«Другая история»

Александр Черных Другая история

Все совпадения, встречающиеся в тексте, и касающиеся мест, обстоятельств и людей, безусловно, носят случайный характер.

06.2006

Новый день, поднимаясь над городом, заставляет его двигаться. Наполняются потоками машин улицы. Солнце, поднявшись над пробками, нагревает асфальт, и тот дымится. Душные рощи тополей обнимают Столицу изнутри, редкие березы пластиковыми стяжками перехватывают дворы видавших виды пятиэтажек. Люди текут по городу, как поток венозной крови – душной, густой. Людей так много, что здесь трудно дышать.

Каждый, кто хочет дышать – должен уходить от людей. Это сложно – люди не склонны никого отпускать сами. Чтобы быть людьми, людям нужны люди – даже эта несуразная фраза наполнена людским, человеческим до краев. Правила, традиции, необходимости, потребности – всё это удерживает нас вместе, и мы задыхаемся.

Тот, кто сможет сделать первый шаг в сторону – одновременно простой и сложный, непонятный окружающим и пугающий для самого себя – неожиданно почувствует, что людской поток перестает удерживать его. Течение сильно на середине потока, а у берегов оно заметно слабеет – на то они и берега. Чем ближе к берегам – тем меньше людей, и тем более пугающими и непонятными кажутся немногие, сторонящиеся середины потока.

А тот, кто покидает поток совсем, неожиданно находит, что теперь он может увидеть свой город снаружи – и облик людей, текущих сквозь город и варящихся в себе самих, вызывает у него чувство страха. Возвращаться к потоку не хочется – он смотрит, и думает: чем же я дышал, пока был там?!

Но теперь он один.

Если ты хочешь, чтобы у тебя было достаточно воздуха, чтобы дышать, если хочешь увидеть свой город со стороны – тебе придется стать одиноким. Даже если у тебя есть семья, есть близкие. Это особенное, странное, внутреннее одиночество. Люди таких не любят, таких выталкивают из своего круга при первой возможности – потому, что человеческого в них остается мало.

Каждый день уступает место ночи, которая медленно приходит в город. Те, кто течет по городу в духоте, видят спускающийся полумрак, и отправляются по домам. Те, кто смотрит на город со стороны, чувствуют, как сначала у них внутри настает ночь, а потом снаружи тоже становится темно. Вот, по большому счету, и вся разница между первыми и вторыми.

08.2013

Иногда они прогуливались на заднем дворе.

Компания, где они работали, располагалась в старых корпусах мебельной фабрики. Конечно, за десятилетия изменений от этой самой фабрики и воспоминаний-то не осталось, разве что большущий внутренний двор-колодец еще хранил в себе маленький скверик. Скверик не жаловали ни сотрудники модных издательских домов, ни работники айти-компаний, арендовавших здесь офисы – наверное, поэтому он прекрасно подходил для неторопливых разговоров.

Ольга закурила.

– Я помню, что ты рассказывал тогда, про возраст… я сама воспринимаю себя так, как будто мне уже давно сорок. Я плохо чувствую себя в компании с людьми моего возраста, а с сорокалетними намного лучше.

Алексей улыбнулся, но как-то невесело – скорее, узнавая в сказанном нечто знакомое.

– Это одиночество. Потом сорокалетним тоже будет не по себе.

– Я знаю. Интересно, на сколько лет я буду ощущать себя тогда?

За большими окнами первого этажа здания, вдоль которого они шли, пустовал танцевальный зал. Обычно там собирались к вечеру. Он заглянул в окно – зеркала во всю стену, погасшие светильники, старый музыкальный центр.

– Здорово было. Скучаю по тому времени, когда мы сюда выбирались.

Ольга засмеялась, взяла его под руку, выбросила сигарету.

– Да, было. Времени тогда было больше. Всю следующую неделю я в Питере, а потом… – она замялась. – Потом, наверное, снова поеду… так устаешь от этих коротких поездок.

– Если у тебя будет время…

Она нырнула ему в глаза.

– Я, пожалуй, брошу туфли для танцев в багажник. Пусть будут здесь, если вдруг.

Скверик подходил к концу.

Вдвоем их видели многие. Каждый рисовал у себя в голове собственную картинку происходящего. Кому-то казалось, что эксцентричный «прежний директор по персоналу», вновь вернувшийся после пары лет отсутствия в компании на позицию какого-то «советника», и барышня-продавец просто встречаются и болтают. Кто-то думал, что эти двое – любовники, кто-то искал рабочее объяснение происходящему – впрочем, какие такие совместные проекты у этих двоих могут быть? Нет, слишком они разные, чтобы…

Слишком. Даже чтобы просто предположить, что хоть что-то есть. В любой плоскости.

И, в то же время, никто не задумывался, о чем они говорят между собой, что знают друг о друге, и как видят тех, кто непрерывно смотрит на них через окна из душных офисных комнат.

Вход в офис. Выходящие старательно отворачиваются – идите-идите, мы не обращаем на вас внимания, привет-привет.

– Пока, друг мой!

– Пока, друг мой.

– Для тебя… Для тебя в моем сердце всегда будет место.

Улыбка.

Улыбка в ответ.

– Увидимся.

06.2008

И кому дался этот корпоративный портал? Чем был плох старый? Зачем было выделять эти самые ресурсы маркетинга, департамента информационных технологий, персонала, еще чьи-то? Микрософтовское решение выбрали почти единогласно, соблазнившись возможностью создавать «личные узлы сотрудников» – правда, представить себе сотрудника, который регулярно что-нибудь будет делать с «личным узлом», было очень сложно. Старт большого проекта всегда сопровождают потемкинские деревни и розовые очки. А что на самом деле будет – это мы потом разберемся, ага.

Так или иначе, за несколько месяцев проект запустили. Ольга работала в нем от проектного офиса, неожиданно втянувшись, и даже заведя собственный блог на собственном же личном узле. Что-то писала туда, чем-то делилась – и кто-то читал. Таких «втянувшихся» во всей компании были единицы – поэтому неудивительно, что ее пригласили отпраздновать официальное открытие проекта. Маркетинг арендовал площадку – за городом, по Дмитровскому шоссе, у воды.

Ехали долго. Успели постоять в ставших уже традиционными подмосковных пробках. Добрались. И – завертелось.

Веселились искренне, от души. Особенно отдельные персонажи, которых Ольга раньше и не замечала. Вот, к примеру, один такой – крепкий, явно гордящийся впечатлением, которое производит его ухоженное тело на окружающих – как может, подливает ей. Заботится о коллективе – стоит у мангала, следит за мясом, умело крутит шампуры. Не пьет – мол, я за рулем. Она не обращает внимания – и не таких видали. А что до того, кто и как себя чувствует – да тут каждый второй еле на ногах стоит…

Сумерки сгущаются. Все праздники когда-нибудь заканчиваются, этот – не исключение. В темноте люди становятся собой. Расползаются, кто куда, таскают кастрюли из-под шашлыков в багажники своих машин. Надо ехать домой – найти знакомые лица, упасть в какую-нибудь машину, назвать адрес. Прохладно на улице, ничего не скажешь – стемнело и похолодало сразу, буквально за несколько минут… Крепкие руки заботливо и настойчиво одновременно направляют ее к небольшому белому автомобилю. – Домчим высшим классом!.. – раздается в ушах. Ольга подходит к машине…

– Ух-ты, дружище, у тебя там как, багажник полный? – этот второй голос чужой, незнакомый, непонятно зачем задает вопрос – потому, что его точно интересует не багажник.

– Слушай, ну ты скажи, что ко мне положить надо – давай я положу? – владелец белого авто слегка напрягается.

– Да это я так, для поддержания разговора. Не о багажнике. Ты вот что: барышню посади сюда, в мою машину. Я один еду. Мне на юго-запад, через весь город. Куда бы то ни было – довезу до дома, всё по пути.

Здравствуйте. Началось… деление трофеев. Понятно, конечно, что на уме у «домчим высшим классом» – но вот что на уме у второго…

– Алекс, ты чего? Я довезу… – голос звучит уверенно. Интересно, подмигивает его носитель сейчас своему собеседнику?

Ответ звучит странно – голос громкий, с прохладцей, не без иронии:

– Дружище, я старший по званию. Барышню прошу разместить во вверенном мне автомобиле. С целью доставки домой.

– Ну ты е-мое, Алексей, ну вот зачем так делать! Ни себе, ни людям! Эээх… – это уже под нос, с обидой. Знакомые уже руки подталкивают Ольгу к синему минивэну и пропадают в темноте.

– Порядок? Спасибо.

– Да ну тебя! Завтра поговорим!

Дверца белой машины сердито хлопает. Заводится шумный маленький мотор. Маленькое белое пятно срывается с места и пропадает в темноте.

Ольга едва не падает в бежевый салон синей машины. Здесь теплее, чем на улице. Настолько, что она размякает и почти засыпает.

Машина движется по ночному шоссе. Погода портится – накрапывает дождик, стучит по дворникам, расползаются по стеклам капли. Мотор урчит мерно, но все равно тут слишком шумно, чтобы спать. Да и кресло не для того – не пристроишься в нем по-настоящему удобно.

– Держи, – ей на колени падает рыжий свитер с горлом. Ольга может утонуть в нем целиком, поэтому набрасывает сверху, как плед. Становится уютно.

– Куда мы едем?

– Здесь в город одна дорога – помнишь такое кино?

Она улыбается.

– Так что это ты мне скажи, куда мы едем. Куда тебя везти?

– Это на Профсоюзной… там рядом…

Щелкает поворотник – перестроение. Какой-то сумасшедший летит вперед, обгоняя редких участников движения. Его габариты моментально скрываются впереди и теперь фары снова видят только разметку, а дворники изредка смахивают капли со стекла.

Они разговаривают – мерно, не торопясь, про приятные мелочи, про жизнь, про людей. Он много спрашивает, осторожно слушает. Его зовут Алексей – он из департамента персонала. Ого, директор… это с ним теперь на «ты» или на «вы»? Наверно, на «вы» уже не получится – ну и ладно, там видно будет. Дорога спорится – пост милиции на МКАДе, город, какие-то чужие улицы…

Наконец, знакомые огни – вывески и витрины на Профсоюзной. Здесь нет дождя – уже прошел, небо очистилось и можно поискать звезды.

– Вот тут, направо… Этот дом, а тут налево. Вот здесь подъезд.

Алексей смотрит на нее почти с удивлением. О чем он думает? Вот странный какой.

– Увидимся.

Ольга выходит из машины, подходит к двери, тянется к щитку домофона. Пахнет мокрой зеленью.

Синий автомобиль стоит неподвижно.

Лифт, скрипнув, приезжает на первый.

Долгий подъем.

Замочная скважина.

Где-то наверху загорается новое окно.

Автомобиль внизу бесшумно разворачивается и уезжает – как будто боится разбудить спящих жильцов дома.

Она тоже хочет спать.

Всякий, кто провел вечер на переднем сиденье автомобиля – когда закрывает глаза, видит дорогу. Ольгу ее дорога вела в темноте мимо каких-то подмосковных поселков. В желтом свете фар мелькала белая разметка редких пешеходных «зебр», разделительная полоса, вывески с названиями населенных пунктов… Постепенно все слилось в одну широкую пеструю ленту желто-белого света, а потом оказалось, что это действительно лента, которая висит в темноте и закручивается, как будто на ней висит елочная игрушка. Никакого источника света видно не было, хотя она силилась заглянуть вверх, откуда, медленно вращающийся спиралью, этот свет лился. А потом случилось странное: спираль разделилась, и оказалось, что уже две ленты, немного отличные друг от друга по оттенку и плотности, движутся рядом, сверху вниз, то удаляясь, то сближаясь, а изредка и пересекаясь, переплетаясь на мгновения, хотя каждый знает, что луч света не может ни поворачивать, ни переплетаться с другим…

А потом всё смазалось, скрылось в звездном небе, наступающем на ночной город, на зеленые проспекты и тихие переулки, на давно уже спящих здесь людей – и Ольга, наконец, заснула тоже.

Тот, кто смотрит этот сон сегодня, по-прежнему видит эти две ленты – и они по-прежнему движутся, то сближаясь, то удаляясь. Впрочем, тому, кто смотрит, до этого нет никакого дела.

07.2008

– Так ты… психолог? Без диплома? – Ольга смотрела на своего нового знакомого с некоторым недоверием.

– Да. Ну, это не мешает мне здесь свою работу выполнять– я отсутствие диплома имею в виду. – Алексей развел руками. – Впрочем, наверное, я для тебя как раз как психолог могу оказаться куда полезнее, чем директор по персоналу. Думаю, например, что для твоего будущего времени мы сможем кое-что сделать – если, конечно, ты захочешь.

– Что именно?

– Сделать твою жизнь примерно такой, какой ты ее хотела бы видеть через несколько лет. 

Они сидели в маленькой переговорной на 4 этаже офиса. Стены здесь были раздвижные: нажми на клавишу на стене – и поползут вверх планки рольставен, объединяя две соседние одинаковые комнаты в одну. Соседняя комната была занята вечным бухгалтерским аудитом – за стенкой хмуро бурчали недовольные женские голоса.

– Подожди: уточни-ка, – Ольга выглядела озадаченной. – Что значит – такой, какой я хотела бы ее видеть? Почему ей не быть такой, если я и так ее себе представляю, чего хочу?

Алексей улыбнулся. Улыбка вышла кривой – улыбался он в пол-лица, как часто бывает с непривлекательными людьми. Правая половина улыбалась, а левая оставалась такой же, как и была. Увы.

– И у многих людей жизнь и впрямь становится такой, какой они хотели несколькими годами раньше?

Ольга хотела возразить его вопросу, но задумалась. В этих словах была доля правды – многие ее друзья и знакомые мечтали, хотели чего-то, но в целом их жизнь с годами почти не изменялась. Ну, наверное, менялись марки машин, которые они водили, кафе и рестораны, в которые они заглядывали, магазины, в которых они тратили заработанное. Смена декораций – при той же сцене. А изменить жизнь целиком…

А что можно сделать? Что это вообще такое – изменить жизнь целиком? Ведь все знают, что должно меняться – должна быть карьера, должен быть рост, нужно быть эффективным, больше зарабатывать… Вот, сейчас она занимается администрированием в проектном офисе – неплохая стартовая позиция: ее менеджер об этом говорит так часто, что она и сама ему уже почти верит. Если все будет хорошо – она через два-три года возглавит группу таких же администраторов – будет руководить двумя, а то и тремя людьми, и зарплата другая будет, наверное. Ольга не очень понимала, почему чтобы вырасти, нужно именно руководить, но чувствовала, что на окружающих позиция руководителя производит впечатление. А потом – наверное, она сможет занять позицию заместителя руководителя управления администрирования, и руководить – ну, почти руководить – несколькими группами сразу. Это же так увлекательно – …

Нет. Не увлекательно. Кого тут убеждать – одни и те же лица, окно из проектного офиса на улицу с односторонним движением, таблички с цифрами, никаких путешествий, никаких приключений. Ну, разве что… Нет, таких приключений, как в этой дурацкой поездке на водохранилище нам не надо – Ольгу едва не передернуло. Так что же? Неужели всё так и останется – и в качестве компенсации у нее будут просто какие-то другие магазины, рестораны… Ну, по сравнению с теми магазинами, в которые она ходит сейчас, и теми кафе и ресторанами, в которых она бывает. А люди? Тоже будут те же – давно ходящие по кругу, давно уже не мечтающие ни о чем и ничем не рискующие ? Она поёжилась.

– А что – вообще бывают люди, у которых жизнь действительно становится такой, какой они ее хотели видеть? – она задала этот вопрос жестко, поставив ребром, как будто немного мстительно.

– Мне кажется, такие люди случаются. – Алексей ответил серьезно. – Жизнь у них становится другой.

– Какой «другой»?

– Они начинают видеть происходящее с ними и в их жизни как бы со стороны. И тогда принимают совсем другие решения. Если представить жизнь, как реку, они перестают плыть по течению.

Ему бы негодяев в кино играть – Ольга усмехнулась про себя. Так, сейчас нам расскажут, как правильно плыть против течения. Бороться и искать, найти и…

– И зачем мне плыть против течения? – она взглянула на него самым колючим взглядом, на какой только была способна.

– Ну, мне кажется, незачем, – Алексей выглядел удивленным. – Вообще незачем плыть против течения или по нему.

– А куда же тогда… плыть?

– Туда, куда тебе нужно. И, желательно, когда попадешь в это самое «туда» – лучше всего вообще выйти из воды.

Ответ Ольгу не то, чтобы удивил – но и тривиальным не показался.

– А куда мне нужно?

Алексей взглянул ей в глаза:

– Предполагаю, что об этом знаешь только ты.

Ольга смутилась – действительно, каков вопрос, таков и ответ. Голова ее неожиданно загудела – а действительно, куда ей нужно? Еще пять минут назад ее планы на будущее казались абсолютно предопределенными, и вдруг – она сидит и думает над какими-то непонятными вопросами, существующая картинка разваливается, а с новой нет никакой ясности. Странный он, этот Алексей. Она вздохнула, ее плечи опустились, иголки во взгляде пропали.

– Я иногда думаю… знаешь, я целыми днями сижу в табличках. Цифры, цифры. Наверно, мне хотелось бы, чтобы разных людей было больше в моей жизни. Да, было бы здорово встречаться с новыми людьми, вообще с людьми работать. И, думаю, я хотела бы путешествовать – посмотреть мир. Я не очень много где была пока.

– Хорошие желания. – Алексей посмотрел на нее странно, как будто буравя насквозь. Она почти физически ощутила его взгляд. – Сейчас ты работаешь с табличками, и хочешь работать с людьми. Тогда тебе, наверно, придется узнать о них кое-что. Не обещаю, что тебе все это придется по душе – но работать ты с ними сможешь. И еще – если есть что-нибудь личное, что будет тебе мешать – мы сможем это исправить. Точнее, ты сможешь.

– Что значит – «мешать» и «исправить»?

– Если мы увидим, что что-то внутри тебя не позволяет работать с людьми так, чтобы результаты были такими, каких ты захочешь, я сделаю для тебя… коррекционную работу, помогу провести нужные изменения. Я буду просто инструментом. В определенном смысле, можно это сравнить с ловлей рыбы – представь: у меня есть лодка, я держу ее исправной. У меня и снасти есть – тоже в полном порядке. Я умею управлять лодкой, обойти камни у берега, знаю, где водится рыба и как вернуться домой, если испортилась погода. Но рыбу ловишь ты.

Ольга поймала себя на дурацкой улыбке. Ну, вот – едва знакомы, а ее уже, практически, приглашают на рыбалку. Все мужчины устроены одинаково. Алексей продолжал.

– Но… у этого есть цена.

Ольга удивилась. Вот это да – и что он ей собирается предложить? Или – чего он от нее хочет?

– Это не цена, которую придется выплачивать, нет, – Алексей поймал ее взгляд. – Скорее, это цена, которую придется принять.

– Какая же? Что ты имеешь в виду?

– Это одиночество.

Ольга смотрела на него с непониманием.

– В смысле?

– В прямом. Из моего опыта, те, кто идут туда, куда на самом деле хотят, становятся очень одинокими людьми.

– Не женятся, замуж не выходят?

– Не обязательно. Скорее… – Алексей задумался. – Нет, для окружающих они привлекательны – по крайней мере, на первый взгляд. Но когда окружающие подходят к таким людям ближе – как будто что-то отталкивает их друг от друга. Некоторым кажется, что на это можно наплевать, и тогда кто-нибудь женится или выходит замуж за такого человека. Но он как будто знакомится только с его небольшой частью. А остальное остается незнакомым и непонятным – и для мужей, и для жен. Я бы сказал, наверно, не только незнакомым и непонятным, но даже пугающим.

– Почему?!

– Потому, что когда ты начинаешь двигаться туда, куда тебе нужно, людей приходится оставить и смотреть на них со стороны. А потом… потом возвращаться к ним уже не хочется.

Ольга потерла лоб. Абстрактно как-то… Она хочет, чтоб в ее жизни было больше интересных людей – а он говорит об одиночестве? Ну, будет видно.

– Ну, хорошо – не хочется так не хочется. Что именно надо делать?

– Ты согласна? Вот так, запросто? – Алексей выглядел удивленным.

Ольга задумалась.

– Наверно… мне следует подумать. Но навряд ли я откажусь.

– Почему?

– Потому, что в противном случае в моей жизни все останется примерно таким, как сейчас, верно?

Алексей, не улыбаясь, смотрел сквозь нее.

– Я думаю, что да. Это будет обычная жизнь. Наверно, хорошая – не хуже, чем у всех. Если ты решишь попробовать – будет… Я бы предположил, что будет по-другому: так, как у всех, уже не сложится.

Ольга как будто немного испугалась его взгляда, но не слов – и поэтому вида не подала.

– Что надо делать?

– Для начала – попробую рассказать тебе то немногое, что я сам знаю про людей. – Алексей ответил серьезно, и недавнее сравнение с рыбалкой уже не показалось таким смешным Ольге. – С руководителем твоим… – он поморщился, как будто пытался быстро найти простое решение для несложной, но обязательной задачки – …с ним мы поговорим просто и, я думаю, он меня поддержит. Не будет беспокоить тебя, не будет никаких лишних вопросов задавать. Ну и – давай начнем во вторник. Здесь же, в этой переговорной.

Во вторник она пришла на встречу вовремя – за час до конца рабочего дня. Руководитель и впрямь отпустил Ольгу и не задал никаких вопросов – впрочем, ее работа была сделана в срок, и, как водится, хорошо: придраться было не к чему.

08.2008

…впоследствии Алексей часто вспоминал эти встречи – вышло так, что для него они оказались едва ли не более сложными, чем для нее. Когда они в первые несколько недель обсудили тривиальные психологические инструменты, которые зачастую используют в работе с людьми – оказалось, что возникающие по ходу обсуждения вопросы могут быть очень глубокими. А ответы на эти вопросы были для него понятными и простыми ровно до тех пор, пока ему не нужно было произнести их вслух.

– …значит, отношения – это, на самом деле, математика?

– А как думала ты? Романтика?

– Нууу, ведь чувства у людей…

– Романтика. Как это бывает: украл – выпил – в тюрьму. Ну, или: познакомился – влюбился – ты ушла – я пришел – я ушел – ты пришла, а она красивше, свадьба – работа – корпоратив – следы помады на лацкане пиджака – скалкой в лоб – можно я у тебя переночую, меня жена выгнала.

– Ну это ты смеешься, понятно, что не так. А как на самом деле?

– На самом деле, есть законы, по которым отношения развиваются. Основных всего три. Закон порядка, закон принадлежности и закон оборота в отношениях.

– Порядка, принадлежности, и оборота… [записывает]

– Да. Вот, смотри: про закон порядка. Есть система отношений – устойчивая конструкция: например, родительская семья. Так вот: закон порядка говорит, что во всякой системе взаимоотношений тот, кто присоединился к системе раньше, имеет приоритет по отношению к тому, кто пришел позже.

– Уважать старших?

– Ага. Сразу вспоминается классическое «уважать старших» и «слушаться маму». Только тут жестче – например, благодаря этому закону, фактически, дети, как младшие члены семейной системы, могут быть вынуждены «расплачиваться за долги» родителей, как старших членов системы, поддерживая их приоритетное положение и снимая с них нагрузку.

– Долги? Мы должны?

– У всех есть долги. 

– …чтобы вырасти, руководить людьми не обязательно?

– Бывает по-разному. Кто-то не может без людей – так часто в больших проектах. Кто-то – один в поле воин.

– А ты?

– А я – ни то, ни сё [смеется]. Думаю, я во всём недостаточно хорош.

– А я?

– А это ты сама решишь.

– А почему люди за мной пойдут, если я буду руководить? Ну, ведь идут за опытными, за сильными. Это появляется со временем, верно?

– Я думаю, так бывает не всегда. Знаешь, пожалуй, найдется кое-что, ради чего и я пошел бы за тобой – буквально, работать в твою команду, и каждый день охотно приходил к тебе на работу.

– Это что же?!

– Ну, например, я бы пошел к тебе работать ради того, чтобы посмотреть, в чем ты придешь на работу завтра. Или послезавтра.

– Что за ерунда!

– Нет. Не ерунда. На самом деле, люди ходят на работу не ради каких-то жутко умных вещей. Обычно мотивация намного проще.

[задумывается]

– …расскажи про принадлежность?

– Там очень формальное определение. Но правило важное. Никто не может отнять право принадлежать к системе у ее участника – иными словами, у каждого есть равное право на принадлежность к своей системе.

– К какой системе?

– К связанным между собой людям. К примеру, к семье – то бишь, к семейной системе. Можно отнять право у ребенка быть сыном его матери?

– Ну, это же бред!

– Ну, это же происходит каждый день. И не только формально – «ты мне не сын» и прочая ерунда. К примеру, разводятся двое…

– У тебя грустные примеры.

– Да, есть такое. К примеру, разводятся двое – и ребенок остается с женой. Она сначала выходит замуж повторно, а потом заставляет ребенка нового мужа называть папой. А реального папу, как иногда бывает, исключает – ну, потому, что у нее с мужем, который настоящий отец ребенка, были отношения плохие. И ребенок постепенно вслед за ней учится, что его папа – на самом деле, не папа, а чужой мужик. А новый мамин муж – как раз папа. Есть же идиотская поговорка про «не тот отец, кто зачал, а тот, кто вырастил».

– Ну, она же про другое. Поговорка. Про тяжелые времена, после войны, не знаю. Про что-то такое.

– Отцовства это не отменяет. Нельзя отнять у отца право принадлежать к системе родительских отношений, где у него ребенок есть.

– А что будет, если отнять?

– Хм. Будет плохо.

– Отцу или ребенку?

– Обоим.

– …и как так получается, что законы исполняются?

– А они и не всегда исполняются. Из-за этого у людей часто серьезные последствия.

– Типа каких?

– Замечала, что иногда люди ходят по кругу? Ну, к примеру, мама вышла замуж, родила, бросил муж, дочка выросла, вышла замуж, родила, бросил муж – и так далее? Как думаешь, чью жизнь живет дочка?

– Мамину?

– Не факт, что мамину. Может, и мама живет не свою. Но в целом – да: дочка, выходит, не хозяйка себе.

– И из-за чего так?

– Есть у людей совесть. Она бывает, как бы, двуликая. К примеру, у каждого есть личная часть совести. Это знания из семьи о том, что такое хорошо, и что такое плохо. Если мы поступаем в соответствии с этими знаниями, чувствуем удовольствие – а если против этих знаний, чувствуем неудовольствие. Можно сказать, чувствуем удовольствие через невиновность и неудовольствие через вину. Личная совесть нужна для простого – чтобы в семейной системе носителя этой совести прибавлялось ресурсов, возможностей для роста, и было легче конкурировать с соседними системами, и поменьше угроз было. 

– Получается, что это как бы архив таких правил из семейной истории, которые приводили к успеху и улучшениям в жизни этой семьи, семейной системы?

– Точно.

– Но ведь наши предки жили в другое время – и какие-то вещи, которые для них были неприемлемые и опасные, сейчас могут быть обычными, нормальными…

– Это что, например?

– Например? Ну, про необходимые, наверно, я преувеличиваю – но все-таки… Вот, пятьдесят лет назад быть инженером считалось хорошо и правильно, а заниматься коммерцией – нелегально и опасно. И как же тогда стать, например, бизнесменом, если ты из семейной истории чувствуешь, что…

– …чувствуешь опасность, хотя, на самом деле, это уже лет двадцать, как нормально?

– Например, так. Как тогда люди начинают заниматься новыми вещами, которые раньше считались неправильными?

– В таких случаях говорят о рамках, границах совести. Чем строже эти рамки, чем уже границы – тем меньше риски для системы, и тем больше ограничений в жизни у носителя совести. Вот, посмотри: у одного человека больше ограничений внутри, у другого – почти никаких. Кто преуспеет в том же предпринимательстве из них двоих?

– Тот, который без ограничений?

– Вполне вероятно. Говорят же, что хорошие предприниматели – бессовестные. [смеется] Кстати, совести ведь часто приклеивают паровозом еще и морально-этический аспект. Но это, по-моему, чисто религиозная вещь, из церковной культуры привнесенная:нет в номинале личной совести таких аспектов. На войне две стороны друг друга убивают – и у солдат с обеих сторон совесть чиста, каждый уверен в правоте своего дела. – Да куда уж правее… —Да. Ну, а еще, кроме личной части совести каждого, есть у всех глухонемая часть совести, которая безмолвно занимается тем, что оставляет безнаказанными тех, кто живет по этим самым системным законам, и обеспечивает последствия тем, кто их нарушает. Своего голоса у нее нет. Она вместо чувства удовольствия-невиновности и неудовольствия-вины обеспечивает некоторые серьезные последствия прямо в семейной системе нарушителя.

– Это какие последствия?

– Чтобы разобраться, какие, надо чуть отступить назад, на пол-шага. Людей в семейных системах связывает между собой любовь. По свойствам она похожа на воду в водопроводе…

– В смысле?

– В прямом. Считай, что она течет между людьми по трубам, сверху вниз, от старших по порядку к младшим по порядку. Как с верхних этажей на нижние. Ну и – она адресная: вот по этой трубе от папы к дочери течет отцовская любовь, вот по этой – от мамы к сыну материнская. Ну и, частенько – кстати, из-за решений, связанных с личной совестью – на этих самых трубах закручивают краны. Тогда любовь…

– Перестает течь?

– Точно. Вот, смотри: живут на свете четверо братьев. Трое – умницы и исключительно толковые. Четвертый – разгильдяй, пофигист и бабник. 

– Отличные братья.

– Да, мне тоже по душе. Так вот. Трое «хороших» братьев четвертого принимают постольку-поскольку – ну, брат все-таки, но как бы сам по себе: хлопот от него не оберешься. То деньги украдет, то наркотиков наестся, то еще в какую историю попадет. Недолюбливают его «хорошие» братья, словом, но терпят. И вот однажды этот непутевый брат возвращается домой, пьяный, с чужой женой на угнанной машине – и случайно насмерть сбивает одного из трех «хороших». 

– Слушай, ужасно…

– Да. И для полноты картины, представим, что брат-убийца ведет себя агрессивно, вины не признает, говорит, к примеру, «он сам дурак и под колеса прыгнул, а вы еще его крышуете – ляпнете лишнего милиции и тоже отправитесь на тот свет». Страшно представить себе, какие чувства испытают два «хороших» оставшихся брата. Что они скажут? Возможно, что-нибудь вроде «не брат ты нам больше». С высокой вероятностью, будут содействовать следствию и сдадут непутевого родственника в руки правосудия, которое совершенно справедливо отправит его в места не столь отдаленные. Два брата вздохнут спокойно, будут ходить на могилку усопшего третьего и избегать вспоминать о четвертом, который непутевый. И вот как раз личная часть совести будет говорить им, что поступили они правильно – мол, от четвертого брата ни тебе прибавления ресурсов в семейной системе, ни вообще ничего хорошего не было. Только одни неприятности. Кстати, с большой вероятностью этот непутевый брат в силу, к примеру, скверного поведения, сгинет в местах заключения. Понятно, что к этому моменту, оставшиеся «хорошие» братья, скорее всего, практически исключат его из собственного круга, вычеркнут из памяти – и, возможно, с облегчением воспримут весть о кончине, чтобы лишний раз и не вспоминать о нем. И детям рассказывать о нем не станут.

– Понятно – зачем детям про такое знать…

– Кстати, есть зачем. Ясно, что с точки зрения личной части совести «хорошие» братья ведут себя оправдано – их чувства говорят: «плохой» убил «хорошего», к примеру, и поэтому нашим братом больше быть не может. Но вот системная часть совести – она следит за выполнением закона о принадлежности, гласящего: члены системы имеют равное право принадлежать к ней. То есть, брат-убийца, каким бы «плохим» не был, все равно принадлежит к своим «хорошим» братьям. Личная часть совести гласит «исключить» – и всё здесь выглядит, как победа личной части совести над коллективной. А в действительности…

– И что в действительности?

– Помнишь, мы говорили, что любовь – как вода в трубах? Определенного рода любовь от братьев и их родителей адресована и исключенному непутевому брату. Исключая его, члены семьи как бы перекрывают краны и любовь перестает поступать к адресату. Но это не значит, что она куда-то девается – как и в водопроводных трубах, в похожих случаях, в связях семейной системы поднимется давление, и любовь, как и вода, будет искать выход. Как думаешь, куда она хлынет?

– Прорвет трубу? [невесело улыбается]

– Навряд ли. Скорее – по закону о порядке, где старшие имеют приоритет по отношению к младшим, любовь направится сверху вниз по этажам – например, к одному из младших членов семейной системы. Причем – близкому по характеристикам к исключенному брату. Таким может оказаться один из сыновей или даже внуков оставшихся в живых братьев.

– Любовь перепутает адресата, да еще и через поколение?

– Ну, или скажи – вода дырочку найдет, да. 

– И что будет?

– Неадресная любовь, которую получит младший член системы, определенно повлияет на него. Он начнет проявлять, к примеру, признаки поведения сгинувшего исключенного. Может буянить, может пить начать, может неожиданно для всех из отличника превратиться в раздолбая. То есть, получается, что он становится как бы немножко тем самым ушедшим братом – за счет того, что получает адресованную исключенному любовь.

– И так бывает всегда? [смотрит с испугом]

– Бывает время от времени. Такой процесс называется идентификацией. Получается, что в такой ситуации человек начинает жить как бы не совсем вою жизнь. Его к чужим поступкам подталкивают чужие чувства, полученные из семейной системы вместе с любовью, предназначенной другому человеку. Ну, а деятельность идентифицированного совесть направляет на то, чтобы восстановить исключенного в правах. Как бы, сказать: вот, старшие исключили одного из участников системы – теперь адресованная ему любовь приходит к тебе, и ты сам становишься немножко им. Так что идентифицированный просто будет себе не хозяин – к примеру, это будет в немотивированных поступках выражаться.

– «Вася, зачем ты вчера напился и побил Федю?»

– Примерно так. Обрати внимание: идентифицированный может и не знать ничего о существовании в прошлом в его семье исключенного.

– Как так может быть? 

– Ровно так чаще всего и случается. Получается, что с любовью чувства передаются через поколения – и не только хорошие чувства.

– Ого. А как от такого защититься?

– Что значит – защититься? Процесс ведь направлен на восстановление целостности исходной системы – от чего тут защищаться-то. Надо системные законы соблюдать, они же простые – вот и все. Как защититься от милиции? Она сама нас защищает, если вдруг.

– …и вот про закон брать-давать я тебе рассказать хотел…

– Третий, последний?

– Да. Он говорит, что в отношениях существует оборот, обмен: по очереди люди друг другу дают что-то и берут что-то друг у друга.

– Ну, так все делают?

– Да.

– Тогда в чём закон-то?

– Как его нарушить, ты имеешь в виду?

– Ну и как?

– Например, брать и отказываться давать в ответ. Или – только давать и отказываться в ответ брать.

– Это как?

– Ну, представь. Вот, я, старый и страшный, начинаю ухаживать за девушкой…

– Тебе только двадцать восемь! [смеется]

– …начинаю ухаживать за девушкой. Дарю ей цветы. Ей приятно. Хочется сделать что-нибудь для меня – она говорит: мол, загляни ко мне, давай посидим, чаю выпьем. А я говорю ей: нет, ничего не надо, не стоит твоей благодарности. На следующий день прихожу, дарю ей ключи от машины. Она шокирована…

– Ну, такого же не бывает?

– Ну, конечно, мы с тобой фантазируем – но важно, чтобы ты принцип увидела. Дарю ей ключи от машины. Она изумлена, и говорит: может, давай поговорим, то да сё, пойдем в отношения, что-то еще? А я говорю: нет, ничего не надо, у меня дела, я побежал. А на следующий день я прихожу, и дарю ей документы на квартиру…

– И что она?

– Я думаю, она меня выставит. Вместе с машиной и квартирой. И, возможно, цветами. Понимаешь, почему?

– Думаю, да. Ты не хочешь брать в ответ от нее, так?

– Так. Кстати, счастье в отношениях прямо пропорционально обороту «брать-давать». Чем больше между людьми обмен – тем больше в отношениях счастье.

– В парных отношениях?

– Не только.

– …а ты веришь в бога?

– Верю, конечно.

– Ты в церковь ходишь?

– Ну, скажем, я агностический теист.

– Это что такое?

– Это значит, что я совершенно уверен, что есть Нечто Большее, но это точно не мужик на облаке. Не Иисус и не Аллах – то есть, не протагонисты монотеистических религий.

– Протагонисты?

– Да. Не герои единобожия, если хочешь.

– А ты же крестик носил, разве нет?

– Церковь, с моей точки зрения – это институт обеспечения определенного рода принадлежности между людьми. Как бы, вступив в нее, я становлюсь больше связан с моими предками, которые тоже были христианами. Мои бабушки и дедушки были христианами, и я тоже стал.

– То есть, ты не веришь, на самом деле?

– В принадлежность – верю.

– А если нет такого бога, то какой есть?

– Знаешь, я бы привел такой пример. Вот у меня на окне в горшочке растет базилик. Я его поливаю. Иногда отрываю от него листочки – когда много, когда мало – и отправляю их в еду. Ну и – так, получается, я влияю на его жизнь и судьбу. Могу не полить – и он засохнет. Могу, наоборот, залить водой. Могу выбросить в окно. Как думаешь, он понимает, что мы связаны?

– Ну, ты ведь влияешь на него…

– Безусловно, влияю. Тем не менее, по понятной причине, понимать ему просто нечем. У него нет не то, что органов мышления – он в другом времени живет. И в другой динамике, и в другой системе обмена веществ. Хотя, безусловно, мы с ним в одной пищевой цепочке, он просто не сможет узнать о моем существовании никогда – даже когда я отрываю от него листья. Так вот: я думаю, что на самом деле между нами и богом – ровно такой же разрыв, как между нами и базиликом в горшке на подоконнике.

– Интересно…

– Это не я придумал. Кто-то рассказывал – и в меня очень попало.

– Не помнишь точно?

– Нет.

– «Читал где-то?» [смеется]

– Именно так.

– И у всех есть бог? Один, общий?

– Не думаю. Разве нет дикого базилика, который с тобой не связан, и не растет на окне?

– Верно, да… Растений полным-полно – в лесу, в поле, где-то еще растут. Значит, у каждого?..

– Не знаю. Я же говорю – слишком большой разрыв между нами. Но что есть Нечто Большее – лично для меня несомненно. Есть нечто влияющее на меня – иногда поливает, а иногда обрывает листья.

– И ты в это веришь?

– Я предпочту верить, что я базилик в горшке на подоконнике, нежели дикое растение в лесу.

– А я?

– Я не знаю. Я всего лишь рассказал тебе, как я думаю теперь об этом. И не более того.

09.2008

Однажды, примерно через квартал с момента, как они стали проводить время вместе, Ольга заглянула к Алексею. Вид у Ольги был настороженный и почему-то беспокойно-напряженный. Алекс поймал себя на мысли, что собирается улыбнуться – настолько собранной и серьезной она была в этот момент.

– Алексей, скажи, а ты… занят? Я хотела поговорить.

– Оля, мое почтение. Рад тебя видеть. Располагайся, буду рад ответить на твои вопросы.

– Нет… – ее голос немножко дрогнул. – Я бы хотела поговорить на улице. Не здесь.

Алексей пожал плечами, поднялся и взял со стола пропуск.

Они вышли на задний двор компании. Едва начавшее увядать лето, прекрасная погода и красивая молодая девушка – только уж очень серьезная. Чересчур.

– Оля, что случилось?

– Алекс, я хотела спросить… – она смотрела вниз, не на него, себе под ноги. – А ты вот со мной занимаешься, тратишь время, учишь меня… Зачем?

Алексей выглядел удивленным.

– Ну, скажем, мне это очень по душе. Нравится, приятно этим заниматься. И получается у тебя здорово, – они шли по маленькой аллее яблонь: на ветках гроздьями висели маленькие душистые плоды. Кто тут, на бывшей фабрике, будет яблоки собирать?

Она посмотрела на него напугано.

– И теперь… Я теперь должна буду для тебя… что-нибудь делать?

Алексея обожгло – он понял, что мгновенно покраснел.

– Уфф… Как же тебе такое в голову могло прийти?

Она не ответила, но тоже покраснела.

– Оля. Я занимаюсь именно с тобой потому, что едва ли найдется в моем кругу общения кто-нибудь, кто готов также серьезно и основательно учиться, как ты. Если я где-то сумел создать впечатление человека, который…

– Нет-нет! Я не хотела…

– …который собирается нарушить твои личные границы ТАКИМ образом – я прошу прощения, и также прошу считать подобное недействительным. У меня и вправду нет ничего за душой, – последнюю фразу он добавил, едва ли не оправдываясь. Да, хорош, фрукт – а ведь лицо сейчас у него алого цвета, ничего не скажешь.

– Но ведь ты говорил, что во всем есть баланс брать и давать? А я ничего не отдаю тебе в ответ?

– По поводу «ничего не даю в ответ» – это не так. Повторюсь, мне очень по душе работать с тобой. И приятно, что, возможно, то, о чем я рассказываю, с тобой и твоими действиями получит определенное продолжение. Ну и, наконец, мне просто нравится проводить в твоей компании время.

Аллея кончилась, они свернули направо и пошли вдоль длинного офисного здания с застекленным первым этажом.

– Я подумаю над тем, что ты сказал, – серьезности Ольга не растеряла. – Но…

– Я безопасен, – Алексей улыбнулся. – Сейчас я полностью безопасен для тебя.

– А кто ты мне тогда? И что за отношения у нас сейчас?

– Не знаю, – он развел руками. – Если тебе очень надо как-то их назвать – реши сама, какие тебе по душе. И назови их как захочешь, и действуй в соответствии с тем, как они называются. Только не ошибись.

10.2008

Осень догоняла зиму, как могла – бежала, несла перед собой охапки рыжих листьев, пыльные порывы ветра, редкие заморозки. Год был хлебным – в компании дела шли неплохо. Алексей и Ольга успевали и делать свою работу, и проводить время друг с другом. Дополнительные задания давались Ольге легко – книжки она любила, и прочесть в дополнение к каким-нибудь «Два рода счастья» Вебера еще и «Поля профессиональных взаимоотношений» Стамма, а вслед за ними классического Адлера с его «Наукой жить» проблемы не составляло. Она продолжала задавать вопросы – но со временем, почему-то, они становились проще, а не сложней. Ольга действительно понимала, о чем идет речь – и постепенно брала изученное на вооружение. Правда, друзья, привыкшие бывать с ней в развеселых компаниях, ее не узнавали – прежние темы она поддерживала как будто играя, с показной заинтересованностью, но без искры в глазах. И в обществе ровесников Ольга бывала все реже, а те уже почти открыто сторонились ее.

Алексей же все чаще бывал мрачен, переругивался с коллегами, устало огрызаясь, и частенько запирался в собственной комнате, уходя позднее поздних уборщиц – а те работали в офисе едва ли не в ночную смену. Что там происходило, за дверями – Ольга не знала, а Алекс не очень-то и делился. Так, мелочи жизни, не обращай внимания – ну, случаются конфликты с коллегами, надо написать письмо в ответ, привык в одиночестве и при выключенном свете работать.

Как-то она заглянула к нему еще до того, когда он в очередной раз заперся.

– Скажи, а тебе нравятся… танцы?

Алекс оторвался от ноутбука.

– Не умею я танцевать, – он буркнул так, как будто только и ждал этого вопроса. – Посмотри на меня – я как медведь. Хромой, старый, под центнер весом – какие тут танцы?

Ольга посмотрела на него с нескрываемым скепсисом и улыбнулась.

– В соседнем здании открылся клуб танцев. Они набирают группы для обучения. Может, сходим разок?

Алекс посмотрел на нее многозначительно мрачно.

– Алексей, может быть, просто попробуем? – она была само очарование в этот момент. – Мне хотелось бы сделать для тебя что-нибудь, что компенсирует время, которое ты проводишь со мной, и усилия, которые ты тратишь на мое обучение.

Мрачность на лице Алексея сменилась озадаченностью. Да, вот так вот – компенсация, оборот в отношениях…

– Хорошо, – он пожал плечами. – Если хочешь – давай попробуем.

…занятия запомнились Алексею в деталях. Преподавали хастл – этот танец подразумевал, что мужчина может вести, а девушка – просто следовать за ним. В группе из пяти или шести пар танцевать никто не умел – и, в целом, все выглядели ровно такими же неуклюжими, как он. Чтобы не выглядеть настолько смешным и нелепым, он стал привозить на занятия пару лаковых ботинок и свежую белую рубашку. Но каждый раз, когда в зал входила Ольга, Алексей ловил себя на том, что его дыхание перехватывает. Она была чертовски красива. Когда она начинала двигаться, все вокруг как будто замирало, и можно было смотреть только на нее. Почему-то особенно Алексу запомнились ее туфли для танцев – она приносила их с собой каждый раз. А обучение… С одной стороны, все казалось очень простым – простой шаг, простые способы двигаться. С другой – он ловил себя на мысли, что ему нравится просто смотреть на нее с такого небольшого расстояния и осторожно прикасаться к ней. Это было странно и волнительно – как будто он впервые видел рядом с собой человека другого пола. Впрочем, был и еще один важный фактор – у Ольги немедленно стало получаться. Вся группа топталась на месте, хромала, наступала друг другу на ноги – и только Ольга грациозно кружилась в руках у преподавателя, который буквально с третьей или четвертой встречи стал показывать с ней все новые движения. В эти моменты Алекс стоял насуплено в сторонке, и терпеливо ждал, когда партнерша освободится. А Ольге нравилось – и она возвращалась смеющаяся, разгоряченная, с яркой улыбкой и светящимися глазами. Вскоре Алексей стал ловить себя на мысли, что и ему занятия танцами становятся по душе.

Но однажды – буквально через несколько недель – все изменилось.

В тот день он особенно долго сидел у себя в комнате, запершись, не отвечая на телефонные звонки и чертыхаясь. Наконец, злой и подавленный одновременно, он отправился домой. Дома – курил, набив трубку и считая пролетающие над головой облака. Случалось такое нечасто: курить он не любил. А наутро…

Наутро он вернулся в офис и направился прямиком в собственный отдел кадров.

Телефон на столе Ольги зазвонил.

– Скажи: у тебя найдется время? Я бы хотел поговорить.

– Да, конечно. В переговорной на четвертом?

– Нет, давай лучше в кухне на третьем. Выпьем кофе.

Раньше он не звал ее кофейничать. Что-то меняется. Ольга поймала себя на крохотном беспокойстве – и тут же выгнала его из головы. Ну, что ж: меняется – и меняется.

Алексей ждал ее. Кофе – еще теплый – стоял прямо на кофе-машине. Вид у Алексея был странный – грустный и как будто чуть насмешливый одновременно. Внутренний двор за окном был наполнен скудным осенним солнышком: природа как будто не хотела отдавать накопленное за лето тепло, но и удержать его уже не могла. Заморозки, первый снег – все это постепенно наступало, и присутствие солнца казалось чисто символическим.

– Кстати, хотел задать тебе вопрос – да повода не было. Я ведь правильно понимаю, что ты раньше занималась танцами? Уж очень быстро у тебя получается все новое.

Лукавить смысла не было. Ольга пожала плечами и улыбнулась.

– Если бы я сказала сразу – ты бы со мной не пошел.

– Верно, – Алекс улыбнулся, – пожалуй, так и есть. Что ж, мне кажется, ты меня практически провела – во всех отношениях, и это было просто здорово.

Ольга засмеялась – радостно, как смеются дети, разыгравшие старших.

– Ты ведь не обиделся?

– Нет. Думаю, твое обучение окончено, и ты у нас переходишь в службу продаж. Все в твоих руках – многомиллионные контракты, огромные банки, сложные клиенты, приключения и путешествия. Я говорил с директором по продажам – он готов к твоему переходу и ждет тебя.

Она посмотрела на него с удивлением. Продажи?!

– Есть еще кое-что, что я тебе хотел сказать, – Алексей продолжал, как будто бы один вопрос был связан с другим. – Я дорабатываю последнюю неделю. К сожалению, едва ли мы сможем продолжать видеться – и в офисе, и на танцах, увы. Впрочем, если я тебе чем-нибудь смогу быть полезен – буду рад: номер мой остается прежним, внешнюю почту ты знаешь.

Ольга погрустнела.

– Это… не связано со мной?

Он улыбнулся.

– Нет, вовсе нет. Просто некоторые разногласия с коллегами. Вполне вероятно, что я еще вернусь сюда – через пару-тройку лет. Тогда и увидимся.

Он развернулся и ушел – а она осталась у окна, наедине с залитым скупым солнцем внутренним двором. Рядом с ней по-прежнему стояли две полных чашки теплого кофе.

11.2013

…телефон завибрировал в кармане. Музыка вокруг играла громко, и звонка Алексей не услышал – непонятно было, включен он вообще, или нет – но дрожь он почувствовал отчетливо, и тоже вздрогнул. Зеленый логотип Whatsарp – и сообщение.

«Поехали?»

Он набрал: «Да.»

Чат мигнул и проглотил ответ. В этот момент хозяйка бала, директор по маркетингу, болтавшая у стойки ресепшена с банкирами и уже глотнувшая, было, вина, притянула его к себе. Она была босиком – симпатичные туфли валялись рядом: вот так вот, на каблуках-то – поди, побегай-ка целый вечер. Потянулась к его уху:

– Слушай, Лёш, проводи меня к туалетной комнате? Мне от них надо уйти.

Он развернулся на каблуках и подхватил директора по маркетингу под руку.

– Конечно! Прошу вас, да, вот сюда – пойдемте! – вместе они сделали несколько шагов по коридору, в сторону от болтающих между собой довольных банкиров. – Пожалуйста, это вот там, вон за те портьеры, видите?

– Спасибо… – это она ему уже почти шепнула на ухо, ускользая за тяжелую штору.

– Мое почтение! Хорошего вам вечера!

Вернувшись к стойке, он подхватил неуклюжий мешок с какими-то электронными железками, собственную сумку с ноутбуком и коробку с канцеляркой. Попросили помочь, отвезти в офис – ну, что ж: поможем. Да, машина неблизко: нет теперь в центре свободных парковочных мест – с километр придется прогуляться до места, где были. Ну, ничего. Не забыть бы остановить оплату парковки – по-моему, надо прислать смску на номер парковочной компании с каким-то кодом… А ведь забудется наверняка.

Лестница, почти театральная, вела с этажа, где находилась стойка регистрации, вниз, к гардеробу. Он спустился вниз, держа под мышкой дурацкую коробку. Ольга уже одевалась – элегантное пальто с меховым воротничком на очаровательное платье. Да, между прочим, тут каблуки не ниже, чем те, на которых сегодня была директор по маркетингу.

Гардеробщик охотно схватил номерок и немедля набросил ему на плечи пальто. Шарф к пальто не подходит – ну и ладно: другого все равно нет. И не очень холодно, вроде бы, на улице.

Они вышли наружу. Маленькие задворки Театрального проезда: двор-колодец, арка, такие близкие Кремль, Манежная, Лубянка.

– Мне следовало привезти сюда машину – жаль, не пришло сразу в голову. До автомобиля нам придется пройтись минут десять – не было свободных мест тут рядом. Ты дойдешь?

Ольга засмеялась в ответ.

– Да, туфли у меня не для прогулок, ты прав… Но вот так вот вечером по Москве я уже тоже очень давно не гуляла. Пойдем.

Было видно, что в пальто ей зябко – и вправду, не так уж и тепло на улице, подумал Алексей вдруг. Чертова коробка: заняты обе руки, и даже под руку с барышней не пройтись. Да и нечасто барышни с ним под руку ходят – все как-то не складывается. Он попробовал взять коробку и две сумки одной правой рукой, освободив левую. Получилось неловко – долго так не пройдешь, надо в обеих руках нести. Картонная коробка с канцеляркой затрещала.

Ольга, глядя на его нелепые движения, засмеялась.

– А, вот ведь я неуклюжий. Чувствую себя, как будто ограбил винный магазин, – он развел руками, насколько это было возможно с сумками и картонкой. – Теперь только донести эту штуку до машины. Тебе, наверное, холодно?

Она немного поежилась, продолжая улыбаться.

– Не очень. Но в целом – прохладно, конечно.

– Хочешь, я отдам тебе пальто?

– Пожалуй, нет – наверху все хорошо. Я бы забрала твои брюки – ноги вот мерзнут. Но, боюсь, тогда заберут тебя.

Алексей засмеялся в ответ.

– Да, хорош я буду в пальто и без штанов. Тогда, наверное, наши возможности для совместного общения будут недолгими: заберут меня к себе греться стражи порядка – отдам тебе ключи от машины и отправлю искать ее в одиночестве.

Переулки, окружающие ЦУМ, горели теми замечательными ночными огнями, какие бывают только в Москве ранней зимой. Стемнело – теперь тут градусов пять, наверно. Они шли не очень быстро – ровно настолько быстро, чтобы не замерзнуть, и настолько медленно, чтобы не торопиться.

– Так что ты скажешь про этого товарища?

Алексей поморщился. На мероприятие он ездил не отдыхать, а взглянуть на нужного человека – ради такой работы он и вернулся, превратился из директора по персоналу в абстрактного «советника». Понятно, что без полноценного интервью, к каким он привык, будучи руководителем службы, выдать внятное описание личности было непросто. Но ведь и небольших проявлений, которые демонстрируют люди, расслабившись за столом в компании знакомых, часто бывает достаточно, чтобы сделать кое-какие предположения. Важные предположения, кстати. Для непосвященного человека со стороны – этакая игра в угадайки по косвенным признакам: кто угадал – молодец, а кто не смог – сам виноват. 

– Тебя интересует тот, у которого фамилия Г-р?

– Да, именно.

Он взглянул ей в глаза.

– Низковольный, в наших терминах…

– Да, и очень непростой.

– Непростой гражданин. Любит таскать каштаны из огня чужими руками.

– И еще какие каштаны.

– Там полный пакет – инфантильный, эгоцентричный, требующий от окружающих принятия его таким, какой он есть.

– Пожалуй. Вместе с его маленькой лысиной.

– Безответственный он. Я когда напишу отчет, поставлю тебя в копию. Если бы у тебя была возможность выбирать – я бы рекомендовал с ним не работать. Про некоторых говорят: мол, не пошел бы с таким в разведку. Так вот: этот ни с кем сам не пойдет в разведку. Ни за какие коврижки. Вообще ничего сам не будет делать – а от окружающих будет отжимать.

Она ответила грустно, глядя перед собой в никуда.

– Я не могу себе позволить с ним не работать. Надо.

Вот и автомобиль. Кургузый силуэт, нескладный на фоне соседей по парковке – ничего себе, времени уже полно, а ни одного свободного места нет: всё вокруг занято богатыми Audi, BMW… Он тут как древний поршневой биплан среди трансконтинентальных лайнеров – родом из другого времени. Никаких изысков, никакого дизайна – зато вездеходные качества как у трактора, простота конструкции, запас прочности танковый. Но кому это здесь нужно, в центре большого города.

Сигнализация старомодно пикнула. Современные центральные замки открываются бесшумно, а тут восьмидесятые годы…

– Подожди, я помогу тебе подняться, – Алексей бросил сумки на тротуар: и здесь плитка, все тротуары города в плитке теперь. Открыл заднюю дверь, поставил внутрь коробку, бросил сумки в багажник, снова закрыл.

Ольга терпеливо ждала.

Он открыл пассажирскую дверь, подал ей руку. Да, тут сантиметров семьдесят от земли – самое то для обаятельных барышень в богатых вечерних платьях и на каблуках. Ну, ничего – поддержим.

Она аккуратно поднялась и устроилась на грубом кожаном кресле.

Он хлопнул дверью со своей стороны, повернул ключ. Мотор рыкнул и завелся – здесь, на самом деле, не очень шумно. Клацнул машинально переключателями – обогрев кресел, печь, зеркала и подогрев стекол, музыка – ага, точно, магнитолу надо включить. Заработал оставленный внутри диск – чей-то голос под негромкий музыкальный сет начал читать книгу.

– Да ведь это «Модель для сборки», да? – Ольга посмотрела на него с любопытством.

– Точно, – удивился Алексей. – Вот ведь неожиданно ты сейчас открываешься для меня. Откуда ты знаешь, что это?!

– Ну, ведь это классные книжки, я очень любила их слушать!

Он подумал в этот момент: как же она здорово улыбается, когда смотрит тебе в глаза – как будто ты тонешь в двух озерах одновременно… Замерзнут эти озера, пока ты в глубине – как тут вынырнешь, будь ты хоть кем угодно? Протянул руку, потянулся к ручке бардачка. Ольга отдернула колени.

– Нет, нет, это не харассмент, – пошутил Алексей неуклюже. – Мне просто нужно в бардачок. Вот, смотри, – он достал из глубины перчаточного ящика небольшой чехол на молнии. Захлопнул ящик, расстегнул чехол – внутри, в кармашках, оказались диски с вложенными рядом бумажками. Бумажки пестрили названиями книжек. – Это всё «Модель для сборки».

– Ничего себе! – Ольга взглянула на названия книг. – Это старые выпуски! Сейчас…

– Сейчас даже этих радиостанций уже нет.

– Сколько здесь? – она встряхнула чехлом, как будто прикидывая вес.

– Всё, что есть. Под восемьдесят гигабайт. Хочешь – возьми, чтобы переписать. С развра… извините, с возвратом.

– Хочу, – она согласилась тут же, и он вытащил из магнитолы недостающий диск, который занял место в своем полиэтиленовом кармашке.

Ольга убрала чехол с дисками в сумку. Магнитола привычно связалась с телефоном – да, «синий зуб», новые машины-то не все так умеют. В колонках замурлыкала Нора Джонс. Shoot the moon and miss completely… Неторопливо защелкал в такт поворотник.

– Слушай, мы сможем заехать в офис? Я бы надела сапоги, – она сказала это так, что он почему-то подумал, что она и вправду здорово замерзла.

– Едем, конечно. Я и маркетинговое добрище занесу. Сейчас станет теплее, – Алексей согласился так, как будто бы извинялся за свой автомобиль. – Просто он у меня такой, угловатый, и не очень понимает, как правильно обходиться с барышнями – они ж тут не ездят.

Она улыбнулась и прикрыла глаза. Скоро и впрямь потеплеет. Домой бы сейчас, отдыхать, ведь завтра в восемь утра – быть в офисе, снова эти люди, день сурка… На пару минут в офис – и домой.

…автомобиль мягко ткнулся носом в бордюр директорской парковки – со стороны улицы, не заезжая во внутренний двор. Ночь на дворе – все места свободны, ставь – не хочу. Алексей вышел, подал Ольге руку – она аккуратно спустилась на асфальт. Пока он доставал груз из багажника, она подошла к одной из двух дверей застекленного входа на ресепшен компании и нажала кнопку звонка. В офисе на первом этаже еще горел свет – может, охранники еще не успели запереть дверь. Алексей подошел ко второй двери и, перехватив пожитки, освободившейся левой рукой дернул ручку – и верно, открыто. Ольга потянула свою дверь на себя – тоже не заперто. Оба вошли в компанию и прошли к стойке охраны – выходит, звонили напрасно. Достали пропуска, миновали турникет, поздоровались с сонным сотрудником службы безопасности – и оказались на маленькой площадке у лифта.

– Я пойду к себе, наверх, – она нажала на кнопку вызова.

– Заглянуть к тебе?

Ольга посмотрела на него почему-то с удивлением.

– Пожалуй, да. Загляни.

Алексей поднялся пешком на второй этаж – зашел в просторный кабинет маркетинга, бросил в чье-то кресло коробку с канцеляркой, пристроил туда же мешок с электроникой. Подумал – скинул пальто, шарф, набросил всё это на руку и вышел к лифту. Мельком увидал себя в зеркале – да, этот костюм еще восстание сипаев помнит. Лучше лишний раз даже с вешалки не снимать. Сидит несуразно и кургузо – и сам не красавец, да еще и одежда напоминает о том, что были времена существенно лучше. Спустился на первый этаж – со второго лифт здесь не вызывается – и через несколько секунд зашел в кабину. Служба продаж сидит на шестом этаже, дальний кабинет справа по коридору.

Ольга уже переобулась – теплее в сапожках, и удобнее, после каблуков-то. На плечи, поверх платья, она набросила маленький жакет.

– Выпьем кофе? Сходим на пятый? – она как будто передохнула немного в машине, и сейчас уже не выглядела такой нарочито собранной и официальной, как на мероприятии, в окружении банкиров. Неприятно, что всем этим людям ей приходится улыбаться – ох, и разные там есть граждане. Но клиентов по бизнесу не выбирают.

– Конечно, пойдем.

Они забрали вещи, погасили свет и спустились на этаж ниже – в холл правления. В маленький гардероб у кухонной двери повесили пальто – обычно здесь раздевались посетители директоров, а ночью шкафы были наполнены гулкой, хорошо пахнущей пустотой. Щелкнул выключатель – в крохотной кухне, заваленной грязной посудой, загорелся свет. Наверное, посуду с утра разгребут – заполнят немолодую посудомоечную машинку, бросят внутрь таблетку моющего средства. Алексей вытащил из тумбы у холодильника пару чистых чашек – надо же, не все извели еще. Вот тебе и на – у одной ручки нет, откололась. Ладно, отдадим Ольге целую, а себе заберем эту. Обе чашки немедля отправились под сопла кофе-машины. Рявкнула кофемолка, заурчало почти по-кошачьи нутро механизма, чашки стали наполняться. В воздухе повис такой утренний запах кофе.

– Тебе с молоком?

– Да, – Ольга кивнула.

Алексей разлил молоко по чашкам, заполнив их, таким образом, до краев.

– Ух-ты, тут еще и конфеты остались, – почти цирковым жестом из залежей посуды на столе он извлек прозрачную мисочку с остатками чьего-то сладкого пира. «Белочки», «Вдохновение», что-то еще.

Они развернули по конфете, захрустели фантиками. От горячей жидкости потеплело внутри – плевать, что чашка без ручки: кофе-то от этого не хуже. Он расслабился и немедленно почувствовал приближение человека. Это кто-то из службы охраны. Его пока не слышно.

– Кто-то идет. – Алексей сказал ей эту фразу, и сразу же стали слышны шаги на лестнице. – Вот ведь: сейчас, пока он поднимается, у меня есть время подумать над тем, какие стихи в его присутствии я должен читать тебе, чтобы засвидетельствовать свое непристойное поведение ночью на кухне с одинокой молодой девушкой. «Не бродить уж нам ночами, хоть душа любви полна, и по-прежнему лучами серебрит простор луна…»

Ольга засмеялась, сделала еще глоток.

Охранник прошел, заглянул в кухню мельком – и, видимо, удовлетворился увиденным, решив не задавать вопросов. Ну, приехали люди с мероприятия, кофе пьют – так мало ли, что. Тут и не такое видали. Через минуту шаги смолкли в бесконечных катакомбах ночного офиса.

Он посмотрел ей в глаза. Казалось, что он глубоко нырнул – и все равно не достал до дна: она смотрела на него в ответ, улыбаясь своей загадочной улыбкой, которая, на самом деле, рассказывает обо всём на своем языке, да только кто, скажите, сможет перевести такое… «Хотел бы я знать, что ты на самом деле думаешь. Хотел бы я знать, что ты на самом деле чувствуешь.» – эта фраза, прочитанная в какой-то детской книжке, так кстати пришла ему в голову. Вслух он ее не сказал – незачем. Психолог, ага. Сапожник без сапог – это тебе не выражения лиц и жесты банкиров на русский переводить…

Пить кофе вдвоем у них вошло в традицию. Не в привычку, нет. Привыкнуть к этому было нельзя – они как будто задавали друг другу одни вопросы, а слышали друг от друга совсем другие. Безобидный и легкий разговор никак не сочетался с тем, как они смотрят – нет, не смотрят: заглядывают в глаза друг другу. Так поступают люди, которые знают, о чем рано или поздно придется говорить – и все время откладывают разговор. Не как что-то неприятное, и не как что-то долгожданное и предвкушаемое, нет – просто давая времени течь, не опережая его.

Кофе кончился. Чашки, одна за другой, отправились в груду посуды, лежащую в раковине. Он набросил ей пальто на плечи. Мельком глянул на часы на экране мобильного – вот тебе и на, скоро час ночи.

Лифт отправился вниз.

Они вышли на площадке первого этажа. Ольга вдруг остановилась, посмотрела на него.

– Я… поехала. У меня машина тут, помнишь?

У Алексея перехватило дыхание. Вот это да – а он, как пятнадцатилетний мальчишка, уже нарисовал себе в голове картинку: как осторожно он подвозит ее к крыльцу подъезда, как они прощаются до следующей недели. «Дуралей» – заклеймил его тот, другой, сидящий внутри, наблюдающий за его действиями и так редко, только в самых непонятных ситуациях вмешивающийся и берущий на себя рычаги. «Дуралей», лучше не скажешь.

– Да… Да, конечно. Увидимся во вторник. Хорошей дороги тебе.

– Спасибо, друг мой. Увидимся.

Щелкнуло реле, сработавшее от прикосновения пропуска. Вот и всё – она ушла. Вышла на задний двор, в другой выход – туда, где парковка для сотрудников.

Алексей постоял еще с минуту, сказал себе под нос почему-то: «доброй ночи» – и вышел. Дуралей.

Мотор чихнул и завелся. Он бросил машину рывком с парковки на пустую дорогу. Автомобиль без пассажиров он водил резко, хорошо чувствуя, где заканчиваются возможности немолодой конструкции. «Ну, что ж – хоть с машиной у нас полное взаимопонимание», – подумалось ему.

Через несколько минут оказавшись на Третьем кольце, он почти перепрыгнул Савеловский мост. Мигнул угловатыми габаритами, рыкнул на случайные легковушки: те, как маленькие рыбки, распуганные сомом, кинулись врассыпную, и полетели по своим делам.

Он подумал о чем-то, щелкнул передачей. Улыбнулся и взял трубку, набрал номер.

– Привет, друг мой!

– Привет! А я, тем временем, почти доехала.

– Я тут понял: ты забыла у меня кое-что.

– Что же?!

– Немножко тепла, немножко уюта, капельку хорошей компании.

– Ничего себе! Друг мой, спасибо тебе за эту часть вечера! Это было что-то… настоящее. – Он почти видел, как она засмеялась в ответ, как будто и в самом деле порадовалась.

– Спасибо за вечер, – сказал он. – И доброй ночи.

Ночь наступила в нём и сомкнула над городом свое темное кольцо.

12.2013

Она видела странный сон.

Она стояла на краю крыши и видела летний город. Под опускающейся зарей тот был красив и почти нежен – с юга дул теплый ветер, медленно стыли под вечерней прохладой тяжелые бетонные плиты «Авангарда», пахло мягким летом.

Она смотрела куда-то в горизонт, где крыша дома, стоящего через улицу, несла на себе странную фигурку невысокого человека. Он то подходил к краю, то отходил. Солнце застыло, и свет смешался с тенью в розовом вальсе.

– Стоит там, да? Он это? – женщина, подошедшая сзади, была очень старой и перемещалась, опираясь на такую же старую трость. На самом деле, трость ей не была нужна уже потому, что женщина умерла давно, и сейчас мысль о ее смерти показалась какой-то спокойной и закономерной.

– Да.

Женщина посмотрела на нее, она обернулась в ответ – в пол-оборота, так, чтобы не потерять из виду фигурку на крыше дома напротив, и кивнула.

– Здравствуй, маленькая.

Свою прабабушку она видела вот так вот едва ли не в первый раз. Надо же – даже и не выглядит на свои, вроде… И смотрит на нее хорошо. И улыбается.

Фигурка на крыше дома напротив снова подошла к краю.

– Что он делает? – она спросила прабабушку, как будто та могла знать что-то про человека на той далекой крыше. – Что ему надо от меня?

– А почему ты думаешь, что надо? – прабабушка улыбнулась неживой, но не страшной улыбкой. – Зачем ему от тебя что-то? Он вообще не здесь.

– А я ему зачем?

Прабабушка тихо засмеялась.

– А что ты думаешь сама?

Она удивилась вопросу – и так было все понятно.

– Ну, он же мужчина. Что мужчине от женщины может быть надо? – она встряхнула гордо красивыми светлыми волосами. – Если мужчины приходили так ко мне, у нас… – Она задумалась. – Тогда мужчина становится любовником, может, потом мужем становится. Они без этого не могут, все одного и хотят.

– Кривой гвоздь забиваешь, – усмехнулась старая женщина. – А если ничего не хочет? Если душа у него не так устроена?

– Душа? – она вспомнила: что-то он такое присылал ей почитать. – Да, душа у него… «…лучше никому не знать, что у каждого внутри…» – процитировала она по памяти. – Ну, все равно – как это, не хочет?

– Так бывает, маленькая, – прабабушка усмехнулась. – Он на тебя смотрит – как в воду падает…

Он внезапно посмотрел на нее через крышу – она не видела его глаз, но почувствовала, как что-то тянется к ней, как будто издалека. Это происходило одновременно и снаружи, и у нее внутри – и внутри даже больше, чем на крыше, где она стояла.

– Он не сам себе душу устраивал. Он служит. – Старая женщина смотрела на правнучку с любовью, как смотрят на маленького непонятливого ребенка.

– Кому? Чему? – усмехнулась она прабабушке, как будто та могла знать ответ.

– Да хоть бы и чему, – старой женщине, похоже, понравился вопрос. – Тебе-то что? Ты зачем меня спрашиваешь? Иди, вон, с ним говори.

– Я его не понимаю, – она растерялась. – И подпускать ближе его нельзя – ну вот он придет, и что я делать буду? Зачем он мне нужен? У него какая-то своя жизнь, все всё про него знают.

– А что ты чувствуешь? – прабабушка устала стоять и присела на краюшек покрытого гудроном бортика, продолжая смотреть на правнучку.

– Я? – она удивилась. – Я… ничего не чувствую. Спокойно… и все. Я всегда спокойна.

– Тогда что ты у меня спрашиваешь? Я знаю не больше, чем ты, – прабабушка сделала вид, что удивилась. – Какие-такие вопросы задаешь? Я старая уже, ничего не понимаю в вас, молодых.

Под шутливым взглядом прабабушки она задумалась.

– Скажи, что мне с ним делать?

Старая женщина почти смеялась.

– Не делай ничего, если не знаешь. Зачем? Что ты с ним можешь сделать, если сама не знаешь? Ничего не делай пока.

– А потом что с ним будет?

– А смотри, – прабабушка показала на фигурку на крыше напротив. Фигурка подошла к краю и вдруг… поднялась на самый бортик, и закачалась над городом, с видимым усилием балансируя.

Она вскрикнула.

– Если ты спокойная, если тебе все равно – зачем кричишь? – старая женщина была рассудительна, говорила с большим достоинством и как будто не видела фигурку напротив. – Я не вчера родилась, не зря что-то и при жизни могла. Не смотри, что умерла. Хочешь – спущу его вниз, и дело с концом.

Ее сердце замерло – старательно, чтобы не подать виду, она как будто с деланным пренебрежением сказала:

– Пусть будет, чего ж делать с ним.

Прабабушка улыбалась краешками губ, и непонятно было, сколько ей лет. Так всегда с людьми, которые умерли давно – смотришь, а сколько лет и не поймешь.

– Чудная у тебя голова. Ты не видишь? Не только он на тебя смотрит – ты тоже смотришь. Он подходит – ты отходишь, это видно. Но если он отходит – ты подходишь ближе. Как на веревочке вы двое. Понимаешь?

Она не очень понимала, но кивнула головой.

– Спокойная она, вижу. Спокойная, – почти усмехнулась прабабушка. – Ты когда смотришь на него – что с тобой?

– Ничего… – она почувствовала, что краснеет, и обошла ответ на вопрос, но сделала это неуверенно. – Ну, я его знаю уже давно. Мы работали вместе, знакомы, вроде бы, хорошо…

Прабабушка слушала внимательно, потом серьезно сказала.

– Когда я на тебя смотрю – я другое вижу. Всё, будет.

Она поняла, что пора прощаться, но не успела. Прабабушка встала и медленно пошла куда-то ей за спину, откуда появилась, и пропала немедля – через секунду она была на своей крыше одна. Солнце по-прежнему медленно садилось, и ветер становился прохладнее. Фигурка на крыше дома напротив немного отошла от края, и вдруг… помахала ей, как будто радостно. Она помахала в ответ машинально, заплакала вдруг от странного, непонятного чувства внутри и проснулась.

02.2014

Замок щелкнул единожды, и бесшумно затем провернулся. Дверь открылась.

– Входи.

– Это мы где? – спросила она с опаской.

– Это дом. Будь как дома, друг мой. Здесь уютно.

Алексей взял ее за руку и почти втянул за собой в просторную прихожую. Зажегся сам собой свет. Прихожая заканчивалась большущей стеклянной дверью – рядом с лестницей, которая, наверно, вела на верхний этаж.

Входная дверь закрылась и стало тепло и тихо – одновременно и внутри, и снаружи.

– Пол теплый, – он сбросил старый, виды видавший плащ, забрал у нее пальто и теперь приглашал войти. Ольга осторожно ступила с небольшого ковра у входа на гранитную плитку – та и впрямь оказалась теплой, почти горячей.

Алексей уже открыл застекленную дверь в конце коридора и приглашал ее внутрь. Помещение за дверью оказалось большой гостиной… или кухней? Тем и другим одновременно – прямоугольный стол, странно развернутый углом к двери, уютный диван в углу, кухонные шкафы и бесшумный холодильник, весь увешанный магнитами, привезенными кем-то из путешествий. Было очень, очень тихо. От этого сочетания тишины и тепла ноги подкашивались – сразу хотелось спать.

Он зажег свечу на столе, потом еще одну – обычные маленькие свечки в жестяных чашечках. Заплясали язычки пламени, отражаясь в незашторенных уголках окон. Тихо щелкнуло в коридоре, и электрические лампы в нем погасли сами собой, как и зажглись до этого. Единственным источником света стали огоньки пламени. В тишине было слышно что-то странное, почти бесшумное – и все-таки происходящее совсем рядом.

– Это снег идет, – почти шепотом сказал он. – Здесь слышно иногда. Так тихо, что очень хорошо слышно.

Ольга огляделась, выбирая, куда присесть, почти села на стул за столом – и вдруг почему-то отошла и устроилась на диване в уголке.

Алексей подошел к полкам. Зашумел и почти сразу закипел чайник. Алекс доставал из бумажных пакетов какие-то травы, сухие ягоды, специи – и смешивал в маленьком френч-прессе. Ольга уже почти закрыла глаза – и вдруг услышала, как плеснула горячая вода, наполнила давно высохшие ягоды, захватила травы. Запахло лесом.

Две дымящихся чашки и два блюдца встали рядом с чайником. Рядом появились две керамические креманки, извлеченные из холодильника. Маленькие металлические ложечки блеснули в язычках огня.

Он перехватил ее взгляд.

– Это крем-брюле. Я нанес карамель буквально десять минут назад – сразу после этого отправился встречать тебя.

– Не может быть! Когда ты…

– Очень даже может быть, – Алексей улыбнулся ей. – Именно. Помнишь, мы сидели и разговаривали про Францию? Ты тогда рассказывала, что привозишь вино по паре бутылок в поездку, и что крем-брюле тебе по душе. Теперь у тебя путешествий хоть отбавляй.

– Да, так и есть… Слушай, кажется, что это так давно было…

Он, продолжая улыбаться, перенес ее чашку и креманку на столик рядом с диваном, а сам присел рядом, и взял свою креманку в руки. Запах из чашки зажег аппетит внутри.

– Сейчас попробуем… – она потянулась к креманке. Хрустнула карамель…

– Вкусно. Ты часто так делаешь? – креманка опустела буквально за пару минут, а чай… нет, не было там, в этом френч-прессе, никакого чая. То ли отвар, то ли сбор какой-то, но чертовски приятный.

Он, закинув ногу на ногу, допивал неторопливо свою чашку и улыбался.

– Нечасто. Если быть честным – на самом деле, нечасто.

– Здорово…

Ольга чуть расслабилась и придвинулась к нему. Он встал, собрал посуду и аккуратно поставил все в посудомоечную машинку, нехитро спрятанную в кухонном шкафу, а потом вышел на секунду в коридор и вернулся со свертком из крафт-бумаги – совсем небольшим. Сел рядом.

– Клади голову вот сюда. Не бойся.

В свертке оказалась щетка для волос – странная, не такая, к каким она привыкла. Мореная и покрытая матовым лаком деревянная ручка, мягкая и упругая одновременно щетинка, никаких надписей и рисунков – как будто бы вручную сделанная. Ничего себе…

Ольга вдруг, повинуясь странному, непонятному, но сильному чувству внутри, придвинулась ближе и положила голову ему на плечо.

– Так нормально?

Алексей улыбнулся уголками губ.

– Закрой глаза.

Ольга осторожно закрыла глаза. Щетка погрузилась в волосы и осторожно прошла по ним, еще, потом еще раз, еще. Она совсем расслабилась. В самом деле – было тепло, слышно, как снег идет за окном в темноте, свечи на столе неярко освещали происходящее.

– Романтик, ты романтик… – она почти засыпала у него на плече.

– Тебе не нравится? – Алексей умело и аккуратно расчесывал ее волосы, щетка скользила, как заколдованная, и мурашки по всему телу шли от каждого ее движения и еще от этой тишины вокруг.

– Нет, нравится… – Ольга уже совсем провалилась в свой сон. – Все-таки, по-моему, ты нахал…

Он потянулся и осторожно поцеловал ее губы.

– Нахал, верно, я так и знала. – она почему-то не испугалась совсем, как будто и впрямь знала, что произойдет, а потом посмотрела в его глаза и провалилась здесь в глубину. Он тоже смотрел в ее глаза и тоже, похоже, падал куда-то – вниз, с высоты, медленно-медленно, а потом вдруг поцеловал ее еще раз.

03.2014

– Кофе, друг мой? – экран Whatsapp мигнул привычным зеленым огоньком.

– Запросто, – набрал он. 

День шел к концу, и завершался неважно – точнее, он провел его как-то неважно. Вроде бы, время ушло на нужные вещи – а вроде и впустую. Притащил новый компьютер – сменил свою маленький ноутбук Sony на привычных размеров Asus с процессором побыстрее и приличным тачпадом. Sony заставлял мучиться постоянно: тачпад на нем был выполнен из посеребренного пластика, и реагировал на касания совершенно произвольно, а вовсе не так, как хотел того пользователь. Да и клавиатура была безобразная – каждое второе нажатие уходило мимо. В итоге, свежекупленный Asus был сдан с раннего утра в корпоративную службу поддержки для принятия в домен – и понеслось. Системщики старались, как могли – но все равно провозились часов до четырех. А сейчас на часах было уже восемь с небольшим. Идея выпить кофе была очень даже кстати.

– Давай на 3 этаже, через 5 минут, – написала она.

Странно, подумал он вдруг. В последнее время она все время заглядывала ко мне по вечерам – а тут почему-то пригласила в общую кухню. Может, все дело в этой дурацкой атмосфере – поди-ка, объясни кому-нибудь, что она рабочая. У него в кабинете по вечерам темнота, горят электронные свечи, Боб Джеймс сидит за клавишами. Вдруг ей пришло в голову что-нибудь беспокойное – и она почувствовала себя неуютно? Впрочем, чего гадать-то. Можно спросить.

Он поднялся на третий, зашел в кухню. Как водится, с трудом отыскал пару чистых чашек – и не стал наполнять их сразу, а отставил их в уголок: вдруг остынет до ее прихода этот самый кофе… Огляделся: эх, опять всё вывалено валом и немыто: посмотреть страшно – считай, последние чистые чашки были. Хорошо, что сегодня они уже и не нужны никому – время вечернее, в восемнадцать часов сотрудники хором встают и уходят, как школьники после уроков. В последнее время это вошло у людей в привычку – кстати, раньше такого не было, нет. Еще несколько лет назад, когда он директором по персоналу был.

Пять минут истекли, потом десять, а она не приходила. От нечего делать, он уставился в темное окно. Выключил свет – так уютней, да и не любит он дневное освещение: чихает, глядя на лампочки. Ну, и ладно.

За окном шел последний снег – мокрый, почти сразу же растворявшийся в лужах на асфальте. На этаже было тихо, и казалось, что офис превратился в огромный пустой короб: где-то вдалеке отворяли двери, медленные и усталые шаги уборщиц расползались с первого этажа по дальним коридорам. Фонари освещали почти пустую парковку за окном.

Прошло пол-часа, потом сорок минут. Он пару раз уже собрался уйти – а потом открыл окошко мессенджера, и написал:

– Скажи, ты точно имела в виду «на 3 этаже через 5 минут»? Может, «на 5 этаже через 3 минуты» и мы разминулись?

Ответ тоже пришел не сразу:

– Извини, да, я задержалась – сейчас приду.

На самом деле, в этот момент он смотрел в окно, и не видел какой ответ пришел. Да и неважно, что там сейчас упало в телефон из эфира… «Хорошо, что кофе не стал делать вовремя» – подумалось ему. – «Уже двадцать раз остыл бы».

За его спиной раздались шаги.

– Привет, друг мой.

– Привет. Рад видеть тебя, – он ответил ей не оборачиваясь, как будто и вправду мог видеть, как та вошла.

Она подошла к подоконнику, встала справа от него, и так же, как он, уставилась в темноту.

– Как обстановка у вас? – он спросил как будто формально, просто, чтобы что-нибудь спросить. – Слышал, накал страстей растет – говорят, сегодня четверо продавцов подали заявление на увольнение.

– Да? – она смотрела вперед, в пятна фонарей, расползшиеся по асфальтовой площадке под окном. – А я слышала про троих.

Кофе-машина пшикнула, заурчала и с готовностью бросилась наполнять отложенные чашки. Он плеснул молока сверху из неровно обрезанного пакета – порядок, теперь до краев.

– Ну, четвертый, положим, меня больше порадовал, чем расстроил, – он вспомнил молодого и самоуверенного К-ва, которого уже год пытались уволить, и каждый раз он оставался под поручительство директора по продажам. Впрочем, на этот раз и бывший уже директор по продажам тоже подал заявление – ничего хорошего. – Видимо, К-в чувствует, что теперь прикрывать его некому.

Она продолжала смотреть за окно.

– Знаешь, я ведь их очень хорошо понимаю. Новая финансовая схема, в которой мы с этого года работаем… она построена так, что никто не знает, удастся ли в ней продавцам вообще что-то зарабатывать. Если ты примешь решение и уйдешь сейчас, то заберешь заработанный в старой мотивационной схеме бонус за год. Только решение надо принимать быстро – до конца квартала неделя осталась.

Он взглянул на нее немножко искоса.

– Я спросить тебя хотел… ты ко мне не заглянула потому, что мы в последнее время у меня в комнате в темноте и при свечах сидим? Я просто яркий свет-то не люблю, а тебе, может, там неуютно? Если дело в освещении – я готов включить свет насовсем.

Она с удивлением обернулась к нему, широко раскрыв свои невероятные глаза:

– Нет, просто тут ведь есть молоко для кофе, а у тебя в комнате нет… Я по вечерам стараюсь пить кофе с молоком – от кофе без молока желудок болит…

Он улыбнулся своей корявой ухмылкой в пол-пасти.

– Если б я знал, что дело в этом… У меня был бы кофе с молоком. Не обижайся, пожалуйста: просто, когда я тебя жду там – я успеваю поработать. А если мы встречаемся здесь – я просто жду.

Было даже в темноте видно, как на ее щеках проступил румянец.

– Да, друг мой, прости, пожалуйста, тут со мной решили обсудить пару вопросов, пришлось соглашаться, задержалась…

Он замахал руками.

– Нет-нет, вообще не стоит твоего беспокойства, чесслово. Все в порядке. Я же говорю: если бы я знал про кофе с молоком – не возникло бы никаких вопросов или проблем. Был бы кофе с молоком.

Она промолчала. Он погрустнел.

– Ты рассматриваешь сейчас возможность уйти сейчас вместе с теми, кто пишет заявление, так?

Она смотрела перед собой.

– Решение надо принимать быстро, да… у нас неделя на принятие решения. Если я этого не сделаю – я потеряю очень существенную сумму.

– Жаль, – вздохнул он, – очень печально.

– Почему, друг мой? Что изменится?

Он тоже не смотрел на нее – глядел перед собой, как будто было что-то притягательное в мокрых снежинках за стеклом.

– Я думаю, изменится всё.

– Что тебя расстраивает? – она задала этот вопрос не успокаивающе, а как будто с искренним интересом.

Он задумался – провалился в собственные мысли, как под лед: они хлынули ему за пояс, за шиворот, связали руки. Стало не по себе.

– Если я сейчас стану отвечать, я могу соврать, а могу сказать правду. Если хочешь, я готов соврать.

– Нет, пожалуйста, я бы не хотела, чтобы ты мне врал… – ее голос стал тише, и слова прозвучали очень серьезно. Эти тонкие, чуть поджатые губы, руки, опирающиеся на подоконник, светлые волосы… Он снова заставил себя не смотреть в ее сторону.

– Давай, скажем… так. Все дело в том, что для меня очень важна возможность пить с тобой кофе по вечерам. И дело не в самом кофе.

– А… в чем же?

– Мы ведь с тобой давно знакомы?

– Ну да…

– Люди привыкли давать отношениям ярлыки. Двое разговаривают между собой о чем-нибудь – и они друзья. Или приятели. Подруги. Любовники. Партнеры. Товарищи. Кто-нибудь еще. Даже если ты просто стоишь рядом – что-то внутри подсказывает: в отношениях принято иметь определенность. И люди делают движение в эту определенность: становятся кем-то.

Если этого не делать, а вместо движения просто посмотреть, что будет, и прислушаться… тогда в отношениях постепенно возникает напряжение – такое, почти электрическое. Как будто легкий гул в воздухе перед грозой. И тогда ты дышишь предгрозовым озоном. Но… если отношения получают ярлык, означающий определенность – любую, какую ни выбери – это чувство уходит. Лично мне его будет недоставать.

Она не ответила, а опять посмотрела в темноту.

Они простояли еще пару минут. Потом она повернулась к нему, и сказала:

– Мне пора. Завтра лечу в Питер. Вернусь… – она задумалась, будто считала в голове что-то. – Вернусь во вторник. По приезду постараюсь повстречаться с управляющим директором, потом с директором по продажам – конечно, не скажу им сейчас ничего, но, наверное, буду искать работу. Ты… уходишь сейчас?

– Я побуду здесь еще, – он продолжил смотреть в окно.

– Пока, друг мой, – ее каблуки звонко застучали по кафелю.

– Пока… – его ответ прозвучал задумчиво.

Стук каблуков затих – а он продолжал стоять и смотреть в окно, на идущий в свете редких фонарей мокрый снег.

09.2019

…автомобиль свернул с главной дороги на маленькую, вьющуюся между деревьями асфальтовую змейку, не обращая внимания на «кирпич». Пахнуло лесной свежестью: деревья, несмотря на катящийся к концу день ранней осени, не загораживали солнца. Не было и облаков на небе – просто светло и тепло.

– Это здесь? – Ольга сохраняла безразличный к происходящему вид и спрашивала, не глядя на него. А что смотреть? Он и не изменился почти.

– Да, неподалеку, – Алексей ответил с привычной своей кривой улыбкой. Он всегда улыбался только наполовину, как будто что-то не позволяло ему перестать быть хотя бы чуть-чуть серьезным.

Воздух стал свежее, осинки и березки сменились соснами, земля вокруг асфальта – песком, а впереди показался просвет голубого неба… Стало заметно, что солнце садится.

– Река? Или озеро?

– Точно. Озеро. Оно немножко странное – сама увидишь: темное и теплое.

– А… Понятно.

Алексей сбавил скорость. Дорожка свернула вправо и повела вдоль озера – по левую сторону от автомобиля можно было различить поверхность воды в нескольких десятках метров. Ни ветерка, ни облачка. Хороший день для этого времени года.

Машина подъехала к маленькой парковке – тут стояли еще три или четыре автомобиля. Странные: она раньше таких не видела – вроде, не из новых, но… и марки какие-то не из знакомых, и очертания чудные. Старьё, похоже, хоть и выглядит, как новое. Впрочем, Алексей не дал ей возможности толком оглядеться – а вышел из машины, подошел, торопясь как будто, к ее двери, открыл и подал руку.

– Они уже приехали.

– Кто они? – Ольгу начинала как будто раздражать эта недоговоренность. Куда приехали, зачем – хоть бы рассказал в двух словах. Надо же было вот так – несколько лет не видеться толком, скупо переписываться, поздравлять друг друга с праздниками – и вот теперь она, как девчонка, садится к нему в машину, и позволяет себя везти непонятно куда, час с лишним, в вечер ее личного выходного дня!

– Пойдем. Всё узнаешь.

От парковки через деревья – несколько десятков метров через сосны – они прошли к маленькому… кафе? Нет, это было не кафе. Это была большая, огороженная низкорослым кустарником веранда дома, которая выходила прямо к озеру, являясь, наверное, одновременно и пристанью. Дом был двухэтажный, из обточенных и лакированных бревен, с огромными окнами в высоту этажа и треугольной крышей. А на веранде, метрах в десяти от воды стояло несколько маленьких столов, за которыми сидели люди – в основном, пары. Буквально восемь или девять человек. Один из столиков пустовал – Алексей жестом показал на него, и они удобно устроились в уютных, мягких и прогретых солнцем креслах. Сидящие за соседними столиками встретили их безмолвными улыбками.

Она посмотрела на него, и только собиралась задать вопрос, как…

Заиграла музыка. Это было что-то легкое, без определенной привязки к месту и времени – как случаются женщины без возраста, так и музыка без возраста встречается иногда. Ольга вспомнила композицию неожиданно – точно, он однажды записывал ей дурацкую пластинку, на какую-то флешку, сто лет прошло… И тут же зажглись гирлянды фонариков на кустах вокруг веранды: солнце еще только двигалось к закату, но гирлянды горели ярко, как на новогодней елке в детстве, и их было хорошо видно.

– Так. Мы что тут делаем? – Ольга все-таки решила прояснить происходящее с самым серьезным и строгим выражением лица, на какое только была способна.

Алексей улыбнулся, и она смутилась.

– Ну, здесь – что-то вроде клуба со своим ключом.

– А… понятно. У тебя есть ключ?

– Есть. У меня тут «право на холодильник» – как у себя дома. Тут кроме нас, – Алексей показал на сидевших за столиками вокруг – и не бывает никого, поэтому каждый сам себе хозяйка. А так, чтобы все собрались одновременно, как сегодня – большая редкость.

Появился официант – выглядел он странно: высокий, стройный, и поэтому казался худым – колпак, белые брюки, блуза и белый фартук почти не делали его больше. Его появление было встречено одобрительными возгласами – здороваясь с каждым, он почти побежал по столикам, раздавая листочки меню, напечатанные на пергаментной бумаге – по одному за столик. Похоже, набор блюд был заранее предопределен. Солнце катилось, тем временем, по накатанной дуге к горизонту, и, несмотря на музыку, был чуть слышен плеск воды, и запах ее смешивался с ароматами каких-то духов и пряностей, и вкусностей, которые готовились, по всей видимости, на местной кухне – и еще в воздухе витали приятные полутона ароматов соснового бора. Ольге стало спокойнее, она расслабилась, и напряжение, накопившееся за день, потекло тонкой струйкой, стало уходить и пропало совсем. Она потянулась в кресле. Значит, вот такой вечер – ну, что ж тут поделаешь?

– Меню? Так, что там?

Официант прибежал с большим блюдом – на нем красовались сырная тарелка, два красивых объемных бокала теплого вина, какие-то крохотные аперитивы, десерты, приправы и большая горящая свеча в фигурном стакане. Приветливо поздоровался, поставил все на стол и убежал.

– Это что, опять… крем-брюле? – Ольга увидела знакомую формочку, вспомнила, и улыбнулась.

– Это клафути с черешней – видишь, хвостики торчат? Почти как крем-брюле, но с ягодами. Осторожно, косточки внутри, – Алексей тоже немножко расслабился и спокойно дернул за один из хвостиков, торчащих из десерта. Хвостик послушно остался у него в руке. – Без косточек не так ароматно получается.

Ольга подняла бокал.

– Ну? За что? Нахал и романтик? Или просто – нахал? Сто лет прошло – а ты привез меня черт знает куда. И как я только…

– Я… – Алексей замялся. – Спасибо, что сегодня ты здесь.

Тост получился неловким… она задумалась – и, коснувшись, бокалы зазвенели, как два маленьких звонких колокольчика.

Вино было мягким и коварным – впрочем, в таких количествах оно едва ли навредит нам, верно? – подумала Ольга. И сделала еще один глоток, а потом осторожно опустила чайную ложечку в десерт и подцепила вишенку вместе с хвостиком и капелькой крема.

– Ммм… это и вправду хорошо, ничего не скажу. Кто вам это делает? Тут ресторан?

– Мы тут сами себе ресторан, – Алексей развел руками. – Вот, мы сидим за столиками – мы и делаем. Это просто частный дом, частный гараж – машины, которые стоят на парковке, наши, клубные. Ну и частное озеро, если хочешь. И официант – тоже, как видишь, не особенно официант: просто должен же кто-нибудь все принести. Кстати, он у нас по сырам. А по десертам – как и раньше, я.

Музыка стала медленнее – играло что-то такое, под что, наверное, танцуют самые осторожные и вызывающие в то же время танцы. Сидящая за одним из столов миниатюрная стройная барышня – только сейчас Ольга заметила, что барышня сидит в одиночестве – поднялась, взяла за руку официанта. Он не сопротивлялся, и оба вышли на веранду, за столики, прямо к кромке озера, тихо плескавшегося об деревянный бортик. Они танцевали – красиво, осторожно, трогательно. Барышня вела, барышня сняла с него колпак и бросила в сторону, обняла – и тот расслабился, как будто растворился в партнерше. Они двигались под музыку медленно, и тут произошло неожиданное – у самого края воды барышня вдруг остановилась, посмотрела на официанта, а потом… щелкнула его по носу – и тот плашмя, спиной, раскинув руки и, как будто подыгрывая ей, упал в озеро, вызвав веер брызг и одобрительный смех всех присутствующих.

– Холодно же! – Ольга поежилась. – Ужас!

– Не холодно, – Алексей тоже смеялся вместе со всеми. – Это теплое озеро, торфяное, реликтовое – таких почти нет. Оно даже зимой не замерзает – и вода под тридцать градусов сейчас. Кстати, лечебная – очень чистая. Поэтому и кирпич на въезде, собственно говоря. Потом можно поплавать сходить…

Ольга удивленно вскинула брови.

– …если захочешь, конечно, – закончил он фразу смущенно.

Официант уже выбрался на мостик под аплодисменты сидящих за столиками, встал рядом со своей барышней и раскланялся, а она обняла его и целовала мокрое, смеющееся лицо. Музыка сменилась – теперь она вела, звала за собой, как будто дополняла закат, светящиеся гирлянды, окна дома – теперь оказалось, что в них гостеприимно горит свет. В спускающемся сумраке заката фигуры поднялись из-за столов и стали танцевать.

Ольга посмотрела на них, потом на него, на дом.

– Уютно здесь. А что… а что мы будем делать завтра?

К их столику подошла смеющаяся пара.

– Эгей, вы что сидите? Пойдемте, потанцуем!

Ольга смутилась, а он снизу вверх посмотрел на них.

– Друзья мои, честное слово, я толком и не танцевал лет десять уже. Ну, по крайней мере, с ней.

Пара смотрела на них с удивлением.

Ольга опустила глаза на секунду, как будто взглянула внутрь себя, и подняла снова.

Алексей хотел что-то сказать, но просто повернулся и посмотрел на нее. И опять, как много лет назад, будто упал, нырнул в ее глаза, как в два огромных светящихся океана, и она позволила ему утонуть в них.

Что было дальше – никто не видел. Никто не видел, как они танцевали, вдыхая аромат воды и соснового бора – а может, и не танцевали вовсе. Никто не видел, как они плавали в теплом озере и сидели рядом, болтая ногами в воде, на краю веранды, завернувшись в полотенца и согреваясь теплом прогретого за день дерева – когда все уже ушли в дом и разошлись по уютным комнатам, и стих неунывающий джаз, а остались только гирлянды и мотыльки, летящие на их свет. Никто не видел, как он аккуратно и бережно расчесывал ее волосы на сон грядущий, и не слышал, о чем они говорили, и говорили ли вообще. И в голову никому бы не пришло узнать, что было дальше – а может, все было наоборот, и не было никакого утра, а всё это выдумка с самого начала.

Но если мы встретимся с кем-нибудь из них двоих – я наберусь смелости, и обязательно задам вопрос. Не впрямую, а как-нибудь поосторожнее – например, спрошу что-нибудь про клафути.

Мягкий и нежный десерт.

С ягодами черешни внутри.

С косточками.

12.2019

Говорят, что человеческие судьбы предопределены.

Как будто записаны чьей-то рукой в книге, которой нет.

Наверное, поэтому никто и не знает, что будет. Кто смог бы жить предопределенно? Кто захотел бы?

…Ольга бежит по тропинке вдоль залива. Залив – как молоко, дюны справа, птицы в зените. Через косу задувает с моря – до моря, чистого и холодного, с заходом из мелкой, обласканной волнами гальки, всего пара сотен метров. Воздух пахнет солью. Тут такой воздух – особенно в той части, где сосны…

С ней этого никогда не было. На самом деле, она здесь не была.

…город – такой душный, пыльный. Привычное «Домодедово» – опять бегом, терминал, другой город одним днем, опять Москва встречает ее вечером, когда жара только начинает спадать. Куда теперь? Домой, домой, бутылку холодной минералки, разобрать почту, ответить на сто одно срочное письмо, завтра снова на работу… у этого же должен быть конец…

Это, наверное, было. И все же…

…зимняя дорога. Машина послушно идет по свежему насту. Падает снег. Маленькая девочка на заднем сиденье роется в мамином ноутбуке.

– Мама, а вот это кто написал?

Дождь по дворникам стучит

Прячешь нос в мой теплый свитер

Город утонул в ночи

Смотришь в окна и молчишь —

Чьи-то судьбы, жизнь и смерть

В этом городе повсюду

Круговерть и суета,

Суета и круговерть…

– Мама, а что такое круговерть? И кто вот это написал?

Ольга ведет автомобиль, смотрит куда-то внутрь себя и улыбается. Девочка смотрит на нее с вопросом – но видит мамину улыбку в зеркале заднего вида, и улыбается в ответ. А потом – забывает про свой вопрос и снова, по третьему кругу смотрит какие-то свои, полагающиеся детям мультики.

Этого с ней тоже не было. Или?..

Глядя в любящие детские глаза через зеркало заднего вида, она читает про себя:

Улыбаясь про себя

На вопросы без ответов

Лучше никому не знать

Что у каждого внутри

Ну, а если вдруг решишь

Разделить со мною это —

Ничего не говори

И дорога вьется через заснеженный лес, через время, через мерцающие ленты света. Куда-то в тихое, уютное место.

Сосны в окнах, озеро – пусть и не черное, но уже своё, спящие до весны земляничные поляны.

Дорога ведет домой.

Оглавление