Анатолий Гончаров Всякой тяжести имя - крест
Очередные главы бесконечного исторического детектива опубликованы в газете «МК Латвия». Данные главы продолжают ранее представленную читателям книжку « Агенты национальной опасности ».
В этот раз разговор пойдет и о российской культуре, и о перспективах НАТО, но половина этого выпуска посвящена тем катастрофам и последующим вечным минутам молчания по погибшим, и молчанием о причинах этих катастроф.
Еще когда он публиковал хронику лихих 90-х в рижской газете «Панорама Латвии» под тем же названием «Голые короли», Анатолия Гончарова спросили на одной из встреч с читателями:
«Вы разоблачаете преступления конкретных лиц, определявших и определяющих политику в России. Но почему это не печатается там? Почему не доводится до сведения спецслужб, не становится достоянием депутатов Госдумы, широкой общественности РФ? Ведь тогда от фактов, обнародованных вами, была бы реальная польза».
Он ответил, что печатается и очень часто. За некоторыми публикациями "Панорамы Латвии" буквально охотятся российские региональные издания. В Кремле, Госдуме, федеральных спецслужбах их читают профессиональные аналитики, делая определенные выводы. По целому ряду фактов, изложенных в документальных детективах "Воры в законе" и "Голые короли", возбуждены уголовные дела, проводятся расследования. Какие-то коллизии становились даже поводом для принятия политических решений. Разумеется, при этом никто не ссылается на "Панораму Латвии", все происходит как бы, само собой.
Но сегодня найти эти его публикации уже проблематично, тем более, в интернете. Лишь короткие отрывки. Поэтому и хочется через интернет и донести их до русского читателя, и сохранить на просторах интернета. Нет уже газеты «Панорама Латвии», бесконечный детектив российской жизни печатает «МК Латвия» и периодически его главы, выложенные в интернете, расходятся по виртуальным библиотекам.
Гончарова спросили, почему он, рижский писатель, пишет не о Латвии, а не о России. У нас ведь тоже есть свои политики, мафиози и олигархи. Он ответил на это:
« Я пишу не просто о российских политиках и мафиозных кланах, но под литературно-детективным углом зрения отслеживаю политический процесс. Латвия в этом процессе занимает даже не 42-е место, как на Олимпиаде, и если России суждено в XXI веке прийти в себя - ощутить свою потенциально мощную государственность, великую историю и могучую культуру, то это само по себе приведет в чувство и Латвию, и прочие административно-политические новообразования, не прошедшие исторической эволюции и собственных корней не имеющие .»
Чаще всего его спрашивают о том, кто ему поставляет информацию и не использует ли он для диалогов его героев записи телефонных переговоров. Ответ таков:
«… относительно каналов поступления ко мне информации. Их много. В том числе и такие, о которых я, понятное дело, умолчу. Главное же заключается в следующем. На протяжении ряда лет я не только наблюдал и анализировал некоторые важнейшие события политической жизни в России или, скажем, пресловутые тайны Кремля, но и сам находился в их гуще, имея возможность до некоторой степени влиять на них, как это было, допустим, с попыткой Чубайса распродать авиастроительный комплекс страны посредством кредитно-залоговой махинации. Тогда я подготовил целую серию острых публикаций, которые вышли за подписями известных людей. Но еще эффективнее подействовал другой, нередко используемый мною в те годы способ: подготовка конфиденциальных аналитических записок и организация утечки информации, содержащейся в них. Чубайс тогда проиграл и до сих пор, наверно, не догадывается, кому он обязан своим поражением. Но это всего лишь один из множества примеров моей работы в той структуре, куда стекалась подобного рода информация. Теперь любой новый информационный всплеск по тому или иному поводу, подхватываемый всеми СМИ, мне легко и просто увязать с тем, что когда-то заложило механизм этого всплеска, воспринимаемого политическими комментаторами как сенсация. Эти комментаторы, к слову, способны в лучшем случае разглядеть пространство на своем пиджаке - от одной пуговицы до другой. Что они и делают, с пафосом открывая для себя "новые пуговицы".
В свое время мне предлагали работать в референтуре Ельцина, но за блестящей по видимости перспективой я ощущал пустоту и гибельный для себя мрак. Становиться неким закулисным кремлевским политтехнологом наподобие Глеба Павловского я бы не захотел даже в команде Путина, на которого смотрю с надеждой и радуюсь, когда мой самый рискованный аналитический прогноз воспринимается с доверием и включается в программу конкретных действий ».
«… Да, я получаю и тексты перехватов, чего там скрывать, когда это ясно и так. Иногда - только подробный пересказ тех или иных бесед интересующих меня персоналий. Зная лексику, стилистику и свойственные им речевые обороты, я могу без особого труда восстановить любой их живой диалог, имевший место "в узком кругу". Такова специфика этой стороны дела ».
Каждую неделю, открывая очередной номер «МК Латвия», читатели листают его с обратной стороны, ведь главы этого исторического детектива на предпоследних страницах.
Жизнь продолжается, продолжается и исторический детектив Анатолия Гончарова « Голые короли ». Так что, продолжение следует…
Я.КурземниексГлава 132 ТЕАТР ОПЕРЫ И СТРИПТИЗА
Транзитное сибирское лето, густо закудрявившись зеленью, веселой невесомостью отступило в сумрачную тень межсезонья, какая обычно является душе после умопомрачительного запоя.
Пошатываясь промеж «хаммеров» и «бумеров», выползали из тени 12-го века на свет рампы 21-го похожие на гробовщиков миннезингеры, они же тангейзеры, то есть рыцарские поэты-певцы, воспевавшие формальную любовь к даме, неформальное служение богу, сюзерену, черту, дьяволу и грядущему хаму.
Периодически выходя за рамки светско-рыцарской этики и религиозного миропонимания, тангейзеры погружались в кабацкий разгул, перемежаемый крестовыми походами в дома изысканной толерантности. Точнее, в дома терпимости. А конкретнее и ближе к свету - в Новосибирский оперный театр, где еще недавно правил бал, парил и упивался творческой свободой главный идеолог сценической порнографии, ославленный устроитель нового «Тангейзера» Борис Мездрич, назначивший себя вторым Мейерхольдом. Забыл, что первого освистывали все, кому не лень.
Публика неблагодарна. Скандального успеха хлебнул сверх меры, а вот признания идеологически испорченных масс не удостоился. У них одно на уме: «Все пропьем, но Крым не опозорим!»
Поскользнувшись на мейерхольдовской стезе попсового авангарда, вынужден был, по настоянию министра культуры, уступить свое место банановому, королю и по совместительству директору петербургского Михайловского театра Владимиру Кехману, который сказал: «С театром, оперой и балетом меня не связывает ничего, но я считаю это самым важным проектом в моей жизни».
«Тангейзер» в постановке Мездрича не опера, а несчастный случай. Прообразом для роли И.Х. послужил педрила-мученик Боря Моисеев. Смеяться не надо, это чревато осуждением и потоками невыплаканных слез: Боря - священная корова либералов. Однако в ролевом воплощении сценического образа режиссер допустил необъяснимый сдвиг от нетрадиционной сексуальной ориентации персонажа к любовным утехам известного саксофониста Билла Клинтона со стажеркой Желтого дома Моникой Левински.
Борю это ранило очень, либералов, обрученных Садовым кольцом, ошеломило. Запароленные педофилы взбесились: «Сын Божий не может быть гетеросексуалом!» Никому не пришло в голову прочитать либретто оперы Вагнера и задаться вопросом: а при чем здесь вообще И.Х.?
В кипучие головы пришло другое: сняв с репертуара «Тангейзер», влиятельные клирики и малокультурная власть насаждают в искусстве государственную идеологию, что запрещено Конституцией - статья 13, пункт 2. Извольте: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».
Свободный художник волен творить как хочет, что хочет и во имя того, что ему велит собственное идеологическое либидо, тяготеющее к воспеванию достоинств голубых «миннезингеров» и просто Зингеров. А иначе ради чего затевалась однополая революция 1991-го, идеалы коей закреплены Основным законом, писанным под диктовку американских кураторов в декабре 1993-го?
Волей-неволей придется обращаться за справедливостью к Хиллари Клинтон, будущему президенту США. Вон Ксюша Собчак после убийства Немцова попросила защиты у Джен Псаки, и теперь у нее такая же прическа, как у всех «госдеповских псак», олицетворяющая невыразимый протест против авторитарного режима президента Путина и реакционно-запретительной практики министра Мединского.
Реформатор оперного искусства Рихард Вагнер, наверное, простил бы Мездричу новое прочтение «Тангейзера», понимая, что художника обидеть может каждый, кто носит фамилию Кехман.
А искусство тут ни при чем. Просто несчастный случай.
Комментарий к несущественному
Художник в свободной стране имеет право на идеологию. Точка. Для государства же она под запретом. Точка с запятой. Стенания вопиющих в пустыне либералов справедливы и юридически обоснованны: доколе власти будут вмешиваться в творческий процесс неприкасаемых и попирать их Конституционное право на самовыражение в искусстве? Снял на сцене штаны Константин Богомолов, справил публичную нужду - самовыразился. Кому какое дело? Кто позволил властям ходить в наш садик имени маркиза де Сада? Никто не позволял, а они все ходят и ходят, противные. Многоточие.
Вопрос из задних рядов: куда делись тома гениальных исследований жизни? Ответ приходит с опозданием: все здравое и трезво мыслящее отброшено за ненадобностью, ибо сама природная обязанность жить поставлена под вопрос. И оказывается, на юго-востоке Украины, в Сирии, Ливии, Ираке - всюду, где ступала подкованная нога носителя демократических ценностей, никто жить особо и не хотел. Все только и ждали, чтобы америкосы разрешили им не очень-то и жить в условиях, когда гуманитарную катастрофу предотвращают бомбами и неуправляемыми ракетами. Свобода, как выясняется, это только свобода от жизни.
Война или невойна - это всегда идеология. Порочная, разумеется. Хаотизация мирового пространства, чем сегодня активно занимаются США, тоже идеология. Тотальное мракобесие бандеровских гопников - результат идеологического зомбирования. Либеральная идеология продвинутой «элиты» выражена одной легальной фразой с нелегальным довеском: разрешено все, что не запрещено, а запреты надо уметь обходить.
У нас была великая эпоха, потому что была мощная идеология, пусть и опошленная впоследствии певцами казенного коммунизма. Сегодня в России с фонарями ищут «русскую идею». Ищут давно и безуспешно. Искать будут еще долго. И безрезультатно. Потому что сами завели поиски в порочный круг статьи 13 Основного закона, а «тангейзеры», «миннезингеры» и просто Зингеры легко обходят любые законы.
Это их идеология. У государства нет никакой.
Под хруст французской булки
Года три назад про Владимира Кехмана писали так: «Первым, кто решил соединить фрукты и овощи с искусством, был итальянец Джанни Родари, придумавший бессмертный образ Чиполлино и прочих обитателей сказочной Фруктовой страны. Вторым - российский бизнесмен, оптовый поставщик бананов Кехман, воплотивший образ антипода Чиполлино - принца Лимона, причем сделавший это не только на сцене собственного театра, но и в реальной жизни. Кто знает, может, когда-нибудь и сам Владимир Абрамович заслужит собственного спектакля...».
Кехман протестовал и возмущался: «Мне постоянно предъявляют, что меня якобы тянет на сцену. Но у меня нет желания быть на сцене! Если это происходит, то совершенно случайно».
Не совсем правда. Вернее, совсем не правда. Просто идеология такая у креативного «банановоза» - выйти на сцену, а потом сделать вид, что его там не было. Когда в Петербург привезли на королевские гастроли Хосе Каррераса, то на приеме в гостинице «Европейская» Кехман на правах организатора вышел на сцену и спел про французскую булку. И это в присутствии самого Каррераса - в качестве обязательной нагрузки к основному продукту. Все бы ничего, но действо транслировалось на уличные экраны, перед которыми собралось более 10 000 человек. Они пришли послушать соловья, а им предложили вокальные экзерсисы токующего глухаря.
В 2007 году сбылась мечта птицы высокого полета из семейства тетеревиных. Владимир Абрамович купил себе немного искусства и стал директором Михайловского оперного театра. Для тех, кто не в курсе: речь идет о Малом Академическом театре оперы и балета им. Мусоргского. До 1917 года театр действительно назывался Михайловским - в честь брата Николая I, великого князя Михаила Павловича. Оперы там почти не ставились - в основном водевили и комедии. Новейшая история театра началась с того, что с вывески исчезло «академическое» название и вернулось историческое, напоминавшее прежнюю Россию - с комедиями, водевилями и упоительными вечерами (вряд ли под хруст французской булки). Зато теперь там стали крутить «банановые фуэте». Принц Лимон клубился, царил и аплодировал самому себе.
Купив бывший великокняжеский театр, Кехман заявил: «Я хочу петь и танцевать!» После чего стал энергично пробоваться на сцене. Сначала появился в роли упомянутого принца Лимона в детском спектакле «Чиполлино». Затем попытался исполнить партию Трике в опере «Евгений Онегин». Провалившись, решил сделаться дирижером. Занимавшему это место Андрею Аниханову Кехман предложил выпить коньяку между первым и вторым актами «Лебединого озера», чтобы «печальные туманные лебеди выглядели повеселее». Оторопевший дирижер отказался. И был уволен.
«Я сам буду заниматься всем - оркестром, концертмейстерами, режиссерами, - сказал Кехман. - Потому что в театре нет никого, все прогнило, и это хорошо, так как можно начинать с нуля. Я разработаю уникальную систему, и мы будем ее внедрять. И расстанемся с теми, кто не захочет стать частью системы. Это жестокий процесс, но по-другому в искусстве нельзя».
Так он сказал. И стал действовать в соответствии с тем, что сказал - не щадя себя, буквально разрываясь между режиссурой, хореографией, оптовыми поставками эквадорских бананов и упоительными в России вечерами, кои стали называться корпоративами. Не забывал и о политическом пиаре. Не где-нибудь в Таврическом дворце и не в Эрмитаже, а именно в Михайловском Владимир Путин открывал гала-концерт «Мост Дрезден - Петербург». Здесь же прошел благотворительный концерт под девизом «Поможем тигру» с участием Путина и Леонардо Ди Каприо. Уссурийские тигры были тронуты, а сам Кехман удостоился премии Министерства культуры под красноречивым названием «Известность». И свобода воссияла, заставляя в унисон, стучать сердца почитателей многогранного таланта бананового короля.
Сказочная Фруктовая империя рухнула, не докрутив 32-х фуэте Плисецкой, и принц Лимон объявил себя банкротом. Но сделал это не в Питере, где бы его порвали синьоры Помидоры, дававшие кредиты под честное имя и свободное творчество художника, а в Высоком суде Лондона, где разыгрался забавный водевиль. Когда судья задал вопрос Кехману касательно его заграничной собственности, то Владимир Абрамович, уверенный в том, что на все вопросы в ходе судебного следствия будут отвечать его адвокаты, устремился к выходу, выкрикивая на бегу: «Нет, что вы, я не Кехман! Вовсе не Кехман...».
Судьи так и не поняли, что это промелькнуло перед глазами: тучка или Винни- Пух?..
Еще за полгода до лондонского водевиля актеры Михайловского направили президенту отчаянное послание с просьбой защитить труппу от произвола бананового короля, одержимого собственной гениальностью. Тогдашний президент Медведев тоже ничего не понял - где тут балет, а где бананы, и кто умудрился связать одно с другим?
В итоге всего вместо печальных «маленьких лебедей» на сцене Михайловского появились жизнеутверждающие Ирина Салтыкова и Валерий Сюткин. Хосе Каррерас более замечен не был. Зарекся ездить в Петербург, чтобы выступить «на разогреве» у Кехмана. под хруст французской булки. А еще спустя какое-то время Владимир Абрамович как авторитетный оперный реформатор был назначен директором Новосибирского академического театра оперы и балета, основанного 70 лет назад.
Свободного художника. Мездрича заменили на еще более свободного Кехмана, что не противоречит статье 13 Конституции РФ, но очень напоминает смену президентов в Соединенных Штатах, каждый из которых хуже предыдущего.
Поможем кошке
В Новосибирске Кехман начал с того, что опустил руки, хотя и не умыл пока. Как ни крути, это все-таки не свой театр, купленный по дешевке за одну партию кубинского сахара. Это конюшня с лядащими клячами, кои вскачь не идут, сколько ни соблазняй их бананами премиум-класса. Да и мечтал Владимир Абрамович совсем о другом: «В дореволюционной России директор императорских театров был фигурой более важной, чем министр культуры. Мне кажется, было бы хорошо, если бы у нас создали дирекцию императорских театров. Я мог бы ее возглавить».
Забыл уточнить, что прежде надо создать империю. Стал пробовать себя в новой роли директора государственного театра, совмещая обязанности режиссера, концертмейстера, дирижера и обер-шталмейстера. Получилось, как с партией Трике в питерском «Евгении Онегине»: «Освободясь от пробки влажной, бутылка хлопнула; вино шипит; и вот с осанкой важной, куплетом мучимый давно, Трике встает; пред ним собранье хранит глубокое молчанье...».
Там, на сцене Михайловского, было ноль слов, четыре не угаданные ноты и свист возмущенной публики, который он принял за одобрение: «Татьяна чуть жива; Трике, к ней обратясь с листком в руке, запел, фальшивя. Плески, крики его приветствуют. Она певцу присесть принуждена; поэт же скромный, хоть великий, ее здоровье первый пьет и ей куплет передает...».
А тут - «амуры, черти, змеи на сцене скачут и шумят». Короче, чуть живым ушел сам Кехман, поклявшись, Ленского взбесить и уж порядком отомстить. Не только ему - «все жадной скуки сыновья», не желающие становиться частью его реформаторской системы - недуг новейших россиян. Стало быть, позвольте вам выйти вон, па-апращу освободить конюшню!.. Путь к истине скрывает ложь, но что же делать - все мы человеки. Куда нам плыть?..
Схожие сомнения и надежды испытывает ныне и Хиллари Клинтон, объявившая о своем участии в президентских гонках. Сделала это вызывающе и самонадеянно: «После первого Буша понадобился Клинтон, чтобы прибраться. После Обамы в Белом доме останется то, что плохо пахнет и еще хуже выветривается, поэтому нужна Клинтон. Я - чемпион, который нужен Америке!..»
Программа гонки ясна: скакать к победе, ориентируясь на запах. А что дальше? Чисто конкретно - что? Тут она, словно Кехмана наслушалась, запомнив его великокняжеские замахи: «Я разработаю уникальную политическую систему, и мы вместе будем внедрять ее в повседневную жизнь Америки. Кто не с нами, тому удача улыбнется не во вторник на прошлой неделе. Это жестокий процесс, но по-другому в политике нельзя!»
Так она сказала и удалилась отдохнуть на диване в позе лежачего домашнего животного. Кошке, гуляющей сама по себе, это абсолютно необходимо. Тем более, что в первый год предполагаемого президентства ей стукнет 70. Лежа можно смотреть, телевизор - там уже суетятся республиканцы, судорожно подыскивая мышку в качестве альтернативы кошке, которая ее караулит возле ничего пока еще не обещающей щелки. Таков закон - кругооборот политических интересов в природе.
Бедная бабушка Клинтон. Она, кажется, не догадывается о главном. Дело не в зловонии, окутавшем величественное здание на Пенсильвания-авеню, 1600, где ей хочется прибраться и проветрить уже сейчас, не дожидаясь праймериз. Соединенные Штаты за время правления Буша-младшего и Обамы-никакого настолько мощно и массово экспортировали демократические ценности, что у самой Америки больше не осталось ни демократии, ни каких бы то ни то было духовных ценностей. Белый дом - та же конюшня. Без рысаков и скакунов, способных выступать на политической арене. Сплошь инвалиды холодной войны. Выгнать этих - не проблема. Где взять других? Может, объявить предвыборную программу помощи кошке, которая гуляет сама по себе? Ха! Билл первый поднимет на смех. Да, вот, кстати, проблема Билла...
Такие дела копошатся, как невидимые миру слезы, по разные стороны океана. Кехману - что. Лишил еще один театр звания академического (Табакову можно, а Кехману западло?). Лишил решительно, открыв тем самым доступ на сцену свежему, застенчивому стриптизу, наметив на перспективу приглашение танцевальной группы оренбургских нимфеток под названием «Пчелки», обретшую известность исполнением эротических танцев с участием плюшевого импотента Винни-Пуха. Объявил о неминуемом увольнении несогласных с концепцией реформы. Снявши Мездрича, по «Тангейзеру» не плачут, только проветривают помещения.
Как и бабушка Клинтон, Кехман не догадывается о главном. О том, что сибирские «тангейзеры», оставшиеся не у дел, активно включатся в кампанию «Поможем тигру», подкараулят месье Трике за каким-нибудь подходящим углом и поколотят его своими тяжелозвонкими кифарами: почем бананы у тебя, лядащий?.. Еще и лопатник заберут, это уж, как водится. Тигры смеяться будут. Что ж, вернется в питерский андеграунд с коммерческим уклоном - к торговле кубинским сахаром, контрабандным лесом, просроченным инсулином, да мало ли возможностей у бывшего бананового короля со связями в коридорах гостиницы «Европейская»...
67-летней Хиллари, если она не соскочит с карусели в середине дистанции, доведется сделать ничуть не больше. Разве что сменит в апартаментах Белого дома какую-то мебель, велит повесить новые шторы и запахать огороды Мишель. Но первым делом отдаст распоряжение службе безопасности, чтобы пропускала саксофониста Билла не чаще одного раза в две недели. Но Билл проблема не завтрашнего, а сегодняшнего дня. Если папарацци снова застукают его в компании пожилых педофилов, то Хиллари никакие праймериз не светят. В прошлый раз, когда это случилось, она сама пребывала в глубокой тени, потому и сошло. Кандидату в президенты не сойдет. Так не проще ли?..
А что? Пожалуй. Есть причина, воля, страх и средства, чтобы это сделать. Потом она выйдет на публику, вся в черном, и скажет: «Как жаль, что он умер!» А про себя подумает: «Как хорошо, что его нет!»
Черное Хиллари не идет, все это знают, но льстивая Шарон Стоун непременно скажет: «Ах, она по-прежнему обворожительна! Ей не дашь и пятидесяти...». Вот и не давай, кто тебя просит? А старейший импотент Капитолия, покрытый аризонской шерстью Джон Маккейн авторитетно, как бы со знанием предмета подтвердит: «Да, она по-прежнему сексуальна, но я не думаю, что избиратели это примут. В ней нет искренности...».
Они не понимают, что ответственность не позволяет быть искренней. Ответственность порождает одиночество. Но ей не привыкать - всегда гуляла сама по себе. Кстати, Бог на заре сотворения мира тоже был одинок, зато полон сил и творческой энергии. И был он счастлив, ибо видел, как это хорошо. Поэтому не надо эмоций и любви не надо. Лучше помогите одинокой кошке снова войти в Белый дом, и она станет тигром.
- Хочется верить, что миллионы простых американцев помнят меня, - сказала Хиллари на брифинге. - Я очень рассчитываю на нашу молодежь. От двадцатилетних не стоит ждать знания жизни - откуда ему взяться? Я жду от них веры в лучшее будущее Америки...
Комментарий к несущественному
Деятельность Кехмана на театрально-банановом поприще принесла убытков на 18 миллиардов рублей. Вероятно, Сбербанк, Банк Москвы и немецкий Райффайзенбанк удвоят сумму долга, потому что театрал Кехман слишком многого хотел от бизнеса, а бизнесмен Кехман еще больше ожидал от художественного воплощения программы «Искусство - в массы». И в первом, и во втором случае его компанию «ДжиФиСи» подкосили дорогостоящие проекты по строительству коммерческой недвижимости.
Приобрел памятник архитектуры - универмаг «Фрунзенский» и тут же захотел снести его, чтобы построить бизнес-центр по проекту знаменитого архитектора Нормана Фостера. Новатора остановили охранители памятников - не смей! Аналогичная судьба постигла проект с гостиницей «Речная» и намерение реконструировать бывший Дом политпросвещения, что напротив Смольного, с перепрофилированием его в дом толерантности. Резюме главы Сбербанка Германа Грефа: «Я буду сильно удивлен, если в ближайшее время Кехман не сядет на нары».
Вероятно, в его мозг встроен какой-то опасный чип, связанный с нейтрализацией зоны ответственности за количество наломанных дров и взятых кредитов, что вселяет в сознание творца чувство безнаказанности. А за это, случается, бьют. И что тогда? Некто Артем Шейнин пояснил: «Если дать по морде европейцу, он побежит в суд, все дела. Если дать по морде русскому, ваши проблемы только начинаются. Если дать по морде Кехману, он попросит политического убежища в США, предварительно заручившись поддержкой безработной бабушки Хиллари».
Но миссис Клинтон пришла к противоположному выводу: не бежать от народных масс, а напротив, слиться с ними, постоять вместе на уличном спектакле под названием «Я убил бабушку» или, скажем, посидеть в молодежном баре, где можно ощутить энергию, задор и запальчивые эмоции юных граждан. Почему нет? Зашла в бар, заказала чашечку эспрессо и стала ждать респекта и уважухи. А ее просто не узнали. Сидит бабушка, которую не убили, ну и пусть себе сидит. Оказывается, в мире жвачного молодняка имеет место активная движуха, а респект и уважуха отсутствуют напрочь,
Она попыталась упорядочить обстановку. «Хочется верить...» - только и успела сказать в спину пролетавшей официантке без признаков половой принадлежности.
Грустно вздохнула бабушка и, не дождавшись кофе, ушла гулять сама по себе.
1-3 июня 2015 года
Глава 133 НА ЗАКАТЕ ХОДИТ НАТО
Его зовут Майкл Джексон. Он тяготится своим именем с тех пор, как на американской сцене возникло бесполое поп-убожество Майкл Джексон. Генерал Джексон давно в отставке, а в 2002 году ему было 58 лет. Он много пил и мало спал. Его морщинистое, темное от полевого загара лицо с набрякшими тенями под глазами источало усталость от жизни и мрачную решимость эту усталость преодолеть.
Он начинал свою военную карьеру с усмирения североирландских католиков в Лондондерри. Вершиной стало подавление сербского сопротивления в Косово. Тогда за ним окончательно закрепилось прозвище «Князь тьмы в малиновом берете». Ему нравилось.
Албанские наркобароны боготворили генерала Джексона. Сербские офицеры ненавидят по сей день.
Он был женат трижды, причем два раза на одной и той же даме его неустроенного сердца. В 1998 году английская королева пожаловала генералу дворянский титул. С тех пор его можно было называть коротко и достойно: сэр Майкл.
Его тогдашняя должность - командующий силами быстрого реагирования НАТО в Европе. Его головная боль в ту пору - российские десантники в Приштине с их неопределенным статусом и симпатией быстрого реагирования к сербам.
Когда генерал-лейтенант Джексон решил провести пресс-конференцию в Приштине, его приняли как подобает. Он ожидал покаянной реакции грешников на прибытие архангела. Таковой не последовало. Вопросов к нему тоже не было. Ответ был. Русские демонстративно запустили дизельные моторы БТРов, и одинокий, хрипловатый голос командующего потонул в ревущем грохоте. Он все понял. Молча поднялся и зашагал к своему вертолету. На обратном пути генерал пил виски и пересказывал содержание своей кембриджской курсовой работы, посвященной будущему британской армии после «холодной войны». Вспомнил лестную фразу декана исторического факультета, курировавшего полугодовой курс: «Мозги у этого офицера хорошие».
В пересказе генерала Джексона его давняя работа чем-то смахивала на забытый приключенческий роман. Он, должно быть, и сам чувствовал, что «хорошие мозги» там, в Кембридже, и остались.
Мир пока не рушился, но мироздание уже дало течь. НАТО поразил какой-то странный недуг.
Теперь он знает, что это за недуг, и не устает повторять: «Лучший способ предвидеть, что будет, помнить о том, что было».
Североатлантический мезальянс
Целый год он потом спал, как Наполеон, по четыре часа в сутки. Его комната стала напоминать монашескую келью: стул, письменный стол с телефонами, походная армейская кровать, спальный мешок и быстро пустеющий ящик с бутылками двенадцатилетнего «Баплантайна». Он искренне желал избавить НАТО от непонятного недуга, который зрел давно и без явных симптомов, но открылся вдруг только в Приштине, под рев русских моторов. Или все-таки раньше?
Капитуляцию Югославии на французской базе в Куманово Джексон принимал с полным осознанием того, что когда-нибудь его миротворческая миссия обернется кровавой катастрофой в центре Европы. Он уже тогда смутно догадывался, что все усилия тщетны, и способа спасти Североатлантический альянс просто не существует, но только теперь понял жестокую истину: НАТО умирает естественной смертью. Созданный 60 с лишним лет назад для решения ясной и конкретной задачи - коллективной обороны от СССР и его сателлитов альянс выродился в рыхлого монстра, ненасытного пожирателя пространств с отравленным политическим ландшафтом.
Когда еще только готовилось к подписанию в Риме соглашение о создании Совета НАТО - Россия, генерал Джексон верил: альянс начнет новую жизнь, отсчет которой пойдет с 28. мая 2002 года. Он просыпался задолго до рассвета с приятным ощущением деятельного куража, и весь день потом сиял, как новенький евро. Однако довольно скоро приятные надежды, капризно взбрыкнув, покинули генеральскую келью. Поношенный малиновый берет смотрелся цивильной ермолкой. У генерала дрожали руки.
Отсчет нового времени пошел, но, видимо, не в ту сторону. Военно-политический союз, просуществовав свои невнятные полвека, не желал расставаться с обетованной обреченностью. И однажды генерал понял причину недуга. Это три лишние
буквы, сломавшие правильное строение структуры: был НАТО альянсом, стал мезальянсом. Неравный брак с Пентагоном рождал мысли и чувства другого порядка: «Не наступайте англичанам на хвост!»
Внешне все по-прежнему выглядело сносно и отчасти пристойно. Символическая роза ветров не сулила перемены климата. Союз как бы прирастает сотрудничеством с Россией, а затем, если ничего не помешает, примет в свои ряды новых членов. Впрочем, именно этого Джексон понять не мог. Зачем и кому это нужно, чтобы альянс, как удав, поглощал загипнотизированные им государства на огромном пространстве от Балтийского до Черного морей? Это походило на поведение приговоренного к смертной казни террориста Тимоти Маквея, который перед тем, как сесть на электрический стул, с аппетитом употребил девять порций мятного мороженого с шоколадными хлопьями.
Кстати, генеральный секретарь НАТО Джордж Робертсон тоже не понимал настроений прожорливого удава, но в отличие от Джексона не задавался вопросом - зачем? Робертсон, как и все его будущие преемники, знал очень немного, понимал еще меньше, поэтому ничему не удивлялся. Ему можно было сказать: «Сэр, у вашей жены ноги холодные». Он бы виновато развел руками в ответ: что, мол, поделаешь...
Джексон еще в Кембридже открыл для себя историю кризисов Североатлантического альянса. 1954 год остался в этой истории забавным и одновременно коварным моментом. Правительство СССР направило в штаб- квартиру НАТО в Париже официальную ноту, в которой выражало готовность «рассмотреть вопрос об участии Советского Союза в Североатлантическом договоре». Не надо сидеть до утра в лондонском пабе «Чеширский сыр», чтобы раскусить коварство Кремля. На словах русские предлагали совместными усилиями строить мост, а на деле замышляли вырыть глубокую яму внутри альянса. Им, понятно, отказали в приеме. Иного решения и быть не могло. Объединялись в союз не для того, чтобы дружить с Советами.
Между тем коварство русских, как понял Джексон, состояло совсем в другом: отказав СССР, альянс грубо нарушил собственный, всячески декларируемый принцип «открытых дверей», чем сильно подорвал свое реноме. А Москва через год подписала Варшавский договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи с Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей и Румынией.
НАТО ощутил себя в Европе вне игры. Какие-то струны в едином инструменте войны и политики натянулись до предела и стали тоненько лопаться. Ноги становились холодными.
Комментарий к несущественному
Внутренний кризис 1956 года оказался менее приятным. В октябре Гамаль Абдель Насер национализировал Суэцкий канал, лишив Великобританию и Францию контроля над стратегическим водным путем, через который проходила большая часть их нефтяного импорта. Был срочно разработан план свержения Насера. Израиль должен вторгнуться на Синайский полуостров, а затем обратиться за помощью к Англии и Франции. Поддержка США предполагалась сама собой.
К изумлению Англии, главный ее союзник в НАТО сказал категорическое «нет». Дуайт Эйзенхауэр, дороживший репутацией защитника стран третьего мира, особенно тех, что купались в нефти, беззастенчиво наступил англичанам на хвост. И даже не извинился. Англия в конце концов умылась, а Францию в той ситуации вообще не заметили - пробежала мышкой, хвостиком махнула и в ужасе закатилась обратно на Елисейские Поля.
Спустя десять лет Шарль де Голль, не простивший американцам и англичанам национального унижения, объявил о выходе Франции из военной организации НАТО. Штаб-квартиру альянса пришлось перенести из Парижа в Брюссель. Прозвучал первый звонок, усиленный политической риторикой бравого Шарля: «Великая Франция не пойдет в кильватере англосаксов, а будет проводить свою особую, независимую политику!»
В 1974 году вспыхнул военный конфликт между членами НАТО Турцией и Грецией. Под предлогом защиты своих этнических братьев на Кипре Турция ввела туда воинский контингент, не спрашивая на то согласия союзников. Правительство Греции обратилось за помощью к тем же союзникам. Не получив ее, вышло из НАТО и вскоре пало. Кипр был разделен демаркационной линией. Греции сказали: если появится хвост, держи его пистолетом.
Военный союз считался общим для его членов, никто не обладал монополией на использование оборонного потенциала, но по сути был он неуправляемым, пока о нем не вспоминали США. Перспективы его, лучезарные или угасающие, размечались на картах Пентагона. В пределах этой стратегии Германия как была, так и оставалась страной, побежденной в войне, то есть фактически оккупированной американцами, и любые ее попытки реализовать свой потенциал в военно-политической сфере вызывали натягивание феодальной узды.
Великая Франция сражалась на виноградниках Шатильона, и, хотя круассаны на Монмартре по-прежнему восхитительны, мышка с Елисейских Полей ощущала пугливую застенчивость в брюссельской столице НАТО. Гордая Британия потащила за собой в НАТО эсминцы флота ее величества, малиновые береты, крепкий чай с молоком, виски «Баллантайн», колониальный загар, хорошо воспитанного Джорджа Робертсона, у жены которого холодные ноги, крикетный шар, раболепие Тони Блэра и мрачную решимость пережить естественную смерть мезальянса с наименьшими для Британии потерями.
Никто в НАТО не любит Америку. Но она и не нуждается в этой любви, а с некоторых пор не нуждается и в самом НАТО. После разгона талибов в Афганистане, где так и не был востребован малиновый берет генерала Джексона, он заявил генсеку Робертсону, что Америке доверять нельзя. Генсек немного обдумал его слова, приоткрыл круглый, размером с пуговицу рот и решительно возразил:
- Знаете, генерал, моя жена придерживается такого же мнения. Но это не повод усомниться в торжестве принципа коллективной безопасности. Мы не имеем права руководствоваться женской логикой и предъявлять претензии Пентагону.
- У вашей жены, - сказал Джексон, - доброе сердце и холодный ум.
- Знаю... - застенчиво хихикнул генсек НАТО. - Мне уже докладывали.
Моисей на минном поле
Россией в НАТО возмущались, какая она прогнившая. Джексон вспоминал лица русских десантников и переводил разговор на свою головную боль - поиск неразорвавшихся бомб, сброшенных в разное время и в разных местах с американских самолетов. По его подсчетам, не взорвалась каждая четвертая бомба или ракета, а теперь могла рвануть даже от импульса спутникового телефона. Джексон возмущался Америкой, какая она лживая и прогнившая, но вслух об этом не говорил.
Действия американцев в Афганистане и Ираке окончательно убедили его, что свою кембриджскую курсовую работу он должен забыть навсегда. В современных боевых операциях, оказывается, не нужны дисциплины, которые он постигал в военной академии Сэндхерста, и моральные качества, усвоенные им в десантных войсках. Не требуются ни мужество, ни смелость, ни стойкость, ни что-либо еще в этом романтическом роде. В Афганистане, как и в Югославии, воевала техника. Солдаты были при этой самодостаточной силе только обслуживающим персоналом. Во Вьетнаме их называли «пушечным мясом». Кем следовало бы называть их в Югославии, если, разрушив страну, они так и не ступили на ее территорию?..
Это британская армия под флагом КFOR впервые после Второй мировой войны ступила на землю континентальной Европы. И командовал ею генерал- лейтенант Майкл Джексон. Однако ни малейшей гордости по этому поводу он не испытывал. Силам быстрого реагирования предстояло восстановить хотя бы минимальную часть того, что разрушили ВВС США. Нужно было организовать строительство палаточных городков, тушить по десять на дню пожаров, охранять церкви, школы и жилые дома от набегов косовских мародеров, обеспечивать жителей продуктами, водой, медицинской помощью. Американцы ничего этого не делали и делать не собирались. Их генералы с нагловатым цинизмом говорили так: «Мы несовершенны, но мы и не стремимся к совершенству, мы только стремимся сделать необходимое, избегая нежелательного».
Было бы сказано - забыть успеем. Американцы выделили для себя четыре ключевых составляющих военного успеха: много транспортных самолетов, бомбы и ракеты прямого наведения, современная связь и некоторое количество войск специального назначения. Остальное предоставили делать европейским союзникам по НАТО. Эти четыре составляющих победы в современной войне сложились в Югославии в гуманитарную катастрофу, в которой обвинили президента Милошевича.
Когда американский летчик Дэниел Лиф сбросил высокоточные бомбы новейшего типа на колонну беженцев, предположив там наличие переодетых сербских диверсантов, Майкл Джексон орал по телефону на своего коллегу по альянсу генерала Уэсли Кларка так, что тот стал заикаться. Однако на заседании комиссии, созданной по настоянию британского командующего, американский генерал заявил:
- Он сбросил бомбы, как это должен был сделать любой пилот свободной демократической страны.
- Отлично сказано, генерал! - подобострастно воскликнул генсек Робертсон, примчавшийся по команде Пентагона на это, в общем-то, рядовое и рутинное заседание.
- Сделано еще лучше, - мрачно съязвил Джексон.
- Что вы имеете в виду, генерал? - спросил генсек.
- То, что не имеете в виду вы, сэр!..
- Я хотел бы знать... - начал Кларк.
- Это я хотел бы знать, кто и когда начнет заниматься проблемой обезвреживания неразорвавшихся бомб и ракет, устройство которых мои саперы не знают? Я хочу услышать четкий ответ: кто и когда?..
Джексон ждал ответа, обжигая американца взглядом. Тот заерзал, оглядывался по сторонам, явно опасаясь смотреть на загорелое, усталое и злое лицо сумасшедшего англичанина. Пентагон категорически запретил взаимодействовать с европейскими силами НАТО в этом небезопасном деле, поскольку коварный характер бомб не был изучен до конца.
- Мы свою часть работы выполнили, - сказал наконец Кларк. - Таковы условия игры. Сожалею, что вам этого не объяснили.
- Да, всего предусмотреть невозможно, - засуетился Робертсон. - Но я хочу сказать, что генерал Джексон у нас, как Моисей. Вы понимаете, о чем я?.. Он всюду идет первым, и нас ведет за собой. В известном смысле... Словом, Моисей. Лучше не скажешь.
- Моисей не ходил по минным полям! - взорвался Джексон. - Иначе вы бы здесь не сидели! Я жду еще три дня, после чего обращусь за помощью к русским. У них сволочной характер, но, видит Бог, их саперы работают виртуозно.
- Чем не решение проблемы? - оживился генсек НАТО. - Я даже готов оплатить эти работы из средств, отпущенных на пропаганду миротворческой миссии...
- Вы сошли с ума, Джордж! - американец побледнел. - Вы отдаете себе отчет, чем это чревато? Русским станет известно все то, что мы стараемся тщательно скрывать.
- Им и так все известно, - ухмыльнулся Джексон.
- Генерал!.. Сэр Майкл, не шутите так! Никогда не шутите так, заклинаю вас! В Югославии мы испытывали... - Кларк набрал полную грудь воздуха и, казалось, не мог его выпустить на свободу. - Мы испытывали здесь заряды фугасного действия в сочетании с обедненным ураном. Это, в частности, авиационные управляемые бомбы четырех модификаций. Система, у которой нет аналогов в мире... Я сегодня же доложу в Вашингтон о возникшей проблеме, и мы найдем верное решение.
- Но проблема возникла не сегодня, генерал! - ощетинился Джексон. - Вы только что сказали, что свою часть работы выполнили. Остальное - наши заботы. Следовательно, мои люди, участвовавшие в обезвреживании ваших бомб, вполне могли подвергнуться облучению, не так ли? Причем де догадываясь об этом. И врачи потом не знали бы, как и от чего их спасать. Я правильно излагаю суть проблемы, генерал?
- Зачем так усложнять, дружище Майк? Мы же все тут свои люди. Вас непременно обеспечат подробнейшими инструкциями, как правильно обезвредить ту или иную модификацию авиабомбы. Это просто вопрос времени и необходимости соблюдения режима секретности.
- О, нет! Это вопрос совести. Только совести! Такая, знаете, хитрая штука в душе человека. Она либо есть, либо ее нет. Как у вас насчет этого, генерал?
- Джентльмены, я прошу вас!.. Мы все выполняем здесь свой долг, - Робертсон сокрушенно покачал головой, и его рот размером с пуговицу стал походить на куриную гузку. - Мы вправе обсуждать приказ только в аспекте наилучшего способа его исполнения...
- Следовало бы уточнить, чьи приказы мы выполняем, - бросил язвительную реплику Джексон.
Робертсон на мгновение смешался, куриная гузка трансформировалась в нечто совсем уж неприличное. Он не знал, как отреагировать на прозрачный намек Джексона на вассальную зависимость НАТО по отношению к Пентагону, поэтому сказал так:
- Я не ошибусь, заявляя, что вы, генерал Джексон, безупречно выстроили свою карьеру, руководствуясь чувством долга и ответственности за европейскую безопасность. Мы ценим вас, сэр Майкл, и потому доверяем самое трудное, чего нельзя доверить другим.
- Благодарю, - буркнул Джексон, - но я не голубь с Трафальгар-сквера, которого кормят с рук. А мои солдаты - не подопытные мыши, чтобы испытывать на них воздействие обедненного урана. Мы молимся на европейскую безопасность, но, если наши молитвы не достигают небес над Потомаком, значит, что-то неладно со спутником связи.
- Католики в Лондондерри, вышедшие на мирную демонстрацию протеста, тоже считали, что они не подопытные мыши, - зловеще усмехнулся Кларк. - Но вы, насколько я помню, расстреляли их, после чего и началась межконфессиональная война в Ольстере. Вы полагаете, Майк, что об этом уже забыли?
- Это была трагедия, которую никто не планировал и не готовил... - Джексон машинально стащил с головы малиновый берет. -Лично я не отдавал команду стрелять по демонстрантам.
- Вернемся к повестке дня, джентльмены. Не стоит пикироваться. Генерал Джексон немного погорячился. Верно, Майкл? - примиряюще произнес генсек НАТО.
- Насчет совести? - иронично хмыкнул Джексон.
- Да плевать я хотел на то, что вы называете совестью! - вскипел генерал Кларк. - Мы для чего собрались здесь? Обсуждать наличие или отсутствие совести у американских пилотов?..
- Согласен, совершенно согласен с вами, генерал! - закивал Робертсон.
- Действия американских пилотов в Югославии, вызвавшие жертвы среди мирного населения, тоже никто не планировал. То, что произошло с пилотом Дэниелом Лифом, это фатальная ошибка, от которой никто не застрахован на войне.
- Готов признать, что этот парень выполнял... демократический долг, - сказал Джексон. - Только объясните мне, в чем он заключается.
- Долг?.. - саркастически вопросил американец. - Добровольно делать то, что вас все равно делать заставят.
- Предлагаю сделать перерыв и пообедать по-английски, - сказал Робертсон, опережая вспышку ярости Джексона. - Говядина, сыр, сливовый пудинг, немного виски... Я рад, что мы обо всем договорились!..
13-14 июля 2015 года
От прошлого можно укрыться в настоящем, от будущего не укрыться нигде. Сказано об этом так: «Ни стоять на перекрестках для убивания бежавших его, ни выдавать уцелевших в день бедствия. Ибо близок день Господень на все народы: как ты поступал, так поступлено будет и с тобою, и воздаяние обратится на голову твою...»
Президентам США, должно быть, неведомо пророчество ветхозаветного Авдия, да и зачем, когда христианские ценности уже почти растворились в агрессивной среде ценностей демократических?
Барак Обама абсолютно равнодушен ко всему, что утверждает Священное писание, а его предшественник Джордж Буш общался с Богом напрямую. Через головы, значит, всех пророков, апостолов и даже Кондолизы Райс. Так это выглядело. Как банальный похмельный синдром.
А зря игнорируют пророка Авдия. Пост главы государства не умаляет суровой истины: как ты, так и с тобой. Тем более что роковая неизбежность грядущего - не высший промысел, а дело рук человеческих. Поэтому малый пророк Авдий всегда прав.
Прав и генерал Майкл Джексон, считающий, что лучший способ предвидеть, что будет, помнить о том, что было. В 2002 году он занимал должность командующего силами быстрого реагирования НАТО в Европе. Все обстоятельства этого «реагирования» вынуждали его повторять очевидное: «Если наши молитвы не достигают небес, значит, у НАТО что-то неладно со спутником связи».
Однако неофитам настолько заморочили головы светлым североатлантическим будущим альянса, что вопрос, надо ли им в НАТО, вообще не стоит. В 2002 году, после разгрома Югославии, генерал Джексон уже понимал, что НАТО вступил в пору своего заката, но до конца еще не осознавал, почему так.
Уже тогда было очевидно, что Североатлантическому альянсу не нужны новобранцы, однако Пентагон настаивал на практике продвижения на восток, и никто в Брюсселе не смел ослушаться, продолжая покорно отыскивать все новые грабли.
Генерал Джексон по прозвищу «Князь тьмы в малиновом берете» видел, что бесконечные «бури в пустыне», затеваемые США, развалят изнутри этот неповоротливый, прожорливый и тягостный для Европы альянс, давно ставший позорным мезальянсом, но что с того, что он видел и говорил, если его мало кто слушал? А спесивые и полуграмотные американские генералы раздраженно одергивали его, намекая на вероятную отставку. Для них в Европе не было правых, а виноваты все. И в первую очередь - несносный командующий силами быстрого реагирования НАТО. Светлое будущее североатлантического альянса не предполагает присутствия в этом будущем «Князя тьмы». Даже в малиновом берете легендарных британских десантников.
Чистая правда восторжествует лишь в том случае, если она проделает тот же путь, что и грязная ложь.
Князь тьмы в малиновом берете
В отставку генерал-лейтенант Джексон не подал, но к службе охладел заметно. На боеготовности сил быстрого реагирования это никак не сказалось, потому что отсутствовали критерии этой боеготовности. В Пентагоне считали, что воевать должна техника, а солдаты играют второстепенную роль. Как обслуживающий персонал. Генерал Джексон злился. Не на Пентагон, которому бессмысленно что-либо втолковывать, а, на собственную беспомощность.
Спал он по-прежнему не более четырех часов в сутки, как Наполеон, но теперь не прочь был вздремнуть после обеда, как Черчилль. С наслаждением укладывался, не раздеваясь, на походную кровать, и пока не одолевала мутная дрема, читал «Войну и мир» на языке оригинала. Русский он освоил в приемлемых пределах, когда служил в разведке после военной академии и параллельно учился на русском спецкурсе Бирмингемского университета. Читая Толстого, понимал не все, но вывод сделал для себя неожиданный: русские, оказывается, очень привязаны к слову. Возникшее «в начале» слово возникло для всех, но только для русских значило нечто большее, объяснимое лишь в литературе, молитвах и песнях. О том, где он наслушался русских молитв и песен, Джексон не касался даже и в мыслях.
Где он был, там его уже нет. Но там, где его нет, звучит даже неизреченное слово. У Толстого Левин выписывал слова любви коньками по льду. Кити Щербатская не понимала его. Не чувствовала слова, потому что на самом деле не любила Левина. Когда любишь, внятно все. Когда ненавидишь, мрак вокруг и непроглядная тьма. Но у русских и это неоднозначно: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». Не одной любовью русские повязаны со своим словом. Неизреченное у них отбрасывает огромные тени в будущее. Но и дело чаще всего откладывается на потом. Вот этого Джексон не понимал. Сам он всегда поступал по-своему, ничего не откладывая на потом.
Вопреки строжайшим предостережениям американцев он все-таки обратился к командующему российским контингентом миротворческих сил генерал-майору Владимиру Казанцеву с конфиденциальной просьбой наглядно обезвредить одну-две неразорвавшиеся авиабомбы, чтобы понять, что там к чему и как следует обращаться с извлеченным сердечником из обедненного урана. Через два дня Казанцев приехал со своими саперами, и к вечеру Джексон имел полное представление о технике обезвреживания бомб и ракет с ураном-238 без печальных последствий для самих саперов.
Рухнул интерес к службе - почему бы не выпить, приятель? Выпили, конечно. Не то слово. Погнали вскачь серию тостов: за процветание России, за здоровье английской королевы, за малиновый берет Майкла и голубой - Владимира. За расширение НАТО на восток пить не стали. Во-первых, неэтично по отношению к гостю, во-вторых, глупо для хозяина, знавшего, почему распадется альянс.
Русский генерал рассказал анекдот, который не понравился генералу английскому: «Брежнева спрашивают: с какими странами граничит СССР? - С какими захотим, с теми и граничит». Выпили, разумеется, за нерушимость границ. Помолчали.
- У меня на днях капрал умер в госпитале, - сказал вдруг Майкл. - Девять месяцев прослужил в Боснии. Сгорел в две недели. Под конец уже не мог говорить, а до этого только и твердил: «Хочу знать, от чего я умираю». Ответа в диагнозе не нашли. Позже стали намекать, что виной всему американские противотанковые авиабомбы с обедненным ураном. Запросили Вашингтон. Оттуда примчалась старая камбала Мадлен Олбрайт со своим диагнозом, состряпанным в Госдепе: причина смерти, дескать, в ядовитом бензине, которым несчастный капрал чистил оружие. Весь день трясла своим дружелюбным бюстом...
- Она ведь не у дел сейчас, - заметил Казанцев.
- Потому и прислали, что не у дел. Ни за что не отвечает. А у меня к тому времени умерли еще два парня из саперной роты, у итальянцев еще шестеро.
- Тут целый взвод серьезных врачей нужен, а не экзальтированная маркитантка на покое.
- О, Мадлен не маркитантка! Это опытная бандерша от политики. Изрекает массу любезных слов, выплескивает ведра положительных эмоций, скалит фальшивые зубы, тискает Робертсона так, что у того вылезает застарелая грыжа. Вообрази: напяливала мой берет, давая понять, что не возражала бы и против моей койки. Словом, вела себя, как подвыпившая гувернантка, а из всего этого складывается официальное мнение Вашингтона: вы сами виноваты, делали все не так. А как надо?
- Твои парни надышались концентрированной радиоактивной пыли, - сказал Казанцев. - Понимаешь, сам по себе снаряд с обедненным ураном не так уж и опасен. Во всяком случае, его радиоактивность в полтора раза ниже, чем у руды. Он не является канцерогеном, к примеру, но, как и все тяжелые металлы, чрезвычайно токсичен. При попадании в организм микроскопических частиц или даже пыли с того места, где произошел взрыв, может развиться и лейкемия, и рак, и все то, к чему у человека имеется генетическая предрасположенность. Урановая пыль хорошо растворяется в речной или озерной воде, вот это тебе знать необходимо.
- Тогда объясни, почему используют эту воду все, а заболевают единицы?
- Объяснить не берусь. При всей очевидности симптомов, изотоп урана действует как-то выборочно, будто бы сам намечает свои жертвы. Скажи, у твоих людей выпадали волосы?
- Облысели и высохли, как египетские мумии! А начиналось с головных болей и хронической усталости. Это в 20-25 лет!.. Часто жаловались на почки. Их поначалу и лечили от почечной недостаточности.
- Это тоже симптом, а не болезнь. Болезнь, она уже обвальная, ничего нельзя сделать.
- Ты послушай, что было дальше. К родственникам погибших солдат примчались правозащитники. Убедили, что Пентагону следует вчинить миллионные иски и выиграть как нечего делать.
Ни один иск не был удовлетворен в суде. Адвокаты и правозащитники, как выяснилось позже, были наняты производителями обычных боеприпасов, спрос на которые резко упал. В общем, родственникам предложили выбрать любую болезнь как причину смерти, кроме той, от которой погибли солдаты. Лучше бы им отсидеть срок, чем идти служить в натовскую армию. Их убила политика. И военный бизнес, который кормит чиновничью армию НАТО.
- Ты что, только сейчас это понял?
- Представь себе, да. Понимаешь, Владимир, я никогда не думал, что победа над здравым смыслом достигается лишь хитрым порядком слов. Чтобы свалить Милошевича и расчленить Югославию, грязных косоваров сделали борцами за независимость, восставшими против тоталитарного режима. Я же помню, ликвидация Милошевичем в 1989 году гнилой и преступной косовской автономии долгое время считалась у нас внутренним делом Сербии, что правильно. Даже в разгар боснийского конфликта проблемы косовских албанцев занимали только недоношенных политиков.
- И вдруг все так резко изменилось? Странно.
- Ответ смешной и глупый, но другого я не знаю. У НАТО все ответы либо смешные, либо глупые. После Боснии альянс не мог найти себе применения, и внутреннее дело Сербии стало нашей проблемой. Чем-то же надо оправдывать содержание двухмиллионной армии. Почему никакой Мадлен Олбрайт не пришло в голову послать самолеты и войска, чтобы наказать гватемальский или, допустим, индонезийский режимы? Там давят своих сепаратистов куда более жестоко и беспощадно, чем это делал Слободан Милошевич в Косово. Потому что далеко, опасно и дорого. А Югославия рядом. Чем тебе не полигон для испытания новых видов оружия! Я не прав, скажешь?
- Прав, Майк. На все сто прав. У нас в Чечне такие же косовары. И та же Олбрайт пять лет рвалась защищать их своим бюстом...
- Но в Чечне, насколько мне известно, американцы не испытывали новые виды оружия массового поражения, как здесь. То, что ты рассказал о воздействии на организм урановой пыли, укрепило меня в собственном мнении. Малокалиберный бронебойный снаряд с урановым наконечником входит в танк, как нагретый нож в масло. И взрывается внутри. А вокруг подбитых сербских танков оседает радиоактивная пыль.
- Небось, и сам надышался...
- Лично я смывал пыль вот этим виски... Господи, до чего же тошно бывает жить! Вот выйду в отставку, куплю себе лошадь. Это, говорят, освежает восприятие жизни...
Прощались генералы так, словно навсегда разъезжались по разным планетам. Облеченный дворянским статусом сэр Майкл раскис, как некогда мадам Олбрайт, когда он выставил ее из своей генеральской кельи. Расставались на месяц отпуска Владимира Казанцева, а получилось действительно навсегда. Генерал-майор Казанцев погиб. И не в мятежном Косово - в родном Подмосковье. Подробностей Джексону не сообщили, но их ему и не надо было. «Князь тьмы» чувствовал трагическую завершенность судьбы молодого русского генерала и потому, наверное, не опасался разговаривать с ним откровенно.
Он пил «Баплантайн» двенадцатилетней выдержки и читал вслух Томаса Элиота: «И всхлип налип на листья лип, на тусклый мозг, на нерва крик...»
Плач по розе ветров
Зима чревата авитаминозом. Зимой генерал Джексон плоховато слышал, особенно на правое ухо. Зато переговорить мог кого угодно. Снова и снова возвращался он к дикой югославской авантюре США, не уставая объяснять, как это получается, что вначале здравый смысл подавляется хитрым и лживым порядком слов, а потом жестоко мстит любому и всякому порядку вещей, если они противоречат интересам Америки, кои распространяются на всю планету, и люди вдруг оказываются в положении несчастного капрала, так и не узнавшего, от чего он умирает.
Моисей шагал по минному полю, не выбирая безопасных пустот среди брюссельских кружев мнимой атлантической солидарности. Надо быть полным идиотом, чтобы не видеть и не понимать, насколько велик стал технологический разрыв между США и остальными членами НАТО, при том, что в дальнейшем он будет возрастать в прогрессии. Тут еще и бюджет. В феврале конгресс США утвердил самый крупный за двадцать лет военный бюджет, позволяющий Пентагону вкладывать миллиарды в производство новых видов оружия массового поражения, включая супермощные артиллерийские системы с использованием урановых боеприпасов. Все это делало несопоставимым военный потенциал Америки с общими возможностями остальных восемнадцати членов НАТО. О каких совместных антитеррористических операциях может идти речь, если США сделали ставку на сверхмощную технику истребления, не нуждаясь теперь в союзниках, даже если они готовы выступать в роли денщиков?...
Сама идея Североатлантического альянса умерла в тот день, когда американцы решили, что им дешевле и проще использовать механизм временных международных коалиций, чем подолгу выкручивать руки своим европейским союзникам, убеждая в необходимости бомбардировок Югославии, Афганистана или Ирака. Теперь НАТО просят не беспокоиться. Американцы, возможно, и снизойдут выслушать сирых собратьев своих, исключая, разумеется, генерала Джексона, но решение примут такое, какое примут. Генерал Кларк, быть может, в сотый и последний раз вспомнит за столом старую натовскую шутку про генсека: «Сэр, у вашей жены ноги холодные». И генсек Робертсон в сотый и последний раз виновато разведет руками: «Знаю, мне уже докладывали...»
Наиболее полезными для себя американцы сочли не союзников по НАТО, а те страны, чья сиюминутная раболепная помощь, не отягощенная противоречиями, будет содействовать в свержении того или иного режима. Возникнет другая цель - создадут новую коалицию. И не она будет определять общую задачу, как это свойственно любому союзу, а сумма интересов США определяет состав и продолжительность существования очередной коалиции. Главное, что ни один из президентов США последних десятилетий не выступал против войны как таковой. И ни один из них не дает себе труда задуматься, что причина кризиса НАТО заключается не в неправильности американской модели, хотя и это верно, а в истекшем сроке действия этой модели.
Джексон утомлял слушателей. Ну, допустим, загуляла беспечная роза ветров, наступил кризис, так что ж теперь и виски нельзя выпить без причитаний по уходящим временам? Жизнь ведь не заканчивается с распадом альянса, не так ли, генерал? Джексон на какое-то мгновение умолкал. Однако в состоянии молчания очень скоро начинал ощущать себя безнадежно тупым. «Князю тьмы» в стае трудно, а без стаи нельзя. Без стаи в 60 тысяч живых организмов, помеченных малиновым цветом принадлежности к силам быстрого реагирования, он никто и ничто. Его жизнь всеми корнями была связана с НАТО. Он не боялся смерти. Его не пугали преходящие кризисы. Но он не мог смириться с мыслью, что дело его жизни умрет раньше, чем он сам. НАТО - его место. И его время. Но это нельзя назвать личной драмой командующего, это вообще не драма, а только ее предчувствие.
- Как вы не понимаете, что распад альянса положит конец послевоенному устройству мира!.. - яростно напирал Джексон на сослуживцев. - Пентагон не оставляет нам даже прежнего выбора между кнутом и пряником. Свободны! Делайте, что хотите - расширяйтесь на Восток или сокращайтесь на Запад, только не вздумайте за нашей спиной создавать европейскую армию. Если все-таки решитесь, обучите ее единственному искусству - быстро и организованно сдаваться... Так, друзья мои, обстоит дело. Мы заигрались в собственную нужность, упустили момент, когда все можно было поправить, избавившись от порочной зависимости, а теперь от безысходности выстраиваем ложную пирамиду для безмозглых абитуриентов Восточной Европы, и делаем это лишь для того, чтобы обобрать их и закрыть лавочку...
С Джексоном не пытались спорить, считая, что командующий слегка сдвинулся на великих русских романах. Никто из сослуживцев не читал этих романов, но мысль уже давно обсудили, без возражений приняли и других объяснений не искали: сдвинулся. Зато виски у него превосходное.
- У меня был друг, русский генерал- десантник, - говорил Джексон, - так он считал, что нам следовало славить «холодную войну», слагать в ее честь оды и совместными усилиями создавать мощную философскую базу вечного противостояния. Десять лет назад я бы ему руки не подал за такие суждения, а сейчас понимаю, что он был прав. История мира вновь разменяла свою великую сущность на хронику феодальных войн, межэтнических и расовых конфликтов, религиозных распрей и глобального международного терроризма как способа самоутверждения биологическим порядком. Согласитесь, в эпоху «холодной войны» тоже существовали маньяки, в убийстве находившие приятность, но никогда эти явления не играли такой зловещей роли, как в наше время. Почему-то сегодня в Европе, не говоря уже про Америку, возобладало презрительное отношение ко всему правильному, к прописным истинам и общим местам. Это не значит, что с ними обязательно спорят, не значит даже, что с ними всякий раз не соглашаются по сути.
Но, заслышав их, скучают. Это чисто эмоциональное состояние скуки как расхожая реакция на все заведомо правильное очень показательно. Я бы сказал, что разумность как следствие наличия разума утратила авторитет в обществе. Это именно то, что называется деградацией.
- Генерал, - возражали ему, - вы спорите с нашей военной доктриной и оборонными концепциями, но они существуют и действуют помимо ваших философских размышлений. К чему эти мудрствования, если мы обязаны подчиняться приказам?
- Все наши военные доктрины и оборонные концепции можно свести к одному парадоксальному призыву, и они, кажется, уже сошлись в этом неизреченном лозунге наших дней: «Давайте бесстрашно: заведем самих себя в тупик, честно создадим себе невыносимые условия существования - и откровенно признаем, что выхода нет и не может быть». Коллизия разрешится с нами или без нас, но разрешится она катастрофически, потому что НАТО страдает суицидальным синдромом.
Незнакомый молодой полковник из штаба миротворческих сил, слышавший, наверно, еще хуже генерала Джексона, бодро вскочил с места и предложил тост за будущее НАТО, связывая блестящие перспективы альянса с дальнейшим продвижением на Восток. Полковник, видимо, прожевал и выплюнул весь свой небогатый жизненный опыт, прежде чем ляпнул такое в присутствии «Князя тьмы».
- Сынок, - сказал на это сэр Майкл, - ты насмотрелся кино про молчащих ягнят и тебе захотелось говорить. Ты все неправильно понял. У нас не праздник, а поминки. Похоронная хандра. И ностальгия наша не беспредметна. Мы прощаемся с альянсом, который изжил себя раньше, чем изжили себя мы, его ветераны. Пойми очень простую вещь. Чертовы янки продали душу, и мы стали для них вспомогательным персоналом, способным лишь наблюдать, как в Белом доме сменяют один другого баловни дурной судьбы с топором за поясом, розовой жвачкой за щекой и безумным блеском глаз. Им подавай все. А все есть только у всех. Считай, что я не слышал твоего тоста. Выпьем лучше за помин души моего русского друга - генерала Казанцева. Десантников в рай не пускают, так я слышал, но для него пусть Господь сделает исключение...
15-16 июля 2015 года
Глава 134 ВСЯКОЙ ТЯЖЕСТИ ИМЯ - КРЕСТ
Минздрав не о том предупреждает. И народ не о том безмолвствует. Дума у народа не государственная. Скорее, окаянная. Когда идет показ высокой моды, дума наезжает, к примеру, с ехидным вопросом: почему убили одного Версаче, а не всех портняжек, вплоть до Юдашкина?
Еще вопрос. Почему президент Обама никогда не использует в своих выступлениях библейские цитаты? Например, такую, из псалома 101: «Я уподобился пеликану в пустыне, я стал, как филин на развалинах». О себе взмолившись, можно перейти к ближнему, то есть к вице-президенту Джо Байдену по прозвищу Тормоз... Подходящую цитату можно найти в 31-м псаломе: «Не будьте, как конь, как лошак несмысленный, челюсти которых нужно обуздывать уздою и удилами...»
Если американцы способны испохабить всякую Олимпиаду, любой ценой покупая себе медали, это значит, что для них уже не существует нравственной разницы между олимпийским золотом и фальшивыми баксами. Только рыночная.
Если Вилору Струганову, именуемому Пашей-Цветомузыкой, в очередной раз арестованному в июне 2015-го, предложили умереть понарошку в пятницу, чтобы взаправду не умереть в субботу, если его трижды сажали и трижды выпускали, значит и в России не осталось, наверно, никакой разницы между теми, кто сидит, и теми, кто сажает.
Ладно - цветомузыка Что стало с музыкой, когда произошла попсовая модернизация эстрады? Синтезатор возвысился над скрипкой и живым голосом. Культурным акцентом вокала сделали фанеру. С нею явилась ушлая присказка: все по барабану. Музыканты превратились в артиллеристов и теперь вообще мало что значат как таковые. Главное - аппаратура, напоминающая «диспетчерский пульт РАО «ЕЭС» времен Чубайса, по которому уже лет двадцать скучает шконка в Бутырке.
Про песенные тексты и сказать нечего. Это не псалмы. Содержат, как правило, всего три слова: «Ты меня покинула». Возможен встречный вариант: «Я тебя покинула». Всех покинул смысл, что и предрекал псалом 13-й: «Все уклонились, сделались равно непотребными...»
В литературе остались текстовые рефлексии по поводу личной ущербности авторов вроде Пелевина и Сорокина, а творческий процесс подчинен ловле гламурных блох.
Вот и Вознесенский до самой своей кончины был скромненько озабочен попсовой рефлексией: «С кем тусуетесь, что курите? Ко-но-плю?..»
Ее, мэтр, ее! А вы благостно щурили слипающиеся глазки: «Дай мне, Боже, вдохновенья - ай-си-кью...»
Нате. Но помните: Минздрав предупреждает, что всякой тяжести имя - крест. Нести его дано только достойным. Чубайса просят не беспокоиться.
Мимино не умер понарошку
В романе молодого прозаика Антона Уткина «Самоучки» вскользь затронута судьба русского летчика, попавшего в переплет грузино-абхазского конфликта. Двадцать лет Алексей Савинов летал из Сухуми через высокогорное селение Псху на Гудауту, а когда началась война, к нему пришли грузины и мобилизовали бомбить Гагры. Дальше - короткая и жутковатая история про то, как он не стал бомбить Гагры. Думалось, романный вымысел. Оказалось, правда.
Жительница селения Санчар Зоя Чигуа, ставшая случайной свидетельницей эпизода, рассказывает: «Зимой у нас снегу наметает - метра четыре, а бывает и десять. Всего семьдесят километров от побережья, но даже и летом - ни туда, ни оттуда. Грунтовка проложена серпантином, так ее речка Бавю двадцать восемь раз пересекает, после дождя «Уралы» захлебывались. Раньше вертолет летал раз в неделю - мужчин на рынок в Гудауту, женщин в роддом, у нас часто рожали - а как война началась, так и не летает больше. В Псху ополчение собиралось, на помощь абхазам. Горцы пришли из Карачаево-Черкесии. Басаев со своим отрядом пришел, тогда он еще был похож на человека, после уж стал от крови звереть. Вот это ополчение Гагры и захватило. Пришли грузины, летчика Алексея взяли, чтобы он летел на своем вертолете бомбить Гагры. Сказали: «Собирайся, Мимино, ты умрешь понарошку. Но могилу, если хочешь, мы тебе настоящую выроем». Алексей один только и оставался из всего сухумского отряда, остальные уехали сразу, как война началась. С закрытыми глазами летать мог в горах, в любую погоду. Повели его грузины по взлетной полосе, а там бочка с гудроном стояла. Швы заливали, что ли. Так Алексей, чтобы не лететь, вырвался - и руки в кипящий гудрон. Обварил чуть не до костей. Как туг полетишь?.. Нет, его не убили. Слишком уважаемым был человеком для тех и для этих. Но измордовали до ужаса...»
Война потом еще целый год длилась, пока Савинов встал на ноги. Летать больше не мог, жить в Сухуми - тоже. А в Псху, как ни прекрасны здесь горы и звезды, делать ему стало нечего. Уехал к сестре в Минеральные Воды, хотя и жаль было покидать это удивительное на земле место - селение Псху, к Богу близкое. В 1924-м, сразу после закрытия Ново-Афонского монастыря, именно сюда перекочевала большая часть иноческой братии. Здесь укрывались офицеры разбитой красными Донской армии, а задолго до них селились молокане, сами же красные пришли только в 1930 году. Отсюда горная альпийская дивизия вермахта «Эдельвейс» начала отступать с Бзыбского хребта, так и не пробившись к побережью. Спустя десятилетия, в одно небывало жаркое лето, из ледника на Санчарском перевале вдруг оттаяли тела людей - двенадцать вооруженных винтовками курсантов Тбилисского пехотного училища и с ними младший лейтенант. Сидели в тех позах, в каких застигла их стылая смерть.
Под серо-голубыми, рваными зубцами гор, чуть тронутых снежной пудрой, никогда не гаснут иконные лампадки, и выше этих гор ничего нет в Абхазии, только звезды - такие же лампадки. Вдоль Папоротниковой поляны ровной чередой лежат могильные холмики - курганная память прошедшей войны. А в отдалении - притоптанный, оголенный пятачок, отчужденный забытьем, словно бы и нет там никакого праха. Есть он вообще-то, но так, не сговариваясь, решили считать, что нету. Ополченцы расстреляли у магазина отставшего от басаевского войска турецкого наемника: на поясе у него нашли холщовый мешочек, туго набитый золотыми коронками. Говорят, схимники со Святой горы наслали проклятье на алчного турка, хотя кто их когда там видел, схимников? Но так говорят.
Из Минвод Алексей написал в Вологду давнему другу - парашютисту-испытателю Виктору Копейкину. Ответ получил нескоро. Время шло мимо, а Копейкин смеялся в письме: «Минздрав предупреждал - я не послушал. И потому выжил. Не понять было капитана Копейкина. Кукушкой выскочил в свой смертный час - не то умер и уже воскрес, не то живет, обгоняя время. Грянулся оземь, как принц из сказки, и счастлив: «Мы в густые щи не макаем лапоть - нам смеяться стыдно и скушно плакать...»
Никак смешного Копейкина не понять. Мысль беспокоящая обернулась прямым к нему вопросом: «Братан, как же ты жив остался?» А капитан и сам, загремев с высоты 1200 метров, не мог толком объяснить, как это ему повезло выжить. Можно было, конечно, высунуться со своим квалифицированным ответом: дескать, профессионализм, огромный опыт - сумел мгновенно оценить ситуацию, сгруппировался, то да се... Ерунда все это.
Господь охранил. И не надо других объяснений.
Сказ про капитана Копейкина
Товарища смешного Копейкина собирали по частям. И собрали. И стал он человеком ручной сборки. Но это уже потом про него в газете так написали. А поначалу разочарованный Минздрав не слишком с ним церемонился. Доктора сказали, как приговор вынесли: «Этому парню не сюда надо, а через дорогу». Кто ж не знает, что напротив вологодской горбольницы морг расположен? И Копейкин знал. Едва шевеля тяжелыми губами, вымолвил: «Привезли к вам, теперь лечите...» Доктора изумились, но возражать не стали.
Короче, выжил он. А выжив, стал думать: «Какого хрена? Какого, например, хрена ему дают испытывать парашют, не способный раскрываться?» Вопрос справедливый. Но к вопросам из жизни капитана Копейкина следует подходить с одной стороны, с другой, с третьей... Оптимизм возникнет с любой из сторон, особенно, если кто поинтересуется, что случилось с ним на День авиации, когда в Вологде, как утверждали очевидцы, подняли в воздух все, что могло летать, планировать или хотя бы падать.
Виктор Копейкин падал с высоты 1200 метров. И говорить об этом надо словами тех, кто наблюдал процесс. Значит, так дело было: «Запрокинув головы, зрители глушили теплое пиво и любовались массовым десантом. Купола висели в небе, как облетевшие с одуванчика пушинки. Только один падал быстро и некрасиво. Как окурок с балкона. Общественность интересовалась, чего он будет делать дальше...»
Когда основной парашют не раскрылся, Копейкин стал распутывать стропы. И увлекся. Высоко над собой увидел чужие купола. В ушах звенело. Голова работала, как бортовой компьютер. Иногда в таких ситуациях лучше ничего не делать - пусть все идет как идет. Скажем, когда лихие шутники сбрасывают кошек на «пристрелочных» парашютах, то им бинтуют лапы, чтобы ничего не делали. Если не бинтовать, кошка в панике начнет карабкаться по стропам, влезет на купол и завернется в него бандеролью с адресом: земля, до востребования. Тут и конец кошачьему воздухоплаванию.
Копейкин не стал раскрывать запасной парашют - слишком крутит, завернет, как «пристрелочную» кошку. Он только обхватил колени, напрягся, сжался в каплю, сделался эмбрионом. То ли сам летел к земле, то ли это она устремилась ему навстречу. Зелень колыхнулась в глазах одним мазком кисти неизвестного художника. Это был совсем не тот полет, которого душа заждалась, готовая осчастливиться или озлиться: «И ему не встать, оземь грянувшись, стройным принцем...»
Встал. Ну, это еще как сказать - встал. От удара тело подбросило и поставило на ноги. В следующее мгновение тело почувствовало, что стоять больно, и легло. По аэродрому уже неслись люди с перекошенными от ужаса лицами. Копейкину с переломанными ногами, треснувшим позвоночником, но живому - торопиться было некуда. Настиг планету, летящую безнадзорно в космосе. Приземлился. В левом нагрудном кармане нащупал пачку сигарет. Когда до него добежали, он почти докурил.
Прямо через комбинезон всадили Копейкину антишоковый укол. Соорудили носилки из податливых березок, понесли к «скорой» - и по отечественным колдобинам в горбольницу, напротив которой морг. Тут как бы еще сама судьба сомневалась, не умея сделать правильный выбор: туда или напротив? Вологодские врачи, как анекдот, вспоминали вычитанный в газете случай о скандале в Англии, когда в каком-то хосписе засбоип компьютер, и пациенту выписали не то лекарство или не ту дозу. В вологодской медицине таких проблем нету - ни компьютеров, ни лекарств... Однако же - собрали. На том же, видимо, энтузиазме, с каким Копейкин, увлекшись, распутывал стропы.
Ну и теперь немного об экспериментальном парашюте, который рожден был, чтобы не раскрываться. Хотя нет. Стоит еще упомянуть, как через два или три месяца после многочисленных операций из ног Копейкина вытаскивали спицы. Чуть не орал от боли парашютист, просил вколоть обезболивающее. Хирург сказал мрачно: «Терпи, кончились обезболивающие. Одни руки у нас остались». Руки - да, руки у хирургов были волшебными, сравнить не с чем.
В день рождения Копейкина, по словам его товарищей, он имел неплохие шансы прожить ровно 28 лет, и ни днем больше. Имениннику выдали новый, экспериментальный парашют и сказали: «Вещь! Безотказен, как у тебя, сам знаешь, что...» Сравнение Копейкину польстило, хотя отчего-то скребло на душе. Прыгать предстояло с тысячи метров. Попросил подняться - еще на двести. По ушам уже бил требовательно зудящий сигнал - прыгай. Прыгнул. Ну то есть шагнул в люк и утонул в воздушном потоке, ожидая, что сейчас встряхнет, а затем настанет блаженная, неземная тишина. Секунды шли, в ушах свистело: «Ох, блин, не встать, принцу, оземь грянувшись!» Подпустив к себе землю метров на триста, раскрыл запаску. И увидел, как опять бегут по полю без носилок. Два запыхавшихся подполковника, оба мастера спорта, хором объясняли, что именно заело в экспериментальном изделии.
Копейкин поверил, что и в самом деле ерунда. Пошел на второй заход, хотя на земле впечатлительная докторша грохнулась в обморок. Во время второго прыжка заело еще что-то. Копейкин сложил верную запаску и побрел к трапу самолета в третий раз. Экспериментальный парашют снова не раскрылся, спасла все та же запаска. Копейкин достал десантный кинжал и покромсал «эксклюзив» ВВС, как бог черепаху. Чтобы уж и соблазна не возникло на четвертый прыжок. Через неделю пришла директива от главкома: экспериментальную модель парашюта изъять и уничтожить. Копейкина освободили из-под домашнего ареста и напоили на радостях за счет ВВС, у которых в отличие от вологодской медицины никогда не кончаются обезболивающие средства.
Все без обид было. Копейкин хорошо помнил эпизод, не с ним произошедший, и крепко уважал командира части. Тогда он еще ничего не испытывал, а просто прыгал, как все. Погасив свой купол, наблюдал, как боевые товарищи пачками сыпались с неба. Один товарищ падал быстрее других. И все ускорялся. «Запаску!..» - орал Копейкин, словно мог быть услышан тем, кто уже умер. В ста шагах полыхнуло бесполезным и запоздалым шелком, как будто взорвалась бомба из снега. Автомат у парня погнуло, как игрушечный, а сам он - не о чем говорить. Вместе со всеми подбежал, проваливаясь в снег, командир части полковник Золотов, который в тот день контролировал укладку парашютов. Ни слова не говоря, щелкнул замками, снял с мертвого десантника парашют. Подогнал под себя лямки и пошагал через поле к самолету.
Копейкин курил сигареты одну за другой. Все курили. И молчали. Ждали трагического исхода. Не раскрылся раз - почему должен раскрыться сейчас? Просто полковник решил разделить одну смерть пополам. Но парашют раскрылся легко, как дамский зонтик. Оказалось, у того парня по какой-то нелепой оплошности отстегнулся вытяжной тросик, и он от летящего навстречу ужаса потерял сознание, не успев раскрыть запасной парашют. А Копейкин после того, как вологодские доктора собрали его заново, совершил еще пятьдесят семь прыжков. Ни один из них не был легче другого, только об этом не думалось. Минздрав ведь предупреждал, что всякой тяжести имя - крест.
Небо Тимура
В них обоих, у Алексея и Виктора, жила душа Тимура Апакидзе, аса палубной авиации - ничего сложнее не может быть в летном деле. И опаснее. В море не бывает запасных аэродромов. Душа грузина, которым гордится Россия. Душа великого летчика, имя которого становится в ряд: Уточкин, Нестеров, Громов, Чкалов, Коккинаки... Апакидзе. Герой России.
В январе 1996-го командование 6-го американского флота пригласило летчиков с «Адмирала Кузнецова» на авианосец «Америка». Хотели увидеть, что же он такого умеет, этот русский со странной фамилией Апакидзе, если о нем при жизни легенды ходят? Он показал на американском истребителе нечто такое, что повторить не сумел бы никто. Да никто и не решился. Засняли полет на десяток видеокамер и оставили до лучших времен, чтобы помнить, как далеко им до совершенства.
После гибели Тимура Апакидзе летчик-испытатель Герой России Анатолий Квочур показал товарищам запись в блокноте. Слова были Тимура: «Почему люди влюбляются в небо? Что-то необъяснимое тянет вверх. Люди ходят по земле, и это естественно. А те, кто взлетает, они юродивые. Я поднимаюсь на 12 тысяч, вокруг уже никого нет. Все там, подо мною - облака, люди... Солнце уходит, катится вниз. А в голове одна мысль: я - дома, дома, дома!..»
Угрюмые летчики палубной авиации плакали на его поминках и не стеснялись слез. «Ушел генерал, - сказал Герой России Иван Бохонко, - и не мучается больше, как самолеты на авианосец сажать. Для него все мучения кончились...» Вспоминали 1991 год, когда в декабре единственный российский авианосец, совершив обманный маневр, ушел из Черного моря на Баренцево. К командиру полка корабельной авиации Тимуру Апакидзе явились эмиссары из Киева: «Ты за нэзалэжностъ, або как?» Полковник ответил: «Я присягал один раз...» Пока «нэзалэжники» досматривали пьяные сны, на Северный флот улетели во главе с Апакидзе 17 корабельных летчиков и 85 человек инженерно-технического состава. Все добровольно, и все - с понижением в должности. Многие пилоты еще только учились садиться и взлетать с палубы. Им сказали: семь месяцев, не научитесь - авианосец продадим. Тимур садился на палубу более трехсот раз, пока не научил остальных. Стал генерал-майором, заместителем командующего морской авиацией.
Жил - как летал. А погиб по роковому невниманию аса к мелочам самочувствия. 17 июля 2001 года во время авиашоу в Псковской области более часа просидел в раскаленной кабине Су-33, затем показал с десяток фигур высшего пилотажа и решил на крутом развороте приземлиться не в аэродромном варианте, а как на палубу авианосца. Перегрузка сильно превысила допустимую. Видимо, случился секундньй обморок - ничем другим объяснить трагедию невозможно. Самолет стал стремительно падать, задел мачту электроосвещения - и все. Не стало Тимура.
Алексей Савинов все думал, как же это возникло у генерала словечко «юродивые»? Написал Копейкину. «А кто ж мы есть? - ответил вопросом капитан Копейкин. - Небом больные, юродивые. Но без нас в небе ничего доброго на земле не будет. Я вот в прошлом году...»
И пошел рассказ юродивого - юродивому. Про то, как чудный день летел, летел - и вдруг кувыркнулся в озеро, больше похожее на болото. Есть там у них такое озерцо под названием Лосьвида. Ну а что такое болото, как не первородная, так сказать, грязь, из которой произошло все сущее? Минздрав предупреждал, одинокий народ выжидательно безмолвствовал, пока капитан Копейкин, отбив себе точку приводнения, полоскался в зеленоватой воде. Какой-то шибко догадливый дед, таскавший карасей, спросил с неудовольствием: «Опять соревнования? На точность?..» Сообразив, что у соревнователя парашют плохо раскрылся, и тут не о точности приводнения речь вести надо, а спасать, пока не поздно, зацепил Копейкина каким-то крюком и отбуксировал к берегу, как пойманного сома.
Копейкин сообщал, что напрыгался вдосталь. Напрыгавшись, стал пилотировать «кукурузник» - один из тех, что бороздили вологодское небо, как рейсовые автобусы. В какой-то из полетов у него вдруг заглох мотор. Когда единственный винт у самолета перестает вращаться, настроение у летчика падает быстрее, чем высота. Пассажиры, жители сельские, ко всему привычные, не волновались. Получалось, волноваться предстоит одному Копейкину. «Кукурузник» тем временем заваливал нос, готовясь исполнить самую русскую из всех фигур пилотажа. Позже Копейкин всем объяснял, зачем надо газовать, если винт все равно не вращается. Слушателям становилось ясно, что он и сам этого не знает. Однако факт остается фактом - каким-то чудом сумел удержать машину, выправил крен, дотянул до полосы, с которой взлетел. Приземлился. Если попытаться математически смоделировать ситуацию, чтобы понять, как ему удалось посадить самолет... Лучше не надо. Сел ведь? Сел. Все дела.
В последующем бережном касательстве судьбы Тимура Апакидзе одного не мог уразуметь Виктор Копейкин - не пил генерал. Не пил - и все. Может, отсюда у него такая муравьиная точность во всем? Летом 2001-го, на поминках, подобный же разговор зашел. Летчики пили, не чокаясь, и задавались вопросом капитана Копейкина: «А почему он не пил?» Ответа не было. Было нечто неопределенное: «Да, мы расслаблялись со стаканом, а он - в спортзале. Словно бы что-то выколачивал из себя...»
«Из нас он дурь выколачивал. Говорил: молодой, забудь, чему тебя учили. Здесь летать надо. И брал с собой в полет. И учил летать. И я, «молодой подполковник», вылезал из кабины зеленый. Еле ноги волочил. Только он давал почувствовать реальное небо, его небо. Полковникам не давал летать ради молодых и перспективных. Не делил керосин по бедности, а выбирал лучших и гонял их до смертного пота. Это он жить учил. Квартиры своей не было, машину так и не смог купить, на метро ездил, а там на него глазели - генерал сидит в вагоне, книжку читает. Может, это и не генерал вовсе, а переодетый киноактер? А он был не просто генералом авиации и великим летчиком. По его учебникам будут учиться летать поколения. Один поднял на крыло корабельную авиацию...»
Прозвучал и такой вопрос: «Тимур верил в Бога? Я хочу понять, откуда такая сила духа в нем?» Ответил Анатолий Квочур: «Трудно сказать. В этом смысле он был человеком закрытым. Тут одно ясно. Крест ему выпал тяжкий, но Тимур нес его не обреченно, а с каким-то внутренним вдохновением. И прошел до конца. Значит, была вера».
«Все равно трудно свыкнуться, что вот так кончилась жизнь. Сорок семь лет прожил, и каких-то пары секунд не хватило. И уже не скажешь, что земля ему пухом...»
«Не о земле речь! Тимур не погиб, он в свой мир - в небо ушел. И Господь там принял его...»
17-18 июля 2015 года
Глава 135 СПЕЦНАЗА МАЛЫЕ ПЕЧАЛИ
Тут есть какая-то физиологическая тайна. Ныне отставленный вице-премьер Илья Клебанов всю жизнь любил на саночках кататься, и чтобы те саночки кто-то за собой тащил. Была у него такая страсть, привнесенная родом из-за черты оседлости. А Путин сказал вдруг: надо вставать на лыжи. И Клебанов, ленивый, сонный и глупый, съехал с кремлевской горки в обычные министры. И далее - по нисходящей.
Пребывал в состоянии рассеянного хамства, холодея от дурных предчувствий: вдруг Генпрокуратура разыграет «китайскую карту» и спросит, куда делись 80 миллионов долларов, полученных от Китая в качестве предоплаты заказа на постройку двух эсминцев. Здесь нету и там нету. Так где они есть?..
О ту пору процветала в Москве самая благородная похоть - красть все, что плохо лежит, и кремлевские сквозняки сильно способствовали ее процветанию. Обезумели православные, погружаясь в комфорт бытия, равный по объему «инвестиций» общей сумме бюджетных недоимок.
И как это Господь терпел воровскую либеральную знать? Может, запутался в российском законодательстве? Ничего удивительного - законы в России обратной силы не имеют, но и прямая тоже отсутствует. Местечковые министры семенили циркулярным многоточием по ковровым дорожкам Белого дома на Красной Пресне и озирались на аккредитованную прессу, опасаясь контрольного вопроса в спину: как вы относитесь к слухам о вашей возможной отставке?..
Спасительная мысль возникала сама собой. Не смотаться ли по холодку в Раифский Богородицкий монастырь, где святая вода исцеляет не только телесный, но и административный недуг? Вон Чубайс смотался, поставил свечку пред чудотворным образом Грузинской Божьей Матери, а Рэм Вяхирев пренебрег, так где, спрашивается, сегодня тот Вяхирев? А Чубайсу - все с гуся вода. Никакие проклятья не действуют. Ворует пуще прежнего.
Такие вот чудеса под Казанью творятся, в бывшей при советской власти колонии для рецидивистов, возвращенной в лоно Церкви. И Минтимер Шаймиев смывал свои грехи в озерной купели древней Раифской обители, и Лужков взбадривал дух в крещенские морозы, и Георгий Боос, пребывая в политическом унынии, развернул однажды в ту сторону самолет. А ныне покойный министр Починок, всегда считавший брак причиной развода, захотел венчаться здесь, хотя в мужском монастыре по уставу и не положено. Пришлось к самому Патриарху за разрешением обращаться. Обвенчали Починка. До следующего раза.
Народный артист Калягин в Раифе крестился, когда его в кино снимать перестали. Помогло. Снялся в роли Ленина. И квартиру получил. Иосиф Кобзон и Владимир Познер исповедовались у отца Всеволода, Кобзон - искренне, а Познер-лукавствуя: как всегда. Ну не может он правды сказать, не умеет, так воспитан. Не топить же его за это в купели - лучше Познер, чем никогда. Это еще Маяковский сказал про его лукавого предка.
Братва авторитетная часто сюда наезжает. Вор в законе Седой срок мотал в Раифской обители, когда мирской властью все тут было под строгий режим приспособлено. Прислал как-то телеграмму монахам: «Привет, братва, часто вспоминаю места, где чалился, и собираюсь в гости».
Самым первым авторитетом, здесь побывавшим, Ельцин был. Побултыхался в целебном озере, поплавал, открыв тем самым купально-политический сезон - и ведь усидел окаянный после повторных выборов на прежнем месте, которое подразумевает если не порядочность, так хотя бы ум. Не было ни того, ни другого, а усидел. Не чудо ли?
Не чудо ли, что с того дня лягушки в монастырском озере квакать перестали? Как будто сразу разобрались, кто есть кто. По сю пору молчат, онемевшие. Но лягушки твари неразумные, что с них возьмешь, а вот монахам Господь не велит разделять страждущих на благословенных и проклятых. Монахи за всех молятся. Даже за Барака Обаму - авось прозреет несмышленый. Но это вряд ли. Президентский срок под горку покатился, а единственным достижением «кенийского кузнечика» стало принятие закона, разрешающего однополые браки.
Раифские монахи коллективно плевались. Не в коня корм. Да и не о нем речь идет. О людях, которых сама жизнь разделила на благословенных и проклятых.
Свято место
Надо бы много еще досказать про поднебесную православную «страну Псху», где в горах укрываются кельи схимников, где ходят легенды про бестелесных иноков, встреченных будто бы кем-то на козьих тропах, про таинственный, с небес льющийся колокольный перезвон, про забытые минные поля в верховьях Бзыби как спасение от непрошеных гостей, про отысканные в геологических штольнях немецкие склады с консервами и оружием - про всех живущих и умерших здесь русских людей, никогда не знавших, в какой же стране они числятся гражданами, если не в своей собственной, куда только на вертолете и можно было добраться, а теперь и вовсе никак.
Ну так тогда надо говорить и про то, что грузинские национальные гвардейцы нашли все-таки русского летчика, согласившегося бомбить Гагры. Над городом они боялись лететь - шли вдоль моря, над пляжами, и люди, называвшие себя гвардейцами, лениво, как бы нехотя, бросали гранаты в раскрытую дверь вертолета, торжествующе наблюдая, как разбегаются редкие фигурки отдыхающих. Гранаты взрывались внизу и тоже как бы нехотя - убивали. Надо говорить и про стыдную, изливающуюся из нутра покорность любым обстоятельствам, и как умирает сопротивление в душе, но это уже совсем другая тема, на которую можно списать и гранаты, и злую участь трусливого пилота, и все остальное, что лежит за пределами человеческого достоинства.
Описать жизнь и судьбу великого летчика Тимура Апакидзе во всей ее благословенной полноте - книги мало будет. А сколько еще таких прекрасных и чистых судеб укрыто от людских взоров, ищущих понять, как же это случилось, что все мыслимое и зримое пространство бытия вдруг заполнилось глумливыми ликами политических аферистов, при виде которых потрясенно умолкает всякая божья тварь.
Ущербные, похотливые, алчные, они тоже ищут для себя свято место, хотя сызмальства знают - не бывать ему пусту. Но на короткое время сходятся иногда параллельные миры раздельного существования благословенных и проклятых. Сходятся для того, чтобы разойтись уже навсегда. Клебанов здесь с того же боку припека. Даже не как депрессивная версия реальности, а просто чтобы узнаваемо разметить тот мир и этот. И не путать одно с другим, когда в руках у всех одинаковые свечки.
В год, когда начался необъяснимый карьерный взлет Клебанова на Ленинградском оптико-механическом объединении, где он впоследствии стал гендиректором и разрушил все, что поддавалось разрушению, ушел на войну в Афганистан выпускник Рязанского высшего воздушно-десантного училища Михаил Клейносов. Миры их разошлись далеко, казалось бы, однако какими-то роковыми для лейтенанта Кпейносова точками - соприкасались.
Главное оружие десантника - внезапность. Получает группа приказ: уничтожить банду душманов в таком-то квадрате. Берут с собой одну фляжку воды на двоих, один сухпай на троих, бронежилеты оставляют, на груди только разгрузка. Высаживаются в горах. Дальше бой. Хорошо, если не сразу. Но если и сразу, тоже неплохо. Потом трое или четверо суток до своих добираются, отбиваясь от встреченных духов.
В одну из таких операций группу Клейносова вертолетчики по ошибке высадили не на ту гору. Летели по темноте - ни «ночника» на борту, ни вообще какой бы то ни было инфракрасной оптики. О существовании, например, тепловизора пилоты узнали только после войны. Те, кому довелось вернуться. А штука эта позволяет обнаруживать замаскированную военную технику противника и его живую силу в любых условиях видимости. Во время войны в Персидском заливе американским летчикам удалось с помощью тепловизоров уничтожить иракскую танковую армию всего за шесть самолетовылетов. А на земле думали, что замаскированы идеально.
Так вот, примерно в то время, когда десантников из-за плохой видимости выса-дили чуть ли не на огневую позицию духов, Илья Иосифович Клебанов докладывал Министерству обороны о том, что приступает к производству отечественных тепловизоров, разработанных в Государственном оптическом институте еще до войны в Афганистане. Там опытные образцы испытали и передали на ЛОМО вместе с техдокументацией. Гендиректор Клебанов просил денег. Военные дали, сколько просил, и еще около двух миллионов рублей для институтских разработчиков.
Коммерческие саночки Клебанова ринулись не с той горы и не в ту сторону. Военные спохватились только в 1993 году: где прибор? Нету. Где документация? Ищем. А опытные образцы? Разобрали, чтобы понять, как устроены, а собрать пока не сумели. И это правда. Клебанов к тому времени успел уволить 24 тысячи человек из 30 тысяч работавших на ЛОМО. В первую очередь ушли самые опытные специалисты. Военные поинтересовались: где же выделенные деньги? Инфляция скушала - таков был получен ответ. У Ильи Иосифовича, готовившего себя к большой политике, она была неприхотлива и всеядна, эта инфляция.
В1992 году, например, бесследно поглотила секретную документацию на оптические головки самонаведения переносных зенитных ракетных комплексов «Игла». Ноу-хау по «Игле» ушло под видом гражданского изделия ИК-1 в Польшу на фирму «Неска», а оттуда уже в Израиль. Как могла уйти с оборонного, режимного предприятия секретная документация - это вопрос, не имевший, на взгляд Клебанова, никакого смысла, потому что сам же и вынес дискеты в портфеле...
Бой у горного кишлака Шамархель после неудачного десантирования не закончился для Михаила и его бойцов гибелью только потому, что нет худа без добра. Крупнокалиберные ДШК у духов были нацелены в противоположную сторону. Пока дикари очухались, пока развернули стационарные установки, десантники забросали их гранатами. Но и командиру досталось - успели пальнуть из гранатомета. Очнулся - сам весь в дырках, а крови почти что и нет. Спас Клейменова «лифчик» - нагрудная сумка для запасных рожков. Он снял его, рожки вынул, а в них осколки торчат. Пришлось выкинуть. Взял с убитого духа китайский, в нем и проходил до следующего ранения. И следующего ордена. Но тогда уже и «лифчик» не уберег. Разворотило грудь - две недели в коме лежал. Когда, наконец, пришел в себя, не сразу сообразил, на каком он свете - на том или еще на этом? Кругом белые стены, девушка подходит вся в белом. Обрадовался: значит, и в раю они есть. Но это был не рай и не ад, а нечто промежуточное - госпиталь.
И стал потихоньку размышлять капитан ВДВ Клейносов. Почему наша армия применяет не «интеллектуальные» ракетные комплексы, способные самостоятельно выбрать цель, а вынуждена долбать духов, вооруженных такими комплексами, при помощи минометов образца 1943 года? Почему счет отстрелянным снарядам и сброшенным авиабомбам идет уже на десятки тысяч тонн, превращаются в прах дома местных жителей, а опорные пункты и огневые точки душманов вновь оживают, как только солдаты пытаются войти в разбомбленный кишлак?..
Такие же вопросы, только еще более острые, возникали у него после Таджикистана и Нагорного Карабаха, тем более - в Чечне, где он однажды за ночь потерял 120 своих ребят, потому что у самонадеянного и недалекого Грачева имелся безумный план одолеть мятежную Чечню нахрапом. В первую же штурмовую ночь боевики сожгли три сотни танков, вполне оправдывая тем самым издевательскую надпись на въезде в Грозный: «Добро пожаловать в ад». Но бог с ним, с Грачевым, он вписал в свою биографию страшную и позорную страницу, с тем и ушел в мир иной. Вопросы комбата Клейносова другого касались.
Почему басаевские снайперы днем и ночью отстреливают наших ребят, а те не имеют ни даже одного на батальон «антиснайпера» - лазерного прибора, ослепляющего в радиусе километра любого, кто воспользуется оптическим прицелом? Где обещанные «Черные акулы» - вертолеты, которыми должны были заменить выработавшие свой ресурс Ми-24? Клейносов не мог знать, что производство «Черных акул» с подачи Клебанова уже налажено в Израиле, и потому не знал, что думать. Где новинка российского танкостроения - ракетно-пушечный танк Т90С? Где, где... В Индии. Клебанов лично отвозил. На саночках. И пребывал в невозмутимости, как Тутанхамон в своей гробнице. Тут он Хамон, а там он Хаим.
А Клейносов все чаще и все пристальнее на небеса поглядывал, словно бы там можно прочитать ответы на бессмысленные вопросы и утолить спецназа малые печали. Не по своей воле он ввязался в эту войну, еще более для него неясную, чем афганская, и оправдать свое участие в ней мог лишь тем, чем всегда оправдываются военные- приказом, который не обсуждается. Впрочем, оправдываться комбат Клейносов не собирался, не его вина в том, что противостояние дурных политических амбиций переросло в жестокую войну национальностей, и не по его воле сошлись на истерзанной земле параллельные миры благословенных и проклятых. Как бы там ни было, но война есть война. Одних она возвышает, других превращает в скотов.
Карьера у Клебанова складывалась успешно. К тому времени он стал вице- губернатором Петербурга, обзаведясь проплаченным имиджем крепкого хозяйственника и перспективного политика, хотя все это были изъяны видимости - депрессивная версия реальности. Однако и Клейносов не залеживался в госпиталях. Даже в Кремле довелось побывать, когда вручали ему золотую звезду Героя России. Это уже вторая у него. Такая же, но все-таки другая, потому что первая была - Советского Союза. За Афган. Всего же у него семь орденов, из которых два - ордена Ленина. А на территории Рязанского училища ВДВ стоит теперь его бюст. Не бронзовый, конечно, хотя героев в России чтут, как и прежде.
Сам Михаил чтит только память о погибших товарищах - на той и на этой войне. Таджикистан и Нагорный Карабах не в счет, пусть и они горячие точки безумия. Триста семьдесят похоронок комбат Клейносов подписал лично. Еще сколько-то без него оформляли, пока он пребывал между раем и адом. Похоронки терзали душу по-настоящему, и жить с этим уже было невозможно. Но и пути своего первого комбата он тоже не желал себе. Тот, вернувшись из Афгана, закончил Академию имени Фрунзе, бедствовал, как все офицеры, пытался промышлять частным извозом - пустое, как выяснилось, занятие. Не выдержал давящего напряжения мирной жизни и застрелился из наградного пистолета.
В возрасте 36 лет подполковник ВДВ Михаил Клейносов вышел в отставку. Приехал домой, собрал кое-какие вещи, и отправился из Рязани в Муром. Пешком. Эта желанная и единственная для него дорога привела в муромский мужской Спасо-Преображенский монастырь. Там открылось взору, что обитель как бы парит над Окой - так высок берег, на котором она стоит. А сверху вид почти левитановский - на пойму реки, на былинные муромские земли. Позже узналось, что по соседству с монастырем находится село Карачарово, откуда родом сказочный богатырь Илья Муромец, и родился он, когда Спасо-Преображенский монастырь стоял тут уже без малого триста лет.
Принял Михаил обет послушания, работал, обитал в скиту, готовясь к монашескому постригу, и жил верой, что замолит чужие грехи. Свой замолить уже не надеялся. Столько жизней, сколько он потерял за годы войны, ему никто на этом свете не вернет и не простит.
Не счастья и благополучия, а покоя твоей душе, инок.
Преображение принца Фабиана
Вселенский глум на земле российской стоял, не интересуясь наследием прошлого, прожиточный минимум которого, видимо, исчерпан семнадцатью мгновениями советского кинематографа. Лубочные замахи Никиты Михалкова, задуманные и осуществленные в голливудском их понимании, положения не меняют. И колокола у него в декоративном «Цирюльнике» - что звон ключей апостола Петра, пришедшего слишком поздно, или стон всехвального святителя нашего Николая, архиепископа Мирликийского, пришедшего слишком рано и не туда. Прежде надо бы ему закрыть то, что Колумб по неведению своему открыл, ибо Америка совсем уж повихнулась на своей избранности и никем не дарованном праве пасти народы, надменно решая, кого казнить, а кому еще дать отсрочку. Процесс цивилизации там закончился, незаметно упразднив надобность в дальнейшем существовании великой американской мечты. О чем мечтать, если цель достигнута? Пора закрывать лавочку, Русалку-Свободу утопить в океане, как американцы топят отслужившие свой срок авианосцы.
Но где же чудотворный святитель Николай, с иконным знамением коего уходили на бранное Куликово поле русские полки? Лик его повсюду, где чудеса и леший бродит, это понятно. Менее понятно, что ехать к нему от правительственной трассы всего ничего. Если свернуть с Можайского шоссе на Рябиновую, а после Троекуровского кладбища взять направо, то сразу становятся видны две маковки: одна на храме, другая на звоннице. Это и есть церковь Святителя Николая Мирликийского, Чудотворца. Служит здесь бывший майор Чучковской бригады спецназа ГРУ Александр Немченко, ныне - отец Александр.
По мирским понятиям это крупный, рано облысевший мужик с большими, сильными руками мастерового и зычным голосом ротного старшины, от глубины и тембра коего возникает догадка, что благодушием и смирением батюшка не отличается. Другим он, наверно, и быть не может, ибо, во-первых, прибыл сюда из Мордовии, где вся жизнь пропитана острожным, лагерным духом, а во-вторых, достиг в не столь уж далекой молодости звания мастера спорта по вольной борьбе и громкой известности среди знатоков боевых единоборств-Джеки Чан отдыхает. В общем, крепок батюшка, как старая русская сказка.
По праздникам и просто по воскресным дням сюда наезжают крутые, навороченные джипы, и бритые братаны с золотыми крестами, носимыми поверх черных рубах от Версаче, как то положено лишь священнослужителям, просят отпустить им грехи скопившиеся в трудовые будни. Почти следом за ними идут на исповедь «важняки» из ближних и дальних прокуратур, отставные генералы, популярные актеры, бизнесмены, мало чем отличающиеся от братвы, а также рядовые грешники всевозможных направле-ний порока и совсем уж безгрешные старушки из окрестных деревень.
Всех радушно встречает черный до лиловости православный нигерийский наследный принц по имени Фабиан. Русского батюшку он боготворит. Тут своя история. Богатая семья послала принца учиться в Россию. Определившись с выбором на экономическом факультете Воронежского университета, Фабиан жил легко и весело. Баловался наркотиками, не отдавая себе отчета в пагубе занятия. Когда получил диплом, заглянул проездом в Москву, где в университете имени Патриса Лумумбы бесполезно доучивались земляки, торчавшие на героине. Кончился визит тем, что милиция повязала всю ком-панию, не удосужившуюся избавиться от кошмарных улик. И принц Фабиан получил по суду законную пятеру, отбыв по этапу на спецзону для иностранцев. Там каким-то ветром от храма Покрова-на-Нерли принесло ему благую весть про отца Александра, который в шесть дней наставляет заблудших, а на седьмой, как положено, отдыхает.
Отсидев до звонка, приехал в Троекурово, бухнулся батюшке в ноги: хочу креститься. Вот, собственно, и все. Теперь дипломированный принц убирает в церкви, стрижет газоны, в середине дня недолго торгует в церковном ларьке, а все оставшееся от бренных трудов время помогает отцу Александру править службу. К нигерийскому папаше возвращаться не желает ни за какие блага и наследные почести. Объяснение у него из всех имеющихся - самое простое. Есть для него здесь место? Есть. Свято оно, коль находится под святительством Николая Чудотворца? Положим, так. А раз так, почему этому месту пусту быти? Что ж тут возразить принцу? Нечего.
Отец Александр благоволит ему, однако в Чечню, куда время от времени летал в пору военных действий, Фабиана не брал. Черен больно, еще за наемника примут. Почему Чечня? Там в Моздоке свой батюшка имелся, а звали его. Персонально. Освящал молельный дом в Грозном. Перелетая с места на место, крестил, причащал, исповедовал, вот только венчать не пришлось. Пилоты, доставлявшие до места отца Александра, вели Ми-24 как можно ниже к земле, опасаясь «стингеров», но сами охотно разделяли мнение остальных: пока батюшка в Чечне, в войсках не случается потерь. Отец Александр, не отвергая в принципе возможности чуда, считал, что в увязке с его персоной это просто случайность, и даже слегка гневался, когда настаивали: «Я не понял! При чем здесь моя личность?!»
Мирские его воззрения либеральными назвать трудно. К праздным либералам относится, как к людям с ущербной психикой и неисправимым жуликам. Не мог спокойно слышать имени расстриги Глеба Якунина, нацепившего рясу и наперсный крест, чтобы проще было уносить уворованное. В миру отец Александр исповедует идею державности. Даже странно, что в трапезной не висит портрет Сталина, которого он чтит со времен службы в спецназе ГРУ. Еще он чтит бывшего подполковника ВДВ Михаила Клейносова, дважды Героя. Тот тоже не искал многая печали в сугубо мужском занятии, рассматривая краткие промежутки мирной жизни как переходный период от ненужного к обязательному. Как и майор Немченко, понимал, что мир превращается в хаос в результате неукротимого стремления Америки его упорядочить. Жизнь вмешалась в их судьбы почти одновременно. Оба никогда не считали, что прежние годы прожили не так. Нет, и тогда было все правильно, и сейчас. Не было бы той жизни, не пришли бы к этой. Они пришли, оставив позади спецназа малые печали...
18-19 июля 2015 года
Глава 136 ВЕЧНЫЕ МИНУТЫ МОЛЧАНИЯ
В ночь с воскресенья на понедельник 21 августа 2000 года застрелился бывший главный военный прокурор Михаил Катусев. Странно, что не оставил ни записки, ни магнитофонной записи - ничего. Соседи утверждали, что он неотрывно отслеживал все, что происходило на Баренцевом море с первого дня трагедии АПРК «Курск», случившейся 12 августа того же года.
Катусев сопоставлял какие-то детали, сравнивал известные лишь ему аналогии с гибелью атомной подводной лодки «Комсомолец» в 1989 году и был очень удручен полученными результатами. Так говорили соседи. Однако следов этой работы обнаружено не было, только наградной пистолет, сослуживший ему последнюю службу. Так утверждали следователи.
Пятнадцать лет минуло с тех пор. Пятнадцать лет умолчаний, недомолвок и лжи. Уже и сама трагедия забываться стала, хотя по-прежнему считается тяжелейшей в истории флота. Но дело тут даже не в трагедии.
Удар, от которого пошатнулась Россия, был нанесен расчетливо, жестоко и точно. Стране, уставшей хоронить своих героев, ясно дали понять: твои стратегические широты простираются от полуострова Рыбачий до острова Медвежий, где заветренные кальмары, водка и семечки, где ржавые кресты с якорями над могилами и замшелые валуны в память тех, чьих могил нет на земле, где кладбища отходивших свое кораблей да ядерные могильники на десятки миль к востоку от Кольского залива.
Там, Россия, твои сегодняшние широты. Там и слава твоя вчерашняя. А все остальное - послесловие к бывшему...
Комментарий к несущественному
У северной природы мало красок, зато они долговечнее и ярче. И время в заполярном Видяево менее изменчиво - день и ночь лишь раз в году сменяют друг друга. Солнце неторопливо. Ни к восходу, ни к закату не спешит оно, придерживая на земле бег времени. Кажется, здесь в запасе у каждого вечность. Обманчивое ощущение исчезает, когда само время дробится на крохотные секунды условного многоточия, разделенного тире, как срок жизни на обелиске: спасите наши души.
За Полярным кругом, этот сигнал почти всегда означает не надежду на спасение, а прощание обреченных. Студеное море редко возвращает тела своих жертв, тем более, когда терпит бедствие подводная лодка.
Моряки АПРК «Курск» уходили и возвращались. Холодно молчащее небо открывало для них жизнь небывалой глубины и невиданных красок. Звучали нежные голоса, кружила голову музыка, радостно тонули в глазах застенчивые звезды, и в груди становилось тесно от любви тех, которые ждали.
Длилась эта прекрасная жизнь ровно столько, сколько ей было отпущено другой жизнью. Земную они проживали всю, ничего не оставляя на потом, и уходили в другую, не раздумывая над тем, какая из них настоящая, потому что и другую жизнь они тоже не откладывали на потом, а проживали ее до конца. И он выпал им, ожидаемый и нежданный, уводивший к вечной тишине глубин. Он выпал им - на всех один и для всех одинаковый.
Никто на земле не знает, каким он бывает.
Спасите наши души
К 2000 году на Северном флоте оставалось не более десяти атомных подводных лодок, способных нести многомесячное боевое дежурство на всех океанских широтах. В советские времена только в Баренцевом море одновременно находилось 10-12 АПЛ с баллистическими ракетами на борту. Но речь сейчас не о том, нужно или нет такое количество субмарин стоимостью около миллиарда долларов каждая, хотя все ядерные державы мира признают, что наличие у России тяжелых подводных крейсеров трех классов - стратегических, ударных и многоцелевых - является для нее важнейшей политической составляющей, и каждый удар по этой «составляющей» превышает по значимости ущерб государственной безопасности, понесенный в ходе обеих чеченских войн;
Совсем не ради праздного познавательства отправился с визитом на Северный флот Владимир Путин, едва лишь стал президентом. И не просто на флот, а в штаб дивизиона атомных подводных лодок первого удара. Ему важно было убедиться в надежности и запасе прочности того, что именуется «политической составляющей». В этом он убедился, совершив выход в море на однотипной с «Курском» атомной субмарине «Карелия». Убедился также и в том, что мощности Северодвинского завода, выпускавшего до 1995 года АПЛ проекта 949-А «Антей», или по натовской классификации «Оскар», загружены хорошо если на треть. Как, впрочем, и все отечественное судостроение, семьдесят процентов мощностей которого уже работало на Запад. Правильнее было бы сказать - семьдесят процентов уцелевших мощностей. Что не успела украсть и продать семейка «харизматически больного» Ельцина, то она довела до состояния самого Ельцина.
Катастрофа подводного ракетоносца «Курск» потрясла президента Путина. Еще более сильным потрясением стало для него то обстоятельство, что о подлинных масштабах трагедии ему доложили только тогда, когда уже весь мир не сомневался в обреченности экипажа. Сознательно или по привычной совковой дурости отмалчивались и тянули время флотские чины с лучистыми черными звездами на золотых погонах, но драгоценные часы и дни были бездарно упущены на успокоительную болтовню о восстановлении связи с подлодкой, безмолвно лежавшей на грунте, о подаче на аварийный корабль кислорода и электропитания и прочих мерах по спасению экипажа. В таком бодром ключе докладывали о развитии ситуации и президенту. А на деле связью с погибающим экипажем «Курска» всего-то и были едва различимые гидроакустикой удары кувалдой по корпусу изнутри - три точки, три тире, три точки: «Спасите наши души...»
Ждали у моря погоды - так это называется. Неоднократно предлагаемую помощь от ВМС США, Британии, Франции и Норвегии в проведении спасательной операции отклонили на том неочевидном основании, что находящихся в районе аварии российских сил и средств вполне достаточно. Попутно с трудом доходило, что нет у российского ВМФ ни диктуемых характером катастрофы сил, ни требуемых технических средств для спасения хотя бы части экипажа. Вскоре смолкла и кувалда за титановым бортом «Курска».
Ложь во спасение хороша, когда она во спасение. А что спасали адмиралы и штабные каперанги, когда лгали, что катастрофа произошла в воскресенье, 13 августа, хотя стряслась она на целые сутки раньше? На просто совковую дурость не очень похоже. Скорее, это была наивная попытка вывести ЧП за временные рамки только что завершившихся учений. А утверждение, что связь с терпящей бедствие подлодкой восстановлена? Отчасти это, конечно, дурость, окончательно заведшая в тупик штормовую адмиральскую мысль. Ведь коль связь восстановлена, то, следовательно, стали известны причины и масштабы аварии. Отчего же тогда шесть дней подряд перебирались дурацкие версии, включая сюда и мифический сухогруз, якобы протаранивший «Курск»? Сухогруз в районе боевых стрельб, заранее объявленном закрытым для мореплавания? «Механик Ярцев» им виноват? Если это и «механик», то скорее всего безымянный.
Глупость здесь очевидна в той части, где паникующее воображение подсказало наличие сухогруза с ледовой «бульбой» на форштевне, а во всем остальном - нечто иное, похожее на вынужденную имитацию спасения. С самого начала у времени, скупо отмеренного ресурсом выживаемости, были отняты сутки - 24 часа. В каждом из последующих часов там, на стометровой глубине, умирали люди, мечтавшие о жизни по-разному, но прожившие ее до конца, для всех одинаково страшного.
Бесплодно потеряв еще трое суток, лишь на четвертые сутки после неудачных и неумелых попыток пристыковаться к аварийным люкам подлодки, согласились на помощь Британии и Норвегии, подчинившись категорическому требованию Путина спасать людей, чего бы это ни стоило. Подчинились, зная, что спасать на «Курске» уже некого.
Загубили 118 жизней, и своих душ не спасли - таков скорбный итог, ставший тяжким приговором всем тем, кто сделал необратимой катастрофу в Баренцевом море 12 августа лета 2000-го от Рождества Христова. А время тянули только для того, чтобы не осталось живых свидетелей.
Молчание «Красной леди»
Свое настойчиво испрашиваемое участие в спасательной операции англичане с легким цинизмом обозначили кодовым наименованием «Красная леди ранена». В самом деле, если все в России отмечено цинизмом, то с чего бы это им проявлять деликатность? К тому же интересы у них свои: спасательная мини-подлодка LR-6 еще не участвовала в столь крупной операции. Как бы долго ни шли они к месту трагедии, все равно не опоздали бы к банкротству «политической составляющей» бывшей державы.
Дальше пошло-поехало. Легко управляемое общественное мнение в России мгновенно перекинуло мостик к событиям 8 августа в Москве, когда в подземном переходе на Пушкинской площади сработало взрывное устройство во взаимодействии с воспламеняющимся веществом. С этого мостика уже просматривались первые годы клятого президентства Михаила Горбачева: на фоне златоустых призывов к ускорению социального и экономического развития одна за другой следовали чудовищные и загадочные катастрофы - «Адмирал Нахимов», «Михаил Лермонтов», Чернобыльская АЭС, землетрясение в Спитаке, трагедия с экипажем атомной подводной лодки «Комсомолец»...
Открыв мистическую параллель, СМИ либерального толка шумно гомонили о грядущей политической катастрофе президента Путина, который, как это окончательно для них прояснилось, «ведет страну к казарменному режиму». Молчала только «Красная леди». Трижды проданная и дважды купленная «Общая газета» Егора Яковлева культивировала страдальческие рыночные амбиции, ассоциируя образ президента Путина с подпольной крысой, каковая «внушает красными глазками страх достойным бизнесменам отечества». Не было бы нужды поминать словоблудов из газет и мест общего пользования, равно как их метафорические потуги, когда бы они не имели опосредованного отношения к трагедии на Баренцевом море, где 118 жизней были принесены в жертву ради того, чтобы свалить Путина.
Много постаравшийся для равноприближенности к власти избранных олигархов, но не преуспевший в этом Немцов дождался своего часа, болтаясь в душной Москве, и заявил с торжествующим надрывом: «В ситуации с подводной лодкой «Курск» Путин повел себя аморально... Он отдыхает в Сочи в то время, как...» И вот оно пошло, вот оно поехало. К казарменному, надо полагать, режиму. И при полном молчании «Красной леди».
Справедливости ради заметить стоит, что не адмиралы придумывали версии о причинах случившегося с подлодкой, они их только скупо комментировали и раздраженно отвергали. Версия о том, что иностранная подлодка, находясь на меньшей глубине погружения, нанесла скользящий удар нижней частью носовой оконечности и, продолжая движение, ударила в ограждение боевой рубки «Курска», где, кстати, расположены всплывающая камера и рубочные люки, через которые экипаж спускается в лодку, выглядела бы вполне правдоподобно, если учесть к тому же, что две американские подлодки действительно вели разведку в районе учений Северного флота. Могла от удара сдетонировать торпеда, разворотившая носовую часть «Курска». Так в марте 1993 года столкнулись на полигоне боевой подготовки Северного флота стратегический ракетоносец «Борисоглебск» с АПЛ «Трейлинг» ВМС США. Так случилось в июне 1970 года и у берегрв Камчатки на полигоне Тихоокеанского флота. Так было не два, а 22 раза.
Но сейчас было не так. Норвежские сейсмологи независимо от судов, находившихся в районе учений, зафиксировали два последовательных взрыва - первый довольно слабый, а через две с лишним минуты - второй, сравнимый по мощности с землетрясением силой в 1,5-2 балла по шкале Рихтера. Взрывы эти, по утверждению специалистов, произошли внутри российской подлодки. Вероятнее всего мощный взрыв - это сдетонировавшие торпеды, у «Курска» имелись только носовые торпедные аппараты, но что спровоцировало детонацию?
Тут, видите ли, господа, дело такое, что подводники, так уж исторически сложилось в России, очень халатно относятся к обслуживанию и профилактическому осмотру резервных аккумуляторных батарей. Поэтому, вполне возможно, что в задраенной аккумуляторной яме скопился водород и произошел взрыв, вследствие чего случилась детонация, нарушившая герметизацию торпедного аппарата и повлекшая за собой забор воды, что и обусловило неуправляемое погружение лодки с дифферентом на носовую часть корабля.
Тоже очень правдоподобно. Однако дело в том, что резервные аккумуляторные батареи, способные в аварийной ситуации обеспечивать регенерацию воздуха и поддерживать связь в рабочем режиме, были оставлены на берегу. По одной версии, это сделали из-за непродолжительности проводимых учений, по другой - чтобы не перегружать атомоход, на борту которого контролировали ход учений свыше десяти штабных офицеров Северного флота. Штатная численность экипажа «Курска» - 107 человек, в том числе 52 офицера. А на дне морском оказалось 118.
Информационные агентства со ссылкой на норвежскую экологическую организацию «Беллуна» приводили совсем уж бредовый вариант: дескать, при незакрытом внешнем люке торпедного аппарата был открыт внутренний - туда и хлынуло. Хлынуло, по-видимому, в головах у экспертов «Беллуны» - штатных разведчиков, на которых несколько лет работал капитан первого ранга в отставке Александр Никитин, командовавший в Западной Лице флотилией атомных подлодок. Автоматика «Курска» не позволила бы никаким силам открыть внутренний люк при незакрытом внешнем, а если предположить, что это сделал взрыв одной или двух, торпед, то и в таком случае лодка сохранила бы плавучесть. Затонуть она могла при заполнении водой не менее 40 процентов объема. «Курск» принял ее вдвое больше.
Самое большое недоумение специалистов вызывало отсутствие каких бы то ни было сообщений об аварийно-спасательных буях, словно их и не имелось на «Курске». Но они были. На АПЛ класса «Антей» их два - на носу и корме. Буи закреплены непосредственно на корпусе, автоматически освобождаясь и всплывая при возникновении аварийной ситуации. На каждом из них имеется радиомаячок, передающий сигнал бедствия, и специальный разъем, к которому подключаются спасатели для восстановления прямой связи с экипажем. На «Курске» они оказались приваренными к корпусу. Вот почему молчала «Красная леди».
И, понимаете ли, господа, опять же исторически так сложилось, что буй - вещь дорогая, за его утерю командира корабля могут серьезно наказать рублем, вот и приварили во избежание командирского ущерба. Российская смекалка, господа!..
Пишущая и галдящая публика глумливо пересчитывала количество крылатых ракет на борту «Курска», уточняя у самодеятельных экспертов калибр торпед, мощность ядерных реакторов и прикидывала, как низко упадет рейтинг президента Путина - достаточно ли, чтобы говорить о его политической катастрофе, или понадобится еще целая серия не поддающихся расследованию взрывов, про которые твердил Березовский, занявший пустующую вакансию провидца?..
И полнилась земля анонимными откровениями о пришествии новых страхов, «принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению». Молчала только «Красная леди», не надеясь на помощь и не моля о спасении заживо погребенных душ - там внизу уже ничего не страшно.
Страшно тем, кто перестал слышать ее.
От «Новороссийска» до «Курска»
Если уж обращаться к исторической ретроспективе, то не за голой хроникой морских катастроф, которые всегда были и будут, а за тем, что следовало после наиболее трагичных из них. И откроется, что отнюдь не забава это, искать крайнего под знаком извечного национального вопроса «кто виноват?», ибо зачастую случалось так, что виновника «заказывали» задолго до самой катастрофы. Когда в 1987 году Горбачеву понадобилось снять с должности неуступчивого министра обороны маршала Сергея Соколова и разогнать нелояльный главкомат войск ПВО, КГБ обеспечил коридор для беспримерного перелета Матиаса Руста, благополучно миновавшего все радары и приземлившегося на Васильевском спуске у стен Кремля.
В истории российского флота примеры несколько иного характера. В ночь на 29 октября 1955 года на рейде Севастополя подорвался и затонул флагман Черноморского флота линкор «Новороссийск», бывший итальянский рейдер «Джулио Чезаре». Погибло около 600 моряков, но точные цифры потерь, как и тайна двойного взрыва, пробившего многоэтажный броневой корпус от днища до верхней палубы, до сих пор неизвестны.
По официальной версии «Новороссийск» подорвался на донной магнитной мине, пролежавшей на грунте в районе швартовой бочки одиннадцать лет. Специальная комиссия поспешила поставить точку после семи дней расследования причин катастрофы, не приняв во внимание десятки кричащих вопросов.
Почему не повезло именно «Новороссийску», а не линкору «Севастополь», для которого роковая бочка № 3 была штатным местом стоянки на рейде? Почему подрыв произошел с правого борта флагманского линкора, тогда как отдан был левый якорь, цепью которого якобы и была потревожена донная мина? Почему спустя одиннадцать лет после постановки мины оказались неразряженными электробатареи ее взрывателя? Почему взрыв произошел не в момент швартовки, а в самый глухой ночной час? Почему водолазы, обследовавшие место катастрофы, обнаружили на грунте две воронки, конфигурация которых доказывала, что более мощное взрывное устройство явно не лежало на дне и резко отличалось от донного следа другого? Почему непосредственно перед катастрофой экипаж линкора был спешно укомплектован необученными новобранцами, взятыми из береговых частей, чтобы с поразительной неразборчивостью довести численность до штатной -1462 человека? Почему эпицентр взрыва пришелся на одно из самых уязвимых мест в районе носовых погребов главного калибра, над которыми и располагались кубрики вчерашних солдат?..
На все эти «почему» был получен один исчерпывающий ответ: снят с должности, понижен в звании на две ступени и отправлен в отставку главком ВМФ адмирал флота Советского Союза Николай Кузнецов, признанный военно-морской авторитет, с мнением которого считался Сталин. Пост главкома занял покладистый адмирал Сергей Горшков, не перечивший Хрущеву в стремлении того порезать на металлолом крейсеры и линкоры - ударную мощь ВМФ СССР.
Только спустя трое суток после взрыва смолкли слабеющие удары внутри корпуса затонувшего линкора: три точки, три тире, три точки...
Комментарий к несущественному
Мощности немецкой донной мины могло хватить лишь на то, чтобы погнуть линкору форштевень, но не пробить его корпус от киля до верхней палубы, поэтому в окончательных выводах комиссии не исключалась и возможность диверсии, однако эта версия не была признана основной. Боевые пловцы итальянского диверсионного отряда под командованием капитана первого ранга князя Джунио Боргезе отомстили за свой рейдер «Джулио Чезаре», ставший флагманом Черноморского флота под именем «Новороссийск», и не нуждались ни в чьем признании. Вот почему подлинная причина трагедии осталась одной из самых глубоких тайн в истории морских катастроф.
До весны 1957 года линкор пролежал на дне. Потом его подняли, отвели в Казачью бухту и разделали на металлолом. Официального траура по морякам, обреченным на гибель еще до катастрофы, объявлено не было. А простились с ними так. На десятый день трагедии состоялся военный парад по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Словно бы и не было никакой трагедии. Но она была, и все воспринимали праздник как поминки. Точнее, как взыскание погибших.
Моряки, офицеры парадных расчетов и курсанты военно-морских училищ, нарушив установленную форму одежды, надели черные перчатки вместо предписанных уставом белых...
12 августа 2015 года
Глава 137 ОБЛЮБОВАНИЕ КАТАСТРОФЫ
Трагедия с атомоходом «Курск» - это трагедия страны, которая тяжело и медленно пыталась стать пригодной для человеческого в ней проживания. Отсюда единственный и главный вопрос, остающийся без ответа: когда же все это кончится?
Взрывы, катастрофы, кровавые конфликты - когда? И главное - чем кончится?
После 12 августа 2000 года страну завалили версиями катастрофы, каковые усидчиво переписывались теми, кто еще нетвердо научился читать. Глядишь, и станут пишущие умнее своих телевизоров. Не все, конечно, а только те, кто сподобился облюбовать катастрофу как явление и надежное прибежище либералов, жаждущих распнуть Путина.
Версии не существуют вне человеческой сущности каждого официального лица, так или иначе причастного к несостоявшемуся спасению экипажа «Курска» и расследованию причин трагедии, и складываются они не из суммы объективных обстоятельств, а прорастают из чересполосицы личных интересов и страха за возможное их крушение.
Генпрокуратура, сознавая наличие преступления, возбудила уголовное дело по факту нарушения каких-то правил судовождения. То есть косвенно подразумевая жертв катастрофы ее же виновниками. Между тем президент подписывает указ о присвоении командиру атомного ракетоносца «Курск» Геннадию Лячину звания Героя России, а весь экипаж посмертно награждает орденами Мужества.
Словно бы в разных государствах это происходит. В одном награждают, в другом желают осудить. И все - посмертно. Жизнь оборвалась, а судьба еще не сложилась...
Прежде чем понять, какое послесловие сюда напрашивается, надо ответить на вопрос, в чем состоит само преступление. Потопили современную атомную субмарину, способную в одиночку противостоять целому соединению боевых кораблей. Это факт. Однако дальняя цель чудовищного преступления заключалась не в том, чтобы просто или непросто потопить подлодку «Курск», пусть она и гордость Северного флота. Как и ее командир.
Осенью 2000 года планировалось вывести эскадру российских военных кораблей на стратегические широты Средиземного моря, где безраздельно хозяйничает 6-й американский флот и откуда Россия ушла в начале 90-х годов, признав тем самым свою неспособность влиять на ход глобальных политических процессов. И сопровождать эту эскадру предстояло атомной подводной лодке К-141 «Курск» с ее лучшим на флоте экипажем.
Это не означало, что более некому сопровождать эскадру. Означало нечто другое. Избранная прокурорами статья, подверстанная под уголовное дело, открыто поставила весь мир в позу крайнего сомнения: если уж лучший экипаж у русских не усвоил азов судовождения, то каковы же прочие экипажи? К чему готовиться на стратегических широтах Средиземного моря? Не лучше ли заняться облюбованием рукотворной катастрофы на широте полуострова Рыбачий или острова Медвежий?..
России, уставшей хоронить своих героев, недвусмысленно дали понять, где ее стратегические широты. Там же, где и слава ее вчерашняя.
И все же не в этом для нас главный вывод, вытекающий из ужаса катастрофы. Прозвучал он из уст английского морского эксперта Пола Бивера и остался мало кем услышанным: «Если бы экипаж «Курска» не заглушил реакторы, он бы имел шансы спастись. Но тогда уже все мы не имели бы шансов избежать ядерной катастрофы».
Комментарий к несущественному
Пятнадцать лет минуло, а ощущение осталось такое, что все девять черных августовских дней 2000 года, пока пытались не спасти, а хотя бы понять, что произошло с АПРК «Курск», Россия жила одной общей скорбью и, затаив дыхание, ждала у моря благой вести.
Это неверное ощущение. Ошибочное. Не вся Россия скорбела. Мучились безысходностью трагедии и удручались собственным бессилием - только люди. А нелюди веселились. На канале «Муз-ТВ», в рекламных клипах, в ночных клубах, дискотеках и казино - веселились.
19 и 20 августа на ипподроме подмосковного города Раменское состоялся массовый музыкальный рок-фестиваль «Нашествие» - нахальное и жалкое подражание Вудстоку шестидесятых, от которого и пошло рок-н-ролльное воплощение свободы. И несчастья, ей сопутствующего. Несчастья свободы.
За двое угарных суток вожделенное воплощение обрело законченный клозетный вид с бьющим навылет ароматом всех видов лошадиного недержания. Жвачный молодняк, нашествие коего в Раменское определялось на глаз в пределах от 60 до 70 тысяч особей обоих полов, пропускал через себя скверное пиво и наихудший вид механического шума, принимаемого за музыку. А когда культовый уродец попсы Гарик Сукачев прилюдно спустил на сцене штаны и скорчился в микрофонной падучей, недержание всего и вся приняло размах стихийного бедствия.
Нелюди веселились. Бог отнял у них разум и оставил свое о них попечение: живите, как знаете, если чужая печаль вам в усладу, а всякое горе людское - в радость. Веселитесь рожденные людьми и воплощенные в нелюдей. Придет срок - аукнутся страшно вам безумные пляски в дни горя, застившего белый свет, и содрогнетесь вы от ужаса в опустевшей душе, да с тем ужасом в обнимку и канете в хаосе свободы недержания.
Зачем рождены фанаты попсы, для чего жили? Никто не задаст эти вопросы, ибо никто и не вспомнит, что жили. И нет сожалений, что скоро уйдут. Останется досада, что все-таки они были...
«Прыжок косатки»
О трагедии на Баренцевом море было написано и сказано так много, что, кажется - все. Однако и странно: чем больше проговаривалось версий, тем менее было понятно, о чем, собственно, идет речь. Основная версия столкновения «Курска» с иностранной, теперь уже британской субмариной, в подтверждение которой министр обороны РФ Игорь Сергеев с апломбом очевидца ссылался на плавающий в воде бело-зеленый аварийный буй, несомненно британского происхождения, и увиденный кем-то на дне или во сне - обломок керамического ограждения рубки чужой подлодки, породила новый выброс недоумений. Ни того, что якобы плавало, ни того, что вроде бы лежало на дне, добыть в качестве вещественных доказательств версии министра почему- то не сумели.
Допустим, бело-зеленый буй унесло куда-то в океан, хотя и непонятно, зачем в районе катастрофы столько кораблей, если не в состоянии они выловить такую важную улику? Но керамический обломок-то не плавает, на дне покоится. Его поднять - проще простого, тем более что отработка аварийно-спасательной операции с участием подлодки «Курск» и специального судна «Михаил Рудницкий» была запланирована еще за три месяца до начала учений. Не подняли. Даже и пытаться не стали. Потому что это были не конкретные присутствующие в воде предметы, а составные части наспех придуманного блефа. Из Британии донеслось негодующее: «Наши аварийные буи, как и у вас на флоте, бело-красного цвета!»
24 августа на брифинге директора ФСБ Николая Патрушева впервые прозвучало, что был на «Курске» и гражданский специалист по торпедам. Прозвучало, между прочим, и то, чего менее всего ожидало командование ВМФ и Северного флота: Генпрокуратура возбудила уголовное дело по факту гибели людей и корабля. До этого Главная военная прокуратура стояла на том, что нет юридических оснований для возбуждения уголовного дела, поскольку, отсутствуют какие-либо свидетельства о составе преступления. Теперь, видимо, они появились, эти свидетельства. А пока не исчезли, как тот мифический бело-зеленый буй, министр обороны подал в отставку, не дождавшись более надежной версии, опровергнуть которую уже некому. На исходе четвертых суток не осталось живых свидетелей и среди тех, кто задраился в мягком отсеке лодки, покрытом метровой резиновой окантовкой, из-за которой не услышать сигналов бедствия: спасите наши души. Выждали еще столько же, и новая версия, именуемая «прыжок косатки», была запущена.
Согласно этой версии, авария на «Курске» произошла по вине командира Геннадия Лячина, решившего исполнить фигуру высшего пилотажа, когда лодка резко выныривает из воды, а затем стремительно погружается под крутым углом. Исполнить «прыжок косатки» на стометровой глубине при том, что длина самой лодки составляет 154 метра - означает коллективное самоубийство. Никто не поверит, но никто и не докажет, что этого не было. Некому доказывать. А во избежание не предусмотренных версией свидетельств обратного норвежским экспертам запретили осматривать и снимать на видео носовую часть подлодки, которая под давлением воды все глубже погружалась в ил и песок.
На глубине, как и в самой лодке, всего плюс два. Холодная, насыщенная солями среда - коррозия, эрозия, донные наслоения полуправды и лжи... Поди разбери через полгода или через год, что там было и чего не было. А там подоспеет новое горе, на всех одно, и тоже не последнее - накроет собой, как саваном следы этой катастрофы.
Опытные офицеры ФСБ накрепко усвоили: нельзя понять настоящее, не разобравшись с прошлым. А прошлое, вспомнили они, связано было в данном случае с тайной гибели в 1989 году атомной подводной лодки «Комсомолец», так и оставшейся нераскрытой. Почти два года потратил тогдашний главный военный прокурор Михаил Катусев, чтобы возобновить прекращенное расследование обстоятельств катастрофы, и добился своего. В середине 1991 года дело вновь приняли к производству. Что-то успел узнать Катусев; но сказать об этом ему не позволили. В феврале 1992-го отправили в отставку с формулировкой «по состоянию здоровья». Здоровому, физически крепкому генерал-лейтенанту юстиции едва исполнилось пятьдесят лет.
Вспомнили контрразведчики и об этом. Навели справки - где Катусев, что он? Узнали, что бывший военный прокурор живет под Темрюком - один. Жена умерла, сын погиб в автокатастрофе. Решили, что свяжутся с ним в понедельник, 21 августа, а затем и приедут, чтобы, прояснив прошлое, понять настоящее. Не суждено, оказалось. В ночь с воскресенья на понедельник Михаил Катусев застрелился. Факт самоубийства вызывал массу сомнений, однако дело решительно спустили на тормозах.
И как тут понять внутреннюю логику личной катастрофы бывшего прокурора, которого ненавидели в ЦК КПСС, но тронуть опасались, а вороватые и безбашенные демократы, придя к власти, отправили в отставку, не задумываясь, и продолжали ненавидеть за то, что собирал бывший военный прокурор досье по каждому масштабному их преступлению? Как знать, укрыты ли те досье в надежном месте или же понадеялся Катусев, что не достанут его в забытой богом казачьей станице Голубицкой под Темрюком?
По какому-то роковому, если не сказать - зловещему совпадению мертвого прокурора обнаружили в запертом доме в тот же день, когда норвежские спасатели вскрыли внутреннюю крышку аварийного люка в девятом отсеке и увидели там тело погибшего моряка. Оно как бы зависло в густом слое масла из лопнувшей цистерны. Судя по всему, маслом он и захлебнулся. Извлечь тело норвежцам не разрешили. Почему так, главком Куроедов объяснить не смог. Потрясенные увиденным и услышанным, норвежцы не настаивали, но и от дальнейшего участия в работах на «Курске» отказались. С их глубоководной точки зрения, операция совсем не выглядела гуманитарной. Она и не была таковой, если не считать того, что финансировалась ВМФ Норвегии.
Зато неожиданно гуманный характер обрело возбуждение уголовного дела, принятого к производству Главной военной прокуратурой, ибо в основу его легла самая неопасная статья УК, связанная с нарушением правил безопасности мореплавания. Коль спасти не сумели, так хоть обвинить успеют.
Что бы там ни увидели на дне норвежские водолазы, сколь бы достоверно ни зафиксировали сейсмографы два загадочных взрыва на борту «Курска» и как бы глубоко ни запала в голову министра обороны версия, обложенная вражескими буями, рисковый «прыжок косатки» способен был гораздо надежнее повязать круговой порукой молчания всех тех, о ком нет и не будет сожалений, что скоро они уйдут.
Останется только едкая горечь оттого, что они все-таки были.
Комментарий к несущественному
За минувшие пятнадцать лет с момента гибели АПРК «Курск» так и не появились сколько-нибудь достоверные доказательства того, что при катастрофе такого масштаба спасти хотя бы часть экипажа было невозможно. Впрочем, даже если бы и появились, никто бы в них не поверил. Слишком много было сказано других слов в пользу облюбования катастрофы. Вот сообщение ИТАР-ТАСС от 15 августа 2000 года:
«Экипаж атомной подлодки «Курск» настроен на борьбу за выживаемость корабля. Эта традиционная линия поведения моряков-подводников в экстремальной ситуации, как заявил сегодня директор Росвоенцентра при правительстве РФ вице-адмирал Юрий Квятковский, «гарантирует безопасность жизни экипажа и сохранность корабля». Последнее, по его оценке, немаловажно и с точки зрения сохранения государственной тайны, которой обусловлена жизнедеятельность подлодки. Среди перечня систем и средств, составляющих гостайну, вице-адмирал назвал систему связи, аппаратуру, шифры. Лакомым кусочком для иностранных специалистов считаются и крылатые ракеты, состоящие на вооружении субмарины, а также система их наведения.
По оценке вице-адмирала Квятковского, «особый интерес иностранные спецслужбы проявляют к механизмам наведения ракет, аппаратуре выработки данных для управления ракетными стрельбами». Гостайну составляют и торпедные аппараты, их электронная начинка. «Раскрытие этих и других тайн подлодки позволит нашим противникам выработать средства борьбы с российскими субмаринами, - подчеркнул Квятковский. - Это понимает экипаж «Курска» и поэтому не покидает корабль».
Сухопутная адмиральская дурость прорезалась, когда пошли уже четвертые сутки с момента мученической гибели моряков. Быть может, для кого-то из них там, в глубине, еще шел отсчет последних мгновений жизни, но легче думать, что погибли все они сразу. И если бы не терзали души людей надеждой и ожиданием невозможного, то, наверно, меньше сказано было бы никчемных и лживых слов. Но вышло все так, как оно вышло, и встретились на 69-й параллели в Баренцевом море слава и бесчестие, горькая правда и сытая ложь, искренность смерти и лицемерие жизни, ужас перед последствиями трагедии и расчетливое облюбование самой катастрофы: «По живым еще вчера - по себе мы носим траур...»
Особенности национальной забавы
Вряд ли случайной можно считать демонстрацию 20 августа 2000 года на Первом канале, контролируемом Березовским, документального фильма о легендарном наркоме ВМФ адмирале флота Советского Союза Николае Герасимовиче Кузнецове. Историческая память ли сработала на аналогии трагедии «Новороссийска» с ожидаемыми последствиями нынешней катастрофы или сам Березовский велел освежить эту память в сознании ставшего неугодным президента Путина, трудно судить.
Тогда катастрофа с линкором дала Хрущеву подлейший повод злобно расправиться с главкомом ВМФ Кузнецовым, а сейчас, коль и отправят в отставку министра обороны Сергеева, то и поделом ему. Не все, однако, так просто, хотя именно с его одобрения был представлен Путину оптимистичный доклад о том, что спустя восемь дней назовут национальной трагедией.
Не один маршал Сергеев поставил Путина в положение беспощадно критикуемого, но министр обороны - в первую очередь. Ну а доклад командующего Северным флотом адмирала Попова о блестящих результатах боевых учений, датированный 13 августа, то есть в день, когда уже сутки погибал экипаж затонувшей подлодки, совершенно исказил восприятие президентом общей картины того, что происходило в Баренцевом море.
Соратником не лучших достоинств оказался и тогдашний секретарь Совета безопасности Сергей Иванов. В ответ на предложение помощника президента США по национальной безопасности оказать любое содействие в спасении людей Иванов беспечно заявил, что «русские не нуждаются в помощи». Ему такой ответ показался достойным и гордым. Ему не показалось при этом, что он - соучастник убийства русских моряков. Как и маршалу Сергееву, который вообще не удостоил ответом аналогичное предложение министра обороны США Уильяма Коэна. Американцы предприняли беспрецедентную утечку собранной в районе учений разведывательной информации, чтобы хоть таким способом убедить российскую сторону в трагичности положения атомохода «Курск». Не убедили. Ни министра обороны, ни секретаря Совбеза. Первый предпочел залечь на дно, а второй светился покойной улыбкой в Дагомысе, сидя на встрече с прессой рядом с президентом, не разгадавшим еще, кого делают крайним в истории, которая потрясла мир.
Какие слова найдет Путин, обращаясь к народу, когда настанет время покаянного прощания с моряками «Курска»? Как объяснит их мученическую гибель, которой могло не быть? Какие шаги и действия предпримет? В 1991 году у Ельцина и то едва не застряли в похмельной глотке слова прощания с тремя молодыми парнями, которых толкнули под гусеницы попавшего в западню БТРа, ради того только, чтобы вписать эти жертвы в символику победившей демократической революции, ибо какая же революция без жертв? А тут? А тут и припомнят, что на похороны Собчака примчался, бросив все дела, а когда страна оцепенела от горя - молчок?..
Все объяснить можно, только не ему самому. Выйдет, что оправдывается. И пресса как осатанела, обвиняя его в советской ментальности самого дурного пошиба. Если же сейчас он примет решение снять откровенно слабого министра обороны Сергеева и вконец изолгавшегося главкома ВМФ Куроедова, то это будет расцениваться как победа ничем не лучшего соперника министра - начальника Генштаба Анатолия Квашнина. И что делать с командующим Северным флотом Вячеславом Поповым, если не признать публично его вины в трагедии «Курска»? По-тихому снять за бездарные учения, по поводу которых неделю назад высказал президентскую свою благодарность?
Или признать трагедию национальной, объявить в стране траур и не искать виновников катастрофы, поскольку это «национальная русская забава» со всеми ее горестными особенностями? Верховному главнокомандующему Путину еще не раз припомнят его опрометчивые слова по поводу «национальной забавы». И не скоро забудут. Наконец, Путин не мог не знать от федеральной контрразведки, что катастрофа «Курска» не явилась результатом рокового стечения обстоятельств, а была кем-то спланирована, да не все получилось, как планировалось. Умолчать и об этом?
У каждого поколения свой счет к происходящему, свое ощущение государственности и свое отношение к эпохе, отмеченной тяжкими катастрофами. И не дай бог, если счастливы останутся в своем неведении те, кто ушел раньше.
Вице-премьеру Илье Клебанову, в первый и последний раз явившемуся на встречу в гарнизонном поселке Видяево с родными и близкими членов экипажа «Курска», немного не хватило, чтобы надавали ему по морде. С выражением отстраненно-брезгливой скуки на лице излагал он обезумевшим от горя людям, какой большой объем работ выполняет возглавляемая им правительственная комиссия по расследованию причин катастрофы. Возможно, просто не понимал, что здесь нужны совсем другие слова. Не понимал.
- Зачем вы здесь?! - задыхаясь, выкрикнула ему жена погибшего подводника. - Что вы сделали? Вы не сделали ничего, чтобы спасти людей! Снимите ваши погоны! Снимите их сейчас, все! Вы должны застрелиться! Зачем вы здесь?..
Упала в обморок. Офицеры бережно вынесли ее из зала, который опустел раньше, чем испуганный Клебанов сумел сообразить, что люди не хотят его слушать. Зато услышали и поддержали бывшего командира однотипной с «Курском» подводной лодки «Смоленск» капитана первого ранга запаса Сафонова. Он публично заявил, что все обсуждаемые версии способны объяснить любую, пусть и самую тяжелую аварию, но не мгновенную гибель практически непотопляемого корабля. И лишь одна невостребованная версия объясняет трагедию: диверсионный акт. Вот и все.
Жизней товарищей своих спасти не сумели, ну а души их - это уже не людская забота.
13-14 августа 2015 года
Глава 138 ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ
На восьмые сутки после катастрофы в Баренцевом море атомного ракетоносца «Курск» начальник штаба Северного флота вице-адмирал Михаил Моцак, а за ним и вице-премьер правительства Илья Клебанов официально признали, что шансов на спасение экипажа почти не осталось: «Характер разрушений и обстановка возможно еще уцелевших отсеков таковы, что критический порог выживаемости уже перейден...»
Эти слова еще могли что-то значить четыре дня назад, три... По крайней мере свидетельствовали бы они о желании и намерении говорить правду. Не всю, разумеется, и даже не большую ее часть, но - правду. На восьмые сутки эти слова не значили ничего. Потому что говорить правду стали, когда в район спасательных работ прибыли англичане, которые все увидят своими глазами, и весь мир узнает, что здесь произошло на самом деле.
И не было, кажется, никакого смысла в десятой или двадцатой неудачной попытке пристыковать автономный спасательный снаряд к аварийному люку над девятым отсеком, однако скрытый смысл этих отчаянных попыток может быть понят только теми, кто знает: первый и главный предмет тревоги в подобных ситуациях на атомных субмаринах - не гибнущие люди, а состояние ядерных реакторов.
Когда подлодка полностью обесточена, заглушить реактор можно только вручную. Те, кто отправляется в ядерный отсек выполнить адскую работу, понимают, что идут на верную гибель. Можно объяснить это так, что у них нет иного выхода. Однако правильнее сказать, как они понимают это сами. Существует для них на свете нечто такое, что несоизмеримо важнее их собственных жизней. Ведь не ради себя, обреченных, делают они последнюю и страшную свою работу.
Эту неземную справедливость не объять сторонним умом, не поместить в сознание, зажатое инстинктом самосохранения, и нет ей истинного названия в человеческих языках, как не бывает плачущей воды и не может быть скорбящего моря.
Но происходит что-то с водой, морем и небом, когда все вдруг обретает потаенный смысл, делящий мир на тех, кто познал высшую справедливость жизни и смерти, и тех, кто никогда не услышит, как плачет вода, стонет скорбящее море и останавливается на миг время, идущее от сотворения мира, чтобы запечатлеть прощание вечной минутой молчания.
Таинственный взрыв
Уже после первых погружений автономного спасательного снаряда стало ясно, что «Курск» погубил взрыв огромной разрушительной силы, и взрыв этот произошел внутри лодки. Рваные языки зияющей на носу пробоины были загнуты наружу. Взвесь потревоженного винтами ила и песка не позволяла разглядеть и понять, как далеко от эпицентра распространились трещины в сверхпрочном титановом корпусе, но то, что затоплены не один и не два носовых отсека, было очевидным.
Норвежские сейсмологи заявили: «Взрыв был таким, что его услышали от Гренландии до Аляски». Российские официальные и неофициальные лица тупо твердили о некоем «динамическом ударе» й бесконечно анализировали избранную основной версию столкновения «Курска» с другим кораблем, отдавая явное предпочтение скрытно возникшей и незаметно исчезнувшей вражеской подлодке. Версия была хороша тем, что порождала слухи, обраставшие недостающими подробностями, и раскованное воображение уже рисовало поврежденную американскую субмарину, запросившую аварийный заход в ближайшем норвежском порту. Никто не опровергал это, но и насмешить норвежцев официальным запросом тоже не торопились.
Версии возникали разные и отпадали сами собой. Одно в них имелось общее, изначально признаваемое всеми, кто так или иначе был причастен к спасательной операции: взрывов было два. Первый эквивалентен по мощности ста килограммам тротила, второй, прозвучавший спустя две минуты и 15 секунд, сравним лишь с землетрясением, ударная волна которого действительно достигла Гренландии на западе и Аляски - на востоке.
Логика упорно твердивших про столкновение двух субмарин выворачивала мозги наизнанку, но ожидаемой ясности не обнаруживала. Если имело место столкновение, то почему зафиксированы два взрыва, а не один? Начальник штаба Северного флота вице-адмирал Моцак упорно настаивал на версии столкновения. Голая схема у него выглядела таким образом: удар - стремительное погружение с дифферентом на нос - второй удар о грунт - взрыв торпедного отсека - затопление корабля. Где тут место второму, точнее - первому взрыву, которого он тоже не отрицал? При этом адмирал категорически отрицал наличие на борту малого взрывного устройства мощностью до ста килограммов тротила: такого быть не могло.
Правильнее было бы сказать: не должно быть. Но оно было, вот в чем суть множественных противоречий и логических нестыковок. И сработало это устройство в наиболее уязвимом для поражения отсеке в тот момент, видимо, когда были приведены в боевую готовность торпедные аппараты. Скорее всего, после этого взрыва вспыхнул пожар, а через две минуты и 15 секунд рванул боезапас, разрушивший корабль. Что и зафиксировали сейсмографы.
Повторим еще раз: ложь хороша, когда она во спасение. Тут же спасать было нечем, а потом уже и некого. Вице-премьер Илья Клебанов не сообразил уточнить время неуправляемого погружения подлодки от момента «динамического удара» на глубине 60 метров до удара о грунт с последовавшим взрывом - ляпнул, что прошло две минуты 30 секунд. Ему лишние 15 секунд были безразличны, а тем, кто находился внизу, их уже не прожить.
В конце концов не в этих секундах дело. Общая политика умолчания, утаивание самой вероятной версии гораздо красноречивее рассуждений на тему «динамического удара». Молчали о том, чего никак, ни при каких условиях, нельзя было исключить из набора возможных причин, приведших к непоправимой трагедии. Молчали о диверсии.
Утром 20 августа 2000 года норвежские водолазы-глубоководники убедились в том, что британскую мини-подлодку не удастся пристыковать к поврежденному аварийному люку над девятым отсеком. Аналогичное устройство над первым отсеком и всплывающая камера над вторым были разрушены, как и сами отсеки. Во втором располагался командный пункт АПРК «Курск», или, как его называют подводники, центральный пост. Все находившиеся там офицеры, включая командира корабля капитана первого ранга Геннадия Лячина, погибли в первую же минуту катастрофы. Они вели лодку в точку торпедной атаки и, следовательно, находились на своих местах согласно боевому расписанию.
Дальше. Лодка была обесточена, телефонная связь не работала, в уцелевших отсеках темно, единственный источник света - нагрудный аккумуляторный фонарь, у кого он был. Продуть главный балласт и всплыть на поверхность, как то предписывается в таких случаях, дело абсолютно немыслимое. К тому же люди находились в состоянии, близком к обмороку.
Повсюду на берегу еще звучали слова слабой надежды, что в седьмом, восьмом или девятом отсеках воздушные подушки сохраняли кому-то жизнь, но не было ни единого факта в пользу этой надежды. Попытка откачать воду из концевого, девятого отсека очень скоро обнаружила, что идет перекачка воды из моря в море. Норвежские специалисты утверждали, что лодка затоплена полностью, хотя и не исключали наличия воздушных подушек, однако создавшееся в них давление в десять атмосфер в любом случае несовместимое жизнью.
Спасателей волновало то, о чем старались не говорить на публике - состояние шестого отсека, где располагались два ядерных реактора. Легко сказать, что оба они были заглушены, едва лишь экипажу стали приблизительно ясны масштабы постигшей катастрофы. Трудно осуществить вручную заглушку реакторов. И страшно было думать о том, если этого не произошло. В таком случае окончательный исход трагедии стал бы сродни чернобыльской: «В те дни люди будут искать смерти...» Так утверждал Иоанн Богослов. И горе всем живущим на земле - это тоже он.
Комментарий к несущественному
3 октября 1986 года, то есть за два с половиной года до гибели АПЛ «Комсомолец» и спустя пять месяцев после трагедии в Чернобыле, советская атомная субмарина проекта 667-А Северного флота находилась на боевом дежурстве северо-восточнее Бермудских островов. На борту имелись 16 баллистических ракет, каждая из которых была оснащена ядерной боеголовкой мощностью в пятьдесят Хиросим.
Около пяти утра лодка переходила с одной глубины на другую. В этот момент произошло нечто, на долгие годы прикрытое служебным грифом «сов. секретно»: в третью по левому борту ракетную шахту стала поступать забортная вода. Она не фильтровалась, как выражаются подводники, сквозь трещины в переборке, а хлынула мощным потоком, буквально раздавив своей массой покоившуюся в шахте ракету с жидкостным двигателем. Мгновенное окисление топлива вызвало взрыв, сорвавший крышку люка. Однако корпус самой лодки выдержал удар. Удалось продуть балласт и всплыть. Начали тушить пожар. Спустя 15 часов, когда казалось, что самое страшное уже позади, в реакторном отсеке лопнул один из паропроводов, в результате чего, аварийно отключилась подача электроэнергии. Возникла реальная угроза взрыва реакторов - и горе всем живущим на земле.
В ядерный отсек отправились двое - командир группы старший лейтенант Николай Беликов и трюмный машинист матрос срочной службы Сергей Преминин. Командир корабля кавторанг Игорь Британов, отдавая приказ заглушить реакторы, не видел лиц этих двоих, только услышал лаконичный и четкий ответ офицера, продублировавшего команду: «Есть заглушить реакторы!» И все. Не оставалось у этих двоих лишних секунд на прощание. Молча ушли они выполнять последнюю в своей жизни работу, понимая, что вернуться им уже не суждено.
Страшна смерть при ясном осознании ее неотвратимости, но как знать, может, и счастливы они остались в своем неведении о том, что произошло впоследствии с их разжалованными, ошельмованными товарищами, с разжалованным, ошельмованным Флотом Советского Союза, с униженной и разворованной державой...
Никто и сегодня, спустя пятнадцать лет, не может сказать, как все происходило на борту гибнущего «Курска», никто не знает, какую тайну скрыли в глубинах Баренцева моря, когда ее окружали молчащие факты, но не осталось живых свидетелей, когда налицо катастрофа, но отсутствуют ее внятные причины, когда получен сокрушительный «динамический удар», но растворился бесследно объект, его совершивший, когда очевидны растерянность и страх, но исчезли воля и мужество к их преодолению, когда есть ложь, но нет от нее спасения...
«Получите вы своих сыновей!..»
Вице-премьер Клебанов и главком ВМФ адмирал Куроедов сделали, кажется, все, чтобы факты трагедии «Курска» были неотделимы от вымысла. Отвечая на вопросы родственников погибших подводников, адмирал Куроедов то ли был не в себе, то ли просто издевался над ними, кричавшими в лицо ему и Клебанову: «Вы такие подонки! Подонки!..»
- Хороший вопрос, - говорил адмирал, - но давайте перейдем к другому. От вас, я слышал, было предложение выйти в точку катастрофы. Если вы подтверждаете, я дам корабль. Проведем завтра митинг памяти экипажа - и вперед!
Люди буквально взвыли от бесстрастного цинизма главкома:
- Да что же вы их все хороните! Заживо! Достаньте хотя бы одно тело!..
- Достать тело? Хороший вопрос. Я признал состояние флота в целом и аварийно-спасательных служб в частности - закритическим еще три года назад. Мы ничего не сможем сделать самостоятельно, без международной помощи.
- Но ведь одной из основных целей недавних учений как раз и являлась операция по спасению людей с условно затонувшей подлодки К-141 «Курск»! Именно с этой подлодки, именно с такой глубины! И вы сами высоко оценили результаты учений. Разве не так было? - спрашивал отец одного из погибших офицеров, и он знал, о чем спрашивал. - Как это у вас сочетается?..
Адмирал отвел раздраженный взгляд в сторону. За его плечом стоял с каменным лицом вице-премьер Клебанов и поправлял галстук. Было очевидно, что он не желает отвечать на вопросы, оглашавшие взыскание погибших.
- Три года назад я доложил наверх, что спасательных средств у нас нет, - повторил главком и уставился на Клебанова, потому что снова, в какой уже раз прозвучал мучивший всех вопрос: «Когда же вы их достанете оттуда?»
Клебанов закончил поправлять галстук и снисходительно молвил, словно его спросили о доставке макарон в Видяево:
- Может быть, через несколько месяцев. Может быть, через год. Не знаю точно...
Какая-то женщина подбежала к нему, схватила за грудки и стала трясти:
- Так иди, сволочь, иди туда и спасай их сам!.. Несколько каперангов кинулись оттаскивать отчаявшуюся женщину от вице-премьера, но это оказалось непросто: «Подонки, подонки! Какие же вы подонки!..»
Клебанов опять долго поправлял галстук, а потом вдруг выпалил, не скрывая злобного отвращения:
- Получите вы своих сыновей! Получите!..
Родственники погибших моряков ждали в Видяево Путина и готовы были разорвать его на куски. Через два часа сорок минут, прошедших с начала трудной встречи с президентом страны в актовом зале Дома офицеров, они снова признали Путина своим президентом, за которого голосовали и которому доверяли, хотя вначале и ему кричали: «Да бросьте вы! Замолчите!..»
Но вопросов, на которые люди впервые получали четкие и внятные ответы, было все же больше, чем криков, а потом остались только вопросы и ответы. Крики смолкли. Путина слушали, горестно вздыхая, но даже и в этих вздохах чувствовалось облегчение. Надежда на справедливость чувствовалась.
- Трагедии на море были всегда, в том числе и тогда, когда нам казалось, что мы живем в очень успешной стране. Трагедии были всегда, - говорил Путин, - но того, что все у нас находится именно в таком состоянии, я не ожидал...
- Что же, у нас нет даже водолазов? - прозвучал вопрос.
- Да нет в стране ни шиша! - с гневом и болью произнес президент. - На вопросы за мои сто дней я готов ответить, а за те пятнадцать лет я готов сесть с вами на скамейку и задавать их другим.
- Но почему вы так медлили с иностранной помощью? - спросила девушка, у которой на «Курске» погиб брат.
Путин подробно объяснил, почему. Он говорил, что лодки этого класса начали проектировать в конце 70-х годов вместе со средствами спасения и что Северный флот ими располагал. Так ему было доложено, что располагал. Министр обороны маршал Сергеев 13 августа позвонил ему и рассказал, что спасательные работы уже развернули и от него лично как от президента, от страны, от других стран - ничего не требуется. Так говорил маршал.
- Так я и понял, - сказал Путин. - Они полагали, что у них есть все необходимые средства спасения. Оказалось, что их нет. Не на что было содержать - растащили, распродали...
По ходу встречи с места поднялась та самая женщина, которая трясла за грудки вице-премьера Клебанова.
- Мы с Украины, - сказала она, - а те деньги, которые вы обещали, обложат у нас такими налогами, что страшно.
- Дадим здесь наличными, - едва заметно улыбнулся Путин. - Через один из негосударственных фондов.
- А сейчас? - не унималась украинка.
- Я с собой-то не привез, - просто ответил Путин, и зал впервые за много дней тихо смеялся.
Потом были и другие вопросы. Не про деньги. Про быт и условия жизни в этих страшных видяевских домах без элементарных удобств, про весь этот неблагоустроенный поселок военно-морской базы подплава. И кто-то предложил, что, быть может, стоит здесь, в Видяево, организовать какое-нибудь акционерное общество, способное навести порядок.
- Ну зачем же? - удивился Путин. - Одни жулики у вас соберутся, ну в лучшем случае подмандят внешний вид пары зданий, и все. А деньги украдут... Женщины, надеюсь, меня простят за такое выражение. ,
Простили. И приняли ответ президента на тяжелый вопрос: почему он так поздно приехал к ним?
- Первое желание такое и было у меня, - признался Путин. - Но потом я подумал: один слух, что приеду, что бы тут произвел? А сколько людей я бы привез? Да мы бы тут не дали никому работать. А как было бы просто для меня. Приехав сюда сразу, я бы легко прикрыл себе одно место. Команды бы раздавал, ценные указания, а кто не выполнил - получите на всю катушку... Нет, вешать на реях адмиралов я не стану. Сначала надо разобраться во всем досконально, и только после этого можно назвать виновных...
Наконец последовал тот вопрос, который истерзал нервы всем собравшимся в зале Дома офицеров:
- Нам сегодня сказали страшную правду, что мальчиков наших достанут не раньше, чем через год...
- Нет! Нет! Нет!.. - Путин дернулся, словно от резко пронзившей боли. - Это произойдет в течение нескольких недель, я вам обещаю!..
На следующий день родственники погибших написали заявления о материальной помощи, указав, что речь идет о сумме в размере среднего оклада офицера за десять лет, исходя из шести тысяч в месяц. Так посоветовал сделать Путин, потому что, по его словам, слишком много в стране запутанных законов, которые загоняют в угол любую проблему. И пообещал в этом случае обойти их все.
Митинг памяти, который рвался провести адмирал Куроедов, чтобы затем - вперед, президент отменил по просьбе самих родственников. Траур в стране отменять отказался, хотя об этом его тоже просили. Отпевать пока некого, это так, но и надежда на иной исход, сколь ни тяжко расстаться с нею, не должна обманывать - ведь погибли же. Погибли...
До глубокой ночи не ложились спать на госпитальном судне «Свирь», превращенном на эти дни в плавучую гостиницу. Все разговоры начинались с одного: «Вот и встретились мы с нашим президентом...» За иллюминаторами «Свири» холодеющий, вполне уже осенний ветер рвал в клочья белесую мглу, пытаясь разредить ее, нависшую над каменистыми сопками, у подножия которых на самой границе воды и суши разбросаны никому ранее не ведомые двадцать военно-морских баз. Еще действующие атомные подлодки и надводные корабли приписаны теперь только к десяти из них: Видяево, Западная Лица, Ура-Губа, Сайда-Губа, Оленья Губа, Североморск, Гремиха, Гаджиево, Северодвинск и Полярный.
Гремиха - самая восточная база Северного флота. Когда-то здесь жили 30 тысяч человек, хорошо сознававших, зачем они тут и сколько зимних штормов выпадет на их долю, когда оказываются они полностью отрезанными от «большой земли». Как было когда-то, так и сейчас осталось, вот только сама жизнь сделалась еще труднее и хуже, и людей против прежнего едва ли треть держится на месте. Праздники редко - когда возвращаются корабли с боевого дежурства или раз в год наезжают гости из шефских городов - из Курска, Смоленска, Тамбова, Воронежа. Приедут шефы, привезут картошки, мяса копченого, сигарет, хорошего мыла, галантерейных мелочей для женщин - вот он и праздник.
А так что - живут люди и здесь. Мужчины несут службу и ходят в море. Женщины ждут. И про себя молят Бога, чтобы все у них там хорошо сложилось. Молитвы, должно быть, доходят куда надо, и все у них складывается хорошо, и домашние радости на берегу копятся, не истрачиваясь, чтобы уж разом...
Но бывает и так, что море дает понять, какой ценой оплачены эти скудные радости-то ли задним числом, толи авансом. Не разобравшись с прошлым, трудно это понять, да и слишком горькое дело размышлять, откуда пришла беда. И кажется в глухие и черные такие дни, что время здесь застоялось, растянувшись в одну, невыносимо долгую минуту молчания: «По живым еще вчера - по себе мы носим траур...»
15-16 августа 2015 года
Глава 139 ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПРЕСТУПЛЕНИЮ
В самом дальнем углу заполярной Ура-Губы стоит дизельная ракетная подводная лодка Б-304 проекта «Скат», которой когда-то командовал Геннадий Пячин. Лет двадцать назад она была выведена из боевого состава и отправлена в отстой дожидаться своей очереди на разделку. Тихо старея в черной воде затона, пережила Б-304 последнего своего командира, посмертно ставшего Героем России и легендой Северного флота.
В той же Ура-Губе, насквозь продуваемой стылыми ветрами, стоят у причалов действующие атомоходы «Краснодар», «Воронеж», «Смоленск», «Орел». И только один причал под номером восемь пуст. И год назад он был пуст, и пять лет, и десять. Вот уже шестнадцатый пошел...
Опустел этот причал 10 августа 2000 года, когда капитан первого ранга Геннадий Лячин вывел АПРК «Курск» на боевые учения. По неписаному закону здесь никогда уже не будут швартоваться корабли. Не потому, что место не свято. Напротив, оно свято для всех несущих здесь службу. И для тех, кто ждет на берегу, тоже свято. Это память. Это печаль. Это вечная боль за тех, кто ушел в море и не вернулся.
Боль приняли на себя все здесь живущие. С нею они состарятся, не ища и не зная лучшей жизни. Боль с годами утишится, но меньше не станет. Ведь не становится меньшим причал номер восемь оттого, что опустел навсегда.
Чужим не объяснить, какая она, эта боль. Но чужих здесь и не бывает. А свои знают. И знают они, как это страшно, когда Родина не сплетает траурных венков погибшим, не чеканит золотом по мрамору про славу и вечную память. И черное авгу-стовское заклятье, зависшее над морем Баренцевым, теснит душу новой болью. Одна беда сменить другую спешит, дав флоту года три.
Скорбным послесловием к преступлению, связанному с трагедией АПРК «Курск», стала гибель 30 августа 2003 года АПЛ К-159 «Кит», или «Ноябрь» по классификации НАТО.
Это бездна призывала бездну голосом водопадов своих.
Комментарий к несущественному
Ни полезной растительностью, ни лесами, ни пашней не одарила природа эти просторы среди стертых каменистых гребней, густо синеющих в промозглую осеннюю пору - только ветра окраинных северных морей. Дуют они, не сотрясая жизни, в любое время года. Бывает, сильным порывом собак с пирса сдувает, как невесомых букашек, отчего и прозвали Гремиху «краем летающих собак». Но упрямые, терпеливые, ко всему привычные дворняги, сколь их тут ни есть, все равно спешат с людьми на пирс - встречать мурманский теплоход «Клавдия Еланская». Приходит он словно из другой жизни.
А ветра - это пусть. Главное - дождаться «Клаву». Потому что случается такое событие в неизвестном географии городе Островной, хорошо если два раза в месяц. Хуже, когда не случается. Однако ни ожидаемый теплоход, ни время, ни ветер не приносят сюда легких и быстрых перемен. Живут и служат в Островном как бы и вовсе без времени, разумея про себя, что Господь знает черед всему, и будет в свой день и в свой час то, что будет.
Простора здесь вдоволь. Чья душа его жаждет, тому упоение. Однако же, насытившись скудостью иных северных радостей, уезжают люди в среднюю полосу России, когда выпадает случай и приходит черед. По отдельности эти условия не срабатывают. Надо, чтобы они совпали, черед и случай. А до того счастливого совпадения несут свою службу, работают, воспитывают детей, строят планы на будущее и ждут перемен. Жизнь поверяют не меняющимся от веку флотским распорядком. Как то и положено военному городу, имеющему статус закрытого административно-территориального образования. Статус дает Островному право прямого финансирования из бюджета страны - скудного, урезанного до неприличия, но все же позволяющего время от времени отселять на Большую землю тех, кто дважды и трижды выслужил такое право.
В краю летающих собак
Лет тридцать с лишним назад Островной? именовавшийся тогда Мурманск-140, был одной из самых мощных баз бурно растущего Северного флота. Здесь дислоцировалась Одиннадцатая флотилия АПЛ, в состав которой входили первые советские атомные субмарины и первые стратегические подводные ракетоносцы. Это свыше четырех десятков боевых вымпелов, включая красный с косицами брейд-вымпела командующего флотилией, плюс вспомогательные суда, плавучий ремонтный завод, база по перезарядке атомных реакторов, бригада охраны водного района, летчики, связисты, гидрографы и много еще всякого служивого люда.
В те годы жило в Островном около 25 тысяч человек. Сейчас - менее пяти тысяч, сложивших застарелое ожидание перемен в одно общее настроение. Что для них замешивается где-то там, наверху, то и достанется каждому в свой черед. Этих, остающихся в умирающем городе по причинам, о которых в Главном штабе ВМФ предпочитают не вспоминать, и то многовато для обслуживания «отстойного» дивизиона подводных лодок, выведенных из боевого состава флота. Но отселять лишних не на что. Это, с одной стороны. С другой - некуда девать стареющую «ржавчину» с ядерными реакторами, собранную сюда со всех баз Северного флота. Охранять ее надо. На плаву поддерживать надо. На каждой из умирающих АПЛ по Хиросиме дремлет. Тут и без принуждения стараться будешь. Такова главная необходимость жизни в краю летающих собак. Не партия и правительство, а сама эта жизнь требует добросовестного напряга. На том и стоят в Гремихе и вольном закрытом городе Островной. Путей, сюда направляющих, множество, а тот, который отсюда ведет, - единственный. И так он опасен и узок, что кажется, будто проложен по краю пропасти.
Когда из штаба флота приходит долгожданная команда на межбазовый перегон очередной «отстойной» лодки с заглушенным реактором - из Гремихи в Кольский залив, на судоразделочный завод, что в городе Полярном - тут он и открывается ненадолго и не для многих, этот единственный путь, по которому еще несколько счастливцев переберутся поближе к Большой земле, радуясь выпавшему жребию, как первому солнцу после долгой полярной ночи.
Про семьи и говорить нечего. Даже линия электропередачи, протянутая из Мурманска, тупиковая. Ветром ли повалит опору ЛЭП, Чубайс ли отключит, злобствуя на чересчур медленно умирающий флот - сидеть будут без тепла и света в самый лютый мороз. Когда у пирса стояли действующие подлодки и случалась авария на линии, город переходил на автономный источник питания - атомный реактор одной из них. У «отстойных» же реакторы заглушены, неоткуда взяться теплу и свету, которые теперь для Островного тоже праздник.
А начальство, известное дело, по любому и всякому случаю заявляет, что службу в дивизионе несут плохо, даром зарплату получают, кабак развели, все разграблено, разворовано. Отчасти и это правда - городские ландшафты в Островном встречаются пострашнее послевоенных грозненских, ну так и причин тому нет других, кроме уже упомянутой. Умирающий это город. И живут в нем ждущие своего часа.
Формируется экипаж на АПЛ, подлежащую буксирному перегону, из расчета одной десятой части от штатного расписания. То есть десять человек на один плавучий гроб, поддерживаемый понтонами и традиционным флотским матом. В 2003 году из Гремихи на утилизацию в Полярный снарядили и благополучно доставили 12 списанных АПЛ, представляющих собой что-то вроде пустых стальных бочек - холодных и дырявых, без освещения, средств спасения, без водоотливных устройств, которые тут все равно бесполезны, поскольку нет электропитания, и без связи, что не имеет никакого внятного объяснения. Только одни шланги, подающие воздух внутрь буксируемой лодки через верхний рубочный люк. Благо, что хоть дышать есть чем. И вот они - пять суток кошмара для офицеров и мичманов временного экипажа, именуемого по соображениям великой флотской хитрости «швартовой командой», состоящей зачастую из старших офицеров-счастливцев, коим выпала радость навсегда покинуть край летающих собак.
Хитрость эта давно сделалась синонимом наивности. Но так всегда оформлялись судовые документы на межбазовый переход, план которого утверждается командованием Северного флота, равно как и личный состав «швартовщиков». Можно подумать, что безжизненная лодка на буксирных «усах», облепленная понтонами и сопровождаемая спасателем, который все равно никого не спасет, способна управляться и швартоваться по приходу в базу назначения. Вся эта болтающаяся на волнах в противофазе конструкция способна только булькнуть, если понтоны по какой-либо причине разойдутся. И утащить на дно всех сидящих внутри.
С двенадцатью АПЛ Бог миловал, и погода не подвела. К-159 «Кит» вышла из Островного вечером 28 августа 2003 года. И была по счету тринадцатой. «Швартовая команда» состояла из четырех старших офицеров, включая командира АПЛ капитана второго ранга Сергея Лаппу, а также двух старлеев и четырех мичманов и старшин контрактной службы. Они не помышляли возвращаться в Гремиху, а надеялись наконец-то зацепиться за твердое место в действующем гарнизоне Полярного и хотя бы изредка ходить в море, ощущая подлинный смысл службы.
С молчаливого согласия заместителя командира дивизиона капитана второго ранга Сергея Жемчужного, руководившего с буксира перегоном тринадцатого «Кита», прихватили с собой кое-какие пожитки, чтобы обустроиться на первых порах в казарменном уюте Полярного, пока в Североморске будет «решаться вопрос». Решился не вопрос. Решилась судьба. В ночь на 30 августа 2003 года АПЛ К-159 затонула в трех милях от острова Кильдин. Из десяти человек чудом спасся только один - командир группы дистанционного управления старший лейтенант Максим Цибульский.
Так или иначе, в Гремиху они не вернулись. Родина венок им не сплела и не отчеканила их имен золотом по мрамору - сами во всем виноваты: «Мы поручни трапа на ощупь хватали, тонули мы молча и падали молча, и молча всплывали, всплывали, всплывали...»
Тринадцатый «Кит»
Экипаж К-159 ни в чем не виноват, но об этом молчали, потому что иначе обвинили бы тех, которые молчали. Впрочем, памятуя свежие еще уроки «Курска», когда молчали до последнего погибшего, сейчас комментарии штабных каперангов зазвучали почти сразу после случившегося.
Объясняя причины катастрофы, повторившей в малых масштабах трагедию АПРК «Курск», флотское начальство в Москве и Североморске заявило, что в 2 часа ночи 30 августа при неожиданно разыгравшемся шторме оторвались два из четырех понтонов, с помощью которых буксировали лодку. Ее закрутило на волнах и стало заливать водой через верхний рубочный люк. Вскоре оторвались остальные, и в 2 часа 20 минут штаб Северного флота, куда с буксира доложили о ЧП, отдал приказ экипажу покинуть борт. В 3 часа 01 минуту АПЛ К-159 пошла ко дну.
Буксир подобрал троих, которые в момент затопления кормовых отсеков находились на мостике - одного живого и двух погибших. Семеро выбраться наверх не успели. Оставим пока вопрос, почему они не успели. Не стоит отвлекаться и на легко объяснимую ошибку пилота спасательного вертолета, поднятого в ту ночь по тревоге. Во-первых, он принял за К-159 другую подлодку, перегоном которой тогда же руководил командир дивизиона отстоя Эдуард Сигбатуллин. Во-вторых, на сигнал СОС в районе бедствия всплыла боевая АПЛ. Пилот увидел две нормально идущие субмарины и, чертыхаясь, вернулся на базу.
Суть обстоятельств, из которых сложилась трагедия, не в этом. Был ли внезапно налетевший шторм, выдвигаемый как основная причина трагедии? Был, отвечали те, кому поручено отвечать убедительно и без лишних подробностей. Но волнение три балла и ветер 15-20 метров в секунду - это еще не шторм, а самая обычная погода для прибрежной части Баренцева моря и тем более для Гремихи на закате лета. Ведь вторая лодка дошла до Полярного благополучно.
Не было шторма, и понтоны сорвало совсем по другой причине. Кормовые отсеки дырявой, как решето, лодки стало заливать еще до отрыва первых понтонов. Именно потому они и оторвались, что не могли удержать на плаву К-159, стремительно терявшую продольную устойчивость. Впрочем, не столь уж и стремительно.
С того момента, когда штаб флота отдал приказ покинуть тонущую субмарину, и до ее исчезновения под водой прошла 41 минута. Из отсеков никто не поднялся на мостик - не успели. Расскажите это кому-нибудь, даже и не подводнику, реакция будет предсказуемой: они что, пьяные были? Или домашние телевизоры в матрасы заворачивали, чтобы не побились? Ерунда, конечно. Ну а выбрались бы наверх - что тогда? Почему из троих, что там находились, двое тоже не смогли спастись, а третий, как уже сказано, выжил чудом?
Потеря продольной устойчивости подводной лодки не бывает мгновенной. Для АПЛ каждого класса существует определенный «угол заката». У К-159 «Кит» такой угол составлял 12 градусов. Водоизмещение - пять тысяч тонн. Пока зальет те или иные отсеки, пройдет времени достаточно, чтобы при трехбалльном волнении снять людей. Для того, собственно, и следует в кильватере спасательное судно. И только когда дифферент достигнет критического значения, то есть «угла заката», уход лодки под воду происходит мгновенно. Что и произошло с АПЛ К-159.
Министр обороны Сергей Иванов поставил весомую точку в конце всех комментариев: легкомыслие, извечная надежда на русское авось - на то, что пронесет. Кто после министра дерзнет сказать другое? Командующий Северным флотом адмирал Кравченко заикнуться не успел, как его сняли. «Авось» подхватили и понесли в массы недоумевающего народа. Такое объяснение доступно всем. Кроме, разумеется, профессионалов-подводников.
А чтобы и они не сомневались, министр Иванов с высоты своего положения раскрыл некоторые подробности, составившие в сумме упомянутое «авось». Оказывается, скорость при буксировке АПЛ К-159 составляла «два узла в час». Не в том вопрос, сколько надо, а в том, что у моряков, его слушавших, могли отвалиться уши. Не существует на флоте такого понятия - «два узла в час». Дальше можно было не слушать министра. Еще оказывается, что, по инструкции лодку обязаны вести два буксира. Это верно, по инструкции так. Тут министр четко обнажил несоответствие. И вот вам пожалуйста: потащили одним, «по-автомобильному», полагая, что пронесет. Авось да небось - не пронесло. Все. Может, он и неплохой мужик, но прежде чем комментировать происходившее в Баренцевом море в ночь на 30 августа, следовало бы самому уяснить, что там происходило и почему нарушили инструкцию, утвердив проводку К-159 одним буксиром. Правда, будь их хоть бы и три, исход, вероятно, был бы таким же. Двенадцать предыдущих АПЛ тоже тащили одним буксиром, потому что в Гремихе их всего два, и в ту ночь оба были задействованы. Из Москвы торопили штаб Северного флота: пришли деньги на утилизацию АПЛ, надо успеть отбуксировать их на разделку и выгрузку реакторной зоны, иначе затеряются на неведомых путях. 800 тысяч долларов иностранной помощи.
Так и получилось: то за десять лет, ни одной лодки не запрягали, то за один год сразу двенадцать. Е-159 ушла последней, тринадцатой. И тащили их все «по-автомобильному», не сетуя на судьбу, а только радуясь тому, что черед и случай совпали, обещая неслыханную удачу. Лимита этих удач на тринадцатого «Кита» не хватило. Зато морякам хватало времени, чтобы спастись. Про это министр Иванов не упомянул. Почему?
Да просто не знал, что на буксируемой лодке отсутствовала связь, и приказ эвакуироваться до моряков не дошел. Они руководствовались предыдущим, полученным перед выходом в море: постоянно проводить осмотр отсеков на предмет течи в прочном корпусе, вести круглосуточный контроль за буксирными устройствами и бороться за плавучесть корабля всеми имеющимися на борту средствами. Вот они и боролись, не зная, не ведая, что и как там, наверху, и с тревогой ощущая усиливающийся дифферент на корму. Когда ясно стало, что лодка тонет, выбраться из отсеков они уже не могли. К тому же опыта плавания - ноль. Отстойный дивизион, все этим сказано, а про другую жизнь только, в песнях поется: «Мы молча всплывали, всплывали...»
Если бы даже и всплыли. Продержаться в воде при температуре 10 градусов можно не более тридцати минут, и то вряд ли. Потом останавливается сердце, имеющее свой «угол заката». Случай со спасением старшего лейтенанта Цибульского врачи считали невероятным, хотя он был очевиден. Кстати, Цибульский о многом мог бы поведать интересующимся, но не поведал. Память его перешла в категорию государственной тайны. Молчал чудом выживший старлей, надежно отгороженный от внешнего мира в отдельной палате североморского госпиталя. Не пускали к нему даже родных. Отца, правда, пустили. Но это только потому, что министр обороны Иванов лично обещал Максиму Цибульскому вызвать в Североморск отца и невесту, оплатить проезд и оказать всяческое содействие. Проявил, так сказать, участие. И тут же забыл про обещанное. Отец добирался к сыну сам. Деньгами на проезд помогли в питерском Клубе подводников-ветеранов. Отец толком так и не понял, что там произошло в море, какая беда нагрянула неожиданно и жестоко, как три года назад на «Курске». А сын не рассказывал. Не положено. Ладно, а про погоду-то можно? Как сказать.
- Шторм был? - спросил отец.
- Страшно было, - ответил сын.
Комментарий к | несущественному
Из всей правды, что только и прорезалась угрюмыми словами Максима Цибульского, это услышали многие: «Страшно было». Повторили в первом и единственном сюжете НТВ о трагической гибели моряков с АПЛ К-159. Дальше было глухое молчание. Словно и не случилось в предпоследнюю ночь августа 2003-го очередного «баренцева» кошмара. Но он был, растянувшись скорбным эхом вдоль всего северного побережья Кольского полуострова от Гремихи до Западной Лицы, где находятся 20 военно-морских баз Северного флота России.
Действующие АПЛ и надводные корабли приписаны только к девяти из них. Самая восточная база Гремиха уже не входит в их число. Большую часть года она отрезана от остального мира. Однако именно здесь в советские времена пробили в скалах вместительные туннели, в которых в случае ядерной атаки противника могли бы укрываться лучшие субмарины мира. Вот только ни «Воронеж», ни «Смоленск», ни «Орел» там не поместятся. Другие масштабы, иные доктрины. И жизнь в Гремихе давно не та, что прежде. Была суровой, стала невыносимой. Тем более после 2003-го, когда девять гремихинских офицеров и мичманов тяжко прожили свои служивые годы и умерли так, что не приведи Господь. Никому не дано описать тот ужас, который они испытали в последние минуты жизни. Кто познал его, уже ничего никому не расскажет. Такая правда несовместима с жизнью.
Можно ли было хотя бы кому-то из них ухватиться за воздушный шланг, перекинутый со спасателя? Перед смертью не надышишься, это понятно. И все же - можно было? Ответ жесток и циничен: шланги, подававшие воздух внутрь начавшей тонуть лодки, на спасателе обрубили. Жестоко, факт, но иначе они бы утянули на дно и спасательное судно. А элементы вынужденного цинизма на флоте воспринимаются по-иному, нежели на сухопутье.
Бывший подводник, капитан второго ранга Александр Покровский знает допустимую меру жестокости и цинизма: «Вам никогда не приходилось с помощью прочной платяной нитки осторожненько вести за ноздрю быка на бойню? Так вот, с лодкой очень похоже... Жаль министра. Русское авось - это один из главных управленцев в России, и с ним решил бороться министр обороны, второстепенный управленец. Интересно, на чьей стороне будет победа? Русское авось всегда предпочтительнее инструкции, и потому быка по-прежнему ведут на бойню при помощи нитки...»
В случае с тринадцатым, несчастливым «Китом» горькое эхо Гремихи озвучило совсем уж неожиданное: на К-159 шли к новой жизни в Полярном прощенные штрафники, когда-то нарушившие ту или иную инструкцию. Такой нюанс: если бы каким-то невероятным чудом спасся командир АПРК «Курск», то стал бы он не Героем России посмертно, а в лучшем случае - командиром отстойного дивизиона в краю летающих собак.
17 августа 2015 года
Комментарии к книге «Всякой тяжести имя - крест», Анатолий Яковлевич Гончаров
Всего 0 комментариев