«Мне снился сон…»

Мне снился сон… (fb2) - Мне снился сон… 1159K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Николаевна Глебова

Ирина Глебова Мне снился сон…

Посвящаю моей дочери Арине, которая во многом подсказала мне образ главной героини.

Часть первая. Острова

Глава 1

Во Франкфурте самолёт задержали на три часа, но Викторию это вовсе не огорчило. Она не торопилась. Брат, как истинный американец, сначала перезвонит в аэропорт, а поедет встречать лишь когда точно будет известно время прилёта. Здесь же, в этом огромном терминале, так интересно, комфортно! Особенно когда ты не просто пассажир – объект внимания и заботы большой авиационной компании. Она получила талоны на бесплатный ужин в кафе, карточки на пользование разными бытовыми услугами, пропуск в комнату отдыха. Ей рассказали, где будет проходить регистрация на рейс, где находится гейт номер семь – выход к самолёту, попросили внимательно слушать объявления. И Виктория почувствовала себя желанным гостем в этом закрытом от всего мира городке, который называется международной транзитной зоной.

Наверное целый час она просто ходила от магазина к магазину – их тут было множество, – и даже соблазнилась, купила футболку с абстрактно-элегантным рисунком: представила, как хорошо будет смотреться на калифорнийском пляже. Понравилась ещё и сумочка, но цена оказалась запредельной, не для неё. Футболка тоже не дёшево стоила, но, помимо остального, ей хотелось иметь что-то на память о самой себе в этом чудесной терминале.

Потом поднялась эскалатором на третий ярус, в кафе. Людей здесь было не много, она выбрала столик у широкого окна. Прямо перед ней лежало лётное поле, хорошо освещённое, поскольку уже начинало темнеть. Силуэты огромных лайнеров завораживали взгляд. Вот сверкнули яркие огни, ослепили на миг и ушли в сторону. Это на поле сел и теперь катил к дальней стоянке ещё один самолёт… Виктория непроизвольно приложила руку к груди: сердце забилось счастливо и томительно. Чувство дальних странствий – вот как это называется, она знала. Нечто подобное ей приходилось испытывать: когда мчишься в ночном поезде, не спишь, а смотришь, почти прижавшись лбом, в окно. Мелькнёт какой-то полустанок, освещённый фонарём, прилепившийся к нему домик, дальние огни то ли посёлка, то ли городка… И вдруг ощутишь и скорость, и бег времени, и огромное пространство с вот этим мгновенно выхваченным кусочком жизни! Виктория называла это «чувство дальней дороги». Но сейчас её возбуждение, в котором смешивались радость, сладкая тревога, предчувствие чего-то необыкновенного, – это возбуждение было гораздо сильнее. Не «дальняя дорога», а именно «дальние странствия». А ведь когда она летела из Киева сюда, ничего подобного не замечала. Может быть потому, что был день, а теперь уже почти стемнело? Ночь обостряет чувства…

Девушка пила кофе, смотрела, как течёт размеренная, отлаженная жизнь терминала. Вот внизу прошла группка подростков-азиатов, все в одинаковых каскетках, с маленькими рюкзаками – спокойные, очень самостоятельные. Виктория сразу поняла, что эти ребята японцы. Несколько лет она занималась синхронным плаванием, со своей командой побывала на двух международных соревнованиях – в России и Казахстане. Там были молодые пловцы из азиатских стран. Виктория очень быстро научилась отличать китайцев от корейцев, японцев или монголов, тем более «почти своих» казахов, узбеков. И когда после ей приходилось слышать «да они все на одно лицо!», только улыбалась: ничего подобного.

… Да, плавать она любила, сколько себя помнит. Наверное года в четыре, на море, папа научил её легко держаться на воде, а через год родители записали дочку в бассейн. Чему она только не училась: и плаванию на скорость разными стилями, и прыжкам с трамплина. А потом тренер обратил внимание, что девочка невероятно легко ныряет, надолго задерживая дыхание. Тогда её и взяли к синхронисткам. Впрочем, через некоторое время группа распалась, да и Виктории уже было некогда. Она поступила в институт, учиться хотела по-настоящему, серьёзно, будущая профессия ей очень нравилась. Однако привычка к спорту, тренировкам, движению давала о себе знать, и девушка то занималась рок-н-роллом, то гоняла зимой на коньках, летом – на роликах, а то одно лето с альпинистами по Крымским горам лазила. И, конечно же, бассейн, но теперь просто так, для своего удовольствия. А сейчас вот летит она в Калифорнию, на берег Тихого океана, поплещется в океанском прибое!..

Второй ярус, прямо под кафе, казался уголком затишья, потому, наверное, взгляд девушки задержался на двух фигурах, медленно проходивших мимо. Двое парней: темноволосый крепыш в клетчатой ковбойке тащил увесистый рюкзак на колёсиках, а рядом, налегке, вольно и уверенно шагал высокий блондин. «Немец или скандинав», – определила Виктория, которая уже смотрела на него заворожено. Было отчего. Светло-голубые джинсовые брюки и рубаха обтягивали литые плечи и узкие бёдра, ступал незнакомец не просто легко. «Грация дикой кошки, – вспомнился Виктории расхожий книжный штамп. – Вот, значит, что это такое!..»

Словно почувствовав взгляд, блондин поднял голову. Голубые глаза, густые пшеничные волосы – он смотрел прямо на Викторию. И вдруг улыбнулся ей, как старой знакомой. До чего же это была обаятельная улыбка: лицо с чётко прорисованными чертами, красивыми твёрдыми губами и слегка запавшими скулами разом стало задорно-мальчишеским! У Виктории загорелись глаза, вспыхнули щёки и горячо-горячо запекло в груди. В одну секунду она словно увидела себя со стороны, почувствовала, как хороша: гибкая, грациозно сидящая с чашечкой кофе в приподнятой руке девушка, тёмные волосы, длинные, красивыми локонами обрамляющие матово-смуглое лицо, большие карие глаза… Двое парней уже прошли, ступили на эскалатор, уходящий вниз, их не стало видно. А Виктория всё ещё взволнованно думала о том, что вдруг эти двое – нет, этот скандинав, – летит тем же самолётом, в Штаты… Потом она легонько засмеялась. Опять, что ли, влюбилась с первого взгляда? Давно такого не было! Впрочем, если она способна на это, значит правильно сделала, что отказала Игорю – поняла, что не он её судьба, что не готова прожить всю жизнь с ним, пусть и хорошим, и любящим…

Когда объявили посадку в самолёт, девушка даже слегка огорчилась. Время, показалось ей, пролетело так быстро, не всё успела посмотреть. Но как только вошла в гейт – крытый тоннель, ведущий на лётное поле, – вновь испытала будоражащее волнение. Ещё несколько минут, и она полетит над Европой, над океаном, в Америку, в Калифорнию!

Неожиданно прямо из гейта она вошла во внутрь самолёта. Но удивиться не успела: приветливая стюардесса повела её в салон бизнес-класса, указала место, сказала, что позже подойдёт, ответит на все вопросы. Место было у самого иллюминатора, повезло. Она села, оглянулась – всё ей здесь нравилось. Виктория улыбнулась, вспомнив о брате. Ведь это он покупал ей билет – оттуда, из Калифорнии связавшись по Интернету с солидной туристической фирмой в их городе Харькове. Всё оплатил, постарался для любимой единственной сестрёнки!

Салон заполнялся людьми. В соседнее кресло села пожилая женщина с хорошо уложенной седой причёской. Она поздоровалась по-немецки, Виктория ответила ей на английском языке, дав понять, что немецкого не знает. А вот английским она владела свободно. Брат, когда два года назад приезжал к ним в гости, даже удивился: «У тебя типичный говор для центральных штатов!» Ещё бы, она ходила на курсы, которые вели преподаватели-американцы. Если твой родной брат живёт в Америке, не исключено, что и тебя судьба приведёт туда же. Возможно, этот её полёт как раз – разведка…

В это время в салон вышли две стюардессы. Одна остановилась у их ряда, стала рассказывать, как заказать радио и теле программу, вызвать врача, получить информацию. Девушка ловко показывала на себе, как пользоваться кислородной маской, надувным спасательным жилетом, порошком для отпугивания акул. Об этих, последних средствах, она говорила весело, чуть иронично, давая понять, что знать, конечно, не мешает, но вот пользоваться точно не придётся.

Самолёт стал набирать высоту. Мягким толчком Викторию прижало к спинке сидения, и это было даже приятно. Они уже летели над городом – красивой россыпью разноцветных огней, мерцающих, подвижных. Какое-то время бежала внизу река, тоже сверкающая, и в этот момент Виктория вдруг осознала: а ведь Атлантического океана она не увидит! Будет темно. И хотя они летят на запад, навстречу солнцу, когда окажутся над Атлантикой всё равно уже наступит поздний вечер. Если, конечно, их маршрут лежит над оживлённой морской трассой, будут видны огни пароходов. Это тоже интересно, но Виктория представляла, как откроются ей внизу тяжёлые медленные перекаты волн, тёмные глубинные впадины, острова Бермудского треугольника, мели Саргассового моря… Увы, фактор времени она не учла. Тихий океан, при подлёте к Лос-Анджелесу, она увидит и сверху, и потом воочию, даже ощутит всем телом. Но, может быть, брат устроит ей экскурсионную поездку по Штатам, и они таки доберутся до берега Атлантики?..

Так же мягко, почти незаметно перестала действовать сила инерции, и Виктория отстегнула ремни. Стюардесса уже предлагала меню ужина: ждать его не долго, полчаса, а пока любые напитки… Виктория взяла маленькую бутылочку кока-колы, потом, мгновение подумав, ещё и шампанского. Надо же отметить начало такого чудесного путешествия! Всё это время она посматривала на соседей и на проходивших мимо в другие салоны людей. А вдруг тот красивый скандинав всё же летит этим самолётом… Но нет, его не было. Что ж, значит не судьба! Виктория улыбнулась про себя и вскоре вообще перестала думать о незнакомце. Ей было о чём и вспомнить, и помечтать.

Глава 2

Брат Сергей был старше Вики на десять лет. Когда она пошла в первый класс, он отлично сдал экзамены в медицинский институт. Мама и папа были счастливы, но младшая сестрёнка, наверное, радовалась ещё больше.

– Теперь ты будешь меня лечить! – воскликнула она. – Только сладкими таблетками!

Дело в том, что их родители оба были врачами. И хотя Виктория росла девочкой довольно здоровой и спортивной, усиленным медицинским вниманием обеспечивалась. А то, что Сережа не станет её мучить ни уколами, ни горькими порошками, она знала точно. Ведь она – его любимая сестрёнка. Ни у кого нет такого чудесного брата! Брата, который не стесняется возиться с малышкой, повсюду берёт её с собой и приучил к этому всех своих друзей. В три-четыре года она ходила с ним в кружки рисования и керамики во Дворец пионеров – тогда ещё это заведение называлось так. Сидела рядом со взрослыми мальчиками и девочками, старательно малевала красками и цветными карандашами, лепила из глины корявые фигурки. Серёжа помогал, придавал им форму каких-то фантастических зверушек, клал со всеми другими поделками на обжиг в печь, а дома, показывая родителям, восхищался:

– Это Вика сделала, сама! Смотрите, какой весёлый! Она ему имя придумала. Скажи, какое?

– Страслодюк! – говорила она гордо.

Серёжа смеялся:

– Вот фантазёрка! Это химера такая: страус, слон и индюк вместе!

И в голосе его слышалось восхищение.

Они жили в центре города, недалеко от зоопарка, брат с друзьями часто ходил туда гулять, и Вика конечно же с ними. В одном дальнем уголке мальчики перелезали через забор, и малышка, как обезьянка, ловко карабкалась за ними. Попадали они в университетский ботанический сад, который примыкал к зоопарку, их перегораживал чисто условный, никем не охраняемый заборчик. Детвора бродила в своё удовольствие от вольера к вольеру, Серёжа подсаживал сестру, чтоб она лучше видела зверей. Показывал:

– Смотри, вон ягуар, на крыше своей будки лежит. Лапы раскинул, словно спит. Но он притворяется: видишь – спина выгнута, кончик хвоста приподнят и один глаз приоткрыт…

Сергей всегда отлично подмечал позы и движения животных, и звери, которых он любил рисовать больше всего, получались у него как живые. Теперь, в Америке, это ему очень пригодилось…

Был брат мальчиком спокойным, рассудительным, но Виктория помнила, как он несколько раз впадал в ярость – тогда, когда её обижали. Однажды своего лучшего друга сбил с ног и тыкал лицом в землю, пока другие мальчишки его не оттащили. А всё потому, что тот со смехом сорвал с маленькой Вики шапочку. Дело было тёплым летним днём, и паренька насмешила эта вязаная шапочка на девочке. Он ведь не знал, что у Вики сильно болели ушки, а Серёжа знал и страшно разозлился…

Когда Сергей учился на третьем курсе, он впервые поехал в Соединенные Штаты. Как раз в те годы, в начале девяностых, начались «обмены» студентами: к нам в ВУЗы стали приезжать молодёжные группы из других стран, наших ребят приглашали в университеты Европы и Америки. Конечно, шёл жёсткий отбор самых лучших, чем-то проявивших себя студентов. Сергей тут был вне конкуренции: к третьему курсу он уже избрал специализацию – радиология, опубликовал две интересные статьи в институтском журнале, которые перепечатали два серьёзных медицинских издания. Учился он одновременно легко и серьёзно, родители очень им гордились. Теперь, став взрослой, Виктория понимала: они надеялись, что сын воплотит их несбывшиеся мечты. Ведь оба они когда-то готовились защитить кандидатские, а потом и докторские звания, но жизнь повернула по-другому. Мама работала терапевтом в районной поликлинике, отец – выездным врачом городской «Скорой помощи». Но Серёжа, Серёжа, конечно, станет заниматься наукой, достигнет высот…

Полгода Сергей провёл в Калифорнийском университете, в кампусе – студенческом городке – Беркли. Его приглашали оставаться и дальше, но он вернулся – хотел закончить учёбу в своём родном мединституте. Но в Америке о нём не забыли. Когда брат заканчивал институт, он получил приглашение из Медицинской школы при Университете Джона Хопкинса в Вашингтоне пройти у них стажировку по вопросам радиологии и, возможно, остаться работать. Виктория помнит – всё-таки уже была подростком, – какая тоска стояла в глазах мамы, когда она сказала:

– Поезжай, сынок. Видишь, что у нас здесь творится! Будет ли лучше?..

В то время они все были миллионерами: карбованцы, недавно введённая национальная валюта, совершенно стремительно с сотен поднялись до тысяч, а потом и до миллионов. Хлеб, яйца, колбаса стоили миллионы.

– Сбылась мечта Остапа Бендера! – шутил отец.

Закрывались заводы, ликвидировались научные институты, зато как грибы-поганки росли рынки и базары. Уйма безработных специалистов тягали по этим рынкам тележки на колёсиках, прозванные «кравчучками» – в честь первого президента Украины. Тем же, кто ещё как-то где-то работал на производстве, зарплату выдавали даже не жалкими миллионами, а товарами. И они их тоже тащили в «кравчучках» на базары. А учителей и врачей отоваривать было нечем, им просто месяцами внаглую не платили.

Но Сергей всё равно поначалу отказался уезжать.

– Не всегда так будет, – сказал он. – А радиологи именно у нас особенно нужны.

– Я рад, что ты патриот, – ответил ему тогда отец. – Но посмотри, чернобыльцев пытаются последних льгот лишить. А значит и лечить-то их не слишком рвется наше правительство. Думаешь, научные изыскания станут субсидировать? Смешно! Когда-нибудь, когда кончится период накопления капитала, может быть. Но годы пройдут, а с ними, возможно, и твоё время…

И всё же брат решился принять приглашение только через две недели, после одного разговора. Его Виктория тоже хорошо помнила, всё происходило при ней. В тот вечер к ним зашла бывшая соседка, Тамара Петровна. Отец сухо поздоровался, взял газету, сигареты и вышел на балкон-лоджию.

– Не жалует меня твой мужик, – покривила губы Тамара Петровна.

– Ты очень мнительная, Тамара, – мама пожала плечами. – Просто он, когда тепло, всё время там сидит.

Отец и в самом деле любил балкон: сам его стеклил, ладил полочки, на которых стояли горшки с цветами, купил специально два раскладных кресла и столик, красивый коврик на пол… Но соседка упрямо повторила:

– Да чего там, не любит! Я для него как была спекулянтка, так и осталась. Вы, интеллигенты, все такие. Ты вот, если б мы с детства в одном дворе не бегали, тоже со мной только через приоткрытую дверь разговаривала бы.

Вика, сидевшая тут же, на диване, хихикнула: отец совсем недавно сказал почти такие же слова. «У меня нет ностальгических чувств к этой спекулянтке, я с ней в одном дворе в детстве не бегал».

Когда-то мама и эта самая Тамара жили в одном подъезде. Родители Тамары работали проводниками в поездных бригадах, ходили в рейсы по очереди. Когда Тамара училась в десятом классе, отец её куда-то исчез. «Слинял с какой-то бабой, – откровенно говорила девчонка своим подругам. – А чего? С мамашей они давно уж все ночи порознь, вот и нашёл себе. А у неё тоже есть хахаль, и не один».

Школу Тамара не окончила, мать стала брать её в поездки. Причём перевелась на поезда дальнего следования – в Среднюю Азию, на Дальний Восток. Мать и дочь постоянно тягали из поездок ящики продуктов. Когда что: красную икру, какие-то невиданные здесь консервы, рыбу, или урюк, изюм, орехи… И, конечно же, тюки товаров: отрезы материи, блестящие от люрекса платки, кофточки, халаты, постельное бельё… Куда-то всё сбывали, одни из первых в доме купили цветной телевизор, красивую мебель, магнитофон. Томка стала одеваться, как королева, бывшие одноклассницы ахали, а она смеялась над ними:

– Вы, дуры, книжки читаете, переживаете, что в институты не поступите! Ну и что? Будете потом от зарплаты до зарплаты копейки считать. А я, неуч, всегда буду жить лучше вас!

Да, она уже тогда умела «жить». И, кстати, оказалась права: деньги у неё и в прежние, и в новые времена не переводились. Ещё девушкой, всегда склонная к полноте, растолстела немеряно, но это её совершенно не волновало. А вот мать её в какой-то момент стала худеть, худеть и очень быстро умерла. Теперь Тамарка сама ездила в дальние рейсы, и возила добра оттуда ещё больше. Соседям тоже, конечно, кое-что перепадало. К Нине, маме Виктории, она питала особые чувства, может быть её единственную продолжая считать подругой, потому брала с неё не дорого, так, чуток накидывая на цену. И, надо сказать, в эпоху дефицита многих вещей, это часто выручало.

Потом Тамара продала свою квартиру и купила дом в одном из городских посёлков. Шло время бурного развития кооперативов, малых предприятий и частных фирм, вот и она открыла что-то вроде артели по пошиву одежды. Построила в своём дворе длинный сарай, поставила там несколько швейных машинок. Сама, конечно, за машинкой не сидела – работали у неё женщины-швеи и два парня, грузчики. Вика видела всё это сама: ей было лет десять, когда Тамара Петровна пригласила однажды всю их семью к себе на день рождения. Отец отказался, а Вика с мамой пошли. И пока гости собирались, Тамара повела их показывать свой «бизнес». И этот швейный цех, и – с особенной гордостью, – склады, забитые тюками материи и готовой продукцией: юбками, брюками, плащами, куртками… Года три спустя у Тамары Петровны уже работали несколько торговых точек на самом большом городском вещевом рынке. Она считала себя крупным бизнесменом, «шикарно» одевалась, носила какие-то немыслимые парики и разъезжала на машине, самой «крутой» по тем временам «Ладе». Казалось бы, что ей давняя подруга, не умеющая жить! Но нет, она продолжала заходить к Пичужиным, не просто так, конечно. Вскоре после того памятного дня рождения она родила сына, мальчику было уже около трёх лет, и Тамара заезжала к бывшим соседям-врачам за консультацией. А иногда просто забирала Нину, везла смотреть своего Русланчика. Возвращаясь, мама печально качала головой:

– Несчастный ребёнок! Хоть бы Тамара подумала, от кого рожать, а то ведь наверняка какой-то алкоголик.

– Что, совсем дебил? – интересовался отец.

– Я бы так категорично не стала говорить… Но явно отстающий в развитии. Вряд ли он сможет хорошо учиться…

– Не огорчайся ты, Ниночка, за свою подругу детства, – смеялся отец. – Её ведь саму это нисколько не волнует. Вот увидишь, мальчишка будет у неё расти избалованным принцем, а потом она пристроит его к своему бизнесу. И при всей его умственной отсталости, наверняка он будет соображать, как деньги грести. Время нынче, знаешь ли, вот таких дебилов.

Говорил отец весело, но ирония его явно горчила. И, как подтверждение его слов, вскоре и произошёл тот разговор – когда очередной раз зашла к ним Тамара. Отец удалился на балкон, но Сергей вышел из своей комнаты, поздоровался, сел рядом с сестрой на диван. Он всегда охотно слушал рассуждения «бизнесменши», задавал вопросы, вставлял реплики и комментарии. Вика иногда с трудом сдерживала смех – брат явно насмехался над женщиной. Когда Тамара Петровна уходила, мама тоже Серёжу упрекала, но он отмахивался со смехом:

– Она ведь этого не понимает! А значит и не обижается.

И верно: Тамара Петровна не только не обижалась, с удовольствием поддакивала Сергею. Для неё он был авторитетом: ещё бы – учился в Америке, снова его туда зовут! Она не сомневалась, что парень обязательно уедет. В этот раз она тоже заговорила на любимую тему.

– Молодец, Серёга! Вот, молодёжь понимает, как надо жить! Может, и мне туда махнуть: я бы там раскрутилась, миллионершей стала бы! Пришлёшь мне оттуда гостевой вызов, а?

– Да вы там прогорите, тёть Тамара, – хохотнул Сергей.

– Это ещё чего?

– А там налоги платить надо!

– Во напугал! – «Бизнесменша» отмахнулась от него, как от комара. – Здесь тоже платят… дураки!

– А там не платят дураки. Потому что себе дороже: и в тюрьму угодить можно, и конфискуют всё нажитое. В Америке – почувствуйте разницу! – настоящий капитализм, а не наш, дикий, с цепи сорвавшийся!

– Ну и на хрен мне тогда твоя Америка! – не потеряла бодрости духа Тамара Петровна. – Мне и здесь хорошо. Я вот скоро машину поменяю на иностранную, дом на море куплю, чтоб Русланчику здоровье поправлять.

Разговор свернул на детскую тему.

– Всё играешь? – спросила гостья, кивнув на пианино.

Вика промолчала, а мама с гордостью подхватила:

– Конечно! Через год заканчивает музыкальную школу, и все учителя советуют в музучилище и дальше, в консерваторию. Виктория у нас ведь уже лауреат детского международного конкурса, и музыку сама сочиняет!

– Ну и что после той консерватории девка делать будет? – презрительно фыркнула бывшая соседка. – Вон их сколько таких консерваторцев, со скрипочками и дудочками в переходе метро стоят или по электричкам ходят, христарадничают. А пианино ведь туда не потащишь! Ничему-то тебя, Нина Антоновна, жизнь не научила! Ну вы-то сами с Анатолием хоть врачи, какую копейку всегда сшибёте. Я вот за консультацию тебе вещами плачу, и другие могут, да за укольчики или там массаж можно получить. А что пианистка делать будет, кому она нужна?

– Это время, Тамара, пройдёт, – неуверенно возразила мама. – Пока Виктория выучится, что-то может измениться. Люди опомнятся, захотят красоты, искусства…

– Ой ли? Денег они захотят, всё больше и больше! И пойдёт твоя дочь со своим музыкальным образованием по миру. Сколько раз я тебе, подруга, талдычила на своём примере: не образовываться надо, а крутиться! Так что пусть заканчивает Витка свою музыкалку и среднюю школу, и – ко мне. Пристрою её на хорошее место, не обижу. У меня вон девчонки семнадцатилетние, реализаторы на рынке, такие бабки заколачивают, в такие шмотки одеваются – куда там! И палец им в рот не клади!

Она громко самодовольно захохотала. Мама как-то съёжилась, не зная, что ответить, но тут вдруг Серёжа ударил по столу кулаком – громко и резко. Даже Тамара Петровна вздрогнула. Всегда весёлый, доброжелательный, он зло кривил губы и выговаривал резко:

– И курят, и пьют, и с неграми трахаются, которые там, на рынке, настоящие хозяева!

– Сергей!

Мама вскрикнула, но голос у неё осёкся, и она только глазами указала на Вику: что же, мол, ты такое говоришь при сестричке! Но он упрямо мотнул головой:

– Пусть знает и учится думать!

Но взгляд, брошенный им на сестру, уже смягчился, с силой стиснутые губы расслабились, он перевёл дыхание, сказал уже спокойно, как-то устало:

– Ладно, спорить не о чем… Нам друг друга не понять.

Взял сестру за руку и увёл к отцу на балкон. Когда же мама, проводив подругу, тоже вышла к ним, Сергей с отцом играли в шашки. Опережая упрёки, сын сказал:

– Не сердись, мама. Ну да, в кои веки не сдержался. Знаешь, представил Вику там, на базаре! Я ведь не осуждаю тех девчонок, наоборот, жалею. Они же там как рабы – вкалывают в утра до ночи, перекусывают, чем попало, болеют всякой гадостью, и не только… Да ты и сама знаешь: лёгкие слабые вплоть до туберкулёза, и язвы, и варикозы… А куда деваться, другой работы нет! А уж тем более без образования.

– Образование теперь тоже большая проблема, – вставил отец. – Это ты, сынок, успел проскочить, да ещё стипендию повышенную получал. Нынче и пишут, и говорят, что образование всё платным будет.

– Вот я и решил, – сказал вдруг Сергей. – Приму приглашение, поеду в Вашингтон. Буду вам деньги высылать на жизнь и на учёбу Вике.

…Несколько лет он регулярно высылал им суммы, дававшие возможность чувствовать себя спокойно, защищено. Виктория поступила учиться, однако не в консерваторию. Ошеломив родителей, она выбрала совсем другой институт. Правда и в Америке, с Сергеем, происходили тоже удивительные перемены.

Глава 3

Великолепная машина «Боинг»! Почти не слышно работы турбин – так, еле уловимый, умиротворяющий, какой-то медитативный гул. И ощущения полёта тоже почти нет: иногда качнёт легонько, приятно, и вновь можно забыть, что мчишь сквозь пространство и время на огромной высоте… Виктория, когда училась во втором классе, летала с родителями и братом в город Ростов-на-Дону, к родственникам. Маленькая была, но хорошо помнит: самолёт казался огромным! Потом узнала, что это был совсем не большой отечественный «Як-40», рассчитанный на двадцать пассажиров. Но тогда дух захватывало, так хотелось скорее подняться в небо! Летели часа полтора, и всю дорогу трясло, тарахтело, бросало в воздушные ямы. Ей-то, малышке, всё было нипочём, даже очень нравилось, когда самолёт ухал вниз, а потом резко шёл вверх, щекотало в животе, и она смеялась. А взрослые сидели в напряжении, мама бледнела и вскрикивала, а когда приземлились, сказала, что обратно поедут поездом…

Вкусный ужин был съеден, выпит и крепкий чёрный кофе. Хотя стюардесса настоятельно рекомендовала чай, но Виктория знала, что вечерний кофе не отбивает ей сон. Впрочем, спать не хотелось, всё было так интересно. Над входом в салон располагался экран, на нём – карта их полёта, где постоянно обновлялась информация о местонахождении самолёта. За иллюминатором стояла темнота, и девушка уже поняла, что они летят слишком высоко, чтобы видеть отблески небольших населённых пунктов. Но когда на экранной карте появлялись большие города, она смотрела вниз и видела огни: переливающиеся цепочки, россыпи, скопления! А в какой-то момент в иллюминаторе вдруг посветлело, проступили облака, окрашенные розовым. И вдруг всё залил багрянец с золотым отливом в серебряном скоплении облаков! Виктория вскрикнула, оглянулась, чтобы поделиться с кем-то восторгом… Но соседка-немка уже спала, и те, кто был виден через проход, тоже спали. Но тут рядом оказалась услужливая стюардесса, сказала: «Это мы догнали закат солнца. Очень, очень красиво». Девушка кивнула. Она уже сама поняла, что происходит, но найти слов для ответа не сумела, только смотрела не отрываясь…

Скоро краски стали тускнеть, переходить в тёмно-бордовые, фиолетовые, чернильные… Опять стало темно. Сердце ещё колотилось возбуждённо, ещё сознание наполняли какие-то образы, но постепенно Виктория успокаивалась. И в один момент вдруг осознала, что глаза её закрываются, дремотная истома запрокидывает голову на подшейную подушечку сидения. Тогда она достала из специального пакета – стюардесса ещё раньше разнесла такие всем пассажирам, – лёгкое, но очень тёплое одеяло, и вязанные толстые носки-тапочки. В салоне температура ощутимо понизилась, и когда Виктория сняла кроссовки, надела носки, закуталась в одеяло и удобно откинулась на сидении, вдруг почувствовала себя маленьким птенцом в уютном тёплом гнёздышке! Гнёздышко надёжно устроено высоко-высоко на дереве, в крепкой развилке. Ветерок качает дерево, но оно мощное, и ничто не угрожает гнезду и засыпающему в нём птенцу. А он и в самом деле пригрелся, засыпает, засыпает…

Ей снилось морское побережье… или океанское. Не пляж, а просто пустынный берег, волны накатывают на белый слепящий песок. Дальше, отступая от берега, начинаются какие-то тропические заросли, солнце стоит высоко, обжигает. Но бежать по белому песку приятно, он тёплый, а не жгуче-горячий. И они бегут – маленькая девочка с братом-подростком, держатся за руки, смеются… «Это мы в Калифорнии», – думает Вика. Далёким-далёким краем сознания она помнит, что спит, потому не удивляется, видя себя и брата маленькими в Америке. А потом они уже сидят в лодке, качаются среди волн, берег виден, но смутно. Серёжа вдруг прыгает за борт, а вода ему оказывается всего лишь по пояс. «Надо же, здесь мелко, как на Азовском море», – опять думает Вика. И вновь не удивляется ни этому факту, ни тому, что плывут они не на яхте, а в простой рыбацкой лодке – в такой когда-то родственники возили их по мелкому Азовскому морю… Лодка качается, волны качаются… «Как самолёт в небе», – опять выплывает откуда-то из подсознания. Но незаметно спокойный приятный сон сменяется сначала тревожным, а потом просто страшным сумбуром. Лицо Игоря с тоскливыми глазами, он что-то говорит, сначала тихо, потом повышая голос. Лицо бедняжки Лины, бледное, почти незнакомое, голова повязана полотняной старушечьей косынкой: такой Вика видела подругу в гробу, когда ту хоронили. Лицо Виты – страшное, перекошенное злобой, её истеричный крик, срывающийся на визг: «Это ты, ты наколдовала ей смерть! И мне хотела, но не вышло! Забирай теперь своего Игоря!» И снова Игорь, он тоже уже кричит: «Если бы ты меня не оттолкнула, всё было бы по-другому! Все были бы живы… Все будут живы, только не надо делать глупостей! Оставайтесь на местах, не двигайтесь!..»

«О чём это он?» – удивляется Виктория, и помимо воли выходит, словно выныривает из сна. Прямо в проходе, совсем недалеко от неё стоит тот самый красавец-скандинав.

«Здорово! Он всё-таки летит со мной!» – успевает подумать она и даже широко улыбнуться, поймав взгляд парня. И только через секунду замечает пистолет в его руке.

Красавец тоже узнал девушку и тоже улыбнулся. Это была очень красноречивая улыбка: приятное удивление, лёгкое сожаление и даже словно извинение: что, мол, поделаешь, так получилось… С уже знакомой звериной грацией он повёл рукой с пистолетом – на уровне голов пассажиров, – и повторил по-английски:

– Это угон самолёта, думаю, все поняли. Но ваши жизни вне опасности, если будете вести себя спокойно, делать только то, что прикажут.

Тут же самолёт дёрнулся, сделал резкий крен. Несколько человек, в том числе и соседка Виктории, немка, вскрикнули – от неожиданности, нервного напряжения.

– Ничего страшно, мы меняем курс. Если хотите, пристегнитесь ремнями. Да, в самом деле – сделайте все так. Будет гарантия, что никто не встанет с места.

«Скандинав» был на удивление спокоен, доброжелателен. Он вновь улыбнулся Виктории, как старой знакомой. Такая это была неотразимая улыбка, что девушка совершенно непроизвольно улыбнулась в ответ. Мышцы, минуту назад сведённые страхом, сами собой расслабились. «Нет, этот парень не станет делать ничего плохого! Высадит где-нибудь нас или на кого-то обменяет… Вот так приключение, даже интересно… Я ведь никуда не тороплюсь…»

Она взяла концы пристяжного ремня, жестом показала «скандинаву», что готова пристегнуться. Он чуть заметно покачал головой: «Нет, ты можешь этого не делать!» Она удивлённо приподняла бровь: «Вот как? Ну ладно…» Их весёлая переговорная мимика рассмешила их обоих. Виктория прыснула, сдерживая смех, он улыбнулся ещё шире.

В это время, отдёрнув занавеску отделения стюардесс и дальше – кабины пилотов, – в салон шагнул другой парень, тот самый темноволосый крепыш в клетчатой рубахе. Оба угонщика быстро перебросились фразами, и главный – а «скандинав» явно был главным, – нахмурился. Виктории, которая не спускала с него глаз, вновь стало тревожно. К тому же темноволосый держал небольшой чемоданчик, девушка вдруг заметила, что не только она, но и все пассажиры смотрят на этот предмет. Увидел это и «скандинав». Он кивнул, сказал опять громко, по-английски:

– Вижу, все догадались! Это наше взрывное устройство. Пульт у меня, вот здесь. – Показал на поясной ремень. – Все мы в безопасности, пока всё идёт хорошо.

Двое вновь заговорили между собой. Виктория слышала обрывки фраз, но никак не могла понять, что это за язык. Может быть, конечно, шведский или датский, но что-то было в произношении, гортанности, особой интонации явно не европейское. «Может, кавказский какой-то? – мелькнула мысль. – Темноволосый вроде бы похож на горца…»

Сейчас красавец-угонщик злился: глаза его сузились, губы кривились, хищно обнажался оскал. Лоб Виктории мгновенно покрылся капельками пота, они потекли по лбу, но она, оцепенев, не решалась достать платок, вытереть. И поведение угонщиков, и предчувствие того, что там, в кабине, случилось плохое, сжимало сердце страхом.

– Может, вы сообщите нам, куда мы всё-таки летим?

Голос, прозвучавший сзади, вовсе не казался испуганным, наоборот – раздражённо-требовательным. Виктория вздрогнула и внутренне сжалась. «Господи, обязательно найдётся такой напыщенный балбес! Как будто не происходят ежедневно взрывы, теракты, угоны. Как будто не было взрывов в Москве, отравления в токийском метро, 11 сентября в Нью-Йорке…»

Злость, ударившая в виски, оказалась сильнее страха, и девушка оглянулась. Точно: говоривший мужчина стоял, брезгливо оттопырив губу, поправляя дымчатые очки и тонкой оправе. «Скандинав» отреагировал мгновенно. В несколько неуловимых шагов он оказался рядом с мужчиной, ткнул пистолет тому в лоб, выговорил чётко и яростно:

– Вопросы никто не задаёт! Я сам решаю, что вам сообщать и когда!

Бледный, трясущийся мужчина упал в кресло. Обстановка в салоне, до сих пор достаточно тревожная и нервозная, теперь казалась наэлектризована почти ощутимым ужасом. Кому-то наверное стало плохо: запахло одновременно рвотою и дурными газами. Угонщик, уже вернувшийся к своему низкорослому напарнику, тоже это почувствовал. Он зажал пальцами нос и вновь состроил забавную гримасу Виктории. Но девушка не смогла ему ответить, ей тоже было страшно. Темноволосый вскоре ушёл к кабине пилотов, самолёт вновь несколько раз сильно дёрнулся, накренился, но потом пошёл ровно, только гудение моторов стало громче. «Скандинав» всё также стоял в проходе, он явно о чём-то напряжённо раздумывал. Один из пассажиров сильно икал и ничего не мог с этим поделать. Кто-то монотонно бормотал, видимо молился, кто-то вдруг стал истерично всхлипывать. Как ни странно, всё эти звуки ещё больше подчёркивали напряжённую тишину салона.

– Давайте сделаем вот что…

Угонщик произнёс это спокойно и негромко, но несколько человек опять вскрикнули.

– Ну, ну, спокойно, – у него тоже появились раздражённые интонации. – Я же сказал: никому ничего не грозит при хорошем поведении! А чтобы вам не было страшно, все сейчас перейдёте в задний салон. Здесь вас мало, и там народу немного, как раз все поместитесь. Всем вместе вам будет веселее.

«Сейчас мы встанем, будем двигаться, можно что-то придумать… – Мысли вертелись у Виктории в голове быстро-быстро. – Он один, его напарник со взрывчаткой далеко, руку на поясе он не держит… Да и не захочет взрывать сам себя… Если бы кто-то из мужчин, нас ведь тут много, вон есть молодые, сильные, если бы кто-то рискнул, бросился бы на него…»

Она закусила губу от напряжения, но в тот же миг поймала взгляд угонщика, смертельно испугалась, что он догадается, как-то прочтёт её мысли. И улыбнулась ему – это получилось само собой, как отвлекающий маневр. В тот же миг он крикнул:

– Эй, там! Что у вас?

Головы всех пассажиров повернулись к заднему салону. Там в дверях стоял ещё один мужчина: высокий, мощный, немолодой, с тяжёлой челюстью и тяжёлым взглядом. Он был вооружён: что-то вроде короткого внушительного автомата.

– Порядок! – рявкнул этот новый бандит.

– Принимай к себе новых пассажиров, – распорядился «скандинав», и ухмыльнулся: – Устрой всех в лучшем виде!

Потом уже серьёзно, обращаясь к своим заложникам, приказал:

– Вставайте по одному, вот оттуда, с задних мест. Выходите. Быстро, быстро!

Люди стали подниматься, переходить в задний салон, а бандит с автоматом, для устрашения, что ли, каждого подталкивал в спину. Вот встала седая немка, посеменила по проходу. Виктория приподнялась… Одеяло, которым она укрывалась, давно уже лежало у ног, но только теперь она увидела, что обута в тёплые носки. Она стала лихорадочно снимать их, надевать кроссовки – хорошо, что те не на шнурках, а на липучках. Выпрямилась, подняла взгляд и вновь увидела, что угонщик смотрит на неё. Милая улыбка, такое доброе выражение лица! Она опять не удержалась, улыбнулась в ответ. И тут он ей сказал:

– Не торопитесь, девушка. Прошу вас, останьтесь, мне кажется, мы можем очень приятно пообщаться.

Какая-то двусмысленность прозвучала в этой фразе, испуг мгновенно вернулся, превратив улыбку в скованную гримасу. «Скандинав» тут же уловил это, добавил быстро:

– Я не обижу вас!

И Виктория поверила ласковому голосу с явно звучащими нотками извинения. Они уже были одни в салоне. Угонщик сел в одно из сидений, лицом в проход, элегантным движением руки пригласил девушку присесть напротив. Она, включаясь в игру, сделала лёгкий реверанс, походкой «от бедра» миновала проход, села. Теперь они оба, улыбаясь, смотрели друг на друга, молча, в глаза… У Виктории появился лихорадочный кураж. От этого её взгляд по-особенному заблестел, на смуглых щеках появился румянец. Она вновь, как и в кафе терминала, ощутила себя необыкновенно красивой под взглядом этого парня. Но тогда он просто ей понравился, теперь же притягивала не только его красота, но и властность, и хищное мужество.

«Скандинав» тоже вспомнил терминал.

– Когда мы впервые взглянули друг на друга, я сразу понял, что эта встреча не случайная и не последняя.

«Красиво говорит! – подумала девушка с иронией – Поэтическая натура! Террорист-романтик, искренний борец за какую-то идею, что ли?»

Она молча продолжала его разглядывать, тогда он потянулся и взял её ладонь. Рука у него была крепкая, шершавая и горячая. И, наверное, пронизанная особыми биотоками, потому что девушку мгновенно окатила такая же горячая, будоражащая волна.

– Как же вас зовут, незнакомка?

– Виктория.

Он резко щёлкнул пальцами, воскликнул радостно:

– Победа! Чудесное имя! Нет, не случайно я вас встретил. Нам будет удача!

Он как-то многозначительно произнёс это «нам», Виктория обратила внимания, но сделала вид, что не поняла.

– А ваше имя?..

«Скандинав» лишь на мгновенье замешкался, потом сказал:

– Зови меня Олаф.

– Красивое имя, – сказала Виктория, подумав: «Своё ли назвал?» – Шведское, кажется.

– И датское, – уточнил он. И, картинно поведя бровями, добавил: – Я соотечественник принца Гамлета.

В проёме кабины пилотов, вновь одёрнув занавеску, появился низкорослый крепыш. Олаф резко повернулся, спросил что-то. Виктория вновь не поняла ни слова, но тон её собеседника сразу стал иным – требовательным и сердитым. Темноволосый ответил несколькими фразами. Олаф успокоился, расслабился, махнул рукой, явно отдавая приказ. Тот кивнул, вновь исчез.

– Если не секрет, на каком языке вы говорите? – спросила девушка. – Никак не могу понять.

– Это одно из индейских наречий.

– Интересно! Случайно, не кодовый язык навахо?

Олаф улыбнулся. В его голосе прозвучала нежность:

– Ты образованная девушка, Вики! Восхищаюсь! Чтоб девчонка знала о тайном использовании навахо американцами во время войны – это редкость!

Продолжая улыбаться, он резко хлопнул в ладоши и крикнул:

– Кеаро!

После короткой паузы из-за занавески вновь шагнул крепыш в клетчатой рубашке.

– Пусть стюардесса приготовит нам кофе, две чашки, покрепче.

Он сказал это по-английски, махнул рукой – мол, давай быстро. Кеаро молча кивнул, исчез.

«Ну конечно, – подумала Виктория. – Никакой он не кавказец. Самый настоящий индеец. Наверное, из того племени, на чьём языке они говорят».

Глаза Олафа, тоже кошачьи, серо-зелёные, смотрели на девушку не отрываясь, гипнотизируя. И она чувствовала, что поддаётся этому гипнозу.

Глава 4

Кофе был очень хороший – лучше, чем тот, который Виктория уже пила в самолёте. Наверное, индеец заставил одну из стюардесс принести для «шефа» кофе из салона первого класса.

Особое, будоражащее тепло разлилось по крови, появилось чувство покоя и уверенности, что ей многое позволено. Например, задать вопрос… Это был кураж сродни лёгкому опьянению. И Виктория спросила:

– А всё-таки, куда мы летим?

Олаф всё так же улыбался, глядя на неё, молчал. И вновь мгновенно вернулся страх. «Господи, я с ума сошла! Он сейчас убьёт меня! Это же улыбка психопата…» Но в это мгновенье «скандинав» ответил:

– Мы скоро приземлимся на одном острове.

– Острове? А… дальше?

– Это всё. Конечный пункт.

– Но как же… – Виктория растерялась. – Вы нас на кого-то обменяете?

– Нет.

– Значит, будете предъявлять требования? Кому? Какой-то стране?

Олаф легко, иронично пожал плечами, словно его забавляла эта детская игра в вопросы-разгадки.

– Нет, никаких ни к кому требований. Зачем? Всё, что надо, мы берём сами.

– Тогда я не понимаю…

На скулах девушки загорелись красные пятна, как будто у неё внезапно начался жар. Олаф протянул руку, на мгновение коснулся её щеки, картинно отдёрнул и подул на ладонь.

– Ого, как испугалась! Я даже обжёгся.

– Но я не понимаю, – повторила Вика.

– Объясню. Нам нужен этот самолёт, для наших целей. И люди тоже нужны. Там, где мы приземлимся, у нас есть большая плантация. Есть и завод, кое-что производящий, и лаборатории. Всем будет где работать, а значит все останутся живы.

Виктория долго молчала. Её собеседник тоже, продолжая смотреть на неё с ласковой усмешкой. Она чувствовала уже не страх, а непроглядный ужас: он медленно, как горячая смола, затапливал сердце. Нет, всё происходящее оказалось не приключением, щекочущим нервы, которое в конце концов окончится под стрекот телекамер и вопросы бойких репортёров. Не будут их, пассажиров, окружать вниманием, психологами, снимающими шок, селить в комфортабельные отели, развозить рейсами в нужные места… То, что им уготовано – рабство, причём, на всю оставшуюся жизнь… Нет!

– Нет! – воскликнула Вика вслух. – Нас ведь будут искать! Самолёт не может пропасть бесследно!

– Почему? – Олаф даже обрадовался её словам. – Ещё как может! Мы ведь изменили курс и находимся в районе знаменитого Бермудского Треугольника. Сколько здесь пропало и кораблей, и самолётов! Заметь, именно бесследно. Весь мир гадает, как и отчего: или земные аномалии, или инопланетяне руку приложили? Неразгаданная тайна. Вот и ещё один самолёт исчез! Поищут, конечно, но не найдут – как и раньше. Разведут руками – Бермудский Треугольник! – что тут поделаешь…

Вновь долгая пауза. У Виктории на глазах закипали слёзы, она изо всех сил пыталась сдержаться, не дать им пролиться. Но когда слезинки всё таки покатились по щекам, она тихо спросила:

– Наркотики?

– Да, мы выращиваем и производим наркотики, – тут же охотно ответил Олаф.

«Он откровенен со мной, потому что знает: я никогда никому ничего не смогу рассказать…»

Теперь лёгкая улыбка сидящего напротив красавца не казалась ей обаятельной. Змеиный изгиб губ!

– Но здесь есть совсем пожилые, даже старые люди, – тихо сказала девушка, вспомнив свою соседку-немку.

– Работа найдётся всем, – ответил Олаф, словно добрый меценат. – У нас там большое поселение. Нужно и готовить, и убирать, и стирать, и упаковывать товар… Все пригодятся. Не бойся, стариков мы, как спартанцы, не убиваем, они живут, сколько могут, и умирают сами.

– Очень быстро!

– Кто как, – равнодушно бросил Олаф. – Этот самолёт очень удачный, много людей молодых и среднего возраста. А нам как раз нужны рабочие на плантациях и в заводе.

Он весело щёлкнул пальцами, рассмеялся:

– Работа на свежем воздухе, в курортной зоне, великолепный загар, кормёжка и жильё бесплатные.

«Еда только чтоб не умереть, и какие-нибудь бараки или хижины», – подумала Виктория.

И Олаф сразу же, словно прочёл её мысли, подтвердил:

– Да, условия жизни скромные, но главное – сама жизнь.

– Как же жить, зная, что никогда больше не увидишь тех, кого любишь, своих родных! И они никогда не узнают, что с тобой? Будут мучаться неизвестностью, надеяться…

– Ничего. Всё проходит. Работа и время избавляют наших пленников от лишних переживаний. У нас ведь, красавица моя, хоть и маленькая… как это сказать… община! Но всё то же самое, что и в большом обществе. Представь, многие находят себе пару, создают семьи. Дети рождаются! У нас и священник есть – протестантский, но все у него венчаются, крестятся, отпеваются. Он у нас на особом положении, как и один мусульманин – ходжа. Тот своих обрабатывает.

Олаф уловил лёгкое движение бровей девушки, тотчас спросил:

– Интересно? Скоро сама всё увидишь. К нам попадают люди разных профессий. Некоторые нам нужны, и они так и работают: врачами, химиками. У нас, знаешь, есть даже свои открытия. Официально запатентованные, заметь! Правда, не на имена их авторов.

Он самодовольно хохотнул, потом спросил:

– А у тебя какая профессия?

– Она вам не пригодится. – Виктория усмехнулась. – Пойду на плантацию.

Олаф протянул руку, взял ладонь Виктории, легко сжал пальцы. Выражение его лица изменилось: он стал серьёзным, и от этого исчезла жестокость и высокомерие. Девушка вновь непроизвольно заметила, как он красив и обаятелен.

– У меня есть другое предложение. Для тебя. Ты станешь моей подругой.

– У тебя что, девушки нет?

Виктория ответила мгновенно, ещё до конца не осознав сказанное – так, как сказала бы любому парню. Но Олаф так же серьёзно кивнул:

– Да, сейчас я одинок, уже давно. Линда – так её звали, – погибла. И я долго берёг о ней память. Знаешь, я не из тех мужчин, для кого годится любая сексапильная фигурка. Я ищу чувство и понимание. Моя женщина должна любить меня и быть мне соратницей. А я – поверь, – хороший друг.

Он наклонился, глядя ей в глаза, продолжая поглаживать ладонь, и Вика снова ощутила гипнотическую силу его взгляда. Тряхнув головой, она сказала – голос дрогнул, стал хрипловатым:

– Если это так серьёзно… Ведь вы меня не знаете совсем.

– Есть интуиция. Меня она никогда не подводила. Ещё там, в терминале, наши взгляды встретились, и словно молния сверкнула! Ты ведь тоже почувствовала, скажи!

– Да. – Виктория не стала лгать.

– И я почувствовал: «Вот она, моя девушка»! Но это была мимолётная мысль, голова была занята другим. А вот увидел тебя здесь, и сразу понял, как был прав! Разве не сама судьба нам сначала подала знак, а потом и свела?

Девушка прикрыла веки, побоялась, что мужчина увидит в её глазах иронию. «Террорист-романтик», – вновь, как и в начале этой истории, усмехнулась она про себя. Но что скрывать: говорить этот необычный человек умел, и внушать тоже. Слова его были так проникновенны и горячи, что у Вики мимо воли появилось ответное чувство. «А что, если это и правда судьба? Что, если мне уготована не обычная, прогнозированная жизнь, а вот такая – непредсказуемая, рисковая! С кем-то же ведь подобное происходит! Почему же не со мной?..» Но тут же её душа, и характер, и всё, что можно назвать воспитанием и моралью, затрясли её дрожью неприятия: «Это не моё, не моё!..»

Так хотелось ответить прямо и резко, что она не сдержалась:

– Я не представляю себя подругой наркодельца и террориста!

Сжалась в предчувствии вспышки его гнева. У него и правда сузились зрачки, но он молчал, долго. Потом ответил, но не с гневом, а с обидой.

– Ты могла бы понять, почувствовать… Разве я похож на обычного эсэсина? У меня есть в жизни своя миссия. Я скажу тебе о ней… Люди – это просто большие дети, которых надо исправлять. И мы это будем делать, на всей планете! То, что на виду – этот угон и наше производство на острове, это только средство.

– Значит, есть цель? – Виктория усмехнулась. – Наверное, благородная? Та, которая оправдывает любые средства? – И повторила по латыни: «Finis sanctificat media».

– Вот-вот! – воскликнул Олаф в запальчивости и вновь прищёлкнул пальцами. – Когда-то умнейший человек, святой Игнатий Лойола сказал может быть самую умную на свете мысль! С того времени все трусливые, как страусы, моралисты, пинают его кому не лень, издеваются! А ведь вся мудрость земная в этом «Цель оправдывает средства»! Вся суть человеческих взаимоотношений – и любовь в том числе! А политика! А наука! Да и религии – разве нет? И любая борьба, конечно… Подожди!

Он достал маленький прибор, что-то вроде пейджера, нажал кнопку. Почти сразу из второго салона вышел мрачный бандит.

– Что там у тебя, Луиш? – спросил Олаф по-английски.

– Порядок, – рявкнул тот. – Все сидят тихо, как мышки.

У него был какой-то жуткий акцент и неправильный выговор. «Португалец или бразилец, – подумала Вика. – Похоже, шайка у них многонациональная. И там, на острове, наверное, люди из разных стран…»

– Ты не сильно их там пугай, – с усмешкой глянув на Викторию, сказал Олаф. – Мы им сейчас организуем воду, пусть попьют, успокоятся.

Отпустив одного сообщника, он тот час вызвал другого. Кеаро вынырнул из-за занавески, как чёртик из коробки. Олаф приказал ему доставить пассажирам воду, а потом заговорил о чём-то по-индейски. Послушал ответ, хмуря брови, махнул рукой, отпуская. Вскоре Кеаро прошёл во второй салон с бутылками минеральной воды на тележке.

Виктория хотела сказать со злой горечью: «Как благородно!» – но сдержалась. Вместо этого осторожно спросила:

– А… с пилотами нашими… всё в порядке? Или нет? Что-то мне показалось…

– Умница, – похвалил Олаф. – Умеешь замечать и анализировать… Есть проблемы, верно. Не надо было им оказывать сопротивление.

– Как?!

Сердце у девушки рванулось, ладонь припечаталась к губам.

– Ну, ну, не надо так пугаться! Один из них жив, в состоянии вести самолёт. Меня больше другое беспокоит: во время инцидента там, в кабине, разбит один нужный прибор.

Он помолчал, думал Виктория спросит какой именно. Но она всё ещё не могла опомниться от известия, что один пилот убит. Тогда Олаф сам сказал:

– Есть такая штука – автоматическая система оповещения об опасном сближении. Чтоб избежать столкновения. Мы курс поменяли и никому об этом, естественно не сообщаем. Теперь понимаешь: этот прибор уберегал бы нас от тех, кто может попасться на пути… Впрочем, думаю, что ничего страшного не случится, да и лететь нам уже не долго.

Он посмотрел на осунувшееся лицо девушки, сказал ласково:

– Это хорошо, что ты такая чувствительная, переживаешь и смерть человеческую принимаешь тяжело. Люди именно с такой основой подходят для нашего дела. Но на эту основу нужно надеть прочную броню: выработать жесткость в решениях, ненависть к противнику, точность удара, железную силу собственного авторитета. А в итоге – уметь всё сметать для достижения цели.

– Опять цели! – со злым смешком процедила девушка. – И какая же это у вас великая цель?

– Борьба, – коротко, с напором ответил Олаф.

– Это не ответ! – тряхнула головой Виктория. – С кем борьба? За что? Где, на какой территории?

– Ты обо всём узнаешь, если останешься со мной. Сейчас я просто скажу тебе, что сравниваю себя с Че Геварой. Я, собственно, и есть Че Гевара нашего времени. Ты знаешь, кто это?

Ещё бы ей не знать! Это был герой её родителей. Однажды Вика в разговоре обмолвилась: «Ваш кумир, Че Гевара…» И тут же мама, покачав головой, её поправила: «Это у вас, нынешних молодых, кумиры – всякие певцы, кинозвёзды. У нас были герои, и Че – первый из них. Сейчас о нём немного подзабыли. Но, думаю, это временно. Мне кажется, для вашего поколения он тоже станет героем – вон какие события в мире бурные…»

Дело в том, что именно любовь к Че Геваре свела в молодости её родителей. Они оба учились в медицинском институте, но Анатолий на курс старше Нины, и на разных факультетах. В лицо они друг друга знали, но совершенно не общались. Однажды, во время летней сессии, Нина, прежде чем зайти в аудиторию сдавать экзамен, перелистывала учебник. От волнения уронила книгу, а из неё выпал листок, отлетел к окну, где трое ребят старшего курса курили. Один нагнулся, поднял, удивлённо вскинул глаза на девушку, быстро подошёл.

– Знаешь, – сказал взволнованно, – у меня в записной книжке лежит точно такой снимок, я тоже вырезал его из журнала. Наверное, из того же, что и ты.

Нина взяла у него из рук снимок своего любимого Эрнесто Че Герары, вскинула глаза на высокого парня. Странно, как это она раньше не замечала его? Блестящие карие глаза под густыми бровями, смуглое худощавое лицо, ямочки на щеках, когда он так славно улыбается…

В тот день они не расставались до вечера. Анатолий подождал Нину, и они ходили по городу, ели мороженое в кафе, сидели в парке на скамейке, катались на канатной дороге и говорили, говорили… Куба в то время для молодых советских ребят была, как говорилось в одной песне, – далека и рядом. Революционная романтика, которая к середине шестидесятых годов поблекла в этой стране, вдруг полыхнула на маленьком острове у берегов Америки. И опалила сердца многих парней и девушек. Нина и Толя вспоминали приезд в Союз Фиделя Кастро, говорили о всё ещё идущих боях с бандитами в горах Сьерра-Маэстро, о высадке американского десанта в заливе Гуантанамо. Но больше всего, конечно же, о своём любимце, Че Геваре. Он был не только отчаянный революционер, но и их коллега, врач, не побоявшийся пойти работать в лепрозорий, выхаживать прокажённых и отверженных людей. Он вообще ничего не боялся, иначе как бы смог астматик, страдающий сильнейшими приступами, вести годами партизанскую войну! Быть командиром и примером бойцам!

Теперь же ребят больше всего тревожила неизвестность. Ведь Че Гевара, отказавшись от всех своих высоких полномочий и должностей в правительстве Кубы, исчез. Где он? В газетах что-то проскальзывало: ушёл на отдых, сильно больной… Поссорился с авторитарным и нетерпимым Фиделем… Погиб, и смерть эту скрывают… Но Толя и Нина здесь оказались единомышленниками: нет, не такой человек Че! Он где-то тайно готовит революцию! Вон, по всей Латинской Америке идут партизанские бои – народ восстаёт против продажных правителей, марионеток США!..

Через год они узнали, что были правы. Узнали в тот октябрьский день, когда в печати, по телевидению сообщили: Эрнесто Че Гевара погиб в Боливии. Гибель его с большой болью признал Фидель Кастро…

Портрет Эрнесто Че Гевары – тот самый, вырезанный из журнала, но увеличенный и взятый в рамку, – висел в квартире Пичужиных с первого дня их супружеской жизни. Поэтому Виктория ответила, глядя Олафу в глаза:

– Я с первых дней своей жизни спала под портретом команданте Че.

А про себя подумала, вспоминая мамину реплику о кумирах и героях: «Вот мы и дождались своих «героев», своих «Че Гевар»!»

– Вики, ты необыкновенная девушка! – воскликнул Олаф с восхищением. – Я такой никогда не встречал! Ты нужна мне, именно ты!

У него было такое искреннее и счастливое лицо, что Виктория вновь невольно им залюбовалась. А он спросил:

– Кто ты по национальности? Я сначала думал – по выговору, – американка. Но теперь уверен – нет! Но и не англичанка… Кто же?

– Я русская.

– Русская? Из России?

Он словно не мог поверить.

– Моя страна называется Украина.

– Украина? – Олаф недоумённо дёрнул плечом. – Что-то слыхал, но не помню… Где это?

– Раньше это была одна страна, Советский Союз.

– Знаю. Понял. Это часть вашей большой развалившейся империи.

Увидев, как гневно сошлись у переносицы брови девушки и искривились губы, Олаф весело хохотнул:

– Похоже, тебе жаль Союз, которого уже нет? А кто, какие силы развалили его?.. Впрочем, об этом мы с тобой ещё поговорим. Значит, ты русская, из бывшей большой России?

Виктория больше не возражала, молча кивнула. Она знала, что и в прежние времена заграница называла всех, живущих в СССР, русскими.

– Великолепно! Это ещё один знак судьбы! Ты знаешь, что у Че Гевары в Боливии подругой и соратником была молодая женщина, Таня. Это ведь ваше, русское имя?

– И имя русское, и она сама, Таня, была наполовину русская, наполовину немка.

– Ты поняла, девочка моя! Ты просто не можешь не быть со мной! И ты не пожалеешь, увидишь разные страны, научишься владеть оружием, быть неуловимой!

Виктория сжалась, не зная, что ответить и как выскользнуть из его объятий. А, может, и не надо сопротивляться? Этот неведомый поворот жизни…

Чёрная тень, ударивший по ушам рёв, рывок самолёта, скрежет и снова рывок!.. Викторию и Олафа неведомой силой оторвало друг от друга, девушку швырнуло на сидение и прижало к нему так, что она не могла вдохнуть, лёгкие разрывались…

В ту же минуту в иллюминаторе мелькнуло что-то страшное, огромное, закрыло свет. Удар, жуткий крик где-то сзади, и впереди, и вокруг!.. Викторию бросило вперёд, но тут же больно рвануло обратно. В первый же момент, оказавшись в кресле, она машинально застегнула ремень, даже не зафиксировав это умом. Теперь, так же машинально, она сдёрнула с полки над собой спасательный жилет, ловко проделала всё, что в начале полёта показывала стюардесса. Наверное она думала: «Это катастрофа, мы столкнулись с другим самолётом! Падаем в океан! Я погибну!..» Но руки её сами делали то, что нужно было делать. Мозг, хоть и был в полубессознательном состоянии, фиксировал то, что самолёт с воем падает. И когда с непереносимым грохотом там, в хвостовой части, лопнула обшивка и самолёт стал разваливаться на части, Вика успела подумать: «Нужно отстегнуть ремень…» А пальцы её машинально нащупали баллончик со средством для отпугивания акул…

Глава 5

Теряла она сознание или нет? Руки и ноги сами делали привычные синхронные движения, вся её сущность сконцентрировалась в одном понимании: нужно плыть как можно дальше от чего-то огромного и тонущего, оно может затянуть её в воронку, закрутить, как беспомощную щепку… В эти первые секунды… или минуты?.. она ничего не ощущала, не помнила, не анализировала. Была ли холодная вода, слышались ли вокруг крики, находились ли рядом другие люди – живые или мёртвые, – что вообще произошло?.. Нет, ни о чём Виктория не думала, кроме одного – плыть, плыть, плыть! Дальше, дальше, дальше!

Прошло много времени, пока наконец девушка легла на воду, позволяя волнам и спасательному жилету держать себя, слегка покачивая. Вокруг неё тянулся шлейф какой-то радужной плёнки. «Средство для отпугивания акул», – поняла она. В тот же миг, застонав, она впервые позволила себе подумать: «Мой самолёт разбился! Я одна в океане!» И она повернулась, чтобы посмотреть в ту сторону, откуда плыла.

Там было то, чего она так боялась увидеть. Разорванный на части её самолёт, торчащее под сильным углом огромное крыло, часть корпуса с вывороченными краями, другие обломки, качающиеся в свинцовой воде. Среди них были видны и несколько тел – волны опускали их, поднимали, крутили… Издалека – а Виктория отплыла-таки далеко, – она не могла разглядеть, есть ли там живые. Всматривалась до боли в глазах, но никакого движения не видела. «Мертвы, все мертвы! Боже мой…»

Тел, которые она могла видеть, было совсем немного. «Остальные, наверное, ушли под воду вместе с самолётом… Как же я спаслась?»

Сейчас, когда Виктория поняла, что отплыла на безопасное расстояние, она просто лежала на воде, смотрела, думала. Она вспомнила: стал отваливаться хвост лайнера, она надела жилет, отстегнула ремни… Да, видимо её вышвырнуло в образовавшийся пролом, а были они, наверное, уже на небольшой высоте. «Мы столкнулись с другим самолётом! Я же помню! Но где он? Тоже упал, или уцелел, сумел полететь дальше? Хорошо бы, сообщит о нашей катастрофе, станут искать…»

Девушка только теперь почувствовала воду – не холодную, но всё же прохладную. Надо плыть, поняла она. Куда? Какая разница, она ведь где-то в океане, далеко от земли. Спасенье можно ждать только если их станут искать. Или вдруг с какого-то корабля видели падающий самолёт. Надо верить, ведь спаслась же она, даже не ранена! Это не зря! А ей надо двигаться, движение – это жизнь! Плавать подолгу для неё не проблема, тем более на ней спасательный жилет. Она будет плыть и не терять надежды…

Океан казался спокойным и доброжелательным. Волны, которые девушка преодолевала, шли ровно, были невелики. Она плыла легко, бездумно. Пережитый шок сейчас помогал ей, не давал до конца осознать происшедшее, захлестнуть разум эмоциями. Но в какой-то момент она запаниковала: нужно ли уплывать от самолёта – вернее, тех обломков, что остались на воде и видны? Ведь искать, скорее всего, станут именно там, рядом?.. Она повернула, поплыла обратно. Но через время снова остановилась: в самом ли деле она плывёт к останкам самолёта? Или в другую сторону? Как здесь сориентироваться, среди мерных, неторопливых, совершенно одинаковых волн, идущих и идущих мимо…

«Буду просто плыть, – решила Виктория. – Что я могу ещё делать?»

И она плыла, делая иногда лишний левый гребок, потому что не хотела, очертив круг, вновь оказаться на том же месте, среди обломков и тел… лучше плыть вперёд, всё равно куда, но вперёд. Ложилась на спину, отдыхая, видела над собой совершенно безоблачное и оттого безжизненное небо, чувствовала, как сжимается от тоски и страха сердце, снова плыла до отупения. Ей казалось, прошло много часов, но оставалось светло, сумерки не наступали. Но они ведь наступят! А потом и совсем стемнеет… Подступало отчаяние. В один такой момент Виктория и услышала крик. Лишь на мгновение мелькнула мысль: «Галлюцинация?..» Но совсем недалёкое «Эй! Эй!», а потом и вовсе разборчивое «Постойте, подождите!» заставили её подпрыгнуть на волнах, закрутиться на одном месте. К ней плыл человек, мужчина. Она отчаянно рванулась навстречу, он тоже приближался стремительно. Несколько последних взмахов рук, и они оказались рядом.

От счастья Виктория толком и не разглядела своего соратника. Какая разница! Это был человек, живой, рядом с ней! Девушка сразу поверила, что теперь она спасётся… они спасутся!

– Вы хорошо плаваете, я с трудом догнал вас.

Он говорил так спокойно, даже весело, словно они плыли по соседним дорожкам бассейна и просто болтали от нечего делать. Виктория молча, не отвечая, смотрела на него. Наверное она плакала, но лицо и без того было мокрым и солёным. Теперь она видела, что рядом с ней молодой человек – старше её, но молодой. Волосы тёмными прядями облепили его лоб, щёки. Торс его был обнажён, и Виктория подумала: «Разделся, чтобы легче плыть…» На нём не было спасательного жилета, но он толкал перед собой, придерживаясь, доску – похоже, кусок двери или перегородки самолёта, с рваными краями, но довольно большой. Он смотрел, как и говорил – спокойно, доброжелательно, и на девушку тоже снизошла радостная уверенность. Она на мгновение опустила в воду лицо, провела по нему ладонью, словно стирая вместе со слезами и страх, улыбнулась.

– Я так боялась, что спаслась одна!.. Вы кого-нибудь ещё видели?

– Увы, нет. Вас я тоже заметил не сразу, тоже боялся, что остался один.

– Господи, как хорошо, нас теперь двое!

– Вы правильно плывёте, только надо взять немного правее… Восточнее.

От этих его слов у Виктории сильно забилось сердце.

– Что значит «правильно»? Почему вы так говорите?

Только сейчас она поняла, что разговор у них идёт на английском языке. Но мысль эта мелькнула так, мимолётно. А он ответил:

– В той стороне будет земля, не очень далеко. Мы доплывём.

– Это правда? Откуда вы знаете?

– Как раз перед тем, как всё случилось – наша катастрофа, – я смотрел на экран, на карту нашего маршрута.

Виктория вспомнила: в салоне, где она оставалась наедине с Олафом, электронное табло уже не горело. Но наверное в другом салоне, куда перегнали всех пассажиров, экран продолжал работать… Девушка поверила сразу, так хотелось верить! Но всё же, уже плывя рядом с этим необыкновенным вестником спасения, она спросила:

– И вы вот так хорошо запомнили? И даже после всего, что случилось, не забыли, где эта земля, не перепутали?

– Я хорошо ориентируюсь в пространстве, – просто и коротко ответил тот.

Плыли молча, мужчина иногда корректировал направление или предлагал немного передохнуть. Наверное, после пережитого ему, как и Виктории, хотелось молчать, да и силы нужно было беречь. Она же, подчиняясь его руководству и его ритму движения, всё время думала о том, как всё необычно – то, что произошло! Всё, начиная с того момента, когда она в кафе франкфуртского терминала увидела Олафа. Предчувствие этого необычного – тогда ещё радостное предчувствие, – появилось уже там. Потом же, когда события следовали стремительно, несколько раз её охватывало ощущение странности. Как будто она смотрит со стороны – не о себе, о ком-то… Мгновенные всплески «не верю!» Но Виктория уже знала горькую истину: всё, что происходит с кем-то, может произойти и с тобой. Она поняла это, когда разбилась в машине её лучшая подруга Лина. Они дружили с детства – в одной песочнице играли, в одну школу ходили, ссорились, мирились… Самый близкий человек, весёлая, легкомысленная, добрая, юная, красивая… Стоя у гроба Лины, Вика в какой-то момент ясно и жестоко поняла: ничего в жизни мимо не пройдёт! Сколько раз она слышала о разных трагедиях – по телевидению, рассказы знакомых, читала в газетах. Но всегда казалось, что с ней нет, такого не может быть. С кем-то, где-то… Но вот девочка, почти что часть её самой, погибла, лежит мёртвая! Живёшь – до всего доживёшь!

Чувство: «Если с другими это происходит, то почему не может со мной?» – приходило к ней и в самолёте, когда Олаф предложил стать его подругой. И сейчас, видя рядом плывущего чуть впереди мужчину, Виктория думала: «Значит это и в самом деле возможно: выжить в жуткой катастрофе, встретить в огромной океане спутника и выплыть к земле! Господи, неужели это всё случилось со мной!» И почти сразу, словно отвечая на её мысли, мужчина сказал:

– Посмотрите вперёд! Похоже, мы у цели!

Виктория выпрыгнула из воды так, как выпрыгивают дельфины – откуда силы взялись! Впереди вставал прямо из океана чёрный гребнистый утёс. Да так близко, что было видно, как бьются о его подножье огромные белопенные волны. Казалось бы, что можно испытывать кроме счастья – вот она, спасительная земля! – но девушка заволновалась.

– Как же мы подплывём? Нас разобьёт о камни!

– Не разобьёт. Смотрите, там, правее, начинается полоса рифов. Давайте к ним.

Уже через пять минут они карабкались на торчащий из воды большой чёрный камень. Когда Виктория блаженно растянулась на этом мокром клочке суши и перевела дыхание, она осмотрелась. Из воды, на небольшом расстоянии друг от друга выступали другие подобные каменные валуны, блестящие и чёрные, похожие на спины доисторических гигантов. Они и правда шли полукругом вдоль гористого побережья, а пространство между ними и землёй было почти безводным – песчаные отмели, покрытые водорослями! Тот утёс, который первым увидела Виктория, остался в стороне, перед ними открывалась бухта.

– Скорее, мы же туда можем просто пешком дойти!

Она вскочила на ноги, повернулась к своему спутнику. Он стоял, улыбаясь, стягивая облепившие его бёдра куртку и рубаху. Оказывается, они были завязаны рукавами у него на поясе, сейчас он выкручивал из них воду.

– Да, нам повезло! Теперь отлив, и с этой коралловой банки до основной суши мы доберёмся довольно легко. Но давайте поторопимся. Я не знаю, сколько времени до начала прилива, как бы он нас не настиг.

– Пойдёмте, пойдёмте, скорее! Нам точно повезёт! Вы же видите, как всё складывается! Господи, ещё немного времени, и мы будем в каком-нибудь городке или посёлке, позвоним по телефону, чтоб родные не волновались!

Он спрыгнул вниз, на мокрый песок, протянул девушке руку, и так, не отпуская её руки, повёл по скользким водорослям. После небольшой паузы, особенно ласково и осторожно, произнёс:

– Не знаю, получится ли позвонить сразу… И вообще… Это ведь остров. Небольшой и неизвестно, обитаемый ли…

Глава 6

Они вышли в бухту, на берег, покрытый невысокой травой. Потом потянулись песчаные дюны, здесь стало идти труднее сквозь тростник и мелкий кустарник. С одной стороны бухту замыкали высокие скалы, и Виктория резко повернулась и пошла в их сторону.

– Постойте, – окликнул её мужчина. – Вы куда?

Но она молча ожесточённо шла вперёд. Неожиданная злость захлестнула её. Надо же, какой супермен! Всё он знает! И куда плыть, и то, что это остров! Но она не верит, не верит, сейчас она заберётся на самый верх, сама во всём убедится!

Викторию трясло от злости. Ей даже стало жарко, хотя дул холодный береговой ветер. Но ей казалось, он обжигает лицо, и от этого горячий розовый туман заволакивал глаза. Когда мужчина нагнал и взял её за руку, она молча вырвалась. Но он снова попридержал её.

– Здесь не подняться, слишком круто, – сказал, словно понял её намерение. – Вон там пологий склон, пойдёмте туда.

Потом они сидели на верху и смотрели на океан, который открывался со всех четырёх сторон. Это был остров, и совсем небольшой. Виктория, пережив новое потрясение, теперь казалась совершенно спокойной. Обхватив руками поджатые к груди колени, она оглядывала возвышенную часть острова, поросшую лесом, зелёные равнины со светлыми ручьями, песчаные отмели, заливчики и бухты, вдающиеся в берег. Вяло пульсировала мысль: «Красиво…» Но она не могла любоваться этим и в самом деле красивым видом, её сковывала апатия и сонливость. Человек, сидевший рядом с ней, сказал озабоченно:

– Мне кажется, вы себя плохо чувствуете! Надо спускаться вниз. Здесь сильный ветер, а у вас, похоже, и без того жар.

Она слышала его слова как будто издалека. Но ей не хотелось отвечать, вообще ничего не хотелось…

Глаза открылись с трудом, и поначалу Виктория ничего не увидела. Темно, но впереди чуть светлым фоном выделялся какой-то проём. А в нём – яркие звёзды! Неужели уже ночь? Она хорошо всё помнила: высокая скала, красивый маленький остров… Но ведь был же день? Ей так хотелось закрыть глаза, и она закрыла их на минутку… Значит, крепко заснула и надолго. Но это не скала: она лежит на листвяной подстилке, ей мягко, тепло… В проёме появился силуэт, она поняла, что это её спутник, хотя лица и не разглядеть. Он стал на колени, наклоняясь к ней, сказал:

– Вы очнулись? Отлично! Как себя чувствуете?

Голос его был так же мягок и добр, как всё недолгое время их знакомства. Виктория сразу вспомнила, как она на него обозлилась совершенно без всякой причины, вела себя грубо. Стало очень стыдно, даже прихлынули слёзы. А ведь она никогда не была слезливой или быстрой на раскаяние! Захотелось сказать ему что-то очень хорошее, и она неожиданно для себя спросила:

– Как вас зовут?

– Что? – переспросил он, и девушка после небольшой паузы сообразила, что говорит по-русски.

– Как ваше имя, я до сих пор не знаю? – повторила она по-английски.

И он быстро и радостно ответил:

– Энтони. Но это слишком официально, зовите меня Тони.

– А я Виктория.

– Очень красивое имя. – Она почувствовала, что мужчина улыбнулся. – Меня всегда очаровывало оно… Тори…

Тори! Виктории сразу понравилось это английское сокращение. Так её никто никогда не звал. У неё снова отяжелели веки и, уже проваливаясь в небытие, она всё же успела спросить:

– Где мы?

И успела услышать:

– Это пещера, внизу, у моря. Здесь тихо, ветер не задувает. Но завтра мы перейдём в другое место, лучшее. Я нашёл…

Но что Энтони нашёл, она уже не поняла.

…Виктория вышла в настоящую дверь на высокую веранду. Очнувшись в комнате – деревянные стены, лежак, стол… – она на этот раз не торопилась радоваться. Немного полежала, думая: «Наверное это деревня аборигенов. Я могла и не заметить её со скалы. А Тони нашёл…» Не самый худший вариант в их положении. Тут же заработало воображение: у аборигенов есть лодки, к ним хотя бы иногда приплывают корабли, она и Тони поживут с этими людьми, дождутся!.. Сдерживая себя, Виктория встала, увидела, что на ней только трусики и топик, а одежда, уже сухая, лежит на табурете. Она надела джинсы, взяла в руки кроссовки и вышла наружу.

Стоял, наверное, полдень. Солнце слепило, дощатая веранда согревала босые ноги. То, что девушка увидела, поражало. Вокруг, на большой поляне, росли гигантские деревья, не меньше десятка. Их невероятные, необъятные стволы казались колоннами красивого цвета топлённого молока. Не было видно, чтобы они сужались, и уже очень высоко разветвлялись. Ветви тоже были такими мощными, как целое дерево! Словно там, в поднебесье, рос настоящий лес! Но он не закрывал неба, ясного, светлого, и солнечные лучи сквозь зелень рассыпались вокруг веером. Дальше, за этими исполинами, виднелись обычные деревья, кустарник, а между ними протекал ручей. А вот других домов рядом не наблюдалось, только этот, один.

Виктория осмотрела своё жилище. Добротно сбитое из досок нечто вроде бунгало на высоких сваях. Постамент служил круговой верандой, опоясанной невысокими перилами. Широкая лесенка из восьми крепких, тоже дощатых ступеней спускалась к земле. Две комнаты разделены тонкой перегородкой, между ними есть дверь, но каждая имеет и свой выход на веранду. Небольшие окна на все четыре стороны, без стёкол, но затянутые москитными сетками. Крыша тоже из досок, но сверху ещё накрыта пальмовыми ветвями и листьями.

– Где же Энтони? – спросила она неизвестно кого, в пространство.

Но только произнесла это вслух, как он тот час и появился. Возник совсем недалеко, между двумя огромными стволами. Словно отвечая ей, помахал рукой, улыбаясь. Мужчина быстро приближался, и тут уже Виктория улыбнулась, увидев, как он одет: брюки, завёрнутые по колено, туфли на босу ногу и рубашка, впрочем, расстёгнутая и завязанная узлом на животе.

– Привет!

Он взбежал по ступеням и стал рядом с ней, опершись рукой на перила.

– Привет!

– Ты отлично выглядишь!

– Ну да, – Виктория пожала плечами. – Я хорошо выспалась.

– Очень хорошо! – Он засмеялся. – Двое суток, сегодня третьи.

– Ка-а-ак?! – Виктория не то, чтоб не поверила, просто была удивлена. – Так долго? Что же со мной было?

– Наверное, горячка. Да ещё наложился стресс от всего пережитого. Лечил, как мог.

Она смутилась, не зная, что же входило в «лечение». Но Энтони этого не заметил, он положил на доски какие-то длинные палки, которые принёс с собой, сел на край постамента, опустив вниз ноги. Виктория пристроилась рядом и всё-таки спросила.

– Как же ты лечил меня?

– Здесь нашлась бутылка рома, я заваривал крепкий чай, подливал в него ром и поил тебя, часто, каждые два часа.

– Я не помню…

– Ну да, ты была почти без памяти. Так, что-то осмысленное слегка мелькало в глазах, что-то ты говорила, но в себя, и в самом деле, не приходила… А ещё я растирал тебя ромом.

– Растирал?..

– Да, спину, – поторопился уточнить он.

Наступила долгая неловкая пауза, а потом Тони спросил. Наверное не только для того, чтобы её заполнить, ему и в самом деле было интересно.

– Скажи, Тори, ты когда была без памяти, говорила на каком-то языке. Наверное, на своём родном? Я не уверен, но мне показалось, что это русский язык.

– А ты знаешь русский? – чуть склонив голову, посмотрела на него девушка.

Она не удивилась бы, если б этот необычный человек, с которым ей почему-то так легко, ответил бы утвердительно. Это было бы в стиле всего происходившего – он всё знает, всё умеет… Но Тони покачал головой.

– Нет, не знаю. Но где-то, когда-то приходилось что-то слышать: какие-то слова, в каких-то фильмах… Вообщем, мне так показалось.

Виктория не удержалась, хихикнула:

– Разве ты мог ошибиться! Точно, если я и говорила, то говорила по-русски. Как радистка Кэт!

– Кто? – не понял Тони.

– Да ты не знаешь. Это у нас есть фильм такой, о разведчиках во время войны с Германией…

– Значит, ты русская?

– Да.

– Из России?

Кажется, он удивился.

– Нет, – сказала она. – Из Украины.

Она подумала, что сейчас Тони отреагирует так же, как Олаф в самолёте: пожмёт плечами, мол, что это за страна… Но он спокойно кивнул:

– Да, знаю. Это один из осколков вашей великой империи.

– Ну-у, скажу я тебе, осколок довольно большой! Побольше, чем твоя Англия.

– Вот как? А почему ты уверена, что я англичанин?

– Ты говоришь по-английски, не так, как американцы.

– А ты, как американка. Но всё-таки, ты русская.

– И всё же: ты англичанин?

– Да, – подтвердил он. – Англичанин.

Их разговор бежал легко, но Виктория всё время ощущала напряжение. Причём, сквозь оживлённую непринуждённость Энтони она видела – он тоже напряжён. Словно их беседа-знакомство была затеяна для того, чтоб не говорить о другом, о важном. Но говорить нужно было, и Виктория первая спросила:

– Скажи, а что это за дом? Есть тут другие, такие же, есть ещё люди? Или…

Она замолчала: и так всё было понятно.

– Других нет, – ответил он просто. – Только это строение.

И тут же, быстро, увидев, как разом потух её взгляд, продолжил:

– Понимаешь, в чём дело! Здесь, в этих местах, могут быть необитаемые острова. Скорее всего тот, на который мы попали, именно такой. Но необитаемые, это не значит – неизвестные. Как видишь, этот остров посещают, пусть не часто, но сюда добираются люди. Всё-таки недалеко континент – Америка. Наверняка кто-то из любителей рыбной ловли, или просто туристы – на яхтах, катерах, приплывают сюда. Особенно в сезон.

– А сейчас, сезон?

– Не совсем. Но не настолько, чтобы мёртвый штиль. Думаю, в скором времени кто-нибудь сюда завернёт. И потом…

– Да, – воскликнула она, – нас ведь должны искать!

– Обязательно! Нас обязательно будут искать. Уже ищут!

– Я вот всё время думаю: а что случилось с другим самолётом?

– Другим? – Энтони не сразу понял.

– Ну, тем, который налетел на нас!

– А-а, да конечно. Я понял.

– Может, он всё-таки уцелел. – Девушка смотрела на собеседника с энтузиазмом и надеждой. – Может быть сумел передать координаты, вообще то, что случилось? И тогда нас быстро найдут!

– Хотелось бы надеяться… Пойдём, я покажу тебе что-то!

Он бодро встал, за руку поднял Викторию. Они снова зашли в дом. За перегородкой, во второй комнатушке тоже стоял лежак, а в углу – нечто вроде шкафа. Энтони распахнул дверцы, и она увидела, что шкаф заставлен жестяными банками. Их было много. Энтони взял одну, не открывая, потряс ею, как погремушкой, взял вторую.

– Смотри, это крупа. Рис, гречневая, маис. Вот сахар, вот соль, а это галеты… Здесь, – он показал на другие, круглые жестяные банки, – это консервы, разные. Понимаешь, сюда конечно кто-то приезжает время от времени! Продуктов приблизительно на недельку, чтобы пожить небольшой компанией.

– Вроде нашей, – усмехнулась Виктория.

– А что! Получается, как раз для нас и приготовили!

– Думаешь, за неделю нас найдут?

– Хочется верить. Но если и задержимся, не переживай, здесь много других продуктов питания. Сейчас они пока бегают и плавают, но я уже заготовки для удочек подобрал. Здесь рядом славный чистый ручей. Там, где он приближается к лагуне, много камней, вода прямо бурлит на них. Отлично для рыбалки! А рыбак я неплохой. И ещё: я нашёл в доме такие плетёные ловушки для птиц и мелких зверьков…

– Силки, – сказала Виктория по-русски.

Энтони весело поднял бровь, повторил:

– Сил-ки… Хорошо, я так и буду это называть. Так что будет у нас и рыба, и дичь.

Он взял её ладонь, легонько пожал, словно подбадривал: всё будет хорошо! Потом продолжил:

– Пока ты три дня отдыхала, я обследовал наш остров. Это благодатное место! Не удивлюсь, если окажется, что он – чьё-то частное владение. Я, правда, боялся тебя одну надолго оставлять, но всё же много осмотрел.

– Тони, – попросила Виктория. – Покажи и мне остров.

– Сейчас?

– Ну да! А что ещё делать, чего ждать.

– Как ты себя чувствуешь? Силы есть?

– Честное слово, во мне столько бодрости! Даже не верится, что я была так сильно больна, так долго не приходила в себя.

Тони посмотрел на неё внимательно, взял за запястье, пощупал пульс. Она улыбнулась:

– Ты врач?

– Нет, – он тоже улыбнулся. – Но это же элементарно… Хорошо! Пойдём, погуляем. Обувайся, и набрось футболку, а то солнце может сжечь кожу.

Виктория взяла свою футболку, почувствовала, что ткань чистая и мягкая. Вопросительно глянула на спутника. Он пожал плечами.

– Я просто прополоскал её в ручье, чтобы убрать заскорузлость от морской воды.

Кроссовки были несколько ссохшиеся, хотя и их Тони явно мыл в проточной воде.

– Это уже от солнца, – сказал он. – Дай сюда.

Крепко помял их, протянул девушке:

– Обувай, всё нормально.

Поставив ногу на верхнюю ступеньку, Виктория покачнулась – от волнения слегка закружилась голова. Тони крепко взял её за руку, так они и спустились на поляну, рука об руку.

Глава 7

Первое, что спросила Виктория:

– Что это за деревья? Эти огромные красавцы?

– Обычные секвойи. Никогда не видела раньше?

– Нет, откуда. Это ведь тропические растения, а я из других краёв.

– Оттуда, где растут сосны и ели? – Тони улыбнулся. – Так секвойи из этой же породы. И представь, здесь не самые большие экземпляры. В Калифорнии встречаются целые леса секвой, у некоторых окружность метров двадцать пять, тридцать.

– В Калифорнии! – Виктория остановилась, прикрыв глаза, словно только сейчас вспомнила. – В Лос-Анджелесе брат уже знает о катастрофе, может быть и маме позвонил… Бедные! Что они сейчас чувствуют!

– Они надеются, – проникновенно сказал Тони. И, помолчав, спросил. – Так ты в Лос-Анджелес летела? Через Нью-Йорк?

– Нет. – Виктория снова пошла рядом с ним. – Это же был прямой рейс, из Франкфурта в Лос-Анджелес.

Тони подошёл к одной из секвой, у которой оказалось дупло.

– Смотри, – потянул он девушку во внутрь. – Здесь ширина не меньше трёх метров, а высота все пять! Если бы не было нашего бунгало, мы бы здесь устроили дом. Пространство огромное, можно было разделить его на две части, приладить дверь. Кора такая толстая, что прекрасно держит тепло.

Виктория стояла в середине дупла, которое было больше той комнаты, где она проснулась, ноги её по щиколотку утопали в мягкой, тёплой белой пыли – бывшей сердцевины дерева. Она вдруг вспомнила, как маленькой девочкой, вместе с братом и его друзьями, лазила в университетский ботанический сад, как ходили они, разглядывая кусты и деревья… Она глянула на Тони, который ощупывал кору, продолжая что-то весело говорить, и в эту минуту ей показалось, что этот мужчина такой же родной и близкий, как её брат, такой же надёжный…

Они пошли дальше, сначала по густой траве открытой прерии, но почти сразу вошли под сень деревьев. Здесь были дубы, клёны, другие, незнакомые Виктории породы. Но их знал Тони, сказал, что это магнолии, кусты тамаринда и мирты. Попались им даже яблони, усыпанные мелкими красными плодами. Они оба сорвали по яблочку, надкусили.

– А что, – похвалила Тори. – Терпкие, но сладкие.

– Вполне съедобные, – согласился он. – Это хорошо, витаминами мы обеспечены.

В тени деревьев веяло успокоительной свежестью, и это было так приятно, потому что солнце уже ощутимо палило. А вскоре Виктория заметила, что воздух стал ещё сильнее насыщен влажностью. Почва под ногами казалась более сырой, мягкой. И скоро вместо больших деревьев появились тростники громадной величины и болотные растения. На некоторых из них расцветали красивые пурпурные цветы. Среди них весело порхали разноцветные миниатюрные птички: ярко-зелёные с красными головками и шейками, пурпурные с лазурью, алые с белым!

– Словно летающие радужные пятна! – воскликнула она. – Это колибри?

– А кто ж ещё!

Они недолго отдохнули, любуясь ими, потом пошли дальше. Земля была уже вся насыщена водой, деревья попадались всё реже, и вскоре девушка и мужчина вышли на край озера. Оно сплошь поросло широкими листьями, а по ним важно разгуливали болотные птицы. Тони присел на поваленный ствол дерева, Тори примостилась рядом.

– И правда, здесь так хорошо! – Она глубоко дышала, взволнованно оглядывая всё вокруг. – Особенно если приехать сюда просто отдохнуть.

– А давай мы когда-нибудь так и сделаем: приедем сюда просто отдохнуть!

Он сказал это с улыбкой, но как-то особенно серьёзно. Виктория тоже улыбнулась в ответ. Немного помолчав, вдруг спросила:

– Послушай, я помню всё обрывочно. Сначала мы были на скале, потом я очнулась кажется в пещере, а потом – уже здесь, в бунгало. Ты что, всё время нёс меня?

– Ну да, – Тони пожал плечами. – А что тебя удивляет?

– Значит, сначала тащил вниз, в пещеру, потом вглубь острова… А я не такая уж лёгкая. – Она встала, словно демонстрируя. – Во мне метр семьдесят два роста, пятьдесят шесть килограммов веса.

– А я не такой слабак. – Он тоже встал перед ней. – Во мне метр восемьдесят четыре, и я постоянно занимаюсь спортом.

Только теперь Виктория по-настоящему разглядела Энтони. Причём разглядывала не стесняясь, ведь он сам это ей предложил! И правда, он строен, сложён атлетически. Простое открытое лицо с ямочками на щеках, когда улыбается, с прямым коротким носом и бровями вразлёт. Волосы такие же тёмные, как и брови, густые, волнистые, красиво оттеняющие высокий лоб. Тронул рукой подбородок, спросил, изображая смущение:

– Щетина не смущает? Вот, отросла немного. А бритвенного прибора здесь не предусмотрели. Можно, конечно, и ножом, но я давно хотел бороду отрастить, как раз случай подвернулся.

Потом он сбросил рубаху, согнул руки в локтях, играя мускулами и картинно поворачиваясь то в одну, то в другую стороны. Не выдержал, засмеялся так заразительно, что Тори в ответ просто залилась смехом. И почувствовала, что наконец отпустило то напряжение, которое всё время их похода по острову держало её в тисках. Она и в самом деле получала наслаждение. От ветерка, обдувающего кожу, от головокружительно насыщенного ароматами воздуха, от цветущих кустарников и деревьев, многие из которых были ей незнакомы, от птичек, больше похожих на мотыльков… Внешне она была счастлива, радостно возбуждена. Однако это была лишь видимая реакция. Её настоящее сознание плавало в сером непроницаемом тумане, и девушка всё время, не отдавая себе отчёта, не фиксируя, думала… Здесь она не для того, чтоб любоваться! Страшная трагедия забросила её сюда! Океан, обломки тонущего самолёта, плавающие тела людей!.. Всё это так угнетало Викторию! Она старалась подавить воспоминания, но эти картинки вновь и вновь, словно со дна океана, выплывали… А ещё она постоянно помнила об Олафе. О том, что Олаф говорил ей: где-то есть остров, на котором целое поселение людей-рабов выращивают и производят наркотики, а убийцы и террористы управляют ими… И ведь самолёт Олаф повернул в эту сторону, они летели в этом направлении! Так может это страшное бандитское гнездо совсем недалеко?

А ещё Виктория всё время думала об их одиноком бунгало с запасом продуктов. Кто его здесь построил, для чего, для кого? Хорошо если туристы, как предполагает Тони. А если… У неё сжималось сердце от подобной догадки, но эти мысли возвращались вновь и вновь. Что, если здесь промежуточная база тех людей?

Нет, она не думала, что Олаф мог спастись. Понимала, что спасение её и Тони – невероятный, неповторимый случай, настоящее чудо. Но, с другой стороны… Они ведь с Олафом одни были в переднем салоне, все остальные находились сзади, в хвосте, и, конечно, в первую очередь они погибли. А вот она спаслась. А Олаф? Он был там же, в переднем… А вдруг? Такие, как он, прошедшие множество опасностей, умеют выживать в невероятных ситуациях! И он знает эти места!

Нет, она отгоняла эти мысли, заставляя себя особенно восхищаться всем увиденным. В какой-то момент сама почувствовала: в её восторженных возгласах пробиваются истерические нотки. Тони это тоже заметил. Она поймала его участливый взгляд, и почти сразу он сказал:

– Дорогая мисс, простите меня! Вместо того, чтоб предложить вам обед в Хилтоне, я потащил вас осматривать местные достопримечательности!.. Правда, Тори, ты только пришла в себя, ещё так слаба, а я устроил прогулку! Возвращаемся, буду кормить тебя.

– Но мне хотелось выйти к океану!

– Успеем. Островок наш хоть и невелик, но за один раз обойти его трудно. У нас ещё будет время.

– Думаешь, нас найдут ещё не скоро?

Виктория как-то сразу почувствовала, что и правда слаба, устала, угнетена. Но Тони крепко взял её за руку, решительно повёл в обратную сторону. Приказал:

– Выбрось эти мысли из головы! Нас могут найти уже сегодня. Тогда мы осмотрим остров как настоящие туристы, прежде чем его покинем.

Вечером они разожгли костёр и жарили на прутиках рыбу. Днём Тони кормил девушку маисовой кашей, галетами, поил крепким чаем, в который накапал рому. Потом, когда она задремала, набираясь сил, он наладил удочку, сходил к бурлящим порогам и вернулся с уловом. Сам почистил рыбу, сам соорудил рыбный шашлык. Виктория хотела, чтобы костёр горел на берегу, но Тони резонно рассудил:

– Если поиски начались и продолжаются круглосуточно, то ночью будут летать самолёты или вертолёты. Оттуда, сверху, костёр заметят в любой точке острова.

Виктория поначалу прислушивалась, поглядывая в небо, но тщетно. Но потом отвлеклась, забыла… Вечер и ночь были такими чудесными! Тёплые волны воздуха накатывали на них, неся запахи цветов, пряных трав, океана. Океан вообще не давал о себе забыть постоянным ровным рокотом. Совершенно не было москитов, комаров. Но несколько раз близко пролетали какие-то крупные птицы – стремительные, резко меняющие направление. Нет, не птицы!

– Летучие мыши, – догадалась Виктория.

– Точно, – подтвердил Тони. – Они называются десмодами. Настоящие вампиры – пьют кровь животных.

– На нас тоже могут напасть?

– Нет, побоятся. Мы для них слишком крупны. И потом они предпочитают не активных, а спящих животных. Причём, так ловко высасывают кровь, что те даже не просыпаются. Это потому, что в слюне у них есть анестезирующие компоненты: и обезболивает, и усыпляет.

И тут же приложил палец к губам:

– Тише! Смотри!

Совсем недалеко, не обращая внимание на костёр, прошествовало животное. Размером с большую собаку, но настолько меланхолично-добродушного вида, что девушка не испугалась. Она видела его только на рисунках и в фильмах, но вытянутый вперёд и книзу силуэт с мощными лапами, тонким длинным хвостом и острой мордой показался ей знаком.

– Это муравьед? – прошептала она.

– Он самый. Четырёхпалый тамандуа. Как раз по ночам выходит на промысел.

– Послушай, – ей впервые пришла в голову эта мысль. – Тут ведь могут быть и хищники!

– Теоретически да. Пума, например, или кинкажу.

– Как ты сказал? «Кинкажу»? Я не знаю такого зверя. Тоже дикая кошка?

– Нет, – Тони улыбнулся. – Это очень милый зверёк, по-другому называется цепкохвостый медведь. Я назвал его хищником, но для нас он не опасен. Ужасный симпатяга: размером с небольшую кошку, пушистый, рыже-бурый, живёт на деревьях, цепляется хвостом за ветки и перепрыгивает.

– Как обезьяна?

– Очень похоже. С первого взгляда его и можно принять за обезьяну. Но он из семейства енотовых – запах такой же резкий, как от них от всех.

– Почему же тогда «медведь»?

– А у него мордочка похожа: круглая, симпатичная, с круглыми ушками, большими глазами. И мёд очень любит. А ещё – нектар и фрукты. Правда, лягушек и мышек, если поймает, тоже ест. Потому и хищником считается.

– Ой, как бы я хотела увидеть этого кинкажу!

Виктория даже захлопала в ладоши. Но Тони покачал головой.

– Это ночной звёрек, днём отсыпается в дуплах. Люди редко видят его на воле. И потом, его может здесь и не быть. Как и пумы. Это не обязательно, если их не завезли сюда с материка. А вот змеи есть наверняка, надо быть осторожней.

Виктория склонила голову, долго внимательно смотрела в лицо Тони, освещённое бликами костра. Он крутил на деревянных распорках прутик, поджаривая очередную рыбку, казался безмятежным и простодушным.

– Ты географ? Или биолог?

– Вовсе нет.

– Ну тогда мне приходит в голову только две вещи. Ты или шпион, или уникум с энциклопедичными знаниями. Кто же?

Он засмеялся, помахал в воздухе прутиком, остужая, протянул ей.

– Я и то, и другое, и многое ещё чего… Просто я работаю в одном солидном исследовательском институте, занимаюсь сбором самых разных статистических данных. А это как раз и значит, что знаю всё обо всём. Впрочем, довольно поверхностно.

– Скажи тогда, а много в этих местах островов?

– Довольно много.

– Есть большие, где люди живут? Я имею ввиду не Гаити или Кубу, а так… небольшие поселения.

– Есть, конечно. Впрочем, и на нашем острове вполне мог бы быть посёлок, где люди что-то бы выращивали, рыбу ловили. А почему ты спрашиваешь?

– Так, интересно…

– Понимаю тебя. Думаешь: откуда придёт наше спасение?

– Я, честно говоря, больше надеюсь на второй самолёт. Там сообщат координаты столкновения, время… Правда, ничего не знают, а значит и не скажут, о террористах.

Тони наклонился к ней, близко заглянул в лицо.

– О каких террористах?

У Виктории на мгновение остановилось сердце, потом быстро-быстро зачастило. Она ещё не поняла, в чём дело, но сильно закружилась голова.

– Почему ты спрашиваешь? – Голос у неё тоже дрогнул – Ты же видел их!

Тони откинулся назад, грустно покачал головой.

– Нет, Тори. В том-то и дело, что нет! Я, видишь ли, летел из Дакара в Нью-Йорк. Ты поняла? Я летел не в твоём самолёте. В другом. Увы, он тоже разбился.

Виктория испытала настоящее потрясение. Почему ей не приходило подобное в голову? Наверное, пережить одну авиакатастрофу – невероятно тяжело для человеческого разума. А уж представить одновременно две!.. Впрочем, через некоторое время она пришла в себя. Но теперь ещё более странным показалось ей всё происшедшее.

– Получается, что ты тоже один единственный спасся? Из всего твоего самолёта?

Она сидела, обхватив себя за плечи: её всё ещё трясло от шока. Энтони спросил озабоченно:

– Не вернулся ли твой жар? Ты ещё так слаба! Разреши, я обниму тебя.

И, не дожидаясь её ответа, придвинулся, обхватил за плечи. Потом ответил:

– Конечно, ручаться на сто процентов не могу, так хочется надеяться, что кто-то ещё остался жив… Но, похоже, что ты – одна, и я – один.

– А как, как всё произошло у вас?

– Даже не знаю толком. Я спал, как и все в салоне. Я, знаешь ли, часто летаю, привык, всегда сплю спокойно, крепко. А тут проснулся, пить захотелось. Не стал вызовом тревожить стюардесс, сам пошёл вперёд, к кабине, чтобы воду взять. Вот тут… да, как раз тогда самолёт первый раз сильно тряхнуло, потом резко бросило вправо и вниз… Теперь я понимаю: делался невероятный вираж, чтобы уйти от столкновения. Но не получилось. Первый удар, скрежет, как будто всё рвётся, лопается!.. Люди стали падать или повисать на ремнях, закричали… Вот ты спросила, и, оказывается, я всё помню!

– А дальше? Что ты сделал?

– Надо же, я и это помню! Я подумал: «Падаем в океан, есть шанс спастись. Нужно пробраться к аварийному люку…»

– Ты знал, где он? И как открывается?

– Да, знал. И, похоже, сумел открыть. Но это я уже помню очень смутно. Пришёл в себя в воде, пытался кого-нибудь спасти, но живых не было… Потом какой-то обломок для опоры прихватил, сориентировался и поплыл. А через время увидел впереди ещё плывущего человека. Тебя…

Они помолчали, и теперь уже Виктория почувствовала, что Энтони мелко дрожит. Да уж, после таких воспоминаний!.. Она инстинктивно крепче прижалась к нему – подбодрить, успокоить. Он понял, тихонько благодарно погладил плечо девушки. Попросил осторожно:

– А теперь ты расскажи. Значит, твой самолёт был захвачен? Чего они хотели, эти террористы? И какие они из себя?

– Они хотели самолёт… куда-то угнать. Нам не сказали. Сначала заставили сидеть на местах, а потом решили согнать в соседний салон. Я задержалась… кеды обувала. А тут мы и столкнулись с твоим самолётом – я даже успела увидеть его в иллюминатор. Страшно! Но я схватила спасательный жилет, машинально.

– У тебя отличная реакция! И плаваешь ты очень хорошо.

– А я занималась плаваньем, профессионально.

– Вот тебе и пригодилось, правда очень неожиданно… А террористы? Что за люди? Опиши?

– Разные… Я видела трёх. Один вроде индеец, другой испанец или португалец. А, может, латиноамериканец…

Она запнулась, замолчала. Тони спросил:

– А третий?

– Он был белый. Я имею ввиду – европеец. Скандинавского типа. Смуглый, но волосы очень светлые и глаза светлые. Красивый…

– А возраст его?

Голос у Тони стал очень заинтересованный. Виктория вспомнила лицо Олафа и только сейчас поняла, что тот был не слишком молод.

– Лет сорок, – ответила нерешительно, – кажется…

– Свен! – Энтони даже пристукнул кулаком о ладонь. – Вот дьявол!

От мысли, что Энтони, похоже, узнал по её описанию Олафа, что знает его, Виктория задрожала. Ей стало тревожно и ещё больше захотелось скрыть своё более близкое знакомство с террористом. Она ведь с самого начала решила, что не скажет Тони о разговоре наедине с Олафом. Вдруг он подумает, что она сообщница угонщиков! Но это же тревожное любопытство заставило спросить:

– Как ты сказал? Свен? Кто это?

– Террорист из одной международной организации. Не такой известный, как Бен Ладен или Карлос, но всё-таки.

– А как называется организация?

Тони слегка задумался, припоминая:

– Кажется, «Парабеллум».

– «Готовсь к войне», – машинально перевела Виктория.

– Точно! Об этой организации писали в прессе, были телепередачи. Ты не видела?

– Нет, – она медленно покачала головой. – У нас, наверное, не показывали.

– Судя по твоему описанию, это он: наполовину датчанин, наполовину немец. Вот, значит, как, он угонял самолёт! Интересно, куда? Впрочем, откуда тебе знать. Ладно, Тори, напрасно я этот разговор начал, тебя всю колотит! Пойдём, спать пора, уже ночь.

Виктория вдруг вспомнила любимую с детства книгу. Столько раз перечитывала её, сначала на русском, а потом – на языке оригинала! Но даже и не представляла никогда, что может сама оказаться, как её герой. И вот – первая ночь на необитаемом острове!

– «Когда наступила ночь, я с замиранием сердца спрашивал себя», – начала цитировать она по-английски.

– «…что меня ожидает…», – неожиданно закончил фразу Энтони.

И они уставились друг на друга совершенно ошеломлённые. Глаза их необыкновенно блестели, то ли отражая блики низких южных звёзд, то ли искры костра…

Глава 8

Остров, доставшийся им на двоих, был прекрасен. Времени понять это оказалось предостаточно.

Через два дня после того, как она очнулась, Виктория пережила нервный срыв – истерические рыдания, сменившиеся настоящим ступором. Уж очень сильно она ждала спасения: каждую минуту! И ведь сложа руки они не сидели. На одной из вершин, достаточно плоской, очистили полянку от кустарника, натащили туда с берега крупных камней и выложили знак «SOS». Тони сказал, что с самолёта, летящего низко, – а поисковые именно так и летают, – или с вертолёта эта надпись отлично видна. На берегу, в самой большой и открытой лагуне, соорудили что-то вроде мачты, прицепив на неё яркое, оранжево-чёрное, полотенце из бунгало… Но в небе царила безоблачность и безмятежная тишина, океан тоже был пуст и благодушно спокоен. Рыдая, Виктория повторяла: «Никто о нас не знает! Никто не ищет! Это же Бермудский треугольник!»

Энтони не трогал, не успокаивал её. Когда же девушка обессилила и замолчала, словно онемела, он напоил её, почти насильно, хорошей порцией рома. Она надолго уснула, но, придя в себя, замкнулась, не разговаривала. Однако не отказалась пойти с ним ловить рыбу.

Он привёл её к бурлящему на каменистом мелководье ручью недалеко от лагуны.

– Я здесь брал ту рыбку, что мы ели, на удочку, но хочу попробовать половить руками. Давай со мной!

Следом за Тони, оставшимся в плавках, разделась и Виктория. Он ведь уже видел её в трусиках и топике, а другого «купальника» не было. Они вошли в воду выше пояса. Прогретый солнцем, но приятно прохладный ручей словно кипел вокруг их тел, щекотал кожу.

– Похоже на водный массаж-спа, – произнесла девушка.

И Энтони быстро глянул на неё, неуловимо улыбнувшись: она приходила в себя, оттаивала.

Они стали нащупывать под валунами выбоины, норки, запускать поглубже в них руки. Когда Виктория первый раз коснулась чешуйчатого, извивающегося тельца рыбы, она отпрянула с испуганно-восторженным возгласом. Но потом быстро научилась, нащупав, перехватывать рыбу за жабры, крепко стискивать и тащить.

– Смотри, какая огромная! – каждый раз восхищалась она. Но точно так же радовалась и его удаче.

Когда, с хорошим уловом, они возвращались к бунгало, Виктория уже полностью забыла о своей депрессии. Смеялась, прыгала, вспоминала, как самая большая рыба у неё вырвалась, но она таки успела схватить её за хвост!..

Они сразу обработали рыбу: почистили, выпотрошили, помыли, положили внутрь можжевеловые веточки и листья – Энтони, оказывается, приготовил их заранее. Потом посолили рыбу сверху, завернули в пальмовые листья. Пока всё это делали, вновь обменялись цитатами из «Робинзона Крузо». С того момента, когда они поняли, что оба любят и почти наизусть знают эту книгу, они постоянно это делали. Причём, никогда не ошибались.

– У меня мало одежды, и скоро мне нечем будет прикрыть свою наготу, – восклицала она.

– Но климат здесь жаркий и можно обойтись без одежды, – тут же отвечал он.

И заливались смехом, потому что оба они цитировали дневник Робинзона, разделы: «плохо» и «хорошо».

Виктория иногда не помнила дословно цитату по-английски, а переводила с русского, и попадала почти точно. Оба не переставали удивляться: надо же, жили в разных концах света, в таких разных странах, а вот же – одна и та же любимая книга! Но особенно поражался Энтони.

– Ну хорошо, – говорил он, – я англичанин, мне естественно любить английского писателя. К тому же у меня в роду были мореплаватели. А ты, русская девочка – и Даниэль Дефо!

– Между прочим, – ответила тогда ему Вика, – Мы, бывшие советские, чтоб ты знал – самая читающая в мире нация! И после своей, русской, больше всего любим именно английскую классику. А лично я с детства увлекалась приключениями. К Робинзону, конечно, особая любовь, но я и Стивенсона читала-перечитывала, и Майн Рида, и Фенимора Купера, и Жюля Верна. А мореплаватели и в моём роду были.

И сейчас, укладывая приготовленную к хранению рыбу в вырытую яму-холодильник, Виктория сказала:

– Здорово, что ты многое знаешь и умеешь. Но и я кое-что помню из своих любимых книг. Наверное, если бы не оказалось здесь бунгало и запаса продуктов, мы бы с тобой всё равно не пропали.

– Я тоже так думаю. Как добыть огонь знаю: из кремня, трением…

– А есть ещё способы Паганеля, Сайруса Смита! Помнишь?

– Отлично помню. Дом, как я говорил, можно было бы сделать в секвойе. Можно было бы устроить ночлег и на улице: провести две параллельные линии, соединить их с одного конца виде буквы U, по контуру воткнуть толстые ветки…

– Да, да, вроде частокола! И оплести их лианами. У изголовья положить мягкие ветки, мох…

Они весело ударили друг друга ладонь о ладонь – знак солидарности.

– Молодец, – сказал Тони. – Вижу, что тоже знаешь. А вот как бы ты сделала «одеяло».

– Ну-у, – она замялась, – больших пальмовых листьев можно было нарвать.

– Есть способ получше. Нарезать с десяток тонких, в свой рост, прутьев, оплести их ветками или, лучше, жёсткой травой, концы связать… Сам я не пробовал, но думаю, было бы удобно и тепло.

– Зато я знаю вот что! – У Виктории глаза уже горели азартом. – Если бы кто-то из нас был ранен, вместо бинтов мы бы нащипали тонкие полоски коры хвойного дерева! Оно бактерицидное и его смолистый сок тоже лечебный.

– Отлично! А что бы мы ели?

– Не проблема! Над скалами много птиц летает, наверняка есть гнёзда с яйцами. Рыбу вот. Фрукты, мясо змей – я бы не побрезговала!

– Кстати, надо попробовать! А ещё я сегодня надавлю лимонного сока вон с того дерева… А из чего бы мы ели?

– Большие раковины – тарелки, маленькие – ложки. Пить можно было бы из пальмовых листов. Да мало ли тут подручного материала для умелых рук!

– Верно, остров у нас хороший.

– Жить можно, – согласилась Виктория.

Энтони быстро глянул на неё, но тут же успокоился. Голос у неё прозвучал грустно, но спокойно, даже с какими-то философскими нотками. Кризис, похоже, миновал, девушка ещё не осознанно, но уже готовилась, подсознательно соглашалась с тем, что придётся здесь жить дольше, чем надеялось…

Работа была окончена, и они пошли гулять. У них уже появились любимые маршруты. Например, на Каймановый островок. Они сами дали ему такое название, но не потому, что там водились крокодилы, а потому, что там было много каймановых черепах.

По пути к этому островку они прошли центральную часть своего острова. Она была возвышена, но не сильно, покрыта деревьями. Молодые люди пересекали рощицы, где, к восторгу Виктории, причудливо соседствовали клёны и магнолии, дикие яблони, сосны и кусты тамаринда, мирты. Ниже, вдоль берега, тянулась прерия вперемешку с песчаными отмелями, скалами. В берег вдавались несколько маленьких заливов и бухт.

Вскоре они спустились ниже, вышли к болоту, покрытому колышущейся меч-травой. Как раз там, на болоте, и находился чудесный островок, поросший деревьями. По уже проложенной тропинке они прошли на него, и Виктория тут же подобрала несколько черепах, стала играть с ними на песке. А совсем рядом, на мелководье, гордо расхаживали красивые птицы, похожие силуэтом на фламинго. У них были чёрные головы с огромными тяжёлыми клювами, белые тела, длинные лапы с розовыми пальцами-когтями. Конечно же, Энтони знал, что они называются молочными клювачами. Он пошёл проверить, нет ли поблизости гнёзд с яйцами. Но скоро вернулся:

– Сейчас у этих красавцев, видимо, не брачный период, – пошутил, растягиваясь на песочке рядом с девушкой. – Но мы можем сварить черепаховый суп.

– Нет, – замотала она головой. – Не хочу! Мы ведь не голодаем, а черепашки такие чудесные. Смотри, у них на панцирях разводы интересные: словно неведомые письмена. Какого-нибудь древнего языка… Шумерского, ацтеков или майя…

Она замолчала, вдруг вспомнив, как сказала в самолёте Олафу о языке навахо. И спросила:

– Тони, ты ведь всё на свете знаешь… А о языке индейцев племени навахо? Вижу, знаешь и это! Расскажи. Мне когда-то рассказывал брат. Но это было давно, я маленькая была, не очень запомнила, только то, что его использовали как нечто секретное.

– Это в самом деле интересная история… Племя и сейчас существует – живут в штатах Аризона и Юта. Их язык не похож ни на какой другой. Очень сложная система звуков, живописные иносказания и тонкости произношения. Самое маленькое различие в ударении – и это уже другое совсем слово. Например, для определения «ветра» у навахо существует около тридцати названий.

– Здорово! Но там что-то с войной было связано, с шифрами.

– Точно. Когда Соединённые Штаты начали войну с Японией, язык навахо стал использоваться вместо шифровального кода. Причём, этот радиокод навахо сами создали на основе своего языка. Очень сложный! И понимали его только они сами. В армии, в каждом подразделении, был свой индеец-навахо, который передавал, принимал сообщения, и расшифровывал их. Понятно, что такой шифр ни один враг не мог распознать. Но каждого такого навахо охраняли особенно тщательно. Было совершенно официальное указание высшего командования: ни в коем случае не допустить, чтобы шифровальщик попал в плен. Если такая угроза возникнет – убить его.

– А сами они, сами навахо, знали об этом?

– Думаю, знали, – пожал плечами Энтони. – Но о случаях убийства мне ничего не известно.

Энтони ещё что-то рассказывал о японцах-камикадзе, но Виктория уже почти не слушала. Лежала на спине, запрокинув голову на согнутые руки, глядя сквозь листву в ярко-голубое, пронизанное солнцем небо. Вспоминала… Ведь тогда, в самолёте, перед самым столкновением, она подумала: может, и в самом деле остаться с красавчиком-террористом? Стать его любовницей и боевой подругой, зажить совсем другой жизнью – полной приключений… Был миг, когда она подумала об этом совершенно серьёзно. И готова была сказать себе «Да»… И почти сразу – темнота, удар, падение!.. Только сейчас до неё дошло: это и был ответ на её сомнения! Катастрофа – это и есть ответ: жестокое «Нет!» А, может даже, и наказание ей за подобное допущение! Божье наказание…

Виктория резко поднялась, села. То, что она сейчас подумала, было как откровение. И девушке, может быть впервые в жизни, захотелось прочесть молитву. Обратиться к Господу… С просьбой? С благодарностью? Но в это время Тони схватил её за руку, воскликнул полушёпотом:

– Смотри, смотри!..

У самого берега, по воде, бежало невероятное существо. Оно неслось в облаке брызг, подняв вертикально небольшое чешуйчатое тельце, на задних длинных и сильных лапах, молотя по воде длинными пальцами. Передние лапки, словно ручки, держало перед собой, так же на весу «летел» за ним и длинный хвост. Большеглазая мордочка его была невероятно симпатична, череп удлинялся костистым гребнем.

– Инопланетянин! – не удержалась, воскликнула Тори.

И в самом деле: в разных документальных фильмах о НЛО ей приходилось видеть очень похожие изображения пришельцев: большеголовых, с вытянутыми черепами, большими глазами, маленьких и худеньких…

– И правда, можно ошибиться, – согласился Тони. – Но, увы, это вполне земная ящерица.

– Как называется? – быстро спросила Тори, словно хотела подловить его.

И он так же быстро, словно прилежный ученик, ответил:

– Шлемоносный василиск! Ловко бегает на задних ногах по суше, может, как видишь, и по воде. Особенно если от кого-то удирает. О, так и есть!

Они увидели, как василиск вдруг нырнул и исчез под водой, а к озерцу, откуда-то сверху, спикировала большая хищная птица, стала кружить…

– Не найдёт, – успокоил девушку Тони. – Этот инопланетянин минуты две-три может оставаться под водой!

На обратном пути Тони предложил проверить, не попалась ли им на ужин дичь.

– В «силки», – произнёс он по-русски. И улыбнулся Виктории. – Видишь, я запомнил.

Дичь попалась: в сетке, не двигаясь, испуганно сидел крупный грызун типа морской свинки.

– Ой, давай отпустим! – воскликнула девушка жалостливо.

Но её спутник на этот раз решительно покачал головой.

– Нет. Нам, особенно тебе, нужен горячий бульон и свежее мясо. Ты иди вперёд, домой. Я задержусь, всё сам сделаю…

Вечером они и в самом деле ели очень вкусный наваристый суп с кусочками нежного мяса. Тори наворачивала его без всяких комплексов, похвалила:

– Ну, Энтони, ты просто клад! Всё умеешь и знаешь! Даже поварское искусство. Повезёт же какой-нибудь девушке с таким мужем!

– Подумай об этом серьёзно, – произнёс Тони спокойно, словно между прочим, на минутку приостановив движение ложки ко рту.

Потом, сделав глоток, поднял взгляд на Викторию. И она вдруг смутилась – так пристально и пытливо смотрел он на неё… И тут же, наверное чтобы разрядить обстановку, он спросил:

– Ты несколько раз упоминала своего брата. Я так понял, что он старше тебя и живёт в Штатах. А кто он по профессии?

– Медик. Но это в прошлом. Там, в Америке, он стал скульптором… Боже мой, увижу ли я его!

Перед сном, оставшись одна в своей комнате в бунгало, Виктория подошла к окну. Москитная сетка, тонкая, как марля, ничего не скрывала: ни тёплого дыхания южной ночи, ни звуков, ни силуэтов деревьев, залитых лунным сиянием. Вспыхивали и гасли зеленовато-жемчужные светлячки. «Словно огоньки лампад» – подумала Виктория. Закрыла глаза, представила икону Спаса Нерукотворного, лик Иисуса Христа с печальным, требовательным взглядом… Трижды перекрестилась и стала тихонько, почти неслышно читать молитву «Отче наш».

Собственно, только её Виктория и знала наизусть. Она до конца не была уверена – верующий она человек или нет. Крещённая, православная – это да. Но истинная, убеждённая вера – это совсем другое. Виктории очень хотелось верить: она ходила в церковь – изредка, но всё же ходила, – один раз даже прошла, в дни Великого поста перед Пасхой, обряд маслособорования. Но от себя не скрывала: есть у неё сомнения, есть вопросы без ответов. Это и понятно: родилась ведь и росла она, как и многие её ровесники, в семье советских атеистов. Ни Сергея, ни Вику родители не крестили. Не потому, что это запрещалось – кто хотел, делал. Просто считали этот обряд бессмысленным. Но наступили иные времена, зазвучали иные песни. В том числе – и церковные песнопения. По телевидению стали транслировать торжественные службы из главных соборов страны, и вдруг оказалось, что многие известные люди – артисты, писатели, политики, – верующие. Их лица мелькали с экранов, когда они истово крестились или прикладывались к образам. Отец скептически кривил губы, восклицая:

– О, ещё один! Помню я его разоблачительные статьи в журнале «Научный атеизм». Оказывается, это он маскировался! Очень, надо сказать, удачно и убедительно…

В какой-то степени отец был прав: среди тех, кто ринулись в храмы, были и коньюктурщики, и притворщики, и данники моды. Но постепенно происходили перемены даже в самых непримиримых умах. Родители перестали считать себя воинствующими атеистами. Однажды отец задумчиво процитировал слова Луи Пастера о том, что чем глубже он проникает в мир микробиологии, тем сильнее чувствует во всём присутствие Бога…

Сергей, перед самым поступлением в институт, крестился. Он это сделал вместе со своим школьным товарищем, отец этого мальчика и стал Сергею крёстным. Родителей он поставил в известность уже о факте свершившемся.

– Ну что ж, – пожал плечами отец, – это твоё решение.

– Наверное, надо тебя поздравить, сынок, – сказала мама и обняла его.

Семилетняя же Вика вцепилась в родителей мёртвой хваткой:

– Серёжа крестился! И я хочу! Крестите меня скорее!

Она была так настойчива, что родители пошли в ближайшую церковь Усекновения главы Иоанна Крестителя, всё узнали, и через две недели девочка также была крещена.

Честно говоря, она не часто и не серьезно задумывалась о вере. И только здесь, на острове, поняла: то, что с ней произошло – настоящее чудо! Не совпадение, не удача, не везение… Чудо и откровение, которое она ещё должна понять… Она стояла, глядя в сияющую ночь и, больше не зная других молитв, неумело, своими словами благодарила Спасителя.

Потом она легла спать и, почти мгновенно засыпая, почему-то подумала: «А Тони, наверное, протестант…»

Глава 9

Утром Вику разбудил щебет зелёно-бронзовых попугайчиков. Их на острове было множество, и сейчас они облепили ближайшие деревья, то почти сливаясь с листвой, то вдруг вспархивая стайками. И стрекотали неумолкая.

«Как воробьи!» – подумала девушка, вспомнив большие тополя напротив окон своей квартиры: там летними утрами также собирались стайки неугомонных чирикающих сереньких птиц. Ностальгическое воспоминание почему-то не навеяло на неё грусть, и через минуту она даже задумалась: «Почему?» Утро, конечно, прекрасное, вид из окна – сказочный, рокот океана умиротворяющий, медлительный… Но нет, не это… Не только это… Да, Тони! Конечно Тони…

Она улыбнулась, подумав, что ей так легко, радостно. Да она просто счастлива, несмотря на все обстоятельства! Но ведь она не влюблена в Тони – Виктория совершенно отчётливо это осознавала. Ей ли не знать состояние влюблённости! Она была ужасно влюбчивой. Поначалу, лет в восемнадцать, когда поняла это, даже испугалась. Ведь влюблялась просто мгновенно, с первого взгляда, первой переброшенной фразы, первой ответной улыбки… Но очень скоро выяснилось и другое: так же быстро Вика и разочаровывалась в своих кавалерах. Это внесло успокоение и гармонию в её душу. И всё же она знала, что испытывает при влюблённости. Лихорадочное возбуждение – приливы восторга и тревоги, умиления и отчаяния. Постоянные мысли о «нём» не дают толком заниматься делом, всё время ждёшь: вот-вот он позвонит или придёт, совершенно невозможно ничего планировать. И диалог – нескончаемый мысленный диалог с ним… Может быть, у других девчонок всё по-другому, но у неё каждый раз происходило именно так. Хорошо, что это ненормальное состояние тянулось, обычно, не долго…

О Тони она не думала постоянно. Засыпая, уходила мыслями к родителям, к брату, к погибшему самолёту и людям. Просыпаясь, сразу окуналась в звуки, в природу – вот так, как сейчас. Всё остальное время Тони был рядом, но так же рядом был океан, деревья, птицы, солнце, песок… Она и спутника своего воспринимала, как неотъемлемую часть острова. Неотъемлемую, но всё-таки главную: с ним было спокойно, надёжно, светло. Именно с ним ассоциировалась вера в спасение. Ещё в один из первых дней она подумала о Тони, как о брате. Да, чувство было похожее… И всё же не совсем такое. Когда Виктория поворачивала голову, видела взгляд молодого человека, его весёлую улыбку, когда они перебрасывались фразами, понимая друг друга с полуслова – у неё в груди – а, может быть, в сердце? – загорался огонёк, который так приятно грел… Такого ощущения она не знала раньше.

Но где же он? И опять, как в то утро, когда она только очнулась, вышла на веранду и подумала о своём спутнике – и теперь он тут же появился. Пересекал поляну, направляясь к бунгало и неся что-то, завёрнутое в листья. Наверняка что-то к завтраку: дичь, или рыбу, или фрукты… Добытчик! Кормилец!

Виктория поймала себя на том, что подумала так с иронией. И ей вдруг стало стыдно перед собой. Энтони ведь в самом деле её кормилец. И спаситель, и доктор, и гид… Разве не благодарила она вечером Иисуса Христа за чудо, происшедшее с ней? А появление Тони – это ли не чудо, не милость Божья! Да, она уцелела в катастрофе, но сумела ли выплыть сама к этому острову? Скорее всего, плыла бы вглубь океана, пока не выбилась бы из сил… И здесь – разве не чувствует она себя защищённой, спокойной и даже счастливой? А всё оттого, что рядом оказался этот парень. Скорее, надо выйти ему навстречу, улыбнуться, сказать приятное…

Тони принёс восемь штук яиц – меньше куриных, но и не таких маленьких, как рябые перепелиные.

– Не так уж высоко пришлось за ними забираться, – сказал весело. – Как раз на яичницу нам хватит.

– Пожалуйста, возьми меня следующий раз с собой, не пожалей, разбуди! – попросила девушка. – Я ведь лазила по горам с альпинистами! Тоже, как ты говоришь, не высоко, но по настоящим горам.

– Да ты просто клад, всё умеешь, – улыбнулся Тони. – Повезёт же какому-нибудь парню!

Виктория засмеялась: он поддразнивал её, повторяя сказанные ею слова. Ей захотелось ответить ему так же, как он ей: «Подумай об этом серьёзно», но вдруг стало неловко. И она сказала другое:

– Вот только я большая соня, или, как у нас говорят – «сова». То есть, поздно встаю. А ты, судя по всему, «жаворонок». Откуда такая привычка рано просыпаться?

– Всё объясняется просто: я оканчивал военное училище. А это значит – подъём в пять тридцать утра, интенсивный темп, дисциплина… Как видишь, в жизни пригодилось…

Они решили пойти к океану, искупаться. Впервые за всё время. Нет, к побережью они выходили не раз, но океан всегда был неспокоен. Шли широкие большие волны, то поднимая пенные гребни, то обнажая дно, а когда приближались к берегу, швырялись увесистыми камнями. А иногда они попадали на прилив, и тогда зрелище открывалось ещё грандиознее и грознее. Волна из океана сталкивалась со встречной, от берега, поднималась огромным валом и с грохотом обрушивалась на прибрежный песок! В такие моменты множество птиц, похожих одновременно на чаек и на ласточек, с невероятным гомоном носились над волнами… И они ходили окунались в тихий внутренний заливчик. А прибрежная песчаная полоса так манила!..

Но за завтраком Тони сказал:

– Сегодня солнце, штиль, просто красота – я уже разведал. Так что идём плавать в Атлантическом океане! А по пути я тебе покажу кое-что.

– Неужели здесь есть что-то, чего я ещё не видела?

– Думаю, такого ещё много. Одно чудо природы увидишь сейчас.

– И ты знаешь, как оно называется?

– А ты сомневаешься?

– Нет, сэр, – девушка вскинула руку к воображаемому козырьку. – Нисколько!

Тони повёл её в сторону от уже хоженых ими троп. Вскоре открылась поляна с небольшой рощицей, и Тори издали увидела: ветви этих деревьев увешены необычными плодами – похожими на груши или авокадо, но очень длинными и волосатыми, как кокосы. Вокруг вилось много птиц.

– Что это? – воскликнула она. – Ты это хотел мне показать? Они съедобны?

– Пойдём ближе, – Тони потянул её за руку, – сейчас увидишь.

Это были не плоды. Деревья рощи гнулись под множеством гнёзд, свисающих вниз как мешочки или чулки. Довольно крупные птицы – величиной с ворон, – ловко ныряли в верхнюю узкую часть, гнёзда раскачивались, оттуда доносился писк и гомон… Гнёзда висели высоко, не дотянуться, но снизу их можно было прекрасно разглядеть. Тем более что птиц присутствие людей совсем не пугало.

– Великолепные сооружения! – восхитилась Виктория. – Как всё продумано! Сверху летающим хищникам туда не попасть. Вход длинный, узкий… нет, не проскользнуть. И снизу не достать. Обезьянам или дикой кошке по таким тоненьким веткам не добраться… Молодцы, птички! Как они называются?

– Оропендолы, – ответил Тони. – Гнёзда вьют самки.

– Я всегда была убеждена, что женщины – прекрасные архитекторы! Так, что здесь за строительный материал? Похоже, разорванные на полосы листья, лианы… Как они ловко и туго сплетены! Даже на глаз видно, что гнёзда мягкие, удобные и водонепроницаемые.

– Это ты совершенно точно заметила.

– Ну так! Взгляд профессионала! Спасибо, что показал мне это чудо архитектуры.

– Подожди… Так ты что, архитектор?

– Ты удивлён? Да, не манекенщица, не топ-модель, не официантка, не продавщица, не секретарь, и даже не путана… Представь, я окончила архитектурно-дизайнерский факультет. В моём городе – а он называется Харьков, настоящий мегаполис, – много институтов, университетов. Тот, в котором я училась, всегда славился отличными специалистами в области строительства.

– Тори, ты, похоже, обиделась? На что? Я просто удивлён: архитектор – это такая серьёзная и сложная профессия.

– А я, если ты ещё не понял, тоже девушка серьёзная. И далеко не простая…

Так, весело пикируясь, они прошли рощу, по зелёному травяному ковру прошли вдоль ручья, и вскоре оказались на большой площадке, усеянной крупными валунами. А дальше открывалась песчаная береговая полоса. Океан. Он и в самом деле был тих, спокоен, волны катились ровно – глаз невозможно отвести! С пригорка, на котором они остановились, водная гладь просматривалась, казалось, до горизонта, переливалась золотыми, серебряными бликами от солнечных лучей. Не сговариваясь, парень и девушка быстро разулись и босиком бросились вперёд. Через минуту они уже мчались по белому, прогретому солнцем песку, держась за руки – сами не заметили, как их пальцы переплелись. Белый песок, на вид такой раскалённый, не обжигал, а приятно грел ноги. Слева мягко накатывали, немного не доставая их, волны, справа, в отдалении, тянулась стена деревьев… Виктория вдруг споткнулась, замедлила бег. Тони вырвался вперёд, оглянулся:

– Догоняй!

Но она совсем остановилась, удивлённо оглядываясь. Она вспомнила: это всё она уже видела! Во сне, в самолёте. Она заснула, убаюканная монотонным полётом, и ей приснилось вот это самое место: океан, песчаный пляж, тропическая растительность вдалеке… В том сне она думала, что бежит по песку, держа за руку брата… А это, оказывается, был Тони! Да, она не раз думала о нём, как о близком человеке, подобном брату. Но это не Серёжа…

Вика села на песок и даже закрыла глаза. Значит, сон в самолёте был вещим? Пророческим?

– Ты что, уснула?

Это вернулся Тони, сел рядом.

Виктория открыла глаза, увидела его весёлое лицо. «Да, – прямо так и потянуло сказать. – Я спала и ты мне снился!» Но вдруг пришло в голову, что есть какая-то тайна в этом сне, которую она должна разгадать сама. Поэтому она упала на спину, раскинув руки:

– Всё, дальше не пойду! Хочу в океан!

Сначала они плескались на довольно широком мелководье, прыгали, брызгали друг на друга. А потом девушка сказала шутя:

– Салют! Я поплыла домой!

И устремилась вперёд.

В такой воде – тёплой и чистой, и совершенно необъятной, – плавать не просто удовольствие. Приходит чувство, что ты есть частица этой стихии, что твои руки и ноги растворились, стали продолжением этих лёгких струй, что нет необходимости вновь возвращаться на твёрдую грубую почву. Океан заманивал, тянул, как магнитом. Такое не испытаешь на переполненных людьми шумных пляжах.

Вика несколько раз говорила себе: «Пора возвращаться», – но никак не могла заставить себя повернуть к берегу. Ещё немного, ещё несколько взмахов рук, ещё вот на ту волну… Эти волны так ласково качали, так переливались золотом ещё не дошедшего до зенита солнца, что просто невозможно было глаз отвести! Только большим усилием воли Вика заставила себя поднырнуть под гребень волны, развернуться под водою и вынырнуть уже лицом к берегу. А он оказался не так и далеко.

Тони вошёл по колено в воду, протянул ей, подплывающей, руку.

– Хорошо, что я знаю, какой ты отличный пловец, а то бы волновался.

– Правда волновался?

– Ещё бы! Даже не плавал. Но теперь моя очередь. А, может, вместе?

– Нет, я всё-таки немного устала.

Вика с наслаждением раскинулась на теплом песке. Теперь уже она смотрела на Энтони. Он всё ещё стоял в воде. Красиво: только стройная фигура молодого человека, волны и песок. Но вот побежал – сначала по мелководью, потом глубже заходя в океан. Оглянулся, махнул ей обеими руками…

Опять от волнения у неё сбилось дыхание: так знакома была эта картина! Где она видела что-то очень похожее? На мгновенье мелькнула мысль: «Во сне?..» Но тут же Виктория вспомнила, и даже потрясла головой, отгоняя наваждение. Вот так же, очень похоже бежал по морским волнам гвардии поручик Говоруха-Отрок из фильма, сделанного по повести Бориса Лавренева. А с берега смотрела на него девушка – так же, как сейчас смотрит Вика. Поразительно: ведь они с Тони тоже вдвоём, как Вадим и Мария, на затерянном острове, и не знают, когда придёт спасение…

В этот момент, прежде чем окунуться в волны, Энтони вновь оглянулся. Почти машинально Виктория сымитировала следующий эпизод: подняла руку, изображая ружьё, прицелилась, спустила курок…

Плавал молодой человек недолго, вскоре вернулся на берег, улыбаясь, сел рядом на песок. Спросил, укоризненно качая головой:

– Ты в меня стреляла? Убила?

– Наповал! Как Марютка.

– А я, значит, синеглазый поручик?

– Вау!

Вообще-то Виктория терпеть не могла дурацкий американский вопль, похожий на лай. Но сейчас, от крайнего изумления, у неё вырвался именно этот возглас.

– Ты знаешь? Ну уж это!.. Откуда?

– Это давний советский фильм, называется «Сорок первый». Он есть в домашней фильмотеке моей бабушки.

– Бабушки?

– Да. Можешь удивляться, но это её любимый фильм. Потому и я смотрел его дважды: первый раз ещё мальчишкой, а второй – пересматривал не так давно. Мне он нравится: есть в нём мощь, интересная философия, сильные чувства.

– Но почему твоя бабушка?.. Или она русская?

– Что ты, нет. Чистокровная англичанка. Но она во время войны была в России с какой-то миссией, наверное, полюбила вашу страну.

Виктория хотела поправить Энтони, сказать: «Не в России, а в Советском Союзе», – но не стала. Только спросила:

– С какой миссией? Военной?

– Кажется, да. Впрочем, я плохо об этом знаю. Мы с самого начала жили с ней раздельно, общались не часто.

Ему почему-то стало неловко за это, и он добавил, оправдываясь:

– Я много чем занимался, учился…

– В военном училище?

– Не только. У меня и светское образование, самое разнообразное.

– Наверное, закончил Оксфорд, судя по твоим обширным знаниям.

Тони поморщился скептически.

– Ох уж эти иностранцы! Только и слышали, что название «Оксфорд» и «Кембридж»! Нет, милая девушка, я выпускник Итона. Это такой колледж в Виндзоре, где резиденция королевы. Кстати, внуки нашей королевы тоже там учились.

– Значит, очень престижный? – изысканно-томно спросила Виктория.

– Именно, – резковато ответил Тони. – А потом я окончил Ноттингемский университет.

– Тоже очень престижный?

– Не понимаю твоей иронии. Верно, это оплоты английского классического образования.

– Да ты, оказывается, сноб!

Теперь уже Энтони иронично приподнял бровь:

– Я не могу быть снобом.

– Это почему же?

– А ты знаешь, что означает это слово? Думаешь, наверное: этакий высокомерный тип из высшего общества, педантично соблюдающий все правила и презирающий других?

– Ну… – Виктория именно так и думала, но замешкалась с ответом, чувствуя подвох.

– Так вот: это слово происходит от латинского «Sine Nobile», «Без титула». Такую запись – «S. Nob.» – ставили в твоих любимых Оксфорде и Кембридже перед фамилиями студентов-простолюдинов. Потому я не могу быть снобом – я аристократ.

Краска залила лицо девушки. Она демонстративно отодвинулась от него, бросила вызывающе:

– Махни рукой!

– Как? – удивился Энтони. – И зачем?

– Вот так! – Она сделал выразительный жест кистью руки. – И скажи: «Хамка!»

Он понял: вспомнил эпизод из фильма. Именно так взмахнул рукой и сказал Марютке поручик. Тони прикусил губу, ему стало неловко. Он обидел девушку, но ведь не хотел этого. Совершенно непонятно, отчего он завёлся, говорил высокомерно… Надо было исправлять положение, сделать, сказать что-то очень простое – оправдать себя.

– Тори, ну что ты, в самом деле, себе вообразила! Посмотри на меня: это я, твой давний приятель, обыкновенный парень! Сейчас сбегаю в ближайший киоск, куплю тебе, в знак примирения, что-нибудь вкусненькое. Вот, куплю сникерс! Это шоколадка такая, с орехами и сладкой тянучкой…

– Я знаю, что такое сникерс, не объясняй! – Виктория смотрела насмешливо и даже презрительно. – У нас этого барахла сейчас навалом! Вы, так называемые цивилизованные европейцы, думаете – если подобной ерунды у людей нет, то они дикари.

Девушка вскинула ладонь, останавливая хотевшего возразить Тони. Глаза у неё сверкали, резче обозначились скулы, волосы тёмными локонами разметались по щекам и шее. «Чудо!..» – успел подумать он. А Виктория продолжала с напором:

– Да, мы жили прекрасно, что бы вы там не думали о нашей стране! У меня хорошие, только хорошие воспоминания о детстве. У нас, знаешь, тоже хватает скептиков: ах, деток заставляли учить ура-патриотические стишки о дедушке Ленине!.. А я и сейчас люблю эти детские стихи и песни о Родине, и о Ленине тоже! В них настоящие чувства были, и доброта…

Она вдруг задохнулась от подступивших слёз и, сама не понимая зачем, стала читать:

– То берёзка, то рябина, Куст ракиты над рекой. Край родной, навек любимый, Где найдёшь ещё такой! Детство наше золотой Всё прекрасней с каждым днём, Под счастливою звездою Мы живём в краю родном.

Отвернулась от него, закусив губу. После паузы, Тони рискнул проговорить – мягко, осторожно:

– Очень мелодично… О чём?

– Я тебе уже сказала: о счастливом детстве. Думаешь, оно только у тебя было – в бойскаутах, в твоём Итоне?

Он вскинул руки жестом «сдаюсь!», хотел что-то сказать в этом духе, примирительное. Но Виктория уловила в его движении иронию и вновь завелась!

– Да, да, я тоже не понимаю, почему у нас были очереди совершенно дикие за майонезом, туалетной бумагой, бананами! Почему не было скотча? Я ведь знаю, что ваши солдаты уже в войну приклеивали им запасные обоймы на свои автоматы! Не понимаю, почему нельзя было тогда, в советское время, всё это выпускать, продавать… Вот эти мелочи и сгубили нашу страну. Люди их захотели, им казалось: будет в магазинах тридцать сортов колбасы, навалом апельсинов, жвачек, пепси и сникерсов – наступит рай земной! Всё это мы и получили. Но очень скоро поняли: потеряли гораздо больше. Столько, что я тебе и объяснить не могу. Да ты и не поймёшь… Посмотри на меня!

Девушка вскочила на ноги и стала перед молодым человеком. В своём единственном «купальном костюме» – топике и трусиках, бронзово-загорелая, высокая и гибкая. В один из первых дней на острове она уже стояла так перед ним, давая себя разглядеть. Тогда она это делала весело, кокетливо. Сейчас она тоже покружилась перед ним, но сдержанно-демонстративно.

– Видишь? Я ведь такая же, как ваши самые красивые девушки, верно? Но это только внешне. Я другая! Ты это чувствуешь, да?

– Да, – ответил Тони тихо и серьёзно.

– Вот видишь… – Вика как-то сразу остыла, добавила уже спокойно и грустно. – Мы не смогли бы быть с тобой вместе. Ты – другой…

Тони молчал, и она легла, растянулась на песке, положив затылок на согнутые руки. Смотрела в безоблачное небо. Правда, оно уже не было таким безоблачным, откуда-то набежали тучки. Ещё легкие, высокие, но солнце, пронизывая их, высвечивало наливающиеся лиловым цветом кромки. «Неужели будет дождь? Или даже гроза? – подумала Виктория. – Первый раз за всё время…»

Глава 10

Несмотря на плохое настроение, заснула Виктория как всегда быстро и крепко. Проснулась, как всегда, поздно. Вышла на веранду, села, опустив ноги с постамента и болтая ими в воздухе. Тони, ясное дело, не было. «Офицер!» – подумала Вика, стараясь придать этой мысли обиженно-саркастический оттенок, но получилось слабо. Вчера, весь остаток дня, они общались только по необходимости, сдержанно и вежливо. Но вот сейчас обида её улетучилась без следа. Виктории даже казалось странным: за что она так напустилась на своего верного друга? Ведь было всё так хорошо! Они бежали по песку, у кромки воды, держась за руки, как брат и сестра, как в её сне. Потом он напомнил ей поручика из фильма – высокий, гибкий, красивый, по колено в воде… Неужели она, как Марютка, может из-за идеологических разногласий оттолкнуть его? Не убить, конечно, но отстраниться, стать чужой?.. А ведь она, каждый раз, когда видела этот фильм – раза три, наверное, – испытывала жгучее неприятие: зачем, зачем Марютка его убивает! И тоскливую боль оттого, что не исправить, не изменить этот конец. Она даже сердилась на автора, Бориса Лавренёва, – мог ведь по-другому написать! Так неужели сейчас, оказавшись в подобной ситуации, она сама подтверждает логику событий: по-другому быть не могло! Различия идеологические, сословные, национальные, расовые – любые! – выше любви?..

Её лицо обдувал ветерок, и девушка так, краем сознания, отметила, что дуновение не жаркое, а тёплое и свежее одновременно. Да, погода явно менялась. Будет ли дождь? А, может, гроза или ураган?… Но мысли тут же вновь вернулись к её спутнику. Тони, такой надёжный, предупредительный, внимательный, ласковый, деликатный, весёлый, добрый… Господи, можно ещё много сказать о нём хорошего! У Виктории даже слёзы на глаза навернулись от нежности. Они уже столько дней на острове одни, а Тони никогда не пытался этим воспользоваться, даже не намекал на возможность близких отношений. Если обнимал её за плечи, то чтобы согреть или успокоить. Если брал за руки, то чтобы помочь. А ведь она ему нравится, это совсем не трудно заметить! И он мужчина традиционной ориентации, в этом она тоже не ошибается. А вот же – не пользуется положением, боится её оскорбить, обидеть.

А она? Она ведь уже давно не девочка. Но это её физическое состояние никогда не довлело над Викторией. Близость – это такое объёмное… – нет, необъятное! – понятие. Только дураки понимают его тупо и однозначно. Ей всегда были нужны, в первую очередь, соединение сердечных ритмов, душевных порывов, счастье от совпадения мыслей, пристрастий. Только тогда соединение тел становилось настоящим слиянием, настоящей близостью… Впрочем, она всегда ошибалась. Только поначалу ей казалось – вот она, настоящая любовь, настоящая близость! А потом… Даже вспоминать противно. Однако воспоминания пришли сами собой, и она не отстранила их от себя…

Подружка детства, Линка-Виталинка, уже с пятнадцати лет хороводила с парнями. Весёлая, пухленькая, по-детски наивная и по-женски кокетливая, она как магнитом тянула к себе и мальчишек-ровесников, и ребят постарше. Вечерами во дворе, на скамейке, где сидели она и Вика, клубилась стайка кавалеров. И все вокруг Лины, хотя Вика была и на год старше, и по-настоящему красивее. Но, как сказал один парень:

– Ты недотрога и зануда. А Линочка классная!

Что верно, то верно: Лина всегда заразительно смеялась всем дурацким шуткам и пацанячьим хвастливым рассказам, взвизгивала и весело шлёпала по рукам, лапающим её блузку и юбку, не смущалась матерков и подставляла губы всем по очереди для поцелуйчиков. А Вика, как только ребята начинали распускать руки и языки, вставала и уходила. Утром, забегая чтобы вместе идти в школу, Лина удивлённо тянула:

– Вику-уля, ну ты чего? Так весело было, а ты ушла!

Она и в самом деле не понимала подружку, а обижаться не умела вообще. Тут же начинала болтать о том, что видела в магазине моднейшие туфельки, а в журнале – «зашибонскую» стрижку, которую обязательно сделает себе… Если бы Вика и Лина познакомились позже, студентками, они ни за что не подружились бы – настолько разными были. Но подруга детства – совсем другой случай. Особенно если с младенчества играли в одной песочнице, ходили в один детский садик, одну школу… И Виктория принимала Лину такой, какой та была: легкомысленной, беззаботной, читающей только модные журналы, беззлобной, порхающей по жизни, как красивая бабочка. Может, где-то там, в генном подсознании, девушка знала, что жить ей на свете так мало, вот и наслаждалась…

А у Виктории первый парень появился в восемнадцать лет, на первом курсе института. Он был уже второкурсник, правда не с её – архитектурного – факультета, а «строитель». Этих ребят будущие архитекторы называли несколько высокомерно – «стройбат», подразумевая более примитивный, не творческий уровень интеллекта. Зато он, Геннадий, был красавец, на которого засматривались многие: высокий, спортивный, голубоглазый блондин с обаятельной улыбкой. Некоторое время он просто гипнотизировал Викторию в институтских коридорах, провожал повсюду взглядом. Когда подошёл и предложил проводить, она отказалась. Удивлённым однокурсницам сказала: «Да ну его, качок примитивный!» Но Гена не отступал, постоянно был в её поле зрения: то в столовой займёт для неё очередь, то задержит двери лифта, чтобы она успела зайти. А однажды просто подождал девушку после окончания занятий и пошёл рядом. Она не стала возражать: к этому времени Вике уже нравилась и его внимательность, и тактичная настойчивость. По пути они зашли в кафе, долго сидели, разговаривали. Дома Вика с горящими глазами сказала маме:

– Я буду встречаться с парнем, очень хорошим! Поначалу он мне показался не слишком умным, но я ошиблась. С ним интересно и весело!

Гена сразу стал ходит к ним домой: всегда с красивой розой в руке, вежливый, улыбчивый. Уводил её за руку, мама смотрела с балкона им вслед: красивая пара. А потом шла в комнату дочери, убирала накопившиеся в вазе и уже засохшие розы. Часто накалывала палец крупными шипами и говорила, качая головой:

– Ей розы, а мне шипы… Но пусть лучше так.

Очень скоро Гена предложил Виктории пожениться, она согласилась не раздумывая – что значит восемнадцать лет! Познакомилась с его родителями, имеющими процветающий строительный бизнес, понравилась им. У парня в городском посёлке жила бабушка, в частном доме. Дом этот был уже завещан Гене, и он рассказывал Виктории, как хочет переделать его под современный крутой коттедж. Сюда они приезжали, оставаясь наедине. А почему бы и нет – ведь они уже взяли бланки во Дворце бракосочетания, через три месяца будет свадьба…

Через месяц, после нескольких бурных ссор, нежных примирений и новых ссор, они перестали встречаться. Гена никак не мог понять: почему его забота и желание защитить девушку вызывают у неё раздражение и даже злость? Первый раз это произошло в метро. На одной из остановок народ схлынул, в вагоне стало просторнее и даже освободилось место недалеко. Виктория видела, как пожилая женщина с тяжёлой сумкой протискивается к нему, но Гена оказался проворнее. Он плюхнулся на сидение и ловко посадил рядом Вику. Тесновато, но они оба поместились. Женщина остановилась в шаге разочаровано, но промолчала. Зато сидевший рядом старик упрекнул:

– Молодые люди, надо уступить.

– Вот и уступи, дед! – Весело, ни секунды не задумываясь, хохотнул Гена. – Ты ж мужчина, джентльмен, наверное. А мы прагматики. Она бы, – он красноречиво оглядел большие габариты женщины, – одна здесь поместилась. А так нас двое сидит. – Он притянул Вику за плечи к себе. И добавил, кивнув на потёртую, заношенную сумку, а потом переведя взгляд на такой же плащ стоявшей: – И чище будет.

Виктория сжалась, словно её ударили. Гена почувствовал это, но понял по-своему. Прошептал ей на ухо:

– Ты что малышка, не бойся! Я тебя в обиду не дам!

Виктория ничего не ответила, но когда поезд стал тормозить, просто выскочила из вагона. Удивлённый парень еле успел за ней – они ведь не доехали к себе ещё три остановки. Но она придумала что-то насчёт магазина…

Нет, Вика не сказала тогда Гене ничего. Это было её детское воспоминание… Ей было лет восемь, они с мамой ехали куда-то в троллейбусе, сидели на двойном сидении: Вика у окна, мама с краю. Рядом стояли парень и девушка: Вика помнит – молодые красивые, она даже загляделась на них. Парень весело и громко что-то рассказывал, смеялся, девушка смеялась в ответ. У него было расстёгнуто короткое модное пальто, и при каждом движении пола этого пальто задевала маму. Молодые люди ничего не замечали. Мама какое-то время пыталась уклоняться, а потом тихонько тронула парня и попросила:

– Молодой человек, станьте чуть дальше, ваше пальто бьёт мне по лицу.

Он отреагировал так же мгновенно и весело, как теперь Гена.

– Сидишь, – сказал женщине, – так сиди. А то сейчас подниму тебя и посажу свою девушку. А моё пальто вообще чище твоего лица!

И засмеялся, довольный своим остроумием, его спутница засмеялась в ответ… Мама опешила, не нашлась что ответить – это надо было обладать такой же наглостью. А у маленькой Вики сердце сжалось от унижения и страха: эти двое показались ей такими огромными, их смех звучал, как гром…

Девушка сразу поняла – не быть им с Геннадием вместе. Но какое-то время пыталась себя уговорить: он хороший, его можно перевоспитать, он – её первый мужчина, у них уже день свадьбы назначен… Как раз тогда начались их ссоры, при которых Гена не мог понять ни резких смен её настроения, ни её «придирок». Однако готов был уступать, слушаться… Они мирились. Но тут произошёл ещё один, последний случай.

В городском парке проходил праздник «День пива»: местная пивная компания второй год устраивала такое многолюдное молодёжное гуляние. На весь парк гремела музыка, сновали ряженые массовики, устраивая конкурсы, викторины, и, конечно, – море разливанное дешёвого пива. Гене нравилось, что Вика почти не пьёт – пригубляет слегка. Но сам он себе не отказывал, потому в какой-то момент отошёл, ненадолго оставив её. Она села на лавочку, и почти сразу рядом присел парнишка, протянул ей брикетик мороженного:

– Угощайтесь, девушка!

Ясное дело, он хотел познакомиться, но что тут плохого? Он ведь не знал, что она не одна. Мальчик был приятный, улыбчивый, и предлагал ей не откупоренную бутылку пива, а мороженное – это Вике понравилось. Она взяла брикетик, понимая, что сделает человеку приятное, открыла, лизнула. И тут рядом возник Гена. С наигранной усмешкой он забрал у неё мороженное, сунул в руку другое, которое принёс с собой.

– Это вкуснее!

А потом взял растерявшегося мальчика за челюсть, открыл ему рот и сунул туда отобранный брикет:

– Это ешь сам! Свою девушку угощаю только я!

У Гены всё получилось ловко и даже элегантно: ещё бы – супермен-самбист! Но Виктория, отшвырнув пачку, бегом бросилась вон. Она плакала на бегу, но уже сама знала, что это скорее слёзы облегчения, освобождения… Через годы, всё вспоминая, она понимала, что Геннадий парень неплохой, вот только – не её. Ему нужна такая девушка, как та, из детского случая: которой будут нравиться его юмор и его защита.

Потом был Виталик. С этим парнем её познакомила Лина. Сказала однажды:

– Ладно тебе из-за Генки переживать, поехали с нами! Классная компания, ребята такие прикольные, и все при деньгах!

К этому времени Лина всё уже для себя решила: выйдет замуж только за богатого и станет жить в своё удовольствие. Как раз поступила в институт, и не какой-нибудь – в юридический!

– Неужели ты экзамены сдавала? – удивилась Вика.

– Что-то там сдавала… – Линочка наморщила лобик, вспоминая. – Я же по контракту. Родители платят, зачем же ко мне будут придираться?

– А зачем тебе вообще учиться? – Виктория её поддразнивала. – Ты же собираешься быть женой миллионера!

– А я вот стану нотариусом, говорят, они деньги просто гребут! Вдруг мне понравиться.

Вообщем, как Лина училась, Виктория не знала, а вот гуляла она уже всерьёз. У неё был «крутой» парень Славик: с машиной, деньгами, собственным домом и каким-то бизнесом. Почти каждый вечер у соседнего подъезда, где жила Лина, останавливались две-три машины – Славик с друзьями. Минут пятнадцать-двадцать гремела музыка, раздавался смех, громкие разговоры, потом вся компания уезжала развлекаться в ночные клубы. К ним и позвала Лина подружку. Виктория поехала. Её пригласил сесть в свою машину симпатичный улыбчивый парень – это и был Виталик. Сразу стал развлекать весёлыми историями, шуточками. Были они незамысловатые, часто на грани пошлости, но грань всё же не переходили. Но Вика настроилась не придираться, тем более что парнишка оказался приятный, рулил залихватски-ловко, а машина «Шевроле» – просто шикарная. Ехать в ней оказалось настолько комфортно, что девушке уже стало нравиться всё!

Клуб, куда ребята приехали, назывался «Флибустьеры». Ясно, антураж был соответствующий: по стенам и потолку вились канаты и канатные лестницы, пузырились паруса, пиратские флаги. В центре главного зала – мачта с парусом, вокруг которой танцевали девушки в полосатых бикини и матросских шапочках с помпонами. В нишах – огромные аквариумы. В одних плавали рыбы, в других, среди извивающихся водорослей, лежали «скелеты» и «сокровища»… Виктория постаралась умерить свой дизайнерский скепсис, проговорив «очень мило…» Правда, здесь не всё оказалось так примитивно. В других, небольших и уютных комнатах, стены украшали очень приличные оригинальные картины, изображающие знаменитых мореходов, стояли прекрасные макеты бригов и каравелл, висели, сделанные под старинные, карты походов и открытий.

Впрочем, здесь компания долго не задержалась. Виталик вскоре сказал:

– Нет бильярда, надо сваливать. Викуля, умеешь шары гонять? Нет? Тем более надо тебя научить! Погнали в «Абриколь».

И они поехали в другой клуб. Вика сразу поняла, что бильярд – главное увлечение Виталика. Играл он отлично, просто заглядение. Она с азартом болела за него, а когда он, конечно же, выиграл – причём, приличные деньги, – обняла и поцеловала. Учил её он тоже очень умело: обнимая со спины, направлял руку, ставил удар и, попутно, нежно целовал шею, ласкал губами мочку уха, легко касался груди, чуть задерживая руку. Виктория чувствовала, как волнами накатывает в ней истома. А в какой-то момент бёдра парня оказались крепко прижаты к её ягодицам, и она ощутила, как он сильно возбуждён. И её, словно молнией, ударило желание. Никогда с Геной она такого не испытывала.

– Парни, мы отваливаем! – крикнул Виталик.

Лина, не вставая со столика, послала подруге воздушный поцелуй, и через полчаса Вика уже была в доме Виталия, в его постели. Здесь она впервые испытала то, что должна испытывать женщина с мужчиной. Гена, в минуты близости, вызывал у неё чувство нежности и желания сделать ему приятное. Гена был убеждён, что и в постели он – супермен. Однако Вика, догадываясь, что всё должно быть не так, старалась его не разочаровывать. Но копошение чужой плоти в её теле отзывалось лишь жалостью к обладателю этой плоти.

Когда же, ошеломлённая, счастливая, она уже отдыхала на плече Виталика, вдруг поняла, что только что она и стонала, и кричала, и извивалась, отдаваясь не разуму, а инстинкту…

Жил Виталик в элитном посёлке, выросшем за последние годы на берегу реки, в стороне от шумного центра, но в черте города. В большом доме обитал его отец, в более скромном – в два этажа и четыре комнаты, – он. Были здесь, конечно, и бассейн, и сад с беседками, и вольера для трёх породистых собак, и собственная пристань… Виктория видела садовника, женщин-уборщиц, а вот отца Виталия – ни разу. Однажды утром на аллее они столкнулись с молодой интересной женщиной. Та молча скользнула по ним взглядом, чуть шевельнув бровью. Виталик забавно подмигнул ей, а потом сказал Вике:

– Мачеха. Уже вторая.

Виктория, собственно, жила у него. Утром он отвозил её в институт, сам тоже где-то учился, где-то в бизнесе отца работал. Вечером допоздна развлекались в ночных клубах. Однажды, кажется, в «Оскаре», на шее Виталика повисла, бурно упрекая «куда-то исчезнувшего негодника» вульгарная девица. Вместо юбки на ней был не слишком широкий чёрный пояс, наполовину открывающий ягодицы, резинки тянулись к чёрным чулкам… Виктория растеряно сказала Лине – та была здесь же со своим Славиком:

– Слушай, она же проститутка… Очень похоже!

Линочка забавно фыркнула:

– Ну и что? Нет ни одного современного парня, который бы ни ходил к проституткам! Если, конечно, у него нет постоянной девушки. Сейчас твоему Витальке нужна только ты. А что было раньше – какая разница!

Домой Виктория, практически, только забегала ненадолго днём. После первых двух ночей отсутствия отец спросил её:

– Это так серьёзно, дочь? Познакомь нас.

Виталик легко согласился, приехал с цветами для мамы и бутылкой «Наполеона» для отца. Был весел, общителен, разговорчив. Маме он явно понравился, папа держался сдержанно. Потом парень ещё несколько раз заходил, заезжая за Викой. Вёл он себя уже совсем раскованно. И однажды, видимо, сказал что-то слишком фривольное. Виктория не слышала, она собиралась в другой комнате. Когда вышла, родители были одни – Виталик уже спустился к машине. Мама говорила горячо:

– Ты слишком придираешься! Он ещё очень молод. Ведь хороший мальчик, открытый, искренний, добрый! Ну да, из нуворишей… А почему бы нашей девочке не ездить на машинах, не жить безбедно! Смотри, какая красавица и умница!

– Да такие хлысты по публичным домам ходят! Я же вижу, он из этих!

– Толя! – Мама кивнула на дочь. – Зачем же при девочке! И потом, это твои домыслы.

Отец усмехнулся:

– Домысел может быть истиной. И я хочу, чтоб дочь задумалась над этим.

Лицо у Вики вспыхнуло. Оттого, что отец подумал так же, как недавно она сама, ей стало обидно до слёз. И со злым вызовом она бросила:

– Вы отсталые люди! Все современные парни ходят к проституткам!

… До сих пор, вспоминая об этом, Виктория испытывает стыд. Но что было взять с глупой, влюблённой девятнадцатилетней девчонки…

Отец промолчал, а мама тихо спросила:

– Детка, ты что, в самом деле так думаешь?

Виктория тогда убежала, хлопнув дверью, но что-то случилось, что-то повернулось в сознании. В шуточках Виталика стала видеть пошлость, в легкомыслии – распущенность. Стала невероятно раздражать его любимая привычка: ложась в постель, включать порновидео. А кончился их роман в одно мгновение и совершенно мерзко. Она шла из института домой, но не прямо, по центральному проспекту, а сделала крюк. Зашла в фирменный кондитерский магазин за заказным, с красивой надписью, тортом. У мамы в этот день был юбилей, торт Вика с отцом заказали для неё. Нужно было помочь приготовить, накрыть на стол к приходу гостей, и Виктория, чтобы сократить путь, свернула в переулок, которым обычно не ходила… Виталик тоже должен был подъехать ближе к вечеру. Но вдруг девушка увидела знакомое «Шевроле» – машина остановилась впереди. Вика прибавила шаг: подумала, что Виталик обогнал её, узнал и притормозил, ожидая. Правда, почему-то далековато… У каких-то двух девиц очень специфического вида… Высунувшись в открытую дверь, Виталик говорил с ними, и Вика, по инерции продолжавшая идти, услышала его голос:

– Ладно, сто баксов на двоих, подходит?

Те кивнули, уселись на заднее сидение, и машина уехала. А Виктория, застывшая на месте, с гневом и стыдом поняла: её парень просто-напросто подбирает на улице проституток! Теперь она вспомнила, что несколько раз слышала разговоры о дурной славе именно этого переулка…

Когда она вновь стала жить дома, а Виталик легко, без трагедии, исчез с её горизонта, родители ни о чём не расспрашивали. Но она сама однажды, к слову, сказала отцу:

– Посетители борделей меня не интересуют. И их пошлое богатство тоже.

Наверное потому третий парень, с которым она стала близка, был совсем иным. Словно девушка специально выбирала полную противоположность Виталику. Лёша – мальчик из деревни. Там у него оставались мама, сестра, домашнее хозяйство: огород, утки, куры, козы… Здесь, в городе, он жил в общежитии, учился в техническом ВУЗе. Высокий, худой, с запавшими скулами, глубокими глазницами, негустыми волосами. Ничего вроде особенного. Но как он гонял на мотоцикле!.. Когда она, обхватив Алексея руками, летела у него за спиной по трассе, и ветер бил в лицо, рвал развивающиеся из-под шлема волосы, сердце девушки этот же ветер наполнял восторгом и счастьем. Алексей на ходу мгновенно оглядывался, улыбался ей, и Виктории казалось – это самый лучший парень на свете!

Сколько было чудесных минут такого полёта, азарта болельщицы за него на мотогонках, захлёстывающего всплеска любви, когда он вешал ей на шею свою, только что полученную медаль… Да, она была очень сильно влюблена в Алёшу. Потому просто не замечала кучу комплексов, съедающих его: словно глаза пеленой застило. А он комплексовал из-за своего деревенского происхождения, из-за того, что живёт в общежитии, из-за пособия по умершему отцу, из-за своих дешёвых джинсов и рубашки, из-за невозможности повести девушку в ресторан, из-за того, что Виктория такая красивая, модная, современная, городская… Из-за того, что она набирает ему курсовую на своём компьютере, а у него компьютера нет…

Вика постоянно его утешала, уговаривала, убеждала, что всё не так. Он, когда приходил к ней в дом, всегда приносил с собой продукты – булку, кефир, кусок колбасы, – и ел только их. Боялся прослыть нахлебником, что ли? Если забегал ненадолго, без пакета с продуктами, то дальше коридора не шёл. Садился не на стул, стоящий там, а на корточки, и ждал Вику.

Отец и мать, медики, «диагноз» поставили сразу.

– Нытик, – сказал Анатолий Нине. – Причём, злой нытик. Будет отравлять жизнь всем, кто рядом… Что же так не везёт нашей девочке! И неужели она сама этого не видит?

Вика и Алексей встречались уже два месяца, когда он начал комплексовать: «Ты меня к себе не подпускаешь… Считаешь, что я тебе не пара… Просто развлекаешься… Скоро бросишь…»

Чтобы успокоить его, переубедить, Виктория перешла жить к нему – в общежитие. Ребята – а помимо Лёши в комнате жили ещё трое парней, – притащили откуда-то медицинскую ширму, отгородили им угол. За раздвижными рамами, обтянутыми белым полотном, стояла кровать с панцирной сеткой, тумбочка, стул и где-то добытый журнальный столик.

– Наш шалаш, – сказал Алексей, впервые вводя Вику сюда.

Ей понравилось. Она представила, что теперь Лёша окончательно поверит в её любовь, перестанет ко всему придираться, на всё обижаться. Но через два-три безоблачных дня всё началось по-новой: «Ты тяготишься этой убогостью», «Ты привыкла к роскоши», «Ты меня считаешь отсталой деревенщиной», «Ты за меня замуж не пойдёшь» – хотя предложение он ей не делал.

«И правда, не пойду!» – вдруг ясно и отчётливо поняла Виктория. Именно в этот день она впервые почуяла запах его ног. Ей давно, с первых визитов Алексея, мама говорила:

– Вика, как ты не чувствуешь: у этого мальчика резко и неприятно пахнут ноги! Даже когда он обут. А уж если разувается…

Но Виктория и правда не замечала: влюблённость отбивала у неё обоняние. Мама предлагала:

– Давай я поведу его к Наталье Юрьевне, лучшему дерматологу нашей поликлиники. Это наверняка грибок и его можно вылечить.

Теперь, живя с Лёшей в общежитии, Вика сама ему предложила:

– Сходим к дерматологу? Вдвоём…

Но он пожимал плечами:

– Ерунда, я просто потею. Помою ноги с мылом, и порядок! Хочешь, кремом для бритья смажу – он так хорошо пахнет!

Вообщем, рая в шалаше не получилось. Опять Вика вернулась домой, сказала родителям самокритично:

– Я стала слышать запах его ног.

Алексей, в отличие от Виталика, долго ещё ей звонил, пытался ныть в трубку, тарахтел мотоциклом под окнами. Но потом позвонил последний раз, сказал гордо:

– Всё, я другую катаю, получше тебя!

– И слава Богу! Исчезни!

Он и исчез. Только после этого Виктория стала осознала: не будь у Алексея мотоцикла, он ни за что бы не понравился ей. Просто скорость, ветер в лицо, восторг, ощущение полёта – всё это сливалось в её сознании с образом парня. Самого по себе очень заурядного.

Года два никого интересного, тронувшего её сердце, рядом не было. Крутились, конечно, вокруг какие-то ребята – и симпатичные, и весёлые, и хорошие, – но всё проходные, эпизодические. А, может, просто она повзрослела… А потом появился Игорь. С ним у Виктории не было близких отношений. И вообще – это совершенно особый случай…

А Тони? Кто же ей Тони? Друг, конечно, самый настоящий друг, какого в жизни до сих пор не было. Но… ведь не только? Да, ответила себе девушка честно, не только. Уровень её чувства к нему уже перекатил дружбу. Понять бы только, что это за чувство… Не страсть – это стопроцентно. Не влюблённость – это она уже анализировала. Что-то особое, которое так органично вплетается в узор дружбы, но всё же ярче, насыщеннее красками и оттенками, тревожнее, томительнее… А, может, это любовь? Настоящая, о которой она мечтала и за которую несколько раз принимала влюблённость? Недаром она сейчас вспоминала своих трёх мужчин: разве сравнить Тони с ними! Он другой. И не потому, что из другой страны, другой нации, других традиций! Вчера она, скорее всего, порола глупости. Он другой, потому что настоящий…

Как ни старалась Виктория быть с Тони прежней, он всё-таки выглядел немного отстранённым. Да, и улыбался, и на шутки отвечал, и готовил на костре… Но из взгляда не уходила задумчивая печаль, и прутик с рыбой дал ей в руки, а не стал кормить сам, как в прошлые дни.

У Тори сердце замирало от жалости к нему и чувства своей вины. «Пройдёт, пройдёт…» – думала, как молилась она. И вдруг в какой-то момент решила: «Я сегодня обниму его… Вечером… И поцелую!»

От этой мысли закружилась голова, ужасно захотелось сесть к пианино, заиграть что-то любимое…

Они располагались на веранде, лежали прямо на досках, ленясь что-то делать сразу после завтрака. Виктория перевернулась со спины на живот и «заиграла». Чудесная мелодия звучала в памяти, и пальцы сами бегали по деревянному настилу – по невидимым клавишам…

Не пойдя дальше по музыкальной стезе, девушка играть не бросила. Встречая знакомых по музыкальной школе ребят, тоже ушедших в другие профессии, она с удивлением слышала: «Да я к инструменту и не прикасаюсь» или «Пианино давно продали, сдыхались, слава Богу»… Нет, она пианино любила! Любые перепады настроения – радость, огорчение, – и она откидывала крышку, садилась, бежала пальцами по клавишам. Играла то, что диктовало чувство, и просто физически ощущала, как мир и её душа приходят в равновесие. Бывая на книжных развалах, искала в затёртых картонных коробках не только любимые романы или книги по архитектуре, но и ноты, в Интернете тоже подбирала ноты к песням и мелодиям из любимых фильмов. А дома садилась и играла: вспоминала знакомые пьесы, сонаты, концерты, разучивала новые…

Виктория увлеклась «игрой» и не видела, как Тони, лежавший на спине, повернул голову и следит за её пальцами. Удивлённо перевёл взгляд на её самозабвенное лицо, потом снова на летающие по настилу пальцы. Чуть сдвинул брови.

– «К Элизе»? Бетховен?

Спросил, но с такой интонацией, словно был уверен. Кисти Виктории замерли на весу. Она села и, не сдержавшись, воскликнула:

– Ты узнал мелодию? Я ведь не напевала, молчала!

– Я узнал её по движениям твоих пальцев. Ты прекрасно играла.

– Но это не просто – узнавать мотив по аппликатуре!

Тони откинул голову на согнутые в локтях руки, ответил с вызовом:

– У меня, знаешь ли, есть музыкальное образование. Как и у тебя. А «К Элизе» – любимая моя вещь у Бетховена.

– И моя тоже…

Голос девушки дрогнул. Она смотрела прямо в глаза молодому человеку. Он рывком сел, взял её за руку.

– Тори, Тори! Вот видишь, ещё одно общее есть у нас! Я всё помню. Ты говорила: мореходы в семье, военные годы наших стариков, фильм «Сорок первый», любимые книги о путешествиях. Ну, вспомни «Робинзона Крузо»!

И он, на мгновенье задумавшись, начал цитировать:

– «Простившись с островом, я взял с собой на память сделанную мной собственноручно большую шапку из козьей шкуры…»

– «… мой зонтик и одного из моих попугаев», – закончила Тори.

Он засмеялся радостно и крепче сжал её пальцы:

– Тори, милая моя! Но разве всё это, что объединяет нас, не перевесит другого, разъединяющего? Ты подумай: это – из области духа, чувства, интеллекта. А то – из материального мира, политики, дрязг…

Она тихо покачала головой:

– Не знаю, Тони… Ты не совсем прав. Но, может быть, перевесит… Это…

Чувствовала, что её голос дрожит, на глаза наворачиваются слёзы, пальцы не хотят уходить из его ладоней. Что сейчас она прижмётся к нему, запрокинет голову…

«Нет, – одёрнула себя Виктория. – Вечером, я решила, что это случится вечером…»

И Тони – ещё одно чудо! – почувствовал её. Вскочил на ноги, потянув и Тори за собой.

– Пойдём к океану! Там сейчас ветер и волны – красота!

– А если ливень? Тропический?

Виктория вскинула голову к небу. Его постепенно затягивали облака: ещё лёгкие, не грозные, но кое-где уже наливающиеся синевой. Сквозь них солнечные лучи веером тянулись к земле.

– Да, – согласился Тони, – похоже сегодня ливень нас омоет. Но ещё не сейчас, часа четыре у нас есть.

И они пошли к океану. Уже привычной тропой: через секвойную рощу, вдоль ручья к прибрежным дюнам. В густых зарослях, там, где почва стала пружинистой от влаги, Виктория вновь, в который раз, залюбовалась разноцветными колибри.

– Просто глаз отвести невозможно, – улыбнулась она своему спутнику, словно оправдываясь. – До чего же изумительно красивые эти маленькие птички!

– Маленькие птички, – повторила она и, слегка запнулась, задумалась. Не найдя аналога в английском, проговорила по-русски: – Пичужки.

И засмеялась.

– Что это? Что ты сказала? – спросил Тони.

– А так на русском языке звучит моя фамилия. Пичужина.

Он попробовал повторить:

– Пт… тч… джи… Нет, это невозможно выговорить.

– И не надо! Просто знай, что это означает «маленькая птичка».

Она быстро пошла вперёд, и Тони, догоняя, воскликнул:

– Так значит ты колибри?

– Ну, может быть я не такая маленькая, но такая же яркая, необычная.

– Красивая…

Он взял её за руку. Но в это время Виктория с высоты дюны увидала океан.

– О, и правда волны! Грандиозно! Побежали…

И они, держась за руки, помчались вниз. Но на полпути Тони крикнул:

– Не сюда! Сворачивай к той бухте, оттуда самый лучший вид!

Это был уже знакомый им чёрный скалистый утёс, с одной стороны которого небольшая бухта врезалась в песчаный берег. От скалы, словно хвост морского чудовища, тянулись такие же гребнистые камни – чем дальше, тем меньше размером. Последние несколько были уже хорошо обкатаны волнами. У этих валунов они и присели. Здесь был не песок, а мелкая галька, проросшая ползучей жёсткой травой, уже прогретой солнцем и приятной, как коврик-циновка.

Океан катил прямо на них крупные, одинаковые, равномерно идущие друг за другом волны. Совсем немного не доходя до камней, они словно поднимали край, заворачиваясь белой ажурной пеной, рассыпались в бриллиантовые брызги и уходили в гальку. Монотонный перекат волн, неумолкаемый рокот и эта белопенная красота завораживали. Не отпуская рук друг друга, Тони и Тори глядели на океан, не в силах отвести взглядов. Что думает он, Тори не знала. Но в её умиротворённом, заворожённом и словно загипнотизированном сознании плыло: «Вот она какая, судьба… Живёшь обычной жизнью, и вдруг… Тебе кажется – гибель, катастрофа! А оказывается – чудо! Значит, любовь – это такая необычная вещь, которую не встретить просто на улице, в кафе, в институте… Нужно пережить смерть и спасение. Стать перед своей судьбой, как перед этим океаном…»

Что-то попало в глаз: песчинка, или долетели брызги. Виктория заморгала, но вдруг поняла – это не соринка, это далеко на волнах что-то движется, и она это видит!

– Тони! – Двумя руками она вцепилась в его плечо. – Смотри, Тони, смотри! Это лодка? Корабль? Я вижу, он плывёт к нам!

– Где? – Он ещё не видел. – Тори, тебе не кажется?

Но голос Энтони был тревожным, он чувствовал, что девушка не просто грезит. И вдруг увидел:

– Да, да, вижу! Это катер!

– Сюда! Сюда!

Они одновременно запрыгали, замахали руками.

– Нет, ещё далеко, они нас не видят. Оттуда, с моря, им волны закрывают.

– Тони, может это тоже потерпевшие катастрофу? Кораблекрушение? Штормит ведь.

– Нет, – на миг задумавшись, он покачал головой. – Это не шторм, небольшое волнение. Да и началось недавно. А этот катер, смотри, как идёт! Быстро, целенаправленно… Похоже, прямо в эту бухту. Думаю, знают куда, место знакомо.

У Виктории словно что-то щёлкнуло в уме – как переключатель. Сердце рвануло вверх, к горлу, замерло. А Тони воскликнул:

– Я уже людей различаю, смотри! Эй!

И он опять сделал движение, чтобы взмахнуть рукой. Но Виктория на секунду опередила его, повисла на руке, потянула вниз, за камни.

– Нет, Тони! Не надо, не надо! Подожди!

Такой страх был в её голосе, такая мольба, что молодой человек инстинктивно подчинился, присел на корточки. Он удивлённо смотрел на девушку, которая судорожно вцепилась в его руку и не могла унять колотившую её дрожь. Расширенными зрачками она впилась в океан, словно видела там нечто ужасное.

А Виктория и правда видела… Катер то вздымался на волне, то проваливался на несколько мгновений и приближался, приближался. На его палубе уже стали различимы три фигуры. От одной Вика не могла оторвать взгляд: стройный мужчина, ничем не покрытые волосы… Кажется, светлые…

– Олаф! – громко вскрикнула она.

– Кто? – Тони посмотрел на неё удивлённо. И вдруг понял: – Свен? Откуда?… Ты разве знаешь его имя? Вы так близко знакомы?

Последний вопрос прозвучал жёстко. Этот тон и явное подозрение хлестнули девушку почти физически. Ей так хотелось крикнуть: «Да, я не рассказывала тебе подробностей, боялась, что ты сочтёшь меня сообщницей…» Но у неё не было времени ни на обиды, ни на пререкания. Теперь уже точно было ясно, что катер направляется сюда, к бухте. Им надо было скорее уходить к основным скалам, а оттуда, под их прикрытием, – в лес… И Вика, не замечая, что по щекам текут слёзы, стала лихорадочно рассказывать:

– Я не знала его фамилии, только имя. Он выгнал всех людей из салона, а меня оставил. Предложил мне стать его девушкой. Он говорил, что гонит самолёт на какой-то остров, там все заложники станут рабами, будут изготавливать наркотики. Говорил – там целая колония таких рабов. Я поняла, что мы уже близко были, подлетали. Тони, это где-то здесь, в этих местах его остров! Я всё время думала – а вдруг и наш остров его бандитами обустроен? Тони, я боюсь! Это точно он едет, он тоже спасся…

Страх сотрясал её тело, она уже рыдала. Энтони крепко взял Тори за плечи, встряхнул так, что у той клацнули зубы, но дрожь прекратилась.

– Успокойся! Во-первых, катер далеко, как ты можешь быть уверена, что это Свен? Во-вторых, его спасение настолько маловероятно… Но даже если: не бойся, я с тобой. Остров велик, спрячемся. А они явно здесь не живут подолгу.

– Они увидят, что дом обжитой…

– Они решат, что здесь были туристы и уехали.

– Тони, бежим скорее!

– Да, сейчас. Я хочу всё-таки глянуть…

Он осторожно приподнял голову в прорези между двух валунов. Виктория, не в силах удержаться, потянулась за ним. В этот момент катер взлетел на волне: за время разговора, он уже сильно приблизился. И Виктория увидела крепко стоявшего на палубе светловолосого смуглого красавца. Глаза Олафа смотрели, казалось, прямо на неё. Девушка вскрикнула, отшатываясь. Нога резко и больно подвернулась, голова закружилась, в глазах потемнело, поплыли разноцветные круги. Она протянула руки, чтобы ухватиться за плечо Тони…

Викторию резко качнуло вперёд, но пристёгнутый ремень спружинил, отбрасывая к спинке кресла. Она открыла глаза. Салон был тих, тускло освещён, в соседних креслах пассажиры спали. Гул самолёта из более резкого вновь перешёл в спокойный, монотонный… По проходу шла стюардесса. Увидев странный, непонимающий взгляд девушки, подошла, улыбнулась успокаивающе:

– Это небольшой воздушный поток – слегка качнуло. Не волнуйтесь, нашему лайнеру это не страшно. Мы летим уже над континентом. – Она показала на светящуюся карту с проложенным маршрутом и заметно двигающимся изображением самолёта. – Отдыхайте дальше, завтрак будет через два часа.

Правую ногу от долгого неподвижного сидения свело судорогой. Вика сдвинула плед, стала растирать мышцы от колена до голени. Она делала это машинально и плакала. Слёзы беззвучно текли к перекошенным дрожащим губам. Она не думала о том, что рядом – живые и невредимые люди, что не было страшного падения в океан, плавающих в воде трупов. Она думала только о том, что не было, не существовало в этой жизни Тони – прекрасного, любимого, знакомого до мельчайшей чёрточки, до интонаций голоса, до смешинки в глазах… Ей просто приснился сон, всего лишь сон…

Глава 11

Джимми Чартерис вышел из кабинета и сразу увидел впереди давнего приятеля.

– Лорд Энтони, – крикнул он, – сэр!

С Энтони, вторым сыном маркиза Энкореджа, Джимми учился в Итоне. Конечно, они были друг с другом накоротке. Но здесь, на службе, поощрялись твёрдые традиции – и в субординации, и в общении. Впрочем, молодые люди работали в разных отделах, имели одно звание. Правда, капитан Чартерис – практик, а капитан Энкоредж – аналитик.

– Обедать? – спросил Джимми. – В «Кафе-Ройяль»?

Это было отличное кафе за территорией Воксхолл Кросса, сотрудники часто ходили туда.

– Нет, – Энтони чуть поубавил шаг. – Времени мало, перекушу в «Пине».

– Пожалуй, присоединюсь к тебе.

В «Пине», приятном кафе во внутреннем дворе, все были хотя бы немного друг другу знакомы. Обеденное время у сотрудников чётко не нормировалось, однако в определённые часы людей здесь бывало больше. Как и теперь. Два приятеля всё же нашли свободный стол, заказали еду.

– Интересная поездка намечается, – рассказывал Джимми. – Снова Хольгер объявился, этот бешенный из «Компрачикосов». Давно о нём не было слышно. Но и сейчас уверенности нет, проверяем.

– Хольгер… – задумчиво протянул Энтони. Задержал салфетку у губ, потом резко бросил её на стол. – Какой цинизм назвать свою организацию «Уродующие детей»!

Джимми скривил губы.

– Этот Хольгер мнит себя интеллектуалом и мастером сложных комбинаций. Наверняка в этом названии он зашифровал какой-то особый смысл, это точно! Думаю, он что-то выжидает, но обязательно выступит с разъяснениями… Ты знаешь, сегодня в «Брэтта» Руперт Ванбург устраивает вечеринку.

– Да, я приглашён.

– Там и увидимся, – сказал Джимми, вставая. – Если, конечно, срочно не зашлют куда-то.

Они вместе прошли через небольшой сквер внутреннего двора. Джимми Чартерис вошёл в главное здание штаб-квартиры, а Энтони – в научный центр Британской разведки МИ-6. Учреждение это считалось больше штатским, чем военным, в отличие от других отделов. Тот, в котором работал Чартерис, например, организовывал, а часто и выполнял рискованные операции внедрения, условно называемые «пятая колонна». В своё время этот отдел создал и долго им руководил отец Энтони. И сейчас сыну часто приходилось слышать от сотрудников постарше: «Как поживает лорд Эшли?», «Что там полковник Сент-Винсент, здоров?»

Полковник был здоров относительно, но бодр духом. Три года назад, после смерти жены, леди Корделии, он перенёс гипертонический удар. Военная закалка и оптимизм помогли ему оправиться с минимальными потерями – он стал прихрамывать и плохо сгибались пальцы правой руки. Он сразу подал в отставку, хотя его и просили не делать этого. Но лорд Эшли твёрдо заявил:

– Да, согласен: рука и нога не помеха мне в работе. Но я отдаю себе отчёт: после инсульта мой мозг не мог остаться таким, как прежде – острым, аналитичным, с быстрыми реакциями. А в нашем деле это очень важно. Я патриот Интеллидженс Сервис и не хочу быть для неё мёртвым грузом. Или, чего хуже, подвести, принять неверное решение.

Он ушёл спокойно, с достоинством. Теперь, в свои 62 года, лорд Эшли, барон Сент-Винсент, маркиз Энкоредж жил в своём лондонском доме «Винс-хаус», много читал, писал мемуары, которые пока ещё никому не показывал. Сам управлял автомобилем, навещал клуб «Бирма», где собирались в основном пожилые джентльмены. Энтони часто бывал в «Винс-хаусе»: он там родился и долгие годы жил, на втором этаже и сейчас оставались три его комнаты: спальня, учебный кабинет и игровая. Он любил иногда проводить здесь, с отцом, несколько дней. Но всё же больше жил в своей квартире, которую купил недалеко от работы.

…Энтони поднялся лифтом на этаж, где полностью располагался отдел статистических исследований и аналитики. Это был, неоспоримо, мозг научного центра. Данные из всех других отделов, из разных ведомств МИ-6, из множеств лабораторий стекались сюда. Рабочее место капитана Энкореджа было здесь. Так можно было сказать: большую часть своего времени он и правда проводил в кабинете. Обработка потока поступавших сведений, вычленение главного, классификация второстепенных, на первый взгляд, данных, которые – и такое бывало, – однажды станут очень важными. Анализ… Для того, чтобы из невероятного разнообразия «цветных стёклышек» составить «мозаику» – завершённую картину происходящего, сделать верный вывод и спрогнозировать события, нужен особый ум и глубокие знания. Тем и другим обладал Энтони Энкоредж. Особый, философско-логический склад его ума заметил много лет назад его отец, а знания недаром он получал в лучших учебных и военных заведениях Англии.

Энтони зашёл в свой кабинет. Это была небольшая комната: стол письменный, стол компьютерный, встроенные сейфовые полки для хранения информации в электронных носителях и в более традиционных папках с распечатками. Отделяла его от ряда таких же кабинетов не глухая перегородка, а стеклянная стенка. Очень удобно. У них с коллегами выработалась целая система условных жестов: «Привет», «Пойдём покурим», «Перекусим», «Подойди, у меня для тебя новость», «Что, перепил вчера? Дать таблетку?», «Начальник зол», «Начальник в хорошем настроении» и тому подобное.

Однако не такая уж сидячая служба была у капитана. Приходилось и ездить, иногда в отдалённые места: лично проверить кое-какие данные, разобраться на месте в некоторых аспектах… Два месяца назад, например, он летал в Дакар.

Энтони откинулся на спинку кресла-вертушки, щёлкнул «мышью». Компьютер, который он не отключал, уходя на обед, сразу выдал ему искомое. Экстремисская организация «Компрачикосы», позиционирующая себя как левая, революционная. Но какая там идеология: теракты, наркотики, налёты на банковский транспорт – обычные корыстные мерзавцы. Возникли «Компрачикосы» недавно – выросли, как гриб-поганка, на развалинах разгромленной международной банды «Моритури». «Идущие на смерть» – тоже всего лишь поза. Хольгер в «Моритури» был рядовым членом, в «Компрачикосах» стал одним из главарей.

Между прочим – Энтони покрутил колёсико, найдя нужный абзац в мелькавшем на экране тексте, – «Компрачикосы» подозревались в причастности к исчезновению над Атлантикой одного из самолётов полтора года назад. Были кое-какие улики, но точных доказательств – нет.

Угон самолёта… Энтони глубоко вздохнул и, словно наказывая себя, резко закрыл сайт. Хватит! Сердечное томление, мечты, фантазии – это приятно. Но не бесконечно же! И не для взрослого, тридцатидвухлетнего человека, реалиста и прагматика, занимающегося серьёзными вещами…

«Брэтта» был клубом аристократическим. Не часто, но Энтони бывал здесь. И любил бывать. По работе, просто по жизни он общался с людьми разных сословий, но аристократия – это всё же был его круг. Когда твоя семья соединена несколькими поколениями дружбой, родством с такими же титулованными семьями, когда с детства играешь с такими, как и ты, маленькими лордами и леди, учишься с ними, пересекаешься в различных компаниях, – это всё становится настолько твоим… Энтони не испытывал угрызений совести по поводу своего происхождения. С чего бы? Среди высших аристократов столько замечательных деятелей, сделавших так много для страны! И молодёжь – она тоже разная. Многие, как и он сам, занимаются серьёзными делами.

Мокрый снег перешёл в мелкий промозглый дождь. Асфальт отражал свет фонарей, блики реклам. На стоянке перед клубом было много автомобилей, но от двери уже бежал служащий.

– Не беспокойтесь, сэр, место вашей машине зарезервировано.

Энтони отдал ему ключи, поспешил вовнутрь. Давно знакомый швейцар взял его пальто:

– Добро пожаловать, виконт Энкоредж.

Двухэтажный особняк в викторианском стиле очень подходил для клубного помещения. Были здесь уютный читальный зал, совмещённый с курительной комнатой, кабинет с шахматными досками, комната с ломберными столиками, чайная, кофейня, небольшой компьютерный офис – уступка времени. На первом этаже – гостиная с буфетной стойкой и выход из неё в ресторанный зал. Небольшой, но здесь и не устраивали званые ужины. А для свойских вечеринок – в самый раз. Вечеринки собирались периодически. По разным поводам. Вот Руперт Ванбург, например, отмечал своё возвращение в родные пенаты: два года он обитал в Америке.

В гостиной и ресторане было много знакомых, да почти все. Четверо или пятеро итонцев, славных ребят, с которыми Энтони поздоровался издали кивком. Двоих парней он знал по академии «Сендхерст»: на год и на два старше его самого, один из роты «Ватерлоо», другой – из «Инкерман». С ними он с удовольствием обменялся рукопожатиями. Кого-то знал близко по давним семейным связям, кого-то просто по именам, без тесного общения. А вот и хозяин вечеринки, старина Руперт!

Молодые люди обнялись. Они были друзьями: два года жили в одном номере общежития, причём, объединились по обоюдному желанию.

Когда Энтони поступил в Ноттингемский университет, он поначалу стал жить сам, в люксовом номере. Было очень неплохо: две комнаты и кухня, где ему готовила приходящая служанка. Отец положил ему хорошее ежемесячное содержание – хватало на всё. К концу учебного года у Энтони образовалось уже много приятелей. Он сам был общительным юношей, а жизнь в университете кипела. И не столько на лекциях, сколько в кампусе – чудесном «University Park Campus», который ребята называли сокращённо «Ю.Пи.» Здесь, в Центре искусств, ставила спектакли театральная труппа, где Энтони стал одним из актёров. Вошёл в актив Студенческого союза, который располагался в Портленд-билдинге – здесь же, в Парковой зоне. К нему в люкс толпами стали ходить ребята, часто с подружками, вечера проходили весело. Но скоро это стало его утомлять, да и заниматься мешало. Энтони же хотел получить основательные знания по своей специальности «Право и общественные науки». К тому же он посещал и лекции другого факультета – «Точные и естественные науки».

К середине второго курса Энтони Энкоредж и Руперт Ванбург решили объединиться. Они сняли спаренный люкс. Теперь одну неделю двери для всех друзей были открыты на половине Руперта, вторую – на половине Энтони. Можно было присоединяться к компании или удаляться к себе. Это оказалось отличным выходом. Энтони и Руперт ладили прекрасно. Их семьи были давно хорошо знакомы. Руперт учился на медицинском факультете, здание которого вместе с университетской больницей образовывало Королевский медицинский центр. Вся эта территория также примыкала к Ю.Пи. Кампусу. Энтони, чей инстинкт познания был безграничен, ходил и с Рупертом на лекции, правда, не слишком часто…

Руперт, в бежевой рубашке с монограммой и твидовом пиджаке от Кардена, выглядел совсем не по-американски. Крепко взяв Энтони за руку, он отвёл его к столику.

– Ты по-прежнему предпочитаешь бордо? Есть Линч-Баж и Шато-Лафит.

– Лафит, – кивнул Энтони. – И салат с фуагра.

Они выпили за встречу.

– В Штатах бешенный ритм и жизни, и работы. Особенно в госпиталях. Я практиковал в Вашингтоне, в отличной клинике. Там прекрасное оборудование, и условия для врачей, для больных, лаборатории результаты выдают почти мгновенно. Очень полезно поработал. Но, знаешь, я так и не привык к бесконечным воплям: «Давай!», «Быстрей», «Чёрт!», «Мы его теряем!». От «Макдональдсов» просто воротило. То ли дело бары в Портленд-билдинге, в нашем Шервудском лесу, помнишь?

Ещё бы не помнить! «Шервудским лесом» Энтони и Руперт называли Кампус Университетского Парка, ведь он располагался как раз на том месте, где в двенадцатом веке шумел Шервудский лес и бродили лучники Робина Гуда…

Недалеко, в круге весело щебечущих женщин, Энтони увидел Памелу Винеблс… нет, теперь Мортон. Она смотрела на него, улыбаясь. Памела, Пэм, его первая любовь… Они оба были на первом курсе, познакомились в Уоллатонском парке, когда оба пришли осмотреть дворец Уоллатон-холл. Юная, тоненькая, с восторженно распахнутыми глазами, в шёлковом платье с рукавами-крылышками и под пояском, она показалась ему девушкой из того далёкого времени, жительницей этого дворца. У них были романтичные отношения и страстная близость. Они ходили в церковь Сент-Мэри, в Каунти-холл, особенно любили гулять в парке Арборетум. Пэм училась на факультете биологических наук, жила в другом кампусе – Sutton Bonington, но это не имело значения. Она оставалась в люксе Энтони, отдавалась ему с таким неистовством, которое сначала ошеломило молодого человека, потом восторгало и возбуждало, а через время стало утомлять – не физически, а морально. Причём, днём Пэм выглядела такой наивно-невинной девочкой, что трудно было поверить…

А потом Пэм объявила ему, что влюбилась в другого человека – в студента-старшекурсника Джона Мортона. Мортон был лидером Студенческого союза, в нём явно проглядывался будущий парламентский деятель. Так, кстати, и случилось: ныне Мортон довольно активный и успешный политик… Пэм уходила с заламыванием рук, слезами и раскаянием, в полной уверенности, что разбивает Энтони сердце. Он не стал её тогда разочаровывать, разыграл глубокую скорбь – недаром участвовал в спектаклях! Но в душе был благодарен девушке: она избавила его от тягостного и подловатого поступка – самому разорвать связь… Им приходилось иногда пересекаться, и Энтони явно видел: Памела считает, что повергла его в пожизненную любовную тоску. То, что Энтони всё ещё был не женат, питало эту её фантазию. Вот и теперь она смотрела на него ласково и кокетливо. Энтони не стал разочаровывать бывшую подружку: улыбнулся с налётом печали, вздохнул как бы украдкой и медленно отвёл взгляд… Получилось неплохо!

На застеклённой веранде, в зимнем саду, ему пришлось слушать восхищённые рассказы о своём старшем брате: кто-то недавно видел графа Катерхема на яхте, в Адриатическом море. Энтони приветливо кивал и думал о том, что Чарльз в своём амплуа. Блестящий выпускник Оксфорда, его брат своеобразно использовал свои знания в литературе, географии, истории. Он ездил по миру, мелькал в светских хрониках, слыл заядлым театралом и покровителем подающих надежды писателей. Конечно же, играл в поло и гольф, участвовал в международных авторалли, непременно на скачках Ройял-Эскот… Последний раз Энтони общался с братом два года назад, на юбилее отца. Тогда Чарльз провёл с родственниками целый вечер, а рано утром улетел в Южную Америку, где собирался спускаться с экстремалами в какой-то каньон. Потом несколько раз видел издалека: на бегах, в проносящемся мимо автомобиле, в ложе театра. Каждый раз Катерхем махал ему издалека рукой – белозубо-улыбчивый, загорелый, спортивный… Энтони любил брата, однако в Оксфорд не стал поступать именно потому, что Чарльз, старший на два года, учился там и был звездой первой величины.

Когда он вернулся в ресторанный зал, там уже не было первоначальной толчеи. Гости разбрелись по разным комнатам: курили, играли в карты, спорили о политике, в открытой двери бара мелькали танцующие пары. За одним из столиков сидел Джимми Чартерис и махал рукой, официант как раз ставил перед ним напитки и блюда. Энтони подошёл, опустился рядом на стул.

– Только освободился, – пожаловался Джимми. – А всё этот чёртов Свен!

Вне стен Воксхолл Кросса сотрудники не называли своих «подопечных» настоящими именами. Только условными. Террорист Олаф Хольгер носил прозвище «Свен», его организация именовалась «Парабеллум».

– Значит, след подтвердился? – спросил Энтони.

Джимми кивнул, прожёвывая мясо, запил красным вином, ответил:

– Да, его видели в Румынии, это точно. Он сейчас не боится «светится», думает, нам ещё неизвестно его новое обличие. Таким красавчиком стал после пластической операции!

– Он и раньше был неплох собой, – бросил Энтони. – Помнишь ведь: когда его чуть не взяли в Дублине и он, выворачиваясь, подорвал дом, ему слегка обожгло лицо… Думаю, пластика связана скорее с этим, чем с желанием изменить себе до неузнаваемости.

– Помню хорошо. Но этому оборотню всё на руку, даже ожёг. Впрочем, – Джимми улыбнулся, – мы тоже свою игру играем хорошо. Знаем, как он выглядит, но вида не подаём. Во Всемирной Сети висят его старые фото, вот он и думает, что конспирация полная. Пусть думает и гуляет по Румынии до поры, до времени. А я на днях отправляюсь туда, в район Трансильвании.

– Трансильвания… – протянул Энтони и кивнул, позволяя Джимми налить ему в бокал вина. Отпил глоток, пошутил: – Это, если не ошибаюсь, в гости к самому Дракуле?

– Похоже! Свен если не сам Дракула, то из его когорты, это точно! Но сначала, возможно, заеду в Германию.

– Там он тоже наследил?

– Да, именно оттуда и потянулась ниточка… Месяца два назад его впервые заметили там. В аэропорту Франкфурта. Он, вроде бы, собирался лететь одним из тамошних рейсов, но не полетел. Передумал или чего-то испугался. Очень осторожный зверь!

Бокал, который Энтони нёс к губам, дрогнул, несколько капель пролились на скатерть. Он этого не заметил. Медленно поставил бокал, спросил осторожно:

– А куда Свен собирался лететь, известно? Каким рейсом.

– Нет, – покачал головой Джимми. – Этого мы не знаем. Сам понимаешь, аэропорт огромный, рейсов множество.

– Когда, говоришь, это было?

– Два месяца назад, в октябре. День точно не помню, но у меня все данные есть. Ты ведь тоже одно время занимался Свеном? Как аналитик.

– Да. – Энтони сам не замечал, что легонько массирует грудь в районе сердца. – Джимми, я завтра зайду к тебе, и ты мне дашь все эти данные. Пополню свою коллекцию. Возьму официальное разрешение и приду.

– Договорились. А, может, и в Румынию со мной слетаешь?

Джимми, конечно, пошутил, но Энтони, улыбнувшись, ответил почти серьёзно:

– Кто знает…

Утром он с трудом заставил себя выждать сорок минут от начала рабочего времени, прежде чем пойти в Джимми Чартерису. Полчаса назад получил разрешение на доступ к секретным данным и просто сидел у себя в кабинете, ничего не делая. Состояние было такое, словно его температурило: кружилась голова, расплывались мысли. Ночью Энтони почти не спал: временами впадал в полусон, начинало что-то сниться, он просыпался, пытался поймать, вспомнить эти обрывки снов… Почему, почему ему больше никогда не снился тот сон! Он всегда так думал: «сон»… Нет, не надо себя обманывать – не всегда. Поначалу пытался найти нечто реальное по эту сторону сновидения. Но потом научился иронизировать над собой, отыскал вполне приемлемые объяснения многому… И вдруг – все чувства снова в нём вывернуты, взбудоражены!..

Но нет, не торопись – остановил Энтони себя. Надо выяснить до конца: настолько ли разительны совпадения? Пора идти к Джимми.

Чартерис дал Энкореджу диск в опечатанной упаковке с грифом «Для внутреннего пользования». Открыв на мониторе содержание диска, Энтони быстро листал страницы, бегло их просматривая. Он знал, что искать. Аэропорт Франкфурта-на-Майне, октябрь, тот самый день… Именно тогда он летел из Дакара в Нью-Йорк, и в том самолёте ему приснился сон. Сон, который был явью – страшной и прекрасной… Был явью до того момента, когда он проснулся…

Вот он! Рейс из Франкфурта на Лос-Анджелес!

Энтони быстро прикрыл глаза, потому что уже успел увидеть то, чего видеть не хотел – время вылета. Перевёл дыхание и посмотрел – тяжёлым, обречённым взглядом. Время разительно не совпадало, на несколько часов. Он посидел, приходя в себя, переживая настоящий стресс разочарования. Пришлось признаться – он почти поверил… Во что? Господи, во что!

И всё-таки – вот же упорный характер! – Энтони открыл программу с географическими картами, проложенными маршрутами воздушных и земных путей. Стал прикидывать: рано утром его рейс проходил над Саргассовым морем, в районе, который принято называть «Бермудским треугольником». А как летают из Германии в Калифорнию? Маршрут проходит в тех же местах, немного в стороне. Однако если приблизительно за час до времени «икс» в немецком рейсе поменять курс, то оба самолёта как раз сойдутся в районе «треугольника»… Могли бы сойтись, вот только если бы самолёт из Франкфурта не улетал значительно раньше. Эти три недостающих часа вновь заставили его понять – есть только фантазия, его воображение…

Зазвонил телефон. Энтони взял лежащую под рукой трубку, сказал обычным, уже спокойным голосом:

– Да, слушаю.

– Это Чартерис. Слушай, Энтони, в тех данных, которые я тебе дал – по Хольгеру, – есть одна неточность. В тот день, когда он был замечен во Франкфуртском аэропорту, все рейсы, вылетающие после пяти вечера, были задержаны. На три часа. Это мне уточнили только что. Так что можешь исправить. А Хольгер, судя по всему, собирался отправиться в Южную Америку. Был как раз рейс на Лос-Анджелес, похоже, им собирался лететь, а там до Мексики рукой подать… Может, это и неважно, в конце концов, он ведь не летел. Но факт есть факт.

Энтони подержал трубку на весу, слушая гудки отбоя, потом осторожно, медленно положил её на базу. И ударил кулаком по столу! Его глаза блеснули горячим пламенем, голос зазвенел гавайской струной!

– Тори, я тебя найду!

Глава 12

Первый раз он произнёс вслух имя девушки, которую любил. До этой минуты запрещал себе: разве можно любить фантом, выдумку, сон? Он ведь не извращенец! Даже если сон такой реальный, такой «настоящий» по подробностям, ощущениям, переживаемым чувствам! С того момента, когда Энтони очнулся от сильной вибрации самолёта и успокаивающего голоса стюардессы: «Не волнуйтесь, это небольшая зона турбулентности»… – когда осознал, что всё, только что пережитое, лишь сон, он много думал и анализировал. Анализировать он умел, это была его профессия…

Нужно было ответить на многие «почему?». И он нашёл все ответы. Некоторые – легко, на поверхности. До некоторых пришлось додумываться, роясь в памяти и даже в подсознании.

Почему авиакатастрофа? Это просто: последние его служебные исследования касались именно гибели самолётов. Процентного соотношения человеческого фактора, технических неисправностей, роковых случайностей и совпадений, необъяснимых явлений, террористических актов. Отсюда и второе – почему террористы. И именно Олаф Хольгер – тоже понятно: он им довольно долго занимался. Неизвестное поселение пленённых, забранных в рабство людей, производящих наркотики? Это яснее ясного! Он ведь летел из Дакара, возвращался из соседней с Сенегалом Мавритании, а туда ездил за материалом для своего большого научного труда, связанного, в том числе, и с современным рабством…

Почему остров в океане – красивый, пригодный для жизни, даже несколько обустроенный? Что ж, немало он видел современных фильмов на подобные темы. Даже так, навскидку, может вспомнить: «Возвращение в Голубую лагуну», «Пляж» с Леонардо-ди-Каприо, ну и, конечно, «Робинзон Крузо», «Таинственный остров» – и фильмы, и книги… Впрочем, не только современные. А любимый бабушкин русский фильм «Сорок первый» – недаром в этом сне он всплыл отдельным сюжетом! Энтони и правда пересматривал его два раза…

Вот откуда взялась во сне русская девушка! Он над этим ломал голову, пока не вспомнил «Сорок первый»! Но, вспомнив фильм, Энтони вспомнил и другое: давний бабушкин рассказ. Надо же, до сих пор не вспоминал ни разу, напрочь забыл, а теперь выплыло из глубин памяти… Что-то из военной молодости его бабушки, из времени её поездки с конвоями на русский Север… Какой-то маленький остров, где она оказалась вместе с русским моряком… Она что-то начинала рассказывать ему, ещё мальчику, потому что он увлекался книгами о путешествиях, о необитаемых островах. Но, видимо, книги казались Энтони-подростку куда интереснее, и он просто не стал слушать, а потом вообще забыл рассказ бабушки. А вот теперь так сильно захотелось вновь услышать. Да и просто увидеть леди Викторию. Да, так звали его бабушку, потому так во сне он назвал ту, которую полюбил. Во сне…

В потоке статистических данных, которыми он занимался, наверняка попадались какие-то сведения о стране «Украина», о городе с названием Харьков, о детских песнях советских пионеров, и множество других деталей, которые встречались во сне. Как же всё-таки их много было, и какие они конкретные, ясные! Если, скажем, бетховенскую «К Элизе» можно объяснить работой его собственной фантазии, то обильность реальных деталей смущала Энтони. И всё же он убедил себя, что всё объяснимо. А когда убедил – приказал себе перестать думать о Тори, как о живой девушке. Прекрасная фантазия, сновидение… Об этом можно иногда вздохнуть, но с долей иронии…

Не бывает таких совпадений! Тот самый Хольгер, в тот самый день, из того самого аэропорта собирался лететь тем самым самолётом… Да, не полетел – в этой реальности. Но ведь и то, что до сих пор Энтони называл «сном», происходило тоже не в этой реальности! Да, этого не было, но и… было. Где было, вот вопрос. В параллельном мире? В интегральной реальности? Или произошёл скачок по событийной шкале?… Разве среди материалов, которыми он занимался уже несколько лет здесь, в научном центре службы разведки, не попадались необъяснимые явления? Необъяснимые с точки зрения обыденного человеческого восприятия? И всё сильнее убеждающие в существовании иной материальной субстанции, иного временного отсчёта, чего-то иного, чему и названия ещё не дано? «Есть многое на свете, друг Горацио, что не подвластно нашим мудрецам…» Шекспир в семнадцатом веке это знал.

В тот момент, когда Джимми позвонил и произнёс свою корректировку по времени вылета из Франкфурта, Энтони сразу же понял, поверил: есть на свете девушка Виктория! Из Украины, из города Харькова! По фамилии… «маленькая птичка».

Он не смог вспомнить и воспроизвести звучание её фамилии на русском языке. Но это ерунда! Он многое знает о ней. Она архитектор, у неё есть музыкальное образование. Её брат живёт в Калифорнии, в Лос-Анджелесе или около. Она отлично плавает, похоже, занималась этим спортом… Конечно, он много о ней знает, ведь они провели вдвоём на острове семь или восемь дней. Он поразился: точно даже не скажет, так незаметно летело время! Наверняка, он может ещё что-то вспомнить о Виктории, надо только восстановить в памяти те дни… Впервые за минувшие месяцы Энтони дал себе волю вспомнить свой «сон». Опустил ролеты на стеклянной стене кабинета, отключил телефон, откинулся на спинке стула…

Тогда, в самолёте, он проснулся от неосознанной тревоги. Мгновенно огляделся, но было тихо, люди спали. В иллюминаторе посветлело, Энтони подумал: «Рассвет… Что это я, всё спокойно…» На экране светилась карта маршрута, пульсирующая точка, изображающая их самолёт, двигалась над океаном. Ему захотелось посмотреть поближе, он поманипулировал пультом, и прямо перед ним, на индивидуальном экранчике, обозначились острова «Бермудского треугольника», даже самые маленькие. «Ещё часа два, и Нью-Йорк», – подумал Энтони, вставая. Он понял, что уже не заснёт, и решил размять ноги. Пройтись в отделение стюардов. Попить воды, а, может, и попросить кофе. И был уже рядом, когда самолёт резко пошёл вниз, метнулся вправо, влево!.. Слух заложило от сильного рёва, причём Энтони сразу понял – не их, чужой машины! Дальше помнит смутно: удар, вой и скрежет, стремительное падение. Он успел подумать: «Внизу океан, если выпрыгнуть, может, спасусь…» Аварийный люк был совсем рядом…

Дальше было отчаяние, не столько от необъятного океана вокруг, сколько от беспомощности, невозможности никому помочь. Его самолёт весь ушёл на дно, Энтони накрыло огромной волной. Хорошо, что он был в сознании и знал, как с ней справиться. Немного дальше он увидел следы второй катастрофы: обломки того лайнера, с которым они столкнулись. Эта машина, видимо, развалилась ещё в воздухе: на воде качались части обшивки, деревянные панели, чемоданы. И несколько мёртвых тел. Остальные канули в глубину вместе с большей частью машины, а тех, сверху, было пятеро. Он проверил каждого– вдруг кто-то жив. Увы… Тогда Энтони мысленно воспроизвёл карту полёта, сориентировался и поплыл. А вскоре увидел впереди другого плывущего человека. Он испытал такую радость, которая граничит со счастьем. И не знал ещё, что это и в самом деле его счастье. Настоящее…

Когда девушка сидела на высоком холме, съёжившись, поджав колени к подбородку, обхватив их руками, злилась на него за то, что перед ними и вправду оказался остров, – уже тогда он понял, какая она маленькая и беззащитная. Да, она сумела выжить в страшной катастрофе, прекрасно плавала, была красива, спортивна, ловка. Но в том, как она отчаянно злилась, была вся её ранимая и беззащитная суть. Ещё до того, как она потеряла сознание, стала бредить, он знал: её надо оберегать, о ней надо заботиться! Её надо спасти! И это сделает он – Энтони Энкоредж.

Каждый день он вставал рано – спутница ещё спала, – уходил вглубь острова. На разведку, за пропитанием. А возвращаясь, не сразу появлялся из-за деревьев. Останавливался и глядел на бунгало. Тори стояла там на веранде, поджидая его. Она не знала, что он наблюдает за ней, стояла каждое утро. А Энтони смотрел на неё – на гибкую, загорелую фигурку в топике и джинсах, разметавшиеся по плечам тёмные локоны, на движения, исполненные такой непосредственной грации, – и сердце его наполняла нежность. А потом он бодро выходил, шагал через поляну, дружески махал рукой, подшучивал над ней, помогал, учил, наставлял… Как старший брат.

Вот Тори сказала ему, что они разные. Но это же не так! Сколько дней они были на острове почти неразлучны, и всё время находили общие темы для разговоров. Иногда поразительно общие! Это при том, что он многое не мог ей говорить о себе. Но сейчас – другое дело! Когда он найдёт её, привезёт в Англию, когда она станет его женой – тогда он сможет, пусть не всё, но многое рассказывать ей о своей работе. И обязательно расскажет о поездке в Мавританию, о своих очень интересных и, как он надеется, практически полезных исследованиях.

В последние годы, занимаясь помногу статистикой и анализом разных аспектов терроризма, Энтони пришёл к неожиданному открытию. В террористическом движении подавляющее большинство людей – выходцы таких народов, чьи корни произрастают из кочевых племён. Да что там корни – некоторые народности и поныне ведут подобное существование! Получается, что разбоем – не в единичном, а массовом, хорошо организованном масштабе, захватом заложников занимаются люди определённого уклада жизни, определённых исторических и культурных традиций.

Энтони считал себя человеком широких взглядов, веротерпимым, толерантным. Его согревала мысль о том, что у терроризма нет религии, нет национальности. Но с фактами спорить невозможно! Вновь и вновь он убеждался, что и национальность у террористов есть, есть исторические и религиозные традиции, которые впитываются с детства, становятся частью натуры… Да, разбойничают на просторах земных, водных и воздушных группы европейских бандитов, таких, например, как Олаф Хольгер. Но их в процентном отношении так немного! И потом – у них очень меркантильные цели, практически нет идеологии. У тех, кого принято называть «террористами» – мощная идеология, настоящая ненависть к инородцам, героизация смерти… Энтони стал мысленно называть их «кочевниками». Захотелось провести настоящее исследование, может быть даже написать научный труд… Он стал собирать и обобщать сведения именно в этом направлении, и однажды составил подробный доклад, пошёл с ним к руководству. Его внимательно выслушали. Отнеслись сдержанно: всё-таки он подрывал привычные принципы политкорректности. Однако в разведке всегда поддерживали неожиданные инициативы: любое, даже чахлое семечко могло дать поразительные всходы… Капитану Энкореджу официально разрешено было продолжать исследования. А когда он попросил командировку в Мавританию – для практических подтверждений своих мыслей, – получил документы за подписью самого руководителя МИ-6.

Он долго выбирал страну, где мог бы лично убедиться в правоте своего открытия. Остановился на Мавритании. Здесь и поныне существовали рядом ведущие достаточно цивилизованный образ жизни арабские общины, более примитивные, но тоже оседлые негроидные племена, и – главное! – туареги. Эти самые туареги, одна из ветвей народности берберов, кочуют по каменистым, песчаным пустыням Сахаре и Тенере со стадами верблюдов и коз. И находятся в постоянных конфликтах со своими оседлыми соседями.

С теоретическими материалами Энтони поработал ещё до поездки, знал довольно много. А практическую работу он начал через одного богатого и влиятельного арабского шейха. В своё время тот учился в Англии, закончил ту самую военную академию, что и Энтони. А это кое-что значит… С шейхом Джаббаиром не нужно было лукавить – тот был готов помочь во всём: он уже оказывал услуги Интеллидженс Сервис. Энтони, конечно, не посвящал его в суть своих изысканий, просто сказал, что интересуется бытом и культурой некоторых племён, хочет узнать о них «изнутри». Собственно, это было почти правдой.

Очень удачны оказались связи шейха с главой одного из кланов туарегов. Дочь его была женой сына самого мощного лидера туарегов. Шейх заранее договорился, что в стан приедет его друг-англичанин – учёный-этнограф, который исследует народности Африки. Были получены уверения, что учёному окажут почёт, помощь, предоставят свободу действий.

Однако Энтони не сразу поехал к туарегам. Под видом того же этнографа он побывал сначала в негроидных племенах волоф и фульбе… Мысленно Энтони уже рассказывал Тори об этой интереснейшей поездке. О деревне, где было чуть больше ста то ли домов, то ли хижин – глинобитных, круглых, с коническими соломенными крышами, о людях, среди которых он жил две недели и которые ему очень понравились. Открытые, простодушные, очень трудолюбивые. Мужчины занимались рыболовством, охотой, гончарным делом. Вместе со своими женщинами – ручным земледелием, выращивая просо, сорго, арахис, бобовые. Женщины-волоф вручную ткали, плели циновки, сумки, пояса. Они же пасли коз и овец. А вот свой крупный рогатый скот – полукоров-полуантилоп зебу, – волоф отдавали пастухам-фульбе. Лагерь этого уже полуоседлого-полукочевого народа примыкал к деревне волоф. Между этими двумя племенами был некий симбиоз, но всё-таки волоф главенствовали.

Был этот народ когда-то обращён в мусульманство, но от своих древних верований не отказался. Колдун-джабаркат повесил на шею Энтони амулет «гри-гри» – отшлифованную деревянную фигурку животного-химеры: смесь носорога с крокодилом. Это произошло первым же вечером, когда люди собрались в центре деревни, на специальной площади с мечетью. Но они не молились, а танцевали, рассказывали сказки, загадки. Оказалось, что у них, для исполнения песен, есть профессиональные певцы и поэты, которые называются «гриоты». Такой праздник был устроен не специально для Энтони – практически каждый вечер на площади звучали барабаны, трещётки, колокольчики, свистки…

Вообще-то у этого народа есть свой язык, но худо-бедно все говорят по-французски, и Энтони достаточно легко с ними общался. Однако песни и сказания приходилось переводить. Молодой местный парень, поживший довольно долго в городе и недавно вернувшийся в деревню, помогал ему в этом. Вот как раз из фольклора Энтони впервые услышал печальные повести об угнанных в рабство людях, о похищенных девушках, о разлучённых влюблённых. Прозвучала и героическая история: мальчик, рождённый уже в плену женщиной-волоф от убитого во время набега мужа, стал воином-туарегом, пришёл с другими разбойниками в родную деревню и вступил в схватку со своим дедом… «Прямо янычар какой-то», – думал тогда Энтони, слушая перевод.

Туарегов люди волоф и фульбе боялись и не любили. Было время, когда эти племена жили на более плодородных землях, но потом ушли оттуда. Причина? Близость поселений туарегов. Те просто приходили и забирали урожай, скот, людей… Сейчас, в отдалении, это труднее делать, и у двух народов даже наладились некоторые торговые связи. Но нет-нет, а люди, ушедшие на охоту или в другие поселения, пропадают. Слухи доходят – они в рабстве у туарегов…

В стан туарегов Энтони сопровождали четыре арабских воина-охранника. Шейх Джаббаир настоял на этом, сказав, что до конца верить туарегам нельзя. Вдруг, несмотря на все уверения, они соблазнятся возможностью получить хороший выкуп за богатого англичанина. А вот силу, умение постоять за себя там очень уважают. У этого народа сохранялось племенное деление. В одной из таких довольно многочисленных групп и оказался Энтони. Как раз тогда они разбили свои временные жилища на каменистых землях Сахары, пасли там большие стада верблюдов. Его поразили закрытые лица мужчин: тёмные покрывала-банданы на головах и такие же тёмные платки на лицах. Видны только глаза. Когда группа таких кочевников мчит на верховых верблюдах – зрелище устрашающее… Но выяснилось, что это не боевая экипировка, а что у мужчин-туарегов принято носить на лицах нечто вроде чадры. Да, у этого племени сохранялась с давних времён матрилинейная организация. Главными в племени и семьях были женщины.

Очень интересно было пожить среди этих людей. И, главное, он убедился в своих предположениях. Туареги в самом деле совершали набеги, захватывали пленных. Рабы жили во многих семьях, и вовсе не как члены этих семей, а как рабочий скот: в ямах или, в лучших случаях – в сараях с животными. Это было обычно, привычно, никого не шокировало, не вызывало сочувствия к пленённым. Даже у тех туарегов, которые жили в городах, наезжали в стан проведать родню, считались образованными людьми. Как «этнограф», Энтони интересовался фольклором людей клана. Что ж, его предположения полностью подтвердились. Песни, которые пели люди этого племени, легенды, которые они рассказывали, были о воинах, о богатых набегах, о лихо отрубленных головах врагов, о смельчаках, не боящихся смерти… Красивые, гордые люди! Когда мужчина-туарег мчит на коне или боевом верблюде – можно засмотреться! Классический воин-кочевник из фильмов о Востоке. И Энтони засматривался. Но постоянно вспоминал строки Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда…»

Да, Энтони вновь и вновь находил подтверждение неожиданным выводам, к которым его подвела статистика. Есть большие группы людей, у которых разное отношение к «норме» в жизненном укладе. То, что шокирует и вызывает отвращение у европейца – условно: «оседлого народа», – может быть предметом гордости для условного «кочевника». Так по-разному исторически складывались условные ценности. Ведь для кочевника принцип «приди и возьми силой» – совершенно естественен. Они живут по своим законам. Законам, которые европеец может назвать «варварство», а они называют это просто обычной жизнью.

Вопрос «Как же быть?» не мог не возникнуть. И Энтони нащупал ответ здесь же, в Мавритании, в истории этого государства. Лет шестьдесят Мавритания была колонией Франции. Вот тогда колониальные власти очень умело управляли туарегами через клановых лидеров. Использовалась непрекращающаяся межклановая вражда как рычаг, который поворачивали в нужном направлении. Поддерживали одних лидеров и добивались низвержения других. Причём, выбирали таких вождей, которых можно было прельстить, склонить на свою сторону. Их возвышали, осыпали наградами и подарками, присылали в племена врачей и продукты. И, конечно, всячески помогали оружием, но, при этом, окружали своими военными советниками. Это была мудрая и твёрдая политика. При ней туареги потеряли возможность угнетать оседлые племена. Но с 60-го года прошлого столетия Мавритания обрела свободу – французы отдали власть «народу»… Сколько с той поры прошло здесь военных переворотов, свержений правительств, захвата власти – трудно сосчитать. И, конечно же, «кочевники» легко стряхнули с себя бремя цивилизации…

Когда пришло время возвращаться, Энтони получил сообщение: его ожидают в Нью-Йорке на консультации в отделении Интерпола. Вылетев из Дакара, после нескольких часов полёта, уже засыпая, он думал о том, что сейчас Англия – хочет он того или нет, – превратилась в многонациональную и многоязыкую страну. Далеко не просто уживаться таким разным культурам. Иногда жёстко, неприемлемо разным – до проявления открытой ненависти! Может быть его изыскания и выводы помогут умным политикам влиять на новоявленных британцев. Учитывая и умело используя всё то, что теми впитано с молоком матери, с национальными песнями, легендами, семейными преданиями…

А потом он увидел плывущую впереди девушку – одну в океане. Не станет он сейчас разбираться – во сне увидел, или наяву, в иной реальности. Главное – увидел. А значит, он её найдёт!

Глава 13

Скоро должны были начаться рождественские праздники, и Энтони с нетерпением ждал этих дней. Он поедет к бабушке – это решено. Он ругал себя, что так долго не навещал её. Правда, леди Виктория жила далеко, в Корнуолле, и он по службе очень занят, но ведь звонить ей можно было бы и чаще. А в ожидании отъезда Энтони навестил отца.

Винс-хаус находился в районе Найтсбридж. Внутренний двор дома выходил прямо в Гайд-парк. Мальчиками братья, Чарли и Тони, чуть ли не серьёзно думали, что Гайд-парк – это продолжение Винс-хауса. В то время их отец, полковник Сент-Винсент, снимал ещё и квартиру в районе Ламберт, недалеко от работы – так ему было удобно. Но все выходные и праздники, да и просто любое свободное время старался проводить с семьёй, в родном доме. Выйдя же в отставку, почти не покидал Винс-хаус.

Перед «даймлером» Энтони медленно распахнулись кованные ворота, он развернулся на специальной парковочной площадки у левого крыла здания.

– Лорд Эшли в гобеленовом зале, – доложил ему дворецкий Мэйсон, принимая пальто.

«Читает», – улыбнулся Энтони и пошёл через холл в дальний конец первого этажа, через библиотеку, в салон, увешенный гобеленами, который оттого называли «гобеленовым залом». Отец сидел в кресле, его Энтони помнил с детства: глубокое, кожаное, с широкими, красного дерева полированными подлокотниками. Очень удобное. Рядом, с боку, стоял маленький столик со стопкой бумаги, ручкой, чашкой чая.

– Тони!

Полковник положил на столик книгу, встал ему навстречу. У молодого человека защемило сердце. Раньше так – «Тони» – называла его только мама, да ещё бабушка. Отец говорил всегда «Энтони». Но после смерти леди Корделии он непроизвольно, сам, наверное, того не замечая, стал говорить сыну «Тони». Так же, кстати, как и приходить читать в гобеленовый зал. Раньше он читал только в библиотеке, там стоял и письменный стол, где полковник мог делать заметки, писать. Жена шла в смежный гобеленовый зал, устраивалась с книгой там. Это была их многолетняя традиция: они находились каждый отдельно, но и рядом. Лорд Эшли иногда негромко окликал жену, если натыкался на что-то интересное и хотел поделиться. Но вот её не стало, и он, взяв в библиотеке книгу, шёл в смежную комнату, садился в кресло среди гобеленов – старинных и современных, которые много лет коллекционировала покойная жена…

Энтони и раньше, приходя в Винс-хаус, думал о том, что отец теперь живёт как бы за двоих. Когда люди прожили вместе большую часть своей жизни – 35 лет, – невозможно просто так расстаться. Даже если причина расставания – смерть одного из них. Ушедший всё равно продолжает жить в том, кто остался, проявляясь какими-то своими привычками, вкусами, словами…

«Читает своего любимого Диккенса», – догадался Энтони, глядя на классического вида переплёт книги. И ошибся. Это был роман Генри Филдинга «История жизни покойного Джонатана Уайльда Великого».

– Вот, захотелось перечитать, – кивнул полковник, увидев, что сын посмотрел на обложку. – Ты же помнишь: это такая ироничная, едкая штучка о самом начале возникновения сыска в Англии.

– Помню: «ловцы воров», которые сами были похлеще бандитов!

Англия не имела полиции вплоть до 30-х годов девятнадцатого века. Англичане поддерживали общественный порядок сами. Но это лишь так считалось. А по сути, горожане нанимали за плату подешевле кого попало: инвалидов, бродяг, даже воров. Этих самозванных детективов называли «ловцами воров», и те, кто занимались этим делом, стремились только нажиться, отомстить или просто искали приключений. Каждый мог стать «ловцом воров», привести в суд грабителя, взломщика, убийцу. И получить причитающиеся ему сорок фунтов, одежду, оружие, имущество преступника. «Деньги за кровь» – так это называлось. Подобные «детективы» провоцировали молодых людей на совершение преступления, а потом тащили их в суд. Самым знаменитым представителем таких «детективов» был Джонатан Уайльд – организатор подпольного преступного мира Лондона. Он называл себя «генеральным тайным сыщиком Великобритании и Ирландии», имел в Лондоне сыскную контору и огромную виллу. Сотни уличных грабителей отдал Уайльд под суд и отправил на виселицу, но среди них были лишь те, кто не желал ему подчиниться. И всё же кончил этот человек как обыкновенный грабитель: в 1725 году его повесили.

О Джонатане Уайльде Энтони прочитал в книге писателя Генри Филдинга ещё подростком: отец порекомендовал ему. Самому лорду Эшли нравились книги Филдинга ещё и потому, что именно этот человек, уже тяжело больной, первым сумел доказать правительству Англии, что Лондон, город без полиции, может стать для всего мира позором нации. Филдингу выделили средства, и он организовал настоящее детективное агентство на Боу-стрит, и его сотрудники стали называться «боу-стрит-раннерами» – сыщиками с Боу-стрит. Это были государственные служащие, но любой гражданин мог нанять раннера за деньги для частного расследования или охраны… Но всё же полковник Энкоредж больше всего любил Чарльза Диккенса, который, кстати, первым описал и «Скотланд-Ярд», и его детективов в романе «Холодный дом». Ведь настоящая полиция появилась в Лондоне в тридцатые годы девятнадцатого века, а в 1842 году двенадцать первых настоящих детективов разместились в трёх маленьких комнатах здания, где раньше останавливались члены шотландской королевской семьи при посещении лондонского двора – в «Скотланд-Ярде»…

Многие книги Энтони прочёл именно потому, что их любил и читал отец. Полковник всегда был для него авторитетом. В военную академию «Сэндхерст» он тоже поступил по рекомендации отца. Правда, поначалу ему казалось, что это лишнее. Колледж, университет – вполне достаточно. Но потом всё же он согласился с отцом. Правда, для этого решения была ещё одна причина: старший брат категорически отказался продолжить семейную военную традицию! Чарльз был, если можно так выразиться, идейный плейбой. А Энтони очень не хотел стать отражением брата. Он поступил в «Сэндхерст», о чём никогда не жалел.

Энтони вспомнил об этом сейчас, потому что отец стал рассказывать о предложении прочесть курс лекций в военной академии.

– Я согласился, – сказал лорд Эшли. – Мне самому очень интересно. Тема: «Классические операции внутренней и внешней британской разведки, вторая половина двадцатого века». Конечно, то, что уже рассекречено, однако в широкой прессе не публиковалось. Сейчас вспоминаю, поднимаю старые материалы. Готовлюсь.

– Надеюсь, ты порадуешь ребят воспоминаниями о своей кадетской молодости?

– Ну, если к слову придётся, – улыбнулся лорд Эшли. – Впрочем…

– Вот-вот! Не скромничай, отец. Я с детства помню, как ты рассказывал нам с Чарли свои весёлые истории.

Дело в том, что отец тоже кончал «Сэндхерст». А до него – его отец, дед Энтони. Правда, тогда военная академия ещё называлась военной школой Ост-Индской компании, и получить офицерское звание можно было только окончив её. А потом, в 1947 году, она объединилась с другим заведением – Королевской военной академией. И сегодня – это основной центр подготовки руководящего состава для армии страны.

Поступая в «Сэндхерст», Энтони мог бы ограничиться курсом обучения в четыре недели: так делали многие, имеющие высшее образование и работающие в гражданских организациях. Но он выбрал полный курс – 44 недели. И прошёл все три семестра: подготовка с элементами риска, военное дело со стрельбой из разного вида оружия, военную и стратегическую политику, причины конфликтов и особенности действия на чужой территории, курс физического развития – очень нелёгкий, но необходимый для выживания в кризисных ситуациях военной жизни. В «Сэндхерсте» кадеты обязаны заниматься спортом. Энтони специализировался в плавании и хоккее. Его рота носила название «Дюнкерк» – так было принято, у каждой роты было своё название, связанное с какой-либо военной операцией британских войск.

– Останешься обедать? – спросил отец.

– Да, – кивнул Энтони. – Я скажу Мэйсону, чтоб распорядился накрыть на двоих.

Глядя, как Энтони идёт к двери а потом возвращается, лорд Эшли думал о том, что его младший сын очень красив. Высокий, с непринуждённой лёгкостью в движениях, с широкими плечами, узкой талией, стройными породистыми ногами. Загорелое, с чётко обрисованными скулами, лицо Тони было одновременно лицом зрелого мужчины и озорного мальчишки. Особенно когда он улыбался широко, заразительно. И глаза – синие, это при тёмных волосах и бровях. Что ж, такие глаза он получил в наследство от бабушки. Недаром леди Виктория сама выбрала имя своему младшему внуку и особенно была к нему привязана.

Лорд Эшли любил обоих своих сыновей. Он гордился Чарльзом: тот умён, энергичен, всегда на виду, всегда в гуще событий. Живёт, как считает нужным, и это его право. Но Энтони был коллегой и единомышленником. Именно младший сын оказался наследником семейных традиций – он имел офицерское образование и звание, служил стране в военном ведомстве. Как сам полковник Сент-Винсент, как его отец, его дед…

За столом, неторопливо переходя от блюда к блюду, они поговорили о делах в Воксхолл Кроссе. Энтони рассказал о том, что появился след Хольгера – отец знал, что он некоторое время занимался этим террористом.

– Румыния член Евросоюза и НАТО, – покачал головой лорд Эшли. – И хотя там до настоящего порядка далеко, всё же общие правила соблюдаются. И документация контролируется, и разработки Интерпола внедряются. Он может, конечно, укрыться и скрываться в гористой местности, в пастушичьих селениях. Но, как я представляю этого отчаянного человека – это не по нём.

– Полагаешь, переберётся дальше?

– Да. Что там граничит с Румынией, дай вспомню… Молдова, Украина. Верно, эти страны ему подойдут больше.

– Украина… – протянул Энтони. – Отец, а у тебя в этой стране нет ли… приятелей? В дипломатическом корпусе, например?

Лорд Эшли пожал плечами:

– Может быть… А тебе зачем?

– Я поеду в эту страну. Скоро.

– За Хольгером? – слегка приподнял бровь полковник. – Но ведь это только мои предположения.

– Нет. – Энтони склонил голову, помолчал и ответил с улыбкой: – За девушкой. Той, на которой женюсь.

– Приятная неожиданность.

Лорд Эшли последнее время часто думал о том, что его сыновьям пора бы обзавестись семьями. Конечно, 34 и 32 года – это ещё не возраст старого холостяка, но и достаточный для брачных уз. Правда, сам он женился раньше, но ведь он встретил Корделию… Сыновья, видимо, такой встречей ещё не осчастливились… И вот Тони собирается жениться! Однако тут же возникли и вопросы.

– Твоя невеста украинка? Где же ты мог её встретить?

Энтони ответил уклончиво:

– Я, знаешь ли, много езжу по свету… И она русская, только живёт в Украине.

– Русская… Вот где пробилась бабушкина кровь.

– Знаешь, если бы я эту девушку не встретил, голос крови мог бы никогда и не прозвучать… Но я тоже помню, что бабушка, после того, как побывала в войну в России, полюбила и страну эту, и людей. Кстати, как там она? Не рвётся поехать в горячие точки планеты?

– Нет, дорогой, всё-таки леди Виктории уже восемьдесят шесть. Теперь она занимается благотворительностью в деревне рядом с замком. Готовит там сейчас рождественские праздники.

– Отлично! – воскликнул Энтони с энтузиазмом. – Я как раз хочу навестить её на Рождество. Помогу с устройством праздника.

– Это очень хорошо, дорогой! – обрадовался отец. – Так получается, что я не смогу выбраться, есть неотложные дела в военном ведомстве: попросили моей консультации… Не буду вдаваться в подробности. А Чарльз, он непредсказуем. Поезжай, пусть бабушка твоя не останется на праздник одна. И потом, ты ведь любимый её внук. Я говорил: именно она дала тебе имя.

– Нет! – удивился Энтони. – Первый раз слышу.

– Именно так. Чарльз, старший, должен был носить родовое имя, это не обсуждалось. А когда леди Корделия тебя рожала, моя мать приехала и была рядом с ней. И сразу же попросила: «Назовите мальчика Энтони». Этого имени у нас в семье никогда не было. Но твоя бабушка попросила это так… Ну, ты знаешь, она умеет – возразить трудно. Мы согласились.

Лорд Эшли помолчал, потом, коротко глянув на сына, всё же спросил:

– У твоей девушки возникнет проблема с выездом из страны?

Энтони понял его.

– Нет, думаю, что нет. Я спросил о помощи потому, что мне ещё предстоит найти… свою девушку.

И, увидев, что бровь отца вновь приподнялась, поторопился добавить:

– Я многое о ней знаю, но – не всё. Справлюсь, конечно, найду. Но если кто-то, кто там, на месте, ориентируется лучше меня, поможет – не откажусь.

– Хорошо, – лорд Эшли кивнул, – я подумаю… А какого, всё-таки, она происхождения? Из дворян? Или ты этого тоже не знаешь? Впрочем, имеет ли это сегодня большое значение? Если принцессы выходят замуж за своих шофёров или телохранителей, принцы женятся на манекенщицах…

Он замолчал, но про себя подумал: «Вон, рядом с Чарльзом постоянно такие красавицы: фотомодели, спортсменки, «мисс Вселенные»… Не обрадует ли он скоро нас таким браком?»

– Я знаю, что у неё в роду есть морские офицеры, – ответил Энтони.

– Отлично, – искренне обрадовался полковник. – Это о многом говорит.

Энтони знал: отец не станет дальше расспрашивать его о Виктории – и преждевременно, и неэтично. Но не думать не может: кто, какая?.. Потому добавил коротко:

– Она красива, умна, спортивна, у неё есть музыкальное образование и профессия – архитектор. Уверен – она хороший архитектор.

– Уже почти представил!

Лорд Эшли улыбнулся сыну, подумал с нежным удивлением: «Не думал, что он настолько романтичен… Ехать за тридевять земель, искать девушку по неточным приметам… Но, похоже, мальчик счастлив. Надо ему помочь…»

Глава 14

Энтони не поехал в Корнуолл автомобилем. Третий день по всей Англии шёл снег – настоящий рождественский снегопад. Дороги и без того переполнены машинами – обычная предпраздничная миграция, – а тут ещё и снежные заносы. Энтони не страдал сибаритством, как некоторые его знакомые. Зачем усложнять себе жизнь, если можно прекрасно добраться поездом. Железная дорога функционировала безукоризненно, вагоны были комфортабельными, обеды вполне приемлемыми. Итак, он взял билет от Лондона до Пензанса, и с Пэддингтона отправился в гости к бабушке.

Сначала с ним в купе ехали две старшеклассницы лет по пятнадцати. В первые минуты девочки чуть ли не шептались, пересмеивались, поглядывая на него, явно смущались. Но он скоро разговорил их, подружки просто заливались смехом от его шуток, вовсю рассказывали ему о своих парнях, учителях. Они ехали на каникулы в молодёжный лагерь, кататься на лыжах, сошли в Эксетере.

Вскоре после Эксетера по вагону прошёл проводник, приглашая на обед вторую смену. Энтони отправился в вагон-ресторан. А когда вернулся, в купе оказались новые попутчики – молодая супружеская пара. Они ехали до Плимута, оттуда должны были отправиться во Францию, на международный слёт экуменистов. Энтони с удовольствием поговорил с ними: он сам был не чужд идеи объединения всех христианских церквей и течений. Молодые экументисты негодовали: Англия, подражая Америке, старается отказаться от Рождественской атрибутики! Имя Христа исчезает не только с открыток, но и с рождественских марок Королевской почты! В некоторых местах уже даже не говорят «Рождество», а «Винтервал».

Энтони в этом был с ними солидарен. Рассказал, что едет в Корнуолл, на праздники к бабушке. И что его бабушка – большая поборница Рождественских традиций в своём округе. С её лёгкой руки там празднуют все Святки широко, весело, как и положено по старым традициям…

Дальше, до Пензанса, к Энтони больше никто не подсаживался. Он смотрел в окно, наслаждаясь прекрасными зимними видами. «Как на Рождественских открытках» – пришло сравнение. В самом деле: снег падал медленно, крупными хлопьями, переливаясь под ярким солнцем, из труб мелькавших вдали коттеджей тянулись столбы дымков, сугробы и запорошенные деревья также сверкали серебром. Он думал о своей бабушке, о леди Виктории.

В детстве он часто проводил время с бабушкой. Тогда Винс-хаус был их общим домом, хотя семья имела большие апартаментами в двух лондонских гостиницах, не считая, конечно, родовых поместий в других местах. Одно – в Оксфорде, на берегу реки Чевелл, так и называлось – «Чевелл». С самого рождения Чарльза оно принадлежало ему – как главному наследнику семьи. Ему же достанется и второе имение в графстве Беркшир, рядом с Виндзором, которым сейчас владеет лорд Эшли. Энтони отойдёт – он это знал также с детства, владения и замок Энкорчерс в Корнуолле – именно туда он как раз и едет. Правда, в последние годы стало почти наверняка ясно, что ему же достанется и «Роскоммон-холл», старинная усадьба рода леди Виктории. Он не раз бывал там, в графстве Кент, недалеко от Кентербери, любил эти места. Сейчас усадьба принадлежит десятому барону Гарольду Роскоммону, младшему и единственному брату леди Виктории. Он, старый холостяк, никогда не имел собственной семьи и детей. В свете ходили упорные слухи, что лорд Гарольд – мужчина нетрадиционной ориентации. Энтони из всей семьи лучше всех знал своего двоюродного деда Гарри, бывал и в имении, и в Лондоне навещал старика, любил его. Однако необычных пристрастий за ним не замечал. Лорд Гарольд был общительным человеком, весёлым, остроумным, образованным. Вокруг него всегда роилось много друзей, приятелей – разного возраста. Явно он никого не выделял, а там – кто его знает… Энтони, когда слышал намёки по поводу лорда Гарольда, всегда пожимал плечами: «Он, конечно, очень любит Оскара Уайльда, перечитывает с наслаждением. Это о чём-то говорит? Ну что ж…» Лорд Гарольд был намного младше своей сестры, но и ему уже исполнилось 75 лет. Он несколько раз открытым текстом говорил, что его наследником станет любимый младший внучатый племянник…

И всё-таки Винс-хаус в Лондоне долгое время был как бы главной резиденцией семьи. Большое здание легко вмещало всех, вместе с наезжающими дальними родственниками и гостившими друзьями. Бабушка много времени проводила с внуками. Но Чарльз всегда умел найти предлог улизнуть, а вот Энтони любил их совместные прогулки в парке, поездки на представления мьюзиклов, сказки, которые читала вечерами бабушка, весёлые театральные сценки, которые они разыгрывали… Он помнил и своего дедушку-адмирала: военная выправка, сигара в зубах, прищуренные весёлые глаза. Дедушка умер рано. Леди Виктория, овдовев, стала активно участвовать в делах нескольких общественных организаций. А с миссией Международного Красного Креста несколько раз ездила в страны, терпящие голод, войны, катастрофы. Родные поражались её энергии, терпению, неутомимости. И всё же лет семь назад леди Виктория оставила всё и поселилась в Корнуолле. Казалось, она отдохнёт немного и вернётся в Лондон, в свет. Но нет, она настолько сжилась с замком Энкорчерс, что совсем не покидала его. Даже отмечать шестидесятилетний юбилей её сына, лорда Эшли, все родственники и друзья приезжали к ней, в Корнуолл.

Энтони представил Энкорчерс… Его называли замком неспроста. Издалека, с побережья маленького городка, он выглядел как декорация к фильму о старых рыцарских временах. В летние месяцы в этот модный курорт, на побережье с заливом, наезжали туристы и отдыхающие, занимая множество настроенных бунгало и пансионатов. Когда же по извилистой дороге машина поднималась вверх, всё сильнее проступали зубчатые стены и башни мощного и обширного строения. Отсюда открывался вид на Атлантический океан. А когда море штормило, гулкий его рокот словно наполнял длинные каменные переходы замка необычным эхом. Лет в десять-двенадцать Энтони представлялось, что Энкорчерс – это продолжение замка у близкой деревушки Тинтэйджел, развалины которого стояли на двух холмах, над морем. По преданию, именно там родился и вырос король Артур. Правда, археологи и историки очень в этом сомневались, но мальчик верил…

Да, стар замок Энкорчерс, но та часть его, где жила леди Виктория, была перестроена и отлично отремонтирована ещё до того, как она там поселилась. Энтони улыбнулся, представив: чугунная решётка изысканного литья, две каменные башенки по сторонам, широкая аллея через парк, и вот открывается большая лужайка с клумбами, чудесным фонтаном. И колонны, высокое крыльцо, терраса, стрельчатые окна старинного дома… Здесь были садовые дорожки с рядами вечнозелёного кустарника, много цветов: розы, желтофиоли, белые и розовые левкои… В большой чаше фонтана стояли изваянные из мрамора деревья, по ветвям которых струились потоки воды… Так выглядел Энкорчерс летом. Но и зимой он был чудесен: Энтони бывал в нём в эту пору.

Зазвонил мобильный телефон, и знакомый голос бабушкиного шофёра доложил:

– Сэр Энтони? Это Роджерс. Машина уже на месте. Ждём вас.

– Отлично! – ответил Энтони весело. – А мы – я и поезд, – уже подъезжаем.

На привокзальной площади серебристый роллс-ройс леди Виктории выделялся среди машин поскромнее, в большинстве – азиатского производства. Энтони с удовольствием пожал руку старине Роджерсу, и они поехали. Уже темнело, но фары освещали хорошо расчищенную дорогу, и скоро автомобиль, закончив подъём, свернул на боковую аллею к замку. Ещё издали Энтони увидел мелькание разноцветных огоньков. Они въехали на поляну перед домом и он ахнул восхищённо, хотя уже не раз видел подобное зрелище. Фонтан был превращён в рождественскую ель. Мраморное дерево густо покрыли еловыми ветвями и украсили – шарами, серебристыми вертушками, самолётиками, сердечками… И, конечно, его обвивала сверкающая гирлянда: бегущие снизу вверх огоньки на ней напоминали нескончаемые вспышки фейерверка. А вокруг фонтана стояли живые маленькие ёлочки в кадках, тоже украшенные и сверкающие.

На крыльцо, услышав шум машины, вышел слуга – высокий парень Том, улыбающийся во весь рот. Он подхватил багаж, и Энтони за ним прошёл в холл, расстёгивая пальто и снимая с шеи кашне. Первой ему навстречу выбежала собака бабушки Буффи, радостно залаяла, подскакивая на задних лапах. Энтони наклонился, погладил её, а когда выпрямился, бабушка уже стояла рядом, чуть склонив голову, улыбаясь. Ах, какая же она красивая! Всегда после разлуки, при первом взгляде на леди Викторию, Энтони думал именно так. Высокая, не худая, но с великолепной осанкой, которая делала её фигуру очень стройной. Тремя вещами обладала бабушка не только на зависть своим ровесникам, но и людям значительно моложе. У неё были здоровые, свои собственные, а не вставные зубы, густые волосы и большие синие глаза, блестевшие молодо и задорно. Элегантно подстриженные и красиво уложенные, её волосы отливали платиной. Это тоже была её натуральная седина – не блекло-серая или желтоватая, как часто у стариков. Нет, её волосы просто блестели. Многие думали, что леди Виктория подкрашивает их, но это было не так.

– Вот ты и дома, мой мальчик, – сказала бабушка, ласково проведя ладонью по его щеке.

Он засмеялся и тут же крепко обнял её. Он и в самом деле был дома.

Они поужинали в «Натюрмортной гостиной» – комнате, сделанной в виде восьмиугольника и оттого казавшейся больше, чем на самом деле. Это была внутренняя комната без окон, именно для ужинов на небольшую компанию. Здесь висели красивые канделябры с лампами, имитирующими свечи. Свет отражался в больших зеркалах, а каждую из восьми стен украшали картины – натюрморты голландских, английских живописцев. Одна работа была бабушкиных друзей, супругов-художников Гарфильдов. Потом они перешли в другую комнату, где горел камин, а панели были отделаны деревом – атласным и красным. От этого, да ещё от подобранного по цвету ковра на полу, нескольких, в том же тоне кресел, здесь было особенно уютно. Сразу в комнату вбежала Буффи, немного порезвилась, радуясь, и улеглась у их ног. Энтони стал гладить чёрно-белый, в крапинку, негустой мех собаки, теребить её уши – висячие, но не такие большие, как у кокеров. Он вдруг вспомнил, что порода Буффи называется «русский спаниель». Не случайно, видимо, бабушка завела собаку такой породы. Ему так захотелось прямо сейчас расспросить её… Но нет, он сдержался: леди Виктории хотелось услышать семейные новости, рассказать о своей жизни, своих заботах. Ничего, время есть, успеет…

На следующее утро Энтони проснулся поздно – так хорошо и крепко ему здесь спалось, снились чуть ли не сказочные сны! Совсем как в детстве, да ещё под Рождество. Это и правда был сочельник, потому в доме царила предпраздничная суета. Леди Виктории не было, она уже уехала в городок. Надо сказать, что замок Энкорчерс располагался на возвышенности как бы между курортным городком в пять-шесть тысяч жителей и рыбацким посёлком, где обитало народу меньше тысячи. С террасы второго этажа отлично просматривались они оба. Справа – красные шиферные крыши, шпиль церкви, извилистые улицы, городская площадь с театром, и дальше, вдоль побережья: отели, бунгало… Летом жизнь там кипит, но сейчас, зимой, тишина и спокойствие. Слева – рыбацкая деревушка вдоль залива, тоже шиферные высокие крыши, ангары для лодок вдоль берега, старинное здание почты, где сейчас размещается ещё и паб, вывески на фламандском, французском и английском языках. В городском театре готовилась Рождественская пантомима, и бабушка поехала как раз туда, на последнюю репетицию.

Энтони походил из гостиной в гостиную, посмотрел, как на наряженную уже игрушками, пряниками и большими конфетами ёлку прилаживают серебряную звезду. Он помнил её с детства. И его многие слуги знали давно, ведь все они были жителями городка и деревни. Он забрёл на кухню, где повариха, много лет работающая у них, сновала от плиты к плите, давая указания своим помощникам.

– Голубчик, – воскликнула она, – сэр Энтони! Вы ведь ещё не завтракали поди! Куда вам прислать еду?

– Давайте ко мне в комнату.

– Славненько, славненько, сейчас накормлю вас!..

Он сидел у окна, в своей комнате на втором этаже, пил кофе и смотрел на прекрасный зимний пейзаж, на заснеженные высокие деревья вдоль дороги, по которой ехала к дому, возвращаясь, бабушкина машина. Впереди его ждали весёлые святки, правда, он попразднует их не до конца, лишь до Нового года. Но и на эту неделю развлечений хватит, Энтони знал: леди Виктория возродила в округе несколько старых Рождественских традиций.

Вечером, перед заходом солнца, они отправились в церковь. Почти во всех окнах домов горели зажжённые свечи. Старинная «ночь свечей» была одной из тех забытых традиций, которую вернула в эти места бабушка.

Утром, к праздничной трапезе, собрались бабушкины друзья – неизменная компания, сложившаяся уже несколько лет назад. Энтони был рад видеть знакомые лица. Капитан в отставке мистер Томпсон появился в городке через год после того, как тут обосновалась леди Виктория. Он хорошо помнил адмирала Энкореджа, служил под его началом. И как только узнал, что в замке живёт его вдова, пришёл познакомиться, выразить своё почтение. Они легко разговорились, очень понравились друг другу, и с тех пор капитан Томпсон бывал в замке на всех праздниках, чаепитиях, вечерах. Так же, как художники Синтия и Джордж Гарфильды. У них был дом в деревне, доставшийся им по наследству. В эти края летом слетаются множество художников со всей Англии и из других стран. Но с окончанием сезона все разъезжаются, Гарфильды остаются. Им здесь очень нравится, причём в спокойные зимние месяцы даже больше. Пришёл, конечно же, и мистер Феннер – пожилой маленький человечек, очень энергичный и весёлый. Он называл себя «библиофил-краевед», и в самом деле очень многое знал о Корнуолле – историю, традиции, природу, птиц и зверей, знаменитых людей, легенды и даже анекдоты. Он помогал леди Виктории восстанавливать местные Рождественские забавы, игры, шутки – всё, что праздновалось здесь ещё до прихода пуритан, до 17-го века… А вот ещё одной супружеской пары, учителей из деревенской школы, не было: они уехали на праздники к дочери в Плимут. Не было и викария местной церкви.

– Преподобный Симпсон занят сбором приношений для бедняков, – объяснила леди Виктория, когда Энтони спросил о нём. – Сегодня, в память святого Стефана, все жертвуют в помощь обездоленным.

Верно, вспомнил Энтони: второй день Рождества посвящён святому Стефану. И бабушка, как обычно, тоже пожертвовала немалую сумму. Впрочем, все знали, что благотворительность леди Виктории в Рождественские праздники гораздо обширнее. В это утро, например, в деревне появились разукрашенные, запряжённые правда не оленями, а белыми лошадьми сани доброго джентльмена Санта Клауса. Они подкатили к зданию старинной почты, а там, на площади, уже собрались жители деревни. Каждой семье, в каждый дом прибыли подарки. Их вручали, с шутками, добрыми пожеланиями и весёлыми куплетами сам Санта и два его помощника-гнома – актёры городского театра, нанятые леди Викторией. К нескольким домам, где жили инвалиды или очень старые люди, сани подъехали сами… Так повторялось каждое Рождество с того времени, как леди Виктория поселилась в замке: деревня была под её особым покровительством.

Праздничный стол накрыли в большой гостиной, украшенной чиппендейльской резьбой. Обычное Рождественское угощение: жареный гусь, бифштексы, овсяные лепёшки, сыр кеббен… На десерт – яблоки, запеченные в тесте и, конечно же, плум-пудинг. Прямо на столе его полили ромом и подожгли. Он загорелся красивым синеватым пламенем, все захлопали в ладоши. А потом, когда его разрезали, каждый в своём кусочке нашёл для себя сюрприз-предсказание. Капитану попалась монетка, и он радостно воскликнул:

– Похоже, я разбогатею! Построю собственный корабль и уйду в кругосветное плавание!

– А меня ждёт удача! – Мистер Феннер радостно показывал всем маленькую золотую подковку. – Думаю, что книга, которую я сейчас пишу, будет иметь успех!

Джорджу Гарфильду досталась леденцовая конфетка в красивой бумажке. Синтия многозначительно погрозила мужу пальцем. Сама же она осторожно извлекла из своего куска декоративную серебряную шпажку.

– Вот так всегда, – покачала головой, делая красивой игрушкой выпад, – мужчинам сладости, а нам, женщинам, вести бои.

Все знали, что в этом тандеме именно ей отводилась роль организатора выставок, заключения сделок, продажи картин… Джордж занимался исключительно творчеством.

Энтони не трогал свой кусок пирога, ждал, что же попадётся бабушке? Вот она аккуратно положила на ладонь какую-то спираль… нет, совсем маленький музыкальный рожок. Поднесла к губам, дунула. Раздалась мелодичная трель, все захлопали в ладоши.

– Наверное, это музыка моих прошедших лет, – сказала леди Виктория.

– И она прекрасна! – подхватил капитан. – Но почему прошедших? Может быть – будущих!

Теперь пришла очередь Энтони узнать свою судьбу.

– Смелее, молодой человек, – подбодрил его краевед. – Это, конечно, шутка, но кто знает… Ищите!

Вилка звякнула, и Энтони достал серебряное колечко.

– О, это несомненно к свадьбе! – воскликнула Синтия радостно. – Признайтесь, сэр Энтони, у вас уже есть невеста.

– Хочется верить, – ответил Энтони с улыбкой и посмотрел на бабушку.

Леди Виктория улыбалась в ответ, чуть склонив голову. Глаза её были наполнены нежностью и чудесной мелодией то ли прошедших лет, то ли тех, что ещё ей остались…

Глава 15

Энтони казалось, что так развесело он ещё не праздновал святки. Передышки не было. Он катался в городке на залитом катке, с деревенской молодёжью мчался с крутых горок, с бабушкой ходил на представления религиозных мистерий, пел рождественские псалмы на улицах. Не раз целовал девушек под ветками омелы, прибитыми почти над всеми дверьми домов городка и деревни. Вообще-то, если следовать строго обычаю, то мужчина может поцеловать любую женщину под веткой белой омелы только в канун Рождества. Однако ветки продолжали красоваться над входами все святки, а девушки сталкивались с Энтони на крыльце далеко не всегда случайно.

Вечерами в замок приходил деревенский оркестр, и музыканты, наряженные в шапочки гномов, располагались у фонтана и долго играли разные мелодии. Вскоре вслед за ними появлялась разухабистая команда «Лорда беспорядка» – в лентах, колокольчиках. Им, тоже по обычаю, позволялось делать что угодно – устраивать игры, танцы, шутить над всеми. И они это делали, втягивая в свой весёлый круговорот всех домочадцев.

Накануне Нового года леди Виктория извинилась перед друзьями: она не приглашает их к себе, хочет провести новогоднюю ночь наедине с внуком. До сих пор она не спрашивала Энтони о «невесте», но он был уверен – запомнила тот разговор. Значит, теперь, в эту ночь, они поговорят обо всём. В том числе и о той давней, времён войны истории, которая так теперь его интересует. Другого времени у него просто не будет: уже первого января он вернётся в Лондон, на службу.

Когда пробило полночь и леди Виктория с Энтони выпили за добрый новый год, когда они послушали немного официальные поздравления, бабушка прикрутила звук телевизора.

– Ты позволишь спросить? Понимаешь, о чём я?

– Ещё бы. Да, милая бабушка, я собираюсь жениться. Её зовут так же, как и тебя, Виктория. И она – русская девушка.

– Русская?

Зрачки у леди Виктории чуть расширились, потом, на несколько секунд, она прикрыла веки. Когда же снова подняла взгляд на внука, её глаза блестели так необыкновенно!

– Это неожиданно, – проговорила она глубоким, медленным голосом. – Расскажи о ней.

– Обязательно. Но сначала хочу тебя спросить… Вернее, попросить… Когда-то ты начинала рассказывать одну интересную историю, я мальчишкой был, не очень запомнил. А теперь вот хочется услышать её всю. Из твоей молодости, когда ты ездила в Россию с нашими кораблями. Что-то там было: катастрофа, остров, моряк русский…

– Всё-таки помнишь, – покачала головой леди Виктория. – А я уж думала: никому это не нужно, так и умрёт со мной… Бог мой, конечно же, милый, расскажу. Я ведь помню всё так ясно! Все эти годы воспоминания не отпускали меня. Пойдём к камину, устроимся поудобнее, а то ведь история длинная.

Энгтони поставил два кресла рядом, принёс маленький столик, перенёс туда их бокалы, лёгкую закуску, фрукты. Он почему-то волновался. А бабушка, похоже, успокоилась, стала задумчива, чему-то легонько улыбалась. Когда они уселись, спросила:

– Тебе не нужно рассказывать историю Арктических конвоев? Ты ведь знаешь её?

Конечно, он знал. Энтони неплохо изучал историю Второй Мировой войны и участие Англии в ней. Знал, что в первый же день, как только гитлеровская Германия напала на Советский Союз – 22 июня, – первый министр, лорд Уинстон Черчилль сказал, что Великобритания окажет России любую помощь в борьбе с фашизмом. Его слова не разошлись с делом: уже в июле-августе были подписаны все соглашения и в Россию пошли поставки из Великобритании. И это тогда, когда страна само подвергалась жестоким бомбардировкам и во многом нуждалась.

Ещё ранее, до начала военных действий в СССР, союзники по антигитлеровской коалиции подписали Закон о ленд-лизе – передавать, обмениваться, сдавать в аренду, взаймы военные материалы и военную информацию правительству любой страны, которая борется с фашизмом. В октябре 1941 года билль об этом законе распространился и на Советский Союз… Энтони, когда он изучал историю ленд-лизовских поставок, приятно поразило, что событие это произошло в невероятно сложное и критическое для России время: германские войска стояли в полусотне километров от Кремля, завоёванная ими территория советской страны была почти такой, как все уже порабощённые страны Европы. Казалось, крах коммунистической державы неизбежен! И в это время заключается договор, рассчитанный на целых 9 месяцев, как будто у союзников нет и тени сомнения, на чьей стороне будет победа!.. Он гордился Великобританией: её благородством и дальновидностью!

Первый конвой из Англии в СССР вышел в августе 1941 года. В истории он остался как PQ-0. Это обозначение возникло совершенно случайно. Питер Квилин – так звали британского офицера адмиралтейства, который ведал тогда планированием конвойных операций. Сами же конвои – это группа грузовых судов, пересекающих водное пространство под охраной военных кораблей. Конвоируемые суда выстраивались короткими кильватерными колоннами, идущими широким фронтом и постоянно меняющими курс. Этим облегчалось управление и создавались сложные условия для атак подводных лодок противника. Конвойная тактика возникла ещё в эпоху Великих географических открытий, когда корабли, перевозящие богатую колониальную добычу, объединялись в эскадры для защиты от пиратов.

Союзные конвои формировались в Шотландии, в бухте Лох-Ю. Затем они следовали к Исландии, где в районе Рейкьявика эскортные корабли пополняли запасы топлива. Далее конвой шёл на восток – в русские порты Мурманск или Архангельск, – настолько севернее Норвегии, насколько позволяла кромка льда. Ведь там, вдоль оккупированного норвежского побережья, располагались германские морские и авиационные базы. Потому между конвоем и норвежским берегом развёртывался отряд ближнего прикрытия, состоящий из крупных кораблей. В определённом заранее месте конвой передавался под охранение Северному флоту Советского Союза. Навстречу транспорту выходили миноносцы, сторожевые корабли, тральщики, с воздуха их прикрывала морская авиация, истребители, а противолодочные корабли вели поиски фашистских подводных лодок. Зимой в замерзающее Белое море впереди транспортов входили ледоколы.

Первый конвой без потерь прибыл в Архангельск. Он привёз грузовики, мины, бомбы, истребители «Харрикейн». И до конца 1941 года все конвои добирались без особых происшествий. Всё изменилось уже в самом начале 1942 года. В январе, в составе конвоя PQ-7, был потоплен первый английский пароход «Вазиристан». Дальше – больше…

– Я, мой мальчик, плыла с конвоем PQ-17… Слышал? Самый необъяснимо трагический конвой в истории Второй мировой… К тому времени я была уже довольно опытной медсестрой, хотя мне не было ещё девятнадцати лет. Да, ещё в сороковом году, с девочками из нашего колледжа, я окончила курсы медицинских сестёр. Немцы жестоко бомбили и Лондон, и другие города, много было раненых в госпиталях. Нам очень хотелось хоть чем-то помочь, и мы помогали. Даже наша королева…ну, тогда ещё наследница, Елизавета Виндзорская, выучилась на медсестру, а она на два года моложе меня… С родителями и младшим братом мы жили в «Роскоммон-холле», Кентербери тоже бомбили, потому у меня в местном госпитале была кое-какая практика… Да, в апреле сорок первого года я поехала с подругой к её родным, в Белфаст. Вот там мы попали под прямую бомбёжку и впервые на моих глазах погибли люди – два человека. Одного просто порезало осколками, второму оторвало ногу… И когда через два месяца Гитлер напал на Советскую Россию и я стала слышать в сводках по радио, сколько бомб падает на их города и деревни, – мне было жутко. Я так живо представляла, каково это, что испытывают русские люди…

Леди Виктория улыбнулась Энтони:

– Правда, милый, сколько лет прошло. А вот стала рассказывать тебе и так живо всё вспомнила… Когда начались военные действия на Востоке, поменялась тональность наших газетных публикаций. Я ведь до этого Россией совершенно не интересовалась, а тут, вместе с отцом каждый день читала газеты: Ленинград, Москва… Узнала, как мужественно бьются эти русские солдаты, хотя и отступают, как они любят свою страну. Особенно меня потрясла история одной героической девушки, тогда её называли Таня. Но после войны я узнала настоящее имя – Зоя. Ты, наверное, не знаешь… Она была в группе диверсантов, нападавших на немцев в тылу. Её схватили, но она не выдала своих друзей. А пытали её жестоко, и зимой, по морозу, раздетую провели через деревню и повесили…Я читала и плакала, ведь мы с ней были ровесницы, по восемнадцать лет! Как же я сочувствовала русским, как радовалась, что мы им помогаем! И вдруг я узнаю, что старший брат Уильям собирается идти с Арктическим конвоем в Россию, в город Мурманск!.. Ты помнишь, Тони, что у тебя был ещё один двоюродный дед – мой брат, погибший в войну?

Энтони не стал признаваться бабушке, что вспомнил с трудом и только сейчас, когда она об этом заговорила. Он просто кивнул. Леди Виктория чуть улыбнулась, понимающе.

– Милый Уильям… Я сама виновата, редко его вспоминала, тебе почти не рассказывала. А ведь так любила его… Да, Уильям был военным врачом и уже несколько лет служил на крейсере «Лондон». Именно этот крейсер был назначен в ближнее прикрытие готовящегося конвоя.

Энтони, конечно, не помнил конкретных названий кораблей, но знал: конвои охранялись хорошо. Это были отряды ближнего прикрытия, дальнего прикрытия – крейсеры, эсминцы, линкоры, авианосцы. У побережья Северной Норвегии разворачивались подводные лодки, с Кольского полуострова поднимались эскадрильи самолётов, в основном советских. Но ведь и немцы мощно обрушивались на идущий транспорт: бомбардировщики, торпедоносцы, корабли всех классов, вплоть до легендарного, наводящего ужас своей мощью линкора «Тирпиц»… Словно отвечая его мыслям, бабушка говорила:

– Это был сорок второй год, первый месяц лета. Только что в Россию прошёл конвой PQ-16. И хотя он дошёл до места с небольшими потерями, но подвергался очень сильным атакам самолётов и подводных лодок. Был среди кораблей советский теплоход под названием «Старый большевик»… – Леди Виктория произнесла это на русском языке, Энтони восхищённо вскинул брови. – Вот в него как раз попали бомбы, начался сильный пожар. Но команда мужественно, много часов, боролась с огнём, спасла корабль и догнала конвой. И уже на месте, в Архангельске, наш офицер, командовавший силами охранения, сказал русским офицерам и морякам, как он лично, и все английские моряки восхищаются экипажем этого теплохода… Вообщем, дорогой, сам понимаешь: родители не могли возражать против участия Уильяма в походе – это была его служба и долг. Но когда я стала проситься отпустить и меня с ним, на «Лондоне», – просто восстали!

Леди Виктория поднялась, прошлась, взяла со столика бокал и слегка отхлебнула вина. Энтони показалось, что в её походке появилась особая лёгкость, а в движениях – даже какой-то кураж. Воспоминания вернули бабушку в молодость – это понятно. И когда она, с небрежным взмахом руки, сказала:

– Но я не уступила. Была упряма, считала себя взрослой. Возразила отцу: «Идёт война. А я сестра милосердия. Раненные ведь там!..» – Энтони сразу представил, что такому напору трудно противостоять.

Вообщем, родители отпустили юную дочь в плавание. Повлияло ещё то, что рядом с ней будет старший брат, и что командором на «Лондоне», возглавляя отряд ближнего прикрытия, шёл контр-адмирал Гамильтон – давний друг семьи Роскоммон. Он успокоил герцога и герцогиню, хотя и сказал откровенно: «Опасность, конечно, есть. Немцы делают всё, чтоб не пропустить корабли. Но именно этот конвой будет охраняться очень продуманно и мощно. У меня четыре крейсера и три эсминца. В Норвежском море, в дальнем прикрытии, два линкора, авианосец, два крейсера, больше десяти эсминцев! Подводные лодки, и русские, и английские, окружат нас плотным кольцом. А на аэродромах Кольского полуострова мощная авиация уже готова, русские лётчики настоящие ассы. И потом… опыт уже показал: основной удар немцы направляют именно на корабли с грузом, а не на охранение».

И в самом деле, обеспечение конвоя PQ-17 было надёжным, продуманным. Никто не ожидал, что обернётся всё так…

– Мы вышли из Хвальфьорда в Исландии… Это был 42-й год, 27 июня, я запомнила… Адмирал сказал: «Да благословит нас Бог. В эфире соблюдать полное молчание»…

Первые три дня плавание казалось девушке почти что прогулочным круизом. Трижды в день, в офицерской столовой, во время трапезы, сэр Гамильтон сообщал, что всё спокойно, курс конвоя продолжает оставаться для врага тайной. Виктория подолгу стояла на верхней палубе, одетая в тёплую, с капюшоном и меховой опушкой куртку, смотрела, не могла отвести взгляд, в серые воды океана. Всё зачаровывало её: мерно перекатывающиеся тяжёлые волны, островки проплывающего льда, сверкающие под лучами солнца блеском хрусталя или драгоценных камней, непроходящий день – то, что русские называют «белыми ночами»… Однажды брат тихонько подошёл к ней, спросил:

– Что это ты шепчешь, сестрёнка?

Она подняла на него восторженные глаза, ответила стихами:

– Вот пал туман на океан, — О чудо! – жжёт вода. Плывут, горя, как изумруд, Сверкая, глыбы льда.

– Да, – кивнул Уильям. – Кольридж. Очень похоже.

– Но, Уилл, мы что же, все десять или двенадцать дней так и не увидим фашистского самолёта или корабля?

Брат покачал насмешливо головой:

– Вижу, ты разочарована. Не обольщайся, скоро они нас обнаружат.

На следующий день, чуть в стороне, но совсем недалеко, пролетел низко немецкий самолёт-разведчик, сделав несколько кругов. Транспорт был обнаружен. Как и весь экипаж «Лондона», Виктории пришлось видеть и переживать и атаки пикирующих бомбардировщиков, и рейды вражеских эсминцев, и стрельбу торпедоносцев. Правда, сам «Лондон» только дважды попытались атаковать с воздуха. Первый раз быстро подошедшие два крейсера вместе с флагманским крейсером открыли плотный огонь, и немецкие самолёты тут же ретировали. Второй же раз разгорелся настоящий бой в небе прямо над «Лондоном». И когда один из русских истребителей подбил бомбардировщика, Виктория закричала, захлопала. Она всё время оставалась на палубе, притаившись за большим спасательным катером. Страх и восторг не давали ей двинуться с места. И потом, весь день и ночью, долго не засыпая, она представляла себе этого смелого русского лётчика: синеглазого, белозубо-улыбчивого, ловко спрыгивающего на землю с крыла самолёта, снимающего шлем с густых русых волос… В хрониках с Восточного фронта она видела таких ребят, восхищалась ими. Девушке казалось, что она могла бы полюбить такого…

Как и говорил адмирал Гамильтон, корабли конвоя не так привлекали немцев, как собственно суда, везущие груз. Конвой отражал атаки и самолётов, и подводных лодок, но три транспорта всё же были потоплены. Как уходил под воду американский корабль из Бостона, девушка видела сама. Потом офицеры ей сказали, что он вёз танки, что часть экипажа погибла, но многих подобрали на эсминец эскорта. А за ужином адмирал Гамильтон порадовал команду: он получил сообщение, что в Альтен-фьорде наскочил на камни и получил повреждение тяжёлый немецкий крейсер «Лютцов», да ещё выведены из строя три вражеских эсминца.

4 июля воздушные атаки начались прямо с утра. Вскоре с борта «Лондона» увидели, как задымил идущий недалеко транспорт, услышали взрывы. Через час контр-адмирал пригласил к себе в каюту корабельного врача Уильяма Роскоммона. Вскоре он вернулся в лазарет, стал быстро собирать в специальную сумку инструменты, медикаменты, бинты… Сказал коротко сестре:

– Подбили большой корабль «Даниэль Морган». Там много раненых, и один из них – корабельный доктор. Сейчас катер нас с тобой отвезёт туда.

– И меня?

Виктория перевела дыхание: она только собралась просить Уильяма взять её с собой.

– Конечно, – кивнул он деловито. – Мне нужен помощник.

Катер бросало на волнах – тех самых, которые с палубы «Лондона» казались спокойными и монотонными. От холодных брызг не спасал и капюшон куртки. Но корабль быстро приближался, уже стали видны опалённые борта, расщеплённые доски палубы, словно отрезанная ножом труба… Виктория, намертво вцепившаяся руками в поручень, дрожала. Но не от холода. Только теперь она по-настоящему поняла: сейчас увидит кровь, раны, смерть. В госпитале, где она немного помогала с другими девушками, их подопечные были уже обработаны докторами. Самое большее, что ей приходилось, это менять повязки, а так – только кормить, помогать садиться и ложиться, передвигаться… Виденное в Белфасте всплыло в памяти, но тогда она просто закрыла ладонями глаза и убежала. Теперь не убежишь. Вот сейчас, через несколько минут, она вместе с Уиллом станет обрезать клочья кожи вокруг ран, вынимать осколки, может даже – ампутировать. Слышать стоны и крики… Страшно!

Но страх скоро прошёл. Главное, она не упала в обморок в первые минуты, увидев обнажённые кости ноги и кровавое месиво вокруг них. Этот раненый уже был перенесён в лазарет, и Уилл сразу занялся им. Она начала помогать, сцепив зубы, но очень скоро перестала отводить глаза от раны, сама не заметив этого. Не до этого было. Помимо того, что успевала подавать брату инструмент, бинты, шприцы, Виктория ещё и следила за самим матросом, который то терял сознание, то приходил в себя. Вытирала пот у него со лба, сжимала плечи, чтобы не дёргался, что-то всё время шептала ему…

На соседней койке лежал без сознания корабельный врач с перевязанной головой. Уильям успел бегло осмотреть его, сказал:

– Сильная контузия, кома от болевого шока. Плохо дело…

Троих матросов он быстро перевязал – раны были лёгкими. Ещё двое оставались на палубе, и они – врач и сестра милосердия, – не сразу решили, кого первого оперировать. Оба казались в критическом состоянии. Всё-таки начали…

Капитан «Даниэля Моргана» в лазарет не заглядывал. Они видели его только когда высаживались из катера. Он пробежал тогда мимо, крикнув: «Займитесь ранеными!». Уильям пожал плечами: «А для чего мы здесь?..» Но один из офицеров, помогавший им, объяснил: в трюме течь, в одном из отсеков пожар, все усилия брошены на то, чтобы удержать корабль на плаву. Это было понятно.

Через время – Виктория уже потеряла ему счёт, – подбежал матрос.

– Господин военврач, сэр, – козырнул он Уильяму, – вас просят подойти к аппарату связи. Флагманский крейсер вызывает.

– Через несколько минут, – кивнул головой брат. – Закончу перевязку и приду.

Он и в самом деле минут через пять обрезал бинт, кивнул сестре:

– Закрепи сама. Я сейчас вернусь.

Сполоснул руки в тазе и ушёл, швырнув от двери на стол полотенце. Виктория подумала: «Который сейчас час? Наверное, уже поздно». Глянула в иллюминатор, но тут же вспомнила: светло круглые сутки.

Позже Уильям рассказал ей о разговоре с адмиралом Гамильтоном.

– Уильям, – сказал тот, не утруждая себя официальным обращением. – Я сейчас пошлю за тобой и Викторией катер, быстро возвращайтесь.

– Но, господин адмирал, – удивился брат. – Почему? Мы ещё здесь нужны!

После небольшой паузы контр-адмирал Гамильтон ответил:

– Через полчаса мы вывесим на мачте знак «Красный треугольник с красным крестом»…

– Не понял… Это ведь значит: всем рассредоточиться… Зачем?

– Да, всему транспорту рассредоточиться и поодиночке следовать к месту назначения. Зачем, не могу тебе объяснить. Только что получил приказ из адмиралтейства, лично от первого морского лорда адмирала Паунда… Эсминцы охранения и корабли ближнего прикрытия отходят на запад, соединяются с отрядом дальнего прикрытия, возвращаются на базу… Транспорты рассредоточиваются и самостоятельно следуют в русские порты…

– Не понял! – Теперь уже в голосе Уильяма была не растерянность, как в первый раз, а возмущение и напор. – Что за бредовый приказ? Как это возможно! Мы ведь сейчас почти на траверзе мыса Нордкап! Рядом с немецкими аэродромами и базами! Они же станут расстреливать беззащитные транспорты, как в тире!

Он услышал, как адмирал вздохнул, потом сказал хрипловато:

– Приказ есть приказ… Садитесь в катер и возвращайтесь.

– Нет, – отрезал Уильям. – Здесь тяжелораненые, двое в критическом состоянии. Заняться ими некому, бросать нельзя.

– Вы можете не дойти… – И поскольку Роскоммон молчал, адмирал попросил. – Отправь сестру.

– Она не только мне сестра, она сестра милосердия. И, должен сказать, отличная помощница. Она тоже нужна здесь. – И, смягчив тон, добавил: – Господин контр-адмирал, да она и сама не оставит меня и раненых. Я знаю…

Виктория вышла на верхнюю палубу, сделала шага три и схватилась за какой-то канат. В сером тумане она видела, как уходит, удаляется флагманский крейсер «Лондон» – медленно, тяжело. Силуэты поменьше – эсминцы и крейсеры, – уже почти растворились в белесой дымке. Ей было тяжело дышать и она впервые ощутила себя такой маленькой в этом огромном океане! Впереди, в волнах, вдруг показался перископ подводной лодки… Нет, почудилось! Но ведь они и вправду здесь, эти вражеские субмарины! Раньше их отслеживали, отгоняли, не подпускали близко, но теперь немцы уже наверняка знают, или вот-вот узнают, что транспорты, и «Даниэль Морган» тоже, никто не охраняет… Девушка не могла понять, в чём дело? Почему их бросили? Предали!..

Глава 16

– Шесть десятилетий прошло, мой мальчик. Даже больше… А я до сих пор не могу понять, что же произошло тогда! Почему отдали приказ уйти всей охране? Почему бросили на растерзание эти беззащитные корабли? Сотни людей. А бесценный для воюющей страны груз? Танки, самолёты, машины, медикаменты!

Щёки леди Виктории пылали румянцем: от пылающего камина, от выпитого вина, но – больше всего, – от волнующих воспоминаний.

– Об Арктических конвоях много потом было написано исследований, высказано версий и догадок, но всё не то, не то!

– Я тоже помню, – кивнул Энтони. – Известие о выходе навстречу конвою PQ-17 немецкого линкора «Тирпиц» до смерти напугало наше адмиралтейство… Я, кстати, тоже не мог до конца понять – почему? Да, мощный военный корабль, но разве настолько грозный и непобедимый, что нужно было так позорно удирать? Там было больше немецкой шумихи и пропаганды, чем реальности. Вот же – потопила его русская подводная лодка очень даже просто.

Бабушка, которая последние минут десять своего рассказа прохаживалась по комнате, вновь села в кресло. Вздохнула.

– Я много читала этих самых исследований, научных книг. Но настоящего ответа не нашла. Узнаю ли когда-нибудь?.. Там есть какая-то тайна, которую до сих пор не раскрывают… Ну ладно. Я продолжу. Тебе интересно?

– Необыкновенно! – Воскликнул Энтони. – А ты ещё так рассказываешь: я словно бы вижу всё сам.

– Тогда слушай. Но, сначала, впусти пожалуйста, Буффи, она скребётся в дверь, просится…

Собачонка всего полминутки попрыгала, выражая радость встречи, потом улеглась на ковре, между хозяйкой и молодым хозяином, положив ушастую морду на туфель Энтони. Он погладил её, подумав грустно: «Старенькая стала…» Почему-то о бабушке он так не думал, наверное она не давала к этому повода. А особенно сейчас, когда рассказывала, вспоминая свою молодость.

…Одному из прооперированных моряков было очень плохо, он не приходил в сознание, всё время бредил. Вспоминал тот налёт немецких пикирующих бомбардировщиков, при котором и был ранен. Виктория сидела у его постели, держала, когда он пытался сесть, подносила к губам питьё. Второй раненый пришёл в себя, говорил ей:

– Они бы нас вообще разбомбили, но примчались русские «Ястребки» – я слышал, так называют их самолёты. Разогнали, можно сказать, спасли корабль. Вот только нам с Фрэнком не повезло. Но ничего, придём в Мурманск, подлечимся. Уже скоро.

Он не знал о происшедшем. А она, хоть и знала, тоже твердила себе: дойдём, дойдём!..

Ночь, похожая на день, прошла спокойно. Уильям, который обработал несложные раны ещё нескольких человек, поспал часа три, под утро отправил отдыхать сестру. К этому времени тяжелораненый матрос Фрэнк успокоился, уже не бредил, а спал.

– Похоже, он выкарабкается, – сказал Уильям. – Отдохни, наберись сил, они тебе понадобятся.

Милый брат, он и сам не подозревал, насколько был прав!

Она, шатаясь, засыпая на ходу, добралась до каюты и упала на койку, не раздеваясь. Даже куртку не сняла. В сознании, уже уходящем в сон, мелькнула было мысль, но не было сил ни пуговицы расстёгивать, ни одеяло поднимать… Заснула мгновенно. Потому и не знала, как всё началось. Позже Силва рассказал ей… Когда наблюдатель увидел след торпеды и корабль начал делать манёвр, стараясь уйти от удара, раздались два почти одновременных взрыва. Первые две незамеченные торпеды попали в цель. Третья, от которой не удалось уклониться, тоже догнала корабль.

– Раньше к нам подводные лодки не подпускали, у эсминцев охраны была хорошая акустика, – сказал португалец. – А теперь расстреляли играючи!..

Но этот разговор случился гораздо позже. Тогда же Виктория не просто проснулась: её сильнейшим ударом сбросило на пол. Завывал гудок, раздавались страшные крики, грохот.

– Уилл! – закричала она инстинктивна.

Так перепуганные дети зовут маму.

Чёрный дым верхней палубы, едкий от каких-то горючих материалов, резанул по глазам, заставил закашляться. По корме гулял огонь, люди метались. Брата не было видно, она вновь позвала его, побежала и тут же споткнулась о мёртвое тело. Не успела испугаться: рядом, приподнимаясь на локте, её позвал раненый.

– Да, да, – прокричала Виктория, и тут же сообразила, что санитарная сумка при ней, надета ремешком через плечо. Она опустилась на колени, стала разрывать пакеты с бинтами. «Уильям тоже где-то здесь, кого-то перевязывает…» – убеждала себя.

Пронзительный вой самолётов перекрыл всё. Девушка упала, сжимая голову руками, рядом посыпались ящики, одним задело её… Потом она бродила по тому, что ещё недавно называлось транспортным кораблём, искала живых. Судно уже дало сильный крен, не во все каюты можно было добраться. Лазарет тоже оказался там, в затопленной части. Доступные же каюты были пусты. Она нашла мёртвого Уильяма среди других мёртвых и изуродованных людей. Села рядом с ним, сидела молча, не могла даже плакать. Подошёл худой смуглый матрос, сказал:

– Что, сестра, неужели только мы с тобой живы? Пойдём, поищем.

Она помотала головой, схватилась за руку брата. Моряк тоже посмотрел, узнал:

– Это доктор… Мёртвый. Что же они – кивнул в море, – ушли? Даже вас бросили.

– Нет, нас звали вернуться. Но Уилл отказался.

– Вот как…

У этого матроса был какой-то акцент. «Латиноамериканский, наверное» – подумала Виктория мельком. Он погладил её легонько по плечу:

– Что ж делать, детка. Можно было бы его похоронить в море, но скоро все они, мёртвые, будут там. Нам надо выбираться, корабль тонет. Скоро уже…

Он заставил её подняться, повёл с собой, приговаривая:

– Где-то должны быть живые, капитан, офицеры. Есть катер спасательный…

Тут же они и услышали, как заработал мотор катера. Бросились к борту и увидели, что большой катер отплывает. В нём находилось человек семь среди ящиков и бочонков. Там был и капитан. Моряк и Виктория закричали, замахали руками. Капитан глянул на мгновение, передёрнул плечами и больше не оглядывался. Катер быстро уходил в море. Там, впереди, была видна ещё одна надувная лодка.

Моряка звали Диас Силва, он был португалец, но уже давно жил в Соединённых Штатах, плавал на разных судах. Он сказал, что на корабле было три надувные спасательные лодки. Они нашли две, одна из которых совершенно не пострадала. Тот раненый, которого Виктория начала перевязывать перед налётом, оказался жив. Когда она и Силва перетаскивали его в лодку, увидели бредущую по палубе фигуру в офицерском мундире. Молодой лейтенант казался совершенно невменяемым, что-то бормотал, смотрел в пространство пустыми глазами, спотыкался, падал.

– Контуженый, – сказала Виктория.

– Или просто сошёл с ума от всего виденного, – предположил Силва. И сказал ласково офицеру: – Пойдёмте с нами, вот, помогите раненого донести.

Тот послушался, как дитя. Так вчетвером они и отплыли на лодке, в которую опытный моряк затащил два ящика галет, бочонок пресной воды и три одеяла. Силва сильно и торопливо грёб, тревожно оглядываясь на корабль. Повторил несколько раз:

– Надо убраться подальше. Скорее! Он уйдёт на дно, уже вот-вот… Чтобы нас не затянуло!

Виктория сидела рядом с раненым, обнимая его, лейтенант стоял на коленях, смотрел назад. Она услышала сильный треск и мощный грохот всасывания. Оглянулась, бросаясь к борту. «Даниэль Морган» переломился пополам и уходил под воду. Вокруг, на большом расстоянии, кипела и булькала вода. Силва лихорадочно рвал вёсла из воды, их лодку сильно раскачивало.

– Держитесь! – крикнула девушка лейтенанту.

Но тот не отрывал заворожённого взгляда от останков корабля. Вдруг поднялся на ноги, постоял несколько секунд и прыгнул в воду. И хотя проделал это вроде бы не спеша, никто не успел ему помешать. Сумасшедший лейтенант поплыл к ревущей воронке, и это было так страшно, что девушка упала на дно лодки, закрыла лицо руками… Через несколько минут Силва тихо сказал:

– Всё, детка, всё… Он утонул, вместе со своим кораблём. Может, это и лучше…

Ночью, которая была почти как день, они заснули. Португалец сказал, что надо спать, беречь силы. И что им повезло: море спокойное, без волны. Все трое они тесно прижались друг к другу, согреваясь. Виктория немного удивилась тому, что Силва лёг посередине. Она уже поняла, что он очень хороший, добрый и заботливый человек. Логично было бы ему предложить ей, девушке, самое тёплое место… Впрочем, мысль эта была мимолётная, уже сквозь наплывающий сон. Да, всё пережитое – страшно, но она заснула как только закрыла глаза. А когда проснулась, раненый матрос уже не дышал. И Виктория поняла: её опытный попутчик предвидел, что бедняга до утра не доживёт. И не хотел, чтобы девушка проснулась рядом с мёртвым…

– Нас должны сегодня найти, – сказал Силва. – Русские наверняка вышли навстречу транспорту, они нас не бросят. Сегодня…

По тому, как он повторил это слово, Виктория почувствовала: этот день они могут не пережить. Она и сама понимала это всем своим стынущим телом, неутихающей дрожью. Немного спасала гребля, но она быстро уставала и отдавала весло португальцу, вновь забивалась в угол кормы, наматывая на себя одеяла…

А потом впереди раздался странный рёв, и из глубины показался мокрый серый бок огромного кита… Нет, это всплывала подводная лодка! «Русская, русская!..» – шептала молитвенно девушка, но почти сразу услышала как выругался Силва. Свастика не оставила надежды. Португалец бросил вёсла, выдохнул обречённо:

– Возьмут в плен… Чёрт побери… – Хотел что-то добавить, но глянул на перепуганную Викторию и выдавил из себя улыбку. – Не бойся, детка. Ничего, конечно, хорошего, но и у Англии, и у Штатов подписана с немцами конвенция о военнопленных. Переживём.

Субмарина – огромная! – уже вся лежала перед их маленькой лодкой. Раскрылись двери рубки и оттуда стали выскакивать солдаты с автоматами, разбегаться и выстраиваться вдоль палубных перил. Сердце Виктории сжалось, почти остановилось, так ей было страшно смотреть на эти обтянутые чёрным и блестящим фигуры. Но вот показались ещё двое – в обычной форме морских офицеров. Немецкой, конечно, но узнаваемо-традиционной. Это её успокоило, она перевела дух, не спуская глаз с этих двоих. Один – по осанке, уверенным движениям, Виктория поняла, что именно капитан, – стал просто напротив, близко, снял фуражку. Ветер растрепал его густые светлые волосы, он чуть наклонил голову, глядя на девушку. И, поразительно: она вдруг подумала, что этот немецкий офицер, капитан подводной лодки, очень красив! Голубые глаза на смуглом лице, точёные мужественные черты, стройная, ловкая фигура – он даже не придерживался рукой за перила, хотя палубу сильно раскачивало. Их взгляды встретились, замерли, и немец улыбнулся ей. Лицо его стало необыкновенно обаятельным. Настолько, что Виктория улыбнулась в ответ, сердце её заколотилось, кровь прихлынула к щекам. На несколько минут – или секунд? – ей показалось, что всё плохое уже позади. Сейчас этот офицер протянет ей руку, поведёт в тёплую каюту…

Офицер повернул голову к своему коллеге, тихо произнёс фразу. Над водной гладью слышимость оказалась отличной, а Виктория знала языки – французский, немецкий. Она поняла: «А ну-ка, сними этого креола. Только девчонку не задень». Она ещё не успела осознать смысла услышанного, как второй офицер жестом позвал солдата, и тот, вскинув оружие, короткой очередью убил наповал Силву. И вот тогда капитан сделал то, что она себе представила: протянул ей руку, подзывая подплыть поближе, подняться на палубу. Он улыбался…

Дальнейшее Виктория помнит плохо. Наверное, на какое-то время она потеряла сознание. Очнулась от грохота мотора, рёва волн: подводная лодка быстро уплывала вдаль, одновременно скрываясь под водой. Немцев, видимо, что-то сильно испугало, они уходили так поспешно. А она осталась одна в лодке, одна в океане…

…Леди Виктория подошла к окну, отодвинула тяжёлую штору. Внук стал рядом с ней, глядя на яркие, усыпавшие небо звёзды.

– Скоро рассвет, – проговорила бабушка. Она прерывисто дышала, растревоженная своими воспоминаниями. И Энтони вдруг понял, что тоже взволнован и что хочет продолжения истории поскорее. Что-то лихорадочно пульсировало в нём: какая-то догадка, предчувствие… Он взял бабушку за руку, сказал дрогнувшим голосом:

– Это так необычно и интересно… Какой я был маленький глупец, не хотел тебя слушать раньше!

– Всему своё время, милый, – возразила она. Прижалась губами к волосам его склонённой головы. – То, что произошло дальше… Что ж, может быть в моей жизни больше не было ничего более необычного и прекрасного. Рассказываю тебе и вновь думаю так.

…Виктория то рыдала отчаянно, взахлёб, то, сжав зубы, бралась за вёсла и упорно гребла в серые холодные волны. Всё равно куда, какая разница. То снова плакала – тихонько, скуля как щенок, закутавшись в два одеяла. Третьим она накрыла Силву. Понимала, конечно, что он мёртв, но не могла выбросить его за борт, в воду. Так жалко было этого доброго человека! А ещё боялась остаться совсем одной в лодке. С ним она разговаривала, уже почти в полубреду, и всё повторяла его слова: «Нас скоро найдут русские…»

Так закончился день, настало ещё одно утро. Она, правда, этого не заметила, не только потому, что тьма не сменяла свет. Просто от неё уходила жизнь. Тело ничто не согревало, руки и ноги окоченели, холод, казалось, останавливал сердце. Глаза закрывались сами, и она этому не противилась… Сквозь такой полусон-полубред она как будто услышала громкие звуки, взрывы, но сознание не отреагировало сразу. Сколько потом прошло времени, Виктория не знает, только вдруг словно кто-то произнёс громко – но не вслух, а у неё в уме, – «Что-то произошло! Проснись, посмотри, это спасение!» И она открыла глаза, потянулась неощущаемой рукой к борту лодки, ухватилась, подтянулась… Там, в серых волнах, очень близко, плыл человек. Он направлялся к её лодке. Делая мощные гребки, поднял голову, увидел девушку, улыбнулся и помахал ей рукой. Так, словно они совершают круиз на яхте, он плавает рядом в тёплом море, развлекается. И такое это было чудо, что Виктория тоже улыбнулась в ответ, приподняла руку…

– Его звали Энтони, – сказала бабушка, поворачивая к внуку лицо с сияющими глазами.

– Вот как? Значит, ты назвала меня в его честь?

– Да. Только по-русски имя звучит немного иначе: «Антон»…

Голос леди Виктории дрогнул. Энтони быстро отвёл взгляд, испытывая смущение, словно подсмотрел чужую тайну. «Бог мой, она ведь до сих пор любит этого Антона!» Теперь он и сам может это понять. И не суждено ли ему вот так же, всю жизнь, любить недостижимого человека…

– Он подплыл… – леди Виктория вновь была уже там, в далёком сорок втором году, в холодном северном море. – Лёг грудью на борт лодки и спросил: «Не позволите ли, мисс, зайти в ваши апартаменты?»

Этот человек говорил по-английски, и Виктория сначала подумала, что это тоже её соотечественник с потопленного корабля. Но тот добавил:

– Мы ведь союзники и товарищи по несчастью. Вы – с английского корабля… или с американского? А я – с советского.

Он ловко взобрался в лодку, почти не покачнув её, быстро глянул на мёртвого моряка, всё понял.

– Мы скоро похороним его, – сказал девушке. – На острове.

До этого момента сознание Виктории всё ещё оставалось туманным. Она смотрела молча, и веря и не веря: может, она бредит, грезит?.. Но тут вдруг резко пришла в себя:

– На каком острове?

– Через полчасика увидите, вон в той стороне. – Он указал туда, куда уже уверенно грёб, направляя лодку. – Это ведь район архипелага Новая Земля. До большого острова далеко, но вокруг много маленьких. К одному мы скоро причалим.

Она смотрела на этого необыкновенного человека, понимая, что он – её спаситель. Позже, анализируя своё тогдашнее состояние, она учла всё: пережитые ужас, страх, отчаяние, смирение с мыслью о гибели, физическое ощущение уходящей жизни… Да, её разум к тому моменту был не совсем нормальным, и пришедший на помощь случайный человек мог показаться идеалом, чуть ли не богом! Но в главном она не ошиблась: он был частью её самой, её продолжением, её половинкой. Его взгляд, обращённый к ней, наполнял тело теплом и жизнью. Его голос входил в сознание и растворялся там, словно это были её собственные слова и мысли. Улыбка мгновенно вызывала ответную улыбку… Да, он был чужой, незнакомый, невесть откуда взявшийся, но… самый родной.

Скоро они причалили к каменистому острову. Там у них оказалось достаточно времени, чтобы всё узнать друг о друге.

– Я и сейчас вижу этот остров, мой мальчик. После войны я покупала книги и фотоальбомы о северных островах, об архипелаге Новая Земля. Там были изображены пейзажи очень похожие. Но я и без того никогда не забывала…

Они причалили в узком, врезающемся в сушу проливе, который Антон назвал «губой». С одной стороны тянулись громоздящиеся друг на друга большие валуны, местами покрытые льдом и снегом. С другой – ровная полоса небольших камней, переходящих в тундру – пёстрый ковёр цветов. Среди валунов они похоронили Силву, сами же ушли в сторону тундры, к берегу маленького оттаявшего озера. Пока Антон собирал «хворост» и разводил костёр, Виктория бродила, рассматривая цветы, мох, травы и колоски. Нашла даже какие-то грибы, которые позже Антон назвал «груздями». Но больше всего её поразили карликовые берёзы, стелящиеся по земле, как кустарник. А ещё – миниатюрные, словно игрушечные ивы. И опять же её спутник объяснил, что эти полярные ивы – самые маленькие на земле деревья. Ещё в лодке, в море, девушке подумалось, что рядом с ней находится человек, который всё на свете знает и умеет. Теперь же она постоянно видела этому подтверждение. В тужурке Антона оказались спички, запаянные в непромокаемый футляр. У него был нож и пистолет, который тоже сохранился в боевой готовности. Он собрал цветочки и стебельки, сказав, что они очень целебные, заварил из них чай. Когда Виктория напилась этого обжигающего травяного чая и по-настоящему отогрелась у костра, она поняла, как прекрасна жизнь и поверила, что всё ещё впереди. Она заплакала, потом засмеялась и снова заплакала. Антон обнял её за плечи, крепко прижал к себе, и она спрятала лицо в его распахнутой тужурке, ощущая сквозь шершавую ткань форменной рубахи биение его сердца. И поняла, что счастлива, как никогда ещё не была в жизни.

За два дня на острове, они, казалось, поведали друг другу о себе всё. Она называла его Тони, он её – Тори: она сама ему сказала, что родные зовут её так… И, с самого начала, Антон рассказал ей, как очутился в море, рядом с её лодкой…

Месяц назад капитан второго ранга Антон Вербенцов возвращался из Исландии в Советский Союз на теплоходе «Старый большевик», в составе конвоя PQ-16. Они везли в трюмах взрывчатые вещества. Немецкие самолёты и подлодки не давали им продыху с первых же дней плавания, хорошо что охранение у конвоя было мощным. Несколько кораблей погибли, но это было предсказуемо. Экипажи их были подобраны почти без потерь. Но вот на шестой день в теплоход угодила-таки бомба, и начался сильный пожар. Огонь подбирался к взрывоопасному грузу, этого нельзя было допустить… Восемь часов капитан вместе с командой бились с огнём, не подпускали его к трюмам. Им это удалось! Конвой догнали и в порт пришли вместе со всеми… Именно ему, Антону Вербенцову, английский офицер передал восхищение своего командования и своё лично.

… Энтони мельком подумал: «Ясно теперь, почему бабушка так хорошо запомнила именно этот факт!» Но он продолжал слушать дальше.

«Старый большевик» хоть и сумел пройти весь путь, но был сильно повреждён. Он стал в док на ремонт, моряки распределились по другим кораблям. А капитан Вербенцов получил под командование тральщик с небольшим экипажем, стал почти ежедневно выходить на боевые задания.

Известие о том, что вышел новый конвой, под номером 17, в Мурманске встретили с радостью. Очень, очень нужны были русскому фронту и танки, и самолёты, и грузовики, и оружие… Эсминцы, сторожевые корабли и тральщики Северного Флота готовились выйти к той зоне, где они принимали на себя конвоирование и охрану транспортов с грузами. Это, как рассказал Антон Виктории, территория между островами Медвежий – Тромсе и портами Мурманск и Архангельск. Очень опасный участок пути – близкий к базам и аэродромам в Северной Норвегии… И вдруг – ошеломляющее сообщение: транспорты оставлены без охраны, корабли бомбятся, торпедируются, топятся!.. Эфир сотрясается от взываний о помощи! Из Архангельска и Мурманска на помощь вышли суда для прикрытия тех кораблей, которые ещё оставались на плаву, для поиска и спасения погибающих людей. С аэродрома Кольского полуострова полетели самолёты.

Тральщик, который вёл Антон, увидел маленькую надувную лодку, почти сливающуюся с волнами, 8 июля. Издалека, в бинокль, разглядел в ней фигуры людей. «Кажется, есть живые, – сказал стоящему рядом матросу. – Спустись вниз, пусть прибавят обороты. Я сам поведу» И стал к штурвалу. Корабль развернулся, стал приближаться к лодке. И тут – торпедная атака! Подводная лодка подошла незаметно, почему не услышали её акустические приборы – непонятно. Впрочем, Антон знал, что рыскает в этих водах немецкая подлодка, которую моряки прозвали «Призрак»: появляется внезапно, бесшумно, атакует без промаха. Говорили, что её капитан молод, красив, смел до отчаяния, циничен, и что он – любимчик самого Гитлера.

– Знаешь, Тори, – рассказывал Антон, – тральщик судно небольшое, две торпеды просто разорвали его в клочья. Вся моя команда, пять человек, была внизу, только я – на палубе. Все погибли, а меня отбросило взрывом далеко в воду. Я не потонул, потому что не потерял сознание, потому что хороший пловец и потому, что увидел твою лодку совсем близко.

«А ещё потому, – подумала она, – что должен был спасти меня. И мы должны были встретиться, обязательно…».

Глава 17

Антон, как оказалось, отлично ориентировался не только на местности, но и во времени. У них не было часов: Виктория свои просто забыла надеть, торопясь с Уиллом отплыть на «Даниэль Морган». А у Антона при взрыве и его падении в воду лопнул кожаный ремешок и часы утонули. Он сказал девушке с сожалением:

– Жалею невероятно. Это было отцовское наследство. Наручные «Вашерон и Константин», со знаком фирмы – мальтийским крестом…

– У Уильяма тоже были швейцарские, «Патек Филипп», – тихонько произнесла Виктория.

Антон сжал ей руку, потом добавил бодро:

– Но время я тебе и так определю. Сейчас почти полдень. Солнце припекает, туч нет – значит, воздух прогреется градусов до десяти. Плюс, конечно. Что ж, не Таити, но тоже неплохо.

Канат их надувной лодки был прочно привязан к большому валуну, ящик с галетами и бочонок с водой Антон вытащил на берег.

– Молодец этот парень, Диас Силва… Мы ему здесь обязательно сделаем настоящую могилу, с его именем, с крестом. Он ведь португалец? Значит, католик, христианин… Благодаря ему, не пропадём, продержимся с едой дня два. А больше и не понадобится.

– Думаешь?

Виктория спросила, но при этом была совершенно уверена: он знает, что говорит.

– Нас уже ищут, – кивнул он. – Всех нас, попавших в беду. И большие корабли, эсминцы «Гремящий», «Грозный», Куйбышев», другие… Спасатели, тральщики. Это – в море, на островах. А с воздуха – самолёты. Найдут!

Скоро и правда солнце начало припекать. Камни оставались холодными, но воздух стал таким тёплым, что Виктория расстегнула свою куртку, сняла вязаную шапочку. И тут же пожалела, что нет расчёски. Ветерок обдувал ей лицо, развивал её каштановые волосы. Она стояла на большом камне, лицом к морю. Обернулась, поймала восхищённый взгляд Антона. Он не смутился, кивнул:

– Ты очень красивая. Редкое сочетание тёмных волос и синих глаз… Совсем юная. Восемнадцать, наверное?

– Девятнадцать! – Виктория чуть вздёрнула подбородок. – Почти…

– Я по сравнению с тобой старик, мне двадцать шесть.

– Как Уиллу, – тихо сказала Виктория.

Слёзы навернулись у неё на глаза. Антон поднялся от костра, шагнул к девушке, обнял и прижал её к себе. Он уже знал историю брата и сестры Роскоммон: крейсер «Лондон», «Даниэль Морган», гибель Уильяма. Прижимая к себе это юное существо, Антон Вербенцов, у которого никогда не было братьев и сестёр, позавидовал погибшему английскому морскому врачу. Сладкая боль в сердце – Господи, вот уж никогда не думал, что этот приторный литературный штамп может быть реальным чувством! Он думал, что мог бы стать этой девочке старшим братом. Пьянящее предчувствие другого родства он пока ещё не пускал в сознание. Пока ещё…

А Виктория, прижимаясь к нему – человеку, о котором уже сама себе сказала «самый родной», сейчас, когда мысленно сравнивала его с Уильямом, вдруг подумала о брате: «В двадцать шесть лет он был не женат. И невесты не было…» Она не продолжила свои мысли дальше, но сама-то знала о чём думает.

В маленьком озере, у которого Антон развёл костёр, вода переливалась солнечными бликами и казалась тёплой. Просто манила окунуться. Виктория опустила в неё руку, и поначалу ей показалось, что да, тёплая. Но через минуту пальцы заледенели. Антон увидел её гримаску, засмеялся:

– Да, днём вода может прогреться градусов до восемнадцати. Но только сверху, чуть-чуть. Что поделаешь, пояс вечной мерзлоты. Зачерпни-ка водички.

Она набрала флягу, которую они сняли с пояса Силвы. Антон варил бульон из двух тушек леммингов. Виктория увидела часом раньше зверьков, которые показались ей мышками. Антон объяснил, что это и в самом деле подвид полёвок, рассказал, что лемминги – главная пиши полярных волков и песцов.

– Хороший вес и мощную энергию на этих малышах набирают. – И присвистнул. – А ведь как раз сейчас эти мышки в самой поре, жирненькие, упитанные.

Ушёл и вернулся с двумя тушками. Девушке сказал, но не показал: жалеть будет. Теперь они ели очень вкусный бульон с кусочками нежного мяса. Не солёный, конечно, но заедали солёными галетами.

Костёр продолжал гореть – и для тепла, и для того, чтоб их с воздуха могли заметить. Топлива для него хватало – берег был усеян самым различным деревянным хламом: обломками досок, веток, брёвнами.

– «Топляк», так назвал это Антон, по-русски. – Леди Виктория подняла на внука глаза, влажно и молодо блестевшие от воспоминаний.

И Энтони вдруг тоже вспомнил: «силки» – так сказала ему по-русски Тори…

В нож Антона была вделана складная ложка. Они хлебали ею по очереди вкусный бульон, и Виктория наконец спросила своего спасителя:

– Ты, Тони, говоришь по-английски, как житель Лондона.

– Что, совсем нет акцента? – улыбнулся он.

– Небольшой. Как у офицеров, долго служивших в колониях, Индии или Афганистане.

– Угадала. Вот только не я сам, а мой отец, он был несколько лет секретарём посла Российской Империи в Османской Империи. А потом – дипломатом при английской миссии в Афганистане.

– Ты вспоминал часы, «Вашерон…». Старинная, дорогая марка. Твой отец был богат?

– Он был дворянин, это главное. Получил отличное образование, его должность хорошо оплачивалась. Но и состояние небольшое тоже было: поместье на родине, вложения в банки… Он полюбил – и взаимно, – дочь посла. Через год после свадьбы был переведён на службу в Афганистан. А перед этим проводил с женой отпуск в Лозанне… Там я, как раз, и родился.

– Значит, твоя мама тоже дворянка?

– Да, из древнего знатного рода.

– Но… – Виктория неловко пожала плечами, словно извиняясь, – ведь в Советской России к дворянам относятся плохо? Они все уехали после вашей революции за границу. А ваша семья, как я понимаю, уже и была там, в Афганистане? Под защитой Британского флага…

– С моей семьёй получилось как раз наоборот. Ещё в 16-м году, когда мне не было и года, отец отправил меня с матерью в Россию. Уже тогда молодой принц Аманулла, поддерживаемый верховными муллами, провозгласил священную войну против англичан… Ну, ты об этом знаешь, в твоей семье ведь были и есть офицеры… Тут вскоре и произошла «наша революция», – Антон улыбнулся девушке. – Посол отказался работать на «взбунтовавшуюся чернь». Бросил всё и уехал во Францию, с ним – почти весь дипломатический корпус. А отец согласился, остался, возглавил посольство.

– Но почему?

Антон, склонив голову на бок, демонстративно, но не обидно, а весело оглядел Викторию с ног до головы.

– Фамилия Роскоммон, как я понимаю, знатного происхождения? Вы – пэры Англии?

– Конечно!

– Но почему же ты, и твой брат, наследник, если не ошибаюсь, титула… Какого?

– Герцогского, – протянула Виктория уже не запальчиво, понимая, куда он клонит.

– Да: лорд, герцог, а поехал помогать «красной стране». Почему?

– У вас война, вам тяжело…

– А вы – самоотверженные люди, с высокой моралью, гуманисты… Вот и мой отец был такой. К тому же, Россия была его страной, а он всегда был патриотом… И ещё – принц Аманулла ему нравился, отец видел в нём сильного лидера, симпатизировал ему. Они дружили. А Советская власть с первых своих дней стала поддерживать Амануллу.

– А что дальше, Тони? Мне всё о тебе интересно!

Это было признание! И не только слова, но и взволнованно-восторженный тон, и нескрываемо-нежный блеск глаз, которые не опустились в смущении, встретив его взгляд. Почему она должна была смущаться? Их встреча – чудо, дарованное свыше! Никак, ну совершенно никак пути этого русского, советского офицера и юной английской леди не могли пересечься. А вот – пересеклись…

Антон всё прочитал в её глазах. Провёл рукой по её волосам, щеке, чуть придержал за подбородок, наклонился и слегка тронул губами её губы. Тронул и задержался на несколько секунд.

– Тори, малышка, – сказал тихо-тихо, почти прошептал. – Наша встреча, это ведь чудо!

Словно прочитал её мысли. Чуть помолчав, спросил:

– Продолжать? Будешь слушать дальше?

– Да, да, – она прислонилась головой к его плечу. – Мне так интересно!

– Отцу, теперь уже официальному послу революционной России, прислали несколько человек, среди которых один даже имел юридическое образование. И он начал налаживать дипломатические отношения. У него это получилось отлично, тем более что вскоре Аманулла-хан стал королём Афганистана, провозгласил полную независимость от Англии. Два месяца, в 1919 году, шла война, которую твои, Тори, соотечественники проиграли. Благодаря поддержке Советской России, и моему отцу тоже. Ты уж прости! А я до пяти лет отца не видел, жил с матерью в городе Санкт-Петербурге. Потом он вернулся, и мы переехали в другой город, Севастополь. Это прекрасный город-порт на Чёрном море, на полуострове Крым.

…Леди Виктория, сидя в кресле, смотрела на огонь камина. Взгляд её, вместе с воспоминаниями, был где-то далеко. Но вот он, возвращаясь из дальних лет, обратился в сторону внука, прояснился.

– Я позже многое прочитала об этом месте – полуострове Крым. Очень интересная земля. Необычное соединение цивилизаций: античность, дикие племена, мусульманская культура. Не стану тебе сейчас об этом, захочешь – сам узнаешь. Там, на острове, в июле сорок второго, Антон рассказывал мне легенды Крыма. Как маленькой девочке рассказывают сказки. Я их и слушала, как сказки, помню до сих пор.

…Наступала ночь. И хотя видно было, как днём, слепящее солнце потускнело, словно подёрнулось дымкой, и сильно похолодало. Антон нашёл, чуть дальше озера, скопление валунов, похожее на грот, с оттаявшей полянкой перед ним. Перенёс туда огонь, разложил одеяла. Они сидели, обнявшись, и он рассказывал об Ифигении, дочери царя Агамемнона, которую должны были принести в жертву богине Артемиде, чтобы та отпустила корабли к Трое. В последний момент перед жертвоприношением богиня сжалилась и перенесла девушку в Тавриду, а это и есть Крым… О фонтане слёз бахчисарайского дворца: жестокий хан Крым-Гирей с каменным сердцем, на старости лет полюбил-таки прекрасную юную Деляре, но та умерла. И тогда он приказал мастеру сделать фонтан, в котором плакал бы камень…О старинной генуэзской крепости, рядом с которой ещё более древняя башня под названием «Девичья». Дочь правителя-архонта, гордая красавица, отказала в любви знатному полководцу Диофанту, но полюбила простого пастуха. Архонт подстроил его гибель в море и она, узнав об этом, бросилась с этой башни на глазах Диофанта…

Время от времени Виктория поднимала на Антона глаза – восторженно счастливые. Он ласково улыбался ей и… Нет, ничего. А ей так хотелось, чтобы Антон снова наклонился, коснулся её губ… Заснула Виктория на легенде о знаменитом царе Понтийском Митридате, приучавшем свой организм к ядам и не сумевшем отравиться, когда был предан родным сыном… Заснула, видимо, ненадолго. А проснувшись, замерла, боясь себя выдать: Антон легонько касался губами её волос. Счастливая, она блаженствовала, чувствуя вновь и вновь его ласку. И сама не заметила, как снова заснула.

Проснулась как раз к завтраку: Антон, оказывается, успел добыть из птичьих гнёзд несколько яиц, почти таких же, как куриные, испёк их в углях. И вновь заварил чай на пахучих целебных травках.

– Мой отец постоянно пил чай на травах и меня приучил. У него были слабые лёгкие, а сухой пустынный воздух Афганистана просто спалил их. Потому он и выбрал Крым, Севастополь. Мне, знаешь ли, тоже досталось отцовское наследие – проблемы с дыханием. Но я справился.

Он очень скупо рассказал Виктории, что с 12 лет, решив стать моряком, взялся за своё здоровье. Ходил в многодневные походы по крымским горам, когда с товарищами, а чаще – один. Ночевал под открытым небом в старинных пещерных городах, в скалистых приморских бухтах. Плавал, нырял, задерживая дыхание всё дольше и дольше. Стал заниматься гимнастикой йогов – нашёл в библиотеке отца книгу об этом на английском языке. Английским он владел свободно, как и русским: с самого его рождения отец и мать специально дома часто говорили на этом языке…

Отец работал в крупном морском управлении, потому Антон, не желая даже невольной протекции, решил поступать не в мореходное училище. Он выбрал одесскую артиллерийскую школу береговой обороны. Всё-таки артиллерия – мощное современное оружие. А тут ещё и морская артиллерия…

Антон сказал Виктории, что быстро продвигался по службе. «Ещё бы, – подумала она. – Такой талантливый, целеустремлённый, самоотверженный!» В 40-м году капитан второго ранга Вербенцов стал начальником штаба Дунайской военной флотилии… Месяц держала оборону против фашистов флотилия на Дунае. А потом поступил приказ: затопить корабли – и чтобы врагу не достались, и чтобы перекрыть вход в Чёрное море. Тяжело далось ему выполнение этого приказа: видеть, как уходят под воду мощные, в полной боевой готовности корабли… После этого Антон и получил направление на Северный Флот.

Глава 18

– День, вечер, ночь… Там, на острове, только наши внутренние часы подсказывали, какая нынче пора. В какой-то момент наступала усталость – значит, уже ночь… Но в те вторые сутки мы её не чувствовали. Да, бесконечный светлый день уже повернул на вечер, Антон и я сидели на валунах у самого берега, смотрели на ровные перекаты холодных волн, на островки льда и снега, которые плыли мимо, дальше…

Леди Виктория улыбнулась внуку:

– Скоро, милый, я закончу свой рассказ.

– Не торопись, пожалуйста! – почти взмолился он. – Вспоминай, всё, подробно!

– Подробнее… Совсем недалеко от берега вдруг волны необыкновенно забурлили, стали вздуваться. Я ещё смотрела на них испуганно и заворожено, а Антон уже вскочил, схватил меня за руку и потащил к нагромождению камней у подножья скалистой гряды…

– Подводная лодка! – крикнул он. – Неизвестно чья. Скорее!

Через несколько минут, осторожно выглянув из укрытия, он сказал тревожно:

– Немецкая. Я так и думал.

Виктория тоже выглянула. И тот час узнала и силуэт, и раскраску, и конфигурацию перил.

– Та самая! – выдохнула.

Антон понял её: он помнил рассказ девушки.

– Они увидели нашу надувную лодку. Эх, вот когда яркий цвет некстати!

В самом деле: шлюпки на кораблях каравана были специально оранжево-красные, чтобы было видно издалека – спасателям, конечно. Теперь её тоже легко заметили издалека.

– Эти немцы такие пунктуальные, дотошные, – покачал головой Антон. – Обязательно станут искать экипаж.

– Господи, помоги нам! – взмолилась девушка, дрожа от страха. Она не хотела вспоминать, но так отчётливо представила лицо немецкого капитана: обаятельную улыбку, густые светлые волосы. И холодные глаза, слова «Убей креола». Он не захотел, чтоб «девчонка» была задета пулей, он протягивал ей руку…

Виктория задрожала так, что застучали зубы. Антон обхватил её за плечи, прижал к себе.

– Спокойно. Ты не одна.

В этот момент вновь произошло то, что она видела два дня назад. Ушла в глубину, словно провалилась, дверца рубки, оттуда стали выбегать, равномерно опоясывая палубу и застывая как неживые, страшные фигуры в чёрной блестящей резине. А потом появился офицер… Она не могла отвести от него взгляда. А мысли текли почти спокойно: «Это моя смерть – с такими холодными глазами, обаятельной улыбкой. Сейчас протянет руку… Поиграла немного, отступила на два дня, и вновь явилась. Спасибо ей за эти два дня… Самые лучшие в моей жизни…»

От борта субмарины отчалил катер, рванул в сторону островка. И через считанные минуты на прибрежные валуны выпрыгнули чёрно-резиновые автоматчики – восемь человек, – и два офицера. Они были совсем недалеко, и Виктория из своего укрытия вновь близко видела лицо страшного человека, который пугал её до смерти, но и необыкновенно притягивал взгляд – не отвести!

Офицеры коротко переговорили, и капитан рукой указал – вперёд. Отряд пошёл вдоль берега, как раз мимо скал, где прятались двое. В какой-то момент капитан резко остановился, насторожился, словно что-то почуял. Именно почуял: ноздри его трепетали, втягивая запахи, взгляд рыскал по скалистым уступам… Антон обхватил Викторию за плечи, тронул пальцами её губы – молчи! И она замерла, как птичка, даже не дрожала.

Немец тряхнул головой, сказал своему собеседнику довольно громко:

– Остров мал, обыщем всё, найдём. Судя по лодке, человека три-четыре. Думают, что спаслись.

Он засмеялся, и они пошли дальше, поворачивая вглубь острова. Когда скрылись, Виктория шёпотом перевела эти слова Антону – он немецкого не знал.

– Судя по всему, это тот самый, любимчик Гитлера, с корабля, который у нас прозвали «Призрак». – Антон качнул головой. – Похоже, упорный малый.

– Они нас найдут! – Виктория вцепилась в его руку. – Тони, что же делать?

Он провёл ладонью по её щеке – медленно, ласково, и девушке показалось: сейчас снова её поцелует. Захлестнувшая волна счастья перебила страх… Но Антон опустил руку и только сжал её ладонь успокаивающим жестом. Сказал иронично:

– Этот красавчик слишком самодоволен. Остров мал, но не прост. Мы его обманем… А впрочем…

Антон вдруг широко улыбнулся:

– Слушай, слушай!

И Виктория услышала слабый звук сверху. Он быстро набирал силу, и вот из-за облаков вынырнул самолёт: небольшой, вёрткий, идущий довольно низко, с красными звёздами на крыльях. В ту же минуту Антон потянул её снова в укрытие: возвращались немцы. Они шли быстро, почти бежали. Попрыгали в катер, и тот помчался к субмарине. А Виктория и Антон выбежали на открытое пространство, замахали самолёту руками, закричали. Тот чуть качнул крыльями, и Антон радостно воскликнул:

– Нас заметили! Смотри, смотри – убегают! Знают, что сейчас пилот радирует на берег их координаты!

Подводная лодка уходила в море, хотя люди ещё бежали по палубе. Но вот последняя фигура скрылась в рубке, Виктории показалось, что это был капитан, что он оглянулся и увидел их на берегу. Правда, лодка была уже далеко, и она могла ошибаться…

Через полчаса вновь появился самолёт, уже другой, побольше. Он целенаправленно шёл к их острову, стал кружиться, высматривая место для посадки. Антон успел заранее позаботиться об этом, присмотрел большую ровную поляну. Теперь они стояли на ней, призывно размахивая руками. Пилот понял, стал делать разведывательный круг прямо над ними. Антон повернулся к девушке, глаза его возбуждённо сияли.

– At length did cross an Albatross: Thorough the fog it came; As if it had been a Christian soul, We hailed it in God’s name.

Вскинул вверх руку:

– Вот он, Альбатрос, чертит над нами круг, предвещает наше спасение!

У Виктории слёзы катились по щекам. Антон не знал, что она читала брату из Кольриджа, из «Старого морехода» строки, буквально предшествующие тем, которые сейчас произнёс он. Она смотрела на молодого русского офицера и понимала, что такое совпадение не может быть случайным. Перед ней стоял широкоплечий стройный мужчина, с добрыми карими глазами, с чётким рисунком скул и губ на смуглом от морского солнца и ветра лице. Его густые тёмные волосы растрепались, он улыбался ей. И она, улыбаясь сквозь слёзы в ответ, повторяла мысленно, как заклинание: «Я люблю его… Буду любить всю жизнь… Хочу всю жизнь прожить рядом с ним…» Она поймала взгляд Антона, и ей показалось: он читает её мысли, слышит их.

…Леди Виктории пришлось сделать паузу, потому что голос её дрогнул, прервался. Наверное, она не просто вспомнила – вновь ощутила себя той восемнадцатилетней девушкой, на маленьком северном острове, в момент всплеска самых сильных и судьбоносных чувств.

– А смогла бы? Смогла бы прожить всю жизнь рядом с ним там, в России? Или он, Антон, уехал бы с тобой в Англию?

Бабушка покачала головой, очень уверенно:

– Нет, он бы не уехал. А я… Я бы рядом с ним всё смогла. Ты сомневаешься?

Энтони вспомнил все бабушкины поездки по «горячим точкам». Да и то, что он услышал сегодня…

– Нет, не сомневаюсь. Но почему же тогда?.. Почему вы расстались? Он не захотел? У него не было к тебе ответных чувств?.. Нет! – опроверг сам себя. – По твоему рассказу я представил, что Антон тоже тебя полюбил. Может, он уже был женат?

– Он не был женат тогда. А причина… Вот ты, мой милый внук, разведчик, но для твоего поколения война уже такая далёкая история… Даже ты не знаешь: в те времена в Советском Союзе контакты с иностранцами были запрещены. Да, мы являлись союзниками, но… Объединяла нас только война, только опасение гитлеровской победы. Ведь сразу же, ещё в сорок пятом, мы резко отшатнулись друг от друга, началось то, что называют «холодной войной». Потом, через много лет, я даже стала понимать: наверное у Сталина был резон бояться общения его мира с нашим. Но тогда всё произошло так жестоко, внезапно…

Мы летели на самолёте, счастливые, весёлые. Пилот передал: «Спасены капитан Вербенцов и англичанка». Он трижды повторил мою фамилию, каждый раз искажая. Но там поняли, потому что он оглянулся, спросил меня: «Вы медсестра с крейсера «Лондон»?» «Да, да!» – крикнула я сквозь шум мотора. И именно в этот момент Антон вдруг сильно сжал мою руку, а другой обнял меня за плечи. «Тори, – сказал он. – Я тебя буду помнить всю жизнь». Я, юная счастливая дурочка, воскликнула с весёлым укором: «Только помнить?» А он посмотрел мне в глаза таким неотрывным и нежным взглядом – долго-долго, – а потом повторил: «Всю жизнь». Я думаю, он знал и раньше, а тогда по-настоящему понял: нам не дадут быть вместе.

Нас привезли в город Архангельск. На аэродроме уже ждала машина представителя нашего адмиралтейства. Офицер почти подбежал к нам… Говорят, англичане чопорные люди – это далеко не так. Он светился искренней радостью, схватил меня за руки, стал трясти совсем по-русски.

– Леди Виктория! Ваше спасение просто чудо! Ваши родители уже оповещены! О гибели лорда Уильяма, вашего брата, они знают, но ваше возвращение смягчит их горе!

– Чудо моего спасения – вот этот человек, – указала я на Антона.

Офицер повернулся к нему, протянул руку:

– Господин Вербенцов, – он, видимо, знал, что Антон понимает его без переводчика, – совсем недавно я поздравлял вас, от имени английского командования, за мужество во время аварии на «Старом большевике». И вот вновь, с восхищением, от себя лично и правительства Великобритании, благодарю за спасение этой девушки. Семья леди Виктории, герцог и герцогиня Роскоммон, потеряли сына, но вы возвратили им дочь. Их родительская благодарность безмерна!

Я оглянулась на Антона, я так хотела ему сказать, прямо сейчас, после слов офицера: «Ты станешь сыном моим родителям!» Но постеснялась – и чужого человека, и вообще такого прямого признания, почти предложения. А тут на поле появилась ещё одна машина, что-то вроде русского пикапа. Он подлетел, прямо около нас развернулся, лихо затормозив. Оттуда выскочили трое моряков, кинулись обнимать Антона. Один, офицер, сжимал его плечи и всё повторял: «Антошка, Антошка!» Я запомнила… Другие два, видимо матросы его «Старого большевика», радостно жали ему руки, говорили: «товарищ капитан» – я эти слова уже знала, понимала. Потом они потянули его к машине. Садясь, он оглянулся на меня, поднял руку… Когда машина поехала, я спросила офицера:

– Куда они?

Он ответил:

– Сказали, что капитана Вербенцова ждут в штабе, потом – в госпиталь.

Больше я Антона не видела никогда. В Архангельске был один госпиталь для военных моряков, я пошла туда в этот же день – он ещё не поступил. А на следующий день ко мне вышел главврач, сказал, что у капитана Вербенцова открылась недавняя рана, лечение сложное, и потому его самолётом уже увезли в Москву, в лучшую клинику…

– Чтобы вам не встречаться, – кивнул, понимающе, Энтони.

– Скорее всего… Но и рана могла тоже быть. Там, на острове, я замечала несколько раз, что его мучила боль. Так и не поняла точно где – под правой лопаткой или ниже, в рёбрах. Спросила, а он отмахнулся: «Это ещё на Дунае, осколок…» Я просила показать мне, ведь я медсестра. А он смеялся: «Ты моя маленькая Найтингейль!» И сказал по-русски: «Соловей – маленькая птичка».

Энтони вздрогнул и закусил губу: «маленькая птичка!» Господи, как много переплетений, совпадений! Что же это, как объяснить?

– Меня тоже быстро отправили на родину, – продолжала леди Виктория. – Возвращались дошедшие корабли нашего конвоя и несколько из предыдущего. Я плыла на британском крейсере, и от меня не отходил молодой офицер Чарли Энкоредж. Да, милый, твой дедушка. Я вышла за него замуж, но значительно позже. Тогда, в те несколько дней пути, он смотрел на меня восхищёнными глазами, рассказывал о том, что был знаком с моим братом Уильямом, говорил что я самая отважная девушка на свете… Но я почти не замечала и не слышала его. Я могла думать только об Антоне.

Не стану тебе рассказывать сколько усилий приложили мои родители, чтоб добиться хотя бы переписки с Антоном. Все их самые высокие связи оказались бессильными. Правительство лорда Черчилля наградило капитана второго ранга Северного Морского Флота Вербенцова орденом «За выдающиеся заслуги». Посол Англии в Москве хотел лично вручить ему орден, но не смог. Ему сказали: Вербенцов проходит усиленное лечение глубоко в тылу, представитель советского командования передаст ему почётную награду… Отдавая награду, посол сказал официальную формулировку: «Это боевой орден, присуждается только за боевые заслуги во время военных действий. За мужество, проявленное русским офицером на теплоходе «Старый большевик» при проходе конвоя PQ-16, и за спасение английской подданной». От себя добавил: «Передайте капитану Вербенцову и личную благодарность его величества короля Георга YI: ведь спасённая девушка – из очень знатного рода, родственного королевской династии».

Узнав об этом, мой отец сказал мне: «Увы, девочка, с этим прекрасным человеком тебе быть не суждено. В советской России дружеские связи с иностранцами караются, как преступления. Да, формально мы друзья и союзники, но это так, вообще. Отдельным же лицам, конкретным людям дружить не позволено. А уж браки с иностранцами совершенно исключены. Поверь, за то время, пока я пытался достучаться до твоего спасителя, я многое узнал такого, о чём раньше слышал краем уха. Боюсь, что искренние слова нашего посла о нашем семейном родстве с королём сыграли плохую роль. Могу предположить, что после этого там, в России, вспомнят: Антон и сам дворянин, придумают ему шпионские связи с Англией… Хорошо, если для него всё обойдётся переводом на другое место службы, может быть – понижением в звании. А если нет? Давай не будем подливать масло в огонь своей настойчивостью. В Англию его не отпустят, скорее арестуют, сошлют в Сибирь. Тебя тоже к нему не пустят…»

Полгода я была словно спящая мёртвым сном принцесса. Меня увезли на Фолклендские острова, к нашим родственникам. Там я постепенно отошла, ожила. Через год вернулась в Лондон, а ещё через год вышла замуж за Чарльза Энкореджа. И потому, что оказался верным, преданным мне, и потому, что он был просто славный парень, и ещё потому, что был морским офицером… Тоже…

Бабушка улыбнулась внуку:

– Не хочешь ли ты спросить, была ли я счастлива в замужестве?

– Если ты позволишь…

– Да, милый, с Чарльзом я была счастлива. Но самым родным человеком для меня всегда оставался Антон. И любила я всегда только его. Поразительно – два дня, и вся жизнь…

Они сидели рядом, Энтони обнимал свою бабушку за плечи, она прислонила голову к его плечу. Наискосок, в зеркале, он видел, что глаза её светятся, на губах блуждает улыбка. Погладил её морщинистую, но такую мягкую и тёплую руку. Сказал осторожно:

– Не сочти меня пошлым, но ответь, если захочешь. Для меня это важно… Вот вы два дня были на острове одни, неразлучны. Спали рядом, согревая друг друга. Между вами уже возникло сильное чувство, ведь так? Не жалела ли ты потом, да и сейчас, что физической близости между вами не произошло?

– О чём мне было жалеть? Между нами была такая близость, которая предполагала всё. И уже состоявшуюся любовь, и будущую жизнь рядом, до самой смерти, и детей, которые должны родиться. Что по сравнению с этим значит только лишь физическая близость? И что она значит без всего этого? Я тебе рассказывала о нашем единственном поцелуе… Так вот, в тех нескольких секундах – вся моя жизнь, освещённая сказкой. Я и сегодня помню… нет, ощущаю: губы Антона пахли травами, из которых он заваривал нам чай. Пряно-горьковатый запах, похожий на дуновение ветра над вересковой пустошью…

Обратную дорогу из Пензанса в Лондон Энтони провёл в одиночестве. Он заплатил за всё купе, чтоб никто не мешал ему думать, анализировать, удивляться, восторгаться. Воспоминания бабушки поразили его. Он вновь мысленно перелистывал их, как страницы книги. Подумал вдруг: «Духи, духи леди Виктории! Сколько я её помню – один и тот же запах. Пряно-горьковатый, как вереск…»

Он понимал, почему леди Виктория, объехавшая полсвета, никогда не ездила в Россию, не принимала участия во встречах ветеранов Арктических конвоев, которые по юбилейным датам проходили в городах Архангельске и Мурманске. Она, не зная о судьбе Антона Вербенцова, боялась ещё больше навредить ему. Ещё и оберегала душевный покой своего мужа, герцога Чарльза. Адмирал Энкоредж ведь знал историю её спасения, догадывался о её чувствах к русскому моряку.

Через годы, уже сын леди Виктории лорд Эшли, работая в разведке, узнал для неё: капитан в отставке Вербенцов жив, живёт в городе Севастополе, у него есть семья, дети… Тем более, решила она, не стоит тревожить Антона и его близких старыми воспоминаниями и чувствами.

– Он так и остался жить в Крыму, – сказала Энтони бабушка, когда упомянула о Севастополе. – Только теперь это не Россия. Называется Украина. Часть большой страны, которая стала отдельным государством. Не знаю, хорошо ли ему было там, он ведь русский.

– Моя девушка тоже русская, и тоже живёт в Украине. Я скоро поеду туда, за ней.

Глаза леди Виктории заблестели. Были ли это невольно набежавшие слёзы, вызванные воспоминаниями? Или внезапно возникшее, десятилетиями подавляемое желание если не видеть, то хотя бы знать о нём?.. Она встретила вопросительный, подталкивающий к решению взгляд внука, улыбнулась.

– Так ты поедешь на Украину? Господи, как хорошо, что можно поехать, увидеть свою любимую, быть вместе… Конечно, ты привезёшь свою Викторию сюда, ко мне. Да, да, дорогой, я понимаю, что ты хочешь спросить! Если тебе будет не трудно, съезди в город Севастополь. Антона в живых уже нет, я чувствую это. Да и чисто логически: до таких лет мало кто доживает, а в той стране уровень жизни невелик. Мужчины, даже у нас, уходят первыми… Но там, в Севастополе, есть его дети и, наверное, внуки. Может быть, кому-то из них, как и тебе сейчас, доведётся впервые услышать эту историю, будет интересно… Пусть узнают.

Энтони обещал бабушке это сделать. Даже если бы она не просила его, он сам бы нашёл родных Антона Вербенцова. Хотя главное, самое главное – найти Тори! Прямо сейчас, вернувшись в Лондон, он начнёт учить русский язык. В его организации это не проблема: и курсы, и специалисты есть отличные. К апрелю месяцу разговорной речью он уже будет владеть легко. И когда увидит Тори, скажет ей по-русски: «Маленькая птичка!» Пусть она удивится: ведь она его не знает…

Часть вторая. Маленькая птичка

Глава 1

Сегодня Виктория впервые рискнула «выехать в город». Так в учебном центре называлась поездка курсанта за пределы тренировочной площадки. Не одного, конечно, с инструктором. Этот человек сегодня был с ней необычно вежлив, предупредителен и даже пытался шутить. Вчерашний её выплеск эмоций на него подействовал, что ли – думала девушка. С первого же дня, когда она села в салон учебного «Опеля», где все педали дублировались, инструктор повёл себя с ней грубо. Но поначалу ей казалось это простой строгостью и требовательностью. Да и чувствовала она себя ученицей, его воспринимала как учителя, робела.

К этому времени она уже месяц занималась в учебном центре теорией – там было всё отлично. Вика всё быстро схватывала, запоминала, легко сдавала промежуточные экзамены. Особенно были интересны видеоролики и весёлый практикум «Как не попасться на уловки ГАИшников». Знаков, правил, законов, конечно, уйма, но постепенно всё раскладывалось по полочкам в её памяти. Когда подошло время практики, ей казалось, что и здесь будет всё легко. Да вот, не повезло с инструктором. С виду – нормальный мужик, лет сорока, худощавый, обычный. Но то ли она ему сразу не понравилась, то ли навеяла какие-то неприятные воспоминания… А, может, у него комплексы: не переносит красивых молодых женщин, или любит чувствовать себя начальником… Виктория сначала пыталась ему угодить, чувствовала себя неловкой и тупой, старалась его не раздражать даже внешне – одевалась на занятия попроще. Но потом рассердилась, стала отвечать жёстко. А вчера, в какой-то момент, он заорал на неё: «Тормоз, тормоз отпусти, дура!» Машина дёргалась на месте, а Вика уже давно убрала ногу с педали тормоза. И вдруг она увидела, что он сам сильно нажимает на тормоз – на дублирующей педали. В этот миг она вспомнила…

– Си-бемоль, дура, си-бемоль играй!

Так кричала на неё учительница музыки, когда она училась в третьем классе музыкальной школы. И хотя Вика нажимала именно этот самый «си-бемоль», та пребольно ударяла её по пальцам и сама показывала – то же самое, что девочка исполняла только что. Этот третий класс и теперь вспоминается Вике кошмаром. Первые два она проучилась у старенькой музыкантши – внимательной, терпеливой, спокойной. Но потом эта учительница стала сильно болеть, слегла. Вика как раз перешла в третий класс, и с нового учебного года директриса сказала маме:

– У вас очень способная девочка, мы определим её к нашему лучшему педагогу. Ирина Александровна великолепный музыкант, была в своё время гордостью консерватории, участвовала в международных конкурсах, побеждала…Так получилось, что вынуждена преподавать, пришла в этом году к нам в школу. Вике, можно сказать, повезло.

Да уж, повезло! Видимо, не всякий гениальный музыкант может быть хорошим учителем. А, возможно, тоже комплексы её давили: как же, вместо известности и концертных туров по свету – простая музыкальная школа! Вот и срывала злость на девочке. Всё было плохо: и нотные тетрадки потрёпанные, и голос тихий, и ногти некрасиво подрезаны, и одета, как «нищенка»… Да, тогда у семьи были трудные времена, как, впрочем, у многих людей. Одета девочка была скромно, но прилично. Колготки, верно, заштопаны, но аккуратно, незаметно, свитерок не новый, но очень симпатичный. Конечно, некоторых ребят привозили на машинах, кто-то ходил с плеером, в наушниках, на ком-то были фирмовые джинсики… В середине девяностых лет ещё почти не было частных элитных школ, все дети учились в обычных государственных, и потому деление на «бедных» и «богатых» в первую очередь сказывалось на них.

После каждого урока с Ириной Александровной Вика ночью долго не засыпала: представляла… То, как учительница падает с крутой лестницы, катится по ступенькам и её увозит «Скорая помощь». То, как её бьёт током, когда она включает электрочайник. А ещё, уже в полусне, ей виделось: пальцы учительницы быстро бегают по клавишам – та очень любила демонстрировать нерадивой ученице свою игру, играла упоённо, по полчаса, – а она, Вика, вдруг со всей силы опускает крышку пианино на эти пальцы! Но о подобном она могла только мечтать, сделать такое не сумела бы. Не потому что боялась последствий, наказания. Страшно было другое: своими руками причинить боль, увидеть кровь на живом теле, искажённое страданием лицо… Она и потом, взрослой девушкой, никогда не могла заставить себя ударить по лицу парня – даже негодяя, даже обидевшего её! Сколько раз в кино видела, как эффектно дают девушки пощёчины и как это выходит гордо. Но у неё не поднималась рука: инстинктивно чувствовала, что это вовсе не так красиво – бить по живому.

А вот Ирина Александровна не боялась бить по её детским пальчикам или хватать ладошку, истерично выкручивать девочке пальцы, тыча ими в клавиши:

– Вот так надо, вот так, дура!

В такие минуты Вика её жутко боялась, настолько, что даже плакать не могла – цепенела. И не жаловалась дома. Во-первых, было стыдно: а вдруг она и вправду глупая. А ещё – упрямо надеялась, что сумеет добиться благосклонности учительницы: будет очень стараться, станет лучшей ученицей. Всё хотела сделать сама… Родители со смехом рассказывали ей, как она, малышка – не было ещё двух лет, – пыталась ехать на велосипеде, не дотягивалась ножками до педалей, но сердито отталкивала руки взрослых и кричала: «Сама, сама!» … Однако в этой «музыкальной» истории у Вики ничего самой не получалось. Уже пальцы её быстро-быстро летали по клавишам, уже она сама получала удовольствие от игры, забывалась, уходя в музыку. И вздрагивала, когда учительница резким окриком обрывала её, хватала за руку… Однажды во время урока зашла другая учительница, приятно удивилась: «Отлично играешь, девочка!». Но Ирина Александровна покривила губы, процедила: «До отлично ей ещё далеко». Ученики школы участвовали в разных музыкальных конкурсах, выступали с концертами, но Вику учительница ни разу не представила на выступление. А ей так хотелось – в нарядном платье выйти на сцену, и чтобы в зале сидели мама, папа, Серёжа… Вот ему, брату, она в конце концов и рассказала всё, не выдержала. И только тогда, рассказывая, расплакалась. Серёжа сказал:

– Не будем огорчать родителей. Я сам разберусь.

В нём тоже была сильна эта «самостоятельная» черта характера. Впрочем, он ведь уже был взрослым двадцатилетним человеком, студентом. На следующий день он пришёл в музыкальную школу, постучал в дверь класса и вошёл. Вот-вот должен был начаться урок с Викой, Ирина Александровна ждала ученицу.

– Не здесь ли учат высокому искусству музыки? – спросил он, слегка улыбнувшись.

Высокий красивый парень был слишком молод для «родителя». Учительница кокетливо повела плечами и непроизвольно поправила причёску: ей было тридцать пять лет, и она была интересной женщиной – стройной, темноволосой.

– А вы хотите учиться играть? На пианино, скрипке?

– У меня музыкальные пальцы, как вы считаете?

Сергей протянул руки, она шагнула к нему, кивнула с улыбкой:

– Да, пальцы длинные, подвижные…

– Такие же, как у моей сестрёнки? Она ведь учится у вас. – И, оглянувшись на приоткрытую дверь, позвал: – Вика, зайди.

Рядом с братом Вика ничего не боялась. Она видела, как Ирина Александровна растерялась, вспыхнули её щёки. Но она тут же нахмурила брови, сказала холодно, жёстко:

– Если вы пришли узнать о её успеваемости, подождите конца урока.

Но Сергея смутить было трудно. Он тоже поменял тон, взял ладошку сестры, приподнял, показывая женщине.

– Я медик, – сказал с расстановкой, чтоб до неё дошло. – И вижу на этих маленьких пальчиках гематомы, а вот здесь, на двух, даже подвывихи. И это не следствия старательной игры, это причинённые травмы. Кем?

Он глянул ей прямо в глаза. Учительница испугалась, не смогла этого скрыть. Взгляд её заметался, она что-то забормотала: «Не знаю… Девочка лжёт…» И тут Вику прорвало! Она вскинула кулачок, рубанула им воздух:

– Вы настоящая фашистка, они тоже пытали детей!

И она впервые зарыдала, содрогаясь всем телом, прижимаясь к брату. Он сказал:

– Это называется нервный срыв. Довести до него ребёнка очень не просто… Минутку, я сейчас вернусь.

Вывел Вику в коридор, посадил на скамью, дал в руки платок:

– Успокаивайся, малышка. А я закончу разговор.

Вернулся в класс, проговорил чётко, как продиктовал:

– Уходить из этой школы мы не будем. Она близко от нашего дома, и сестре здесь нравится – всё, кроме вас. Уйдёте вы, и побыстрее. Иначе я доходчиво и красочно опишу все ваши уроки, приложу заключение судмедэкспертизы и предоставлю всё не только директору, но и в управление культуры, а если надо – в суд.

Вскоре Вика занималась у той самой учительницы, которая сходу оценила её игру. Всё изменилось: были и концерты, и конкурсы, и награды. Учителя прочили ей хорошую музыкальную карьеру…

Теперь Виктория была не та маленькая девочка, могла за себя постоять. Да и Игорь – не Серёжа. Ему она не станет жаловаться, просить заступиться. Он-то как раз легко может решить все проблемы проверенным и действенным способом – деньгами. Но она, с самого начала, поступив на курсы вождения, предупредила его:

– Ни копейки больше положенного никому платить не буду. И ты не вздумай! Что это за водитель, если права куплены. Всё сдам сама.

– А получится? – усмехнулся он.

– Получится, не сомневайся!

Теорию она сдавала трижды, неплохо, как ей казалось, прошла компьютерные тесты. Но всё равно капитан-гаишник два раза придрался к таким мелочам, что она поняла: ждёт «отмазки». Когда она пришла третий раз, села перед компьютером, посмотрела прямо в глаза экзаметатору, мол, давайте начнём, он вздохнул: понял – не дождётся. Скучно ему стало, и он отпустил её с миром. Видимо, до инструктора по практике вождения слухи о ней дошли, вот он и лютовал. Но эта его подстава с тормозом и окрик «Дура!» стали последней каплей. Девушка откинулась на спинку сидения, медленно подняла руку, поправив прядь волос, и произнесла голосом «робота» – чётко отделяя одно слово от другого:

– На следующее занятие я надену не кроссовки, а шпильки, есть у меня очень длинные, тонкие… И долбану ими по твоей ноге, если ты не будешь убирать её вовремя с тормоза. Да ещё и заявлю, что сделала это при самообороне, отбиваясь от тебя… Поверь, мало не покажется. Не надо думать, что если девушка интеллигентная и старательная, то она не может постоять за себя.

После долгой паузы, взялась за руль, легко нажала на газ… Машина ещё минут десять ездила по площадке, инструктор молчал. Виктория тоже молчала, стараясь скрыть возбуждение и учащённое дыхание. Она произнесла пять фраз очень спокойно, но теперь сердце у неё колотилось и жар заливал тело. Но это было отличное ощущение – спортсмена, выигравшего бой! Она представляла, как выглядела тогда: вздёрнутый подбородок, сощуренные сверкающие глаза, гримаса лёгкого, но хорошо читаемого презрения… Выйдя из машины, придержала дверцу, спросила своим обычным тоном:

– Вы сказали, завтра поедем в город?

Инструктор молча кивнул. Виктория вздохнула:

– Честно говоря, я боюсь. Но ведь я буду не одна, правда же? – И улыбнулась: – Тогда до завтра!

Вот теперь они ехали в полном согласии. Инструктор страховал её так надёжно, что вскоре Вика успокоилась, хотя поначалу волновалась сильно. Правда, эта первая поездка была не долгой и не по центральным улицам города. И вскоре девушка уже бежала к небольшому скверику, где её ждал Игорь. Как только она повернула за угол, он вышел из своего тёмно-серебристого «Фольксвагена». Как всегда, с розой в руке – на этот раз снежно-белой. Она не разрешала ему подъезжать к тренировочной площадке, чтобы он своим презентабельным видом и солидной машиной «не давил» на инструктора. Она – это она, а вовсе не девушка крутого и богатого «мэна»: любовница или невеста, или жена… Виктория была невестой Игоря. До их свадьбы оставалось три недели, в середине мая они станут мужем и женой. Именно Игорь предложил Виктории пойти на курсы вождения, и она догадывалась почему. Наверняка, он ей сделает свадебный подарок – машину. И Виктория даже знала какую. На сто процентов. Конечно же это будет «Субару». Потому что это – Плеяды, потому что на капоте россыпь звёздочек…

Игорь вёз её ужинать в кафе. Вика любовалась тем, как легко и красиво он ведёт машину в потоке, заполняющем улицы в это предвечернее время. Как-то раньше она не обращала на это внимание, а вот теперь…

– Даже не верится, что и я смогу так, – сказала с восхищением. – Сегодня держалась изо всех сил, но всё время дёргалась, тыкалась. А страшно-то как! Люди такие глупые, перебегают улицы где попало, прямо под машину лезут! Думают, что все водители – как ты: сумеют остановиться в любой момент. А я ведь ещё только учусь, я могу и не суметь!

Он слегка обернулся к ней, улыбнулся:

– А сама всегда переходила дорогу на «зебре» или у светофора?

– Да уж, и я такая же глупая была. Даже присказка у нас с девчонками ходила: «Водитель не дурак, давить не станет».

– Хочешь, потренируемся со мной? Найдём пустынное место, и я тебе покажу кое-какие приёмы…

Игорь поймал в зеркальце взгляд Виктории, враз потускневший, увидел её съёжившиеся плечи… Закусил губу.

– Прости, не подумал… Забудь!

Когда они вновь стали встречаться, Виктория категорически отказалась садиться в его машине за руль. Один раз они об этом поговорили, и больше этой больной темы не касались. Теперь он забылся. Конечно же, она не сможет управлять его автомобилем, хотя это совсем другая машина. Та разбилась вместе с Линой…

Глава 2

Откинувшись на спинку сидения – а она села сзади, не рядом с Игорем, – Виктория думала… Нет, это и не назовёшь конкретными мыслями. Просто в долгую повисшую паузу, когда и он, и она молчали, смутные ассоциации, догадки, откровения всплывали в памяти, вставали перед мысленным взором. Слегка кружилась голова в лёгком полузабытьи…

Она выходит замуж. Значит, так распорядилась судьба: всё-таки ей быть с Игорем. Что же тогда получается: есть правда в том истеричном, злобном выкрике Виты: «Это ты наколдовала ей смерть!.. Забирай своего Игоря!» Нет, нет, не та правда, которая на виду: она, Вика, ничего не колдовала, даже в мыслях не держала такой поворот! Но ведь если бы она с самого начала послушалась зова судьбы, ответила Игорю взаимностью… Знала ведь, видела, что именно в неё он влюблён, и сама рыдала ночью, когда Лина первый раз осталась у него… Если бы не отошла в сторону, не уступила бы, не сделала вид, что безразлична – всё дальнейшее сложилось бы по другому. Да, наверняка б они с Линой поссорились. А, может, и нет – Линочка первая потом примчалась бы мириться, быстро утешившись, найдя другого кавалера. Такой у неё лёгкий, незлобивый характер…был. Даже если и нет – пусть и ссора, но Лина осталась бы живой! А так – Виктория всё равно с Игорем, а Линочка мертва…Значит, вина всё же есть – не осознанная, а предусмотренная судьбой…

Их было три подруги: Виталина, Витольда и Виктория. С Виталинкой они жили в одном дворе, в двух соседних, примыкающих друг к другу домах. Сколько Вика помнит себя, столько помнит она и Линочку – смешливую, простодушную, не дающую себе труда о чём-либо надолго задумываться. С ней невозможно было поссориться, она во всём готова была уступать. Но если всё же случалось, обижались друг на друга и расходились, казалось, навсегда, через полчаса в дверь квартиры Пичужиных звонили, на пороге стояла Линочка, протягивала Вике шоколадку и улыбалась так мило и доверчиво…

Если Виталину Вике в подруги подарило их общее детство, то Витольду она выбрала сама… С третьего курса института Виктория участвовала в самых разных архитектурных и дизайнерских выставках и конкурсах, причём не только студенческих. Брат Серёжа первый, ещё в детстве, угадал в ней богатую творческую фантазию и пространственное мышление. И не даром восхищался. На выставках современных светильников, ванных комнат или офисной мебели работы юной Виктории Пичужиной приятно удивляли маститых мастеров, отмечались призовыми местами. На последнем курса она приняла участие уже не в дизайнерском, а в архитектурном конкурсе: проекте переделки «Собачьего скверика» в молодёжный комплекс. Было в самом центре города место с таким названием: старый заброшенный, заросший и захламленный сквер, где в основном выгуливали собак. На равных условиях и уже опытные архитекторы, и старшекурсники предлагали свои разработки. Первое место взял известный в городе специалист, а вот второе, неожиданно для всех, разделили две студентки-старшекурсницы: Виктория Пичужина из инженерно-строительного института и Витольда Чижевская из института коммунального хозяйства, где тоже был архитектурный факультет. Вручая награды, главный архитектор города сказал:

– Как приятно, что такие красивые и современные девушки ещё и большие умницы. Это бывает не часто.

Они радостно улыбались, с интересом разглядывая друг друга, ведь до сих пор им встречаться не приходилось. А ближе познакомились на банкете: городские власти и две фирмы-спонсоры устроили отличную вечеринку в загородном ресторане – до утра. К ним постоянно подходили, поздравляли, поднимали тосты, и в конце концов девушки оказались за одним столиком. Сразу понравились друг другу, и особенно после того, как вместе сыграли на пианино, в четыре руки «К Элизе». Пианино стояло в углу банкетного зала, и уже в разгар веселья кто-то из преподавателей первым сел к нему, стал наигрывать. Стали подходить и другие желающие, вот тогда и девушки, переглянулись, поняли друг друга без слов и тоже пошли к инструменту. Это была даже не игра в четыре руки: они просто по очереди перехватывали друг у друга партии… Получилось отлично, без всякой репетиции, девушкам аплодировали, вновь говорили комплименты…

Наверное они подружились ещё и потому, что не было соперничества. Получи одна из них высшее место, а другая – низшее, кто знает, как сложилось. А так, они были равны, потому искренне симпатизировали друг другу. Виктория, наверняка, при любом раскладе, испытывала бы к творческой сопернице добрые чувства. А вот Витольда… Очень скоро Вика поняла, что Вита может дружить только на правах паритетности или своего превосходства. Её изысканной вежливостью и просто-таки рафинированной тактичностью камуфлировалась гордыня.

В Харьков Витольда приехала из близкого крупного районного центра. Он был известен знаменитым военно-промышленным комбинатом. Ещё в прежние, советские времена, строительством этого комбината руководил отец Витольды, потом он же стал и директором его. В новые времена, когда производство свернули, Чижевский не потерялся, пошёл напролом, как ледокол, в политику, стал на несколько лет мэром своего города. Теперь его переизбрали, но он остался у власти, в городской администрации, да ещё был совладельцем какого-то банка… Вообщем, у Витольды имелась в Харькове своя квартира и, хотя она получала стипендию, но жила явно не на неё… Когда Вика познакомилась с «паном Чижевским», она поняла, откуда у Витольды и амбиции, и самолюбие, и прорывающиеся порой командные нотки в голосе. И внешность тоже.

У Виталия Григорьевича всё было большим: рост, стать, лицо. Казалось, его черты мощно и небрежно вырубили топором. Голос соответствовал облику – громкий, раскатистый. Он говорил «пóртфель», «докýмент», «полóжил»… Поразительно: Вика думала, что это чисто анекдотические словечки, уж, во всяком случае, все знают об этих курьёзах. Ан нет: господин Чижевский всё выдавал без тени сомнения и смущения. Кстати, об этих понятиях – сомнение и смущение – он тоже не догадывался. Ну как же, начальник, причём опять как из анекдота: «я начальник – ты дурак». Даже когда он по-дружески разговаривал с подругами дочери, казалось – поучает и даёт указания.

Витольда была похожа на отца во всём. Высокая, крепкая в кости, с крупными чертами лица. Но – девушка, а значит всё смягчено. К тому же, её взгляд дизайнера, стилиста умело переводил в достоинства то, над чем другие девчонки комплексовали бы всю жизнь. Высокий рост, широкий шаг? Отлично! Витольда не горбилась, стараясь казаться меньше, не семенила. Она ходила уверенно, с ровной спиной и чуть вскинутым подбородком. В ней не было лишней жиринки – за этим она тщательно следила, но всё же врождённая широкая кость сказывалась в плечах, бёдрах и ногах. С этим она тоже успешно справлялась, лично проектируя покрой своей одежды, а обувь шила на заказ, и нога выглядела меньше её сорокового размера, элегантнее. Умелая косметика и отличная причёска из дорогого салона позволяли почти не замечать наследственно крупные нос, губы, подбородок.

Витольда никогда не делала стилистических замечаний своему отцу и даже не смущалась, когда он, в компании, говорил свои словечки с неправильными ударениями. Но у неё самой речь была исключительно грамотной. Чересчур! Виктория определила её так: «изысканно-приторно-литературно-канелярская», и подозревала, что это обратная сторона того же наследственного характера от «пана Чижевского». Так Вика про себя называла отца Витольды.

Но всё это Виктория узнала позже, когда они по-настоящему подружились и стали постоянно общаться. А в тот радостный день их знакомства – награждения и банкета, – она видела Витольду Чижевскую весёлой, обаятельной, открытой, красивой… Не раз и позже её подруга бывала такой – в тот счастливый год, когда они втроём почти не разлучались: Вика, Вита и Лина.

Виктория не сразу познакомила Виталинку и Витольду, она побаивалась, что те, такие разные, не сойдутся. Лина заочно ревновала её к новой подруге: «Тебе уже со мной не интересно? Конечно, вы с твоей Витольдой архитекторы, творческие натуры…» А Чижевская пожимала плечами: «Представляю, девочка-мотылёк. Клубы, коктейли, сигареты… Наркотиками не балуется?» Вика горячо отрицала, но сама-то знала – Лина ей хвасталась, – что та и таблеточки пробовала, и марихуану покуривала.

Получилось всё отлично. Лина и Вита, непонятно с чего, но друг другу сразу понравились и друг друга поняли. Витольда даже выговаривала Вике:

– Ты с детства привыкла видеть Виталину в одном ракурсе: хохотушки-резвушки легкомысленной. А она ещё и умница. Английский знает может и похуже тебя, но хорошо. Учится за родительские деньги, но я поговорила с ней – толковый юрист будет! Ей интересно учиться, а это, знаешь, главное.

– Замуж ей интересно выскочить покруче.

– Это тоже цель не хуже других. Здесь тоже нужен ум.

Вообщем, скоро они стали дружной троицей, на которую обращали внимание: каждая девушка была по-своему хороша. Чтобы не путаться, называли друг друга Вика, Вита и Лина.

Игорь вошёл в их судьбы в первое общее лето девушек… Виктория, поймав в зеркале авто взгляд Игоря, улыбнулась ему и своим мыслям… Да, как ни высокопарно она подумала – «вошёл в судьбы» – но ведь это так! Вика и Вита в июне – каждая в своём институте, – защитили дипломы, стали вольными птицами. И, как положено, решили лето хорошенько отдохнуть, прежде чем впрягаться в работу. Лина тоже благополучно разделалась с экзаменами, перешла на последний курс. У всех были свои планы на лето, но пока ещё они оставались в городе и каждый день ездили купаться и загорать к реке.

Весь июнь стояла жара, к концу месяца все от неё уже подустали. Пляж, который горожане называли попросту «Журавлёвка», был переполнен. Существовали ещё два больших загородных водоёма, но туда нужно было ехать или электричкой, или автобусом. К тому же, это были искусственные озёра, а Журавлёвка почти в центре города и на реке.

В тот день девушки взяли на лодочной станции симпатичную посудину типа маленького катерка, но без мотора, на вёслах. Поначалу они, как всегда, полежали на песочке, поплескались в реке – приехали пораньше. Но когда, ближе к полудню, всё вокруг покрылось телами жаждущих загара и купания, Вита воскликнула с досадой:

– Весь город здесь, что ли? К воде не пройдёшь, по ногам и головам ступать надо! Да и на воде та же толкучка!

– Это у берега. А середина реки почти пуста, – Вика призывно махнула рукой. – Пошли, Лина, сплаваем!

– Плывите, – Вита демонстративно легла на живот.

Она, как ни странно, не умела плавать. Позволяла себе только барахтаться у берега, пока ноги доставали дна. Вика хотела поучить её, знала нужные приёмы для новичков. И даже однажды уговорила Витольду попробовать упражнение «поплавок»: стоя в воде на мелком месте, нужно обхватить согнутые колени руками, прижать к ним голову и подпрыгнуть, задержав дыхание. Вода станет качать тебя, как поплавок, на поверхности, не давая уйти ко дну… У Виты получилось, она с удовольствием повторила этот «поплавок» несколько раз.

– Вот видишь, – сказала ей тогда Вика, – вода тебя держит, а значит утонуть не так-то просто… А теперь, когда сделаешь «поплавок», возьми и раскрой руки и ноги вот так – «звёздочкой».

И она показала: легко и красиво, опустив лицо в воду, словно и правда морская звезда. Дыхание Вика умела задерживать надолго, вода её покачивала… Вообщем, Вита соблазнилась видимой простотой этого упражнения. Но как только, покачавшись чуть-чуть «поплавком», стала протягивать руки и ноги, мгновенно ушла под воду! И так испугалась, словно не по пояс ей там было, а глубина несметная! Нахлебалась, долго натужно откашливалась и наотрез оказалась учиться плавать дальше. Ни на какие уговоры не поддавалась. Так и барахталась у самого берега. И обижалась на подруг, когда те её «бросали», уплывая подальше. Можно было не обращать внимание – подуется и забудет, не первый раз, – но Виктория придумала:

– А давайте лодку возьмём на прокат! Поплаваем подальше от этой толкотни.

Удивительно, но на лодочной станции большинство лодок стояло на приколе. Видимо, не слишком много охотников было в такую жару махать вёслами. Загорелый до черноты парень в плавках ловко отвязал им самую красивую посудину.

– Смотрите, девчонки, – сказал, – близко к плотине не плывите, там сильно тянет.

– А что, там нет заграждений? – спросила Витольда.

– Есть, но они старые, вода подмыла, давно не ремонтировали…

– Ладно, – Виктория первая запрыгнула в лодку, сразу села на вёсла. – Чего мы там не видели, у той плотины!

Сначала они плыли против течения, сменяя друг друга на вёслах. Потом надоело, повернули. Река здесь была спокойной, неспешной, иногда начинала легонько кружить на одном месте. Основной пляж остался позади, деревья, кустарники спускались к самой воде, лишь изредка появлялись маленькие песчаные полянки с немногочисленными купальщиками. В одном таком месте девушки причалили лодку и поплескались, поплавали в своё удовольствие. Вновь вывели лодку на середину реки.

– Какая удачная мысль с этой прогулкой, – воскликнула Витольда. – Почему мы раньше этого не делали!

– Плыла, качалась лодочка… – пропела задорно Лина. – И нас тоже трое, как в том старом фильме.

Вика поразилась:

– Ты смотрела «Верные друзья»? С чего бы это!

Линочка потянулась всем своим загорелым гибким телом, которое купальник-бикини почти не прикрывал – словно подставила, подарила его солнцу, брызгам… Засмеялась беззаботно:

– У меня папа и мама часто смотрят по кабельному канал «Наше кино». Я, когда делать нечего, составляю им компанию. А что, там попадаются забавные киношки, особенно комедии. В них музыка хорошая, песенки.

Впереди показался мост.

– Это, кажется, третий, который мы проплываем, – озаботилась Вита. – Это за ним уже скоро плотина?

– Да. Поворачиваем.

Вика, которая вновь сидела на вёслах, стала разворачивать лодку. Именно в этот момент и появились рядом трое парней.

Одиночные пловцы, доплывающие до середины реки, постоянно попадались девушкам в пути, но никто к их лодке не приближался. Они на них тоже не обращали внимания. И ребята оказались у лодки совершенно неожиданно. Один схватился рукой за борт, закричал:

– Девчонки, примите на борт утопающего! Спасите человеческую жизнь!

У него было весёлое симпатичное лицо, облепившие лоб и щёки пряди волос. Двое других парней плавали вокруг лодки, смеясь и поднимая фонтаны брызг.

– Боливар не выдержит ещё одного седока, – бросила ему Вика, сильно сомневаясь, что её цитату поймут.

Линочка наоборот, состроила умильную гримаску, попросила:

– Давайте возьмём! Такой хорошенький! Он нам грести будет.

– Добрая душа, – восхитился парень и тут же попытался влезть в лодку. Лёгкое судно сильно закачалось, Витольда в испуге закричала:

– Сейчас же отпустите! Вы нас опрокинете!

Лодка и правда очень опасно накренилась и черпнула воды. Витольда побледнела, закрыла лицо ладонями. «Она же не умеет плавать» – испугалась за подругу Вика, протянула той руки и… выпустила вёсла. В последний момент успела схватить одно, но второе уже плыло по течению всё дальше. Лодку стало разворачивать носом к мосту, потянуло по течению. Виновник всего происшедшего уже отпустил борт, плескался рядом, бормоча что-то вроде: «Девчонки, не хотел, ничего, не бойтесь…»

Виктория растерялась. Она лихорадочно черпала одним веслом, но ничего не получалось. Лодка набирала скорость, вплывала под мост. Там, впереди, уже близко шумела вода у плотины. Были видны каменные плиты, перекрывающие её, но в одном месте вода врывалась в широкую щель ревущим потоком. Казалось, вся река устремилась именно туда…

Витольда тихонько поскуливала, Виталинка сидела, вцепившись руками в борта, широко раскрыв глаза, Виктория изо всех сил пыталась вырулить одним веслом. Вдруг лодку рывком тормознуло. Девушки все вместе вскрикнули, но парень – другой из троицы, – уже легко бросил своё тело в лодку, да так умело, что она лишь слегка качнулась. Забрал весло у Вики, и стоя, как индеец в пироге, сначала приостановил лодку, потом медленно развернул её и направил к берегу. Виктория увидела, что два других его товарища доплыли и выходят на берег. Оглянулись и понуро побрели куда-то в сторону.

– Извините, девушки, – сказал их спаситель, – мои приятели выпили немного больше, чем надо. Но они хорошие ребята, просто хотели познакомиться. Не рассчитали… Видите, устыдились.

– А вы? – спросила Лина, первая пришедшая в себя.

– Мне тоже стыдно.

– Нет… Вы тоже пили?

– Пил, признаюсь, но совсем немного.

Линочка засмеялась. Витольда ещё тяжело дышала, но тоже улыбнулась. Стоящий в лодке и ловко управляющий веслом молодой человек был строен, атлетичен. От него исходило спокойствие и уверенность. И… да, он был хорош собой. Виктория уловила, как заблестели глаза у Виты, как проступила кошачья, просто неотразимая грация в каждом движении Лины. Да она и сама, чуть склонив голову, смотрела на этого парня почти с восхищением. Лодка в это время благополучно плыла вдоль берега, по стоячей воде. Однако гребец не торопился приставать.

– Приглашаю вас в гости, – предложил он девушкам. – Надо загладить свою вину. Это уже рядом, сейчас увидим.

Река делала небольшой изгиб, они повернули и увидели красивый частный причал с яхтой. От него широкая, выложенная плиткой дорога поднималась к большому дому, выстроенному в виде замка.

Лина захлопала в ладоши:

– Как красиво! Это ваш?

– Нет, но в данный момент я здесь хозяин. Минутку…

Он прыгнул в воду, подтянул лодку к берегу, протянул руку девушкам. Они по очереди вышли на песок.

– Пойдёмте в сад, в дом…

Витольда развела руками:

– Но наша одежда осталась на лодочной станции!

– Ничего страшного, в доме есть халаты для гостей.

Он улыбнулся, и Лина тут же сказала:

– Нам пора познакомиться, правда?

– Я как раз хотел… Меня зовут Игорь.

И девушки, не сговариваясь, произнесли одна за другой:

– Виталина.

– Виктория.

– Витольда.

– О-о! – Игорь весело покачал головой. – Как мне повезло! Я оказался сразу между трёх «Жизней»!

– Нет! – Вика лёгким взмахом руки отвела со лба прядь волос, чуть повела плечом. – Это они – «Жизни». Я – «Победа»… «Виктория»…

Он долгим, слишком долгим взглядом смотрел на неё, потом проговорил, словно самому себе:

– Да, верно, Виктория – это Победа…

…Игорь уверенно припарковал машину около знакомого им итальянского ресторанчика, распахнул перед Викой двери. Она вышла, опираясь на его руку, не отпустила сразу, сжала:

– Я не «Жизнь», я – Виктория…

Он приподнял брови в недоумении, но почти сразу понял.

– Да, – сказал дрогнувшим от нежности голосом, – ты «Победа».

Вика мгновенным, летучим поцелуем прикоснулась к его губам. Ей так нравилось, что Игорь всё помнит, так грело сердце.

Глава 3

Тогда же, в тот первый день знакомства, они все трое влюбились в Игоря. Он оказался не таким высоким, каким виделся им, перепуганным, в лодке, стоя с веслом – спаситель… Немного выше среднего роста, но ловкость и сила, угаданные сразу, были при нём. К тому же – обаятельный, остроумный. Вместе они провели время до вечера, всё было так отлично, говорилось и рассказывалось обо всём откровенно, просто. Два других парня – Миша и Саша, ещё немного крутились рядом, но почти незаметно, как фон. Потом Миша заснул где-то в доме, Саша просто ушёл. Игорь сказал:

– Я с ними учился вместе, в институте. Встретил вчера случайно, пригласил погостить здесь. Парни хорошие, но уже с утра приняли дозу больше, чем надо бы…

Как они смеялись его шуткам, с каким удовольствием помогали готовить мясо и овощи на решётке-барбекю, как бегали по большому двору, играя с чудесной бернской овчаркой, огромной и доброй! На альпийских лужайках обливали друг друга из поливочных распылителей – и это было чудесно в такую жару! В лабиринтах, сделанных из высоких, красиво подстриженных кустов, играли в прятки. Они так и оставались всё время в купальниках, хотя Игорь надел шорты. Линочка нашла в холодильнике уйму разных продуктов и быстренько сочинила невероятно вкусный салат – она умела и любила готовить. Вика играла на гитаре – тоже нашлась в доме, – и пела бардовские песни. Витольду уговорили станцевать – она несколько лет занималась восточными танцами. Отыскали в доме какие-то колокольчики – она вплела их в волосы, лёгкую, с ниткой-люриксом косынку, обмотала вокруг бёдер. Игорь поставил диск турецкого певца Таркана, и Вита просто заворожила всех пластичными движениями рук, плеч, танцем живота.

А потом Игорь отвёз их к лодочной станции. Девушки забрали свою одежду, а он договорился с парнем, что приведёт лодку завтра утром, что-то заплатил тому. И развёз подружек по домам, они наслаждались комфортом его новенькой «Хонды» бирюзово-синего цвета.

Этот дом у реки стал их ежедневным приютом. В самом деле, он не принадлежал Игорю. Хозяином оказался очень известный в городе человек, заместитель губернатора. Он с женой укатил отдыхать на Кипр, а здесь, у реки, предложил пожить Игорю. Потому что с давних пор знал парня, дружил с его отцом. Сам же Игорь был единственным сыном генерала, много лет руководившего огромным военным округом. С детства выезжал с ним на танковые учения, военные манёвры, парады. Ему всё нравилось, как и любому мальчишке, ведь всё очень походило на настоящие бои. Отец хотел, чтобы сын тоже стал военным, и он поступил в ракетное училище, которое к тому времени уже называлось академией. Там он стал отличным компьютерным программистом, а также научился до тонкостей разбираться в новейших технологиях – не только военных, но и просто современных. Когда перешёл на последний курс академии, поступил одновременно в Институт Бизнеса – одно из новых платных заведений. Там ему было легко учиться: хорошую базу экономических знаний дала академия, а профессиональным владением компьютера Игорь поражал всех.

Из академии он вышел с офицерским званием, из института – магистром делового администрирования. К этому времени отец был уже в отставке. Они с матерью купили себе виллу в Крыму, под Севастополем – генерал любил этот город. Там он не столько возился в саду и рыбачил, сколько занимался политикой – бойцовский нрав и давние связи с военной средой брали своё. Квартиру в Харькове родители оставили сыну, который уже работал в одном из крупных банков, где главным держателем акций был давний друг генерала.

Подруги бывали в этой генеральской квартире – всей компанией. В первое время, пока они все ещё были просто друзьями. Потом, когда Лина уже жила у Игоря, она тоже звала их. Витольда да, приходила, а Виктория, под разными предлогами, избегала этого. Она ведь видела – не могла не видеть, – как Игорь смотрит на неё! Пытается этого не делать, скрывать, но невольно выдаёт себя. Правда, Лина ничего не замечала, но Витольда – наверняка.

Нет, никак не ожидала Вика, что всё обернётся именно так – Игорь и Виталинка… Они-то друг от друга не скрывали, что Игорь им всем нравится. Он не мог не нравиться: красивый, умный, весёлый и общительный. Но у каждой была ещё и своя причина.

– Девчонки, я хочу за него замуж!

Лина, как всегда, была по-детски непосредственна: что думала, то и говорила. Эту фразу она воскликнула сразу же, на следующий день после знакомства, когда они встретились в небольшом скверике, недалеко от трамвайной остановки. Они вновь ехали на пляж, а туда, к определённому времени, должен был подкатить на машине Игорь – так они уговорились, расставаясь.

– Он ужасный обаяшка, но главное – богат!

– Ну да, прямо олигарх, – саркастически бросила Вита.

– Он им будет! – У Лины в голосе и тоне сомнения не проскользнуло. – Будущий банкир, попомните моё слово. О таком я всегда мечтала.

– Он мне тоже нравится. – Витольда проговорила это с вызовом, слегка покраснев, но выдержав взгляды подруг. – Это, конечно, хорошо, что он человек обеспеченный материально, но главное – его благородное происхождение!

Виктория поняла, что та хотела сказать: Игорь «ровня» ей, он тоже происходит из номенклатурной семьи, сохранившей свои обширные связи и в сегодняшнее время. Она не удержалась, усмехнулась, вспомнив «пана» Чижевского – вот уж поистине «благородный»…

– Ну а ты, Викуля, ты ведь тоже влюбилась, признайся!

– А тебя это, вижу, забавляет?

– Да, да! – Линочка захлопала в ладоши. – Это же настоящее приключение! И просто интересно, кто же из нас его заарканит?

– А, может, честнее будет так: кого из нас он выберет, – немного надменно и довольно самоуверенно заявила Витольда.

– Ну-у, – голос у Лины сразу стал скучным, обиженным. – Что же нам, вообще не проявлять инициативу?

– Почему же! Каждая из нас личность, будем демонстрировать ему свои лучшие качества. Посмотрим…

Виктория невольно усмехнулась, подумала: «Если ты станешь говорить с ним такими фразами, точно пролетишь мимо».

Именно после этого разговора девушки как бы договорились: да, им всем нравится Игорь, но будет так, как будет, и обижаться друг на друга они не станут. Викторию никто так и не спросил, что же её привлекает в Игоре. Но она сама себе ответила: он смелый, добрый, внимательный. С ним легко, как бывает только с друзьями детства. Или с родственной душой. Вот, например, никто из подруг не понял её слов о Боливаре – тогда, на реке в лодке. А Игорь, когда они гостили у него в квартире, взял с полки книгу – библиотека у него была богатая, – показал ей обложку и подмигнул: «Боливар не вынесет двоих…». Он, как и она, читал О.Генри и рассказ «Дороги, которые мы выбираем».

А ещё ей очень нравилась его простота. Он ведь был из семьи власть имущих, рос в таком же окружении, с детства имел всё. Но это никак не проявлялось в общении с другими людьми.

Прошло всего несколько дней после знакомства, а они четверо уже были неразлучны – на частном пляже, в кафе, на прогулках в парке, в гастролирующих театрах и концертах. Виктория всегда любовалась Игорем – незаметно, конечно, для него. Русые, ещё более светлые оттого, что выгорели, волосы, красивым каскадом оттеняющие смуглое лицо, а глаза карие под тёмными бровями. Черты лица немного мелковатые, но от этого особенно миловидные. При этом парень вовсе не казался изнеженным – от него так и веяло силой, мужским характером… Девушка и сама ловила его быстрые взгляды. Они были ей понятны: она очень нравилась Игорю, больше, чем нравилась…Она думала, глядя на весёлых подруг: «Ох, девчонки, зря стараетесь. Он сразу на меня глаз положил. Скоро, скоро…»

Она предощущала: скоро Игорь сделает ей предложение. Такие ребята, как он, чувствами не играют. Когда их взгляды встречались – долгие секунды не могли оторваться друг от друга. Сердце Вики замирало сладко, томительно…

Месяц пролетел незаметно. Они уже не собирались в доме у реки – вернулся хозяин. Да и не было особой необходимости: июньская жара сменилась неожиданной июльской прохладой, грозами. Как-то они вчетвером сидели на застеклённой веранде боулинг-клуба, пили коктейли, в окна стучал дождь. Лина сказала:

– Прямо осень какая-то, жуть! Пора уезжать в более тёплые места.

– Три маленькие птички улетают в жаркие страны.

Игорь засмеялся и повторил:

– Три маленькие витиеватые птички, королёк, чижик и пичужка!

На несколько мгновений девушки даже опешили. Им никогда не приходило в голову, что их фамилии так связаны. И правда, Виталина была Королькова, Витольда – Чижевская, ну а Виктория – Пичужина. С тех пор Игорь часто их так называл: «три маленькие птички». Слово «витиеватые», обыгрывающее их имена, он уже не повторял, но тогда, в первый раз, Вика сказала ему, подтрунивая:

– Да уж, мы девушки не простые! Мы такие затейницы!

Даже Витольда не поняла, что она растолковала значение слова «витиеватый». Но Игорь засмеялся и подмигнул ей. Он понял.

К концу июля они и в самом деле разъехались. Витольда – к родственникам в Польшу, на какой-то курорт в Силезские Бескиды – польские Карпаты. Викторию пригласила её двоюродная сестра – папина племянница, – к себе в городок Геническ на Азовском море. Она была там давно, совсем девчонкой, но хорошо помнила Танюшку, загорелую до черноты, ловко ловящую на удочку рыбу с лодки. Они тогда очень подружились, потом ещё переписывались… Татьяна, на два года старшая, была уже замужем, и сынишка маленький имелся. Она на днях позвонила, позвала – «Приезжай!» Вика была рада, ей нужно было что-то поменять, отвлечься. Ведь Игорь и Лина вместе улетели в Анталию…

За неделю до этого Вику разбудил телефонный звонок. Ночью, вернее, в три часа утра. Хорошо переносная трубка телефона была в её комнате. Она схватила, с колотящимся сердцем выдохнула: «Алло! Слушаю…» В такое время могли звонить только в экстренных случаях, если что-то случилось…плохое. Может, с братом, в Америке? Или он просто забыл, что у них такая разница во времени – тогда, возможно, ничего страшного… Всё это промелькнуло мгновенно в уме девушки ещё до того, как она услышала в ответ странное хихиканье, а потом весёлый и томный голосок Виталинки проворковал:

– Викуля, слышишь меня? Приветик! Я тебя разбудила? Игорёк тоже спит, а я вот не могу. Помнишь, у него в спальне такая шикарная кровать? Ох и удобно же на ней, просто обалдеть!

Вика молчала, и Лина, чуть подождав, спросила:

– Ты поняла? Можешь поздравить меня! И не сердись, не могла дотерпеть до утра, так хотелось поделиться! Тебе первой звоню, а сейчас Витку разбужу, пусть тоже порадуется за меня.

– Не надо. Хватит одной меня, – медленно и спокойно, слишком спокойно, проговорила Вика.

– О, – воскликнула подруга на том конце провода, – Игорёк просыпается! Сейчас дам ему трубочку…

Вика нажала на кнопку, отключилась. В комнату осторожно заглянула мама: всё-таки звонок разбудил и её.

– Что там, доченька, – спросила настороженно. – Кто звонил?

– Да Виталина гуляет, счёт времени потеряла.

– Сумасшедшая! – Но в голосе у мамы прозвучал вздох облегчения. – Спи, ещё очень рано. И обязательно скажи ей, что я рассердилась, пусть так больше не делает.

Пока мама говорила, она ещё держалась, но как только дверь прикрылась – впилась зубами в подушку, чтобы там, в другой комнате, родители не услышали рвущиеся из неё рыдания… Это была настоящая истерика: уже высохли слёзы, уже успокоилось сотрясающееся от обиды тело, а рефлекторные всхлипы всё никак не могли прекратиться, до самого рассвета. Она не боролась с ними, лежала, отдаваясь этим приступам, и думала, пыталась понять… Как же это могло случиться? Она ведь не ошибалась, нет, её Игорь выделял из троих. Даже голос его, когда он говорил именно с ней, звучал чуть-чуть выше, нежнее, а во взгляде она видела и восхищение, и особенное внимание – словно он боялся пропустить какой-нибудь её жест, слово…Господи, так заблуждаться! Неужели она так глупа, что всё это себе придумала? Или Игорь точно так же смотрел и на Лину, и на Виту, а она замечала лишь своё, о себе?..

Часам к семи, совершенно обессиленная, Вика всё же задремала. Во сне, с большими промежутками, она прерывисто вздрагивала – это были отголоски затихающих всхлипов. А когда проснулась, резко села в постели и сказала сама себе вслух:

– Нет, я точно знаю… Это Линка постаралась, заманила его, она умеет. Да и очень этого хотела. Добилась своего, теперь не упустит… Ну и пусть! Всё равно мне с ним уже не быть, после лучшей подруги…Нет! Как бы он ни хотел…

Она представляла, как Игорь избегает глядеть на неё, как ему неловко. И сама… Знал бы кто, как противилось всё в ней этой встрече! И как хотелось! Да, да: представляла его нарочито бодрую улыбку, которая не скроет виноватую и горькую боль. Репетировала мысленно, как будет держаться, смотреть, улыбаться, что скажет… Хорошо, что встреча произошла не назавтра, а через день. Успокоилась. И опять ошиблась: Игорь ни на шаг не отходил от Виталины, ласково держал её руку, временами поигрывая пальчиками девушки и, улучив момент, целуя их. Они встретились в городском парке, пошли в небольшой ресторанчик.

– Надо отметить нашу… что, Игорёк? – Виталинка кокетливо наклонила голову. – Первую брачную ночь?

Он вовсе не смутился, ответил ей восхищённой улыбкой:

– Ну-у, я бы сказал… помолвку.

Она залилась весёлым смехом и, как всегда это делала, захлопала в ладоши:

– Помолвку! Помолвку! Отметим нашу помолвку!

Когда их столик сервировали и по бокалам разлили вино, Виталина первая подняла свой:

– Ну, подружки, скажите нам «горько»!

На несколько секунд повисла пауза, Виктория, сдерживая рванувшееся сердце, приказала себе: «Сейчас скажешь, спокойно, весело… Ведь это моя лучшая подруга, а он… он передо мной ни в чём не виноват. Сама всё придумала». Она почти уже решилась, но её опередила – выручила, – Витольда.

– Горько! – сказала она.

Голос её прозвучал слегка иронично, но доброжелательно. И наверное только Виктория заметила, как полыхнули румянцем её щёки и мгновенно сощурились, словно притушили глубокий огонь, глаза.

А через три дня новоявленная пара улетела отдыхать в Турцию. Лина забежала к Вике проститься, а Игорь позвонил по телефону. Она сказала, что тоже поедет к морю – Азовскому, он пожелал ей хорошо отдохнуть, загореть, наловить знаменитых геничанских бычков…

Как она могла так ошибаться! Да, Игорь понравился ей так, как никто до сих пор. Он и в самом деле сильно отличался от многих парней и, что тут скрывать, – очень близок был ей и по интересам, и по духу, и… Господи, что теперь говорить! Близок, близок… А вот близости он захотел не с ней, с другой! Именно он захотел: Лина, когда заходила прощаться, всё-таки кое-что рассказала, хотя Виктория и пыталась её остановить.

– Ты же знаешь, Викуля, я собиралась с родителями поехать в какой-то там ведомственный санаторий, ну, ещё до того, как мы с Игорем… Предчувствовала, что скукотища там будет, одни престарелые супружеские пары! Вот и решила взять с собой почитать что-нибудь полезное. И как раз вспомнила, что наш препод по истории криминалистики обещал поставить сразу зачёт за будущий семестр тому, кто летом прочтёт какую-нибудь раритеную книгу по его науке. Ну и позвонила Игорьку – у него же библиотека, сама видела, чего только нет. Он и говорит: да, есть у него что-то старинное о ядах, то есть, токсикология. Я хотела встретиться где-нибудь, а он зовёт к себе, говорит: сама выберешь – не эту, так другую книгу, какая подойдёт. Я что – пошла… А у него уже на столе бутылочка «Микадо», с миндальным привкусом, как я люблю, фрукты, конфеты, свечи в подсвечниках…Я, конечно, сразу всё поняла, да и он тянуть не стал… Выпили и закусили мы уже потом, он всё на столик с колёсиками переставил, прямо в спальню подкатил…Говорит, давно ждал такого подходящего случая…

Не хотела Виктория слушать эти откровения счастливой подруги-соперницы. Но, как ни странно, именно после рассказа Лины, через несколько дней вдруг заметила, что почти не думает об Игоре, что снова захотелось кататься на роликовых коньках, играть на пианино, читать. Да, собственно, ведь ничего и не было между ними, лишь взгляды, улыбки, которые она трактовала так, а он, получается – совсем иначе. Они были друзьями и, видимо, останутся. Судя по всему, Игорь станет мужем Лины – вряд ли она позволит ему сорваться с крючка, да и не будет он рваться, сам на этот крючок наживился! Так что суждено им дружить. И Виктория почувствовала, что почти готова к этой дружбе. Вот съездит на Азовское море и совсем выбросит из головы свои любовные фантазии.

Глава 4

С конца августа Виктория уже работала. Вообще-то, несколько предложений она получила ещё в июне, сразу после защиты диплома. Это было приятно: значит, её имя, как перспективного и интересного специалиста, уже на слуху в городских архитектурных кругах. А ведь она ещё совсем девчонка, только-только с институтской скамьи! Впрочем, первое предложение было как раз о том, чтобы остаться в институте. Профессор, руководитель её дипломного проекта, сказал, что она – первая кандидатура в аспирантуру. Звание магистра, которое она только что защитила, даёт ей право уже преподавать на первых курсах, а через год – защитит кандидатскую… Но Вика отказалась сразу.

Дома отец развёл руками:

– Кто же отказывается от таких предложений!

– Я, – легко и весело пожала плечами Вика. – Хочу быть практикующим архитектором, а не научным работником или преподавателем.

– Так научное звание даст тебе больше перспектив!

Когда-то отец и мать тоже мечтали защитить научные звания, дочь знала об этом.

– Нет, папочка, – сказала она мягко, – Не думаю. Только время упущу. Сейчас такими темпами развивается строительство, столько новых технологий, материалов, идей – каждый день что-то новое! Лишь тот, кто в этом водовороте крутиться, видит всё своими глазами, знает наощупь, тот может чего-то добиться, сделать себе имя. А я хочу стать известным, востребованным архитектором!

На удивление, её поддержала мама. Обычно бывало наоборот: мама осторожничала, чего-то опасалась, а отец принимал любые смелые решения. А тут…

– Знаешь, Толя, – сказала мужу Нина Антоновна, – пусть делает, как сама решила. Помнишь, как мы переживали, когда Серёжа бросил медицину?

– Ещё бы! Такие надежны подавал! На что променял!

Отец до сих пор не мог примириться, ведь сыну прочили чуть ли не участь светила радиологической медицины!

– Вот ты до сих пор сердишься, а я поняла. Он просто вернулся к тому, чем увлекался с детства, к чему тянулась его душа. Значит, невозможно было противиться.

– Да понимаю я!

Отец достал пачку сигарет, направился на балкон, жена и дочь пошли за ним. Там он заботливо поправил занавески, прикрывая от прямого солнца широколистую монстеру, чудесно цветущую китайскую розу-гибискус. Рядами на полочках стояли герани, бегонии, обвивали специально сделанные реечки филодендрон и хойя, у кресла высился мощный фикус. Это было хозяйство отца – домашний сад, который любили все.

– Вот такие у нас дети: «Сама, сама!» – Мама так похоже скопировала её, что Вика рассмеялась. – Тоже ведь думали: пойдёт дочка учиться в музучилище, потом в консерваторию. А она в это время кафе с подружкой проектировала. Помнишь, с Виталинкой вы бизнесом собирались заниматься?

Это точно. Классе в седьмом они с Линой решили, что у них будет кафе, ну – где-то вскоре после окончания школы. Придумывали название, что там станет продаваться, какая музыка играть… А Вика всё рисовала планы этого будущего кафе: и внешний вид, и комнаты, и какие должны быть стены, какая мебель – то есть то, что называется «интерьер». Только в седьмом классе она этого слова ещё не знала.

Ясно, что родители тогда на это её увлечение внимание не обращали, а вот теперь мама увидела – и правильно, – предпосылки к будущей профессии.

– А ещё я самолёт изобретала, помните? – спросила Вика у родителей. – Чтобы на нём летать к подружке-кузине Татьянке в Геническ. И, между прочим, заметьте: не только рисовала проекции этого чуда техники, но и пыталась во дворе клепать его из досок, реек, каких-то железок. Так что, папочка, уже тогда я не столько теоретиком, сколько практиком хотела быть!

Вообщем, выбрала Виктория из нескольких одну архитектурно-строительную фирму. Её позвал туда, от имени своего отца, однокурсник. А отец этого парня, Илюшки, тоже был архитектором и владельцем фирмы. Там уже работали несколько ребят, окончивших их институт годами ранее. Это привлекало, но были и ещё некоторые моменты. Василий Павлович, владелец и руководитель фирмы, был, конечно, хорошим и опытным архитектором, но главное – его родной старший брат занимал должность заместителя главного архитектора области. А это значило, что все самые перспективные заказы, самые денежные клиенты не проходили мимо именно этой фирмы. И потом, фирма располагалась в большом здании, которое так и называлось – Дворец проектов, в самом центре города. Виктория жила совсем близко: две остановки троллейбусом или, по хорошей погоде, пешком минут пятнадцать. Это было очень удобно.

С первых же дней она вошла в коллектив, как будто всегда в нём была. Свои ребята, моложавый, демократичный руководитель, творческая атмосфера. Работа увлекала, начальство требовало, но не давило, готовы были рассматриваться любые интересные идеи. Фирма в самом деле была серьёзная: несколько больших комнат занимали специалисты: архитекторы работали вместе с дизайнерами и конструкторами-железобетонщиками. А рядом – дочерний отдел: электрики, грозозащитники, канализация и водоотвод, разработчики генерального плана. Все ребята хорошо владели специальными компьютерными программами. Работали дружной командой, обсуждали, спорили, иногда в этих спорах рождались отличные и необычные решения. Но когда главный архитектор проекта – он же руководитель фирмы Василий Павлович, – подводил черту, споры прекращались, и начиналась чёткая работа.

Виктория сразу же хотела специализироваться как архитектор. Но Василий Павлович сказал:

– Ты ведь архитектор-дизайнер? Вот и поработаешь сначала дизайнером. Годик. Потом – ещё годик вторым архитектором на проекте. Только тогда дам тебе самостоятельный объект. Ты же знаешь, архитектор – это очень ответственно, он ведёт строительство от чертежа до укладки коммуникаций. Столько всяких нюансов… Не торопись.

Он был, конечно, прав. Да и работа над интерьерами, над перепланировками помещений ей очень нравилась. Особенно её увлекало 3Д-моделирование: когда в компьютере появлялись изображения внутренних видов комнат, существующих пока ещё только в чертежах. Они были реальны, объёмны, по ним можно было пройтись, подняться по лесенкам, выйти на балконы, посидеть в гостиной у камина… Виртуально, конечно, но очень убедительно. Заказчики приходили в восторг, наглядно видя свои будущие жилища, какими их предлагала сделать фирма.

После первых трёх таких работ Виктории повысили зарплату, хотя и с самого начала ей положили неплохую сумму. Официально она была значительно скромнее – то, что девушка получала в кассе, за что расписывалась. Неофициально, в конверте, – гораздо больше и в долларах.

Последние годы материальная жизнь семьи наладилась. Прошли довольно долгие годы полного наплевательства на специалистов, когда навороченным нуворишам казалось, что за свои деньги они могут купить всё. Оказалось, например, что здоровье не купишь, и только настоящие врачи, а не те, кто заплатил за свои дипломы, могут это здоровье поддерживать. Мама Виктории продолжала, как и раньше, работать в районной поликлинике, получая скромную, но всё же достойную зарплату. А вот отец уже пять лет заведовал отделением скорой помощи в богатой частной клинике. Как раз пять лет назад, когда он был выездным врачом на своей городской скорой помощи, в его дежурство поступил вызов за город, в элитный коттеджный посёлок. С хозяином одной из вилл случился приступ, домочадцы вызвали к нему личного врача, тот определил инфаркт, вколол лекарство и собрался везти больного в больницу. Но пациенту на глазах становилось всё хуже, и перепуганный лекарь сам вызвал традиционную «Скорую». Врач Анатолий Пичужин выматерил «коллегу»: он сразу определил диабетическую кому, пришлось рисковать, но по другому не получалось: больной умирал. Вообщем, в больницу человека привезли уже в сознании, а через месяц он нашёл Пичужина и сделал ему хорошее предложение. Оказалось, этот человек был владельцем частной стоматологической клиники, сам врач-стоматолог. Приступ диабета случился с ним неожиданно, впервые в жизни. Но повлиял на него так сильно, что он решил расширить свою клинику и уже набирал штат терапевтов, хирургов, эндокринологов, лаборантов… Приобрёл три машины скорой помощи с новейшим оборудованием, устроил отделение реанимации. И предложил Пичужину возглавить именно это отделение…

И на архитекторов, как раз в последние два-три года, начался настоящий спрос. Строились частные дома, магазины, кафе, рестораны, банки, небольшие заводы и фабрики, казино, ночные клубы… У богатых людей, конечно, строились. Вот и у фирмы, где Вика работала, заказы не переводились. И хорошо оплачивались. Её заработки настолько пополнили бюджет семьи, что месяца через три она однажды сказала родителям:

– Мама и папа, а не съездить ли вам к Серёже, в Калифорнию? А ещё лучше – возьмите путёвки на Кубу! Ведь вы всегда об этом мечтали.

И они в самом деле поехали осенью на Кубу. Вернулись счастливые, помолодевшие, полные впечатлений. Убедились, что хоть и сотрясают страну их юношеской любви политические катаклизмы и реформы, но это та же Кубу, тот же революционный дух. Фидель болеет и отошёл от власти, но именно он остаётся властителем дум всего народа… А в Калифорнию, к Серёже, решено было послать Викторию – уже на следующий год. Он ведь два года назад сам приезжал в родной город, и связь по Интернету была постоянная, фото высылал – свои, жены, своих работ, своего дома… Честно говоря, маме не особенно хотелось ехать к сыну, она недолюбливала его американскую жену. Вика стыдила её:

– Ты же её ни разу не видела, не говорила с ней даже по телефону, а такое предубеждение!

– Как бы я с ней говорила, – пожимала плечами Нина Антоновна. – Она не знает русского, я – английского. А предубеждение… Ну, не знаю… Не могу объяснить. Какие-то оговорки Серёжины, детали… Но ведь ему я ничего такого не говорю, для него она хороша – я и рада. Но самой что-то встречаться не хочется.

Виктория и Витольда виделись довольно часто. Вита тоже работала. Она была руководителем фирмы с названием «Международный экологический союз городов-мегаполисов». Фирма считалась как бы государственной, поскольку финансировалась из столичного бюджета, но имелись у неё и частные спонсоры. Чем она занималась, Виктория представляла смутно, да и Витольда отвечала уклончиво: мол, новые архитектурные формы и проекты больших городов не всегда отвечают требованиям мировых стандартов экологии, за этим надо следить, устранять недостатки… Вообщем, тот же канцелярско-заумный стиль – она им владела в совершенстве. Однако Витольда уже съездила в две командировки: в Голландию по обмену опытом, и в Аргентину на симпозиум. А в Аргентине, между прочим, жил её старший брат… Вика поняла главное: скорее всего, фирму специально для дочери организовал «пан Чижевский». Ну и, наверное, что-то ещё через эту фирму проводилось – отец Витольды был очень прагматичным человеком.

Офис фирмы располагался в центре города, совсем недалеко от Дворца проектов, и Вика охотно забегала на часок к Вите, попить кофе, поговорить. Сейчас, когда Виталина несколько отдалилась, они сильно сблизились. Виктория охотно рассказывала о своей работе – была просто захвачена ею. И ей казалось, что Витольда не просто с интересом слушает, а с увлечением и скрытой творческой завистью. Ведь и она была подающим большие надежды, талантливым архитектором…

Не избегали девушки разговоров и о Лине с Игорем: куда ж им от них деться. Те ещё не были женаты официально.

– Лина уговорила Игоря отложить роспись до лета. Хочет, вроде бы, окончить институт, получить диплом – и сразу закатить шикарную свадьбу… Ты лучше её знаешь, как считаешь: не скрывает ли что?

Вика поняла подругу: та намекает на то, что затяжка со свадьбой может исходить от Игоря. Пожала плечами:

– Виталинка наверняка всё просчитала! Игорь ведь никуда от неё не денется, она это знает. Да и мы тоже…

– Верно. – Витольда сделала последний большой глоток, обожглась. – Не денется, даже если б захотел. Слишком благородный.

…Встретить Новый год всем вместе предложили Лина и Игорь. Витольда согласилась сразу, а Виктория оказалась в замешательстве. Новогоднюю ночь уже сговорились отметить всем коллективом там же, в самой фирме. Молодые архитекторы приготовили ёлочные украшения: макетики зданий, а ещё – унитазов, рукомойников-мойдодыров, поскольку их фирма получила заказ на дизайн этих изделий, маски-шаржи друг на друга. Молодёжь подготовила спектакль-сюрприз, где у Вики была главная роль: обаятельная Снежная Королева. Она должна была, по ходу спектакля, превратить ничего не подозревающего Василия Павловича в Кая…Нельзя, никак нельзя было отказаться, да и не хотела она этого, сама многое организовывала и придумывала. Но и предложение друзей… Так захотелось ей снова собраться всем вместе!

На работе она спросила коллег:

– Я приглашу своих троих друзей? Витольда Чижевская, вы её знаете, тоже архитектор. И молодая супружеская пара – все отличные ребята. Можно? Они войдут в долю, не сомневайтесь.

Никто не возражал, и тогда Вика сделала всем встречное предложение. Линочка захлопала в ладоши:

– Вот здорово! Это лучше чем ресторан с их занюханной программой и скучным тамадой Дедом Морозом! А выпивки и еды мы возьмём столько, что на всех хватит, разных деликатесов! Правда, Игорёк?

Игорь кивнул, улыбнулся:

– Спасибо, Вика. Не сомневаюсь – ты там главный организатор, значит будет весело.

Витольда тоже обрадовалась. У неё намечалась лишь поездка домой, компания родителей и их друзей. Отец, правда, хотел её с кем-то познакомить: перспективный молодой мужчина… Но ей это было мало интересно, успеет в другой раз…

Как приятно Виктории вспоминать этот Новый год! Всё было весело, искромётно, настолько зажигательно, что спектакль, задуманный минут на пятнадцать, просто-напросто не окончился. В нём импровизированно развивались новые сюжетные линии, и все, кто вначале были просто зрителями, не удержались, влились в круг действующих лиц. Причём, персонажи появлялись самые неожиданные, из других сказок, фильмов, мифов. Игорь стал Медведем, превращённым в человека из «Обыкновенного чуда». Лина, вытащив из замысловатой причёски красивые гребни и заколки, распустила свои светло-русые волосы и заявила, что она – русалка. Тут же несколько молодых архитекторов захотели стать утопленниками, чтобы она их заласкала. Витольда превратилась в Артемиду – богиню Луны и охоты. Сказала:

– Это самый интересный женский мифологический образ. В нём есть и доброта, и жестокость, есть таинственное чародейство и знание самых разных искусств, ведь она – сестра-близнец Аполлона.

Причём, ей не пришлось ничего в себе менять – внешний облик соответствовал.

Часам к трём утра, когда фантазия и раскованность компании достигли зенита, уже спектакль, как выражалась компьютеризированная молодёжь, из виртуала незаметно перетёк в реал. Любая реплика, шутка, тост, просто диалог говорились так, словно все жили в этой сказке. Никто не отказывался пить, но пьяных не было. На столах стояли «благородные» напитки: шампанское, изысканные натуральные вина, коньяк… Не одеваясь, выбегали на улицу, бросались снежками и вновь бежали к себе в комнаты. Три подруги почти не были вместе. Виталинка хороводила компанией курильщиков, причём Игорь далеко не всегда ходил с ними. Витольда нашла общие интересные темы с двумя серьёзными парнями из отдела КЖ, похоже, обоим она очень нравилась. Вика была нарасхват: её, главного организатора и координатора вечера, постоянно тормошили, советовались, тянули в свои маленькие компании. В какой-то момент она вдруг осталась одна у ёлки: народ веселился в других комнатах, на чёрной лестнице, во дворе. Села в компьютерное кресло, раскрутилась… Она была довольна тем, как всё получилось здорово, даже лучше, чем ожидалось!

Вдруг кресло мягко тормознулось. Игорь, придерживая его, смотрел на девушку.

– Ты талантлива во всём! – сказал он восторженно, и Виктория поняла: парень выпил чуть больше, чем надо. – Мне кажется, что ты могла бы преуспеть на любом месте, в любой профессии! Так чудесно организовала этот вечер!

– Спасибо, Игорёк.

Она улыбнулась: всё-таки это был её добрый друг, отличный парень. Протянула руку и шутливо потрепала его по волосам. Игорь неожиданно замер, закрыл глаза… А потом поймал её руку, спросил с прерывистым вдохом:

– Может поцелуй Снежной Королевы превратить человека снова в Медведя?

Он смотрел на неё без улыбки, руку не отпускал.

– А нужно тебе это?

Она всё ещё верила, что это шутка.

– Тоскливо мне. – Он приложил её руку к щеке. – Стану Медведем, уйду в лес, пусть охотники подстрелят… Поцелуй!

Вот теперь Виктории стало не по себе. Но где-то там, в далёкой, задвинутой вглубь сознания ячейке, пробилось торжествующее: «Я знала, я знала! Он всегда любил меня! Хорошо скрывал, но не удержался, выдал себя. Так тебе и надо, Игорёк!»

Она легонько, но уверенно забрала у него свою ладонь. Молчала, не отводя взгляда. Тогда он опёрся обеими руками на подлокотники кресла, склонился прямо над ней. Спросил с горькой иронией:

– А, может, поцелуй Медведя растопит сердце Снежной Королевы?

И она не нашлась что ответить кроме банального:

– Зачем же ты растапливал сердце Русалки?

– Хочешь, расскажу, как было?

– Нет! – Виктория неуловимым движением выскользнула из почти объятий парня. – Игорь, друг мой, ты всё-таки плохо знаешь меня. Я с женатыми мужчинами не имею дело.

– Я не женат!

Виктория вскинула брови:

– Хочешь сказать, что не женишься на Лине?

– Если ты захочешь…

– Подумай, о чём ты говоришь! Если вообще в состоянии думать.

Игорь дышал глубоко и часто. Кажется, он трезвел. Сам сказал об этом:

– Да, я, похоже, крепко выпил. Прости…

– …не принимай всерьёз, – подсказала ему концовку фразы девушка.

Он молча посмотрел на неё, качнул непонятно головой и ушёл.

Ночью, следующей за новогодней, Виктория снова долго не спала. Не было теперь ни истерики, ни слёз. Было щекочущее воображение чувство торжества, лёгкая ностальгическая боль в груди и – да! – провокационное желание: «А вот возьму и скажу ему – хочу! Что делать будет? Ведь оставит Лину, уйдёт ко мне… Знала же, всегда знала – я ему нужна! Сколько общего у нас, какое понимание с полуслова… Эх!..»

Это мысленное «Эх» означало: поезд ушёл, ничего не вернуть. Да и не очень уже хочется.

Глава 5

В середине апреля Виталинка радостно объявила подругам, что они с Игорем побывали во Дворце бракосочетания, определили день свадьбы.

– Двадцать первого июня мне вручают диплом, вечером гуляем с однокурсниками в ресторане. Хотели свадьбу сразу на следующий день, но выпало двадцать второе июня. Помните: «ровно в четыре часа Киев бомбили…» Вообщем, дата неподходящая, отец Игоря категорически сказал «Нет!» И сам Игорь тоже против. Так что двадцать пятого все едем во Дворец. Мы уже заказали там две машины – длиннющие кадиллаки. Ну и своих машин, там родственников, друзей, будет ещё штук десять. Всем хватит. Вот только, девчонки, простите меня, ни одну не зову в свидетельницы. Позвонила двоюродная сестра из Норвегии – вы же знаете, она там с родителями с пяти лет живёт, – говорит: «Приеду, хочу быть подружкой невесты». Не обижаетесь?

Девчонки не обижались.

Игорь в это время работал уже в другом банке. Это был крупный российский финансовый гигант, имеющий отделения во многих странах. Здесь, в городе, тоже был его филиал. Игоря просто переманили туда, как ценного специалиста. Об этом, конечно же, рассказала Виталинка, и ещё – о том, что работа теперь у Игоря связана с крупными частными вложениями, что он получает с этих вкладов большой процент…Она, конечно, не разбиралась в тонкостях банковского дела, да и не хотела вникать. Главное, теперь Игорь мог позволить себе купить для их будущей семьи виллу в загородном элитном посёлке.

– А ещё, девчонки, мы присматриваем двухэтажный домик на Адриатике. Пока не решили: в Италии, Хорватии или Черногории.

Виталинка была счастлива, и Виктория видела – она не привирает. Впрочем, подобное Лине никогда не было свойственно. Похоже, Игорь может и не стал ещё олигархом, но богатым человеком уже был. Они виделись несколько раз после Нового года, не наедине, конечно, а в компании. Игорь вёл себя так, как всегда – словно ничего не произошло: был нежен с Линой, по-дружески внимателен к Вите и Вике, излучал радость в преддверии свадьбы. Виктория побаивалась, что он попытается ей что-то объяснить, станет оправдываться. Но Игорь был умным и тактичным человеком.

Через две недели после сообщения о свадьбе, в самом конце апреля, Виталина лихо подкатила на «Хонде» Игоря к подъезду Виктории. На новой работе Игорь часто ездил в командировки – в Россию и зарубеж, и тогда Лина сама водила его машину. Права у неё были, но она сама рассказала подругам, что, по сути, купила их за приличные деньги, поскольку по-настоящему учиться ей было лень и некогда. А водить машину – дело проще простого, Игорёк её сам хорошо натаскал… Вот и этот раз она приехала уже вместе с Витольдой, стала уговаривать подругу поехать смотреть загородную виллу, которую она приглядела, а Игорь ещё не видел.

– Ты же классный архитектор, Викуля! Вместе с Витой вы мне или раскритикуете дом, или дадите добро. Погнали! А потом я тебя обратно привезу. По пути заскочим в ресторанчик, перекусим.

Виктория дома была одна, только пришла с работы, не ела, устала. Но, с другой стороны, было интересно посмотреть. Да и ресторанчик привлекал.

– Ладно, – согласилась она. – Поехали.

Быстро натянула джинсы, свитер – всё, почти готова. И тут зазвонил телефон. Однокурсники, с которыми она продолжала дружить и часто встречаться, звали её на вылазку. Ярослав, – звонивший, – говорил вдохновенно:

– Вика, нас тут группка сколотилась, пятнадцать человек, все свои! Я договорился с институтской турбазой. Они ещё сезон не открыли, но нас примут. Ты же знаешь, как там здорово! Отдохнём на полную катушку все майские праздники. Давай, присоединяйся!

Да, турбаза у института была отличная, на знаменитом загородном водохранилище, в сосновом бору, с яхтклубом, кортами и даже высоким холмом, с которого стартовали дельтапланеристы. Ярик был сыном директора этой турбазы, сам заядлый яхтсмен.

– Я тут автобусик организовал, завтра в восемь утра все вместе стартуем, от института. Едешь?

– Еду! – соблазнилась Вика. – Ждите, приду.

Вышла в гостиную к ожидавшим подругам, сказала:

– Езжайте без меня. Вита тебе, Линочка, сделает полную консультацию как архитектор. А я посмотрю твою виллу, когда вы её уже купите и будете там жить.

Рассказала о звонке и завтрашней поездке, развела руками:

– Надо собраться, кое-что постирать, купить…

Виталина и Витольда уехали без неё. И разбились. Но Виктория об этом узнала только на следующий день. Она утром поехала с ребятами на турбазу, успела прокатиться с Яриком на яхте, и только тогда по мобильному телефону позвонила мама.

– Доченька, – сказала она, – случилось несчастье. Разбились на машине Лина и Вита. Вчера вечером.

После затянувшейся паузы – Виктория не могла и слова вымолвить, – мама добавила тихо:

– Линочка погибла, а Вита в больнице. Похороны будут послезавтра…

Девушка собиралась, шла к остановке маршрутного автобуса, ехала из пригородного посёлка в город в состоянии, которое можно назвать полубредовым. Мама не рассказала ей подробностей аварии – сама их не знала, – и ей представлялось: вот авто с девчонками приближается к перекрёстку… Она даже представила себе этот оживлённый перекрёсток на трассе, ведущей в район, который назвала Лина… Зелёный свет светофора меняется на жёлтый, но Лина хочет успеть проскочить: она всегда старалась это сделать, ей было обидно – ведь перед самым носом!.. А наперерез, не снижая скорости – ведь уже горит жёлтый и, значит, для него загорится зелёный, – мчит тяжёлая машина типа КАМАЗ… или мощный джип… Сбивает, сминает бирюзовую «Хонду»…

Лицо Виктории было повёрнуто к окну, но она ничего не видела. Слёзы текли по щекам, и тяжёлая тоска-прозрение всё сильнее сдавливала сердце: она, именно она виновата! Если бы тогда она поторопилась, успела бы уйти с подругами до телефонного звонка, поехала бы с ними, они проскочили бы этот перекрёсток на три-четыре минуты раньше и разминулись бы с машиной-убийцей!

Этот давящий сердце, не дающий вдохнуть полной грудью обруч отпустил её только на следующий день. Тогда она, превозмогая тяжёлое чувство, пришла к родителям Виталины и там узнала некоторые подробности. Авария случилась не сразу, а когда девушки уже возвращались и осмотрев виллу, и побывав в ресторане. Причём, Лина немного выпила вина. Вике это было хорошо знакомо: Виталинка всегда отмахивалась и говорила, что два глотка натурального красного вина совершенно не повлияют на неё. Интересно, что Вита, несмотря на свой рациональный ум, поддерживала Лину в этом. Вообщем, девчонки немного выпили и поехали домой… Что произошло дальше, Лина рассказать не сможет, а Вита – в сильном шоке. Уже было известно, что физически она пострадала мало: ушибы, перелом ключицы, немного задеты рёбра. Но она пережила страшные долгие минуты в блокированной, смятой машине, рядом с уже мёртвой подругой. Ведь спасатели доставали девочек из кабины полтора часа. Сначала они разрезали на части и убирали тяжеленный бетонный столб – он упал на авто и смял его в гармошку. Именно спасатели решили поначалу, что у машины отказали тормоза и девушка за рулём, пытаясь остановиться, не справляясь, врезалась в придорожный столб – тот рухнул, как подкошенный… Но после, когда машина была осмотрена, выяснилось, что с тормозами всё в порядке. Картина аварии прояснилась: Лина ехала на большой скорости, не вписалась в поворот, запаниковала и вместо тормоза нажала на газ…Потом спасатели резали автогеном обшивку машины, чтобы освободить тело Лины и находящуюся, к сожалению, всё это время в сознании Витольду. Уже в машине «Скорой помощи» она вошла в ступор, врачи сказали: это защитная реакция – отключение от воспоминаний о пережитом. Пройдёт…

Витольда пришла на похороны. Рядом с ней были отец, мать, какие-то ещё родственники. Говорили, что врачи её отговаривали, а отец просто хотел не пустить – боялись нервного срыва, нового шокового состояния. Но она пришла: рука на перевязи, лицо опухшее, без косметики, волосы подобраны под чёрную ленту. Вика подошла к ней, обняла и почувствовала, как та вся сжалась, окаменела… Игорь постоянно был около родителей Виталины, он кивнул девушкам, но не подходил… Линочка – нет, она совсем не была на себя похожа. Повязанный на голову платочек скрывал раны и делал её облик каким-то простым, деревенским. Её юность, очарование, радостное кокетство, пронизывающее каждое движение – ничего не угадывалось в теле и тусклом лице. Виктория вдруг поняла – нет, не поняла, а почуяла эту бездну, – жизнь ушла! Не раз слышанное выражение теперь стало таким осязаемым, таким горько-понятным…

Жизнь ушла, Линочка, жизнь ушла… Как я буду без тебя дальше? Всё, что будет в моей жизни, уже не коснётся тебя, а значит это будет моя другая жизнь. Без Виталинки. Первая половина моей жизни была во всём связана с тобой. И теперь она уходит вместе с тобой…

Вика стояла у гроба, не плакала, просто эти мысли текли сами по себе, губы её чуть шевелились – она проговаривала их, глядя в лицо подруги. Рука сама потянулась, коснулась сложенных Линочкиных рук… Это было уже на кладбище, при последнем прощании. Они приехали сюда на двух автобусах – людей было много: и однокурсников Виталины, и родственников, и соседей по дому. Но к гробу подходили только самые близкие. У Вики не было сил отойти – всё хотелось ещё что-то мысленно сказать Лине, ещё что-то вспомнить. А сделать шаг в сторону, значит уже её – даже такую! – никогда больше не увидеть. Кто-то взял её легонько под руку. Игорь…

– Пойдём, Вика, пусть другие попрощаются…

Она даже толком не успела расслышать его слов, как раздался крик.

– Вот, видите! Все видите? Это из-за неё! Это ты, ты наколдовала ей смерть! И мне хотела, но не вышло! Забирай теперь своего Игоря! Не поехала с нами, знала, что случится! Ведьма! Она, она это сделала!

Витольду держали несколько человек, в том числе и её отец. Но она билась в этих сильных руках так неистово, что с нею с трудом справлялись. Пальцем она тыкала то в Игоря, то на Викторию, глаза её закатились, на губах проступила пена. Вдруг ноги у неё подогнулись, она обмякла.

Её, полубессознательную, унесли в машину, быстро увезли. На ходу её отец успел бросить на Викторию мрачный взгляд, словно верил во всё, произнесённое дочерью. Хотя всем было ясно, что с Витольдой случилась истерика, что она не пришла в себя после аварии и шока, что, возможно, у неё вообще произошли какие-то сбои в психике. И всё же Вике показалось: один, другой человек посмотрели на неё с подозрением, с упрёком… Она сделала несколько шагов в сторону какой-то ограды, схватилась за железные прутья. И, наконец, расплакалась – горько, навзрыд, содрогаясь всем телом.

* * *

Конец апреля и половина мая выдались тёплыми, даже жаркими, но потом похолодало, шли дожди. Виктории это было на руку, не обидно, что она не в отпуске. Как раз в летние месяцы у неё оказалось много работы: помимо заказов на фирме появились и «левые» клиенты. Одному она делала ландшафтный дизайн, второму делала перепланировку квартиры. А отпуск она себе уже заказала на октябрь. Именно тогда решено было поехать в Калифорнию к брату на три недели… Она созванивалась с Сергеем, держала связь по электронной почте. Он сказал, что сам оплатит дорогу сестрёнке в оба конца, продумает её экскурсионную программу.

Мысли об этой поездке, о том, что увидит брата, побывает в самых интересных местах Соединённых Штатов, согревали сердце. А его Виктория всё ещё ощущала тяжёлым, больно пульсирующим сгустком. Иногда даже непроизвольно прикладывала к груди руку, словно хотела придержать, успокоить…

Витольда через некоторое время сама пришла к ней – уже с зажившей рукой, по-прежнему хорошо выглядевшая. Немного поговорила с родителями – Нина Антоновна обняла её, прижала, скрывая набежавшие слёзы, – а потом ушла в комнату к Виктории. Она принесла бутылочку вина, коробку конфет. Девушки немного выпили, помянули Лину. Витольда сразу сказала:

– Ты прости меня, Вика. Я там, у развёрстой могилы, словно с ума сошла. Врачи объяснили, что это послешоковый синдром. Мне было очень плохо потом, откачивали уколами. Я ничего плохого о тебе не думаю и вообще не верю в разную ерунду с колдовством. Просто на меня нашло что-то, накатило…

Помолчав, добавила:

– А вообще, у тебя очень сильный ангел-хранитель! Ты ведь всегда садилась на переднее сидение, рядом с Линой…

Это было верно: когда они ездили втроём, Витольда непременно устраивалась на заднем сидении, а Вика садилась рядом с Виталиной. Конечно, если бы в тот раз она поехала с подругами, села бы точно так же…

– А ведь столб упал прямо на передние сидения, потому меня мало задело. А тебя убило бы сразу, как и Лину.

Витольда пригубила свою рюмку, повторила:

– Твой ангел-хранитель спас тебя, уберёг…

Всё лето Виктория ходила на кладбище, Виталинке на могилу. Поначалу часто, почти через день, потом реже. Она всегда там видела свежие цветы, но никогда никого не встречала. Даже удивлялась такому несовпадению. Впрочем, ей это нравилось, уютно было в тишине и одиночестве – иногда у соседних могил кто-то бывал, но это не мешало, – разговаривать с Линочкой. Мысленно, конечно. Вслух Вика стеснялась говорить с мёртвой подругой, даже когда её никто не слышал. А вот мысленно чего только она не рассказывала ей, даже об Игоре…

Игоря она не видела совсем. До августа. В середине августа, в воскресенье, он позвонил и попросил разрешения прийти.

– Сейчас? – спросил.

Вика заколебалась, и согласилась. В конце концов, почему она должна была отказывать своему другу во встрече?

Игорь пришёл улыбчивый, энергичный, в лёгкой элегантной рубашке, бежевых летних брюках. Светлая одежда подчёркивала его ровный загар. «Где-то отдыхал, – подумала Виктория. – Может, на Адриатике?..» И сама устыдилась этой злой иронии. Раньше Игорь носил волосы более длинные, красиво обрамляющие щёки, закрывающие шею. Сейчас у него была причёска покороче, но очень модная среди деловой бизнесовой молодёжи. Наверное это было связано с его новой работой в новом банке, возможно, он пошёл ещё выше по служебной лестнице…

Всё это промелькнуло у Виктории в уме, пока Игорь вручал ей три чудесных розы, целовал руку маме, здоровался с отцом. Потом глянул на неё вопросительно, и она, кивнув родителям, повела его в свою комнату.

Как только они остались одни, Игорь взял Вику за руку, быстро сказал:

– Выходи за меня замуж, прошу тебя! – Прижал свою ладонь к её губам. – Пожалуйста, помолчи, послушай! Я не буду торопить тебя. Официально я не вдовец, но всё ж Виталина была моей гражданской женой. Мы выдержим, как положено, год траура, сыграем свадьбу… ну, например, в мае следующего года. Но я хочу уже сейчас знать, что мы будем вместе. Я так мечтал об этом! Скажи «да», пожалуйста, скажи «да»!

И он, наконец, опустил руку, освобождая её уста.

– Не мог ты об этом мечтать, – сказала Вика жёстко. – Иначе не сошёлся бы с Линой. Я так ждала этих твоих слов, тогда ещё, сразу… – Ей теперь не было неловко говорить откровенно о своих чувствах. И слова звучали хлёстко, горько-торжествующе. – Мне казалось, ты из троих выделяешь именно меня, мы понимаем друг друга с полуслова. А потом мне звонит Виталина – ночью, из твоей постели… Я… не хочу больше говорить!

– Я не спал тогда, когда она тебе звонила. – Игорь опустился в кресло, голос у него сразу стал хриплый, усталый. Но глаз от девушки он не отвёл. – Притворялся, что сплю, и ничего не мог поделать.

– А что бы ты хотел сделать? Ты ведь сам захотел быть именно с Линой!

– Я расскажу тебе, как всё произошло. Если бы Виталина была жива, ты бы никогда не узнала об этом.

– Да ну? – Виктория насмешливо приподняла бровь. Она стояла, опираясь о крышку пианино, напротив Игоря. – Однажды ты хотел рассказать. При жизни Лины. Забыл?

– Помню. – Игорь неожиданно улыбнулся. – Сказочный был вечер, вот я и расслабился, выпил много. Но ты, Снежная Королева, заморозила мои слова признания. А то, что не произошло – не произошло… Послушай теперь.

– Нет! – опять же воскликнула Вика. – Мне Лина уже рассказывала, довольно подробно.

– И всё же послушай меня! Может, уловишь разницу?

Он сказал это так напористо, что Виктория растерялась… и сдалась.

– Я сразу понял, что мне нужна ты. Но не сразу отдал себе в этом отчёт. Не осуждай меня, ведь вы все трое чудесные девушки. Не знаю, если бы встретил каждую отдельно, может, на кого-то обратил внимание, на кого-то – нет. Но вместе вы настолько увлекали, очаровывали! Сначала я вас так и воспринимал – всех троих. Хотя, чего уж там, сразу стал прикидывать: с кем завести роман? Терялся: каждая хороша! Ты же помнишь, мы по одиночке не встречались, только компанией. И мне это нравилось. Но вот то первое чувство к тебе стало проступать всё сильнее. «Жизнь» – это так естественно, по «Победа» – это цель в жизни…Не смейся, Вика, но я тебя воспринимал, как часть себя. Есть легенда, я не помню точно… Но кажется, были такие сверхлюди, которых Бог расчленил на две половинки – мужчин и женщин, разбросал по свету. И счастливы становятся лишь те пары, которые составляют эти половинки. Но находят они друг друга очень редко… Вот мне показалось – ты и есть моя половинка.

– А ты, значит, моя?

Виктория хотела молча выслушать весь рассказ Игоря – ни слова! А потом бросить одну единственную реплику: что-нибудь ироничное, обидное. Но не удержалась.

– Да!

– Что же ты, в таком случае, предал нас?

Игорь шагнул, взял безвольно опущенные руки девушки, больно сжал:

– Да, предал. Но…

– Пожалуйста, отойди и сядь, если хочешь, чтобы я слушала дальше!

Он перевёл дыхание, отпустил её, вернулся в кресло.

– Хорошо, слушай…Я видел, что нравлюсь вам всем троим. Витольда мне однажды сказала прямым текстом: «Мы с тобой люди одного круга, нам надо быть вместе»…

– Надо же, я не знала!

– Да… Линочка кокетничала напропалую, и это было так мило, весело.

– И притягательно?

– Не буду отрицать. Поначалу мне даже хотелось быть с ней. Но потом всё отступило, стало второстепенным. Осталась только ты. И я сказал себе: «Что же я тяну? Надо поговорить с Викой, признаться, сделать предложение…»

– Ты не сомневался, что я его приму?

– Не сомневался. А ты… отклонила бы?

– Я ждала его. Так ждала. Что же ты?..

– Именно тогда, когда я сам для себя всё решил и искал повода или случая, этот случай сам, как мне показалось, позвонил ко мне. Голосом Виталины. Она позвонила… ну, ты помнишь этот день… под вечер, сказала: «Я у тебя видела такую классную книгу, двухтомник о ядах, француза какого-то». Я ответил: «Да, «Трактат о ядах или Общая токсикология» Орфила, начала девятнадцатого века». «О, то что надо! – воскликнула она. – Нам как раз по токсикологии задали прочитать что-нибудь раритетное. Мы тут с Викулей недалеко гуляем, и я вспомнила, а Вика подсказала – спроси у Игоря». Я немного растерялся, спросил: «Вы где? Я выйду, принесу…» А Линочка так весело отвечает: «Да вот Вика говорит, лучше мы сами зайдём, может не эту, а какую другую книгу выберем. Ты не против?» Вот тут у меня сердце заколотилось. Вот он, думаю, случай! И объяснюсь с Викой, и предложение сделаю, и при свидетеле, её лучшей подруге – это как-то даже серьёзнее, солиднее, что ли…

Игорь увидел, что у Виктории проступили на скулах красные пятна, что она вскинула удивлённо брови. Но не понял: волнует ли её рассказ или раздражает. А Виктория думала совсем о другом. Лина вовсе не так расписала ей этот вечер. В её рассказе отсутствовала она, Виктория… Кто же обманывал? Не хотелось думать плохо об умершей подруге, да и не свойственно было Линочке врать: с детской непосредственностью она всегда говорила, что есть, что думала… Игорь… Да, он мог сейчас, для неё, в своё оправдание, присочинить к истинной истории некие детали. Чтобы выглядеть жертвой интриги… Но и об Игоре не хотелось, ох как не хотелось думать плохо. Да и не подавал он раньше поводов заподозрить его в лицемерии…

– Бежать в магазин времени не было, но у меня и дома кое-что имелось. Я сервировал стол, зажёг свечи… Только цветов не оказалось… Бросился на звонок, открыл двери… Виталина стояла одна. Обняла меня за шею, чмокнула в щёку. Затараторила весело: «А Вика не захотела идти. Меня подбила, а сама слиняла. У неё, оказывается, свидание назначено. Знаешь, она влюблена в одного препода из своего института. И он к ней неровно дышит. У них всё серьёзно! Пока Вика училась, они скрывали свои отношения, а сейчас она ведь не студентка! И он уже подал на развод с женой. Скоро она за него замуж выйдет, как и мечтала. Счастливая!»… Я слушал и, поверишь, перед глазами всё расплывалось, как мираж…

– Ты врёшь, врёшь! – закричала Вика, сжав кулаки и рубанув ими по воздуху. – Не могла Лина этого говорить! Я и правда на четвёртом курсе была влюблена в одного доцента, историю искусств преподавал, но уже на пятом он мне был до лампочки! Да и не подозревал он даже об этой страсти! Лина знала, но потом мы с ней над этим смеялись!

– Она и призналась мне… после… позже…на следующий день. Так мило оправдывалась: я, мол, постеснялась тебе сказать, что одна хочу к тебе прийти, вот и приплела Вику, а её и не было со мной вовсе. Да зачем-то ещё насочиняла о преподавателе. Нет с ним у Вики никакого романа да и не было…Я ушёл в ванную и стоял там, как чурбан. А потом в зеркало увидел, что плачу. Можешь не верить… Побрился, умылся и вышел к Лине весёлый, влюблённый – чего уж там! Сам виноват: от обиды на тебя, от злости, от слабости…

– Признайся, не устоял перед чарами Лины? Тебе с ней было хорошо?

Виктория спросила, превозмогая себя. Но и мстительный холодок прошёл мурашками по коже: хотелось сделать больно ему. И себе…

Игорь не отвёл взгляда, кивнул:

– Да, было. Ты ведь знаешь Лину: очаровательный котёнок, ласковый, страстный, умелый. Я понял: если бы не ты, я полюбил бы её. И решил: тебя уж, видимо, нет для меня. Ну что ж, коль так случилось – надо постараться стать счастливым с Линой.

– У тебя получилось!

– Это только я знаю… Но мы бы с ней поженились, и я стал бы хорошим мужем… А теперь… Вика, ты же сказала, что любила меня!

– Этого не говорила.

– Но ждала моего предложения. Разве это не одно и то же?

– Ты хочешь, чтобы я препарировала перед тобой свои чувства? Ну что ж… Я очень сильно пережила твою связь с Линой. Не хотела верить, но ты в самом деле хорошо постарался. Поверила. И успокоилась. Не заставляла себя – так само произошло. Ты стал мне безразличен – как любой мужчина. Но я к тебе привязана как к другу. Давай так и останемся друзьями.

Он смотрел на неё долго, молча. И вдруг опустил глаза: понял, что она не притворяется, не играет роль… Сказал тихо:

– Разлетелись три маленьких птички. И моя пичужка упорхнула от меня…

Когда Игорь ушёл, Виктория села в кресло, усмехнулась горько. Да, разлетелись птички: королёк – в горнии выси, чижик нырнул в работу с головой, а она, пичужка, улетит скоро в дальние края.

Мама спросила:

– Игорь тебе сделал предложение? Зачем ты отказала, ведь ты любила его!

– Любила, мамочка, в прошедшем времени.

Даже отец буркнул:

– Похоже, ты сделала ошибку.

– Ладно, – тряхнула головой Виктория. – Я не выйду замуж. Я поеду к Серёже. Скорее бы октябрь!

Глава 6

Две недели – два интереснейших тура по Америке Виктория откатала на одном дыхании. Сергей выбрал «Нью-Йорк – Вашингтон – Орландо – Майами» и «Чикаго и Великие озёра».

Это оказался чудесный калейдоскоп. Манхеттен в Нью-Йорке: Таймс Сквер, Бродвей, захватывающий вид на Статую свободы с Бэттери парка…А потом они поехали на Ниагарский водопад – по равнинным и горным дорогам штата, мимо рек и озёр, останавливаясь каждые три-четыре часа в специальных местах отдыха, перекусывая в маленьких семейных ресторанчиках…Вика даже не может сказать, каким водопад ей понравился больше: естественное его величие в дневное время или фантастическая цветная подсветка ночью!

Переезд в Вашингтон небольшим комфортабельным автобусом, Капитолий, классическая архитектура проспекта Пенсильвания, ведущего к Белому Дому. С огромной высоты монумента Джорджу Вашингтону она видела панораму всего города и, как на ладони, лесные массивы штатов Мэриленд и Вирджиния. Поразительно! А потом – перелёт в Орландо, сказочный парк Мир Уолта Диснея! И снова автобусом – в Майами, кубинский кофе в маленьких ресторанчиках, потрясающая улица Майами Бич, но главное – парк «Львиное Сафари» – знаменитый заповедник, где львы, жирафы, носороги прохаживаются рядом с твоим автомобилем, пробегают мимо группки зебр, антилоп…

Сергей оформил этот тур классом «Стандарт» – не самым дорогим, но и не самым дешёвым. Удобные отели, завтраки и ужины, в группах – и американцы, и иностранцы. Тур в западные штаты Иллинойс, Огайо, Висконсин, Мичиган был индивидуальным: одна русская семья, живущая в Штатах уже несколько лет, взяла Викторию с собой в поездку. Муж, жена и парнишка двенадцати лет постоянно ездили по Америке, были уже на Аляске, в техасских прериях, в разных заповедниках. Теперь ехали на Великие Озёра. Ей с ними было легко и интересно, тем более что эти люди оказались, так же как и она, любителями Фенимора Купера – потому и выбрали такой маршрут. Из этой поездки в города Милуоки, Чикаго, Детройт, из круизов по Эри и Мичигану Виктория вернулась в Лос-Анджелес в полном восторге…

– А в последнюю неделю Лос-Анджелес и его окрестности я покажу тебе сам, – сказал Сергей сестре, когда, в первый же день, встретил её и вёз из аэропорта к себе, в Санта-Монику.

– Но я бы хотела пожить у тебя, посмотреть, как ты работаешь в своей мастерской, пообщаться с Джудит.

– Всё успеем как раз в эту неделю! И творения мои посмотришь, и обо всём поболтаем. А Джудит…Она, знаешь ли, с утра до вечера на работе. У неё очень престижное место и она им дорожит. Это детская больница «Маттел Госпиталь» при Университете Калифорнии в Лос-Анджелесе.

– Но, может, она взяла бы небольшой отпуск, дня три. Я первый раз приехала, твоя самая близкая родственница… Она ведь ещё ни с кем из твоих не встречалась.

– Нет, Вики, ты не понимаешь, мыслишь не американскими категориями. Джудит очень целенаправленный человек, для неё карьера важнее родственных связей. Как раз сейчас решается вопрос о её переводе старшей медицинской сестрой в отделение интенсивной терапии и реанимации. Она не может даже на день не быть на службе. Так совпало. Ты же будешь видеть её вечерами, вот как раз их мы и станем проводить в семейном кругу.

Сергей засмеялся, глянул на Викторию.

– Что ты, сестрёнка, на себя не похожа, вялая какая-то? Тяжело дался перелёт через часовые пояса? Это пройдёт. А, может, там, дома, какие проблемы? Как у тебя на интимном фронте?

Они мчались под ослепительным солнцем по прекрасной трассе мимо высоких пальм, белокаменных вилл и мотелей, временами появлялась и исчезала океанская береговая линия, обнажая на несколько минут то многолюдные, то полупустынные пляжи. Вика машинально отметила, что брат сказал «на интимном» фронте, а не на «личном». Наверное, здесь так говорят… Ей вдруг захотелось рассказать ему всё, как в детстве. Ведь это же Серёжа, её любимый брат!

– Проблемы есть, – сказала она. – Я, вроде бы, для себя уже всё решила, но…

– Значит, сомневаешься?

– Наверное. Мне сделал предложение один парень. Я была в него сильно влюблена, а он сошёлся с Виталинкой, ты же помнишь её.

– Помню, конечно. Но ты мне писала по электронке, что она погибла в аварии. Значит, он теперь свободен?

– И говорит, что ошибся, всегда меня любил, но так вышло…

– А ты, значит, отказала. Из принципа? Из-за обиды? Или помучить хочешь?

– Нет… Не знаю… Ну, во-первых, быть с ним после Виталины, да ещё погибшей, как-то трудно представить.

– Ерунда! Её уже нет в живых, а вы оба живы. Это не повод.

Виктория быстро глянула на брата: сейчас он засмеётся, скажет «Шучу, конечно, сестрёнка». Но Сергей спокойно и сосредоточенно смотрел вперёд – скорость у машины была приличной. Потом почувствовал её взгляд, спросил:

– Есть ещё причина?

Немного растерянная, Вика не сразу сумела сформулировать:

– Ну… Я, вроде, уже и не люблю его…

Брат, опять же не отрывая взгляда от дороги, пожал плечами:

– Только что ты сказала, что была в него сильно влюблена. Понятно: обида на то, что он предпочёл другую. Плюс то, что это твоя лучшая подруга. Плюс её трагическая гибель… Это всё, дорогая сестрёнка, психологическое самовнушение лёгкой формы. Говорю это тебе, как человек, получивший медицинское образование. Стоит тебе оказаться с этим парнем рядом, при первом же сексуальном контакте к тебе вернётся вся твоя влюблённость.

Он говорил серьёзно, с напористой уверенностью. Вика не нашлась даже что ответить. Но брат ответа и нет ждал.

– Тут главный резон в другом. Насколько этот мужчина сможет обеспечить твою жизнь? У него есть профессия, стабильная работа, хороший доход?

– У него два высших образования, он не беден. Работает в престижном банке, ценный специалист.

– А есть ли у него базисная поддержка? То есть – обеспеченные родители, родственники? Связи?

– И это имеется!

Последние две реплики Вика произнесла с явной насмешкой, но Сергей иронии не заметил. Весело кивнул, на мгновение повернув голову к сестре:

– Полюби его снова, похоже, парень этого заслуживает.

Странное чувство отчуждения и непонимания – странное, потому что относилось к Серёже! – испарилось тут же, как только Вика вошла в ворота его дома. Небольшая площадь перед домом была красиво обсажена цветущим кустарником, дорожки выложены весёленькой плиткой. А у самого крыльца – высокого, под мрамор, с витыми перилами, – стоял Страслодюк! Большой, как крупная собака, из какого-то чудесного, голубоватого с переливами камня, но именно он, этот химерный зверь, которого придумала маленькая Вика, а Серёжа помог ей слепить и обжечь.

– Серёжа! – Она обернулась к брату. – Глазам не верю!

– Верь! – засмеялся он. – Это твой чудесный Страслодюк. Ужасно нравится всем, кто у меня бывает. И нескольких, с небольшими вариациями, я уже изваял под заказ. За очень хорошие, между прочим, деньги. Тебе, как автору идеи, полагается процент.

Дело в том, что Сергей здесь, в Америке, оставив карьеру медика, стал скульптором. Ещё два года назад, когда он приезжал к ним, в родной город, брат подробно расписал лично Вике как это произошло. Начинал он в Медицинской школе при Университете Джона Хопкинса. Этот медицинский центр многие считают лучшим медицинским институтом в мире. Здесь как раз стали разрабатывать очень интересное направление – интервенционной радиологии.

– Если объяснить тебе научным языком, – говорил Сергей, – то это область медицины, включающая в себя комплекс последовательного выполнения диагностических и лечебных процедур под контролем рентгеноскопии, ультразвукового исследования, компьютерной и магнитно-резонансной томографии. Она родилась на стыке лучевой диагностики и хирургии.

Центр по освоению интервенционной радиологии был оснащён новейшим оборудованием, современными технологиями, перерабатывал поток всевозможной информации… Сергея не просто звали сюда – заманивали. Надежды были радужными – и на интересную работу, и на материальный достаток. Поначалу так и было.

– Но, Вика, представь: там, как и везде, – групповые интересы, интриги, зависть. А то, что денег в этот аспект радиологической медицины вкладывалось немеренно, только усиливало страсти. Мои идеи, разработки незаметно ушли в другие руки, а когда я попытался чем-то доказать, мне прозрачно намекали, что я иностранец, должен помалкивать. И даже делались предположения – а не шпион ли я! Русский! Хотя у меня уже было американское гражданство. Ведь поначалу во мне, как в специалисте, была большая заинтересованность, потому гражданство, как обещали, оформили быстро. Но и это не спасало…

Потом в Центре поменялось всё руководство, и Сергея поставили перед выбором: или он подтверждает свою квалификацию, или будет переведён на должность младшего лаборанта. Подтвердить квалификацию – значит снова пройти курс обучения на одном из медицинских факультетов. Сергей воспринял это как унижение. После его научных публикаций, после открытий, сделанных уже здесь, в США, и запущенных в разработку… А образование, которое он получил у себя в стране, на порядок выше того, что предлагают здесь – уж он-то знает, имел возможность сравнить!

Он ушёл из этого престижного научного центра, переехал в Лос-Анджелес: один из его друзей-медиков подсказал, что там есть вакансия в отделении радиологии Детской больницы при Калифорнийском Университете. Стал просто врачом-радиологом. Там, в Лос-анджелесской больнице он встретил Джудит, они стали жить вместе. Но вскоре всё повторилось: его должность сокращают, предлагают работать медбратом, а для этого – пойти на курсы для получения диплома этой профессии.

– Представляешь, мне надо было идти и переучиваться на санитара!

Сергей был зол и растерян, но и возвращаться на Украину не хотел. И тут ему пришла на помощь жена.

– Вскоре после нашего знакомства у Джудит был день рождения. Я подарил ей фигурку пантеры. Увидел в комиссионке вазу из яшмы чёрно-красно-коричневых цветов, купил её, приобрёл инструменты, станочек специальный. Работал несколько вечеров и вырезал. Вспомнил молодость. Оказалось, навыков не потерял. Даже наоборот: какое-то особое видение сути того, что я делаю, появилось. Джудит, у которой художественный вкус, честно говоря, вульгарный, взяла фигурку, посмотрела и вдруг спросила: «Это я?» Да, я делал её: грациозная и уверенная поза, поворот и наклон головы… Вообщем, уловил!

Когда наступило для Сергея трудное время, Джудит однажды сделала ему неожиданное предложение. Она рассказала, что в больнице у неё есть пациент, богатый человек, который бы хотел, чтоб Сергей сделал ему фигуру собаки-дога. Пёс этой породы у него недавно скончался, а хозяину хотелось, чтоб фигура любимца всегда встречала его сразу же у ворот особняка, на аллее, как это было при жизни дога. Джудит, узнав, что пациент сильно горюет о своём псе, сама подсказала ему эту идею, принесла и показала фигурку пантеры. Восхищённый богач теперь мечтал о скульптуре своего дога и хотел работу только Сергея. «Но я никогда не делал крупных фигур, – воскликнул Сергей. – Я не смогу!» «Сможешь» – спокойно ответила Джудит и назвала сумму гонорара. У него, что называется, отвисла челюсть. А она добавила: «Это только за твою работу. Стоимость материала заказчик оплачивает отдельно».

Вообщем, Сергей взялся. У заказчика был целый диск с фото и видео пса в самых разных ситуациях. Красавец-дог был редкого пепельно-голубого окраса. Потому для скульптуры выбрали камень оникс. Джудит нашла по Интернету фирму, поставляющую любой поделочный камень и в любом количестве… Принимая работу, заказчик прослезился: было совершенно очевидно, что пёс только что «мчался» по аллее и на секунду замер перед восторженным прыжком навстречу хозяину. «Как живой». А вскоре ему позвонил другой богач – приятель первого. Этому была нужна скульптурная группа дельфинов в его бассейн…

– Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, – смеялся Серёжа, рассказывая Виктории о повороте в своей судьбе. – Сейчас у меня полностью выкуплен дом, в два раза больше того, первого. Заказов не переводится, от некоторых приходится отказываться, если сроки поджимают. Чего только не делаю: от миниатюрных сувениров до парковых фонтанных групп. Именно зверей. Я – скульптор-анималист! Поверь, очень популярный. При этом, никого не беспокоит, есть у меня какое-то специальное образование или нет. А то, что я русский, как раз прибавляет популярности. А год назад знаешь, что я сделал? Оставил о себе память в Джоне Хопкинсе!

И он рассказал Вике… На территории, где расположен Университет Джона Хопкинса – очень красивом месте со старинными и новыми зданиями, церковью, парком, клумбами, ротондами… – есть уголок, где выпускники оставляют в подарок Университету скульптуры зверей. Сергей, работая там, часто ходил в этот «зоопарк», гладил каменного лебедя или гипсового мишку-панду, а пальцы сами бежали по изгибам, словно лепили…Год назад он, уже профессиональный скульптор, привёз и поставил в парке свой подарок – забавную зверушку ростом с пони, с горбом, длинными ушами, хитровато-весёлым оскалом крупнозубой пасти. Русские туристы – а их в последнее время стало много здесь, – узнавали сразу: «Конёк-Горбунок!»

… Может быть больше всего Виктории хотелось побывать в мастерской у брата. Но попала она туда только в последнюю неделю, которую проводила «в семейном кругу». На второй день приезда в Америку она уже катила в комфортабельном автобусе, любуясь красотами штата Нью-Йорк…

Помещение под скульптурную мастерскую Сергей арендовал в городе Глендейл – северном пригороде Лос-Анджелеса.

– Здесь большая армянская община, – объяснил он сестре. – Как-то случайно я с ними познакомился, подружился. Все говорят по-русски, очень уважают мастерство скульптуры. Сдали мне это помещение на обувной фабрике.

Длинное одноэтажное здание служило раньше складом. Но фабрика расширилась, отстроила новый склад под свою продукцию. А старый ко времени приезда Виктории Сергей уже выкупил, оборудовал его станками, печами для обжига, инструментом. Были здесь два цеха, где точились различные детали скульптур – каменных, деревянных. У него работали три помощника – резчик камня, столяр и шлифовщик.

Двор перед мастерской был заставлен камнем – и большими, ещё не тронутыми глыбами, и крупными осколками.

– Ого, – воскликнула Виктория. – Какой красивый материал!

– Я работаю только с натуральным камнем, – сказал Сергей. – Заказчики люди богатые, искусственного не хотят. Почти не леплю. Из глины и гипса делаю в основном барельефы и миньоны на камины, стены, арки. Но знаешь, больше всего люблю дерево. Своего Горбунка я тоже выточил из дерева, из берёзы. Что б уж русский – так русский во всём. – Засмеялся: – Берёза, правда, не русская была, американская белая, так этот вид называется. Мне её везли под заказ почти от границы Канады – прекрасный экземпляр, метр в диаметре…Жаль, здесь не растёт ясень и липа, но их привозят из Европы, подозреваю, что от нас, с западной Украины. Хорошее дерево для скульптуры. Обычно работаю с тополем. Он труднее в обработке, но зато прочный, не даёт трещин.

– Вижу, вижу, ты настоящий специалист!

– А сколько побочных специальностей я освоил! Например, могу таксидермистом работать. А ты думала! Постоянно с ними консультируюсь, разные секреты выведываю. Например, как сделать глаза скульптуры «живыми»…

В мастерской была отличная офисная комната, и там брат с сестрой провели несколько часов, пролетевших незаметно. Они разрабатывали эскиз фонтанной группы для одного особняка в Малибу. Хозяин его несколько лет провёл в Индии, был большим поклонником писателя Киплинга. В «детском» уголке парка он предполагал поставить фонтан с фигурами мангуста Рикки-Тикки-Тави и чёрной кобры Нага. Вика и Сергей, тоже с детства любившие эту сказку, с увлечением придумывали и рисовали позы и расположения будущих фигур. Вика в азарте предложила изваять ещё и птицу-портного Дарзи и мускусную крысу Чучундру, но Сергей со смехом отверг это.

– Перебор явный! Две фигурки получатся в отличной экспрессии и гармонии, а если их будет больше – внимание рассеивается. И потом: хозяин захотел Рикки и Нага – так тому и быть.

Когда они возвращались в Санта-Монику, у Сергея на столе остался совершенно законченный рисунок будущего фонтана. А в компьютере – проекция всего «детского» уголка парка с фонтаном настолько реальным, словно это была фотография. Вика блеснула своим мастерством визуализатора.

– Завтра же переброшу по мэйлу заказчику, – говорил довольный Сергей. – Предсказываю, что он будет в восторге. Сестрёнка, надо тебе подбрасывать работу, у тебя отлично получается! С Интернетом это не проблема.

Вика была счастлива. И оттого, что получилось здорово, и оттого, что брат в самом деле может давать ей подзаработать. Но больше всего потому, что она словно вернулась в детство, когда они с братом ходили во Дворец пионеров, в кружке керамики вместе лепили разных зверушек…

Неделя в «семейном кругу» пролетела быстро. Днём брат показывал Вике, как и обещал, прекрасный Лос-Анджелес и то, что называлось его окрестностями. Её, как архитектора, поразил Даунтаун – Центр Деловой Жизни города. Этот исторический центр города был, одновременно, уникальным современным архитектурным комплексом: библиотеки, театры, административные и бизнес здания, концертные залы, стадионы…Многие здания построены на монореллах, ведь эта тихоокеанская часть Америки подвержена землетрясениям, а подобные конструкции зданий позволяют гасить амплитуды раскачиваний! А какие высотные здания! Вика помнит некоторые из них по курсу архитектуры 20-го века.

А потом – Лонг-Бич, Болдуин Парк, Помона, Малибу с музеем-виллой Гетти и Замком Малибу, Голливуд с Аллей славы и театром Кодак… Голова кругом шла от прекрасных пляжей, шикарных особняков, баров и ночных клубов. Но больше всего из окрестностей Вике понравилась именно Санта-Моника. Огромный пляж, синие горы и океанский прибой! На всей широкой пляжной полосе – спортивные площадки с различными снарядами, деревянные велосипедные дорожки, дорожки для бегунов и роллеров, тренажёры для боксёров, гимнастов! Потрясающе! Каждое утро, перед тем, как сесть в машину и поехать с Сергеем на экскурсию, Вика бежала на пляж, но всё опробовать так и не успела. На Венецианском пляже рисуют художники, играют музыканты, очень много молодёжи. Очень понравился ей пирс, уходящий далеко в океан, с аттракционами, магазинчиками, ресторанами…

– Ты выбрал здесь самое лучшее место, – похвалила она брата.

– Джуди выбирала, – сознался он.

В голосе его была неприкрытая гордость. Да, Вика знала: Сергей гордился своей красавицей-женой. По Интернету он постоянно посылал ей и родителям фото Джудит. Вот она танцует вместе с ним на их лужайке перед особняком: горят фонари, видны фигуры гостей с бокалами – какая-то вечеринка. Вот Джудит сидит за компьютером: чёрная блузка с вырезом не скрывает красивой груди и тонкой талии, одна рука её на клавиатуре, вторая сжимает симпатичного пёсика-шарпея. Вот, высокая и стройная, она смешивает блендером коктейли у стойки на их кухне-студии… Поразительно, но в жизни Джудит оказалась точно такой, как на фото. Обычно всегда бывают корректировки: в жизни человек или проще, или интереснее, да и просто мимика, жесты, выражение глаз делают его несколько другим. С Джудит – ничего подобного. В первый же вечер, проведённый вместе, у Вики осталось ощущение, что она видит те же фотографии. Рыжеволосая, высокая, длинноногая стройная красавица так же смотрит, так же чуть склоняет голову, минимум эмоций, лёгкая улыбка… С привычной сноровкой она готовила у стойки ужин, включая то аэрогриль, то блендер, то овощерезку, позволяя любоваться пластикой своих движений. Да, она была хороша. Рыжеволосая, зеленоглазая, высокая, под стать брату. Сергей уезжал в Америку стройным парнем, сейчас он был уже по-мужски мощен, но стройность сохранил. Они были красивой парой.

Вика была уверена, что Джуди натуральная рыжая: светлая кожа, чуть тронутая веснушками, цвет глаз, светлые брови и ресницы… Но Сергей открыл ей тайну: Джуди подкрашивается. Да, у неё и в самом деле свои рыжие волосы, но ей не нравился их тусклый невыразительный цвет и она стала добавлять им яркости. Но всё казалось настолько естественным, что ни знакомые, ни сослуживцы не догадывались. Так же, как и Вика…

В компании с женой брата она провела только два вечера. Первый прошёл прекрасно. Джуди и Вика вместе готовили ужин, импровизировали, много смеялись, подсказывали и помогали друг другу. Сергей блаженствовал, глядя на них, отпускал шуточки, вспоминал эпизоды из детства. Потом, выпивая и закусывая на веранде, куда был выход прямо из кухни, они смотрели по ноутбуку фотографии поездок Сергея и Джуди по Национальным паркам Штатов, которые они объехали в несколько приёмов за три года. Фотографии делал Сергей, и хотя он скромно говорил о том, что цифровой камерой это получается просто, Вика понимала: у брата талант подмечать и ловить моменты. Парк Йосемити с невероятными скалами, озёрами, густыми лесами, водопадами, обалденный вид со скалы Эль-Капитан!.. Парк Йеллоустоун в Айдахо и Гранд Титон в Вайоминге, фантастические Долина Смерти, Долина Богов и Долина Монументов в Парке Арки, фотографии индейцев навахо, которые и сейчас там живут… Она долго рассматривала именно эту фотографию, вглядываясь в лица людей-навахо, словно они могли ей что-то объяснить на своём необычном языке. Но потом, не сдержав прерывистого вздоха, перешла на другой снимок…

Вике так хотелось воскликнуть: «Серёжа, что же ты не включил в мой маршрут этакую красоту!» Но она сдержалась – брат и так много сделал для неё. А парки… Что ж, следующий раз, когда она приедет, у неё будет именно эта цель – объездить все Национальные парки.

Потом они плавали наперегонки в бассейне, уже при зажжённых фонарях. Вика обогнала всех. Потом, переодевшись, пили коктейли в саду, пели русские песни, правда Джуди их не знала и только пыталась подпевать.

Второй вечер начался так же славно. Это был прощальный вечер – назавтра Вика уже улетала домой. В честь этого решено было испечь картошку. Правда, не на костре, а в аэрогриле, но вкус оказался потрясающе похож. Одновременно делалось мясо-барбекю, а Вика сооружала салат-оливье, правда с вариациями – не все продукты холодильника брата совпадали с традиционными. Устроились тут же, рядом с кухней на веранде, обвитой разноцветными маурандиями. И настолько Виктория почувствовала себя здесь родной, нужной, любимой, что спросила:

– Ребята, а почему вы так долго не рожаете ребёнка? Я, может, и не так уж рвусь тётей стать, а вот мама и папа, честно говоря, заждались внука. Очень ждут!

Ещё несколько минут назад она не собиралась задавать этого вопроса. Брат ведь сам не заговаривал на эту тему, значит не хотел. И она понимала – не совсем тактично. Но – расслабилась, почудилось, что откровенность вознаградится откровенностью.

– Не всё так просто, – сказал Сергей.

И у Вики вдруг сжалось сердце, она на мгновение подумала: брат ведь работал в радиологическом центре! А вдруг он там облучился и теперь не может…Но тут Джудит ласково улыбнулась ей, покивала головой.

– Мы не готовы ещё быть родителями.

– Почему? – не поняла Вика.

– Ребёнок, это не только радость. Это большая ответственность и дополнительные затраты, немалые затраты.

Отлегло! И оттого, что её подозрения относительно здоровья Серёжи оказались неверными, она со смехом возразила:

– Ну да, вы не голливудские актёры, которым некуда девать миллионы и они покупают детей по всему свету, усыновляют. Но всё-таки, такой чудесный дом, и работа стабильная! И с меньшим достатком рожают и растят в любви.

– Я, Вики, в детском центре работаю, – напомнила жена брата. – Насмотрелась на этих, в любви по нищете рождённых. Нет, мы с Серхио просчитали: ещё три года нам нужно. За это время наш капитал в банке удвоится. Я, вместе с ещё двумя моими коллегами-медиками, стану совладельцем детского санатория, причём у меня будет основной пакет акций и должность директора… Но для того, чтоб всё это осуществилось, мы будем очень экономны. Мы и до сих пор не шиковали. Обратила внимание – ездили в отпуск только по Штатам, останавливались в недорогих кэмпингах. Но теперь – мы так решили, – никаких лишних трат. Твой приезд и вояж – последнее, на что мы решились. Надеюсь, ты представляешь, как потратился твой брат?

Внутренним жаром полыхнули щёки. «Господи, – резануло по сердцу стыдом, – зачем она при Сергее? Сказала бы мне наедине! Он же сейчас не знает куда деваться!»

Преодолев себя, глянула на брата. Сергей, откинувшись на спинку дивана, смотрел на них с такой блаженной улыбкой, что в первый миг Вика подумала: «Он нас не слышит…» Но тут увидела, как он поймал взгляд Джуди, кивнул ей одобряюще. Джуди состроила приятную гримаску, подлила в бокал Виктории вина, продолжила ласково:

– Мы учли, что ты единственная сестра Серхио, а значит, в какой-то мере, и моя сестра. Я была одним ребёнком в своей семье, вот и получается, что для меня ты тоже единственная близкая родственница. Потому мы и пошли на такие траты. Но решили: чтобы исполнить все свои планы и, в итоге, завести ребёнка, наша семья вступает в полосу экономной жизни. Надеюсь, ты понимаешь? Поддерживаешь?

…Позже, уже у себя дома, вспоминая этот разговор, Виктория подумала вот что: Джудит наверняка ограничилась бы одним вечером «семейного круга» – ей бы этого вполне хватило! Но нужен был разговор «по душам» – о режиме экономии ради будущего ребёнка. А начинать его сразу, в первый вечер знакомства, даже прагматичной жене брата показалось неловким. А Серёжа?

А Серёжа на следующий день провожал Вику в аэропорту Лос-Анджелеса. Прощаясь, они сидели в баре, и он говорил сестре:

– Ты сама видишь, как мне повезло с женой. Красавица! Такую фигуру и лицо редко увидишь – вокруг одни разъевшиеся толстухи. Джуди могла бы сниматься в Голливуде, но у неё нет такого стремления, совершенно.

– Да, твоя жена и правда хороша, – соглашалась Виктория сдержанно.

Но брат её холодности не замечал, воодушевлённый, восклицал:

– А умна! Я за ней, как за каменной стеной: всё просчитает, выверит, если даст совет – прямо в точку!

Потом, спохватившись, озаботился судьбой сестры:

– Ты, Вики, выходи замуж за своего банкира. От души советую, сестрёнка!

И, уже обнимая её перед самым гейтом, сказал:

– У тебя чертовски отличный английский! Владеешь им, как родным. Словно у тебя была долгая разговорная практика.

«Да, – мысленно ответила ему Вика, уже пристёгиваясь в кресле салона бизнес-класса. – У меня была отличная разговорная практика перед самым Лос-Анджелесом. Две недели на острове…»

И с губ непроизвольно, неконтролируемо, сорвалось еле слышно:

– Тони!

Впервые за всё прошедшее время она позволила себе произнести это имя. И не только мысленно, но и вслух.

Глава 7

Интернет знает всё!.. На это была единственная надежда Виктории. После того, как она отрыдала призрак своей прекрасной любви в самолёте, её сердце сжалось в маленький комок. Она сказала себе: «Всё, вспоминай об этом сне, как о прекрасной сказке. И будь счастлива, что она тебе приснилась. Это ведь чудо – такой сон! Могла бы жизнь прожить, и ничего подобного не испытать… Во сне…»

Хорошо, что произошло это на пути в Америку. Восторг новых впечатлений смыл остатки печали, она почти не вспоминала англичанина по имени Энтони. Однако ни один из встреченных парней и молодых мужчин – а их было немало и во время путешествий, и среди соседей и знакомых брата, – не понравился ей, даже не заставил интуитивно пококетничать. Хотя за ней ухаживали…

Но вот, во время обратного полёта, глядя неотрывно на сплошной туман облаков, затянувших иллюминатор, Виктория вдруг всем своим существом ощутила: она летит над теми же местами! Где-то там есть остров… Есть… быть может! Произнесённое в аэропорту вслух имя словно расколдовало её, стало ключиком, который вдруг, вопреки ожиданиям, вошёл в скважину наглухо запертой двери. И появилась надежда: а вдруг он повернётся, этот ключик? Вдруг дверь откроется? Она же сама себе сказала: это чудо – такой сон! Может, и правда чудо? Ведь есть же сны вещие! Пророчества! Предсказания! Почему она так легко отступилась?..

Виктория отдавала себе отчёт в том, что холодный прагматизм жены брата тоже дал ей свой толчок. Пробудившиеся воспоминания об острове и Энтони – это бунт её романтического разума. Да, она может поверить в невероятное! Джудит – никогда, да и Сергей теперь, похоже, её верный апологет. Пусть! А она попробует испытать прекрасную любовь не только во сне.

Всемирная Сеть засасывала, выдавая ей интереснейшую информацию, необычные комбинации. Но… ничего! Не было никакого террориста Свена – ни среди самых известных, ни среди мелочёвки. Не было организации «Парабеллум» – не только среди экстремальных, но и совершенно безобидных. Было издательство, был писатель с таким псевдонимом, организация в России патриотического толка… Она не отступала: копалась в информации о наркотрафике, наркодельцах, современной работорговле, пропавших над Атлантикой и не только самолётах…Читала материалы симпозиумов, доклады, статьи – в надежде, что где-нибудь, хоть вскользь, промелькнёт упоминание об Олафе Свене. Нет! Она забиралась на самые невероятные сайты в поисках фотографий террористов, находила довольно много, даже видеоролики. Было среди них несколько Олафов – имена, фамилии, клички, были и Свены – имена, фамилии, клички. Но все были не те, не те…

Олаф Свен был главной зацепкой для Виктории. Если он существует, то он – известная личность. И название его организации она знала. Ведь не Энтони же ей было искать! По имени, по тому, что он аристократ? Она даже его возраст точно не знала, не уверена, что он живёт в Лондоне… Но и со Свеном, о котором она знала значительно больше, ничего не вышло. Не было его в этой жизни.

Да, Вика так откровенно и сказала себе – заставила себя произнести это вслух:

– Нет его в этой жизни. Был бы – обязательно в Интернете высветился, хоть где-нибудь… Значит, его нет, не существует. И Тони… И Тони нет на свете. Мне просто снился сон…

И Вика заплакала. Она была одна, в своей комнате, у включённого компьютера, за окном стояла уже поздняя ночь поздней осени. Никто не видел её слёз. И был этот тихий плач совсем не такой, как отчаянный рыдания в самолёте. Горький, лёгкий и сладостный одновременно. Плач-прощание с мечтой, с надеждой на невероятное. На чудо.

С того времени Вика, хоть и позволяла себе вспоминать Тони, как мечту, изо всех сил старалась отвлечься, не думать, не травить душу. Успокоиться, забыть. И лишь однажды произнесла вслух слово, связанное с её необычным сном…Однажды мама, которая всё ещё время от времени расспрашивала её о Калифорнии, о Серёже и подробностях его жизни и спохватывалась: а вот это забыла спросить, и это, – поинтересовалась:

– Почему Джудит называет Сергея Серхио? Это ведь по-испански?

– По-русски, наверное, ей непривычно, трудно произносить. А английского аналога «Сергею» нет. Вот и называет по-испански, это логично. Там же рядом Мексика, испаноговорящих в Калифорнии много, потому «Серхио» звучит естественно.

– А как тебя они называли?

И Виктория почему-то вдруг сказала не то, что было. Вырвалось само, словно пробило заслон:

– Тори!

– Правда? – удивилась мама. – Надо же! Точно так назвал тебя дед Антон. Нам с Анатолием ещё тогда это показалось необычным и красивым. Но и непривычным для слуха. Потому и не рискнули так тебя звать. Стали более привычным – Вика.

– Я помню, ты рассказывала: именно твой отец предложил дать мне имя Виктория?

– Да, – мама улыбнулась давним воспоминаниям. – Он совершенно не отреагировал на рождение Сергея, прислал скупую поздравительную телеграмму, и всё. Впрочем, это можно объяснить: тогда были ещё живы мама и отчим, может быть он не хотел с ними встречаться. Но и потом, за десять лет, ни разу не приехал посмотреть на внука. Когда ты родилась, Анатолий даже думал ему не сообщать. Но всё же послал телеграмму, что-то вроде «Поздравляю с внучкой». А он вдруг приехал. Встречать пришёл к роддому вместе с Толей, Серёжей и нашими друзьями. Дома, когда тебя распеленали, он подошёл, долго смотрел. Потом спросил: «Имя у девочки уже есть?» «Нет, – ответила я. – Мы ещё думаем, прикидываем». Он поднял на меня взгляд, и у меня сердце затрепетало: так, показалось, смотрит на меня отец ласково и печально. Вдруг сказал: «Назовите её Викторией». Мы с Анатолием переглянулись. Он позже признался, что тоже почувствовал какой-то трепет. Потому и сказал: «А что, красивое имя. И редко встречается… Назовём, Нина?» «Хорошо, – сказала я. – Мне нравится. Пусть будет Виктория». Тогда отец наклонился, подложил ладонь под твою головку, погладил пальцами волосики, уже тогда тёмные. И произнёс именно это: «Тори…» Знаешь, Вика, больше он никогда тебя так не называл, даже когда приезжал на твои дни рождения, даже в тех редких письмах, которые писал в ответ на наши. Просто: «внучка».

У себя в комнате Виктория села к пианино, тихо стала наигрывать мелодию Поля Мориа. Она часто играла под настроение. Пальцы бегали по клавишам, а мысли текли параллельно, не мешая игре… Значит, оказывается дед Антон не только дал ей имя, а и назвал её – пусть даже единственный раз, – Тори. Надо же! Она кое-что знала об этом человеке и истории семьи своей мамы. Нелицеприятное. И только вскользь мама упоминала, что был дед человеком образованным, из дворян, знал иностранные языки…

* * *

Маму Нины Антоновны, бабушку Вики, звали Лидия. Она родилась и росла в городке Балаклава под Севастополем. В войну, ещё школьницей, она помогала медсёстрам в госпитале, видела израненных моряков, знала какие тяжёлые и геройские бои они перенесли. В сорок восьмом поехала в Севастополь, поступила в школу медицинских сестёр. А через год влюбилась в морского офицера, капитана второго ранга, который был на 14 лет старше её.

Произошло это в Матросском Клубе в День Военно-Морского Флота. Подруга и однокурсница позвала Лиду в Клуб с собой на вечер.

– Я туда уже ходила несколько раз, – восторженно рассказывала девчонка. – Там такие танцы устраивают, ой-ё-ёй! А курсантики! Их, знаешь, обучают бальным танцам, так что кружиться с ними одно удовольствие! Офицеры интересные… Но только почти все женатые. Лучше с курсантом завести роман. Не успеешь оглянуться – через три года он уже офицер, назначение получит, а ты – его жена…

Лида пошла. Она хоть и была провинциалка, но одевалась всегда очень красиво и модно. Мама у неё хорошо шила и вязала, выписывала журналы «Работница» и «Крестьянка». А там часто бывали вкладыши с выкройками модных платьев, юбок, блузок, вязанных кофточек… Один из знакомых парней, кстати, коренной севастополец, сказал Лиде: «Ты совсем городская, посовременнее наших девчонок». Сделал комплимент, конечно, ещё и потому, что Лида была хороша собой. Высокая и гибкая, с «персиковым» цветом лица, легко вспыхивающим румянцем при смущении. Большие тёмные глаза под бровями, о которых многие думали – и совершенно напрасно, – что она их подводит…

В Матросском Клубе было прекрасно. В холле висели картины художников-маринистов, работал буфет, который вполне можно было назвать рестораном. А огромный танцевальный зал сиял от света чудесных люстр. У Лиды глаза разбежались, сколько здесь было парней и мужчин в военной форме, красивых девушек и женщин. И всё же она почти сразу увидела этого офицера. Как и все севастопольские девчонки, Лида разбиралась в знаках отличия, потому сразу поняла, что у него высокое звание – капитан второго ранга. Поняла и то, что он значительно старше её. А значит, скорее всего, женат. Только подумала – и стало тоскливо. Потому что глаз от него оторвать не могла. Не то, чтобы такой уж красавец, хотя интересный, стройный. А просто было в нём что-то… Он стоял в компании офицеров, разговаривал, улыбался. От этой улыбки Лиде тут же становилось так радостно, так счастливо! Как это объяснить? Она сама не замечала, что улыбается, словно в ответ этому незнакомому офицеру.

Подруга затормошила её, потащила к колоннам, где стояли стулья. Слава Богу, оттуда ей был виден незнакомец. Но тут духовой оркестр заиграл танго, и сразу к Лиде подскочил с приглашением бойкий улыбчивый курсант. Приглашали её наперебой: подруга знала, что делала, приведя Лиду сюда – ей и самой перепадало внимание кавалеров. Офицеры тоже подходили, но тот, единственный, даже не смотрел в её сторону. А в какой-то момент Лиде показалось, что он прощается с товарищами. «Сейчас уйдёт!» – испугалась она. Заиграла музыка, около неё вытянулся очередной курсант, но она, не замечая, прошла мимо – к той группе офицеров. Сама поражаясь своей бесстыдной смелости, стала перед ним, сказала:

– Я приглашаю вас на танец. Можно?

– О! – воскликнул один из его товарищей. – Разве можно такой девушке отказать!

Она и правда была хороша: с горящими от отчаянного смущения щеками и глазами, с подобранными на висках красивыми заколками волосами – густой, до плеч, тёмной с медным отливом волной, – в своём лучшем платье, расклешённом, под поясок, со стоячим воротничком и рядом перламутровых пуговиц…

– Иди, иди, – подтолкнул другой офицер. – Может, это твоя судьба и конец холостяцкой жизни.

Сердце Лиды ухнуло вниз от радостного понимания: он не женат! Она танцевала, чувствуя его крепкие, но очень деликатные объятия, его лёгкий и элегантный стиль танца. Она разбиралась в этом: у себя в Балаклаве занималась в кружке бальных танцев. И сама она не скользила по паркету – летала, чувствуя, как молода, красива, счастлива…

Потом она сидела на стуле под колоннами, не могла отдышаться, вся пунцовая от волнения. Подруга восхищённо лепетала:

– Лидка, ты просто королева! А этот… Ну просто князь Болконский!

Подходили, приглашали её танцевать, но она отрицательно качала головой и всё ждала… Он пригласил её через три танца. На этот раз представился, спросил её имя. В конце танца, вся обмирая, Лида попросила его проводить её до дома тёти, где она жила. Антон проводил, и она, совсем уже теряя голову, назначила ему свидание – назавтра. Чуть приподняв иронично бровь, он сказал ласково, как маленькой девочке:

– Завтра не могу.

– А когда?

– Ну… в субботу можно.

Суббота – это почти через неделю!

– Как долго! – вырвалось у неё, и он засмеялся…

Дождалась. Встретились на проспекте Нахимова, хотели пойти на Приморский бульвар, но свернули к Матросскому бульвару. Было начало августа, что называется самый курортный сезон, и Приморский бульвар переполняли отдыхающие. На Матросском было не так многолюдно, особенно если сворачивать в уютные боковые аллеи. Лида испытывала такое счастье, что не скрывала этого. Прыгала на одной ножке, кружилась в своей красивой юбке-солнцеклёш, вскакивала на бордюры, опираясь на руку Антона, наклонялась понюхать цветы к вазонам. В этом её веселье было что-то неистовое, взволнованное, словно она не могла справиться с собой. Офицер, взрослый человек, понял это, стал расспрашивать девушку о семье, об учёбе. И она успокоилась. Рассказала о госпитале в годы войны, о своей учёбе… Они как раз подошли к памятнику капитану Казарскому с геройского брига «Меркурий», и Лида, глубоко вздохнув, остановилась, повернулась к своему спутнику.

– Антон, – сказала она быстро, словно боялась недоговорить. – Возьмите меня в жёны! Я буду хорошей женой. Я много умею, и готовить вкусно, и шить. Мама всегда говорила, что я очень аккуратная, даже слишком. И я ведь медик – буду им обязательно. А у вас ранения с фронта.

И она легонько прикоснулась к его нашивкам на правой стороне груди, на кителе.

– Лидочка, – ответил он ласково, – милая вы девочка… Вы меня не знаете…

Она вздрогнула всем телом, потому что Антон взял её за руки. Но в следующий момент она сама сильно сжала его ладони.

– Я люблю вас!

– Господи, ты ведь намного моложе меня. Сколько тебе лет? Восемнадцать?

– Девятнадцать… Почти. Антон, я буду любить вас всю жизнь!

Что-то произошло – именно в этот момент. Лида вдруг увидела, как полыхнуло странное пламя в тёмных глазах Антона – словно молния. Он рывком привлёк её к себе и поцеловал. В губы. По аллеям гуляли люди, но они стояли – одни! – под платаном, и никого не замечали. Антон долго не отрывался от её губ, а когда отстранился, сказал хрипло:

– Завтра идём в ЗАГС.

Пошли они туда через день, в понедельник. А через неделю Лида вошла его женой в изолированную двухкомнатную квартиру… Никогда больше Антон не целовал её так – страстно, нежно, отчаянно.

Гораздо позже, уже во втором браке, Лида вспоминала три года, прожитые с Антоном, как тяжёлый сон. Это при том, что внешне он был неплохим мужем. Курил, но не пил – только по поводам, только натуральные крымские вина. Пьяным жена никогда его не видела. Он хорошо обеспечивал её и родившуюся через год дочь. Настолько хорошо, что Лида даже никогда не интересовалась его зарплатой: какую часть он отдаёт в семью, сколько оставляет себе?.. Из-за ранений Антон не мог водить корабли, у него была высокая должность в военно-морском штабе.

Он никогда не сердился на неё, ни за что не упрекал. Он её не любил. Нет, это не то слово! Он был к ней равнодушен.

Поначалу его безразличие Лида принимала за сдержанность, отсутствие интереса к её жизни – за благородство, холодность и отрешённость в самые интимные моменты – за жалость взрослого опытного мужчины к ней, девчонке. Она тоже стеснялась и в первое время была ему даже благодарна. Прозрение, как снежный ком, катилось с горки, и случился момент, когда Лида поняла…

Это было в день её выписки из роддома. Она вышла на крыльцо с новорождённой дочкой на руках, подбежали подруги, стали её целовать, заглядывать под уголок одеяльца, подошёл офицер, товарищ Антона, поздравил. Потом она, как и положено, протянула ребёнка отцу. Антон взял свёрток так, словно выполнял долг: спокойно, уверенно. Девчонки теребили: «Смотри, смотри, хорошенькая какая!» Он глянул на приоткрытое личико дочери, улыбнулся: да, мол. Отвёл глаза – и всё. Здесь же, на крыльце, ещё двое папаш встречали жён с детьми, и Лиду так резанула разница в поведении! Один из мужчин был немного подвыпивший, другой трезв, но оба светились радостью, возбуждением, всё время что-то спрашивали о детках и глаз от них не могли оторвать. И Лида именно тогда поняла, ощутила всем обмершим своим телом, похолодевшими руками, больно пульсирующей кровью в висках: Антону не нужна ни она, ни их малышка! Они для него: что есть, что нет.

Дома Лида сказала мужу:

– Хочу назвать дочку Ниной. Мне очень нравится это имя.

– Хорошо, – пожал плечами Антон. – Называй.

У него хватало благородства не скрывать своего равнодушия.

Подруги-однокурсницы говорили «Счастливая!» Но никто не знал, какая тоска разъедает душу молодой женщины. Как изводит вопрос: «Почему?» Он ведь не собирался её оставлять, не обманывал с другими женщинами – да и не стал бы Антон заводить тайную интрижку. Так почему же?!

За три года она почти убедила себя, что всё хорошо. Спокойно, обеспечено. Нет ответной любви? Возможно, так живёт большинство. Правда, временами она без причины раздражалась, часто, оставаясь одна, вдруг садилась и горько плакала. И в один момент забыла все свои убедительные резоны, когда на Приморском бульваре к ней на скамейку подсел молодой человек с чудесной улыбкой и глазами, полными восхищения…

Лидия и Антон жили в самом центре города, на Нахимовском проспекте. Куда ж ей было ходить гулять с малышкой, как ни на Приморский. В тот летний день она сидела на скамейке, двухлетняя Ниночка, набегавшись, уже спала, полусидя в коляске. Лида читала. Молодой человек попросил разрешения присесть рядом и сразу же сказал, что видит её здесь не первый раз, и вот решился…

Леонид был из курортников. Он отдыхал в военном санатории под Севастополем, и Лида сначала решила, что он офицер. Но нет, он был инженером на заводе военного ведомства. Через неделю она, вместе с дочкой, уехала с ним в город Харьков: его откровенная и нежная влюблённость мгновенно излечила её надорванную душу, сняла неподъёмный груз с сердца. Впервые Лида поняла, какое счастье быть любимой!

Леонид сразу предложил ей выйти за него замуж. И она отчаянно решилась. Антон не удивился и не возражал. Они вновь сходили в ЗАГС, подали заявление на развод. Через полтора месяца он выслал ей все бумаги в Харьков, и они с Леонидом тут же оформили свой брак.

Леонид, несмотря на свои неполные тридцать лет, был, оказывается, не просто инженером – главным инженером крупного военного завода. Через несколько лет скончался директор завода, и он был назначен на его место. Лиде муж предлагал поступить в медицинский институт: завод мог дать ей направление. Но она отказалась: ей хватало её средне-медицинского. Она стала старшей медсестрой прекрасной заводской водолечебницы, там и проработала до пенсии.

Был Леонид человеком открытого и весёлого нрава. Любили его все: рабочие огромного завода, дети подшефных детсадов и школ, куда он охотно ходил на праздники с дочкой Ниночкой, друзья, родные… Много лет спустя, рассказывая уже взрослой дочери эту историю, Лидия признавалась, что любила Леонида всем сердцем и была с ним счастлива. Но там же, в сердце, оставалась у неё невыдернутая заноза – любовь к Антону. Да, его она тоже любила всю жизнь, как и обещала когда-то.

– Почему так, Ниночка? Не могу объяснить! Леонида я знаю за что любила. За любовь ко мне, за любовь к тебе. За то, что много проблем у него было на работе, но нас это не касалось. За заботу, которую я ощущала постоянно. А Антона – за что? Что в нём было такое, что я никогда не могла его забыть? Что-то было…

Нина очень любила «папу Лёню». У Леонида не могло быть своих детей – в детстве он переболел эпидемическим паротитом, проще – свинкой, случилось осложнение… В Ниночке он души не чаял. У неё было счастливое детство: если пионерлагерь – то «Артек» или «Орлёнок», если танцевальный кружок – то лучший в городе, с выездами на детские фестивали за границу. Впрочем, в ансамбль вместе с ней ходили и дети рабочих завода – фрезеровщиков, токарей, и дети инженеров, чертёжников…«Артек», конечно, был более недоступен для простого люда, но Нина хорошо помнила ребят, отдыхавших там не потому, что у них были влиятельные родители, а потому, что «заработали» путёвки сами. Весёлый парнишка Вася из села под Тверью спас двух тонувших взрослых людей, девочка Гузаль из Ферганской долины была звеньевой лучшей пионерской бригады на сборе хлопка, киевлянин Сева стал победителем детской художественной выставки… Одевалась Нина лучше многих других девочек. Её школьная форма и передники – будничный-чёрный, празничный-белый, – были нестандартного покроя, с элегантными вставками, оборками. Свитера, кофточки, платья – выделялись. Кое-кто из ребят, а больше их родители шептались: «Конечно, дочка директора завода! Всё заграничное…» И очень ошибались: всю одежду дочке шила её мама Лидия. Что по-настоящему отличало их семью, так это, как говорили тогда, «жилищные условия». В те времена ещё много было коммуналок, семейных общежитий. Начинали строиться жалкие «хрущёбки», но люди радовались, получая там квартиры – это было изолированное жильё. А вот директор с семьёй имел в самом деле прекрасную квартиру…

Папа Антон Нине тоже нравился. Она дважды, уже школьницей, ездила к нему в Севастополь, он водил её на военный корабль, к археологам на раскопки в Херсонес, научил плавать. Но потом эти встречи разом прекратились: Антон вновь женился на молодой женщине, у него родился сын. Две семьи совершенно не общались, и Нина своего брата вообще никогда не видела.

Отчим умер внезапно, как это бывает от сердечного приступа. Быть директором огромного завода военного ведомства, даже если ты лёгкий и весёлый человек, – это очень тяжело…Лидия пережила Леонида всего на год: без него она как-то сразу состарилась, стала болеть… Но рождение внука Серёжи они дождались. А вот внучки – нет. Может быть поэтому дед Антон и объявился, узнав о рождении Виктории. Тори – как он сам назвал её…

– Надо же, Вика, – удивлялась Нина Антоновна, – вот стала тебе рассказывать и столько вспомнила, о чём, казалось, напрочь забыла! И ещё одно – он, мой отец и твой дед, – оставил нам на хранение свои ордена!

– Правда? Ты никогда мне не говорила, не показывала.

– Честное слово, я просто о них забыла! Ну, сначала ты маленькая была… Это он приезжал на твоё четырёхлетие, последний раз мы его тогда видели, вскоре он умер, а его жена сообщила мне об этом через месяц после похорон. Я и не ездила туда…

– А почему он не оставил награды там, в семье? – спросила Виктория. – Насколько я помню, у тебя есть брат, его сын?

– Да, отец как раз об этом мне сказал. Когда приехал, почти сразу протянул мне свёрток, упакованный в красную материю. «Здесь все мои награды, военные. Пусть будут у тебя». Я тоже тогда спросила, почему не у сына. Он пожал плечами: «Миша ещё мальчишка, мало ли… вдруг захочет продать… Здесь есть ценные награды, особенно один, иностранный орден, английский… А ты – моя старшая дочь. Сохрани, потом передашь внучке».

– Мне?

– Да, так и сказал, и взял тебя на руки. Не внуку, Серёже, а именно тебе. Любил тебя… Интересная ведь история, правда?

Виктории тоже было интересно. Раньше она знала только чистые факты: бабушка Лида была дважды замужем… Теперь же, с подробностями, эта история взволновала её. Прорисовывалась какая-то таинственная, а значит легендарная личность деда Антона. Он дал ей имя. Он назвал её Тори, он оставил ей свои ордена… Она ведь смутно помнила его. Дед Антон приезжал раз в году, к ней на день рождение. На год, на два, три и четыре. На её пятилетие не приехал – умер.

Захотелось узнать о нём побольше. Мама долго искала в разных шкафах и на полках – уже и не помнила, куда положила свёрток деда Антона. Нашла, и они вместе размотали плотную красную материю… Виктория никогда так близко не видела боевые награды, а уж тем более не держала в руках. Они были тяжеловатыми и приятно прохладными на ощупь, все ей очень нравились. Она взяла перламутрово-алую выпуклую звезду с изображением в середине бронзового солдата с ружьём.

– Орден «Красной звезды», – подсказала мама. – А это – Отечественной войны второй степени. А вот какой красивый! Орден Нахимова тоже второй степени. Я слышала, это один из высших орденов для морских офицеров.

Вика положила на ладонь тоже звезду, с пятью концами в виде алых сердечек, с серебристыми лучами между ними, с профилем адмирала Нахимова… Рука сама потянулась ещё к одной награде – медаль на георгиевской ленточке, которая в последние годы стала всем знакома, как символ Победы, с профилем Сталина и надписью «Наше дело правое. Мы победим». Ну да, это его знаменитые слова… И ещё: медаль «За оборону Советского Заполярья». Он, что, там воевал? Да, наверное сражался с фашистскими подводными лодками, потому что есть нагрудный знак «За боевое траление» – тоже красивый: овальный серебристый треугольник, в нём круг с синим морем и белым кораблём…

– Вот он, иностранный! – воскликнула мама. – Очень красивый. Только непонятно, как называется. И за что отец его получил…

Золотой крест, покрытый нежной эмалью, с золотой окантовкой… В центре, в обрамлении лаврового зелёного венка – корона на красной эмали. Наверное, английских королей. Виктория перевернула награду, посмотрела на обороте. Там тоже в лавровом венке, на красном фоне был изображён золотой красивый вензель. Прикреплён этот крест был за два кольца к золотой планке с тиснёными лаврами, внизу ленты. А сама лента – широкая красная полоса с двумя узкими синими по краям, вертикально. И сверху – тоже такая же планка…

– Возьмёшь себе? – спросила мама, бережно заворачивая награды в ту же материю.

– Возьму. Не беспокойся, сохраню.

Она унесла свёрток в свою комнату. Всё услышанное и увиденное пробудило в ней любопытство. Надо бы знать больше о жизни этого необычного, как теперь она почувствовала, человека – свого деда. Впрочем – она пожала плечами, – как? И тут же подумала об Игоре. Наверное, он любил бы её так же сильно, как Леонид Лидию. И брат Серёжа советовал… Но нет, её чувства отторгали эту мысль. И вообще – она уже всё для себя решила.

Глава 8

Беда обрушилась на семью сразу после новогодне-рождественских праздников. Банк, видимо, тоже не хотел портить людям настроение, дал отгулять, отвеселиться. Но в первый же рабочий день, с утра, в квартире Пичужиных прозвенел телефон…

Мать и отец поначалу не поверили, что всё серьёзно. Анатолий просто даже не понял, о чём речь, и тогда жена рассказала ему… Год назад она стала поручителем своей подруги Тамары перед банком с названием «Гермес». Тамара Петровна взяла там большую ссуду под проект постройки фабрики пошива стильной одежды. Она ещё за месяц до этого приходила к Пичужиным в гости и похвалялась:

– Не хочу быть просто частным предпринимателем. Буду настоящим фабрикантом! А что? Я сумею. Уже договорилась, что покупаю землю на окраине посёлка. Ты же знаешь, Нина, за последними домами начинается кладбище, но перед ним – больше поле. Вот там землю куплю и построю фабрику в несколько цехов, оборудование современное поставлю, немецкое.

И даже показывала разработанный каким-то художником для неё товарный знак. «ТомаС».

– Почему Томас? – удивилась Нина.

– Ты забыла, подруга, я ведь Тома Семеренко. Вот тебе и «ТомаС»! Похоже на иностранное название, а по-настоящему – моё имя и фамилия. Я хочу, чтоб всё было серьёзно, чтоб у меня была фирма, знаменитая.

Вскоре после этого Тамара попросила Нину поручиться за неё перед банком.

– Почему же ты со мной не посоветовалась? – воскликнул Анатолий. – Такое серьёзное дело!

– Но она приехала так внезапно, тебя и Вики дома не было… Да и не думала я, что это так важно. Тамара сказала – это просто формальность…

Тамара Петровна и правда приехала неожиданно, минут за пятнадцать до этого позвонив: «Ты дома? Сейчас подскочу…» Сказала: «Надо, чтоб кто-то за меня поручился, мол знаю давно, серьёзный предприниматель… Все банки так делают. А кто ж меня лучше знает, чем ты? С детства дружим, всегда друг дружке помогали, выручали. Бери паспорт, съездим, поставишь подпись на бумаге и я сразу тебя обратно привезу». По дороге, в машине, рассказала Нине Антоновне, что банк даёт ей ссуду на покупку земли и строительство фабрики. Проценты, правда, приличные, но ссуда на несколько лет, а она, уже через год после постройки так раскрутится, что всё вернёт досрочно.

– Тебя тоже возьму в акционеры, – заявила серьёзно. – Будут тебе дивиденды на книжку капать каждый месяц…

В банке всё прошло быстро, как Тамара и обещала. Очень вежливый молодой человек взял паспорт Нины Антоновны, сказал:

– Одну минуту, мы проверим подлинность. – Улыбнулся, развёл руками. – Такова процедура. – Ушёл в другую комнату, минут через десять вернулся. – Всё в порядке.

Потом Нина Антоновна расписалась на двух копиях договора. Попыталась прочесть его, но там было столько пунктов, все мелким шрифтом, на трёх страницах… Её никто не торопил, только Тамара приобняла за плечи, объяснила:

– Да здесь всё только меня касается, когда проценты выплачивать, на какой срок, какие санкции, если не уложусь. Фигу им, санкций! Всё я выплачу быстрее, чем они думают, даже своих процентов сполна не получат!

И Нина подписала, не дочитав – она ведь хорошо знала подругу, её напористость, оборотистость, деловую хватку. Коль решилась на такое дело, значит всё просчитала. Себя Тамара никогда не обидит и не подставит…

Похоже, Тамара и правда всё просчитала. С полгода назад она исчезла с горизонта Пичужиных. Отец и Виктория этого даже не заметили, а Нина тоже не обеспокоилась: подруга и раньше звонила и приезжала только когда была в том необходимость. Значит – вся в делах, в Нине не нуждается. О дивидендах, обещанных Тамарой, Нина и не вспомнила, она сразу не приняла эти слова серьёзно… И вот теперь ей сначала позвонили из банка, а через час приехал банковский юрист в сопровождении судебного исполнителя. И Пичужины узнали: Тамара Петровна Семеренко исчезла из города в неизвестном направлении. Через полгода после оформления кредита она должна была начать выплачивать проценты. Когда этого не случилось и найти кредитора не удалось, банк подал на неё в розыск. Оказалось, что Семеренко продала и дом, и своё предприятие, где она сама и её сын – неизвестно. Предполагается, что они, по поддельным документам, могли выехать из страны, осесть в Польше, Чехии, Хорватии или где-то ещё, заранее подготовив себе там и жильё, и счета в местных банках. Ведь, как выяснилось, Тамара Петровна была связана с криминальными структурами, промышляющими большими объёмами контрабандных товаров…

Только теперь Нина Антоновна осознала, какую большую сумму денег взяла Тамара в кредит, а за полгода набежали ещё проценты!.. И отдавать этот долг банку обязана она – поручительница! В тот первый визит юрист банка – пожилой, респектабельный и, видимо, многоопытный, доступно объяснил Пичужиным: Нина Антоновна поручилась своей недвижимостью. А это – квартира. Другой недвижимости у семьи нет. Чтобы расплатиться, квартиру придётся продать, и банк, если Пичужины захотят, может сделать всё сам: купить квартиру, из этих денег погасить долг, помочь им приобрести другое жильё…

– Ваша квартира такова, – объяснил юрист, – что денег хватит и долг погасить, и купить себе квартиру… Да, небольшую, но, возможно, даже и двухкомнатную, конечно, в каком-нибудь отдалённом микрорайоне. – Пожал плечами, добавил с лёгкой улыбкой: – Есть такая французская пословица: «Кто отвечает, тому и платить». Вы поручились, то есть – взялись отвечать…

Как снег на голову! Как раз город заваливало снегопадами… Им дали время – неделю, вежливо посоветовали: «Проконсультируйтесь у независимых юристов, узнайте всё, чтоб не оставалось сомнений. Ждём вас через неделю».

Конечно, они пошли в юридическую консультацию – все втроём. А потом ещё Виктория, через руководителя фирмы, нашла опытного специалиста по гражданским и имущественным делам. И отец обратился к своему шефу – тому самому, которого пять лет назад вытащил из состояния клинической смерти. Теперь этот человек был уже владельцем целой сети медицинских учреждений. Он пришёл к Пичужиным сам, привёл с собой личного юриста. Они посмотрели все документы и, как и предыдущие законники, подтвердили: да, расплачиваться придётся, банк в своём праве. Походив по квартире, шеф сказал:

– Я найду вам, Анатолий, покупателя, который даст настоящую цену. У вас ведь уникальная квартира, её не надо даже перепланировать! Нужен только хороший ремонт.

Квартира у Пичужиных и в самом деле была не простая. Этот дом был построен перед самой войной, планировали и строили его американские архитекторы и специалисты, а предназначались квартиры в нём для советских специалистов высокого ранга. В самом центре города стояло это красивое здание, выгнутое овалом. С одной стороны – центральный городской парк культуры и отдыха, плавно переходящий в Лесопарк, с другой – Ботанический сад городского университета с примыкающим зоопарком и недавно выстроенным дельфинарием… Прекрасное и самое престижное в городе место. Дом, который в народе называли «Подкова», уцелел в войну под бомбёжками. Но вернувшиеся из эвакуации горожане заселяли его тогда как попало: не хватало жилья, полгорода стояло в руинах. Потому появились здесь и коммунальные квартиры, просуществовавшие даже до недавнего времени. Правда, вот уже несколько лет как они были скуплены богатыми людьми, их жильцы расселены… Но даже в самые трудные времена квартира, которая теперь принадлежала Пичужиным, оставалась неприкосновенная и предназначалась именно высшему начальству. Когда второй муж Лидии – бабушки Виктории, – стал директором военного завода, он получил эту квартиру. Сюда Нина, их дочь, привела мужа Анатолия, который был не харьковчанином и до женитьбы жил в студенческом общежитии. После смерти отчима и матери, квартира осталась Нине, Анатолию и уже родившемуся Серёже Пичужиным. А когда наступило время приватизации, они квартиру приватизировали, теперь она была их частная собственность.

Квартира располагалась на последнем, пятом этаже дома. Кроме неё здесь других квартир не было. А на этаж поднимал жильцов лифт: не современный, простенький, какой бывает в нынешних многоэтажках, нет – старинный красавец с двустворчатыми деревянными инкрустированными дверцами, с зеркалами, скамеечкой и столиком внутри. Конечно, раньше им управлял специальный лифтёр, теперь лифтёра не было, но работал лифт безотказно, шёл плавно, издавая приятный мелодичный перезвон.

По сути, квартира Пичужиных была не чем иным, как пентхаусом на советский манер. Лестничная площадка с крепкой дубовой дверью уже служила тамбуром квартире. Одно время Анатолий хотел поставить бронированную дверь, но так и не собрался… Из четырёх жилых комнат самая маленькая имела 20 квадратных метров. Огромная кухня уже самой планировкой делилась на две части: ту, где готовили, и ту, где обедали. По коридору, как говорили некоторые знакомые, можно было ездить на велосипеде, в ванной – устроить бассейн. В туалете было большое окно, он обогревался батареей, стоял журнальный столик…

Было и ещё кое-что… Во всех подъездах дома имелись чердаки, кроме подъезда Пичужиных. Здесь, на крыше дома, прямо над их квартирой, высилось сооружение в виде красивой каменной беседки, с колоннами, с застеклёнными окошками и сферической крышей. Прохожим, глядящим с улицы, наверняка казалось это просто украшением эпохи сталинских архитектурных излишеств. Но это было не так. Из лоджии Пичужиных лесенка вела прямо в эту «беседку», а, по-сути, – настоящий домик, уютный, тёплый. Он тоже изначально принадлежал квартире, а, значит, и семье. Дед Виктории, Леонид, первый устроил здесь себе обсерваторию – купил и установил телескоп. С женой и дочкой Ниночкой они часто поднимались сюда в звёздные ночи. А Леонид иной раз оставался тут ночевать, поскольку домик был обставлен, как жилая комната… Теперь уже Вика купила современный цифровой телескоп, любила смотреть на луну, на звёзды. Отец с матерью иногда присоединялись к ней…

За последние годы Пичужиным несколько раз предлагали продать квартиру. Мотивировка обычно бывала такая: вы купите себе две хорошие квартиры тут же, в центре города, ведь дочь у вас уже взрослая, наверняка хочет самостоятельности, и вас она наверное стесняет… Слушая такие рассуждения, Вика посмеивалась: в их необычной квартире был ещё один секрет. Благодаря ему, она и родители совершенно друг друга не обременяли. Дело в том, что ещё в довоенные годы предполагалось, что советские руководители высокого ранга могут иметь если не прислугу, то хотя бы домработницу. И в квартире существовала специальная – пятая – комната для такой работницы. Небольшое помещение примыкало к той комнате, которую как раз занимала Вика. Их разделяла дверь в виде арки. Здесь девушка устроила себе личную кухню. Газовой плиты, конечно, не было, но имелась микроволновка, электрочайник и маленький холодильник без морозильной камеры – такие ставят в торговых лотках. А также – стол, стул, шкафчик… Засиживаясь над проектами до поздней ночи, Вика могла и перекусить по быстрому, и капитально подкрепиться, не выходя на общую кухню и не тревожа родителей. Она знала, что мама спит очень чутко и легко просыпается, а ведь невозможно что-то приготовить, не звякнув чашкой или тарелкой. К тому же подсобная комната имела собственный выход в ту часть коридора, где находился туалет…

Эта квартира была единственной материальной ценностью семьи. Ни машины, ни загородной дачи, ни денежных накоплений они не нажили. В прежние времена не думали об этом, как и многие люди, называемые нынче презрительно «совками». Да, жизнь их тогда была проста и стабильна. В новые времена часто еле концы с концами сводили. Сейчас стало хватать на жизнь, даже вот на заграничную поездку отважились. Но и только. Бездна открылась перед Ниной Антоновной, когда она поняла, что поручилась перед банком именно квартирой! Юрист показал ей пункт в договоре, подчеркнув красным фломастером: «…собственной материальной недвижимостью…» А это и была квартира. Юрист обнадёжил: если когда-нибудь Тамара Петровна Семеренко будет найдена и арестована, и у неё обнаружится достаточно материальных средств, деньги Пичужиным могут быть возвращены…

– Как ты могла! – восклицал Анатолий, не замечая, что повторяет это уже наверное двадцатый раз.

Они сидели все втроём в гостиной: отец с дочерью на диване, а мама – отдельно в кресле, как изгой. Это был третий вечер из отведённой им недели. Уже были опрошены все юристы… Выхода не оставалось: надо было соглашаться на продажу квартиры.

– Взрослый человек, понимаешь, в какое время живём, и вот так беспечно!..

– Разве я думала… Господи! Просто сказать, что давно знаю человека, что доверяю ему…

Отец задохнулся от негодования:

– Не поверю, что ты никогда не понимала, что она тебя использует! Как сама хочет! Пользуется вашим общим дворовым детством, и использует.

– Да, Толя, да! Тома всегда была такая, корыстная. Всегда нами, подругами, манипулировала в свою пользу. Но ведь нам от этого плохо не было, подличать она не подличала. Просто никогда выгоды своей не упускала.

– И потом, папа, – вставила свои две копейки Вика, – мне кажется, она всегда была привязана к маме, уважала её. Кто бы мог подумать…

– А надо было думать! – Отец расхаживал по комнате с видом прокурора-обличителя. – Сама же говоришь – всегда была корыстная твоя Тома. А тут такими большими деньгами запахло… Я думаю, она и не собиралась ничего строить, сразу решила: хапну куш и смотаю за границу. Помнишь, когда-то давно она ещё Серёжу про Америку расспрашивала?

– Помню, – устало вздохнула мама.

– Ну вот. Подготовила всё заранее, прикинула: подружка Нина доверчивая, вникать в суть дела особенно не станет, подмахнёт договор не глядя!

– Та прав. Но вот… Толя, я всё думаю: а вдруг у Тамары большие долги были в этих криминальных структурах? Она и взяла деньги под видом кредита, чтоб рассчитаться? А теперь лежат где-нибудь закопанные в лесу она и её несчастный Руслан: и деньги забрали, и их устранили.

К удивлению Виктории, отец, подумав, согласился:

– Что ж, такое тоже может быть. Уж очень она у тебя была… или есть… азартная, рисковая эта Тамара. Но нам, девочки мои, от этого не легче. Что нам делать?

Ещё в первый день, когда пришло осознание того, как всё поворачивается, Нина Антоновна сказала с надеждой, обращаясь к мужу и дочери:

– Серёжа! Серёжа поможет нам… наверное…

Она посмотрела на Вику, ища её поддержки, ведь дочь совсем недавно была у брата.

Виктория отвела взгляд:

– Нет, мам, не стоит на него надеяться. Он бы помог, ты же знаешь Серёжу. Но как раз сейчас у него трудности… Проблемы всякие…

Не станет же она рассказывать маме о разговоре с Джудит, откровенно-предупреждающих интонациях: не просите у нас ничего, сама не дам и мужу не позволю!.. Нет, не надо родителям этого знать.

Может быть мама что-то почувствовала, а возможно поверила. Вздохнула:

– И правда, не будем напрягать Сережу, там, в Америке, тоже не просто жить…

Теперь, через несколько дней, они оставались в том же тупике.

– И что же нам делать? – повторил отец. – Неужели и правда отдавать этот долг? Продавать свою квартиру?

Повисла тяжёлая пауза. А потом Виктория сказала:

– Мы советовались с юристами, они нам выхода не оставили. Теперь нам надо получить консультацию работника банка. Не этого банка, у которого мы в должниках. Просто опытного, так сказать, банкира.

Мама повернулась к ней, посмотрела удивлённо, потом во взгляде её загорелся огонёк догадки.

– Боже мой… С Игорем?

Виктория улыбнулась:

– Ну конечно с Игорем. Он, чтоб вы знали, очень хороший специалист. А вдруг существует какой-то выход? Если есть хоть малейшая возможность, он подскажет.

Нина Антоновна даже всплеснула руками.

– Как же мы сразу об этом не подумали!

– Я подумала, – сказала Вика. – Я сразу подумала. Но поначалу надеялась на юристов. Сейчас, когда они нам надежд не оставили…

– Вы ведь с Игорем друзья? – осторожно спросил отец.

– Конечно, папа, не сомневайся, мы друзья. И я позвоню ему прямо сейчас. Сегодня воскресенье, он, скорее всего, не на работе.

Она не стала выходить из комнаты, достала мобильный телефон. Номер Игоря у неё в записной книжке, конечно, был. Нина Антоновна удивилась: Виктория не представилась, а сразу сказала:

– Да, здравствуй…

Но тут же вспомнила: на дисплее наверняка обозначилось имя того, кто звонит, Игорь сразу понял, что это Вика… А дочь говорила:

– Я… и мама, и папа… Вообщем, вся наша семья нуждается в помощи. У нас здесь недоразумение с банком… Серьёзно и срочно… Придёшь? Конечно, лучше здесь, у нас. Спасибо. Ждём.

Вздохнула, кивнула родителям:

– Он будет здесь через час. Мама, достань свою копию договора банковского. И сама расскажешь ему, как всё было. Подробно.

Отец качнул головой в сомнении:

– Не знаю, сможет ли Игорь что-то придумать… Сколько юристов опросили… Все в один голос твердят, что выход у нас один – рассчитываться с банком.

– А мне как-то легче стало, – Нина Антоновна улыбнулась дочери. – Подождём Игоря.

– Подождём, – кивнула девушка.

Глава 9

«Семейный совет» – с невесёлой иронией подумала Вика, на одну минуту увидев как бы со стороны их группку. Когда Игорь пришёл, мама стала весело накрывать стол к чаепитию, но, выставляя с подноса чашки на стол, вдруг села, беспомощно посмотрела на гостя, прижала руку к горлу.

– Игорь, неужели так можно с человеком? Ни с того ни с сего взять и отнять…

После этих слов чай остался остывать на столе, к печенью в вазочке и к конфетам в принесённой Игорем коробке никто не притронулся. Они сдвинули стулья, разложили на столе документы. Игорь показал два пункта на третьей странице, набранные мелким шрифтом. Мама и Вика кивнули одновременно. Юристы им уже объясняли: именно здесь прописаны обязанности поручителя и его ответственность. Игорь не стал упрекать, сказал откровенно:

– Банки, помимо всего прочего, прекрасно подготовленные в психологическом плане компании. У нас хорошо известно, что поручителями – бескорыстными, заметьте, – соглашаются быть люди доверчивые, открытые, не ждущие подвохов и подлости. В основном, пожилые люди советской формации. На них расчёт: не станут вникать, вчитываться в скучные длинные формулировки.

– Но ведь это нечестно!

– А кто вам сказал, Нина Антоновна, что банки – образцы честности и щедрости? Это расчёт, расчёт и ещё сто раз расчёт. Но это и не обман. Ведь вас не торопили? Не скрыли от вас эти пункты? Они были перед вами, читайте… Увы, многие поступают так же, как вы.

– А что, есть корыстные поручители? – Виктория уловила мимолётную оговорку Игоря.

Он улыбнулся уголками губ:

– Да, Вика, есть люди, хорошо на поручительстве зарабатывающие. Они составляют с кредитором свой договор и получают проценты с заёмной суммы.

– Боже мой! – всплеснула руками мама. – А мы наоборот, всё теперь должны отдать! Какая же я… – Отвернулась, сдерживая слёзы.

– Не вините банк, – сказал Игорь. – Если бы не оказалась мошенницей ваша подруга, вы бы продолжали жить, как жили, даже наверное и забыли бы об этом поручительстве. А банковская система такова, что всеми способами страхует себя от убытка. Вот вы рассказывали: сотрудник банка брал ваш паспорт, якобы проверял его подлинность? Это ещё до того, как вам дали подписать договор? Не подлинность документа он проверял: пробил по компьютеру вашу прописку, убедился, что ваша квартира достаточна для залоговой суммы.

– Ещё бы! – Отец встал, заходил по комнате. – Значит, как я понимаю, сделать ничего нельзя? Надо продавать квартиру?

– Не будем торопиться… Время ещё есть…

В голосе у Игоря появились раздумчивые нотки, он покачал головой. И не удержался, глянул на Викторию. Сердце у неё заколотилось, нет, она не хотела – само подумалось: «Ради меня он всё сделает!» Щёки полыхнули горячо, но не от стыда – от ещё самой непонятого чувства то ли благодарности, то ли самодовольства…

Потом они всё-таки пили чай – Нина Антоновна вновь его разогрела. А когда Игорь поднялся, Вика предложила:

– Зайди ко мне ненадолго.

Они пошли в её комнату, Игорь сел в кресло, кивнул на пианино. Девушка стала играть. Пальцы бегали по клавишам, а она думала об этом парне, который, когда она чуть поворачивала голову, молча улыбался ей. Она не видела Игоря почти полгода, и, казалось, он не изменился. Но это только поначалу. Сейчас Виктория невольно подумала: «Он в чём-то другой». И не потому, что летом Игорь был одет в лёгкое и светлое, а сейчас – в тёмное. Джинсы и чёрный свитер – с воротом на змейке, с белой полосой, по которой мчались друг за другом ветвисторогие олени… Ещё когда Игорь только зашёл, она спросила:

– Похоже, норвежские мотивы?

И он ответил:

– В точку. Купил в Осло, был недавно в командировке.

Этот свитер очень шёл к его русым волосам, тёмным глазам… Так подумала девушка, вновь мимолётно глянув в сторону своего внимательного слушателя. Да, Игорь изменился, во всяком случае – в её глазах. Вика отдавала себе отчёт: она впервые восприняла своего друга иначе. Сначала он был для неё смелый, ловкий, весёлый парень. Потом – хороший друг, умный, начитанный, с которым и время приятно провести, и поговорить есть о чём. Тогда же – объектом её сильной влюблённости. Затем стал женихом её лучшей подруги… Теперь она увидела его – впервые, – как бы это сформулировать для себя самой?.. Человеком, занимающимся делом. Специалистом. Профессионалом, который любит свою работу и знает её до тонкостей. Да, не так много за сегодняшний вечер он сказал, но достаточно, чтоб понять – этот парень не из рядовых служащих банка. Она и сама была такой: вникала во все тонкости своего дела, всегда хотела большего. И то, что она увидела в Игоре подобные качества, взволновало Вику. Как уже было когда-то, появилось ощущение их похожести, их близости, понимания с полуслова…

Ещё раз повернув голову, поймав его взгляд и улыбку, Виктория быстрым пассажем закончила игру, развернула крутящийся стул в сторону Игоря.

– Скажи честно, есть надежда выпутаться нам из ваших кредитных сетей?

– Скажу через два дня, – Игорь покачал головой. – Так, с наскока, не могу. Я же взял все ваши документы, буду смотреть, прикидывать.

– Жаль, что это не твой банк…

Он засмеялся.

– Не жалей. Ваш «Гермес» как раз есть наше дочернее ответвление.

– Правда? – Вика почему-то обрадовалась, словно это что-то решало. А, может, и правда решало? Игорь ведь говорил таким спокойным, уверенным тоном, будто ничего страшного не происходило.

– У банка, где я служу, много филиалов, ответвлений, дочерних компаний по всему свету. Это огромный конгломерат! Ты даже представить не можешь, как он влияет на мироустройство…

– Не могу и не хочу! Мне достаточно того, что нас хотят ограбить!

Игорь долгую минуту не отрывал от неё глаз, потом произнёс, не стараясь сдержать волнение:

– У тебя щёки горят огнём, а в глазах – молнии. Какая ты красивая! Я всегда любил тебя вот такой, в состоянии справедливого гнева, что ли…

– Ладно! – девушка встала, отошла к окну, открыла форточку. – Здесь душно…Прости, я на тебе оторвалась… Ты-то тут при чём?..

– Не оправдывайся. Я сам, когда уже хорошо вник в банковское дело, не раз думал…Человеческая ли вообще эта область? Может, божественная, а, может, и дьявольская? Движение финансовых сфер – это вечный двигатель. Там, на этих путях и орбитах – свои законы и своя атомная структура. Если верить в Бога, как в первоначальную силу, запустившую круговорот жизни, то можно представить и поверить, что финансы – приводные ремни этой божественной силы. Представь, распадаются великие империи, а в финансовых сферах – ни краха, ни обвала. Если даже отдельные банки, как говорится, «лопаются» – это случается не просто так, это запрограммировано и необходимо для поддержания непрерывности финансовых оборотов… Просто выпадают лишние или истёршиеся шестерёнки. Они легко заменяются…

Виктория слушала заворожено. Он говорил так интересно! Наверняка мог бы сказать ещё больше, но вдруг сам себя оборвал, встал, подошёл и взял её за руку.

– Я пойду, пора. Через два дня позвоню.

И легонько поцеловал её в щёку…

Вика так и сказала родителям – через два дня. И через два дня, утром третьего, как только Пичужины собрались на кухне к завтраку, Нина Антоновна сказала:

– Нет, за два дня он не успеет… Да и вообще, ничего нельзя сделать…

Все поняли о чём она. Вика видела, в каком состоянии была мама эти последние дни. Изо всех сил она старалась казаться оптимисткой. Но это выливалось то в лихорадочно быстрые рассказы о каких-то случаях на работе с нервными смешками, то в суетливое, внезапно начатое вытирание пыли, то в поиски каких-то нужных бумаг с обвинениями всех в неряшливости. Садясь к телевизору, где шёл очередной сюжет бесконечного сериала, мама поначалу слишком активно комментировала героев, а потом вдруг отключалась, уходила в себя… Вика боялась, что с ней произойдёт нервный срыв. Приходило даже в голову страшное: а вдруг наложит на себя руки! Именно сейчас девушка поняла, что есть самое главное в их жизни: то, что все они живы и здоровы! Ну будут жить в двухкомнатной квартире где-нибудь в отдалённом городском микрорайоне – подумаешь, сколько людей так живут! Раньше это были окраины, назывались «спальными» районами. Но теперь туда почти везде проведено метро, отлично развита инфраструктура – то есть, существуют все условия для нормальной жизни, она, как архитектор это хорошо знает. А какие там гипермаркеты – целые дворцы, соединяющие и торговые центры, и развлекательные: катки, кинотеатры, дискотеки… Вот у неё на работе несколько ребят живут и на Северной Салтовке, и на Алексеевке, и ни за что оттуда не хотели бы переезжать. Говорят: старинный центр – это вчерашний день, а у нас – завтрашний… В этот момент закололо сердце: нет, нет, её дом, родной с самого рождения, ничего не надо…

Вика не слышала, как отец, тоже сильно озабоченный состоянием жены, сказал ей вечером:

– Нина, ты меня прости, что сорвался на тебя. Тогда, когда только услышал… Но ты же понимаешь: это была первая реакция, неконтролируемая, от неожиданности. Я потом думал: если бы какой-нибудь давний приятель попросил меня за него поручиться, я, скорее всего, тоже согласился бы, особенно не вчитывался в бумаги… Мы ведь с тобой одинаковые, как говорится, со старым мышлением. И не переживай сильно! Мы просто расслабились, думали – всё самое плохое позади, трудности пережили, выкарабкались…А вот оно как: не надо забывать, что живём при капитализме, а здесь главный бог – нажива любой ценой.

Обнял жену за плечи, посадил рядом с собой на диван, прижал её голову к плечу.

– Мы же с тобой врачи, знаем, какие страшные болезни бывают от нервных переживаний. Давай пропишу тебе успокоительное, попьёшь… А лучше – не надо. Вон наше главное лекарство – наши дети. Они уже крепко стоят на ногах, они молодые, им адаптироваться проще.

Нина горько всхлипнула:

– Вика ещё не замужем. Господи, как бы я хотела, чтобы рядом с ней был Игорь! Какой хороший парень, душевный, умный и… обеспеченный. Вот ты сам сказал: капитализм. Значит, нужно хорошую опору в жизни иметь, и материальную тоже!

Анатолий засмеялся, погладив жену по волосам, как маленькую девочку.

– Да я не против… И – давай подождём. Что-то между ними происходит, протягивается… Я заметил.

Игорь позвонил днём Виктории на мобильный телефон.

– Когда мне подойти, чтобы вы все были дома? К шести вечера? Хорошо, я буду.

Вике так хотелось спросить: «Ну что?..», но она не стала. Он придёт и всё расскажет… А голос у Игоря спокойный, уверенный. Значит?..

Она, когда зазвонил мобильник, быстро вышла из рабочей комнаты. Ну ничего такого Игорь не сказал, а она разволновалась. Потому не стала сразу возвращаться, села в длинном, тускло освещённом коридоре на продавленный диванчик. Было тревожно, словно предчувствовались перемены в жизни, в судьбе. Но это была не тягостная тревога, Вика отдавала себе отчёт: не о смене жилья она сейчас думает. О перемене в себе, в своём даже не отношении, а восприятии Игоря. Может быть у него и не получится их выручить, но девушка не сомневается – он сделает всё возможное. Какой же Игорь всё-таки надёжный, верный человек! Какой умный. Весёлый… Вика вспомнила первые дни и недели их знакомства, дружбы, ту незримую нить, протянувшуюся между ним и её, их понимание друг друга… Она ощущала – лучшее, из того, что было, возвращается. Потому и было ей тревожно… и радостно. Конечно, он готов помогать Пичужиным ради неё, Виктории. Но если бы его попросили отец и мать, а она, предположим, уже не жила с ними, была где-нибудь далеко? Нет, и в этом случае Игорь не отказал бы им. То-то и оно…

Игорь позвонил в дверь без десяти минут шесть. «Молодец, – Вика бежала по коридору, за ней торопилась мама. – Понимает, что последние минуты ожидания самые напряжённые. Избавил нас от этого…» Игорь протянул три розы Нине Антоновне, и она вдруг так сильно побледнела, что он быстро сказал:

– Всё в порядке, не волнуйтесь! Долга у вас уже нет!

Он, конечно, не собирался говорить это у самой двери, но так получилось.

– Пойдём, мама. – Вика взяла мать под руку. – Игорь, проходи в зал.

Там их встретил отец, пожал парню руку. Он слышал то, что было произнесено, и сразу спросил:

– Я понимаю, ты не сказал бы, если б всё было иначе. Но объясни, как тебе удалось?

– Я Виктории объяснил, что банк «Гермес» – наше ответвление. Ты родителям говорила? Да? Ну вот, мы провели некоторые внутрибанковские операции, и вот… Вообщем, ваше дело закрыто. Я привёз документы об этом.

– Э, нет, – отец привычно заходил по комнате. – Общими фразами не отделаешься. Всё-таки это наше дело, наш долг. Надо знать всё подробно, а то не будет покоя. Давай, Игорёк, начистоту: как ты всё уладил?

– Тогда я присяду. – Игорь улыбнулся, садясь на диван. – У вас так топят отлично, я сниму пиджак, а то ведь прямо с работы.

Вика взяла у него пиджак, повесила на спинку стула. Понятно, что служащие банка обязаны быть на службе в таких официальных дорогих костюмах… Потом она села рядом с Игорем, крепко взяла его под руку. Честно говоря, ей так хотелось потереться щекой о его плечо… И он словно не удивился, прижал локтем её ладонь посильнее. И сказал просто:

– Да, я хотел избежать подробностей. Но вы, Анатолий Николаевич, совершенно правы. Вообщем, я оплатил ваш долг сполна, со всеми процентами.

Конечно, мама охнула, прижала ладони к щекам. Отец молчал, ошеломлённый. Вика… Она ждала чего-то подобного, но всё же, всё же… Такие деньги…

– Такие большие деньги, Игорь!

У Нины Антоновны даже голос стал хриплым. Она смотрела на парня во все глаза. Наконец и отец заговорил.

– Ты так богат? Вот так просто взял и оплатил? Я даже не знаю, какие слова благодарности говорить, так велика твоя помощь…

– Хотите сказать: так неожиданно велика? Но разве так уж неожиданна? Вика?

Они улыбнулись другу другу, как заговорщики. И всё-таки Виктория покачала головой:

– Я знала, что ты, если сможешь, поможешь. И всё-таки… так сразу внести огромную сумму… Для меня это тоже неожиданно.

– Тогда я объясню. Без профессиональных подробностей – они скучноваты да и не нужны вам… Значит так: наличных, то есть живых денег, я не платил. Не достал из толстого кошелька, не снял со счёта… Я у себя в банке получаю гонорары от проведения крупных денежных операций. Именно за счёт этих гонораров моё руководство согласилось погасить вашу поручительскую задолжность. Вот здесь все подтверждающие документы, прочтёте на досуге внимательно, хотя подписывать вам ничего не нужно.

Игорь положил на стол перед Ниной Антоновной пластиковую папку с бумагами. Она всё ещё продолжала смотреть на него странным, словно бы испуганным взглядом. Тогда он весело взмолился:

– Вот честное слово, я не пришелец, не супермен, не мессия! Просто ваш хороший знакомый, друг Вики…Может, меня накормят в этом доме? Я с работы.

– Да, да!

Оцепенение враз сошло с мамы, она засуетилась, но это была такая счастливая суета! Побежала на кухню готовить ужин. Отец не удержался, обнял Игоря и долго не разжимал рук. Потом, растроганный, ушёл на балкон. А Виктория и Игорь вновь оказались у неё в комнате. Там Вика сразу попросила:

– А мне, если можешь, объясни всё-таки с профессиональными подробностями. Мне интересно.

Они сели вместе на маленький диванчик, как раз для двоих, Игорь обнял её за плечи, и она таки положила голову ему на плечо.

– Хорошо, слушай. Есть у банков такие операции, которые не слишком известны людям. Не потому, что их скрывают. Это совершенно законные действия, просто очень эксклюзивные, что ли… Лично я – специалист отдела частных вкладов. Это не депозиты граждан, как можно сразу подумать. У нас хранятся крупные и долгосрочные вклады. Ну, например, капитал завещан внуку, тот получит его по достижении совершеннолетия, а сейчас ему пять лет. Вот представь: очень крупный вклад, идут большие проценты, да ещё экспоненциальный рост… Знаешь, что это?

– Учила в институте по экономике, даже высчитывали на практическом занятии. Это когда проценты начисляются на проценты, и сумма растёт в геометрической прогрессии.

– Верно. Так вот такой капитал лежит в банке годами, а то и десятилетиями… Так ты это представляешь?

– Ну… наверное.

– Капитал не должен лежать камнем, он должен работать. И вот этим как раз занимаюсь я. Интересно?

В его голосе появился азарт. У Вики тоже заблестели глаза:

– Говори, говори!

– Если помнишь, у меня два высших образования. Военная академия и Институт Бизнеса. В институте любимым предметом у меня был «анализ вероятностей». Не случайно: я сейчас один из лучших аналитиков нашего банка – не отделения, а именно всего банка. Во всяком случае, вхожу в десятку лучших. Подожди, не спрашивай, я сам сейчас объясню!

Он настолько увлёкся, что встал, подошёл к окну, отодвинул штору. Ветви близкостоящего огромного ясеня были усыпаны снегом, от снега, завалившего двор, казалось светло. Всё искрилось, переливалось. «Сильный мороз», – мелькнула мысль у Вики… Игорь повернулся к ней:

– Такой специалист отлично ориентируется в сфере мировых процессов бизнеса. Такой специалист попросту говоря диктует своему банку, куда, в какие ценные бумаги и акции надо вкладывать деньги клиентов. Вот это и есть моя работа. Но не только. Кроме того, я являюсь «управляющим» нескольких личных, очень крупных, счетов. Именно таких, как я тебе рассказывал: наследственных, завещанных. Я ими распоряжаюсь. Они вложены в акции самых продвинутых и стабильных компаний – нескольких российских, но в основном зарубежных: Майкрософт, Даймлер, Гугл… Я ни разу не ошибся, не прогорел, так что поверь, меня ценят.

– И хорошо платят?

– Платят хорошо, – Игорь улыбнулся. – Но не это главное. Я получаю определённый процент с каждой проведённой мною или по моей рекомендации операции. С каждого трансферта мне отчисляются комиссионные. Не поняла? То есть, как только происходит движение денег на счетах, которые я веду, я получаю вознаграждение. А поскольку вклады эти постоянно растут, увеличивается и личный мой капитал. А он, как ты можешь догадаться, тоже не просто лежит в банке, тоже вложен в ценные бумаги, тоже работает… Теперь ты лучше поймёшь то, что я сказал родителям: ваш долг перед банком я погасил за счёт комиссионных, которые мне должны выплатить – это просто очередное отчисление за давний и очень удачный вклад одного денежного капитала.

– И всё же мне трудно представить… Такие большие у тебя комиссионные? Хватило выкупить нашу квартиру? Такая сумма!..

– Я даже её не заметил. Ну, получу другие проценты, другие комиссионные, они добавятся к основному счёту, тут же уйдут в работу…

– Может, ты олигарх? – Девушка состроила восторженную гримасу.

Игорь, не отрывая от неё взгляда, покачал головой:

– Не люблю это слово. Опереточное оно какое-то. Я – обеспеченный человек.

Вике пришла в голову интересная мысль.

– Слушай, Игорь… Ты вот говоришь, что вклады твоих клиентов долгосрочные. То есть, на десятилетия. А бывает, что наследника у такого вклада уже нет? Или он уехал из страны, а где живёт – неизвестно?

– Ты тоже хороший аналитик. – Он покачал головой. – Вновь попала в точку. Я как раз недавно ездил в Норвегию, разыскивал наследника такого вклада, чей срок подошёл к концу. Нашёл. Там люди бедно не живут, но когда я назвал уже пожилому человеку сумму его наследства, он чуть сознание не потерял.

– И что? Забрал вклад?

– Нет. Мы с ним поговорили, я кое-что подсказал… Основные деньги остались в банке, будут и дальше крутиться. А хозяин станет получать очень приличные дивиденды… Знаешь, банку, который ищет своих вкладчиков, люди доверяют. Ну а я остался, как и был, управляющим этого вклада.

Виктория подошла, стала рядом, глядя в окно. Игорь тоже повернулся, но разглядывал не двор – расчищенные от сугробов дорожки, заснеженные деревья, освещённые окна напротив… Он смотрел на профиль девушки.

– Знаешь, – улыбнулся, покачал головой, – я никогда не рассказывал Лине о работе. Она бы поняла, не сомневаюсь. Просто ей это было не нужно, не интересно, да и мне совсем не хотелось что-то с ней обсуждать…

Виктория молчала, думая: «Он специально заговорил о Виталине. Даёт понять – она в прошлом, её нет. Но тень её не станет между нами… Наоборот, общие воспоминания объединяют…» Она повернулась и сразу увидела глаза Игоря. А в них – ожидание, вопрос, надежда, что-то ещё… Задохнулась: Господи, ведь он только что спас их семью, уберёг от потери крова! И не пожалеет об этом, даже если она снова скажет «нет».

Нежность к этому парню обожгла щёки, наполнила глаза слезами. Она провела ладонью по его волосам, щеке…

– Игорь, спроси меня… Но сначала скажи сам: ты меня любишь?

– Я всегда тебя любил, люблю и буду… Но, Вика, скажи мне?..

– Во мне всё перевернулось, Игорь! И я тебя люблю!

Слёзы, которые она уже не могла сдерживать, текли по щекам. Они держались за руки, но удерживались от последнего рывка друг к другу… Игорь спросил:

– Вика, это правда? Я боюсь: а вдруг твоё чувство – это только благодарность? Любовь в благодарность…

Он непроизвольно сильно сжал её пальцы, она потрясла кистями, вырываясь, и наконец обняла его, прижалась.

– Игорь, Игорёк! Какая разница, отчего один человек любит другого? Вот у меня бабушка полюбила своего второго мужа за то, что он её сильно полюбил. И прожила с ним счастливо до самой смерти. А в первого своего мужа влюбилась просто так, ни за что, с первого взгляда. И рассталась через два года.

Отстранилась, посмотрела в его близкое лицо, улыбаясь и плача одновременно:

– Любовь из благодарности может быть очень сильной. И нежной.

«Как хорошо!.. – думала Вика, когда Игорь долго не мог прервать поцелуй, словно боялся. – Почему я так долго упрямилась…»

Они вышли на кухню ужинать, держась за руки, с такими откровенно счастливыми лицами, что мама не удержалась, сделала отцу знак: «Ты видишь!»

С каким до боли сладостным наслаждением разминает человек мышцы, сбросив со спины тяжёлый груз… С какой же светлой радостью оживает, раскрывается душа, избавившись от груза угнетающих забот!.. Весь вечер прошёл у Пичужиных легко, радостно: и говорилось, и вспоминалось, и смеялось всем от души. Мама всё рвалась рассказать Игорю о том, какая Вика была в детстве, отец останавливал её, но иногда и сам подхватывал: «По деревьям лазила, как обезьянка, ловко…» «Ну да, упала, руку сломала, в музыкальную школу два месяца не ходила…» «А ведь Вика музыку сочиняла, – снова вспомнил папа. – Классе в шестом-седьмом. Она тебе не говорила? Очень хорошие мелодии, мы с матерью сохранили запись…» В конце концов родители ушли, а Виктория и Игорь остались мыть посуду. Посудомоечной машины не было, Пичужины недавно купили стиральную машину-автомат, посудомойку планировали со временем. Да и то, Нина Антоновна была против.

– У нас что, семья огромная? Горы посуды собираются? – восклицала она. – Зачем мне нужно, чтоб у меня на кухне два часа что-то гудело! Да я за три минуты вымою три тарелки…

– Так чисто не вымоешь, – возражала дочь. – Ты даже перчаток резиновых не надеваешь, а это вредно для рук.

– Не могу я в них, руки словно не свои, мне надо осязать тарелку…

Вообщем, Вика, натянув жёлтые резиновые перчатки, мыла посуду, Игорь всё протирал полотенцем, раскладывал в ячейки, на сушку. Причём, делал это безошибочно, словно знал, где какая тарелка и чашка должны стоять. Вика удивилась, на что он прищёлкнул пальцами:

– У меня аналитический склад ума!

Ему не хотелось уходить, но было уже поздновато. Пригласить Вику в кафе или ресторан казалось нелепым после семейного ужина. Позвать к себе? Игорь боялся форсировать события.

– Проводи меня, – попросил он девушку. – Просто выйдем во двор, посмотрим на звёзды. Сегодня их так много, такие яркие…

Виктория от радости захлопала в ладоши. Игорь ведь не знал о её обсерватории! В прежние времена он всего один раз, на несколько минут, зашёл к ней: тогда три подружки собрались у Вики, ждали своего общего кавалера, чтоб поехать развлекаться…

– Пойдём, конечно! Будем смотреть на звёзды. Только я сама тебя поведу. Пойдёшь?

– Куда угодно.

– Вперёд!

Она взяла его за руку, завела в гостиную. Отец и мать сидели перед телевизором.

– Мы – смотреть на звёзды! – отрапортовала Вика.

– О, прекрасно…

Отец было приподнялся, наверное хотел составить им компанию, но мама уверенно посадила его рядом. А Вика, к удивлению Игоря, повела его в лоджию. Там оказалась капитальная лесенка с удобными ступенями. «На крышу, – догадался он. – Но мы же не одеты…» Однако девушка уверенно стала подниматься, и он промолчал. А потом охнул, оказавшись в комнате-беседке.

Сначала они смотрели в телескоп на Луну, разглядывали лунные кратеры, сделали несколько цифровых снимков, которые Игорь сразу сбросил себе на флешку. Потом, смеясь, поймали вид Госпрома – самого известного в городе здания, а здесь, в центре, – самого высокого. От дома Вики невооруженным глазом Госпром виден не был, а вот в мощный телескоп ребята даже заглядывали в освещённые окна здания. Правда, их было сейчас уже немного, некоторые пустовали, кое-где сидели люди у компьютеров или перебирая бумаги… Не интересно.

– Звёзды мы посмотрим без телескопа, – сказала Вика. – Я хочу видеть сразу всё звёздное небо. Оно здесь открывается, как в планетарии.

Они распахнули широкое окно, мороз дохнул им в лица, но тепло комнаты не давало замёрзнуть. Игорь крепко обнял девушку за плечи, небо было перед ними. Он проговорил полушёпотом:

– Давно я не видел такой красоты! Столько звёзд…

– Ты смотри, смотри! Нужно долго, не отрываясь смотреть, и тогда начинаешь видеть даже звёздную пыль. То есть, такие маленькие звёздочки, которые просто так не разглядишь. А когда начинаешь видеть их, то чувствуешь – тебя затягивает эта сверкающая… не знаю как сказать… бесконечность! Голова начинает кружиться, перестаёшь ощущать тело, превращаешься в луч и улетаешь туда… Попробуй, смотри и молчи…

Они долго молча стояли, запрокинув головы, дыхание вырывалось белым паром, но им было тепло, хорошо.

– Видишь стрелочку? – Вика протянула вверх руку, и Игорь в самом деле увидел скопление звёзд, соединившихся в виде маленькой элегантной стрелы. – Сверкает, словно усыпанная бриллиантиками! Это созвездие Стрела, я всегда любуюсь ею, но проступает она только в очень звёздные ночи, как сегодня…А у тебя есть любимое созвездие?

– Мне нравится Северная Корона. Вон она, полукругом, – показал в противоположную от Стрелы сторону. – В середине самая яркая звезда, Гемма. А от неё, по прямой, вот там… Сияет!

– Это же Арктур!

– Да, Арктур, альфа Волопаса. Вот на них люблю смотреть. А у тебя, значит, Стрела…

– Знаю, знаю, сейчас скажешь: пронзила моё сердце стрелой… Ошибаешься, мне очень нравится Стрелка, но любимое созвездие у меня другое. Сейчас покажу… Вон, гляди – Плеяды. Папа рассказывал: когда совсем маленькой он приносил меня сюда и показывал небо, а я ещё говорить толком не умела, то тянула ручку к этим звёздочкам. Наверное потому, что это одно из самых ярких звёздных скоплений, хорошо видно невооружённым глазом. Ну а потом я читала мифы Древней Греции и узнала, что Плеяды – дочери Атланта, который держит небесный свод. Ещё позже вычитала, что именно это созвездие занимает особое место во многих культурах. У древних ацтеков календарный год начинался с того дня, когда жрецы впервые замечали на небосводе Плеяды перед самым восходом солнца. Так же у новозеландских маори начинался год с Плеяд… Ой, да я много тебе могу рассказать! А ещё мне очень нравится русское их название – Стожары. А японцы знаешь как называют?

Игорь пожал плечами, восхищённо глядя на девушку.

– Субару! Это японское название Плеяд.

– Надо же! Сколько раз слышал…

– И звёздочки видел на капотах…

Потом они целовались под этим сияющим пологом над головами. Наконец Игорь закрыл створки окна, сказал:

– Я приглашаю тебя… Вообщем, у моего отца в феврале будет юбилей. Поедем к нему вместе, это в Крыму, в Балаклее.

– Правда? – Вика вспомнила недавний рассказ матери. – А у меня из Балаклеи родом была бабушка.

– Вот заодно и родовые места проведаешь. А у отца на таких сборищах всегда весело, тебе понравится. Молодёжи, правда, не будет, но его друзья-ветераны почти все офицеры. О, таких галантных и бравых кавалеров ты нигде не встретишь!

Игорь засмеялся, и Вике понравился его тёплый тон.

– Хорошо-о, – протянула она. – Но в каком качестве я туда приеду?

Вопрос был провокационный, она это понимала. Но видела, что Игорь очень хочет поставить последнюю точку, но медлит, побаиваясь. Она ведь однажды отказала ему…

Он сделал такой глубокий вдох, что задохнулся. Взял обе её руки, сказал снова полушёпотом:

– Давай поедем туда женихом и невестой!

– Я согласна, – ответила Вика быстро и сразу обняла его. Видела, как Игорь волнуется, не хотела мучить. Он и так долго ждал.

– Тогда я завтра же приду к твоим родителям просить твоей руки, официально! И сразу пойдём подавать заявление!

Дворец бракосочетания был в пяти минутах ходьбы от дома Пичужиных, потому Игорь и сказал «пойдём». И тут же воскликнул:

– Я так хочу поскорее эту свадьбу! Вика, а, может, поедем на юбилей к отцу уже мужем и женой?

Игорь лёгкими, счастливыми поцелуями касался её глаз, волос, шеи… Он торопился, она понимала. Она тоже радостно отдавалась этим прикосновениям. Но когда он так сказал, что-то сжало сердце, горячо-горячо запекло в груди, Викторию качнуло, как будто бы подбросило высокой волной, и на мгновение она увидела белый береговой песок, скалы и дальше – мощные деревья… секвойи… Остров!

Она замерла в объятиях своего жениха, справляясь с внезапными чувствами. Потом сказала:

– Игорёк, мне не хочется, чтобы свадьба была зимой, в холода. И ранней весной тоже. Пусть уже всё цветёт, благоухает, солнце греет. Пусть это будет май! Не успеем оглянуться…

– Конечно, будет, как ты хочешь, – чуть помолчав, согласился Игорь. – Я подожду…

Когда он уже ушёл, Виктория вдруг вспомнила: первый раз делая ей предложение, Игорь сказал: «Сыграем свадьбу в мае будущего года». В мае… Так и будет, надо же! Судьба…

Глава 10

Апрельская Москва встретила Энтони промозглым, холодным утром. Правда, в порывах ветра, нёсшего мелкую дождевую пыль, ощущалась свежесть и весенние запахи. Впрочем, ему было не привыкать к подобной погоде.

В аэропорту Энтони ожидал молодой мужчина по имени Дмитрий. Они сразу понравились друг другу и сразу поняли, что коллеги. Но об этом не говорили, это было ни к чему. В Москве задерживаться Энтони не планировал, но посмотреть столицу России хотел. На неброской машине марки «шевроле» Дмитрий повозил гостя и по центру города, и по различным историческим местам. Отвёз даже в пригород, в Коломенское. Он очень живо и интересно рассказывал обо всём.

– Коренной москвич? – спросил его Энтони.

– Нет, – Дмитрий качнул головой. – Я родом из небольшого городка Елец. Впрочем, в Москве уже давно.

У него была, на взгляд Энтони, типичная внешность русского человека: крепко сбитая коренастая фигура, русые волосы, серые глаза с улыбчивым прищуром, открытое скуластое лицо. Обедая в уютном кафе центра Москвы, договорились быть на «ты». Разговаривали они иногда по-русски, иногда по-английски. С самого начала Энтони попросил Дмитрия говорить по-русски. Он, как и планировал, несколько месяцев учил язык и довольно неплохо владел им. Теперь нужна практика.

– Поправляй меня, – попросил Энтони.

Дмитрий поправлял. Но всё же иногда они переходили на английский и, как не мог не отметить Энтони, его русский коллега владел английским языком прекрасно.

Москва Энтони понравилась, но особого впечатления не произвела. Он видел более грандиозные и колоритные столицы, мегаполисы. Конечно, за один день не поймёшь особенностей, не ощутишь обаяния города – вот, если бы он здесь пожил…И всё же что-то он почувствовал – тогда, когда смотрел на православные храмы Москвы и Коломенского. И когда в один из них, Храм Христа Спасителя, они с Дмитрием зашли. Молодому англичанину приходилось, само собой, бывать в протестантских соборах, а также и в лютеранских храмах, и в католических кирхах. И вот ещё одно ответвление христианства – православная церковь. Всё здесь было непривычно, интересно и очень красиво: алтарь в бронзе и позолоте, обрамление икон, люстры… «Паникадила», – подсказал Дмитрий. И продолжал дальше пояснять: «Идёт литургия… кадило… лампада… вынос святых даров…» Мощный и, в то же время, ласковый голос священника плыл по пространству храма, завораживая мелодичным речитативом непонятных слов. Лики икон излучали печальную суровость и светлую доброту взоров: зрачки казались живыми от мерцания подвешенных на цепочках «лампадок». Энтони ходил поначалу, всё рассматривая, как экскурсант. Но через время почувствовал необычную расслабленность, умиротворённость, что-то вспоминалось из детства, тепло и даже горячо стало в груди… Прихожан было немного: Дмитрий объяснил ему, что сегодня обычный будний день. «А вот по праздникам здесь!..»

В одной из уединённых ниш, перед иконой, стояла девушка. Энтони как раз подошёл туда, но остановился чуть в стороне, увидев, что она перекрестилась. Девушка была в длинной тёмной юбке и дублёном тулупчике, но они не скрывали высокой гибкой фигуры. Из-под косынки выбивались тёмные локоны, широко раскрытые глаза блестели от слёз, губы чуть заметно шевелились, что-то шептали… Она никого и ничего не видела, только стройного воина, изображённого на картине-иконе: в одной руке – меч, в другой – крест. Ему она что-то говорила, о чём-то просила с выражением такой мольбы и веры! Рядом, на высокой круглой подставке горели тонкие свечи, витал сладковатый запах воска и того, что называлось «ладаном», доносился речитатив священника. Эта девушка… Может быть, её жених или муж проходил службу там, где опасно, где идут бои, и она просила, вымаливала его жизнь, его безопасность… Энтони смотрел на неё и думал о Тори: что-то было общее в них, и от этого щемило сердце. Может быть, и она вот так же приходит в церковь, молится, зажигает свечу… Там, на острове, они не говорили о религии, но наверное Тори православная…Подошёл Дмитрий, Энтони тихо спросил, указав кивком:

– Кто этот святой?

– Святой благоверный Александр Невский. Великий князь. Один из любимых у нас святых. Славно воевал за русскую землю, одерживал знаменитые победы ещё в совсем юном возрасте. Ледовое побоище на Чудском озере, где разбил рыцарей Тевтонского ордена – не слышал? Жаль, это гордость русской истории… «Не в силе Бог, а в правде» – и двадцати лет ему не было, когда это сказал. А самая известная его фраза вообще стала в России как бы девизом: «Кто с мечом к нам придёт – от меча и погибнет». Канонизирован ещё в шестнадцатом веке, но в народе почитать его как святого начали сразу после смерти, в тринадцатом веке. У нас есть несколько художественных фильмов об Александре Невском, и советских, и современных.

Дмитрий перекрестился. Он успел купить несколько свечей, дал одну Энтони:

– Поставь.

Девушка уже отошла, но Энтони помнил, что она, ставя свечу на подсвечник, зажгла её от других язычков пламени. Он сделал то же самое, поставил в свободное отверстие тонкую свечку. Спросил Дмитрия:

– Какому святому помолиться, чтобы свершилось невероятное?

– Николаю Чудотворцу.

Они подошли к иконе белобородого высоколобого старца с пронзительным, каким-то требовательным взглядом.

– Этого святого почитают и у нас…

– Ну да, как Санта-Клауса, – иронично усмехнулся Дмитрий.

– Не только. Шестого декабря мы чествуем Святителя Николаса. Я знаю, потому что он – покровитель мореплавателей, а моя семья – это несколько поколений морских офицеров.

– А у нас, в православии, это, наверное, самый почитаемый святой. Зовём его Чудотворцем. – И объяснил Энтони: – То есть, тем, кто совершает чудеса. Так что молись ему, если хочешь исполнения невероятного желания.

На широком подсвечнике у иконы Николая Чудотворца места не было. Но незаметно подошла женщина, молча убрала несколько почти совсем догоревших свечей. Энтони зажёг и поставил свою свечу, перекрестился так, как привык и, глядя прямо в глаза святому, стал мысленно просить… Всё чётче и чётче проступало в его памяти лицо Тори, её смех, поворот головы, жест руки, отбрасывающей прядь волос со лба, быстрый взгляд, фигура на бегу…Он пришёл в себя, опомнился: на него пристально смотрел с иконы Святитель Николас. Но глаза его уже не казались требовательными, а необыкновенно добрыми. Жарко стало в груди у Энтони. Он обернулся к своему спутнику, сказал внезапно севшим голосом:

– Дмитрий, когда у нас самолёт на Севастополь?

Скорее, скорее, чтоб уже ничего не стояло между ним и главной целью – найти Викторию! Ещё в самом начале поездки Энтони решил: сначала он выполнит просьбу бабушки. Ему и самому очень хотелось узнать побольше о легендарном Антоне Вербенцове, увидеть своими глазами если не самого спасителя и любимого человека бабушки, то его родных…Но к этому был и ещё один, главный резон: в тот момент, когда он увидит девушку – свою Тори! – он должен быть свободен от всех иных дел, обязательств, обещаний…

Энтони прекрасно понимал: Тори, которую он встретит здесь, в реальности, не знает его. Она увидит его впервые, и он будет для неё чужим человеком. Она, Виктория, осенью летела себе самолётом в Лос-Анджелес, полёт прошёл спокойно, там она отдыхала у… кажется брата. Значит ему придётся знакомиться с ней с самого начала, по-настоящему. Может быть, он ей сразу понравится, может быть – нет. Скорее всего, рядом с ней есть мужчина – ещё бы, такая девушка! Возможно, не просто друг, а жених или даже муж… Впрочем, об этом последнем варианте Энтони не хотел думать, всё в нём восставало – нет, она не должна быть замужем! Но в любом случае ему предстоит сделать так, чтобы Тори полюбила его.

Господи, как странно! Он будет смотреть на неё, говорить, как с незнакомкой, но при этом всё помнить. И плывущую в океане одинокую фигурку – девушку, такую хрупкую, испуганную, но такую мужественную, сражающуюся до последнего и с пережитым стрессом, и с водной стихией! Плачущую, лежащую без сознания, сидящую у костра, наперебой с ним цитирующую Робинзона Крузо, бегущую по белому песку, гневно сверкающую глазами: «Мы с тобой такие разные!»… Ну да, да, ничего этого не происходило с ней, просто потому, что не происходило. Но случись – она бы повела себя именно так. Ведь это Тори… Он будет видеть свою Тори, а она – чужого молодого мужчину, иностранца.

Тут Энтони вспомнил фильм, очень неплохой – «День сурка». Там герой никак не мог выйти из замкнутого круга, проживая каждый раз один и тот же день. И каждый этот день он узнавал что-то новое о девушке, которая ему нравилась, а на следующий – этот же самый – день ошеломлял её этим знанием. Но и сам незаметно для себя менялся, становясь таким, каким хотела видеть его девушка… Тони меняться не надо, он уже такой для Виктории: у них ведь столько общего! Он знает о Тори столько, что, конечно, ошеломит её… Энтони тихонько улыбнулся: он споёт ей песенку «То берёзка, то рябина», он специально раздобыл слова и выучил их. «От морей до гор высоких, посреди родных широт всё бегут, бегут дороги и зовут они вперёд…» Он скажет, как бы ненароком, что у Шопена больше всего любит «Весенний вальс», он процитирует «Робинзона Крузо». А ещё он назовёт её по-английски «a little bird», и повторит по-русски – «маленькая птичка»… И она обязательно поймёт, почувствует, что они – одно целое! По-настоящему же Тори поймёт это, когда он расскажет ей о своем «сне». Вот только сделает он это не сразу при знакомстве – гораздо позже, может быть даже уже в Англии. А то ведь не поверит, решит, что это такой дешёвый способ знакомства. Это оттолкнёт её – она ведь такая гордая!

Самолёт на Севастополь вылетал на следующее утро. А пока Дмитрий вёз англичанина в гостиницу, где для того был забронирован номер.

Глава 11

Машина ждала их на стоянке сразу за взлётной полосой – об этом Дмитрию сообщили по мобильному.

– Услуга украинских коллег, – улыбнулся тот.

– Вы не соперничаете?

– Всяко бывает, – Дмитрий пожал плечами. – Но у нас много общих дел, а главное, как говорится, – «давние исторические связи».

Из аэропорта, который назывался Бельбек, они поехали вдоль моря.

– Объедем Севастопольскую бухту ниже Инкермана, – пояснил Дмитрий. – Нам нужно на другую, южную сторону города.

Севастопольское утро было залито ярким и уже жарким солнцем, на мелких волнах-барашках качались рыбацкие ялики, на склонах и вершинах холмов мелькали белые стены домов с романтичными башенками, балконами, фонтанами. Вот бухта со стоящими у пирса на якорях двумя большими кораблями и десятком судов поменьше… Энтони смотрит на всё это, вдыхает – стекло в машине приоткрыто – морской бриз и аромат цветущих садов. Да, здесь всё цветёт: вдоль дороги и по склонам холмов стоят деревья в бело-розовой благоухающей дымке.

– Миндаль уже отцветает, а абрикосы только зацвели, – Дмитрий тоже глубоко дышал и улыбался. – А вот это, смотри, ладанник крымский – вот, мы проезжаем кустарник с большими розовыми цветками. Надо же, рано зацвёл в этом году. Я люблю Севастополь. Надеюсь, тебе он тоже понравится.

Энтони спросил своего спутника:

– Меня будут понимать? Я ведь не говорю на украинском языке, только на русском.

– В Севастополе говорят по-русски, – коротко и сухо ответил тот.

Энтони показалось, что он хотел что-то добавить, но сдержался. Какое-то время они ехали молча, потом Дмитрий всё-таки заговорил.

– Есть у нас песня, очень известная и любимая. А в ней слова: «Севастополь – гордость русских моряков». Она написана была в советское время, но в ней говорится о подвигах моряков, отстоявших рубежи России во все прошлые века. И в этом припеве – самая суть истории Севастополя! «Гордость русских моряков»…Один мерзавец, возомнивший себя хозяином всей страны, махнул походя рукой: «Пусть Украина забирает Крым…» Но историю не перечеркнёшь!

В голосе Дмитрия было столько горечи, что Энтони не удержался, спросил:

– Ты как-то связан с этим городом? Лично?

– Мой дед погиб при освобождении Севастополя, в мае 1944 года, – ответил тот и вновь замолчал.

Но Энтони видел: Дмитрию хочется об этом говорить. И правда, он стал рассказывать:

– Севастополь освободили от фашистов девятого мая – представляешь, ровно за год до нашей Великой Победы! А штурм его начался несколькими днями раньше. Мой дед воевал на Четвёртом Украинском фронте, во Второй гвардейской армии. Они шли с Мекензиевых гор к селу Бельбек. Сейчас оно называется Фруктовое, мы с тобой как раз оттуда едем – аэропорт рядом. Восьмого мая с тяжёлыми боями вышли к Северной бухте. Вот там дед и погиб. Там, у причалов, есть площадь, названная именем генерала Захарова, командующего этой армией. А рядом – памятник воинам Второй гвардейской армии. Он поставлен на братской могиле погибших воинов. И мой дед среди них. На нём есть надпись: «В груди этого города будет вечно биться сердце русской славы». Заметь – «русской славы»!..

– Почему мы не подъехали туда?

– Обязательно подъедем, на обратном пути в аэропорт…

У них уже был адрес Антона Вербенцова – не его самого, конечно, он умер лет двадцать назад, – а семьи его сына. Тот, вместе с женой и четырнадцатилетним уже своим сыном жил в отцовской квартире. Но Энтони не хотел вот так сразу, с наскока, идти к Вербенцовым. Он решил, что сделает это ближе к вечеру, а весь день проведёт в городе – посмотрит его памятники, подышит его воздухом… Возможно, тогда ему будет проще и говорить, и понимать родных Антона – того Антона, которого до сих пор любит леди Виктория.

– Ну что ж, – сказал Дмитрий, – везу тебя в самое сердце Севастополя.

– И как оно называется?

– Центральный холм. Оттуда начинался Севастополь, здесь его исторический центр. И, поскольку это в самом деле холм – высокое место, – мы многое увидим.

Довольно крутым проездом они подняли на самую вершину. По гранитным плитам, по красивому бульвару, где стояли уже покрытые листьями платаны, прошли к высокому белокаменному храму со сверкающим на солнце крестом.

– Это – Владимирский собор, – объяснил Дмитрий. – Его заложили как раз в год начала русско-турецкой войны, и тогда же здесь были погребены погибшие при обороне Севастополя славные адмиралы – Корнилов, Истомин, Нахимов. Не знаю, слышал ли ты, потомок английских морских офицеров, эти имена русских морских офицеров, но сегодня ты многое о них узнаешь. И напомню тебе, о какой войне идёт речь, мы называем её «Крымской Войной». В тысяча восемьсот пятьдесят третьем – пятьдесят шестом годах Россия воевала с коалицией Великобритании, Франции, Османской империи и Сардинского королевства. А в пятьдесят четвёртом – пятьдесят пятом годах был осаждён и сражался вот этот город, Севастополь. Может быть, твой предок бомбил его с английского фрегата?

– В эту войну один из моих прапрадедов в самом деле служил офицером на пароходофрегате «Миранда», но это было где-то в северных морях.

Дмитрий засмеялся:

– Значит-таки бомбил, только не Севастополь, а Соловецкий монастырь в Белом море! Ну там вашим тоже задали жару, причём – пять десятков солдат инвалидной службы! Впрочем, ладно, это дела давно минувших дней…. Мы с тобой сейчас на самой вершине холма. Смотри: слева – мыс Хрустальный с обелиском на честь города, справа – Константиновский форт, а прямо – Севастопольская бухта.

Энтони смотрел с восхищением. На древние стены форта, на взметнувшийся к небу обелиск, напоминающий…

– Парус? – спросил, обернувшись к Дмитрию.

– И штык, – кивнул тот.

На безбрежное море, уходящее дальше за бухту, и на саму бухту, заполненную кораблями. Зрелище захватывало. В это время раздались мелодичные звуки – где-то куранты играли красивую мелодию.

– Это как раз та самая песня, «Легендарный Севастополь», о которой я тебе говорил, – тут же сказал Дмитрий. – Вон там, видишь здание? Это Матросский Клуб. Там, на башне со шпилем, есть часы, они играют эту мелодию: «Гордость русских моряков». Теперь спустимся немного… Это – самый первый бульвар города, раньше он назывался Мичманский, теперь – Матросский. Здесь до Крымской войны, как говорится, гулял весь Севастополь. Писатель Лев Толстой тебе наверняка известен? – Он засмеялся. – Вы, европейцы, только и знаете из наших классиков Толстого и Достоевского…Так вот, Толстой тоже здесь гулял, он был тогда молодым офицером-артиллеристом и даже писал о том, как в осаждённом Севастополе, на этом бульваре, играла полковая музыка… Вот… – Дмитрий остановился. – Этот памятник тоже самый первый в городе. Я его очень люблю.

На высоком каменном постаменте – литое судно в античном стиле, лаконичная надпись: «Казарину. Потомству в пример».

– Расскажи, что это? И кто такой Казарин?

– Пойдём, присядем. Это интересная история. Особенно для тебя, потомка мореплавателей.

Дмитрий и Энтони сели на скамейке у белой балюстрады, с одной стороны им было видно море, с другой – памятник.

– Чтоб ты не запутался, – начал Дмитрий, – скажу: в восемнадцатом и девятнадцатом веках было несколько войн, которые мы называем «русско-турецкими». Та, главная для Севастополя, ещё называется «Крымская». За четверть века до неё шла как раз такая русско-турецкая война. Наши корабли постоянно несли дозорную службу у Босфора, чтобы вовремя заметить вылазку турецкого флота – он в то время был намного сильнее русского. На рассвете одного дня, в мае месяце, фрегат «Штандарт» и два брига «Орфей» и «Меркурий» заметили корабли противника и поспешили предупредить своих. Быстроходные «Штандарт» и «Орфей» ушли вперёд, а медлительный «Меркурий» остался их прикрывать и отвлекать. Турки попались на эту хитрость, бросились за ним вдогонку. Представь: на бриге восемнадцать орудий, а на флагмане турок «Селимие» и корабле «Реал-Бей» их сто восемьдесят четыре! Один раз пальнуть по «Меркурию» – и следа в море не отыщешь! Что делать? Капитаном на «Меркурии» был капитан-лейтенант Александр Казарский. Он созвал военный совет офицеров. А в русском флоте была традиция: в критических ситуациях первое слово – младшим чинам. Чем тебе не демократия? Ну а если серьёзно – чтоб решение принималось не в приказном порядке, а от сердца и совести. Поручик флотских штурманов сказал: драться до последнего, а потом подойти прямо к главному кораблю и взорвать бриг вместе с ним. Все офицеры, как один, сказали «Да», а когда решение объявили матросам, те в одно дыхание закричали «ура!»

– Значит, бриг погиб? – спросил Энтони. Он много знал героических историй морских сражений, самоотверженности английских морских офицеров. Но этот рассказ необыкновенно тронул его. Он напомнил рассказ бабушки – Антон Вербенцов явно был из той же породы, как и капитан брига «Меркурий». Что ж, недаром они из одного города…

– Русские, знаешь ли, могут погибнуть с честью, но они умеют и сражаться. Наши моряки прибили к гафелю флаг, чтоб во время боя он ни коим образом не оказался спущенным, на бочку с порохом положили заряженный пистолет: тот, кто окажется в живых последним выстрелит и взорвёт этой бочкой корабль. Как видишь, подготовились и к бою, и к смерти. А потом несколько часов был бой: и пробоины, и пожар, и гибель… Но капитан Казарский так умело маневрировал, что не давал по себе бить прицельно, а сам перебил парусные снасти флагмана «Селимие» – тот вышел из боя. А потом и «Реал-Бея» заставили уйти. И вот сюда, в Севастопольскую бухту, полузатопленный, с погибшими, раненными, обожжёнными моряками, но с поднятым флагом вошёл «Меркурий» – вошёл победителем. Ты не слышал этой истории?

Энтони покачал головой.

– А ведь это знаменитый факт… В составе российского флота всегда есть корабль с названием «Память «Меркурия»… Этот бой, этот подвиг стал как бы предвестником тех героических событий, которые мы называем «Первой обороной Севастополя». Всё, что я тебе буду показывать, в основном связано с этим. Начнём с Музея-Панорамы «Оборона Севастополя», потом – Бастионы, Малахов курган, Памятник затопленным кораблям… Вообщем, сам всё увидишь. И почувствуешь, надеюсь.

– Я уже чувствую.

– Завершим памятниками той войны, которую вы называете Второй мировой, а мы – Великой Отечественной. Здесь это была «Вторая оборона Севастополя». Ну, пошли к машине, времени не так много…

Уже смеркалось, когда два молодых человека стояли на набережной Приморского бульвара, смотрели в сторону Памятника затопленным кораблям. О плиты набережной билась волна, он был совсем близко, в нескольких метрах – словно вырастал из мощных гранитных глыб. Уже горели фонари, освещая и многолюдную набережную, и стройную колонну с бронзовым орлом на вершине. Мощная птица распростёрла крылья, держит в клюве лавровый венок. Одновременно гордость и скорбь исходит от этого изваяния…Энтони, уже так много услышавший о героической истории Севастополя, знает и эту: затопить на входном фарватере суда, чтобы не дать вражескому флоту прорваться на рейд… Он думает: с каким же чувством смотрел адмирал Корнилов на уходящие в волны моря фрегаты и линейные корабли, среди которых был и «Двенадцать апостолов» – корабль, которым в своё время командовал он лично…

– Ну что, Энтони, – тронул его за плечо Дмитрий, – мы с тобой завершили круг. Вернулись туда, откуда начали. Видишь, там Матросский бульвар и памятник бригу «Меркурий». А вот начинается проспект Нахимова – там живут твои Вербенцовы. Пора к ним.

Глава 12

Странное чувство осталось у Энтони от встречи с Вербенцовыми. Для бабушки он кое-что узнал о жизни Антона после войны. Но всё, что рассказывалось ему, подавалось как-то слишком спокойно, без эмоций. Может быть он был разочарован оттого, что представлял: сын капитана Вербенцова гордится отцом, будет говорить о нём восторженно, будет счастлив узнать ещё, что помнят того в далёкой Англии. Возможно, Антон упоминал о спасённой английской девушке, сдержанно, конечно, без бахвальства. Тогда он, Энтони, расскажет об этом подробнее и увидит, как загорятся радостью глаза у сына и внука… Но всё произошло буднично, сын был приветлив, но, похоже, его оставили равнодушным события давних лет. Внук вообще занимался своими делами…

Михаил Вербенцов был симпатичным мужчиной средних лет, спортивным, загорелым. Когда Энтони увидел фотографии Антона, он понял, что сын похож на отца. Особенно, когда узнал, что Михаил работает в крупной водолазной компании, организовывает подводные погружения научных и поисковых групп на затонувшие суда, самолёты времён войны, в подводные гроты.

– Сейчас, правда, всё больше дайверы опускаются под воду, на те же затонувшие суда – сокровища ищут. Ну и туристы хотят обучаться подводному плаванию. Учу.

Жена его, Елена, занималась дизайном одежды в местном модельном агентстве. А их единственный сын, парнишка по имени Даня, учился в компьютерном колледже. Он немного посидел с ними, послушал, а потом ушёл в другую комнату.

Дмитрий прихватил с собой бутылочку коньяка, Елена нарезала сыр, фрукты. Они немного выпили, но разговор не клеился. Казалось, Михаил рассказал всё, что мог. Энтони понимал: завяжись разговор заинтересованный – темы бы нашлись. Но, почему-то, сын капитана Вербенцова был сдержан и спокоен – похоже, его уже тяготила беседа. Словно почувствовав недоумение англичанина, Михаил объяснил:

– Отец умер, когда мне было шестнадцать, я заканчивал школу. Какой-то особой близости у нас с ним не было. Не знаю… Он много работал, а мама – нет, она была всегда дома, всегда при мне. Вообщем, я был маменькин сынок – есть у нас такое выражение. Именно она знала все мои проблемы – школьные, личные. С ней я был откровенен…Помню только два случая…Когда мне было лет двенадцать, мы с отцом выезжали в море на военном корабле, в праздник Военно-Морского Флота. А в четырнадцать лет я ходил с ним в горы. Вот в эти два раза я испытывал такую гордость и такую любовь к отцу! И он тоже мной гордился, я чувствовал. Но потом всё возвращалось к обыденности: папа на работе, возвращается поздно, читает, смотрит новости по ТВ, мной не интересуется… Может быть, я и сам виноват, тоже не слишком интересовался его жизнью? Что теперь об этом говорить…

В какой-то момент Энтони даже засомневался: тот ли это Антон Вербенцов? Ну да: имя, фамилия, морское воинское звание, город Севастополь – совпадают, а человек – другой?.. Но в это время жена Михаила Елена сказала с улыбкой:

– Конечно, я Мишиного отца не знала, мы встретились и поженились лет через десять после его смерти, но мне свекровь – Мишина мама, – рассказывала кое-что о своём муже. Говорила, что в войну он служил далеко на севере, чуть ли не в Арктике, и вечная мерзлота наверное выморозила его сердце. Так и говорила: «Он очень хороший человек, но у него душа и сердце какие-то замороженные, никак не могут оттаять» Однажды даже пошутила: «Мишенька был сыном выросшего Кая, которого так и не нашла его Герда!» Это из сказки Андерсена, знаете?

Энтони кивнул, чувствуя как приливает кровь к щекам. Догадка-прозрение пронзила его: неужели Антон так же всю жизнь любил свою Тори, как и леди Виктория своего Тони? Вот только она смогла быть счастливой, а он?.. Похоже – нет.

Энтони просмотрел те немногие фотографии Антона Вербенцова, которые хранились в семье. Выбрал несколько для бабушки: чёрно-белую, сделанную давно: молодой капитан Вербенцов в военной форме. Фотография была явно официального характера, но Антон на ней выглядел, видимо, таким, каким его знала и помнила леди Виктория. Ещё одна – с друзьями на Графской пристани: здесь Вербенцов – в светлом летнем костюме, весел и непосредственен. И цветное фото с семьёй – молодой интересной женщиной и маленьким сыном…

У Вербенцовых не было сканера. Дмитрий спустился к машине, принёс свой – компактный плоский чемоданчик. В соседней комнате Даня неохотно уступил гостям компьютер – он играл в средневековый боевичок онлайн. Фотографии отсканировали, сбросили Энтони на флешку.

Осталась ещё одна просьба.

– Мне бы очень хотелось посмотреть боевые награды вашего отца, – попросил Энтони Михаила. – Это можно? Среди них должен быть английский орден «За выдающиеся заслуги» – исключительно почётный орден. Им он был награждён и за спасение моей бабушки, в том числе.

Михаил и Елена переглянулись, он пожал плечами:

– У нас нет наград отца… Сейчас я припомнил: когда-то в детстве рассматривал ордена, медали… Но это совсем ещё мальчишкой, и тогда я воспринимал их просто как значки. А после смерти отца я их уже не видел.

Женщина нерешительно подсказала:

– А там, где кортик, не может там быть?

– Нет, – покачал головой Михаил, но всё же выдвинул один из ящиков старинного письменного стола, достал свёрток. И гости увидели чудесный военно-морской офицерский кортик. – Вот только это мне от отца и досталось.

В свёртке лежали какие-то бумаги, похоже письма, написанные ещё чернилами. Взгляд Энтони зацепился за подпись: «капитан второго ранга А.Вербенцов, DSO». Он радостно засмеялся, спросил сразу у всех:

– Вы знаете, что означают эти три буквы после подписи?

Никто не знал.

– Distinguished Service Order. За Выдающиеся Заслуги. Эту аббревиатуру имеет право ставить после своей подписи кавалер ордена. Значит, Михаил, ваш отец орден получил. Я немного опасался, что ему наша английская награда не была вручена. Всё-таки шла война, а потом отношения между нашими странами испортились… Но теперь я точно знаю! И всё-таки, где же могут быть награды?

– Может, у твоей мамы остались? – предположила Елена.

Они ещё раньше рассказывали англичанину, что, овдовев, мать Михаила пошла работать. Она имела профессию инженера, но за годы замужества растеряла квалификацию, потому стала работать в швейной мастерской – шить умела хорошо. А когда сын уже заканчивал институт, второй раз вышла замуж и уехала с мужем жить в Австралию. Дважды за минувшие годы приезжала в Севастополь, один раз они ездили к ней на далёкий континент…Может, и правда увезла награды первого мужа с собой? Но Михаил был категоричен:

– Нет, у нас их не было! Мы с мамой без отца шесть лет вместе жили, не мог я не видеть. Не было. Ну а продавать их отец ни за что не стал бы!

– Продавать? – изумился Энтони. – Свои военные награды?

Тут уже Дмитрий ему объяснил:

– В девяностые годы в нашей стране, а потом и в постсоветских странах был огромный ажиотаж на военные награда, особенно редкие ордена. Большие деньги за них выручали. Правда, у обнищавших фронтовиков выманивали за гроши… Да и сейчас такие награды немало стоят.

– Нет, нет, – ещё раз повторил Михаил. – Отец на это не пошёл бы. Вот только где же они? Я, знаете, даже не задумывался раньше…

– Может, у твоей сестры? – подсказала его жена.

Оказывается – только сейчас Михаилу пришло в голову это рассказать, – Антон Вербенцов был женат дважды. Первый раз – очень недолго, но тогда у него родилась дочь. Через много лет после первого брака он женился на матери Михаила. Он, Михаил, никогда не видел свою сестру, впервые узнал о её существовании, когда был уже подростком. Однажды отец уехал, и мать сказала: «Поехал к дочери…» Только имя её и помнил – «Нина», и всё.

Дмитрий и Энтони вышли на ярко освещённый многолюдный Приморский бульвар, посидели на скамейке.

– Хочешь, найдём эту старшую дочь твоего героя? – спросил Дмитрий. – Это будет не сложно: Нина Антоновна Вербенцова, в девичестве, правда: фамилию, скорее всего, поменяла. Но это ничего. И год рождения приблизительно знаем…

– Да, хочу. Может, у неё с отцом были более доверительные отношения, и награды у неё хранятся? Если, конечно, она не слишком далеко живёт.

– Всё может быть. Могла оказаться в любой из бывших советских республик или вообще в далёкой загранице. Узнаем… А теперь, значит, в Харьков?

– Да. Ты говорил – полетим. Есть вечерний рейс?

Дмитрий улыбнулся:

– Ни из одного Крымского аэропорта нет прямого рейса на Харьков. Но… нам пошли навстречу. Оттуда же, из Бельбека, через час мы полетим на военном самолёте. Ты ведь заметил, когда мы приземлялись, военную часть аэродрома?

Конечно же Энтони обратил внимание на истребители, специальную разметку и явно не гражданские постройки части аэропорта. Понял также, что из этого не делается тайны. И Дмитрий подтвердил: аэродром возник сразу после начала войны, в 41-м году, на нём размещался военный истребительный авиаполк. Когда к власти пришёл Горбачёв, в конце восьмидесятых, взлётная полоса была приспособлена для гражданских самолётов – чтобы он мог приземляться здесь, следуя на президентскую дачу в Форосе. Постепенно аэродром стал в основном гражданским. Но военное его использование продолжается по сей день, на нём базируется истребительный авиаполк… Улыбнувшись, Энтони подумал: во всех государствах секретным службам всегда «идут навстречу».

– Итак, в Харьков, – повторил Дмитрий уже в машине. Они вновь ехали знакомым маршрутом, но уже при свете фонарей и в обратном направлении. – Не пришло ли время мне узнать: что я буду помогать тебе искать там? Или кого?

– Я расскажу… Только не удивляйся, я в самом деле ищу человека, о котором знаю лишь приблизительные детали… Девушку. Включи диктофон.

– Да, я готов. Говори.

– Девушка… – повторил Энтони, голос его дрогнул. – Виктория, так её звать. Лет двадцать пять. Живёт в Харькове. Архитектор, заканчивала высшее учебное заведение по этой специальности. Играет на пианино…

– Значит, училась, как минимум, в музыкальной школе, – кивнул Дмитрий.

– Да, наверное… Есть старший брат, живёт в Соединённых Штатах, кажется в Калифорнии.

– Красивая, стройная, высокая…

Энтони радостно засмеялся:

– Это правда! Тёмные большие глаза, длинные тёмные волосы, не чёрные, скорее – каштановые.

– Крашеные?

– Нет! Такие и не надо красить.

– Так… – Сказал Дмитрий, после того, как Энтони замолчал и затянулась пауза. – Как я понял, это всё? Немного, хотя кое-что есть. Фамилию её, похоже, ты не знаешь.

– Как сказать… Точно не знаю, но в переводе она означает «A little bird».

– Маленькая птичка? Что ж, это уже что-то. У нас много фамилий, образованных от названия птиц. Больших исключаем… Значит так: соловей, синица, воробей, зяблик…

– Нет, нет! – Быстро остановил его Энтони. – Я слышал русское звучание, только не запомнил, очень сложно произносится. Но там были другие звуки: тч, дж…

– Ч… Ж…Подожди, это ведь чижик! – Дмитрий даже затормозил, свернул к обочине и остановил машину. – Чижик! Это тоже маленькая птичка.

– Тчиджик… – Повторил Энтони неуверенно, и ещё раз: – тчиджик… А знаешь, похоже!

– Это меняет дело, – Дмитрий приобнял его за плечи. – Значит, у этой девушки Виктории фамилия может звучать так: Чижикова, Чижова, Чижевская, даже просто Чижик или Чиж.

– Нет, последний вариант слишком короткий, было длиннее, – возразил Энтони. – А другие… да, может быть.

– В таком случае мы быстро найдём твою загадочную девушку. Итак, вперёд!

Энтони уловил весёлую иронию в восклицании собеседника, сам засмеялся:

– Не думай только, что я ищу секретного агента! Это исключительно личная проблема. Моя личная.

Дмитрий, уже вновь набирая скорость, пожал плечами.

– Мне с самого начала сказали: «Поможешь нашему английскому коллеге в его исключительно личных поисках».

Глава 13

Этот город был полон очарования. Накануне Энтони и Дмитрий добрались до центра уже почти ночью, поселились в отеле в соседних номерах, и Энтони, прежде чем уснуть, долго стоял в лоджии, глядя с высокого этажа на улицу, близкий большой парк и площадь вдалеке, ярко освещённые фонарями и всполохами реклам. Совсем рядом тянулась широкая трасса, но сейчас, ночью, машины лишь изредка проносились по ней, на мгновение мигнув фарами. Поэтому ли, или оттого, что из парка доплывал сильный и сладкий аромат цветущих деревьев – «Черёмуха цветёт», сказал ему Дмитрий, – дышалось до головокружения легко. В этом городе погода была такая же, как и в Севастополе: свежий весенний воздух и почти летнее тепло. Энтони всё никак не мог уйти, смотрел на огни города, на звёзды – странно, но они были хорошо видны! Улыбка бродила по его губам: он думал, что девушка по имени Виктория – его Тори! – тоже дышит этом воздухом и смотрит на эти звёзды. Может быть даже и сейчас… А потом он всё же лёг в постель и сразу усну, как засыпают мгновенно в предчувствии счастья.

Утром молодые люди позавтракали в ресторане, Дмитрий сказал:

– Я пошёл…в разведку. Погуляй по городу, осмотрись.

Он закачал в мобильный телефон Энтони номер вызова такси, дал карточку с названием и адресом отеля.

– Если забредёшь далеко – а Харьков город большой, разбросанный, – вызовешь такси, дашь шофёру карточку, и он привезёт тебя.

Энтони пошёл просто, куда пришлось – по широкому проспекту с потоком утренних харьковчан. Потом свернул на боковую, более спокойную улицу и вновь вышел на оживлённый проспект, уже другой, рассечённый посередине бульваром. Он с удивлением понял, что центр этого города напоминает ему Лондон – старинной добротной архитектурой зданий, вот этим бульваром, непрерывно текущим транспортом, людьми: мужчинами, что-то обсуждающими на ходу, парнями и девушками с рюкзачками на плечах, молодыми родителями, несущими полуспящих малышей в пристёгнутых на груди или спине помочах…Совсем как лондонцы!

Попади Энтони в этот город просто путешествуя или по работе, наверняка он увидел бы мусор на улицах, обшарпанные, давно не ремонтированные фасады зданий, киоски, торгующие всякой всячиной в самых неподходящих местах, припаркованные где попало машины, отсыпающихся на парковых скамейках бродяг, неопрятные, забитые людьми маршрутные такси, подпрыгивающие на разбитых тротуарах… Но он ходил по волшебному городу – да, ночное очарование не ушло, усилилось! Его не оставляло волнующие предчувствие возможной случайной встречи: вот сейчас, из автобуса или из-за поворота, навстречу или обгоняя его пройдёт Тори…Ведь она же где-то здесь, так близко! И тоже утром спешит на работу…

Он смотрел во все глаза, и через время вдруг понял: здесь столько красивых девушек! Честное слово, сказал сам себе Энтони, ни в каком другом городе не встречал он так много красавиц – высоких, стройных, красиво одетых. Он видел скверы со скульптурами, фонтанами, его умиляли старые дребезжащие трамваи и троллейбусы. Эти последние вообще казались ему раритетом: в Лондоне и других городах Англии их не было, в своих поездках он видел троллейбусы только в австрийском Зальцбурге, в Будапеште да ещё в Пекине. Гораздо практичнее наземное метро, и оно бы не помешало такому большому городу. А вот трамвай в Лондоне пустили – несколько лет назад. Когда-то именно в Лондоне существовала одна из старейших в мире трамвайных систем. Но потом трамвайные линии убрали совсем, ещё до рождения Энтони. А после спохватились: один из самых экологически чистых видов транспорта, да и очень удобным оказался для соединения с пригородами. И вот теперь трэмлинк идёт от наземных станций Кройдона к предместьям – симпатичные красные и жёлтые вагоны. В Харькове трамваи были похожи на Пражские, но попадались совершенно «ретро».

Энтони проехался таким трамваем, расплатившись наличными с кондуктором. Спустился на одной из станций в тьюб – метро. Дмитрий снабдил его и этой проездной карточкой, предупредив, что харьковский метрополитен не такой разветвлённый, как лондонский, не делится на зоны оплаты. Прошёл один раз через турникет, оплатил – и катайся хоть весь день, переходи с линии на линию…Он выходил на нескольких станциях, смотрел. Переходил на другие линии и, в конце-концов, вышел на одной конечной станции. Думал, что попадёт в местность, похожую на пригороды Лондона – коттеджи вдоль трасс с лужайками, фонарями, двух-трёхэтажные старинные особняки…Оказался в огромном современном микрорайоне: многоступенчатые многоэтажные дома, сплетение улиц, магазины, рынок, машины… Он подумал, что если Тори живёт где-то здесь, то случайно встретить её шансов очень мало. Но радостное настроение не оставило Энтони, он с интересом побродил во дворах многоэтажек, даже перекусил в небольшом кафе. Именно здесь застал его телефонный звонок.

– Друг Энтони, что-то ты загулял…

Голос у Дмитрия был бодрый, весёлый. У Энтони сильно забилось сердце, когда он спросил:

– Мне пора возвращаться? У тебя есть что сказать?

– Похоже, есть.

Энтони поехал метро, так было быстрее всего. Название своей станции он хорошо помнил. Да и что там помнить: University.

Дмитрий сидел у себя в номере, в кресле перед телевизором.

– Местные новости, – кивнул на экран, впрочем, тут же телевизор выключил.

Они перешли к дивану, где стоял журнальный столик со стаканами и бутылкой минеральной виды. Энтони тут же налил себе, выпил. Дмитрий уже листал блокнот – Энтони ещё раньше обратил внимание, что русский коллега любит делать записи просто от руки. Хотя при нём всегда и небольшой удобный ноутбук, и многофункциональный мобильный телефон, и, между прочим, диктофон тоже…

– Из всего, что я нашёл и пересмотрел, только одна девушка отвечает всем твоим приметам… Почти всем.

Энтони был готов к этой оговорке – «почти». Всё-таки он видел Тори во сне, что-то могло не совпадать. По мелочи… Он кивнул – говори!

– Итак… – Дмитрий видел, как блестят глаза у англичанина, как проступили скулы: сильно сжал зубы. Волнуется. – Ей двадцать пять лет, в октябре исполнится двадцать шесть. Архитектор – оканчивала местный институт, где есть архитектурный факультет. Училась в музыкальной школе по классу фортепиано. У неё есть старший брат, живёт в Америке, правда не в Калифорнии, как ты сказал, а в Аргентине…

– Да, да, – быстро проговорил Энтони, кивая головой: это была как раз такая мелочь несовпадения, ерунда. – Дальше!

Дмитрий пожал плечами – ладно, мол.

– Высокая, стройная, темноволосая, интересная девушка… Не замужем.

Он не увидел, как расслабились пальцы Энтони, сжатые в кулаки. Сделал небольшую паузу, закончил:

– Её фамилия Чижевская… Вот только имя не совсем такое… Витольда. Её зовут не Виктория, а Витольда.

– Нет!

Энтони вскочил, метнулся по комнате.

– Нет! Её зовут Виктория, только Виктория!

У него чуть не сорвалось с губ – «Тори», – но он удержал себя, не назвал. Словно это имя было их с Тори тайной, паролем… Но ведь Витольду нельзя назвать «Тори»!

– Подожди, – Дмитрий тоже взволнованно поднялся, удивлённый таким сильным взрывом отчаяния. – Не спеши. У нас принято девушек с именем Виктория называть сокращённо Витами. Витольду Чижевскую называют именно «Вита». Может быть, в этом всё дело? Ты слышал «Вита» и думал «Виктория»?

– Нет, я никогда этого не слышал.

– Мне неизвестно, почему ты не знаешь точные данные девушки, которая для тебя так важна. Могу предположить, что ты сам её никогда не видел, не называл по имени, только слышал, как называют другие?

Энтони хотел сказать: «Видел и называл… не так», но вдруг с мгновенной, как удар, болью понял – да, и не видел, и не называл! Снилось… А Дмитрий продолжал напористо:

– Посмотри же, как много совпадений!

– И всё же, ведь есть другие девушки, по имени «Виктория» с подобной фамилией? Пусть даже там больше расхождений…

– Расхождения тебе не понравятся, – усмехнулся Дмитрий. – Поверь, я перелопатил всё. То есть, проверил. Ну, хорошо, слушай… Виктория Чиженко – семь лет. Виктория Чижук – тридцать пять лет, мать троих детей. Виктория Чижёнок – старушка семидесяти трёх лет. Есть ещё Виктория Чижова, инвалид детства, ездит на коляске, Виктория Чижинская, артистка цирка лилипутов, Виктория Чижикова…

– Я понял, – устало сказал Энтони, садясь на диван.

После возбуждения – радости и разочарования – навалилась апатия. Он молчал, Дмитрий тихо поглядывал на него, потом сказал осторожно:

– Мой тебе совет: встреться с этой девушкой. Личная встреча всё точно прояснит. Поверь. Результат может оказаться неожиданным даже для тебя.

Энтони поднял на товарища взгляд.

– Я уже сам подумал об этом. Надо встретиться… У тебя есть её фотография?

– Конечно.

Дмитрий включил ноутбук, вставил флешку, вывел на экран цветное фото. Может быть Энтони и ожидал увидеть Тори, но виду не подал, уже хорошо держал себя в руках. Девушка на снимке выглядела очень официально: гладкая причёска, умелый макияж, серьёзный вид. Но даже если распустить волосы, смыть косметику, заставить её улыбаться, всё равно это будет не Тори! Что ж…

– Когда вам устроить встречу? Завтра?

Дмитрий видел, что Энтони разочарован, может вообще откажется от свидания. Но тот, на мгновение прикрыв глаза, вдруг сказал энергично:

– А можно это сделать сегодня? Ещё ведь не позднее время.

Скорее, теперь он хотел скорее всё прояснить. Дмитрий немного подумал, прикинул:

– Такой девушке не скажешь: вас приглашает на свидание некий англичанин с целью лично осмотреть… Она возглавляет фирму с международными связями. Я выйду на неё через руководство города. Скажем – деловая встреча, а там… Может и правда представиться потенциальными партнёрами?

– Нет, – тут же отказался Энтони, – не будем обманывать.

* * *

Дмитрий подъехал к офису Витольды Чижевской к шести часам. Она его ждала: два часа назад ей позвонил заместитель мэра, сказал, что представитель лондонских официальных кругов приглашает её на встречу, за ней заедет компаньон англичанина. Харьковские коллеги посоветовали Дмитрию респектабельный ресторан в лесопарковом массиве: и недалеко от центра города, и спокойно, и комфортабельно. Туда он и привёз девушку. По пути он перебросился с ней несколькими фразами, она отвечала настолько корректно и правильно, что его это развеселило. Однако Чижевская понравилась ему: умная, деловая, хорошо воспитанная и современная. Но понравится ли девушка Энтони? Та ли она, кто ему нужен? Признает ли англичанин: да, я её искал! Дмитрию очень этого хотелось бы. Ради Энтони! За минувшие несколько дней он привязался к тому, они по-настоящему подружились. И ведь как обидно будет англичанину уезжать не солоно хлебавши. Пусть эта Витольда окажется его Викторией! Ведь совершенно ясно: девушка, которую Энтони разыскивает – нечто вроде марева в пустыне. Какие-то признаки проступают, но расплывчато, неуловимо… Скорее всего он, Дмитрий, никогда не узнает, что произошло в жизни Энтони, как снизошёл на него этот мираж. Или фантом… Он тихо улыбнулся, быстро глянув в зеркало: не уловила ли его улыбку Чижевская, не приняла ли на свой счёт? Он ведь просто вспомнил фильм «Формула любви»: там происходила материализация мысленного образа, грёзы молодого человека! И очень неожиданная материализация… Может быть и для Энтони его воображаемая «Виктория – маленькая птичка» материализуется в Витольду Чижевскую?

Энтони поднялся им навстречу из-за столика – сама галантность и предупредительность. Дмитрий представил их друг другу, впервые произнеся вслух полное имя и титул англичанина: «Лорд Энтони, виконт Энкоредж».

– Пожалуйста, мисс… Витольда, – произнёс англичанин. – Я рад знакомству.

Он говорил по-русски с акцентом и не совсем уверенно. Витольда улыбнулась, предложила:

– Давайте общаться таким образом, как это будет удобно вам.

Фраза прозвучала несколько вычурно, но на хорошем английском языке. Энтони тут же согласился: с Викторией он разговаривал только по-английски, хорошо бы понять, как владеет языком эта девушка.

Витольда понравилась ему. Она выглядела иначе, чем на фото: волосы красиво обрамляли лоб и щёки, улыбка смягчала черты, девушка излучала доброжелательность, открытость, но чувствовалось, что цену себе знает. Непроизвольно Энтони подумал: «В нашем кругу она не чувствовала бы себя чужой. Её легко представить английской аристократкой… Фамилия и имя, кажется, польские. Что ж, не удивлюсь, если в ней течёт кровь шляхты. А между поляками и англичанами родственных связей достаточно…»

Он ещё прикидывал первую фразу разговора, как Витольда оживлённо сказала:

– Вы не ошиблись, решив обратиться именно к нашей фирме, «Международному экологическому союзу городов-мегаполисов». В прежние, советские времена, Харьков очень тесно сотрудничал со своим английским городом-побратимом Лидсом. Тогда это были два крупных промышленных центра в своих государствах, университеты Харькова и Лидса обменивались делегациями студентов. Потом, в связи с изменением политической обстановки, особенно у нас в стране, связи нарушились. И вот теперь, на новом витке наших устремлений, мы их хотим восстановить. Насколько я знаю, и Лидс, и Харьков вновь имеют общие тенденции: мощное развитие финансовой и юридической деятельности…

– Вы, я слышал, архитектор по образованию? – спросил Энтони. Города-побратимы его нисколько не интересовали, нужно было перевести разговор.

Но сидящая напротив девушка не могла знать о его личном интересе именно к ней. Она энергично кивнула:

– Да, я магистр архитектуры. И это очень помогает мне в работе, ведь экология в больших городах настолько тесно переплетена с архитектурными новациями, новейшими технологиями в строительстве. Например, в Лидсе возводится один из самых крупных небоскрёбов Великобритании, Ла Люмьер…

Энтони широко улыбнулся. Девушка нравилась ему своей увлечённостью и деловым сленгом. Но не всегда же она так говорит.

– Вы, мисс Витольда, похоже знаете Лидс лучше меня… Но не кажется ли вам, что возведение небоскрёбов не намного сложнее, чем архитектурные постройки, встречающиеся в живой природе? Например, птичьи гнёзда иногда бывают настолько хитроумны и сложны, что кажется – их тоже проектировал талантливый архитектор.

Она была немного сбита с толку, но тут же попыталась вернуть разговор в прежнее русло:

– Мы всегда учимся у живой природы! Экология в профессии архитектора на то и направлена…

– Особенно замысловатые гнёзда бывают у маленьких птичек. – Энтони, склонив голову, пристально смотрел на неё. – Вашу фамилию ведь можно перевести как «маленькая птичка»? Да?

Он просто физически уловил мгновенную перемену в девушке. Она замерла, выпрямившись, напряглась. На её щеках проступили алые пятна, губы дрогнули.

– Да, – проговорила Витольда медленно. – «Маленькая птичка»… Так можно сказать.

– Имя у вас очень красивое. А как вас называют сокращённо по-русски? Меня – Тони. А вас?

– Вита…

– Вита, – повторил Энтони, словно вслушиваясь в звучание. – Я слышал, так ещё называют женщин, носящих имя Виктория?

– Это так…

Она смотрела на англичанина широко открытыми глазами. Теперь девушка уже не могла скрыть волнения, и у Энтони тоже участилось дыхание. Почему она так волнуется? Значит его слова для неё имеют особый смысл? Как это объяснить? Нет, он больше не хотел скрывать свой интерес лично к ней.

– Вы играете на пианино? Да? Я тоже. Кого-то из композиторов выделяете особенно?

Витольда склонила голову, не отрывая от Энтони взгляда, потом, после паузы, ответила:

– Я люблю Бетховена.

Встала и пошла к небольшой сцене в углу ресторанного зала. В это время сцена была ещё пуста, на ней стоял небольшой белый рояль. Девушка села, открыла крышку, пробежалась пальцами по клавишам, на мгновение замерла и заиграла. Она играла «К Элизе».

Дмитрий, о котором собеседники напрочь забыли, смотрел, слушал и пытался понять, что же происходит. Он видел, как Энтони, при первых звуках мелодии, закрыл глаза, глубоко, чуть ли не со стоном вздохнув. «Это она, его девушка! Он её нашёл!» Дмитрий уже хотел сжать руку Энтони, сказать что-то вроде: «Я рад» или «Поздравляю», – но тут англичанин открыл глаза, взгляд его был устремлён к фигуре за пианино. И такая тоска была в этом взгляде, что Дмитрий, откинувшись на спинку стула, воскликнул мысленно: «Ну, не знаю…»

Витольда вернулась и сказала проникновенно:

– Люблю эту вещь.

Теперь она была спокойна, но и Энтони уже держал себя в руках.

– Вы очень разносторонняя девушка… Вы и спортом занимаетесь? Плаваете?

– Да, – ответила она спокойно. – Я занималась плаванием, даже в соревнованиях участвовала.

– Я слышал, у вас есть старший брат… Он живёт где-то в Америке?

Витольда совсем не удивилась такой осведомлённости англичанина. Ясно, что о ней предварительно наводили справки.

– Мой брат живёт в Аргентине… – и, бросив на Энтони быстрый взгляд, добавила: – Но туда он переехал недавно. До этого жил в США, в Калифорнии.

– Вы навещали его? Недавно?

Энтони подался к девушке через стол, вопрос его прозвучал быстро, даже резко. Но и она смотрела на него пристально, не отрываясь, словно понимала, чего от неё ждут.

– Я летала к нему осенью прошлого года… Самолётом – из Киева во Франкфурт, а оттуда – в Лос-Анджелес.

– Когда это было, вы помните? Точно помните? Скажите!..

Она должна была спросить: зачем ему такие подробности, почему этот незнакомый англичанин чуть ли не допрашивает её. Но не спросила. Задумалась и ответила, пожав плечами:

– Если не ошибаюсь, в первых числах октября. Да, седьмого октября, именно.

Англичанин смотрел на неё странным взглядом. Витольда не могла понять его. Разочарование? Восхищение? Озадаченность? Всё сразу…

А Энтони правда не мог оторвать от Витольды взгляд. Как ни странно, но это была та самая девушка, которую он искал. Та самая… Но не его Тори…

Глава 14

Дмитрий отвёз Витольду Чижевскую к её дому. Энтони с ними не поехал, остался в ресторане ожидать своего компаньона. Но он проводил девушку к выходу, и в холле, прощаясь, взял её за руку. Она не вздрогнула, не отняла руку, молча смотрела, ожидая. Несколько долгих секунд он тоже молчал, пристально глядя ей в глаза, потом спросил:

– Скажите, вы ощущаете между нами какую-то связь? Чувствуете её?

– Да, – ответила Витольда, и голос её от сильного внутреннего напряжения прозвучал неожиданно низко, гортанно. – Я не понимаю, что происходит… Но чувствую: всё не случайно! Эта встреча…Что это, лорд Энтони?

– There are more things in heaven and earth, Horatio.

Then are dreamt of in your philosophy. – ответит ей Энтони. И добавит:

– Я объясню позже… Может быть…

Витольда улыбнулась, давая понять, что знает знаменитые слова Гамлета о присутствии необъяснимого, даже сверхъестественного в нашей жизни. Но знала она и то, что если хоть чуть-чуть понять корни этого необъяснимого, то можно его корректировать. Так, как это делала она только что…

Дмитрий довольно скоро вернулся, подсел к столику, где Энтони в задумчивом одиночестве слушал негромкую музыку: на сцене уже играли трио музыкантов – альт, гитара, пианино.

– Это она? – спросил сразу.

– Не знаю… Наверное…

– Так что же случилось с тобой, друг Горацио?

Энтони сказал:

– Я, наверное, увезу её в Англию, если она будет не против.

– Она против не будет, поверь. – Дмитрий покачал головой. – Вот только ты мне не нравишься. В чём-то неуверен?

– Я думаю…

Энтони думал всю ночь. Сначала он ругал себя, поражался наивности, даже глупости. Как мальчишка поверил в сон! Поехал Бог знает куда, в чужую страну за приснившимся призраком! А теперь, чтобы оправдать себя, готов связать жизнь с неизвестной девушкой…

Позже, когда беспощадный поток самобичевания иссяк до чуть журчащего ручейка, наступила апатия и, как ни странно, время логических размышлений. Ведь есть, есть они, эти странные, волнующие совпадения сна и реальности. Во-первых, те, которые подвигли его на путешествие сюда: террорист Хольгер, собирающийся лететь в тот самый день и тем самым рейсом, о котором ему было рассказано во сне. История из военной молодости бабушки – словно предтеча тому, что снилось ему… И вот теперь, в этом городе Харькове, эта девушка Витольда! Как объяснить необъяснимое? Совпадение увиденного во сне и сказанного ею: архитектор, брат в Калифорнии, Бетховенская «К Элизе», «маленькая птичка»? Но главное – она летела в том самом самолёте!

Измученный всеми этими мысленными построениями, Энтони в конце концов задал себе главные вопросы. Может быть, его сон в самолёте был таким необычным и прекрасным именно для того, чтобы он отправился на поиски и нашёл именно эту девушку? Потому что именно она – его половинка, именно с ней он будет счастлив? Ведь иначе он никак бы её не встретил – исключено! И, как ни странно, они в самом деле в один день летели в самолётах пересекающимися курсами…

Как только Витольда услышала от незнакомого, но с первого взгляда приворожившего её англичанина «маленькая птичка», она в то же мгновение поняла: он ищет Вику Пичужину. И тут же решила – он её не найдёт! Тогда, в первые минуты, в ресторане, она это просто решила – не анализируя, не размышляя: не было времени. Нужно было вести разговор-игру не допуская ошибок. Когда англичанин прощался с ней в вестибюле ресторана, держал её за руку, говорил о магической связи между ними и цитировал Шекспира, Витольда с нарастающим возбуждением чувствовала: она делала всё правильно. В машине она молчала, даже не видела, как компаньон англичанина, Дмитрий, посматривает на неё в зеркальце. Она думала: какая странная встреча. Лорд Энтони… Боже мой! Как это можно понять: он ищет Вику по приметам, явно испытывает к ней сильное чувство и – в то же время, – готов принять другую девушку за неё! Он не знает Викторию в лицо? Что за загадочная история! И она явно связана с поездкой Виктории к брату в Америку. Какая удача, что она, Витольда, помнила число, на которое у Виктории был билет. Накануне, 6 октября, у неё самой был день рождения, она пригласила в кафе и Викторию, но та отказалась: «Я сегодня вечером уезжаю в Киев, а завтра у меня самолёт на Франкфурт и оттуда – в Лос-Анджелес. Лечу в гости к Серёже…» Англичанин обещал объяснить всё позже… Обязательно объяснит!

Дома Витольда, почти автоматически, провела весь свой привычный вечерний ритуал, изо всех сил сдерживая воображение, мысли. Потом, потом, когда она ляжет, включит лампу… Она тщательно сняла с лица макияж, стала под душ, надев любимый шёлковый домашний костюм, заварила зелёный чай, поставила чайник и чашку на низкий стеклянный столик, подкатила его к своему полукруглому дивану-трансформеру, полулегла и включила лавовую лампу. Вскоре разогретый парафин стал медленно передвигаться в стеклянной колбе, заполненной маслом, по стенам и потолку поплыли фантастические тени-фигуры. Только теперь Витольда дала полную свободу своим мыслям, фантазии, эмоциям.

Нет смысла гадать, откуда англичанин знает Викторию. Нет смысла гадать, почему он готов увидеть её в ней – совсем другой девушке. Зачем? Он сам ей всё расскажет со временем. Потому что она будет рядом с ним. Навсегда. А Викторию он не найдёт!

Как тогда, в ресторане, как только Витольда поняла, что лорд Энтони ищет Вику Пичужину, она мысленно воскликнула: «Он её не найдёт!», так и сейчас она снова, уж вслух выговорила, чётко разделяя слова:

– Он её никогда не найдёт!

Сладкая боль перехватила горло, полилась дальше, горячим комком, в солнечное сплетение, добралась до сердца и раскалила его так, что оно заколотилось – и этот бешенный ритм вырвался уже криком:

– Никогда не найдёт!

Торжествующий, как клятва, возглас загорелся в её глазах и свёл судорогой скулы. Это вспыхнуло в ней, даже неожиданно для самой девушки, давно сдерживаемое чувство ненависти и мести.

В те прекрасные времена, когда Игорь был ещё ничей, ещё лишь хороший друг всех трёх девушек, она страстно полюбила его. О, она всегда умела скрывать свои чувства – казаться ровной, холодновато-спокойной. Сдерживаемый огонь грел сердце, подпитывал воображение… Но скоро Витольда стала замечать: Игорь по-особенному смотрит на Вику – слишком пристально и… да, нежно! Даже голос его становится другим – глубоким, вибрирующим… Лина этого не замечала, кокетничала, заливалась смехом, подставляла губки парню для поцелуев… Витольду это совершенно не волновало – ерунда, Игорь тоже ей в ответ строил глазки, картинно целовал. Но это была игра, он веселился от души, но и только. А вот когда он поворачивался к Вике и на взгляд его набегала туманная поволока, Витольда опускала глаза и мысленно приказывала себе: «Спокойно…»

Да, она не ожидала, что связь произойдёт между Игорем и Виталинкой. Но после первых минут удивления поняла – она даже счастлива. Отпустили сжимающие сердце тиски постоянного ожидания: вот сегодня или завтра Игорь сделает предложение Виктории, и тогда всё – всему конец! Если бы Игорь женился на Вике – никакой надежды для неё, Витольды, не осталось бы. А так получается, что Линочка её спасительница. Ведь совершенно невозможно представить надолго рядом двух таких разных людей, как Игорь и Виталина! Абсурд! Конечно, Игорь женится на Лине, он человек чести. Но – Витольда прогнозировала это, – пройдёт немного времени, и они расстанутся. Начнутся разногласия, ссоры, или Лина заведёт интрижку с другим мужчиной – она же не может без этого… Детей у них ещё не будет – Лина не раз говорила о том, что раньше тридцати лет рожать не собирается, мол так делает вся цивилизованная Европа и Америка. А, получив хорошее обеспечение – Игорь, конечно же, не поскупится, – она легко даст мужу свободу…

Что будет дальше, Витольда уже всё представила и спланировала. Виктория слишком горда для того, что стать второй женой Игоря после своей лучшей подруги. А она, Витольда, постоянно будет с Игорем рядом – как друг, конечно. И скоро он увидит, убедится, что она именно та женщина, которая ему нужна по жизни…

Никто не знает, каково это – провести долгие часы в сплющенной, искорёженной машине рядом с мёртвой подругой. Перед этим девушки так приятно посидели в небольшом ресторанчике, выпили по бокалу винца, обсудили достоинства виллы, которую только что посмотрели. Это было аляповатое, навороченное строение со всякими архитектурными излишествами, но Линочке очень нравилось. Витольда поддержала её, похвалила. А про себя подсмеивалась: Игорю этот дом точно не понравится, у него хороший вкус, а Лина станет настаивать… Вот пусть Игорь лишний раз увидит, как примитивна и вульгарна его избранница. Витольда даже порадовалась, что Вика с ними не поехала – та б точно стала отговаривать Лину и, глядишь, отговорила бы… Когда Игорь и Виталина стали жить вместе, Виктория отдалилась от них, редко бывала в общей компании. А Витольда, наоборот, сильнее сблизилась с Линой, всегда принимала приглашение, составляла компанию и двоим, и одной подруге… Они и были именно вдвоём, когда Лина с весёлой злостью воскликнула: «Вот чёрт, опять свет перед носом меняется! Фигу вам, проскочу!» Машина рванулась, увеличивая скорость, они и правда проскочили на красный, громко смеясь. Почти сразу нужно было сделать поворот, машину стало заносить, «Тормози, тормози!» – закричала Витольда, Лина нажала на педаль, их швырнуло вперёд, и сразу стал сверху падать огромный столб. Что-то случилось со временем: Витольда видела, как он медленно опускается на них, закричала и всё кричала – долго-долго… Конечно она слышала, как визжало разрезаемое железо, как ругались спасатели оттого, что никак не могли добраться до них, как материли они сумасшедших богатых проституток, которые разъезжают на иномарках и для которых законы не писаны…Всё это она вроде бы и слышала, но все звуки шли мимо сознания. Потому что она смотрела на неестественно вывернутое в её сторону лицо подруги, понимала, что та мертва, но всё равно разговаривала с ней. Успокаивала, просила потерпеть, что-то напевала… А в какой-то момент стала убеждать: «Не бойся, мы с Игорем тебя никогда не забудем, если родится дочка назовём Виталиной…»

Если бы Игорь и Лина просто разошлись, наверное Витольда смогла бы осуществить свой сценарий. Но после аварии и смерти подруги всё пошло не так, и она не знала, как быть. Игорь пару раз звонил, справлялся о здоровье, но и только. Он, видимо, переживал гораздо сильнее, чем Витольда представляла. Впрочем, время шло, а он так и не проявлял никакой инициативы, тогда она сама стала звонить ему, спрашивать о делах и предлагать встретиться. Игорь, однако, отговаривался занятостью. Утешало то, что с Викой он тоже не встречается, она это точно знала. И вдруг – они женятся: Игорь и Виктория!

Тяжело пережила она это известие. Но сейчас, лёжа у себя на диване, почти медитируя, растворяясь в обволакивающих её, меняющих форму тенях, Витольда думала: как же она была зациклена на этом парне, на Игоре! Он был для неё единственный, только его хотела иметь рядом с собой! Ни с кем все эти два года не встречалась, хотя претенденты были. Но Игорь виделся ей самым лучшим. И вот, в один момент оказалось, что есть и получше его. Лорд Энтони Энкоредж! Она сразу запомнила полное его имя. Она станет женой пэра Англии! Леди Витольда… О, её мужу не придётся за неё краснеть, она рождена для такого титула. А как он хорош, этот Энтони! Улыбка, тембр голоса, любой жест… И он высок, ей под стать, они будут прекрасно смотреться вместе.

Какая же она молодец, как мгновенно сообразила: надо играть роль Виктории! Со временем кое-что, конечно, выяснится: то, что брат её никогда не жил в Лос-Анджелесе, а значит и она к нему не летала, что плавать она не умеет… Да только это всё уже окажется неважным, ведь они с Энтони будут счастливы. А Виктория пусть будет счастлива с Игорем, пусть! Лорда Энтони она никогда не увидит…

Глава 15

В середине дня Виктория зашла посидеть в кафе. Последние дни апреля, тепло, солнечно, всё цветёт! Она заглянула во внутренний дворик кафе – может быть там уже расставили столики? Но нет, ещё только чистили после зимних холодов и весенней слякоти. Она села за столик у окна в зале. Это кафе Вика любила, сюда её приводили ещё совсем маленькой девочкой. Недалеко располагалась музыкальная школа, где она училась с шести лет. Вот тогда мама и стала заводить её по пути домой из школы – как поощрение, если её похвалил учитель. Когда её сопровождал на занятие папа или Серёжа, она уже сама их тянула туда. Взрослела, но не переставала любить и часто заходить.

Кафе называлось красиво – «Эстелла», и над входной дверью было небольшое витражное изображение красной розы. Совсем недавно Виктория с удивлением узнала, что название и картинка связаны: один из сортов красных роз именно так и зовётся – «Эстелла»… Поразительно, на за почти 15 лет здесь ничего не менялось. Очень вкусное мороженное в разноцветных шариках подавалось со взбитыми сливками, поливалось шоколадом с орехами. Не было в продаже спиртного – только кофе и соки. Даже две барменши, посменно работающие тут, не поменялись. Когда-то они были девушками, теперь – женщинами средних лет. Когда Вика приходила, они улыбались ей – ещё бы, такая давняя и постоянная клиентка, – и спрашивали: «Как всегда?» Это значило: три шарика мороженного и натуральный чёрный кофе со сливками… Уже и страна другая, и жизнь другая, и эта центральная улица так сильно изменила облик, а кафе «Эстелла» всё то же! Выстояло, выжило в трудные времена, только стало поменьше в размерах. Видимо пришлось половину помещения сдать в аренду или продать: теперь рядом располагался цветочный магазин или, как гласила вывеска, «Салон цветов». Крыльцо было общее, но входы раздельные.

Виктория уже месяц как не работала в своей фирме. Сначала стало меньше заказов, урезали зарплату и комиссионные, стали увольнять людей. Но зато появились какие-то новые ушлые ребята, неизвестно чем они занимались, но с ними начались в коллективе дрязги, интриги. Руководитель отмалчивался, потом сказал основным специалистам: «Берите отпуск за свой счёт, будем собираться только под конкретный заказ»…

– Как же у нас было хорошо! – пожаловалась она Игорю. – Ты ведь помнишь? Как мне жаль…

– Похоже, вашу фирму кто-то прибирает к рукам, – предположил он. – Знаешь, чем так работать, лучше уходи. Ты ведь хотела начать своё собственное дело? Я помогу тебе всё быстро оформить и зарегистрировать. Найдём помещение, обставим его… Будешь вольным архитектором, так сказать – «птичка в свободном полёте».

До свадьбы оставалось всего ничего, потому решили заняться устройством личной фирмы после. Виктория официально уволилась. У неё оставалось ещё два незавершённых заказа по перепланировке и дизайну квартир, она договорилась, что доведёт их частным образом.

Скоро свадьба… Мама переживала, ей казалось, что дочь совсем не готовится к этому торжественному событию.

– Я готовлюсь мораль, – смеялась Вика.

Она и в самом деле не хлопотала ни о ресторане, ни о свадебных нарядах, не составляла списки приглашённых. Игорю сказала:

– Закажу по каталогу красивое платье… или костюм. Ты можешь меня представить в этой балетно-кукольной пене белых кружев? А вокруг все ахают: «Какая роскошная невеста!»

– И платье, и костюм, – соглашался он. – На первый и второй день. И вообще, всё, что посчитаешь нужным.

Ресторан предложил он сам.

– Очень уютный частный загородный ресторан. Владелец – мой знакомый. Сделаем всё скромно, но комфортно.

– И никакого тамады! – помотала головой Вика. – Терпеть не могу эти заказные шуточки и обряды.

Они прикинули: родные и близкие друзья – человек тридцать. То, что надо для приятного торжества.

Полгода назад Игорь купил себе новую квартиру. Родительскую он не продал, оставил: отец с матерью иногда приезжают в Харьков, это их жильё, им приятно останавливаться там. Вот и на свадьбу они тоже приедут – наконец-то познакомятся с невестой сына. Она ведь так и не съездила с Игорем на юбилей его отца: сильно заболела. Тогда как раз по городу ходила эпидемия гриппа, вот и её скосило: была высокая температура, сильный кашель… Новая квартира Игоря располагалась в элитном жилом комплексе, который назывался «Посад». Виктория знала о нём раньше, как архитектор, теперь вот познакомилась, как будущий жилец. Да, здесь было всё хорошо спланировано и продумано. Это был, конечно же, центр города, а значит – недалеко от родительской квартиры, что радовало. Закрытый внутренний двор, довольно обширный, с расходящимися лучами асфальтированными дорожками, в каждом сегменте – или клумба, или миниатюрный скверик, или детская площадка, да и площадка для выгула собак тоже есть. А посередине – фонтан. Конечно же – внутренняя подземная стоянка для авто, весь первый этаж – магазины, салоны, кафе, прачечная. Собственная котельная. Между тремя крыльями здания существовали застеклённые переходы, можно было прямо из квартиры, не одеваясь в зимнее время, перейти на другой ярус и спуститься к нужному магазину… Территория, конечно же, закрытая и охраняемая, как и каждый подъезд в отдельности.

У Игоря была квартира скромная, но двухъярусная. На первом этаже – гостиная, кухня-студия, обширная ванная комната. Из гостиной лесенка поднималась на галерею, оттуда – входы в ещё две комнаты: спальню и кабинет. И два балкона – с обоих этажей, в разные стороны двора.

– Если ты хочешь, мы можем купить современный дом, двух или трёхэтажный, с большим двором – садом, беседками, детскими площадками…

– Мне нравится эта квартира, – покачала головой Вика. – Нам вполне хватит, во всяком случае пока.

Она, конечно же, поняла намёк Игоря на «детские площадки», потому и сказала «пока». Он тоже её понял, обнял, радостно смеясь. Она всего один раз побывала на квартире у жениха, а так они с Игорем проводили вечера или у неё, или где-то на нейтральной территории: в клубах, кафе, в театрах, в гостях у друзей. Вика не хотела близости до свадьбы, Игорь её понял и не настаивал, не торопил события.

Теперь, сидя в кафе, девушка как раз думала об этом: почему она так мягко, не обижая парня, но твёрдо избегает того, что, в общем-то, неизбежно? Она ведь совершенно не сомневается в любви и преданности Игоря. И объятья, поцелуи Игоря её волнуют… Что же тогда? Почему? Она говорила себе: «Мы будем вместе всю жизнь, может быть потом такой романтики уже между нами не останется, пусть продлится подольше…» Но понимала, что кривит душой: настоящая близость не убивает романтику… Она думала: «Испытаю его, ведь поддался же он однажды соблазну так легко…» Но опять же обманывала себя: тот соблазн она давно простила и умершей подруге, и ему – он не волновал её. Как ни странно, даже связывал их теперь особенными узами. А испытания… Что ж, когда-то Игорь не раздумывая бросился на помощь трём незнакомым девушкам на реке, а совсем недавно так же решительно вытащил из жизненной пропасти семью Вики. Это ли не испытание?..

В кафе было полупусто, это и понятно – шла ещё первая половина дня. Здесь так всегда бывало: днём малолюдно, спокойно, а вот ближе к вечеру место за столиком найдёшь не всегда. Ещё Виктории нравилось, что музыка в «Эстелле» звучит приглушённо, не мешая ни разговаривать, ни просто думать о чём-то. От столика у окна был виден весь зал, входная дверь. Вот зашёл ещё один посетитель – высокий молодой мужчина…

Виктория вздрогнула всем телом, хорошо, что не держала в руках чашку, а то плеснула бы на себя кофе. Это был Олаф. Медленным взглядом он обвёл зал, остановил его на девушке, замершей, не отводящей от него глаз. Улыбнулся, чуть приподняв бровь: мол, понимаю, я мужчина, на которого обращают внимание. Пошёл к стойке походкой пантеры. Вика не слышала слов, но поняла, что он говорит по-английски. За последние годы барменша, видимо, не раз обслуживала иностранцев, налила ему кофе, насыпала в вазочку миндаля. С маленьким подносом в руках он пошёл прямо к её столику…

За прошедшие несколько минут девушка взяла себя в руки. Чего это ей стоило!.. Но она успела одёрнуть себя: «Это просто парень, которого я видела в терминале Франкфурта. Его не зовут Олаф, он не террорист, не наркоделец, он не угонял самолёт, нет посёлка рабов… Это всё было во сне. А реально лишь то, что мы встретились взглядами в аэропорту… И всё!»

– Вы не против? – Он поставил поднос, сел, улыбнулся: – Вы говорите по-английски? Мы с вами уже встречались? Не в этом городе, я здесь всего два дня… Когда-то раньше?

Господи, до чего же обаятельная улыбка у него! И голос вкрадчиво-ласковый, такой знакомый… Нет! Не может быть знакомым, она не слышала его голос, это просто самовнушение!

Расслабляясь, Вика улыбнулась в ответ, приподняла руку с чашечкой кофе, повернула голову в полупрофиль:

– Мы выделись в одном аэропорту, полгода назад, – ответила по-английски.

– Да, да, – он обрадовался, вспомнив. – Во Франкфурте, осенью. Вы там тоже пили кофе…

– А вы прошли мимо.

– Такая мимолётная встреча… Но ведь мы запомнили друг друга! И не странно ли, что встретились вновь, в совсем другой стране?

– И снова за чашечкой кофе.

Он засмеялся:

– Я люблю людей с чувством юмора. Среди девушек не так часто это встречается. Но я хочу сказать: не судьба ли сводит нас?

Вика иронично покачала головой:

– Вот это уже пафос.

Он слегка звякнул своей чашкой о её, заглянул своим магнетическим взглядом ей в глаза:

– Возвышенное восприятие жизни – удел людей неординарных. И я верю в рок. Разве не знак это свыше – такие две невероятные встречи?

«Знал бы ты, насколько невероятные…» Его очарование и магнетизм совершенно не действовали на девушку: сознанием она понимала, что этот иностранец ни в чём перед ней не виноват, а подсознание дрожало, словно сжатая пружина, и она ничего поделать с этим не могла.

– Как же вас зовут, знакомая незнакомка?

Мгновенную её паузу он, видимо, даже не уловил. Но она за этот миг вспомнила многое, и вдруг сказала, несколько неожиданно даже для себя:

– Таня. Моё имя – Таня.

Что-то произошло! То ли в тихую музыку на долю секунды ворвалась резкая нота, то ли электромагнитные волны разных полюсов столкнулись в небольшом зале кафе, слились, как сливается реальное и виртуальное… Мужчина с коротким возгласом изумления воскликнул:

– Да, я сразу почувствовал: вот она, моя девушка! Это ведь знак судьбы!

Он вскинул руку и восторженно щёлкнул пальцами…

Так бывает: человек долго-долго ищёт кодовое слово, которое поможет распознать шифр, или открыть сейф, или взломать вход на запретный сайт… И вдруг оно находится, и слышится явный щелчок – знак, что сейчас ты всё узнаешь, увидишь, поймёшь… Слово «Таня» стало именно таким найденным кодом. Как только она произнесла его, она увидела то, что не могла видеть в реальности – знакомый жест Олафа, щелчок пальцами! Сон и действительность соединились, слились в одно, как разнополюсные магнитные поля…Она услышала то, что не могла слышать в реальности но, тем не менее, слышала – его слова…

– Таня… Ты знаешь, кто такой Че Гевара?

– Я с первых дней своей жизни спала под портретом команданте Че.

Виктория повторила то, что уже говорила – да, да, говорила! – этому человеку. Повторила, глядя ему прямо в глаза. И увидела, как они загорелись восхищением:

– Ты знаешь, что у Че Гевары была подруга, которая оставалась с ним до самого конца его борьбы? Её звали Таня, как тебя! Это ведь ваше, русское имя?

– И имя русское, и она сама, Таня, была наполовину русская.

– Ты ведь тоже русская? Ты нужна мне, именно ты, потому что я тоже веду борьбу, как Че.

– Что же это за борьба? С кем и за что?

– Борьба сама по себе есть цель, – улыбнулся он ласково, как взрослый улыбается глупому ребёнку.

– Та, которая оправдывает средства? – Виктория ответила улыбкой не столько ироничной, сколько жёсткой. – Finis sanctificat media.

Он перегнулся через стол, наклонился близко, взял за руку, голос его понизился до горячего шёпота:

– Таня, ты необыкновенная девушка! Ты просто не можешь не быть со мной! И ты не пожалеешь, увидишь разные страны, научишься владеть оружием, быть неуловимой!

– Значит, это всё-таки террор? – спросила она так же тихо, не отрывая руки.

– Любая борьба, это террор, – ответил он сразу же. – И команданте Че тоже был террористом. Ты вот сказала: «Цель оправдывает средства». Прекрасные слова, в них – двигатель всего происходящего на планете.

– И всё-таки, какая это цель?

Вику колотило мелкой дрожью, но не столько от страха, сколько от появившегося азарта: она хотела вновь услышать те же слова, что слышала в своём сне. Сне? Теперь она сомневалась… И он, этот красавец-террорист, ответил так, как она и ожидала:

– Скорее даже не цель, а миссия. Люди – это глупые и развращённые дети, их надо исправлять, вводить в определённые рамки, я бы даже сказал – формы… Ты умная, начитанная, слышала, наверное, о тайной древней секте компрачикосов?

– Читала, у Виктора Гюго в «Человеке, который смеётся»…

– Да? Я не знаю такой книги. Надо прочитать.

– Но они же уродовали детей!

– Это как посмотреть… Впрочем, я это в переносном смысле. У моей борьбы много аспектов.

Пора, пора было спросить то, что поставит окончательную точку. И она спросила:

– Вы зовёте меня с собой… Но я даже не знаю вашего имени.

Он лишь на мгновенье замешкался, потом ответил:

– Зови меня Олаф.

Вика не удивилась, она именно это и ожидала услышать. Заставила себя улыбнуться:

– Скандинавское имя, кажется.

– Да, мои корни оттуда, и частично из Германии. А в этих странах мужчины всегда были воинами – самая лучшая профессия на свете.

– Уж мы-то, русские, знаем, какие воины немцы. – Виктория вскинула голову. – В каждой семье знают, даже до сих пор. И всё-таки русские воины разбили немецких.

– Вы тоже прекрасная воинственная нация, – ответил он с улыбкой. – В ту войну схлестнулись достойные противники. Не то, что французики или поляки, те сразу легли у ног победителей. Да, нам с тобой есть кем гордиться. Вот мой дед, например, был офицером Кригсмарине – военно-морских сил Третьего рейха. Был капитаном подводной лодки, его особенно отличал Гитлер. Погиб геройски, совсем молодым, но успел оставить сына – моего отца. Говорят, я очень похож на деда…

Виктория хотела сказать: «Мой дед тоже был морским офицером, тоже воевал…», но удержалась. Ни к чему это было.

Олаф вновь взял её руку, сжал сильно:

– Я вижу, Таня, ты взволнована. Я понимаю. Я зову тебя в неведомое. Да, это совсем другая жизнь, но мне кажется – ты рождена для неё…

Он был прав, она не могла уже скрывать своё волнение. Сердце её трепетало, щёки горели, но не от слов и предложений Олафа. Она слушала эти слова, всё сильнее и сильнее осознавая, что уже слышала их раньше. В виски её билось, как наплывающие на берег волны, одно слово. Нет, одно имя: «Тони! Тони! Тони!..»

Глава 16

За несколько дней, проведённых рядом с англичанином, Дмитрий узнал, что лорд Энтони встаёт рано. Он и сам так делал, потому и увидел из окна номера, как Энтони, в спортивных брюках, кроссовках и одной футболке пересёк трассу и побежал по боковой аллее парка. Ресторан открывался в девять, и когда Дмитрий к этому времени спустился туда, Энтони уже сидел за столиком – переодетый, бодрый, энергичный. Он сразу же спросил:

– Мы можем навестить мисс Витольду?

– Когда?

– Как можно скорее. Я принял решение и не хочу откладывать.

Да, уже поздно ночью, всё взвесив и проанализировав, Энтони решил сделать этой девушке, Витольде Чижевской, предложение – то есть позвать её поехать с ним в Англию сразу, сейчас, его невестой. Он понимал, что если она согласится, то нужно будет ещё время, чтобы познакомиться с её родителями, всё обговорить, уладить проблемы с работой… «Она не будет против» – сказал Дмитрий, да он и сам видел: Витольда почувствовала их необычную связь и взволнована ею, она готова к такому повороту событий…

– Мы можем подъехать к ней в офис, ведь сегодня будний день, – сказал Дмитрий. – Давай спокойно позавтракаем, и я ей позвоню. Всё равно раньше десяти она там не будет.

В красивом старинном здании, где, как понял Энтони, располагались многие деловые учреждения, на втором этаже целый пролёт коридора занимал офис «Международного экологического союза городов-мегаполисов». Кабинет Витольды Чижевской был небольшим, хорошо оснащённым и не столько уютным, как деловым.

Энтони пришёл один. Он попросил Дмитрия подождать его в машине, потому что… «Ну, ясно, – сказал Дмитрий. – У нас в таких случаях говорят: третий лишний».

Витольда вышла ему навстречу, и Энтони залюбовался девушкой. Ему не составило труда понять: она его ждала, потому и оделась нарядно. Если накануне она была в деловом брючном костюме, то сейчас элегантная юбка и красивый, лилово-изумрудных цветов свитер выгодно подчёркивали её не хрупкую, но стройную фигуру… Она ждала, значит можно сразу говорить о главном. Но что-то мешало Энтони, да и хорошо ли это – вот так, без подготовки…И потом, он видел, что Витольда, хотя и хорошо держится, но тоже взволнована, бледна. Им обоим надо было успокоиться, и он заговорил о том, как не просто руководить такой солидной организацией.

– Я очень организованный и ответственный человек, – ответила ему Витольда. – У меня есть чёткий план работы, чёткий распорядок дня, я всегда всё успеваю, всё учитываю. Разве вы не так поступаете?

– Да, – Энтони весело тряхнул головой, – с утра, если нет дождя, я часа два-три брожу по острову с ружьём, затем до одиннадцати работаю, в одиннадцать завтракаю, с двенадцати до двух отдыхаю – это ведь самая жаркая пора дня, – с двух опять принимаюсь за работу!

Это была цитата из «Робинзона Крузо». Энтони на подъёме проговорил её и с радостным ожиданием смотрел на Витольду. Она с удивлением вскинула брови, вот сейчас ответит…

– Вы постоянно живёте в загородном поместье? – спросила она как-то растеряно: ответ англичанина показался несколько странным, хотя, конечно, у них там совсем другая жизнь – та, которая скоро будет и у неё, он ведь пришёл не просто так, она чувствовала. – У вас там хорошая охота? – И пошутила: – Разве на вашем острове так жарко, что нужно устраивать сиесту?

Энтони с трудом удержал на лице обычное выражение. Разочарование было таким сильным! Он уговаривал себя: «Она могла забыть, не узнать именно этот отрывок из книги! И вообще, в реальности она может вовсе не любить книгу Даниэля Дефо, даже не читать её…» Но ему стало тоскливо: ведь именно общая любовь к Робинзону Крузо впервые заставила его и Тори понять, как они близки…Преодолевая себя, он улыбнулся девушке:

– Во всяком случае, в апреле у нас не бывает так тепло, как у вас. Я утром пробежался по парку легко одетый, и вот тогда мне стало в самом деле жарко.

– Я не видела вашего Гайд-парка… – Витольда на мгновение красноречиво опустила взор, – но по курсу ландшафтного дизайна я его знаю и представляю. Наш центральный городской сквер показался вам, наверное, жалким?

– Нет, – Энтони пожал плечами. – В нём есть своё очарование. Впрочем, я об этом не думал. А Гайд-парк, да, он в самом деле уникален и прекрасно устроен. Двор дома, где я провёл детство, выходил прямо в парк, я постоянно по утрам бегал там, ездил на велосипеде… Если вы захотите, я покажу вам свои любимые места в Гайд-парке… Мы объедим его весь верхом…

Ну вот, он произнёс главные слова! Не может быть, чтоб девушка не поняла – это предложение. Её лицо вспыхнуло горячим румянцем, она смотрела на него молча, видимо не находя слов… Чтоб успокоить Витольду, Энтони сказал весело:

– А если заскучаете по родным местам, то там же, в Гайд-парке, мы отыщем ваши любимые берёзку, рябину и даже ракитовый куст! Как в той вашей детской песенке: «То берёзка, то рябина, куст ракиты над рекой…»

Он смотрел на неё и ждал: Витольда сейчас засмеётся в ответ, подпоёт, скажет, что с детства любит эту песню, удивится и обрадуется тому, что и он, англичанин, её тоже знает. И тогда слова: «Будь моей женой, поедем вместе в Лондон» – легко сорвутся с губ…

Щёки у Витольды запылали, её душа ликовала. Конный выезд по Гайд-парку! Рядом с мужем, лордом и пэром Англии, в компании его друзей-аристократов… Как истинная леди, состроив ироничную гримаску, она ответила с лёгким налётом высокомерия:

– Я никогда не ходила в детский садик, не ездила в пионерские лагеря. Я не знаю песенок, которые там распевали хором. А вот верхом я ездить умею…

Она собиралась продолжить, сказать, что ему не придётся краснеть за её выправку в седле… Но англичанин вдруг резко поднялся с кресла…

Энтони быстро встал. Ещё раньше он заметил на рабочем столе Витольды, в красивой подставке, стопку визитных карточек с названием фирмы, координатами…

– Позвольте! – Он взял одну визитку, спокойно и вежливо склонил голову: – Я непременно передам это мэру города Лидса. Уверен, он свяжется с вами, и деловые связи двух городов возобновятся. Благодарю вас, прощайте.

И ушёл.

Распахнув дверцу машины, Энтони сел, но не рядом с Дмитрием – на заднее сидение. Откинулся на спинку, закрыл глаза и сидел молча. «Бог мой, – думал он. – Что я собирался сделать? Что я только что чуть не сотворил! Готов был связать свою жизнь с чужим человеком, совсем чужим! Меня заворожили, загипнотизировали необъяснимые совпадения. Я и сейчас не могу объяснить их природу, она поразительна. Но это не моя девушка. Это не Тори! Нету Тори в этой жизни, мне просто снился сон…»

Повернувшись, Дмитрий так же молча смотрел на него. Англичанин был бледен, прерывисто дышал. «Сдерживается, но сильно переволновался. Значит, всё-таки не та девушка… Жаль, жаль парня…»

И, словно отвечая мыслям товарища, Энтони сказал тихо:

– Эта девушка мне не нужна. Она очень интересна, умна, но – не моя. Даже если что-то совпадает, пусть! Она мне не нужна! Дмитрий, я хочу уехать, поскорее! Улететь домой!

– Что ж, сделаем, – пожал плечами Дмитрий. Он уже взялся за руль, как вдруг хлопнул себя по лбу: – Энтони, я совсем забыл! Пока я тебя здесь ждал, мне пришло сообщение со сведениями о дочери твоего героя, Антона Вербенцова. Прочесть? Ты всё ещё хочешь с ней встретиться?

Энтони не знал. Ему казалось, такой усталости и апатии он никогда в жизни не испытывал. Вроде бы и не особенно нужно, в Севастополе он многое узнал для бабушки, вот только награда… Да и Дмитрий старался, узнавал – нехорошо отказываться.

– Если, конечно, это не за три земли, – вымучено улыбнулся, проговорив по-русски.

– Не за тридевять земель, – поправил его Дмитрий. – Нет. Как ни странно, но она живёт здесь, в Харькове. Вот такое совпадение.

– Тогда конечно, я с ней встречусь.

Дмитрий достал мобильный телефон, нашёл последнее эсэмэс-сообщение:

– Значит так, читаю. Нина Антоновна, в девичестве Вербенцова, тысяча девятьсот пятидесятого года рождения. Замужем, двое взрослых детей. Сейчас носит фамилию Пичужина… – И вздрогнул, потому что плечо его с силой сжала рука англичанина.

– Повтори, как ты сказал!

Дмитрий оглянулся удивлённо. Голос Энтони прозвучал непривычно, хрипло. И глаза у него горели как… Дмитрий не успел придумать сравнение, Энтони вновь попросил:

– Как ты назвал фамилию?

– Пичужина…

– Пт… тч… дж… Скажи, что означает эта фамилия? Это название птицы?

– Не совсем… Просто у нас так называю маленьких птиц – пичужками. Маленькая птичка!

Они смотрели друг на друга ошеломлённые.

– Дмитрий, – воскликнул Энтони. – Это та самая фамилия! Я узнал, как только ты произнёс! Скажи, у неё, у этой Нины, есть дочь?

Дмитрий опустил глаза к дисплею телефона, поднял растеряно-радостный взгляд:

– Да, друг мой Горацио, у неё есть дочь Виктория!

Энтони не стал спрашивать, какого возраста дочь Нины. Это было не нужно. В одно мгновение он понял всё – «момент истины», так говорят о таком. То, что он и Тори – внуки Антона и леди Виктории; то, что те много лет назад оказались вдвоём на острове и полюбили друг друга, и они во сне тоже встретились на острове и полюбили друг друга; что всё не случайно – где-то на путях земных и космических замкнулось кольцо, сошлись судьбы… Потом, потом он всё это додумает, домыслит, проанализирует… Нет, не он – они с Тори вдвоём! А сейчас надо спешить, мчаться…

– Поехали, быстрее! – попросил Энтони. – У тебя ведь есть её адрес?

– Да, и это совсем не далеко. Но, Энтони, сейчас середина дня, может никого не оказаться…

– Всё равно! Я не могу ждать! Я верю…

– Хорошо, погнали!

Дмитрий развернул машину, выехал из переулка, где припарковался, на главную магистраль города. Они ехали в потоке машин, выдерживая небольшую скорость, минут десять, как Энтони вновь воскликнул, но уже не хрипло, а звенящим от счастья тембром:

– Цветы, я хочу купить цветы!

– Не проблема. – Дмитрий на ходу стал посматривать в окно и скоро притормозил, свернув к обочине. – А вот и салон цветов. Иди, выбирай, я подожду.

Энтони взлетел на высокое крыльцо, где было две двери. Одну венчало изображение розы, и он решил было, что ему сюда, но тут через вторую, стеклянную, увидел полки с цветами. Он быстро выбрал красивый букет белых лилий – они напоминали цветы их с Тори острова, те, которые им встречались на «Каймановом островке». С букетом в руке стремительно вышел, стал спускаться по ступенькам. Краем глаза он увидел девушку, стоящую тут же, на крыльце, она, наверное, вышла из другой двери, под розой. По инерции сбегая вниз, Энтони начал оборачиваться – что-то сильно толкнуло его в сердце…

* * *

– Таня! – Олаф держал её руку и чувствовал, что она дрожит. – Скажи, что ты пойдёшь за мной! Решись! У тебя здесь, наверное, хорошая жизнь и даже счастливая. Так тебе кажется. Но ты не знаешь, что такое настоящее счастье! Когда ты – победитель или даже побеждённый, но враги всё равно тебя боятся. Когда ты вершишь судьбы человечества. Да, да, это не пафос, как ты сказала, это в самом деле так! Когда рядом товарищи по оружию, когда огонь в крови… Таня! Ты всё это можешь узнать. Пойдём со мной!..

Да, она дрожала. Он наверное думал – от его слов, от картин, которые раскрывает перед ней. Да его слова и его фантазии скользили мимо сознания. Виктория даже не боялась Олафа. Сердце колотилось, она мысленно заклинала: «Тони, Тони, ты же должен быть, жить, существовать на этом свете, раз есть Олаф!»

Медленно забрала у него свою руку.

– Я не могу так сразу… Это очень неожиданно, необычно…

– Ты не сказала сразу «нет»! – воскликнул радостно Олаф. – Значит ты – уже моя! Да, я понимаю, хорошо, думай.

– Я пойду, – Виктория встала.

– Я буду ждать тебя завтра, здесь, в это же время. – Он указал ей на часы, висевшие в кафе у входа. – Ты придёшь, я знаю! Таня, я буду ждать!

Она кивнула ему последний раз, глядя невидящим взглядом, пошла к двери. На крыльце остановилась. Кружилась голова. И, уже не в силах сдерживаться, чувствуя, что по щекам текут слёзы, она вслух выдохнула – как стон, как крик о помощи:

– Тони! Тони!

Мужчина с букетом цветов, быстро прошедший мимо, стал спускаться по ступеням и, одновременно, оборачиваться к ней. Её почти безнадёжный зов – «Тони!» – застыл в воздухе захлёбывающимся возгласом узнавания…

Конец.

31 января 2011 г.

Оглавление

Часть первая. Острова

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Часть вторая. Маленькая птичка

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg