говори уже! Я выдержу любую историю, даже самую страшную, потому что сама такая…

– Сумасшедшая? – мать перебивает и тихо смеется, а Марыся к ней присоединяется.

– Психую только иногда, зато такая же, как и ты, загадочная, лживая, порочная, замаранная, изнасилованная… Я о чем-то забыла? – шутит она.

– А убивала кого-нибудь? – внезапно серьезно спрашивает Дорота.

Дочь замирает и быстро дышит через нос, что видно только по ее двигающимся ноздрям. Воцаряется неловкое молчание.

– Предполагала это, – тихо признается Марыся. – Еще в Ливии была уверена, что ты лишила его жизни.

Она отходит от первого шока.

– Не хотела мне рассказывать, избегала меня, сколько я у тебя ни спрашивала. Должна тебе признаться, что после стольких месяцев почти забыла об этом деле.

Марыся грустно упрекает себя в том, какая же она страшная эгоистка.

– А я нет. К сожалению.

– Значит, может, пришла пора, чтобы ты поделилась со мной этим кошмаром.

– А не будет ли это для тебя…

– Нет! – решительно отвечает дочь.

– Помнишь, любимая, как во время той страшной арабской весны мы встретили его перед нашим домом в Триполи? – Дорота начала мгновенно, словно только и ждала приглашения.

– Прижимал нас с такой теплой улыбкой, так крепко меня прижал, что я вся окаменела. А потом стал напротив и сладко строил глазки, – она пристыженно опускает взгляд. – Должна признать, что он очень красиво постарел. Отпустил волосы, над ушами они ложатся у него красивой волной. Только виски немного поседели, но это не старит его, только добавляет красоты. Лицо, как всегда, безупречно выбрито. Он был одет в костюм, наверняка итальянский, с жилетом и белой рубашкой. Туфли тоже как из журнала, кожаные и самого модного фасона.

Марыся в шоке от того, что мать помнит столько подробностей. Сама же она вспоминала только его противное, фальшиво радостное лицо и холодные глаза.

– Должно быть, ему очень повезло, – продолжает Дорота. – В конце концов, вор обобрал всю богатую семью.

– Не нужно было с ним вообще связываться, тем более садиться в его машину, – упрекает ее дочь.

– Эх! Ты не знаешь жизни! Иногда нужно идти на компромисс и только.

Дорота, как и тогда, машет пренебрежительно рукой, но сейчас прерывает взмах и рука замирает.

– Можно с каждым, только не с этим человеком. Сейчас я это знаю. Я, к сожалению, будучи с ним, всегда забывала, с кем имею дело.

– Мама, ты не разбираешься в людях! Вообще! – дочь с неодобрением крутит головой, а мать только соглашается.

– Ты видела злой блеск в его глазах, а я нет. Как всегда, потеряла голову. Он многократно строил козни и рыл мне могилу, а я последней об этом догадывалась. Я идиотка! – признает она, улыбаясь краем губ. – Села в его чертов автомобиль и заметила бешенство на его лице только тогда, когда он с треском захлопнул дверь с моей стороны. Потом обошел машину, сел за руль и мгновенно тронулся. Ты его разозлила тем, что не поехала с нами. Он хотел рассправиться с обеими одним махом и наказать двух своих строптивых женщин.

– Мой чертов папашка!

Марыся в бешенстве проклинает отца так, что даже сидящие за столиками рядом смотрят осуждающе на шумную девушку. «Слава Богу, что они не понимают наших слов, а то еще вызвали бы полицию», – думает Марыся.

– Не знала точно, что он задумал, но сердце сразу подпрыгнуло у меня к горлу, – Дорота, ни на что уже не обращая внимания, продолжает свой рассказ. – «Где Марыся? Подождем Марысю!», – кричала я, как сумасшедшая. А когда повернулась, увидела, как ты бежишь по улице и машешь руками. «Чертова строптивая соплячка, – так назвал тебя твой папочка, бесился при этом и нервно покусывал верхнюю губу. Говорил, что нужно было с тобой смолоду иначе поступать. А то выросла чересчур упрямая мерзкая бабища. В эту минуту я поняла, что ты знала его лучше, – признает Дорота.

При этих словах матери на лице Марыси появляется выражение, которое легко можно истолковать: «Разве я не говорила?»

– От испуга у меня даже дыхание перехватило. Пятна летали у меня перед глазами. Я повторяла только одно: «Какая же я глупая идиотка! Какая же я глупая идиотка!» Потом в отчаянии я провела рукой по двери, стараясь открыть ее и выскочить на ходу. Но на секунду раньше до моих ушей донесся звук автоматически закрывающегося замка. Ахмед противно засмеялся и выкрикнул: «Сиди, где сидишь, и не дури! А глупая ты всегда была, Блонди». Я должна была признать, что он прав. Несмотря на то, что жила с ним столько времени и знаю его как свои пять пальцев, снова ему поверила! Однако когда это до меня дошло, я в приступе отчаяния бросилась на него. Приподнявшись, я наклонилась в его сторону и колотила кулаками по его голове. Я не хотела ему позволить, чтобы он снова разлучил меня с тобой.

Дорота хватает ладонь Марыси своей холодной вспотевшей рукой и сдавливает ей пальцы.

– Ахмед отмахивался от меня, как от назойливой мухи, чертовски меня проклиная. Но удары становились все более чувствительными. Мерзавец резко затормозил, а я ударилась о переднее стекло машины и безвольно сползла на коробку передач. Я услышала тогда слова моего «экс». Он говорил, что Аллах его услышал, и я наконец-то попала в его руки. Цедил он это сквозь стиснутые зубы. Еще говорил, что сможет смыть позор, которым я его покрыла. Представляешь! – выкрикивает Дорота, забывая, что находится в общественном месте.

Сидящие рядом саудовцы быстро отходят от столика.

– И конечно, называл меня шармутой[10]. Он был отлично подготовлен к реализации своего очередного подлого плана: потянулся к бардачку на двери водителя и молниеносно вытянул мешочек с маленькой бутылочкой и носовым платком. Потом усадил меня на сиденье, прислонил мою разбитую голову к боковому стеклу и прижал средство для усыпления к носу. Как сквозь туман, дошло до меня произнесенное спокойным и довольным голосом: «Добрых снов, Блонди». Потом все это размылось и улетело в никуда.

Когда я очнулась, то почувствовала во рту сухость и странный привкус, а в носу – незнакомый запах. Я осторожно отодвинула край пледа, накрывающего меня с головой. Я по-прежнему сидела в кресле пассажира. Слава Богу, на этот раз он меня не бросил в багажник, как тогда, когда вывозил в Сахару. Снаружи серело, через минуту должно было стемнеть. Я узнала безлюдную дорогу в Тунис. Прищурила глаза, чтобы расшифровать, что написано на арабском указателе: «Зуара – десять километров». В эту минуту Ахмед резко повернул влево, пересек две полосы почти пустой автострады и съехал на боковую каменистую дорогу. Я очнулась, наверное, в последний момент. Интересно было только, какой конец меня ждет. Молилась лишь, чтобы долго не мучиться, и тихонько плакала.

У Марыси сами собой из глаз льются слезы. Мать вытирает их верхней частью руки, а дочь вытаскивает платочек и громко сморкается. Она не хочет этого слушать, но знает, что должна, должна вместе с мамой нести этот крест. Справится, еще и это поднимет, но ей страшно грустно. Из горла вырываются тихие всхлипывания, которые она мгновенно душит, покашливая. «Я сильная, намного сильнее, чем она», – мысленно говорит она себе.

– Да, мама? – дочь уже готова к продолжению рассказа.

– Знаешь, моя любимая, что тогда я почувствовала охватившее меня успокоение. Мне не хотелось больше бороться, я была так измучена. Думала: пусть свершится воля божья, пусть все это закончится… Ахмед говорил со мной, не зная, что я уже не сплю и в сознании, что, несмотря на мои преклонные года, я неплохо сохранилась. Он беспардонно касался моих бедер, а я только задерживала дыхание. Прежде чем со мной покончить, он хотел еще раз мной попользоваться, не мог просто так меня отпустить. Он так сально и сладострастно хохотал! Остановил машину под раскидистой пальмой, окруженной низкорослыми, может с метр высотой, кустами. Тут же рядом стоял маленький квадратный сарайчик из пустотелого кирпича. Ахмед радовался, что есть место. Выйдя из машины, он открыл дверь со своей стороны, и сразу внутрь машины ворвался резкий пустынный воздух. Он овеял мне лицо, легко коснулся спутанных волос. Я почувствовала, как ко мне возвращается жизнь. Я глубоко вздохнула. Осторожно проверила, не связаны ли руки и ноги, и обнаружила, что нет. Может, у него не было на это времени. Кроме отступающей одури после усыпляющего средства и боли в виске, меня ничто не беспокоило. Ахмед резко открыл дверь, и я, ничего не подозревая, вывалилась из нее, как мешок картошки. Я лежала на боку на мелких камешках, которые ранили руки и щеку. Мои мышци после наркотического средства стали вялыми. Трудно было даже рукой двинуть. Он кричал на меня и приводил в чувство. Сообщил, что меня ждет еще одно удовольствие в жизни. С этими словами он схватил меня за воротник рубашки и грубо потянул к смердящему сараю. Помню этот домик, как будто это было вчера. Маленький, грязный, неоштукатуренный, снаружи его украшали многочисленные граффити. В нем был только проем, в который никогда не вставлялись ни рама, ни стекло. Вход – большая дыра без двери. Внутри было почти совсем темно. Твой отец бросил меня, свою жертву, в центр и недовольно осмотрелся. Я видела, как он хмурился и прикладывал руку к носу, желая приглушить смрад. Там можно было задохнуться. Парень хотел как можно быстрее закончить с этим делом, мигом расстегнул пояс на брюках, пуговицу и молнию.

– Хочешь чего-нибудь выпить?! – прерывает рассказ Марыся, срываясь. – У нас уже все закончилось, я принесу воды, – говорит она и мигом бросается к стойке бара.

Она не думала, что мать будет описывать все с малейшими подробностями. Этого она уже не вынесет. Она трясется как осиновый лист. Когда обеспокоенный кельнер спрашивает, есть ли у нее десять риалов, Марыся поначалу не может открыть сумочку, а потом – кошелек. Она хватает прохладные бутылки и прикладывает одну из них ко лбу. Она стоит спиной к столику, за которым сидит мать. «Пусть она не видит моего возбуждения, – решает она. – Мать это пережила, а я только слушаю и не в состоянии выдержать».

«А сколько же такого рода воспоминаний она носит в своем сердце и голове?! – спрашивает себя Марыся. – Какая же она бедная, несчастная, моя мамуля! Когда она выбросит все из себя, вместе с теми страшными подробностями, наверняка почувствует себя лучше».

– Холодная вода, мамуль.

Марыся улыбается, нежно гладит по щеке умудренную жизнью женщину.

– Давай, что было дальше? – спрашивает она заинтересованно.

– Переборщила с мелкими подробностями? – иронизирует Дорота. – Выдержишь это или надо сократить?

Женщина беспокоится, так как состояние дочери не ускользнуло от ее внимания.

– Конечно, конечно! Говори обо всем! – Девушка охотно соглашается, как будто речь идет о том, чтобы съесть пирожное.

– Что ж… Я лежала в середине сарая, как бревно, и в панике осматривалась по сторонам, – продолжает Дорота свой рассказ. – Заметила кострище с остатками еды, поржавевшими банками из-под тунца и окурками. По углам мусор и человеческие экскременты. Под одной из стен лежала свернутая заплесневелая и дырявая циновка. Я старалась подняться, оперлась руками о пол и, когда пошевелила пальцами, почувствовала возвращающуюся в мышцы силу. Я нащупала приличных размеров камень с острыми, как нож, краями. Это не был песчаник, он идеально помещался у меня в руке, чему я была рада. Ахмед наклонился надо мной и притянул к себе.

Дорота кашляет, а Марыся до боли стискивает зубы.

– Sorry, но мне казалось, что меня вот-вот вырвет. Вместо этого я сильнее закусывала губы. Этот дебил, извращенец, выродок… назвал меня тогда потаскухой! Он пришел к выводу, что я еще хочу с ним переспать! А как он был доволен! Уверен в себе и в том, что ему все позволено! Он резко опустил мою юбку, разорвал трусы и, держа меня за бедра, уже хотел сделать свое дело.

Дочь, слыша это признание, закрывает глаза рукой и сглатывает. Она чувствует, что ее сейчас вырвет, но поскольку ничего нет в желудке, она в состоянии побороть тошноту. Она делает большой глоток прохладной воды.

– Этого я больше не могла вынести. Я выскользнула из потных лап моего насильника. Упала на колени, но удержала равновесие, упираясь ладонями. Я молниеносно повернулась к палачу лицом.

Марыся закрывает ладонями рот, но Дорота этого не видит, так как в эту минуту находится словно в другом месте.

– Я размахнулась. Приличных размеров камень попал в срамное место моего бывшего мужа. Ахмед издал рык, который перешел в завывание. Он согнулся пополам, хватаясь за промежность, потом, как в замедленной съемке, стал на колени, завалился на бок, по-прежнему согнувшись, с руками на гениталиях. Я же сразу натянула юбку и стала, расставив ноги над человеком, который был причиной всех моих несчастий и мучений. Он все еще был жив, но я решила, что этот ад раз и навсегда должен закончиться. Не раздумывая, я стиснула в ладони твердый камень. Ахмед с изумлением и по-прежнему с презрением смотрел мне в прямо в глаза. Все время его взгляд передо мной. Тогда, в том небольшом вонючем сарайчике я уже не поддалась его взгляду. Он меня уже не мог загипнотизировать. Медленно я выровняла дыхание и собрала силы в кулак. Я нанесла первый удар, а за ним второй, третий…

Дорота машет рукой, имитируя давно нанесенные удары.

– Он беспомощно лежал на грязном песке в разбросанном пепле кострища. Его разбитая голова находилась недалеко от большой, высохшей кучи дерьма. Там его место!

Женщина сопровождает слова невообразимой ненавистью и отвращением, наклоняется над столом и касается потным лбом его столешницы.

– Куски окровавленной кожи и обломки кости приклеились к моим рукам. Я мыла их многократно, стараясь избавиться от этого, и все равно видела под ногтями засохшую кровь.

Марыся замирает, но через минуту чувствует, как содержимое желудка подступает к горлу. Ее рвет в пустую уже кружку из-под кофе.

– Мадам, вам не нужен доктор? – мгновенно подбегает услужливый кельнер, а за ним санитар.

– Вы себя хорошо чувствуете? – задает он глупый вопрос: женщина выглядит, как труп.

– Спасибо, все в порядке. – К Марысе медленно возвращаются силы. – Я выйду на свежий воздух, мне станет лучше.

Обе едва тащат ноги в больничный двор. Дочь допивает последний глоток теплой уже воды и подкуривает сигарету, вытянутую из пачки матери.

– Конец. По крайней мере, он не сделает вреда ни мне, ни моим дочерям, никому другому, – делает вывод Дорота.

– Это хорошо.

Дорота меняет тему.

– Привезла себе из Польши травяные порошки, но они и успокаивают, и усыпляют одновременно. А я не хочу спать! Каждую ночь возвращается ко мне тот ужас. Каждую ночь вижу его лицо, а сейчас даже уже наяву, – признается она грустно.

– Тебе нужны лекарства не для сна, а для стирания памяти. Может, не всей, но большей ее части, – Марыся грустно улыбается. – И для этого нужны специалисты.

– Но мне уже лучше, – нервничая, убеждает ее Дорота. – Я рассказала тебе большую часть моих «чудных» воспоминаний. Может, когда они вышли на свет божий, то улетучатся? Как думаешь?

– Я думаю, что ты созрела для визита к доктору.

– И что я этой мудрой докторше для сумасшедших должна рассказать, а? Может, правду?

– Часть правды, скорее, ее вариант. Расскажи ей, что у тебя кошмары, в которых к тебе все время приходит чудовище. Этот упырь преследует тебя каждую ночь и пугает. Ты хочешь от него избавиться. Описание должна придумать, руководствуясь собственным воображением.

– Что ж, будет даже очень правдоподобно. Так что, идем, доченька?

Мать обнимает взрослую дочь и с нежностью кладет голову на ее плечо.

– Как хорошо, что ты рядом со мной. Я так сильно тебя люблю, – шепчет она счастливо.

* * *

Сорок дней с рождения Нади пролетели так быстро, что не успели и глазом моргнуть. Наступил долгожданный момент посещения семьи и знакомых. Такова давняя арабская традиция. На самом деле hafla usbu[11] должна проходить через семь дней после рождения. Но молодые родители, желая защитить любимую дочурку, решились перенести прием, так как совсем недавно бушевала эпидемия свиного гриппа. А сейчас снова говорят об очередной инфекции. В условиях Саудовской Аравии, где миллионы паломников свозят всю возможную заразу, лучше не подпускать толпу к слабому и беззащитному новорожденному. Женщина-арабка после родов и ее маленький ребенок находятся под усиленной охраной ближайшей родни все сорок дней не только из соображений защиты от инфекции и бактерий. Делается это, чтобы уберечь новорожденного от «дурного глаза» и проклятий. Этот очень старый предрассудок по-прежнему заботливо культивируется.

– Несмотря на то что все женщины из моей семьи обижены на то, что их не пригласили раньше, думаю, что кто-нибудь все же придет, – радует Хамид жену, которая в виде исключения встала чуть свет вместе с ним.

– На пригласительных я просил вписать часы от десяти до шестнадцати. Если бы мы сидели весь день, то измучились бы.

– Хорошо, очень хорошо. Кроме того, мама пригласила поляков на семнадцать, значит, сегодня гости будут нас оккупировать с утра до ночи.

– У меня кое-что для тебя есть, молодая мамочка.

Муж вбегает в гардеробную, где прячет презент.

– Сегодня ты должна быть в новой одежде.

Он вручает жене чехол, в котором скрывается сюрприз.

– Что это?

Марыся распаковывает подарок и старается скрыть, что не очень-то в восторге, но это не очень хорошо выходит.

– Надень и не морщься. Испокон веков на такие приемы женщины после родов надевали длинные широкие платья.

– Нет, но… ткань хорошая, но…

Марыся через голову набрасывает на себя домашнее платье.

– Я в нем тону! – улыбается она жалобно.

– Ну, первый сорт!

Хамид щупает тонкий шелк, который переливается у него через пальцы.

– А я не могу надеть что-нибудь более сексуальное? Смотри, как я выгляжу! Как тельная корова!

Девушка крутится перед зеркалом и тяжело вздыхает. Темно-голубое платье украшено рисунками ручной работы: спереди – изображение гейши, а сзади – большой павлин с распущенным хвостом. Концы рукавов и низ оригинального платья расшиты цирконами, которые украшают и брошь с изображением японки. Также они блестят в глазах и перьях на изображении птицы.

– Красивая вещь, немного не мой размер.

– Где-то там есть шарф для подвязывания.

Хамид подходит к жене сзади, заводит руки ей за голову и неумело застегивает на ее шее тяжелое колье.

– Что это?

Сейчас глаза Марыси искрятся почти таким же блеском, как большие синие сапфиры и окружающие их бриллианты.

– Презент от счастливого отца. Знаю, что ты предпочитаешь комплекты, поэтому есть еще браслет, перстень и серьги. Только не говори, что я должен их застегивать, – смеется муж, целуя супругу в шею.

– Ты сумасшедший!

Марыся поворачивается к нему лицом.

– Сколько же это стоило? Я… не заслужила, – шепчет она, а большие, как горох, слезы текут по ее щекам.

– Как же?! Ты подарила мне долгожданного ребенка. Ты со мной, а это для меня означает все, потому что я тебя очень люблю, Мириам.

Хамид нежно целует ее в губы.

– Я тебя тоже. Ты такой добрый! – растроганная, она шмыгает носом. – Сейчас я должна признать, что к этому украшению то платье – мечта!

– Хорошо тебе развлечься, – он поворачивается к выходу. – Я уже опаздываю, должен лететь! Увидимся около пяти.

– Арабок принять наверху, в спальне? – переспрашивает она по-прежнему шокированная.

– Да, сейчас Альпана принесет Надю, а Нона будет подавать напитки и сладости! – кричит Хамид из-за двери.

Женщина чувствует, будто ей не хватает воздуха. Садится на кровать и вяло касается дорогих украшений. «Я этого не стою, – шепчет она. – Как и твоей любви». Полная стыда, она опускает голову.

– Марыся?! – через минуту слышит она голос матери. – Я видела, как мой зять выбегал из дома. Что-нибудь случилось?

– Не хочет опаздывать на работу и только.

Дорота входит и застает дочь с выражением грусти на лице, сжимающей в безвольной руке свои новые драгоценности.

– О, я не могу! Это правда? – глаза женщины выходят из орбит. – И какое платье! А чем же оно расшито?

– Наверное, какими-то кристаллами или цирконами, – говорит Марыся бесцветным голосом.

– Ты что, глупая?! Фальшивка никогда так не будет блестеть! Счастливица ты! Я так рада!

Мать после последнего визита в больницу Хаммади просто ожила. Неизвестно только, так ей помогло признание своей вины или выписанное психиатром лекарство.

– Я не заслуживаю ни его любви, ни подарков.

Молодая жена признает то, что ее так мучит, и взрывается безутешным плачем.

– Я обычная гулящая девка, шлюха самого низкого пошиба! – кроме того, что она говорит по-польски, еще и приглушает голос. – Как я должна ему смотреть в глаза?! Ну, расскажи мне! Как?!

– Перестань уже!

Дорота вытирает ее мокрое от слез лицо, когда в комнату неуверенно заглядывает кормилица со служанкой Ноной.

– Расставляйте, расставляйте все! – показывает она рукой. – Fisa, fisa[12]! Гости сейчас придут!

– Прекрати расклеиваться, – строго говорит она дочери, надевая на нее остальные украшения. – Ведь ты крепкий орешек, тверже, чем я. Это был хороший выход, единственный! Она сжимает ей руку и в подкрепление своих слов кивает головой.

– Нужно было ехать в Польшу, – Марыся старается справиться с отчаяньем. – Сейчас, если дело выяснится, меня ждет неизбежная смерть, а маленькую Надю в лучшем случае сиротский приют.

– Выкинь из головы эти глупости! Что ты рассказываешь?! Успокойся! Марш в ванную и вернись сюда, как новая! – она притворяется суровой, но вся внутри дрожит, потому что слова дочери глубоко ранят ее сердце.

«Может, действительно, нужно было ее вывезти? – думает она в панике. Если возьмут пробы ДНК, то Марысе хоть ложись и плачь. В этой стране за измену мужу – смертная казнь, и никакой кассации. Господи Боже мой! Хуже нельзя было набедокурить!»

– Летом поедете с нами в отпуск в Польшу.

Дорота просовывает голову в ванную и видит, как расстроенная дочь старается накрасить глаза кохлем[13].

– Может, Хамиду понравится, а при его капиталах еще сделает неплохой бизнес.

– Думаешь? – недоверчиво спрашивает Марыся.

– Уверена! А если там что-то выплывет, то в нормальных странах существуют современные суды и разводы, и не умерщвляют неверных жен. Тем более не отрубают головы. – Она шутливо улыбается, стараясь развеселить дочь.

– Посмотрим. Я сама себе уготовила такую судьбу.

Марыся громко высморкалась в клочок туалетной бумаги.

– Но хуже всего то, что я его люблю и мне больно от моей измены так, если бы я изменила самой себе. Не знаю, почему так поступила. Просто не знаю! – она снова готова заплакать.

– Salam alejkum, есть здесь кто-нибудь?! – слышат они голос первой женщины, а следом вплывает в спальню с десяток других. Все тискают Марысю, восхищаются ее красотой, фигурой и, конечно же, украшениями.

– Хамид, наверное, просто с ума сошел! – выкрикивает одна.

– Эти цацки должны стоить с полмиллиона! – подключается другая.

– Долларов, конечно же! – комментирует следующая, цокая с неодобрением языком.

– А где малышка? Не слышу плача! – тетка Хамида, Лейла, первой вспоминает, зачем сюда пришла.

– В колыбели, мои хорошие.

Марыся с улыбкой показывает на красивую кроватку на колесиках с розовым тюлевым балдахином.

– Спит себе спокойно.

– Ой, какая она красивая! Но какие у нее волосы?! – кричит какая-то из женщин с ужасом.

– Как огонь! А глаза светлые? Голубые?! Арабский ли это ребенок? Нашего Хамида? – удивляется другая родственница.

– Мои дорогие!

Марыся даже вспотела, слыша эти слова, она не в состоянии пробиться через женщин, толкущихся над ее доченькой.

– Успокойся, – оттягивает ее Дорота.

– Терпение Нади через минуту закончится, и ее крик отгонит этих глупых баб, – улыбается она ехидно. – Пусть тебя не беспокоит их болтовня. Будучи на экскурсии в Сирии или Египте, не раз и не два я видела рыжих и к тому же веснушчатых арабов. Гены любят перестановку и путаются, а у нашей малютки просто обычный рецессив.

– Бабья гора! – от счастья она поднимает руки вверх, как приветствие.

Марысю расслабляют и немного успокаивают слова матери и ее детское поведение.

– Извините. Мои гены тоже кое-что сделали. У доченьки от меня вьющиеся густые волосы, смуглая кожа, длинные черные ресницы, чувственные губы и орлиный носик, который нужно будет когда-то выравнивать, – она озорно хохочет.

– Ну, ты права. Как-то он у нее великоват.

Надя вначале тихонько попискивает, а через минуту уже начинает выть, как сирена. Всполошенные женщины отодвигаются, а индуска-кормилица подскакивает к ребенку и берет его на руки.

– Садитесь, дамы, и угощайтесь, – хозяйки манерно улыбаются. – Нона, принеси еще стульев.

Большая спальня набита женщинами из семьи Хамида, которые все прибывают. Приносят для малышки символические подарки из разноцветного золота. Некоторые с драгоценными камнями. Это хут, или рыбка, – на счастье и благополучие, айн, или око, оберегающее от дурного взгляда, хамса – рука Фатимы, показывающая правильную и прямую дорогу в жизни, gren – рог изобилия, пророчащий благосостояние, мусхаф, иначе называемый aja kur’anijja, – табличка с фрагментом суры из Корана.

– Надю, в высшей степени обеспеченную, наверняка ждет светлое будущее, – иронично комментирует Дорота.

– А подвески с крестиком и Матерью Божьей, окей? – язвит Марыся, на что мать только смешно поджимает губы, но уже не делает никаких замечаний.

Гостьи взбудораженные так, словно это они родили ребенка, кроме золотых мелочей засовывают под матрасик в колыбели новорожденной перевязанные конверты с местной и американской наличностью. Поминутно кто-нибудь из них подходит к успокоившейся уже крошке, наклоняется и шепчет что-то на ушко.

– Что они ей говорят? – беспокоится Дорота. – Произносят какие-то заклятия?

– Послушай, – Марыся спокойно улыбается, потому что досконально знает обычаи.

– La illaha illa-llah, wa Muhammad rasulu-llah[14], – доносится наконец до ушей Дороты.

– Они ее как бы крестят? – заинтересованно спрашивает полька.

– Можно и так сказать.

– А почему, черт возьми, каждая вторая на нее плюет? – возмущается бабушка.

– Так они отгоняют злых духов и берегут от сглаза.

Дочь посмеивается, объясняя, конечно, по-польски.

– Это осталось с языческих времен. Еще один старинный обычай, связанный с рождением девочки. Поддерживается здесь, в Саудовской Аравии, а также в Ливии и Йемене. Эта старая женщина – ворожка.

Молодая мама осторожно указывает подбородком на старушку, которая буквально обвита длинной полосой ткани. Тату у нее не только на ладонях и стопах, а также на лице.

– Хамид заказал у нее специальный небольшой льняной коврик.

– Для чего эта ведьма нашу Надю в него заворачивает?! Я бы этой бабе к ребенку не позволила притрагиваться! – морщится Дорота. – Ну, посмотри! Наша крошка снова начинает плакать!

Дорота нервничает и хочет вмешаться, но дочь ее останавливает.

– Ничего страшного. Эта старуха-чернокнижница, она прошепчет сейчас магические слова. Я не слышала, чтобы они кому-нибудь повредили, ведь она лишь просит о благополучии, счастье и здоровье новорожденной, – успокаивающе похлопывает она неосведомленную мать по руке.

– Szukram dżazilan[15], — обращается она к бабушке и принимает у нее из рук белую ткань, – сейчас спрячу это на долгие годы, до дня свадьбы нашей девочки. Тогда она вытянет из этого коврика одну нить, которую тоже знающая женщина спалит, перемешает с сахаром и ложкой воды. Позже, перед первой брачной ночью, мы дадим нашей невесте выпить эту микстуру. Это до сих пор считается лучшим средством, чтобы девушка отдала свою невинность мужу без боли и хлопот.

Молодая мама типично по-арабски довольно хлопает в ладоши.

– Ой, Марыся, Марыся, это же предрассудки и суеверия! – не разделяет мать ее восхищения. – Я понимаю, почему в Саудовской Аравии и во всех арабских странах сейчас 1432 год. Задержались в Средневековье!

– Мамуль, ты ведь знаешь, что это в соответствии с мусульманским календарем[16], – хмурится дочь. – Успокойся и наслаждайся приемом.

Кроме опасений, что раскроется тайна, ничто не может вывести Марысю из равновесия.

Неожиданно у входа какое-то замешательство, а хозяйка, которая сидит на супружеском ложе, не может понять, по какому же это поводу. В спальне множество женщин, висит аромат их духов и дыхания. Кондиционер работает как сумасшедший. Стоящий в углу вентилятор старается перемалывать и двигать воздух, но жара становится невыносимой. Женщины поминутно отирают со лба пот бумажными платочками, которые просто бросают на пол вокруг себя. Они буквально отклеивают просторные платья от потных тел, поправляют впивающиеся лифчики и трусы. Почти все сняли обувь перед входом, поэтому хоть их стопы чувствуют себя комфортно.

– Исра, Исра, что ты делаешь?! – слышны возбужденные голоса, а Марыся уже не выдерживает, срывается и подбегает к выходу.

– Hello, американская кузина! – выкрикивает Марыся и бросается в объятия к худенькой улыбающейся девушке.

– У тебя каникулы или учеба замучила? Как ты? Как успехи? – забрасывает она родственницу вопросами.

– У меня все окей, все по-старому, – улыбается новая гостья. – Это у тебя большие перемены. Говорят, ты участвовала в ливийской революции? Ну, ты и патриотка! И какая смелая!

Она смотрит на Марысю с удивлением.

– Во-первых, не участвовала, а только помогала пострадавшим и больным, а во-вторых, ничего общего с геройством не было. Мы поехали с мамой проведать ливийскую родню, но выбрали неудачное время визита, а потом не могли выбраться из страны, охваченной войной. Вот как!

– Но, несмотря на все это, тебе еще удалось там забеременеть! От какого-то солдата? – весело смеется Исра.

В замешательстве Марыся не соображает, что ответить, а в дверях, как звезда семи сезонов, появляется принцесса Ламия.

– Извините, я ее привезла, – оправдывается кузина шепотом, хозяйке на ухо. – Когда я собиралась к тебе, она ко мне пришла и уже не захотела уйти. Мне кажется, она знала об этом приеме. Знаешь, Эр-Рияд – это большая деревня, а в женском кругу шумят о таких вечеринках задолго перед и еще дольше после.

– Очень хорошо сделала. – Марыся довольна. – Сто лет ее не видела. Наше последнее свидание так и не осуществилось. Она на самом деле не такая злая, какой хочет казаться.

– Смотри, чтобы ты не ошиблась, – бормочет родственница, выразительно глядя подруге в глаза.

– Привет, Мириам.

Принцесса подходит к девушкам.

– Пришла без приглашения, но в Бахрейне ты поставила меня у столба и не появилась на условленном ланче, поэтому я решила, что, может, сейчас узнаю: это Хамид запретил тебе встречаться со мной или ты сама передумала?

Она присаживается на край большого стилизованного кресла.

– Ламия! Ведь тогда произошла арабская весна, шли бои, на наших глазах в Манаме взорвали памятник – Жемчужину – символ этой страны!

Марыся удивляется подозрениям принцессы.

– Мы с Хамидом просто бежали, как можно быстрее.

– А я весь этот их бунт провела в «Аль-Дана» и прекрасно там развлеклась. Это была буря в стакане воды.

Ламия презрительно кривится.

– Тут же наши земляки, прекрасные воины-саудовцы въехали на танках и навели порядок с этими глупыми шиитами.

Присутствующие в спальне женщины не комментируют ее слова, потому что не интересуются политикой или не хотят выражать своего мнения перед – как бы там ни было – особой из правящего рода. Часть ранее прибывших поднимается и начинает собираться к выходу, следом выходят остальные.

Ламия смеется, ни о чем не беспокоясь.

– Вспугнула ваших гостей. Но взамен у меня для тебя что-то есть, – обращается она к Марысе. – Сегодня наверняка одаривали только твою дочь, а тебе грустно. В утешение возьми этот маленький подарок.

Она вручает внушительных размеров красный футляр в виде сердца.

– Что ты, не нужно было, – ломается хозяйка. – Зря…

– Так что я должна забрать презент назад? – спрашивает принцесса обиженно.

– Нет, зачем же, госпожа Ламия!

Мама Марыси, которая знает арабскую натуру слишком хорошо, забирает сверток из рук дарительницы.

– О, так вы говорите по-арабски? Бледнолицая блондинка ломает себе язык нашим противным хрипящим языком? – удивляется она. – И совсем неплохо у вас получается. А какой это диалект?

– Ливийский. В конце концов, отец Ма… Мириам, – исправляет она себя, – ливиец, и я прожила в его стране пару хороших лет.

– А я-то думаю, что европейка делает на арабской встрече. Думала, что вы подруга нашей Мириам.

– Нет, я мама. Дорота, очень приятно.

Женщины обмениваются рукопожатием.

– Сейчас мне ясно, почему у этого ребенка рыжие волосы и голубые глаза. А я уже хотела подговорить Хамида сделать тест на ДНК, – принцесса давится от смеха, развеселенная собственной шуткой, а остальные женщины лишь слегка улыбаются в замешательстве.

– Ну да, очень забавно.

Исра, кривит рот, встает и приближается к Наде.

– Она красивая, правда, верьте мне, я не просто говорю комплимент, это обоснованно.

На лице Исры написано искреннее обожание.

– Я тоже хочу такую лялечку! – выкрикивает она и протягивает руки к маленькой девочке. – Я должна попросить об этом своего мужа…

Вдруг кузина умолкает, прикусывая себе язык.

– Mabruk![17] Почему же ты не рассказывала, что вышла замуж?! – удивляется Марыся. – Ведь ты есть в «Фейсбуке» и даже ни слова не сказала?! Ни одного снимка! У меня сотни знакомых и никто не знает?

Дорота осторожно пинает дочь в щиколотку и смотрит выразительно в глаза, но до женщины, когда она вошла в раж, ничего не доходит.

– Может, она не хочет этого разглашать, – наконец вмешивается мать по-польски. – Перестань на нее давить. Ведь знаешь, в какой стране живем! А если ее муж – христианин?

– Wallahi! – Марыся прикрывает рот, желая скрыть свою бесцеремонность и глупость, и неуверенно смотрит на Ламию.

– Что ж, каждый сам строит свою судьбу, – произносит та загадочно, поглядывая из-под длинных черных ресниц на испуганную Исру.

– Так я полетела.

Молодая кузина хватает абаю и бегом бросается к двери.

– Sorry! Я договорилась!

– Не глупи!

Принцесса хватает ее за рукав.

– Я никому не расскажу, я не такая, – убеждает она ее, но Исра смотрит на женщину исподлобья. – С одним условием.

Услышав о такой бескорыстности, три женщины опускают плечи и громко вздыхают.

– Ты должна нам рассказать, кто он. Американец?

– Да, американец, – подтверждает загнанная в угол молодая женщина.

– Ну, все пролетела! – выкрикивает Ламия, а Дорота с Марысей столбенеют от удивления.

– Зачем ты сюда приехала? – удивляются они. – Ведь тебя забросают камнями! А что на это скажет твой отец? Наверняка он должен произнести фатву.[18]

– О чем вы говорите?! Мой муж – мусульманин!

Исра нервничает не на шутку и решительно направляется к выходу.

– Ты же знаешь, что саудовка, желая выйти замуж даже за мусульманина, но не саудовца, должна вначале попросить на это разрешение? Прежде, а не после, – говорит Ламия предостерегающе, сильно акцентируя каждое слово. Видно, что она прекрасно знает как местные законы, так и законы шариата.

– Оставь меня в покое! Если об этом кто-нибудь узнает, я буду знать, откуда ноги растут, потому что никто другой не в курсе.

Исра быстро поворачивается и выбегает, громко стуча каблуками по мраморным ступеням.

– С ума сошла, что ли? – Принцесса измученно падает на софу. – Мы должны чувствовать себя оскорбленными. Она нас считает доносчицами!

– Девушка боится, вот что, – объясняет Дорота. – Она все же попала в переплет.

– Ее отец это уладит, у него спина крепче, чем у любого князишки, – назидательно сообщает Ламия. – И много денег! О-о-о-очень много! К тому же он любит свою единственную доченьку до смерти.

– Это же хорошо, правда?

– Ну конечно! Не каждому так повезло, – вздыхает женщина голубых кровей. – Мои родители погибли, когда мне было шестнадцать лет. С того времени обо мне заботится, а скорее, старается это делать, сын моей тети, который, кстати говоря, является шефом всех мутавв[19] в городе.

Она заразительно смеется, а женщины подхватывают.

– Можно ли больше вляпаться? – задает она риторический вопрос.

– Может, зайдешь когда-нибудь ко мне на кофе? – предлагает Марыся, которой становится жаль гостью.

– Прекрасно! С большим удовольствием, – Ламия неожиданно срывается с места, подскакивает к хозяйке, стискивает ее и сердечно целует.

– Спасибо тебе, – шепчет она ей в ухо.

– Не за что.

* * *

В семнадцать, после короткого сна и душа, Марыся с Доротой, очень измученные сегодняшним днем, спускаются по винтовой мраморной лестнице в салон, куда вот-вот начнут сходиться новые, немусульманские, гости. На этот раз женщины и мужчины будут вместе, что в традиционных саудовских домах происходит очень редко. Хозяйки сегодняшнего вечера бросают последний, контрольный взгляд на большую комнату и не могут ни к чему придраться. Прислуга все выполнила прекрасно: все на своем месте и просто сияет. Гостиная в шикарном доме Марыси, пожалуй, самое красивое место в резиденции. В центре салона успокаивающе плещет фонтан в виде небольшого водопада. В прозрачной воде плавают золотые и разноцветные рыбки, а вокруг него растут зеленые папирусы. Канапе и кресла расставлены по почти восьмидесятиметровой площади. Они из самой лучшей, мягенькой кожи в авангардном, модернистском стиле. Очень низкая скамейка в центре и подставки под лампы – это изделия саудовских художников. На резных солидных ножках деревянная рама, в которой традиционные резные наличники, окованные медью. Это все прикрыто закаленным стеклом. В углу высокая, в полтора метра, медная лампа в виде кальяна. Из маленьких щелочек в корпусе распространяется нежный золотистый свет, придающий загадочность всей комнате. У стен буфеты, книжные полки и шкафы с резными дверцами – все, конечно, из дерева и ручной работы. В них драгоценные мелочи: китайский, почти прозрачный фарфор, серебряные подсвечники, сахарницы и кинжалы, фотографии в рамках из перламутра или серебряный кофейный сервиз, инкрустированный блестящими драгоценными камнями. На книжных полках тома в кожаных переплетах с золотыми арабскими письменами. Некоторые вероятно очень старые. В центре закреплена хрустальная каскадная люстра, дающая свет, имитирующий дневной. Он отражается от тюлевых гардин, расшитых растительными узорами, и тяжелых шифоновых, как в замке, штор с оборками.

Первым приезжает польский консул Петр вместе со своей кругленькой женой Тамарой. Это он еще в Ливии помогал Дороте отыскивать Марысю и предлагал во всем поддержку как официальную, так и частную, дружескую.

– Поздравляю молодую маму! Слышали уже, что малышка – это вылитая бабушка.

Мужчина смеется, а Дорота вся лучится от счастья. В ней вообще не видно недавнего психологического срыва. Дочка радуется, что лечение помогло. «Моей хрупкой, маленькой маме нет износа», – гордо думает она, обнимая ее.

– Привет, девушки!

Энергичным шагом входит Кинга, подруга хозяйки дома.

– Показывай мне этого рыжего ребенка! – говорит она приказным тоном, а Марыся подводит ее к колыбели.

– Какая уродливая! – выражает подруга свое мнение.

– Я люблю твою правдивость, но не преувеличивай. По крайней мере, в данном случае укороти свой длинный язык, – злится Марыся, но когда строго смотрит на приятельницу, видит улыбку на ее лице.

– Ты маленькое страшилище! – продолжает ничем не смущенная Кинга, плюя в сторону, а все смотрят на нее с осуждением.

– Спокойно, – включается Амир. – Моя жена родом из какой-то маленькой деревушки на Мазурах, там до сих пор нельзя свободно восхищаться новорожденным – нужно говорить что-то неприятное.

– Ну, ты мою внучку не оплевывай!

Дорота вытирает Наде личико.

– Чтоб не сглазили! Тьфу, тьфу, тьфу!

Кинга еще раз делает вид, что плюет через левое плечо.

– Сегодня утром ты, мама, удивлялась арабским предрассудкам, а здесь столкнулись с тем же, только в польском варианте.

Марыся смеется себе под нос.

– Единственное, о чем будем тебя просить, Амир, – обращается она к арабскому мужу подруги, – это о новом красивом носике в семнадцать лет, но у нас еще есть немного времени на то, чтобы собрать деньги.

– С большим удовольствием.

Доктор – пластический хирург – с гордостью выпячивает грудь.

– Но, я думаю, что такие семитские носы очень сексуальны. Посмотри на нашу Сару.

Он гордо показывает на свою десятилетнюю дочь.

– Уже имеет успех у парней.

При этих словах маленькая девочка пинает папу ногой и пристыженно с визгом выбегает в сад.

– А где же хозяин дома? – спрашивают все.

– Если б я знала! – нервничает жена. – Обещал вернуться к пяти.

– В соответствии с арабскими обычаями, это значит около семи, – иронизирует Дорота.

– Хамид, где ты, черт возьми! Все самые важные гости уже здесь, консул приехал первым, а тебя все еще нет! – в бешенстве язвительно шепчет Марыся в трубку телефона.

– Жду одну важную вещь, а они каждую минуту говорят мне, что еще десять минут.

– Не можешь отложить это до завтра? – повышает голос Марыся.

– Не могу! – резко отвечает Хамид. – Это должно быть сегодня и все, точка! Пусть кельнеры начнут подавать напитки и разносить бутерброды, но никто пусть не уходит. Я должен закончить, так как меня зовут…

Связь прерывается.

– Ну и?.. – нервно спрашивает Дорота.

– IBM[20], – отвечает дочь, зная это определение арабов.

– Не говори! Как назло и Лукаша с Дарьей и Адашем тоже нет! Что ж, не будем нервничать.

Мать, совсем недавно и сама взвинченная до предела, сейчас успокаивает дочь.

– Начнем подавать напитки и еду – несмотря ни на что, все гости будут довольны.

Марыся машет рукой кельнеру, который услужливо замер в углу. Она отдает ему распоряжения и через минуту появляется пара других слуг в черных брюках, белых рубашках, бордовых жилетах и таких же бабочках. Они разносят запотевшие бокалы с джином и тоником, с виски со льдом, пивом и бокалы с белым и красным вином. Другие подают небольшие канапе с икрой, креветками в коктейльном соусе или французскими сырами. Вегетарианцам тоже есть чем угоститься: для них приготовлены большие блюда со свежими, нарезанными столбиками овощами с американским соусом или гуакамоле. Все удобно рассаживаются небольшими группками, только Марыся и Дорота носятся, изображая хозяек дома и сопровождая все прибывающих гостей. В основном это приятельницы матери, но есть и несколько американцев с женами, с работы Хамида. Все приносят цветы для молодой мамы и вещички или игрушки для новорожденной. Все эти подарки выставляют на специальные столики, предназначенные для этой цели.

– Ужин провалится, – злится Марыся.

– Ведь это закуски, ничего страшного не случится. Или все засохнет, – смеется мать, но молодой хозяйке не до смеха. Может, потому, что она сегодня встала рано и уже страшно утомлена. Весь день она должна была манерно улыбаться, вежливо отвечать, выносить замечания и нудные рассказы – с нее довольно. Неожиданно у нее кружится голова, она обливается холодным потом и, если бы не стоящий рядом мужчина, который подхватил ее в последнюю минуту, женщина упала бы на пол.

– Ребенок мой дорогой, садись уже и отдыхай!

Дорота проводит дочку под руку и усаживает в большое кожаное кресло.

– Ты еще слаба после родов, а мы столько времени морочим тебе голову. Лучше уж мы пойдем, – раздаются голоса.

Некоторые гости встают.

– Нет, нет! Не может быть и речи!

Хамид, как буря, врывается в салон.

– Никуда не идете! Привет, любимая.

Он целует влажный лоб жены.

– Извините за опоздание, но сегодня я должен был уладить дело, которое тянулось так долго, что вскоре вошло бы в историю, – шутит он, несмотря на то, что измучен. – Дайте мне пять секунд, чтобы я сбросил «униформу», – и я уже здесь.

Он смеется, приподнимая белую тобу[21] и взбегает через две ступеньки наверх.

Все довольны, что расходиться не нужно, снова рассаживаются, но разговаривают вполголоса.

– Привет, Марыся! – только что прибывшая Дарья подбегает к сестре и крепко прижимается к ней. – Этот чертов экзамен был страшно трудным и тянулся до бесконечности.

Девушка в школьной форме выглядит как ребенок из начальной школы.

– Зато у тебя день полон впечатлений! – говорит она, ожидая рассказа.

Однако сестра молчит, размышляя, что же это за дело, не терпящее отлагательств, Хамид должен был именно сегодня уладить.

– Дорогие гости, – мгновенно посвежевший и переодетый, улыбающийся от уха до уха хозяин спускается по лестнице в сером элегантном костюме и голубой рубашке.

– Сегодня у нас большой праздник, что-то вроде вашего крещения. Я все же хотел бы, чтобы этот день стал еще более памятным, особенно для моей жены.

Он присаживается на поручень кресла и берет Марысю за руку.

– Мне удалось кое-что закончить. То, что мы начали еще перед твоим отъездом в Ливию, – обращается он к Марысе. – С гордостью хочу сообщить, что с сегодняшнего дня ты являешься полноправной гражданкой Саудовской Аравии.

Он вручает растерянной жене паспорт с золотым гербом.

– Ой! Спасибо!

Марыся в шоке открывает новехонький документ в зеленой обложке, с недоверием крутит головой.

– Браво!

Все гости радуются неискренне, на их лицах как-то не видно большого веселья. Быть саудовцем для европейцев или американцев – сомнительная привилегия и приятность.

– Ха, ха, ха! – надрывается польский консул.

У всех присутствующих захватывает дух от явного пренебрежения так много значащей для хозяев вещью.

– Что в этом смешного?

Хамид мечет искры из своих черных, как угли, глаз.

– Извини, может, это плохо выглядит, но не понимай превратно мое поведение. Сейчас я буду делать то же самое, горячий парень!

Вдруг он встает и тянется за папкой для бумаг.

– Не понимаю…

– Так запасись терпением.

Дипломат всовывает руку в сумку и вынимает красный портфель с белым орлом в короне и пачку бумаг.

– Дорогие друзья! – обращается он ко всем. – Я также хотел ознаменовать этот день. Чудом мне удалось ко времени довести до конца дело, которое длилось уже века, то есть с приезда Марыси в Саудовскую Аравию. Как и в предыдущем случае.

Он учтиво наклоняет голову в сторону Хамида.

– Ой!

Дорота уже знает, о чем речь, и довольно складывает ладони, прижимая их к груди.

– Дорогая Марыся, все твои бумаги нашлись, и я с удовольствием хотел бы тебе вручить польский паспорт, подтверждающий твое гражданство. Ты являешься также полькой, по рождению.

– Wallahi! – от неожиданности выкрикивает хозяйка, забирая из рук консула на этот раз документ в красной обложке.

– Но у меня также есть ливийское гражданство! А сколько можно иметь? – спрашивает она с забавным выражением лица.

Гости веселятся, обсуждая создавшуюся нетипичную ситуацию.

– Я слышал о двойном гражданстве, но может, ты создашь прецедент! Но лучше от какого-нибудь откажись, – уже по-польски шепотом заканчивает дипломат.

– Выброси этот чертов ливийский паспорт, Марыся! – просит мать. – Ни тебе, ни мне он счастья не принес.

– Ты права, – признается девушка. – Но уже не сегодня. Сделаем когда-нибудь гриль и сожжение документов!

В эту минуту кельнер открывает раздвигающиеся двери в столовую, и все проголодавшиеся участники приема быстро удаляются на ужин.

– Спасибо, любимый.

Марыся забрасывает мужу руки на шею и крепко к нему прижимается.

– Саудовское гражданство много для меня значит, еще больше потому, что ты его устроил.

Она выразительно смотрит Хамиду в глаза и целует его в колючую щетинистую щеку.

* * *

Марыся недолго ждала телефонного звонка от Ламии. Принцесса выжидает приличествующие два дня и с самого утра звонит на мобильный.

– Allah wa sahlan[22], – начинает она. – Не разбудила? Знаю, что молодые матери рано встают: кормление, пеленки и все такое прочее, поэтому позволила себе побеспокоить тебя чуть свет.

– Я, к сожалению, не кормлю, потому что нечем, поэтому отпадает ранний и ночной подъем. Но с десяти до двух вместе с моей няней занимаемся Надей. Потом папа Хамид, когда возвращается с работы, забавляется со своей доченькой.

– Идеальная семейка, – вздыхает принцесса.

От зависти у нее просто сереет лицо.

– А малая прекрасная. А что делаете вы с Доротой?

– Если не слишком жарко, то сидим в тени у бассейна. Там все же у нас единственное, самое лучшее место в запыленном, жарком Эр-Рияде.

– Я могу к вам присоединиться? – с мольбой спрашивает Ламия. – Сегодня мне абсолютно нечего делать, – признается она искренне.

– Конечно, конечно, – Марыся радуется, что будет в обществе почти ровесницы. Приходи как можно скорее.

– See you[23], – в голосе собеседницы слышится удовлетворение.

Ламия появляется уже после полудня с большой коробкой пирожных из самой лучшей в городе сирийской кондитерской, которая специализируется на французской выпечке.

– Уф, ну и жара! – измученная, она падает в кресло и стягивает с себя шелковую абаю, украшенную небольшой, аккуратной надписью «Dior». Она вышита мелкими бриллиантами, манжеты блестят от драгоценностей.

– Ты что-то говорила о бассейне? Бассейн в саду? Ты это придумала?

– Не беспокойся, – успокаивает гостью Дорота, целуя в обе щеки.

Женщины выходят через заднюю дверь террасы. В одну минуту их оглушает горячей волной. Невозможно вдохнуть, пересыхает горло и мгновенно кружится голова. Скорее всего, плюс пятьдесят, а влажность только пару процентов.

– Нет, нет, спасибо, любимая, только не предлагай мне посидеть во дворе в полдень! Я девушка благородных кровей из Эр-Рияда и в это время прячусь в самом темном углу дома, и то возле кондиционера.

Ламия хочет вернуться, но Марыся хватает ее за руку и указывает на расположенное у ограды просторное продолговатое строение, похожее на деревенскую беседку.

По саду через зеленый газон бежит много маленьких мощеных тропок. Одна, самая широкая, ведет к таинственному храму. С трудом они пробираются к месту. За ажурной деревянной стеной дома крытый бассейн с кристально чистой водой. Он небольшой, около двенадцати метров длиной и шести метров шириной. Выложен бело-голубой мозаикой, а дно в центре украшено фигуркой лазурного дельфинчика. В воде плавают надувные игрушки, матрасы, кресла. Вокруг на пластиковой зеленой траве пляжные топчаны, стулья и столики. На одном ждет запотевшая бутыль с саудовским шампанским и фруктовая тарталетка, приготовленная Доротой. Марыся отирает пот со лба.

– Может, все же, съедим в доме? – несмело предлагает Ламия, а приятельница, довольная собой, ехидно улыбается себе под нос.

Она подходит к розетке и что-то включает. Вдруг с крыши беседки, с больших кондиционеров начинает струиться холодный и влажный воздух, который охлаждает не только почти сварившихся людей, но и, если понадобится, весь Рияд.

– Вуаля, – разводит хозяйка руки.

– Я должна что-нибудь подобное сделать у себя, – восхищается принцесса. – Как я до этого до сих пор не додумалась! Ну, твой муж-архитектор и голова!

Нежась, она снимает длинное пляжное платье и складывает его на пластиковом топчане.

Через минуту кормилица-индуска приносит Надю, которая гулит. Прислуга Нона подает прохладительные напитки, пирожные и фрукты.

– Можно жить, а не умирать, правда? – начинает разговор Дорота.

Марыся прижимает дочь, которая реагирует на окружающий мир все активнее, несмело улыбается и поворачивает головку в сторону говорящих женщин или щебечущих птиц.

– Да, проживание в Саудовской Аравии имеет свои положительные стороны.

Ламия вытирает рот бумажной салфеткой.

– Комфорт, благосостояние, невообразимые удобства…

– К сожалению, не для всех, – прерывает ее Дорота. – Ведь здесь тоже есть бедняки. Их можно видеть на улицах, просящих милостыню на перекрестках и моющих машины на стоянках. И, конечно, прислуга, живущая в домах, напоминающих собачьи конуры. Они получают клети два на два без кондиционеров, в которых поместится только кровать, небольшой шкаф с телевизором с диагональю десять сантиметров, стул – все. Иногда у них еще есть собственный умывальник. Они работают за гроши, выполняя всю возможную домашнюю работу, начиная от извоза женщин, работы в саду, уборки и бог знает еще чего.

– Нищие – это преимущественно приезжие, не саудовцы, – спокойно поясняет принцесса.

– Чаще всего это выходцы из Йемена, которым у нас все равно лучше, чем у себя дома. А если речь идет о прислуге, то все зависит ведь от работодателя. Ни ваша, ни моя не могут жаловаться. Большую часть времени они ленятся и отирают углы. У каждого мобильный телефон, а у каждого второго – лэптоп. Не будем обобщать, – улыбается она с упреком. – Я тоже демократка, но не коммунистка.

– Я не то имела в виду… – поясняет полька, немного смущенно.

– Я не собираюсь, госпожа Дорота, делиться своим имуществом во имя какой-то там справедливости с необразованными неряхами, – искренне признается Ламия. – Я уже и так вынуждена это делать. Речь о моем двоюродном брате, который присматривает за мной, взрослой женщиной, а фактически использует меня и мое богатство и прекрасно себя чувствует.

– Сочувствую. Это страшный обычай – приставлять к женщине махрама. В голове не укладывается. Понимаю, что ребенок должен иметь опекуна, но совершеннолетний человек?

– Не человек, моя дорогая. Женщина – это худшая часть человечества, – принцесса тяжело вздыхает. – Можно не обращать внимания на этот запрет, но часто это очень опасно. За свободу можно заплатить головой!

– Ой, давайте оставим эту тему! – выкрикивает Дорота. – Прыгаем в бассейн?! – предлагает она, и сама показывает пример. – Какая чудесная прохладная вода!

Закрыв глаза, она получает удовольствие от купания.

Через пару часов плескания и дурачества уставшим женщинам надоедает купаться. У них кожа как размокшая губка. Они вылезают из воды и намазывают себя увлажняющими кремами. Надя спит на руках Марыси, и молодая мать передает ее кормилице, чтобы та позаботилась о ребенке.

– Откуда ты знаешь Хамида? – начинает Марыся, стараясь вытянуть из принцессы то, чего не знает сама. Вопрос о связи этой женщины с ее мужем давно ее волнует.

– Ой, сто лет знаю! Мы были тогда еще очень сопливыми, – дает Ламия ничего не значащий ответ.

– Я не много знаю о его близких, только то, что он мне рассказывал, – Марыся отдает себе отчет, что должна сделать первый шаг.

– Говори, говори. Мы охотно послушаем, – уговаривают ее женщины.

– А я тебе подброшу какие-то неизвестные факты, – шутит заинтригованная подруга.

– История необычная, но очень грустная, – начинает молодая мама.

Женщины удобно усаживаются на мягких матрасах, устилающих кресла, и потягивают сквозь зубы холодное саудовское шампанское.

– Его семья была более современная и открытая миру, чем многие в этом регионе. У его отца была только одна, любимая жена, не саудовка, а йеменка. Это образованная женщина, училась в Америке. Она благодаря способностям еще девушкой получила правительственную стипендию. Там они и познакомились. Когда они приехали сюда, мать работала и, можно сказать, сделала профессиональную карьеру. Отец Хамида умер в одну минуту в возрасте пятидесяти семи лет от сердечного приступа. Оставил своих близких в полном шоке и растерянности.

– Когда Хамид приехал на похороны, он только промелькнул в поле моего зрения, – вмешивается Ламия. – И сразу же после церемонии снова выехал за границу.

– Тем временем его младшая сестра Амира была тогда в очень опасном возрасте, в периоде бунта, сумасшествия шестнадцати– или семнадцатилетнего подростка. Хамид закончил учебу в Штатах, да? – продолжает Марыся, интересуясь комментариями принцессы.

«Может, наконец, узнаю всю правду, а не только ее версии, подвергавшиеся цензуре мужа», – думает она хитро.

– Да, признаю, что мы обе давали тогда жару, – озорно смеется Ламия.

– Ходили вместе в «Манарат», саудовскую школу для девочек. Но после того как нас в очередной раз застукали за курением сигарет в туалете, нас там не захотели больше видеть.

Она забавно разводит руками в стороны и поднимает плечи, как невинный младенец.

– Тогда мать Амиры решила, что отошлет ее в более современную, менее консервативную, к тому же высокого уровня, международную школу. Это до сегодняшнего дня прекрасная стартовая площадка для детей иностранцев и богатых саудовцев. Туда ходят и княжеские дети, но преимущественно те, которых ни в какую другую школу уже не принимают.

– Моя младшая дочь Дарья тоже там учится и, разумеется, рассказывает о пресыщенных саудовских княжеских детях, – включается в разговор Дорота. – У них просто слишком много денег.

– Они мало учатся, соблазны в доме, – грустно подтверждает принцесса. – Что ж, мне не дался так легко переход в школу, в которой учатся также немусульмане, к тому же девочки вместе с мальчиками. Мой двоюродный брат уже тогда был очень религиозен и совершено не хотел соглашаться. Но я его шантажировала, и мне это удалось, – улыбается она, но не выглядит веселой.

– А как ты его шантажировала? – не выдерживает любопытная Марыся.

– Это такой противный тип, что не хочется о нем вспоминать! – кривится Ламия. – Пожалуй, после мамочки или папочки наиболее религиозный из всех мутавв в Мадаин-Салех.

– Он из Мадаин-Салех? Я там была!

Хозяйка просто подскакивает в кресле.

– Красивое место, но на страшном безлюдье.

– Может, и красивое, но для осмотра, а не для жизни в нем, – поясняет Ламия. – Скажу вам, что у каждой семейки есть какие-то маленькие тайны. У моей тоже.

Она набирает воздуха и задумывается на минуту. Решает все же продолжить.

– Сестра моего отца натворила чертовски много всего, и верховный шейх Эр-Рияда проклял ее. Мой папа, как ближайший ее родственник-мужчина, должен был ее казнить, но не смог убить сестру, потому что был чрезвычайно добрым, как голубь, человеком. Но она должна была исчезнуть, и он придумал другое наказание. Не знаю, пожалуй, худшее, потому что очень длительное, до самой смерти. Он выдал ее замуж за ортодоксального мусульманина из небольшого местечка, тот взял принцессу без раздумий и излишних вопросов, но запер ее в доме на остаток дней. Со дня прибытия в Мадаин-Салех, двадцать один год, она не покидала дома. До самой смерти была взаперти, за высокой, в три метра, стеной, – тяжело вздыхает она, так как чувствует женскую солидарность с пленницей.

– А что же она сделала? – не смущаясь, обо всем расспрашивает Дорота.

– Влюбилась в американца, немусульманина. Сношались, как кролики. Еще хотела с ним сбежать. За такую провинность даже в нашей семье – смертная казнь. Парня вообще зарезали, а ей удалось избежать смерти.

– Твой махрам – это ее сын? – хочет убедиться Марыся, а Ламия молча кивает.

– Почему ты в качестве опекуна получила какого-то парня из деревни?

– Так никого другого не осталось на складе, – шутит девушка. – Кроме того, может, думали, что он на меня повлияет положительно и наставит на правую ваххабитскую стезю. Но Абдалла ни о чем другом не мечтал и не мечтает, кроме как отомстить за свою мать. Долгие годы он был моим палачом. И, чем больше он меня преследовал, тем больше я сходила с ума и делала наперекор ему, традициям и религии. Когда я меняла школу, я воспользовалась тем, что он поступал как извращенец, и шантажировала его. Если он не позволит мне перейти в ту школу, в которую я хочу, то я пойду к главному в школе мутавв, в которой он тогда учился, или к моему дедушке и расскажу, что он вытворяет со мной в доме при закрытых дверях и опущенных жалюзи.

– А что? – Марыся, не подумав, тянет принцессу за язык.

– Ты не хотела бы знать.

Ламия бледнеет, крутится в кресле и презрительно кривит губы.

– Тогда он испугался не на шутку, женился и отцепился от меня. Однако он притянул к себе в мой дворец женушку из деревни вместе со всей ее родней. Он культивирует хорошие традиции, которые вынес из дома. Это значит, что его жена со времени приезда в Эр-Рияд носа из-за забора не высовывает.

Дорота задумывается над этим рассказом. «Неужели Ламия также подверглась сексуальным преследованиям, как бедная Самира, сестра Ахмеда? Эту преследовал двоюродный брат, ту – родной?! Или так во всех арабских домах?» – думает она и не хочет в это верить.

– Вернемся к истории семьи Хамида, может, еще что-нибудь интересное подбросишь?

Марыся обращается к саудовской подруге, искренность которой расположила ее к себе.

– Я даже не знала, что ты с Амирой ходила в одну школу.

Марысю удивляет замалчивание и ужасная информация, которую пересказывал ее муж.

– Что же было дальше?

Марыся возвращается к тому, на чем остановилась.

– Когда Хамид после двух лет вернулся, чтобы заняться долей отца в семейной фирме, его сестричка была по уши в веселой компании и прекрасно развлекалась. Девка вляпалась в ваше княжеское общество, где всегда полно денег. Подростки швыряют их направо и налево. Все получают ежемесячно десять тысяч долларов карманных денег? – прямо спрашивает Марыся ни с того ни с сего.

– Что ж… – делает Ламия невинное лицо. – Если у кого-то есть голова на плечах, он их инвестирует, и у него еще и прибыль будет. Он может иметь даже больше.

– Самый порядочный человек сойдет с ума от таких денег, не то что подросток, – комментирует Дорота. – У друга Дарьи, шестнадцатилетнего, пять автомобилей. Невообразимо! А когда он какой-нибудь разобьет, то сразу же покупает себе новый.

– Богатство может испортить характер. – Ламия признает, что Дорота права. – Но не только знатным, но также обычным богачам, – делает вывод она. – Я в то время была лучшей подругой Амиры, а ее мать считала меня дьяволом во плоти. Но она не справлялась с дочкой, не имела ни малейшего влияния на ее поступки и, пожалуй, была также отчасти виновата. Вы так не считаете?

– А что на это Хамид? Не вмешивался в ваши развлечения? Не пробовал вас остановить? – зондирует почву Марыся, напряженно ожидая дальнейших подробностей.

Она чувствует, что сегодня выявится много такого, чего от мужа она никогда не слышала.

– Ты что, шутишь?! – выкрикивает принцесса. – Он участвовал в каждой выходке, придумывал самые глупые из возможных вещей, у него были самые неожиданные идеи!

Она смеется, вспоминая юношеские выходки, и от стыда закрывает лицо.

– Вот были времена! – у нее на глазах даже слезы появляются. – Пожалуй, самые счастливые в моей жизни.

Она умолкает, глубоко задумавшись. В тишине Дорота с Ламией закуривают, а Марыся подливает всем холодный напиток.

– Однажды, когда Хамид вернулся из путешествия в Лондон, где он, как всегда, жил в апартаментах дяди возде Гайд-парка, я ждала его в аэропорту в моем красном «Шевроле Камаро». Я разогревала мотор и крепко сжимала руль. Твой супруг в те года был совершенно сумасшедшим и очень невоспитанным парнем. Он прихватил и ввез в Саудовскую Аравию две черные бутылки виски «Джек Дениелс». Одна была уже до половины выпита.

Марыся с недоверием крутит головой.

– Вскочил в машину, предложил мне. Я сделала большой глоток. А потом он отодвинул крышу, высунулся из машины, кричал, размахивая открытой бутылкой. А я дала по газам и, скользя, как на коньках, мы выехали со стоянки. Все присутствующие там люди встали как вкопанные. Что за черт, это же нарушение закона[24]! Однако когда увидели мой регистрационный номер 2, то уже знали, с кем имеют дело.

– А как закончилось это приключение с алкоголем? Сцапали вас?

– Что ты? Кто? Машины с княжескими номерами не трогают.

– Маленькая наивная сестричка Хамида, наверное, в тебя была влюблена? – Марыся решает идти к цели. – А ее брат?

– Ревнивая женушка? – шутит Ламия. – Что ж, мы встречались…

Говоря это, она пустым взглядом смотрит в пространство.

– Не буду скрывать. Но прошло, минуло… – подводит она итог.

Марыся вздыхает, хоть это ее и не шокирует. Она догадывалась о подобном, но ей очень досадно. «Какая же я глупая! – говорит она мысленно. – Это происходило, когда он меня еще не знал! А чего стою я? В моей жизни Рашид появился, когда я уже была замужем! Я порядочная идиотка!» – укоряет она себя.

– Мы слышали, что ты страшно нравилась Амире, она смотрелась в тебя, как в зеркало, и старалась во всем подражать, – прерывает Дорота неловкое молчание. – Так рассказывал Хамид.

– Мои дорогие! Ведь я тоже была глупым подростком! Я ровесница Амиры, – сообщает принцесса.

Она разочарована их сердечным отношением к незнакомой им девушке, а критичным – к ней самой. Она чувствует это по голосам спорящих. «Снова я самая плохая. Почему люди так строги ко мне, хотя вообще меня не знают? Не имеют понятия, что я чувствую и чего хочу», – приходит она к выводу и опускает голову.

– Я думала, что ты старше, – оправдывается в смущении полька. – Извини. До сих пор ты нам рассказывала, что вы ходили вместе в школу, но ведь разное бывает. В одном классе не обязательно учатся ровесники.

– У этой маленькой избалованной соплячки был нормальный дом и семья, которых я уже в таком молодом возрасте была лишена! – взрывается Ламия. – У нее была поддержка матери, брата, дядьев, теток… Если бы ее мамочка попробовала с ней поговорить, достучаться до нее, наверняка иначе сложились бы их судьбы. А она держала ее в строгом повиновении! Бывало, что даже колотила ее, плевала на нее, обзывала, поэтому нечего удивляться, что девушка сбегала и хотела быть с чужими людьми.

Ламия нервничает.

– А у Хамида уже с ранней юности были проблемы с нервами, – добавляет она мимоходом. – Вы, конечно, знаете об инциденте с прислугой? Похвастался вам?

В ответ на их неодобрение она издевается.

– Пилил ее каждую ночь, а однажды, когда взбесился, прибил.

– Что ты говоришь?! – возмущается Марыся. – Он говорил, что ее избил!

В возбуждении она старается прояснить недоразумение.

Дорота от удивления вытаращила глаза. О хорошеньких вещах она узнает! А она так полюбила этого парня! «Все-таки все арабы одинаковы!» – разочарованно приходит она к выводу.

– Здравствуйте! Об этом шумели в прессе, но, конечно, все замяли. Наверное, кто-то из бен Ладенов заплатил семье филиппинки пятьдесят тысяч риалов возмещения.

– Не могу поверить!

Об этом Марыся точно не хотела знать.

– Это ужасно! Не может быть, чтобы мой муж кого-то убил! Да еще женщину!

Сердце у нее дрожит от волнения.

– Можешь не верить! Может, это сплетня?

Ламия сдерживается, сообразив, что слишком много рассказала. «Даже если эта adżnabija[25] ушла бы от Хамида, ведь он все равно ко мне бы не вернулся. Никакого шанса!» Принцесса отдает себе в этом отчет, как и в том, что очень его любила. «А может, по-прежнему люблю?» – спрашивает она сама себя и чувствует, как румянец заливает щеки.

– Возвращаясь к Амире. У нее были неплохие идеи, свои собственные, а не взятые у кого-то или подсунутые мной.

Сентиментальное настроение Ламии улетучивается: она хочет как можно быстрее выбросить все эти воспоминания из головы. Она сама не знает, почему дала себя разговорить. «Эта молодая ливийка хотела добыть как можно больше информации о муже, – осознает она теперь. – О нем не скажу больше ни слова, уже ничего больше не узнаешь, корова!»

Она говорит себе это, а в действительности расплывается в сладкой улыбке.

– Конечно, старались доказать себе, которая из нас лучше в самом плохом, – холодно произносит она. – После одной пьянки поехали дрифтовать по городу. Но для Амиры даже этого было мало, и ей пришла в голову идея супер. Мы поехали на автостраду, ведущую в аэропорт, и там начали гонки. Подговорила меня, чтобы я дала ей свою машину, более быструю и большую. В этом была моя ошибка. Соплячка не была настолько опытным водителем, или ей не повезло. Было большое столкновение, в котором пять машин разбилось, три задеты, остальные быстро смотались. Среди них геройский и заботливый Хамид.

Она презрительно посмеивается себе под нос. Слушательницы в замешательстве, как будто тоже виноваты, и опускают головы.

– Четверо из наших парней, семнадцати– и восемнадцатилетних, погибли на месте, а около десяти были тяжело ранены. У меня по вине моей маленькой подруги треснула почка и отрезана стопа.

– Что? Как это? – обе слушательницы смотрят на ноги Ламии в шоке.

– Ведь у тебя нет протеза, – не подумав, говорит Дорота.

– Живем в Саудовской Аравии, вы, конечно, сами знаете, на каком уровне тут медицинское обслуживание. Стопу мне стеклом срезало, как бритвой. Упаковали ее в мешочек, а потом пришили.

Она весело поднимает браслет, который носит на щиколотке. И глазам пораженных женщин предстает почти невидимый искусный шов.

– Неплохо, – признает Марыся. – К сожалению, с Амирой ничего не смогли сделать.

– Она выглядела вполне неплохо, только руку сломала. Я уже этого не видела.

Принцесса становится грустной.

– Знаю от других, что в больнице оказались, однако, что у нее обширное внутреннее кровотечение. Моя сумасшедшая подруга находилась без сознания целые сутки. Ее мать чуть не умерла от отчаяния, видя боль и мучения дочери. Может, именно тогда она поняла, что сама не без греха. Она даже не пробовала протянуть ей руку, чтобы помочь выйти из депрессии после смерти любимого отца. Наверное, перед смертью Амира пришла в себя на минуту и сразу же ушла на тот свет. Позже умерла и ее мать. Это мне рассказывали, так как я тогда тоже боролась за жизнь и не знаю, каким чудом мне удалось выкарабкаться.

Ламия вздыхает и закуривает следующую сигарету. У нее дрожат руки, видно, что она по-прежнему очень сильно переживает свою шальную молодость и смерть подруги.

– Расскажу тебе, что мать Хамида не умерла своей смертью, а совершила самоубийство, – признается Марыся. – Хамид не мог себе простить, что оставил ее одну и, видно, недостаточно поддержал. В течение буквально пары лет он потерял всю свою семью.

Она заканчивает фразу и замыкается в себе. С нее достаточно копания в семейной грязи.

– Не мог себе также простить… – говорит дрожащим, сдавленным голосом Ламия, встает и поворачивается к женщинам спиной, – что оставил сестру и, как заяц, сбежал с места происшествия.

Она вытирает платочком глаза и размазывает тушь по лицу.

– А меня возненавидел за все. За смерть своих любимых женщин, за наши выходки в молодости и даже за то, что я его любила, – признается она и бросается бегом к дому. Марыся и Дорота слышат только ее рыдания.

– Короткие, изувеченные судьбы, – вздыхает дочь. – Одна история, рассказанная двумя разными людьми, и звучит по-разному.

– Ламия не такая уж и злая, – говорит мать. – Это страшно одинокая, потерянная и развращенная системой и деньгами девушка. Мне ее жаль и только. Ты не держишь на нее зла за то, что она встречалась с твоим мужем?

– Что ты? – слишком громко возражает Марыся. – Это прошлое!

– И далекое, – прибавляет Дорота. – Давнее прошлое.

Принцесса возвращается с опухшими глазами и красным носом.

– Знаете что? Я уже буду собираться. Вот это мы сегодня посплетничали! – жалко улыбается она.

– О нет! Сейчас я тебя не выпущу!

Хозяйка осторожно подталкивает ее к креслу.

– Говорим только о трагедиях, все мы прибиты. Я не позволю тебе в таком настроении выйти из моего дома, никогда! – она решительно крутит головой. – Расскажи, что ты сейчас делаешь, в чем твоя княжеская жизнь?

Марыся находит прекрасную тему для легкой беседы.

– Приоткрой нам, обычным женщинам, уголок дворцовых тайн. Повеселимся немного.

– Ха!

Ламия глубоко вздыхает и кажется довольной тем, что ее задержали.

– Я должна представлять мой род. Это значит показываться в публичных местах. Преимущественно хожу по детским больницам, потому что у меня есть подход к детям, они мне нравятся. Каждый день сижу то в одной, то в другой клинике по два, и даже три часа. Кроме того участвую в разного рода ужинах или женских посиделках, открываю выставки и показы… и так таскаюсь без толку. Единственное, что действительно доставляет мне радость и удовлетворение, – это помощь детям. Я хотела бы большего, – сообщает она.

Хозяйки верят каждому ее слову.

– Я уже столько лет ношусь с идеей основания собственной благотворительной организации, помогающей детям и женщинам в регионе. Столько плохого у нас происходит, столько обиженных! Вы не имеете понятия, какие трагедии разыгрываются в арабских, а особенно в саудовских домах! – признается Ламия, наблюдая за реакцией собеседниц. – Большинство этих драм никогда не увидит дневного света. Все скрыто за высокими заборами.

– Ламия, мне этого не нужно рассказывать, – взрывается Дорота. – У меня был муж-араб. Он похитил моих дочерей, а что со мной вытворял, даже не хочу вспоминать. Организация, помогающая девушкам в этой арабской стране, не для одной была бы избавлением.

– Можно было бы им помочь финансово.

Марыся понимающе смотрит на мать.

– Но в такой организации самое главное, необходимое – это юрист, – говорит Марыся. – Только такой человек мог бы вырвать потерпевших женщин из лап местного традиционного закона.

– Несмотря на бурные приключения времен моей молодости, после смерти Амиры я опомнилась и полностью посвятила себя науке. Поэтому изучила международное право в Сорбонне, а потом специализировалась на мусульманском. Никакой мутавва, никакой шейх мне нипочем!

Ламия задорно упирает руки в бока.

– Серьезно? Так, может, мы бы сделали что-то вместе? – несмело предлагает Марыся. – Что ты на это скажешь? У меня, правда, еще нет высшего образования, но английский я знаю как собственный язык и с октября начинаю изучать медицину.

Дорота впервые об этом слышит и удивленно смотрит на дочь с любовью и одобрением.

– Не знаю, могут ли иностранцы у нас основывать такие организации. Уточню.

Ламия видит банальное препятствие, стоящее на дороге реализации ее далеко идущих планов.

– Дорогая! У меня есть саудовский паспорт, и я полноправная жительница этой чудесной страны! – Молодая девушка просто скачет, а Ламия срывается и хватает ее за руку.

– Так у нас есть наша организация!

Принцесса тискает Марысю.

– Ты точно этого хочешь?

– Да, конечно!

– А что с деньгами? Должен быть основной капитал.

– У меня есть, никаких проблем.

– Так по сколько положим? – зондирует она почву.

– По полмиллиона?

– А не слишком мало? – в глазах принцессы появляется блеск, но в возбуждении Марыся этого не замечает.

– Думаешь, что по полмиллиона долларов будет мало? – беспокоится она.

– Ну, нет, если долларов, то окей.

Ламия похлопывает по спине свою новую партнершу.

– Какое название мы дадим нашей фирме?

– «Айша», как звали эмансипированную и любимую жену пророка Мухаммеда, – подсказывает Дорота. – Хорошо или нет? – Она начинает колебаться. – Эх, в общем, каждая вторая подобная организация носит такое название, – разочаровавшись, она теряет интерес к собственной идее.

– Так, может, «Саудовская Айша», что вы на это скажете?

– Звучит неплохо, – после минутного размышления соглашается княгиня.

– Мои поздравления, девушки!

Дорота нежно улыбается дочери.

– Желаю вам успеха. Вам нужно осуществить очень важную и ответственную миссию. Когда начнете?

– Если хочешь, то я могу подготовить все необходимые для основания организации документы. Если начнем после лета, это будет очень хорошо.

– Прекрасно! Идеальное время!

Марыся радуется, как ребенок.

– Летом и так жизнь в Саудовской Аравии замирает, а осенью все снова пробуждается. Супер! Исполняется моя мечта! Я буду помогать людям!

От счастья Марыся подпрыгивает на месте, а Ламия думает, когда же она сама утратила такую же стихийность и радость жизни. Сейчас ей доставляют удовольствие совсем другие вещи.

Постколониальная терпимость

Совет перед совместным выездом в Польшу на лето Дорота решает организовать у себя. Она живет сейчас с семьей в прекрасном охраняемом поселке с названием «Техас». Объект очень большой, находится там двести разнообразных вилл: часть одноэтажных бунгало, а часть двухэтажных домов с огромными садами, а также трехэтажные блочные дома для клиентов с бумажником поменьше. Инфраструктура поселка комфортная. Построены для резидентов кафе и рестораны, детские сады и игровые площадки с кондиционером, центры фитнеса с кабинетами оздоровления. Здесь есть продовольственные магазины, цветочный магазин и бюро путешествий, а также два больших бассейна и двадцать поменьше, которые размещены на верхних этажах. Даже также есть небольшой зоопарк с несколькими животными, летний кинотеатр, корты и поля для гольфа.

За забором поселка иностранки чувствуют себя свободно, не носят абаи, водят машины и ходят в короткой одежде, поэтому даже забывают, что живут в консервативной мусульманской Саудовской Аравии.

После того как Марыся и Дорота нашли друг друга в Эр-Рияде, перед несчастливой поездкой в Ливию, дочь просиживала у матери почти все дни. Но после того как они благополучно вернулись и родилась Надя, женщины решили заниматься ребенком на вилле молодой мамы. Там есть все необходимые вещи, а также прислуга и кормилица, которую трудно было бы каждый день возить туда-сюда. Марыся сто лет не гостила в семье, поэтому очень взволнована визитом – пребыванием в искусственно созданном суверенном мире. Ей так не хватает свободы, естественности, а прежде всего того, что не нужно носить жаркого черного плаща. Она вся дрожит, зная, что через минуту будет бегать в коротких шортах, майке и открытых сандалиях. Ранним утром они подъезжают с Хамидом к большим главным воротам поселка. Входы преграждают автоматические бетонные запоры, движущиеся полосы с колючими прутами и охрана – гвардия с оружием.

– Ну, они и охраняют этих своих резидентов, – удивляется Марыся. – Еще больше, чем дипломатов ДК[26].

– Они обязаны.

Хамид с одобрением смотрит на средства безопасности.

– В последнее время были покушения? Ситуация обострилась? – беспокоится жена.

– Нужно дуть на холодное. Самые серьезные теракты в Саудовской Аравии, надеюсь, уже в прошлом. Но сейчас, во время арабской весны, снова усилились контроль и охрана, потому что в огне революции никого не пощадят. Правда, к нам еще волнения не добрались, но кто знает? Говорят, что пожар охватит все арабские страны, даже самые богатые и стабильные.

– Успокойся! Не пугай меня!

Марыся после ливийских испытаний не хочет быть свидетельницей бунта, а тем более в нем участвовать.

Хамид минует стоянку для гостей и подъезжает к воротам, предназначенным только для резидентов.

– Ты должен был оставить машину на паркинге, – нервно указывает она.

– Необязательно, – отвечает с хитрой улыбкой муж.

Мужчина, не обращая внимания на рассуждения жены, вытягивает какое-то большое пронумерованное удостоверение, тычет охраннику под нос, и тот даже без осмотра автомобиля поднимает шлагбаум.

– Снова я о чем-то не знаю, – крутит носом Марыся. – Где у тебя нет связей? Становится скучно!

– Я ведь тебе уже говорил, что еще до отъезда в Йемен мы спроектировали его и контролировали строительство.

У Марыси от удивления вытягивается лицо.

– Ты мне говорил? – Глаза женщины становятся большими. – Не может быть! Когда?

– Ты не помнишь, потому что, наверное, вообще меня не слушаешь.

Хамид недовольно сжимает руль так, что белеют запястья.

– У меня вылетело из головы, – оправдывается Марыся, так как сейчас только что-то начинает припоминать.

– Тебе совершенно безразлично, о чем я говорю.

Он останавливает машину перед домом родителей и выразительно поглядывает на свою подругу.

– Словно назойливая муха жужжу.

Марыся укоряет сама себя. «Ну, я и разболтанная! Я должна обращать внимание на слова и запоминать информацию, – решает она. – Когда он мне это рассказывал?»

Размышляя, она трет лоб. «Наверняка еще до Ливии. То, через что я позже прошла, оправдывает мою частичную амнезию. Мама почти с ума сошла, а я вычеркнула часть данных из памяти. Что делать?»

Повеселев, она тихо смеется. «А может, я тоже с ума сошла, ведь, когда ты сумасшедший, об этом не знаешь?»

Она взрывается истеричным смехом, который вызывает струи слез. Она быстро хватает платочек, прижимает его к лицу и старается овладеть собой.

– Любимая, я не хотел тебя мучить.

Хамид тихо открывает дверь со стороны пассажира и осторожно гладит ее по спине, не зная, что должен делать с расстроенной женой.

– Нет, на такие вещи я не обижаюсь. Я только не знаю, что происходит, – Марыся смеется и плачет одновременно. – Думаю только…

Она громко вытирает нос.

– В хорошенькую же семейку ты вляпался.

– Не понимаю, – ее муж улыбается краем губ.

– Мать сумасшедшая, дочь склеротичка!

Сейчас они уже надрывают животы оба.

– Hello! Nice to see you![27] Ahlan wa sahlan! – слышат они крики, доносящиеся с порога.

– Ух, пойдем к ним.

Марыся выходит из машины и трясет головой, как молодой жеребенок.

– Я должна собраться.

Она кладет мужу голову на плечо, вытирает нос о его рубашку, трет глаза, вздыхает полной грудью и поворачивается в сторону удивленной их поведением семейки.

– Наконец-то вы к нам приехали! Век вас здесь не было! – мать встает на цыпочки, притягивая голову зятя, и целует его в лоб.

– Что происходит? – шепчет она ему на ухо. – Послеродовая депрессия?

– Наверное, да, – тихо отвечает Хамид, глядя на тещу со значением.

– Сама уже почти не помню, как мой дом выглядит.

Мать подходит к старшей дочери и нежно ее обнимает.

– Почти полностью к вам переселилась. Назойливая старая баба! Мы должны после лета это как-то урегулировать.

– Привет, сестра! – Хамид похлопывает по спине обрадовавшуюся Дарью, которая на мужские нежности реагирует пунцовым румянцем.

– Входите! – Лукаш приглашает всех внутрь. – Входите скорее, а то мухи налетят, – смеется он.

Жилище пахнет лавандой, которую любит Дорота. Освежают его многочисленные украшения, в том числе и предметы саудовского рукоделия. Из колонок льется негромкий джаз. Царит приятная семейная атмосфера. Смеха и радости через край. Мать чувствует себя очень счастливой оттого, что наконец ее дочь посетит Польшу, к тому же приедет на свою родину по польскому паспорту.

– Консул Петр рассказал мне, как это делается.

Дорота набирает воздуху.

– Когда у тебя двойное гражданство, то тебе легче путешествовать, а не труднее. Поэтому так: из Саудовской Аравии выезжаешь по саудовскому паспорту, а в Англию въезжаешь по польскому. Мы члены Евросоюза, и нам не нужны визы. А потом в Польшу – тоже без проблем как полноправная гражданка. Значит, Марысенька золотая, ты вообще не должна оформлять никаких виз, только для Хамида и малышки Нади. У вас есть для нее выездные документы?

– Конечно, без нервов, – успокаивает тещу Хамид, наблюдая беспокойство в ее глазах.

– Если это кого-то интересует, то у меня многоразовая, действующая год бизнес-виза, – сообщает он.

Он чувствует, что Дорота больше волнуется из-за дочки и внучки, а он идет прицепом. После того как он пришел к такому выводу, ему становится обидно.

– Прекрасно! Мои поздравления!

Лукаш похлопывает мужчину по спине.

– Ну, развлечемся в Польше! – обещает он. – Увидишь, какой приятной может быть жизнь. Очень рад!

Лукаш говорит, и под впечатлением этих милых искренних слов из головы Хамида сразу улетучиваются глупые мысли.

– Есть только проблема с визами для Ноны и Надиной кормилицы. Я разговаривала с вашим консулом, и что-то он не слишком хотел их выдать, – сообщает саудовец. – Что-то он крутит.

– Я все знаю.

Дорота удобно садится и серьезно смотрит зятю в глаза.

– Петр – порядочный человек и наверняка что-то придумает, но… А должны ли мы ехать с прислугой, не можем так, как все нормальные люди?

– А как ты себе представляешь нашу дочь без еды? – возмущается заботливый папа. – А может, мы должны ее оставить дома, а сами отправиться в путешествие? – спрашивает он шутливо.

– Да что вы! – выкрикивает Марыся в панике. – Я не согласна!

– Ну, не нервничай так, доченька, – старается успокоить ее мать.

– Как же я могу не нервничать! Я свою крошку не оставлю!

У Марыси даже руки дрожат.

– Думаешь, что только тебя обидели, отобрав у тебя детей? – обращается она к Дороте с обвинениями. – А не думала, что чувствует такая малявка, когда вдруг остается без родителей и родительского тепла? Даже самая лучшая и самая любимая тетя этого ей не даст. Представь, что у меня тот же комплекс, что и у тебя, только наоборот. Никогда в жизни я не дам разделить себя со своей малюткой!

Она снова собирается плакать.

– Извини, – шепчет мать.

Она шокирована этим неожиданным признанием.

– Я думала только, что Надя уже настолько окрепла, что могла бы перейти на искусственное питание из бутылочки, – оправдывается она.

– Мы хотим для нашего ребенка самого лучшего. Сама знаешь, что нет ничего лучше, чем естественное вскармливание, – старается снять напряжение Хамид.

– А Нонка пригодится как нам, так и тебе, чтобы ты не гоняла с метлой или все время не сидела на кухне. Правда? – он нежно прижимает жену и гладит ее по спине.

«Бедная Мириам! Что же она должна была пережить в детстве! Сколько боли, одиночества, непонимания…» – сочувствует он ей от всего сердца.

– Молодые правы, – включается в дискуссию Лукаш, хоть все знают, что он старается не спорить и не менять замыслов Дороты.

– Нужно уладить дело с чертовыми визами и все тут! Я могу поручиться за этих двух слуг, если так нужно будет, – предлагает он.

Хамид тяжело вздыхает, потому что не ожидал таких проблем.

– Доротка, любимая, расскажи нам, что происходит. Ты ведь все время держишь руку на пульсе. В чем дело?

– Речь идет о том, что ограничена выдача виз для прислуги. И это касается не только Польши, но всех стран шенгенской группы.

– Но почему? Ведь это такие же люди, у них есть билеты на самолет, страховка и визы на пребывание в Саудовской Аравии, а также свидетельство от спонсора. Я сделал нашим девушкам даже медицинское обследование.

– Видишь, оказывается, что справка у вас очень доходное дело, – объясняет Дорота, которой все рассказал дипломат.

– Что это значит? Их продают на органы? – подшучивает Хамид.

– Все делается тут, на месте, – язвит Дорота. – Выезжающие на лето – в основном представители знатных семей – забирают с собой несколько или даже более полутора десятка слуг. Возвращается из них только двое или трое, или даже ни одного. Наше консульство год тому назад выдало, само собой разумеется, дипломатические визы саудовской принцессе и ее двадцати двум слугам. Избалованная баба брала с собой даже женщину, которая укладывает волосы или отвечает за сумки. Она летела в Польшу через Лондон, но уже в Соединенном Королевстве все смылись. Конечно, случилось это не в первый раз, и с той же знатной особой. Наши дипломатические службы связались с вашими, которые сообщили, что они борются с этой практически контрабандистской деятельностью уже долгое время. На одной служанке можно заработать тысячу долларов: столько те платят за свою свободу. Значит, знатная принцесса заработала двадцать две тысячи. Потом полетела в США. Наверняка хорошо там развлеклась.

– Неплохой номер, – Хамид полон неодобрения. – Эти люди превзошли самих себя: знают, как, ничего не делая, нахапать побольше денег. Дармоеды! Пиявки!

Нервничая, он в бешенстве потирает лоб.

– Понимаю вашего дипломата. Но ведь нас это не касается! Нельзя обобщать. Но если у парня есть идущее сверху распоряжение, то, конечно, погонят в шею, – беспокоится он. – Что вы предлагаете? Вижу, что вы больше в теме, чем я.

– Может, по крайней мере, ваша домработница полетит с нами прямо в Польшу. Тогда она могла бы получить визу нашей страны. С этим не будет проблем. К тому же если мы ее возьмем с собой, – предлагает Дорота, – с одной кормилицей не должно быть уже никаких проблем.

Она глубоко задумывается, вздыхает, и видно, что ее что-то мучит.

– Я хотела бы, доченька, предложить, – обращается она тихо к Марысе, – чтобы ты Надю подбросила дедушке с бабушкой на ту одну неделю, которую планируете провести в Лондоне. Но сейчас уже вижу, что тебе этого не очень хочется.

– Мама, поверь мне… – дочка мило улыбается. – Если она будет далеко от меня, то ничего от моего отдыха, релакса и удовольствия не останется.

– Мы остановимся в апартаментах дяди около Гайд– парка, – сообщает Хамид, а женщины смотрят друг на друга со значением, потому что подтверждаются слова Ламии. – Я думаю, что прогулки с малышкой доставят нам невыразимое удовольствие. В Эр-Рияде при этой температуре, нехватке прохлады и минимальной влажности парков это невозможно.

– Да, это поразительная идея. А кроме того, мой муженек, – ласкаво обращается Марыся к мужу, гладя его по руке, – готовит столько приключений, что недели будет слишком мало.

– Но прошу вас, не отпускайте эту индуску одну с ребенком! – Дорота даже повышает голос. – Еще нашу крошечку кто-то украдет! Увидят белого ребенка с цветной и…

Хамид театрально хватается за голову.

– Дорота! В Лондоне больше индусов, пакистанцев, негров или арабов, чем чистокровных британцев. Там трудно найти белого, незакопченного жителя, поэтому этот город, как многокультурный тигель, притягивает людей со всего мира с разным цветом кожи и разным вероисповеданием. Никогда бы не подумал, что эти снобистские колониалисты могут быть такими толерантными! Если бы я должен был где-нибудь поселиться вне Саудовской Аравии и моего любимого Эр-Рияда, то выбрал бы Лондон, – признается он.

Лицо его расплывается при воспоминании о проведенных там чудесных минутах.

– Мириам, гарантирую, что ты полюбишь этот город! – выкрикивает он в конце, неожиданно целуя жену в губы.

* * *

Многочисленная семья вместе с прислугой приезжает на трех больших автомобилях в Международный аэропорт «Король Халид» в Эр-Рияде в шесть утра. К сожалению, рейс чуть свет. Дорота и Дарья сразу стягивают с себя черные абаи, которые ненавидят. Марыся колеблется и не знает, что делать.

– Над чем задумалась? – удивленно спрашивает девушка– подросток. – Ведь это зона пересечения границы, где каждый теряет свою национальную идентичность и должен придерживаться международного права, а не местной чепухи.

Девушка тянется к плащу сестры, желая его расстегнуть. Испуганная Марыся просто подскакивает.

– Дарья! Успокойся! – кричит она, нервничая. – У меня ведь саудовский паспорт и такое же гражданство!

Она расстроенно поясняет:

– Если я хочу выехать без проблем, то еще минуту должна прикидываться саудовкой. И без того цветной хиджаб, который у меня на голове, и волосы, которые из-под него видны считаются верхом разврата.

– Марыся права, – включается Дорота и оттягивает взбунтовавшуюся девушку. – Пойдем уж, а то еще наш самолет улетит, пока мы будем спорить о каких-то пустяках.

– Так что, будешь путешествовать, как какая-то черная ворона? – возмущается малолетка.

– До поры до времени! В самолете разденусь. Обещаю.

– Лишь бы не догола!

Лукаш шутя берет свою ручную кладь, а остальное, чуть ли не скирду сумок и чемоданов, толкают на тележках два грузчика-пакистанца.

Марыся, конечно, права. Вылет поляков проходит молниеносно, а саудовцев, как рентгеном просвечивают.

– Это твоя жена? – спрашивает Хамида таможенник.

– Да.

– Она не саудовка?

– У нее же саудовское гражданство! – бен Ладен потихоньку теряет терпение и повышает голос.

– А где она родилась? В Польше? – бдит службист. – Тогда почему у нее арабская фамилия?

– Отец – ливиец.

Хамид старается отвечать спокойно, а женщина, из-за которой ведется следствие, разумеется, покорно молчит, скромно опустив взгляд. Она видит краем глаза, что ее мать на другой стороне поста символически разводит руки в стороны.

– Ты мог бы позаботиться о том, чтобы твоя жена одевалась как надо и не оскорбляла Бога, – обращается с критикой таможенник к своему земляку. На Марысю он бросает лишь один презрительный взгляд.

После того как перевернули все документы, более получаса вели расследование, портя нервы, вся семья в сборе. Удается пойти на утренний кофе в бар на первом этаже. Все молчат и про себя думают, какие еще проблемы должны будут решить. Но уже ничего неожиданного или досадного не происходит, только забавная процедура, которую, пожалуй, кроме Саудовской Аравии, нигде больше не встретишь. Женщины к самолету проходят одним рукавом, а мужчины – другим. Женщин и их сумочки снова проверяет очень милая англоязычная таможенница. Она, конечно, в черной абае, а лицо под чадрой. Видны только черные доброжелательные глаза, сильно подведенные кохлем.

– Зачем им все те интроскопы, рентгены, сканеры, когда в итоге какая-то глупая баба всовывает свои грязные лапы в мою сумочку! – возмущается Дарья, фыркая себе под нос, и после осмотра буквально бежит внутрь.

Хамид купил авиабилеты для себя и жены, разумеется, в первом классе, поэтому у Лукаша уже не было выхода: он был вынужден взять четыре места для своей семьи в той же части самолета. Прислуга с ребенком, чтобы быть поближе к господам, была в бизнесклассе. Все сидят на первых креслах, сразу же за тонкой стенкой, отделяющей их от хозяев.

Никто из саудовцев не обращает внимания на молодых арабов, путешествующих с прислугой. Но европейцы, которым и так саудовцы-работодатели все возмещают, скептически поджимают губы и бросают пару злобных взглядов.

– Зависть – это очень противная черта характера, – шепчет Хамид жене на ухо.

– Посмотри, как мама переживает.

Марыся хохочет, видя пунцовый румянец на бледном лице Дороты.

– Мамуль, все окей?! – обращается к ней дочь, крича во все горло, а мать только делает ей знак рукой: потише.

– Люкс! – вообще не беспокоится Дарья. – Спасибо, Хамид! Первый раз в жизни летим таким классом.

– К сожалению, не я это организовал, – объясняет он смущенно. – Я хотел, но Лукаш, не знаю почему, уперся и сделал это сам.

Поляк улыбается уголком губ.

– Послушай, у каждого есть чувство собственного достоинства. Моя фирма платит за наше путешествие, – шепчет он, весело подмигивая зятю. – Я должен был кое-кого взять за яйца, чтобы дали так много.

Гордый, он делает большой глоток виски и, закрыв глаза, наслаждается его вкусом.

– Пожалуй, теперь только так и будем летать. Если мои женщины войдут во вкус, то уже не отвертишься.

При взлете все сиденья, разумеется, должны быть в вертикальном положении, ремни пристегнуты. Каждый затаил дыхание. Это необязательно. На прекрасных британских авиалиниях и машины, и пилоты отличные. Но известно, что каждый, у кого есть хоть немного воображения, боится летать. Сегодня же первый офицер – поляк, а среди стюардесс также две землячки Дороты. Это вызывает у нее полное доверие и патриотические чувства. Когда самолет достигает почти десяти тысяч метров и выравнивает полет, можно расслабиться, подняться с места или разложить глубокие мягкие кресла. Автоматически закрывается штора, скрывающая будь то одиночные, будь то двойные места, расположенные «валетом».

В этом классе и на этих линиях можно чувствовать себя комфортно и свободно, никто, кому не следует, не наблюдает за пассажиром и не беспокоит его. В распоряжении всех мягкие подушки в наволочках, миленькие бежевые пледы, несколько наушников и косметичка со всем необходимым для личной гигиены. Перед каждым пассажиром – экран, на котором можно посмотреть новейшие фильмы или понаблюдать за траекторией полета. Если кому-то не хочется таращиться в экран, он слушает музыку. Теперь и Марыся чувствует себя свободной. Она встает, демонстративно стягивает абаю и хиджаб и как попало запихивает их в сумку. Довольная, она падает на сиденье, а Хамид нежно поправляет локон, спадающий ей на лицо.

После сытного и исключительно изысканного перекуса, состоящего из икры, копченого лосося, французского паштета из гусиной печени, разнообразных салатов, горячих перепелок в кисло-сладком соусе со специальными клецками, десерта и гектолитров напитков, даже Дорота набирается смелости и отвязывается.

– Теплые булочки с маком и лебнехом[28] были самыми вкусными, – наклоняется Дарья из-за шторы и показывает всем мордашку, еще запачканную едой.

– В тебя, дочь, не стоит инвестировать, – добродушно смеется Лукаш.

– А Адаш что-то ел? – беспокоится Дорота, изолированная от сына.

– Конечно, конечно, – смеется девушка. – То же, что и я, только я посыпала ему сверху сахаром.

– А что он делает? Может, хочет ко мне?

– Сейчас хлещет колу и не отрывает нос от iPad-a, который, не знаю зачем, вы ему купили.

Девушка критикует родителей и то, что они балуют ее любимого братишку.

– Хорошо, хорошо! Кто бы говорил, мудрая неизбалованная девушка. А кто сказал, что дня не проживет, если не получит самый новый телефон самсунг «Galaxy Note»? Для чего тебе такой высокотехнологический аппарат, я не знаю, но стоил он, как нормальный лэптоп, – шутит Лукаш со своей любимицей. – Так что не критикуй, котик.

Он встает, наклоняется через высокие поручни кресла и ерошит волосы приемной дочери.

– Эй, эй! – довольная Дарья изображает обиженную и забавно стряхивает руку отчима. – Немного частной жизни! В конце концов, я не для того лечу первым классом, чтобы сосед цапал меня за волосы.

В этот момент она взрывается юным безудержным смехом.

– Как я рада, что мы наконец выбрались вместе на отдых!

Марыся не может прижаться к мужу, потому что сидит напротив, но она кладет ноги стопами ему на колени.

– Слушай, а ты не переборщил с мероприятиями в Лондоне? – возвращается она к теме, которая в последнее время мешает ей спать. – Ты купил через Интернет гору билетов за чудовищные деньги.

Она наклоняется к своему компьютеру.

– Как мы сможем это все посмотреть и еще ежедневно ходить с Надей на обещанные прогулки, я не понимаю.

– Что ж, всегда можно изменить и сократить богатую программу, – улыбается Хамид, держа баночку с пивом. – Может, прогулки сократим до получаса?

Он веселится.

– Ну что ты! – возмущается Марыся. – Ребенок наконец может подышать свежим воздухом, без пыли, угара и пересыхания в горле! И ты хочешь ее этого лишить?

– Любимая, я пошутил! – ничто не может испортить ему настроение и нервы жены вообще не выводят его из равновесия.

– Уф…

Марыся наклоняет голову над стопкой бумаг, открывает ноут с календарем и принимается писать.

– Что ты делаешь?

Хамид наклоняется и смотрит с интересом.

– Нужно составить план отпуска, все записать, что, где, когда и во сколько. А то иначе вообще этого не осилим. А я между тем хочу все увидеть.

Взволнованная, она поправляет волосы и закладывает пряди за уши.

– Я подготовилась, купила путеводители, план города и распечатала из И-нета дополнительную информацию.

Она машет стопкой бумаги в подтверждение своих слов.

– Я могу служить тебе путеводителем, – Хамид нежно гладит жену по ноге. – Я знаю этот город как свои пять пальцев.

– Да, помню. Ты останавливался уже в апартаментах дяди? – невинно спрашивает она.

– Если ты так хорошо ориентируешься, то наверняка должна знать и то, что я жил там каждый раз, когда бывал в Лондоне. Наверное, не раз и не два посещала тебя Ламия и наверняка сделала отчет обо всем, – он не скрывает неудовольствия. – Конечно, рассказала тебе свою версию событий… – Он разочарован. – Это исключительно зловредная женщина, паршивая, расчетливая, лживая и обладающая большими способностями манипулировать людьми, – сообщает он, стараясь совладать с эмоциями. – Не знаю, хорошая ли это мысль, чтобы именно с ней ты основывала благотворительную организацию.

– А с кем еще? – взрывается Марыся, но сразу же понижает голос.

– С кем хочешь, только не с ней, – говорит Хамид театральным шепотом.

– Я в Эр-Рияде никого не знаю, прежде всего, никого с такой суммой и при таких связях. Что может случиться? Возможно, все сорвется, мы никому не поможем, – утверждает она беззаботно.

– Девочка моя, ты по-прежнему наивна! – делает нелицеприятный вывод Хамид. – Не исключено, что ты потеряешь все с таким трудом ввезенные нами в Саудовскую Аравию деньги. Но и это не наихудшая версия событий. Она может задать тебе больших хлопот! И это серьезно! – предостерегает он.

– Ты ее попросту ненавидишь, – к такому выводу приходит ревнивая жена. – Почему ты обвиняешь ее во всем плохом, что случилось с тобой? А может, ты сам немножко виноват? – язвительно спрашивает она.

– Окей, в те годы, когда мы общались, я не был воспитанным парнем…

– Вы встречались, – перебивает Марыся.

– Хорошо, мы встречались, – покорно признается Хамид. – Но если бы она не провоцировала, моя сестра была бы жива. И мать тоже.

– Как это? Она провоцировала? Ведь это твоя сестра вела автомобиль?

– Да, только Айша выпрашивала поводить «Шевроле Камаро» Ламии, а та ей его дала без проблем. Ехали вместе. Моя вина только в том, что я согласился и сам гнал за ними на «порше» сестры, – рассказывает он совершенно новую версию событий. – Девчонка не знала автомобиля, а машина Ламии по сравнению с машиной Айши, как ракета против телеги. – Он умолкает, а Марыся его не подгоняет. – Эта кретинка-принцесса вначале высунулась до половины из машины в окно и корчила рожу, как придурковатый американский ковбой. Когда скорость была бешеной, она наконец приземлилась на свою худую задницу, но зато выставила в окно ногу. Ламия мою сестру подзуживала, подгоняла – и разгорячила… – он прерывается, потому что от злости ему нечем дышать. – Я тоже не справлялся с «порше», только сжимал руль и зубы. Буквально летел над трассой. Айша в итоге задела фонарь, тогда Ламия потеряла стопу. Тогда моя машина буквально оторвалась от шоссе, взлетела в воздух и начала кувыркаться. Слава Богу, что я упал на обочину, и никто на меня не наехал. Если бы дверь не выпала и я вместе с ней, то тоже уже был бы мертв.

– Что с тобой случилось? Сломал себе что-нибудь? – беспокоится жена, хоть рассказываемые события случились десять лет тому назад.

– Стукнулся головой о камень и лежал без сознания до приезда машины «скорой помощи». Очнулся в больнице, голова разбита, вся в бинтах. Несмотря на то, что выл от боли и не мог держаться на ногах, по собственному желанию выписался из клиники и помчался к сестре. Мама уже была там.

Воцаряется неловкое молчание.

– Остальное ты знаешь. В какую версию ты поверишь, это уж твое дело. Мириам, я прежде не рассказывал тебе всего с подробностями, потому что хотел пощадить тебя и себя.

Он смотрит жене прямо в глаза.

– Любимый! Конечно же, я верю тебе! – горячо выкрикивает Марыся. – Ну, эта Ламия и лжет! Для чего? Зачем?

Она удивляется.

– По всей видимости, хочет тебя против меня негативно настроить, вот что! Я с ней быть не захотел, так в наказание пусть я останусь один, как пес, пусть жена уйдет от меня, забрав любимого ребенка!

Хамид бесится так, что просто искры летят у него из глаз.

– Ну, я и глупец! Я думал, что она изменилась. А тут, пожалуйста! Как эта девка вмешивается и интригует! Она в молодости могла еще похуже вещи делать…

– Что именно? Расскажи мне уже все разом, – подговаривает Марыся, уже разнервничавшись. – Выбросим это в конце концов из головы.

– Если хочешь, я открою перед тобой настоящее лицо твоей любимой принцессы, – издевается ее муж. – Дай, подумаю.

Он устраивается удобно в мягком кресле и, закрыв глаза, откидывается на спинку, заказывает у стюардессы стакан воды и продолжает:

– Когда она только очухалась после аварии, стараясь мне досадить, нашла себе любовника. Она думала, что таким способом отомстит за разрыв отношений. А я не мог на нее смотреть! Вдруг я осознал все ее интриги и чудовищность поступков, которые она совершала. У меня открылись глаза! Как бы но ни было, ее любовник не был ни арабом, ни мусульманином. Здесь она уже несколько перегнула палку, пошла ва-банк. Бедный парень был американцем и, пожалуй, исключительным глупцом, так как с ней спутался. Мало того, что она представительница правящей ортодоксальной касты, да еще и дочь ислама. Просто дебил! Или читать и писать не умеет, неграмотный какой-то! Достаточно взять в руки первую попавшуюся газету, исследование или даже прогуглить тему: «Возможность связи мусульманки с немусульманином». Наверное, он не знал, чем это грозит, особенно в Саудовской Аравии, а то иначе ради такой девицы не рисковал бы головой! Она, конечно, ничего не чувствовала по отношению к нему, потому что не скрывала свою связь. Ламия выставляла его напоказ, появлялась с парнем на каждом шагу. Она просто хотела, чтобы это дошло до меня. Не обратила внимания на тот факт, что мне это безразлично!

Он тянется за стаканом и делает пару небольших глотков.

– Чем же это кончилось? Говори же скорей, а то просто какой-то ад! Так подло использовать наивного парня!

Марыся возмущается, вовсе забывая, что борьба велась за ее супруга.

– Через некоторое время дело дошло до двора. И началось. Разумеется, арестовали и одну, и другого. Только принцессу – под домашний арест, а американца бросили в тюрьму строгого режима. Провозгласил им фатву главный имам не только Эр-Рияда, но всей Саудовской Аравии. Приговор был, конечно, страшный – смерть.

– А как же ей удалось из этого выбраться? – хватается за голову Марыся. – Это невероятно!

– Тихо, все по очереди.

Муж смиряет ее пыл, цинично прищуривая глаза.

– Дойдем и до этого. Огласили в прессе вердикт, и в качестве примера и для острастки черни смертная казнь должна быть приведена в исполнение публично, на знаменитой площади Чоп-Чоп[29].

– На Аль-Дейре? Там, куда я езжу за покупками на Золотой рынок? – задает Марыся риторический вопрос.

– Ну, разумеется! Красивый сквер с фонтанами напротив Главного бюро комиссии по поддержанию невинности и предупреждения преступности по пятницам иногда используется как место казни.

– Я всегда думала, что это сплетни. Не хотелось в это верить! Ты был там? – шепчет она в ужасе.

– Не могу себе этого простить… – произносит Хамид.

Марыся в шоке от того, что муж так искренне признается в зверстве.

– Позже я очень жалел об этом, так как многие годы этот кошмар преследовал меня. Не нужно быть злобным. Это событие вылечило меня от гнусного ощущения раз и навсегда.

Он умолкает, сглатывая, и в душе надеется, что жена прервет его признания. Этого не происходит. Женщина смотрит на него с ужасом, пылающий румянец заливает ее лицо.

– Толпа вела себя как на древних турнирах: выла, свистела, топала, аплодировала… что-то страшное! Я стал сзади у самого края, но масса людей потянула меня за собой и ни с того, ни с сего я оказался в первом ряду. Не было никакого ограждения, никакой полиции, никакой ленты, закрепленной на столбиках. Все знали, где остановиться, и никто не пересекал условной линии. Первым привезли мужчину. Он вышел из тюремной машины вполне спокойный и владеющий собой.

Хамид вытирает лоб, который покрыли капельки пота. Он сделался до смерти бледным. Сердце у Хамида стучало, как молот, будто он, как тогда, находится на месте казни. Кровь пульсирует и шумит в голове до такой степени, что собственный голос слышится ему, как через отражающую мембрану.

– Этот молодой блондинчик, казалось, смирился со своей судьбой. Я не в состоянии этого понять, но позже слышал сплетни, что приговоренных к смерти накачивают наркотиками и бедолаги вообще не понимают, где находятся и что им уготовано. Палач уже ждал. Это был высокий худой мужчина, который очень гордился профессией. Он исполняет свою работу каждый день. Я недавно читал с ним интервью в Интернете. Он хочет передать свое искусство сыну… – сообщает Хамид с издевкой, но в действительности хочет оттянуть свой рассказ. – Американец стоял, как невинный барашек, ждущий своего конца, и удивленно осматривался, щуря при этом глаза от слепящего полуденного солнца. Мясник не отрезал ему голову тесаком, о нет! Мы, арабы, любим театр и поэзию, – шутит он.

Горло его сдавлено, потом, целую минуту Хамид откашливается.

– Палач взял размах по полукругу и подбежал к жертве. В конце он сделал три длинных прыжка. При последнем он поднял вверх большую саблю. Ее острие блеснуло и молниеносно опустилось на шею юноши. Голова покатилась по площади, по красивым отполированным терразитовым плитам. Ты не представляешь, сколько в нас крови! Не верю медикам, что только шесть литров! Ярко-красная кровь хлынула из шеи блондина, а его маленькая головка откатилась на два метра от тела, которое извивалось в предсмертных конвульсиях.

Марыся машинально теребит пальцами бахрому пледа. «Что за страна? – приходит ей в голову. – Какое зверство! Почему мы должны там жить? Почему обрекаем на это свою дочку? Мама была права, они еще не вышли из Средневековья».

– А принцессе все сошло с рук? – спрашивает хриплым тихим голосом Марыся, думая, что это уже конец страшного повествования.

– О нет, моя любимая! – язвит Хамид. – Когда собрали парня и его останки бросили на грузовик, включились те красивые фонтаны, чтобы смыть пурпур крови и обломки костей. Через минуту воду перекрыли и автоматически закрутили клапан, находящийся в плитке площади. После наведения кое-какого порядка привезли девушку. Она приехала в красивой большой машине с приводом на все четыре колеса. Пожалуй, это был «Форд Экспедишн». – Он секунду раздумывает над совершенно несущественной подробностью. – Она сидела сзади, а по обеим сторонам от нее – другие две женщины. Наверное, охрана. Вся в черном. На ней, конечно, была черная абая, к тому же черный никаб[30] и отодвигающаяся накидка на глаза с тюлевой вуалью. Руки в перчатках, а на ногах, обутых в мокасины, – черные носки. Не было видно ни сантиметра ее кожи – ничего. Она выглядела как черный дух, на котором ветер шевелил полы длинного, до земли, черного плаща. Как и ее предшественник, она шла на смерть без малейшего сопротивления. Знаешь, над чем я тогда интенсивно думал?

– Не имею понятия, – признается Марыся. – Как оттуда сбежать? – пробует она догадаться.

– Нет. Я думал, как этот умелый палач отмерит, чтобы ударить именно по шее, а не где-нибудь еще. Ведь та девушка выглядела как черный холмик, шире внизу и сужающийся кверху. На широкой сермяге не определялась ни попа, ни бедра, а тем более шея!

– Ради Бога! И что? Это же была резня среди бела дня! – выкрикивает она в ужасе.

– Спокойно. Видно, они имеют опыт в казнях женщин тоже, потому что палач достал небольшой револьвер. Раздался один выстрел. Девушка упала. Тут же подбежал доктор в белом халате, послушал ее стетоскопом и утвердительно кивнул головой. Вот и все.

Хамид глупо улыбается.

– Постой, постой! – вдруг что-то доходит до слушательницы. – Ламия была у меня несколько раз, в последний раз не более чем две недели назад, значит, что-то тут не складывается!

– Мистификация, вот что!

Возмущенный мужчина грозит пальцем.

– Если бы я это тогда знал! – задумывается он. – Хотя это мне бы много не дало: я, пожалуй, так же бы пережил трагичную смерть чужих людей, как и знакомых. Бог свидетель, это страшно!

– Расскажи, как они это сделали? Кто это был? Как можно лишить жизни невинного человека?

– Все возможно. Американцы даже не муркнули. А ведь если бы убили их гражданина, то шумели бы, как сумасшедшие, разорвали бы дипломатические отношения, и от Эр-Рияда не осталось бы камня на камне.

– Ну да, – признает его правоту Марыся, зная, как янки могут бороться за своих.

– Об экзекуции помалкивали. No comments. За этого несчастного блондина заплатили большие деньги или где-то нашли его на свалке. Не имею понятия. А бедная убитая? Говорят, что девушку купили у бедуинов. Отец без зазрения совести продал ее за большие деньги. Очевидно, у него было много дочек, – решил Хамид.

– Черт побери! – не выдерживает Марыся. – Это же торговля живым товаром!

– Согласен.

Муж признает, что жена права. А она внезапно встает и бросается в бизнес-класс. Через минуту возвращается, неся на руке спящую Надю.

– Представь себе…

– Нет! Никогда!

Они точно знают, о чем каждый из них подумал.

– Заканчивай уже, прошу тебя.

Марыся садится, опускает поручень кресла, укладывает новорожденную на животик и прикрывает ее пледом. Отец протягивает руку и поправляет одеяло.

– Ламии, конечно, неофициально, заменили смертную казнь изгнанием.

– Куда же ее изгнали? Она говорила, что закончила юридический факультет в Сорбонне? Я ничего уже не понимаю!

– Это такая княжеская экспатриация. Прямо в Париж, – шутит Хамид. – Но эта «француженка» там не осталась, а вдруг беспрепятственно вернулась через шесть или семь лет в Эр-Рияд. Ха!

– И что? Никто не удивился? Никто ни о чем не спрашивал? – не верит Марыся собственным ушам.

– Я, как ее увидел, чуть не потерял сознание. Помнишь мою с ней стычку в Бахрейне? Тогда я, собственно, отдавал себе отчет в этом мошенничестве и думал, что от бешенства меня удар хватит. Все равны, но есть равнее других. Соблюдение закона – только для маленьких людей, – горько подытоживает он.

– Ах, чтоб тебя!

Марыся сжимает руку супруга, теперь уже досконально понимая его реакцию и неприязненное отношение к этой испорченной женщине.

– Знаешь, я еще подумаю, создавать ли с ней благотворительную организацию. Ты прав, от нее всего можно ожидать. Не моргнув глазом она может доставить нам большие неприятности.

– Я тебя не хочу отговаривать от этой идеи. Она прекрасна, но нужно знать, с кем сотрудничать.

Супруги остаток долгого полета проводят в молчании, размышляя о человеческих судьбах и своей жизни. Хамид надевает наушники и включает классическую музыку. Марыся долго прижимает любимую доченьку, они вместе глубоко засыпают. Невинный ребенок мечтает о чем-то приятном, потому что поминутно улыбается. Мать же мучат кошмары.

* * *

– Быстро, быстро!

Дорота снова нервничает, но на этот раз у нее есть на это основания.

– Мама, не преувеличивай! – протестует Дарья и, шаркая ногами, тащится позади всех торопящихся. – Ведь у нас есть целых полтора часа.

– Только полтора, – подключается Хамид. – Мы с Мириам можем даже еще выскочить на кофе, потому что мы выходим в городе. Но вы летите в Варшаву, поэтому должны переехать с пятого терминала на третий, а это, поверь мне, большой отрезок пути. Хитроу – это один из самых больших аэропортов в Европе. Будете ехать вначале пятнадцать минут автобусом, а потом подземным поездом. Иногда его нужно еще подождать, поэтому поспеши! – он осторожно подталкивает ее в спину.

– Держитесь!

Марыся на бегу целует мать и машет им рукой на прощанье.

– Maaм[31], может, я с вами останусь?

Служанка-филиппинка Нона боится чужих людей.

– Ведь я могу пригодиться, – уговаривает их она, преданно глядя в глаза.

– Беги же, женщина! – бесится саудовец. – Держись от них недалеко, а то еще потеряешься и наделаешь нам хлопот!

– Увидимся через неделю! – польская семья посылает воздушные поцелуи и садится в автобус.

– Уф!

Марыся поворачивается к отъезжающим спиной.

– Едем домой. Я от них немного устала.

В аэропорту их ждет арендованный автомобиль. Они быстро садятся в «Мицубиси» максивэн, но на место приезжают только через сорок пять минут. Лондон – это более чем восьмимиллионный красивейший мегаполис. Поэтому, несмотря на то, что они страшно задержались и поминутно стоят в пробках, для Марыси время летит быстро.

– Это Гайд-парк! – выкрикивает она взволнованно, потому что узнает изображение на фотографиях, которые так скрупулезно в последний месяц изучала.

– Да, уже почти приехали. К сожалению, мы ехали так долго, потому что попали в час пик. В полдень в центре хуже всего, хоть в принципе должен тебе сказать, что здесь никогда не бывает пусто.

Хамид довольно оглядывает знакомые места.

Здание, в котором располагаются апартаменты дяди, огромное, в старом солидном викторианском стиле и, обновленное после реставрации, просто ослепляет белизной. Входят, открывая большую застекленную дверь с помощью кода. Глазам прибывших открывается огромное фойе со стойкой и предупредительным консьержем за ней, который сразу узнает молодого саудовца. Он помогает внести чемоданы, подает вниз лифт и постоянно добродушно улыбается. На их этаже холл освещают торшеры с кремовыми абажурами, давая неяркий свет, а пол прикрывает мягкий ковер цвета капучино. Каждые пару метров античные стульчики с искусно выгнутыми ножками. На одном – высокая ваза со свежими цветами, на другом – ваза, наполненная ароматными сушеными фруктами. Марыся поражена, так как не ожидала увидеть такой комфорт на чужой земле. Она думала, что семья мужа очень богата по саудовским меркам, но не по европейским, а тем более британским. Апартаменты открывают с помощью карты, молодые со служанкой-индуской и спящей в коляске крошкой пересекают порог. Хамид сразу падает на софу, но Марыся и Альпана стоят как вкопанные. Гостиная громадная и поразительно светлая. Одна из стен – сплошное окно, вмонтированное на расстоянии пятидесяти сантиметров от пола и почти до потолка. Закрывают его чудесные вышитые тюлевые шторы и тяжелые, связанные шнуром гардины. Стягивающая подвязка – в том же тоне, только чуть темнее. Украшены они кристаллами и кистями с шелковой бахромой. Когда женщины с трудом отрывают взгляд от чудесных хрустальных украшений вдоль штор, они переводят изумленные взоры на мебель.

– Это все антиквариат? – Марыся не дыша произносит первые слова.

– По большей части.

Хамид, видя шок на лице жены, озорно улыбается.

– Дядя был заядлым коллекционером предметов искусства и разбирался в этом.

– У него есть вкус! Никогда не надеялась такое увидеть у парня, который каждый день надевает белую тобу, платок на голову и шлепанцы, – искренне признается она, не задумываясь, что ее слова могут задеть супруга.

– Этот парень, – отвечает Хамид с издевкой, – окончил в Британии факультет истории искусства, и только ситуация дома вынудила его руководить семейным бизнесом. Не оценивай людей по одежде.

– Извини, но это культурный шок, – Марыся приседает рядом с мужем на краешек, потому что боится, что старое кресло тут же под ними развалится.

– Вся мебель отреставрирована, а когда чего-то не хватало, дядя заказывал у столяра, специализировавшегося на изделиях той эпохи. Идите, я покажу спальню, – говорит он.

– Я должна спать на этой большой исторической кровати, мaaм? – спрашивает с ужасом Альпана.

– Если господин так говорит, то так, по-видимому, должно быть.

Марыся тоже этому удивляется, но что делать.

– А здесь нет служебных помещений, – не выдерживает она, спрашивая у мужа. – Индуска должна спать в викторианской спальне? – шепчет она ему на ухо.

– Любимая, ну ты и расистка! – в голосе мужчины веселье. – Есть только маленькая клетушка без окна. Ты хочешь, чтобы она там жила с нашим ребенком или чтобы Надя была с нами и ночи напролет плакала?

– Пусть будет, как ты запланировал. Я уже ничего не говорю, – смутившись, она поворачивается спиной.

– Распаковывайся! Чего ты ждешь?! – кричит она ни в чем не повинной кормилице.

– Я думаю, что сегодня мы устроим себе организационный день, – Хамид хватает разнервничавшуюся Марысю в объятия. – Как смотришь на то, чтобы вздремнуть?

– Ну что ты? – возмущается девушка. – Лондон ждет! Я так возбуждена, что глаз бы не сомкнула!

Мужчина хмурится, потому что рассчитывал по крайней мере на непродолжительный отдых.

– Так что ты хочешь делать? – сопит она недовольно. – В трех минутах от нас торговый центр «Уайтлиз» со множеством кинотеатров, ресторанов и бутиков. Там магазины всех известных мировых марок. Отреставрированы Вестбурн-гроув и Квинсвей – это изящные места: одно – чтобы что-то купить, другое – чтобы потом что-то изящное перекусить. Тоже близко, – описывает он, не обращая внимания на то, что подруга протестующе машет головой. – Уже знаю, специально для тебя! – выкрикивает он, счастливый, что наконец удовлетворит свою привередливую женщину, хоть по-прежнему не в большом восторге от перспективы ожидающей его эскапады. – Рынок Портобелло, самая известная торговая улица в мире, проходит через сердце Ноттинг-Хилл, известного всем по фильму с Хью Грантом и Джулией Робертс. Это многолюдный бульвар, по обеим сторонам которого под навесами находятся магазины, а посреди – обычные ларьки. К тому же можно торговаться! Что-то вроде нашего арабского рынка. Торгуют арабы, индусы, пакистанцы, негры…

– Поразительно! Наверняка еще туда пойдем, – Марыся наконец прерывает этот перечень. – Но не сегодня. Мы падаем от усталости.

Хамид вздыхает с облегчением.

– Сейчас я отправляюсь в парк на прогулку, – решительно сообщает она.

– Как это?! Сама?! Я пойду с тобой!

– Так это! Большую часть жизни я жила в странах, которые были для женщин тюрьмой, а Саудовская Аравия – это уж какой-то апогей! – выкрикивает она в бешенстве. – Извини, но тут, в Англии, я не нуждаюсь в махраме! Freedom[32]! – орет она во все горло.

– А если ты потеряешься? – муж, как всегда, беспокоится. – А если кто-нибудь к тебе пристанет?

– И что? Я маленькая девочка или взрослая женщина? Этот ваш саудовский подход!

– Но любимая! Не хочу тебя связывать или дискриминировать, но…

– Так в чем дело? А? Я не говорю? Не знаю языка?

– Тебе в самом деле будет приятно таскаться одной в чужом городе?

– Я возьму с собой Надю, – сообщает Марыся неохотно, кривя рот в сторону. – Так уже лучше? Я не буду шляться, наводя на мысль всех проходящих самцов, что вышла подцепить кого-нибудь. А ты сможешь спокойно упасть в объятия Морфея.

Она прямо смотрит в глаза ревнивому, но почти засыпающему мужу.

– Так, может, возьмешь с собой Альпану? – советует мужчина. – Она будет катить коляску.

– Ты что, идиот или только прикидываешься?! Я что коляску толкать не умею? Альпина, иди сюда! – зовет она няньку. – Приготовь Надю на прогулку и накорми ее хорошо, так как мы вернемся только через пару часов.

Из-под прищуренных глаз она наблюдает за Хамидом и его реакцией на ее слова, но лицо пораженного саудовца превращается в маску и не выражает никаких чувств.

– А у тебя есть какие-нибудь нормальные шмотки для Лондона? – спрашивает индуску Марыся, когда та через минуту входит с ребенком на руке.

– Это мое самое лучшее сари, – поясняет прислуга с гордостью. – У меня есть еще таких два. Специально перед отъездом у швеи пошила в Аль-Басе[33].

– Я очень рада этому, но неужели ты хочешь в традиционных шмотках просто из другой эпохи ходить по улицам среди нормальных людей? – подшучивает над ней хозяйка.

– Здесь каждый одевается, как хочет, – поясняет Хамид, стараясь сдержать острый язык жены, которая своей болтовней огорчает не только его, но и женщину, которая отдала за наряд тяжело заработанные деньги. – Негры носят свои разноцветные платья и тюрбаны, пакистанцы – туники и панталоны, арабы – тобы или галабии, а их женщины – абаи и чадры. Это свободная страна. Каждый поступает, как заблагорассудится, и никто никого ни к чему не принуждает. Ты не хочешь ходить в абае, не надо, но оставь в покое бедную женщину.

– Альпана, – впервые Марыся правильно произносит ее имя. – Если бы у тебя были джинсы, хлопчатобумажные футболки, цветные блузки, модная куртка, удобная спортивная кожаная обувь, ты не хотела бы носить это вместо сари?

– Я…

Индуску берет оторопь, и она с минуту молчит.

– Хотела бы, – шепчет она, очарованная такой перспективой.

– Ха! Видишь! – выкрикивает довольно Марыся, упрекая мужа в незнании. – Ношение национальной одежды – это не всегда результат осмысленного выбора. К сожалению, чаще диктуют традиции.

– Завтра едем в Кэмден-таун за покупками, – сообщает она еще более шокированной прислуге. – Если будешь одета по-европейски, то сразу же лучше себя почувствуешь и не придется бинтовать себе почки.

Она смеется, беря сверток со спокойной Надей, которая выдержала всю тираду матери, и в хорошем настроении выходит на свою первую в жизни самостоятельную европейскую прогулку.

* * *

Марыся долго ждала сегодняшнего дня. Даже не надеялась, что Хамид запомнит ее рассказы еще с Йемена о том, как она обожала мультфильм-сказку «Король Лев», и в Лондоне организует ей такой сюрприз. Бродвейский мюзикл «Король Лев» в старом театре «Лицеум» недалеко от Ковент– Гарден! Событие обещает быть чудесным, перед представлением взволнованная Марыся не спит всю ночь. Под утро она наконец впадает в дремоту, поэтому Хамид сам отправляется с Надей на прогулку.

В час дня любительница сказки стоит у двери.

– Мы уже должны выходить!

– Любимая, ведь спектакль в полтретьего! – муж посмеивается себе под нос. – У нас уйма времени.

– Но у нас еще на руках нет билетов! – Марыся нервничает, как и ее мать. – Ничего, что ты заплатил через Интернет, отвалив кучу денег? А теперь на полчаса раньше выступления мы должны еще получить билеты в кассе театра. Может быть очередь, в метро задержишься…

Ей не хватает воздуха от возбуждения.

– Ну, поспешим же! – не выдерживает она, хватая спортивный пиджак мужа, и почти выбегает из дому.

Марыся выглядит прекрасно. Никто бы не сказал, что полгода назад она носила больших размеров тяжелый живот. Никто бы вообще не подумал, что у нее есть ребенок! Она по-прежнему стройна, прежде всего благодаря длинным ногам, которые прекрасно смотрятся в итальянских туфлях на шпильке. Узкие бедра и осиная талия чудно контрастируют с большим бюстом. Буйные, непослушно вьющиеся волосы она уложила в туго заплетенную косу, которую искусно закрепила на затылке с помощью шелкового шарфа и шпилек. Специально для этого случая она надела элегантное платье до колена из мягкого бархатного трикотажа с добавлением шелковых и эластичных нитей. Весь шик его – в цвете и модели, материал глубокого черного цвета богато расшит красными цветами, фасон же подчеркивает фигурку женщины, облегая ее молодое тело. Каждый второй мужчина на улице или в метро оглядывает красивую арабку. А она, не подозревая о своей красоте и сексуальности, идет, как модель по подиуму, лениво двигая бедрами.

– Нужно было взять такси, – злится Хамид, но старается явно не выказывать ревности. Зачем толкаться в метро!

Он обнимает жену за талию, чтобы показать, кому принадлежит эта восточная красавица.

– Sorry, – какой-то молокосос намеренно трется о Марысю бедром.

– Cheers[34]! – другой парень, хотя места достаточно, подталкивает ее к металлическому поручню и сладко ей улыбается.

– Hey, you! – не дает женщина себя в обиду. – Отодвинься, к черту!

Она кричит на весь вагон, и вдруг вокруг нее становится пусто.

– Еще раз, и получишь в морду!

– Я, собственно, хотел тебе рассказать…

Смущенный и немного испуганный Хамид бледен, как стена. Но он невероятно горд воинственным характером подруги.

– Хотел тебе рассказать, – повторяет он, приближая губы к ее уху и чувствуя, как в штанах становится жарко, – что изобретение абаи не так уж плохо и глупо. Но теперь я уже точно знаю, что ты в этом не нуждаешься, потому что сама прекрасно справляешься.

– Достаточно немного доверия, мой Отелло, – обожаемая женщина кокетливо улыбается и ловко выскакивает из поезда на одну остановку раньше.

Супруги, обнявшись как пара подростков, неспешно пересекают Ковент-Гарден.

– Как здесь прекрасно!

Марыся замедляет шаг и восхищенно засматривается на жонглера, показывающего свое умение на центральной площади. Вокруг группы циркачей собирается толчея, и после каждого интересного выступления сыплют монеты в черный котелок, поставленный с этой целью на плитах тротуара.

– Ты слышишь эту песню? Это из мюзикла «Чикаго»! – заинтересовавшись, она подбегает пару шагов к поручню, перегибается через него и смотрит вниз, на столики и стулья, стоящее в углу пианино, а Хамид хватает ее протянутую руку.

– Это артистический район Лондона.

Поведение жены развеселило Хамида.

– Благодаря тому, что спектакль у нас рано, после представления мы можем прийти сюда и насладиться культурной жизнью столицы.

– Супер! – женщна просто подскакивает. – Но вначале «Король Лев»!

Конечно, с получением билетов нет никаких проблем, потому что есть специальные кассы с двумя окошками. Там предупредительные молодые люди молниеносно делают распечатку интернет-билетов и выдают их, как свежие булочки. Понемногу перед входом в театр собираются зрители, поэтому, несмотря на то, что до начала еще полчаса, молодые супруги решают войти. Все и вся тщательно проверяется, включая сумочки женщин. Никто, однако, не возражает, потому что каждый прекрасно понимает ситуацию. С момента, когда в лондонском метро взорвалась бомба, все дуют на холодное. Террористы доказали, что у них нет жалости, и ради своих низких идеалов и нездоровых целей они могут убивать женщин и детей. Супруги покупают программу, две кружечки с наклейками из фильма и рубашку для Нади, до которой она дорастет скорее всего через два года. Конечно, молодая мама не может себе отказать в покупке плюшевых Симбы и Тимона – ее любимцев с детства. Как и предполагалось, утренний спектакль предназначен для детей, поэтому зрителям от четырех до семидесяти лет. Большинство – это дедушки и бабушки с внуками, часть – родители с детьми, а также подростки, которые любят не столько животных, сколько музыку Элтона Джона и романтическое содержание, которое она с собой несет.

– Ты посмотри! – в возбуждении Марыся показывает подбородком на ложи с одной и другой стороны сцены. – Они будут играть на барабанах!

Прекрасно сложенные чернокожие мужчины, одетые в соответствии с африканской традицией в набедренные повязки, пару птичьих перьев и тюрбаны, машут публике, которая начинает их замечать.

Большинство детей мучит взрослых, забрасывая вопросами, потому что не может дождаться начала спектакля. Маленькая шестилетняя девочка так вертится в кресле перед Марысей, что в конце концов переворачивается и оказывается на коленях соседки сзади. Пораженные дедушка с бабушкой извиняются, а молодая женщина дает разгоряченной маленькой блондинке леденец и подбрасывает ее на руках. Старики вежливо беседуют, спрашивая, откуда Марыся. Слыша ее британский акцент, они в шоке от того, что в Саудовской Аравии можно выучить английский. Их голубые, выцветшие от старости глаза по-прежнему смеются, а доброжелательность не улетучивается, когда они узнают, что супруги живут на родине самого жестокого в мире террориста Усамы бен Ладена. Марысю это очень удивляет, потому что она рассчитывала на другую реакцию. Через минуту девочка вырывается и вскакивает в свое кресло. Вся детская часть зрителей начинает верещать, когда свет падает на висящих на колоннах африканцев, выход Рафики вызывает первую овацию. У певицы такой звонкий голос, что она справляется со всеми злоключениями. Во время утреннего спектакля нельзя надеяться на тишину.

– Она невероятна!

Марыся складывает руки как для молитвы, ставит на них подбородок и так сидит большую часть спектакля.

– Это оригинальные исполнители прямо с Бродвея, – шепчет она мужу время от времени, бросая взгляд на разложенную на коленях программу с фамилиями актеров.

– Смотри! Тимона играет знатный британец: кто же еще сможет так гениально подражать речи лорда? – перекрикивая музыку и шум в зрительном зале, говорит она по-арабски, не желая, чтобы окружающие ее англичане услышали издевку в ее голосе.

– Inglizi,min fadliki[35], — тихо бормочет саудовец.

Они договаривались, что для собственной пользы и безопасности будут разговаривать только по-английски.

– Лучше перестраховаться. Никогда не знаешь, что тебя ждет.

Хамид болезненно реагирует на этот счет.

– Не преувеличивай! Ты видел этих старичков, какие они милые. Интересно, как сделают хореографию, когда это стадо двинется? – спрашивает она, совсем не ожидая ответа.

Хамид больше наблюдает за мимикой и восхищением на лице жены, чем за мюзиклом. По его мнению, тот является типичным продуктом для детей.

– Хакуна матата, – подпевает тихо наполовину арабка, хлопая с воодушевлением в ладоши.

Ее муж старается закрыть ей рот рукой, его смущает буйное поведение взрослого человека.

– Ты что, с ума сошел? – женщина отодвигается и даже поворачивается в его сторону. – Это ведь все равно что carpe diem, лови каждый день! Возрадуемся! – выкрикивает она, подняв руки вверх, подключаясь к волне, охватившей всю детско-молодежную часть зрителей.

– Хакуна матата! – вторят ей соседки-подростки тоненькими голосками.

Мужчина, искренне развеселившись, смеется уже без стеснения.

– Любовь растет вокруг нас, в спокойную лунную ночь, наконец-то мир начинает в согласии жить, волшебную чувствуя ночь… – со словами самой красивой романтичной песни на устах Марыся кокетливо смотрит на мужа. Тот чувствует мурашки в чреслах и крепко сжимает ее ладонь в своей. «Моя женщина сумасшедшая, но такая красивая…» – думает он, поддаваясь минутному настроению.

«Я должен давать ей больше свободы, чтобы она была собой», – решает он.

Под конец представления все звери, даже огромный слон и длинношеий жираф, выходят в зрительный зал и шествуют по проходу между креслами под песню «Круговорот жизни». Хамид впервые слушает не только мелодию, но и слова и должен признать, что жена права. Текст вневременной, универсальный, а взрослый лучше сможет его понять, чем ребенок. «Разве в нашей жизни мы не погружаемся во мрак отчаянья, а позже, когда рождается надежда, из него выходим? Что же я думал и что чувствовал, когда Мириам была в Ливии в момент взрыва революции? Меня тогда охватило черное отчаянье, а сейчас, посмотри-ка, как мы счастливы! Кто бы тогда на это надеялся? И Аллах даже вознаградил наше терпение любимой доченькой!» Мужчина в эйфории встает и присоединяется к аплодисментам и восхищению всех детей и жены.

– Wallahi! Хамид, вот это впечатление!

Тут же после выхода из театра Марыся с румянцем на лице бросается к мужу в объятия.

– Спасибо! – выкрикивает она. – Мы должны на этот спектакль еще когда-нибудь пойти. Обещай!

Она хнычет, как ребенок, но через минуту хватает его под руку и движется вместе с напирающей толпой.

– Конечно, любимая, – муж просто дрожит от радости. – Но сейчас время для паба. Пойдем в мой любимый. В нем ты почувствуешь атмосферу Великобритании.

– А в какой это? Какой? Мы мимо стольких проходили по дороге! – расспрашивает Марыся, уже возбужденная новым событием.

– Мне по вкусу «Белый лев». Там подают прекрасные британские блюда и наилучший real ale[36].

– Эль, это что?

– Эль – знаменитое пиво с пушистой пенкой и не очень большим содержанием газа.

– Годится! – жена согласна на все. – Правда, я пива никогда в жизни не пила, потому что думала, что, если оно горькое, значит, мне не понравится. Но эль будет наверняка прекрасен. Can you feel the love tonight… – мурлычет она себе под нос мелодию из мюзикла.

– Это хорошо. Кроме того, направляясь в «Белый лев», после «Короля Льва» мы в теме. Хамид радуется своей шутке и великолепному настроению любимой женщины.

Паб как паб, но если кто-то не каждый день имеет дело с такими заведениями, может поддаться настроению этого места. Что, собственно, и происходит с Марысей. Ей нравится толпа, заполняющая все столики, громкие разговоры, смех, расслабляющий новоорлеанский джаз и даже обычный для такого типа заведений запах разлитого и забродившего пива и дыма сигарет, въевшийся с давних времен, когда в пабах можно было курить. Свободными были только места на высоких стульях у барной стойки. Одетый, как художник, юнец, чтобы они могли усесться рядом с ним, не ожидая просьбы с их стороны, пересаживается. Когда девушка с трудом взбирается на высокое сиденье, ее обтягивающее платье подскакивает, открывая худое колено и часть бедра. Хамид сразу же хочет одернуть ткань. Но перебарывает себя, упрекнув в душе за глупую ревность и старомодное воспитание. «А это кому-нибудь мешает? Или кого-то вообще интересует?» Он осматривается и видит смеющиеся, довольные лица, заинтересованные только напитком в высоком стакане, сытной едой на тарелке или собственным собеседником. «Очевидно, во мне какое-то саудовское дерьмо. Мы должны чаще выезжать за границу», – решает он.

Он наклоняется в сторону завороженной местом жены.

– Так что? – спрашивает он. – По пивку?

– А какой будем эль? – наполовину арабка, ничего не знающая о таких напитках, она растерянно изучает перечень предлагаемых напитков.

– Зная твой вкус, предлагаю медово-имбирный. Просто бомба. Если выпьешь один, голова не заболит, но если решишься на больше, то… – шутливо повышает голос.

– Куда там! Такой большой стакан – это и так чересчур! – скромно жмется женщина, которая до сих пор не имела дела с порочным западным миром.

– Увидим, – муж знает о ее тяге ко всяким новинкам, и ему как-то не верится, что она остановится на одном.

– А это вкусно! Кто бы мог подумать? – первый бокал Марыся выпивает почти одним глотком, облизывая поминутно губы и цокая языком.

– А можно еще? – спрашивает она, как ребенок, которому хочется съесть еще одно пирожное. – И я что-нибудь бы съела. Я голодная.

– Конечно! Для чего же мы здесь!

Хамид заказывает для себя темный «Гинесс», а для жены, которая немного уже под хмельком, сладкое женское пивко.

– Что бы ты съела? Fish and chips? Хочешь попробовать самое известное британское блюдо?

– Из этого всего – чипсы? Гулять так гулять! Они должны быть большими, вкусными и хрустящими, – говорит она чувственным голосом, кокетливо щуря красивые глаза. – Такие же, как уплетает этот парень, – переходит она на арабский, незаметно показывая на сидящего за два места от них.

– Welcome[37].

Кругленький и веснушчатый парень, типичный англичанин, пододвигает по столешнице барной стойки смущенным супругам свою тарелку с начатыми чипсами, которые заинтересовали женщину.

– Только с кетчупом, – предлагает он, показывая жестами, так как думает, что женщина не знает английского.

– Thanks[38].

Марыся без смущения берет большой кусок картофеля фри, облизывая пальцы.

– Lovely[39], – восхищается она типично по-английски.

– А ты? – теперь мужчина угощает араба.

– Спасибо, я знаю этот вкус очень хорошо, – поясняет Хамид.

Сосед, расслабившись, не обращает внимания на отказ, забирает свою тарелку с жареной картошкой и молниеносно с большим аппетитом поедает остальное.

– Ну, здесь и жизнь! Ты был прав, я влюбилась в Лондон, – признается она. – Я могла бы здесь жить.

– Если когда-нибудь захочешь, то почему бы и нет, – Хамид принимает к сведению такую возможность. – Ты знаешь, у большинства богатых саудовцев есть в Лондоне апартаменты, или виллы, или резиденции недалеко от столицы. Они проводят в них каждую свободную минуту. Я знаю таких, которые прилетают сюда каждые два-три месяца и утверждают, что без Британии не представляют себе жизни. Они должны приехать сюда, набраться сил, зарядить аккумуляторы в нормальной стране, чтобы быть в состоянии тянуть лямку в нашей пустыне.

– Это тоже вариант, но ведь где-то нужно иметь свой постоянный дом, – Марыся думает и минуту молчит. – Свое место на земле, со шмотками, кроватью, подушкой, любимыми телевизионными программами и любимыми ресторанами. Все в Саудовской Аравии можно найти за исключением свободы. Уже даже к паршивому климату можно было бы привыкнуть!

– Идем? – Хамид прерывает серьезные рассуждения жены, так как не хочет, чтобы она огорчалась, и решает поддерживать веселое настроение весь вечер. – Сейчас организуем тебе индивидуальную экскурсию «London by night[40]». Возьмем hackney cab[41] и проедемся по наиболее интересным местам. Увидишь, как тут все освещено! Лондон никогда не спит!

– Бомба! – радуется Марыся. – Я об этом тоже мечтала! Чтобы, по крайней мере, хоть раз проехаться на черном британском такси! Вау!

Водитель в восхищении от того, что Хамид заказывает у него поездку на пару часов и, не смущаясь, торгуется о цене. Он пакистанец, поэтому спор, касающийся оплаты, его не обижает, лишь приводит его в хорошее расположение духа, напоминая о родной стране. Сторговавшись, они едут по городу. Кружат в тесноте по Трафальгарской площади и мимо Букингемского дворца, где днем видели смену караула. Они стоят в пробке у Вестминстерского аббатства, показывая друг другу пальцами на Биг-Бен и Парламент. Наконец они переезжают через Тауэрский мост, осматривая чудесно подсвеченный Лондонский Тауэр, в котором Марысе больше всего понравились символы королевской власти, а поразили места казни и экзекуций.

– Хочешь здесь выйти и что-то съесть? – спрашивает измученный уже Хамид, когда такси накрепко застряло в чайна-тауне. – Утка по-пекински прекрасна, хоть немного тяжела для этой поры дня.

С удивлением он смотрит на часы, так как не верит, что пролетело столько времени.

– А может, лучше заскочим в паб у дома? – предлагает тоже уже еле живая Марыся. – Я видела, что там подают какое-то блюдо, оно выглядело очень вкусным. Потом уже завалимся в кровать.

Она кокетливо улыбается.

– Действительно, это предложение лучше, – соглашается муж, возбужденный тем, о чем не было сказано ни слова.

В пабе «Лебедь» у Гайд-парка в двух шагах от их апартаментов, несмотря на позднее время, подают множество интересных блюд. Марыся не может выбрать. Больше всего ей нравится еда, выставленная на нагревательной стойке у бара.

– Это что-то выглядит очень аппетитно и еще лучше пахнет, – шепчет она мужу.

– Свинина, – Хамид изображает удивление и комично кивает головой. – Не беспокойся, если хочешь, то бери. Во-первых, ты наполовину христианка, а во-вторых, Аллах на нас, мусульман, на чужбине не смотрит.

– А ты? – женщина хохочет, так как ее забавляет такой подход.

– Я уже пробовал. Печеная и жареная свинья не для меня: слишком жирно и страшно воняет хлевом. Я люблю постную ветчину прошутто, сухую колбасу…

Он скромно опускает взгляд, прикидываясь пристыженным.

– Да, я тоже хочу!

Марыся не узнает своего мужа. В христианском мире он изменился до неузнаваемости. «А такой был в свое время религиозный в Эр-Рияде! – удивляется она. – Саудовская Аравия на него давит, а я очень хочу Хамида-озорника, открытого для всего, а не святошу».

– Я уже тебе заказал, сотри стекающую слюну с подбородка, – муж за руку тянет ее к кассе. – Которую? Грудинку или ветчину?

– Это та ветчина, которую ты ел?

– Нет, я положил тонкие пластинки на бутерброд, а это горячее блюдо.

– Я уже сама не знаю! – жена не может выбрать.

– Я слышал, что в Восточной Европе едят такую с квашеной кислой капустой, возьмем в качестве гарнира тебе, чтобы ты попробовала, что едят у тебя дома. А для меня – овощи, запеченные с сыром. Какое пивко? – искушает он.

– Какое-нибудь, – безразлично машет рукой Марыся. – Головную боль я уже себе обеспечила.

– Займи место у столика во дворе! – подталкивает Хамид жену в сторону двери. – Иначе вынуждены будем есть стоя.

– I beg you pardon[42]…

Марыся подскакивает к длинной деревянной скамье за секунду до мужчины, который похож на араба.

– Я была первой, – недовольно хмурит брови она.

– Окей, нет проблем, – парень оглядывает ее с ног до головы.

– А может, мы разместились бы с вами вместе? – спрашивает он, говоря на прекрасном британском. – Это так здесь делается.

Он показывает рукой на соседние столики, за которыми сидят разные группы, но никто друг другу не мешает.

– Хватает места.

– Я не знаю… – девушка не привыкла к такому поведению, и это ее смущает.

– Ты когда приехала? – расспрашивает незнакомец иронично, хоть по-прежнему добродушно улыбается. – Здесь многие вещи отличаются от тех, к которым мы привыкли в наших арабских странах.

Не ожидая ответа, поясняет он, переходя на арабский с сильным египетским акцентом.

– Hi, – Хамид наконец подходит к столику.

Марыся вздыхает с облегчением.

– Парень говорит, что посидит здесь за столиком вместе с нами, – проясняет Марыся ситуацию. – Знакомые с незнакомыми…

– Ну конечно! Не беспокойся!

Муж похлопывает ее успокаивающе и крепко прижимает к себе.

– Min fadlek[43], – приглашает он, указывая мужчине на место.

– Только что приехали? – начинает египтянин беседу, хоть обещал не вмешиваться и не затевать разговор.

«То, что могут европейцы, превышает возможности арабов, – приходит к выводу смущенная Марыся. – Они должны влезть в обуви в частную жизнь каждого и обо всем узнать. Иначе не были бы собой». Она недовольно бросает косые разъяренные взгляды, но ни один из мужчин, сидящих около нее, на это не обращает внимания.

– Я бывал в Англии много раз, но моя жена здесь впервые, – поясняет собеседник, поворачиваясь лицом к новому знакомому.

– А я здесь провел детство, получил образование и живу себе, – ни о чем не догадывающийся чужак довольно улыбается. – Хорошо, выгодно и удобно.

– Так тоже можно.

– Знаешь, я рассчитывал на арабскую весну и перемены в Египте, но сейчас царит еще больший бардак, чем перед революцией. А хуже всего то, что фундаменталистские ортодоксы подняли голову и стараются сменить толерантный и почти светский строй на религиозный. Это уж совсем не для меня.

– Я слышал об этом, – отвечает Хамид серьезно, позволяя втянуть себя в спор.

– А как в Англии на сегодняшний день? – вмешивается Марыся, потому что тоже хочет с кем-нибудь поговорить. – Не встречаешься с проявлениями расизма? Все же это традиционная страна и пуританское общество.

– Что ты, женщина! – возмущается араб. – Может, так было когда-то, но не сейчас! Осмотрись, настоящее вавилонское столпотворение. Даже в этой пивнушке можно насчитать с десять разних национальностей.

– Да, ты прав, – поддакивает она, по-прежнему удивляясь.

– А что я тебе говорил! – радуется Хамид тому, что подтвердилось то, что он говорил раньше. – Англия разноцветная. Я тоже всегда хорошо здесь себя чувствовал.

– Если речь идет о профессиональной карьере, то британцы смотрят на то, что ты умеешь делать и что собой представляешь, а не на цвет кожи или религию. Здесь жить можно, – продолжает египтянин.

– Пожалуйста, – молодая девушка-кельнер, по– славянски красивая, приносит две больших тарелки с дымящейся едой и ставит их перед проголодавшейся парой саудовцев. – Приятного аппетита!

Она мило улыбается, а Марыся улавливает что-то знакомое в ее странном английском произношении.

– Большое спасибо, – говорит она по-польски, немного боясь, что не угадала.

– Ой! Вы полька! А я думала, что арабка какая-нибудь!

– Немного так, немного сяк.

Марыся с умилением нюхает блюдо, стоящее перед ней.

– Я Марыха, – собеседница неожиданно протягивает вспотевшую, запачканную руку.

– Я тоже Марыха, – улыбается женщина, смущенная такой формой своего имени.

– Ну, так мы тезки!

Девушка из обслуживающего персонала грязной рукой похлопывает землячку по спине.

– Классно, классно! У нас польский повар. Так как я родом из Подгалья, значит, ем первой. Все привозим из Польши, свеженькое, первый сорт! – подзадоривает она. – Давайте, а то остынет.

Говоря это, она с интересом присаживается и закуривает сигарету.

– Сделаю себе минутный перерыв. А что ты тут в Лондоне делаешь? – произносит она в своей специфической манере.

– Проездом. Собственно, лечу проведать маму в Гданьск, – признается Марыся с набитым ртом.

Хамид с интересом наблюдает, понравятся ли славянские деликатесы кое-кому, кто привык к совершенно другой кухне.

– Ну, всего хорошего тебе! – вздыхает грустно девушка с гор. – Я уже два года дома не была. Мои родственники страшно хотят приехать сюда и ко мне присоединиться. Это будет для меня ужасная проблема! Они такие недотепы, – искренне и без наименьшего смущения признает она.

– Мэри! – доносится крик из глубины помещения.

– Уже лечу, а то еще меня под зад турнут за то, что отираю углы. Лишусь работы, хороших денег и мечтаний.

Она поворачивается, бросает окурок в стоящую рядом большую пепельницу – и уже ее нет.

– Знаешь, здесь есть даже поляки!

Марыся вытирает салфеткой рот и отрезает себе кусок грудинки с тарелки мужа.

– Это тоже вкусно, – корчит она озорную рожицу, и от удовольствия закрывает глаза.

– Любимая, а кого здесь нет?

Хамид показывает взглядом на прибывшую только сейчас девушку египтянина, белолицую блондинку, провокационно накрашенную.

– Эта красотка из очень глубокого, богом забытого востока Европы, – презрительно шепчет он жене на ухо.

– Нельзя оценивать никого по одежке.

Марыся произносит слова, которые за неделю до этого слышала от своего мужа, а он сразу улавливает иронию в ее голосе.

– Ха, ха! Умная нашлась! – он смотрит своей интеллигентной женщине прямо в глаза. – Я уже говорил тебе. Мы не обязаны жить в Саудовской Аравии. Сейчас мир – это одна большая деревня, и можно найти свое место и уехать туда, куда душа пожелает.

– Так, может, в Польшу? – полная надежды, она сжимает руку толерантного мужа, который изменился за последние два года до неузнаваемости. – Может, там наш дом?

– Кто знает? Увидим, – не дает Хамид однозначного ответа. – Insz Allah[44].

Польское гостеприимство

Супруги с индуской-кормилицей и маленькой дочерью в варшавском аэропорту «Окенце». Быстро идут к выходу, разумеется, направляясь к воротцам для тех, у кого среди багажа нет ничего, что облагалось бы пошлиной. Таких, в общем-то, большинство.

– Извините, – как из-под земли вырастает перед ними таможенник в зеленой форме. – Вы ничего не хотите предъявить?

Игриво улыбаясь, он смотрит на приезжих, заинтригованный двумя тележками для багажа, наваленными с горой.

– Подходите ко мне, посмотрим, что и как.

Всю тираду он произносит, конечно, по-польски, поэтому ни Хамид, ни Альпана не разбирают ни слова. Понимают только жест рукой, таможенник показывает на боковую дверь.

– Excuse me, can you speak English[45]?

У саудовца нет намерения ни командовать, ни унижать, ни запугивать.

– I don’t undestаnd you[46], – поясняет он вежливо, не делая при этом ни шага в указанном направлении, что приводит к затору в движении пассажиров.

– Двигайся, ты, неряха! – таможенник, абсолютно уверенный в недоразумении, без стеснения выражает на родном языке свое мнение об арабах.

– Следите за своей речью! – ставит Марыся его на место. – Или ваша работа состоит в том, чтобы обижать людей?

– Входить и не дискутировать! – говорит он, повышая голос.

Так как это человек в форме, задержанные неохотно перемещаются на боковую дорожку.

– Давать паспорта, а чемоданы на стол, – указывает он желтым от никотина пальцем. – Насколько приехали и откуда?

– Может, ты мне ответишь, а то остальные – это бестолочь, – обращается он к Марысе, презрительно глядя на группу совершенно обескураженных людей.

– У меня польский паспорт. Я гражданка этой страны, – начинает девушка, вручая новехонький документ.

– А это твоя сестра, нет? – снова, не поподумав, шутит он. – Сейчас уже каждому дают польское гражданство, побывало здесь всяких.

Он с презрением и отвращением смотрит на свою землячку.

– Немного загорела, да?

– Я вас не понимаю.

Марыся старается быть вежливой, несмотря на то что прекрасно понимает: речь идет о ее цвете кожи.

– Я родилась в Польше и никто мне ничего из-под полы не давал.

– Хорошо, хорошо! Паспорта, не слышали?! – кричит в сторону Хамида и сжавшейся, почти плачущей Альпаны. На такой нервный голос Надя очень живо реагирует, потому что не каждый день такое слышит. Она открывает глазки, пару раз моргает и, видя, что ее окружают чужие люди с незнакомыми грозными лицами, кривит свое маленькое личико и через минуту уже воет.

– Я требую переводчика!

Хамид выдвигает вперед коляску с ребенком и встает непосредственно перед таможенником.

– У меня должен быть переводчик! – повышает он голос.

– Translator, понимаешь ты, придурок?! – уже не выдерживает он.

– Пришлите мне сюда охрану и полицию, – говорит таможенник в трубку служебной рации. – У меня стоит группа арабов. Угроза номер один.

Марыся от удивления хмурится и не может поверить собственным ушам.

– Что вы там наговорили? – спрашивает она. – Муж требует переводчика, потому что вы не говорите ни на одном из языков. Нет возможности общаться. Он имеет право знать, чего вы от него хотите и в чем обвиняете.

В этот момент в небольшую таможенную комнату вваливается бригада, может, из шести крупных парней, одетых в черное и с балаклавами на лицах. За ними бодро шествуют два служащих полиции с оружием. Задержанные пассажиры недоумевают и только глаза таращат. А прибывшие, увидев семью с ребенком, тоже останавливаются в полушаге.

– Что у нас тут? – старший служащий, подходя к амбициозному таможеннику, грозно на него смотрит. – Ты знаешь, что за ложную тревогу тебя лишат зарплаты?

– Они не хотят предъявлять документы, – врет и не краснеет служащий, но снижает обороты и взглядом побитой собаки смотрит на того, кто выше рангом. – Кроме того, ничего не декларируют. Посмотрите, сколько у них багажа. Контрабандисты и только. А в придачу…

– Извините, – вмешивается в разговор Марыся, так как единственная из задержанных понимает, о чем говорят. – Я показала паспорт, и это польский паспорт. Столкнулась с презрением, насмешками и грубостью господина таможенника.

– Это правда? – строго спрашивает офицер.

– Откуда? – служащий по-прежнему лжет. – Ругаются и не выполняют приказов! Выкручиваются и изворачиваются!

– Ничего подобного! Мы были чрезвычайно вежливы, когда этот господин выражал свои расистские взгляды, – возражает женщина. – Мой муж не говорит по-польски и просил только о переводчике. Разве ему он не полагается?

– Passport, please.

Полицейский официально, но вежливо обращается к саудовцу.

– С какой целью вы приехали в Польшу? На какое время? Где вы остановитесь? Есть ли у вас обратный билет? – забрасывает он араба вопросами.

Он проверяет документы, отстраняя цепляющегося службиста, тащит его в сторону и шепчет на ухо:

– У парня многоразовая шенгенская бизнесвиза на год, а в паспорте американская на десять лет. Он самое меньшее один из тузов важнейших стран мира. Ты хочешь, чтобы здесь через секунду было саудовское посольство и вмешался их МИД? Ничего не слышал о наших польских сиамских близнецах, благополучно разделенных в Саудовской Аравии? – задает он вопросы, на которые, конечно, ответы получить не надеется. – И вообще, разве этот гость похож на контрабандиста? За свой чертов платиновый «Ролекс» с бриллиантами, блестящими, как у пса яйца, он мог бы купить тебя вместе с твоими вшивыми вонючими сапогами, – поясняет он по-военному образно, а чрезмерно усердный парень все больше бледнеет и сжимается. – К тому же у него жена – полька, и не важно, какой у нее цвет кожи! Она здесь родилась и все тут!

После этой тирады он отсылает специальную бригаду, а Марыся изо всех сил старается сохранить улыбку на лице.

– Что? – спрашивает Хамид, хватая ее за руку. – Пошли занимать ума к голове?

– Извините за недоразумение, – оправдывается старший офицер по-английски. – Так, исключения ради соблюдения формальностей, прошу нам рассказать, надолго ли приехали и почему везете столько багажа.

– Моя жена просто не может укладывать вещи и всегда хочет забрать полдома с собой, – шутит саудовец, но его лицо радости не выражает. – Кроме того, мы едем с маленьким ребенком, а это всегда связано с тысячей дополнительных вещей.

– Эта индуска – это ваша прислуга? – служащий не может не полюбопытствовать.

– Кормилица, господин офицер.

– Ага, – таможеннику словно пощечину отвесили. Он отдает паспорта, без слов показывает рукой на дверь, а сам поворачивается и покидает помещение через служебный ход.

– Наверное, наш самолет уже улетел.

Хамид нервно смотрит на свои драгоценные часы и почти бегом направляет свой караван к междугородной линии.

– Ну да, – убеждается он, просматривая таблицы с расписанием. – Именно сейчас стартует, а следующий рейс только вечером.

– Смотри, есть какой-то частный рейс!

Марыся показывает пальцем.

– Берем что-нибудь и сматываемся из этого аэропорта, – хрипит она по-арабски, а стоящие рядом со страхом оглядываются на нее.

– Мириам, inglizi, – просит жену Хамид.

– Никто не вернет нам ни злотого, а тем более затраченных нервов. Берем, что есть, – Марыся послушно переходит на английский.

– Такой сверхбагаж невозможен, – сообщает со скучным лицом работница авиалиний, продающая билеты.

– Мы заплатим, сколько нужно.

Марыся старается быть вежливой и спокойной, обращаясь к молодой девушке приятным просящим тоном.

– Но это запрещено! – нервничая из-за напора просительницы, служащая повышает голос.

Прибывшие чувствуют себя не в своей тарелке, и мужчина, как глава семьи, решает взять дело в свои руки.

– Я хотел бы поговорить с менеджером.

– Что? – кассирша по-прежнему продолжает говорить по-польски.

Через минуту она вспоминает английскую фразу, которую учила на первой лекции:

– Can I help you[47]?

– Yes, please, ma-nа-ger, – говорит Хамид медленно, разделяя слово на слоги.

– Вы как хотите, но тут и Бог не поможет: такое предписание. У нас маленький самолет…

Девушка умолкает, поясняя в телефонную трубку все сложности дела, которое ей, к сожалению, досталось.

– Пять минут, – говорит она, брызгая слюной, и показывая на ряд металлических стульев, что, скорее всего, должно означать: «Отодвиньтесь, сидите и ждите!»

– Yes? – тридцатилетняя женщина в униформе подходит к совершенно убитым и нечеловечески уставшим пассажирам.

– Мы купили билеты, но у нас сверхбагаж, за который мы хотели бы заплатить. Но служащая не хочет предпринять какие-либо меры и пустить нас на борт.

Хамид встает и вежливо наклоняет голову, желая как-то вытянуть свою семью из безвыходного положения.

– Сколько всего? – элегантная начальница продирается через пол-аэропорта к девушке, сидящей за стойкой.

– Сто шестьдесят всего, а сколько ручной клади, трудно сказать.

Служащая презрительно изгибает губы и с отвращением вертит головой.

– Плюс коляска, – добавляет она.

Весь зал отлетов уже в курсе о бесстыдстве арабов и о том, какой у них перевес. Все больше любопытных наблюдает за ними с неодобрением.

– И вы хотите за это заплатить? А на чем вы вообще сюда прилетели? – с интересом спрашивает всемогущая начальница.

– Британскими авиалиниями.

– Ведь они же тоже столько не разрешают! – удивляется она.

– Разумеется, мы летели в первом классе и в бизнес-классе. – Саудовец тупо смотрит перед собой, стараясь не замечать неприязненное выражение лица собеседницы.

– Так нужно было с ними полететь сразу в Гданьск.

– Я надеялся быть здесь на два часа раньше, но ошибся. Сейчас должен как-то отсюда выбраться. Не могли бы вы мне в этом помочь?

Женщина делает вид, что напряженно думает.

– Хорошо, Яська! Посчитай им за эти манатки и не морочь себе голову! – она уходит не прощаясь. – У кого есть время на такие глупости?

Разнервничавшись, она еще раз всплеснула над головой руками.

Наконец билеты выписаны, супруги стоят уже у кассы, готовые уплатить астрономическую сумму, они слышат за собой приятный женский голос.

– Listen to me[48], – какая-то женщина тянет Марысю за рукав.

– Да? – измученная пассажирка поворачивается и видит перед собой добродушную обеспокоенную даму среднего возраста.

– Успокойтесь и не платите, – незнакомка вытягивает счет из рук удивленного Хамида, который уже приготовил платиновую карту «VISA», и ему все уже безразлично.

– За что столько денег? – спрашивает она, поднимая удивленно брови. – Не вижу, чтобы это включало в себя билеты…

– Места мы уже оплатили…

– Я читать умею!

Нервничает элегантная женщина, как будто кто-то ее вздумал обмануть.

– Если у вас уже есть карточки для поклажи, то вам должны обсчитать только то, что превышает багаж. Мне глаза не замылишь: с вас взимают за все. Это разбой среди бела дня! Дети, почему вы так поступаете?

– Хотим уже сидеть в самолете, – измучившись, Хамид опирается локтем о стойку.

– Не знаешь, что говоришь, молодой человек, – незнакомка загадочно улыбается, одновременно потирает лоб холеной рукой.

– Заплачу, сколько они хотят, – сообщает мужчина.

– Вам нужно заплатить, как положено, за двадцать килограммов каждому. На каждый билет. А все остальное – это дополнительная кладь, за которую, кстати говоря, нужно заплатить столько, что можно до Парижа долететь. В этом счете черным по белому написано. Или у вас полтонны багажа, или вам посчитали и ваши собственные килограммы.

– За что?

– За то, что столько весите!

Она взрывается веселым смехом, а у молодых вытягиваются лица.

– И конечно, за коляску тоже!

– Знаете что? Большое спасибо за помощь, но уже зовут на посадку, – смирившийся саудовец подает нетерпеливой кассирше свою карту. – Last call[49]. Если сейчас не сядем, то, пожалуй, я взбешусь, – сообщает он, но выглядит спокойным.

– Что делать?

Марыся соглашается с мужем.

– Мои родители страшно беспокоятся, потому что мы опоздали на самолет. Мы хотим быть дома, – признается она со вздохом.

– Что ж, действительно, сейчас у вас не слишком много времени. Но ничего страшного.

Она тянется к фирменной кожаной сумочке и вынимает из нее визитку.

– Как немного отдохнете, позвоните мне или напишите по e-mаil. Я охотно подам на эту подлую авиалинию в суд.

– Спасибо.

У девушки потеплело на сердце от того, что кто-то на их стороне и даже хочет бороться за их интересы.

– Не за что. Мне стыдно, что некоторые поляки по-прежнему такие… – она говорит это тихо и опускает голову. – Обманывать иностранцев! Какую визитную карточку мы себе делаем! Позор! Я прошу прощения за них.

– Спасибо, но…

– Летите уже! Быстро! Я позвоню!

Она машет рукой им на прощанье, а супруги с девочкой и совсем уже испуганной кормилицей бегут на посадку.

Вход в самолет через рукав, что очень хорошо ориентирует, но когда пассажиры-иностранцы входят, у них вытягиваются лица. Самолет разбитый и старый, как мир. Кресла просиженные и выцветшие, кое-где обивка прожжена или ободрана. Покрытие пола так поблекло, что трудно сказать, какого оно было цвета. Действительно, машина маленькая и по главному проходу пассажиры с трудом протискиваются с ручной кладью. Марыся и Хамид усаживаются на свои места в самом хвосте, прямо у туалета. По другую сторону размещается индуска с Надей. Девочку ничто не волнует, она смеется и агукает. О настроении остальных лучше не спрашивать. Самолет заводит моторы и с невообразимым ревом и визгом начинает выруливать на стартовую полосу.

– Сколько катастроф у вас случается в году? – иронизирует Хамид.

Он старается с юмором относиться к ситуации, так как видит, что жена впилась ногтями в подлокотники.

– Что значит у вас? Я приезжая. Меня не было в Польше почти двадцать лет и, пожалуй, нога моя больше сюда не ступит! – ворчит Марыся в бешенстве. – Сколько переживаний за этот чертов перелет! – вскрикивает она дрожащим голосом.

– Мириам, эта рухлядь летает почти каждый час и способна как подняться, так и приземлиться.

Муж поглаживает ее по голове.

– Мне жаль только нашу бедую маленькую Нюню, – не слышит Марыся слов утешения. – Я уже немного в жизни видела, а она… – слезы наполняют ее глаза.

– У вас прекрасные пилоты, – продолжает утешать Хамид, зная, что не может оставить жену наедине с черными мыслями. – А о Наде не беспокойся. Смотри, какая она довольная.

Он показывает на улыбающуюся румяную доченьку.

– Это же маленький globtrotter[50]!

С большим трудом, громко завывая, свистя, самолет отрывается от земли. Молниеносно выключаются лампочки контроля, информирующие о необходимости пристегнуть ремни. Стюардессы начинают нервно носиться по проходу.

– Встать и пересесть вперед! – сильно накрашенная работница авиалиний и, наверное, такая же старая, как их оборудование, наклоняется над супругами и почти за грудки вырывает их из занимаемых кресел.

– What’s up? – спрашивает ничего не понимающий Хамид.

– Я тоже не знаю, в чем дело! – злится его жена и из солидарности с ним не хочет двигаться.

– У нас билеты на эти места, – поясняет она нахальной женщине.

– Быстро переходите! – кричит на них стюардесса.

– Нужно догрузить перед, а то неравномерная нагрузка, – говорит она какую-то ерунду.

Марыся цепляется за поручни.

– Но тут мой ребенок! Может, вы найдете кого-то другого, потому что мы немногим можем помочь. Я вешу неполных пятьдесят килограммов, а мой муж семьдесят, – поясняет она. – Пожалуй, этот парень вам больше подойдет.

Она указывает без стеснения на толстяка, весящего, наверное, под сто килограммов.

– Он один бы мог заменить нас двоих, – смеется она иронично, потому что уже не выдерживает очередного парадокса.

– Я такого еще не видела! – работница авиалиний просто фыркает от злости. – Что ж это за пассажиры, что не хотят сотрудничать! Из-за вас мы можем разбиться, и весь самолет черти возьмут!

Сидящие рядом в бешенстве смотрят на пару арабов почти с тем же выражением, что и стюардесса, говорящая глупости. Кажется, они готовы избить арабов.

– Не мелите чушь собачью!

Марыся уже не выдерживает и употребляет выражение, которому ее научила младшая сестра.

– Я никуда не буду пересаживаться! Отвали! – грубо выкрикивает она, трясясь и нервничая.

И, о чудо, оказывается, что в этой стране очень все прекрасно понимают подобные выражения. Баба поворачивается спиной и пересаживает указанного выше толстяка и еще пару других тучных мужчин.

– Женщина, не нервничай! – последний кругленький мужчина, выброшенный из заднего сиденья, наклоняется над разволновавшейся Марысей и по-отечески гладит ее по голове. – Это какая-то дебилка.

Он указывает на мечущуюся стюардессу.

– Чтобы такое перышко, как ты, могло догрузить многотонную машину! – он хохочет. – Пусть лучше ее взвесят или стальную гирю прицепят к крылу, – шутя, колыхаясь из стороны в сторону и едва проталкиваясь по узкому проходу, он направляется вперед.

– Так куда садиться, моя красивая?! – трубным голосом гремит он на весь самолет, благодаря чему испуганные пассажиры немного расслабляются. – Направо или налево?

Стюардесса пихает его изо всей силы, и мужчина приземляется в кресло, которое так мало, что подлокотники впиваются ему в тело и исчезают в толще жира, накрывшего их, как покрывало.

– Ура! Я не должен пристегиваться ремнями безопасности! Новейшая техника!

Шутник хорошо развлекается или, скорее, делает вид, что развлекается.

Во время полета супруги молчат, только тревожно вслушиваются в звуки, которые издает старая машина. Обслуга выдает пассажирам по одной конфете, и ни капли воды или сока. Когда они приземляются спустя сорок пять минут, то вздыхают с облегчением.

– Любимые! Здравствуйте!

Разрумянившаяся Дорота хватает Марысю в объятия и крепко прижимает к себе.

– Что случилось? Почему вы не прилетели вашим рейсом? – задает она вопрос.

– Не смогли. Пришлось добираться на чем-нибудь другом, – туманно поясняет Хамид.

– Но это же самая плохая авиалиния! – информирует Лукаш. – Пользоваться ею – это самоубийство!

– Мы уже кое-что знаем об этом, – подтверждает дочь иронично. – Нам удалось выбраться. Но никогда больше!

Она смеется и направляется вместе со всеми на стоянку.

– Поедем на двух машинах. Я держу в гараже старенькую запасную «лошадь», которую мы используем во время отпуска. Еще я попросил своего коллегу, чтобы нам помог. Поедете с ним на новеньком «Мицубси» вэн. На один день уже достаточно старых машин.

Лукаш добродушно смеется.

– А я с вами! – мать не хочет покидать дочь и внучку, по которым за одну неделю страшно соскучилась.

– Я тоже! – ноет Дарья.

Она хочет быть как можно ближе к старшей сестре.

– Я буду твоим гидом и покажу интересные вещи, – обещает она, и у Марыси сразу улучшается настроение.

– Пожалуй, я поеду один с багажом, – Лукаш делает вид, что злится.

– Сделаем по-арабски. – Хамид выручает его из затруднительного положения. – Парни отдельно, а бабы отдельно.

Ощущая доброжелательность семьи жены, он хочет расслабиться. «Лиха беда начало», – говорит он про себя.

Саудовец радуется шансу оказаться в стране, где есть чем дышать, а температура не высушивает человека, как щепку.

– Хорошо, что мы сюда приехали! – кричит он супруге, отъезжающей на другой машине и машущей ему на прощанье рукой.

Дарья, как и обещала, начинает знакомить сестру с подробностями:

– Мы живем немного на отшибе, во Вжеще, но зато там зелено, чистый воздух и большой сад. Рядом с нами большой новенький стадион, который построили к Евро-2012. Сейчас, когда чемпионат уже прошел, на нем будут организовывать концерты и разного рода торжества, поэтому у нас будут развлечения тут же под боком.

– Хорошо.

Марыся не отрывает глаз от пейзажей, мимо которых они проезжают, стараясь пробудить в памяти какие-то воспоминания детства. Но все давно улетело или спрятано в глубоких закоулках.

Ей нравится здесь, несмотря на ужасные дороги и спешащих людей, которые выглядят подавленными и нервными. Бросаются в глаза женщины, которые тащат пакеты и сумки, набитые покупками, или стоят на остановках автобуса или трамвая в толпе ожидающих.

«Несладко им живется, – приходит к выводу девушка. – Все же, может, не так уж плохо быть женщиной в арабских странах, где мужчина должен заботиться о содержании и снабжении семьи?» Она удивляется своим выводам, так как еще не так давно радовалась свободе в Англии. Сейчас она видит прелесть польской эмансипации. «Нет ничего посредине», – вздыхает она.

Она очарована парками с гуляющими влюбленными, обнимающимися или, о ужас, даже целующимися на глазах у всех! Она завидует молодым матерям, которые могут самостоятельно, да еще и пешком, выйти со своими маленькими детьми на игровую площадку. «Чем-то надо жертвовать. Свобода и больше обязанностей. Пожалуй, это все же лучше», – приходит к выводу она.

– А вот наша резиденция!

Дарья отрывает сестру от размышлений, хватая за рукав и показывая пальцем на дом у маленькой узкой дорожки, посыпанной гравием.

– Асфальтированную дорогу обещали нам сделать еще пять лет тому назад.

Дорота считывает информацию с каждой гримасы старшей дочери и видит ее удивление и разочарование, хоть, разумеется, та старается все скрыть.

– Не страшно! Внутри нормально, на матрасах на полу не спим, – смеется мать с издевкой.

– Разумеется!

Марыся почувствовала себя неловко.

– Ничего, ничего! Я знаю тебя, как свои пять пальцев. Ты должна научиться скрывать чувства, а то в нашем меркантильном мире не проживешь.

– Я просто искренняя. Что на душе, то и на языке или на лице. Это плохо? – защищается девушка.

– Приветствуем вас дома!

Лукаш открывает ворота, и машина останавливается на большом подворье.

Все выскакивают из машин и направляются в сторону красивого сада, в котором центральное место занимает ореховое дерево. Под ногами хрустят скорлупки, так как в этом году орехов уродилось на удивление много. Марыся очарована и даже не хочет входить. Но ее зовут и она присоединяется к остальным. После того как все разместились в комнатах, освежились и распаковались, большая семья собирается в просторной современной гостиной. Только Дорота по-прежнему во дворе играет и шутит с любимой внучкой.

– Эй, бабка! Мы должны составить генплан! – кричит Лукаш во все горло. – Cумасшедшая бабка! Иди же к нам! Мы обговариваем программу отдыха. Не хочешь вставить свои три копейки?

– Хорошенькие деньги, – сидя, прижавшись к Марысе, от которой не отходит ни на шаг, шутит Дарья. – Это же она все придумала, забронировала и оплатила!

– Не жалуйся! – ругает ее сестра. – Даже не знаешь, как хорошо иметь кого-то, кто так о тебе заботится.

– И принимает за меня все решения? – перебивает ее нервно девушка. – Иногда хотелось бы быть хозяином своей судьбы! По крайней мере, иногда!

– Куда там, куда там! Преувеличиваешь, – Марыся говорит это, но сама прекрасно знает, какой деспотичной может быть мама.

«Увидим, что на этот раз она запланировала и что будет, если нам не понравится, – думает она. – Хамид уже не ребенок и не должен соглашаться на все ее директивы. У него может быть свое мнение».

– Значит, выглядит это так.

Дорота с распущенными волосами вваливается в гостиную и хватает большую папку с печатными листами. «Плохо, – боится дочка. – Она действительно распланировала каждый час и каждую минуту».

– Сегодня мы позволим вам отдохнуть, но с завтрашнего дня нужно стартовать. – Взволнованная мать глубоко вздыхает.

– Извини, дорогая, – Хамид решает сразу предупредить тещу. – У меня кое-какие дела в Польше, если их удастся вставить в твою программу, будет прекрасно.

– Что?!

Дорота таращит глаза и сразу повышает голос, а Лукаш чешет бритую голову, улыбаясь себе под нос.

– Какие дела?! Вы же приехали сюда к нам, правда?!

– Спокойно, дай мне объяснить.

Араб хорошо изучил тещу и знает: он должен сдерживаться и не позволять себя провоцировать.

– Пара друзей просила, чтобы я связался и их детьми, которые учатся в Польше. Оказывается, у вас множество студентов-арабов из нашего региона. Для меня это было неожиданно. Я думал, что все саудовцы учатся в Америке.

И Дорота, о чудо, его не перебивает.

– Одна девушка, дочь моего друга еще с начальной школы, учится здесь, в Гданьске, в медицинской академии. Везу для нее сверток с любимыми сладостями, чтобы напомнили о доме. Упаковали сладкую бахлаву[51], хумус в коробочках и заатар[52]. Разумеется, ко всему этому конверт. Как и во всем мире, дети больше всего ждут деньги.

Лукаш со знанием дела согласно кивает.

– Большую группу я должен навестить в Ольштыне. Говорили, что отсюда не очень далеко, можно без проблем доехать поездом. В этом маленьком городке обосновались совсем уж молокососы. Их отцы особенно заинтересованы в том, чтобы детей воспитали, – улыбается Хамид с издевкой.

– А как они могут за границей, вдалеке от семьи и мечети, воспитываться как арабы? – задает вопрос Дорота. Критический ответ можно прочитать по тембру ее голоса.

– Ну, да… – Хамид чувствует себя немного уязвленным. – Если ты забыла, то я тоже являюсь…

Дорота поздно прикусывает язык.

– Извини, сынок. Ты совсем другой. Ты же наш араб, – грустно улыбается она.

– Когда-то я тоже был молодым… – сообщает он и умолкает.

– Значит, я должен поехать в Ольштын. Вставь это в свой план, – просит он холодно, и теплая семейная атмосфера лопается как мыльный пузырь.

– Я могу встретиться с девушкой, – пробует спасти ситуацию Марыся.

Она видит, что у мамы слезы озерами собираются в голубых глазах. Та так старалась, и теперь одним словом все испортила. Ох, уж эти ее предубеждения!

– Я охотно послушаю о студенческой жизни в Польше и, может, узнаю, как молодые арабы живут за границей. Это, должно быть, трудно для девочек, воспитанных в другой культуре, других условиях и в ортодоксальной арабской стране.

– Прекрасно!

Хамид уже проглотил злословие тещи, и его лицо прояснилось:

– Я выпаду только на один день.

– Может, выберемся вместе? – предлагает жена, желая, по крайней мере, один день отпуска провести с мужем с глазу на глаз.

– Я буду стесненно себя чувствовать. У меня задание – проверить, как они живут. Есть ли у них отдельная комната для молитвы…

Он взрывается смехом.

– Окей, поедем вдвоем и на одну ночь снимем номер в отеле. Говорят, это очень красивый старинный городок, поэтому мы можем его, пользуясь случаем, осмотреть. Я читал в путеводителе, что Вармия и Мазурские озера – это прекрасные места для отпуска, там озера, древности, гектары лесов…

– Так, может, вы хотите сами поездить по Польше? – спрашивает мать холодно. – У вас есть кухарка и нянька, чего вам еще нужно?

Пуская шпильки, она в расстройстве смотрит на них.

– Все можно обсудить! – хватает Лукаш ее за руку.

– А в наши польские горы в Закопане наверняка поедем уже все вместе, потому что мама на целых десять дней полностью забронировала этаж в пансионате. Для вас специально – большие апартаменты.

– Прекрасно! Спасибо! Как мы рады! – гости уже не знают, что сказать, чтобы исправить ситуацию и задобрить чрезмерно чувствительную Дороту.

– Ну, хорошо, – говорит наконец мать, вручая каждому напечатанный план.

Сдерживая слезы, она выходит в сад. Через минуту уже слышно ее щебетание с внучкой, которая вырывает у бабушки светлые волосы из головы целыми пучками.

– Эта женщина может все, но мы должны следить за словами, – приходит к выводу Лукаш. – Прошу вас! Будьте с ней толерантны. Она так старалась.

* * *

Как говорил Лукаш, Дорота старается с утра до ночи, чтобы гости были довольны. Через пару дней это становится для приезжих необычайно обременительно. Они взрослые люди, привыкли к самостоятельным решениям и независимости. Когда Марыся тянется за медом, мать его уже тут же пододвигает, подавая при этом чистую ложечку, а однажды даже очистила дочери ее любимые грецкие орехи от скорлупы.

– Может, еще за меня поешь?! – не выдерживает Марыся, а Дарья весело хохочет.

Несмотря на постоянный контроль жены, Лукаш, как только ему удается, вывозит Хамида за город, поясняя это делами по бизнесу. Понимать этот поступок следует следующим образом: мужики вырываются на Старую площадь попить пива. Дарья же забирает Марысю в свои любимые места: в кино, в торговые центры, большие магазины, показывает ей свою старую школу.

Торговый центр «Манхеттен» в Гданьске-Вжеще Марысе очень понравился. Она с удовольствием по нему ходит, заглядывая в фирменные магазины. Иногда останавливается в кафе выпить кофе и съесть пирожное. Что за свобода! Не так, как в Саудовской Аравии: черное-белое, черное-белое, черное-белое[53]. «Уф, не хочу туда возвращаться, – признается она себе. – Конечно, живут здесь расисты, но также есть и добрые люди. Как везде. А не является ли расизмом в Саудовской Аравии запрет на какие-либо символы другой веры, не ислама? Отсутствие мест других культов, кроме мечетей? Никто там на улице не кричит: «Прочь, христиане, буддисты, протестанты!» Но разве другой способ не так же противен? Интересно, те молодые саудовцы, которые приехали в Польшу учиться, захотят ли после окончания вернуться в лоно отчизны?»

Она размышляет, шагая на свидание в кофейню «Старбакс». Нет никаких проблем с тем, что девушки находятся в большом кафе. Несмотря на цветную современную одежду, две из них покрыли волосы черными платками.

– Salam alejkum.

Саудовка со светлой кожей и темно-зелеными глазами и в цветном хиджабе, свободно наброшенном на голову, встает и протягивает мягкую ладонь Марысе.

– Я Сана. Спасибо, что согласилась встретиться с нами всеми.

Она сладко улыбается, но грусть сквозит в ее красивых глазах.

– Подруги попросили твоей помощи: им может понадобиться переводчик. Знаешь, наш английский плохой, а польский – еще хуже, но они так загорелись интервью в газете, что жаль было отказывать!

– Ну, конечно!

Смуглая рыхлая девица крепко обнимает прибывшую.

– Я Фатьма, а это моя подруга Фаузия, – быстро представляет она худенькую подругу. – Слушай! Мы будем в прессе! Нас сфотографируют! Но это не самое главное. Самое главное – это то, что расскажем. Нужно поблагодарить наш народ и короля за бесплатную учебу.

– И при случае немного просветить этих иноверцев. Может, у кого-то откроются глаза, и он увидит, что наша вера самая лучшая! – подключается другая, которая выглядит слегка сумасшедшей.

– Вы изучаете религиеведение? – спрашивает Марыся удивленно.

– Ну, ты и темная!

Рябая юная особа нагло обзывает женщину старше себя, которая делает им одолжение.

– Сразу видно, что ты не чистокровная арабка. Но, что делать, никто не идеален… – говорит она полным презрения голосом.

– Успокойся, Фаузия! – подруга, которая выглядит решительной, но уравновешенной, утихомиривает нахалку. – Мы искренне верим, потому что ведь в этом состоит наша миссия.

– Как и миссия каждого мусульманина, – поясняет она.

– Джихад[54], понимаешь? – спрашивает она, тоже уже немного нервничая.

– Ну да… – у Марыси от удивления отваливается челюсть.

Вдруг как из-под земли вырастает журналистка, немного постарше, чем студентки.

– Hello! Nice to meet you[55], – здоровается она и, пользуясь случаем, оглядывает девушек с головы до ног.

– А вы не закрываете волосы? – сразу спрашивает она Марысю.

Та разительно отличается от двух других, у которых черные платки на головах, а в придачу, облегающие до границ возможного, джинсы, расстегнутая блузка с длинными рукавами и обувь на пятнадцатисантиметровых котурнах.

– Действительно! – Фаузия, наверное, чересчур боевитая, она злится и критически зыркает на Марысю исподлобья. – Это мусульманка, которая оскорбила Аллаха. Такие никогда не попадут в рай.

– А почему? – сразу заинтересованно спрашивает репортер. – Что плохого или грешного она делает?

– Вы сами видите! Она открывает волосы, так как хочет провоцировать всех мужчин вокруг!

– Ты бредишь! – не выдерживает Марыся. – Ты замечала, чтобы кто-то обратил на меня внимание? А на вас – наоборот. Хотите демонстрировать свою непохожесть.

– Вам никогда не хотелось одеться свободно? – смеется журналистка.

– А если сюда вдруг зайдет какой-нибудь араб, саудовец? Недостаточно того, что мы оскорбим Бога видом волос, так еще опозорим наших отцов и братьев, – Фаузия определенно является идейным ментором группы.

– Почему волосы? Почему они являются неприличными? Ведь вы так сильно накрашены, как будто собрались в ночной клуб, и считаете, что ваш макияж окей и никого не шокирует, а ваши кудри притянули бы все взгляды?

– Такова традиция и так написано в Коране. Вы, может, не читали, но мы читали, хоть, к сожалению, не все внимательно.

Пуританка показывает пальцем на Марысю, а Сана, пристыженная нетерпимым, агрессивным поведением подруг, встает и собирается уйти.

– Останьтесь, – просит журналистка. – Интересно будет показать две стороны медали.

«Что ж, я думала, что женщины в Саудовской Аравии, вынужденные носить черную одежду, наказаны этим, но, видно, все иначе», – приходит к выводу Марыся.

– Для чего же вы выехали учиться за границу? – спрашивает она девушек. – Я думала, что ваш любимый вождь посылает вас за границу, чтобы вы расширили свои горизонты, а потом начали реформировать устаревшую систему.

– Наверное, ты шутишь! – возмущается Фаузия. – Наше общество идеально так же, как и ислам.

– А что вы расскажете о других религиях? – подключается репортер. – Они хорошие или плохие?

Она тянет за язык слепую фанатичку.

– Ислам – самая лучшая религия, надеемся, что другие в конце концов прозреют и тоже обратятся. Неверные ошибаются!

– Но мы не являемся неверными! – возмущается журналистка. – У нас свой Бог и своя монотеистическая религия, которая существовала задолго до вашей!

– Христианство – это не монотеистическая религия, – спокойно информирует грубиянка Фатьма. – У вас множество божков, которых вы чтите.

– Что вы такое говорите?

– У вас Бог, у него есть сын. Но ведь вы все должны быть его детьми, все без исключения. Мы считаем Иисуса одним из пророков, таких, как наш пророк Мухаммед. А еще есть какой-то Святой Дух! К тому же эта ваша Матерь Божья!

Две глубоко верующие саудовки презрительно улыбаются.

– Сколько же у нее лиц, сколько портретов, вариантов! Черная, белая, праздничная, весенняя, – высмеивает арабка.

Журналистка делает кислую мину, но не спорит, желая вытянуть из девушек как можно больше.

– Еще забыла! Ваши святыни, которым вы молитесь.

– Святые, – уже не выдерживает полька и исправляет.

– Куча мала. Святой Петр, Ежи, Кшиштоф… Так я у вас была бы святая Фаузия, – язвит она, чтобы уколоть.

– Что ж… – журналистка тоже достаточно насмешлива. – Значит, вы считаете, что все должны быть мусульманами, так как это самая лучшая религия?

– Islam is the best! – выкрикивают две студентки, словно болельщики какой-нибудь спортивной команды.

Третья, Сана, сидит молча, только смущенно опускает взгляд и поджимает губы.

– А что будет, если кто-нибудь будет другого мнения или какой-нибудь мусульманин отречется от веры?

– Смерть! Лучше ему умереть! – взгляд Фаузии сияет сумасшедшим светом.

– Не так сразу, – тихо включается Сана, стараясь хоть немного обелить свою религию, которую девушки, будучи классическими фундаменталистками, представляют не в наилучшем виде.

– А как это происходит? Кто-то говорит или же оглашает публично, что уже не верит в Аллаха и с него хватит ислама, что тогда? Сразу применяют смертную казнь?

– Конечно нет! – рассудительная саудовка возражает уже громче, усаживаясь удобнее на стуле. – Его задерживают, и у него есть три дня на размышление. Вернуться в религию ему помогает специалист, шейх, который будет с ним разговаривать и пытаться его убедить в том, что он ошибся.

– А если тот не изменит своего мнения?

– Тогда снова у него есть пара дней на размышление.

– И?..

– Если он по-прежнему настаивает на своем, провозглашают вердикт.

Репортер очень хорошо подготовилась:

– Я слышала о провозглашенной имамом Эр-Рияда фатве, смертном приговоре, который был вынесен журналисту. Тот рассказал в своей телевизионной программе, что не до конца уверен в существовании Аллаха, а пророк Мухаммед ошибался. Этого было достаточно, чтобы его казнили.

– Я этого не знаю и вообще никогда не интересовалась ни политикой, ни тайнами религии.

Сана становится все более грустной, видно, что ей стыдно.

– Я происхожу из современной толерантной семьи, – оправдывается она. – У нас множество друзей христиан, протестантов, атеистов, и никто не пытается их обратить в ислам.

– Это ошибка! – не отстает Фаузия.

– А что было бы, если бы кто-нибудь из вас влюбился в поляка, иноверца?

Серьезных религиозных отступлений уже фельетонисту хватит, поэтому она решает сменить тему более женской и, как ей кажется, более легкой.

– Это невозможно! Бессмысленно! – на этот раз взрывается грубиянка Фатьма, выбрасывая руку вверх и скользя критическим взглядом по соседним столикам. – Посмотрите, какие они блеклые, бесцветные.

Редактор и Марыся чуть не взрываются смехом.

– Ну, предположим, гипотетически.

– Речь идет не о том, как они выглядят. Это абсолютно запрещено. Связь мусульманки с неверным строго запрещена! Mamnu’!

Фаузия рассуждает очень серьезно, а Сана все больше бледнеет и сжимает ладони, что не ускользает от внимания Марыси.

– Но если бы это была большая любовь…

– Нет и все, точка! Запрещено! Грех!

– Мужчина может переменить веру, и тогда он станет одним из вас, – журналистка не сдается и подбрасывает вариант выхода из тупика. – Что тогда? У вас нет уже аргумента в руках.

– Мы, саудовцы, рожденные на земле, где находятся две священные мечети – в Мекке и Медине, – должны связывать свою судьбу только с саудовцами. Мы должны быть чистыми и неоскверненными и подавать пример всем другим мусульманам в мире.

Фаузия тараторит это со всей серьезностью и так горда собой и уверена в собственной правоте, что ее ответ становится комичным.

– И что? – полька не может не удивляться.

Марыся же улыбается себе под нос, потому что знает, откуда это высокомерие и презрение к другим, написанное на лицах жителей Эр-Рияда.

– Ну да! Происхождение обязывает, – поясняет заносчивая девушка журналистке, которая в задумчивости крутит ручку в пальцах.

– Это значит, что вы лучше, чем другие мусульмане? Вы что, превозносите себя до небес? А вы тоже саудовка? – обращается она к Марысе.

– Я наполовину ливийка, наполовину полька, – отвечает Марыся по-польски. – Мой муж из Эр-Рияда, но в его семье не так строго придерживаются принципов, оглашенных этими двумя девушками. Его мать из Йемена. Я знаю многих арабов, женившихся на христианках. Но, с другой стороны, это действительно почти невозможно, особенно если мужчина не изменил вероисповедание. Девушка должна была бы лишиться дома и родины и уехать на край света. Однако до нее и там может дотянуться карающая рука шариата.

– Не может быть!

– Если бы любовники приехали в Саудовскую Аравию, подумав, что им все простили, их ждала бы верная смерть, – поясняет Марыся, а у молодой польки сереет лицо.

– Знаете, что неприлично говорить на иностранном языке, когда все остальные его не понимают? – злится Фаузия, выхватывая из разговора некоторые слова, свидетельствующие о том, что обсуждается все та же тема.

– Если ты учишься в этой стране, то должна хоть немного говорить по-польски.

Марысе не нравятся эти девушки, за исключением тихой Саны, которая высказывает свое мнение взвешенно и рассудительно. Ее реакция показывает, что она не согласна с приятельницами.

– Целый год я ходила на курсы вашего шелестящего жесткого языка. Делаю, что могу. Я сама преподаю арабский в клубе при библиотеке. Даже не представляете, сколько девушек желает выучить его! – У худой пассионарной девушки даже щеки румянцем покрываются.

– Похвально. У тебя есть какие-нибудь интересные учебники? – заинтересовалась журналистка.

– Учу их на Коране, так как это самая прекрасная арабская книга. Учим не только язык, но и основные ценности.

Фаузия смотрит со значением. Только ее соратница, Фатьма, согласно кивает головой, остальные не проявляют энтузиазма.

– Что ж, сделаем какое-нибудь фото? – с репортерши достаточно шокирующей информации. – Вам можно фотографироваться?

– Мы очень любим! – две девушки просто подскакивают, а Сана вздыхает с облегчением, давая знать Марысе, что они могут оставить сомнительное общество.

– Извините за них. Они нереформированные. Но я предпочитаю держаться вместе с ними и делать вид, что я на их стороне, – признается она, хватая женщину постарше под руку и решительным шагом удаляясь из кафе. – Одно их слово – и моя жизнь и учеба в Польше окончатся в мгновение ока.

– Доносят?

– Еще как! Несколько девушек уже отсюда выехали, в особенности такие, у которых, как и у меня, нет своего семейного махрама. Мой отец не мог со мной поехать, потому что у него большой бизнес, он содержит всю семью. У меня нет ни родного, ни двоюродного брата. Одни бабы в доме.

– Так кто за тобой присматривает?

– Моя лучшая подруга живет здесь со всей семьей. Ее восемнадцатилетний брат – мой бодигард, – грустно улыбается она.

– Парадокс! – Марыся не может не удивляться.

– Все заверено нотариально, поэтому парень ни за что получает еще от совета тысячу евро в месяц. За поддержку традиции унижения женщин.

– О таких номерах я еще не слышала! – Марыся с неодобрением крутит головой. – Это вообще нелогично.

– Так это у нас функционирует. Даже подросток мужского пола более ценен, чем взрослая и самостоятельная женщина. Такова жизнь, – обреченно вздыхает Сана.

Девушки садятся на скамью в зеленом скверике и молча смотрят на проходящих мимо людей. «Какая свобода и естественность», – думают обе, и в каждой из них внутренний раздор: возвращаться в золотую комфортную и безопасную клетку в Саудовской Аравии или бороться здесь с проблемами, но быть свободной и независимой.

– У меня для тебя пакет и конверт, – первой очнулась от задумчивости Марыся.

– Прекрасно, большое спасибо и извините за хлопоты.

Сана не выказывает особой радости. Дрожащими руками она машинально гладит цветную бумагу на свертке. «Пожалуй, у нее какая-то большая проблема», – беспокоится Марыся, глядя на красивую арабку, у которой в глазах собираются слезы.

– Я очень обрадовалась, когда узнала, что у товарища моего отца жена – полька и что я с ней встречусь, – нарушает тишину студентка. – Боялась только, что это будет женщина среднего возраста, а тут, пожалуйста, такая неожиданность! Ты, наверное, моя ровесница?

– Примерно. Так что тебя беспокоит, что случилось? – спрашивает Марыся в упор. – Ты, должно быть, бесконечно одинока среди окружающих тебя землячек, которые остаются здесь, в Польше, такими же консервативными, как и на своей родной земле.

Она с сочувствием берет собеседницу за руку.

– Ну конечно! – признается девушка. – За то, что за минуту до этого во время компрометирующего интервью эти две кретинки говорили, было стыдно. Поляки прочитают статью и придут к выводу, что мы все какие-то религиозные болваны, жестокие фундаменталисты. Убиваем за любовь!

Она умолкает и тихонько начинает всхлипывать.

– Я вообще не считаю, что польские мужчины блеклые и противные.

Она доходит до сути дела.

– Они твердят, что поляки ничего не стоят только потому, что не мусульмане. Я вообще думаю, что каждого нужно оценивать по поступкам, его жизни и сердцу, а не по тому, какую религию он исповедует. Ведь в мире живут также атеисты, которые не верят ни в какого Бога! И что?! Мы должны их вычеркнуть и выбросить за рамки общества? Знаешь, Мириам, самое главное – это толерантность, – признается она серьезно. – Мой отец так либерален, да и вся моя семья, но…

– Но что? – не выдерживает Марыся, так как хотела бы узнать, что происходит. Серьезное это дело или неуверенность избалованной девушки, брошенной в глубокую воду в чужом незнакомом мире?

– Я не уверена, будет ли мой папа так же толерантен ко мне, поймет ли он меня так же, как чужих людей. Его всегда возмущает множество жестоких наказаний: отрубание руки – за кражу, руки и стопы – за разбой и головы – за более тяжкие преступления. Он мучится, когда слышит о наказании кнутом, применяемом к женщинам…

Она прерывает страшный перечень.

– Но сможет ли он принять мои поступки, которые полностью идут вразрез с нашим мусульманским правом?

– О да. Некоторые добры и снисходительны к чужим, а к своим суровы. Я читала в какой-то книжке о девчонках из Эр-Рияда: очень современный отец очень сурово наказал дочь за контакты с мужчиной. Сам исполнил фатву, бросив ее в бассейн с камнем, закрепленным на ногах.

Марыся ляпнула глупость, не подумав о том, что произносит. Слишком поздно она закрывает рот руками, словно хочет вернуть слова назад. Она видит, что собеседница бледна, как труп, и от ужаса не может вдохнуть.

– Извини, Сана! Я не знала, в чем твоя проблема. Сейчас мне уже все ясно, еще раз прости.

Она обнимает девушку за тоненькую талию, боясь, что та тут же упадет со скамьи. Чувствует, как молодая саудовка дрожит, а ее тоненькая блузка влажна от пота, хоть день, в общем-то, нежаркий.

– По своей наивности я думала, что, может, удастся это как-то уладить, что стоит попробовать, – шепчет Сана едва слышно.

В знак протеста хватает край своего цветного платка и стягивает его с головы, открывая локоны черных, как ночь, блестящих длинных волос.

– Но ты права, риск очень большой. Меня пусть бы и убили. Тяжело. Но я не могу моего любимого обрекать на мучения и смерть, – признается она наконец.

– А он не хочет сменить религию, не хочет обратиться в ислам? – спрашивает полуполька с иронией.

– Да, конечно, можно это сделать, но ты же слышала, что мы, саудовцы, должны подавать пример всем мусульманам во всем мире? Или ты думаешь, что мой отец, занимающийся делами главным образом в арабских странах, примет «перекрашенного» мусульманина как мужа старшей дочери? Кроме того, если мы решили бы ждать согласования и окончания процедуры, прошло бы несколько лет. Наш ребенок начал бы уже ходить в детский сад, а то и в школу, – шутит она с сомнением на лице.

– Ну да… неплохой паштет, – подтверждает Марыся, приходя к выводу, что не одна только она, сумасшедшая, даже глупая, руководствовалась страстью и минутным порывом.

– А может, у тебя в Саудовской Аравии жених? – спрашивает она, будучи в этом убежденной.

– Конечно. Такой неуклюжий заморыш, – кривится Сана от отвращения.

– Ты не любишь его?

– Никогда не любила! Это сын партнера моего отца, супружество нужно для скрепления общих интересов. Я видела его, может, раза два в жизни, обмолвились двумя словами и даже не обменялись номерами телефонов. Я для него избалованная доченька папочки, эмансипированная испорченная девка. А для меня он идиот, который еле-еле с третьего раза получил аттестат.

– Что ты планируешь? И как я могу тебе помочь?

Марыся не видит выхода из патовой ситуации: так или иначе будет плохо. «Бедной девушке никогда не улыбнется судьба», – думает она. Ей очень жаль красивую саудовку.

– Я думаю, что должна с Мартином бежать, – признается Сана. – Он из небольшого городка, где после окончания медицинского факультета всегда получит работу в больнице и даже жилье. А я могла бы быть медсестрой или санитаркой. Вдвоем. Плюну на карьеру и деньги. Я уже была богата и это не дало счастья, вообще ничего.

– А ты думала, что будет с семьей в Саудовской Аравии, любящим тебя отцом? Это не беспокоит тебя? Тебя не будут искать? А если найдут с мужем-христианином, что тогда?

– От меня уже ничего не зависит, а вне Саудовской Аравии они ведь не могут ничего мне сделать. Только мне жаль папу.

Она закрывает глаза, стараясь сдержать слезы, и глубоко задумывается.

– Он всегда был ко мне так добр, нежен, все понимал… Он так меня уважал! Во всем поддерживал!

– Ты его обидишь, – Марыся снова наступает на те же грабли. – Паршивая ситуация, и каждый из вариантов плох. Или принесешь в жертву себя и любовь и вернешься в страну, или сбежишь, скроешься в Польше. Но до конца своих дней уже не увидишь семью и, пожалуй, тоже не будешь счастлива. Не завидую тебе, – признает Марыся, стараясь найти какой-то более щадящий выход.

– Смотри, какой он сумасшедший!

Сана дрожащими руками разрывает конверт, который привезла Марыся.

– Рассказала ему, что хотела бы с подругой и ее братом-опекуном побывать во Франции, а он, не раздумывая, шлет мне пару тысяч долларов.

Она снова собирается плакать.

– Я своего счастья на обмане не построю, – признается она с сожалением. – В Париж я должна была лететь с моим любимым. Я злая и лживая!

Она вдруг вскакивает. Коробка, которую она держала на коленях, падает на тротуар, открывается, и оттуда высыпаются сладкие арабские пирожные.

– Он даже помнит, что я люблю бахлаву.

Она собирает сладости вместе с песком и бросает их назад в коробку.

– Остается мне только умереть! Я должна убить себя! – в отчаянии она приходит к такому выводу, а у Марыси от этого признания шевелятся на голове волосы.

– Как мне жаль… Как же грустно…

Из глаз саудовки непроизвольно начинают литься ручьями слезы.

– Я законченная обманщица и лицемерка! – шепчет она. – Грешница!

– Девочка, дорогая, зачем же так плакать?

Проходящая мимо старушка с беспокойством смотрит на молодую девушку, которая рыдает посреди аллеи, держа в руке сладости, перемазанные песком.

– Такая красивая девушка не должна себе глаза портить! Если любит, то все будет хорошо, а если нет, то он тебя не стоит, моя дорогая.

Она вытягивает маленький платочек, с трудом наклоняется и вытирает удивленной девушке лицо.

– Спасибо, – Сана встает и тепло смотрит на старушку. – Что правда, то правда. Самое главное – это любовь. Она решает все проблемы.

– Да, конечно! И молодость! – бабушка похлопывает арабку по влажной еще щеке. – Такая резвушка, как ты, ни о чем не должна беспокоиться. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, ты красотка!

Сана, которую поддержала старушка, скромно улыбается и машет на прощанье рукой. Она тяжело садится на скамью и доверчиво смотрит Марысе в глаза. Сейчас уже спокойно они возвращаются к прерванному разговору.

– Послушай, ты ошиблась, но нужно попробовать это как-нибудь исправить. Ты должна идти либо в одну, либо в другую сторону. На каком ты месяце беременности? – спрашивает старшая и более опытная женщина.

– На втором или чуть больше. Я только сделала домашний тест.

– А твой парень знает об этом? Как он отреагировал? У него серьезные намерения в отношении тебя? Ты должна отдавать себе отчет, что немусульмане относятся к сексу и любви менее серьезно, чем наши мужчины. Такова, к сожалению, правда.

– Я еще ничего ему не говорила, потому что сама не знаю, что делать. Я полностью разбита, – вздыхает она и, похоже, собирается снова плакать.

– Первое – это разговор, а потом уже будешь знать, на каком ты свете.

Марыся быстро составляет план, стараясь овладеть ситуацией.

– Поверь мне, искренность – это основное, по крайней мере, в странах, где за это не грозит фатва. Вы должны поговорить. Что толку писать какие-то сценарии, если не знаешь отношения партнера?

– Ты права.

Влюбленная саудовка собирается с силами.

– Мартин даже хотел сегодня со мной встретиться. Можем ли мы с тобой обменяться номерами телефонов и, если что, могу ли я рассчитывать на тебя, Мириам? – спрашивает она.

– Ну конечно, котик, – старшая и закаленная судьбой подруга решает опекать молодую и наивную девушку. – У меня тоже есть свой интересный опыт, и я уже многое прошла, поэтому думаю, что смогу тебе помочь советом.

Через минуту они расстаются, и Марыся шагает вперед без цели. Сана же ловит такси и мчится на свидание с любимым. «Как тяжела жизнь арабской женщины, – размышляет наполовину ливийка. – Она не может быть искренней и говорить правду, потому что ей за это грозит наказание. Все так оболгано! А действительно ли так оно и есть, как я рассказывала Сане, что мусульмане серьезнее относятся к связям, любви и сексу? Пожалуй, нет. Достаточно посмотреть на моего отца, который обманывал маму, использовал ее слабость и издевался над ней. Разве это любовь? Говорят, он дарил ей ощущения, но такая страсть болезненна и ядовита. А Рашид? Любил меня до смерти… До того времени, пока я и мой растущий живот стали для него в тягость и грозили большими хлопотами. Единственный известный мне арабский мужчина, который верен и полностью предан своей любви, – это Хамид, мой идеальный муж. Такова правда! У меня больше счастья, чем ума. Все по-прежнему висит на волоске, который каждую минуту может порваться. Малейший намек, подозрение, обвинение – и моя жизнь превратится в развалины, а маленькая Надя… Уф, не хочу даже об этом думать! Что за глупости лезут в голову?! Неужели я всю жизнь буду дрожать и бояться?! Почему мы, женщины, вляпываемся в такие истории? Или наш пол создан для этого? Неужели… Неприятные размышления Марыси прерывает звонок мобильного телефона.

– Алло, Мириам? – на другом конце линии слышен холодный, как лед, голос Саны.

– Да? Что там?

– Ты знаешь какого-нибудь хорошего гинеколога в Гданьске?

* * *

– Дорота, наверное, немного обиделась.

Хамид чувствует свою вину, он не хотел неприятностей для слишком заботливой тещи.

– Успокойся! Она бы нас хотела зализать насмерть.

Марыся вообще не обращает внимания на настроение мамы и радуется выходным, проведенным с мужем один на один. Погода чудесная, солнце не слишком греет, а пейзажи за окном комфортного частного автобуса ошеломительные.

– Польша прекрасна! – саудовец не перестает удивляться. – Я не понимаю тех, кто покидает такую чудесную страну и сидит в наших песках. Здесь, глядя на эту живую зелень, человек расслабляется и отдыхает. Ничего для счастья больше не нужно.

– Все иностранцы, которые решили жить в Саудовской Аравии, делают это не для удовольствия, а ради денег, – поясняет женщина. – Вы платите им сумасшедшие зарплаты, вот причина того, что они живут в Саудовской Аравии порой по двадцать лет. Ко всему можно привыкнуть и везде быть счастливым, а в охраняемых поселках не так уж плохо. В Польше трудно заработать на имение и жить в таком комфорте, как у вас.

– Интересно, как там в этом четырехзвездочном отеле. – Хамид беспокоится. – В Интернете прочитал, что это самый лучший в городе.

– Все будет хорошо. Я погуляю по городу, а ты проведаешь молодых земляков. Надеюсь, что в провинции проявление расизма более редко, чем в больших городах. Здесь все же меньше приезжих из других стран, и они не должны чувствовать угрозы.

– Увидим. Парни не жаловались родителям, значит, наверняка довольны. Радуются свободе, знакомятся с новым городом и развлечениями. Ну и польки – это ведь самые красивые девушки в мире! – прижимается он к жене и хочет ее поцеловать.

– Какая я там полька!

– А ты думаешь, что этот комплимент тебе? – шутит он, ероша вьющиеся волосы любимой. – Метиски тоже неплохи, – утверждает он под конец, за что получает поцелуй.

– Прекрасно! – Марыся тянет гласные, разглядывая отель, к которому они подъезжают. – Как красиво отреставрирован дом! И старый город рядом, на расстоянии вытянутой руки. Ох! Можем ли мы остаться на неделю?

Она задает риторический вопрос, потому что и двухдневный выезд был причиной обиды мамы, а что бы было, если б любимые гости оставили ее на более долгий срок.

Портье открывает дверь, а консьерж вытаскивает небольшие ручные чемоданчики прибывших. Рецепция чистенькая, во всем холле пахнет свежестью и какими-то прекрасными блюдами, приготовленными на обед в ресторане. Милая пара служащих суетится, ведь не каждый день приезжают к ним заграничные гости. Они очень стараются правильно говорить по-английски, подражая британскому произношению, но облегченно вздыхают, когда Марыся переходит на польский.

– Вот купон. К каждому обеду в ресторане у нас специальное предложение для наших постояльцев – бокал потрясающего литовского пива «Гратис». Обычно оно стоит целых десять злотых! – рецепционистка вручает клиентке два жетончика.

– Да ты что? – Парень оттягивает вежливую девушку в сторону и шепчет ей на ухо: – Это же арабы, не видишь? Мы таким не даем бонусов, особенно алкогольных. Я от тебя с ума сойду! Вынула у меня изо рта два пива, ты кретинка!

– Мы можем заплатить, а вам приятного аппетита.

У Марыси тут же портится настроение, и от бешенства она сжимает зубы.

– Вам нельзя, да?

Вместо того чтобы извиниться, наглый рецепционист продолжает в том же духе.

– А вы кто? Имам или муфтий? – спрашивает Марыся язвительно. – Кто вам сказал, что нельзя? Я не помню, чтобы в Коране пророк Мухаммед запрещал пить пиво. Сказано так же, как и в вашей Библии, что нельзя усердствовать.

Она иронично кривит полные губы.

– И в одной, и в другой святой книге подчеркнута такая очень существенная заповедь: не укради, – с этими словами она отходит от стойки и направляется в апартаменты.

– Я хочу извиниться за коллегу.

Обаятельная служащая, пожалуй, возраста приезжей, подбегает и всовывает гостям в руки купоны.

– Когда вы арендуете апартаменты, то вам даже не должны никаких купонов давать. Помните, вам должны дать по бокалу бесплатно и безропотно. А он хам, только и всего, – подытоживает коллега. – Он долго тут не проработает, потому что не только обманывает гостей на пиве, но и вообще жульничает. Аферист и все! Но таких полно во всем мире, что делать?

Она лукаво улыбается, пожимая в знак беспомощности плечами.

– В чем дело? Снова какие-то проблемы?

Хамид ничего не понял из разговора, и Марыся очень этому рада. Зачем портить ему настроение? К черту! «Действительно, везде полно таких прощелыг, но почему именно мы постоянно на них нарываемся?» – мысленно проклинает она свое невезение.

– Ты всегда должен сходить с ума и выбрасывать столько денег на отель?

Ей нравятся апартаменты, особенно вид из окна на старинное здание. Но, как обычно, она должна немного поворчать.

– Любимая, я заплатил гроши, – смеется муж, не обращая внимания на прижимистый характер жены. За немногим большие апартаменты в Мекке я заплатил почти полторы тысячи долларов, а здесь только сто пятьдесят.

– Ну что ж, наверное, потому, что из окна гостиной нет вида на Каабу, – иронизирует Марыся.

Муж, будучи в хорошем настроении, хватает ее и осторожно бросает на большое ложе.

– Может, я пойду немного позже, а сейчас… – мурлычет он женщине в ухо. – Что ты на это скажешь, любимая?

– Я только за, но если ты договорился на час, то должен там быть в час.

Марыся с неохотой отвергает заигрывания. Живя у матери, они чувствуют себя скованно и вообще не занимаются любовью. Боятся, что Дорота может каждую минуту войти или будет подслушивать через стену, все ли у них в порядке. Такова уж мама!

– Я не придерживаюсь ни аскезы, ни целибата. Я уже едва хожу, – жалуется муж, делая жалостливое лицо.

– Как все уладишь, у нас будет свободная вторая половина дня и вечер, – обещает молодая жена, глядя при этом кокетливо. – Еще эти пару часиков выдержишь, мой ты зверек.

Она весело смеется.

– Ну, хорошо, хорошо. Но готовься к сексу столетия.

Хамид игриво строит глазки.

– Потом ты не сможешь ходить! – грозит он ей на прощанье пальцем.

Саудовец заказывает такси и просит довезти его по записанному на листе бумаги адресу. Он сам никогда бы в жизни не смог ни расшифровать это название, ни произнести. Там слишком много дифтонгов «c» и «z», «s» и «z» и много других букв, характерных для польского языка. «Что за невезение, – смеется он мысленно, – арендовали жилье именно на улице, название которой я не в состоянии артикулировать».

«Интересно, как мои молодые земляки справляются с этим», – думает он, проезжая старинные районы и современные богатые кварталы. По дороге он просит, пользуясь самыми простыми словами и применяя язык жестов, чтобы водитель задержался у магазина, так как он хочет купить пару банок пива. «Сделаю парням сюрприз к обещанному саудовскому обеду, который они наверняка стряпают уже пару дней». Он довольно улыбается, видит бетонный одиннадцатиэтажный дом, который находится практически на краю города. «Почему они здесь живут? – удивляется он. – Или стипендия слишком маленькая? Или семьи не помогают? Это же страх! Гнездо и рассадник преступности!» Хамид с ужасом смотрит на мускулистых, стриженных наголо мужчин, сидящих на скамейках в замусоренных скверах и прилюдно обжимающихся с вульгарно одетыми, громко смеющимися девицами. Вокруг на тротуаре открытые бутылки с пивом и вином. «Наверное, эти саудовские парни сошли с ума! Это все равно, что нарываться на проблемы! Еще сегодня они должны отсюда выехать! – решает он. – В Эр-Рияде тоже есть районы, в которые порядочный человек не ступит. Логово «Аль-Каиды» и всякого зла. Только сумасшедший бы туда въехал, не говоря уже об аренде жилья. Это, пожалуй, что-то в этом роде, только в Европе нет местного терроризма». Хамид нервничает, думая о насилии. Здесь другие болячки и другая организованная преступность. Он вспоминает рапорты, которые когда-то изучал: о торговле наркотиками, оружии и живом товаре. «Мир становится все хуже», – приходит к выводу он, тяжело вздыхая.

– Это здесь, – таксист говорит по-польски и таращит глаза на богато одетого парня на заднем сиденье. – Are you sure? – хочет убедиться он по-английски.

– К сожалению, название и номер совпадают, – подтверждает Хамид со вздохом и платит, давая водителю огромные чаевые.

– Подъедь за мной через два часа, – говорит он медленно, чтобы поляк его понял. – Two hours, okej? – повторяет он.

– Окей, окей, но не знаю, будет ли кого забирать, – шофер искренне беспокоится, оглядываясь вокруг. – Жаль тебя, братец, и good lack[56].

Заканчивая говорить, он хлопает араба по плечу.

Хамид буквально пробегает узкий тротуар, отделяющий проезжую часть от лестницы. Он сильно жмет на кнопку домофона, постоянно оглядываясь и ожидая нападения. Он чувствует, как пот течет по спине, напрягаются мышцы ног и рук, дрожат щеки. «Старею, – признается он себе мысленно. – Раньше я был смелее. Но когда у мужчины рождается ребенок, он становится бабой. Особенно если это такая красивая крошка-девочка».

Он растроганно думает о дочери и не снимает пальца с кнопки. «Что они там, к черту, делают?! – он бесится не на шутку. – Сейчас возьму ноги в руки и свалю отсюда». Он поворачивается, ища взглядом такси, которое уже, конечно, отъехало.

– Ajla[57], – наконец слышит он родной язык. – Кто там?

Голос доносится, как с того света, шорох, треск.

– Хамид! – выкрикивает он, не сдерживая эмоций. – Вначале меня приглашаете, а потом не хотите впускать?!

– Извините, уже лечу!

Гость хмурится. Откуда этот парень будет идти. Хватит жать на кнопку?

– Что ты говоришь?! – орет он, наклоняясь к грязному домофону.

– Aflan, aflan[58]!

Юноша чуть не разбивает гостю голову, когда внезапно открывает тяжелую стеклянную входную дверь.

– Здесь ничего не работает, – объясняет он. – Звонок не сразу включился. Долго вы здесь стоите?

Он пропускает гостя вперед, и тот почти шарахается из-за вони мочи и сигаретного дыма из коридора. Он прикладывает руку к носу и так доходит до первой квартиры на лестничной клетке на первом этаже по левой стороне.

– Так вы еще выбрали первый этаж?! Я не могу!

Он грозно хмурится, а парень сжимается, словно под суровым взглядом отца.

– Эту дверь можно одним ударом ноги вышибить!

Хамид дотрагивается до деформированной, изрезанной двери и смотрит на единственный плохонький замок.

– Ваши отцы знают, какую развалюху вы арендовали?

– Нет, они ничего не знают.

В квартире к первому юноше подтягиваются два других заморыша. «Их можно щелчком в нос убить, – смеется в душе Хамид. – Что за беда с нуждой!»

– Сейчас же мне честно ответьте на вопросы! Что вы творите? Почему здесь живете? У вас не хватает денег на съем нормальной квартиры в безопасном районе? Твой отец, а мой друг, – достаточно богатый человек, поэтому я совершенно ничего не понимаю. Что здесь происходит?

Указательный палец Хамида упирается в худую грудь красивого саудовца, которого помнит еще ребенком.

– Говорите! – прижимает он его к стене.

– Значит…

Юноша извивается, как уж, цокает языком, сжимает руки, но не хочет произносить ни слова…

– Как бы это сказать?.. – выкручивается он, а Хамид начинает терять терпение.

– Говори по-хорошему, а то позвоню твоему старику, и он тебе задаст! – применяет он последний аргумент, вытягивая телефон «BlackBerry» из кармана кожаной куртки.

– Отсюда нам ближе на занятия, – вырывается у другого студента, который не блещет ни красотой, ни фигурой.

– Темнишь!

Хамид слегка улыбается, вспоминая давние времена, когда в молодости тоже старался соврать родителям, и так же, как этому парню, ему это не удавалось.

– Звоню.

Он будто нажимает трубку на телефоне и прижимает его к уху.

– Абдалла сговорился с девушкой, – не выдерживает сын друга.

Видно, ему нравится в Польше и он не хочет отсюда выезжать.

– Но это уже в прошлом.

– Ты встречался с кем-то из этой среды?

Мужчина из высшего общества с недоверием делает широкий жест рукой. Наконец он осторожно садится на грязную софу.

– Ничего лучшего ты не нашел?

Он по-прежнему говорит на повышенных тонах, но в целом ему жаль парней, и он решает дольше над ними не издеваться. В частности потому что под нажимом они не будут искренними. С таинственным выражением лица, как у конспиратора, он вытаскивает из сумки одну банку холодного пива за другой и вручает обрадованным юношам.

– Это вообще была афера столетия!

Лед тронулся, и вот уже Башир смеется от уха до уха, показывая белоснежные ровные зубы.

– Он такой некрасивый, что с трудом нашел себе девушку, но, конечно, неудачно.

Хамид интересуется:

– А что? Наверняка ревнивый местный парень.

Он догадывается правильно.

– Ну, вы даете! – хозяева халупы радуются, как дети.

– Это не так уж трудно. На самом деле, прежде чем приглашать девушку на свидание, вы должны сто раз проверить и убедиться, что она свободна.

– Вы из собственного опыта это знаете? – третий, по имени Джамиль, становится еще более непосредственным.

– Это знание жизни и мудрость старика, – Хамид уходит от прямого ответа.

Собеседники машут руками, мол, гость говорит о своем возрасте чушь.

– И что этот польский ревнивец сделал? Побил тебя? Оговорил? Что еще?

– Выбрал самое дрянное оружие: опорочил всех.

Башир становится грустен.

– Очернил всех саудовцев, которые спокойно живут в городке. Попали и наши подруги, студентки медицинского факультета, с их семьями, отцами, матерями, сестрами и сопливыми братишками. Попросту сделал нас всех.

– Не понимаю, говори яснее.

– Это доставщик пиццы, поэтому он мобильный, ездит на служебной машине, к тому же знает весь город.

– Какое это имеет отношение к делу?!

Хамид не может выдержать эту витиеватую арабскую манеру рассказывать, хотя в этом случае даже самый короткий отчет выглядел бы, как повествование Шехерезады.

– Перейдем наконец к конкретике, черт возьми!

– Но без этого вступления вы не поймете радиуса поражения этой подлой бомбы, – парень улыбается себе под нос, поэтому Хамид вздыхает с облегчением, видя сейчас, что дело все же не так серьезно.

– Этот противный рогоносец развесил по всему городу плакаты с таким содержанием: «Арабы прочь!», «Саудовцы – домой!», «Выметайтесь, террористы!»

Тут Башир выразительно делает голос тише, а его приятели со стыдом смотрят в грязный, запятнанный ковер.

– Слова были подкреплены картинками, – шепчет Абдалла, послуживший причиной начала всей этой истории. – Постарался, мерзавец!

– Очень хорошо рисует, – подтверждает Джамиль, но говорит не столько с презрением, сколько с неподдельным удивлением.

– Вытянул из «Фейсбука» наши фотографии и сделал фотомонтаж, – возмущается Башир. – На антитеррористическом плакате я был, например, одет в бронежилет, набитый пластидом и гвоздями, и еще с гранатами на боках. В вытянутой руке я держал запал. Знаете, как стыдно?!

У него даже голос дрожит.

– А если бы мой отец это увидел?! Или кто-нибудь из земляков?! А если наши антитеррористические бригады?!

– Говорю вам, профессиональная работа, – снова включается Джамиль. – Оказалось, что парень учился в Художественной академии, а потом сидел за подделку произведений искусства и такие коллажи в фотошопе.

– И чем это все закончилось?

– Один из плакатов он повесил у нас в университете, а пару других – в общежитии. Остальные, может сто, развесил по городу, в том числе с десяток на рынке.

– Боже мой! Кто-то должен был ему помогать, – говорит Хамид. – Клеветник не мог это сделать один.

– Это уже не имеет значения. Хуже всего, что именно в тот день, когда появилось наибольшее количество плакатов, приехал с визитом наш консул из саудовского посольства. Перед приходом в университет он решил прогуляться по красивому старому городу. Когда он добрался до нашего места учебы, то уже держал в кулаке двадцать листков и сообщил обо всем в посольство. Те же молниеносно – в Министерство иностранных дел. Так все и началось: отправили ноту протеста в польское министерство, и началась холодная война. Саудовцы угрожали прервать двусторонние отношения и приказали нам собираться. Наняли специальные охранные фирмы, которые за нами следили день и ночь, а поляки со своей стороны поручили своим специальным бригадам, охранять нас, так как тоже не хотели, чтоб у нас хоть один волос упал с головы.

– Вот это номер!

Хамид думает, что вся эта история напоминает плохой детектив. Политическая афера из ничего.

– Беседы происходили вначале на уровне послов, потом – министров иностранных дел. На самом верху! Поляки были так же возмущены, как и саудовцы.

– Буквально через пару часов поймали разносчика пиццы. Он был удивлен, черт возьми, потому что не думал, что своими пасквилями вызовет международный скандал.

– И как же закончилась польско-саудовская война на сексуальной почве? – иронизирует Хамид, а молодые люди краснеют по самые уши.

– Художественно одаренный ревнивец вернулся туда, где и был, по той же самой причине, по которой сидел пару лет, – подытоживает Абдалла, невинно поднимая брови. – А я женюсь этим летом на землячке и привезу ее сюда с собой. Лейла от счастья просто скачет, а меня любит до смерти.

Его друзья издевательски смеются.

– Так, по крайней мере, выглядит.

Жених продолжает:

– Девушка из Эль-Катифа благодаря мне увидит мир, по крайней мере его часть, и за это благодарна. Лучше уже наше захолустье и древние обычаи, чем иностранная псевдосвобода в традициях и вранье.

– Завтра переселяемся в новое, нормальное место, – сменяет тему Башир и тем самым заканчивает рассказ. – Я нашел таки владельца квартиры, который нас возьмет и который не верит во все эти наговоры. Он плевать хотел на всю эту шумиху, так как сейчас уже весь городок знает, что вся она не стоит выеденного яйца.

Он беззаботно смеется, встает и хлопает себя по бедрам.

– Приглашаем к столу, а то все уже холодное! – выкрикивает он и показывает на стойку под окном с выцветшей запятнанной поверхностью. – Чем богаты.

Сейчас он подает пиво, а проживающие с ним парни суетятся, принося еду.

– Вы что думаете, что это все утихнет само собой и будет, как раньше, словно ничего не случилось? – мучит их Хамид, потому что у него есть жизненный опыт, он знает, такие скандалы не утихают сразу. – Или у парня, который оказался в тюрьме, нет семьи, братьев, друзей, которые захотят за него отомстить? Знаете, у христиан тоже в их святой книге написано: подобным за подобное, отплатить той же монетой: «око за око, зуб за зуб».

– Серьезно? Не думал!

Джамиль перестал разливать шурпу и внимательно смотрит гостю в глаза.

– Думаете, что они мстительны так же, как и мы, арабы? Что-то невероятное!

– Куда там! – возражает Башир. – Христиане этого уже вообще не придерживаются. Здесь современный мир.

– Конечно, этого не придерживаются люди высокого ранга, образованные и просвещенные, – поясняет Хамид. – Но примитивные и отсталые могут захотеть вендетты. Именно с такими вы и имели дело, с ними связались.

– Вы нас не запугивайте! – парни по-прежнему в хорошем настроении. – Завтра нас здесь не будет, а там, где мы будем жить, есть охрана и даже мышь незамеченной не проскочит.

Все очень проголодались, ведь с момента прихода Хамида прошло уже почти два часа. Юноши уплетают с аппетитом, с удовольствием отрывая куски хлеба или, что еще лучше, курицы. Что типично для арабов, самые вкусные куски кладут на тарелку гостя и поминутно подкладывают ему хумус или салат из баклажанов. Мужчина медленно пережевывает, больше размышляя, чем жуя. Одним ухом он слушает забавные анекдоты и рассказы из жизни студентов и об обычаях в Польше. Все истории очень интересны и видно, что студенты чрезвычайно довольны пребыванием здесь. Ему приходит в голову гениальная идея. «Может, взять их на эту ночь в отель? Они там будут в безопасности. Пусть все бросят, а завтра вместе приедем за их багажом, – планирует он. – Дорота не должна обидеться за один день задержки, когда я ей расскажу о столь трудной ситуации».

Вдруг стрекотню парней и размышления Хамида прерывает стук, доносящийся с балкона, а через минуту со звоном вылетает выбитое стекло, которое разлетается по маленькой комнате.

Собеседники подхватываются, так как в комнату вваливаются двое молодых мускулистых, бритых наголо мужчин. Руки сплошь в татуировках, лица в многочисленных шрамах, в глазах – ненависть и дикость.

– Какая милая семейная атмосфера! – выкрикивает один бандит. – Арабы за обедом!

Он вульгарно смеется во все горло, показывая при этом дырки в зубах.

– Один сидит себе дома, а другой в жопе!

При этих словах он хватает самого маленького и худого Башира за горло и толкает на софу. Парень летит, как мячик, падает на подушки и сильно бьется головой о стену.

– I don’t understand you, – шепчет он. – Speak English.

Просит он глупо, чем вызывает только дальнейшие раскаты смеха.

– Кто из вас Джек-Потрошитель, который покушается на чужих девушек? – более спокойным голосом спрашивает второй.

– Этот!

Грозный бандит смотрит на помятую фотографию, вытянутую из штанов и показывает пальцем на Абдаллу.

– Этот сукин сын мой!

– Men! Господа!

Хамид пробует вмешаться, но его отпихивают, и он опасно ударяется спиной о стеклянную этажерку. Стекло и находящиеся на ней битые рюмки звенят, как колокола в костеле.

– Ты тот арабский петух с обрезанным членом? – палач, не ожидая ответа, бьет худого невысокого парня в грудь так, что саудовец оказывается на кухне.

Хамид делает шаг вперед.

Башир уже пришел в себя и останавливает его.

– Прошу вас, не вмешивайтесь! Нам они только немного посчитают кости, но я помню, чем вы занимались и откуда вы знаете моего отца, поэтому я прошу не вмешиваться. Мы не хотим здесь трупов.

Говоря это, он выразительно смотрит земляку в глаза.

– Сматывайтесь отсюда, лучше через балкон. Он открыт, – шутя, он осторожно подталкивает гостя в спину.

– Как же я вас могу оставить?

– Я очень прошу! – парень смотрит с мольбой.

– Проваливай, старичок, тут ничего для тебя нет, – второй хулиган не так агрессивен и пришел, наверное, за компанию. Сейчас он безразлично машет рукой Хамиду, а Джамилю и Баширу показывает на место у стола. Сам удобно усаживается и, ни о чем не беспокоясь, кладет остатки курицы себе в рот, проталкивая их большим куском хлеба.

Тем временем из кухни слышен сильный грохот и звук разбитого стекла. Абдалла кричит, как раненый зверь. Все присутствующие в комнате бросаются туда.

– Старик, ты уже сделал свое, хватит!

Приятель нападавшего пробует его оттянуть от жертвы, но тот настолько разгорячился, что бьет даже собственного друга.

– Наверное, тебя Бог ума лишил! Оставь этого дохляка, а то убьешь! – выкрикивает тот.

Поляк по-прежнему держит молодого саудовца за изорванную уже рубашку и бьет со всего размаха в бок, словно старается поломать ему все ребра и разбить печень. В тот момент, когда он поправлял захват, Абдалла выскальзывает у него из рук. Лицо у него окровавлено, юноша почти ничего не видит: один глаз запух, а второй открыт только наполовину.

Согнувшись пополам, парень прижимает рукой и локтем ту часть тела, куда был нанесен удар. Он опирается на кухонный шкаф, на котором находится стойка с ножами. Неспеша, как в замедленной съемке, он тянется за самым большим ножом, из последних сил хватается за ручку и вонзает палачу в живот. У наблюдающих от ужаса захватывает дух. Никто не делает ни малейшего движения, не издает ни звука. Парень вытаскивает нож, замахивается и снова бьет, и еще раз, и еще… Наконец на пол в кухне они падают вместе – нападающий и жертва. Кровь мгновенно заливает паркет и смешивается – арабская с польской. Оба парня выглядят мертвыми.

– Я вам ничего не сделал, нет? Я ничего против вас не имею! – выкрикивает приятель раненого и, как пружина, выскакивает через разбитое окно.

Снаружи слышны сирены машин полиции и «скорой помощи».

– Бегите! – настаивает на своем Башир. – Зачем вам в карточке такое приключение? Даже если вы были лишь свидетелем. После дачи показаний мы приедем в отель и ночь проведем в безопасности вдали от этого страшного, проклятого места. Скорей же! Идите же в конце концов!

Он почти толкает Хамида в сторону балкона.

– Жду телефонного звонка и резервирую комнату, – шепчет на прощанье бледный, как стена, саудовец и обещает: – Если не позвонишь, то я сдвину небо и землю и ради Аллаха вытяну тебя даже из-под земли!

– Увидимся вечером, sza’a Allah[59], – произносит парень.

* * *

Почти через пять часов Башир и Джамиль выходят из полицейской машины перед отелем «Вильнюсский». Рецепционисты таращит глаза, но Хамид уже ждет земляков в холле.

– Господа со мной, у них зарезервирован номер, – информирует он, подталкивая измученных парней к лифту.

– Как там Абдалла? – спрашивает он с беспокойством.

– Жив. И тот, другой, слава Богу, тоже. Но на этот раз нашему несчастному приятелю уже не сойдет с рук, – признается Башир. – Пырнуть ножом, даже в целях самозащиты, это серьезное преступление.

Он кроит на лице выразительную гримасу.

– Решили, что, как только он немного отлежится, то возвращается домой. Придет конец его заграничному приключению. Выедет в Эль-Катиф и до конца жизни уже его не покинет. Будет каждый год делать жене по ребенку и работать коммивояжером или продавцом во вшивом магазинчике на периферии.

– Какой из этого вывод? – Хамиду тоже очень досадно, но он спрашивает сурово, менторским тоном.

– Нужно хорошо себя вести, – заговаривает Джамиль первым.

– Прежде всего – наука. И нужно молиться, – добавляет он растерянно.

– Нужно не дать себя сцапать! – выкрикивает Башир, который намного ловчее друга.

Хамид полагает, что, несмотря на то что парень изучает инженерное дело, он уже никогда не будет возводить высотных зданий. Как пить дать пойдет по следам отца и его друга, законспирированного борца против терроризма за мир на Ближнем Востоке.

Home, sweet home

– Уф, как хорошо снова быть дома.

Марыся с Хамидом тяжело падают на кожаную софу в их просторной гостиной, а кормилица заносит спящую Надю в ее комнату.

– Должна тебе признаться, что, когда мы выехали, мне было немного досадно.

Она кладет голову на плечо мужа.

– В дороге меня снова раздражала эта жара, пыль и песок, раскопанные места под застройки, сумасшедшая езда водителей и еще тысяча других вещей, но в душе я чувствовала, что это наше место, наше семейное гнездо, – вздыхает она с облегчением.

– Но с твоими родителями было не так уж плохо.

Хамид нежно гладит ее по вьющимся волосам.

– Они старались придерживаться наших обычаев. Мы, должно быть, для них другие и страшно арабские.

– Ну да, – вздыхает Марыся, вспоминая свою первую встречу с матерью после многих лет разлуки. – Я хотя бы научилась говорить по-польски, поэтому нет языкового барьера. Но все остальное, восточное, осталось без изменений.

Она иронично смеется.

– Для меня хуже всего была ваша… sorry, – смотрит он выразительно, – еда. Просто убийство. Свинья свиньей погоняет. Даже в диетическом и, казалось бы, малокалорийном салате с курицей можно найти бекон. А если берешь вегетарианские клецки, то их поливают топленым смальцем. Ужасно! Трудно получить в ресторане хорошие блюда, чтобы были без свиньи.

– Что ж, пару раз я пробовала и, ничего не скажу, было вкусно. Но мне не очень нравится несварение желудка, – признает она правоту мужа.

– Здесь речь не о религии, каких-то запретах и заповедях, но о здоровье. Такая жирная еда и в большом количестве, наверное, убийственная вещь. Посмотри на Лукаша. Вполне молодой парень, а уже принимает порошки от холестерина.

– Просто младенец!

– Послушай, пятьдесят лет – это еще не конец света! Я тебя уверяю, что ни один араб в этом возрасте не имеет проблем с давлением и болезнями сердца. Разве только любители фастфуда, идиоты.

– Ну, видишь, что ни город, то норов. А сейчас съедим какое-нибудь хорошее восточное блюдо и пойдем спать.

Марыся тянет Хамида в столовую, откуда уже доносится типичный для этого региона запах жареного лука с помидорами и большим количеством чеснока. Аромат трав, которые входят в их рацион, дразнит вкусовые рецепторы и вызывает выделение слюны. Впервые за месяц супруги едят то, что им по вкусу.

– С завтрашнего дня начинаю новый проект, – сообщает Хамид, ложась в кровать.

– А что это будет? Если такой изматывающий, как перед этим, когда тебя целыми днями и иногда ночами не было дома, то, может, я должна была остаться в Польше?

– Это уже не повторится.

Он сильно прижимает женщину, а она, несмотря на это, чувствует охватившее ее возбуждение.

– Два раза в одну и ту же реку не войду, обещаю. Найдем время расслабиться.

– Надеюсь, – говорит Марыся голосом, полным веры.

– Выберемся на кальян в поселок Фаль, – предлагает он, зная, как жена любит курить арабский кальян. – В конце концов на какой-то танцевальный вечерок, организованный в одном из охраняемых поселков. У меня там много знакомых, а в лучшем из них – твоя семья, поэтому не будет проблем с входными билетами. Поедем за город на красные дюны. Там женщины могут ходить без традиционной одежды и даже водить машину. Множество людей так проводят уикенды.

– Прекрасно… – слушая о стольких мероприятиях, Марыся потягивается и мечтает, но сейчас она так измучена, что у нее закрываются глаза.

Хамид возобновляет тему, о которой говорил вначале.

– Возвращаясь к проекту, который я должен осуществить… Насколько мне известно, ты втайне от меня записалась в университет, – снова меняет он тему.

– Ну!

Секрет раскрыт и Марыся внезапно садится.

– Это должен быть сюрприз, а не тайна! – злится она. – В чем проблема?

– Перестань сразу нервничать! Совсем как твоя мать! Речь о том, что тебе именно сейчас негде учиться, – объясняет он спокойно. – Но я, твой муж, выведу тебя из затруднительного положения. Благодаря неплохой репутации меня делегировали, чтобы я быстро закончил проект самого большого общежития Университета имени принцессы Нуры. Там будут также некоторые факультеты, в том числе и твой, медицинский. Также там будут жить тысячи студенток и преподавателей. На сегодняшний день объект не закончен полностью и представляет собой только каркас, но открытие официально должно состояться уже в апреле. Поэтому, хочешь не хочешь, я должен это сделать: закончить то, что до сих пор является только котлованом. Чего не сделаешь для пылкой и чрезмерно впечатлительной женушки.

В конце своего разговора он строит забавную гримасу.

– А можем ли мы жить нормально, спокойно и без стресса, как другие?

– Не жалуйся. Я лично люблю испытания, – признается Хамид, гася свет.

– Будь что будет, – падает Марыся на подушки. – В таком случае успехов в труде, потому что я действительно снова хотела бы пойти учиться и наконец получить высшее образование.

Она закрывает глаза и мгновенно проваливается в тяжелый, глубокий сон.

* * *

Хамид уже в шесть тридцать утра в своем новом бюро. Он стоит у окна временного центра управления, который находится в бараке на строительной площадке. И уже очень жалеет, что взял эту работу. «Нужно было все лично и досконально проверить, а не соглашаться с закрытыми глазами», – закусывает он губы. – Это невыполнимо! Я и думал, что будет что-то подобное». Он не может себе простить, что быстро принял решение из-за честолюбия.

– Черт возьми! – в бешенстве ругается он.

Выходя из комнаты в коридор, он случайно наталкивается на мужчину старше себя. С первого взгляда видно, что тот американец.

Саудовец застывает на месте, так как уверен, что знает этого посетителя.

– Мы с вами не… – начинает он.

– Да, много лет тому назад в Америке. Ну, у тебя и память!

– Стив?

– Собственной персоной.

Они подают друг другу руки, но видно, что ни один из мужчин не рад встрече.

– Привет, Хамид.

– Что ты здесь делаешь? Снова за мной следишь или переквалифицировался? – саудовец не понижает голоса, наоборот, взволнованно кричит на все помещение.

– Успокойся! Я по образованию инженер-архитектор!

– А по призванию шпик!

Стив впихивает Хамида назад в комнату.

– Ты забыл, что наши страны сотрудничают столько лет? Наши и ваши антитеррористические бригады действуют рука об руку!

– И потому ты хочешь под прикрытием работы в строительном консорциуме по-прежнему действовать в интересах ЦРУ? Это возмутительно!

Хамид уверенно обвиняет, потому что хочет иметь специалистов по строительству, а не разведке.

– Ты совсем сдурел?

Стив присаживается на письменный стол.

– Именно такие большие объекты мы должны охранять от саботажа. Я уже на пенсии, отошел от дел, только отмечаю негативные сигналы и информирую об этом кого нужно.

– Ну что ж…

Хамид, немного пристыженный из-за своей неожиданной реакции, чешет голову.

– Надеюсь никаких диверсий? – спрашивает он с беспокойством.

– С чем черт не шутит. У нас вложены такие мощные инвестиции, кстати, одни из самых больших такого типа в мире. Нужно обезопасить себя, чтобы противники правительства и стабильности не попытались помешать. Им неймется, когда королевство приветствуется на международной арене. Этот проект, предназначенный для угнетенных саудовских девушек, невероятен. Столько говорили, что ваш слабый пол здесь так дискриминируют и относятся к женщинам как к рабыням, а тут – пожалуйста! Пятьдесят тысяч женщин может получить высшее образование, к тому же еще они обеспечиваются жильем. И каким!

– На сегодняшний день еще ничего нет, – саудовец показывает на площадку за окном.

– Я слышал, что ты всегда придерживаешься обговоренного срока.

Стив смеется и похлопывает его по спине.

– Сменишь гнев на милость? Я тоже очень неплохой строитель, поверь мне.

– Так почему…

– Помнишь Криса? Наверняка, так как вы были самыми близкими сотрудниками. Я приехал в Саудовскую Аравию после его смерти и застрял. Когда меня по возрасту переквалифицировали и отстранили непосредственно от дел, я думал, что могу тут немного пожить. Мне разрешили взять сюда жену, а ей Саудовская Аравия нравится. Представь себе! Дети заканчивают американскую школу, которая в Эр-Рияде намного лучше и безопаснее, чем обычная государственная школа у нас в стране.

– Знаешь, как погиб Крис?

– Ой, парень, лучше не вспоминать!

Стив вздыхает, опуская взгляд.

– Знаешь?

– Похитители поймали его перед планируемым покушением на князя, по горячим следам. Не представляешь, что с ним сделали!

Он закрывает рот и тяжело дышит через нос.

– В конце отрубили голову мачете. Все записанное на диктофон и тело подбросили нам, чтобы мы знали, что ждет каждого, кто перейдет им дорогу. Много людей тогда уволилось и уехало отсюда в течение буквально пары часов. Но Крис не сказал ни слова, так как нашу совместную акцию удалось осуществить. Наследник трона не погиб и получил прекрасный подарок – развязанные руки для того, чтобы выследить и убрать всех террористов и «Аль-Каиду» из Саудовской Аравии. И это наших рук дело, хоть иногда цену платим неимоверно высокую.

– Меня и мою семью тоже выследили еще в Йемене. От бомбы, подложенной в магазинчике у нашего дома, погибла ни в чем не повинная бабушка моей жены. Но в Саудовской Аравии нам живется относительно спокойно… до сих пор жилось… insz Allah.

Хамид над чем-то задумался.

– Не тоскуешь по своей тайной деятельности, не хотел бы к этому вернуться? – спрашивает наконец Стив.

– Нет, нет, никогда больше! – выкрикивает саудовец. – Моя жена и маленькая дочурка не должны рисковать. Я не могу подвергать их опасности, никогда!

Он объясняет ситуацию, хотя в глубине души снова хотел бы почувствовать прилив адреналина, как прежде.

– Я уже человек в возрасте, отец семейства, – убеждает он больше самого себя, чем Стива.

– Как хочешь, в таких делах не уговаривают, по крайней мере, не должны.

Коллега выходит из бюро, заметив, однако, в глазах Хамида то, что тот хотел скрыть, – дикий огонь и жажду действий и борьбы.

* * *

Супруги получают приглашение на пикник, который должен состояться в парке Тумама в ближайшую пятницу. Приглашают не рядовые люди, а группа американских экспатриантов и американский посол.

– Вау! Ты что налаживаешь новые связи?! – не может не удивляться Марыся и беспокоится. – А может, освежаешь старые? Признайся сейчас же!

– У меня на работе много американцев, в том числе и коллега с давних времен. У нас был общий знакомый, Крис, я говорил тебе о нем, помнишь?

Жена становится серьезной и недовольно крутит головой.

– Это тот самый Крис? Со времен акции в Йемене?

– Тот самый. Стив уже на пенсии, отошел от активной деятельности, только своим наметанным глазом наблюдает за местами возможных акций и, если что, то даст знать кому нужно, – объясняет Хамид, не желая вызывать у жены неприязненное отношение ни к новым знакомым, ни к вылазке.

– Неужели ты хочешь снова к ним присоединиться? – не позволяет себя обмануть жена.

– Мириам, я обещал не только тебе, но прежде всего себе, что никогда больше не буду заниматься опасной деятельностью.

Жена приближает к себе его лицо, смотрит прямо в глаза и поднимает с недоверием брови.

– Ну, хорошо, поедем в тот парк, – соглашается она. – Я тоже охотно куда-нибудь выеду из Эр-Рияда, потому что начинаю страдать от клаустрофобии.

– Ну и прекрасно! – Хамид радуется, как подросток.

В день пикника все та же адская жара, хотя уже почти осень. На улице нельзя выдержать, может, потому, что уже столько месяцев земля и дома постоянно нагревались и сейчас отдают тепло.

– Надю не берем! – решает Марыся. – Если в городе зной пятьдесят градусов, то в пустыне даже не хочу думать сколько. Мы как-нибудь переживем, но крошечку, которой меньше года, может хватить удар, у нее может быть кровотечение и даже обморок.

– Конечно, любимая! Она останется с Альпаной и Ноной, которые постоянно за ней ухаживают, в чем ты уже сама, наверное, убедилась. А мы немного отдохнем в обществе.

Пустыня Руб-эль-Хали – одна из самых больших в мире, а столица Саудовской Аравии расположена в самом ее сердце. Достаточно выехать за город, и попадаешь в безлюдные места. Супруги любят открытые пространства и в молчании оглядывают пригород, мимо которого проезжают. По правой стороне их глазам открывается обширный верблюжий рынок, который в пять часов вечера выглядит спящим. Нагретый воздух дрожит, поэтому и люди, и животные прячутся в тени навесов или палаток.

– Как на старом офорте.

Марыся показывает пальцем на место с каменным колодцем посредине.

– А ты знаешь, что некоторые в Европе и Америке считают, что большинство из нас, арабов, по-прежнему кочует в палатках и ездит на верблюдах?

– И если бы не нефть, все жили бы в таких условиях и были бы необразованными, примитивными, – шутит жена, так как, конечно, знает мнение о своей нации. – Не о чем беспокоиться. Те, кто так говорит, делают это из зависти. И, что самое важное, это не мнение большинства. Не преувеличивай!

– Окей, может, это сказал один человек, но все равно больно. Как вспомню отношение к нам поляков и их расистское поведение…

– Так не вспоминай.

Марыся выпрямляется на сиденье.

– Ведь были же и милые люди, доброжелательные и подающие руку помощи. Не обобщай!

После обмена мнениями супруги остаток дороги едут в молчании. Женщина не чувствует всех признаков дискриминации. Во время прошлогодней поездки в Польшу ее это не касалось. Большую часть жизни она провела в арабских странах, где чувствовала себя равной со всеми окружающими ее людьми. Хамид, в молодости живя в Америке и путешествуя по Европе, многократно получал оскорбления из-за фамилии, цвета кожи или вероисповедания. Поэтому так раним.

– Глушить мотор, быстро!

Марыся подскакивает от внезапного крика за окном, потому что не заметила, что они уже доехали до главных ворот парка Тумама.

– Открывай багажник, шевелись!

– Вот, пожалуйста! Снова нас, арабов, считают потенциальными террористами. Разве я не предупреждал? – произносит довольно муж, потому что вышло, как он и говорил. – Везде так к нам относятся, даже в нашей собственной стране!

Он фыркает от злости.

– Посмотри, не только нас так «радуют».

Марыся с интересом оглядывается вокруг, а вспотевший от нервов Хамид деланно улыбается, вручая американскому командиру приглашение.

Перед ними пять других местных автомобилей, разобранных почти на первичные элементы. Охранники открывают резиновые подушки опор для мотора и ковыряются в аккумуляторах, в это время другие обходят машину, осматривая подвески с помощью зеркала на длинной палке. Прибывшие слышат, что кто-то дергает ручку задней двери и бесцеремонно влезает внутрь, а потом переворачивает вещи. Задние сиденья тоже проверяют, всовывая руки в каждую щель и карман, а позже, когда приглашенные супруги занимают место в голове колонны, им приказывают выйти из машины.

– Снять абаю, если же нет, то нужно пройти личный осмотр там, – сообщает военный, показывая при этом на маленькую будку из жести, где на пороге ждет мило улыбающаяся мусульманка в платке и женской форме с юбкой до самой земли.

– А может, еще и в жопу мне заглянете?! – В эту минуту слышен крик одной из женщин, которой полицейская немецкая овчарка сунула холодный мокрый нос под короткую юбку. – Вы охренели, чертовы мужланы! – начинает она ругаться по-польски.

Никто, конечно, ее не понимает, но Марыся при этих словах начинает смеяться, прикрывая рот рукой.

– Так смешно?! – холеная баба за тридцать подскакивает к смеющейся женщине. – Интересно, как ты будешь ныть, когда пес будет рычать у тебя под абаей!

– У меня брюки, это не будет так уж плохо, – отвечает девушка, одним махом стягивая черный плащ и платок. Сейчас, в джинсах и рубашке с коротким рукавом, она выглядит как одна из американок, немного темнокожая, как и каждая вторая из них.

– Не думала, что кто-то меня поймет, – довольная незнакомка размахивает руками перед раззадоренной псиной, зажимая при этом полы юбки между бедрами. – Черт возьми, пусть кто-нибудь оттащит эту скотину!

– На тебя, моя милая, каждая собака встанет! – протягивает по-русски представительный лысый мужчина, берет свою женщину в железные тиски и почти вбрасывает в новую «Тойоту Прадо».

– Поговорим на месте, да? Боюсь, что едем на ту же тусовку. В последний раз дала себя уговорить этому… Я Грейс. Вечно попадаю в какие-то передряги! – выкрикивает чересчур темпераментная женщина, а ее мужчина рвет с места, засыпая при этом всех песком.

– На этот раз ты права.

Хамид в мокрой от пота рубашке садится на место водителя и едет по пустой дороге вперед.

– Не радует меня, что проверяют всех, а не только нас, арабов.

– А не слишком ли мы впечатлительны? – улыбается Марыся с издевкой.

– Да, но имеем на это полное право! – шутит Хамид, пытаясь снять напряженность ситуации.

– Номер сто десять, сворачивай!

Наблюдательная женщина пальцем показывает на небольшую табличку и узкую гравийную дорожку.

Дорожка ведет на большую площадь, на которой стоят огромная арабская палатка величиной с дом и бетонные постройки, наверное, туалеты.

Палатка с типичным для ближневосточного региона флористическими узорами в красно-сине-желтых цветах. Входы с двух противоположных сторон достаточно высоки, чтобы идущий не наклонялся. Внутри песчано-каменистый пол накрыт мягкими коврами. По бокам подушки и матрасы, а с одной стороны длинный четырехметровый деревянный стол. Уже успокоившийся Хамид паркуется в ряду стоящих машин. Приезжает все больше автомобилей, а на горизонте видны даже два небольших автобуса «тойота», которые должны привезти участников приема, не имеющих машин.

– Проходите, проходите!

Грейс сразу подскакивает к новым знакомым.

– Вы тут впервые?

Она не ожидает ответа: супруги замерли у машины и разглядывают все вокруг.

– Прежде всего познакомьтесь с моим супругом. Это Григорий, наполовину украинец, наполовину поляк, – щебечет она по-польски, думая, что все ее понимают.

– Очень приятно.

Рослый мужчина протягивает руку и крепко стискивает протянутую ладонь.

– Не дайте ей заговорить вас насмерть. Она только и ищет жертву, чтобы покомандовать. Смотрите на меня, полностью меня опутала, – корчит он из себя бедняжку, а потом взрывается громким смехом.

– Я Хамид, а это моя жена Мириам, – представляется араб по-английски. – Я саудовец и по-польски знаю только пару непристойных выражений и «как дьела, любимяя», – ломает он себе язык.

– Для польских друзей я Марыся. Наполовину полька, наполовину ливийка, для информации.

– Так вы откуда? – спрашивает растерянно Григорий не очень воспитанно.

– Работаю в строительной фирме бен Ладенов, у меня множество американских друзей, а ты?

– Каждый второй у меня лечится. Я доктор, лечу позвоночник.

Григорий снова по-дружески похлопывает Хамида по спине.

– А вон того я в прямом и переносном смысле поставил на ноги.

Он показывает на худого высокого мужчину, который только что приехал в сопровождении двух больших «Фордов Эскалейд» с затемненными стеклами.

– Когда стоял на базе в этом их кретинском бейсболе, то искалечил два позвонка. Чтобы посол такое вытворял?! Ему грозило, что вообще не сможет ходить.

– В таком случае сразу записываю твой номер.

Хамид вытягивает телефон.

– На всякий случай, так как сейчас людей со здоровым позвоночником, который не болит, можно сосчитать по пальцам одной руки. Неизвестно, сможет ли завтра человек встать с кровати.

– В лечении Григорий действительно хорош, это я должна признать. Но только это у него и выходит, – подытоживает Грейс, вытягивая из машины раскладывающиеся стульчики и туристический столик.

– Ну, шевелись, черт возьми, помоги мне! – грубо обращается она к мужу.

Марыся и Хамид удаляются, не желая быть свидетелями семейной ссоры. Они оглядываются и видят плотную толпу общающихся между собой экспатриантов, из которых они никого не знают. Чувствуют они себя достаточно глупо, но через минуту с визгом шин паркуется знакомый автомобиль и из него выскакивает бодрый, как всегда, доктор Амир. Его жена Кинга и дочь Сара выходят буквально на секунду и мгновенно прячутся внутри, чтобы защититься от зноя.

– Братец, сколько лет!

Польский палестинец бросается Хамиду в объятья.

– Куда вы подевались? Все время были в Польше? Все здоровы? Как Дорота? Почему не отзывались? – забрасывает он вопросами и типично по-арабски не ждет на них ответа. – Мы только вчера вернулись.

Он прижимает Марысю и нежно целует ее в обе влажные щеки, а потом смешно вытирает себе рот обратной стороной ладони.

– Ваша малютка тоже здесь? Наверное, вы не были так же глупы?

– Что ты, мы сами плавимся на этой жаре! Пожалуй, слишком рано для таких пикников, ты так не думаешь? – Марыся протирает лицо одноразовым платочком, который после двух движений становится совсем мокрым.

– У американцев всегда глупые идеи, но, как их посол скажет, то все жополизы являются.

– Вот ты где, старый осел! – Кинга присоединяется к группе, так как видит свою подругу и не может усидеть в машине.

– Но ведь вы не должны быть здесь, – удивляется Хамид. – Что вам до них?

– Успокойся! – выкрикивает полька. – Половина женщин, находящихся здесь, или бывшие пациентки моего старого, или будущие. Если видите где-нибудь сделанные сиськи, их наверняка ваял мой личный Пигмалион.

Она грубовато шутит и обнимает своего мужа за талию, чтобы через минуту отскочить от липнущей рубашки.

– Кинга тоже хотела бы, но стесняется попросить.

Амир нежно гладит жену по коротким волосам.

– Но носик все же я ей сделал, и ушки. А когда вас не было, то сделал липосакцию жирка на животике…

– Ты свинья! Может, всем это расскажешь, да?! – говорит женщина театральным шепотом, краснея от стыда. – Или дай объявление в прессе! О… Грейс?

Кинга удивляется и не слишком воспитанно показывает пальцем на землячку.

– Здесь их еще не было! Этой-то ты сделал основательный ремонт.

Мужчины хохочут.

– А что именно? – наклоняется Марыся к более низкой по росту Кинге.

– Как это что? Все! До сантиметра! Ты думаешь, пятидесятилетняя баба могла бы так выглядеть?!

– Я думала ей максимум за тридцать.

Марыся от удивления открывает рот.

– Наверно, наверно! В ее возрасте так можно себя подавать только после лифтинга личика, липосакции живота и бедер и выпрямления перегородки в носу. А последнюю инвестицию она сделала в отвисшие уши. Сейчас собирает пятнадцать тысяч на сиськи, потому что мой старый за более низкую плату этого не делает.

– У нее красивый нос, – восхищенно шепчет наполовину полька.

– А липосакция живота это очень больно? – тихо спрашивает она.

– Успокойся! – просто подпрыгивает Хамид. – Тебе не нужно исправлять природу! Она тебя создала прекрасно!

– Мириам, твой старик прав.

Амир как специалист подтверждает слова влюбленного мужа.

– А до лифтинга личика у тебя еще есть время, самое меньшее лет тридцать.

– Тут же, после этого омоложения, так ее проперло, – продолжает Кинга, наблюдая за польско-украинскими супругами, – что трахается с кем попало. А что хуже всего, развлекается с саудовцами… Без обид, Хамид, но эти барские или княжеские приключения в стране ваххабитов достаточно рискованны. Лаканье водки, обжорство и траханье напоказ грозят здесь головой, вернее, ее утратой.

– Я не знаю людей, которые это организовали, никогда в жизни ни в чем таком не участвовал, – саудовец врет и не краснеет.

Марыся как хорошая жена не возражает.

– Успокойся, мы об этом знаем!

Амир открывает бутылку французского белого вина, разливает по пластиковым стаканчикам, вбрасывает по кубику льда и наполняет газированной водой.

– Моя искренняя до боли жена только хотела вас предостеречь от близкого контакта с ними, правда, Кеня?

– Видите, как мой старый меня знает и понимает? Именно об этом и шла речь. А сейчас присоединимся к этому чертовому обществу, обменяемся визитками и едем уже домой, а то у нас ребенок в машине сварится.

– Не бойся, там у нее кондиционер и фильмы на DVD. Минуту еще выдержит.

– Приветики, Грейс, привет, Григорий! – сладким, как мед, голоском Кинга здоровается с нелюбимыми знакомыми.

Марыся удивляется. «Однако она тоже может притворяться. Такой я ее не знала. Может, у меня привилегия быть ее подругой, поэтому она со мной такая искренняя», – радуется она мысленно.

– Мэри, познакомься – Ян… Энн, Маргарет и ее муж… Стив, как дела?

Женщины входят в толпу, а у Марыси просто кружится голова от новых лиц.

Амир и Григорий вводят саудовца в мужское общество.

– Это Хамид, мой друг!

– Господин посол, хотел бы представить нового человека в нашей группе, – украинец подобострастно смотрит в глаза мужчине с загоревшим прямоугольным лицом.

– Ваше превосходительство, меня зовут Хамид.

– Хамид какой? – дипломат достаточно бесцеремонен с гостем. – Саудовец или араб?

Он говорит громко, раскатистым голосом военного, как будто находился на плацу или же полигоне, а все вокруг испуганно умолкают и смотрят в его сторону.

– Хамид бен Ладен, саудовец.

У стоящего навытяжку мужчины сереет лицо, и видно, как дергается щека.

– Кто сюда бен Ладена пригласил? А? – грозно хмурится посол.

Вдруг как из-под земли вырастает Стив.

– Это мой работодатель. Свой человек, – объясняет он, нервно сжимая кулаки. Неизвестный никому американец, стоящий тут же за дипломатом, наклоняется и шепчет нервному послу несколько слов на ухо.

Тот, успокоенный, садится на стул и уже с улыбкой приглашает гостя.

– Так пусть господин расскажет что-нибудь о своей необычной семье. Все охотно послушаем, так как до сих пор из СМИ мы знаем только одного бен Ладена, Усаму.

Экспатрианты смотрят на Хамида как на феномен и с беспокойством думают: такой же ли он, как и его родственник.

– Дайте-ка нам что-нибудь выпить, а то в горле пересохло!

Посол обращается вникуда, но тут же получает виски со льдом, а остальные участники, держа в руках запотевшие банки с пивом «Хайнекен», более крепкие напитки или вино, рассаживаются вокруг на свободных местах.

– Что ж, с чего бы начать?

Хамид для успокоения делает большой глоток спиртного, запрещенного в Саудовской Аравии напитка и начинает рассказ:

– Мой дедушка, Мохаммед бин Авад бен Ладен, приехал в Саудовскую Аравию из Южного Йемена как бедный строитель. Но это был очень ловкий парень. Он осел в Джидде[60], у Красного моря, недалеко от Мекки и Медины, и основал строительное предприятие, которое со временем стало самой большой фирмой такого рода в стране. Она строила королевский дворец, и мой дядюшка завязал близкие отношения с правящим семейством. Близкие отношения дошли до того, что король издал декрет, на основании которого предприятие бен Ладена стало получать правительственные заказы как монополист. И так делаются деньги, мои дорогие! – смеется Хамид, невинно пожимая плечами, а все слушатели согласно кивают головами.

– Ну и, ну и?.. – подгоняет посол, заинтересовавшись.

– Кроме того, что он был неплохим бизнесменом, он, увы, был страшно богобоязненным мусульманином.

– Почему увы? – удивляется какая-то женщина, похожая на мусульманку.

– Он был, говорят, чрезмерно религиозным и свой дом открыл для паломников со всего мира, которые прибывали на хадж в Мекку. Его любимчик, Усама, с детства общался с известными и подчас одержимыми духовными представителями всевозможных мусульманских ответвлений. С юности он примкнул к консервативной ортодоксальной ассоциации «Братья-мусульмане», созданной в Египте. Движение это по сей день считают одним из наиболее ортодоксальных. Вся семья, как и другие жители Саудовской Аравии, исповедовала ваххабизм – наиболее радикальное ответвление ислама. Усама собрал разные ортодоксальные идеи и эффект был потрясающий. Мы все это понимаем и знаем об «Аль-Каиде» и ее методах. Не поможет убийство вождя, потому что лавина уже двинулась и, к сожалению, захватывает весь мир.

– Твой папа, мама и ты тоже там воспитывались? – спрашивает кто-то тихо.

– Нет, Боже избавь! – восклицает Хамид. – Дедушка Мохаммед, которого я не имел удовольствия знать, кроме того, что был очень религиозен, был еще и Дон Жуан. Просто кобель какой-то, – иронизирует он. – Представьте себе, что он был женат сразу на двадцати двух женщинах! Моя бабушка была красоткой и образованной, как на то время, интеллектуалкой. Старый богатый сладострастник на нее запал. Разумеется, ее родители выдали ее за него, потому что такая партия казалась прекрасной. Ни она его не любила, ни он ее, поэтому после короткого периода супружества они расстались без сожаления. Он, однако, был честолюбивым сукиным сыном, поэтому регулярно платил алименты и оплачивал обучение отца. После развода бабушка выехала в Эр-Рияд, где вышла замуж и до конца жизни была уже очень счастлива.

– Это хорошо.

Заинтересовавшись рассказом, все вздыхают с облегчением, потому что им стало сразу жалко обиженную богачом женщину.

– Старик тот был очень непрост: своему любимцу, Усаме, он оставил самое большое наследство. Более двухсот пятидесяти миллионов долларов. Тем самым он спонсировал фундаменталистов и всю «Аль-Каиду».

– О, черт! – выкрикивает Григорий. – Я очень неплохо зарабатываю, но не в состоянии представить себе такого количества денег!

– Так, значит, возвращаясь к происхождению фамилии, мои милые слушатели, когда один из семьи, состоящей из двухсот человек, взбесился, трудно изменить фамилию всем остальным или прятаться по кустам. Большинство из нас Усаму в глаза не видели.

– Это хорошо, – шепчет с облегчением посол.

Марыся опускает взгляд, потому что знает кое-что другое о своем муже. «А он до сих пор мне об этом случае не рассказывал! – удивляется она в душе. – А может, лучше не разгребать старую грязь, а то начнет вонять? Ведь сейчас он не может всем сообщить, что был у дядюшки-террориста в Афганистане и увековечился на фотографии с американским оружием за поясом! Сообщение об этом, особенно в таком отборном обществе янки, было бы смерти подобно».

Она ехидно улыбается и смотрит на искренние, открытые лица слушателей.

– Сейчас наша семейная фирма строит по всему Ближнему Востоку, а два года тому назад мы сдали в Дубаи самое высокое здание в этом регионе, – с большим воодушевлением, красноречиво рассказывает Хамид. – Я, например, работал какое-то время в Йемене. У нас там филиал, который действует на волонтерских принципах.

– В качестве благотворительности там строят школы, дороги, больницы, – с гордостью говорит Марыся.

– Мы сотрудничаем с ЮНЕСКО при реставрации старинных достопримечательностей, которых в той необыкновенной, но бедной стране в изобилии. И там я познакомился с моей красивой женой, которая была самой дорогой жемчужиной в старом городе Саны.

Хамид подходит к Марысе и нежно целует ее в лоб, а она счастлива, что муж не стыдится публично выказывать чувства.

– Прекрасная история, – подытоживает американский посол.

Стив же, который знает Хамида и то, чем тот действительно занимался в Йемене, прикладывает указательный палец ко рту и сильно его прижимает.

– Но Усама был исключительный сукин сын! – подводит итог его превосходительство. – Хорошо, что его все же выследили и убили, как гадюку!

Он выкрикивает это с гордостью, а все собравшиеся аплодируют и радостно его приветствуют.

– Дорогие господа! – вспыльчивая Марыся решает процитировать прочитанное и правдиво осветить лицо американской политики. – Во времена холодной войны все голубили саудовского богача и очень охотно с ним сотрудничали, так как он выступал против Советов и коммунизма. Ваше правительство поставляло оружие и деньги в лагеря маджахетов, вышколенных бен Ладеном в Афганистане. Ваше оружие боевики так и не выпустили из рук и использовали его против своих давних покровителей. А почему? Потому что, когда они вам стали не нужны, вы оставили их на произвол судьбы под присмотром сумасшедшего фундаменталиста Усамы. Если бы у Усамы не было вашей поддержки, то он, может быть, так и остался безвестным сыном миллионера, живущим в Саудовской Аравии. Вы же и создали чудовище, а сейчас его ликвидировали. Большой успех!

Слушатели с кислыми минами признают ее правоту, но медленно расходятся, решая не продлевать создавшейся неловкой ситуации. Они знают посла и его взгляды и понимают, что он не отпустит, пока не возьмет верх. По его мнению, Америка – самая прекрасная страна, начинания американского правительства безупречны, а какая-либо критика недопустима.

– Но, девушка! – поднимается он со складного стула.

– В конце концов проблема уже окончательно разрешена и нечего переливать из пустого в порожнее, – Марыся встает. – Окончание этой истории, как и судьба Усамы, так же удивительно и неясно, как и вся его жизнь.

Она вежливо кланяется и уходит, таким способом заканчивая бесплодную дискуссию.

– Какой твердолобый! – шепчет она по-арабски Хамиду. – Самое важное – в нужный момент выследить, убить – и дело сделано. А потом можно упиваться своим величием. Великие этого мира не берут во внимание тот факт, что открыли ящик Пандоры, и ликвидация Усамы ничем на этот раз не поможет.

– Любимая! Послы не критикуют политику своего правительства.

Хамид хохочет, развеселенный вмешательством жены.

– Позволили Усаме жить в большом городе рядом с главным управлением полиции семь лет, а потом «вдруг» его нашли и ликвидировали!

Марыся сейчас без опаски может высказать свое мнение, предназначенное только для ушей мужа.

– Какой вывод? Уже не нуждались в нем для запугивания общественности и своим обычным методом разрешили проблему. Такие слепые марионетки, как этот генерал в отставке, рассказывающий глупости на публике, приводят меня в бешенство, – говорит она.

– Это просто типичный военный, – поясняет цинично Стив, который, разумеется, хорошо знает их язык. – Он не вникает, не понимает и не анализирует. Такие тоже нужны.

В утешение он похлопывает вспыльчивую женщину по плечу.

– Кто на прогулку? Стало немного прохладнее! – зовет он знакомых и тянет за собой и супругов бен Ладен. – Только тридцать пять градусов!

Все взрываются смехом, но побродить решаются не все. Молодой мужчина, который шептал что-то послу на ухо, скорее всего что-то о Хамиде, присоединяется к гуляющим.

– Sorry за моего шефа. Он только цитирует полученные из нашего центра депеши, – подшучивает он. – Я Петр. Работаю в американском посольстве атташе.

– Старик, ничего страшного! Каждый, кто слышит мою фамилию, сразу хочет или убежать или выпустить мне кишки. Слава Богу, Усама не всегда был так известен, – говорит с сарказмом саудовец. – Только после одиннадцатого сентября для меня начался ад. Фамилия бен Ладен появилась на первых страницах всех газет, в ведущих новостных изданиях. Шумели также и в Интернете. Тогда я впервые столкнулся с вопросами: «Ты из тех бен Ладенов? Усама – это твой родственник?» Да, я получал по голове на каждом шагу, прозвища, плевки, оговоры. А некоторые молили, чтобы их взяли в организацию.

Саудовец продолжает рассказывать о своей невеселой ситуации:

– Когда я выехал в Штаты, то в течение всего времени моего пребывания там у меня был ангел-хранитель. Бывало, я радовался охране, так как не раз меня хотели избить или даже зарезать только за то, что я вонючий паршивый араб. С одним парнем из органов американской безопасности я подружился. Когда он меня охранял, мы шли вместе в пивнушку выпить по одной. Это был Крис, наш общий со Стивом знакомый.

Группа гуляющих растаяла и остались только два тайных агента ЦРУ, бывший саудовский шпион и его отважная жена Марыся, которая знает о нем почти все, но охотно слушает истории из жизни своего необычного мужа. В душе она благодарит Бога, что одарил ее особенным человеком. Она садится на больших камнях на скале, возвышающейся в тени немногочисленных деревьев, и молча оглядывает местность.

Пустыня простирается, сколько хватает глаз, но пересечена асфальтированными дорогами и гравийными тропками, по которым можно добраться до редких, отделенных друг от друга участков. На них стоят большие цветные палатки, арендованные для свиданий или разного рода приемов. Солнце все быстрее катится на запад и заливает все розовым. Видно, как разогретый воздух дрожит у земли.

Хамид продолжает, заканчивая рассказ:

– … В это время у меня произошла личная трагедия: ушли из этого мира все мои близкие. Я хотел вернуться в Америку, но родственники уговорили меня выехать в Йемен. Это было не так давно, может, три-четыре года тому назад. Как я вспоминал публично, я должен был там основать филиал нашей фирмы, ведущий деятельность не ради прибыли, а чтобы помочь бедному соседу. Если удастся сделать, хорошо, если нет – так нет. Но, как вы наверняка знаете, я приехал туда еще и с другой целью.

Хамид иронично улыбается.

– Наш общий друг, Крис, мой личный охранник из Америки, был послан в Эр-Рияд, чтобы помочь дружественному правительству ловить террористов, которые во множестве начали переселяться в Йемен. Там легче найти бедолаг для реализации их сумасшедших планов. Ну и втянул меня в это. Все казалось чертовски просто, мятежники и террористы верили каждому моему слову. И одни, и другие падали на колени по поводу моих родственных связей. Основное – это происхождение и известная фамилия!

Хамид иронизирует.

– Я же только хотел стереть с себя пятно исламского терроризма. И комплекс дядюшки Усамы. Вовлекся в деятельность в Йемене, где, несмотря на смерть Криса, план удался. Это было одноразовое дело, и я поклялся себе, что никогда больше не буду этим заниматься.

– А Ливия? – Марыся впервые спрашивает об этой волнующей ее и никогда не затрагиваемой теме.

– Старик, ты действовал в Ливии?! – не может не удивляться Стив. – Я не знал.

– А я знал, – признается атташе. – Наши из Катара все нам передали. У нас на господина Хамида бен Ладена толстая папка.

– Охо-хо!

Хамид пристально смотрит на своих американских собеседников, и у него просто дыхание перехватывает от бешенства. Марыся, нервничая, сглатывает.

– Не бойся, ты наш туз в рукаве. Решаем постоянно, как тебя снова завербовать, но пока ничего в голову не приходит, – на реакцию возмущенного Хамида Петр не обращает внимания.

– Я вам тут рассказываю о себе искренне, как друзьям, а оказывается, вы, может, больше знаете обо мне, чем я сам! – возмущается саудовец. – Ну, я и наивный! И вы хотите вовлечь меня в вашу лживую шпионскую шайку! Банда аферистов и только!

– А почему я не знаю всего? – разозлившийся Стив тоже пренебрегает нервами и гневом араба, обращаясь к коллеге.

– Ты не на том уровне…

– А это что, какая-то компьютерная игра?! Я действовал на месте! – выкрикивает агент.

– Ну, конечно. Ты подвергаешься опасности, потому что практически безоружен. Если бы тебя похитили, то знаешь, что пел бы, как жаворонок. С мачете на шее каждый бы это сделал.

– Не каждый, Крис не произнес ни словечка, – возмущаясь, бормочет разведчик.

– А ты чувствуешь себя в такой уж безопасности? – Хамид решает припереть к стенке дипломатическую шишку. – Потому что работаешь в посольстве? Никуда не выходишь за покупками, не арендуешь виллу? А хоть бы сейчас. Ты у них как на ладони.

Он делает широкий круг рукой, показывая пространную безлюдную местность.

– Видишь вон тех? – атташе показывает на холмы в отдалении, где в полумраке видны саудовцы в белых тобах, которые сидят на земле и покуривают кальян.

Напрягая взгляд, Хамид замечает блеск металла и какое-то оборудование, напоминающее штатив.

– А наши шоферы? Прекрасно вышколенные американские коммандос корейского происхождения. Или вы думаете, что посол Соединенных Штатов подался бы на вылазку в пустыню без охраны? Каждые два километра стоят джипы с пеленгующей аппаратурой и самыми лучшими датчиками движения. Даже кролик не высрется, чтоб мы не знали.

Он взрывается грубым смехом.

– Сегодня этот огромный парк в Тумаме зарезервирован только и исключительно для нас. Дипломатический корпус и Министерство иностранных дел оказали нам такую любезность. И это даже нам ничего не стоит!

– Так что с Ливией? – настаивает Стив. – Уже прошло, минуло, революция победила, сказал «а», нужно говорить «б». Интересно только мне. Те шпики и так все о тебе знают. – В бешенстве он показывает пальцем на Петра, становясь теперь на сторону Хамида.

– Не знаю…

Хамид колеблется, продолжать ли рассказ, сраженный тем, что его контролируют, и своим подробным досье в американских тайных картотеках, и полным отсутствием личной жизни. «Неужели они наблюдали за нашим домом? – думает он. – А может, установили прослушку?»

– Если вы все знаете, то мне уже нечего добавить, – заканчивает он разговор с кислой миной.

– Не обижайся, коллега, – Петр прекрасно чувствует настроение человека и обращается мягко и вежливо. – У нас только сухой рапорт о том, что ты поплыл на катарском эвакуационном корабле с доставкой для партизан. Высадился в Мисурате, а выехал из Ливии через границу с Тунисом. В Саудовскую Аравию вернулся на пароме, путешествуя с семьей первым классом. Вас трудно удивить чем-либо. Вы должны восстановиться после таких событий.

Хамид внимательно оглядывает говорившего, голубые глаза которого как две поверхности прохладного озера. Ничего в них не прочитаешь.

– Мы должны собираться, потому что ведь не может же столько времени моя бедная мама сидеть с нашим ребенком. Надя дает ей прикурить.

Марыся чувствует все больше растущее напряжение и решает вытянуть мужа из этого общества.

Она крепко берет Хамида под руку и осторожно ступает по почти невидимой дорожке.

– Надеюсь, что еще когда-нибудь встретимся и без обид, искренне поговорим! Мы вам не враги, только уговариваем порядочных людей сотрудничать. Кто-то, к сожалению, должен выполнять эту грязную работу.

Супруги даже не поворачивают головы.

– Кстати говоря, у вашей дочери ведь есть нянька… – выразительно повышает он голос.

– Кретины на вас работают! – не выдерживает Хамид и просто скрипит зубами в приступе бешенства. – Есть и нянька, и кормилица! – информирует он с большим удовлетворением.

– Так почему ты участвовал в ливийской революции? – подойдя к машине, решает одним махом обговорить все трудные вопросы Марыся. – И что ты там на самом деле забыл? Может, лучше обсудим в машине? В доме я сейчас даже пукнуть буду стесняться.

– Едем в торговые ряды, с прослушкой я справлюсь как можно быстрее.

Взволнованные бен Ладены не прощаясь уезжают, решив в будущем держаться от американского общества на расстоянии.

Супруги садятся на мраморную скамью посреди толпы снующих вокруг людей.

– Окей. Так расскажи, что ты делал в Триполи? – спрашивает Марыся. – Я немного об этом знаю. Мне и маме рассказал эту страшную историю знакомый аптекарь. Но правда ли это? Все тешу себя надеждой, что, может, мой любимый двоюродный брат Муаид где-то живет себе спокойно…

– Что ж… Допускаю, что он уже не ходит по земле, хотя обстоятельства указывают на то, что он не достиг своей цели. Возможно, он был убит, когда его разоблачили. Так или иначе, выжить он не мог.

– Wallahi!

Марыся опускает взгляд, она уже слышала ту же печальную весть из уст ливийского аптекаря.

– Неужели он сам спланировал такое безумное дело? – вздыхает она с тоской в сердце, но, несмотря ни на что, хочет узнать подробности.

– Сумасшедшая идея! – вскрикивает Хамид, но тут же успокаивается.

Проходящие мимо внимательно к нему приглядываются.

– Знаешь ведь, что у него был пунктик по поводу своего биологического отца, а чем больше он на него становился похож, тем больше росла фобия.

Девушка согласно кивает.

– Под конец ливийской революции, наблюдая растущую силу Каддафи, которая могла послужить причиной поражения восставших, Муаид был в отчаянии и, видимо, решил его убить.

Марыся громко вздыхает.

– Нонсенс! И никто в здравом уме его от этого не отговорил! Если бы я там была…

– Ты могла со мной поехать, но не захотела, – с претензией в голосе напоминает ей Хамид. – В конце концов, может, даже и лучше, что так получилось, – говорит он, смягчившись.

– Как ты вообще в это пекло вляпался? Кто предоставил тебе возможность добраться до Ливии во время самых тяжелых боев? Кто тебя завербовал? – задает она давно волнующие ее вопросы.

– Что ж, у Муаида было много тайных связей, знакомых… – вспоминает минувшие события ее муж, глядя в пустоту. – Сама знаешь, какой это был человек! И к Хасану, его другу, военному и вождю революции, которого в конце позорно замучили его же товарищи, обращались страны и отдельные лица с предложением помочь делу. Весь мир ненавидел Каддафи, поэтому все было естественно и искренне. Наладил с ними связь мой двоюродный брат, который работает на катарское правительство.

Марыся делает удивленное лицо, но не перебивает супруга.

– Бен Ладенов как собак нерезаных разбросано по всему свету, – поясняет муж. – Этот родственник очень на меня похож, тоже бешено ненавидит терроризм и исламский фундаментализм. У него жена – американка. Он наладил контакт со службами из-за океана. Зная, что у меня жена – ливийка, он связался со мной, выяснял, был ли я когда-нибудь в Ливии и поддерживает ли твоя семья революцию. Когда я узнал, что основной груз предназначался Муаиду Салими, то не думал и пяти секунд. Так я приплыл на том корабле из Катара, на который ты, любимая, не села.

Он шутливо поджимает губы, но веселиться не получается, глубоко в его глазах читается упрек.

– Я хотела бороться ради революции, – мгновенно отвечает Марыся, но ее сердце дрожит от беспокойства. «Он что-то знает! Он догадывается!» Она паникует и, нервничая, краснеет до корней волос.

– После того, что я пережила и чему была свидетельницей… – продолжает она, закрывая глаза. – Я не могла выехать и повернуться ко всему этому спиной! Поверь мне!

– Надеюсь, что это единственная причина…

– Нет, не единственная! – женщина решает идти ва-банк. – Я надеялась, что с повстанцами я доберусь до мамы в Налуте, где тоже шли жестокие бои. Я уже один раз ее лишилась в детстве, и сейчас, уже взрослым человеком, решила, что не выеду из Ливии без нее. Не дам ее у себя снова отобрать! – признается она дрожащим голосом. – Или это недостаточно веская причина?

– Что ж, война – страшное дело, – вздыхает Хамид и решает не касаться больше волнующей темы, объяснение жены его устроило. – Возвращаясь к моему рассказу… Я вез Муаиду в Триполи горы денег на покупку оружия, медикаментов, продовольствия и всяких других необходимых вещей и самый лучший, самый эффективный взрывчатый материал и оборудование. Я, будучи саудовским правительственным шпионом и агентом в рядах «Аль-Каиды» в Йемене, участвовал в подготовке акции террориста-самоубийцы, поэтому для реализации плана твоего двоюродного брата был незаменимым человеком. Благодаря тренировкам в американских антитеррористических бригадах и участию в разных акциях я прекрасно знаю не только о том, как противостоять терактам, но и как к ним готовиться. Как подключить взрыватель и заложить детонатор. Никто из организующих взрыв не знал, как это делается. Я оказался в Триполи тоже случайно. Такое стечение обстоятельств. Я оказался нужным человеком в нужном месте, – шутит он, но пот покрывает его лицо, свидетельствуя о глубине переживаний. – Ты не представляешь, как много бы я дал, чтобы никогда не очутиться на вилле Салими в Триполи.

Он задумывается, возвращаясь мысленно к страшному моменту подготовки самоубийцы к смерти.

– А ты знаешь, что они, Муаид с Хасаном, спорили друг с другом о том, кто из них это сделает?! – импульсивно выкрикивает он и мгновенно прикрывает рот рукой.

– Это что-то нездоровое! – не может поверить Марыся.

– Эта болезнь называется патриотизм, – серьезно говорит отважный Хамид.

– Послушай, Хамид, в Йемене молодой фундаменталист размещал пластид в прямой кишке, а куда заложил врывчатку Муаид? – волнуется она, хотя от фармацевта знает подробности.

Она хочет все же услышать окончательное подтверждение из уст собственного мужа.

– Аптекарю дали задание приготовить капсулки со взрывчаткой в виде маленьких сарделек, которые потом Муаид с большим трудом проглотил.

Хамид произносит эти слова шепотом, а его глаза при воспоминании об этих трагических минутах горят, как угли.

– Я же соорудил бомбу и поместил взрыватель в мусульманских четках, которые могли показаться наименее подозрительными. И так мы подготовили к взрыву Мауида, отослав на смерть в логово Каддафи. Что стало потом, один Бог знает.

– Wallahi! Так значит, это правда! Мне не хотелось в это верить.

Из горла женщины вырываются тихие всхлипывания, а по щекам тонкими струйками стекают слезы. Как саудовка, она натягивает черное покрывало и закрывает им лицо. Впервые в ее жизни покрывало выполняет свою функцию – скрывает горе от глаз любопытных.

– И больше я его не видел, – заканчивает Хамид. – Я очень его полюбил, мы с ним даже подружились, а потом я должен был участвовать в подготовке его самоубийства. Подготовка людей к верной смерти – это наихудший кошмар, который можно себе представить. Он будет меня преследовать наяву и во сне до конца моих дней.

Хамид признается, не скрывая боли, которую носит в сердце.

– Но ты не отвечаешь на первый вопрос, – шепчет Марыся и осторожно пожимает холодную руку мужа. – Почему ты на самом деле поехал в Ливию? Почему участвовал в революции? Что она тебе? Ведь вы, саудовцы, считаете ливийцев крестьянами и пастухами, неряхами и необразованными идиотами!

– Ты по-прежнему не знаешь почему? – спрашивает Хамид с недоверием. – Ты, конечно, права. Мне наплевать на Ливию, но есть одна такая наполовину ливийка, без которой я не могу жить.

– Правда? – женщина слегка улыбается, она растрогана.

– Я, как дурак, позволил тебе уйти, а потом должен был тебя отыскать, чтобы все исправить и рассказать…

Он глубоко вздыхает и нежно смотрит на жену.

– Я тебя люблю, Мириам, и буду любить до конца жизни, и даже еще дольше.

Несмотря на проходящие мимо толпы и возможность появления мутаввы, посреди торгового центра Хамид поднимает с лица жены черное покрывало, откидывает его и страстно целует в губы. Марыся со слезами на глазах бросается мужу в объятья, а черный платок спадает ей на спину, открывая длинные блестящие волосы.

– Haram[61]! Haram! – слышат они крики. – Мутавва, позовите мутавву! Саудовки касается мужчина. Разврат!

Супруги срываются как ошпаренные и бегут что есть сил к выходу. Они немного успокаиваются только в машине, но Хамид не снимает ноги с газа до самого дома. Они вздыхают с облегчением, только высаживаясь в собственном дворе.

– Хорошо быть вместе с любимой женушкой под боком и красивой маленькой доченькой, – признается Хамид. – Я рад, что тайны прошлого исчезли и мы выяснили все недосказанное.

– Мне тоже легче стало, – неискренне говорит Марыся, надеясь только, что о ее самом большом секрете любящий, добрый муж никогда не узнает.

Жизнь принцессы

День как день

Ламия просыпается с привкусом во рту. Она шевелит языком, который стоит колом, и переворачивается на бок, в полумраке ища воду на тумбочке. Рука натыкается на недопитый стакан с джином. Посудина летит на пол. Звук разбитого стекла бьет ей по ушам и отдается болью в голове. Принцесса приоткрывает глаз и видит вокруг страшный беспорядок. На барной стойке большая пепельница с окурками сигарет и остатками косяков с марихуаной, а рядом – открытая бутылка «Гордонс» и банка от тоника. Тут же – двухлитровая бутылка с колой. Женщина тянется за теплым газированным напитком. «По крайней мере, немного кофеина, – радуется она. – Это должно поставить меня на ноги».

«Уф, что я снова вчера вытворяла? – старается вспомнить она. – Была вечеринка, называемая гордо дипломатическим ужином…»

Ей тяжело думается. «Ах да, точно, у британского дипломата. Полно людей и, конечно, множество саудовцев, словно с другой планеты, – думает она. – Некоторые в нормальной европейской одежде, а другие – традиционно: в белых тобах и белых или бело-красных ghutrach[62] на головах. Одежда не мешала им вести себя расслабленно, смеяться или пить гектолитрами любимый виски. Какое же это притворство и вранье!»

Ламия кривит презрительно рот и массирует стучащие виски. Эти мужчины, высокопоставленные государственные чиновники, не считают женщин людьми, а за закрытыми дверями, при минимальной свободе, ведут себя хуже испорченных и аморальных иностранцев. Они преклонялись перед откровенно одетой принцессой, так как наконец-то имели возможность пообщаться с женщиной-землячкой, в придачу благородных кровей, которая изо дня в день в обществе накрывается от стоп до головы черными широкими одеждами и часто не показывает даже сантиметра тела. «Как же это все отвратительно, как меня душит! – девушка просто подскакивает на кровати. – Я именно поэтому демонстративно вышла с одним из молодых рыжих и веснушчатых британцев! Какой все же неинтересный тип! Какой-то там атташе, наверняка молодой приверженец искусства шпионить». Женщина хихикает себе под нос. «А он наложил полные штаны от страха, когда лимузин остановился перед парадным въездом во дворец. Ворота отворились автоматически, а у него глаза разбежались, как будто он хотел охватить обе створки сразу и осмотреть одну и другую стороны». Иногда не знаешь, где притаилась опасность. Своих случайных любовников Ламия всегда проводила тайным задним входом. Оттуда убраны все камеры, которые вмонтировал опекун. Но на этот раз, видя выражение лица ухажера, не могла себе отказать в удовольствии въехать с фанфарами. Прислуга подбегает открыть дверь, а принцесса краем глаза замечает проблеск света в занавешенном окне в левом крыле резиденции. Он возник в части, занимаемой Абдаллой и его семьей, и сразу же исчез под опущенной тяжелой шторой. «Постоянное наблюдение! Непрестанная слежка, – бесится она, как всегда, из-за вмешательства в частную жизнь. – Недостаточно того, что он мониторит меня с помощью камеры, может, записывает также разговоры или звуки, доносящиеся из спальни, так еще должен собственными глазами проверить, что и как».

Вчера, спровоцированная поведением своего одержимого двоюродного брата, она вышла из машины со стаканом алкоголя в руке, сбросила норковую шубу, в которой буквально изжарилась, подтянула и так уже достаточно короткое платьице и повисла на своем случайном приятеле, смеясь при этом во все горло.

«Как же этот деревенский двоюродный брат меня злит! Просто доводит до бешенства!» Ламия сделает все, чтобы ему досадить! Британец, к сожалению, не грешил ни опытом, ни сноровкой и стоял буквально словно кол проглотил. Только при помощи вышколенного слуги Рама он смог втянуть брыкающуюся принцессу внутрь.

– Эй, Абдалла! – кричала она еще в дверном проеме. – Эй, я тут!

Она махала ему рукой, едва держась на ногах.

Она помнит глупое выражение голубых, размытых глаз блондина, когда наконец они оказались в спальне.

«Wallahi! – несмотря на головную боль, она взрывается сейчас истеричным смехом. – Он в этом Лондоне наверняка гнездится в квартире, состоящей из пары клетушек, а тут попал сразу в салон. Будет ему о чем писать в своих тайных рапортах до конца жизни!»

Ламия шутит, презирая обычных людей и оценивая всех по состоянию их кошелька.

Смотрел, как ворона, на вышитые стразами Сваровски шторы фирмы «Седар». Европейской фирмы, но всему Ближнему Востоку она полюбилась за вкус и великолепие, поэтому все занавешивают окна шторами из далекой Франции. У него отвисла челюсть при виде большого ложа в постколониальном стиле с балдахином и деревянным изголовьем, украшенным перламутром. На покрывало и подушки с вышитыми жемчугом и цирконами прелестными цветочными узорами таращился точно баран на новые ворота. Ламия упала на кровать с разбегу, он же осторожно присел, боясь испортить прелестные украшения. Когда она приглашающе протянула к нему руку, он замер. Наверное, у него волосы встали дыбом от страха. «Наверняка мысленно кусал себе локти, что позволил уговорить себя на приезд ко мне», – шутит она над бедолагой, что отлично поднимает ей настроение.

– Больше грехов не помню, – говорит принцесса вслух, вспоминая, что же было дальше, и не может ничего найти в тайниках памяти. – Пожалуй, для куража выкурил сигарету с марихуаной, а я приготовила выпивку…

Она в беспомощности чешет голову.

– И уже ничего, конец, ничего больше не вспомню… Черная дыра, – вздыхает она с кислым выражением лица, не слишком довольная собой. «Самое главное, что как-то же он отсюда выбрался и пошел себе прочь», – подытоживает она со вздохом облегчения.

Наконец с большим трудом она встает и тащится в большую ванную комнату.

«На кой черт мне такие приключения? – спрашивает она себя, с ужасом глядя на свое отражение в зеркале. – Боже, как я выгляжу!» Она осторожно причесывает всклокоченные волосы, проводит кончиками пальцев под глазами и недовольно кривится.

– Madam, завтрак готов! – слышит она голос прислуги-филиппинки. – Может, уже раздвинуть шторы и застелить кровать?

– Сколько раз я должна говорить, чтобы не убирала, когда я в комнате! – верещит принцесса.

Она высовывает голову из-за приоткрытой двери.

– Может, еще будешь ездить у меня по ногам пылесосом? А?!

– Sorry, madam, но через полчаса к вам придут гости… – неуверенно отвечает прислуга.

– Ну и что с того?! Они войдут ко мне в спальню?! У меня что, нет других комнат?! А может, улягутся на мою кровать?!

– Нет, госпожа…

– Господи, с каким же придурковатым сбродом человек должен иметь дело! День и ночь одно и то же, повсюду тот же самый окружающий меня дебилизм!

– Да, madam, извините, madam… – филиппинка ретируется задом, боясь, видно, атаки принцессы, которая, если бесится, часто рукоприкладствует.

– Убирайся-я-я! – кричит сиятельная госпожа и если бы не была обнажена, навернка выскочила бы из ванной и наваляла бы нахальной прислуге.

«Сегодня не хватало мне только этих кретинок», – характеризует она приглашенных гостей.

Принцесса тяжело вздыхает и опускает при этом внезапно руки, как если бы из нее вышел весь воздух. Она смотрит на свои маленькие красивые швейцарские часы, искусно инкрустированные бриллиантами, и не верит своим глазам.

– Уже через полчаса?! – шепчет она взволнованно. – Черт бы их взял!

* * *

Через полчаса с момента подъема и опоздав всего на несколько минут, Ламия входит в гостиную. Множество женщин заполнили помещение. Они развлекаются наилучшим образом исключительно в обществе друг друга. Они осматриваются, и им кажется, что они здесь совершенно лишние.

– О, моя дорогая! Ты наконец проснулась! – одна из двоюродных сестер замечает вошедшую и бросает язвительное замечание.

– Какая же ты измученная! Что ты делаешь по ночам? – присоединяется еще одна ехидная родственница.

Жена дедушки прямо в лоб сообщает собравшимся:

– Что ж, наверняка играет в самые лучшие игры. Пользуется своим положением и происхождением, как может. Только, к сожалению, ничего не делает для кого-то, только для себя, – подводит она итог с приклеенной сладкой улыбкой.

– Пожалуй, себе на погибель! Ламия, мое дитя, опомнись! – говорит сестра матери, Абла.

Она единственная беспокоится о молодой женщине, поднимается и обнимает ее за талию.

– Почему ты такая строптивая? В кого это?

– В соседа, – какая-то из женщин бросает не слишком деликатный ответ, а все остальные шипят и возмущаются.

– Хорошо бы было, если бы ты вышла замуж, моя дорогая.

Тетка садится около нее и подает чашку крепкого арабского кофе.

– Но…

– Никаких «но», любимая. Тебе уже почти тридцать! Видано ли дело, чтобы у девушки твоего возраста еще не было мужа и детей?! Кто о тебе позаботится, кто поддержит?

– Муж?.. – не выдерживает Ламия и прыскает.

– Что бы ты понимала!

– Так позаботится, как ваши, Амал, Духа, Исма? – принцесса показывает пальцем на разведенных женщин, которые составляют большинство собравшихся. – А ты, Фатьма? Когда ты была в моем возрасте, твой муженек понял, что ты для него слишком стара, и женился на другой – женщине намного моложе.

– Ну, знаешь! – женщина, которую она задела, краснеет по самые уши.

– Нет никакого «ну, знаешь», – иронично повторяет Ламия ее слова. – После того как ты родила пятерых детей, ты действительно была уже сильно потрепанная.

Смеется только Ламия, остальные откидываются на сиденьях.

– Каждая вторая из вас – в такой же безнадежной ситуации, – принцесса искренна до боли. – И что, хорошо вам с этим?

– Если бы ты знала! – решительно возражает двадцатипятилетняя Хаджат. – Дети у меня выросли, мужа я выбросила из головы и сейчас могу заняться собственной карьерой. – Нужно быть ловким! – выкрикивает она, довольная судьбой, но остальные присутствующие, видно, не разделяют ее энтузиазма, так как погрустнели и повесили головы.

– Чепуху мелешь и только! – жена дедушки презрительно кривит губы и цокает языком. – Хочешь скомпрометировать нас и священный супружеский союз? Наши мужчины даже после развода заботятся о своих семьях. И это самое важное!

– «Приемная» бабушка, заметьте, не намного старше меня… – Ламия сегодня встала не с той ноги и не может прикидываться. Она искренна. – Значит, почти моя ровесница… – драматически приглушает она голос, а остальные от ужаса застывают и сдерживают дыхание. – Ты не можешь говорить на эту тему, потому что ты и есть та очередная и наверняка последняя жена моего дедушки. Дай Бог, чтобы он жил в здравии многая лета. – Ламия произносит здравицу с искренней симпатией. – Моя настоящая биологическая бабушка так себя хорошо чувствовала после развода, что в течение года умерла, – бросает она.

Горькие слова звучат как оскорбление, а присутствующие в салоне женщины подскакивают, словно на раскаленных углях. Царит неимоверный шум: одна тянется за пирожным, другая за бутербродом, а третья разливает апельсиновый сок. При этом они кудахчут, как куры в курятнике, когда туда вбегает голодная лиса.

Слова, произнесенные Ламией, тяжелы и бескомпромиссны. На софе остаются только две женщины, которые сидят в молчании и обмениваются ненавидящими взглядами.

– Чтоб ты, Ламия, когда-нибудь не пожалела о своих оскорбительных словах, – княгиня встает, сверлит взглядом остальных, резко поворачивается и с чувством достоинства покидает собравшихся.

Большинство приглашенных подаются за ней трусцой и, как вспугнутые горлицы, приклеиваются к ее развевающейся черной абае.

– Что на тебя нашло?! – тетка Абла хватается за голову.

Она колеблется: бежать за всевластными госпожами или остаться с племянницей.

– Что с тобой происходит?! – спрашивает она снова, заботливо глядя в черные, как уголь, глаза Ламии. – Что нам с тобой делать, любимая? Ведь феминистической революции у нас не будет, поэтому…

Взбунтовавшаяся девушка выкрикивает:

– А почему нет?! – Пауза. – Ну, да, ты права, – наконец, признает она с презрением. – Все саудовки трусливые конформистки, как и вы.

Ламия сама отвечает на свой вопрос.

– Почему ты всему противоречишь?

– Потому что ненавижу людей, которые ведут себя, как будто у них черная повязка на глазах! – выкрикивает она. – Вы идете, как овцы на заклание! На площади Справедливости такая же повязка у приговоренных, которым палач должен отрубить голову. Вы придерживаетесь взглядов, ценностей, принципов Средневековья. Нет, даже хуже! Тогда у женщин было больше свободы, например хотя бы Айша – любимая жена Пророка. А сейчас наши соотечественники, религиозные фанатики, по-своему интерпретируют Коран, чтобы нас полностью лишить свободы!

– Моя дорогая! – пытается ее прервать тетка, потому что отдает себе отчет, что девушка не глупа, наоборот, начитана и прекрасно знает историю арабов, Коран и мусульманские законы. Но со своим вспыльчивым характером может каждую минуту брякнуть фразу, которую можно посчитать кощунственной.

«Если кто-нибудь из присутствовавших девушек повторит это «наверху», то Ламия тут же наверняка окажется на печально известной площади!» – страшные мысли проносятся в голове родственницы, и она трясется всем своим пухлым телом.

– Любимая!

– Тетя, не перебивай!

Молодая эмансипированная женщина окружена оставшимися саудовками, которые все больше таращат глаза. Каждая только и мечтает о том, чтобы отсюда сбежать. «За то, что слушаешь такие слова, может, тоже положено наказание?» – думает каждая вторая. «Если вернусь домой, то до конца дней буду молиться», – обещают себе более религиозные. «Никогда больше нога моя сюда не ступит!» – клянутся почти все.

– Как ты думаешь, что мы могли бы сделать? А?

Хана, которая приехала из Америки в Эр-Рияд на короткое время, интересуется затронутой темой и, пожалуй, единственная не боится теорий, провозглашаемых земляками.

– Да хоть что-нибудь! – загадочно говорит Ламия, но очевидно, она вообще не углублялась в вопрос, потому что для нее самое важное – это только бунтовать и говорить «нет».

– Знаешь что? Ты жалкая! И вы все тут тоже! – Хана решает донести пару идей до ушей этих закоснелых причесанных тупиц. – Ты сильна только кричать, а не действовать!

Язвительно утверждая это, она хватает абаю и медленно направляется к выходу.

– Каждая из вас принадлежит к закосневшему классу, погруженному в комфорт! Вы не хотите ничего менять, потому что вам это удобно! А что должны делать обычные женщины, обычные саудовки? Униженные с ранней молодости, выданные замуж в детстве за старых, омерзительных мужчин? Проданные своими отцами? Без надежды на лучшее будущее, без денег и без шансов на освобождение? Им даже запрещено работать, чтобы улучшить свою несчастную, пропащую судьбу! – выкрикивает она. И видно, что Хана знает, о чем говорит. – Но вам это безразлично, так как вас это не касается! Оплываете жиром и на все остальное наплевать! – с досадой подытоживает она. – Такие богатые псевдоэмансипированные женщины, как ты, гроша ломаного не стоят.

– Ты, может, состояла в какой-нибудь феминистической организации? – спрашивает тетка Абла.

Она женщина образованная и мыслящая и разительно отличается от остальных. Ее не удается так легко оскорбить.

– А может, ты лесбиянка? – кто-то из ближайших женщин хочет задеть Хану за живое, произнося это.

– А если бы и была, так что? В нашей и других ортодоксальных арабских странах внебрачная гетеросексуальная любовь запрещена. Однако молодые страстные женщины и разведенки постарше или вдовы часто успокаивают друг друга, что на самом деле замалчивается. Девственности и чести они при этом не утрачивают, значит, все это игра. А девяносто процентов наших мужчин, так как не могут даже пригласить женщину на свидание, в молодости являются гомосексуалистами. Геи, обычные геи!

– Что ты чушь городишь?!

– Таковы факты!

Девушка не может выйти, постоянно задеваемая глупыми или обидными словами. «Кто этим бабам в конце концов вправит мозги?» – думает она, сверля взглядом собравшихся, обвешанных украшениями женщин.

– Мусульмане женятся очень поздно, они должны накопить состояние, чтобы заплатить за жену выкуп, другими словами купить ее. Даже самая простая, обычная девушка в этой стране оценивается самое меньшее в пятьдесят тысяч риалов! – сообщает она.

Женщины опускают глаза, а некоторые отворачиваются, не желая этого слушать.

– И вы думаете, что мужчины до тридцати придерживаются целибата и их не мучит вожделение?! Вы не видите парнишек, прогуливающихся за руки по торговым центрам? За это им ничего не грозит, так как закон в этом случае нем. Попробовали бы вы в девичестве пройтись с парнем под руку! Тут же служащий из полиции нравов вас бы выловил, и в лучшем случае ваш махрам должен был бы заплатить уйму денег за такую выходку. А если бы он не захотел или у него не было бы денег, то без бичевания, скорее всего, не обошлось бы.

– Ты говоришь о нас так, словно мы вещи! – злится младшая из собравшихся. – Что наши отцы и братья нас продают, а мы этому безвольно подчиняемся! У моих подруг по университету, которые выезжают за границу учиться, у всех есть мужья. Молодые, красивые, двадцатипятилетние парни. Ты обобщаешь! Есть изменения, и большие, но ты живешь себе удобно и свободно в Америке и не знаешь о том, что происходит в нашей стране. Все! А революции не сделаешь ни на расстоянии, ни со дня на день. Нужно быть здесь и сидеть в этом нашем арабском овраге, чтобы что-то изменить. А что геи? Что ж, их полно по всему миру.

– Не столько же! В каждом торговом доме их больше, чем на гей-параде в Берлине!

Хана саркастически смеется и решительно покидает общество.

– Я балдею, ну и дискуссия! – тетка Абла взволнованна и довольна обменом мнениями.

Однако немногочисленные оставшиеся женщины не разделяют ее радости. Они выжидают минутку, чтобы не натолкнуться на американскую феминистку, и исчезают не попрощавшись. С неудовольствием и страхом они покидают мраморный дворец, обещая себе, что никогда больше сюда не придут.

– Впервые было интересно и искренне, – говорит Ламия ближайшей родственнице, которая осталась одна и уже без стеснения удобно расположилась на софе.

– Ничего не скажу, – Абла крутит головой, шутливо поднимая вверх брови. – Неплохо пошумели.

По-видимому, Ламия в нее, такая же скандалистка.

– Значит, можно не думать о следующей встрече, – радуется молодая принцесса. – Не выношу этих ложных подруг и посиделок с ними.

– Иногда нужно что-то делать через силу. Такова жизнь! Но эта Хана во многом права, нужно что-то делать с этим нашим саудовским захолустьем, – утверждает тетка. – Нам действительно неплохо, потому что богатый всегда упадет на четыре лапы. Но бедных девушек из небольших городков и деревень терроризируют собственные отцы и братья. Я недавно проезжала через какое-то местечко и должна тебе сказать, что на улице не было женщин. Мы остановились у самого большого магазина, и там одна бедуинка с головы до ног закрытая, в чадре, на бегу схватила хлеб и умчалась.

– Я тоже думала над этим. Нужно помочь саудовским женщинам и девушкам.

Ламии пришла в голову какая-то мысль. Она вспомнила разговор с Марысей, который состоялся пару месяцев назад. «Может, это мой шанс, чтобы вырваться из маразма и депрессии?» – думает она, признаваясь себе, что окончательно застряла в этой западне.

– Ну, и что ты придумала, моя красивая? – тетка крепко прижимает ее к себе и поправляет локон волос, спадающий племяннице на лицо.

Девушка замирает, но потом расслабляет мышцы и кладет голову на пышную грудь родственницы. «Мне очень не хватает мамы, – думает она, как бедная маленькая девочка, и чувствует, что слезы собираются в глазах, и скоро придется шмыгать носом.

– Говори, все можешь рассказать! Ты знаешь об этом, – подзадоривает ее пухленькая женщина.

– Да, тетя, – Ламия отдает себе отчет, что это единственный человек, который прыгнет за ней в огонь, который много лет защищает ее от всех нападок и сплетен.

Это ведь тетя придумала фортель, чтобы молоденькая Ламия, избежала фатвы и ловко подсунула это дело дедушке. «Тот тоже меня любит, – довольно думает девушка. – У меня есть пара человек, которые не просто меня терпят, но и испытывают ко мне теплые чувства. Это неплохо».

Она глубоко вздыхает, вытирает нос и смотрит Абле в глаза.

– Я должна найти себе работу, я должна делать что– нибудь креативное. Я хотела бы основать такую организацию…

– А что с замужеством, моя любимая? – тетка не выдерживает и задает волнующий ее вопрос.

– Оставь же меня в покое!

– Ты уже немолода, а по-прежнему не замужем. В твоем возрасте нужно быть в разводе или вдовой, а не свободной, как ветер, вертихвосткой. Если бы не твое положение в обществе, никто бы уже тебя не захотел, а семья должна была бы тебя стыдиться.

– А кто хочет? – вдруг прерывает она тетку.

Сердце от страха подскакивает к горлу, потому что Ламия знает, что тетку вечно делегируют для оглашения печальных известий.

– Абдалла…

– Что?! Кто?! – принцесса верещит как ошпаренная. – Мы уже не раз и не два говорили об этом! Кто снова хочет меня выдать за этого мерзавца?! Кто?! Скажи мне!

– Успокойся, любимая.

Абла протягивает руку, желая ее погладить, но на этот раз Ламия подхватывается и не дает до себя дотронуться.

– Кто?! – снова спрашивает она.

Тетка только стискивает губы, что означает, что все, а прежде всего дедушка.

– Ты вышла бы замуж за мутавву? – спрашивает девушка, ожидая искренности.

– Любимая, у меня муж – военный.

Пожилая женщина вздыхает, забавно корча лицо.

– Не знаю, что хуже: ханжа или дрессировщик, требующий беспрекословного послушания, казарменной муштры, который трактует семью как боевую единицу для спецзаданий, – честно признается она.

Ламия при этих словах, идущих просто из сердца, столбенеет, а потом взрывается хохотом.

– Все зависит от характера женщины, а у нас еще козырь – княжеское происхождение, которое облегчает нам жизнь и не допускает, чтобы мы были рабынями или марионетками в руках самца, – акцентируя слова, она в такт грозит указательным пальцем. – Или ты думаешь, что я позволила бы себя терроризировать?

Молодая родственница вдруг замечает, что, несмотря на платье и огромный бюст, тетка выглядит, как солдат. «Сильная, ловкая, держится просто и гордо держит голову. Я бы так не смогла, – признается в душе Ламия. – Несмотря на все мое сумасшедшее поведение, я слабачка. Я трусло, только с задором».

Себя она оценивает строго.

– Тетушка, но ты его любишь, – перестает беситься она и снова открывает свое настоящее лицо. – Ты устроила большой скандал, сама выбрала себе мужа и к тому же обычного смертного.

– Не скажу, не скажу! – на морщинистом лице пожилой женщины проступает искренность. – Но когда я переступила границу, это уже не было таким шоком. В конце концов, посмотри на положение двоюродного брата Валида: глава нашего рода! Взял себе жену-красавицу из Туниса и даже не утратил возможности наследования. Ха!

– Не говори мне больше о замужестве, – хочет сменить неприятную тему Ламия. – Скажи всем, что, сколько буду жить, замуж за Абдаллу не выйду. – Моей молодой бабушке тоже можешь передать, – говорит она просто в лоб.

У родственницы при этих словах улыбка исчезает с лица.

– А почему я должна давать отчет о нашей частной беседе?! – возмущается она. – Ой, девушка, девушка, не будь такой злой!

Она смотрит на племянницу с глубокой обидой.

– Извини, может, неправильно тебя поняла, – Ламия сожалеет о сказанном, боясь потерять последнюю родную душу.

– Если я найду себе кого-нибудь, кого полюблю и захочу с ним быть, то ты будешь первой, кому я об этом скажу, – обещает она в знак примирения.

– Окей, – тетка окончательно утратила хорошее настроение. – Я должна лететь. – У меня доклад в благотворительной организации, борющейся с раком груди.

Она критически смотрит на девушку, которая плавится под ее взглядом.

– Насколько я знаю, ты тоже почетный член этой организации? – задает она риторический вопрос, на который знает ответ. – Что-то я никогда тебя там не видела, – подытоживает она, быстро направляясь к двери.

«Ну какая же она подлая, настоящая паршивая змея!» – в душе подводит она итоги от общения с Ламией. – Что за комедиантка! Только пользуется своим общественным положением, корча из себя героиню! А что за характерец! Раз прижмет к сердцу, а через минуту ударит. По глупости отгрызет руку, которая ее кормит. Человек хочет ей сделать, как лучше, а она?! Все принимает в штыки! Однако она права, говоря, что этот выродок – позор нашей семьи. Больше не буду посредником, никогда в жизни! – обещает себе Абла. – С меня хватит!»

От бешенства ее пробивает дрожь. «С меня хватит!» – проносится эхом у нее в голове.

«Пусть сдохнет! Пусть получит распоряжение сверху и тогда без разговоров будет вынуждена его выполнять. Конец снисходительности и уговорам. Чересчур много она себе позволяет! Извини меня, сестра, но с этим фантом ничего не удается сделать», – оправдывается она перед умершей, громко захлопывая входную дверь княжеского дворца.

* * *

После утренней встречи и разговора с теткой Ламия не в настроении. Она мечется в своей спальне из угла в угол.

– Даже не выслушала! – жалобно кричит она дрожащим голосом. – Не хочет знать, что я планирую, что хочу сделать, какие у меня мечты!

Она падает на кровать и разглядывает балдахин над головой.

– Убеждена, что она явилась по поручению семьи. Хорошо, что я ей это сказала. К чему мне такие нежности и фальшивая любовь!

Ламия собирается, стряхивает с себя слабость и решительно поднимается.

– Ну, я и идиотка, целую минуту думала, что она меня хоть немного да любит. Старается меня защитить только и исключительно ради моей матери. Видно, считает это своей обязанностью или, может, так себя лучше чувствует?

Злая усмешка появляется на красивых полных губах принцессы.

– Все это фальшь и вранье! Пусть их всех возьмет черт! – проклинает она свою семью. – А если Аллах существует, а Мухаммед – его пророк, – шутит она, подвергая сомнению главный догмат ислама, – то они еще получат свое!

Она вскакивает, бежит в гардеробную, меняет элегантное платье на современную спортивную одежду и пружинистым шагом выходит из дома. Выбрасывает водителя из черного «Доджа Чарджера», садится на его место и сама выезжает за город. Волосы закручивает в большой узел на затылке, надевает американскую бейсболку «Нью-Йорк Янкиз» с длинным козырьком и темные солнцезащитные очки. Почти половина ее лица становится невидимой. Хотя через тонированное стекло и так не видно что происходит внутри и кто ведет машину. Регистрация автомобиля и номер 2 говорит каждому слишком рьяному дорожному полицейскому, что едет кто-то из правящей семьи, значит, понятно, что не остановят. Кто-то может узнать ее, если только она спровоцирует аварию. Но Ламия – умелый водитель, ездит хорошо и уверенно, спихивая в стороны остальных участников движения. Возможность столкновения невелика, потому что все освобождают ей дорогу. Улица Тахассуси как всегда запружена, и езда без правил немного расслабляет принцессу. Въезд в дипломатический квартал не займет у нее много времени, поэтому она направляется боковой дорогой, предназначенной для vip-персон. Охранники и военные низко кланяются, видя номер машины. Они не приближаются, не хотят даже попросить опустить стекло. Что они будут делать, если увидят за рулем женщину? Нужно будет ее задерживать? Они предпочитают закрыть на это глаза и быстро выбросить это из головы. В ДК у женщин, в основном иностранных репатрианток, которые там живут, неписаное разрешение на вождение автомобиля, которым они пользуются на сто процентов. В конце концов, это их иностранное гетто создано саудовцами в самом центре исламской столицы ваххабитского государства.

«Припаркуюсь у тренажерного зала», – говорит себе принцесса, глубоко вздыхая и стараясь справиться с нервами.

– Salamu alejkum, – здоровается подошедшая молодая рецепционистка. – Предъявите, пожалуйста, членскую карту.

Она просит вежливо, но Ламия уже знает, что сегодня не ее день. Совсем не ее.

– Вы новенькая? – спрашивает она, опираясь локтем о мраморную столешницу.

– Да, работаю всего неделю, – признается девушка.

– Так пригласи кого-нибудь из руководства, – говорит она голосом, не терпящим возражений.

– Но я не знаю, есть ли кто-нибудь… В это время… – девушка не проявляет чрезмерного рвения.

– Немедленно! – верещит Ламия, теряя контроль.

Она наклоняется, поднимает трубку телефона и грубо прижимает ее рецепционистке к уху.

Крик из рецепции разносится по всему центру, и заинтригованные люди пришедшие тренироваться, выглядывают, чтобы узнать, что происходит. Это преимущественно иностранки, которые живут в этом элитарном поселке. Видя спорящую арабку, они смеряют ее презрительным взглядом и неодобрительно крутят головами. «Действительно, какая-то богатая саудовка вымещает злобу на персонале, – приходят к выводу они. – Как это на них похоже! Они думают, что за деньги можно купить все и к каждому относиться как к мусору. Полное отсутствие уважения к другим».

Они исподлобья неприязненно смотрят на агрессивную девицу и, перешептываясь, возвращаются к своим занятиям.

– Что-то случилось? Чем я могу помочь? – тренер подбегает к рецепции клуба.

– Госпожа! – кричит она, узнав принцессу, а от счастья лицо ее лучится. – Как же давно вы у нас не были! Как я рада!

– Ну, не знаю…

Ламия так легко не позволяет себя ублажить, но с невыразимым удовлетворением она смотрит на девушку из обслуги, которая все больше скукоживается за стойкой.

– Меня считают тут какой-то незваной гостьей! – жалуется она.

– Это какая-то ошибка, непреднамеренная! – руководительница бледнеет. – Эта девчонка у нас новенькая, прошу вообще не обращать на нее внимания!

– Но я чувствую себя оскорбленной. Можно ли так относиться к почетным членам?! – снова повышает голос она.

На ее губах появляется злобная усмешка.

– Наверное, у вас давно не было ни одной проверки, – говорит она сквозь зубы. – Как у вас обстоит дело с санитарными условиями?

– Дорогая госпожа Ламия…

Женщина едва дышит, потому что отдает себе отчет, что и без инспекции ее заработок может каждую минуту улетучиться. «Такая страна, – думает она, обливаясь холодным потом. – Примут решение наверху – и все дела. А мне сообщат, что я должна вернуться в Ливан в течение двадцати четырех часов».

– Ja amira[63]! – почти стонет она, подобострастно глядя в холодные глаза принцессы. – Эта девушка уже здесь не работает, я все неприятности вам возмещу. Я приглашаю вас на новый цикл занятий. Только неделю тому назад мы начали очень модную сейчас зумбу. Наверняка вам понравится…

– Не думаю.

Ламия не желает менять гнев на милость.

– Моей ноги больше здесь не будет! – сообщает она и с гордо поднятой головой покидает фитнесс-клуб.

Выходя, она слышит истеричные вопли и увесистые пощечины, наверняка отвешиваемые девушке на рецепции.

«Останутся только короткие пробежки в Вади-Ханифа, – решает она. – Я уже столько времени безвозвратно потеряла, а скоро должна возвращаться домой. Черт возьми! Если сегодня я что-то с собой не сделаю, то на вечернем нудном банкете попросту взбешусь!»

Она останавливает машину на небольшой стоянке у дворца Тувайк и медленной трусцой бежит по гравийной дорожке. Очень жарко, температура до плюс сорока по Цельсию, но влажность – только пять процентов. Поэтому женщина не потеет и чувствует себя в целом неплохо. Она ускоряет шаг, получая удовольствие от свиста ветра в зарослях и пения немногочисленных птиц. Она слышит постоянный шум мелких камешков под подошвами спортивных адидасов и медленно приходит в себя. Она чувствует учащенный пульс в висках, но даже паруминутные усилия сразу улучшают ей настроение. Через пятнадцать минут она останавливается на террасе у высокой скалы и осматривает свой загородный дворец, который в результате быстрой застройки Эр-Рияда находится теперь в черте города. «Хорошо здесь, – думает она с удовольствием. – Я должна больше времени проводить вдали от шума и выхлопных газов. Это мой оазис, а если даже Абдалла потащится за мной, комплекс настолько большой, что мы можем не встретиться. В конце концов, деревенский парень избегает таких мест. Вдруг она хмурится и напрягает зрение. От ее красивой резиденцией тянется полоска дыма. Она исходит из главного дома. Ламия ориентируется: это, должно быть, атриум. «Как же так? – нервничает она. – Ведь там толпа слуг, которой за ничегонеделание я плачу ежемесячно зарплату! Когда я там была в последний раз? Год назад? Что-то вроде этого. Что делают эти растяпы, что они не видят, что творится?! Люди, дом горит!» – кричит она мысленно. Она бросает быстрый взгляд на газоны, искусственное озерцо у отдельно стоящего дома с сауной и небольшим фитнес-залом, охватывает взглядом всю видимую с возвышения территорию и не замечает ни одной души. «Wallahi! Я должна туда лететь!» Она поворачивается в ту сторону, откуда прибежала, и бросается вперед. Как же жаль! Скупые слезы собираются в ее высохших от горячего солнца глазах. «Я так люблю это место. Я помню еще времена, когда мы с родителями проводили там весну и осень. Моя мама холила этот дом, как игрушку, а сейчас даже эту память по ней я утрачу?!» Она падает за руль машины и рвет с места с визгом шин.

* * *

Ясмина сидит в кресле из ротанга с набросанными цветастыми подушками и наслаждается послеполуденной тишиной и нежным солнцем. От удовольствия она закрывает свои красивые миндалевидные глаза, а длинные ресницы бросают тень на ее смуглые юные щечки. Ее окружают мраморные стены большого атриума, но благодаря открытой крыше и большому пруду с золотыми рыбками и водяными лилиями температура идеальна для послеполуденной сиесты. По стене взбирается большая, усыпанная розовыми цветами бугенвиллия, в ветвях которой нашли свой дом небольшие птички, нарушающие своим щебетом тишину. Слышны также жужжание оводов и далекий лай диких собак. Индуска расплетает длинную толстую косу, ловкими пальцами расчесывает волосы, блестящие от миндального масла, которое она каждое утро втирает в кожу головы и свою пышную копну волос. Она лениво перебрасывает черные кудри на сторону, укладывает их на плечо, а они ниспадают каскадом до ее нагой талии. Ее сари необычного цвета зрелого лимона с нарисованными вручную цветами тамаринда, цвет легкой желтизны которых оживляют нежные красные веточки. У смуглой девушки идеальная фигурка, а когда она лежит, ее живот западает, привлекая глубоким темным пупком. Но она не старается кого-то очаровывать и вообще не отдает отчет в своей привлекательности. Она слегка улыбается сама себе и мысленно благодарит Бога за то счастье, которое он послал ей, бедной эмигрантке. Она дремлет, не зная, окружают ли ее мечты, или действительность. Радость слетает с ее лица. Снова она у себя дома, снова видит свой родной индусский городок в глубокой провинции.

– Ясминка, Ясминка, бежим в дом! – кричит ей толстощекая младшая сестра, радостно шлепая босыми ступнями по мягкой грязи многолюдной улицы. – Может, маме мы нужны. Торопись!

– Нура, ты сумасшедшая! – более рассудительная, хотя и не намного старше, сестра хватает озорницу и в последнюю минуту вытягивает ее из-под колес мчащейся двуколки.

– Подождите меня!

Самая младшая сестра с трудом догоняет их.

– Не оставляйте меня! А то меня еще кто-нибудь украдет!

– Вот была бы папе радость!

Нура озорно смеется, потому что, несмотря на свои десять лет, она прекрасно знает отношение мужчин к девочкам, особенно их отца к ним.

– Не говори так!

Ясмине обидно, потому что она помнит последние трое родов матери и внезапное исчезновение новорожденных. Она точно не знает, что с ними стало, но подозревает, что ничего хорошего. Как же здорово, что я родилась первой, и со мной этого не случилось.

Девочки подбегают к небольшому бараку из старой волнистой жести, который стоит, прилепившись к мусоросборнику вместе с другими домами. Хорошее расположение, так как детвора уже с юного возраста может по утрам выходить на поиски ценных вещей и помогать семье выживать. Отец или на работе, или просто отсутствует, чаще второе. Тогда детвора ищет, что бы поесть: их бурлящие животики требуют хоть какой-нибудь пищи. Иногда малыши находят очистки, из которых получается прекрасный суп, иногда какую-нибудь рыбью голову или кишки животных. Мама может из этого сделать прекрасную еду. Ясмина глотает слюну, наполнившую рот. «Но сегодня, наверное, уже ничего не съедим, – грустно думает она, потому что мама уже пару дней не встает с кровати». Что же будет, если она умрет? Что будет с ними? Молодая женщина, находится за тысячи километров от родной деревеньки в штате Гуджарат. Ясмина словно наяву видит сон, хмурит свой гладкий лоб, и уголки губ ее опускаются. Снова она маленькая испуганная девочка…

– Иди к матери и помоги ей!

Она вдруг чувствует на своем худом плече сильный щипок.

– Я уже больше за акушерку платить не буду! – говорит отец с ненавистью в глазах. – Выброшенные деньги!

– Но я не знаю как! Я не умею! – пробует защититься Ясмина.

– Нура, пойдешь? Позаботишься?

– Ну, конечно, папочка! – соглашается сестра, гордо выпирая худую грудь.

– У тебя, по крайней мере, есть характер!

Мужчина терпимо относится только к средней дочери, которую в других условиях можно было бы назвать его любимицей. Но тут, в бедных индусских трущобах это вряд ли дает ей шанс выжить.

– Рабия, со мной! – резко обращается он к младшей, вообще на нее не глядя. – Может, наконец-то на что-нибудь сгодишься.

Он хватает ее за маленькую ручку и тянет за собой.

Стоящие на пороге две худышки в грязных потертых платьях неуверенно осматриваются и видят, как их отец неожиданно нежно что-то шепчет их сестре на ухо, потом берет ее на руки, чего никогда не бывало, и удаляется от дома. Еще минуту они видят, как те вместе садятся в красную запыленную двуколку. Малышка с улыбкой машет им на прощанье.

Они входят в барак, который состоит из одной комнаты с брошенными на землю грязными матрасами. Пара горшков под стеной, где также расположено небольшое, холодное сейчас кострище. Вместо стола у них циновка неизвестно какого цвета, потому что остатки еды и приносимая на босых ногах грязь въелись в нее и покрыли толстым слоем. Из глубины помещения доносится тихий стон. Дочери бросаются на помощь к матери, но вообще не имеют понятия, что нужно делать.

– Пить! – слышат они тихий шепот.

Когда женщина вытягивает болезненно худую руку из-под толстого пледа, оттуда распространяется смрад гнили. Девочки пятятся, стараясь от этого страшного смрада убежать.

– Мама, что тебе? – не выдерживает Ясмина.

– Что-то я не могу родить этого ребенка, – признается женщина, глотая несколько капель желтой воды из металлической кружки.

– Папа пошел за акушеркой, – уверяет Нура, а глаза ее полны слез. – Сейчас с ней вернется.

– Не думаю, мои любимые. Послушайте! – она хочет дать им последние советы. – Вы должны рассчитывать только на себя.

Она старается поднять голову, но та падает безвольно на подушки.

– Не знаю, не лучше ли было бы вам жить на улице. Нужно уехать в большой город. Может, даже в Ананд. Здесь вас ждет гибель…

Она замолкает, дышит с трудом, закрывает глаза и выглядит так, словно потеряла сознание. Беспомощные девочки сидят вдвоем тихонько, как зайцы, у ее подстилки. Они не чувствуют течения времени, только все больший ужас и голод.

– И что же вы сделали за это время? – отец открывает дверь из жести, заливая темный барак снопом света. – Как вы о матери заботитесь?!

Он кричит, хватая каждую за спутанные, склеившиеся от грязи волосы, и отбрасывает за себя, как мусор.

– Даже на это не способны!

Он замахивается ногой, стараясь им дать пинка, но девочки быстрее выбегают наружу. Они слышат еще проклятия и хрип мужчины, который поминутно сплевывает зеленую мокроту, скопившуюся в его легких.

– Госпожа акушерка! Госпожа акушерка пришла! – просто пищат от радости дети, натолкнувшись на толстую, одетую в традиционную одежду женщину.

– Я же говорила, что папа не даст маме умереть?! – сообщает Нура довольно.

– Где Рабия, наша сестричка?

Ясмина хватает женщину за полы жесткого сари и нетерпеливо тянет, желая обратить ее внимание на свои слова. Та, однако, вместо ответа пожимает плечами и пренебрежительно машет рукой. Она отряхивает одежду и гордо входит в смердящий барак.

– Папа, где Рабия? – спрашивает старшая сестра со страхом в голосе. – Ведь она никогда одна никуда не ходила.

У девочки от беспокойства дрожит сердце, ее охватывает плохое предчувствие.

– Кто-то же должен работать за услуги акушерки, – бешеный отец, о чудо, отвечает. – Если ваша мать не может сама родить, это уж она виновата…

Он замолкает – и так много сказал, – поворачивается спиной и уходит из своего дома на свалке.

Ясмина чувствует огромную жалость: она уже знает, что сестры больше никогда не увидит.

Через пять лет после того случая во дворце принцессы в Вади-Ханифа по-прежнему ее сердце разрывается от боли. Одна большая слеза стекает из уголка глаза, и спящая девушка вытирает ее автоматически. Она тяжело вздыхает.

– Идите-ка сюда!

Через пару длящихся, как вечность, часов девочки слышат крик акушерки, доносящийся из глубины дома и в беспокойстве врываются в барак.

– Вы должны вынести это далеко.

Акушерка вручает Нуре маленький сверток из грязного порванного и окровавленного полотенца, а та с испугом принимает пакет, неуверенно глядя на сестру.

– В конце концов, можете даже выбросить за домом, ведь вокруг вас свалка, – говорит она с презрением. – Ну, шевелитесь!

Она кричит, потому что соплячки замерли и не в состоянии сделать и шага.

– Я это возьму.

Ясмина выручает младшую сестру, смотрит в заплаканные глаза матери, находящейся в полусознательном состоянии, и идет вперед.

Нура идет за ней шаг в шаг. Ловко и искусно взбираются они узкой протоптанной дорожкой за домом, чтобы все же не оставить это «что-то» слишком близко от места, где они живут.

– Ой! Ах! – разом кричат они, потому что, когда уже находят достаточно глубокое место среди сгнившего, смердящего мусора и собираются бросить в него сверток, пакет начинает шевелиться. Ясмина дрожит и держит его в вытянутых руках.

– Что делать? – спрашивает она младшую сестру.

– Я не знаю! – выкрикивает та и смотрит на грязную тряпку вытаращенными от ужаса глазами.

– Подожди, посмотрим, что там.

Ясмина не столько из любопытства, сколько для того, чтобы убедиться и подтвердить свои опасения, кладет узелок на землю и осторожно отворачивает край тряпки.

– Я не хочу знать! Оставь это, оставь!

Нура машет руками, но уже слишком поздно.

Перед их глазами – маленький человечек, еще весь вымазанный кровью и покрытый слизью, но – о чудо! – живой. Новорожденный ребенок кривит рожицу и тихонько попискивает.

– Это девочка, – шепчет Ясмина.

– Но она ведь еще живая!

Нура стоит за сестрой и от ужаса писает под себя. Моча стекает по ее худым ногам и разбрызгивается на грязной, покрытой отбросами земле.

– Может, кто-нибудь бы ее взял? – спрашивает она глупо, хотя не раз и не два слышала скандалы между родителями, когда отец проклинал мать за то, что та производит на свет одних девочек. Неоднократно даже ее за это бил. Но дочери до сих пор никогда не были посвящены в подробности. Как избавлялись от ребенка, их вообще это не интересовало. Сейчас это бремя легло на их молодые худые плечи, и они не в состоянии с ним справиться.

– Ты сдурела!

Ясмина не представляет, как они будут ходить от дома к дому, предлагая ребенка таким же, как они, убогим соседям.

– Хочешь отправиться в тюрьму?! – пугает она сестру еще сильнее.

– Но ведь…

Нура растеряна.

– Думаешь, что тех папа тоже здесь выбросил? Это значит, что мы, девочки, ничего не стоим, потому что он ведь все может продать! – приходит она к единственно правильному выводу.

– Сколько наших сестер здесь лежит? – задает себе вопрос старшая и более умная Ясмина. – Хорошо, время возвращаться, потому что иначе он сдерет с нас шкуру.

Она плотно заворачивает в грязную тряпку новорожденную, которая вертится все сильнее, в конце закрывает ей лицо и с размаху бросает узелок в ближайшее углубление, полное окаменевшего дерьма и гниющих отходов. Она вся просто содрогается от силы этого размаха, который становится окончательным приговором для ее новорожденной сестры.

Сегодня в Эр-Рияде, как и тогда, она свивается в клубок, хватаясь обеими руками за живот. Во сне она переворачивается на бок и лежит в позе эмбриона, закрывая ладонями свое красивое грустное лицо. Кошмар исчез, но все ее воображение занимает картина большой, как город, свалки. «Рабия! – кричит она мысленно. – Рабия! Где ты?!»

– Рабия! Сестричка! – шепчет она, а потом падает в темноту. Саудовское солнце бросает все более длинные тени на нее.

– Habibti[64].

Молодой индус наклоняется над спящей девушкой.

– Habibti, Ясмина.

Он осторожно дотрагивается до ее мокрой от слез щеки.

– Что-то плохое тебе приснилось, – шепчет он ей на ухо.

– Ох, снова то же самое.

Женщина медленно садится и оглядывается.

– Когда я забуду о моем проклятом прошлом?

– Невозможно стереть его из памяти, но ты должна его просто принять, – тепло говорит мужчина. – Это уже было, прошло и не вернется. Сейчас у тебя другая, счастливая жизнь.

– Я должна тебе что-то рассказать, но не знаю, обрадуешься ли ты…

– Сюрприз? – реагирует он, как маленький мальчик, а его глаза блестят от радости. – У меня тоже для тебя есть один. Иди за мной.

Он берет девушку за руку и осторожно тянет за собой, а с ее лица мгновенно улетучивается вся грусть и тоска.

– Куда ты меня ведешь? Я не могу сюда входить, так принцесса говорила. Я – для ее сада и павильона с орхидеями. Амир!

Ясмина упирается, но не слишком решительно.

– Когда ты ее здесь в последний раз видела? Наверное, с год тому назад, – сам же и отвечает он. – Мы должны быть страшно невезучими, чтобы она именно сегодня здесь появилась.

Он озорно смеется и в подкрепление своих слов шутливо строит глазки.

– Ой-ой! Я не… я боюсь!

Молодая женщина замирает на пороге спальни как вкопанная.

– Боже мой, как здесь красиво! – вскрикивает она, сбрасывая шлепанцы, входит на цыпочках.

– Что за место! А она здесь даже не живет! Не могу этого понять.

Она, как загипнотизированная, смотрит на большое ложе из красного дерева, накрытое пушистым, толщиной в ладонь, пледом и на красивую тяжелую старинную мебель. Удивляет каждая деталь и украшение. Наконец она переводит взгляд на огромную хрустальную люстру до пола и от удивления даже открывает рот.

– Это я все это серебро так начистил.

Амир берет в руку тяжелый серебряный подсвечник на одной ножке, стоящий на комоде и еще полирует его рукавом.

– Никто этого сто лет не делал, все было черное и позеленевшее, а сейчас посмотри.

Он подсовывает девушке канделябр почти под нос.

– Можешь в него смотреться!

Ясмина хохочет, видя в отражении свое искаженное лицо.

– Правда, ты прекрасно делаешь свою работу, – хвалит она своего любовника, глядя на него с обожанием.

– А какой у тебя для меня сюрприз? – спрашивает она, вспоминая о его обещании.

– Ты первая рассказывай.

Юноша с благоговением отставляет серебро, берет свою избранницу за руку и осторожно подталкивает к шикарному ложу.

– Нет, ты первый, – весело препирается она, прижимаясь к нему и смеясь. Они точно забыли, что находятся не у себя дома.

– Хорошо.

Амир уступает, отодвигается от избранницы и вынимает из кармана шароваров маленькую коробочку.

– Ты знаешь, что я тебя люблю сверх всякой меры, ты не можешь себе даже представить как, – признается он, а горло его сжимается от душевного порыва.

– Ты мой самый дорогой человек!

Ясмина гладит его лоб, а потом проводит кончиками пальцев по виску, осторожно берет его за подбородок и притягивает его лицо к своему.

– Я тоже тебя люблю, habibi[65], – шепчет она страстно.

– Значит, ты мне не откажешь и станешь моей женой? – он прижимает женщину к себе и сцеловывает слезы счастья с ее щек.

– Какой красивый!

Ясмина поворачивается спиной и протягивает руку, чтобы любимый мог надеть на палец перстенек.

– Нам хорошо друг с другом, поэтому и перстенек драгоценный, – говорит мужчина с гордостью, поворачиваясь на живот и упирая подбородок на скрещенные ладони.

– Но эта вещица блестит и смотрится ценной только на твоем красивом пальчике, – говорит он своей избраннице комплименты.

– У меня для тебя тоже есть сюрприз, только я не знаю, доставит ли он тебе радость, – решает она наконец признаться, что лежит у нее на сердце.

– Говори без опасений, – подзадоривает он ее, глядя на красивое лицо, как на икону.

– Я беременна, – шепчет она на одном дыхании и от стыда закрывает лицо рукой. – Я беременна, – повторяет она испуганно.

– Любимая, это же чудесно!

Амир открывает ее прекрасное личико и видит слезы в ее блестящих глазах.

– Почему меня это известие не должно радовать? Как ты можешь так думать? – возмущается он. – Мы вместе, любим друг друга, у нашего ребенка жизнь будет лучше, чем у нас. Мы обеспечим ему светлое будущее! Смотри, в какой прекрасной стране мы живем! В какой богатой! Нам удалось найти работу у богатой и доброй принцессы, – восхищается он такой судьбой. – Все складывается идеально, а будет еще лучше.

– Обещаешь?

– Обещаю, моя дорогая.

– А если я ношу под сердцем девочку?

С беспокойством спрашивает женщина, с детства подвергавшаяся жестокой дискриминации.

– Ну и что? Я буду еще больше ее любить, чем мальчика, – счастливый юноша объясняет ей терпеливо.

– Как это? Почему?

Ясмина обхватывает ладонями его голову, притягивает к себе и смотрит в глаза.

– Потому что она наверняка будет похожа на тебя, – признается влюбленный. – Будет красивая, как орхидея, и необычная, как цветы из волшебных садов Семирамиды, – говорит он, как поэт.

– Как же милосерден Бог, который дал мне такое невыразимое счастье!

Индуска радостно вскрикивает, но через минуту хмурится и прислушивается, потому что ей кажется, что она слышит тихие шаги. Наклоняющийся над ней Амир заслоняет ей обзор, а может, и весь мир.

– Ах вы сучьи дети! Вы дерьмо верблюда! – вдруг слышат они вопли уже над своими головами. – Одни устраивают гриль на мраморе, другие водят шашни в моей спальне!

Амир не успевает повернуться. Просто не хватило времени. Ламия в спортивном костюме и мягких кроссовках подбегает к кровати. От бешенства ее лицо выглядит страшным, черные глаза пылают. Спутанные волосы спадают на лоб и шею. На бегу она хватает первую вещь, которая попадается под руку. Это тяжелый серебряный подсвечник, стоящий на комоде из красного дерева. Принцесса подскакивает к пораженной ужасом паре и бьет мужчину вначале в висок, а потом наносит удары в затылок. Кровь брызжет во все стороны, после очередного удара смешивается с раздробленной костью и вытекающим мозгом. Ясмина не делает ни малейшего движения. Лицо ее залито красной сукровицей. Кажется, она перестала дышать. Она как красивое мраморное изваяние, выражающее только изумление и ужас.

– Ты индусская сука! – теперь Ламия направляет на нее безумный взгляд. – Ты проститутка!

Она замахивается, но Ясмина, благодаря гибкости, в последнюю секунду пробуждается от оцепенения. Она выскальзывает из-под безвольного, придавливающего ее трупа любимого, переворачивается на живот и сползает по гладкому пушистому пледу. Она падает на пол, скользкий от темной, сворачивающейся уже крови. Мгновенно вскакивает и проворно бросается к по-прежнему открытой двери. Ее босые ноги шлепают по мраморным плитам, шелковое сари развевается на бегу.

– Ты думаешь, что от меня смоешься, лентяйка?!

Княгиня не унимается и бежит за виновницей.

– Я с тобой расправлюсь! Но не окончательно, о нет! Сцапаю тебя и отдам в руки правосудия! Пусть суд исполнит приговор! Пусть тебе отрубят голову! Хорош наш шариат!

Она смеется как сумасшедшая, но замедляет шаги, опускает подсвечник и останавливается. В длинном пустом коридоре эхом раздаются быстрые шлепки подошв испуганной Ясмины. Ламии кажется, словно она слышит учащенное дыхание убегающей. Только мелькает на повороте ее длинная юбка цвета спелого лимона и развивающаяся шаль. В изнеможении принцесса садится на прохладный пол и опирается о ровную холодную стену. Ее лицо как маска, а в голове проносится одна мысль. Она подтягивает колени к подбородку, обнимает их руками и кладет на них голову. В висках по-прежнему пульсирует кипящая кровь. Когда после истечения неизвестно какого времени она делает первое движение, холл уже покрывает полумрак. Ламия не чувствует ни рук, ни ног и с трудом поднимается с пола. Прихрамывая, она доходит до спальни. На большой кровати труп молодого индуса. Его белые шаровары окрасились в районе промежности в желтый (скорее всего, после последнего физиологического процесса), а туника – в бордовый. Из черепа точат обломки костей. Осталась неповрежденной только та сторона лица, на которой жертва лежит. Княгиня падает рядом с холодным уже трупом и смотрит мужчине в широко открытый замутненный глаз.

– Захотелось тебе сношаться в княжеском дворце, вот и получил, – говорит она мертвому.

– А сейчас только у меня проблемы, – сипит она со злостью. – Но, пожалуй, небольшие.

Принцесса слегка улыбается одной половиной рта.

– Сейчас кто-нибудь их за меня решит – и все дела.

Постепенно она приходит в себя, и на лицо возвращается румянец.

– Рам, нужно кое-что сделать в моей резиденции в Вади-Ханифа, – говорит она в трубку, поворачиваясь спиной к телу и отодвигаясь от кровавых пятен.

– Что прикажете? – спрашивает услужливо слуга-таец.

– Если ты не хочешь поднять свою худую задницу, то я обращусь с этим к кому-нибудь другому! – бесится принцесса по любому поводу.

– Ну что вы, госпожа! – слышит она молниеносный ответ, полный подобострастия и заинтересованности.

– Хочу немедленно тебя здесь видеть! Бегом! Слышал?

– Спрашиваю, что нужно сделать только потому, что хочу подготовиться, – объясняет мужчина.

– Возьми еще кого-нибудь в помощь, так как нужно будет перенести кое-что тяжелое, может, выкопать яму… – понижает она голос, не зная, как осторожно описать задание.

– Хорошо, госпожа. Я приеду на пикапе с двумя пакистанцами. Привезу какой-нибудь инструмент вроде лопаты…

– Поспеши, черт возьми, а не устраивай здесь со мной беседы! – нервничая, она кладет трубку.

Ламия старается взять себя в руки. «Мне не из-за чего так нервничать, это в конце концов только обычный индус, и в придачу на моем спонсоринге[66]. И не такие вещи случались в саудовских домах, – шутит она о местных нравах. – Парень родом с какой-то, точнее не могу сказать, свалки в Индии. Кто же о таком мусоре спросит, кто о нем вспомнит?» Она глубоко вздыхает, но тут же кривится, потому что сладкий запах крови раздражает ее ноздри. «А та зараза? Пока она добежит до города, с ней расправятся дикие собаки, которые считают своим домом мое вади[67], – успокаивает она себя. – К черту этих грешных любовников! К черту глупое беспокойство!» Она поворачивается спиной к трупу, заворачивается в мягкий плед и словно впадает в дрему – так ее сегодняшний день измучил.

– Светлейшая госпожа… – тихий голос доносится до ее сознания, как с того света. – Светлейшая госпожа… Ламия!

Принцесса вскакивает с кровати.

– Что ты вытворяешь! – кричит она и сразу поднимает руку на худого, но крепкого тайца.

– Я отослал помощников, а то потом придется их убирать. У меня с ними было бы больше хлопот, чем помощи, – объясняет Рам, быстро хватая свою хозяйку за запястье. Он притягивает ее к себе и смотрит ей выразительно в глаза.

– А какие-такие хлопоты? О чем ты говоришь? Попробовал бы кто-нибудь из них не держать язык за зубами! – угрожает она.

– Представь себе, что они тоже люди и могли бы из любопытства что-нибудь кому-нибудь сболтнуть… – выразительно произносит он, поднимая при этом брови.

– Или прикинули бы и пошли с этим просто к твоему двоюродному брату, – бьет он в уязвимое место.

– Ну, хорошо, хорошо! Ты прав, – признает принцесса, пробуя освободить руку.

«Интересно, что ты, дерьмо, хочешь получить?» В ее жестокое сердце вкрадывается страх, но она смотрит на красивое лицо азиата, и уже точно знает, чего тот захочет.

– Отпустишь меня или так и будешь держать? – спрашивает она уже более благосклонно, вдруг отдавая себе отчет, что ситуация вообще не так хороша, как ей казалось раньше. В эту минуту она полностью зависит от своего работника. – Нужно как можно быстрее приняться за работу.

Она старается отодвинуть момент неизбежной расплаты.

– А куда нам спешить? – таец немного ослабил давление, но берет ее за другую руку. Он делает небольшой шаг к кровати, осторожно подталкивая женщину в этом направлении. Потом еще шажок и еще. У Ламии нет другого выхода – она должна уступить.

– Нужно спешить, парень уже стынет, – старается она все же выбраться из тупиковой ситуации и переключить внимание Рама на задание, которое его ждет.

– Он уже давно холодный.

Мужчина сладострастно смеется и уже более решительно толкает принцессу на большое ложе. Она чувствует его возбуждение через свободные брюки, сидящие у него на бедрах.

Они падают тут же около трупа молодого индуса, но, как видно, азиату это не мешает. Ему ничего не мешает, даже холодное отношение благородной принцессы и ее ледяной тупой взгляд. Женщина изо всей силы стискивает губы и сдерживает дыхание.

«Какой противный тип! – думает она. – Я тоже ему отплачу подобным, но, к сожалению, не сегодня. Сейчас он должен избавить меня от хлопот, но я уж найду способ, чтобы сбить с него спесь. Что он себе воображает?!»

Но ее возмущение ничего не меняет. Любовник решительно намерен получить зарплату. Прижимая принцессу к матрасу, он кладет ногу поперек ее худых ног, срывает с нее спортивную блузку, а затем – эластичный бюстгальтер и со звериным желанием смотрит на ее большую упругую грудь. Потом, чувствуя пассивность женщины, всовывает руку в облегающие ее красивую фигуру шорты. Он замечает, что на ней нет трусов, что еще больше его раззадоривает. У него шумит в голове, а в висках стучит пульс.

– Ты кажешься такой холодной бабой, но это не так, – шепчет он ей на ухо, сильно прикусывая мочку. – Горячая ты штучка, Ламия!

Через минуту он становится на колени между ногами женщины, хватает ее за пояс шортов и стягивает их. Принцесса остается в одних носках и «адидасах», но это не мешает мужчине достичь своей цели. Он сбрасывает свободную рубашку, расстегивает пуговицы… «А говорили, что азиаты слабы как мужчины», – проносится в голове у женщины, но вместо страха или неудовольствия она чувствует все большее возбуждение. Дыхание Ламии учащается, сердце стучит, как бешеное, а рот наполняется слюной. «Черт возьми! Чтобы до такого градуса довел меня раскосый слуга! Обычный раб!» Она не может понять заполняющих ее ощущений и из последних сил старается не показать ему своих чувств. Мужчина ложится рядом с ней, опирается на локоть, а спиной поворачивается к холодному трупу, лежащему на огромном ложе. Он смотрит в замутненные от возбуждения, черные, как уголь, глаза принцессы.

– Ты красивая, – произносит он. – И очень, очень чувственная. – Голос вязнет у него в горле. – Выкажи это хоть немного, а то иначе не узнаешь в жизни счастья, – умолкает он, дотрагиваясь мясистыми упругими губами до ее рта, который непроизвольно открывается, стараясь поймать его дыхание.

Рам накрывает мускулистым телом принцессу, берет руками ее ладони, мгновенно сплетаясь пальцами. Он исследует ее тело, как опытный охотник, заглядывая во все уголки. Мужчина внимательно смотрит ей в лицо. Он напряжен, каждый мускул дрожит в его теле, но он медлит, будто ожидая приглашения. «Почему он, черт возьми, так тянет?! Чего хочет еще?! – жаждет мысленно Ламия, чувствуя, что ее возбуждение достигает апогея. – Что за тип! Сколько времени он так может?»

Она закусывает губу, что не ускользает от внимания партнера. Рам отпускает ее вспотевшие ладони, а свои подкладывает под ее плечи. Принцесса, как дьяволица, бросается на него, хватает его голову, припадает к его устам, кусает их до крови… Ламия кричит не столько от боли, сколько от удовольствия. В экстазе она закрывает свои красивые глаза и поэтому уже не видит улыбки удовлетворения на губах любовника. Но через минуту и он поддается волне упоения, целует ее, царапает и покусывает сумасшедшую женщину, а та изгибает стройное тело дугой, дрожит от спазматических судорог.

– Не делай этого, – шепчет Ламия. – Не уходи!

Рам словно только этого и ждал. Он продолжает ласкать партнершу, успокаивая ее.

Под утро, едва дыша, залитые потом, они падают на мокрый грязный плед. Минуту отдохнув, бешеный любовник крепко обнимает Ламию, когда она уже погружается в сон.

– Может, еще попробуем по-саудовски, а? – шепчет он ей страстно в ухо, отодвигая приклеившиеся к ее лицу влажные волосы.

– А что у нас, саудовцев, таких религиозных традиционалистов, людей, ненавидящих телесные контакты и гордящихся этим, есть любимая сексуальная поза?

Заигрывает она снова с возбужденным мужчиной, осторожно гладя его…

– Просвети меня! – шутит она, фривольно улыбаясь.

– Вы делаете это известным во всем мире способом, который, говорят, самый безопасный для ваших женщин, хоть не столько с точки зрения здоровья, сколько для защиты чести и головы.

Рам иронизирует, что Ламии не очень нравится. «Ну он и безбашенный! – приходит она к выводу. – Трудно его будет поставить на место и обуздать». Но в эту минуту она не забивает себе голову, потому что любовник начинает осторожно ее ласкать. Гусиной кожей покрываются ноги и спина женщины. Она начинает царапать испорченный плед и тихо стонать. «Ах, он мерзавец! Обычный слуга!» Она учащенно дышит, чувствуя возбуждение. «Он, наверное, научился этому в каком-нибудь борделе в Бангкоке!»

Рам останавливается, садится на корточки и вытирает верхней частью ладони губы и подбородок.

– Что ты? – взвивается Ламия, вскрикивая. – Ну же!

Ее срывающийся голос уже не властный и приказывающий, он полон мольбы.

– Иди сюда, моя ты саудовская девка!

Он позволяет себе все то, о чем до сих пор мог только мечтать.

– Иди! Будешь сейчас выть от удовольствия! – хрипит он дико, а в проблесках света видны только его блестящие белые зубы и пылающие страстью раскосые глаза.

Он поворачивает принцессу спиной к себе. Мужчина еще больше возбужден ее реакцией. Окружающий мир померк в их глазах. Голова женщины повернута в сторону много часов неподвижно лежащего мертвого индуса. Лицо придавлено к пушистому покрывалу и находится не так далеко от красивого изувеченного лица жертвы. Ламия смотрит в широко открытый и затянутый мглой карий глаз. «Так вы это делали с твоей красивой любовницей? – спрашивает она мысленно у мертвого. – Не думаю, – сама себе отвечает она. – Смотри и учись. Сможешь удовлетворить так всех гурий, которые тебя уже ждут», – шутит она, как всегда, но в глубине ее жестокого сердца начинает что-то дрожать. Она сама не понимает своих чувств, так как вдруг ее охватывает страшная, невыразимая печаль.

– Извини, – шепчет она, считая, что мертвый услышит ее слова.

– Извини, – повторяет она, и слезы текут из ее черных грустных глаз.

* * *

– Марыся, Марыся, перестань уже с ума сходить!

Дорота бежит за дочерью, которая раз десятый проносится по мраморной лестнице: вверх-вниз.

– Мама! Ты всегда должна мне подрезать крылья!

Девушка бесится, но не снижает скорости.

– Хочу себе обустроить уголок до начала учебы. Разве не нужно? Хамид согласен, а ты мучишь?

– Матерь Божья! Я тебя мучу? Почему ты хочешь делать это все сама? На кой черт у тебя столько прислуги?

– Ну, конечно! Меня уже это замучило. Еще немного и будут мне зад подтирать! Я чувствую себя беспомощной. Я хочу что-то сделать сама!

– Ну, так и делай, но не носи эти тяжести! – обеспокоенная, она хватает коробку, которую худенькая дочь пытается нести сама. Неужели ты не можешь себе обустроить какое-нибудь место в этом большом доме без просверливания стен и выбрасывания мебели? Ведь эти комнаты чудесно обставлены.

– Мы с Хамидом решили ликвидировать эту семейную святыню, – Марыся присаживается на стул, держась за поясницу.

– Вы с Хамидом или ты? – улыбается Дорота себе под нос, спрашивая с иронией и радуясь, что у ее доченьки такой добрый муж, хоть и араб.

– Уф, с тобой невозможно разговаривать! – злится дочь и хочет встать.

– Хорошо, хорошо, не вмешиваюсь. Но что тебя здесь не устраивает?

– Не устраивает не только меня, но и Хамида. Бессмысленно делать в доме часовни! Хватит! Мать и Амира умерли почти десять лет тому назад. Время оживить эти места. Нельзя оставлять все так, словно они с минуты на минуту вернутся. Нужно сменить декор, и сразу же дом будет смотреться по-другому, оживет. Комнату Амиры я переделаю в мой кабинетик, а матери – в гостиную. Сейчас маленькая Надя с нянькой заняли часть дома для гостей, и нам не хватает запасной спальни. Мы уже заказали новую мебель, покрытие, занавески и шторы, но до того, как сюда войдет бригада рабочих, я должна запаковать и сохранить реликвии прошлого. Позже выставим эти памятки в стеклянной витрине или на этажерке, нет смысла дольше их скрывать. Послушай, я такие фотографии нашла, а рамки, пожалуй, стоят, как самые дорогие украшения! Представь себе! Они инкрустированы благородными камнями и перламутром! Просто красота!

– Покажи, покажи! – живо реагирует мать.

– Я как раз их пакую, позже буду расставлять. Не прибавляй мне работы! Я это должна сделать осторожно и аккуратно, заворачивая все в целлофан с пупырышками. Это исторические памятки. Саудовская Аравия изменяется так быстро, что рассматриваешь фотографии пятидесятилетней давности или даже тридцатилетней, и создается впечатление, словно они сделаны века тому назад. Что-то неимоверное!

– Марысенька, давай посмотрим хотя бы одну или две, – просит Дорота, делая забавную гримасу. – Так… В качестве перерыва, а? Давай же, любимая, а то я от любопытства умру! – признается она. – Не найдем ли мы на какой-то их фотографий твоего мужа с дядюшкой, Усамой бен Ладеном? – подшучивает она.

– Эй! Только не нервируй меня! Нельзя его критиковать! Когда Хамид с ним общался, все хотели целовать саудовского миллионера в задницу, потому что он выступал против коммунизма. А после ополчились на него и приказали распустить сотни вооруженных до зубов моджахедов и тем самым надели себе на шею петлю. Если речь идет о судьбе мира, то нужно принимать обдуманное решение. Я уже это говорила американскому послу и, наверное, я ему не понравилась.

– Ну, ты стала умная и бойкая на язык.

Мать с гордостью смотрит на красноречивую дочь. – А может, вместо медицинского ты пошла бы на юридический? С твоим острым язычком ты сделала бы карьеру.

– Ой, мама, мама.

Марыся с румянцем на лице, довольная комплиментами, прижимается к любимой матери. «Как же я счастлива, – думает она, закрывая глаза. – Спасибо Богу, что все так хорошо складывается. Может, я уже испила до дна мою чашу горечи? И хватит? Мама, наверное, тоже, и с лихвой», – улыбается она. – Одну самую красивую фотографию я положила сверху, чтобы ни бумага, ни рамка не повредились, – наконец поддается она на уговоры.

Она разрезает коричневый скотч и вытягивает из большой коробки фотографию в большой тяжелой раме. Снимок пожелтел от старости, а может, сделан с применением сепии? На нем – классическая арабская молодая пара. Красивая девушка, с ног до головы обвитая длинным отрезом ткани в цветочек, который спереди до пояса укрыт изысканными золотыми украшениями. Волосы у нее только частично прикрыты розовой шалью, наверняка чтобы открыть тяжелые и мастерски сделанные серьги. Она скромно улыбается, показывая ровные зубы и с теплом глядя в объектив. Мужчина одет в традиционную йеменскую белую тобу. Поверх этого – темный пиджак. На красивом, украшенном камнями поясе – большая джамбия[68]. Голову он обмотал цветным платком в клеточку. Он невероятно красив и больше напоминает американского героя-любовника, чем араба.

– Вот это пижон! – у Дороты даже глаза заблестели. – Выглядит как Кларк Гейбл!

– Мама Хамида тоже ничего.

Марыся улыбается, развеселенная ее реакцией.

– Поэтому у меня тоже привлекательный, сексуальный муж.

– Ты должна это поставить на видном месте в гостиной! Обязательно! Такая реликвия!

– Как раз сейчас иду в магазинчик, потому что нет времени заниматься декором. Уже сегодня я должна освободить комнату: завтра с самого утра привезут новую мебель.

– Постой, постой, меня от твоей болтовни что-то перемкнуло.

Дорота хватает дочь за руку.

– Ты переворачиваешь вверх дном только комнату Амиры, переделывая ее под свой безнадежно современный вкус, да? Или я ошибаюсь? Ты употребила множественное число? Ком-на-ты?! – произносит по слогам она.

– Ага! – отвечает Марыся с кислой миной, так как предчувствует критику.

– Совсем с ума сошла?! Что ты собираешься сделать с этой прекрасной мебелью в постколониальном стиле из комнаты матери?! – выкрикивает она и бросается бегом к соседней двери.

– Желающие ее купить просто убиваются из-за нее, – обыденно признает дочка.

– Что?! Кто?! Где?! Продашь саудовцам?! Что за расточительность! Что за глупость! – кричит она как сумасшедшая.

– Объявление вместе со снимками я разослала всем полякам в Эр-Рияде. Кинга разослала их по посольской почте месяц тому назад. А я поместила еще предложение на портале экспатриантов.

– Так прочему я об этом ничего не знаю? – в бешенстве мать поджимает губы и фыркает.

– А почему ты не открываешь свою почту? – отвечает вопросом на вопрос Марыся.

– Ты не могла мне просто сказать? Болтаешь о всяких глупостях, а о важных вещах ни слова?! Такая ты дочь!

– Откуда же я могла знать, что ты этим заинтересуешься? Мама! У вас красиво обустроенный дом в Польше! Зачем тебе такое старье? Они воняют, а в древесине полно короедов. Все сыплется и разваливается!

– Ты глупая курица!

Дорота подходит к большой кровати с балдахином, нежно касается ее резных овальных опор, гладит изголовье. Наконец она тяжело садится на софу, которая вместе с двумя стульями на гнутых ножках и небольшим столиком составляют изысканный стильный комплект.

– Ну ты даешь! – она опускает голову, и кажется, что на нее обрушились сто несчастий. – Я всегда мечтала о такой спальне… по крайней мере, кровати… а здесь столько всего…

Слезы текут у нее из глаз.

– Сейчас уже ни за какие деньги такого не купишь. Я пыталась купить в Бахрейне, но вернулась с пустыми руками.

Она шмыгает носом. Марыся столбенеет от такой реакции. «Как она может расстраиваться по поводу мебели?» – удивляется она, но сердце у нее стучит, и ее охватывает грусть, оттого что невольно огорчила мать.

– Не договорились мы, мамуль.

Она подсаживается к матери.

– Извини.

Марыся нежно обнимает мать. «Это, наверное, из-за менопаузы, – поясняет она себе, но ей страшно досадно. – Я должна как-то выкрутиться, – решает она. – Мне все равно, что покупатель подумает! Если это так важно для моей мамы, то мне безразлично, что подумает чужой человек. Ведь она бы для меня звезду с неба достала! А я не могу исполнить ее мечту, потому что руководствуюсь какими-то глупыми угрызениями совести?!»

Она отходит в сторону и шепчет в мобильный телефон:

– Хамид, ты у того парня, который хочет купить нашу спальню, уже взял какой-нибудь задаток? – быстро спрашивает она.

– Ну, у тебя и чутье! – смеется муж беззаботно. – Сейчас сидит у меня в бюро американец с толстым конвертом, набитым зелеными долларами. Говорил тебе, что это антиквариат и стоит целое состояние.

– Подожди, подожди! – почти кричит Марыся. – Оказалось, что есть одна особа, для которой такой гарнитур – это мечта всей ее жизни. Если она не будет его иметь, наверное, выплачет все глаза.

– Любимая, так нельзя! Я слово дал… Kalima bil kalima[69]…

– Мне все равно! Мама у меня тут расстраивается и сопливит, как ребенок. Оказалось, что она давно стремилась такую рухлядь купить…

– Почему вы не договорились раньше?! – прерывает ее Хамид, нервничая. – Вы видитесь каждый день! О чем же вы разговариваете?

– В последнее время о воспитании детей. Что делать, если режутся зубки, какой суп готовить, чтобы Надя быстрее росла и была крепче. Ах, чуть не забыла! Еще о том, как ребенок должен какать. – Марыся посмеивается. – О Саудовской Аравии, об Эр-Рияде, сплетничаем о поляках, о посольстве, о парнях… – она понижает голос и тихо хихикает, потому что знает, она должна как-то уломать мужа, ведь для него нарушить данное слово – это большое вероломство.

– Мириам, Мириам… – слышит она в его голосе нежность и знает, что и на этот раз ее партнер по жизни сделает то, о чем она просит.

– Дорогой Йоган, – Хамид с кислой миной обращается к толстому покупателю. Моя жена передумала…

– Как же так! – нервничает иностранец. – А говорят, что если арабы договариваются о деле и дают слово, то можно на них положиться!

Он злится.

– Во всех областях вы безответственные подлецы! – оскорбляет он саудовца, который воспринимает его слова с покорностью.

– Я вам это возмещу, – пробует компенсировать Хамид несостоявшуюся сделку.

– Можешь меня в мою толстую задницу поцеловать! Что я скажу жене?!

Грубиян попросту обычный хам и мужлан.

– Купите ей другой подарок, и она наверняка вас простит. Таковы женщины…

Хамид вытягивает из кошелька стопку банкнот большого номинала.

– Подарите ей какое-нибудь золотое колье, это ее растрогает. Мне, в самом деле, очень жаль, но у меня тоже жена, и в придачу арабка. Вы слыхали о наших женщинах? – спрашивает он шутливо.

Уже немного успокоенный парень только громко сопит.

– Они только на вид кроткие, а дома за высоким забором держат нас под каблуком. Даже иногда в морду дают… – понижает он голос, а оторопевший американец хохочет от неожиданных слов.

– Я должен был вам заплатить, а вместо этого выхожу с большой суммой, – смущается он все же, но его глаза не мечут молний. В них можно даже прочитать уважение к Хамиду.

– Прошу мне верить, я очень плохо себя чувствую от того, что нарушил данное слово, – поясняет саудовец. – Но когда вы возьмете в виде компенсации от меня презент, мне будет немного легче.

– Ну хорошо, если вы меня просите…

Иностранец торопится, не желая, чтобы щедрый араб передумал.

– А в следующий раз вы все согласуете с женой пораньше, окей? – в конце в ответе покупателя слышна даже симпатия.

– Мириам, из-за тебя я не сдержал данного обещания, а это у меня впервые в жизни, – признается он жене не очень радостным тоном. – Ты должна будешь меня как-то отблагодарить, но я взяток не беру, – шутит он в конце.

– Ты самый прекрасный, самый любимый, чудеснейший парень на земле! – Марыся засыпает мужа комплиментами.

– Мамуль, мебель твоя! – выкрикивает она и бросается Дороте в объятия. – Ты счастлива?!

– Доченька! Не могу в это поверить!

Теперь, вместо того чтобы радоваться и смеяться, Дорота снова начинает плакать. «Ох уж эта менопауза! – Марыся резюмирует поведение матери. – А слезы, кажется, заразны». Марыся и сама ревет. Наконец мама с дочерью берутся за руки и исполняют бешеный победный танец.

* * *

– Хамид, – шепчет Марыся.

Раннее утро. Она в кровати и от боли не может даже пошевелиться.

– Хамид, помоги! – говорит она громче, потому что слышит ровное дыхание по-прежнему спящего мужа.

– Что такое?!

Он вскакивает, включает свет и с беспокойством смотрит на жену.

– Не могу двинуться. У меня что-то со спиной, болит, как никогда в жизни.

– А Дорота говорила, чтобы не таскала тяжестей! – вместо того чтобы успокоить, он укоряет ее в безрассудном поведении. – У тебя мало прислуги?

– Перестань повторять слова мамы. – У Марыси собираются в глазах слезы. – Еще будешь меня попрекать?

– Нет, нет! Извини! Но как я могу тебе помочь? – говорит он. – Поедем в больницу, – предлагает он единственно умное решение. – Я не врач и не имею понятия, что делать.

– Но я не в состоянии подняться.

Женщина стонет, стараясь повернуться на бок, но ей это не удается. Она мгновенно принимает прежнюю позу. Вся дрожит, как будто ток ее пронизывает.

– Wallahi! Что делать?! Что делать?! Может, я позвоню Дороте? Она наверняка что-нибудь придумает! – хватается Хамид за соломинку.

– Только не маме!

Нервничая, Марыся медленно поднимается, опираясь на локоть, но через минуту падает и плачет от боли.

– Она, прежде чем помочь, будет с удовлетворением травить меня, что была права. Потом, конечно, впадет в панику.

– Сейчас уже речь не о том, кто прав, а о том, чтобы тебе стало легче, любимая.

Мужчина тянется к телефону.

– Подожди, подожди! – страдая, она хватает его за руку. – Что-то припоминаю.

– Как его звали? – Хамид ищет номер в своем телефоне.

– Русский, украинец или поляк?

Супруги думают об одном и том же человеке, и им уже легче, так как они видят приближающееся избавление.

– Черт возьми, не помню!

– Я тоже. У него было такое интернациональное имя, только произносил он его как-то странно.

Марыся морщит лоб, но боль охватила все ее тело, и мозг не работает на привычных оборотах.

– Есть! – Хамид с гордостью поднимает руку. – Я умно записал: «Доктор по позвонкам». Вот!

Довольная Марыся слегка похлопывает его по колену.

– Сейчас не слишком поздно? Или скорее слишком рано?

Она смотрит на будильник на тумбочке.

– Черт! Только четыре утра!

– Это Саудовская Аравия, уже прошла первая молитва, значит, можно звонить, – улыбается немного расслабившийся Хамид.

– А кроме того, он доктор, у него дежурство двадцать четыре часа в сутки. Прежде чем окончательно выбирать эту профессию, подумай об этом.

Он выразительно поднимает брови.

– Здравствуйте, доктор, – говорит он в трубку, ловко избегая произносить забытое имя. Это Хамид, Хамид бен Ладен. У меня небольшие проблемы с женой. Нет, не супружеские.

Он смеется, с облегчением вздыхая и радуясь чувству юмора собеседника. Он убедился, что имеет дело с настоящим медиком.

– Спасибо тебе большое. Буду тебе очень благодарен.

– И что? – спрашивает Марыся.

– Будет здесь через пятнадцать минут. Ты не должна двигаться. А зовут его Григорий. Уф!

Хамид встает и быстро направляется в ванную, потом в гардеробную.

– Хорошо все же, что мы тогда поехали в тот парк Тумама. Аллах нас направил.

* * *

– Тебе не о чем беспокоиться, ты молодая, – утешает Марысю Григорий после десяти массажей и азиатской терапии китайскими банками и ультразвуком. – Не ты одна в таком возрасте узнала, что такое боль в спине. Ты должна теперь быть внимательной и думать. Помни, что эта болезнь любит возвращаться.

– Что за жизнь! Почему это со мной случилось?! Люди поднимают тяжести постоянно и ничего, а меня сразу схватило, – жалуется женщина.

– Слушай, чуть не забыл! – доктор открывает ящик письменного стола и с удовольствием достает оттуда свой фирменный конверт.

– Что это? Ты даешь мне взятку?

– Тебе бы хотелось! – смеется Григорий, строя забавное выражение лица.

– Так что это?

– У меня два приглашения от моей пациентки на суперскую вечеринку.

Он вручает Марысе приглашение, на котором – только информация о танцевальном вечере у бассейна и адрес.

– Кто это организует? Нет ни имени, ни фамилии – ничего, – удивляется Марыся.

– Это прием у саудовской принцессы, – таинственным шепотом сообщает доктор. – Они всегда так выглядят. Она ведь не может объявить открыто имя, чтобы это не попало в руки кого-нибудь из нравственно-религиозной полиции. А то будет приговорена. Такая конспирация.

– Ого!

– Ты была когда-нибудь во дворце?

– Нет! Разумеется, нет!

У Марыси от волнения щеки залились румянцем.

– Но это же не именно для нас. Может, она не желает видеть чужих. Она нас не знает.

– Что ты говоришь?! Там будет более сотни людей. А если я получил лишние приглашения, то могу привести с собой, кого захочу, – поясняет Григорий. – Вообще их было три. Одно взяла Грейс, одно для меня. Осталось то, которое я охотно отдам тебе и твоему мужу. Пусть он тоже увидит, как развлекается правящая каста в его собственной стране.

– Спасибо, спрошу у него, но не знаю, что на это скажет Хамид. Он в молодости немного имел дело с такими людьми и не очень хорошо вспоминает тот период, – говорит она обиняками.

– Приходите! Не давайте себя уговаривать! Будет что-то экстраординарное! – искушает парень – завсегдатай вечеринок. – И мне будет веселее. Если не хотите ехать на автомобиле с саудовскими номерами, я подъеду к вам с водителем из больницы. Будем инкогнито, – по-прежнему убеждает он, что в общем-то не нужно, так как Марыся очень хочет увидеть королевскую жизнь, и ей это необычайно интересно.

Теперь она должна мучиться, чтобы убедить мужа, но он крепкий орешек.

– Марыся, я знаю этих людей слишком хорошо. Все те же люди, поверь мне, – серьезно говорит он.

– Не обобщай! – нервничает жена. – Если нам не понравится, через пять минут можем уйти, разве нет? – применяет она последний аргумент. – Этот прием организуют на Аль-Тахасусси, до дома рукой подать.

– Не уверен… – все еще колеблется Хамид.

– Да?! Прекрасно! – женщина повышает голос. – Никуда вместе не выходим, ни с кем, кроме мамы, не видимся, живу, как типичная саудовская жена, заключенная в золотой клетке, а когда представляется такой случай…

У нее перехватывает дыхание, когда она выкрикивает свои обиды.

– Такой ты деспот?! – она почти плачет, что на мужчину действует мгновенно.

– Любимая!

– Эти свои нежные словечки можешь оставить себе. Они не подтверждаются поступками!

– Если ты так ставишь вопрос, то мы можем пойти. Не думал, что какая-то вечеринка принцессы так для тебя важна.

– Вот видишь! Потому что ты вообще меня не понимаешь!

Марысе становится обидно.

– Мы не должны идти, – наконец говорит она.

Она выглядит, как маленькая побитая собака, что по ней сразу видно.

– Я вообще уже не хочу туда идти! – вздыхает она жалобно.

– Что ты! Поедем! – Хамиду жаль жену. – Но вначале для поднятия настроения поедем покупать тебе новые, королевские одежды.

– Ух ты!

Еще всхлипывая, Марыся шутливо постукивает его кулачком по плечу. Про себя она думает, что муж к ней слишком добр. Устроила ему небольшую супружескую сцену, всыпала ему по первое число, а он в награду за такое паршивое поведение купит ей шмотки! «Боже мой, как же тебя благодарить за такого парня?! Наверное, пойду помолиться в мечеть, а может, к американцам на воскресное богослужение?» – думает она, потому что по-прежнему не знает, какой Бог ее и какому она должна произносить молитвы. «Бог един, – сама себе поясняет она. – Наверняка Ему достаточно моей благодарности и беседы. Не обращусь ни в какую веру в таком зрелом возрасте. У меня слишком большое раздвоение моего религиозного сознания». Она слегка улыбается и прижимается к удивленному переменой ее настроения Хамиду.

– Если не хочешь, то не пойдем, – шепчет она, нежно его целуя, а он думает, что с ума сойдет от перемен настроения жены.

– Нет, я хочу, даже мечтаю об этом! – взрывается смехом Хамид и ведет любимую в спальню.

* * *

Григорий подъезжает за бен Ладенами точно в назначенное время. Супруги застигнуты врасплох, потому что вместо развращенной грубой Грейс видят рядом с доктором молоденькую и красивую воспитанную девушку.

– Привет, я Магда, – она представляется по-польски, ничуть не смущаясь. – Я две недели назад приехала в Эр-Рияд из Ирландии и уже иду на пати во дворец принцессы. Вот это повезло! – смеется она задорно.

– Да, ничего не скажу, – Марысе девушка сразу приходится по душе. – Я живу здесь уже три года, и только сегодня была удостоена чести, – признается она.

– Чудесно! Жизнь прекрасна!

Молодая полька излучает радость. «Все может случиться! То попадаешь в переплет и несчастлива, а через минуту переживаешь прекраснейшие моменты своей жизни», – определяет она апофеоз земного существования.

– А что ты здесь делаешь? – интересуется саудовка.

– Я медсестра и работаю в клинике Аль-Хаммади. Там же, где и Григорий. Прекрасная больница! А какое оборудование! Ох!

Она даже подскакивает на сиденье.

– Здесь так светло! Столько неона! Это метрополия!

Все ее очаровывает и всем она восхищается.

– А где ты до этого жила? В Ирландии?

– Да, в такой небольшой дыре с названием Корк на юге страны. Буквально польский городок, говорю тебе.

– Не понимаю. А почему?

– Эмиграция, дорогая. Вся молодежь вылетает из Польши в поисках заработка. В доме над Вислой для нас будущего нет, нет шансов заработать, – отвечает она грустно.

– Некоторые говорят, что уже лучше, – Марыся вспоминает слова Лукаша и его уговоры перенести бизнес и открыть его в Польше.

– Да, может, и лучше, но только для богатых. Если заработал денег за границей, то потом можно на родине вполне неплохо устроиться, – просвещает собеседницу Магда.

– Господа! Уже подъезжаем! – Григорий поправляет рубашку с гавайскими пальмочками и массирует выбритую голову. – Ну, попробуем королевской жизни!

– Это здесь? – спрашивает Хамид дрожащим голосом.

– Да, а что? Ты знаешь это место?

Саудовец смотрит на мраморный дворец.

– Причем хорошо. Слишком хорошо, – со злостью шепчет он сквозь зубы. – Мириам, выходим!

Он хватает жену за руку.

– Почему? Что происходит? Как это? – спрашивают пассажиры наперебой.

Ничего не понимающий водитель (такой, видимо, много повидал), не обращает внимания на крики, и уверенно въезжает в ворота.

Охрана останавливает автомобиль у первого шлагбаума, проверяет приглашения, но только их количество, открывает багажник и осматривает колеса.

Въездные ворота закрываются и следующие еще закрыты. Прибывшие словно в ловушке. Хамид уже не может выйти, а его волнение передается остальным. Все неуверенно оглядываются и тяжело дышат, испытывая давящее чувство клаустрофобии.

– А как часто ты здесь бывал? – саудовец бросает вопрос Григорию.

– Что ты, в первый раз! Это слишком высокий порог для моих хамских украинских ног, – искренне признается он, улыбаясь при этом от уха до уха.

Всем это слегка поднимает настроение.

– И все сорвется, если мы смоемся. Ведь мы идем не к черту, а только в гости, – нервно смеется он.

– Правда, правда, – поддакивает Магда.

– Не знаю, что вдруг на тебя, Хамид, нашло? – говорит Марыся мужу с претензией в голосе. – Если ты так не хочешь идти, то нужно было отказаться, а не держать рот на замке, а теперь строить из себя нечто!

Марыся разозлилась не на шутку.

– Ты можешь испортить человеку любую радость!

У нее из глаз сыплются искры.

– Это дворец Ламии! – саудовец информирует ее театральным шепотом. – Она нас не приглашала, поэтому будет похоже, словно мы к ней напросились.

– Черт побери! – Марыся все осознает и сейчас тоже чувствует себя не в своей тарелке.

«Так, к сожалению, выглядит вечеринка к неизвестно кому и неизвестно куда», – приходит к выводу она.

– Да, ты был прав. Хочешь-не хочешь, я должна это признать.

– Что ты так убиваешься? – успокаивает Магда.

– Ты знаешь цацу, которая живет в этом дворце? – Григория забавляет ситуация. Так это же прекрасно! – он похлопывает оторопевшего и взбешенного саудовца по руке. – Не психуй! А как эта принцесса ведет себя на людях? У меня в клинике всегда разыгрывает особу голубых кровей.

– Она не разыгрывает. У нее такой характер. Она играет, когда бывает очаровательной и дружелюбной.

– Ой, Хамид, Хамид! Ты преувеличиваешь! Я провела с ней не один час на посиделках, и она была искренняя и непосредственная. Ты просто относишься к ней с предубеждением, – говорит Марыся с подколкой, наблюдая за мужем. – В те все историйки о ней мне не хочется верить. Люди сплетничают и оговаривают других из зависти.

Она приходит к такому выводу, но ее муж озлоблен.

– Черт возьми! Так вы тут будете чувствовать себя вольготно! – приходит к выводу Магда. – А я не знаю никого, о чем мне говорить?!

– Ты, моя дорогая, со всеми находишь общий язык, поэтому не сгущай краски.

Доктор берет девушку за подбородок и притягивает ее лицо к своему. Теперь бен Ладены понимают, какие отношения между этими двумя.

– Welcome, welcome! – слышат они веселый голос, когда наконец подъезжают к главной лестнице, на верхних ступенях которой стоит красивая хозяйка.

– Ой, какая приятная неожиданность! – радуется она, видя прибывших гостей. – Мириам! Как долго мы не виделись! Почему ты не подавала признаков жизни? Я думала, вы еще на отдыхе, – говорит она. – Хамид, это не твоих рук дело?

Она протягивает руку своему бывшему парню.

– Так получилось… Мы недавно вернулись… Замотались… – поясняют они, а польско-украинская пара стоит за ними и смущенно ждет своей очереди.

– Знаю, что ты хотела учиться, – Ламия все помнит. – Но где, моя хорошая? Ведь Университет принцессы Нуры еще в проекте! – шутливо говорит она.

– Наверное, пойду в Университет короля Фахда.

– Хороший выбор. Они выпускают неплохих специалистов.

Хозяйка оглядывается и прерывает болтовню со знакомыми. Участники вечеринки текут сплошным потоком.

– Поговорим позже, – шепчет она Марысе на ухо. – Ты от меня уже не отделаешься, не дам тебе сбежать. Помнишь о наших планах?

– Ну, да, – неуверенно поддакивает Марыся. У нее все еще свежи в памяти рассказы мужа о выходках и безнравственных поступках принцессы.

– Не говори, что тебя это уже не интересует, – принцесса разочарована.

– Ламия, дорогая, дай и мне поцеловаться! – Григорий наконец не выдерживает и проталкивается вперед. – Позволь представить мою новую подругу Магду.

С гордостью он показывает на свою спутницу.

– Ах ты разбойник! Где ты находишь таких красивых девушек?

– Это полька, медсестра. Работает со мной в больнице. Новые кадры из Европы.

– Эй, Мириам, может, возьмем девушку к нам в фирму? – Ламия кует железо, пока горячо. – Такие люди могут пригодиться как экспертная и собственно медицинская помощь. Я уже составила приблизительный план. А сейчас вы входите и развлекайтесь!

Она показывает рукой на сводчатую галерею, которая ведет во дворец.

– Еще увидимся. Ведь вы не уйдете через пять минут? – смеется она, кожей ощущая неприязнь Хамида.

– Ну, зачем же! Почему? – говорит неискренне Марыся. – Ведь мы только что пришли!

Она чувствует стеснение, потому что врывается на прием к знакомому человеку без личного приглашения. А принцесса к тому же сразу берет быка за рога, напоминая о совместной деятельности. Молодая, неопытная в делах женщина точно не знает, как поступить. Муж своими рассказами настроил ее очень негативно по отношению к принцессе, но с другой стороны, его версия событий из прошлого отличается от той, которую представила Ламия. А может, есть еще какая-нибудь? Может, именно она объективная и правдивая? У Марыси каша в голове.

«Пожалуй, посоветуюсь с мамой, – решает она наконец. – Я ей больше всех доверяю. Она в этом вопросе наверняка лицо незаинтересованное. Но, черт возьми, я уже взрослая девочка и хотела бы самостоятельно принимать решение! Я взрослая, а побегу к мамочке, чтобы она решила, – делает неутешительный вывод она. – Ну я и бездарь! Хватит уже, чтобы все говорили мне, что я должна делать, и управляли моей жизнью! Я замужем, я мать…»

– Мириам, почему ты так притихла? – Хамид елейным голосом отрывает ее от размышлений. – Ну, мы и влипли. Вот так выглядят вечеринки, на которые организатор тебя не приглашал.

– Оставь меня в покое! – огрызается она недовольно и из-за того, что сюда пришла, и из-за своего мягкого характера, и из-за неумения принять решение. – Если тебе не нравится, то можешь идти домой!

Она бесится, а муж, которому устроили нагоняй, даже поднимает брови от удивления. Он не рассчитывал на такую реакцию.

Его жена быстро шагает вперед, туда, куда направляется множество приглашенных. Хамид, опустив голову, следует за ней. Каждую минуту они наталкиваются на улыбающихся слуг, которые показывают направление, или кельнеров, предлагающих напитки. Алкоголь всякого рода льется рекой в буквальном смысле слова. На маленькой площадке фонтан, из которого бьет шампанское, шипя от скопившегося газа. Все подставляют бокалы и радуются, как дети, слизывая напиток с мокрых рук. Рядом на столе стоит другой водопад, из него течет горячий шоколад, в который обмакивают фрукты, нанизанные на шпажки. Посреди сада большой, может, двадцатипятиметровый бассейн, обложенный мрамором, вокруг зеленая искусственная трава. Там тоже стоят многочисленные столики и стулья, много цветочных горшков с экзотическими растениями. Вокруг – переносные климатизаторы и увлажнители воздуха, окропляющие всех брызгами летней температуры. Кажется, гости (пожалуй, их уже сотня) прекрасно развлекаются, но их стеснение проявляется в громких разговорах и взрывах неискреннего смеха. Никто не выпускает из рук бокал или рюмку с алкоголем, который здесь, в Саудовской Аравии, строго запрещен и на вес золота. Но во дворце принцессы ни в чем нет недостатка, а угощение наивысшего качества. Закуски выставлены на длинных столах в отдалении, ближе к центру сада, под навесом. Кроме готовых блюд, которые ожидают голодных на тарелках, блюдах в подогреваемых емкостях, повара тут же готовят прямо на огне. Уже стоят очереди за шашлыками из ягненка, темпурой из гигантских креветок, кебабом из цыпленка, говядины или баранины с азиатскими макаронами с овощами, приготовленными в больших воках. Но самое большое удивление вызывает больших размеров ягненок, запеченный целиком и нафаршированный рисом с изюмом и миндалем. Он находится на отдельном столе в большом серебряном блюде. Искусный повар большим ножом отрезает тонкие пласты сочного мяса.

– Неплохо, неплохо, – Марыся стоит посредине сада и зачарованно осматривается. – На таком приеме я еще не была.

– Что ж, принцесса, как всегда, должна быть самой лучшей. Лучше всех посольств вместе взятых, которые на приемах по случаю народных праздников не подают даже половины этого, – говорит Хамид голосом, полным скептицизма. – Ты, конечно, знаешь, за чьи деньги так прекрасно развлекается эта толпа? – все еще критикует он, презрительно кривя губы.

– За твои? За мои?

У нее уже сложилось представление об отношении мужа, который делает все, чтобы испортить ей выход в свет.

– Чтобы ты знала! Частично и за мои, так как нефть, такая же королевская, как и каждого гражданина Саудовской Аравии, – сообщает он ей в бешенстве.

– Ты что, коммунист? – Марыся решает огрызнуться. – Всем поровну? У вас есть королевство, каким вы чертовски гордитесь, король и его многочисленная семья. Средства на содержание монархии велики. Кроме того, ваши правители еще не так уж плохи! Делятся, значит, хоть немного дают обычным людям. Я уже видела демократию, например в Ливии, где правители складывают все нефтедоллары в собственные карманы, и карманы своей семьи, и жополизов, а общество получает фигу с маслом.

– Значит, ты считаешь, что все окей?

– Такова цена представительства.

– Наверное, у тебя все в голове перевернулось. Скорее всего, у тебя помрачился разум от богатства! У тебя бельма на глазах, подгибаются ноги. Ты просто вся дрожишь от радости, что тебя сюда пригласили и что ты присоединилась к элите, – строго оценивает он жену.

– У тебя не все в порядке с головой! Ты богач, а завидуешь другим людям с деньгами и тому, как они с ними могут обходиться?! – выкрикивает Марыся, потому что вдруг ее осенило. – Ты прежде всего завидуешь их положению, вот что! Потому что даже при своем достатке ты никогда не поднимешься на такой пьедестал! Знаешь что, отвали! Иди изливать свою печаль в другое место!

Она поворачивается и быстро идет к Григорию и Магде, которые стоят среди большой группы гостей, развлекаясь и смеясь во все горло.

– Что происходит? – спрашивает молодая полька, так как по лицу Марыси можно все прочитать. – Твой бесится? Он не любит эту принцессу, да? Так она же прекрасная баба!

– Он знал ее в молодости. Не принимает во внимание тот факт, что люди могут измениться, – сдержанно поясняет она.

– Знаешь что? Она с ходу предложила мне работу у себя за зарплату опытного врача! – Магду уже купили с потрохами. – А я ведь простая медсестра!

– Сколько она тебе предложила? Извини, что спрашиваю, но просто из любопытства.

– Десять тысяч долларов в месяц! – выкрикивает девушка счастливо, таращит при этом голубые круглые глаза. Представляешь себе?

– Ну и транжира! – Марыся тоже в шоке. – И что же ты должна делать за эти деньги? Ведь она молода и здорова, не требует ухода.

– Сказала, что, несмотря на возраст, у нее есть фонд на получение медицинской помощи. Она в юности попала в аварию и чудом выжила, поэтому проблем с получением согласия на использование бюджета не будет. За две недели все уладит.

– Но на самом деле что ты будешь делать? Что она вытянет деньги, я знаю. Зачем ты ей нужна?

– А я знаю? Кто будет допытываться? – беззаботно отвечает девушка. – Дает деньги – бери. Я не буду проводить расследование – что, для чего. У принцессы такой каприз, а я только этим воспользовалась.

– Переходишь на ее спонсоринг? – Марыся беспокоится, потому что знает, что это значит. – Ты отдаешь себе отчет, что будешь от нее полностью зависеть? От нее будет зависеть, продлевать тебе визу или нет. Она будет давать согласие на выезд в отпуск. Ты наверняка должна будешь жить там, где она захочет, выполнять всю работу, которую тебе поручат. Спонсоринг на Ближнем Востоке напоминает рабство. Работник полностью зависит от своего патрона.

– Не морочь мне голову! – Магда бесится. – С таким подходом, как у тебя, я бы далеко не ушла. Я иду развлекаться, потому что не хочу прохлопать такую прекрасную вечеринку!

Она оставляет Марысю одну.

«Я только хотела ее предостеречь, – разочарованно думает Марыся. – У меня есть опыт жизни в арабских странах, а она только что приехала и будет плутать, как ребенок в тумане. Но это уже ее дело, меня это не касается!»

Она берет следующий бокал шампанского у подошедшего кельнера и, заинтересовавшись веселыми криками, идет за высокую живую изгородь.

– Еще! Еще! Еще! – вокруг большого размера джакузи образовался кружок подзадоривающих зрителей, которые в возбуждении хлопают в ладоши. – Еще раз! Давай!

Марыся проталкивается сквозь толпу. Ее глазам открывается ванна с курящейся паром горячей водой и многочисленными обнаженными телами. Все расположились по краю на подводной лавочке. В самом центре Грейс, жена Григория, с мускулистым темнокожим мужчиной. Ее муж стоит поодаль, наблюдая. Заметны подергивающийся мускул на его щеке, стиснутые зубы и вздувшаяся на лбу вена. Несмотря на внутреннее возбуждение, Григорий, которому наставляют рога публично, кричит и радуется с остальными. Грейс издает последний громкий крик, а совокупляющийся с ней мужчина – горловой рык. Силач встает вместе с сидящей на нем любовницей, держа свои черные лапищи на ее белых, порозовевших ягодицах. Женщина, расслабленная горячей водой, алкоголем и сексом, сползает в воду, бурлящую пузырьками, а парень показывает всем собравшимся свою полную боевую готовность. Женщины подскакивают и пищат, как маленькие девочки. У мужчин более кислые мины: от зависти у них сперло дыхание.

– Самореклама, – Григорий выбирается из толпы, так как у него нет желания больше смотреть на это.

Шокированная Марыся стоит как вкопанная и не может оторвать глаз от места разврата.

– Прекрасно? Понравилось? – слышит она саркастический смех над ухом. – Такие вечеринки хочешь у нас дома устраивать?

Хамид хватает ее за талию и, тяжело дыша, прямо смотрит ей в глаза.

– А может, ты в молодости участвовал в чем-то подобном и сейчас так бесишься, потому что не можешь к ним присоединиться? – огрызается жена.

Молча, как по команде, они вдвоем проходят через сад и быстро направляются к воротам. Они видят, как вечеринка в каждом закоулке дворца превращается в оргию. Все гости уже сильно заправились алкоголем и наркотиками, запах которых распространяется в воздухе белым облаком. Супруги замечают красивую принцессу. Ламия не принимает участия в развлечении, стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей в залы, спокойно наблюдает за участниками. Неизвестно, какую она преследует цель, организовывая такого рода приемы.

На выходе часть наиболее приличных приглашенных. Они не задерживают мутавву. Он бежит в крыло принцессы, входит в сад, в котором развлекаются гости, останавливается над джакузи, полное нагих разноцветных тел, и смотрит на них сумасшедшим взглядом. Он дергает от бешенства свою длинную растрепанную бороду. Платок смешно перекосился, полы его черного шелкового плаща с золотыми полосками развеваются во все стороны.

– Эй, старик! Ну, ты и нарядился! – самый отважный завсегдатай шутит над гостем. – Классные шмотки, но ты, наверное, ошибся вечеринкой.

Те, кто это слышит, прыскают от смеха, но большинство гостей заняты собой.

– У тебя сексуальная бородка!

Сильно выпившая Магда, в чем мать родила, поднимается из джакузи и показывает пальцем на возмущенного представителя полиции нравов.

– Вот это да! Он так переоделся, или нет? – глупо спрашивает она всех вокруг. Веселое общество не знает, что об этом думать или что с этим делать. Но от неуверенности лица у них несколько вытягиваются.

– Грех! Грех и разложение! – мутавва наконец обретает голос и уверенность и начинает размахивать над головой длинными руками.

– Содом и Гоморра! Вас ждет кара! – кричит он громогласно. – Адские муки вас настигнут, но помните, что и на земле вы можете ответить за свои гнусности!

Большая часть пристыженных и немного уже испуганных участников вечеринки поспешно прикрываются полотенцами или своей одеждой и стремятся выйти из воды.

– Не пугай гостей, Абдалла!

Мутавва поднимает взгляд и видит в некотором отдалении развратно усмехающуюся принцессу, которая стоит, эффектно опираясь на невысокую коринфскую колонку.

– Не беспокойтесь, в каждой семье встречается какой-то придурок или убогий.

Ламия презрительно смотрит на пришедшего, подходит к джакузи и одним движением руки расстегивает кнопки на плечах платья. Нежный шелковый материал медленно падает, открывая полностью обнаженное прекрасное тело. Все гости, снова расслабившись, в прекрасном настроении веселятся и кричат «браво». Принцесса, не отводя взгляд от мутаввы, входит в горячую пузырящуюся воду на золотых пятнадцатисантиметровых шпильках.

Благотворительная организация

– Как там университет? – принцесса звонит Марысе после этикетных трех дней. – Много учишься?

– Шутишь? – собеседница не в настроении. – Если так и дальше пойдет, то больше буду сидеть дома, а не на занятиях.

– А что происходит? Помню, что ты была довольна.

– Ты не знаешь, как заведено? Все это распоряжение сверху! От твоей семейки!

– А, ты говоришь о принудительном свободном… – понижает голос Ламия.

– Именно так! Я этого не понимаю! Здесь используют каждую возможность, чтобы лениться. Пару случаев очередного заболевания гриппом, на котором только фармацевтические фирмы сколачивают капитал, – и уже закрываются школы, университеты, даже детские сады! Слышала, что общественные заведения тоже вынуждены идти в принудительный, но, разумеется, оплачиваемый отпуск. Жить можно, но если кто-то хочет вести активную жизнь, что же делать?

Марыся выбрасывает из себя злость по поводу ситуации, заточившей ее в доме.

– Говорят даже, чтобы никуда не выходили, не таскались по торговым центрам или ресторанам.

Марыся слышит, как вздыхает принцесса, а потом тихо хихикает.

– Что тебя так веселит?

– Твоя наивность, – говорит Ламия уже вполне серьезно. – Ты думаешь, что речь идет о гриппе и лекарствах от эпидемии?

– А о чем?

– Очередное политическое решение. Думаешь, что все саудовцы довольны нашей монархией? Думаешь, им нравится, что ими испокон веку правят старцы, которые купаются в невообразимой роскоши? Даже члены правящего рода бесятся, что ни у кого из молодых нет шансов взобраться на самую вершину. Пока глубокие старики вымрут, у них поседеют виски. Арабская весна к нам тоже приблизилась, но как только угроза переворота становится реальностью…

Женщины слышат в трубках гудки, свидетельствующие о том, что их разговор окончен. Но трубку не вешала ни одна из них. «На прослушке я или эта богатая новоиспеченная саудовка?» – думает Ламия.

Она глубоко задумывается над тем, что говорила, безотчетно стуча телефонной трубкой по ладони. «С меня хватит, – говорит она себе мысленно. – Хватит! Вся эта монархия мне до задницы, рано или поздно она должна пасть». Она вспоминает свой последний визит во дворец дедушки. Два дня назад она решила лично получить дурацкое разрешение на то, чтобы основать благотворительную организацию. Она не хотела стать жертвой бюрократии и думала сократить процедуру, направляясь сразу к главному человеку, который все решает. Вместо того чтобы поговорить о ее благородной деятельности, похвалить, поинтересоваться, что она хочет сделать для этого бедного порабощенного народа, родственники сразу перешли к конкретике – самому больному месту. Начала «не родная» бабушка.

– Моя дорогая! Ты не считаешь нужным покончить с этим твоим развязным стилем жизни? – метко ударила она.

«Неужели Абдалла донес им о том, чему был в последний раз свидетелем?» – задает себе вопрос принцесса. «Разумеется, да! – также быстро отвечает она себе. – Он по трупам добирается до цели. И не надоест ему! Если он так меня презирает, то зачем я ему?»

И вдруг до нее доходит: «Он хочет мне отомстить за мои грехи здесь, на земле!» Ее даже затрясло от одной этой мысли, потому что она знает характер и подлость двоюродного брата. Отдает себе отчет, что парень проявил бы невообразимую изобретательность.

– Не знаю, о чем ты говоришь, – отвечает она, делая невинные глаза и одновременно подсаживаясь к дедушке, беря его за слабую, испещренную печеночными пятнами руку. – О чем речь, дедушка? Может, ты как мой ближайший родственник объяснишь? – уколола она ненавистную бабу.

– Любимая, ты должна выйти замуж, – услышала она окончательный приговор. И это не было произнесено доброжелательно, как тысячу раз ранее, а твердым голосом, не допускающим возражения.

– А какого суперкандидата ты нашел для своей любимой внучки? – пошутила она.

– Дитя мое, не слишком много тех, кто хотел бы взять такой залежалый товар, – старик выказал непривычную искренность. – Говорю прямо. Наши принцы могут взять в жены девушек моложе, красивее, менее требовательных и менее испорченных.

При этих словах он поджал свои посиневшие, трясущиеся губы. «Я проиграла, – подумала Ламия в эту минуту. – Проиграла окончательно, потому что потеряла поддержку единственного человека, который меня защищал. Зачем мне нужна была эта вечеринка? – жалеет она слишком поздно. – На кой черт она мне была нужна?!»

– И кто он? Все тот же упрямый ухажер? – хочет она убедиться.

– Да. Только Абдалла в тебе заинтересован. Твердит, что он, как человек глубокой веры и невинности, в состоянии был бы тебя наставить на путь истинный…

– Истинный?!

У принцессы все внутри просто закипает.

– Он был так же очень благороден, когда меня трахнул в зад, когда я была еще ребенком?! – взрывается она, а у дедушки расширяются глаза. Но кроме удивления Ламия увидела в них только холод и осуждение.

– Как ты смеешь так говорить! – включается в разговор псевдобабушка. – Немного почтения к старшим, ты, девка!

– Я девка?! – принцесса не выдерживает и еще больше повышает голос. – А он безукоризненно соблюдает традиции?!

– Легко бросать обвинения, – старец почувствовал себя уставшим после беседы и медленно, опираясь на трость, пытается встать.

– А что? Я должна предоставить свидетелей? – высмеивает Ламия действующие правила шариата. – Двух мужчин, не так ли?

Она взрывается саркастическим смехом.

– Так обязывает закон, – снова ненавидящая ее женщина старается ее уесть, но делает это с присущей ей глупостью и совершенно бездумно. – Если ты его не соблюдаешь, высмеиваешь – это все равно, что смеешься над религией и Кораном, а это уже грозит…

– Ты, идиотка, считаешь, что мой сластолюбивый двоюродный брат Абдалла, намереваясь меня изнасиловать, взял бы с собой двух приятелей-мутавв?! – разъяренная Ламия внезапно прерывает речь благородной госпожи. – Ты думаешь, что он сделал бы это при свидетелях?! Что за страна, что за люди?! – выкрикивает она и быстро идет к двери.

– И что это за закон, который обрекает изнасилованную девочку на позор?! – добавляет она, уходя.

Она хотела добавить: «Что за правители нами руководят?!», но в последнюю минуту прикусила язык. «Я им отплачу тем же, – пообещала она себе в душе. – Так ко мне относиться! А я, наивная дурочка, думала, что, по крайней мере, дедушка меня любит». Она чувствовала себя обманутой и обиженной и еле сдерживала слезы. «Те, кто утверждает, что эта страна только формалин и гниль, правы», – думает она и принимает окончательное решение.

До сих пор она не знала, как реализовать свой план уничтожения семьи, но во время разговора с Марысей, ее внезапно осенило.

– Я уже знаю, к кому обратиться! – выкрикивает она, когда беседа с молодой женой бен Ладена прерывается. – Бен Ладен! Усама! «Аль-Каида»! Это единственная реальная сила, которая может уничтожить королевство. Не остановлюсь ни перед чем, ведь моя противная семейка не колеблется, нанося мне обиды. Конец большинства из них уже близок! Проваливай, дедушка, в гроб, туда, где тебе самое место!» – после этого Ламия просто подпрыгивает и потирает ладони со страшной улыбкой на губах. Ее радость прерывает звонок телефона. Воодушевленная принцесса мгновенно поднимает трубку.

– Эй, что-то нас разъединило, – слышит она спокойный голос Марыси, которая невинно спрашивает: – О чем мы говорили?

«Это мне только и нужно!» – Ламия довольно улыбается себе под нос, а ее черные глаза сужаются до щелок.

– Любимая моя! Собственно, я как раз хотела тебе рассказать, что мы можем начинать нашу благотворительную деятельность, – сообщает она триумфально. – Если у тебя в учебе небольшой простой, то мы можем сразу закончить остальные формальности.

– Да? А какие?

Марыся не знает, что ответить, так как не давала добро. Даже не удосужилась хорошенько это обдумать, проконсультироваться с мамой, Хамидом, может, с Кингой. Или она должна обговорить дела с каким-то юристом? Тысячи вопросов вертятся у нее на языке, но принцесса не дает ей времени для сомнений.

– Самое важное, это согласие! – пробует сбить она Марысю с толку и развеять ее скептицизм. – Что мы должны делать вместе? Подписать договор о совместной деятельности у нотариуса, открыть счет в банке и положить на него основной капитал, который задекларируем.

Говорит она это совершенно свободно, стараясь умалить минимальную сумму.

– Потом останется только арендовать место, нанять какую-нибудь секретаршу, шофера, купить служебные мобильные телефоны, какую-нибудь чепуху, – она старается заговорить зубы собеседнице.

– Так по сколько мы вкладываем в фирму? – Марыся все же не настолько прибитая и знает, что самое главное.

– Столько, сколько мы договаривались, разве нет? – Принцесса глубоко вздыхает. – Наверное, ты половину денег спустила во время отдыха, – громко смеется она, делая вид, что относится пренебрежительно к сумасшедшей величине ранее обговоренной суммы.

– Знаешь, я должна все обдумать.

Марыся, соучредитель помоложе, решает не скрывать своей неуверенности.

– Я должна обсудить это с мужем, – применяет она окончательный аргумент.

– Ну, да, – хмурится Ламия. – А я думала, что это твои деньги и что ты независима. Но, видно, я ошиблась, – гладит она Марысю против шерсти. – В конечном итоге в арабских странах каждая… ну, почти каждая женщина должна молить о согласии своего махрама, господина и владыку.

– Неправда! Вовсе нет! – возмущается Марыся, поддавшаяся на провокацию, а на губах принцессы появляется ехидная улыбка.

– Тогда что мешает, чтобы я сегодня заскочила к тебе и отвезла к юристу, а потом в банк? В начале нашего разговора ты не жаловалась на нехватку времени, а скорее, наоборот, что его чрезмерно много.

– Послушай…

Марыся колеблется, она ведь так хотела помочь детям и женщинам в этой, ой какой непростой для них, арабской стране.

– В принципе… – снова начинает и обрывает фразу она.

Единственное, что ее смущает и приводит к разладу с собой, – это неодобрение Хамида и его предостережения по поводу принцессы. «Он не может быть объективным, – быстро приходит к выводу она. – Они были любовниками. Видно, расстались с гневом и сожалением, после чего-нибудь такого каждый парень будет говорить о своей бывшей все самое плохое. Такова правда, – приходит она к окончательному выводу. – Даже идеальный Хамид всего лишь мужчина», – улыбается она, с нежностью думая о муже, которого любит настоящей, большой и чистой любовью.

– Что ты так тянешь слова? – принцесса не может вынести тишины в телефонной трубке и начинает нервничать. – Так когда нам за тобой приехать?

– В двенадцать, после молитвы. Банки и учреждения работают тогда спокойно еще пару часов. – Марыся принимает самостоятельное окончательное решение.

– Окей, тогда досвидос! – радостно выкрикивает Ламия и чувствует, словно у нее камень с души свалился. Первый пункт плана сегодня будет реализован. Она горда своими способностями договариваться. «Через пару дней, когда защелка упадет, а деньги попадут в саудовский банк, начну распускать щупальца, – решает она. – Я должна торопиться, так как эти мерзавцы готовы каждую минуту прийти за мной и насильно выдать замуж. Тогда я уже не высуну нос из-за ограды замка. Нужно упредить их действия».

– Дедушка, любимый, – шепчет она в телефонную трубку, буквально мяукая сладким как мед голоском. – Я так глупо сбежала. Извини, пожалуйста, я не хотела быть невежливой. Мне так обидно, – раскаивается она, а ее лицо становится похожим на камень.

– Ничего, ничего, внученька.

Старейшина рода говорит старческим дрожащим голосом, но слышно, что он очень доволен.

– Знаешь, что я бы для тебя с неба звезду достал, но, когда ширятся сплетни, на меня давят все больше.

– Знаю, знаю, очень хорошо тебя понимаю, – поддакивает Ламия, хоть ее слова отдают фальшью. Она кривит при этом лицо, выражающее наивысшую степень презрения. Ее черные брови сходятся, а губы кривятся. На лице не дрогнет ни один мускул. Черты заостряются, превращаясь в маску, олицетворяющую все зло, которое много лет копилось в ее сердце.

– Дай мне все же немного времени, хорошо?

– А сколько тебе его нужно? Ты уже и так достаточно долго была вольна, свободна, нужно определяться.

– Полгода? – Ламия идет ва-банк.

– Ну нет! Не преувеличивай! – старейшина протестует сильно и решительно. – Если сама найдешь себе какого-нибудь стоящего кандидата, я не буду против. Он может, даже не быть саудовцем, уже все едино. У тебя есть месяц, – оглашает он приговор.

– Что?! Месяц?! Дедушка! – кричит она расстроенно, а глава рода заканчивает разговор и кладет трубку.

«А сколько бы мне дали, если бы я не покаялась и не попросила?» – думает она в бешенстве, но уже и в панике. – Не исключено, что даже сегодня хотели меня бросить в объятия Абдаллы! Кто знает? Может, дедушка уже подписал мой брачный контракт? Ведь я не должна в этом участвовать, ни давать согласие. В раздражении она тяжело садится и каждые пять секунд поглядывает на часы, ожидая двенадцати, как своего избавления.

* * *

– Привет!

Ламия приезжает за пять минут до двенадцати, но Марыся уже готова и ждет ее в абае. «Неужели она тоже торопится? Или она тоже что-то натворила?» – спрашивает она сама себя, не веря ни в одно доброе человеческое побуждение.

Они едут к нотариусу, знакомому княжеской семье. Входят, разумеется, в ту часть, которая предназначена для женщин. Договор уже подготовлен.

– Прочитайте внимательно и подпишите внизу. Кроме этого необходимо парафировать каждую сторону.

Женщина-юрист мило улыбается и очень довольна, что представители наивысших сфер пригласили ее для оформления.

– Прекрасная благотворительная идея, – хвалит она соучредительниц. – Если вы будете нуждаться в каких-либо контактах с другими такого же рода институциями в регионе или международными организациями прав человека, могу помочь. В последнее время у меня был интересный процесс. Я обвиняла отца десятилетней девочки, который продал ее как жену семидесятилетнему старику. Дедушку я обвинила в педофилии. Дело я выиграла, и сейчас оба сидят в кутузке, – говорит она гордо.

– Туна Юнис – это вы?! – Марыся хлопает в ладоши. – Я читала об этом в прессе! Поздравляю!

– Я также кое-что читала, – подключается Ламия, но говорит это с издевкой. – Девчонка якобы не хотела возвращаться домой и молила, чтобы ее оставили у милого дяденьки, который покупает ей платьица и игрушки.

Она взрывается искренним смехом.

Остальные женщины смотрят на нее с удивлением и неодобрением.

– Что ж, прежде всего надлежит оздоровить систему, а потом создать для молодых девушек такие условия жизни, чтобы они не хотели стать товаром за миску еды или плюшевого мишку. Я не понимаю одного. Почему в нашей стране, истекающей молоком и медом, короче говоря, речь идет о нефти, по-прежнему столько семей живет на грани нищеты? – юрист задает досадный вопрос, бросая при этом на принцессу взгляд, полный осуждения и ожидания.

– Я тут не принимаю решения, скорее, наоборот. Мое отношение к таким делам проявляется в моих поступках. Поэтому я создаю сегодня организацию, которая намеревается помогать девочкам и женщинам не после свершившегося факта, а до него. Мы хотим их защитить от таких подлых действий, с какими, к сожалению, с каждым разом все чаще мы имеем дело, – серьезно сообщает она, – чем разряжаем достаточно напряженную атмосферу и сглаживаем впечатление от своей неподобающей реакции.

– Хорошо, вернемся к делу.

Уже немного смягчившись, юрист говорит характерным для этой профессии отработанным чиновничьим голосом.

– Договор вступит в силу с дня открытия общего банковского счета и вложения основного капитала, – информирует она, ставя свою подпись и печать. – До семи дней вы должны это сделать. Если до этого времени не исполните формальности, ваш контракт автоматически потеряет силу.

– Мы просто от вас едем улаживать это дело, – сообщает Ламия.

– Кто быстро дает, тот дважды дает, – довольно поясняет Марыся по-арабски пословицу[70], которая очень к месту пришлась в этой ситуации.

– А какая предусмотрена возможность окончания сотрудничества? – спрашивает она мимоходом, хоть для нее этот вопрос основной. – Где-то я видела в договоре, но сейчас не могу найти.

Она листает объемный договор.

– Статья 5, пункт 3, параграф № 1. Видите? – юрист показывает пальцем. – Каждую минуту кто-то из вас или обе сразу можете разорвать договор без объяснения причин. Достаточно прийти ко мне и снова мелко исписать пару страниц, – смеется она доброжелательно. – Надеюсь все же, что у вас все получится и вы все выдержите ради своих благородных намерений.

– Разумеется, – соучредительницы встают и, оплатив услуги, направляются к выходу.

– Сможем ли мы еще сегодня уладить дела в банке? – Марыся смотрит на часы и не верит – пролетело два часа.

– Может, откажемся от SAMBA[71], он совершенно ненадежен, поедем в британский HSBC[72], который открыт до четырех, – Ламия все подготовила прекрасно. – Мигом уладим дело в дипломатическом квартале, там нет таких очередей, как в центре.

– Спасибо за игамы[73], нотариальный договор, согласие на основание организации.

Элегантная вежливая банкирша (разумеется, в отделении для женщин) возвращает все документы.

– Сразу активируем систему on-line? – спрашивает она, а клиентки кивают. – Я помогу вам в первый раз, а дома вы сами измените пароль, – инструктирует она нервничающих посетительниц. – Фирма, которой владеют пайщики, а не назначенный председатель, de facto должна делать перечисления, в вашем случае обе соучредительницы должны в нашем присутствии ставить подписи. Обычно же, когда все торопятся и должны переводить деньги, пользуются Интернет-переводом. Установите только дневной и месячный лимит. Пожалуй, если хотите, то и без лимитов.

– Я думаю, что без, – молниеносно отвечает Ламия. – Зачем себе связывать руки и иметь ненужные хлопоты?

Некомпетентная в финансах Марыся соглашается на все. Служащая рутинно информирует их:

– Но помните, дорогие, что вы каждый раз совместно отвечаете за банковские операции. Вы получите одну карточку, что должно способствовать тому, чтобы вы вместе принимали решения, а не каждая по отдельности, – улыбается она шутливо, прищурив глаз. – А сейчас прошу подтвердить сумму основного капитала. В соответствии с нотариально подтвержденным договором каждая из вас вкладывает в наш банк на счет организации по полмиллиона долларов, то есть сумму, равную одному миллиону восьмистам семидесяти пяти тысячам риалов? – она приглушает голос, так как, несмотря на многолетний труд, редко сталкивалась с такими суммами.

– Да, – подтверждают обе.

– У вас на это неделя, – продолжает она.

– Хорошо, на днях сделаю перевод, – Ламия лжет не моргнув глазом: на всех ее счетах пусто, как всегда.

– А можно сразу оплатить наличкой? – нервно спрашивает Марыся. – И обязательно ли в риалах? Не могу ли я в долларах? – когда она задает вопросы, у нее все больше бледнеет лицо.

– Нет проблем, – менеджер похлопывает ее по руке, подбадривая. – Создадим счет в двух валютах, которым вы сможете пользоваться попеременно, если хотите.

– Это хорошо, а то я храню средства в американской валюте.

Ламия смотрит на соучредительницу краем глаза. «Неужели она такую сумму возила по всему городу в сумочке? – удивляется она и не может не улыбнуться.

– Значит, вы хотите положить деньги на счет сейчас, да? – убеждается служащая.

– Конечно, – Марыся с облегчением вытягивает пять толстых стопок банкнот, перепоясанных полосками бумаги, на которых нет никакой надписи, никакого названия банка – буквально ничего. Чистая белая бумага.

– Да… – при виде такого достатка финансистка глубоко вздыхает.

«Ну, у людей и денег! – смотрит она на доллары завистливым взглядом. – А некоторые завидуют моей скромной зарплате!»

Она возмущается, но с лица ее не сходит приклеенная улыбка.

– Приглашу сейчас кассира, чтобы пересчитала вклад и поставила подтверждение.

Она поворачивается к женщинам спиной и быстро, приказным тоном дает распоряжения.

– Еще минуточку – и все будет закончено. Может, выпьете кофе или чаю? – вежливо спрашивает она, ставя перед каждой по блюдцу с финиками.

Ламия радуется. «Пункты моего плана реализуются каскадно. Не думала, что так легко пойдет. Она, однако, еще глупее, чем я думала, – оценивает она новоиспеченную соучредительницу. – Теперь я должна поспешить. Почва горит у меня под ногами, но в таком темпе наверняка смогу. Я думала, что с ней у меня будет больше проблем, а тут все просто, какая неожиданность».

– Благодарю вас, к вашим услугам каждую минуту, – банкирша низко кланяется и вручает каждой посетительнице свою визитку. – Так как вы являетесь vip-клиентками, а я вашей советницей, если только вам нужны будут советы или поддержка, прошу звонить мне в любое время дня.

Ламия сгребает со стола платежные карточки, карту с электронными кодами и условиями договора и бросает в свою кожаную черную папку. Марыся в раздумье смотрит на это с полным безразличием. На самом деле только одна мысль занимает ее. «С банкнотами все в порядке, не помечены и не занесены в черный список. Можно теперь с ними делать что хочешь, – радуется она и вздыхает с невыразимым облегчением, осторожно вытирая при этом пот с лица. – Это, наверное, можно назвать отмыванием грязных денег. Ну я и шпионка!» – она украдкой улыбается и гордится собой.

– Сейчас еще вместе осмотрим помещение – и первый день совместной работы прошел, – руководит Ламия как шеф и спрашивает с нежностью: – Найдешь еще на это силы?

Марыся уже отошла от стресса и ужаса.

– Конечно! Я люблю заниматься делом, – признается она и по-дружески берет приятельницу под руку. – А где будет размещаться офис? На улице Короля Фейсала в какой-нибудь башне из стекла и стали?

Принцесса отрицательно качает головой.

– Нет, дорогая. Такая фирма должна находиться в удаленном и безопасном месте, – поясняет она, а Марыся с пониманием поддакивает. – Чтобы обиженные женщины или девочки не боялись и не стыдились к нам приходить. Такое идеальное положение в Эр-Рияде находится здесь, в дипломатическом квартале.

«Ну, она это все и продумала! Неплохо над этим должна была поработать!» – не может не удивляться Марыся. Она не отдает себе отчет, что принцесса при своих связях, штате прислуги и преданных ей людях провернула все это дело в полтора дня.

– Вилла красивая, но, конечно, на окраине.

Марыся оглядывается и видит, что строительные работы еще не закончены.

– А когда будет готово? Когда мы сможем внести мебель?

– Дорогая, через семь дней заканчиваем, – обещает Ламия, а мысленно добавляет, что ее уже здесь тогда наверняка не будет. Ищи ветра в поле! Дедушка и его чертова жена тоже могут искать вместе с тобой, если только смерть их прежде не найдет. «Я уже буду свободна и независима, – радуется она и просто дрожит от возбуждения, мечтая. – Я мечтаю быть где-нибудь подальше от этой чертовой страны и постоянной угрозы. Но сейчас я должна вооружиться терпением и не сделать ни одной ошибки».

Она хрустит пальцами, стараясь собраться.

– Ну ты и бойкая! – у Марыси тоже прекрасное настроение, и, довольная, она похлопывает соучредительницу по спине.

– Пойдем, поделимся тем мусором, который сегодня забрали в учреждениях, – шутит Ламия. – Вот твой экземпляр договора, банковская карточка, твой документ об оплате, карточка… – понижает она голос. В папке осталась только маленькая карточка – волшебная электронная коробочка с кодами доступа. «Не знаю, прикинуться шлангом, прикрыть ее бумагами или что-то быстро придумать».

– Я должна перевести деньги на счет за это помещение, значит, если позволишь, я займусь этим так быстро, как это возможно, – придумала она.

Дом принадлежит ее знакомому, который на данный момент находится в Англии и не имеет никакого понятия, что она использует его виллу в своих целях.

– Чтобы не упустить такой случай! – говорит она, неуверенно вертя в пальцах ключ к кодам от их общего банковского счета и вопросительно подняв брови.

– Конечно! Куй железо, пока горячо!

Марыся доверчиво соглашается. «Меня предостерегали, чтобы я с ней не связывалась, а она идеальная соучредительница, – приходит она к выводу. – У нас общие интересы как у партнеров. Действует она как буря, еще никого подобного не видела. Я должна с нее брать пример. Ее стихийность заразительна, она мне придает сил, энергии и желания действовать». Довольная и счастливая Марыся хочет как можно быстрее отчитаться перед матерью и Хамидом.

– Знаешь что? Возьми все эти бумаги, чтобы не потерялись, и пусть бюро располагается у тебя, – полная доверия, она оставляет соучредительнице документы и свидетельства. – Я не понимаю в бюрократии, зачем они мне?

Она простодушно разводит руками.

– Со временем посвятишь меня во все это, хорошо?

– Ну, конечно, – Ламия обнимает наивную женщину. – Если хочешь вернуться к семье, то лети.

Она сердечно смотрит на Марысю.

– У тебя свои сладкие обязанности, а мне нечего делать. Пережду здесь время очередной молитвы, а потом куплю нам еще телефоны «BlackBerry». Заброшу тебе твой завтра утром, окей?

– Супер! Но у меня нет своего водителя, а на такси я ездить не люблю. Никогда не известно, куда тебя такой пакистанский шофер привезет.

– Возьми мою машину! Нет проблем! Я вызову другую. В конце концов у меня есть пара машин в распоряжении, – принцесса строит невинное выражение лица.

– Ну цемки! До завтра! Жду тебя! Пока, пока! – прощаются они как лучшие подруги.

– Мама, расскажу тебе сейчас что-то очень важное! – Марыся не выдерживает и звонит прямо из машины.

– Окей, что случилось? – Дорота радуется, слыша взволнованный голос дочери, в последнее время она заметила, что ее старшая впала в депрессию.

– Сегодня мы вместе с принцессой Ламией основали собственную благотворительную организацию, – гордо сообщает она, взвешивая каждое произнесенное слово.

– Это супер! Я так рада! – поддерживает мать радующуюся дочь.

– Хамид мне рассказывает о ней такие мерзкие вещи, что и повторять не хочется. Но меня это не остановило. Люди ведь меняются, а кроме того, все зависит от того, с какой стороны смотреть на события.

– Ты права, доченька! Брошенные парни злопамятны до гробовой доски и испытывают к бывшим подругам ненависть, – высказывает свое мнение опытная пожилая женщина и хвалит Марысю: – Ты хорошо сделала, что не дала себя остановить и не слушала сплетни. Поддерживаю тебя, я за твою благотворительную деятельность руками и ногами, – смеется она тепло, и смех успокаивает дочь, которая находится уже у самого дома.

– Пока, мамуль. Сейчас меня ждет разговор с Хамидом. Посмотрим, будет ли он так же оптимистично настроен.

– Ты с ума сошла!

Муж, как только узнает о деле, кричит, как сумасшедший.

– Уж лучше было эти деньги в бумагорезке уничтожить или топить ими камин! Ты безрассудная, легковерная и безответственная! – награждает он жену эпитетами. – Ты просто глупая! – заканчивает он более обидно.

– Почему ты обзываешь?! – Марыся также повышает голос. Из-за того, что он не поддерживает ее, она уже собирается плакать. – Потому что доверяю кому-то, кого ты не выносишь? Потому что у меня другое мнение? Потому что твои оговоры бывшей любовницы на меня не подействовали?!

Она тоже может кусаться.

– Ты ее не знаешь! – цедит Хамид сквозь зубы, от волнения голос у него ломается. – А я знаю очень хорошо. Тут речь не об этих чертовых деньгах, а о том, для какой на самом деле цели она их наметила. И не обидит ли она тебя при случае, – говорит он уже мягче. – Мириам, ты самая большая любовь моей жизни, и я хочу защитить тебя от подлых, хитрых людей.

Он обнимает ее, а жена от такого признания не может уже больше злиться.

– Извини, что я тебя обидел, но…

Ему не хватает слов, он, смирившись, только тяжело вздыхает.

– Слушай, я не такая глупая, какой кажусь.

Смягчившись, Марыся садится мужу на колени и кладет голову ему на плечо.

– Во-первых, договор содержит параграф, в котором сказано, что любая из нас может каждую минуту отказаться. Во-вторых, я «отмыла» наши полмиллиона, и сейчас у нас неплохая «чистая» сумма.

Она озорно смеется.

– Ну, ты и сумасшедшая! Это была неплохая сумма на время войны, когда никто не проверяет ни номеров, ни серии банкнот! Ты рисковала! А если бы кто-то задал вопрос, откуда у тебя столько бабла, что бы ты сказала?

– Получила наследство в Йемене, – дает она быстрый ответ. – Там в банках находятся еще худшие.

Как маленький ребенок, она смотрит на своего уже немного поутихшего мужа.

– Как только что-то меня будет беспокоить, обещаю, что полечу к нотариусу и откажусь от этой задумки, – обещает она. – Окей? Расслабься! А может, удастся сделать что-нибудь хорошее для людей? Может, удастся кому-то помочь? Не прекрасная ли это цель в жизни?

– Любимая, прекрасная идея, и я никогда тебя от нее не отговаривал. Но…

– Хватит, а то я на самом деле разозлюсь!

Марыся закрывает Хамиду рот рукой, останавливая новый поток критических замечаний.

– Дай мне лучше мордочку, – шепчет она нежно, очень возбужденная сегодняшней деятельностью и новыми начинаниями.

* * *

Марыся убеждена, что ее соучредительница наверняка полночи проводит, организуя их благотворительную деятельность. Конечно, она вообще не имеет понятия, что на самом деле принцесса замышляет. Однако Ламия и сама точно не знает, но решает порыскать в Интернете. Прежде всего находит интересующее ее сообщество и блоги. Это нетрудно. Недовольных граждан в Саудовской Аравии и в окружающих ее странах множество. Свои сообщения она начинает в спокойном тоне, чтобы видеть мгновенную реакцию, подкрепить слова аргументами и убедительно говорить на тему правительства и существующей ситуации. Когда остается только с двумя собеседниками, задает короткий вопрос: «Как это изменить?» Ответа ждет долгий, как вечность, час. Кто-то ее спрашивает, есть ли у нее идея. Принцесса открыто признается, что отдала бы любые деньги, чтобы свергнуть монархию. Воцаряется тишина. Ламия приходит к выводу, что все струсили и спрятались в своих электронных норках. Она мечется по спальне, ложится и вскакивает с кровати, грызет ногти и выпивает гектолитры колы. После утренней молитвы, около четырех утра, когда она проваливается в хрупкий, нервный сон, телефон, зажатый у нее в руке, начинает вибрировать. Приходит e-mail. Отозвался человек под псевдонимом Маджахеддин. «Сколько?» – задает он короткий и простой вопрос. «А сколько бы хватило?» – спрашивает принцесса. Сердце у нее сильно колотится. Теперь она знает, что попала по нужному адресу. «Любые деньги хороши для нашего благородного дела», – звучит ответ. «Около полумиллиона долларов хватит?» Ответа женщина ждет еще час, но отдает себе отчет, что машина тронулась. У AQAP[74] свои люди везде, даже on-line. Они только и ждут случая, а Ламии именно такие сумасшедшие бойцы и нужны. «Хватит», – наконец приходит подтверждение. Принцесса падает на подушки с глубоким вздохом облегчения. Сейчас она уже уверена, что выбрала правильный путь. Разумеется, он хорош для реализации ее планов, ее вендетты и отплаты подлой семейке око за око. «Пусть все они сгорят в аду! – грозит она мысленно. – Пусть их черт возьмет!»

На следующий день она приезжает к Марысе около двенадцати. Выглядит она невыспавшейся и измученной. Кожа у нее посерела, а глаза опухли. Несмотря на молодость, по ней видно, что она не спала ночь, что страшно нервничает и что это пожирает ее изнутри.

– Дорогая! – Марыся приветствует ее на пороге. – Меня мучит совесть. Ты так пашешь, а я отдыхаю.

– Что ты! – вскрикивает принцесса радостно. – Мне тоже не помешает немного активности. Реализация планов возбуждает меня до такой степени, что когда уже легла в кровать, то так почти до утра не могла заснуть.

Она говорит чистую правду.

– О боже мой! – хозяйка просто хватается за голову.

– Королевство – за кофе! – шутит Ламия. – Прошу крепкого черного кофе, который поставит меня на ноги!

– Уже варю! Все для нашего работяги!

– Как я и говорила, купила для нас служебные телефоны «BlackBerry». Я сразу на свой вбила кое-какие контакты и тебе скопировала. Конечно, ты добавишь себе свои любимые. Мне уже звонили из общественных организаций, я получила e-mail из Бахрейна, Катара и Йемена.

– Йемена? – удивляется Марыся. – Это прекрасно! Там для нас большое поле деятельности! Феминистки становятся все сильнее, но искоренение в этой стране обычая выдавать маленьких девочек замуж – это долгая история. Знаешь, когда я там жила, участвовала в демонстрации против такого замужества.

– Да? Правда? – спрашивает Ламия автоматически.

Видно, что она не слушает, ее мало волнует, чем Марыся занималась.

– В таком случае вбей себе быстренько еще эту организацию с центрами в Сане и Адене, пересылаю тебе link. Они больше всех нуждаются, и, может быть, им первым попробуем помочь.

Разумеется, она не упомянула, что под прикрытием благотворительной организации скрывается йеменская «Аль-Каида», которая своими щупальцами оплетает страны Аравийского полуострова.

– Супер! Как же я рада! – Марыся со всем согласна, поддакивает.

Она не может ни к чему придраться. «Ну девушка и работает! – восхищается полька и решает: – Я должна с нее брать пример, а не лениться».

– Кстати, о Йемене, я к нему сентиментально отношусь, так как…

– Окей, встретимся на работе, – прерывает признания принцесса, – времени нет. Еще много чего нужно сделать. Может, нужно будет туда лететь, – бросает она мимоходом. – Эта страна в состоянии постоянной войны. В их банки уже много времени не поступают средства. А знаешь, если идет война, то самое главное – это деньги для пострадавших. Там всегда на улицах толпы женщин-нищенок и детей-попрошаек. И сейчас это повсеместно. Этим людям некуда деваться, потому что они лишились домов, у детей нет крова… – напирает она на чувства молодой матери.

– Это страшно! А когда мы туда полетим? – Марыся почти плачет. – А то знаешь, с субботы начинается учеба[75].

– Любимая, мы постараемся это сделать до конца недели.

Ламия обещает это как собеседнице, так и себе.

– Но вначале мы должны закончить организационные дела здесь, на месте.

– Конечно, конечно, – соучредительница признает ее правоту.

– Собственно, чуть не забыла! Я окончательно договорилась об аренде виллы.

Она возвращается к волнующим ее проблемам. А это значит – прежде всего к деньгам.

– Парень хочет двести пятьдесят тысяч риалов в год. Это не много за такую халупу? – спрашивает она, слегка опасаясь, что переборщила.

– Вполне разумная цена, – признает Марыся. – Моя семья за небольшой домик с крохотным садиком в охраняемом поселке платит на сто тысяч больше.

– О, видишь! У нас первая экономия.

– Ламия, как же я рада! Ну ты и оперативная баба!

– Куда там! – принцесса скромно опускает глаза и отмахивается. – Так я лечу, дорогая! Сделаю перевод на счет, подгоню рабочих, чтобы закончили виллу, и отвечу на письма. Может, ты тоже вышли какой-нибудь e-mail со своего ящика в Йемен? В конце концов, ты знаешь реалии, твой опыт может пригодиться.

Ламия щекочет честолюбие Марыси, набрасывает абаю и почти бежит к выходу.

– Ага, чуть не забыла! – она поворачивается и театрально хватается за голову. – Магда – наша первая работница. Будет у тебя землячка в фирме!

Марыся в восторге и так взволнована, что мечется по гостиной, не может прийти в себя. «Что творится, что творится! – повторяет она. – Наконец я в центре событий, у меня есть работа, цель в жизни. Признаться, в содержании дома или воспитании Нади я только мешаю специалистам-профессионалам. Они для этого созданы, а я – для более высокой цели». Марыся тянется за новым телефоном «BlackBerry» и вбивает свои контакты и любимые Интернет-порталы.

Принцесса мчит в своем направлении. Она очень довольна собой. Она действительно не спала ночь, но посеяла зерно, которое в мгновение ока проросло.

– Рам, есть задание, и не одно.

Она хватает слугу и по совместительству любовника под руку и тянет в спальню.

– Земля горит у меня под ногами. Моя семья ополчилась против меня, – поясняет она ему обиняками. – Если они добьются своего, ты наверняка потеряешь работу, если не голову, значит, в твоих интересах мне помочь.

– Ты ведь знаешь, что я для тебя все сделаю, даже безвозмездно, – мужчина тянет Ламию к кровати.

– К черту! Забудь на минуту о похоти и перестань думать этим местом! – кричит принцесса как сумасшедшая и с силой его отпихивает. – Говорю же, есть работа, и не кроватная!

– Хорошо, хорошо, – таец успокаивается, опускает глаза и, постоянно сглатывая, стараясь проглотить очередное оскорбление. – К чему эти нервы?

– Принеси из подсобного помещения мою дорожную сумку и рулон фольги. Я должна на всякий случай отложить себе кое-что уже сейчас, – сообщает она серьезно.

Ламия приходит к выводу, что несмотря на то, что стала изгоем в семье, все же она принадлежит к правящему роду. «Если начнется, то здесь может камня на камне не остаться». А девушка не представляет себе жизни в нужде. Она ехидно улыбается, гордясь своей ловкостью и дальновидностью.

– Где Магда? – спрашивает она, произнося арабскую версию имени своей новой работницы.

– У бассейна.

– Так тяни сюда эту паршивку! Я не плачу ей за загар! Очередная ленивая идиотка!

Принцесса в раздражении закусывает губу. Она знает, что с белой женщиной не может поступать так, как с азиатской прислугой. Иногда у нее появлялось желание оттаскать ее за длинные белые патлы или даже избить, ну и что с того! «Очередная лентяйка на содержании принцессы! – думает она разочарованно. – Маленькая польская неприкосновенная сучонка!»

– Здравствуйте.

В спальню входит молодая красивая, потрясающе сложенная женщина в бикини.

– Тебя не было, поэтому я решила использовать время на релакс, – поясняет она беззаботно. – Что я должна делать? Говори, и я принимаюсь за дело.

– Мы с Рамом уходим примерно через час. Ты тем временем пересмотри все мои шкатулки, ящички и шкафы и вытяни из них наиболее ценные вещи. Уложи их на кровать, будет легче паковать, – приказывает Ламия, поджимая губы.

– Так мы куда-то выезжаем? Куда? – девушка радуется, как ребенок.

– Все расскажу в свое время, – холодно сообщает работодательница.

Полька же приходит к выводу, что должна держать ухо востро, так как расположение принцессы очень переменчиво. Она ластится, как кошка.

– Хорошо, Ламия. Когда вернешься, все будет готово, – обещает она, сразу принимаясь за работу.

«Эта госпожа меняет настроение и предпочтения как перчатки, – уже поняла Магда характер своей принцессы. – Говорили мне, чтобы я не меняла спонсора, особенно на особу из правящей семьи, но я позарилась на большие деньги».

К такому выводу она приходит мысленно, так как все больше разочарована принятым решением. «Теперь нет выхода, и я должна держать рот на замке, а то долго тут не проработаю, – решает она. – Я не позволю отобрать у себя мечту о могуществе, о домике в Польше и прекрасной маленькой машинке. На этой выдре заработаю на все это в три счета и еще стану богатой молодой женщиной. Справлюсь!»

Она подбадривает себя описанием не слишком далекого будущего. «Может, года мне хватит, а потом пошлю все к черту?» – улыбается она сама себе. Молодость не любит долго держать грусть в сердце.

– Ты не менял в последнее время номер банковского счета? – спрашивает Ламия у Рама, который ведет машину. Принцесса хочет свести количество свидетелей до минимума. В конце концов, этот таец с давних лет ее слуга во всех делах.

– Зачем же? Разве я бы посмел! Кроме того, я должен на это спрашивать твоего согласия, госпожа спонсор.

Мужчина смеется, но принцесса видит в зеркале заднего вида, что взгляд у него не радостный.

– Скажи, что ты планируешь? – открыто спрашивает у нее любовник. – Потому что после последней вечеринки ты просто из кожи вон лезешь.

Он осмеливается критиковать свою госпожу.

– Не перегибай! – предостерегает женщина. – Чем меньше знаешь, тем дольше живешь.

Ламия иронизирует, хоть правда такова и есть. Она чувствует, что после всего будет вынуждена от него избавиться. Приходя к такому выводу, она чувствует, о чудо, что это ее не радует. «Неужели я стала сентиментальной? – спрашивает она сама себя. – То, что этот парень – рекордсмен в постели, не значит, что я сразу должна потерять голову. И ради кого? Для какого-то бывшего мусорщика, ради желтого вонючего раба?»

Она укоряет себя, но при воспоминании об их совместных ночах у нее в груди разгорается жар. «Черт возьми! Я все же становлюсь сентиментальной!» – фривольно улыбаясь, она смотрит в одну точку.

– В банк, госпожа? – прерывает Рам ее эротические мечтания.

– Да. Поясню тебе, что и как, чтобы потом не растерялся. Этого нам не нужно. Припаркуйся здесь, не поворачивайся ко мне и не смотри в мою сторону. Веди себя так, как раньше, понял? – произносит она строго.

– Так точно, – отвечает слуга по-арамейски.

– Идем к продавцу фруктами, я хочу арбуза, – сообщает принцесса и быстро выходит из машины.

– В автомобиле может быть прослушка, а то, что я делаю, должно остаться в глубокой тайне. Слушай! – шепчет она взволнованно. – Я сейчас переведу на твой счет пятьдесят тысяч риалов.

Принцесса говорит не моргнув глазом, а у тайца перехватывает дыхание от таких новостей.

– Пойдешь в банк и проверишь, дошли ли. Попросишь, чтобы выплатили тебе тысячу, – инструктирует она. – Остальное припрячешь для меня на черный день.

– Конечно, – поддакивает он, но его глазки превращаются в щелки. «А если я сниму все, выйду через черный ход и сделаю ноги? – проносится у него в голове. – Нет, не стоит! Через минуту меня сцапают и в срочном порядке казнят на площади Справедливости. Бессмысленно, – убеждает он сам себя, хоть ему очень трудно равнодушно относиться к такому состоянию. – Оставаясь при принцессе, я еще урву объедки с барского стола и других удовольствий буду иметь немерено».

Рам радуется.

– И что дальше? – резонно спрашивает Рам. Он хочет больше обо всем узнать.

Ответа нет. В молчании он берет у своей госпожи очередную сумку фруктов и бросает быстрый взгляд на ее лицо. Видны только бегающие глаза – так тщательно она сегодня спряталась под одеждой. Редко с ней это происходит. Если следит за собой, ситуация действительно серьезная. «Не буду обманывать ее», – решает мужчина.

– На меня можешь положиться, – произносит он уже вслух и шепчет: – Спасибо за доверие.

– Уложим наиболее ценные вещи, украшения, серебро, абаи и платья, вышитые драгоценностями. Все вместе с некоторой суммой денег закопаем в саду у виллы в ДК, – сообщает принцесса через минуту.

– А зачем? – распираемый любопытством Рам не выдерживает и невольно задает очередной смелый вопрос.

– Я должна выехать на некоторое время, хочу сохранить мое добро. Возможно, что что-то здесь изменится, вспыхнет арабская весна…

– Ты что-то об этом знаешь? Так бежим в Таиланд! Моя семья за присланные мной деньги строит в Бангкоке отель. Тебя там никто не будет обижать, не будет ни нужды, ни унижений, – соблазняет он.

Ламии очень хочется полмиллиона долларов перевести на какой-нибудь азиатский счет, выехать из Саудовской Аравии и уже никогда сюда не возвращаться. «А эти старцы и сами вымрут, – приходит к выводу она и признается себе: – Я могла бы быть с этим мужчиной и просто вести обычную жизнь». Она тяжело вздыхает – предложение ее очень привлекает.

– Что ты на это скажешь? – настаивает Рам.

Он в самом деле хочет быть с этой странной, жесткой и необычной женщиной. По-своему он влюблен в нее. Но парень также облизывается на ее богатство. Она могла бы спонсировать их семейный бизнес. «С такими деньгами мы стали бы самыми богатыми людьми в районе, а может быть, во всем Бангкоке!» – включает он фантазию и видит как наяву свой отель над каналами, о котором мечтает.

– Ламия, мы были бы счастливы, – нежно шепчет он и осторожно касается ее ладони, закрытой черной перчаткой.

– Знай свое место! – принцесса подскакивает как ошпаренная и наносит удар ему в бок. Покрывало на ее лице просто идет волнами от тяжелого дыхания.

– Не получишь ни меня, ни моих денег, – подводит она итог, словно читает его мысли. – Я здесь должна уладить одно дело, свести старые счеты. Выеду ненадолго, а потом вернусь, как все уже утрясется. Может, и поеду с тобой на выходные в Таиланд, покажешь свой рай на земле.

По-своему она все же планирует свое будущее с тайцем. Но в нем Рам не будет стоять рядом с ней, а только в ее тени. В конце концов, кто отгадает, что в сердце женщины, особенно находящейся в таком раздрае? Даже сама принцесса не уверена в том, чего именно хочет.

– Принимаемся за дело.

Она платит и выходит из магазина, а продавец несет за ней запакованные свертки.

Без проблем по звонку принцессы с телефона «BlackBerry» молниеносно переводят деньги. Ее любовник находится в банке только пять минут. Он только вошел и тут же появился на выходе. Ламия стискивает челюсти, опасаясь самого худшего. «Там ведь не идиоты работают!» – проносится у нее в голове. – Откуда у слуги такие большие деньги на счету? Глупо я это придумала».

Она критикует себя и, нервничая, кусает губы. Все это время она опасается, что за азиатом выбежит охрана или полиция.

– Порядок! – Рам буквально впрыгивает в машину. – Не знаю почему, но они у меня ни о чем не спрашивали.

Он протягивает работодательнице руку, в которой держит тысячу риалов в двух банкнотах.

– Это тебе, – Ламия сегодня щедра к своему помощнику.

– Большое спасибо.

Он быстро прячет деньги и рапортует:

– Проверили счет, был перевод. Служащие только с пониманием кивали головами. Но ты должна была меня предупредить, что деньги будут из благотворительной организации, – говорит он с укором. – Я мог бы вляпаться! – Всегда спокойный мужчина сейчас трясется как осиновый лист, а пот покрывает его лоб. – Ну, ты и накрутила!

– Теперь давай в HSBC.

Принцесса недовольна допущенной ошибкой, но не волнуется, так как все удалось.

– С этой финансовой организацией не будет проблем. Хороший колониальный банк не спрашивает, откуда у тебя деньги. Для них важнее всего тот факт, что ты вкладываешь на их счета.

Ламия в один клик переводит двести тысяч риалов со служебного счета организации на личный счет. Карточка ходит ходуном, и система не требует ничего, кроме кодов, появляющихся из маленькой вещички.

Принцесса ожидает пятнадцать минут и входит в красивое бюро. Деньги уже на ее счету, значит, она возьмет пятьдесят тысяч, а остальные снимет за границей. В конце концов, филиалы HSBC есть во всем мире. Сейчас и здесь она не хочет возбуждать подозрений.

– Ну, домой, господин шофер! – счастливая, она снимает никаб, обувь и носки, расстегивает абаю и вынимает из дамской сумочки небольшую бутылочку виски.

– Твое здоровье! – кивает она помощнику. – Все идет как по маслу, хоть день еще длинный и длинная у нас ночь.

Она озорно смеется, включая на всю громкость колонки с тяжелой музыкой, и, довольная, отбивает ритм голыми стопами.

* * *

– Привет, Мириам! – принцесса без предупреждения появляется у бен Ладенов рано утром в субботу. Разумеется, она запланировала это так, чтобы не встретить Хамида, который пренебрегает ее дружбой и нежной улыбкой. «Этот парень не дурачок или слишком хорошо меня знает, – думает с издевкой. – Но жена глупа, как курица. Повезло ему!»

– Что случилось?

Марыся еще в ночной рубашке готовится к началу учебного года. Наконец наступил этот счастливый день! Она радуется, как первоклашка. «Чего ей от меня надо? – думает Марыся, оглядывая гостью. – Не очень хорошо она выглядит. Что она опять вытворяла на выходных? Наверняка очередная вечеринка, всю ночь выпивка и горы наркотиков».

К такому выводу приходит соучредительница, с неодобрением кривя губы. «Как-то не верится, чтобы она целыми днями и ночами организовывала нашу деятельность. Что-то мне это не нравится! Наверное, после торжества пойду к юристу и откажусь от этой затеи. Мне не хочется постоянно мучиться, думая, что эта баба меня обманет или втянет в неприятности. Хамид был, как всегда, прав. Самое важное – это доверие к деловому партнеру, а я к ней этого не испытываю».

Первое очарование прошло, и пелена с глаз спала. Сейчас Марыся уже не в таком восторге от принцессы, не так ею очарована. «Ведь я вообще не знаю, что она под нашей вывеской творит!» – наконец доходит до нее.

– Ты что-то планируешь на сегодня? Ты ведь знаешь, что начинается учеба в школах и университетах. К сожалению, я занята, – говорит она достаточно недовольным голосом, что Ламия сразу подмечает.

– Послушай, у меня сел тот новый служебный телефон. Заблокировался! Просто взял и умер, – шутит аферистка и просит невинно: – Дай мне на минуту твой, я проверю, не села ли у меня батарея.

– Окей, нет вопросов.

Марыся бежит на первый этаж и через минуту вручает принцессе мобильный.

– Я должна готовиться к выходу. Я оставлю тебя внизу одну, а когда решишь проблему, крикни, я приду. Извини, но…

– Все в порядке, прекрасно тебя понимаю, – делает Ламия одно из самых обворожительных выражений лица. – Беги, а займусь этим.

– Исчезаю.

– Мириам! – через неполных пять минут слышен крик. – Я оставляю мобильный на столике! И еще одно…

Хозяйка стоит на верху лестницы и смотрит на свою соучредительницу, которая вертится в гостиной и делает какие-то странные движения.

– Я наладила уже очень плодотворное сотрудничество с одной из благотворительных организаций.

Принцесса поднимает голову, смотрит на наивную соучредительницу и словно мимолетом вспоминает о достаточно серьезном деле.

– Сделаю тебе отчет в более свободное время, а то сегодня у меня не терпящее отлагательства дело, а ты занята. Держи и учись прилежно! – Удивленная Ламия видит холодное выражение лица Марыси.

– Сейчас, сейчас!

Партнерша быстро спускается, подходит и хватает саудовку за рукав абаи.

– Это не только твоя фирма! – говорит Марыся высоким от бешенства голосом. – Мне не нравится, что ты делаешь, что ты намереваешься сделать и не информируешь меня об этом. Я прошу предъявить мне все документы на виллу, которую мы арендовали в ДК.

Она подчеркивает концовку слова «-ли», потому что для нее ясно, что в этом соглашении она только пешка.

– Разве ты не должна мне дать ключ от нашего офиса? Или ты так не считаешь?

– Конечно!

Ламия не обращает внимания на строгий тон и согласна принять условия, расплываясь при этом в сладкой улыбке. «Я должна эту девку успокоить, а то она еще сломает мне планы», – беспокоится она.

– Будет, как ты скажешь, Мириам. Позвони мне, когда найдешь немного времени. Мы вместе туда пойдем, – лжет она и не краснеет. – Цемки, любимая.

Она целует Марысю в обе щеки.

– Не нервничай. Все-все сделаем вместе, – щебечет она серебристым голоском, гладя при этом по лицу оторопевшую собеседницу. – Помнишь, о чем говорил нам юрист? За деятельность мы отвечаем вместе, – напоминает она, а в душе смеется. Она подстроила все так, что понесет наказание Марыся, а не она. В почте оставшегося телефона «BlackBеrry» находятся такие отягощающие e-mail, что Марыся никак не отвертится. И если что-то пойдет не так, то Ламия будет изображать жертву. «Ну, я и хитрая!» – радуется она довольно. Пружинящим шагом она выходит из виллы наивной соучредительницы и машет ей на прощанье рукой.

– Хамид! – кричит Марыся в трубку. – Эта дьяволица, наверное, что-то замышляет! Я чувствую это кожей!

– А я тебе не говорил? – не выдерживает муж, говоря это с удовлетворением.

– Окей, говорил. Сразу же после учебы лечу к юристу разрывать контракт. Знаешь, я даже не могу проверить состояние счета, так как эта сучка забрала все коды и карточки.

– Ладно, – слышен вздох.

– Wallahi! Она тогда сцапала и карточку с кодами!

– Так можешь попрощаться с деньгами, моя маленькая.

– Я глупая и легкомысленная! – клянет она себя. – А какая она была сегодня милая, просто до тошноты!

– Надеюсь на то, что только ограбила тебя, а не стянула эти огромные деньги на какие-то темные делишки.

– Что делать? Что делать? – паникует Марыся.

– Ты утрясай с юристом и окончательно разорви это сомнительное сотрудничество, а я постараюсь пораньше выйти из бюро и спрошу совета у семейного банкира. Нужно как-то заблокировать счет. Даже если не знаешь номера счета, кодов и всех этих необходимых вещей.

– Хамид, спасай! – плачет она.

– Иди на занятия и не драматизируй, – старается он справиться с истерикой жены. – Ведь если еще минуту тому назад она была у тебя, то в течение пару часов не натворит ничего до такой степени, что не удастся из этого выкрутиться. Посмотрим, что скажет банкир.

Он задумывается.

– Когда уладишь формальности, позвони этой аферистке и скажи, чтобы отдала документы. Если не захочет, наверняка нужно будет подавать заявление в полицию.

– Ты меня предостерегал, а я снова позволила эмоциям и упрямству взять над собой верх и тебя не послушала, – признает Марыся, говоря плачущим, дрожащим голосом. – Я не могла на нее налюбоваться, была ею очарована…

– Может, еще ничего не случилось, может, удастся выбраться из этого положения с Божьей помощью, – утешает ее Хамид. – Все будет хорошо, любимая.

Принцесса мчит в аэропорт сломя голову. «Сегодня эта малая стала меня подозревать, – бесится она. – Слишком много я говорила, что-то ляпнула!»

Она старается вспомнить каждое слово из предыдущего разговора. Выхватывает мелкую деталь, которая, скорее всего, стала каплей, переполнившей безоглядное доверие. «Зачем я упомянула об этом налаженном с кем-то сотрудничестве? К чему все это было? Ну, я и глупая пустомеля! Теперь все может провалиться и такой чудный безупречный план черти возьмут! Но у них еще ничего на меня нет, – радуется она, хотя, нервничая, ломает пальцы. – Я еще чиста».

– Рам, сделаем так, как договаривались! – кричит она водителю. – Ты переселяешься в собственную квартиру в Аль-Басе и осторожно будешь наблюдать за дворцом и нашим домиком с сокровищами. Магда останется у меня и будет загорать у бассейна. Нужно же обеспечить моего любимого двоюродного брата Абдаллу каким-нибудь развлечением, или нет?

Ламия шутит, посмеиваясь себе под нос, хотя в голове у нее хаос и вообще ей не до смеха.

– В аэропорту высадишь меня и даже не выходи из машины. Сразу поставишь ее на стоянку во дворце и исчезай. Понятно?! – снова повышает голос принцесса.

– Так точно, madam!

Рам смотрит в зеркало заднего вида и думает, что еще в жизни не видел Ламию в такой панике. «Что она замышляет? – думает он с беспокойством. – Какую рискованную аферу решила провернуть? Не скажется ли это на мне? А может, я возьму деньги со счета и этот чертов сундук и выпорхну по-тихому в родимую сторону? Хватило бы денег до конца жизни! Но нет. Никакого шанса! – сам себя останавливает он и утверждает разочарованно: – У саудовцев такой сыск, что даже на другом конце света от них не спрятался бы. Хочешь не хочешь, но должен остаться верным этой коварной женщине. Такова жизнь бедняка, человека второго сорта. Но может, еще когда-то судьба мне улыбнется», – мечтает он.

В аэропорту Ламия берет носильщика, который без очереди перетаскивает ее чемоданы через рамку металлоискателя. Отправление пассажиров бизнес-класса проходит молниеносно. Принцесса (уже без багажа, только с сумочкой на плече) подходит к проверке паспортов. Редко когда она отправляется из страны вместе со всем этим сбродом, чаще всего пользуется семейным частным реактивным самолетом и вылетает с княжеского терминала. Но не сегодня, потому что сегодня первый из последних дней царствования старцев. «Конец гериатрии! – хихикает она мысленно, и это ее расслабляет. – Теперь узнаем, начала ли действовать глупая соучредительница».

Принцесса внутренне дрожит, но снаружи демонстрирует улыбку удельной владычицы. В конце концов, она член правящего клана. Что эти сопляки в униформе могут ей насвистеть?

– Спасибо, госпожа.

Таможенник встает, выходит из-за стойки, сам открывает ей воротца, низко при этом кланяясь. Ламия не отвечает и не обращает на него царственного внимания. В конце концов, такое почтение положено ей по происхождению. «Тяжело мне будет жить жизнью обычного человека, – вдруг доходит до ее сознания. – А если они захотят отрубить головы всем членам нашей семьи, что тогда? Так было в Иране, и так поступают при каждом перевороте».

«Черт возьми! Может, перевести эти деньги на свой счет? Выеду в Азию, потащу туда Рама и будем себе жить, как сыр в масле кататься до конца дней, – снова прельщает ее перспектива обычной жизни. – Зачем мне какая-то борьба, зачем мне месть, зачем я вмешиваюсь в политику и решаю проблемы этого мира?»

Ламия мучает себя вопросами: «Зачем мне это? Что это мне даст?» У нее пустота в голове, она идет, как безумная, в салон для vip-персон. «Что делать? Если действовать, то сейчас, – подгоняет она себя и подзадоривает. – Я не могу ждать до Катара, таким образом я дам Мириам слишком много времени. Сейчас или никогда! Ламия, сделай это! Не будь труслом!»

В самолет она входит последней, зажав в руке телефон «BlackBerry». Когда закрывается дверь и красивая стюардесса знакомит пассажиров с правилами безопасности, принцесса Ламия через Интернет в мобильном связывается с банком и осуществляет перевод.

* * *

Марыся, как и планировала, сразу же после торжества, посвященного началу учебы, направляется в центр города к юристке, которая говорит поражающе искренне:

– Я вам в частном порядке расскажу, что обычный человек не должен близко контактировать с этой семьей. Я связалась с одним из них, а когда развелась, мне дали добро на открытие этого бюро. Это все, что осталось от этого брака. Первая женская правовая и нотариальная контора в Эр-Рияде, принадлежащая бывшей жене принца, обычной смертной, которая сама себе не может выбить разрешения на опеку над детьми, – признается она со слезами на глазах. – Идея благотворительной организации прекрасна, вы этого не бросайте. Только в следующий раз лучше подбирайте партнеров, – говорит она с издевкой. – Я вас поддержу, и следующий договор будет для вас бесплатным.

– Огромное спасибо, но на сегодняшний день с меня хватит. Скорее всего, у меня уже нет ни гроша, – искренне признается обманутая женщина.

– Для этого не нужны миллионы, только сердце.

– Жаль, что я с вами раньше не познакомилась. Я с каким– то настоящим человеком должна была основать фирму.

– Ничего страшного, моя дорогая! Не сожалейте! Поспешите в банк и спасайте, что сможете.

Она выпихивает Марысю из офиса.

– Я еще не заплатила…

– Не нужно, успокойтесь! Вы и так достаточно потеряли. Удачи!

Марыся для решения финансовых вопросов ждет мужа. Он должен был посоветоваться с семейным банкиром. У нее даже нет визитки служащей, которая открывала ее банковский счет: конечно, она оставила ее у Ламии. Молодая наивная женщина, уже окончательно разочаровавшаяся, долгие часы сидит бездумно в гостиной, не видя смысла что-нибудь предпринять.

– Ничего не удастся сделать, – с этими словами Хамид вечером входит в дом.

– Как это?! Почему?! – выкрикивает, нервничая, жена.

– Они рассматривают дело, когда к ним поступит твое заявление. Ты сегодня должна его написать, а завтра с утра поедешь в банк и положишь его вместе с нотариально оформленным документом, свитетельствующим о разрыве договора. Только тогда они пошевелят пальцем.

– Пусть их черти возьмут!

– Уже одна дьяволица[76] взяла, что хотела!

Хамид шутит, но, взглянув на жену, не может больше ее критиковать. Женщина выглядит как тень и олицетворение всех несчастий. Лицо у нее осунулось, под ее красивыми глазами легли тени.

– Пойдем, вместе напишем заявление. Я помогу тебе.

– Какой ты добрый и понимающий! – Марыся тихонько хнычет.

– Нечего расстраиваться, котик. Теперь нужно действовать, наверняка еще все прояснится и хорошо закончится. А деньги в жизни не самое главное и счастья не приносят.

Хамид улыбается, прижимая расстроенную жену к груди.

Супруги сидят до поздней ночи, стараясь изложить в заявлении все как можно лучше и доходчивее. Им не хочется также, чтобы Марыся, ответственная соучредительница, выглядела полной дурой, ведь она отдала все документы, карточки, коды своей партнерше. Они напирают на доверие и правоту обманутой женщины, а не на наивность и легковерие. Они используют много традиционных оборотов из Корана – и заявление, законченное в два часа ночи, выглядит прекрасно.

– Мириам, просыпайся!

Чуть свет Хамид тянет спящую жену за руку.

– Снова что-то творится в нашем королевстве, – быстро сообщает он, таща заспанную жену в комнату с телевизором.

– Где это горит? – Марыся, глядя на экран, молниеносно приходит в себя.

– Взорвали нефтепроводы и нефтехранилища во многих местах в восточной провинции. Горят большие площади под Эль-Катифом и Дубаем. Упоминали о менее мощных взрывах у трассы, ведущей к Бахрейну. Так сообщает Аль-Джазира[77], а ты же знаешь, что это наиболее объективный и независимый арабский канал. На наших местных каналах в новостях, конечно, тишина.

Хамид вздыхает, недовольный цензурой, которая ограничивает доступ к информации обычным саудовским гражданам, у которых нет спутниковой антенны или Интернета.

– Кто это сделал?

– Скорее всего, «Аль-Каида» из Йемена, но зачем бы они сюда перлись? Снова какая-то месть? – размышляет он вслух и приходит к единственному разумному выводу. – Мне лично кажется, что это похоже на местную работу. Кто-то в Саудовской Аравии хочет ослабить власть, чтобы потом легче было взять ее в свои руки. Однако на этот раз акция спланирована на высоком уровне.

Хамид искренне беспокоится. Любая революция – это разрушительная сила, а перемены, к сожалению, не всегда к лучшему.

– Может, и эту страну охватит арабская весна? – Марыся просто дрожит от воспоминания о революции в Ливии. – Это было бы страшно! Саудовская Аравия ведь единственный центр стабильности в этом регионе!

– Я забронирую для нас билеты, чтобы мы в любую минуту могли их выкупить.

Хамид принимает быстрое решение. Он не хочет подвергать свою семью новым испытаниям.

– А что с мамой, Лукашем, Дарьей и Адашиком? – любящая дочь и сестра просто подскакивает от мысли, что ее близкие должны будут здесь остаться.

– Ну, мы же их не оставим, – успокаивает муж.

– Я позвоню маме!

– Не делай этого, а то если она запаникует, будет плохо. У тебя где-нибудь записаны их номера паспортов?

– Нет. Зачем они мне?

– Тогда я свяжусь с Лукашем. Нужно также обменять сколько-нибудь риалов на доллары. Это как можно быстрее. Сегодня каждый, у кого есть мозг, побежит в банк.

– Может, соберем пару вещей, так, на всякий случай?

Марысе уже совсем не хочется идти на занятия. Весь ее безопасный и стабильный мир снова в руинах.

– Прежде всего отправляйся в банк, а потом выбери, что нужно, и упакуй максимально в три чемодана. Чтобы не было так, как в последний раз в Польше.

– Окей. Звони, когда узнаешь о чем-нибудь новеньком и если нужно немедленно бежать. У меня уже есть опыт, я знаю, что медлить нельзя. Иногда пять миную меняют всю жизнь.

Каждый из супругов бежит в своем направлении.

* * *

Когда Марыся возвращается домой после посещения банка, где милая служащая обещала уже завтра получить согласие получить информацию о счете ее фирмы, девушка сразу отправляется в комнату с телевизором.

Только в бегущей строке внизу экрана появляется упоминание о том, что пожар на нефтехранилищах в Саудовской Аравии не был настолько силен, как выглядел, и практически уже потушен. Он возник в результате аварии, во всяком случае медиа стараются убедить в этом тех зрителей, которым хочется расшифровать сообщения, написанные мелким шрифтом. В Интернете на эту тему вообще нет никакой информации. Ситуация в Саудовской Аравии замалчивается.

– Странно, правда? – Марыся по телефону в разговоре с Хамидом анализирует свои ощущения.

– Поговорим об этом дома, – голос мужчины холоден. – Нечего занимать линию.

Он дает ей понять, что может быть прослушка.

Ранним вечером, едва мужчина переступает порог дома, звонит его мобильный.

– Господин Хамид бен Ладен? – звучит вопрос службиста.

– Да.

– Через два часа вы должны быть во дворце шейха, – кто-то холодно информирует его, а у Хамида от ужаса пересыхает во рту. – Вы должны взять с собой все мобильные телефоны, «BlackBerry», iPad-ы, iPhone, компьютеры и лэптопы, а также все другие носители.

– Да, конечно.

Хамид не вдается в дискуссию, так как хорошо знает этих людей и понимает: когда отдаются приказы, нужно слушать и сидеть тихо.

– Кто это был? – обеспокоенная Марыся смотрит на бледное, покрытое каплями пота лицо мужа. – Что-то случилось?

– Скорее да. Все же Ламия нас сделала, – Хамиду только такая причина вызова приходит в голову.

– Wallahi! – выкрикивает в ужасе женщина, вскидывая руки и хватается за волосы.

– А я тоже подставил нас слегка, – добавляет ее муж с горькой улыбкой.

– Как это? Почему? Что ты сделал?

– Если мы были замешаны в политическом перевороте в Саудовской Аравии и у нас это не вышло, то, пожалуй, постарались бы отсюда сбежать, правда? – задает он риторический вопрос, потирая при этом бледный лоб. – Я сегодня забронировал билеты для всей нашей семьи и обменял миллион риалов на американские доллары. Эти мои кретинские, необдуманные действия могут стать последним гвоздем в наш гроб.

– А в чем нас обвиняют? Что с нами будет? Ведь мы ничего плохого не сделали!

– Теперь нужно это доказывать. Не нервничай, не отвечай на звонки, сиди спокойно и жди меня.

Хамид заканчивает говорить и через неполных пять минут, после того, как он разговаривал по телефону, к дому подъезжают два черных «форда эскалейд» с тонированными стеклами. Из первого выходят два представителя службы безопасности в белых тобах, платках на головах, пуленепробиваемых жилетах и автоматами на изготовку в руках. А из другого – парни из антитеррористических бригад в масках.

Марыся смотрит на них как загипнотизированная. Господа осторожно ведут ее в спальню и закрывают дверь. Дом в течение часа переворачивают вверх дном. Когда все носители и устройства коммуникации, банковские карточки, выписки, счета, паспорта, игамы и другие удостоверения личности, записные книжки и самые маленькие исписанные листочки упаковываются в две коробки, двое вооруженных мужчин выводят Хамида и впихивают его в машину. Парализованная страхом Марыся остается одна.

Бен Ладен едет через весь город с эскортом мотоциклов и полицейских автомобилей, которые остальных водителей буквально спихивают с дороги. Подъезжают к дворцу. Хамид многократно проезжал мимо этого комплекса, следуя из города в дипломатический корпус, но никогда не думал, что это резиденция шейха. Он вбегает с эскортом внутрь, и за ним захлопывается дверь. Мужчины военным шагом проходят через зал и следующие пару комнат и попадают в помещение, отделенное от остальных бронированной, обитой звукоизоляционным материалом дверью. После того как вбили код, замки щелкают и задержанный оказывается в прекрасно освещенной «безопасной» комнате. Сердце у него подскакивает к горлу, хоть он не трус и многократно участвовал в опасных делах. Но сейчас он обвиняется в чем-то, о чем не имеет понятия, и не знает, как может защититься. «Нужно говорить правду и только правду, – повторяет он мысленно. – Правда всегда победит!» Обеспокоенный ситуацией и местом, он осматривается вокруг. С удивлением замечает, что у стола сидит знакомый по работе – американец Стив. Рядом с ним – шеф ЦРУ по контактам с Ближним Востоком, саудовский министр внутренних дел, славящийся ортодоксальными взглядами. А справа – серьезный и атлетически сложенный заведующий отделом борьбы с терроризмом и бывший коллега Хамида. Прибывшему указывают на стул во главе стола возле незнакомого мутаввы среднего возраста, в характерной для этого типа людей одежде и с растрепанной длинной бородой. «Что здесь делает служащий нравственно-религиозной полиции? – задает себе вопрос Хамид. – В чем, черт возьми, они хотят меня обвинить? В терроризме или в том, что я не хожу в мечеть?» Дезориентированный, он покорно садится на указанное место. Немного успокаивает его знакомое честное лицо, но он по-прежнему сильно нервничает. Его пульс учащен в голове шумит, но он справляется с паникой, делая пару глубоких вдохов. Шейх Наим приходит через пять минут, во время которых ни один из мужчин у стола даже не дрогнул.

– У нас серьезное дело, – сообщает старец твердым сильным голосом. – Дошло до попытки государственного переворота. Кто-то старался ослабить наше святое Королевство с двумя священными мечетями, которых я являюсь стражем!

– Аллах да хранит тебя! – обравшиеся хором произносят речевку.

– Противникам нашего правительства и монархии в очередной раз это не удалось, хоть они располагали огромными финансовыми средствами и большим человеческим потенциалом… – он понижает голос.

– Очень все же сумасбродным, – прибавляет он, добродушно улыбаясь, но на лице видна гордость победы. – Было осуществлено вливание почти на полмиллиона американских долларов, от человека, который спонсировал террористические акты, охватившие вчера нашу страну. Перевод был осуществлен со служебного телефона «BlackBerry», принадлежащего одной саудовской организации.

Хамид тупо уставил взгляд в поверхность стола. «Это работа Ламии! Как пить дать! Противная сучка! – характеризует он принцессу. – Невообразимо!»

Он осуждает женщину всем сердцем и, если бы она была сейчас тут перед ним, не уверен, что не дошло бы до рукоприкладства. «Что за гребаная героиня! Сидела, как крот в норе, а вину взвалила на других! Тряпка!» Он тяжело вздыхает и уже без дрожи ожидает приговора. «Хоть бы Мириам не должна была за это отвечать, – молится он в душе. – Я могу до конца своих дней работать в каменоломнях, пусть мне даже отрубят голову, только пусть не трогают эту невинную и легковерную женщину!» Он сильно сжимает челюсти и соединяет пальцы обеих рук, как будто молится.

– Мы знаем уже, что это за организация и, к сожалению, знаем учредителя.

Шейх грустно смотрит на серьезные лица окружающих его людей, дольше он задерживает взгляд на Хамиде.

– Точнее, учредительницы, – поправляет себя он. – Самое страшное, когда благотворительная организация основывается, чтобы под ее прикрытием поддерживать терроризм.

Он показывает искривленным от ревматизма дрожащим пальцем на бен Ладена, обвиняемый замирает и от ужаса не может вдохнуть.

– Ваше высочество! Нет! – выкрикивает он, стараясь защитить жену, но шейх останавливает его движением ладони.

В эту минуту в комнату входит мужчина в военной форме, шепчет что-то на ухо старцу, а тот согласно кивает и добродушно улыбается, но с выражением глубокого сожаления на лице.

– Расследование показало, что ваша жена не вела никаких преступных разговоров со служебного телефона «BlackBerry», а все разговоры через Интернет и по телефону были из другого места, заметьте, хорошо мне известного. Но не из вашего дома.

Хамид вздыхает с облегчением и трясущейся ладонью вытирает пот.

– Мобильный телефон подменили, – сообщает шейх. – Основное – техника! Может, вмонтированное в телефонах или других средствах коммуникации GPS-ы контролируют нашу жизнь и нарушают приватность, но служат также доброму делу – раскрытию преступлений и реабилитации невиновных людей, когда их напрасно подозревают.

– Принцесса… соучредительница жены, – быстро поправляет себя Хамид, так как до сих пор имени внучки шейха никто не произносил, – пришла к нам в субботу. Говорила, что у нее какие-то проблемы с телефоном. Тогда она могла подменить аппарат супруги, – поясняет он тихо.

Старец поджимает губы.

– Ну, что ж… Нужно знать, с кем вступать в сотрудничество, – спокойно говорить он уставшим голосом. – Мириам Ахмед Салими бен Ладен – невинная жертва преступника.

В подтверждение своих слов он кивает головой и стучит кулаком по столу.

– Остальным я займусь в узком семейном кругу.

Он тяжело поднимается, опираясь на трость.

– Абдалла, махрам второй учредительницы организации, будет исполнять приговор, – сообщает он и, уходя, указывает пальцем на серьезного мутавву. Все присутствующие прекрасно знают, в чем это заключается.

– Господа! – задерживает присутствующих министр внутренних дел. – Разумеется, вам понятно, что ни одно слово, которое здесь было произнесено, не должно выйти из этой комнаты.

– Так точно, – говорят военные.

– Это и так понятно, – подтверждают другие.

Шейх Наим с тяжелым сердцем поворачивается к двоюродному брату принцессы Ламии, Абдалле, и, не говоря ни слова, показывает рукой, чтобы тот шел за ним.

– Назначь справедливое наказание, которое сам выполнишь, – говорит он печально, но в то же время озабоченно. – Возмездие должно быть суровым, но помни: в сердце должна быть милость к заблудшей овце. Как наказал Господь.

Он заканчивает разговор. Лицо его грустно. Он поворачивается к родственнику спиной: это означает, что аудиенция закончена. Старец не хочет выказывать жалости, которая, как в зеркале, отражается на его лице. «Этот парень жесток, – думает он с тоской, – но, может, он побоится ее убить? В конце концов, кажется, он отдает себе отчет, что это моя самая любимая внучка».

Трясущейся рукой он вытирает слезу, стекающую по сморщенной дрожащей щеке.

«Ламия, Ламия, девочка! Какой злой дух в тебя вселился?!» – выкрикивает он мысленно и беззвучно плачет.

Фатва

– Ты уверен, что ничего не происходит? Черт возьми! Неужели это проклятое королевство неуничтожимо?! – в раздражении принцесса приоткрывает слуге край тайны.

Ламия все еще живет в блаженном неведении, спит каждый день до десяти утра, просматривает телевизионные новости из Саудовской Аравии. Только раз, и то чуть свет, передали сообщение, что в Саудовской Аравии пожар. Показали, как его тушат на нефтехранилищах.

– Не знаю, madam, чего ты ждала или ждешь, но ничего не изменилось, – подтверждает Рам, у которого в норе на Эль-Басе нет даже телевизора, он отчитывается: – Во дворце пусто, Абдаллы и его родственников так, как раньше, не видно. Блондинка каждую минуту может взбеситься от скуки.

– Я тоже не чувствую себя здесь комфортно, – Ламия недовольно оглядывает эксклюзивные апартаменты пятизвездочного отеля «Шератон», самого лучшего в Доха.

– Тесно, убого и мертвенно, – признается она, хмуря гладкий лоб. – Время возвращаться к любимым пенатам и тянуть свою чертову лямку.

Она принимает решение, хоть волосы на ее голове встают дыбом, когда она думает о сроке замужества, обозначенном семьей. «Я должна буду придумать что-нибудь другое. Дала себя обмануть! – плюется она. – Я очередная жертва какого-то глупого нигерийского переворота. А могла бы перевести эту гигантскую сумму на свой счет и спокойно снять их где-нибудь в Азии, – сожалеет она задним числом. – Моя ожесточенность когда-нибудь меня погубит! – к такому выводу приходит она. – Теперь я должна довольствоваться несчастными остатками. Что ж, сниму в банке ту сумму, которая есть, продам украшения, серебро и что еще у меня в Эр-Рияде и по-тихому упорхну на край света. В Азии все дешево, может, хватит на то, чтобы обустроиться», – принимает она окончательное решение.

– Так что? Когда возвращаешься? – прерывает Рам ее размышления.

– Завтра, приезжай за мной в аэропорт. Рейсы ежедневные, самолет приземляется около шести вечера. Точно узнаешь время в Интернете.

Принцесса отключает телефон, выходит на большой балкон с видом на Персидский залив, садится на плетеный стул, тяжело опирается на подушки и погружается в невеселые мысли. «А если обнаружили мой перевод и переворот подавлен в зародыше? – думает она. – Если эта кретинка Мириам заметила подмену телефона или каким-то чудом заглянула на наш счет и увидела, что он обчищен? Если это произошло, она наверняка подала бы заявление в полицию».

Ламия придумывает очередную версию событий: «Может, они только и ждут моего возвращения и сразу в аэропорту арестуют меня и бросят в тюрьму? Или, еще лучше, приведут в исполнение фатву, которая уже давно надо мной висит?» От этой мысли ее просто трясет. «Но что мне здесь делать? Мне не хватит денег, чтобы здесь осесть! На счету – последние деньги, а украшений я тоже не много взяла. Что делать с собой и своей жизнью?» – задает она очередной вопрос, на который не находит ответа. Впервые она чувствует себя потерянной, одинокой и беспомощной. Бессердечной и жестокой женщине хочется плакать. «У меня нет выхода, я должна рискнуть и вернуться, – принимает она окончательное решение. – Будь что будет!»

Ламия приземляется в аэропорту «Король Халед» в Эр-Рияде уже перед заходом солнца. «Как же красиво падает свет на окружающие город пески!» – думает она, удивляясь самой себе. Всего после двух дней она соскучилась по проклинаемой ею родине. «Это от осознания того, что я могла бы уже никогда сюда не вернуться», – поясняет она свои странные ощущения.

Рам уже ждет, хватает чемоданы и быстро укладывает их в отечественный автомобиль.

– Может, вначале остановишься на той вилле знакомого в дипломатическом квартале? – предлагает он. – Сама изучи ситуацию, осмотрись.

Мужчина становится осторожен. Поясняет он это себе осмотрительностью, всегда лучше дуть на холодное.

– Не шути! – взрывается принцесса и кричит: – Чтобы я спала на картонных коробках в недостроенном доме без кондиционера?

– Ну, не знаю… Может…

– Ты лучше не давай мне никаких глупых советов! Не зарывайся, парень!

Всю дорогу до города Рам смотрит в зеркало заднего вида и сейчас уже убежден – за ними хвост. «Что делать? Что делать? – паникует он мысленно. – Принцесса всегда выкрутится, но не такой ничего не стоящий слуга, как я!»

– Остановимся у маркета «Евромарк», в холодильнике нет колы, – предлагает он уверенно, зная, что Ламия без этого напитка не может жить. – Твоя обслуга ни к черту!

– Черт побери! Знаешь, как я измучена?! – бесится принцесса, тяжело вздыхая и потирая лоб. – Ну, хорошо, но бегом! – приказывает она, и Рам облегченно вздыхает.

Машина, которая всю дорогу от аэропорта ехала за ними, останавливается рядом. Таец выскакивает и быстро идет в магазин. Через пятнадцать минут Ламия начинает крутить и вертеть головой. Она не может дольше сидеть в закрытой машине. «Что с ним случилось? Может, не нужно было возвращаться? Может, Рам меня подставил, желая спасти собственную шкуру? Ведь все знают, что он моя правая рука. А может, полиция нравов его задержала, потому что сейчас время закупок для семей, а не для одиноких? Я должна увидеть, что там происходит! Выйду и проверю», – решает она, хватаясь за ручку и отпирая тем самым центральный замок двери.

– Привет, – саудовец в белой тобе и платке в клетку мгновенно садится в машину и хватается за руль. – Давно мы с тобой не виделись.

Он поворачивается к шокированной женщине, которая видит ироничное улыбающееся лицо своего двоюродного брата Абдаллы.

– Неужели личный раб сделал ноги и оставил тебя на произвол судьбы? – шутит он. – Наверное, предчувствовал, что ты будешь под хорошей опекой.

– Что ты тут… – шепчет Ламия, от ужаса горло ее сдавлено.

– Не задаем вопросов, моя дорогая. Ни ты, ни я. Все уже ясно.

Родственник противно смеется, а Ламия думает, что никогда в жизни не видела, чтобы этот мужчина хотя бы немного изгибал губы в улыбке. «Он, должно быть, счастлив, – горько констатирует она. – Наконец после стольких лет добился своего и сможет на мне жениться», – думает она, не зная еще, что Абдалле поручили исполнить. Она все еще убеждена, что ее переписка осталась в тайне или дело вообще не дошло до следствия и что речь только о замужестве.

– И что теперь? – хочет выяснить она, несмотря на слова двоюродного брата.

– Едем домой, любимая, – говорит Абдалла сладко.

Он очень доволен. В жизни таким не был. До сих пор не знал, как поступить с этой распутной женщиной, над которой ему поручена опека и которая все делала ему назло, издеваясь над ним и его профессией. И как она смела столько времени отпираться от замужества с ним, с таким богобоязненным, святым человеком?! Абдалла, когда об этом думает, просто кипит от злости. Этот старый дедушка чересчур много ей позволял, и пожалуйста, чем все это закончилось! Так бывает, если бабу не держать на коротком поводке! Но теперь, благодаря ее глупости, у него развязаны руки. Он раз и навсегда положит конец развратнице и позору семьи. Ему плевать, что она старалась поддерживать фундаментализм. Он и сам считает, что неплохо было бы убрать толерантного и чересчур современного правителя. Для Абдаллы самым худшим было и есть поведение распущенной родственницы. «Сегодня я наведу порядок! – радуется он. – Я ей покажу, где раки зимуют!» Закоренелый ваххабит улыбается себе под нос.

Вся прислуга – кухарки, водители и охрана принцессы – задержана с самого утра, когда только Абдалла получил сигнал, что Ламия в списке пассажиров самолета из Катара. Весь день без воды и еды они сидят взаперти в двух комнатах: отдельно женщины и отдельно мужчины. Чтобы арестованные лучше осознавали тяжесть своей вины, мутавва приказал выключить охлаждение, раздвинуть шторы и поднять жалюзи. Сначала, когда женщины плакали и кричали, он вошел и пару стоящих ближе ударил розгой. С того времени там гробовая тишина. Белокожую блондинку, распущенную почти до такой же степени, как и принцесса, поместили одну в кладовке с чистящими средствами – маленьком помещении без окна и кондиционера. Заключенных охраняют доверенные лица – коллеги Абдаллы. После вечерней молитвы они должны отпустить первую порцию наказания: каждый из арестованных сначала получит по двадцать ударов кнутом. «В этом дворце разврата и смешения полов не будет!» – дает себе слово мутавва. Он только жалеет, что ловкому тайцу удалось сбежать. Однако его успокаивает факт, что рано или поздно Рам попадет в его руки. Ведь о нем знают все, даже такой пройдоха не улизнет из сети расславленных ловушек.

Когда Абдалла с Ламией и эскортом из двух автомобилей подъезжают ко дворцу, тот зияет пустотой. Мужчина быстро идет в гостиную внизу, грубо таща за собой упирающуюся кузину.

– Сиди здесь и не двигайся! – сообщает он строго и с силой толкает ее в кресло. – Я должен все уладить и организовать.

С этими словами он выбегает из комнаты. «Что он будет организовывать? – думает принцесса. – Неужели уже сегодня хочет на мне жениться? Так спешно ему хочется пойти со мной в кровать? Видно, нравилось ему трахать меня в зад, когда я была еще почти ребенком». Она недовольно кривит губы. «Но почему так тихо?» – беспокоится она. В ту же минуту из-за дома доносятся первые крики. Потом уже беспрерывно слышны рыдания, визг и удары. Ламия застывает, сидя прямо, как струна, и дыхание у нее сбивается. «А может, речь идет не о браке? Может, все же что-то вышло наружу? Ведь все могли скрыть, затушевать и не доводить до представителей СМИ». Сердце стучит у нее, как молот, стремясь выпрыгнуть из груди. У принцессы проносится в пустой голове: «Что меня ждет? Что меня ждет? Что меня ждет?» – спрашивает она себя беспрерывно. Сидит так неподвижно, что задеревенели ноги и позвоночник. Абдалла непонятно как долго не появляется, но вот наконец слышатся тихие шаги в коридоре. Двоюродный брат подходит с дьявольской улыбкой на губах, сильно хватает ее за волосы и тянет в сад. Красивый большой двор с бассейном в центре зияет пустотой. Столики, стулья вынесены на склад, остались только два пластиковых топчана в углу. «Еще не так давно здесь было полно смеющихся счастливых людей», – проносится в голове Ламии мысль. Место пустынно, убраны привычные вещи, в глаза принцессе бросается большой камень у бассейна. Это серый кирпич, умело перевязанный шнуром. «Однако! – кричит она в душе и от страха вся каменеет. – Семья окончательно решила от меня избавиться. Даже такой толерантный до сих пор дедушка потерял терпение!» На этот раз ей не приходит в голову ни одна мысль, ни одна уловка. Ламия с ужасом таращит глаза на большой серый кирпич.

– Двигайся, ты, позор семьи! – Абдалла вырывает ее из оцепенения. – Пришло возмездие за твои грешные поступки, ты, развратница! – кричит он. – Ты предала отчизну и семью! – прибавляет он, хоть это для него имеет меньшее значение.

– Шутишь?! – подает принцесса голос. – А дедушка об этом знает?

Она хватается за соломинку.

– Конечно, знает, идиотка! – двоюродный брат смеется, довольный собой. – Именно он назначил меня исполнителем справедливого наказания.

Он хвастается, как мальчишка.

– Справедливого? – шипит Ламия, недовольно крутя головой. – Что же в нем справедливого? Убивать женщину таким способом? Какая от этого корысть семье? Если я совершила преступление, то я требую законного процесса и нормального приговора. Пусть даже заключения, пусть пожизненного, или смерти, но не чего-то такого! – выкрикивает она, дрожащей рукой показывая на камень на краю водоема. – Это профанация, профанация законности, и любой международный трибунал вас бы осудил. Ничем не обоснованное убийство! – говорит она как юрист.

У Абдаллы недостает терпения слушать вздор, который противоречит закону шариата.

– Перестать богохульствовать! Тебя нужно убить несколько раз, столько на тебе вины!

– А дедушка… – хочет спросить она, но мужчина не дает ей закончить, хватает ее за руку и, больно сдавив, толкает вперед.

– Дедушка… – начинает она опять, хотя знает, что никто ее уже не вызволит, никто не протянет руку помощи. Ее палач также это знает.

В порыве отчаяния Ламия вырывается, бросается, не глядя перед собой, путается в длинной абае, падает на траву и испуганно кричит, взывая о помощи, извивается, отбивается ногами и размахивая руками. Когда мужчина неловко хватает женщину за запястье, та вырывается и мчит за живую изгородь, отделяющую главный сад от места с джакузи. Преследующий, тяжело дыша, догоняет ее, хватает за рукав и сдирает с женщины черный плащ. Его глазам открывается хорошо сложенное аппетитное тело. На женщине только коротенькие хлопчатобумажные шорты и рубашка с большим декольте.

– Ты бесстыжая! – кричит Абдалла возмущенно. – Такую одежду носишь под абаей?!

Тоном, полным осуждения, он порицает родственницу:

– Тебя уже давно нужно было наказать!

– То, что у меня под абаей, тебя не должно касаться! – Ламия со злобной улыбкой поворачивается и становится к палачу лицом к лицу. – Не знаешь, что это haram? Не учили тебя этому в твоей лицемерной школе для мутавв?!

Мужчина, взбешенный до потери сознания, толкает принцессу, касаясь ладонью груди. Ламия падает спиной в воду, а палач чувствует беспокоящее его возбуждение. «О нет! Не в этот раз. Не дам искусить себя шайтану. Я должен привести приговор в исполнение и сделаю это как следует!» – решает он.

Он вскакивает в горячую воду и с большим трудом, так как ноги его обвило белое длинное, до щиколоток платье, приближается к старающейся выбраться принцессе. Ее длинные густые волосы облепили спину и красивую шею. Промокшая от воды рубашка обвила крепкие груди. «Эта девка не носит лифчика! – Абдалла таращит глаза на торчащие соски двоюродной сестры и перестает соображать. – Нет! Шайтан, изыди!» – кричит он мысленно и до крови кусает губы. Он поворачивает женщину спиной к себе и погружает ее голову в воду, тянет к берегу. Стискивает ее железной хваткой, вонзая ногти в шею и царапая ими спину. Хочешь не хочешь, а прижимается своим мокрым телом к ее крепким ягодицам. «Исполню фатву с честью!» – повторяет он как мантру и в ее ритме бьет принцессу лбом о мраморный край бассейна. Каждую минуту вода все больше окрашивается красным, а девушка постепенно выскальзывает из рук. Он не останавливается, а только все крепче сдавливает ее. После очередного удара движения его замедляются, измученный, он опускает голову, касается головы девушки, потерявшей сознание. Он чувствует исходящий от ее мокрых волос и тела запах жасмина, который смешивается с мандариново-ванильными духами. Он исходит от ее влажной кожи. Абдалла перебрасывает безвольное тело через край джакузи, а сам медленно выбирается из воды. Он остается в белой рубашке и подштанниках – видно, что палач возбужден. «Наказание я уже привел в исполнение, – говорит он себе, – и теперь мне положена награда». Он улыбается с издевкой и одним резким движением срывает с двоюродной сестры тоненькие шорты. Она в стрингах, все еще повернута к нему спиной и затылком.

– Как в старые добрые времена, правда, любимая? – говорит он гортанным шепотом. – Тогда было прекрасно.

Он обнимает девушку за талию и овладевает ею.

– Ааааа! – раздается женский крик. – Ты насильник! Ты подлый сукин сын! Твоя мать была сучка, а отец – осел!

Ламия, несмотря на боль, приходит в себя и извивается в объятиях палача.

– Не можешь отказать себе?! Такой случай тебе ведь больше не представится! Ты некрофил! – она обзывает его самыми оскорбительными словами, которые в эту минуту приходят ей в голову.

– Тихо, может, я из милости оставлю тебя в живых. – Абдалла готов обещать все, только бы закончить то, что начал. Никогда никто не возбуждал его так, как эта маленькая потаскуха. Что за коварство судьбы!

– Оставь меня, ты…

Ламия, отталкиваясь от края ногами и руками, старается вырваться или, по крайней мере, найти свободное пространство. Но мужчина слишком сильно ее к себе прижимает. Женщина из последних сил пытается отпихнуть его.

– Ты – девка! – хрипит мужчина Ламии в ухо, держа ее, как в клещах.

Все накопившееся годами запретное желание брызжет из него. Мужчина стонет от удовольствия, а женщина только тупо смотрит, как пар поднимается над водой в джакузи. Они вдвоем замирают, никто из них не делает ни одного движения. Абдалла – потому что наслаждается минутой, Ламия – от отвращения и ненависти. «Я убью тебя, дерьмо! – обещает она насильнику, хоть и находится в невыгодной ситуации. – Я убью твоего первородного сына, которого тебе еще не удалось зачать, но терпеливо подожду. Ты не имеешь понятия, какой я могу быть терпеливой», – говорит она мысленно, вытирая лоб, с которого кровь по-прежнему капает в воду.

– Что ты скажешь моему дедушке, когда он спросит, был ли ты суров или ласков с его любимой внучкой? – шепчет она, используя минуту слабости и наслаждения своего палача. Она отдает себе отчет, что это ее единственный шанс уцелеть. – Наступит это рано или поздно, я в этом уверена! – говорит она уже громче. – А когда он будет умирать, то прикажет привести меня к нему, чтобы попрощаться, я в этом уверена! Гарантирую тебе это!

Она говорит уверенно.

Абдалла знает, как шейх любит эту красивую потаскуху, и решает не приводить в исполнение окончательное наказание. «Видно, Аллах так хочет!»

Мужчина на подгибающихся ногах выбирается из джакузи, надевает мокрую тобу и в задумчивости направляется к дому. «Она восстала из мертвых, и это знак, что я не должен ее убивать, а только обеспечить долгосрочное и очень мучительное наказание. Для такой грешницы смерть – мало! – поясняет он себе. – У нее должно быть достаточно много времени, лучше до донца дней, на размышления, молитвы и покаяние перед Богом. Как и у моей матери, – недовольно вспоминает он опозоренную женщину, которая родила его на свет. – Как у моей матери…»

Он даже останавливается, опускает голову и поджимает губы от стыда. «Я как можно быстрее должен избавиться от этой безбожной девицы. Я должен заточить ее далеко от столицы и от себя, в месте, где никто не будет ее искать».

– Убирайся, девка!

Он поворачивается к Ламии и кричит как сумасшедший, стараясь при этом не смотреть на возмутительное зрелище.

– Прикрой свое грешное тело! – говорит он так, словно это не он минуту назад ее раздел. – Надеть абаю – и в салон! Быстро! А то передумаю и еще сегодня поныряешь в бассейне! – угрожает он ей иронично.

Когда, едва волоча ноги, принцесса входит в дом, то видит в углу комнаты Магду, лежащую на полу, свернувшуюся в клубок и голую, в чем мать родила. Она подходит к ней и переворачивает ее на спину. Девушка жестоко избита. Лицо ее искалечено, измазано кровью, синяки под глазами, сломан нос и опухли губы. На плечах – следы от розог, скорее даже палки, а грудь и живот исколоты острым инструментом, но не ножом, а чем-то более тупым. Рядом с ней небольшие грабли для рыхления земли. Становится все ясно. Из-под сжатых ног молодой девушки вытекает кремово-кровавая слизь.

– Извини, Магда.

Ламия наклоняется над изувеченной девушкой.

– Я не хотела… не думала, что этим закончится.

Она всхлипывает, измученная событиями сегодняшнего дня.

– В своей безрассудности я не приняла во внимание, сколько людей пострадает из-за меня.

Она оглядывается вокруг и видит, что в кладовке с инструментами висит рабочая куртка. Поднимается, берет ее и осторожно накрывает ею польку. Находит еще какую-то половую тряпку, воняющую хлором. Когда она набрасывает ее на лицо девушки, которая выглядит мертвой, та издает слабый стон, а потом срывает с себя тряпку.

– Ради Аллаха! Абдалла, ты хочешь иметь на руках кровь ни в чем не повинного человека? – верещит Ламия.

Двоюродный брат, видя замученную, но живую женщину, все же радуется, хотя выражение его лица полно презрения. Он позвал прислугу, чтобы та помогла дотащить женщин в спальню. Когда они оказываются в комнате, их запирают на ключ. Воцаряется мертвая тишина. Две девушки лежат без сил на большой эксклюзивной кровати и раздумывают над своей судьбой. Они имели так много и не ценили этого, пока все не потеряли.

– Обещаю тебе, – шепчет принцесса. – Мы из этого тупика выберемся.

Принцесса обещает, не имея на то оснований, а Магда с большим усилием поворачивается к ней спиной.

* * *

Абдалла решается вывезти родственницу и ее испорченную подругу в безлюдное место между Мадаин-Салех и оазисом Аль-Ула. Он помнит их с детства, потому молодость провел в этом безлюдье, будучи без вины наказанным за грехи своей проклятой матери, на которую наложили фатву. Тут ему приходит в голову гениальная мысль. Он вспомнил о красивом нежилом доме, в котором еще подростком прятался от глаз взрослых, играл в прятки с друзьями. Когда начался трудный период взросления, курил сигареты, пил одеколон, мастурбировал или трахался с хорошеньким приятелем из деревни. Никто из взрослых туда никогда не заглядывал. Этот дворец много лет назад построил тогда еще крепкий, теперь старый шейх. С молодости очарованный древностями и красивейшими пейзажами, он решил построить резиденцию у подножия библейского Дедана с видом на гробницы набатеев. Здание стоит незаконченным уже более тридцати лет и постепенно превращается в руины. Сейчас же представился случай закончить проект.

Абдалла сразу же получает поддержку и согласие дедушки и неограниченный доступ к деньгам. При мощном вливании строительство можно закончить менее чем за месяц. Все это время Ламия и Магда будут под домашним арестом. Мутавва подбирает прислугу, которая будет составлять им компанию в уединенном месте. «Только женщины, – решает он, – и только одна служанка, которая будет шпионить и доносить работодателю о том, что творится во дворце. Ни одного водителя, чтобы принцесса или та, другая, польская шлюха ему не вскружили голову». Снабжением будет заниматься приятель Абдаллы, комендант полиции, который является не только его другом с детства, но и коллегой по учебе. Он отвечает за соблюдение чистоты веры и поддержание традиций. Ламия должна содержаться в безлюдном месте, без телефона, компьютера, телевизора и даже радио. Двоюродный брат-мутавва придерживается старого средневекового завета: все радости грешны, а для женщин контакт с испорченным внешним миром недопустим. Мужчина радуется своей идее и возможности ее реализации. Все продумывает в малейших подробностях. Он отдает себе отчет, что содержание дамочки, любящей развлечения, в таких аскетических условиях будет для нее самым действенным наказанием. «Как и для моей матери, – повторяет он при каждом движении. – Как для моей матери». Он улыбается себе под нос. «Папочка Ламии, а мой дядя обрек на такое изгнание мою мать, так я ему отплачу тем же, – думает он, помещая в лучшие условия его доченьку, небо тому свидетель. – Бог справедлив! Allahu akbar[78]! Allahu akbar! Allahu akbar! Даже более справедливо, чем требует того религия».

Он обращается к Богу, поворачиваясь лицом в сторону Мекки: «Allahu akbar!»

* * *

Автомобиль направляется за город и едет гладкой, как плитка, дорогой по все более безлюдным местам. Первую машину с молчащими, словно каменными Ламией и Магдой, ведет Абдалла. Перед тем как выйти, он приказал женщинам одеться в традиционную саудовскую одежду, забрал у них красивые, вышитые драгоценными камнями абаи и вручил простецкие, без орнамента, и накидки для лица. Ни одна с ним спорить не стала, боясь, что исполнитель фатвы изменит решение в последнюю минуту и прикажет их убить. Они послушно надели плотные черные плащи, закрыли лица, что вызвало презрительную и полную удовлетворения усмешку на губах жестокого мужчины. Вторая машина набита по крышу личными вещами девушек, скрупулезно отобранными. Магде все же удалось спрятать мобильный телефон: тщательно упакованный в целлофановый мешочек аппарат она всунула во влагалище. Принцесса же тайно опорожнила секретный сейф, замаскированный тяжелым деревянным шкафом. Деньги она зашила в широкий кожаный пояс, а украшения спрятала под подкладкой в сумочке и чемодане. Немного, но все же хоть что-то, что позволит им по-своему зажить на новом месте. Последняя часть конвоя – машина с прислугой, одной женщиной на побегушках у двоюродного брата и двумя старыми нерасторопными филиппинками, которые только и могут мыть полы или уборные, а не прислуживать в доме принцессы или что-нибудь в этом роде.

После долгих восьми часов езды по обеим сторонам двухполосной дороги появляются предгорья. Горы не очень высокие, но красивые и таинственные, оранжево-красные. Вершины испещрены маленькими и большими отверстиями, возникшими в результате эрозии. Они кое-где напоминают причудливые кружева. После очередного часа езды машины выезжают на твердую каменистую трассу, через минуту переходящую в дорогу из белого гравия.

«Природа в Саудовской Аравии самая красивая, – думает Ламия, с удовольствием созерцая пейзажи. – А эти древности! – восторгается она и раздумывает: – Некоторые набатейские гробницы такие огромные, в несколько этажей. Но почему не сохранилось никаких домов, мест культа, театров или площадей? Так грустно, что они оставили после себя только кладбища. А теперь мне приходится жить в некрополе, – констатирует она, поджимая при этом губы и скрипя от злости зубами. Она злится на двоюродного брата: – Этот мерзавец знает, что делает! Знает, как можно меня сломать и уязвить!»

Принцесса опускает голову, не желая показывать злобу, горечь и ужас, которые можно прочесть в ее глазах. Магда как вкопанная. До нее ничего не доходит, она не чувствует ни голода, ни жажды. Мало трогает ее окружающая красота, а больше дикость и безлюдье этого места. «Куда этот прохвост нас вывозит?» – задает она себе вопрос, на который не находит ответа. Все свое короткое пребывание в Саудовской Аравии она не покидала столицы. «Почему это должно было случиться именно со мной? Я всегда была удачлива, выходила из самых больших передряг, а тут – крах. Закончилось. Отсюда не сбежишь, сдохнем тут напрасно!» – паникует она. Через минуту ее подбородок начинает дрожать и в голубых глазах собираются слезы. Девушка плотнее натягивает черное покрывало, закрывающее лицо. «Не доставлю ему такой радости, – думает она, наблюдая в зеркало заднего вида довольный взгляд мужчины. – В принципе, он меня незаконно вывозит! Это Ламия предана фатве, а не я! Прежде всего свяжусь с Григорием, он наверняка найдет какого-нибудь юриста. Еще этот противный саудовец за это ответит!» – радуется она, и у нее немного улучшается настроение.

На горизонте посреди огромных набатейских гробниц появляется какой-то белый объект, который контрастирует с красными песками и скалами. Издалека дворец выглядит как небольшой сарай, но по мере приближения открывается его истинный размер, проступают стиль и роскошь. Стены здания, заложенного далеко от асфальтированной трассы, контрастируют своей белизной с почти черными в эту пору дня склонами горы, у подножия которой он размещен. Высокая, около четырех метров, ограда заканчивается спирально завитой колючей проволокой на ее вершине, которая утыкана многочисленными большими лампами. Такое впечатление, они попали в Синг-Синг. Машины въезжают в открытые настежь ворота, которые с тихим звуком автоматически за ними закрываются. На этот раз Абдалла не должен прятать камеры, которые приказал вмонтировать во всех уязвимых местах. «Кто будет смотреть эти фильмы со мной в главной роли? Ведь не находящиеся здесь женщины? А может, эта его доносчица будет ему передавать, что здесь творится? Нужно быть осторожной и тщательно осмотреть дом изнутри. Если дедушка дал деньги на такое, это значит, что он знает, где я. Наверняка раньше или позже он придет и прикажет меня выпустить. Я в этом убеждена! – радуется она. – Только бы это не длилось годами». Принцесса тяжело вздыхает.

Помещения дворца обставлены аскетично. Вся мебель заказана, наверное, у местных неумелых столяров. Столы, стулья и шкафы из неотесанного и неокрашенного дерева, на кроватях только тонкие матрасы, толстые грубые пледы и твердые подушки. Не видно никакого украшения, ни одного ковра, скатерти или цветной накидки. Белые стены просто бьют в глаза, потому что на них нет никакой картинки, плаката или даже таблички с сурами из Корана. Девушки вздыхают и закрываются в выбранных ими комнатах.

– Спокойной ночи, Ламия, – прощается полька.

– Спокойной ночи, Магда.

Принцесса просто сжимает зубы, чтобы не кричать и не плакать. «Завтра тоже будет день». Она не знает, лучше он будет или нет, чем сегодняшний. У нее уже нет сил кого-либо утешать, потому что она сама полностью сломлена.

– У вас три служанки, и, считаю, это даже слишком много, – сообщает Абдалла, уходя. – Деньги на все необходимое буду присылать вашему местному опекуну. Так как он не может входит внутрь, все будет вам передавать со своей целомудренной дочерью Ханифой. Ее вам не удастся сбить с пути истинного: она богобоязненная, воспитанная девушка. Отец воспитал ее в соответствии с мусульманским законом, она будет хорошей женой и матерью.

– Сочувствую ей, – вырывается у принцессы, которая прикусывает язык слишком поздно.

– Ты хочешь доиграться?! – двоюродный брат делает решительный шаг вперед и поднимает руку. Но Ламия поворачивается, бежит в свою комнату и запирает дверь на ключ.

– Во имя Аллаха!

Принцесса впервые с незапамятных времен взывает к Богу.

«Дедушка, – шепчет она мысленно. – Дедушка, любимый! Молю тебя, не забудь обо мне!»

* * *

Ханифа не верит собственным ушам. Как это возможно?! Свершилось чудо! Неужели добрый и милостивый Аллах ее услышал?

– Не воображай слишком много! – отец повышает голос и сжимает кулаки. – Ты должна держать себя в узде: если принесешь мне стыд и позор, то не хотел бы я быть в твоей шкуре! – угрожает он.

– Да, отец, – девушка покорно опускает взгляд. – Я не подведу тебя.

– И ты не должна слушать то, что те испорченные женщины будут тебе говорить! Поняла? – нервничает он, а его лицо заливает бордовый румянец.

– Да, отец. Не буду. Буду только служить и как можно быстрее возвращаться домой.

У Ханифы от радости просто дрожь во всем теле. Как же ей хочется поговорить об этом с мамой! Но сейчас она должна держать язык за зубами. «Как только он уйдет, мы сможем говорить до упаду».

– Он выпускает тебя? Wallahi! Ты увидишь мир! Увидишь, как он прекрасен! Я уже, наверное, не смогу перейти даже через улицу! С террасы на крыше я вижу огромные перемены. Много машин появилось в нашем поселке! Вообще не могу понять, что происходит! Уже никто не ездит на верблюдах! – выкрикивает мать удивленно. – Как семнадцать лет тому назад твой отец закрыл за мной дверь этого дома, который тогда стоял на полном безлюдье, большинство людей жило еще в оазисе Аль-Ула. А сейчас вокруг нас полно вилл! И построили такие большие здания! Одно – это школа для девочек, в которую ты пару лет ходила, а второе – это больница, куда привез тебя отец, когда ты сломала руку.

Последние слова она произносит с тяжелым сердцем, потому что отчетливо помнит их визит к доктору. Это было после того, как ее муж избил дочь до потери сознания, когда единственный раз в жизни она попыталась ему возразить.

– Мама, по крайней мере друг другу не будем врать, хорошо? – просит Ханифа, недовольно сопя. – Ведь мы полностью потеряли понимание, что правда, что ложь.

– Извини, любимая. Мы обе знаем, почему он позволил тебе тогда выйти из дому. Но это было для тебя в последний раз. Как же ты отбивалась от заключения! Сколько в тебе было отваги и отчаяния! – вздыхает мать, удивляясь любимой девочке. – Но никто и ничто не поможет женщине. Такая у нас судьба.

– Но теперь ситуация изменилась, – смеется девушка. – Нужно верить, что о нас заботятся.

– Это все временно, – гасит запальчивость подростка опытная женщина.

– Неправда! Так не должно быть! – возмущается Ханифа. – Я училась в школе, там смотрела фильмы и видела, что не везде так, как у нас. Женщины ходят по улицам, не носят абаи, не закрывают лица, водят машины…

Ей просто не хватает духу перечислять возмущающих ее обычаев.

– Моя учительница не только закончила университет, но и была несколько раз за границей. Кроме того, она может работать! Замужем! Не все мужчины такие, как мой отец, – она неодобрительно цокает языком. – Может, Господь Бог даст мне современного, просвещенного супруга.

Она мечтает.

– Такого, как твой двоюродный брат Аббас? – мать тихонько хихикает, а девушка заливается пунцовым румянцем.

Мать посвящена в секреты дочери.

– Что? Написал он тебе? Как он может работать с Абдурахманом? – не может не удивляться она, с неохотой произнося имя мужа. – Это же милый и добрый парень. Я даже за него боюсь!

– Мама, таков наш план, и мы должны его придерживаться. Только бы отец не догадался! Только бы кто-нибудь не прознал!

– Да кто же? Я?! Выболтаю ему? – иронизирует она. – Ведь знаешь, мое дитя, что у меня запрет разговаривать с ним и в его присутствии на десять лет, поэтому…

Она понижает голос и смешно поднимает бровь. «Она еще может шутить и смеяться в такой страшной ситуации», – удивляется дочь.

– А написать я тоже не напишу: училась мало и уже за много лет без книг и практики успела забыть, – взрывается она смехом, но через минуту прикрывает рот рукой, чтобы часом домашний террорист не услышал грешный звук.

– Аббас вместе с ним работает в полиции, чтобы быть у него под рукой, и ему это действительно прекрасно удается, – шепотом сообщает Ханифа. – Отец сразу начал ему доверять, а уже через некоторое время не сможет без него обходиться. Прогресс все же есть в нашей стране, пришло распоряжение, что все комиссариаты должны быть компьютеризованы и в Сети. А мой Аббас в этом разбирается прекрасно, так как учится за границей. Ха! Учился где-то там в Восточной Европе… – старается она вспомнить. – В России? Нет. В Чехии, наверное, в Чехии… – хмурит она лоб. – Нет! Это какая-то такая малоизвестная страна…

– Польша! – отыскивает она в памяти. – Да, Bulanda fi Uruba[79].

Сейчас она уверена.

– Если выйду за него замуж, поедем туда вместе, потому что он хочет поступить в докторантуру в хороший заграничный университет, – признается она матери во всем, как на исповеди.

– Хоть бы, доченька, тебе удалось, – женщина целует девушку в обе щеки. – Хоть я и не понимаю половины вещей, о которых ты говоришь, одно для меня ясно: ты влюбилась.

– Ой, мамочка моя! – девушка тяжело вздыхает, положив голову на плечо матери.

– И только вы, влюбленные, можете столько информации поместить в маленький коробок от спичек, которым пользуетесь для передачи! – смеется она над молодыми.

– Мы пишем мелким почерком, – поясняет довольно Ханифа. – А Аббас даже иногда через дыру в ограде передает мне книгу! Такие прекрасные повести пишут!

Она говорит мечтательно.

– Если бы отец нашел какую-нибудь, то ты бы уже была мертва, – беспокоится мать.

– Успокойся! Все будет хорошо. Мы осторожны, – успокаивает ее шпионка.

– Ох уж эта молодость! – женщина возвращается к своим занятиям и с тревогой на сердце думает о будущем дочери. «Только бы она смогла лучше устроиться в жизни, чем я, – желает она дочери. – Наверное, хуже уже некуда». Она подшучивает над своей ситуацией и принимается мыть полы, потому что тяжелая работа лучше всего выбьет у нее из головы все эти беспокойства.

* * *

– Wallahi! Как тебе это удалось? – сидящая в полицейском джипе Ханифа выкрикивает во весь голос. Она часто дышит, что видно по ее волнующемуся покрывалу на лице, и не в состоянии владеть собой. Ее молодое влюбленное сердце хочет выскочить из груди. Так близко со своим двоюродным братом она не была со времен детства. Их разделяет только бронированное стекло, но что из этого? Ничего!

– Habibti, – шепчет Аббас. – Спокойно, не нарушай конспирацию. Если все хорошо пойдет, буду тебя возить каждый день! – тихо посмеивается он.

– Как ты этого добился? – в точности хочет знать она.

– Сдал твоему отцу экзамен, – юноша озорно смеется. – Когда он рассказал мне о проблеме, я очень ему посочувствовал и посоветовал, что тебя должен возить родственник, иначе что люди будут говорить. Поскольку он произвел на свет единственную девочку – тебя – и никаких сыновей, а твои дядьки работают и должны либо взять долгосрочный отпуск, либо уволиться, остаюсь только я – его родственник и сотрудник. Идеальный семейный водитель!

– Ты гений!

– Знаю, знаю… – шутит Аббас.

– Ты думаешь, эти женщины опасны?

– Не думаю, – успокаивает он ее. – Скорее всего, это жертвы какого-то мужчины-шовиниста, которых в нашей стране немало. Они имеют над женщинами неограниченную власть и неоднократно ею пользуются, поступая подло. К сожалению! Мне стыдно за мой пол.

Он говорит, нервничая.

– В детстве я слышала рассказы об этом безлюдном месте, – задумывается Ханифа. – Говорят, это дворец шейха. Тогда кто эти женщины?

– Принцессы, конечно, – прямо говорит парень.

– А я думала, что в высших сферах такие вещи не случаются! – возмущается молодая девушка и вертит головой. – Думала, что только примитивные, необразованные парни издеваются над слабым полом, еще говорят, что их таким способом берегут.

– Что ж, может, кому-то досадили и таким способом от них хотят избавиться? – предполагает мужчина. – Сама убедишься.

Ханифа с беспокойством входит во дворец с заднего хода для прислуги. Аббас вытаскивает из машины покупки в больших картонных коробках и ставит как можно ближе к двери. Его нога не может переступить порог дома, потому что тут живут одни женщины, да еще и не его родственницы. «Бедные девушки, – мужчина жалеет заключенных. – Живут здесь как на кладбище. Кто-то очень коварный это придумал!» Он сразу невзлюбил незнакомца, который изобрел такое изощренное наказание за проступки, и симпатизирует осужденным. «Не важно, что они сделали, они должны быть осуждены по закону и понести нормальное наказание, а не живьем погребены на этом безлюдье. Если мне удастся вырвать мою любимую из лап ее противного папочки, то я никогда в жизни не буду с ней так поступать. Мы выедем из этого захолустья и будем жить, как нормальные современные люди. И разрешу ей получить образование, – обещает он мысленно. – Такая умная девушка не должна погибнуть взаперти! Это грех!»

– Salamu alejkum! – деревенская девушка, беря во внимание происхождение женщин, здоровается, низко кланяясь. Но с удивлением видит, что у одной из заключенных белая, как молоко, кожа и светлые волосы.

– Ahlan wa sahlan!

Ламия приветствует пришедшую, которая выглядит, как черное привидение.

Магда подключается.

– Hello. Голос у тебя приятный, а как ты выглядишь? – спрашивает она заинтересованно и одним движением стаскивает покрывало с лица девушки.

– Ах! – вскрикивает та.

– Ведь здесь нет мужчин, чего ты боишься? – спрашивает принцесса. – Дома ты тоже ходишь в этой черной тряпке?

Она презрительно смотрит на девушку.

– Нет, но это чужое место…. – целомудренная гостья колеблется, нервничая, сглатывает.

– Успокойся! Сама стягивай эту попону, садись удобно и рассказывай, что слышно в мире живых, – успокаивает девочку Ламия, говоря с ней добродушным тоном.

– Но я не знаю, что слышно. С десяти лет я не покидала дом и сегодня впервые за пять лет увидела, как живут нормальные люди. У нас на улице женщин не увидишь. Довольно много женщин так, как я или моя мама, постоянно под замком. Некоторые иногда выходят, бывают исключения…

Магда не может поверить собственным ушам.

– Что? Исключения?! Я этого вообще не понимаю! – говорит она на плохом арабском, чтобы селянка ее поняла. – В двадцать первом веке девушки и женщины повсеместно находятся в заключении благодаря своим мужьям или другим родственникам, мир это видит, и никто даже пальцем не пошевелит, чтобы это изменить?! Это какой-то фарс! – выкрикивает она.

– Женщины иногда могут выйти из дому и пользоваться машинами только в сопровождении махрамов. Ездят в гости к родственникам, на обряд наречения имени, свадьбы, религиозные праздники…

Девушка оправдывается, словно в этом есть ее вина.

– А некоторые даже работают, как, например, учительницы в школе, но они нездешние, – признается она.

– Что, белые, не арабки, не мусульманки? – расспрашивает Магда.

– Нет, нет! Тоже арабки, но египтянки или ливанки. Там другой мир, – вздыхает Ханифа.

– А как ты считаешь? – принцесса спокойно включается в разговор. – Так, как у вас, – это хорошо? Женщины должны быть заперты в домах?

– Ну, нет, конечно! Никогда в жизни! Я тоже хочу учиться, узнавать мир, чужие страны, смотреть телевизор и слушать музыку. Я не вижу в этом ничего плохого или греховного. Но я деревенская, поэтому, может, в чем-то не права, – тут же поправляет она себя, мысленно проклиная свою смелость и искренность.

Ламия сообщает бедуинке, которая, несмотря на необразованность, все же умная девушка:

– Это все придумали мужчины. Эти чертовы шовинисты хотят нас поработить, закрыть, спрятать, только бы мы им прислуживали. Проклятые мужланы! – повышает она голос, представляя противное лицо Абдаллы.

Ханифа возражает, не давая воли эмоциям:

– Не все такие. Даже у нас, на этом безлюдье, есть умные и современные парни. Например, мой двоюродный брат Аббас… – признается она и через минуту жалеет об этом, потому что при произнесении имени любимого ее всегда заливает пот, а щеки рдеют румянцем.

Хозяйки сразу это подмечают.

– Ха, ха! У нас романтическая любовь! Как это возможно? В таком месте? Неужели твой отец выбрал для тебя образованного жениха? Не верю!

Ламия даже голову почесывает.

– Со времен учебы он приятель моего двоюродного брата, из-за которого мы здесь находимся, значит, он такой же сукин сын, – не может она сдержаться.

– Ламия, успокойся, это ее отец, – усмиряет ее полька.

– Ничего. Если такова правда, то ее нужно произносить вслух, – весело улыбается Ханифа.

Затворницы благодарят Бога, что к ним приставили такую бойкую девушку в качестве опекуна и связного.

– Я таким словом его еще никогда не называла, но оно очень меткое, – гостья полностью расслабилась, видя в заключенных сестер по несчастью.

– Так что с этим двоюродным братом? Ты его вообще знаешь или папочка просто договорился о твоем замужестве?

– Мы еще детьми играли вместе и много времени проводили вдвоем. Но потом… вы же знаете. У меня вскоре началась менструация, и я стала женщиной, поэтому отец одним щелчком закрыл весь мой мир на ключ.

– Но откуда ты знаешь, что он не изменился, не стал похож на других, примитивных мужчин? – спрашивают женщины.

– Иногда из милых парней вырастают паршивые мерзавцы! – предостерегает Магда.

– Мы все время контактируем, – признается шепотом Ханифа.

– Каким образом?

– Кто ищет, тот всегда найдет, – гордится девушка своей изобретательностью. – Хоть это небезопасно.

Она признается, а страх читается в ее глазах.

– Мы обмениваемся письмами, он подбрасывает мне интересные книги, и благодаря этому я не только не забыла, как писать или читать, но и делаю это в совершенстве.

– Гм, я уже его люблю, – у Ламии в голове зреет интересная идея. – А какой он сейчас, это зрелый мужчина?

Влюбленная вздыхает и от возбуждения не может произнести ни слова.

– Ох! Он из хорошей семьи, хоть нам и родственник, – хихикает она. – Его отец – профессор, мать – журналистка, пишущая on-line, сестры учатся за границей, а он окончил университет в Польше.

Она говорит как заведенная.

– Где?! – Магда просто подскакивает.

– Bulanda, – повторяет девушка. – Это такая страна где-то в Европе.

– А ты знаешь, что я Bulandija[80]?

– Ой! Он бы наверняка хотел с тобой познакомиться! Мог бы поупражняться в польском, вспомнить…

У принцессы уже есть план:

– Ничего не бойся. Мы это можем устроить.

– Но как? Ведь в этот дом может войти только женщина!

Ламия с отвращением поднимает покрывало Ханифы.

– А кто узнает, кого скрывает эта черная тряпка? Да еще эта модель, которой вы здесь пользуетесь, – широкая черная чадра[81], окутывающая с ног до головы. Самая лучшая, чтобы все скрыть, – смеется она хитро. – Гадость, скрывающая изгибы тела, привлекательность, но также пол!

Выкрикивая, она хлопает в ладоши:

– Нет такого специалиста, который бы увидел, что находится под ней! Разве что какой-нибудь ясновидящий.

– Ох! Это рискованно! – девушка немного испугана, но тоже очень возбуждена.

– Какая у него фигура? Толстый, усатый, бородатый и рост два метра? – Ламия видит только одно препятствие.

– Да нет! Ведь он бедуин! Он немного выше, чем я, тщательно бреется и худенький, как скелет. На своих харчах приведу его в порядок, но до этого еще далеко.

– А вы были с ним когда-нибудь с глазу на глаз после тех давних времен детства?

– Сегодня в полицейском автомобиле, – шепчет Ханифа, а горло ее от волнения сдавлено.

– Прекрасно! Со стороны ты выглядела как черный холм, и наверняка вас разделяло еще и стекло, – сочувствует Магда девушке.

– Да, но все же мы могли разговаривать. Я уже забыла, какой у него приятный тембр голоса, – влюбленная мечтательно закрывает глаза.

– Ах ты маленькая сумасшедшая! – Ламия хватает девушку за холодные от волнения руки. – В следующий раз вы должны прийти к нам вдвоем. Машину оставите где-нибудь за скалой, которых тут полно, и эти пару шагов можете пройтись. Пусть парень поймет, что значит абая и никаб в этом климате. Или еще хуже – чадра.

– Так и сделаем, – деревенская простушка отважна не по годам.

Чадра матери с тех времен, когда она еще могла куда-нибудь выходить, идеально подходит для худенького парня, которому понравилась эта идея. Влюбленные не могут дождаться следующего свидания, но отец говорит, что помощь и слежение Ханифы нужно ограничить максимум до двух раз в неделю.

И вот настает день, о котором мечтали влюбленные. Они едут, как обычно, на полицейской машине, сзади девушка, накрытая с ног до головы, спереди – молодой полицейский в форме. Они не обмолвились друг с другом и словом: о чем здесь говорить, когда все уже обговорено. Мать дома от страха ломает пальцы и молится о благоразумии дочери. Находящиеся во дворце женщины отирают стены, не в состоянии дождаться. Ламия поминутно присаживается, вытягивает карточку и проверяет список необходимых вещей, нужных им для нормальной жизни. У Магды же в голове свой план. Она хочет попросить саудовца о помощи. Она все же отдает себе отчет, что сослана сюда без каких-либо оснований и противозаконно. Ведь она иностранка, и ее не предавали фатве. Кроме того, ее не поймали ни на чем, что нарушало бы законы шариата. «Они не имеют права держать меня под замком! Не имеют права! – кричит она мысленно. – Если парень учился в Польше, то наверняка не раз и не два был в нашем посольстве в Эр-Рияде. Только бы он сообщил о факте нелегального удержания польки и назвал место, а уже тогда польский консул постарается, чтобы меня освободили. Боже Всемогущий, – взывает она к имени Господа и тихонько молится, хоть и не делала этого много лет. – Помоги мне!»

Она молится, роняя тихие слезы.

Позади дома раздается звонок, и прислуга-филиппинка, шпионка Абдаллы, бежит сломя голову, чтобы проверить, кто же это, и, возможно, открыть дверь большим железным ключом, который находится исключительно в ее распоряжении. Но уже перед калиткой арестованные женщины преграждают ей дорогу.

– Это к нам, – сообщает Ламия, глядя на старуху ненавидящим взглядом. – Мы имеем право на прислугу, местную бедуинки, не так ли? Эго она.

– Но… – доносчица колеблется, обеспокоенная подозрениями. – Я должна убедиться.

Она не скрывает, для чего здесь находится.

– Не должна, – Ламия хватает ее за запястье и изо всей силы выкручивает руку, цепко держащую ключ. – Поверь, что не должна.

– Госпожа! Но что я скажу господину? – филиппинка обмякает психологически и физически, она приседает от боли.

– Он далеко, более тысячи километров отсюда, а я близко, – говорит принцесса прямо. – Ты должна договариваться со мной и работать на меня, если нет… – она повышает голос, чтобы женщина домыслила себе остальное.

– Если нет, то что? – спрашивает прислуга спесиво, или по глупости, или напыщенно и в уверенности, что при поддержке своего кормильца она в безопасности.

Звонок раздается снова, но никто не отворяет железные тяжелые ворота.

– Если нет, то вокруг огромное безлюдное пространство. Тут не одно тело погребено. «Этой идиотке нужно все объяснять без обиняков, – убеждается Ламия, стараясь запугать глупую осведомительницу. – Кроме того, я любимица старого шейха и раньше или позже отсюда выйду! Я отчитаюсь перед ним, в каких условиях меня содержал двоюродный брат и кто портил мне жизнь. Ты ничего не значащий червяк, которого за то, что он мучил члена королевской семьи, уничтожат, не вдаваясь в подробности и без шума. И не думай, что за тебя кто-то вступится! – повышает она голос, а прислуга скукоживается. – Еще набьют тебе задницу!

Раздраженная упорством простолюдинки, Ламия орет во все горло, терроризируя упрямую, как осел, бабу.

Стоящие у калитки начинают в нее колотить, и принцесса бросает быстрый взгляд на Магду, которая стоит в двух шагах от входа. Полька вырывает у прислуги ключ, вставляет его в замок, со скрипом поворачивает и открывает дверь. Но ставит ногу поперек, давая знак пришедшим, чтобы подождали и стояли тихо.

– Я, наверное, пойду на кухню.

До простой женщины наконец доходит, что с господами ей не тягаться, только подвергнешь себя опасности.

– И ты из нее никогда не выйдешь, – добавляет гордо красивая аристократка, подталкивая филиппинку к дому.

– Да, ваша светлость, – глядя в землю и шаркая ногами, доносчица удаляется и оставляет женщин в покое.

«В конце концов, кто и что докажет? – задает она себе вопрос. – С этой женщиной не могла справиться семья, а я что могу сделать? Самое главное, чтобы это не вышло наружу, но об этом уж позаботится сама принцесса. Мне об этом нечего заботиться! Я тоже привыкла к свободе, а из-за того, что позарилась на пару лишних копеек, должна быть такой же узницей, как и эти бедолаги. Wallahi, какая же я глупая!»

Принцесса быстро втягивает двоих внутрь и ведет к каморке, которую очень разумно переделала в уютную гостиную.

– Приветствуем вас в нашей скромной обители! А то еще удар вас хватит! Раздевайтесь! – взрывается она смехом, зная, что это для этой пары значит.

«Когда молодой мужчина, живущий на краю саудовского мира, увидит свою избранницу после стольких лет, не видя до сих пор, как она выросла, как стала взрослой женщиной, без абаи, а только в обычной европейской одежде, это будет для него шок. А для нее отсутствие черной завесы на лице и в придачу на теле означает почти стриптиз».

– Может, мы оставим вас на минутку одних? – Магда решает не смущать молодых. – Хотите?

Пара влюбленных молча кивает. После того как закрылась дверь, юноша бросает девушке вещи и вытирает пот со лба.

Он удивляется, глядя на девушку, по-прежнему не снимающую абаю.

– Как вы это можете выдержать? При температуре пятьдесят градусов в тени, носящейся в воздухе пыли и минимальной влажности нечем дышать, а чтобы это делать еще и через ткань, нужно иметь кислородную подушку! – иронизирует он.

Ханифа переходит к существу дела.

– Хочешь увидеть, как я выгляжу? А вдруг я тебе не понравлюсь? – выражает она свои опасения. – А если у меня нос крючком и слюна течет изо рта? У меня гнилые зубы, потому что не выходила никуда пять лет, даже к доктору. А еще у меня вырос горб и скрючена левая рука… Я просто уродлива!

Она говорит это уже весело.

– Но по-прежнему, как в детстве, остроумна и озорна.

Аббас улыбается, а губы у него дрожат от волнения. Он осторожно отодвигает завесу с лица подруги, а потом хватает широкую чадру и одним движением через голову стягивает ее. Ханифа стоит перед возлюбленным, приглаживая волосы. Она скромно складывает руки, скрещивая пальцы. Она очень худенькая, но, как обычно у саудовок, у нее большая грудь. Обычные китайские джинсы обтягивают ее худые смуглые длинные ноги, а хлопчатобумажная рубашка в клеточку, надетая на футболку с коротким рукавом, скрывает талию и свободно ниспадает до половины бедер. Обута она в черные мокасины, которые не идут к этой спортивной одежде, но это непременный элемент ортодоксального стиля в комплекте с абаей или чадрой, которые носят местные.

– Ты ничуть не изменилась, – шепчет влюбленно юноша, глядя на избранницу блестящими глазами. – По– прежнему красивая и стройная.

– Куда там!

Девушка краснеет как рак и прикрывает полные губы рукой. Она не знает, куда девать глаза.

– Я обычная деревенская девушка, – скромно признается она. – Ничего во мне нет особенного.

– Что ты такое говоришь? – возмущается возлюбленный. – У тебя глаза черные, как небо пустыни глубокой ночью, усеянное миллионами звезд…

Ханифа озорно треплет его за руку.

– Успокойся! Хватит этих глупостей! – выкрикивает она. – Если хочешь ежедневно заглядывать в мои глаза, то лучше расскажи, какой у нас план! Нужно действовать быстро, а то, если какой-нибудь парень появится и предложит отцу отдать меня в жены, тот долго думать не будет.

– У меня нет денег, чтобы начать с ним разговор, – грустно сообщает парень. – Я должен как минимум задекларировать пятьдесят тысяч риалов, а это для начинающего полицейского с мизерной зарплатой невообразимая сумма.

– Господи! Что же будет?!

– Я решил подработать и разместил резюме в Интернете. Кроме того, начал давать частные уроки английского языка, у меня уже два ученика.

– Хорошо, прекрасно! – хвалит она. – Но этого, наверное, все же слишком мало. Сколько времени ты должен будешь экономить, чтобы отложить такое состояние?

– По-прежнему долго, слишком долго… – Аббас грустно улыбается. – Мой отец, зная о моих чувствах к тебе, предложил помощь. Он дает десять тысяч. Это сбережения всей его жизни, больше у него нет, потому что он ведь должен помогать двум моим сестрам, которые учатся за границей.

– Так что же нам делать? – расстроенная девушка садится на софу и обхватывает голову руками.

Любимый гладит ее по спине, что вызывает у нее дрожь удовольствия.

Ламия без стука входит, а молодые стыдливо отскакивают друг от друга.

– Ну, что? Насладились друг другом? Спокойно, я нормальная образованная женщина, – принцесса смеется над их скромным поведением, с удовольствием глядя на девушку и парня.

– Что ж, мы разговаривали о супружестве, но сейчас это только сказка о далеком будущем, – угрюмо сообщает Ханифа. – Если только какой-нибудь кандидат раньше не отыщется и не купит меня в качестве жены, то, может, через какие-то пять-десять лет нам это удастся осуществить.

– А в чем проблема? – вмешивается в разговор Магда, стоящая в дверном проеме.

– У меня недостаточно денег, – шепчет Аббас.

– Хорошо, хорошо, что-нибудь попробую придумать, чтобы помочь вам, но вначале вы должны помочь мне, – обещает Ламия, стараясь приобрести преданных сообщников. – Окей?

– Конечно! Всей душой, потому что очень сочувствую вам и вообще не поддерживаю такие поступки. Я считаю, что это незаконно!

Юноша действительно оказывается образованным и современным человеком.

Ламия вручает лист с длинным списком необходимых вещей.

– Вот перечень. Все, разумеется, покупай будто для себя, – учит она. – Если будешь это везти к нам, то должен спрятать свертки под сиденьями или где-нибудь еще, чтобы никто их не увидел. Наверняка есть наблюдение.

– Но где и как вы, госпожа, хотите установить спутниковую антенну? Дворец как на ладони. Этого скрыть не удастся.

Не пасуя перед трудностями, принцесса инструктирует:

– Удастся. Плоская большая крыша окружена стеной, а в ее центре водосборник. Закрепим тут же около него. Интернет должен быть самым быстрым, если удастся. Телевизор, к сожалению, маленький, диаметр только тридцать два, но именно с плоским экраном. В большом полицейском пикапе наверняка где-нибудь его замаскируешь.

– Половины этих вещей у нас в глаза не видели, поэтому я должен буду поехать или в Табук или в Хаил, – услужливый парень оправдывается, словно виноват в этом. – На «BlackBerry» нужно зарегистрироваться и ждать. Это телефон с GPS, поэтому в вашей ситуации не рекомендовал бы. Чересчур легко может быть обнаружен.

– Пусть будет обычный мобильник, но с Интернетом.

– Хорошо, – соглашается Аббас.

– Как быстро ты нам это доставишь? – настаивает узница.

– Может, после выходных? – раздумывает юноша. – Я постараюсь так быстро, как это возможно.

Ламия всовывает ему в руки стопку пятисоток.

– Вот деньги. Только помни, покупать нужно хорошую технику, никаких азиатских подделок.

Молодая пара и заключенные женщины сидят несколько часов, попивая зеленый чай и прохладительные напитки, мило беседуют. Узницы, появившиеся в этих местах недавно, хотят как можно больше узнать о жизни в этой местечке, считая, что это им пригодится в случае возможного бегства. У них уже есть ключ, который Ламия отобрала. Однако она отдает себе отчет, что если она покинет это место без разрешения и уклонится от фатвы, то до конца своих дней будет изгоем и беглянкой. Без документов, без дома, денег, без семьи и друзей. Она решает подождать, дать время дедушке и вспыльчивому двоюродному брату. «В конце концов, мы организуем себе жизнь, и не будет так уж плохо. Этот дворец, если его комфортно обустроить и обставить, представляет собой неплохую недвижимость». Она приходит к выводу, что не стоит действовать чересчур поспешно, по крайней мере, не на этот раз.

– Одолжишь мне свой телефон? – после ухода гостей спрашивает Ламия у Магды.

Она хочет связаться с Рамом. Прихваченные впопыхах небольшие, по ее мнению, деньги закончатся в мгновение ока.

– Ведь твоих номеров телефона в памяти моего мобильника нет, – удивляется полька.

– Любимые номера у меня здесь, – нервничая, саудовка отвечает, показывая указательным пальцем на висок. – Нельзя доверять только электронике, которая должна подзаряжаться или которую можно потерять.

Она вынимает из руки блондинки небольшой телефончик и вбивает памятные цифры.

– Алло, – слышит она среди шума и треска голос любовника.

– Это Ламия! Где ты? Сохрани себе этот номер! – кричит она в трубку.

– Куда тебя вывезли? Я думал, что тебя уже нет в живых! Я сменил спонсора, место жительства и, разумеется, работу.

Рам смеется, но по тембру голоса слышно, что он сильно удивлен, что принцессу не убили. Слышны также смущение и неуверенность, а не радость от того, что отыскалась его бывшая меценатка и любовница.

– Перезвони мне, а то на мобильном не много денег, – приказывает женщина. – Нужны деньги. Возьми те, которые я тебе перевела, и попробуй как-то мне их доставить.

Она отдает приказы нетерпеливо, как всегда.

– Окей, – говорит мужчина бесцветным голосом. – Я должен заканчивать. Связь ужасная.

– Позвони вечером, – приказывает принцесса тоном, не допускающим возражений. – Нужно это подробно обговорить.

Магда получает назад телефон и удаляется к себе в спальню. «Только я такая идиотка, что ничего не помню. Говорю себе, что не буду засорять память, не сохраняю телефонных номеров в телефоне, – бесится она, критикуя себя. – Когда-то звонила в посольство, но подумала, зачем мне их номер. Я самостоятельная и независимая, и никакая официальная помощь никогда мне не понадобится. А теперь застряла на этом безлюдье, куда Макар телят не гонял. Неизвестно, когда и вообще выберусь ли отсюда!» Полька невольно вздрагивает от этой мысли. Принцесса так легко ее не отпустит, пленница знает это прекрасно. С Аббасом с глазу на глаз нет шансов поговорить, значит, единственное спасение – это Интернет. «Я должна вооружиться терпением, все будет хорошо», – успокаивает она себя.

Постепенно в течение пары недель плененные женщины устраиваются удобно. Самая большая проблема с Интернетом, на безлюдье связь хромает или поминутно прерывается. Купленный платиновый пакет спутникового телевидения хорошо берет только пару программ, а остальные или со «снегом», или их вообще нет. Но у них все же уже есть связь с миром. Благодаря купленному лэптопу и оплаченному на весь год телефону они начинают вызванивать знакомых. У принцессы их немного. Она относилась к людям, как к вещам, поэтому не может рассчитывать на помощь. Знакомый юрист, которая составляла договор о фиктивной благотворительной организации, после того как Ламия представилась, мгновенно прервала разговор. «Мириам, пожалуй, не позвоню, – шутит Ламия над собой. – Интересно, получила ли она за мои поступки?»

Она думает об обманутой партнерше, но ее не особенно жаль. Пошли к черту такие простаки! Рам набрал воды в рот и не звонит. «Что он задумал? – беспокоится принцесса. – А может, он польстился на огромные деньги и сразу снял их со счета или перевел своей семье? Они планировались на черный день, а теперь заразы из Бангкока будут носить мои самые лучшие украшения! Я больше этому рабу не позвоню! Так низко я еще не опускалась! Может, я должна была его еще просить, чтобы отдал мне мое?!» Принцесса бесится: она не может себе простить, что доверяла бывшему слуге. «А кому еще? – впервые задает себе этот немаловажный вопрос она. – Кому я могла доверять? Кому верить? Один более или менее преданный мне человек – это слуга, но даже он на меня плевать хотел и не звонит!» Обреченная в основном общаться только сама с собой, она начинает задумываться над своей жизнью и приходит к выводу, что у нее вообще нет друзей, что ничего она в жизни не достигла. «Хорошо развлекалась», – думает она, глядя на собственное отражение в зеркале.

– Горькая правда! – выкрикивает она громко.

«Устраивала вечеринки, на которых все гуляли, пили, жрали, трахались, но такие развлечения не приносили мне ни удовольствия, ни радости. Зачем я их организовывала? Чтобы все делать назло двоюродному брату Абдалле и королевской семье? Чтобы противостоять ортодоксальному закону? Глупо так бунтовать против сложившихся условий, правил и принципов, вот что! – признается она себе. – В другой, нормальной стране я вела бы себя наверняка иначе. Не должна была бы всему говорить «нет» и не должна была бы это так демонстрировать. Wallahi! Чтобы нужно было бороться за то, чтобы не закрывать лицо или встречаться с подругами и друзьями, чтобы повеселиться?!» Принцесса падает лицом в подушку в отчаянии плачет. «В довершение всего я еще и отвратительно себя чувствую! – шепчет она, вытирая нос о наволочку. – Почему мне так плохо?! Почему я становлюсь все слабее? Сдохну тут напрасно, и никто по мне не заплачет!» Ламия все больше впадает в отчаяние.

Магда тоже раздражена, потому что начала нескончаемую переписку с польским посольством. Она чересчур многого ждала от этой институции, вообразила себе, что как только она сообщит консулу о своей ситуации, то он сядет в самолет или машину и примчится, как рыцарь на белом коне, чтобы защитить невинную девушку от саудовского дракона. А тут ничего подобного! Куча процедур, законов, запросов и предписаний – лишь бы только гостеприимное саудовское общество не обеспокоить.

– Значит, вы на спонсоринге у принцессы? – спрашивает консул, когда полька решает позвонить и прояснить дело лично.

– Да, – признается Магда.

– И с кем вы сейчас находитесь под Мадаин-Салех? – сухо спрашивает он, словно хочет быть не ее защитником, а обвинителем.

– С принцессой, – отвечает девушка. – Но я здесь не по собственной воле!

Она выкрикивает, потому что от холодного голоса дипломата у нее сдают нервы.

– А по чьей? Вы подписали договор о спонсоринге и работе?

– Да, но…

– Теперь уже нет никакого «но». Если госпожа спонсор захочет, чтобы вы ее сопровождали, вы должны это делать. Вы получили договор на английском или только на арабском языке? – консул все же ищет возможность вытянуть девушку из трудного положения.

– По-английски тоже.

– Ну, тогда все накрылось медным тазом! – смеется он глуповато.

У Магды на глазах появляются слезы.

– Вам моя ситуация кажется смешной? Принцесса получила фатву и будет находиться в этом дворце до конца своей жизни, значит, я должна тут ей быть компаньонкой, потому что подписала договор о работе? Алло?! Это черт знает что! – не может она совладать с собой.

– Когда заканчивается ваш контракт?

– Через одиннадцать месяцев.

– Если к тому времени проблема будет по-прежнему актуальна, позвоните мне, – вежливо информирует ее консул. – До тех пор ни я, ни кто либо другой вам не сможет помочь. Прощаюсь и желаю приятного дня.

– Ах ты хрен моржовый! Ты дипломат гребаный! Ты… – Магда слышит гудки. – Я гражданка Польши, ты отъел брюхо на моих налогах!

Несмотря на то что на другом конце провода нет собеседника, она выливает весь свой гнев и отчаяние в трубку.

Наконец она падает на кровать и заливается слезами.

– Ради Бога! И я должна здесь, в этой эксклюзивной чертовой дыре выдержать почти целый год?! – кричит она, от беспомощности молотя кулаками по одеялу.

Сделав пару глубоких вдохов, когда успокоились нервы, она дрожащими пальцами набирает очередной номер телефона.

– Григорий, – шепчет она в трубку. – Григорий, помоги мне, я в безнадежной ситуации.

Она не слышит ответа на другом конце провода, только громкое сопение.

– У тебя столько друзей, ты даже американского посла знаешь…

Бывший любовник шипит сквозь зубы:

– Не звони мне больше! Если вляпалась в дерьмо, то и тони в нем одна, а не втягивай других. Я тебя вообще не знаю! – говорит он испуганно, телефон может быть на прослушке. – Ты ошиблась!

«Крах, полный крах!» – подытоживает Магда и с этого дня выходит из своей комнаты только за едой, чтобы съесть ее в одиночестве или у себя в спальне, или на крыше дворца с проклятым видом на большое набатейское кладбище.

Принцесса тоже начинает избегать общества. Чаще всего она лежит в кровати, трогая свое изменяющееся тело. Она дотрагивается до растущего живота, набухшей груди, своих все более утолщающихся ног, и ей не хочется жить. «Что я с этим багажом сделаю? Что же будет? Как от этого избавиться? – задает она себе тысячу вопросов и пока выбирает наиболее свободную одежду, но кардинальные изменения не могут не заметить проживающие в доме. Никто, однако, ни о чем не спрашивает, никто не высказывает своего мнения, не интересуется и не спрашивает о здоровье или самочувствии, так как все в этой золотой клетке находятся из-за Ламии и все ее не выносят. Она виновата в их пленении, их мучениях и несчастье. По их мнению, она могла бы сдохнуть, так, может, по крайней мере, раньше бы закончился этот ад.

Только молодые деревенские влюбленные, Аббас и Ханифа, лучатся счастьем, потому что в безлюдном дворце нашли для себя место, свое первое гнездышко. Они просиживают часами в маленькой гостиной, разговаривают, читают книги, смотрят телевизор и слушают музыкальные программы. Они делают все, что на свободе сурово запрещено незамужней женщине и свободному мужчине. Им даже в голову не приходит ничего порочного, а самое большое проявление нежности – осторожное прикосновение к руке любимого. Самое важное для них – это то, что они могут быть вместе.

* * *

Однажды утром, около шести месяцев пребывания женщин в изгнании, приезжает в белый дворец большой черный лимузин. Водитель вручает охраннику, который печется в будке, размещенной снаружи у главных ворот, конверт с блестящей королевской печатью, адресованный Ламии. Умирающий шейх Наим смилостивился над своей любимой внучкой. Он желает ее как можно скорее увидеть. Пленная принцесса свободна, но не хочет трогаться немедленно и задерживает шофера, которого размещает в отеле «Мадаин-Салех». Она объясняет, что должна собраться, да и ехать днем безопаснее. Ее трясет от мысли о свободе. Наконец она выйдет за забор, наконец ступит ногой на лестницу и почувствует ветер свободы под абаей. «Больше никогда не позволю себя сцапать, – обещает она себе. – Больше никогда не сделаю этой ошибки – доверять дуракам». Она отдает себе отчет, что когда дедушка увидит ее в интересном положении, то мгновенно выпроводит обратно. Они разрешат ей родить этого ребенка, но позже расправятся с ней окончательно. Она в этом убеждена на сто процентов. И не поможет то, что она жертва, а это маленькое существо в ней – плод сексуального насилия. Если в арабской стране женщину принудил к сексу мужчина, то она виновата, потому что наверняка своим поведением спровоцировала насильника. Принцесса хорошо об этом знает, так как не только воспитывалась в Саудовской Аравии, но еще и изучала в Сорбонне международное законодательство, а специализировалась на законе шариата. Было это сто лет тому назад, но такие знания из головы не вылетают.

– Может, для тебя это дико, но я знаю, что если узнали бы о ребенке, то меня бы уже наверняка убили, – смеется она, поясняя ситуацию удивленной Магде. – Это был бы самый большой позор для семьи, больше даже переписки и сотрудничества с «Аль-Каидой».

– Я не могу! Это просто бред! – выкрикивает полька.

– Согласна с тобой.

– Так что мы будем делать? Я же к тебе приписана, значит, твое возвращение в нормальный мир означает также и мое, а твой плен – мой. Этого я больше уже бы не вынесла, – признается она искренне. – Ламия, черт возьми, придумай что-нибудь! Ты же можешь!

– Дай мне подумать, на разрешение этой проблемы нужно немного времени.

У хитрой принцессы план уже готов.

– Позвони Ханифе. Она должна купить в аптеке кое-что, а ты позже приготовишь мне горячую (это должен быть просто кипяток) ванну, – распоряжается она.

Перед реализацией своей сумасшедшей и рискованной идеи она решает сделать еще один звонок. «Нечего возноситься от гордости, – думает она. – Знаю, что этот мерзавец промотал все мои деньги и другое имущество, но у меня нет никого другого, кто захотел бы мне помочь. Даже за большие деньги».

– Рам? – звонит она бывшему любовнику.

– Ах, госпожа… – мужчина в шоке. – У меня украли телефон, а все номера у меня были в нем на sim-карте и поэтому…

– Перестань врать! Хватит уже! – перебивает его глупые объяснения Ламия.

– Верь мне! Я в самом деле хотел привезти деньги, но не знаю, где ты.

– У тебя есть деньги? – удивляется она, потому что была убеждена, что таец давно их использовал для реализации собственных целей.

Рам начинает изворачиваться:

– Немного только… Дом, где в саду мы закопали сундук, арендовал какой-то белый иностранец, нужно подождать, чтобы они выехали на отдых. Что-то им в Саудовской Аравии так нравится, что не двигаются ни на шаг, – пробует он сменить щекотливую тему.

– А мои деньги на твоем счету? – принцесса не дает сбить себя с толку и переходит к существу дела.

– Я же тебе говорил, что сменил спонсора и работу, поэтому должен был ликвидировать старый банковский счет. Я боялся снять такую наличку и перевел их все в Бангкок, – признается он тихим голосом.

– И как я должна тебе доверять?

– Я говорю правду! У меня есть немного собственных сбережений, которыми ты можешь распорядиться в любую минуту.

– Сколько?

– Пять тысяч, – шепчет он в ужасе.

Принцесса взрывается истерическим смехом.

– Что?! Ничего себе! – хихикает она, держась за большой живот.

– Извини… – мужчина просто стонет.

– Хорошо.

Ламия после стольких месяцев уединения знает, что в принципе у нее нет человека, на кого она могла бы положиться, а этого, по крайней мере, за деньги можно купить.

– Завтра я возвращаюсь в столицу и свяжусь с тобой, – сообщает она ему холодно. – Может, на этот раз ты запомнишь мой номер телефона, а?

Она иронизирует.

– Я рад! Конечно, госпожа! Я уже это делаю! Я всегда к вашим услугам! – выкрикивает Рам радостно, а женщина приходит к выводу, что период ее отсутствия тоже нелегко ему дался.

– До скорого свидания, – говорит она барским тоном и отключает телефон.

«Что за проститутка! – мысленно характеризует она бывшего любовника. – Что за азиатская гнида! Как я могла спутаться с таким дерьмом?!»

Она так нервничает, что задыхается.

– Уф! – пробует успокоиться она.

«Хватит морочить себе голову черт знает чем, – решает она. – Время очистить тело перед далекой дорогой». Принцесса шутит, стараясь не придавать значения предстоящему заданию. Прежде всего она решает подышать свежим воздухом и направляется в сад. «Как я ненавижу этого ублюдка! – уговаривает она себя. – Как же было просто и радостно воображать себе шесть месяцев, что я убью ребенка Абдаллы. Но теперь, когда я уже должна это сделать, я начинаю смягчаться, – признается она в человеческих чувствах. – Ну, как я это сделаю? Этот уже вполне большой малыш обустроился во мне, играл со мной, я чувствую, как бьется его сердце, движение ручек и ножек, даже как он икает! Wallahi, не знаю, как я с этим справляясь! Может, все же найти другой выход?»

– От этой кретинской беременности я начинаю глупеть! – вскрикивает она. – Что со мной творится?! Парень хотел меня убить, изнасиловал, всегда был со мной жесток, а я должна отказаться от вендетты и от собственной жизни из-за каких-то глупых сантиментов?

Она начинает себя убеждать:

– Нет, я не буду расклеиваться! Не дам себя сломать! Я должна сохранить беременность и рисковать, что мне вынесут окончательный приговор только потому, что мне чего-то жаль, что появилось в результате агрессии, чего-то, что является частью ненавистного мне мужчины?! О нет! Это вина не моя и не этого ребенка. Мы только жертвы, жертвы отвратительного мужчины и архаической глупой системы.

Ламия тяжело садится в удобное кресло, сильно опирается спиной и скрещивает руки на заметном уже животике. Маленькое существо, чувствуя ладони матери, начинает двигаться.

– Хочешь со мной поздороваться? – женщина обращается к своему животу. – Hello! Как дела? Мне жаль, но ты должен будешь сегодня из меня выбраться. В другие времена и в другом месте я родила бы тебя нормально. Жили бы мы себе потом в безопасности и счастливо. Но, к сожалению, это не случится ни здесь, ни сейчас. Даже если мне удалось бы тебя доносить, то когда бы, маленький карапуз, ты появился на этот паршивый свет, тебя тут же забрали бы и наверняка отдали бы в приют. Мать-бесстыдница не достойна ребенка, значит, лучше малыша просто выбросить на помойку, – горько говорит она. – Никто тебя не возьмет, никто тебя не захочет, потому что ты плод греха. А мне наверняка в конце отрубили бы головку.

Принцесса говорит мягким голосом. Она разговаривает так, как и любая мама со своим ребенком, только в этом случае мать сообщает малышу о страшных вещах.

– Для чего это, госпожа? – вспотевшая Ханифа, которую Магда привела в сад, подает Ламии небольшой пакетик из аптеки. – Моя мама говорит, что принимать слабительные не очень хорошо для беременной.

Девушка говорит простодушно, тепло глядя на женщину, а полька мгновенно понимает намерения беременной саудовки.

– Зачем ты вообще кому-то об этом говорила?! – принцесса бесится не на шутку и делает несколько шагов к деревенской курице. – Ты не можешь держать язык за зубами?! Или я должна рассказать твоему отцу об Аббасе?!

Девушка при этих словах бледнеет.

– Я должна ему наглядно продемонстрировать, какую ловкую змею он воспитал в своем домашней тюрьме, помочь понять, что ничто не поможет, никакие решетки, никакая изоляция, потому что любовь настолько сильна, что проникнет даже через самую узкую щелочку? – заканчивает она уже с улыбкой, добродушно похлопывая испуганную простушку по щеке.

– Извините, мама не скажет никому, – поясняет бедуинка, преданно глядя. – Ей уже давно запрещено разговаривать в присутствии отца. Я никогда не слышала, чтобы она произносила при нем хоть слово, а писать она не умеет…

Ханифа с забавным выражением лица разводит руками.

При этих словах три нервные шпионки смеются до упаду.

– Хорошо, хорошо. Иди домой и будь осторожна. Помни, не позволяй у себя отобрать любовь, – советует опытная женщина. – Тут немного денег, чтобы твоему Ромео хватило на приданое.

Она всовывает последние риалы, которые у нее остались.

– Госпожа! – растроганная Ханифа не может вдохнуть и благодарит: – Szukran dżazilan.

– Ты очень нам помогла пережить это изгнание, и мы тебе до конца жизни будем благодарны. Ты образованная, отважная и энергичная молодая женщина. Я никогда тебя не забуду, моя дорогая.

– Если вы когда-нибудь захотите приехать сюда осмотреть древности…

– Любимая! Никогда в жизни!

Магду и Ламию очень рассмешило такое предложение.

– Жаль, – говорит девушка с неподдельной грустью и с надеждой в голосе добавляет: – Но, может, еще когда-нибудь встретимся?

– Конечно.

У Ламии нет больше времени на болтовню и переливание из пустого в порожнее.

– Еще одно! Завтра чуть свет пусть твой парень приедет сюда и заберет все вещи, которые купил по моему распоряжению. Это будет мой свадебный подарок.

– Wallahi! – деревенская девушка от счастья бросается принцессе на шею, но через минуту приходит в себя и целует госпоже руку.

– Проваливай уже, – говорит Ламия резко и выпихивает девушку за огромную калитку, зная, что снаружи ее ждет современный и добрый мужчина. – Пусть вам повезет, – шепчет она в темноту.

Две пленницы медленно идут ко дворцу, чтобы осуществить общий план.

– И что теперь? – спрашивает Магда, заглядывая в аптечный пакетик. – Думаешь, что ребенок – это как куча дерьма: применишь слабительное и высрешь его?

Она становится грубой, от судьбы этой паршивой самолюбивой принцессы зависит и ее будущее.

– Не будь хамкой! Если высру все кишки, то высру и это маленькое дерьмо, – отвечает она в том же тоне. – Что ж ты за медсестра, если не понимаешь в народной медицине и применении трав?! А сейчас организуй мне только воду и выметайся! Если ты мне будешь нужна, то я тебе позвоню.

Беременная идет в свою спальню.

Ламия наливает в стакан холодной воды и пьет таблетку за таблеткой. Она слышит еще некоторое время, как хлопочет полька, как она, уходя, захлопывает за собой дверь. Принцесса закрывается в ванной, полной пара. «Настоящая сауна, – думает Ламия, немного запаниковав. – Как я это выдержу?! Наверное, скорее сама удушусь, чем выдавлю из себя этого ребенка!»

– Уф! – она быстро выходит из жаркого помещения, она шепчет: – Не справляюсь!

Ей хочется плакать.

– Но ведь я не могу обрекать на казнь ни себя, ни в чем не повинную Магду, – старается она себя уговорить, борясь со слабостью.

Принцесса бесится:

– Это ребенок Абдаллы! Насильника, садиста, выродка и религиозного фанатика! А если он заберет у меня ребенка и воспитает себе подобного?! Ведь его несчастная мать была нормальной, современной образованной женщиной! И вот, пожалуйста, что ее муж сделал с их сыном. А как мой добрый чудесный папа мог что-то подобное организовать сестре?

Впервые в жизни об этом думает она, глотая при этом три таблетки сенны.

– Как он мог ее сосватать за деревенского дурачка, мутавву-бедуина?!

Она тяжело вздыхает и кривится после того, как проглотила две ложки касторового масла.

– Все саудовские мужчины такие! – приходит она к страшному выводу. – Мой хороший и якобы справедливый дедушка, мой любящий и нежный отец, сумасшедший самый любимый Хамид…

Принцесса перечисляет тех, кого знала и любила и кто ее ранил.

– Они добры только к себе и к другим особям того же пошиба. Но мы, женщины, к таким в этой стране не относимся. Мы были, есть и будем худшие! – подытоживает она, от бешенства скрипя зубами.

Измученная событиями, с противным вкусом во рту, она ложится на кровать и молниеносно засыпает. Ее мучат кошмары, но она не может проснуться. Через два часа она открывает глаза, огромные от испуга.

– Ну, мой малыш, – резко обращается она к плоду, который, чувствуя, как нервничает мать, беспокойно вертится в ее животе. – Пора выбираться. Поверь мне, это для твоего же добра.

Держась за живот, который стал твердым и болит, она смеется как сумасшедшая, с огромным усилием встает, сбрасывает широкий пеньюар и мелкими шажками входит в ванную.

Через два часа страшных родовых болей и заворота кишок она садится на унитаз. Потом – снова в ванну, но ненадолго, потому что ежеминутно садится на горшок. Слабительное начинает действовать. От горячей воды ее тело уже красное и набухшее, но принцесса не обращает на это никакого внимания, потому что отчаяние сменяется гневом. Она во что бы то ни стало хочет реализовать то, что начала. «Я должна выбраться из этого плена, из этой чертовой золотой клетки! – шепчет она, омывая лицо холодной водой. – Я должна снова быть свободным человеком! Я не для того столько вытерпела, чтобы сейчас сдаться». Когда она чувствует, что больше ни секунды не выдержит в кипятке и пару, она потихоньку садится, хватается за металлические ручки, встает и поднимает ногу, чтобы перебросить ее через край ванны. В ту же минуту ее пронизывает невообразимая боль и мощная схватка охватывает низ ее живота. Женщина не имеет понятия, это из-за слабительного или это начинаются роды. Ей страшно хочется в туалет, но она не может выбраться из ванной. Она присаживается, вытягивает пробку и пускает холодную воду, которой поливает голову и шею…

Она стонет, обнимая твердый, как бетон, живот и наклоняясь вперед.

– Я, наверное, рожаю. Хорошо я сообразила со слабительными, – вслух хвалит она себя. – Справлюсь!

Принцесса выкрикивает, а голос эхом отражается от четырех пустых стен:

– Магда! Магда!

В возбуждении из последних сил она хватает телефон и орет в трубку во все горло.

– Ламия! Ты сумасшедшая! – медсестра врывается в ванную и видит женщину, сидящую на корточках в ванной, перепачканной кровью. – Ты изойдешь кровью! Зачем тебе нужен был кипяток?! Сейчас склеишь ласты, а они во всем обвинят меня и перережут мне горло!

«Очередной человек думает только о себе и не видит мучений других, – приходит к выводу Ламия после слов подруги по несчастью. – Она находилась тут со мной столько времени, столько бессонных ночей и дней в одиночестве, очень неплохо знаем друг друга, и теперь эта маленькая сучка беспокоится только о собственной шкуре! Что за отвратительное чудовище!»

– Не думай об этом! – хрипит она сквозь сдавленное горло. – Я смогу.

Она тужится изо всех сил – и на дно ванны вываливается маленький, но полностью сформированный человечек. Ламия протягивает трясущуюся руку к блондинке, и та дает ей приготовленные ранее ножницы. Мать сама перерезает пуповину новорожденному сыну.

– Мальчик!

У Магды – улыбка в глазах от вида чудом родившегося ребенка.

– Может, все же отдадим его Ханифе, чтобы передала какой-нибудь бездетной семье? Или оставила у мечети? – спрашивает она грустно: ей жаль здорового новорожденного, который начинает тихо попискивать и сучить маленькими ручками и ножками.

– Наверное, Бог оставил тебя, идиотка! – выкрикивает принцесса. – Или ты хочешь погубить бедную девушку, или нас подвергнуть еще большим неприятностям!

– Знаешь, сколько людей хотело бы иметь детей, а у них ничего не получается? – спрашивает Магда.

– Это меня не касается! И тебя тоже!

Ламия хорошо знает эгоистическую натуру девушки и не понимает, что с ней случилось.

– Приемные дети – это прекрасная идея, но не в арабской стране, не у мусульман. Каждый хочет иметь свое потомство, а приемный детей считают здесь рабами. Хочешь такой судьбы для этого малыша?

– Лучше такой, чем никакой, – выказывает Магда милосердие.

– Замотай его в это полотенце, ну же! – приказывает принцесса, не желая, чтобы девушка полностью ее растрогала. – Ох уж эти женские гены!

Полька взрывается, чувствуя теплоту маленького тельца у своей юной груди.

– А какие у меня должны быть?! Мужские?! Ты чудовище, – говорит она грустно со слезами на глазах.

– Только им и буду, сейчас вот только немного соберусь, – Ламия с усилием выдавливает из себя детское место. – Положи ребенка на кровать и принеси мне штук шесть таблеток угля и воду. Я должна остановить эту очистку кишок, я ведь уже пустая.

Принцесса сообщает это довольно и со злой усмешкой на губах.

Магда выполняет поручение автоматически, но постоянно находится в спальне принцессы. Она не хочет оставить в ее лапах бедного невинного ребенка. Она не может его бросить.

– Иди к себе, собери вещи и выспись, – приказывает Ламия, когда выходит из ванной уже переодетая и пахнущая. – Ты мне сегодня больше не нужна.

Она произносит приказы, как королева.

Магда тихонько всхлипывает.

– Что ты хочешь с ним сделать? Посмотри, какой он красивый и сильный. Он вообще не от деревенщины. Это не ребенок Абдаллы, поэтому ты не должна его убивать, чтобы отомстить двоюродному брату, – говорит она просительно, предвидя то, что сделает жестокая женщина.

– Отвали! Не вмешивайся не в свое дело!

– Это ребенок твоего тайского любовника, моя ты госпожа, – не сдается блондинка. – У него раскосые глаза и желтая кожа.

– Ты свинья!

Принцесса бьет правдивую подругу наотмашь по лицу, та чуть не теряет сознания от удара.

– Ты что, хочешь остаться здесь вместе с крошкой до конца своих дней? Если да, я могу это устроить. Шейх милостив ко мне, а не к тебе, моя дорогая. Ты едешь со мной прицепом, – сообщает она сквозь зубы. – Если Абдалла узнает, что ты сделала отсюда хотя бы шаг, то сразу начнет искать, чтобы засадить в тюрьму за разврат, за побег или за все вместе. Хочешь узнать прелести арабской задницы?

– Спокойной ночи, Ламия.

Магда поворачивается, не обронив ни одной слезы. Все они высохли во время провозглашенного списка ожидающих ее опасностей.

Принцесса, нервничая, тяжело садится на кровать, а новорожденный сразу перестает плакать. «Может, он взял и умер, – надеется Ламия. – Может, Аллах милостив даже к таким грешникам, как я, и выручил меня в этом страшном деле». Она отбрасывает край полотенца, закрывающий миниатюрное личико мальчика, и видит, что тот сладко спит. «Wallahi! – мать взывает к Богу, верить в которого перестала после смерти родителей и которому с тех пор никогда не молилась. – Wallahi! Если я хочу жить, то должна это сделать!»

Принцесса мысленно кричит, сердце ее кровоточит. Сразу же, мгновенно, без раздумий, решительно она принимает решение. «Сейчас! Я не позволю, чтобы меня убил этот случайный, нежеланный ребенок и в придачу ублюдок от слуги. Это бедствие, поражение!»

Она осторожно закутывает новорожденного с головой и выходит с ним через дверь для прислуги с черного хода. Там есть деревянный стол, небольшой ящичек с песком и садовые инструменты.

Он укладывает спящего малыша на столешницу, берет обеими руками лопату, и та со звоном отскакивает от земли. «В землю я его не закопаю, потому что здесь нет даже песка, только скалы и камни, – паникует она. – Никуда его не спрячу! Нигде не скрою! Что делать? Что делать?» – спрашивает она сама себя.

Через минуту она бежит в кухню, откуда приносит острый нож резника, тесак для мяса и пару черных мешков для мусора. Как сумасшедшая, она ходит кругами, ломая пальцы и дергая себя за волосы. Поминутно бросает взгляды на столешницу, на которой лежит маленький живой сверток. Через некоторое время ребенок теряет терпение, так как ему становится холодно. Он начинает крутиться, разворачивается, и видно, как мило он кривит маленький ротик. Мальчик глубоко вздыхает и издает слабый писк, который является вступлением к плачу. Мать подскакивает и закрывает ему лицо, она не может допустить шума, который бы ее разоблачил. Она кладет холодную смуглую ладонь на лицо миниатюрного человечка, закрывая его почти полностью. «Какой он маленький», – проносится у нее в голове в тот момент, когда она усиливает давление и душит своего первенца. Новорожденный только пару раз дергает в воздухе коротенькими конечностями, потом выпрямляется – и через минуту его тело безжизненно лежит на струганой столешнице. Ламия тяжело дышит. Рот у нее полон слюны, она чувствует подступы тошноты, но возбуждение и холодный ветер ставят ее на ноги. Она подстилает черный мешок, кладет на него малыша и принимается за дело. Прежде всего отрезает ребенку ручки, потом ножки… головку… Маленькая голова отскакивает от стола, падает на плитку и катится к противопожарной емкости для песка. Мать хватает ее одной рукой: она настолько маленькая, что помещается в ее ладони. У Ламии шумит в голове, звенит в ушах, но ни одна мысль не появляется в мозгу. Она действует, словно у нее амок. Наконец она упаковывает части сына в пару черных мешков. Голову закапывает в ящик с песком, ножки и ручки – на одной небольшой клумбе тут же у пальмы, а тело с размаху перебрасывает через ограду. «Собаки раздерут, не будет и следа». Детоубийца улыбается как сумасшедшая, минуту смотрит тупо перед собой в черное, как смола, беззвездное небо, а после тщательной уборки всех инструментов и затирания следов тяжело падает на стоящий рядом стул. «Завтра я буду свободным человеком, – повторяет она мысленно. – Завтра начну жизнь снова, но постараюсь все в ней изменить. Так и будет, – решает она. – Прощай, мой сынок!»

Она поворачивается к забору, за которым простирается большое старинное кладбище.

«Красивое место для вечного упокоения», – утешает она себя или невинную душеньку, которую за минуту до этого собственноручно погубила. На минуту принцесса закрывает глаза, из которых тоненькой струйкой текут горькие слезы.

– Спокойной ночи, маленький, – уже вслух говорит она, уходя.

С распущенными волосами и сумасшедшим взглядом, она направляется во дворец, в котором должна провести последнюю ночь.

– Спокойной ночи, – шепчет она еще раз, словно не может расстаться с любимым ребенком.

Арабские эмансипе

Студенческая жизнь

Марыся, подло обманутая принцессой Ламией, теряет весь запал, и не только в отношении благотворительной деятельности, но также науки, заботы о ребенке. Она не в состоянии быть хорошей женой и доброй дочерью. Она разочаровалась во всем. Ей не хочется ни с кем контактировать, разговаривать, она не может ничего объяснять. В ее голове снова и снова раздаются слова Хамида, который с мертвым, как маска, лицом, передавал ей вердикт шейха.

– Мириам Ахмед Салими бен Ладен – невинная жертва преступления, – переступив порог их дома, Хамид дословно процитировал, как будто говорил о чужом человеке.

– А что с той? – Марыся не может успокоиться и задает волнующий ее вопрос, который напоролся на холодный взгляд мужа.

– Виновной займутся в высшем семейном кругу, – процедил он сквозь зубы.

– Кто? – снова перевесило женское любопытство.

– Абдалла, ее махрам, он будет исполнителем справедливого приговора, – сообщил муж, глядя в мраморный пол их прекрасной виллы, и ушел к себе на этаж.

– Ага, – только так отреагировала женщина, которая от этих страшных вестей просто окаменела.

«Значит, ее уже нет в живых! На этот раз ей не удастся выскользнуть. Из того, что принцесса рассказывала, можно понять, что ее двоюродный брат тот еще тип, к тому же извращенец и садист».

– Разумеется, ты отдаешь себе отчет, что нельзя никому рассказывать, что случилось и каковы результаты следствия, – громко предостерегает Хамид, стоя наверху лестницы.

– Как будто я буду хвастаться, что меня обвели вокруг пальца, как первую попавшуюся идиотку, к тому же на мои деньги финансировали акты…

– Ты что, не понимаешь, женщина, что значит ни гу-гу?! – муж выглядит так, словно сейчас может подскочить к ней и избить. – Ты все же полная…

Он задушил в себе досадный эпитет.

С кем же Марыся могла бы разделить несчастье? Кому пожаловаться? На чьем плече поплакаться? Мать она давно уже решила оберегать и не сообщать ей о страшных вещах. Она, бедолага, немало пережила и едва выбралась из депрессии. Марыся не будет вбивать ей последний гвоздь в гроб. Кроме нее, у нее нет ни подруг, ни близких сердцу людей, которым она мола бы на сто процентов доверять. Теперь до нее доходит, что у нее нет никого, что живет она одна как перст в эмоциональной пустыне.

«Что-то со мной не так, – думает она, лежа третий день кряду в кровати и вылезая из нее только в ванную и в кухню. – Почему у меня нет ни одной родственной души? Почему весь мой мир замыкается на семье? А Кинга? Что ж, нас с ней связывают ничего не стоящие пустяки и то, что мы живем в одной неблагоприятной для женщин стране, какой является Саудовская Аравия. И только. Это все. Никогда не думала, что могла бы ей доверить и искренне по своей воле приоткрыть край одной из моих тайн, – приходит она к выводу, оценивая ложную дружбу. – Я живу в городе, в котором слабый пол изолирован, но я сама давным-давно отделяю себя от окружающего мира. Никогда у меня не было подруги, которой бы я хотела рассказать о себе, открыть правду, мои чувства и слабости». Она поднимает телефон, звонящий уже, пожалуй, в десятый раз и высвечивающий один и тот же номер. «Что за черт!» – злится Марыся, думая выложить человеку на другом конце провода все, что о нем думает.

– Марыся, что с тобой?

Хамид забил тревогу и рассказал матери о странном поведении дочери.

– Доченька, как там учеба? – зондирует Дорота почву дрожащим тихим голосом. – Любимая моя, пора возвращаться к жизни! Я не буду спрашивать, что случилось…

– Потому что обо всем знаешь! – выкрикивает собеседница. – Перестань уже ломать комедию!

– Я знаю только, что нужно, и не хочу знать больше, а ты будь вежлива, – Дорота проявляет необычное терпение и по-прежнему говорит с теплотой. – Почему ты не звонишь?

– Потому что у меня нет телефона, – обычным голосом признается Марыся. – Я потеряла все на свете. Никогда ни в какой записной книжке не записывала номеров, только в памяти телефона, поэтому одним махом с потерей мобильного все черти взяли.

– Это плохо. Может, я перешлю тебе пару визиток? – предлагает она. – Мой номер у тебя уже есть, значит, из самых важных нет у тебя еще номера Дарьи, Лукаша, нашего посольства, консула, Кинги, доктора Сингх, лечащей женские низы, дантиста…

– Оставь меня в покое, мама!

Марыся падает на кровать и нажимает красную кнопку в телефоне. «Не хочу никаких номеров, не хочу ни с кем контактировать, потому что если бы у меня был кто-то близкий, то он сам бы уже давно мне позвонил. Живу, как рак-отшельник», – приходит она к выводу в отношении себя.

– У тебя в кабинете есть новый компьютер и iPad, а также сканер, – Хамид только на секунду просовывает голову в дверь спальни, сообщая о покупке, и исчезает.

Со дня злополучного события они почти не видятся. Он уходит на работу чуть свет, когда Марыся еще спит, а возвращается ночью, когда она уже спит. «Может, за то, что меня обелили, они потребовали от него вернуться к конспиративной антитеррористической деятельности, ведь у него это так хорошо получалось?! – жена думает об этом с содроганием. – Не исключено, что теперь они хотят его использовать в какой-нибудь рискованной операции. Вместе с деньгами, достоинством и радостью жизни я вдобавок потеряю доброго мужа? Нет, нет! Это невозможно! – беспокоится она и тут же сама себя успокаивает. – Он ведет себя так, как будто смертельно на меня обижен. Наверное, мне нужно его сцапать, прижать к стенке и искренне поговорить. В конце концов, именно он и только он – мой самый лучший друг. Разумеется, кроме того, что он прекрасный муж и нежный любовник, а также чудесный отец для маленькой Надежды. Делать нечего, нужно наконец как-то собраться и поднять задницу, потому что я одним махом потеряю все», – окончательно решает она и, как побитая собака, тащится в ванную.

* * *

– Ну хорошо уже, Хамид! Рассказывай, что, черт возьми, происходит?

Марыся сидит в гостиной напротив входной двери, так что у вошедшего мужа нет возможности мимо нее пройти.

– А что такое? – спрашивает тот наивно, избегая ее взгляда и стараясь обойти софу, но жена молниеносно вскакивает на ноги и преграждает ему дорогу.

– Перестань дурить! Сейчас же рассказывай, почему ты такой надутый? – говорит она.

– Ну, знаешь, в принципе у меня нет повода… – шутит он.

– Есть, и вообще, это не я обманула, а меня обманули! – уже кричит Марыся. – Тебе так жалко тех чертовых денег?

Она бьет в самое уязвимое место.

– Не будь смешной, хорошо?

– Тогда в чем дело? – в очередной раз повторяет вопрос она. – Отвечай, сейчас же!

Марыся делает шаг вперед и упирает свою волнующуюся грудь в скрытое белоснежной тобой тело мужа.

– Ты что хочешь заняться рукоприкладством? – мужчина криво улыбается, окончательно развеселенный поведением жены.

– А чтоб знал!

Марысе становится легче, потому что она чувствует, что пусть немного, но ей удалось растопить лед.

– Если ничто другое не поможет, то, возможно, и вмажу по твоей тощей заднице! – она озорно поднимает бровь.

– Ты первой должна получить на орехи, – совсем уже смягчившись, он берет ее за руку и тянет в кресло. – Хотя бы один-единственный раз послушала совета умнейших и более опытных, чем ты, людей, то…

– Хорошо, хорошо! Я извлеку из этого урок, – обещает она.

– Надеюсь, – говорит Хамид и погружает лицо в ее волосы, вдыхая сильный запах ароматизированного травяного шампуня.

– Завтра ты должна встать утром и бежать на занятия, – отдает он приказ. – Конец безделью! Я уже настроился, что моя супруга станет врачом, который будет специализироваться в психиатрии, у нее будет полно работы, даже если она будет лечить исключительно членов нашей сумасшедшей семейки.

Он взрывается смехом, и видно, что он только и ждал, когда она первой протянет руку и признает свою вину. Сейчас он счастлив, словно у него камень с души свалился.

– Окей, больной, будете моим первым пациентом.

Марысе тоже стало легче, она забрасывает руки мужчине на шею.

– Не переставай меня любить, – шепчет она ему на ухо. – Никогда-никогда.

Он волнения ее голос сдавливается в горле, а в глазах собираются большие, как горох, слезы.

– Если бы я мог, глупышка.

Хамид обнимает ее худыми, но сильными руками, и весь мир перестает для нее существовать, остается только ее собственное семейное счастье, ее безопасное маленькое гнездышко.

* * *

Как и обещала, Марыся встает чуть свет.

– Мириам?

Сонный Хамид захвачен врасплох, когда утром шарит рукой по простыне на другой стороне кровати и никого не находит.

– Мириам? – спрашивает он еще раз и, не проснувшись до конца, все еще находится под впечатлением роскошной ночи любви.

Он замирает в дверном проеме кабинета Марыси и смотрит весело на жену, которая сидит перед экраном нового компьютера, держась руками за голову.

– Что там? Если не можешь установить какую-то программу, то попроси, любимая, – нежно гладит он ее по спине.

– Не в этом проблема, все устроено в расчете на любого компьютерного «чайника».

Женщина в волнении всовывает пальцы в буйные вьющиеся волосы.

– Программа ведет тебя за руку.

– Так что случилось?

– Меня вычеркнули! – выкрикивает она в отчаянии.

– Как это?

– Меня нет на Фейсбуке, в скайпе, нет аккаунта. Меня нет вообще, а если кого-то нет в Интернете, то в нынешние времена это значит, что я не существую, – говорит она похоронным голосом, как если бы сообщала мужу, что она умерла.

– Ну, что ж… создадим новые…

– Но почему? Ведь они видели, что я ничего не замышляла. Уже не говоря о том, что у нас забрали оборудование на пару тысяч долларов, лишили связи и телефонов, так еще удалили on-line. Это хамство!

От злости они стучит кулаками о стол.

– С тобой тоже так обошлись? – только теперь она над этим задумывается. – Или только я?

– У меня все на своем месте, но это не я…

– Ну да!

– Котик мой маленький! Не время беситься и причитать, – Хамид хлопает в ладоши, стараясь как-то вывести жену из начинающейся депрессии. – Теперь бегом в ванную и в университет, а вечером вместе подумаем, и я все, что можно, восстановлю. Хорошо?

Он целует ее в макушку.

– А есть какой-нибудь другой выход?

– Если захочешь, то зарегистрирую тебя даже на Твиттере, он становится популярнее, чем Фейсбук.

Он берет женщину за руку, осторожно поднимает со стула и хлопает по попке.

– Может, еще минутку для себя?

Он делает невинное лицо, а повеселевшая уже Марыся, видя его боевую готовность, с визгом бежит в кровать.

На занятия женщина приезжает не как большинство студенток – автобусом, а на собственном большом черном внедорожнике. Это на всех производит впечатление. Когда она идет к воротам, все уступают ей дорогу. «По-видимому, думают, что подъехала какая-то принцесса, которых немало проживает в Эр-Рияде. У Дарьи в классе в международной школе – две, у маленького Адаша в британском детском саду – пара королевских карапузов, а иностранные фирмы или больницы полны представителей правящего саудовского клана. В конце концов, не все они живут с налогов, и та родня, что подальше, должна работать, как обычные люди. А может, даже хотят, что приветствуется. Все саудовское общество это поддерживает». Но Марыся решила не выделяться и купить какую-нибудь японскую машину.

Вход в университет прекрасен, как и весь комплекс, окруженный высокой, в три метра, стеной. На огромной территории есть общежитие в восточном стиле на самом высоком мировом уровне. Посреди соединенные между собой одноэтажные здания с крышей в виде бедуинского шатра. Вокруг построены более высокие, шести– и пятиэтажные здания, нижний этаж которых со стороны просторного двора объединен аркадой, дающей приятную тень. Окна, алебастр, фальсифицированный под мрамор, и дуги сводчатых галерей украшены многочисленными арабесками с геометрическими или флористическими мотивами. За зданиями, окружающими площадь, находятся следующие, еще более высокие. Среди них выделяется белая стройная башня минарета, увенчанная традиционным для ислама полумесяцем. Марысе страшно тут нравится, она с удовольствием вдыхает сухой горячий воздух, улавливая в нем запах свежей краски и побелки. Студентки первого курса собираются в центре, там, где находится администрация. Ничего еще не знающая новоиспеченная ученица, видя группу, идет к ней так быстро, насколько ей позволяют путающаяся абая и жара.

– Ahlan wa sahlan, – здоровается она со всеми, но девушки смотрят на нее исподлобья и бормочут что-то себе под нос. Эта ситуация немного охлаждает энтузиазм Марыси.

– Hi! – подходит к ней высокая саудовка без завесы на лице и даже без платка и протягивает руку. – Я Нура, Нура из Эр-Рияда.

– А я Мириам. Тоже из Эр-Рияда.

Марыся решает не говорить правды о своем происхождении, и так уже достаточно она всем поясняла что и как и рассказывала половину своей жизни.

– Не обращай внимания, – новая приятельница отводит ее в сторону. – Это все какие-то бедуинки из пустыни. Дичь!

– Правда?

– Ну. Такие теперь правительственные программы на ближайшие десять лет.

Нура весело хрипло смеется.

– Образовываем провинции, чтобы принести в шатры пустыни светильник образования, – довольная своей шуткой, она похлопывает по торчащей под абаей попе.

– А какой же здесь уровень образования? – новенькая ломает руки.

– Никакой, – шутница вообще на это не обращает внимания. – Чтобы что-то познать и чему-то научиться, нужно выехать за границу. Вот что! Таков мой личный план и цель номер один, а эти глупые курицы пусть себе остаются.

– О чем вы здесь трещите? – приближается к ним девушка с непокрытой головой и в расстегнутом черном плаще. – Я тоже хочу послушать. Я Сафиха.

– Как тебе этот сладкий турецкий пирог? – грубо коментирует Нура, а упомянутая девушка застывает на месте.

– У тебя все приятельницы ассоциируются с едой? – становится Марыся на защиту симпатичной новой знакомой, и та слегка улыбается.

– Ну, хорошо, хорошо.

Девушка из Эр-Рияда с полным, как луна, лицом протягивает пухлую ладонь Сафихе в знак примирения.

– Кстати о еде, я уже все съела, можем пойти на кофе и пирожные, – предлагает она. – За углом есть очень неплохое кафе.

– Окей. Но почему мы собираемся здесь, а не в аудитории? – Марыся еще ничего не знает, так как не начинала академический год в срок, как все.

– Потому что те козы ничего не запоминают, и уже целую неделю половина из них не может найти аудиторию.

Три конспираторши наклоняются друг к другу, глядя искоса на скученное стадо провинциалок, одетых в черное с головы до ног. Потом шаг за шагом, крадучись, сматываются, перебегают под аркадами и врываются в прохладное симпатичное местечко.

– Какое облегчение!

Марыся хватает полы абаи, стягивает ее и вешает на спинку стула. Несмотря на то что на территории университета не имеет права находиться ни один мужчина, Нура смотрит на нее с удивлением и явной критикой.

– Ты что? С ума сошла? Здесь так, как в охраняемом поселении для иностранцев или в любом школьном общежитии. Абаи не обязательны, – поясняет Марыся, как маленькой, но выражение лица грубиянки не меняется.

– Ты не саудовка. Тебя абая тяготит, тебе жарко, а мы считаем ее второй кожей. Без нее чувствуем себя голыми! – признает Нура.

– Ты должна бы немного о себе позаботиться и не жрать столько пирожных, – включается в разговор сидящая в углу незнакомка постарше в обтягивающих джинсах и цветной тунике. – Или я не права? Эта черная широкая тряпка скрывает все недостатки твоей фигуры и поэтому тебе так дорога.

– Послушай, ты! – обиженная булочка просто подскакивает. – Не заговаривай, когда никто о твоем мнении не спрашивает!

Красотка не спорит с грубой студенткой, только смотрит презрительно, берет чашку с кофе холеной ручкой и медленно выходит. Светлокожие девушки, сидящие за столиком, смеются в кулаки.

– А вам что так весело? – задетая за живое толстуха направляется в их сторону.

– I don’t understand you[82], – отвечает одна из них – What’s up[83]?

– Понаезжает сюда всякой швали столько, что человек у себя в стране не может поговорить на собственном языке!

Нура презрительно машет рукой и идет к стойке, где заказывает большой капучино с двойным шоколадом, два шоколадных маффина и бутерброд с тунцом. Марыся с Сафихой переглядываются, понимая, что эту девицу они не полюбят.

Когда они втроем возвращаются к бюро администрации, под ним обнаруживают немалую толпу девушек. У некоторых не прикрыты волосы, буквально у пары человек открыто лицо, лишь на Марысе нет абаи. Теперь она, конечно, чувствует себя голой и отличается от всех, поэтому быстро вытягивает из сумки абаю и набрасывает ее.

– Попрошу взять карты студгородка и держать их при себе, пока не запомните, где что находится, – слышит Марыся приятный, но решительный голос женщины из центра толпы. – Сегодня в последний раз по этой жаре я проведу вас по территории, а потом вы должны будете сами справляться.

Пришедшие проталкиваются поближе, так как Марыся хочет увидеть, кто говорит, и оторопев, видит женщину из кафе. Сафиха только изгибает губы в улыбке.

– А вы кто? – спрашивает Нура грубо.

– Куратор потока, моя дорогая, – говорит она и иронично улыбается, поправляя при этом большие солнцезащитные очки от Гуччи.

– Была ведь другая! – грубиянка не успокаивается, потому что ей не нравится опека женщины, с которой она сразу поссорилась.

– К сожалению, та не могла справиться и отказалась, поэтому поручили это мне.

– Извините, можно ли говорить по-английски? – Две девушки со светлой, как снег, кожей, уже не выдерживают. Они чувствуют себя как на турецкой казни, не понимая из разговора по-арабски ни слова. – Нам говорили, что занятия будут вести по-английски и что этот язык обязателен в университете, за исключением, разумеется, арабских предметов, таких как литература, грамматика или религия.

– Вы правы, – говорит с британским акцентом милая воспитательница. – Но часть наших первокурсниц говорит не так хорошо, как вы, и год будет ходить на интенсивный подготовительный курс. Вас же определят в группы продвинутых, сразу же приступающих к учебе.

– Это хорошо, – одна из незнакомых девушек вытирает пот с бледного лица, при этом нехотя отодвигая платок и показывая светлые, как лен, волосы.

– Ах!

Почти все смуглые арабки таращат глаза и делают шаг назад, словно увидели привидение.

– Что у тебя на голове? Закрой это! Ты оскорбляешь Бога!

Верующие машут руками, топают ногами, а некоторые даже плюют.

– Вы с ума сошли? – Марыся выступает в защиту иностранок, вставая на их сторону, профессор делает то же самое:

– Не у всех людей черные локоны, учтите это!

– Пусть они уважают нашу религию! Закрыть волосы! Прочь из нашего студгородка! Прочь из университета! – возмущенные мусульманки становятся все более агрессивными. – Прочь неверных!

– Успокойтесь! Uskut[84]! Uskut! Немедленно!

Куратор действительно решительная и жесткая женщина, сейчас она без малейшего стеснения громко кричит.

– Вы слышали, что такое толерантность? – спрашивает она, когда собравшиеся немного умолкают. – Завтра каждая из вас напишет реферат на эту тему. Как минимум на полторы тысячи знаков – одну страницу на компьютере.

– Но у нас нет компьютеров, – стонут они, уже сильно расстроенные.

– Так милости просим заниматься в нашу библиотеку, там есть специальный зал оргтехники, и сидите так долго, пока не накропаете. Понятно?

– Na’am ja saida[85], – опускают они головы. – Na’am jaustaza[86].

Они уставились в розданный им куратором план, стараясь найти упомянутое здание.

– К сожалению, или придется закрывать волосы, или мучиться, – шепчет преподавательница иностранкам по-английски. – Иначе у вас постоянно будут неприятности, и не только в университете, но и везде. В общежитии, в магазине, в такси…

– Вы откуда? – склоняется Марыся над испуганными девушками. – Из Восточной Европы? – узнает она их по акценту, так как они говорят по-английски ни с американским мяуканьем, ни с британским придыханием.

– From Poland, – признаются они грустно, глядя на собеседницу.

– Супер! Я так рада! – наполовину полька просто подскакивает. – Я буду о вас заботиться! Я Марыся.

Иностранные студентки с удивлением смотрят на смуглую, типично арабскую девушку, говорящую без ошибок на их родном языке.

– Я фигею! – одна из них, высокая и ладная, не выдерживает и забрасывает странной землячке руки на шею, сильно ее обнимая. – Как тесен этот мир!

– Чтоб меня черти взяли! – другая, маленькая и худенькая, как щепка, осторожно похлопывает землячку по спине. – Не было бы счастья, да несчастье помогло! Я Анка, а это Юстиниан, – представляет она.

– Юстиниан? Это же какое-то античное мужское имя?

– Что ж… Посмотри на нее! – блондинка показывает на рослую подругу пальцем. – Это же парень в женском обличье, о чем разговор! – она машет рукой и строит глазки. – Но сейчас не об этом. У меня вопросик. Ты могла бы нам помочь?

– А что случилось?

– Долго рассказывать! Одни проблемы! – тяжело вздыхает она. – Мы обрадовались, что получили грант на бесплатное обучение в Саудовской Аравии, это как выиграть в лотерею. Все выглядело в розовом свете, а со времени приезда сюда началась жопа.

– Я поражена тем, что в Польше можно получить грант просто в Саудовскую Аравию! Государство это оплачивает? – Марыся не может поверить.

– Что ты! Ваш король!

Польки довольно смеются, поспевая за вереницей саудовских девушек, которые покорно, медленно шествуют по утреннему солнцу, чтобы наконец познакомиться со студгородком.

– Мы обучаемся не только бесплатно, но и в чертовски элитарном заведении, за что в Европе пришлось бы нам платить до фига. Да еще получили бесплатные авиабилеты, обеспечение, место жительства и немалые карманные деньги. Все шутя!

– Ой, ой! Мне бы даже не пришло в голову, что саудовское правительство такое щедрое и для иностранцев, – удивляется Марыся. – Знаю, что своим молодым людям оно много жертвует, так как посещала в Польше саудовских студентов.

– Вот видишь! – Юстиниан говорит голосом юнца сразу же после мутации. – Может, король хочет этим вашим курицам, – она кивает на толпу впереди, – показать другие культуры и расширить горизонты?

– Скорее показать миру, какой король добрый и толерантный.

Марыся после всех происшествий достаточно скептически относится к жизни и местным властям.

– Еще не так давно ни одна иностранка не могла переступить порог университета для девушек, не говоря уж о немусульманках.

– Действительно? Почему? – они не верят собственным ушам.

– Потому что такие испорченные эмансипированные девицы из гнилого западного мира могли бы сбить с пути чистых и невинных истинно саудовских овечек, – смеется она. – Давайте сменим пластинку! – решает она уйти от этой темы, видя грусть и разочарование в глазах влюбленных в Саудовскую Аравию девушек. – Что пошло, по-вашему, не так? На что жалуетесь?

– Мы должны были учиться в одном из десяти самых крупных университетов в мире, самом большом для женщин, в Университете принцессы Нуры Абдулрахман, – серьезно начинает Анка, в голосе сквозит гордость.

– University Princess Nura? – вмешивается в разговор Сафиха, так как ей удается выхватить из польской речи знакомо звучащие слова.

– Да, именно.

Они переходят на английский.

– Поняла, откуда я вас знаю! – вскрикивает саудовка. – Эти ваши бледные незакрытые лица! Если бы у вас не было платков на головах, то я вас наверняка бы забыла!

– Ты тоже живешь в общежитии нашего студгородка? – Юстиниан просто в шоке.

– Это сейчас трудно назвать студгородком, скорее стройплощадкой, – Сафиха кривит лицо.

– Представляете, я тоже хотела там учиться, – признается Марыся, обнимая идущую рядом девушку. – Послушайте! Это когда-нибудь будет действительно поразительный объект, только когда, один Бог знает.

– Дорогие! Это космический проект! Еще в Польше мы видели план и чуть не описались от счастья, что мы там будем жить и учиться, – Аня прикрывает рот и хихикает, как маленькая мышка, а остальные приятельницы взрываются громким смехом. «Хии! Хии!», – они все стараются смеяться тише, видя осуждающий взгляд куратора. Этот академический городок принцессы Нуры в Эр-Рияде, в который въезжают через десять больших ворот, самый крупный в мире и занимает территорию в восемь миллионов квадратных метров, – полька действительно много прочла и просто излучает восторг и любовь. – Там библиотека планируется почти на пятьсот миллионов книг!

– Из них четыре миллиона девятьсот девяносто девять тысяч – это Коран, переведенный на все языки мира, – шутит Марыся, а девушки падают от смеха.

– Ну, у тебя и острый язычок! – Сафиха похлопывает шутницу пухлой пятерней.

– Перестаньте так скептически ко всему относиться! – нервничает Анка. – Там должно быть восемьдесят университетских зданий, в том числе общежития, а еще одноэтажные поселки, в которых могут разместиться сорок тысяч студенток с семьями и двенадцать тысяч служащих! Почему вы смеетесь над тем, что действительно ценно и хорошо в вашей стране?

– Ты здесь живешь? – спрашивает саудовка.

– Ага!

– Значит, наверное, хорошо знаешь, что пока вообще невозможно в этом городке жить, потому что строительные работы начинаются в шесть утра, а заканчиваются иногда в полночь. По улицам ездят подъемные краны, бетономешалки. В тот район, где я живу, невозможно добраться, приходится с пятьсот метров пройти по песку, камням, ямам, вымоинам. Если знали, что не успеваете, то не нужно было приманивать людей и набирать студентов! – кричит она срывающимся от бешенства голосом.

– Что правда, то правда, – спокойно признает Юстиниан.

– А знаете, кто его строит? – Сафиха продолжает изливать злость.

– Самая большая на Ближнем Востоке корпорация бен Ладенов, – Анка знает все в деталях.

– Вот именно! У этой семейки лучше получается разрушать, особенно если применять оборудование для взрывов или самолеты… – саудовка выразительно понижает голос, – а не строительство!

Марыся поражена, в ней все просто кипит, потому что она, как никто другой, знает, как тяжело работают на строительстве студгородка все сотрудники фирм, в том числе и ее муж, который начинает трудиться чуть свет, а заканчивает в сумерках.

– Может, это не вина строительного подрядчика? – встает она на защиту тех, о ком говорила Сафиха. – Может, правительство и гордый род Саудов перегибает, как всегда, палку, думая, что если у них есть деньги, то время не играет роли?! Сколько проектов строилось таким же образом?! Скважины в земле прикрывают ковром дерна, на пять секунд сажают привезенные высокие пальмы и цветущие кусты и рассказывают о законченном строительном участке. Потом приезжает прынц, перерезает торжественно ленточку, дает интервью, позволяет себя фотографировать. Потом все газеты и телевидение размещают отчеты о том, что большой проект окончен досрочно или в худшем случае согласно графику. Представитель власти отъезжает – сворачивают дерн, деревья пересаживают в другое место, а строительство начинается снова, и завершают его частенько через год. И кто в этом виноват? Что сделано не так? Плохо спланировано! – гремит она в конце.

– Ты не преувеличиваешь?! – Сафиха делает шаг в сторону Марыси, и они стоят лицом к лицу. – Если людям работать не хочется, а потом все валится, то всегда переводят стрелки на правительство!

– Девушки! – Юстиниан удивляется и не выдерживает: – О чем вы спорите? Я знаю, больше всего болит, если в собственной стране что-то не в порядке, и жители лезут в бутылку, но успокойтесь! Ведь ни одна, ни другая – вы не имеете с этим ничего общего. К чему эти нервы? Догоняем группу, а то из-за этой бурной дискуссии мы уже в хвосте.

– Там действительно будет супер! – утешает Аня бешеных спорщиц. – Я уже весь этот объект прошла пешком, потому что я с гор, люблю пешие прогулки. В будущем по территории можно будет ездить на электромобилях, полностью автоматизированных: в одну сторону по дороге в четырнадцать километров – туда и вернуться назад. Космос, разве нет? – Она восторженно хлопает в ладоши и улыбается, и Марысе и Сафихе кажется глупым критиковать то, что у других вызывает такой восторг. – Какую же красивую мечеть построили, и она уже действует, – хвалит Анка, убеждая и глядя в глаза арабкам. – Вскоре откроется детский сад, и школы, и спортивный центр, а студенческая больница на семьдесят мест – уже через два-три месяца. Только эти чертовы нанотехнологии, которые я должна была изучать, наверное, закончат только через год. Лично я очарована объектом и всей инфраструктурой, поэтому, чтобы все же здесь остаться, сейчас хочу перевестись на какую-то другую специальность, а потом стану изучать то, что хотела.

– Я должна сделать то же самое, – признается Юстиниан. – Марыся, дорогая! Поможешь нам с формальностями? Несмотря на то что все должно быть по-английски, в администрации никто не говорит на этом языке, заявление мы должны написать «жуками», – шутит она над арабским письмом.

– Ну конечно.

Марыся радуется, что может кого-то поддержать.

– Этот университет тоже неплохой, тоже новый и современный, а условия жизни в студгородке, как по мне, не так уж плохи. Жили мы и в худших, – подытоживает Аня, радостно улыбаясь, потому что видит будущее в розовом свете.

– Девушки! Каждая из вас получит ключ от своего шкафчика. Отправляйтесь в раздевалку, а потом у вас перерыв полчаса, чтобы освежиться и отдохнуть, – звучат громкие приказы куратора потока.

Группка подружившихся девушек была так занята дискуссией, что даже не заметила, как прошла студгородок и очутилась в здании университета.

– Как хорошо, прохладно, – вздыхают они с облегчением. Теперь они чувствуют разницу с температурой снаружи. Не привыкшие к жаре польки с бордовыми лицами выглядят так, как будто их вот-вот хватит удар.

– Ради Бога! Мои дорогие! Что с вами? – куратор подходит и с беспокойством смотрит на измученных иностранных студенток. Несмотря на то что уже осень, температура по-прежнему выше тридцати градусов. – Вы должны следить за собой. Там, за углом, есть бак с холодной водой. Быстро чего-нибудь выпейте! Снимите уже эти абаи и платки и посидите минутку. Нужно было сказать, что плохо себя чувствуете, я бы вас освободила.

Она по-матерински отбрасывает приклеившуюся ко лбу Ани челку и шутливо треплет короткие вьющиеся волосы Юстиниан.

– Через полчаса увидимся в аудитории номер пять на втором этаже! – кричит она, обращаясь ко всем измученным студенткам, и уходит.

– Как думаете, где-то здесь можно спрятаться? – высокая полька быстро приходит в себя и выразительно похлопывает по карману с пачкой сигарет.

– Наверняка! – Сафиха озорно подмигивает и подбегает к двери, ведущей к задней части здания.

– Я посижу, а то у меня голова кружится, – откалывается Аня, она выглядит очень плохо.

– Сейчас вернемся!

И только три девушки выходят наружу, закуривают и бегут за угол, стараясь скрыться от любопытных глаз, – упс! – они сталкиваются со своим куратором, которая стоит в тени с чашкой холодного кофе в одной руке и дымящейся сигаретой в другой.

– Ох вы проказницы! – женщина улыбается себе под нос. – Только не курите в мечети, – предостерегает она шутливо, а потом глубоко затягивается, выбрасывает окурок и входит в здание.

* * *

– Я Маха бинт Бакр. Я из Египта, – куратор по-арабски обращается к почти тремстам студенткам, сидящим в большом зале с кондиционером. – Я училась литературе и искусству ислама в старейшем и самом лучшем арабском университете аль-Азхар в Каире.

Она говорит с гордостью, а саудовки кривятся, потому что о таком образовательном заведении не слышали или считают, что наилучшее только в Саудовской Аравии.

– Потом получила звание магистра на факультете журналистики в Лондоне, – продолжает женщина. – Кроме того, что я буду с вами возиться как воспитатель и преподаватель, стараясь вбить в ваши головы знания, я еще и достаточно известная писательница и публицистка.

У слушательниц удлиняются лица, а в глазах появляется уважение к такой творчески одаренной арабке.

– Сегодня мы убедились, насколько отличаются друг от друга студентки вашей группы по языку и не только, – преподавательница вздыхает с выражением неодобрения на своих полных накрашенных губах. – Поэтому мы начнем с теста по английскому языку, чтобы разделить вас на группы. Я, заметьте, буду учить вас именно этому предмету.

После того как она закончила говорить по-арабски, она поясняет полькам сообщенную минуту назад информацию, говоря с прекрасным британским акцентом.

– Как мне известно, у нас есть пара человек, которых я не должна экзаменовать. Мириам бен Ладен… – повышает она голос, а Марыся бледнеет от бешенства, так как специально первой подала фамилию Салими, не желая, чтобы ее ассоциировали с семьей мужа. – Есть такая?

– Присутствует, – все же должна она отозваться.

– У вас британский аттестат, а это само по себе освобождает вас от тестирования. Сорайя бинт Фуад аль– Сауд, – называет она имя следующей студентки.

При этом поднимает руку девушка, которая представлялась как Сафиха. По ней тоже видно, что она не хотела бы объявлять всем и каждому о своем королевском происхождении.

– Так же как и Мириам и две польки, у которых кембриджские документы, вы сразу переходите в группу уровнем выше.

Марыся, и Сафиха, и Анка, и Юстиниан – все сидящие за столами в последнем ряду, смотрят друг на друга со значением. Видно, что с трудом сдерживают смех. Теперь уже они понимают бурную дискуссию на тему фирмы бен Ладенов и поступков правящей семьи Саудов.

– Следующие дебаты – у меня в студгородке, – шепчет Сафиха-Сорайя.

– Почему это кое-кто благородных кровей живет в общежитии? – не выдерживает и спрашивает театральным шепотом Марыся.

– Тихо! В четверг в шесть, блок М, комната А1, – приглашает принцесса приказным, но вместе с тем полным веселья тоном. Подруги согласно кивают.

* * *

– Чем богаты, тем и рады, – улыбается от уха до уха Сафиха, здороваясь с Марысей на пороге. – Никакой пиццы, никакого гамбургера, дьявольских изобретений, нам сюда не привезут, поэтому я все купила лично и привезла из города.

– Нужно было сказать! Я бы тоже принесла! – Марыся глупо себя чувствует, вручая хозяйке только коробочку шоколадок.

– Успокойся! У меня есть помощницы из местных, то есть студентки, тоже живущие на этом безлюдье.

Марыся входит и видит комнату, полную цветасто одетых арабских девушек. Среди них, конечно, выделяются две знакомые белолицые польки, которые целуют ее в знак приветствия. Все гости подходят и представляются. Пожалуй, когда наступает очередь десятой девушки, Марыся уже не помнит ни одного имени. Молодые студентки бегают, расставляя сладости на низкой скамье, стоящей в центре большой гостиной. Через минуту они удобно рассаживаются на подушках, брошенных на толстые ковры, плотно укрывающие пол, или на удобных больших софах и креслах.

– Приветствую вас на инаугурационном свидании первокурсниц, – Сафиха произносит тост, стакан ее до краев наполнен апельсиновым соком. – Надеюсь, что осуществим здесь свои планы и претворим мечты в действительность. И нам удастся закончить учебу и не сойти с ума.

Все прыскают со смеху и чокаются.

– У нас, по крайней мере, пивом бы отпраздновали, – Юстиниан кривится по поводу кислого сока.

– В холодильнике есть кола и пиво, – предлагает хозяйка, как будто поняла упрек, произнесенный по– польски. – Конечно, безалкогольное!

Смеется она, видя вначале радость, а потом разочарование в глазах польки.

– Хорошо! Что ни город, то норов, – иностранка произносит это по-английски. – Я должна уважать царящий здесь закон и избегать нарушения запретов, но как вернусь домой, то… Эх!

Девушки снова надрывают бока, так как радуются встрече и прекрасному настроению.

– Послушайте! Я хочу задать вопросы и ответить на пару волнующих меня вопросов.

Сафиха кланяется в сторону Марыси, а потом обращается к остальным:

– И уже чтобы все было предельно ясно, я хочу кое-что рассказать о себе. Доверю вам мои маленькие тайны и делаю это потому, что мы подруги. Надеюсь, что никакая информация не выйдет за пределы этой комнаты.

Ожидая подтверждения, она оглядывает гостий, а девушки согласно кивают.

– Ну! – улыбается она смущенно, глубоко вдыхает и думает, с чего начать.

– Слушаем, слушаем! Вали смело! Ты среди своих! – выкрикивают они одна за одной, стараясь придать ей отваги.

– Моя фамилия аль-Сауд, и я из тех самых Саудов.

Она делает забавное выражение лица, изображающее покорность.

– Я просила нашего куратора, чтобы она подала мою другую фамилию, которую я взяла по матери. Но она, видно, посчитала, что так будет еще хуже. Ну, хорошо! Мама у меня египтянка, а отец… вам уже известно. Он дипломат и много лет таскается по всему свету. Он уже давно изменял моей матери, на что она с достоинством закрывала глаза. Последние пять лет мы вместе жили в Лондоне, где мама решила терпеть все, только бы я и братишка получили, по крайней мере, образование на уровне средней школы. Потом папочка получил высокую должность в посольстве Саудовской Аравии в Бангкоке.

Лицо ее становится бледным, и видно, что эти признания не даются ей легко.

– Вы наверняка знаете, что это за город?! Вместилище самого большого непотребства в мире, с огромным количеством борделей и дешевых девок. Рай для моего папочки. Мы были там всей семьей только три месяца. Мы втроем не в состоянии больше выносить этого, поэтому мигом вернулись в Саудовскую Аравию. Потом был развод, и мама, не имея саудовского гражданства, должна была покинуть страну. Разумеется, она не могла забрать нас с братом с собой. Но ей удалось вернуться сюда уже не в качестве бывшей жены саудовца (это, как вы знаете, невозможно), а в качестве иностранной служащей в одном из саудовских университетов для женщин. Благодаря этому мы можем по-прежнему жить вместе, а мой двадцатилетний брат – наш махрам. Он опекун моей взрослой мамы! – от бешенства она буквально скрежещет зубами.

– Не обращай внимания! – тихо вмешивается одна из девушек. – У меня семидесятилетний махрам, который к тому же гей, и каждую ночь он приводит в дом своих любовников.

– Мой хлещет одеколон и курит марихуану, – признается другая.

– Мои старики тоже развелись, а мама, сирийка, выехала пять лет тому назад в Дамаск. С той поры я ее не видела, потому что она не может получить саудовскую визу, – слышен грустный голос. – Может, посоветуешь, как перехитрить процедуры и добраться сюда?

– Моя мама умерла, когда я была ребенком, а мой предок с того времени уже трижды женился, последняя жена – моего возраста. У них большой дом на Олайя, в центре Эр-Рияда, но я с ними жить не буду! – кричит красивая маленькая девушка. – Я сказала, что или убегу, или убью себя, или одно и другое, поэтому он устроил мне это общежитие.

«Сколько же человеческого несчастья собралось в этой комнате!» – у Марыси просто волосы дыбом от этих мимолетных трагических рассказов. Две иностранки сидят с открытыми ртами и ничего не понимают из рассказанных историй. Почему несовершеннолетний парень должен быть опекуном взрослой женщины? Почему пьют одеколон? Как можно курить марихуану, когда за наркотики грозит в этой стране смертная казнь через публичное отсечение головы? А что с этими женами? Почему после развода родителей дети не могут находиться с матерью? Эти и тысячи других вопросов тревожат их умы. Они читали кое-что на эту тему в университете, но не поверили во все это. Они думали, что пишущие люди необъективны, негативно настроены или просто преувеличивают. Теперь-то они видят, что в действительности все еще хуже, чем в прочитанных статьях. Польки все же не перебивают, потому что для расспросов будет еще время. Они смотрят перед собой и думают над собственной судьбой. Юстиниан закуривает уже третью сигарету, и в комнате становится темно от дыма.

– А мой отец с матерью были очень дружной семьей и били меня попеременно, – говорит Юстиниан с иронией в голосе. – Однажды так меня избили, что с пробитой головой, двумя сломанными ребрами и размочаленной рукой я оказалась в машине «скорой помощи», а потом лежала в больнице два месяца. С того времени я живу у бабушки.

Она сильно затягивается.

– У меня дома нечего было есть, – тихо шепчет Анка. – Может, поэтому я такая слабая. Нас было восьмеро, а папа…

Видно, что это слово не пролезает у нее сквозь горло.

– Папа был алкоголиком, – признается она наконец.

– А у тебя, Мириам бен Ладен? – Сафиха обращается к заядлой спорщице, которая на этот раз сидит тихо, как мышка.

– Моя мама – полька, а отец был ливийцем.

Марыся знает, что на этот раз от признаний не отвертеться. Сегодня она все же среди своих, самых обиженных девушек, и ей нечего стыдиться. Даже этих двух ее землячек, которые жили в нормальной цивилизованной стране, обижали их близкие. В голове не укладывается! Она глубоко вздыхает и впервые без смущения рассказывает о своей жизни.

– Когда я была еще ребенком, – цедит она, – папочка выкрал меня и мою сестру у матери, а маму вывез в бедуинское поселение в Сахаре. Каким-то чудом ей удалось бежать, но хитростью она вернула только Дарью. Я осталась в ливийской семье и думала, что моя мать умерла. Потом я переехала в Гану, потому что тетка была дипломатом и там получила место в посольстве. Тем временем папа второй раз женился, а мама, очутившаяся в Польше, постоянно безуспешно меня разыскивала. После трагической смерти тети Малики я вернулась в страну и буквально сразу же снова стала жить в Триполи с моей чудесной бабушкой. Но недолго мы радовались покою – должны были убегать от отца, который видел во мне свою рабыню и хотел, чтобы я прислуживала его семье в Канаде. Пять лет я жила у далеких родственников в Йемене. Страна бедная, жизнь вообще без удобств, но я была там счастлива. В Сане я познакомилась с моим мужем Хамидом, который возглавлял филиал известной саудовской фирмы бен Ладенов, которая, сотрудничая с ЮНЕСКО, бесплатно реставрировала и консервировала древности в Йемене. Моя любимая бабушка погибла во время теракта в Сане. А мы с мужем приехали в Саудовскую Аравию, так как узнали, что здесь все еще безопасно.

Она все описывает так, словно читает книгу, а слушательницы не замечают куратора потока. Преподавательница тихо стоит в дверном проеме.

– Здесь, в Эр-Рияде, через пятнадцать лет разлуки, мы с мамой отыскали друг друга. – Марыся останавливается, стараясь справиться с волнением.

– Ой! Невероятно! Allachu akbar! – по арабскому обычаю девушки живо реагируют, то хлопая от счастья в ладоши, то хватаясь за голову, то закрывая глаза, то целуя кончики пальцев и прикладывая их потом к сердцу.

– Да! Это действительно чудесно! – наполовину полька признает это со слезами на глазах. – Но идиллия не длилась чересчур долго. У нас обеих страшно сложная жизнь. Или мы ее сами себе усложняем. Сначала в 2011-м мы отправились в сентиментальное путешествие во время арабской весны, когда я потеряла практически всю мою ближайшую ливийскую родню.

– Miskina[87]! – сидящая рядом девушка гладит Марысю по спине и кладет ей голову на плечо, а другие касаются ее рук, ног и волос, выказывая таким образом сочувствие.

– Мой муж также участвовал в революции, доставляя партизанам оружие и деньги, и наконец вытащил меня и мою маму из этого ада. Плодом этих бурных событий является наша десятимесячная доченька Надя. Хамид бен Ладен, инженер-архитектор, никогда не подкладывал никаких взрывных устройств, только если у него было задание подорвать старое здание, на месте которого будут строить новое.

– Извини, я была в бешенстве, – поясняет Сафиха, крепко сжимая руку подруги.

– Вот это история! – выходит из тени преподавательница.

Все девушки застывают при виде педагога на частной вечеринке и удивленно смотрят на хозяйку с вопросом в глазах.

– Это и есть моя мама, Маха бинт Бакр.

* * *

Дорота, чувствуя кожей и замечая зорким глазом матери, что в маленькой семье бен Ладенов происходит что-то плохое, приглашает дочь и зятя на праздничный обед в пятницу. Марыся не смеет сопротивляться, слыша в голосе матери напор и решительность. Хамид же очень рад встрече.

– Не будем брать для Нади няньку? – удивляется молодая мама, потому что уже привыкла к удобному материнству в Саудовской Аравии, где в богатых семьях детей de facto женщина только рожает, а воспитанием занимается азиатская прислуга.

Хамид бесится.

– Вскоре наша дочь будет тебя знать только по фотографиям. И будет кричать, при виде тебя, словно перед ней кто-то чужой, – критикует он поведение жены.

– А ты что, лучше? – отбивает атаку Марыся. – Целыми днями тебя нет дома!

– Да, но когда я возвращаюсь, то всегда хотя бы немного с ней играю, – сообщает гордо мужчина.

– Что-то не видела.

– Потому что ты или таскаешься с подругами-студентками, или сидишь взаперти в своей норе.

– Прекрасно ты меня аттестуешь и все сваливаешь на мою работу. Основное – это понимание близких, – она поворачивается и мчится к машине.

– Во всем нужно знать меру! – кричит муж. – Ты не только студентка, но и жена и мать.

Супруги в полном молчании едут более получаса до поселка «Техас», где живет семья Марыси. Все уже ждут их на пороге, но, видя выражение злобы на лицах гостей, никто не упрекает их в том, что они опоздали. Хамид вынимает улыбающуюся Надю из креслица, а та сразу хнычет и протягивает руки к бабушке, с которой в последнее время проводит больше времени, чем с собственной матерью.

– Ну ты и похудела! – Дарья смотрит исподлобья на старшую сестру.

Марыся объясняет, тяжело вздыхая:

– У меня страшно много работы. Наверное, эта учеба мне не под силу, – искренне признается она. – Я взялась не за свое дело.

– Не болтай! – младшая сестра уже не улыбается, она берет Марысю под руку. – Ты просто должна придерживаться правила золотой середины, чтоб не сойти с ума. Нужно найти время на отдых, связь с семьей… и младшей сестрой тоже, – все же упрекает она студентку под конец.

– Дарья, черт возьми! По крайней мере ты бы меня не попрекала!

Хамид не понимает беседы, которая происходит на польском, но, конечно, догадывается, о чем речь. У всех претензии к его жене по единственному поводу – Марыся отставила семью в сторону и почти вычеркнула из своей жизни.

– Девочки! Успокойтесь! – Дорота смотрит строго то на одну, то на другую. – Мы должны хорошо провести время! Слышите?!

– Мы давно этого не делали в полном семейном кругу…

Лукаш прикусывает язык, потому что снова делает замечание.

– Садимся уже, а то есть хочется! – с очаровательной улыбкой на лице он подгоняет детвору к столу. – Адаш, руки мыл? Дарья, подхвати чем-нибудь волосы, они тебе в рот лезут. Хамид, держи пиво. Удалось заполучить настоящее. Ну, скорее, скорее!

Хозяин всех уговаривает, и никто и не думает ссориться или вспоминать обиды.

– Ну, объедение! – Хамид оглядывает стол.

– Дорота, ты должна мне рассказать, что это за еда и как за это приняться, – смеется он, расслабившись. – Ножом и вилкой или руками?

Хамид шутит.

– В этой тарелке свинина, поэтому если кто-то не ест, то легко понять, чего избегать, – довольная теща обращается к зятю.

– Спокойно, спокойно! Я, например, люблю прошутто и французское пате, но это, наверное, гусиный паштет, а не свиной. Салями тоже прекрасная, но сделана из бедных ушастых осликов. В Италии как-то я попробовал такую из свинины и скажу вам, что это несъедобно, потому что страшно жирно.

– Но это же прекрасно, что удастся тебя чем-то соблазнить! – радуется Лукаш. – Я буду твоим кулинарным гидом. Попробуй польскую ветчину, и уже никакое высохшее прошутто в рот не возьмешь. А паштет лучше всего из смеси разных видов мяса с добавлением, разумеется, жирного свиного ошейка. Давай, давай, парень! Сегодня святая пятница, значит, Аллах не смотрит, потому что у него выходной, – смешно иронизирует он.

– Ты прав, – Хамид объедается запрещенными продуктами, и это не портит ему аппетита. – Во рту – рай.

– А к селедочке должна быть водочка! – расходится Лукаш все сильнее.

Девушки только наблюдают и с пониманием глядят друг на друга.

– Рыбка любит плавать, – включается Адаш, что вызывает раскаты смеха.

Мальчик доволен, что шутка удалась, и гордо выпячивает грудь.

«Как здесь приятно и по-семейному, – думает Марыся, глядя на счастливые лица близких. Действительно, в последнее время я переборщила с учебой с утра до ночи. Я так стараюсь! Но стоит ли оно того? Стоит ли жертвовать любовью и пониманием во имя науки? Чтобы через пять или десять лет я смогла лечить чужих мне людей? Может, тогда уже никого из близких рядом не будет? Как я должна это уравновесить, чтобы успевать на два фронта? Это невыполнимо!» – вздыхает она, и у нее опускаются плечи.

– Расскажи нам, доченька, как выглядит в Саудовской Аравии место, где обучают женщин, – заговаривает Дорота во время десерта. – Мы ничего об этом не знаем, а это интересно. Все наверняка иначе, чем где-либо в мире.

– Программа, пожалуй, не намного отличается, потому что выпускники должны иметь те же знания по окончании университета в Саудовской Аравии, что и в Колумбии или Польше. Но есть пара изюминок, и, конечно, отличается вся система обучения.

– Ну так давай! – Дарья подпирает голову руками и в ожидании смотрит на сестру. – Что есть такого совсем отличающегося?

– Как что? – смеется Марыся. – То, что университеты не совместного обучения, женщины учатся отдельно.

– Ну, это известно, Саудовская Аравия, – поддакивает Дорота.

– На территорию женского университета не может войти ни один парень, даже столетний дедушка, потому что саудовки взбесились бы от возмущения. Поэтому начиная с преподавателей и заканчивая уборщицами и охранниками – все женщины. Благодаря этому даже наиболее ортодоксальные и религиозные студентки могут безопасно учиться и не должны носить абаи, платки и не закрывать лица.

– О, прекрасно! – выкрикивает младшая сестра. – Как у меня в Multinational School! Не совсем, – сама себя исправляет она. – У нас есть парни.

– Университет – это безопасный охраняемый поселок только для женщин. Но должна сказать, что было пару случаев, когда девушки не хотели снимать покрывало с лица или перчатки.

– Не могу в это поверить! – включается Хамид, который под впечатлением решает простить жене и уже не злиться на нее.

– Ну, так поверь, потому что я была этому свидетельницей. Неплохое было развлечение.

– А что произошло?

– Одна говорила, что не притронется ни к чему без черных тканевых рукавичек, и из-за этого даже не добралась до первого занятия по анатомии. Вторая же в прозекторской задела бедного покойника свисающей чадрой и тоже сбежала. Потом у нас было собрание потока с нашим куратором, кстати образованной женщиной, которая осторожно намекнула, что, если кто-то не будет выполнять правила поведения во время учебы, это значит, что он не способен стать врачом и должен сменить специализацию.

– И что? Кто-нибудь согласился?

– В общей сложности четыре девушки, а несколько других, достаточно традиционных и религиозных, в том числе и моя подруга Духа, нашли выход из положения. Они просто надевают хирургическое облачение, где маска и головной убор практически полностью закрывают лицо и волосы. Резиновые перчатки во время вскрытия и так необходимы, поэтому руки у них закрыты, а зеленый хирургический костюм скрывает все прелести.

– Резала уже кого-нибудь? – Дарья живо интересуется наиболее интересной для нее темой. – Мужчину? – у нее румянец на лице. – Вскрытие мужского члена делается в черных резиновых перчатках и чадре, закрывающей лицо чистокровной мусульманки! – взрывается она молодым смехом.

– Я ведь тебе уже говорила, что ни один мужчина не может проникнуть в университет, даже мертвец.

– Но это глупо… – девушка разочарована.

– Нам доставляют тела женщин и детей, в основном азиатского происхождения.

– Почему именно бедных азиатов? – девушка задает вопросов больше всех, потому что она меньше ориентируется в теме.

– Мы, мусульмане, как и евреи, не можем быть вскрыты после смерти, потому что на тот свет должны быть отправлены со всеми кишками на своих местах, – иронизирует Хамид, но объясняет это образно. – Иначе наша душа не будет знать покоя и будет блуждать, пугая по ночам таких любопытных, невоспитанных девочек, как ты. Бууу!

Он наклоняется к молодой невестке, которая при его крике даже не вздрогнула, от ужаса пищат Адаш и Надя.

– Дарья, наверное, уже удовлетворила свое любопытство, теперь моя очередь, – вмешивается Дорота в разговор. – Обучение ведется на арабском?

– Нет, слава Богу, – Марыся вздыхает с облегчением. – Я на отделении, где обучение по-английски. Саудовцы хотят иметь кадры международного уровня, которые смогут ездить на конференции, читать лекции по специальности и совершенствоваться за границей, поэтому все так организовано.

– Это прекрасно! А что же тогда тебя так беспокоит? С чем ты не справляешься? – беспокоится мать. – Расскажи наконец честно.

– У меня есть такой предмет, как ислам, без зачета по которому меня не переведут на следующий курс, тем более не дадут диплом.

– Но это же очень интересно! – Хамид поддерживает эту идею. – Ведь тебе не задают, наверное, выучить на память Коран или участвовать в молитвах пять раз на день?

– Ну, нет! Но я должна вбить себе в голову всю историю арабов, в особенности эпоху завоеваний, включая подробности жизни пророка, правоверных калифов и самых главных суннитских религиозных деятелей. Зачем мне это?

– Любимая! Ты преувеличиваешь! – даже верный Лукаш возражает. – Такие древние события воспитывают пассионариев и читаются как сказки. Кроме того, расширяют кругозор.

– Ну, хорошо.

Марыся постепенно теряет терпение, потому что чувствует, что ей не удается никого переубедить, что ей тяжело и что она выбрала неимоверно сложную специальность.

– Самое плохое – это латынь. Нас учат мертвому языку! Что за чушь! Я должна уметь склонять такие словечки, как rex или mater. Черт возьми! Для чего это врачу?! Я понимаю, когда вбивают в голову латинские названия органов или костей и медикаментов, но зачем мне такие никому не нужные выражения или тексты! Убойно длинные тексты!

– У меня была латынь в лицее. Это не легкий предмет, – кивает Дорота с пониманием.

– Серьезно? У меня тоже! – признается Лукаш. – Ну, нас и ругали, когда мы бубнили!

– У меня это исключительно хорошо получалось! – Дорота хватает мужа за руку. – Подожди! Как это там?!

– Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra[88], – декламирует она громко, делая голос низким и отбивая при этом ритм рукой.

– Что ж, я помню только: Abiit, evasit, excessit, erupit[89], но ни черта не знаю, что это значит, – Лукаш с удивлением смешно поднимает вверх светлые брови, а любящая жена целует его в высокий лоб.

Марыся смотрит на дружных супругов, и ей становится еще более досадно.

– Если знаешь пару европейских языков, то учить латынь не так уж трудно, – приходит к выводу Хамид. – Ведь во времена Средневековья в Европе употреблялись целые фразы из этого языка, и множество выражений перешло в современные языки. Была такая же ситуация, как сейчас с английским, из которого даже мы, арабы, заимствуем лексику, изменяя ее по-нашему.

– Ты прав, – поддакивает тесть.

– Представьте себе теперь, как трудно арабским девушкам, язык которых относится к совершенно другой группе. Даже латинское письмо может составить проблему. У них ни одно словечко ни с чем не может ассоциироваться.

– Вот незадача! – с Марыси хватит. – Не везет, черт возьми! Бедные арабские студентки! А я просто тупая, что с таким банальным делом не могу справиться! У тебя жена – идиотка, а у тебя дочь – идиотка! Кретинка! Настоящая ослиха! Сочувствую вам!

С этими словами она выходит, оставляя всех в шоке и остолбенении. Никто не ожидал такого всплеска, и сейчас они чувствуют себя задетыми.

Марыся стоит у дома и ждет мужа, рука у нее на ручке автомобиля.

– Может, Надя останется у нас на ночь? – грустно обнимает Дорота внучку, держа ее на руках. – А ты спокойно позанимаешься.

Когда она говорит это, непонятно, шутит она над дочерью или нет.

– Как хочешь! Говори с Хамидом. В арабской стране отец – хозяин ребенка!

Вся семья смотрит на девушку с неодобрением, а ее муж качает головой, недоумевая. Потом подходит к теще, шепчет ей что-то на ухо и нежно целует доченьку на прощанье. Марыся тяжело садится на пассажирское сиденье, закрывает глаза и, чтобы не расплакаться, сжимает зубы. Ей обидно, невыразимо обидно. «Никто меня не любит, – делает горький вывод она. – Никто меня не понимает, и никто не хочет помочь. Но я сама справлюсь! Я им еще покажу!» – обещает она себе мысленно.

* * *

– Дорогие девушки!

Маха стоит на кафедре в большой аудитории и на этот раз обращается ко всем студенткам университета, а не только к тем, которых опекает.

– Я бы не вмешивалась ни в какие манифестации. У нас не так уж плохо! В университете в Абха – забастовка. Результат их местных проблем. Их проблемы нас не касаются.

– Вы ошибаетесь! – выкрикивает маленькая саудовка, которая выглядит, как пятнадцатилетняя. – У нас то же самое. У нас намного более худшие условия, чем в университетах для мужчин, и так по всей стране. Власти хотели бы построить только здания, вогнать нас в пустые аудитории и все. Хотите образование для женщин – вы его имеете. Только бы нам и обществу навешать лапши и замылить глаза.

– Мы ведь сидим здесь закрытые, словно в тюрьме, но даже там лучше, так как всегда есть буфет, где можно съесть какой-то тошнотик и напиться воды, – раздается очередной недовольный голос.

– Наше кафе – это несерьезно! Местечко с тремя столиками должно обслужить пару сотен голодных девушек, испытывающих жажду?

– С другой стороны, у нас забирают бутылки с водой на входе! Это немыслимо!

– А вода дороже бензина! Наша страна полна парадоксов! – присоединяется раздраженная Сафиха.

– Нечего удивляться: нефти у вас по горло, а посреди пустыни воды не хватает, – Юстиниан выхватывает уже отдельные арабские слова и включается в дискуссию.

– Может, вскоре у входа в студгородок поставят рамку металлодетектора и будут проверять наши сумки? – разнервничавшись, студентка Инна размахивает руками.

– Что ты! Меня уже два раза заставляли открывать папку и рылись, словно на территорию университета я хотела пронести взрывчатку! – кричит сидящая на последнем ряду студентка. – Нас считают террористками!

– Может, вначале напишем петицию, – Маха старается успокоить недовольных, – так это делается. И только когда не ответят или не сделают, то начнем бастовать.

– Извините! Какую петицию? Если будем составлять списки пожеланий, то будем заниматься этим весь академический год. Кроме всех этих чисто бытовых неудобств наш университет нарушает условия образовательного учреждения, – сильно накрашенная молодая женщина с умным взглядом встает и проходит вперед.

– Вы с какого факультета, что-то я вас не помню? – спрашивает куратор.

– Ну, конечно! С такого! С того, который нужно закрыть! – студентка становится рядом с преподавательницей и поворачивается к аудитории. – Компьютерная графика. Такое он носит название, но ничего общего с этим не имеет, так как у нас нет преподавателя по основному предмету. Женщина должна была прилететь из Австралии, но отказалась, и вот уже полгода, вместо того чтобы работать на компьютере, мы рисуем пейзажи. Совесть есть?

– Если какая-нибудь баба прочитала on-line о положении женщин в нашей стране, то нечего удивляться, что она не захотела к нам присоединиться, – отзывается наиболее отважная.

– Вы обращались в деканат?

– Моя дорогая! Ведь они лучше знают, есть у них преподаватель или нет. Сообщили нам все же, что это временно… – студентка в возмущении повышает голос.

– Но сколько это может продолжаться? Полгода, год, два? Я плевать на это хотела!

– Какой-то нонсенс! – Маха не может в это поверить. – Я проверяла, в расписании все занятия есть.

– Как всегда, турусы на колесах! Они до сих пор не ликвидировали, не отсрочили учебу по этой специальности. Но вскоре должны будут, потому что половина студенток уже перевелась на другие отделения, а остальные собираются сделать это в ближайшее время.

– Действительно, много всего набралось, но, как я уже говорила, советую вам вначале действовать законными методами, – еще раз повторяет преподавательница.

– Никого не буду принуждать, но часть из нас хочет выйти на манифестацию, чтобы выразить свое недовольство, – первая отважная студентка надевает абаю, платок, закрывает лицо и направляется к двери. – Через минуту здесь появятся пресса и телевидение. Когда протесты охватят всю страну, да еще если об этом раззвонят в масс-медиа, будет шанс что-то изменить. Не беспокойтесь. Ведь это будет мирная демонстрация на территории университетского студгородка. Мы никуда не выйдем, у нас нет оружия, камней и палок. Мы хотим только открыть саудовским властям и миру наше недовольство и показать всем, что женщины тоже могут иметь свое мнение и с ними нужно считаться.

– Что ж… – улыбается Маха, потому что радуется разительным переменам в этой ортодоксальной стране. – В таком случае я как ваш куратор должна быть при вас.

– Ура! – это возглас говорит о том, что подключаются даже те, кто не был до конца решителен.

– Девушки! А вы останьтесь! – профессор в последнюю минуту на бегу хватает Юстиниан и Аню. – Для вашего же блага.

– Нет, извините!

– Нет и все! Найдите для себя удобный наблюдательный пункт и, если что, звоните. Идите в боковое крыло. Из моего кабинета видны въездные ворота и улица. И прошу мне докладывать о ситуации. Мириам! – кричит она проходящей мимо девушке. – У тебя есть муж и ребенок. Я не позволю тебе вляпываться ни в какие дебоши!

– Ведь это мирный протест, – Марыся удивляется запрету. – Мы прочитаем пожелания, немного проскандируем и вернемся в здание. Что может случиться? Вы не преувеличиваете?

– Ну, конечно, – ворчит Юстиниан и уже хочет присоединиться к группе.

– В этой стране все может случиться! – Маха в бешенстве просто шипит сквозь стиснутые зубы. – Верьте мне! Вас, блондинок-иностранок, могут депортировать, а тебя, например, избить.

– Кто?

– Не знаю. Но охрана всегда может открыть ворота, – преподавательница пристально смотрит девушкам в глаза. – Марш наверх!

Она орет, теряя самообладание, и просто топает ногой.

– А ваша дочь?! Почему вы ей не приказываете и не оберегаете?

– В этом вопросе я не имею на нее большого влияния. Это самая закоренелая феминистка в нашей семье, – улыбается она язвительно, но и с неподдельной гордостью. – А кроме того, если что-то и случится, папочка ее наверняка вытянет.

Маха намекает на королевское происхождении Сафихи.

– Shit[90], – ругается Юстиниан, но покорно тащится на второй этаж.

Три недовольные студентки стягивают с себя черные одежды и, уже «в гражданском», выглядывают в окно. Как и говорила куратор, это прекрасный наблюдательный пункт. К тому же здесь на окнах затенены стекла, и никто снаружи не в состоянии увидеть, что творится внутри. С удивлением они наблюдают растущую толпу ротозеев перед входными воротами.

– Подруги-студентки правы. За нами и так наблюдают: все думают, что что-то у нас должно случиться, поэтому лучше присоединиться к большинству бунтующих университетов, чем позже пробовать что-то в одиночку, – приходит Марыся к правильному выводу.

– Что творится! – Юстиниан показывает пальцем на подъезжающую трансляционную машину CNN. – Будет буря!

– Есть одно маленькое «но». Мы отсюда не видим площади, где собрались протестанты, – жалуется Аня. – Знаю! Побегу в уборную в соседнем крыле. Оттуда прекрасно видно центр студгородка. Когда что-то начнется, я позвоню вам или вы мне.

– А кто позвонит Махе? – шутит Марыся, намекая на балаган и нехватку координации.

– Ты! Похрипите по телефону по-арабски, лучше поймете друг друга, – шутит коротышка полька.

Анка мчится по коридору, врывается в туалет и прижимается щекой к горячему стеклу. Отсюда она видит как на ладони, что происходит перед зданием администрации. Там просто черно от собравшихся девушек в чадрах, которые тщательно подготовились. Они знают, чего хотят. Полька теперь понимает, почему возник такой шум вокруг манифестаций в женских университетах. Молодым интеллигентным женщинам небезразличны не только положение студенток, но и более серьезные вещи. В первом ряду манифестанток появились плакаты с портретом журналиста, который вел на саудовском канале ТВ5 очень интересную и смелую передачу, в которой три месяца тому назад неосторожно высказался на тему ислама. Позже он бежал за границу, но был депортирован даже из далекой Малайзии, обвинен в высмеивании пророка Мухаммеда и приговорен к смертной казни. Теперь он в тюрьме, ждет исполнения приговора.

– Свободу слова! Свободу прессы, телевидения и радио! – скандируют молодые отважные саудовки, размахивая кулаками. – Освободить Рашида Хаюна! Освободить Рашида Хаюна!

Транспаранты с изображением публициста поднимают вверх.

– Свободу обществу! Закон и справедливость! Равноправие женщин! Равенства в правах!

У Анки даже гусиная кожа появляется на руках. «Как они смело начинают! – она удивлена и испугана. – Это чертовски опасно! Не могли они подождать с этой своей революцией, пока я закончу образование? – мыслит она эгоистично. – Я не собираюсь в это ввязываться! Это не мое дело!»

– Госпожа Маха! – она сама звонит и слышит только страшный грохот в трубке.

– Это же политическая демонстрация! – орет она в панике. – Для вас тоже чересчур рискованно ввязываться в беспорядки на таком уровне!

– Сейчас я уже ничего не сделаю! У меня нет выхода! – сообщает преподавательница.

– Я вижу в окно, что охрана вошла внутрь здания, – докладывает Анка. – Они выбегают с дубинками в руках! Бегите! Одна несет огнетушитель, а две других заводят машину охраны. Ой! Госпожа профессор!

Связь прерывается, а наблюдательница замечает, как толпа начинает волноваться и движется в сторону главных входных ворот и исчезает из ее поля зрения. Долго не думая, Анка бегом возвращается к подругам.

– Послушайте! – кричит она, едва переступив порог. – Это не такой уж мирный протест. Они выдвигают серьезные требования! Ой, я не могу!

Девушка выглядывает в окно, и ее глазам предстает толпа с одной и с другой стороны стены. Снаружи вереница полицейских машин и фуры, пара зеленых джипов, которые привезли несколько сотен мутавв, бегающих вокруг ограды и грозящих кулаками. Машина CNN окружена саудовскими функционерами из службы безопасности, на них пуленепробиваемые жилеты. Службисты вооружены короткоствольными автоматами. Внутри студгородка студентки подошли к будке охраны. Ворота по-прежнему закрыты, две группы изолированы друг от друга. И вот плотная до сих пор толпа саудовок раздается в стороны. Часть охранниц применяет силу, молотя девушек куда попало резиновыми дубинками. Другие пускают пену из огнетушителей, а когда те уже пусты, применяют их как дубинки. Студентки кричат, ругаются, но они безоружны. Постепенно некоторые менее смелые девушки по одной отрываются от группы и бегут к зданию университета. Вдруг струя воды начинает бить из машины, в которой находятся три охранницы. Промокшие и избитые манифестантки стараются добраться до здания. Плакаты с изображением журналиста брошены в грязь. Молодые бунтовщицы разбегаются во все стороны, разгоняемые разъяренной охраной. Некоторых тяжело раненных студенток подруги несут на руках.

– И это мирная манифестация, – Юстиниан поворачивается спиной к побоищу. – Хорошо все же, что меня там не было.

– Ну, конечно, хорошо, – Мириам вытирает холодный пот со лба.

– Хорошо также тем свиньям с дубинками. Какая-нибудь из них могла выстрелить в морду и экстренно присоединиться к журналисту в тюрьме, – иронизирует полька.

– Тяжело будет что-то в этой стране изменить, – приходит к выводу Анка.

– Я уже видела такие перевороты. Я же была в Ливии во время революции, – напоминает Марыся. – Свобода всегда требует жертв.

Девушки опускают глаза и решают подключиться к пострадавшим подругам в главном здании. Они берут аптечку, которая наверняка пригодится, а сильная Юстиниан срывает со стены огнетушитель.

– Это на всякий случай, – сообщает она. – Для самообороны.

Women 2 Drive

– Дорогие, я так рада! – приветствует с порога своих гостей Марыся. – Вы поместились в одну машину? – с удивлением смотрит она на входящих через ворота.

– Что ты! Мы должны были вызвать такси. И еще с нами один махрам, поэтому все пошло как по маслу. – Девушки топчутся, а у матери Сафихи не сходит с губ озорная улыбка.

– Ну, привет тебе, – последней в ворота входит Юстиниан, которая сегодня выглядит точно как парень.

– Стянул с меня сто риалов. Это много? – спрашивает она, а Марыся по-прежнему не может обрести дар речи.

– Ты ехала без абаи? – взрывается она наконец. – Женщина! У тебя есть яйца!

– Точно есть, даже если спрятаны, – Сафиха изо всей силы похлопывает подругу по спине.

– Усы-то есть точно, – Анка, как обычно, тихонько хихикает.

– Я уже не должна их депилировать, – Юстиниан обнимает Марысю, которая приходит к выводу, что эта баба ростом с ее мужа и более мощных габаритов.

– А где у тебя сиськи? – спрашивает она шутливо.

– В спортивном костюме, котик.

Гости, переступив порог гостиной дома бен Ладенов, столбенеют от восторга.

– Ну, ты и живешь!

Аня от удивления поднимает выщипанные брови и таращит свои и без того большие голубые глаза.

– Вот это и называется богатство! – в восхищении вздыхает она.

– Ну, что ж, в Саудовской Аравии такой домик считается удобной виллой! – Маха, видимо, привыкла к подобным или еще более дорогим интерьерам. Те, настоящие, богачи живут во дворцах с фонтанами, золотыми рыбками, мрамором на стенах и золотыми дверными ручками.

– Я была в подобном, но должна сказать, что это не было уютным гнездышком, – признается Марыся, вспоминая о резиденции Ламии.

– Часто люди, живущие в домах площадью в несколько тысяч квадратных метров, с прислугой в несколько сотен человек, вообще несчастливы, – преподавательница грустно кивает головой.

– Мы кое-что знаем на эту тему, – Сафиха, беря мать под руку, признает ее правоту.

Девушки рассаживаются удобно, у каждой холодный напиток. Подан небольшой перекус.

– Марвана не будет? – тихонько спрашивает скромная Духа, она из Эль-Катифа и всегда закрывает волосы.

– Не хотел нам мешать, – с улыбкой отвечает Маха.

– Кто-то тут взял на прицел моего брата, – показывает Сафиха пальцем на подругу.

– Нет! Ты опять?! Откуда у тебя такие подозрения? – защищается девушка, покраснев по самый край черного платка.

– Нечего стыдиться. Это нормально. Вы молодые и должны иметь право на свидания и любовь, – египтянка говорит об этом очень естественно.

– К сожалению, нет, – Духа позволяет себе нетипичную для нее смелость. – Если бы мой отец знал…

– Успокойся! – Сафиха отважна, как и ее мать, и видно, что из нее вырастет бунтарка. – Твой отец использует тебя! Ты для него как дойная корова! Если бы ты не приносила ему доход, то думаешь, он согласился бы на твой самостоятельный выезд в чужой город и дальнейшее обучение?

– Ну, нет. Я знаю, что нет.

– Вот именно! Пока ты пересылаешь ему всю свою стипендию, а сама голодаешь, то все окей и ничто ему не мешает. Но если бы перестала посылать ему деньги, которые принадлежат тебе и только тебе за тяжелый труд и учебу днями и ночами, то известно, как бы все закончилось. Этапным порядком домой, и на следующий день выдал бы тебя замуж за кого попало, за первого встречного, кто только захотел ему за тебя заплатить.

– Прекрати! – успокаивает ее мать. – Девушке обидно. Как бы то ни было, это ее отец.

– Извините, госпожа… – Духа смотрит жестким взглядом и сжимает челюсти, а на ее нежном лице читается ожесточение и злость. – Мой папочка – исключительный мерзавец. Если уж ты вспомнила о том, что я отсылаю ему деньги…

Она сглатывает, потому что взбудоражена.

– Когда я выехала учиться, он, не моргнув глазом, выдал мою младшую тринадцатилетнюю сестру за тридцатипятилетнего парня.

– Бог ты мой! – Маха хватается за голову. – Это же преступление, торговля живым товаром!

– Педофилия, – с досадой говорит Юстиниан.

– Покупатель заплатил очень неплохо за девушку из деревни, – Духа просто кусает пальцы от бешенства.

– Сколько?

– Дал семнадцать тысяч риалов, но девочка уже беременна, значит, окупилось. От игры в куклы просто по прямой перейдет к заботе за своим ребенком.

– Нельзя это как-то остановить? Что-то сделать? – возмущенная Анка бледнеет до такой степени, что выглядит как труп.

– Дорогая, это давняя традиция! Попробуй ее нарушить, и пригвоздят к позорному столбу.

– Но в других арабских странах с этим борются, – включается Марыся. – Достаточно взглянуть на Ливию или Египет, где выдача девочек замуж считается преступлением и наказывается тюрьмой, штрафом или как-то иначе.

– В городах, дорогая, в городах, – видно, Маха знает, о чем говорит. – В деревнях по-прежнему отцы делают, что хотят, – просвещает она хозяйку дома. – На кардинальные перемены нужно время, много времени…

– Даже в такой традиционной стране, как Йемен, женщины объединяются, организуют клубы и союзы, большие и даже очень большие манифестации! Я сама в одной участвовала, – признается наполовину полька с типично арабскими чертами лица. – Здесь тоже женщины должны начать друг с другом сотрудничать.

– Надеюсь, что пикеты или протесты не будут заканчиваться так, как этот наш последний, – интеллигентная Духа полна скептицизма.

– Дорогая! Никто не ожидал такой агрессивной реакции! – Сафиха бесится при вспоминании, какая сила была направлена на безоружных невинных женщин.

– Захватили демонстранток на закрытой территории, вот что! – указывает на организационную ошибку Аня. – Нужно из этого сделать выводы.

– Конечно, – поддакивает Марыся. – Только бы девушки не разуверились.

– Не собираемся, – Сафиха твердо возражает, а другие арабки к ней присоединяются.

– Моя доченька разбирается в людях. Она рассказала, что вы, дорогие студентки, достойны доверия и что я могу вас посвятить в планируемую нами акцию, – делает Маха таинственное выражение лица.

– Ой! – все наклоняются, стараясь лучше расслышать слова, которые женщина говорит шепотом.

– Вместе мы можем попробовать что-то изменить в этом ортодоксальном уголке мира, – твердо говорит она. – Сила – в массах!

Польки молча кивают, потому что годы упадка во времена социализма и времена появления и победы «Солидарности» кое-чему научили. У Марыси мелькает мысль, что ей повезло опять вляпаться в проблемы. Духа сразу же вспоминает злобно улыбающегося отца, сообщающего ей о замужестве сестры, и ни о чем больше и не мечтает, как обвинить его в преступлении.

Две другие молодые саудовки, сестры Басра и Джамиля, последняя и вправду dżamila[91], несколько лет провели с родителями в Америке. Теперь они сидят рука в руке, ожидая деталей, потому что им в Эр-Рияде буквально нечем дышать. Если что-то изменится, они должны будут покинуть родную страну.

– Есть такое феминистическое товарищество с названием «Айша», – Маха начинает открывать подробности. – Мы общаемся через Интернет, только в исключительных случаях по телефону.

– Я что-то об этом слышала, – Марыся не может припомнить, откуда знает название. – Не помню только, когда и где с этим сталкивалась.

– Мы из Джидды, – продолжает преподавательница, – а там женщины наиболее свободны. Организация собирает главным образом жительниц этого города, хотя в последнее время подключилось тоже много женщин из Эр-Рияда, Абхи, Медины и Дамана. Женщины всей страны хотят изменить к лучшему свою судьбу.

– Это сенсация! – радуется Юстиниан, как будто это касается ее землячек. – Так дальше продолжаться не может! У вас нет никаких прав!

– Как это?! – спрашивает Джамиля с издевкой. – У нас есть право на жизнь! Нас не топят, как котят, тут же при рождении, что, говорят, случается в Азии. У нас есть право выйти замуж и благодаря этому пополнить капитал семьи. У нас есть также право родить ежегодно по ребенку, поэтому в возрасте двадцати двух лет иногда мы уже являемся матерями пятерых или шестерых карапузов и выглядим как старушки. Никуда не годный вид. Никого не волнует, как такие частые роды влияют на здоровье! Наши драгоценные «низы», строго охраняемые в молодости семьями, после частых многочисленных родов выглядят как ворота, и кажется, что матка висит у такой заезженной бедняги буквально на волоске. У молодых матерей недержание мочи, они часто должны делать операцию подвязывания яичников, если не хотят их носить в сумке.

– Откуда ты все это знаешь? – спрашивает пораженная Анка.

– У меня три сестры, – поясняет Басма, так как Джамиля, нервничая, не может выдавить из себя ни слова. – Старшая после пяти родов умерла год назад, истекла кровью в провинциальной больнице. Ее матка, говорят, была величиной с таз, потому что ей не хватило времени сократиться после предыдущего ребенка, не говоря уже о восстановлении организма. Ее супруг с темпераментом жеребца оплодотворял ее раз за разом буквально после выхода из роддома. Мясник!

– А кто теперь заботится о детях?

– Ну, конечно, не он! Его бедная мать. Наверняка чертовски этому рада, но такова традиция: дети принадлежат семье отца, даже если он сам не хочет для них пальцем пошевелить. Парню на них наплевать, у него уже следующая жена, и он снова может быть производителем, а это для таких типов самое важное.

– Свинья! – произносят польки.

– Chmar[92]! – говорят арабки.

Девушки умолкают, погружаясь в размышления.

– Возвращаясь к теме… – Маха прерывает тишину. – Теперь мы организуем акцию, которая должна охватить всю страну.

Она сообщает вполголоса, но очень решительно.

– Верьте мне, что запланируем ее намного лучше, чем последнюю студенческую демонстрацию.

– Мамуль! Нельзя всего предвидеть, – прерывает ее дочка.

– Может, ты права. Но наученные горьким опытом, мы должны быть осторожнее.

– Что на этот раз? – спрашивает Марыся.

У нее душа не на месте. Она знает, что не может вырваться из группы активисток и должна участвовать в манифестациях, готовящих перемены в этой стране, но очень боится и охотнее всего спрятала бы голову в песок. «Я не могу быть такой трусихой! – говорит она себе мысленно. – Нельзя жить, постоянно избегая чего-то. Мне просто везет, я всегда нахожусь там, где что-то происходит».

– Что на этот раз? – повторяет она вопрос.

– Hello! – с треском открывается входная дверь, и в комнату, как буря, врывается Дорота с распущенными длинными светлыми волосами. – Простите за опоздание, но страшные пробки сегодня в городе.

– Я хотела бы, чтобы вы познакомились с моей мамой.

После последней сессии Марыся, разумеется, помирилась с Доротой, потому что мать и дочь не могут держать друг на друга обиду. Теперь она встает, забирает из рук вошедшей абаю и целует ее в обе вспотевшие щеки.

– Это Дорота, женщина, пережившая тяжелые испытания с арабским мужем. Плодом их связи является такая полностью арабская дочь, как я, – шутит она.

Девушки подходят, чтобы представиться.

– Не говори, Марыся!

Почти пятидесятилетняя женщина выглядит очаровательно и очень молодо. У нее светлая кожа. Полька улыбается и демонстрирует ямочки на щеках.

– Моя сестра похожа на маму, а брат от другого отца – это настоящий херувимчик с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазками. Я родилась, переняв все черты ливийской семьи, – хозяйка настаивает на своем.

– Не все, любимая моя, не все! Не беспокойся! – при этих словах собравшиеся взрываются смехом.

– Марыся рассказывала мне о своих новых отважных подругах, и я очень хотела с вами познакомиться. Я люблю бунтарок, а саудовских бунтарок особенно. Нужно иметь неподдельную отвагу, чтобы противопоставить себя вековой традиции и шариату. Не сразу все удастся.

Дорота призывает девушек к действию, а дочь убеждается в том, что ее мама намеревается нажить себе новые проблемы. «Она со своей светлой шевелюрой охотно бы пошла в первых рядах манифестации и сопровождала арабских революционерок на баррикады», – смеется она в душе и с любовью смотрит на мать.

– Во время этой акции не будет никаких толп, по которым так легко ударить, – поясняет Маха. – Лучше всего учиться на собственных ошибках, и мы именно это и делаем. Теперь мы хотим противостоять глупому обычаю, который касается женщин только в единственной стране на земном шаре, это в Саудовской Аравии, – повышает она голос и обводит взглядом окружающие ее искренние лица.

– Какому? Их множество! – Дорота делает большие глаза.

– Нет права голоса и возможности участия в выборах? Ограниченная возможность трудиться? Нет возможности управления страной? Закрытые лица? Дискриминация по половому признаку? – собравшиеся перекрикивают друг друга.

– Замужество девочек? – добавляет Духа.

– Эй! Очнитесь! Те, которые вы называете, сейчас незыблемы! На преодоление их нужны годы усилий, борьбы и наверняка человеческих жертв.

– Черт возьми! – Дорота боится войны и насилия, поэтому при этих словах скукоживается.

– Речь идет о глупом, банальном деле, которое так естественно во всем мире, что вообще не подлежит обсуждению, – пробует подсказать подругам Сафиха. Она поджимает губы и весело смотрит на тяжело размышляющих собравшихся.

– Мы организуем день женщин-водителей, women 2 drive, – с гордостью поясняет Маха.

– Время настало! – выкрикивает Дорота. – Инструкции не позволяют женщинам водить машины. Он распространяется не только на прекрасный пол, он и парням петля на шее. Это могут вынести только богатые люди, которым хватает на водителя или двух, а что с бедными? Мужчина как глава семьи должен возить всех женщин в доме и практически с утра до ночи работать шофером.

– Я прекрасно это знаю, – подключается Духа, которая происходит из не очень обеспеченного класса. – Утром отец завозил меня и сестру в детский сад или в школу. Потом быстро ехал за всем, что нужно для нашего магазинчика, где работал до полуденной молитвы, а потом гнал, чтобы нас забрать. По дороге еще делал закупки, дома съедал что-нибудь на один зуб и снова на работу. Я помню эти ссоры, когда он о чем-то забывал и должен был, например, тащиться через полгородка за йогуртом или килограммом помидоров.

– Я как-то отмочила номер: после полудня отослала нашего водителя за мороженым в супермаркет, – с озорной улыбкой подключается Басма. – Его арестовали только за то, что с пяти – время для семей, а он, развратник, был один. По мнению мутаввы, который его сцапал, он ходил по магазину и таращился на закрытых с ног до головы саудовок. Просто обычный ловелас, делающий вид, что покупает мороженое! Это было что-то! Больше хлопот, чем прибыли. Два дня мой отец вытаскивал парня из тюрьмы. Говорят, его бросили в сектор с самыми страшными уголовниками – убийцами, насильниками и грабителями. К сожалению, он не выдержал и сошел с ума. После того как он вышел на свободу, мы должны были отослать его домой, в Индию. Отец заплатил огромное возмещение семье, он порядочный человек. Это было самое плохое мороженое в моей жизни.

– Сколько тебе оно стоило? – с издевкой спрашивает Духа.

– Двадцать тысяч. Неплохо, да?

– Wallahi! Девушки! Закончим с этими сказками Шехерезады, что было, что у кого случилось, потому что это не какая-то история из тысячи и одной ночи, а информационно-организационная встреча! – нервничает Маха. – Так никогда не доберемся до существа дела!

– Извините, извините, уже молчу, – Басма закрывает рот рукой, у остальных – виноватые лица.

– Если такое наказание грозит в этой стране за пачку мороженого, купленного не в том месте, то как они накажут за серьезное нарушение закона? Что сделают с женщиной, которая вопреки предписанию будет вести транспортное средство? – Юстиниан задает вопрос, который волнует всех собравшихся.

– Нет никакого чертового предписания! Ни одного постановления! – твердым голосом сообщает Маха.

– Нет, – спокойно подтверждает Сафиха.

– Только какая-то глупая фатва, более двухсот лет высказанная сумасшедшим имамом. Это не записано ни в Коране, ни даже в признанных и одобренных хадисах, – сообщает преподавательница, в подкрепление своих слов жестикулируя указательным пальцем.

– Что такое хадис? – спрашивает Аня, заинтересовавшись неизвестным ей термином.

– Это рассказы, приписываемые пророку Мухаммеду, описывающие его поступки или разрешающие то или иное поведение. Каждый хадис состоит из текста и череды толкований. Они составляют сунну (обычай) – самый важный после Корана источник мусульманского закона шариата, – поясняет Джамиля, выказывая знание религиозных законов.

– А если есть что-то, чего нельзя доказать, то приходится рассчитывать на порядочность и честность рассказчика, – подводит итоги Дорота. – Когда экстремисты чего-то не могут найти в Коране, то ссылаются на хадис, который может быть не вполне правдивым.

– Да, да, именно! – говорит осведомленная в этой теме бунтарка. – И еще! Изначально они пересказывались устно, только устно. По мнению религиозных мусульманских ученых, происходило это до появления множества фальшивых хадисов, которые должны были упрочить интересы отдельных групп, а сейчас поддерживают деятелей-фундаменталистов или парней-шовинистов, одновременно служат нормальным и порядочным людям удавкой на шее.

– Это значит, что в Саудовской Аравии нет ни одного постановления, которое запрещало бы женщинам водить машины? – уточняет Юстиниан. – За исключением какой-то фатвы, опирающейся на какой-то там непроверенный хадис?

– Ну, расскажи ты мне, разве пророк Мухаммед мог о чем-то таком упоминать? Где логика? В седьмом веке нашей эры? Мог только запретить женщинам ездить на верблюдах, но этого я тоже нигде не встречала.

Все надрывают бока, а европейки, слыша такой абсурд, просто хватаются за головы.

– Нет запрета, значит, ничего и не надо нарушать, – логично говорит Дорота.

– Только прежде нужно найти отважных, которые решатся на такой шаг. – Басма мыслит трезво. – После псевдомирных демонстраций в учебных учреждениях, где студентки получили по шее, геройство могло оставить женскую часть нашего народа, – иронизирует она.

– Поэтому мы также не делаем это сейчас, – сообщает организаторша.

– А когда? Через десять лет? – с беспокойством спрашивает Духа. – Тогда я уже буду у себя в Эль-Катифе и носа из дому не высуну. Женщины, поспешите! – тихая и спокойная девушка пламенно призывает к действию. – У меня осталось неполных пять лет нормальной жизни, поэтому знаете… Поспешим. – Она грустно улыбается.

Маха гладит ее по щеке.

– Не преувеличивай. Может, познакомишься с каким-нибудь красивым парнем и счастливо выйдешь замуж. Супружество – это не обязательно рабство и трагедия.

– Может… – молодая женщина краснеет как рак, а все, зная о ее чувствах к Марвану, хихикают или корчат гримасы.

– Не будем оттягивать это до бесконечности, не бойтесь, – конспираторша радует собравшихся. – Думаю, что июнь – это хороший месяц. Эдак за две недели до окончания академического года. Что вы на это скажете?

– Очень хорошо! Уверены! Может быть! – поддакивают они.

– Вы рады будете видеть и иностранок? – Юстиниан улыбается от уха до уха. – У меня права уже три года, и я вполне опытный водитель.

– Ну, конечно! Поедут только те женщины, у которых есть документы. Чтобы не было разговоров и ненужных аварий на дороге, – решительно говорит организаторша.

– Так я не еду? – задает Марыся риторический вопрос.

В душе же она благодарит Бога, потому что после всех испытаний пообещала себе больше ни во что не вмешиваться.

– Я собралась пойти на курсы перед приездом в Саудовскую Аравию, а здесь нет такой возможности. Эх!

Все же ей становится обидно, потому что она хотела бы участвовать в таком важном и не опасном, как кажется, мероприятии.

Маха похлопывает ее по руке в утешение.

– Ну, что ж! У меня уже более ста желающих героинь, – докладывает она. – Меньше всего – в Эр-Рияде, но нечего удивляться. Наша столица – это наиболее ортодоксальный уголок страны и логово мутавв.

– Из каких городов согласились?

– Больше всего в Эль-Хубаре, потом, конечно, Джидда, – гордая местная патриотка выпячивает грудь. – Пара девушек из Медины и, разумеется, из бунтарской Абхи. До июня у нас есть немного времени, поэтому я рассчитываю на бóльшее количество. Соорганизатор этой акции, а также моя сердечная подруга Фатима бен Ладен, – выразительно смотрит она на Марысю, – сегодня размещает информацию на Фейсбуке. Потом еще добавит Твиттер, Hi5, Linkedln и что только возможно. Двинемся штурмом на завоевание Саудовской Аравии! – с улыбкой она выбрасывает вверх крепко сжатый кулак.

Дорота под впечатлением от четкой организации.

– Ну, это неплохо. Вау! Браво, саудовские женщины! Да здравствуют феминистки! – выкрикивает она взволнованно.

– Но вы, белолицые девушки, успокойтесь. Будьте только наблюдательницами этого события века. – Маха обращается к Дороте и иностранным студенткам. – Для вашей безопасности.

– Я в таком случае поеду со своим мужем и буду вас в безопасности поддерживать. Я должна увидеть, как среди бела дня саудовки сядут за руль, – решает Дорота. – А вы будете закрывать лица?

– Запрещено. И перчатки тоже. Нельзя ограничивать себе обзор или ослабить захват.

– У большинства женщин бахрейнские водительские права, но много также и с американскими, британскими или международными, – отчитывается Сафиха, которая, конечно, досконально знает все о запланированной акции. – Все же эти документы не имеют здесь никакой ценности, поэтому нет смысла их предъявлять. Если какую-нибудь женщину задержит дорожный патруль, то что же делать? Забрать саудовские права? Таких для женщин в этой стране нет. Штраф влепят? Но за что? Криминальную статью пришьют?

– Нет предписаний, так нет и правонарушения! – смеется Дорота. – Должно получиться!

– Sha’ Allah[93]! – говорит Маха, а все конспираторши радуются и хватаются за руки.

* * *

– Мы в самом деле должны туда идти?

Марысе не очень хочется проводить вторую половину дня с многочисленной семьей Хамида.

– Мы так часто ходим к ним в гости? Гм?

– Нечасто, – признает она.

– Поэтому сделай мне любезность и, по крайней мере, сделай довольный вид. Мы не проводим с ними каждую пятницу, а сегодняшний случай действительно важен.

– Каким чудом твой дядя знает, когда он родился, коль скоро еще двадцать или тридцать лет тому назад никто этого не записывал? Для вас, арабов, день рождения никогда не имел никакого значения.

– Для нас, арабов.

Муж очень недоволен и обижен.

– Ну, да, конечно…

Вздыхая, Марыся надевает скромное, длинное, почти до щиколоток платье.

«Одеться нужно аскетично, зато украшениями можно обвешаться, как рождественская елка, – мысленно критикует она саудовский стиль. – Такие встречи – это переливание из пустого в порожнее, искусство ради искусства».

Она все еще бесится.

«Сколько же за эти пару часов я могла бы выучить латинских слов! Тяжело быть женой и матерью и одновременно студенткой, – думает она. – Но этот парень не в состоянии этого понять!» В волнении она кусает губы. Большинство времени она проводит среди арабских бунтарок и феминисток и набралась враждебного отношения ко всем мужчинам, в том числе и к доброму мужу и даже к кроткому, как ягненок, Лукашу. И вообще не отдает себе отчет, что буквально все ее в них раздражает. Она видит только их недостатки, не замечая положительных черт характера.

Хамид чувствует, что их супружеские отношения становятся все более холодными и их связь развивается в плохом направлении, но решает промолчать и не делать из этого проблему, потому что не хочет выглядеть мужчиной-шовинистом, запрещающим жене встречи с ее любимыми и негативно влияющими на нее подругами. «Нужно подождать, – решает он мысленно. – Эта любовь раньше или позже испарится. Каждый ведь эгоист и заботится только о собственных интересах. Когда дойдет до первого обмена мнениями или конфликта, Марыся вернется в лоно семьи с поджатым хвостом и снова все будет, как раньше. Я не могу закрыть ее в доме, как в клетке, запрещать контакты с окружающими, потому что такое поведение не дает ничего хорошего, – решает современный и толерантный муж. – Очень не хочется, но я должен делить ее со знакомыми, только теперь наука и подруги полностью вытеснили меня из ее жизни, – грустно констатирует он. – Я должен вооружиться терпением».

Хамид снова и снова повторяет это, как мантру, стараясь успокоиться, потому что сегодняшнее поведение жены очень его расстроило.

– Берем Надю с собой? – спрашивает Марыся мимоходом.

– И что с того?! – муж не выдерживает и повышает голос. – В последнее время не только я начал мешать твоей личной жизни, но и ребенок тоже! Не говоря уже о том, что ты вообще Надей не занимаешься и послала ее в жопу! Хорошая же из тебя вышла мать!

– Теперь я также студентка, – полная гнева женщина смотрит ему прямо в глаза. – Ты сам согласился на то, чтобы я училась в университете. Не рассказывай теперь глупостей, что я в чем-то виновата или от чего-то отлыниваю. Извини, что с утра до ночи у меня полно занятий, а потом дома горы материала для заучивания на память. Ничего не могу поделать!

Хамид говорит язвительным тоном:

– Но, моя дорогая, сегодня святая пятница. Хотя бы один день в неделю ты можешь посвятить семье. Ничего больше я не требую, ни о чем больше не прошу, но может, и это для тебя чересчур много?

– Действительно, – Марыся сжимает зубы и смотрит холодно.

– Ведь наш ребенок будет не с тобой, а с няней, и в комнате, предназначенной для малышей. Слишком не перетрудишься! – резюмирует он и, возмущенный, идет широким шагом к машине.

Всю дорогу супруги не говорят друг другу ни слова. Марыся приходит к выводу, что последнее время их ссоры касаются учебы и университета. «Это подлость!» – решает она в бешенстве.

Мужчина ведет машину, поминутно нервно поправляет падающие ему на лицо концы традиционного саудовского платка. Разочарованная женщина борется с черной шалью, соскальзывающей с ее длинных вьющихся волос.

Они подъезжают к резиденции дяди. Марысю не удивляет, что его дом – это настоящий дворец, рядом с которым их собственное жилище кажется маленьким. Внутри – толпы людей. Прибывших обцеловывают все женщины. Лица их Марыся по-прежнему не различает, не говоря уже об именах. Мужчины держат дистанцию, даже руки ей не подают. Молодые парни, если уж и протягивают ладонь, то пожимают только кончики пальцев.

– Это меня сразу в этой стране угнетало: я не могу с парнем нормально поздороваться и подать ему, как обычно, руку, – разозлившись, Марыся чувствует себя здесь еще хуже, чем обычно.

– Успокойся! – шепчет Хамид. – Расслабься! Ты женщина, а они чертовски религиозные мусульмане. Ну, прости им эту маленькую слабость. Это же не фанатики вроде дядюшки «О».

– Wallahi! Как это меня достает! – женщина тяжело вздыхает.

– В последнее время тебя многое достает, – подтверждает муж, – Ну, извини! Кого мы видим?! – с радостью обращается он к молодой женщине.

Марыся раскрывает рот, не ожидая такой встречи.

– Моя чудесная, немного сумасшедшая двоюродная сестра Исра, – Хамид радуется, видя девушку, которая беспардонно целует его в обе щеки.

– Привет, Мириам! Почему ты не отвечаешь на e-mail? – спрашивает Исра с возмущением. – Слышала, что Фатиме ты тоже не отвечаешь. У тебя к нам какие-то претензии?

– Женщина! – Марыся обнимает ее за талию. – У меня исчез почтовый ящик и все контакты в Интернете, – признается она. – У меня также нет номеров телефонов и нет никакой возможности их восстановить. Просто кошмар!

– Вот это да!

К беседующим подходит двоюродная сестра из Джидды.

– Чтобы я о тебе и твоей поддержке нашего дела узнавала от моей подруги, это грандиозно! – упрекает она родственницу, но делает это с улыбкой.

– Это же настоящий съезд семьи! Почему я ни о чем не знаю? – Марыся обращается с вопросом к Хамиду, но он уже исчез с Фахадом – мужем Фатимы.

– Может, хотел сделать сюрприз? – предполагает Исра. – Мириам! Наконец-то я получила согласие на брак с моим мужем! – смешно говорит она и от распирающего ее счастья просто подскакивает на месте.

– Это какой-то ужас! – Фатима с недовольно, презрительно кривит губы. – Чтобы женщина не могла вступить в брак с парнем, к тому же чистокровным мусульманином, необходимо получить разрешение правительства!

Она глубоко вздыхает, чтобы успокоиться.

– Может, еще к королю нужно было обращаться?

– Нет, к главному имаму, а все ведь знают, какой он, – поясняет молодая женщина счастливо. – Теперь уже нам все равно. Официальный контракт подписан, и мы можем вместе приезжать в Саудовскую Аравию или на праздники, или в гости.

Она просто визжит и сильно прижимает обеих женщин к груди.

Фатима прерывает ее, выливая кувшин холодной воды на обрадовавшуюся женщину:

– Это только начало, а не конец проблем. Посмотрим, так ли ты охотно будешь сюда приезжать!

– А почему? – не понимает Марыся, в чем дело.

– Посмотри на него! Это сириец, белый, как молоко, белее тебя, моя дорогая! Волосы светлые, зеленые глаза и к тому же конопатый.

– А что это ты так внимательно присматривалась к моему мужу? – хмурится Исра.

– Попробуй с ним войти в торговый центр! – шутит двоюродная сестра. – Не долее чем через пять минут у вас на голове будет сидеть не один – стадо мутавв. Саудовка с белым человеком! Грех, грех, грех! Haram!

– Фатима…

У новоиспеченной супруги в больших черных глазах собираются слезы.

– Ну, хорошо, хорошо, – эмансипированная женщина обнимает расстроенную подругу. – Будет только один мутавва.

Вокруг столпотворение, молодые женщины закончили неприятный спор и вместе с остальными гостями бегом направляются в столовую. Супружеские пары садятся по одну сторону стола, мужчины рядом с мужчинами, чтобы, не дай Бог, женщины не сблизились с дальними родственниками-мужчинами или одинокие женщины не сидели рядом с замужними. Таков порядок, и это семимильный шаг к прогрессу, так как обычно женщины и мужчины должны есть в отдельных комнатах. Это общество единственное в своем роде – типичная немного современная, но все же традиционная саудовская семья. Дядя и почти все взрослые мужчины носят тобы, длинные до земли белые рубахи, а головы накрывают платками-ихрамами в бело-красную клетку, которые скрепляют черным игалем. Они все время поправляют их свешивающиеся концы, забрасывая их накрест наверху и делая неустойчивую конструкцию, которая через минуту падает. Пара бунтующих подростков выделяются, они в джинсах и цветных рубашках с надписями, но маленькие мальчики подражают одежде отцов, только головы у них не покрыты. Женщины в возрасте носят абаи, часто расстегнутые, и черные небольшие платки или шали, закрывающие только волосы. У девушек блузки с длинными рукавами, хотя некоторые носят цветные хиджабы, такие же, как Марыся в Ливии и в Йемене. Детвора гоняет как сумасшедшая, хотя для них отдельная столовая с множеством филиппинских нянек. Там и Надя под присмотром заботливой Ноны. Марыся заставила себя хоть что-то проглотить, на еда ей не нравится. После замечательных ароматных приправ ливийской и йеменской кухни саудовские блюда кажутся тошнотворными. Суп на вкус как отвар из кухонного полотенца, вместо замечательного кускуса едят твердый, недоваренный рис, а к нему – сушеное мясо. Овощи поданы в виде разваренного месива, которое все из одной миски набирают тонкими плоскими хлебцами, не обращая вообще внимания на столовые приборы, лежащие на столе.

– Ну, Мириам, по вашей дочери видно, что ты все же арабка, только adżnabija, – исключительно мило говорит престарелый дядя, а Хамид бледнеет от бешенства.

Общество замолкает, даже малыши, так как говорит глава семьи.

– Ведь вы знаете, что мой отец был арабом, ливийцем, а мама – полька, – поясняет без смущения Марыся.

– С генами бороться не будешь, – дядюшка качает головой. – Рыжая и голубоглазая, а кожа темная, как у бедуинки, – не очень любовно описывает он их любимую доченьку. – Хамид, тебе придется гвардию нанимать, чтобы охранять такую красотку, – говорит он.

Все взрываются смехом, родители же вздыхают с облегчением, слыша из уст старца комплимент в адрес их карапуза.

– Ваша дочь Надя подходит нашему новому члену семьи, – не закончил еще говорить дядя. – Он также не похож на нас.

У сирийца лицо становится пунцовым, а Исра кривит губы, и кажется, что она вот-вот заплачет.

– Очень все же хорошенькие отщепенцы.

Старый саудовец очевидно хотел сказать комплимент, но, как это бывает у людей его возраста, получилось исключительно неуклюже. Он позволяет маленькой Наде тягать себя за ихрам и бить ножками в живот. И каждый видит, что это все же добрый человек.

После двух часов застолья все сыты по горло и встают из-за стола, а вновь прибывшие из Америки родственники, исключительно впечатленные словами дяди, направляются к выходу.

– Они по-прежнему не заменили этого чертового горе-повара. У них что же не хватает денег на хорошего кулинара? Ты так не думаешь, любимый? – Марыся шепотом характеризует семейный обед. – А манеры – это уж с молоком матери впиталось… – кривится она. – С генами бороться не будешь!

– Пойдем домой, но, к сожалению, мы не можем уйти по-английски. Мы должны попрощаться, по крайней мере с дядей. С ним у меня общие интересы, за ним последнее и решающее слово в фирме, в конце концов, он szabani[94] и совершил хадж к тому же.

Хамид осторожно обнимает главу рода за плечи и под конец целует ему руку.

– Заглядывайте к нам, когда захотите, но не так редко, как до сих пор. Не избегайте, хоть семья и не такая современная, как вы, и для вас это мучительно. У нас всегда много народа и можно сойти с ума от шума, но помните, что всегда можете на нас рассчитывать.

Сморщенный, как сушеная груша, старик с улыбкой подходит к Марысе и похлопывает ее кончиками пальцев по спине.

– Мириам, Мириам, стой! – слышит она громкий женский голос. – Ты что, уходишь? Не сказав ни слова? Ведь нужно поболтать.

Фатима хватает подругу под руку.

– Завтра в шесть часов вечера в ресторане «Аль– Бохсали» на улице Короля Абдуллы. Там очень приличное отделение для семей.

– Не знаю, впустят ли вечером женщин одних, – беспокоится Марыся.

– У нас будет махрам, одного достаточно. Наши парни уже договорились на кальян, а потом к нам присоединятся. – Видно, что у них уже все распланировано.

– Ну, тогда до завтра.

Женщины сердечно обнимаются.

– Как я рада тебя видеть! – признается двоюродная сестра.

– Я еще больше! – поддакивает Марыся.

* * *

Марыся так взволнована встречей, что не может усидеть дома и выезжает на полчаса раньше, хотя до места можно доехать за неполных пятнадцать минут. Водитель паркует машину напротив входа в зал для семей, но она должна сидеть в машине, потому что ей одной там нечего делать, да и наверняка ее не впустят. Ресторан «Аль-Бохсали», действительно вполне приличное место, особенно первая часть, предназначенная только для мужчин. Вход в зал для семей находится сбоку, со стороны небольшой замусоренной улочки, освещенной одной неяркой лампочкой. От него крутая внешняя лестница ведет на второй этаж. Та часть скрыта, чтобы никто не видел место, где женщины могут мило проводить время, и кавалеры не подсматривают за входящими туда женщинами.

Через десять минут приезжает хорошо знакомый Марысе автомобиль, а за ним второй, новый красивый внедорожник. Из него высыпают родственницы мужа. Марыся выскакивает из машины и бросается им в объятия. С женщинами приехал Марван, а муж Исры, Рахман, присоединился к мужчинам, которые решили покурить кальян, его можно курить только им. Веселые и смеющиеся женщины, из которых только Духа полностью закрыла лицо, входят. Сразу они оказываются в полумраке, чувствуют запах еды. В длинном узком коридоре по одну и по другую сторону располагаются двери, ведущие в отдельные помещения, где обедают семьи, скрытые от глаз любопытных. За этими дверями женщины могут снять платки и даже абаи. Кельнеры, если собираются войти внутрь, стучат и ждут ответа, потому что они тоже не должны видеть лиц саудовок. Поэтому обслуживание длится страшно долго. Все нервничают из-за того, что их не успеют обслужить до времени начала молитвы. Тогда под котлами гасят огонь, выключают духовки, и все повара и обслуга удаляются в ближайшую мечеть. Клиенты сидят не солоно хлебавши иногда и час, потому что, хотя сами молитвы длятся десять минут, каждый работник использует официальный перерыв еще и для того, чтобы поболтать, покурить, выпить кофе, перекусить или просто полениться.

– Успеем или нет? – нервно говорит Марыся, перелистывая меню.

– Ничего! – весело отвечает Исра. – Лишь бы нам принесли что-то выпить, чтобы мы не засохли, а так можем и посидеть в неплохом безопасном и красивом месте.

– Может, ты и права, – вздыхает девушка, у которой сегодня не было времени пообедать, поэтому она голодна как волк.

– Я что-нибудь добуду, но потом не жалуйтесь, что хотели бы что-то другое, – Маха заботится обо всех как опекун и мать. – Возьму какие-нибудь блюда, которых не нужно ждать.

Говоря это, она надевает абаю, молниеносно набрасывает платок, закрывающий волосы, и выбегает.

Духа и Марван не обращают внимания на суматоху и сидят в конце стола, глядя друг на руга. Их глаза светятся любовью, а в жестах сквозит невыразимая нежность. Они так зачарованы и поражены своим чувством, что буквально боятся дышать.

– Фатима рассказывала, что вы организуете большую акцию, – начинает Исра приглушенным голосом.

– Можешь говорить громко и даже кричать, потому что все уже есть в Интернете, – говорит со смехом Сафиха.

– Не говори гоп, пока не перескочишь. Если арестуют вас как организаторов заранее, то никто не отважится носа высунуть из дому.

– А за что это?

– За что угодно, – Исра задумывается. – Хотя бы за то, что в этом зале слишком мало махрамов приходится на одну женщину.

Исра весело смеется.

– А твоего брата как бы и вовсе нет.

Она кивает подбородком на влюбленного, который не слышит ничего вокруг.

– Куда там, куда там! – включается в разговор Юстиниан, поясняя: – Теперь уже невозможно сдержать лавину. У нас пара сотен женщин записалось на акцию, и даже традиционный Эр-Рияд зашевелился. Так дойдет и до воплощения в жизнь.

– И это все благодаря кому? – задает Фатима риторический вопрос.

– Благодаря твоему старому, – отвечает все хором.

– Только он не такой уж и старый! – забавно грозит она пальцем. – Социальные сети и месседжеры – это все они! Сейчас весь мир держит за нас кулаки!

– Но почему вы это планируете осуществить только через месяц? Меня уже здесь не будет! – жалуется Исра. – Женщины! Моей мечтой было, сидя за рулем, проехать Эр-Рияд вдоль и поперек. Wallahi! Нельзя это сделать раньше?

– Если все вместе, то все, – решительно сообщает Джамиля, и ее сестра согласно кивает головой. – Так безопаснее. Не найдут места в тюрьме для нескольких сотен женщин.

Она смеется, хоть и немного напугана.

– Нечего отрываться, госпожа Исра, – Анка остужает запал желающей поучаствовать женщины.

– Но…

– Какое там но! – дверь со стуком открывается, и заплывает гордая и бледная, улыбающаяся от уха до уха профессорша. – Еще даже не видела, что мне удалось нагрести в отделении для мужчин, а уже упрекаешь.

– Я не об этом! – начинает пояснять Исра.

Все девушки подскакивают и принимают из рук испуганного кельнера тарелки и миски. Парень буквально закрывает глаза, не желая видеть столько непокрытых женских голов.

– А в чем дело? – Маха с размахом ставит в центре стола полуторалитровый кувшин с саудовским шампанским.

– Я тоже хочу проехаться по Эр-Рияду, – жалуется Исра голосом капризной маленькой девочки. – А может, попробовать, как это выйдет, и ранее тихо стартовать в виде авангарда? Что вы на это скажете? Что вы на это скажете, госпожа? Как организатор? – обращается она просительно к египтянке.

– Ну, не знаю… Это наверняка рискованно… Вообще не имею понятия.

Маха поджимает губы: ей не хочется подвергать опасности долго планируемую акцию глупым проездом одного человека.

– А в принципе, что может случиться? – ее подруга из Джидды присоединяется к просьбе двоюродной сестры. – По крайней мере, увидим, как они отреагируют. Что вы на это скажете?

– Я вообще не должна что-то говорить, потому что у меня нет водительских прав, но осторожность – прежде всего, – советует Марыся.

Она не желает от всего открещиваться, потому что страшно переживает за кампанию, организованную феминистками, особенно потому, что знает организаторов, любит родственниц и подруг и очень о них беспокоится.

– Мы тоже будем только наблюдателями, потому что иностранные студентки и не будем рисковать, – включается в дискуссию Юстиниан. – Но если бы я могла вставить свои пять копеек, то отговаривала бы от индивидуального проезда.

– Сила – в массах, – поддерживает землячку Аня.

– А я поеду, – решительно сообщает Исра. – Я должна! Я не прощу себе, что упустила такую возможность. Wallahi! В Америке я уже три года вожу машину, это для меня так обыденно, как булка с маслом. Здесь же это все еще возмутительное и рискованное дело! В голове не укладывается! Еду и все! У меня есть машинка, которую я купила перед отъездом в Штаты и никогда не садилась за ее руль. Это немыслимо! Прекрасная возможность в конце концов проехаться на своем собственном автомобиле. Ничего страшного!

– Что ж, как организатор всего этого протеста я чувствую себя обязанной ехать с тобой в качестве пассажира. – Преподавательница вздыхает, но в ее глазах блеск, свидетельствующий о заинтересованности и радости.

– Вы должны увидеть, как первая саудовка проедет по улицам Эр-Рияда! – Фатима хлопает в ладоши, видно, что и сама она хотела бы присоединиться.

– Так, может, я возьму водителя и поеду за вами, – исключительно рассудительная Марыся предлагает помощь. – Так, на всякий случай. Чтобы вы не возвращались пешком.

– Прекрасная мысль! Ура! Мы справимся! Women 2 drive! Women 2 drive! – скандируют они девиз, который обежал весь Интернет и весь мир, пользуясь всеобщим признанием и поддержкой.

– Арабская весна – это женская весна в Саудовской Аравии! – Сафиха выбрасывает вверх сжатый кулак.

– Drive your own life[95]! – делает вывод Исра, хлопая ладонью о ладони всех собравшихся бунтарок и ероша вьющиеся волосы Марвана.

* * *

И вот настал знаменательный день. Исра так нервничает, словно впервые в жизни должна коснуться руля.

– Почему твой парень так быстро смылся? – спрашивают подруги, глядя на Рахмана, отъезжающего на такси.

– Мы так договорились. Он не хотел меня волновать своим присутствием. Мы встретимся дома, – объясняет первая официальная женщина-водитель.

– Уф! – Марыся вытирает об абаю вспотевшие руки. – Так что? Едем? – спрашивает она, желая, чтобы рискованное мероприятие как можно быстрее закончилось.

– План следующий… – Маха здесь имеет решающее слово. – Я буду сопровождать сегодняшнюю героиню и на память запишу на телефон короткий ролик, а вы с Фатимой поедете за нами, держась, разумеется, на соответствующей дистанции.

– Окей, – соглашается на такие условия женщина из Джидды. – Я хочу стартовать в определенное время в моем семейном, хорошо известном месте, поэтому сегодня буду только пассажиром и наблюдателем.

– Кто смел… – организатор весело улыбается.

– Тот и на коня сел, – заканчивает Марыся.

– На верблюда, – хихикает Фатима.

– Нет, мои дорогие, уже нет! – выкрикивает радостно Маха. – В машину!

Они рассаживаются в две машины и выезжают на завоевание Эр-Рияда. Водитель Марыси смотрит на нее с удивлением и возмущением, как будто ждет объяснения, почему знакомые ей женщины садятся в машину одни и к тому же сами ведут машину. Девушка, однако, не обращает внимания на нахальный взгляд и поворачивается к Фатиме. Молча они берутся для храбрости за руки, глядя на дорогу перед собой. «Слава Богу, там нет большого движения, – думают они мысленно, потому что Исра от волнения совершает ошибки.

– Не нервничай, справляйся, – старается Маха поддержать водителя. – Для тренировки и релакса покружимся немного на месте, а только потом начнем развлекаться.

– Это стресс, – поясняет Исра. – Ведь я каждый день езжу по более запруженным улицам.

– Знаю, знаю…

Женщина в возрасте сжимает зубы, когда в очередной раз на полном ходу они въезжают на «лежащего полицейского», который служит именно для того, чтобы водитель притормозил.

Маха предлагает:

– Проедемся еще раз по этой аллее. Так, для удовольствия. Посмотри, какой это красивый поселок, – говорит она спокойным, ровным голосом.

– Я готова, – Исра глубоко вздыхает и улыбается.

Первый шок прошел, и теперь она спокойно включается в движение большой современной дороги, носящей имя короля Фауда.

– Поворот!

– Action[96]! – довольная Маха делает вид, что делает руками хлопок, и включает камеру телефона.

– Что ж, выезжаю по улице Эр-Рияда, собственно, как первая женщина-водитель, – начинает Исра дрожащим голосом. – Почему в Саудовской Аравии мы, женщины, не можем водить автомобиль? Нет ведь ни одного официального постановления, никакого запрещающего документа, только фатва, выданная ортодоксальным имамом-шовинистом, который этой клятвой хотел, наверное, еще сильнее испортить жизнь саудовским женщинам. Конечно, немногие из нас работают, только двадцать процентов, но к этому количеству женщин, перемещающихся по городу, нужно добавить и тех, которые учатся, а их тысячи.

– Такая ситуация страшно осложняет жизнь, – перенимает инициативу Маха, так как живо интересуется этой темой. – На собственном автомобиле я могла бы выехать на работу в шесть тридцать, так как начинаю работать в семь. А должна пользоваться услугами такси, поэтому встаю в пять, чтобы поймать чуть свет хоть какое-то такси, ведь позже уже ни одного не будет. Все риядские женщины отправляютс в это время на работу, в университеты или отвозят детей в школу. Ужасно!

– Да, я согласна, – поддакивает Исра. – Большинство девушек пользуется такси, потому что нанимать личного водителя очень дорого. На это идет большая часть стипендии – девяносто процентов. Ведь ему нужно платить более трехсот долларов, а еще квартплата и питание.

– Но прежде всего ты должна иметь свободную комнату с отдельным входом, что в жилом корпусе или студгородке невозможно. Кроме того, мужчина не может жить под одной крышей с женщиной, не принадлежащей к его семье, это бы ужасно стесняло!

Профессор смеется.

– Представляешь себе чужого пакистанского шофера, пользующегося твоей ванной только потому, что ты не можешь водить машину?

Теперь они уже обе лопаются от смеха.

– Только богатые содержат таких работников в отдельно стоящих служебных помещениях, располагающихся в саду при их виллах. Ситуация, существующая в Саудовской Аравии, – это петля на шее среднего класса и бедного населения!

– Я, желая выйти из этого тупика и хоть немного сэкономить, в конце концов за собственные сбережения купила машину, ведь это дешевле, чем я заплатила бы за шофера, – красноречиво повествует саудовка, уже полностью расслабившись.

– Вот и прекрасно! – поздравляет помощница и собеседница. – Хороший выход из положения!

– Не совсем, потому что проблемы начались уже при покупке автомобиля в автосалоне. Почти двадцать процентов женщин покупают машины за собственные деньги. Но не могут его на себя зарегистрировать!

– Расскажи почему?

– Потому что мы являемся худшей, неполноправной частью саудовского общества, – поясняет грустно Исра. – Саудовская Аравия – это страна только для «орлов», то есть для наших милых мужчин.

– Черт возьми! Столько лет здесь живу, а по-прежнему не могу к этому привыкнуть! – произносит в волнении египтянка. – И что ты сделала?

– Мой отец был тогда в командировке, в отъезде, у меня нет брата, а на дальнего двоюродного брата я не хотела оформлять договор. Неизвестно, что ему придет в голову. Я ему не настолько доверяю. Поэтому отец должен был написать на мое имя доверенность, будто машина для него. Видно, неплохие деньги заплатил иностранному нотариусу за печать и пересылку с курьером, чтобы я, взрослая и финансово независимая женщина, могла купить себе машину.

– Сэкономила что-нибудь на этом? – спрашивает Маха.

– Что ты! Нанятый водитель, полный кретин, шустрая нога, разбил мой новый автомобиль в течение двух недель!

– Черт побери! В этой прекрасной некогда стране доходит до таких парадоксов в отношении угнетаемой половины общества! Делают вид, что ее не существует.

– Да, но чересчур много народу к этому привыкло, и такая ситуация становится обыденной. Но так нельзя! Так невозможно жить! – нервничая, Исра отрывает руки от руля, а Маха сжимает губы.

– Поэтому мы вынуждены уезжать за границу, чтобы понять, чего мы стоим, ощутить чувство собственного достоинства! Ну, скажи мне! Почему?!

– Что ж… А знаешь, что меня больше всего смешит?

Наблюдатель решает взять инициативу, продолжая дискуссию, чтобы не дошло до аварии. Машина в руках возбужденной женщины буквально летит по трассе.

– Что же?

Исра делает пару глубоких вдохов и немного успокаивается.

– Когда мужчины куда-то уезжают, например с друзьями на пару дней на охоту в пустыню или на месяц в командировку, то оставляют нас, вообще не беспокоясь. В то же время мы в этой стране недееспособны.

– Ну, да! Ты права! Отец всегда мне говорил, что будет за меня молиться, – иронизирует она.

– Прекрасно, но долетишь ли на словах молитвы на занятия или в продуктовый магазин, чтобы не умереть с голоду?

– Тяжелое дело, – лицо Исры становится ехидным.

– Парни оставляют нас со всем балаганом на голове: дом, дети, работа, обязанности. Они знают, что мы ответственные и справимся. Но мы в то же время не настолько ответственные, чтобы водить машину и хоть немного облегчить себе жизнь! – преподавательница возбужденно размахивает свободной рукой.

– Такая мобильность чрезвычайно бы нам помогла!

– Сейчас расскажу тебе, что меня больше всего поразило…

Маха говорит серьезно.

– Я, старая женщина, мать двоих взрослых детей. Но профессор университета, доктор наук, должна упрашивать своего сына, совсем юнца, чтобы он отвез меня в магазин или к врачу, – заканчивает она рассказывать театральным шепотом и смотрит весело вдаль. – Когда он был младше, я должна была отрывать его от компьютерных игр и насильно усаживать за руль!

– Что ни город, то норов, но в современном мире нужно все же придерживаться каких-нибудь международных конвенций и постановлений, ты не считаешь?

Исра плавно обходит медлительного водителя и свободно въезжает в проезд, ведущий к дому отца, где они с мужем остановились.

– Когда мне было двадцать три года, я получала водительские права в Чикаго и была старше всех, что в целом не означает, что к экзамену допускаются дети, – отвечает она спокойно. – Практически во всем мире нельзя водить автомобиль тем, кому нет шестнадцати. А позже какое-то время нужно водить в сопровождении совершеннолетнего, у кого есть водительские права.

– Это логично, – Маха кивает головой в знак одобрения. – Так и должно быть.

– А этому что не нравится?

Исра замечает, что едущий рядом мужчина, видя за рулем женщину, вначале широко раскрывает рот, а потом начинает размахивать руками и что-то кричать.

– Madżnun[97] какой-то? – глядя водителю в глаза, она вертит пальцем у виска.

– Клоун, но он стал куда-то названивать, – с беспокойством замечает подруга. – Надеюсь, что не в полицию.

– Они мне до задницы! – Паруса Исры поймали ветер, и она вообще ничего не боится. – Девушки едут за нами. До дома рукой подать.

Саудовская героиня дня произносит эти слова не ко времени, потому что буквально через минуту раздается вой полицейской сирены. Два автомобиля, визжа тормозами, перегораживают им дорогу.

– Только не нервничай.

Маха прячет телефон в карман, и ее лицо принимает очаровательное, невинное выражение.

– Выйти! – слышат они крики вокруг. – Что вы вытворяете?

Молодой служащий, который мог бы быть сыном пожилой женщины, беспардонно открывает дверь и окидывает бунтарок бешеным взглядом.

– Что это значит?!

– Едем домой, дорогой представитель власти, – с издевкой в голосе беззаботно отвечает Исра.

– Это запрещено! Запрещено! Haram! – остальные мужчины подскакивают к преступнице и стараются ее запугать криком.

– Господа, спокойнее, – старается Маха уладить ситуацию. – Покажите нам положение, которое мы нарушили, и мы все выясним.

– Запрет! Нельзя! Понимаешь, старая?! – невежливо отвечает один из молокососов.

К столпившимся подходит пожилой полицейский, который только что подъехал.

– Хорошо, хорошо. Давайте успокоимся, коллеги, – обращается он к молодым фундаменталистам. – Ведь вы не заберете у этих дам водительские права.

Он иронично улыбается, а женщины видят, что в этом традиционном обществе даже среди представителей власти есть рассудительные и современные люди.

– Автомобиль мы отвезем на полицейскую стоянку, а вы заказывайте такси и безопасно добирайтесь до дома. И прошу вас, не делайте этого снова, – решает он полюбовно решить дело.

– Их нужно арестовать, – бормочет один из молодчиков, мозг которого полностью выстиран и превратился в ортодоксальную кашу.

– Нужно бы их отхлестать, – подключается другой.

– Успокойтесь! – кричит офицер на своих подчиненных. – Что это с вами?

Он отпихивает мужчин и грозно на них смотрит.

– Идите же, дамы, – обращается он к растерявшимся женщинам, которые не ожидали такой агрессивной реакции, по крайней мере не со стороны молодых.

Маха решает не затягивать опасной ситуации.

– Спасибо вам. У нас есть второй автомобиль с мужчиной-водителем. Нас уже нет.

Она упоминает о Марысе и Фатиме – и те мгновенно подъезжают, что вызывает оторопь у функционеров.

– Не пытайтесь этого повторять, а то это может для вас плохо закончиться, – предостерегает пожилой полицейский на прощанье.

– Да, да! Хорошо, – врут они и не краснеют.

Бунтарки в немилосердной тесноте впихиваются в автомобиль Марыси на заднее сиденье, ведь запрещено, чтобы женщина сидела спереди на месте пассажира, если машину ведет мужчина, не являющийся родственником, даже таксист или нанятый семьей водитель.

– Вот черт! – произносит Фатима театральным шепотом. – Почему они так орали?

– Это всего лишь бедные глупые сосунки, – поясняет Маха. – Они так воспитаны, запрограммированы учителями, властями и медиа и полностью отшлифованы в мечетях ортодоксальными имамами.

– Да, да! Оправдывай их! – Исра в бешенстве. – Все зависит от человека и его характера. Мы не можем все сваливать на страну. Почему наш дядя другой и, несмотря на преклонные годы, толерантный? Почему Хамид и Фахад – добрые парни, мужья и чудесные отцы для своих дочерей?

– Прекратите эту бесплодную дискуссию, потому что через минуту мы придем к страшному выводу, что восемьдесят процентов нашей популяции самцов – это злые уроды, – прерывает их Фатима. – Самое важное, что ты поехала и проторила дорогу. И ничего ни с кем не случилось.

– Мне кажется, что если за руль сядет пару сотен женщин, то ситуация будет несколько другая, – подает голос встревоженная Марыся.

– Я думаю, что каждая должна ехать со своим махрамом, – подумав, сообщает Маха. – Да, так будет безопаснее.

– Ты права, – все согласно поддакивают.

– И не будет проблем, чтобы позже добыть машину с полицейской стоянки. – Организатор довольна своей идеей.

Когда они подъезжают к красивому дому отца Исры, женщины высыпаются из машины и расправляют затекшие конечности.

Рахман выбегает и нежно обнимает жену.

– Ну и как? Как все прошло, любимая? Я так нервничал! – прижимает он дрожащую, взволнованную женщину.

– Я не спровоцировала аварию, а это самое главное, – Исра нежно гладит мужа по бледной веснушчатой щеке.

– Каким чудом ты могла это сделать? Ты годы ездишь, и очень осторожно.

В гостиной бунтарок ждут Хамид и Фахад.

– Привет, девушки!

Фатима подходит к своему супругу и без стеснения целует его.

– Держите кулаки?

– Ну, конечно! – он, обрадовавшись, треплет волосы жены.

Хамид с упреком в голосе обращается к своей половинке.

– Ты, Мириам, как всегда, делаешь тайну из ничего. Наверное, не доверяешь мне, вот что!

– Не хотела, чтобы ты нервничал, – признается девушка. – В конце концов, я там только наблюдала.

– Это не имеет значения. Считаются факты, – злится муж.

Чтобы уладить ситуацию, Маха перебивает неприятный обмен репликами:

– Не ссорьтесь! Хотите посмотреть репортаж с места события?

Фатима обнимает молодую женщину:

– Исра! Ты наша героиня!

– Давай, подключу к телевизору, – Фахад, лучший технарь в группе друзей, берет iPhone из рук организатора.

Все рассаживаются в креслах и ждут.

– Ну, ты и нервничала! Вы обмениваетесь комментариями! Девушки, вы супер! – раздаются голоса, так что почти не слышно, что во время поездки говорят бунтарки.

– Могла бы подправить и выложить на YouTube, – вдруг вмешивается двоюродный брат. – Что вы на это скажете?

Все умолкают, потому что ролик для семейного просмотра, на память, а не для всеобщего обозрения.

Маха колеблется, несмотря на то что отваги не занимать:

– Не знаю… Как бы из этого не получилась какая-нибудь более серьезная история.

– Вас бы увидел весь Ближний Восток! – поддерживает Фатима инициативу мужа.

– Скажу больше! Весь мир! – уговаривает Исру саудовец.

– Знаете ли вы, сколько бы у вас появилось сторонниц и сколько женщин двинулось бы за вами в день нашей большой акции? – активистка из Джидды потирает руки.

– Наверняка это была бы неплохая реклама и призыв, – признается Маха. – Но…

– Слушайте! Телевидение и пресса заинтересовались бы этим делом! Это перестало бы быть только местным событием. Нужно так и поступить. – Фахад убежден в целесообразности женского порыва и протеста.

– Исра! Твои подруги из Америки это увидели бы, – Рахман гладит по спине немного испуганную жену. – Люди из Азии, Европы, Америки – весь мир! – выкрикивает он. – Моя жена будет медийным лицом! Ха!

Исра поддерживает запал собравшихся:

– Вы правы. Я ведь ничего плохого не сделала. Вождение машины – это не преступление.

– Ничего такого мы и не говорили, – Маха глубоко задумывается, анализируя озвученное предложение.

Хамид встает, направляясь к выходу:

– Думаю, что ничего страшного в этом нет – высказать свое мнение публично. Каждый человек имеет на это право.

Рахман успокаивает женщин, которые по-прежнему немного боятся:

– Это безопасно, поверьте. Кто и какие может иметь к вам претензии?

– Хорошо! Идем на все! – принимает Маха окончательное решение.

Исра сжимает ее ладони и целует в обе щеки:

– Из проезда по Эр-Рияду делаем международное событие. Sza Allah!

– Sza Allah! – подхватывают религиозные саудовцы.

* * *

В шесть утра Исру и Рахмана будит громкий стук в железные ворота и крики.

– Что случилось? – заспанный мужчина трет глаза. – Может, какая-то авария и нужно кому-то помочь?

Исра лениво потягивается на кровати.

– Посмотри, в чем дело, прошу тебя. Мне не хочется вставать.

– А может, отец вернулся из Дубая?

– И что? Забыл ключи? Или слуги вымерли, или не хотят его впустить в собственный дом? Кстати… где прислуга?

Она подхватывается и вместе с мужем сбегает вниз. Гостиная слабо освещена, прохладна и уютна. Через дверь террасы видно, как садовник подстригает кусты, а два работника чистят бассейн. Из кухни доносятся негромкие голоса и звон кастрюль. Снаружи крики усиливаются. Кто-то уже ломится в тяжелую деревянную входную дверь.

– Полиция! Полиция! Открывайте! – доносится снаружи.

Исра бросает только мимолетный взгляд на мужа и бежит за абаей. Шокированный, Рахман открывает замок ключом, и внутрь вваливаются четыре службиста.

– Исра Мухаммед бинт Курди? – спрашивает старший по рангу, стоя лицом к лицу с женщиной.

– Да, – признается женщина.

– Идешь с нами! – сообщает он.

– Никуда я не пойду с чужими мужчинами! – выкрикивает она в испуге, одновременно делая шаг назад. – Это haram!

В эту минуту, словно в ответ на произнесенные слова, в гостиную входят две крупные бабы в черных чадрах с полностью закрытыми лицами.

– С нами пойдешь, дорогая. – Одна из них хватает арестованную за руку.

– Закрой волосы! – выкрикивает мутавва, стоящий в проеме двери. – Закрой лицо, грешница!

Исра хватает висящую в прихожей шаль и выбегает. Охранницы берут ее под мышки и ведут. Женщины втискивают ее в стоящий у подъезда большой черный автомобиль с затененными стеклами. Службистки садятся по обе стороны запаниковавшей арестованной, а потом в машину вскакивает водитель в форме полицейского и они уезжают.

Рахман стоит как столб, молча, не в состоянии сделать ни одного движения.

– А ты что здесь делаешь? – обращается к нему мутавва, грозно хмурясь. – Белый мужчина в доме с саудовкой?! Это неожиданность! – выкрикивает он, подходя к обвиняемому.

– Я… – выдыхает Рахман сквозь сдавленное горло.

– Что? Что? Воспользовался, да?! Взять его тоже! – приказывает он полицейским.

– Я муж Исры, – обрел сириец голос.

– Это еще лучше! Эта развратница не только хочет организовать бунт в стране, у нее еще муж неверный! Немусульманин! Белый!

– Я сириец и мусульманин, – упирается Рахман ногами.

– Это расскажешь уже судье.

– Я покажу вам документы! Прежде чем арестуете меня, вы должны удостоверить мою личность!

– Давай бумаги, – более разумный человек в форме протягивает руку.

– Действительно сириец, – сообщает он, изучая паспорт.

– Но это не причина, чтобы он находился с саудовкой под одной крышей, – не сдается функционер, оберегающий чистоту. – Или это твой дом?

– Нет.

– А кто его хозяин?

– Мохаммед аль-Курди.

– А где он?

– В командировке.

– Дело ясное, – довольный мутавва указывает на него пальцем. – Папочка девушки тяжело работает, зарабатывая на хлеб и содержание, а она пользуется свободой и отсутствием контроля и водит к себе домой ухажеров.

– Я муж Исры бинт…

– У тебя есть документы?

– Наверху, в спальне, – Рахман поворачивается и бегом бежит к лестнице.

– Убегает! – верещит срывающимся голосом охранник нравов и традиций. – Убегает! Хватай его!

Двое полицейских подскакивает к молодому супругу, валят на пол, надевают наручники и ведут в машину. Когда сириец старается вырваться, он получает удар в челюсть и валится на сиденье для арестованных.

* * *

Исра посматривает на дорогу и боится все больше. «Это была плохая идея, это была плохая идея, – слова вертятся у нее в голове. – Зачем это мне было нужно? В Америке я каждый день вожу мою маленькую любимую машину, поэтому не должна была делать это здесь. Я вляпалась! Я полная идиотка! Что теперь будет? Что делать?»

Тяжело вздыхая, задает она себе очередной вопрос. Горло ее сжимается от тревоги, и ее охватывает паника, особенно когда машина отдаляется от центра Эр-Рияда, вывозя арестованную на периферию. «Папа меня вытянет, – хватается она за последнюю надежду. – Папа им еще задаст!»

Исра улыбается, успокоенная собственными мыслями. «При его связях и деньгах через пару часов я буду дома». Но она с опаской смотрит на большие железные ворота, которые раздвигаются перед везущим ее автомобилем. Она не имеет понятия, где находится. Высокие, в пять метров, стены заканчиваются витой колючей проволокой с яркими лампами и вооруженной охраной.

– Выходи! – охранницы грубо выпихивают ее из машины, которая мгновенно поворачивает и отъезжает.

Исра теряет шлепанцы, но, подгоняемая кричащими охранницами, бежит по острому гравию, раня стопы. Она входит в здание, где царит полумрак и воняет гнилью. Сразу на нее набрасывают тяжелую, воняющую потом чадру, скрывающую ее с головы до ног. На уровне глаз находится густая сетка, сквозь которую мало что видно. Исре нечем дышать. Ей кажется, что через минуту она задохнется.

– Я хочу позвонить! – выкрикивает она. – Мне разрешено сделать один звонок!

– Молчать!

Крепко сложенная женщина из охраны хватает ее огромной лапищей за шею и через открытую металлическую дверь вталкивает в маленькую камеру, освещенную неяркой лампочкой дневного света, закрепленной на высоком потолке. Позже дверь с треском закрывается. Исру окутывают полумрак, вонь и влажность. С отвращением она присаживается на грязный матрас, брошенный на цементный пол. Она оглядывается вокруг. В одном углу стоит ведро, очевидно, для фекалий. От него и воняет. А в другом на облупившемся столике – таз. Над ним – встроенный небольшой краник. Кроме этого ничего. Женщина не знает, как долго сидит, окаменев как соляной столп. Ни о чем не думает, даже не чувствует страха. Кажется, она впала в летаргический сон.

Железная дверь со скрежетом отпирается, и в клетушку вваливается охранница, на этот раз в форме, но, конечно, с платком на волосах.

– Выходи на допрос! Двигайся, графиня! – орет она женщине прямо в ухо, а потом сдавливает в железной хватке ее руку. – Ну же! Шевелись!

Она постоянно кричит.

Исра, ежеминутно подталкиваемая в спину резиновой дубинкой, проходит по темному коридору с чередой железных, закрытых на засов дверей по обеим сторонам. В конце перехода находится небольшое грязное и душное помещение без окон, в которое ее впихивают. Там стол и два стула. Один из них занимает здоровенная баба со злым лицом. Она долго и внимательно осматривает арестованную, словно хочет просветить взглядом толстую черную чадру.

– Раздеть ее! – приказывает она охраннице, и та тянет за ткань, хватаясь за нее со стороны головы. Под ней атласная абая с вышитыми манжетами и цветным рантом внизу.

– Ну ты и вырядилась!

Женщина презрительно кривит губы.

– Эта шмотка наверняка стоит больше, чем моя месячная зарплата.

От злости она раздувает ноздри и сопит, как бешеный бык.

– А ну, снимай это! Здесь показ мод делать не будешь!

– Мне нужно позвонить, – заключенная очнулась от спячки и с бьющимся в панике сердцем прижимает к груди свой плащ. – У меня есть право на звонок по закону, не так ли? – говорит она уже громче.

– Ты тут мне не будешь рассказывать, на что ты имеешь право, потому что сейчас вне закона! – начальница встает и собственноручно стягивает с девушки черную одежду.

Перед ее бегающими глазами предстает красивое молодое тело женщины.

На задержанной сексуальная пижама, до половины закрывающая округлые ягодицы и открывающая глубокое декольте и округлый аппетитный животик.

– Что это?! – женщина верещит срывающимся от возмущения голосом, показывая на блестящее колечко в пупке и татуаж в виде солнца, как его изображали ацтеки. – Что это за разврат? Ты к тому же еще и проститутка, а не только бунтарка! Как можно так себя украшать?! Ты что не читала Коран, безбожница?!

– Я знаю Коран очень хорошо, – шепчет Исра.

– Как смеешь ты такие вещи носить под абаей?! Ты голая под абаей!

Баба тянет за тонкий рукав пижамы, а потом, с осуждением, театрально вращает глазами.

– Меня вытянули из кровати… – задержанная пробует пояснить.

– В которой ты была с чужим, не мусульманским мужчиной! – охранница, крича в припадке бешенства, просто брызжет слюной.

– Это мой муж, – по-прежнему возражает обвиняемая в несовершенном преступлении женщина.

– Ты должна будешь это доказать!

– Вы должны позволить мне позвонить или отпустить домой, ведь документы там! – она повышает голос, потому что дольше не выдерживает абсурдной ситуации.

– Ты свинья! Ты ослица! Я тебе еще покажу! – с этими словами мощная бабища бьет ее наотмашь по лицу.

Исра летит через половину комнатушки и падает на стол, ударяясь о столешницу виском.

– У меня есть права! – еще защищается она, хоть чувствует шум и страшную боль в голове.

– Я уже тебе говорила! Закрой пасть!

Охранница наклоняется, хватает ее за колечко и с силой вырывает его из пупка жертвы вместе с куском кожи.

– Ааааа! – кричит Исра во все горло, и в комнатку для допросов вваливается еще две службистки.

– Займитесь ею! – приказывает им начальница. – Смыть это дерьмо с ее живота! У вас есть для этого щетки.

На прощание пнув мучающуюся женщину, она отдает поручение и выходит:

– А потом – в общую камеру! Заканчивайте с личными апартаментами!

После получасовых мучений в большой ванной на сочащуюся кровью Исру охранницы снова набрасывают вонючую чадру и волокут в камеру. Замученная от боли женщина ежеминутно теряет сознание и едва перебирает ногами, поэтому сильные мощные тетки тянут ее, как мешок, держа под мышки. Открывают железную дверь и швыряют ее на пол камеры, полной людей.

– Wallahi! Еще одна! – бормочут недовольно заключенные женщины. – Скоро нас будут тут содержать по этажам.

Одна из них, худая арабка с большими глазами, подползает к стонущей женщине:

– Ей нужна помощь. Мы не можем ее в таком состоянии оставить.

– Если сдохнет, будет больше места, – презрительно пожимает плечами узница, стоящая у противоположной стены.

– Это девушка из хорошей семьи, – подключается какая– то добрая женщина. – Посмотрите на ее ухоженные руки. А какие у нее стопы! Как будто никогда и не ходила! Гладкие, как попка новорожденного!

– Наверняка ее быстро выпустят, – констатирует другая. – Таких в тюрьмах не держат. Отец заплатит за нее бакшиш – и все дела.

Истощенная женщина шепчет:

– Может, она захочет нам помочь? Может, расскажет кому-нибудь, что тут содержатся невинные женщины? Девушки, это перст божий. И наш единственный шанс.

Она набожно поднимает глаза к невидимому небу.

* * *

– Мириам? – Марыся слышит в мобильном телефоне обеспокоенный голос Фатимы. – Послушай! Что-то плохое случилось с Исрой. Она не отвечает на звонки, sms и e-mail, а сегодня мы должны были пойти на распродажу в «Сахара Молл». Невозможно, чтобы наша кокетка не отозвалась, к тому же она хотела кое-то прикупить перед возвращением в Америку.

– Может, у нее поменялись планы, – размышляет Марыся. – Может, они забыли с Рахманом и весь день провели в постели? В конце концов, молодые супруги…

Она хихикает.

– Я все же беспокоюсь и еду к ним. Хотите с Хамидом к нам присоединиться?

– Он, как всегда, на работе, а я зубрю, готовлюсь к завтрашнему тесту по анатомии, – искренне признается Марыся, а в ответ слышит только тяжелый вздох.

– Ну, что ж… – Фатима говорит сквозь стиснутые от бешенства зубы. – Учеба важнее, чем семья…

– Нет! Конечно нет, но я очень стараюсь, во многом от меня зависит, закончу ли я этот самый тяжелый год, – поясняет Марыся. – Окей! Я буду у их дома через полчаса, – сообщает она наконец. – Хамида сами притащите, а то я в последнее время практически его не вижу.

– Знаем, – вырывается у обиженной двоюродной сестры.

– Откуда?

– Он жаловался Фахаду. Но это ваше дело, нас не касается, – говорит она холодно. – До свидания… если только тебе удастся оторваться от книг.

Когда Марыся подъезжает к вилле отца Исры, она видит открытую дверь, из-за которой выглядывает сторож. Мужчина узнает ее и открывает въезд шире. Во дворе уже пять других машин. «Видно, вся семья и все друзья сбежались, чтобы проконтролировать молодую пару», – иронизирует в бешенстве студентка, которую наверняка почти без причины оторвали от учебы. – Провалю завтрашний тест. Нет никакого шанса вызубрить все эти чертовы латинские названия. Я должна буду поторопиться, может, у меня еще будет какой-то шанс». Она выскакивает из машины и быстро входит в гостиную, в которой сидят организаторы проезда Исры по Эр-Рияду и пара мужчин из семьи бен Ладенов. Среди них хмурый Хамид, слушающий объяснения.

Старый мажордом сжимает руки и с каждым словом все больше наклоняется вперед, качая недовольно головой:

– Господа, это так быстро случилось. Так неожиданно ворвались в дом, это было, наверное, сразу же после утренней молитвы.

Марыся входит на цыпочках и тихонько садится рядом с Махой и Фатимой.

– Вначале взяли госпожу, в чем была. Слава Аллаху, что успела набросить абаю. Она поехала с женщинами на таком специальном автомобиле, что ничего не видно, кто сидит в машине. Полностью черной.

У девушек глаза все больше и лица бледнеют, а мужчины сжимают челюсти.

– Что с Рахманом? – допытывается Фахад.

– Его тоже арестовали. Я ничего не видел, но крики полицейских слышны были по всему поселку. Говорили о нем «белый, иноверец, прелюбодей». А когда он хотел принести документы, то, наверное, набросились на него, потому что был страшный разгром.

– Ты звонил кому-нибудь? Связывался с хозяином?

– О! Пожалуй, раз сто набирал номер, но телефон не отвечает. Кто-то там говорит, что он отключен.

– Где сейчас может находиться Мохаммед? Он крайне необходим, чтобы вытянуть дочь из тюрьмы! Без него мы не можем ничего сделать! – в испуге хватается за голову Фатима.

– Он ведь ведет наш филиал в Дубае. С тех пор как Исра выехала в Америку, он проводит там больше времени, чем в Саудовской Аравии, – спокойно сообщает Хамид. – У меня есть все его эмиратские номера. Сейчас же позвоню, и если что, то вышлю также e-mail и sms.

– Самое главное – это найти задержанных, – в разговор включается Маха. – Нужно распутать клубок.

– Есть только один человек в нашей семье, который в Эр-Рияде знает всех. У него есть связи на самых высоких уровнях, – отвечает Хамид с трубкой у уха.

– Уже звоню дяде, – вскакивает на ноги Фахад. – Только не рассказывай ему подробно, в чем дело, потому что он может позвонить королю и обругать его.

– Мохаммед?! Приезжай! Как можно быстрее! Неприятности с Исрой и ее мужем. – Присутствующие сосредоточились на словах Хамида, которые тот выкрикивает в трубку. – Да, это из-за того ролика, мы так думаем.

Через полчаса ожидания и нервного заламывания рук, собравшиеся неожиданно слышат звук открывающейся двери и подскакивают.

Дядя бодро входит в гостиную.

– Wallahi! Что тут творится?! Кто так смеет относиться к моей семье?!

– Кто так смеет вообще так относиться к людям? – тихо поправляет его Фатима, обнимает старичка, а тот даже не отодвигается, только осторожно похлопывает расстроенную женщину.

– Ja szabani… ja hadz… – все здороваются с прибывшим мужчиной, после чего уже более подробно рассказывают ему о том, что стряслось, и описывают не слишком веселую ситуацию.

– Сейчас звоню губернатору Эр-Рияда! – нервно выкрикивает старейшина рода. – Пусть себе не думает, что он существует только для представительства и для того, чтобы торты разрезать на народные праздники!

– Нет, не будем стучать так высоко, – возражает Хамид, который предвидел подобную реакцию. – Достаточно главного коменданта полиции и какого-нибудь юриста.

– Ты прав, сынок! – глава рода тяжело вздыхает и садится в кресло. – Что эта девочка кому плохого сделала? Я смотрел этот ролик. Ничего в нем такого не было, а что женщины хотят водить машины, то… и правы. Не вижу в этом ничего безнравственного, это бы нас, мужчин, только выручало.

Собравшиеся согласно кивают, а женщины смотрят на седого старца с обожанием.

– Могут прицепиться к чему-нибудь другому, – Фахад знает, что происходит, но чувствует себя виноватым в том, что подбил женщин поместить фильм в Интернете.

– А к чему? – хмурится старичок.

– Публично осуждала фатву, провозглашенную святым, неприкасаемым имамом, касающуюся запрета на вождение автомобилей женщинами. Его назвала шовинистом, а изданный декрет – анафемой. Если захотят, то могут ее даже обвинить в выступлении против религиозного вождя, тем самым мусульманского закона, а отсюда уже рукой подать до осуждения и критики ислама и идолопоклонства.

– Нет! Это невозможно! Это вообще чушь! Что ты говоришь?! – в такое никто не хочет верить.

Дядя решает не вдаваться в бесплодную дискуссию и не строить предположения.

– Так или иначе, нужно наших родственников как можно быстрее вытягивать из тюрьмы. Хамид, сынок, – обращается он к своему любимцу и ближайшему коллеге. – Найди мне в этом аппарате Мохамеда ибн Файсала. Давай, парень, звони!

После пятнадцатиминутного телефонного разговора старичок начинает раздавать поручения.

– Девушки! Слушайте! Отправляйтесь наверх и попробуйте найти все возможные документы Рахмана и брачный контракт. Нет ничего более внимательного, чем женский глаз, – смеется он. – На вас наша надежда.

Женщины безропотно встают и направляются на второй этаж.

– Что ж, с Рахманом как мужчиной не будет хлопот. Думаю, что уже сегодня он будет ужинать дома, но Исра… – у Хамида полно плохих мыслей. – Никто из нас ее не вытянет. Нет выхода, мы должны ждать ее отца.

Марыся задерживается на выходе: именно в это время ей приходит в голову гениальная мысль.

– Послушайте! Если из нашей невинной поездки по городу мы сделали международное событие, то сейчас должны придерживаться того, что делом интересуется весь мир.

– Нужно бить на масс-медиа! – Маха просто хлопает в ладоши. – У меня есть знакомый в CNN, уже звоню.

– А я в ВВС. Он, правда, живет в Джидде, но мы можем купить ему билет в бизнес-класс, только бы он приехал в Эр-Рияд, – подключается Фатима.

– Может, еще Аль-Джазира. В конце концов, это свободный телевизионный арабский канал, который смотрят в целом мире, – дядя, несмотря на преклонный возраст, соображает быстро и прекрасно ориентируется также во всех современных средствах массовой информации.

Марыся и не надеялась, что спровоцирует такую лавину инициатив.

– Я подумала о знакомой юристке, которая давно занимается защитой прав женщин и детей.

– Кто это?

– Муна Юнис.

– Та, что защищала нашу десятилетнюю девочку, выданную замуж за сладострастного старика-извращенца?! – две феминистки просто подскакивают от возмущения.

– Та самая. Она могла бы связать нас с Amnesty Internation[98].

– Гениальная мысль! Самая лучшая! Звони ей, женщина! Сейчас же! – даже надутый Хамид теперь смотрит на жену с благодарностью.

– Послушайте, ее визитка у меня дома, я уже лечу, – решает Марыся, срываясь на бег.

– А мы – наверх за документами, – две оставшиеся женщины направляются к лестнице.

– Я просмотрю авиалинии из Дубая в Эр-Рияд и точно узнаю, в котором часу Мохаммед приземлится. – Хамид рыщет в Интернете. – Я заберу его из аэропорта.

Дядя садится удобнее в кресле и, сжимая в руке ручку трости, жестко смотрит перед собой.

– Двигайтесь, мои дети! За работу! Не дадим никому обидеть нашу семью! Руки прочь от моей семьи! – шипит он сквозь стиснутые зубы.

* * *

Через семь дней не имеющую никакой связи с внешним миром Исру вытягивают из камеры на расправу. Согнувшись из-за высокой температуры и страшной боли в гниющей, инфицированной ране на животе, она плетется за толстой охранницей на подгибающихся ногах. На ней по– прежнему грязная, смердящая чадра. «Наверняка во время процесса уже будет мой отец, – радуется она, не в состоянии дождаться встречи с любимым папочкой. – Ведь не могут же они вынести приговор женщине, если нет ее махрама!» В этом девушка убеждена. «А если его не будет? – все же опасается она. – Почему он меня еще не посетил? Почему я по-прежнему тут? При связях моей семьи это просто странно. Это однозначно свидетельствует о том, что неизвестно, в чем меня обвиняют. Они могут это сделать показательно, чтобы запугать других женщин, чтоб тем не повадно было сопротивляться мужчинам и нарушать запреты», – приходит она к страшному выводу и все больше дрожит. По ее спине пробегает дрожь. Она сжимает губы, стараясь сдержать плач, но не выдерживает и тихонько всхлипывает. Она с трудом сглатывает и вытирает нос в покрывало, плотно заслоняющее ее опухшее и побледневшее лицо. Несчастная едва тащится, тихо волоча босые ноги по прохладному полу. Она хотела бы отсюда бежать, но некуда.

Через пару минут женщины останавливаются перед дверью. Узницу впихивают в комнату, в которой находится стол с тремя стульями с одной стороны и табуретом напротив. Охранница показывает на стульчик и выходит. Исра с ужасом осматривается. После минуты, которая длилась вечность, через боковую дверь входят трое мужчин, одетых в традиционную официальную одежду – черные пелерины, обшитые золотой каймой. Среди них нет отца задержанной. Исра в панике. «Где мой отец?» – сердце у нее выскакивает из груди.

– Ты нарушила закон шариата, значит, выступила против ислама, – сразу сообщает один из трех судий, сидящих за длинным струганым столом.

– Нет… – пытается защищаться Исра, слыша самые тяжелые в этой стране обвинения в свой адрес.

– Ты критиковала в своем рассказе действия имамов, святых людей, которые несут слово Аллаха, переданное нам через пророка Мухаммеда, который почитает фатву, говорящую о запрете вождения автомобиля женщинами! – выкрикивает следующий.

– Ты осмелилась высказаться плохо о саудовских мужчинах, которые соль этой земли и опекают вас, слабых и грешных. И хвала им за это!

Молодой законник с обтрепанной длинной бородой высказывается о мужчинах в третьем лице и поет дифирамбы в их честь, тем самым щекочет свою гордость и тщеславие.

– Ты не только запятнала нашу мусульманскую святую и единственно истинную веру, но и в довершение всего плохого подбивала других, невинных овечек. Ты мятежница!

– Кроме того, тебя нашли в доме твоего отца с чужим мужчиной! – молодой судья, наверное, представитель от охраны веры и чистоты, с возмущением просто вырывает клочья из своей и так уже растрепанной бородки.

– Это мой муж, – тихо шепчет в испуге молодая женщина. – У нас брачный контракт, – добавляет она слабым голосом.

В ушах у нее шумит. «Только бы сейчас не потерять сознание! – думает она. – А то заволокут меня неизвестно куда и сделают, что захотят. – Сердце бьет, как молотом. – А может, сразу на площадь Справедливости?» – думает она, тяжело дыша.

Невольно у нее из глаза вытекает слеза.

– Где этот контракт? Покажи нам его! – снова атакует мутавва.

– А откуда мне его взять?! Из рукава? – тихонько хихикает Исра, потому что нервы у нее сдают, когда до нее доходит парадокс ситуации.

– Ты еще смеешь оскорблять суд?! – мужчина наклоняется вперед, желая буквально испепелить обвиняемую бешеным, полным презрения взглядом.

– Вы не позволили мне позвонить своему махраму! – обвиняет она громко.

Исра поняла, что поздно уже чего-то бояться. Если сунниты-судьи оставят обвинение в силе, то и так ее ждет наивысшая мера наказания, то есть смерть.

– Где мой отец, мой махрам?! – кричит она. – Каждый задержанный во всем мире имеет право на один звонок! Почему мне в этом отказали?!

– Потому что ты не имеешь на это права, – спокойно информирует ее самый старший, который до сих пор не произносил ни слова. – У тебя нет никаких прав, грешница!

Не повышая голоса, он доходчиво выражает свое мнение, а его слова отражаются эхом от голых стен небольшого зала суда.

– Сейчас мы не будем заниматься твоим выступлением против веры, в котором ты выражала негативное мнение о фатве и прославляющем Бога имаме и критиковала действующие законы шариата. Это не задача на сегодня. Но наверняка мы вернемся к этому позже. Мы обвиняем тебя в незаконном вождении автомобиля.

– Итак, господа! – молодой ортодокс не хочет ничего простить арестованной и жаждет сразу обвинить в самом тяжелом деянии.

– Будет так, как я скажу, – престарелый судья только глянул – и протестующий мужчина скукоживается и опускает взгляд. – Наши духовники выражают правильный взгляд на вождение машины женщинами: это приводит к опасным ситуациям на дороге, а пополнение мужского сообщества водителей девушками провоцирует хаос и всеобщее беспокойство.

– Да, да, – остальные судьи кивают головами.

– Наказанием за нарушение этого закона в королевстве Саудовская Аравия является публичная порка розгами.

– Нет! – протестует Исра.

Она слышала легенды о бичевании, но не представляла себе битье розгами по спине. Говорят, делают по десять ударов, а потом обвиненному оказывают медицинскую помощь, залечивают раны и продолжают так до окончательного исполнения приговора, вспоминает она слышанные ранее рассказы. «Нет! – кричит она мысленно. – Нет! Прошу! Папа, помоги! Где ты? Куда подевалась вся большая семья и все друзья? Почему они оставили меня одну?» Исра беззвучно плачет, а сердце разрывается от мучений, измены и вранья.

– Оглашаю наказание: двести ударов и полгода тюрьмы.

После оглашения приговора старый судья закрывает Коран, встает и направляется к выходу.

* * *

– Осторожно, доченька, – мужчина бережно поддерживает едва волокущую ноги, согнутую пополам молодую женщину. – Все будет хорошо… теперь уже все будет хорошо.

– Ты так думаешь, папа? – спрашивает Исра иронично.

– Как и сказали, я написал прошение и получил помилование, – поясняет тихо Мохаммед, но от стыда опускает взгляд, потому что не может смотреть изувеченной дочери в глаза.

– Скажи мне, почему ты должен был говорить от моего имени? Почему я сама не могла этого сделать? Почему они принудили тебя к тому, чтобы ты ползал, молил и извинялся? За что, папа, за что? Почему меня незаконно продержали в казематах долгие девять дней?

Отец почти плачет.

– Извини. Все мы делали, что было можно, но быстрее не удалось тебя вытянуть. Уперлись… ожесточились против тебя, – голос у него срывается. – Сделали показательный пример из твоей поездки и наказания за нее. Считая, что это отпугнет других девушек, готовящихся к всеобщей большой акции.

– Знаю, в чем дело. Ни к тебе, ни к кому из семьи или друзей не имею претензий. Только ненавижу эту страну и действующую в ней систему ортодоксального правления, – признается девушка. – Ноги моей больше не будет на этой земле! Сегодня же вылетаю в Америку.

– Да, любимая, прекрасно тебя понимаю. Я продам дом в Эр-Рияде и уже совсем переберусь в Объединенные Арабские Эмираты. Тоже арабская страна, но другая. Не знаю, почему у нас так происходит.

– Я тоже не знаю, папа, но это дерьмо меня не касается! Вот только восстановлю здоровье, и с этой минуты моей главной целью в жизни будет показать миру, что здесь творится.

Отец беспокоится.

– Это опасно. Может, успокойся, постарайся забыть и жить счастливо, – от всего сердца советует он.

– Не беспокойся обо мне. Я буду далеко, туда их щупальца не дотянутся.

Исра улыбается, радуясь проявляемой отцом заботе.

– Я очень тебя люблю, папочка, – стоя уже у машины, она демонстративно снимает покрывало с лица и нежно целует любимого отца в обе щеки.

* * *

Семнадцатого июня на улицы городов в Саудовской Аравии выезжают тысячи отважных возбужденных женщин. Акция запугивания не удалась, даже возымела противоположное действие. Арест Исры вызвал еще большую злость и упорство у девушек из Эр-Рияда, Джидды, Эль-Хубара, Абхи, Медины и многих, очень многих других населенных пунктов. Шум не только в Интернете, но также в масс-медиа по всему миру. Саудовки знают, что они не одиноки и весь мир видит парадоксальную ситуацию в их стране. Они получают e-mail, письма и другие формы поддержки не только от представительниц слабого пола из Азии, Европы или обеих Америк. Их протест поддерживают мужчины и призывают к действию. Самоотверженность и мучения Исры не прошли даром, потому что все саудовские правительственные и религиозные чиновники отдают себе отчет, что нельзя больше применять силу к протестующим. Мировое общественное мнение этого не поддерживает и не оставит безнаказанным. Многочисленные телевизионные каналы и международные организации уже на месте и следят за ситуацией. Женщины с гордыми взволнованными открытыми лицами проезжают по улицам своих городов.

В Эр-Рияде Маха выезжает с сыном Марваном, в Джидде – Фатима с мужем Фахадом, и в каждом городе женщины придерживаются советов организаторов и ведут машины в сопровождении своих махрамов. Во время самой важной молитвы, в пятницу в полдень, имамы во всех мечетях страны грозят, кричат и бесятся от злости: они видят, что эмансипация в Саудовской Аравии неотвратима. Молящиеся мужчины покорно их слушают, но потом многие из них садятся в кресло пассажира, чтобы поддержать своих подруг.

– Как пусто! – Марыся оглядывает улицы Эр-Рияда и буквально не узнавая города. – Улицы короля Фахда и короля Абдаллы без единого автомобиля?! Это же невозможно.

– Таковы, видно, правительственные средства безопасности, – поясняет Хамид, который медленно ведет машину и внимательно осматривается. – Дядя на этот раз держит руку на пульсе и обо всем информирован. Он говорил, что будет спокойно, без несчастных случаев.

– Что это значит? Не понимаю. Ведь едут только те женщины, у которых есть водительские права, почему тогда они должны спровоцировать аварию?

– Без несчастных случаев – это значит без инцидентов с властью, у которой сегодня приказ не задерживать людей, – смеется Хамид. – Может, наконец и к нам придет прогресс и затронет наш слабый, да и сильный пол.

– Смотри! Какая-то авария! – кричит Марыся, напуганная тем, что на перекрестке стоит машина «скорой помощи».

– А это как раз средства безопасности. Показуха, но не опасная.

– Сколько полицейских машин! Я не могу! И снова машина «скорой помощи»! Они думают, что женщины организуют здесь гонки Формулы-1?

– Что ж… Самое главное, что первый серьезный массовый протест вам удался. Может, вскоре ты получишь водительские права в Эр-Рияде? – муж полон оптимизма.

– Как Бог даст, – вздыхает Марыся, маша рукой проезжающей мимо женщине, которая крепко держит руль.

– I drive my own live[99]! – выкрикивает счастливая автомобилистка через опущенное стекло.

– Mabruk! – отвечает ей Хамид.

– Good luck! – добавляет Марыся.

Наказание за невиновность

Для Духи время учебы в Эр-Рияде – самый прекрасный, самый замечательный, самый чудесный период в жизни. Она не обращает внимания на то, что теория и практика отнимают у нее почти каждую ночь, что всю стипендию она должна отсылать отцу, что она находится в окружении запретов самого ортодоксального города в стране. Она счастлива, потому что встретила любовь своей жизни. Ей даже не снилось, что это когда-нибудь станет возможно. Она не мечтала о мужчине. Она знала их не много, а ее мнение о них было сформировано на основе контактов с мерзким отцом. Теперь же у нее современный и нежный парень, который полностью изменил ее мировоззрение. Каждую свободную минуту, каждый чудом сэкономленный момент ее студенческой жизни она проводит с Марваном. Сначала она чувствует поддержку и одобрение его матери и сестры и поэтому полностью счастлива. «Неужели так бывает? – спрашивает она себя, не в состоянии в это поверить. – Неужели это может длиться вечно? А может, я сплю?» Она боится и часто пощипывает себя за руку или щеку, желая увериться, что все это наяву. Будучи глубоко религиозной мусульманкой, она молится пять раз в день, благодаря Аллаха за ниспосланную милость, и просит о поддержке и снисходительности.

– Может, куда-нибудь пойдем после окончания учебного года? – спрашивает Марван. Он видит, что все вокруг охвачены отпускной горячкой.

– Мои подруги уже планируют что-то. Преимущественно это частные вечеринки в охраняемых поселках, – грустно отвечает Духа. – Ты ведь знаешь, я такое не очень люблю. Будет алкоголь, а может, даже кое-что и похуже.

Лицо у нее становится испуганным.

– Нет, это не для меня!

– Я знаю о твоем отношении и очень в тебе это ценю, – признается парень. – У меня была идея выйти в торговый центр.

– Как это? Одним? Ведь там больше всего мутавв охотится за такими парами, которые не состоят в браке!

– Эх! Может, нам удастся? Смешаемся с толпой, не пойдем в ресторан, к нам присоединится Сафиха, – предлагает он обдуманный план.

– А она никуда не идет? Не могу в это поверить! Она упоминала, что куда-то выбирается, и даже меня уговаривала, – улыбается ехидно Духа.

– Обещала, что уйдет раньше. Сделает это для нас.

– Ура! Прекрасно! Я как раз хотела купить маме и сестрам какие-нибудь небольшие сувениры из Эр-Рияда. Вот обрадуются!

– Ой! Ты ограбила банк?

– Нет, но две мои ученицы закончили год благодаря частным урокам, которые я им давала. Меня отблагодарили самым хорошим из возможных способов. Мне дали премию! – говорит с гордостью девушка, потому что не только решила финансовую проблему, но даже «богата» и может купить подарки.

– Riyadh Gallary, госпожа, вам подходит? – шутит Марван, обрадованный вечерним свиданием.

– Как ничто другое, уважаемый! – взрывается Духа громким смехом, но тут же смущается по поводу своей смелости и прикрывает рот рукой.

– Вечерняя молитва в семь тридцать, поэтому сможем долго бродить. А когда появится Сафиха, я приглашу вас в «МакДональдс».

Духа просто бледнеет от возбуждения.

– Не шути! Столько счастья сразу?! Еще никогда в жизни я не ела настоящий американский гамбургер, – признается она и спрашивает в испуге: – Это halal[100]?

– А разве что-то в Саудовской Аравии может быть не halal? – парень смеется над религиозной девушкой, но – о чудо! – ему это не мешает, даже нравится. «Духа – идеальная кандидатка стать хорошей мусульманской женой», – приходит он к выводу и решает с этим не затягивать.

Влюбленный юноша решает: «Сегодня под предлогом подарка для Сафихи я выберу с моей девушкой перстенек и еще перед выездом попрошу ее руки. Вот будет для нее неожиданность! Потом займется формальностями мой отец, может, удастся после каникул все закончить и жить уже вместе как муж и жена», – мечтает он.

Начало выходных – это самое плохое время для покупок, но и самое лучшее, если кто-то хочет потеряться в толпе.

Сафиха открыто критикует:

– С ума посходили! Кто едет на шоппинг в среду?! Наверное, только самоубийца! Или сумасшедший! – кривится она презрительно. – Почему вы не хотите пойти со мной? Прием в красивом поселке Las Palmeras Nachil, недалеко от Мириам. – Она убеждает в очередной раз: – Мириам тоже приходит, будет вместе с мужем, поэтому есть шанс познакомиться с господином бен Ладеном, – смеется она. – Там будут не только польские приятели Анки и Юстиниан, но и другие иностранцы. И все медики! – Сафиха находит еще один плюсик: – У одного доктора – польское гражданство, но он по происхождению палестинец, будет еще двое латиноамериканских дантистов и йеменский хирург, спец по трансплантации печени, которого, говорят, все в обществе называют пан Вотруба[101].

Пара с интересом слушает красочные рассказы, но им не хочется быть среди людей, когда есть шанс провести вечер вдвоем.

– Знаешь, я чувствую себя стесненно на таких вечеринках, – снова поясняет Духа. – Я девушка из деревни, и из очень религиозной деревни.

Духа несмело улыбается.

– Женщина! Это ни в коем случае не балаган, а прием в избранном обществе, – возмущается Сафиха. – Не будет никакого скандала, наркотиков и секса. Это взрослые люди, а для нас в принципе дедушки, но интересные и на уровне. Никаких вызывающих продажных девок, обкуренных молокососов.

Сафиха говорит прямолинейно, а Духа при таких смелых словах краснеет до корней волос.

– Но наверняка будет алкоголь, – скромница даже кривится.

– Ну и что с того? – удивляется подруга. – Ведь никто не будет тебя заставлять пить. А хорошее вино – это неплохо. Правда, Марван?

Сестра ищет поддержки у брата, но не находит ее: парень только пожимает плечами и с интересом слушает аргументы «за» и «против», все лучше узнавая свою девушку, будущую невесту и жену.

– Алкоголь – haram! – протестует Духа.

– Так почему в Коране написано, что в раю реки будут течь медом, молоком и вином? – шутит Сафиха. – Если бы это было таким страшным грехом, то почему мы должны грешить в раю? А?

– Девушка! Не паясничай! – укоряет ее правоверная мусульманка.

– Я знаю, почему ты туда не хочешь идти! Просто ты не могла бы сидеть между нормальными людьми, как черная ворона в этих своих любимых тряпках!

Сафиха нервно дергает ее за край абаи, которую богобоязненная подруга хватает обеими руками.

– И как тут могут произойти какие-то реформы, если неимоверно интеллигентная девица, лучшая студентка года, так себя ведет? Ты паршивая ослепленная консерваторка, Духа!

– Не говори так обо мне! – деревенской простушке обидно, в глазах собираются слезы.

– Эх! – Сафиха вскакивает в автомобиль и с треском захлопывает дверь.

Духа садится возле сердитой подруги.

– Ты не понимаешь! Я так воспитана… – Она недоговаривает, потому что голос у нее предательски дрожит. – Когда я была маленькой девочкой, то самой большой моей мечтой было, чтобы у меня была абая, такая прекрасная, красивая, черная абая, какую носили моя мама и старшая сестра. Мне вообще не нравились цветные коротенькие платьица и сандалики с сердечками, потому что для меня символом целомудрия, достоинства и взрослости были собственная абая и черные мокасины.

Сафиха недовольно качает головой.

– Когда я доросла до самого маленького размера и получила ее, то не хотела снимать даже дома, – тяжело вздыхает Духа. – Ты должна, по крайней мере, постараться меня понять. Ты из другого мира, твоя мама – свободная египтянка, интеллектуалка, а отец – современный мужчина. Ты наверняка в возрасте семи-восьми лет красила ногти красным лаком и примеряла шпильки мамы, потому что хотела быть на нее похожей. А я старалась быть похожей на свою, которая словно из другой сказки.

– Я не хотела так сурово осуждать традиционных женщин. – Сафиха чувствует себя глупо.

Она ощущает гигантскую пропасть, разделяющую двух ровесниц из одной страны, но из разных слоев общества. Обе учатся, у обеих огромные знания, Духа даже умнее и более начитана, но ее ментальность, берущая начало в семье, кажется просто средневековой.

– Переход из одного мира в другой не так прост, – спокойно поясняет консервативная девушка. – Я не ослепленная религиозная фанатичка и считаю, что прогресс наступит, но во всем этом давай постараемся быть толерантными и принимать менее современную часть общества. И не судить людей по их внешнему виду, потому что иногда под черной одеждой кроется либеральная и образованная женщина, за которой нужно только признать право на собственный выбор и самоопределение.

Сафиха не комментирует ее слова. Марван же каждую минуту смотрит влюбленным взглядом на закрытое вуалью лицо своей избранницы. Видны только ее огромные, черные, умные глаза, которые смело устремлены вперед. «Как хорошо быть с кем-то, кто не стыдится своих убеждений, – думает юноша. – Вера и в меру консервативное поведение еще никому не мешали. Ислам, христианство или иудаизм – это ведь основа современного мира, краеугольный камень в образовании общества и закона. Духа не исламская фундаменталистка, а только традиционалистка. Когда благодаря учебе и образованию за границей она увидит мир, то, может, узнает, что не обязательно укрываться и прятаться, чтобы быть уважаемым и целомудренным человеком. Тогда наверняка наши дочери будут уже иначе воспитываться». Марван строит далеко идущие планы, потому что теперь на сто процентов уверен, что именно с этой и только с этой женщиной хочет провести остаток своих дней.

– Позвоните, когда вам станет скучно. Кто-то меня подбросит к галерее. Вы не должны за мной приезжать.

Сафиха выскакивает перед воротами поселка и тут же после того, как их миновала, демонстративно стягивает абаю, открывая точеную фигуру в обтягивающих джинсах и простой рубашке.

Сафика переживает неприятный разговор.

«Они подобрались друг к другу как два сапога пара. Как же он ею любуется! Как прислушивается! Она будет мне рассказывать сказки, что я не толерантна и ее осуждаю, потому что критикую прекрасные традиции и хорошее фундаменталистское воспитание! Кретинские средневековые обычаи нужно в этой стране искоренить, но с такими женщинами, как Духа, это невозможно! Ну, ей и прополоскали мозги! Как это возможно, ведь она умная девушка?! Из этого всего я могу сделать только один вывод: мой брат в глубине души консервативен и, может, вскоре начнет ежедневно пять раз таскаться в мечеть, – злится она. – А! Меня это не касается! Мое дело сторона».

Сафика приходит к выводу, что не собирается портить себе вечеринку.

Девушка, замечая подруг с курса, стоящих в многочисленной компании у бассейна, машет им рукой в знак приветствия: «Вот эта жизнь по мне!» Она очень рада, что сюда попала.

Духа и Марван исчезают в толпе, заполнившей торговый центр. Широкие переходы, эскалаторы и магазины осаждают саудовцы. Все здесь преимущественно в белом и черном цветах. Изредка попадаются женщины с открытыми лицами, не говоря уже об открытых волосах, а мужчины почти все в обычных белых тобах. Как и предвидел парень, в такое время не увидишь служащего полиции нравов. Все чувствуют себя в безопасности и радуются, но не выказывают это – не слышно смеха или радостных голосов. Молодежь делает покупки основательно и к десяти вечера уже со всем справляется. Марван тратит пять тысяч на перстень, а Духа – сто риалов на большую сумку дешевеньких гаджетов, и оба очень счастливы.

– Что теперь? – спрашивает юноша. – Ведь сейчас мы не можем вытянуть Сафиху с вечеринки, та наверняка только разворачивается.

– Плохо дело.

Парень признается:

– Я уже так голоден, что желудок прилип к позвоночнику. Я должен что-то съесть. Тут есть гамбургеры и картофель фри, я с ума сойду, если тут же это не съем, – смеется он тихонько.

– Так, может, ты иди, а я подожду, – решает Духа. – Сяду себе рядом с этими девушками и не буду возбуждать ничьих подозрений.

Она показывает на группку с ног до головы одетых в черное женщин, которые сидят на мраморной приступочке, болтая или отсылая e-mail.

– Не шути! – возмущается ее возлюбленный. – Мы пришли сюда вместе, значит, вместе и поужинаем.

– Но ты ведь знаешь, что мутавва быстрее всего хватает людей в ресторанах. Успокойся! Нам нельзя!

– У меня гениальная идея! – Марван радостно хлопает в ладоши, что вызывает осуждающие взгляды проходящих мимо них суровых людей.

– У меня идея, – говорит он уже шепотом.

– Какая? – испуганная девушка хотела бы уже как можно быстрее очутиться в безопасном месте.

– Мы купим еду на вынос и съедим спокойно в машине на подземной парковке, – сообщает он. – Там в это время уже не так много машин. Большинство людей, делающих закупки вечером, приезжают на машинах с водителями, которые их только привозят, а потом ездят себе по городу и занимаются собственными делами. Что на это скажешь?

– Что скажу? Думаешь, это безопасно? – волнуется девушка.

– Конечно! Сейчас все под контролем и охраняется, значит…

– Значит, могут уведомить полицию нравов, что какая-то парочка там скрывается, и что тогда?

– Не драматизируй! Я убежден, что все будет хорошо.

Голодный парень непременно хочет что-то съесть и старается реализовать свои планы, не обращая внимания на нерешительность подруги.

– Если ты так считаешь…

Когда парочка конспираторов подъезжает к «МакДональдсу», то видит на стоянке перед главным входом развлекающуюся группу юнцов. Они приехали на современных дорогих машинах, спортивных или пикапах, бегают кругами, громко крича, вскакивают на крыши соседних машин, ездят на скейтбордах по бордюрам и постоянно что-то пьют из пластиковых стаканов. Их одежда шокирующая, даже в современной Европе или в Америке они выглядели бы экстравагантно. Разумеется, ни один из парней не надел традиционную тобу, а джинсы или брюки хаки, художественно изорванные, имитирующие поношенность. Ко всему этому – рубашки нараспашку в клетку или цветочек или майки с надписями, что в Саудовской Аравии строго запрещено. Один из них, самый высокий, для потехи надел абаю, а голову повязал игалем. Он ведет себя наиболее шумно, не выпускает сигареты изо рта и агрессивно пинает проезжающие машины. Когда он видит Духу и Марвана, подскакивает к их машине. Мужчине внутри в последнюю минуту удается заблокировать центральный замок.

– Hello, бабы! – кричит шалопай и бьет ладонями в закрытое стекло. – Может, пересядем ко мне?

Он предлагает это кокетливо, а его красные глаза оглядывают внутренности машины.

– Что за мрачные типы! – говорит он, пренебрежительно взмахнув рукой.

Взволнованная пара стоит в пробке, но наконец подъезжает с обратной стороны здания под окошко, в котором выдают еду на вынос, быстро платит, мгновенно забирает лакомства в машину и трогается, стараясь избежать опасной ситуации и злых людей.

– А если они приедут на стоянку? – шепотом спрашивает по-прежнему испуганная Духа.

– А как можно оторваться в безлюдном месте? – успокаивает ее парень. – В толпе они могут пугать людей, а здесь? Ешь, пока теплое.

Говоря это, он откусывает большой кусок громадной булки.

Девушка открывает лицо, отбрасывая вуаль, и наслаждается неизвестным ей вкусом, закрывая при этом глаза. Марван смотрит на нее с любовью и радостью. «Теперь только такие лакомства будешь есть», – обещает он. Конечно, он не произносит этих слов вслух, так как не хочет ее обидеть, указывая на неотесанность и бедность.

– Вкусно? – спрашивает он.

– Мягко говоря, – в восторге отвечает между одним и другим глотком сладкого газированного напитка она.

Вдруг в какую-то минуту они слышат визг и рев автомобилей. Они тушат свет в машине, блокируют замок и стекла и наклоняют головы. Их глазам предстает кавалькада с черным большим внедорожником во главе.

На открытом прицепе стоят пять хулиганов, без стеснения размахивающих бутылками с виски.

Автомобиль останавливается в опасной близости от Духи и Марвана, преграждая им путь.

– Они нас узнали? – шепчет парень.

Девушка так напугана, что не может дышать. Сердце у нее выпрыгивает из груди, а тело охватила дрожь. Зубы у нее стучат.

– Ха, ха! Кого мы тут видим? Парочку грешников, трахающихся на паркинге!

К боковому стеклу наклоняется молодой мужчина в черной абае.

– Прошу к столу, мужчины! – выкрикивает он радостно своим дружкам, а те, соскакивая с прицепа, воют, как дикие звери.

Из двух спортивных машин странного цвета – розового и салатного – выходят два юнца, одетых соответственно цветам их машин. Спокойно, с гримасой неодобрения и отвращения на лице, они подходят к своему лидеру-хаму.

– Старый, черт с ними! – говорит первый, очень худой и деликатный.

– Это перестает быть забавным! – говорит второй. – Чего ты хочешь от этих бедолаг? Достаточно того, что ты их напугал.

Убеждая, он показывает рукой.

– Девочки могут идти домой! – мужлан встает лицом к лицу к оппонентам. – Уже пора спать, время в кроватку.

– Отвали! И оставь этих людей в покое!

– Я буду делать то, что мне хочется, а ты, барчук, проваливай!

– Как ты смеешь!

– Забирай своего братика-попугая и уматывайте отсюда!

– Ты еще пожалеешь! Ты еще будешь плакать! – огрызается парень в салатных обтягивающих штанах.

– А то что будет? Расскажешь папочке? Пожалуешься дядюшке? Я их всех пошлю в жопу! Могу и им накостылять!

Главарь группы идет к своему пикапу и шарит рукой под сиденьем. Вытягивает оттуда бейсбольную биту и возвращается к закрытому автомобилю.

– Стоп! Я совершенно в этом уверен! Я не позволю тебе! – модник в розовой майке преграждает вандалу дорогу. – Для развлечения с тебя хватит пустых, брошенных машин…

– Ты мне не рассказывай, что я должен делать! – здоровяк упирает деревянную дубинку в худое плечо парня. – С дороги!

– Нет!

В этот момент верзила несильно бьет парня, который взвивается от боли.

– Убирайся! – цедит агрессор сквозь стиснутые зубы, а два парня в цветастой одежде вскакивают в гоночные машины и отъезжают.

– Может, вызовут полицию?! – шепчет Духа Марвану.

– Ты видела их регистрационные номера?

– Нет.

– Только циферка, ничего, кроме этого.

– Ну, и что с того?

– Номер 3, самый высокий уровень. Принцы в такие истории не вмешиваются, – просвещает ее Марвин. – Они никогда никому не расскажут, что здесь были. Я звоню матери.

Он всовывает телефон между колен и набирает номер, но никто не отвечает. Потом он пробует выцепить Сафиху, но также нет ответа.

Духа, нервничая, сглатывает:

– Вызови полицию! Уже пора. Даже пусть приедет бригада мутавв, но пусть кто-то нас отсюда вытянет!

– Звоните?! Ах вы хитрюги! Я вам покажу, как звонить!

Парень срывает с себя абаю и показывает сильное, мускулистое тело в кожаных черных брюках и обтягивающей футболке без рукавов.

– Идите к папочке, мои голубки!

Он замахивается и крушит бейсбольной битой лобовое стекло машины. Осколки засыпают сидящих внутри. Марван заслоняет Духу плечом, но через минуту чувствует, как сильные руки хватают его и вытягивают из машины. Палач бросает парня на бетон.

– Вы любите парней, значит, он ваш, – говорит он, смеясь, приятелям, которые, как пираньи, набрасываются на ошеломленного травмированного юношу. – А эта целомудренная девка – моя!

Девушке не помогают ни брыканье ногами, ни царапанье, ни крик. Бычок берет ее под мышки и бросает на багажник своей машины.

– Теперь у тебя будет радость в жизни, – он расстегивает брюки.

Испуганная Духа сопротивляется и пинает его в живот.

– Ты, сучка! – орет здоровяк, удивленный таким сопротивлением.

Очень злой, он подскакивает к ней, вначале сдирает с ее лица покрывало, потом – платок и, видя красивую женщину, довольно, развратно улыбается. Сопротивление все же не ослабевает, и он бьет ее наотмашь по лицу. Духа, падая, бьется виском о металлический борт машины и теряет сознание. Марван, удерживаемый двумя пьяными и обкуренными парнями, видит краем глаза, что творится в пикапе.

– Духа! – кричит он. – Духа!

Она не отзывается на его крик, только машина все больше качается, а изнутри доносятся горловые хрипы насильника. «Моя девушка! – плачет Марван. – Моя будущая невеста и жена. Мой цветочек. Сорвали его! Обесчестили!» Он охвачен несчастьем, которое случилось с его избранницей, у него уже недостает сил бороться с насильниками. Через некоторое время, избитый и униженный, лежа на холодном асфальте, он чувствует в кармане грязной тобы вибрацию телефона и слышит тихий звонок. Из последних сил ему удается ответить.

– Сафиха, сестричка! – кричит он срывающимся голосом. – Вызови полицию! Подземный паркинг под торговой галереей «Эр-Рияд». Немедленно!

* * *

Марыся с Махой, Сафихой и юристкой Муной, которая так пригодилась при освобождении Исры из тюрьмы, направляются к женскому исправительному дому на окраинах Эр-Рияда. Они входят через большие ворота во двор, окруженный четырехметровой стеной. Территория и здания выглядят как тюрьма.

– Комната свиданий там, – доброжелательно настроенная охранница показывает им дорогу.

– Я была уже в таких хоромах, и, верьте мне, это еще комфортабельные, – уверяет Муна испуганных женщин.

– Но почему она сюда попала? Я ничего в этом не понимаю! – выкрикивает в бешенстве Марыся.

– Такая система в этой стране, – холодно цедит Сафиха.

– Дорогая, так происходит не только в Саудовской Аравии, – Маха хватает дочку под мышку, но та вырывается со злостью.

– В Египте, Ливии, Иордании, Сирии… – юристка начинает длинный список. – Во всех арабских странах исправительные дома для женщин, от которых отказалась семья и у которых нет махрама. Если никакой мужчина из семьи не заберет женщину из полицейского участка или тюрьмы, то она попадает именно в такое место.

– Как это? – Сафиха застывает на месте. – Везде так происходит? Везде такая же грязь?

– И что дальше? – Марыся мыслит трезво, задавая логичный вопрос.

– Девушка со сломанной жизнью, изнасилованная и запятнанная, может здесь находиться до конца жизни.

– Ну, нет! Что вы! Я не согласна! – молодые девушки взрываются гневом, а в их глазах появляются слезы.

– У арестанток есть единственный шанс отсюда выйти. Появляется он, если какой-нибудь парень захочет на такой жениться. Только с таким условием они могут оставить эти стены.

– Какой-то саудовец возьмет себе опозоренную девушку в жены?

– Бедный саудовец, просто бедный, – с иронией в голосе Муна сообщает горькую правду. – Таких множество. А при случае этот сладострастный мужчина получит верную, чаще всего порядочную женщину, с которой к тому же может делать все, что душе угодно. Ведь она не побежит жаловаться к матери или отцу, не позвонит брату. Она одинока как перст и обречена жить со своим избавителем. Это один из видов рабства двадцать первого века.

– Неужели все же есть какой-нибудь шанс отсюда выйти? – Сафиха хочет увериться.

– Ну, да. Я же говорю вам, – подтверждает юристка.

– Только замужество, да? – по-прежнему спрашивает она.

– Да.

Девушка смотрит на мать, но та только сжимает губы и опускает взгляд.

– Сейчас же вытрите глаза, сделайте хорошую мину при плохой игре и поддержите подругу. Неизвестно, когда удастся договориться о следующем свидании.

Муна поправляет девушкам абаи, закрепляет платки и похлопывает Маху по бледной щеке.

– Головы кверху и улыбка, – говорит она, открывая дверь.

В большой комнате, скорее всего столовой, длинные столы, при них ряды деревянных стульев. Стиль интерьера аскетический, но все чистое и новое, и царит тут приятная прохлада. У большой столешницы сидит Духа. Она бледненькая, с болезненно запавшими щеками, еще более худая, чем обычно. Когда она поднимает голову, в ее глазах не видно грусти после страшных событий, но и радости от визита знакомых тоже нет. В них можно увидеть только полную эмоциональную пустоту.

– Хочешь подать апелляцию в суд? – сразу спрашивает Муна, но ответом ей – молчание.

– Привет, Духа! – подруги садятся на стулья напротив узницы.

Маха же сидит рядом с девушкой и обнимает ее хрупкое тело.

– Любимая моя, бедная… – она хочет прижать пострадавшую, но та словно каменная и не дрогнет. – Как тебе помочь? Я оставлю тебе немного денег.

Она втискивает в худую ладонь заключенной пару банкнот.

– Духа! Начать нам действовать? – настаивает юристка.

– А что это даст? – наконец отвечает девушка вопросом на вопрос. – Что это мне даст? Вернет ли это мне невинность? Нормальную жизнь? Семью и друзей?

– Выеденного яйца не стоит семья, которая оставила кого-то в беде, – вырывается у Марыси.

– Ты права, как всегда…

Не видно сожаления на ее лице, которое стало как маска.

– Тебе вынесли приговор – девяносто ударов, – сообщает Муна арестованной. – На самом деле он отсрочен и это не мало. Но не думаю, что тебе хочется, чтобы он был приведен в исполнение.

Голос подает Сафиха:

– А что можно сделать?! Или ты как юрист можешь сказать, что можно сделать?! Изнасилованную девушку бросают в тюрьму и осуждают, ее мучителей же выпускают на свободу только с устным выговором. Это черт знает что! – выкрикивает она в возмущении. – Как женщина может быть виновата в том, что ее изнасиловали?! С таким я еще не сталкивалась! По крайней мере, преступники должны получить год условно!

– Таков закон шариата, моя дорогая. Помним все же, что в ходе процесса не было речи о нападении – только о недозволенном свидании. Духа нарушила обязательный в Саудовской Аравии запрет khulwa, или нахождение с посторонним мужчиной наедине. Поэтому суд назначил ей наказание – порку, традиционное средство репрессий в отношении женщин.

– Да, девочки, – включается Маха, поворачиваясь лицом к дочери и Марысе. – Это важное дело обошли молчанием, и, если бы отец Духи взял ее домой, возможно, все бы утихло. Если все же так не случилось, она попала сюда под опеку государства.

– Это такая арабская специфика и традиция, – иронизирует юристка, знающая мусульманские меры наказания.

– И что дальше? Что делаем? – беспокоятся подруги. – Духа, скажи же хоть что-нибудь!

– Разумеется, я не хочу, чтобы мне сделали даже десять ударов. Я бы, наверное, этого не пережила, – шепотом признается узница. – Но у меня нет денег, чтобы оплатить юриста.

– Пусть это тебя не беспокоит, – Муна берет ее за руку. – Я много лет занимаюсь благотворительной деятельностью. Ненавижу эту систему от всего сердца и надеюсь, что когда-нибудь все рухнет. А если я к этому приложу руку, это будет моей наградой за годы стараний и борьбы.

– Благодарю, вас, – впервые с начала визита выказывает какие-то чувства Духа.

– Мы принесли тебе лекарства, – девушки ставят сумки на стол. – И косметику. Соки, и воду, и тот йогурт, который ты любишь.

Маха утирает слезы.

– Арестантам приносят то же, что и больным? – иронизирует Духа, а женщины смущаются и не отвечают.

– Это я тоже могу тебе передать, – юристка всовывает в ладонь девушки небольшой пузырек с одной таблеткой внутри.

– Что это такое? Тут что-то написано, наверное, по-французски.

– Таблетка, вызывающая выкидыш, – шепчет Муна. – Лучше на всякий случай прими сразу, потому что могут еще тебя обвинить в разврате и прелюбодеянии…

– В это мне просто не верится! – с сомнением крутит головой Духа.

– Поверь, это моя работа, мне известны разные случаи. Завтра я выступлю в суде в высшей инстанции в защиту твоей невиновности и назначении тебе опекуна-заместителя от правительства. Не знаю, что это даст, но всегда стоит пробовать.

* * *

Маха приглашает молодых студенток на прощальный ужин. Все тянут с приходом: отдают себе отчет, что на этот раз все не будет мило и радостно. Но в восемь вечера как одна сидят молча в общежитии студгородка.

– Не хмурьтесь, – куратор старается хоть немного их развеселить. – Как-то все уладится.

– Вам приказали уехать? – спрашивает Юстиниан прямо в лоб.

– Нет, что ты! Сделали дело в белых перчатках.

– Что это значит?

– Просто не продлили мне контракт. И все!

– Но этот год мы выиграли, – утешает Сафиха себя и мать. – Мы были вместе, а время неумолимо истекало. Мне осталось только десять месяцев до совершеннолетия.

– И что дальше? – спрашивает Марыся. – Что это тебе даст, если в Саудовской Аравии даже взрослая женщина не может выехать из страны без согласия своего махрама? Не может сама жить! Не может сама за себя решать! – все больше распаляется она.

– Нужно быть хитрой. Мой брат уже с отцом, который, говорят, очень соскучился и полностью изменился. Постоянно вспоминает, что я должна к ним присоединиться, – тогда мы будем полной счастливой семьей. Как если бы нашей мамы вообще не существует, как будто она нам не нужна.

– Потому что так и есть, – вмешивается Маха.

– Не перебивай, мама! Я никогда не соглашусь с этим! К отцу я поеду на будущих каникулах, а как же. Но сделаю это, только чтобы вырваться из Саудовской Аравии, потому что, как ты говоришь, без согласия опекуна даже взрослая женщина не может носа высунуть из этой нашей чудесной страны.

– А потом? – заинтересовалась хитрой интригой Марыся.

Сафиха глубоко вздыхает и весело улыбается:

– Значит, план такой… Будущий академический год я продолжу в Джидде. Он быстро пролетит, особенно потому, что у меня будет прекрасная компания.

Она хватает за руку худенькую Аню.

– Извините, девушки, я перевожусь, потому что здесь нет факультета нанотехнологии. Наверное, никогда не откроют, – сообщает полька. – Мы вместе с Сафихой будем жить в бдительно охраняемом поселке и сможем там находиться под нежной опекой охранниц. – Она делает хитрую мину.

– После этого года я лечу в Таиланд, – продолжает Сафиха, – и там делаю визу и еду к маме в Египет. Я буду совершеннолетняя и должна ее получить без проблем. А если мне не дадут визу в арабскую страну, то наверняка получу визу в Великобританию, где у мамы есть статус резидента. И дело в шляпе! Папочка сможет меня поцеловать в зад, потому что его щупальца так далеко не дотягиваются. Будем вместе и наконец свободны.

– Прекрасно! Ура! Ну, вы и головастые! – радуются собравшиеся, словно смелый план уже реализован.

– Сейчас! Сейчас! А Юстиниан? Вы с Аней разъединяетесь? – не может в это поверить Марыся. – Такие попугайчики-неразлучники? Я себе этого не представляю.

– Я ведь еду не на край света, а каждый должен реализовать свои собственные планы и мечты, – крохотная девушка отважна и тверда.

– Я все же иду на факультет ДНК, – крупная девица говорит грубым голосом. – Таких возможностей и такой космической технологии и аппаратуры, как здесь, я не найду даже ни в каких американских университетах с оплатой восемьдесят тысяч в год. В Саудовской Аравии у меня это все даром, а потом – весь мир у моих ног, – смеется она низко и раскатисто.

– Кроме того, наш Юстиниан нашел свою вторую половинку, значит, подруга должна отодвинуться на второй план… – загадочно поднимает выщипанные бровки Анка.

– Ну что ты?! И ничего не говорите?! Как вы можете! И что это за подруги?! – возмущаются собравшиеся, а полька краснеет по самые уши.

– Я могу им рассказать? – спрашивает Аня, а подруга кивает.

– Видите! Даже при таком невезении, которое нас достало, есть какие-то позитивные события! – куратор Маха тоже радуется. – Так кто это? Откуда родом?

– Австралийский абориген! – малютка взрывается типичным для нее жемчужным смехом, а обиженная Юстиниан сильно бьет ее по спине. – Ну, хорошо. Сейчас самое главное. Этот парень очень большой, с чертовски смуглой кожей и низким голосом. Самое важное то, что он тоже специализируется на исследовании генов.

– Вот именно, – подтверждает подруга.

– Они целыми днями могут говорить о ДНК. Достаточно того факта, что приезжий занимает должность директора института и наша подруга по окончании учебы не будет иметь хлопот ни со стажировкой, ни с устройством на работу.

– Может, удастся мне немного оторваться от дна, – шепчет Юстиниан. – Наверное, настали хорошие времена, которых в моей жизни еще не было.

– Good luck! Mabruk! – радуются подруги, как своему счастью.

Но через минуту они утихают, возвращаясь к не очень веселым мыслям.

– Salamu alejkum, – из задумчивости выводит их знакомый, приятный голос юристки. – Извините за опоздание, я была у Духи.

Она первой затрагивает неприятную тему, которой участники встречи стараются избегать с самого начала.

– Что у нее? Как справляется? Как ее здоровье? А как она выдерживает это психически? – спрашивают польки, потому что не видели девушку со злополучного события и узнали о подробностях только от других людей.

– А как это может быть? – горько отвечает Муна и тяжело садится на софу. – Трагедия.

Она признает это, серьезно, неподвижно глядя перед собой.

– Может, не нужно было браться за это дело? – выказывает она терзающие ее сомнения. – Если бы мы не подали апелляцию, не накрутили бы масс-медиа и не подключили защитников прав человека, то остался бы в силе первый приговор и…

– И что?! – просто выкрикивает Маха. – И что? Ты спасла ей жизнь!

– Что за жизнь в исправительном заведении?

Видно, что женщины чуть не плачут.

– Если бы ты не дала ей таблетку, после которой у нее был выкидыш, то Духе, скорее всего, отрубили бы голову. Так наказывают в Саудовской Аравии за разврат и беременность вне брака! Ты же сама об этом знаешь, ты, в конце концов, юрист.

Юстиниан вскакивает и начинает метаться по комнате:

– Я этого вообще не могу понять! Девушку изнасиловали и за это бросили в тюрьму, а преступникам не было никакого наказания!

В возбуждении она размахивает руками и поминутно хватается за вьющиеся короткие волосы.

– В придачу, когда ее отец не вступился за нее и не хочет ее больше в жизни видеть, взрослую женщину запирают в исправительном доме, потому что она в Саудовской Аравии не может существовать без псевдоопекуна. Делаю выводы…

Она глубоко вздыхает и удивленно смотрит на арабских девушек, которые как справляются со всем этим в стране, дискриминирующей прекрасный пол до границ возможного.

– В Саудовской Аравии наказывается изнасилованная, а не насильник. А если в случае изнасилования женщина забеременеет, то она приговаривается к смертной казни, так, что ли? – вопросительно смотрит она в глаза саудовок, а они кивком головы подтверждают ее слова. – Это как-то все стремно! Почему вы с этим соглашаетесь? Не протестуете? Почему мир это одобряет?!

Никто не дает ей ответа. Возмущенная полька хватает свою абаю и, не прощаясь, уходит.

– Такое прятание головы в песок – это молчаливое согласие с беззаконными действиями, – тихонько подключается Аня. – Это согласие со всем беззаконием, которое здесь творится.

– Дорогая! Мы не можем говорить о бесправии, потому что нами правит закон шариата. Вот что! – решает все же Маха сказать что-то в защиту арабских женщин. – А шариат мы не одолеем!

– Если что-то не изменится наверху, то мы, такие маленькие червячки, ничего с этим не сделаем, – вмешивается юристка. – Система требует улучшения и модернизации, но наше общество чересчур слабо, чтобы это выполнить. Нет у нас никаких сил, никакого влияния!

– Почему ты так думаешь? – Марыся уже не выдерживает. – Это просто конформизм. Каждый ожидает чего-то чрезвычайного от кого-то другого, и в результате никто ничего не делает.

Снова воцаряется тишина. Аня потихоньку собирает свои вещи и направляется к выходу. Атмосфера гнетуще тяжелая, и, конечно, никто даже не думает притрагиваться к ужину.

Марыся не собирается щадить никого.

– А как там Марван? Не мог бы он помочь нашей подруге? – она смотрит прямо на хозяек, но они только закусывают губы. – Они ведь что-то чувствовали друг к другу, правда? – беспокоит их Марыся.

– Ты ведь знаешь, что он уехал! – шепчет Маха.

– Но мог и не уезжать!

– Он тоже пострадал, – сестра выгораживает трусливого парня.

– Да, конечно. Был изнасилован, но не сидит теперь в тюрьме. Он ни в чем не обвиняется, и никто его не посадит в исправительный дом!

– Разве это его вина? Ты знаешь так же хорошо, как и я, что в этом виноват закон, который дискриминирует женщин! Все мы пробовали с этим бороться, но до сих пор никакого толку, – Сафиха вспоминает об их совместной акции.

– Я сейчас говорю не о системе и правлении в этой стране, – Марыся чувствует, что должна выбросить из себя все это. – Мне плевать на шариат и все фатвы! Я говорю о чисто человеческих поступках. Почему Марван не вытянет свою девушку из этого ада? Почему он на ней не женится, когда это единственный способ, чтобы она оказалась на свободе?

– Сказал, что не может, потому что утратил к ней почтение. Нужно постараться его понять, – мать встает на сторону сына.

– Что?! – Марыся не может поверить в то, что слышит, а тем более в поддержку его низкого поведения. – Так пусть, по крайней мере, оформит фиктивный брак, а потом с ней разведется!

Ни Маха, ни Сафиха не реагируют на слова подруги, избегают встретиться с ее осуждающим взглядом.

– Что ж, наверняка вы также не хотели бы иметь такую опозоренную развратницу в своей целомудренной семье! – полька употребляет еще более крепкие выражения, поворачивается и в бешенстве выбегает из дома бывших подруг.

Дороги судьбы

Метаморфозы

Магда всю долгую дорогу не произносит ни слова, и принцесса с ней не заговаривает. Ламия выглядит как труп, у нее серые губы и темные круги под глазами. Она сидит неподвижно, жизнь проявляется только в ломании худых длинных пальцев. «Неужели в ней проснулись угрызения совести? Несколько поздно. Желаю тебе, зловредная ты сучка, детоубийца, чтобы чувство вины сжирало тебя до конца жизни, – мысленно проклинает полька. – И чтоб ты, подлая баба, еще жила долго, очень долго». Девушка от ненависти сжимает зубы и тяжело дышит. «Если б я могла, то сама бы разбила тебе лоб! Не сомневалась бы и пяти минут, потому что ты самый дрянной человек, какого я в жизни видела. Нет! Не человек! Ты зверь!»

Она отворачивается к окну, чтобы не показывать своего возмущения, и смотрит на однообразную дорогу. «Когда уже этот Эр-Рияд? Когда мы доедем?» – спрашивает она себя. Она никогда не думала, что однажды так сильно захочет увидеть нелюбимый, построенный среди пустыни город, но теперь буквально считает километры. «Восемьсот, восемьдесят, – читает она на дорожном указателе. – Пятьсот шестьдесят. Неужели этот водитель ехал со скоростью восемьдесят километров в час?» – думает она, потому что время словно остановилось. Она заглядывает к шоферу и видит на спидометре цифру сто восемьдесят. «Действительно хороший автомобиль: вообще не ощущается скорость», – думает она, закрывая глаза и стараясь успокоиться. У нее есть план, который она обдумывала долгое время, но доработала его сегодня во время бессонной ночи. Однако, чтобы реализовать его, она должна доехать до Эр-Рияда. Магда надеется, что именно туда они направляются. «А если шейх захочет увидеть внучку где-то в одной из своих резиденций вне столицы? Что будет, если мы окажемся в палатке в пустыне? Оттуда уже не сбежишь». Сердце Магды бьет как молотом, когда она представляет сценарии трагедии. «Наверняка мы едем в Эр-Рияд, потому что движемся по главной автостраде, ведущей в сердце страны, – радуется она и решает: – Если замечу, что сворачиваем с дороги, то просто выскочу из машины».

У Ламии в голове пустота. Она ничего не обдумывает, ничего не хочет. Она согласна с тем, что даст судьба, потому что снова кто-то другой дергает за ниточки. «Я не хозяйка себе, поэтому мне на это плевать, – думает она. – Что будет, то будет». Каждую минуту она смотрит на свои ладони и ногти, проверяя, не осталась ли на них кровь. Она наверняка не думает о том, что совершила и почему у нее должны быть грязные руки. Она вычеркнула это воспоминание из памяти, чувствует только пустоту в животе и тяжесть на сердце. Она смотрит тупо перед собой. Не радуется, не грустит. Не замечает также, что ее подруга нервничает, потому что, наверное, вообще не отдает себе отчет, что едет с кем-то. Ее тело и душа – в коконе, мягком, волнистом, в котором она находится вне своих мыслей. Она закрывает глаза и большую часть пути пребывает в приятном летаргическом состоянии.

Когда Магда узнает улицу короля Абдаллы в центре Эр-Рияда, то выкрикивает:

– Стой! Остановись, разиня! – она бьет водителя по плечу, но тот не реагирует.

– Qif! Qif! – верещит она по-арабски, хватаясь за ручку. – Меня тошнит! Мне нехорошо!

Она театрально закрывает рот рукой, на что шофер недовольно кривится и быстро паркует машину у тротуара.

– Что ты вытворяешь? – принцесса очнулась от своего сна. – Что за комедия?

Она недоброжелательно смотрит на высаживающуюся девушку.

Полька всовывает голову внутрь и с ироничным выражением на лице наконец искренне признается, что думает о саудовке:

– Прощай, Ламия! Прощай, надеюсь, что никогда в жизни тебя больше не увижу! Ты злая чертовка! Такой подлой стервы, как ты, я еще не видела и надеюсь, что Бог, Аллах, за все твои поступки тебе отплатит. Желаю тебе от всего сердца!

Она поворачивается спиной к опешившей женщине и отдаляется от машины.

«Когда они уже отъедут?»

Магда с дрожью смотрит на лимузин, который по– прежнему стоит у бордюра. Через пару минут, которые, кажется, длятся вечность, большое авто медленно трогается и включается в движение. Магда пробует взять себя в руки, дрожащими пальцами застегивает пряжки абаи, плотно завязывает платок на голове и входит в «Электро» – многоэтажный магазин с товарами AGD[102]. «Здесь я в безопасности», – думает она. Она оглядывается вокруг и вздыхает с облегчением, видя одиноких белых женщин, делающих покупки. «Нам можно, – смеется она мысленно, – в одиночестве тратить деньги. Никто ни о чем меня не будет спрашивать и расспрашивать, почему при мне нет махрама, потому что самое главное – у меня есть деньги махрама». Она быстро вытягивает из сумочки свой маленький телефон и набирает номер.

– Привет, Григорий! – беззаботным голосом говорит она. – Как дела? Как жизнь в Эр-Рияде? Хорошо развлекаешься?

Магда заговаривает его, стараясь оттянуть главный вопрос.

– Привет, – отвечает мужчина неуверенным, недовольным голосом. – Чего ты хочешь? Ведь я в последний раз достаточно ясно сказал тебе, чтобы ты мне не звонила. Не морочь мне голову!

Он произносит это грубо, прерывая ее.

– Григорий! – кричит Магда во все горло, а все в магазине смотрят на нее с неодобрением. – Григорий, – шепчет она, дрожа всем телом.

Магда набирает номер бывшего любовника еще пару раз, но никто не отвечает. Первый вариант не выгорел. Она на это не рассчитывала, и ей становится невыразимо грустно, потому что она чувствует себя одинокой как перст в этом чужом большом городе и чужой стране. У нее нет здесь никого из близких, и ни на кого она не может рассчитывать. Остается только вариант Б.

Магда выходит из магазина и останавливает такси. Водитель с презрением во взгляде осматривает ее с ног до головы и нехотя разрешает сесть. Он боится: женщина не только белая, но еще и одна. Но до посольства на площади Аль-Варуд совсем близко, значит, риск невелик, а пара монет всегда перепадет.

– Могу ли я увидеться с консулом? – спрашивает Магда в окошке маленькой жаркой приемной, где выдают визы.

– Вы договаривались? – приятный молодой араб очаровательно улыбается.

– К сожалению, – искренне признается девушка.

– Я позвоню и спрошу, когда он сможет вас принять, но думаю, что на этой неделе уже не удастся. Он очень занят, – вежливо поясняет служащий.

– Как это? Ведь сегодня только понедельник! Сколько мне ждать? Неделю, месяц, год?! – выкрикивает она, не в состоянии сдержаться, потому что такого не предвидела. – Это срочно! Я польская гражданка, черт возьми!

– Прошу, позвольте позвонить, – мужчина перестает улыбаться и жестко смотрит на посетительницу-скандалистку.

– Нужно подождать до среды, – говорит он через минуту с кислым выражением лица.

Железная дверь отворяется, и Магда переступает через рамку металлоискателя, которая громко подает сигнал. Девушка расстегивает абаю, открывает сумочку, вынимает все из кармана, снимает обувь, и наконец каким-то чудом охранник разрешает ей перейти на другую сторону.

– Паспорт, пожалуйста, – обращается он к ней официальным тоном.

– У меня нет.

– Игаму, – снова протягивает он руку.

– Тоже нет, – Магда собирается плакать.

– Так не войдешь, – обыденно сообщаешь службист и выпихивает просительницу назад. – Без документов не впущу.

– Я все потеряла! Я обращаюсь в польское посольство с просьбой о помощи, черт возьми! Я более шести месяцев была в тюрьме! Вы для чего здесь?! Разве не для того, чтобы поддерживать польских граждан?!

Запаниковав, женщина орет во все горло, и, наверное, ее слышно во всем здании, потому что через минуту какой-то невысокий молодой человек появляется в двери, ведущей на территорию посольства.

– Что тут происходит? – спрашивает он.

– У нее нет документов, – информирует охранник. – Я не могу ее впустить.

– А если она именно потеряла все документы, – мужчина делает ударение на словах с шутливой интонацией в голосе, – и пришла к нам их восстановить, ты не допускаешь этого? Я должен у нее брать для паспорта отпечатки пальцев на улице? У нашей соотечественницы? Польки?

Он издевается над верзилой открыто, а тот вначале становится бордовым от злости, а потом бледнеет.

– Вы идете со мной, – сообщает консул, протягивая руку испуганной, но все же немного воспрявшей Магде.

– Я должен иметь письменное разрешение! – орет детина. – И служебное распоряжение моего шефа.

– Так займись этим.

Бойкий дипломат выводит посетительницу из будки охранника.

– Позвони на этаж и организуй это. Подними задницу! У тебя, пожалуй, немного работы? Наверняка ты скучаешь: пристаешь к невинным людям, польским гражданам, которые обращаются в наше учреждение за помощью. Наверное, я должен буду это сообщить в БОП[103], – угрожает он в конце, и здоровяк окончательно освобождает дорогу.

– Спасибо вам.

Магда, если бы могла, поцеловала бы низенького симпатичного парня. «Это, наверное, не тот грубиян, с которым я разговаривала, когда была еще в Мадаин-Салех», – приходит она к выводу, и ей становится легче на сердце.

– Вы новенький? – хочет удостовериться она.

– Да, работаю только три месяца, – говорит консул с улыбкой. – Может, поэтому еще не вошел в ритм и не почил на лаврах, как другие службисты. Для таких бумажка – самое главное, а человеческие проблемы и жизнь – на втором плане. Сейчас поговорим, вы все расскажете, а я организую что-то прохладное выпить.

– Антон! – кричит он в направлении двери. – Water for madam[104].

– Как хорошо, что я попала на вас, – измученная женщина тяжело садится в мягкое черное кресло. – Я уже сюда звонила, но говорила, наверное, с вашим предшественником.

– Расскажите все. Что случилось с документами, где вас держали в заключении и кто. Подробно с начала и до конца. У нас достаточно времени.

Мужчина садится, закинув ногу на ногу, и подпирает подбородок рукой. Он смотрит на пострадавшую тепло и доброжелательно, и, может, поэтому Магда отчитывается перед ним, говоря честно, как на исповеди. Она говорит и о трагических и ужасных подробностях, а слушающий ее рассказ не перебивает, только иногда меняет положение, сжимает кулаки и хмурится.

В комнату как вихрь влетает здоровенный парень и громко кричит:

– Что ты вытворяешь?! Ты будешь мне здесь хозяйничать?! – кричит он. – Без документов можно бабу в туалет впустить! Но не на территорию моего консульства! Я здесь отвечаю…

Консул поднимается и хватает мужчину за руку:

– Куба, успокойся. Это не казарма. Не пугай девушку, ей и так в жизни досталось.

Представительный военный со стрижкой «ежик» в гражданском костюме утихает и, не зная, что происходит, переминается с ноги на ногу.

– Пойдем-ка со мной наверх. Мы должны написать письмо в центральное управление.

Магда, измученная событиями и всей своей несчастливой историей, глубоко вздыхает, кладет голову на подголовник и медленно, очень медленно приходит в себя. «Я в хороших руках, – радуется она. – Обещаю Богу, что больше никогда не буду иметь дела с плохими людьми. Никогда не позарюсь на деньги. Начну все снова, только, Господь Бог, дай мне вернуться домой. Я хочу к маме».

Магда говорит это мысленно и, как маленькая девочка, жалобно кривит рот. Из-под длинных ресниц стекает долго сдерживаемый поток горячих слез. Она не слышит тихих шагов и не отдает себе отчет, что напротив нее кто-то стоит. Магда тихо всхлипывает.

Невысокая женщина со светлым красивым лицом и русыми волосами, заплетенными в косу, склоняется над расстроенной девушкой.

– Дорогая моя! Вы, наверное, голодны, – она осторожно касается руки Магды.

– Ой! – Магда чувствует себя глупо и размазывает тыльной стороной ладони слезы по щекам. – Извините, я…

– За что же вы извиняетесь?! Я немного слышала наверху о ваших проблемах, и у меня волосы встали дыбом. Вы смелая девушка! – говорит она с нескрываемым удивлением. – Я бы подобное не выдержала!

– Потому что вы добрая, а я, видно, злая, – приходит к выводу Магда.

– Нет, вот снова! Вы просто закаленная жизнью девушка, умудренная жизненным опытом. Но сейчас уже все будет хорошо. Я принесла кое-что на поздний завтрак, потом на обед закажем пиццу или что там вы любите.

Работница посольства кладет на стол банан, йогурт и открытую пачку рассыпчатого печенья.

– Ешьте. Вам нужно подкрепиться.

Она смотрит на обиженную девушку полными сочувствия глазами.

– Спасибо. Не нужно было. Кто-то оторвал от себя и теперь будет голодным, – колеблется девушка.

– Ты, наверное, шутишь! Мы здесь все боремся с лишним весом! – хихикает она, поясняя: – Знаешь, сидячий образ жизни. А у меня, наверное, солитер, поэтому мне все мало.

Она шутит, приятно улыбаясь.

– Госпожа Магда! – радостно влетает в комнату консул. – Процедура сдвинулась с места, но наверняка продлится как минимум до завтра. У вас есть где остановиться?

– Извините, но нет! Все приятели отвернулись, потому что боятся связываться с такой особой. С тех пор как я перешла на спонсоринг принцессы, у меня спутаны ноги, никто не хочет иметь со мной дела.

– Понимаю, – дипломат хмурится. – В таком случае вы проведете это время у нас в посольстве. У нас есть комната курьера. В принципе, клетушка, но лучше, чем ничего.

– Аня, – обращается он к подруге, – прошу тебя, иди к своему мужу и как-то все ему спокойно объясни. Что скажешь, дорогая?

– Ну конечно. Он наверняка согласится. Особенно если я ему об этом расскажу.

Жена грозного военного не проявляет никакой боязни и не выказывает нежелания.

Она гордо поднимает голову.

– Ну конечно, – консул перемигивается с ней понимающе.

– Спасибо, госпожа Анна! – прижимает Магда руку к сердцу.

– Ну за что же, моя дорогая?! Это нормальное человеческое поведение. Я еще присмотрю, чтобы тебе все, что нужно, подготовили в комнате. Ни о чем не беспокойся.

– Сейчас я сделаю вам временный паспорт, но мы должны занести его в саудовский отдел эмиграции, чтобы поставили выездную визу.

Он берет Магду за руку и ведет в бюро на втором этаже.

– Скорее всего, завтра польское министерство купит вам билет.

Девушка от неожиданности хватается за голову.

– Но если вы хотите вернуть свои деньги и подать на принцессу в суд, требуя оплаты за рабочий период, то вы должны сами нанять юриста. Посольство этим не занимается.

– Извините! Мне бы отсюда выбраться, и уже хорошо. Я больше ничего не хочу, – признается она и с благодарностью обнимает смущенного служащего.

– Вы спасли мне жизнь, – шепчет она дрожащим голосом.

– Это моя работа, – скромно отвечает мужчина. – Я получаю от этого удовольствие. Я ведь консул.

* * *

Принцесса, очень недовольная, высаживается у дворца шейха. «Я думала, что эта маленькая гнида – моя подруга. Мы столько пережили, столько вытерпели! А она, как только почувствовала толику свободы, сделала ноги, ушла. Снова рядом со мной никого, – горько констатирует она. – Такова моя жизнь! Друзей я должна или покупать, или содержать в тюрьме».

Она горько улыбается. В принципе, Ламии безразлично, что планирует семья. Если выпустили ее из заточения, то, наверное, не для того, чтобы исполнить приговор. Должно быть лучше, а не хуже. Самое главное, что она в Эр-Рияде и сможет поехать к себе во дворец. Остальное как-то утрясется само собой. Она глубоко вздыхает и медленно возвращается к жизни.

Тетка Абла ждет ее в холле и, вместо того чтобы поздороваться с племянницей, сразу приказывает:

– Сейчас войдешь к дедушке. У меня к тебе одна просьба.

– Здравствуй, тетечка. Как приятно тебя снова видеть, – шутит молодая принцесса.

– А мне нет, – искренне признается родственница. – И еще меньше мне приятно то, что мой муж назначен твоим опекуном.

– Ох! Это чудесно! Будет брать меня в казармы? – издевается Ламия.

– Еще одно слово, и я дам тебе в морду! – шипит Абла, но так громко, что слышно в каждом углу.

Прислуга отворачивается, делая вид, что ничего не видит и не слышит.

– De fakto я буду осуществлять над тобой опеку, поэтому будь смирной.

– А что с двоюродным братом Абдаллой?

– Был отправлен на важную и идеально подходящую ему должность в Джидде.

– Ох! Это значит, что он убрался из столицы. Кому-то помешал?

– Он директор центра по ресоциализации бывших террористов, – с гордостью информирует она. – Неимоверно важная и ответственная работа. Туда тебя нужно запереть, но еще не открыли отделение для женщин: те до сих пор этим не занимались. С одним небольшим исключением, – язвит она, меча искры большими черными глазами.

Ламия молчит, так как ей нечего сказать в свою защиту.

– Что ж, теперь я уже могу увидеться с дедушкой? – спрашивает она, желая закончить исключительно неприятный разговор.

– Моя просьба в следующем, – тетка хватает ее за руку, выламывая ей при этом пальцы. – Постарайся не свести его в гроб.

– Тут же возложите на меня вину за то, что умрет человек, находящийся при смерти? Да? Для этого меня освободили из заточения? Чтобы еще одну вину на меня свалить?

– Твоя наглость превышает человеческие возможности, – Абла с недоверием крутит головой и горько улыбается. – Буду ждать тебя и отвезу домой на Вади Ханифа.

– А что с моим дворцом на Аль-Тахасусси? – Ламия в шоке.

– Его передали военным, там сейчас находится столовая.

– Ага! Это такой небольшой подарочек для твоего мужа в знак согласия быть моим махрамом, да?

Престарелая женщина замахивается, но молодая оказывается быстрее и почти бегом направляется в королевские покои, которые находятся на втором этаже. «Если эта бабища, этот солдат в юбке будет моим опекуном, я долго не проживу. Она мне этого не позволит. Я как можно быстрее должна отсюда выбраться, – решает она. – Но как выехать? И за что? У меня ведь нет за душой ни гроша!» Ламию охватывают черные мысли, но через минуту у нее уже готов план. Она входит в спальню дедушки с улыбкой на губах.

– Внученька любимая! Ты уже здесь!

Старец пробует подняться на подушках, но у него не хватает сил, и он падает в бессилии.

– Перед моим отъездом в клинику в Америке я хотел уладить еще одно дело.

Он говорит слабым срывающимся голосом, поминутно прикладывая к синим губам кислородный аппарат.

– Моя маленькая девочка не может быть так сурово наказана. Ты обдумала все, дорогое дитя? – спрашивает он, грустно глядя ей в глаза.

– Да, дедушка, – сладко щебечет женщина, у которой в сердце нет ни капли сочувствия к умирающему. – Я хочу вернуться в мир и сделаю все, что в моих силах, чтобы не обмануть твои надежды и чтобы тебе не было стыдно.

– Стыдись немного за себя, любимая.

Дедушка по-прежнему здраво мыслит.

– Теперь тебя никто ни к чему не будет принуждать. Хочешь выйти замуж – выходи, нет – так нет, – сообщает он о своем решении. – Лучше бы все же тебе выехать за границу…

– Правда?! – Ламия просто скачет от счастья. – Я могу?!

– Это было бы очень желательно. Потому что если меня не станет… – он понижает голос, – то кто знает, что будет. Там твой паспорт.

Он показывает трясущейся рукой на ночной столик.

– И документы какой-то польки. Не знаю, что она с тобой делала в Мадаин-Салех, но у нее наверняка сейчас проблемы без документов, поэтому как можно быстрее ей их передай.

– Спасибо.

Девушка осторожно берет ладонь старца в свою и чувствует уходящую из нее жизнь.

– Только мне не на что выехать и не на что жить, – клянчит она, стараясь понравиться.

– Счет в нашей стране ты не откроешь, но пенсию будешь получать, только наличными, на руки. Как ты это устроишь, это твое дело, – больной старик тяжело вздыхает, и видно, что визит его уже измучил.

– Я справлюсь, – Ламия наклоняется над дедушкой и осторожно целует его в холодный лоб, покрытый капельками пота. Она поворачивается и, довольная разговором, быстрым шагом направляется к двери.

– Только не думай, что снова сможешь делать, что тебе нравится, – слышит она шепот и видит фигуру бабки, выныривающую из тени. – Никаких публичных выступлений и никакого представительства семьи. Ты уже к ней не относишься.

Она понижает голос и искренне признается:

– Чего не сделаешь для умирающего.

Она смотрит с состраданием на своего старого мужа, а Ламия, видя ее холодные глаза, думает, что ее больше беспокоит: Ламия или дедушка.

– Твоя тетка Абла за тобой присмотрит. Я в этом уверена.

– Я тоже рада тебя видеть, бабушка, – щебечет Ламия, зная, чем больше всего может допечь свою противницу. – А еще больше рада, что уже в последний раз.

Ламия бросает родственнице убийственный взгляд.

– Хорошо, что мы понимаем друг друга, – женщина поворачивается спиной и тихо подходит к кровати умирающего мужа.

* * *

Ламия знает, что должна действовать быстро, неизвестно, сколько времени у нее осталось. Период очень неопределенный, зависит от высших сил. Как долго проживет умирающий шейх? Кто знает? Все в руках Аллаха. Принцесса отдает себе отчет, что сейчас члены семьи испытывают к ней только ненависть. Ее поступок в поддержку «Аль-Каиды» был направлен против каждого члена семьи, насчитывающей более двухсот человек. Теракты и ослабление страны спровоцировали бы свержение правительства, а может, даже разрушение королевства, она могла им всем помешать, и никто из шейхов не захотел бы добровольно утратить положение и деньги. Причиной сумасшедших поступков Ламии, направленных против всего и вся, послужило то, что семья долго не поддерживала ее. Это отстранило и ожесточило девушку. Поэтому она решилась на экстремальные средства. Сейчас же она сама видит, как это – не иметь ни гроша за душой, просить милостыню. «Такая ситуация не будет длиться вечно, – радуется она. – Я всегда о себе сама заботилась». Быстрым шагом она проходит по пустым коридорам своей деревенской резиденции. «Из Мадаин-Салех в пустыне перенесли меня к вади, – в бешенстве иронизирует она. – Разница только в том, что отсюда, по крайней мере, я могу выйти». Она садится в своей холодной большой спальне и открывает контакты в мобильном телефоне. Немного удалось ей восстановить, и, кроме того, сколько же у нее было друзей? Настоящих, сердечных? Никого! К сожалению, никого! Неохотно она набирает номер, который досконально знает.

– Рам?

– Да, госпожа? Ты уже на месте? – голос прислуги полон радости, но и неуверенности тоже.

– Как я и говорила. Приезжай немедленно! – отдает она приказ типичным для нее противным тоном. – Теперь я живу в Вади Ханифа. Надеюсь, не забыл адрес? – спрашивает она язвительно, глядя на большую кровать, где он впервые стал ее мужчиной.

К сожалению, это всего лишь водитель-таец! Вместо того чтобы вспоминать тот один из немногих моментов упоения и счастья в своей жизни с умилением, гордая принцесса презрительно кривит губы. «Я низко пала, трахаясь с косоглазым желтым рабом, – думает она. – А теперь еще этот шофер – единственный человек, к которому я могу позвонить и обратиться за помощью».

Принцесса вернулась из ссылки в дурном настроении. Она так мечтала о моменте освобождения! Но она на многое надеялась и поэтому сейчас свою ситуацию считает тотальным несчастьем.

– Уже сажусь в машину, госпожа, – вырывает ее из задумчивости голос бывшего любовника.

– Поспеши. У нас мало времени.

Ламия минуту прогуливается по вымершему дворцу, а потом выходит в большой сад. Никого не видно, но место ухоженное, значит, кто-то должен работать на этих сотнях квадратных метров, чтобы содержать резиденцию в порядке. Принцесса переходит на другую сторону поместья по деревянному мостику, переброшенному над озерцом, и направляется к маленькому бунгало, где она еще девочкой любила сиживать с родителями. Отсюда лучше всего видно закат солнца и окружающие красные скалы. Она садится в одно из ротанговых кресел, расставленных на небольшой террасе, и погружается в невеселые мысли. «Пора сменить не только страну, но и всю мою жизнь, – решает она. – Это бесплодное существование. Жизнь обычного человека более волнующа и полна вызовов. Время их принять».

– Госпожа! Госпожа!

Рам, чувствующий себя неуверенно, стоит на мостике. Его фигура освещена последними лучами солнца и выглядит очень неплохо, но для принцессы этот мужчина является обычным червяком, орудием для выполнения грязной работы. Но она решает его прельстить, чтобы использовать его ловкость и умение, а кроме того, она должна ведь как-то отыскать деньги, которые он украл.

– Иди-ка сюда! – она приветливо машет рукой. – Тут кто-нибудь живет или прислуга приходит только днем? Не верю, чтобы такой дворец не охранялся ночью. Эти придурки у ворот, скорее всего, на многое не способны.

– Немедленно же все разузнаю, – таец готов действовать. – Сейчас кого-нибудь найду и прикажу приготовить ужин.

– Пусть будет для тебя, знаешь, как я не люблю есть дома. Я это делаю только тогда, когда очень больна.

– Так, может…

Мужчина уже сам не знает, как женщине угодить и что делать.

– Я проверю, что и как, а потом отвезу вас за город, – предлагает он.

– У меня что, есть с кем пойти в ресторан, а? – спрашивает она в бешенстве. – С моим слугой? Это только разве в бар на Аль-Басе.

Принцесса шутит, а таец покорно опускает голову.

– Ну иди же уже, нищеброд! – нервно выкрикивает она. – Мне много дел нужно уладить.

– Да, госпожа.

Рам услужливо кланяется, складывая руки как для буддийской молитвы.

Через час все уже готово, и большой стол накрыт и заставлен многочисленными блюдами. На нем только один прибор. Ламия милостиво разрешает прислуживать себе старой сгорбленной индуске, а та трясущейся рукой наливает ей воды и подает в тарелках кушанья. «Веселей в Мадаин-Салех было, – резюмирует принцесса. – Там, по крайней мере, у меня была эта девка, Магда, и часто с нами обедала пара влюбленных деревенских детей, Ханифа и Аббас. В заключении было больше жизни и радости, чем здесь. И сейчас нет свободы. Я должна что-то сделать! Я должна что-то сейчас же сделать, потому что тут же с ума сойду или начну плакать!» Изо всех сил она старается сдержать слезы, но чувствует, что дольше не может. Тишина просто звенит в ушах, а ошалелое от боли сердце хочет разбить грудь. Она поднимает голову и видит Рама, стоящего у двери как камердинер.

– Съешьте это сами, – обращается она к старушке, поднимаясь из-за стола. – Я не голодна.

Когда она это говорит, кишки ее играют марш. Она не ела не только со вчерашнего вечера, но еще и после огромного количества слабительного.

– Чем могу служить?

Рам уже стоит рядом и покорно опускает взгляд.

Принцесса информирует хозяйским голосом:

– Едем вначале к ДК посмотреть на дом, в саду которого таится мой драгоценный сундук. Надеюсь, что он по– прежнему находится там, а не испарился так же, как мои деньги на твоем счету, – язвит она, глядя в глаза мужчине, а тот скукоживается еще больше.

– Я не видел, не видел, чтобы его кто-то выносил. Мы закопали в очень хорошем месте, тут же у ограды, около большой кучи камней. Арендующие ничего там не делали, не сажали ничего. Он в безопасности. К нему никто не прикасался.

– А ты?

– С чего бы? – возражает он очень обиженно. – С этими деньгами в банке я вынужден был так поступить. У меня не было другого выхода. Но благодаря моей инвестиции сейчас, госпожа, ты совладелица отеля в Бангкоке.

– Обрадуюсь, когда получу нотариально заверенный акт.

Ламия выразительно смотрит на мужчину, а тот становится немного увереннее и выпрямляет спину.

– Но вначале я должна собственными глазами увидеть сам отель. Может, он мне не понравится? – повышает она голос.

– Когда летим?

Рам знает хозяйку как свои пять пальцев и читает ее мысли, как открытую книгу.

– Когда уладим все дела в городе. Нужно спешить!

– В таком случае я организую слежку за виллой и днем и ночью, – слуга потирает руки. – Когда-то же они должны из нее выходить.

– Нужно будет еще подумать, как продать это все, – теперь Ламия переходит к подробностям. – Ни я, ни ты не можем их выставить на eBay. Тебя бы сразу обвинили в краже, откуда у такого неряхи абаи по двадцать тысяч долларов.

Рам, слыша нелестные характеристики в свой адрес, только слегка кривится.

– Меня же семейка заставила бы отчитаться и начала бы задавать вопросы, откуда у меня это, где я это прятала, кто прятал? Фамилии, номера телефонов, контакты! Кроме того, если я хочу еще что-нибудь от них урвать, то должна выглядеть бедной как церковная мышь. Понятно, что мне этого хочется, вещи-то принадлежат мне! – без обиняков признается она своему слуге и сообщнику.

– Что-то придумаем, моя госпожа. Есть множество сайтов, вот хотя бы экспатриантов в Эр-Рияде, где белые женщины убиваются, чтобы заполучить королевские украшения или тряпки, – говорит таец, довольный своей идеей, а Ламия улыбается, видя, что все же это ловкий парень.

– Приступай к делу, мой ты головастый партнер! – полная надежды, она садится в машину.

* * *

– Ты, госпожа, не вмешивайся, – просит Рам доброжелательно. – Хочешь, осмотри территорию из машины на стоянке, а я справлюсь с двумя работниками. Въезжая в дипломатический квартал на садовом пикапе с инструментами и цветами, мы не возбудим ничьих подозрений.

– Хорошо! Но помни, что я за тобой присматриваю и на этот раз у меня нет желания делать тебе подарки, – грозно предостерегает она. – Время раздачи презентов прошло. Этот сундук – сейчас все, что у меня есть.

Это вырывается у нее непроизвольно.

Таец смотрит удивленно, потому что по своей наивности надеялся, что принцесса по-прежнему богатая дамочка. «Зачем мне нужна такая бедная чертовка? – думает корыстный мужчина, но молча уходит. – Ничего! Даже если сегодня она без гроша, то наверняка вскоре что-нибудь у кого-то украдет, кого-то убьет или объегорит. Тогда у меня снова будет что инвестировать в семейный бизнес. Брат говорил, что до окончания строительства осталось немного. Отель над каналами… – мечтает он. – Первым человеком, которому там не повезет и который туда поселится, будет эта саудовская стерва».

Мужчина думает прямолинейно, он испытывает все более сильную неприязнь к своей любовнице, которая теперь полностью открыла ему свое злобное лицо. Подобные мысли значительно улучшают ему настроение. Благодаря им он еще в состоянии выносить пренебрежение к себе и рабство.

Как и планировали, они подъезжают к стоящей в отдалении вилле уже в пять вечера. День подходит к концу, близятся стремительные сумерки. До ночи они должны справиться, среда – единственный день, когда в доме никого. Дети ездят на дополнительные занятия, мать отправляется на фитнес, отец играет в гольф. Прислуга в это время уже свободна. Потом вся семья собирается в ресторане или они вместе делают покупки и возвращаются только около десяти вечера. Рам это проверил и на днях сам бы выкопал сундук, но его планы нарушило слишком быстрое освобождение принцессы из заточения. «Кто бы мог подумать?! – не может себе простить он. – Если б я знал, то поспешил бы, а теперь у меня на шее эта гнусная якобы подельница! Вот несчастье! Почему эту злобную женщину черти не возьмут? Почему ее не поглотит ад? Я знаю таких людей! Теперь, когда у нее связаны руки, она вцепится в меня и вопрется в мою жизнь в ботинках. Черт бы ее побрал!»

Рам, несмотря на раздражение, не отрывается от работы и подгоняет двух ленивых пакистанцев криком или ударами. Через минуту лопата звенит о металл. Есть! Таец радуется, как ребенок, потому что всегда существовал риск, что кто-то потихоньку сцапал сокровища. Ведь жильцы, скорее всего, не рассказывали бы всем, что нашли в саду клад, а вывезли бы его тайно в детских вещах и плюшевых мишках. «Этой чертовке везет, – приходит к выводу он. – Может, все же стоит быть с ней рядом?»

– Ламия! Все складывается, как мы и предполагали. Я поместил сундук в кузов, – информирует он принцессу по телефону. – Может, лучше было бы все же, чтобы ты отправилась домой и там ждала меня?

– О нет, мой любимый! – кричит принцесса в трубку. – Я говорила уже, что на этот раз не дам себя обмануть! Двигай ко мне в машину, и будешь шофером, которым ты и являешься, а пакистанцы поедут впереди. Ну же! О черт! На улицу въезжает какой-то автомобиль! Двигайтесь! – верещит она в панике.

– Можешь успокоиться? – старается Рам утихомирить истеричную женщину.

– Поехал, – вздыхает Ламия с облегчением. – А ты мне не говори, что я должна делать! Хорошо?!

Снова она тверда и резка.

Ворота виллы отворяются, и из них медленно выезжает старый, побитый грузовой автомобиль. Ламия краем глаза замечает, что машина, которая минуту назад проезжала мимо, стоит за углом и не собирается трогаться. «Это наверняка моя охрана, шпики тетки Аблы. Если сопоставят меня и воришек, грабящих пустой дом, будет плохо!» Она быстро принимает решение, молниеносно включает зажигание и движется вперед. Ее ангел-хранитель следует за ней, а пикап задерживается, чтобы его пропустить. Наблюдатели сопровождают принцессу до калитки резиденции и ждут, пока та въедет внутрь. Через минуту они отъезжают и исчезают в пальмовых рощах, поэтому не видят вынырнувшую из темноты вади машину доставки с потушенными фарами.

* * *

– Как это все воняет! – выкрикивает Ламия, стоя у открытого сундука и с отвращением глядя внутрь. – Плохо упаковали! Все наверняка придется выбросить. Заплесневело, испорчено, сгнило, позеленело! Уф!

От бешенства она начинает нервно шагать по комнате.

– Не все так плохо! – пробует утешить ее Рам, перебрасывая влажные вещи.

Лучше сохранился конверт с деньгами, которые Ламия украла у Марыси.

– Это, наверное, твое.

С блеском в глазах он подает принцессе толстый конверт, а та подскакивает, хватает сверток и прячет в ящик тумбочки. Она смотрит на сообщника исподлобья, но тот как ни в чем не бывало начинает вытягивать драгоценные абаи и меха, запакованные в огромные мешки, заклеенные коричневым широким скотчем.

– Это пальто на меху – на мусор, – трясет Ламия заплесневелую одежду. – А говорят, в Эр-Рияде сушь! Откуда эта влажность?

– Так из земли. Может, все же занесу меха в чистку и попробую их как-нибудь освежить?

– Скорее труп реанимируешь! – в возбуждении принцесса бросает драгоценную норку на землю и тянется за очередным свертком.

Все черные дамские плащи выглядят немногим лучше, но по-прежнему искрятся от драгоценностей и золотых или серебряных нитей. Через их широкие полы бегут белые полосы плесени, а хуже всего – затхлый смрад.

– Это в чистку мы уже не отдадим, – думает таец, хмурясь. – Или украдут, или вызовут полицию. Может, отпорем драгоценности и продадим отдельно? – предлагает он.

– Ты что, сдурел?! Одни цацки немного стоят. Тут дело в работе! Эта тряпка мне стоила более двадцати пяти тысяч долларов! – она поднимает двумя пальцами тяжелую от украшений ткань. – А теперь это дерьмо ничего не стоит!

«Для кого дерьмо, а для кого целую жизнь надо работать, – мысленно подытоживает мужчина. – Мне бы таких цацок точно хватило!» Все отчетливее он осмысливает разделяющую их глубокую пропасть. «Что ж эта стерва так быстро вернулась!» – снова жалеет он, а в его голове роятся плохие мысли.

Ламия чувствует кожей, что азиат что-то задумал.

– Если хочешь, возьми себе эту штуку. Будет на кровати в отеле, – смеется она хитро, полностью меняя тактику.

«Если бы он меня сейчас зарезал, то моя любимая семейка ему только спасибо сказала за решение постыдной проблемы. Дали бы ему премию», – тихо смеется она, хоть в целом ситуация не очень веселая.

– Позову ту старую индуску, что тебе прислуживала за ужином. Она хорошо стирает руками, может, что-то посоветует.

«Сейчас вернется с ножом или топором и раскроит мне лоб», – предполагает принцесса.

Но вместо того, чтобы паниковать, она тянется за плотно закрытой шкатулкой и вытягивает из нее драгоценное колье и комплект ошеломительных украшений. «Зачем я все это покупала? – спрашивает она себя – Зачем выбрасывала столько денег, вместо того чтобы держать наличку? Теперь с этим всем дерьмом столько хлопот».

Дверь открывается, и Ламия каменеет, замирает с тяжелой золотой цепочкой в ладони. Медленно поворачивается и вначале видит согнутую пополам прислугу, а сразу же за ней – довольного Рама. Его глазам снова вернулось обычное спокойное выражение. Принцесса вздыхает с облегчением. «Видно, я для чего-то могу ему еще пригодиться», – делает вывод она, даже не принимая во внимание возможность, что мужчина не так подл, каким она его считает.

– Она сказала, что попробует. Давай! Рассортируем шмотки!

Азиаты подходят к сундуку.

– Хорошо, – соглашается собственница, на расстоянии глядя на помощников.

Она подсчитывает мысленно, сколько платьев всего, потому что у нее нет доверия ни к кому.

– У тебя есть компьютер? – спрашивает Рам после окончания грязной работы.

– Откуда! – выкрикивает она шутливо.

– Интернета наверняка тоже нет?

– Тут даже нет телевизора, а я сейчас уже не буду покупать. Не буду нагревать на этом безлюдье место. Надеюсь, что через неделю меня уже здесь не будет, – впервые она говорит о конкретном времени отъезда.

– В таком случае хорошо, что я предусмотрел такую возможность, – говоря это, таец вытягивает небольшой старый лэптоп из сумки, подключает его к сети и включает. – Я проверил сайты, о которых мы говорили. Экспатрианты продают на них буквально все начиная от собак, котов, попугаев, мебели, оборудования и, конечно, вещей, – сообщает он, гордый своей идеей. – Украшения тоже предлагают, но убогие, такие себе ничего не стоящие блестяшки. Думаю все же, что мы не будем размещать фото драгоценностей, а то еще кто-то нами очень заинтересуется. Не думай, что сайты не контролируются правительством и цензурой.

– Так что будем делать? – беспомощно разводит Ламия руками.

– Дадим объявление следующего содержания: «Принцесса продает подержанные абаи и украшения. Звонить только очень заинтересованным людям». Ни много, ни мало, так, чтобы заинтересовать, а не вляпаться. Потом разместим e-mail и номер телефона, который я сегодня купил, – заканчивая, Рам довольно сияет.

Ламия поддакивает, невольно делая удивленное лицо.

– Ну, ну! Ты человек с головой, – хвалит она его.

– Знаю, знаю. Иначе бы я в этой очаровательной стране не выжил, моя госпожа.

Бывший слуга смеется, польщенный ее словами.

– Завтра дадим фото с изображением абай, а снимки украшений будешь показывать уже лично.

– Окей. Согласна.

Редко из уст принцессы можно услышать такое – согласие может означать только одно: она очень довольна работой своего помощника.

* * *

Через два дня на объявление отзывается множество женщин, но когда слышат о ценах, которые называет Рам, быстро отказываются. Остается только одна желающая, которая спрашивает, можно ли торговаться. Мужчина без консультации с Ламией говорит «да», что все возможно, договаривается встретиться с женщиной в «Старбакс», в торговом центре «Сахара», разумеется, рано утром, когда галерею посещают женщины. Ламия, узнав о таком, только поджимает губы, но у нее нет выхода. Она идет на свидание.

– Сколько я ей должна уступить?! – в бешенстве спрашивает она у партнера, который остался в машине. – Ведь это бесценные вещи! Таких в магазине не купишь! Все делалось на заказ!

– Если они такие бесценные, то можешь их оставить. Но прими во внимание, что ты ими не наешься, не выедешь на них, если не будет денег на билет. Подумай над этим, – спокойно поясняет мужчина. – Старая индуска действительно сделала чудо: прогнившие влажные плащи довела до состояния, когда их можно носить, но они по-прежнему попахивают плесенью. Сама знаешь, что это не товар первого сорта.

Взбешенная Ламия с размахом хлопает дверцей машины и быстро идет в кафе, находящееся за продовольственным магазином «Тамими». Войдя, видит группку прогуливающихся женщин-иностранок, не закрывающих ни лиц, ни волос. Но каждая в абае. «Их мера свободы, – горько говорит принцесса о судьбе прекрасного пола в своей родной стране. – Утренние часы в торговых домах. Эх! Хорошо, что меня уже тут через минуту не будет».

Принцесса радуется и решает продать все хоть за бесценок.

Ухоженная женщина среднего возраста протягивает руку в знак приветствия.

– Я Грейс. Меня заинтересовало ваше предложение, но, конечно, не за такую ужасную цену, – сразу переходит она к делу.

Видно по ней, что она не жалеет денег на одежду, сумки, обувь. Все у нее фирменное и самого высшего качества.

– Знаете, госпожа…

– Называйте меня по имени, – клиентка по-дружески улыбается.

– Так вот, Грейс… Если ты платишь за обычные сумки от Прада… – показывает Ламия на красную, в стразах сумочку женщины, – скажем, где-то за пятнадцать тысяч, то хватит на неповторимые вещи, сделанные на заказ. Ни одна твоя подруга не будет в таком, потому что нет другого такого же экземпляра.

У иностранки блестят глаза, и она начинает нервно сжимать кулаки. «Как хорошо, что попалась такая шмоточница!» – смеется Ламия в душе над женщиной, забывая, что недавно сама была такой.

– Так что у нас тут? – не выдерживает Грейс и подгоняет, желая увидеть обещанные цацки.

– Все на фотографиях, но если что-то вам… тебе понравится, то тут же мой слуга принесет из машины.

– Сколько это? – блондинка выбирает действительно самый красивый, тяжелый от драгоценностей плащ.

– Я платила тридцать пять тысяч…

– Моя дорогая! Забудь! – кокетка взрывается нервным смехом. – Товар, который покидает магазин, сразу теряет двадцать процентов в цене, поношенный – еще столько же, а неизвестного происхождения стоит максимально десять процентов начальной стоимости.

Клиентка оказывается хорошо подкованной в этом вопросе.

– Наверное, ты шутишь?! – возмущается принцесса и хочет встать и уйти от наглой перекупщицы.

– Не обижайся, – хватает Грейс ее за руку. – Таковы законы рынка. Никто тебе, моя дорогая, больше не даст.

– А сколько ты заплатила за эту тряпку от Сваровского, которую носит каждая вторая в Эр-Рияде? Тысячу?

– Полторы, – искренне признается она, не смущаясь невежливым, оскорбительным тоном собеседницы, – эта тряпка была новая, просто с плечиков и не с распродажи в гараже или по Интернету. – Скажи мне, на предложенные вещи ты можешь показать мне чек? – спрашивает она в конце.

– Разумеется, нет! – Ламия даже откидывается назад.

– Вот видишь! Если я захочу их отсюда вывезти, предстоят большие хлопоты, не говоря уже о том, что будет, если меня таможенники в Польше сцапают.

– Ты полька? – принцесса удивляется.

– Да. А что? Нас много здесь работает, – красотка смотрит с улыбкой на саудовку, и кажется, что она чего-то ждет.

– Везет мне на поляков, – говорит принцесса лаконично. – Сколько ты окончательно даешь?

Она спрашивает, пристально глядя в голубые глаза славянки.

– Как я уже говорила, десять процентов начальной цены. Выходит три с половиной, – Грейс непреклонна.

– Дашь четыре, и я покажу тебе неплохие украшения, которые сможешь при случае у меня купить.

– Окей. Пусть будет.

– Что ты на это скажешь?

Ламия раскладывает свой самый красивый комплект драгоценностей, состоящий из ожерелья, браслета, сережек и двух перстней. Они усажены большими, с ноготь, цейлонскими сапфирами и не намного меньшими саудовскими бриллиантами. Драгоценности блестят так, что у Грейс спирает в груди дыхание, а глаза блестят почти так же, как предлагаемые камни.

– Это настоящие бриллианты? – спрашивает она через минуту.

– Самые настоящие саудовские бриллианты.

– Аааа, – вздыхает Грейс разочарованно. – Это все равно что цирконы! Я уж подумала…

Принцесса не выдерживает:

– Что ты мелешь, женщина! Цирконы – это искусственное дерьмо, а саудовские бриллианты – это полудрагоценные камни, такие, как топаз, аметист или цитрин, – поясняет она дилетантке. – Они не трескаются, их нельзя поцарапать…

– Но это не бриллианты, – Грейс хорошо играет, делает недовольный вид, кривится презрительно.

– Я отдала за этот комплект сто тысяч риалов, – признается Ламия.

– Или у тебя слишком много бабла, или ты приняла решение необдуманно, – шутливо говорит Грейс, глядя с удивлением на продающую свое имущество госпожу. – За такие деньги могла купить машину. И не абы какую, самое меньшее «мазду 6», спортивную модель с автоматической коробкой передач и кожаным салоном.

– Автомобиль у меня уже был. И не один, – сообщает принцесса.

– Украшения – очень плохое вложение, потому что, если продавать, теряешь самое меньшее половину, а в случае с таким дорогим комплектом – так почти все. Никто за это не даст тебе больше десяти тысяч.

– Ты, наверное, шутишь?! – не может поверить собственным ушам Ламия.

– Нет, моя дорогая! Я часто покупаю неплохие блестяшки из вторых рук и знаю, что и как. Может, больше получишь, если продашь камни отдельно? – доброжелательно советует она так же, как и слуга-таец.

– А сколько бы ты дала? – принцесса не сдается и продолжает торговаться, потому что видит, что женщина очень заинтересовалась. Это единственный шанс и, возможно, единственный покупатель. – Посмотри, как это красиво! Какое неповторимое изделие! И не говори, что оно тебе не нравится.

– Окей, ты права, оно мне чертовски нравится, но я не люблю сорить деньгами. Я могу тебе заплатить только десять тысяч и ни копейкой больше.

– Ты шутишь! Как минимум двадцать!

– Пятнадцать – это мое последнее слово, – блондинка поджимает губы и плохо изображает безразличие.

– Если за столько, то возьми себе еще и эти рубины, – принцесса вытягивает очередной комплект, а полька сглатывает, потому что красные драгоценности ей тоже хочется купить.

– За рубины я тебе дам пять, в сумме будет двадцать за украшения и четыре за абаю. Добавь мне второй плащ или какой-нибудь перстенек, и выйдешь отсюда богаче на двадцать пять тысяч, – сообщает она о своем окончательном решении.

Ламия возмущается.

– Ты, наверное, какая-то еврейка? Хочешь меня по миру пустить? Берешь мои лучшие вещи за копейки! Женщина! Это разбой среди бела дня! – выкрикивает она.

– Послушай, – говорит Грейс театральным шепотом. – Ты хочешь продать, я – купить. Никто никого не обворовывает, если тебе не нравится мое предложение, то складывай свои затхлые шмотки – и никаких хлопот. Тебе нужны деньги, моя принцесса, но никто во всем Эр-Рияде ничего у тебя не купит, потому что неизвестно, не трефной ли это товар.

– Что значит трефной?

Блондинка говорит, смело глядя принцессе прямо в глаза:

– Краденый, дорогуша. Все знают, что тебя нет, вышла из игры. Говорили даже, что тебе голову отрубили, поэтому не рассказывай ерунды, будто я тебя обираю, потому что я… – она приглушает голос. – Я тебе, моя дорогая, помогаю!

– Откуда ты меня знаешь? Я не называла своего имени! – принцесса трясущимися руками начинает паковать вещи.

– Ламия, девочка! Я была у тебя во дворце на Аль-Тахасусси на прощальной вечеринке, – признается полька с ироничной улыбкой. – Звонить мужу, чтобы привез деньги, или нет?

Она ставит чашку кофе на скамью.

Женщина благородных кровей хотела бы сохранить лицо, но знает, что деньги ей необходимы.

– Ты меня грабишь. Когда он приедет? – спрашивает она наконец.

– Он работает в больнице Аль-Хаммади, это недалеко, каких-то двадцать минут.

Грейс с лицом победительницы так себя и чувствует.

– Если у тебя есть еще какие-нибудь фотографии товаров на продажу, то я могу их взять и показать своим подругам – американкам или англичанкам. Может, кто-нибудь соблазнится, но советую тебе сразу назначать реальные цены. Цены, поставленные тобой и твоим сообщником, отпугивают желающих, – признается она, набирая номер своего спонсора, которому она методично наставляет рога. – Григорий! Привези мне тот конверт, который мы храним в сейфе, – говорит она по-польски. – Да, нужен именно сейчас! Я совершила сделку всей моей жизни!

* * *

Ламия продает почти все. Не хочет отдать за бесценок свадебные украшения матери, потому что не может оторвать их от сердца и продать за копейки семейные реликвии. Она оставляет также пару перстней, которые получила от любившего ее отца, и одну подвеску – от Хамида. Абаи и вечерние платья, расшитые драгоценностями, сумки с полудрагоценными камнями, обувь с пряжками, инкрустированными бриллиантами она продала иностранкам, подругам наглой Грейс. Та еще купила у принцессы пару серебряных подсвечников и две шкатулки, инкрустированные перламутром. Рам упаковывает столовый сервиз, китайский фарфоровый сервиз и серебряные столовые приборы, которые завозит в британский поселок Сальва на окраине города. Все перекладывается на стоянке для гостей, конверт вручается ему, так как сумма была оговорена ранее. У Ламии нет больше ничего на продажу. Она боится продавать мебель, которую нужно вывозить на грузовике. Чувствует, что по-прежнему за ней слежка. Однако никто ей не звонит, никто не жаждет ее видеть, а что важнее всего, никто не порицает ее поведение. Своего махрама в юбке, тетки Аблы, она не видела со дня возвращения из Мадаин-Салех. Ежемесячные деньги принцесса получила через посыльного, который оставил набитый конверт на столике в холле. Еще только раз, уже перед самым вылетом, она должна будет встретиться с теткой. Но, конечно, не для того, чтобы нежно попрощаться и обняться, а чтобы сообщить, что она наконец покидает любимую страну и еще более любимую семейку. Надо надеяться, что Абла без проблем подготовит ей письмо, разрешающее самостоятельное путешествие, или подтвердит этот факт при пересечении границы. Скорее всего, второй раз Ламии не удалось бы обмануть таможенника, чтобы ее выпустили. Если бы он был постарше, поопытнее, то мог бы не разрешить ей выехать без опекуна и задержал в Саудовской Аравии, а этого не хочет не только сама принцесса, но и вся ее семья.

Девушка заканчивает последние приготовления, перекладывает документы и семейные снимки. Среди старых газет находит множество приглашений, которым полгода, три месяца и даже неделя. Все лежит кучей тут же у входа. Она открывает первый конверт и видит, что заместитель британского посла о ней не забыл: пригласил ее на прощальный ужин, который состоялся месяц тому назад. «Бедняга, хотел повысить рейтинг приема, пригласив принцессу, но не вышло, – шутит Ламия, не веря в бескорыстную дружбу дипломата. – Все приглашения – это чушь», – делает вывод она.

Сразу своим острым глазом отмечает, что нет ни одного официального приглашения от саудовских учреждений. Или боятся, или семья забрала, чтобы Ламия их публично не компрометировала. Ламия улыбается иронично. «Ну и ладно! Я всегда скучала на этих кретинских раутах или перерезании очередной ленточки во время церемоний открытия. Мой Бог! Такое притворство, такая поза, такая бессмысленная деятельность!» Когда она берет в руки совершенно новое издание ежемесячного журнала «Арабские женщины», из него выпадает больших размеров плотный конверт. «Ого! Кое-что от кого-то ускользнуло», – радуется она и с интересом открывает. Это приглашение на завершение академического года в женском Университете им. короля Фейсала. Торжество должно состояться завтра, там отчетливо отмечено RSVP[105]. Принцесса решает появиться на университетском празднике без предупреждения. «В последний раз представлю семейку Саудов, – решает она. – На прощание».

Ламия встает с постели, если учитывать ее обычный распорядок, чуть свет – в восемь утра. Решает модно и богато одеться, накраситься и быть как минимум за пятнадцать минут до начала. «Увидим, как меня примут, – думает она. – Возьму их с наскока». Она смеется мысленно над проделкой, которую выкинет руководству учебного учреждения и студенткам.

Она подъезжает к воротам университета на черном лимузине с водителем, одетым в ливрею в цветах королевского дома. Это уже вызывает значительное замешательство, а когда Ламия вручает охраннику приглашение, тот таращится в него как баран на новые ворота.

– Ее королевское высочество Ламия бинт Мохаммед ибн Фейсал аль-Сауд? – читает охранник дрожащим голосом, по слогам произнося полное имя гостьи.

– Именно так.

– Но я ничего не знаю! – мужчина впадает в панику. – Меня никто не предупредил!

Он хватает телефон и вначале кричит, а потом шепчет в трубку:

– Да, это она. Это, должно быть, она.

– Ничего страшного, юноша, – говорит Ламия с улыбкой высокопоставленной особы. – Я приехала без предупреждения, потому что хочу быть инкогнито.

Она сообщает это, словно латинское слово что-то значит для бедного простого парня.

– Я войду сама и немного осмотрюсь: мне очень интересно, как молодые саудовки получают в нашей стране высшее образование.

Довольная собой, она шествует во двор и направляется к красивым зданиям с крышей в виде бедуинской палатки. «Хорошо здесь», – думает она.

Она оглядывается и наслаждается свободой, царящей в этом месте. «Как будто не в Саудовской Аравии», – думает она. Молодые смеющиеся девушки прохаживаются группками и о чем-то спорят. По ним видно, как они взволнованы сегодняшним самым важным днем в жизни студента. Они одеты в праздничные длинные до щиколоток черные юбки, белые блузки с длинными рукавами, черные жилеты и специальные шапочки. Некоторые спрятали волосы под платками или сетками, но есть и такие, кто не покрывает голов. «Обычные студентки, беззаботные и смеющиеся, – с завистью констатирует Ламия. – Не должны ни о чем беспокоиться, ни с чем бороться, только получать хорошие оценки. Что за идиллия!» Она тяжело вздыхает, сравнивая их жизнь с собственной.

– Госпожа, госпожа! – пожилая женщина, цепляясь за длинную юбку, бежит, размахивая руками. – Госпожа!

Она едва дышит, а ее щеки покрываются бордовым румянцем и потом.

– Мы ничего не знали! Клянусь! Никто не подтвердил, что вы будете. Наверняка были бы красная дорожка, цветы, сопровождение… Я очень извиняюсь, – она просто складывается пополам, испуганная бестактностью, проявленной в отношении правящей семьи.

– Ничего, моя дорогая.

Ламия берет ее под руку.

– Я хотела увидеть, как действительно вам тут живется. Я нормальный человек, мне не нужно все это искусственное окружение.

– Слава Аллаху! – женщина возводит глаза к небу. – Сейчас придет моя помощница, правая рука, Маха бинт Бакр, куратор первого курса и профессор нашего университета. Она вас проводит.

– Прекрасно. Не нервничайте, – принцесса снова мило улыбается, с завистью оглядывая молодых студенток.

На одну минуту ее внимание привлекает наиболее веселая группа подружек. Она отличается от остальных, потому что среди них две белолицые девушки, одна маленькая, а другая рослая, как парень. Разговаривает с ними молодая женщина с удивительным цветом волос, в которых блестят янтарные и медные пряди.

Вдруг веселая студентка поворачивается, и Ламия узнает в ней свою ненавистную соперницу. «Жена Хамида, эта девка Мириам, здесь?» У принцессы от бешенства кружится голова. «Эта потаскуха всегда падает на четыре лапы! Как возможно, что ее ни в чем не обвинили, когда на ее деньги финансировались террористические акты? В то время, когда я была в ссылке, она себе спокойно и весело училась, имея под боком моего любимого Хамида! И ребенка! У этой стервы ребенок от моего мужчины!» Она просто задыхается и не может вдохнуть. «Хорошо, что завтра я отсюда выезжаю». Она делает вид даже перед самой собой, что рада. «Надеюсь никогда больше ее не увижу, как и этого изменника Хамида», – шепчет она. Сжимая кулаки, опустив взгляд, она чувствует, как все ее мысли и тело охватывает ярость. «Пусть на нее падет гром среди ясного неба! Пусть Аллах посмотрит ей в душу и найдет все скрытые ее грехи, за которые твердой рукой отмерит строжайшее наказание! Еще эта потаскуха получит свое! Ведь счастье не может длиться вечно!»

Ламия в последний раз бросает взгляд на смеющихся девушек, оглядывает улыбающуюся, беззаботную Марысю, а потом быстро оставляет университетский городок. Она не слышит уговоров ректора и мольб остаться. Она не слышит уличного движения, слов Рама, который открывает перед ней дверь, удивленный из-за ее молниеносного возвращения. Ламия чувствует только огромную боль израненного сердца и страшное отчаяние. «Я не хочу никогда ее в жизни видеть! Пусть ее поглотит ад! И Хамида! И их дочку!»

* * *

Марысю мучит избыток свободного времени. Закончила академический год с неплохими оценками, а теперь сама не знает, что делать. Она начинает думать о прошедших месяцах и анализировать события. Чудесные подруги и куратор рассыпались по миру. Из-за страшных событий, какие имели место, девушкам не хочется поддерживать друг с другом связь, чтобы не вспоминать о прошлом. Прекрасная инициатива вождения автомобилей закончилась арестом Исры и Рахмана и их страшными переживаниями в тюрьме. Жертва этой пары и более поздний выезд на улицы сотен саудовских женщин так ничего и не дали. Случилось трагическое событие на стоянке под торговой галереей «Эр-Рияд», жертвой которого стали Духа и Марван. Это заставило Марысю задуматься, как призрачны любовь, дружба и человеческое счастье. Размышления над этим не очень хорошо действуют на психику и вводят ее в депрессию. Чтобы от всего этого не сойти с ума, она решает в конце концов больше посвящать времени своей семье – Наде и Хамиду. Но как это сделать после такого долгого периода отчуждения? Доченька ведет себя так, как и предвидел Хамид. Когда видит мать, плачет и протягивает ручки к няне, к которой больше привязана. Хамид же избегает собственного дома, а еще больше – супружеской спальни.

– Марыся, любимая! – мать, как всегда, начеку и старается дать дочке совет. – Ты не переживай! Ребенок постепенно к тебе привыкнет. В этом возрасте достаточно, что ты дашь ей пару раз шоколадку, и уже будешь у малыша ассоциироваться с чем-то хорошим.

– А что с Хамидом? Я должна и ему дать шоколадку? – шутливо спрашивает девушка, глядя матери в глаза.

– В этом случае дело еще проще и связано с обоюдным удовольствием.

Дорота делает фривольное выражение лица.

– Тебе это кажется таким легким! Если бы я только могла его где-нибудь застукать, то охотно даже его изнасиловала, потому что сама уже не помню, когда мы в последний раз это делали, – искренне признается она и сразу покрывается румянцем стыда.

– Поэтому я и не уговариваю вас в этом году провести с нами лето и выехать в Польшу. Вы должны поехать семьей втроем в какое-нибудь романтическое место и снова сблизиться.

– Что ты предлагаешь?

– Это вы уже должны вместе решить.

– Ну хорошо!

Марыся с недоверием кивает головой.

– А что в таком случае ты бы посоветовала? – она подходит к матери, которая, наверное, что-то ей хочет предложить.

– Отправляйтесь в Азию, – Дорота даже вздыхает. – Там так красиво! Просто как в сказке!

– Мы должны переться в еще большую дичь, чем здесь? Мамуль!

– Может, и дичь, но не сравнивай этого с Саудовской Аравией. Как там зелено, какие люди вежливые, какой прекрасный климат! – уговаривает она, как в рекламе. – Представь себе, что там всегда тепло, но не так жарко, как здесь.

– А где вы были? Откуда у тебя такие чудесные воспоминания? – расспрашивает Марыся уже с интересом, потому что, кроме арабских стран, Польши и Лондона, практически нигде не была.

– Любимая! Таиланд! Таиланд – это земной рай! Бангкок стоит посетить, но если хотите отдохнуть и расслабиться, то рекомендую Пхукет.

– А где этот Пхукет конкретно находится? Давай прогуглим!

Девушка тянется за своим неизменныи iPad-ом.

– Ну, ну, ну…

Глаза у нее становятся все больше, когда она рассматривает серию фотографий с изображением острова и окружающих его районов.

– Ну, конечно, – смотрит Дорота ей через плечо, – Дам тебе координаты сногсшибательного заведения, специально приспособленного для родителей с маленькими детьми. В комнатах кроватки для малышей, высокие креслица для сидения у стола, качели, а саду – большой бассейн с теплой водой. Кроме того, всегда можно ребенка оставить в садике или нанять квалифицированную няньку почасово.

– Только как я теперь должна поступить с мужем, чтобы он загорелся этим проектом, если он со мной вообще не хочет разговаривать? Поставить его к стенке и приставить оружие к виску? – грустно шутит молодая жена.

– Ты получила приглашение на день рождения Грейс? – спрашивает Дорота ни с того ни с сего.

– Не знаю. Давно не входила в свой ящик. А когда она выслала?

– Вчера или позавчера.

– Я не являюсь ее близкой подругой, почему она должна меня приглашать? – хмуря брови, Марыся проверяет почту. – Мы встречались, может, два раза. В парке Тумама и потом на злополучной секс-вечеринке у принцессы Ламии.

– Для нее не имеет значения, видит ли она кого-то ежедневно или раз в году. Каждый год в свой день рождения она устраивает большое пиршество и приглашает всех из e-mail-списка. Буквально половину Эр-Рияда!

– Серьезно? – девушка удивляется такой широте. – И что? И где она это организует?

– У них очень неплохая вилла у больницы Хаммади. А что? Чтобы показаться!

– Есть!

Марыся открывает приложение.

– А вы с Лукашем идете? – недоверчиво спрашивает она, потому что знает, что это не общество для ее галантных, спокойных родителей.

– Конечно! Эта чертова снобка устраивает прекрасные вечеринки. Наверняка будет все польское посольство вместе с твоей подругой Кингой. Даже наша Дарья напрашивается пойти.

– А как я уговорю пойти туда Хамида? Очередное невыполнимое задание, – взрослая дочь беспомощно опускает руки.

– Послушай-ка, моя маленькая неопытная резвушка, – по-доброму шутит мать. – Ты должна его взять на эту вечеринку! Парень расслабится, отдохнет, а по… – она фривольно приглушает голос. – Ну, знаешь… То-се, а потом предложишь ему совместный выезд на отдых. Увидишь, как он обрадуется. Он просто чувствует себя брошенным мужем.

Опытная супруга поясняет и одновременно тянется к телефону и набирает номер.

Дорота говорит сладким голоском.

– Привет, Хамидик! Что у тебя? Как здоровье? Как дела? Дядя здоров? – мило произносит она арабские клише. – Давно мы не виделись, правда?

Дорота начинает свою интригу.

– Встретимся у Грейс? Той, что с Григорием, вертебрологом. Вас тоже пригласили. Как это ты от нее не в восторге? – смеется она. – Никто ее не любит, но все приходят, потому что пройдоха знает, как организовывать приемы. Надеюсь, увидимся.

Марыся с удивлением кивает головой, слушая с недоверием.

– А… любимый! Еще одно! Сидим это мы с Марысей, играемся с Надей, и что-то мне дочь сказала, что сегодня приготовит лакомства для вас на ужин. Как это какие? А что она может приготовить? Только блюда ливийской кухни. Она, впрочем, уже это тебе готовит, как раз усадила Надю в колыбельку.

Мать передает трубку, а девушка, хихикая, оглядывается вокруг, так как нигде своего ребенка не видит.

– Привет, Хамид, – говорит она сдавленным голосом. – Съешь сегодня со мной кускус?

Марыся задает глупый вопрос.

– Почему нет? Ты его неплохо всегда готовила, – слышно, что после разговора с тещей у супруга хорошее настроение.

– А пасту хумус? Съешь хумус?

– Я люблю хумус.

– Это хорошо, – вздыхает Марыся с облегчением.

– В таком случае сегодня вечером кускус с хумусом, – комментирует муж. – Вместе или раздельно? – Хамид не выдерживает и взрывается смехом.

– Все равно, лишь бы мы были вместе после ужина, – искренне признается Марыся, а потом еще долго надрывает бока над их забавным разговором.

* * *

На прием к Грейс и Григорию действительно приходит половина Эр-Рияда – все, кто связан с польским и украинским обществом экспатриантов. Присутствуют также американские подруги хозяев, в том числе и посол, и кумовья хозяйки дома, представители всех наций. Все приготовлено с большой помпой, а кейтеринг заказали в самом дорогом отеле города, следуя принципу: подай и прибери. Едва Марыся с Хамидом входят, сразу же направляются к польскому кружку, и начинается обсуждение прибывших.

– Долго так можно? – спрашивает недовольно Хамид, который со времени последнего ужина с женой снова стал добрым и нежным, хоть не таким, как раньше. – Не знают меры! Ни на ком не оставляют живого места!

– Трагедия! Что за общество! Встречаются, чтобы обсудить и обгадить, – Марыся типично арабским способом цокает языком о нёбо. – А хуже всего хозяева, – шепчет она.

– Ты права, – к их частной беседе, которую они ведут на арабском языке, подключается неизвестный им щуплый мужчина со светлой кожей. «Наверное, какой-нибудь англичанин или скандинав», – решают супруги.

– На вечеринки приглашают толпы, выбрасывают деньги, как в сточную канаву, но когда можно было бы кому-то помочь, то отворачиваются спиной. Если вы когда-нибудь, не дай Бог, оступитесь, то никогда не рассчитывайте на их поддержку.

– Ну что вы! – смеется Хамид. – В жизни бы никогда к ним не обратился.

– Это такой тип кишечнополостных, – парень недовольно хмурится. – А я зато хам! – неожиданно смеется он, протягивая руку. – Не представился. Ян, новый консул.

– А в каком посольстве? – спрашивает с любопытством Марыся.

– Польском, – сообщает он таким тоном, словно это общеизвестно.

– А что с Петром? Не знала, что он уехал, – говорит она уже по-польски.

– Вы полька? Ни за что бы не сказал, – искренне удивляется дипломат.

– Вижу, что вы познакомились с моей старшей дочкой, – подходит Дорота и представляет Марысю.

– Hello! – Грейс с выпирающей, искусственно увеличенной грудью подходит к группе земляков. – Развлекаетесь?

Она слегка улыбается, и неизвестно, намеренно или это побочный эффект ботокса, который парализовал мышцы ее лица. Все смотрят вопросительно на Амира, их любимого хирурга, но он только опускает голову.

– Ну у тебя и украшения! – женщины не выдерживают и просто пожирают их глазами. – Где купила? Сколько отдала? Это комплект? Еще и перстеньки?! Ох! Ах!

– Мои любимые! – хозяйка гордо смотрит на назойливых дам. – Нужно просто иметь знакомства на высшем уровне. И все.

– Что это значит? – настаивает Кинга.

Ей бы хватило на такие цацки только с одной небольшой коррекции, которые Амир делает десятками как для саудовских женщин, так и для иностранок.

– Одна принцесса распродавала свое добро, потому что, наверное, делает ноги из страны.

Грейс грубо смеется.

– Она отдавала все за бесценок, – хвастает она собственной предприимчивостью, тем, что воспользовалась случаем.

– Красиво ли так пользоваться человеческим несчастьем? – говорит консул прямо.

– Как это пользоваться? – возмущается хозяйка. – Я, может быть, ей спасла жизнь! – сообщает она вполне серьезно. – Мало кто решился бы купить такой сомнительный товар, да еще без чека. Перевезти его в Польшу будет очень хлопотно.

Кинга подходит к делу с умом.

– А может, все же немного воспользовалась, нет? В арабской стране, где не платят налоги, чек достать можно у каждого ювелира, – сообщает она очевидную вещь. – И указать самую низкую цену, так что никакой налог платить не придется.

– Конечно, ты права. Что ж, воспользовалась, она – тоже, мы квиты.

Грейс не хочет продолжать неприятный разговор.

– А что за принцесса? – интересуется Марыся. – И много ли ты таких знаешь?

Ее удивляют связи этой ушлой тетки.

– Вы ее тоже знаете! – хватает Грейс девушку за руку. – Мы ведь были вместе у нее на вечеринке!

Она хлопает в ладоши, вспоминая давнее событие.

– Принцесса Ламия?!

Марыся расширяет глаза, а Хамид при звуке знакомого имени со злым выражением приближается к группке сплетничающих женщин.

– А что тебя удивляет? – хозяйка делает изумленное лицо. – Григорий говорил, что она где-то сидела в заключении, но ведь известно, что гнев короля на ближайших родственников не длится долго.

– Ламия снова на свободе, – шепчет обманутая этой подлой женщиной Марыся.

– На свободу вышел также и другой человек, который незаконно удерживался вместе с этой преступницей, – польский консул поджимает губы.

– Откуда ты знаешь? – Грейс выглядит сбитой с толку, а все прислушиваются.

– Потому что ей удалось добраться до посольства, – говорит дипломат уже по-английски, чтобы все могли его понять. – Никто изо всего польского сообщества не подал ей руку помощи. Звонила, говорит, твоему мужу, – обращается он к Грейс, у которой при этих словах лицо становится серым и удлиняется.

– Мы в этой стране гости и не будем нарушать закон. Если Магда устроилась к принцессе и перешла на ее спонсоринг, то должна выпутываться, она сама виновата.

– Поэтому вы не захотели ей дать чашку чая и угол, чтобы она могла переспать одну ночь? – Ян нападает, а все собравшиеся чувствуют себя неловко.

– Мне не звонила, – шепчет Кинга.

– Мне тоже! И мне нет! – слышны оправдания.

– Жаль, что она не позвонила мне, потому что я помогла бы наверняка, – отзывается Марыся.

Мать нежно ее обнимает.

– Принцесса Ламия подло меня обманула, обокрала и подставила под обвинения и возможное заключение, – впервые признается Марыся публично. – Я бы для бедной Магды все сделала, потому что знаю, с какой дьяволицей она имела дело и как ее постыдно обманули.

Все при этих словах открывают от удивления рты, Грейс же краснеет.

– Но есть такие, кто помог лживой принцессе, а свою землячку пнули под задницу, – консул – отважный человек и говорит то, что думает. – Встали на сторону преступницы, потому что с этого могли что-то поиметь.

Он отставляет напиток и быстро выходит.

Грейс подходит к мужу и что-то шепчет ему на ухо.

– Черт побери! – комментирует Кинга ситуацию типичным для нее способом. – Я не хочу иметь ничего общего с этой крашеной стервой, а мой парень в следующий раз за удаление прыща на жопе посчитает ей, как за новый нос, – сообщает она, а все грустно смеются.

– Поедим чего-нибудь в городе? – просто спрашивает Дорота. – В отеле «Четыре сезона» сегодня buffet dinner в мексиканском стиле. Хорошая жратва.

Через минуту группа из десяти гостей покидает дом Грейс и Григория, говоря, что их ноги здесь не будет.

Отдых для богачей

Молодые бен Ладены с маленькой Надей решаются на свою азиатскую эскападу в сентябре, когда уже не так жарко, между сезонами дождей. Прогнозы говорят, что температура будет умеренной, влажность небольшой, небо безоблачным и, прежде всего, не предвидится землетрясение или цунами. До Бангкока они летят эмиратскими авиалиниями и, конечно, первым классом. Что за комфорт! Британские авиалинии не выдерживают никакого сравнения. Раскладывающиеся кресла удобны, как домашние диваны, а постель пахнет лавандой и свежестью. Еда тоже прекрасна, а икру им подают на специальных гренках из белого печенья или яичных белках. Запить это все можно шампанским с клубникой. Марыся поминутно поднимает черные брови от удивления, а Хамид не перестает улыбаться. Радостная, как жаворонок, Надя превращается в игрушку для стюардесс, которые так долго кормят ее фруктами и шоколадками, что желудок малышки не выдерживает и выдает все на голубую форму одной из девушек. После приземления в Дубае родители с ребенком так измучены, что дальнейший восьмичасовой полет спят. Когда они приземляются в Бангкоке, в глаза им бросается колорит этого города, а больше всего поражает пестрая толпа. Не только потому, что жители этого двадцатимиллионного города охотно путешествуют, но и потому, что его заполняет масса приезжих, которые жаждут экзотических приключений, солнышка и прекрасных бирюзовых пляжей, рядом с которыми на расстоянии вытянутой руки начинаются чудесные коралловые рифы со стайками разноцветных рыбок. После быстрого оформления документов супруги берут такси-люкс и тащатся в километровой пробке. До центра города они едут два часа, и, если бы не идеальный характер маленькой Нади, очень терпеливого ребенка, точно сошли бы с ума. Они хотят сбежать из железной банки, которую объезжают сотни мотоциклов и скутеров. Даже рикши быстрее, чем их красивая «тойота».

– Как это возможно, что у твоего дяди здесь нет апартаментов? – шутит Марыся.

– Наша фирма не инвестирует сюда. На этом рынке столько прекрасных и дешевых фирм, что у нас нет шансов, – серьезно отвечает Хамид. – В конечном итоге, мы не ставили задачу экспансии емких и динамично развивающихся азиатских рынков.

– Я пошутила! – смеется жена и сердечно треплет его короткие вьющиеся волосы.

– Ничего страшного, любимая. Отель я выбрал неплохой, хоть все выяснится на месте. Знаешь, это Азия и иногда можно обмануться и в пятизвездочном.

– Успокойся! Все будет супер. Как может быть плохо в апартаментах с площадью сто тридцать метров?! Кроме того, ведь не будем же мы там сидеть, мы же не просто так приехали в Бангкок. У нас в планах посмотреть, побродить, правда?! – радуется Марыся такой перспективе и хлопает в ладоши.

Но прогулки с маленьким ребенком в коляске оказываются не так легки в запруженном до границ возможного воплощении молоха[106]. Самую большую проблему составляло отсутствие тротуаров, а если они где-то и были, то у них тридцатисантиметровые бетонные бордюры. Двое взрослых людей не в состоянии справиться: тяжело переносить коляску с Надей, неоднократно она чуть не оказывается в сточной канаве, которая тянется вдоль всех дорог в городе.

– У меня есть реклама самого большого торгового центра «Сиам Парагон».

Вспотевший Хамид вытаскивает буклет.

– Прихватил в аэропорту. Мы должны туда поехать на такси и купить для маленькой слинг.

– Это прекрасная мысль! – выкрикивает молодая мама. – Безопасно и выгодно!

После двух часов езды в одну сторону (более часа они выбирают товар в огромном торговом центре) и трех часов на возвращение, когда такси стоит дольше, чем едет, туристы, измотанные дорогой и сутолокой, решают провести остаток вечера в отеле.

– Завтра нужно будет рискнуть поехать в Skytrain. Нет сил, – решается Марыся, опасаясь наземного метро из-за толчеи. – Иначе ничего здесь не посмотрим, потому что все два дня, отведенные на Бангкок, проведем в пробках.

– Ты права! Трудно! Если нужно будет, возьмем на короткое расстояние рикшу, – принимает экстремальное решение Хамид. – Только не такси.

Несмотря на все хлопоты и неудобства и сильную усталость, молодые люди приятно удивлены. Подтвердились слова Дороты. Окружающие их азиаты, действительно, чудесные, доброжелательные и улыбчивые люди. «Не то что арабы, – констатирует Марыся, – которые смотрят на всех волком, и человеку кажется, что они вот-вот отрубят ему голову или взорвут». Разумеется, она преувеличивает, очарование Азией лишает ее объективности. В Бангкоке молодые проводят два дня, осматривая самое стоящее, что выделено жирным шрифтом в путеводителях. Прежде всего они решают осмотреть большой Королевский дворец и Изумрудного Будду. Там проходит наземное метро, которое оказывается выстрелом «в десятку». Поезд не только быстро перемещается, но и (что известно всем) не стоит ни в каких пробках. К тому же в десять утра здесь почти пусто. Толпы начинаются только на месте.

– Мы точно хотим туда идти? – Хамид колеблется, стоя в очереди, надев арендованные саронг и потную рубашку из батика, которыми они должны покрыть свои тела, чтобы не обидеть Будду.

– Ну что ты! – возмущается Марыся. – Что-что, а Изумрудного Будду мы должны увидеть!

Действительно, храм и святыня прекрасны и достойны внимания, но размеры божества разочаровывают супругов.

– Такой маленький! Вообще не видно. Эх! Пожалуй, несколько десятков метров, – посмеиваются они, издеваясь над своей «манией величия».

Когда через три часа они покидают храм, то оглядываются, подыскивая транспортное средство, и окончательно решают проехаться на рикше. Повозка, которую они выбирают, с большим кузовом минимум на четырех пассажиров, разноцветными декорациями, у нее есть крыша. После долгого торга они окончательно утрясают цену и садятся в шаткий транспорт. Сумасшедший водитель балансирует между машинами и бежит так, словно убегает от преследования. Пассажиры визжат и изо всех сил хватаются за поручни. Через какое-то время Марыся садится на пол, судорожно обнимая руками смеющуюся Надю. При первой же возможности остановиться супруги высаживаются, передвигаясь на подгибающихся, трясущихся ногах и выразительно смотрят друг на друга, читая в глазах, что приняли не самое лучшее решение. Но настроение у них по-прежнему хорошее, и они хохочут, как расшалившиеся дети. С интересом они осматривают со всех сторон лежащего, почти пятидесятиметрового Будду, а сразу же после этого стоящего большого, трехметрового, Будду из золота весом целых пять тонн.

– Вот это да! Такие размеры уже солидны! – радуются они, рассматривая фигуры, которые они видели на снимках. – Это и есть квинтэссенция Таиланда.

Позже рикша подвозит их к каналам вокруг Бангкока. Вид этого места производит на супругов невообразимое впечатление. Люди в двадцать первом веке живут по– прежнему в таких страшных и примитивных условиях! «Ужас!» – проносится мысль у саудовцев, привыкших к комфорту и богатству.

– Нет, нет, господа! – протестующее крутит головой Хамид, видя разваливающуюся лодку, в которую они должны сесть.

Марыся крепко прижимает дочь к груди.

– Категорически против, я не поплыву на чем-то таком с маленьким ребенком! Мы утонем!

– Что вы! Тут такие лодки плавают много веков! – зазывает хозяин лодки. – Даже не знаете, что вы теряете! Какие интересные вещи вы могли бы увидеть!

– Нищету, нищету и еще раз нищету! – отвечает Марыся по-арабски. – Thank you very much[107]! – С этими словами она быстро разворачивается и направляется к рикше.

– Подвезите нас на какую-нибудь остановку такси, – просит, уже измучившись, Хамид. – Пора возвращаться в отель.

– Если не хотите плыть, это зря, вы много потеряли, – рикша в раздражении: у него из-под носа выскользнула пожива, у него злой блеск в глазах. – Но давайте я завезу вас в одно место, которое вам, саудовцам, наверняка понравится.

Говоря это, он снова умильно улыбается и строит соблазнительную мину.

– Зачем мы признались? – винит себя Марыся. – Теперь он захочет содрать с нас шкуру.

Таец подвозит молодых туристов к красивому магазину золота в очень неплохой части города. На витрине выставлены изделия ювелирного искусства, которые украшены типичными для Азии узорами.

– Ты посмотри!

Марыся не слишком воспитанно показывает пальцем на подвеску с перламутром.

– Это в два или даже в три раза дороже, чем в Эр– Рияде, – возмущается она, но глаза ее блестят при виде необычного украшения.

– Не на бедного напала, если нравится, то купим, – Хамид почти впихивает ее в магазин.

– Ну что ты! – ломается жена, разумеется, страстно желая войти.

Супруги буквально через минуту стоят у входа, и сразу их окружает толпа услужливо кланяющихся женщин-продавцов. Они видят пару саудовцев, разглядывающих драгоценности, и одинокую женщину, одетую полностью в черное. Сквозь плотно закрывающую ее лицо вуаль видны только глаза. «Это действительно магазин, предназначенный для арабов с Ближнего Востока», – проносится в голове у Марыси.

С презрением она смотрит на женщин в абаях, совершенно их не понимая. Сама же она одета в полотняные бермуды и рубашку. «Как могут происходить перемены в Саудовской Аравии, если эти женщины, выезжая за границу, по– прежнему не хотят открывать лицо? Что за менталитет! – она неодобрительно кривит губы. – А может, традиция сильнее их и прогресса, охватившего весь мир?» – думает она через минуту, но потом сосредоточивается на чудесах, выставленных в стеклянных витринах.

– Ты посмотри, какой красивый браслетик! – показывает она мужу, который со странным выражением лица наклоняется над стеклом. – Как раз для Нади.

– Боюсь, что будет велик, – Хамид возражает, поминутно стреляя по сторонам глазами.

– Ну что вы! – продавец уже рядом с ними и показывает золотую побрякушку. – Это прекрасный подарок для девочки. Браслетик регулируется, он ей как раз, но и через пять лет малышка сможет его носить.

Она застегивает украшение на кругленьком запястье ребенка, и оказывается, что он сидит как влитой. Цепочка с запасными звеньями достает до наружной части.

– Ловко придумано, – радуется Марыся. – Какие чудесные фигурки из сказок Диснея! Первый раз вижу золотого олененка Бемби.

Она восторгается:

– И такие цвета! Как живой! Это какая-то специальная масса?

– Венецианское стекло, – поясняет продавец.

– Нравится? Так берем, – молниеносно решает Хамид.

– Хочешь что-нибудь для себя? – спрашивает он неприятным голосом, быстро идя к кассе.

– Нет, зачем мне? – Марыся удивленно хмурится, потому что ее не очень радует поведение мужа. «Может, он уже измучился», – приходит она к выводу.

Когда супруги покидают магазин, Хамид еще раз оглядывается и видит бешеные глаза арабки, стоящей в глубине, осматривающей всю семейку бен Ладенов.

– Достаточно уже блуждать по городу, – сообщает он в прохладном и удобном такси, везущем их в отель. – С меня хватит смога и толпы. Завтра устроим себе поездку за город.

Один день они посвящают осмотру Аюттхаи, что в восьмидесяти километрах от Бангкока. Это старая сиамская столица со святынями и древними руинами со знаменитой на весь свет аллеей каменных Будд. Несмотря на то что это исторический город, все разрушено и уничтожено, а опустевшие руины поглотились джунглями. Однако здешний стиль архитектуры позже вдохновил на строительство дворцов в Бангкоке. Родители и ребенок привыкли к толпе зевак и местных и отдыхают на свежем воздухе среди поющих птиц. Супруги много фотографируют и прогуливаются, держась за руки, как пара подростков. Целую серию фотографий отщелкали у Будды в дереве, где между корнями лицо бывшего индийского принца. Надя вообще не вникает во все это, потому что сразу оценила удобный слинг, в котором или спит, или ест, или развлекается. Ей не мешает зной, высокая влажность, потная рубашечка или мокрая пеленка. После осмотра достопримечательностей и расслабляющей прогулки на лоне природы саудовские туристы, следуя за толпой, выходят к одноэтажным домикам со множеством ресторанчиков, кафе и небольшому цирку, в котором выступают слоны, пони, обезьяны и акробаты. Все это под оглушительную музыку.

– Теперь, мои девочки, время обязательной езды на слоне! – Хамид показывает на большую очередь ожидающих и вереницу животных с корзинами на спине.

– Вот это коммерция! – комментирует Марыся, усаживаясь, а Надя, хлопая в ладоши, опасно наклоняется вперед. Девочка непременно хочет поймать слона за хобот, который тот, погоняемый вожжами, постоянно поднимает вверх. – Сколько же здесь этих животных?

– Кто их считал?

Хамид крепко держится одной рукой, а второй старается запечатлеть любимых девушек.

– Улыбочку! – выкрикивает он. – Сейчас буду снимать!

Пара сотен слонов преодолевает ежедневно путь через центр городка. Иногда так тесно от зверей, мотоциклистов, рикш и машин, что трудно разминуться. Часто движение останавливается, но никому это не мешает, все друг с другом милы, вежливы, кланяются и улыбаются.

Марыся же недовольна приключением.

– Все здесь должно быть так опасно?! Эти чертовски большие громадины вдобавок идут посредине дороги! Ах! – выкрикивает она, уже серьезно напуганная.

На панику жены Хамид реагирует смехом, потому что в езде на большом, как дом, слоне нет ничего угрожающего или рискованного.

– Любимая! Спокойно! – утешает он жену, которая от страха сжимает побелевшие губы.

Животные движутся очень медленно, плавно и грациозно, а на спине у них корзины для пассажиров, такие большие и глубокие, что их троих можно уложить.

После более чем получасовой поездки Марыся, как пружина, соскакивает со спины колосса на специальный высокий помост.

– Что ж, можем поставить галочку! – выкрикивает она счастливо, чувствуя наконец под ногами твердую почву.

– Мама, мама! Пачь, пачь!

Веселая Надя ничего не боится и протягивает ручки, потому что непременно хочет погладить большое животное. Перевозчик дает ей банан, и малышка подает его слону. Все: и туристы, и обслуга аттракциона – кричат отважной девочке «браво».

Отец вкладывает дочке в ручку банкноту, а слон хоботом осторожно берет и передает ее провожатому.

– Теперь дай это. Ну, они и выдрессированы! Как в цирке! – радуется Хамид.

После дня в Аюттхае молодые туристы так измучены, что им расхотелось гулять и осматривать достопримечательности. Они мечтают об отдыхе. Приходит желанный момент, которого ждали и Марыся и Хамид все время. Релакс и полная благодать. Теперь две недели они хотят лениться на острове Пхукет в заливе и местности с названием Камала.

Марыся не устает удивляться.

– Ну, мы удачно выбрали место! Оно прекрасно! Улет! – выкрикивает она.

Семь бассейнов посреди красивых четырехэтажных зданий. Купаясь в водоеме с пресной водой, они слышат шум волн.

– Признаю, – подтверждает счастливый Хамид. – Прекрасный, двух мнений быть не может. Но сколько ни примазывайся, это место тебе посоветовала мамочка, значит, это ее супервыбор.

– А я разве говорю, что нет?

Они резвятся, плескаясь в воде.

– Теперь она будет нашим trip advisor[108], – смеется Марыся во все горло, когда маленькая Надя, плавая в крылышках, надетых на кругленькие ручки, брызгает ей в лицо.

День состоит из подъема в последнюю минуту, чтобы поспеть на обильный завтрак, который сервирован в красивом ресторане на деревянной террасе тут же, у самого моря. Потом туристы проводят время, чередуя бассейн, спальню, гостиную с телевизором или бильярдом. Но через неделю им становится скучна полная бездеятельность, и они двигаются на покорение местности и окрестных поселков. Молниеносно пешком преодолевают все горки и холмы, идут туда, куда любящие комфорт туристы едут на арендованных скутерах. С маленьким ребенком они решают не рисковать и не ехать на двухколесном транспорте. Во время путешествия по местности, где много салонов для развлечений, массажа и пабов с караоке, супруги наконец находят место, где никто их не беспокоит и не предлагает секс. Это большой, как салон, ресторан с названием «Ганс Христиан Андерсен», принадлежащий красивому датчанину, род которого происходит от колониалистов. После бурной жизни работоголика он наконец осел в Камале и женился на красивой тайке, на двадцать лет моложе, чем сам.

– Наш ресторан предназначен для семей – спокойных, нормальных людей, которые приехали сюда, чтобы отдохнуть, а не заниматься псевдолюбовью с продажными, часто венерически больными тайскими девками.

Странно звучат эти слова из уст человека, у которого жена – местная. Это можно объяснить только тем, что супруга хозяина никогда не имела ничего общего с самой древней профессией в мире.

– Мы снова в family section, – весело хихикает Марыся.

Но место решительно отличается от заведений для семей в Саудовской Аравии. Оно очень яркое, с открытой террасой с видом на узкую запруженную улочку, и можно заказать нормальное (не безалкогольное) пиво «Чанг», которое распробовала Марыся.

– Что теперь будем делать? – спрашивает она, понимая, что они уже испробовали все местные развлечения. – Мы облазили все и знаем каждый камень и пальмовые листья на придорожных деревьях.

– Я видел в вестибюле отеля предложения морских прогулок.

«Хамид всегда найдет какой-то выход. С ним нельзя соскучиться», – радуется жена.

– Прекрасно! Куда? Чем? Когда? – забрасывает она его вопросами.

– Здесь тысячи островов, если захочется осмотреть все, дней в календаре не хватит, поэтому нужно выбрать.

– Ты уже наверняка знаешь, куда лучше отправиться.

– Думаю, что мы можем два дня посвятить путешествиям, – сообщает Хамид таинственным голосом. – Одно – на остров, где снимали фильм «Пляж» с Леонардо ДиКаприо, а второе – это так называемый остров Бонда, который показан в старом фильме семидесятых годов «Человек с золотым пистолетом». Предлагается сноркелинг[109], ланч и посещение нескольких других островков с чудесной, теплой и прозрачной водой.

– Отрыв башки! Супер! Едем, а то еще не сможем записаться на завтра! – загорается Марыся идеей. – Надя, amaj, amaj! – подгоняет она дочку, которая, сидя на высоком стульчике, ест рис, приготовленный на пару.

– Спокойнее, Мириам! Не надо пороть горячку!

– А что? Ты уже билеты купил? – глаза у нее блестят.

– Я не люблю толчею и стараюсь, где возможно, ее избежать, – поясняет он спокойно, взвешивая каждое слово, чтобы вызвать бóльший эффект. – Завтра стартуем в десять утра, но арендуем комфортную моторную лодку только для нас троих, – говорит он гордо, а Марыся, одобряя, забрасывает ему руки на шею и целует в обе щеки.

– Ты чудный! – выкрикивает она.

Для первого путешествия Хамид арендует моторку «Speedвoat» с тремя большими моторами «феррари». Молодые супруги не предполагали, что волны будут по три-четыре метра высотой и что это настолько экстремальное событие. Когда берег порта в Камале исчезает с поля зрения, лодка начинает подпрыгивать вверх-вниз, и все становятся совершенно мокрыми. Только Надя радуется и пищит от восторга, потому что, разумеется, не осознает опасности. Марыся при первом приступе паники думает, что если уж так глупо придется закончить жизни, то, по крайней мере, с достоинством и в хорошем настроении. Она смеется как сумасшедшая, верещит громче дочери и забавно размахивает пакетиком для блевотины, которую держит в руке.

Хамиду, как каждому мужчине, бурное путешествие очень нравится.

– Прекрасно, правда? Ну и прыжки! – старается он перекричать рев моторов.

– Не знаю, задница полностью отбита, – Марыся со смехом и болезненным выражением на лице в очередной раз хлопается попой о твердую обшивку дивана.

– Они в таких условиях или даже худших возят туристов каждый день. Нечего бояться, ведь они знают, что делают. – Ее муж указывает подбородком на старую, высохшую лодчонку.

– Но ланч на этой лодке я есть не буду, – женщина отрицательно мотает головой. – Уже и так у меня все в горле колом стоит, я держу содержимое желудка зубами, – она делает забавное выражение лица.

– Обед у нас в ресторане на красивом пляже. Хорошо будет!

И действительно. Пляж из фильма с ДиКаприо представляет собой небольшую полосу песка, забитую людьми. Но посещение острова, созерцание обезьян, объедающихся бананами, или мангровых зарослей, до половины прикрытых водами лагуны, компенсировали первое разочарование.

Молодые супруги возвращаются вечером уставшие, но очень довольные. Не вспоминают даже о волнах сегодняшнего сумасшедшего дня. Надя половину дороги проспала, поэтому путешествие ее не утомило. И она, и ее мама загорели и стали словно мулатки. Девочка выглядит прекрасно: смуглое личико, обрамленное светло-рыжими вьющимися волосами, голубые глаза, как у бабушки Дороты. Когда они отправляются на ужин в ресторан отеля, все кельнеры хотят ее погладить и поносить на руках, такая она хорошенькая.

Первое путешествие на моторной лодке немного взбудоражило супругов, поэтому на вторую вылазку они отправляются на прогулочном катере. Туристы им не мешают, наоборот. Сейчас бен Ладены заводят новые знакомства, а Надя, как обычно, производит фурор.

Пожилой американец ерошит девочке волосы.

– С генами не поспоришь! Эта твоя мамочка, должно быть, крепкая женщина, – сообщает он Марысе, которая кивает головой.

– Вы даже не представляете насколько, – признает она его правоту, с гордостью посматривая на Хамида, но он – о чудо! – избегает ее взгляда.

После того как супруги поставили галочку рядом с очередным мероприятием, называющимся Остров Бонда, на который туристы буквально молятся, катерок направляется к поселку на воде и чудесному огромному пляжу. После обеда они лежат на солнце, удивляясь спокойному бирюзовому морю. Супруги вытягиваются на полотенцах на пляже, а между ними – их маленькая дочь, которая, устав от солнца и плескания в воде, сладко спит, губки ее сложены, словно для поцелуя. Слышно только ее тихое посапывание. Зонтик бросает тень и закрывает супругов от лучей жгучего солнца. Хамид смотрит на жену, та закрыла глаза и отдыхает. Ее длинные ресницы бросают тень на загоревшие щеки, а связанные на макушке вьющиеся волосы спадают локонами ей на плечо. «Какая же она красивая, – думает он. – Самая красивая женщина на земле». Но на его лице не видно радости, что эта красотка – его избранница. Наоборот. В глазах у него читается невыразимая грусть.

Марыся лениво открывает глаза.

– Эй-эй! Что такое? – спрашивает она, глядя с беспокойством на мужа, потому что его меланхолия не ускользает от ее внимания. «Что же его тревожит?» – думает она, так как во время совместного отдыха, находясь целыми днями вместе, замечает его состояние.

– Да? – быстро моргает Хамид, словно хочет очнуться от очень плохого сна.

– Почему ты такой мрачный? Что тебя гложет?

– Ничего, любимая, – улыбается он грустно.

Марыся озорно тянет за верх его спортивной кепки.

– Эй! Расскажи мамочке! В чем дело? Я ведь вижу, что что-то не так!

– Мне просто жаль отсюда уезжать, – врет Хамид и не краснеет. – Здесь так красиво!

Он садится и смотрит на волны, тихо бьющие о берег.

– Трудно сейчас в запыленном жарком Эр-Рияде.

Жена немного успокаивается, слыша логическое объяснение, так как она тоже хотела бы здесь дольше побыть. Но сердцем она чувствует, что это только часть правды.

– Что бы ты сказала, если бы мы завтра в последний вечер выбрались в паб с караоке? – предлагает Хамид. – Мы видели в городке такой большой, уютный.

– А Надю куда?

– Твоя же мама говорила, что есть возможность нанять на пару часов няню. Это проверенные девушки и наверняка смогут занять ребенка.

– А разве знаю? – Марыся колеблется. – Незнакомые женщины, Надя может им устроить концерт.

– Любимая! В восемь вечера малышка будет спать, а девушка нужна только для того, чтобы посидеть и посмотреть за сладко спящим малышом, – убеждает ее Хамид.

– Гм! С удовольствием бы пошла, – признается жена. – Сделаем так. Если Надя уснет без проблем, то идем, а если будет капризничать, то остаемся и проведем последний вечер только вдвоем. Тоже будет прекрасно.

– Ну, хорошо.

– Может, наконец расскажешь мне, чем ты на самом деле обеспокоен? – говорит она, нежно гладя мужа по щеке. – Искренне и до конца.

«Моя ты любовь! – думает Хамид. – Так как ты мне ничего не рассказала, так и я должен жить, не признаваясь тебе, что о чем-то знаю. Я должен это делать, если мы и дальше хотим быть вместе. А как я могу хотеть бросить любимую женщину и самого дорогого моему сердцу ребенка, мою доченьку? Почему так жестока судьба?! – спрашивает он самого себя, не находя ответа. – Почему я должен был об этом узнать?! За что мне это? Жил бы себе в блаженном неведении до конца своих дней как счастливый рогоносец, а теперь меня ждет самоистязание и боль».

«Мириам, Мириам, как ты могла!» – кричит его кровоточащее сердце.

Похищение

Ламия выкупает авиабилеты на самые комфортные авиалинии. Разумеется, это авиалиния Эмиратов. На рейс в Дубай она бронирует себе билет в первый класс, а для Рама – в эконом. Но потом из Дубая в Бангкок они оба летят в комфортной части самолета. Рам надел новый костюм от Армани и теперь выглядит, как азиатский бизнесмен. Ламия задумалась, откуда у тайского слуги столько денег на дорогую шмотку, «Ролекс», перстень и тяжелый золотой браслет. Ответ вертится на языке: все это ее деньги, которые он якобы перевел на строительство отеля. Принцесса в ярости кусает губы, но в нынешней ситуации не может позволить себе взорваться и поссориться. Если так пойдет и дальше… То что? То что она сделает? Она расстроена таким положением, когда вдруг из госпожи превратилась в подругу. Ее посещают черные мысли.

– Думаю, первую ночь тебе стоит провести в отеле, – рассуждает Рам, когда они ждут в аэропорту Дубая багаж.

– Ты так думаешь? Разумеется, у меня отель зарезервирован, растяпа! – принцесса, несмотря на незавидные обстоятельства, не в состоянии изменить тон. – «Сиам Кемпински», говорят, вполне неплох.

– Да уж, – криво ухмыляется таец. – Более дорогого в городе не нашлось?

– Нет, не нашлось, – иронизирует Ламия. – Не имею желания отказываться от стандарта, к которому привыкла.

– Это будет тяжело, ведь мой отель…

– Наш отель! – резко перебивает она, цедя сквозь зубы.

– Наш отель будет максимум трехзвездочным.

– Это плохонько, плохонько, – кривится она презрительно. – В таком случае предлагаю поселиться в съемных апартаментах. Я в люксе: не люблю примитивизм и пауков, ползающих по стенам.

Рам промолчал, глотая очередное проявление неуважения, отдавая себе отчет, что до окончания строительства его отеля еще много чего недостает, а эта женщина – его копилка, из которой он решил брать деньги, пока удастся. Он сам прекрасно знает, какой суммой она располагает, но надеется, что в будущем чертовка получит большое наследство.

Отель «Кемпински» действительно прекрасен и условиями, и тем, что близко расположен к торговому центру и скоростной железной дороге. Предлагает просторные номера и апартаменты с отдельными балконами. Все помещения обставлены в современном стиле с тайскими элементами, оборудованы аудио-видео-системами, есть Интернет, аппарат для приготовления кофе и чая, сейф и мини-бар. Ламия уже предвкушала, как отправится расслабиться в тренажерный зал, воспользуется спа-салонами мирового класса у бассейнов, расположенными в живописной парковой зоне на территории отеля. На ресепшене принцессу обслуживают по высшему классу и со всеми почестями, как будто она прилетела в Таиланд с официальным визитом. Рама, несмотря на прекрасную одежду, принимают за слугу или телохранителя, поэтому никто не предлагает ему в знак приветствия напиток или пирожные. Ламия арендовала эксклюзивные апартаменты «всего» за пятьсот долларов в сутки. Так как ни одна кредитная карточка не работает из-за того, что семейка после последней выходки заблокировала такую возможность, она оставляет на ресепшене денежный залог в размере трех тысяч долларов. В результате персонал кланяется ей еще ниже.

– Неплохая комнатушка, – говорит женщина, входя в просторный, площадью семьдесят квадратных метров номер, состоящий из спальни и гостиной.

Она открывает балконную дверь и осматривается, замечает гостей, плещущихся в бассейнах.

– Пейзажик тоже очень симпатичный.

– Еще бы.

Рам не знает, как себя вести, потому как ему не было предложено поселиться в этом раю на земле.

– Так я пойду, – сообщает он.

– Стой! Подожди! Открой мне сейф! – приказывает принцесса.

Услужливая натура побеждает гордость тайца, который начинает изучать инструкцию.

– Уже делаю.

– Теперь набирай код, – говорит он через минуту, повернувшись спиной к тайнику в шкафу.

– Окей, можешь идти. А когда вернешься? – спрашивает она, и с его души словно камень падает.

– Через два-три часа, – сообщает он, улыбаясь от уха до уха. – Знаешь, тут страшные пробки.

– Я взяла вторую карту, кодирующую дверь номера для тебя. Если вдруг я буду в бассейне, ты войдешь без проблем.

Принцесса вручает ему пластиковую карту.

– Если поторопишься, то поужинаем вместе в ресторане в саду. Я читала, что тут потрясающая кухня.

– Ну, тогда я уже лечу! – довольный Рам буквально выбегает из комнаты.

Ламия не меняет своего отношения к мужчине, чувства к нему давно сгорели дотла. Ей просто не хочется в одиночестве сидеть за столиком и блуждать в незнакомом месте. Пока она здесь с кем-нибудь не познакомится, не установит контакты со стоящими людьми, она обречена общаться со своим бывшим слугой. «Кроме того, мы должны быть союзниками, – поясняет она себе, не желая допустить мысли, что она так низко пала. – Всегда лучше чувствовать себя владелицей недвижимости, а не изгнанницей», – думает она, распарывая широкий кожаный пояс, в котором перевезла более ста тысяч долларов. Все свое состояние в наличных и драгоценные украшения она помещает в сейф, переодевается в купальник и пестрое прозрачное платье и идет в салон «Эксклюзив-лаунж», где гостям, арендующим апартаменты, подают холодные закуски и напитки.

* * *

Рам, несмотря на обещание, вернулся довольно поздно, и Ламия начала ужин без него. Она так злилась, что не обратила внимания на непонятное выражение лица мужчины, поясняя его унылое настроение выговором, который ему сделала. Все гости вокруг прекрасно развлекаются, и наконец после нескольких восточных напитков у сообщников тоже улучшается настроение.

– Так что? Едем смотреть наш отель? – спрашивает принцесса на следующий день, бодро вскакивая с кровати.

– Вначале, пожалуй, надо позавтракать, – отвечает таец без энтузиазма. – Мы в дорогом номере, наверняка завтрак будет так же прекрасен, как и все в этом отеле.

– Ты прав, ты прав!

У Ламии сегодня исключительно хорошее настроение, потому что она довольна поведением обслуги и, благодаря некоторым контактам прошлого вечера с приезжими, видит, что действительно в этой стране хорошо относятся к иностранцам.

– Но сразу же после того, как поедим, отправимся на разведку.

С воодушевлением и оптимизмом, которого не было с незапамятных времен, она шлепает в ванную, где даже мурлычет что-то под нос под душем и всего через пятнадцать минут уже готова выйти.

– Подожди, возьму немного денег на случай, если мне на глаза попадется что-нибудь стоящее.

Она открывает сейф, извлекает стопку банкнот и любимую подвеску от Хамида. «Тут я могу ее носить, ведь он этого не увидит», – с грустью думает принцесса. Но, отряхнувшись от меланхолии, бежит к двери.

– Есть ли смысл брать такси, если, говорят, на скоростном поезде мы быстрее пересечем город? – спрашивает Ламия удивленно.

– Один раз можно себе позволить, тем более что время позволяет и у нас есть еще пара часов до часа пик и по дорогам можно проехать, – поясняет Рам, которому хочется как можно позже добраться до своего отеля, о котором он многие годы пребывания в Саудрвской Аравии мечтал. Каждую копейку он отсылал брату, полностью доверяя ему. В последнее время это уже были не копейки, потому что принцесса необдуманно перевела на его счет сумму, огромную даже по саудовским меркам, не то что по таиландским. До вчерашнего дня он был убежден, что здание уже закончено. Думал, что остались лишь косметические работы, поставить кровати – и его туристический бизнес каждую минуту может двинуться на всех парах.

– Почему ты такой печальный? – Ламия недовольно замечает скверное настроение друга.

– Наверное, из-за того, что открытие отеля откладывается, – уклончиво и осторожно признается Рам.

– Не понимаю! Как это?! Ты говорил, что через месяц, максимум два уже сможем перерезать ленточку на открытии. Вроде бы уже даже интернет-сайт делается! – возмущается принцесса, нервно сжимая кулаки.

– Брат инвестировал мои деньги в другое предприятие, – признается наконец таец.

– Что?!

– Он построил себе огромный дом, и то до половины, а остальное время возит туристов по каналам. Так он распорядился моими средствами.

– Как это возможно?! Убить негодяя! – кричит Ламия во все горло, а таксист от неожиданности уменьшает скорость и пораженно смотрит в зеркало заднего вида.

– Что уже пора? Что произошло? – хочет он наконец-то выяснить.

– Сама увидишь и, может, что-то посоветуешь. Ты ведь умная и образованная, – щекочет ее самолюбие Рам.

– Черт возьми! Если ты думаешь, что я в этот твой бизнес, вилами по воде писаный, инвестирую еще хоть копейку, то глубоко ошибаешься!

Мужчина опускает голову, поджимает губы, которые вмиг становятся абсолютно белыми, и ломает пальцы. Они едут молча почти час и наконец подъезжают к пристани, полной старых лодок с большими ржавыми моторами. Все перевозчики, как по команде, стараются заполучить приличную клиентку.

Но Рам кричит на родном языке, достает мобильный телефон и что-то по нему говорит. Через десять минут подплывает посудина, которая выглядит лучше, чем остальные, но все равно не первой свежести.

– Это мой брат Алак, – представляет Рам маленького сухопарого человечка в широких штанах и расстегнутой рубашке, который на вид кажется отцом Рама или даже дедом.

Таец протягивает ей руку, но Ламия смотрит на него, как на сумасшедшего, и без чьей-либо помощи садится в раскачивающуюся, перекосившуюся лодку.

– Далеко еще? Он что, проводит мне экскурсию по каналам или везет, куда надо? – спрашивает она гневно. – Меня вообще не интересуют беды и нищета твоей страны. У меня уже нет благотворительной организации, чтобы субсидировать оборванцев, – честно выражает она свое мнение по поводу такой деятельности. – Что за дерьмо! Что за малярия!

– Посмотри на ту красивую буддистскую святыню, – Рам показывает пальцем на сооружение в красно-зеленых цветах с золотыми украшениями. – Смотри, какой смешной дракон венчает крышу и фасад.

– Это дерьмо меня не интересует! Эй! Глянь лучше на эту красивую толстую крысу, сидящую на набережной! – принцесса взрывается истеричным смехом, кривясь от отвращения. – Здесь что, люди живут?

Она показывает подбородком на старую женщину, которая что-то стирает в грязной воде, вероятно, какие-то тряпки, сменную одежду.

– Это их дом, – признается азиат, а Ламии кажется, что он говорит с гордостью в голосе. – Здесь живет половина всех жителей этого города. Здесь есть рестораны, дискотеки, публичные дома…

– Если вы непременно хотите подцепить сифилис или СПИД, приходите сюда! – саудовка потешается вволю. – В квартале красных фонарей у тебя только один шанс к десяти, а здесь гарантированы сто процентов.

При демонстрации всех этих «прелестей» глаза принцессы делаются все больше и темнее. Она мечет искры и не ожидает от предприятия Рама ничего хорошего. «Что он теперь выкинет? – в панике думает она. – Денег хватит, может, на год, и то придется затянуть пояса. Надо будет отказаться от отеля и снять какую-то клетушку в городе. И что дальше? Что будет со мной?» Принцесса вообще не рассматривает возможность работать по профессии или что-нибудь делать, только тратить деньги семьи. Она привыкла к этому, и тяжело изменить привычки взрослой, капризной и испорченной богатством женщины.

– Или ты вначале хочешь выпить чаю? – предлагает Рам после того, как перекинулся словами с братом.

– Где, например? На террасе на палках с теми элегантными женщинами?

Ламия показывает на стирающую полуголую тайку, мимо которой они проплывают, которая счастливо и весело машет проплывающим руками.

– Может, предложишь еще охладить ноги в этом дерьмовом канале, где крысы кролем плавают?

– Не будь такой брезгливой! – мужчина не выдерживает и повышает голос. – Я говорил тебе, где будет стоять отель, поэтому не надо делать вид, что для тебя это шок. Здесь самое дорогое жилье, и туристы очень охотно останавливаются именно в этом месте, полном дерьма и крыс. Это самый настоящий Таиланд, квинтэссенция Бангкока и Востока.

– Прекрасно! Но твоего отеля что-то не видно, – с издевкой произносит принцесса. – Покажи же мне его, и вернемся к цивилизации.

– Собственно, это он и есть.

Лодка останавливается, и Рам указывает на бетонные сваи в воде и поставленный на них каркас единственного этажа. Видно, что строение начато много лет тому назад, потому что все буквально рассыпается. На немногочисленных стенах граффити, везде лежат горы мусора и пустых бутылок.

– Прекрасно!

Ламия отводит взгляд и глубоко вдыхает через нос, стараясь усмирить расшалившееся сердце.

– Немедленно отвези меня в отель! – приказывает она.

Когда она входит в апартаменты с Рамом, который молчит и еле тащит ноги, их глазам предстает комната, где все перевернуто вверх дном.

– Wallahi! – кричит принцесса, бегом бросается к шкафу и видит открытый пустой сейф. – Боже мой! Боже мой! – вопит она и рвет на себе волосы.

– Ты это сделал? – подскакивает она к тайцу с кулаками, который стоит как вкопанный, не в силах сделать ни шагу.

– Каким образом? – говорит он сдавленным голосом. – Мы все время были вместе.

– Тогда кто? Кто сюда смог пробраться? Ведь код на двери открывается карточкой! Ее невозможно подделать!

Рам тянется к заднему карману брюк и не находит бумажника. Он закрывает глаза и от бешенства скрипит зубами.

– Меня обокрали, – сообщает он шепотом.

– Кто? Где? Какой дурак держит кошелек в заднем кармане?! – у принцессы нет сил проверить, что еще взято из номера, а что осталось. «Остались мне только каналы, – плачет она. – Остались мне только только только каналы». Она тяжело опускается в кресло и смотрит пустым взглядом в никуда.

* * *

В тот же самый день Ламия выселяется из отеля, не информируя, что ее обокрали, потому как не хочет светиться в полиции. Что бы это дало? В комнату мог бы войти кто угодно, у кого на руках карточка, которую легкомысленный Рам потерял вместе с кошельком, в котором была еще наличка и банковская платежная карточка. Принцесса, слава Богу, взяла с собой пару тысяч долларов и спрятала немного украшений под подкладкой чемодана. Она решает как можно быстрее обратить это в деньги. С этой целью Рам на старом сломанном автомобиле отвозит ее в ювелирный магазин для иностранцев. Девушка решает не нарушать инкогнито, поэтому надевает черную абаю и никаб, оставляющий открытыми только глаза.

– Хорошие цены, – шепчет она своему товарищу по несчастью.

– Как это хорошие? Страшно дорого, дороже, чем в Саудовской Аравии, – удивляется таец.

– Ты идиот! Если так дорого стоят такие никудышные изделия, то мне соответственно заплатят за мои вещички. Надо было привезти сюда все украшения, а не отдавать за бесценок в Эр-Рияде.

– Посмотрим.

Рам не надеется, что все будет просто, потому что со дня приезда на родину все его разочаровывает и выводит из себя.

В определенный момент в магазин входит пара арабских туристов с ребенком на руках. Сначала Ламия не обращает на них внимания, увлекшись осмотром выставленных в витринах изделий, но через минуту слышит знакомый голос. Она каменеет и задерживает дыхание, чтобы позже громко выдохнуть «Это какой-то рок, – говорила она себе, изо всех сил сдерживая подступающие слезы. – Это какой-то кошмар, это кара за грехи! Она дрожит всем телом, крепко держась за стеклянную витрину. Эта стерва, эта молодая стерва и по-прежнему с ним! Счастливая, улыбающаяся, любимая! Как же я ее ненавижу! Как же презираю! Она мне отвратительна!»

Она медленно поворачивается, но не может удержаться, чтобы не посмотреть на любимого. Ее взгляд пересекается со взглядом шокированного Хамида. Мужчина замирает и презрительно смотрит в знакомые ему черные, как ночь, глаза – зеркало души своей бывшей подруги. Он читает в них, как в открытой книге, и кроме отчаяния и огромной любви видит и бешеную ненависть. Он быстро покидает магазин, таща свою ни о чем не подозревающую жену к выходу. Их дочка смеется, и ее голосок разносится по всему магазину, как звук жемчужин, сыплющихся на стекло.

* * *

– Почему Пхукет? Можешь мне объяснить? Билеты на самолет страшно дорогие, а иностранных туристов там не больше, чем в соседней Паттайе! – Рам бунтует против все более глупых идей принцессы.

– Ты просто безмозглый! – говорит ему Ламия. – В Паттайю приезжают молодые тусовщики, чтобы отрываться на дискотеках, хлестать алкоголь и поднимать перья и заниматься сексом с вашими молоденькими девицами. Там никто не даст мне ни копейки за роскошь, потому что они сами все быстро спускают. Зато на острове Пхукет останавливается высокий класс – люди богатые и из соответствующих сфер, которые приехали элегантно отдохнуть и провести время. Там меня ждут клиентки, – говорит она.

– Откуда у тебя такая осведомленность? – поражается он.

– Есть такие вещи, как Интернет и блоги. Оттуда можешь узнать обо всем, даже о том, сколько стоит доза гашиша или пятнадцатилетняя тайская проститутка.

– Да уж.

Рам замолкает, потому что Ламия постоянно издевается над царящими в его стране обычаями и укоряет его за распущенность Таиланда.

– Билеты я уже купила, – сообщает она. – Air Asia, говорят, очень неплохая местная авиалиния. По сто долларов с человека – это, наверное, не слишком дорого?

– Зависит от того, сколько у тебя денег, моя госпожа, а твои запасы устрашающе тают.

– Не заглядывай, дорогой, в мой кошелек. Если бы не ты и твой братишка, мы были бы сейчас богаты. Кроме того, каким-то чудом кто-то совершенно без проблем открыл сейф, а? Откуда он знал пароль? Может быть, все это твои проделки? – озвучивает Ламия свои подозрения.

– А ты взяла с собой ключи от сейфа, которые лежали на полке возле денег? – спрашивает Рам ехидно. – Или, может, закрыла их внутри сейфа?

* * *

Принцесса не отвечает, потому что только сейчас ощущает, насколько она легкомысленна и рассеянна. Она была так довольна собой и так глупо спешила в бассейн, что все другое просто вылетело из ее головы.

– Вор не мог пробраться с улицы. Наверняка когда молодая уборщица из любопытства отворила сейф ключом и увидела такое богатство, то долго не думала. Работая в отеле, она до конца своих дней не заработала бы таких денег, поэтому… претензии можешь предъявлять только к себе.

– Так или иначе, билеты уже выкуплены, – заканчивает разговор Ламия.

Она поворачивается к Раму спиной и смотрит в грязное окошко небольшого трехзвездочного отеля на окраине, в котором они решили остановиться. Она видит только узенькую улочку, заполненную по обеим сторонам торговыми лотками с уличной едой. Принцесса впадает в отчаяние, потому что шаг за шагом погрязает все больше и больше и постоянно должна препираться со своим другом. Поэтому она бежит от реального мира в мир фантазий. Видя, словно наяву, лицо Хамида, она мечтает: «Может, еще раз его встречу? Какое это было прекрасное время, когда мы были вместе. Еще ничего не боялись, постоянно рисковали, сходили с ума от машин, валяли дурака. Держались за руки, несмело и чувственно целовались, прикасались друг к другу».

Она впадает в сентименты, а в ее глазах стоят слезы. «С ним я могла бы быть нормальной женщиной и порядочным человеком. А кем же я стала? Я, принцесса, сижу в дешевом отельчике с бывшим слугой в роли любовника!»

Она осознает свое положение. «Я простая потаскуха! Я никто! Никто! А та кретинка Мириам купается в роскоши с моим мужчиной под боком, мужчиной моей жизни! Еще и ребенок есть! А мне пришлось своего убить, потому что не было шанса выжить, потянул бы меня за собой на тот свет, – она тихо плачет, опустив голову. – Я этого не выдержу!» Она кусает пальцы до боли. «Не перенесу! Как только увижу эту стерву, выдеру ей глаза, а эту их рыжую куклу с удовольствием утоплю в канале. Сделала бы в конце концов хоть какое-то доброе дело». Принцесса улыбается криво, с безумным выражением лица. «Подкормила бы вечно голодных крыс». Она взрывается истеричным смехом. Рам презрительно на нее смотрит и выходит из комнаты, хлопнув дверью.

* * *

Ламия с Рамом ранним утром прибывают в Пхукет – столицу одноименной провинции. У них нет никакого плана. Взяв такси, они просят повозить себя по городу. Принцесса, видя толпы веселых, пьяных, вульгарых молодых людей с досками для серфинга под мышкой или с приспособлениями для подводного плавания, кривит губы. Понимает, что ошиблась.

– Вы уже нашли, где остановиться? – обращается к пассажирам водитель. – Здесь не самое интересное место. Лучше на острове. Это Камала – тихий прекрасный залив. Там останавливаются такие элегантные люди, как вы.

– Ты так считаешь?

Принцесса уже знает, что в этом убогом месте она свой план не реализует.

– У моей сестры очень приятный пансионат с видом на море, – предлагает он. – Могу позвонить и спросить, если ли у нее свободные номера.

– Не наглей! – не выдерживает Рам, видя, что шофер хочет воспользоваться случаем и по сути типичный посредник. – Сезон почти закончился, все комнаты пустые.

– Вы, наверное, не из этой отрасли! – возмущенный шофер смотрит прямо в глаза. – Сейчас наша страна стала настолько популярной, что туристы со всего мира не перестают приезжать. Даже во время муссонов сидят тут и прекрасно развлекаются. Так что? – обращается он к девушке, не отказываясь от мысли подзаработать. – Отвезти?

– Отвезти, – решает принцесса, а Рам только заводит под лоб глаза: эта разорившаяся баба по-прежнему думает, что ей здесь рады. Это начинает действовать ему на нервы.

Они едут по горному серпантину уже почти час. Пассажиры все больше засматриваются на морское побережье. Каждую минуту перед их глазами открываются то плантация пальм, то бухточки с разбросанными при них бунгало, резиденциями и дорогими отелями. В какой-то момент водитель внезапно поворачивает руль вправо, проезжает у огромного здания и направляется к низкому строению. Такси медленно ползет по мостику, переброшенному через канал, затем снова поворачивает и останавливает возле маленького белого домика, который стоит буквально в двухстах метрах от пляжа. Вход в пансионат со стороны запруженной улицы, но есть второй вход, для гостей, со стороны моря. С этой стороны все окна и балконы выходят на маленький бассейн, у которого стоят белые пляжные топчаны и столики.

– Ну, как вам? – довольно спрашивает таксист.

– Вполне, – Ламия утвердительно кивает головой.

– До моря близко, до дискотеки в центре – тоже, а с другой стороны улицы – магазин «Теско», где можно присмотреть подешевле еду или косметику. Жить – не умирать! Еще захотите продлить пребывание!

– А что это за большое здание, которое мы проезжали? – интересуется принцесса.

– А! Это отель для богачей, «Kamala Suprime Beach Resort», – говорит шофер с неодобрением. – Там сутки стоят сто пятьдесят долларов!

Он возмущается:

– Это грабеж средь бела дня, но все же если находятся доверчивые люди, то пусть платят. А в этом пансионате вы заплатите только пятьдесят долларов за сутки за то же самое и семейную атмосферу.

Таец болтает глупости, продолжая нахваливать место, и принцесса закипает, потому что мечтает остановиться в соседнем роскошном отеле, а не в побеленном бараке над каналом. «Что делать? Я еще все наверстаю! Еще встану на ноги!» – она старается вдохнуть в себя надежду, хотя и чувствует, что все уже кончено.

После быстрого вселения Ламия, морща нос, выходит из провонявшей сыростью влажной комнаты. Она решает сразу же приступить к делу. «Посмотрим, какие люди сюда приезжают, останавливаются, – думает она. – Может, он…»

Это проносится у нее в голове, а сердце бьется сильно, как птица, вырываясь из груди. Нет, это невозможно! Не бывает таких совпадений!

Элегантно одетая принцесса бродит по пляжу вдоль и поперек, вначале осматриваясь и наблюдая. Она с отвращением смотрит на грязные варунги[110], которые даже здесь работают, предлагая блюда местной кухни, которые, для непривычной к азиатским приправам принцессы, просто воняют. Но возле каждого из них выстраиваются очереди из иностранцев, которые шутят между собой о недостатке гигиены и возможности подцепить какую-нибудь противную азиатскую бактерию или вирус. Перед отелями или отелями-курортами, расположенными на побережье, расставлены специальные топчаны или бамбуковые столы на берегу моря, на которых лежат женщины и мужчины и с удовольствием принимают расслабляющие массажи. Каждую минуту к ним подходят местные торговцы и предлагают купить изделия ручной работы, подвески, браслеты из жемчуга, ракушки или полудругоценные камни, резные тарелочки, другие изделия и даже типичных для арабских стран деревянных верблюдов. Оборванные и грязные торговцы – преимущественно дети, которым легче вызывать жалость у богатых туристов и наскрести пару монет. Товары стоят от пятидесяти центов до пяти долларов, но, несмотря на это, их отгоняют, как назойливых мух.

Ламия наконец решает сделать первый, самый трудный шаг и присаживается к старой толстой немке.

– Не хотела бы госпожа выбрать себе действительно красивую вещь? Весь товар высшего качества, не местный домодел.

Она говорит по-английски и показывает пальцем на детей, составляющих невыгодную ей конкуренцию.

– Товар с Ближнего Востока от самого лучшего ювелира Саудовской Аравии, – взвешивает она слова.

У собеседницы по-прежнему такой вид, как будто она не понимает, о чем речь.

– Entschuldigen Sie, bitte[111], – немка хмурится, глядя с удивлением на беспокоящую ее девушку. – Что?

– У меня прекрасные изделия, – принцесса извлекает драгоценности, а немка гневно на нее смотрит.

– Неужели здесь, черт возьми, человек не может спокойно отдохнуть?! – кричит она, размахивая руками. – Охрана! Теперь к толпе детей добавилась еще какая-то цыганка! Заберите ее отсюда!

Ламия таращит глаза на такое чудовище, но, видя направляющихся к ней двух полицейских, быстро прячет побрякушки и удаляется от бешеной бабы. Она подходит еще к нескольким отдыхающим, но уже осторожно, на расстоянии вежливо спрашивает их. Ее отгоняют пренебрежительным взмахом руки, так же как и детей-попрошаек. Постепенно от ее оптимизма не остается и следа. Только горечь поражения. Она решает больше не ходить с протянутой рукой и полагается на судьбу. «Что будет, то будет», – решает она, сокрушенная очередной неудачей. Большую часть времени она проводит, путешествуя по окрестным горам и лесам, либо лежит на пляже. Однако деньги тают с устрашающей скоростью и нет никакого способа их приумножить.

– Надо возвращаться в Бангкок, – говорит через пять дней Рам тоном, не терпящим возражений. – Скоро у нас не останется даже на билет!

– Нет еще, – возражает Ламия. – Еще все может поправиться. Увидишь, судьба наша переменится, я это чувствую. Завтра еще раз попробую что-то продать, может, следующие приезжие будут к нам более благосклонны.

– Ты с ума сошла? Ходишь, как нищенка, и продаешь всякие безделушки. Все считают, что все это либо подделка, либо краденое. Или ты, идиотка, хочешь побывать в тайской тюрьме?! Поверь, азиатские задницы еще хуже саудовских, – предостерегает Рам. – А у твоей семейки здесь уже нет связей, она не вытянет тебя за уши из очередного дерьма.

Рам до боли откровенен, и, выслушав его грубые слова, женщина бледнеет.

– В конце концов, чего мы вообще хотим? – гогочет он противно.

– А что нового и хорошего ждет нас в Бангкоке? – напряженно спрашивает она сдавленным голосом.

– Брат одолжит мне денег на авиабилеты в Саудовскую Аравию! Вот что! Вернешься домой, моя принцесса! – иронизирует таец. – Все очень обрадуются, что ты вернулась!

Он взрывается раскатистым смехом.

– Дай мне еще пару дней…

– Завтра я выезжаю, – сообщает бывший слуга. – Ты как хочешь, можешь оставаться.

Он уходит и оставляет женщину одну.

Вторую половину дня Ламия проводит на пляже, бродя без цели. Она боится к кому бы то ни было подходить, чтобы ее не отгоняли и не считали бродячей собакой. Она поминутно озирается, наблюдая за беззаботной жизнью богатых туристов. И вдруг она видит высокого мужчину, походка которого ей так хорошо знакома. Нет! Это невероятно! Не может быть! Чудес не бывает! Она часто сглатывает, нервничая. «Может, подойти и попросить, чтобы он одолжил немного денег? Может, купит для жены украшение, которое когда-то подарил мне?» – тысячи мыслей проносится у нее в голове. «Что за бред!» – отвечает она сама себе. – Я обманула и его, и ее. Для них я преступница, обманщица, злодейка… все самое худшее». Она тяжело дышит, от злости кровь бьет ей в голову. «Не дам им отсюда уехать! – решает она. – Не позволю им быть счастливыми, когда я на дне. Что будет, то будет! Потом могу убить себя!» – принимает она окончательное решение, но предстоящая месть греет ей сердце и добавляет бодрости. Она осторожно подкрадывается и видит, как Хамид входит в арендованные апартаменты со стороны бассейна и сада. Через мгновение вся семья бен Ладенов направляется в ресторан, а потом – нежиться на солнце. Ламия, стоя неподалеку под кустами олеандра, слышит только отдельные слова: «няня», «караоке», «вечером». Ламия не чувствует голода, стыда или страха. Она уже все решила. Принцесса мчится к своему плохонькому пансионатику, чтобы освежиться, приодеться, взять абаю и по дороге продумать искусный план. «Это сразит их наповал! – радуется она. – Это смертельно их ранит! Смертельно».

Она сидит на стуле у бассейна и наблюдает за приготовлениями Хамида и Марыси. Она видит, как в апартаменты входит молодая девушка, низко кланяется, складывая руки на груди, согласно кивает, а через минуту супруги выходят через другую, внешнюю дверь. Ламия выжидает пятнадцать минут и, видя, что никто не возвращается, а няня удобно усаживается в гостиной, отправляется искать вход со стороны холла. Она идет уверенно, как постоянная посетительница. Голову держит высоко и гордо улыбается. Она осторожно стучит в дверь. Через минуту тайка открывает, с интересом глядя на девушку в черной абае.

– Здравствуйте, – Ламия бесцеремонно входит, толкая дверь бедром. – Мой брат уже ушел? К сожалению, не смогла с ними отправиться на остров развлечься.

– Я ничего не знаю, – отвечает удивленная и немного напуганная девушка. – Господин ничего не говорил.

– Ничего страшного. Посижу с ребенком, подожду их, – саудовка устраивается на софе, закидывая ногу на ногу.

– Я должна сидеть, – девушка очень растеряна и ничего не понимает.

– Уже не надо, – принцесса приторно ей улыбается. – Ты свободна. За сколько вы договорились?

– Сто… – говорит она несмело, стреляя глазами по сторонам.

– Окей! Вот тебе сто долларов, и ты можешь пойти потанцевать, – она достала одну из последних своих банкнот. – Ну же, бери! Не о чем думать! Если Надя проснется, то я знаю, что делать. Ребенок меня знает, поэтому наверняка не будет капризничать. Да и кого бояться? Тети?

Девушка, искушенная огромной суммой, хватает деньги и удаляется на цыпочках. Ламия вздыхает с облегчением. «Первый пункт реализован без проблем», – криво улыбается она. Она входит в спальню и видит в кроватке сладко спящую красивую девочку. Прежде всего она подходит к тумбочке, сметает с нее лежащие там драгоценные украшения, а потом наклоняется к малышке. «Иди к тете, любимая». Она берет ребенка на руки, накрывает одеялом и выходит из гостиной через дверь, ведущую к бассейну. Вокруг ни души, все отдыхающие вечера проводят в публичных домах, дискотеках или в городе. Ламия мчится на пляж. Там тоже никого. Вокруг темнота. Женщина почти на ощупь взбирается на небольшой мостик, переброшенный через канал. Надя ворочается и понемногу просыпается. Она поднимает маленькую кудрявую головку в ореоле рыжих волос и смотрит на чужую женщину. С удивлением она оглядывается, еще не понимая, должна она плакать или смеяться. Ламия стоит у поручней и переносит над ними ребенка, держа под мышки.

– Опа! – малышка вдруг сладко, невинно засмеялась как раз в тот момент, когда похитительница собиралась разжать руки и бросить ее в черную грязную воду сточной канавы. – Ха-ха! Опа! – девочка весело машет руками, а принцесса замирает, глядя, как ребенок беззаботно машет ручками. Ламия столбенеет, глядя на ее маленькое обрадованное личико. Вдруг она неожиданно прижимает ребенка к себе, обнимает и безудержно рыдает.

Она бежит вперед, поминутно спотыкаясь о невидимые в темноте камни и неровности бордюра. Вбегает в комнату и видит лежащего на кровати Рама, спокойно смотрящего телевизор.

– Что там у тебя? – мужчина вскакивает на ноги. – Что это? Чей это ребенок? Зачем? Зачем ты…

От возмущения и испуга у него перехватывает дыхание.

– Ты тварь! – он бьет женщину наотмашь по залитому слезами лицу. – Что ты снова надумала своей больной головой?!

Ламия не в состоянии выдавить из себя ни слова. Она все крепче прижимает испуганную Надю.

– Это ребенок… – начала она объяснять глухим дрожащим голосом.

– Ну! Я слушаю?! Европейский, американский или какой?

– Наш, саудовский, – признается она тихо.

– Да? Как это? С рыжими светлыми волосами и голубыми глазами? Ты чертовка!

Рам бьет ее кулаком по спине, а некогда гордая принцесса только скукоживается.

– Отнеси ее немедленно! Отнеси, пока никто не заметил ее исчезновения!

– Нет!

Ламия наклоняет голову и касается лицом волос ребенка.

– Не отдам! – ее охватывает отчаяние.

– Где ты ее взяла?

– «Suprime Beach Resort» у пляжа, сразу же рядом с нами… – признается она печально.

Рам вырывает ребенка у женщины, берет его под мышку и выбегает из комнаты. Возвращается через полчаса. На его лице написано бешенство, а глаза вылезают из орбит.

– Везде полно полиции, – информирует он ее с порога. – Полицейские машины с рацией блокируют подъезды ко всем отелям. По пляжу ходят люди в униформе с собаками. Через минуту они будут здесь!

Выкрикивая, он нервно кружится по комнате.

– Надо возвращаться в Саудовскую Аравию. Это ребенок бен Ладенов. Они хорошо заплатят тому, кто его найдет, – твердит Ламия как заведенная без малейших эмоций в голосе.

– Как ты собираешься вывезти отсюда ребенка? – мужчина больно хватает ее за подбородок. – Как?

– На машине.

– А как ты собираешься добраться туда незамеченной? – продолжает Рам.

– Твой брат достанет для меня и нее паспорта. В Таиланде изготовление фальшивых документов поставлено на широкую ногу. Долетим до Бахрейна, а оттуда на машине через вечно переполненную границу. У пограничников не будет времени на дотошную проверку.

– И что дальше?

– Ведь они будут искать ее там, где она исчезла, а не за тысячу километров. Увидишь, они дадут объявления везде, по всему миру и заплатят за розыски невообразимые деньги. Ставлю миллион долларов, – Ламия тупо смотрит перед собой.

Рам не знает, что делать. Может, это и хороший способ покрыть расходы, но слишком рискованный. Он смотрит на хорошенькую крошку, которая, измучившись, спит, свернувшись на огромном супружеском ложе. Рам подумал, что лучше всего было бы просто вынести ее на пляж и оставить. А можно бросить в канал – и никаких хлопот. Но жаль такое маленькое существо. Сердце у него обливается кровью. «Что вообще хорошего в жизни сделала эта кретинка?!» – клянет он мысленно принцессу, в бешенстве топчется на месте и до боли сжимает зубы.

– А как ты собираешься скрыть цвет ее глаз и волос? – Рам поворачивается к похитительнице, выдвигая последний аргумент, полностью разоблачающий этот сложный и сумасшедший план. – Наденешь на нее мини-чадру? – шутит он.

– Есть краска для волос и контактные линзы, – Ламия стягивает абаю, бросает ее на пол и ложится рядом с ребенком. Она обнимает девочку и тяжело засыпает, усыпленная ее дыханием.

* * *

Рам и без этого сумасшедшего плана довольно часто рисковал жизнью ради принцессы.

– Дольше ждать нельзя! Никто ничего за нее не даст, – показывает он на Надю, печально сидящую на кровати. – Разве что перепродашь ее на органы. Я слышал, в совокупности может получиться примерно десять тысяч долларов.

– Что значит в совокупности? – спрашивает Ламия, не понимая.

– За целое живое тело, идиотка! Есть один индус в Аль-Басе, который этим занимается.

– Хочешь соблазниться двумя копейками и профукать миллион? – спрашивает принцесса, идя ва-банк, пытаясь соблазнить тайца огромной суммой.

– Пока что никто не предложил и ломаного гроша!

– Нужно быть более терпеливым, – говорит женщина бесстрастно. – А у тебя нет ни на грош ни терпения, ни покорности, ни веры.

Она смотрит на него с нескрываемым презрением.

– Мое терпение уже давно иссякло, котик. Если хочешь ее оставить, то катись из моего номера и моей жизни! И побыстрей! – бывший слуга указывает ей пальцем на дверь.

Надя уже привыкла к крикам и распрям этих двух людей, поэтому наблюдает за очередной стычкой своими слезящимися глазками с опухшими от слез веками: ее мучители ни разу не вытаскивали ребенку цветных контактных линз. Она уже не плачет от страха, но и не смеется. Она похудела, у нее проявилась болезнь сироты: она часто качается вперед и назад, глядя без всякого выражения в пространство.

– Нашла первое объявление!

Ламия гордо достает туз из рукава.

– Это уже какой-то прогресс, ты не считаешь? А ты уже хотел от всего отказаться, глупый!

Ламия вручает мужчине помятую бульварную «Saudi Gazette».

Рам читает, то и дело приподнимая брови. Через минуту на его лице ни тени ярости, лишь удивление и радость. Наконец-то.

– Ну, тогда берем! – выкрикивает он. – Чего мы ждем?!

– Да это просто какие-то жалкие объедки с барского стола! – не разделяет Ламия его оптимизма.

– Почему?

– Такая обеспеченная семья, одна из самых богатых в мире, платит за розыск ребенка каких-то сто тысяч долларов?! – возмущается принцесса. – Это объявление дали с расчетом. Это лишь приглашение к торгу и переговорам о соответствующей сумме вознаграждения.

– Женщина! Если тебя выследят, то соберешь свой урожай на площади Справедливости, – предостерег Рам.

– Подождем следующего объявления, – твердит упрямая и возбужденная преступница. – Дадим себе еще неделю, – предлагает она. – А потом поступим так, как хочешь.

На этом дискуссия окончена без какого-либо дальнейшего обсуждения. После обмена мнениями она окончательно решает провернуть еще одно важное дело, так как видит, что ее связь с этим мужчиной становится опасной. «Если хоть что-то выплывет на свет, если на меня падет малейшее подозрение, то он продаст и меня, и ребенка за бесценок. Просто за собственную желтую шкуру. Дольше не могу с этим тянуть», – решает она и отправляется в темные безлюдные улочки Аль-Басы.

– Лежишь и спишь! – приказывает Наде Рам.

Ребенок послушно укладывается на бочок и сворачивается в клубочек. Она вкладывает в ротик большой палец и начинает его жадно сосать. Она закрывает глаза. Мужчина выходит и закрывает дверь на ключ. «Что за ненасытная стерва! – проклинает он в душе партнершу. – Я не намерен бесконечно играть в эти ее игры. Газете неделя, а она хочет еще чего-то ждать. Наверное, чуда! Ей всегда мало. Сто тысяч – плохо, а если дадут миллион, то начнет думать, что может выдурить полтора. Я сам закончу эту сделку. И закончу также мою нездоровую связь с этой дьяволицей». В ярости он быстро шагает в ближайший маленький магазинчик, продающий мобильные телефоны, и покупает новую sim-карту. На пару минут заходит в Интернет-кафе, открывает счет на свое имя и высылает ответ на e-mail, данный в объявлении. Потом договаривается со знакомым индусом, занимающимся темными делишками, и получает от него самую важную вещь, необходимую для реализации его личного плана. Около девяти вечера он возвращается домой и ожидает возвращения подруги. «Она испортила мне часть жизни, но дольше я не буду это терпеть, – решает он. – Отплачу ей око за око, завтра получу деньги и смоюсь отсюда куда ворон костей не заносил. Паршивая Саудовская Аравия и подлые ее граждане!» Он сидит на расшатанном деревянном стуле, изучая объявление, и смотрит на фотографию улыбающейся пухленькой девочки. Потом переводит взгляд на запущенного ребенка, который лежит на кровати тихо, как зайчик, не требуя ни еды, ни смены подгузника. Время от времени малышка открывает больные глазки, моргает и, когда из них стекает слеза, вызывающая боль, снова закрывает. Рам вырывает интересующий его фрагмент из газеты и кладет его в нагрудный карман рубашки. Закрывает глаза и ждет.

Ламия медленно входит по лестнице доходного дома в Аль-Басе, грязной и вонючей, чтобы в последний раз встретиться с сообщником. Она приняла окончательное решение. Она останавливается не доходя пол-этажа, чтобы сделать еще один звонок.

– Ну как? Вы на месте? Мне не хочется стоять на улице, чтобы меня какой-нибудь мутавва сгреб, – говорит она приказным напряженным голосом.

– Да, госпожа! Через минуту будем, – слышен молодой раболепный женский голос. – Извините, но тут страшные пробки.

– Нужно было раньше выехать! – принцесса полна претензий. – Если что, я жду наверху, в квартире. Лифт не работает.

Принцесса заканчивает разговор. Она глубоко вздыхает и нажимает звонок. Она видит любовника, который выглядит так, словно спит сидя. Она уверена, что таец соблазнился на предложенный выкуп, но не подозревает, что тот приготовился к встрече. Она обманывается насчет его бездумности и легковерия. Она думает, что он по-прежнему ее любит, по крайней мере, у него есть к ней какие-то чувства. Как же она ошибается! Мужчина внезапно встает, тянется за маленькой бутылочкой, стоящей на столе, и выплескивает содержимое в лицо женщине. В эту минуту Ламия чувствует, словно ее ошпарили кипятком, ее охватил самый жгучий огонь, а обожженная кожа на половине лица просто шипит под влиянием соляной кислоты. Вокруг разносится специфический отвратительный запах. Надя садится на кровати и хлопает испуганными глазками. Она не издает ни звука, только жалобно кривит губки. Принцесса не в состоянии даже кричать. Ее губы расползлись, как пластик, и превратились в какое-то месиво. Из последних сил она вытягивает из сумочки небольшой револьвер. Стреляет. Рам падает, по-прежнему улыбаясь. Его лицо выражает недоверие и презрение. «Вот так отомстил!» – проносится у него в голове, после чего он испускает последний вздох. Ламия, шатаясь от невообразимой боли, впивающейся в череп, в последнем приступе бешенства и желания бежать бросается к двери, сбегает по лестничной клетке вниз и вываливается в развевающейся абае на темные улицы Аль-Басы. Пара человек оглядывается на нее, но никто не приближается, чтобы помочь. Принцесса сворачивает в ближайшую узкую улочку, делает пару шагов, опираясь рукой о стену, а потом садится на корточки в нише ворот и недвижно застывает. Вокруг мусор, ветер разносит пустые пакеты и посыпает ее изувеченное тело эр-риядской пылью.

* * *

– Любимая, мы не должны были сюда приезжать, – Аббас осторожно возражает, стоя перед входом в мрачный каменный дом, со страхом осматриваясь вокруг. – Ты не можешь бежать на каждый ее зов и взмах руки.

– Это она устроила нам первое близкое общение.

Ханифа медленно, придерживая полы абаи руками, чтобы в ней не запутаться, поднимается на четвертый этаж мрачного здания.

– Она дала нам деньги, которые перевесили чашу нашего счастья и сделали возможным брак, а еще нужно помнить о тех всех вещах, которыми она нас одарила под конец своего пребывания в Мадаин-Салех.

– Ну, хорошо, хорошо, – сдается мужчина, подавленный аргументами. – Она говорила, чего хочет?

– Ты знаешь ее. Она из всего делает тайну. Говорила только, что мы должны для нее пару дней что-то прятать. Это ведь не такое уж большое задание, правда ведь?

– Ты права, моя голубка, – юноша осторожно касается руки жены. – Уладим это как можно быстрее и смываемся из этого противного района. Здесь среди бела дня нас могут зарезать, а не то что ночью.

Ханифа стучит в дверь, на которой толстым маркером написан данный ранее принцессой номер. Никто не отвечает, но в щель у пола видно, что внутри свет. Аббас осторожно надавливает на ручку и просовывает голову внутрь.

– Эй! Salamu alejkem! Есть кто-нибудь? – зовет он тихо.

Внутри царит тишина, но до ушей молодых супругов доносится тихое попискивание. Мужчина более решительно открывает дверь. «Может, что-то с кем-то случилось? Может, требуется помощь? Может, кому-то плохо?» – тысячи мыслей проносится у него в голове. Но он не ожидал застать то, что видит в однокомнатной квартире.

– Wallahi! – Ханифа, стоящая за мужем, прикрывает рот рукой, видя холодный уже труп азиата на полу. Его белая рубашка на груди вся пропитана кровью. – Кто это? Кто это может быть? – спрашивает она себя. – Ламия! Ламия! – зовет она свою добродетельницу.

– Тише, а то еще соседи услышат и позовут полицию! – Аббас хватает девушку за плечо.

– Ведь это не мы сделали!

– А как ты докажешь?

– Ты прав. Пойдем отсюда.

Когда женщина произносит эти слова, она слышит жалобный писк.

– Здесь есть какой-то зверек? – на цыпочках она переходит на другую сторону кровати и находит на полу сидящего ребенка. – Аббас! – кричит она, от удивления расширяя глаза и открывая рот. – Малыш! Здесь?! А там труп!

Она едва дышит.

Муж замирает за ней и ничего не говорит.

Бедуинка отбрасывает вуаль с лица, присаживается на корточки и смотрит на маленькую, красивую, но неухоженную девочку, берет ее на руки и садится на край грязной постели.

– У нее воспаление век, что ли? – наклоняется она, чтобы внимательнее рассмотреть. – Вообще тут в воздухе висит какой-то чад, даже режет глаза. – Она кладет на личико ребенка ладонь и кончиками пальцев старается протереть ее слипшиеся веки. – Ах! – в эту минуту вместе с гноем выскальзывает из глаза малышки цветная контактная линза. Сейчас ребенок смотрит на освободителей глазами настоящего, голубого цвета.

– Боже мой!

Ханифа отдергивает руку, и при этом с головы бедуинки соскальзывает платок, открывая длинные волнистые черные локоны с медным оттенком.

– Мама! – Надя протягивает ручки, видя пышную шевелюру, как у матери. – Мама!

– Ох! Мы не можем здесь ее оставить! – Ханифа хватает крошку на руки и прижимает к молодой нежной груди, а девчушка обнимает ее изо всей силы за шею.

– Женщина! – Аббас наконец обретает голос. – Это ребенок белых. Смотри! Ее волосы окрашены, а у корней они светлые!

– И что с того?! Ты сам говорил, что мы не можем вызвать полицию, а то еще нас обвинят в убийстве! Оставишь малышку здесь на произвол судьбы? На верную смерть? С трупом на пару?

– Нет, но… Но что делать? Нашему браку пара месяцев, и никому мы не докажем, что это наш ребенок. Где мы его будем скрывать?

– Ты что-нибудь придумаешь.

Ханифа направляется к выходу, не выпуская из объятий девочку.

– А через пару месяцев мы будем далеко отсюда. Ведь ты будешь учиться.

– Ну, да, но…

– Какое опять «но»?! – нервничает девушка и впервые говорит с мужем в таком резком тоне. – В Польше никто нас не станет спрашивать о дате свадьбы и других глупостях.

– Хорошо. Пойдем отсюда.

Спускаясь по лестнице, мужчина тихо говорит по телефону. Когда они останавливаются на площадке, женщина укутывает свое сокровище в грязное одеяло.

Через минуту они ловят такси, молодые супруги быстро в него садятся и отъезжают от проклятого места и отвратительного района.

– Куда? – спрашивает пакистанец-шофер.

– В поселок Альгамбра, – информирует саудовец.

– А что там? – тихо спрашивает заинтригованная Ханифа.

– Мой знакомый выехал в Индонезию по контракту, и его дом пустой. Можем там жить так долго, сколько захотим.

Ханифа закрывает глаза и кладет голову на плечо горячо любимого мужа. «Он даже еще не знает, что вскоре у нас будет двое детей, – думает она счастливо. – Какой же он хороший человек». Она целует головку девочки, которая во время всего пути прижимается к ней, как испуганный маленький зверек. Она касается ее ручки и чувствует под пальцами толстый браслет на запястье. Ее это удивляет, но некому задавать волнующие ее вопросы. «Ты моя, – шепчет она маленькой в ухо. – Дам тебе нормальный, счастливый дом и безопасность, которых в своей коротенькой жизни ты не знала, обещаю. Я полюбила тебя с первого взгляда, мой ты червячок. – Она гладит ребенка по головке. – Моя ты Хана, мое счастье».

* * *

Хамид и Марыся через пару месяцев розысков решают отозвать все отряды следователей и частных детективов. Они закрываются в доме и почти из него не выходят. Она, заливаясь слезами, просматривает снимки и фильмы со своей маленькой любимой доченькой, а он приводит в порядок какие-то бумаги. Наступает одна-единственная ночь, когда от отчаяния они прижимаются друг к другу и после долгого перерыва занимаются любовью, плача и истерически смеясь. Под утро мужчина отодвигается от жены, садится на кровать и зажигает свет.

– Нужно в конце концов искренне поговорить, Мириам, – сообщает он.

– О чем? У тебя есть какой-нибудь план поиска похитителя? – спрашивает Марыся с надеждой в голосе.

– Дольше уже не имеет смысла. Это была какая-нибудь цыганка, злодейка, которая, забрав украшения, взяла и Надю, потому что та начала плакать. Наверняка она выбросила нашего ребенка в море или в канал. И все. Каждый уголок перекопан, каждый закоулок – и ничего. Расступись, земля! Теперь остается только нам с этим смириться.

– Но ведь кто-то отвечал на наше объявление! – протестует Марыся. – Кто-то ее видел.

– Это какая-то гиена или заскучавший подросток пошутил, – Хамид качает головой. – Никто в условном месте не появился, сама видишь. Нечего себя по-прежнему обманывать.

– Я никогда не перестану искать нашу доченьку! – выкрикивает она дрожащим голосом. – Как долго бы я ни жила!

Она расстроена безразличием и нежеланием мужа.

– Тогда о чем речь? О чем ты хочешь поговорить, если не о поисках нашего ребенка? – резко спрашивает она.

– В Таиланде я потерял мою любимую дочь, но еще раньше я потерял другого любимого человека, – начинает Хамид серьезным голосом, и Марыся не решается его перебить. – Надя была только поводом, ради нее мы все это время были вместе. Ты уже давно избрала и отдала свое сердце и честь другому… А так как он погиб, решила подло меня обмануть и использовать.

– Что ты выдумываешь? – страх и стыд хватают Марысю за горло. «Вот, значит, как! – проносится у нее в голове. – Значит, он все узнал».

– Не ври, ничто не поможет. Не тот отец, кто случайно дал жизнь, а тот, который любит и воспитывает. А я любил нашу… твою маленькую девочку всем сердцем, каждой частью своего естества, все мысли были о ней…

У Марыси слезы текут ручьем.

– Когда ты узнал? – спрашивает она шепотом, едва слышно.

– Случайно, конечно, – уязвленный муж с издевкой смеется. – Даже ты об этом не знаешь, потому что много времени проводила с подругами. Как-то у малышки была высокая температура, острый живот, и я решил отвезти ее к врачу. Тот, опасаясь, что это аппендикс и нужно оперировать, сделал все анализы. Перед операцией нужно знать также группу крови. Оказалось, что у ребенка группа, которой нет ни в твоей, ни в моей семье. Из нашей 0 RH+ нельзя сделать АВ RH—. Гены такие фокусы не выкидывают, – шутит он сквозь слезы.

– Завтра я уеду, – сообщает Марыся, поднимаясь с кровати.

– В моем кабинете на письменном столе документы на развод. Подпиши их, – тихо просит обиженный муж. – На твоем счету – те сто тысяч долларов, которые ты получила от меня в качестве свадебного подарка.

– Я не хочу от тебя денег, потому что не ради денег за тебя выходила, – сообщает ему жена. – Хочу только в последний раз сказать, что я никогда не перестану искать Надю. Никогда! Я знаю, чувствую материнским сердцем, что она жива!

Дрожа всем телом, она прикладывает руку к груди.

– Так же, как моя мама нашла меня, так и я найду мою доченьку. Пусть я должна буду этому посвятить остаток моей жизни.

Примечания

1

Wallahi (араб.) – ради Бога (Здесь и далее примеч. пер.).

(обратно)

2

Шариат – досл.: «дорога, ведущая к водопою»; закон, руководящий жизнью приверженцев как суннитского, так и шиитского ответвления ислама. Ислам не признает разделения светской и религиозной жизни и поэтому регулирует как обычаи религиозные, организацию религиозной власти, так и ежедневную жизнь мусульманина. Шариат опирается на принцип, что закон должен касаться всего, что нужно для духовного и физического развития личности.

(обратно)

3

Imszi barra (араб. ливийск.) – уходи, проваливай, выметайся.

(обратно)

4

Абая (араб.) – традиционная верхняя одежда в мусульманских странах; широкий, свободный плащ для женщин и мужчин.

(обратно)

5

Махрам (араб.) – мужчина – опекун женщины.

(обратно)

6

Галабия (или джалабия) (араб.) – мужская одежда в виде длинного платья/плаща с разрезом под шеей.

(обратно)

7

Бакшиш (араб.) – взятка.

(обратно)

8

Salam alejkum (араб.) – день добрый, здравствуйте (досл.: «мир с тобой»).

(обратно)

9

Alejkum as-Salam (араб.) – с тобой (также) мир; ответ на приветствие.

(обратно)

10

Шармута (араб.) – девка.

(обратно)

11

Hafla usbu (араб.) – прием семьи.

(обратно)

12

Fisa (араб. ливийск.) – быстро.

(обратно)

13

Кохль (араб.) – традиционный краситель для глаз из размолотого галенита (свинцового блеска); он черного цвета.

(обратно)

14

La illaha illa-llah, wa Muhammad rasulu-llah (араб.) – так называемая шагада, или символ веры, один из пяти столпов: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его»; троекратное публичное произнесение шагады является условием принятия ислама.

(обратно)

15

Szukram dżazilan (араб.) – большое спасибо.

(обратно)

16

Мусульманский календарь – лунный календарь, в котором двенадцать месяцев по двадцать девять или тридцать дней, принят главным образом в религиозных целях приверженцами ислама. За начало летоисчисления принят первый день лунного года, в котором состоялась хиджра, то есть эмиграция пророка Мухаммеда из Мекки в Медину (15 или 16 июля 622 г.).

(обратно)

17

Mabruk (араб.) – на счастье.

(обратно)

18

Фатва (араб.) – по мнению одного из выдающихся ученых, мусульманского теолога, просветляющее обращение в веру; теперь чаще носит характер указания или даже приговора в мусульманском законе (шариате); первоначально означало клятву или провозглашение священной войны.

(обратно)

19

Мутавва (араб.) – служащий нравственно-религиозной полиции.

(обратно)

20

Insz Allah, bukra, mazal (араб.) – как Бог даст, завтра, через минуту.

(обратно)

21

Тоба (араб. thob) – вид длинной, до пят мужской рубашки с традиционным воротничком или стойкой и манжетами, застегивается на пуговицы только до пояса.

(обратно)

22

Allah wa sahlan (араб.) – привет, здравствуй.

(обратно)

23

See you (англ.) – до свидания.

(обратно)

24

В Саудовской Аравии абсолютный запрет на производство и продажу алкоголя. За ввоз или за владение алкоголем грозит наказание – штраф, арест и даже порка кнутом. За торговлю алкоголем возможна смертная казнь.

(обратно)

25

Аdżnabija (араб.) – иностранка.

(обратно)

26

ДК – дипломатический квартал.

(обратно)

27

Nice to see you (англ.) – приятно вас видеть.

(обратно)

28

Лебнех (араб.) – кисломолочный продукт.

(обратно)

29

Площадь Чоп-Чоп (англ.) – площадь Казней. В 2011 году на этом месте было публично произведено 78 или 79 казней (данные приведены в соответствии с «Amnesty Internation»).

(обратно)

30

Никаб (араб.) – традиционная мусульманская накидка, закрывающая лицо женщины и оставляющая только глаза, иногда часть лба; используется главным образом в Саудовской Аравии и Йемене.

(обратно)

31

Маам – сокращение от madam.

(обратно)

32

Freedom (англ.) – свобода.

(обратно)

33

Аль-Баса – торговый район Эр-Рияда пользуется плохой славой; там живут преимущественно рабочие из Азии.

(обратно)

34

Cheers (англ. брит.) – привет; здесь: извините.

(обратно)

35

Inglizi, min fadliki (араб.) – по-английски, прошу тебя.

(обратно)

36

Real ale (англ.) – традиционное британское пиво, которое варят на более чем 550 пивоварнях; существует около 2000 сортов; менее крепкое, чем польское, максимально 3,5 % алкоголя.

(обратно)

37

Welcome (англ.) – приглашаю, пожалуйста.

(обратно)

38

Thanks (англ.) – спасибо.

(обратно)

39

Lovely (англ.) – прекрасно, чудесно.

(обратно)

40

London by night (англ.) – Лондон ночью.

(обратно)

41

Hackney cab (англ.) – британский вид такси, лицензированных надлежащим ведомством. Большинство машин имеют характерный вид и черный цвет, благодаря чему их обычно называют black cab (черные такси). Их можно увидеть только в Лондоне, это один из самых узнаваемых символов этого города. Поэтому они еще называются London taxis (лондонские такси).

(обратно)

42

I beg you pardon (англ.) – прошу простить.

(обратно)

43

Min fadlek (араб.) – прошу.

(обратно)

44

Insz Allah (араб.) – Как Бог даст.

(обратно)

45

Excuse me, can you speak English? (англ.) – Извините, не могли бы вы говорить по-английски?

(обратно)

46

I don’t undestаnd you (англ.) – Я вас не понимаю.

(обратно)

47

Can I help you? (англ.) – Чем я могу вам помочь?

(обратно)

48

Listen to me (англ.) – послушай меня; послушай.

(обратно)

49

Last call (англ.) – последний вызов.

(обратно)

50

Globtrotter (нем.) – путешественник.

(обратно)

51

Бахлава (араб.) – восточное пирожное с фисташками или арахисом, залитыми маслом и медом.

(обратно)

52

Заатар (араб.) – очень популярная в арабских странах травяная смесь на основе тимьяна.

(обратно)

53

В Саудовской Аравии женщины одеты в черные абаи и никабы – традиционные мусульманские завесы, закрывающие лицо и оставляющие открытыми только глаза, а иногда часть лба; мужчины же носят тобы, белые платья до земли, а на голове – бело-красные или белые платки.

(обратно)

54

Джихад – борьба во имя пропаганды ислама, также вооруженная акция, обращение неверных, мирная пропаганда ислама, как и внутренняя борьба религиозных приверженцев; часто понимаемая Западом только как священная война.

(обратно)

55

Nice to meet you (англ.) – приятно вас видеть.

(обратно)

56

Good lack (англ.) – удачи.

(обратно)

57

Ajla (араб., диал.) – да; слушаю; алло.

(обратно)

58

Aflan, aflan (араб.) – извините.

(обратно)

59

Sza’a Allah (араб.) – так хочет Аллах; если Бог даст.

(обратно)

60

Джидда – местность в Саудовской Аравии у Красного моря; второй по величине город, бывшая столица.

(обратно)

61

Haram (араб.) – нельзя; запрещено, грешно.

(обратно)

62

Ghutra (араб.) – платок, который носят на голове мужчины в Саудовской Аравии, Йемене и других арабских странах.

(обратно)

63

Ja amira (араб.) – о принцесса.

(обратно)

64

Habibti (араб.) – моя любимая.

(обратно)

65

Habibi (араб.) – любимый.

(обратно)

66

В Саудовской Аравии, как и в большинстве стран Аравийского полуострова, обязательна система спонсоринга. Работодатель (спонсор) обеспечивает работой иностранного работника и решает все формальности, связанные с его пребыванием на территории страны. Это связано также с хранением паспорта у спонсора, его обращениями о продлении визы резидента и получением визы на выезд. Спонсор решает, когда у работника отпуск, свободные дни, когда его уволить. Работник не может получить другую работу, только у своего спонсора.

(обратно)

67

Вади (араб.) – русло высохшей реки.

(обратно)

68

Джамбия (араб.) – окровавленный нож, его традиционно носят за поясом в Йемене.

(обратно)

69

Kalima bil kalima (араб.) – слово произнесено (дал слово).

(обратно)

70

Пословица латинского происхождения: Qui cito dat bis dat.

(обратно)

71

SAMBA (Saudi Amеrican Bank) – Саудовско-Американский банк.

(обратно)

72

HSBC (Hongkong and Shanghai Banking Corporetion) – один из крупнейших финансковых конгломератов в мире.

(обратно)

73

Игама (араб.) – разрешение.

(обратно)

74

AQAP (Al-Qaida in the Arabian Penisula) – «Аль-Каида Арабского полуострова», террористическая организация с центром в Йемене.

(обратно)

75

В Саудовской Аравии выходные – это четверг и пятница, а суббота – это первый рабочий день недели.

(обратно)

76

Игра слов: «Ламия» в соответствии с греческой мифологией означает «дьяволица».

(обратно)

77

Аль-Джазира (араб.) – букв. означает «остров», «полуостров»; арабский независимый телевизионний канал с местонахождением в Катаре.

(обратно)

78

Allahu akbar! – Аллах самый великий! Бог велик!

(обратно)

79

Bulanda fi Uruba (араб.) – Польша в Европе.

(обратно)

80

Bulandija (араб.) – Польша, польская, полька.

(обратно)

81

Чадра (араб.) – верхняя одежда, которую носят мусульманские женщины (Иран, Пакистан); это большая половинка круга из ткани; имеет отверстие спереди, нет отверстий для рук, нет замков, удерживается на теле с помощью рук или зубов, или концы обвиваются вокруг пояса.

(обратно)

82

I don’t understand you (англ.) – не понимаю.

(обратно)

83

What’s up? (англ.) – Что происходит? В чем дело?

(обратно)

84

Uskut (араб.) – тихо, тишина.

(обратно)

85

Na’am ja saida (араб.) – да, извините.

(обратно)

86

Na’am jaustaza (араб.) – да, госпожа профессор.

(обратно)

87

Miskina (араб.) – бедная.

(обратно)

88

Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? (лат.) – Как долго, Катилина, вы будете злоупотреблять нашим терпением? (Цицерон, Первая речь против Катилины)

(обратно)

89

Abiit, evasit, excessit, erupit (лат.) – Ушел, выступил, ускользнул, вырвался. (Цицерон, там же.)

(обратно)

90

Shit (англ., вульг.) – дерьмо.

(обратно)

91

Dżamila (араб.) – красивая.

(обратно)

92

Chmar (араб.) – осел (очень распространенное ругательство в арабских странах).

(обратно)

93

Sha’ Allah (араб.) – Аллах так хочет; как Бог даст.

(обратно)

94

Szabani (араб.) – старец, представитель рода.

(обратно)

95

Drive your own life (англ.) – управляй своей жизнью; будь хозяином своей судьбы.

(обратно)

96

Action (англ.) – акция.

(обратно)

97

Madżnun (араб.) – сумасшедший.

(обратно)

98

Amnesty Internation – международная организация, цель которой – борьба с нарушениями прав человека путем различного рода мирных акций: от написания писем в правительства стран, нарушающих эти права, посредством публично оглашаемой информации, до финансовой и юридической помощи пострадавшим.

(обратно)

99

I drive my own live (англ.) – я кузнец своего счастья.

(обратно)

100

Halal (араб.) – досл.: то, что можно; в исламе оговорено все, что разрешено законом шариата; антоним – haram (запрещено, грешно).

(обратно)

101

Пан Вотруба – персонаж сериала «Кабачок “13 стульев”». По-польски «вотруба» значит печень.

(обратно)

102

AGD – фирма, производящая бытовую технику.

(обратно)

103

БОП (аббр.) – Бюро охраны правительства (по-польски: Biuro Ochrony Rządu).

(обратно)

104

Water for madam (англ.) – воду для женщины.

(обратно)

105

RSVP (аббр.) – сокращение французского выражения repondez s’il vous plait (досл.: прошу ответить), который помещается на официальных приглашениях, когда приглашающий ожидает подтверждения приглашенного. В правилах хорошего тона ответить нужно сразу, в течение 24 часов, возможно, за день до обозначенного в приглашении события.

(обратно)

106

Молох (ивр.) – согласно Библии, божество, которому приносились человеческие жертвы (особенно дети), почитавшееся в Палестине, Финикии и Карфагене. В переносном смысле – страшная, ненасытная сила, требующая человеческих жертв.

(обратно)

107

Thank you very much (англ.) – большое спасибо.

(обратно)

108

Trip advisor (англ.) – советник по туризму, Интернет-страница с туристическими советами и бронированием on-line.

(обратно)

109

Сноркелинг (нем. Schnorchel – дыхательная трубка) – вид плавания с маской, дыхательной трубкой и ластами.

(обратно)

110

Варунг (багаса) – небольшой семейный бизнес, часто тележка на колесиках, на котором овощи для продажи или блюда азиатской кухни. В Индонезии, Малайзии и Таиланде – неотъемлемая часть жизни и элемент культуры.

(обратно)

111

Entschuldigen Sie, bitte (нем.) – прошу прощения.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Перелом

  Материнство по-саудовски

  Постколониальная терпимость

  Польское гостеприимство

  Home, sweet home

Жизнь принцессы

  День как день

  Благотворительная организация

  Фатва

Арабские эмансипе

  Студенческая жизнь

  Women 2 Drive

  Наказание за невиновность

Дороги судьбы

  Метаморфозы

  Отдых для богачей

  Похищение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg