«Клетка»

Клетка (fb2) - Клетка 985K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Владимировна Болдова

Марина Болдова Клетка

Глава 1

Лицо промелькнуло в памяти и исчезло. Знакомое и в то же время чужое. Вроде, как из прошлого, очень далекого, старательно забытого. Екнуло сердце, смутно предвидя, что он еще не раз его увидит в своей жизни, это лицо.

Матвей Роговцев сел на скамейку, которую кто-то оттащил от дорожки под раскидистое дерево. Под ногами валялись пустые банки из-под пива, а на сиденье лежал надорванный пакетик с солеными сухариками. Парковые воробьи, ничуть не боясь человека, окружили пакетик и пытались острыми клювами разорвать упаковку. При этом они отпихивали друг друга, шумно хлопая крыльями и чирикая. Роговцев ненадолго отвлекся от своих мыслей, наблюдая за наглыми птахами.

Сидеть на скамейке было холодно: осенняя благодать закончилась рано, как-то скоренько уступив первому снегу. Роговцев, как и большинство горожан, понадеявшись, что этот снежок – всего лишь недолгая шутка природы, не спешил доставать из шкафа теплую дубленку и зимние ботинки. И, в результате – сейчас мерз.

Роговоцев поежился, потопал ногами, но, так и не согревшись, встал.

Увидев ту женщину два дня назад в толпе супермаркета, он просто вспомнил другую. Из-за внешнего сходства. Пришел домой, достал старые групповые фотографии и, среди веселых беспечных лиц нашел ее, немного грустное и виноватое. Тут же вспомнилась и та вечеринка, на которой были сделаны фото, а заодно и разгульная студенческая жизнь. Ностальгически повздыхав с полчаса над фотографиями, он убрал их обратно в ящик письменного стола. И опять забыл. А сегодня он увидел ее уже дважды. Опять в толпе. Он выходил из машины, она спускалась по ступенькам крыльца здания, в котором на сегодняшний день было больше сотни офисов. А когда-то это здание называлось Домом Сельского хозяйства. Он хотел было ее остановить, даже сам не зная зачем, просто подчиняясь интуитивному импульсу, но она, отделившись от группки возбужденно переговаривающихся женщин, свернула за угол. Он машинально глянул на бейджики, прикрепленные к их одежде. Ведическое общество «Колокол». Это название ему, журналисту, ни о чем не сказало. Мимоходом и шутливо спросив у охранника, не знает ли он, чем занимаются эти симпатичные дамочки, он получил серьезный и странный ответ: «Ведьмы они. Слет у них». «Ну – ну» – бросил он с сомнением и тут же о дамочках забыл. Поднимаясь по широкой лестнице, он уже проигрывал в голове сцену встречи с директором одной сомнительной фирмешки. Дело могло получиться нескучным, статья разгромной, а польза для гражданского населения города неоценимой.

И вот, сейчас опять она. Но, только теперь Роговцев точно знал, что его узнали. Цепкий взгляд холодных в своей голубизне глаз зацепился за его подбородок, скользнул по переносице вверх и на мгновение уткнулся прямо в его широко открытые глаза. Полоснул ненавистью и пропал. «Катя! Подожди!» – успел крикнуть он в удаляющуюся спину, уже не сомневаясь. И в этот момент его поймал за локоть знакомый журналист местного телевидения и потащил в здание. Роговцев довольно бесцеремонно дернулся из его рук, бросив, что позвонит в самом ближайшем будущем. Обещание растяжимое во времени, но обнадеживающее. Рванул за Катей, но опоздал. Теперь вот мерз на лавочке в парке, пытаясь осознать и понять, почему та сбежала. Затеплилась мысль, что не она это – мертвые не оживают. И тут же он одернул себя: тело не было тогда найдено, признали ее без вести пропавшей.

Она не постарела, а должна бы: все-таки им под полтинник! И она никогда не смотрела на него с такой ненавистью. Он считал, что он хороший журналист. Потому хороший, что ему удается видеть немного дальше, чем другим. Дальше во времени. И сейчас он видел свое будущее, где непременно будет Катя. Екатерина Галанина, давно забытая любовь первого курса. Любовь, давшая ему первый горький опыт и первый стыд. То, что любой человек постарался бы вычеркнуть из памяти. И он вычеркнул. На тридцать лет.

Глава 2

– Таня, ты можешь собираться не так медленно? Мы опаздываем уже на пятнадцать минут! – Алексей Борисович Зотов считал, что он потому стал директором завода, что в годы полного бардака в стране сумел остаться организованным и обязательным человеком. Вовремя подстраховавшись, ничего не своровав, вовремя оказавшись на глазах у верхнего начальства, он стал первым замом тогдашнего директора. Директора вскоре сняли: уж слишком явно и борзо тот разбазаривал заводское добро, и он, Зотов, оказался единственной подходящей кандидатурой на его место. Кого-то смущала его молодость, кого-то принципиальность, но Зотов не суетился, молча разгребал завалы, оставшиеся от прежнего руководства, пребывая в должности «И.О.». И, не претендуя на большее. Назначение его в директора прошло скромно, буднично. А потом уже никто и не пытался влезть в его крепко сколоченный костяк. Людей он подбирал себе в команду тщательно, присматриваясь иногда к человеку годами. Был уверен в них, знал, что не уворуют, не подведут: они, как и он, ценили порядок и честные рабочие отношения.

Но, словно в наказание, Бог послал ему в жены женщину крайне безалаберную. То, что «Бог послал», сейчас он уже не сомневался: а как иначе, прожили они с Татьяной вместе четверть века. Это же не просто так! Правда, ребенок у них поздний, долгожданный. Татьяна бросила работу сразу же после рождения Петьки и ни разу не вспомнила, что она дипломированный инженер телефонных сетей. Петька рос хилым и, что особенно бесило Зотова, лелеемым безмерно мамочкой и бабушкой. Зотов его не любил, честно признаваясь в этом только самому себе. Откупался дорогими игрушками, позже компьютером и, наконец, решил завершить свой родительский долг покупкой «десятки» на восемнадцатилетие. Потому, как скривилась некрасивая физиономия сына (и в кого он такой уродился?), и поджались губы жены и тещи, он понял, что не угодил: все ждали ключи хоть от скромненькой, но иномарки.

Вечером, выслушивая стенания Татьяны, он сорвался и высказал ей все, что скопилось за эти годы. Распаляясь все больше, он припомнил и то, почему на ней женился. Это было жестоко, они еще перед свадьбой договорились, что он никогда не попеняет ей этим, но он вдруг пошел в разнос и ткнул-таки в тот обман. Она сказалась ему тогда беременной, они с мамочкой даже запаслись соответствующей справкой из женской консультации! Зотов женился на Татьяне несмотря на то, что история с «выкидышем», старательно готовившаяся будущей женой и будущей тещей, не прошла: разоблачила Татьяну ее же подруга, не хватило Танечке ума не ссориться с той до завершения выполнения плана. Он даже не повез ее в больницу, когда она, охая и изображая боль, позвонила ему на работу. Он приехал домой, уже предупрежденный о спектакле, и устроил скандал. Мать Татьяны, мигом потерявшая надежду стать тещей и напуганная ледяным взглядом Зотова, брошенным им на нее походя, смылась из квартиры, оставив дочь на поле боя одну.

Он ее простил. Или думал, что простил. Думал до тех пор, пока не понял, что прощать должен не он, а кто-то свыше. Бог там, или Ангел, но прощение нужно заслужить. Татьяна долго расплачивалась за свой обман. Но все-таки родила. А ему к тому времени было уже не до детей. Вот сын и вырос таким: неразвитое тело (спортом не занимался никаким!), прыщики на лице (шоколадки трескал чуть не с младенчества) и жидкие волосенки, забранные в хилый хвостик (количеством волос явно в него, Зотова, только он ничем не прикрывает свою лысину, даже гордится ею, а этот!).

Нет, не любил и не любит он Петьку…

Зотов потерял терпение. Конечно, можно было бы и не ходить на эту тусовку. Очень даже бы хотелось не ходить! Но не сумел он отказаться! Встретив однокашника в супермаркете, он из жалости к нему взял его визитку (и в студенчестве-то толком не общались!) и приглашение на презентацию его книги, что-то там об истории фотографии или фотографии об истории. А раз обещал прийти, то, вот она обязательность, должен быть. Да еще с супругой. Впрочем, Татьяна с удовольствием ходила с ним на любые мероприятия: правда, он ее не баловал, чаще отмечаясь на них один.

Татьяна поправила тонкую лямочку вечернего платья и с удовольствием накинула легкую норковую шубку: день прохладный, даже снежок сегодня сыплется мелкой крупкой, можно и в мехах! Шубка была новая, купленная в Греции нынешним летом. «Зотов подождет, никуда не денется. Он теперь от меня и рыпнуться никуда не сможет! Дерну за ошейник – вмиг дома будет», – подумала она с удовольствием.

…Татьяна никогда не была даже привлекательной. «Топорно тебя Гришка сработал», – говорила ей сестра отца тетка Милана, осуждающе качая головой. Их порода, как Милана Аркадьевна называла всех Коровиных, была крупной, ширококостной и ступала по земле ногами не меньше, чем сорокового размера. Курили все: сама Милана, Татьянин отец, дед Аркадий и бабка Леонтия, когда еще были живы. Как занесло в эту семью такой божий одуванчик, как мать Татьяны, не поняли даже сами Коровины. Уже на свадьбе, глянув повнимательнее на невестку, бабка Леонтия вдруг протяжно вздохнула, встала со своего места и, подойдя к ней, с жалостью пробормотала ей в ухо: «Крепись, девочка!». Шепот этот неожиданно услышали все за столом. Гости замерли, а молодая жена Гриши, вдруг покраснев, но отнюдь не от испуга, звонким тоненьким голоском вскрикнула: «А я вас не боюсь!» Теперь замерла Леонтия, вмиг причислив эту худобу к вражескому стану: она – то к ней с добром, а ее как! Разве же можно так с будущей свекровью!

Леонтия впервые переступила порог квартиры сына только тогда, когда Раечка родила дочь. Они пришли втроем: отец, мать и сестра Раечкиного мужа. Принесли гору пеленок, коляску, ванночку и с любопытством осмотрели молодую мамочку. Она тут же поняла, что привело это семейство к ней в гости: это было желание узнать, как существо весом в сорок восемь килограммов могло выносить и выродить Гришину дочь. Девочка родилась на четыре девятьсот, и ростом пятьдесят четыре сантиметра. «Наша порода», – констатировала Леонтия и, довольная увиденным, ушла.

Танюша видела бабку и деда редко. Чаще по выходным. Протянутые ей на пороге кулек дежурных «подушечек» и связка любимых всеми Коровиными сдобных баранок, крепкий запах табака – вот все, что запомнилось Танюше о них. Умерли Аркадий и Леонтия один за другим, год в год от рака легких. Отец Тани резко забросил курево, растолстел еще больше и стал усиленно тягать гантели. Вечером запивал силовые тренировки водочкой, увеличивая дозу день ото дня. А тетка Милана продолжала нещадно дымить, да и понятно: служила она в полку связи, общаясь в основном с офицерами и прапорщиками. Замуж она не вышла. Под ее рост не нашлось желающего ее мужика, а жить «с болонкой», как окрестила она всех, кто мастью помельче ее, она не хотела.

Танюша любила тетку. Та была с ней груба, но честна. И она, Танюша, была на нее очень похожа. Правда, Милана ее жалела, вспоминая свою неудавшуюся женскую судьбу. «Лучше бы ты в маму пошла, деточка…», – ласково гладила она ее по головке. Таня только в седьмом классе поняла, какая у нее беда. Она выросла за лето на двадцать сантиметров, поправилась на семь килограммов и первого сентября с ревом отказалась идти в школу. Ее мать срочно вызвала Милану, и та долго разговаривала с ней в ее комнате. После тетушкиных внушений вытерев слезы, Таня все же вошла в класс и удивилась: она такая была не одна. Еще две девочки сильно изменились не в лучшую сторону.

К окончанию школы вдруг стало ясно, что не такая уж она толстушка: она еще чуть вытянулась, и лишний вес ушел в рост. А рост у нее был модельный. «Ты главное не ешь много, Татьяна, тогда всегда будешь в форме. Забудь про белый хлеб и сахар», – говорил ей учитель физкультуры на выпускном вечере: ему тяжело было расставаться с любимой ученицей. Они пили вино в раздевалке, и она распрощалась с девственностью прямо на жестких гимнастических лавках.

Теперь Татьяна Григорьевна Зотова готовилась к пятидесятилетию. Только вместо приличествующего ее возрасту платья она приобрела себе бирюзовый шелковый брючный костюм, который плотно облегал ее пышную стать…

Спустившись на лифте в гараж, Татьяна быстро глянула на будку сторожа. Вчера она заметила, что у них в доме новый охранник, красивый мужик лет сорока, седой и очень высокий. Такой же ростом, как и ее муж. Но, в отличие от него, без пивного брюшка и лысины.

Зотов, сидя за рулем машины, видел, как его жена вышла из кабинки лифта. Равнодушно отметив, что она неплохо выглядит, он опять вдруг взъярился: Татьяна, вместо того, чтобы рысью передвигаться к машине (они и так уже опаздывают!), встала столбом посреди стоянки.

– Таня, ну, сколько можно ждать?! – крикнул он ей.

Она, не торопясь обернулась, и, неспешно наступая узкими сапожками на плитку, подошла к нему.

– Что ты шумишь, дорогой, – нежно проворковала она, – Сейчас совсем не модно приходить вовремя.

Внутри Зотова опять сжалась пружина, но он промолчал. В последнее время он вообще чаще отмалчивался. Он видел, что его жена изменилась, но пока не мог понять в чем. То ли стала увереннее в себе, то ли равнодушнее к нему. Он пока не знал, как ему к этому относиться. Да, и стоит ли об этом думать. Иногда, просто, становилось как-то неосознанно тревожно на душе.

Зотов выехал из гаража и повернул налево. До кафе, куда они направлялись, ехать минут пять, машину брать необходимости не было. Но, он не хотел пить. А отговорка «я за рулем» звучало убедительно.

Глава 3

– Ирочка, проверь, все ли готово, будь лапушкой! – Федор Степанович Курлин, преподаватель кафедры инженерной графики технического ВУЗа лихорадочно пытался сообразить, кого он забыл пригласить на презентацию своей книги. По внутреннему ощущению, все-таки забыл. И по количеству карточек, разложенных на столах – тоже. Поименно гостей должно быть ровно сорок. Вместе с ним и его сыном. Бывшая жена, скривив губы в усмешке, вроде и не отказала ему сразу: наверное, не смогла с ходу придумать для приличного отказа причину. Но от обидных слов не удержалась. «Говно ты ляпал, Курлин. Ну, да что от тебя можно было ожидать? Но я приду, просто, чтобы посмотреть на твой позор», – бросила она ему в лицо, равнодушно отворачиваясь. На его гордое заявление, что вот сын наш имеет другое мнение, она спокойно ответила: «Его право. Давно уже не мальчик». Федор был уверен, что в последний момент она передумает и не придет. Ну, да так даже и лучше! Он оставил своей семье самый ближний к сцене столик, но в последний момент решил, что посадит за него Зотова с женой. А сын будет с ним рядом, на сцене.

Курлин отдал своей книге три года. Еще школьником он не пропускал ни одной фотовыставки в городе и, не имея собственного фотоаппарата, клянчил у одноклассника Димки Попова «хоть разок сфоткать». Попов жадным не был. Своя камера появилась у Федора только к третьему курсу, когда он, заработав рубли в стройотряде, потратил их все до копейки на всякие принадлежности для фотосъемки. Мать, с которой он жил в крайней бедности, просто расплакалась.

Коммуналку из четырех комнат, одна другой меньше, он ненавидел всей душой. Их небольшая семья занимала самую неудобно расположенную комнату: дверь выходила в общую прихожую, да еще и была напротив кухни. Удобства в квартире были минимальные: холодная, без батареи отопления туалетная комната и ледяная даже летом вода в единственном кране. Федор до сих пор вспоминает, как ломило зубы, когда он их чистил над старой эмалированной раковиной. Соседей было четверо. В двух комнатах в конце коридора жила семья Глушко. Отец семейства шоферил на стройке, приходил с работы почти никакой от выпитой в гараже с дружками водки, ругаться начинал еще в общей прихожей, после чего надолго застревал в туалете. Его жена, худая, с желтым лицом и обескровленными губами тетка, караулила его под дверью, сидя на низком табурете. Как только из-за запертой изнутри двери начинал пробиваться мощный храп, она подготовленным заранее куском толстой проволоки поддевала крючок, открывала дверь, подхватывала падающего с унитаза мужа под плечи и волоком тащила в комнату. Федор, многократно наблюдавший эту сцену, ни разу не сделал попытки помочь надрывающейся от тяжести мужниного тела женщине: жалости к ней он не испытывал никакой. Уложив супруга в кровать, та шла подтирать растекшуюся лужу. Дочь этой пары была под стать отцу: ширококостная и низкорослая, она даже в свои юные шестнадцать лет отпугивала всех кавалеров не только фигурой, но и наглостью поведения. От нее отбивались все, даже пьяные грузчики в овощном магазине, пропитанные запахом подгнивших плодов и пылью от грязного картофеля. Федор здоровался с ней крайне редко, когда уж столкновения в широком коридоре было уже не избежать, а после его еще долго передергивало от отвращения: девица потела и редко мылась.

Мать прекрасно знала, кто увлек ее сына фотографией, но ругаться и требовать, чтобы он не забивал ее сыну голову ерундой, она не могла. Просто не умела. Человеком этим был их сосед Василий, профессиональный фотограф. Как и Глушко, почти всегда пьяный, он, тем не менее, считался классным мастером, и его приглашали снимать на камеру разные мероприятия, свадьбы и даже похороны. Федор знал, что деньги тот зарабатывал немалые и, если бы не водка, жил бы уже давно в кооперативной квартире и ездил на машине. Федор был уверен, что и он сможет заработать на съемках, только для этого нужно купить качественную камеру. А она стоила ого-го сколько!

Мать работала в школе учительницей младших классов. Дети и родители ее обожали. Ее искренняя любовь к малышам, которые порой доводили ее до слез своими шалостями, не могла не открыть сердца учеников ей навстречу. Они так скучали по ней в каникулы, что приходили в гости домой, что бесило Федора крайне. Став постарше, он все чаще стал пропадать у соседа.

Школу Федор закончил неплохо. Он поступил в Политех только для того, чтобы угодить матери. И угодил. У него была прекрасная зрительная память, и он был далеко не глуп. Неожиданно учеба его увлекла, к третьему курсу он выбился в отличники, а после окончания ему предложили поступить в аспирантуру. Случилось то, о чем мечтала его мать: он стал преподавателем. И все это время он фотографировал. Лица, здания, закаты, дымящие трубы и дворовых собак. Он хотел бы стать, если не знаменитым, то хотя бы заметным. Первым делом показывал отснятый материал Василию, но тот только вздыхал, видимо, боясь сказать правду: фотографии были стандартные, без души и изюминки. Федор это понимал, сравнивая свои снимки с альбомами Василия, но отказаться от своей мечты не смог.

И Федор снимал и снимал. И только уже после сорока ему пришла идея написать книгу. И, чтобы в книге было много его снимков. Он отберет самые удачные из тех трех тысяч, что хранились у него в обувных коробках на антресолях. С 1970 года по нынешний день. Он даже нашел спонсора, чтобы издать первый десяток экземпляров. Он был уверен, что стоит только заинтересовать знакомых, они помогут ему. И он решил устроить презентацию. Вот так по – модному. В дорогом богемном кафе, с напитками и закусками, с джазом и танцами. Он ухнул на это все свои сбережения. Он проверил финансовые возможности приглашенных. Он рассчитывал на каждый вложенный рубль получить десятку. То, что книга вышла талантливой, он не сомневался. Его жена – дура, она ничего не понимала в искусстве, всю жизнь продавая тряпки. Торгашка, не имеющая вкуса. Но сын! Сын его оценит. Мальчик в него. Умница и красавец.

Курлин вдруг вспомнил, кому он забыл позвонить. Матвею Роговцеву. Он был ему нужен, как известный журналист, но он боялся, что просчитается: Роговцев, если ему не понравится книга, смешает его с грязью. Федор ненавидел Роговцева. Было за что. Но он и завидовал ему. Они учились в одной группе. Роговцев был другом Лешки Зотова, кумира Федора. Собственно, Лешка притягивал к себе всех, с кем доводилось столкнуться. Физически развитый, спокойный и всегда уверенный в себе. Его особенностью было то, что он никогда не врал. Поначалу этому не верили. Спорили, что проколется, не может не проколоться. А потом поняли. Не врет. Смолчит, но, если будут спрашивать – скажет только правду. Это было необычно. Но то, что сказал Зотов, ценилось вдвойне. Девушки наперебой пытались подкатиться к нему, среди парней он был самый – самый. Он мог спокойно подбить курс на бойкот оборзевшему преподу, сам ходил убеждать институтское начальство в их студенческой правоте и всегда находил нужные слова, не грубо, но настойчиво отстаивая их интересы. У него не было врагов, но и друг был один – Роговцев. Ему, Курлину, рядом с этими двумя ничего не светило.

Встретив на днях случайно Зотова, Курлин сразу же решил для себя, что это хороший знак. Зотов – директор завода. Федор посадит его на почетное место, подчеркнет этим свою значимость. А Роговцев, скорее всего, и не пришел бы. Ну, и черт с ним.

Курлин бросил последний взгляд на накрытые столы. Его добровольная помощница из студенток Ирочка о чем-то разговаривала с официантами. Все. Скоро начнут прибывать гости.

Курлин надел пиджак и пригладил редкие волосенки. Скоро ему пятьдесят. Издание собственного творения – хороший подарок самому себе.

Глава 4

Звонок достал его уже в прихожей. Он открывал дверь своим ключом, хотя знал, что Надежда должна быть дома. Но объяснять жене, почему он так рано вернулся, Роговцев не хотел.

– Да, привет Леха! Я домой вот только что зашел. Нет, особых дел у меня нет. На презентацию? Чьей книги? Курлина? Это Федьки, что ли? Никогда бы не подумал, что он станет писателем, он же преподавал, насколько я помню, в Техническом Университете! Да, я не против! Что, и Татьяна с тобой? Ну, хорошо, я поговорю с Надей. Я перезвоню скоро.

Надежда, услышав последние слова мужа, с любопытством на него посмотрела.

– Алексей звонил?

– Да. Ты помнишь Федора Курлина? Из нашей группы?

– Нет, смутно, – Надежда задумалась, – А что с ним?

– Он книгу написал. Что-то о фотографиях. Приглашает нас сейчас на презентацию. В «Би – Арт». Пойдем? Лешка там уже. С Татьяной, – сказал Роговцев, уже зная наверняка ответ жены.

– Нет, Роговцев. Я не любитель тусовок. Как я понимаю, ты не к писателю пойти хочешь, по Зотову соскучился? Вы там общаться будете, а мне прикажешь Татьяну развлекать? Уволь! – ответила она довольно резко.

– Ну…Нам с Лешкой действительно нужно…А Татьяна…Вы бы могли тоже…о женском…, – протянул он неуверенно.

– Я тебя умоляю, Роговцев! Это о тряпках или звездах экранных?

– Что уж, с ней совсем не о чем…побеседовать? Не дура ж она, в самом деле? Там писатель, Федька! Кур-лин! Тема! – попытался он снова увлечь жену.

– Не выдумывай, Роговцев. Иди уж, – Надежда махнула рукой и ушла на кухню.

Роговцев поморщился. Вот так всю жизнь: слово о жене Зотова – только раздражение в ответ. Обычно спокойную Наденьку на Татьяне клинило. Она даже с лица менялась: взгляд становился холодным, бледнели щеки. Но ему-то каково с Лешкой объясняться? Хотя, Зотов и сам старался везде бывать один…

Матвей решил одеться скромно, в джинсы и легкий джемпер. Хотел уже позвонить было Зотову, чтоб уточнить, насколько официальное это мероприятие, но потом передумал: как раз официального – то приглашения он и не получал. Толкало его туда любопытство, что же такого мог наваять Федька Курлин, личность во всех отношениях неинтересная? И хотелось поболтать с самим Лешкой.

Он пошел пешком. Он уже стал забывать, что такое, идти куда – то своими ногами. Надежда, увидев, что он выкладывает ключи от машины на столик возле зеркала, не смогла удержаться от ехидного вопроса, что, мол, жажда к распитию спиртных напитков с Зотовым столь сильна, что он готов к пешему переходу длиной в три квартала? На что он только и смог, что утвердительно кивнуть головой. Она, как всегда, попала в точку: и выпить с Лешкой охота, и тема для разговора есть: то ли померещившаяся, то ли вполне реальная Екатерина Галанина.

Глава 5

Стоянка перед «Би-Артом» была полупустой. Зотов припарковался возле старой «девятки» и обернулся к жене, сидевшей на заднем сиденье.

– Тань, я прошу только, не строй никаких брезгливых мин, если тебе что-то не понравится, ладно?

Татьяна не ответила. Про себя решив, что время покажет, строить или не строить ей «мину», она дождалась, пока ее муж сам выйдет из машины и откроет дверцу с ее стороны. Оглянувшись, смотрит ли кто, она выставила наружу сначала одну ножку, затем другую и, опираясь на протянутую Зотовым руку, вылезла сама. Этот «вынос тела из машины», как хохмил ее муж, она репетировала с ним несколько лет, шлифуя его до совершенства. Она еще раз оглянулась, но не заметила никого достойного своего внимания. На улице было безлюдно, несмотря на дневное время.

Царственным жестом сбросив на руки Зотова шубку, она подождала пока он сдаст ее в гардероб, краем глаза отметив, с каким трепетом пожилая гардеробщица приняла ее на протянутые руки. Повесив шубу отдельно на плечики, женщина протянула Зотову номерок от его куртки.

Зотов, наблюдавший эту сцену как бы со стороны, лишний раз похихикал в душе: его жена стала барыней в тот же миг, как поняла, что пухлый конверт с дензнаками ей будет отныне вручаться регулярно. Татьяна очень быстро привыкла к другому уровню жизни, избавившись моментом ото всех, кто ей напоминал о полуголодном существовании в качестве жены простого инженера. Вскоре у Татьяны подруг не осталось совсем. Иногда появлялись какие – то приятельницы, но в дом они приглашались только тогда, когда он был на работе, как-то уж быстро выпадали из круга общения Татьяны, чаще насовсем. Имена в кухонных разговорах мелькали разные: «Я с Ирой была в салоне…, мы с Валей ходили на выставку…» Он и не пытался спрашивать, что за Ира или Валя, по большому счету, ему было все равно. Он считал, что просто у Татьяны такой непостоянный характер, другие вон бабы мужиков меняют от этого непостоянства, а она подруг. Уже лучше.

Только однажды, это случилось три года назад, приехав с завода раньше на два часа, уж очень разболелась голова, он застал жену в обществе симпатичной миниатюрной женщины. Они пили кофе в гостиной, его жена что-то оживленно щебетала, а незнакомка терпеливо слушала. Он не хотел им мешать, но женщина приветливо с ним поздоровалась, когда он заглянул в комнату. Неожиданно для себя он сел в свободное кресло и попросил жену сделать кофе и ему. От женщины исходила какая-то волна покоя, обволакивала его, и это оказалось самым лучшим лекарством от головной боли, принятым им за последние два часа. Пока Татьяна заваривала свежий кофе, а растворимый он не пил никогда, они немного поговорили, он узнал ее имя – Арина, необычное такое имя, очень ей подходящее и почему-то с тоской пожаловался ей на усталость. Она сочувственно покачала головой, как-то необидно его пожалела, легко дотронувшись до его руки. Он потом долго мучился, коснулась она его или это ему пригрезилось? Он заметил, как Татьяна внесла поднос с кофе и, быстрым взглядом окинув обоих, вдруг насторожилась. Он физически ощутил ее ревность, да было бы из-за чего, ей – Богу! Кажется, что и Арина это почувствовала, поэтому засобиралась скоро и ушла. Он спрашивал о ней Татьяну, стараясь придать голосу оттенок простого интереса, но жена сказала только, что Арина замужем и познакомились они в «Чаконе». Как занесло Татьяну в книжный магазин, он так и не понял: с книгой в руках он ее видел редко, по всему дому валялись только толстые глянцевые журналы…

Взгляд Зотова вдруг остановился на невысоком мужчине в сером костюме в черную полоску, очень уж знакомо размахивающем руками. Мужчина вдруг повернулся, и Зотов узнал в нем Федора Курлина. За несколько дней, что они не виделись, он как – то высох и уменьшился ростом. Под глазами синели круги, говорившие об усталости или очень сильном волнении.

– Алексей Борисович, проходите в зал. А это ваша супруга? – заглядывая Татьяне в глаза, приблизил он свое лицо к ней. Та натянуто улыбнулась.

– Знакомься, Федор. Моя жена – Татьяна.

– Очень, очень приятно, – Курлин, не отпуская руку Татьяны, уже тянул ее к столику возле сцены.

Зотову было все равно, где сидеть. Оглядевшись, выхватив взглядом из присутствующих пару знакомых лиц, и, кивнув им, направился к стойке бара. Заказав себе апельсиновый сок, он со стаканом в руках присел на одну из скамеек, обтянутых бархатом.

Интерьер кафе был выдержан в театральном стиле, с портретами актеров драматического театра на стенах, круглыми столами, покрытыми скатертями с бахромой, тяжелыми занавесями на окнах, из-за которых в помещении царил полумрак. На столах стояли лампы с шелковыми абажурами и тяжелые хрустальные пепельницы. Зотов поймал на себе недовольный взгляд жены, с тоской посмотрел на вход, словно просчитывая пути к отступлению, и пошел к сцене. Он уже понял, что за тягомотина его ожидает, по одному только виду самого Курлина понял, припомнив вдруг любовь того к фотографированию. «Уйму времени потеряю», – подумал он, уже злясь, и вдруг спасительная мысль промелькнула у него в голове.

– Федя, а ты Роговцеву звонил? – спросил Зотов, отрывая его от беседы со своей женой.

– Нет, – почему-то покраснел Курлин, – У меня нет его нового телефона, – быстро соврал он.

– Да он все там же живет, в старом доме, хочешь, позвоню ему сейчас на мобильный? Думаю, он не откажется встретиться со старым другом, – Зотов имел ввиду себя, но смотрел на Курлина.

Тот как-то засуетился, пряча взгляд, но все же согласно кивнул. «Роговцев, так Роговцев», – читалось на его лице.

Зотову было по барабану настроение Курлина. Он просто хотел увидеться с Матвеем, с которым встречался не так уж и часто. Раз уж время и так потеряно, почему бы ни воспользоваться моментом. Он был уверен, что Роговцев поймет его сразу и правильно. И приедет. Так и получилось. Роговцев, не задавая лишних вопросов, тут же засобирался. «Отлично! Остается только нейтрализовать Татьяну. Но, похоже, этот вопрос тоже решится», – подумал он, глядя, как Курлин обхаживает его жену.

Роговцев вошел в зал и сразу направился к Зотову. Тусовка его мало интересовала, к тому же, мельком заметив знакомых, он отделался легким кивком в их сторону, давая понять, что, мол, сначала он должен отметиться у хозяина торжества. Прикоснувшись к руке Татьяны, он одобрительно похлопал по плечу Курлина и, нимало не смущаясь, потащил Зотова в сторону выхода.

– Леш, поговорить нужно. Может, смоемся по – тихому ненадолго? В соседний зал?

– Ну, не сразу же? – возразил Зотов, пожалев на миг Курлина.

– Нет, конечно. А ты знаешь, что там у него в программе?

– Рассказывать о своей книге будет, слайды покажет, фотки старые. Да какая разница?

– Никакой, точно, – ухмыльнулся Роговцев, – Но перерыв-то наверняка будет?

– Я думаю!

– Вот и уйдем. Только Татьяну предупреди.

– Что у тебя случилось?

– Я сегодня Катерину видел. Галанину.

– Ты спятил! Она же…

– То-то и оно, что жива. И не думай, что я мог ее с кем-то спутать! Она меня тоже узнала, факт! Ладно, потом поговорим, Татьяна на подходе.

– Вот вы где? – Татьяна с укоризной посмотрела на мужа.

– Что, уже пора?

– Пошли, сплетники. Успеете еще языками поработать, – и она направилась к тому самому столику около сцены.

Зотов и Роговцев, перешептываясь, поспешили за ней.

Глава 6

«Что я здесь делаю?» – Арина сидела за столиком в самом углу зала и откровенно скучала. Бородатый неприятный мужчина, нервно размахивая руками и, то и дело прикладываясь к металлической фляжке, рассказывал что-то о своей студенческой юности и амурных подвигах. Она сначала пыталась вслушиваться в его довольно бессвязную речь, в которой фраза «вот такие пироги» встречалась практически в каждом предложении. Экземпляр книги, ради которой, как поняла Арина, и затевалось это шоу, лежал на столе. Арина пролистала ее бегло, прочесть текст при свете настольной лампы было почти невозможно, и решила посмотреть хотя бы фотографии. В самом начале книжки снимки были черно-белые, чаще групповые. Веселые молодые лица, на всех кадрах одни и те же. Вдруг ей показалось, что она знает молодого человека, который нежно обнимал улыбающуюся девушку. Оба, немного смущаясь, смотрели прямо в объектив. Под фотографией была весьма скабрезная подпись: «Парочка – гусь и гагарочка!» Арина поморщилась. Пошло и тупо. Если вся книга в том же духе…

В кафе ее пригласила подруга Лена. Убедив ее, что в любом случае там лучше, чем дома, Лена договорилась встретить ее у входа. И действительно встретила. Усадив за столик, она убежала пообщаться с кем-то там очень нужным, и до сих пор сидела с этим мужчиной через столик от нее. Изредка она виновато разводила руками, мол, потерпи чуток, и отворачивалась к своему собеседнику. Арина, перестав обращать внимание и на автора книги (а он продолжал молоть какую-то чепуху) и на Ленку, рассматривала сидящих в зале. Столик перед сценой оставался пустым. Арина повернулась ко входу, наверное, чтобы прикинуть, насколько легко ей будет туда добраться, потому, что терпение у нее уже было на исходе. Жалко было потерянного времени, к тому же, она замерзла в своем открытом платье.

Этих троих она знала. Женщину звали Татьяной, знакомство с ней было коротким, день всего, но как раз день-то этот Арине и запомнился. Она была у Татьяны дома, помнится неожиданно для себя согласившись зайти к малознакомым людям на чашку кофе. А потом пришел муж хозяйки Алексей. И тогда она, Арина, сбежала. Устыдившись позже своего дикого поступка: невежливо получилось и нарочито. И беспокойно ей было одно время: что он подумал-то про нее? Года три прошло, наверное…Сейчас Алексей шел за своей женой, разговаривая с журналистом Роговцевым, с которым Арина была знакома шапочно: Игорь, муж, представил его ей на какой-то вечеринке. Все трое прошли к столику возле сцены. Алексей сразу же взял в руки стакан с соком. Несколько минут они слушали говорившего без умолку автора, но Арина издалека чувствовала, что им откровенно скучно, точно, как и ей.

Арина сделала глоток коньяка и опять подумала о том, что нужно отсюда выбираться, пока не замерзла окончательно. Мельком посмотрев на Лену, она решила, что, как только будет возможность, чтобы уж не выглядело совсем обидно, она все же уйдет.

Она почувствовала на себе этот взгляд. Щека начала «гореть», и она, резко повернув голову вправо, увидела женщину в темном платье и шляпке. Нет, она ее не знала. Но ее вдруг накрыла волна безотчетной тревоги. Она остро чувствовала беду. Будущую беду. Которая вот – вот.

…Впервые это с ней случилось в детстве, когда ей было всего десять лет. Мама стояла около кухонного стола и прижимала руку к левой стороне груди. На лице у нее была такая тоска, такая безысходность, что Арина, только что вернувшаяся из школы, испугалась. Она кинулась к ней, помогла сесть и, повинуясь движению маминой руки, открыла аптечный шкафчик. Накапав в рюмку «Корвалол», Арина присела рядом на табурет.

– Иди к сестре, Ариша, она собирается уехать. Поговори с ней.

Арина кинулась в их с Катей комнату. Сестра укладывала в дорожную сумку свои вещи.

– Катя, ты уезжаешь?

– Да, Аришка.

– Зачем? У тебя же сессия скоро!

– Так нужно. Ты маму береги, ладно? А я вернусь.

– Когда? И куда ты едешь?

– Я потом вам напишу. Сейчас не спрашивай, хорошо? И не волнуйся. Я приеду на место и напишу.

И тогда Арина испугалась. Нет, не того, что сестра уезжает так внезапно. Она испугалась того, что должно случиться. Не с ней, а с Катей. Она вдруг четко осознала, что видит ее в последний раз, что на Катю надвигается беда.

– Катя, не нужно. Ну, не уезжай! – она с плачем обняла сестру.

– Не могу, Аришенька. Правда. Ты не бойся, со мной ничего не случится. Я вернусь. Пусти, я опоздаю на поезд, – Катя расцепила сомкнутые на ее шее руки Арины, – Пойду, попрощаюсь с мамой.

Катя вышла из комнаты. Арина (Господи, как стыдно!) быстро дернула молнию на Катиной сумке, сразу увидела паспорт и торчащий в нем билет и, оглянувшись на дверь, прочла название города, куда он был куплен: Ленинск. Ловко положив все на место, она, уже успокоившись, села обратно на кровать. В деревне Липовка рядом с Ленинском жил мамин брат дядя Слава. Теперь Арина знала, куда едет сестра. Она позже расскажет об этом маме. Или Катя сама напишет, как обещала.

Катя уехала. Через неделю, не получив обещанного письма, Арина рассказала маме о билете. Они с трудом дозвонились до дяди Славы. Катя к нему не приезжала. Они ходили на вокзал, в милицию. И выяснили еще одно: Катя в поезд не садилась. Заявление о ее пропаже в милиции приняли. Несколько раз мама ездила на опознание в морг, но, слава Богу, никого не узнала. Через год Катю признали без вести пропавшей…

С тех пор Арина всегда чувствует беду, когда та еще на пороге. Она знала, что мама умирает, хотя врачи обнадеживали ее. Она знала, что не найдут ее одноклассников, которые пропали в Сокских штольнях. Она знала, что не вернется домой сосед, майор, сгоревший на пожаре здания областного УВД. Она никогда никому ничего не говорила. Вот и сейчас у нее такое же предчувствие беды.

Арина бросила взгляд на автора книги, а потом посмотрела на столик, за которым сидели Зотов и Роговцев. Зотов смотрел прямо на нее. Она никак не могла оторвать взгляд от этих широко раскрытых удивленных глаз. «Нет, только не с ним!» – прогнала она от себя пугающую мысль. Грохот падающего тела заставил ее вздрогнуть. Вслед за ним раздался женский крик. Зотов, а за ним и Роговцев выскочили из-за стола и наклонились над упавшим. «Скорую, скорую вызовите кто-нибудь!» – Зотов уже и сам тыкал в кнопки сотового телефона. Роговцев поднялся.

– И милицию заодно, – сказал он очень спокойно.

Глава 7

Матвей смотрел на лежащее неподвижно на полу тело хозяина тусовки с недоумением. Недоумение было вызвано совсем уж неуместной мыслью, которая промелькнула и все же нашла себе уголок в его сознании: таких не убивают. Просто потому, что Курлин не мог быть никому интересен. Ни как объект наживы, ни как герой романтических страстей, ни как предмет зависти или ненависти. Матвей знал о Курлине все. Когда-то, несколько лет назад он писал статью о взятках в институте, в котором преподавал Курлин. Масштабы мздоимства были таковы, что Роговцев, что называется, ошалел. Студенты и их родители, коих он опрашивал (а таких, рискнувших, было немного), каждый показывал на своего вымогателя. В результате «чистым» остался один…Курлин. «Он живет в такой нищете, в занюханной квартирешке, ездит на трамвае», – перечисляли ему все студенты, как один. И он проверил. Все так и было. Из интереса он поспрашивал, нет ли у того каких побочных доходов, но Курлин все свое время тратил на любимое хобби и не брал даже репетиторство. Жена с ним давно развелась, сын остался с ней. Теперь ей принадлежит сеть магазинов одежды, дама она преуспевающая, но особых миллионов не имеет. А Курлин, судя по его сегодняшнему выступлению, не изменился вовсе. Еще студентом он был занудным и, к тому же, имел вид весьма засаленный. Волосы мылись редко, костюм не гладился никогда, ботинки блестели, но от многослойной грязи. К тому же, от него всегда несло чем-то кислым так, что даже парни шарахались в сторону, что уж тут говорить о девушках!

Так кому могло понадобиться лишить такого жизни?

– Матвей, там менты приехали, – Зотов дернул задумавшегося Роговцева за рукав, я отойду на секунду, поговори с ними сам.

– Ты далеко?

– Да нет. Там, – он кивнул куда – то в угол, – Знакомая сидит, подойду к ней.

Роговцев всмотрелся в глубину зала и увидел женщину, к которой направлялся Зотов. «Я ее знаю. Это жена Судняка. Арина, кажется. И где это Зотов успел с ней познакомиться?» – подумал он, отворачиваясь.

Зотов пробирался между тесно стоящих столиков и не сводил глаз с Арины. Ему думалось, что, отвернись он на минуту, она пропадет. Он даже до конца не был уверен, что за столиком сидит именно Арина, а не похожая на нее женщина. Он видел ее вживую только два раза: тогда, три года назад, у себя дома и в прошлом году на Троицком рынке.

…Она была не одна. Красавец мужчина, одетый дорого и стильно, вел ее, как маленькую, за руку по проходу между рядами, торгующими мясом. У нее был растерянный вид, он же по – хозяйски осматривал прилавки, небрежно отворачивался от враз расстроившихся продавщиц, и шел дальше. Арина виновато оглядывалась на торговку, словно извиняясь за него, и покорно тянулась за ним. Наконец он выбрал большой кусок, расплатился и, что – то сказав Арине, все еще не выпуская ее руки, направился к выходу с рынка. На Зотова откуда – то накатила волна жалости, в носу защипало и в бессилии сжались кулаки. Он сразу понял, что красавец – муж, и никак иначе. Нет, Арина не позволила бы с собой так – обидно – если бы не права. Те права, которые получает только законный муж. Домой Зотов вернулся без сметаны и зелени, за которыми, собственно, и отправила его на рынок Татьяна. Только глянув на ее зло поджатые губы, он тут же, не раздеваясь, подхватил папку с документами с полки стеллажа и, бросив на ходу, что у него дела, захлопнул за собой дверь. Перевел дух только в машине, выруливая на трассу, без всякой точной мысли, куда бы ему поехать. Ноги, точнее колеса, привели его в Красноярский район, к домику лесника Михеича, старого любителя водочки под разносолы и жаркой баньки. Как оказалось, и то и другое Зотову и было нужно. Водка у него в багажнике лежала всегда, бочка с огурцами в подполе Михеича еще не опустела, а баню они натопили вместе: Зотов колол дрова, выпуская из себя злость и еще непонятно какое чувство, а Михеич насмехался над ним, глядя, как он остервенело лупит по очередному полену. «Ты, Леха, влюбился ли, как? Иль хочешь кого так сурьезно?» – спросил его Михеич, состроив комическую рожу. Зотов молча рубил. И только после баньки, сидя на прохладной лавке, разморенный и успокоившийся, неожиданно рассказал Михеичу об Арине. И рассказывать, вроде, было нечего: что там две встречи! А получился рассказ, заладился разговор. За что любил Зотов Михеича, так за мудрость мужицкую. Женщин Михеич знал вдоль и поперек. Три жены похоронить успел, да дочки две в городе жили. «Пусто ты живешь, Леха. Все работа, работа! А Татьяна твоя тебя зомбирует (эко слово ввернул!). Может и ходит куда…» – сказал загадочно, внимательно посмотрев на Зотова, поймет ли? Не понял. «Замороженный ты, точно пломбира брикет! А Аришка – то та, видать, отогрела тебя, хоть чуток. Вот ты и зажил около нее. Тепло было, ведь так?» «Так, только ж часа не сидела у нас она!» «А на это много время и не нужно. Силой, видно, обладает такой, сердца отогревать. Вот была Полинка моя…», – вспомнил он свою последнюю жену, – «Присел с ней рядом как – то на лавочку, да и пропал! Жить без нее потом не мог. Так и присаживался рядком! Так не я один по ней сох. А меня она сама выбрала. Сердцем выбрала. Понял ты?» Он почти ничего не понял тогда своим затуманенным водкой сознанием. Только потом, дома, вспомнив слова Михеича, внимательно присмотрелся к спящей рядом жене. Нет, не любит он ее. Но ведь живет?! Спрашивается, почему? Усложняет все Михеич, подумал тогда, просто некогда ему любить. Работа, работа!

Арину он вспоминал часто. Почему-то, когда тоска наваливала нежданная. Тоска, хоть волком вой. А вспомнит ее тонкие пальчики на своей ладони (даже если и пригрезилось!) и легче становится. Конечно, он мог ее найти. Тогда, на рынке, он вышел за ними на стоянку и запомнил номер машины, в которую она села вслед за мужем. Пробили номерок. Непростой муж у нее оказался, из бывших бандюков, ныне бизнесмен легальный. А фамилия для Зотова знакомая – Судняк. Был у Зотова зам такой, Судняк Михаил. Год уже с ним не работает. А это брат его младший оказался, Игорь. Вот такой тесный город.

Не посмел Зотов ей даже позвонить. Потому, как не был уверен, что найдет, что сказать. «Давайте встретимся?» Зачем, спрашивается? Смешно, право…

А сейчас вот рванул к ее столику…Испугался – уйдет!

– Здравствуйте, Арина, – Зотов остановился около ее столика, гадая, вспомнит ли она его.

– Здравствуйте, Алексей Борисович, – Арина улыбнулась.

– Вы меня узнали? Вот так, сразу, – не смог он скрыть радости.

Она неопределенно пожала плечами.

– Что случилось? – она бросила тревожный взгляд в сторону сцены.

Зотов вздохнул. Ему никак не хотелось говорить с ней о смерти Курлина. Ну, не хотелось и все! Он знал, что времени, чтобы посидеть с ней вот так, рядом, как бы наедине, очень мало. Он хотел за эти минуты чего – то определенного. Какого – то начала: фразы ли, взгляда, движения руки (вот бы дотронулась!). И, чтобы после этого стало ясно, что они не смогут остаться чужими. Что должно быть теперь продолжение. И не нужно этих игр в дружбу – «давайте дружить семьями». Не хочет он семьями! И дружбы не хочет. Он хочет ее. В жены. И по фигу, что у нее есть муж. Как только он подошел к ней, он сразу понял, что она не просто так пришла сегодня в этот зал, на эту дурацкую презентацию. Она пришла встретиться с ним. Таких случайностей не бывает, решил он для себя бесповоротно. Потому, что, если начать сомневаться, то потеряешь, факт. И не на три года (итак уже сколько упущено!), а навсегда. Потому, что такого шанса ему судьба больше не даст. Это он знал наверняка.

– Арина, послушайте. Только не перебивайте, – Зотов оглянулся, краем глаза заметив приближающуюся к их столику Татьяну.

Арина, глядя на него почти с испугом, согласно кивнула.

– Арина, я вам позвоню. Я не спрашиваю разрешения. Я просто вам говорю, чтобы для вас это не было неожиданным, – Зотов говорил, глотая слова, – Мне без вас дальше не жить, я знаю. Я сейчас ничего не успею сказать, я хочу все объяснить. Дайте мне шанс. Вы поймете, я вижу.

Арина опять согласно кивнула.

– Завтра, когда удобнее позвонить вам завтра, в какое время? – он взглядом поторопил ее с ответом.

– В одиннадцать утра.

– Спасибо, – Зотов вздохнул с облегчением.

– Вот ты где? – Татьяна подозрительно посмотрела сначала на Зотова, потом на Арину, – Здравствуй, Арина.

– Здравствуй, Таня.

– Зотов, тебя там спрашивают. А вообще, всех просили задержаться, – добавила она, глядя исподлобья на Арину, которая уже было поднялась из – за стола.

Глава 8

– Короче, Матвей, все, что про него знаешь, – следователь районной прокуратуры Егор Беркутов устало потер переносицу, – Вы же учились вместе! Ну, характер – то можешь обрисовать?

– Егор, не было у него характера! Я же тебе говорю, серый он. Ну, из тех, про кого и сказать нечего. С ним и не дружил никто.

– Вот! Ну! А теперь о причинах. Почему не дружили?

– А неинтересно. И все.

– Как он учился?

– Вроде, неплохо, – Роговцев задумался: черт его знает, какие оценки были в зачетке у Курлина! Раз доцентом стал, наверное, хорошо учился.

– Эй, але! Над чем думу думаем?

– Ты понимаешь, что получается? Человек не дурак, студент примерный, опять-таки хобби имел – фотография. Никому не вредил, по крайней мере, мы не знали. В кутежах принимал участие наравне со всеми. Куда ни глянь – весь из себя положительный. А не любил никто.

– А девушка? Девушка у него была?

– Да какая там девушка! Носился он со своим фотоаппаратом, щелкал всех подряд. Честно говоря, воняло от него всегда гадостью какой-то. Не мылся он, что ли годами? Нет, девушки у него точно не было.

– Но он же женился. И жена у него весьма симпатичная.

– Как женился, так и развелся. Думаю, ей прописка городская была нужна. Угадал, из деревни она?

– Да, из Кротовки.

– Вот видишь. Могла и потерпеть. Я, когда его вчера увидел, сразу понял: этот ничего путного наваять не мог. Так и оказалось. Книжка – дерьмо, с первых страниц понятно. Собственно, я с Зотовым пришел встретиться, с Лешкой. Леха у нас порядочный, обещал Курлину быть с супругой – прибыл. А время терять на всякую хрень куму охота? Вот мы и решили с ним под шумок поговорить. Хотели улизнуть в перерыве в соседний зал и пообщаться. Не вышло.

– Теперь подробно.

– Только мы договорились, Татьяна, жена Зотова, потащила нас в зал, где собственно действо начало разворачиваться. Мы сели за столик у самой эстрады. Как я понял, почетное место для дорогих гостей. Курлин с микрофоном прыгал по сцене. Потом соскакивал со сцены и прыгал возле нее и около нашего столика. Блин, место выбрал он нам! И уйти никак – у всех на виду. Ты бы слышал, что за чушь он нес. О каких – то своих достижения в науке, о своем таланте фотографа, о своих любовных победах. Короче: я, я, я! Мы с Зотовым уже хотели по одному на выход, а тут он…Да, забыл сказать, он все время к фляжке прикладывался. Металлическая такая, плоская. Думаю, там не компот был!

– Да, мы ее изъяли. Коньяк. Дешевый, но чистый.

– Так вот. Видимо, фляжечка опустела быстро. Он девочку к себе пальцем подозвал, точно собачонку, она подбежала и фляжку унесла. И тут Курлин подошел к нашему столу и взял один из бокалов. И глотнул. Потом упал.

– Во всех трех бокалах был яд. И бокалы эти, как я понимаю, предназначались не Курлину, а тому, кто будет сидеть за этим столом.

– Это нам с Зотовым, что ли?

– Кто знал, кроме Курлина, что вы будете сидеть именно там?

– Откуда я знаю? Лешка с Татьяной пришли раньше. Спроси у них.

– Вспомни, когда ты садился за стол, на нем стояли бокалы с коньяком?

– Да. Точно. Три бокала. Я еще подумал, кто его пить будет? Леха цедил апельсиновый сок, он за рулем. Я взял с подноса у девушки вино. А Татьяна никогда не пьет коньяк, из крепких – только водку.

– А что она пила?

– Вино, кажется. По крайней мере, емкость была такой же, как и у меня.

– Выходит, все три бокала с коньяком никто даже не трогал.

– Да. Только Курлин. А, если бы мы?…

– Тогда бы вы!..Дошло? Вспоминай, никого знакомых на этой тусовке не было?

– До фига. Курлин расстарался. Главный редактор издательства Федотов, художник Тумпурин, два знакомых креативщика Стасов и Хитровский. Директор хлебозавода Котов, банкир Ерохин. Это только те, с кем я успел раскланяться.

– А Зотов? Он кому кланялся?

– До моего приезда – не знаю. А позже, когда уже все произошло, он подошел к одной даме. Я все гадал, откуда он может быть с ней знаком?

– Ты ее знаешь?

– Я знаю ее мужа. И тебе он известен. Игорь Судняк.

– Ничего себе! И что на такой мелкой тусовке делала его жена?

– Спроси у нее.

– Очередь не дошла. В списке гостей она есть, – Беркутов протянул Роговцеву листок с напечатанным текстом.

Роговцев пробежал глазами по списку.

– Вот этого еще знаю. Редактор желтой газетенки Савкин. Пакостник редкий. Но – личность.

– Ну и кто из них задумал тебя и Зотова извести?

– На кой ляд им это надо? Мы по жизни пересекаемся раз в три месяца, в лучшем случае. В прошлом никого из них я не знал. Я имею в виду наше общее с Курлиным студенчество. Большинство моложе на десяток, а то и на два лет. Савкин наш ровесник, но познакомился я с ним только года два как. Думаю, с Зотовым похожая картина. А что ты к прошлому прицепился?

– Так. Для версии. Ничего вас троих больше не связывает, вот и подумалось.

– Может статься, Курлин здесь ни причем.

– Может. Но бокалов – то три.

– Но никто заранее не знал, что приду я! Зотов мне позвонил позже.

– Но в списке – то ты есть!

– Но Курлин мне не звонил! Позвонил Зотов, когда понял, куда попал.

– Интересно. Тогда три бокала для троих: Зотова, его жены и Курлина. Татьяна тоже училась с вами?

– Нет, у нее, по – моему, вообще высшего нет. Хотя, стоп! Есть. Что – то она там закончила, просто не работает давно. Зотов познакомился с ней случайно. На какой – то пьянке. Очнулся уже в ЗАГСе. И прожил с ней почти тридцать лет.

– Для случайного брака большой срок!

– Вот и я удивляюсь, почему он за Татьяной, как привязанный ходит… Егор, здесь что-то личное, я чувствую. С женщиной связано. Яд, опять-таки.

– Разберемся. Очень мне хочется с женой Судняка встретиться. Не нравится мне ее присутствие на этой тусовке. Не ее это круг. Хотя, может быть, все объясняется просто: стало скучно дома.

– Поговори. А я спрошу у Лешки, откуда он ее знает.

Глава 9

Она пребывала в растрепанном состоянии. Мысли никак не удавалось собрать в кучу, голова трещала от вопросов, самый безобидный из них звучал примерно так: а что это было? Какая – то идиотская тусовка, на которую она попала случайно, нехотя, скуки ради, перевернула ее жизнь. Получилось «до» и «после». «После» длилось уже почти шесть часов. Рядом посапывал муж, приложившийся к пол – бутылке виски после сытного ресторанного ужина, а она, Арина, маялась от неизвестности и вопросов. «Кстати, о муже», – подумала она, отворачиваясь от него, – «Как – то неадекватно он среагировал на мой рассказ о смерти Курлина. Что – то не то. Хоть бы интерес проявил какой – никакой. А то – «пойдем, милая, тяпнем с устатку» и потащил на кухню». Она вспомнила, как Игорь одним махом выхлестал оставшуюся в бутылке американскую самогонку, без единого слова и не глядя на нее. Нет, глядя, но как – то мимо. А она ждала от него хоть каких слов. Сочувствие там (все – таки человек умер!) или хоть сожаления, что родная жена оказалась рядом с такой ситуацией. Но Игорь после ее рассказа странно застыл на миг, а потом – напился! Теперь сопит в хмельном сне.

…Арина вышла замуж в восемнадцать лет. «Выскочила», так говорят. Так и мама сказала своему брату по телефону, когда тот громко ругался, что не позвали на свадьбу племянницы. Игорь взял нахрапом, это она сейчас понимает. А тогда все казалось сказочным вихрем, который закружил ее, почти не сопротивлявшуюся, и перенес из детства сразу в семейный быт. Только что была кукла в руках, а вот она уже кормит грудью родившуюся Катьку. Слава Богу, институт она потом все же закончила. Однажды очнулась от враз надоевшей программы «кухня – ребенок – муж» и устроила бунт. То ли от неожиданности, то ли от того, что не усмотрел в ее желании учиться ничего криминального, Игорь согласился. И она досдала зачеты и курсовые и в сентябре пришла на второй курс. Нянька, сидевшая с Катькой в ее отсутствие, ворчала с каждым днем все больше, потому как учеба Арину затянула не только на лекции, но и еще и в разгульную студенческую жизнь. Ну и что, что жена, ну и есть ребенок, но она же мужу не изменяет, а Катька сыта и не скучает. Игорь приходил домой за полночь, часто в состоянии нестояния, со следами помады на рубашке и, мутным взглядом зафиксировав присутствие Катьки в колыбели, а жены в супружеской кровати, валился в эту самую кровать не сняв даже ботинок. Рай закончился одномоментно. Нянька, которой надоело с утра до вечера сидеть с чужим дитем (нанималась – то она на пол – дня!) резко ушла, когда Арине оставалось только защитить диплом. Как выкручивалась Арина, один Бог ведает, но она защитилась. Положив «корочки» перед мужем, она посмотрела на него независимо, но на этом ее приобретенная значимость и приказала долго жить. Игорь, посмеявшись над забавным видом жены, достал из рамочки, стоявшей на его письменном столе, фотографию Арины, а на ее место вставил диплом. И, усмехнувшись еще раз, прикрепил черную ленточку на уголок рамки. Арина тогда обомлела: она сразу все поняла правильно: чертов Судняк похоронил ее диплом и вместе с тем ее надежды на любую работу, кроме домашней. Она попыталась было открыть рот, но осеклась: тяжелый взгляд мужа буквально придавил ее к месту, и она только, что и смогла, так это хлопнуть зло дверью…

Арина, как всегда перед сном, попыталась спланировать завтрашний день. В одиннадцать будет звонить Зотов. К трем ей к следователю. Вчера, видимо, не успев опросить всех, он распустил уставших от напряжения людей, по домам. И ее тоже. Арине не хотелось думать об убийстве. Она с радостью бы сейчас заснула, но сон не шел. Так бывало всегда, когда оставалось что – то не додумано, не решено. Вопрос «что это было?» был еще и о Зотове. О его неожиданном монологе, проговоренном на бегу, торопливо, словно бы под страхом. Жены боялся? Арина попыталась дословно вспомнить, что он успел ей сказать. Ничего такого, просьба о встрече. И что? Она смутно помнила, что он сказал еще что – то. То, что и разделило ее жизнь на «до» и «после». «Мне без вас дальше не жить», – вспомнила она вдруг и испугалась. Испугалась так, что вскочила с кровати, накинула кое – как халат на плечи и – бегом из спальни. От спящего мужа, словно тот мог проснуться от этого ее воспоминания. На кухне, плеснув себе в маленькую пиалушку зеленого чаю, она подошла к окну и замерла, глядя на ночной город. Это был проверенный способ перестать думать о чем – то малом, касающемся только ее одной: посмотреть на огни города, которых много – много, или на звездное небо. Она тут же начинала ощущать себя пылинкой. А свои мысли незначительными и наивными. И становилось легче.

Арина с ногами забралась на кухонный диванчик, поджала холодные ступни под себя и решила восстановить в памяти весь вчерашний день. Утром, когда ушел Игорь, она еще никуда не собиралась. Планы были? Нет, никаких. Только звонок Катьке в Италию. Дочери она так и не позвонила, почему? Потому, что пришла Ленка и начала уговаривать ее пойти на презентацию книги Курлина. Она знать не знала Курлина, время тратить на него смысла не видела, но Ленка, что банный лист! И Арина согласилась. В надежде, что причина отказать у нее может появиться в течение дня. А причина не нашлась. И Арина, глядя в умоляющие глаза Ленки (та ее и в списки приглашенных успела вписать!), да еще скуки ради, села в Ленкину «десятку». А Ленка почти сразу ее кинула. Арина сидела и рассматривала всех присутствующих. Стоп! Женщина! В шляпке. Что – то знакомое было в ее внешности. Хотя, в зале было довольно темно. И Арина ее не могла видеть ясно. Но ведь показалось, что узнала! Впрочем, так бывает. Экстрасенсы говорят в таких случаях, что люди встречались в прошлой жизни, поэтому и кажется, что незнакомый человек нам вроде как знаком. Ладно, допустим. А потом Арина вдруг начала чувствовать беду. Да, именно после взгляда на эту женщину. Хотя, она тут же увидела и Зотова и Роговцева. Так беда не с ними случилась! С Курлиным! Причем здесь они? А женщина? Ее потом не было, точно. Когда она ушла? До того, как упал Курлин, или позже? Это может оказаться важным. Если она ушла раньше, то она ни причем. Или нет? Наоборот. Потому и ушла, что знала, что должно произойти. Или ей просто надоело слушать чушь, которую нес Курлин?

Арина решила, что следователю о женщине скажет. А тот разберется сам. Арина вернулась в спальню. Запах в комнате, которую она час назад тщательно проветрила, стоял невыносимый. Арина взяла свою подушку и одеяло, выключила ночник и вышла из спальни. Она впервые за двадцать два года супружества решилась провести ночь отдельно. «Но ведь сегодня у меня началось «после», – оправдывалась она сама перед собой, устраиваясь на кровати в комнате дочери.

Глава 10

Зотов не любил кожаную мебель, считая модное нынче веяние покупать ее в дом – дурью. Ну, скажите, больничка в квартире, или кабинет чиновника чей? В прохладную пору, когда еще отопление не включают, сядешь на содранную с бедного животного кожу, так зад холодит через домашние штаны. Казенщина, одно слово. Но, наследственное кресло Роговцевых терпел. Матвей, как дорогому гостю, ему всегда предлагал любимое место. Сам устраивался на диване, раскинув широко руки по спинке и закинув ногу за ногу. Сейчас Роговцев сидел на стуле, раскачивая его вперед-назад. Пересел он с дивана поближе к Зотову, как только тот произнес несколько фраз. И внимательно так всматривался в лицо друга. С тревогой всматривался.

– Ерунда какая-то! Так не бывает, ты ж мужик взрослый уже, Леш!

– Ну, кто бы говорил, а, Мотя? Тебе ли тыкать меня носом? – Зотов намеренно назвал Матвея Роговцева студенческой кличкой, потому, как не мог решить: обижаться на Матвея или пока погодить. Роговцев его не понял. Зотов особо и не надеялся. Нет, он как раз надеялся, что именно Мотя, а никто другой, поймет его. Пусть не сразу. Но вот он уже полчаса как произнес тщательно отрепетированную речь, а Роговцев сначала просто рассмеялся, а потом произнес «монолог праведного мужа». Короче, ничего не понял.

– Лешка, ты сдурел на старости лет. Коней на переправе не меняют. Да и о какой такой любви ты мне здесь впариваешь? Что это за чувства такие, которые три (три!) года назад появились, да ты еще, оказывается, тогда и не понял, что появились, сейчас понял, да? Ручкой прикоснулась, да и в этом не уверен! Потом что? Ничего! И не вспоминал ведь!

– Вспоминал. Нет, просто она рядом всегда была, как бы, – Зотов уже говорил тихо, эмоции кончились, осталось только недовольство собой: сам нарвался!

– Ты себя хоть слышишь? Это диагноз, между прочим, когда «как бы». Шизофрения называется. А вчера, конечно, ты все про свою любовь понял окончательно, так? Просто углядел ее в темноте, подошел и все понял?

Зотов просто кивнул.

– Леш, ты ее же не знаешь совсем, Арину эту. Любовь, она не к телу, а к душе больше относится, это тебе объяснять не нужно? Ты хочешь ее? Я правильно вопрос поставил? Ну, так кто мешает? Переспи! Что ты тут про развод с Татьяной несешь?

– Слушай, Роговцев! Что ты знаешь о том, как я живу с Танькой? Мы перед вами, я подчеркиваю, для вашей семейки идеальной, всегда фасон держали. Танька, она ведь мне всю плешь проела, какие у вас в семье отношения замечательные.

– Да, замечательные. Что скрывать, так и есть. Знаешь, мил друг, если ты с женщиной без малого тридцатник лет прожил, значит, тебя все устраивало? Значит, и понимание было и секс, прости, тоже, как без него-то? И сын получился. И ты сытый, животастый и успешный со всех сторон. Или что не так?

– Клетка. Клетка, в которой только и есть, что полная еды миска и подстилка для любовных утех, – тихо пробормотал Зотов, глядя в одну точку, – Я, как оказалось, и в неволе размножаться могу. Оттуда и сын. Какой-никакой…

– Эк ты о своем семейном счастье! Ну, Зотов, слышала бы тебя Татьяна!

– Еще услышит. Ладно, Мотя, проехали.

Роговцев пожал плечами. Что – то с Лешкой случилось, факт. Чутье подсказывало ему, что Зотов влюбился. Просто, как бывает только в молодости. Когда гормоны плещут, когда кровь в голову, все хочется сразу и много, долго и часто. Когда расстаешься только, чтобы нужно было опять встретиться. А между – так, вроде и не важно. Учеба там, родители зудящие, друзья с пивком. Но это же в семнадцать. А Зотову полтинник! И ему, Роговцеву, полтинник. И все устоялось уже. Женщина, Богом данная, а как иначе? Столько лет вместе! Как расставаться? Только пилить по живому, на две половинки. Так ведь больно будет, невыносимо! Как Зотов не понимает? Роговцев вдруг вспомнил о той, в которую был влюблен вот так, до одури. И она так. Им и было только тридцать пять на двоих. Катя…

– Слушай, Матвей, а что ты там о Галаниной мне заикнулся, помнишь, в кафе?

«Мысли он мои, что ли читает?» – вздрогнул Роговцев.

– Представляешь, я ее видел на днях.

– Ты, Мотя, того – самого, она же умерла! Покойники мерещатся? Это, Мотя, диагноз, как понимаешь, шизофрения называется, – отомстил по-детски (обидел-таки его друг!) Зотов.

– Не умерла, а пропала. Без вести.

– Ну, и как же ты ее узнал? Она, если даже допустить, что она нашлась чудесным образом, уже тетка пятидесятилетняя. Ты Катерину какой помнишь? Девушкой, правильно? Она что, не изменилась?

– Изменилась, конечно, но это все равно она. Как тебе объяснить? Взгляд ее. И меня она узнала, точно!

– И что ж не остановилась, не поговорила?

– Будешь смеяться, но все наоборот: сбежала.

– Очень смешно, – усмехнулся Зотов.

– Нет, не смешно! Причина должна быть! – вспылил Роговцев: донимал его этот вопрос в последние дни!

– И ты утверждаешь, что это Катерина Галанина, только потому, что она сбежала?

– Я видел ее не раз. Сначала в толпе, мельком. А около Дома сельского уже близко, глаза в глаза.

– Что же ты ее не остановил?

– Видел бы ты, с какой ненавистью она на меня зыркнула! Мороз по коже. Я растерялся, да! А она потом убежала.

– Ну, допустим, она жива. Хотя, это уже слишком того! Но вот ненависть! Это за что же ей на тебя зло держать? Или я что-то пропустил тогда?

– Ну, было кое – что… Короче, переспал я с ней раз. Но только раз! Получилось все скомкано, сестра у нее раньше времени домой вернулась. Короче, не секс, а недоразумение. Случился этот эпизод во время летней сессии. По-моему, даже последний экзамен уже сдали. Точно, физику. Маковецкому, как сейчас помню. Радовались, как щенята. Ну, вот под эту радость и…А тут эта мелкая, сестра ее, ключом в двери шебуршать начала. Короче, ретировался я, не прощаясь. Потом каникулы, практика колхозная у девчонок. А нас, если помнишь, под Пензу коровник строить определили. А потом мне родители путевку на турбазу под Москву купили. А там я Надюшку встретил. Домой вернулись вместе, я без нее уже просто жить не мог. Катю когда в сентябре увидел, ничего нигде не екнуло. Да и она как – то равнодушно на меня смотрела. Так все и стухло. А она потом пропала. Ты помнишь, как ее искали? Мать в институт приходила, всех по одному из группы в деканат вызывали, опрашивали.

– Да, Калабанов из Катькиной подруги Ритки Свешниковой всю душу вытряс. Про тебя расспрашивали, про ваши отношения. Я же на всех «допросах» как староста присутствовал.

– Ты не говорил!

– А что тут говорить: у тебя уже Надежда была. Так Ритка и сказала: променял на Надежду.

– А где сейчас Ритка, не знаешь?

– Здрасте, приехали. Журналист называется. Ты же сам про нее очерк писал, когда она премию огребла. В Америке сейчас Свешникова, преподает там уже который год. Ладно, допустим, ты видел Галанину. Возможно, она жива. Где же она столько лет пропадала?

– Ты меня спрашиваешь?

– Хорошо, поставим вопрос иначе. Тебе за фигом об этом думать? Ну, встретил! Захотела бы она с тобой поздороваться, не стала бы деру давать. А не захотела – ее право. Тебе-то что?

– Слушай, Леха… Предчувствие у меня такое: не последний раз я ее увидел. Нарисуется она еще в моей жизни.

– Ну, и? Хрен с ней, пусть рисуется. Бутылочку разопьем на троих. В чем проблема? – У Зотова весело заблестели глаза.

– Вот – вот, проблема. Плоховато мне что – то от этой мысли – встретиться. Не хочу я.

– Чего не хочешь?

– Видеть ее не хочу. И не спрашивай, почему. Не скажу. Не знаю.

– Ну, ты даешь! Это на тебя смерть Курлина еще так подействовала, не иначе. Кстати, он же в Галанину влюблен был, помнишь?

– Кто, Курлин?! Да ему до женщин!

– Тут ты ошибаешься. Ты за своей Надеждой много интересного пропустил. А Курлин всерьез за Катькой приударил, тогда, в начале второго курса. И переживал очень, когда она пропала.

– Я не знал, – удивленно протянул Роговцев.

– И еще ты не знал: она замуж за него согласилась выйти. Она сама мне сказала. Вот тогда я ее дурой обозвал. А дура она и была бы, если бы вышла за него. Галанина и Курлин! Смех один.

– Ты серьезно? – Роговцев ошеломленно смотрел на друга.

– Я тебе говорю: выхожу, говорит, за Федора замуж. А я ей: «Дура!» И все.

– Я не знал.

– Так и было! Хорош думать о днях минувших. Мне к твоему Беркутову пора. На допрос. А в одиннадцать я звоню Арине. Я так заскочил, на чаек с печеньицем. Утро ж, раннее! А ты мне даже и чаю не налил. Хреновый из тебя хозяин, Роговцев.

– Прости.

– Пока, журналюга! Вечером отзвонюсь.

Зотов вышел из подъезда, остановился у машины и закурил. Роговцев, стоя у окна, видел, как на лысину друга падает мелкий мягкий снежок. Только сейчас он заметил, как сильно сутулится Зотов, как мелко дрожит рука с сигаретой. Рука с грубой, обветренной кожей, покрытой веснушками. Зотов, словно почувствовав его взгляд, посмотрел на окно, мотнул на прощанье головой и, кинув сигарету в сторону, сел на водительское сиденье. Лихо развернувшись в тесном дворе, вырулил из арки. «Итог разговора весьма плачевный», – мелькнуло у Роговцева, – «Судя по всему, мы оба сошли с ума. Он из-за незнакомой бабы, чужой жены. Я – из-за глупых страхов. Паранойя!»

Глава 11

Беркутов смотрел на дверь, которую медленно, словно раздумывая, закрывать или нет, все же тянул за собой Зотов. В принципе Зотов ничего нового не рассказал. И даже предположений, кому понадобилось его убивать, не высказал. И даже не испугался, когда Беркутов выдал свои подозрения на этот счет ему прямо в лоб. И даже не насторожился. Он все время поглядывал на часы, а ближе к одиннадцати и вовсе занервничал. Конечно, директор завода. Понятно. Совещание там какое или дела горящие. Все бы ничего, только больно уж часто менялся цвет его лица. Не из-за производственных вопросов, поди! Почему на вопросы невпопад отвечал? А потом извинился и вышел за дверь. Звонил кому-то. Вернулся успокоенный. А теперь вот дверь за собой не решается прикрыть.

– Алексей Борисович, вы что-то еще вспомнили? – Беркутов решил все же остановить Зотова.

– Да, может и несущественно совсем…

– Существенно или нет, давайте я решать буду, хорошо? А вы просто изложите факты.

– Я сейчас от Роговцева. Он мне любопытную вещь рассказал. Я поначалу и не связал эту встречу с тем, что произошло в кафе.

– Встреча с кем?

– Матвей недавно видел женщину, которая пропала очень давно, когда мы были студентами. Вернее, тогда она тоже была студенткой, училась в нашей группе и одно время встречалась с ним. Роман был, как говорят, бурным, но коротким. Любовь первого курса. А на каникулах Матвей встретил свою будущую жену и влюбился уже всерьез.

– А эта женщина?

– В том-то и дело. Ее имя Катерина Галанина. Матвей думал, что они расстались безболезненно для обеих сторон. Он до сих пор уверен в этом.

– А на самом деле?

– Катя с трудом перенесла его предательство. Я это точно знаю. Матвей ничего не замечал. Или ему удобно было так думать, что Катя на него не в обиде? А Катя очень переживала их разрыв. Однажды она даже меня на свидание пригласила, – усмехнулся Зотов, – Я потом понял, для чего.

– И для чего?

– Чтобы о Матвее поговорить. Вернее, о его отношениях с Надей. Я, как дурак, целый час ей рассказывал, какая у них сильная любовь! А Катя вдруг как расплачется! Я же не знал, что она его до сих пор любит! Она же виду не показывала, просто подруга и все!

– Пока я не понимаю, какое отношение эта история имеет к убийству Курлина?

– Есть вероятность, что Курлин случайная жертва, так? Могли, конечно, покушаться и на меня. А если на Матвея? Если хотели убить Матвея, должна быть причина, так? Появление Кати, обиженной им когда-то, может быть не случайным!

– Вы хотите сказать, что это могла быть месть? Кстати, когда Галанина пропала, вы говорите, и как это случилось?

– Где-то в ноябре. Второй курс. Как говорила ее мать, она хотела уехать к своему дяде в деревню. Но не доехала. Вернее, она даже в поезд не села.

– Загадочно. А зачем ей вообще понадобилось уезжать? А как же учеба?

– Она взяла академический отпуск. Я сам ходил в деканат, подписывал.

– И что, никто не поинтересовался, зачем ей отпуск?

– Почему? Я спрашивал. Только ничего внятного она не ответила.

– Пропала она, как я понимаю, больше тридцати лет назад? И сейчас только вернулась? Роговцев не мог обознаться?

– Матвей уверен, что это она. Он уверен, что, и она его узнала. Только почему-то не захотела с ним разговаривать.

– Да… Проверить придется. Вы адрес ее семьи тот, старый, не помните?

– Нет, что вы! Это в старом городе. Матвей точно знает. Провожал сто раз. Вы с ним поговорите. Я ему тоже сейчас позвоню. Боюсь, он не воспримет мои подозрения всерьез. Да, вот еще что! Как же я забыл! В то же время Курлин сделал Кате предложение, точно!

– А она согласилась?

– В том – то и дело, что да. А сама, почему-то решила уехать. И у Курлина уже ничего не спросишь…

– Точно, не спросишь. До свидания, Алексей Борисович, – произнес Беркутов, видя, как Зотов опять потянул на себя ручку двери. Торопится…

– До свидания.

Беркутов посмотрел на часы: 11.45. Галина уже наверняка разогрела супчик. С некоторых пор он обедал дома. С некоторых пор слово «дом» вызывало щемящее чувство расслабленности и покоя. С некоторых пор слово «жена» вводило в краску, потому, что сразу же вспоминалась утренняя кровать с раскиданными подушками, чуть прикрытое тонким одеялом тело Галины, ее рука на его голой груди. Его будил будильник. А он будил ее. Она просыпалась, ворча и причитая о своей бабьей доле. Она пыталась натянуть одеяло повыше на голову, забавно оголяя ноги и круглую полную попку. Вот эта попка и вспоминалась потом Беркутовым к месту и не к месту, нагоняя стыдливый румянец на плохо выбритые щеки: опять не успел побриться толком! Потому, что, как можно успеть, если уже разбудил? Если просто так встать и пойти умываться не получается? А получается совсем другое? А сам виноват: не трогай спящую женщину! Ох, виноват!

Беркутов сглотнул слюну и набрал домашний номер.

– Галь, я опаздываю. Минут через десять буду. Я помню, что мы вечером ждем Ивана. И помню, что с ним будет маленький ребенок. Нет, игрушку не купил. Мне не трудно запомнить, что у Ваньки внучка. Хорошо, самосвал не куплю. Куклу. Барби. В золотом платье. Все понял.

Беркутов положил трубку и улыбнулся. Ну, почему его не раздражает, что Галина все время ворчит на него? Почему он готов слушать ее голос часами, терпеть издевки, часто до того обидные, что…обидно! А посмотрит в ее насмешливые глаза, и вся обида уходит! Осознание того, что он вот такой, всепрощающий, что он выше детских обид, что он вот такой выдержанный мужик, что не прошибешь, рождало гордыню. Грешную гордость за себя, мужа. Он был женат на той, другой, двадцать лет и не знал, зачем живет с чужой совсем женщиной. Он женат на Галине два месяца, а знает, зачем и как. И про нее знает тоже. И ее знает – всю, до последнего волоска и родинки.

На ходу нажимая кнопки сотового, он подумал, что еще успеет забежать в игрушечный магазин на площади.

– Матвей, это Беркутов. Звонил Зотов, да? Хорошо. Тогда скажи, адрес помнишь? Так, на Горького, голубой дом с большим балконом. Узнаем номер, без проблем. Что ты об этом думаешь? Ерунда, не ерунда, а проверить стоит. Ты где эту женщину встретил? Что, говоришь, на бейджике было написано? «Ведическое общество «Колокол»? Это что за хрень? Ладно, узнаем. До связи.

«Каких только контор сейчас нет! Ведическое общество…И что они там ведают? А в налоговой по любому оно должно быть зарегистрировано. Вот туда и пойдем, – решил он, открывая дверь магазина игрушек.

Глава 12

– Ты меня совсем не слушаешь, Катя! Я говорю, не дело ты задумала, – Светлана дотронулась до руки Катерины.

Катя вздрогнула.

– А? Может быть, может быть. Хотя, не тебе меня судить! Что ты обо мне знаешь?

– Ты права, ничего. Но ведь ты сама такая скрытная! И сейчас я бы ничего не узнала, если бы ты про обряды не спросила. Черное это все, Катя, сама знаешь! Расплата жестокая будет.

– Я уже свое заплатила! Пусть теперь они платят!

– Прости. Прости их всех.

– Не получается. Тридцать лет молчала! И дальше бы молчала, только встретила его на свою беду! Или на его!

– Ты понимаешь, как глупо все, что ты задумала? Ну, растопчешь ты их жизнь, тебе легче станет?

– Легче. Знаешь, раньше была уверена – не станет. А теперь точно знаю, полегчает. Уже полегчало!

– Что ты сделала?

– Я – ничего, – Катя рассмеялась и вдруг хрипло закашлялась.

– Что случилось-то тогда?

– А один из них умер, – Катя сжала кулаки. В глазах ее промелькнула злость.

– Ты убила?!

– Нет. Сердечный приступ, кажется. Я, как увидела, что он падает, ушла. В холле уже услышала, что умер.

– И порадовалась? – в голосе Светланы слышалось недоумение пополам со страхом.

– Да, порадовалась! И не спрашивай, почему. Каждый из них в чем-то виноват. Каждый! Один заплатил жизнью. Не моими руками! Но мысль тоже материальна. Вот и догнала.

– Ты обезумела! Слышала бы тебя Агафья! Не тому она нас учила!

– Она правильно нас учила, успокойся. Просто мы с тобой разные. Ты совсем маленькой к ней попала, ничего из детства не помнишь, ни зло, ни добро. А я виновата, что меня обидели? Я заслужила чем? В двадцать лет много ли грехов за мной было, что со мной так судьба обошлась?

– Вот видишь, судьба. А они в чем виноваты?

– Это мне решать. И не лезь ко мне со своими нравоучениями.

– Хорошо. А сестру ты видела?

– Да, – Катя улыбнулась, – Она так на маму похожа! Я – на отца больше, он тоже темноволосый был, а она – копия мамы. Фигурка точеная, не скажешь, что рожала. А вот племянницу так и не увидела ни разу. И муж у Аришки красавец.

– Что, так и не подойдешь к ней?

– Нет, Света, не могу. Тридцать лет прошло! Я последний раз ее на похоронах мамы видела. Еле сдержалась, чтобы не подойти. Хотя риска никакого, что узнает, не было. Лицо-то мое помнишь тогдашнее? Краше в гроб кладут!

Катя горько усмехнулась.

– Я думаю, она бы узнала.

– Не думай. Ты, Света, добрая не в меру.

– А где мера доброты?

– Там, где прощение возможно. Я людям всю жизнь помогала. Их судьбами жила. Пора и своей заняться. Наверное, не зря я в город вернулась. Тридцать лет не было такой возможности, в глуши сидела, а тут, как Бог дал.

– Может быть, не для мести ты здесь, Катя?

Катя не ответила. Она все решила. Ей бы только остаться с Матвеем наедине. А потом и с Зотовым. Курлин уже не в счет.

Катя выключила настольную лампу и легла.

«Господи, прости нам грехи наши, как мы прощаем врагам нашим», – услышала она, засыпая.

Глава 13

Что б такое надеть, чтобы…Чтобы, что? Понравится Зотову? Или показать, что она не придает встрече никакого такого смысла? Свидание по его просьбе. Она, якобы, в недоумении: и зачем я, господин Зотов, вам понадобилась? О! Что вы, что вы! Ничего личного! Я понимаю, это почти деловое свидание. Вам жаль? Ну, кто нам мешает?..» – бедная Аринина голова разболелась от неслышимого бесконечного диалога. «Боже, какая пошлость! Что за дрянь лезет в голову?» – на самом деле Арина трусила. Так, будто ей пятнадцать. И свидание первое.

Арина достала из шкафа черные джинсы и зеленый пушистый пуловер. В сотый раз вспомнила звонок Зотова. В сотый раз улыбнулась. С ней забыли поздороваться. У нее забыли спросить, согласна ли она вообще встретиться. Зотов просто распорядился ее временем, выдохнув в трубку: «В двенадцать около «Сюрприза». Черная «БМВ» с номером 004». Это поначалу ввело ее в состояние ступора. А потом в состояние радостно – глупого возбуждения, в котором она пребывала и поныне.

Утром, толком не выспавшись, она с трудом заставила себя выйти на кухню, чтобы сварить мужу кофе. Яичница подгорела, но Игорь, как всегда голодный после обильных возлияний накануне вечером, проглотил ее, закусывая толстым тройным (колбаса, сыр, масло) бутербродом. Она смотрела, как крошки летят во все стороны, как падают капли кофе на столешницу и неожиданно подумала, что ей это… не нравится. Вот так мягко, осторожно, она определила свое состояние отвращения. Но нельзя же так о муже! Попыталась вспомнить, всегда ли он так ел, и не смогла. Хотя, наверное, всегда, просто внимание не заостряла, машинально вытирая стол после завтрака. Тут же пришла в голову еще одна мысль: она уже давно с мужем не целовалась. Торопливый секс в одну сторону ее не тяготил, но и радости от таких соитий было мало. Да и желание возникало все реже и реже. Она вдруг поняла, что уже давно ничего не хочет менять. Даже фантазии, в которых она жила одно время, когда увлекалась любовными романами, ее не тревожили. Ее устраивало то, что есть. И это пугало. Вырисовывалась безрадостная картина: Бог терпел и нам велел. Ничего не получалось, кроме этой терпимости.

Арина бросила взгляд на часы и поняла, что опаздывает. Обозлившись на себя, решила, что макияж оставит нетронутым: рисовать красоту не было ни времени, ни желания.

Пешком идти было минут десять. Машину она увидела издали: ее лакированные бока ярко блестели под скупым осенним солнцем. «И что? Мне просто влезть в машину, плюхнуться на сиденье и сказать «привет»? Нет уж, не дождетесь, господин Зотов!» – она замедлила шаг.

А дальше что – то произошло. Асфальт вздрогнул под ногами Арины, и она от неожиданности отскочила в сторону, ближе к стене дома. Что – то посыпалось сверху. Руки, которыми она закрыла голову, обожгло тысячами маленьких искр. Арина поняла: это осколки стекла, больно царапающие кожу. Она посмотрела на противоположную сторону улицы, где только что стояла машина Зотова. Укусив себя за руку, чтобы не закричать, Арина с ужасом увидела, как оранжевое пламя, словно в дьявольской пляске, окутало автомобиль. Бестолково суетясь, около пожара сновали люди, какой – то человек, стоя на балконе своей квартиры, выплескивал из ведра воду вниз, прямо в пламя.

«Он же ждал меня в машине. Так? Значит, он там? Но там нет живых! Значит, он не жив!» – ей казалось, что, только логически рассуждая, она поймет. Поймет, что произошло. И какой в этом смысл. «Если бы я не опоздала, я бы сидела с ним рядом. И, не прожив ни дня вместе, мы умерли бы в один день», – ей стало вдруг обидно. Обидно за себя. Почему ее все бросают? Сначала Катя, потом мама, а теперь вот он, Зотов. Арина присела на корточки и заплакала. Ее кто-то тормошил, кто-то пытался поднять, но она только отрицательно мотала головой из стороны в сторону. Она не знала, сколько времени прошло с момента взрыва. Она не видела, как в машину скорой помощи внесли носилки с кем-то, прикрытым окровавленной простыней. Она почти не почувствовала, что ее подняли и повели. Она только дома поняла, что она дома. И узнала, что привез ее домой Игорь. Муж.

«Что ты там делала, говори!» – тряс он ее за плечи, когда она пыталась смазать йодом порезы на руках. «А что там делал ты, дорогой?» – задала она вопрос, как ей показалось, вслух.

Глава 14

– Мама, я была у нее на прошлой неделе. Так часто ходить незачем, – Татьяна перевернула блин на сковородке и подлила масла.

– Вот уведут у тебя мужика, ойкнуть не успеешь.

– Не уведут. Он теперь со мной чаще оставаться будет. И без меня никуда! Видишь, на презентацию с собой потащил. Когда я с ним в последний раз куда – то ходила? Только к Роговцевым, а обычно он старался один из дома смыться. Сама знаешь, как я люблю эту семейку, жена у Матвея та еще фифа! Но ходила, улыбки изображала, потому, что хоть куда-нибудь!

– Сама виновата, нужно было к бабе Вере давно со мной пойти. Она свое дело знает. Еще отец твой с ее помощью от своей любовницы ко мне повернулся.

– Так ты отца привораживала?

– А как бы я замуж за него вышла? Он тогда уже год как жил в гражданском браке, как сейчас говорят. Учились они вместе. Она под стать ему была: крепкая, высокая. А я что? Пигалица в полтора метра. Он меня просто не замечал. А я с ними в одном подъезде жила. Дверь в дверь. Утром подкараулю, когда он из двери выйдет, скажу «Здрасте», а Гриша и не глянет в мою сторону. Кивнет, в лучшем случае, а то и так пройдет в задумчивости. А я жизни без него не мыслила. А за любовь бороться нужно.

– И что вы с бабой Верой сделали?

– Ну, тогда она девушкой молодой была, но сильная! Молва о ней вперед нее бежала. Очереди в коридоре коммуналки…Женщины в основном…Заговорами она помогала. Я сейчас уж точно не помню, пятьдесят лет прошло! Но соль, помню, заговоренную под коврик дверной Гришке с его бабой сыпала. Не верила толком, что получиться, но высыпала. И в этот же вечер у них скандал случился. А на другой день Гриша пьяный вдрызг вернулся где-то к полуночи. Нинка его не пустила, а я открыла дверь, к себе зазвала, чаем напоила, а утром, когда проспался, стопочку водки поднесла. Мне эту водку баба Вера накануне дала.

– А дальше?

– А дальше он без меня и шагу ступить не мог. Вроде, к ней идет, а ко мне заруливает. Я ним в постельку, он и остается. Так и переехал ко мне насовсем.

– А любовница?

– Нинка? А она дура была совсем. Гордость свою демонстрировала всему двору. Будто ее и не волнует, что ее любовник к другой женщине ушел.

– А потом?

– А потом родители нам квартиру выменяли. Мы уехали.

– А с Ниной что?

– Она теперь пенсионерка Нина Петровна Судняк. Замуж она тогда вышла, в райкоме работала. Двое сыновей. Про старшего не знаю, а младший – бизнесмен. На красивой машине ездит, лучше, чем у твоего мужа. Она живет все в том же доме, через квартал от нас. И вижу я ее часто, по набережной гуляет.

– Судняк…Фамилия знакомая.

– Может, и слышала где. Сын ее известная личность. Сама о нем в газете читала.

– Что читала – то?

– Вроде того, что прошлое у него криминальное. Это сейчас он честный бизнесмен. А раньше, говорят, на рынке плату с торговок собирал.

– Мам, все – то ты знаешь! – Татьяна вроде бы осуждающе покачала головой.

– Так интересно же. Чай, не чужие мы друг другу с Ниной Петровной.

– А отец что, так ее и не вспоминал никогда?

– Почему? Вспоминал. Только я, как почувствую, что он опять в сторону поглядывает, шасть к Вере. Она мне водочки заговорит, и – порядок. Опять шелковый. Только пить много стал.

– И что, я тоже должна буду к бабке всю жизнь таскаться? Так она старая уже какая, помереть может!

– Сейчас таких колдовок пруд пруди! Вон, газетку полистай. «Приворожу, уберу соперницу, гарантия…»

– Там половина шарлатанов.

– А вторая половина – нет! Нужно будет, найдем. Не хотела тебе говорить, но замуж – то за Лешку ты как вышла, знаешь?

– Как вышла? По «залету», ты же сама научила!

– Это ладно. Подпоила я твоего Алексея раз, когда он в гостях был. Вот тебе и вся свадьба.

– Мама!!!

– Чем ты недовольна? Ну, помогли ему маленько в собственной жизни разобраться, грех – то в чем? Вы же почти тридцать лет прожили! Сына нажили, в конце концов.

– Мама!!! Ну, что ты городишь? Сын-то причем? Ты же все знаешь!

– Я знаю, ты знаешь, а Лешке знать не положено. Делай, что я говорю, и глаза ему закроешь ты, а не другая. И в глубокой старости.

Звонок телефона помешал Татьяне ответить матери. Она не знала, как ей реагировать на ее рассказ. С одной стороны, ей грех жаловаться, Лешка муж не из плохих. И живут они не хуже других. Почему же тогда появилось это гаденькое чувство, что она в чем – то перед ним виновата?

– Слушаю вас. Да, я жена. Татьяна Григорьевна Зотова. Что вы сказали? В какой больнице? Да, я поняла. Я приеду. Да, да. Сейчас же!

– Таня, что?!

– Машина Лешки взорвалась. Он в больнице. В реанимации. Я могу и не успеть…, – Татьяна, оттолкнув мать, кинулась в спальню. Одеваясь, она вдруг вспомнила слова матери: «И глаза ему закроешь ты…». И ей стало страшно.

Глава 15

Роговцев, как всегда, забыл взять с собой в ванную телефон, и теперь тот трезвонил на столе в кабинете. «Ничего, перезвонят», – подумал он лениво, стоя под струей горячей воды. Резко переключив кран на холодную, он даже не вздрогнул: контрастный душ был для него делом привычным. «Сейчас пообедаю и возьмусь за статью. Потом позвоню Зотову. Потом – Беркутову. А вечером придет Лилька с мужем», – «прокрутил» он мысленно расписание на день. По дочери он скучал отчаянно, хотя она жила в пяти минутах ходьбы от отчего дома. Он и ревновал ее к мужу отчаянно, порой ловя себя на мысли, что, похоже, это признак старческого маразма. Надежда, видя его метания, только посмеивалась. Муж дочери ей нравился, парой, с ее точки зрения, они были великолепной, но самое главное: в глазах дочери плескалось счастье. Только вот детей эта пара не хотела. Вроде бы, только пока. Роговцев их поддерживал, советовал не торопиться. И ругал себя за эти советы, потому, что в душе надеялся, что самым маленьким ребенком в семье на подольше останется его дочь. Представить Лильку матерью он не мог, хоть убей.

Теперь зазвонил городской. Роговцев, наскоро замотавшись в полотенце, сунул ноги в сланцы. Самый ближайший аппарат был на кухне.

– Слушаю, – выдохнул он.

– Приехать сможешь? – голос Беркутова звучал как-то обреченно.

– Случилось что?

– На Зотова покушение. Машину взорвали. Только что.

– Жив?

– В реанимации. Приедешь? В первую городскую.

– Через полчаса буду.

Роговцев посмотрел на свою руку, сжимавшую трубку. Костяшки пальцев побелели, а сама рука мелко подрагивала. «Дурдом! Он же на свидание собирался. Эта Арина, что, террористка что ли?» – кроме этого, как он понимал, абсурдного, объяснения, в голову ничего не приходило.

На стоянке в больничном дворе он увидел служебную «Волгу» Беркутова. Сам Беркутов ждал его в холле. Он сидел на жестком клеенчатом диване и листал забытый кем-то журнал.

– Присаживайся, – сделал он традиционно гостеприимный жест.

– К нему не пускают?

– Нет. Жена приехала, под дверью реанимации дежурит.

– Надо бы подняться к ней.

– Потом. Слушай. Я адрес этой дамочки, Галаниной, не успел пробить пока, видишь, как все быстро раскручивается.

– Думаю, она ни при чем. Что ей Зотов такого сделал? Чтобы вот так!

– Зотов иного мнения. Он и за тебя боится.

– Да брось! Она же со мной не ругалась, мы друзьями остались. Это точно.

– А вот Зотов рассказывал, она по тебе страдала, – Беркутов передал разговор с Зотовым в подробностях.

– Я не знал. И все равно глупость получается. Тридцать лет прошло. Не пять, а тридцать. Ты сам-то веришь в то, что человек вынашивал планы мести тридцать лет?

– Всяко бывает, – Беркутов неопределенно махнул рукой в воздухе.

– У тебя что, других версий нет?

– Да с этой Галаниной даже не версия, так, зацепка. Если бы не убийство Курлина, если предположить, что не на него покушались, а на Зотова, то картина больше вырисовывается криминально – производственная. Кому-то он мешает, твой Зотов.

– Да, ладно! Лешка ничего такого не говорил. У него все тихо, отлажено. Он же не пахан какой, а директор завода.

– А завод у нас что? Акционерное общество. А там, где владельцев несколько, разборки весьма вероятны.

– Согласен. А где машину взорвали – то?

– Около «Сюрприза». И что он там делал? Время, правда, обеденное, взрывное сработало ровно в двенадцать. Мог, например, просто в магазин заехать. Кстати, он почему жить остался: в момент взрыва как раз из магазина выходил, десяток шагов до машины оставалось, когда бабахнуло. Сидел бы внутри – все, конец! В доме до последнего этажа все стекла выбиты. Кроме Зотова, еще двое пострадавших.

– Я, кажется, могу сказать, что он делал у «Сюрприза». У него свидание намечалось.

– Еще новость. С кем?!

– С Ариной Судняк. Влюбился Зотов, блин, на старости!

– В жену Судняка? Интересно. В кафе она тоже была…., – Беркутов вдруг вспомнил, что Зотов во время их разговора выходил в коридор, чтобы кому-то позвонить. Наверное, как раз с этой дамочкой договаривался о встрече.

– Ты с ней еще не встречался?

– Сегодня, в три. Вот и поговорим.

– Я пойду, поднимусь к Татьяне. Увидимся, – Роговцев направился к двери лифта.

– Галя, я не купил куклу. И обедать не приду. И про вечер ничего сказать не могу. Ты все узнаешь из новостей, – Беркутов с сожалением отключился: вместо домашнего супчика его ждал гамбургер с кружкой растворимого кофе, разговор с дамочкой по имени Арина Судняк и очередная выволочка от начальства.

Глава 16

Светлана не находила себе места. Вроде бы квартира большая: три комнаты, коридор десять метров, в ванной даже кресло кожаное поместилось. Профессорская квартира, дедушкина. В старом доме с метровой толщины стенами и высоченными потолками. И ажурным балконом, выходящим в тихий двор. Она жила в этой квартире, как выяснилось, до трех лет. А потом ее украли. Еще год она жила с цыганами, потом сильно заболела, и те ее оставили в деревне у Агафьи, местной целительницы, а сами ушли кочевать дальше. Больная она им была без надобности. Агафья, съездив в город, пошла сразу в милицию. Кто эта девочка, брошенная на нее табором, выяснилось довольно быстро: родные не прекращали искать Светлану. Так она вернулась к бабушке и дедушке.

Родителей у Светланы не было, погибли в горах. «Одержимые были, тебе только год исполнился, а они на байдарках, да по горным речкам. И не вернулись», – рассказала ей бабушка. Дед умер, когда ей было семь лет, бабушка – через год. Никаких родственников у них не было. Агафья с мужем, которые навещали Светлану в городе часто, не реже раза в месяц, удочерили ее и увезли к себе в деревню. Соседка согласилась присматривать за квартирой, Агафья исправно привозила ей свежие продукты и рыбу, которую ловил ее муж Иван.

Живя в городе, Светлана часто болела, застуженные в кочевой палатке бронхи не выдерживали городского смога, да и одними таблетками врачи Светлану вылечить не смогли. Агафья отпаивала ее настоями, читала молитвы и натирала на ночь барсучьим жиром. К восемнадцати годам Светлана была здорова и знала все секреты Агафьи.

Муж Агафьи к тому времени умер. В деревне на десяток дворов осталось полтора десятка стариков, а из молодежи одна Светлана. Автобус в город ходил все реже, а потом и вовсе стал проезжать мимо: отстроили новую трассу в нескольких километрах в сторону, и пылить в Витевку шоферам было не с руки. До трассы желающих довозил дед Осип на лошади, запряженной зимой в сани, летом в телегу. Светлана почему – то боялась города, там ей становилось сразу душно, словно бы город сам ее отталкивал, словно и не родилась она в городском роддоме и не ходила с нянькой в городской парк на прогулки.

Лечиться к Агафье ездили со всей округи и из города тоже. Денег она не брала, но продуктов оставляли у нее порой так много, что Светлана вечером ходила по домам и раздавала пачки чая, банки кофе и колбасу соседям.

Светлана хорошо помнила тот день, когда в их доме появилась Катя. Был ноябрь, с неба лил ледяной дождик, и дед Осип, отправившись на трассу за пациентами, как он называл всех, кто приезжал за помощью к Агафье, вернулся пустым. Агафья, решив, что на сегодня она свободна, собралась съездить в город сама. Дед Осип, как он потом отчитался перед Светланой, самолично посадил ее в автобус, идущий из Екатериновки. Встретить ее Агафья велела в три часа. Светлана сготовила обед, завернула чугунок с горячими щами в старое ватное одеяло и взяла вязание. Мысль о том, что Агафья, вернувшись из города, обязательно начнет опять разговор об учебе, пугала. В институт поступать Светлана не хотела. И опять-таки только потому, что ей совсем не хотелось жить в городе. Тем более одной в пустой огромной квартире.

«Тпру-у, каналья», – послышался голос деда Осипа со двора. Светлана выглянула в окно и увидела, как Агафья помогает слезть с телеги женщине, замотанной в большой клетчатый платок.

– Светочка, воды нагрей побольше, – попросила ее Агафья, едва переступив порог.

Она усадила гостью на кровать и стала ее раздевать. Осторожно сняв с нее платок и посмотрев на ее лицо, Агафья перекрестилась.

– Кто же с тобой так, а?

– Можно, я потом расскажу? Мне больно, – простонала женщина.

– Конечно. Молчи. Светочка, принеси мазь от ожогов. Ту, что я нынешним летом сделала.

Света принесла из кладовки глиняную банку. Она старалась ничем не выдать того ужаса, который заставлял дрожать руки и холодил спину. Ужаса от того, что она увидела на месте лица гостьи. Вздыбленная пузырями кожа была красно-желтого цвета. В некоторых местах она висела неровными лоскутами, напоминая изрезанную ткань. Когда Светлана с Агафьей снимали с нее остальную одежду, гостья уже плакала навзрыд: на теле ее не было живого места.

Несколько месяцев Агафья и Светлана, дежуря у постели гостьи по очереди, меняли ей повязки, кормили с ложки и поили настоями. Гостья почти не разговаривала с ними, назвав только свое имя – Катерина.

– Тетя Агаша, а вдруг ее ищет кто? – попыталась однажды выведать хоть что-нибудь Светлана.

– Не пытай, Света. Захочет Катя, сама нам все расскажет.

Но Катя молчала.

Однажды Светлана проснулась от крика Кати… Через несколько месяцев он мог бы родиться живым, этот маленький комочек плоти. Катин ребенок, за которого кто-то решил, что ему не жить…

Катя им так ничего о себе и не рассказала. Только попросилась пожить немного. Да и куда ей было идти с таким лицом!..

Светлана прислушалась. Так и есть, пришла Катя.

– Я беспокоилась, – Светлана посмотрела на Катю вопросительно, но, заметив, что с подругой что-то не то, замолчала. Катя, словно ничего не видя, на ощупь нашла пуфик и устало на него опустилась.

– Вот и еще одного настигла кара небесная, – куда-то в сторону произнесла она тихо.

– Кать, что случилось? – у Светланы вдруг запершило в горле, и она закашлялась.

– Я уже не знаю, что происходит. Все идет мимо меня, не так, как я хотела. Они не должны умирать. Они должны быть здоровы, чтобы жить долго, но…они не должны быть счастливыми. Я только хотела, чтобы они поняли, как тяжело, когда все от тебя отворачиваются. И никто не хочет понять и помочь. И, что можно предать человека, ничего особенного для этого не делая. Просто не заметить, просто пройти мимо, просто сказать не то и не во время.

– Катя, ты мне скажешь, что случилось? С кем? С Зотовым? Или с Матвеем?

– Лешка Зотов в больнице. Взорвали машину, – Катя скинула сапоги, переобулась в тапочки и поднялась с пуфика.

– Катя, – остановила ее Светлана, когда та уже шла по коридору на кухню, – Скажи только одно: ты уже читала заговоры? Читала или нет?

– Да! Да! Света! Ну, почему ты меня не слышишь? Я же жить не смогла бы! Видела бы ты их троих! Холеные, довольные! Понимаешь, они мое счастье украли! Мое! Я могла быть женой Матвея, я могла бы родить ему ребенка! И мы с ним принимали бы у себя в доме друга Лешку Зотова! И я не подглядывала бы тайком за своей сестрой, карауля ее у подъезда дома! У меня уже внуки могли быть!

– Почему же ты не ушла от нас с Агафьей?

– Света, а ты меня помнишь ту? Без лица, без души, без желания жить? Ненависти даже не было! Пустота. И куда мне с этим всем было идти? И зачем?

– Но позже, после операции?

– Сколько мне уже было? Почти тридцать. И еще. Сейчас на мне не мое лицо. Это чужая маска. Я к нему привыкнуть до сих пор не могу. Вроде бы, сходство с фотографией на паспорте идеальное, но как тебе объяснить? То мое лицо принадлежало беспечной девушке. Та девушка радоваться умела, любила всех вокруг, хотела учиться, замуж хотела. И все эти простые желания были написаны на ее лице. А сейчас… Мне пятьдесят, а кожа тридцатилетней. А в душе мне все девяносто. Никакой гармонии. Правильно Агафья мне говорила: молодость должна уходить вовремя. А я к вам попала уже старухой. Вроде, и жить еще не жила, а уже дальше ничего нет. Вроде за двадцать первых лет я уже свое все пережила. Дальше только тело живо.

– Но ты же людям помогаешь! Разве этого мало?

– И ты их лечишь! И что? Одна, всю жизнь одна! Ты даже не знаешь, что такое ласки мужчины.

– Я не могла…Ты же знаешь…

– Да, я знаю! А ты не поняла до сих пор, что Агафья нарочно так тебе сказала, чтобы ты и думать не смела?! Ей нужно было тебе дар передать. И нужно было, чтобы ты этим даром пользовалась. Настоящая ведьма одинока.

– А Агафья? Она же замужем была!

– И что? Муж рано умер, освободил ее. Она только после его смерти в полную силу ворожить начала. Она мне об этом не раз говорила.

Светлана промолчала. Катя в последнее время очень изменилась. Как вступила в это ведическое общество, так и не понять ее стало. Они тридцать лет вместе. И никогда она так не злобилась. Ни на кого. Чем они там занимаются с этой Пионовой? И деньги огромные Катя туда относит. По тридцать тысяч за семинар! И зачем ей эти семинары, Агафья и так ее всему научила? Катя – травница уникальная. Даже она, Светлана, так травы не знает, хоть и жила с Агафьей дольше. У нее вся сила в руках. И в молитвах. И в любви к людям. Без этой любви не дойдет до человека помощь Божья.

– Катя, скажи, а что вы на семинарах изучаете?

– Не могу тебе сказать, сама приходи, узнаешь.

– Я не пойду. Разве тебе мало того, что ты знаешь?

– А что я знаю? Травинки – былинки? А настоящая, сильная магия? Неужели тебе не интересно, как заговоры работают? Как человеком управлять можно? Его жизнью? Не хочешь понять?

– Катя, Катя, ты хоть представляешь, куда это может завести?

– И куда? Я просто сильнее стану. И помогать людям смогу более эффективно. А не травками поить.

– Так ведь любая магия наказуема! Не боишься?

– Я?! Не смеши меня. Что ты знаешь об Агафье? Тебе никогда не приходило в голову спросить ее, отчего она в глуши прозябает?

– Она там родилась.

– Нет, Светочка! Агафья родилась здесь, в городе. Спроси, откуда она мне деньги на операции нашла? Что, не задумывалась никогда? Квартиру свою городскую она обменяла на однокомнатную с доплатой. Ту, в которой и родилась. И жила с родителями. Не знала?

Светлана отрицательно покачала головой.

– Не обижайся, но Агафья тебя всегда считала блаженной. И боялась за тебя очень. Любила она тебя, как дочь. А я для нее кто? Поэтому мне все рассказала. Про себя, про то, как в деревне оказалась. Отец убил ее мать, потом себя. Вот ее бабушка и забрала в деревню. В городе остался старший брат. Он только из армии пришел. Когда она мне деньги на операцию предложила, я ведь сразу поинтересовалась, откуда. Я же видела, что она денег с людей не берет. И не брала никогда. Она ответила, что брат умер, квартира осталась. И остальные деньги на моем счете лежат. Так она захотела.

– Теперь понятно, почему она мне отказала. У меня же видишь, какие хоромы?

– Да, она хотела, чтобы ты, если что со мной случится, имела хотя бы квартиру.

– Мне всегда казалось, что Агафья и деньги – это вещи несовместимые.

– А жили вы, а потом и мы, на что?

– Люди продукты приносили. Пенсия за мужа у нее была, мое пособие. Потом я вязала варежки, шали, а соседка продавала в городе.

– Ну, да. Только ей еще брат давал.

– Почему же он никогда к нам не приезжал?

– Вот этого не знаю. Да и какая разница? – Катя досадливо махнула рукой, – У нас ужин есть? Я голодная, с утра ничего не ела.

Светлана молча достала из холодильника кастрюлю с овощным рагу. Поставила на огонь, потом повернулась к Катерине.

– Катя, откажись от своей затеи. Не настолько они виноваты…

– Не тебе судить об их вине! И, кажется, кто-то мне помогает, хотя я и не просила. Что толку от одного моего заклинания?

– Ты дорогу злу открыла, как ты не понимаешь, – тихо произнесла Светлана и, не дожидаясь ответа, ушла в комнату. «И открылись тогда врата, и полезло зло и нечисть всякая…»

Глава 17

Арина наступила ногой на кнопку пылесоса и выдернула шнур из розетки. Комната, в которой она убиралась, была практически нежилой: когда-то, покупая в этом доме квартиру, муж настоял, чтобы у них была отдельная библиотека с книжными стеллажами и компьютерным столом. И еще в комнате должны стоять мягкие кресла, а между ними торшер со столиком. Такой, какой ему помнилось, стоял в бабушкиной комнате около старого кожаного кресла. И непременно на полу – толстый ковер. Все это должно было где-то помещаться, поэтому самую большую комнату в купленной квартире отвели под эту самую библиотеку. Дизайнер посоветовал не покупать готовые стеллажи, а сделать полки вдоль всех свободных стен и в результате Арине, чтобы достать нужную книгу, приходилось тащить из кладовки тяжелую стремянку. Игорь книг не читал вообще, компьютер ему нужен был только для того, чтобы был или поиграть во что-нибудь простенькое, но при случае любил ввернуть при друзьях и их дамах «вот у меня в библиотеке» или «я сегодня работал в библиотеке» и тому подобное. Думая, что таким образом он причислит себя к числу образованных, начитанных или просто культурных, он не жалел денег на книги, правда ездить на книжный рынок с Ариной не любил. Чаще всего он оставался в машине, а Арина одна с удовольствием бродила по книжным развалам и покупала все, что ей нравилось. Толстого, Достоевского и Чехова, а так же других классиков, она привезла из родительской квартиры. Покупая на рынке детективные новинки, она прочитывала их залпом и ставила на полку повыше. Через полгода, перечитав заново, чаще всего отвозила назад на рынок и отдавала бывшему однокласснику Димке Лозову, в прошлом филологу, ныне книготорговцу.

Но читать она любила только лежа на кровати в спальне, плотно закрыв дверь, чтобы не слышать, как в зале Игорь вопит около телевизора, радуясь забитому в ворота голу. Раз в неделю она вытирала в библиотеке пыль и пылесосила ковер.

В коридоре настойчиво пел домофон. Арина подбежала к двери, сняла трубку, и тут же в ней раздался гневный голос Ленки:

– Да открой же ты, наконец, я замерзла тут, стою уже полчаса!

Ленка влетела в квартиру взъерошенная и, растерянно глядя на Арину, выпалила:

– Знаешь, Зотова подорвали! Ну, помнишь, я тебе говорила, Колькин брат у него замом. Вместо брата твоего мужа. Ну, подруга, вари быстрее, включай котелок! Брата Игорька твоего Зотов турнул в прошлом году, а брата моего Кольки взял на его место! Зотов! Вспомнила?

Арине и не нужно было ничего вспоминать. Перед глазами тут же встала горящая машина.

– Он в реанимации, Зотов. Слушай, дай заглотнуть пару бутеров, и чайку зелененького. Того, из черной банки, с жасмином.

– Холодец будешь? А курицу?

– Буду, и то и это. С горчицей.

Арина быстро накрывала на стол, зная, что с едой ее подруге лучше не шутить: у Ленки недавно обнаружили диабет, и от голода ей могло стать по – настоящему плохо. Арина достала пачку вафельных хлебцев, увидев которые Ленка недовольно скривила губы.

– Дай хоть у тебя съем кусок булки, подруга! Дома Колька меня этими сухарями травит, а тут ты еще!

– Не дам, не проси. Впрочем, на вот тебе, – Арина отрезала от батона кусочек толщиной с листок, положила на него обезжиренной колбасы и протянула Лене.

– Боже, и вы едите это каждый день и вдосталь! И за что Бог на меня так обиделся, что лишил такой малости! Ну, так вот. Слушай. Ты ж телевизор не смотришь! А зря! Машина взорвалась прямо около «Сюрприза», представляешь! Среди бела дня, куча народа пострадала, стекла в доме повылетали, ужас! Зотов жив остался чудом. Колька говорит, в машине его в этот момент не было, он как раз из магазина выходил. И что он там вообще делал? Колька сказал, что его с утра на заводе не было. Он то ли в милиции был, то ли в администрации. Впрочем, не важно. Главное, цел. Ариш, ты что? Ты что рыдаешь – то? Ты же с ним и знакома не была? Или была? Постой, точно! Он же к тебе в кафе подходил. Я краем глаза заметила. Ариш, у вас что, отношения? Почему я не знаю?

– Нет у меня с ним никаких отношений, – Арина вытерла глаза салфеткой.

– Врешь! По чужим так не убиваются. Не хочешь, не рассказывай. Я сейчас вот доем и уйду. А ты рыдай дальше.

– Рассказывать нечего, Лен. Не было ничего.

Лена обиженно молчала. Ни фига себе не было! Она, Лена, вообще не помнит, когда Арина плакала в последний раз. Наверное, когда маму хоронили. Или нет. Тогда точно не плакала, все старухи во дворе еще косились на нее осуждающе. А вот когда сестра пропала, Аришка точно убивалась. Ее даже с уроков несколько раз отпускали. И Ленку заодно, чтобы та ее домой проводила. Ленка провожала и сидела с ней до возвращения тети Лизы. А потом они вдвоем плакали на кухне. Лена звонила своей маме и та приходила, потому, что Ленке было страшно смотреть, как плачет тетя Лиза.

– Лен, я правду тебе говорю. Ничего не было. Я видела его всего два раза в жизни, причем в первый раз у него дома три года назад.

– А домой ты к нему как попала?

– Я познакомилась с его женой Татьяной в книжном магазине. И она пригласила меня к себе. Мы даже не разговаривали с ним тогда почти. Минут десять от силы.

– И все?

– Да. А в кафе он сам ко мне подошел. И…

– Ну! Что дальше?

– Да как-то странно получилось: он просто сказал, что позвонит назавтра в одиннадцать, а я согласилась.

– Зачем?

– Откуда я знаю? Он так смотрел! Там еще Татьяна за ним маячила. Он быстро сказал, что позвонит и все.

– Так, и позвонил. Арин, ну что мне из тебя тянуть все?

– Позвонил. Ровно в одиннадцать. Он в этот момент в прокуратуре был, его вызвали. Я должна была в три к этому же следователю прийти.

– Знаю. А я в пять. Он тебя пригласил куда? Постой! Это он с тобой должен был встретиться у «Сюрприза», точно? Ты не пошла, да? Поэтому с тобой и ничего не случилось!

– Я пошла. Опоздала всего на пару минут. И все видела. Как машина горела, как люди бегали. Вот, – Арина протянула руки, – на меня стекла сверху падали, порезалась вся.

– А в милиции ты это рассказала?

– Вот тут начинается самое странное. Следователь Беркутов откуда – то знал, что Зотов должен был встретиться со мной. И, похоже, он думает, что я причастна к тому, что случилось.

– Он что, так прямо тебе и сказал?

– Нет, конечно. Только к чему эти вопросы, знаком ли Зотов с моим мужем? И что я делала в кафе? Он почему – то считает, что меня на таких мероприятиях быть не должно.

– На каких таких? Да! Он и меня спрашивал, точно ли я тебя туда пригласила? Он что, тебя в убийцы записал, этот Беркутов? – вдруг задумалась Ленка.

– Его можно понять. Я и в кафе была, когда Курлина убили, и около взрыва. Просто он проверяет все версии.

– Только одно «но»: жертвы разные. Там Курлин. Здесь Зотов. Какая связь?

– Не знаю. Только я не была знакома с Курлиным совсем, ты же знаешь. Я его даже толком не рассмотрела. Он такую откровенную чушь нес, что мне скучно стало сразу, и я рассматривала гостей. Кстати, к кому это ты от меня улизнула в кафе? Что за мужик?

– А! Издатель знакомый. Желтую газетку издает. Ты у нас такую прессу не читаешь. Сплетник, бабник. Но имеет массу полезных знакомств. Его только обижать нельзя, пакостить начнет. Вот и сидела с ним, пока сам не переключился на другую бабу. Уж, прости! Ариш, я все понимаю. На свидание пригласил, встреча сорвалась. Но не говори мне, что ты так убиваешься по человеку, который тебе безразличен. С тобой что-то происходит. Влюбиться за такой срок нельзя, значит…

– Почему? Почему нельзя?

– Потому, что за десять с половиной минут общения человека не узнаешь!

– А я его и не знаю. Лен, я даже толком его лица не помню. Я его просто чувствую. Он говорит в трубку, а я словно дыхание его на своей щеке ощущаю. Не смотри на меня так, Кислова. Он знаешь, что мне сказал тогда, в кафе? Что ему теперь без меня не жить. И я поверила. И мне без него не жить.

– Ну, ты, Аришка, даешь! Сколько мужиков тебе в любви клялись, вспомни! И каких! Один только Буклеев чего стоит с его нефтью. Ты хоть одного к себе ближе, чем на пять шагов подпустила? Ты же такая правильная жена всю жизнь была, ни – ни вне брака. Сколько раз тебя пытались в койку уложить? Игорьку твоему, единственному на весь город, наверное, спокойно спится, настолько ты верная, до тошноты. У меня рядом с тобой комплекс неполноценности развился, прости – господи себя ощущаю из-за своего единственного в жизни похода налево. И ты мне сейчас говоришь, что готова уйти к какому-то мужику, которого видела два раза в жизни?!

– Была готова. Еще вчера.

– Ну, и дура. Знаю я кое-что про Зотова. Он баб как использованные презервативы кидает. Прости за правду жизни. Все, кто с ним спал, говорят, что он наутро даже имен не спрашивает. Сует в лифчик доллары и на дверь рукой. И никаких «поцеловать» на прощание! Знаешь, как его на заводе называют? Зомби. Кто жену его видел, говорят, бабища, без слез не взглянешь. Когда он с ней рядом, словно скукоживается, это я уже от Колькиного братца слышала, его выражение, не я придумала. А он живет с ней всю жизнь. Вот и думай. Меня с ним когда знакомили, я даже не поняла, он заметил меня или просто так к ручке приложился? Губы ледяные, глаза, как стекляшки. Зомби, точно. И что ты там почувствовать смогла?

Арина молчала. Она точно знала, что все, что говорит Ленка, не про Зотова. Вернее, может и про него и каких-то других женщин, но не про него и Арину. «У него глаза голубые, а в полумраке серые. И нос сломан. И губа нижняя, как у ребенка обиженного, оттопырена», – вдруг вспомнила она. Сердце ухнуло вниз и тут же стало жарко. «Господи, помоги ему!» – прошептала Арина.

Ленка посмотрела на Арину, и у нее вдруг защипало в носу. Сама не зная, что за странное чувство ею овладело, она вздохнула и прошептала вслед за ней: «Господи, помоги им обоим!»

Глава 18

Она сидела около кровати мужа и смотрела, как на его виске пульсирует жилка. Прошли первые сутки после покушения, и Татьяна, скорее с удивлением, чем с радостью, вдруг поняла, что вот теперь-то он не умрет. Дыхание было ровным, заострившийся было кончик носа, порозовел и округлился. Татьяна поймала себя на мысли, что это пустое сидение перед постелью больного ее раздражает. Смысла находиться рядом с мужем она не видела: и так все около него скакали. И врачи и медсестры. Роговцев, знавший главврача, устроил все наилучшим образом. «Черт, и не уйдешь! Не так поймут!» – Татьяна раздражалась все больше.

Ее муж никогда не болел. То есть, пробирала его иногда простуда, как всех нормальных людей. Но он даже не брал больничный, обходясь пачкой таблеток и теплым свитером. Бесхлопотным в этом отношении был ее муж. А теперь она вынуждена здесь сидеть на жестком стуле, гробя свое здоровье.

В свое время она, познакомившись с Зотовым, каким-то чувством поняла, что именно этот мужчина даст ей в этой жизни все, что она захочет. И не прогадала. Заставив себя поверить, что влюблена, она добилась того, что Зотов на ней женился.

Денег, конечно, хотелось больше, но Татьяна, реально посмотрев вокруг, сама опускала себя с небес на землю: много денег, много проблем. Она не живет в серости, как прожила ее мать, но и шубку, как у жены губернатора, позволить себе не может. Так уж получилось.

В дверь палаты тихо постучали.

– Входите, – Татьяна с удивлением обернулась: к Зотову никого не пускали. В палату бочком вошла ее мать.

– Танюша, я договорилась подежурить вместо тебя. Поезжай домой, отдохни.

– Не нужно около него дежурить, мама!

– А что же ты сидишь?

– Глупее ничего не смогла спросить? – все свое раздражение Татьяна выплеснула на мать, – Я должна быть около него, черт бы его побрал. Господи, как я устала!

Татьяна встала со стула и потянулась. «Нужно телевизор в палату принести, время быстрее пройдет!»

– Пойдем в коридор, здесь совсем дышать нечем, – Татьяна толкнула дверь палаты.

Раиса Сергеевна поспешила за ней.

– Как там Петенька? Ты денег ему сегодня дала, когда он в институт пошел?

– Он дома не ночевал. А телефон отключен. Может, ты сейчас его сама наберешь? Мальчик переживает, наверное, из-за отца.

– Брось, мама! Петька уже давно, как он говорит, «забил на папашку». Лешка сам виноват: сколько раз к нему Петя за помощью обращался, и где она, помощь? С девушкой поехать на море собирался, помог ему Зотов? У меня нет таких денег, а он не дал, пожмотился. Для единственного сына. А машина? Что, не мог иномарку купить?

– Но у других никакой машины нет.

– Мой сын не «другой»! И вообще, мама. Я не знаю, что дальше делать! Лешка ведь надолго здесь залег. А мы в Испанию собирались! Пропала поездка!

– О чем ты, Таня, у тебя мужа чуть не убили!

– Не убили же, – Таня сказала это таким тоном, что мать вздрогнула.

– Таня, тебе его совсем не жалко?

– Мне себя жалко. Что я с ним, калекой, делать буду?

– Почему калекой? Он выздоровеет.

– Это еще вилами на воде писано. И не известно еще, сможет ли он на работу выйти. Дура я была. У нас ведь денег особых на счетах нет! Так, мелочь. Нужно было откладывать на черный день. Но кто ж знал! У Лешки, конечно, хороший пакет акций, но, это не живые деньги. Он и раньше все в производство вкладывал, будь оно не ладно! Ладно б, подворовывал. Ан, нет, честный, мать его! – Татьяна уже совсем разозлилась. Злость появилась от бессилия. Рушилась спокойная, сытая жизнь. А она ничего не могла сделать. Кто-то распорядился по – своему, не думая о ней. Кто-то, кому Зотов мешал.

«А кому же он все – таки перешел дорогу?» – впервые задалась она этой мыслью. Вдруг до нее окончательно дошло, что мужа действительно хотели убрать. Насовсем. Просто ему повезло. «Нужно поговорить с Роговцевым. Будет же расследование. Вот, черт! Следователь!» – Татьяна увидела идущего к ним по коридору Беркутова.

Глава 19

Нужно было с чего – то начать поиски. Конечно, он сходит к бывшему дому Катерины Галаниной. Поговорит со старушками во дворе. Не факт, что ее кто-то вспомнит. А если и вспомнят, то только ту, молоденькую студентку. Его, Роговцева-то никто не узнает, сомнений нет. А расспрашивать народ он будет, как и положено журналисту, предъявив корочки. Хорошо. Допустим, никаких зацепок он не получит. Тогда что? Где он видел ее в последний раз? У Дома сельского хозяйства. Точно, на бейждиках было написано про какое – то ведическое общество. «Ведьмы», – как назвал этих дамочек охранник. Роговцев открыл записную книжку в телефоне. Номер телефона начальника охраны здания он нашел быстро.

– Тарасов, приветствую. Роговцев беспокоит. Окажи услугу. У вас там сейчас то ли проводит семинары, то ли просто базируется ведическое общество «Колокол». Можешь узнать подробнее, чем они занимаются? Конкретно? Конкретно еще мне нужны их списки. Вот так, ни больше, ни меньше. Нужно найти одного человека. Не получится, так придется мне профессионально к ним подъехать. Но это долго. Заранее благодарен.

– Пойдем обедать, дорогой, – Надежда подошла к мужу сзади и обняла его за плечи. Роговцев почувствовал, как тепло ее рук передается его телу. Он сразу весь как-то обмяк. «Нужно еще позвонить Беркутову», – мелькнуло в голове, а его губы уже коснулись ладони жены. Он резко развернул кресло, уронив ее к себе на колени. Желание, вспыхнувшее в нем, было так сильно, что руки, лихорадочно расстегивающие пуговки на халате растерявшейся женщины, дрожали. Надя не сопротивлялась, но и не помогала ему. Его страсть могла бы показаться наигранной, если бы не эти дрожащие руки. «Вот так было и в первый раз. Он никак не мог расстегнуть пряжку на поясе моего платья, вслух ругал свои руки – крюки и, в конце концов, просто порвал пояс. Потом долго извинялся и клялся купить мне кожаный ремешок. Впрочем, так и не купил», – думала она, машинально отвечая на его ласки…

– Матвей, мне на работу, ты не забыл? – Надя попыталась выдернуть затекшую руку из-под головы мужа.

– Да – да, еще секундочку, – пробормотал Роговцев. Он лежал на животе, уткнувшись носом в ямочку над ключицей жены, и пытался прийти в себя. «Что это со мной было? Привет из молодости или последний звонок?» – он не чувствовал радости. Только чувство удовлетворения плоти. Стало противно, он вдруг понял, что напугал жену. Потому, что овладел ею, нимало не заботясь, хочет она этого или нет. И даже не озаботившись тем, чтобы доставить удовольствие и ей. А она просто поддалась его напору, словно подала милостыню ближнему. «А во время того думала о работе? На часы поглядывала поверх моего плеча? Успею ли я или ей придется придумывать причину опоздания? Скотство какое-то!» – он не знал, как посмотрит Надежде в глаза.

Она встала с кровати первой. Надевая халат, покачала головой: нескольких пуговиц не хватало. Он видел только ее затылок, но чувствовал это ее осуждение необузданной им вовремя страсти, но стыд, возникший минуту назад, улетучился. «Другая бы рада была!» – вдруг подумал он раздраженно и испугался: так ему не думалось никогда. Он, как ему казалось, любил жену, не мыслил себя без нее. В долгих командировках, используя для своих нужд очередную женщину, он всегда стремился к ней, представляя ее ладное тело, которое знал и помнил, как на ощупь, так и глазами. Потерять ее, значило потерять часть себя. А тут это раздражение.

Он минут пять плескался в душе, вдыхая запах ее геля: Надя пользовалась парфюмированным французским средством для ухода за телом. Он сам «подсадил» ее на дорогую качественную косметику, еще в советские времена привозя ей из загранпоездок красивые флаконы и баночки.

В кухне уже все было накрыто к обеду.

– Матвей, у меня сегодня уроки в восемь заканчиваются, может быть, встретишь? – Надя налила в тарелку суп и поставила ее перед Роговцевым.

– Конечно, Надюша. Я к восьми освобожусь. Мне нужно встретится с Беркутовым, потом подъехать в Дом сельского.

– А что у тебя там? Все никак с директором «Бонуса» не разберешься?

– Да нет. Там все в порядке. Мне нужно встретиться с Тарасовым.

– С Леней? Давно его не видела. Лет пятнадцать, наверное.

– Последние десять лет он служил в Екатеринбурге. Квартиру зарабатывал. Сейчас демобилизовался. Теперь начальник охраны в Доме сельского хозяйства.

– А к Алексею ты поедешь?

– Давай вместе. Вечером, к девяти. Я договорюсь с главврачом, нас пропустят. Я Татьяне звонил, он уже очнулся после наркоза. Теперь просто спит. Она там уже вторые сутки. Устала, наверное.

– Возможно. Только от чего? Наверняка, там есть, кому за ним ухаживать. А на стуле сидеть, действительно устанешь!

– Надя, зачем ты так! Почему ты ее так не любишь?! Или я чего – то не знаю?

– Не знаешь. И я случайно узнала.

– Ты о чем?

– Роговцев, скажи, ты в колдовство веришь?

– Нет, не верю, – облегченно рассмеялся Матвей.

– Вот удивительно, Роговцев: такой упертый журналюга, а такую тему раскрыть не пробовал. А ведь это тема! Ты хоть знаешь, что сейчас даже школьницы к услугам всяких ворожей прибегают? Мальчиков привораживают?

– Ладно тебе, пусть балуются! Все равно, кроме как к очередной шарлатанке, их не занесет!

– Балуются? У меня мальчик в классе есть, Витя Штанько. Ботаник такой, как теперь принято говорить. Ничего, кроме учебы, на медаль идет. А за последний месяц – семь двоек. По разным предметам. Музыкалку бросил. Вместо уроков скрипки стоит под окнами Юли Кусковой. Девочка из очень обеспеченной семьи, но пустоголовая крайне. Витина мама в панике. Семья тоже не из бедных. Сам знаешь, чьи дети у меня учатся! Мама заподозрила неладное.

– Вот ведь вы, женщины, какие! Паренек влюбился в первый раз, а вы сразу вмешиваться! В нем всего лишь гормоны играют!

– Слушай дальше. Мама охранника поставила за сыном присмотреть. Да за девочкой последить. И выяснилось. Ходит та регулярно по одному адресу. Охранник во дворе с бабушками поговорил, те и рассказали, кто по этому адресочку проживает. Как раз колдунья. В общем, разбирались мы со всей этой ситуацией в школе, у директора. Обе мамы были в шоке. Юлина мать у дочери в комнате нашла фотографию Вити, всю булавками утыканную. В красной тряпочке завернута была вместе с клочком его волос. И еще обнаружила отсутствие крупной суммы долларов в тайнике. Юля плакала, что только хотела, чтобы он на нее внимание обратил. А Витя смотрел на нее и только твердил, что не нравится она ему. А на вопрос «зачем к ее дому ходил?», знаешь, что ответил? «Меня словно вел кто – то. В музыкалку иду, а к ней во двор заворачиваю».

– Надя, Надя! Ты же училка, человек просвещенный. Ну, что за бред ты несешь? Кстати, а причем здесь Татьяна Зотова?

– Притом, что Юлина мама, когда пришла разбираться к этой колдунье, как раз Татьяну у нее и застала. Юлин старший брат учился с сыном Зотовых у меня в классе, так что они знакомы. Ты присмотрись к своему другу. Он ведь рядом с ней словно в росте уменьшается. И взгляд становится какой-то затравленный. Скажешь, любовь такая? Приворот это.

– Какой, блин, приворот! Ну, не любовь… Так сколько лет вместе! Срослось уже!

– Вот – вот. Столько лет не любя! Ты бы выдержал?

– Нет! Я – нет. Сейчас я тебе кое – что скажу, и ты сразу поймешь, что вся твоя теория яйца выеденного не стоит. Лешка влюбился. По-настоящему. Просто с ума сошел. В чужую жену. Говорит – без нее жить! А ты говоришь – приворот!

– Кто эта женщина? Я ее знаю?

– Вряд ли. Ее зовут Арина Судняк.

Нет, Надежда не знала Арину Судняк. Но ей вдруг очень захотелось посмотреть на женщину, в которую мог влюбиться Лешка Зотов. Зотов, к которому ее, Надежду, тянуло всю жизнь. С того самого дня, когда Матвей их познакомил, сразу же определив ее в ранг своей невесты. Сразу же поставив ему, Зотову, печать «мой лучший друг», чтобы ни у него, ни у нее не мелькнуло даже мысли. У Зотова и не мелькало. А она год за годом боролась со своим грешным влечением. Ей бы ревновать родного мужа к его прошлому. К его первой любви, Катерине Галаниной. А она ревновала Зотова к его законной жене. Она ненавидела ее и порой не могла скрыть этой своей всегда неуместной ненависти. Она отыскивала в ней все новые и новые недостатки, сравнивала с собой, всегда в свою пользу и думала том, что Господь Бог большой путаник. Она пронесла ревность к Татьяне через всю жизнь, и вдруг оказывается, что ревновала она зря. Зотов свободен от жены, от ее права обладания. Он разом сам себя освободил, влюбившись. И теперь Надежде очень хотелось увидеть свою новую соперницу.

Глава 20

Он был стройным, не лысым и по-мужски красивым. Она – это была она, Арина. Такая, как в жизни. Точь в точь. Видеть ее и не сметь прикоснуться, оказалось такой мукой, что он сразу же возненавидел этого красавчика, небрежно обнимавшего ее за талию. Арина улыбалась одними глазами, и только один Зотов из всей этой толпы физически ощущал, как ей плохо. Одиноко и страшно. Их поздравляли. Арину и ее мужа. Мелькали знакомые и незнакомые лица, в носу щекотало от странной смеси запахов парфюма и спиртного, а ноги скользили по натертому паркету. Все это отмечалось его сознанием в то время, пока он двигался по залу к ней. Двигался с одной целью: оторвать ее от рук этого красавца и увести отсюда. Он боялся, что опоздает, ее уведет кто – нибудь другой, потому, что не могут же все на этом празднике быть слепыми. Не могут не видеть, как ей плохо. Он подошел совсем близко. Он уже встал перед ней, лицом к лицу, но она его явно не видела. Ее рука, которую она протягивала очередному поздравителю, скользила мимо него, чуть не задевая. Он чувствовал кожей тепло ее руки, он смотрел ей прямо в глаза, но ее взгляд оставался все таким же невидящим. Вдруг он почувствовал ледяное прикосновение чьих-то пальцев к своему лицу. «Зотов, Зотов, проснись, ты пугаешь меня своими стонами!», – он открыл глаза и тут же в ужасе отшатнулся: на него почти с ненавистью смотрела его жена.

– Ты мешаешь мне спать, Зотов. С завтрашнего дня я перебираюсь в твой кабинет. Или хочешь, тебя туда переселим? Но больше так невозможно! – Татьяна раздраженно отодвинулась.

«Скорее бы уже случилась эта радость, а то все время талдычит об этом, надоело уже» – Зотов молча отвернулся от Татьяны.

Он провел в больнице три недели. И уже три дня, как он дома. Единственное, чем он жил – это сны об Арине. Хоть и такие, с бессильными стонами, а то и криками боли. Боли не телесной, а оттого еще более мучительной. Нужно было случиться взрыву, чтобы у него открылись глаза.

Лежа лицом к окну, он дождался, пока за Татьяной закроется дверь, и только тогда откинул одеяло. За годы брака ему ни разу не приходила в голову мысль, что он может уйти от жены. Лелея подленькую мыслишку, что его все устраивает и, что у других не лучше, он жил с Татьяной, по необходимости погуливал на сторону, особо не скрываясь и не задаваясь вопросом, что будет дальше. Он был уверен, что жена его любит, иначе, зачем ей был весь этот спектакль с мнимой беременностью? Чтобы получить его, тогда еще живущего на копеечную зарплату молодого специалиста? На кой он ей сдался? Ни богатых родителей, ни квартиры, ни машины, что тогда было мерилом благополучия. Остается любовь. Он простил обман. Простил и Татьяну, и ее безумную мамашу, кающуюся, что бес попутал, и Танюшечку на вранье подговорила она. Рыдания будущей тещи его не тронули, но полные слез глаза Танюшечки сделали свое дело: он не стал забирать заявление из ЗАГСа. Потом задумываться над тем, любит ли его жена или живет с ним по каким-то другим соображениям, ему было просто некогда. Вплоть до этого взрыва. Только видя, как ее корежит от отвращения, когда при ней медсестра кормит его с ложки, он обо всем догадался. Он нужен был, пока был силен и здоров. И она не готова жить с беспомощным инвалидом, не готова быть сиделкой, кормилицей и терпеливо ждать его выздоровления.

Притворившись спящим, он подслушал ее разговор с врачом, до того несуразный, что создавалось впечатление, что разговаривают двое глухих. Татьяна отрешенно слушала, что ей говорит хирург о нем, Зотове, и, когда тот замолкал, все время повторяла только один вопрос: он сможет работать? В конце концов, врач, потеряв терпение, почти крикнул, что она должна Бога благодарить, что ее муж жив. «Благодарить? Вы говорите, благодарить? Ну-ну», – и она отвернулась от ошеломленного ее откровенностью хирурга. Зотову стало страшно. Он беспомощен, а рядом с ним… И кто же рядом с ним был все эти тридцать лет? И тогда он стал неистово молиться об одном: поставь меня, Боже, на ноги.

Он ходит, хоть и с палочкой. Он собирается работать, потому, что ему нужны деньги. И теперь он собирается уйти от этой женщины, оставив ей все. У него была родительская квартирка в доме у драмтеатра, которую он никогда не соглашался продать, несмотря на уговоры жены. И теперь ему есть, где жить.

Во всем этом было одно «но». Он не мог привести туда Арину. Он не мог перед ней даже показаться таким: опирающимся на палку, с осунувшимся лицом, изрезанным осколками стекла, и опустошенным. Ему нечего было ей дать. От Роговцева он знал, что в городе ее нет. Они с мужем, по словам знакомых, уехали в Испанию. Как раз тогда, когда он попал в больницу. Он все время думал – гадал, что за необходимость такая была у нее, уехать именно тогда? И он придумал для себя самое худшее объяснение: он, Зотов, ей не нужен. Потому, что он теперь не мужик, а одна большая проблема. И ей, как и его жене, проблемы ни чему.

Зотов встал с постели, подошел к велотренажеру и выставил самый слабый режим. Морщась от боли, он крутил педали и смотрел на себя в огромное зеркало, занимающее пол – стены напротив кровати. Мужик, недобро усмехавшийся ему, был, несомненно, на него похож. «Ну, давай знакомиться!» – одними губами произнес Зотов, глядя в глаза своему отражению.

Глава 21

Распаковывать чемоданы не хотелось. Она так устала от вокзальной суеты, от бесконечных нелепых пересадок на незнакомом маршруте, от непонимания, что, наконец, происходит, что, едва переступив порог квартиры, побрела в спальню и рухнула на кровать. Зачем ее мужу понадобилось ехать из Испании на поезде, через Украину, да еще и, задерживаясь на сутки, а то и двое в каких – то городишках, где она даже не выходила из гостиницы, Арина понять не могла. Зачем вообще нужно было так срочно ехать в эту командировку, как назвал это путешествие ее муж, да еще брать ее с собой? Собственно, в Испании они пробыли три дня, погода стояла холодная, Арина мерзла в тонком свитере и шелковых брюках, но пройтись по магазинам ей не позволял Игорь. Якобы, у них нет лишних денег. Большей чуши, рожденной на ходу, он произнести не мог. Арина посмотрела на него, как на больного, сунула ему под нос пластиковую карту и холодно спросила: «А это что?». Он вырвал твердый прямоугольничек из ее пальцев, торопливо сунул его к себе в карман и, буркнув, что все их счета заморожены, ушел. Через сутки, пьяный и помятый, он появился в номере и проспал десять часов кряду. К вечеру они уже выносили почти не распакованные чемоданы из отеля. Странно, но испуга от происходящего Арина не испытывала. Еще в начале поездки ею овладело тупое равнодушие и покорность обстоятельствам. Она, как выразилась Ленка, «сложила лапки кучкой». Потом мелькали отели в Праге, Мюнхене, Лодзи и, наконец, они осели в Киеве. Маленький мотель за городом с сауной и летним кортом был заселен однозначного толка публикой. Днем небритые мужики сопели в своих постелях, а ночью гоняли голых девок по коридору. И ее муж, лощеный красавчик, смотрелся среди приблатненной публики так же, как ботинки от Гуччи среди валенок и резиновых калош. И, тем не менее, он с ними вместе пил, принимал участие в ставках, чья девица быстрее разденется, и при этом шипел на Арину, когда она посреди попойки уходила, ссылаясь на головную боль. К счастью, Арину никто не трогал. Девок было достаточно, присутствие Арины сковывало телодвижения не самых еще пропащих и сохранивших остатки стыда братков и настоящее веселье, как она догадывалась, начиналось только после ее ухода. Думать думу, с кем она живет, она прекратила еще в Испании, раз и навсегда определив своего мужа, как диверсанта в ее жизни, которому удалось ее ловко провести в молодости и проникнуть на ее территорию. Она пыталась уговорить его, чтобы он отпустил ее сначала в Испании, потом попыталась улизнуть от него в Польше, найдя свой паспорт в его чемодане. Ей элементарно не хватило наличных на билет. Она опять «сложила лапки». Ленке она звонила часто, бодрым голосом отчитывалась о красотах Европы, обещала прикупить в подарок сувенир и сделать потрясающие снимки, чтобы Ленка, которой ох, как хочется оказаться на ее месте, могла бы светло ей позавидовать.

Фотографии она сделала только на мобильник, сняв еще и клип с голыми девками для достоверности. Если бы ее муж догадался отобрать у нее и телефон, как отобрал видеокамеру, то Ленка ей бы никогда не поверила. А она должна поверить. И помочь Арине.

Арина лежала с закрытыми глазами в полумраке и терпеливо ждала, когда Игорь примет душ, переоденется и уйдет. О встрече со своим братцем он договорился еще, когда они ехали с вокзала домой.

Наконец хлопнула входная дверь. Арина быстро вскочила, вынула из сумочки телефон и набрала номер Ленки.

– Кислова, приезжай срочно, – вместо «привет, подруга» быстро выдохнула она в трубку.

– Аришка, ты? Ты дома уже? Почему не позвонили, мы бы с Коляном вас встретили?

– Ты слышишь меня, Кислова? Приезжай срочно! Только на своей машине, – Арина никогда так не кричала.

– Да ладно, не волнуйся так. Буду минут через несколько, – тихо пролепетала явно озадаченная ее тоном Ленка в ответ.

Арина отключилась и посмотрела на часы: 15.35. Муж может вернуться через пару часов, она должна за это время успеть собрать свои вещи. Первым делом Арина открыла чемодан мужа, вынула из кармашка пачку денег (она видела, куда положил рубли муж, когда расплачивался с официантом в вагоне – ресторане) и замерла. Рука наткнулась на что-то твердое. Арина потянула за ткань, это оказалась майка Игоря, и под ней показался ствол. «Так, приехали. Вот поэтому и поезд, а не самолет. Ну, да шут с ним», – подумала она уже со злостью: эта скотина, ее муж, играя в свои игры, подставлял ее, Арину.

Ленка влетела в квартиру бледная и растерянная.

– Ты, Галанина, – назвала она ее девичью фамилию, – совсем с дуба рухнула, так меня пугать?!

– Лен, времени нет! Мне нужно срочно смыться из дома, пока не вернулся Игорь. Я вещи собираю, помоги.

– Ты что, даже не скажешь мне, что случилось?! – Ленка от возмущения нервно сглотнула слюну.

– Прости, Ленок! Все вопросы потом. Ты же меня знаешь, если бы ничего серьезного, стала бы я так?…

– Ты насовсем сбегаешь? – этот вопрос Лена задала уже более спокойно.

– Да. И мне нужно спрятаться. К тебе нельзя. В мамину квартиру тоже. Он меня найдет, – Арина вынула охапку нижнего белья из ящика и комом засунула в чемодан.

– Он – это Игорь, как я понимаю?

– Да. Мой муж Игорь. Помоги, – Арина сунула Лене сумку и показала, как та должна ее держать около туалетного столика. Смахнув в сумку все, что стояло на поверхности, она стала вынимать один за другим небольшие ящички столика и высыпать содержимое туда же.

– Да, смотрю, ты капитально все забираешь.

– Не хочу, чтобы у него остались хоть какие мелочи, чтобы он трогал их своими руками!

– Бред, какой-то. Ты или крышей тронулась, подруга, или твой муж соверщил что-то из ряда вон!

– Все, – Арина, наконец, осмотрелась вокруг. У ее ног стояли два чемодана и сумка, – Пошли скорее.

Дверь она просто захлопнула. Замок щелкнул так громко, что они обе вздрогнули. Арина вызвала лифт и нажала кнопку нулевого этажа.

– Выйдем через гараж, там охранник только по ночам дежурит.

Лена согласно кивнула. В этот момент она решала, куда отвезти подругу. «Игорь знает все наши фазенды и квартиры: дом в Бугре, дачу в Стромилове, свекрухину хрущебу. Что он не знает и куда не сунется? Не сунется к Кислову – старшему. Ирка баба нормальная, лишних вопросов не задаст, да и с Аришкой знакома. К тому же, терпеть не может братьев – Судняков. Особенно старшего. Она Аришку точно прикроет. А Петька все равно сутками на заводе пропадает, ему не до нас, не до баб – с!» – повеселела она.

– Ариш, пристегнись, за город поедем, – скомандовала она, видя, что подругу просто трясет.

– Куда?

– К Петьке в Царевщину.

– Нет! Ни за что! – Арина замотала головой, – Он же знаком с Судняком!

– Ага. Точно, – ухмыльнулась Ленка, – Старший Судняк – так просто у Петьки кость в горле. А Ирка его имя спокойно слышать не может. Уж не знаю, что у них там произошло, но любви к твоему мужу и к его братцу у этого семейства не наблюдается. Так что, фиг они тебя сдадут! – Ленка торжествующе посмотрела на Арину: вот, мол, как я здорово придумала.

– Неудобно как – то. Мы с Ириной только на тусовках встречались несколько раз, она меня не знает совсем.

– Да Ирка всех окрестных бомжей подкармливает, а уж ближнему помочь для нее святое дело.

– Спасибо за сравнение с бомжами, – пробормотала Арина. На самом деле она устала так, что согласилась бы на что угодно.

– Может, расскажешь, что произошло?

– Лен, я есть хочу. Давай около кафе притормозим, поедим чего-нибудь. И поговорим.

– Могла бы и не просить. Я уже полчаса назад почувствовала, что ты голодная.

– Как это?

– Как, как! Я тоже есть хочу, Галанина. Или не помнишь, как мы с тобой даже в туалет с урока всегда синхронно отпрашивались? А уж в столовку бежали наперегонки! – рассмеялась она.

Лена свернула с трассы на неприметную дорожку. Там, среди леска, стоял деревянный теремок. Этот маленький ресторанчик держала армянская семья.

– Сейчас ты такой шашлык попробуешь, что потом век благодарить будешь, – Лена, поставив машину на пятачок возле крыльца, два раза посигналила. Из-за дома, откуда тянуло горьковатым дымком, вышел невысокий мужчина. Увидев их, он широко улыбнулся.

– Леночка, как давно не приезжала!

– Здравствуй, Арам!

– Я смотрю, ты с подругой. Проходите.

– Знакомьтесь. Арина, – Лена подтолкнула ее вперед.

Поднимаясь по ступенькам, Арина думала только о том, что, если сейчас не сядет на стул, то просто рухнет, где придется. Ноги дрожали от слабости. Страх отпустил, но на его место пришло странное чувство ненужной свободы. «И кому я теперь сдалась?» – спрашивала она себя, еще сидя в машине.

Глядя, как Арам радуется Ленкиному визиту, она поймала себя на том, что завидует. Не зло, не во вред – но завидует Ленке, которую, судя по всему, в этом доме ждут всегда, когда бы она не заявилась. У Арины таких друзей не было. Точнее сказать, никаких друзей не было. Как-то удалось ее мужу сделать так, что все, кто любил Арину, отошли в сторону. Он просто выжил их с ее территории, запрещая ей встречаться с кем бы то ни было без него. Не вписавшись в довольно узкий круг Арининых друзей, Игорь вывел за пределы этого круга и Арину. При ней осталась только верная Ленка, которая то и дело предпринимала попытки вернуть потерянную для друзей Арину, но в результате получалось только хуже: Игорь интенсивно занимал все свободное время Арины тусовками с нужными людьми, а она ему подчинялась. Ленка злилась, обзывала ее безвольной куклой, но отступала.

– Арина, это Эммочка, во всех отношениях человек замечательный и мною любимый.

На Арину черными бездонными глазами внимательно смотрела очень красивая армянка. Арина стояла, оцепенев от охватившего ее чувства покоя. Неожиданного покоя, разлившегося по ее телу и исходящего от этой красавицы. Арина почему-то решила, что вот, наконец, сейчас все изменится, что именно Эмма, совсем незнакомая, но уже не чужая, разведет над ней беду.

– Ну, что? Сосчитали друг друга? Эммочка, покорми нас, голодных беглянок. А Аришке вот кофейку бы твоего попить, а? – Лена загадочно посмотрела на Эмму.

Эмма улыбнулась, от чего ее глаза непостижимым образом посветлели и приобрели оттенок спелой зелени. Арина тряхнула головой, словно прогоняя видение.

– Лен, а кто она? – тихо спросила она, когда Эмма ушла.

– Колдунья. Не смотри на меня так, ты и сама видишь, что она человек необычный.

– Нет, ты скажи. Ты ее давно знаешь?

– Ой, давно! – рассмеялась Лена, – У нас дети в одном классе учились. Помнишь, когда мы с Колькой и Варюшкой жили у его родственников на Поляне? Ты еще ужасалась, что там край вселенной? Мы прожили там всего два года, а сын Эммы и Арама закончил в том районе школу. Они год как открыли этот ресторанчик. Видимся мы не часто, я иногда к ним наезжаю, но перезваниваемся каждую неделю.

– Почему я о ней ничего не знаю? Если она так близка тебе?

– А вот это, Ариш, твоя беда. Ты со своим Судняком ото всех оторвалась. Ты, если и рядом со мной вроде, то он как бы третий в нашей компании. У тебя же с языка не сходит его имя. Ты, если и рассказываешь что-то, так обязательно о нем. Я о тебе толком ничего не знаю. Я уверена, ты и сейчас не хочешь мне ничего говорить о том, что у вас с Судняком произошло, так? Ну, ничего. Сейчас Эмма придет, ты ей все выложишь. Как на духу, – Лена утвердительно покивала головой.

– Обалдеть, как вкусно! – Лена сыто откинулась на стуле. Арина маленькими глотками допивала очень крепкий кофе.

Эмма, вопросительно посмотрев на Лену и увидев ее кивок, взяла у Арины чашку и, слив гущу, перевернула ее на блюдце.

– Теперь ты объясни мне, почему и от кого мы так бежим? – Лена серьезно посмотрела на Арину.

Арина молча протянула ей телефон, на экране которого она выставила снимки из мотеля. Обнаженная девица сидела на коленях у ее мужа, наклонив к нему лицо. Видеоклип, показанный Ариной вслед за этим, заставил Лену тихо присвистнуть.

– Чем это вы там, в Европе, занимались, Галанина? Что это Судняк себе позволяет? – возмутилась она.

– Мне страшно. Его как-будто подменили. Он якшается с такой публикой, с которой раньше бы и здороваться не стал. И он что – то от меня скрывает.

– Зачем ты вообще с ним поехала? И почему не сошла с маршрута вовремя?

– Он спрятал паспорт и деньги. Я сидела все время в отелях, иногда по несколько дней. Он приходил пьяный, отсыпался, а потом снова уходил. И так все время.

– Эммочка, посмотри, что там у нее, – Лена кивнула на чашку.

Эмма взяла чашку тонкими пальцами. У Арины вдруг по спине пробежал холодок, а руки и вовсе стали ледяными. Она поежилась.

– Арина, ваш муж уже стоит далеко от вас. Не бойтесь, он вам ничего не сделает. Ему сейчас нужно очень быстро решать свои проблемы. А рядом с ним еще один человек, похоже, родственник. У них беда общая.

– Братец чертов, кто ж еще! – Ленка фыркнула.

– Тот, кто вытеснил вашего мужа из вашего сердца, Арина, сильно болен. И не только телом. Но не в его власти прийти к вам. Он не свободен. Вы должны набраться терпения, – Эмма нахмурилась, – у вас есть сестра, Арина?

– Была. Она умерла тридцать лет назад.

– Как?

– Пропала. Уехала из дома к маминому брату, но по дороге исчезла.

– Значит, вы ее мертвой не видели….

– Эммочка, ну не молчи, – Лена попыталась заглянуть в чашку, которую Эмма держала в руках.

– Дай Бог, но ваша сестра жива. И вы ее скоро увидите.

«Господи, я поняла, кого напомнила мне та женщина в кафе. Она похожа на Катю. Но это не могла быть она, Катя подошла бы ко мне. Она не смогла бы не подойти! Если она жива, то почему до сих пор не встретилась со мной?» – Арина вдруг опять почувствовала надвигающуюся беду.

– Что-то должно случиться, да, Эмма? Не скрывайте от меня!

– Чтобы ни случилось, у вас хватит сил все перенести. Вы очень сильный человек, Арина. Вы сами многое видите и предчувствуете, ведь так?

– Да, особенно плохое.

– Ничего не бойтесь, – Эмма положила руку поверх ладони Арины, и та почувствовала тепло. Арина вдруг подумала о Зотове, и ей захотелось передать это тепло ему.

– У вас еще будет такая возможность, – сказала Эмма и улыбнулась, глядя в широко раскрытые от удивления глаза Арины.

Глава 22

– Нет, ты все – таки кретин! – Роговцев резко отодвинул от себя стул, на который опирался, разговаривая с Зотовым, – Выходит, я не знал тебя совсем…

– Ты просто в мои дела никогда не вникал, – Зотов говорил спокойно, даже с нотками усталости в голосе.

– Я бы понял, если бы ты к себе в карман уворовывал! Но вкладывать в гиблое производство собственные деньги, согласись, неумно. Ты на что рассчитывал? Те, кто посадил тебя в это кресло, будут ждать вечно? Когда ты наиграешься?

– Они такие же акционеры, как и я.

– Ага! Ты еще скажи, что и живут они, как ты!

– Слушай, Матвей, но то, как я трачу свои деньги, никого не должно волновать. Пока я все вкладывал в завод, никто же не совался ко мне даже с советами. Все были довольны. Почему я не могу свои, заметь, дивиденды вложить в свое, заметь, будущее? Да, я купил разворованное производство. Но вспомни, каким мне достался наш завод? Чем лучше?

– Все хорошо. Но с него получают все. А твой свечной заводик ты собираешься доить единолично. Тебе не надо объяснять, что такое жлобство? Их просто заело, понимаешь? Взял бы ты их в акционеры, проблем бы не было. Кстати, ты об этом твоем заводике Беркутову ничего не говорил?

– Нет. А надо?

– Я вот тебя все жалею, Зотов, но сейчас ты меня просто в тупик ставишь. Ты что, действительно не догоняешь, что тебя могли подорвать твои акционеры? При таком-то раскладе с твоими прожектами? Я понимаю, тебя тряхнуло будь здоров, но думать же никто не отменял? – Роговцев от волнения позабыл, что он журналист, да еще и муж учительницы русского языка и заговорил коряво.

– Брось, Матвей! Для Топильского мой заводик – мелочь!

– Тогда объясни мне, что я здесь делаю? Мне вчера зятек мой Топильский – младший вопрос задал, не знаю ли я, что это у моего друга Зотова за игры мимо его папы? До Москвы, мол, слух докатился о каком – то левом производстве…

– Да, блин! Скажи своему зятю, что завод мой провода мотает, а не станки делает! Кстати, выгода и для Станкозавода есть! Я по более низкой цене провод поставляю на основное производство. Затраты меньше, заметь, а выходные цены остались прежние! Ладно, я сам позвоню Топильскому в Москву. Непонятно одно: раньше Генрих все вопросы задавал мне напрямую. Что произошло-то? Из доверия выпал?

– Дошло, наконец? Я тебе о чем толкую? Если Топильскому не нравится, то вполне могут быть и другие недовольные. Кто у вас третьим?

– Двадцать процентов у коллектива. У моей команды.

– И все довольны?

– Да. Я уверен.

– А зам твой? Новый? У него акции есть?

– Петр Кислов? Конечно. Весь пакет, когда занимал кресло, перешел ему по наследству от Судняка.

– А Судняк? Неужели вот так отдал, не ерепенясь?

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что никто добровольно и радостно не расстается с деньгами. Ты его за что турнул?

– За воровство. Пусть спасибо скажет, что не сдал в милицию! Он теперь долго еще тихо сидеть будет. Все доказательства его деятельности у меня.

– Где?

– То есть?

– Дома или на заводе? Или в банковской ячейке?

– А! Вот ты о чем! Дома, в сейфе.

– Кто об этом знает?

– Никто. Теоретически, может Танька догадываться. При ней папку в сейф клал. Нет! Судняк не враг себе! Ко мне не полезет!

– Но отмстить-то может?

– Этот может. Только год уже прошел, как я его уволил. Чего ради сейчас – то?

– Зотов, ты как дите. Классику читать надо было. Месть всегда холодной подают. Она вызреть должна. Вот так. Звони Беркутову, не дури. Это версия. И вполне жизнеспособная.

Зотов согласно кивнул. Позвонить-то он позвонит, только по большому счету, ему уже давно по барабану, кто там покушался на его никому не нужную жизнь.

– Леш, ты меня пугаешь. Тебе что, без разницы, кто тебя к праотцам хотел отправить? – Роговцев не мог поверить в свою догадку.

Зотов молча пожал плечами. Говорить на эту тему не хотелось. Роговцев это понял.

– Ты в курсе, что Судняк – младший в городе?

– Да, в курсе.

– А Арина?

– Что Арина? – напрягся вдруг Зотов.

– Ты ей звонил?

– Зачем? – Зотов отвернулся к окну.

– Ты же…

– Это в прошлом.

– И ничего не осталось? А говорил…

– Да, говорил! И могу повторить.

– Тогда в чем проблема?

– Во мне. На кой ляд я ей такой нужен? Ты посмотри на меня: дед с клюкой!

– Ты точно в маразм впал, друг Зотов! Да бабам на наш внешний вид плевать! Ты о ней подумал, она ведь даже не знает, на ногах ли ты! Переживает, наверное…

– Да. Верю. Я – в больницу, она – на испанский пляж. Раны зализывать, не иначе!

– А ей что, у твоей постели нужно было дежурить? Ты сам-то что вообразил? Что она вытолкает твою Татьяну взашей и будет сама тебе судно подносить? А ничего, что она замужем? И еще. Это ты влюбился. А она? Ты уже все за нее решил, так? Раз не пришла – значит, не любит? А если не смогла? Муж задержал? А представь, если бы пришла и в машину с тобой села?

У Зотова вдруг перехватило дыхание. Он бросил затравленный взгляд на Роговцева и сказал:

– Почему она не пришла, Матвей? Она согласилась, обещала. И не пришла!

– Ты во сколько с ней созванивался?

– В одиннадцать, как и договаривались.

– А встречу, как я понимаю, назначил на двенадцать, так?

– Да. Ты же не хочешь сказать?…

– И не думай! Ты в полдень всегда на обед едешь?

– Да. Даже, если встреча какая, пытаюсь совместить.

– То есть, теоретически масса народа в курсе, что ты едешь на машине.

– Да. От секретаря до зама.

– То есть, ты имеешь в виду Кислова? Но и бывший твой зам Судняк тоже знал о твоих привычках?

– Естественно. Чаще мы и ели вместе, в трактире.

– Картинка ясная. Мы опять подошли к обиженному Судняку. Женой брата которого является у нас кто? Правильно, Арина. Что, если она проболталась?

– Кому, мужу? Не смеши!

– А подслушать он ее мог? Когда она с тобой договаривалась?

– Мог. Но тогда у него был всего час на то, чтобы прикрепить взрывчатку с таймером к машине. Это не реально.

– Вспомни, во сколько ты ушел из прокуратуры?

– Без десяти двенадцать. Точно. Ехать до «Сюрприза» всего пять минут. Не мог же он всю операцию проделать на стоянке прокуратуры?

– Не мог, согласен. Тогда, когда? Где машина твоя стоит ночью?

– Под домом, в гараже.

– Охрана?

– Конечно, ты и сам знаешь.

– Вариант отпадает. Из дома ты приехал сразу ко мне. Никуда не заезжал?

– Стоп! В магазин на Горького. Татьяна просила батон и молоко купить. Время было, я согласился.

– Значит, минут десять – пятнадцать у него было. Но тогда он за тобой следил, друг Зотов! Машину ты где оставил? Когда в магазин зашел?

– Во дворе своем. Там пешком три минуты.

– То есть, из гаража вывел, во дворе кинул? – Роговцев подошел к окну, – Иди сюда, покажи, где авто стояло.

Зотов показал на место между фонарными столбами.

– Смотри, Леша. Если встать за машиной, да еще на корточки присесть, то останешься незаметным. Пара движений – и начинка готова.

Зотов согласно кивнул.

– Это мог сделать любой.

– Согласен. Но мотив есть только у Судняка, – в кармане у Роговцева запел телефон.

– Привет, Егор! А я как раз у него. Телефон не отвечает? – Роговцев вопросительно кивнул на мобильный Зотова, лежащий на столе. А что ты хотел? Ну, спроси.

Роговцев протянул трубку Зотову.

– Здравствуйте. Михаил Судняк? Да, это мой бывший зам. Да, я его уволил почти год назад. Хорошо, я подъеду, – Зотов отключился.

– Похоже, Беркутов тоже вышел на Судняка, так? – Роговцев довольно потер руки.

– Похоже. Но тогда чьих рук дело отравление Курлина?

– Поехали, поехали, – поторопил Роговцев друга. Я отвезу.

Роговцев подумал, что у Судняка все же была помощница. Жена его брата. Арина Судняк. И сказка про любовь может оказаться очень даже страшной.

Глава 23

Светлана вертела в руках ламинированный бланк, и в который раз читала заполненные строки. «Диплом…Выдан….Катерине Галаниной….Маг первой категории…» «Бред какой-то. Неужели Катя не понимает?» – Светлана пожала плечами и положила «Диплом» на туалетный столик в комнате Кати.

Они почти не разговаривали в последнее время. Вроде бы не о чем. Сколько Светлана ни пыталась расспрашивать о планах Кати, та отмалчивалась. Или грубо обрывала. И Светлана отступала. А сердце болело. Страх потери единственно близкого человека был настолько осязаем, что, оставшись одна, Светлана плакала. Ей не хватало Агафьи и …работы. Она скучала тут, в городе. Она физически болела из-за шума, который не давал ей покоя. Она почти не спала: так и не смогла найти себе места ни в одной из комнат. В любом месте ее будили среди ночи посторонние звуки. То сосед сверху смотрит футбол до трех часов, то внизу скандалит молодая парочка, снимающая квартиру у старой бабушки Веры. Она даже однажды легла в своей бывшей детской, в которой поселила Катю. Та позвонила, что не придет ночевать. Так под окном полночи компания подростков весело проводила время. Смех, визг девчонок и…отборный мат!

И Светлана решила уехать. Пусть Катя сама решает, остаться ли ей в городе, но она больше не может.

Светлана прислушалась. Из коридора донесся звук падающих ключей. Светлана машинально посмотрела на часы: половина первого.

– П-п-ри-вет! – Катя нетвердо шагнула в комнату и тут же, споткнувшись о край паласа, упала. Светлана вскрикнула.

– Катя, ты что, пила?!

– Эк, как ты спросила! Это что, преступление? – Катя уже поднялась с пола и плюхнулась в кресло.

– Ты же не пьешь совсем!

– Оказывается, очень даже пью! – Катя засмеялась, – И, представь, мне это даже нравится!

– Ты сошла с ума…

– Это ты сошла с ума. Посмотри на себя: мышь серая. Сидишь в своей норе и мечтаешь. А я знаю, о чем мечтаешь! В деревню смыться. Ну, и черт с тобой, катись! Я остаюсь в городе. Мне тут кое-что доделать нужно.

– Ты и так уже натворила бед!

– Каких таких бед? Ты и знать не знаешь, что такое беда! Беда – это все, что со мной было последние тридцать лет! Хочешь, расскажу, как я из дома сбежала, хочешь? Знаю, любопытство тебя давно гложет.

– Катя, не нужно так. Мы с Агафьей ведь тебя никогда ни о чем не спрашивали.

– Да Агафья давно все знала! – Катя махнула рукой, – Я в тот день, когда ребенка потеряла, ей все рассказала. Только просила тебе не говорить.

– Почему? – Светлана впервые ощутила что-то вроде ревности: у ее приемной матери с Катей были от нее секреты.

– Душу твою нежную берегли. Ладно, не бойся. Пить я больше не буду. Мы просто дипломы свои обмыли. Ты видела там, в комнате, лежит?

– Видела. Чушь какая-то.

– Точно. Диплом, конечно, ерунда. Но то, чему нас научила Пионова, реально сильно. За такие деньги просто отделаться парочкой заговоров у Лидии Васильевны не получилось бы. Хочешь, на тебе попробую?

– Не нужно, Катя, – Светлана старалась говорить спокойно.

– Нет, я все же смогу, – Катя встала с кресла и посмотрела Светлане в глаза, – Это даже интересно, воздействовать на такую, как ты.

Светлана вздохнула. Кажется, случилось то, о чем ее предупреждала Агафья. «Кто-то обязательно будет испытывать на тебе свою силу, Светочка. Так бывает со всеми нами. Поэтому, ты должна иметь защиту. Не ради себя, твою силу не перебить. Ради того, кто это попробует. Плохо ему может стать, очень плохо, если ты не закроешься», – Агафья тогда долго с ней работала, а под конец только и сказала: «Запомни, что использовать это можно только в крайнем случае. И только для защиты. Передавать это знание нам разрешено только раз и только тому, в ком уверена». Похоже, Пионова нарушила правила. И обучает всех желающих. За деньги. Вот Катя и «обучилась». Только силой-то она обладает небольшой.

Светлана еще раз вздохнула и, не отводя взгляда от Катиных глаз, легко прикоснулась двумя пальцами к точке между бровями на ее лбу. Катя, уплывающим взором ухватив сочувствующий взгляд Светланы, упала обратно в кресло. Последнее, что она запомнила – ладонь Светланы около своего лица.

«Все, пусть спит. А утром я с ней поговорю. Нельзя же так слепо доверять себя кому попало!» – Светлана была расстроена. Никак она не думала, что Катя так глупа. Вроде вместе они жили с Агафьей, а понимали ее по-разному.

– Что ты со мной вчера сделала? – Катя зло посмотрела на Светлану, – Хотя, можешь не отвечать. Ты все знаешь и умеешь. Все, за что я заплатила пять штук баксов, так? Это от Агафьи?

– Да.

– И ты решила применить на мне?

– Нет, это ты попыталась проверить на мне полученные знания, помнишь? Катя, ну зачем ты ходила на эти занятия?

– А ты не поняла? Я сегодня звоню Роговцеву. Теперь я готова к встрече с ним. Ты, конечно, сильнее меня. Но он-то простой человек. Он у меня будет делать то, что я захочу. Я его привяжу, он без меня жить не сможет! А потом брошу. Как он меня когда-то. Из всей троицы Роговцев один остался не наказанным.

– Господи, откуда в тебе столько злости?

– Не начинай! Сытый голодного не разумеет. Ты ехать в деревню хотела, так уезжай. Не мешай мне. Не бойся, с твоей квартиры я съеду. В Агафьину. Она мне однушку оставила. Только прошу, не лезь в мои дела!

– А не боишься?

– Ничего я не боюсь, – Катя отвернулась.

«И ведь не боится. Кто ее остановит? И вмешиваться я не имею права. Это ее выбор. Господи, прости ее! Верни ей разум, Господи! Ведь она же и себя убьет, и жизнь человеку поломает! И его жене, дочери», – Светлана решила все же отложить отъезд. Вернее, она съездит в деревню, но тут же вернется. Может статься, понадобится Кате ее помощь.

Глава 24

Машина плавно съехала с асфальта на грунтовку. Арина на секунду невольно зажмурилась. Дальше дорога шла сильно под уклон. Арина водить машину боялась. Сколько ни пыталась ее Ленка посадить за руль, кончалось всегда одинаково: в момент, когда нужно было выйти из даже не сложной дорожной ситуации, Арина закрывала глаза и пускала все на самотек. В результате Лена в очередной раз держала ответ перед мужем за разбитые фары и помятый бампер. Махнув рукой на неудавшуюся водилу, Лена по мере надобности возила Арину, на всякий случай пристегивая ее ремнем безопасности. Вот и сейчас, покосившись на испуганно таращившуюся на дорогу подругу, она пошутила:

– Ты глаза-то закрой, Галанина! Так не страшно.

А Арина, вместо того, чтобы обидеться, послушно смежила веки. Лена рассмеялась.

– Все, приехали уже, теперь глазки-то открой, красавица! Вылезай, вон кнопочка, позвони, – Лена остановилась у витых чугунных ворот.

Ворота открыла невысокая толстушка в яркой рыжей куртке и голубых джинсах, заправленных в обыкновенные резиновые сапоги.

– Иришка, привет! – чмокнула ее в подставленную щеку Лена.

– Кого привезла? О! Арина! Рада вас видеть.

– Здравствуйте, Ира.

– Эй, Вано! Отнеси дрова к бане и иди сюда, – крикнула она кому – то и повернулась к Арине, – Вы в гости? Или пожить? – Ира кивнула на сумки, которые доставала из багажника Лена.

– Если пустите, – смутилась такого прямого вопроса Арина.

– Живите, мне только в радость. Скучно одной. Петька весь в заводе своем, детей сюда сейчас не заманишь, только на шашлыки да в баньку. Кстати, баньку мы сегодня обязательно растопим. Вано, где ты там? Тащи чемоданы в гостевую на втором этаже.

– Ты где его нарыла, Ириша?

– Вано? А! Его бригада вон там дом ставит. А жить им негде, вагончик на днях сгорел. Ну, поселила их в сторожку. А что? Они мне всю мужскую работу выполняют. От Петьки не дождешься! Вот, дров накололи. Польза, однако!

– Ты ненормальная! Посторонних мужиков на участок пустила! Может, ты еще им и ключи от дома дала?

– Не дождутся! У Петьки в доме коллекция ножей его любимая. Если что – он меня прирэжэт! – Ирина провела ладонью по горлу и рассмеялась.

– Он все еще учится их метать?

– Ты что! Каждый день минут по сорок в подвале играется. Я как-то зашла, посмотрела, классно у него получается.

Лена повернулась к Арине и подняла вверх большой палец.

– Видишь, ты под какой защитой!

– Да уж! Петька за даму завсегда вступиться. Причем, с удовольствием! А мы кого-то должны бояться? – Ира спросила это спокойно и без страха в голосе.

– Я тебе потом все обрисую вкратце, лады, Ириш?

– Ну, ладно.

Арина молчала. Она шла за хозяйкой к дому и завидовала. Уже в который раз за сегодняшний день ее посетила тетка Зависть. Так ей мама говорила, когда она, придя из школы, начинала плакаться, что у кого-то там ручка красивей или ластик мягче. Заглядывая за спину дочери, мама искала там тетку Зависть. И Арине было стыдно. Сегодняшнее чувство не было похожим на то, детское. Ей не хотелось того же: мужиков на участок. Ей не хотелось быть такой же беспечно веселой, как эта Ира. Но она никогда не могла себе позволить так вот просто, невежливо, окликать малознакомого грузина, говорить про мужа, между прочим, заместителя директора завода, «мой Петька» и ходить в старых резиновых сапогах. Она не могла не извиняться за то, что ввалилась в чужой дом незвано. Она не могла запросто шататься по чужому дому, ей предстояло почти все время пребывания в гостях у Кисловых просидеть в выделенной ей комнате. И не потому, что кто-то будет против ее шатаний. А потому, что это не прилично, неудобно, навязчиво. Она долго будет говорить Ирине «вы». Они мало знакомы. И даже после просьбы перейти на «ты», после выпитой на брудершафт рюмки, она долго еще будет сбиваться. Чем вызовет у хозяйки только недоумение. В конце концов, когда она уедет, все вздохнут с облегчением.

Она почувствовала на себе этот взгляд. Он кольнул ее куда-то в затылок, она явно ощутила этот укол. Арина знала, что за ней идет Вано. И опять ее захлестнуло предчувствие беды. «Да что же это такое! Что может произойти в этом мирном месте? И с кем на этот раз? И причем здесь постоялец Ирины, обычный батрак на стройке?» – Арина осторожно оглянулась. Вано улыбнулся. Это было так неожиданно, что Арина не смогла не улыбнуться в ответ. Отгонять от себя возникшую тревогу было бесполезно. Можно было бы попробовать не думать, все равно она ничего не могла сделать, но Арина вдруг почувствовала себя в ответе за то, что еще только может случиться. «Господи, помоги мне понять, чтобы уберечь. Что толку в моих страхах? Нужно же что-то делать! А вдруг меня найдет здесь Игорь? Хотя, как он может связать меня с этим домом, он сам здесь наверняка никогда не был?» – Арина бросила взгляд на хозяйку, которая доставала из комода постельное белье.

– Удобства вон за той дверью, устраивайтесь пока, Арина. Лен! Баньку с нами примешь?

– Ты еще спрашиваешь?

– Тогда я вас оставляю, пойду там все приготовлю, а вы потом спускайтесь, – Ирина вышла и закрыла за сбой дверь.

– Ты что, какая напряженная, Галанина?

– Да неудобно как-то мне.

– Начинается! Ты меня достала уже своими хорошими манерами. Мой совет: будь проще с Иркой. Она мнительная очень. Будешь строить из себя особо вежливую, только расстроишь человека. Она успокоится только, когда ты с ней, как со старой знакомой общаться станешь. И проси ее почаще, о чем хочешь. Чаю там, кофе, поесть, все, что угодно. Она только радоваться каждой твоей просьбе будет. И не вздумай ей помощь по дому предлагать. Дом – это ее детище. Она тут самостоятельно все комнаты убирает, у нее суперпылесос, супершвабра, супермойка. На кухне только что хлебопечки нет. Хотя, вру! Кто-то недавно подарил! Она теперь пончики практикует. С начинками. Потолстеешь ты здесь, Галанина! На Иркиных пончиках! Мы летом у них как-то недельку прожили, гардероб менять пришлось.

– У меня на это денег нет.

– Одолжу по такому случаю. Очень уж хочется на тебя пышнотелую поглядеть. А то смутно как-то представляется! Закругляйся давай со шмотками, пошли уже, – Лена неодобрительно смотрела, как Арина аккуратно раскладывает по полкам шкафа свитера и брюки. Сама она бы давно уже распихала вещи, как попало.

Обмотанные полотенцами, распаренные до красноты, они сидели на деревянных лавках в предбаннике и пили сбитень по домашнему рецепту матери Ирины.

– Рассказывайте, я же должна знать, к чему мне быть готовой. От кого прячемся? – Ирина посмотрела на Ленку, а за тем на Арину.

– Я ушла от мужа. Мне нужно, чтобы он меня не нашел пока. Потому, что я не знаю, что он может сделать. Он изменился и я…Если я вам не помешаю…

– Ну что ты, Галанина, опять расшаркиваешься, ей – богу! Короче, Ирка. На тебя и на Петра вся надежда. Сволочь у нее муженек, как оказалось.

– Ну, да это давно известно, – Ирина усмехнулась.

– Он ее тут по Европам за собой таскал, паспорт отобрал, а сам, вроде, как дела делал. Вот, полюбуйся, – Ленка, не церемонясь, залезла в карман халата Арины и достала ее мобильник и протянула его ей, – На, настрой камеру. Покажи кино Иришке.

Арина послушно потыкала в нужные кнопки.

– Да, это на него похоже, – Ира мельком глянула на экран.

– Я раньше не замечала за ним тягу к таким людям. Он такой всегда брезгливый к этому, как он выражается, быдлу.

– Видимо, ты многого о нем не знаешь. Они с братом начинали вот так же, – Ира кивнула на экран. Это потом Судняку – старшему повезло: на завод к Зотову устроился замом. Я сейчас думаю, его туда кто-то пристроил, тот, кому Зотов отказать не смог. Деньги у них пошли, когда он, Михаил, налево приворовывать начал. И твой Игорь, Арина, в этом принимал непосредственное участие. Не знаю, как Мишку Зотов вычислил, но у того сразу все обломилось. Пакет акций пришлось отдать, сейчас он у моего Петьки. Зотов отпустил вроде бы Мишку с миром, но за Судняками ведь кто-то стоит! Видно, год братья еще как-то выкручивались, а сейчас их прижали. Вот твой и ринулся по старым связям. Не пойму только, зачем он тебя за собой таскал?

– Любовь у него такая к ней, Ириш! Он же ее всю жизнь в клетке держал.

– Знаешь, прости за откровенность, но я тебя не понимаю. Если тошно было бы, сбежала бы!

– Не знаю. Тошно-то не было никогда, до такой степени, что б бежать. Просто сонно как-то.

– Аришка у нас красавица из спящих. Вот только проснулась недавно! Принц разбудил, прямо, как в сказке.

Ирина непонимающе посмотрела на Ленку.

– Можно, об этом в следующий раз? – Арина никак не хотела вот так, в бане, прихлебывая сбитень, говорить о Зотове, – Я вот о чем подумала. А не Михаил ли Судняк подорвал машину директору завода?

– Вот и Петька так считает. Он сегодня к следователю пойти должен. Как раз с этим вопросом.

– Но тогда и твой Игорек не в стороне, а очень даже причем. А тогда и тебя, Галанина, этот взрыв касается еще и с этой стороны. Ты у нас без вины виноватая, получаешься…

Глава 25

– Ты слышишь меня, нет? Я говорю, что она сбежала! – пальцы правой руки Игоря, лежащей на подлокотнике кресла, то и дело сжимались в кулак. Михаил безучастно смотрел на брата. «О чем думает этот придурок? То же мне, потеря – жена ушла из дома. Неужели он не понимает, что сейчас нам нужно делать ноги? С ней или без нее, какая, на хрен, разница? Черт! Как же так получилось, что я полностью завишу от этого идиота? И у меня ни копейки! И живу я в доме, записанном на него, и машину вожу его старую. А что он был бы без меня?».

Михаил, сколько себя помнил, столько и помнил эту обузу – своего младшего братца. Их общий отец, дав сыновьям свою фамилию, благополучно скончался от очередной выпитой бутылки какого-то суррогата. Мише было девять лет. Он долго звал мать по имени – отчеству Нина Петровна, потому, что нянька без конца стращала беспокойного малыша: «Вот Нина Петровна придет с работы…» И он ждал, замирая от страха, «Нину Петровну». Но она чаще всего приходила, когда Миша уже посапывал в своей кроватке. То, что она его мама, он понял гораздо позже. Когда появился брат. Откуда он появился, Миша не знал. Просто однажды мама, то есть Нина Петровна, внесла кулек в их квартиру, а когда развернула его, в нем оказался сморщенный, страшненький, но громко кричащий, ребенок. Мише сказали, что это его брат Игорь.

Папы, вроде как, не было. Ни у Миши, ни у младенца. Все та же нянька, притворно вздыхая, поглаживала Мишу по голове со словами «лучше бы он совсем не приходил» и кивала на мужичка в старом пальто, топчущегося в коридоре. Став старше, он все – таки выспросил у матери об отце. Толком она ничего не рассказала, просто достала из ящика письменного стола свадебную фотографию и сказала: «Вот такой он был, Судняк, а то, чем он стал, ты видел». Расспрашивать дальше не имело смысла.

Мать не была ни ласковой, ни грубой. Даже находясь дома, она работала. На столе в спальне аккуратно лежали стопки бумаг и папки. Трогать что либо на этом столе запрещалось категорически. Синий «химический» карандаш, взятый из деревянного стаканчика на время, стоил маленькому Игорю недели без конфет. Влетело и Мише, просто за то, что не уследил за братом. Почему он должен за ним следить, Миша не понимал. И раздражение на брата крепло год от года, по мере возрастания степени Мишиной ответственности за него.

Это чувство сохранилось и по сей день. Михаил, отвечая за Игоря, шел у него на поводу. Вот такой парадокс. Впервые попавшись на мелком рэкете с привокзальных старух, торгующих сигаретами врассыпную, Игорь кивнул на Михаила, как на свою «крышу». Боксерские кулаки и бритый наголо череп произвели впечатление, от Игоря отстали, но тут же пополз слушок, что Мишка Судняк вовсе не инженер, как написано в дипломе, а браток. И Игорь при нем. И работа в НИИ для Михаила Судняка просто прикрытие. А он просто давно и серьезно занимался спортом. Была бы необходимость оправдываться, Михаил, может быть, и оправдался бы, но, неожиданное уважение со стороны коллег – инженеров ему польстило. И он молчал. А вскоре за помощью к нему обратился сам директор НИИ. Михаил наехал было на брата, высказав ему все, что накопилось, но, Игорь, усмехнувшись, тут же предложил ему решить проблему директора. «Что ты кипешишься, братец? Ты сказал – мои ребята сделают. Не парься, соглашайся». И Михаил согласился. Конверт был пухлым, Игорь тут же отсчитал ему половину, похлопал по спине, и на робкое «спасибо» ошеломленного брата, ответил, что, мол, обращайся – поможем.

И все равно он всегда чувствовал себя виноватым, что не уследил за младшеньким. Мать по-прежнему жила своей жизнью, активно посещая все партийные собрания и митинги. Горстка ее соратников то и дело затевали пикеты и кучковались на площади возле трибун, надрывая закаленные партийные глотки. Они играли, забыв, что уже давно не всевластны, вызывая только жалостливые взгляды у прохожих. Нынешняя власть их не слышала, простой трудовой народ, на поддержку которых они рассчитывали, досадливо отмахивался и спешил прочь – зарабатывать деньги. Поделиться с матерью тем, что ее младший сын стал бандитом, Михаил не мог. Без толку. Она бы просто ему не поверила.

Женился Михаил поздно, скорее для того, чтобы не отстать от уже женатого и родившего дочь Игоря. Сколько лет он был в браке, он не помнил. А, может, и не лет, а месяцев? Развод был логичен и неизбежен. Жена просто ушла к другому, поставив его в известность о дате официального акта.

А потом младший брат предложил ему устроить его на станкозавод. Да не кем-то там, а заместителем директора. Михаил, дослужившись в своем НИИ до начальника лаборатории, обрадовался. И тут Игорь обрисовал ему оборотную сторону своего предложения. Кинув загадочно, что он в этом деле и сам пешка, а люди заинтересованные сидят ох, как, высоко, Игорь озвучил ежемесячную сумму, которую он будет получать сверх зарплаты. Это был пропуск к «иным». А нужно всего-то…

Сейчас он может сказать, что его сгубила жадность. Вот так банально. Охранник, узнав об увеличении вывозимых с территории завода объемов, потребовал накинуть рубликов. А он не дал. Месяц, другой, а потом – вызов к Зотову. И «пошел вон!» или в тюрьму. Он «пошел вон». «Козел ты, братец! Ну, сказал бы мне, что это чмо прибавки потребовало, я бы из своих дал! Ты хоть понимаешь, каких людей ты подвел, и что за это мне сделают?! Ты тоже в стороне не останешься, готовь бабки!» – Игорь со злости так двинул кулаком по стеклянной столешнице, что расколол ее ровно по середине.

Он не знал, сколько с них запросили. Он не знал, что на тот день имел Игорь и чего лишился. У него самого ничего не было: копить не для кого, а жизнь одна. Он все тратил, не заботясь о будущем: уж похоронить его братец найдет на что. В последнее время денег уходило много больше: женщина, роскошная телом и острая умом (немыслимое сочетание, вот как повезло!), требовала затрат несколько выше, чем он мог дать. Она давно ушла от мужа, твердо вела свой бизнес и, похоже, любила его вполне искренне. Он, может быть впервые в жизни, задумался о том, что не все они, женщины…. И тут этот облом с должностью. Нет, она ни в чем его не упрекала, но разговоры о том, где бы и как бы ему «срубить денежек на старость» происходили все чаще. Уже не в дорогом ресторане, а в его квартире на кухне.

За год после увольнения он успокоился. Игорь сказал, что дело уладил. Михаил работал на него, ни во что такое не вмешиваясь, и как бы даже сторонился самого Игоря. Он ведал техническим отделом, сидел в отдельном от головного офиса здании вместе с подчиненными и получал фиксированный оклад.

А теперь вот взорвали машину Зотова, и его выставляют козлом отпущения.

– Игорь, мне нужно уехать. Ты понимаешь, что подозревают меня? Я не могу идти в прокуратуру, они меня уже не отпустят. Теперь, когда я знаю…

– А что, мне не нужно было тебе говорить? Я, дорогой, расплатился за твои ошибки тогда, год назад, помнишь? Теперь твоя очередь. Черт! Если бы все прошло удачно, мы были бы сейчас в шоколаде! Какой леший понес его в «Сюрприз»?!

– Ты не о том сейчас. Мне деньги нужны, чтобы уехать. Ты дашь?

– Нет у меня ничего. Дом могу продать, но это долго. Да и чего ты боишься? Улик против тебя никаких. Что они тебе предъявят? То, что Зотов тебя уволил? И что? Это случилось год назад!

– Тогда зачем меня вызывают?

– Допросят и отпустят. Тебя там не было.

– Но там был ты!

– Да, был. Кстати, там была и моя жена, как же я мог забыть. Что она там делала? – Игорь нахмурился.

– В магазин ходила! – в голосе Михаила звучала досада.

– Может быть, может быть….

– Слушай, Игореша, ты не собственноручно ли?… – Михаил пытливо посмотрел на брата, – Что, ты сам?!

– Не лезь не в свое дело! Это я за тобой дерьмо подчищаю, ты не понял? Ты хорошего куска лишил людей, Зотов им мешает! Мне до сих пор не удалось близко подойти к заму Зотова Кислову. Если бы Зотова не стало, можно было бы его на испуг взять, жить-то все хотят! А теперь придется…

– Ты что, повторить хочешь?

– Да ничего страшного, пуганут немного.

– Кого? Зотова?

– Кислова, дурак! Не идиотничай! Ты понимаешь, что они не отступятся? Уедем мы, не бойся, только дело до конца доведу. Я по Европе не зря прокатился! И еще Аринку найду! И чего ей не хватало, клушке? Куда она могла уехать?

– К подруге своей, ежу понятно.

– Нет, точно. Я проверил. Она говорит, что не видела ее после нашего возвращения. Да Аринка не так глупа, чтобы у Ленки помощи просить. Нет, ей кто – то посторонний помог!

– А охранник в доме что говорит? Он видел, как она уезжала?

– Не видел. Она, скорее всего, через гараж вышла. Днем он не охраняется.

– Она много вещей взяла?

– Почти все.

– Тогда ищи машину, на которой она уехала. Такси обзвони, наконец! Не могла она на себе чемоданы тащить! – Михаилу уже надоел этот разговор.

– Точно.

– Так идти мне в прокуратуру? – вернулся он к интересующему его вопросу.

– Иди. Только дрожать кончай. А то, правда, тобой заинтересуются: и чего он такой нервный? – рассмеялся Игорь.

Глава 26

Матвей набирал на клавиатуре компьютера текст статьи и поначалу не обратил внимания на трель дверного звонка. Дверь в его кабинет была плотно закрыта, системный блок издавал мерное гудение, служа дополнительной шумовой завесой. Матвей кинул последний взгляд на монитор и нажал клавишу сохранения. Он, наконец, добил это дело до конца. Дело, казавшееся простым, но, как ему мыслилось, показательным. Так сказать, чтобы другим не повадно. Директор фирмы, дама во всех отношениях крупномасштабная (еще в девяностых работавшая по бензину под прикрытием своего мужа – высокого милицейского чина), сейчас, став вдовой, добывала себе дензнаки весьма распространенным способом: предлагала помочь оформить кредиты в банке. Небольшие, до трехсот тысяч. Желающих «на халяву, плиз!» было столько, что перед дверями дамочки иной день собиралась очередь, состоящая в основном из нервных граждан. То ли дородная фигура Ольги Феоктистовны вызывала доверие, то ли мелкая приписка внизу таблички с названием фирмы «Центр Поддержки Населения. Совет Работодателей», но народ стремился попасть в заветную дверь. Впрочем, для большинства, даже небольшая очередь была символом чего-то нужного, не всем доступного. Взяв с человека положенный ей гонорар за хлопоты, Ольга Феоктистовна усиленно делала вид, что проталкивает документы бедолаги через кредитный комитет банка. «Отказывали» каждому третьему, предлогов для объяснений таких неудач у Ольги Феоктистовны было заготовлено множество. Она вздыхала, сочувствовала несостоявшемуся заемщику, но…денег назад не возвращала. Попытки некоторых вернуть свои кровные возмущали ее вполне искренне, и она буквально выталкивала дерзнувшего покуситься на уже ее капитал, используя свою физическую массу. Счастливчики же выходили из кабинета с сияющими лицами, что вселяло в стоящих под дверью просителей надежду.

Разоблачить мошенницу Роговцеву не составило труда, статейку написать он мог и за полчаса, но тут вскрылись некие обстоятельства. В филиале Московского банка, которым руководил муж дочери Матвея Дмитрий Топильский, случилось разом несколько невозвратных кредитных историй. На большие суммы. Во всех случаях указывался крупный залог в виде загородной недвижимости или иномарки, но, как оказалось, ни домов, ни авто в природе не существовало. Все документы на них были мастерски подделаны, фотографии подлинностью не обладали, а заемщики оказались и вовсе личностями маргинальными. В лучшем случае их имущество составлял кусок картона у теплой трубы в подвале дома. То, что нельзя доверять собственной службе безопасности, Топильский понял сразу. Поделившись с тестем проблемой, он получил полную заинтересованности поддержку Матвея. Роговцева еще при первой встрече с Ольгой Феоктистовной кольнуло некое несоответствие: дама своей «благотворительностью» зарабатывала мелочь, но белоснежный «Лексус» на стоянке перед офисом, принадлежавший ей и недвижимость в районе загородного парка, вызвали у Матвея интерес. Уже слушая Топильского, Матвей поймал себя на мысли, что думает об Ольге Феоктистовне. И именно в связи с этими кредитами. Мозаика сложилась сама всего за неделю интенсивной слежки. При всей своей внушительности, Ольга Феоктистовна оказалась дамой нестойкой, подельника – начальника службы безопасности банка, сдала при первом же допросе. Произошло все это почти месяц назад, но только сейчас Роговцев получил от прокуратуры разрешение на опубликование статьи.

Матвей прислушался. Так и есть, звонки не прекратились. «И кто же такой упорный?» – Матвей подумал, что у своих ключи есть, а соседи знают, что когда он работает, на звонки не реагирует. Он подошел к двери и посмотрел в глазок. Женщина, стоявшая на лестничной площадке, показалась ему незнакомой. «Нужно все же заняться установкой домофона, а то шляются по подъезду кто ни попадя», – вопрос с заменой старой двери на новую вставал перед жителями подъезда часто. Наткнувшись на рассыпанные по полу лестничной площадки сигаретные окурки и пустые банки из – под пива, сосед или соседка начинали громко возмущаться, но этим дело и заканчивалось.

Матвей щелкнул замком и распахнул дверь.

– Здравствуй, Матвей. Узнаешь?

Он, конечно, не исключал возможности этой встречи. С того самого дня, когда полный ненависти взгляд Кати полоснул его по лицу, и она исчезла за углом здания. Словно растворилась. Он уже почти забыл, что видел ее. Поиски Кати по ее старому адресу ничего не дали. Квартира, в которой она жила до своего исчезновения пустовала. Соседи рассказали, что иногда туда наведывается Катина младшая сестра, давно уже замужняя дама. Да и та последний раз приходила еще в середине лета. Ниточка оборвалась. Руководитель Ведического общества, название которого Матвей прочел на бейджике одной из собеседниц Кати, членов своих никак не учитывала, знать не знала, где те проживают и как их найти. В тот день, как оказалось, формировались группы для учебы. Сами лекции проводились в разных местах, групп было числом пять, и какую из них посещает Катерина Галанина, узнать было невозможно. «Ищите, если вам так нужно», – разрешила госпожа Пионова равнодушно, отмахнувшись от назойливого посетителя.

А потом было уже не до Кати. Да и Зотов начал поправляться, острота момента пропала, тем более, что сам Алексей никак не связывал покушение на свою жизнь с их давней подругой.

– Проходи, Катя, – Матвей посторонился.

Катя, не глядя на Матвея, прошла мимо него и остановилась у двери в кабинет.

– Сюда?

Он утвердительно кивнул головой. Где-то в глубине сознания возникло чувство страха. Страха за свою устоявшуюся жизнь, в которой воскресшей Кате не было места.

– Что ты стоишь столбом, сядь. Можешь даже потрогать меня, я не привидение, – Катя усмехнулась.

– Ты очень молодо выглядишь, словно и не прошло тридцати лет.

– Спасибо. Это не моя заслуга, а пластического хирурга.

Матвея почему-то неприятно кольнула ее откровенность.

– Почему ты не спрашиваешь, зачем я пришла?

– Ты сама расскажешь.

– Нет, Матвей. Сегодня я ничего тебе не расскажу. Я бы только хотела выпить что-нибудь.

– Вино? – Матвей запнулся, вспоминая, какие еще напитки есть в баре в гостиной.

– Лучше водки.

Матвей удивленно посмотрел на Катю. В его окружении водку женщины не пили. Кроме, пожалуй, жены Зотова Татьяны. Он молча вышел из кабинета.

Катя быстро осмотрелась. Сунув руку в карман кинутого на кресло пальто, она вынула свернутую кулечком салфетку и, развернув ее, высыпала часть содержимого в прореху между спинкой и сиденьем. Остальное завернула и спрятала в рукаве.

Матвей поставил на столик две рюмки и наполнил одну до половины, а вторую до краев.

– Воды принеси, пожалуйста. Я не могу не запивать.

Матвей опять молча вышел за дверь. Катя быстро высыпала остатки порошка, завернутого в салфетку, в бокал Матвея, слегка взболтала содержимое и взяла в руки вторую рюмку.

– Давай за встречу. Я сначала не хотела к тебе идти, но потом подумала, что мы все – таки не чужие друг другу. Кроме того, делить нам с тобой нечего, у каждого уже давно своя жизнь, – Катя сделала один большой глоток и поднялась.

Матвей поставил пустую рюмку на стол и посмотрел на Катю.

– Мы еще увидимся? Давай, я позвоню Лешке, он уже оклемался после покушения, и мы посидим в кафе, – он чувствовал, что говорит неискренне, просто, чтобы что-то сказать. На самом деле ему хотелось, чтобы она побыстрее ушла.

– Я в курсе, что с ним произошло. Из газет.

– И еще Курлина убили недавно. Помнишь такого?

– Федора? Помню. Но за что? И кто? – Катя сделала удивленное лицо.

– Пока неизвестно.

Катя равнодушно пожала плечами, мол, я его толком и не помню, что уж тут скорбеть о потере, и направилась к входной двери.

– Это мой номер сотового, – сказала она, обернувшись, – Позвони. Мы еще увидимся. Ведь не чужие, – повторила она, улыбаясь и протягивая ему листок с цифрами.

«Нет, чужие! Я не знаком с этой женщиной. Она не может быть той Катей. От нее веет холодом, как от могильного камня. А на лице живы одни глаза. Но и они ничего не выражают. И все равно: она приехала невесть откуда, Федька теперь покойник, Лешка чудом остался в живых. Я что, следующий?» – ему захотелось вдруг вернуть Катю, тряхнуть ее хорошенько за плечи и, глядя в глаза, задать всего один вопрос: она каким боком к этим событиям? Ему думалось, что он сразу все поймет. По дрогнувшему под его пальцами плечу, по легкому румянцу на не по годам гладких щеках, по отведенному в сторону взгляду. Ему так думалось…

Глава 27

Стоя перед зеркалом на кафеле в ванной комнате, Зотов решил, что молчать дальше о своих планах не имеет смысла. Глядя на шрамы, неровными штрихами заретушировавшие и без того не идеальную кожу лица, он с тоской повторял про себя только одно словосочетание, пришедшее ему как-то на ум: красавица и чудовище. Чудовище, это, конечно – он. А красавица…Ну, не жена, точно. Ему по фигу было, нравится ли он со своей кривой рожей Татьяне или нет. Заметив как – то невольно брошенный на него жалостливый, но все же брезгливый взгляд жены, он внутренне послал ее со всеми ее ужимками к чертям собачьим, но, подойдя к зеркалу, сам содрогнулся от увиденного. Тогда порезы еще были ярко багрового цвета и вспухшие по краям. Из-за чего его лицо представлялось ему похожим на плохо вспаханное поле. И цвет кожи соответствующий – серый, землистый. Сейчас уже ничего, не так противно.

Зотов не был эстетом. Он не восхищался красотой модельных куколок, яркими картинами импрессионистов и раскрашенным в бело – красно – синие тона кофейным сервизом, который Татьяна, замирая каждый раз, когда он слишком резко перехватывал чемодан из руки в руку, везла аж из самого Китая. Дома она не разрешала ему даже притрагиваться к хрупкой посуде, сто процентов гарантируя, что крохотная чашечка просто лопнет у него в руках. Он и не посягал на китайский фарфор, наливая себе полную пол-литровую кружку кофе на завтрак. Мыслями он уже был в заводе, слушал Татьянино утреннее бормотание вполуха и вечером уж точно не мог вспомнить ни одного слова из ее монолога, что бесило ее чрезвычайно. «А можно просыпаться с радостью от того, что на соседней подушке в сладкой предрассветной мгле видится любимое лицо. И выйти потом, после всего, из душа, втягивая в легкие запах только что смолотых кофейных зерен и яичницы с гренками. И за завтраком просто молчать, потому, что главные слова уже сказаны раньше, в спальне, а все остальное мелочь, суета, вроде не купленного ко вчерашнему ужину батона (ну, забыл, прости засранца!), и просьбы уж сегодня-то не забыть. И сегодня точно не забудет, потому, что обязательно хоть раз за день вспомнит и просящую улыбку и пальцы, коснувшиеся его легонько в тот момент. Вспомнит и на пару минут забудет, что идет совещание, и у него в кабинете за столом полтора десятка мужиков, смотрящих на вдруг застывший взгляд начальника», – Зотов думал так, а тоска, его спутница, уже проснулась в нем вместе с его решимостью.

В кабинет все-таки переехал он, а не жена. Скрипучий диван раздражал его страшно, он был коротким и узким и больше подошел бы для пыток, чем для отдыха. Но это было лучше, чем там, в спальне. Только Татьяна, не поняв до конца смысла этого его переселения, вламывалась к нему в любое время, нимало не заботясь, спит он или нет. Сил ругаться с ней у него не было, и однажды он молча приделал задвижку. Толкнув по привычке дверь в кабинет и поняв, что она заперта изнутри, Татьяна на миг растерялась, но через секунды уже неистово молотила кулаком по дереву, выкрикивая угрозы. «Уйди, я сплю!» – рыкнул он, когда она замолчала, ожидая, что сейчас раздастся щелчок. Наверное, именно в тот момент его жена и поняла, что их разделяет не только эта дверь. На следующий день, видимо посовещавшись со своей матушкой, она была с ним ласкова и даже попыталась пронести ему его кружку с кофе прямо в кабинет. Но он ее не пустил, взяв поднос из ее рук и буркнув «спасибо». Отныне это была его территория.

Зотов растерся махровым полотенцем и натянул плавки. Нога уже не болела, только хромота еще была заметна, особенно, когда он торопился. «Я теперь похож на графа де Пейрака, и у меня только одна возможность завоевать сердце женщины – обаяние и деньги. Но, ни того, ни другого у меня нет» – Зотов все продумал: сегодня на собрании акционеров он попросится с поста директора. Чтобы было время заняться приобретенными цехами. А вечером скажет жене, что уходит. Нужно только заехать посмотреть, закончили ремонт в маминой квартире или нет. Должны бы уже.

На кухне никого не было. Яичницу он мог пожарить и сам, только есть не хотелось, и колбаса, положенная на подсохший в плохо закрытой хлебнице кусок багета, заменила ему завтрак.

Тяжелая поступь Татьяны вызвала прилив раздражения. Он давно просил ее купить себе мягкие тапочки, чтобы она не цокала по паркету каблуками домашней обуви. Татьяна ходила по дому в босоножках без задников, которые носила летом на улицу, а в остальное время года они служили ей дома.

– Привет, милый, – Татьяна попыталась поцеловать сидящего Зотова в макушку, но он резко дернулся, и она неожиданно ткнулась носом ему в плечо.

– Ты, Зотов, совсем спятил? Чего шарахаешься? – Татьяна приняла вертикальное положение и, обогнув стол, села напротив него. Он промолчал, дожевывая бутерброд.

– Слушай, Леш! Ну что происходит? Ты как выписался из больницы, двух слов мне не сказал! Я же волнуюсь!

– Ты? Волнуешься? А чего боишься-то? Я сегодня на работу выхожу, ты так хотела, чтобы я поскорее работать начал, не так ли?

– Ну, это для твоего же блага. Ты вон дома как одичал. Уже и прикоснуться к тебе нельзя.

– А я по наивности своей подумал, что ты испугалась, что я инвалидом беспомощным останусь. Что, не так, Танюша? – Зотов с удовольствием смотрел на невольно покрасневшую жену.

– Ты все придумываешь! Ты же сам без работы пропадешь.

– Хватит, Таня. Я слышал твой разговор с врачом, – Зотов поднялся.

Татьяна молчала.

– А иду я сегодня только на собрание акционеров. Не работать, а проситься с работы. В пенсионеры, – он усмехнулся.

– Ты точно спятил, Зотов! На что мы, по – твоему, жить будем? И сына растить?

– Ну, сына уж я точно растить не собираюсь. Он лось и так здоровый. Кстати, я его и не видел толком за последний месяц. Он что, здесь уже не живет?

Татьяна замялась. Она видела Петьку в начале недели. Он, открыв дверь своим ключом, быстро прошмыгнул в свою комнату и, когда Татьяна вошла туда, уже лежал, до подбородка закрытый одеялом. Она не стала его ни о чем спрашивать, хотя понимала, что он, скорее всего, притворяется спящим. Это было в обед, когда Зотова не было дома. А вечером Петька уже опять куда-то ушел. И из хозяйственного кошелька, лежащего на кухонной полке, исчезли деньги. Татьяна не помнила точную сумму, но никак не меньше пяти тысяч. И вот уже третьи сутки сын не появляется дома. И телефон отключен.

– Он у девушки, не волнуйся, – соврала она.

– Взрослый, значит, самостоятельный. Вот видишь, а ты с ним носишься! – Зотов внимательно посмотрел на жену. «Врет! Не знает она, где шастает этот переросток!» – отметил он про себя. «И чего же я его так не люблю?» – заданный самому себе вопрос вызывал только тоску.

– Но ты должен понимать, что мальчику нужно учиться. Ну, и развлекаться. А на это нужны деньги, – гнула Татьяна свое.

– Пусть работает. Сейчас у молодых куча возможностей. Все, мне пора. Вечером поговорим, – Зотов закрыл за собой дверь спальни, где в общем гардеробе висели его костюмы и рубашки.

Татьяна, все еще сидя за кухонным столом, тыкала в кнопки мобильного телефона.

– Алло, мама? Ты можешь придти? Да у Зотова, похоже, с головой беспорядок. Что – что! С работы решил уйти! Откуда я знаю, что за мысли копошатся в его больной голове? Нужно что-то делать. И Петька, как назло, пропал. Телефон не отвечает. Придешь? Хорошо, я жду.

Татьяна услышала, как хлопнула входная дверь. «Но не будет же он просто сидеть дома? Нет, не сможет! Ну не дурак ли, уходить с теплого места? Нужно позвонить Роговцеву. Пусть с ним поговорит», – Татьяна решила, что еще не вечер. Зотов не может не послушать Матвея. А Роговцев, она была уверена, ее поддержит.

Глава 28

Как ей нравился этот дом! И эта комната со скошенным на одну сторону потолком. Впервые приглядевшись внимательнее, Арина поняла, что мебель вовсе не стилизована под старину, она на самом деле старая, только вручную ошкуренная и покрытая морилкой и лаком. Спросив у хозяйки, кто реставрировал комод и массивный гардероб, она уже знала ответ. Конечно, сама Ира. Плетеный диванчик, разбросанные по нему подушки и лоскутное покрывало на кровати, шкатулка из соломки, глиняная ваза с простеньким рисунком из цветных ромбиков, крючком связанный из толстых ниток коврик на полу и даже теплый стеганый халат из натурального шелка – это все ее работа. «Это – мой музей», – рассмеялась Ира, глядя на восторженное лицо Арины. Остальные комнаты в доме были выдержаны в том же стиле, никаких секционных стенок, стеклянных столиков и желто – синих светильников. Кресла широкие, чтобы можно было забраться в них с ногами, диваны мягкие, рядом обязательно небольшой столик (вдруг что-нибудь поставить нужно будет, не на пол же!), посудная горка, скорее буфет даже, с затемненным стеклом – вовсе незачем выставлять на показ хрусталь и фарфор.

Арина просто лежала и смотрела в потолок. Не думать о своем муже она не могла. Она почти успокоилась, поняв, что Игорь ее не достанет в этом доме. Права была Ленка, когда говорила, что Кисловы – это последние люди, у которых он станет ее искать. И все равно, нужно было что-то решать. На носу Новый год, Ира уже составляет меню и покупает подарки, а у Арины с приближением праздника нарастает паника. Кисловы собираются в Таиланд, а она… то ли ей уходить в никуда, то ли одной здесь оставаться под присмотром Вано? Ленка шутит, что Ирина ее в сторожа наймет с хорошей зарплатой на время рождественских каникул, но Арине, право, не до смеха. Денег у нее нет, она все истратила на подарки, однажды съездив с Ириной в город, в торговый центр. Бродя по залам, она все время оглядывалась и присматривалась к мужчинам: вдруг кто знакомый? Но обошлось.

Завтра Петру исполняется пятьдесят. Она купила ему в подарок булавку для галстука. Золотая полоска с платиновой вставкой. Все попытки предложить Ире помощь по кухне закончились полным провалом. Ира усадила ее на стул, дала в руки кулинарную книгу и попросила выбрать рецепт салатика по – интересней. В книге все было обычным, ничего такого, чтобы не делали все продвинутые хозяйки, но Арина вдруг вспомнила про салат, который она ела в Болгарии. Брынза, оливки, белая фасоль и сладкий перец. И ростки мунго. Что это такое, это мунго, Арина толком не знала, но банку с консервированными ростками видела в продаже. Ира, обрадовавшись, как ребенок, новому продукту, тут же записала в список, что нужно подкупить к столу еще и это. На этом помощь Арины закончилась. Пообещав, что уж завтра она точно без нее не обойдется, да еще и Ленку придется подтягивать, Ира отправила Арину отдыхать. И теперь Арина лежала на кровати и пялилась в потолок.

– Арина, пойдем чайку хлебнем. Я пышек напекла, – Ира, постучав, просунула голову в дверь.

– Нет, ну права была Ленка, когда говорила, что я наем здесь с десяток килограммов! – у Арины при слове «пышка» уж потекли слюнки.

– Ну, и что! Я ведь не всегда такой была, поверь. Замуж тростиночкой выходила. Да ты же видела наши с Петькой формы на фотографиях. Он – жердь, я щепка. А потом как-то кулинарией увлеклась, и поехало! Все же попробовать надо. Сначала Петька пополз: семьдесят, восемьдесят…сто пять! А еще долго держалась, устраивая разгрузочные дни, приседая на диеты. А потом и меня разнесло. Ну, это, как Петька говорит, «не от котлет, а от лет»! Страшно боялась, что он на молодых козочек перекинется. Но, что странно, прости за откровенность: чем пышнее я становилась, тем желаннее для него. Вот такой парадокс. Так что пошли на кухню. Фигуру твою портить будем. В твоих же интересах: девушка ты у нас теперь свободная, на выданье. Завтра народу придет тьма, мужского пола даже больше намечается. Вот даже начальник Петькин теперь холостой.

– Какой начальник? – испугалась вдруг Арина.

– У моего Кислова один начальник – Зотов. Алексей Борисович.

– Это директор? – зачем-то спросила Арина, вдруг осознав одно: завтра они встретятся. И никуда не денешься.

– Ариш, ты чего напугалась-то? Что опять с Зотовым не так? Тогда, в бане, Ленка намеки строила. Ничего мне не скажешь?

– Мы с ним… То есть, конечно, ничего не было. И не могло. Хотя нет, могло. Или нет, скорее!

– Короче, любовь у них. Привет, девушки! Я с ночевкой! – Ленка, на ходу разматывая длинный шарф, кинула сумку на пол, – А то с утра к вам по пробкам добираться неохота. Что за погода! Слякоть такая, что все машины на дороге черного цвета, просто мрак! И туман. Полмоста через Сок проехала на черепашьей скорости, вцепившись в руль, пальцы аж свело.

– Садись, бедолага, – Ира уже наливала чай для Лены в кружку.

– Ну, так почему вдруг у нас Зотов холостой? Или вы не о нем?

– О нем. Вчера мне только Петька сказал, что Алексей от жены ушел. В старой своей квартире живет. Один!

– Чего вдруг? Ариш, он тебе звонил?

Арина отрицательно покачала головой. Она ничего не понимала. Она думала, что все прошло. Не начавшись толком, прошло. Она же и не вспоминает его. Хотя, вранье! Вспоминает, но как-то безнадежно. По ночам вскрикивает, во сне увидев, как горит машина. Представляя его на больничной койке, замотанного бинтами, плачет от боли. От его боли, не от своей. А иногда заснуть никак не может, словно чувствуя его бессонницу. Мается, перекладывая подушку с одной стороны кровати на другую, только без толку. Сон не идет. А то вдруг проваливается, словно в яму без дна, а утром таблетки от головной боли глотает. И это воспоминания?

– Не звонил, значит, – Лена в сомнении покачала головой, – Не понимаю я его! А что вы про завтра? Зотов придет к Петьке именины отмечать?

– Конечно. Кстати, я вот о чем не подумала: они же завтра сюда явятся уже тепленькими, на заводе чествование с двух часов дня начнется. А потом фуршет. Девочки, мясных закусок при таком раскладе, нужно будет больше. Иначе, беда.

– Что ты все о харчах?! Какое им мясо? Захотят напороться, они и под свинину твою напорются. Ты мне вот, что, подруга, скажи: что делать собираешься? Когда Зотова увидишь? – Лена повернулась к Арине.

– Ничего. Я помогу вам на стол накрыть и уеду. А послезавтра вернусь.

– Придумала! – проворчала Лена.

– Я не могу…

– И не думай даже. Что я Петьке скажу? Обидно, да, однако? Я так понимаю, у вас с Алексеем что-то не заладилось, но он Петькин друг. А ты нам уже не чужая, – Ира отвернулась.

– Вообще-то, Ириш, у них, правда, все сложно. Первое свидание не состоялось из-за взрыва. Арина своими глазами видела, как машина загорелась. Она опоздала чуть – чуть, так, Ариш?

– Да, на пару минут всего.

– С ума сойти! И что дальше?

– А дальше ничего, в том-то и дело. Зотов в больницу попал, Арину муж в Европу увез. Вот только одно не ясно. Почему он из семьи ушел? Петька ничего не говорил? – Лена задумалась.

– Нет. Ничего.

– Тогда встает вопрос. Если ушел из-за тебя, подруга, почему не звонит?

– Он мой номер мобильного не знает. Только домашний, – вспомнила вдруг Арина.

– А дома тебя нет! Слушай, как хочешь, а встретиться вам надо. Не дети уже, чтобы бегать друг от друга. Так что, готовься…, – Лена стукнула кулаком по столу, словно ставя точку.

Арина вздрогнула. Она сегодня точно не уснет. А завтра на ее и без того унылой физиономии будут еще и синяки под глазами. Она давно не была в салоне, волосы можно только собрать в старческий пучок или, еще лучше, спрятать по парик. Интересно, есть у Ирины парик? Тогда, может быть, Зотов ее не узнает. Точно. Она так и поступит. Чужие волосы, очочки кругленькие на нос. Жаль, усы приклеить нельзя! И бородку клинышком. Ленка, конечно, круто все решила. Но Арина еще посмотрит, рискнуть ли. Не готова она к такой встрече. И будет ли когда готова? Лучше бы Ира ничего про Зотова не говорила. Они бы завтра нечаянно так, не запланированно, столкнулись, а там… А теперь она знает, а он нет. А вдруг он подумает, что она специально, ради него здесь? Арина испугалась. Нет, лучше уехать. Она уедет под шумок, когда уже гости явятся. Попросит тихонько Вано, он ее до автобусной остановки довезет на своей колымаге. А Петра она поздравит утром. Чтобы без обид. А позже о ней никто и не вспомнит!

Глава 29

Зотов никогда не думал, что можно вот так кайфовать одному в полупустой квартире. Почти без мебели: раскладной диван ни в счет, на нем все равно можно только сидеть, да и то устроившись в продавленной ложбинке, стола нет в принципе, вместо него табуретка покрытая газеткой, и трехстворчатый шкаф с зеркальной серединой. Ремонт сделан не до конца: пришлось выгнать халявщиков – хохлов, решивших под шумок устроиться на зиму в квартире с удобствами. Зотов посмотрел на свое отражение в дверце шкафа: старые треники, майка с оборванными рукавами и шапка из газеты, прикрывающая обозначившуюся лысину. Старый мужик с покоцаной рожей. Впрочем, шрамы были заляпаны побелкой, которую он соскребал с потолка в коридоре. Вещи, которые он прихватил из дома, он сложил в отремонтированной спальне. Там и спал ночью, раскинувшись на пушистом ковровом покрытии и подложив под голову свернутую куртку на гагачьем пуху. Там и пришло к нему неожиданное состояние покоя и уверенности. Проснувшись первый раз поутру в этой квартире, он не поверил своим ощущениям: ничего не болело, спина не затекла, а в голове была полная ясность. Как в детстве, когда он жил здесь с родителями.

Зотов решил для себя, что доскоблить потолок именно сегодня – дело чести. Завтра пятидесятилетие его зама, Петра Кислова, и он впервые после больницы будет пить водку. В количестве одна рюмка в час, что называется, как доктор прописал. Классный мужик этот доктор, реально смотрящий на мир. «Водка, секс и скандалы – дозировано. Можно, с увеличением объемов, но только по согласованию со мной. И не раньше, чем через месяц», – сказал он ему при выписке. Про то, что он, Зотов, будет лазить под потолком, разговора не было. Поэтому Зотов и разрешил сам себе эту нагрузку. Он стоял на стремянке, скреб по потолку шпателем и думал. На сегодняшний день он почти безработный. Точнее, с понедельника. Он даже не ожидал, что уходить будет так тяжело. Вдруг в последний момент ему стало не все равно, кто придет на его место. И он стал с жаром отстаивать кандидатуру Кислова. И опять вдруг понял, что его никто и не слушает. У них уже свои планы. Он уже для них в стороне. Не свой. И пусть не лезет. И он отступил. Но дела передавал ему, и. о. директора Кислову. Не выходил из головы и сегодняшний разговор с Петром. Ему кто-то оказывается, уже звонил, просили о встрече, туманно так намекая на происшествие с ним, с Зотовым. Что хотели? Пока поговорить. Но Зотов сразу догадался, что история та, годовалая, с Судняком в главной роли. Вызывал Беркутов Судняка в прокуратуру, вроде как свидетелем, хотя подозревали они его. А тот предоставил алиби на весь день, да еще и на предыдущий. Не подкопаешься. А брата его, мужа Арины, который, как чувствовал Зотов, очень мог быть причем, как притянешь? Он к заводу и к Зотову и вовсе никакого отношения не имел. У него своя фирма, свои дела. Зотов вспомнил, что так и не позвонил Беркутову и не рассказал разговоре с Кисловым. «Ближе к концу рабочего дня позвоню», – решил он и тут услышал, что в замке поворачивается ключ. «Этого не может быть! Ключи только у меня. Если только хохлы мои себе дубликат сделали», успел подумать он, спускаясь со стремянки.

На пороге стояла его жена. В шубке и сапожках на высоком каблуке. В руках Татьяна держала объемистый пакет.

– Ты что тут делаешь? Откуда у тебя ключи от маминой квартиры? – Зотов не собирался с ней церемониться. То, что она кричала ему вслед, когда он уходил из дома, все еще помнилось.

– Лешенька, они у меня всегда были. Тут же нужно было время от времени хотя бы пыль вытирать, комнаты проветривать.

– Зачем ты пришла? – повторил он, не обращая внимания на ее ласковый тон.

– Как у тебя грязно! Твои рабочие что, даже ремонт не доделали? Как же ты живешь, прости меня? Ты так привык к чистоте и комфорту.

Зотов удивленно на нее посмотрел. Он как-то никогда над этим не задумывался. Да, у них в доме пыль по углам не клубилась. Стояла удобная мебель (это, что ли, комфорт?). Но нужно ему это было? Похоже, если бы Татьяна в один момент перестала мыть полы, он бы и не заметил. Ну и ну!

– Ты ко мне по делу? Кстати, ключи верни, – он протянул руку ладонью вверх.

– Ты не разрешишь мне их оставить? Почему? Я, наверное, тебя не очень поняла, когда ты уходил: ты ведь только на время? Я понимаю, нам нужно отдохнуть друг от друга. Но в добрых отношениях мы можем остаться?

– Можем, почему нет? Только при одном условии: я тебя не буду видеть. Ты хоть помнишь, что ты мне наговорила?

– Ну, дорогой, ты сам напросился. Нельзя же вот так, резко, собраться и уйти. Ты вывел меня из себя, может быть, я и сказал лишнее.

– Нет, Таня. Как раз лишнего ты мне и не сказала. Давай не будем возвращаться к этому разговору, – поморщился он, – Уходи.

– Возьми хотя бы пироги. Мама пекла. Я тут еще коньяк прихватила. Думала, что посидим…

– Нет, не посидим! И забери свой пакет, – почти крикнул он, глядя, как Татьяна ставит его на пол.

– Дикий ты, Зотов! Не цивилизованный! Да еще и лопух к тому же. Говоришь, окончательно от меня и сына ушел? Так?

– Я от сына не отказываюсь. Будет учиться дальше – буду оплачивать. А нянькой ему быть не хочу. Не начинай опять о сыне, о его несчастной доле, и обо мне, никудышном папаше. Не повторяйся.

– А ты ему, собственно, и не отец.

Зотов замер. Медленно поднял глаза и посмотрел на Татьяну.

– Да, он не твой, что ты на меня так уставился, Зотов! Ты же даже ребенка не смог сделать с работой твоей! Ты даже обследование пройти отказался, вспомни! Сколько лет я ребенка ждала? Что мне оставалось?

– Кто отец? – Зотов был спокоен.

– Да какая тебе разница? Ты ведь Петрушу не любил никогда, только деньгами откупался.

– Кто отец? Ты с ним долго встречалась?

– Долго, Зотов, долго. Он любовник был хороший. Потому и не бросала.

– Зачем же со мной жила?

– Так у него денег не было ни шиша! – весело сказала Татьяна.

– А я, лох, работал еще и на него?

– Ладно, Зотов! С тебя не убыло. А что, Петруша тебе никого не напоминает? А? Подумай?

– Говори.

– Федорович на самом деле наш сын. И фамилию мог бы носить – Курлин, – Татьяна с торжеством смотрела уже на бывшего мужа.

– Этот? Да, Петька действительно на него похож, ты права. Был похож. Так это ты Курлина отравила? Что, мешать начал?

– Зотов, ты спятил?! На кой ляд мне это надо было? – Татьяна осторожно отступала к двери.

– Знаешь, Таня, а дело еще не закрыто. Может, признаешься? – Зотов и сам себе не мог объяснить, зачем он это говорит. Но ему почему-то на миг захотелось, чтобы это оказалось правдой.

– Ты точно больной, Зотов! Я ухожу. Пошел ты со своими домыслами, знаешь куда? – и она захлопнула за собой дверь.

«Ну вот, есть еще, что рассказать Беркутову. Только не говори, Зотов, что ты не догадывался, что Петька не твой сын! Но Курлин! Вот тебе и тихий омут. Впрочем, все к лучшему. Я рад. Мне стыдно, но я рад, что она мне все рассказала. Я вышел из тюрьмы. И никаких обязательств!» – Зотову захотелось с кем-нибудь поделить этой новостью. Он не чувствовал себя обманутым или обиженным, он чувствовал облегчение. И знал, что есть хотя бы один человек, который его поймет. Он знал его историю. От Матвея Роговцева. В свое время Егор Беркутов вот также скинул с себя надоевший брак. А сейчас счастлив.

Зотов отыскал в кармане куртки телефон и набрал номер прокуратуры.

– Егор Иванович? Нам нужно встретиться. Да, есть новости. Хорошо, я подъеду к пяти. До встречи.

Глава 30

Матвей никак не мог понять, что с ним происходит. Он уже минут двадцать бессмысленно пялился в телевизор: включив новости, он не услышал ни слова и не увидел ни кадра. Просто мелькающий экран и голосовая завеса. А перед глазами она, Катя. Насмешливо поглядывающая поверх кромки бокала. И странное ноющее чувство в груди.

Вчера он неожиданно сорвался на жену. Повода, как раз, и не было. А было нарастающее откуда-то изнутри чувство раздражения. И он вытолкнул его наружу с двумя словами. А потом испугался, глядя, как у Нади глаза наполняются слезами. Она ведь почти никогда не плакала. Попытался просить прощения, не вышло ничего: Надя просто молча закрыла перед ним дверь спальни. А сегодня так же молча ушла в школу.

Матвей был достаточно трезвомыслящим, чтобы не насторожиться в данной ситуации. «И к какому доктору я должен теперь обратиться? Для начала, может быть, поговорить с Лешкой? Американцы бегут к личному психоаналитику, мы – к соседу. У Лешки сейчас и без меня проблемы. Да и что я скажу? Что визит Кати выбил меня из колеи? Ерунда! Я еле дождался, пока она уйдет. Она здесь ни причем. Что-то с Надей? Ну, да. После секса в одни ворота она ко мне относится настороженно. Или я сам это придумал? Короче, выбираю подсказку «звонок другу», – он потянулся к сотовому.

– Что так долго трубу не берешь? Со стремянки слез? А что ты там делал, лампочку вкручивал? Вот как! Помощь не требуется? Да не занят я! В голову ничего путного все равно не лезет. Ладно, сейчас приду.

Матвей быстро оделся, сунул в карман куртки мобильник и деньги и вышел из квартиры. Он не был в доме родителей Зотова со студенчества, но двор и расположение квартиры помнил отлично.

– Давай, впускай! На улице мрак что делается! С неба снег хлопьями, а под ногами каша. Я же пешком шел!

– А ты бы шапейку какую никакую надел, головку бы и не присыпало, – сказал Зотов, глядя на мокрую голову друга.

– Нет у меня никаких шапеек! В принципе. Это тебе лысину нужно прикрывать, а у меня волос полно. Мне жарко! – огрызнулся Роговцев, ставя пакет с бутылками и едой, прихваченными по пути в супермаркете, на пол.

– Ты что там набрал? Что звенит?

– В голове у тебя звенит! Бутылки с лимонадом. Тебе же спиртное нельзя?

– Нельзя, – мрачно констатировал Зотов, доставая из пакета поллитровку.

– Это мне, – Роговцев отнял у него водку и прижал к себе, – Мне сегодня надо. Я лечиться пришел.

– А я думал – с потолком помочь.

– Да тут работы на час! У тебя штаны старые найдутся?

Зотов молча ушел в спальню. Вернувшись, он протянул Роговцеву шорты.

– О! То, что надо!

С валика капала голубая краска, покрывая голые плечи Роговцева пятнами. Он водил валиком по потолку и говорил. Зотов, которого Матвей посадил наблюдателем, слушал его со все нарастающим удивлением.

– Понимаешь, что получается? До ее прихода в моей жизни меня все устраивало. А после – как отрезало. Не хочу ничего того, что есть. Ни Надежду, ни статьи писать, ни жить в этой квартире.

– Может быть, ты хочешь ее?

– Кого? Катьку? Да я еле удержался, чтобы ее не выгнать. Сидит такая застывшая, холодом от нее веет, не поверишь! Какое тут желание! Ты просто не видел ее: не женщина, а призрак! Я ей в лоб: мол, почему так молодо выглядишь? А она мне – хирург хороший попался! И не расскажу, говорит, ничего про себя сегодня. Мол, позже. Значит, при следующей встрече. Она ушла, а у меня одна мысль – она вернулась, и Курлин помер, тебя взорвали. И отделаться от идеи, что она причастна к этому каким-то боком, я не могу. Может, поэтому она у меня из головы не идет?

Роговцев слез со стремянки и задрал голову вверх.

– Класс! Живенько так! Стены потом или сегодня? – он повернулся к Зотову.

– Потом как-нибудь.

– Ладно, зови!

Они долго отмывали с рук и тела потеки краски. Потом долго препирались, где накрыть стол, чтобы было удобнее. Решили, что лучше на полу в спальне. Мягко, а вместо скатерти можно и газетку постелить. Зотов достал из коробки, стоящей на подоконнике в кухне, две рюмки, нож и вилки. Тарелки у него были только одноразовые.

– Я с Беркутовым договорился на встречу на пять часов.

– Так уже четыре тридцать! – Роговцев посмотрел на свои часы.

– Позвоню, перенесу на завтра?

– Нет, подожди, – Роговцев взял в руки телефон, – Егор! Приветствую, Роговцев. У тебя сегодня как со временем? Я в курсе, что Зотов должен подойти, потому и звоню. Мы тут немного в краске, понимаешь. В какой? В голубой. Да, мы вдвоем. Ну, ты брось свои шуточки, майор! Лучше присоединяйся. Что значит, не настолько испорчен! Приходи, подкрасим! На, скажи адрес, – протянул он трубку Зотову.

«Поголубеешь тут! И чего ты, Лешка – друг, такую краску выбрал? Мог бы красненькую, например…», – ворчал он, пока Зотов диктовал свой новый адрес Егору Беркутову.

Беркутов вошел в квартиру, сразу вытянув вперед руку с пакетом. Зотов с ужасом смотрел, как он достает оттуда еще одну бутылку.

– А хлеба не догадался прихватить? – тоскливо сказал Роговцев, обнаруживший, что забыл купить батон.

– Вот, – Беркутов извлек из пакета две буханки, – Хлеб деревенский, из Лесинок. Галка летом договорилась, что будут привозить в магазин на Степашке. Вкусный, ничего больше не нужно!

– Это оттуда, где у нее дача?

– Да. И молоко бабка одна возит по субботам.

– Ты про магазинчик-то поподробнее. Где точно расположен, когда хлебушка завоз, – попросил Роговцев, отламывая горбушку.

– На углу Комсомольской. А по какому поводу сегодня торжество?

– Вот – потолок покрасили.

– Ну – ну. А серьезно? А то я без подарка, – Беркутов сел на пол и скрестил ноги.

– И не нужно. Во-первых, Лешка ушел от жены.

– Вот об этом я и хотел тебе сказать, Егор. Вернее, у меня два сообщения. Жена сегодня приходила сюда, пироги принесла тещей испеченные. Наверное, это была попытка к примирению. И вот когда ей не удалось меня сломать, она мне выдала любопытную информацию: мой сын – не мой сын.

– Ни хрена себе! Да брось, Лешка, это она со зла!

– Нет. Точно нет. Ну, да не в этом дело. Дело в имени папаши. Это Федька Курлин.

– Ныне убиенный!

– Да, убиенный. Похоже, моей бывшей женой.

– Подожди, Алексей. Он ей что, угрожал разоблачением?

– Нет, кажется. Но она и не скажет. Просто многое сложилось у меня в стройную версию, когда она ушла. Начиная с нашей «нечаянной» встречи с Курлиным. И его приглашение на презентацию вместе с ней. И то, что она одна сидела за столиком, пока мы с Матвеем разговаривали в холле. В зале в это время почти никого не было. Она увидела три бокала с коньяком на столе, высыпала туда яд, зная, что я за рулем, то есть пить не стану. А себе она взяла бокал с вином, а может и с соком, не помню. Думая, что Курлин будет с нами третьим за столом, она не сомневалась, что он выпьет хотя бы один бокал.

– А если бы я глотнул? – Роговцев зажмурился.

– Татьяна не знала, что ты придешь. Курлин не собирался тебя приглашать.

– Как это? Ты же сказал…

– Я сказал, что он тебя приглашает, для того, чтобы ты не заартачился. Мне просто хотелось с тобой встретиться.

– Вот спасибо, уважил!

– Прости. Я думаю, если бы ты взял стакан, Татьяна бы что-нибудь сделала: выбила бы из рук, толкнула тебя или еще как.

– Ну, спасибо, утешил!

– Да, это, конечно версия. Но мотив слабоват: сколько лет сыну?

– Девятнадцать.

– Вот. И столько лет она не боялась, что Курлин заговорит, а тут вдруг?

– Да, но может быть…

– Я вызову ее еще раз. А что за вторая новость?

– Моему заместителю позвонили и напомнили о взрыве. Ненавязчиво так дали понять, что нужно быть более сговорчивым. Вот, мол, Зотов…

– Когда?

– Вчера. Но он мне рассказал сегодня утром. Он отмахнулся от этого звонка. Петр слишком порядочный, чтобы пойти хоть у кого-то на поводу. Но я думаю, что это привет от Судняка.

– Возможно. Но мы проверяли, ко взрыву твоей машины он отношения не имеет. Алиби полное.

– Не знаю. Можно же и заказать…

– Можно, но причина? Тебя же не напугать пытались!

– Так он знает, что я не боюсь. Меня можно и убрать. Почти гарантировано на мое место идет Петр Кислов. Вот с ним и пытаются работать заранее. Почву готовят.

– Что-то конкретное говорили? Например, про машину?

– Нет. Петр сказал, только про меня напомнили. Вот, мол, посмотрите на своего директора. Что-то в этом духе.

– Да, туманно. Могут просто пугать. А могут…

– Завтра у Петра юбилей. Сначала на заводе отметим, а вечером у него в доме.

– Далеко?

– На Соку. Сразу за мостом.

– Дом охраняется?

– Вроде бы, сейчас там живут строители в сторожке.

– Профессиональной охраны нет?

– Нет. Это же дача. Не особняк, а просто добротный деревянный дом. Они его строили несколько лет. Там, правда, и соседи круглый год живут. Да и кафе чуть повыше у трассы. Не пустынно, в общем. Его жена Ирина целый день одна хозяйничает в доме. Уже который год. В городской квартире у них дети взрослые живут. А здесь забор кирпичный, ворота и калитка на замках. Кажется, надежно.

– Хорошо. Если будет еще хоть один звонок или встреча, попроси Кислова сразу же тебе сообщить. Или еще лучше дай ему мой номер телефона.

– Эй, вы за разговорами про водочку не забывайте. Беркутов, у нас с тобой по бутылке на брата, Лешка у нас эту рюмку, что себе налил, весь вечер цедить собирается. Не компания он нам! А у меня для тебя тоже сообщение. Правда, не знаю, сейчас это важно или нет? Приходила ко мне Катя.

– Катерина Галанина, так я понял?

– Правильно, она. Ничего не хотела. Выпили мы с ней по рюмке водки, и она ушла. Каково? Ни о себе ничего, ни про меня ничего не спросила. И зачем была?

– А ты сам как думаешь?

– Я думаю, вернее, размышляю. Почему смерть Курлина случилась после ее появления? И покушение на Лешку?

– Зачем это ей нужно? Это ты перед ней виноват, а не мы с Курлиным.

– В чем это я виноват? – Роговцев удивленно посмотрел на Зотова.

Беркутов и Зотов переглянулись.

– Напоминаю. Катя ведь любила тебя очень тогда. А ты с каникул с невестой вернулся. Что ей оставалось? Она притворилась, что вы остались друзьями. Думаю, она не пропала тогда, а просто сбежала. От своей любви к тебе.

– Допустим. И что, тридцать лет таила зло?

– Может быть, возможности не было вернуться. Такое не допускаешь? Да с ней случиться что угодно могло по дороге! Молодая девушка, красивая, одна!

– Хорошо. Ладно – я. Но как же она могла от матери так долго скрываться? Тебе не кажется, что это уже слишком?

– Мы не знаем всей правды о ней, – Зотов проявил упрямство.

– А надо бы, – Беркутов, как всегда, трезво оценил ситуацию, – Если Алексей прав и Катя вдруг решила отомстить тебе, Матвей, за твое предательство…

– Эк, как ты загнул, Егор! Предательство. Да у нас и любовь-то была так, юношеский всплеск гормонов!

– Она могла думать иначе. Думай о другом, Роговцев. Ты, возможно, в опасности.

– Что, она меня отравит что ли?

– Кстати, ты в курсе, что Курлин ей предложение сделал? Именно тогда, когда вы с Надей поженились.

– Нет. И она согласилась?

– Да. По крайней мере, мне она так сказала. Но почему-то исчезла.

– Короче, Матвей. Постарайся с ней еще раз встретиться. И поговорить. Вызови на откровенность, ты же журналист! Узнай, как жила. Посмотри ее реакцию на вопросы о вашей старой любви, ну, вроде «А, помнишь ли ты?». Не мне тебя учить. Она хоть свой телефон оставила?

– Да, сотовый.

– Ну вот, действуй.

Уже через пару часов Беркутов, то и дело роняя телефон на пушистый ковер, пьяненьким голоском оправдывался перед Галиной, а Роговцев решал: звонить ли домой, или уже собираться до дому. Зотов, трезво глядя, как они, стыдливо пряча от него глаза, исчезают по одному в коридоре, потом хлопает входная дверь, а через некоторое время на «столе» появляется очередная бутылка водки, только посмеивался. «Ох, не зря жены не любят холостых друзей их мужей! Где еще так можно напороться без повода, как не в мужской компании? Где можно так вдосталь посплетничать, не боясь, что кто-то осудит, что, мол, что вы, как бабы? А потом придти с покаянной головой к ним, любимым. Пусть уж будет у них повод, чтобы простить их, таких – сяких, в предпоследний раз!» – думал он.

Глава 31

«Мне больно. Очень. Откуда? Последний раз болело, когда умерла Агафья. Да и то недолго. Стук комка земли по крышке гроба – и все, как из жизни вон. И сама – как из клетки выпорхнула», – Катя стояла у окна и смотрела почему-то не во двор, а на крышу соседнего двухэтажного дома. Голуби грелись у трубы, из которой валил дым. Катя уже знала, что дымит самый настоящий камин, который есть в квартире на верхнем этаже этого домика. Кто-то выкупил весь этаж, построив себе из бывших коммуналок уютное жилье. Катя не раз видела красивую женщину, входящую в загаженный подъезд. Вот и сейчас эта женщина въехала в закрытый с трех сторон двор на белой иномарке.

– Свет, не знаешь, кто эта дама?

Светлана подошла к окну.

– Нет, не знаю. Красивая.

– Но не молодая. Заметь, фигура, как у девушки, а плечи опущены.

– Ну, и что? Может быть, устала просто.

– Нет, девушки не так ходят. Им нужно, что б их заметили. А этой все равно.

– Да кому тут смотреть-то на нее? Вообще странно, что она здесь поселилась. На первом этаже – настоящий притон. В первой квартире сын бывшей дворничихи Фаины живет. Мой ровесник. Наркоман со стажем. Как жив-то еще? А вторая квартира старушками населена. В каждой комнате по бабушке. И все одинокие. Дама эта всего-то с лета здесь живет, Нора Яковлевна мне рассказала. Она видела, как вещи разгружали. Мебель, говорит, красивая. А вот, что ремонт там не делается, ее очень удивляет. Только камин и соорудили из бывшей печки.

– На ремонт деньги нужны.

– Так машина-то какая! Не меньше, чем сама квартира стоит. И шубка на даме норковая, кажется.

– Да, норковая…, – Катя задумалась. Хотелось ли ей вот такую? И, да и нет. Для чего? К Роговцеву на свидание придти – вот, мол, не бедствую. Так ему, наверняка, все равно, в чем она ходит. Не заметила что-то она, Катя, в нем хоть проблеска интереса к ней. Знать, похоже, не знал, как ее вон выставить. Ну, и ладно. Главное, зачем приходила, она сделать успела. «Теперь твой ход, Матвей. Жду, не дождусь!» – Катя улыбнулась. Она и не сомневалась, что зелье подействует. Рецепт ей продала Пионова. За хорошие деньги. Спасибо Агафье, в наличности у Кати нужды нет. Только вот, больно от чего-то. Не от равнодушия ли явного бывшего любовника? Хоть бы радость изобразил, что ли, приличия ради!

– Садись, я на стол накрыла, – голос Светланы оторвал Катю от ее мыслей.

– Спасибо.

– Ты, я вижу, вещи собрала?

– Да. Поеду к себе, в Агафьину квартиру.

– Далеко отсюда?

– Нижняя Полевая. Я тебе телефон оставлю. Ты сама – то когда в деревню?

– Да вот, на неделе. Старикам подарков накуплю и поеду. Как – то скучно мне в городе. Я и не хожу никуда. Знакомых никого нет, только с Норой Яковлевной чаевничаем по вечерам. Откровенно говоря, устала я сплетни слушать. Да и не интересно мне соседям косточки перемывать.

– Странная, ты, Светка! А к тебе в деревню бабы зачем едут? Вот так же, посплетничать, про жизнь свою рассказать.

– Так им помощь нужна.

– И что? Суть та же – вмешиваешься ты в чужую жизнь.

– Когда просят.

– Да всегда просят! Мужа верни, от водки отвороти, соперницу убери.

– Ты же знаешь, я редко этим занимаюсь.

– Ладно, давний у нас спор, бесполезный. Лечишь, и лечи, – Катя с бокалом молока в руке опять подошла к окну.

– Посмотри, какой приличный мальчик в тот дом входит. Не к нашей ли даме?

– Это ее сын.

– Хорош! А живет он с ней, не знаешь?

– Он здесь прописан, точно. Нора Яковлевна узнала случайно – квитанции на оплату квартир для того дома ей в ЖЭУ дали, просили отнести. Она и посмотрела: владельцы квартиры мать и сын. Курлины.

– Как ты сказала? – у Кати вдруг подогнулись колени, и она опустилась на стул.

– Курлины. А что, Кать? Что с тобой? – Светлана удивленно смотрела на растерянную подругу.

– Курлины. Ты что, не поняла? Это же Федора бывшая жена и сын.

– Федора, который…

– Да, отравлен. Наш с Роговцевым и Зотовым сокурсник. И мой не состоявшийся муж.

– Как это?!

– Он мне предложение делал. Влюблен был с первого курса. Вот, значит, какая у тебя соседка…

– Так почему ты не вышла за него?

– Я хотела. Чтобы Матвею в пику. Но вовремя одумалась. Очень уж он противным был, Федька. Я как представила, что с ним нужно будет в постель ложиться… А вот эта красотка, похоже, не побрезговала.

– Ну, может быть, полюбила за что-то.

– Да брось! Федька и характер имел мерзейший. Щелкал своим фотоаппаратом, суетился. А завистливый был, страх! Особенно Роговцев ему покоя не давал. И Зотова увел, и меня.

– А Зотов причем?

– О! Лешка у нас был авторитет! В друзья к нему хотели бы попасть многие. Он поначалу никого и не выделял. А сидел за партой с Курлиным. А потом как-то так получилось, что они с Матвеем стали везде вместе появляться, да еще и я с ними. Ну, Курлин остался не у дел. Обозлился, конечно. Только нам всем было не до него. Его просто не замечали. Нам весело было втроем, четвертый – лишний. Ну, а потом мы с Матвеем… Федька вообще озверел. Сплетни, помню, какие-то начал про нас распускать… Ну, да Зотов ему быстро язык прищемил, тот и затих.

– А как же он отважился тебе предложение сделать?

– Это уже когда меня Роговцев бросил. Я тогда не сразу поняла, что это конец. Думала, перебесится он с этой Наденькой, ко мне вернется. Особенно, когда узнает, что…

– Так ты его ребенка потеряла?

– Да, – Катя отвернулась.

– Катя, почему же ты ему ничего не сказала, почему?!

– Не успела. Да и не уверена была, что он мне поверит. В том смысле, что ребенок от него. У нас ведь всего один раз было. Да и то как – то скомкано, Аришка пришла не вовремя. Я только потом поняла, что все, что нужно, случилось. А поначалу думала, что так, побаловались. Дура была.

– Так ведь девочка совсем!

– Да. Когда собралась ему доложиться, что, мол, ребеночка жду, он уже с Наденькой вовсю роман крутил. Тут Курлин со своим предложением. А я ему – возьмешь с ребенком? Он согласился, вроде как. А маме-то как стыдно сказать было!

– А что мама?

– Мама у меня золотой человек была. Может быть, поэтому я и уехала. Думала, рожу у дядьки в Ленинске. Чтобы маме за меня стыдно не было. И для Аришки пример совсем не нужный. Ей тогда всего десять лет было. Мама меня так отговаривала от поездки! А Аришка! Плакали обе. Я ведь им даже не сказала, куда еду. Про подругу какую-то наплела. Про то, что не ту профессию выбрала, что поработать, мол, хочу! Короче, только чтобы она не догадались только. А Федьке я потом сказала, что обманула его насчет ребенка, проверить, мол, его любовь хотела. И знаешь, что мне ответил этот урод? Что, как только бы мы расписались, он бы меня заставил аборт делать. Выродка Роговцева он, видите ли, воспитывать не собирался! Так и сказал – выродка!

– Вот откуда у тебя такая ненависть к нему!

– Теперь поняла? Он хуже Матвея оказался. Тот хотя бы ничего не знал. А этот…

– Да, подло.

– Бог его наказал. Я в этом не сомневаюсь. Не думаю, что его жена, – Катя кивнула на окно, – Особенно страдает.

– Ты же знаешь, Бог не наказывает. Наказываем мы себя сами. Федор, совершив подлость, хоть и в мыслях, сам свой конец предрешил.

– Пусть так. Остались еще двое.

– Опять ты за свое! Зотов – то в чем провинился?

– В том, что в сторону отошел. Когда помочь мог. Я ни к кому – то, к нему пришла, перед ним открылась. А он сидел и распинался, какая у Роговцева с его Наденькой любовь настоящая! Боров толстокожий!

– Ты ему о ребенке сказала?

– Зотову? Хотела. Но, видя, как он счастлив за своего друга, передумала. Я тогда одно поняла – не нужна я Матвею. Если уж Зотов в таком восторге от их отношений.

– И ты уехала.

– Уехала, – Катя закрыла лицо руками.

– Катюша, что с тобой дальше произошло. Расскажи…

– Нет, Света, не сейчас. Мне пора, – Катя бросила взгляд на телефон, лежащий на столе. Трубка тихонько подрагивала.

– Слушаю вас. Хорошо, давай встретимся. Кафе «Би – Арт»? Да, я знаю, где это. До встречи, – Катя торжествующе посмотрела на Светлану.

– Все хорошо, подруга. Все просто отлично. Он позвонил сам. И я иду на свидание, – усмехнулась она.

Светлана только покачала головой.

Глава 32

– Вот сучка! Обвела все-таки меня вокруг пальца! – Игорь пинком открыл дверь в кабинет брата.

– Ты о ком?

– О подружке Аришкиной, Ленке! Уж какие глазки невинные сделала. «Ах, Ариночка! Что же с ней случилось! Нет, Игореша, я не видела ее…», – передразнил он голос подруги жены.

– И с чего ты взял, что она в курсе, где Арина?

– А с того, что ее машину видели в тот день у дома. Вот, тварь! В принципе, у Аринки никого, кроме нее и нет, мне нужно было догадаться, что моя клушка ей в первую очередь позвонит. Но куда она могла ее деть?

– Скорее всего, к одной из своих подруг.

– Да у Ленки их тьма! Город мне, что ли прочесывать?!

– Да плюнь ты на нее! Мы уедем когда?

– А? – Игорь все еще думал о своем.

– Уедем, говорю, когда?

– Да что ты все заладил: уедем, уедем?! Дело сделаю и тогда…

– Ты денег достал? – Михаил повысил голос.

– Да не визжи ты так! Достал и еще достану. Ты мне другое скажи. Ты кому – нибудь говорил об отъезде?

– Конечно. Полина в курсе.

– Только не говори, что она едет с нами!

– Слушай, братец! Не лезь в мою личную жизнь! Только не сейчас, хорошо? – Михаил угрожающе посмотрел на Игоря.

– Ну, ну. Успокойся. На хрен мне твоя Полина сдалась! Хочешь тащить за собой эту переспелую дамочку – тащи. Ты, кстати, в курсе, что у нее проблемы с бизнесом?

– Нет у нее никаких проблем.

– Значит, не знаешь! Доверительные, я вам скажу, у вас отношения! Высокие! Ты был у нее дома хоть раз?

Михаил отрицательно покачал головой.

– Так… А что ты видел у нее, кроме машины? Деньги у нее есть?

– Не знаю! Даже если и нет, моих нам хватит, не так ли? Или ты меня кинуть собираешься?

– Чего уж я точно не собираюсь, это содержать твою красавицу. Очнись, Миша! Я расплатился за тебя с людьми. Ты что думаешь, у меня карман бездонный? Да, осталось еще кое-что на счетах там, за бугром. Но это немного. А уж твоих там и вовсе капли.

– Сколько?

– Не в сумме дело. Нам с тобой там еще бизнес ставить, понял? Каждый доллар будет на счету. А ты бабу за собой тянешь. Да еще бабу с проблемами.

– Не твое дело. Я на лишнее не претендую.

– Эх, Миша! Как был ты совслужащий, так им и остался. Не на зарплату живешь! Ты знаешь, сколько она задолжала, твоя Полина? Она квартиру продала и дом в родной деревне, который совсем недавно отстроила. И еще должна осталась. А шубки и брюлики она демонстрирует, чтобы такого лоха, как ты, подцепить. Ты что думаешь, что нужен ей? Пойми, она выкарабкаться пытается.

– Ты откуда обо всем знаешь?

– Ну, как же мне не поинтересоваться было пассией моего непутевого братца? Навел справки, узнал кое-что.

– Это еще не все?

– Нет, Миша. Мне сказали одну очень любопытную вещь. Знаешь, почему ее не трогают? Она как-то сумела доказать, что скоро, заметь, очень скоро, у нее будут деньги. И как ты думаешь, где она их собирается достать?

– И где же?

– У тебя, дурачок. Ежу понятно. Ты ж ей пыль в глаза пустил. Так? Что молчишь? Она ведь думает, что у тебя на счетах тыщи немереные?

Михаил молчал. Последний разговор с Полиной не выходил у него из головы. Мутный какой-то у них диалог состоялся. Михаил после ее ухода потом долго пытался понять, а что, собственно, она от него добивалась?

…– Миша, я хотела тебе сказать, что… Ну, в общем, ты не все обо мне знаешь…

– Меня не интересует твое прошлое, Поля.

– Да ведь, Миш, не знаешь порой, где прошлое, а где оно же, только уже сейчас.

– Объясни толком, что ты имеешь в виду.

– Бывает, что мы не те, кем кажемся.

– Так все живут.

– Да, но мы не чужие друг другу. Ведь, не чужие, Миша? – она бросила на него пытливый взгляд.

– Полина, к чему ты клонишь?

– Если со мной случится что, ты меня не оставишь?

– Да что с тобой может случиться? Ты больна? – вдруг напрягся он.

– Нет, Я здорова. В физическом смысле, – она рассмеялась.

– На душевнобольную ты тоже не похожа, – попытался острить он.

– Не бойся, я в порядке. Я о другом. Мы иногда совершаем поступки… Но ведь, цель оправдывает средства, так?

– Не всегда, Поля.

– Ну, вот. Я так и знала, что ты меня не поймешь…

– Рассказывай, что ты натворила, – Михаила стал раздражать этот бессмысленный разговор.

– Ничего. Ничего такого, чтобы касалось тебя.

– Вот и хорошо, – он облегченно вздохнул. Ну, что могла такого сделать эта женщина, что было бы хуже его, Михаила, прегрешений?

Звонок мобильного Полины прервал разговор. А после она ушла…

– Что ты молчишь, Мишка? – Игорь дотронулся до плеча брата, – Она у тебя уже просила денег?

– Нет, не просила.

– А о чем ты сейчас думал?

– О тебе. Какой ты ушлый. И зачем ты мне про Полину тут мутишь?

– А это, чтобы ты подумал хорошо, прежде, чем окончательно решишь, связываться тебе с этой бабой или нет.

– Это не обсуждается.

– Ну, вольному воля. А я – пас. Тебе помогу, а с ней уж как-то сам разбирайся. У нее еще сынок есть. Говорят, большая умница. Она много денег в его образование вложила.

– Он еще пока учится.

– Да. И это тоже статья расхода. Ладно, меня это не касается, раз ты так решил. Давай о сегодняшнем.

– А что сегодня?

– А сегодня, Миша, у нас день рождения твоего преемника. Кислова Петра. Очень веселый будет праздник, поверь! – улыбнулся Игорь…

Глава 33

– Грузите все в микроавтобус, он пойдет первым! – толстенький коротышка, пьяно размахивая руками, пытался руководить двумя охранниками, таскавшими красиво упакованные коробки в ГАЗель. Охранники, не обращая на него никакого внимания, переговаривались между собой, решая, кто сядет за руль.

– Петр Ильич, Петр Ильич! Садитесь в «Мерс», и вы, Алексей Борисович, пожалуйста, с ним, – суетился человек, похожий на колобок. Это был начальник отдела кадров Сытов.

– Петь, может, я не поеду, а? Ну, пойми, не до веселья мне сейчас, – Зотов умоляюще посмотрел на Петра.

– Сам не знаешь, о чем просишь! Меня Ирка сожрет на десерт вместо торта, если я тебя не привезу. Кстати, тортик знатный. Утром, как увидел, только что слюни не потекли! Ирка, хоть и заказала его на комбинате, свою рецептуру им всучила. Поскандалила, денег, кому надо, сунула, и согласились же! Вот такая у меня жена. А ты хочешь, чтобы она, не усмотрев тебя среди гостей, со мной ничего не сделала? Знаешь, как она поступит? Пошлет водителя за тобой, в лучшем случае. А то и мне самому придется ехать!

– Не преувеличивай! Там гостей сотня, и не заметит.

– Опять мимо! Ирка заметит. Так что, полезай, и давай уже поедем! – Петр подтолкнул Зотова к распахнутой дверце.

Арина с тоской посмотрела на часы. «И нет никакой возможности смыться. Ира как-будто чувствует, что я собралась уехать, конца края этим салатам нет: все режь, да режь! В туалет и то со мной ходит, или Ленку посылает караулить. Церберши, одно слово!» – Арина привстала с табурета и выглянула в окно. Вано шел по двору к воротам.

– О! Едут! – Лена быстрым движением скинула передник и кивнула Арине, – Ты что еще ни при параде! Ну-ка, марш переодеваться! О! Зотов собственной персоной. Ты попалась, Аришка!

– Черт бы тебя побрал, Ленка! Ну, на кой ты все подстроила? – Арина кинулась по лестнице на второй этаж. «Сейчас он войдет, а я… Что надеть? Платье, в котором я была в кафе, он видел. Хотя, что он там мог рассмотреть в темноте! Ирка в вечернем, Ленка тоже. А у меня ничего такого нет. Брюки! Точно! И с шелковым топом. Нет, он слишком прозрачный! Еще подумает, что… А другого все равно нет. И чего это ты так забегала, Галанина?» – остановилась Арина. Из зеркала на нее смотрела испуганная растрепанная женщина с кучей шмоток в руках. Арина кинула вещи на кровать и опустилась на тканый половичок. «Я не смогу. Потому, что не знаю, нужна ли мне эта встреча. Я даже не успела запомнить его лицо. Да и у него, что может быть ко мне? Даже воспоминаний общих нет! Или я просто боюсь? Мне страшно увидеть в его глазах вежливое равнодушие. А что он может увидеть в моих? В том-то и дело, что все. Игорь недаром меня все время упрекал, что я не умею «держать лицо». Ну, не умею! Братца его вот терпеть не могла, так это все видели. Итак, он посмотрит на меня и поймет, что эта дурочка на что-то еще надеется. И рассмеется в душе. И посмотрит жалеючи. Но я же ему не навязывалась! Он сам подошел ко мне там, в кафе…»

– Эй, ты чего на полу? – Ленка, с бокалом вина в руке, вошла в комнату Арины.

– Я так, уронила…

– Уронила она, – Лена поставила бокал на комод и села рядом.

– Ариш, ну перестань сама себя казнить. Я представляю, что ты себе сейчас надумала! Что он подумает, что специально ради него сюда пришла. Так?

Арина кивнула.

– Дурочка ты такая, – Лена обняла ее за трясущиеся уже в легком плаче плечи и уткнулась ей лицом в волосы, – Ты сама себе цены не знаешь, Аришка. Мы все, даже Ирка, не имеем того, что имеешь ты. Тебе не прятаться нужно, а головы мужикам крутить. Они же рядом с тобой всю жизнь пасутся стаями. А внешне ты всего-то симпатичная. И как называется то, чем ты мужиков притягиваешь? Молчишь… Кстати, не хочешь Зотова, там такие экземпляры есть!

– Мне не нужно…

– Не нужно ей! – Лена сердито поднялась, взяла бокал с вином и протянула Арине, – На, пей! Расслабься! Что ты тут все свое барахло вывалила на кровать? Надеть нечего?

Лена пошвырялась в куче одежды и достала брюки и тот самый прозрачный топ.

Арина, быстро взглянув на выбор подруги, рассмеялась.

– Что не так?

– Я минуту назад тоже за эти же штанцы и топик схватилась.

– Ну, вот. Надевай скоренько, – Лена кинула наряд Арине, которая уже заметно успокоилась, – А вот что с твоим красным носом делать, придумывай сама.

– У меня тональный крем есть.

– Давай, давай, вперед! На все про все у тебя десять минут, не больше, – подтолкнула ее Лена в сторону двери в ванную.

– Слушай, Галанина! Почему ты до сих пор толком краситься не научилась? Ну что ты, как подросток, чуть мазнула тушью по ресницам? А губы? Что за помада? Поярче ничего нет?

– Я не люблю.

– Так и не надо, в будни-то. Но сегодня день-то особенный!

– Не для меня же! Для Петра!

– Да причем здесь Петька! У него всего-то – день рождения! А у тебя судьба решается, если ты еще не поняла!

– Не преувеличивай!

– Арина, я тебя сколько лет знаю? Ага, с первых косичек! И поверь, такую, как сейчас, вижу в первый раз. Ты даже за Судняка выходила, как бы это сказать, осмысленно. В твердом уме. А сейчас вон мечешься. Если это не признак, что у тебя башню, наконец, снесло, то я не знаю, как это еще назвать. Пошли уже, там за стол садятся. Хоть салатиков поедим, а то у меня в желудке вино плещется и шоколадка.

Арина не помнила, как спустилась по лестнице. Уже стоя на верхней ступеньке, она увидела Зотова. Он стоял вполоборота к ней, и смеялся, слегка откинув голову назад. Его собеседник, высокий мужчина лет сорока с совершенно седой головой, что-то рассказывал ему, то и дело склоняясь к его уху. Гостей было много, но Арина не видела никого по отдельности. Внизу колыхалась пестрая масса и гудела, словно рой пчел. Арина уже не отрывала взгляда от шрама на щеке Зотова, от седого виска и мощной шеи в вороте голубой рубашки. Когда Зотов смеялся, шрам сморщивался и словно превращался в красный зигзаг, начерченный кем-то на Зотовской щеке. Вдруг Зотов застыл и стал медленно поворачивать голову…

Он ее почувствовал. Он с первой минуты не сомневался, что женщина, которую разглядывает его собеседник, и которую он, Зотов, видит только краешком глаза, это Арина. Он боялся повернуться лицом к лестнице, он уже начал злиться на банкира Фирсова, который удивленно цокал языком и подталкивал его, Зотова, под локоть. Какое он имел право так вот смотреть на нее?! На мгновение ему стало жарко потому, что он вдруг сравнил его, Фирсова, лубочного красавца с идеальными пропорциями тренированного тела с собой, хромоватым пожилым мужиком с лицом, на котором морщины чередовались со шрамами. Сравнил и понял, что не соперник он ему. Фирсов моложе, успешнее, красивее и еще далее по списку. Прятаться было поздно. Арина смотрела в их сторону. Его ноги словно приклеились к полу, а руки сами собой искали хоть что-то, что можно было бы взять. Чтобы прекратилась эта дрожь в похолодевших в одно мгновение пальцах.

– Это кто? Ты знаешь? – шепот Фирсова вывел его из оцепенения.

– Да, мы немного знакомы. Это Арина Судняк, – Зотов постепенно успокаивался.

– Что-то в ней есть, да?

– Есть.

– Вот же женщина! И не красавица, а глянешь и глаз не оторвать.

Арина остановилась у нижней ступеньки, все еще держась за перила. «И куда мне…теперь?» – она оглянулась на Ленку, которая шла за ней.

– Давай, давай, прямым ходом к нему, – наклонилась та к ее уху.

– Не могу, – не оборачиваясь, прошептала Арина.

– Не дури. Вон, он идет к тебе сам. А за ним Фирсов тащится. Ничего мужик, и свободный, – проговорила Лена быстро и тут же отошла в сторону.

– Здравствуйте, Арина, – Зотов слегка наклонил голову.

– Здравствуйте, Алексей Борисович. Как вы себя чувствуете? – Арина старалась, чтобы у нее не дрожал голос.

– Жив пока, – усмехнулся Зотов, отводя глаза.

– Все садятся за стол. Нам пора, – она кивнула ему и открывшему было рот, чтобы что-то сказать, Фирсову, и пошла к столу. «Вот и все. Историческая встреча состоялась. Продолжения не будет…», – Арина ни на кого не глядя, села на первое попавшееся место. Фирсов тут же присел на соседний стул.

Зотов будто умер. Он точно знал, что ему плохо. Только сердце своим неуемным стуком выдавало то, что он еще пока тут. «Жив пока…» Он как-то очень правильно подобрал ответ ей, вернее, и не подбирал совсем, так вырвалось. А оказалось в точку. Его взгляд натолкнулся на внимательно смотрящего на него Петра, и он кивнул в сторону двери. Он хотел уйти. К нему тут же подошла Ирина, тревожно заглядывая ему в глаза и спрашивая о том, что болит, повела куда-то в сторону кухни. Маленькая комнатенка больше похожая на чулан, с диваном и полками вдоль стен (а больше ничего в комнате не было), была ему незнакома, он был здесь впервые. Ирина подтолкнула его в сторону дивана, он упал на него и откинул голову на спинку.

– Леш, ну скажи, что болит? Что мне дать тебе? Накапать капель? Или у тебя лекарство какое есть?

– Леха, что с тобой? – Петр сел рядом на диван.

– Все нормально, вы что переполошились? Сейчас полежу и поеду. Такси вызови мне только.

– Не дури. Пока здесь побудешь, потом тебя в гостевую переведу на второй этаж. Тебе точно врача не нужно?

– Да нет, все в порядке.

– Точно? Тогда, я – к гостям, – Петр вышел из комнаты, – Ириш, не задерживайся, я один не справлюсь.

– Да, я мигом, – Ирина кивнула мужу и повернулась к Зотову, – Леш, не переживай так. Ей тоже нелегко.

– Как она здесь оказалась? А муж где? – Зотов даже не удивился словам Ирины.

– Она живет у нас пока. От мужа прячется.

– Что-то случилось? – Зотов попытался вскочить с дивана.

– Давай потом ты с ней сам поговоришь, ладно? Только не делай ей больно, подумай сначала. И не дави. Знаю, как ты умеешь, если что не по-твоему!

Зотов ничего не ответил. Он стыдно обрадовался. Ему захотелось туда, за стол. И вытолкать с соседнего с ней места наглого Фирсова, сесть рядом, чтобы можно было нечаянно касаться ее локтя. И скошенным в ее сторону взглядом смотреть на тонкие пальцы, держащие бокал с вином. И подливать и подливать ей это вино, чтобы опять, скосив осторожно глаза, смотреть на покрасневшую щеку и острый кончик носа. И умирать от желания провести по этой щеке тыльной стороной ладони. Откинуть, будто машинально, ей за ухо ее прядь волос, ощутить, как она слегка вздрогнет от его прикосновения и сделать вид, что это так жест, помощь такая ей, чтобы не падала эта прядь ей прямо в бокал с вином. А потом ведь будут танцы. Он знал, что Петр любитель потанцевать, как и его жена Ирина. Он видел диски, приготовленные для танцев, сам подарил Петру коллекцию таких. Вкус у них с Петром совпадал…Он не даст Фирсову даже шанса приблизиться к Арине. Потому, что она – это его, Зотова, шанс. Это его зацепка в жизни, его, еще живого, отсидевшего тридцать лет в клетке, так неласково он окрестил свой брак…

Зотов встал с дивана, прислушиваясь к звукам, доносящимся из гостиной. Кто-то говорил тост, кажется брат Петра, Николай. Взрыв смеха, шелест разворачиваемой праздничной обертки. Опять взрыв смеха. Николай слыл юмористом, подарок наверняка был с подвохом, и шутка удалась. Он решил, что выйдет из своей каморки, когда будет перекур. И незаметно займет место за столом. Пусть не около нее, но чтобы непременно видеть.

Что-то вроде громкого хлопка и раздавшийся вслед за этим многоголосый крик заставили Зотова вскочить с дивана с бешено колотящимся сердцем. Он рванул на себя дверь, опрокинул стоявший на его пути табурет, выбежал из комнаты и застыл на пороге. Сквозь рассеивающийся дым он увидел лежащего на полу около стола Петра. А потом увидел и его брата. Рядом с ним, держась за голову, лежала Ирина. Зотов бросил взгляд на то место, где, как он помнил, села Арина. Стул был пуст. Рядом стоял Фирсов с перекошенным в страхе лицом. Зотов обвел глазами всю комнату. Испуганные лица, бегущие охранники в черных пиджаках, крики и стоны. Он понял все. Кто-то от угроз перешел к действию. Арину он увидел не сразу. Она стояла, прижавшись к стене и глядя вниз застывшим в немом вопросе взглядом. Зотов опустил глаза. «Ей видны только его ноги. Она не может видеть остальное за ножкой стола», – понял Зотов ее недоумение. Зотов подошел к Арине, обнял ее за плечи и уткнулся в ее пахнущие ромашкой волосы. Арина как-то обмякла под его ладонями, обернулась к нему застывшим в маске лицом.

– Тебе лучше туда не смотреть. Иди наверх, – прошептал он и повел ее к лестнице.

Она согласно кивнула, но, поднявшись до середины, опустилась на ступеньку. Зотов этого уже не видел. Он звонил Беркутову.

Глава 34

Не то, чтобы ему не хотелось этой встречи, и не то, чтобы он боялся, но ощущение надвигающихся перемен было настолько острым, что, отключив трубку после разговора с Катей, он задумался. Встреча в кафе ни к чему не обязывала, но он почему-то уже сейчас думал, а что будет дальше. Решив сегодня поутру не откладывать свидание надолго, он позвонил Зотову, чтобы предупредить его. Но Зотов был недоступен. Роговцев вспомнил, что у них на заводе чествование юбиляра и успокоился. В последнее время все, что было хоть чуть – чуть не так вызывало у него тревогу.

Роговцев надел пиджак и посмотрел на часы. Он, конечно, придет в кафе первым. Он поймал себя на мысли, что заранее готовится к нелегкому для себя и Кати разговору, хотя до конца не был уверен, что она пойдет на откровенность. Матвей ничего не сказал жене, просто посчитал, что встреча с Катей почти деловая, двигало им только любопытство и желание поскорее «перевернуть страницу». А потом забыть. Он одного понять не мог: Кате это свидание зачем?

Зал был почти пуст. Невольно вздрогнув при взгляде на сцену, Матвей присел за столик в углу. И тут же почувствовал на себе чей-то взгляд.

Она была уже тут. И смотрела на его седой затылок, вспоминая, какого цвета были его волосы раньше. Но не вспомнила. Как и не вспомнила цвет глаз. «Хороша была любовь! Памяти не осталось…», – подумала Катя.

Роговцев обернулся, и она помахала ему рукой. Жест был странно официальным: так приветствовал на демонстрации с трибун Брежнев своих сограждан.

Роговцев с сожалением поднялся и направился к ней: столик, который она заняла, стоял у самого выхода. «Пути к отступлению, что ли, готовит? Так я ее удерживать и не собираюсь, если что!» – он поймал себя на мысли, что как-то неправильно думает о Кате, не по-доброму.

– Здравствуй, – он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Привет, – Катя будто не заметила его осторожную нежность.

– Закажем что-нибудь? Ты голодна?

– Нет, Матвей. Не беспокойся. Я бы выпила только бокал вина, – она дотронулась холодными пальцами до его руки. Роговцев вздрогнул.

«Эк, как его передернуло!» – Катя удивилась: Роговцев явно волновался.

– Мартини выпьешь? Ты любила, – напомнил Матвей.

– Помнишь?

– Помню. Девушка, бутылку Мартини, мягкий сыр, гренки и коробку конфет. Я все перечислил? – улыбнулся он Кате.

– Спасибо. Ты, наверное, гадаешь, зачем я здесь?

– Катя, да у меня к тебе куча вопросов! А как ты думала? Ты пропадаешь столько лет, выныриваешь из небытия и хочешь, чтобы я ни о чем тебя не спрашивал?

– Если я пришла, Матвей, значит, я готова ответить на твои вопросы, – Катя пожала плечами.

Но Роговцев молчал. Он ждал, когда официантка принесет заказ, он не хотел, чтобы разговор с Катей напоминал допрос с пристрастием. И он пока не знал, с чего начать.

– Я тебе помогу, – Катя словно прочла его мысли, – Но можно я сначала спрошу?

– Да, конечно!

– Ты любил меня тогда, Матвей, или что это было? – она прямо и холодно посмотрела ему в глаза.

– Любил, – соврал он. Потому, что давно для себя решил, что его отношение к ней было не чем иным, как желанием обладать ею. Ему было с ней комфортно. И случившаяся один раз близость доказала ему, что он не готов любить только ее. Почти сразу после той встречи на ее квартире, он потерял к ней интерес. Нет, не так. Он по-прежнему был готов встречаться с ней, болтать ни о чем, смеяться и танцевать. Но в постель он ее больше не хотел. Он хотел еще кого-нибудь. И еще. А потом еще. Он хотел много, но с разными женщинами. А не с ней одной. И только встретив Надю, переспав с ней, он понял всю свою глупость. После Нади он уже не желал никого. Катя просто оказалась «одной из», а Надя…

– Как-то неуверенно ты это сказал, Роговцев. Ну, да ладно. Задавай свои вопросы.

– Почему ты вернулась, Катя? – Роговцев внутренне порадовался правильно выбранному вопросу.

Катя растерялась. Она была готова рассказать ему, что с ней было, рассказать так, чтобы он почувствовал свою вину сразу, с первых ее слов «а я любила тебя, Матвей». Сказанных так, чтобы у него не осталось сомнений: он и только он виноват в том, что она пропала. Из-за него, разлюбившего. Из-за сказанных им слов «мы ведь останемся друзьями, Катюша». Из-за его нежелания знать, что с ней происходит, хочет ли она быть «подругой», надо ли ей это! А к этому вопросу она готова не была.

– Почему я не могу вернуться домой? – она прекрасно знала, что такой ответ его не устроит.

– После тридцати лет? Только не говори мне, что соскучилась по сестре, кстати, а ты ее видела?

– Видела. Она во мне не нуждается, Матвей.

– А ты в ней?

Опять он спрашивал что-то не то. Какое ему дело до ее сестры? Он и не помнит ее наверняка, ведь ей тогда десять лет всего было.

– Матвей, причем здесь моя сестра? Тебе не интересно, что я делала эти тридцать лет?

– А должно, Катя? – Он уже точно знал, что выбил ее из настроя. И что настроена она была не на добрые воспоминания, а на то, чтобы задеть его, Матвея. «Она всю жизнь считала меня виноватым. Скорее всего, ничего хорошего у нее не было, вот и нашла крайнего» – подумал он, внутренне обидевшись. Он знал, что сейчас, вот с этой минуты, на него обрушатся упреки. Он уже почти был уверен, что Катя причастна к смерти Курлина и ко взрыву машины Лешки. А теперь ей нужен он.

– Я любила тебя, Роговцев, – все же произнесла она заготовленную фразу.

– Возможно. А теперь тобой что движет?

– Ничего, – она отвернулась. «Вот и все. Неужели так видно, что я его ненавижу? А он? Что у него в голове? Но он же сам позвонил, не только же для того, чтобы задать эти дурацкие вопросы! Посмотрим, что будет дальше» – она решила, что добьется своего.

– Катя, лучше расскажи все сразу. Я не враг тебе.

– Я расскажу. Только принеси еще бокал Мартини, – она кивнула в сторону бара, – не заказывай у официантки бутылку, не надо. Одно движение – и Катя высыпала содержимое маленького пузырька в его бокал. «Черт, как это сложно. Какой ты, Роговцев, однако стойкий: одна порция тебя не взяла.

Матвей поставил бокал перед Катей. Она молча сделала глоток.

– Я уехала из города от тебя. Или от себя. Ехала к маминому брату в Ленинск. И не доехала.

– Что-то случилось?

– Да. Все банально. На вокзале у меня украли вещи. И билет и документы.

– Почему ты не вернулась домой?

Вот сейчас она скажет. А он пусть решает, винить ли себя.

– Я была беременна. А дома мама и маленькая Аришка. Зачем я им?

– Это мой ребенок, Катя? Где он? Почему я узнаю об этом только сейчас? – Матвей сжал кулаки.

– Я первую ночь ночевала на вокзале, – Катя не смотрела на Матвея, – Потом решила, что нужно все же как-то добраться до Ленинска. Помнишь, как мы автостопом ехали в деревню к Сашке Петрову в Ульяновскую область? И я подумала, что у меня так получится. Но не получилось…

– Ты рисковала не только своей жизнью!

– Да. Но я не хотела, чтобы получилось так. Я остановила какую-то легковушку, помню только, что красного цвета. Дядечка лет сорока показался мне обыкновенным дачником. Знаешь, такая кепка забавная на нем была, с зайцем на козырьке. Он всю дорогу что-то насвистывал, вопросы не задавал и мной совсем не интересовался. Когда выехали на трассу, я заснула. А потом вдруг оказалось, что я лежу на заднем сиденье, и он стягивает с меня джинсы, – глаза Кати наполнились слезами, – Он меня бил и бил, а я не могла не сопротивляться. Я же спортсменка! Ногами я дала ему в пах, он упал около машины, я выскочила и хотела убежать. Он поймал мою ногу и дернул. Больше я ничего не помню…

– Катя, ну зачем же ты села к незнакомому мужику в машину?!

– Зачем? Мне было все равно с кем ехать. Ты не поймешь. У меня была одна цель – убраться от тебя подальше. От вас.

– От кого – от нас?

– От тебя и твоей Наденьки, От Зотова и от Курлина.

– Причем здесь Лешка? А Курлин?

– Вы трое лишили меня жизни. Потому, что, я не жила потом, эти тридцать лет. Я умерла тогда в придорожном лесочке.

– Не понимаю, – Роговцев залпом допил содержимое своего бокала, посмотрел на Катю и вдруг почувствовал, как у него сжалось сердце. «Мне ее жалко», – решил он.

– Я объясню, Роговцев. В двух словах. Зотов твой, вместо того, чтобы помочь мне вернуть тебя, пытался вызвать во мне понимание. Я должна была понять, какая великая любовь у тебя случилась к Наденьке. И отойти в сторонку.

– Лешка про ребенка знал?

– Да ты что! Он бы тут же тебе доложился!

– Ладно, а Федька в чем провинился?

– О! Этот вас переплюнул в проявлении подлости. Он мне замуж предложил за него выйти. Я ответила согласием, только предупредила, что беременна от тебя. Нет, Федька повел себя благородно, не отказался от своих намерений! Я потом передумала. Представила, что нужно будет с ним….Когда я сбежать решила, пришлось ему сказать, что я пошутила насчет ребенка. Вроде, как проверяла его на прочность. И знаешь, что он мне ответил? Что он и не собирался воспитывать твоего отпрыска. Он бы нашел способ от него избавиться! После того, как штамп в паспорте будет! Вот такое говно был Курлин.

– И за это ты его убила?

– Не убивала я его. Да и мыслей у меня таких не было. Просто хотела немного биографию подпортить. А за меня сверху кто-то все решил. Вот Федька и умер!

– А Лешка? Что ты собиралась сделать с ним, Катя?

– Это не важно. Он тоже свое получил, не так ли? Вот видишь, значит – виноват. О! – вдруг удивленно посмотрела Катя на Роговцева, – Так ты всерьез считаешь, что я их? Ну, Роговцев, ты даешь! Знаешь, я думаю, что смерть – это не способ отмщения. Это избавление человека от земных мук. Вот страдать долго, не понимая, за что тебе такое – это больно. Вот и я не понимаю, за что мне пришлось тридцать лет в глуши прозябать? Изуродованной телом и лицом и умершей в двадцать лет душой?

– А я, Катя? Что мне ждать?

– Уже ничего. Ты просто дослушаешь меня до конца. А потом будешь с этим жить, – Катя вдруг поняла, что и на самом деле не хочет больше ничего.

– Хорошо. Я только одно хочу знать, Катя. Наш ребенок жив?

– Я тогда очнулась от того, что замерзла. Нет, не так. Я не смогу это объяснить: все тело горело, но капли ледяного дождя вызывали нестерпимую боль. Я не могла пошевелиться. Кажется, от каждого движения я вновь теряла сознание. А когда приходила в себя, то опять приходила эта боль.

Мне повезло. Меня нашла женщина из деревни. Известная в округе целительница. Бог дал мне шанс. Он ведь меня еще и попытался сжечь, этот дядечка, – усмехнулась Катя, – Подумал, что я труп уже… Лица у меня не было, да и тело…

– А ребенок?

– Его нет, Матвей. Ничего не осталось. Только боль. Видишь, как я молодо выгляжу? Никто не знает, какой ценой…

– Катя, Катя…, – Матвей только и мог, что качать головой. Он не замечал, что слезы текут по щекам и капают прямо в пустой уже бокал. Он почти не видел сидевшей перед ним женщины, не видел официантку, тревожно поглядывавшую в их сторону. Он, бывший в Афгане, видевший, как умирают мальчишки, убивавший сам. Он, никогда не плакавший, плакал, не скрывая слез.

– Матвей, перестань, – Катя взяла его руки в свои, – Я жива и видишь, даже красива, как никогда, – попыталась она шутить.

– Почему ты мне ничего не рассказала раньше? Ты могла…

– Нет, не могла! Ты любил другую, Матвей! Пойдем отсюда, – Катя встала и потянула Матвея за рукав. Он отрицательно помотал головой.

– Останешься здесь? – Она понимающе на него посмотрела, – Прощай! Навряд ли мы еще увидимся.

Он смотрел на ее прямую спину. Как только она вышла из зала, он кивком подозвал официантку.

– Водки. Много, – сказал он подошедшей девушке.

– А я вас узнала, – тихо сказала та, – Вы были здесь в день убийства фотографа. И эта дама тоже. Она сидела как раз за этим столиком. И ничего не пила. Только смотрела на него. Долго смотрела.

Матвей ничего не ответил. Какая теперь разница, была Катя в этом кафе в тот день или нет? Она точно не трогала Курлина. Он верил ей. Курлин был сволочью, так что желающих разделаться с ним возможно было не так уж и мало. Это дело Беркутова, он все равно размотает его до конца. А ему, Матвею Роговцеву, теперь нужно как-то жить с памятью о не родившемся ребенке, с Катиной болью, со своей виной за эту боль.

Водки все время не хватало. Он заказывал еще и еще, падая на стол, засыпая и требуя опять принести графин. Он уже сидел не в зале, а, как потом оказалось, в комнате охранника, узнавшего в нем того журналиста, который писал о них, бывших афганцах. «Что такое могла рассказать ему эта баба, что такой мужик напился в ноль?», – задавал тот себе вопрос, глядя на седой затылок забывшегося в коротком сне Роговцева. «Все же сволочи они, эти бабы!» – решил он. Тогда, в прошлом, его не дождалась с войны жена, уехав с благополучным штатским в теплый Крым.

Глава 35

И все оказалось напрасно. Оперативник, сопровождавший всю эту веселую компанию, в принципе сделал все, что мог. А что он мог? Он лично грузил подарки в микроавтобус, он точно знал, что на дачу поехали только те, кто был в офисе. Дежуривший на даче второй оперативник сразу же составил список тех, кто ждал приезда хозяина с гостями, весело проводя время во дворе рядом с мангалом, на котором жарилось мясо. К моменту встречи обе части компании были уже тепленькими и в хорошем настроении. Оба оперативника совершили только одну ошибку. Они не сосчитали количество красивых коробок и свертков, подарков от друзей и родных. Вот так просто, в суматохе и совершилось убийство.

Беркутов, войдя в дом, первым делом поискал глазами Зотова.

– Здравствуй, Егор! – Зотов подошел откуда-то справа.

– Кто? – Беркутов кивнул в ту сторону, где виднелась голубая форма врачей скорой помощи.

– Петр Кислов и его брат Николай. Они стояли рядом. Ирина, жена Петра, серьезно ранена. Елена Кислова, жена Николая, почти в порядке, у нее шок. Ушибы и порезы у многих. Твои задержали всех, кто в тот момент находился на территории дачи.

– Я знаю. Коротков! – позвал Беркутов оперативника.

– Я здесь, – Василий Коротков, молодой крепыш двадцати семи лет подошел ближе к начальнику.

– Рассказывай, Коротков. Подробно.

– Я сидел на дальнем конце стола…

– Давай с самого начала. Сколько человек было на даче, когда ты прибыл?

– Одиннадцать. Хозяйка дома Ирина Кислова, брат ее мужа Николай с женой Еленой, Арина Судняк…

– Кто, кто?! – Беркутов вопросительно посмотрел на Зотова.

– Арина живет здесь уже несколько дней. Она прячется от мужа, – Зотов проговорил это быстро, словно боясь, что Беркутов может его прервать.

– У Кисловых? Она что, подруга хозяйки?

– Честно говоря, не знаю. Для меня эта встреча была полной неожиданностью, – у Зотова невольно потеплел взгляд.

– Хорошо, разберемся. Дальше, Коротков.

– Сын Кисловых Иван с подругой, дочь Кисловых Мария, муж и жена Строковы, они друзья Кисловых – старших еще со студенческой скамьи.

– Все?

– Вано и Георгий Сванидзе. Они живут в сторожке. Строители с соседнего участка.

– Почему живут здесь?

– У них там вагончик сгорел, Ирина Львовна их к себе пожить пустила. Документы у них в порядке, я проверял.

– Где Миронов?

– Я здесь, Егор Иванович.

– Что было на заводе?

– В конференц – зале небольшой фуршет и вручение подарков. Из посторонних – только Леонов из городской администрации. Остальные – заводские.

– Ты сам складывал подарки в ГАЗель?

– Я и заводской охранник. Все, что вынесли из зала.

– Сколько?

– Восемь коробок разного размера. Я поехал в микроавтобусе, Кислов с директором, – он кивнул на Зотова, – В машине. Остальные сели еще в один микроавтобус.

– Кто?

– Вот, – Миронов протянул список. Беркутов пробежал его глазами.

– Выгружал подарки тоже ты?

– Мне помогал Вано Сванидзе. Мы относили коробки в дом и складывали на стол рядом с окном.

– Сосчитали потом? – Спросил Беркутов, заранее зная ответ.

– Нет. Виноват.

– Это ты у них прощения проси, – мрачно кивнул Беркутов в сторону стола, – Коротков, продолжай.

– Первым тост говорил брат хозяина Николай. Сказал смешно, подарок отдал в руки Петру Ильичу. Там было тоже что-то забавное, игрушка вроде бы. Но, кроме нее еще что-то в маленькой коробке. Больше никто к коробкам не прикасался.

– Как же тогда в руках Кислова оказалась упаковка с начинкой?

– Это уже в перекуре. Петр Ильич с женой подошли к столу с подарками и стали их распаковывать. С ними рядом стоял и Николай Ильич. Потом раздался взрыв. У Кисловых там вместо лиц…У Ирины Львовны, она стояла чуть в стороне, ранение в голову, а Елена Сергеевна, она в тот момент только приближалась к ним, упала, что-то с рукой и она в шоке.

– Понятно. Алексей, можешь что добавить?

– Я вообще ничего не видел. Меня за столом не было.

– Не понял…

– Я отлеживался в маленькой комнате рядом с кухней. Так получилось, не нужно было пить на заводе. Короче, вышел я оттуда, только услышав взрыв.

– Где Арина Судняк?

– Она в комнате наверху, – Зотов показал глазами на лестницу, ведущую на второй этаж и замер. Арина, обхватив голову руками, сидела на ступеньках. Зотов рванул к ней, не обращая внимания на окрик Беркутова.

– Ариша, что?! Больно где? – спрашивал он, бестолково ощупывая ее руки и пытаясь заглянуть в лицо.

– Все в порядке, со мной все в порядке, – она подняла на него заплаканные глаза, – Они все мертвы, да? Это он, я знаю. Это Игорь. Он нашел меня. Это я виновата. А Лена? Где Лена?

– С ней все нормально, просто шок.

– Я пойду к ней, – Арина вскочила, – Леша, там следователь? Тот самый, Беркутов, который занимался и твоим делом, так? Я должна ему сказать. Я все поняла. Он ведь меня должен выслушать, да, Леш? Пойдем, я ему все расскажу. Про мужа.

– Ты знаешь, где он?

– Нет. Дома, должно быть. А что, его не могут найти?

– Не знаю. Пойдем, только осторожно.

– А Ирина? Она жива?

– Да, жива.

– Его надо брать. Он еще что-нибудь сделает, он не успокоится. И как я раньше не замечала, что он одержимый? Он знаешь, не отпускал меня от себя. Я домой вернуться хотела, а он паспорт спрятал. И деньги. И я везде ездила с ним, потому, что как без паспорта билет купишь? Ты мне веришь?

– Почему ты с ним поехала?

– Он сказал, что только на неделю. А получился почти месяц. Я в тот же день от него ушла, как мы из поездки вернулись. Лену попросила, а она меня сюда привезла, к Кисловым. Но как он меня нашел?!

– Ариша, ты тут ни причем. Поверь, ты ни причем, – сказал Зотов с уверенностью. Он обнял Арину за плечи и подвел к Беркутову.

– Арина Вадимовна, наши встречи при трагических обстоятельствах становятся регулярными, вам не кажется? – Беркутов спокойно посмотрел на Арину.

– Вы меня в чем-то подозреваете?

– Пока нет. Но поговорить нам придется. Леша, где та маленькая комната, ты говоришь?

– Дверь рядом с кухней, – произнес Зотов, исподлобья глядя на Беркутова.

– Пойдемте, Арина Вадимовна. Нам там никто не помешает.

– Арина! – Лена крикнула и попыталась встать с кресла.

– Ленка! – Арина присела рядом с ней на корточки и заглянула в лицо, что у тебя с рукой?

– Не знаю. Что было-то? Баллон с газом рванул в кухне, да? А где Колька? Жена упала, а его нет! Хорош! А Иришка с Петей? С ними все в порядке? Или тоже пострадали в боевых действиях? Ничего себе салютик праздничный! – произнесла она улыбаясь и заглядывая за плечо Арины. Арина тревожно обернулась к Зотову. Поняв по лицу, что Лене ничего не сказали про смерть мужа, она попыталась перевести разговор на более безопасную тему.

– Лен, больно, да? Потерпи, ладно? Меня следователь ждет для разговора, я потом к тебе подойду, потерпишь, а? Доверься врачам! – Арина сквозь слезы смотрела на побледневшую подругу.

– Конечно, потерплю, Галанина! Куда я без тебя?

– Галанина? Кто Галанина? – Зотов непонимающе переводил взгляд с Арины на Лену.

– Это моя девичья фамилия, Леша. А что случилось? Почему ты так удивился?

– А Катерина Галанина…

– Моя родная сестра. Она погибла. Очень давно. Почему ты спрашиваешь, Леша?

– Она жива, Ариша. Твоя сестра недавно приехала в город. Ее не было почти тридцать лет. Мы учились с ней вместе в одной группе в институте. Ты маленькая тогда была, не помнишь никого. А Матвея ты помнишь?

– Роговцева? Катиного друга? Конечно, он сейчас известный журналист и…

– Катя была у него. Буквально на днях. И сегодня они должны встретиться снова.

Арина вдруг вспомнила слова Эммы: «Дай Бог, но ваша сестра жива. И вы скоро ее увидите».

– Лена, помнишь, Эмма мне сказала…

– Да, помню.

– Она жива… И я ее увижу! – Арина улыбнулась.

– Ариш, пойдем. Беркутов ждет, – Зотов опять обнял ее за плечи.

«Как все просто. Она моя и точка. Я теперь за нее отвечаю. Я чувствую себя, как никогда здоровым. Я просто не могу позволить себе сейчас быть больным. Потому, что нужен ей», – он подумал вдруг, что Там, в космосе, есть какой – то источник энергии. И человеку из этого источника щедро дается, когда это ему необходимо. Но дается тогда, когда ты не о себе подумаешь, а о других.

Глава 36

Надежда терла щеткой сковороду и время от времени выглядывала в окно. Когда она, делая ремонт в кухне, настаивала, чтобы мойку поставили прямо в углу около окошка, никто не мог понять, зачем ей это нужно. А все было просто. Мыть посуду она терпеть не могла с детства. А мыть посуду, уставившись в кафельную стенку, казалось ей и вовсе мучением. А так – окошко в мир, студенты по двору ходят, кошки прыгают по сараям, соседка цветы поливает – кино!

Но сейчас она ждала мужа. Утром, уходя на работу, она попыталась расспросить его, что он сегодня собирается делать, но получила в ответ только невнятное мычание. Надежда, которой в последнее время казалось, что все не так, насторожилась. Это было у них в традиции – утром делиться своими планами. Правда, у нее всегда была только школа, но Матвей постоянно с кем-то встречался, куда-то ехал, кого-то ждал.

Надежда точно могла назвать день, с которого началось это «все не так». Это был день смерти однокашника Матвея и Лешки Федора Курлина. Матвей именно с этого дня стал жить своей, отдельной от нее, жизнью. И, если и говорил что, так при этом смотрел в сторону, будто и не с ней разговаривал, женой, а так, отчитывался на собрании. Было обидно и страшно, что так уже будет теперь всегда. Неуверенность в нем росла, подозрения, что есть кто-то третий, крепли.

Правильно говорят, что на вору и шапка горит. Надежда и себе теперь слабо верила. Виновато пряча глаза от Матвея, она воровато косилась на их свадебную фотографию, где они были сняты вчетвером: она в фате, Матвей в черном костюме, оба серьезные и немного испуганные, ее подруга Варя, улыбавшаяся так, будто это она невеста, а не Надя, и Зотов. Вот на Зотова Надя и бросала взгляды, словно спрашивая себя, а что будет дальше-то? То, что это «дальше» имеет право быть, она решила для себя в тот день, когда узнала, что Зотов ушел от Татьяны. Ничуть не пожалев ее, даже просто по-бабьи, ведь брошенка, Надежда подумала только об одном: он свободен. Она точно знала, что та загадочная соперница, Арина, сейчас не имеет к нему, Зотову, никакого отношения. Он поселился один, в старой квартире своих родителей. Она сердцем чувствовала, что ему плохо, сто раз на день репетируя встречу с ним. Ведь ничто не мешает ей придти к нему просто так, чтобы предложить помощь по дому, думалось ей. Ничего в этом странного не покажется ни ему, ни ее мужу. Матвей, так только похвалит ее за женскую смекалку. Она думала так, старательно пряча страх. Страшно было потому, что, переступив порог его жилища, она как бы скажет «А». И с этим дальше нужно будет что-то делать. А вдруг он разу все поймет? И с этим тоже нужно будет что-то делать, потому, что она не знает, что такое для него эти поцелуи в щечку, которыми они всегда обмениваются при встречах. Вот уже тридцать с лишним лет. Губы ее касаются его щетины и потом еще недолго покалывают. А на ее щеке словно остается горящее пятно от его сухих губ. Поцелуев этих были тысячи, одинаковых и в то же время разных: время, настроение играло здесь свою роль.

Очень даже может оказаться, что она одна вспоминает о них. Надя вдруг подумала, что она уже так долго ждет хоть каких-то изменений в их отношениях, что почти готова принять и отказ.

Она опять выглянула в окно. «Странно, похоже, это Татьяна», – подумала она, глядя, как женщина в норковой шубе до пят заходит в арку дома. Через несколько минут в прихожей затренькал звонок.

– Здравствуй, Надя. Я к вам, пустишь? – Татьяна стряхнула со шляпы липкую влагу.

– Да, конечно, проходи. Только Матвея дома нет, – Надя протянула ей плечики для шубы, – Повесь вон туда, пусть посохнет. Надя никогда не могла понять, чего ради некоторые женщины носят на себе меха в такую погоду?

– Жалко. Я с ним поговорить хотела. Он когда придет, не говорил?

– Нет, – Надя отрицательно покачала головой.

– А позвонить ему можешь?

– У него мобильный отключен. Ты проходи. Чаю хочешь?

– Спасибо, – Татьяна замялась, – Ты, наверное, уже в курсе, что мы с Зотовым расстались?

– Я знаю, что он ушел от тебя, – не удержалась Надежда от замечания, – Были на то причины?

– Да, – Татьяна небрежно махнула рукой, – Ерунду какую – то придумал. Он ведь и с завода ушел. Что-то с ним не то. Может быть, после взрыва умом тронулся, а я и не заметила…

– Насколько я в курсе, он не очень себя хорошо чувствует. Ты не допускаешь мысли, что он может не выдержать таких нагрузок, как в директорском кресле?

– Да ладно тебе! Он вполне здоров. Только с головой непорядок. Иначе бы подумал, как мы будем жить без денег.

– Тебя только это волнует? – в Надежде стало просыпаться раздражение. Она ничего не могла с этим поделать. Она, психолог и педагог, никогда не могла скрыть своего отвращения к этой алчной бабе. Были моменты, когда ей, воспитанной в семье преподавателей педагогического института, хотелось стать обычной базарной теткой, чтобы высказать этим самым базарным языком жене Зотова все, что она о ней думает. Надежда боялась, что вот сейчас она точно уж не выдержит.

– А ты, Надежда, меня не осуждай. Ты всегда работала, пусть и училкой. А мне, что, в пятьдесят лет работу искать?

– Алексей наверняка не силой тебя дома удерживал. Тебе так было удобно.

– Да, я могла себе это позволить.

– И еще. Зная Алешу, я не допускаю даже мысли, что он оставил тебя без средств.

– Алешу? Значит, он для тебя Алеша? Замечала я, как ты на него глаза пялишь. Что, размечталась?

– Ты о чем, Татьяна? – Надежда старалась говорить спокойно.

– О чем? Матвей слепой, а Лешке всегда бабы посторонние были по фигу. Но от меня ничего не скроешь. Может быть, ты и пыталась к нему подъехать, а, Наденька? Может, я о чем не знаю? Было, признайся? Но, видимо, обломилось!

– Смени тон, Таня, или уходи.

– А сейчас ты думаешь, что он свободен и…

– Таня, я прошу тебя уйти. Я не обязана слушать этот бред! – Надя говорила почти не повышая голоса.

– Он ко мне вернется. У него другого выхода не будет, – в голосе Татьяны звучала убежденность.

Вдруг Надежде пришла мысль, что та ничего не знает об Арине. И поэтому так уверена в себе. Но она Татьяне ничего не скажет. Просто из бабьей вредности.

– Ладно, я, действительно пойду. С Матвеем о встрече я договорюсь сама, – Татьяна грузно поднялась и вышла в коридор.

Входная дверь резко распахнулась, и Татьяна с визгом отскочила в сторону.

– Всем привет! – Роговцев, в распахнутой куртке, тщетно пытаясь удержать равновесие, ввалился в квартиру, – О! Танька!

– Матвей? – Татьяна словно не верила своим глазам: таким пьянющим она увидела Роговцева впервые.

– Нет, это мой фантом! На, потрогай, – он протянул ей руку, которая тут же бессильно опустилась.

– Да, Наденька, – Татьяна насмешливо посмотрела на Надежду и брезгливо отодвинулась от Роговцева, – Я смотрю, в святом семействе нелады.

Она надела шубу и протиснулась мимо шатающегося хозяина квартиры ко входной двери. Роговцев окинул ее мутным взглядом.

– Я позвоню, Матвей. Мне нужно с тобой поговорить.

Роговцев кивнул. Он знал, что это будет за разговор.

Телефонный звонок, раздавшийся из кармана домашней блузки Надежды, заставил ее вздрогнуть.

– Да, я слушаю. Леша? Да, он вот только что пришел. Хорошо. На, это Зотов, у тебя мобильник не отвечает, – она протянула трубку Роговцеву.

– Привет, Леха! Как празднуете? Что?! Что?! – Роговцев трезвел прямо на глазах.

Он отключил сотовый и протянул его жене.

– Лешка у своего зама на даче, на юбилее. Только что в руках Кислова взорвался подарок. Кислов и его брат мертвы. Жена Петра ранена. Хрен знает, что такое происходит! – Роговцев стал снимать куртку. «А Беркутов вчера предупреждал, что к этим звонкам нужно отнестись серьезно. И даже кого-то хотел послать на дачу из своих. Что, выходит, не успел?» – подумал он, роняя куртку на пол.

«Он второй день пьет. Этому должна быть причина. Попробовать поговорить? Но сейчас от него ничего путного не добьешься. Все завтра», – Надежда закрыла за женой Зотова дверь и подняла с пола куртку мужа.

Она никогда раньше не лазила по его карманам. Услышав шум воды в ванной, она достала его мобильник, подключила его и открыла список последних звонков. «Катя», – прочла она на экране верхнюю строчку. «Так, вот и третий. Вернее, третья. Все так просто объясняется. И рассеянное невнимание и вспышки невесть откуда взявшейся страсти. Ну, что же. Будем выяснять отношения», – решила она, отключая телефон.

Глава 37

– Коротков, что там Сванидзе? – Беркутов нутром чувствовал, есть за что зацепить братцев-строителей из Грузии. Пожар этот, при котором их вагончик сгорел, уж очень вовремя случился. И кто владелец соседнего участка, на которого они работают? Опять же, единственные посторонние они, братья Сванидзе, во владениях Кисловых. Конечно, исключая оперов его, Беркутова отдела. Да, а водители?

– Алексей Борисович, скажи, ГАЗель где заказывали?

– Наши, заводская. Ты о тех, кто за рулем? Я понял. Нет, все трое со мной не меньше десяти лет. Пал Иваныч, мой водитель, так раньше меня на завод пришел. А микроавтобус его сын водит. После армии – к нам. Нет, они ни причем, точно.

– А ГАЗель?

– Нет, Егор, Равиля Фаридова я тоже знаю давно. Не там ищешь.

– Я везде ищу…

Беркутов обвел взглядом комнату. Растерянные лица сбившихся в кучки гостей, Коротков, разговаривающий с медиками. Он остановил взгляд на Миронове, который подталкивал вперед невысокого мужчину одетого в спортивный костюм.

– Егор Иванович, это Вано Сванидзе.

– Хорошо, Саша, иди. А где ваш брат? Георгий, кажется?

– Сам не пойму, начальник. С утра не видал.

– Там что, кухня?

– Да.

– Пойдемте, я задам вам несколько вопросов.

– Присаживайтесь, – кивнул он на табурет, стоящий около стола. Первое. Расскажите, как вы попали на участок к Кисловым.

– Мы с братом строим дачу там, за забором, – махнул Вано на окно. Там пусто, совсем дома нет. Только вагончик. Месяц назад он сгорел.

– Причина?

– Георгий обогреватель сделал, козел у вас называется, вот он и загорелся. Мы только выскочить успели. Все вспыхнуло, а тут пожарные далеко, в городе. Ирина Львовна позвонила, но поздно.

– Это она вам предложила жить у нее в сторожке?

– Да, добрый человек была.

– С ней все в порядке, Сванидзе! Кто ваш хозяин? Для кого вы строите дом?

– А мы его не видели ни разу. С нами разговаривал его помощник, секретарь вроде. Вот его телефон, – Вано полез в карман куртки и достал мятый листок.

– Кисин Денис Юрьевич, – прочитал Беркутов фамилию и номер сотового телефона, – Когда вы последний раз с ним связывались?

– В прошлый понедельник. Он деньги привозил. К Ирине Львовне заходил, шампанское ей принес и конфеты. За нас благодарил.

– Расскажите подробно про то, как прошел сегодняшний день.

– Ирина Львовна с утра все на кухне возилась, а меня попросила мангалы почистить. Георгий мясом занимался. Она сразу нам доверила шашлыки, сказала, лучше нас никто не приготовит! А Георгий у нас такое мясо делает, м-м-а! – Вано цокнул языком. А потом она его в Царево послала, за зеленью свежей.

– И больше вы его не видели? Зелень-то он привез? – Беркутов нарочно задавал подробные вопросы. Что-то было не то с этим кавказцем. Беркутов нутром чувствовал, что тот из всех сил пытается не сказать чего лишнего. Вроде как отрепетированные у него ответы, вроде как сбиться боится. Почему?

– Нет, не видел. Сам думаю, где он. А зелень он привез, точно. А потом мне не до него было, гости приехали.

– Ворота и калитка были открыты?

– Нет, я открывал. Когда машины подъехали.

– У брата вашего ключ от калитки есть?

– Есть, должен быть, – замялся Вано.

– Значит, он мог незаметно войти? И вам не пришлось бы ему открывать?

– Да, – совсем растерялся Вано. Он никак не мог понять, почему следователь так интересуется его братом.

– Хорошо, допустим. Вы открыли ворота. Ключом?

– Нет, там засов.

– Вы отодвинули засов, впустили машины во двор…

– Да, ГАЗель въехала первой, потом хозяин с шофером, а последним – микроавтобус с гостями.

– Подарки были в ГАЗели?

– Да. Я сразу стал помогать их выгружать. Много коробок! Красивые! И цветы, – Вано покачал головой.

– Кто вас попросил помочь выгрузить подарки? – Беркутов внимательно посмотрел на него.

– Да… Никто… Я вижу – много, помог. А что, нельзя?

– Можно, почему, нет? – равнодушно сказал Беркутов, – А теперь скажите, кто вас просил подложить еще один подарок к остальным? – Беркутов жестко посмотрел на дернувшегося от его слов Сванидзе, – Сидите спокойно.

– Не было этого, ничего я не делал, – взял себя в руки тот.

– Я повторяю вопрос: кто приказал убить Кислова? Вам, как я понимаю, это не нужно. Не молчите, Сванидзе, пока у вас еще есть шанс помочь следствию. Я слушаю.

– Его зовут Михаил Судняк. Я должен был оставить подарок и уйти. Пока все пьют. Никто бы и не заметил. Он сказал, что до вечера время есть. Что подарки хозяин будет смотреть только, когда гости уйдут.

– Так что же вас задержало?

– Брат пропал. Он у меня немного больной. Он почти по-русски не говорит, плохо у него с головой. Я велел ему ждать меня в нашей машине, тут за участком хозяина, с той стороны.

– А он?

– Я не знаю, где он! Машины нет, брата нет! Я не могу его оставить! Но он ничего не знает! Не трогайте его!

– Похвально, Сванидзе, что вы так о больном родственнике заботитесь. Сколько вам Судняк заплатил?

– Десять тысяч. Нам на стройке таких денег не заработать. Я бы домой уехал…С братом! – отвернулся Сванидзе.

– Не той дорогой вы, Сванидзе, направились. Миронов, группу на задержание Игоря и Михаила Судняков. Сванидзе в машину, – Беркутов вышел в зал.

Зотов и Арина с удивлением покосились на Сванидзе, которого выводили из кухни в наручниках.

– Что, он?! – Зотов вопросительно посмотрел на Беркутова.

– Он исполнитель. Пойдемте, Арина Вадимовна, поговорим, – Беркутов пропустил Арину в дверь. Зотов зашел вслед за ними.

– Что вы хотели рассказать?

– Это ведь мой муж виноват, да?

– Сванидзе показал на его брата Михаила Судняка, как на заказчика. Будем проверять. Расскажите, почему вы от мужа ушли.

– Последнее время он изменился. Особенно это стало понятно во время поездки в Европу. Я никогда особенно не интересовалась его делами, но думала, что у него вполне легальный бизнес. Он сдавал отчеты в налоговую инспекцию, я несколько раз сама их отвозила. Больших денег в доме не было. Но на мою карточку он постоянно перечислял разные суммы. Он не был жадным. Первый раз у меня возникли подозрения…Нет, не так. Не подозрения, я просто удивилась его реакции. В тот день, когда взорвали машину Алексея. Я была там, немного опоздала. Уже подходила к магазину, готовилась перейти на другую сторону улицы, а тут увидела… Я думала, что Леша там, в машине…, – Арина посмотрела на Зотова, – Я испугалась. Нет, скорее это был не испуг, а непонимание происходящего. Очнулась я дома, оказалось, что привез меня домой Игорь. Я задала ему вопрос, как он там оказался. А он сильно разозлился и спросил, что там делала я. И еще: он был доволен. Я знаю это выражение его лица, когда у него что-то получается. Сделка ли, выигрыш в карты…А на следующий день он уже ходил мрачнее тучи. Я тогда первое, что подумала, что он за мной следил, но он мне ничего не говорил по этому поводу, и я поняла, что не во мне дело.

– Вы больше не поднимали эту тему?

– Нет! Игорь приходил поздно вечером, почти всегда пьяный и добавлял еще дома. А через несколько дней он поставил меня перед фактом, что мы уезжаем в Европу. Дал два часа на сборы. Я только и успела, что Елене Кисловой позвонить.

– Как он мотивировал столь поспешный отъезд?

– Никак, – Арина пожала плечами, – Мы и раньше так же срывались с места. Ничего необычного в этом я не усмотрела.

– И что в этом вашем путешествии было не так?

– Все не так! Мы метались по странам, словно гнались за кем-то. И не могли догнать. Я почти все время проводила в отелях, Игорь с утра уезжал по делам, как он говорил. Иногда не ночевал. И пил много. Когда я попросила его отдать мне паспорт, я элементарно устала и решила вернуться домой, он накричал на меня и вдобавок забрал у меня кредитку. Позже, в Киеве, он все-таки встретился с тем, с кем хотел. Мы остановились в мотеле, недалеко от города. Эти люди, с которыми там общался мой муж, они, как вам сказать, ну, не из совсем привычного нам круга. Откровенно говоря, это были бандиты. А он пресмыкался перед ними. Участвовал во всех их кутежах и забавах. Вот, – она протянула мобильный Беркутову, – Мне удалось снять несколько моментов. Извините…

Арина смущенно отвернулась в сторону.

– Да, неприятно, – Беркутов посмотрел на Арину. Вы позволите взять на время телефон, я сброшу эти фотографии на компьютер?

– Там еще видеоклип есть. Только короткий.

– Хорошо. Когда вы ушли из дома?

– В то же день, как мы вернулись из Польши. Позвонила Лене, она приехала на машине и привезла потом меня сюда.

– Расскажите о Сванидзе.

– Вано? Да мне нечего сказать. Мы почти не сталкивались. Я старалась к нему не обращаться.

– Почему?

– Взгляд у него неприятный, колючий. Мне как-то не по себе было.

– Вы раньше его никогда не встречали? Может быть, на фирме мужа?

– Нет, что вы. Я бы его запомнила. У Игоря работают вполне интеллигентные люди, менеджеры, проектировщики, он же производством занимается.

– Да, конечно. Ну, хорошо, Арина Вадимовна. Домой вы, как я понимаю, не вернетесь?

– Нет, я ее увожу к себе, – Зотов на Арину даже не посмотрел. Она не будет ему возражать, решил он для себя. А, если и будет…

– Тогда, до встречи, – Беркутов вышел и прикрыл за собой дверь.

– Алексей Борисович… Я не могу к вам…Вот так…

– Как? – Зотов, подошел к Арине совсем близко и провел ладонью по ее щеке.

– Вот так, сразу…, – у Арины от его прикосновения вдруг подогнулись колени.

– И совсем не сразу, не выдумывай. Столько всего произошло, – его пальцы уже завладели подбородком и он, слегка приподняв ее голову, заглянул ей в глаза.

– Да уж! Ладно бы, если бы хорошего, – Арина вздохнула.

– Ничего, у нас все впереди, – он осторожно поцеловал ее в губы.

– Леша, я не могу так…Там, – она махнула рукой в сторону двери.

– Я знаю. Ты права. Но оставаться тебе здесь незачем. Давай вот как поступим. Ты сейчас пойдешь собирать вещи, а я тут еще кое с кем переговорю. Потом зайду за тобой, когда освобожусь.

– Мне нужно к Лене в больницу. А потом позвонить Кате. Ведь у Роговцева есть ее телефон?

– Конечно, есть. Мы закинем твои вещи ко мне, и поедем к Лене. Я сейчас узнаю, куда ее отвезли. А Кате позвонишь вечером. Хорошо?

Арина только кивнула головой. Она смотрела на его губы. Они были влажными и очень яркими. Как у молодой девушки. Маленький шрамик у самого уголка рта и еще один повыше были нежно – розового цвета. Арина вдруг отметила, что все его лицо покрыто такими вот беззащитно – розовыми шрамами, которые резко выделяются на фоне темной щетины. «А ведь ему, наверное, очень больно бриться», – вдруг подумала она. «Я только один раз дотронусь и все», – попыталась она мысленно остановить свою руку, которая, словно не подчиняясь ей, уже коснулась лица Зотова.

Зотов замер. Он как-то совсем забыл, что он теперь урод. Что он в принципе не может не вызывать отвращения. Он так привык о себе думать в последнее время. И что это он вдруг подумал, что может решать за нее? К нему разом вернулась вся неуверенность последних дней.

Наверное, она прочла это по его глазам. Глазам, которые вдруг стали похожи на глаза старой больной собаки, страшно боящейся, что ее сейчас отшвырнет от себя любимый хозяин. Она покачала головой, будто не соглашаясь с его мыслями. Руки сами обняли его шею, крепко, может быть даже причиняя боль, сплелись на его стриженном затылке, и Арина всем телом прижалась к Зотову. Она почувствовала, как расслабляются мышцы его спины, поддаваясь ей. Как его руки, уже с силой сжимая ее плечи, пытаются слегка отодвинуть ее. Не для того, чтобы оттолкнуть, а для того, чтобы можно было заглянуть ей в глаза. И прочитать там ответ на самый главный для него вопрос.

– И даже не думай так…., – Арина сказала это серьезно и строго.

Зотов тут же успокоено улыбнулся: она все поняла…

– Лешенька, пойдем, – Арина мягко отстранилась.

Он согласно кивнул, задерживая еще хоть мгновение ее ладошку в своей руке, и потом отпустил. На время. Чтобы потом не отпускать от себя никогда.

Глава 38

– Быстро собирайся, сваливаем! – Игорь, оттолкнув брата, побежал прямо в спальню.

Михаил спокойно закрыл за ним дверь и не торопясь пошел вслед за ним. Игорь вытаскивал вещи Михаила из шкафа и бросал в чемодан.

– Ну, и что у нас на этот раз? Праздник не удался?

– Удался, даже слишком! Черт! Кто же знал, что этот придурок будет распаковывать подарки прямо при гостях! Рвануло-то не слабо.

– Ты его убил?!

– А ты думал, попугать хотел? Поздно уже. На его место человек подготовлен. Ну, что стоишь? Сваливаем, сваливаем быстренько.

– Ты спятил, Игорь! Зотов, Кислов. Ты остановишься когда-нибудь?

– У нас выхода другого нет, братец! Скажи спасибо, что я тебя не заставляю ничего делать. Прошу одно – собирайся быстрее.

– Стоп! Ты говорил, что сам ничего делать не будешь, или я не так понял?

– Я и не делал! Вано коробку внес в дом, как и договаривались.

– Ну?

– Да добраться до этой коробки именинник должен был только поздно вечером, когда уже все гости разойдутся! Нормальные люди при гостях подарки не смотрят! Вано с братом к этому времени должны были уже свалить с дачи. А сейчас они там со всеми задержаны. Черт! Он только и успел, что пару слов по мобиле сказать. Сдаст он меня! Его прижмут менты, и сдаст! Понял теперь?

– Что за Вано?

– Не бери в голову, не твой вопрос! Ты будешь собираться или нет?

– Нет, Игорь, я с тобой никуда не поеду. Да и зачем я тебе?

Игорь схватил раскрытый чемодан и швырнул его на пол.

– Ты шутишь, да? Кто ныл все последнее время, что хочет уехать? Это ты все время чего-то боялся! Или нет? Я сейчас что же? Что вдруг? Страх потерял? Поделись со мной, что у тебя на уме?

– Не хочу всю оставшуюся жизнь прятаться.

– Все? Нормально. Сдать меня решил. Ну, оно понятно, – Игорь вдруг резко выкинул руку, сжатую в кулак, вперед. Михаил упал.

– Собирайся, урод! Вот дал бог старшего брата! Ты что же думаешь, я тебя здесь оставлю? Я не зря тебе все имена называл, придурок! Ты же, ведь, всех запомнил? И ты хочешь остаться, чтобы в ментовку весь список представить? Думаешь, тебе это поможет? Да на тебя же все и повесят! И левак с завода припомнят, не волнуйся. Будешь на нарах париться. А я все равно уеду, успею. Выбирай!

– Проваливай! – Михаил потрогал разбитую губу.

– Как знаешь! – Игорь, переступил через брата и пошел к двери.

– Самолет в семнадцать ноль-ноль. Лодзь. Передумаешь, билет у меня, – крикнул он и захлопнул за собой дверь.

Михаил поднялся с пола и сел на кровать. Потянулся к телефону, лежащему на тумбочке.

– Полина, ты можешь ко мне приехать? Да, срочно. Хорошо, жду.

Он сварил себе полную турку крепкого кофе и достал из холодильника холодное мясо. Тонко нарезанный хлеб, накрытый салфеткой, уже лежал в плетеной корзинке. Перед приходом брата, он собирался перекусить. «Почему я так спокоен? Игорь прав, страх ушел. А это потому, что я не убийца. Но я причастен. С самого начала, еще с того первого раза, когда помог своему начальнику разобраться с теми, кто на него наезжал. Я всегда в стороне, но рядом. Что, я меньше виноват? Нет. Деньги за просто так не платят. Даже родные братья. Ну, и что в том, что я знаю все фамилии? Игорь опять прав. Это мне не поможет. Да и не смогу я сдать его, не смогу. Остается все взять на себя. Тем более, что это я работал на заводе», – подумал он.

В дверь позвонили. Михаил выглянул в окно, но машины Полины, которую она всегда ставила на одно и тоже место, не увидел. Он сразу все понял. Положив недоеденные бутерброды в холодильник, он сделал большой глоток кофе и пошел открывать дверь.

Глава 39

Они сидели в креслах напротив друг друга. Мать и сын Курлины были одного роста, мягкой полноты и имели необычный овал лица. Сильно заостренный подбородок и широкие скулы делали их лица похожими на сердечки. Глаза матери были небольшими, слегка раскосыми и карими. Округлой форме глаз и длинным, словно растрепанным ресницам Саши завидовали все его знакомые девчонки. Цвет глаз был ярко синим, таким бывает небо в январе, при морозце градусов так в двадцать и полном безветрии. «Хорошо, что Сашка от отца взял только глаза, больше с этого убогого и взять-то нечего было…», – Полина все еще не могла решиться на разговор с сыном. А тот, в нее же терпеливый и спокойный, просто ждал.

Полина с тоской кинула взгляд на журнальный столик, на котором в пластиковой папке лежали документы, выданные ей сегодня нотариусом. Собственно, об этом и хотела она поговорить с Сашей. Неожиданные осложнения, ее бывший муж достал ее и с того света, просто и легко отомстив за то, что она от него ушла.

…Замуж за Федора Курлина она вышла от отчаяния. Да и как еще можно было добровольно отдать себя этому невзрачному, вечно воняющему потом парню? Но Полине, приехавшей в город из глухомани в три с половиной двора, комната в коммуналке, своя, с пропиской, показалась пропуском в рай. В городской, с удобствами и главное, с перспективой на безбедную жизнь, рай. Задерживаться надолго в этом браке она не собиралась, ей нужно было просто, чтобы ее не услали по распределению в такую же дыру, из которой она приехала. Федора ей нашла подруга, живущая с ним в одном доме. «Я вас познакомлю в субботу, на дне рождения. Приглашу и его. Полька! Это – твой шанс. Тащи сразу в койку и в ЗАГС. Знаешь, мама у него очень интеллигентная, ничего против иметь не будет. Был бы он не таким мерзким, сама бы вышла за него, просто чтобы такую тихую свекровь иметь. А то посмотри, что мне досталось!» – Наташка кивала на дверь в самую большую комнату в их квартире. Ее муж, женившись на ней, когда она была еще первокурсницей, а ему было уже тридцать, привел ее пред светлые очи своей мамы уже с кольцом на пальце и зачатым ребенком в животе. Трясясь от страха, он пролепетал, что вот, мол, моя жена, любите ее, мама. И мама любила. Да так, что у Наташки на пятом месяце случился выкидыш. По уши влюбленная в своего мужа, Наташка простила свекровь за тот учиненный ею роковой скандал и предложила разменять квартиру. И тут выяснилось, что ее муж без мамочки жить не хочет. Единственной отрадой для Наташки стали ежевечерние чаепития у Веры Карловны, с которой они вместе работали в школе. Вера Карловна не раз робко просила Наташку познакомить ее сына с какой-нибудь приличной девушкой, и вот ей пришла идея свести Федора с Полиной.

Полина пришла на день рождения Наташки в новом платье из магазина «Березка», выкупив боны у сокурсницы по тройной цене. Но платье стоило того. Талия, подчеркнутая темным пояском, казалась тонкой, юбка «рюмочкой» плотно обтягивала бедра, а вырез открывал белоснежную шею. Полина была красива природной красотой выросшей на свежем воздухе девушки.

Наташка сделала так, что остальные приглашенные были уже по парам, и Полине и Федору волей неволей пришлось сидеть за столом и танцевать вместе. То ли Федор помылся тщательно, то ли Наташка настроила Полину правильно, но вечером Федор вызвался проводить ее в общежитие, а она согласилась. Попить чайку до утра она разрешила, и, проснувшись у него на плече, поняла, что не так уж все и плохо.

Как и предсказывала Наташка, мать Федора обрадовалась невестке, скоренько, пока не родился внук, прописала ее на свою жилплощадь, торопилась после уроков домой, чтобы приготовить беременной снохе что-нибудь вкусненькое и ругала Федора, который по-прежнему шастал со своим фотоаппаратом по улицам города. Полина, вспоминая свою мать, доярку с красным от постоянно вливаемого в себя самогона, лицом, смотрела на свою свекровь, как на нечто неземное. Стараясь разгрузить работавшую в школе маму Веру, Полина убиралась в комнате и ждала ее прихода, как не ждала никогда мужа, чаще радуясь его отсутствию. Так, заботясь друг о друге, они прожили восемь лет. Уже умер сосед Василий, в комнату которого они с Федором переехали, как самые нуждающиеся в жилплощади, Сашенька пошел в первый класс, как вдруг Вера Карловна заболела. «Полинушка, не бросай Федора, пропадет!» – она произнесла на последнем выдохе и, прочитав в глазах ее согласие, закрыла глаза. Именно в дни похорон Полина до конца осознала, что такое Любовь. Любовь не мужчины и женщины, любовь не к партии или Родине. Любовь человека чистой души и открытого сердца ко всем, кто встречался у него на пути. Скромную учительницу младших классов провожали так, как не удостоился ни один из первых лиц города. Живыми цветами был усыпан пол в квартире, подъезде и дорожка перед домом. Бывшие ученики семьями, с малыми детьми и престарелыми родителями подходили к гробу Веры Карловны, чтобы сказать ей последнее «прощай». Полина смотрела на мужа, который с удивлением вглядывался в поток людей и, кроме злости и отвращения, не испытывала ничего. «Как такой женщине в сыновья досталось это недоразумение? Если только в роддоме подменили?», – пыталась понять она. Но синие глаза на лице Федора доказывали, что он родной сын своей матери. Со смертью Веры Карловны отношения Полины и Федора сошли почти на нет. Помня о своем обещании, Полина терпела его, тратившего заработанные преподаванием гроши на пленку и проявитель. Она пошла работать в магазин продавцом обуви, только бы ее сын ни в чем не нуждался. Продавая по воскресеньям импортные сапоги на рынке в Энергетике, она имела лишние рубли к зарплате. По сути, она тащила семью одна…

– Мам, ты мне скажешь хоть что-то? – Саша посмотрел на часы, – Ты молчишь уже двадцать минут.

– Да, Сашенька. Я, собственно, вот о чем. Возьми документы со стола, просмотри. Там завещание твоего отца.

– Мам, ну какое завещание? Что, отец миллионером был? После него, кроме двушки в блочном доме и пары фотокамер еще что-то осталось? А о каких еще детях идет речь? – вдруг удивился он, пробежав глазами по строчкам.

– Наверное, он знал, что писал. Видишь, все делится поровну между всеми детьми, законными и нет.

– И много этих, незаконных?

– Я не в курсе.

– Ну, даже, если так. Я готов поделиться, – Саша улыбнулся, – Что ты так беспокоишься?

– Если в течение полугода никто не объявится, все достанется тебе.

– Да пусть и объявятся! Представляешь, у меня сестричка! Или брат, на худой конец.

– Ты не понимаешь…

– Мам, тебе что, жалко нескольких тысяч долларов от продажи этой хаты? Да, брось ты! Ты же никогда не была жадной! У нас что, денег больше нет? Ты разорилась? – Саша по-прежнему улыбался.

– Не шути так, не нужно. Да, у меня сейчас есть некоторые трудности. Да и мало ли что со мной может случиться? Тебе еще учебу закончить нужно, а там жениться надумаешь!

– Господи, мама! Да заработаю я, все будет хорошо. Меня уже в «Эгиде» ждут. Я и сейчас для них проект делаю. Такие программисты, как я, мам, на дороге не валяются. Сын у тебя б-альшая умница! – Саша поднялся с кресла и подошел к матери.

– Господи, ты такой же бессребреник, как твоя бабушка.

– Ага! Я же Курлин. Потомственный дворянин в седьмом поколении, – Саша шутливо поклонился.

– Вот именно… – Полина с любовью посмотрела на сына.

…«Полинушка, береги эту шкатулку, Федор со своим увлечением не от мира сего. Здесь все, что осталось от фамилии Курлиных. И кольцо это, – Вера Карловна протянула коробочку, – Твое. Сашеньку воспитывай в доброте и любви к людям, я Федора упустила, каюсь. Все, что я тебе рассказывала о моих родителях, расскажи и ему. Я уже не успею…», – Вера Карловна словно чувствовала приближение конца…

И Полина все сохранила. И Сашу воспитала в уважении к предкам. Пересказывая истории Веры Карловны, она и сама чувствовала себя причастной к этой фамилии, несправедливо забытой потомками.

– Мам, мне бежать надо. Не грузись ты по поводу наследства. Жить нам есть где, – Саша широким жестом обвел комнату, – На жизнь нам с тобой я заработаю, даже, если ты у меня кончишься, как бизнесвумен! Сядешь дома, наконец, я тебе внучков подкину, будешь бабкой. Кстати, твой Михаил Ильич что-то давно не звонил! Я против деда для своих детей ничего не имею, учти! – Саша, на ходу рассовывая по карманам куртки телефон, ключи и бумажник, чмокнул Полину в подставленную щеку.

Услышав звонок мобильного матери, он задержался в дверях.

– Да, хорошо. Постараюсь поскорее. До встречи, – сказала она в трубку.

– Что, объявился?

– Да, и просит приехать. Срочно. Что-то голос мне его не понравился….

– Так поезжай быстрее. Все прояснишь на месте, – Саша еще раз наклонился к матери, – Он, может быть, просто сгорает от страсти, ты же у меня такая красавица, – шепнул он ей на ухо и, увернувшись от легкого шлепка, выбежал на площадку.

Глава 40

Она словно вела безмолвный диалог с Агафьей, которая мнилась ей живой и полной сил. Этот сон – не сон был повторением последнего разговора с ней, разговора, после которого Катя для себя окончательно решила, что уедет в город, в мир. Только затем, чтобы разобраться до конца, кто и что правит этим миром. То, что говорила ей Агафья, ей не нравилось. Запутывало ее, лишало смысла ее жизнь. Эту земную жизнь, а не какую-то там, после смерти. Ей хотелось увидеть всех, кто перевернул ее судьбу. И это были вполне реальные люди, с фамилиями, именами и своей судьбой. В которую она должна вмешаться. Если нельзя так просто, то с помощью тех сил, на которые она рассчитывала.

…– Ты ведьма? Это же против Бога? – спросила Катя у Агафьи.

– Ведьма. Что в этом плохого? «Ведьма» – от слова «ведать». Знать о том, что недоступно другим. Чтобы помочь этим другим. Это ли безбожно?

– И что ты знаешь? Что можешь?

– Травы знаю. Гадать могу. Молитвы целительные.

– Но церковь против гаданий и ворожбы!

– А что церковь? Ты вот в институте училась? Кто у вас там главный?

– Ректор, но причем здесь это?

– Он следил за тем, чтобы вас учили по программе, чтобы вы изучали науку, а потом работали по ней? Вот церковь и есть такой же институт. Со своей наукой – религией. Кому-то нужно, чтобы люди жили по такой науке…

– А как же отпущение грехов?

– А кто тебе сказал, что грехи отпускаются? Ты думаешь, согрешил, попу покаялся, тот помахал над тобой ладанкой, дал к руке своей приложиться, да и все грехи прощены?

– А как же?

– Нет, милая. Прощение добиться невозможно, только послабление. И не попу, простому смертному, взявшему на себя величайший грех – посредничество перед Богом, это послабление давать. А уж отпускать-то грехи! Кто ж ему позволит?

– А как же жить, с грехом в душе?

– А не нужно держать грех. Покайся, перед собой покайся или перед образом святым. Ради Него, а не ради встречи с попом мы в храм ходим. В Бога веруем, в справедливость созданных им законов. Сказано, воздастся по делам нашим, значит, так оно и есть. Воздастся. За каждый грех совершенный.

– А послабление тогда за что дается?

– А за раскаяние искреннее, за понимание греха и за дела добрые, совершенные без корысти. И за Любовь. Ко всем людям, даже к врагам своим. Когда ты полюбишь врага своего, сама у себя прощения просить будешь за то, что дала ему возможность причинить себе зло. А месть – она только еще один грех родит. И ничего боле.

– Неправильно это. Зло должно быть наказано.

– А с чего ты взяла, что тебе, смертной, дано право решать, кого наказывать, а кого нет? – Агафья строго посмотрела на Катю, – Не возносись! Смиренной будь! Без тебя решат, кому и что положено.

– А как же ты?

– И я простая смертная. И грехов на мне тьма, потому, как не всегда иду по законам Божьим. И мне сполна отмеряется.

– Не страшно жить?

– Жить не страшно. Умереть в муках страшно. Но это уж кому как уготовано…

Не поняла тогда до конца Агафью Катя. Про себя решила, что не отступится от замысла своего. Когда-нибудь, но отомстит за себя. И отомстила….

Почему же тошно так? Радоваться должна, а не получается. Матвея глаза полные слез представляются. И сострадания к ней. Подлинного, не игра совсем. Не жалости, а сострадания. Словно за несколько минут он всю ее жизнь прожил. И все ее горе на него обрушилось. Вот так Катя теперь чувствовала. Удовлетворило это ее? Да нет. Наоборот, только еще мук добавило. Больно ей, Кате, что так его страдать заставила. Права, Агафья оказалась, лишний грех теперь своей тяжестью давит…

– Катенька, ты чего в темноте? Давно домой вернулась? – в голосе Светланы не было любопытства, только беспокойство.

– Давно.

– Как встреча прошла, не расскажешь? – Светлана присела на край кровати.

– Запуталась я, Света. Что-то с самого начала не так пошло.

– Что не так-то?

– Матвей разговор так повернул, что я перед ним виноватой оказалась!

– В чем?

– Во всем. Прямо ничего не говорил, но смерть Федора и покушение на Зотова связал с моим приездом.

– А ты на что рассчитывала?

– Сама знаешь, как зелье должно было подействовать! Он должен бы мне в рот смотреть! Ничего не понимаю! Он с первых минут верх в разговоре взял.

– А ты бы хотела наоборот. Ну, и хорошо, что так, – Светлана с облегчением вздохнула.

– Нет, ты мне скажи, почему на него не подействовало?

– И не должно было. Я подменила тебе содержимое пузырька. И не ругайся, – Светлана предостерегающе подняла руку и в голосе ее послышалась твердость, – Сама мне потом спасибо скажешь, когда поймешь до конца, что ты могла натворить.

– Ты все о грехах! Вот и Агафья все время твердила…

– Катя, ты семью разбить задумала! Неужели ты не понимала, что платить тебе за это придется самой?

– Я уже заплатила! И греха еще не совершила, а заплатила! Я ребенка потеряла! Я! А он плакал, Света, как будто я убила его ребенка на его глазах. Он все время задавал один и тот же вопрос: почему я ему ничего не рассказала? Он заставил меня почувствовать себя преступницей. Потому, что, если бы я ему сказала тогда о своей беременности, все сложилось бы по-другому. Я винила его, а он теперь винит меня! И это называется – отомстила. Но ему больно, очень больно!

– А ты радуешься?

– Нет, я не рада. Потому, что мне теперь больно еще и за него! Вот так получилось, не иначе! – Катя смотрела на Светлану лихорадочно – сухими глазами.

– Катенька, со временем боль утихнет, ты же знаешь! Поедем домой, в деревню. Там ты отдохнешь душой. Давай сегодня прямо, вечерним и поедем. Что нам собираться, что ли, долго?

– Да, наверное, так будет лучше, – Катя посмотрела на Светлану и, наконец, расплакалась.

– Вот и ладно. Давай поторопимся, – Светлана посмотрела на часы, – А то пропустим последний автобус.

Катя села на кровати и стала нашаривать ногами тапочки. «Моя попытка убежать от себя не удалась. Права была Агафья, нигде нам грехов не отмолить. За все придется расплачиваться!» – подумала она, выходя из комнаты. Проходя по коридору, она услышала звонок своего мобильного. Свернув на кухню, где на столе лежал телефон, она почему-то была уверена, что это звонит Матвей. Номер этот был только у него и у Пионовой.

– Слушаю, – она постаралась, чтобы голос звучал спокойно, – Кто это? Кто?! Господи, как же ты меня нашла?!

– Что случилось? – Светлана вбежала в кухню, услышав громкий возглас Кати.

– Это Ариша. Она как-то узнала мой номер, – прошептала она тихо, бессильно опускаясь на стул.

– Скажи, чтобы приезжала сюда. Прямо сейчас. Говори адрес, – Света произнесла это быстро и настойчиво.

– Арина, ты можешь приехать по адресу, который я тебе скажу? Записывай….

«Неисповедимы пути твои, Господи, но ты оставляешь за нами право выбора. А что, если Катя сейчас отказалась бы встретиться с сестрой? Так бы и жила дальше с тяжестью в душе…», – Светлана уже открывала дверцу холодильника, чтобы посмотреть, что можно поставить на стол. Она была уверена, что встреча сестер состоится.

Глава 41

– Мама, я тебе битый час толкую, что там был Лешка! Ты пойми, неважно, кого убили, покушались на него.

– Да с чего ты это взяла? – Раиса Сергеевна смахнула в открытую ладонь крошки со стола.

– Мама, я же просила! Возьми щетку и совок! Что ты, как клушка деревенская!

– Не ругайся! – крошки посыпались в раковину.

– Может, и хорошо, что он от нас ушел? Мы ему теперь не семья, что с нас спрашивать? – Татьяна задумалась. Когда-нибудь его достанут. А с мертвого, какой спрос? Придут к ней, мол, жена – должна знать. А что знать-то? Она в стороне от его дел была всегда. Да и не интересно ей было про его дела. Деньги дал – а, откуда, ее не касается. Стоп! Папка в сейфе. Он брякнул мельком как-то, что важные в ней документы. Может, забрал?

Татьяна, не обращая внимания на то, что Раиса Сергеевна что-то ей говорила, вскочила со стула и почти что бегом двинулась в спальню.

Сейф был пуст. «Ну, и отлично. Головной боли меньше», – решила она, запирая дверцу.

– Мам, ты где? – послышался голос сына из коридора.

– Ой, Петруша пришел, – Раиса Сергеевна, давно не видевшая внука, прибежала первой. Петр чмокнул бабушку в щеку.

– Петенька, – Татьяна сменила гримасу раздражения на радушную улыбку, – А похудел-то как!

– Есть хочу. И побольше, – Петр, тряхнув жидким хвостиком волос, стянутых на затылке резинкой, направился прямиком на кухню.

Татьяна внимательно присмотрелась к сыну. Она не видела его толком больше месяца. Изредка он ночевал дома, но, прощаясь с матерью, на бегу выхватывая из ее протянутой руки деньги, спешил закрыть за собой дверь. Татьяна, обладавшая тонким обонянием, улавливала исходящий от ее сына, какой-то чужой запах. Запах пота и лекарства. Но спросить с него ответ не успевала. Он убегал. Она поймала себя на мысли, что Петр ни разу за это время не спросил ее ни о Зотове, ни, вообще, о делах семьи. «Что это, эгоизм молодости?» – подумалось ей вдруг с обидой.

– Садись, Петруша. Бери хлебушек, ешь, – Раиса Сергеевна суетливо метала на стол еду из холодильника.

– Как тут вы? – Петр жадно ел суп из глубокой тарелки и закусывал его бутербродом с салом.

– Что ты вдруг заинтересовался? – Татьяна не смогла сдержать только что пережитую обиду.

– А что? Что-то случилось? – Петр, доев суп, уже пододвигал к себе тарелку с разогретой картошкой и курицей.

– Случилось. Твоего отца чуть не убили.

– Это уже старая новость, – Петр продолжал жевать, – Ба! Дай чайку покрепче!

– Он от нас ушел, Петя.

– Как это? – Петр недоверчиво посмотрел на мать.

– Собрал вещи и ушел.

– К бабе какой?

– Нет, Петруша, Алексей ушел из семьи, – Раиса Сергеевна с укоризной посмотрела на дочь. Она винила во всем ее, не сумевшую удержать такого мужика!

– Вот это да! Ну, и хрен с ним! – Петр махнул рукой.

– Петя! – Раиса Сергеевна возмущенно всплеснула руками.

– Да, а денег он нам оставил? Жить на что будем? Ты же не работаешь! – Петр посмотрел на мать.

– Он считает, что ты сам можешь себя обеспечить.

– Я?! Козел, как был жадным козлом, так и остался! – Петр со злостью стукнул по столу кулаком.

– Сегодня опять на него покушались, – Татьяна говорила равнодушно.

– Удачно? – Петр издевательски улыбнулся.

– Петя! – Раиса Сергеевна испуганно смотрела на внука.

– Что, жив? А жаль. Черт, как не повезло с папашками-то! Один раньше времени на тот свет отправился, другой – жмот, – Петр поморщился.

– Петя, повтори, что ты сказал, – Татьяна напряглась.

– Да знаю я уже давно, что Зотов мне не родной! Чего ты так всполошилась, мамань?

– Господи Иисусе! И молчал ведь! – опустилась на стул Раиса Сергеевна.

– Кто тебе сказал? – Татьяна уже ничему не удивлялась.

– Да Курлин твой любимый! Тоже мне любовничка нашла! Мать, с таким спать – себя не уважать!

– Петя! Он же умер! Как ты можешь? – Раиса Сергеевна во все глаза смотрела на внука.

– Да, ладно, баб! Ведь ты тоже все знала, да? Соучастница, значит! Что же ты, мамочка, получше-то никого мне в биологические папаши не нашла? С денежками, например. А то даже наследства не с кого получить! Впрочем, Зотов же мне по документам отец? Хоть после него что-нибудь останется!

– Это уже слишком, Петя. Ты заговариваешься.

– Кстати, а Зотов в курсе, что я не сын ему?

– Сейчас, да.

– Жаль. Я бы к нему сейчас поплакаться пошел. Где он живет теперь? Надеюсь, квартирку эту он оставил?

– Да. Ушел в бабушкину.

– Ладно, хоть так.

– Петруша, а ты что домой-то носа не кажешь? Ночуешь у кого? – Раиса Сергеевна задала, наконец, давно мучавший ее вопрос.

– Да, у друзей. Не переживай, баб!

– Да худой ты больно! Хоть бы покушать приходил, чем там питаетесь?

– Да какая разница! Видишь, наелся сейчас!

– Душ принять не хочешь? – Татьяна опять уловила этот неприятный запах.

– Да, конечно, – Петр откинулся на стуле и полез в карман.

– Ты куришь? – Татьяна удивилась.

– Мам, сейчас девяносто девять процентов молодежи курит!

– Но раньше ты не курил!

– Я раньше много чего не делал, – тихо сказал Петр, поднимаясь со стула, – Пойду ванную налью.

– Тань, что делать теперь? Петруша-то все знает, оказывается.

– А что делать? Что изменилось? Ну, узнал он! Но, Федор, подлец! Обещал не видеться с ним! А Петька молодец! Скорее всего, он и у Курлина денег брал! – рассмеялась она.

– Таня, какая ты циничная!

– Уж, какая есть! Ладно, нужно Петьке белье чистое дать.

Раиса Сергеевна накапала себе сердечных капель и выпила их, запив теплой водой. Сердце, словно зажатое плотными тисками, слегка отпустило. Она безумно любила внука. Дочь она тоже любила, но Таня в последнее время совсем ее не слушала. Если бы слушала, мужа не отпустила бы! А такой мужик, как Зотов, долго ли один будет? Ну, сейчас около него женщины нет, так вон их сколько молодых! Он видный, ее зять, хотя и пострадал во взрыве. Но почти здоров! Татьяна вот сказала, ремонт сам делает в квартире. Где она себе другого найдет в полтинник-то? Дура она, не по-умному распорядилась…

– Мама!!! – громкий крик дочери заставил ее вздрогнуть. Сердце опять забилось часто – часто. Раиса Сергеевна заставила себя подняться со стула и, по возможности быстро, пошла в сторону ванной комнаты. Она была уверена, что Татьяна кричала оттуда.

Татьяна стояла на пороге ванной комнаты и с ужасом смотрела на сына. Тот, даже не попытавшись прикрыть голое тело, жался на коврике перед налитой до краев ванной и нервно оглядывался. Татьяна бессильно прикрыла глаза и тут же открыла их снова. Нет, ей не показалось. На теле ее сына не было живого места от точек сине – красного цвета. То, что это следы от уколов шприцем, она поняла сразу. Как-то вдруг до нее дошел смысл всего происходящего с ним в последнее время: его ночевки вне дома, его торопливое «пока» в коридоре, спрятанные взгляд, пропадавшие периодически из хозяйственного кошелька деньги.

– Танюша, что же ты так кричишь! – Раиса Сергеевна, теряя последние силы, встала, прислонившись к дверному косяку. Она непонимающе перевела взгляд с дочери на внука.

– Твой внук наркоман, мама, – трагическим шепотом сказала Татьяна, показывая на Петра.

– Что это? – Раиса Сергеевна побледнела и схватилась за грудь. Она поняла. Только как в это поверить?!

– Баб, что с тобой?! – Петр кинулся к Раисе Сергеевне и едва успел подхватить ее до падения, – Мам! Давай скорую! Бабушке плохо!

Татьяна не шелохнулась. Она знала, что уже поздно. Она точно знала, что ее мать уже мертва. Она была почти уверена, что уйдет сейчас же вслед за ней. Она даже опустилась рядом с неподвижным телом на пол, прислонилась к стене и закрыла глаза. Она не видела, как плачет ее сын, стоя перед ними на коленях, как в безнадежном исступлении теребит бабушкину руку, дрожащими пальцами дотрагивается до ее ставшего вмиг белым лица и оглядывается вокруг, словно ища кого-то. Вдруг его взгляд становится осмысленным, он выхватывает из рук матери свой махровый халат, надевает его и туго завязывает в поясе. После этого он бежит на кухню, берет со стола мобильный телефон Татьяны и набирает номер.

– Папа, папочка, приезжай скорее, – плачет он в трубку, ощущая себя при этом пятилетним ребенком, – Пожалуйста, скорее, умоляю тебя.

Он отключает телефон и садится на стул. Голова его опускается на столешницу прямо на крошки, оставшиеся от обеда.

На том конце провода в недоумении молчит Зотов. Посмотрев на экран телефона, он понимает, что звонок был с мобильного его бывшей жены.

– Что случилось, Леша? – Арина, в его рубашке и его же шерстяных носках на босу ногу, показалась в дверях спальни.

– Ничего не понимаю. Вроде Петька звонил. С Татьяниного телефона. Ариш, он там плачет, как маленький, – Зотов беспомощно посмотрел на любимую им женщину.

– Так что же ты! Одевайся скорее, вдруг там что – то случилось. Непоправимое, – тихо добавила она, уже зная, что в бывшем доме Зотова беда.

Глава 42

Полина поднималась по лестнице дома Михаила с колотящимся сердцем. Она, выходя из машины, позвонила ему уже в который раз, но ответа не получила. Нет, телефон не был отключен, на связь не желал выходить его хозяин. И это было неправильно. Потому, что Михаил сам ее просил приехать. Срочно. «Так, стоп! Срочно. Почему?» – голос любовника не показался ей ни особо встревоженным, ни испуганным.

Полина вдруг подумала, что при всех ее страхах перед ней всегда возникает только один образ. Младший братец Михаила Игорек. Ух, как она его ненавидела! Его лощеную физиономию с вечной гаденькой улыбочкой на губах. Она его видела несколько раз и в офисе человека, который готов был в любой момент сломать ей жизнь. Почти уже сломал, потому, что нет ей покоя в последнее время, точно проживает каждый час, как последний. И все потому, что отказала этому, возомнившему себя сверхчеловеком колченогому карлику с непомерно большой головой. Да, после того, как империя Крестовского рухнула почти в одночасье, Шамирский вышел на первый план. Когда-то, будучи еще обычным челноком, он помог Полине, ссудив денег. Ей бы догадаться уже тогда, что планы у этого маленького человечка в его голове роятся масштабные, ни чета ей, мечтавшей только об открытии своего, небольшого магазина. За несколько лет Шамирский развернулся на рынке так, что конкурентов просто не осталось. Он их скупил. И люди, поставленные в жесткие условия, сдавались. Не трогал он только Полину. Опять ей бы подумать тогда, а отчего так с ней он милостив? С дружеским участием одаряя ее очередной порцией дензнаков, он, на ее робкие попытки вернуть хотя бы часть, досадливо махал рукой и чмокал в щечку, приподнимаясь при этом на цыпочки. Но расписки Полины, оказывается, прятал в сейф. Она никак не могла подумать, что в его планы входит еще и она сама. Как женщина. Пока она жила с мужем, он ее не трогал. И даже после развода с ним тоже. Но на похоронах Курлина, прижав к себе ее сына Сашу, он прошептал (а она, как на грех, услышала) ему на ухо фразу, которая ее насторожила: «Теперь, сынок, когда я буду рядом с твоей мамой всегда, – он особо подчеркнул голосом последнее слово, – У вас все будет хорошо». И началось. То приобнимет, то ненароком по ручке погладит. А сам глазками – буравчиками за ее реакцией следит. Страшно ей стало. Догадалась она обо всем сразу. Ужаснулась неприкрыто. Заметил, ощерился. И все. Кончилась спокойная ее жизнь. Поставил Шамирский ее перед выбором – она с ним или она с «голой задницей». Так и сказал. И про Михаила ее, уже любимого, жизни без которого не мыслила она. Сказал, чтобы выкинула его из головы, не жилец он. Так и сказал. Не знал он только одного, что она тоже кое-что смогла предпринять в этой жизни. То, что прошло мимо его, Шамирского, всевидящего ока. То, о чем не знал никто. И осталось подождать всего ничего. И еще. Она была уверена, что братец Михаила Игорь ведет свою игру. Против брата, но в паре с Шамирским. Хотят они на Михаила повесить покушение на Зотова. Как поняла это, пришла сжигающая ненависть, почти такая же сильная, как ее любовь к Михаилу.

Она торопилась, но от нее ничего не зависело. Главное было успеть уехать из страны, прежде чем они посадят Михаила. Но, похоже, она не успела…

Полина нажала на кнопку звонка. Так, и есть. Он уже не дома. Только кто его увез? Милиция или люди Шамирского? Полина достала ключи из кармашка сумки.

В квартире все, на первый взгляд, было привычно. Только запах чужой. Будто не квартира это, а общественное место. И много здесь людей побывало. Увидев около кровати в спальне открытый чемодан с набросанными кое-как вещами, Полина все поняла. Он звонил, чтобы успеть сказать, что уезжает. Сказать не успел, и уехать, похоже, тоже. Так. Как бы сделал Шамирский, если бы Михаила нужно было убрать незаметно? Шамирский бы сделал так, чтобы все думали, что Миша уехал. С помощью Игорька, который убедил бы Михаила, что тому нужно бежать. Скорее всего, так и было. Но почему чемодан остался в квартире? Значит, что-то пошло не так. Миша все понял? Вряд ли, он верит брату. Сколько она его не убеждала быть с ним осторожным, бесполезно. Тогда, что вышло? Он выгнал Игоря. И что? А то, что за ним пришли. Люди в форме. Значит, все-таки вышли на него. Значит, Шамирскому и Игорьку удалось подставить Михаила, но они не успели убрать его до того, как его возьмут. Как все просто задумано: улики против Михаила, а где он? Сбежал! Ищите. Но только найти будет сложно. Если только труп где-то в лесочке по весне оттает!

Полина вышла из квартиры и закрыла дверь. «Стоп! Почему не опечатали, если это милиция?» – успела подумать она прежде, чем услышала за спиной твердый голос.

– Полина Семеновна Курлина? Я прошу вас пройти с нами. У нас есть к вам несколько вопросов.

Глава 43

Игорь молча грыз ногти. Кресло, в котором он сидел, было слишком низким и мягким, чтобы быть удобным. Но все в кабинете Шамирского было устроено так, чтобы любой, кроме хозяина, чувствовал себя там пигмеем. И Игорь чувствовал. Шамирский возвышался над ним, сидя в специально для него сконструированном кресле, и тоже молчал. Что за мысли копошатся в его голове, Игорь не знал.

А Шамирский думал только об одном, что его окружают одни придурки. Не способные на самое простое – отбросить ненужные эмоции и работать. Брат, это, видите ли! Не брат это твой, Игорек, на сегодняшний момент, а птица – говорун в руках ментов. И сколько пройдет времени, прежде он начнет говорить, можно только догадываться. Верит он в него! Да сейчас родному брату-то меньше всего верить и надо. Сам-то Мишку своего сдал с потрохами. Знал ведь, чем все кончится! Плохой вариант получился. Самый худший из тех, что предполагал он, просчитывая комбинацию. Вдруг ему пришла в голову одна мысль.

– Игорек, а ты часом мое имя перед братом не упоминал? Ну-ка, колись!

– Вы что, Лев Борисович?! – испуг промелькнул в поднятых на секунду глазах Игоря. Шамирский заметил.

– Как быстро заговорит твой кавказец, ты как думаешь? – тон, которым Шамирский задал этот вопрос, не предвещал мирного продолжения разговора.

– Ну… Может и не заговорит, – протянул он с сомнением, внутренне съеживаясь.

– А я вот думаю, что ты, гаденыш, уверен, что он тебя уже сдал. И потому отсиживаешься здесь. Хочешь, чтобы я теперь решал твои проблемы?

– Так, если меня возьмут…

– Пошел вон, – Шамирский нажал кнопку вызова охраны.

– Как так? – Судняк растерялся.

– Убери его отсюда, – брезгливо кивнул на Игоря Шамирский.

– Насовсем? – жилистый кореец потер одну руку о другую, и, прочитав в глазах босса ответ, цепкими пальцами сдавил плечо Игоря. В кабинет вошли еще двое. Кореец, сделав одно движение около шеи Судняка, отошел от него. Охранники подхватили обмякшее тело Игоря под локти и поволокли за собой. Кореец вышел вслед за ними.

Шамирский не волновался. Он был уверен, что его не тронут. В прокуратуре есть свои люди, контроль за не в меру резвыми следаками был жестким. Имя Шамирского означало для этих людей одно – безбедная старость в собственном домике на берегу моря.

Глава 44

Беркутов допил чай и поставил немытую кружку в стол. Он потом ее вымоет. Так он думал каждый раз, и каждый раз забывал о ней, любимой кружке из обожженной глины, которую с дачи привезла Галка. Он пил из этой кружки молоко в тот день, когда они познакомились. В тот день, когда, как оказалось, случилась с ним эта радость – беда. Любовь этой насмешливой, но оттого еще больше желанной, женщины.

– Егор Иванович, Судняка привезли, – Миронов без стука вошел в кабинет.

– Которого?

– Старшего. Заводить?

– Давай.

Михаил был без наручников. Больше похожий на усталого старика со скамейки в городском парке, чем на преступника, он затравленно посмотрел на Беркутова.

– Присаживайтесь, Михаил Ильич. У меня к вам сразу первый вопрос. Где ваш брат?

– Он был у меня с час назад. Мы повздорили, – Судняк показал на свою губу, и он ушел. Куда – не знаю.

– И не догадываетесь, где он может скрываться. Ведь он скрывается, так?

– Он предлагал мне билет на самолет, – прямо не ответил Михаил на вопрос.

– Куда? Какой рейс?

– Семнадцать часов. Лодзь.

– Миронов! Группу в аэропорт, – Беркутов посмотрел на часы. Должны успеть.

– Михаил Ильич, у меня к вам предложение. Вы рассказываете все, о чем знаете. О покушении на Зотова, на Курлина, об убийстве братьев Кисловых.

– Курлина? А этот причем? – удивление Судняка было подлинным.

– Вы хорошо знаете Полину Семеновну Курлину?

– Да, это моя любимая женщина, – в голосе Судняка послышался вызов.

– Что вы знаете об ее отношениях с покойным мужем?

– Не было у них никаких отношений. Они и встречались-то редко. А я его так и не видел ни разу. А вы что, меня подозреваете в его убийстве?

– Согласитесь, мотив был. Он мог вам мешать.

– Чем?! У нас с Полиной ее бывший муж даже темой для разговора не был! Да и чем он мне мог помешать? Они официально разведены, живут давно в разных квартирах.

– А сын?

– Саша? Он с мамой. Насколько я знаю, с отцом он виделся регулярно.

– Какие у вас отношения с сыном Курлиной?

– Никаких. Я его видел только на фото. Я никогда не хожу к Полине домой, она приходит ко мне.

– Почему?

– Почему? – Судняк задумался, – Кажется, она недавно сменила жилье. Ремонт не делала. Не знаю, как-то не думал об этом. У меня хорошая квартира. А к чему эти вопросы?

– Были ли какие-то материальные трудности у Курлиной в последнее время?

– Я не знаю. Если бы вы поточнее сформулировали то, что хотите узнать, я бы смог более внятно ответить на ваши вопросы. Вы Полину в чем-то подозреваете? Она никакого отношения к делам моего брата не имеет. Она с ним даже не знакома. Это моя личная жизнь. Хотя…

– Что?

– Игорь на днях завел разговор про Полину. И что-то плел про то, что она должна кому-то большую сумму. Но я ему не поверил.

– А с ней вы на эту тему не говорили?

– Конкретно, нет, – Михаилу вдруг вспомнился тот странный разговор.

– Хорошо. Вы должны были уехать сегодня?

– Нет. Я не был готов. Я не говорил Полине об отъезде ничего конкретного, послушался Игоря. А сегодня, когда он прибежал ко мне и стал настаивать на немедленном отъезде, я отказался. На этой почве мы и поссорились, – он опять дотронулся до своей разбитой губы, – Он хлопнул дверью и ушел. А я позвонил Полине, попросил срочно приехать. Она, наверное, уже у меня, – добавил он с тоской.

– В таком случае, она скоро будет здесь, Михаил Ильич.

– За что?!

– Не волнуйтесь вы так, мы только зададим ей нужные вопросы. Давайте перейдем к покушению на Зотова. Вы принимали в подготовке какое-либо участие?

– Нет. Я узнал о том, что это дело рук Игоря от него самого. И много позже.

– За что Зотов вас уволил?

– Мы по поддельным документам вывозили продукцию с завода.

– Вас на завод устроил ваш брат?

– Да. Я получал процент.

– Как Зотов на вас вышел?

– Один из охранников потребовал увеличить долю. Я отказал. Он пошел к Зотову напрямую. К тому же, в его руках оказались копии нескольких липовых накладных и записи по графику вывоза товара. Зотов заставил подписать меня передачу пакета акций на нового зама Кислова и вышвырнул вон.

– И вы решили, что через год можно попытаться все вернуть?

– Не я. И даже не Игорь.

– Кто, вы знаете?

– Шамирский. За всем этим стоит Шамирский Лев Борисович собственной персоной. Он потребовал с Игоря за сорванные поставки деньги. Не знаю, сколько. У меня все равно ничего не было. И Игорь продал что-то из своего бизнеса, расплатился. А потом сказал, что этого оказалось мало. Шамирский потребовал убрать несговорчивого Зотова. На его место планировали своего человека.

– А Кислов?

– А что Кислов? Его уволили бы сразу, как только пришел новый директор. Зотов обещал мне, что никому не расскажет об инциденте с моим увольнением. Уверен, и Кислов ничего не знал. Если бы не покушение, никто, и вы в том числе, ничего бы не знали об этом. Зотов всегда умел держать слово, я за это его уважаю.

– Хорошо, попытаться убрать Зотова во второй раз, похоже, не рискнули. Почему взялись за Кислова?

– Игорь сказал, что Зотов, прежде чем уйти с директорства, перед учредителями поставил вопрос о назначении Кислова на его место. И те согласились. Человек Шамирского пролетел.

– И тогда решили убрать и Кислова. А прихватить, заодно, и его семью. Или на что вы рассчитывали?

– Нет, нет. Все не так! Игорь сказал, что Кислова нужно только припугнуть хорошенько. Ведь Зотова чуть не убили. Должен же он был испугаться того же?

– Когда вы узнали, что братья Кисловы погибли?

– Сегодня Игорь сказал. Поэтому я не хотел с ним ехать. Я не хочу, чтобы меня считали убийцей. Не хочу! – голос Судняка сорвался на крик.

– Успокойтесь, Судняк. Степень вашей вины определит суд. И, разумеется, ваша откровенность будет учтена.

В кабинет постучали.

– Входите.

– Вот! Вот этот человек! Это Михаил Судняк! – вошедший в кабинет вместе с конвойным Вано Сванидзе стоял и тыкал пальцем в сторону Михаила.

– Я впервые вижу этого мужика! – Судняк испуганно посмотрел на Беркутова. Он ничего не понимал.

– Так, Михаил Ильич. Что-то у нас не сходится. Так кто вам приказал подложить подарок со взрывным устройством в общую кучу? А, Сванидзе?

– Вот этот! Михаил Судняк! – глядя на ошарашенного Михаила, твердо произнес тот.

– Разрешите, Егор Иванович? – Миронов прикрыл за собой дверь.

– Что? Взяли?

– Нет, другое, – Миронов покосился на задержанных и наклонился к уху Беркутова.

– Понятно, свободен. Только что обнаружен ваш брат, Михаил Ильич. Он мертв. Его тело пытались вывезти в лес охранники Шамирского, – Беркутов перевел взгляд на Сванидзе, – Может быть, теперь вы скажете правду, Сванидзе? Для вашей же пользы. Теперь вам уже никто, кроме вас самого, не поможет. Кстати, ваш брат уже тоже у нас.

– Тот был моложе. Он показал мне фотографию этого, – Сванидзе кивнул на Михаила, – Сказал, если, в случае чего, показать на него, тогда тот меня вытащит отсюда. И сказал, что Шамирский поможет. Мы ведь дачу его зятю строили, – Сванидзе угрюмо замолчал.

– Почему? Почему он так со мной? – Михаил покачал головой.

– Я думаю, вы бы никуда не уехали, Михаил Ильич. На вас повесили бы и покушение на Зотова и убийство Кисловых. А потом, с вас, мертвого, какой спрос? Вот такая братская любовь.

Беркутову было жалко смотреть на сгорбившегося на стуле Судняка. Михаил Ильич был слабым и полностью подчинил себя воле своего брата. Но это его не оправдывало ни перед законом, ни перед ним самим. И он это понимал.

Глава 45

Светлана суетилась, собирая на стол, и изредка поглядывала на сидящую безучастно Катю. Она ее не понимала. Не понимала с того первого дня, как приехали в город. Нет, пожалуй, она ее не понимала никогда. Как можно заставлять страдать близких ей людей? По словам самой Кати, она любила мать. И сестренку. До такой степени, что решилась уехать из дома, будучи беременной, только бы маме не было за нее стыдно. И не было «дурного» примера для сестры. Светлана думала, что Катя такое оправдание своего бегства придумала для себя. Истинная причина была в Роговцеве. Этого от него она сбежала, это его она боялась. Его решения, благородного, но неправильного. Не хотела Катя, чтобы Матвей из-за нее судьбу свою сломал, вот так она его любила. А о себе подумала во вторую очередь. А о ребенке не подумала вовсе. Так понимала ее Светлана. Она бы…

Она никогда не оказалась бы на Катином месте. Потому, что была бесплодна. Даже молитвы и отвары Агафьи ничем ей не помогли. «Значит, у Бога на тебя другие планы, девочка», – сказала ей Агафья, когда ей исполнился двадцать один год. И стала учить ее не только составлять травяные сборы. День, когда Светлана почувствовала силу своих рук, она не забудет никогда. И рассказывать об этом кому бы то ни было нельзя. Агафья, с которой она попыталась поделиться, сразу ее остановила. «Ты прошла посвящение. Никогда не рассказывай об этом никому. Береги силу», – Агафья улыбнулась. С тех пор Светлана так и лечит больных – руками, да мыслями.

– Катя, очнись, что ты, как не живая? Помоги вот, нарежь, – Светлана положила перед Катей доску, нож и сыр.

– Я не очень хочу с ней встречаться, Света. Я вот сейчас подумала, на что я ей в ее устоявшейся жизни? Ведь теперь мы должны будем как-то общаться. А вдруг я не впишусь в ее мир?

– Не о том ты думаешь, Катюша! Что ты о себе ей расскажешь, вот, что важно!

– Да. Матвею вот рассказала, и что получилось? Одним страдающим человеком в этом городе больше стало. И мне и Арину заставлять страдать?

– А это уже как получится. Я думаю, тебе придется рассказать все. Она твоя сестра, она поймет, если ты попытаешься что-то скрыть или обмануть ее. Не начинай ваши отношения со лжи!

– Странно, но эти слова я впервые услышала от Матвея. Собственно, с этих слов все и началось. До этого мы были просто друзья. Однажды, провожая меня после концерта, сейчас уже даже не помню, какого, он просто задал мне вопрос, люблю ли я его. Заметив, что я собираюсь как-то увильнуть от прямого ответа, он произнес эту фразу: «Только не начинай наши отношения со лжи».

– И что ты ответила?

– Я просто кивнула головой. А он тут же меня поцеловал. Долго – долго. А я, как оказалось, давно ждала этого. Не нужна была мне дружба с ним никогда.

– Вот и Арине не нужна твоя ложь.

– Страшно… Лучше бы уехали!

– Значит, не лучше! Иди, открывай дверь, – сказала Светлана, услышав трель дверного звонка.

Катя торопливо поднялась, беспомощно посмотрела на Светлану и вышла из кухни.

Оказывается, так бывает, когда пропадает время. Когда не замечаешь, что уже сидишь в темноте и спохватываешься, что нужно нажать выключатель, потому, что не видно лица сестры. Лица, которое ты изучаешь, узнавая и не узнавая в ней ту маленькую девочку, умолявшую ее не уезжать. Эта девочка уже тогда предчувствовала беду. Беду, которая еще только была уготована ее старшей сестре. Если бы Катя тогда остановилась! Просто посмотрела бы внимательнее в Аришкины испуганные глаза, поняла бы, что она теряет, беда бы ее не догнала. И малыша она родила бы крепенького, сделав Аришку теткой в десять лет. И любили бы этого малыша все: и бабушка, и Аришка и она, его мама. И Матвей не смог бы не полюбить. Ведь он же на него бы родился похожим, это точно. А теперь она сидит рядом с Аришей на диване, вытирает ей слезы, потом себе, потом опять ей. И говорит, говорит, опять, уже во второй раз за сутки, переживая свою жизнь заново. И коря себя. Потому, что никто другой не виноват. Это она, Катя, тогда сделала такой выбор. Из дома ее никто не гнал.

– Кать, мне позвонить Алеше нужно, – Арина потянулась к своей сумке.

– Что за Алеша? – Катя удивилась. Она знала, что мужа Арины зовут Игорем.

– Это… Как тебе объяснить? Я люблю его. И он будет беспокоиться.

– А Игорь?

– Я ушла от него. Точнее, сбежала. Кать, я тебе сейчас все расскажу, только позвоню, ладно?

Катя кивнула. «Господи, какая я эгоистка! У Аришки, оказывается, вся жизнь кувырком, а я все о себе, да о себе!» – подумала она, невольно прислушиваясь к голосу Арины. То, как изменилось выражение ее лица, испугало Катю.

– Кать, у Леши проблемы. Я толком не поняла, но теща умерла и жена бывшая в тяжелом состоянии. А про сына он вообще как-то странно сказал – «этот наркоман». Он там останется пока, домой сегодня не придет.

– Вот и хорошо, а ты заночуешь у нас. А кто у нас Леша? Как ты с ним познакомилась?

– Ты его знаешь, Катя. Вы учились вместе. Зотов Алексей.

– Кто?!

– Кать, не волнуйся так! Он любит меня, правда. И я. Ты пойми, мы не просто так. Мы не любовники. И не встречались долго. Просто все сразу произошло. А я вот теперь без него никак. Но что за день сегодня такой! – вдруг почти крикнула Арина.

– Что-то еще случилось?

– Лешиного зама убили. И его брата. Сегодня, на даче. Мы день рождения отмечали. Вот так Петр в день своего рождения и погиб. В одном подарке взрывчатка оказалась.

– А ты? Ты где была?

– Там. Все произошло у меня на глазах. Как тогда, с Лешиной машиной. Просто кошмар какой-то!..

Проснувшись утром, Светлана первым делом вышла в коридор, чтобы проверить, стоят ли под вешалкой сапоги Арины. Она улыбнулась, увидев их на месте. Она так и предполагала, что сестрам может не хватить дня, и вечера. Скорее всего, они заснули только под утро, когда усталость и переживания взяли свое. «С возвращением, Катюша!» – мысленно поприветствовала она подругу. Светлана была теперь уверена, что злоба и чувство мести навсегда отпустили Катю. И она не будет больше чужой и непонятной. Потому, что очень тяжело, когда ты перестаешь понимать того, кто был рядом с тобой последние тридцать лет.

Глава 46

Он помнил только то, что вчера дошел до кровати. Как? Вроде бы, на своих двоих. Или Надежда его сзади подстраховывала? Ее тяжелое дыхание он слышал у себя за спиной. Точно. Еще пытался обернуться, но от резких движений головой его тут же вело в сторону. А она поддерживала его тушу. Все так и было. А дальше провал до пяти утра. А дальше – «здравствуй, мой фаянсовый друг!»

Роговцев повел глазами в сторону, на то место, где обычно стояли часы. От этого нехитрого движения заломило в висках, но положение стрелок сознание успело зафиксировать. Без пятнадцати девять. Жена уже должна быть в школе. Вот уж чего он хотел меньше всего, так это увидеть печально – укоризненные глаза Надежды. Роговцев, заставив себя сделать еще одно движение – оторвать голову от подушки, принял вертикальное положение и обрадовался. Ничего перед глазами не плыло, не двоилось и, кроме головной боли, не досаждало. Ну, а это лечится таблеткой Пенталгина.

Выйдя из спальни в коридор, он насторожился: из кухни доносились съедобные запахи. Он в квартире был не один. Заметив в проеме двери край халата жены, Роговцев вздрогнул всем телом. «На работу не пошла. Это из ряда вон. Плохи твои дела, Матюша!» – пожалел он сам себя.

– Роговцев, не шифруйся там, я слышу, как ты сопишь под дверью, – голос Надежды был ровным и не злым.

Роговцев напугался еще больше. Подумав, что лучше бы она обматерила его, чем пекла оладьи (а пахло именно ими), он крикнул:

– Я сейчас, Надюша, только душ приму.

– Попрошу побыстрее, мне нужно успеть к четвертому уроку, – теперь в голосе жены Матвей уловил раздражение.

«Все равно разговора не миновать. Видимо, я был совсем никакой. Или она что-то узнала? Черт! Вчера здесь была Лехина жена!» – вспомнил вдруг он, – «И Лешка звонил». Теперь он вспомнил все разом и похолодел. Наскоро умывшись и ополоснувшись под холодным душем, он почти вбежал в кухню.

– Все помнишь, Роговцев? – Надя смотрела на него насмешливо.

– Все. О чем ты хочешь меня спросить, спрашивай!

– Кто для нас Катя? – Надежда поставила перед ним тарелку с оладьями.

– Как ты узнала?

– В телефон залезла, Роговцев. Вот такой казус со мной случился.

– Это Катя Галанина. Я с ней встречался.

– Что ты несешь, она же мертва? – Надежда отвернулась.

– Она появилась в городе больше месяца назад, – Матвей решил рассказать все с самого начала, – Я ее видел несколько раз. Мельком, в толпе. Однажды почти догнал, но она убежала. Я уже начал думать, что у меня глюки. А потом убили Курлина, потом машину Лешкину взорвали…А недавно она позвонила.

– Так она действительно жива? – Надежда села на стул и внимательно посмотрела на мужа, – Вы встретились? Вчера?

– Да. Надя, послушай. Я не знаю, как мне дальше жить. Я боюсь. Я, оказывается, такой подлец! Я убил своего ребенка! Я искалечил ей жизнь, только я во всем виноват.

– Эй, Роговцев, стоп! Давай вкратце, но по порядку. Куда она пропала?

– Она попыталась уехать из города. Рожать решила у родственников.

– Как я понимаю, твоего ребенка?

– Но я же ничего не знал! Я даже не догадывался, что она все еще меня любит, у меня была уже ты!

– Не догадывался или не хотел замечать?

– Какая разница! Кого я тогда видел, кроме тебя?

– Дальше что с ней было?

– У нее украли вещи на вокзале. И она решила, что доберется до места на попутках. Не добралась, – Матвей закрыл глаза, словно от боли.

– На, выпей, – Надежда протянула мужу таблетку.

– Спасибо. Водитель легковушки попытался ее изнасиловать. А потом избил и поджег, – Матвей закашлялся.

Надя молчала. Бессонная ночь, сотни раз «проигранный» в уме разговор о любовнице, несколько вариантов решений, что им дальше делать, которые она хотела ему предложить, все отошло на задний план. Все оказалось хуже. Хуже, чем возврат в прошлое, которое старательно забыто, ничего не может быть. Она не могла сказать мужу, что знала о Катиной беременности. Она тогда промолчала о подслушанном разговоре двух подруг. Промолчит и сейчас.

…Надежда сидела около институтской раздевалки на откидном стульчике и ждала Матвея. Новость, что она беременна, она решила ему сообщить именно сегодня. Что тянуть? Матвей и так уже стал ей намекать, что пора заканчивать с чрезмерным потреблением булочек. Надежду, что называется, разнесло. Задумавшись, она не заметила, как в раздевалку прошли две девушки.

– Кать, не дури, скажи ему, – услышала она через фигурную решетку, отделявшую гардероб от остального помещения.

– Зачем? Что изменится? Даст денег на аборт?

– Думай, что говоришь! Роговцев не такой!

– Такой, не такой. Какая разница. Он не любит меня, понимаешь?

– И что? Что ты все о себе? А ребенок?

Надежда замерла. Фамилия. Ее будущая фамилия, потому, что Матвей Роговцев вчера сделал ей предложение. А Катя – это его бывшая девушка! Выходит, ребенок у нее от ее, Надиного, будущего мужа!

– Я уеду. Рожу в Ленинске, у маминого брата. Я так решила.

– Ну, и дура!

– Пусть. А ты молчи. Скажешь хоть пол – слова, ты мне никто, поняла?

Надежда тихо, на полусогнутых ногах, чтобы ее не заметили, двинулась к выходу. Она уже все для себя решила. Пусть эта Катя уезжает. А у Матвея через семь месяцев родится ребенок. И мамой этому ребенку будет она…

– Ей повезло, – продолжал Матвей, – сильный дождь сбил огонь, а потом ее подобрали местные жители.

– А ребенок?

– Не выжил. А Катя выжила чудом. Просто попала к знахарке, та ее выходила.

«Вот так бывает. Ты, Матвей, даже не догадываешься, что потерял разом обоих своих первенцев от разных женщин!» – Надежда вспомнила, как, выйдя из раздевалки, решила не дожидаться Роговцева. Она не могла с ним тогда говорить, боялась выдать свое состояние. Ее колотила нервная дрожь, ей даже казалось, что ломит и болит не только живот, но и все тело. В больницу на скорой помощи ее привез случайный прохожий. А вечером говорить про ребенка было уже поздно. Его уже не было. Матвею о своей первой беременности она не сказала. Попросила промолчать и врача. Лилечку она решилась родить много позже.

– И ты решил, что виноват только ты?

– Если бы я тогда…

– Если бы ты тогда, то не было бы ни меня, ни нашей дочери, – Надя знала, по чему бить. Матвей вздрогнул. Нет! Представить, что у него могло бы не быть Кнопки, как он звал свою дочь практически от рождения, он не мог.

– Она сама приняла такое решение, Матвей. Она сама решила уехать. Ты ее не гнал. Так что, не вини себя. Ты поэтому вчера так набрался?

– Поэтому. Я не знаю, сколько выпил. И не помню, как доехал домой.

– Тебя привез охранник из кафе.

– Спасибо ему. Ох, Лешке надо позвонить, – Матвей посмотрел на подоконник, где лежал его мобильник. Надежда молча протянула ему телефон.

– Лешка, привет! Как у Кисловых там? Помощь требуется? Причем тут твоя Татьяна? Что с ней? Что?! Я приеду. Минут через двадцать, – Матвей отбросил от себя трубку.

– Что еще случилось?

– Лешкина теща умерла. Татьяна в больнице. Лешка сказал, что во всем Петька виноват. Он, как оказалось, потребляет наркотики. Лешка говорит, все руки в синяках. Татьяна увидела, а за ней и бабка. А для них Петька – свет в окне!

У Надежды перехватило дыхание. Она представила Зотова, его осунувшееся от бесконечно валящихся на него проблем лицо, и с трудом подавила горестный стон. Ей было безумно его жалко. И так же безумно хотелось прижать его голову к своей груди и гладить по лысеющей макушке, успокаивая и делясь своей силой. Той силой, которая дает почувствовать, что ты не один.

Глава 47

Ей казалось, что она спит. Иначе, как можно объяснить то, что она делала? В реальной жизни такому поступку места быть не могло. Она била и била своего любимца по щекам, смотрела на его болтающуюся, будто на тряпичной шее, голову и злилась. Злость заливала все ее существо, потому, что, как и на самом деле, она чувствовала, как краснеет сначала кожа на щеках, а потом краснота заливает все лицо. Он не мог быть ее сыном. Это полудохлое с синими, вздутыми венами существо, не могло быть ее кровиночкой. Татьяна вдруг резко оттолкнула от себя совсем не сопротивляющегося ей чужого парня и опустила глаза вниз. Прямо у ее ног лежало тело ее матери. И тут Татьяна все вспомнила.

Это все же был сон. Потому, что, открыв глаза, она увидела белый потолок. Но сон этот был точной копией действительно случившегося. Татьяна застонала.

– Тань, не дергайся. Сейчас врача позову, – Зотов дотронулся до ее ледяных пальцев и вздрогнул. Он торопливо, пока она еще не успела его удержать, выбежал за дверь. Он пришел сегодня с утра, потому, что Татьяне вчера вкололи снотворного, и она пробыла в полном забытьи всю ночь.

Вчера, после звонка сына (или кто он ему?), Зотов, заводя машину, даже предположить не мог, что его ждет. Он открыл ему дверь, этот похожий и непохожий на Петьку тощий подросток. Зотов, не видевший его чуть больше месяца, ужаснулся. И понял все сразу. Будто пакостная картинка встала перед его затуманенным от бешенства взором. Картинка, услужливо подсунутая воспаленным воображением: Петька в полном отрубе на грязном матраце, в какой-то квартире, больше похожей на общественный сортир. Он потом, позже, понял, что такой притон он видел в криминальной хронике по телевизору. Просто он поместил мысленно туда Петьку. Вписался тот Петька, который сейчас стоял перед ним, в то место идеально.

– Что тут у вас? – Зотов отодвинул плечом (руками даже дотрагиваться не хотелось) Петра и шагнул в коридор. Тишина, нарушаемая только чьим – то тихим воем, была непривычной. Он внимательно посмотрел на сына, стоящего у стенки. Подошел и поднял его голову за подбородок. Кожа на щеках Петьки была пунцово – красной. Он опустил руку, и голова его тут же упала на грудь. Зотов пошел по коридору в сторону спальни. Он даже сначала не понял, что за старуха двигается ему навстречу, протягивая к нему дрожащие руки. Волосы, словно в безумном начесе, торчали в разные стороны. Размазанная по лицу тушь придавала ему оттенок синевы. Губы, все еще яркие от помады, тряслись и дергались.

– Таня? – он осторожно отступил назад.

– Ты?! Это ты во всем виноват! Будь ты проклят! – вдруг завопила старуха Татьяниным голосом.

– Пап, она меня избила. Ты осторожней, она с ума сошла, – откуда-то сзади раздался Петькин голос.

– Заткнись. Скорую вызови, не видишь, плохо ей. Ну, живо! – он зло оглянулся на сына. Петр кинулся на кухню к телефону.

– Таня, успокойся. Где мама? – Зотову удалось обойти жену сзади и удержать за плечи.

– Там, – Татьяна кивнула, – Только там не она, там труп. Ты убил и ее!

– Хорошо, иди в комнату. Полежи, я схожу, посмотрю, что с Раисой Сергеевной.

Татьяна, неожиданно послушавшись, зашла в спальню и закрыла за собой дверь.

Зотов, увидев скрюченное в последней судороге тело, сразу понял, что теща умерла. Страх и боль были последними эмоциями, испытанными ею в этой жизни.

Он как-то забыл про сына. Оставив его в квартире, он отвез жену в больницу, а тело тещи в морг. А когда в конце дня позвонил в дверь, ему никто не открыл. Он порадовался, что захватил запасные ключи, всегда лежавшие в маленьком ящике стенного шкафа прихожей. Он думал, что Петька сбежал, испугавшись гнева его, Зотова. Но тот был дома.

Сын – не сын полусидел в кресле, раскинув по подлокотникам руки. Под правой рукой на пушистом ковре лежал пустой шприц.

– Вот, урод! Да кончится ли это когда-нибудь?! – Зотову пришла в голову отчаянная мысль, что бесполезно расставаться с прошлым. Оно догонит и добавит. А то и не отпустит совсем. Посмотрев на сына, он вдруг насторожился. Из уголка рта Петьки текла пенящаяся слюна.

– Черт! Черт! – орал он, тыкая в кнопки телефона. А потом молил Бога, чтобы скорая успела. А потом был очередной больничный коридор. А потом он ждал, пока выйдет врач. Он ждал, чтобы его успокоили, но слова «мы сделали, что смогли», поставили точку. Он только покачал головой. И пошел прочь. Прочь – в ночь. Позвонила Арина, но он не смог бы ее видеть. Он любил ее так, что не хотел, чтобы она отобрала бы у него хоть частичку его боли. А она бы отобрала. И сама бы заболела его горем. А ей и своего хватает. Или у них теперь все общее?

Он лег спать в своем бывшем кабинете. Прямо на диване, в одежде, подложив под голову дурацкую синюю подушку в виде сердечка. Разве сердце бывает синим?

И проспал до утра…

– Ей лучше? – спросил он у врача, который подошел к нему сам.

– Да, в общем. Просто нервный срыв. Главное, оградить ее от волнений.

– Как? Мать в морге.

– Это она уже «переварила».

– Вчера умер и сын. В наркологичке.

– Я бы не советовал пока сообщать ей об этом сейчас. Подождите хотя бы до завтра. Это ваш общий сын?

– До последнего времени я думал, что «да», – бормотнул Зотов в сторону, – Хорошо. Когда я могу ее забрать?

– Похороны ее матери завтра?

– Да.

– А сына?

– Наверное, тоже. Придется все-таки Татьяне сказать. Вы побудьте рядом. Я за нее не ручаюсь.

– Пойдемте, – он кивнул на дверь палаты, в которой лежала Татьяна.

Он смотрел на нее с жалостью. Он не мог настолько контролировать мимику своего лица, чтобы скрыть эту жалость. Татьяна вдруг приподнялась на локтях, но посмотрела при этом на врача.

– Петя где? – спросила она тихо.

– Его больше нет, Таня, – язык у Зотова отказывался ему повиноваться.

– Что ты там бормочешь? Я вижу, что его нет! Я спрашиваю, где он? – она зло зыркнула на Зотова и опять перевела вопросительный взгляд на врача.

– Татьяна Григорьевна. Ваш муж пытается вам сказать, что…

– Ты его избил, да? Ты, Зотов, поднял на него руку! Он тебе никто, он мой сын! Только я имею право его наказывать! Где он? В больнице? Я пойду к нему. А на тебя, Зотов, я подам в суд за избиение ребенка.

Зотов беспомощно отступил к двери. Вошедшая медсестра сделала Татьяне укол.

– Татьяна Григорьевна, ваш сын мертв. Он ввел себе слишком большую дозу наркотика. Его не спасли.

– Зотов, скажи, что это неправда. Лучше скажи!

– Таня, Петя умер. Я сам его отвез в больницу. Но было поздно.

Лучше бы он молчал. Этот взгляд бывшей жены он будет помнить всегда. Все проклятья ада были в этом взгляде. Зотов подумал, что никогда не знал ее до конца. Он отгораживался от нее, выстраивая свое понимание этой женщины. Такое, которое устраивало его. Он вспомнил разом все ее вспышки злости, копившейся месяцами и прорывавшейся всегда в неожиданный момент. Вроде, как и без повода. А он молча уходил от нее в другую комнату, давая успокоится. Или уезжал к леснику Михеичу. Отпарив в баньке свою маету, залив ее водочкой под соленья, он возвращался к ней. И, вроде бы, терпелось. Он вспомнил вдруг это непривычное для простого уха словечко «зомбирует», как определил Михеич отношение жены к нему, Зотову. И так же вдруг дошел до него смысл этого слова. И вздохнул свободнее. Посмотрел на бывшую с жалостью и вышел вон.

Глава 48

– Почему мне сразу никто не сказал? Ладно, они, но ты, моя подруга! – Лена сквозь слезы требовательно смотрела на Арину.

– Ты была в шоке. Тебе могло стать хуже.

– Я ночь проспала спокойно. А мой муж в это время лежал в морге! Как мне теперь дочери в глаза смотреть?

– Господи, ну, о чем ты беспокоишься, Кислова! – Арина намеренно назвала Лену по фамилии. Они так всегда выражали недовольство друг другом, – Варюшка за тебя испугалась, сама умоляла всех ничего тебе до утра не говорить.

– А где она?

– Мы с Зотовым ее к Эмме отвезли переночевать. Правильно? Она, собственно, и сама туда просилась.

– Хорошо, – Лена вдруг расплакалась.

– Ленусь, ты может, выпьешь чего?

– Ага. Яду. Вот ведь напасть какая, Ариша! Кольки нет больше, а я только то и делаю, что все грехи перед ним совершенные, считаю.

– Что уж ты, грешница великая? Это ты поездку в Сочи вспомнила никак?

– Это ерунда. Там, с этим жиголо, и не было ничего такого. Поцелуйчики украдкой, да купание нагишом в море. Я же знаю, что Колька мне изменял. И знаю, с кем.

– Что же молчала?

– Да видела я, что любит только меня. И глаза закрывала. Только червоточинка маленькая имелась. Вот в Сочи на приключения и потянуло. А в принципе, вспомнить нечего.

– А грех-то великий? Ты что, о другом? – догадалась Арина.

– Помнишь Буклеева?

– Как такого забудешь?! Мне Судняк из-за него чуть челюсть не вывихнул!

– Да, Ванька обхаживать умеет! Вот и я повелась. Знала, что в отместку тебе он за мной ухлестывать стал, и все равно повелась. Только ты так ничего и не узнала, как он ни старался. Он думал, я тебе сразу доложусь. А я промолчала.

– А зачем ты с ним?

– Колька тогда совсем сдурел. Это я сейчас понимаю, что и сама виновата. Кроме, как «отойди, козел» он от меня ничего в последнее время и не слышал. Достал со своими кобелиными случками!

– Лен, ты что такое говоришь!

– Правду, Галанина. Только правду. Господи, знала бы я, что ему так мало осталось! Он, я только сейчас поняла, просто жить торопился. Словно, предчувствовал что. А я его отталкивала. А потом с Буклеевым…, – Лена опять заплакала, – И прощения теперь попросить не у кого!

– Лен, нам пора. Держи, одевайся, – Арина протянула ей пакет с одеждой.

– Куда мне сейчас? Нужно похоронами заниматься, да? А где Ирина? – Лена вдруг забеспокоилась.

– Она жива. Ей вчера операцию сделали. Здесь, в реанимации лежит. Туда не пускают, я с Машей разговаривала, она в коридоре на кушетке рядом с отделением ночь провела. А похоронами есть, кому заниматься.

– Зотов, да?

– Нет, Лен. На него столько свалилось! Вчера теща умерла. И жена в больнице. Мне Алексей только и сказал, что там сын во всем виноват, что-то с наркотиками связано, – Арина вынула из сумки вибрирующий телефон, – Да, Леша. Я все поняла. Я пока с Леной. Хорошо, будем созваниваться.

– Ты что побледнела?

– Вчера вечером умер сын Алексея. Случайно или нет, ввел себе слишком большую дозу наркотика. Господи, ну за что Лешке все это? Неужели же он грешен только тем, что полюбил? Или же грех то, что жил без любви тридцать лет? Знаешь, его жена ему призналась, что Петр не его сын. Он сын погибшего Курлина. Ну, того – фотографа.

Лена только покачала головой, пытаясь осмыслить услышанное. «Роман пиши – жизни не хватит», – подумалось ей.

Глава 49

За веселостью и легкостью он пытался скрыть тревогу. Он слишком хорошо знал свою мать, чтобы поверить в то, что упоминание ею в разговоре каких-то, оставленных отцом квадратных метров, это все, что она хотела сказать. Но он не считал себя вправе лезть к ней в душу. Мать сильно волновалась, он терпеливо ждал, пока она решиться сказать то, что хотела, но она промолчала. Сейчас, глядя на закрытую дверь ее спальни, он уговаривал себя подождать еще немного. Может быть, она просто спит. Хотя уже одиннадцать часов.

Вчера она приехала домой, когда он, наевшись пельменей (больше ничего в холодильнике не было, что уже было непривычно), сидел в своей комнате и готовился к семинару. Он решил, что сейчас допишет страничку и выйдет к ней. Страничек написалось несколько, и, когда он осторожно постучался к ней в спальню, она не ответила. Полоска света от ночника пробивалась сквозь застекленную вставку над дверью, и у Саши, уже в который раз, мелькнула мысль, что мама не иначе как под наркозом приобрела эту квартиру. Он считал, что привести ее в порядок, сделав хотя бы косметический ремонт, встанет в круглую сумму. Которой, как он понимал, у них сейчас нет.

…Он помнил их старую коммуналку. Бабушкину комнату с мебелью, как «при царе Горохе», как называла ее соседка. Необъятное кресло, в котором он засыпал, слушая бабушку. Вместо сказок она рассказывала ему истории о Курлиных.

– Сказки ты прочтешь и сам, а о наших предках нигде не написано. Наша ветвь Курлиных считается вымершей.

– Это как, бабуль? Мы же живые!

– Немецкий барон фон Курлин приехал в Россию по приглашению самого Петра Первого. Со всем своим семейством. Никто не знает, что на самом деле произошло, но однажды крутой на решения Петр Первый выгнал Карла фон Курлина вон со двора. На Волгу приехали уже просто супруги Курлины с двумя сыновьями и дочерью. Купив небольшую мукомольню, Карл поселился в доме рядом с ней, и единственным его желанием было выдать удачно замуж красавицу Эльзу и женить Генриха и Эриха. Послушная Эльза и спокойный Генрих согласились с выбором отца. А брат – близнец Генриха Эрих взбунтовался. Невеста ему не нравилась, к тому же, она была старше его, да еще и непомерно глупа. Он заявил отцу, что уедет в Германию, к дяде. Сил спорить с ним у Карла не было, и он его отпустил. Но до Германии Эрих не доехал. Брат Карла прислал письмо, что племянник пропал.

Умерла в родах Эльза. Не выжил и ее ребенок. После смерти любимой дочери, Карл, не отличавшийся крепким здоровьем, совсем слег и вскоре скончался.

Жена Генриха родила ему сына Павла.

– Павел – это мой пра-пра-пра-прадедушка?

– Да.

Мать Саши слушала бабушку так же внимательно, как и он. Она сидела на обитом потрескавшейся от времени кожей стуле, который ставила вплотную к креслу, и гладила его по голове. А потом его, заснувшего, относила в кровать. Последнее, что он помнил, уже засыпая накрепко, ее горячее дыхание на своей щеке…

Саша прислушался. За дверью было тихо. «Пусть спит. Оставлю записку, проснется, прочитает» – решил он.

Сегодня ему предстояло ехать в маршрутке через весь город. Человек, который назначил ему встречу, жил в Кировском районе, за мостом, где в основном были только одни заводы. Сергей Сергеевич Карташов был самый известный в городе исследователь старых фамилий. Саша «отрыл» его в Интернете, когда искал хоть какое-то упоминание о Курлиных.

Еще в десятом классе мать, видя его интерес к истории, отдала ему шкатулку бабушки. О существовании этой шкатулки он знал давно. И знал, что в ней. И еще он знал, что документу, хранившемуся в ней, цены нет. Это было письмо Петра Первого, написанное собственноручно барону Карлу фон Курлину. Кольцо, видимо обручальное, принадлежало когда-то жене Карла. Конечно, семилетний Саша мало, что запомнил из рассказов бабушки, но мать, как она потом призналась, по просьбе самой бабушки, пересказала ему все, что запомнила сама. Мало этого, не надеясь на свою память, она подробно записывала все в тетрадку. Еще в шкатулке было свидетельство о рождении отца бабушки Карла Курлина в 1890 году.

Он искал в библиотеках и архивах. А теперь делал запросы через Интернет. Но все, что удалось узнать, это то, что в истории города эта ветвь Курлиных даже не упоминается. А потом ему пришло это странное письмо из Германии от поверенного какой-то Эрики Фридриховны Билевиц (урожденной Курлиной). О том, что, к сожалению, по их данным, Курлины, проживающие в его городе, не являются родственниками вышеупомянутой дамы. «Ну, и не надо», – решил он тогда. В то же день он созвонился с Карташовым. Теперь, спустя месяц, он едет к нему на встречу. Карташов только что вернулся в город из поездке по Европе.

«Не забыть бы к трем к следователю. Так и не понятно, кто убил отца. Впрочем, мое мнение – яд предназначался не ему. Но, кого волнует мое мнение? Кому мог насолить мой отец? Разве, что студентам! Когда отказывался брать мзду. Смешно. Но отца-то нет! Стоп! Почему я не пошел тогда на презентацию? Ведь собирался…Мама о чем-то попросила. О чем? Помочь ей с ремонтом. Кто-то там не пришел, и мы с ней вдвоем заделывали дыру в полу на кухне. А, если бы я пришел, сел за столик и выпил коньяк? Коньяк я не пью. Мама вообще приходить не собиралась. Путаница какая-то. Как однокашники отца попали за наш столик? Там я должен был сидеть с Иркой, этой дурехой. Она у отца должна была быть «под рукой», как он сказал. Ирка точно не пьет крепких напитков. Ну, и мама бы села, если все-таки пришла бы. Как там оказались институтские друзья отца?» – мысли Саши путались, и он здраво решил, что пусть над этим всем думает следователь.

Саша посмотрел в окно маршрутки. Переезжали мост через Самарку. «Еще минут пять и я на свободе», – подумал он с облегчением. Гонки на старом раздолбанном микроавтобусе по запруженным машинами магистралям города удовольствия ему не доставили.

Глава 50

Катя, ну, зачем тебе переезжать в такую далищу? Живи здесь, – Светлана повела рукой вокруг себя.

– Спасибо, но это твоя квартира.

– Я все равно вернусь в Витевку. Дед Осип звонил, народ приезжает, а он и не знает, что отвечать. Да и не могу я в этом городе. Душно, грязно. А ты оставайся.

– Как думаешь, Арине я нужна?

– Опять ты со своими сомнениями! Посмотри, как девочка о тебе беспокоится. Сегодня уже сколько раз звонила?

– Только скоро у нее все утрясется, она про меня и забудет.

– А ты меньше о себе думай, – сказала Светлана уже сердито, – Так что ты решила, мне квартиру на тебя оставлять или опять на соседку?

– Хорошо, я буду жить здесь. Так к Аришке поближе.

– Слава тебе, Господи! А вот, кажется, и она, – Светлана пошла открывать дверь.

– Я на минутку. Здравствуйте, Светлана, – Арина скинула сапоги и сунула ноги в тапочки, – Кать, я просто не знаю, что уже делать! Как мне ему помочь?!

– Подожди, что-то еще случилось?

– Сын Леши погиб. Наркотики. Я уже просто боюсь за него. Что за напасти? Вот чувствую, что-то здесь не так! Светлана и Катя переглянулись.

– Ты должна ей все рассказать, Катя, – Светлана хотела выйти из комнаты.

– Останься, – удержала ее та, – Ты только не торопись меня осуждать, ладно? – повернулась она к Арине.

– Да в чем дело-то?

– Я не просто так приехала в город. Я приехала наказать тех, кто виноват в том, что со мной случилось.

– Катя, о чем ты? Кто виноват? Ты же сама сбежала! Разве не в этом ошибка?

– Я все время думала иначе, – Катя вздохнула и растерянно посмотрела на Светлану. Но та сидела и спокойно ждала продолжения. «Если она сейчас не выговорится, будет нести эту ношу всю оставшуюся жизнь. И будет чувствовать свою вину. Она поэтому и сбежать хотела. Арина должна понять ее. Понять и простить», – подумала она.

– Ты любила Матвея Роговцева, да?

– Да. Если бы он не встретил эту свою Надежду! Мы были бы вместе.

– Но он тебе ничего не обещал, так? И про беременность не знал. Так в чем его вина? В том, что полюбил другую?

– Я так думала. И думала, что Лешка Зотов предатель. Он не помог, не захотел помочь мне вернуть Матвея.

– А как он мог это сделать? – Арина пожала плечами.

– Просто поговорить. А он стал расписывать передо мной, какая хорошая пара Матвей с Надей. Какая у них любовь! А еще был Курлин. Этот просто хотел на мне жениться. А потом заставить сделать аборт.

– И ты решила, что эти трое решили твою судьбу? И что же ты сделала, Катя? – голос Арины вдруг приобрел твердость. Она вдруг вспомнила, что видела Катю в кафе в тот день, когда отравили Федора. Она просто точно не знала, что это была она. Неужели Катя?…

– Я не травила Курлина. Я не покушалась на Зотова. У меня и в мыслях такого не было!

– А что же тогда? Что ты хотела сделать?

Катя опять посмотрела на Светлану.

– Арина, Катя о себе не все рассказала, я думаю. Мы с ней долгое время жили у известной целительницы Агафьи. Конечно, она многому нас научила. Катя очень сильная травница, многие болезни лечит.

– И яды знает?

– О чем ты опять? – Катя видела, что Арина ей не верит.

– Среди травок и ядовитые попадаются, так?

– Чтобы убить человека, нужно иметь на это определенную силу, Арина. Катя не могла бы этого сделать. Просто поверь мне, – Светлана поняла, что должна защитить подругу.

– Ты что-нибудь знаешь о магии?

– Только то, что она имеет место быть. Редкий ленивый об этом сейчас не говорит и не пишет. Ты что, магией занимаешься? – повернулась она к Кате.

– Катя закончила курс Пионовой. И даже получила диплом, – голос Светланы звучал насмешливо.

– Никак я вас не пойму. Мне бы рассмеяться и уйти, если бы не одна недавняя встреча с вашей коллегой. Меня подруга к ней привезла. Она-то и сказала, что ты, Катя, жива. А я ей сразу-то и поверила. Но причем здесь Пионова, какой-то диплом?

– Катя решила отомстить всем троим по-своему. С помощью магии разрушить их жизнь. Чтобы больно стало. Я правильно говорю, Катя?

– Да. Глупость, конечно, я сейчас понимаю.

– Да, не глупость! От заклятого слова просто так не отмахнешься. Я тебе тогда еще, когда ты первый заговор на Зотова начитала, что сказала? Помнишь? Что ты дорогу злу открыла. Так оно и получилось. Валится на него беда за бедой.

– Катя! Ну, как же так! – Арина в отчаянии посмотрела на сестру, – И что же теперь делать?

– Это уже наша забота, Арина. Правда, Катя? Не волнуйся! Думаю, что у вас с Алексеем теперь все будет хорошо.

– Прости, – Катя вздохнула.

«Аришка простит», – подумала она. «Поймет и простит», – подумала Светлана. «Они обе немного сумасшедшие. Или я чего-то в этой жизни не знаю», – подумала Арина, облегченно вздыхая.

Глава 51

Он опять заказал себе водки. Выпить захотелось нестерпимо, как только он вышел из дома с намерением ехать в больницу, чтобы там встретиться с Зотовым. Но, созвонившись с ним в пути, узнав, что тот ждет его в машине в больничном дворе, предложил кафе. Потому, что только там он мог, расслаблено сидя на стуле, залпом опрокидывать в себя стопку за стопкой. И при этом не думать о себе, как об алкоголике.

Он здорово пил после Афгана. Собственно, не столько пил, сколько заливал стоящие перед глазами безумные картины. Они на время расплывались, становясь менее четкими, но потом, обозначив мельчайшие детали, наступали на него снова. И он, вытерпев неделю – другую, опять сдавался.

Вытащила его дочь. Глядя на него своими наполненными слезами и ужасом глазенками, теребя его мотающуюся из стороны в сторону голову, она молчала. Это молчание трезвило. Уходить от этих глазок в запои он перестал разом. И разом перед ним открылся мир гражданки. Без грохота, мата и оторванных конечностей. И мертвых тел. Сотен, тысяч мертвых тел, еще вчера принадлежавших лопоухим мальчишкам.

И что такого могло произойти сейчас, что его тянет опять туда, в мутную пелену? С ним ничего не случилось. Отравили Федьку, взорвали машину Лешки, убили Кисловых, которых он толком не знал. А он чувствовал, что рушится его жизнь. Катя тому виной?

Он опять похолодел от одной только мысли о ней. И тут же его обдал жар стыда. За себя. За слабость и понимание, что он тридцать лет жил подлецом и только сейчас узнал об этом. И к этому стыду примешивалось еще какое-то стыдное чувство. Он хотел эту женщину, хотел до такой степени, что тряслись пальцы, держащие сигарету. Понимал, что болен, понимал, что никто его не сможет понять, но не мог сдержать стона, когда вдруг уходила грань реального, и он будто чувствовал ее рядом. И это можно было залить водкой, пусть на время.

– Привет, – Зотов устало опустился на стул.

– Как там Татьяна?

– В истерике. Она ведь сына потеряла. Петька вчера умер.

– Ты же сказал, что он довел мать? Он же был жив!

– Я пока с Татьяной возился, тещу в морг определял, он что-то вколол себе. Вечером прихожу, а он в отрубе. В больнице ничего не смогли сделать. Передозировка. Может, нарочно?

– Леш, а ты не замечал раньше, что он употребляет?

– Никто ничего не замечал. Даже Танька своим носом не учуяла. Ей ведь что главное, чтобы у дитятки денежки были, да машина под задницей. Сколько раз ей говорил, что забаловала парня.

– Знаешь, Зотов, ты о нем, как о чужом.

– Веришь, даже не стыдно. Никогда его понять не мог. Даже мальчишкой он был, кроме раздражения у меня к нему ну, никаких чувств! И ведь, правда, Федькиным отпрыском оказался. Я сегодня утром проснулся, альбом с его детскими фотографиями нашел. На одной ему лет семь, так вылитый Курлин! Как раньше не замечал?

– Не присматривался.

– Точно. Налей и мне водки, что ли!

– Ты же за рулем?

– Да хрен с ним. Поставлю вон на стоянку. Куда надо, пешком дойду. Наливай. Сам-то, что обмываешь?

– Ничего, – Роговцев потянулся к графину.

– Врешь. Я тебя, Мотя, знаю. Ты так не пил с Афгана. Что случилось? Ты мне даже о встрече с Галаниной ничего не рассказал. Кстати, новость хочешь? Арина ее родная сестра.

– Какая Арина? Твоя?

– Моя, теперь точно моя, – Зотов победно улыбнулся, – Вспомни ту маленькую девочку, которая тогда не вовремя домой вернулась. Это и была Арина. Вот так. Так что Катя?

– Катя…, – Роговцев потер ладонью горящее лицо, – Катя чудом жива осталась. А я теперь, после встречи с ней, чуть жив…

– Матвей, между вами что произошло-то? Вчера?

– Было – расстояние в тридцать лет. А сейчас, будто и не было его, – Роговцев все никак не мог решиться на то, чтобы рассказать Зотову о Кате все. Но и не рассказать он тоже не мог.

Зотов слушал и пил водку. Потому, что без нее никак. Если верить, что ничего не придумано, становилось страшно. Он видел, что Матвей не в себе. Он никогда не видел, чтобы тот плакал. А Роговцев из всех сил пытался говорить спокойно. Но только пытался, потому, что срывавшийся слишком часто голос выдавал его.

– Понимаешь, с Надей все время было ровно. С первых дней. Она и сама такая. С ней ничего подобного в жизни случиться не могло. В принципе. Она никогда бы рванула из города, только потому, что остаться беременной без мужа – это дурной пример для младшей сестры. Да она и не подумала бы о сестре. Она мудро решила бы, что она, беременная женщина, становится центром внимания. Теперь все, мама, сестра, будущий отец ребенка должны мерить свою жизнь по ее запросам. Коряво выражаюсь?

– Да нет, все понятно.

– Катя не хотела мне навязываться. Она не хотела вешать свои проблемы на мать. Она решила, что справится сама. И судьба ее за это жестко наказала.

– А ты-то в чем виноват? Ты же не знал о ребенке!

– Я мог с ней поговорить хотя бы. Ты понимаешь, я сознательно тогда решил для себя, что Катя меня разлюбила, как и я ее. Мне так удобнее было думать. Она мне призналась, что, когда я предложил ей «остаться друзьями», при этом назвав ее Катюхой, она оторопела. Она пришла сказать мне, что у нас будет ребенок. А я ей – «Катюха»! «Подруги не рожают вам детей, рожают жены», – сказала она вчера, когда я ее упрекать начал. Я-ее! Господи, как же мне тошно! – Матвей опять опустошил полную рюмку. Он уже смутно видел Зотова, у него уже было смутно на душе и в желудке. Но он вдруг понял, что готов выложить Зотову главное.

– Матюха, хватит тебе уже, – Зотов с сомнением посмотрел на почти пустой графин.

– Хватит, – согласно кивнул Роговцев, – Только я тебе сейчас скажу… Я не могу без нее. Вот так, уже сутки, не могу! На Надежду утром глянул и вдруг понял – колдовство кончилось. Она чужая, холодная, не моя.

– Не мели ерунду, Роговцев.

– Вот я так и знал, что ты ничего не поймешь! Но я все же скажу тебе! Я хочу ее себе вернуть! Всю, в пользование! Главное – не дать ей улизнуть, как тогда. Главное, держать, чтобы даже не мечтала! А Надежда меня давно не любит. Знаешь, с какого времени? С самого начала. Просто приколдовала она меня. А Катя колдовство сняла.

– Господи, Мотя, ну, и надрался ты! Сам не понимаешь, что несешь. Пошли домой.

– К жене? Не пойду, – он замотал головой, – Пойду к тебе.

– Пойдем ко мне. Все равно Арина пока у Кати.

– У Кати? Тогда пошли туда. Я с ней поговорю. Она поймет. Я знаю, она меня любит!

– Роговцев, ты достал уже! Хочешь все испортить? Куда ты с такой рожей? Что ты сейчас связного произнести можешь? Проспишься, тогда решим, – Зотов подозвал официантку, расплатился с ней и подтолкнул Роговцева к входной двери.

– Ваш друг вчера здесь с женщиной одной был, – догнала его другая девушка в белом фартучке, – Я вспомнила. Эта женщина была здесь, в кафе, когда убили того фотографа. Она сидела вон за тем столиком. Но, правда, быстро ушла. Еще до того, как все случилось.

Зотов остановился. Вот, похоже, и найден убийца Курлина. Все же Катя. Да, отравление – это чисто по-женски. Но зачем же так круто? Федька-то в чем виноват? Или, все же, Матвею бокальчик с коньяком предназначался? И как она могла все просчитать?

Зотов посмотрел на Роговцева, пытающегося натянуть куртку. «Завтра это чудо протрезвеет, я с ним поговорю. Хотя, Беркутову позвонить нужно уже сегодня. Уже сейчас», – подумал он, нажимая кнопки мобильного телефона.

Глава 52

Сергей Сергеевич Карташов еще раз просмотрел содержимое тонкой пластиковой папки. Он ничего не понимал. Он ехал в Бремен за подтверждением своих догадок, а вышло все как-то не так.

Чуть больше месяца назад его немецкий друг и коллега Курт Зигель переслал ему электронной почтой статью местного журналиста об известной некогда балерине Эрике Билевиц. Короткое сопроводительное письмо содержало всего лишь просьбу собрать и отправить ему все материалы, в которых упоминалась бы фамилия Курлиных. Курт очень любил загадки и хорошо знал Карташова: открыв перед тем все карты, он лишит друга возможности самому выстраивать различные версии. Опытный в поисках чужих родственных связей Карташов сразу же связал эти две фамилии. Вариантов было множество. Но одна фантазия выглядела особенно привлекательно: Эрика Билевиц могла оказаться из рода Курлиных. Тех Курлиных, которые были одними из самых богатых землевладельцев в Самаре. Тех, которые владели мукомольнями, амбарами, складами. Он и не думал, что так вот сразу найдет все недостающие звенья цепочки и преподнесет доказательства своей версии Курту. Он искал хотя бы зацепку, хотя бы упомянутое вскользь родство с любой немецкой фамилией. И нашел. В начале века у одного из Курлиных в семье жила молодая гувернантка – немка. Во время первой мировой войны Курлин отослал ее, беременную, на родину к родителям. Написав Курту, который со своей стороны тоже изучал отосланные Карташовым документы, что у него кое-что есть, он получил от него приглашение и заказал билеты. В день отлета ему позвонил молодой человек и назвался Александром Курлиным. Он просил о встрече, но Карташов, мысленно находясь уже далеко, отказал. Потомков Курлиных в городе жило много, в последние годы они все живо интересовались своими предками и чаще всего корысти ради. Он машинально назвал юноше точную дату своего возвращения и почти не удивился, что на следующий день тот ему позвонил. Отказывать вторично Карташову показалось неприличным, и теперь он сидел и ждал гостя, перебирая в памяти свою поездку в Бремен по дням.

…Курт Зигель, который, в отличие от самого Карташова (а в этом и состояла загадка), знал, что девичья фамилия Эрики Фридриховны Билевиц была Курлина. Архивы умершей не так давно в одиночестве пожилой дамы попали к нему от его родного брата Марка. И, что странно, по завещанию самой хозяйки документов. Марк, работавший у нее секретарем, часто рассказывал Курту о ней и ее муже. Интереса эти истории у Курта не вызывали: отец мужа Эрики был человеком не родовитым, шил одежду местным бюргерам. Немец, но не барон. А русская фамилия Курлина ему и вовсе ни о чем не говорила.

Подивившись причуде старой дамы, Курт решил на досуге все же посмотреть, что там, в этих папках. С истинным искусством отделив совсем уж ненужные бумаги, вроде справок о болезнях самой Эрики и театральных программок, он разложил оставшиеся документы в хронологическом порядке и …Он понял, кому он отдаст все это. Сергей Карташов, такой же увлеченный, как и он сам, оценит эти бумаги по достоинству. Потому, как место рождения отца Эрики Фридриха Курлина именно город, где Карташов живет.

А вечером его брат, с которым он поделился своими соображениями, сказал ему, что поверенные Эрики Билевиц разыскивают наследников ее по всему миру.

Он только хотел порадовать своего друга. Завещание Эрики было простым и понятным: все ее состояние (как выяснил Курт Зигель, это были деньги ее отца), делилось поровну между всеми живыми наследниками мужского пола, проживающими на момент ее смерти либо в Германии, либо в России. Независимо от степени родства. Карташов, если бы помог в поисках этих наследников в России, мог бы получить значительные комиссионные. Впрочем, как и он, Курт Зигель. И он переслал Карташову статью об Эрике Билевиц. Он хотел, чтобы тот для начала просто разгадал загадку: как связаны две фамилии. Но Карташов быстро выбрал правильное направление: он понял, что Эрика Билевиц имеет русские корни.

Курт полночи сидел с присланными Карташовым копиями документов. И ничего не нашел. Кроме одной маленькой детали. Но доказать, что это именно то, что им нужно, было практически невозможно.

Когда приехал Карташов, они еще день провели над архивами Эрики и документами Курлиных. Сравнивали даты, рисовали схемы, но оказалось только одно: Эрика Курлина не имела никакого отношения к этим Курлиным.

Они вместе наведались к поверенному Эрики, который со своими помощниками искал ее родственников по другим городам России. На все про все отводилось полгода, после чего все состояние отходило местному театру, поскольку и в Германии наследников Эрики обнаружено не было. Пока результаты были неутешительными. Приняв то, что сообщили ему Зигель и Карташов, как очередную неудачу, поверенный посмотрел на календарь и развел руками: времени оставалось всего месяц с небольшим.

Еще в самолете Карташов решил, что об Эрике Билевиц – Курлиной и ее наследстве необходимо забыть…

Карташов жил в таком старом доме, что порой сам удивлялся, насколько он неприхотлив в быту. Холодная вода, зимой так просто ледяная, ломила суставы и жгла лицо. Но он упорно умывался под краном, отказываясь от теплой, согретой соседом на газе. Они жили вдвоем в довольно просторной квартире: он и старик – бывший рабочий машиностроительного завода. Жена старика умерла пять лет назад, она заботилась о них двоих, и после ее смерти Иван Иваныч принял хлопоты о непутевом, как он считал, соседе, на себя. Если бы не он, Карташов питался бы бомж – пакетами, которые считал величайшим изобретением, потому, что на их приготовление не нужно тратить время. А так ему перепадала вареная картошечка, да плов, который здорово удавался Иван Иванычу.

Карташов услышал, как шаркают стариковы тапки по крашеному краской полу. Старик шел открывать дверь. Так уж у них было принято, что, услышав звонок, в коридор выходил он.

– Проходите вон туда, – услышал Карташов его надтреснутый голос.

На пороге его комнаты стоял молодой человек и открыто улыбался. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: он – Курлин. Глаза, смотревшие на Карташова с большой фотографии в фойе тетра в Бремене, смотрели на него и сейчас. Без сомнений Александр Курлин был родственником Эрики Билевиц, урожденной Курлиной.

Глава 53

На эту мысль натолкнула Беркутова его умная жена. Егору бы и в голову не пришло, что в фамилии убитого Курлина есть какой-то особый смысл. Но у Галины так были устроены мозги, что она во всем видела интригу. Поэтому ее книги, которые она писала, захватывали с самого начала. Беркутов, прочитавший ее первый роман чисто из уважения к ней, потом сразу же потянулся за вторым.

Она просто сказала, чтобы он заглянул в прошлое. А нет ли у Курлиных какого наследства в анамнезе? Род древний, исторически интересный и в городе известный. Галина даже предложила помощь – порыться в архивах. И порылась. И нарыла там по меньшей мере с пяток упоминаний о кладах и наследствах. Он отнесся к этому весьма скептически, но запросы, сделанные Галиной, рассылал по своим каналам. «Тебе не помогу, Беркутов, так хоть романчик про Курлиных отшлепаю», – смеялась Галина, отдавая ему очередной листок с вопросами. Он просматривал все документы, приходившие в ответ и сам не заметил, что принимает версию о наследстве, как рабочую. А почему нет? Дело об отравлении Федора Курлина висело, причастность его к делам по Зотову была нулевая, а Катерина Галанина, главная подозреваемая, не имела должного мотива и предъявить ей было нечего.

На сегодня уже накопилось столько материала по роду Курлиных, что пора было раскладывать все по степени важности. Да и Галка подсунула ему схему родственных связей, что-то вроде генеалогического древа. Со своими комментариями.

Беркутов внимательно посмотрел на схему. «И на какой ветке у нас Федор Курлин?» – задал он вопрос вслух. Он досадливо покосился на телефон, зазвонивший так не вовремя, но, услышав в трубке голос жены, даже обрадовался.

– А я как раз схемку твою рассматриваю. И что-то одно не пойму, от кого у нас убиенный? Как не эти? А какие? Другие Курлины? А не много ли будет на наш город? Ладно, Галя, я посмотрю. Сегодня же. Я сына Курлина вызвал сегодня на три. Скоро подойдет. А с мамой его я вчера разговаривал. Она не в курсе. Говорит, от матери ее мужа шкатулка осталась с документами и кольцо. Обещала сегодня с сыном передать. Хорошо, как выясню его адрес, позвоню, – Беркутов уже включал компьютер. Его неугомонной жене понадобился адрес некоего Карташова Сергея Сергеевича, историка.

Александр Курлин пришел ровно в три. Беркутов с удивлением смотрел на симпатичного парня: мальчик удался не в папу.

– Здравствуйте, я – Курлин Александр.

– Присаживайтесь.

– Вы нашли того, кто убил отца?

– Нет. Я задам вам несколько вопросов, а вы постарайтесь ответить максимально точно, хорошо? Вы помогали отцу готовить презентацию его книги?

– Нет. Я готовился к олимпиаде по математике. Да у отца и без меня помощников, вернее помощниц, хватало.

– А ваша мать?

– Нет, что вы! Она, если честно, только смеялась над ним. У них уже давно нет отношений. То есть, отец пытался с ней общаться, но ей это было не нужно.

– Почему?

– У мамы есть друг. По-моему, отношения серьезные. Да и у отца в последнее время девушка Ира жила. Она ему и помогала.

– Ирина Витальевна Суркова?

– Да, папина студентка.

– Отец пригласил вас на презентацию?

– Да, конечно. И я собирался пойти. Отец, видимо, надеялся, что и мама придет. Он нам столик оставил, мне Ирина звонила, перед самым началом. Но я не пошел.

– Почему?

– Я срочно понадобился маме. Рабочий, который делал ремонт в нашей квартире, заболел. Нужно было помочь ей.

– Так срочно?

– Ну…, – Саша пожал плечами, – Скорее всего, мама просто не хотела, чтобы я шел к отцу. Может быть, ревность…Не знаю.

– Вы не видели, выходила она из дома в этот день?

– Конечно, выходила. За продуктами. У нас в холодильнике было пусто. Но она скоро вернулась.

– Сколько времени ее не было?

– Минут сорок, наверное. Я уже отвечал на эти вопросы.

– Да, конечно. Полина Семеновна не передавала с вами документы из шкатулки вашей бабушки?

– Я с мамой сегодня не разговаривал. Я ушел, она еще спала. А я торопился на встречу с Карташовым.

– С кем?

– С Карташовым Сергеем Сергеевичем. Он историк. Я хотел спросить его о своих предках, о Курлиных.

– Почему вас это вдруг заинтересовало?

– Не вдруг. Я еще со школы интересовался историей нашей фамилии. Мне многое рассказывала бабушка, но я хотел найти документальные подтверждения своего происхождения. Это же интересно.

– Нашли?

– Это долгая история. Все так запутанно оказалось.

– Расскажите.

Саша пожал плечами. Он не понимал, зачем это нужно следователю. Пока он ехал от Карташова, он пытался разобраться в полученной информации. Они договорились, что Карташов приедет к ним с мамой завтра, и они вместе свяжутся с его другом в Германии, и тот сам расскажет про какую-то их родственницу. Правда, уже умершую. Что-то он не договаривал, Сергей Сергеевич. Это Саша сразу понял, но настаивать на продолжении разговора не стал. К тому же, время поджимало.

– Фамилия Курлиных в городе известная. Потомков много. Но мы к этим Курлиным не имеем никакого отношения. Бабушка рассказывала, что корни у нас немецкие, в Россию приехал в семнадцатом веке, при Петре Первом, барон Карл фон Курлин. Чем-то он царю не угодил и поэтому был отлучен от двора. Карл с семьей переехал на жительство в Самару. Приставка «фон» как-то потерялась. В отличие от русских Курлиных, мои предки плодовитостью не отличались, в 1900 году в Самаре жили только два брата – близнеца Карл и Фридрих. Моя бабушка – дочь Карла. Фридрих еще в семнадцатом уехал из России. Собственно, документов в бабушкиной шкатулке всего два. Один – о рождении в 1890 году Карла Курлина, и метрика бабушки. Бабушка ничего о брате отца не знала. Мой отец рожден ею вне брака, я даже не знаю, кем был мой дед. Вот, собственно, и вся история. Я поехал к Карташову в надежде, что, у него хоть что-то есть о моих родственниках. И у Карташова обширные связи по всему миру. То, что он мне рассказал, вполне похоже на правду. В Бремене несколько месяцев назад умерла балерина Эрика Фридриховна Билевиц, урожденная Курлина. Похоже, что она дочь того Фридриха, который уехал из России во время революции. По крайней мере, Карташов в этом уверен.

– Откуда у него такая уверенность?

– Он говорит, что я очень похож на Эрику Курлину. Он видел ее портрет в театре в Бремене. Поэтому он и не сомневается.

– Что еще рассказал вам Карташов?

– Ничего. Мы договорились на встречу на завтра у нас дома.

– Хорошо.

– А почему вы интересуетесь историей нашей семьи? Это имеет какое-то отношение к смерти моего отца?

– Мы должны проверить все.

– Но, это смешно! Отцу, во-первых, совсем было наплевать на семейные предания. Он весь был в своем увлечении фотографией. Можно предположить, что его убили за наследство. Если бы оно было, наследство! И тогда получается, что убийца – я. Или моя мама. Но это опять смешно.

– Я смотрю, вы веселый человек, Александр Курлин! – укоризненно произнес Беркутов.

– Я просто поверить не могу, что вы можете думать, что я или мама…из-за какой-то квартиры.

– У вашей матери были серьезные материальные затруднения в последнее время. Вы об этом знаете?

– И что? Я не инвалид и вполне способен прокормить и себя и ее. Я могу идти? – было видно, что ему не терпится покинуть кабинет.

– Да, конечно. Давайте ваш пропуск.

Проводив Курлина, Беркутов еще раз посмотрел на бесполезную уже схему. «Нужно вызывать Карташова. Или лучше я съезжу к нему сам», – решил он и стал набирать номер его домашнего телефона, заглядывая в недавно распечатанную бумажку.

Глава 54

А она обо всем догадалась. По его несчастным глазам, по виновато раскуренной сигарете, по скрюченным, словно в судороге, пальцам. Роговцев влюбился. И, судя по всему, в Катю. В ту самую, которую бросил ради нее, Надежды.

Если считать по годам, то вместе они прожили не так уж и много. Командировки спецкора Роговцева иногда затягивались на полгода – год. Стыдно сказать, но Надежда никогда не скучала. Конкретно по мужу. Скучала одна, потому, что развлечения типа девичников ее не прельщали. Походы в театр, опять – таки с подругой, тоже. То, что она хотела, было за гранью допустимого. Она хотела, чтобы Зотов, пусть на правах друга, пригласил ее куда-нибудь. Забывшись, она представляла это «куда-нибудь» то рестораном, то просто скамейкой в парке, то чужой квартирой. Ни, боже упаси, каких-то сексуальных фантазий! Все пристойно. Но – так, чтобы и ему и ей все было понятно: все не просто между ними. Они вот так, сдерживают себя, они понимают, что нельзя: семья и все такое. Но взгляд, прикосновение холодных пальцев, легкое объятие пусть говорят сами за себя. Ей так мнилось. Очнувшись от грез и сосредоточив расплывшийся взор на тетрадке с диктантом, который она проверяла, Надя вздыхала и бессильно роняла ручку на стол. После такого возвращения в реальность хотелось плакать. Она раньше, чем при Роговцеве, ложилась спать. А лежа в постели, она думала не о муже, а о Зотове. Так получалась еще одна параллельная жизнь. От Роговцева, вернувшегося домой, она первое время прятала глаза. Впрочем, он никогда этого не замечал.

Сейчас она не чувствовала себя обманутой. Наоборот. Ей казалось, что она, наконец, получила индульгенцию своих греховных мыслей. Теперь можно думать о Зотове сколько угодно, муж сам своей неожиданной влюбленностью в другую, разрешил ей это.

Надежда была уверена, что Матвей от нее не уйдет. Будет маяться, прятаться от нее в кабинете, но не уйдет. А ушел бы, если бы знал, что ей больно не будет? Решив, что нет, она успокоилась.

На столе негромко затренькал мобильный телефон.

– Леша? Рада тебя слышать. У меня все в порядке. А Матвей с тобой? Как спит? Что значит – слегка перебрал? Леша, говори прямо, он опять запил? Да нет, Леша. Не первый раз. И вчера он был пьяным и третьего дня. Похоже, он сорвался. Я сейчас буду, – быстро проговорила она в трубку и отключилась, боясь услышать возражения.

Глава 55

Договорившись о встрече с Карташовым, Беркутов решил, что успеет заглянуть домой перехватить супчика. Беркутов поймал себя на мысли, что часто стал врать сам себе. Нагло так, убежденно. Хочу котлетку, но котлетку ли, а, Беркутов? И отвечал сам себе, что, конечно же, хорошо б с картошечкой или с гречневой кашкой на худой конец. А перед глазами стояла жена, раскрасневшаяся то ли от кухонного жара, то ли предстоящей встречи с ним. А котлетка будет потом. Вот и сейчас мысли о супчике спешно отползли в сторону, а подумалось о ней. Он постоянно боялся вспугнуть то, что называется «все хорошо». Потому, что долго, а тем более, всегда, хорошо не бывает. Это его жизненный опыт так говорил, прежний. Даже подумав, что вот оно, счастье, он суеверно поплевывал через левое плечо, а то и мелко крестился. Правда, потом почему-то краснел. Галина, однажды заметив эти его суетливые движения, рассмеялась необидно и произнесла загадочную фразу: «И не надейся, Беркутов!» Что она имела в виду? Не надейся, что все закончится? Или еще что?

Беркутов открыл дверь своим ключом. В квартире было странно тихо и совсем не пахло ни супом, ни котлетами.

– Галь, ты дома?

– Да, она дома, – Никита, сын Галины, вышел из своей комнаты, на ходу жуя бутерброд, – Если вы, Егор Ваныч, рассчитывали, что вас здесь встретят, как родного и посадят в красный угол, то просчитались. У мамочки творческий запой, она с утра не отходит от компа. Похоже, новый романчик кропает. Хотите колбаски докторской?

– Давай, – вздохнул Беркутов. Соваться к Галине сейчас было бесполезно.

– Вы ей идейку с наследством подкинули?

– Скорее, она мне. И, как всегда, попала пальцем в небо. А ты что дома?

– Зачет сдал и ушел. Поеду к Маринке в институт съезжу.

– Что, нравится тебе ее подружка?

– Ничего от вас не скроешь, Егор Ваныч! – Никита вскинул руку в прощальном приветствии, и вскоре хлопнула входная дверь.

Вот так, женившись, он стал отцом двоих взрослых детей. Только отцом ли? Он, порой, терялся, когда Маринка, дочь Галины, чмокала его в щеку, обдавая запахом легких духов. То, что пережила эта девочка, делало его слабым перед ней. Он бесился от каждого звонка очередного ее ухажера, он готов уже был начать собирать на него досье, проверяя всех родственников до седьмого колена. Маринка и Галина смеялись, видя, как он нервно сжимает кулаки, пока она держит телефонную трубку около уха. И как облегченно вздыхает, когда она отключает телефон. Он видел, что мама и дочь старательно забыли, что произошло с Маринкой или не менее старательно делали вид, что забыли. А он боялся. Боялся за нее, которая продолжала смотреть на мир широко распахнутыми глазами. Он был уверен, что смеются они над ним, чтобы усыпить эти его страхи. Он внимательно присматривался к Никите, а, вдруг? Вдруг с ним опять не то. По этим «не то» он имел в виду наркоту. Так легко, как в Италии, Никита мог и не отделаться. Он считал, что Галина, как мать, просто ничего не заметит. А он, как кто? Как не чужой ей человек, заметит. То, что Галина просто верит своим детям, в голову ему не приходило.

– О! Егор! А я и не слышала, как ты пришел. Господи, как у меня спина затекла! Обними меня, Беркутов, покрепче, чтобы все косточки на место встали, – Галина прижалась к мужу, – Кстати, дозвонилась Карташову, завтра он будет в нашем районе, обещал зайти.

– Я сейчас к нему еду.

– Зачем?

– Наши Курлины на самом деле не просто Курлины, а с приставкой «фон».

– Из немецких баронов никак?

– Так точно. Приходил сегодня сын убитого Курлина Александр. Как раз от Карташова приехал. Тот его и просветил, кто он есть. И что родственница в Германии проживает. Вернее, проживала. Умерла недавно.

– Вот! Вот тебе и наследство. Но, кто мог об этом узнать у нас в городе?

– А Карташов. Больше некому.

– Ты его подозреваешь? Какой ему смысл убивать чужих наследников?

– Нет, конечно. Но, вот, что странно. Какие-то факты Карташов скрыл от Курлина – младшего. Я думаю, он не сказал ему о завещании этой родственницы. Это мое предположение. Вот я и хочу об этом поговорить с Карташовым. Если есть наследство, есть и заинтересованные в получении оного.

– Если наследник Курлин-старший, то его сын… но ты же говоришь, что он ничего не знает!

– Или делает вид, что не знает. И есть еще, на всякий случай, его мать.

– Остается выяснить, откуда они могли узнать о завещании.

– Если оно существует.

– Да, – Беркутов отложил ложку, вытер губы салфеткой и встал. Как-то незаметно, за разговорами, Галина разогрела ему суп, он быстро опустошил тарелку, начисто забыв о нарезанной докторской колбасе. В кармане куртки зазвонил мобильный. Его водитель, отобедавши дома, как и его начальник, уже подогнал машину к подъезду.

Глава 56

Она шла по улице и ругала себя. И Роговцева. И Зотова. Себя – за то, что идет к Зотову, Роговцева – за то, что напился, Зотова – просто так, за компанию. Хотя он виноват больше других. Виноват, что не любит. Надежда была уверена, что Зотов не мог не заметить, что она… За столько-то лет общения! Стоп! Но тогда получается, что и ее муж не мог не замечать ее нелюбви к нему. Но ей было уже все равно. Она вдруг почувствовала себя старой. И то, что впереди ничего нет. Пока они с Роговцевым терпели друг друга, растили дочь, замуж ее выдавали, срослись сами. В единое целое, не раздробишь, не порежешь. Больно. Но у каждого была еще одна жизнь, отдельная от той, общей. Роговцев жил где угодно, и, как она подозревала, с кем угодно, мотаясь по стране и этому чертовому Афгану, отнявшему у него здоровье и научившему его пить. Пить много хмельного, чтобы быть хмельным. А она жила без него в своих фантазиях. Придуманная жизнь с придуманным Зотовым.

Надежда перевела дух только у знакомого подъезда. Она, оказывается, почти бежала, задыхаясь от прихваченного легким морозцем воздуха. В горле запершило, то ли от начинающейся простуды, то ли от волнения. Нажимая на кнопку звонка, она смотрела на свою дрожащую руку и пыталась успокоиться.

– Привет! – Зотов, в спортивном костюме, но почему-то в ботинках, наклонился к ней, чтобы, как обычно, получить традиционный поцелуй в щеку.

– Ты почему в ботинках? – вместо ответного приветствия спросила она.

– А! Мусор выносил.

От этого простого действа, от его домашнего, небритого вида, от его какой-то незнакомой будничности, она чуть не расплакалась. Ей стало его одновременно и жалко и обидно за себя, за такую, ему чужую.

– Что Роговцев?

– Надь, спит он. Я же сказал. Не нужно было приходить, прости. Ну, проспится до завтра, домой придет. Он просто не хотел тебе на глаза показываться.

– Да, ладно! На самом деле, я пришла к тебе. Давай, Леша, поговорим один раз.

– Давай поговорим, – Зотов немного растерялся.

– Согрей чаю, что ли. Есть чай у тебя?

– Конечно, я сейчас, – Зотов повесил пальто Нади на вешалку и, быстро переобувшись в тапочки, пошел в сторону кухни.

– И что, нравиться тебе одному?

– Не жалуюсь, – Начало разговора его насторожило. «Вот только воспитывать меня не нужно, взрослый мальчик я уже», – подумал он.

– Ты бы хоть меня позвал, я бы вымыла тут все.

– Я и сам не без рук. Надь, ты, о чем сейчас? Или это так, предисловие?

– Роговцев теперь, если начал пить, не остановится. А у меня сил нет с ним бороться. Были, были, а теперь вот нет. И Лилька расстроится!

– Поговори с ней, может быть она сможет на него повлиять.

– У нее своя жизнь, Леша. Она ребенка ждет. Что я к ней со своими проблемами полезу.

– Я тебе могу чем-нибудь помочь?

– Можешь, Зотов. Только вот сейчас не говори, что ты ничего не замечал!

– Ты о чем?

– Я о тебе, Леша. О тебе и о себе.

Зотов совсем растерялся. Боясь до конца поверить в то, о чем подумал, он открыто посмотрел на Надежду.

– Надя, давай просто прекратим этот разговор.

– Ты жесток.

– Нет. Еще не поздно оставить все, как есть.

– Как есть, уже не будет. Ты что, не понимаешь? Я видеть больше не могу Роговцева! Я не хочу с ним жить, я не хочу с ним спать, я не хочу с ним вместе растить нашего внука. Я ничего не хочу.

– Но, боюсь, я тебе его заменить не смогу.

– Не захочешь, ты это пытаешься сказать?

«Что за черт! Комедия положения. Или трагедия? И какие слова я должен сейчас произнести по сценарию?» – в нем уже просыпалось раздражение. Он вдруг не к месту вспомнил Арину, ее покрасневшие щеки, ее смущение, ее неумение сказать ему «люблю». Она не могла вот так, открыто. И это его умиляло до слез.

– Ответь, ответь ей, – Роговцев, покачиваясь, стоял в дверях кухни. Зотов, который сидел на стуле и смотрел в это время в пол, его не заметил. Надежда даже не оглянулась на голос мужа.

– Вот как здорово все разрешилось! А я думал, как мне бы так повернуть, чтобы и не очень виноватым остаться! Спасибо тебе, Надежда, свет моих очей, помогла.

– Не паясничай, Роговцев!

– Ни, боже упаси. Я серьезен.

– Матвей, шел бы ты досыпать! – в голосе Зотова слышалась досада.

– Я пойду, – Надежда встала, – А ты, может быть, поживешь здесь пока, Роговцев?

– Не получится. Здесь и без меня жильцов хватает.

Надежда резко повернулась к Зотову. Мысль, такая неожиданная и в то же время очевидная, пришла в голову в тот момент, когда она увидела холодно смотрящие на нее глаза Зотова. Она вдруг увидела, как он зол. Как не нужно ему, вполне счастливому, несмотря на свалившиеся на него проблемы, все это: она, этот недопитый чай и нетрезвый Роговцев. Она вдруг поняла, что ему все другие, кроме той, о которой он постоянно думает, не ко времени. Они мешают ему, они уже лишние в его будущей жизни. И он ничего не собирается делать ради того, чтобы прикрыть эту откровенную правду. Даже ради приличия. Или из жалости. Он, Зотов, не хочет никого жалеть.

– Матвей, иди спать. Надя, я провожу тебя. У меня завтра трудный день, мне нужно выспаться. Честно, не до ваших разборок сейчас, – скомандовал Зотов и показал одной рукой на дверь комнаты, это Роговцеву, а другой – на входную дверь.

Надежда, борясь с желанием обхватить руками гудящую от злости и унижения голову, медленно надела протянутое Зотовым пальто. Дверь у нее за спиной захлопнулась с тихим щелчком. «Это точка. Щелк – точка. Всего два мужчины в моей жизни. Один – терпимый партнер, другой – желанный. И оба остались за этой дверью!» – Надя достала мобильник из кармана пальто.

– Лилечка, детка, у тебя все хорошо? Ну, и ладно. Нет, я только хотела услышать твой голос. Да не волнуйся ты так, у нас с папой все в порядке, – соврала она. Ей просто нужно подумать о ком-то другом. О дочери, о будущем внуке, о зяте, наконец. Чтобы не сойти с ума. Сейчас она сходит в гости к соседке, они иногда вечерком выпивают с ней по рюмке коньяка под тортик. Она сейчас купит этот тортик и коньяк купит. И говорить с соседкой можно будет ни о чем. Потому, что говорить «о том», она сейчас не может ни с кем. И, скорее всего, никогда не сможет.

Глава 57

Саша злился на себя, что не смог сдержать себя в кабинете у следователя. Оправдывало его то, что речь шла о его матери. Обвинять ее в том, что она могла отравить отца из-за каких-то денег, это совсем ее не знать. Да, она зарабатывала «на шмотках», как презрительно бросал отец, когда говорил о ней. Но Саша видел, как устает мать, мотаясь по Европе, как непросто ей даются деньги, которые она в основном и тратит на него, Сашу. Подарки отца сыну ко дню рождения оригинальностью никогда не отличались: очередной фотоальбом с его снимками. А последний подарок и вовсе вызвал у Саши чувство брезгливости: где отец набрал такое количество девиц, согласившихся ему позировать в неглиже?

Раньше они жили в квартире на набережной. Квартиру купила мать, когда ушла от отца. Она оставила отца в двушке, оставила и совместно нажитый автомобиль «Москвич» и ушла. «Ты только оставь меня в покое, Курлин, ладно?» – попросила она его на прощание, глядя с жалостью на его дрожащие руки: отец уже тогда начал изрядно прикладываться к коньяку. Другого напитка он не признавал.

«Стоп! Вот именно, не признавал. И знали об этом многие. Не секрет, что в кармане пиджака у него всегда лежала фляжка, и он даже во время лекций…Теоретически, его мог отравить кто угодно. Интересно, почему он выпил коньяк из бокала? Фляжка наверняка была при нем?» – Саша подумал, что на этот вопрос ему точнее ответит Ирка. Набрав сотовый подруги отца, он долго слушал простенькую мелодию, льющуюся ему в ухо.

– Слушаю тебя, – наконец ответила Ирина.

– Привет! Ты не помнишь случайно, у отца в тот день, на презентации, была с собой фляжка?

– Шутишь? Он с ней не расставался даже ночью! Клал на тумбочку около кровати.

– Значит, он пил из нее?

– Ага! Только она опустела очень быстро. А ты что не пришел? Он так ждал!

– Не смог. Ладно, скажи, кто разливал коньяк по бокалам?

– Ну, ты прямо следователь номер два! Я уже отвечала ему на все эти вопросы.

– Ну, Ир!

– Ладно. Коньяк я разливала. Твой отец попросил, чтобы не наливать помногу, из экономии. А вот разносила по столам официантка. Как попал яд в бокалы, я не знаю, не спрашивай.

– Ты на все столы ставила фужеры с коньяком?

– На все. По три штуки.

– Ир! А отец никуда на время не отходил?

– Не отходил, а отъезжал даже! За дисками с музыкой. Там планировалась живая музыка. Эти, как их… «Качели». Три девочки – припевочки.

– И что?

– В последний момент отказались. Я очень удивилась, потому, что они, можно сказать, сами напросились. Твоя мать, когда услышала, что девиц не будет, так долго смеялась!

– Моя мать?! Она что, была там?

– Да, буквально несколько минут. Зашла, твой отец как раз ругался по телефону с девочками, осмотрелась. Ну, и ухмылка у нее была! Спросила меня, куда это твой отец так резво поскакал. А как услышала, как рассмеется!

– Подожди, Ир! Ты следователю говорила, что она там была?

– Сказала, что заходила. И, что в зал даже не прошла.

– Не прошла?

– Ну… Нет, вроде. Она посмеялась и ушла.

– Точно?

– Что ты пристал? Я за ней не следила! Больно надо. У меня и так голова кругом шла. Знаешь, какой твой папочка нервный был, когда что-то не получалось!

– А у него что-то не получалось?

– Да, вроде кто-то из важных гостей должен был подойти, но опаздывал. Я ему сказала, что твоя мать была, но ушла. И, что ты, возможно не придешь. Он стал звонить кому-то, после разговора повеселел. Да! За ваш столик, который он вам приготовил, он и посадил этого своего гостя. Тот с женой пришел, разряженная такая, в золоте, дамочка. А потом журналист еще к ним присоединился, Роговцев.

– Моя мать к тому времени уже ушла?

– Ты чем слушаешь? Я же говорю, она и нескольких минут не побыла. А, что? Нашли убийцу? Или ты…Курлин, ты что?! На мать думаешь? Совсем спятил! Зачем ей это? Она у тебя такая вся успешная, богатая! На кой ей твой нищий папочка? В холодильнике и то всегда пусто! Что с него взять! Или у нее к нему давние счеты?

– Не говори ерунду! Причем здесь мама? Просто она могла что-то видеть.

– Ладно, Сашок! Мне пора. Твой папик ничего так мужик был, правда. Добрый, только ненужный какой-то. Никому. Мне его жаль, поверь. Он здорово мне помогал.

– Спасибо, Ириш! Пока, – Саша отключил телефон. «Значит, у следователя есть основания подозревать мать. Не было только мотива. Но она не могла. Ради квартиры? Чушь! Ну, пусть у нее затруднения! Есть машина, наша квартира, в конце концов. Глупость какая-то!» – Саша повернул в арку дома. Сейчас все прояснится. Он просто поговорит с ней. Его она не обманет.

Саша своим ключом открыл дверь. В квартире слышно было только, как тихо работает холодильник.

– Мам! Ты дома? Я не стал тебя будить утром. Мам! – Саша сначала заглянул на кухню. «Может быть, она ушла, не позавтракав?» – решил он, глядя на свой одинокий немытый бокал, оставленный утром в мойке.

Он заглянул в гостиную, потом в спальню. Он понял все сразу. По белой руке, выпавшей из-под одеяла. По безнадежно неподвижному затылку со спутанными волосами. Он понял сразу и то, почему она это сделала с собой. Все сложилось в кучку. И ремонт, и ее «поход» за продуктами и странные разговоры с ним в последнее время.

Саша стоял на пороге комнаты. Не отрываясь, он смотрел на туалетный столик, на котором лежал конверт. Он знал, что в этом конверте найдет все ответы на мучившие его вопросы.

Глава 58

– Таким образом, вы полагаете, что это даже и не родственники, а только однофамильцы, – Беркутов потягивал растворимый напиток и слушал хозяина жилища. Квартирой это помещение он назвать бы не решился. Но Карташов ему понравился сразу. И тот чистенький старичок в клетчатой рубахе, который встретил его в прихожей кожаными шлепанцами, вызвал в нем какое – то щемящее чувство, давно забытое в детстве. Старик был похож на его деда, который вот в такой же ковбойке встречал его после школы и грел первокласснику Егорке на плите суп, незаметно расспрашивая об отметках. А он, Егор, выкладывал ему все. И, что дал Генке в ухо (тот же Катю за косу дернул, ей же больно!), и, что арифметика – это класс, а русский – скучища. И дед кивал, соглашаясь. Он отламывал Егору кусок от буханки, с той стороны, где была толстая корочка, наливал суп из кастрюльки в тарелку и давал это хлеб ему в левую руку. Егор так и ел: откусывая от хлеба и работая ложкой. И, захлебываясь от такой вкусноты, говорил, говорил…

Он уже догадался по одному только виду коридорной тумбочки, накрытой газетой, что женщин в квартире нет. Еще одна газета была расстелена под вешалкой. На нее старик поставил ботинки Егора, которые тот поменял на тапки.

Проводив Егора до двери комнаты Карташова, старик открыл дверь и спросил важно: «К тебе гость из милиции. Кофий подать?». Получив кивок в ответ, пропустил Егора в комнату и прикрыл за собой дверь.

– Смотрите, что получается, – Карташов придвинул листок к Беркутову, – Могла бы, конечно, Эрика Билевиц – Курлина быть и от той немки – бонны, которая в начале первой мировой была отправлена Курлиным из России. Но! Не факт, что ребенок у нее от Курлина. Запросто отцом мог оказаться какой-нибудь приказчик. А, даже если и Курлин отец младенца, то уж фамилию свою он ребенку не дал точно. Я случайно наткнулся на эту информацию, да и источник так себе: записано со слов одной из служанок, вернее даже ее дочери.

– А когда вы окончательно убедились, что эта гувернантка не имеет отношения к Эрике Билевиц?

– Уже в Германии. Курт проверил по своим каналам. Никаких упоминаний о таком факте в истории отца Эрики. Фридрих Курлин уехал в семнадцатом. А его брат – близнец Карл остался. Вроде как, по идейным соображениям. Они не поддерживали никаких отношений. Дочь Эрика у него родилась в 1930 году. А в сорок первом Фридриха убили на войне. Он успел стать довольно преуспевающим заводчиком. Так, что Эрика – богатая наследница. Детей в браке у нее не было. Наверное, отец ей рассказывал о брате. Поэтому в ее завещании упоминается наследники в России. Увидев Сашу, я сразу понял, что он ее родственник. Я видел ее портрет. Он будто ее сын или внук, так похож.

– Вы ему рассказали о наследстве?

– Нет. Простите мне эту маленькую недоговоренность. Очень хотелось, чтобы это произошло при его матери. Я понял, отец у него недавно умер?

– Да, его убили. Точнее, отравили.

– Кто?!

– Тот, кто, как и вы, знал о наследстве. И был заинтересован в получении.

– Саша?! Да, нет, что вы! Не может быть. Он, во-первых, не мог знать. Я бы вчера понял по его поведению, поверьте. Нет, он был просто заинтересован моим рассказом.

– Как вы с ним познакомились?

– Через Интернет. Он зашел на мой сайт. Потом позвонил. Но я в тот день улетал в Германию, поэтому, встретились мы только после моего возвращения. До вчерашнего дня он ведь думал, что он из других Курлиных. Хотел обнаружить свою «ветвь».

– У вас свой сайт? И туда может зайти любой желающий?

– Конечно. Для этого он и создан.

– Можно от вас позвонить? – Беркутов все понял.

– Да, пожалуйста, – Карташов кивнул на телефонный аппарат.

– Александр? Вы уже дома? Очень хорошо. А где ваша мама? Я у Карташова, мы бы могли сейчас к вам приехать. Что?! Ничего не трогайте. Я буду минут через сорок.

– Что – то случилось?

– Сашина мать покончила с собой. Он говорит, что она оставила письмо. Спасибо, Сергей Сергеевич.

– Можно мне с вами?

– Да, конечно, я жду в машине, – сказал Беркутов, закрывая за собой дверь.

Глава 59

Саша письма не трогал. После звонка Беркутова он сполз по стене на пол. Просто потому, что не было сил уйти в другую часть квартиры, и не было сил войти в комнату. Он сидел на корточках и смотрел на одеяло, под которым лежала его мама. Осознать до конца, что там именно она, сил тоже не было. Он старался думать о предстоящей сессии. Это спасало. Но не надолго. Он думал о Машке, девушке, с которой он познакомился недавно. Но это было тоже не долго: Машка не звонила ему несколько дней, а ее мобильный не отвечал. Он не знал даже ее фамилии, вот такая у них случилась любовь. Но он точно знал, что хочет ее в жены, даже не так, он хочет от нее малышку. Именно девочку. Сон, приснившийся ему однажды, был о ней, о Машке. И о девчушке, которую он, Саша, называл Клепа. Она прижималась к его коленям и что – то верещала на своем языке. А он млел от счастья.

«Сейчас приедет следователь, и я буду свободен. Мне, самое главное, его дождаться», – он был уверен, что, сидя вот так на полу, он не ставит точку. Точку, за которой заканчивается земная мамина жизнь.

Он быстро поднялся с пола, выгнув дугой тренированное тело, как только услышал трель дверного звонка.

– Саша, где? – Беркутов вопросительно посмотрел на удивительно спокойного парня.

Тот кивнул на коридор. Беркутов, а за ним и Карташов, зашли в спальню.

– Саша, не закрывай дверь, пропусти моих ребят, скоро подъедут.

– Хорошо.

Беркутов повернулся к Карташову и сделал предостерегающий жест. Карташов молча опустился на стул около окна.

Через десять минут Беркутов вышел из комнаты и протянул Саше листок.

– Прочти, письмо тебе. Потом вернешь.

Саша взял листок, и ноги сами повели его в его комнату. «Не хочу я ничего знать!» – хотел крикнуть он Беркутову, но вместо этого он включил настольную лампу, и его мутный от слез взгляд выхватил первую строку.

«Сашенька, дорогой мой! Мне нет оправданий. Не иначе, как бес попутал меня, грешную. Я убила твоего отца…Как? Я знала, что он быстро вылакает весь коньяк из фляжки и потянется к ближайшему бокалу. Так и получилось…»

Все, точно. Мама, мама…

«…Ты у меня умница, бабушка гордилась бы тобой. А я всегда любила и уважала ее. Не знаю, как тебе объяснить, но мне, выросшей в нищете полусгнившей деревни, она была и матерью и подругой. А отец твой… Я видела, как бабушка страдает, что он такой. Она об одном просила меня, когда умирала, чтобы тебя воспитать, как Курлина. И ты таким и рос. Порой мне казалось, что не Федор, а я потомок Курлиных. Так я срослась с этой фамилией! Я ее даже после развода сохранила. Как сохранила все то, что было дорого твоей бабушке.

Как радовалась я, когда узнала, что ты интересуешься историей Курлиных! Я не хотела тебе мешать. Ты сам, сам нашел Карташова, о котором я знала уже давно. Но, перед этим ты получил одно письмо. Помнишь, от поверенного Эрики Билевиц? Я, в отличие от тебя, сразу догадалась, что Эрика Фридриховна – это дочь брата отца твоей бабушки. Не знаю, как, но поняла я еще одно. В Германии ищут ее русских наследников. Но они проверили только тех, известных в нашем городе, Курлиных. Поэтому и написали, что Эрика не имеет к ним отношения! А про твою бабушку никто не знает. Ведь настоящая родовая фамилия фон Курлин. И тут же я с ужасом поняла, что единственный наследник в России – твой отец. Это ничтожество, у которого по жизни было две страсти – он сам и чертова фотография.

Я убедила себя, что Вера Карловна меня бы поняла. Твой отец не имел права наследовать. Ничего: ни фамилию, ни деньги. Наследовать должен только ты.

Я не учла одного. Федор ее сын. Я убила ее сына. Да, нет, не так. Грех в том, что я убила. Не дав ему жизнь, отняла ее.

А сейчас я потеряла любимого человека. Да, Михаила. Ты взрослый, поймешь меня. Жить без него не имеет смысла.

Прости, прости, прости…»

– Саша, пойдемте. Вам нужно будет поехать с нами, – Беркутов тронул его за плечо.

– Возьмите, – Саша протянул ему листок и только тогда заплакал.

Глава 60

– Слушай, Беркутов! Это, в конце концов, мой сын! Я его хорошо знаю, – Галина, расставляя тарелки, скосила глаза на Беркутова, нервно поглядывающего в окно. Они спонтанно решили встретить Новый год среди сугробов на даче в Лесинках. Для этого целую неделю ездили протапливать дом.

Компания собиралась в основном «беркутовская», потому, что все «галинины» разъехались кто куда. Соколовы, например, – в Германию, к Эйтелю, а Борины просто побоялись вести маленькую Стаську в деревянную избу. Любителями экзотики оказались только бывшие сослуживцы Беркутова по районной прокуратуре Молчанов с женой и Егоркой – младшим и Палыч. Ну, еще и Маринка с Ником.

Вот о нем – то и беспокоился Беркутов. Тот по телефону (не нашел ничего лучшего!) печальным отчего – то голосом объявил о сюрпризе. А Беркутов сюрпризов не любил.

Маринка посмеивалась над Беркутовым, она-то все знала, но успокаивать его не торопилась – братец мог и высказать за болтливость.

Когда Беркутов в очередной раз выглянул в окно, двухметровый пасынок, закрыв за собой калитку, шел к дому. Перед ним, то и дело соскальзывая с вытоптанной дорожки в сугробы, семенила девушка. Никита подхватывал ее под мышки, ставил обратно на дорожку и при этом странно блаженно улыбался.

– Это и есть сюрприз? – Беркутов оглянулся на Маринку, которая, увидев его вытянутое лицо, прыснула и весело посмотрела на мать, – Галь, посмотри!

– Девушка…., – протянула Галина.

– Да, но что он, повыше не мог найти? Она ему до пупка! – Беркутов и сам не знал, кого жалеет: то ли девчушку, то ли Никиту, согнувшегося над ней почти вдвое.

– Беркутов, да что с тобой! Какая тебе разница, какого она роста?

– Да, ну вас! – обиженно засопел Беркутов, отходя от окна. Он сам себя не понимал. Он видел в Галинином сыне себя, молодого. Он не хотел, чтобы Никита ошибался. Он хотел для него все и сразу. Будь возможность, он бы его баловал. Совал бы денег, покупал крутые мобилы, давал сотки на такси, чтобы тот не ездил на метро. Но он не мог. Ему никто не запрещал, нет. Просто Никита сам зарабатывал себе и на мобильник и на извозчика. Он уже сейчас имел спрос как веб – дизайнер. Толком Беркутов не знал, что это за профессия такая. Маринка пыталась объяснить, но он заснул прямо в середине ее лекции. У них в семье сложились отношения. Сложились! Никто не называл его папой. Да он и не понял бы такого подхалимажа. Но он стал главой их семьи. Он знал это, но никогда этим не пользовался. Он видел, как расслаблено прислонившись к его плечу, отдыхает Галина, как бережет его усталый покой Маринка. И Никита, словно бы походя, вечно что-то жуя, спрашивает его и спрашивает. О вещах, порой самому Беркутову, непонятых. А он и не пыжится, чтобы ответить. Они просто рассуждают вместе, и вместе доходят то истины. И она становится для них общей.

– Егор Ваныч, там на повороте машина застряла, говорят к нам! Пойдемте, толканем немного! – Никита, слегка подтолкнув вперед девушку, прошел под низкой притолокой, – Знакомьтесь, Ксюта.

– Здравствуйте, давайте-ка сразу снимайте сапожки, надевайте вот это, – Галина показала на обрезанные валенки, – У нас все в таких по дому ходят. И – мне помогать.

Оставив женщин хозяйничать, Беркутов и Никита вышли за ворота.

– Сдается мне, что это Молчанов.

– Нет, Егор Ваныч, я его знаю.

– Беркутов, что за дороги, блин! – Роговцев с возмущением пнул по колесу щегольскую «Рено», уткнувшуюся носом в сугроб.

– Ты бы еще на карете подъехал, умник! Зима, чать!

– Все б тебе «ха-ха». Давай, впрягайся!

Галина подумала, что это их с Беркутовым первый Новый год вместе. Вчера она задала ему вопрос, как он праздновал раньше, и вся съежилась от его резко брошенного ответа – дежурил. За всех, кто просил. Ей стало больно. Не хотелось о его покойной жене плохо, но мелькнуло – «что же за сукой нужно быть, чтобы от тебя муж в новогоднюю ночь из дома бежал?!» И подумала – от нее не сбежит. Обласкает, закормит, силой удержит, но – не сбежит.

Красный с мороза нос и синющие глаза Беркутова неожиданно вызвали такой прилив нежности, что она, коротенько поздоровавшись с Роговцевым, поспешила скрыться на кухне. Не для посторонних глаз ее зардевшееся лицо! Беркутов тут же юркнул за ней…

За столом было тесно и шумно. На столе обильно и сытно. Под столом возился породистый щенок Георг, привезенный Роговцевым в подарок. Правда, с породой что-то напутали. Он был похож на пуделя и на болонку одновременно. Решили, что псинка – плод греха, а, потому, можно кормить чем попало, ничего уже не испортишь. Имя не дали. Желающих обозвать животное по-своему оказалось слишком много и, растерявшийся щенок, не откликался ни на одну кличку.

– Курить охота, – Роговцев покосился на пачку «Парламента», забытую Молчановым на подоконнике.

– Ты бросил. Велел тебе напоминать об этом каждые полчаса, – равнодушно изрек Беркутов.

– Но поскулить – то я могу?

– Передо мной и не старайся. Что Зотов?

– Не поверишь, у него медовый месяц. Не поверишь, в деревню к Катерине укатили. Сортир во дворе, щи на завтрак, из развлечений – катание на санях по заснеженным полям.

– Завидуешь? Тебя не взяли? Катя?

– Не хочет она меня видеть. Ничего не могу сделать.

– Просто не торопи.

– Я квартиру снял. Надежда разменом занимается. Мне все равно, лишь бы угол какой. Лилька в положении, дедом скоро стану.

– Да какой из тебя дед!

– Точно, никакой. Но меня не спросили. Я любви хочу.

– Просто тошно тебе одному. Ты знаешь, где деревня эта? Катина?

– Знаю. Ты это о чем?

– Тебе не сюда нужно было ехать Новый год встречать.

– Не хочешь же ты сказать, что я должен…

– Ну, должен, не должен! Но из вас двоих мужчина ты. Тебе и решать. А не Кате, – правда, Галчонок? – Беркутов прижал к себе подошедшую жену.

– Поезжайте, Матвей. И пусть будет, что будет.

«И поеду. Я все-таки закурю одну, и поеду. Часов в пять. Представляю рожу Зотова, когда я ввалюсь к ним в избу!» – решил он окончательно, потянувшись к пачке сигарет.

– А курить ты бросил! – прошипел ехидный голос Беркутова прямо ему в ухо.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg