«Московские картинки (сборник)»

Сардана Ордахова Московские картинки Девять рассказов телефонного формата

1. Женщина, которая ела книги

Ей было что-то около сорока. Может, чуть больше. Чаще всего она носила брюки неопределенного цвета и такие же непонятные свитера, потому что постоянно мерзла. В летнюю жару ее можно было увидеть в длинных пестрых юбках из кусков разных тканей, с вшитой резинкой вместо пояса. Вы видели такие юбки в подземных переходах и утверждаете, что ни за что бы такие не надели – они портят фигуру.

Фигуры у женщины не было. Но у нее был взрослый сын, невестка с аппетитными формами и престарелая мать, ленящаяся надевать вставные зубы перед тем, как есть.

А ела вся семья – книги.

Книги все чаще попадались дрянь. Сын постоянно запирался в туалете после дегустации каких-то новомодных японских изысков. Он был смел, быстр, в меру хипстерил, в меру либералил, иногда говорил о ценностях, но европейскую кухню (авторов) не любил. В последнее время его все чаще тянуло на жирное, толстое, нескончаемое индийское чтиво или малопонятные японские огрызки, приправленные чем-то острым, после жадного поедания которых все равно не покидало ощущение голода. Это была искусственная еда, он это знал, но ничего с собой поделать не мог. Его эксперименты обычно заканчивались расстройством желудка. «Лучше бы он заказывал просто суши на дом», – ворчала бабушка, складывая надвое бесплатную газету с объявлениями – свой ежедневный жидкий чай. Ела бабушка мало.

Зеленый сын/внук выползал из туалета и набрасывался на легкие детективы, которые он в изобилии употреблял вместо воды. Напившись, он робко тянул руку к легкому бутербродику из американцев. И некому было дать ему по рукам, так как в семье никто не догадывался, что после столь сильного отравления человеку требуется манная каша из хороших детских сказок, чтобы привести себя в нормальное состояние. Жена, смакуя нещадно разбавленное водой красное вино в виде современных французских романов, гладила непутевого мужа по кудрявой голове. К счастью, она знала языки и голодной не ходила. Муж худел и детей сделать своей супруге не мог по причине плохого питания.

Женщина ела все подряд и чувствовала себя неплохо. В метро, на работе (ей повезло, она работала корректором – это все равно, что любителя пиццы поставить резчиком пиццы), дома, на тренингах по личностному росту – она ела везде, не прибавляя и не убавляя в весе. В выходные она часами могла бродить по просторным залам Ленинской библиотеки, листая роскошные фолианты или редкие изысканные брошюры. Это был ее любимый ресторан.

…Опьянев от восторга, однажды она протянула руку к толстому тому истории на верхней полке, как вдруг у нее закружилась голова и она упала замертво. Скорая приехала довольно быстро.

– Так, книги, значит, – кашлянул пожилой врач, осмотрев пациентку. – Вы не можете больше их употреблять. Они все слишком старые. Вам рекомендовано только свежее. Не далее 5—6 лет со дня издания. Иначе… – врач выразительно постучал стетоскопом по краю стола.

Женщина выпила немного воды в виде лежавшей тут же газеты «Мой район» и, охая, отправилась домой, не забыв заехать в БиблиоГлобус, ибо умирала с голоду – не успела наесться до того, как упала в обморок.

Там как раз шла встреча с каким-то автором. Заинтригованная женщина спустилась на цокольный этаж, где в уголке огромного торгового зала сиротливо толкался десяток наркоманов. Автором являлась накрашенная энергичная женщина в возрасте. От автора крепко пахло подмышками и еще чем-то резким – возможно, обедом. Женщина невольно отпрянула.

– Прошу вас – несколько заискивая, любезно улыбнулась автор.

Превозмогая тошноту, женщина тихо уселась на заднем ряду и перелистала несколько стоящих тут же книг. Ничего внутрь не шло, не годилось. Стоило только раскрыть любую – со страниц легким дымком поднималась дикая вонь. И вся полка была заставлена этой вонючей, пердючей и смердючей жижей, упакованной в симпатичные коробки, которую пытались выдать за обед – простите, литературу.

– Вы мне предлагаете умереть с голоду? Вы в своем уме?? – не выдержав, закричала женщина и, с грохотом раскидав тяжелые стулья по мертвецки тихому залу, швырнула нарядным томиком в оказавшуюся поблизости ни в чем не повинную кассиршу. – Что вы мне дали поесть?! Дура! Ведьма!

Автор издали довольно улыбнулась. Женщине вторично вызвали скорую.

И еще у женщины, которая ела книги, был кот, который ел только сметанку и всегда с высокомерным недоумением взирал на всю ее семью.

2. Профессор Ы

Студенты называли его «профессор Ы». Никто не знал, откуда это имя взялось. Никто не знал, что оно означает. Вполне возможно, что оно действительно что-то означало на каких-то языках. В Москве это кого-нибудь волнует?

Строго говоря, он даже не был профессором. А был простым преподавателем одного не самого престижного, но зато условно государственного и потому условно бесплатного вуза. Что немного тешило его самолюбие, ведь читать лекции в государственном учебном заведении лучше, чем в каком-нибудь частном. Почему лучше – этого он сказать не мог. Но гордился.

Жил профессор Ы одиноко. Поэтому каждое утро у него начиналось с поиска очков. Подсказать было некому. Он их мог оставить на колченогой табуреточке возле кровати – тогда легче всего. Иногда он находил их в ванной среди зубных паст и бритв, иногда обнаруживал в прихожей висящими на крючке рядом со шляпой. Случалось, очки находились на полу в туалете. Спросонья едва не наступая на них босыми ногами, профессор вспоминал, что перед сном читал в туалете газету. Пару раз он обнаруживал очки в чашке с недопитым чаем. В кухонной раковине среди горы немытой посуды. В ботинках. В карманах единственных брюк и даже – о ужас – в футляре для очков, подаренном одной из бывших жен. Честно говоря, очки у профессора были бешеные.

Сам профессор был отнюдь не бешеный, а очень даже мирный. В силу мягкого характера он жил где придется и с кем придется. В молодости он, разведясь со своей первой женой, покинул провинциальный город, название которого никому ничего не говорило, приехал в Москву, выучился, что-то делал в аспирантуре, да так и остался. Ведь вокруг столько одиноких женщин, которые ценят ум, честность, порядочность и национальность. Национальность у него была правильная.

У профессора Ы были мутные, некогда голубые глаза, волосы с сильной проседью, из одежды он предпочитал демократичные пуловеры с расстегнутой у горла молнией. Профессор Ы был женат много раз, о чем охотно рассказывал всем желающим. Но с очками у профессора не заладилось. Они были одни-единственные на всю жизнь.

Профессор стал стар, но не бросил свою дурную привычку терять очки, вырвавшую из его жизни стольких женщин. Только одна из них храбро справлялась с прыткими очками профессора и никогда не грозилась их разбить. Вполне возможно, мы до сих пор были бы вместе, со вздохом рассуждал Ы, но ведь я понимаю, что эта привычка доведет до развода какую угодно женщину, даже ангела. «А ангелы мне не попадались», – заключал он, невнятно что-то бормоча напоследок и рыгая в подтверждение своей правоты. В аудитории на разные лады пульсировал и бился навязчивый многодневный перегар, как будто самая бездарная на свете рок-группа всё пыталась и никак не могла найти созвучие. Ы нежно промокал рукавом пуловера набегающие сопли и жестом Папы отпускал народ.

Так он проводил свои занятия, если являлся на них. Профессор называл ту свою жену «девочкой», «милой снобкой» и «своей единственной». Она покинула его вовсе не из-за очков, а ради толстого вдового декана, но ему было легче думать, что из-за очков. Может, он и очки-то придумал специально, чтобы было на что сваливать. Ведь он был тогда молодым и подающим надежды. А декан? – Что декан!

Однажды, возвращаясь с лекций, профессор Ы, не желая слишком поспешно спускаться в пылающее жерло метро, решил отдохнуть в скверике. Голова кружилась, но очки все еще были на месте, а продажа пива в Москве не была запрещена. Вокруг цвели деревья и пели птички. Профессор Ы уселся на скамейку и крепко задумался.

– Извините, – раздался женский голос над его головой. Профессор встрепенулся.

– Я присяду здесь? – кокетливо «не-спросила» женщина и уселась, не дожидаясь ответа.

Профессор прищурился и начал разглядывать соседку. У женщины были чудесные золотые зубы и дивный иностранный акцент. И она держала в руках открытую бутылку пива. Заметив его жаждущий взгляд, сердобольная тетя со словами: «Хочешь? Еще есть», – вытащила из большой хозяйственной сумки бутылку. Это конкретное «Хочешь?» до того испугало Ы, что он залпом осушил предложенную бутылку, молча встал и помчался по дорожке, сбивая с ног самокатчиков и даже приличных людей – одной только силой своего тяжелого дыхания.

В метро ему встретилась женщина, которая ела книги. Усевшись напротив, он продолжительное время буравил ее взглядом, но женщина была так занята поглощением пищи, что не заметила Ы. Это его обрадовало.

Ночью Ы приснился сон, где он вовсе не был никаким профессором, а простым сантехником, и ему было хорошо.

3. Девочка Самокатчикова

Именно так – с большой буквы, хотя это не фамилия. Она каталась по бульвару каждый вечер. Окружающие взирали на нее с завистью.

– Ох, и хороша! – вздыхали бабки, слезящимися глазами провожая ее стремительный полет по пронизанной оранжевыми закатными лучами дорожке. – Была бы я молодая, так я тоже… Могла бы.

Во времена бабушкиной молодости никто на самокатах не катался. Вернее, катались только малые дети. Сейчас, особенно этим летом, много дюжих парней, взрослых девиц, а также женщин в возрасте пересели на самокаты. Удобно.

Девочке было лет около двадцати пяти, работала она копирайтером в фирме, которая продавала постельное белье. Хорошее белье, качественное. На досуге девочка каталась на новообретенном самокате. Дело в том, что некогда самокат у нее уже был. Лет шесть-семь назад, резвой студенткой первого курса, мечтающей покорить весь мир, девочка посетила с подружками Финляндию. Там она сразу запищала от восторга при виде роскошных дорожек для велосипедистов, самокатчиков и прочих роллеров. На все свои карманные деньги девочка, не раздумывая, приобрела самокат. Это был первый нормальный взрослый самокат, произведенный самокатной промышленностью, которая наконец-то задумалась о солидном потребителе. Выдерживал он до 80 килограмм живого веса, как гордо сообщил продавец с серьгой в ухе. «Я бы сам купил! – уверял он, кладя мощную волосатую длань на широкую грудь. – Но я вешу около ста килограмм».

Путевка была короткой, и через три дня фирменный «Лев Толстой» примчал гордых своей самостоятельностью путешественниц обратно на тот же Ленинградский. Сойдя с распакованным уже самокатом на платформу, девочка осознала, что выглядит как-то глупо. Вокруг деловито шныряли грузчики и таксисты. Было немного серо, немного страшно и немного жаль потраченных на бесполезную железяку семидесяти пяти евро. К тому же она боялась родителей.

– Слушайте, – обратилась она к подружкам. – И зачем я его купила?

– Как зачем, кататься будешь! – ответили девчонки, размахивая яркими веселыми пакетами с одеждой. Родители не встречали – взрослые уже, сами доедут, не ночь ведь. Днем родителям работать надо.

– Да не буду я кататься, не сошла еще с ума, – огрызнулась девочка. – Ну ладно. Кто на зеленую?

Девочки деловито распределили между собой запасы жвачки, потому что накануне выпили пива «Лапен культа» с отвязными финскими студентами. Они еще немножко поболтали и попищали на привокзальной площади, с хохотом выставляя друг дружке нарощенные розовые коготки, и собрались по домам.

А самокат куда-то исчез. Вот пока они о чем-то договаривались и хвастались, на кого сколько раз посмотрел Микки, самый красивый вчерашний знакомец – взял и тупо исчез. Народу была тьма. Милиции ноль. Да и что она могла сделать?

Девочка, погрустнев, спустилась в метро. Вот бывает же так – вещь тебе вроде совсем не нужна и даже раздражает, а как пропадет – именно ее и не хватает. Родителям она сказала, что все деньги весело проела в тамошнем Хезбургере, который не чета здешнему, недавно открывшему рядом, в ТЦ «Азовский». Рыба там у них какая-то особенная в бутерброде, да и соус не тот. Ох, не тот.

Девочка одолела свою филологию, с помощью подруги матери нашла работу. Платили не то чтобы много, но жаловаться тоже вроде грешно. В Москве никто по-прежнему не катался на самокатах.

На работе, разбирая почту и вручную удаляя спам, с которым безуспешно боролись олухи-админы, девочка часто встречала странную фамилию: «Самокатчиков». Самокатчиков предлагал счастье по сходной цене. У Самокатчикова всегда все было самое лучшее и свежее. Самокатчиков рассылал видео-уроки о том, как добиться еще большего счастья. Самокатчиков преследовал ее годами.

Весной измученной девочке приснился сон с этим самым Самокатчиковым, который сказал ей: «Самокатчиков – это не фамилия. Это один из многих моих псевдонимов. На самом деле это ты – самокатчикова. Ты – та девочка с самокатом на вокзале. Твой самокат все еще ждет тебя в камере хранения, ячейка номер 2947—с».

С тех пор самокатчикова девочка каждый вечер летала по бульвару. Подшипники мягко гудели, а ветер свистел у нее в ушах. В Москве появилось много велосипедных дорожек, и проехав бульвар, она сворачивала на одну из этих дорожек, чтобы нестись еще быстрее, и ни в коем случае не сбить с ног профессора Ы.

4. Лайка в иллюминаторе

Бог милостив. Бог милостив вдвойне, если позволил вам пережить ремонт в собственной квартире.

Надо понимать, что прежде всего это вопрос эффективного менеджмента и взаимопроникновения различных культур. Если вы никогда не работали секретарем у иезуитов Москвы и не привыкли с самого рождения к постоянному бардаку, отсутствию воды и туалета, вам придется очень трудно. Впрочем, трудно придется в любом случае.

У молодой семьи Спутник скончалась прабабушка. Событие само по себе печальное и хлопотное, но ведь никто не будет спорить, что оно сулит некие перемены, и что перемены эти не всегда отрицательные. В общем, неважно, что там да как, но выяснилось, что квартиру прабабушка отписала не совсем готовому к такому повороту событий молодому Спутнику.

Спутники проживали вместе с родителями в трехкомнатной возле Царицыно и в общем неплохо себя чувствовали. Детей у них еще не было, оба супруга работали в полную силу и все свои отпуска, длинные выходные и праздники посвящали путешествиям. Они объездили и облетели весь земной шар, оправдывая свою фамилию. Надо заметить, фамилия изрядно удивляла и веселила отельных администраторов, знакомых с достижениями СССР в космосе. Сами супруги в шутку называли друг друга Спутник 1 и Спутник 2, по аналогии с новомодным западным Родитель 1 и Родитель 2.

Кстати, родители через некоторое время после похорон затеяли ремонт. Ремонт в своей трехкомнатной квартире. Им почему-то пришла фантазия «пожить у бабушки» – напомним, уже усопшей (так им было удобнее, ближе до работы) – а в своей квартире оставили молодежь. Которая должна была следить за рабочими и вообще всегда быть на месте. Весь отпуск им предстояло провести вот таким вот скучным образом, а на сэкономленные деньги осенью им было предложено сделать ремонт в теперь уже собственной бабушкиной «двушке».

Итак, времени было мало, денег, как водится, еще меньше, и в одно прекрасное июньское утро старт был дан. Этот парад планет никто не сможет описать достойно. Фирма, которую наняли родители, для выполнения каждого вида работ приводила разных рабочих. Видимо, так обходилось дешевле. Утро у Спутников начиналось с визита диспетчера, который просил расписаться в смете то тут, то там, и заставлял ездить с собой по строительным рынкам. Одновременно он вызывал по телефону разных мастеров – по мере появления фронта работ. Ремонт иногда застопоривался по очень странным и неожиданным причинам. На брюнета, который должен был поменять двери, накануне напали скины, и он попал с сотрясением мозга в больницу. Диспетчер, услышав эту новость утром по телефону, пустил такой затейливый мат, что все скины должны были попрятаться и свернуться в трубочку. Работа досталась блондину, которого диспетчер еле оторвал от другого заказа. У Спутников было важнее, так как у них были оговорены сроки, а отставание от графика каралось штрафами.

Потолки делал чрезвычайно придирчивый парень откуда-то из Белоруссии, обои клеила говорливая молдаванка, а ванной и туалетом, в смысле стенами и сантехникой, занялась молчаливая пара из Кубани, при этом плитку там клали вежливые таджики. Ламинат клал Николай Петрович, электрикой занялся веселый мужик, «родившийся на площади Трех Вокзалов», как он себя представил, и постоянно что-то уносили-приносили, клеили-отдирали кавказцы, среднеазиаты и остальные бывшие подданные бывшей страны. К концу первой недели Спутники поклялись друг другу никогда не делать ремонт в прабабушкиной квартире – из уважения к ее светлой памяти.

– Слушай, как твоя фамилия? – обратился как-то один из рабочих к Спутнику, уже мало чем отличающемуся по виду от остальных. – Спутник, что ли?

– Ага, он самый! – подтвердил Спутник, подметая прихожую, так как все уже спотыкались об мусор. – Я спутник-один, жена спутник-два. Мы уже как космонавты. Почти не едим, не пьем. В туалет не ходим. Не спим, не моемся.

– Да ла-адно, скоро все! – утешил рабочий. – Спутник-два, говоришь? Собака Лайка посадили Спутник-два. Космос летает. Окно смотрит. Мама-папа нет. Кушать нет. Никто нет. Обратно нет. Вот это пиз*ец! А это – еще не пиз*ец.

Озадаченный Спутник мотнул головой и набрал номер жены, которая все никак не возвращалась от своей подружки Самокатчиковой. Ей надо было срочно помыться, накрасить ногти и обсудить последний «Космо».

5. Строптивый Жилетик

Жители дома 17/2 называли его просто: «Жилетик». Славные околодомные бабки побаивались его и предупреждали несведущих, что «он сидел». Появился Жилетик недавно. Кто он, откуда взялся, где живет – никто толком не знал. Вроде говорили, что ему выделили уголок в техэтаже, где раньше жила консьержка-таджичка, но, с другой стороны, вроде бы полиция совсем недавно туда наведывалась и кого-то опять выселяла, напоследок заколотив дверь досками. А Жилетик остался. Значит, жил он все-таки не там.

Целыми днями Жилетик околачивался возле мусорных баков или перед подъездом. К скамейкам он не подходил, держался в отдалении, так как днем их занимали бдительные бабушки, а вечером – гогочущие подростки. И тех, и других Жилетик побаивался. Это был бледненький, меленький, согбенный мужичок неопределенного возраста, неприметной внешности, ужасно худой, часто нетрезвый. Иногда он что-то спрашивал у прохожих, но никто не мог разобрать с первого раза, за спичками или за чем другим к нему обращаются. Говорил Жилетик очень невнятно и заикался. Тихо пробормотав что-то свое, он опускал голову и искоса виновато поглядывал на собеседника. Сквозь рыжую небритость проглядывало сморщенное, как печеное яблоко, маленькое лицо с огромными просящими глазами.

И вот однажды этот человек вышел во двор в оранжевом жилете. Это означало, что отныне он наделен высоким саном дворника, верховного правителя двора. Бабки ахнули и принялись шушукаться. Самая шустрая из них обещалась узнать в ЖЭУ, не самозванец ли к ним явился. «Жилетик-то, жилетик-то надел, ты глянь!» – удивлялись все. Так и прилипло к нему: «Жилетик».

Взяв метлу, Жилетик гордо прошелся несколько раз перед зрителями. На этом его работа закончилась. Ничего особенного в этот день он не делал – представлял миру жилет. Эта новенькая оранжевая спецодежда с серебристыми светоотражающими полосками смотрелась на нем как скафандр космонавта, как доспехи средневекового рыцаря, и вряд ли модели дома Дольче и Габбана когда-либо представляли линию мужской одежды с меньшим пафосом, нежели этот человек свой жилет дворника.

Жилетик весь день держался, однако к вечеру опять прошествовал в сторону ближайшего супермаркета, где охранники знали его просто как «алкаша» и часто выгоняли. Однако хитрый Жилетик не снял свою спецодежду. И она оказала магическое воздействие – охранники чуть ли не отдали ему честь при входе.

Вот так и получилось, что Жилетик слился со своим жилетом. Наверное, он и спал в нем. Иногда его у него отнимали. Тогда Жилетик с несчастным видом ходил вокруг дома. Потом ему снова возвращали жилетик. Так случалось несколько раз. Говорили, что Жилетик плохо убирает двор. Жаловались, что Жилетик пьет водку на работе. Некоторые жильцы возмущались, что Жилетик недостаточно красив для роли дворника. Ведь дворник – это лицо города! И никто из них не понимал, что дворник – это просто жилетик.

Рано или поздно Жилетика должны были выгнать с работы уже навсегда. Разъяренная начальница, которой надоели вечные упреки и жалобы, вызвала его к себе и как следует отчитала. Ей было жаль, что он злоупотребил ее доверием и добротой. И видеть его она больше не желала. Жилетик молча выслушал все, склонив голову, безропотно снял свой жилет и положил на стол перед начальницей, как вассал кладет перед сеньором свое оружие. В глазах у него стояли слезы.

Обесчещенный, уничтоженный Жилетик вышел из кабинета и побрел куда глаза глядят. Но его жилет не захотел мириться с унижением. Тихо шурша, он сполз со стола и потащился за хозяином.

– Ты что творишь! – заорала начальница благим матом, решив, что Жилетик шутит над ней. – А ну оставь казенную спецодежду!

Однако казенная спецодежда приняла слишком много человеческой энергии за время тесного общения с Жилетиком и уже не являлась казенной, а вполне себе личной. И самостоятельной. Приняв вертикальное положение, жилет, подражая походке хозяина, пошел за ним. Начальнице почему-то вспомнилось, как она год назад отдыхала в Турции.

Жилец по фамилии Спутник, зашедший в ЖЭУ за разрешением на отключение воды во время ремонта, открыв рот, наблюдал, как на маленького понурого человека, шедшего по коридору, сзади напал огромный оранжевый жилет. И он бы отдал целых сто тысяч за тишину вокруг.

6. Саратовская гармошка

Ольга приехала в Москву из Саратова. Этот прекрасный город на Волге несколько ограничивал ее возможности, что и явилось причиной переезда. Ольга устроилась на работу риелтором в солидной фирме недвижимости. Муж таксовал, дочь заканчивала школу в Саратове, живя там у бабушки с дедушкой.

Ольга с мужем сняли двухкомнатную квартиру в Люберцах у какой-то женщины с измученным лицом, которая грозилась регулярно наведываться, но потом так и не появилась. Деньги были уплачены за три месяца вперед. Старая, прохладная, скрипучая, квартира встречала большим пыльным зеленым абажуром, висящим прямо посреди кухни так низко, что его было видно с порога. Из трех соседей, бывших на площадке, люди появлялись только в одной, да и то изредка. Меньшую из комнат хозяйка заперла на замок. В комнате, предоставленной супругам, стоял огромный платяной шкаф. В шкафу висел десяток мужских костюмов, полки были свободны. «Костюмы туда не поместились, вы уж извините» – виновато сказала хозяйка, кивнув в сторону маленькой комнаты. «Не проблема!» – ответил муж. Ольга промолчала. Она примостила в углу комнаты переносной нейлоновый икеевский шкаф и сложила туда свои вещи. Мужнины вещи положила на свободные полки в платяном шкафу.

У Ольги до прошлого года был неплохой маленький бизнес – магазинчик. Родители и брат с невесткой работали учителями. Вся семья удивлялась ее прыти, и только один пожилой родственник поведал, что прадед-то у них был известный купец. В перестроечные годы Ольга, бросив университет, с головой окунулась в коммерцию. Ездила по разным странам, привозила вещи, продавала, о чем-то договаривалась, что-то отстаивала – в общем, крутилась. Постепенно бизнес дорос до магазинчика. Магазинчик несколько раз менял направление в зависимости от спроса. То это был полу-хозяйственный с товарами из Белоруссии, то превращался в магазин одежды из Турции, а то и китайской электроники вкупе с кашмиром из Индии. Ей удалось заработать на квартиру, но муж, разозленный отсутствием внимания и самостоятельной готовкой ужина, ушел. Ушел к уютному одинокому бухгалтеру предприятия, где трудился с девяти до шести на скромную зарплату инженера. Что он там делал, Ольга понятия не имела.

Нынешний муж в свое время пришел устраиваться к ней в магазин по объявлению. Грузчиком. Увидев его, Ольга сразу засмущалась. Это был высокий брутальный брюнет с прекрасным телосложением и выразительными светло-карими глазами, как будто сошедший с телеэкрана. Ольга без раздумий наняла его и поставила управляющим. У нее был дар чувствовать людей. Иначе в торговле не выживешь. Работал он хорошо, замечаний не было. В конце концов, они поженились.

После последнего экономического кризиса покупатель что-то перестал идти. Становилось все труднее сводить концы с концами. Расценив это как знак, что надо что-то менять, супруги решили продать магазин и попытать счастья в столице, где всем хватало места и работы.

В Москве Ольга допоздна задерживалась на работе – клиенты попадались разные. Да и оформление договоров, изучение юридических тонкостей – все это требовало времени. Муж привозил ее домой «без сознания». И частенько уезжал работать, так как фирма, в которую он нанялся таксистом, любила ставить новичков в ночь.

И вот однажды Ольга, наездившись по трем подмосковным городам с покупателем, который очень спешил, наговорившись с другими клиентами, которые никак не могли выбрать из пяти подходящих вариантов один, насидевшись на мотивирующих собраниях и наслушавшись поучений начальника отдела, часам к десяти сама, на электричке, добралась до дому. Муж позвонил, что не может забрать – уехал работать.

«Опять не выключил свет в ванной» – подумала она, зайдя в квартиру. Переоделась, помылась, поставила чайник. Прошла с чашкой чая в комнату и включила телевизор. «Опять не закрыл» – разозлилась она и хлопнула дверцой мужниного платяного шкафа, чтобы не видеть неизвестно чьи старые костюмы. Спать не хотелось, есть тоже. Вдруг по всей квартире погас свет. Ольга не успела испугаться – свет тут же пришел. Она встала, прошла на кухню и увидела, что зеленый абажур, поднимая облако пыли, качается изо всех сил, как будто на нем кто-то сидит. А в комнате дверь шкафа снова была открыта. В ванной зачем-то журчала вода. Ольга выбежала на площадку. Где-то наверху праздновали, внизу ссорились.

Ольга набрала номер мужа. Усталый, злой и голодный, он разговаривал сквозь зубы. Она ничего ему не стала говорить, просто сообщила, что уже дома. Зайдя обратно, она, дрожа, уселась на продавленный диван перед телевизором. Там шел концерт, кто-то играл на гармони. Где-то текла Волга, и привольно заливалась колокольчиками над цветущими лугами гармошка, секрет изготовления которой был, увы, утрачен. Или еще нет? В комнату зашел пожилой мужчина. В руках он держал гармошку и наяривал на ней, не меняя печального выражения лица. Таких гармошек Ольга еще не видела. Он встал прямо над ее ухом, потом, так же играя, зашел в шкаф и исчез там. Ольга вскочила.

Телевизор давно пускал полосы, часы показывали три часа ночи, и в дверь яростно звонил муж, вернувшийся со смены, так как Ольга зачем-то закрылась дополнительным ключом, и он не мог попасть домой.

Муж рассказал, что пришлось бесплатно подвозить какого-то в дупель пьяного мужика в оранжевом жилете до больницы.

7. Чао, Франческо

Она приехала в Москву из Италии, из города Сиены. Измученная безработицей европейская молодежь занималась йогой, духовными практиками, продолжительными провисаниями в экзотических странах и прочими бесполезными вещами. Все это не очень помогало найти работу, и полная радостных надежд юность постепенно превращалась в унылый, потерявший веру в лучшее, совершенно дезориентированный средний возраст.

Ассунта хотела работать. Два года назад она закончила филологический факультет и являлась обладательницей диплома преподавателя итальянского. «Что ж, поздравляю! – желчно заметил ее друг Франческо. – Еще один человек знает итальянский язык!». Сам он недоучился в консерватории и играл в группе, перебиваясь случайными заработками. О создании семьи, тем более рождении ребенка, не могло быть и речи.

Ассунта понимала, что по ее специальности невозможно найти работу. Она читала, что «в этом году безработица в Италии достигла рекордного уровня» и знала, что рекорды каждый год побиваются новые. Но когда она обратилась для проформы в соответствующие инстанции, ей неожиданно предложили работу. По специальности. В Касабланке. Конечно, она согласилась. Африка, Марокко, арабская заграница – какая разница. Это ведь недалеко. Жаль только, что в той школе требовался учитель всего на один учебный год. Уехав, она ежедневно болтала по скайпу с Франческо и родителями, показывала им великолепные небоскребы четырехмиллионного мегаполиса. Интернет не дал почувствовать оторванность от дома. По сравнению с ее небольшим родным городом это был совсем другой мир. Маленькие ученики радовали успехами. Сказка закончилась быстро, и по возвращении домой ей почти год пришлось бездельничать. Пару раз она чуть не отправилась поработать в Аргентину – родители были против. Она поклялась себе в третий раз не упускать такую возможность, несмотря даже на грозящий разрыв с Франческо, как вдруг на полгода потребовался преподаватель в итальянской школе в Москве, в России. Это случилось зимой, в начале второго семестра. Конечно, надо было ехать.

…Снег скрипел под ботинками, а от мороза застывали щеки, их приходилось время от времени протирать ладонями. Тоненький шарфик не согревал шею, зато куртку и шапку она подобрала самые подходящие, хотя дома они выглядели преувеличением. Ее поразили размеры города и климат. Комната в гостевой квартире, куда ее поместили для начала, была холодной и неуютной, и Ассунта всеми силами рвалась побыстрее снять жилье. Спустя неделю ей это удалось. Сделала она это просто по объявлению в газете, с помощью преподавателя, который хорошо знал русский язык.

Квартира находилась далеко, до работы надо было добираться больше часа в жуткой толкотне, при этом коллеги уверяли, что ей еще повезло. Надо сказать, Ассунта от природы была немного замкнутым человеком и ни слова не знала по-русски. Ей казалось, что простой английский, которым она вполне овладела, достаточен для проживания в любом уголке земли. Но в Москве английский не проходил. Вообще. Она слышала, что здесь проводятся мессы на итальянском языке, но ни разу не посетила церковь. Итальянскую общину тоже игнорировала. Слишком много Италии было в ней и вокруг нее до этого. Она знала, что всего через полгода вернется в тепло, негу и тягостное безделье. Круг ее общения вне работы состоял из хозяйки, ее собаки и попугая. Хорошо, хозяйка и попугай немного говорили по-английски.

Выход из метро то и дело закрывали из-за каких-то демонстраций, праздников или ремонта. Вот и сегодня пришлось долго идти по трубе. Скрипачи выводили неизвестную мелодию, чуть дальше прямо из сумок продавали теплые носки. На подходе к лестнице стояла бабушка с плакатом. Плохие гитаристы в углу допели свою песню, пока она дошла до выхода – до того длинным был ее путь. Выйдя наверх, Ассунта с трудом пробралась по серой жиже к пешеходному переходу – опять потеплело и все начало таять. Как всегда, ей сунули кучу всяких листовок – судя по рисункам, стоматология, шейпинг и японская еда. Может, было и что-то другое, она особенно не приглядывалась. Из вежливости она брала все листовки и аккуратно складывала в сумочку. Придя домой, выкидывала.

За окном хлопьями шел снег. Как в сказке. На экране монитора сидел Франческо и вращал глазами. Он был небрит, в мятой майке и недоволен, как всегда. Разница во времени. Она смотрела на него и вспоминала чудесные стихи, которые он сочинял для своих песен, его летящие рисунки – Франческо был талантлив во многом. Но ее стала тяготить его злость по утрам, частое пьянство и новые татуировки. С каждым годом он все больше набирал в весе и теперь почти ничем не отличался по виду от ее отца, бухгалтера.

– Чао, Франческо! – воскликнула она и чмокнула экран монитора.

– Чао, аморе! – буркнул Франческо.

Ассунта поплакалась на погоду, на учеников. Немного посплетничала про педагогический состав. Ему она рассказывала все. Постепенно холодок таял, Франческо просыпался окончательно, переходил на скороговорку, начинал сыпать каламбурами и смешить ее.

«Чао, Франческо!» – радостно кричал за стеной хозяйский попугай. Потом зачем-то добавил: «Бля!»

Разговор прервала женщина-риелтор. Хозяйка уже год как носилась с идеей продать или обменять квартиру, и вот к ним опять зашла риелтор уточнять детали. Что-то говоря по-русски и бесконечно повторяя «сорри», женщина заглянула в комнату и стала задумчиво разглядывать потолок.

8. Время одуванчиков

Конечно, он был туговат на ухо. Поэтому даже не пытался вмешиваться в жизнь квартиры. Лежал себе тихо в комнате и подремывал. Вместе с ним жила семья старшей дочки, которая недавно отметила шестидесятилетний юбилей. Вырастали, уезжали, возвращались, создавали свои семьи внуки, правнуки. Старик не любил гостей и внезапных перепадов температуры. А лето в этом году началось очень резко. Вроде бы только что выли холодные ветра, шел снег, и – раз. Включили жару. Старику было все равно, он не особенно мерз, да и от жары сильно не страдал. Он боялся за одуванчики. Время их коротко.

Вот уже много лет, начиная с конца апреля, каждое утро он притаскивал свои старые кости на пригорок, где располагалась церковь. На службу старик ни разу не заглядывал – не привык. Но неодолимая сила, сила одуванчиков, влекла его туда. Церковь было видно издалека. Новая, нарядная, она радовала глаз и согревала сердца. Старая примостилась рядышком – низенькая, темненькая, деревянненькая – и тоже ничего себе, но эта была лучше, что и говорить. Высоко вытянутые синие шатры, увенчанные маленькими золотыми главками с крестами. Готика. Всё – в небо, а здесь, на земле – едва теплое янтарное тельце, в которое заходят и выходят люди. Двор – большой, очень ухоженный, с мощеными дорожками, большими крепкими деревьями, фигурками различных животных в клумбах и миниатюрными копиями известных церквей над рукотворными водопадиками, тихо журчащими среди красиво выложенных камней. Фэншуй. В прошлом году даже поставили детскую площадку.

Несмотря на «готику» и «фэншуй», церковь эта, конечно, была православная. Не суть. Эти слова приходили старику на ум автоматически, в силу различных, теперь уже полузабытых, деталей прожитой им жизни. В свое время он спорил с итальянскими специалистами, находившими в традиционной русской шатровой архитектуре черты готики. Теперь он их видел четко. Этот новый храм, возведенный, вопреки первоначальному проекту, неожиданно в шатровом стиле, обнажил то, что было скрыто от его взора раньше. А фэншуй потому, что старик опять же просто привык отмечать про себя хороший фэншуй. Проще говоря, ландшафтный дизайн.

Опять не о том. Все дело ведь в одуванчиках. Его родной двор не был богат одуванчиками. Хотя зеленая зона и кое-какие насаждения имелись. В первую очередь четыре больших дерева. Все его друзья, с которыми он сиживал под этими тополями за игрой в домино или в шашки теплыми летними вечерами, один за другим отправились в мир иной. Да что там говорить. Сын единственный скончался в прошлом году от сердечной недостаточности. Младшая дочка жила за границей. Старику было около девяноста лет. Жильцы в подъезде менялись. Продавали, покупали, уезжали, приезжали. А старик все жил. Он много кого не знал. Много чего не узнавал вокруг. Но помнил – скоро должны распушиться одуванчики! Золотые головки этих цветов вместе с млечными стебельками он собирал в целлофановый мешочек в первые дни весны, как только они появлялись. Это было важно. Дома он их ел. Лучшие в округе одуванчики росли во дворе церкви. Самые вкусные.

В конце апреля залитая солнцем лужайка перед центральным входом в церковь стояла вся в огненных одуванчиках. Съев дома один раз свой пакетик, старик больше не покушался на цветы. Он просто смотрел на них и ждал. В начале мая головки одуванчиков белели, превращаясь в пушистые шары. Когда их становилось достаточно, старик шептал: «Время одуванчиков» – и опускался на колени перед лужайкой. Он осторожно и умело начинал дуть. С самого края, постепенно перемещаясь к центру. Взмывал вверх и прямо над его головой сиял большой серебристый нимб. Дети смотрели на него с восхищением.

– Ну теперь пойдем, – говорила сопровождавшая деда взрослая правнучка, с трудом усаживая обратно на скамейку.

Это значило, что время одуванчиков заканчивалось. И наступит ли оно в следующем году – неизвестно. Хотя одуванчики цветут все лето до поздней осени. Теперь весь год старик Одуванчик будет копить силы для этих двухнедельных весенних прогулок. Он снял шляпу, прощаясь с цветами, и его белые волосы развевались вокруг лысины, придавая голове сходство с полуоблетевшим одуванчиком. В таком виде и запечатлела его девушка из Италии, которая проводила много времени, бродя с фотоаппаратом по московским церквям.

– Зубы льва! * – воскликнула она по-итальянски, увидев цветок в его руке. (*итальянское название одуванчика)

– Си, си, – радостно закивал старик, широко улыбаясь беззубым ртом, и подарил цветок удивленной девушке.

9. Вагон, которого нет

Однажды женщина, которая ела книги, профессор Ы, девочка Самокатчикова, семья Спутников, Жилетик, риелтор Ольга, итальянка Ассунта и старик Одуванчик ехали в одном вагоне метро. В вагоне, кроме них, находились: два дагестанских студента, пять рабочих из Киргизии, группа скрипачей из Якутии, женщина-искусствовед из Ганы, и масса офисного планктона вперемешку с остальным непонятным людом.

Искусствовед из Ганы проходила сейчас стажировку в Белгороде по русскому языку и учила наизусть стихотворение Пушкина «Памятник». Студенты из Дагестана слушали музыку и думали об окончании сессии. Из-за нее они пропустили довольно много тренировок по вольной борьбе. Скрипачи из Якутии настраивались на предстоящее выступление в Большом концертном зале имени Чайковского и мечтали побыстрее доехать до гостиницы, чтобы выпить побольше чая с молоком. Как у всех северян, у них была зависимость от этого напитка. Москва после Франции казалась им бестолковой и грубой. Но здесь хотя бы был чай. Киргизы, наверное, думали о денежных переводах домой и считали, как скоро родители смогут избавиться от кредитов. Ради этого они тут и жили по двадцать человек в одной квартире. Некоторые из них мечтали по возвращении открыть бизнес на заработанные в Москве деньги – это было возможно с тамошними ценами.

Женщина ела книги, профессор Ы потерял очки и тут же их нашел в кармане пиджака, девочка Самокатчикова опаздывала на работу. Жилетик возвращался из больницы и тягостно размышлял на самые грустные темы. Сестра, у которой он жил, теперь могла и выгнать его. Ведь это она устроила его на работу, которую он потерял. Итальянка Ассунта завершила школьное учебное полугодие и была озабочена приобретением билетов. Финнэйр, Алиталия, Люфтганза… И еще Свисс, да! Кто еще? Жизнь в стесненных обстоятельствах научила ее очень хорошо считать деньги, и любая авиакомпания, независимо от национальной принадлежности, могла стать ее фаворитом, если предложит билеты на десять евро дешевле. Риелтор Ольга, как всегда, спешила – ее поджидала масса самых разнообразных дел в разных концах Москвы, а семья Спутников ехала мыться в прабабушкину квартиру.

Вагон трясло и качало, всех неодолимо тянуло спать, и только старик Одуванчик, отвоевав место у выхода, взирал на всех ясными голубыми глазами. Ему надо было скоро выходить, и его узловатые пальцы крепко сжимали трость. Он уверял себя, что не боится этого часа, когда придется покинуть насиженное место и окунуться в темный водоворот переходов, подъемов и спусков. Улучив момент, Одуванчик сбежал из дома – для того, чтобы поделиться с коллегами своими соображениями об эпохе позднего барокко. Он написал целую статью и держал ее в голове.

Внезапно старый вагон, натужно скрипевший от набранной скорости, на коротком перегоне между Театральной и Тверской довольно сильно тряхнуло. Затем он замедлил свой бег и встал. Стало слышно, какую музыку слушает сосед. Спустя минуту металлический голос попросил сохранять спокойствие. Пассажиры, делая равнодушные лица, ждали, негромко переговариваясь по сотовым с поверхностью. Прошло минут десять. Ничего не происходило. Люди начали беспокоиться. Хорошо, вагон был не полон, иначе кому-то стало бы плохо. Воздуха пока хватало.

Старик Одуванчик встал. «Сидите, сидите еще», – скомандовала соседка Ольга. Одуванчик ее не услышал. Стуча палкой, он с достоинством пробрался к закрытым дверям и вышел. Когда народ ахнул, Ассунта оглянулась, успела увидеть и узнать его. Невероятно. Она вообще ничего не понимала, но предполагала, что раз все ведут себя спокойно, значит, ничего особенного не происходит. Еще один невероятный сюрприз! Она узнала женщину-риелтора, которая ходила к ним зимой. Они заулыбались и поздоровались кивком головы. Разговаривать они не могли. В это самое время Самокатчикова и Спутник 2 радостно защебетали, заметив друг друга.

Меж тем на путях впереди произошла крупная авария, которую лихорадочно устраняли специальные рабочие. Случалось, пассажиры томились и по сорок минут в подобных обстоятельствах. Но женщина, которая ела книги, профессор Ы, девочка Самокатчикова, семья Спутников, Жилетик, риелтор Ольга и итальянка Ассунта не могли так долго ждать. По примеру Одуванчика они все встали и вышли. Снаружи никаких путей не было. Каждый сразу попал туда, куда хотел. Например, Самокатчикова не опоздала на работу, а Ассунта оказалась в Риме, сэкономив целых двести пятьдесят евро.

Спустя еще десять минут вагон со скрипом тронулся, увозя остальных пассажиров в их тяжелую реальность. Они просто не знали, что так можно.

Некоторые успели прочитать все девять рассказов, пока поезд стоял, и поступили очень хорошо. В общем, «чем больше вы будете меня читать, тем больше сможете потом прочитать!» :-)

Оглавление