«Праздни и будники»

Праздни и будники (fb2) - Праздни и будники [сборник] 512K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Владимировна Щеглова

Ирина Щеглова Праздни и будники. Сборник рассказов

Сотворение Мира

Маленький островок намытого песка в самой середине кипящего потока чем-то привлек его внимание. Неужели нашел? Конечно! Он увидел! Там среди песка и мокрых камешков пробивалось то, что сможет стать началом жизни – несколько робких травинок. То, что это настоящая трава, он увидел, совершив еще несколько мощных гребков, сквозь брызги от бурунов и водяную радугу. Вот она – отправная точка. Начало начала.

Тело его порядком уставшее и побитое на порогах Реки сделало последний рывок и…

Благословенная отмель приняла его и мягко покачивала в прогретой солнцем воде. Он блаженно улыбнулся, перевернулся на спину и, закинув руки за голову, посмотрел в вечное Небо. Его широкая бронзовокожая грудь дышала глубоко и ровно, в такт набегающим волнам. Он думал!

Отсюда, если приложить силу, можно начать наращивать сушу. И уже не крохотная отмель, а остров… огромный материк – Новый Мир понесется в Великой Реке. Он даст имя своему миру, он даст ему покой и тишину. Он будет бродить по пустынным пляжам его океанов, он увидит пылающие небеса на закате. Серебряные рыбы в озерах будут сами прыгать в его сильные руки. Лесные поляны с неисхоженной травой одарят его ягодами. Он построит себе очаг из камней, чтобы не пачкать траву и песок. И еловый лапник сгорая будет пахнуть терпким дымом и смолой. Никого. Покой и одиночество…

Размечтавшись, он повернул голову и убрал мокрую прядь с упрямого лба.

И услышал!

Мышцы его напряглись, взгляд стал жестким.

На противоположную оконенчость островка волной выбросило… Нет! Не может быть! Там лежал человек, почти мальчик, юноша.

Случайная жертва Великой Реки?

Юноша несколько раз мотнул головой, затем разжал пальцы рук, сведенные судорогой, и с трудом приподнявшись, сел.

Мальчишка, как мальчишка. Немного худой, пожалуй, кожа бледная. Лицо уставшее с запавшими глазами.

– Плохо плавает, слаб! – заключил Демиург. И тут же спохватился. Откуда? Как прорвался этот жалкий обломок человечества в его Великую Реку! В каком из созданных им миров – ошибок проживало это существо?

"Устроили где-то конец света! – с раздражением подумал он:

Надо с этим кончать!”

Он пружинно встал на ноги, поиграл мускулатурой отряхивая капли воды.

Юноша завороженно смотрел на своего неожиданного соседа и глаза у него при этом были такие огромные, светлые, как небо…

"Стоп! Какие глаза! Мне нет до него никакого дела. Жалкий червяк, которого я даже не помню когда и как создал!" – поправил себя Демиург и навис громадой над неудачливым пловцом.

– Кто ты? – громыхнул гигант. Юноша неожиданно улыбнулся и протянул спросившему узкую ладонь:

– Здравствуй, Человек, – мягко ответил он, – Я твой создатель.

Простота и абсурдность ответа потрясли гиганта. Пальцы его сжались в кулаки, оплетенные венами мускулы раздулись… Но, через мгновение он вернул себе самообладание. Руки не подал. Лишь медленно и отчетливо произнес:

– Больше всего я не люблю лгунов и трусов, – и немного помолчав добавил, – Бог здесь один – это Я! А ты, к сожалению, мое неудачное творение. Поэтому, твой единственный шанс остаться в живых – ответить мне, как тебя занесло в Великую Реку?

Юноша немного озадаченно посмотрел на своего собеседника. Руку опустил. Тоже поднялся с песка и вытянулся, стройный и белокожий, едва достающий макушкой до плеча противника. И глаза его теперь стали совсем другими. Кто бы мог подумать! В них родилась гордость! Он не боялся своего противника. Бесстрашно глядя в лицо бронзового великана, юноша ответил:

– Ты ошибаешься, Человек! Но вам ведь свойственно ошибатся. Я вас такими создал – с правом на ошибку. Я думал – это разумно… Человек, Река принадлежит мне! Я нашел сюда путь однажды. С тех пор я плыву и плыву по Реке и своим светом и любовью создаю миры. Я учусь и мои создания учатся со мной. Ты – этому доказательство. Но тебе лучше вернуться. Здесь не место людям. Ты погибнешь раньше времени. Скажи мне, откуда ты? Я как-нибудь забреду в твой мир, мы сможем побеседовать. Я расскажу тебе много удивительных историй… А сейчас прости, мне нужно работать! – Юноша еще раз протянул руку и коснулся ей руки гиганта.

– Я помогу тебе вернуться. Скажи мне одно из названий твоего мира, я помню их все!

Его противник вздрогнул и отдернул руку. Губы его покривила усмешка:

– А ты самонадеян! Хорошо! Я не убью тебя за смелость. Никто еще из смертных не смог смотреть мне в глаза. Живи, мальчишка! Беги домой к маме, к девчонкам. Рассказывай, что видел Бога! Тебе хватит до старости. Я тебя прощаю. А сейчас прочь! Не испытывай моего терпения, ибо оно не безгранично!

Юноша вздохнул легко, опустил голову, посмотрел на пробивающиеся травинки.

– Ты воин, наверное? – спросил он, – странно, не помню, чтобы я создавал воинов… Хорошо, Воин! Я не буду с тобой драться, это бессмысленно.

Гигант захохотал не выдержав:

– Ты рассмешил меня, человечек! Люди не так безнадежны, как я думал. Иди с миром! Иди! У меня много работы и я хочу остаться один. Один! Понимаешь?

Юноша серьезно кивнул. Присел на корточки, погладил рукой траву; она тут же шевельнулась в ответ, и из-под камней появилось маленькое деревце. Гигант задумчиво глянул на это действо и покачал головой:

– Процесс начался! Самое время!

Он взялся за плечо расшалившегося юнца и легко развернул его к воде. Но через секунду понял, что юноша стоит рядом, а рука, только что намеревавшаяся столкнуть его в воду, просто повисла в воздухе.

– Ах ты, щенок, фокусничаешь! – взревел Воин.

– Нет, просто не хочу делать тебе больно.

Островок качнулся у них под ногами и приподнялся над водой.

– То, что я так давно искал! – воскликнул Юноша, – Посмотри, он поднимается и у основания его твердая порода! Это будет самый лучший мир!

Юноша ликовал. Воин тяжело посмотрел на него. Тень сомнения закралась было, но он тут же прогнал ее.

– Не может быть! Убирайся! – пригрозил Воин, – убирайся, возомнивший себя богом! Я не хочу марать кровью мой совершенный мир! Я презираю вас, люди! Единственное, чего я хотел – одиночества. Я оставил вас в покое, так оставьте и вы меня. Я ушел, чего же вам? Или вы теперь будете преследовать меня вечно?

Под ногами у враждующих вовсю зеленела трава, остров расширился, шумел на ветру подлесок, а в цветке рядом с ногой Воина натруженно жужжала одинокая пчела.

– Послушай, – устало заговорил Юноша, – посмотри вокруг, наверняка в твоем мире есть все это. Ты разочарован? Прости, я не предусмотрел. Ты найдешь много мест, где сможешь отдохнуть! Или приходи сюда, когда я закончу… А сейчас уйди, не мешай мне.

Тяжелая ступня резко стукнула в пружинящую почву. Остров загудел, на горизонте поднялись горы, туман опустился на реку.

– Поздно! И из-за чего! Зачем я дал вам возможность развиваться! Зачем я дал вам бесстрашие и силу! Теперь мне придется убить тебя, а с тобой загубить этот неродившийся мир! О! Как я устал!

Гигант двинулся на Юношу, и в руках его блеснул ослепительный меч. Юноша поднял руки над головой, и в них так же сверкнули два клинка. Оба замерли, изучающе рассматривая друг друга. Деревья, окружающие поляну шумели от порывов ветра и приближающейся грозы.

С неба громыхнуло, и первые тяжелые капли упали на разгоряченные спины и лохматые головы.

– Защищайся! Жалкое подобие! – пророкотал Великан.

– Я прощаю тебя, Воин, – ответил, наступая Юноша.

Лезвия скрестились. Из черной тучи над лесом хлынул ливень. Сражающиеся подняли головы и опустили оружие.

– Грибной дождь! – рассмеялся Юноша, – Здравствуй, Мир! – крикнул он.

Воин удивленно оглянулся вокруг.

Через реку, видимо вброд, шла женщина. Она медленно и осторожно переступала в потоке. Ее осторожность объяснялась просто – на руках спал младенец. Великан сплюнул горькую слюну, заполнившую его рот.

Женщина достигла берега и пошла по песку к поляне. Она смотрела не под ноги, а в лицо спящего ребенка.

– Получилось! – шепнул Юноша.

Воин отшвырнул меч, который тут же растаял в воздухе, и несколько крикливых белых чаек прорезали крыльями небо.

– Расплодились уже, – угрюмо пробурчал он. Повернулся, и сутуля спину побрел навстречу Женщине. Проходя мимо, он глянул на молодую мать и ее дитя:

– И откуда берутся? – громко и зло спросил Воин. Женщина подняла голову, равнодушно скользнула взглядом и прижала палец к губам:

– Тс-с-с! Потише! Ребенок спит, – и пошла дальше к поляне, на которой стоял улыбающийся мальчишка.

Они уселись рядом на траву, и мальчишка протянул ей горсть ягод. Женщина ела ягоды, и оба они смотрели на младенца.

Воин некоторое время наблюдал за ними:

– Чего вы от меня хотите? Берите! Берите это все, – он махнул рукой и тяжело двинулся к реке. Там, у берега покачивалась лодка. Он толкнул ее с отмели, влез, взялся за весла.

– Прощайте, дурачье! Плодитесь! – крикнул усталый Демиург.

– Привези рыбы, – почти пропела Женщина, вскинув голову.

Юноша засмеялся.

Воин заплакал.

А Река уже намывала где-то начало Нового Мира.

Ведьма

Каждую ночь из окна своего дома я наблюдаю удивительные события. Около 12 ночи в соседнем доме, в окне, как раз напротив моего, загорается неяркое свечение, и из-за полупрозрачной белой шторы на подоконник выступает обнаженная женщина. Тело ее, будто облитое фосфоресцирующей краской, кажется нереальным, сотканным из лучей призрачного света разных оттенков: от серебристо-голубого до лунного: все оно струится, распадаясь на отдельные линии, усыпанные искрами каштановых, до бесконечности длинных локонов. Я с замиранием сердца смотрю на это прекрасное видение, до последней минуты сомневаясь в реальности происходящего. А женщина тем временем спрыгивает с подоконника и плавно покачивается в воздушных потоках. Мне слышится ее зовущий, немного хрипловатый смех, протяжной музыкой, вливающийся в мою душу. Раскинув руки, женщина стрелой взмывает вверх и растворяется в звездной пыли, исчезает, как призрак в ночном небе.

Еще некоторое время я напряженно всматриваюсь в кусочек пространства над проводами, до тех пор, пока не начинают слезиться глаза от напряжения.

И каждую ночь я бесконечно зову ее взгляд заметить меня, стоящего так близко.

– Может быть, ты впорхнешь в мое окно огромной ночной бабочкой, – взываю я в пустоту. Я молюсь на ее окно, я много раз пытался застать момент ее возвращения, но все напрасно! От меня ушла любовница, я даже не заметил как. Друзья стали обращаться со мной, как с больным человеком. Я не могу спать, ибо как только я ложусь один в темноте и закрываю глаза, волна серебряного ужаса настигает меня, и я вскакиваю в холодном поту от предчувствия, что вот-вот это произойдет. Колыхание занавески я принимаю за ее присутствие, лунные лучи – за очертания ее тела, тихую музыку, доносящуюся от соседей – за ее смех.

Однажды, измучившись, я долго стоял у подъезда ее дома, пытаясь определить по входящим и выходящим женщинам ту, свою. Но лица их были будничны, волосы либо коротко острижены, либо забраны в пучки, нелепая одежда скрывала их тела… Я отчаялся! А ночью опять видел свет и чудное виденье моей новой любви.

Постепенно я стал одержимым. Кто-то из знакомых порекомендовал одного доктора, потом другого. Наконец, соседская старуха принесла склянку со святой водой и долго уговаривала меня выпить ее. Но я не хотел, я боялся, что чудесная женщина вдруг исчезнет из моей жизни. Я пообещал доброй бабке, что выполню все ее рекомендации, а сам продолжал упиваться своими ночными бдениями у окна.

Как-то мне показалось, что моя ведьма (я знал, что она ведьма) замечает мое присутствие. Я понял, что все совершаемое ею, делается для меня! Только для меня одного! И тогда я сорвался. Высчитав ее квартиру по расположению окон, я ворвался в ее подъезд, пролетел этажи и набросился на дверь, как безумный!

Мне отворила невысокая пожилая женщина в очках и домашнем халате, с какими-то совершенно удивительными глазами. Волосы ее, большей частью седые, были заколоты на затылке, и я обратил внимание на заколку: старинная вещица из литого металла с гравировкой и капельками драгоценных камней. Женщина улыбнулась мне, как старому знакомому и предложила войти. Я, словно во сне, переступил порог ее квартиры и очутился в мире невероятных вещей, звуков и запахов.

Небольшая квартирка на деле оказалась огромным, довольно запущенным помещением, с множеством комнат и коридоров. Честное слово, под потолком я видел летучих мышей! Стены, обитые старинными ситцами и увешанные гобеленами, наводили на мысль о такой древности, что у меня захватывало дух. Женщина водила меня из комнаты в комнату, пока мы не очутились в маленькой городской квартирке, где я устало опустился в предложенное кресло.

Вот оно – окно с белой шторой! Я видел его каждую ночь! С немым вопросом смотрел я на женщину, так буднично разливающую чай в старинные фарфоровые чашки с драконами. Драконы весело щурили на меня глаза и ехидно скалились. У ног женщины терся огромный котяра неопределенного цвета: рыжего с розовым, а я-то считал, что у ведьм коты черные…

Этот представитель потусторонней фауны имел густой мех, толстые лапы, толстые лапы, настороженные уши и совершенно осмысленный взгляд. Хитрый такой кот!

– Здравствуйте, – сказал я им обоим. Кот сел, обернул лапы хвостом и улыбнулся. Женщина засмеялась тем самым смехом! Я вскочил, как ужаленный:

– Зачем Вы меня мучите? – взмолился я.

– Успокойтесь, юноша, – произнесла моя удивительная знакомая, – сядьте, сейчас будем чай пить.

Я обреченно плюхнулся в кресло и устало сказал:

– Как Вам не стыдно!

Строго посмотрев на меня, женщина спросила:

– А почему мне должно быть стыдно?

– Но! – Попытался запротестовать я.

Кот мурлыкнул и вскочил мне на колени. Я вжался в кресло, а наглая животина, устроившись поудобнее, принялся вылизываться.

– К гостям, – задумчиво констатировала женщина.

– К каким гостям! – почти крикнул я, пытаясь выбраться из-под злополучного кота.

– Ах, не волнуйся ты так! – досадливо отмахнулась она, – тебя это не касается.

– Не касается! – возмутился я, – Вы сломали мне жизнь! Я стал изгоем! Чего Вы от меня хотите?!

– Я? От тебя? – изумилась женщина, – ничего не хочу, – совершенно равнодушно сообщила она. Я обомлел.

– Значит, это я сам все так подстроил?

– Ну не я же, – спокойно произнесла ведьма.

– И Вы не соблазняли меня? – продолжал допытываться я.

– Очень нужно! – Она пожала плечами и пододвинула ко мне корзинку с бисквитами, – Угощайся, ты ведь любишь сладкое? – предложила, жмурясь от каких-то, одной ей ведомых мыслей.

– Но зачем? – я готов был заплакать.

– Что «зачем»? – отпивая чай, спросила она.

– Зачем Вы все это делаете? – взмолился я.

– Живу я так, – просто сказала ведьма, – никому не мешаю.

Кот довольно урчал, скреб меня лапами по брюкам, в общем, – идиллия.

– Я Вам не нужен? – опять засомневался я.

– Ничуть, – кокетничая, сообщила ведьма, покачивая стройной ножкой в дорогой туфельке из кожи неизвестного мне животного.

– Дракон, – поймав мой взгляд, объяснила ведьма.

– А-а-а, – протянул я, ничего не понимая, во все глаза глядя на изрядно помолодевшую хозяйку.

– Гребень не сниму, – коротко сообщила ведьма, – и так уже хорош! – Она смеялась открыто.

– Издеваетесь?

– Придумал! – хохотнула она.

– Не смейте больше летать по ночам! – Я был взбешен.

– Тебя забыла спросить. – Собеседница явно наслаждалась разговором, или я ничего не понимал. Вполне возможно, что жертвы, типа меня, регулярно посещали ее мир, и ведьма от скуки не прогоняла их, хотя, что я знаю о ведьмах!

– Давайте не будем ссориться! – уже миролюбиво произнес я. Удивленный взгляд был мне ответом.

– Я имею в виду: Вы меня больше не будете искушать по ночам, я заживу прежней жизнью, и мы останемся хорошими друзьями, – я плел ерунду, понимал это, но не мог найти выход. Я не хотел, чтобы она исчезала из моей жизни, я желал продолжения истории, ее развития. Я хотел заглянуть в финал, понять развязку. А чего хотела она?

Молодая прекрасная женщина смотрела на меня с равнодушным выражением на лице, я стал ей скучен и неинтересен, совершенно! Поняв это, я растерялся.

– Так ты хочешь прежней жизни? – сквозь зубы проговорила красавица.

– Не-е, не знаю, – промямлил я.

– Не знаешь? – она вдруг оказалась совсем рядом, ее зеленющие, как у кота глаза вспыхнули… Через минуту я очнулся, напротив сидела милая седая старушка и маленькими глотками пила чай, придерживая двумя пальчиками невесомую чашку. Кот валялся на ее тапочках, пушистых домашних тапочках.

– Вы удивительная! – выдохнул я, понимая, наконец, с каким чудом мне выпал шанс столкнуться.

– Хороший мальчик, – доброжелательно пропела старушка. – Можешь приходить в гости. Я дам тебе кое-какие книги. У меня много книг…

– Правда! Можно? – я уже проникся к ней сыновней любовью и откровенно восторгался ее безграничными возможностями. Женщина, которая могла взять меня с потрохами и погубить, вдруг пожалела несмышленого человечка и отпустила его с наградой.

С тех пор я выздоровел. Иногда, чтобы не надоедать, я хожу к моей милой ведьме, и мы сидим под теплым абажуром, в маленькой комнатке, пьем чай, и она рассказывает мне удивительные истории.

А по ночам, я приветствую ее взмахом руки из своего окна, и она, пожелав мне кивком головы «спокойной ночи», улетает во тьму, по каким-то своим, никому не ведомым делам.

Невеста гончара

Друзья мои, наверняка каждый из вас, знает не одну, а множество историй своей семьи, своего рода. Зачастую, эти истории больше похожи на легенды, или даже сказки.

Вот, одна из таких семейных легенд.

Прадед моей свекрови был из крестьян, но крестьян зажиточных. Он имел мельницу, землю, большой дом в деревне и еще много всякого добра. Свое семейство, взрослых сыновей с их супругами и чадами держал в кулаке. Сыновья так и не отделились от сурового родителя, работали сообща, и все, что зарабатывали отдавали отцу. Дисциплина была железная, никому бы и в голову не пришло противиться родительской воле. Мельник решал все: кому и где работать, что покупать, на ком жениться и за кого выходить замуж. Ясное дело, он лично подыскивал и выбирал женихов и невест для подрастающих внуков и внучек, так же, как когда-то женил и выдавал замуж детей.

И подросла у Мельника внучка, уже шестнадцать исполнилось. Девка видная, работящая, опять же, и приданое большое. От женихов отбоя нет. Мельник подумал-подумал и высмотрел внучке будущего мужа в соседней деревне.

Не знал мельник, что внучка его полюбила гончара, сына вдовы. Кроме небольшой избенки, да мастерской при ней, не было у парня ничего. Одним словом – голь перекатная, а не жених.

Внучка страшно боялась деда, но любовь сильнее страха. Прибежала она к гончару и рассказала о грозящем замужестве.

Гончар на следующий день заслал к мельнику сватов. Мельник же, узнав о самоуправстве внучки и гончара, не только не разрешил им повенчаться, но выгнал сватов с позором, на всю деревню ославил. А внучку потаскал за косы и велел из дома не выходить до самой свадьбы с богатым чужаком.

Дело было летом. Днями в доме никого не оставалось, вся семья на работах, кто в поле, кто в городе, кто по хозяйству.

Мельникова внучка, улучив момент, взяла свечку и пошла в свою клетушку, где у нее сундук с приданым стоял. Такой обычай был в деревне, если в семье девушка на выданье, то к дому пристраивали клетушку, комнатку без окон, хоть и маленькую, но все-таки, отдельную.

Так вот, пришла Мельникова внучка в клетушку, раскрыла сундук, поставила горящую свечку на крышку, посидела над приданым, а потом вспомнила, что ей обед надо деду нести…

– Пожар!!! Пожар!!! – разнеслось по деревне. Отовсюду к дому мельника сбегались люди, тащили ведра с водой, лопаты, топоры, багры.

Дом удалось отстоять, хотя и сильно погорел с угла, а вот клетушка с приданым сгорела начисто. Убытки громадные! Тут не до свадьбы, надо дом ремонтировать, да, к тому же, самая горячая пора – лето.

Приданое девушке готовили несколько лет. И вот – такая напасть, из богатой невесты Мельникова внучка превратилась в бесприданницу. Жадный дед не захотел дать жениху то, что раньше обещал, так и расстроилась свадьба.

А внучка тайком прибежала к гончару:

– Приходи снова свататься!

– Опять позориться? – вздохнул жених.

– Нет, теперь отдаст, – заверила девушка.

На этот раз гончар пошел один. Он явился на мельницу прямо к деду и повторил свою просьбу: отдать за него внучку.

Мельник, хоть и был страшно расстроен из-за ущерба, причиненного пожаром, смекнул свою выгоду:

– Отдам, – говорит, – тебе внучку в жены, но без приданного! – думал испугать жениха, а может, понадеялся сбыть девушку с рук и ничего не дать за ней. Кто знает. Но гончар только усмехнулся:

– Ничего нам не надо, только благословите.

И мельник уступил.

Внучка ушла к мужу, в чем была. Свадьбу сыграли скромную, зато веселую. Вся деревенская молодежь пришла поздравить новобрачных.

И зажили они очень хорошо и дружно. А скоро и детишки пошли. Хозяйство у них небольшое, втроем: мать, сын, да невестка, все успевали сделать.

Молодой гончар человек веселый, добрый, работящий. Налепит горшков, всякой посуды, нагрузит телегу, сверху жену посадит, да и поедут на ярмарку. Товар у него хорошо шел, у нежадного, да веселого люди с удовольствием покупали. Как распродадутся, накупит муж всяких гостинцев, да подарков, домой возвращаются, песни поют. Очень любили молодые друг друга.

Бывало, встретится жена гончара со своими сестрами и скажет:

– Я только теперь жить начала! Сколько себя помню, руки по локоть в навозе. Непосильная работа, да окрики, хуже батрачки в родном доме. И где оно теперь, это богатство? И на что оно?

А с богатством мельниковым вот что стало. Мельник рано овдовел. Жениться второй раз не стал, видно не до того было. Семья-то большая и всеми руководил он. Как мельницу поставил, жить при ней стал. Весь семейный доход к нему стекался. Он сыновьям так и сказал: мол, соберем побольше денег, еще земли прикупим, в городе лавку откроем, внуков учиться пошлем. Сыновья не перечили. Привыкли.

Между тем, мельник все копил и копил деньги, говорят, у него в тайнике несколько тысяч золотом хранилось. С годами старика обуяла жадность, трясся над каждой копейкой, даже самое необходимое приходилось долго выпрашивать. Но и это бы еще ничего, да только завел он себе тайную любовницу. Женщина она была не старая, видная, так что на нее еще многие заглядывались, да она почему-то предпочла скупого мельника.

Семья узнала об этой связи и переполошилась. Мельниковы сыновья пришли к отцу и потребовали объяснений. Старик заявил, что это не их дело, а будут вмешиваться, так лишит наследства. Но сыновья не отступили. Ведь если отец женится на молодой вдове, то наследство, то есть, мельников клад, накопленный потом и тяжким трудом семьи, придется делить с детьми новой жены.

Мельник отмахнулся:

– Не собираюсь я жениться!

Вдова вспыхнула, развернулась и ушла. Сыновья немного успокоились. Мол, поблажит отец и успокоится.

Прошло немного времени, а старик возьми, да и умри. Жил он одиноко, умер ночью, внезапно, вроде как от удара. Никаких распоряжений после себя не оставил. Но самое страшное – когда сыновья вскрыли тайник, там было пусто.

Пропало мельниково богатство.

Сыновья смекнули, дело нечисто. Кинулись к вдове. А та ни сном не духом. Ничего не знает, не ведает. К мельнику не ходила, про тайник ничего не знала.

Так ничего и не доказали.

Следили за ней несколько лет, думали, как начнет она тратить мельников денежки, так все и откроется. Но вдова, как жила, так и продолжала жить. Потом, вроде, кто-то сказал, что ее сын в городе дом каменный купил, разбогател, купцом стал. Так ведь то сын, да и несколько лет прошло.

Мельникова семья разделилась. Мельницу продали, землю поделили. Избы поставили, целая улица получилась. А другая улица – гончаровых детей, да внуков. Разные люди жили на тех улицах, кто победнее, кто побогаче, кто весел, кто угрюм, кто счастлив, а кто ленив, да завистлив. Но тайну Мельникова клада до сих пор никто не открыл.

Зато внуки и правнуки скупого Мельника узнали тайну его внучки, жены гончара. Вот что рассказывала добрая бабушка своим внучатам: как стал ее Мельник принуждать идти за нелюбимого, так задумалась девушка, что же делать. Знала она, деда не умолить и помощи ей жать не от кого. Думала она думала и смекнула: виной всем ее несчастьям богатое приданое, на которое позарился жених. И вот, оставшись дома одна, упала девушка на колени перед иконой Богородицы, долго молилась, совета просила и помощи. Помолившись, взяла свечку и пошла в клетушку к сундуку с приданым. Крышку сундука откинула, свечу укрепила и… ушла. Рассудила так, если сгорит добро, значит, быть ей за гончаром, а потухнет свеча благополучно – девушка покориться дедовой воле, выйдет за нелюбимого…

Внуки, конечно, слушали бабушкины истории, как слушают сказки. Чудеса, да и только. Выдумщица бабушка, сочинила про пожар, да про жадного деда, прямо можно записывать и в книжку. В жизни так не бывает…

Или, бывает?

Похороны Магомета

С утра Витюшка выпросил у жены новый спортивный костюм, чистую футболку; нарядился и пошел хоронить Магомета.

Магомет – бывший Витюшкин сослуживец, отравился водкой. Купил человек водку в киоске, чтобы отпраздновать день рождения, гостей созвал, и – такое несчастье.

Погибли все пять человек, включая соседку – старенькую учительницу, зашедшую к Магомету за солью.

Киоск, конечно, закрыли, водку конфисковали, дело уголовное завели, но Магомет ушел навсегда…

По поселку ползли слухи: когда, мол, обнаружили отравившихся, кто-то еще был жив; учительницу даже отвезли в больницу, но не откачали…

Витюшка, слушая все эти подробности, вспоминал о том, как он обиделся на Магомета, из-за того, что тот не позвал его – Витюшку, праздновать. А теперь, выходит, что Магомет ему жизнь спас?

Год выдался урожайным, на смерти. Весной от инфаркта умер Генка – лучший друг Витюшки. Тридцать два года, а он взял и умер. Витюшка тогда так испугался, что не пил восемнадцать дней. Сегодня он выпьет, конечно, чуть-чуть, за упокой души; нельзя не выпить! И почему все считают его алкоголиком? Ну, выпивает он, иногда, как и все. Он же мужик, в конце – концов! Он сам знает, когда ему пить и сколько.

У подъезда дома, где жил Магомет, уже стояла машина, с откинутыми бортами, собрались зеваки. Витюшка прошел в дверной проем, деловито расталкивая мешающих.

– Пропустите, пропустите! – строго покрикивал он, и люди расступались.

В магометовой однокомнатной квартирке царило оживление. Оставшиеся в живых друзья, вовсю провожали покойного. Красный гроб с телом Магомета покоился в комнате на столе. Витюшка мельком скользнул взглядом по серому, с провалившимися щеками лицу того, кто недавно был Магометом, вздохнул и прошел на кухню.

– Витек! Пришел!

– Держи! За упокой! – загомонили присутствующие. Витюшке тут же протянули стакан с водкой.

– Он, вроде, мусульманин… Был…, – предположил Витюшка, принимая стакан «по– культурному», двумя пальцами.

– Ну, пусть земля будет пухом!

– На поминках не чокаются.

– Не боись, эта не отравленная. Витюшка кивнул и быстро выпил, вздрагивая животом.

– А вера у нас у всех одна…

– Все-таки, надо было ихнего муллу пригласить, – посетовал Витюшка, – родственники где?

– Да нет у него родственников.

– Э, мужики, айда – выносить!

Загомонили, затоптались на тесной кухне, столпились в узком коридорчике.

– В двери-то пройдет?

– Мы – аккуратненько!

Витюшка под шумок быстро налил и выпил еще с пол стакана. Он поторопился, водка пошла «не в то горло», он закашлялся, до слез. Кто-то вбежал в кухню и сзади стукнул его по спине. Витюшка вздохнул:

– Благодарю!

– Закусывай, Витек!

– Ага…

В дверях произошел затор. Пытались протиснутся с неудобной ношей.

– Чего встал?

– Застрял!

– Наподдай!

– Да, развернулись бы!

Витюшка выглянул из кухни, понаблюдал за суетой, опять вздохнул, вернулся к столу, подхватил початую бутылку, сунул под футболку и быстро вышел в освободившийся дверной проем..

Мужики тащили гроб по узкой лестнице, то и дело задевая им углы стен, перила, мешали друг другу. Покойник сползал, его все время поправляли, тюль сбилась, но на это никто не обращал внимания.

На нижней лестничной площадке столкнулись с другим гробом. Хоронили старенькую учительницу. Разминуться никак не удавалось. И тут Витюшка принял самое деятельное участие: он стал руководить, подставлял плечи то под один, то под другой гроб, кричал на родственников с другой стороны и на своих.

– Вир-ра! – распоряжался Витюшка, – Ма-а-йна!

– Женщину вперед пропустите, – не выдержал Андрюха, мокрый под своей ношей. И порядок сразу удалось восстановить. Магомета чуть подняли вверх по лестнице, учительницу сразу пронесли вниз. Так и пошли дальше.

Витюшка несколько раз останавливался и отхлебывал потихоньку из бутылки. Он проникся важностью происходящего, ничто не раздражало его чувства. Он скорбел, как мог.

Что и говорить, похороны удались!. Вот когда хоронили этого, как его? Брата жены дяди Вовы. Так вот: тот сгорел в машине, и за ним пришлось ехать в другой город, забирать из морга… Потом родственники, особенно женщины. Вою было! Неприятно. Помянуть, по-человечьи, удалось уже только в автобусе, а так – все время на трезвую голову…

Витюшка понаблюдал, как оба гроба поднимают на машины, спохватился и сам полез. Но оказалось, не туда, чужая машина. Мужики машут, народ зубоскалит. Витюшка потрусил к своим, его втянули на платформу. Тронулись.

По дороге опять разлили по стаканчику, умаялись… Оркестры заиграли. Витюшка предложил нести гроб на руках.

– До кладбища – рукой подать!

Идею поддержали, но вяло. Витюшка прислонился спиной к гробу, прикурил папироску и хотел предложить Магомету; тюль прожег, его остановили… А Магомет лежал все так же тихо и безразлично, уставив заострившийся нос в белесое небо.

– Цепелин утонул, слыхали?

– Утонул?

Витюшка зашевелился, отлепился от гроба и уставился мутными глазами на говоривших.

– Цепелин?

– Пьяный был…

– Не достали?

– Да-а…

Машина дернулась и встала. Подъехали. Учительницу опустили и понесли. Оркестры заиграли одновременно. Двойное звучание заунывного похоронного марша так подействовало на Витюшку, что он вдруг прослезился, стоя на четвереньках на краю платформы.

Магомета тоже стали снимать. Витюшка хотел вместе со всеми нести, но его оттеснили. Он сначала плелся рядом, но потом отстал у каких-то кустов. Продолжая плакать, справил нужду, обрызгал новые штаны, уронил бутылку; наклонившись за ней, упал, и лежа, подтянул бутылку ко рту, хлебнул. Бутылка выскользнула из его руки и откатилась в сторону, сочась драгоценной влагой. Витюшка выругался, пытаясь дотянуться до нее, а когда ему это удалось, в бутылке ничего не осталось. Он зашвырнул ее в бурьян.

Напрягая все силы, Витюшка долго поднимался с земли, помогая себе руками. Ему удалось обрести вертикальное положение. Он стоял, покачиваясь и тупо глядя по сторонам. Наконец, до него дошло, что все уже там, внутри, за воротами кладбища. Опасно балансируя, Витюшка направился разыскивать своих.

На кладбище он совсем заблудился. Растерянно бродил среди могил, сосредоточенно рассматривая фотографии и надписи… Неожиданно он увидел себя в толпе людей, услышал звук, осыпающейся земли; комья ее стучали обо что-то…

– Э-э-э… Мужики!

На него зашикали, оттерли плечами от засыпаемой могилы.

– Горсть земли! – с горестным пафосом произнес Витюшка. Ему что-то говорили, стыдили, что ли? Это его-то?! Лучшего друга Магомета!

– Уйдите, молодой человек! – раздраженно попросила незнакомая женщина.

– Магомет… – попытался объяснить обескураженный Витюшка.

– Какой Магомет?! – возмутилась женщина, – это – Любовь Ивановна!

– Учительница! – обрадовано загомонил Витюшка.

– Да, замолчите вы!

– А где же Магомет? Уже закопали? – Витюшка стоял растерянный, опираясь своим большим телом, на чей-то памятник.

– Витек! Ты чего здесь?

– Перепутал?

– Айда, Витек!

– О, мужики! А где Магомет? – недоумевал Витюшка.

– Пошли, пошли… Уж, зарыли Магомета.

– Все, без меня? – совсем расстроился Витюшка.

Его подхватили с двух сторон под локти и потащили по кладбищенской дорожке. Он не сопротивлялся.

Оркестры еще что-то пробухали, напоследок и смолкли разом.

– Ма-го-ме-ет!!! – что есть силы, закричал Витюшка.

Кто знает, возможно, он был услышан.

Красная щель

повесть

…шелест моря, скрипичный концерт цикад, вдохновенные лягушачьи хоралы: и, за всем этим, почти неслышимое, неуловимое постукивание снастей, укрытой в бухте феллуки. Дикая луна, резкие тени, очерченные горные склоны, тонкий запах дыма, смешанный с другими: влажными и пряными. Быстрые людские тени, негромкий говорок, незнакомый и, в то же время, словно бы понятный, известный и вечный язык…

Высокий старик в драной черкеске: босой, сутулый, редкобородый, равнодушно торгуется с суетливым турком; а тот торопится, поглядывая на сонное море с опаской, словно дерзкая луна вот-вот наколдует казацкий шлюп.

Заворожил меня Советский, заворожил красным башлыком, сложенными крыльями колышущимися поверх черкески. Это все он: ходил мягко, развернув плечи перед разинувшими рты туристами и рассказывал об адыгах, населявших когда-то эти берега, о черкесах, кубанском казачьем войске, о шустрых турках, промышлявших пиратством и работорговлей.

– Геленджик переводится как невесточка; здесь процветал невольничий рынок, отсюда увозили красавиц-черкешенок за море в турецкие гаремы. Казаки поставили крепость, разогнали турок, но название осталось…

Гордость Советского – дискотека: дощатый настил с навесом, выкрашенный финской краской (почему-то происхождение краски особенно подчеркивается). Отдыхающие тихонько сидят на скамейках, слушают, смотрят.

И… замер казак на мгновение, словно дожидался опаздывающей музыки, чуть коснулась улыбка рыжеватых усов, и взлетели полы черной черкески, застучали стремительной чечеткой мягкие сапоги, порхнул алыми крыльями башлык – пошла, пошла гулять лихая казацкая плясовая.

Было? Не было?

– Спрос рождает предложение, – говорит Советский, – народ в здешних поселениях часто голодал. Что лучше – продать девчонку богатому турку, или смотреть, как она же от голода пухнет? Вот сюда, например, в нашу щель, приходили турецкие феллуки, их загоняли по прорытому каналу в такую яму-бассейн, маскировали, чтоб с моря не было видно, и грузили-разгружали. Место, где была яма, до сих пор сохранилось, можно посмотреть.

– А куда делись поселения? – спросил кто-то.

– Смерч упал и полностью смыл оба аула. Их тут два было: на том и на этом склоне, – объяснил Советский. – Это давно было, более двухсот лет назад. Только с тех пор здесь никто не селился, а щель прозвали Красной…

Давно…

Рыжая луна пролилась тяжелыми каплями в море, разделила тусклым золотом, залила светом каменный берег, погасила звезды. Словно смотришь на мир, сквозь темные очки, а на самом деле – что ни на есть, солнечный день. Только лягушки поют свою долгую песню – радуются ночи.

Уже завтра. Уезжать…

Спать невозможно! Спать грешно и нелепо. Море тянет поиграть с ним в русалочьи игры. Я подчиняюсь. Вода теплее воздуха. Я плыву с луной, по луне, к луне… На берегу парень поет одну за другой песни для своей подружки, поет почти не прерываясь и не меняя интонаций. Лягушки, цикады, человек… Так тоже уже было, наверно… Было уже много, много раз.

Странное место, ей Богу. Сначала, вроде, ничего – как обычно: мусор на пляже, столовка под навесом, пересохшее русло горной речки – треснувшая дощечка на двух камнях перекинута, палатки желтые в зарослях кизила на склоне. Туалеты пахнут по-человечески: хлоркой и… чем еще пахнут туалеты? Туристический приют в ущелье с названием Красная щель, а по-другому – турбаза Черномория. Тоже все по-человечески – смешные деньги, и живи себе, радуйся: море, солнце, кормежка трехразовая. Хозяин всего этого рая – Валера Савицкий. Мальчишки его Советским прозвали. На вопрос «почему», отвечают, что Валера, мол, любит все советское. Мальчишек много, как и девчонок: спортсмены из Питера, школьники из Твери, две группы из разных сибирских городов. В общей сложности набирается до ста человек, вместе с преподавателями.

– А что это такое – советское?

– Ну, это когда все бесплатно и еще партсобрания были, – соображает кто-то. Другие мычат удовлетворенные ответом. Для одних – целая жизнь, для других – краткий промежуток жестокой российской истории. Ленин – мифический герой, Сталин и Гитлер – близнецы-братья, больше похожие на голливудских вампиров. И ничего с этим нельзя поделать. Правда, патриотизм тоже имеется.

– Почему американцы хотят присвоить себе нашу победу над фашистами? Ведь это мы победили! В этом «МЫ» чувствуется гордость великоросса, гены которого не знают поражений.

О том, что было раньше, мальчишки не знают, или почти не знают; да и сам Советский плохо помнит.

Он приехал сюда 27 лет назад – инструктором на студенческую практику и затянуло.

– Я юрист, – с гордостью говорит Валера, – у меня образование высшее, поэтому я все понимаю. Чего они теперь носятся со своим президентом? Смотреть противно! Демократы хреновы, развалили страну: этот алкаш и тот еще был – меченый… Воры. Вор на воре. Собрались разбойники в Пуще и поделили. Оно им принадлежало? Они это собирали? Раньше идеалы были, а теперь? Жадность возвели в государственную идею. Уголовники! У меня друзей не осталось, все помешались на прибыли.

Жмурюсь лениво после только что поглощенного обеда. Валера сидит напротив и грузит меня по обыкновению.

– Валер, почему ты все время о политике? – удивляюсь, – тебе-то что?

– Как – что. Я историей увлекаюсь, книжки читаю. Вот, кто сегодня модный писатель – Сорокин. О чем пишет – о говне. Вот она – главная идея, основа нынешнего рыночного общества. А был бы Сталин – всех этих говноделов давно бы к стенке поставил!

Столовский навес и густая листва заботливо укрывают нас от послеполуденного жара, шелестит море, стучит мячик – рядом играют в пинг-понг. Самое время пойти в палатку, поваляться…

– Уже было…

– Что? – Он неумолим, – значит, мало! Мешаешь жить – к стенке!

– Так ведь, ты тоже кому-то мешаешь, – хмыкаю в ответ, – Значит, и тебя тоже? Перспектива Валере явно не улыбается. Он не желает к стенке; он хочет жить в обществе людей достойных, поступающих только по справедливости. Таких людей, как он сам – ведь он, несомненно, человек достойный и справедливый… Некоторое время он молчит, наклонов над столом голову. Наверное, я, сама того не ведая, подтачиваю Валерину теорию всеобщего счастья. Он знает, реализация любой идеи требует жертв. И Валера готов жертвовать, ратуя за свою мечту. Распрямившись, глядя прямо мне в глаза, он говорит:

– Значит, и меня!

– Нет, – вздыхаю, – не проходит твоя доктрина. Нам не стрелять друг друга надо, нам в мире пожить хоть немного, очухаться, детишек нарожать.

Он задумывается, встает и молча уходит. Наверное, переваривает услышанное, чтобы снова как-нибудь, сидя со мной в столовке, или, поймав на пляже, поделиться новыми мыслями о том «как обустроить Россию».

На островке, что намыла речка, один из Валериных постояльцев построил вигвам. Настоящий вигвам, только вместо звериных шкур – листы рубероида. Чтобы место не пустовало, Валера пустил на островок дикарей. Они поставили палатки, заплатили за аренду земли и живут.

Об этом надо подробнее. Дикари появились с моей легкой руки. Сначала приехал один из моих старых приятелей, так сказать, посмотреть. Он появился как раз во время ужина.

– Валера, это – Саша, – представила я вновьприбывшего. – Можно ему остановиться на несколько дней?

Советский придирчиво осмотрел незнакомого парня и разрешил, даже денег с него не взял. Саша поселился в пустующей палатке рядом с нами, питался кашей, оставшейся от завтрака и бродил по побережью в поисках халявной стоянки. Таковой не обнаружилось. Тогда предприимчивый Саша договорился с Советским об аренде поляны вокруг вигвама. Валера и это разрешил, с одним условием: не должно быть маленьких детей. Это условие жестко оговаривается Валерой со всеми туристами: на базе нет врача, до ближайшего поселка семь километров, змеи и огонь-трава. Валера панически боится детей. Поварихи рассказывали потихоньку, что у Валеры есть сын, которого он видел в последний раз, когда мальчику было лет пять. Мол, при виде младенцев директор сатанеет. Правда на турбазе вместе с мамой живет годовалый младенец, но он – сынишка Валериного друга. Советский поселил маму с ребенком в домик, подальше от глаз.

Валера подробно инструктирует Сашу:

– У нас туристический приют. Существуют определенные правила, которые нарушать нельзя: никаких детей младше семи лет! У нас не комната матери и ребенка, случись что – меня по головке не погладят. Комиссии каждый день, – он раздраженно машет рукой в сторону моря, – я вас селю, потому что за вас поручились, – теперь кивок в мою сторону. Саша слушает внимательно, медленно, с достоинством соглашается. Его прямо-таки распирает от солидности и понимания.

– Конечно. Ты не волнуйся. Моему сынишке уже восемь. Остальные все взрослые. – Они расходятся довольные, пожав друг другу руки. Саша бежит на берег, сбрасывать SMS-ки друзьям.

Первыми приезжают Сашин шеф с семейством. Груженая продуктами и вещами лодка привозит моложавую тещу шефа, пока сам с женой и дочерью идет по побережью, любуясь красотами. Саша у них за проводника, разумеется.

– Не встревай, – предупреждает Ольга, – потом не отвяжешься. Ты уже все сделала. Я соглашаюсь. Но, перед ужином иду на берег. Одинокая женщина в кокетливом джинсовом костюме сидит на горе рюкзаков, кастрюль и сумок.

– Здравствуйте. Вы к Саше?

– Да, – удивленно отвечает она.

– Сейчас я позову кого-нибудь, чтобы помогли вещи отнести.

Ольга обреченно качает головой. Мальчишки быстро перетаскивают на место стоянки пакеты с картошкой, выварки с салом, тюки, сумки… Они хорошие, мальчишки.

Советский успокаивается окончательно. Правда, ему непонятно, отчего такие солидные люди не хотят платить за полный пансион, но, видимо, решив, что это не его дело, Валера отступает. Он разрешает взять лишние настилы для палаток, и на островке с вигвамом поселяются первые дикари.

С утра Валера в белых брюках, красной рубахе и портфелем под мышкой уехал встречать новую группу. Вернулся расстроенный. Нашел меня на пляже, присел на выкинутое штормом бревно.

– Что случилось, Валер?

Он достал платок из кармана, вытер пот со лба. Помолчал.

– Да ну их!

– Кого?

– Туристов! Ждал, ждал; по всему вокзалу бегал, троих так и не нашел.

– Бог с ними, сами доберутся.

– Нет, ну до чего народ у нас дурной! Ведь сказано же: будет автобус. Нет, двое на частнике уехали, а еще одна даже не знаю где. Ведь обдерут как липок!

Об этом я знаю. Ученая. Как только мы с Ольгой приехали в Новороссийск, я нарвалась на кукольников. Мы ждали свой автобус на вокзале. Ольга осталась присматривать за вещами, а я отправилась в туалет. Мимо пробежал мужчина. Что-то уронил и, не оглядываясь, повернул за угол.

– Молодой человек! – крикнула ему во след. Рядом остановился пожилой кавказец и поднял с земли сверток.

– А, это Ваше? – я пошла дальше. Но кавказец нагнал меня и спросил:

– Вы знаете того парня?

– Какого?

– Того, что уронил сверток.

– Нет…

– Он не с Вами?

– Нет…

– Это он уронил, – доверительно сообщил кавказец.

– Так это не Ваше? – удивилась я в свою очередь. – Надо его догнать…

– Тише, тише, – попросил он. – Надо посмотреть, что в этом свертке. Будете свидетелем.

– Извините, я в туалет…

– О, да тут деньги, – не обращая внимания на мои слова, мужчина развернул полиэтиленовый пакет, – и доллары есть. Раз, два, три… Пятьсот долларов, не считая рублей!

– Слушайте, давайте, я догоню его. Это же, наверное, все его деньги. Как же он…

Мужчина оттеснил меня к забору, как бы преграждая дорогу, и начал расспрашивать:

– Вы куда едете?

– В Криницу.

– А я с женой в Ростов. У Вас автобус когда?

– В 10.30…

– У меня тоже скоро. Слушайте, раз он такой лох, давайте поделим и дело с концом. – Он пытливо заглядывал в мои глаза.

– Как же, – я испугалась, – может, у него вообще больше денег нет. Что вы!

– Да я могу вообще себе все взять. Просто подумал, раз вы видели, то и вам половину, а? – Видя мой страх, он заторопился, прикоснулся к крестику на груди. – Вы не подумайте, я тоже христианин. Но, раз такое дело, людей иногда надо наказывать.

В голове моей происходил полный сумбур: «Что делать? Взять у него деньги и бежать за этим несчастным? Ведь должна же быть милиция? А вдруг он не один? Господи! Куда я вляпалась? И Ольга не видит…»

Молодой человек неожиданно подошел сзади и спросил:

– Вы не находили мой пакет?

– Пакет? – сообразила не сразу.

– Пакет, полиэтиленовый. – он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и заметно нервничал. И тут до меня дошло. Я стояла между двумя мужчинами, понимая, что сейчас у меня отберут все, вокруг никого не было, как себя вести, я не знала.

– Там были деньги, – сказал молодой.

– Так, ребята, никаких денег я не брала. Я иду в туалет.

– Я не видел, – сказал кавказец. Он держал пакет под газетой. Я смотрела на него.

– Покажите, что у Вас в сумке? – это мне.

Я открыла сумочку.

– А у Вас? – это кавказцу. Он развел руками.

– Вот же мой пакет! – торжествующе крикнул молодой. – И не стыдно? – кавказец опустил голову.

– Девушка не виновата, – это он обо мне.

Молодой ушел со своим пакетом. Я на ватных ногах все-таки добрела до туалета. «Что это было?» – думала все время.

– Ты где так долго? – удивилась Ольга.

– Кажется, меня ограбили.

– Как?!

Я пожала плечами и, наконец, полезла в сумочку. Естественно, денег там не было.

Валера эту историю знал. Пришлось рассказать, потому что мы смогли оплатить только часть стоимости путевок. Он волновался за своих туристов, звонил в агентство, предупреждал. Мы сейчас думали об одном и том же: кидалы продолжали обирать отдыхающих. Саша рассказывал о пожилом кавказце, кинувшем ему под ноги бумажную куклу. Этот же кавказец пытался развести еще одного наивного, но тот был с женой, женщина, в отличие от меня, оказалась стреляной воробьихой и пригрозила вызвать милицию. Говорят, что это гастролеры, потому, мол, такие нахальные. Что делать – сезон! Все жить хотят: и жулики, и милиция…

Думать об этом не хочется, не стоит оно того. Солнце уже низко. Нежное море лениво готовится к закату. Прохладные горные тени прогнали дневное пекло. Благословенные часы, когда каждая клеточка живет в полной гармонии с окружающим миром. Мы молчим, закрыв глаза, теплый воздух гладит кожу, осторожно, не спеша раскрашивает тело бронзой. Хорошо…

Я поворачиваюсь на бок и вижу, как по берегу в нашу сторону бредет женщина.

– Смотри, какая странная.

Советский приложил ладонь ко лбу и разглядывает некоторое время приближающуюся тетеньку. Она абсолютно голая, если не считать двух тонких платков: на плечах и бедрах. Женщина тащит тяжеленную сумку.

– Не твоя потерявшаяся, случайно?

Советский хмыкнул, но остался сидеть на месте, ожидая, пока женщина подойдет поближе. Вскоре сомнений не осталось, она направлялась прямо к нам.

– Здравствуйте, – голос у нее низкий с хрипотцой. Она сбросила с плеча сумку, выдохнула с облегчением и уселась рядом с Валерой.

– Вы директор? – спрашивает она.

– А вы отставшая? – в свою очередь интересуется Валера.

– Да.

– Как же вы добрались? – он разглядывает ее не смущаясь, скорее чуть раздраженно. Женщина успела обгореть, пока протопала семь километров. Плечи и живот стали малиновыми, солнце обожгло ей лицо и покрыло красными пятнами небольшую отвисшую грудь.

– Ничего, нормально, – отдуваясь, отвечает она, – только сумка тяжелая.

Советский сокрушенно покачал головой.

– Пойдемте, я вас оформлю. – Она поднялась поспешно, попыталась подхватить свою поклажу. Советский опередил ее.

– Там еще пакеты, – сказала женщина, – я бросила их на пляже. Сейчас сбегаю…

– Оставьте, – поморщился Советский, – я скажу, вам их принесут.

Вечером был шашлык, вино и знакомство с новенькими. Отставшую женщину зовут Валей, а по профессии она – экономист. Я почему-то так и подумала, когда впервые увидела ее. Мы с Ольгой тоже представляемся, я – журналисткой, она – художницей. Заранее договорились, не будешь же каждому объяснять, что мы зарабатываем на жизнь торгуя на выставках всякой ерундой. Да и не соврали мы, в общем-то. Я действительно, время от времени пишу рекламные статейки, иногда рецензии на книги, или еще какую-нибудь заказуху. Ольга – прикладник: то куклу подружке на день рождения сошьет, то из кожи что-то мастерит, то ткани расписывает, иногда это удается продать. Одна наша знакомая, та керамикой занимается. Точнее, она ей торгует. Берет у художников их изделия и продает. У самой уже времени на творчество не остается. Как говориться: двум богам служить невозможно… Но кушать-то хочется!

Новенькие словно с цепей сорвались. Всю ночь турбаза стояла на ушах, народ надрался до изумления. Кто-то тоскливо кричал из темноты: «Люди! Где я живу? Кто-нибудь!». Снизу по склону пыталась подняться женщина, закутанная в одеяло. Она шла на свет от фонаря, но у нее никак не получалось преодолеть подъем, она тянула вперед руки и всхлипывала: «помогите…». Мы втащили ее на наш пятачок.

– Проводите меня, пожалуйста, до палатки, – лепетала несчастная.

– Какой у вас номер?

– Не знаю…

– Господи, Боже! Ну, хоть примерно, – взмолилась Ольга. Женщина тяжело сопела, честно пытаясь вспомнить номер. – Кажется, пятая.

– Идемте! – Ольга, тихонько чертыхаясь, пошла провожать перебравшую.

Потом сверху шумно скатился упавший юнец и завозился у задней стенки палатки, видимо, в тщетных попытках встать на ноги. Подобрали и его. В довершение ко всему, появилась парочка.

– Ты от меня не уйдешь? – громко вопрошала она.

– Не волнуйся, я тебя доведу, – тихо обещал он.

– Ой, как писать хочется… Нет, стой! Стоять! – крикнула она.

– Да я стою…

– Знаю я вас, – проворчала женщина. – Дай руку. Судя по звукам, она писала и, видимо, держала его за руку, чтобы не смылся. Чуть позднее он все-таки оторвался от нее и шумно убежал, не разбирая дороги, преследуемый ее гневными криками. Кажется, Валя-экономист упустила местного инструктора.

А утром пошел дождь. Первый за десять дней.

За завтраком народ тяжело похмелялся, разливая под столом.

У вигвамных дикарей пополнение – приехала Сашина знакомая с маленькой дочкой. Они пришли по берегу. Валера сделал вид, что никого не видел.

Штормит.

Одинокая экономистка лежит неглиже на туристическом коврике, сердитое море бросается волнами, окатывает ее ноги. У всех проходящих мимо она кокетливо спрашивает «который час». Мы загораем далеко от пляжа, там, где прибрежная скала пьет соленую воду длинным каменным языком, окруженным тремя рядами белых клыков; обточенные морем валуны с кварцевыми наконечниками, пасть дракона.

– Вы не подскажете, обед во сколько? – радостно спрашивает Валя со своего коврика.

– В половине второго, – вежливо отвечает Ольга.

– Хорошо здесь, не правда ли?

– Замечательно.

– Кстати, вы будете участвовать в Дне Нептуна? Директор обещал устроить нечто грандиозное.

– Вряд ли. – Мы порываемся уйти.

– А вы не знаете, где это все будет проходить?

– Нет, не знаем. – Ольга тянет меня за руку. Валя замечает этот жест, приподнимается на локтях.

– Хорошо вам, у вас компания… Директор обещал сделать фотографии, – вспоминает она. – Приходите на праздник, будет интересно.

– Знаете, у нас такая работа, что мы, наоборот, стараемся избежать компании хотя бы на отдыхе.

– Понимаю, конечно, – она обреченно вздыхает. Мы уходим, оставив позади драконью пасть.

Во время обеда Валера распекает воронежскую группу, особенно достается самым молодым. Причина – вчерашняя поголовная пьянка.

– Хотите орать, идите на берег и орите! – чеканит слова Советский. – Вы здесь подчиняетесь правилам общежития. Нет – возвращаю деньги, путевки, и до свидания!

На скамейке, в стороне ото всех сидят: медсестра Эля, сторож Олег Федорович и инструктор Юра. Им досталось от разгневанного начальника за продажу водки туристам. Валера не пьет, не курит и не переносит алкашей. Почти все работники базы – родня Советского: его сестры, племянники и племянницы, или люди по особым рекомендациям от друзей. Олег Федорович и Юра относятся к спасателям, они назначены местной администрацией, с которой ссорится Советский не хочет, оно и понятно.

Юра, загорелый до черноты, полнеющий и стареющий блондин. Ходит в шортах, на морщинистой шее толстая цепь, наверное, золотая. У него есть машина, на которой он возит желающих на экскурсии. По молодости, видимо, был избалован курортными романами; теперь, не заметив, как постарел, хорохорится, пристает к молоденьким женщинам, смотришь на него – смешно и жалко. Сказать? – не поймет.

Олег Федорович – маленький сухой дедок. Запойный алкоголик, но человек очень хороший. В периоды трезвости жарит на своей кухоньке оладушки для отдыхающих, ловит сетью рыбу. Если попросить, то может приготовить вкуснейший шашлык на углях. Зарплата копеечная, около 30 долларов, вот он и подрабатывает, как может.

Эля – другое дело; единственный случайный человек, нанятый впопыхах, потому что прежняя медсестра не смогла приехать.

Крупная высокая девушка, громогласная, мужеподобная и сильнопьющая. О том, что она и есть медсестра я узнала случайно, когда один из мальчишек упал и разбил губу, поварихи направили его к Эле. Эля сказала «заживет». Тогда приятели привели плачущего подростка к нам. Оказалось, что у него кровоточит десна и шатается передний зуб. Промыли, намазали и велели не есть ничего твердого несколько дней.

На завтраке повариха Лена подошла и тихонько спросила, не умею ли я делать уколы.

– Умею… А Эля что?

– Она спит, теперь до обеда не добудишься, а мне надо по времени делать, – шептала Лена. – Только Валере не говори, а то Эльке и так достается.

– Слушай, у нее хоть какие-то лекарства есть?

Лена сокрушенно вздыхает и снова шепчет:

– Ей Валера спирт выдал, медицинский. Но она его уже выпила, – Лена оглянулась и одними губами произнесла, – целую банку!

Повара работают через день. В одной смене – родная сестра Советского и племянница Лена; в другой двоюродная сестра и Миша. Миша профессионал, знаток кубанской кухни Советский сманил его из ресторана в Новороссийске.

Каждый вечер, как только Советский собирает народ на дискотеке, мы уходим в столовку и сидим там со свечкой, пьем кофе и поджидаем енотов. Они приходят, потому что добрый Миша оставляет для них полное ведро помоев. Сначала мы познакомились с крупным самцом. Он почти не боялся, спускался со склона, становился на задние лапы, передними упираясь о край ведра, и принимался громко чавкать, время от времени, помешивая в помоях лапой, в поисках лакомых кусочков: мясных косточек или курицы. Миша иногда присоединяется к нам и рассказывает о том, как осенью голодные шакалы подходят совсем близко и воют по ночам, о сучке Моте, которую на самом деле зовут Матильдой – и она единственная, кто выжил из всей живности в последнее наводнение.

– Когда река все здесь посмывала, зверья не осталось совсем. Сидишь вечером, такая тоска… Мы приехали, апрель, туристов нет, по ночам до того жутко бывало, да еще шакалы воют, оголодали за зиму… Вот, однажды сижу в столовке, смотрю – енот пришел. Тоже кушать ищет. Я так обрадовался. С тех пор всегда оставляю им еду. Теперь-то опять размножились, – он замолкает, отпивает глоток кофе, – я вверх по руслу реки ходил, там выдра живет, зайца видел, кабаны, тоже, есть…

Пока мы слушаем его, совсем забываем о ведре. Нас привлекают усилившиеся звуки возни, резкого писка, тявканья и топота. Миша светит фонариком: из ведра торчат пять полосатых хвостиков, заботливая мамаша суетится рядом, фыркает на стаю ежей. Поужинавший папа взобрался на мойку и пьет воду. Малыши пугаются света, смешно сваливаются с ведра, только один продолжает увлеченно сопеть и чавкать, почти целиком погрузившись в помои. Самец замирает напряженно, мать, видя что ее детеныши разбежались, лезет в ведро, как будто нас и нет вовсе.

Мы приходим сюда каждый вечер, говорим, шумим и пахнем. Еноты привыкают и даже позволяют нам гладить их жесткий, упругий мех.

Ложимся поздно, когда смолкает громкая дискотечная попса.

– Разве это отдых? Нет, это не отдых! – сама себе громко жалуется экономистка. Только что из ее палатки Эля увела одинокого москвича. Он что-то пьяно лепечет, поднимаясь за медсестрой по склону. Бухают по склонам гулкие Элькины смешки: га-хха! га-хха! Аййя-ха-ха-а!

– Смотри-и, не обмани-и! Гы-гы-хгы-хы-ии…

– Эля, Эля-ля-ля-ля… завтра…Эля-я…

Ночью была гроза.

Дождь не прекратился. На завтрак бежим под зонтами, ежась от холодных капель, то и дело коварно падающих за шиворот. Ноги разъезжаются по скользким тропинкам. Дно речки наполнилось бурой стремительной водой. Чтобы попасть в столовую, перебираемся вброд, вода – по щиколотку.

База пустеет. Уехали сибирские ребятишки. Похожие на мокрых птиц, они сидели на пляже под дырявым навесом и ждали лодку. Грустили. Им так хотелось увидеть напоследок солнце.

– Да, ладно тебе! Ты говоришь – мир прекрасен! Мы все так говорим. Но никто не задумывается над тем, что это «прекрасен», только для нас – людей. Что значит «прекрасен» для тысяч других существ?

Что такое красота, вообще? Может быть, только то, что воспринимает хрусталик человеческого глаза, причем, только отражение, понимаешь? Если вдуматься, что мы знаем об истинном положении вещей? О самих, так называемых, вещах? Мы их постигаем с помощью приспособлений наших тел. Мозг получает информацию в виде сигналов – импульсов. Их великое множество. Мозг эти сигналы непрестанно обрабатывает и создает самому себе ту реальность, которую он способен создать, исходя из инструментов, каковыми он обладает. Луч света, отразившись от скалы, дерева, моря, попадает в человеческий глаз, неся некую информацию, потом все это обрабатывается в мозгу, да еще, насколько я помню из школьного курса физики, в перевернутом виде… Посуди сам, что мы видим, и тот ли это мир? – Саша терпеливо слушает. Делать все равно нечего, он поддерживает небольшой костерок, вкусно покуривает, запивая дым чаем. Шеф спит в палатке, женщины ушли на берег за дровами. Тишина и сырость, блаженное безделье. Говорю медленно, потому что говорить мне лениво, но я только что сделала для себя открытие и хочу им поделится. Я знаю, что заходить надо издалека, иначе не поймут. Ольга поддерживает меня:

– …допустим, стрекоза, она ведь тоже постигает мир, но он для нее совсем другой; и лягушка, и змея…

Саша кивает.

– Да, это наш глаз разбивает луч света на радугу, и, таким образом воспринимает предметы – при помощи отраженного света-цвета. Но что такое цвет для собаки? Или той же змеи?

– Угу-угу, – соглашается Саша.

– Так мы же еще пытаемся расшифровать этот мир, по сути, не зная и не понимая его. Мы всегда видим, осознаем, ощущаем лишь его производную. В лучшем случае – первую. Когда сознание не замутнено. То есть, я наблюдаю только при помощи органов чувств.

– Город – он высасывает, – неожиданно комментирует Саша, – а здесь хорошо!

Ветер расталкивает тучи, в просветы протискивается недовольное солнце. Миша звонит в колокол – обед. Вода в реке спала, обнажив дно. В столовке нас мало. Часть народа еще с утра отправилась в поселок, часть – на водопады. Экономистка в коротком розовом халате подсаживается к Советскому:

– Скажите, Валера, когда будет хорошая погода?

– Откуда я знаю, – Валера угрюм сегодня.

– Как! – она широко распахивает глаза, хлопает накрашенными ресницами, – вы же директор!

– Но я не Господь Бог, – довольно грубо обрывает ее Советский.

Она встряхивает обесцвеченными волосами, ложится грудью на стол и говорит с придыханием:

– Как жаль!

Валера вскакивает и уходит.

На пустом пляже стоят девочка и старушка. Девочка ждет старшую сестру из поселка, бабушка – внучку с водопадов. Шторм разбил и вышвырнул на берег плот, построенный одиноким москвичом. Притихшее море лениво лижет обломки.

К ужину народ возвращается. Старушка пытается журить внучку, у нее не получается. Бабушка хлопочет вокруг девушки, спрашивает, не обгорела ли она, не устала ли? И – как же, без обеда?

Нет только Эли, москвича и Юли. Той, которую ждет на пляже испуганная сестренка.

Густой серый сумерек сполз по склону, запутался в древесных стволах, укрыл палатки, затопил ущелье. Тихо. Мир дышит и живет помимо нас – людей. Прибежала по веткам проснувшаяся соня, нырнула в пакет, достала кусок хлеба, потащила вверх. В соседней палатке шуршат мыши. Мы подкладываем им еду, чтобы не грызли наши вещи. Глухо падают с листьев редкие тяжелые капли прошедшего дождя. Воздух пропитан морем, звуки плывут медленно и широко, вместе с сумраком, вокруг нас, сквозь нас… Помимо нас…

Где-то вскрикнул человеческий голос. Вскрикнул и сорвался, повис коротким звуком, сразу же поглощенным. И еще голоса – вверх по склону, зашевелились, нарушили.

По тропинке поднялись мальчишки:

– Так, в море далеко не заплывать! – они запыхались, но тон начальственный.

– А что случилось? – я шевелю языком, как рыба… хотя, у рыб нет никакого языка… ну, хорошо, я шевелю языком, как рыба, если бы у нее был язык.

– Девочка утонула, 19 лет, – загомонили разом.

– Стоп, погодите, какая девочка?

– Наша девочка! Сегодня… Высокая такая…

– Так, не тараторьте, по очереди, – остановила их Ольга. – Говорите по одному. Итак, что случилось?

– Это правда. Сегодня девочка утонула. Юлей звать… звали…

– Ничего не понимаю! – раздражение от нелепого слуха поднялось, вспучилось в моей голове и размазало такие стройные, такие медленные и большие мысли. – Глупость какая! – разозлилась я. – Кто вам сказал эту чушь?! Сегодня никто не тонул, и вообще!!!

Они растерялись.

– Да нет же. Мы не врем. Только сейчас Элю встретили. Она сказала.

– Что сказала? – вконец опешила я.

– Ну, что Юля заплыла далеко, а Эля ее спасала. Искусственное дыхание делала… Но не спасла. – Мальчишки замолчали.

– Бред, бред, – все твердила я. Но подошли другие ребята…

– Я все узнаю… – потом прислушалась и сказала, – дискотеки сегодня не будет, конечно.

Они согласились, разошлись молча по палаткам.

И все, словно не было ничего. Тишина и сырость, мокрые стволы сосны и кизила, ночь.

Из столовки голоса слышны, обрывки, ругаются… понятно.

Заглянули к дикарям. Странно, почему здесь всегда, словно в другом месте и в другое время? Как они ухитрились притащить кусочек средней полосы? Все свое ношу с собой? Звезд здесь не видно, моря не слышно и сыро всегда. Только это субъективно, конечно.

Рассказала и поняла, что их это не касается. Совсем. Как, если бы, телевизор, мельком. Они меня не слушали. Боже мой! А ведь это же правильно! Ничего лишнего. Никаких посторонних раздражителей. Только то, что касается меня и моих близких. Иначе – смерть! Тьфу, тьфу, тьфу! Слава Богу, что не с нами! Маме не говори, а то давление…

А смерть – вот она. Мы сидим у костерка, говорим негромко, пьем чай, а где-то в мертвецкой лежит длинное холодное тело девушки, с которой я говорила несколько часов назад. Как? Почему?

Но мне не у кого спросить об этом.

В конце концов, почему бы просто не забыть о ней?

Ввалились в столовку, опухшие от сна. На столах стаканы с темной жидкостью. «Вино» – понимаю.

– Проспали? – елейным голосом спрашивает Лена.

– Не пойму, что с будильником, – оправдывается Ольга. Я ошарашенно смотрю по сторонам.

Поварихи сидят за столом тесной кучкой с ними экономистка Валя. Они говорят тихо. Разговор очень важный. Мы, топчемся на месте, не решаясь присесть, потому что чувствуем себя помехой этому важному разговору.

Лена все-таки поднимается со своего места:

– Вот, помяните, – она подает нам стаканы с вином. – Могу бутерброды сделать, каша кончилась…

Они смотрят на нас с осуждением.

– Девочки, что все-таки случилось? – видимо, на моем лице написано действительное и полное неведение. Женщины немного оживляются.

– Ой, да сами толком не знаем, – с досадой говорит Марина. Лена ставит перед нами тарелку с колбасой, пачку масла, хлеб и печенье:

– Кофе, чай, наливайте…

– Спасибо, – мы робко усаживаемся.

– А вы что, правда, вчера ничего не слышали? – спрашивает Лена.

– Мальчишки болтали… Но, неужели, правда?

– Да, утонула…

– Как?!

– Элька сказала, что пыталась ее спасти.

– Ох уж эта Эля!

– Послушайте, мы видели как, сестренка этой девушки мечется по берегу. Это перед ужином было…

– Ну да. Собрались от скуки, пошли в поселок. Сигареты, фрукты, то да се… Зашли в кафе, выпили водки. Потом девчонки вроде на рынок пошли, а Эля с москвичом и Юлей пить остались…

– У Эльки глотка луженая, сколько ни влей, все – ничего, особенно на халяву.

– Так что, эта девушка пьяная поплыла, что ли? – спросила я.

– Да, неизвестно, – ответила Марина, – разве от Эльки добьешься чего! Только, говорят, Юльку мужики вытащили, когда ее уже к берегу прибило. Одетую…

– Так кому тогда Эля искусственное дыхание делала? – удивилась Ольга.

– А хрен ее знает!

– И, главное, – быстро заговорила Лена, – девчонки-то за Юлей в кафе вернулись. Только Юльки в кафе не было, сумка под стулом стояла. Москвич совсем пьяный, и эта – сказала «идите, мы сами дойдем». Они спросили, где Юля. Элька ответила, что пошла в туалет…

– Так, может, ее действительно УЖЕ не было?! – ахнула я.

– Может, и не было. Только, кто же знал, – Лена зыркает на мать и продолжает, – Элька нам говорила, что у нее с москвичом несерьезно, и она его на бабки крутит, чтоб он ее поил, значит…

– Да Юлька-то ей зачем понадобилась! Ну и пила бы со своим москвичом!

– Дожди, народ пьет со скуки, – робко предположила я. И тут же поняла, что сморозила глупость.

– Господи, что теперь дядь Валере будет! – Лена схватилась ладонями за щеки.

– Ничего не будет. – Сказала я. – Несчастный случай произошел не по его вине и не на его территории.

– Юлька сколько раз ночью пьяная плавала, – неожиданно объявила Валя. – Да. И я с ней плавала. Мы далеко заплывали. Она вообще – спортсменка!

Теперь все мы смотрели на нее.

– Слава Богу, что не у нас! – прошептала Марина.

– Валера как?

– Переживает. Вчера телеграмму родителям дал, в морг ездил… Ой… – Марина взмахнула рукой.

– Главное, – снова заговорила Лена, – семья у Юльки бедная. Они только на ее зарплату жили. Она сварщицей работала.

– Надо деньги собрать, – предложила Валя. – Только жадные все, не допросишься.

– В обед объявить – предложила я.

– Точно! И пусть только попробуют отказаться!

После обеда Валентина со строгим лицом важно пересчитывала собранные деньги. Она доставала смятые купюры из полиэтиленового пакета и складывала в аккуратную пачку. Поварихи вытягивали шеи, стараясь вычислить сумму.

Валентина скорбно покачивала головой и молчала.

– Ну, сколько там? – не выдержала Марина.

– Мало, трех тысяч не набирается.

– Хоть так…

– Жлобы, пропивают больше! По десять рублей положили и, словно облагодетельствовали.

– Может, денег нет, – предположила я.

– Ладно, не защищай! – отмахнулась Валентина.

Я и не защищала. Дело в том, что мы с Ольгой попытались выпросить денег у дикарей. Но наша попытка не увенчалась успехом. Сейчас нам было стыдно, мы боялись, что нас спросят об этих деньгах. Но никто не спросил.

Советский появился только на следующий день. Он был измучен. Подсел на ужине.

– Как ты? – спросила.

– Устал. – Он попросил себе стакан чая. Я опередила Мишу, налила сама.

– Есть не хочешь?

– Какой там, – он отмахнулся.

– Может, тебе валерьяночки накапать? У меня есть.

– Не, спасибо… Маринка уже накапала. Слушай, у тебя, случайно нет медицинского образования?

– Нет.

– Жалко. Я подумал: уколы делаешь, в лекарствах разбираешься… Вдруг, есть. Мне медсестра нужна.

– А Эля?

– Я ее выгнал. Дал зарплату и пожелал всего хорошего. Сегодня. Всех отправил: родителей и сестру Юли с телом…

– Они приезжали?

– Да.

– И как?

– Веселого мало. Чем мог, помог. У нас, сама знаешь: кому горе, а кому – куш сорвать… Вся эта бюрократия… У-ф-ф!

– Деньги успели передать?

– Деньги? Да. Лена прибегала, принесла. Я им еще 15 тысяч от себя дал.

– Администрация как-нибудь поучаствовала?

– Что? Не смеши меня! Они ж только брать приучены.

Туча повисла над морем: тяжелая, лилово-серая, взбаламученная, словно грязные комья войлока. Она тянула к воде длинные синюшные щупальца и ворчала далеким громом.

Советский тревожно бегал по берегу. Вместо белых штанов – водолазный костюм зеленый, с черными вставками. Он стал похож на экзотического ящера, только что сбросившего хвост. Дождь то принимался сыпать торопливо, то затихал. И тогда все замирало, даже море, странно притихшее, серое, как-то робко шевелило гальку на пляже.

Мы миновали влажный, по особенному просторный берег, перешли пересохшее русло речки. В столовой народу было немного. Поварихи испуганно смотрели на тучу.

– Доброе утро…

– Ой, доброе, – Лена явно досадовала.

– Как вы думаете, девочки, это ураган? – глупее я ничего не придумала.

– Откуда я знаю! – в сердцах бросила Лена.

– Но ты же боишься. Я вижу. То есть, ты можешь предположить, чем все это чревато. – не унималась я.

– Да, чем угодно! Может просто пронести и все. А может… Все, что угодно может!

– Понятно… – Ничего мне не было понятно. Хотелось узнать у старожилов о погоде, но старожилы прогнозы делать не рисковали.

Во время завтрака снова пошел дождь. Но теперь он окреп, лил тугими, частыми струями, потом вода хлынула без удержу, как будто в небесном водоеме вывалилось дно. Мальчишки и Ольга решили проверить дикарей. Я осталась под навесом, слушала и смотрела, как дождь превращается в ливень, как скапливается вода и заливает землю, как она собирается в лужи, и лужи вскипают и пузырятся, подбираются к моим ногам, окружают столовскую печь…

– Как настроение? – крикнул мокрый Советский, забегая под навес.

– Нормально, – ответила я. – Ты у ребят на островке был?

– Мы только что оттуда, – сказали вернувшиеся мальчишки.

– Как там?

– Пока нормально, – ответил Валера. – Но я предупредил: если будет заливать, чтоб хватали вещи и бежали на склон. – Распорядился и нырнул в ливень.

По руслу хлынула вода. Бурые потоки слились, объединились и помчалась грозная горная река. Она кинулась в ворчащее море, схватилась с ним, и воды встали на дыбы, как два борца, сжимающие друг друга в мощном захвате. Море взревело гневно, но река не отступила, ее мутные воды заляпали грязью прибрежные волны и все кипело, кипело…

Лена с застывшим лицом смотрела на ливневую стену.

– Ой, мамочка, мама, – шептали ее губы.

Мальчишки решили проверить, можно ли перейти реку вброд, но их вернули с руганью.

– Вы думаете, переходить реку опасно? – невинно поинтересовалась я.

– Опасно?! – поварихи возмущенно посмотрели на меня. – Да, пожалуйста! Переходите! Только, если вас собьет с ног несущимся бревном… – Они фыркнули почти в унисон, дав мне понять, что вопрос мой настолько глуп, что даже не заслуживает полного ответа.

– Нет, нет, конечно. Я просто так спросила. Я же не дурочка…

Взяла зонт и пошла к реке. На другом берегу стояли дикари и Ольга с ними. Они что-то кричали и махали руками, но слышно не было: потоки жидкой грязи, проносящиеся с ревом, шум ливня и рев моря заглушали их голоса. Я видела, что вода в реке поднимается, с моей стороны небольшой обрыв еще мог ее сдержать в русле, но островок с вигвамом был в большей опасности и я не знала, сколько он еще сможет держать прибывающую реку.

Неожиданным рывком возник ветер, он разорвал тучу, отбросил ее в море, расчистил небо над ущельем. Дождь прекратился резко, словно его выключили. Вода в реке дойдя до самой последней, критической отметки, все еще оставалась грозным горным потоком, но уровень ее установился. И, хотя мы оставались отрезанными от остальной базы, ощущение опасности отступило. Народ высыпал на берег, поглазеть на разыгравшуюся стихию. Кто посмелее, закатывали штаны, пытались войти в реку, держались за руки, кричали. Вода еще была сильной, еще сбивала с ног, еще могла протащить в море, но она уже устала, она спадала, успокаивалась, разбивалась на потоки, и только у самого моря, впадая в узкое глубокое жерло, ей же промытое, еще ярилась, толкая штормовую волну.

– Вы не знаете, как отсюда уехать, – спросила Валентина. Она стояла на берегу и с тоскливой обреченностью бросала гальку в море, море раздраженно рокотало.

– Так же, как и приехали. – Я пожала плечами. – Автобус от Криницы идет в шесть утра – это прямой. Но можно и на перекладных…

– Как надоело все-е!

– Разве так плохо? – спросила участливо.

– А что тут делать? – ее голос стал злым, – погоды – никакой; общество, – она усмехнулась, глянув на меня, – никакое. – Повернулась и продолжила с вызовом, – а Вам, что, нравится?

Я засмеялась:

– Очень!

– Ну, мне Вас не понять…

Она все-таки осталась. До тех пор, пока погода не установилась. Валера помог ей нанять лодку. Одинокий москвич с ней напросился.

Он, всеми покинутый, бродил по ущелью и бесконечно набирал Элин номер на мобильнике:

– Эля-ля-ля-я…Э-ля…ля…

Поварихи шептались:

– Это он хочет на сорок дней к Юльке поехать…

– Совесть мучает?

– Да какая совесть! Элька его мучает, никак забыть не может…

– Еще бы! Такая баба!

– Он, небось, и не видал таких…

– Откуда…

Официальные лица прибыли ближе к обеду. Белый катер с государственным флажком высадил на берег троих, в форме. Но, то ли место такое, то ли форма эта курортная – черные брюки, белые рубахи с коротким рукавом, – в общем, грозности никакой не исходило от представителей власти, не смотря на погоны и кожаные папки.

Советский в белых штанах, надетых по такому случаю, сопровождал начальство по берегу, где оно – начальство, распоряжалось:

– Что это у тебя? Бревна какие-то, мусор…

– Не успел, – оправдывался Советский.

– Как это – не успел? А когда же ты успеешь, осенью? Пляж надо привести в порядок! И лучше это делать заранее!

– Руки никак не дойдут…

От обеда в столовке начальство отказалось. Хотя, обычно, разные там дамы из санэпидемстанции, а так же доблестная милиция и представители местной администрации охотно кушали у Валеры. Эти уехали скоро.

– Высокое начальство? – поинтересовалась. Валера был бледен.

– Президент пребывает. Говорят, будет пролетать на вертолете, вдоль побережья…

– А… Деревья подстричь, газоны покрасить?

– Вроде того…

– Чем им пляж не понравился?

– Да, видишь, я никак мусор не уберу. Бревна еще эти! – Валера со злостью пнул просоленный ствол, выброшенный еще весенними штормами.

– А сидеть на чем? – возмутилась я. – И потом – это же дрова.

Валера явно был расстроен.

– Скажу пацанам, поскидывают в море…

На следующий день на берег вышли ребята из Перми со своими руководителями. Валера выдал всем мешки. Люди бродили по пляжу, собирали мусор, ветер трепал ярко-синий полиэтилен, казалось, что вот-вот стая большущих шаров оторвется от земли и полетит, унося человеческие фигурки в пасмурное небо. Валера вместе с племянниками тяжело ворочали бревна, катили их к воде, сталкивали. Море сердилось, бревна болтались у самого берега и никак не уплывали.

Мы стаскивали мусор в одну кучу, которую мальчишки должны были сжечь. Я тоже ходила с синим полиэтиленом и думала о том, что, вот, полетит президент на вертолете, а тут – мы, похожие сверху на суетливых муравьев. Трудимся непокладая лапок, услаждаем взор, так сказать… От этих мыслей мне становилось смешно и немножко противно. Словно услышала похабный анекдот.

На месте мусорной кучи теперь была черная проплешина, еще несколько таких же уродливых пятен зияли в разных местах пляжа. Стволы беспомощно болтались в прибое. Но Советский, кажется, был вполне доволен.

Он перестал говорить о политике. Зато очень часто отлучался в город, надев, по обыкновению белые брюки.

– Соседнее ущелье заняли – колючая проволока и таблички. Говорят, что будет государственный объект… На мое хозяйство, знаешь сколько народу зарится? Только отвернись – сразу отберут. Нахлебники, дармоеды!

– Валер, пока нормальной дороги не будет, никто ничего у тебя не отберет – не выгодно.

– Так-то оно – так, – недоверчиво качал головой Советский и вздыхал сокрушенно.

– Сам посуди: тут работать надо, а кто будет этим заниматься, кроме тебя? Так они хоть какие-то деньги с этого куска земли имеют.

Поляна заполнялась. Прибыли в самый шторм: безумная Сашина сокурсница с маленьким сыном, ее подруга, потом пришли совершенно мокрые кум с кумой, благо крестницу нашу они оставили у бабушки (мы с Сашей кумовья, так случилось) и, напоследок, приехал Сашин брат с семьей (и снова младенец, теперь уже грудной!). Миша – отец Михаил, то есть, православный священник.

Когда Советский увидел как разгружают лодку с младенцем, двумя молоденькими женщинами и Сашиным сынишкой, то совсем ошалел. Лодка билась в высокой волне, огромный отец Михаил стоял на носу во весь рост с развевающейся бородой, похожий на былинного русского богатыря и руководил разгрузкой. Валера застыл на берегу, пригвожденный к месту совершенно диким зрелищем.

– Отец Михаил, благословите, – попросила я после того, как мы обнялись с Мишей и всем его семейством.

– Он, что, действительно поп? – Валера, округлив глаза, ждал от меня ответа.

– Да, – просто ответила.

– А я думал, мужик из бывших хиппи, или еще что-нибудь, – Советский покачал головой. – Не, а ты, что, правда веришь? – он никак не мог успокоится.

– Верую…

– Ну, этого я совсем не понимаю… Дурят людям голову… Первые брехуны и есть!

– Миша настоящий священник, правильный. На своем месте человек, понимаешь?

– Тебе видней, – задумчиво произнес он.

Ночью на поляне много гостей: пришли мальчишки, заглянула мама штатного младенца – жена Валериного друга. Забрели юноша с девушкой, те, что были ночью на пляже, когда я купалась в лунном море…

– Ребята, давайте знакомиться, расскажите каждый о себе, – чинно, на правах хозяйки, распорядилась Сашина сокурсница.

И снова долгие разговоры до самого рассвета, песенки под гитару о войне, на которой никто из нас не был, чай бесконечный… Заснувших мальчишек растолкали и отправили спать, юноша увел свою девушку, мама побежала смотреть, как там ее сынишка. Сидеть на бревне неудобно, уйти – невежливо, я тоже должна что-то сказать, но пока до меня очередь дойдет…

– Я что-то не пойму, – возмущается Сашин шеф, – ты тут в качестве кого? – это он Мише, отцу Михаилу. – смотрю, тут некоторые к тебе «батюшка» обращаются, вопросы разные задают…

– Игорь, перестань, – тихо просит жена.

– Нет, почему же! Мы тут все равные были до сих пор. Давай выясним этот вопрос! – шеф распалился. – Как к тебе обращаться прикажешь?

– Как обращался, так и обращайся, – улыбается Миша.

– А то я смотрю, некоторые за благословением подбегают!

– Игорь, я – священнослужитель, – мягко ответил Миша, – но я такой же человек, как ты и все остальные. Поэтому, если ты ко мне обращаешься как к своему другу, то называй меня Мишей, но когда ко мне обращается верующий, за благословением, или еще какой-нибудь надобностью, то говорит «Отец Михаил».

– Ну, спасибо! Значит, ко мне это не относится.

– Ну, перестань, – просят женщины.

– Пусть выскажется, – Миша не обидчив.

– Эта бесконечная дискуссия еще дома надоела!

– О, сколько у тебя заступников! – почти выкрикивает шеф.

– Нам с тобой лучше поговорить отдельно, – говорит Миша.

– Почему не при всех? Боишься?

– Ты же прекрасно знаешь, что – нет.

– У нас свобода совести, – мне надоело, я злюсь на шефа.

– Я атеист и горжусь этим!

– Нет более верующего человека, чем атеист, – смеется Миша.

То и дело в палатках начинает хныкать кто-то из младенцев, мамаши поспешно вскакивают и бегут успокаивать своих чад. Бездетная незамужняя женщина монотонно и долго говорит о своем эгоизме, жадности и неумении любить.

– Мне даже куска мыла жаль… Вот, попросит кто-нибудь, я дам, но мне мучительно жаль будет… Или не дам, отговорюсь как-нибудь… Я и друзей своих стараюсь не знакомить друг с другом, ревную. Вдруг, они полюбят друг друга, и от этого меня меньше любить станут! О ребенке я даже думать боюсь; ведь это что получается: я от себя должна оторвать, и все ему? Нет, я не готова к такому самопожертвованию! – она тихо посмеивается, разглядывая тех, кто остался у затухающего костра, – вы теперь будете плохо думать обо мне. Но мне это все равно, если честно. Потому что я хотела высказаться. То есть, мне не важно ваше мнение. Мне важно, что вы есть, и что вы такие все вежливые, потому что сидите и слушаете…

Да, надо было раньше уйти.

Теперь уже совсем рассвело.

Было прозрачное утро. Вода в реке – как жидкое стекло. Звенящая тишина, пронизанная солнцем. Бреду по щиколотку вверх по течению, вода перебирает красные водоросли, медленно стекает с низких каменных порогов. Я чувствую разлитую в мире любовь, как эту реку, от холода воды немеют ноги, но уйти, лишиться этого невозможно, потому что мир принял меня, я стала его частью, как и он стал частью меня. Это так просто – стать с миром единым целым.

Месяц прошел.

Ранней ранью нас увозила лодка. Море сияло чистейшей бирюзой, слегка волнилось мягкими бугорками. Сонные дикари собрались на пляже. Отец Михаил, словно пастырь со стадом. Я не простилась, жаль было будить. Валера бегал по берегу, потом остановился у самой кромки и замер, приложив ладонь козырьком к глазам.

– Спасибо! Валера, я вернусь! – подняла руку и качала ей над головой, до тех пор, пока лодка не выскочила из бухты и не обогнула утес.

Москва 99

Вовка – рабочий метростроевец с высшим техническим образованием, аспирант, решил поспать, пока его «коллеги»: все, как один – выпускники Горной академии, резались в преферанс. Не то, чтобы Вовка не любил преферанс, просто не хотел он сегодня в него играть. На работу он устроился недавно, приходилось рано вставать, в пять утра. Поэтому, быстро определив, что можно, а чего нельзя, Вовка использовал рабочее время для того, чтобы выспаться.

Итак: он пристроил на трубах две доски, чтобы было удобнее, положил сверху мешок от противогаза, по причине его чистоты и мягкости и, совсем было уснул, когда во всем коллекторе неожиданно погас свет.

Остаться под землей в полной темноте – не лучшая перспектива! Вовка поднялся с импровизированного ложа и побрел по силовому кабелю, вдоль стены, то и дело рискуя разбить голову о выступающие отовсюду железки. Каски у него не было. Каски новые, яркооранжевые начальство выдавало только при вышетоящих проверках. Очередная комиссия вызывала временный ажиотаж, рабочим выдавали каски, которые им строго настрого наказывалось не испачкать!

Вовка чертыхнулся, стукнувшись обо что-то и подумал о том, что надо купить фонарик. Местный галогеновый фонарь не работал, по причине древности батарей, которые никто никогда не менял. Единственным средством к спасению являлся суфит с автономным питанием, куда Вовка и пробирался, ежесекундно рискуя сломать себе шею.

Наконец, он увидел слабый свет и человеческие фигуры, склонившиеся над деревянным ящиком. Кто-то из сослуживцев обернулся на звук шагов и удивленно воскликнул:

– О! Вован! Ты откуда? – За ним загалдели все присутствующие:

– Ты че? Вовк? Ты где был?

– Мы думали, ты тут, спишь, за трубами.

– А ты откуда пришел?

Вовка был рад, что нашел людей, но в силу природной флегматичности лишь слегка улыбнулся и в свою очередь сообщил:

– Мужики, свет вырубился везде, вы в курсе?

– Авария, чтоли? – предположил кто-то.

– Айда отсюда, пока не поздно!

– Без фонаря?

– Выберемся как-нибудь!

Они пошли, опять, вдоль стены, касаясь силового кабеля, ругаясь и помогая друг другу… До выхода 500 метров!

А свет все-таки включили, потом, когда они уже дошли.

* * *

Вовка ехал домой в электричке, под впечатлением событий прошелшего рабочего дня. Он опять вспомнил о фонарике, представил себе разговор с женой – Катей, как она испугается за него, и ему стало приятно… Он глянул на часы, те показывали 15:15. «Успеваю» – подумал Вовка. Сегодня у него было еще одно дело: зайти к начальнику паспортного стола. Вовка хотел зарегистрировать сестру, но в связи с последними событиями: взрывами и поисками террористов, все вопросы, связанные с регистрацией, решались страшно туго. Вовка вздохнул, устроился поудобнее на сиденье и решил подремать.

Минувший день не шел из головы. Мысли об оранжевых касках перетекли на старую оранжевую куртку, в которой Вовка работал еще будучи дворником Центрального Административного Округа. Куртка осталась, как память о тех незабываемых днях, когда Вовка колол лед в двориках старой Москвы. Сейчас она продолжала служить ему верой и правдой на новой работе.

Он представил себе с какой-то нежностью комнатку в коммуналке на Чистых Прудах. Не нужно было мотаться на электричках каждый день из Ашукино на Октябрьскую, все рядом. Сюда он впервые привел Катю – свою будущую жену. Они часто ходили в театры, а потом им было куда вернуться…

Потом, вдруг, вспомнилась злющая старуха, которая каждое утро, пока Вовка мел во дворе ее дома, открывала окно своей квартиры на первом этаже, и высунувшись грязно ругалась все время, пока видела оранжевую куртку. Однажды, Вовка не выдержал и полил ее в ответ отборным, мужским матом, что старушку только подзадорило! Когда он выложил все это вечером сестре по телефону, она посоветовала:

– А ты скажи ей, улыбаясь, и Вам – доброе утро!

Вовка долго смеялся, но фокус проделал. Бабка была недалека от инфаркта и с тех пор от Вовки отстала, здоровалась даже, как-то испуганно.

Наконец, электричка подошла к Вовкиной станции. Он вышел, и глянув на часы, заспешил в паспортный стол. В приемной стояла дикая очередь. Вовка вздохнул: болела голова и хотелось есть, а скоро попасть домой не предвиделось возможным. Он пристроился у стены, затем сел на освободившийся стул. Рядом оказался пожилой человек.

– До которого часа принимает? – спросил Вовка.

– До семи, – тут же откликнулся сосед. Видимо долгое бесцельное сидение плохо совмещалось с его деятельной натурой. Вовка поморщился, голова продолжала болеть.

– А ты, парень, по какому вопросу? – Скорее от тоски, чем из интереса спросил сосед.

– Сестру регистрирую, – нехотя ответил Вовка.

– Ну и как? – не унимался сосед.

– Да вот, уже третья неделя пошла…

– Да-а, – протянул сосед, – сейчас такие дела, могут не зарегистрировать!

– Она студентка, обязаны…

– А-а… Ну, тогда конечно! А я вот, до сих пор не могу, нет оснований. Так что я без оснований в Москве уже несколько лет. Извозом занимаюсь. Спасибо, машиненка старая осталась, с прежних времен. Сын отучился и тоже – в никуда…

– Что ж так? – спросил Вовка.

– Да беженцы мы, из Таджикистана.

– А-а… А я из Казахстана, правда, не беженец. Отучился вот, женился, в аспирантуре сейчас…

– Так-то хорошо, – вздохнул сосед. – А я до развала директором АЭС работал, а теперь… – Он посмотрел на свои руки и замолчал.

«С ума сойти! – подумал Вовка, – специалисты со всего Союза, как мусор! Частный извоз. Без гражданства, без прав – рабы! А ведь свой, русский!»

– Сестра где учится?

– В Литинститут поступила…

– Писатель, что ли?

– Хочет…

– Хорошее дело…

Очередь медленно двигалась. Вовка начал смиряться с тем, что у него болит голова, и с тем, что противно ноет желудок, требуя пищи. Сосед уже ушел. Наконец, подоспела пора Вовкиной очереди. Он быстро вошел в кабинет, готовый к длинному разговору, состоящему из объяснений и вопросов.

– В чем дело?! – крикнул сердитый, полный мужчина, стоящий у окна. – Он был взбешен, и имел красный цвет лица. Вовка затоптался на месте от неожиданности.

– Я к Вам, на прием, – не совсем понимая, что происходит, ответил он.

– А времени сколько?! – Вовка опять глянул на часы и произнес:

– Без пятнадцати восемь.

– А у меня рабочий день до семи! Все, прием окончен! – взревел расстроенный всеобщей регистрацией чиновник.

– Там очередь, – растерянно взмахнул рукой Вовка и задом попятился к двери.

– Все! – Начальник был непреклонен. Вовка выскочил из кабинета, не глядя на ожидающих людей и быстро вышел на улицу.

Домой он вернулся злой и усталый. Ему было жаль потраченного времени, жаль себя, жаль сестру, жаль Катю, которая ждала его…

– Ну как? – спросила с порога Катя.

– Меня выгнали, – пожаловался Вовка.

– Как?

– У него рабочий день кончился.

– Сколько же ты там был?

– Три часа! А еще, у нас на работе сегодня авария была!

– Ох!

Вовка разделся, вымыл руки, прошел к столу:

– Поесть что есть?

Катя быстро положила плов в тарелки, поставила на стол, села рядом. Вовка обеими руками пододвинул к себе свою тарелку и, взяв ложку, стал есть так, как это делает его отец: низко наклонив голову. Насытившись и выпив чаю он продолжил свой рассказ:

– Свет отключился, мы 500 метров в полной темноте пробирались к выходу…

Катя всплеснула руками, и встав из-за стола, сбегала в коридор, оттуда она вернулась с фонариком:

– Вот, я купила тебе фонарик, как чувствовала! – Вовка закряхтел и заулыбался. Он взял фонарик в свои большие ладони, несколько раз включил его, и ему опять стало приятно от того, что вот – есть Катя, и она о нем помнит, и теперь, когда есть этот маленький огонек, с ним ничего не может случится…

На следующий день Вовкина сестра звонила по телефону страшному начальнику паспортного стола, который оказался вовсе не таким уж страшным. И он совершенно спокойно рассказал ей об условиях регистрации. Утро вечера мудренее, говорили наши предки…

«Каждому – свое!» – написано на воротах чистилища. Каждому – свое…

Неугомонная

Часть 1. Письмо

«Здравствуй, друг мой! Не удивляйся, что я пишу тебе. По телефону об этом нельзя, ты не поверишь, а еще хуже: сочтешь меня за сумасшедшего. Мы редко видимся, хотелось бы поговорить… Но, не знаю, застанешь ли ты меня… Таким образом, остается одна надежда: ты прочтешь это письмо и поймешь, что все, о чем я пишу – истинная правда!

Ты знаешь, как у меня плохи были дела в последнее время. Кстати, долг тебе я оплатил, деньги в банке, на твое имя, возьми их. Я очень благодарен тебе, но помочь выжить моему агентству могло только чудо, и оно случилось!

С месяц назад, я сидел в своей конторе, перебирал счета и с тоской ожидал судебного исполнителя. В нашем городе, видимо, у людей все было хорошо: никто ничего не терял, никто никого не шантажировал, никто никому не изменял. Хотя, я лично думаю, что наши обыватели просто махнули на все рукой. Так грустно размышлял я в пустой комнатенке с единственным письменным столом, (помнишь, как я гордился, покупая его?) и стулом, на котором я сам же и сидел. Телефон отключили за неуплату, секретаршу я отпустил в бессрочный отпуск. Да, такова жизнь!

Вдруг, слышу – звонок! «Ну, – думаю, – пришли! Имущество описывать». Усмехнулся и пошел открывать. На пороге стояла пожилая женщина, дорого и со вкусом одетая. Она посмотрела на меня какими-то больными, выплаканными глазами, комкала в руках ремешок сумки. Я сразу внутренним чутьем понял: тут горе! Большое горе! Я учтиво поклонился посетительнице и спросил:

– Чем могу помочь, сударыня?

Она испуганно обернулась по сторонам и молча протиснулась мимо меня в дверь. Я посторонился, пропуская ее. В коридоре она опять глянула на меня как-то…

– Итак? – переспросил я.

– Пройдемте в Ваш кабинет, пожалуйста, – тихим голосом попросила она. Я указал на дверь кабинета, и мы вошли: она, и я следом. Я застеснялся своей бедности, но посетительница, казалось, не замечает ничего вокруг. Засуетившись, я предложил ей единственный стул, а сам уселся на край стола. Женщина опустилась на стул, и некоторое время молчала, отрешенно глядя в стену. Я кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Она вздрогнула, подняла голову, и я встретился с ее взглядом. «Боже мой, она безумна! Этого только не хватало!»

– Сударыня, обратился я к ней, – чем могу?

– Ах, простите меня! Я несколько дней не в себе… Вы ведь частный детектив, да?

Я кивнул.

– Мне порекомендовала Вас моя подруга. Вы когда-то избавили ее от шантажиста… Я вспомнил, мерзостная была история…

– Видите ли, не так давно у меня умер муж. Мы были очень близки. Конечно, для меня эта потеря – большой шок, нервное потрясение! Я даже обращалась к врачам… Когда я немного пришла в себя, знаете, начала что-то делать по дому, Однажды, перебирая вещи мужа, я обнаружила странную записку: «»Дорогая, это вопрос жизни и смерти! В потайном ящике моего стола найди деревянную шкатулку, сожги ее не открывая! Боюсь, я уже не успею…» – Вот и все, это дословно. Я удивилась, но шкатулку все-таки нашла, а с ней ключик. Женщины любопытны, я открывала шкатулку…

– И что там было? – встрепенулся я.

– Ничего, несколько старых фотографий. Я стала запирать шкатулку и сломала ключ.

– Вы сожгли ее?

– Нет, знаете, я через несколько дней о ней забыла. Муж ведь очень тяжело умирал. Он был без сознания, бредил. Врачи так и не поставили конкретный диагноз. Я подумала, что это просто страхи больного человека.

– И что же? Спросил я.

– А потом, через два дня, или не помню точно, ко мне неожиданно приехала молоденькая девушка, дальняя родственница моего мужа. Какая-то племянница. Она представилась, показала документы, сообщила, что сирота, и никого, кроме дяди у нее нет, а теперь нет и дяди… Мы с ней поплакали, и я оставила девушку у себя. Я привязалась к ней, как к дочери. Наши дети уже давно живут отдельно, у них свои семьи, а я осталась совсем одна… вот тогда-то все и началось!

– Что? Подробнее, пожалуйста! – я почувствовал, что не должен упустить ни одной детали из ее рассказа.

– Мой муж стал приходить ко мне по ночам. Он был таким молодым, с такими свежими губами и шелковистой кожей. Он был так нежен со мной, как бывало в дни нашей молодости! Мы занимались с ним любовью… как я была счастлива! Я жила от ночи, к ночи, я ждала его. И он приходил, и был ненасытен! Конечно, я чувствовала, что слабею, что просыпаюсь с головной болью, вся разбитая. Но наступала следующая ночь, и она компенсировала все! Я снова и снова была в объятиях моего помолодевшего мужа…

Однажды утром я случайно глянула на себя в зеркало и ужаснулась! Вместо моего лица на меня смотрело серое лицо старухи с запавшими глазами, и еще: эти красные пятна на шее… У мужа тоже были такие. Я испугалась.

Когда он пришел в следующий раз, я попросила его больше не тревожить меня. Но он был неумолим. Я плакала и стояла на коленях, но мой нежный, добрый молодой муж, силой толкнул меня на спину, грубо раздвинул ноги и как-то по звериному изнасиловал меня.

Ночи любви превратились в ночи ужаса. Он приходил, доставал меня из углов, где я пыталась спрятаться, избивал и изощренно мучил меня, распоряжался моим телом, как резиновой игрушкой.

Когда утром я приходила в себя, то, естественно, думала, что у меня галлюцинации, что это все от перенапряжения, в общем, я снова обратилась к врачу. Врач лишь прописал мне успокоительные микстуры и посоветовал сменить обстановку. Я уехала на курорт, оставив дом на попечение моей родственницы.

Кстати, у нас сложились самые замечательные отношения.

Правда, последнее время она интересовалась о наличии прямых наследниках и завещании, поэтому первые сомнения в ее честности возникли у меня еще до отъезда.

Итак, на курорте я поправилась. Никто не мучил меня ночами, я хорошо спала; в общем, через месяц я вернулась домой абсолютно здоровым человеком.

Доктор поздравил меня.

Но в ту же ночь явился разъяренный муж, исполосовал меня ремнем и насиловал полубесчувственную. Утром я снова обнаружила красные пятна на шее.

В то утро я поняла – это она! Она подсыпает мне какой-то галлюциноген, может быть наркотик, или еще что-то. Игра беспроигрышная: либо я сойду с ума и тогда – психушка; либо умру от истощения нервной системы. Потом она доберется до других наследников, моих детей! – Женщина заплакала.

– Мне не к кому больше обратиться, на Вас вся надежда! Я знаю, Вы человек деликатный, но я богата! Любые деньги! Помогите мне!

Она заплакала, прижимая к лицу ладони. Я соскочил со стола и принялся ее успокаивать:

– Ну что Вы, голубушка, что Вы! Не плачьте! Я берусь за это дело!

Я взялся бы за него даже без денег, ты же меня знаешь, Василий, я – человек сентиментальный и женские слезы на меня всегда действуют. Но моя посетительница не воспользовалась моей слабостью:

– Ах, нет, нет, пожалуйста! У вас же будут затраты! – женщина дрожащей рукой порылась в сумке, достала чековую книжку и снова посмотрела на меня, – Сколько выписать?

– Сударыня, – ответил я, – я человек не богатый, но я возьму с Вас только обычный тариф. – И я подсунул ей бумажки договора. Она мельком заглянула в них и чиркнула в чеке сумму. Оторвала, передала мне – опять этот умоляющий взгляд…

Я, не глядя, сунул чек в карман.

– Распишитесь, пожалуйста, так положено, – попросил я. Женщина подписалась под договором.

– Идите спокойно домой. Скажите племяннице, что у Вас вечером будут гости.

Потом я записал ее адрес, это в пригороде.

– Так Вы придете? – забеспокоилась она.

– Непременно! И ничего не говорите вашей родственнице о шкатулке.

– Да, конечно.

Я проводил ее до двери, и мы распрощались. Вернувшись в кабинет, я достал чек из кармана, и глаза мои округлились. Энтузиазм необходимый для распутывания этого дела заметно вырос.

До вечера я бегал, как угорелый. Оплатил все счета, договорился в телефонной компании, зашел в банк. Итак, я свободен! Я даже позвонил своей секретарше и велел ей приходить на работу.

Ближе к семи вечера, я заскочил к себе домой, надел свой выходной костюм и вызвал такси. Моя машина в вечном ремонте.

По дороге я купил цветов, бутылку хорошего вина, конфеты…

Около восьми вечера я был у дверей моей клиентки. Позвонил. Двери распахнулись. И я остолбенел! Ты знаешь, Василий, я кое-что смыслю в женской красоте… Но это!

Совершенство мило мне улыбнулось:

– Вы к тете? – спросила красавица.

– Э-э… Я? Да!

– Проходите, мы Вас ждем.

И я рассеянно переступил порог жилища королевы, или нимфы, или ведьмы. Как тебе угодно.

На встречу мне выбежала моя утренняя знакомая, она вся светилась от радости. И я вспомнил, наконец, о своих обязанностях.

Дамы провели меня в гостиную, где я сразу почувствовал разницу между обычным домом и домом, над которым поработал дизайнер; усадили за стол, приняли мои свертки, долго ахали, восторгаясь цветами; а я все смотрел на прекрасную племянницу и не мог оторвать глаз.

Высокая, но не слишком, божественно сложена, без этой нынешней костлявости. Полупрозрачный сарафанчик позволял разглядеть все ее прелести почти досконально. Она не носила бюстгальтер. Он ей не был нужен. Ее тугая грудь лишь волнующе вздымалась, не нуждаясь в дополнительных подпорках. Абсолютно идеальное тело! А кожа! Гладкая, ни морщинки, как будто тело затянуто чем-то бархатистым, с легким налетом загара. Движения, как танец, завораживают, зовут. Каждый жест можно записывать и заставлять повторять балерин… Не знаю… Воздушная, эффимерная; и в то же время теплая, зовущая плоть. С ума сойти!

Когда она сидела со мной рядом за столом и иногда касалась моей руки своими пальчиками, я чувствовал сладостную дрожь во всем теле. Истома блуждала по моим клеткам горячими волнами; приливы рождали желание.

Я захотел ее безумно!

Она хохотала, запрокинув голову, и ее длинные волосы цвета луны, колыхались у нее за спиной, в такт ее дыханию, поднимающему полушария ее грудей под легкой тканью.

Я сидел красный, как рак, вцепившись в ручки кресла с такой силой, что мог их раздавить!

О! Даже сейчас, когда я пишу все это, обессиленный и выпитый этой женщиной, я чувствую, как моя плоть опять восстает против меня и тянется к ней, требует ее.

Ужин прошел, как в бреду. Хозяйки о чем-то весело болтали, а я только кивал головой, как китайский болван. Я наблюдал за движениями ее губ, таких сочных розовых губ; и еще – ее привычка: высунет кончик языка, быстро-быстро, как змейка, и касается им верхней губы… Я готов был бить копытом и орать, как бешеный самец!

Как я ушел в тот вечер, я не помню. Как добрался домой, не помню. Я повалился на свою кровать и провалился в сон как в черную яму.

Меня разбудил звонок в дверь. С трудом поднявшись, я пошел открывать. На пороге стояла она!

Ты думаешь, я вспомнил о чем-нибудь? Нет, Вася, я схватил ее прямо здесь, на лестничной площадке и стал жадно целовать эти губы, плечи, руки, грудь! О! Как сильно бывает желание!

Она отвечала мне так же неистово. Я подхватил ее горячее тело и бегом кинулся в квартиру, не заперев дверь, ничего не спросив, и не сказав. Мы упали где-то на полу, между прихожей и гостиной. Я рвал на ней платье, и она помогала мне. Моя плоть буквально вырвалась наружу, я не успел коснуться замка на брюках, как уже овладел моей нечаянной любовницей. В голове моей поплыли звезды; маленькие взрывы накрывали меня, я яростно проникал в нее все глубже и глубже, так глубоко, что мне начинало казаться: мы – одно целое. Она стонала, она билась подо мной, обвивая меня руками и ногами, и судороги сотрясали ее тело. Я ликовал! Я плыл, меня несло на бешеном прибое безбрежного океана, он принимал меня, накрывая с головой. Сколько это продолжалось, не помню.

Кажется, мы потом что-то делали еще: мы смеялись, пили вино, что-то взахлеб рассказывали друг другу. В памяти всплывают еще струи воды, бьющие в ванну; и наши тела, сплетающиеся снова и снова в радужных пузырях какой-то розовой пены, пахнущей цветами и кровью.

Она куда-то уходила, а я, то ли спал, то ли ждал ее, в бреду, в горячке. Она возвращалась, и все начиналось сначала. Я любил ее, как не любил никого и вряд ли смогу полюбить. Но это не человеческая любовь. Здесь все – на грани смерти. Здесь кончается жизнь; только страсть, только бесконечный оргазм… Для этого нет слов, нет определения. Если бы я верил в дьявола, я бы сказал, что это – дьявольское наваждение. Но я тогда не верил в дьявола…

Очнулся я от телефонного звонка. Дико болела голова, во рту стоял странный привкус. Я потянулся за телефонной трубкой, мучительно силясь открыть глаза.

– Да – а, – простонал я в телефон.

– Иван Иванович, это Вы? – иголкой кольнуло в мозг. Я вспомнил: моя клиентка! Милая измученная женщина, которая надеялась на меня, как на последнюю инстанцию.

– Да, да! Это я!

– Что с Вами? Вы пропали на целую неделю?! – взволнованный голос, – представляете, он перестал приходить, я спокойно сплю, и моя племянница стала куда-то бегать.

Я вслушивался в ее слова, мне было невыносимо стыдно, плохо и страшно.

– Любовь Николаевна! Голубушка! Спасибо Вам, что позвонили, со мной все в порядке. Я Вам позвоню, буквально через час хорошо?

– Да, конечно, – ответила она.

Я кладу трубку, встаю с трудом и, шатаясь, бреду в ванную.

Что со мной? Куда девался здоровый, крепкий мужик? Из зеркала на меня смотрела бледная немочь со свалявшимися седыми волосами, сероватой кожей, многодневной щетиной, и, О, Боже! – На шее алели красные пятна. Я задумался. Очарование пережитого кануло куда-то в пятки и вернулось липким страхом. Я набрал воду в ванну и долго растирался жесткой мочалкой. Потом я принял контрастный душ и затем растер себя полотенцем до красноты. Побрился, расчесал волосы. Немного полегчало. Зеркало показало худощавого молодого человека, немного бледного. Я даже понравился себе. «Это ничего, – думал я, – это бывает». Из ванной я направился на кухню, сделал себе большую порцию кофе, порылся в холодильнике, достал плитку шоколада и несколько яиц. Яйца выпил сырыми. Шоколад съел целиком, обжигаясь черным кофе. Затем оделся и вызвал такси. Немного тошнило, и кружилась голова. Заехал в аптеку, купил железо и витамины. Тут же, в такси все это и принял. Попросил водителя остановиться у телефонного автомата и подождать. Водитель понимающе кивнул.

– Любовь Николаевна? Это я. Я сейчас у Вас буду.

Когда она увидела меня, то всплеснула руками и сразу усадила обедать. Все время подкладывала куски мяса, налила красного вина. Я ел с жадностью, до тех пор, пока не стал похож на сытую пиявку, только тогда я отвалился от стола.

– Любовь Николаевна, покажите мне шкатулку, – возникшее утреннее подозрение не покидало меня.

– Конечно, конечно, пойдемте, – она не задавала лишних вопросов, как будто понимала, что мы с ней в одной упряжке, мы связаны одной тайной и говорить об этом вслух не рекомендуется.

Мы прошли в ее спальню, она порылась в маленьком прикроватном столике и достала небольшую деревянную шкатулку, видимо старинную.

– Вот, она открыта. Ключ сломался давно, вместе с замком.

Я принял ящичек, откинул крышку и увидел стопку пожелтевших фотографий, достал и принялся рассматривать.

Сомнений не было. На фотографиях начала прошлого века была изображена одна и та же женщина, и она была очень похожа на Лилю, мою злополучную любовницу, как две капли воды.

– Вы не знаете, кто это? – спросил я у Любви Николаевны.

– Кажется, какая-то родственница моего мужа, по линии матери, – неуверенно ответила женщина, всматриваясь в нечеткие снимки, – Наверное, прабабушка.

– Понятно. Любовь Николаевна! Сожгите сейчас же шкатулку! И еще, где родился Ваш муж?

Любовь Николаевна только серьезно кивнула на мое требование и отдала мне все документы, касающиеся ее мужа, и адреса всех родственников, каких знала.

Перед уходом я приказал ей продать дом, уехать в другой город и вообще, поменять в своей жизни все! Она согласилась так же молча и так же серьезно, как и на мое первое требование.

– А как же вы, голубчик, как же Вы? – только и шептала она.

– Обо мне не беспокойтесь.

Я поцеловал ей руку и убежал, надеясь, что у нее и у меня все получится.

Я направился на вокзал, где взял билет до городишки, некогда ставшим родиной ее мужу.

Я перерыл все городские архивы, я ходил в военкомат, обратился к епископу, чтобы меня допустили до церковных архивов. Я развил кипучую деятельность и нашел!

Я нашел дело столетней давности, которое вел следователь местной полиции, впоследствии сошедший с ума и умерший от странной болезни, будучи уже в доме для умалишенных.

Дело было заведено на молодую женщину, подозревавшуюся в убийстве всех своих родственников, очень необычным способом. Так вот, это очень туманное дело ничем не закончилось. Улик практически не было, кроме сумбурных свидетельских показаний, потом следователь умер, дело прикрыли. Но, через несколько десятков лет история повторилась, почти с точностью. Молодая девушка, сирота, хоронит одного за другим своих зажиточных родственников, оставшись, в конце концов, наследницей огромного состояния. Затем, она выходит замуж, быстро вдовеет и остается с сыном. Дальше – больше. Сын взрослеет, женится, у него родится дочь, и снова девочку зовут Лилия! И так далее… я вскрыл всю генеалогическую цепочку этого злосчастного рода! Я собрал кучу документов и доказательств. Совершенно адская работа!

Наконец, я вернулся в наш город, и первым делом попытался узнать, где же моя неугомонная Лили, ибо так звали вечную бабушку. Не смейся, я уверен!

Где ты думаешь, я ее обнаружил? У себя дома! Она расположилась там полной хозяйкой.

Я выложил карты на стол, я сказал ей, что знаю все! Я… Но, Василий, это такая женщина!

Она так плакала, стоя передо мной на коленях, она умоляла меня простить ее! Она обнимала мои ноги, и я чувствовал кожей затвердевшие соски на ее груди, ее подрагивающее от рыданий тело! Я сломался! Меня словно током било от ее прикосновений, не касаясь, ее я уже обладал ею. Невесомый халатик распахнулся, и я опустился к ней, боясь дотронуться. Я изнывал от желания и страха. А она все что-то шептала и скользила руками по моей груди, животу, потом я почувствовал ее быстрые пальцы у себя в паху и все! Я взорвался! Оргазм потряс меня, но желание вновь накатило и я кинулся на нее, обезумев, я раздвинул ее бедра и целовал исступленно ее лоно, слизывая капли янтарной росы с пушистых волос на ее лобке, я рыдал, я бесновался, я готов был съесть ее!

Она подалась ко мне, и я губами проникал в нее, захлебываясь от слез и восторга. Я торопился, а она была нежна и не давала мне возможности войти в нее, пока не раздела меня полностью. И только тогда взяла в руку мой перенапрягшийся член и осторожно ввела его в свою розовую, влажную вагину, похожую на разломленный плод персика…

Сейчас сижу, пишу тебе и не знаю, который сейчас день, час, век… Вчера я заключил с Лилией соглашение: она оставляет меня в живых за это я передаю всю свою контору в ее руки. Ха! Не велика потеря! Жить мне все равно осталось недолго. Чувствую чудовищное отвращение к себе, как к куску чьей-то пищи. Не знаю, сдержит ли она слово. Я свое сдержал.

Прощай.

Не поминай лихом. Иван».

Часть 2. Ответ

Василий Георгиевич еще раз пробежал глазами исписанные листы и задумался.

Он давно знал Ивана, можно сказать – с детства. Не смотря на некоторую разницу в возрасте: Василий Георгиевич был на несколько лет старше, они были довольно близкими друзьями. Оба холостяки; Иван по причине обилия женщин, Василий по причине некоторых проблем со здоровьем.

Характер человека определяет его профессию. Поэтому Иван стал частным детективом – все время на грани разорения; а Василий – известным в городе юристом, с большой практикой и очень приличным доходом.

Василий не верил ни в мистику, ни во что бы то ни было еще. После прочтения письма, он понял, что друг его в большой беде, опять «из-за баб», и решил действовать по-своему.

Он позвонил Ивану домой, ответа не было. Тогда Василий позвонил в контору Ивана. Приятный женский голос представился:

– Добрый день! Брачное агентство «Лили» к Вашим услугам.

Василий Георгиевич почти не удивился:

– Добрый, добрый… А мне бы хотелось услышать Ивана Ивановича.

Голос немного смущенно прощебетал:

– Ах, Иван Иванович? Прежний владелец? Видите ли, он себя в последнее время плохо чувствовал, решил отойти от дел… Я, собственно, приобрела его агентство… А он уехал…

– Уехал? Куда?

– Ах, не знаю, не знаю, – пропела женщина.

Василий извинился и повесил трубку. «Понятно» – пробормотал он, затем вызвал секретаря и попросил у него список больниц и частных клиник.

Надо сказать, что Василий Георгиевич держал у себя в конторе только мужчин. Он не терпел дам и обходил их за версту. Он всегда подшучивал над Иваном из-за его легковозбудимости по отношению к прекрасному полу.

Секретарь – очень красивый молодой человек, лет 25, был «абсолютно голубым», и Василий Георгиевич знал об этом. Его это не беспокоило, более того – устраивало. Тем более что молодой человек был исполнителен, умен, молчалив и деликатен.

Вдвоем они быстро обзвонили всех главных врачей и все медицинские клиники. Василий Георгиевич представлялся и вкратце излагал ситуацию. Ивана удалось обнаружить без особого труда в одной из закрытых частных больниц, за городом.

– Как он? – поинтересовался Василий Георгиевич у доктора.

– Очень плох! Общее нервное истощение, плюс малокровие. Делаем все возможное.

– Хорошо, я приеду, – пообещал Василий Георгиевич.

Вечером того же дня Василий побывал в клинике у Ивана. Оценив плачевное состояние друга и поговорив с его лечащим врачом, Василий распорядился отправить больного в одно из известных ему курортных местечек, нанял сиделку и заказал билеты на самолет. Проделав все необходимое, подписав бумаги и закончив со всеми формальностями, Василий еще немного поговорил с Иваном, и абсолютно довольный собой, уехал домой.

На следующий день, узнав, что Иван благополучно переправлен, Василий Георгиевич принялся наводить справки о клиентуре «Брачного агентства Лили». Узнал он предостаточно. Оборотливая дамочка заманивала к себе простодушных граждан, что-то с ними делала, и граждане благополучно отправлялись на тот свет, предварительно подписав завещания в пользу своей «благодетельницы».

На деле же происходило следующее: красавица Лилия, войдя в контакт с клиентом, являлась к нему по ночам и доводила жертву до полного истощения. Предварительно стороны подписывали довольно странный контракт…

Василий Георгиевич не остановился на достигнутом. Он собрал образцы контрактов, а так же, ознакомился с заключениями медиков по факту участившихся смертей, и показания еще живых клиентов неугомонной Лили, как окрестил про себя странную женщину Василий. На основании всего собранного материала он уже мог возбудить уголовное дело.

Здраво поразмыслив на досуге, Василий Георгиевич все-таки решил предварительно встретиться с виновницей всех этих бед. Но, неожиданно для него, Лилия позвонила сама.

– Алло! Василий Георгиевич? – вопросил серебристый голосок. Василий неприязненно подумал: «наверное, рылась в вещах Ивана».

– Да, это я.

– Мы не могли бы встретиться? – запела собеседница, – мне рекомендовали Вас, как очень опытного юриста…

– Да, конечно, – сухо ответил Василий Георгиевич. – Вам удобно подъехать сегодня в мой офис часов в 6 вечера?

– Да, конечно.

– До вечера, – он положил трубку.

Несколько минут Василий просидел молча, потом пригласил секретаря и велел ему при появлении Лилии вести себя с ней очень любезно. «Очень» – он подчеркнул. Секретарь кивнул понимающе.

Около шести вечера в приемную впорхнула прекрасная Лилия. Секретарь, страстно улыбнувшись, заверил, что ее ждут, и проводил в кабинет к шефу.

Василий, глянув на посетительницу, хмыкнул про себя: «До чего же мужики народ глупый!» Но с Лилией повел себя подчеркнуто вежливо, встал ей на встречу, усадил в удобное кресло, сам уселся напротив.

«Ножки демонстрирует, ну-ну» – отметил про себя Василий, а вслух спросил:

– Итак, что же Вас волнует?

Лилия тут же начала плести какую-то чушь по поводу затруднений с налоговой полицией, еще что-то о спорном наследстве; но Василий видел, что женщина просто пытается соблазнить его. Так-как женские прелести давно не имели на него никакого влияния, то он просто с интересом экспериментатора наблюдал за игрой Лилии. Поболтав с ней, таким образом, с пол часа, Василий Георгиевич проводил посетительницу до выхода, пообещав помочь в ее так называемом деле.

– Ну, как? – спросил он секретаря, после ухода Лилии.

– Глазки строила, – сообщил секретарь.

– Пригодится, – неопределенно предположил Василий Георгиевич.

Ночью Василия мучили кошмары. Прекрасная Лилия пришла и безуспешно пыталась совратить его; она была и мужчиной, и женщиной, она превращалась и в первую любовь Василия, и даже в его секретаря! В конце концов, ему этот концерт изрядно надоел и он резко крикнул: «Пошла вон!». Из юной красавицы Лилия преобразилась в хищную старую ведьму и прыгала и кидалась к неустрашимому Василию на грудь, пытаясь дотянуться желтыми клыками до шеи. Он досадливо смахивал ее с себя, пока ему, наконец, не удалось проснуться.

Посидев на краю измятой постели, Василий решился.

Они встретились в городском парке около 11. Василий Георгиевич дал своему секретарю четкие инструкции: «Напроситься на прием, заставить поверить, что влюблен, ни в коем случае не дать возможности догадаться о том, что ты – голубой!». Секретарь все выслушал как всегда молча. Василий Георгиевич передал ему сверток, глядя прямо в глаза. Секретарь принял его, не дрогнув. Они еще пошептались несколько минут и разошлись.

Через несколько дней город потрясла весть: «Владелица брачного агентства была обнаружена на квартире Ивана Головина, мертвой. Причина смерти – отравление цианином. Единственный подозреваемый в убийстве, собственно владелец квартиры, отсутствовал в городе. Где-то лечился. У остальных знакомых и клиентов Лилии – железное алиби…».

В самом деле, кого подозревать? Не голубого же секретаря, или уж тем более, не всем известного юриста…

Несколько месяцев спустя, двое брели по безлюдному пляжу. Один заботливо поддерживал другого.

– Я подумал, – продолжил Василий, что в тюрьме она тоже быстро освоилась бы… И потом, уж слишком много трупов…

Иван, еще очень слабый, блаженно улыбался осеннему солнышку и подставлял лицо морскому ветру.

– У нее не было детей? – вдруг спросил он.

– Нет, не успела…

– Это передавалось по материнской линии, – произнес Иван.

– Я понял, – кивнул Василий, – поэтому я закончил твою работу. Страшная женщина!

– Прекрасная женщина, – вздохнул Иван.

– Да, уж, – усмехнулся Василий.

На встречу им шла пожилая парочка. Женщина кокетливо просунула руку под локоть мужчины, и они о чем-то оживленно болтали. Она подняла голову, увидела Ивана и вдруг заулыбалась и взмахнула рукой. Иван остановился и раскланялся с дамой.

– Она? – спросил Василий, когда пара прошла.

– Да, – подтвердил Иван, – как хорошо, что мне удалось помочь ей.

Друзья пошли дальше молча.

«Иван еще не знает, что при вскрытии у его любовницы обнаружилась беременность. Да… Врач сказал, что это – девочка…» – подумал Василий.

Новый декаданс

– Мы с мужем очень любим Тарковского, – говорила экзальтированная дама интеллигентным голосом телефону.

– Да, начало через час. Я привожу себя в порядок, – вещала она, сидя в кресле, запахнувшись, слегка, в пеньюар и покачивая длинной обнаженной ногой, играла с котенком.

– Дорогой, подай пожалуйста сигарету! – и добавила, обращаясь к телефону, – это я не тебе.

От притолоки отделился молодой человек, высокий, утонченный, чуть развинченный. Он, в отличие от женщины, был полностью экипирован, причем не без изящества.

Тряхнув белокурыми кудрями, молодой человек извлек из кармана пачку сигарет и ловко поднес даме, виртуозно щелкнув зажигалкой.

Дама, затянувшись и выпустив дым через рот произнесла:

– Благодарю. – и снова сообщила трубке, – это я не тебе.

Он чуть кивнул и спросил абсолютно равнодушно:

– Мы сегодня куда-нибудь идем?

На что дама томно ответила:

– Ты же видишь, я разговариваю… Это я не тебе, – в который раз заверила она телефон. – Ладно. Пока-пока! – Нажала отбой и молча курила, запрокинув голову.

– Если мы никуда не пойдем, может я переоденусь? – спросил он.

Дама, не глядя на него, протянула окурок, приказала:

– Затуши сигарету!

Он послушно взял у нее окурок и отправился тушить на кухню.

Его не было несколько минут. Дама играла с котенком:

– Ой какие мы лапусечки – пусечки – красавицы. Красивые девочки!

Мы таких девочек любим, мы их приласкаем, – ворковала она, тиская и нацеловывая домашнего любимца. Но котенок надоел. Рассеяно выпустив его из рук, она подошла к зеркалу, села и занялась макияжем.

Он вернулся, остановился в дерях, прислонившись к косяку наблюдал за ней, подергивая коленом.

– Ты долго?

– Ты куда-нибудь торопишься? – равнодушно отозвалась она.

– Я? – переспросил он почти с восхищением.

– У нас еще уйма времени!

– Не так уж много, я бы сказал, – без тени улыбки констатировал он.

Дама, вдруг вспомнив о чем-то, попросила нежно:

– Милый! Очень хочется шампанского! Сходи, а?

Он отделился от косяка. Подошел к ней танцующей походкой.

Дама попросила подать ей сумочку. Он подал. Дама, порывшись, достала деньги, протянула, он взял, неуловимым движением отправил их во внутренний карман пиджака. Склонился к ней, долго поцеловал. Оторвался, почти ушел, его догнал ее голос:

– Захвати мусор…

– Я в таком виде мусор выносить не могу…

– Ты ни в каком не можешь, – не без ехидства парировала она.

Он долго гремел чем-то в коридоре, наконец, хлопнула дверь.

Дама оторвалась от зеркала, включила музыку и принялась красить ногти.

Когда он вошел с бутылкой шампанского, то увидел ее все в том же халате, с растопыренными пальцами.

– Принес? Налей пожалуйста. Льда положи! И дай мне сигарету. Ой! Прикури пожалуйста, у меня ногти сохнут, – оживилась она.

Он молча принес бокалами, откупорил бутылку, налил подал, прикурил сигарету, поднес к ее губам.

Она глубоко затянулась, запрокинув голову, и выпуская дым, выдохнула:

– Благодарю!

Он налил себе, прошелся с бокалом по комнате, пританцовывая:

– Мы куда-нибудь идем?

– Ты мусор вынес?

– Вынес.

– Затуши сигарету, дорогой. Кажется, почти высохли. – она озабоченно осматрела ногти. Встала и ушла в соседнюю комнату одеваться.

Он рассеянно потушил окурок в цветочном горшке, быстро выпил шампанское, затягиваясь сигаретой между глотками. Отставив бокал, беззвучно изобразил rock-гитариста на сцене.

Она вхошла одетая. Села на диван, вытянула длинные безупречные ноги в колготках, придирчиво осмотрела и прошлась руками.

Он, становясь перед ней на колени, продолжил гладить ее ноги:

– Может мы никуда не пойдем?

– Прекрати! – она капризно надула губы и нахмурилась. – Это же Тарковский! Я так люблю Тарковского! Классик мирового кино! Он феноменален! И потом, я каждый год хожу на него! – Напомнила она.

Он, встав с колен, произнес почти равнодушно:

– Пойдем. Только мы все равно уже опоздали.

– Подумаешь, 10 минут…

Темный зал кинотеатра. На экране что-то идет.

Двое пробираются к своим местам. Хлопают стулья. Садятся, наконец.

Через несколько минут мы видим ее освещенное, вдохновенное лицо, и его, откинувшегося в кресле, спящего, со сложенными на груди руками и опущенной головой.

Он не любит Тарковского. Он любит эту странную женщину.

Причинное место

– Ой, батюшки, спасите! – Кричал большой чернобородый мужик.

Он бегал кругами по двору, вцепив руки в спутанные волосы.

То завывал, то рвал на себе рубаху, то грязно ругался, глядя в равнодушное небо.

– Караул! – Истошно вопил дядька.

К забору подошла соседская баба, добродушная и толстая. Она легла грудями на верхнюю перекладину и с любопытством начала наблюдать трагическую сцену.

Залаяла собака, гремя цепью. В хлеву тревожно мычала корова.

Со всех ног по улице сбегалась стайка ребятишек.

– Дядя Кондрат, ты чегой-то надрываешься, а? – спросил маленький беленький пацаненок лет восьми в полинялой рубашонке и коротких дырявых штанах.

– Замолчи, пострел! – заревел Кондрат. – Не мешай!

И опять ринулся огибать колодец, оставляя в пыли двора огромные следы стоптанными сапогами.

– Эй, тетка Маланья! – Кричали ребятишки, – что это с Дядь Кондратом?

Маланья обернулась и, блеснув добродушной улыбкой, утонувшей в ее пухлых щеках, протяжно ответила:

– А хто его знае?

И опять легла на забор шикарной верхней частью своего дородного тела.

– Убили! – продолжил Кондрат, – Зарезали душегубцы.

– Ах, чтоб вам ни дна, ни покрышки! – Он остановился и топал ногой так, что пыль стояла столбом.

Ребятишки, как яблоки на ветках в урожайный год, усыпали деревья и уже молчаливо, с восхищением наблюдали за происходящим.

С улицы во двор, медленно шаркая ногами, вошел совсем древний старец, низко поклонился колодцу и скрипнул:

– Кондратушка! Ты ли, милостивец?

– Я, дед Михей. Все я. Все, бедовая моя головушка! – Уже со слезой в голосе заговорил Кондрат.

– А я слышу, – вроде шумит кто, – зашамкал дед. – Пойду, думаю, расспрошу, может пожар?

Маланья еще ниже наклонилась в сторону разговора, даже ладонью придержала ухо, чтобы ничего не пропустить. При слове «пожар» глаза у нее округлились, и она, степенно трясясь, выплыла на улицу.

– Горим! – Красивым грудным голосом вскричала Маланья.

Ребятишки так и ссыпались с деревьев, радостно побежали по пыльной улице с криками «Горим! Пожар!»

Люди тревожно выходили со дворов. Кое-кто уже тащил багры.

Группа мужиков остановила Маланью строгим вопросом:

– Чего орешь?

– Говори толком!

Маланья присела, хватив себя по пышным бокам ладонями, и затараторила:

– Ой, не знаю, мужики! Только дед Михей с Кондратом так надрываются, – мол, пожар! А кто горит, – я и не поняла. Выскочила в чем была, как бы и самой не сгореть! – задыхалась Маланья и вдруг взвизгнула: – Ой, мамочка! Я же дете в люльке оставила! Ой, люди добрые, помогите!

Собравшиеся на шум бабы запричитали. Кто-то уже бежал с ведрами от реки. Из-за поворота вынесло взмыленную лошадку запряженную в тарантайку. Из тарантайки, вытирая пот, поспешно вылез староста.

– Кто горит? – быстро спросил он. Все стали показывать на Маланью, но та, белая от ужаса, не говорила, а только мычала и махала рукой в сторону своего дома.

Староста распорядился:

– Багры, крючья, бабы – воду! Быстро!

Народ загомонил, зашевелился и всей гурьбой во главе со старостой кинулся спасать деревню от пожара. Когда толпа окружила пространство, на котором обретался двор Маланьи, то застыл в недоумении: ни дыма, ни огня. А счастливая Маланья, прижимая к груди орущего ребенка, все голосила:

– Охти мне, батюшки!

– Ты зачем, дура, шум подняла?! – Подступил к ней разъяренный староста.

– Да не я, батюшка! Это Кондрат с дедом Михеем! – оправдывалась Маланья.

– Да что они там, – перепились что ли? – взревел староста.

Люди только молча крутили головами, события принимали все более интересный оборот.

Староста решительно направился к дому Кондрата. С грохотом ногой открыл ворота. Толпа замерла в предвкушении.

Несколько минут ничего не происходило, потом появился староста белый, как смерть.

– Ой, помер что ли кто? – робко спросила одна из баб. Остальные на всякий случай стали тихонько подвывать.

– Цыц! Вороны! Не каркайте! – прикрикнул на них мужик в щегольской косоворотке, затянутой ремнем в поясе.

– Эй! Чего там? – спросил он у старосты.

– Никого нет, – сквозь зубы процедил староста, – Ну я вас! – погрозил он нагайкой толпе. Та шарахнулась в сторону.

– Дяденька, дяденька! Они к реке пошли! – закричал давешний белоголовый мальчишка старосте, пальцем указывая направление.

Староста, блестя новыми сапогами и свистя нагайкой над придорожными лютиками, двинулся на поиски хулиганов.

Со стороны общественных огородов прибежала запыхавшаяся женщина, худая и простоволосая, она жалобно улыбалась старосте и все пыталась что-то сказать.

– Это жена Кондрата, – сообщил старосте все тот же мужик, – он почему – то был посмелее остальных.

Староста, угрюмо глядя на женщину, спросил:

– Кто горит?

– Не мы, кормилец, не мы!

– А чего же твой мужик позволяет себе такие слухи распускать? – гневался староста.

– Да что ты, что ты! И в мыслях не было!

– Дак кто же горел? – староста окинул притихшую толпу огненным взором.

– Я знаю, – встряла Маланья, – это дед Михей! Он старый, вот и не шумел вовсе, а с Кондратом они пошли Михея тушить.

Толпа зашевелилась снова, в воздухе отчетливо запахло дымом.

Староста крутнул носом и указал нагайкой на источник. Дым поднимался от реки. Народ ринулся туда с радостными криками.

Дед Михей топил свою баньку у реки, а в воде по самое горло сидел Кондрат. Вся его одежда лежала возле деда, тот спокойно рубил мелкую щепу, из трубы баньки шел уже хороший дымок.

Староста остолбенел.

– Михей! Это ты горел? – уже спокойным голосом спросил он.

– Никак нет, вашевысокродь! Не я! – отчеканил дед.

– Так кто? – не унимался староста.

– Вот он. – Указал на Кондрата дед Михей.

– А ну, подь суды! – Заорал староста Кондрату.

– Он не может о причине наготы, – объяснил дед Михей.

– А чего он там сидит? – удивился староста.

– Отмокает, – просто ответил дед.

Староста начал трястись от смеха, за ним засмеялись ребятишки, и скоро со смеху падала вся деревня.

– И чего он… ах-ха-ха – чего он мочит? – ржал староста.

– Того и мочит, – ответствовал Михей.

Деревня стонала. Староста, собравшись с силами, наконец спросил более вразумительно:

– С извоза вернулся?

– Ага, – сказал Михей.

– Стало быть опять, – заключил староста.

– Ах ты поганец! – закричала женщина с берега. – Опять по срамным девкам в городе бегал! Ну я тебе сейчас покажу, как меня перед людьми позорить! – Она кинулась в воду, воздевая кулаки. Кондрат шумно нырнул и поплыл, сверкая голыми ягодицами.

Народ ликовал.

Староста оттаял.

Жена Кондрата стояла по пояс в воде, мокрая кофта облепила тощую грудь, и горько плакала от стыда и жалости к своей бабьей доле.

Дед Михей продолжал спокойно рубить щепки для бани. Потом встал, кряхтя, и пошел к камышам доставать горе-гуляку, дабы полечить ему причинное место.

Сатиры

В вечернем сумраке проступает одинокая фигура какого-то существа.

Подходит все ближе и ближе.

Фигура грустно: Я Сатир, дорогие мои. Люди зовут нас чертями, бесами и прочей нечестью. Но уверяю вас, – это далеко не одно и то же. – запевает заунывно и гнусаво, – в этот теплый летний вечерок, – чихает, достает носовой платок, сморкается, – Ну не то чтобы летний. Вечера знаете ли уже не те, что раньше. Да, так значит, – и возвышая голос громко кричит, – собирались нимфына лужок!

Слышится шорох, появляются какие-то существа явно женского пола, но уж очень грязные и лохматые.

Одна и них кряхтит злобно:

– Какой лужок? Какой лужок, – я тя спрашиваю! Где ты в этом болоте его обнаружил? Если только та моховая кочка, с которой ты вот-вот свалишься!

Но Сатир от радости не заметил ее недовольства:

– Вот, пожаловали лесные нимфы, красавицы беззаботные, подобные майскому ветру и серебряному ручью. Ну характер немного испорчен, – так это от сырости. А вот если их – на солнышко, тогда увидите, как засияют их прекрасные тела в сонме…

Нимфы хором:

– Вот Гад! Еще и издевается! Ты на кой черт нас сюда вызвал?

По колено в воде постоять? Ревматизм порадовать?

Сатир:

– Что вы, девочки, какой ревматизм? Это она шутит! Ну может чуть-чуть кости ломит, так это просто местность такая, в общем не южная местность. – О – о – ой! – он сгибается пополам и не может разогнуть спину, – охо – хо…

Нимфы собираются вокруг него и пытаются помочь.

Вторая нимфа /озабочено/:

– Я слышала, что змеиный яд помогает.

Первая /смеясь/:

– Сейчас сцежу!

Третья:

– А что, девочки! Болотных гадюк должно быть много. Давайте поймаем и…

Сатир /корчась от боли/:

– Какие гадюки, прекрасная! В эдаком холоде им кушать нечего. Лягушки все померзли!

Вторая /жалобно/:

– Ну может не змеиного яда, а еще какого-нибудь? Настой из поганок или мухоморов?

Первая /со злостью/:

– Какие мухоморы в ноябре? Их мороз повыбил. Уходить надо из этого болота.

Третья:

– И куда же мы пойдем? Все места теплые туристами заняты. На наших полянах отели стоят, наши ручьи все высохли. А из тех, что не высохли, бассейны сделали. Ну?

Сатир:

– Тише, девочки, тише! Зачем нам ссориться? Живем себе потихоньку, вдали от шума…

Первая:

– Да я в этой дали на кикимору стала похожа! Вчера детей в лесу встретила, хотела с ними поиграть, а они, – «Кикимора! Кикимора!»

Вторая:

– Где моя золотистая кожа?

Третья:

– Где мои чудные шелковые кудри?

Сатир:

– Прекрасные мои! Прекрасные мои, я вас все равно люблю!

Первая /зло/:

– Что? Ты – то помнишь вообще, что это такое?

Вторая и третья:

– От нас все шарахаются,

– Мы не помним, когда целовались,

– Мы забыли, что такое страсть,

– Мы разучились танцевать при луне.

Сатир:

– Ну хотите я вас расцелую?

Нимфы:

– Да иди ты!

Сатир /шарахаясь от них/:

– Так что же делать?

Первая /начинает танцевать/:

– А ты придумай!

Вторая и третья /танцуют за ней/:

– Да, ты придумай! – Кружатся в танце и исчезают.

Сатир /один/:

– О горе мне! Я один, а семья – то во-он какая! Ведь со свету сживут! – Передразнивая нимф, смешно танцует, кружиться. – Кожа не такая!

Ноги не оттуда! Тьфу, пропасть! Кикиморы! – Задумывается. – А ведь раньше – то, раньше… Ах! – размечтавшись. – Ведь феи! Чисто феи! Правда характер у них того и впрямь. Ну ведь в остальном, эх! Пойти на разведку что ли сходить? Может что узнаю от этих, от людей то есть. Делать-то нечего. Была не была, – пойду.

* * *

Сатир видит молодого человека, сидящего на пне пригорюнившись.

Сатир робея:

– Ты чего же это, мил человек, в цевильном прикиде по болотам шляешься?

Молодой человек, как будто его током ударило, вскочил и с блеском в глазах набросился на Сатира:

– О, сударь, сеньор, мистер или как вас там! Наша компания проводит социологический опрос населения и грандиозную лотерею. Всего несколько вопросов! Я не задержу! – буквально из воздуха выхватил стопку бумаги, ручку.

Сатир /опешив/:

– Ну, спрашивай, чего уж.

Молодой человек /пишет/:

– Так, на вид около 50-и. Пол мужской.

Сатир:

– Чего ты там бормочешь?

– О, сущие пустяки, камрад! Вы отдыхаете заграницей?

Сатир:

– Да я вообще отдыхаю!

– Великолепно! Значит Вы по роду своей деятельности?..

Сатир:

– Сатиры мы!

– Сатирик, – молодой человек стремительно записывает, – замечательно! Какую сумму обычно тратите?

Сатир:

– Да мы не считали!

– Замечательно! – Пишет «Денег не считает». – Я рад сообщить Вам, что Вы и Ваша супруга приглашены на презентацию нашей фирмы!

О времени Вам сообщат дополнительно. Позвольте телефончик?

Сатир:

– О! Да мы придем, голубок, со всем семейством. Говори адрес энтой презентации!

Молодой человек мгновенно вручил Сатиру визитку. Сатир удивленно на нее смотрит, пробует на зуб.

– С собой Вам необходимо иметь сумму залога в размере 500 зеленых, – сообщил молодой человек.

Сатир /спохватившись/:

– А в золоте можно?

М.Ч. /начиная оседать, шепотом/:

– Для Вас можно все!

Сатир:

– Ты бы мне, милок, эта подсказал, где тут можно девок моих отмыть, ну и привести в божеское состояние? Платья сейчас какие носют?

М.Ч. /быстро приходя в себя/:

– Золото, говорите?

Сатир:

– Другого ничего не имеем.

– Ну, значит так!

Звучит бравурный марш. Молодой человек, как дирижер, размахивает руками. На ярко освещенной сцене – три элегантно одетых красавицы и с ними толстяк во фраке.

Молодой человек в театральном восхищении:

– Ах, ах, ах! Подумайте, какой класс! Высший шик! И что все ваши?

Сатир /вздохнув/:

– Мои!

Нимфы стоят в позах манекенщиц, потом им надоедает, они начинают шептаться, хихикать, осматривать друг друга и подмигивать Молодому Человеку.

Сатир:

– Так когда на презентацию?

М.Ч.:

– Папаша! На кой нам эта презентация? Мы теперь с вами сами будем презентации устраивать. Хотите, купим отель на берегу Лазурного моря?

А хотите организуем конкурс красоты? А, девочки, хотите? Все мужчины у ваших ног!

Нимфы /хлопая в ладоши/:

– Хотим! Хотим!

Сатир:

– Где мы отель купим?

М.Ч.:

– А где хотите! Канары, Багамы, Майорка! Любое место земного шара!

Сатир /твердо/:

– Тогда хочу греческий остров!

М.Ч.

– Ну чтож! В Элладу, так в Элладу! Едем, девочки!

Нимфы:

– А конкурс?

М.Ч.:

– Будет вам конкурс!

Музыка. Голос за сценой:

– Триумфальное шествие трех неизвестных красавиц в сопровождении их Покровителя – величайшего миллиардера, пожелавшего остаться инкогнито!

Весь мир у ног непревзойденных! Мужчины пускают по ветру состояния, стреляются, бросают семьи. Женщины одеваются «А ля Нимфа»!

В моде греческий и русский языки! Красота спасет мир!

Нимфы под это сопровождение ходят, как на подиуме. Появляются мужчины, танцуют парами. Занавес.

Действие 2

На белую веранду над лазурным морем выходит Сатир в белых шортах с полотенцем на шее:

– В этот теплый вечерок слетались Нимфы на лужок! – он садится в шезлонг. Появляются Нимфы в трех других шезлонгах, они в белых пляжных костюмах, огромных шляпах и черных очках.

Первая:

– Заладил!

Вторая:

– Жарко!

Третья:

– Где Боб? Я хочу холодного лимонада! Всем холодного лимонада!

Появляется Молодой Человек, несет лимонад.

Третья /протяжно/:

– Милый! Ну где же ты был? Твои девочки заждались тебя!

М.Ч. целует всех троих по очереди, ставит лимонад на стол, садиться, обмахивая себя шляпой:

– Ух! Жарко! Забегался. Все дела, дела. Ну-с, что поделывали?

Сатир:

– Сижу в бассейне целый день! А эти /в сторону нимф/ как всегда.

С утра танцевали, потом – парикмахер, массаж, потом – по магазинам. Щебечут…

М.Ч.

– Ну и ладушки! А я с новостями.

Сатир:

– Какие еще новости?

М.Ч.:

– Я хотел уточнить относительно Вашего золотого запаса.

Сатир:

– А чего тут уточнять, ежели я и сам не знаю. Помню еще Атлант с Карриотидами считали, потом Афине докладывали, а сколько там, – запамятовал. Зевс-то, батюшка, его просто молниями добывал. Бывалоча, – нужон запас, он – в землю молнию, и точка. Так и жили.

М.Ч.:

– Нынче времена не те! Всему счет нужен. Статистика!

Сатир:

– Ну, ты тискай, тискай, только не затискай!

Нимфы захихикали.

Сатир:

– Смотри у меня! /Показывает кулак/.

М.Ч.:

– Что вы! Ваше …ство! Я просто хотел сказать, что деньги, даденные Вами, все вышли.

Нимфы:

– А гонорары?

М.Ч.:

– За что-с?

Нимфы:

– За конкурсы-с!

М.Ч.:

– Так вы ж все в фонд материнства и детства отдали.

Сатир:

– Правильно! Куды ж детев-то девать? Они у меня девки справедливые.

Опять же кое-кого до места пристроили. Деметру – в Агропром, Немезиду – в ООН, Афину – в фонд Нобеля, ну и по мелочам еще. Аполлон все в искусство лезет, пришлось ему киностудию в Голливуде купить. Орфей рок-концерты дает, не без успеха, между прочим! Зевсу – персоналку положили, а он до сих пор до девок охоч. Так что…

М.Ч.:

– Вот-вот, я и говорю, – золотишко – то вышло все.

Нимфы:

– А в банке?

Сатир:

– В какой банке?

Нимфы:

– В Швейцарской!

М.Ч.:

– Подчистую выгребли!

Нимфочки:

– Что же нам делать?

Сатир:

– Тихо! Не реветь! Касатик, неужто опять в болото?

М.Ч.:

– Ни-ни-ни! Тут интересное предложение есть! – шепчет в ухо.

Сатир /громко/:

– Я не сутенер! Я Сатир!

М.Ч.:

– Я тоже не сутенер, а что делать? Подумай сам, разве можно их в болото? А тут местный колорит, домик есть почти выплаченный. Даем рекламку, мол «Состоятельные джентльмены приглашаются на отдых на острова в сопровождении прекрасных нимф.» Ну и так далее. Вы директор, я – администратор и кассир. Идет? Д а надо бы еще охрану пригласить, я тут с одной крышей уже договорился. Все будет чинно – благородно.

Сатир:

– Мои прекрасные нимфы каким-то людям за деньги? Да ты что, белены объелся?

Нимфочки /хихикают/:

– Бобби, мы же не можем за деньги, мы не гетеры, мы божественные созданья.

М.Ч.:

– А вы, вроде как, по обоюдному согласию. А? Так все хорошо придумал!

Сатир медленно встает в полный рост. На голове – рога, на ногах – копыта, весь в шерсти. Хватает стул и запускает им в М.Ч. Нимфочки вижат, вскакивают, начинают кружиться вокруг М.Ч. Хихикают, говорят что-то непонятное. Молодой Человек смеется, зоходится от хохота, молит о пощаде. Дико кричит, потом затихает. Нимфочки расходятся по шезлонгам. Молодой Человек лежит посреди сцены.

Нимфы: Слабый человек!

– Захотел любви!

– Божественной любви!

– А сам даже поиграть с богами не умеет!

– Ха – ха – ха! Хи – хи – хи!

Сатир спокойно садится в кресло:

– На летний вечерний лужок слетаются нимфы в кружок…

Лужок у вас есть?

Нимфы: Есть!

Сатир: Все! Будем работать! Строить гроты, виллы, всякую дребедень!

Здесь будет отель туристический!

Нимфы: А кто будет строить?

Сатир: Своих приглашу, кто свободен. Кентавров можно, ежели остались.

Сторуких можно, ну и еще там кого. Раз с людьми живем, значит, будем как они. – Грозит пальцем. – И чтобы без штучек мне там разных!

Первая нимфа: Мы смирные!

Вторая: Мы надежные!

Третья: Мы честные порядочные девушки!

Сатир: Смотри у меня! – Идет к краю веранды, сталкивает с нее тело молодого человека. – А в болоте пусть кикиморы живут с лешими. Хотя и им, ежели что, милости просим!

Столкновение

Рассказ

– Дорогая Анна Сергеевна! – радостно вопит незнакомый мужчина в полосатом пиджаке, протягивая мне очередной бокал с «русским» коктейлем.

– Дорогая Вы наша! – с чувством произносит он, выпячивая губы и потрясая толстыми щеками. Я натянуто улыбаюсь ему в ответ, беру свой сосуд, куда кто-то уже плеснул какой-то адской смеси, мы чокаемся. Все присутствующие аплодируют и пьют хором. После такой, совсем уже лошадиной дозы, я понимаю, что банкет явно затягивается и мне просто необходимо проветриться. Кивая и улыбаясь на все стороны, я ретируюсь в дамскую комнату.

– Господи! Что же я так надралась!? – Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с женщиной, чем-то удивительно знакомой, – Тьфу ты, черт! Это же я! Ну да, а это зеркало. Ну и рожа! Стоило столько времени и денег тратить, чтобы в итоге получилось это чучело с красными, блуждающими глазами, блестящей от пота кожей и, абсолютно сюрреалистической, прической. Нет, невозможно! И кто придумал эти презентации? Толку от них, только выброшенные деньги. Но, понты у нас дороже денег! Эк меня штормит, а! Стоп, где это я? Ах, да – дамская комната. Чего меня сюда понесло? Надо такси вызвать.… Где тут какой-нибудь администратор? Стоп! Я же на тачке! О..! Нет, ну должен же кто-нибудь быть трезвым? Предусматривают они такие случаи, или нет? Я же не девочка с улицы! – Гордо вскидываю голову и гляжу на себя сбоку в зеркало, – М-да! Пьяная женщина – она и в Африке.… Будь я хоть тысячу раз директором самой раскрутой фирмы. Завтра будет раскалываться голова.… А, ладно, пойду поищу распорядителя этого безобразия.

Администрация нашлась на удивление быстро. Она была представлена в виде молодого человека в смокинге (с ума сойти…)

– Такси? – спросил он.

Я роюсь в сумочке, в конце концов, нахожу и бросаю на стойку ключи от машины.

– Мадам, Вы без шофера?

«Он что, мне хамит? Какой, к черту шофер!? У, трезвая рожа!»

– Пардон, мадам? – полупоклон, полу кивок. «Прислушивается, сволочь!» Я гордо выпрямляюсь и тащу ключи к себе, обратно. Хочу сделать крутой разворот, но… Меня заносит. Чья-то рука вовремя оказывается под моим локтем, иначе…

– Б-благодарю! – я сохранила хорошую мину при плохой игре.

– Проблемы с транспортом? – спросил мужской голос у моего уха.

– Никаких проблем! – я звякнула ключами у него перед носом. – «Никак не вспомню, кто бы это мог быть, знакома я с ним, или нет?»

– Вы меня не помните? – опять голос у самого уха.

– Э-э.… Ну, как же! Вы… – я постаралась изо всех сил. Но одновременно говорить, думать и ровно двигаться было выше моих сил.

– Андрей Николаевич, – великодушно подсказал мой спутник.

– Ну да, я и говорю! – В мозгах наступило некоторое просветление. Обладатель руки, не давшей мне упасть, был не кто иной, как один из организаторов всего этого безобразия.

– Где Ваша машина? – тем временем продолжил Андрей Николаевич. Я озадаченно оглянулась и махнула вокруг себя рукой:

– Где-то здесь, – только теперь я поняла, что мы уже на улице.

– Позвольте, я помогу. Марка машины? – Ишь, какой вежливый!

– Э – э… – я называю, – Зелененький такой, – и озираюсь по сторонам.

– Не этот, случайно? – Мой кавалер услужливо подвел меня к моей любимой, родной машинке. Как он определил в темноте ее цвет, для меня осталось загадкой. Расплывшись в улыбке, я нажала на кнопку брелока, машина мигнула фарами, можно садиться. Я стала шарить по двери в поисках ручки, сломала ноготь: «о, черт!»

– Анна Сергеевна, давайте я, – Андрей распахнул дверцу, и я плюхнулась на сиденье, теперь бы еще попасть ключом зажигания куда надо. Признаваться себе и ему в собственном бессилии не хотелось. Андрей продолжал стоять рядом с распахнутой дверцей:

– Анна Сергеевна, я несу за Вас ответственность. Может быть, Вы разрешите мне довезти Вас до дома? – Еще бы! Конечно, я разрешу!

– Вы меня очень обяжете, Андрей э-э…

– Николаевич. Просто – Андрей. Позвольте? – Я переползла на соседнее сиденье. Андрей быстро сел рядом, забрал у меня ключи, включил свет, завел машину, и мы, наконец, поехали.

– Пристегнитесь.

– А? – я уже решила подремать.

– Пристегнитесь, и сообщите мне, пожалуйста, Ваш адрес.

– Здесь недалеко, у Патриарших… – Я честно пыталась справиться с ремнем, Андрей глянул на меня и одной рукой помог пристегнуться. Все! Я расслабилась и прикрыла глаза.

Из сонного состояния меня вывел довольно резкий толчок. Спас мой лоб от синяков тот самый, пресловутый ремень безопасности. Яркий свет, бьющий в глаза! Что случилось? Я забилась под сдерживающим меня темнем. Мы что, врезались? Только этого не хватало! Что за люди там, за окном? Дверца настежь, Андрей о чем-то громко спорит.… Ну, конечно! Впереди Джип, неловко выехавший из-под какой-то арки на проезжую часть. Кто виноват? Я освободилась от ремня и вылезла из машины. Четверо угрюмых мужчин окружили моего водителя и громко ругались, причем явно угрожали:

– Ты попал, козел!

– Господа, вы сами виноваты, – Андрей был спокоен. А с меня быстренько сошел весь хмель, только ныл висок, предвещая дикую головную боль.

– В чем дело? – осипшим голосом спросила я.

– А! И баба с тобой! Ну, ты попал…

Я начинала злиться. Может быть, в другое время, в другом месте я не стала бы нарываться на скандал с четырьмя здоровыми мужиками, но остатки хмеля и головная боль подстегивали.

– Я спрашиваю, в чем дело?! – я уже шипела, как раскаленная сковорода.

– Не! Ты глянь на нее, а! Ты че выпендриваешься? – Это они мне?!

– Анна Сергеевна! Сядьте в машину, я сейчас со всем разберусь! – Ты посмотри на него, разберется! Машина-то моя!

– Что, сильно помяли? – спрашиваю у ближайшего ко мне мужика. Он поворачивает ко мне разъевшуюся морду, (интересно, почему они все такие жирные, молодые вроде?)

– Помяли? Да если б ты меня помяла, ты б уже живой не была! – Он швыряет окурок под ноги и яростно мнет его по асфальту глянцевым ботинком. Остальные мнутся молчаливо, руки в карманах пиджаков, цепи поблескивают на бычьих шеях. Одинаковые, как братья-близнецы.

– Видишь, бампером процарапало, – обращается ко мне первый. Я гляжу на Джип, чуть склонив голову, и ничего не вижу. Но, зато отчетливо вижу вмятину возле фары моей машины.

– Это я пострадала, а не вы! – возмущаюсь я.

– Анна Сергеевна, идите в машину, – еще раз просит Андрей.

– А Вы вообще помолчите, Андрей! – кидаюсь я на него. – Какого черта! Вы с ними столкнулись!

Главный в четверке злобно меня перебивает:

– Не гони! Потом своему хахалю голову мылить будешь.

Андрей делает последнюю попытку уладить дело миром:

– Анна! Вас это не касается, идите в машину!

– Они помяли мой автомобиль, они же меня оскорбляют, а меня не касается! Здесь крутые мужские разборки, да? Стало быть – ша, девочка!

– Заткни свою суку! – вдруг взвизгивает один из четверки. А меня уже несет:

– Тоже мне, короли жизни.… Сам заткнись!

Обиженный подскакивает ко мне и бьет меня наотмашь, по лицу.… Все-таки я упала! Весь вечер держалась, и вот – на тебе. Я свалилась на бок, кульком, подломился каблук. Встряхнула головой от звездочек перед глазами. Вижу краем глаза, Андрей сцепился с моим обидчиком, заломил ему руку за спину, тот матерится с воем. Больно, наверное.… На Андрея с трех сторон кидаются защитники побежденного. Я пытаюсь подняться, но неловко подворачиваю ногу на сломанном каблуке.

– Ах ты, гад! – Слышу, – Дай ему..! Ой, пусти-и-и!

Возня дерущихся тел. Андрея в свалке не видно. И вдруг, я слышу отчетливый хлопок – выстрел! Они стреляют! Я начинаю орать на всю улицу…

Трое бандитов подхватывают своего сотоварища, запрыгивают в злополучный Джип и сматываются, под вой сирен. Наконец-то! Доблестная милиция подоспела! Я, прихрамывая, приближаюсь к Андрею, сидящему на асфальте. Рядом с нами резко тормозит полицейский автомобиль, и оттуда выпрыгивают несколько человек с автоматами.

– Всем лежать! Не двигаться! Руки за голову! – Нас обыскивают, долго разглядывают документы.

– Так, что за разборки со стрельбой?! – Я помогаю Андрею подняться на ноги и устало бросаю через плече:

– Да пошел ты!

Представитель власти буквально набрасывается на меня с потоком гневных слов:

– Молчать! Устроили тут бардак! Кто стрелял?

– Кто стрелял, того уж нет, – усмехнулся Андрей. Он был бледен, и все время держался за бок.

– Кто пострадавший? – не унимался блюститель порядка.

– Никто! – хором ответили мы.

– Так, проедем в отделение, составим протокол. Машина ваша? – это он у Андрея спрашивает.

– Моя, – сухо отвечаю я, иду к машине под прицелом нескольких автоматов, чтобы взять документы. Достаю из сумочки диппаспорт и визитку:

– Вот моя карточка. Но мы в отделение не поедем, человеку в больницу надо. Ловите своих бандитов, а я вам на все вопросы отвечу завтра.

Молоденький офицер долго разглядывает мою визитку, потом меня. Он немного растерян. Наверное, соображает, как лучше поступить и что ему за это будет. Потом делает под козырек:

– Прошу прощения. Вас вызовут для дачи показаний. Анна Сергеевна, помочь? У меня рация…

– Спасибо, мы сами. – Но он, все-таки, помогает мне усадить Андрея на заднее сиденье моей машины.

– Ранение огнестрельное? – спрашивает он.

– Нет, нет! – Андрей мотает головой, – Упал, ударился неудачно…

– Вы в больницу?

– Нет, домой. Вызову врача, если что.… Пока! Кстати, запишите номер, – и я диктую лейтенанту номер бандитской тачки, случайно не выпавший у меня из головы… Падаю на водительское сиденье, хлопаю дверцей и резко трогаюсь, так, что полицейский отскакивает. Остальные жмутся у своего Форда. Как удобно быть иностранкой в нашей стране!

Бросаю машину у подъезда и волоку Андрея к лифту. Ему совсем плохо. На ходу бросаю любопытствующей кнсъержке:

– Вызовите скорую! – Та согласно кивает, всплескивает руками и удаляется в свою будочку, звонить.

Кое-как добираемся до квартиры. Пока я лихорадочно шарю в сумочке, в поисках ключей, Андрей тихо сползает по стене к моим ногам. Кровавое путно под его пальцами на рубахе разрастается с угрожающей быстротой.

– Ах, я, дура, дура! – причитаю, втаскивая его подмышки в прихожую.

– Ничего, Анна! Ничего! – шепчет этот герой, побелевшими губами.

Скорая появилась неожиданно быстро. В распахнутую дверь стремительно вошли двое мужчин в белых халатах с чемоданчиками. Я провожаю их в свою спальню, и показываю на распростертого, на моей кровати Андрея, истекающего кровью..

– Ранение огнестрельное?

– Сами не видите! – я пытаюсь сохранять спокойствие.

– Надо сообщить.

– Сообщили уже…

Доктора перестают задавать вопросы, ловко раздевают Андрея, он только постанывает. Разглядывают рану. По очереди выходят в ванную, мыть руки. Раскладывают свои чемоданчики, гремят железками. По комнате разносится запах больницы.

– Очень серьезно? – решаюсь спросить я.

– Ничего, до свадьбы заживет, – отвечает один из медиков, обрабатывая рану. Потом они вдвоем быстро перевязывают Андрея. Собирают инструменты, и мы идем к выходу. Я очень благодарна этим людям, сую сто долларовые купюры, стесняюсь… Спокойно берут, спокойно смотрят на меня и спокойно сообщают:

– Постельный режим, никакой тяжелой пищи, – Один из них достает бланк-рецепт, что-то выписывает. Я беру у него белый листик бумаги, робко спрашиваю:

– У меня есть хороший врач..?

– Вот и замечательно, отзывается другой медик, – Завтра пусть осмотрит рану. Делайте перевязки.

Я киваю, прижимая к груди бумажку с рецептом. Они уходят, а у меня начинается новая жизнь.

Целую неделю я спешу с работы домой! Заезжаю в аптеку, жду доктора, помогаю при перевязках. Я кормлю Андрея с ложки бульоном, а он страшно смущается, я смеюсь… Мне так хорошо!

Теперь вы понимаете, что мы до сих пор вместе! Я уговорила Андрея бросить его работу, и теперь он – начальник отдела в нашей фирме. Я чувствую себя настоящей женщиной!

– Ау! Бандиты! Где вы? Я хочу сказать вам – спасибо!

Судный день

По пустынному белому пляжу, сожженному солнцем, бредет одинокий путник. Он бос, тело его загорело до черноты, штаны подвернуты до щиколоток. Свою грязно-белую рубаху Человек несет в руке. Ступни вязнут в песке. Человек устал. Ему необходимо остановиться и сесть.

Он бредет еще немного, потом падает на горячий песок и лежит, вытянув ноги, прикрыв лицо рубахой.

Человек пытается устроиться поудобнее. Он поворачивается на бок и подтягивает колени к подбородку. Кладет руки под голову и мгновенно засыпает.

Вдруг измученное лицо его неожиданно озаряется улыбкой. Сон уносит путника в далекий мир грез и воспоминаний. Там Человек будет счастлив на краткое время забытья.

Вдоль кромки воды бежит маленькая девочка, лет пяти, не больше, в коротком светлом платьице босиком. Ветер дует ей в лицо, треплет волосы, и девочка радостно смеется, подставляя руки лучам солнца и ловя в ладони соленые брызги.

Море, усмехаясь, лижет ее крохотные пятки и ласково подмигивает солнечными бликами.

Девочка видит спящего Человека на берегу, останавливается и смотрит с любопытством и опаской. Любопытство сильнее. Она медленно и осторожно подходит, готовая в любой момент убежать. Садиться рядом на корточки, прячет руки под колени и, наклонив голову, пытается разглядеть лицо спящего.

Человек улыбается во сне, и от этого лицо его кажется спокойным, даже красивым, не сотря на грязь и давно не бритую щетину. Девочка одной рукой робко дотрагивается до его спутанных волос и тут же отдергивает ладошку.

Человек открывает глаза и продолжает улыбаться. Он еще не проснулся, явь не противоречит сну. Человек не удивлен и не испуган, – скорее заинтригован происходящим. Девочка отодвигается на некоторое расстояние и сидит, как котенок, поджавший лапки, с очень смешной мордочкой.

Человек ловко становится в ту же позу, и они несколько минут разглядывают друг друга, как два очень дружелюбных зверька.

Девочка, совсем перестав бояться, спрашивает:

– Ты кто?

Человек, грузно переступая руками и ворочая телом, говорит низким голосом:

– Я самый большой рыжий ведмедяка! А ты кто?

Девочка, взвизгнув от восторга, тут же принимает игру:

– А я – Маленький Мишка Грызли*!

Человек замирает от неожиданности. Он потрясен услышанным. Но ребенок рядом с ним хочет играть. Хитрющий медвежонок прочно занял свое место и ждет продолжения так увлекательно начавшегося знакомства.

Человек роется в памяти, потом строго смотрит на девочку и опять гудит низким голосом:

– Почему ты нарушил мой сон, Маленький Мишка Грызли?

Девочка, смутившись, заговорила быстро, как птичка:

– Мы – Мишки Грызли никогда снов не нарушаем, мы просто хотели сказать, что у тебя голова заболит, если ты будешь спать на солнце. – Она немного подумала и добавила, – Так мама говорит, а она все знает.

Человек, совсем расслабившись и полностью приняв правила игры, начинает рыть рукой песок и рычать… Девочка отскакивает в сторону, Человек, растерявшись, тянется к ней:

– Не убегай!

– Ты что, злой? – спрашивает девочка, – Со злыми я не вожусь!

Человек хочет оправдаться, чтобы не потерять доверия ребенка:

– Что ты? Я не злой! Я наоборот очень добрый, – просто я устал немного. Не обижайся на меня, Мишка Грызли!»

Девочка опять садиться в песок и, приняв очень серьезный тон, сообщает:

– Мы, Мишки Грызли, очень обидчивые существа! Тем более что такие Большие Ведмедяки не должны обижать маленьких! – Она многозначительно кивает в подтверждение своих слов, – Да-да, я точно знаю.

Человек с благодарностью и живым любопытством наблюдает за ней:

– А обиженные Мишки Грызли, залезают в ящик из-под телевизора и сидят там, высунув один только черный блестящий нос?

Девочка, широко раскрыв глаза и открыв ротик, смотрит на него. Игра захватывает ее все больше и больше, – еще бы, – ведь Большой Рыжий Ведмедяка знает ее маленькие тайны.

– Да! – говорит она, – А откуда ты знаешь? Подсматривал?

Человек придвигается к ней поближе и хитро подмигивает:

– Мне давным-давно рассказали о тебе удивительную сказку.

* Это не опечатка. Мишки – Грызли, – это такие мишки, похожие на кошку и на мышку. Раньше жили в пампасах и вили гнезда, а сейчас обитают в ящиках из-под телевизоров. Посмотри, если у тебя дома есть старый картонный ящик, – там, наверняка, живет Мишка – Грызля.

– Правда? – обрадовалась девочка. – Значит, ты про меня все-все знаешь?

– Может все или почто все.

– Тогда, – девочка подползает к нему и берет за руку. Он вздрагивает от этого прикосновения, потом берет детскую ручку в свои ладони и напряженно слушает ее, – Тогда, – продолжает девочка, – давай дружить!

– Давай, – выдыхает Человек, боясь поверить и, боясь спугнуть чудо, которое свершилось вопреки всем законам мирозданья или благодаря им.

Девочка удобно устраивается у него на коленях и с интонациями взрослой женщины начинает перечислять свои права и его обязанности:

– Значит, ты будешь чесать мне шерстку, не будешь меня обижать, будешь давать мне сладкое, много…

– Мишка Грызли, – плача и смеясь, говорит человек, – Погоди, – он почти задыхается от счастья, – От сладкого портятся зубки!! Ну вот, – девочка обиделась, – Ты что, моя мама? Это мама так говорит про зубки. А мы же с тобой – друзья. – И тут же увлеченно продолжает:

– А еще я хожу на охоту и рыбалку!

– А с кроликами дружишь? – весело спрашивает Человек.

– Дружу! Я со всеми дружу! Ну, кто меня не обижает.

Девочка обнимает его за шею и внимательно смотрит в глаза:

– Ты ведь не обидишь? – Личико у нее при этом такое, что Человек хватает ртом воздух и мотает головой:

– Не-е-ет…

– Никогда? – строго вопрошает ребенок.

– Никогда, – как эхо повторяет взрослый, сам, испугавшись чувства, нахлынувшего на него из глубин.

– А еще я подарю тебе розовый бантик!

Девочка машет рукой:

– У меня есть. Ты смешной, как моя мама. Она мне тоже все время розовые банты дарит. Вот, – девочка достает из кармана платья розовую атласную ленточку, – Не люблю я банты! Они в волосы впиваются и голове мешают! – Она встряхивает пушистой головкой, длинные ее волосы в беспорядке падают на плечи, и радостно смеется.

– Когда я пойду домой, – просит она, – ты заплети мне косу, а то мама будет ругаться. У тебя есть расческа?

Человек достает из кармана рубахи обломок гребешка.

– Нет, этим не прочесать, – вздыхает девочка. – Человек кивает, глядя на ее густые волосы.

– Можно я поглажу тебя по голове?

– Конечно! Ты ведь должен чесать мою шерстку! – Великодушно разрешает ребенок.

Человек протягивает руку и осторожно гладит растрепанную головку. Девочке неудобно, и она сползает с его колен. Садится спиной, отбрасывая волосы, приказывает:

– Ладно, давай, плети. Как-нибудь пальцами прочеши. Смотри, чтоб петухов не было!

Он улыбается, садится поближе и, собрав ее волосы в пучок, пытается привести их в порядок. Девочка сидит сначала смирно, потом начинает подбирать возле себя камушки и бросать их в море. Крутит головой во все стороны. У Человека плохо получается, плести косы, и он начинает все сначала.

– Не вертись, пожалуйста, – просит он, – А то не выйдет красиво.

– Да ладно! – Девочка устала сидеть, она отдает Человеку ленту.

– Завяжи хвост! Я скажу маме, что само расплелось.

– Не надо ее обманывать! – возмущается Человек.

Девочка, совсем измаявшись от вынужденной неподвижности, поворачивается к нему личиком, волосы опять рассыпаются. Тот сидит с лентой в руках и смотрит на нее строго.

– Я никого не обманываю, – испугалась девочка, – Мама плачет, если я вдруг скажу ей неправду.

– Ты любишь маму?

– Конечно, люблю, – привычно сообщает девочка.

– Тогда вдруг быть не должно. Договорились!

– Конечно!

Потом она озабоченно смотрит в лицо Человеку и трогает его лоб.

– Ты заболел?

– Нет, наверное, не знаю, – Он сидит, опустив голову, сложив ноги по-турецки и смотрит в песок.

– Ты грустный, – не унимается девочка, – не грусти.

Она пододвигается к нему, садится рядом, прижавшись боком, берет его руку в свои и они несколько минут сидят, прижавшись, глядя на волны.

– А папа у тебя кто? – спрашивает Человек.

– У меня нет папы, у Мишек Грызли пап не бывает, только мамы и дочки.

– Значит, твоя мама тоже Мишка Грызли! – осененный внезапной догадкой, восклицает Человек.

– Конечно, – просто отвечает девочка, – Мама большой Мишка Грызли, я– маленький.

– А! – понимающе кивает Человек.

– А у тебя есть дети? – спрашивает девочка, опять прижимаясь головкой к его боку. Он кидает камушки одной рукой, другой обнимает девочку за плечи. Думает несколько минут, потом неуверенно улыбается:

– Наверное, нет. – Девочка высвобождает голову из-под его руки, заглядывает ему в глаза:

– Значит, ты совсем-совсем один?

– Да, – грустно шепчет он. Девочка с жалостью смотрит на изможденное лицо своего нового друга, потом решительно произносит:

– Нет, теперь ты не один, у тебя есть я! У всякого большого рыжего Медведяки должен быть маленький Мишка Грызли! – По лицу Человека текут крупные капли, сливаясь с потом и грязью, они образуют длинные светлые дорожки на его щеках. Он сидит, застыв, как изваяние, возможно, он медитирует.

Но девочка не знает, что это такое, Она просто вскакивает и бежит к воде, там ходит большая старая чайка, Девочке хочется с ней познакомится поближе, Чайка умная и потому не боится ребенка. Она важничает и делает вид, что страшно занята. На самом деле, ей тоже интересно это человеческое существо. Девочка и старая чайка у самой воды изучают друг друга. Застывшая фигура бронзового человека на песке их нимало не беспокоит.

Человек смотрит на играющего ребенка и умную чайку, на море и небо, на прибрежные скалы, Он понимает, что это – лишь миг, который нельзя остановить, Хотя очень хочется все время сидеть вот так и наблюдать за красотой этого древнего мира.

Крик чайки прорезает тишину. Тяжело взмахнув крыльями, большая белая птица взлетает над водой. Девочка смотрит ей в след, потом поворачивает голову и видит женщину, бегущую от скал к морю.

– Мама! – Девочка, встрепенувшись, бежит навстречу женщине.

– Мама! Я здесь! – Женщина, задыхаясь, подхватывает ребенка на руки, порывисто целует в лицо, голову…

– Мама, ну чего ты! Вот чайка, – девочка указывает на чайку, севшую неподалеку и занятую своими делами, Женщина смотрит на чайку, на девочку. Улыбается сквозь слезы.

– И вы подружились! – заключает она, Да! И еще! Мама! У меня теперь есть свой Рыжий Ведмедяка! Он – старый. – Торжественно сообщает девочка.

Женщина медленно опускает ее с рук, поворачивается к одинокой фигуре на песке, несколько секунд смотрит из– под ладони. Делается совсем бледной, берет девочку за руку.

– Пошли домой!

– Мам, а давай его с собой возьмем. Он совсем один был. А теперь у него есть я. Женщина судорожно сглатывает, губы дрожат.

– Да, да, хорошо. Но это совсем чужой, взрослый человек. Не надо надоедать ему. Пойдем.

– Нет, мам! – девочка вырывается и бежит к человеку. Мать устремляется следом.

– Стой!

Девочка, подбежав, начинает теребить человека за плечо.

– Ты чего, скажи маме, что мы друзья. Человек поднимает очень усталые, больные глаза и встречает взгляд женщины.

– Не волнуйтесь, У вас чудный ребенок, она рассказывает удивительные истории, Мы просто играли.

Женщина стоит, прямо глядя ему в глаза.

– Ну, здравствуй… – в конце – концов, произносит она.

– Мам, ты знаешь моего Ведмедяку!

– Немножко.

Человек смотрит на них, не отрываясь, потом медленно поднимается с песка, чтобы уйти.

– Ты куда! – Кричит девочка, повиснув у него на шее.

– Медведи, те которые большие и рыжие, часто уходят гулять в одиночестве, – произносит мать тихо, – помнишь, я ведь рассказывала тебе…

– Нет! – Девочка топает ножкой, – Нет, это твой ушел! А мой останется!

– Девочка почти рыдает, голосок ее срывается, – он один, он болен! Он все знает про меня!

– Милая, но ведь он не игрушка! – Умоляюще шепчет мать. Человек гладит ребенка по голове. Задумчиво смотрит на женщину. Он уже понял, что сны его зашли слишком далеко. Надо просыпаться. Но он не может. Девочка крепко держит его за руку и тихо плачет. Женщина твердо произносит:

– Пойдемте пить чай, Уже поздно.

Сумерки опускаются над пляжем. Море шепчет. Девочка за руку с Человеком и женщина, идущая следом, почти не различимые в надвигающейся ночи, поднимаются по тропе в гору. Молчаливые, сливающиеся с засыпающим миром. Они идут к дому.

Человек инстинктивно сознает, что выбор, сделанный им, изменяет реальность. Что, возможно, вот-вот произойдет что-то удивительное. Страшное и необходимое одновременно.

Дом старый, ветхий, большой, наполненный странными звуками, встречает их немного настороженно. Он скрипит ступенями и половицами. Позвякивает стеклами в оконных рамах. Тени двигаются по дому, как расшалившиеся призраки. Хотя, может быть, это и есть призраки, притворяющиеся тенями.

Женщина зажигает лампу на столе, молча идет на кухню. И оттуда постепенно Дом начинает успокаиваться. Люди просто будут пить чай. Шумит вода, звенят чашки, бурлит чайник. Шаги.

Человек и девочка сидят на диване. Девочка заснула, прислонившись к своему новому другу. Человек, чтобы не разбудить ее, сидит неподвижно, стараясь ровно дышать.

Женщина возвращается с подносом, ставит чашки и тарелки на стол. Потом, увидев, что дочь заснула, она бессильно опускается на стул, и сидит так, сложив руки на коленях. Неяркий свет лампы играет бликами в ее сразу постаревших глазах.

Человек шепотом обращается к ней:

– Покажи, куда положить девочку, она заснула.

Женщина слушает его, наклонив голову. С трудом, подняв себя со стула, подходит, чтобы взять ребенка.

– Я сам! – просит Человек. Он очень осторожно поднимает маленькое тельце, прижав к себе и, покачивая, спрашивает:

– Куда?

– Наверх…

Они медленно поднимаются по скрипучей лестнице. Заходят в темную спальню. Женщина указывает на кровать.

– Сюда.

Человек бережно кладет девочку. Мать хочет снять с нее платье но, подумав, отходит.

Ребенок, шевельнувшись и все еще держа Человека за руку, спрашивает:

– Ты здесь?

– Да.

– Не уйдешь?

– Нет.

Она спит, благодарно улыбаясь. Двое взрослых стоят над ней в полном молчании.

Дом тих, как никогда. Человек смотрит в угол и видит большую картонную коробку. Женщина ловит его взгляд и шепчет:

– Она туда прячется, когда ее кто-нибудь обидит. Я часто рассказывала ей сказки…

Он подхватывает:

– Про маленького Мишку Грызли.

Она кивает. Потом, тихо ступая, выходит из комнаты. Человек идет за ней. Оба бесшумны как тени. Лестница не скрипит. Они подходят к столу, садятся друг напротив друга. Женщина наливает остывший чай ему и себе.

Молчание нарушается, как гром среди ясного неба; часы на стене начинают громко с хрипом бить. Двое за столом вздрагивают. Звякают чашки. Хлопает ставня. Дом оживает. Он шумит. Он впускает тысячи звуков. Двое слышат рокот волн; тяжелый гул пролетающего вертолета; далекие голоса людей; шорох деревьев в саду; крик старой чайки.

– У тебя странный дом. – Произносит человек, вслушиваясь в какофонию звуков.

– Просто очень старый.

– Ты всегда хотела такой.

– Наверное.

– Откуда он у тебя?

– Один старик подарил. Мы у него останавливались, когда приезжали сюда. Однажды мы узнали, что старик умер и оставил все моей дочери.

– Она очаровала его своими сказками? – Улыбнулся человек.

– Кто знает… Странный был старик, суровый, молчун; никогда квартирантов не держал, а тут…

Женщина опускает голову и смотрит в свою чашку. Разговор дается ей с трудом. Человек понимает это. Но еще больше он понимает другое: этот сон перестал быть сном, он стал его реальностью. Его и этой женщины.

– Кто отец? – наконец спрашивает он.

– Ты – просто отвечает она.

Молчат мучительно долго.

– Я не знал… – выдыхает он.

– Конечно, ты не мог знать…

Дом сурово гудит трубой. Сквозняк врывается откуда-то и треплет человеку волосы. Женщина смотрит на него и тихо объясняет:

– Мне кажется что душа старика живет в этом доме. Он охраняет нас. Ты его настораживаешь потому что я беспокоюсь. Но тебя любит дочь, поэтому дом впустил тебя. Правда пока только терпит.

Человек кивает понимающе:

– Я не могу уйти!

– Ты хочешь остаться?

– А можно?

– Надолго?

Она пристально смотрит в его глаза.

– Я, правда, не знал!

– А что бы это изменило?

Он сжимает в руках чашку, взглядом упирается в доски стола.

– Не знаю. Может быть ничего.

– Ты нашел то, что искал?

– Не помню. Находил, терял…

– Чего же ты хочешь?

– Остаться – произносит он на выдохе.

Дом шумно вздыхает вместе с ним. Стены съеживаются, пространство становится маленьким и уютным. Двое сидят напротив друг друга. Он тянется к его руке. Рука женщины безвольна и слаба. Он гладит эту руку, потом встает, обходит стол, поднимает женщину со стула, обнимает…

Дом замирает до дрожи. Тишина столь пронзительна, что закладывает уши.

– Я люблю тебя!

Лицо человека оживает, глаза становятся ярче. Женщина запрокидывает голову и долго впитывает этот взгляд. Он наполняет ее. Женщина улыбается и прижимается к его плечу.

Часы бьют полночь. Картинка мира рушится как старая мозаика…

Человек, свернувшийся клубком на пустом пляже просыпается и плачет. Он садится, достает из кармана брюк измятую пачку сигарет. Долго чиркает зажигалкой; дрожат руки. В неровном свете маленького огонька человек замечает отпечатки босых детских ног рядом с ним на песке. Он швыряет сигарету. Встает и решительно идет вверх по тропе. Идет по следу, как раненый зверь, чтобы найти, наконец, покой после гона. На ходу он натягивает майку.

Уснувшая любовь

Комедия.

Действующие лица:

Он – Муж среднестатистический, Миша

Она – его Жена, Женя.

Друг Мужа – Дон Жуан, шут, подвижен, как ртуть. Дима

Его жена Нина, появляется во втором действии, из тех жен, что считаются идеальными.

Подруга Жены – Блондинка, (Очень сексуальная, не замужем), Бэлла

Любовь – бывшая возлюбленная Мужа, (Серая мышка, так и не вышла замуж)

Сослуживец Жены – несостоявшийся любовник, эдакий неудачник в очках.

Санитары, наряд милиции.

Действие первое

Явление 1

Действие происходит в обычной городской квартире.

Темная сцена, звонок будильника, потом свет.

Муж. – Эй, ты куда?!

Жена. – Отстань!

Муж. – Нет, погоди!

Жена. – Ну, что еще?

Муж. – Я просто спросил, куда ты идешь? Что в этом особенного? Ты не можешь спокойно ответить?

Жена. – Глупость какая! \ муж хватает ее за руку\ Пусти руку! Пусти! Больно!

Муж. – Куда ты так рвешься? Ты что, плачешь? Вот это новость! Я тебя расстроил? Говори!

Жена. – Мне больно!

Муж. – Нет, ты скажешь!

Жена. – Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

Муж. – Сядь! Сядь, я сказал!\ насильно усаживает жену\ Вот так! Отдай сумочку. Что у тебя там? \муж роется в сумочке, жена сидит, сжав колени, опустив голову, плачет\ Так! Ключи, косметичка, кошелек, записная книжка. Что в ней? \ смотрит на жену со значением, листает книжку \ – Что тут у нас? Адреса, телефоны… Так куда ты так рвалась? А? \ берет жену за подбородок, резко поднимает ей голову, всматривается в лицо.\ – Отвечай!

Жена. – Ну, ударь, ударь меня! Хоть убей! Все равно я уйду!

Муж. \ резко отступая от нее \. – Дура! Ты – дура!

Жена \ спокойно\. – Конечно дура…

Муж \ швыряет в нее записной книжкой \. —На! Беги к своему любовнику! Убирайся!

\жена вскакивает, подхватывает сумочку, дрожащей рукой сует туда записную книжку и бежит к выходу \

жена \ возле двери \. – Счастливо оставаться! Идиот! \ выскакивает, хлопнув дверью\.

Муж. – Катись!

Явление 2

Муж \один\. – Я идиот! К тому же рогатый! \ подходит к зеркалу, приставляет себе два пальца к голове \. – Му – у – у! Или бе-е-е! А, ч-черт! \падает в кресло\. – Хорошенькие выходные…\звонит телефон, он берет трубку \. – Алло! Да, это я. Нет, ее нет. Не знаю…Так, не знаю, и все! Зачем мне врать? Я никого не прячу! Пока! \ бросает трубку \. – Черт знает что! Я ее скрываю от друзей! Хороши друзья, нечего сказать… \ звонок в дверь \. – Кого это принесло? \ идет открывать\.

Явление 3

Друг. – О! Здорово!\ оглядывается \. – Один?

Муж. – Как видишь…

Друг. – Ну, мало ли… Может она в ванной, или в спальне, – \ тычет его в бок, подмигивает\.

Муж. – Кончай паясничать! Проходи.

Друг. – Какой суровый! А я к тебе! Дай, думаю, заскочу к старому приятелю… И не один, а с сюрпризом, – \ достает бутылку водки \.

Муж. – О, нет!

Друг. – Почему нет? Почему нет, когда – да! Давай – давай, быстрее! Закусончик, сейчас мы с тобой сообразим… Да ты чего?!

Муж. – С чего ты взял, что я буду пить?

Друг. – Не будешь? Ну, я один выпью. За твое здоровье. Стакан хоть дашь? – \ муж достает из шкафа и ставит на стол две рюмки \. – А вот это – другое дело!

Муж. – Погоди, сейчас что-нибудь закусить принесу. – \ уходит в кухню. Друг кружит у стола, пристраивает бутылку, пододвигает стулья, усаживается. Муж входит с двумя тарелками \. – Вот, все, что нашел в холодильнике.

Друг. – И замечательно! Огурчики! О, Сыр! Помнишь, как в мультике – с-ы-ырр! А? Ну, давай!

Муж \ садится \. – И чего ты такой радостный?

Друг. – А! Из дома убежал. У меня там теща… Прндставляешь, выходные и теща! Это что-то!

Муж \улыбается \. – Представляю…

Друг. – Улыбнулся! Так… Значит, не все так безнадежно!? – \ наливает рюмки \. – Ну! Давай! Будем! – \ забрасывает содержимое рюмки в рот \. – Ах! Хорошо!

Муж \ медленно выпивает \. – Да, неплохо…

Друг \ жуя сыр \. – А что, хлеба у тебя нет?

Муж. – Не ходил еще.

Друг. – Ну, ладно. Бог с ним, с хлебом. Давай еще по одной?

Муж. – Давай. \ наливают и пьют, не чокаясь \

Друг. – Слушай, а чего мы так сидим? Давай музычку послушаем.

Муж. – Да ну ее…

Друг. – А чего, давай! – \ идет к магнитофону, включает, звучит Битлз. Он кружится с бутылкой, подпевает \.

Муж. – Да прекрати, давай лучше еще выпьем.

Друг. – Давай! – \пьют, звонит телефон. Друг берет трубку\. – Да! Нет, это не он! Это – Я! Кто я? Угадайте… Не угадали… А ее нет. Нет, и все! Нет, мы ее не прячем… Сколько нас? О! Нас много… – \ муж сначала машет на него руками, потом начинает тихо смеяться) – Да, веселимся! Что? Нет, женщин среди нас нет, пока… А Вы в гости не хотите? – \ закрывает трубку рукой\. – Это подружка…

Муж. – Пошла к черту!

Друг. – Зачем к черту? Пусть придет! Может она ничего, а?

Муж. – Выдра крашеная!

Друг. – Для тебя может и выдра крашеная, а для меня – импозантная блондинка!

Муж \ ржет уже открыто \. – Ну. Зови!

Друг. – Будь спок! – \ в телефон \, – а мы Вас уже ждем… Что будет пить дама? О! Понято! Сгораю от страсти, целую ручки! Адью! – \ кладет трубку, потирает руки \.

Муж. – Ну, ты! Казанова!

Друг. – А что? Отдохнем по человечески, с девчонками… Так… А тебе кого пригласить?

Муж. – Да иди ты..!

Друг. – Чего-«иди, ты»? Тэкс..? О! Знаю! – \ хватает телефон, набирает номер\.

Муж. – Постой, ты кому звонишь?

Друг. – Сюрприз! – \ в телефон \, – Алле! Привет! Узнала? Нет, это не он, это я! Наконец-то! Что делаешь? Ах, сидишь? Дома одна? Ну, это нонсенс! Так не должно быть! А мы тут в теплой компании… Знаешь с кем? А? Нет? Я так и думал…Записывай адрес, – \ Мужу\, – какой у тебя адрес?

Муж. – Да кто это?

Друг. – Увидишь… Диктуй адрес!

Муж. – Ну, Садовая три, квартира 65…

Друг. – Алле! Записываешь? Садовая 3 кв. 65. Слушай, давай, я тебя встречу… Все равно в магазин надо… Ты когда будешь? Ага! Замечательно! Жду. Тебе лучше всего автобусом, 101 прямо у магазина, а там и я. Что? А, ты на машине. Ну лады. Хотя, постой, а как же допинг? Уж лучше такси. Все, давай.

Муж наливает себе.

Друг. – Стой! Не надирайся! Дамы же будут!

Муж. – Да ладно тебе! Сам баб назвал, а я теперь и выпить не могу!

Друг. – Выпьешь, но потом (отбирает рюмку) – Так, я в магазин, а ты жди гостей! (уходит)

Муж. – Кой черт! Назвал баб! Ну и ладно! Напьюсь! (звонок в дверь) – Ты смотри! Кого-то опять принесло. Или это уже птички слетаются? Стервятнички, на падаль…

Муж идет открывать, входит подруга жены. При параде.

Явление 4

Муж – На стреме сидела?

Блондинка. (не реагируя на грубость) – Привет! Кто это тут гуляет?

Муж. – Привет. Проходи. Это дружок мой резвится. Да ты проходи, не стесняйся. Посидим, поболтаем…

Блонд. – Я и не стесняюсь. А твоя-то где?

Муж. – Ушла куда-то…

Блонд. – А ты, значит, пользуясь случаем.…

Муж. – Думай, что хочешь.

Блонд. – Извини. Мне-то что. (Садится нога на ногу)

Муж. – Выпить хочешь?

Блонд. – Не откажусь. А где же твой дружок?

Муж (наливает ей и себе) – В магазин побежал.

Блонд. – А, мой заказ! Богатенький Буратино?

Муж. – Не бедствует.

Блонд. (берет рюмку) – Женат?

Муж (смеется) – Женат, двое детей, и теща приехала. (Чекаются, пьют).

Блонд. – О! Понимаю! Сбежал из дома?

Муж. – Что-то наподобие того.

Блонд. – Ну да мне все равно. (Звонок в дверь) – Это он?

Муж. – Надеюсь. (Идет открывать. На пороге его старая любовь.) Немая сцена.

Явление 5

Любовь. – Ты!?

Муж – Я…

Л. – Я не знала…

Муж. – Конечно…

Блонд. – О! Еще гости! Становится интересно!

Муж. – Входи.

Л. – Спасибо. Это твоя жена?

Блонд. – Не бойтесь, милочка, я – не его жена.

Л. – Здравствуйте.

Блонд. – И Вам того же. Хотите выпить?

(Он суетливо пододвигает Любви стул)

Он (Муж) – Садись, пожалуйста… (Л. садится)

Блонд. – налить?

Он (Блондинке) – Ну чего ты пристала!

Блонд. – Я? Ничего! (Наливает себе и пьет одна)

Он – Все так неожиданно…

Л – да…

Он – Ох уж эти друзья!

Л – Я могу уйти.

Блонд. – Да, расслабьтесь! Что дома-то делать? Перебирать старые фотографии и грустить об ушедшей юности?!

Л – Может Вы и правы.

Он – Извините, девочки, я на кухню. (Убегает).

Явление 6

Блонд – Давно Вы его знаете?

Л – Да.

Бл. – А, понимаю! Студенческая любовь!

Л – Может быть…

Бл. – Да Вы меня не бойтесь, я своя в этом доме.

Л. – Поэтому я и боюсь.

Бл. – Ха-ха! Я не доносчица. К тому же, здесь не все ладно и уже давно.

Л. – А говорите: не доносчица…

Бл. – Подумаешь! Я же хотела, как лучше. Может выльете?

Л. – Давайте. (Пьют)

Явление 7

Вбегает Он с двумя тарелками.

Он. – Вот, колбаса… А то друга моего только за смертью посылать. (женщины принужденно смеются)

Блонд. – Опоздал ты с закуской, мы все выпили.

(Входит друг с пакетами)

Явление 8, с другом

Друг. – А вот и я! Ого! Все в сборе! Я вижу, соскучились?!

Он. – Да уж, заждались! Позволь тебе представить: это – подруга моей жены. Ну, а остальных ты знаешь…

Друг (галантно раскланивается на обе стороны, передает пакеты хозяину) – Добрый день! Добрый день, милые дамы! Как я благодарен вам за то, что вы согласились скрасить своим присутствием наш унылый, мужской водкохлеб.

Блонд. – Какой говорливый! (Друг целует ей руку)

Др. – О, мадам!

Блонд. – Мадемуазель!

Др. – О, мадемуазель! Я в восхищении!

Л. – Почему ты не предупредил меня?

Др. (отрываясь от блондинки) – А это сюрприз!

Он – Хорош сюрприз!

Др. – Ты недоволен?

Он. – Боже упаси!

Др. – Тогда приглашай дам к столу и не заставляй их жалеть о содеянном!

(Быстро распаковывают свертки, заваливают стол продуктами и бутылками)

Др. – Давай посуду.

(Он достает посуду из шкафа)

Др. – Так, дамы пьют мартини? Но я позволил себе шампанского. Никто не против? За знакомство?

Блонд. – Да, особенно после водки.

Др. – Именно! Именно, после водки! Мы же русские люди! (открывает шампанское) – Бокалы! (Он быстро подставляет бокалы)

Др. – Прошу! За нашу случайную встречу! (Чокаются, пьют)

Др. – До дна! А теперь, на брудершафт!

Блонд. – Я тебя и так поцелую…

Др. – Мы перешли на ты? Ура! (Лезет обниматься, Блонд. Его шутя отталкивает. Он и Люб. Смеются. Он двигает свой стул поближе к Л.)

Он – Ты закусывай.

Л. – Спасибо.

(Он разворачивает конфету, подает Л… Др. и Бл. шушукаются, смеются)

Он – От меня сегодня жена ушла.

Л. – Вот отчего сыр-бор.

Он – Да, нет. Это все он! (указывает на друга)

Др. – Что? Я? Да никогда! Сейчас устроим танцы до упада. Где у тебя нормальные записи?

Он – под магнитофоном поищи.

(Друг с Блондинкой роются в кассетах)

Он (Люб.) – Ты пойми, я не специально! Просто с утра жена собралась и удрала.

Л. – Ты все это разыграл? Но зачем?!

Он(досадливо) – Никого я не разыгрывал! Я даже не знал, где ты и что с тобой.

Др. – Танцуют все! (включает быструю музыку и подхватывает блондинку.)

Он – Да, мы сейчас. (Любе) – Ты обиделась?

Л. – Да нет же! Просто, столько лет…

Он – Я тоже удивлен (берет Л. за руку) – А ты совсем не изменилась.

Л. – Очень старо!

Он. – Я не шучу! Правда! Не изменилась.

Л. – Ну, хорошо, не изменилась.

Он – Замуж вышла?

Л – А какое это имеет значение?

Он – Верно! Никакого… Потанцуем? (Танцуют)

Др. – Друзья! Давайте повторим! Я умею делать потрясающий коктейль!

Блонд. – Ты бы лучше закусывал!

Др. – Мне ни к чему. Я не пьянею никогда!

Он – Это правда! Помнишь?

Л. – Помню. Я все помню!

Др. – В чем смешать?

Он(Любе) – Извини. (Уходит, возвращается с шейкером. Др. принимается смешивать коктейль, какую-то адскую смесь. Блонд. У стола что-то жует, пританцовывая.)

Л. – Здесь можно курить?

Он – Ты куришь?! Да, конечно, пожалуйста! (Лб достает сигареты из сумочки, Др. ухитряется поднести ей зажигалку)

Он – Как давно мы не виделись… (Др.) – А ты все это время знал?

Др. – Конечно. Я всегда все знаю.

Он – А почему молчал?

Др. – Не ко времени, брат, не ко времени…

Он(упорно) – А почему теперь?

Др. – А теперь – ко времени. Господа и дамы! Коктейль готов! По рецепту моей покойной бабушки. (Все пьют)

Блонд. – Она у тебя ведьма была, что ли?

Др. – Конечно. Чистых кровей! (Смеются)

Он(пьяно) – Нет, ты мне скажи! Скажи!

Др. – Ты закусывай, а то совсем опьянел.

Он – Я не пьян! А ты мне скажи!

Др. – Что тебе сказать?

Он – Почему жена от меня ушла? Ты пришел? Ее пригласил?(на Л.) А? Знаешь? Да, знаешь?

Др. – Что?

Он – Что я – Рогоносец!

Л. – Я, пожалуй, пойду.

Блонд. – Вот те на!

Он – нет, постой! (Хватает Л. за руку)

Л. – Пусти, мне больно!

Он – Где-то я это уже слышал..? (отпускает руку Л, хлопает себя ладонью по лбу) – Ах, да! Сегодня утром! (К Л.) послушай, почему вы все от меня уходите?

Л. – Успокойся, тебе лучше лечь.

Др. – Ему нельзя ложиться. Ему надо под горячий душ.

Он. – Я не желаю! В моем доме..!

Др. – Да, да…(хватает его за шиворот и уводит в ванную)Сейчас!

Он – пусти! Я не потерплю!

Др. – Тихо, тихо, дамы кругом…

Он – А мне плевать! (за ними захлопывается дверь).

Явление 9

Блонд. – Вот, так всегда! На самом интересном месте!

Л. – Я пойду.

Блонд. – А жаль! Ты мне понравилась.

Л. – Спасибо.

Блонд. – Не за что. Тем более, что я тоже пойду.

Л. – вы можете остаться…

Блонд. – Зачем? Участвовать в пьяных разборках? Уволь! (наливает себе) – мартини хочешь?

Л. – Я и так намешала, голова болит.

Блонд. – Слушай, а пойдем ко мне, кофейку тяпнем, а?

Л. – Нет, спасибо. Я лучше домой.

Блонд. – Ну, как знаешь. (Обе берут сумочки и направляются к выходу)

Явление 10

Вбегает Друг.

Друг – Дамы! Вы куда? Бузотера я угомонил, желаю продолжения банкета!

Л. – Извини, я пойду, голова болит. (Блонд. Неуверенно возвращается)

Др. – Голова? Кофейку! Это мы быстро! Это мы сейчас! Дамы, садитесь, я вас буду развлекать и всячески за вами ухаживать.

Л. – Ну, если только чашку кофе… (Обе садятся).

Др. – Один момент! (убегает)

Блонд.(вяло ест) – Давай выпьем, что ли?

Л. – А, ладно! Наливай!

Бл. – Вот это по– нашему! По-бабьи! (пьют)

Блонд. – Ты его любишь, что ли?

Л. – Любила когда-то…

Блонд. – А теперь?

Л. – А теперь нет ничего и никого…

Блонд. – Плюнь! (Л. плюет)

Блонд. – вот так! Давай закурим. Я вообще не курю, но… (Л. достает сигареты, закуривают. Вбегает Друг с туркой и чашками).

Др. – а вот и я! Кофе, леди! О, да вы, пожалуй, уже готовы..

Л. – К чему?

Др. – к приему кофе, исключительно! (ловко разливает кофе, дамы пьют, обжигаясь). – А я, с вашего позволения, водки выпью.

Блонд. – С устатку?

Др. – Именно!

Л. – Как он там?

Др. – Спит, как младенец. Побуянил немного и отрубился.

Л. – Часто он?

Др. – Да нет, он вообще не пьет. Это с непривычки, на голодный желудок.

Д. – А…

Блонд. – Ушла все-таки, жена-то?

Др. – Вернется еще.

Блонд. – Думаешь?

Др. – А кому она нужна еще?

Блонд. – И то – правда.

Л. – Почему вы так говорите?

Др. – правду говорим…

Л. – Все равно, не хорошо!

Блонд. – еще одна поборница справедливости.

Л. – Нет, ну почему..?

Др. – Что за глупые вопросы, девочки?! Обычная история. Он ее любит, она ему не верна…

Л. – Прекрати!

Др. – Может, тебе тоже охладится?

Л. – Ну, знаешь! Я пойду!

Др. – Остынь, ты-то его чего защищаешь? Он же трус!

Л. – Хватит!

Блонд. – Да прекратите вы, оба! Чего делите? Не наше это дело!

Др. – И правда, не наше… Давайте пить и веселится!

Л. – Я посмотрю, как он там.

Блонд. – Сходи, сходи… (Л. выходит)

Явление 11

Др. – А мы что будем делать?

Блонд. – Выпьем на брудершафт!

Др. – Люблю раскованных женщин! (пьют, целуются)

Входит жена.

Жена (в дверях) – Что это тут у вас?

Др. – О, я же говорил!

Блонд. – Мы говорили…

Ж. – Привет, подруга. (Другу) И ты здесь!

Друг – И я! И я!

Ж. (Блондинке) – Он женат.

Блонд. – Ну и что?

Ж. – Ничего.

Др. – Позволь, я тебе налью?

Ж. – А где же супруг?

Др. – Слишком много принял на грудь. Все не взял, сломался и теперь отдыхает.

Ж. – Вы тоже хороши! (Выходит Любовь)

Л. (разочарованно) – Спит…

Ж – А это кто?

Др. – Это со мной. Девочки, давайте выпьем! (Бл. Закатывается хохотом)

Л. – Что случилось?

Ж. – Здравствуйте.

Л. – Здравствуйте.

Ж. – Что здесь происходит?

Др. – Ничего. Я пришел, навел девок, набрал водки и развращал твоего мужа, пока ты наставляла ему рога!

Ж. – ах ты, рожа!

Др. – от рожи и слышу.

Ж. – Пошел вон, хам!

Др. – И не подумаю, тут еще много осталось.

Л. – Я, пожалуй, пойду.

Ж. – Идите, женщина, идите!

Блонд. – Ой, не могу! Вы слышали, а!?

Др. – Пойдемте, девочки! Нас здесь не любят. Водку, между прочим, с собой заберем!

Ж. – Катись, катись! И бордель свой с собой забирай!

Др. – А может, выпьешь с нами? На посошок?

Ж. – Ладно уж, один хрен, день испорчен! Нет, правда, что вы тут делаете?

Др..(быстро всем наливает) – За дружбу между полами! (Ж. Бьет его по плечу) – Ну как? Полегчало?

Ж. – Вроде.

Др. – Будешь скандалить?

Ж. – Теперь – нет, когда проспится, буду.

Др. – Ну и зря!

Л. – Мы куда-нибудь уходим? Я совсем пьяная…

Ж. – Давайте я Вас в ванную провожу. (уходят)

Явление 12

Блонд. – Ах, хорошо! Люблю скандалы!

Др. – А я – нет. (Целуются)

Др. – Ты меня хочешь?

Блонд. – А как же!

Др. – Куда пойдем?

Блонд. – Ко мне, конечно! Не к твоей же теще! (смеются)

Явление 13

Ж.(входит) – Я ее уложила.

Др. – Ну и ладненько. Иди к нам.

Ж. – Кто это?

Др. – Моя старая любовь.

Блонд. – Что? Я ревную!

Ж. – Как же! Поверила я! Она мне плела что-то, что б я мужа берегла, сопли распустила… Небось, из прежних кто-то…

Др. – Какая тебе разница? У самой же рыльце в пуху.

Ж. – Не твое дело!

Др. – Конечно, не мое!

Ж. (наливает и пьет одна) – Это моя жизнь! И мне рещать, как жить и с кем.

Др. – Да? Только зачем мужика мучаешь?

Ж. – Ничего… А твои спасательные пьянки с бабами, я быстро прекращу!

Др. – Конечно прекратишь!

Блонд. – Ах, это прелестно! Прелестно!

Ж. – Не кривляйся!

Блонд. – А ты меня не затыкай!

Ж. – Нажрались!

Др. – Не-а! Мы трезвые.

Ж. – Вижу я, какие вы трезвые.

Др. – Ты не скандаль, ты лучше доберись до нашей кондиции.

Ж. – Больше делать нечего!

Блонд. – Шумел камыш, деревья гнулись!

Друг и Жена подхватывают – А ночка темная была!

Явление 14

Входит Он(Муж)

Он – Ребята, я, кажется, перебрал А где? (смотрит по сторонам)

Жена – Да, милый, это я!

Он – А где Любовь?

Ж. – Была Любовь, да вся вышла!

Он – Нет, правда, вы ее обидели? Она ушла?

Др. – Все нормально. Никуда она не ушла. Тут она, в соседней комнате.

Блонд. – Спит она.

Он – А… Спит?

Все – Спит.

Конец первого действия.

Действие 2

Явление 1

Раннее утро. На сцене большая кровать. По краям спят двое, спина к спине. Мужчина во сне поворачивается к женщине, улыбается, обнимает ее сзади. Женщина просыпается, некоторое время лежит неподвижно, потом резко садится на четвереньки и смотрит на мужчину.

Любовь – Ты с ума сошел!

Муж(тоже вскакивает и становится напротив в такой же позе) – Ты?!!

Л. – Я!

Муж. – Как ты здесь оказалась?!

Л. (вспоминает) – О, Боже!

Муж – Что?

Входит Женя.

Женя(радостно) – А, голубки! Доброе утро. Как спалось?

Муж – Это не то, что ты думаешь…

Женя(включается в игру) – Неужели?

Л. – Постойте, постойте… Вы ведь сами меня сюда уложили.

Женя – Я?

Муж – А я ночью лег на свою кровать, почем я знал…

Женя – Конечно! Никто ничего не знал!

Л. – но ничего же не было!

Ж. – Естественно!

Муж – Ты все это подстроила!

Ж. – Я?

Муж – ТЫ!

Жена. – Я захожу к себе в спальню, застаю на супружеском ложе мужа с другой женщиной, и я же все это подстроила? Хорошенькое дело! (она рисуется и говорит с пафосом)

Муж(испуганно) – Посмотри, посмотри на нее! Ты думаешь, я бы смог с ней?!

Жена – Ну, чего по пьянке не бывает…

Л. – Ах! Какое хамство! Попрошу меня не оскорблять! (к Мише) – И ты! И ты! Немедленно из этого дома! (вскакивает, ищет свои вещи, собирает в ком и бежит к двери) – Где моя сумочка?!

Жена – В коридоре, милочка.

Л. – Я Вам не милочка!

Муж (Жене) – Прости, прости меня! (сползает с кровати и на коленях идет к жене)

Жена (усмехаясь) – Ладно, хватит. Идемте пить кофе. Прошу прощения за спектакль.

Л.(плачет) – Нет, нет, я ухожу!

Ж. – Успокойтесь, это шутка, я пошутила… Ну, даже не удобно, как маленькая… Идите, приведите себя в порядок. Давайте, я поглажу ваши вещи.

Муж (встает с колен) – Ну знаешь!

Ж. – Да, надо было довести комедию до конца!

(Муж находит свои штаны, надевает их)

Муж (Любви) – Не реви!

Ж. – Идите, опохмелитесь. Надо же, какую пьянку закатили! Стоило только выйти из дома…

М. (Любви) – Да не реви ты!

Л. – И зачем я сюда пришла?!

Ж. – Ну, началось!

(Звонит телефон)

Ж. – Я подойду. (берет трубку) – Алле? А, это ты… Привет. Нет, его нет. Вчера? Вчера был. (Зажимает трубку ладонью. Мужу:) – Это жена твоего дружка, что ей сказать?

Муж (отбирает трубку) – Э-э… привет! Ты понимаешь, мы с твоим вчера тут немного посидели… Нет, ну ты же знаешь, мы не пьем. Так вышло… Нет, что ты! Он не в вытрезвителе… Я думаю… Он убежал, в магазин! А, жена? Она уснула и не помнит просто. Да, как вернется, он тебе сразу перезвонит. А! Сказать ему, что мама уехала? Хорошо! (кладет трубку)

Муж (Жене) – Где этот ловелас?

Ж. – Уехал с Беллой.

М. – С Беллой?

Ж. – Ну да.

М. – О-о-о! Какой у нее телефон?

Ж. – Я позвоню. (набирает номер, долго ждет) – Алле! Белла! Ты одна? А где же наш общий друг? Что? Еще ночью? Так он у тебя не был? Чудно! Нет, ничего… Жена его звонила. Угу, ладно, пока. (кладет трубку)

Женя(Мужу) – Его нет и не было.

М. – Как?

Ж. – Расстались еще ночью. Он пристал к каким-то студенткам в баре…

М. – Они были в баре?

Ж. – Ну да. Что ты, не знаешь своих друзей? Им оказалось мало, и они поехали добавлять. Прошли кучу забегаловок. В конце – концов, он пристал к каким-то девчонкам, а она укатила домой на тачке.

М. – И все?

Ж. – Мало?

М. – А где…

Ж. – Кто?

М. – Эта где?

Ж. – Люба что ли? Не знаю.

М. – Ушла?

Ж. – Да не знаю!!

М. – В ванной вода шумит, пойди, посмотри. (Женя уходит)

Звонок в дверь.

М. – Кто бы это мог быть? (идет открывать)

Явление 2

Друг – Привет! (подает свертки) – Это вам. Давай, давай, быстренько, закусочку!

Муж – Подожди! Тебе жена звонила.

Друг – Чья?

М. – Твоя.

(Входит Женя).

Ж. – О! Привет! Только о тебе и говорим все утро!

Друг (чешет затылок) – Давно?

Ж.(усмехнувшись) – Говорим давно, а жена твоя звонила недавно.

Д. – Что говорит?

Ж. – Чтобы домой шел, мама уехала.

Д. – А, ну тогда нормально. А вы?

М. – Что мы?

Д. – Да ладно! Чего такие кислые? (Жене) – Давай, быстренько, организуй!

Ж. (смеется) – Ты домой-то позвони!

Д. – И что сказать?

М. – Что ты был в магазине, когда она звонила.

Друг – Конечно! Тем более, что я действительно был в магазине.

Женя – А до магазина?

Д. (мечтательно) – Друзья мои! (обнимает их) – Вы не представляете себе!

Ж. – Да уж!

Д. – Я был в студенческой общаге!

М. – Ха-ха! С чего бы это?

Д. – Ты вспомни! Ты вспомни, как мы чудили в свое время! О чем мечтали! А? Помнишь? Ну!

М. – Помню…

Д. – Ну вот. Я с такими девчонками познакомился! Прелесть! Всю ночь проговорили. В комнату народу набилось, ужас! Накурили… Я пахну дымом?

Ж. – Пахнешь, и не только дымом…

Д. – Мы жгли костер!

М. – В комнате?

Д. – Нет, в парке. Там рядом есть парк…

М. – Я надеюсь, ничего не сожгли? Окрестные дома цела?

Д. – Обижаешь! Я прирожденный пиротехник!

Ж. – Ладно, ты звони, а я пойду, соображу чего-нибудь. (забирает пакеты у мужа, уходит)

Д. (набирает номер) – Это я! Да! В магазине был. Всю ночь сидели… А? Я их мирил! Уехала? Ну, отдыхай, я скоро. Почему не звонил? А я звонил, звонил… Что-то с линией, наверное… Да, я здесь. Нет, никуда… Целую, привет! (кладет трубку).

Явление 3

(Возвращается Женя с тарелками. Тихо входит Люба у нее мокрые волосы и опухшее от слез лицо, садится в углу. Миша помогает жене накрыть на стол.)

Дима – Люб, а ты чего?

Л. – Ничего!

Д. – Да ладно тебе, брось! Голова болит?

Л. – Ничего у меня не болит.

Д. – Все равно, надо выпить! (поет) – Вино, вино! Оно на радость нам дано!

Люба – Иди ты! Шут гороховый!

Д. – Да, я шут! Я цыркач! Так что же?

Л. – Спасите меня от этого паяца!

Женя – Я с утра небольшой розыгрыш устроила…

Л. – Шутка вышла неудачной!

Миша. – Да, знаешь ли…

Д. – А мне, а мне! Расскажите!

Ж. – Они проснулись в одной постели…

Л. – Вы опять?!

Ж. – Молчу!

Д. – Нет, погоди!

М. – Хватит!

Ж. – Все, за стол! Мир и дружба! (усаживаются)

Д. – Сразу водочки!

Ж – С утра?

Д. – Уже день.

Ж – Я с вами алкаголичкой стану.

М. – Надо, конечно, опохмелится… Голова… И руки дрожат. (Дима разливает. Пьют не чокаясь.)

Ж. – Закусывайте. (Едят молча)

Д. – Ну, по второй?

М. – Давай!

Ж. – Смотри, опять надерешься.

М. – ничего, сегодня выходной.

Ж. – Да, но завтра понедельник.

М. – Да гори оно все!

Дима – Старик, работа – не волк! Напрягаться нельзя, в России живем. Но, хлеб насущный достается лишь в поте лица!

М – это тебе – в поте лица. А мне – хоть потей, хоть не потей… (пьет залпом)

Д. – Я же тебя звал к себе.

М. – Это твое дело. А я не бедный родственник!

Д. – Не заводись…

Ж. – Да, так ты, пожалуй, привыкнешь, от своей несчастности и слабости характера…

М. – Причем здесь мой характер? Наливай!

Ж. – Может, хватит?

М. – Молчи!

Любовь. – Господи! Да что у вас за дом? Каждый день скандалы!

М. – А ты зачем сюда пришла, если не скандалы слушать? А? Дома-то, небось, скучно! Ты и ходишь, как шакалиха, на падаль!

Л. – Да как ты смеешь! Хам!

М. – Старая дева! (Люба через стол бьет его по щеке, Миша вскакивает, Дима тянет его на место, роняют стул, падает посуда. Люба убегает из-за стола, Женя за ней. Дима с Мишей дерутся. Звонок в дверь)

Явление 4

В момент скандала входит сослуживец.

Сослуживец. – Здравствуйте.

(Общее молчание)

М. – Это еще что такое?

Ж. – Это мой сослуживец.

Др. – начинает ржать.

Сос. – Извините, дверь была не заперта. Я звонил.

М. – Ну и что?

Сос. – Мне не открыли.

М. – Значит, вас не ждали, неужели не ясно?! Я в своем доме могу побыть один, или нет?!

Любовь. – Прекрати! Ты же видишь, человеку и так неловко!

М. – А, ты еще распоряжаешься!

Ж. – Не орите!

Д. – ржет

Сосл.(Жене) – Я вас ждал весь день вчера…

Ж. – Я не смогла.

М.(приподнимается с места) – Так это он!

Др. удерживает его.

Сосл. (Жене) – Вы даже не позвонили, я волновался…

Ж. – Я же сказала: мне некогда! Вы что, не видите, что здесь происходит?

М. – А что здесь происходит? Здесь я, в конце концов!

Л. – Прекратите!

Д. – Ой, не могу!

М. – Пшел вон!

С. – Вы мне?!

М. – Пока ему. А с тобой я разберусь лично!

Явление 5

Влетает жена друга – Нина.

Нина. – Привет… А что здесь происходит?

Муж. – Еще одна! Налетели, стервятники! Давай, давай!

Жена. – Не обращай внимания.

Друг. – Ниночка! Жена любимая!

Любовь. – Какой бардак!

Нина. – Пошли отсюда! Хватит, второй день водку трескаешь.

Д. – Ну, самое же интересное начинается!

М. – Давайте, давайте! Послушайте, посмотрите!

Сос. (Жене) – Скажите ему все.

Ж. – Что «все»?

М. – А, что-то уже было! Я так и знал!

Явление 6

Влетает Блондинка:

Блонд. – Обожаю скандалы! Всем – здравствуйте!

М. – И ты! Вот шалава, а! Проходной двор! Все – вон из моего дома! Вон! Я сказал.

Блонд. – Браво!

Друг. – Давайте выпьем за дружбу!

Нина. – Пошли отсюда, там дети…

Друг. – Ничего с ними не случится. Брудершафт!!!

Сосл. – Господа! Я всех приглашаю на свадьбу!

М. – Куда?(Он хватает со стола пустую бутылку, размахивается. Люба и Нина визжат, Женя сидит в кресле, равнодушно наблюдая за всем, Друг обнимает Блондинку)

Сосл. – Прекратите, я вызову милицию! Вы – деспот, тиран и самодур! Вы уродуете вашу жену! Но теперь с этим покончено! Вы слышите! Навсегда! (срывается на фальцет).

Др. – Что с человеком делает баба! А?

М. – Убью! (срывается с места и бегает за другом и сослуживцем с бутылкой. Женщины визжат и прячутся за кресла).

Д. – Не догонишь!

Сос. – Караул!

М. – Стой! Не уйдешь! (падают, начинается драка. У мужа отбирают бутылку, поднимают, ведут к столу и наливают водки)

Сос. – Я потерял свои очки. (ищет на четвереньках). Жене – Я же тебе говорил, говорил… Господи, и ты с ним жила все эти годы! Помогите же мне найти очки!

Женя молча сидит в кресле, покачивая ногой.

Любовь. (жене) – Что молчишь? Скажи хоть что-нибудь! Смотри что твориться, по твоей вине.

Нина. – Ребята, ребята, ну, хватит, а? Ну, пошутили, посмеялись… (собирает битую посуду)

Д. – Вот это жизнь! А! (Нине) – Давай ты мне тоже будешь изменять, а? А я потом напьюсь и всем пойду морды бить!

Сосл. – И друзья такие же, алкоголики. Пойдем отсюда, немедленно!. Я не могу тебя здесь оставить и сам не желаю задерживаться. Помогите же мне найти очки!

Люба подает ему очки.

Сосл. – Благодарю. Надо же, не разбились!

Л. – Пожалуйста. Только мы не алкоголики.

Н. – Да! А вы в чужом доме позволяете себе такие выходки!

Д. – Девчонки! Так его! Ату его!

Сосл. – Что?

Женщины наступают на сослуживца, Блондинка улюлюкает, Друг подначивает. Муж забытый всеми подходит к Жене и пристально смотрит на нее, она молчит. Он резко разворачивается и бежит к окну. Люба в последний момент замечает и кричит. Муж выходит в оконный проем, разбив стекло.

Друг. – Я тебя спасу!(бросается следом, но лишь повисает головой вниз, на него ложится Блондинка. Нина бежит к телефону).

Любовь. – Что вы наделали!!!

Нина. – 01, 02, 03.

Л. – Добились?!

Женя – Первый этаж…

Сос. – Какой скандал! Я ухожу!

Ж. – Давно пора.

Входят санитары, они ведут мужа в смирительной рубашке их сопровождают два милиционера.

Милиционер. – Ваш?

Женя – Мой.

Друг. – А! Давайте выпьем! Тяжелая работа! Всякий труд должен быть оплачен!

Милиционеры мнутся, санитары отпускают мужа, все подходят к столу. Пьют по первой. Постепенно пропадают звук и свет.

В пятне света остается Муж в смирительной рубахе, он исполняет танец Пьеро. Взмахивает рукавом, и в пятне света слева от него милиционеры изображают озеро; взмах другим рукавом, и санитары, с права изображают белых лебедей. Полное затемнение.

Пауза.

Звонок будильника.

Голос:

– Ты меня любишь?

– Да!

Хроника утра после Конца Света

Этюд

Всю ночь шел дождь. Под утро я проснулась от холода и тихонько, чтобы никого не разбудить, выбралась из палатки. Первым делом кинулась к продуктам. Конечно, муж накрыл наши припасы целлофаном, но в лодку набралась вода…

Недовольный голос за моей спиной спросил:

– Ну, что там у тебя?

– Мука подмокла.

– Ничего страшного, можно сварить тюрю, – менторским тоном сказал проснувшийся муж.

– Может, я схожу на кухню? – робко предложила я.

– Ни в коем случае! В любой момент начнется! Я разведу примус. – Муж нырнул под навес, достал примус и долго пытался с ним справиться. Наконец, ему это удалось.

Я зачерпнула воды прямо со дна лодки и кое-как размешала слипшуюся муку в маленькой кастрюльке. Поставила все это на огонь.

Проснулись дети. Муж вручил им по ковшику, и они, вместе с отцом, стали вычерпывать воду из лодки. Выливали воду прямо за перила балкона.

«Интересно, есть ли кто внизу?» – подумала я.

– Пап, может приемник послушаем? – спросила дочь.

– Нечего его слушать! Только батарейки сажать! – возмутился муж, – И чтобы никаких фонариков по ночам! – прикрикнул он на сына.

– Так ведь ничего же не видно, – обиделся сын.

– А нечего смотреть! – Муж был непреклонен.

Варево быстро закипало, превращаясь в клейстер.

– Посоли, – посоветовал муж. Я послушно посолила содержимое кастрюльки, подумала и добавила сахару. Запахло горелым.

– Масла добавь. Я влила в тюрю масло. Сероватое месиво плохо промешивалось ложкой. «Слишком много муки», – подумала я.

Мое семейство расселось вокруг примуса с кастрюлькой. Муж раздал всем ложки.

– А где мы будем мыть посуду? – спросила дочь, с ужасом глядя на варево.

– Скоро воды будет больше, чем достаточно, – ответил муж, зачерпывая тюрю. Дочь отложила ложку и решительно отказалась есть.

– Я не могу! Это же не съедобно!

– Прекрати капризничать! – грозно приказал муж, с трудом сглатывая содержимое своей ложки.

– Во время войны, между прочим, люди от голода ели крыс! – радостно сообщил сын, уминая тюрю. Он один был доволен происходящим.

– О, нет! – Муж со злостью швырнул ложку, вскочил и выбежал с балкона в квартиру. Я тут же кинулась за ним.

Он метался из угла в угол и страшно ругался. Я тихонько подключила телевизионный шнур в розетку. Щелкнула кнопкой пульта, и… Экран осветился! Мы с мужем замерли, уставившись на него. С экрана на нас глянуло лицо диктора, который, как ни в чем не бывало, рассказывал о международном положении… Мы переглянулись. Муж уселся у телевизора.

Зазвонил телефон. С балкона прибежали дети. Пока муж говорил с кем-то, дети поссорились из-за телевизионного пульта. Потом помирились. На экране замелькали мультики.

Я, наконец-то, добралась до кухни с остатками испорченной муки. Замесила тесто. Разложила его на противне и поставила в духовку. Включила чайник. Сдобный запах быстро распространился по квартире. Я заварила чай, достала пирог, и нарезав его большими кусками, выложила на блюдо. Подумала и решила отнести в комнату. Пусть порадуются. Особенно после такого завтрака… «Надо сказать всем, чтобы переоделись в сухое», – вспомнила я, выходя из кухни.

Мои домочадцы сидели тихо-тихо, прижавшись друг к другу, и смотрели в телевизионный экран. Муж обернулся ко мне и сказал негромко:

– Конец Света отменяется… Только что сообщили.

– Ну и Слава Богу, – ответила я, ставя на стол поднос с пирогом и чайными чашками.

Бред с попугаем

Сценическая комедия

Действующие лица:

Режиссер

Прима

Герой

Актер /попугай/

Актер /Кошмар/

Актер /Ужас/

Молодые актрисы – Первая

Вторая

Третья

Все действие происходит во время генеральной репетиции.

Явление 1

На сцене потертое кожаное кресло, в нем сидит режиссер, к потолку подвешен пластиковый детский круг. Актер – Попугай стоит, держась за него обеими руками.

Режиссер: Ты играешь попугая! Понимаешь?! Не дятла, не курицу, хотя все это одно и то же, – а попугая! Уяснил?

Попугай: Да понимаю, понимаю.

Режиссер: Не канючь. /Встает с кресла, начинает подпрыгивать и кричать противным голосом, подражая попугаю/ Почтеннейшая публика, я – знаменитый конферансье, единственный в своем роде! Понял?

Попугай – кивает.

Режиссер: Попробуй.

Попугай: /старательно подражает режиссеру/ Почтеннейшая публика…..

Режиссер: Стоп, стоп Стоп! Чего ты сипишь? Говори внятно и громко.

Попугай: Так Вы….

Режиссер: Что я! У меня уже неделю горло болит. Давай.

Попугай: /Очень громко/ Почтеннейшая публика…

Режиссер: Убил! Ты что, весь спектакль загубить хочешь! У нас 20-го премьера! Если я с каждой задрипанной ролью буду столько возиться, когда же я все это соберу?

Попугай /со слезами/ Почтеннейшая…

Режиссер: Во-во, ты еще поплачь, слезу пусти. Скажут, в этом цирке попугая не кормят, вот он орет дурным голосом.

Явление 2

Входит Прима

Прима Режиссеру: Милый, хочешь я расскажу тебе анекдот по этому поводу?

Режиссер/целуя ей руку/ Не надо, дорогая, он нам всем давно известен.

Прима /садится нога на ногу/: Ну как у вас тут?

Режиссер и актер смотрят на ее ноги, – /пауза. Одновременно/: Великолепно!

Режиссер /спохватившись/: Ты готова?

Прима: Как всегда!

Режиссер: Умница! Роль выучила?

Прима: Почти. /Встает, прохаживается очень соблазнительно/. – Как там… /Глаза к потолку/ – Ах да! Любимый /томно/ Я вернулась! Развеялись злые чары! Ах, поцелуй меня! /подбегает к Актеру-попугаю и хочет упасть в его объятья, тот подставляет руки/.

Режиссер: /поспешно/ Все! Хватит! Ты гениальна! Дорогая! Талант! Какой талант! Сколько чувства!

Прима /кокетливо/ Правда! Это я еще не в форме.

Режиссер: Ты всегда в форме!

Попугай грустно берется за обруч.

Режиссер: Сарра Бернар!

Прима: Ах!

Режиссер: Софи Лорен!

Прима: О!

Режиссер: А теперь иди. Примерь костюмы. Я с этим немного разберусь.

/Прима делает ручкой, посылает воздушный поцелуй, уходит./

Явление 3

Режиссер: Продолжим! Не расслабляться!

Попугай: Почтеннейшая публика!../Смотрит на режиссера/

Режиссер: Чего?

Попугай: Роль забыл.

Режиссер: Издеваешься!!! До премьеры осталось…

Забегают два актера, вырывая друг у друга листы бумаги

1 Актер – Я!!

2 Актер – Нет я!

Оба: Господин режиссер!

Режиссер: Что случилось?

Оба: Мы играем?

Режиссер: Ну?

Оба: Кого?

Режиссер /возмущенно/: Ваши роли, разумеется!

1 актер – Злодеев?

Режиссер: Да.

2 актер: Я играю первого злодея!

1– Нет я играю первого злодея!

Режиссер: В чем дело?

1 Актер: В пьесе написано: Первый Злодей и Второй Злодей, – я играю Первого Злодея.

2 Актер: Нет я.

Режиссер /Начинает смеяться/: Погодите! А какая разница?

2-й: Но ведь это же важно! Первый – он всегда первый!

1-й: Но ты-то – второй!

2-й: Сам ты второй! А меня на вторые роли в лучшие театры страны звали!

1-й: Что ж ты не пошел?

2-й: Хочу быть первым!

Режиссер: Так! Хватит! Ваши реплики!

1-й: Я злодей! Самый злобный!

2-й: Я злодей! Самый жестокий!

1-й: Берегись! Не уйдешь!

2-й: Если к нам ты лапы попадешь!

Оба: ХА! /Делают выпад вперед/

Режиссер: И где тут первый, где второй?

1– Я начинаю, – значит я – Первый!

2– Но я более правдоподобен. Я жесток, кровожаден! Он не убедителен!

1– Сам ты не убедителен! Я Бармалея играл на елке!

2– Тоже мне – Бармалей!

Режиссер: Прекратить!!! Ты– разбойник Кошмар. Ты– разбойник Ужас. И никаких номеров! Поняли!

Оба: Поняли!

Режиссер: У меня премьера! Если я еще услышу!..

Я сам Бармалеем стану!

Оба уходят, пятясь задом

Режиссер: Уф! /Попугаю/: На чем мы остановились? Ах да! Давай!

Попугай /вздохнув, скороговоркой/: Почтеннейшая публика, я знаменитый конферансье единственный в своем роде…

Режиссер /кидаясь на него/: Убью!

Попугай /приседая под кольцом/: Я все сделаю! Пожалуйста!

Режиссер: Вышвырну из труппы!

Попугай: Не надо! Я больше не буду!

Режиссер: Бездарь!

Попугай: Я не виноват!

Режиссер: А кто?

Попугай: Драматург!

Режиссер: /устало опуская руки/ И правда. Пьеса дерьмовая… Голубчик! Что я могу сделать! Утверждено, значит – играем! Я бы может Шекспира поставил! /мечтательно/ «Короля Лир». И ты – в главной роли! А? Хочешь?

Актер-Попугай: /стоя на коленях/ О-о!

Режиссер: Ведь ты – Гамлет! Гамлет, который играет попугаев! Так сыграй! Сыграй им! Пусть толпа заплачет! Покажи!

Актер-Попугай /приосанившись/: Я! Попугай! И ничего смешного! Единственная в своем роде птица! И цирк наш необычен, лишь потому, что я – конферансье!

Режиссер: Гениально! А теперь близко к тексту. Ну!

Актер-Попугай /сверкая взором/: Почтеннейшая публика! Сегодня мы лучшее покажем представленье из всех, что вы когда-нибудь видали…

Явление 4

Входят молодые актрисы

1-я: Ах!

2-я: Боже! Он!

1-я: Работайте-работайте! Мы не будем мешать!

Режиссер: Вы уже мешаете!

3-я: Только хотим уточнить…

Режиссер: Ну что еще?

3-я: Наш выход! Он… когда?

Режиссер: О, Боже! Возьмите пьесу! Там ясно сказано! Как только грянет марш!

1-я: Мы знаем! Но с какого такта?

Режиссер: С такта? С какого такта? /Актеру-попугаю/ С какого?

Попугай: Сразу!

Режиссер: Гениально! /выстраивает актрис в живописную группу вокруг Попугая/ – Поехали!

Попугай: Почтеннейшая публика! Сегодня! Я…

/Слышен визг, Приму выволакивают на сцену Кошмар и Ужас/

1– Я Кошмар!

2– Я Ужас!

Прима: прекратите!!!

Режиссер: Прекратите!

Разбойники: Мы репетируем.

Прима: Они порвали мне платье.

Режиссер: Мне дадут сегодня работать!

Все: премьера на носу!

Режиссер: Все! Строю мизансцены! Ты /актеру/ начинаешь с ними /на актрис/ – Вы /разбойникам/ появляетесь, чтобы украсть ее /на приму/ во второй сцене. Не раньше! /приме/ – ты все поняла?

Прима: /всхлипнув/ – Я не могу работать в атмосфере травли!

Режиссер: Божественная! Кто вас травит?

Прима: Все!

Режиссер: /грозно/ Не может этого быть! /Обводит присутствующих сверкающим взором/ – Кстати! Где герой?

Кошмар: Женится!

Режиссер: Опять?

Кошмар: Просил передать, что он быстренько! Туда-сюда и все!

Режиссер: Сорвать генеральную!

Все: Он быстренько.

Прима: /злорадно/ Я ему говорила…

Попугай: /глядя на нее/ Я бы мог…

Режиссер: Что? Что ты мог? Что вы все можете?

Явление 6

Входит герой-любовник, – стареющий романтик. Встряхивает длинной челкой

Герой /томно/: Здравствуйте господа! Поздравьте меня, я, кажется, обрел свое счастье!

Все: Поздравляем!

Режиссер: Ах, друг мой!

Прима /зло/: Видела я эту обезьяну. Плебейка!

Герой: /подходит к ней, целует руку/: Вы не правы, драгоценная. В ней есть что-то…

Прима: От сохи!

/Герой вздыхает, машет рукой/

Режиссер: Ты сможешь работать?

Герой: Я весь твой!

Режиссер: /хлопает в ладоши/ Раз-два-три – построились!

/Актрисы выстраиваются вокруг попугая, разбойники уводят Приму, Герой отходит в сторону, стоит, чуть наклонив голову/.

Режиссер: Начали!

Герой /выходит на середину, ближе к краю сцены. Низко кланяется раскинув руки. Резко выпрямляется забросив назад волосы/

Герой: Парад АЛЛЕ!

Звучит бравурная музыка, актрисы взмахивают руками, улыбаются.

Попугай: почтеннейшая публика! Мы начинаем наше представление!

Позвольте представиться – единственный в мире конферансье – попугай!

Сегодня вы увидите нечто необыкновенное! Девочки, прошу!

Актрисы исполняют канкан

Выходит Прима в шикарном платье

Попугай: А сейчас наша несравненная Прима исполнит для вас что-то очень замечательное!

Прима поет, актрисы подтанцовывают. Герой подходит к Приме, исполняют лирический танец похожий на танго, изображая любовь.

Барабанный бой.

Явление 7

Режиссер: Где разбойники?

Все: Где разбойники?

Режиссер: У кого пьеса?

Все: У кого пьеса?

Входит Ужас, ест пирожок.

Режиссер: Ваш выход, тупицы!

Ужас: А что, уже вторая сцена?

Режиссер: Где еще один?

Ужас: В буфете очередь.

Режиссер /начиная рвать на себе волосы/: Хватит с меня! Уеду! В Сибирь! В болота! Только бы вас не видеть! Покончу с собой! Что же вы со мной делаете, а?

Герой /хлопая его по плечу/: Ну зачем же так убиваться? Зашли люди в буфет. Артист должен кушать. /Достает фляжку/. И немножко пить.

Режиссер /прикладываясь/: Коньяк?

/Герой кивает/.

Все: Не расстраивайтесь.

Ужас: Мы же не нарочно!

Прима: Ах, почему, почему не я?

Попугай: Гений!

Режиссер /плачет/: Спасибо, друзья мои! Я вам обещаю, что как только отыграем этот бред, будем ставить Шекспира!

Все: Ах!

Режиссер: Я добьюсь!

Прима /сложив руки/: Милый!

Герой: Конечно, добьешься!

Попугай: Гений!

Режиссер: А сейчас – по местам.

Явление 8

Входит Кошмар.

Кошмар: Еще не начали?

Все: Тихо!

Кошмар: А что?

Режиссер /устало/: Ваш выход.

Кошмар быстро проглатывает пирожок, кидается к Приме. Ужас тоже хватает ее. Прима опять начинает визжать и сопротивляться.

Режиссер /закатывая глаза/: По тексту!

Приму уволакивают. Режиссер падает в кресло.

Попугай /робко/: Парад Алле?

Актрисы начинают танцевать, тихая музыка, выходит Прима, танцует с Героем вальс.

Прима: Почему ты не женился на мне?

Герой: Ты любишь его /на режиссера/.

Прима: Он гений. А люблю я тебя!

Герой: Не надо! Все уже прошло.

Прима: Зачем ты меняешь этих девочек, как перчатки?

Герой /останавливаясь/: Хватит об этом!

Выскакивают разбойники, Прима падает им на руки. Герой отходит. С кольца срывается попугай и бежит к разбойникам с криком:

Попугай: Стоять!!!

Те стоят. Попугай забирает у них Приму, бежит с ней на руках, ставит на авансцену.

Попугай: Я люблю вас!

Прима /устало/: Какой глупый.

Попугай: Я молод! Да! Но у меня большое будущее! Он /на режиссера/ сказал, что я сыграю Гамлета!

Прима /берет его лицо в свои ладони, пристально смотрит в глаза/: Я – не Офелия!

Попугай: Вы лучше! Вы – Все!

Прима: Ах, оставьте! /поворачивается к нему спиной, идет к разбойникам/.

Герой в окружении трех актрис смеется, они наперебой льнут к нему, что-то говорят.

1я: Вы наш кумир!

2-я: Мы – ваши!

Герой: Благодарю! Но я не свободен.

3-я: Ради искусства! Мы готовы!

Режиссер /герою/: Дай фляжку!

Герой подходит и протягивает фляжку. Попугай возвращается на место. Актрисы окружают его.

Режиссер: Сижу тут с вами…

Герой: Давай работать.

Режиссер: С чем?

Герой: У нас премьера.

Режиссер: Ты знаешь, о чем я мечтал?

Герой: Знаю.

Режиссер: И на что разменял свою жизнь?

Герой: Ты живешь!

Режиссер: Как?

Герой: Как можешь.

Режиссер: Зачем?

Герой: Дурацкий вопрос! Давай работать!

Режиссер: Работать! Работать! Кому она нужна эта работа? Что хотел сказать автор? Бред какой-то с попугаем!

Попугай: Я не бред!

Режиссер: Ты – бред! Ты мой фантасмагорический бред!

Попугай обижается и уходит, актрисы тихонько убегают следом.

Режиссер: Ни семьи, ни детей!

Герой: Мы твоя семья! Они /указывает в сторону ушедших/ – твои дети.

Режиссер: Зачем ты все время женишься?

Герой: Я джентльмен!

Режиссер: Кобель ты! А не джентльмен!

Герой: Это уже слишком! /Уходит/.

Явление 9

Режиссер /один/: Все ушли. Обиделись. На правду обиделись! А что я могу?

Сунули глупую пьесу глупому режиссеру. Он ее глупо ставит с такими же, как и он глупыми актерами! Зачем все это? Куда исчез мой талант? Я же не бездарь! Когда-то я был лучшим!

Входит Прима

Прима: Ты и сейчас лучший.

Режиссер /вздрогнув/: Ты?

Прима: Ты ведь можешь поставить то, что тебе хочется!

Режиссер: Кто будет играть?

Прима: Мы.

Режиссер: Внеплановые репетиции? Ты с ума сошла! Кому это нужно?

Прима: Тебе! Нам! Людям, которые придут в театр! Театру, наконец!

Режиссер /загораясь/: Да! У меня есть на примете один драматург! Ты уверена?

Прима /улыбаясь/: Я уверена в тебе! Все уже давно готовы! Только скажи!

Режиссер: Значит вы со мной?

Прима: Конечно!

Режиссер: А Попугай?

Прима: Обойдется! Кому он нужен. Звать?

Режиссер: Зови!

Прима /громко/: Внимание! Общее собрание труппы! Все к главному!

/Входят 1-ый, 2-ой актеры, Попугай, актрисы, герой/.

Прима: Он решился!

Все: Наконец-то!

Попугай: Значит, я буду Гамлетом?

Режиссер: И не только!

1-ый и 2-ой актеры: Значит, мы сможем быть первыми?

Режиссер: Никаких номеров! Актер или первый, или никакой!

Герой /вздыхая/: Пожалуй, опять придется разводиться.

Прима/тихо ему/: Пока не поздно.

Актрисы: А мы?

Герой: У вас будут свои герои!

Актрисы: У каждой?

Герой: А как же? /Улыбается/.

Режиссер: Прошу внимания! Завтра никто не опаздывает!

Мы начинаем Новую Жизнь!

The end

История одной русской, которой все всегда удается…

Картинки с Exhibition

Только не подумайте, что я выделываюсь; мол: пишет, видите ли, название на английском, и все такое… Нет, я не выделываюсь, я и английского толком не знаю. Даже то, что написано, мне пришлось искать в словаре, никак не могла вспомнить, набрала наобум – exebishen, но такого слова в словаре не оказалось. Я все-таки думаю, что надо было так и оставить. Вообще-то, у меня было и другое название – «праздни и будники». Скажете, снова плохо, попахивает некоей претенциозностью и все такое… Пусть! Иногда у меня слегка течет крыша, так что это простительные оплошности с моей стороны, я бы даже сказала – вполне невинные и духе времени. Сейчас ведь это модно – быть в духе, или нет? А как же креатив? Всегда в форме, всегда выгодно продать себя. После такого дурацкого вступления на меня наверняка нападут журналисты и станут бросаться отточенными фразами, смысл которых сведется к минимальному: кг\ам (если кто не знает, хотя таких, наверное, не существует, поясняю: креатив – гавно, афтар – мудак).

Ладно.

Когда-то мне в голову пришла мысль (не удивляйтесь, я иногда думаю, не часто, но бывает), итак, мысль: ну, какие из нас мерчендайзеры, у нас кровь течет по-другому. Нет, нет, нет, я не русофилка и не американофобка (прошу прощения за столь вольное обращение с русским языком, не я первая себе это позволяю). Я только хочу понять, кто-нибудь может мне объяснить значение слова мерчендайзер? Сейчас меня засмеют и забросают тухлыми яйцами. Вовсе я не придираюсь, все к тому веду, что понятия менеджер, мерчендайзер, копирайтер и прочая, ну совершенно не стыкуются с людьми и обязанностями, носящими у нас эти названия (о, Господи, ведь совсем о другом хотелось!).

Хорошо!

С семнадцати лет я живу на частных квартирах, зарабатываю чем придется (исключая торговлю наркотиками, оружием и проституцию). Прямо слышу, как кто-то хохмит: а зря, мол, давно бы уже жила где-нибудь на Канарах…

Резонно.

Но я могу рассказать несколько душещипательных историй о наркоманах и их близких, ни одна не имеет счастливого конца, а мы договорились о том, что сейчас модно быть в духе, заниматься спортом и вести здоровый образ жизни.

Значит:

Никаких гробов, бельевых веревок, ставших удавками, грязных шприцев и моих теперешних соседей алкоголиков, которые гадят в лифте и сбрасывают друг друга в мусоропровод. Только позитив!

Поговорим о любви?

Не ждите от меня страстных описаний и душераздирающих картин типа: и он поял ея в волнах прибоя, шелестя манжетами… И, хотя нынче это модно, я даже как-то читала вполне серьезный почти философский роман, где автор с периодичностью – раз в главу, вставлял половые акты, просто так, для оживления пейзажа. Есть, конечно, есть мужчины трахающие все, что шевелится. Но это, скорее, их трагедия, а не достоинство. Чаще же, мужчинам просто приятно льстить самим себе: вот, мол, какой я осеменитель! Но те, которые действительно страдают повышенной возбудимостью, предпочитают молчать об этом в тряпочку, они стыдятся. А чему радоваться, если тебя, твой собственный орган время от времени неудержимо влечет на улицу, к случайным быстрым совокуплениям, оставляющим ощущение гадливости (в лучшем случае), а в худшем – скандалы, разводы, болезни и так далее. Между прочим, один человек, видимо, одержимый этой самой половой активностью, восстал против своей плоти и ушел в пустыню (читай, в безлюдное место). Скорее всего, это были горы, потому что человек тридцать лет сидел в пещере и молился. Тридцать лет они изводил себя воздержанием и постом и победил. Если я не ошибаюсь, его звали Антоний, точнее, Святой Антоний…

Ни-ни! Я не занимаюсь морализаторством! Ни в коем случае! Хотите трахаться – на здоровье! Предпочитаете думать о полигамности мужчин? Ради Бога!

Один мой знакомый очень любит свою жену, у них трое прекрасных мальчишек и, в общем, вполне удавшийся брак. Но муж несет на себе бремя пресловутого «отца народов». Он прекрасный семьянин, работяга и умница. Но когда на него находит… Однажды, прохладным осенним вечером он вышел из квартиры вынести мусор. На нем были только трико, майка и тапочки. Он исчез на три дня. Жена терпеливо ждала его. Она знала…

Он вернулся. Измученный, небритый, похудевший, с пустым мусорным ведром. В коридоре он упал на колени, и стал биться об пол головой, приговаривая:

– Ах, я сука! Убей меня! Не гони!

Кругом ревели дети. Жена постояла над ним, вздохнула и простила. Уже не в первый раз.

«Он такой, какой есть» – говорит женщина.

Что это? Синдром мартовского кота? Или лукавство? А что думает та, которая провела с ним украденные три дня? На что рассчитывала?

Н-да…

Но есть и другая семья, тоже довольно близко знакомые мне люди. У тех пятеро детей. Так вот, однажды глава семьи приехал ко мне вечером совершенно разбитый, сидел напротив за кухонным столом, вертел в руках чашку с привычным чаем… Ох уж этот чай! Обязательно надо его наливать случайному гостю, чтоб он вот так сидел напротив и рассуждал о своих проблемах, или, наоборот, давно не виделись и все такое, это непременное чаепитие заполночь и разговоры не о чем-нибудь, а о законах мироздания. Но я снова не о том. Так вот, сидел мой старый товарищ за столом напротив, крутил в руках дежурную чашку с остывающим чаем и глаз не поднимал, потому что говорил он мне о страшном – о любви! Мол, влюбился, сильно… колбасит, мол, и все такое… жить мешает, и без того проблем по горло… и там тоже семья и детей двое…

– Как же вас угораздило? – сочувственно покачала головой.

Он плечами пожал:

– Как-то так, по работе…

Но мы, кажется, снова отвлеклись.

Я, собственно, о настоящей любви со всеми подводными течениями непонимания, коварными отмелями охлаждения, неприступными скалами замкнутости, и все-таки, все-таки – большой настоящей человеческой любви. Это относится исключительно к отношениям традиционным, типа: мужчина и женщина. Пусть простят меня секс меньшинства, я к ним не отношусь, так уж вышло.

Почему я взялась за столь животрепещущую тему? Неоднократно воспетую мировыми классиками, увековеченную в стихах, прозе, камне, на экране, холстах и прочее (заборы исключаются, там не про это). Кстати, недавно на асфальте у неизвестного подъезда обнаружила надпись весьма крупными буквами: «Лена, я тебя любою!». Сколько искренности, вы не находите?

Тема, как вы понимаете, стара. Причем стара давно и безнадежно, она существует столько же, сколько и весь наш мир, будет существовать и после нас, до тех пор, пока…

Зачем?

А затем – сколько живу, столько и вижу. Вот они – все романтические встречи, восторги первых дней, прелесть узнавания, трепет желания, наслаждение обладания, и… дальше начинаются проблемы.

При чем здесь я?

Можно подумать, при том, что я научилась ликвидировать эти проблемы. Как бы не так! Конечно, то, что я пишу, исключительно личный опыт, не всегда приемлемый и прочее. У вас-то все по-другому! Но, как показывает практика (тот же самый опыт), мы все удивительно похожи. У меня довольно широкий круг общения, как с мужчинами, так и с женщинами, поэтому я основываюсь не только на своем мнении, но и на наблюдениях за жизнью других людей, в основном, людей, живущих парами.

Любую историю любви можно начинать примерно одинаково: однажды я влюбился(лась)…

Далее следует все, как по накатанной: была чудная весна, зима, лето, золотая осень, мы гуляли по паркам, просиживали до ночи на скамейках в сквериках и на детских площадках, целовались, конечно, но до главного пока не доходило, просто – негде! У него родители, у меня – бывший муж и комната в коммуналке.

Почти типичная история. Такие истории обычно заканчиваются после первого, максимум второго-третьего не слишком удачного секса. И у нас это было: неудачный секс в чужой квартире, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но мы не разбежались. Почему?

Любить тяжело. Подчас, почти невыносимо. Любить страшно. Особенно в наше такое неуравновешенное, прагматичное время, когда под словом «любовь» чаще всего подразумевается половой акт (да простят меня профессионалы, я имею в виду литераторов, ведь они сейчас обвинят меня в использовании канцеляризмов…). Не будем дразнить гусей (С). Штампы, штампы… куда от них? Заменим словосочетание «половой акт» иностранным словом «секс», авось кому-то полегчает.

Давайте так: сначала я отвечу тем, кто убежден в том, что никакой любви не существует, что все «это» простая физиология. Как там: «два представителя противоположных полов начинают испытывать потребность в физической близости, так как именно от их совокупления родится наиболее здоровое потомство…» Или что-то в этом роде. Мол, природа так устроила, чтоб завлечь особей инь и янь, подтолкнуть их к соитию, вот именно для этого и происходит в организмах некая химическая реакция (не побоюсь этого определения), эдакое бурбулирование в мозгах, ошибочно принимаемое нами за проявление возвышенного чувства, которого на самом деле нет… Так?

А я и не спорю. Зачастую все именно так и происходит. То есть, увидели, загорелись, трахнулись, а потом два варианта: пресловутый ЗАГС, потому что так принято, или разбежались, потому что «а вдруг…».

После ЗАГСа понятно, живут какое-то время все больше недоумевая: зачем? Как я тут очутилась (ся) И что же теперь делать? Многие терпят. Привычка – страшная сила. Всякие там психологи, сексопатологи и прочие ологи рассуждают на тему: как сделать брак крепким, как продлить, как освежить чувства и прочее. Недавно в Инете встретилась с таким утверждением: Любовь живет четыре года! (С). Подумать только! Посчитали!

Ну да. И как прикажете после таких подсчетов и советов, после всего того, что нам внушают с экранов и страниц, как дальше жить то? Может, ну его на фиг? Этот брак? Может, устарел он? Да и вообще, женщины сегодня ни в чем не уступают мужчинам, детей мы сами родим, и вырастим даже. К чему тогда вообще напряги со свадьбой, тратой денег, нервов. Короче, господа, отбросим пережитки и скажем друг другу: любовь умерла, так и не родившись. Забудем.

Ага…

Что-то все замолчали. Видимо вспомнили о самой страшной проблеме нынешнего века – глобальном одиночестве. Современный человек со своим эгоизмом и самостью буквально замкнулся на самом себе. Отвергнув любовь, он перестал любить не только ближнего, но и самого себя.

С какой стати?

У японцев успешно развивается целая индустрия – эдакое развлечение, человек идет к другому человеку, чтоб просто поговорить. Не за сексом, нет. Ему необходимо общение, пусть за деньги, но гарантированное.

Поборники чистой физиологии, то есть, материалисты, сейчас скажут: человек животное общественное, наделенное к тому же, абстрактным мышлением. Вот где корень зла! Не будь у нас мышления, и мы были бы счастливы поголовно. А так, значит, с мышлением, у нас чересчур развилось воображение, мы под гнетом осознания собственной смертности, выдумали себе богов, загробную жизнь, перевоплощение, воскресение и… любовь. Чтоб не свихнуться, значит. В целях самосохранения, так сказать.

Стало быть, наша выдумка, даже если она совершенно бессмысленна, все-таки, помогает нам сохранить свой рассудок в здравии и продолжать существовать… Хм…

Смотрите-ка, что получается. Выходит, зачем-то эта самая любовь нужна? Я сейчас безотносительно к чему бы то ни было. Так, в качестве допущения.

Блуд как он есть, и любовь как она есть (или ее нет…)

Я человек верующий, православный, а с точки зрения Православной Церкви так называемый сегодня «гражданский брак», неосвященный церковью и не заверенный государством – есть блуд. Кстати сказать, именно в таком блудном сожительстве мы с мужем и просуществовали более десяти лет.

Без сомнения, всякий брак, так или иначе как-то регистрировался, во все времена у всех народов мужчину и женщину как-то представляли общине в которой они существовали и богам, которым поклонялась община. Свадьба – это такое таинство, своего рода мистический ритуал, уходящий корнями в такую древность, что сейчас, пожалуй, нет смысла искать первопричины его появления.

Хотя, если мы заглянем в Библию, то там первое бракосочетание произошло очень просто. Господь, создав мужчину и женщину, велел им «плодиться и размножаться» и еще сказал: «прилепится жена к мужу и будут одна плоть». Собственно говоря, это все. Коротко и просто. А, как известно, что Бог сочетал, человек не разлучит…

С тех ветхозаветных времен воды много утекло, один Всемирный Потоп чего стоит! Понятное дело, ритуал брачного соединения усложнился, но часто и упростился, это в том случае, если мужчина просто брал женщину силой на войне или по какой-то иной надобности. Просто по праву сильного. Женщины, как и мужчины, покупались и продавались, занимались продажей собственного тела, мужчины и женщины создавали гаремы, это когда блуд был узаконенным, или просто блудили на стороне, когда многобрачие не дозволялось. Но изначально Бог создал мужчину и женщину! Заметьте! Не одного мужчину и четырех жен и не одну жену и десяток мужчин, а именно его и ее. Так что же с нами произошло?

В какой-то момент после грехопадения и изгнания из Рая человек потерял чистоту помыслов, потерял что-то очень важное, даже главное. И приобрел вместо этого утерянного, алчность. И с жадной поспешностью стал стремится обладать. Эта жажда обладания скоро стала распространяться на все, что окружало человека, то есть не только на землю и всевозможные блага на ней, но и на других людей, в частности, на женщин. Говорят, когда-то был матриархат, женщина правила родом, а мужчина ей подчинялся. Не знаю, не знаю… Может и было что-то, но, скорее всего, нет.

Я задавалась вопросом: ну почему совокупление – плохо? Что такого в том, что женщина и мужчина хотят друг друга и так сказать, осуществляют свое желание. Вспомним святого, победившего свою похоть… Спрашивается: зачем? Зачем, если Сам Создатель велел плодиться и размножаться? И до меня дошло, наконец! Этот человек понимал, что у него нечистые помыслы. Понимаете? То есть, он не может полюбить! Не может полюбить женщину, одну, единственную, не может стать мужем и отцом. Он способен только на блудные желания и действия! Именно поэтому человек ушел в пещеру. Подумайте! Какой образ! Пещера, большая или маленькая, не важно, как бы олицетворение всех наших женских пещер, совокупность, объединение, он ушел весь, на тридцать лет в темноту и боролся с собой. Точнее, он боролся с собственной греховностью, уничтожал в себе беса. Потому что чистый человек, с чистыми помыслами даже не станет задумываться над своей похотью, он ею не обладает. Он умеет любить, эта способность дарована ему Богом, с любовью он рождается в мире и с любовью же смотрит на мир. Потому для него другой человек не может быть объектом страсти, а только объектом любви. В любви греха нет и в помине. Но мы-то, мы не знаем или забыли, что есть любовь.

Ять – значит иметь!

Ловлю себя на мысли… Наблюдая за парочками в метро или на улице, я словно бы вижу их чувство друг к другу: нежность, страсть, превосходство одного над другим или другой, демонстрация своей власти над партнером, преклонение, а то и просто откровенная похоть, похоть выставленная напоказ. «Смотрите! Я трахаю эту самку, я трахаю ее так и так, и даже так, как вам и не снилось!»

Почему-то сразу становится ясным до прозрачности – чем они занимались сегодня, о чем говорили, что будут делать в ближайшие часы и как разбегутся, оставив на память друг другу чувство резкой брезгливости или недоумения.

Больше всего жаль подростков. Они, бедненькие, только-только столкнулись со смутными, невыясненными пока желаниями, с ночными трепетными снами, с непонятными и непредсказуемым позывом; когда вдруг, потянет к незнакомой девушке, до сладкой дрожи, до горячего колотья где-то внутри, с тяжелым горячим комом внизу живота. И стоишь как дурак, обливаешься потом, а она летит недоступная неземная и странная, волосы ее развеваются встречным или боковым ветром, грудки тянутся к твоим ладоням. Но, ничего нельзя, или можно?

И снова ночное томление, и имя ее на губах, до стона, до невнятного полубреда. А потом, отходит, отпускает, потому что прилетает другая, с терпким запахом, вздрагивающими ягодицами, смеющимся ртом… И еще, и еще! Да сколько же их!

Которая отзовется? Та, пышненькая с веселой челкой, или эта, похожая на стрекозу, а может маленькая лисичка с раскосыми глазками и хитрой мордашкой? А хочется еще ту, что в телевизоре, с ногами от ушей, небрежной грацией, с лицом, на котором написано: как вы мне все надоели! О, уж она-то все знает! У нее опыт, будь здоров!

Борьба с собой под одеялом, стыдный восторг, волосатые подмышки и пробивающиеся усы.

Мама говорит подругам: «Совсем стал мужчиной!»

Да, если бы!

А они, они, птички чирикалки, непонятные, звонкие, порхающие? Что они?

Да ведь там все то же. Жаркие шепотки друг дружке на ушко, и это ушко на солнце становящееся прозрачным, вдруг краснеет, а шепот все быстрее и жарче и взгляд после того такой внимательный. «А он сказал…», «а потом посмотрел так…»

«а ты?»

«я сделала вид, что не вижу…»

Первые робкие ростки того, что потом превратиться в так называемую любовь.

Все эти голенастые пигалицы как-то внезапно в одно лето хорошеют и наливаются, как ягоды клубники на грядке. Созрели…

Для чего?

Вот они уже пробуют себя, осознают, ощущают. Они готовы показывать себя, они ловят взгляды, они укорачивают юбки, они носят умопомрачительные джинсы, так, чтоб попа становилась похожей на луковичку, ведь у женщины попа всегда будет луковичкой, потому что так уж она устроена, потому что бедра у нее для того, чтоб рожать… а еще, для того, чтоб вызывать желание.

Ах, далеко не все красавицы. Но у каждой, у каждой наступит свой звездный час, когда именно она станет королевой бала.

Красота – наказание или благо…

Не родись красивой, а родись счастливой – так в народе говорят. В юности я терпеть не могла эту поговорку. Что за бред! Даже в детском саду хорошенькие девочки вовсю пользуются своей внешностью. К ним и воспитательницы лучше относятся. Кстати, это и хорошеньких мальчиков касается.

«Ах, какой чудный младенец! Какая лапочка! Красавчик! Ангелочек! Тюсечки-пусечки…» и прочие вопли восторженных взрослых витают над красивым ребенком и помогают ему выживать в нашем непростом мире. Некрасивых детей любят только их родители, дедушки – бабушки, да и то не всегда…

Я родилась красивой. Во всяком случае, все мои многочисленные родственники были в этом абсолютно уверены. Не берусь судить, в те времена я еще мало что соображала. Я была первым младенцем среди взрослых: родителей, теток, дядек, бабушек и дедушек, родных и двоюродных.

Родители студенты подбросили меня двухмесячную еще не старым деду с бабушкой, и я пошла по рукам. Как там в сказках: няньки, мамки и сенные девушки тетешкались со мной и избаловали до невозможности. У меня было счастливое детство. Оно видится мне ярким, оранжево-зеленым, солнечным. Как будто в то время совсем не случалось пасмурных дней.

Стоило мне проснуться, как я видела золотые полоски солнечных лучей на подушке, они пробивались сквозь вишневую листву или морозные узоры на окнах. По крашенным половицам осторожно ступала мягкими лапами кошка, бабушка готовила завтрак на веранде. Зимой в печке уже гудело пламя, а летом в доме пахло теплым деревом и ягодами.

На Новый год дед ставил елку под потолок, и она, распушив хвойные лапы, чуть ли не до конца января тихо осыпала иголки на пол. Я объедала с нее мандарины и конфеты, причем, оставляла на ветке обертку, чтоб казалось, что конфета еще здесь.

Моя страсть к шоколаду сохранилась до сих пор.

«Дай махаля» – требовала я у деда, показывая на шкаф. Я знала, там всегда лежала плитка, купленная специально для меня. На новый год мне доставалось несколько кульков с подарками. Такие бумажные пакеты, с мандаринами, шоколадом, вафлями. Подарки были «богатыми», потому то от профсоюза, а те, что продавались в магазине были «бедными», сплошная карамель.

Получив все подарки, я даже спала с ними. Однажды, кто-то из дядьев привез целый килограмм фундука в шоколаде. Я съела его за один вечер, никто не проконтролировал. С таким количеством сладкого мой организм не справился, ночью заболело ухо, поднялась температура, пришлось даже врача вызывать. Странно, но шоколад я не разлюбила.

Дед и бабушка иногда приводили меня к себе на работу. Там меня тоже баловали и тискали. И еще, я никогда не заставляла себя упрашивать, с удовольствием пела песни и читала стихи.

Неизменная табуретка, я в красивом платье, с ненавистным бантом, покачиваясь из стороны в сторону, пела «В лесу родилась ёлочка…». Взрослые умилялись.

Не жизнь, а сказка. Феерия люби. Маленькая принцесса в окружении взрослых, готовых ради нее на все.

Я-то думала, что так будет всегда. Ан, нет.

Родители закончили свои институты и вспомнили обо мне.

Лет в пять я впервые попала в детский сад. И что вы думаете? Там я стала одной из многих. Сразу. Без объяснения причин.

Утром, вместо самого сладкого сна и доброй няньки, меня поднимали с кровати, заставляли натягивать ненавистные колготки, такие синтетические, от них ужасно чесалась кожа на ногах, бр-р-р. Потом еще шерстяное платье, а сверху кофта и гамаши, сапожки или валенки, смотря по погоде, потом шубка, шапка, шарф и… Сонную, злую, в кусачем платье и не менее кусачих колготках, буквально пожирающих мое тело, меня силком, по морозу тащили в страшное место – детский сад!

Бедные родители, бедная я! Мы измучили друг друга. Каждый день я выражала протест как могла. Я ложилась на пол и била ногами, я орала, плакала, просила и, как последний аргумент – заболевала. Тяжело, с температурой, полубредом и прочими вытекающими отсюда последствиями.

Я ненавидела сад, ненавидела детей, воспитательниц, больше всего – девчонок. Потому что с пацанами я еще как-то общалась. Они все-таки были немножко другими, что позволяло мне относится к ним более снисходительно, точнее, они вызывали во мне интерес. А интерес, как известно, толкает к сближению.

Таким образом, в этом кромешном аду у меня образовалось два товарища: Серёжка и Мишка. Именно так: товарищи. Без них я просто забивалась в угол и могла целый день просидеть на маленьком таком детском стульчике, кто ходил в сад, тот знает. Там вся мебель маленькая, как бы не настоящая и в то же время, совершенно настоящая, только она для маленьких людей – детей, то есть.

Наши родители дружили. Поэтому Мишка и Сережка часто бывали у нас дома, или мы у них, мы играли в свои детские игры: строили дома, катали машинки, а то и просто болтали, рассказывали друг другу всякие истории, которые тут же и выдумывали, на ходу.

Это была дружба незамутненная ничем, до тех пор пока…

У нас в саду началось поветрие. Специалисты скажут, что у детей в определенно возрасте возникает так называемый интерес к познанию полов, они – дети, начинают понимать: что-то тут не так, они не одинаковые. Девочки писают сидя, а мальчики могут сделать это стоя и вообще, у девочек «там» не так, как у мальчиков.

Так вышло, что в нашей группе нашелся один слишком развитый, не по годам, так сказать. Возможно, дома что-то увидел или услышал, короче, сделал открытие, которое его ошеломило. Он поспешил поделиться с другими мальчишками, и началось! Наши мальчишки все поголовно подстерегали нас, задирали наши юбки и нюхали. Девчонки ревели, жаловались, дрались, воспитатели сбились с ног, уговаривали, наказывали, объясняли – бесполезно. На тихом часе мальчишки приспускали трусы и показывали девчонкам писюны, в ответ требовали показать, что там у них. Некоторые показывали. Я старалась не участвовать во всеобщем обсуждении. Я как бы устранилась. Мол, дураки и все такое. Но! Однажды оба мои товарища украдкой, исподтишка понюхали у меня под платьем.

Я была в шоке. Я не знала, что делать. Я так растерялась, что даже не врезала им как следует. Я хотела понять, я пыталась объясниться. Но слов у меня не было. Сами понимаете, никакого опыта. Моя личность впервые столкнулась с натуральным насилием, пусть детским, невинным, на взгляд взрослого, но насилием и со стороны кого – товарищей по несчастью.

Я назвала их предателями. Они опешили. Они вовсе не хотели меня обидеть, они не хотели со мной ссориться. Они сделали это потому что все так делали! Все!

С тех пор я пришла к выводу: мальчишки часто делают что-то, подчиняясь стадному инстинкту. Они как бы более подвержены стайному чувству. Девчонки в большей степени индивидуалистки. Впоследствии я не раз убеждалась в том, что этот закон работает и в более старшем возрасте.

Например: самая востребованная девушка в компании та, что уже занята. За ней ухаживают все, хотя радом всегда пара тройка свободных девчонок, часто более симпатичных, умных, интересных. Но они свободны, то есть, не востребованы. Должен найтись кто-то, кто первый положит на них глаз. Но пройдет немало времени, прежде чем занятые той, самой желанной, парни, поймут: здесь есть еще кто-то. А до тех пор занятая девица купается в лучах славы, страдает от ревности своего парня, изнемогает от внимания поклонников и… я чуть позднее расскажу несколько занимательных историй из жизни востребованных девушек.

Наберитесь терпения.

Теперь же хочу добавить: я не влюблялась в детском саду и не собиралась замуж. А вот многие мои знакомые мужчины, вспоминают свою первую любовь из детского сада. Что ж, выходит, наша сексуальность развивается чуть позже? Или это зависит от темперамента, национальности, наследственности? Как это ни странно, в раннем возрасте мальчишки скорее проявляют себя, но потом девочки меняются с ними. Школьница всегда старше своего ровесника.

Люди с удовольствием говорят о себе. Стоит их только завести, чуть подтолкнуть, направить, и…

В каждом из нас столько выстраданного и невысказанного!

С мужем мы могли говорить бесконечно, оставшись вдвоем на холодной кухне в снятой квартире, дымили дешевыми сигаретами, пили бесконечны чай и пытались понять друг друга.

– Знаешь, я всегда уверяю себя в том, что понравившаяся мне женщина, ведется на меня, ну и начинаю ее всячески домогаться. Чаще всего, я ошибаюсь, принимаю желаемое за действительное, так было и с тобой.

Он посмотрел на меня и продолжил:

– Ну да, я подумал, что ты на меня запала и стал пушить хвост, а все было совсем не так.

– Совсем не так, – откликнулась я, – ты не привлекал, скорее наоборот. Я поняла, вдруг поняла, это было, как озарение! Видишь ли, истина – это не кайф, не просветление, истина – это когда мозг твой сжимается под тяжестью ответственности, от дара света. В каждом из нас частица Творца. И когда человек открыт, то и другие частицы тянутся к нему, то есть стремятся воссоединиться в целое, стать тем, кем были когда-то… Поэтому возникает дружба, любовь, привязанность. А тело… тело здесь вообще ни при чем, тела нет. Когда я летела в самолете, ну помнишь, я тебе рассказывала? Так вот, нас нет на Земле, какие там продукты жизнедеятельности! Чуть выше, и ничего! Есть искры – наши души, рассеянные по Вселенной… Тело – клетка, в которой бьется душа. И душа обязана пройти через горнило страстей, обреченная на короткую жизнь с телом.

Так вот, когда мы сидели с тобой в пустом здании вечером, закрылись в кабинете и говорили. Только тогда я услышала, что меня позвали! Я всматривалась в тебя и не понимала: кто ты и зачем зовешь меня?! А это душа твоя докричалась до моей, шарахнула по глазам опять спряталась. Вот за этот краткий миг я и полюбила тебя. Поэтому так дорога мне та первая наша осень. Я много раз потом пыталась докричаться, но бесполезно, ты закрыт. А я все живу, живу верой в ту первую секунду, не смотря ни на что! До любого человека можно докричаться и полюбить. Но это такая огромная работа! Я еще не готова. Я похожа на маленькую шаровую молнию, которая мечется внутри квадратного ящика, бьется о стенки: туда-сюда, туда-сюда. Глаза мои зажмурены от страха, но я вот-вот приоткрою один и увижу выход. Он же вот, рядом! Может быть, это и есть смерть? Ты меня не слушаешь?

– Я тебя слышу, – откликнулся он, – Просто ты наговорила столько, что для осознания этого понадобится целая жизнь!

Так все и было. Начало девяностых. Заводы встали, зарплаты кончились. На месте рухнувшей совковой экономики, как грибы после дождя, выросли фирмочки-однодневки, торгующие, в основном, воздухом.

Я рыскала по городу голодной волчицей в поисках пропитания, то есть, дополнительного заработка и, конечно, наткнулась на одну из таких «иностранных компаний», со звучным названием Dominion Business System.

Как сейчас помню, идет рабочее совещание, и наш молоденький шеф учит нас произносить правильно замысловатое название конторы:

– Даминион Бизнес Систэм, повторите…

– Да-ми-ни-он, биз-нес, сист-тем…

Он тоже был там. Я не замечала его. Только один раз, когда я отчитывалась перед своим менеджером (опять это слово! Оно тогда только входило в моду, только пробовалось на вкус, только адаптировалось на наш, российский манер); так вот, в кабинет вошли какие-то лохматые парни в потертых джинсах и линялых рубахах, сдали пачки анкет, отрапортовали бегло и удалились.

– Наши лучшие агенты, – с гордостью отрекомендовала менеджериха (это уже по-русски) закрывшуюся дверь.

Так мы познакомились. Не с дверью. С ней я уже была знакома.

Exhibit 1

На заре нынешнего благоденствия жил-был предтеча российского бизнеса, назовем его – Александр Иванович (почему бы и нет). Размах идей этого человека потрясал своей бесконечностью. Чтобы не быть голословной, расскажу. Допустим: есть предприятие, выпускающее детские велосипедики, но нет рынка сбыта, а в Мурманске ловят рыбу, но нет муки. Погодите, погодите, я не шучу. Так вот, идея Александра Ивановича заключалась в следующем: велосипедики обменять на муку, муку – на рыбу, рыбу… на что же поменять рыбу? Ах, да! Рыбу можно поменять на посуду, посуду же продать в Воронеже, чтобы на вырученные деньги снова взять велосипедики.

Согласитесь, схема гениальная. Не согласны? Что вас напрягает? Посуда?

Очень просто: посуду выпускают в Харькове – это Украина, так? Воронеж – это Россия. В Воронеже у Александра Ивановича есть родня, а в Харькове некоторые связи. Значит, если он за гривны берет посуду, а продает ее за рубли, да еще накручивает пять концов (хотя, накручивал он больше), то прибыль составляет довольно внушительную сумму. Это в теории.

На практике дело выглядело следующим образом:…

Если вы решили взять за основу своего бизнеса безумные идеи Александра Ивановича, я непременно с вами поделюсь. Но, сначала вернемся к истокам.

Дело в том, что ни я, ни мои друзья, к сожалению, или счастью, не обладаем никакими коммерческими способностями. Специально так пишу, чтобы подчеркнуть жирно: никакими! Но! Мои друзья озаботились покупкой аппарата (не искусственного дыхания). Просто-напросто, после очередного выступления в очередном клубе, Ромка сказал:

– Акустика – это бес-пер-спек-тив-но!

И все сразу озаботились.

Но где, скажите, пожалуйста, где в провинции достать деньги? Я подчеркиваю: деньги для того, чтобы их хватило на покупку всяких там музыкальных инструментов и другой аппаратуры?

И тогда Макс, со свойственной ему одному способностью генерить идеи, предложил:

– Давайте займемся бизнесом!

Это было круто!

Итак: в нашем общем понимании, бизнес – это контора, которая занимается всякими спекуляциями, на «эти два процента и живет».

Отлично!

При ближайшем ознакомлении оказалось – не очень. Регистрация конторы требовала хоть каких-то начальных вложений. У нас их не было.

Что делать? (Извечный российский вопрос, не правда ли?) И тогда в мою голову пришла, невесть откуда, светлая мысль:

– Надо найти человека, у которого есть средства.

– И чего? – удивились остальные.

Пришлось долго, почти на пальцах, путаясь в словах и терминах, объяснять начинающим бизнесменам (и себе самой), что такое спонсор.

Так появился Александр Иванович. Мы встретились случайно. На ловца, как говорится, и зверь бежит. У нас не было ничего, кроме мифического рынка сбыта и феерических идей, у Александра Ивановича – фура, набитая харьковской посудой.

Как мы воровали эту посуду!

Наш учредитель благополучно зарегистрировал фирму, снял складское помещение, и работа закипела.

Эдик настаивал на том, чтобы продать весь груз оптом и не морочиться.

Ромка его поддерживал.

Остальные колебались и таскали чашки-тарелки небольшими партиями, на поддержку штанов, так сказать. А все почему? Коммерческие идеи Александра Ивановича, внезапно стали проникать в наши головы и закрепляться там. Мы теперь мало думали о музыке, а все больше – о деньгах. Даже не о деньгах; мы расширили и углубили гениальную цепочку Александра Ивановича, теперь ее звенья удлинились, к прежним добавились два вагона электродов, насосы, электродвигатели и какие-то неведомые машины и механизмы, о которых мы знали только, что они выпускаются на заводе горно-шахтного оборудования. Мы переплюнули Иваныча! Он должен был бы бежать от нас, ибо мы, как люди наделенные поистине безграничным творческим воображением, заставили доморощенного коммерсанта бледнеть и видеть в горячечных снах густой дождь из зеленых бумажек. Но бедняга не знал! Откуда? Мы честно играли, уходили в роли с головами и сами себе верили.

Когда он опомнился, склад был почти пуст. Жалкие останки посуды едва покрыли накладные расходы. Знаете, что больше всего поразило Иваныча: мы никуда не делись. Димка, исполняющий роль директора фирмы, честно восседал в шоу-руме, Ромка ходил в белом плаще и костюме с галстуком, Макс раздувал щеки, я рассылала факсы и даже ездила в командировку, мы вовремя сдавали бухгалтерские отчеты и вели себя солидно. Мы разорили его. Отчаявшись что-либо понять в происходящем, Иваныч нанял спецов. Очевидно надеясь, таким образом, стрясти с нас то, что мы, по его мнению, ему задолжали. Меня хотели продать в Турцию. Так и сказали:

– Продадим в Турцию!

Вау!

К Димке приходили домой и обещали набить морду. Эдик благополучно слинял, прихватив несколько сервизов. Макс удрал в Москву. Я написала заявление в милицию о том, что нас шантажируют, режут, убивают и насилуют. Ромка добыл пистолет и сходил с ним в контору к Иванычу. Инцидент был исчерпан.

Правда, музыкой мы больше не занимались. Кто-то скажет: хреновые из вас музыканты! И будет прав!

Exhibit 2

Где-то я читала о русских эмигрантах в Штатах, мол, питались одними окорочками… Мы питались до-шираком, и не в Америке, а в Москве. Если кто-нибудь хочет почувствовать себя эмигрантом – милости просим в столицу нашей родины! Классный рекламный слоганчик. Эдак – через всю Тверскую растянуть, а? Можно еще на вокзалах и в метро… в общем, дарю идею.

Г-н Алексеев (прошу не путать со Станиславским, тот хоть и был купцом, но занимался театром); так вот, Борис Алексеевич Алексеев театром не занимается, и за всю свою жизнь ни о каких системах не писал. Но, надо отдать ему должное, все-таки свою систему он создал. Систему продаж.

Читаю объявление в газете: «Требуются консультанты для работы на выставках…».

Я только что приехала в Москву. Живу у подруги, помимо меня в крохотной однокомнатной квартире на Бабушкинской помещается еще пять человек, плюс, собственно, сама хозяйка. Тусуемся. Зарабатываем на поесть, сигареты и метро пением в электричках. Ищем работу.

Предложения много, но взгляд почему-то падает именно на этих консультантов для работы на выставках.

Звоню. Назначают собеседование(!!!)

Все серьезно.

Обнадеживает?

Едем с другом. Он москвич, переживает, чтоб меня не обули.

Староваганьковский переулок. Подвал. Спускаемся.

Мой друг лыс и в шортах, впечатление – не для слабонервных. На самом деле – милейший человек, отец многочисленного семейства.

В захламленной полуподвальной комнатушке нас встречает низкорослый плотный мужичок, испуганно здоровается; мы рассаживаемся рядом с десятком таких же соискателей. Милая девушка рассказывает о фирме, необыкновенных возможностях, профессиональном росте и достойной зарплате. Заполняем анкеты.

– Когда надо приступить к работе?

– Завтра. Приезжайте в Эксоцентр. Начинается крупнейшая международная автомобильная выставка, у нас там стенд, так что прямо и начнете работать, – девушка объясняет.

И тут вскакивает тот самый маленький и начинает грузить.

Соискатели слушают, широко распахнув глаза. Но меня уже этим не проймешь, я – воробьиха стреляная, потому сижу и улыбаюсь почти как Мона Лиза. «Не верю!» – сказал бы Станиславский. Но… деньги нужны, а без прописки никуда не возьмут, будь я хоть семи пядей. К пядям у меня имеется диплом об окончании политехнического института, но… кому нужен этот диплом, давайте смотреть правде в глаза.

Долго сидим с лысым приятелем Серегой в Александровском саду на травке, думаем. Сообща принимаем решение: съездить мне в Экспоцентр, а там видно будет.

Всю ночь Серега катает меня по Москве на вишневой девятке (классика жанра!) и, не смотря на то, что нас постоянно останавливают, бесконечно проверяют документы, даже привозят в отделение, где мы долго ждем подтверждение нашей благонадежности, все равно: Москва кажется мне прекрасной!

Как-то у меня возникла идея написать книгу для маргиналов, о том, как выжить в Москве. Но потом эта идея изжила сама себя. Во-первых, я была бы не оригинальна, таких пособий в свое время написано было множество, а во-вторых (или, все-таки, во-первых?), я полюбила этот город. Посудите сами, как можно писать о городе, который любишь? Только с любовью!

Но вернемся к нашим баранам, то бишь, к Борису, который Алексеевич.

Итак: чудесное августовское утро, отяжелевшее за лето солнце, по-хозяйски обнимает мегаполис, асфальт отражается в небе, город в белесой дымке, плывут улицы, воздух дрожит и наполняется звуками. Звуки зовут, подхватывают, тонут в подвалах и тоннелях метро, плутают переулками, гулко дрожат и отражаются от стен. Город поглощает меня, всасывает и влечет в своих потоках, выбрасывает, снова втягивает и это бесконечное движение начинает казаться самой жизнью, с ее стихийными водоворотами и тихими заводями.

Простите за лирику, увлеклась.

Было 9.30. Меня и еще нескольких соискателей встретила давешняя девушка. Маленькая, щупленькая, шустрая, как все девушки ее типа, Люда – так ее звали, проводила нас на территорию Экспоцентра. Посетителей еще не пускали. Мы прошли арку: и моим глазам впервые в жизни открылась заасфальтированная площадь, сплошь застроенная выставочными павильонами, рядами и поодиночке выстроились автомобили, на подиумах больших и маленьких настраивали звук, бегали озабоченные мужчины в костюмах, мальчики и девочки в разноцветных униформах выстраивались вдоль проходов, менеджеры лихорадочно что-то втолковывали подчиненным, кто-то надувал воздушные шарики, а кто-то поднимал в небо огромные шары с рекламой. Казалось, еще немного, еще совсем чуть-чуть, мелькнут последние секунды и невидимый Бегемот, или кто там у адского ведомства ответственный за проведение выставок, оглушительно выстрелит и заорет дурным голосом: «Бал!». Я старалась не крутить головой и изображать равнодушие. Мол, и не такое видали, подумаешь!

– Вот наш стенд, – сообщила Людмила.

Мы остановились перед грудой коробок, тюков и рулонов. Несколько мужчин сосредоточенно разбирали весь этот хлам. Люда взмахнула ручкой и исчезла, чирикнув напоследок:

– Располагайтесь…

Хм!

На самом деле никакого представления о предстоящей работе у меня не было. Правда, в сумочке валялось несколько брошюрок с описанием собственно «продукта», который, как я понимала, все мы должны будем рекламировать.

Тем временем мои будущие коллеги шустро собрали несколько сетчатых этажерок (не могу подобрать другого названия, более полно отражающего суть конструкции). Эти, с позволения сказать, выставочные стенды расположили полукругом, а на несколько пустых ящиков водрузили зачем-то старый капот от неизвестного мне автомобиля.

– Ты новенькая? – услышала я. Высокая полная женщина явно обращалась ко мне, и я кивнула.

– Надо записаться, – сказала женщина. Я подошла к груде ящиков и коробок, там, раскрыв истрепанный журнал, какими раньше, в эпоху счет и перьевых ручек, пользовались бухгалтеры, она записала мои имя и фамилию аккуратным почерком.

После чего улыбнулась неожиданно приветливо и предложила приступать к работе.

Я посмотрела вокруг, у этажерок суетились люди, расставляли банки и бутылки, наполненные таинственными средствами.

– Присоединяйся, – Марина, так звали распорядительницу, махнула рукой в сторону крайнего стеллажа. Там уже распоряжалась маленькая женщина в бирюзовом костюме и белых носочках, почему-то эти носочки запомнились намертво. И скажу сразу: она всегда была в носочках, сколько я ее помню, а встречаться нам пришлось часто, в течение последующих пары лет, это точно.

Итак, я направилась к своей судьбе.

Белые носочки оглядела меня с головы до ног довольно пренебрежительно, наверное, я не внушила ей доверия. Слегка кивнула, представилась Ритой и подхватив в одну руку банку, в другую какую-то упаковку, кинулась к проходящему мужчине.

Мимо нас тек сплошной поток посетителей выставки, постепенно он густел и уплотнялся. Рита то и дело принимала деньги от покупателей и засовывала их в сумочку, болтавшуюся на шее.

– Ты чего стоишь? – Я снова увидела Марину, она с недоумением смотрела на меня.

– А что делать?

– Продавай…

Лаконичный ответ. Но его было достаточно. Я взяла в руки банку и еще раз сверилась с листовкой: полироль… Ага! В картонке оказались сменные щетки для дворников, ну это мне ни о чем не говорило.

Разберемся по ходу, решила я и ринулась в бой.

К концу рабочего дня я ухитрилась втюхать доверчивым посетителям выставки банок десять этой неведомой субстанции под названием «полироль» и еще какого-то дерьма, о котором, как я уже говорила, не имела ни малейшего представления.

С гордостью сдала Марине выручку: мол, смотри, какая я! И заглянула в ее журнал. Эх, каково же было мое разочарование, когда я увидела, что другие «коллеги» ухитрились продать товара на суммы в десятки раз превышающие мою. Но Марина снисходительно похвалила меня и выдала зарплату за день. Для изголодавшейся провинциалки сумма не маленькая. Хватило на покупку еды для всей тусовки и еще осталось.

У меня гудели ноги, в ушах стоял шум выставки, но я так возбудилась, так настроилась на успех, что на следующий день понеслась на работу, как ошпаренная. Я следила за другими, прочитала и прослушала все, что было известно о товаре. Перестала шарахаться от проходящих мимо людей. Тараторила без умолку. Меня несло. Я кланялась, как китайский болванчик, губы растянулись в вечную улыбку и прилипли уголками намертво. Я приплясывала, зазывала, шутила, кокетничала, лезла вон из кожи… Но вечером сумма выручки почти не превысила предыдущую.

Я задумалась, но ненадолго. На следующий день привела с собой любимого, он до этого пару дней промышлял в канадской компании. Но его заработки по сравнению с моими были просто копеечными.

«Уж вдвоем-то мы справимся!» – убеждала я себя и его.

Вдвоем действительно получилось больше денег. Но все-таки, мы отставали от других.

Exhibit 3

А потом был конец света, я поступила в Литературный институт и стала писателем.

Оглавление

Сотворение Мира

Ведьма

Невеста гончара

Похороны Магомета

Красная щель

Москва 99

Неугомонная

  Часть 1. Письмо

  Часть 2. Ответ

Новый декаданс

Причинное место

Сатиры

  Действие 2

Столкновение

Судный день

Уснувшая любовь

  Действие первое

    Явление 1

    Явление 2

    Явление 3

    Явление 4

    Явление 5

    Явление 6

    Явление 7

    Явление 8, с другом

    Явление 9

    Явление 10

    Явление 11

    Явление 12

    Явление 13

    Явление 14

  Действие 2

    Явление 1

    Явление 2

    Явление 3

    Явление 4

    Явление 5

    Явление 6

Хроника утра после Конца Света

Бред с попугаем

  Явление 1

  Явление 2

  Явление 3

  Явление 4

  Явление 6

  Явление 7

  Явление 8

  Явление 9

История одной русской, которой все всегда удается…

  Блуд как он есть, и любовь как она есть (или ее нет…)

  Exhibit 1

  Exhibit 2

  Exhibit 3 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg