«Нет счастья в жизни»

Нет счастья в жизни (fb2) - Нет счастья в жизни 590K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вячеслав Абрамович Лейкин

Вячеслав Лейкин Нет счастья в жизни (сборник)

© Лейкин В., текст, 2014

© «Геликон Плюс», макет, 2014

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес, 2014

Рассказы

Нет счастья в жизни

Я лежал на белейшем, тщательно просеянном и отсортированном вечностью песке усть-нарвского пляжа и не столько загорал, сколько отогревался и отсыпался после короткого, но утомительного полярно-полевого лета.

Был сентябрь, народ в основном разъехался, и в такие теплые дни здесь было вовсе даже неплохо.

Рядом растянулся на недонадутом матрасе парень примерно моих лет и кондиций. Который уж раз мы совпадали с ним на пляже, компании у него видно что не было, и он явно был не прочь обзавестись ею, полагая меня в конфиденты.

Однако я начал первый.

– Так уж и нет, – спросил я, разглядывая его в упор.

– Чего нет? – парень опешил.

– Счастья в жизни, – я показал на фиолетовую наколку на его правом плече.

Он засмеялся:

– Ты знаешь, нет. Жизнь есть, а счастья нет. Ты давно здесь перемогаешься?

Мы познакомились.

Я снимал тогда комнатушку под крышей в конце длинной улицы имени неведомой мне Лидии Койдулла. В комнате были кровать, стол, табурет и окно, обращенное к морю. Прибой ровно шумел, имитируя бесконечность, и воздух в раскрытом окне был плотным и удобным для дыхания.

Кроме меня наверху жили две дамы: старуха, проводящая здесь по полгода, и аспирантка-театровед, обе длинные, прямые, видно, что брезгливые, постоянно дремлющие над раскрытой книгой – одна в беседке во дворе, другая на складном стуле на пляже.

Старуха почти сразу перестала реагировать на мои пожелания чего-либо доброго и приятного: дня, вечера, аппетита. С девицей мне удалось провести две-три высокоинтеллектуальные пятиминутки, в конце третьей я неосторожно признался, что сам, так сказать, попираю литературную стезю, и тут же пропал в ее глазах. Девица готовилась в старухи.

А теперь вообразите: сосны, прибой, пустой поселок, чаячий смех и осень во всем. И две надменные старухи, тоскливые, как сама идея бессмертия. Нетрудно догадаться, что на третий уже день я почувствовал себя одиноким и очень печальным существом. Тогда и вышло мне знакомство с носителем жизнерадостной наколки. Производил он впечатление человека затейливого, но не нахального, компанейского, но не навязчивого.

– У меня тоже нет счастья, – сказал я, – однако ж я не выставляюсь с этим на публику.

– Я пытался свести – пустой номер. Когда накалывал, молодой был, счастливый.

– Надолго сюда?

– Как получится.

– Интересный ты субъект. Свободу, небось, любишь?

– Свободу все любят, кто понимает, – отвечал он задумчиво.

Легкий он был человек. А я – одичавший от недельного почти молчания. Неделю пестовал свое жалкое одиночество, наливался им, чувствовал, как скальп на брови сползает. А тут вдруг «нет счастья в жизни» – и тонкие острые уши багровеют на солнце.

– Я тут недавно оказался заперт в одном странном доме, – говорил он мне часа через три. – Тоска такая, хоть Богу молись. И вдруг книга, Пушкин. Листнул от скуки, и всё – оторваться не могу. Ну хоть, например, вот это: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем». Дальше пустое, но это вот наслажденье мятежное – я просто запух. Доиметься бы до него, уж я-то бы так им дорожил. Да где взять? Или вот это: «Когда б не смутное влеченье чего-то жаждущей души». Читал? Врешь! А если читал, то забыл, а не забыл, так не понял. Мне это смутное влеченье жить по-людски мешает…

А вечером мы пили пиво в ресторане самообслуживания «Лайма»; в углу сидел горбун с ярко накрашенными губами и в лакированных туфлях и всё клонился на стол лечь, а женщина с раздачи кричала: «Коля, ты, ради бога, не усни здесь! Стыдно ведь!»

Новый товарищ мой говорил, не умолкая, похоже было, что он намолчался пуще моего.

– Вот горбун, горбатый человек, может ли он быть счастлив?

– Смотря что понимать…

– Да брось ты, все одинаково понимают. В словаре, например, сказано: «Счастье есть состояние высшей удовлетворенности жизнью».

– Там и словарь у тебя был?

– Где?

– Где ты с Пушкиным куковал.

– Там все было. Кроме свободы. Но ты меня не сбивай. Вот есть у горбуна это состояние или нет? Он один, этот урод, один на десять тысяч негорбатых. Или на сто. У него и мысли не такие, как у нас, и желания. Его не понимают и не любят. Женщины в том числе. Это больно. Но в этом уже есть высокое счастье. В принципе, горбун счастлив, а мы с тобой нет. Ты ведь тоже нет?

Я с удовольствием согласился.

С утра мы снова встретились и пошли вдоль береговой дуги к заставе – туда, где маячит темно-красная надпись на фанерном щите: «Внимание погранзона». А поскольку никаких других знаков на фанере не было, то погранзон этот казался специальным таким существом, и внимание его было безграничным.

И вдруг наткнулись на труп тюленя. Темно-серый грязноватый мешок с блестяшками глаз и седыми усами валялся на берегу, и волна его слегка раскачивала.

– Мне раньше казалось, – сказал я, – что только киты выбрасываются на берег. Оказывается, и эти туда же. Хорошо хоть по одному, а не стадами.

– Слишком у тебя все просто, – возразил мой спутник и перевернул тюленя ногой. На спине несчастной твари оказались две круглые дыры, понятно, что от пуль.

– Вопрос о тюленях остается открытым, – продолжил он. – Так же, как и вопрос о негодяях.

И прибавил, немного помолчав, тихо, но с неожиданной силой:

– Вот так и меня когда-нибудь. Но на берегу. И выбросят в море.

Я не стал его разуверять, и мы молча дошли до погранзона.

На обратном пути я спросил его:

– Слушай, где ты служишь? И кому?

– Если я скажу тебе, что работаю директором Ботанического сада, ты все равно не поверишь. Ну а инженером или там слесарем…

– Нет, брат, на инженера ты мало похож. Или на слесаря. Зачем слесарю Пушкин? Наслажденья ему мятежного не хватает?

– А может, и не хватает. Это смотря какой слесарь.

– Ты – странный человек. Мне все кажется, что я тебя знаю с детства, а иногда в тебе вдруг такое проявится, словно и детства у тебя никогда не было.

Это я сказал ему потом, когда мы опять пили пиво в «Лайме». У окна сидела непонятно откуда здесь взявшаяся крупная и красивая в профиль женщина, а мы смотрели на нее, как она красиво ест, и сидит красиво, и на море смотрит, и все это в профиль. И наслаждение наше этим незамысловатым зрелищем было вполне безмятежно.

– Хочешь, я погадаю тебе? – предложил он однажды. – Говорят, я неплохо гадаю по руке, во всяком случае, прошлое угадываю довольно точно.

Он взял мою руку:

– Надо же, какие линии четкие. Учебное пособие для начинающего хироманта. Значит, так – ты беден, женат и, я должен тебя огорчить, второй раз уже не женишься. Детей двое. Один уже есть, не так ли? Пойдем дальше. Линия судьбы тянется далеко и затем резко уходит в сторону; это значит – проживешь долго, а успеха добьешься под самый конец.

– Все-таки будет мне в жизни счастье!

– Не мешай. Ох, вот это красиво! Слушай, я видел много ладоней, трудных, запутанных даже, но такого себялюбца, такого прожженного ревнивца я еще не встречал.

У него были длинные, холодные пальцы. Их вкрадчивые прикосновения щекотали, будоражили даже как-то не по-хорошему.

Я вырвал руку:

– По тебе гадать еще проще, прочел наколку – и в курсе. А насчет себялюбца – это ты брось. Может, я один и люблю себя на целом свете. А без любви-то каково?

– Без любви плохо, – отозвался он. Потом добавил: – Погода портится. Завтра утром уеду тартусским автобусом. Придешь провожать?..

Всю ночь шел дождь. Сперва он еле капал, потом действительно шел, а затем прямо-таки рухнул с неба и загрохотал по жестяной крыше, по подоконнику, по стеклу, захлебываясь в водотоках, и был невероятно похож на весенний ливень. И только когда он затихал ненадолго и яблоня напротив скрипела суставами и стучала по стене ветвями, было понятно, что это осень и умирание деревьев и дней.

Я слушал дождь и думал о моем знакомстве, о том, что такие нечаянные встречи почти никогда не имеют продолжения, потому что за два часа или дня успеваешь наговорить человеку столько неслучайного, потаенного даже, что потом за временем и видеть его неловко, словно он подглядел тебя в нехорошем.

И все-таки было жалко, что он уезжает.

Проснулся я оттого, что море шумело сильнее обычного. Натянул свитер и пошел на пляж.

Море было сердитое: серое, пенное, как при последнем походе Старика к Рыбке. Пляж пустовал, только загорелая женщина неуловимых лет быстро и равномерно шла вдоль берега. Процедуру эту она проделывала каждое утро и вечер тех дней, что я здесь жил: доходила до «погранзона», отталкивалась от щита руками, смотрела на часы и так же проворно и ровно шла обратно, не останавливаясь и не глядя по сторонам.

Видимо, торопилась долго жить.

Товарищ мой ждал меня возле автобуса.

– Вот, уезжаю, – сказал он и передал мне початую бутылку пива.

– Жаль, конечно, – и мы замолчали, глядя мимо друг друга.

Автобус проснулся, забормотал, зафыркал, бывшие вокруг начали суетиться.

– Ну что, обменяемся телефонами, – предложил я без особого, впрочем, энтузиазма.

Он посмотрел на меня внимательно, даже несколько холодновато.

– Явор знаешь? – спросил он неожиданно.

Я растерялся:

– Ну знаю. Клен такой. Белый. А что?

– А ничего. Я – вор, понимаешь? Такой вот клен.

– Ничего не понимаю.

– Ну вор. У людей честных краду. Я ворую, а меня ловят. Ты – нормальный мужик, толковый, ты должен понять. Ничего уже не переменить. А ты говоришь – слесарь.

Я просто обалдел. Стою, смотрю во все глаза, и ни слова.

– Ты уж прости меня, так получилось. Ну нет в жизни счастья, – он засмеялся и поперхнулся сразу, закашлялся и пошел к автобусу. Я двинулся за ним.

– Прощай, – обернулся он. – Не обижайся.

– Да я что ж, – замямлил я почему-то виновато. – Если бы не ты, я подох бы тут от скуки.

– Прощай, – он поднялся в автобус, и тот сразу же тронулся.

Я глотнул пива, покурил и пошел к морю.

– Явор белый, – бормотал я сердито. – Врет и не поперхнется. Впрочем, поперхнулся…

А потом я вспомнил, какие у него были длинные проворные пальцы, и мне стало не по себе.

Вечером я уехал в Питер.

Лабытнанги

С утра позвонил приятель:

– Чем занимаешься?

– Яичницу ем.

– Слушай, мне не хотелось бы отрывать тебя от яиц…

– Что-нибудь случилось?

– Случилось. Я стихи сочинил, – и читает мне заупокойным голосом нечто тяжеловесное, однако же не лишенное, типа:

Быть колесом на карте мира И пленником отхожих мест, Рабом косматого кумира И облаком, несущим крест…

– Всё, – говорю, – перехожу на прозу.

– Чего вдруг?

– Да так, приспичило. Раньше боялся, что лиру будет некому передать…

– А теперь?

– Теперь нормально. Теперь есть кому.

– Что ли, плохие стихи?

– Почему – плохие? Хорошие. Просто я устал. Зубы, ноги, спина, по-видимому, печень. Не говоря уже о гонорарах. Надоело!

Повесил трубку, доел яичницу и пошел переходить на прозу.

Тем более что давно собирался записать историю, случившуюся почти уже полвека назад в иркутском городе Ангарске, в ресторане «Ангара», куда мы зашли с новообретенным товарищем моим отметить окончание полевого сезона и где нас заприметили и при этом неверно поняли его старые знакомые, видно, что негодяи редкостные, от которых нам пришлось, выйдя из кабака, сначала отбиваться, потом убегать, а потом снова драться, уже с каждым по очереди, так как они бегали с разной скоростью.

Я эту историю вспомнил, когда в TV-ящике вдруг возникли Лабытнанги, городок такой деревянный в низовьях Оби, через который я в Салехард проезжал на полевые работы.

А Колька – так звали товарища моего – лет через пять после Ангарска, где он все это время с фортуной экспериментировал, напросился к нам в партию, а когда сезон закончился, вычислил какую-то барышню в Лабытнангах да и приосел у нее.

И вот когда показали по ящику Лабытнанги (они с хантыйского, а может, с ненецкого переводятся как «семь лиственниц»; я считал, у меня больше пяти не выходило), так вот, когда они – Лабытнанги эти – высветились на экране, я и вспомнил Кольку, как однажды по пути из Салехарда домой заехал к нему погостить.

Колька был один, семейство его укатило на юг, и он принял меня без церемоний: три пол-литры спирта, трехлитровая банка томатов и трехлитровая же с черной икрой, она еще ястык называется, так как вся в пленках.

Мы пили спирт, заедали помидорами с икрой и почти не пьянели.

– И не мудрено. – говорил Колька, – Она – икра эта подлая – так пропитывает собою стенки всего, через что проходит, что спирт, даже и неразведенный, практически бессилен.

Вот тогда мы и вспомнили этот скандал в Ангарске. Вспомнили и долго смеялись, хотя смешного там было совсем немного, потому что один из этих троих размахивал кастетом, а у другого был нож.

А еще вспомнили Наталью, кажется, Шерман или Норман, а похоже что Нейман, с прической типа воронье гнездо, но на ней смотрелось, даже впечатляло.

У Кольки было с ней что-то настолько обоюдное, что когда он утомился и отхлынул, я долго еще сушил ей сопли, да так тщательно, что сам чуть не угодил туда же…

Икра и томаты надоели, а спирт, наоборот, стал поусвояемее, и мы продолжали веселить душу памятью.

Вспомнили лето шестьдесят первого года, как в тех местах, где мы шурфы по лесам рыли и в маршруты ходили, начали освобождать дно для Братского моря: жгли леса и деревни и кладбища вывозили на самосвалах.

Я, например, вспомнил один маршрут, где мы были с Вадимом, начальником нашим, неутомимым свистуном, привередливым моралистом и вообще большим оригиналом; как мы шли с ним по лесной тропе, я впереди с палочкой, он метрах в десяти позади с веточкой, насвистывая «Сент-Луис», или «Бейсин-стрит», или еще какую-нибудь блюзовую топонимику.

И вот мы шагаем неторопливо: солнышко, птички, гнус – всё как обычно. Ан нет, не всё, потому как осиное гнездо, полное потаенной жизни, с дерева свисает. Я палкой по нему бац и дальше топаю. И вдруг свистун мой мимо мчится, уже молча, а вокруг его головы осиный рой ликующий…

А Колька про ондатру вспомнил. В речушке, где мы лагерем стояли, по ночам ондатры плескались. Особенно ближе к осени. Особенно при луне.

И вот наш топограф стал вдруг утверждать, что мясо ондатр чрезвычайно полезное, вкусное, даже деликатесное, и всех разговорами этими утомил до невозможности.

И тогда затеялись мы проверить нашего доставалу – купили крольчатины, натушили ее в казане и к топографу: не желаете ли отведать любимое блюдо?

– Какое такое блюдо?

– Да ондатрятину. Сами же говорили, так что угощайтесь, – и миску перед ним шарах.

Он аж в лице повредился и ни в какую: аппетита, мол, нет, интереса, и что-то там у него на конце прямой кишки нехорошее.

– Нет уж, извольте кушать, иначе полное вам от коллектива недоверие.

И вот, дрожащий от омерзения и бледный от решимости, взял он кусок, затолкал в рот, и как пошло его, бедолагу, чистить – смотреть невозможно. Да мы и не смотрели, а сели в кружок да и навернули дружно эту с понтом ондатрятину…

А потом я рассказал Кольке историю про геофизика Леню, нынешнего Колькиного – через два дома – соседа. А за год до того Леня жил в Салехарде и в течение почти месяца каждое утро под завывание в окне радиогимна выходил во двор с помойным ведром в одной руке и красным знаменем в другой и медленно, как бы даже церемониальным шагом, направлялся к помойке.

Естественно, доброжелатели сообщили, куда следует. Леню туда вызвали, и кто следует спросил его, чего это он. Леня отвечал: «Ежеутренний символический ритуал очищения от всего наносного, скверного, чуждого. Понятное дело, под ритуальные звуки и с красным знаменем. Как у Маяковского: “Я себя под Лениным чищу”, – помните?» – «Помним, – сказал кто следует и прибавил: – Леня, ты человек известный, тебя все уважают, поэтому пока пятнадцать суток. Но учти…» – «Учту», – пообещал Леня и отправился, куда послали.

После этого две недели кряду днем он шастал по городу почему-то с шахматными часами, а ночью просвещал алкашей по вопросам гражданского права и простого человеческого счастья.

Между прочим, сейчас в Салехарде есть улица имени его фамилии. Но это так, к слову…

А потом мы вспомнили маршрут по Казыму, как Колька ловил рыбу, задремал и рухнул в этот самый Казым…

Так, вспоминая о милых сердцу пустяках и не забывая о главном, мы в конце концов слегка переутомились и не заметили, как уснули…

На следующее утро позвонил приятель. Тот самый. Между прочим, художник, и весьма продажный, сиречь популярный. Позвонил и говорит:

– Старик, ты будешь смеяться.

– Ну если ты так настаиваешь…

– Серьезно.

– А что случилось?

– Решил перейти на прозу.

– Что?!

– Прозой хочу заняться.

– Вчера стихи, сегодня проза. А картины кто будет писать? Пушкин?!

– Я повесть о жизни решил сочинить.

– Хренада! – восхитился я.

– Потому что если ее не описать, то как будто и не жил. Называться будет «Раскаяние Авеля».

– Это ты, что ли, Авель?

– Практически безгрешен.

Возразить мне было нечего, и я стал смеяться.

– Я же говорил, что будешь смеяться, – обиделся приятель и повесил трубку.

А я просмеялся и пошел сочинять стихи. Что-то такое, нервно-паралитическое, типа:

Не заводите надо мной петли, И не вопите за спиною «Пли!», И в душу мне не впрыскивайте дозу. Меня здесь нет. Сгорели корабли, Попрела репа, выцвели рубли, И хронос завершил метаморфозу.

Совпадение

История, которую я собираюсь рассказать, произошла именно со мной. Даже две истории, просто они похожи и уместились в один день – так что вроде как и одна. Впрочем, одна и есть, потому что главное в рассказе этом – сходство двух случаев, происшедших с одним и тем же человеком, то есть со мной, в один и тот же день.

Обычно подобным рассказам люди не очень-то склонны верить, хотя слушают с интересом. А почему не верят – непонятно, ведь каждый, и не однажды, запутывался в каком-нибудь невероятном сплетении событий. Причем любое из этих событий вполне вероятно, просто слегка необычно, ровно настолько, чтобы обратить на себя внимание. Но события эти порой образуют такие фантастические связки, цепи, гирлянды, что поневоле начинаешь задумываться о некоем потустороннем промысле, но не божественном, а скорее уже бесовском.

Ведь как бывает. Вышел человек из дома и сразу поскользнулся. Упасть – не упал, но когда выворачивался, в животе у него что-то сместилось, хрустнуло и заболело. Не очень сильно, но чувствительно. Человек пришел на остановку и начал ждать. Прошло три сто четырнадцатых, два сто шестнадцатых, тридцать первый и целых четыре одиннадцатых. Даже пятьдесят второй, которого обычно не дождаться, прошел два раза. А тринадцатого все не было. Заметьте – тринадцатого. А поскольку живот побаливал, человек и подумал: «Кажется, начинается».

Тринадцатый все-таки пришел. Человек занял место на задней площадке и стал доставать за проезд. Тут автобус как-то подло тряхнуло, человек подпрыгнул, сумка упала на пол и бутылка разбилась. Что делать – он вышел и стал вытряхивать в урну осколки и мокрые газеты, а в это время подошел еще автобус и обрызгал ему парадные брюки.

На свидание этот человек, естественно, опоздал, однако успел заметить в переулке коричневое пальто, содержимому которого собирался нынче предложить руку и сердце. Он все-таки догнал ее, тронул за плечо и сказал: «Валя, я сейчас все объясню», но это оказалась, понятное дело, не Валя, просто пальто такое же, а самое главное, пол-лица у не-Вали занимало безобразное малиновое пятно. Пятно разъехалось и сказало: «Видимо, совпадение». И тут человек с пронзительной ясностью понял, что он должен был опоздать на это свидание и что предполагаемое объяснение его бессмысленно и никому не нужно. Он понял это и засмеялся, и тягостное чувство в животе тут же исчезло. Между прочим, не женат до сих пор.

Но про этого человека я все придумал, а то, что собираюсь рассказать дальше, истинная правда. Я даже, чтобы убедительнее было, попробую представить историю свою в третьем лице.

В конце рабочего дня Гусев ощутил вдруг какую-то тревожащую усталость и решил пройтись до метро пешком. Он шел по Литейному и неторопливо думал, почему рабочий день кажется бесконечным, а жизнь, наоборот, короткой. Мысль была праздная, не сулящая откровений, и Гусев совсем было собрался поменять ее на размышление о лаборантке Сонечке, от игривых пустопрений с которой пора было переходить к следующей стадии, но в это время в передних дверях троллейбуса, раскрывшихся как раз возле Гусева, запроисходило нечто шумное, бурное, нехорошее. Несколько мужчин пытались вытолкать нетрезвого парня, а он упирался и бранился. Не успел Гусев разглядеть в деталях эту сцену, как из троллейбуса крикнули: «Мужчина, что же вы стоите?!»

Почти машинально Гусев схватил упирающегося за рукав и дернул на себя. Тот вылетел, почти выпал на тротуар, двери захлопнулись, троллейбус укатил, Гусев получил по физиономии, буквально сразу же рядом раскрылась дверь следующего троллейбуса, парень вскочил в него и уехал, а Гусев остался стоять посреди Литейного, и вид его был самый плачевный.

Сейчас, когда я вспоминаю этот случай, он мне кажется забавным, даже смешным, но тогда Гусеву было совсем не до смеха.

С деревянным или словно составленным из протезов лицом Гусев ввалился домой, мрачно разделся и тут же потребовал у сына дневник. Расчет его оказался правильным, и сын тут же получил по плутоватому, обкиданному веснушками фейсу. «Я тебе покажу, как быть несобранным! Ты у меня будешь собранным!» – кричал Гусев, как-то даже упиваясь этим уродливым словцом из кровавой записи в дневнике. Сын ушел за шкаф сопеть и шмыгать, и Гусеву стало легче. Но ненадолго. После ужина саднящая тяжесть несмытого унижения сменилась горчайшей отроческой обидой. «В следующий раз не лезь, – зло думал Гусев, – без тебя разберутся. В следующий раз надо будет сразу вломить, а не глаза таращить. В следующий раз на такси догоню гада», – хотя отлично понимал, что следующего раза не будет, ну не будет, не повторяются такие гнусные оказии.

Гусев врубил телевизор, развернул газету. Постепенно мысли его округлились, уплотнились и закружили, толкаясь и подпрыгивая, как шарики «Спортлото».

По первому каналу, как по Обводному, жизнерадостно булькая и поигрывая радужными пятнами, двигался мутный поток, именуемый «Шире круг». Сын спал, продолжая и во сне оставаться несобранным: ноги на одеяле, голова чуть ли не под подушкой. Гусев поправил его и снова вернулся к «Ширекругу», Круг размышлений его, напротив, стал у2же, предметнее и все более напоминал список дел, которые следует не забыть исполнить: мичману за стенкой надо будет популярно объяснить, что стучать и скрежетать по утрам, особенно воскресным, по меньшей мере неэтично, а будет выступать – дать в рог; Кузину намекнуть, что если он кандидат и начальник группы, то это вовсе не дает ему права вонять по любому доводу, а в крайнем случае можно и в глаз; Леве Брандту при повторном выступлении махануть, чем попало, что под руку попадет; Аркаше за его гаденькие улыбочки просто-напросто порвать пасть, и пущай себе улыбается до скончания дней.

Телевизор стал мешать вольному течению мыслей, и Гусев даванул клавишу. На душе стало свободно и тепло.

Заверещал телефон. Звонила жена от метро, просила встретить на кольце, тем более что прямо от театра за ней увязался какой-то тип и все время предлагал свои мерзкие услуга. Вот и сейчас – она звонит, а он стоит у автомата и ухмыляется. Ждет.

– Он дождется, – радостно сказал Гусев. – Давай, вези его. А я встречу.

Два автобуса Гусев пропустил – ничего интересного. В третьем мелькнуло коричневое пальто жены. Гусев затрепетал. Он встал возле выхода чуть сбоку, чтобы не мешать людям выходить, и сосредоточился. Вышли пятеро, затем появился тот самый тип, которого Гусев успел разглядеть возле жены сквозь затекшие окна автобуса. На выходе он замедлился и, обернувшись, стал что-то говорить гусевской жене. Гусев ее не видел, только пальто сквозь щели мелькало.

– А ну, падаль, выходи! – клекоча, выкрикнул Гусев и дернул неведомого соперника за рукав.

Неведомого? Когда бы так! Перед Гусевым стоял тот самый парень, которого днем он имел глупость выдернуть из троллейбуса, только почему-то он был трезв. Но Гусев мог бы побожиться чем угодно на чем угодно, что это был тот самый поганец, который пятью часами ранее…

– Ты чего, совсем? – спросил парень, отодвигаясь от Гусева.

– Леня, не связывайся, не видишь, он пьян, – сказала… но это была не моя жена, просто пальто было совершенно такое же.

– А вы постыдились бы, – сказала она мне. – Вроде порядочный человек, а ведете себя, как хулиган.

И они ушли.

Я стоял, совершенно ошарашенный, потрясенный всей этой чепухой и тем, что парень оказался тот же самый, только он меня, естественно, не узнал, и что пальто было такое же.

– Полная чушь, – сказал я и засмеялся, ну буквально захохотал в голос. И тут приехал еще автобус, и оттуда вышла моя жена в коричневом…

Я просто зашелся от смеха.

– Ты чего? – спросила она и незаметно обнюхала мена. – Тот тип отстал. Потоптался на остановке и ушел. Ну чего ты? Что с тобой?

Но я не мог остановиться, не мог ничего ей объяснить, я шел за нею следом и хохотал, как ненормальный, как проклятый.

Улица нашего детства

Позвонил мне однажды мой школьный товарищ, большой руки пушкинист, все «наше все» у него на откупе. А мы с ним не только учились в одном классе, но и жили на одной улице в соседних домах, я до сих пор здесь обретаюсь, а он давно съехал.

Ну и вот, позвонил он и спрашивает:

– Старик, ты дома? – и не успел я обдумать ответ, как он говорит: – Сейчас мы будем, – и трубку бросает.

И точно, явились: Сереженька мой мордастый с по-толстовски развевающимися бровями и с новыми, не освоенными еще зубами, а с ним телегруппа – снимать сюжет из цикла «Улица нашего детства».

И пошло-поехало: софиты, стрекотанье камеры, глуховатые команды режиссера.

И вот я уже непринужденно и весьма взволнованно пою гимн десятого «б» на свой же текст (помню, оказывается), вот мы разглядываем с соуличником и соклассником моим наши отроческие фотографии, и он, наткнувшись на одного из нас, спрашивает:

– А как Ленька, всё там же?

– Где?

– Ну, где работал. Работает еще?

– Зарыли Ленечку, – говорю, – два уже месяца тому.

Он помолчал, фотографии перебирает и снова:

– А как Лимон (наш учитель математики)? Здоров ли?.

– Лимон три года уже на Казанском лежит.

– А почему мне не сказали?

– Не доложили?

– Нет, я правда не знал. Жаль.

Посопел, пошуршал фотоальбом и снова:

– Что-то я про Шнобеля давно не слыхал.

Шнобель – это Вова наш Андреев, лет уже пятнадцать тому сгоревший от пьянства. Я ему (Сереже):

– Шнобель уже лет пятнадцать как…

Он, почему-то вдруг обиженно:

– Да я у тебя и спрашивать больше ни о ком не стану!

– А ты про меня спроси. Я-то вот он, снаружи пока…

Так и записали наш нелепый, а в сущности, печальный разговор. Но только вряд ли что покажут.

А песню, думаю, оставят, больно уж я был в ней хорош, даже подплясывал себе, поющему, от непонятно откуда взявшегося восторга.

Кровавый Колокольчик

Однажды приезжаю к другу своему Соломонычу на конюшню, а он весь какой-то сомнамбулированный: медлителен в речи и при ходьбе колеблется не по-хорошему.

Оказывается, за день до моего приезда слетел он с лукавого и ленивого красавца Карагеза и ударился головой о барьер. Да так сильно, что даже почти не пил вечером, а только улыбался виновато.

Наутро снова пошел барьеры расставлять.

– Ты что, опять? – спрашиваю. Кивает. – На Керогазе? – это я его с досады так, конь вообще-то безукоризненный красоты.

– На нем, – отвечает.

– Это, – говорю, – уже, брат, не сотрясение мозга, а полная идиотия. А если он тебя снова о барьер ломанет?

– Значит, не судьба, – отвечает. – Или судьба… – и улыбается.

– Ты бы хоть отлупил подлеца.

– За что?

– Как за что? Работать не хочет, подличает. Всё ведь понимает…

– Понимает. Они всегда всё понимают.

– Вот и отлупи. Выбери дрын потяжелее…

– Какой дрын? Ты что! – закричал Соломоныч. – Я даже рассердиться на него не могу. Это же конь. Ну да, хитрит, упирается, лукавит – все равно виноват-то я. Не научил, не воспитал…

И рассказал мне, как единственный раз разозлился на коня.

…Это было в самом начале моей лошадиной карьеры, на конюшне в Пушкине. Там был жеребец с издевательской кличкой Колокольчик. И был он совершенно неуправляемой зверюгой: бросался на кобыл и с меринами дрался.

Однажды он прорвался на манеж и давай гоняться за мерином, на котором сидела наездница, как сейчас помню: ее звали Ира Силина. И он, этот гнусный Колокольчик, догнал-таки мерина, прижал его к стенке, вскочил на него и вырвал зубами у Иры из руки пониже плеча солидный клок мяса, аж до кости.

Девчонку унесли, увезли на «скорой», а я пришел в совершеннейшую ярость, увидев его подлую морду в человеческой крови. Я взял палку, вскочил на него и стал гонять по манежу, дубася его со всех моих сил. Меня едва оторвали от него, избитого, еле ноги волокущего, испуганного – я увидел его морду потухшую в пене и крови, уже собственной, и мне стало ужасно: стыдно, гнусно, ну совершенно не по себе.

И никогда больше, ни разу единого я не злился на них. Сердился на себя, досадовал на обстоятельства, а на коней – никогда…

А с Колокольчиком этим подлым еще случай вышел. У нас девушка была, несколько странная, там же, на пушкинских конюшнях. И ходила эта барышня всегда в такой конькобежной шапочке вязаной с козырьком. Она ее никогда не снимала и даже, наверное, спала в ней, не знаю, проверить не удалось. Однажды собралась она зайти в стойло к Колокольчику, ну как обычно, убрать, овса положить. И почему-то вдруг решила перед этим снять свою неснимаемую шапочку. Сняла и вошла. И буквально сразу же вышла. Но уже без одного уха. Откусил…

На шестидесятилетие Владимира Соломоныча Хиенкина

(стихи эти, между прочим, напечатал журнал «Кони Петербурга»)

Вроде время ни с места и звезды висят,

Как эпоху назад, полусонно мигая.

Вдруг листнул календарь, а тебе шестьдесят.

И хоть ангелы всё еще в лад голосят,

Но в замедленном темпе и тема другая.

И как будто не вечер, и всё как всегда,

И природу язвит неопознанным лоном,

Но когда тебе лепят – «душа молода»,

Это значит – беда, это значит – туда,

Где мы были в порядке, уже западло нам.

Впрочем, кони пасутся, и ластятся псы,

И друзья приезжают лечиться от скуки,

И не меркнут, не вянут былые красы,

То есть грудь колесом, и с подкрутом усы,

И во взоре – как встарь – ни сомненья, ни муки.

И на этой волнующей душу волне

Так приятно признаться отнюдь не по пьяни:

Ты везде и во всем был весьма и вполне,

И всегда со щитом, и всегда на коне,

Даже там, где ты кнопки давил на баяне.

Жизнь отнюдь не компот, не фонтан, не гамак,

То серпом где не надо, то шкуркой по коже,

Утомителен срок и сомнителен смак.

Но когда под тобою парит аргамак,

Ты – похоже, что выиграл. Очень похоже.

Мелочи жизни

Близорукость

Один чудак был в компании – там пили вино и говорили про высокое, в частности про художника Ван Гога.

И вот когда зашел разговор про то, как Ван Гог отхватил себе ухо, чудак вдруг и говорит:

– Счастье еще, что этот Гог не был близоруким.

– А то бы что? – спросили его.

– А то бы как бы он очки носил без уха?

Это было так неожиданно, что все задумались. Долго думали, даже пить перестали.

– А он бы пенсне носил, – догадался вдруг кто-то, и все даже вздохнули облегченно, хотя представить Ван Гога в пенсне было трудно. Без уха – запросто, а вот в пенсне…

– Хорошо еще, что он нос себе не оттяпал, а то бы и пенсне не помогло, – сказал чудак, – если бы, конечно, этот Гог был близоруким.

Муха

Мне эту историю знакомый одного моего друга рассказал – то ли режиссер, то ли культработник, в общем, чудак и оригинал. И соврать любитель. Но про этот случай божился, что чистая правда.

В одном доме все сидели – человек восемь, в основном парни – и ловили кайф, поскольку все здорово покурили. И вдруг заметили муху. Она летела медленно-медленно, будто ползла по воздуху, и когда поравнялась с одним из них, он взял со стола ножницы и перестриг ее пополам.

И тут все начали ужасно смеяться. Они попадали на пол, забили по воздуху ногами и стали пускать носом и ртом пузыри. И один из них не выдержал такого смеха и умер.

Когда остальные это заметили, они перестали смеяться, сосредоточились и долго сидели молча, очень печальные.

– И вот с тех самых пор, – заключил свой рассказ знакомый моего друга, – как только я начинаю почему-либо смеяться, то вспоминаю тот нелепый случай и мне сразу становится грустно.

И я поверил ему, потому что давно заметил эту его странную манеру отчего-нибудь захохотать в голос, заржать, заблеять, захрюкать и вдруг резко перестать и долго смотреть на всех тяжелым остановившимся взглядом.

А все, глядя на его мгновенно переменившуюся физиономию, еще пуще заходятся.

К счастью, никто пока еще не умер.

Ежик

Праздновали новоселье. Было много гостей, и все шумно ели и смеялись. И щедро отпускали комплименты хозяину по поводу того, как он шикарно обставил и оформил свою квартиру. Особенно хвалили обои – не то финские, не то немецкие, очень красивые обои. Хозяин ликовал.

Пришел еще один гость и принес бутылку вина «Игристое». Это такое вино: по вкусу пойло, но стреляет пробкой, как шампанское.

Стали открывать. Один молодой человек, очень непосредственный, потребовал:

– Дайте мне! Я открою!

А был июль, и вино это разогрелось и представляло немалую опасность для застолья.

Так и вышло. Только молодой человек отвернул проволоку, пробка как выскочит, и это «Игристое» давай хлестать гейзером. Молодой человек только и успел, что отвернуть бутылку от гостей – и по обоям, по обоям, как из автомата. Как сказал поэт – «вся комната янтарным блеском». Чуть-чуть на дне осталось.

Обои в потеках, в гроздьях пятен – смотреть тяжело. А на хозяина так и невозможно даже. Сидит, сопит, молчит. И все молчат. Жуткая сцена.

Вдруг из-под кровати выбежал ежик и начал пить из лужицы. Молодой человек закричал весело, видимо, пытаясь как-то поправиться:

– Смотрите, ежик! Ежик пьет!

Тогда хозяин наклонился, взял ежика в руку да как шарахнет им по затекшим обоям. Ежик и умер.

Такая вот печальная история получилась.

Куры

Выйдя в отставку, полковник поселился на даче и завел кур.

– Эких дур завел, – говаривал он, прихохатывая. – Команд не понимают, строем не могут – полная запущенность. Впрочем, худо ли: яйцо, мясцо, а хлопот, почитай, никаких.

И в самом деле никаких: с утра выпустил, вечером загнал. Ну там покормить, попоить, загончик слегка почистить – и все дела!

Самое беспокойное было – выгонять кур из бурьяна, росшего за участком. Бурьян высокий, почти в полковничий рост, кур не видать, только квохтанье их сосредоточенное рассыпается пунктиром по всем направлениям.

Но полковнику даже нравилось ходить перед вечером но бурьяну, руками размахивать и кричать отрывистым вольным голосом.

В один из вечеров девчушка лет эдак пяти бежала домой из гостей прямоходом через полковничий бурьян. И вдруг – приспичило ей присесть.

А как раз в это время полковник начал по бурьяну ходить и злыднем кричать:

– А ну, вылазь, подлая тварь! Вылазь, говорю! А то ведь смотри у меня – живо ноги поотрываю! – и так он быстро-быстро дошагал до девочки.

А та сидит на корточках и встать боится: голос у полковника зычный, слова тяжелые, резкие.

– Дяденька, – говорит девочка, – не ругайте меня. Я больше не буду. Полковник встал вкопанно, дрожь ему в колени ударила, ужас горло перехватил: голос-то он услышал, а никого не видать.

– Что? – всхрипел. – Что ты сказала?

А из бурьяна опять:

– Дяденька, я больше не буду. Не ругайтесь.

И не видно никого.

Заревел полковник, голову ослабевшую руками прижал – и к дому. Сел у себя в комнате, губы скачут во все стороны, пот со лба валится. Сколько всякой ерунды неимоверной понагляделся и понаслушался за свою полковничью жизнь, но чтобы такое…

Вышел через час на крыльцо, а куры сами уже из бурьяна повылезли, ходят вокруг дома, пыль клюют, перекудахтываются негромко.

Смотрит на них полковник и никак не может понять, которая говорящая.

Ночь не спал, маялся, курил, думу думал, муку мыкал, а назавтра и запил как следует.

И кур этих раздолбанных за бесценок пропил.

Горб

На заводе, где производят телевизоры, образовалась некая шустрая компания, небольшая, но весьма изобретательная.

Они придумали следующую аферу: выносили детали телевизора – всякие там панельки, шурупчики, ручки, лампочки, даже ящик по частям выносили в специальном чехле на широкой спине одного из них.

Они также вынесли и собрали на дому аппаратуру для настройки телевизоров.

Идея была проста и по-своему грациозна: из наворованных деталей собирать дома телевизоры и через разнообразные посредства их сбывать.

Основная трудность была – придумать, как выносить с завода кинескопы.

И надо отдать этим ребятам должное – придумали. Пришел на этот завод горбун и устроился грузчиком, как раз в кинескопический цех. В паспорте и трудовой не пишут, горбат или нет, с виду мужик крепкий, ну и оформили его. Вот он и ходит утром на работу, вечером обратно, только горб колышется, как у пережравшего верблюда.

А горб – и это, я думаю, понятно уже – надувной, то есть в ту сторону, на работу, он надувной, обыкновенная кислородная подушка, а как домой идти – сообщники пристраивали ему на место горба тщательно укутанный кинескоп.

И дело шло. Двигалось дело. И денежки у ребят завелись. Ну и у горбуна, естественно. И начал он поддавать, да вкрутую, и однажды с бодуна забыл горб свой надуть. Так с плоской спиной и ввалился в проходную.

А вахтеры, в особенности пожилые дамы, народ на лица памятливый. А горбатого и тем более – как не запомнить?

«Стоп. А горб где?» – «Какой горб?» – «Такой. Вчера был, а сегодня где? Может, пропил?» – «Я пойду». – «Куда?! Стоять!» – да и вызвала начальника охраны.

Тут веревочка и размоталась. Сроки были, упреки, да куда уж – упущенного не воротишь.

А я думаю, что он – горбун этот – так в роль вошел, что и на спине уже не спал, и чесалась, наверное, подушечка даже. Вот и не надул. Тем более с бодуна.

Но вся эта история, и выеденного гроша – или как там? – ломаного яйца не стоила бы, если бы не удивительная ее концовка.

А дело в том, что на лесоповале, – а именно туда после суда определили нашего чудака, ему, зазевавшемуся не по делу, так по хребту ломануло соскочившей с запила лесиной, что после больницы, где он доматывал остатки срока, вышел он на свободу изрядно поврежденным, а именно горбатым.

Такие вот дела. А говорят, что Бога нет…

Шутка

Взрывник Голоедов пришел в контору партии качать права. Между застежек ватника у него торчал конец бикфордова шнура.

Главный инженер Паршин посмотрел на него со скукой, спросил неприветливо:

– Чего тебе, Голоедов?

– Второй месяц премии не дают. Это как по-вашему?

– По-нашему так: не пей, и все будет в порядке.

– Я на рабочем месте не пью.

– А дома?

– А дома мое дело.

– Нам телега пришла?! Пришла! – закричал Паршин. – Обязаны мы реагировать?

Голоедов придвинул стул, сел.

– Не уйду, пока аванс не выпишете.

Паршин, наоборот, вскочил, вышел из-за стола, встал перед Голоедовым:

– Мы тебе не аванс, мы тебе прогул запишем! Понял?

Голоедов кивнул.

Паршин достал сигареты, спички, закурил.

– А еще раз напьешься, как семнадцатого, уволим по статье. И чирикаться здесь с тобой никто не собирается.

Голоедов встал, тоже достал спички и зажег конец шнура, торчащего из-под ватника. Шнур зашипел, заплевался искрами.

Голоедов обхватил поверх рук главного, привалил его к стене. Тот выдергивался, но Голоедов держал крепко.

Конторские и все, кто здесь были, уже давно прислушивались к их перебранке, а тут, увидев, как оно обернулось, оторопели от неожиданности.

Голоедов между тем говорил громко и внятно:

– Из дома выгнали, с работы гонят, денег нет. В общем, не жилец Голоедов. Сейчас шнурок догорит и эти полкило, что у меня за пазухой, грохнут. Понял? Меня не будет живым, но и твоя требуха, на проводах повиснет.

Шнур трещал уже где-то в районе голоедовского живота. Бывшие в конторе, сообразив наконец, что к чему, ринулись наружу. Паршин неожиданно обмяк, закатил глаза и неприятно запах.

Голоедов усадил его на стул, расстегнул ватник и вынул кусок резинового шланга, из которого валил дым от догорающего шнура.

– Ладно, живи, – сказал он. – Я пошутил.

И пошел из конторы.

Троллейбус

Мужчина неопределенных лет и занятий шел по улице с дамой. То ли сделал он ей что-то такое ненароком, то ли, наоборот, не сделал, а должен бы был, то ли день обличьем не вышел – сверху гадость какая-то сырая сыпалась и тут же расползалась под ногами, – по той или иной причине настроение у дамы было нехорошее.

Мужчина несколько раз спросил ее о чем-то, но лучше бы уж вовсе не получал ответа, такая его спутница была мрачная.

Так они дошли до троллейбусной остановки.

– Брось ты все это, – сказал мужчина, но дама не бросала.

– Ну хочешь, я тебя рассмешу? – спросил он и остановился.

– Пошел ты, – вяло ответила она, однако тоже встала.

Подошел троллейбус, задребезжал дверьми, во все стороны полезли люди.

Мужчина зашел за троллейбус, ловко размотал сзади веревку и отвел троллейбусные палки от проводов.

В троллейбусе что-то щелкнуло, сверкнуло, и он перестал дышать.

– Подержите, я сейчас, – сказал мужчина проходящему мимо гражданину, тот почему-то сразу согласился и начал держать.

Мужчина отошел к своей даме.

Прибежал водитель троллейбуса в резиновой рукавице и, увидев гражданина с веревкой в руке, напрочь потерял дар речи. Он просто взял и въехал гражданину в ухо своей тяжелой рукавицей. Тот выпустил веревку и, рыча, бросился на водителя. Водитель тут же обрел утерянный было дар, и дар этот оказался могучим и свободным.

Дама, начала смеяться.

– Вот видишь, – сказал ей мужчина. – Я же обещал. А ты не поверила.

– Ну ты и сволочь, – говорила между тем дама, сквозь приступы смеха. – Редкостная сволочь. Меня предупреждали, что ты сволочь, но я не верила, думала, как все. А ты просто фантастическая сволочь.

– Ну что ты, что ты, – засуетился мужчина, взял ее под руку, повел в сторону.

Троллейбус укатил.

С неба сыпалось и разъезжалось.

Было не смешно.

Оборотень

Насколько все-таки все условно в природе человеческой.

Взять хоть ту же красоту, – сколь немногим отлична она от безобразия: чуть крупнее рот, слегка лупастее глаз, тоньше нос, острее скула, круче лоб, висловатее щека – и ты не то что не красавец, а такая уже образина, что остается на острове безлюдном засесть и аленький цветочек отращивать…

– Но ты-то ведь красив, – сказал гример. – Так зачем тебе? Они и так все твои.

– Вот именно, – уныло согласился Красивый. – Слова не успеешь выговорить, глазами слегка мазанешь – и готово: она уже рядом, уже дышит с затактом. Надоело на фиг.

– Ну это я не знаю, – задумчиво сказал гример. – Это тебе скорее всего по другому ведомству надо – к товарищу Кащенко или к Скворцову-Степанову.

– Да нет же. Именно к тебе. Сделай мне другой фейс. Обыкновенный. Даже немного ущербный.

– Вот на! Зачем тебе? – удивился гример.

– На интеллект хочу ее взять.

– Кого?

– Кто попадет.

– Откуда у тебя интеллект, если ты от счастья своего отказываешься…

Но Красивый уперся: «Сделай и все!» – и уговорил-таки. А гример этот был такой, что из кого хочешь кого угодно сотворит: из Дон Кихота – Дон Жуана, из Эйнштейна – Франкенштейна, из бабушки – Красную Шапочку.

А здесь и всего-то на час работы получилось: где подкрасил, где клеем подтянул, где составчика особенного, на гуттаперчу похожего, ляпнул. Был Красивый, а стал никакой – заурядное такое мурло без особых примет. Одни глаза и остались от Красивого, влажные, темные, с шумными ресницами.

– А ты ими не лупи почем зря. Веками придерживай, – посоветовал гример и взял бывшего Красивого с собою в гости.

В гостях пили недорогое вино и говорили о любви. Одни – что любви нет, а лишь один сплошной самообман, другие – что как раз есть, только надо уметь ею пользоваться, а третьи – что было бы что назвать, а там без разницы как: хоть любовью, хоть сексом, хоть аэробикой.

Одна барышня, ничего себе, характерная такая, ее все называли полностью – Екатерина, говорила, что, господи, конечно же, есть, что Овидий, Абеляр, Гете, Пушкин и вообще все лучшие умы считали, что есть, и, значит, есть, и нечего тут, не дурнее нас с вами будут. А еще она говорила о преображающей силе любви, которая подлеца делает святым, меланхолика жизнелюбом, а убогого красавцем.

Многие этому смеялись, но, впрочем, особенно не возражали. А бывший Красивый, оказавшийся напротив Екатерины, поддакивал и кивал, кивал и поддакивал, а потом, где-то после пятой или шестой, вконец рассвинговался и выдал жарким голосом сложноватый, но довольно убедительный период о том, что любовь – единственный символ веры, который остался у нас, обезбоженных, стреноженных неверием, что не понимать, не ощущать ее в себе просто невозможно – это распад, духовная погибель, и что он в принципе где-то согласен с Екатериной, любовь действительно преображает, просто его – он слегка смутился, однако продолжил – его никто по-настоящему не любил, и, конечно, он понимает, что не с его суконным в известный ряд, однако еще не вечер, еще душа отыщется на свете, и так далее до полного изнеможения публики.

Из гостей загримированный и Екатерина ушли вместе, и он, понятное дело, пустился ее провожать.

Для начала и как бы во исполнение некоего ритуала провожатый довольно-таки профессионально восхитился двумя-тремя подвернувшимися глазу архитектурными наворотами, а затем, изящно выйдя на котурны, весьма сносно продекламировал несколько малоизвестных сочинений Мандельштама и Тютчева.

Вскоре, впрочем, разговор вернулся на круги своя, и они, возбужденно перебивая друг друга, вновь заговорили о чувственном преображении: сам ли предмет хорошеет от восторга или в глазах любящего метаморфоза сия происходит, а также постепенна ли эта процедура или же внезапна.

Ни о чем толком не договорившись, добрели до ее дома; разговор был в апогее, расставаться не хотелось; тем более дома у нее никого – отец в командировке, мать на даче, – а в серванте несколько капель чудного финского ликера… Короче, произошло то, что, в принципе, и должно произойти и происходит сплошь да рядом с людьми молодыми и увлеченными друг другом.

Всю коротенькую ночь они не разлучались ни на миг, ну разве что выбежал он разок из комнаты с невинной целью оправить себя, а потом помылся и стрелой обратно…

– И вот когда в окнах, как это говорится, слегка забрезжил день грядущий, – продолжал свой рассказ Красивый, – начала она в меня всматриваться, сперва мельком, как бы спотыкаясь обо что-то, затем все внимательнее, все пристальнее, а потом, совершенно неожиданно, зажгла в комнате свет и уставилась на меня обалдело.

Красивый достал сигареты, закурил. Гример молчал, ждал продолжения.

– Что случилось? – спросил я ее. «Это не ты», – сказала она и повела меня к зеркалу. Я взглянул на себя – от твоих ухищрений ничего не осталось.

– Потому что теплой водой, – сказал гример.

– Почти горячей. То есть ни следа. Разве что глаза…

– Я предупреждал, – сказал гример.

– Стою перед зеркалом и удивляюсь, – продолжал Красивый. – «Как это не я? – говорю. – Я». – «Не ты! – она уже почти кричит. – Это другой человек. Не тот, с кем я шла по улице, с кем вошла в дом». Я молчу, смотрю в зеркало то на себя, то на нее, будто ничего не понимаю. «Ничего, – говорю, – не понимаю. Как то есть другой? Хуже, лучше?» Она молчит, и просто даже невооруженным видно, как крыша, у нее сползает. И тут я как бы озарился, как бы сообразил, в чем дело, и… «Понятно, – говорю. – Это же ведь то, о чем мы вчера еще толковали. Ты просто влюбилась и увидела меня другими глазами, ну как бы перелепила меня, приблизила к своему идеалу!» – «Я тебя ненавижу!» – говорит она медленно, и я чувствую: сейчас в ней что-нибудь вскипит, а дальше непонятно. Ломанет, чем попало, по кумполу или химией какой-нибудь прыснет – и тогда уже никакой грим не спасет. Но нет, смотрю, идет к телефону, набирает номер…

– Ага, – сказал гример, – звонит, зараза. Я сначала заругался: в такую рань! Совсем уже, думаю, озверели. А потом допер, в чем дело. Тем более тут рядом…

– Сидим, ждем. Я еще повозникал пару раз, а потом домой намылился. Не пускает. «Сидеть, – говорит. – Сейчас все выясним, и свободен». Ладно, сижу. В конце концов, думаю, выяснится, что пошутили, и всех делов. Она, кстати, знала, что ты гример?

– Откуда? Так, общий знакомый. Друг дома подруги.

– Но как ты классно сыграл изумление, возмущение. «Как это не он? Вчера был он, сегодня не он? Тебя что, совсем уже заклинило?»

Гример и Красивый остановились посреди утренней пустынной улицы и захохотали.

– Слушай, – сказал вдруг Красивый, – а мне жалко ее. У нее же в самом деле, небось, зашкалило. Может, вернемся, признаемся, а? Жалко все-таки.

– Жалко? А ты знаешь, что мы ей счастье на всю оставшуюся жизнь сочинили?!

– Хорошенькое счастье. С оборотнем кайф ловить.

– Именно, что с оборотнем. У нее же теперь загадка появилась. Еще одна степень несвободы. О, для их брата это очень важно. Мы ее серо-пестренькому существованию такую густую красочку добавили, а ты – жалко.

– А пожалуй, ты и прав, – сказал Красивый. – И о преображении духовном реже будет выступать.

– И тоже верно, – согласился гример. – А то я вчера, за столом от вашего дуэта чуть ласты не отбросил.

Торт

Торт был огромный, невероятно круглый и пестрый, украшенный барочными наворотами в эшеровском стиле, утыканный зацукаченной ягодой – в общем, впечатление производил самое небанальное.

А если при всех своих декадентских изощрениях он еще окажется способен удовлетворить неукротимую похоть гурмана…

Как раз это и предстояло проверить по некоторому адресу, который Наталья забыла.

– Все помню! И дом, и квартиру, и лестницу их ущербно-мраморную с криворотыми маскаронами, а вот цифирей не помню.

– А позвонить, спросить, записать? – предложил Леша.

– Ладно, отыщем. Ноги сами приведут, глаза не перепутают. Сколько я там бывала – счету нет. Класса с четвертого, как подружились, так и пошло-поехало: я к ней, она ко мне. Светка тоже, небось, номеров не помнит, а позови – разом отыщет.

– Так позови.

– Успеется. А пока нас позвали. Выпьем, побазарим, торт этот монументальный оприходуем с божьей помощью да и сладимся о делах наших и датах…

Наталья и Алексей полгода уже как придумали пожениться, но по маловразумительному настоянию Наташкиной подруги ждали, когда она вернется из матримониального своего вояжа, чтобы, так сказать, самолично засвидетельствовать.

– Только я тебя умоляю, – Наталья вдруг резко повернулась от зеркала, хотя еще мгновение назад казалось, что это, в упор сосредоточенное на бровях, устах и ланитах «Свет мой, зеркальце, скажи» иных вариантов просто не предполагает, – я умоляю тебя, Алексей, чтобы такого, как тогда, у Клепиковых…

– Опять, да?! – закричал Леша. – Ну сорвался! С каждым может!.. Даже с тобой. Впрочем, ты если сорвешься, то обязательно с какой-нибудь цепи.

– Не понял! – Наталья уже опять искала в зеркале слабые места.

– Ладно, прости. Но и ты тоже. Сколько можно?

– Сколько нужно. Мне, между прочим, замуж за тебя, алкаша.

– Но я же просил, – взмолился Леша. – И вообще, любая укоризна – суть подначка.

Наталья снова обернулась.

– Меня Светка спросила, когда еще там была, когда я еще только объявила про тебя, она спрашивает: «Ну и что в нем?» Я говорю: «Ум». Она, дура, давай смеяться: «Это вряд ли, – говорит, – раз тебя предпочел».

– А я ведь ее, между прочим, и не видел ни разу.

– Увидишь. Она чудная. Яркая, веселая, как… как этот торт. И такая же, наверное, сладкая. Надо у Помпеева спросить.

– Ты хоть видела этого мифического Помпеева?

– Откуда? Она его там, на месте вычислила. И оформила, – Наталья отвернулась от зеркала и засмеялась: – Я ее спрашиваю: «Слушай, у Помпеева твоего хоть инициалы какие-нибудь имеются?» Она мне: «П. Д., ну типа Петр Дмитриевич. А все равно его все Помпеевым зовут. Даже я». – «Даже там?» – спрашиваю. «Даже да, – отвечает. – Если человек Помпеев, так он везде Помпеев». И я вдруг сообразила. После уже разговора. Все дело в инициалах, в П. Д. У Карла Брюллова как называется его монументальное шесть на девять?

– Ну «Последний день Помпеи». А, понял, – засмеялся Леша. – А Светлана твоя, она в курсе?

– Сегодня и выясним.

– Если успеем. Может, хорош штукатуриться?

– Всё, поехали.

Отошла от зеркала, осмотрела себя, удовлетворилась:

– Ах, хороша Наташа. Любишь меня, алкоголик?

– Попробуй тебя не любить.

– Попробуй. Такой П. Д. устрою, дискантом запоешь.

– Вот чума, – восхитился Леша. – Одна хирургия на уме.

Взял торт, пошел за нею следом…

Напрягать домофон, слава богу, не пришлось, как раз из подъезда выходили люди.

– Смотри-ка, впустили. И пароль не спросили, – изумилась Наталья, поднимаясь по лестнице. – За порядочных приняли.

– С таким тортом хоть куда пропустят, – возразил Леша. – Хоть даже в Смольный!

– В Смольный в таких коробках таскают что-нибудь в тротиловом эквиваленте.

Наталья выбрала искомую дверь, позвонила.

Вышла женщина в веселеньком таком передничке, оглядела их, спросила:

– Вам кого?

– Я же предупреждал, – начал было Леша, но Наталья перехватила:

– Кого-нибудь. Мы по этому адресу приглашение получили.

– Вы уверены? – спросила женщина.

– Вполне, – Наталья попыталась протиснуться в дверь – не вышло. Спросила: – Вы что, недавно у них?

– У кого?

– У хозяев.

– Я и есть хозяйка, – женщина потянула дверь на себя. – А вот вас я в первый раз вижу. И, надеюсь, в последний.

– Простите, мы, кажется, ошиблись, – Леша потянул Наталью за рукав. – Пошли отсюда.

– Да уж, пожалуйста, оставьте нас, – подхватила женщина. – Мы ждем гостей, порядочных людей. А тут вы со своим идиотским тортом.

Тут уже и Леша смутился не по-хорошему:

– Не понял, почему это наш торт идиотский? Вы его даже не видели.

– Достаточно взглянуть на ваши физиономии.

– Ты на свою-то взгляни, халда немытая! – закричала вдруг Наталья.

Из дверей вышел мужчина. Степенный такой, окладистый:

– Что за шум, а драки нет? Кто эти люди?

– Вот! – закричала женщина. – Пришли какие-то! Я их в первый раз вижу! Может, к тебе?

– Что вам угодно, господа? – спросил возникший окладистым таким голосом.

– Мы ошиблись. Мы уже уходим, – засуетился Леша. И тихо Наталье: – Пошли, что ли, горе мое.

– Нет, не уйдете! – закричала женщина. И к мужчине: – Она халдой обозвалась! Да еще и немытой!

– Что значит – халдой? В каком смысле? – мужчина начал закипать.

– Так, – вступилась умолкшая было Наталья, – сейчас еще этот пень начнет выступать.

– То есть как это – пень? Позвольте, господа, но всему есть пределы.

– Всё, уходим! – закричал Леша. И к Наталье: – Ты с ума сошла.

– Куда? Не выпускать, – заверещала женщина. – В милицию будем звонить. Они на разведку пришли. Выглядывают, нельзя ли пограбить.

Наталья аж подпрыгнула:

– Что у вас, убогих, грабить-то? Потом от клопов не отскрестись!

Женщина с криком: «Да я тебя, тварь, за клопов и умою, и урою!» – бросилась на Наталью.

Мужчина поймал ее за плечи, отодвинул к дверям и повернулся к Леше:

– Ну вот что, срочно забирайте ваше сокровище и проваливайте!

– Да мы бы с нашим сокровищем давно бы к чертовой матери…

– И торт забирайте! – женщина почти уже за дверь ушла и вдруг снова выскочила: – Дышать тяжело!

– …Если бы не ваше сокровище, – продолжал Леша, тыча пальцем в ненавистный передник.

– Твою жену пальцем тычут, а тебе хоть бы что!

– По какому праву, милостивый государь, – зарычал мужчина совсем уже как-то не окладисто, – по какому праву вы тычете мою супругу пальцем?

– Да кто ее тычет!? Кому она нужна?! Твое сокровище, ты и тычь!

Мужчина схватил Лешу за грудки и сообщил ему почти интимно:

– Не захотел уйти в дверь, сволочь, сейчас вылетишь в окно.

– Натка! – радостно закричал Леша. – Возьми у меня торт! Я сейчас сделаю этому уроду козью морду!..

Супруга «урода» неожиданно бурно всхлипнула, всхрюкнула даже, уткнулась лбом в стену возле дверей, и плечи ее затряслись, ходуном заходили.

– Готово дело, истерика. Доигрались, – сказал мужчина, отодвинул Лешу в сторону и пошел к жене. – У твоей то же самое, – показал он на Наталью, которая, присев на корточки, тоже вела себя малоестественно: вроде бы всхлипывала, заливаясь слезами и при этом как бы хохотом давилась.

Леша подошел, поднял ее, торт на пол поставил, стал ей слезы платком промокать.

– Успокойся, зайчик. Не стоят они… Пойдем. Нас люди ждут.

– Никуда мы… Не ждут… Мы правильно… – выталкивала Наталья малораздельные звуки, хохоча и всхлипывая.

– В каком смысле?

– Потому что это Светка и есть.

– Какая Светка? – совершенно поразился Леша. – А угрюмый?

– А угрюмый… Помпеев… скорее всего.

Помпеев, уже не угрюмый, а смущенный, подходил к Алексею, протягивал руку:

– Простите грешного. Ну дуры бабы, подлые, скверные дуры. Но разыграли, следует заметить, качественно.

Светлана, не снеся восхищенья, упорхнула в дверь. Наталья постепенно возвращалась в себя:

– Лешенька, милый, не сердись. Ну отвыкла я от ее штучек.

Леша молчал. Руку Помпееву пожал, тот ушел, а Леша молча следил за тем, как Наталья пытается его уравновесить.

Вышла Света, уже успокоившаяся, стала звать в дом. Наталья, увидев ее, снова присела, захлебнувшись хохотом. Леша поднял с пола торт, неторопливо освободил его от бечевок.

– У Чаплина в старых фильмах, – сказал он ровным голосом, даже как-то врастяжку, – когда не хватало смеха, извлекали откуда-то торт и пускали его в дело. Вот так примерно, – и он надел коробку с тортом прямо Наталье на голову.

До плеч продавил.

И запрыгал по лестнице вниз, резко вдруг повеселевший.

Интервью

Молодая журналист (М. Ж.):

– Мне говорили, что вы неохотно соглашаетесь на интервью.

Вопрошаемый автор (В. А.):

– Почему же, очень даже охотно. Нелишняя возможность увидеть себя со стороны.

М. Ж. Вам это интересно?

В. А. Мне это небесполезно. 10–15 минут или страниц публичного позора, и ты имеешь возможность в очередной раз откорректировать свой… как бы это точнее?

М. Ж. Ум?

В. А. Увы, в мои срока ум уже не корректируется. Слишком жесткая система. Как протез.

М. Ж. Тогда характер?

В. А. Скорее, стиль. Стиль дачи интервью… Помню таблички на станции переливания крови «дача крови», «забор крови». Чудовищный язык. Если я даю интервью, как сей процесс называется? Или беру. Бранье? Взятие?

М. Ж. Интервьюирование.

В. А. Ах да, действительно. Вот это самое и совершенствуем. Хочется, знаете ли, быть не только непошлым и ненавязчивым, хочется, я бы сказал, некоторой взаимности. Любопытства хотя бы…

М. Ж. Взаимность я вам гарантирую. Публика любит людей вашего плана.

В. А. Интересно, какой же это у меня план?

М. Ж. Ну, вы общительный, подвижный. И потом, вы – человек судьбы.

В. А. Так, что-то новенькое. И что же это, по-вашему, значит – человек судьбы?

М. Ж. Я не понимаю, кто у кого берет интервью.

В. А. И в самом деле… Ладно, я полностью к вашим услугам. Спрашивайте.

М. Ж. Вы давно пишете стихи?

В. А. Каждый раз забываю, как я отвечал на этот вопрос в прошлый раз.

М. Ж. Возможны варианты?

В. А. В том-то и штука. Начиная фразой, сулящей тонкое наслаждение начинающему эстету: «Я пишу давно», и кончая неопределенно-уклончивым: «Смотря что называть стихами».

М. Ж. А что вы называете стихами?

В. А. А всё, что пишется в столбик или еще как-нибудь замысловато и составляет книги, на которых как раз и значится – «стихи». Это с определением поэзии возникают трудности. У всех. За исключением разве что Пастернака, у которого «Это – круто налившийся свист, Это – двух соловьев поединок» – и пошла-поехала…

М. Ж. Вы так и не ответили…

В. А. Давно ли я пишу стихи?

М. Ж. Да.

В. А. Правильно было бы начать искомый отсчет с того времени, когда я вдруг – именно что вдруг – ощутил некоторую ответственность за свои сочинения.

М. Ж. Ответственность? Перед кем?

В. А. Перед собой, перед людьми, наконец, перед Богом, о котором имею самое невинное и приблизительное представление… Просто раньше любое лыко было в строку, все ляпалось на живую нитку, не было ощущения обязательности сделанного. Обязательным было неистребимое – сродни похоти – желание что-нибудь запечатлеть на листе бумаги, по возможности в рифму и поразухабистее.

М. Ж. И все-таки – простите, ради бога, мою настырность и непонятливость – я никак не могу уловить, что это за ответственность такая. А главное, перед кем.

В. А. Попробую объяснить. Авось, да и сам наконец пойму. Видите ли, когда долго упражняешься в одном и том же, возникает – скажем так – сумма навыков, приемов и, как следствие, появляется ощущение уровня, ниже которого невозможно. Критерий некий устанавливается. Им и руководишься. Вот тут и появляется – ну хорошо, не ответственность – действительно кто нам указ? – а страх безнаказанности за содеянное.

М. Ж. Но ведь это же замечательное свойство, а вы о нем говорите так, словно бы тяготитесь собственным – скажем – профессионализмом.

В. А. Да ведь так оно и есть – тягочусь. Тоже вот жуткое словцо. Знаете, как неделю, да что неделю – месяц ищешь слово: всё про него знаешь – и куда вставить, и сколько в нем сложков, и где ударить, каков его тембр, а слова нет. И такой тускломордой бездарью себя ощущаешь, что и жить совестно…

М. Ж. Вы так и не рассказали, когда начали писать.

В. А. Я в девятом классе влюбился в некую Алину, тоже девятиклассницу, между прочим, дочь полковника. Мы с ней встречались вчетвером, вшестером, кто-то с ее стороны, кто-то с моей, и гуляли по нашему безлюдному, призрачному городку, стараясь не смотреть друг на друга. А потом я простыл, валялся дома и так пылал, до того жалел себя, что вдруг вся эта муть и дребедень отроческая зарифмовалась и озаглавилась весьма неординарно: «Стихи о первой любви». И всё, сподобился, полезло из меня во все стороны по любому поводу.

М. Ж. А в кружок какой-нибудь ходили поэтический?

В. А. Знаете, что я вам скажу: я давно уже занимаюсь как бы подбиванием бабок, жизнь-то на излете, и вот что мне кажется, и я даже в этом уверился: всё, что со мной происходило, всё, чем обернулись мои умышления, поиски себя, цели, стиля, чего там еще? – счастья, все это – прекрасно! Пре-вос-ход-но! И знаете почему? Потому что могло быть хуже, много хуже – я это твердо знаю. И в кружок поэтический я не ходил. Не было кружка. И Мандельштама не было. И Пастернака. Блока впервые прочел в 17 лет. Достоевского «Преступление…» – в 23…

М. Ж. Может, я чего-то не понимаю, но что вам мешало прочесть их раньше? Их не издавали?

В. А. Их запрещали! Мы, старики, просто-напросто уже кокетничаем своею дикостью, невежеством своим. Есенин был под запретом. Невинный, аки агнец. За Цветаеву и Гумилева сажали… Так вот, про подведение итогов. Нас научили быть счастливыми от противного – и это великая наука.

М. Ж. Как то есть – от противного?

В. А. Не спился. Не спелся с негодяями. Не подмахивал по союзам и издательствам. Дожил до пусть крошечных, пусть малотиражных, но книг, в которых я – я, такой, каким сам себя сделал. Друзья есть, а врагов нет. Не завожу. От брезгливости. Ну и прочее в том же роде. «Простите сорвавшийся пафос», как написал некто Животовский. Ладно, продолжим. Вернемся к нашим, так сказать, мутонам…

М. Ж. Как вы относитесь к Иосифу Бродскому?

В. А. Прекрасно отношусь. Считаю его величайшим поэтом современности. Но с чего вдруг вышел такой разворот в нашем разговоре?

М. Ж. Я недавно читала сборник интервью с Бродским. И нашла там одно весьма примечательное суждение. Позвольте, я вам его прочту. (Извлекает откуда-то из воздуха бумажку, читает.) «Люди, которые занимаются поэзией – наиболее совершенные в биологическом отношении образцы человеческого рода». Вы можете это как-то прокомментировать? Как человек, занимающийся поэзией.

В. А. Как один из наиболее совершенных в биологическом – как там?..

М. Ж. Отношении.

В. А. Вот именно. Могу сказать по этому поводу следующее: ощущать подобное формулирующему сладко, слышать такое в каком-то смысле подобному забавно, но согласиться с этой очаровательной чепухой невозможно.

М. Ж. А я думала, что вы вдохновитесь этой задорной формулой.

В. А. Нет, не получается. Хотя в биологическом отношении я чувствую себя довольно уверенно. И вообще поэты в интервью своих говорят много лишнего. Они кичливы, болтливы и постоянно как-нибудь жестикулируют. Вот как я, например.

М. Ж. Давайте еще немного пожестикулируем.

В. А. С вами – до бесконечности.

М. Ж. Это комплимент или угроза?

В. А. Это маленький такой дивертисмент. Перед тем как вы начнете расспрашивать меня о литературных пристрастиях, о состоянии современной поэзии, о тиражах и гонорарах, наконец.

М. Ж. Кстати, о пристрастиях. Бродский Пушкину предпочитал Баратынского, Мандельштаму Цветаеву, всем современным российским поэтам Евгения Рейна. В какой мере вы разделяете…

В. А. Ни в какой не разделяю. По мне, Пушкин выше, Мандельштам классичнее, а Рейн – просто ужимка гения. Ему все нехороши, несносны, а Рейн хотя бы безумной юности наперсник, что ж его не объявить. Оно и комичнее выходит.

М. Ж. А можно о ваших стихах?

В. А. Да полной грудью…

М. Ж. Мне кажется не очень плодотворной ваша, скажем, манера из всего творить трагедию, по преимуществу из пустяков.

В. А. То есть что значит – не очень плодотворной?

М. Ж. Это пафос тупика. Жизнь вообще трагична. По определению. И постоянно настаивать на этом, наваривать на этом некий поэтический капитал, мне кажется, – простите меня, ради бога…

В. А. Ради бога. Продолжайте.

М. Ж. Ну, мне кажется, не очень, что ли…

В. А. Порядочным?

М. Ж. При чем здесь… Я просто хочу сказать, что вы жестоки к вашим читателям, к людям, которые вами увлечены, которые хотят вам верить…

В. А. Но я совершенно равнодушен к своим читателям, к публике вообще. Когда я пишу, я пытаюсь освободиться от предрассудков, от раздражающих впечатлений, пытаюсь определить систему, уровень, стиль своих отношений с жизнью, с людьми, с собой. Это бесконечный процесс саморегулирования, самоисцеления. А у большинства разве не то же самое? Важно, как это сделано, насколько это точно, выразительно, ново; важно, в какой мере все это имеет отношение к Поэзии, к тому, что вы полагаете есть Поэзия. А как это будет воспринято все равно кем – да какая разница?

М. Ж. А знаете, возможно, вы и правы. Тем более что так называемые «говорящие головы» – это, как правило, киноактеры, поп-звезды, иногда спортсмены, то есть люди публичные исключительно по роду своих занятий. Но люди эти по преимуществу глупы, унылы, ортодоксальны. И пошлы безмерно!

В. А. Зачем же вы их слушаете, если они так нехороши?

М. Ж. Исключительно профессиональное любопытство. И вот вся эта плоскоголовая шушера рассказывает, как нам следует жить, любить, верить, работать, производя неимоверные совершенно тексты: помесь слабительно и рвотного.

В. А. Смешно.

М. Ж. Простите. А люди умные, оригинально и тонко чувствующие и понимающие…

В. А. Спасибо, если я вас правильно понял.

М. Ж. Вы меня правильно поняли.

В. А. И что же, вы предлагаете мне сделать публичные рекомендации, как жить, кому верить, с кем в разведку ходить?

М. Ж. Не так буквально, но да – нечто в этом роде.

В. А. Что ж, давайте попробуем. Это даже забавно.

М. Ж. Вот вы поэт…

В. А. Сочинитель вирш…

М. Ж. Ладно, сочинитель. Вам приходится выступать на публике, ваши книжки пусть небольшими тиражами, но выходят, подборки ваших стихов есть в Интернете…

В. А. Да, мне говорили.

М. Ж. В той или иной мере, но вы задействованы в процессе установления некоего нравственного климата данной местности. Я имею в виду хотя бы город, в котором мы живем.

В. А. Господь с вами, что за нелепые фантазии. Ни в чем я не задействован, никакого климата не устанавливаю и намерения такого не имею. Я пишу стихи, просто пишу стихи, не мне судить об их достоинствах, но именно за них я готов нести некоторую ответственность, и то перед людьми, мнение которых уважаю, а таких совсем немного.

М. Ж. То есть вполне усилившееся в последние годы – как бы это определить? – скажем так: повреждение общественных нравов оставляет вас равнодушным? И вашу музу тоже?

В. А. Понимаете – сейчас я буду говорить не столько о себе, сколько об обозначенном предмете, – понимаете, поэт по сути своей небожитель, он воспевает, или отражает, или как угодно еще – не общественные нравы, он мировой гармонией занят. Если это Поэт, а не рукосуй типа какого-нибудь Пригова.

М. Ж. Вы меня простите, но все это – мировая гармония, музыка сфер – все это, как мне кажется, довольно пустые, хотя и устойчивые словосочетания. Нету этого. Есть люди, судьбы, неустройства этих судеб, есть печаль, радость, любовь, наконец. И есть обо всем этом стихи.

В. А. Всё так и не так. Мой бесхитростный, но долгосрочный опыт свидетельствует: стих возникает по наитию, а не от самоустановки. Дай, мол, напишу, как от Петрова коза ушла. Или жена. И как он по этому поводу казнится. Или веселится. Вдруг происходит нечто, некий трепет, некоторая мозговая почесуха, она постепенно оформляется, и возникает именно что стих, ну да, про то, как кто-то от кого-то ушел, но этот кто-то со своей козой…

М. Ж. Или женой…

В. А. Да, или с женой, просто под руку попался, и эта злосчастная история всего лишь повод, чтобы поэт нелишний раз поговорил о несовершенстве пресловутой гармонии.

М. Ж. Как у вас все это, однако… Надеюсь, вы заметили, что я вас не спрашивала про вашу жизненную стезю, про ваши вкусы и пристрастия, про все то, что еще Кундера, кажется, обозначил «невыносимой легкостью бытия»…

В. А. Заметил. И весьма вам за это благодарен.

М. Ж. В таком случае интервью наше закончилось. Мое бранье, ваше даванье…

В. А. Но мы-то с вами продолжаемся.

М. Ж. Как раз по этому поводу я и хочу сделать вам некоторое предложение. Вы уж простите мою неукротимую навязчивость, но вызвана она чувством весьма естественным.

В. А. Любопытством?

М. Ж. Еще более естественным. Я хочу предложить вам посетить одну замечательную кафешку. Там мы и продолжим наши разговоры о мировой гармонии, без которых как-то уже и неуютно.

В. А. К вашим услугам со всеми привходящими и вытекающими.

М. Ж. Вот и замечательно!

Амбарная книга

Свидетельства, догадки, извлечения, сопоставления, слухи, комментарии и прочие издержки бесконечного и чаще всего бесполезного процесса самоидентификации. (1990–2012 годы)

* * *

Когда в угождение мигу

Я след в небылое торил,

Амбарную пухлую книгу

Мне мастер один подарил.

«Покуда понты не провисли,

Покуда не маешь стыда,

Амбарные пухлые мысли

Записывать будешь туда,

Черпая пообочь и свыше,

Святой имитируя зуд,

Покуда амбарные мыши

Останки твои не сгрызут».

Изрек и с ужимкою важной

Обрек на две сотни страниц…

А я перед толщей бумажной

Едва ли не ползаю ниц.

Так время меня воспитало

В забавах божбы и вражды,

Что нет мне верней капитала

И нет постоянней нужды.

И вот в угождение игу

Сожитий, сопитий и лиц,

Я стал заполнять эту книгу,

Мгновеньям устраивать блиц.

Темны оказались и дерзки,

Хоть прочих иных не новей,

Свидетельства, знаки, издержки

Подопытной жизни моей.

Скудея в сличеньях случайных,

Тасую сей список пустой,

Но строк не смываю печальных,

«Позорных», – сказал бы Толстой.

1990 год

В общении с крупным человеком раздражает чувство как бы заданной неловкости: какое бы ты ни выбрал для себя направление в поведении, в разговоре, ты все равно будешь чувствовать себя существом суетливым и незначительным.

* * *

Приказано быть свободным,

Велено быть счастливым…

* * *

Барышня-битломанка, заполняя очередную анкету, в графе «пол» машинально написала: «Маккартни».

* * *

В отношениях с женщиной всегда старался быть мужчиной и от этого выглядел дураком.

* * *

Саша Л. (8 лет). Дедушка, а бывает удивительный знак?

Дед. Не понял.

Саша. Это как вопросительный. Или восклицательный. Но только после удивления ставится.

Дед. Гениально. Не забыть записать.

* * *

Какие, однако, у тебя, братец, полушария плоские.

* * *

Учительница. У них там человек человеку волк. А у нас?

Ученик. А у нас зайчик.

* * *

В пункте переливания надписи: «Дача крови», «Забор крови». До чего все-таки великий. И могучий.

* * *

Один мясник, в прошлом довольно известный боксер, иногда впадал в необъяснимую меланхолию и сильно тосковал. И тогда приходил к нему в мясной отдел человек немолодой, трепаный и видно, что ко всему привыкший, и мясник, дав человеку пять рублей, бил его мороженой курицей по голове. И у обоих резко поднималось настроение.

* * *

Скульптор Василий А. подслушал на Арбате.

Художник – покупателю:

– Ну что вы, этого мало! За эти деньги и техника будет другая, и авангарда значительно меньше.

* * *

Ретроспектабельный – постаревший, но не утративший.

* * *

Брезгливость – средство обороны, а никак не нападения.

* * *

Вступить в причинно-следственную связь.

* * *

Когда поет М. Б., создается впечатление, что он поет, наступив на горло собственной песне.

* * *

Из частной беседы.

– Но он же идиот!

– Зато очень искренний.

– Идиоты все искренние! Они от искренности и становятся идиотами.

* * *

Новости пунктуации: маленький двойной восклицательный с отточием.

* * *

Таня Л. 13 лет, глядя по TV фильм «Гамлет», сказала удрученно: «Невозможно смотреть. Сплошные цитаты». Она же, помнится, когда ей было лет шесть, сказала по поводу фильма «Повесть о настоящем человеке»: «То лежит, то ползет. Надо было назвать: «Повесть о нестоя2щем человеке».

* * *

Что ни фамилия, то имя.

* * *

Желудок – вот главная эрогенная зона у мужчины.

* * *

Мать и дитя смотрят по TV балет «Спящая красавица».

Дитя. А это кто?

Мать. Принц.

Дитя. А это?

Мать. А это принцесса Аврора.

Дитя. Ее, что ли, так зовут?

Мать. Да, так ее звать – Аврора.

Дитя (помолчав). А залп когда будет?

* * *

Чем отличаются местоимения «мной» и «собой»?

– А ничем, – сказал один.

– Весьма отличаются, – возразил другой. – Так же как, например, отличаются фразы: «Он доволен мной» и «Он доволен собой».

* * *

Старик, ты – гигант! Поразил! Раньше на тебя хотелось положить, а теперь – поставить.

* * *

В нем еще в юности умер великий художник. Умер и до сих пор смердит.

* * *

Состарившаяся прелестница – Дульсинея Собесская.

* * *

Дама (в отчаянии):

– Вот, пожалуйста вам! Купила сапоги на свою голову.

* * *

Заметка об успехах бурения в Забайкалье так и называлась «Бурят монголы».

* * *

– Видите ли, с одной стороны, я женат.

* * *

Селявизор.

* * *

Загадка: название какого народа, населявшего Россию прежде, звучит как часть домашнего животного?

Ответ: половцы.

* * *

Смерть как люблю жизнь!

* * *

Продуктовый комиссионный магазин.

* * *

Лживы будем – не помрем.

* * *

– Вы братья?

– Нет, это собака.

* * *

Дитя:

– А я знаю, почему «русалка на ветвях сидит».

– Ну и почему?

– С половодья застряла.

* * *

Как бы Декарт: «Я мыслю, следователь, но я существую».

* * *

Плохому певцу гланды мешают.

* * *

– Кто атмосферу спер?

* * *

Братья Карламарксовы.

* * *

Ни пяди во лбу.

* * *

Верующие – самое убедительное доказательство существования Бога!

* * *

Комментатор Курашов с легкоатлетического первенства Европы: «Зная этого спортсмена, не берусь предположить, что у него на душе и во что это выльется». Он же на следующий день: «А сейчас у меня прямо глаза разбегаются, причем буквально в разные стороны».

* * *

Илюша Б., пяти лет, на вопрос дедушки, сколько будет дважды два, сказал: «Я не знаю, но люди говорят, что четыре».

* * *

Голый человек в бороде не кажется таким уж безукоризненно голым.

* * *

Катарсис желудка.

* * *

Прелестная ремарка из последней сцены шекспировского «Ричарда III»:

«Входят король Ричард и Ричмонд; сражаясь, Ричмонд убивает короля Ричарда и уходит».

* * *

Такое ощущение иногда подлое бывает, будто в душе газы скопились и играют не по-хорошему.

* * *

Неосознанный летающий объект.

* * *

Врача называть – медициник.

* * *

Новогодний подарок трудящимся «Зельц серый. 1 р. 10 коп. за 1 кг». Между прочим, бесталонный. Трудящиеся строятся в очереди, распевая «Нам не страшен серый зельц!»

Здесь же на прилавке объявление: «Растительное масло для инвалидов».

1991 год

Оля Л. (трех лет). Когда у меня была аллергия, у меня все лицо было шерстяное.

* * *

Она же, уже пятилетняя. Ирина Борисовна сказала, что она чувствует, что у нее скоро будет ребенок. Многие женщины заранее чувствуют, что у них будет ребенок, и почти всегда так и получается.

* * *

На карнавалах его узнавали по запаху.

* * *

Из книги «Задачи по топологии»:

Теорема: «Подотображение непрерывного отображения непрерывно».

* * *

Из словаря русского языка в 4 томах, 1985 г.

«Жених – мужчина, имеющий невесту».

* * *

Бандершу из третьеразрядного заведения звали Глория Мунди.

* * *

Морда у него была какая-то внезапная.

* * *

Молодой человек проворно вальсировал перед зеркалом под звуки штраусовского «Голубого Дуная», припевая в такт: «Пора помирать, тарам-пам-пам! Пора помирать, тирим-пам-пам!»

* * *

Он даже птиц называл «клюворылая сволочь».

* * *

– У вас есть «Давао любви»?

– У нас есть «Дао любви». Дать?

– Давайте.

* * *

Василиска Прекрасная.

* * *

В книге «Детский фольклор» в разделе «Дразнилки» список представлен довольно заурядный: «Аркашка – букашка», «Лиза – подлиза», «Жора – обжора» и т. п. И вдруг – «Гена – страус десятиколесный».

* * *

Господи, уйми меня!

* * *

Подарок судьбе.

* * *

Мы Бога напрягаем: «Быстро дай!»

А он в ответ смеется: «Выстрадай».

1992 год

В кафе: Какое азу! Рагу не пожелаешь!

* * *

Спорткомментатор Сурков, репортируя с Олимпиады женскую лыжную гонку: «Победительница должна иметь холодную голову и очень мощный финиш».

* * *

– Ищите и обрящете, – сказал мужчина, обращаясь к молодежи.

– Ну да, как же, эти обрящут, – подхватила сидящая рядом женщина.

– Обрящем, обрящем! – радостно закричала молодежь. – Обязаны обрящнуть!

Слово приобретало вес и грани.

* * *

По-ихнему – зодчество, а по-нашему – улицетворение.

* * *

Население – живущие на Селене.

* * *

Кто сказал, что глупость неочевидна? Только для дураков, господа, только для дураков!..

* * *

Настолько был естественным во всех своих намерениях и отправлениях, что за ним постоянно хотелось спустить воду.

* * *

Замечательно, что о прошлом мы судим по лучшим образцам, а в настоящем замечаем прежде всего скверное, грязное, лживое. И таково, полагаю, не наше свойство – видеть во всем только лишь дрянь и подлость, а скорее уж свойство дряни и подлости лезть поперек всего в глаза, в уши, в душу.

* * *

Ремарка из «Разбойников» Шиллера: «Срывает золотой шнурок со шляпы и удавливается» (это про Франца Моора).

Вообще впечатление от пьесы этой таково: ошалевшие от неожиданной возможности выговориться простодушные герои заместо котурнов карабкаются на тяжеловесные, сколоченные из плохо оструганных чурбанов толстыми ржавыми гвоздями табуреты и начинают вещать, устроив при этом ладони рупором.

* * *

В аптеке:

– У вас есть что-нибудь от зубов?

– Есть. Анальгин.

– Сколько?

– Семь со́рок.

– Это не глотать хочется, а плясать.

– А так и не хочете, а пляшете.

– Тоже верно. Давайте.

* * *

В Турции есть город Нигде. Для русскоязычного уха звучит упоительно.

* * *

Шире! Еще шире! Пока не станет похоже на улыбку.

* * *

Собес попутал.

* * *

Мимика комика.

* * *

Некая Римма Чурнавина, безобразничая лицом, сообщила с экрана TV: «Очень часто стихи есть форма ухода от себя, от своей жизненной оси».

* * *

«И славен буду я, пока в подлунном мире жив будет хоть один калмык», – продекламировал нетрезвый художник Б.

* * *

Некоторые высказывания комментаторов с XXV летней Олимпиады.

Бокс: «Кубинец был на голову сильнее своего соперника».

Борьба тэквандо: «У испанки из шлема вылезает хвостик, показывая, что она – девушка».

Конный спорт: «Любить лошадь так же естественно, как любить близкого человека».

Футбол: «Испанский футболист так упал, как будто итальянец аппендицит ему вырезал».

Легкая атлетика:

1. «Спринт для американцев то же самое, что для наших метание молота».

2. «Женщины если что-то захотели, они все равно своего добьются».

Велосипед:

1. «У женщин чувство страха чаще, чем у мужчин».

2. «Женское будущее все-таки в детях».

Плавание:

1. «Люда и Вера попали в один заплыв. Не всегда это бывает хорошо, не всегда плохо. Посмотрим, как это будет на этот раз».

2. «Вчера в честь нашего пловца играли олимпийский официальный гимн – оду “К радости”. Бетховен писал эту оду, будучи глухим. И наш спортсмен на пути к золотой медали тоже преодолел немало трудностей».

* * *

Лариса В., включаясь в разговор об особенностях публичной нашей гигиены:

– Шведы еще почище бывают. Когда я работала на шведской выставке в Гавани, там все время возникали скандалы, что эти шведы оправляются где ни попадя.

– Известное дело, шведский стул, – говорю я.

Мамаша Ларисина вздрагивает и смотрит на меня подозрительно:

– Это у вас заготовка или сейчас придумали?

– Конечно, заготовка, – говорю я. – Просто к месту подошло.

Мамаша облегченно смеется.

* * *

Балалайка Страдивари.

* * *

Прелестная ремарка из 2-й части «Фауста»: «Страшный шум свидетельствует о приближении солнца».

* * *

Л. Н. Толстой 30 января 1889 года записал в дневнике: «Пошел к Фету. Там обед. Ужасно все глупы. Наелись, напились и поют. Даже гадко».

* * *

Монтень, «Апология Раймунда Сабунского»:

«Человек без обучения не умеет ни ходить, ни говорить, ни есть, а только плакать».

* * *

Название города – Усть-Невск.

1993–1995 годы

Вряд ли у кого-нибудь повернется язык бросить в него камень.

* * *

Неутомительное однообразие любви.

* * *

– Вы понимаете по-английски?

– Нет.

– А по-французски?

– Тоже. Видите ли, я – моноглот.

* * *

В доме воняло людьми.

* * *

«Не бывает никто добровольно дурным и невольно блаженным» (Платон / Сократ «О справедливости»).

* * *

На могильном камне после имени и сроков значилось: «Умер от скромности».

* * *

Ежели «монополию» перетолмачить на русский, может получиться «единомножие».

* * *

Опытный автовладелец советовал начинающему машину по возможности не мыть.

– Все равно ведь найдутся люди, – говорил он, – которые захотят написать на ней некоторое, пусть даже и очень короткое слово. Так пусть они это слово напишут пальцем, а не гвоздем».

* * *

Умом Россию не пронять.

* * *

Мудрая теща моя сказала: «Раньше каждый год чувствовала, что старею, а теперь каждый месяц. И даже чаще».

* * *

Из откровений некоего А. Д. в «Царскосельской газете»: «Сначала я считал себя уродом, но когда прочитал у Пушкина: “Порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь”, понял, что я не одинок».

* * *

Из книги страннописца П. Губера «Донжуанский список А. С. Пушкина»: «Душевная жизнь Пушкина была лишена строгой последовательности».

* * *

Шестидесятилетний Е. Шварц записал в дневнике: «Всё кажется, что будущее не ушло».

* * *

Из «Контрапункта» Олдоса Хаксли:

«Возьмите старика Толстого: великий человек, намеренно ставший идиотом, оттого что он пытался быть больше, чем великим человеком».

* * *

Из Фасмеровского словаря:

«Татули-мамули! – испуганный крик еврея».

* * *

Танец пустого живота. Под собственную музыку.

* * *

Объявление в одной из израильских газет: «Делаем обрезание на самом высоком уровне».

* * *

Интересная ремарка из 1-й сцены «Святой Иоанны» Б. Шоу: «Роберт (мысленно махнув на него рукой)…»

* * *

С утра ходит, хмурится. «Ты чего?» – «Сердце отлежал».

* * *

Тонкость его не от таланта, а от нужды: золота ощутимо мало, а покрыть надо вон сколько куполов, да чтобы издалека слепило. Тоже ведь немалое искусство требуется…

* * *

Из сочинений семиклассников (406-я школа).

«В этом году я хотел бы почувствовать, как я начинаю все больше взрослеть».

«Для меня это лето было самым обыкновенным: веселым, интересным, загадочным».

«Хочу читать книги и делать свой ум умнее».

* * *

Как это у них – у дам то есть – по-разному выходит: одни при ходьбе выбрасывают ноги полётно, как бы пытаясь от них освободиться, а другие, наоборот, едва успевают подставлять их под норовящее рухнуть тело.

* * *

Опухший от счастья.

* * *

С чемпионата мира по легкой атлетике (из Испании).

Комментатор: «Испанский режиссер влюблен в мужскую длину и совершенно игнорирует женскую высоту».

* * *

Перевертыш:

Палиндром иного буен, да на дне убого: ни морд, ни лап.

* * *

Еще один:

Леди в масти нарушу, да, но за то меня ловили: воля – немота, зона душу ранит, сам видел.

* * *

Оля (7 лет) про старшую сестру Сашу: «Она готова смотреть телевизор, не покладая глаз».

* * *

Придумывал с детьми азбуку в стихах.

На «Е» получилось: «Е – ежиха ждет ежат, что внутри ее лежат»

* * *

И еще палиндром: «Юнец-лирокоп, ты быт покорил, ценю».

* * *

Зенон (у Диогена Лаэрция):

«Скорбь есть неразумное душевное сжатие».

* * *

Из израильской газеты (белым по красному крупно): «За время вашей жизни в Израиле приходилось ли вам задуматься о связи между трудностями вашей акклиматизации в стране и проблемой запоров?»

* * *

Депутаты (народу):

– Мы ратуем за то, чтобы вам жилось еще лучше!..

Народ:

– Ратуйте! Ратуйте!

* * *

Мэтр – юному дарованию:

– Ну что ты строишь из меня старика Державина.

* * *

«Человек есть не что иное, как наблюдательный пост, затерянный в просторах необъяснимого» – сей спазм эстетизма принадлежит перу неулыбчивого Поля Валери.

* * *

Конец шестой главы «Мертвых душ»:

«Потребовавши самый легкий ужин, состоящий только в поросенке, Чичиков тот час же разделся и, забравшись под одеяло, заснул сильно, крепко, заснул чудным образом, как спят одни только счастливцы, которые не ведают ни геморроя, ни блох, ни слишком сильных умственных способностей».

* * *

Из словаря В. Даля:

«Кретины – юродивые горных стран Европы; они тупы, даже малоумны, уродливы, зобасты».

1996 год

На рынке: «Мужчина, почему ничего у меня не покупаете?» – «Сказал бы, да будете смеяться». – «Скажите». – «Денег нет». Засмеялась.

* * *

Блез Паскаль: «Как пусто человеческое сердце, и сколько нечистого в этой пустоте».

* * *

Публилий Сир: «Изрядный острослов – дрянной человек». Будучи, по признанию некоторых, «изрядным острословом», по прочтении замечания этого впал в некоторую растерянность. Но ненадолго.

* * *

Вяземский П. А. Последняя строфа «Брайтона»:

Но всё, о море! всё ничтожно Пред жалобой твоей ночной, Когда смутишься вдруг тревожно И зарыдаешь так, что можно Всю душу выплакать с тобой.

С ума сойти от этой раскованности и версической, и сердечной.

* * *

Пока лечился, покалечился.

* * *

Развить в себе способность быть неблагодарным всем и во всем – и практически ты свободное существо. Правда, рылоликое.

* * *

О стихах некоторой Алины Витухновской некая Елена Грандова: «Ее творчеству свойственна игра с аллюзиями, вообще игра. В геометрическом пространстве ассоциативного мышления пульсируют парадокс, недоговоренность или, напротив, по-детски ясно выраженная и оттого кажущаяся усложненной мысль».

Сие – не просто абзац, а полный абзац.

* * *

Пара изобретений (увы, незапатентованных):

1. Любителю похрапеть надевается на ночь некий намордник с микрофончиком и усилителем. Усиление идет в наушники, которые храпуну этому тоже надеваются. Эффект предположительно должен быть оглушительным.

2. Вставные челюсти, как у некоторых – очки, на груди на цепочке либо тесемочке висят. Когда приспичит, вставляешь и пользуешься. По-моему, удобно и по-своему оригинально.

* * *

На Сенной площади одна старушка сказала приятельнице своей: «К Пасхе яйца подскочили».

* * *

…Как все равно серп и молот проглотил.

* * *

Жизнь – это сказка. О потерянном времени.

* * *

22-летний Батюшков пишет Гнедичу: «Если я проживу еще десять лет, то сойду с ума». И что же? По прошествии обозначенного срока с ним это самое и начало происходить.

А это невероятное прозрение семнадцати-еще-летнего Лермонтова – «Кровавая меня могила ждет, / Могила без молитв и без креста, / На диком берегу ревущих вод…»

* * *

Сел на диету, да так основательно, что уже и не встал.

* * *

Я не толстый, я просто опух от невидимых миру…

* * *

Театр сатиры есть, а чувства сатиры не бывает. Зато есть чувство юмора, но вот Театра юмора почему-то не наблюдается.

* * *

Из комментариев к некоторым сюжетам XXVI Олимпиады.

Легкая атлетика.

1. Светлана Мастеркова. Я довольно легко бежала.

 Журналист. Это было видно по улыбке на твоей финишной прямой.

2. Нервная система классного спринтера должна звучать, как скрипка Страдивари.

Бокс.

1. Я так и не увидел правую руку немца.

2. Боксер в красной майке ничего собой не представляет, но он тем не менее – настоящий кореец.

Прыжки в воду.

Китаянка – хорошая девушка, но слишком ноги закидывает.

* * *

Названия некоторых бабочек.

Древоточец пахучий;

Совка Мома;

Толстоголовка запятая;

Бразильская несъедобная геликонида;

Червонец огненный;

Незубатая первичная моль Эриокрания;

Пухоспинка розовая;

Краеглазка мегера.

А теперь жуки.

Мертвоед четырехточечный.

Водолюб навозный.

Вонючка березовая.

Кожеед ветчинный.

Короед-типограф.

Пьявица.

Могильщик-исследователь.

Усач пучкоусый.

Навозник плечистый.

Карапузик пятнистый.

Щелкун кровавый.

Мягкотелка деревенская.

Притворяшка-вор.

Большой сосновый слоник.

* * *

Интервью по TV с певицей Лаймой.

Журналист. А вот скажите, любовь не мешает творческой деятельности?

Лайма (не меняя ни взгляда, ни интонации). Когда я купила собаку, мне вдруг срочно понадобилось лететь в Австралию.

* * *

В ночь на 13.09 во сне моем неожиданно объявилась Татьяна Мнёва и произнесла: «Когда тебе пытаются перекрыть кислород, дышать становится интереснее». Так кто же автор этой неожиданной фразы: Таня – сказала ведь она, или я – сон-то мой?

* * *

По радио объявили вдруг время довольно своеобразно: «Тем, кто решил проснуться в десять, осталось восемь минут».

* * *

Изумительные названия двух глав I книги «Опытов» Мишеля Монтеня: глава XIX – «О том, что нельзя судить, счастлив ли кто-нибудь, пока он не умер». И глава XX – «О том, что философствовать – это значит учиться умирать».

* * *

А вот названия глав из «Застольных бесед» Плутарха: «Почему мясо овец, задранных волками, лучше на вкус, а шерсть более подвержена вшивости», «По какой причине в начале обеда гостям бывает тесно, а позднее – просторно» и, наконец, «Почему мы не доверяем осенним снам».

* * *

Предполагаемое название «Нормальная газета».

Возможные публикации:

«Рожденный ползать летать не будет» – о борьбе с пьянством на авиалиниях.

Вчера президент принимал участие в закладке. И так основательно заложил, так славно принял, что присутствующие стороны обменялись взглядами.

В Улан-Батор на традиционные скачки прибыли конники из Драгун-Батора и Гусар-Батора.

Феминистки США добились в конгрессе переименования штата Мэн в штат Вумэн.

Гавайи. Здесь развернула широкомасштабную деятельность местная секта гонолулых мужчин и женщин, занимающихся нудизмом, не снимая одежды.

«Снова здорово!» – сказал своей жене после трехлетнего отсутствия Валерий Ф., узнав, что в результате отлучки жена его, Клавдия Ф., довольно сильно забеременела.

Это интересно: «В национальном японском театре Но одно время была очень популярна национальная японская игра Го. Даже поговорка такая появилась, национальная японская поговорка: «Прилипчив, как Го в Но».

И наконец, «Наши рекорды»:

Самую большую рыбку из местного пруда удалось вытянуть пенсионеру Пневу, у которого размах рук составляет 2 метра 46 сантиметров.

Учащиеся Ветеринарного ПТУ изготовили торт таких неимоверных размеров, что мышь, забежавшую в этот торт, весь дружный коллектив училища выедал оттуда трое суток.

Своеобразный рекорд установила боец скота местного мясокомбината гражданка Одышко, пославшая своего оппонента в автобусе на 94 буквы.

Самым круглым идиотом оказался сантехник Стулов, который при росте полтора метра имеет в диаметре на воображаемом срезе 1 м 36 см.

Наиболее оригинальную манию в местной психбольнице имеет сорокапятилетняя Ольга Душевная. Она вообразила себя яйцом и постоянно пристраивается, чтобы ее высидели.

Самая бледная спирохета была обнаружена у выпускника местного лицея Александра М.

* * *

Елена Камбурова, певица («Общая газета» за 3.10):

– «Ай да Пушкин!» – такого я себе сказать не могу. Хотя, впрочем, бывают моменты.

* * *

Футболист забивает гол в свои ворота. Команда противника бросается на него с объятиями и криками благодарности. Сцена.

* * *

Супермент.

* * *

Некий виршегон Ю. О. в «Царскосельской газете» (14.10):

«Моя мама обладала, как мне думается, умением “прочитывать” запрограммированную во мне природой поэтическую событийность».

Он же. Там же. Тогда же: «Память о Пушкине – это органичная составная моего миромышления».

* * *

Певун Розенбаум в телепрограмме от 11.12.

Вопрос. А вы умеете отключаться от внешнего мира?

Розенбаум. Очень редко. У меня постоянно работает голова.

* * *

Ж. Ж. Руссо («Исповедь»): «Незначительность моего успеха у женщин всегда объяснялась тем, что я слишком их любил».

* * *

Мыл посуду с голым торсом. Дочь подошла сзади и вскричала: «Боже мой, папа! У тебя вся спина седая!»

* * *

Блей, пой, плейбой.

* * *

Про киника Метрокла (из Диогена Лаэртского):

«Метрокл был учеником перипатетика Феофраста. Однажды во время занятий он не сумел удержать ветры из живота, сильно расстроился и заперся у себя дома, твердо решив умереть. Киник Кратет, узнав об этом, нарочно наелся бобов, пришел к Метроклу и давай шуметь, испуская ветры. С этого времени, свидетельствует Лаэрций, Метрокл стал учеником Кратета и превратился в настоящего философа».

И еще про Метрокла: «Он умер уже стариком, задержав добровольно дыхание».

* * *

О недоумке – серый, как вещество.

* * *

Ощущение такое, будто все они живут по нужде. По очень большой нужде.

1997 год

В молодости казалось, что старость – это награда, оказалось – расплата.

* * *

Как томительно, даже упоительно делиться чужим горем.

* * *

Из автобиографических заметок П. А. Вяземского:

«Чернила соблазнительны. Они имеют нечто общее с вином, чтобы не сказать с кровью».

Он же на восемьдесят пятом году жизни писал:

Чувств одичалых и суровых Гнездилище душа моя: Я ненавижу всех здоровых, Счастливцев ненавижу я. В них узнаю свои утраты, И мне сдается, что они — Мои лихие супостаты И разорители мои, Что под враждебным мне условьем, С лицом насмешливым и злым, Они живут моим здоровьем И счастьем, некогда моим.

На шестидесятом году жизни подписываюсь обеими руками.

* * *

А. Пушкин в письме А. Дельвигу (1821 г.):

«Чем нам и жить, душа моя, под старость нашей молодости, как не воспоминаниями».

* * *

Великий англичанин Питер Устинов, заполняя анкету по въезде в США, в графе «цвет кожи» написал «розовый».

* * *

Откуда-нибудь: «Корова Зорька наставила рога быку Борьке с районным зоотехником Сарычевым искусственным способом».

* * *

Любил прикидываться собой. Впрочем, иногда промахивался, и тогда выходила неловкость.

* * *

У В. Даля слово «пуега» определяется как «хижа, драбня, чичера, лепень». Так и не понял. Но удовольствие получил.

* * *

25.02.97 вечером вышла невероятная оказия: бутерброд упал на ребро. И точно: на следующий день у меня родился внук.

* * *

Французский моралист Вовенарг: «У кого нет души, тому и от разума мало проку».

* * *

Изменить самому себе можно только с самим собой.

* * *

Теща моя мудрая сказала: «Все ушло. Отовсюду. Одна жизнь осталась».

* * *

Яша Хиенкин, 4 лет:

– Обычно я бываю животным или насекомым. Или кометой. А вчера я был земным шаром.

Сочинили мы с ним стишок (он – первую строчку, я – вторую):

Черви не кусаются, А только прикасаются.

* * *

Талантливый человек полагает, что он талантлив во всем. Увы ему.

* * *

Дивная строчка из притчевоязыцего графа Хвостова (между прочим, суворовского зятя):

«Потомства не страшись, его ты не увидишь». («Ко графу Расилову»).

* * *

Из 1-й книги «Истории» Корнелия Тацита:

«Если у кого нету врагов, его губят друзья».

* * *

Объявляя по радио концерт, диктор сказала:

– В программе Штраус-отец, Штраус-сын…

– …и Штраус Дух Святой, – закончила жена моя Тома.

* * *

Мальчик во дворе другому мальчику: «Отойди!» Тот слегка отодвинулся. «Полностью отойди!»

* * *

В «Царскосельской газете» на первой странице крупно: «Через пару лет Пушкин рискует остаться без дешевых овощей».

* * *

Две женщины беседуют:

– Ну как твои зубы?

– Уже позади.

* * *

– Вот говорят, что от великого до смешного один шаг. А в какую сторону?

– А в любую.

* * *

Плутарх свидетельствует в «Лиссандре», что Ликург предписывал спартанцам носить длинные волосы, уверяя их, что «длинные волосы придают красивому лицу вид еще более достойный, а уродов делают еще страшнее».

* * *

Весна. Коты под окном занимаются оральным сексом.

* * *

Некто, беседуя с сыном раввина, мальчиком лет десяти, спросил, каких он животных любит. «Кошерных», – был ответ. (Записано от В. Аземши.)

* * *

Не с твоим боди билдингом заниматься.

* * *

Как обидно смеются дети.

* * *

– Прожорливость взыскует прозорливость.

– Кто кого?

– Одинаково.

* * *

Название магазина – «Старая добрая книга».

* * *

Розенбаум спел тут по TV:

«И проваливаюсь я, как в облако, В виртуальную реальность времени».

Живо и смело. Поэт, одним словом (не скажу каким).

* * *

Поездка в Израиль (ноябрь-декабрь 1997 г.).

Из сводки погоды: «В Иудейской пустыне возможно наводнение».

* * *

На деревянной скамейке вырезано глубокими русскими буквами: «Не понял жизнь».

* * *

Дивная формула из Еврипидовой «Ифигении в Авлиде». Ифигения (пастуху):

– Чем мысли ты мне хочешь перебить?

* * *

Из неоформленного:

На седьмом десятке счисления жизни Терроризировать муз, заводить долги, Требовать удовлетворения От зарвавшегося юнца Лет сорока пяти…

* * *

Напрягать генетическую память.

* * *

Заднепроходец.

* * *

Кто это: без зубов, а грызет? А это червь сомнения.

* * *

Можно ли одновременно пропустить и не пропустить? Или опрокинуть и не опрокинуть? Или, допустим, переспать и недоспать? А сидеть и ходить одновременно можно? Да запросто. Во-первых и во-вторых, рюмку водки. В-третьих, с барышней. А уж последнее и вообще само собой разумеется.

* * *

Два диалога.

1. Хохол (тыча в бутыль с мутной жидкостью). Шо це таке?

 Японец (улыбаясь одними зубами). Це сакэ.

2. На магазинных задворках:

  – А тара-то та?

  – Та тара, та!

* * *

В Хайфе, наверху, на самой уже горе, в общественном сортире, между прочим, бесплатном, все сверкает чистотой и белизной и играет классическая музыка. В унитаз хочется плакать.

* * *

По русскому радио сообщили: «На Хермоне снег». И я подумал: «А действительно, зачем Моне снег? Ему и так неплохо».

* * *

Мальчик лет шести сказал, проголодавшись: «Я чувствую свой скелет».

* * *

Другой мальчик таких же примерно лет пытается в прятки играть: спрятался за куст и кричит: «Я пропал! Эй, я пропал! Что будем делать?!»

* * *

Молодые из русских, говоря о России, называют ее «Та страна»: «Это было еще в той стране». Люди постарше говорят, заводя глаза к темени: «Это было еще в той жизни».

* * *

Один из бывших молодых Борис П., одессит, между прочим, вспоминая «ту страну», рассказывает: «Жил у меня дома уж. Ужик. Однажды я взял его гулять да и запустил в ящик с рукавами – знаете, стояли такие у входа в фотоателье, чтоб люди могли фотоаппарат перезарядить. Запустил ужика в ящик, отошел в сторону и стою, жду. И точно: идет полковник, седой такой, краснолицый, с фотоаппаратом наперевес. Остановился около ящика и засунул туда руки с фотиком. А я смотрю. И вдруг он как побежит по улице. Вместе с ящиком. Бежит, молчит и рук из рукавов не вынимает…»

* * *

На солнечной декабрьской набережной в Тель-Авиве немолодой мужчина (значительно немоложе меня), сидя на каменной скамье, тряс коляску с позвукивающим бэби и читал газету. В газете крупно значилось: «Как удовлетворить мужчину!»

1998 год

Строки:

1. Спросил себя и промолчал в ответ.

2. Не надо делать вид, что мы знакомы.

3. Навязчивая оторопь интима.

* * *

Одна барышня спросила у продавщицы конфет:

– У вас есть мечта с черной начинкой?

* * *

Ваш покойный слуга.

* * *

Графиня Апостериори.

* * *

А давайте пополемизируем.

* * *

Инфузория отбросила туфельку.

* * *

Диоген Синопский: «Следует сходиться только с теми женщинами, которые будут вам за это признательны».

* * *

Зимняя олимпиада. Из комментариев.

Про конькобежца А. Кибалко сказали: «Дистанция 1500 метров – не его конек», и еще, про него же: «На 500 метров он выступил не совсем удачно – 33-е место».

Биатлон. «Бьерндален выигрывает у Малухина примерно 1 минуту 22 и 2 десятых секунды». Очаровательно здесь это «примерно».

* * *

Зашли мы как-то (13.02) с товарищем в подвальчик на Моховой. Заведение крохотное: два высоких круглых столика с высокими же стуликами и барная стойка. Барик был пуст, за одним, правда, столиком дремал мужчина перед недопитым стаканом водки. Я вскарабкался на стулик к другому столику, товарищ мой пошел заказывать. Все тихо, пристойно, настроение не из худших. И тут я осведомился у стоящей за стойкой пышнотелой дамы, часто ли у них сваливаются с этих стульев. «Господь милостив, – отвечала дама, – сколько существуем, а лет уж пять будет – ни разу такого не было». Минуты не прошло, как она мне это сообщила, и вдруг дремлющий улетает со стула на пол физиономией книзу. Сцена, однако! Лужа крови, несчастный с разбитым фейсом и дама, глядящая из-за стойки на меня с некоторым особенным любопытством…

* * *

– Что вы чувствуете на седьмом десятке?

– Смертельно хочется жить.

* * *

Непобедимы? Нет, неистребимы…

* * *

Как «Гайавате» пятая стопа…

* * *

Полагаю, что, когда мы окончательно выдавим из себя рабов, ничего от нас не останется.

* * *

Поэт в России больше не поэт.

* * *

Кому-нибудь, кто слишком уж вообще:

– Бога бы постыдился!

* * *

Слава богу, пока отличаю порыв от позыва.

* * *

Чешские художники первой половины XX века: В. Шпала, Ф. Душа, Й. Лада, М. Голый, К. Покорный, П. Котик. Славное собрание на русскоязычный слух.

* * *

Давайте выпьем за то, чтобы наша жизнь нам не мешала.

* * *

Шутка от Марии Ордынской: «Отговорила рыбка золотая».

* * *

Евгений Шварц о кинорежиссере Трауберге («Телефонная книжка»): «Маленький, выпуклоглазый, глупый. Об этом последнем своем свойстве никогда не узнает именно в силу глупости своей».

* * *

Близорукий Аргус.

* * *

Иметь совесть в допустимых ею же пределах.

* * *

Татьяна Самойлова в «Летят журавли» попыталась броситься под паровоз, но ее отвлекли, однако в роли Анны Карениной ей все-таки удалось осуществить это намерение.

* * *

В сосуде Пандоры Зевс заточил все пороки, несчастья и болезни – так сказано в первоисточнике. Дальше сообщается, что когда терзаемая любопытством Пандора открыла сосуд, то все эти напасти вылетели наружу. А когда опамятовавшаяся Пандора захлопнула сосуд, там осталась одна только надежда. И вот вам задачка: что же такое надежда – порок, несчастье или болезнь?

* * *

Попросили написать куплеты к TV-передаче, посвященной дедушке Крылову. Один куплет вышел совсем уж невольный:

Сели звери тет-а-тет Вчетвером сыграть квартет, Вместо музыки случился Полный промискуитет.

* * *

Утонуть в Рубиконе.

* * *

Из возможной рецензии: «Поэт Имяреченский пишет стихи, не имеющие аналогов в мировой практике стихосложения».

* * *

Прищученный пощечиной.

* * *

«Сиракузского тирана Гиерона попрекнули как-то дурным запахом изо рта, – свидетельствует Плутарх в “Изречениях”, – и он выбранил жену, что-де она никогда ему об этом не говорила, но та отвечала, что думала, что такой запах у всех мужчин».

* * *

Оля М. шести лет сказала: «Утро вечера утренне2е».

Она же в сердцах мамашке своей: «Знала бы, что у меня будет такая мама, ни за что бы не родилась».

* * *

Доброедов и Гриболюбов.

* * *

Заниматься целомудрием.

* * *

Перевертыш, типа палиндром:

Чем волком ад нот овыть, ты – вот он, дамоклов меч.

* * *

Среди Алеутского архипелага есть Крысьи Острова и среди них Булдырь, Амчитка и Кыска.

* * *

А в Чили южнее Сантьяго есть остров с названьем Моча. (Кстати, недурственный шестистопник – это я про строчку.)

* * *

Оранье стад – вроде бы рев неумолчный, а вместе и с заглавной буквы – столица острова Аруба.

* * *

У Брема про обезьянку, которую звать Мертвая голова, сказано: «отличается забавностью движений и веселым нравом».

Телеутка – есть в Сибири такая белка.

А в Абиссинии водится антилопа бени-израиль.

А в Судане живет мартышка породы гусар белоносый, в отличие, видимо, от красноносого, жившего в прошлом веке на Руси.

Пошли дальше. На Мадагаскаре есть полуобезьянка ай-ай, на Яве гиббон вау-вау, а в Австралии сумчатый грызун кускус.

А другого сумчатого грызуна зовут пяткоход, и есть еще лемур долгопят.

А еще существует бандикут и вапити, хохуля и хульман, зайцемышь и страннохвост, дьявол сумчатый и проехидна волосатая, соня толстохвостая и макак свинообразный. Ну и, естественно, голубой кит по прозванию блювал.

* * *

Дамский вариант старинной пословицы:

Смеется та, кто смеется после дней.

* * *

Пара эпиграфов.

Из Лукреция Кара:

«Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры,

С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого».

Из Александра Блока:

«Под утро их рвало…»

* * *

Шесть одинаковых букв подряд, например: «кривошеее ее естество».

* * *

Дивные строки из «Часослова» Рильке (пер. С. Петрова):

«Навис над тихими полями Огромный произвол небес».

* * *

Позвонил Юра Н., которого я не видел и не слышал лет пять, и у нас произошел следующий разговор:

– Мне сказали, что в прошлом году, как раз после твоего шестидесятилетия, тебя избили.

– Увы, Юра, это правда. В конце июня.

– А меня били в середине июня прошлого года. Как раз после пятидесятилетия. И я подумал, что мы как-то не по-хорошему с тобой связаны.

– Возможно.

– Вот я и звоню, чтобы предупредить тебя, так как меня снова били. Пару недель назад. Так что будь осторожнее.

– Ты опоздал, Юра.

– В каком смысле?

– А в том, что меня третьего дня обработали кастетами два молодых негодяя. Сижу с черной мордой и лица из дома не кажу…

Услышав сие, Юра как-то нервно захохотал, так, смеясь, и трубку повесил…

* * *

Старость – это когда:

1. Идешь очень быстро, но все тебя обгоняют.

2. Сердце шалит, но не так, как хотелось бы.

3. Думаешь, что слышишь, и слышишь, что думаешь.

4. Появляются мозоли на внутренних органах.

5. Постоянно счастлив и, как правило, от противного: не лишен, не болен, не забыт, мало, но вовремя, сильно, но мимо и т. д., и т. п.

* * *

Пока я не лечусь, я здоров. (Сам придумал, да так ловко, что захотелось перевести на латынь и выдать за вечно бывшее.)

* * *

Строка из романса:

«Твоей любви критические дни».

* * *

Еще немного топонимики:

Горы в Зимбабве – Чиманимани.

Недалеко от островов Фиджи есть островок с дивным названием Ниуаутопутапу.

А в Индонезии есть город Думай.

1999 год

Дети не смотрят, а рассматривают.

* * *

Думать сквозь зубы.

* * *

Н. Лесков об украинской песне:

«Малороссийская звучная песня чиста от выражения самых крайних помыслов полового сношения… Она гнушается бесстыжего срамословия, которым преизобилует народное песнетворчество на Руси».

* * *

Лицо телесного цвета.

* * *

Из «Лягушек» Аристофана: «Имею постоянное унижение жизнью».

* * *

Окно устроить, как аквариум, чтобы промежду рам вода и рыбки золотые плавают. И сквозь это наблюдать жизнь.

* * *

Суперфрейд: «Выведение из психоанализа».

* * *

Одна женщина в автобусе сказала другой:

– Я такая мнимая. У меня от всего этого просто волосы стынут в жилах.

* * *

Надежда умирает последней и потом долго еще смердит.

* * *

Сейчас в нашем городе два градуса, и оба ниже нуля.

* * *

Июль: солнечные часы с кукушкой.

* * *

К избыточной ретивости особо одержимых фигурантов отечественной словесности, затеявших читать публично под саксофон, завывая и выламываясь, пушкинские черновики (к 200-летию).

Эта форма публичности оказывается позорнее всех прочих: и подробного переворашивания пушкинских постелей, ставшего уже отдельным жанром отечественной нашей пушкинистики, и сладострастного извлечения из пушкинских писем набора пикантных (оттого, что лишенных контекста) признаний в чем ни попадя – бесконечного этого пританцовыванья возле скважины замочной, ведущей в мир странный и возможно даже что и прихотливый, но долженствующий быть недоступным среднестатистическому хаму, когда единственное, что должно интересовать в Поэте – стихи его! – становится третьеразрядным и необязательным приложением к затейливо расписанному бытовому пейзажу, прихотливо раскинувшемуся по ту стороны скважины…

* * *

Если бы молодость знала, вряд ли бы старость смогла.

* * *

Глупость некоторых – завораживает.

* * *

Набоков о Вяземском: «Князь был воспитанником Карамзина, крестником Разума, певцом Романтизма и ирландцем по матери».

* * *

Из «Книги истинной любви» Хуана Руиса (XIV век) (пер. М. Донского):

Пусть ты безобразен и дама твоя безобразна, Но любо вам в очи друг другу смотреть неотвязно, Ты прелести женщин других отвергаешь заглазно, И нет для тебя во вселенной другого соблазна.

* * *

В газете объявлена продажа джинсов со скидкой. А что, штаны со скидкой – это вполне.

* * *

По радио сказанули: «Для некоторых восемьдесят лет – еще не возраст». Хочется прибавить: «А для большинства уже не возраст».

* * *

Дитя сказало: «Уши у него торчали кто куда».

* * *

На Сенной Площади (перед Пасхой).

Мне:

– Мужчина, купите краску для яиц!

Я:

– Спасибо, мадам, но я уже не в том возрасте, чтобы кокетничать.

* * *

Американский вариант басни «Свинья под дубом» – «Пекари под гикори».

* * *

И флотский вариант одной тоже известной басни – «Кок и повар».

* * *

Старость – это постоянные поиски новых соблазнов.

* * *

Арон Львович Подгузник.

* * *

Семичастный – такова была фамилия мордастого главкомсомольца, возглавившего травлю Пастернака, в результате чего никогда не хворавший поэт заболел да и помер. «Болезнь» – так назывался цикл стихов Пастернака, написанный в 1918–1919 годах. И цикл этот был семичастный.

* * *

Иван Иванович Дмитриев: «Ум любит странствовать, а сердце жить на месте».

* * *

Анахренизм – ненужная вещь.

* * *

Обобщенная формула: «Кто с чем к нам придет, от того и погибнет».

* * *

Монтекристмас – праздник неуловимых мстителей.

* * *

Из частного письма: «Жизнь продолжает настаивать на своей неотвратимости».

* * *

В пьесе М. Булгакова «Война и мир» 115 действующих лиц (сто пятнадцать!) плюс пять голосов. В 3-й сцене интересная ремарка: «В окне стоит комета». В 5-й сцене ремарка для Наташи Ростовой: «Заплакала, потом запела и ушла». Там же ремарка для Пети: «Уходит и начинает плакать».

* * *

Кабачок для художественной богемы неплохо было бы назвать «Бар Малевич».

* * *

Название для питейного заведения – «Свято место».

* * *

Водка называется «Мужская скупая».

* * *

Бармен Берман.

* * *

Прочтя в меню «котлета домашняя», попытался вообразить «котлету дикую», но сразу же устал.

* * *

Дежавюировать.

* * *

Жуткие, приводящие в оторопь и склоняющие к мизантропии фразы: «Перу Скарлатти принадлежит более ста опер» или «Доницетти за свою недолгую жизнь создал более семидесяти опер». Мне как-то ближе красноносый Модест, перу которого принадлежат две с половиной оперы.

* * *

Интересная фамилия – Недопелкин.

* * *

Совестно жить.

* * *

Название для книги стихов «Очистки совести».

* * *

Душно, потно, темно. Как у Христа за пазухой.

* * *

От флегматика повесу Отличить легко по весу.

* * *

Еще один эвфемизм – «отбросить котурны».

* * *

Из Эпиктета: «И что за спокойствие, которому может помешать кто попало, – я не говорю: цезарь или друг цезаря, но ворон, флейтист, лихорадка».

* * *

Строка от Брусовани: «Я ненавижу собственное тело».

* * *

И весь он какой-то миниатюрный. Весь. У него даже большое – маленькое.

* * *

Но водоканал его доконал.

* * *

«Изысканное простодушие» – вот единственно желанная, но такая недостижимая интонация.

* * *

Звезда подмостков несравненная Кура Гриль!

* * *

Один из разделов книги Чарлза Дарвина о червях называется – «Душевные способности червей».

* * *

Торговец в электричке: «Предлагаемая щетка, господа, позволяет чистить зубы в самых труднодоступных местах вашего лица!»

* * *

Внебрачная внучка (между прочим, название для водевиля).

* * *

Застигнутый на достигнутом.

* * *

Ночной Бродвей: «Висячие зады ночных Семирамид».

* * *

Оказывается, в Корее обычно после третьего сразу идет пятый этаж. А четвертого нет. Потому что у них четвертый и смерть звучат одинаково.

* * *

Иногда преодолеть последствия некоторого счастья – еще большее счастье.

* * *

Небывшее тревожит – несбывшееся убивает.

2000 год

Выражение лица у него было настолько необщим, что некоторые дамы рыдали от сострадания.

* * *

Отодрать от одра – видимо, разбудить.

* * *

Из частного письма: «Я спал под бесконечный джаз и во сне увидел Бога, и Бог был подозрительно похож на меня…»

* * *

Из древнекитайского текста: «Здесь справа женский монастырь, а слева мужской монастырь, и ничего не происходит, но что-то во всем этом есть».

* * *

Я весь соткан из добродетелей, а вернее сказать, из моих о них представлений.

* * *

«Когда любишь, то всё – любовь, даже если это боль и отвращение» (Р. Музиль «Человек без свойств»).

* * *

Кто никому не нужен, тот никому не должен.

* * *

Извлечения из некоторого (давнишнего уже) словаря:

Шахсей-Вахсей – мусульманский праздник, когда нельзя ни есть, ни пить, ни плясать, ни на женщин смотреть, а можно только праздновать.

Широта взглядов – состояние, исключающее долготу привязанностей.

Щёки – тело лица.

Щепетильность – честность, унижающая окружающих…

* * *

О сочинениях модного прозаика П. – у подобной литературы нет ни прошлого, ни будущего, одно настоящее; но это настоящее настоящее.

* * *

Извлечения из стихов, присланных на детский конкурс с диким названием «Светлые стихи-2000», где я был в жюри. Имен нет, одни девизы и возраст.

13 лет:

Я путаюсь в сознании времен, В сознании увядшего былого…

Она же:

Я улетаю в дальние края И там живу в излишестве любовном.

12 лет:

Робко сердце бьется, О любви тоскует, А душа смеется, И собой рискует.

12 лет:

Белые клавиши, звуки трубы, Листьев в саду увяданье. Кто может избегнуть грядущей судьбы, Тот неземное созданье.

И наконец, стихи двенадцатилетнего, увы, безымянного поэта:

Как плачущий блаженен утешеньем, Как алчущий блаженен насыщеньем, Как изгнанный блаженен царством божьим, Так я блаженен, ибо знаю тоже, Что нет меня сильней на свете этом, Пока мой друг дарит меня приветом.

* * *

Из Б. Л. Пастернака:

Любить иных – тяжелый крест, А ты прекрасна без извилин…

Тут же вспоминается цветаевское: «Поэта далеко заводит речь…»

* * *

– Ву компрене?

– А ву?

– А му совершенно не компрене.

* * *

Я слишком равнодушен для обид.

* * *

В средневековых традициях китайских светских разговоров принято было на вопрос о возрасте отвечать с прибавлением «впустую прожито». Так мне, к примеру, следует говорить (ежели, конечно, спросят): «Впустую прожито шестьдесят три года!»

* * *

Про балерину, пишущую стихи, сказано было «фуэтесса».

* * *

Напиток токси-кола.

* * *

На конных соревнованиях в поселке «Русско-Высоцкое» объявили: «Выступает жеребец Хром, лучший производитель нашей птицефабрики!»

* * *

Пошел до большого ветру.

* * *

Голос свыше: «Граждане, не суетитесь! Жизни хватит на всех!»

* * *

Из двух зол выбирай то, которое еще не пробовал. (Не уверен, что сам сие придумал, но подпишусь под этим всеми конечностями.)

* * *

Из борхесовского «Апокрифического Евангелия»:

«Мало быть последним, чтобы стать когда-нибудь первым», «Делать добро врагу – есть лучший способ тешить гордыню» и, наконец, «Счастливы любящие и любимые и те, кто может обойтись без любви».

* * *

На бочке крупно – «Живое молоко». Видимо, имеется в виду его способность убегать.

* * *

В начале Староневского в полуподвале магазин «Французская разливная парфюмерия». Духи в разлив – это что-то!

* * *

Из «Поэтического словаря» А. Квятковского:

«Градация – стилистическая фигура, заключающаяся в последовательности нагнетания или, наоборот, ослабления выразительных средств. Различаются два вида градации: климакс (подъем) и антиклимакс (спуск)».

* * *

Однозначно звенит колокольчик.

* * *

И. Бродский (в одном из интервью): «Люди, которые занимаются поэзией, – наиболее совершенные в биологическом отношении образцы человеческого рода».

Почему-то захотелось с ним согласиться. Просто так, безотносительно.

* * *

Авиценна (Ибн-Сина) дал следующее определение любви: «Навязчивое помышление черножелчного характера, возникающее от постоянного переосмысления наружности и нравов некоего лица».

* * *

«Я в хорошем смысле бесстыдный человек», – сообщил газете «Метро» актер Виктор Сухоруков. Скоро будут говорить на публике: «Я в хорошем смысле дрянь – негодяй, мздоимец, подлец, убожище редкостное». Что ж, по временам и нравы.

* * *

Комментируя по радио очередной церемониал вручения Царскосельской премии, сообщили, в частности: «Наш известный ювелир Ананов преподнес новоиспеченному лауреату Галине Вишневской свои знаменитые яйца». No, как говорится, comments.

* * *

А вот еще стишок с неудачной рифмой:

Начинающему сантехнику

Закручивай, и чисти, и паяй сам, Но бойся получить трубой по почкам.

* * *

«Перенедопил» – выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Тоже ведь драма.

* * *

Мамин, обнаружив себя в компании Аземши и Лейкина: «Вот достойнейшие люди нашей эпохи!» Аземша: «Бедная эпоха».

2001 год

Совесть надо не только иметь, но и знать.

* * *

Вальс «На волнах подсознания». Танцуют все!

* * *

Астралопитек.

* * *

Из частной беседы: «Боже милостивый, как ты похудела!» – «Погоди, стану еще тоньше». – «Ни в коем случае!» – «Почему?!» – «Будут промахиваться…»

* * *

Тамара Николаевна моя предложила 23 февраля делать мужские туалеты бесплатными, а 8 марта – женские. То-то народ находится всласть.

* * *

Как только оказываются заметны усилия макияжа, тут же становится видна тщетность этих усилий.

* * *

Отит тебе в ухо (ругательство).

* * *

Ухом не моргнул.

* * *

«Привыкнуть можно ко всему, даже к жизни».

(Пытался выдать за свое и вдруг обнаружил у Шамфора.)

* * *

Клонёнок и мутёнок (интересная может сказочка получиться).

* * *

Появились в продаже детские мясные консервы «Три поросенка». Хороши были бы также оленья тушенка «Бемби», куриное рагу «Золотой гребешок» и деликатесная козлятина в собственном соку «Братец Иванушка»…

* * *

Хорошая строчка для осеннего стиха: «Отсвиристели коростели».

* * *

Палиндромчик – «Утоп в поту».

* * *

Герасим. «Мумуары».

* * *

Грузин Ираклий Контузия.

* * *

(В поисках рифмы):

«И какой-то он весь неправильный,

неприкаянный, неприавельный».

* * *

Посвифтывать.

* * *

Когда норовишь все пропустить через себя, то довольно часто выходит то, что и на анализ-то сдать совестно.

* * *

«У каждого своя планида», – задумчиво сказала гнида.

* * *

Несколько перевертышей (палиндромов):

Я и ты будем в меду бытия.

Анна, лежи, желанна.

Тротил и торт. Мыло голым. И чаду удачи.

А Ладога лбу благо дала.

А чадо робело, вопя по воле бородача.

* * *

Благодарность – последняя (и самая трудная) препона на пути к полной духовной свободе. Не так ли, сволочи?

* * *

Настоятель N-ской церкви отец Пропотей.

* * *

Йохан Хейзинга (Homo Ludens):

«Поэзия никогда не станет совершенно серьезной. Она стоит по ту сторону серьезного – у первоистоков, к которым так близки дети, животные, дикари и ясновидцы…»

* * *

Ему сейчас не до Бога.

* * *

Строки (Лейкин, из ненаписанного):

1. Я обокрал свою судьбу…

2. С любовницами жен не обсуждают…

3. Я так не ожидал, что даже не узнал…

4. Померцаем, побликуем,

 А потом опубликуем…

* * *

Совершенный гиббон. Такое впечатление, что он сам от себя произошел. При полном отсутствии естественного отбора.

* * *

Погоды стояли – одна хуже другой.

* * *

«Повесть о том, как поссорились Иван Иванович и Лазарь Моисеевич»…

* * *

В списке новых изданий медицинской литературы обнаружил «Полную энциклопедию очищения организма».

* * *

Из Паскаля Блеза: «Величие человека тем и велико, что он сознает свое горестное ничтожество. Дерево своего ничтожества не осознает». (Да оно – дерево – и не ничтожно вовсе.)

* * *

Приятно и неутомительно притворяться, что ты в кого-то влюблен. Но как тяжело, как мало естественно прикидываться, что ты кем-то любим…

* * *

Женщины, а по-другому – реброиды. Откуда вышли, по тому и названы.

* * *

Чадодей.

* * *

Игорь Северянин, из стиха «К слухам о смерти Собинова»:

…Вернется ль жизнь когда-нибудь? Едва ли… Как странно молвить: Собинов – скелет.

2002 год

У В. Даля есть глагол «оюнеть». Типа – «Да ты, брат, совсем оюнел».

* * *

Стишок «Не про вас, а про Симу»:

Не вы, но Сима Невыносима.

* * *

По радио «Орфей», объявив виолончельную пьесу, сказали: «Играют Лев Маркиз – Голландия, и Наталья Гутман – виолончель».

* * *

Одни с возрастом впадают в детство, а другие в него погружаются медленно и со вкусом.

* * *

Про женщину и мужчину, которые на званом вечере, сидя рядом, не обменялись ни словом, ни взглядом, Шамфор заметил: «Либо они незнакомы, либо женаты».

* * *

Прелестный стих из гомеровской «Илиады»:

«Пьяница жалкий с глазами собаки и сердцем оленя».

* * *

Ева Адамовна Бог.

* * *

Мимика микадо – не очень понятно, но звучит завораживающе.

* * *

«Может, когда-нибудь, в глубокой старости…» – «Не будет у тебя глубокой. Даже старость у тебя будет мелкая и гадкая».

* * *

Телефонный разговор с семилетней Машей:

– Чем занимаешься? – Елки обтрясаю. – А черепаха что? – А что ей? Спит, как всегда. – А вы ее на следующий Новый год покрасьте белым, бородку какую-нибудь приклейте, да и посадите под елку Дедом Морозом. – Зачем? – Чтобы польза от нее была. – А от нее и так польза. – Какая? – А мы ее любим…

* * *

В Эквадоре в городе Аннето один болельщик назвал сына своего новорожденного в честь победы местной футбольной команды. Имя мальчику дали – Два-один.

* * *

Русские долго запрягают, так долго, что всякая езда теряет смысл.

* * *

Чудовищно остроумный, жутко талантливый, ужасно красивый, безумно умный…

* * *

Извлечения из «Полной энциклопедии лекарственных растений». Том второй.

М: Магнолия обратнояйцевидная;

Мак сомнительный;

Марь вонючая;

Мелколепестник мелкоудлиненный;

Микроярутка пронзеннолистая;

Молодило кровельное;

Молочай ничтожный;

Мытник миловидный;

Мягковолосник водяной.

Н: Наголоватка ложновасильковая;

Недотрога обыкновенная.

О: Офелия китайская;

Очанка волосистенькая.

П: Папоротник мужской;

Переступень двудомный;

Пион обратноовальный;

Плакун иволистный;

Повой заборный;

Полынь куроголовая;

Поручейник привлекательный;

Просвирник пренебреженный;

Прострел сомнительный;

Пузатка высокая;

Пупавка собачья;

Пушица влагалищная.

Р: Расторопша пятнистая;

Резуха повислая;

Радиола перистонадрезанная.

С: Сапожниковия растопыренная;

Свинорой пальчатый;

Синюха голубая;

Синяк Беберштейна;

Соссюрея хорошенькая.

Т: Триплеуроспермум перфорированный.

Ф: Фенкель обыкновенный;

Ферула вонючая;

Франкения припудренная.

Х: Хамеродос прямостоячий;

Хохлатка расставленная.

Ч: Черноголовник многобрачный.

Ш: Шиповник колючейший, повислый, рыхлый, собачий, тупоушковый.

Э: Эврила устрашающая;

Эдельвейс эдельвейсовидный.

* * *

Поездка в Израиль (март – апрель)

Ави (Авраам, внук мой пятилетний) сказал: «Я споткнулся и упал на губы».

* * *

Настя Семенова шести лет (его подружка) сказала: «У меня есть один мальчик, который меня всегда бьет».

* * *

На детской площадке. Бабушка внучке: «А как самолетик ручками делает?»

* * *

Рецепт коктейля «Кровавая Мэри» начинается так: «Берется Мэри…»

* * *

В рассказе про жаждней – ужасных ливийских змей – Лукиан упоминает также змей с упоительным (особливо для израильского уха) именованием – обоюдоюды.

* * *

Летальный Исход – покидать Израиль на самолете.

* * *

Интересно, а у маленьких детей есть совесть?

* * *

Старый конь. Очень старый. Уже и борозды не портит.

* * *

Ави, обнаружив у меня на животе шрам, радостно закричал: «А-а! Я знаю, ты родил мне папу!»

* * *

В русском магазине в Ашдоде в рыбном отделе наименования: «животики нилуса», «деликатесная марина», «копченый херц»…

* * *

Шли утром в садик с Авиком и Настей Семеновой, бурно общаясь. Сначала Настя сообщила, что кошки «миюкают» и показала как, затем Ави сказал про руку, за которую я его держал: «Эта рука моя устала идти, надо ее поменять на другую». На вопрос, кто кричит «ку-ку?» – оба ответили: «Кукушка». – «А кто кричит «ку-ка-реку?» Ави сказал: «Кукарекушка». Знал ведь – кто, но очень хотелось.

* * *

Оговорка по Мандельштаму: «Я снова позабыл, что я хотел сказать».

* * *

Ави (по дороге в садик после некоторых размышлений): «Скоро я стану большим, папа станет дедушкой, а ты умрешь». Я: «И что же, никаких вариантов?» Ави: «Умрешь, умрешь».

* * *

Из письма: «Май на дворе, а черемуха еще не чесалась».

* * *

С побледневшим сердцем.

* * *

Архипелаг Гуляк.

* * *

Утверждают тут некоторые, что я однажды сказал: «Кушнера постоянно принимают за человека, похожего на Кушнера».

* * *

А. С. П. (на полях статьи Вяземского «О жизни и сочинениях В. А. Озерова»): «Поэзия выше нравственности или по крайней мере совсем иное дело. Господи Иисусе! Какое дело поэту до добродетели или порока? Разве их одна поэтическая сторона…»

* * *

Одни концы с концами еле сводят, а у других они сами срастаются.

* * *

Магия величия.

* * *

13.06 по радио «Орфей» объявили: «Николо Паганини. Шесть каприсов. Исполняет Микола Чумаченко».

* * *

В подъезде дома десять по улице Хазова на распределительном щите большими белыми буквами: «Кто снял замок, пусть у того яйца отсохнут».

* * *

Неугомонный Вайль со своим вездесущим Генисом.

* * *

Хорошее имя – Антисим. Очень русское.

* * *

Проспект Пресыщения.

* * *

«У меня мама – медик!» – «Ага! А папа – педик!»

* * *

Побрил на себе лицо.

* * *

Место для возложения венков так и будем называть – «возлагалище».

* * *

Смешанные ряды: «Бессонница. Гомер. Аптека». Или: «Ночь. Улица. Гомер. Тугие паруса».

* * *

Возможные вариации на «Остановись, мгновенье».

Мгновенье, стой! Равнение направо!

Мгновенье, стой! Откуда ты такое?

Мгновенье, стой! Мы, кажется, знакомы.

Мгновенье, стой! О мертвецах ни слова.

Мгновенье, стой! И перестань чесаться.

Мгновенье, стой! Иначе будет хуже…

И т. д. в том же бесхитростном роде.

* * *

Жизнь – дело интимное.

* * *

А. К. Толстой в письме Б. М. Маркевичу:

«Когда я думаю о красоте нашего языка, когда я думаю о красоте нашей истории до проклятых монголов и до проклятой Москвы, еще более позорной, чем сами монголы, мне хочется броситься на землю и кататься в отчаянии от того, что мы сделали с талантами, данными нам Богом…»

(26.04.1859 г.)

* * *

Несколько странновато звучит – «Верхние дыхательные пути». Как будто нижние пути тоже могут быть дыхательными.

* * *

В принципе, я уже созрел для легенды. Некрупной и довольно компактной.

* * *

Синтетическая интернациональная автомодель – «Джипорожец».

* * *

Маленькие радости от футбольных комментаторов:

«Защитник пристроился к Лоськову сзади, но у него ничего не получилось».

«Вратарь отбил мяч и упал. А добить его некому».

«Защитник датчан поднял ногу, и атака голландцев захлебнулась».

По завершении матча, проигранного «Зенитом»: «Как это ни печально, но жизнь продолжается».

* * *

Антракт в театре, ежели с пафосом, можно было бы назвать мельпоменопаузой.

* * *

…Не то чтобы выдающийся, но весьма уже выпирающий.

* * *

Как трудно быть печальным, когда тебе хочется быть печальным, когда тебе нравится быть печальным, когда тебе весело быть печальным.

* * *

Один, как перст в ноздре.

* * *

Отчаяние – изнанка надежды.

* * *

Шел я как-то по Широкой улице. Навстречу мужик: «Это какая улица?» – «Широкая», – говорю. «Подумаешь, – обиделся мужик. – У нас в Липецке есть и пошире».

* * *

Олег Григорьев при некоторой приблизительности, даже неряшливости и одновременно безусловности (минимум подтекста) большинства своих стихов – тем не менее поэт для эстетов, для публики, пережравшейся деликатесов.

* * *

Диалог двух заик: «Иди…» – «Приду…» – «Иди…» – «Приду…» – «Идиот!» – «Придурок!»

* * *

Подавиться мечтой.

* * *

Дураки вызывают жалость, но какую-то неискреннюю.

* * *

Сатиры скорее всего относятся к порнокопытным.

* * *

Андрей Карпов: «Меня вот что изумляет: рождаемость падает, а количество идиотов увеличивается».

* * *

Поправка к Пастернаку (по поводу гнусноватой нашей попсы): «Быть некрасивым знаменито».

* * *

У него даже комплекс неполноценности неполноценный.

* * *

Тоска как следствие растерянности.

* * *

Брезговать собой.

* * *

Четыре железнодорожные станции в Псковской области подряд: Пундури – Пыталово – Свиново – Бухалово.

* * *

Проблесковые маячки сознания.

* * *

Чрево познания.

* * *

Незнайка, Знайка и Дознайка.

* * *

Извилистое вещество ума. Или так: вещество серое, но довольно извилистое.

* * *

По радио сказали: «Раннее изучение иностранного языка обрезает пуповину родного языка».

* * *

Неокупимая Полина.

* * *

Пока мы живы – мы неинтересны.

* * *

В аптеке увидел чай с игривым таким названием «Похудей». – «А “Поумней” есть?» – «Что “Поумней”?» – «Чай». – «Нет, – отвечает, – зато есть таблетки от склероза». – «А таблетки от жизни есть?» – «Только по назначению врача».

* * *

У каждого свои пути,

И все они исповедимы.

* * *

Взялся тут худеть, разработал даже некоторую стратегию – и вот я голодаю и воды не пью почти уже сутки, и тут звонит мне Ира Хиенкина, замечательная кроме всего прочего своим ветеринарным образованием, и я ей рассказываю, как почти уже сутки ни капли, ни крошки, а она мне: «Вы только не обижайтесь, но это один из самых популярных способов откорма свиней: сутки не кормить, не поить, а затем двое-трое суток укармливать до поросячьего визга. Чтобы мясо было побеконистей…»

* * *

Пара палиндромов:

Вот не мила аборту утроба алиментов.

Он серет ниц – интересно.

* * *

Петр Аркадьевич – а в сокращении попросту Петрарка…

* * *

«Как быстро тянется время», – сказал один очень немолодой человек.

* * *

Видел тут в магазине чай «Кама Сутра». Непонятно, для чего и кому. Впрочем, понятно, но не хочется верить.

* * *

Чернобыльская сказка «Гадкий мутенок».

* * *

Наголодался от пуза.

* * *

Ваш покойный слуга.

* * *

Самый надежный наш спутник – надежда. Она, как нам гарантируют, и умрет последней. Никого уже нигде, а она все еще будет плескаться в тусклой лужице остаточного бытия, бессмысленная в своей самодостаточности.

* * *

Тестю моему девяностолетнему беспощадные внуки подарили на день Красной армии журнал для настоящих мужчин – «Пентхауз». Назавтра звоню, спрашиваю: «Ну как?» – «Все хорошо, одно плохо – бумага очень глянцевая». – «Что же в этом плохого?» – «Отсвечивает, – отвечает тесть, – смотришь на голую бабу – и тут же рядом свое лицо с выражением…»

* * *

Художник Брусовани в полупьяном полубреду вдруг ясным голосом произнес: «Я прикоснулся кончиком пера к тому, что никогда не станет словом».

* * *

В некотором роде и я – мужчина!

* * *

Хорошо было бы взять куда-нибудь на эпиграф тютчевское «Подняться хочет и не может». И даже понятно, куда взять.

* * *

В пристрастиях своих мог зайти как угодно далеко, но всегда ненадолго.

* * *

Прыщущая скукой.

* * *

Х. Л. Борхес (из интервью, данного одной даме в 84 года) на вопрос:

– Как вы считаете, существует ли другая жизнь?

– Нет, я верю, что никакой другой жизни не существует; меня бы огорчило, если бы вдруг оказалось, что она существует. Я хочу умереть ВЕСЬ! Даже мысль о том, что после смерти меня будут помнить, мне не нравится. Я хочу смерти, забытья и забвения…

* * *

Слезы на анализ.

* * *

Так глупо, что даже не противно.

* * *

Пожелать счастливого аппетита.

* * *

К сожалению, у меня очень плохая память, и поэтому вместо того, чтобы вспоминать что-нибудь приятное или полезное, мне приходится, как идиоту, думать, думать, думать!

* * *

Внукам моим Авику шести лет и двухлетней Соне купили две машинки. Благородный Ави спрашивает у сестры, какую ей дать машинку. Соня мгновенно отвечает: «Твою!»

* * *

За последнее время куда-то исчезли добродушные дураки. Теперь что ни дурак, то подлец. Это что же – время переменилось или я, не дай бог, поумнел?

* * *

Сказано: «Оставим красивых женщин людям без воображения».

* * *

Еще сказано: «Что у трезвого на уме, то у пьяного уже внутри».

Услышано (скажем, по вокзальному радио): «Человеку, потерявшему золотые часы с бриллиантом, сообщаем: пол-восьмого!»

* * *

Еще услышано: «Папа, я хочу быть патологоанатомом!» – «Только через мой труп!»

* * *

Я (кокетливо):

– Я такой уже старый хрен.

Мне (участливо):

– Ну и не хрен вовсе.

* * *

Брыловат и вислобрюх. В отношении ко мне и ровесникам моим это уже не краткие прилагательные, а вот именно что существительные. Типа кликух.

* * *

Творческой лаборатории поэта NN требуется опытная лаборантка.

* * *

Старинная рашен забава – ловля призраков в отхожих местах.

* * *

Это был ритуальный поцелуй, а не функциональный.

* * *

Если не можешь быть выше, будь шире.

* * *

В вопросах пола он достиг потолка.

* * *

Чем меньше вас больше, тем лучше нам хуже.

* * *

В штате Нью-Джерси (где я гостил пару лет тому) идет могучая война с канадскими гусями, которые там обосновались со всеми вытекающими (всё окрест загадили и завоняли), и в этой войне наиболее эффективным оказалось вот какое средство: когда гуси начинают высиживать очередное потомство, появляются специальные люди и кроют высиживаемые яйца лаком, потому что если просто разбить, они новые снесут и таки высидят свое, а так – когда лаком – гусенышам не проклюнуться, а гуси сидят чуть ли не по месяцу и понять ничего не могут.

* * *

Трехлетняя Катя Иванова, оказавшись на детской площадке, залезла на самый верх горки и сказала громко и внятно, обращаясь к играющим внизу: «Я – Катя Иванова! Здравствуйте!»

* * *

Сказано: «Если брать от жизни все, она недолго протянет».

* * *

Е. Евтушенко в «Литературной газете» № 28 за 2003 год сообщил публике: «Большой поэт в России невозможен без интимной и гражданской сращенности». А уж у нашего-то вещуна этой «сращенности» полные шорты.

* * *

Мамин позвонил из больницы 27 августа. Я его тут же поздравил с Днем кино. «Я и забыл, – говорит, – надо попросить, чтобы в капельницу водки накапали».

* * *

Трогательный сюжетец – «кентавр на распутье» (пойдешь налево – коня потеряешь).

* * *

Клоун не от этого ковра.

* * *

Что-то у него в голове вроде бы сереется.

* * *

Завести на FM канал для людей небогатых и назвать «Христарадио».

* * *

Дон Аминадо: «Раскаяться никогда не поздно, а согрешить можно и опоздать».

* * *

Ежели вдруг сподоблюсь мемориальной доски, то на ней должно значиться: «В этом доме то жил, то работал…»

* * *

Художнику Борису Ефимову исполнилось тут 104 (сто четыре!) года. Его спрашивают на TV: «В чем секрет вашего долголетия?» А он в ответ: «На то он и секрет, чтобы его не выбалтывать».

* * *

Бесполезненно.

* * *

Одна довольно миловидная поэтесса средних лет на вопрос о детях ответила: «Я так часто выхожу замуж, что просто не успеваю».

* * *

Когда сморкался, перепутал ноздри.

* * *

В «Саге о Гамлете» датчанина Самсона Грамматика (XIII век) сказано про Гамлетова дядю Фенгона (у Шекспира – Клавдий) следующее: «Как только выпал случай для убийства, насытил он кровавою рукою страсть пагубную сердца своего…» Это покруче Шекспира выходит.

* * *

Исполняя чужие обеты.

* * *

Чем равнодушнее, тем проще.

* * *

В фильме «Необузданная Африка» про раненую газель было сказано: «Быть юным здесь опасно, а раненым вдвойне».

2004 год

Наши кухонные часы не показывают время, они с ним борются.

* * *

Обнаружил в словаре дивное словцо – «дехлорация», что значит «удаление хлорсодержащих соединений». А вот любопытно, в дамах содержится хлор? Интересно было бы удалить.

* * *

Ненорматюг.

* * *

На TV «Россия» 20.01 показали фильм про уход балетмейстера Григоровича из Большого театра. И назывался этот фильм «После Большого».

* * *

Владимир Новиков, «Роман с языком» (лучшая проза «Звезды» за 2000 год):

«Солнце лишь слегка позолотило тело, чьи нежные овальные молекулы вмиг опьянили меня до потери сознания».

Раньше за такую прозу на конюшнях драли.

* * *

Подмигнуть третьим глазом.

* * *

По-моему, он прав. По-своему.

* * *

Экс-символ.

* * *

О пожилом молодожене: «Лучше поздно, чем иногда…»

* * *

Невольные вариации на вечную тему:

«Любовь горька – полюбишь и хорька».

«Любовь слепа – полюбишь и клопа» и т. п.

* * *

Уйти из жизни по-английски…

Я-то это делаю чисто по-еврейски (что естественно): прощаюсь и не ухожу.

* * *

Из письма Пушкина Плетневу от 31.08.30:

«Черт меня догадал бредить о щастии, как будто я для него создан».

* * *

Фрэнсис Бэкон: «Поэзия – сон разума».

И тут же его тезка Гойя: «Сон разума рождает чудовищ». А теперь построим простенький силлогизм.

* * *

Наша маленькая, но все еще солнечная система.

* * *

Скрадывается впечатление.

* * *

Фортуна улыбнулась ему хотя и широкой, но довольно-таки ущербной улыбкой.

* * *

Я необобщаем.

* * *

Водка «Гармония» со стихом на этикетке: «Порой опять гармонией упьюсь…».

* * *

Выброшенный в окно нарочно вернулся, чтобы хлопнуть дверью.

* * *

Редактор без портфеля.

* * *

Покупка трусов сопровождалась незамысловатыми, но довольно подвижными диалогами.

Диалог первый:

– Трусы мужские есть?

Продавец (молодая, шустрозракая):

– Кончились.

– Что же теперь, без трусов ходить?

– А разве плохо?

Второй диалог:

Продавщица (впаривая мне довольно недешевые):

– Замечательные! Сама бы носила!

– А что мешает?

– Полом не вышла!

И наконец, третья, выбирая из многих:

– Вот эти вам будут особенно к лицу.

* * *

Стихоанализ – что бы сие значило? И возможно ли туда введение?

* * *

Пьяный под зонтом. Впечатление, что он не столько держит зонт, сколько держится за него.

* * *

Великий Томмазо Альбинони более всего известен как автор знаменитого адажио, которое, как выяснилось, сочинил вовсе и не он.

* * *

Из Елены Молоховец, «Подарок молодым хозяйкам»:

«Клопс – биточек, название которого отражает собой характер обработки мяса, которое отбивают».

«Баба – должна быть высокой и рыхлой».

«Чтобы иметь синюю водку, нужно настоять ее на васильках».

* * *

В метро мужик, сидящий напротив, вдруг улыбнулся, подмигнул и помахал мне рукой. Вышли вместе. Он мне доверчиво: «Ну, как часы?» – «Ходят» – «Ну вот, а вы говорили». А я его впервые вижу. И слышу. Тем более про часы.

* * *

Катя Иванова, четырех лет, тоненько: «Кики-мики» и следом голосом потолще: «Что за глупости ты говоришь, Катя! Какие могут быть кики-мики».

* * *

Мамин сообщил, что в Монголии был проведен конкурс двойников. Победили все.

* * *

Нокаутилус.

* * *

Дискурсовод – любитель ведения бесед, рассуждатель.

* * *

Оказывается, бывает «гипомонстерескипедалофобия» – и означает это чудовищное словцо «страх перед чтением длинных слов». Судя по длине – двадцать шесть букв (!) – страдающие этой фобией никогда не узнают ее названия.

* * *

Глава из книги Филиса «Основы выездки и езды»: «Вращение зада вокруг переда и переда вокруг зада».

* * *

Зигзаметр – любопытно узнать либо догадаться, как могут выглядеть вирши, исполненные этим размером.

* * *

Вы слушали музыку из балета Щелковского «Чайкунчик».

* * *

Строки ниоткуда никуда:

«Печаль прошла, а музыка осталась».

«Клонированных клоунов колонны».

* * *

Московская поэт Инна Кабыш:

«По-деревенски повяжу косынку, Чтоб усмирить бунтующую плоть».

(И тоже ведь способ.)

* * *

Нет большей пошлости, чем рассуждать о пошлости.

* * *

Сказано, увы, не мной: «По наследству передаются не только гены, но и чебурашки».

* * *

Заглянул в словарь справиться, что значит «релятивизм», а там сказано «Релятивизм, как правило, ведет к агностицизму».

* * *

Юрий Грымов, снявший фильм «Му-му», так вошел в материал, что о чем ни заговорит, все му-му одно выходит. Вот, кстати, пример: «Человек на сцене или в кино лицедействует, он пропускает через себя, а если человек пустой внутри, ему будет не через что пропускать».

* * *

Фернандо Пессоа (из «Курильщика опиума»): «Я болен тем, что до сих пор живу».

* * *

Ж.-Ж. Руссо (из первой книги «Исповеди»): «Мое рождение было первым из моих несчастий».

* * *

На аптеке табличка с надписью «Низость наших цен подкупает».

* * *

Сортир с супернаворотами типа классическая музыка, белизна, бесшумный спуск, по стенам картины с античными сюжетами и прочее в том же роде вполне можно было бы именовать «цивильский серюльник»…

* * *

Белые пятна биографии чаще всего оказываются черными.

* * *

Если хорошему человеку одиноко, значит, у него всё в порядке.

* * *

Звонок в дверь, входят гости: «Здравствуйте!» Хозяин – коту: «Намыл, сволочь!».

* * *

Строки:

«Я понял, как злоба незряча».

«И занялся развоплощеньем духа».

«Разгреб туман, шагнул за выдел,

Но жизни так и не увидел».

* * *

Один проктолог (заднепроходец) сказал другому проктологу: «Схожу в церковь, поставлю Богу свечку», а другой на это заметил: «Однако, ты, брат, заносчив».

* * *

Дитя: «Это мое! И это мое! И это!..»

Отец: «Твоего, братец, здесь нет ничего. Кроме нас с мамой. Вот мы – да, твои».

* * *

Из интернет-поэзии. Некая Виктория Скриган:

«Поезд, промчавшись остывшими клетками лета, В руки насыпал стаккато железных полотен».

Как-то на изумление, на перекос дыхания дурно. А что – тоже ведь дар. Но бесовский…

* * *

Еще строки:

«Весельчака прозвали Антиной».

«Здесь левый поворот. Имею право».

«Морда вся снаружи, а глаза внутри».

«Унавозил и забыл посеять».

«Уже и непонятно, что на что,

А главное, зачем перековали».

* * *

«Какая музыка! Уха не оторвать!»

* * *

Рухнул я тут по нетрезвой подслеповатости своей в неудобном месте и помял правые ребра. И колено левое расшиб дочерна. А до этого мозоли на пальцах ног болели. А еще до этого и посейчас пятки подагрой маялись.

Да заодно вдруг – после того как грянулся оземь, прямо ночью и началось: кровью стал ходить, ну просто борщ какой-то из меня, а не привычно янтарная.

И вот сижу это я дома, больные ребра оглаживаю, колено разбухло, но помалкивает, а пяток и мозолей вовсе не слыхать.

Неожиданно кровь перестала выходить вышеописанным непристойным образом. И чудовищно вдруг заболела почка – я понял, что она, больше в пояснице некому, и боль началась такая, что и описанию не поддается.

А потом, когда отпустило немного, я вдруг догадался, что ребра-то в это время совсем не болели, как и не падал ни обо что.

К ночи почка перестала меня изводить, кровь вернулась в пузырь или куда там? И ребра вновь заявили о себе, да с остротой, ранее не бывшей.

И понял я простое, но прежде мне не открывавшееся: одна боль в человеке на все про все, одна-единственная. Не может он страдать сразу в нескольких местах, и болит в нем только главное на это время.

Вот смазываю боковину побитую свою экстрактом арники и просто-таки чувствую, как ревниво разбухшее колено ждет своего часа, чтоб завыть, заскулить.

А там и ступни с мозолями, полагаю, вернутся. Дождутся, как боль освободится, и начнут выказываться…

* * *

Закатить сцену верности.

* * *

У Диогена Лаэртского про Пифагора:

«Знаки у него были такие: огонь ножом не разрезать, через весы не переступать, <…> сердце не есть, <…> против солнца не мочиться, <…> руку без разбора не подавать, ласточек под крышей не держать, <…> на обрезки ногтей и волос не наступать и не мочиться, нож держать острием от себя, переходя границу, не оборачиваться…»

* * *

Зимний медведь – сосолапый.

* * *

Еще одно симпатичное мужское имя – Рептилий.

* * *

Редкостный подлец! Даже ребенка норовил сделать чужими руками.

* * *

Лицо, замордованное детством.

2005 год

Утром первого дня нового года в булочной:

Я (продавщице):

– Буханочку хлеба можно?

Она мне:

– За деньги все можно.

– Нет, мне только хлеба буханочку.

* * *

Катя Иванова (пяти недавно исполнившихся лет):

– Я умная девочка.

– Кто тебе это сказал?

– Сама догадалась. Я же умная девочка.

* * *

Песенка про самый холодный город Оймякон:

«Ой, мякон, мякон, не мяконь меня…»

* * *

Девочка лет шести, подпрыгивая от полноты чувств и впечатлений, идет по нашей улице Глинки.

– Дедуля, это что ли улица глинки? – Глинки-глинки. – Прикольненько.

* * *

На Царскосельском вокзальном сортире на дверях табличка: «Льгот нет». Льготы на оправку? «Прикольненько!» – как сказала бы предыдущая девочка.

* * *

Из оперы «Псковитянка» сделать мюзикл и назвать его «Скобаре».

* * *

Слово-палиндром – «недогоден».

* * *

Тэквондо в Катманду.

* * *

Название для басни «Адепт и ренегат».

* * *

Творческие корчи.

* * *

«Услужить» и «удружить» существуют в равную силу. Почему же «услуга» есть, а вот «удруги» я что-то не встречал.

* * *

Все сплясано. И спето. И забыто.

* * *

Как легко спутать в тексте «лучеглазую» с «пучеглазой». Да и в жизни тоже.

* * *

Жизнь отвратительна, как власть у Мандельштама.

* * *

Жюль Ренар: «Жизнь может себе позволить роскошь обойтись без логики; литература – никогда».

* * *

Зоолушка.

* * *

С горя заснул.

* * *

Нахожусь уже в том счастливом возрасте, когда собственная скромность несколько утомляет.

* * *

По телеканалу «Домашний» одна дама с весьма наполненным – не скажу чем – лицом сказанула: «Я люблю свою свекровь хотя бы за то, что она родила мне отца моих детей.

* * *

Эпатолог.

* * *

…И при этом норовит говорить исключительно стихами. Просто животное какое-то…

* * *

По кому молчим?!

* * *

Книгу стихов назвать «Склероз». И посвящение дать: «памяти Памяти».

* * *

Детище родило внучище.

* * *

Мы же на ты! (мы женаты).

* * *

Финдель – что за странное имя. Или фамилия. А это всего-навсего «дельфин» перетасованный.

* * *

Как, должно быть, Господь от нас ото всех устал.

* * *

Из «Нови» тургеневской: «Да, наш народ спит… Но мне сдается, если что его разбудит, это будет не то, что мы думаем». Классик, однако.

* * *

Мой товарищ, скульптор Василий Николаевич, сыгравший в фильме другого моего товарища роль скульптора Василия Николаевича, живет в центре, рядом с Казанским, а потому не защищен от случайных визитов. И вот заходит к нему как-то его приятель Олег Григорьев, знаменитый поэт и известный скандалист (ныне, увы, уже покойный), с двумя молодыми «митьками», навязчивыми и наглыми. Зашел и представляет спутникам хозяина – скульптор, мол… А те на это: «Видали мы таких! Сейчас каждый второй если не художник, то скульптор. Мы тут кино намедни видели, вот там настоящий скульптор: на глазах Ленина на Пушкина перелепил». – «Да это же он и есть, жопы безглазые!» – закричал Григорьев и погнал их за водкой. А скульптор Василий Николаевич тут же испытал звездный час, небольшой такой, но для анекдота вполне сгодившийся, для очень, следует заметить, симпатичного анекдота.

* * *

Стилистически вроде бы загадка, однако, разгадки нет: «Вчера – всегда, сегодня – вряд ли, а завтра никогда».

* * *

Чувство собственного достоинства (ЧСД), никаким особенным талантом не подкрепленное, становится в конце концов некой защитно-агрессивной маской сродни элементарной спеси.

* * *

Потомственный пенсионер.

* * *

Самая высокая гора на Цейлоне так и называется – Пидуруталагала.

* * *

Если долго и обстоятельно насиловать Надежду, она в конце концов может не выдержать и стать Явью.

* * *

Вхожу в проходную больницы. Навстречу немолодая женщина. Я к ней: «Где я могу найти главврача?» Она подхватывает: «Говноеда и козла? Вон за той дверью». – «Ему что-нибудь передать?» – «Нет, это лишнее».

* * *

Она была холодна, как батарея центрального отопления в июле.

* * *

Мы с имяреком занимались дружбой,

Ну то есть пили хлебное вино.

* * *

Утро на реке (анаграмматический рассказ):

Весло свело. Лосев совел.

* * *

Для юнца все голые женщины на одно лицо.

* * *

Теорема 35 из пятой части «Этики» Спинозы: «Бог любит себя самого бесконечной познавательной любовью». А теорема 18 оттуда же еще проще: «Никто не может ненавидеть Бога».

* * *

(Говорится с нелегким сердцем): «Да подавитесь вы своею жизнью!»

* * *

Он весь провонял собою.

* * *

– Детище, одень вретище!

– Вот еще!

* * *

Сережа К. позвонил: «Как вы там?» – «Да ничего, помаленьку». – «Тамара Николаевна как?» – «Да все так же: прыгает по квартире на костылях». – «А Сережа как?» – «Хромает, что твой Байрон». – «А у нас тоже собака умирает».

* * *

Андрей Карпов про Одессу: «Построили здесь в начале прошлого века шикарное здание Фондовой биржи со специфической акустикой, рассчитанной на приватность любого возможного диалога: двое беседуют вполголоса, третий на расстоянии метра не слышит ни звука. Большевики, естественно, устроили здесь Филармонию. Со всеми вытекающими».

* * *

Возможное начало гимна нашего города:

«Видать, на берегу пустынных волн Не зря стоял он, дум великих полн…»

* * *

Рабочее откровение папы Карло: «Один в полене воин».

* * *

Мягко стелет, да жестко кроет…

* * *

И как-то по-хорошему плешив.

* * *

Из «Записок» Ф. Ф. Вигеля.

Хозяин казанского трактира Иван Иванович Шварц – «Мне все в нем показалось Шварц: и рожа, и душа, и я, кажется, не ошибся».

Отставной сенатор Желтухин Федор Федорович – «Сей почтенный человек был не любящ, не любезен и не любим».

Про архитектора Воронихина:

«Природой назначенный к сапожному ремеслу, ученьем попал в зодчии, <…> копиист в архитектуре, который ничего не мог сделать, как самым скверным почерком переписать нам Микель-Анджело».

Про Кваренги:

«Старик Гваренги часто ходил пешком, и всяк его знал, ибо он был замечателен по огромной синеватой луковице, которую природа вместо носа приклеила к его лицу».

* * *

Есть в нашем царскосельском парке при Институте растениеводства такая аллея, где туи растут в два ряда. На первом дереве так и значится на табличке: «туя». А вот как аллею эту назвать по типу липовой либо кленовой – не знаю. Вернее, знаю, но не могу, неловкость выходит…

* * *

И снова Вигель: «В то время (начало XIX века) неверие почиталось непременным условием просвещения, и целомудрие юноши казалось верным признаком его слабоумия». Так что нравы нынешние настолько не новы, что даже слегка поташнивает от скуки.

* * *

Человечонок.

* * *

Глупость бесконечнее ума.

* * *

Договаривается о встрече: «В нижней части лица у меня будет небольшая борода, очки у меня будут отрицательные, на четыре диоптрии».

* * *

Глубокая мысль, вынырнув на поверхность, никак не может отдышаться: глаза таращит, головой трясет, в общем, выглядит не весьма.

* * *

Дали пожизненное условно. А что? При наших-то юрисдикторах – да запросто!

* * *

Евтушенко – одно из самых общих мест отечественной поэзии.

* * *

Заметил давно, да все смущался признаться, даже и себе самому: стихи мои нравятся людям, которые поэзию не любят, терпеть ее не могут. Парадокс, однако.

* * *

Микрополит.

* * *

Видно, каждый народ по-своему мудр. Иногда так уж по-своему, что оторопь берет. Взять хотя бы несколько извлечений из книги «Японские пословицы и поговорки». Беру почти наугад: «Стыдно не тому, кто пляшет, а тому, кто смотрит», «Чужое мясо к своему телу не приклеишь», «У кого детей нет, тот плакать не умеет», «Весна красна моллюсками, а осень – каракатицами», «Взял сливу – верни персик» и т. д. в том же роде.

* * *

Три поучительных двустишия:

1. Однажды Козлов наступил на гюрзу.

Гуляя в песках, надевайте кирзу.

2. Петрова в столовой увидела мышь.

Теперь там руины и полная тишь.

3. Сурляев прочел за обедом стишок.

Жену увезли с заворотом кишок…

* * *

Попахивать – это, видимо, все-таки пахать помаленьку.

* * *

От Марии Ордынской: «Потерпи, Снегурочка, до зимы совсем уже маленько осталось», – говорил Мизгирь, поглаживая бутыль с мутноватой водицей.

* * *

Юность и недозрелость – это все-таки разные понятия.

* * *

Разговоры с пятилетней Катей Ивановой:

«Я тебя недохитрила» (это мне, деду).

«Существо, похожее и на поросенка, и на утенка, – хрюкря».

«С книжкой под мышкой. А если так: с книгой под мыгой».

«Персонаж такой злобный – Вухобах».

* * *

Собрание блондинов – белая брысь.

* * *

Борьба с жизнью не на жизнь, а на смерть, как правило, этим самым и заканчивается.

* * *

У матросов нет вопросов. А у атлетов нет ответов. Чья тупость предпочтительнее?

* * *

Ян Догес – кто он? Кем мог бы стать? Что подписать? А это просто «сегодня» наоборот.

* * *

Приснилось название отроческой (видимо, лицейской) поэмки Шурика Пушкина – «Руся и Люся».

* * *

А теперь немного порифмуем:

Большой любитель мелкой шалости, В душе он был такой добряк, Что от сочувствия и жалости До полной сырости добряк.

2006 год

Истинно живой и значительный ум должен быть ленив, насмешлив и наблюдателен. Заключаю это по той простой причине, что я ленив, насмешлив и наблюдателен.

* * *

Бог нам не указчик.

* * *

Палиндромчики:

А там окна банкомата.

Закопана зараза напоказ.

Мокр еврей Ефрем, а замер фейерверком.

Дядя Леша нашел яд! Яд!

* * *

Вариации на «Эпиграмму № 1» Козьмы Пруткова: «Вы любите ли сыр? – спросили раз ханжу».

Итак:

1. «Вы любите процесс?» – спросили раз ханжу.

«Отнюдь, – он отвечал. – Я им руковожу».

2. «Вы любите себя?» – спросили раз ханжу.

Он, густо покраснев, ответил: «Не скажу».

3. «Вы любите писать?» – спросили раз ханжу.

«Люблю, но всякий раз сбиваюсь с падежу».

4. «Вы любите детей?» – спросили раз ханжу.

«Люблю, – он отвечал, – но вряд ли сам рожу».

5. «Чем страшен вам восток?» – спросили раз ханжу.

«Нарваться на усы, скользнув за паранджу».

6. «Могли бы вы предать?» – спросили раз ханжу.

«Уж лучше, – он сказал, – я нож в себя вонжу…»

и так далее, до полного посинения рассудка.

* * *

Дайте мне точку отсчета, и я обращу ее в точку опоры.

* * *

Аннет Бенинг в роли Джулии Ламберт в Моэмо-Иштвансабовском «Театре» превзошла прочих Джулий прежде всего потрясающим умением становиться фантастически некрасивой: сырой, серо-пепельной, мелколицей, до невозможности обвисшей; и вдруг – метаморфоза! Да какая…

* * *

Люба (бывшая жена Леши С.): «Мы с Лешей женились по любви, а развелись по молодости».

* * *

Из Шамфора:

«– Знаете, что я делаю, когда испытываю искушение?

– Нет.

– Стараюсь испытывать его подольше».

О невезучем: «Он на спину упадет и то нос расквасит».

«Бог ли Бог-сын? – спросили у ребенка. – Пока нет. Но станет Богом. – Когда? – Когда Бог-отец помрет».

* * *

А другой ребенок (уже не из Шамфора) сказал как-то к случаю: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб ему расшибет».

* * *

И еще про Бога, прочел и восхитился: «Господи, если ты у нас есть, спаси мою душу, если она у меня есть!»

* * *

Очленел. И сосоюзники вокруг. (Ну т. е. в СП вступил.)

* * *

Пригласили в милицию в связи с покражей пенсии и паспорта, учиненной мне какими-то негодяями. Спросили, в частности, про отношение к воинской службе. Я ответил: «Неоднозначное». Почему-то смеялись.

* * *

Душу отсидел.

* * *

– Я выросла на его глазах.

– Ага. Как ячмень.

* * *

После бурного дня за столом папа, мама и Катя Иванова шести лет. Папа с мамой наливают себе вина, Кате соку, подняли бокалы, и мама говорит: «Давайте выпьем за то, чтобы никогда не ссориться и жить дружно!» Катя ставит бокал на стол: «За это я пить отказываюсь. Это – скучно».

* * *

Групповое животное – порностай.

* * *

Посмотрел на часы, крякнул и сказал с досадой: «Вот и жизнь прошла!»

* * *

Рассказ художника Ю. Брусовани:

– Решил я тут девушку соблазнить. Взял шоколадные конфеты, дорогие, вышел из подъезда, стою – жду. Девушка идет, я к ней с конфетой наперевес: «Не хотите ли?» Она ни слова и мимо. Другой предложил, нагрубила. Еще одна идет, хорошенькая такая. Я ей: «Возьмите конфетку». Взяла, ест, остановилась даже. Я говорю: «А давайте ко мне зайдем. У меня есть кое-что вам показать». А она мне: «Не могу. Я Тихомирова жду». Смотрю – и правда, Тихомиров идет. С двумя стульями. «На помойке, – говорит, – взял. Должны подойти».

* * *

Катя Скиба, старшеклассница из Таганрога (конкурс поэтов-школьников, где я был член жюри):

Он крепко стиснул кисть ее руки В суровой неизбежности разлуки, И душераздирающие муки Обоим показались далеки… (!)

* * *

С годами жизнь становится все более экспериментальной.

* * *

Катя Иванова шести лет: «Дедушка, я хотела тебе оставить немного шоколада, да поленилась».

Она же (пересказывая фильм про Белоснежку):

«Принц поцеловал Белоснежку, и она оживилась».

* * *

Позвонила из Израиля Соня Лейкина, тоже шести лет, и сообщила, что она – самый быстрый зайчик.

* * *

Как долго, как утомительно долго умирает надежда. И как уморительно пылко.

* * *

И еще про нее же: Надежда нас не оставляет. В покое.

* * *

Шутка от Мамина:

В перерыве футбольного матча тренер комментатору: «Любезный, вы не могли бы помедленнее? А то мои ребята не успевают».

* * *

Из фильма «Жди меня»: героиня Серовой – та, которая его ждет, – про его друга: «Погиб Миша. Это невозможно. Ведь он был всегда такой живой».

* * *

…И всё это выходцы из России. И выходки…

* * *

На чемпионате Европы по легкой атлетике в тройном прыжке наша прыгунья Анна Пятых стала третьих. Бронзовых она стала.

* * *

Трогательный и нелепый рассказ о смерти Пифагора у Диогена Лаэрция заканчивается потрясающей в своей беспощадной простоте фразой: «Здесь его настигли и зарезали…»

* * *

Супруга Пифагора – Феано – на вопрос: «На который день очищается женщина после мужчины?» – отвечала: «После своего мужа тотчас, а после чужого никогда».

* * *

В программе хорового фестиваля «Поющий мир» выступал Православный девичий хор «Умиление». «Девичий», да еще и «Умиление». Право, славный хор…

* * *

Из воспоминаний Ю. Нагибина об Александре Галиче: «Банная парикмахерша, увидев Галича и Драгунского в простынях, спросила: “Братья?” – “Ага!” – радостно закричали они. “А до чего непохожи!”».

* * *

Я – Кате Ивановой (почитав ей на ночь «Сказки дядюшки Римуса»): «Спокойной ночи, матушка внучка». Она мне в ответ: «Спокойной ночи, братец дедушка».

Она же по прочтении всех этих сказок: «Все люди – братцы».

* * *

Возможное название журнала для женщин – «Ребро Адама».

* * *

Ахматова в заметках о Мандельштаме описывает Царское Село начала 20-х годов: «…Тогда оно называлось Детское имени товарища Урицкого Село <…> почти у всех были козы, их почему-то всех звали Тамарами…»

* * *

Экое позорево. А выглядит лазорево.

* * *

Лазарь по чужим садам.

* * *

Брусовани (с утра в телефон): «Чем ты занят?» Я: «Яичницу ем…» Он: «Слушай, мне не хотелось бы тебя отрывать от яиц…»

* * *

Одно из самых сложных и неблагодарных занятий: стилистически организовать восторг (и на бумаге в том числе).

* * *

Дон Аминадо («Поезд на третьем пути»):

«Если б мы знали всё, что будут о нас говорить, когда нас не будет, – нас бы уже давно не было».

* * *

Старый Хромосом.

* * *

Перевертыш типа палиндром:

Надо меч ему, а на уме чемодан.

* * *

Выяснилось вдруг, что популярная до тошноты фортепианная пьеса Бетховена «Элизе» посвящена, оказывается, некой Терезе. Просто у маэстро был почерк неразборчивый.

* * *

Для романса: «Твои немнущиеся губы».

* * *

Художник Свет Остров рассудительно товарищу своему:

– Если пить с трех часов до двенадцати, никогда не сопьешься.

Товарищ:

– Понимаю.

Свет:

– Вот сейчас, например, сколько времени?

Товарищ:

– Час.

Свет:

– Наливай.

* * *

Я (Томе):

– Где моя черная шапочка?

– Я ее постирать взяла.

– Да зачем же?

– Она вся головой твоей пропахла.

* * *

Лев Толстой записал в дневнике 27.02.1896:

«Пока все не сыты, не может быть настоящего искусства. А будет искусство пресыщенных – уродливое и искусство голодных – грубое, жалкое».

* * *

Бог наказал, а за что – не сказал.

* * *

Мамина тут Юрия, режиссера, встретили на улице рядом с домом три молодых негодяя. Высказав предположение, что он – Мамин – нерусский, дали ему пивной бутылкой по голове. Кожу порвали, крови напустили, вещество сотрясли… Историей этой бурно заинтересовались СМИ, Интернет. Его забинтованная голова в газетах, голос в эфире, беседы с ним TV показывает чуть ли не по всем каналам – ну то есть фантастический пиар. Причем халявный. По этому поводу один его коллега сказал: «Мамин – молодец! Прекрасно работает головой!»

Когда в связи с вышеизложенным барышня-мент брала у меня показания, то ключевую фразу: «Мужик, у тебя рожа какая-то нерусская!» – она записала так: «Мужчина, у вас лицо нерусское».

– Чтобы культурнее было, – пояснила она вполне серьезно.

* * *

У Толстого в дневниках довольно часто встречается загадочное ЕБЖ. Звучит завораживающе, расшифровывается просто – «Если буду жив».

* * *

Маяковский такой комплимент – «Дружище, с тебя хочется делать».

* * *

Елена Образцова в телеинтервью: «Когда Хозе меня убил в первый раз, мне стало так грустно; я лежала и думала: такая молодая – и умерла».

* * *

Мы с Маминым, захлебываясь диалогом о Скрябине и Кундере, выходили из метро «Чернышевская». Тут нас обогнала одна довольно молодая и весьма миловидная особа. Обогнала, обернулась и сказала пылко: «Боже! Как я вас обоих люблю!» – и дальше побежала. Мы с Маминым настолько растерялись, что тут же купили водки.

* * *

Ирина Хиенкина в журнале «Гиппомания» в статье про лошадиную масть замечает: «Серыми не рождаются, серыми становятся».

* * *

Персонаж для детских страшилок – ноутбука: «Спи, малыш, а то ноутбука придет и перепрограммирует тебя».

* * *

Катя Иванова сказала вдруг: «А может, нас на самом деле нет, а просто нас по телевизору показывают». Вот так дите неполных семи лет дошло до, кажется, агностицизма.

* * *

И снова Катя Иванова. Спросили учительницу первого класса, соседнего тому, где учится Катя, откуда она знает эту девочку. «Ну как же, – был ответ, – она дочка брата жены брата мужа».

Так оно и оказалось.

* * *

И опять про Катю. Гуляли мы с ней в парке ВИРа (Всесоюзный институт растениеводства). А там на деревьях таблички с названиями. И Катя их читала: «Ель обыкновенная», «Туя западная», «Клен остролистный», «Сосна кедровая сибирская», «Дуб черешчатый» и т. д. Спрашиваю Катю: «А вот если меня здесь в парке поставить и табличку привесить ко мне, что бы ты на этой табличке написала?» Катя подумала и говорит: «Дедушка обыкновенный».

* * *

По свидетельству И. Андроникова, работник Музея Лермонтова говаривал, бывало: «Поживи наш Михаил Юрьевич подольше, неизвестно еще, кто бы из них был Пушкин».

* * *

В моей жизни произошел перелом. Или все-таки вывих?

* * *

А если переорать мечи на ковала? И опять нехорошо.

* * *

Говеющий Богу: «Я от тебя пощусь».

* * *

Зуд мудрости.

* * *

Тоска, невыносимая, как вонь.

* * *

На Царскосельском родильном доме висело объявление: «Дорогие мужчины! Приглашаем вас посетить ночной дискобар».

* * *

Счастье всегда в прошлом.

* * *

Вопрос двойняшкам: «Вы сами-то друг друга различаете?»

* * *

Был о себе мнения самого приблизительного.

* * *

Ценник в «Мясной лавке» – «Куриные плечи».

* * *

Забавна, а даже и симптоматична анаграмма: «красотка – касторка».

* * *

Устроился дегустатором на очистные сооружения.

* * *

Старость – это расплата.

* * *

Иудиот – видимо, не очень умный еврей.

* * *

Из «Библии для малышей» – «Песенка песенок».

* * *

Мамин: «Вот вроде бы и видимся редко, а встретимся – и поговорить не о чем»,

* * *

Навязчиво скромный.

* * *

Здоровья вам! – Сделаю все возможное!

* * *

С утра давил на себе чакры.

* * *

Я ему не судья, а Богу не до него.

* * *

Перевертыши:

1. Коросте лет сорок.

2. Мод учитель, лети чудом.

3. И позови, и возопи.

4. Атака заката.

5. Нам утра дар – туман.

2007 год

Профилактическая чистка извилин.

* * *

Старик Хотябыч.

* * *

По договоренности с собственной совестью.

* * *

Так давно, что уже и Богу надоел.

* * *

Pro и contra – басня.

* * *

У Кати Ивановой выпал зуб, и она тут же наладилась свистеть в образовавшуюся щель. И вот, оказавшись в гостях, только это она рассвистелась от души, как ей предложили – и тоже от души – заглохнуть. «Видно, не надо было мне рождаться на свет, – философски заметила Катя, – если даже свистнуть не дают».

* * *

«А напоследок я схожу» – кажется, из Ахмадулиной.

* * *

Ошуеть – что в переводе со старославянского значит «полеветь». А увлечься китайской гимнастикой, видимо – «ушуеть».

* * *

Читаю в «Энциклопедическом словаре»:

«Архикарп – женский половой орган сумчатых грибов». С ума можно сползти.

* * *

А. О. Смирнова (Россет) – фрейлина императрицы, дружившая с Пушкиным, свидетельствует: «Раз я созналась Пушкину, что мало читаю. Он мне говорит: “Послушайте, скажу и я вам по секрету, что я читать терпеть не могу; многого не читал, о чем говорю. Чужой ум меня стесняет”».

* * *

Но пока любимый непоколебимый.

* * *

Это Антисфен первый догадался, что удовольствие есть благо, когда оно не вызывает раскаяния. А то всё – Толстой, Толстой!..

Он же – Антисфен – на вопрос «Что такое праздник?» – ответил: «Повод нажраться».

* * *

Шнапс-капитан.

* * *

«В последнее время Бог меня сильно разочаровывает». – «Чем же?» – «Постоянно делает вид, что его нет».

* * *

Художник Брусовани рассказывает:

– Купил у меня картину Яков Абрамович Олейник, вставил ее в раму, о чем и сообщил. Я ему: вы, наверное, замечали: без рамы картина – говно, а в раме уже вещь. А он мне: «Ну что вы, Юра. Люди постоянно спрашивают: ой, кто это такой? Он еще жив?».

И еще он рассказывает, как купался в Финском заливе:

– Выхожу из воды, смотрю: человек стоит. Я его спрашиваю: вы, случайно, не еврей? «Нет, – отвечает, – у меня инфаркт».

* * *

О. Хаксли в «Дивном новом мире», перечисляя достоинства некой молодой особы, замечает: «Она вся такая пневматичная». Что бы это значило – не знаю, а догадываться не с кем.

* * *

Валерий Рыжик рассказывал, что учился у него когда-то мальчик по фамилии Родин. Однажды пришла за ним – за Родиным этим – по какому-то срочному делу мамаша, а ее наверх, в класс, не пускают. Тогда она попросила какую-то девчушку вызвать сына. «И вот, – говорит Рыжик, – веду я урок, вдруг открывается дверь и крик: “Родина мать зовет!”».

* * *

Толстой Леониду Андрееву: «Простое и безыскусственное может быть нехорошо, но непростое и искусственное не может быть хорошо».

* * *

Л. Толстой (Н. Н. Страхову, февраль 1875 г.): «Когда человеку нет никакого дела до того, о чем он пишет, он пишет белыми стихами, и тогда ложь не так грубо заметна».

* * *

Виктор Шкловский в «3-й фабрике» по непонятному поводу вдруг замечает: «Для Салтыкова-Щедрина “Анна Каренина” – роман из быта мочеполовых органов…» Вот уж воистину: один просмердел, другой срикошетил, а публика хавай да почмокивай.

* * *

МАМИН (блондинке в маршрутке): Вы представляете, какое я мог бы доставить вам удовольствие?

БЛОНДИНКА (зажигаясь): Нет, не представляю.

МАМИН (удрученно): Я тоже.

* * *

У Брэма в пятом томе «Жизни животных» в описании сумчатого муравьеда (или мурашееда) сказано коротко, но с силой и горечью: «Самки лишены сумки».

* * *

Поговорку тут придумал: «Лучше синица в руках, чем дятел в заднице». А когда-то давно придумал еще поговорку: «То, что постоянно отсрачивается, в конце концов не пригаживается».

* * *

В ночь с 28.10 на 29.10 приснилась фраза: «Книжный шкаф оказался заперт изнутри». От изумления проснулся и к шкафу…

* * *

Сексуально опасен.

* * *

Что-то мне сегодня гайавато.

* * *

Брусовани (объясняя свои почти ежедневные долгоиграющие позвоны): «Мне нужен внутренний массаж».

* * *

С. Лурье (из послесловия к книге И. Бродского «Холмы»): «Стихотворение Бродского есть описание реакции поглощения пространства отторгающей его памятью».

* * *

Извлечения из «Сонника», изданного в Одессе в 2004 году:

Грыжа – выгодное предложение. (Как же это надо спать, чтобы грыжу увидеть. Или гангрену.)

Голый мужчина – к неприятности, женщина – к счастью. (Это-то как раз понятно.)

Идиот – к печали.

Лимоны – тоже к печали. (Любопытно было бы увидеть во сне идиота с лимоном.)

Пение: мужчина – к неприятности, женщина – удовольствие. (У них что пение, что голые – одна малина.)

Скрипка (играть на ней) – быть посмешищем. (Забавно, если бы сон этот приснился Спивакову. Или Венгерову.)

Телятина – к благополучию. (А как ее во сне от, например, баранины отличить? Или от жеребятины?)

Хрен – потерять сожаление.

Юноша – цель будет достигнута. (И то и другое – изумительная невнятица, а юношу с хреном увидеть, так и вообще можно не проснуться – просто запутаться в намерениях.)

* * *

Статья Шолом-Алейхема «Тема нищеты в еврейской литературе» открывается главой «Абрамович».

* * *

Бабья осень – так обозвала моя дочь этот дождливо-грязно-мерзопакостный декабрь.

2008 год

Экскурсовод: «Посмотрите направо… Посмотрите налево… А теперь загляните в себя и сравните, твари!»

* * *

По TV и в газетах сообщили, что обнаружена картина Караваджо. История, следует заметить, препрелестная: висела у кого-то там в холле картина, и всем известно было, что это копия утерянного шедевра Караваджо. И вдруг один из просвещенных гостей засомневался: полно, а копия ли? Проверили, промерили, сдали анализы, консилиум собрали: оказалось – оригинал. И тут же картина, цену имевшая самую ничтожную, стала стоить чуть ли не десять миллионов. Но предмет-то ведь остался тем же самым…

* * *

Стеркул – латинское божество навозной кучи. Ей-богу!

* * *

Нрав имел добрый, а память злую. И обид не прощал даже и за давностью. Впрочем, прощал, но по раскаянии. Или же посмертно.

* * *

Любовь бессмысленная и беспощадная, как что-то там у Пушкина.

* * *

Блез Паскаль: «Два очень похожих друг на друга человеческих лица, ничуть не смешных порознь, кажутся смешными, когда они рядом».

* * *

4 февраля в последних известиях по TV:

«А теперь новость для любителей классической музыки: Анна Нетребко беременна».

* * *

Про некоего виршегона Андрея М. было спрошено: «Кто этот молодой человек с лицом гниды?» – и я поразился точностью впечатления.

* * *

Показывали тут по TV хор глухонемых. Едва не повредился душевно, так вдохновенно и согласно они жестикулировали.

* * *

Всю жизнь считал я себя человеком глуповатым и невежественным. Похвалам в свой адрес не столько радовался, сколько изумлялся. И при всем этом, общаясь со многими людьми самого разнообразного пошиба, думал как бы поневоле: «Но, господа! Ежели я – дурак и невежда, то вас-то слушать и, как следствие, видеть просто невозможно. И шкалы вам не подобрать…» И оттого в тупости своей и убожестве было мне не печально и безвыходно, а скорее весело. Только больно уж иногда жить не хотелось…

* * *

Включил ночью ящик, и он мне тут же сообщил голосом Дроздова: «Благодаря плоским червям наш мозг располагается спереди, а не сзади». Тут же и выключил, но сна уже не было: осваивал чувство благодарности к плоским червям…

* * *

От этого зрелища у многих волосы встали дыбом. А на лысых так и вообще невозможно было смотреть.

* * *

Вас. Вас. Розанов в «Опавших листьях» (а вернее было бы сказать – «опахших») досмерделся в измышлениях своих злобно-забавных до несусветного: «Никогда более страшного человека, – пишет он про Гоголя, – не приходило на нашу землю».

* * *

Косая сажень в глазах.

* * *

Соседу в палате кровь переливали. Присутствующий при этом врач заметил глубокомысленно: «Кровь – опасная вещь. Особенно чужая».

* * *

Сестра спрашивает лежащего под капельницей соседа по палате: «У вас всегда такая белокурая кожа?» А он и впрямь на белую курицу похож.

* * *

В Петергофе на здании вывеска: «Центр омолаживания». Проходим с товарищем мимо, вдруг оттуда – из центра этого – девица лет двадцати пяти выпархивает. Я товарищу довольно громко: «Гляди-ка, как они старушку-то омолодили!» Барышня от изумления даже сигарету выронила.

* * *

Открытка поздравительная учительнице от ученицы: «Уважаемая Тамара Николаевна! Поздравляю Вас с Новым годом и желаю Вам сибирского здоровья, кавказского долголетия, украинского веселья, испанской радости, а самое главное – русского счастья! Ученица 4Б класса Бровцына». Вот так вот; ничего у нас, русских, нет: ни здоровья, ни долголетия, ни веселья – одно только счастье. Но уж этого-то у нас не отнять!

* * *

Задние мысли бывают чаще всего вот именно передними. Особенно у мужчин. И у женщин особенно.

* * *

Тамара мне – обо мне: «Тебе с собой не очень повезло».

* * *

Ради рифмы:

Уже не тверд, не жжешься, экс-кремень ты.

Все позади, включая экскременты.

* * *

Не всякое неведение – счастье.

* * *

Секстет для дуэта: странная может получиться музыка, но полагаю – весьма ритмичная.

* * *

Выборг. Экскурсия в парке Монрепо:

– А вот эта сосна у нас самая старая. Ей примерно 430 лет.

– Надо же. А на вид ей больше 350 не дашь…

* * *

– Дайте расправить годичные кольца, – сказал я, усаживаясь на переднее сиденье.

– Ягодичные, – радостно закричали сзади.

* * *

По ящику сказанули: «Будущее вашей кожи в ваших руках».

* * *

У Гайдна, оказывается, есть песня с дивным названием – «Мама пришла слишком поздно».

* * *

Перед Богом совестно.

* * *

Живу я в г. Пушкине (это важно знать для нижеследующего анекдота). И вот позвонили как-то мне по телефону (как потом выяснилось, издалека):

– Алло! Слушаю вас.

– Это Пушкин?

– Нет, у меня другая фамилия…

Сделалась пауза, которая тут же и затянулась. Уже потом, когда разъяснилось, долго смеялись с обеих сторон.

* * *

Сидни Шелтон, «Незнакомец в зеркале». Актер своей жене: «Знаешь, как я представляю ад? Место, где нет зрителей».

* * *

Комментатор с Олимпийских игр, представляя соперника нашего боксера Балакшина, сказал: «Кубинец ему вполне по зубам». Так и вышло, причем несколько раз.

* * *

Великобритания на Олимпиаде взяла семь золотых медалей в велоспорте, вполне оправдав, хотя и переакцентировав, свое название: ВЕЛИКОбритания.

* * *

Мыло покупаю. Барышня: «Вам лаванду, розу, землянику?» Я: «Мне помыться».

* * *

На дверях магазина табличка «Вход на себя». Предложил им с другой стороны вывесить табличку «Выход из себя».

* * *

Хозяин выставляет на стол бутылку дорогого французского коньяка и объявляет: «Камю!» Один из гостей застенчиво: «Мне!»

* * *

Дюма в «Сорока пяти» остроумно заметил: «В этом мире одни дураки скучают и ищут развлечения на том свете».

* * *

Общепит общипет.

* * *

На всех памяти не напасешься.

* * *

Каждый день проживаешь, словно бы совершаешь какой-то мелкий подвиг. Или подлость. И тоже мелкую.

* * *

Чудак один сказанул по каналу «Мария»: «Когда мы открываемся Господу и он проникает в нас, в нас образуется духовный метаболизм». Сказанул и ушел из эфира безнаказанный.

* * *

Вопрос к даме (естественно, на засыпку): «Как выглядит отдых после боя, если бой – френд?»

* * *

Из Сэй-Сенагон: «Некрасивые люди во сне становятся еще безобразней и потому должны спать ночью».

* * *

Ум ассистирующий самостоятельных формул, идей, даже мнений не производит, но прекрасно поддерживает диалог: активного расслабляет, сомневающегося укрепляет, отчаявшегося отвлекает… А бывает еще ум паразитирующий, но о нем неохота…

* * *

Один из студентов на вопрос о Галилее сообщил следующее: «Когда его сжигали на костре, он выкрикивал: “И все-таки она круглая!”».

* * *

Восьмилетняя Катя Иванова по дороге в школу сказала вдруг: «Осень. Скоро ноябрь. Почему так птицы кричат?» Получилось прелестное хокку.

* * *

Ю. Брусовани о некоей недавно народившейся снобистской популяции:

– Они все так вяжутся к Бродскому, так озабоченно теснятся вокруг его памяти, что, ежели, например, спросить какого-нибудь Рейна, сколько сейчас времени, он ответит: «Бродский бы сказал – полпятого».

* * *

Из «СПб ведомостей» от 30.10: «В прошлом году Галерея Тейт была вынуждена реставрировать работу скульптора-минималиста Карла Андре после того, как на нее стошнило ребенка, пришедшего с родителями на выставку». Так сказать, устами младенца…

* * *

Некая светловолосая дама, озирая полное (90 томов) собрание сочинений Л. Толстого, воскликнула: «Я могу допустить, что дед все это написал, но никогда не поверю, что он сумел все это прочесть!»

* * *

Про Вуди Аллена в седьмом номере журнала «Лехаим»: «Он пять раз был женат, то есть официально жил по крайней мере с пятью женщинами, что вне всяких сомнений свидетельствует о богатом и разностороннем даровании».

* * *

Весь прошлый раз мы не были знакомы.

* * *

Был достаточно умен, чтобы ум свой не обнаруживать по пустякам.

* * *

Катя Иванова посещает какую-то танцевально-гимнастическую секцию. И вот она говорит мне: «Дедушка, я могу делать шпагат. А ты можешь?». – «Могу, – отвечаю, – но в один конец». – «Как это?» – «А так: если я сделаю шпагат, то обратно уже не выйду. Так и проживу зашпагаченный до скончания своих дней». – «Интересно», – говорит Катя. «Что интересно?» – «Проверить».

* * *

Несчастную нашу страну постоянно пучит негодяями.

* * *

Из газет постоянно узнаешь о себе что-нибудь интересное, доселе неведомое. Вот, к примеру, извлечения из полустраничного списка «Интересные факты о человеке»: «Женщины моргают примерно в два раза чаще, чем мужчины». «Самые мелкие клетки в организме – клетки спермы». «Самая сильная мышца в человеческом организме – язык». «Ударяясь головой об стену, можно терять 150 калорий в час»…

* * *

Вычитал из газеты, что 10 сентября – Всемирный день предотвращения самоубийств. То-то мне с утра так не жить не хотелось. А 10 октября и вообще Всемирный день яйца. Вот этими глазами прочел, клянусь!

* * *

«Ну чем твоя судьба тебе не угодила?» — Спросил Гиппопотам, садясь на крокодила.

* * *

Чувствуется, что он не только знает себе цену, но и готов поторговаться.

* * *

Чем ближе к концу, тем короче отношения с Богом. Раньше и не вспоминал, не до него было. А сейчас то с просьбой к нему, то с укоризной, редко с благодарностью. И какое-то такое полувнятное ощущение, что он стареет вместе со мной…

2009–2010 годы

М. Монтень («О стихах Вергилия»):

«Природе следовало бы ограничиться тем, что она сделала пожилой возраст достаточно горестным, и не делать его к тому же еще и смешным».

* * *

(Из Жюля Ренара): «Наконец-то я узнал, что отличает человека от животного: денежные неприятности».

* * *

Соня, 9 лет, живущая в Израиле, рассказывала мне по телефону про беременного хомяка своей подруги. И вдруг спросила: «Дедушка, когда ты к нам приедешь?» Я: «Наверное, в марте, если, конечно, доживу». Соня: «А почему бы тебе не дожить?»

* * *

Мастер тонкого намека – аллюзионист.

* * *

Юрий Мамин, слушая музыку: «Если ты не уверен, что это Моцарт, то это Гайдн».

* * *

Всегда спал с высоко поднятой головой.

* * *

Говорящий по телефону (в сторону): «Судя по голосу, на нем лица нет».

* * *

Прозофил.

* * *

Из журнального интервью с Яковом Гординым: «Когда в ваши гены проникло писательство?»

* * *

АСП-вариации:

1. «Старик Сальери нас заметил и, в гроб сводя…»

2. «Читатель ждет уж рифмы, сволочь…»

* * *

Объявивший голодовку – давноед.

* * *

С годами женщины – не все, но многие – слегка мумифицируются.

* * *

Протопоп Михаил Ардов в радиоинтервью: «Мне повезло, что я родился от своих родителей».

* * *

Поперхнуться жизнью.

* * *

Марк Шагал в заметках о Еврейском камерном театре про одну из актрис: «Ее фигура напоминала кубометр сырых дров, присыпанных снегом».

* * *

Вот главная меж нами разница: ты хочешь быть первым, а я – единственным.

* * *

Ерзать мозгами.

* * *

Вяземский про Пушкина:

«Он вовсе не был лакомка, но на иные вещи был ужасный прожора. Помню, как в дороге съел он почти одним духом двадцать персиков… Моченым яблокам также доставалось от него нередко».

* * *

Палиндромчики (все, между прочим, приснились):

Лимон не зело полезен, но мил.

А ремень – не мера.

Индекс отвала – в тоске дни.

А Лиза – раз! – и заразила.

* * *

Я – барышне, не первый уже раз пришедшей на ЛИТО:

– Даша, ты уж прости, что я тебя все время Настей называю.

Барышня:

– Я – Лена.

* * *

Авеню – ежели перетолмачить с латыни, то выйдет ликование по поводу голой дамы. Ну ave же nude.

* * *

Объявление в храме: «Выводим пятна на совести».

* * *

Много, как скифов у Блока.

* * *

Заметка в «Аргументах и фактах» с игривым названием «Симптомы аденомы» начинается так: «Однажды наступает момент, когда мочеиспускание перестает доставлять вам удовольствие».

* * *

Прочел в «Известиях» интервью с великой французской актрисой, где она рассказывает, как омерзительно всё во Франции и вообще в мире; прочел и подумал: «Брюзжит Бардо».

А в другой газете Б. Б. попросили вспомнить самый счастливый день ее жизни. «Это была ночь», – ответила актриса.

* * *

Пара прелестных объявлений из газетки «Вакансия»: «Бизнес-дама ищет зама» и «Требуется подсобный рабочий со знанием бенгальского языка».

* * *

Еще один день прошел в борьбе за существование. Борьба закончилась победой. Существование продолжилось. Но дня уже было не вернуть.

* * *

Андрей Карпов спросил в «Канцтоварах» тетрадку общую в клетку. «Вам мужскую или женскую?» – «А что, есть разница?» – «Конечно. В мужской клетка крупнее. И к тому же она с полями». – «А в женской что же – нет полей?» – «Нет. Женщины любят сами устанавливать ширину своих полей».

* * *

Давить ухо без задних ног.

* * *

Позвонила Соня Лейкина: «Дедушка, я когда шла сегодня в школу, меня вырвало». – «Я тебя понимаю». – «Нет, не поэтому. Просто я, наверное, что-то съела».

* * *

Она была на седьмом месяце от счастья.

* * *

Хаим Вейцман (первый президент Израиля): «Не будем забывать, что мы не только дети торговцев, но и внуки пророков».

И еще, он же: «Старость – это не когда человек уже ничего не может, а когда он ничего не хочет».

* * *

Про Катю Иванову, десяти лет.

Делала она домашнее задание и как-то завозилась, запозднилась. А на кухне уже вовсю ложками по тарелкам брякают. И вот она дописала наконец последнее упражнение – это был русский язык – и помчалась на кухню. Маменька ее заглянула потом в тетрадь – проверить, а там после всех этих упражнений крупно: «А теперь жрать!»

* * *

Из телеинтервью с биатлонисткой Булыгиной:

– Ну что, Аня, спало напряжение?

– Ну, я думаю, должно спать.

* * *

Интересное и, я бы даже сказал, перспективное направление в искусстве – депрессионизм.

* * *

На плакате-постере возле ТЮЗа крупно: «Два месяца вы будете говорить бесплатно».

* * *

В «Словаре синонимов» к слову «проститутка» их – синонимов – огромное количество, и в частности: «демимонденка», «камелия», «лоретка», «магдалина», «охотная баба», «королева полутьмы»…

* * *

Быв в Израиле, поинтересовался у одного молодого человека, есть ли в иврите сквернословие. Молодой человек, слегка смутившись, отвечал, что что-то в этом роде вроде бы есть, но как-то неявно. То есть когда тут попытались перевести на иврит русские матерные частушки, то получилась «Песнь песней». Скорее всего, соврал, но почему-то хочется верить.

* * *

На Хайфском кладбище на одном из надгробий крупно русскими буками: «Гробокопатель Миша» и годы жизни. Фамилия такая у Миши.

* * *

Поймать за руку на слове.

* * *

Простил бы, да некого, забыл бы, да чешется.

* * *

Про одного сильно потрепанного немолодого человека небольших размеров сказали, что когда-то он был чемпионом по борьбе. Предположил, что это была борьба за существование.

* * *

90-летний Калашников с экрана TV: «Я изобрел свое оружие, потому что постоянно встречал прекрасных людей».

* * *

Я ненавижу всех, кто впереди. (Это про очередь.)

* * *

Парикмахерская на Царскосельском рынке называется «До и после».

* * *

А салон красоты хорошо бы назвать «Страшная сила».

* * *

– Я, – задорно сказала дама, извлекая из сумочки купюру, – я – шопоголик.

– А я, – не менее задорно сообщил мужчина, выворачивая пустые карманы, – я – голошопик.

* * *

АСП-вариации: «И днем, и ночью кот ученый все ходит, поц, и пи кругом».

И тут же Блок-вариации: «И неизбежное избежно».

* * *

Я снова позабыл, как Родину любить.

* * *

«Евреи отличаются от других людей тем, что они евреи» (Ю. Брусовани, по телефону).

Он же, тогда же: «Душевнобольные не различают тепла».

* * *

Гордиев санузел.

* * *

Светлана В. (усаживая четверых в свою машину): «Я одна впятером еще ни разу не ездила».

* * *

Мать – дочери: «Учти, мужчины все одноразовые – одни как шприц, другие как жизнь. Вот среди вторых и ищи».

* * *

(На телефонное предложение одного навязчивого виршеблуда познакомиться): «Человек я немолодой, и знакомств у меня так уже много, что любое следующее может оказаться губительным». – «Понял», – ответил этот доставала и канул в эфирную прорву.

* * *

Эрот – Афродитя.

* * *

Катя Иванова, десяти лет: «Дедушка, улыбнись! Ну улыбнись! Ну я прошу тебя!» Дедушка улыбнулся. Катя: «О, с такой улыбкой не стыдно и на Хэллоуине показаться!»

* * *

В Бога вроде бы верил, но как-то не очень ему доверял.

* * *

Стихи так называемых «традиционалистов» весьма отличаются между собой манерой, предметом, авторской повадкой, тогда как господа авангардисты, публично насилующие свободную мысль и живое слово, похожи друг на друга, как надгробья.

* * *

«Исключительно между нами, – сказал он себе. – Между мной и мной».

* * *

Она притворялась влюбленной в него,

А он притворялся, что верит. (Из ненаписанного)

* * *

Кате Ивановой десяти лет сказали:

– Если человек в детстве не прочел «Трех мушкетеров», то у него, считай, и детства не было.

– С грустью и даже болью, – отвечала Катя, – думаю обо всех, родившихся до Дюма. Ну не было у несчастных детства.

* * *

Читал стихи пятиклассникам. Потом спрашиваю: «Может, у вас ко мне вопросы есть?» Некоторое время вопросов не было. Затем встает один мальчик, продолговатый такой, подходит ко мне и как-то так интимно спрашивает: «А сколько вам заплатили за ваше выступление?» Я и потерялся.

* * *

А то еще перед второклассниками выступал. Прочел стишок: «Ах, если бы к зубам молочным / Глаза молочные иметь». Тут же мальчик с первой парты: «А как вам нравится глаз мудрости?»

* * *

Честного, вполне даже порядочного милиционера по имени Рудольф так все и звали Руди-мент.

* * *

– Ты чего такая грустная? – спросил я внучку Катю, когда мы с ней гуляли в парке.

– Красиво очень, – отвечала она.

* * *

Прочел у Ларисы Володимеровой: «Один слепой к сорока годам прозрел, посмотрел вокруг и повесился».

* * *

Право же, из какой ничтожной ерунды мы устраиваем порой состояние души.

* * *

С телеэкрана человек в белом халате сообщил доверительно: «Геморрой – это не повод молча страдать».

* * *

В «Царскосельском альманахе» за 2010 год есть стихи некой Оксаны Алексеевой. И отчество у этой самой Оксаны – Соловьевна. Альтернатива тут простенькая: либо ее сначала снесли, а потом высидели, либо девичья ее фамилия – Разбойник.

* * *

Персонажи некой бурлескной буколики:

Подбедерок – молодой свинопас.

Мостолыжка – шустрая такая девица на выданье.

Говяжье копыто – папаша Мостолыжки, хамоватый резонер.

* * *

Название для молодежного компьютерного клуба: «А нам по сайту».

* * *

Романсная строка от Н. С.: «Голубые кальсоны с начесом».

* * *

Из интервью с композитором Максимом Дунаевским: «Почему так много ремейков?» – «Потому что не хватает брендов».

* * *

Про капли в нос, в глаза, в уши: если уж закапывать, то целиком. Полное исцеление ото всего гарантировано.

* * *

Постоянно идут на ум слабые рифмы, типа:

Съем тарелку путассу, Выпью пива и посплю.

* * *

Ф. Петрарка (из «Письма к потомкам»): «Юность обманула меня, молодость увлекла, но старость меня исправила и опытом убедила, что молодость и похоть – суета».

И дальше: «Приближаясь к сороковому году жизни, когда было еще во мне и жара, и сил довольно, я совершенно отрешился не только от мерзкого этого дела, но и от всякого воспоминания о нем».

Соврамши, следует заметить, беспардонно, чему, как сказано в комментариях, свидетельств всяческих немеряно.

* * *

Спрашиваю внучку Соню: «А правда, что у меня с твоим папой голоса похожи?» – «У тебя похож, а у папы – нет» – был ответ.

* * *

Что пожелать тому, у кого все есть? Единственное: чтобы ничего не отняли.

* * *

Я – внучке Кате одиннадцати лет: «Какая ты красивая!» – «А толку!» – ответила она.

* * *

Это больше, чем всё, чаще, чем всегда, глубже, чем насквозь. Вероятно, это Бог.

2011 год

Заведение называется «Магазинчик». Предположительно на ценниках: «Колбаска», «Яичко», «Сырок», «Мясцо», «Водочка»… Проверять, однако, не стал. На всякий случай…

* * *

Тамара (чокаясь со мною за обедом):

– Выпьем, чтоб ты обрел наконец покой.

Я (отводя рюмку):

– За это пьют не чокаясь.

* * *

И дольче вита длится день.

* * *

По TV выступал пожарник из Красноярска Павел Безматерных.

* * *

Звонит поэтесса Г.: «Я в глубокой заднице». Я ей: «То-то у тебя голос такой глухой».

* * *

Из «Энциклопедии»: «Воробьиные делятся на три подотряда: широкороты, кричащие и певчие». Я порою – особливо под некоторым шофе – принадлежу, полагаю, всем трем подотрядам одновременно.

* * *

Человеку талантливому и невежество простительно.

* * *

Британский премьер и при этом малопопулярный романист Бенджамин Дизраэли заявил однажды: «Когда мне хочется прочесть книгу, я ее пишу».

* * *

Стесняться как-то было не очень удобно…

* * *

Фразка из «Человека без свойств» Р. Музиля: «Она… утратила нечто, об обладании чем мало что знала дотоле…» Изыски, однако.

* * *

– У вас есть торт? – спросил я в кондитерском отделе.

– Какой?

– Ну этот, забыл его название. Вот ведь, каждый раз подходя к зеркалу, вспоминаю, а сейчас забыл.

– А-а, «Трухлявый пень», – догадалась продавщица, – сейчас нет, но обещали завезти.

У меня от счастья так все и осыпалось внутри.

* * *

Испанский мальчуган – мачёнок.

* * *

Пиф-пафос.

* * *

Примат-доцент.

* * *

Оказывается, есть норвежский писатель (XX век) с упоительным для русскоязычного слуха именем: Ингвал Свинсос.

* * *

Объявление у входа в магазин (в начале Широкой улицы): «Требуется рабочий. Работы мало».

* * *

25 сентября – Международный день глухих.

Я – жене Тамаре. Поздравляю с праздником!

Она. Что?

Я. С праздником поздравляю.

Она. С каким?

Я. Что?

Она. С каким праздником?

Я. С Днем глухих.

Она. Что?

Я. С Днем глухаря!

Она. Неужели есть такой день?

Я. Что?

Она. Неужели…

И оба хохочем.

* * *

Прослушал по радио пьесу Ф. Листа «Сонет Петрарки 123». Тут же раскрыл книгу и прочел этот сонет. Ничего общего.

* * *

Тоскливый и однообразный, как идея бессмертия.

* * *

Странная травма, но, в принципе, вполне возможная – растяжение мозга.

* * *

Иногда я ловлю себя на том, что не знаю французский язык. Или латынь. И поймав, долго не отпускаю.

* * *

В ночь на 15.11 примерещилось во сне лекарство от – скажем – старости с красивым названием «Витаген». Проснулся, прочел его с конца, получился «негатив». Тут мне и вовсе спать расхотелось…

* * *

У Вали Бобрецова в книге стихов «Эссенции» в выходных данных значится застенчивое «Тираж не очень большой».

* * *

Постучал по дереву, чтобы не сглазить, а дерево оказалось липой.

* * *

Самый, как сообщили по TV, богатый спортсмен планеты, многократный чемпион мира по гольфу, последний год не выступал, так как занят был тяжбой со своей супругой, проявившей полное непонимание его публичного признания, что за время супружества он переспал со 120 (ста двадцатью!) дамами, исключительно с единственной целью: убедиться, что его супруга – лучшая. И каждый раз так оно и выходило. А она, глупая, скандалит…

2012 год

Из Т. С. Эллиота (на эпиграф):

Родиться бы с корявыми клешнями И драпать ото всех по дну морскому…

* * *

После выступления перед третьеклассниками в детской библиотеке подошли ко мне две весьма миловидные особы лет десяти. «Сколько вам лет?» – спросила одна. «Семьдесят пять», – честно ответил я. «Да? – искренне удивилась вторая. – А больше семидесяти не дашь!»

* * *

Постарел Рабинович: вместо «Не дождетесь» – «Потерпите» говорит.

* * *

Наум Коржавин о модернизме: «Считаю, что он часто связан с самоутверждением личности, когда личности как таковой нет».

* * *

Гай Светоний Транквилл, из «Божественного Клавдия»: «Наружность его не лишена была внушительности и достоинства, но лишь тогда, когда он стоял, сидел и в особенности лежал…»

И еще (оттуда же): «Друз (сын его) умер еще на исходе отрочества: он играл, подбрасывая грушу. И задохнулся, когда поймал ее ртом».

* * *

Константин Сергеевич. Не верю!

Актер Актерыч. Падла буду!

Константин Сергеевич. Теперь верю.

* * *

Человек с тренированной совестью.

* * *

Передача на TV называлась: «Как улучшить моторику толстого кишечника».

* * *

Внучка Соня (по скайпу): «Дедушка, хватит тебе стареть…» Я (бодро): «Ну, уже недолго».

* * *

Катя Иванова (внучка) пригрозила, что после окончания школы собирается в Театральный. Тогда я пригрозил в ответ, что нарочно доживу, чтобы сообщить ей, что в Театральный – только через мой труп.

* * *

В витрине магазина на Вокзальной площади на веселеньком таком плакате крупно: «Фермерское мясо».

* * *

Сурукуку, она же бушмейстер – змея семейства ямкоголовых – до 3,7 м. Вторая среди ядовитых змей. (Я не очень понимаю, что бы это значило и кто первая, но там, в Энциклопедическом словаре, так прописано). А название препрелестное – сурукуку. Я уж не говорю про бушмейстера – это просто какой-то гофмановский персонаж.

* * *

Последний вопрос из некоторым образом ритуального вопросника Марселя Пруста довольно прУст: «Когда предстанете перед Богом, что вы ему скажете?» Многие отвечают: «Попрошу у Него прощения». Еще более очаровательно было бы заверить Его: «Господи, я больше не буду». Мой вариант ответа: «Так вот Ты какой, Господи!»

* * *

(Исключительно ради рифмы.)

Соединяю ум и лень я, Чем вызываю умиленье.

* * *

Из бесконечно путаных и невероятно теплых и подвижных геологических впечатлений моих вспомнилось непонятно с какой стати, как году эдак в 1966 Ксюша Любомирова отчитывалась по полевому сезону перед начальником Салехардской партии профессором Н. Г. Чочиа. Был у нее, в частности, маршрут по речке (кажется, притоку Пура или Таза), которая на карте значилась под названием Бол. Ху-Ху. Профессор слушал Ксюшу, слушал, и вдруг на полном серьезе спрашивает: «Ксения, почему вы все время говорите «Большой Ху-Ху»? Ведь это все-таки река, а не ручей какой-нибудь».

* * *

Бренд сивой кобылы.

* * *

«Поэт в России больше, чем поэт». Ну что ж, возможно, так оно и есть. Да, собственно, и дурак в России больше, чем дурак, и козел – больше, чем козел. В России всё больше, чем всё.

* * *

Узнав, что М. Зощенко сочинил «Шестую повесть Белкина», я решил было написать «Капитанскую внучку», да совесть помешала.

* * *

Так давно никто мною не интересовался, что пришлось придумать поговорку: «Никому не нужен – никому не должен». Придумал – и полегчало.

* * *

В «Большом словаре синонимов» наибольшее – подавляющее – их, синонимов, количество имеет невинный вроде бы (ан – таки винный!) инфинитив «выпить». Менталитет, однако.

* * *

Какой-то он весь упитанный собою.

* * *

Человек с ископаемой мордой.

* * *

Резко похудевшей девушке лет пятидесяти: «Ты похожа на соломинку до такой степени, что я почувствовал себя утопающим».

* * *

В речах был витиеват до невозможности. Голову, например, называл приспособлением для имитации мыслительного процесса.

* * *

Зять мой – моей же внучке: «Ну, как день провела? С пользой или с удовольствием?»

* * *

Газеты у Гостиного двора продают самые разные. Одна, например, называется «Пролетарская мысль».

* * *

В ответ на мобильный позвон слышишь иногда: «Абонент временно недоступен». Не приведи Господь услышать однажды: «Абонент безвременно недоступен».

* * *

Несколько извлечений из неподражаемого графа Хвостова:

«Павлиньим гласом петь толи2ко неспособно, Как розами клопу запахнуть неудобно»; «Коль хочешь, так кусай и злися, Но только не воняй»;

и наконец, потрясающее:

«Кому противно что, Тому, конечно, то Не надо ни на что».

Как говорится, комментарии неуместны.

* * *

Генрих Т. рассказывал, как он – из чистого любопытства – решил зайти в заведение, называемое «Грибная аптека». И первое, что он там увидел, огромный портрет Грибоедова.

* * *

Шотландские нравы: клан кланом вышибают.

* * *

Знаменитая смуглая певунья Джесси Норман, выступая на культурном нашем TV-канале, рассказала, в частности, прелестнейшую историю, как в Метрополитен-Опера однажды Флория Тоска, спев последнюю арию, выбросилась в окно, но служители подложили, видимо, с той стороны какие-то сверхпружинистые матрацы, и ее выбросило обратно на сцену. Зала рыдала.

* * *

Не ищите смысл жизни: во-первых, его нет, во-вторых, если он все-таки есть, то сам отыщется, а в-третьих – и в главных, – не дай бог, найдете.

Крепись одноразовым словом, Негнущейся мысли острог. Ужо нам, покуда зело вам Ловить между буквиц и строк. А нас-то забыли, а мы-то, Перстами снуя по струнам… Не то, чтобы злата намыто, Однако же вышло и нам. Озвучивать праздные жесты, Кайлом цитадели крушить, В виду порционной фиесты Утробу небес потрошить, Всему положив упрощенье, Восторгом ощеривать пасть… Прощанье не значит прощенье, Но запросто может совпасть. И то, что насвищут вам раки Смурному терпению в лад, На раз рассосется во мраке Избывших свой жребий Эллад. Но все же, приятель, и все же, Навязчив и неублажим, Ты рвешься из трепаной кожи К чужим, безотрадно чужим. Не темен, не мним, не интимен, Тасуя личины легко… Такой припаскаленный Пимен С притруской от Ларошфуко, Удачей невдруг овнезапясь, Востришь трудовое перо. И каждая мелкая запись — Лоскут в балахоне Пьеро.

Оглавление

Рассказы

  Нет счастья в жизни

  Лабытнанги

  Совпадение

  Улица нашего детства

  Кровавый Колокольчик

    На шестидесятилетие Владимира Соломоныча Хиенкина

  Мелочи жизни

    Близорукость

    Муха

    Ежик

    Куры

    Горб

    Шутка

    Троллейбус

  Оборотень

  Торт

  Интервью

Амбарная книга

  1990 год

  1991 год

  1992 год

  1993–1995 годы

  1996 год

  1997 год

  1998 год

  1999 год

  2000 год

  2001 год

  2002 год

  2004 год

  2005 год

  2006 год

  2007 год

  2008 год

  2009–2010 годы

  2011 год

  2012 год Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg