«Выше боли»

Выше боли (fb2) - Выше боли 1311K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мария Ладова

Мария Ладова Выше боли

Золушка, превращающаяся в принцессу

Публицистика в нашей литературе в последнее время превратилась в Золушку. Слишком уж утилитарная у неё роль. Газетами, равно как заводами и пароходами, владеют дяденьки с пузатыми кошельками, заказывающие в прессе публицистическую музыку. А ведь в Литинституте функционирует семинар публицистики, где учатся законам этого прекрасного, в основе своей, жанра. Инициатива Интернационального Союза Писателей по созданию премии для публицистов заслуживает всяческого одобрения, равно как и то, что совместно с премией запускается одноимённая книжная серия. Не случайно премия носит имя Владимира Гиляровского. Пусть он и не был публицистом в современном понимании, но его внимание к деталям и склонность к увлекательному бытописанию делают его текст куда как публицистическим. А его жажде правды стоит поучиться многим современным литераторам.

Под знаменем дяди Гиляя сегодня есть смысл выстроиться многим. Ведь мир требует переосмысления не только на поле художественных текстов, но и под беспристрастным объективом публицистов. Быстро меняющаяся реальность всё настоятельнее требует тех, кто зафиксирует в слове все её трансформации. Уже почти умерший жанр очерка стремительно возрождается, поскольку всеядность информационных таблоидов вызывает всё меньше доверия.

Любой соревновательный момент в литературе носит условный характер. Наверное, так будет и в этой премии. Однако уровень уже известных соискателей никаких сомнений не вызывает. Саша Кругосветов в несколько лет преодолел дистанцию от дебютанта до литератора, с творческими дискурсами которого невозможно не считаться. Публицистичностью пронизано всё его творчество, как и книги для детей. Ему нравится добавлять к тексту публицистическую приправу. Он безупречно чувствует её вкус, остроту и необходимость. Его публицистические откровения сочетают в себе предельную искренность на грани беззащитной наивности и неторопливую вдумчивость вкупе с недюжинной эрудицией. При этом в каждом слове сквозит природная, не заёмная интеллигентность, не позволяющая не только не перейти грань хорошего литературного тона, но и благородно пощадить даже самого непримиримого оппонента. Познакомившись с книгой Кругосветова, читатель поймёт, что перед ним – человек отчаянный. Кругосветов не боится делать самые смелые выводы, углубляться в самые загадочные перипетии человеческой мысли в контексте её исторического развития. При всём, это он – мастер сатиры, мастер того, уже почти забытого острословия, не имеющего ни грамма пошлости, фарса или злой издёвки. Сатира Кругосветова восходит к Мольеру: она и классична и классицистична одновременно, при этом, шумное дыхание современности насыщает её кровотоками и непрекращающимся биением жизни. Кругосветов, как никто, понимает, что публицистическая сатира служит не для того, чтобы выявить человеческие недостатки, а для того, чтобы помочь ему их исправить.

Книга Марии Ладовой – это совсем другая история. Это, в прямом смысле, живая книга. Потому что она – важнейший материнский акт, акт материнской любви. Этот текст для Ладовой – баррикада для обороны от горестей жизни, залог того, что все несчастья, рано или поздно, канут в небытие. Не случайно и название «Выше боли». В нём сказано если не всё, то многое. Ладова балансирует между документальным романом и исповедальной прозой. Читатель настолько проникается историей лечения сына главной героини, что всеми силами приближает хороший конец, боится того, что он не случится. Это – настоящий катарсис. В книге исследуются многие раны нашего общества.

И жестокость, которую можно преодолеть только добротой, и фатальность нашего существования, когда от нас иногда ничего не зависит, мы можем только бесконечными мольбами радеть за наших, попавших в беду близких, и проблематичность нашей медицинской системы, перед которой некоторые чувствуют себя ещё беззащитней, чем перед болезнями, и о великой силе людского взаимопонимания, способной по-настоящему вытаскивать людей с того света. Эта книга о бескорыстии материнской любви. Казалось бы, естественной, но такой сильной, такой несгибаемой, такой исцеляющей! Если мы сильно кого-то любим, они тоже становятся сильнее и преодолевают самые страшные тяготы. Хорошая, цельная и нужная книга, без литературщины, написанная подлинным художественным талантом.

О книгах Александра Гриценко и Юрия Никитина мне хотелось бы сказать совокупно. И не потому, что оба они – уроженцы Астрахани. Дело в том, что их творческие судьбы – для меня очень личная тема. Не скрою, что с Гриценко меня связывают давние творческие и дружеские отношения, поэтому высказываться о его книге публицистики в комплиментарных тонах мне нет особого смысла. Скажу лишь, что в книге представлены его работы, дающие весьма полное представление о его высоком профессиональном уровне и владении жанром во всех тонкостях. Это и не удивительно. Ведь Гриценко – журналист со стажем. Его культурная публицистика в своё время часто появлялась в центральной прессе, и хорошо, что сейчас она будет собрана под одной обложкой – это позволит по-новому увидеть ту недавнюю давнюю эпоху, которая скоро станет почти неосознаваемой. Для меня крайне важно, что именно Гриценко открыл для меня, уже довольно зрелого на тот момент литератора, Юрия Никитина, прекрасного фундаментального русского прозаика и великолепного бескомпромиссного человека. Публицистика Юрия Никитина из той давней эпохи, когда пишущие люди зависели только от необходимости докопаться до правды, а не от желания 6 понравиться начальству или, что хуже того, акционерам. Его статьи – это подлинный интерактив. Они не абстрактны, а реальны. В них действуют достоверные злодеи и настоящие герои. Его материалы я регулярно читаю в «Литературной газете» и всякий раз наслаждаюсь ими. Приятно, что эти статьи обширно представлены в книге. Юрий Никитин обличает зло и подлость власть предержащих. Он не позволяет нам смириться с этим позорным явлением, бьёт в набат и беспощадно жалит. Надо сказать, что правота некоторых его хлёстких статей подтверждалась через время. Многие его выводы, казавшиеся поначалу спорными, потом доказывали своё право на существование самим движением жизни. Привлекает в его творческом методе непрерывное стремление не просто запечатлеть нечто эффектное и по-журналистски выигрышное, а докопаться до причин произошедшего, проследить всю цепочку явлений, выявить первооснову. Так и недавний арест мэра Астрахани Столярова побудил его не к ликованию, а вызвал желание вникнуть в психологическую подоплёку фатального финала крупного городского чиновника. А чего стоят его едкие разоблачения погрязшего в бессмысленных словесных экзерсисах любимца псевдо-либеральной интеллигенции Д. Быкова! Никитин так мастерски разоблачает пустоту его якобы эффектных дефиниций, что хочется воскликнуть: «А король-то голый!»

Желаю премии Гиляровского долгой жизни. Старт её уже можно считать и удавшимся, и удачным. Надеюсь, что она подтолкнёт наше литературно-журналистское сообщество к тому, что золушка из публицистики превратится в принцессу быстро и без лишних проволочек.

Максим Замшев

Выше боли. Записки матери

С глубокой благодарностью к тем,

кто вдохновил и благословил меня к написанию этой книги.

Всем любящим, страждущим,

ищущим

и создающим реальность

посвящается…

Мария Ладова

Родилась в 1972 году в городе Пятигорске (Россия) в семье инженеров-проектировщиков.

Успешно училась. Окончила музыкальную школу по классу фортепиано. В 16 лет начала писать стихи.

После окончания средней школы вышла замуж, в 1992 году родился старший сын, еще через четыре года – младший.

В возрасте 32 лет переехала в краевой центр – город Ставрополь, получила журналистское образование и несколько лет проработала в краевых СМИ (печатные издания).

Позже поступила на государственную службу, где и работает по настоящее время.

Кандидат Интернационального Союза писателей.

Является автором двух книг.

Личный сайт: -ladova.ru

За этими страницами стоит история всего двух месяцев жизни, но в них уместилось столько событий и страданий, что их хватило бы на много лет.

Два месяца борьбы жизни и смерти, боли и надежд… Дружба и прощение, встречи и расставания, Москва и Питер, воля и сила, наука и вера, молитвы и помощь, зрелость и молодость, единство и цели всё переплелось в нашей судьбе.

Глава I Санкт-Петербург

Моё знакомство с Санкт-Петербургом началось под вой сирен «скорой помощи», на высокой скорости, без остановок на светофорах и виртуозной езды по трамвайным путям. Две реанимационные машины в полдень, 10 ноября, везли двух парней в Северную столицу в крайне тяжелом состоянии.

В одном из реанимобилей лежал мой сын, около недели назад попавший в жуткую автомобильную катастрофу, возвращаясь с соревнований из Петербурга в Москву, где он учился в университете физкультуры и спорта. На момент этой трагедии ему было 19 лет, и у него было очень много планов на жизнь…

Трасса Москва – Санкт-Петербург автодороги «Россия» пользуется дурной славой у всех автомобилистов, а её 585 километр – между деревнями Зуево и Придорожное Чудовского района (120 км от Санкт-Петербурга) – оказался роковым в жизни и моей семьи. В один миг судьба моего сына не оставила ему шансов на жизнь в прежнем качестве, нанеся жестокий удар молодому и здоровому телу.

Не так я представляла своё знакомство с этим великим городом, уже давно проявляя любопытство, связанное с отзывами людей, побывавших или живших в нём. Кто называл Питер «лёгким» – там ему легко дышалось, кто «свободным» – там можно безболезненно выражать себя, кто интеллектуальным, а кто гордился интеллигенцией.

Я собрала у себя в голове много мнений разных людей и долго размышляла над этим, думая о том, как же я восприму его? Ведь я ему вроде и не чужая – некоторые из моих предков имели непосредственное отношение к Санкт-Петербургу: прадед по материнской линии работал в нём кровельщиком и там же, в 1937 году, пропал без вести, бабушка по отцовской линии прошла всю блокаду, работая медсестрой в госпитале. И вот я, готовившаяся посетить этот город обстоятельно и продуманно, попадаю в него так неожиданно и по такому печальному поводу, вместе с незнакомыми людьми и непоправимыми обстоятельствами…

В тот день, подъезжая к «южным воротам» Питера, я совсем не думала о будущем, жила одним часом и просто надеялась на помощь. Я еще не знала, что не сразу открою для себя этот город: не сразу пойму его и не сразу он примет меня. Это было нелегко: понять, вникнуть, вписаться. Все это произошло потом, и интеграция в ауру Северной столицы обернулась спокойствием, сочетающимся с печалью моих личных обстоятельств. Именно поэтому Питер так дорог мне. Нам суждено было тогда пробыть там 51 день, и ни один из них я уже не забуду никогда.

Я долго размышляла, чем же завораживает людей Питер и, наконец, поняла – этот город настолько многообразен, что каждый может найти в нём что-то своё, очень личное, что оставляет неизгладимый след в душах разных людей. В дальнейшем, я всей душой полюблю Петербург, но не безусловно, а за то, что он такой – с историей страны, что он необыкновенный; за то, что он помог нам, что в нём жили святые Русской православной церкви, беззаветно любившие этот город, и за то, что там сегодня живут те люди, которых мне судьба предоставила узнать…

Авария

Авария произошла 4 ноября 2011 года. Машина с четырьмя ребятами выехала из Питера, когда их соревнования по вольной борьбе ещё шли, но бои молодых людей уже закончились и они, уставшие, но довольные, сели в автомобиль. Не участвовал в боях только Максим, который и вёл машину, его день был ещё впереди – через два месяца в Москве он должен был выступать на своих соревнованиях по КУДО – спортивному виду единоборств, где уже раз становился чемпионом Москвы. Надо ли напоминать, что ребята не пили и не курили – уточню это сразу, чтобы не возникало никаких вопросов.

В Питере не задержались – торопились в Москву к воскресенью, хотя мой сын и предлагал остаться на ночь.

Позже, в документах следствия, место аварии будет отмечено так: «на 585 километре + 700 м автодороги «Россия» в Чудовском районе Новгородской области». Именно в этом месте заканчивался новый асфальт и начиналась старая дорога, посреди которой, по версиям некоторых свидетелей, без каких-либо предупредительных знаков, как два острых ножа, торчали железные отбойники, обрубленные в связи с ремонтом дороги; в кромешной темноте они практически не видны. В тот ноябрьский вечер не было и снега – естественной желанной подсветки.

Почему и как? Этот вопрос задавали мне многие.

«Темнота. Около семи часов вечера. В той местности в это время года темнеет уже после 16 часов. Дорога незнакомая, разметки нет. Все спят, естественно, кроме водителя. Встречные машины далеко, гиблое место не обозначено. И почему-то «жмёт» к середине»…

Обрезанный отбойник Максим замечает только тогда, когда тот возникает уже перед капотом. Руль вправо и по тормозам… Но поздно – «Шкода Октавия» через левую фару надевается на грязное железо как на шампур. Скрежет металла, резкий запах, и около 20 метров ее дальнейшего пути становятся ужасом… При следственном осмотре тормозного пути машины обнаружено не было – она просто налетела на отбойники с той скоростью, с которой шла по трассе. Разбитая машина согнула железного монстра, перекрыв трассу. И сразу скопилось много авто, а на встречной полосе в «легковушку» зазевавшегося водителя въехал автобус такого же «интересующегося». Как всегда…

К несчастью, кресло водителя «Шкода Октавия» было сильно выдвинуто назад, из-за чего левая нога моего сына, сидевшего за ним, была плотно прижата к двери, и грязное железо жестоко стесало и изрубило его ногу, пытаясь вырвать её, при этом безжалостно выкручивая…

Максима вытащили первым. Его нога имела неприглядный вид, позже врачи будут бороться за её сохранение. Когда вытаскивали моего сына, он был без сознания. Его уложили на асфальт, перевязали то, что осталось от ноги (20 см), и кто-то заботливый накрыл его одеялом…

«Я убил Пашку, застрелите меня», – просил Максим, то ли от невыносимой боли, то ли от ужаса произошедшего.

В результате случившегося, у Максима два сложнейших открытых перелома левой ноги – бедро и голень, с голени вырван кусок мяса. Два других парня не пострадали. Они даже без ударов и царапин, разве что шок, из которого они выйдут ещё не скоро; и ещё долго перед их глазами будет «как фильм это всё»:…куски мяса, костей… стуки, крики… и долго ещё будет преследовать специфический запах смеси разогретого железа, крови и грязи…

Машина «скорой» приехала быстро, как говорили врачи, и не было её очень долго – минут 40, как говорили потерпевшие. Увезли первым самого тяжёлого, а фельдшер «скорой» осталась с Максимом, оказав ему первую помощь на месте, чем и спасла ему жизнь. Машина за ним приехала через 10 минут.

Что будет дальше с Пашей, никто не знал. Позже, в Петербург сообщат, что он умер. То ли в больнице, то ли от потери крови, да это и неважно. По медицинским показаниям, он получил травму, не совместимую с жизнью. В подобных случаях люди гибнут на месте от потери крови и болевого шока. Но он выжил. Как? Не знает никто.

Чудовская больница

«Сейчас кому-то нужен чай и, надеюсь, сон, а кому-то – много крови и быть вне боли!

Братва, крепитесь! Мы держим за вас кулаки!»

сообщение на сайте 05.11.11 01:29

Маленький город Чудово – обыкновенный, серый, ничем не примечательный городишко, разве только имеет шесть промышленных предприятий на своей территории (из-за чего у его жителей всегда есть работа), местную достопримечательность – дом-музей Н.А. Некрасова с огороженной территорией прямо возле городской больницы и большое количество живущих в этой местности цыган.

Несмотря на немаленькие зарплаты на производстве, этот город поразил своей никчёмностью в бытовом плане и отсутствием сдаваемого жилья. Из разговоров с местным населением выяснилось, что виноваты в этом те же: пьянка, лень и низкий интеллектуальный уровень аборигенов.

Так пронзительно вой сирены «скорой помощи» не тревожил этот «чудовский» городок ещё никогда. Даже в больнице все забегали, предчувствуя сложность ситуации. Зафиксированное время Пашиного поступления в ЦРБ г. Чудова – 19.45, а дальше все происходило не так, как хотелось бы.

После необходимых приемных процедур Пашу положили под капельницу, вызвали травматолога (своего не было) из Великого Новгорода (70 км от Чудова), так как участок дороги, на котором произошла авария, относится к Новгородской области, и стали оперировать Максима, но только потому, что он был на операционной каталке, а, может, посчитали, что у моего сына слишком мало шансов.

К Паше приставили 17-летнюю девушку Свету, которая подрабатывала нянечкой, чтобы следила за его состоянием. Надо отдать должное её бдительности – она не дала Паше умереть во второй раз. Она разговаривала с ним и, отвечая на её вопросы, он вдруг сообщил, что он летает и уже видит “свет в конце тоннеля”.

В ужасе девушка, глянув на рану и увидев, что из нее струится кровь, стала кричать: «Паша, останься, не уходи». Она начала звать на помощь. И врачи, прервав операцию Максиму, наконец-то обратили своё внимание на умирающего парня.

Только в полночь началась операция по промыванию раны моего сына – в ней было множество частиц железа, осколков и грязи, потом зашивали сосуды. Два опытных врача, в их числе, можно сказать «прилетевший» из Новгорода, травматолог и главный врач больницы – анестезиолог, оперировали Пашу.

Рома и Игорь (два других парня), оставшись на месте аварии, посреди дороги в состоянии психологического шока, воспользовались предложением местного парня на «Ниве» довезти их до больницы. Они простояли под окнами ЦРБ г. Чудова 4 часа (в больницу их не пускали), созваниваясь все это время с друзьями из Питера и Москвы. Глубокой ночью за ними приехали ребята из Санкт-Петербурга и увезли обратно.

Уже в 21.00 (через час с лишним после аварии) на одном из сайтов фанатов Москвы появилось объявление с огромным восклицательным знаком в красном круге. Ниже надпись:

Юзеры нашей гостевой Добив,

ЭРИТРОМИЦИН, Джойстик, Ромио

попали в аварию, возвращаясь с турнира

в Санкт-Петербурге.

Это случилось на трассе у города Чудово.

Добив и Джойстик в тяжёлом состоянии в больнице!

Мы надеемся на вашу помощь!!!

И уже с этой минуты «загудел» интернет, подключая в круговорот событий всё новых ребят, и тут же пошла помощь из Москвы и Санкт-Петербурга…

Кроме спортивных занятий, попавшие в беду парни увлекались футболом, у них было много друзей, связанных с этим занятием. А Джойстик – это интернетовский «ник» моего сына.

К утру о происшедшем знали многие из двух столиц, кроме меня…

Реанимация

«Паше нужна сильная моральная поддержка, человек отказывается пить, есть и даже открывать глаза»

сообщение на сайте 07.11.1110:13

Паша ничего не помнит о моменте аварии. В его памяти стерта вся информация об этом, хотя врачи утверждают, что в ту ночь он был в сознании и разговаривал. Позже он вспомнит только то, что заснул в машине, а очнулся уже в реанимации и стал жаловаться на то, что у него онемела левая нога.

– Нет у тебя больше ноги, – резко ответил главный врач больницы – Федюков А.Н., находясь в этот момент рядом (дай Бог тебе здоровья, добрый человек!).

– Как нет ноги? А куда ж она делась? – молниеносно спросил Паша.

А дальше началась депрессия, увеличивающаяся с каждым часом…

Я приехала на третий день после случившегося – мой путь лежал из Пятигорска в Ставрополь, из Ставрополя в Москву, из Москвы в Чудово, куда я приехала на «Сапсане» 7 ноября в полдень. Рядом со мною был мой пятнадцатилетний младший сын Дима, ставший в те нелёгкие дни моим крепким плечом: он таскал тяжёлые сумки, оберегал меня и помогал во всём без лишних слов.

Была ли я шокирована увиденным в реанимации? Нет. Я была готова к этому, душа моя была задета другим – хуже, чем ужасающая картинка – болью, которую испытывал мой сын. Наверное, её бы хватило на целый миллионный город, так были сильны его физические и душевные страдания.

Сначала меня врачи не хотели пускать в реанимацию, стойко стояли у дверей и обороняли вход, хотя знали, что я приехала издалека. Но я была настроена решительно, да и Паша не вызывал надежд у медперсонала, поэтому меня решили все-таки впустить. Картина, которую я увидела, когда вошла, была сравнима с картиной пыток. Моё материнское сердце ужаснулось от безвыходной ситуации – невозможности помочь и хоть чем-то облегчить эти страдания.

Мой сын лежал на реанимационной кровати и всё, что осталось от его ноги, было страшно распухшим и просверлено сбоку насквозь, через кость. На вставленном туда железном штыре был подвешен груз – гиря весом где-то от 3 до 8 кг. И это при том, что все кости его таза с левой стороны были разломаны – у сына был множественный значительный перелом таза, бедренная кость вывихнута, мышцы перекручены, кожа разодрана и, как выяснилось впоследствии, шло внутритазовое кровотечение.

Знали ли обо всём этом врачи? Я думаю, что половину знали, а половину – нет. Их рентген никуда не годился, аппаратуры современной, естественно, не было. Кроме того, подобная гиря висела и на здоровой ноге, которая была просверлена таким же образом и тоже подвешена – для противовеса. Это был невыносимо больно. Надо ли ещё описывать эти муки?

– Как ты, сынок?

– Мама, – тихо сказал сын, – дай таблетку, чтобы сердце остановилось, так больно…

Как матери выдержать такое?.. Только желание сделать всё возможное, чтобы помочь сыну при его неимоверных муках, спасло меня от сердечного приступа и нервного срыва. Кроме того, помощь нашего рода и молитвы близких стояли за моей спиной – мне было на что «опереться».

Материнская боль

– Мама, за что я так страдаю?

– За грехи, наверное, сынок…

– Мама, у меня нет столько грехов…

Какой был самый тяжелый момент этих дней? Самым страшным было узнать… Просто услышать и осознать… это когда горе наваливается со всей своей внезапностью и пронизывает тебя всю, и ты понимаешь, что ничего уже нельзя исправить. В этот момент – буквально в одно мгновение – для меня жизнь резко, неожиданно и бесповоротно поделилась на «до» и «после».

Мой Пашка… Такой всегда с детства неугомонный, харизматичный, сильный… порою агрессивный и нетерпеливый, практически всегда добрый, романтичный и чувственный, иногда ленивый и апатичный, иногда слишком импульсивный… человек-мыслитель, с глубоким умом и прекрасным чувством юмора. Наш Пашка…

В момент известия я находилась у своей матери в своём родном городе Пятигорске – собиралась на рынок за покупками. Через две недели в планах было поехать в санаторий подлечить сердце – год выдался напряжённый. А накануне вечером, в день аварии, вся наша семья собиралась вместе по одному семейному поводу – сейчас это мы делаем уже совсем редко. И чтобы не огорчать мать, приехала и я. Хотя так не хотелось ехать! И уже неделю меня охватывала непонятная грусть: не смеялось, не веселилось, не радовалось… Бездонная, всеобъемлющая грусть на фоне встречи всей семьи, съехавшейся ради семейного события из разных мест. Вот тебе и сон в руку…

Паша мне снится достаточно редко, можно сказать, очень редко, но если это случается – то что-то значительное в его жизни всегда происходит. За пятнадцать дней до аварии мне приснился странный сон, будто бы собралась вся моя семья: брат с женой и тремя детьми, сестра с мужем и двумя мальчиками, я, младший брат Паши и наша мама. Все мы провожаем Пашу на самолёт – большой самолёт, который ждёт только его одного. Уже вышли мы на аэродром и остановились прощаться, а я смотрю, что Паша почему-то в детских колготках, в которых он бегал, будучи малышом… Когда проснулась – стала переживать. Сон закончился неожиданно: Паша решил остаться…

Чувствовала ли я что-нибудь в момент аварии? Нет, кроме беспричинной грусти – ничего. Ночью не спалось, как всегда, и думалось, как всегда. Да, о Паше думала и собиралась позвонить; он на неделе не смог со мной поговорить по телефону и попросил перезвонить на выходных. В принципе – ничего особенного, кроме сна и грусти… Я часто думаю, почему я не почувствовала беду в тот момент?.. Хотя моя мама, Пашина бабушка, вся извелась, пока мы ехали с Димой к ней на маршрутке из Ставрополя. Говорила, что предчувствие было плохое, будто что-то в дороге может случиться…

Звук упавшей в телефон воскресной смски (05.11.11 09:43:29) вызвал безобидный вопрос о раннем госте, и я сразу взяла телефон. «Анна Анатольевна, Паша попал в аварию, в крайне тяжелом состоянии!» – было написано там. Сердце забилось, а мозг стал лихорадочно работать.

Я тут же перезвонила Маше, которая прислала сообщение, бывшей Пашиной девушке, и на мои вопросы она ответила, что сама всё узнала из интернета и подумала о том, что, скорее всего, родителям-то никто и не позвонил. «Руки, ноги целы?», – сразу спросила я. Ни голова, ни спина мне как-то не пришли в голову. «Не знаю», – робко ответила Маша, позвоните лучше его другу, который был с ним в машине в тот вечер, спросите, что и как, да и где лежит точно. Дала телефон друга.

«Руки, ноги целы?», – практически с этого же вопроса начала я телефонный разговор с Романом – участником аварии.

Парень замялся, как-то мягко ушёл от ответа и назвал больницу. Я почувствовала недоброе. Телефон больницы нашелся в инете, и вот я уже набрала реанимацию ЦРБ г. Чудова. Мне ответила реанимационная медсестра. Жёстко, без вступлений: «Да, лежит. Ампутировали ногу. Состояние крайне тяжелое. Конечно, приезжайте, Вы нужны ему…».

Я выла, как стая волчиц воет тёмной холодной ночью… и от невозможности что-то исправить моё горе не имело границ. Мой Пашка! Я ведь всегда была уверена, что с ним никогда и ничего не может случиться, я молилась за него постоянно, я всегда думала о нём и переживала вместе с ним его проблемы…

А дальше… мое сердце… и почти обморок… «скорая»… феназепам… родственники, машина, и домой – в Ставрополь, где мне уже начали подбирать варианты, как добраться до Чудова.

Рыдая, я собирала вещи, рыдая, я звонила начальству, рыдая, я как-то общалась. Этим же вечером мы с Димой сели на поезд и уехали в Москву, куда прибыли через полтора дня рано утром, и сразу пересели на «Сапсан»…

Перед больными нельзя плакать – их нужно лечить. И я не плакала возле сына, я просто решала проблемы по мере их возникновения…

Перевозка

«Там, где боль, я нахожусь, но ещё живой, Там, где боль, я остаюсь самим собой, Там, где боль, скоро нагрянет последний бой, Либо выживание, либо в землю с головой…» стихи из песни «Там, где Боль» – Shot feat. Тихий

Травмированных парней нужно было сразу перевозить в лучшую больницу, об этом сообщалось на сайте ребят – «…местные говорят, что их вам нужно увозить оттуда, так как больница их эта – нехорошая и ничем толком им там помочь не смогут, так как уровень специалистов низкий…», и многие это понимали, особенно те, кто уже сталкивался с врачами «глубинок» и тамошним уровнем медицины. Только эта перевозка была возможна с помощью коммерческой «скорой помощи» (потому что собирались забирать по инициативе родственников, а не по российским правилам определения больных).

Деньги, которые требовались на две «скорые», а они немалые, питерские парни собрали уже 5 ноября утром, на следующий день после аварии, а 6 ноября, когда состояние ребят более или менее стабилизировалось, договорились с больницами Санкт-Петербурга о приёме их на лечение в любое время. Но… чудовские врачи сказали, что «пострадавшие ребята на данный момент не транспортабельны в связи со сложностью их травм, поэтому будут пока оставаться в местной больнице». А о Паше, приезжавшим из Питера парням, главный врач, «огрызаясь», говорил, что «вообще с такими травмами не живут».

Через пару дней всё поменялось, рекомендации врачей стали разниться. Если сначала чудовские говорили, что нужно воздержаться от перевозки, а питерские хотели вывезти, то теперь наоборот – 8 ноября главный врач ЦРБ г. Чудова стал вдруг настаивать на перевозке ребят, аргументируя тем, что свою задачу – оказать первую помощь – они выполнили, а теперь, мол, работа травматологов нужна и нужно перевозить: «Если не в Питер заберёте, то в Новгород по принадлежности повезу, но вот беда, в Новгороде нет мест и нужно подождать ещё немного или будут лежать в коридоре…».

А в это время питерские врачи говорили: «Оба парня находятся в состоянии шока. Макса нельзя сейчас перевозить, так как он «на растяжках» (какая-то кочка при перевозке – человек может остаться инвалидом), а у Паши раздроблен таз. Какая перевозка с такой травмой? Его нельзя везти куда-либо вообще, не говоря о Санкт-Петербурге, а тем более Москве.» (а ведь таз ему все равно бы здесь не собрали, даже в Новгороде не собрали бы). И на мои вопросы о возможной перевозке отвечали, что они моего сына даже до первого этажа могут не донести (реанимация в Чудовской больнице – на втором этаже) – так был велик риск, на их взгляд. В итоге принятие решения по перевозке решено было отложить до пятницы – 11 ноября.

В общем, я не знала, кого мне слушать. С того момента стало всё ещё запутаннее. 8 ноября всё же из Питера выехал врач «смотреть своими глазами на ситуацию» и разговаривать с чудовскими врачами. После этой встречи был вынесен вердикт: «Пашу перевозить пока никак нельзя – есть проблемы с раной, которая при перевозке может открыться и, кроме того, нужно регулярно делать переливание крови. Пробыть в больнице ему необходимо ещё дней девять…». По Максу вопрос ещё решался – поехали думать на консилиуме питерских врачей.

Мои друзья предупредили меня о том, что в подобных случаях велик риск развития инфекции в месте отрыва ноги и что этого нужно очень опасаться, поэтому я постоянно спрашивала врача-реаниматолога Вербова А.В. о результатах анализов и о том, не появляются ли инфекционные осложнения. На что мне тот всегда отвечал, что всё в порядке, нет у Паши никакой инфекции, у них всё под контролем.

9 ноября, вечером, в больницу из Питера приехала бригада реаниматологов готовить к перевозке Макса, его всё-таки решили перевезти раньше, а на Пашу, которому с каждой минутой становилось всё хуже и организм которого слабел, посмотреть ещё раз.

Я не знаю точно, что там происходило, но довольно неожиданно было принято решение везти с Максом и Пашу, о чём мне ночью, 10 ноября, сообщили по телефону (сами врачи работали до глубокой ночи). Скорее всего, терять уже было нечего. Конечно, о реальном положении дел я тогда не знала.

В клинику военно-полевой хирургии (ВПХ) Военно-Медицинской Академии имени С.М. Кирова (ВМА) в г. Санкт-Петербурге мы с сыном попали абсолютно неожиданно. По планам предстоящей перевозки ребят, они должны были попасть в НИИ скорой помощи им. И.И. Джанелидзе в г. Санкт-Петербурге. Но рано утром, 10 ноября, перед самой перевозкой, решение питерских врачей, согласившихся нам помочь, насчет Паши резко поменялось – его решили везти в другое место – клинику ВПХ.

Говорят, там умерших списывать намного проще, чем в простых больницах – другая система… И ещё – там лечат тех, от кого другие уже отказались…

Клиника военно-полевой хирургии

«Сегодня еще закину денег.

Джойстику – держаться!!!»

сообщение на сайте 10.11.1111:38

10 ноября мы перевозили Пашу с надеждой, что им скоро займутся опытные врачи. Они знают, что делать дальше. Но все чаяния «рухнули» одномоментно.

– Почему на плече вашего сына написана группа крови III (В)? – спросила меня одна из врачей реанимации клиники ВПХ, – Это наколка?

– Нет, – ответила я, – это в реанимации Чудовской больницы написали.

– Мы сделали анализ крови вашего мальчика, у него может быть какая угодно группа, но только не третья. Там столько понамешано.

Когда пришел более точный результат анализов, сделанный уже в специальной лаборатории, даже врачи были поражены: у Паши первая I (—) отрицательная группа, а ему 6 дней переливали третью…

Чуть позже несколько врачей приёмного отделения и реанимации клиники ВПХ собрались у телефона приёмной и стали звонить в Чудовскую районную больницу. О чем они разговаривали, мне неизвестно, «маму» они попросили удалиться. Я смотрела на них через стеклянную дверь и думала о том, что удаляться мне было незачем, всё равно в голове у себя я всё сложила.

Когда я увидела этот знак на плече у сына в Чудово, то возмущённо спросила реаниматологов: «Почему третья отрицательная, у него же первая группа крови. Нам в 2,5 года, когда мы лежали в инфекционной больнице, брали кровь из пальца и определили первую». «Ничего не знаем, – ответили мне, – сделали анализ и сказали – третья, вот и льём третью, но она редкая, мы её даже заказываем из резервов Новгородской больницы…».

Я тогда нашла того врача – Куюжуклу Елену Александровну, которая отвечает за эти анализы, ёще раз спросила о том, что меня волнует, на что та с гордо поднятой головой и улыбкой на устах доказывала мне, что я ошибаюсь, что они «проверяли на совместимость переливаемую кровь, что если бы у него была какая-то другая группа крови, то Паша практически сразу бы умер…».

Но он не умер, он жил, все эти дни тратя энергию на борьбу с чужой кровью и не оставляя организму силы на залечивание раны. В результате, самоуверенность этой женщины усугубила и без того бедственное положение моего ребенка. Я до сих пор помню выражение её лица и слышу эти слова…

Позже эта женщина приезжала в клинику ВПХ, куда-то заходила и, нечаянно наткнувшись на меня в коридоре отделения, мельком сообщила, что подойдет ко мне чуть позже, но так я её больше и не видела… Она даже не извинилась, ничего не сказала в своё оправдание. Впоследствии я узнала: по медицинским правилам при таких травмах нужно проверять группу крови всякий раз перед переливанием, чтобы исключить ошибку.

Когда мы на «скорых» «летели» в Питер, я читала Пашину выписку-заключение лечащего врача Хайбулаева С.Г. ЦРБ г. Чудово: «Закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга. Травматический отрыв левой нижней конечности на уровне средней трети бедра, травматический геморрагический шок II–III степени. На рентгенограмме таза: перелом костей таза через вертлужную впадину, перелом крыла левой повздошной кости со смещением отломков». Это всё.

А вот вердикт клиники ВПХ при поступлении Паши: «Тяжелая сочетанная травма головы, таза, конечностей. Закрытая черепно-мозговая травма. Ушиб головного мозга лёгкой степени. Закрытая травма таза с переломом тела и крыла левой повздошной кости, поперечным переломом левой вертлужной впадины. Продолжающееся внутритазовое кровотечение. Закрытый перелом диафиза левой локтевой кости. Отрыв левого бедра на уровне верхней трети. Острая кровопотеря. Травматический шок I степени.

Осложнения: Неклостридиальная аэробно-анаэробная флегмона культи левого бедра (инфекция, наподобие газовой гангрены) с распространением на переднюю брюшную стенку… с формированием обширной инфицированной гематомы клетчатых пространств таза. Распространённый некротический целлюлит, фасциит, миозит культи левого бедра. Постгеморрагическая анемия тяжелой степени. Острая дыхательная недостаточность 2 степени. Тяжелый сепсис. Катетерассоциированный цистит», температура 41,6°, состояние крайне тяжёлое».

С этих пор словосочетание «чудовские врачи» стало именем нарицательным в наших кругах общения и обозначало врачей, которым не стоит доверять, которые вовсе, получается, не врачи…

После осмотра Павла и его первой срочной операции мне снова удалось увидеть сына, когда его очень быстро провозили из противошоковой операционной в реанимацию. Он был оранжевого цвета, во рту была дыхательная трубка, он ничего не понимал: был под наркозом. На мой вопрос «Как он?», врач ответил, что у Паши уже отказали почки и начали отказывать лёгкие, что он в критическом состоянии и инфекция уже пошла глубоко вовнутрь…Из-за этого, скорее всего завтра, придётся удалять всё, что осталось от ноги… «Вы поздно его привезли. Надежды практически нет. Мужайтесь…».

«Мужайтесь… мужайтесь… мужайтесь», – эхом отдавалось в моей голове. И это я запомнила навсегда.

Тогда я звонила только самым близким… Опираясь на стенку возле дверей реанимации, медленно опускаясь на корточки, задыхаясь от слёз, я всё повторяла в телефонную трубку:

«Я не хочу никого хоронить…

Не хочу… никого хоронить!.. Я не хочу…»

Из всех утешений и ответных слов я услышала только две фразы, которые и придали мне решимости: «Ведь он ещё не умер» и «Ищи сильное Святое место в этом городе, иди, проси, помогут…». Теперь у меня была хоть какая-то цель и надежда.

Уже темнело. Мы с Димой сходили в церковь неподалеку – Храм святителя Николая Чудотворца и, помолившись, стали думать, как бы нам доехать до моей знакомой, бывшей однокурсницы Вики, чтобы переночевать. Несмотря на то, что в то время она жила на квартире вместе с хозяйкой, Вика позвала нас к себе, хозяйка квартиры была не против. И мы поехали.

Надо ли описывать мое состояние в тот момент?

Думать трезво я толком не могла, ходить без сопровождающих тоже, да ещё и город большой и незнакомый, со своей спецификой.

Вика встретила нас у метро, домой приехали уже поздно, но Людмила – хозяйка квартиры, все равно пригласила меня к разговору на кухне. Именно она посоветовала мне ехать на Смоленское кладбище к могиле Ксении Петербургской, потому что когда-то, много лет назад, её молитвенное обращение к этой святой чудесным образом помогло в лечении тяжелейшей травмы головы ее 8-летнего сына, который в свои 24 года ходил живой и здоровый, в чём мы тут же убедились.

Я, конечно же, знала эту русскую святую, читала её житие и даже возносила к ней иногда свои просьбы и молитвы. Но в те минуты, под слишком сильным прессом обстоятельств мне было трудно сосредоточиться и вспомнить про неё сразу.

Наступала ночь, моё состояние приближалось к отметке ноль. Наметив завтрашнее паломничество, я, заручившись завтрашней поддержкой своей бывшей однокурсницы, заснула.

День рождения – 11 ноября

«Господи, прости нам грехи наши…»

11 ноября – мой день рождения, и я очень люблю эту дату и это число. Я никогда не старалась пышно праздновать его, он всегда был для меня своего рода рубежом – личным новым годом; в этот день на меня находило особое, философское настроение. У меня были разные дни рождения, но этот я бы не повторила никогда и ни за один из них я не была бы так благодарна… В тот день мне исполнилось 39 лет.

В 8.30 утра мы уже подходили к Смоленскому кладбищу, но не со стороны главного входа, а откуда-то справа (если смотреть изнутри кладбища), потому что сели не на ту маршрутку и нам пришлось еще минут 15 идти пешком. Было темно, горели фонари вдоль ограды, за которой было совсем ничего не видно. «Наверное, это и есть кладбище», – решила я.

Мы немного растерялись от того, что не знали, откуда в него заходить. Спросили у мимо идущей женщины, которая и объяснила, что если войти «вот в этот проход» и идти по диагонали вправо, то мы дойдем до места, которое нам нужно…

Чем еще меня поразил Санкт-Петербург в последние два месяца года, так это поздними рассветами и ранними закатами – солнце всходило только после 11 часов дня и заходило уже после 16 часов. При этом небо постоянно было затянуто тучами, солнце выглядывало довольно редко, да и то на пару часов, а то и меньше, а во время моего пребывания в северном, суровом городе произошло это всего лишь несколько раз.

Кроме того, в проходящем году не было снега ни в ноябре, ни в декабре, отчего темнота ничем не смягчалась. Для меня это было очень непривычно – сбивались внутренние часы. У нас на юге, где я живу, много солнца и света, особенно в Ставрополе, ведь он находится, можно сказать, на горе, и дней, в которых небо затянуто тучами, всего лишь несколько в году – все раздувают ветра. У нас очень большая «яркость», света порою даже слишком много…

Я не звонила в то утро в реанимацию – боялась, я шла за последним шансом и не хотела слышать о том, опоздала ли я…

Темно. Старое кладбище. Глубокая осень, но не холодно – около нуля. Я иду под руку с подругой. Мы ищем свет. Звук каблуков наших сапог рассеивается в пространстве окружающих могил. Я плачу от безысходности и возможной потери, от боли, которую испытывает мой сын, от всей этой неправдоподобно чудовищной ситуации.

Через всю мою грудь, с центром где-то в сердце, проходит насквозь большой серый тоннель – дыра, и вихрем горя свистит в нём ветер. Слёзы льются сплошным потоком и стекают по одежде на землю. Я иду по дорожке кладбища, политой собственными слезами, и молюсь про себя: «Господи, прости нас и все прегрешения наши… Господи, помоги…».

А в кармане пальто звонит телефон – кто-то хочет поздравить меня с днём рождения…

Ксения Петербургская

«…Предстояще на месте погребения твоего, пред образом твоим святым, яко живей ти, сущей с нами, молимся тебе: приими прошения наша и принеси их ко Престолу милосердого Отца Небесного, яко дерзновение к Нему имущая… Предстани святыми твоими молитвами пред Всемилостивым Спасителем нашим о нас, недостойных и грешных. Помози, святая блаженная мати Ксение… болящия и недугующия исцели…

Ты наша надежда и упование, скорое услышание и избавление, тебе благодарение возсылаем и с тобою славим Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.»

Из молитвы Ксении Петербургской

Через 10 минут мы вышли к небольшой часовне Блаженной Ксении Петербургской, возле которой уже стояло человек пять, но двери еще были закрыты – в будни часовня открывается с 10… Я обошла часовню три раза (как меня научила Людмила), прикладываясь к её стенам в определённых местах, тихо плача и прося Ксению помочь нам. Вика просила о чем-то своём, я – о сыне, и ещё две женщины обходили часовню также, по очереди, в почти абсолютной тишине…

Мы не стали ждать, пока откроются двери, чтобы зайти вовнутрь, а решили пойти в стоящий чуть дальше – ближе к центральному входу на кладбище, Храм Смоленской иконы Божьей матери. Он был большим и хорошо освещённым, мы решили зайти в него, хотя я на тот момент и не знала зачем. По дороге к Храму ко мне пришло осознание, такое же ясное, как и его формулировка – за выполнение своей просьбы я должна отдать что-то взамен. Но что? Здоровье, деньги или что-то ещё? В голове я начала перебирать варианты, но уверенности, что они подходят, у меня не было; в тот момент я так и не догадалась, что это будет, а чуть позже поняла – деньги там не нужны.

Войдя в Храм, мы с Викой написали записочки Ксении о своих желаниях, я купила масло, освещённое на мощах Святой, купила свечи и стала молиться. Со слезами на глазах я спросила о чём-то маленькую старушку, которая прислуживала в Храме, на что та поинтересовалась, что у меня случилось; услышав ответ, тут же засуетилась, отправив меня сначала к чудотворной иконе Смоленской Божьей Матери, а потом к священнику, оказавшемуся совсем недалеко. Я спросила у него благословения, а он, в свою очередь, ужаснувшись происходящему, велел мне дождаться исповеди…

Времени у меня было немного, к причастию я не готовилась, но ослушаться священника не могла.

Шла служба. Когда наступила пора исповеди, батюшка сам позвал меня первой. Он был довольно строг со мной. После нескольких вопросов о сыне и данных мне советов, он задал тот вопрос, который я не совсем ожидала в такой ситуации – «всех ли я простила?». Безусловно, я знаю о христианском прощении, но в тот момент этот вопрос застал меня врасплох – я думала совершенно о другом. «Всех ли я простила?» – вопрос вихрем закружился в моей голове.

Я быстро сосчитала людей, которых даже и не собиралась прощать в своей жизни. Их получилось немного, но они были. «Да, – ответила я, – всех простила». А разве могло быть иначе в этой ситуации? Ведь это была такая мелочь!

«Ну, вот и хорошо, – ответил батюшка. – Причащения не надо ждать, – в следующий раз, когда будешь готова, а сейчас возьми вот эту просвиру, раздели её пополам, одну половину съешь сама, а другую дашь сыну со святою водой. Теперь иди к Ней и проси». К Ней – это значит к Ксении, здесь мне не нужно было больше слов.

Я прямиком направилась к часовне, двери которой уже открылись, а к мощам стояла довольно длинная очередь. Вика понесла класть записочки и ставить свечи перед часовней, а я, попросив прощения у стоящих в очереди людей, с невысыхающими от слёз глазами, вошла вовнутрь. Там было светло и тихо, всё в свечах и иконах, а перед мраморным надгробием люди по одному просили о помощи.

Никто не сказал мне ни слова, словно все понимали, что мне на самом деле было очень срочно надо. Я встала на колени и, стараясь долго не задерживать очередь, искренне попросила о том, чтобы Святая блаженная Ксения Петербургская помогла моему сыну… Я просила о даровании жизни с условием возможного счастья Паши, я понимала, что слепое хватание за хоть какую-нибудь ниточку существования без пользы самого бытия, в принципе, неуместно. Помолившись, я встала и вышла. Вика ждала меня у входа. Мы молча пошли к воротам кладбища. Боль в сердце успокоилась, зияющая дыра плотно затянулась, и не было больше слёз…

Через пару дней ко мне пришло осознание того, что я должна дать взамен. Что касается прощения: как бы проверяя моё обещание в течение довольно короткого времени, люди, которых я тогда простила, так или иначе появились снова в моей жизни, и я сдержала своё слово.

В больницу мы с Димой приехали после часу дня. Когда дежурный врач-реаниматолог вышел к нам, он сказал, что состояние Паши остается тяжёлым, но оно стабилизировалось и, по всей видимости, больную «ногу» сохранят, и у него теперь есть шансы на жизнь…

Глава II Врач резал вдоль и поперек…

«Там, где боль, чёрные полосы и серый дым, Пламя огня, я не хочу уйти молодым, Мало тем, кто не ценит своё бытие, Ведь есть два пути – идти или быть в земле…» стихи из песни «Там, где Боль» – Shot feat. Тихий

В реанимации клиники военно-полевой хирургии Паша пролежал четверо суток, и каждый день были операции – противовоспалительная блокада мягких тканей, обработка раны и удаление мёртвых тканей… И круглосуточно – боль, на грани возможного…

В первый же день пребывания в клинике – 10 ноября, ему поставили аппарат КСТ – это такой железный круг вокруг таза со спицами внутри. Получалось так, что Паша лежал только на верхней части спины, а его таз находился в центре этого круга, на спицах. Зрелище не для слабонервных. Надо сказать, что в реанимации жалость к сыну особо никто не проявлял, там все привыкшие, а медсестры – холодные и жёсткие, равнодушные. Понятно, ведь там лечат тело – физику, а до психики совсем нет дела, это уже вопрос десятый…

И тут-то уже точно в реанимацию не пускали никого, даже близких родственников, даже если больной умирал. Мне можно было только стоять под дверьми и буквально «ловить» сына, когда его вывозили на очередную операцию. У меня на то, чтобы его увидеть, было всего пять секунд туда и пять – обратно, и то, если угадаешь, когда повезут: утром, в обед или к вечеру – время операций не регламентировано.

«Сынок, как ты?» – один раз я задала вопрос в одно из приоткрытых окон на улице (реанимация в клинике ВПХ на первом этаже) и попала в точку: там лежал Пашка. «Мама, принеси тёртого яблока, каким ты меня в той реанимации кормила», – крикнул он и ещё что-то сказал, но звук проезжающего мимо автомобиля заглушил его голос. И тут я услышала ругань медсестры, жестко захлопнувшей окно и высказавшей в мой адрес что-то нелицеприятное. А потом удивляются, почему их пациенты пытаются выпить ртуть из градусника, предварительно разбив его об стенку…

За это сына привязали. И он, такой всегда свободолюбивый и активный, а сейчас беспомощный и изуродованный, лежал, закованный в железо, с невыносимой болью и страданиями, без какой-либо возможности даже пошевелиться. Он ничего не мог сделать, и никто даже не мог сказать ему хоть одно слово любви или проявить хоть каплю сочувствия. Позже он напишет друзьям: «Ребята! Пишу вам из ада, теперь я знаю, что это такое. Не ожидал я такого поворота событий. Не ожидал… Две недели неподвижного разглядывания больничного потолка сильно ломает человека… В Питере 4 дня пролежал в одной пустой комнате. На таз и ногу были подвешены 2 утяжеляющие шины железные. Ночами не спал, орал от отчаяния… Морально сломлен полностью.».

14 ноября у Паши прошла ещё одна очередная операция, в процессе которой один металлический аппарат сняли, другой – аппарат Илизарова – поставили. После активных споров врачей сына перевели из реанимации в общую палату № 21 хирургического отделения клиники – чтобы родители могли за ним приглядывать, заботиться и ухаживать постоянно. К этому времени уже прилетел Пашин отец (он давно живёт с другой семьей) и стало чуть легче – мы по очереди, круглосуточно дежурили возле сына. Когда один оставался в больнице, другой ездил за медикаментами, необходимыми бумагами или просто отдыхал.

Посоветовавшись с Димой, я решила отправить его домой. Младший брат навестил Пашу в палате, пообщался с ним и сказал мне, что теперь может ехать спокойно; он уверен, что всё теперь будет хорошо. «Ты ведь, мама, уже не плачешь». 16 ноября он сел в поезд Санкт-Петебург – Ставрополь и благополучно добрался до дома, а я из гостиницы перевезла вещи на квартиру к только что обретённой новой родственнице – родной, но незнакомой тёте моего мужа, и стала днями и ночами пропадать в больнице.

Было очень больно и трудно «оттаскивать» сына от края пропасти, ведь практически первые его слова после реанимации были такими: «Отпусти меня, мама, пожалуйста, не держи… так больно… отпусти… Не хочу больше».

В общую палату уже могли приходить друзья. Как только у меня появилась возможность, я поехала в храм – Собор Казанской иконы Божией Матери – за святой водой. Из всех церквей тогда выбрала почему-то эту, а уже потом, сопоставив события, поняла, что не просто так моё сердце привело меня туда, ведь авария случилась в день празднования Казанской иконы Божией Матери…

От борьбы за жизнь, от бесконечных болей, потери крови и операций Паша совсем обессилел: гемоглобин – 67, белок в крови – 34, температура постоянно около – 39, а до главной, основной операции на таз, от исхода которой зависело его будущее, было ещё очень далеко. Сиды таяли с каждым днём, а их нужно было ещё много. Врачи прописали «усиленное» питание – есть мясо, овощи и витамины. Но аппетита не было – ни пить, ни есть Паше не хотелось, жить уже не хотелось: «Мам, у тебя же есть деньги, купи мне пистолет или найми человека… ну что же ты за мать… неужели ты не видишь…».

Но мы боролись – боролись за каждый сделанный им глоток воды, за каждый съеденный кусочек пищи, за каждый взгляд «не в потолок», за каждую улыбку, которая появлялась на его лице только при виде друзей… И именно приход лидеров молодежных движений Пашиного окружения изменил вектор развития этих печальных событий.

Дружба

«Я узнал, что у меня есть огромная семья…»

Пашина запись «в контакте» 03.12.11

Живя и учась в Москве, сын особо не посвящал меня в свои дела и свою жизнь – только в самых крайних случаях или если ему требовалась моя помощь. Я знаю только, что его жизнь была активной, у него было очень много друзей и знакомых.

В жизни каждого человека случается разное, в том числе и горе. Очень часто многие друзья отворачиваются в эти минуты или делают вид, что ничем помочь не могут, но здесь всё было по-другому.

Вначале патовой ситуации произошла срочная мобилизация всех сил и энергий, имеющих хоть какое-то отношение к молодежи Москвы и Питера, сразу начала поступать материальная помощь, чуть позже – моральная поддержка. На нескольких сайтах в интернете многие люди узнавали об аварии. Они сочувствовали, переживали, помогали словом, предлагали помощь и молились за ребят.

В минуты острой необходимости на Пашин телефон пришло более 110 поддерживающих дух сообщений из нашей страны и ближнего зарубежья: Санкт-Петербурга, Москвы, Казани, Владивостока, Севастополя, Пятигорска, Ставрополя, Пскова, Ростова-на-Дону, Поволжья, Волгограда, Оренбурга, Ульяновска, Нижнего Новгорода, Брянска, от ребят из Чехии, Сербии и Украины. Это были разные послания, все просто невозможно уместить:

«Скорейшего выздоровления, брат, с Божьей помощью. Весь Питер с тобой!», «Сильный человек спокойно преодолевает новые и новые препятствия, независимо от того, предвидел он их или нет», «Держись, братюнь, Украина с тобой. Выздоравливай поскорее!», «Воин, воин… Будешь снайпером! И тогда всем ппц настанет, держись, мужик», «Паша, крепись, милый, все силы тебе посылаем!», «Паша, очень много неравнодушных парней интересуются ситуацией и все поддерживают тебя, даже те, с кем ты не знаком. Ты – не один!», «Держись брат! Владивосток с тобой!», «Пашка, держись! Ты сильный. А мы поможем изо всех сил!», «Никогда не падай духом, зная, что есть верные друзья, вспомни их. И ад вдруг станет раем. Боль уйдет, как талая вода. Держись.», «Крепись и не опускай руки. Значит, так надо. Будь сильнее. Терпенья.», «Братан, жизнь продолжается, как бы тяжело не было! Мы все рядом! Тебе огромный привет от всех, поправляйся.

Пашка, мы ждём тебя дома!», «Павел держись! Русские на сдаются!», «…Победишь себя – победишь всех! Ждем твоего выздоровления! Поправляйся быстрее! Дел – немерено!», «Пашик, держись!!! Это ужасно несправедливо, что такое случается с нашими лучшими парнями! Но поверь, первый шок пройдет, ты справишься, дружище, ты сильный! Ты красивый и молодой парень! У тебя всё будет отлично. Держись, пожалуйста!»…

В самый критический день болезни – 11 ноября – пришли сдавать кровь для сына 15 молодых человек в Петербурге. Не все из них знали Пашу лично. Ждали и были готовы сдать для него кровь (больше, правда, не понадобилась) ещё много ребят как в Питере, так и в Москве, которые организованно и дисциплинированно собирались для общей цели – помочь человеку в совсем непростой ситуации.

Да, это дети конца 80-х годов – начала 90-х, как мы привыкли их называть. Упущенное поколение, поколение безвластия и беспредела… Но именно оно сейчас начинает вступать во взрослую жизнь, именно оно скоро будет управлять нами и решать в какой-то мере судьбу страны. Это не простые «дети», я могу позволить себе называть их так. Они резкие, агрессивные, смелые и очень сильные. Со своей философией, так не похожей на нашу…

Да, они ругаются матом, не все образованны, как мы привыкли, но у них есть качества, которые утеряны почти без следа в нашем поколении.

Дети начала 90-х… Их надо любить, постараться понять и просто им верить. Ведь они – это мы, пропитанные неспокойным временем, впитавшие вкус свободы и родившиеся во времена перемен… Без корней, условностей и перемирия…

Но только из хаоса рождается новое. И это поколение умеет жить достойно, оно сумеет и выдержит очень многое, сохранив себя и наш генотип как целое. А все остальное им и их детям нужно прививать заново и быть им примером, иначе зачем мы живём на этой земле?

И ещё. У них есть утерянное нами единство и своя, пока не слишком понятная нам, нравственность, а также – неожиданная чувствительность и чувственность, наряду с непримиримой жёсткостью и отрицанием. А самое главное – это поколение «своих» не бросает и идет на помощь ближнему.

Да, оно такое, какое есть, но, может быть, только оно сможет выстоять и выжить, когда этого потребуют обстоятельства. Только одному Господу известно, что у нас всех ещё впереди.

Наша же задача – помочь этим детям всем, что у нас есть, постараться понять их и принять современный мир.

Палата № 21

Когда кто-нибудь получает ту или иную травму, или что хуже – увечье, это сильнейшее испытание не только для него самого, но, прежде всего, для его близких, его семьи, его рода. Все задействованы в этом.

И только в этом сможет проявиться сила рода человека и смысл его прежней и будущей жизни…

Эта палата в хирургическом отделении клиники ВПХ, куда Пашу перевели сразу после реанимации, была особенной. Во-первых, она была самой большой, а во-вторых, пред– и послеоперационной для тяжёлых больных, где практически всегда, за редким исключением, находились «неходячие» и даже «несидячие» пациенты. За время нашего пребывания в 21 палате ее контингент поменялся пять-шесть раз. Нам с сыном пришлось наблюдать немало историй и узнать большое количество людей, а также их родственников.

Конечно же, это было поучительным, но и насмотрелись мы тоже всякого, хотя в то время тяжелее нашего случая не было, разве что несколько полегче: молодой парень, попавший под электричку, лечившийся уже второй и далеко не последний месяц, перенёсший несколько сложных операций и целенаправленно пытавшийся сохранить одну из своих ног…

Это была комната приблизительно 6 на 7 метров с очень высокими потолками, где стояли одиннадцать железных кроватей: по пять – у противоположных стен и одна – между двумя огромными окнами напротив входной двери.

Деревянные рамы окон были покрыты несколькими слоями краски, отчего внутренние рамы практически не закрывались, а форточка, единственная из функционировавших, привязывалась простой верёвочкой, потому что её весьма «древний» шпингалет не работал.

Между кроватями стояли такие же, деревянные и покрытые огромным количеством слоёв краски «доисторические», неустойчивые тумбочки, шириной не более 40 см, которые шатались, норовя упасть при многочисленных ежедневных выдвиганиях кровати с целью «переложить больного на каталку». Больше пространства, кроме этих 40 см с одной стороны кровати, у родственников каждого лежавшего здесь не было.

И если кто-нибудь из них, по острой необходимости, оставался дежурить на ночь у постели тяжелобольного, то спали на стуле, который стоял перед этой несчастной тумбочкой. Иногда удавалось поставить 2–3 стула вдоль кровати, чтобы прилечь. И считалось за счастье, если в палате на какое-то время, пусть даже на 2 часа, освобождалась кровать, на которой один из особо уставших ухаживающих мог просто лечь и вытянуть ноги…

Все это терпелось потому, что была причина – гениальные врачи клиники ВПХ, которые умело делали своё дело и на которых возлагались последние надежды всех больных. Считалось, что если человек попал сюда, то у него есть все шансы получить максимум от современной медицины и опыта людей в белых халатах. Лечения квалифицированней, чем здесь, найти у нас в стране на тот момент было практически невозможно, то же можно сказать о некоторых проводимых врачами клиники операциях, включая ещё и Европу.

Надо ли описывать, что спокойных ночей в палате № 21 практически не было: стоны, крики, чья-то бессонница со слушанием музыки в наушниках, звучавшей на «тишину» всей палаты, уколы, разговоры, чья-то тошнота, боль и вновь поступившие… Кроме того, из соседней палаты доносились ужасающе раздирающие крики и стоны женщины, выходившей из комы уже шестой месяц, к которым через некоторое время из-за их постоянства привыкали без исключения все. Мы находились в мужской палате, поэтому мне пришлось напрямую наблюдать несчастья этой половины человечества.

У местного медперсонала был термин для особых больных, получивших ко всем своим бедам ещё и сильную травму головы – «гуляет». Так вот, была одна особенность: эти «гуляющие не по своей воле» активизировались ночью, при том, что днём они вели себя достаточно спокойно. А когда приходило время всем спать, тогда и начиналось: кто шёл копать окопы и просил вызвать вертолёт, чтобы полететь домой, кто чинил разборки в своём офисе и безжалостно ругался или извинялся, а кто предлагал много денег и обещал спеть и станцевать, слёзно прося развязать его.

Дело в том, что больным, которых приходилось привязывать, категорически нельзя было вставать из-за полученных травм, чтобы избежать более худших последствий, например, паралича. И тех, за кем не присматривали родственники, привязывали за руки и за ноги к кровати обыкновенными косынками.

Контингент людей в палате был разным, но о двух видах травмированных хочется сказать особо. Обидно становилось за нормальных людей, которые просто переходили дорогу, идя по пешеходному переходу на работу или домой в совершенно трезвом виде, а позже оказывались здесь с увечьями. И я спешу заметить, наблюдая все эти печальные истории, что у Северной столицы России есть очень большая беда: беспорядок на дорогах города. Шальная езда водителей приносит много страданий петербуржцам-пешеходам. Вроде этого никто не видит, об этом не говорят особо, но это есть.

И тогда, находясь в Питере и видя несчастья, связанные с автомобилями, я переходила дорогу с максимальной осторожностью, по нескольку раз смотря в обе стороны и оценивая ситуацию ежесекундно, и, честно говоря, было страшно всегда; водители неслись с огромной скоростью и особой бесшабашностью.

Другой вид травмированных просто ошеломил меня в принципе, хотя об этом знают практически все, но убедиться пришлось воочию. Периодически в палате лечились строители, которые падали с крыш, со стремянок, в шахту лифта, например, с шестого или восьмого этажа. Все они были, безусловно, очень тяжелыми больными, но поразило меня не это.

Почти подряд один за другим в нашу палату поступили два человека, «выпавших» из окна в пьяном виде: тот, который «вышел» с 7 этажа «спасать кошечку», отделался переломом позвонка и через неделю, после небольшой операции с помощью четырёх проколов возле позвоночника, вышел из больницы в добром здравии (ну еще голова «погуляла» три дня), а тот, которого выкинули с четвертого – вообще был без каких-либо повреждений и даже царапин, полежал, обследовался и ушёл домой через день.

В противовес им – другие примеры: один парень-строитель, упавший со стремянки, лежал долго с многочисленными переломами руки и ног, а другой молодой парень, упавший с ремонтных лесов на уровне третьего этажа, – с переломом позвоночника и сложными переломами руки…

И ещё: очень мучились мужчины, любители дурных привычек, в первые дни после того, как попадали в клинику: на этаже нельзя было курить и, безусловно, пить спиртное; наряду с болевыми стонами от них звучали ещё просьбы и мольбы о сигаретке или рюмочке.

«Ломка» из-за дурных пристрастий иногда перебивала основную боль от переломов и ушибов, на это было печально смотреть. Некоторые из таких больных не выдерживали и выписывались со сложными травмами, лишь бы быть дома или с друзьями, где можно выпить и покурить… Надо заметить, что большинство людей ничему не учится даже на своих ошибках и не делает выводов из происходящего.

И ещё один наблюдательный момент. Я спрашивала многих, сильно травмированных людей, лежавших в нашей палате, о самой трагедии. Большинство ничего не помнит об этом. «Я ехал на мотоцикле, обогнал впереди едущего, перестроился в свой ряд и… очнулся в реанимации», «Я шёл по пешеходному переходу, посмотрел налево – вдали быстро ехала машина, очнулся в реанимации», «Я подвозил друзей, ехал по трассе, пристроился в хвост колонны большегрузов – очнулся в реанимации». Ни момента столкновения, ни страха, ни осознания произошедшего у этих людей не было.

Конечно, есть и те, кто успевает понять, что происходит и остаётся в сознании, но таких – меньшинство, при условии сильного повреждения тела.

Быстрая смерть безболезненна и совсем неощутима для самого пострадавшего, но только не для его близких… Смерть является концом физической жизни и зачастую не даёт человеку страха, но становится острой болью для окружающих.

И поэтому, когда кто-нибудь получает ту или иную травму или, что хуже, увечье, это сильнейшее испытание не только для него самого, но, прежде всего, для его близких, его семьи, его рода. Все задействованы в этом. И только в этом сможет проявиться сила рода человека и смысл его прежней и будущей жизни…

Российский полис ОМС

«Платными медицинскими услугами являются:

виды медицинской помощи, не включённые в перечень гарантированных государством и субъектом РФ;

медицинские услуги, предоставляемые по желанию граждан, свыше установленных стандартов объемов медицинской помощи, утвержденных Министерством здравоохранения и социального развития Российской Федерации;

медицинские услуги, предоставляемые в плановом порядке гражданам, не имеющим права на их бесплатное получение»

Российское законодательство

Как лечить людей в России, попавших в тяжёлую ситуацию и полностью зависящих от медицины? У нас получилось таким образом. Конечно же, в Чудовскую больницу ребята попали по «скорой», при выписке главврачу был предоставлены полисы общего медицинского страхования. Другой страховки у парней не было.

Главврач в Чудово при нашем разговоре зачем-то сообщил, что на лечение ребят ушло «десятки тысяч» рублей, на что я соответственно сказала, что «не из своего же кармана он платил эти деньги».

В нашей стране система общего обязательного медицинского страхования такова: если ты попадаешь в больницу по «скорой», то лечишься за счёт государства. Не важно – бомж ты или алкоголик, выпавший из окна… Но если ты поступаешь в определённую больницу самостоятельно, то будь добр, заключай договор и плати за всё по полной программе. Неважно даже то, что это единственное место, где тебе могут помочь.

Я благодарна клинике ВПХ Военно-Медицинской Академии, что в ней нас спасли, но, по законам нашей страны, это лечение было платным.

По российским правилам людей, нуждающихся в медицинской помощи и имеющих полис обязательного медицинского страхования (ОМС), везут в ближайшую или дежурную больницу, а если там в дальнейшем врачи не справляются с лечением, то в больницу территориального округа. Место аварии – 585 км трассы Москва – Санкт-Петербург, относилось к Чудовскому району, а тот, в свою очередь, к Новгородской области. Следующим этапом после реанимации ЦРБ г. Чудова у нас была Новгородская больница, куда бы довезли «безвозмездно», если успели бы, но где навряд ли смогли бы помочь – инфекцию, которая была у моего сына и от которой слишком велик процент смертей, возможно было вылечить только там, куда нам повезло попасть. Однозначно, что в Новгороде нас ждала бы только смерть, наверняка об этом знали врачи, которые накануне перевозки готовили ребят к переезду.

Но и клиника ВПХ просто так не принимала «всех подряд», даже «платно». Она пользуется доброй славой, там постоянно «нет мест». Я благодарна тому человеку, кто «просил» за нас, как впрочем и тому, кто ответил ему «да».

Конечно, все это я узнала не сразу, и не сразу пришло правильное осознание всей ситуации. Я звонила в центральный офис страховой компании, выдававшей полис ОМС моему сыну (г. Москва, филиал в г. Ставрополе), и мне там ответили, что с Петербургом у них договоров нет, а тем более – с ведомственным учреждением. «Вот вы перевозите его в Москву, тогда мы вам поможем», – отвечали мне. «А как же я его перевезу? Это невозможно на данный момент», – отвечала я. «А когда будет возможно, тогда и будете по полису ОМС лечиться. Сожалеем…», – услышала я.

А дальше у меня был другой вопрос с учётом полученного опыта: «А если я его перевезу из больницы в другую больницу, так это, получается, я тоже, что ли, дальше буду лечить его платно?». «Да, – отвечали мне, – только вы сделайте так: привезите его к кому-нибудь домой, вызовите «скорую» и вас увезут в больницу и будут лечить по полису ОМС» (но, опять же, – в дежурную или по территориальному признаку). И будет вам счастье – остается добавить. Вот так. В момент тех двух месяцев речь ни в коем случае не могла идти о какой-либо перевозке ни в Москву, ни куда-нибудь ещё. Слишком был велик риск потерять человека.

Существует у нас в стране также ещё региональное выделение квот на такие случаи. И я позвонила к себе в Ставропольский край, в министерство здравоохранения, где мне согласились помочь, но опять условно: если сын лежит в лечебном учреждении, включённом в перечень медицинских учреждений согласно приложению 2 к приказу Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации от 31.12.2010, куда, к сожалению, Военно-Медицинская Академия тоже не вошла…

Я звонила и в департамент Санкт-Петербурга, где просила помощи и совета, на что мне ответили, что помочь они ничем не могут и рекомендации не входят в их компетенцию, хотя, как объясняли мне те, кто давал эти телефоны, что они как раз там и сидят, чтобы давать те самые рекомендации.

Тем и закончилось мое хождение по государственным инстанциям с просьбой о помощи. Пришлось рассчитывать только на свои силы и помощь неравнодушных людей.

Помощь

– Господа спросили: «Кто мой ближний?»

– Христос ответил: «Ты ближний тому, кто в тебе нуждается»

Вопрос денег оказался одним из решающих во всей этой истории. Надо отдать должное ребятам, которые с первых же часов трагично развивающегося сценария обеспечивали непрерывный денежный поток пострадавшим. Когда я приехала в Чудово, у Паши с Максимом уже были лекарства и предметы первой необходимости, а также материальная возможность переезда в Питер на коммерческой основе.

Парни, координирующие потоки помощи из Петербурга и Москвы, даже оставляли денег на текущие расходы, хотя у меня и была с собой небольшая сумма. Но сама ситуация требовала очень большого количества денег и порой за день приходилось тратить столько, сколько дома я не могла заработать за целый год.

Помощь ребятами собиралась буквально везде: через интернет, на футбольных и хоккейных матчах, на концертах и турнирах. Специально для сбора средств были организованы благотворительный хоккейный матч, благотворительный концерт группы «EXTRA» и много других мероприятий, о которых я, к сожалению, знаю очень мало. Например, на концерте ILWT и Drugly Cats было собрано 166 500 рублей и поделено поровну между пострадавшими. Деньги привозили мне отовсюду: «от хороших людей с Москвы и Питера», собранные друзьями и знакомыми, заработанные или отложенные на что-нибудь.

Кроме того, на мою банковскую карточку приходили деньги от родственников, друзей и знакомых из Пятигорска, Москвы, Санкт-Петербурга, Ставропольского и Краснодарского краёв, порой даже и неизвестно откуда. Присылали, кто сколько мог – от 100 рублей до 10 тысяч рублей.

Студенты и преподаватели Пашиного университета оказали значительную поддержку самостоятельно, а также собирали средства по друзьям и знакомым из других вузов.

Ещё хочу сказать о высокой организованности ребят движения «Сопротивление» и об их слаженном взаимодействии с московскими парнями, хотя, по их словам, в «обычной жизни» они не общаются, даже иногда находятся в оппозиции – ведь они болельщики разных футбольных клубов. Но обстоятельства изменили многое. Постоянно со мной на связи и в поддержке были молодые парни, которые помогали во всём и приезжали по первому зову, решали вопросы, которые простому человеку из «глубинки» решить невозможно.

Они – молодцы, всё что было в их силах, они предпринимали, даже больше. Порой молодёжь даже не знала друг друга, встречались и знакомились уже в больнице. Таким образом Паша приобрёл много новых друзей. Абсолютно далёкие от жизни моего сына люди приходили, участвовали и помогали нам. Это было невероятно и абсолютно трогательно.

У меня тоже значительно расширился круг общения и знакомств, я была поражена тем, что не только молодёжь, но и взрослые люди (у кого родители, у кого друзья) просто, от всей души подключались к происходящему и всё, что могли, всю свою энергию, силы, а порой и значительные суммы, направляли на выздоровление моего сына.

Кроме того, их знакомые и друзья знакомых, в том числе и священнослужители, молились за парней, а так же в Храмах служили службы за здравие ребят. Я до сих пор не могу сказать, сколько же этих служб, молитв и просьб к Господу было послано всеми вместе – очень много, неожиданно много. По-моему, Паша уже не только мой сын, он – «сын полка» собравшихся для его блага.

Мне присылали на телефон сообщения в поддержку и мои друзья, мои близкие, даже незнакомые люди, которые, прямо сказать, круглосуточно молились о Пашином здоровье, понимая, что сейчас он – «центр, а мы ближние ему». Отдача была колоссальной. «10.11. Сегодня утром от накала звонков сгорел телефон. Так что до вечера без телефона и контактов. 13:01 Old Sebastian», «18.11. На данный момент могу сказать, что уже задействованы лучшие специалисты города, некоторые из важных лекарств предоставят со значительными скидками…», «18.11. Банальных вещей писать не буду, ребята, за вас дико переживают даже незнакомые вам люди», – писалось на сайте.

Про расходные деньги скажу немного – чуть о наших и чуть-чуть о Максимовских, у которого, так как он лежал в другой больнице, был свой «кошелёк». Я старалась максимально экономить присланные средства. Не считая покупок многочисленных лекарств и питания, проживания в гостиницах и на квартирах, мелких переездов и других абсолютно необходимых трат, коммерческие скорые для перевозки тяжёлых больных с медперсоналом (Чудово – Санкт-Петербург) обошлись в 64 тыс. руб. (за двоих). Операция, предшествующая этой перевозке (подготовка к транспортировке), – 170 тыс. руб. (за двоих, это только за использованные материалы, всё остальное – на добровольной основе врачей из Питера), на лечение в клинике ВПХ в общей сложности с титановыми стержнями, винтами и пластинами ушло более 500 тыс. рублей. И еще некоторая сумма осталась на дальнейшее лечение. Может быть, для кого-то это и небольшие деньги, но не для нас (для сравнения – моя зарплата госслужащего – 12 тыс. рублей).

Что называется, всем миром…

Следствие и дорожники

«Был сегодня на месте аварии, эти дорожники очень быстро скрыли все следы разгильдяйства, а именно: свежая разметка на асфальте, перед отбойником установлено аж ТРИ!!! знака предупреждения, причем знаки установлены так, чтобы была видимость того, что знаки стоят очень давно…»

сообщение на сайте 18.11.11 00:19

Кто виноват?.. Вопрос времен и народов. Я не стала бы поднимать эту тему, но уголовное дело на водителя разбившейся машины открыли, велось расследование. Я позволю себе привести некоторые рассуждения ребят о дорожных службах.

Дело завели сразу, как случилась авария, но за два месяца следствия по нему поменялось три следователя… Фотографии с места происшествия делались первым следователем, по его словам, на следующее утро. Третий следователь показать эти фото по моей просьбе не смогла (вроде, как не видела их), сославшись на передачу дел.

Когда она звонила Паше в конце декабря и сказала, что приедет в Санкт-Петербург к нему и Максиму подписать кое-какие бумаги по уголовному делу, я задала ей прямо по телефону сразу несколько интересующих меня вопросов, а именно:

1. Хоть это многим и покажется странным и ненужным, но для меня это – вопрос этики, который очень волновал тогда: «Куда всё-таки дели ногу или то, что от неё осталось, и второй кроссовок с частями ноги (мне вернули только один – правый кроссовок), ведь, по словам очевидцев, «по дороге были разбросаны Пашкины кроссовки метрах в 20 друг от друга, лежал кусок его ноги…»?

2. Кто ещё, кроме «скорой», приезжал на место аварии – службы МЧС или дорожные службы? Никто толком не мог мне ответить на этот вопрос, даже первый следователь всё говорил мне: «наверное МЧС, Вы позвоните сами и узнайте…».

3. Были ли опрошены свидетели по поводу наличия предупреждающих знаков? Ведь многие, кто был на месте аварии, говорили, по крайней мере мне, что предупреждающих знаков непосредственно возле отбойников не было.

Самое интересное было услышать ответы, пусть даже некоторые из заданных вопросов и не входили в компетенцию следователя.

Первый мой вопрос поверг её в ступор, она не знала, что ответить и сначала была настроена негативно, пока я ей не объяснила, что для меня очень важно, убрали ли мясо с костями с дороги? Может закопали, а может сожгли? Мне было бы легче, если бы я знала об этом. Она не нашлась, что ответить, но перед поездкой к нам в Санкт-Петербург все же сходила в Чудовскую больницу и допросила врачей и фельдшера, дежуривших в тот вечер. На что получила в результате фразу, переданную от фельдшера врачам по поводу оторванной ноги: «Мне что, нужно было с веником и совочком собирать там всё?».

На второй вопрос она мне ответа не дала – сама не знала, к великому моему удивлению. Ну ладно…

По третьему вопросу и говорить нечего. Какие ещё свидетели?.. Ведь дорожники предоставили следствию фото окровавленных и помятых знаков… Так сказала мне следователь.

Документы по делу об аварии передали на экспертизу в Новгород, которая признала Максима виновным по части 1 статьи 264 УК РФ (Нарушение лицом, управляющим автомобилем, трамваем либо другим механическим транспортным средством, правил дорожного движения или эксплуатации транспортных средств, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека). Дело было возбуждено, но так как Паша не написал заявление о претензиях, его решили закрыть по примирению сторон.

И все же у меня появился шанс самой узнать, как всё было. Через новых знакомых, кстати лежащих с нами в 21 палате, мне нашли выход на «большого человека», который смог за несколько минут узнать, кто же тогда был на месте аварии, получилось – дорожные службы.

Мне даже позвонил некий Иван (видимо, по просьбе «большого человека»), который непосредственно помогал вытаскивать моего сына из машины, я задала ему те же вопросы, что и следователю. Найденный свидетель ответил мне, что ноги, на самом деле, практически не было, только куски, которые никто не собрал, да и не собирался. Они так и остались вместе с левой кроссовкой лежать, разносимые проезжающим транспортом…

По поводу знаков Иван ответил мне, что «не видел никаких предупреждающих знаков».

Следователь звонила мне уже в январе и говорила о том, что прошла вторая экспертиза на правильность установки предупреждающих знаков, которая показала, что всё было сделано в соответствии с нормами. И я снова спросила её о знаках, на что она мне ответила: «Так он же под машиной лежал, я же Вам говорила в прошлый раз…». Честное слово, слышала об этом впервые.

А вот выдержки из сообщений ребят, которые были на месте аварии в тот день и чуть позже или которые просто знают эту трассу:

«Вопрос с дорожниками. Только вот не сходится чутка, ибо по отбойнику даже видно, что машина при ударе должна была снести эти знаки. Щит с информацией о дорожниках, прорабах, ответственных за ремонт на этом участке установлен аж за километр от места аварии в сторону Москвы, на стороне встречного движения, не удивлюсь, если они его передвинули. Имеются фото местности и инфы о дорожниках…»

«Местный таксист и паренёк, что подвозил нас, говорил, что этот участок дороги у них знаменит, дорога не освещена, разметки нет, в начале отбойника нет никакого знака… мол, бьются у них там часто на этом участке люди»

«…от новгородской области и ближе к Питеру вообще мегаужасающая трасса…у меня чувак зимой когда гонял в Финляндию, как раз в тех краях видел 5 или 6 фур с оторванными колёсами, тормозными дисками, суппортами, шрусами и т. д. и пару легковушек с разбитыми передками. Там были ямы глубиной под полметра и освещения хрен… аккуратней…»

«…да вся трасса-полный ппц, каждые 700 метров расширения, сужения, огромное количество фур, водители которых, зачастую, те ещё уроды. Сам по себе огромный трафик, там каждый день трупы на этой трассе, наверное, водители бьются, жители посёлков, находящихся вдоль трассы, под колёсами умирают!..».

Ремонтом этого участка дороги занималось ООО «ТехСтройКонтракт» (г. Москва), ответственный за производство работ – прораб Левашов С.Н.

Я не была там в момент аварии, поэтому не могу точно сказать, кто из них всё же прав по поводу предупреждающих знаков, но то, что существуют две прямо противоположных точки зрения – это факт.

50 на 50

«Посмотри, что твой Бог сделал со мной. Как я могу в него верить?.. Спроси у Него, зачем я так страдаю? Нет, ты мне не отвечай. Спроси. Что Он ответит?»

Отец Паши уехал к концу ноября, я осталась одна из ухаживающих – в больнице дежурила постоянно. Если удавалось уходить на ночь, то приходила к 8–9 часам утра, а уходила не раньше 9 вечера, а в основном – в 11 вечера, а бывало иногда, что и в полночь. Часто, когда Паше было особенно плохо, оставалась круглосуточно, это были очень тяжёлые дни…

До квартиры, где меня приютили, я добиралась около часа и практически всегда этот час напоминал мне поле битвы – дойду или не дойду. И каждый раз прогноз исхода моего похода домой оставался не ясен. От усталости и переживаний я не чувствовала ног, а вместе с этим и окружающую обстановку. В кармане пальто у меня, «на всякий случай», лежала записка с номерами телефонов людей, которым нужно будет позвонить, если что-то случится со мной в незнакомом и таком большом городе…

С приходом друзей у Паши постепенно начало уходить крайне негативное настроение, но все остальное, к сожалению, оставалось: всё та же температура, боль, капельницы, увешанные банками с лекарствами, как новогодняя елка игрушками, операции, перевязки, опять боль, опять перевязки… и так ещё три недели.

Нужно бы делать основную операцию – на таз, кости соединять, а температура не падала, врачи разводили руками: опасно, есть риск инфицирования костей и тогда уже – неминуемая смерть, они ничем помочь не смогут. А почему температура? «Болеет», – отвечали они.

Никто не мог даже приблизительно дать прогноз, потому что случай был редким и неординарным, да ещё с такими вывертами, в прямом смысле этого слова. «Средневековье какое-то», – возмущённо бурчал заведующий отделением.

Через некоторое время аппарат Илизарова Паше сняли из-за нестерпимой боли в области соединения костей с железом и спустя несколько дней решили повторить компьютерную томографию (КТ) таза, которая «высветила» плохую динамику.

Результаты КТ стали показанием к срочной операции, несмотря на все риски и видимую опасность. Мы согласились. Операцию назначили на 8 декабря и предупредили о возможных последствиях – 50 на 50, слишком сильны повреждения, опасна инфекция. Я понимала всё… и то, что назад дороги у нас тоже нет.

Во время операции я уехала в Собор Владимирской иконы Божией Матери, что на Владимирской площади Санкт-Петербурга, молиться у иконы Божьей Матери, уцелевшей в давние времена во время пожара, когда сгорел весь храм. Я пробыла там недолго – спешила обратно.

Икона висела почти в центре зала. Закончив свои обращения-молитвы у старинной реликвии, я обернулась, чтобы уйти; и от увиденного впала в лёгкое оцепенение: прямо посреди Храма стоял открытый гроб с покойницей, видимо, приготовленной к отпеванию.

Дело в том, что когда я заходила в зал, этого гроба не было, либо он был закрыт, и я не обратила на него внимание, а оцепенение наступило потому, что я вообще мало видела покойников, а в церкви – ни разу, и тем более, что молилась я об успехе сложнейшей операции, где на кону стояла жизнь моего сына.

Опять лихорадочно пронеслись мысли в моей голове и, в конце концов, оформился вывод: «Женщина старенькая, жизнь прожила уже, это не мужчина и даже не молодой парень, значит, это знак не о смерти сына, а скорее всего того, что за жизнь Павла может быть будет принесена определенная жертва – отдана энергия одной из женщин-родственниц по крови нашего рода, находящихся в преклонном возрасте. Произошедшая авария случилась под знаком Скорпиона, поэтому такое могло произойти». Так я подумала в тот момент, взяла это на вооружение и ушла.

На следующий день к вечеру позвонил мой отец – дедушка Паши и сообщил, что только что вернулся с похорон своей 82-летней тети по матери…

Операция прошла успешно, но была очень сложной: достаточно трудным оказался доступ к некоторым костям, врачи долго не могли добраться до них, чтобы скрепить. Но, в итоге, таз собрали. Такого уставшего заведующего отделения, который руководил этой операцией, я не видела ни разу. Он был вымотан полностью, хотя и держался хорошо, а наутро, даже не снимая шапки и пальто, не положив портфель, первым делом заглянул в палату к Паше и, увидев, что он вроде живой, спокойно удалился.

«Вчера сделали операцию. Только на таз. Хотя собирались ещё зашивать рану и пересадку кожи делать. Но это стало невозможным в процессе, слишком сложная операция. Итак, на 4 часа после неё в реанимацию отправили. Лежу, подыхаю от боли даже под обезболивающими… Ближайшие дни будут больными…

Такие дела, брат…» – писал Паша друзьям. И наступила ещё одна неделя безумной боли, переливания крови, капельниц и бессонных ночей. И только после этого боль стала постепенно стихать, температура понемножку падать, аппетит – просыпаться. Ещё через некоторое время отменили антибиотики, потом обезболивающие и капельницы. Беда миновала.

В итоге, с самого начала трагедии до этого момента, Паша пережил 40 дней и ночей невыносимой боли и высокой температуры, 40 дней капания сильнейших антибиотиков и обезболивающих лекарств, 10 операций. По словам врачей, ему было влито запредельное количество крови (она уже начинала отторгаться организмом), ровно половина из которой не той группы. 40 дней и 40 ночей…

С наркотиков (обезболивающих) Паша ушёл резко, самостоятельно, после предупреждения лечащего врача о последствиях. И эти три последующих дня были похожи один на другой – руки больного сына были сложены на груди, а взгляд устремлен в потолок в одну точку; так – все трое суток. Я старалась не приставать с вопросами, догадываясь о его состоянии, а он, окунувшись в реальную действительность происходящего, переваривал, переживал, осмысливал…

А дальше пришёл долгожданный аппетит, но желудочно-кишечный тракт сына требовал полного восстановления; тогда наступила ещё одна неделя кропотливого труда по восстановлению микрофлоры кишечника и приёма большого количества нужных организму лекарств.

Домой

«Пахана отправили, всё хорошо, встречайте)»

сообщение на сайте 31.12.11 02:34

«Всё, встретили и доставили

Пашку. Улыбался) теперь он дома!

Можете навестить! Хорошо,

что Новый год проведёт дома…»

сообщение на сайте 31.12.1110:53

Мысль о том, что можно будет скоро очутиться в домашних условиях, поесть «селёдки под шубой» и полежать в спокойной обстановке, настраивала Пашу на скорейшее выздоровление, тем более, что приближались новогодние праздники и совсем не хотелось встречать наступающий год в больнице, все десять «бесполезных» дней лежать в ненавистном уже помещении.

Врачи не давали никаких прогнозов, отпускать куда-либо тоже не собирались. Ближайшим сроком возможного отъезда определяли конец января следующего года. Но терпение у нас заканчивалось, деньги тоже нужно было поберечь, а состояние Паши вроде бы улучшалось.

Из недоделанного оставались только сломанная рука и незакрытая кожей рана. Быстро эти операции тоже не могли пройти – слишком тяжёлыми были перенесённые осложнения, да и новогодние каникулы наступали долгие, время нужно было выждать – «отойти» от основной тяжелейшей операции на таз, поднять опять упавший низкий уровень гемоглобина и снова «наесть» белок в крови.

Врачи сломанную руку в декабре делать не хотели, несмотря на то, что после аварии прошло уже полтора месяца, а кости в месте перелома не срослись. По словам врачей, все еще сохранялся риск рецидива инфекции, они говорили, что лучше подождать еще около полутора месяцев, а потом уже оперировать.

По просьбе сына, я заранее купила билеты на поезд до Москвы в СВ – двухместное купе вагона люкс, чтобы успеть попасть в столицу к Новому году, всё равно в непредвиденном случае легче было сдать билеты, чем их приобрести перед праздниками.

Мы сообщили врачам, что, возможно, уедем, потому что не можем себе позволить еще 2 месяца находиться в Санкт-Петербурге, да и Паша уже стал относительно транспортабельным, а всё остальное нам придётся делать уже в Москве, хотя «мы очень хотели бы, чтобы титановый стержень в предплечье левой руки нам поставили здесь». Через несколько дней заведующий хирургическим отделением дал согласие на операцию руки, 23 декабря она прошла успешно, хотя послеоперационный период был достаточно болезненным. Только к самому отъезду – вечеру 30 декабря, боль в прооперированной руке потихоньку начала утихать.

Перед отъездом я посетила еще одно из святых мест Санкт-Петербурга, о котором отзывались петербуржцы, как об одном из самых сильных, – Свято-Иоанновский монастырь на Карповке. Этот православный женский монастырь был основан праведником Иоанном Кронштадтским и назван в честь преподобного Иоанна Рыльского, его духовного покровителя.

Там, в храме-усыпальнице, покоятся мощи Иоанна Кронштадтского. О чём я молилась в тот день у мощей, пусть останется моей тайной, но хочу сказать, что когда я закончила читать акафист перед мощами святого, обернувшись назад, увидела, что на меня смотрит с иконы Ксения Петербургская…

«Свобода!..», – это было первое восклицание сына, когда его вывозили из клиники, а второе – «Воздух!..». Я воспользовалась коммерческими услугами перевозки больных, и специальный автомобиль с каталкой для лежачих больных и санитарами доставил нас на Ладожский вокзал, с которого уходил наш поезд «Мурманск – Москва». Шесть человек друзей, знакомых и незнакомых, приехало проводить, чтобы помочь погрузить нас вместе с вещами в поезд.

В темноте Питер заливался новогодними огнями и предпраздничным настроением. Было не холодно, Пашка всё время приподнимал голову и вертел ею во все стороны, жадно ловя любое движение и звуки, а я улыбалась, убеждаясь этим, что его любовь и жажда к жизни уйдут только вместе с ним.

Погрузились хорошо и весело. Поезд тронулся. Несмотря на заполночь, нам удалось заказать у официанта вагона-ресторана борщ со сметаной и чесноком, который сын ел с нескрываемым удовольствием…

В Москве нас встречала предварительно заказанная коммерческая «скорая» и пять человек друзей с личным авто, которые и помогли довезти наши многочисленные пакеты до дома, где нас уже ждали Маша (бывшая Пашина девушка), её бабушка и трёхмесячный сын Алексей, которого Паша ещё ни разу не держал на руках…

Фантомная боль

– Потерпи, сынок, боль пройдет.

– Что ты знаешь про боль, мама…

– Совсем немного, милый.

Она приходит неожиданно, длится сколько ей хочется, её интенсивность и сила порою очень высоки. Считается, что это боль физического характера и мучается ею сильно большая часть людей, потерявших конечность: уже нет ноги, а болит, к примеру, колено или стопа, а иногда и сама нога, как будто она на месте, но просто онемела…

У Паши были сильные «фантомки» – так коротко мы с ним называли эту боль. Прием специально выписанных врачом таблеток, которых мы выпили очень много, облегчал, но не убирал эту боль. Говорят и пишут, что эти боли зачастую длятся всю жизнь.

Но, как ни странно, больше Паша не упоминал о «фантомках» после того, как я ему сказала, что не нужно идти против этой боли. Пусть болит. Пусть будет так, как будто у него есть эта нога, это даже очень хорошо. Пусть болит, этим самым доказывая, что она на месте, а значит – всё в порядке.

Вернувшись домой, я поняла, что фантомная боль бывает ещё и душевной, причём с теми же качественными характеристиками. И это тоже довольно неприятно: периодически на меня накатывала волна ледяного ужаса от того, что случилось, с отдающей болью в будущее, которое в настоящий момент я уже никак не могла изменить. И от того, насколько была существенна вчерашняя потеря, настолько и сильны были мои душевные страдания в ту минуту. Я бы назвала это фантомной трансформацией боли – из физической в душевную, от одного человека к другому.

Похожим методом я стала лечить и свою душевную фантомную боль: «Я не буду больше думать и анализировать то, что случилось – слишком мучительно осознавать это. Я буду думать о том, что всё в порядке и нога у моего сына на месте, просто его жизнь перешла на другой уровень». И это не самообман, это – выход.

Это сохранение, защита и спасение, ведь каждое утро после аварии я просыпалась и вспоминала, в какой реальности я сейчас нахожусь, и каждый раз меня «прошибал» холодный пот от того, что я не сплю, что это вовсе не сон. И от этого состояния никак нельзя было избавиться; только то, что я придумала, спасало меня в те горькие минуты.

Слова для сына…

– Мама, почему я?..

– Потому, что только ТЫ смог выдержать всё это.

Иногда мне кажется, что мы с тобой всю жизнь шли именно к этому периоду.

Ты был чудным ребёнком: в два года ты знал наизусть Айболита К.И. Чуковского в прозе, которого я читала тебе по твоей просьбе каждый вечер в течение очень долгого времени, а вместо колыбельной в детстве я, к сожалению так часто, пела тебе военную песню «Там вдали, за рекой…», которой научила меня моя бабушка, прошедшая войну. Эту песню ты очень любил и помнишь её до сих пор.

Твоим любимым мультфильмом был «Король Лев», мы вместе с тобой, когда ты был маленьким, смотрели его и плакали в одном очень трогательном моменте. Ты был неугомонным, сильным и умным ребенком, любил книги и часто «выдавал» куражные фразы.

Подрастая, ты стал безумно трудным подростком, и я часто не могла тебя понять. Уже в 14 лет ты объездил, наверное, половину России с болельщиками местной футбольной команды, а в 16 уехал из дома в Москву учиться и поступил в «спортивный» университет, как я его просто называю. В свои 19 лет ты побывал во многих городах и странах, завёл большое количество друзей. Во многих своих поступках ты был гениален, но в некоторых и не прав…

Помнишь, за три с половиной месяца до трагедии, ты прочитал книгу «Как закалялась сталь» про Павку Корчагина и сказал, что эту книгу нельзя выбрасывать? Это снова всеобъемлющая Вселенная готовила тебя к уготованной судьбе.

И я шла вместе с тобой к этому опыту всю свою жизнь, именно он вёл меня все эти годы, закалял и формировал, став смыслом и апогеем. Каждая минута, пройденная с тобой в эти дни, была прожита с такими внутренним светом, болью и молитвами, что стала самым горьким, а вместе с тем и самым глубоким впечатлением моей жизни. И поверь, мой малыш, я сделала в тот тяжёлый момент для тебя всё, что смогла.

Но сейчас ты уже – Мужчина, с колоссальным пережитым опытом боли и выживания. Пусть ты и не веришь многому, во что верю я, и практически всегда не согласен со мной, но я очень жду того момента, когда однажды ты скажешь мне или хотя бы себе: «Как хорошо, что тогда я остался жить!».

Пусть Бог хранит тебя и всех, кто тебе помог, и тех, кто сейчас с тобой! В мире есть ещё много дел, которые ждут именно твоего участия и твоих еще нерожденных детей! И мы, с Божьей помощью, спасли тебя для того, чтобы ты мог сделать то, для чего пришёл в этот мир, а ребенок – твой сын, имел это счастье – возможность чувствовать своего отца и видеть его улыбку.

И я верю, сынок, если ты захочешь, ты сможешь прожить свою жизнь достойно и подняться выше той боли, что нам с тобой удалось пережить. И не критично, во что и как ты будешь верить, ведь главное, чтобы человек дарил своё тепло, от него «шёл» свет, чтобы он улыбался, радовался и мыслил, в общем – по-настоящему жил. И здесь совсем неважно, есть ли у него нога…

Эпилог

«Значит, Паша у нас теперь киборг!!!»

(рассуждения родственника-подростка)

За все эти дни у Паши были попытки сесть или встать, но его состояние не позволяло делать это целенаправленно, поскольку постоянно что-то мешало: то жар, то боль в руке, то нельзя беспокоить рану на ноге… Он так и пролежал на спине более двух месяцев, даже не поворачиваясь на бок. Поэтому подниматься ему было совсем непросто.

Второй участник этой трагической аварии – Максим – всё это время лежал и лечился в НИИ скорой помощи им. И.И. Джанелидзе в г. Санкт-Петербурге, как я уже упоминала выше. Он перенёс несколько довольно сложных операций на левой ноге, эти недели для него также были «больными». К нему тоже приезжали друзья и помогали морально и материально. В отличие от Паши, который уезжал из Санкт-Петербурга с большой открытой гранулирующей раной, Максим полностью завершил лечение и покинул Северную столицу на двое суток раньше Павла, вечером 28 декабря. Он уехал домой, в Москву, с друзьями, которые приехали за ним на личном автомобиле.

Новый, 2012 год, мы встретили в Москве все вместе: я, Паша, Маша, её бабушка и маленький Лёша, а накануне Рождества я уже улетела домой и после новогодних каникул вышла на работу.

В Москве мы с Машей сходили в Даниловский мужской монастырь, где я благодарила за помощь и снова просила у Высших сил о заступничестве, молясь в том числе и местной святой – Блаженной старице Матроне Московской.

После моего отъезда снова прилетел Пашин папа, чтобы определить сына в больницу, где Паше, наконец, удалось закрыть рану кожей, срезанной со здоровой ноги.

С этого момента больной «ноге» потребуется много времени на полное заживление, а Паше предстоит большая работа по разработке мышц и подготовке к протезированию, которое будет возможно не ранее чем через полгода после основной операции на таз (чтобы срослись кости). И тогда уже в полном смысле нужно будет становиться на ноги, что тоже потребует много сил.

г. Ставрополь,

февраль 2012 года

P.S.: Дальнейшие события стали развиваться не так, как мы запланировали вначале. Не прошло и нескольких дней после выписки сына из больницы, где была сделана последняя операция, как Маша написала мне, что отказывается от всех своих обещаний, настаивая на том, чтобы Паша покинул её дом…

Многое у этих ребят впереди – еще целая жизнь. И многое им предстоит пережить. Но, на все – воля Божья…

Оглавление

Золушка, превращающаяся в принцессу

Выше боли. Записки матери

Глава I Санкт-Петербург

  Авария

  Чудовская больница

  Реанимация

  Материнская боль

  Перевозка

  Клиника военно-полевой хирургии

  День рождения – 11 ноября

  Ксения Петербургская

Глава II Врач резал вдоль и поперек…

  Дружба

  Палата № 21

  Российский полис ОМС

  Помощь

  Следствие и дорожники

  50 на 50

  Домой

  Фантомная боль

  Слова для сына…

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg