«Семирамида»

Семирамида (fb2) - Семирамида 155K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Александрович Федотов

Алексей Александрович Федотов

СЕМИРАМИДА

повесть

Посвящается иеромонаху Михаилу (Чепелю),

без которого не было бы этой книги

…посетил нас Восток свыше,

просветить сидящих во тьме и тени смертной,

направить ноги наши на путь мира.

Лк. 1, 78–79

Святитель Николай жил в конце III ─ начале IV века. Нас отделяет от него почти 1700 лет, и в течение всех этих веков его память бережно сохраняется в Церкви, потому что он прожил удивительную жизнь, стяжав огромную силу духа, и горячей верой своей приблизился к Богу настолько, что Бог сообщил ему особую силу ─ силу совершать чудеса.

Патриарх Московский и всея Руси Кирилл

Когда я хорошо отношусь к человеку,

я могу скорбеть о его грехах,

но на моё отношение к нему это не влияет.

Уильям Сомерсет Моэм

Предисловие

…Иеромонах Михаил (Чепель), человек необыкновенной судьбы, посвятивший все свои силы служению Церкви, прославлению Святителя Николая Чудотворца, в честь которого им вместе с Андреем Юрьевичем Быковым был создан Благотворительный фонд. В настоящее время служит в представительстве Русской Православной Церкви в Королевстве Таиланд. Наверное, сложно даже просто сосчитать людей, которым помог отец Михаил, всегда скромно говорящий в ответ на слова благодарности: «Я тут ни при чем. Это все Святитель Николай!» При нашей последней встрече батюшка передал мне кучу исписанных от руки листков и сказал: «Здесь очень сложная, изломанная жизнь женщины, которая, будучи даже за краем пропасти, нашла в себе силы обращаться за помощью к Богу, к Святителю Николаю, и чудесным образом её получила. Конец её земного пути был мирным и благополучным, насколько это возможно в её ситуации, умерла она в мире с Богом и людьми». По просьбе отца Михаила женщина, которой он смог помочь так, что она, разочаровавшаяся в людях, увидела в нем земного ангела, на листках без прикрас, как публичную исповедь, описала всю свою жизнь, которая может кому-то послужить в чем-то уроком. Батюшка предложил мне переработать эти рукописные материалы в повесть, изменив имена, что я и пробую делать.

Огонь первой любви

Жизнь кажется такой прекрасной и многообещающей юной девушке, если она красива! Даже если её первые детские воспоминания печальны: смерть отца, оставившего её, четырехлетнюю, на попечении матери, у которой была ещё одна дочь от первого брака; жизнь в полуподвале, в котором из удобств был только свет. Однако уже с одиннадцати лет у Семирамиды — родившейся в Советском Союзе ассирийки — появились золотые украшения. Её сестра по матери Лилита, которая была старше на пять лет, тогда казалась ей близким человеком. Их мать Вардия воспитывала дочерей одна, разрывалась на нескольких работах, чтобы дети ни в чем не имели нужды. Жили они тогда в Ростове-на-Дону, в районе Нахичевани.

Мать в детстве рассказывала ей о загадочной восточной царице, именем которой назвала дочь, и названных в честь этой властительницы висячих садах, появившихся намного позже и признанных одним из чудес света. Неизвестно, жила ли волшебная владычица на самом деле, но история, о которой говорила Вардия, впечатлила девочку.

Согласно легенде будущая царица была дочерью ассирийской богини Деркето — рыбы с человеческой головой и обычного мужчины, любовью к которому по какой-то причине богиня любви Афродита наказала Деркето. После рождения дочери необычная мать девочки подумала, что унизила себя связью со смертным и убила его, сама кинулась в озеро, а дочь бросила в пустыне. Но ребёнок не погиб: сначала её кормили голуби, а потом нашли пастухи, которые принесли её смотрителю царских садов Симу; им она и была воспитана. С годами девушка становилась все прекрасней. В то время владыкой Ассирии был царь Нин, прославленный воин, завоеватель, за семнадцать лет своего царствования ставший повелителем владений от Средиземного моря до Индии. Им была построена столица Ассирии Ниневия, называемая многими самым прекрасным городом в мире. Один из его приближённых Оанн полюбил юную Семирамиду с первого взгляда и взял её себе в жены, привёз в Ниневию, где она родила ему двух сыновей. Он настолько привязался к ней, что дня не мог без неё прожить, взял с собой на войну, в которой участвовал вместе с царём.

Семирамида помогла хитростью завоевать столицу Бактрии, вот тогда её и заметил царь Нин. Он тоже влюбился в эту женщину нечеловеческой красоты и потребовал от Оанна, чтобы тот отдал ему жену, а сам женился на его дочери. Тот же не представлял себе жизни без той, которая стала её смыслом, и покончил с собой.

По одной из версий легенды, став ассирийской царицей, Семирамида родила Нину сына и стала его добрым другом и советчиком. Перед смертью Нин назначил Семирамиду своей преемницей. По другой версии, она, став его наложницей, попросила его назначить её на один день владычицей страны. Тому это показалось забавным, и он исполнил прихоть той, от которой был без ума. А она воспользовалась этим, чтобы отдать приказ о его казни… Так или иначе — Семирамида стала царицей Ассирии. Она продолжала политику Нина — основала Вавилон, вела завоевательные войны. Но их сын Нинос захотел убить царицу и сам править страной. По одной версии, ему это сделать удалось, по другой — мать сама отдала ему бразды правления и покинула этот мир, превратившись в голубку…

О царице Ассирии ходило много и других рассказов, которыми благоразумная мать не засоряла сознание юной неиспорченной девочки. Сказочное имя царицы обещало и её тёзке сказочную жизнь; то, что жизнь этой властительницы даже по легенде была не сладкой, её не страшило. Несмотря на то, что жили они всё в том же подвале, девочке казалось, что жизнь становится все более похожей на сказку.

Себя она помнила с момента, когда они въехали на грузовой машине в какой-то двор, и её мама открыла ключом дверь, ведущую в полуподвал, в котором ей суждено было прожить много лет. Помнила и похороны отца с её фотографией в руках.

Гроб стоял во дворе их дома на двух табуретках. Вокруг него было много каких-то людей. Плакала Вардия, хоронившая уже второго мужа. Семирамида плохо понимала, что происходит: она была ещё слишком мала. «Ты была для него дороже всех!» — запомнились ей слова матери, обращённые к ней. И слова кого-то из родственников, поправивших Вардию: «Нет, дороже всего была ты! А в дочери он любил тебя!»

Смерть отца не наложила тяжёлого отпечатка на жизнь девочки. Ей все легко давалось. У неё были две подруги, жившие в соседнем доме, одна русская — Нина, другая армянка — Карине. Она пела и танцевала в двух ансамблях — русском и армянском. Окончила курсы кройки и шитья, после школы выучилась на дамского мастера-парикмахера. У неё и Лилиты были дорогие вещи, новейшая аппаратура. Со стороны можно было подумать, что это дочери богатых родителей, а между тем их мать во всем себе отказывала ради детей. Она нравилась мужчинам, свидетельством чему было количество браков, в которые она вступала в течение своей жизни. От первого родилась Лилита, от второго — Семирамида. То ли дочери были для Вардии важнее, чем мужчины, то ли слишком тяжело она пережила смерть двух мужей, каждого из которых любила, но лишь когда девочки выросли, она вышла замуж третий раз.

Чем старше становилась Семирамида, тем больше расцветала её красота, — так говорили на ассирийских праздниках и свадьбах, да и все вокруг. Впрочем, девушка и сама себе нравилась, замечала, как смотрят на неё мальчики. Со многими из них она встречалась, но встречи были невинны.

А однажды Семирамида познакомилась с Тиграном, который был на двенадцать лет её старше.

У него была семья в Ереване, из которой он ушёл, все оставив жене и сыну. В Ростове-на-Дону снимал дом, работал водителем-экспедитором, развозя по магазинам колбасные продукты.

Высокий, голубоглазый, он пленил сердце юной ассирийки, от которой ничего не скрывал, в том числе и то, что вскоре у него должен состояться суд, где он будет выступать в качестве обвиняемого из-за какой-то драки.

Молоденькая девочка не придала тогда значения этим рассказам, о чем горько потом сожалела. Ей запоминались совсем другие слова…

***

— Моя сказочная царица, никому тебя не отдам!

Семнадцатилетняя Семирамида насмешливо смотрела на взрослого уже мужчину, потерявшего голову от любви к ней, и ей это льстило.

— А ты не бросишь меня, как свою жену? — как можно более строго спросила она.

— Нет, что ты! Это была ошибка, за которую я ещё долго буду расплачиваться.

— А может, и я — ошибка?

Тигран с интересом посмотрел на девочку, рассуждавшую так, как будто за плечами её был уже большой опыт.

— Нет, ты не ошибка, ты моя первая любовь, — твёрдо сказал он и так посмотрел девушке в глаза, что она поняла, что это правда.

— А ты — моя… — только и сказала она.

Тогда Тигран и стал первым мужчиной Семирамиды. Ни разу за свою жизнь она, жалевшая о многом, об этом не пожалела. Солнце было таким ярким в эти весенние дни и совсем не жгло. Воздух был свеж, прохладный ветерок нежно трепал волосы влюблённых.

Тигран просил Семирамиду познакомить его с её матерью, но Вардии он не понравился. Она запретила им встречаться, а дочь её не послушалась. Тайные встречи придавали остроты отношениям. Влюблённые садились в машину, уезжали куда-то; мать иногда это видела; однако скандалы их не останавливали. Они ждали её совершеннолетия, чтобы расписаться, так как Вардия категорически отказывалась дать согласие на их брак до совершеннолетия. Но однажды Тигран не пришёл на условленное место, не пришёл он и в последующие дни… Лишь много времени спустя, когда ничего уже было не вернуть, Семирамида узнала, что это произошло не потому, что он её разлюбил, а потому, что потерял свободу… А тогда в её жизни все перевернулось. Она подумала, что любимый бросил её, и все оказались правы, говоря, что он с ней играет… Не плакала, не билась в истериках, не показывала, как ей больно, обидно и страшно. Как все девочки, ещё верила тогда подругам, делилась с ними своими тайнами.

Самой близкой подругой была Карине — девочка-армянка, с которой Семирамида дружила с детства. Ей она взахлёб рассказывала о своих секретах:

— Представляешь, Тигран такой замечательный, он такой красивый, какие у него глаза, а как он меня любит!

— А ты уверена? — сдержанно отвечала Карине, ей самой нравился Тигран, но она боялась выдать себя перед подругой.

— Ну, ещё бы не уверена! Мне никто таких слов никогда не говорил! А как он смотрит мне в глаза!

Змей ревности в этот момент впивался в сердце молодой армянки, хотя она не только никаких прав на Тиграна не имела, но даже и знала-то его едва. Но счастье подруги было таким лучезарным, что хотелось иметь такое же, даже если для этого понадобилось бы его у неё отнять.

— Мужчины — они такие непростые, — говорила Карине вслух, — почему он бросил жену? И дети для него, похоже, не значат вовсе ничего! А ты и сама ещё как ребёнок — такая наивная! Поиграет он с тобой, как с интересной игрушкой, и бросит!

— Что ты такое говоришь! — счастливо и беззаботно смеялась Семирамида. — Он говорит, что я для него дороже жизни!

— Мужчины много чего говорят, пока не получат, что им надо. А как получат, так и не нужна им больше девушка!

— Он все уже получил, — зардевшись, сказала юная ассирийка.

— Да ты что! — воскликнула подруга, сразу её возненавидевшая. И тут же с едва скрываемой надеждой в голосе спросила: — И что? Он теперь избегает тебя, прячется? Они всегда так делают в таких случаях!

— Нет, — засмеялась Семирамида. — Он больше всего на свете хочет на мне жениться! Только мама пока против… Но мне скоро восемнадцать, её можно будет не спрашивать…

«Нужно будет обязательно поговорить с тётей Вардией», — задумчиво сказала сама себе Карине, а вслух прощебетала: «Как же я счастлива за тебя! Как будто это моя радость!» А про себя подумала: «Конечно, моей она и будет — вместе с Тиграном!»

Вардия, которой Карине все рассказала, повела дочь к гинекологу. Срок беременности был уже четыре с половиной месяца; делать аборт было поздно. Мать договорилась, чтобы вызвали искусственные роды. Дочери об этом она рассказала уже потом, когда все было обговорено. Семирамиде очень хотелось оставить и выносить этого ребёнка, отца которого она так любила. Но девочка сама была так молода! Вардия плакала, боялась позора и осуждения ассирийцев. Сердце Семирамиды горело, изнутри себя она слышала крик: «Оставьте меня, это моя жизнь!» Но внешне никак этого не показывала. Как во сне прошли искусственные роды в какой-то комнате. Молодая мать не понимала: с ней ли вообще все это происходит? Родился мёртвый мальчик с ладошку величиной. Та, которая всего через несколько месяцев могла бы нормально родить его, с ужасом смотрела на сына и думала: как же можно решать за других, жить им или нет?

Молодая ассирийка завернула сына в тряпочку, положила в карман, в котором несколько дней везде носила его с собой. Её сознание было замутнено. Она то и дело доставала тряпочку из кармана, смотрела на тельце, что-то говорила… Её фантазии рисовали совсем не то, что она видела: вот они с Тиграном вместе в большой просторной комнате, а с ними их сын, вот она поёт ему колыбельные песни, вот он ползает, пытается делать первые шаги, а вот она учит его говорить, вот он уже говорит первые слова, вот он уже пошёл в школу. В счастливых глазах Тиграна гордость за сына… И тут сознание возвращалось. И вновь перед ней крошечный трупик, который всего через несколько месяцев мог бы стать её любимым мальчиком. Слезы наворачивались на глаза, но от внутренней боли, сжигающей все внутри, девочка, внезапно ставшая взрослой, не могла даже плакать. Она носила с собой везде крошечного мёртвого ребёнка и жила в мире грёз, пока он не начал разлагаться, и юная мать не поняла, что нужно его похоронить. Семирамида вымыла его, выкопала ямку, в которой и похоронила своего сына.

Казалось, сама природа хочет увеличить силу её мучений. Палящее солнце слепило, духота не давала дышать, слепни кружились вокруг неё роем и нещадно жалили. Но несчастная не чувствовала боли.

Так закончились её первая любовь и первое материнство; их боль она пронесла через всю жизнь.

Лишь годы спустя она узнала, что её любимый, отбыв наказание — шесть месяцев — искал её, спрашивал про неё у Карине. А той самой хотелось бы его заполучить себе. Она наговорила ему, что Семирамида любит другого, он ей не нужен… В итоге Тигран уехал, а та, для кого он стал первым мужчиной, так и мечтала о нем всю жизнь, которая могла быть совсем иной, если бы остался жить их сын, да просто будь они вместе. Разве не дождалась бы она его каких-то шесть месяцев, если бы только знала? Да сколько угодно можно было ждать! Но… когда Семирамида узнала о вероломстве подруги, уже слишком многое изменилось, а, главное, изменилась она сама, и у неё не было сил искать того, кто навсегда остался в её сердце.

Новые испытания

Между тем дядя нашёл ей в Москве жениха, скоро они должны были приехать. Но среди ассирийцев считалось позором, если невеста не девственница, поэтому Семирамида решила срочно выйти замуж за любого человека другой нации. «Красивая всем нужна, да и мама легче все перенесёт!» — думала она. Найти мужа действительно оказалось нетрудно. Нахичеванский армянин Роберт, на четыре года старше невесты, которой восемнадцать исполнялось через два месяца, быстро сделал ей предложение, на что его подтолкнула её новая беременность (как он думал, первая). Состоялись свадьба и венчание, на которые приехали более трехсот человек родни из разных мест. Все веселились, танцевали, пили, лишь невеста была грустна — плакала, но слезы текли как бы внутрь неё: внешне девушка казалась спокойной. Ей было непонятно, почему тот, кого она всем сердцем любила, не подходил в качестве мужа, а это подошёл…

Началась семейная жизнь, принёсшая новые испытания. Прописана Семирамида была в том же подвале, где родилась, а жила у мужа с его родителями. Свёкор и свекровь оказались золотыми, а вот супруг — вором-карманником. Брак был скоротечен и закончился, едва начавшись.

«Я не декабристка ездить за ним по тюрьмам и ссылкам!» — заявила молодая жена и решила уйти к матери. А та сумела из этого извлечь определённую выгоду для семьи.

Новый муж Вардии был болен, а тут ещё беременная Семирамида вернулась к ней. Все это помогло ей добиться трехкомнатной квартиры, хотя в Москву не раз пришлось съездить и стучаться в самые разные кабинеты.

Внук Вардии Вардгес родился уже в новой квартире. Когда ему исполнилось полтора месяца, его мать и отец развелись. Семирамида не работала и сидела с сыном дома. У них была большая библиотека, молодая ассирийка почти всю её прочла.

Иногда ей нравилось гадать на книгах: она брала первую попавшуюся, открывала наугад и, начав оттуда, куда падал взгляд, читала почти целую страницу, примеряя её содержание на своё будущее. В глубине души женщина чувствовала, что делает что-то не то; что даже такая невинная попытка приоткрыть завесу тайны над тем, что произойдёт с ней, является чем-то недозволенным, что может привести к плохим последствиям; но нереализованное религиозное чувство требовало хоть такого выхода. До какого-то времени те строки, которые она читала, тешили её воображение, так как сулили что-то хорошее. Обычно любопытство заставляло её посмотреть и кто автор, и название книги, и год издания. Однажды Семирамида открыла наугад первый том двухтомника Оскара Уайльда 1961 года выпуска. И в одной из сказок этого английского писателя в конце триста пятьдесят седьмой — начале триста пятьдесят восьмой страницы прочитала вот что:

«И она сказала молодому Рыбаку:

— Я говорила тебе о радостях мира сего, но не слышало меня ухо твоё. Дозволь мне теперь рассказать тебе о скорбях человеческой жизни, и, может быть, ты услышишь меня. Ибо поистине Скорбь есть владычица этого мира, и нет ни одного человека, кто избег бы её сетей. Есть такие, у которых нет одежды, и такие, у которых нет хлеба. В пурпур одеты иные вдовицы, а иные одеты в рубище. Прокажённые бродят по болотам, и они жестоки друг к другу. По большим дорогам скитаются нищие, и сумы их пусты. В городах по улицам гуляет Голод, и Чума сидит у городских ворот».

…Семирамида вздрогнула. «Доигралась!» — подумала она, и предчувствие чего-то плохого железным обручем стянуло её сердце. «Может, просто не ту книгу я взяла?» — подумала она и наугад сняла с полки другую книгу. Это был «Человек, который смеётся» Виктора Гюго 1969 года издания. На пятьсот семьдесят шестой странице Семирамида прочла: «Если бы вы только знали, что пришлось мне видеть! Какие страдания — там, внизу! Род человеческий заключён в темницу. Сколько в нем осуждённых, ни в чем не повинных! Они лишены света, лишены воздуха, они лишены мужества; у них нет даже надежды; но ужаснее всего то, что они все-таки ждут чего-то. Отдайте себе отчёт во всех этих бедствиях. Есть существа, чья жизнь — та же смерть».

После этого Семирамиде стало совсем плохо. Ведь шёл спокойный период её жизни. Казалось, что все плохое осталось в прошлом; где-то там осталось и хорошее — Тигран и возможное счастье с ним, но среди сытой и беззаботной жизни это казалось чем-то как будто и не с ней происшедшим, а взятым из прочитанных за последнее время книг… Откуда берутся деньги у её матери и отчима, молодая женщина не задумывалась. Они постоянно с кем-то встречались, что-то покупали, все казалось таким цивильным и приличным — совсем не таким, как у карманника Роберта, которому всё сходило с рук. А вот приличного болезненного отчима арестовали и быстро осудили, через некоторое время арестовали и мать. А они и всего-то плохого сделали: умели жить, в другое время и другом месте уважаемыми людьми были бы, а вот в Советском Союзе пошли под суд.

Лилита вышла замуж за абхазца. Следствие по делу Вардии тянулось целых полтора года. И все это время нужны были деньги на адвокатов, родня не помогала — наоборот, стремилась по дешёвке скупить то золото, которое у них было. В итоге Вардию осудили на десять лет и отправили в Мордовию. В это же время Лилита родила сына Илью. Отношения сестёр изменились. Семирамида была уже лишней в квартире, где её старшая сестра считала себя хозяйкой.

Скандалы возникали постоянно. Младшая сестра не имела уже возможности не думать о деньгах и проводить время, читая книги. Она устроилась работать в детский сад няней, помогала там и поварихе, за что та давала ей больше еды, которую молодая женщина приносила домой. Семирамида вообще любила детей. В каждом малыше она видела своего первенца, которому не суждено оказалось жить. Делая что-то хорошее для чужих детей, женщина думала, что хоть немного искупает свою вину перед ним. Воспитатели уходили, и дети оставались с няней, которая для каждого находила добрые слова, могла успокоить, когда он плакал.

Родители любили заботливую нянечку, воспитателей удивило, когда на 8 Марта им подарили по два-три подарка, а ей в каждой группе по двадцать восемь… Любви коллег ей это не прибавило.

В итоге, когда заболел Вардгес, и Семирамида была месяц на больничном, по возвращении её обвинили в краже кружек и тарелок и чего-то там ещё… Она оскорбилась, выплатила все и ушла.

Отношения с Лилитой становились все сложнее. Когда старшая сестра ссорилась с мужем так, что тот на какое-то время от неё уходил, а младшая носила ей деньги и еду, то была нужна. Но стоило отношениям Лилиты и её супруга наладиться, как сводная сестра вновь становилась ей неугодна.

Семирамида устроилась на деревообрабатывающий завод. Днём сбивала ящики, ночью перебирала гвозди. Привыкла и к такой работе. Вардгес часто болел, Лилита сидеть с ним отказывалась, и матери приходилось брать его с собой на завод, где он спал прямо на железном столе… Материнское сердце обливалось кровью при виде того, в каких условиях находится её сын. Пришлось с завода уйти. Ассирийка не знала, у кого просить помощи; она обращалась к кому-то, неизвестному ей, который почему-то представал перед ней в образе седого благообразного мужчины с небольшой бородой, в каких-то необычных одеждах. Она не знала, как его зовут, но просила его. Просила, чтобы помог ей, её сыну, её маме… Но, как казалось женщине, никто её не слышал… У неё появились обида и ропот на жизнь, на судьбу.

Путь на дно

С деньгами становилось все хуже. В доме было много книг; когда-то Семирамида их читала, теперь они сослужили другую службу: она брала их тайком и сдавала в магазин. Когда молодая ассирийка появилась там с тридцатитомником Диккенса, сострадательная продавщица посоветовала ей продать их на барахолке, где эти книги стоили много дороже. Там женщина с именем восточной царицы научилась торговать…

С сестрой все разладилось окончательно, когда та чуть не ударила Вардгеса утюгом. Мать закрыла его собой, между сёстрами произошла стычка. Она потом вспоминала об этом так: «Зло настолько затуманило ей разум… Я закрыла сына собой, но когда поднялась, то зверь перед моими глазами и твёрдая рука… не младшая сестра, а взбесившаяся львица… все это на время её успокоило. Но я решила уйти из дома и не подвергать сына опасности. Это был необдуманный поступок с моей стороны. Но я устала от скандалов. Долго злиться я не умею, и жить с ней в одной квартире больше не могла. Ну, куда я могла уйти, кроме моей родной Нахичевани? Я всех знала, вся молодёжь ходила на танцы в «Мелодию». Да и многие люди знали мою маму…» Семирамида решила уйти ради безопасности сына, и не к родным, хотя те её звали, а к цыганам. Вардия крестила у них детей, и они приняли её дочь как родную.

— Хочешь, научу тебя гадать? — озорно улыбаясь, спросила её молодая цыганка Настя.

— Нет уж, спасибо, нагадалась я на всю жизнь! — ответила Семирамида.

— Да ты что! А как ты гадала? — заинтересовалась девушка.

Пришлось рассказать ей про книги. Та рассмеялась:

— Все в голове, как говорит бабушка Эсмеральда. Будет то, во что ты веришь!

Гадать Семирамида категорически не хотела, но чем-то ей нужно было заниматься: ведь при всем добром отношении цыгане не могли бесконечно содержать её и Вардгеса. Молодая ассирийка научилась варить жвачку, а торговать она уже умела.

Через некоторое время она ушла от цыган к подруге детства, которая жила со старшим братом. На нахичеванском рынке Семирамида все более осваивалась. Сначала ей давали товар на реализацию, затем она и сама стала перекупать вещи. Как она вспоминала, «так научилась, что из одного рубля могла сделать сто».

Южный рынок — это он сегодня такой же, как и в Центральной России. А тогда это был особый мир со своим неповторимым колоритом. Стоит шум, идут диалоги торгующихся продавцов и покупателей. Каждый из них доказывает своё, а в результате все довольны: покупатель — тем, что смог настолько снизить цену, продавец — тем, что сумел её так поднять… На этом рынке большую роль играл криминал, здесь царили свои законы, отличавшиеся от советских.

Семирамида чувствовала себя на рынке как рыба в воде. Её мать была очень предприимчива, за что и поплатилась. Видимо, у дочери эта торговая жилка была наследственной, хотя, как потом она поняла, до Вардии ей было все же далеко.

Новые проблемы пришли с неожиданной стороны. Подруга и её брат выпивали. Постоялица сначала отказывалась, потому что с ней был сын, но со временем начала выпивать, сначала понемногу, но все чаще. На рынке — кофе с коньяком, дома — рюмка водки. «Это же совсем немного, — думала она. — Только, чтобы взбодриться». Но в кофе постепенно стала добавлять не тридцать, а сорок граммов коньяка, рюмка же водки из сорокаграммовой незаметно превратилась в стограммовую.

Однажды встретила свою русскую подругу Нину, с которой дружила с четырёх лет.

— Семирамида, ты ли это? — окликнула она её на рынке.

— Ниночка! — обрадовалась ассирийка.

— Как ты живёшь?

— Да вот торгую… Вардгес! — вдруг окликнула она сына и, виновато улыбнувшись, сказала подруге: — Ходит со мной на рынок, все его здесь любят, норовят сунуть пирожок, так он так объедается, что живот болит… А как ты?

— У меня все хорошо.

— Хочешь кофе? — предложила Семирамида.

— Нет, спасибо.

— А я выпью полчашки, — Семирамида достала термос, налила себе кофе, капнула в него что-то из фляжки.

— Это что? — спросила Нина.

— Коньяк. Очень хорошо с кофе, я раньше даже и не знала. Ты не пробовала?

— Нет, — чуть поморщившись, ответила подруга. — А где же вы живёте с Вардгесом?

— Да у моей знакомой, — ответила не заметившая презрительной гримаски ассирийка.

— А как же ваша квартира, которую получила тётя Вардия?

— Там Лилита живёт с семьёй. Думаю вот, не разменять ли её?

— А почему бы и нет? Чем твоя сестра лучше тебя? Ты должна по чужим людям мотаться, а она жить барыней!

— Ты только не говори пока ничего никому!

— Что за разговор! Конечно, не скажу!

Пообещав молчать, Нина в тот же день позвонила Лилите и сказала, что её сестра хочет разменять квартиру, а деньги пропить. Да и сына нужно у неё забрать: он голодный, пирожки выпрашивает у людей…

Лилита написала Вардии; та прислала Семирамиде письмо с просьбой не менять квартиру, дать ей возможность иметь пристанище, когда она освободится, и отдать сына сестре, чтобы у той не забрали излишки жилплощади. И та послушалась мать, о чем потом жалела.

На закате жизни она вспоминала об этом так: «Наверное, любовь к маме замутила мой разум. Я очень любила маму, и если бы она попросила мою жизнь, я отдала бы, не задумываясь. Я слышала, что благими намерениями устлана дорога в ад. Как мог мой сын вырасти добрым и ласковым, если он с детства слышал: «твоя бабка тюремщица, а мать алкашка»… Семирамида отдала сына сестре, Вардгес вырос хитрым, не любящим никого, только деньги.

Семирамида стала много пить. И на рынке, и дома. Она чувствовала себя никчёмной, никому не нужной. Иногда женщина могла не пить, но тогда наутро её глаза были опухшими от слез, выплаканных за бессонную ночь. Мир представлялся ей жестоким и злым настолько, что на него просто невозможно смотреть трезвыми глазами. О своём состоянии женщина потом написала так: «Однажды, чтобы скрыть боль, человек надевает маску падшего, но если носить её постоянно, то она прирастёт к нему. Он станет тем, за чьей маской прячется». Как все алкоголики, она считала, что во всех её бедах был виноват кто угодно, только не она сама.

Новый брак

Однажды на рынке Семирамиду, погруженную в невесёлые мысли о жизни, кто-то окликнул:

— Здравствуй, красавица!

Она удивлённо подняла глаза, бросила на говорившего быстрый взгляд. Давно к ней никто так не обращался. Перед ней стоял достаточно симпатичный молодой человек, судя по внешности — её соплеменник. «Интересно, я правда ещё красива?» — подумала ассирийка, но вслух сказала резко:

— Красавица, да не про твою честь!

Обычно случайные ухажёры, видя агрессию, оставляли её в покое, но этот лишь немного смущённо заглянул ей в глаза и тихо спросил:

— Почему же не про мою? У тебя есть муж?

— Нет у меня никакого мужа, да и не нужен мне никто! — ещё резче ответила женщина.

Другой бы точно отстал, а этот спокойно так говорит:

— А может, я буду твоим мужем, кто знает?

— Ты!!? — Семирамида расхохоталась, но посмотрела на него пристальнее и вдруг осеклась.

— Почему нет? — глядя прямо ей в глаза, спросил мужчина.

— Муж — объелся груш! — проворчала ассирийка и уже более спокойно спросила: — Тебя хоть как звать-то?

— Закхей. А тебя?

— Семирамида.

— Я сразу понял, что ты царица!

— Уж царица, — смущённо пробормотала женщина. — А ты кто по нации?

— Ассириец. А тебя и спрашивать не буду: твоё имя и твои глаза говорят все сами.

— И что же они говорят?

— Что ты дочь того же народа, что и царица, чьё имя носишь.

— Красиво поешь! Но умные люди на первой встрече о браке всерьёз не говорят. Посмеяться надо мной решил?

Её лицо опять стало грозным, но Закхей видел, что суровость эта напускная.

— Давай сходим куда-нибудь сегодня после твоей работы, — предложил он.

— И вот делать мне больше нечего, только шляться где-то со случайными знакомыми! — всплеснула руками Семирамида. — Да ты, может, за гулящую меня принял?

— Нет, конечно, — засмеялся молодой человек, и его смех её обезоружил.

— Ну, если нет, то знаешь, где я стою, придёшь, если сильно надо будет. А нет — так мне же лучше! — заявила женщина.

Она думала, что больше никогда не увидит этого случайного ухажёра, но он подошёл на следующий же день. Зачем-то начал рассказывать о себе. Что он из Украины, где жил с матерью в городе Иловайске. В Ростов-на-Дону приехал на заработки, чинил швейные машинки. В эти жаркие летние дни, сулившие, по ощущениям ассирийки, перемены к лучшему, у них было несколько ни к чему не обязывающих встреч на рынке, после которых он неожиданно сделал предложение выйти за него замуж и уехать на Украину.

Семирамида согласилась: ей надоело жить среди пьяниц, а Закхей не пил даже пиво. Она дала согласие уехать с ним в другую республику, даже ни разу не поцеловавшись. Уже на Украине, когда они впервые остались на ночь вдвоём, Семирамида спросила:

— Ладно, я дура, решила уехать на край света из болота, в котором тонула. Но ты-то ведь уже не сопляк. Как ты решился связать свою жизнь с женщиной, до которой не дотронулся?

А тот серьёзно ей ответил:

— Бывают разные женщины. Есть такие, что взглянул ей в глаза, и взгляд этот дороже, чем тысяча ночей с другой!

— Тысяча и одна, — довольно усмехнулась ассирийка. — Читала я эти сказки когда-то. Но там она мужа не только сказками кормила — и детей ведь ему нарожала?

— И ты мне нарожаешь! — вдруг уверенно сказал Закхей, схватил её, поцеловал…

Через девять месяцев у них родилась дочка, год спустя — вторая.

Ассирийка надеялась, что если все пойдёт хорошо, то она сможет забрать Вардгеса. Сразу взять его она не решилась: все же Закхей хотя и говорил ей, что готов заботиться о её сыне, был для неё человеком неизвестным. Вдруг у него Вардгесу будет хуже, чем у Лилиты? Даже начав пить, Семирамида не стала гулящей, продолжала переживать за своего ребёнка. Новый муж со временем ещё сильнее полюбил её, а она так и не смогла его полюбить.

Отношения со свекровью не сложились с первой же встречи. Мать Закхея, несмотря на его заверения, что Семирамида ей обязательно понравится, встретила его избранницу недружелюбно.

— И кого это ты нашёл? — завопила она прямо посреди улицы, даже не пригласив их войти в дом. — И на какой барахолке ты эту шлюху откопал, которой цена копейка в базарный день, да и то никто не даст! Я всегда знала, что сын мой идиот, который разобьёт моё сердце. Допускала, что женится на шлюхе, но не на такой же! Она ведь и пьющая поди: вон на роже все написано! На ней и пробы ставить негде! Что зенки свои вылупила бесстыжие?

Закхей растерялся и не находил, что сказать. Семирамида вспоминала потом: «Когда мы приехали к нему домой, то его мама встретила нас такими словами и проклятиями, что даже я, базарная торговка, опешила, но лишь на какую-то долю секунды». А потом также пронзительно закричала:

— Наверное это ты сама старая дура и шлюха, потому что чего в себе нет, того и в другом не увидишь. Знала я, что нечего мне на Украину тащиться, нет здесь ничего хорошего, но вот поверила твоему сыну, что он меня полюбил. Бросила родимые места, родню, друзей, пошла за ним, все оставив. Так что же, пусть он решает. Кто тебе нужен, Закхей, я или твоя мать?

Тот неожиданно не колеблясь выбрал Семирамиду. Это так потрясло его мать, что она осыпала их уже обоих ещё кучей проклятий, между делом заметив будущей снохе:

— А тебе не кажется, что ты должна обращаться ко мне на вы?

— Извините, — мягко улыбнулась Семирамида и самым ласковым голосом, каким могла, сказала: — Вы старая дура и шлюха, которая своему сыну даже не нужна, не имеете ни ума, ни такта, заставляете других терять и то и другое. Не обещаю, что полюблю вас, но «на вы» называть обещаю!

И улыбнулась на прощание ещё раз своей обезоруживающей улыбкой, которую называла «голливудской».

— Зачем ты так с ней? — спросил Закхей, когда они отошли.

— А зачем она? — тут же вскипела его избранница. — Или ты думал привезти меня сюда ей для развлечения, чтобы она надо мной изгалялась, как хотела?

— Нет, успокойся, — мягко ответил он ей. — Сейчас найдём, где переночевать, а завтра снимем жильё.

На следующий день они сняли домик, вскоре расписались. Когда у них родились две дочки, им дали квартиру.

Вышла на свободу Вардия; отчим Семирамиды к тому времени уже умер. У Лилиты в квартире не нашлось места и для матери. Вардия все ещё пользовалась успехом у мужчин, несмотря на все прошедшие годы испытаний; она вышла в очередной раз замуж и стала жить у мужа.

А Семирамида все чаще скандалила со свекровью, хотя и жила отдельно от неё. Начала опять выпивать, но при этом много работала: шила детскую одежду и сама её продавала. Заставила мужа сделать сапожный ларёк, чтобы ему не нужно было ездить на заработки. А он вскоре увлёкся игрой. Сначала это были билеты лотереи «Спринт», «Спортлото». Семирамида решила перебраться из Украины обратно в Ростов-на-Дону. Нашла обмен на дом из трёх комнат. Вардия в то время тоже работала в сапожном ларьке, помогла получить такой же и Закхею. Но его страсть к игре прогрессировала — он начал играть на скачках. Жена его не выдержала и начала пить… Муж стал ей не нужен.

Потом, многие годы спустя, она писала: «Чтобы спасти себя и избавиться от плохого, надо вспомнить себя, бежать туда, где потеряла своё детство. Я забыла, кто я. Я злилась на других и звала ту, которую не могла вспомнить. Ту непьющую и уверенную. Я старалась в детях найти себя, хотя заведомо знала, что дети — это другое. А может, я искала повод, чтобы выпить…»

Семирамида продолжала пить; игра мужа была оправданием её пьянству. Он всем её раздражал, даже тем, что звал её «Сима» — «Что я тебе — кошка что ли?» — возмущённо вспыхивала гордая своим царским именем Семирамида, не слушая объяснений мужа, что так называют в России и тех девушек, которые носят не просто царское, а высшее ангельское имя Серафима… «Ты ещё Симкой меня назови!» — ругалась она. Недавно у неё появился жутко дорогой по тому времени мобильный телефон, симкой называлась «штука, которая в него вставлялась». «Раздражил ты меня, ну, как с тобой не выпить!» — заявляла ассирийка. А до этого поводом было то, что рядом с ней нет мамы и сына. Поводы всегда были… Вскоре она и вовсе выгнала Закхея из дома, они развелись. Играть он продолжал, теперь в автоматы на вокзале. Их дочерям было семь и шесть лет.

Испытание богатством

У Вардии умер её очередной муж. «Уж не чёрная ли я вдова? — горько смеялась она. — Приношу несчастье мужчинам, которые меня любят». А любили её в жизни многие, и каждый раз она выходила замуж. «Но уже хватит, пора старой ассирийке думать не о мужчинах, а о дочерях и внуках», — решила Вардия и переехала к младшей дочери, которая только что рассталась с Закхеем. «Лилите я не нужна, а тебе я многое напортила в жизни, а сейчас помогу!» — сказала она Семирамиде. Та уже успела забыть про времена, когда мать выбила в Москве квартиру, позволяла ей сидеть дома с ребёнком, не работая и не думая, откуда что берётся. Сейчас в её восприятии она была несчастной больной женщиной, которая сама нуждается в помощи. Однако очень скоро дочь поняла, что она, со всем её опытом рыночной торговли и умением «из рубля сделать сто», всего лишь ребёнок перед своей матерью.

Конец восьмидесятых годов двадцатого века позволил многим предприимчивым людям в Советском Союзе заняться бизнесом. Правил никаких не было, риск был велик. Состояния внезапно появлялись и так же стремительно и бесследно исчезали. Но мать и дочь начали общий бизнес: стали возить краску для волос из Польши. В это время они быстро разбогатели. Торговля шла бойко, и вскоре они возили фурами не только краску, но и другие товары.

Купили несколько домов. Ездили с личными водителями. Жили на широкую ногу, брали долги под проценты, хотя могли бы где-то сэкономить. У Семирамиды стали появляться барские замашки, а мать её одёргивала:

— Нет, дочка, поверь моему жизненному опыту: богатство приходит и уходит. Легче тем, у кого жизнь ровная, без взлётов, нет у них и очень уж болезненных падений!

— Так она же скучная, такая жизнь! — смеясь отвечала Семирамида, которую богатство, неожиданно свалившееся ей на голову, пьянило не хуже вина.

— Я бы предпочла поскучать, чем веселиться в Мордовии, — грустно сказала Вардия.

— Ну, к чему такие мысли! Все будет хорошо, жизнь коротка, нам нужно успеть повеселиться! — возражала ей дочь.

— Не надо слишком веселиться, а то не пришлось бы слишком горько потом плакать! — покачала головой мать, зная, что её слова пока не будут услышаны.

А между тем родственники, раньше не желавшие о них и слышать, стали все чаще появляться, говоря о том, как любят их. Даже Вардгес, который раньше не хотел их знать, стал к ним приходить все чаще. Первый раз, придя, он обнял мать и бабушку, заплакал, сказал, что просит у них прощения за то, что избегал общения с ними.

— Мне нет оправдания! — сказал он. — Простите меня!

И Вардия, и Семирамида, которым он целовал руки, тут же растаяли. Они были уже опытными женщинами, и, конечно, чувствовали фальшь, но ведь верить всегда хочется в то, во что хочется. А им хотелось верить, что их мальчик нашёл в себе силы преодолеть то, что внушала ему Лилита. Он приходил со смиренным видом, кротко глядя в глаза то Вардии, то Семирамиде, говорил, что тётя Лилита описывала ему их совсем не такими, какие они на самом деле.

— Я горжусь, что я твой сын, — говорил он матери, а бабушке цветасто объяснял, какой гордостью его сердце переполняется от сознания, что он её внук.

На его глазах были слезы: как ему не верить, что он искренен в своих словах? Лишь через несколько встреч Вардгес начал рассказывать о своих жизненных трудностях, которые его преследуют; как ужасно тяжело с ними бороться.

— Но я же не могу просить у женщин, зарабатывающих все своим трудом! — заявлял он так уверенно, что усомниться в его искренности казалось кощунством. — Вы для меня пример того, как нужно жить и работать, глядя на который я и сам смогу сделать многое: ведь я мужчина, значит, должен уметь больше. Если только трудности, которые сейчас меня преследуют, не погубят меня совсем; ведь, как говорил Ницше, все, что нас не убивает — делает нас сильнее.

Так что он ничего не просил, а женщины, чувствовавшие свою вину перед ним, сами стремились что-то ему дать. Сначала немного, потом больше, а затем он и сам стал просить, после и требовать, забыв свои недавние слова о том, что всего добьётся сам… Лёгкие деньги не пошли Вардгесу впрок — он пристрастился к наркотикам. В итоге влип в историю, ему грозило от шести до пятнадцати лет заключения. Опытная в таких делах Вардия кому надо дала взятку — приговорили к трём годам. И она три года содержала целый лагерь, чтобы внуку её там было комфортно… Вардгеса выпустили, мать и дочь подумали, что теперь у них все наладится. И тут подскочил доллар, а многие долги были в долларах. Отдавать пришлось уже совсем другую сумму. В это же самое время Вардия, несмотря на трудности, дала взаймы без процентов три тысячи долларов одному приезжему молодому ассирийцу. Когда же пришло время отдавать долг, он исчез… Во времена расцвета семейного бизнеса мать с дочерью купили несколько домов и коммуналку. Чтобы отдать долги, пришлось дома продать, осталась одна коммуналка. И в этот момент после долгого отсутствия появился Закхей. Он сказал, что проигрался в автоматах, его убьют, если он не отдаст долг. Семирамида с горечью посмотрела на того, кто совсем ещё недавно так её любил, что она была готова ответить ему взаимностью. Теперь перед ней был больной человек, которому игра была дороже женщины, которую он любил больше всего на свете, дороже их дочерей.

— Я помогу тебе, — сказала Семирамида. — Но ты должен понимать, что я отдаю тебе все, что у меня есть, в память о том, как ты меня любил. У нас вместе ничего уже не получится. Но ты сам для себя, в память о той любви, которая когда-то жила в твоём сердце, найди, наконец, в себе силы измениться и стать человеком, а не игроманом!

Она продала последнюю коммуналку, отдала ему деньги, чтобы его не убили. Он долги отдал, опять проигрался и уехал на Украину. Но Семирамида все же не жалела, что отдала последнее, что у неё было, человеку, который её когда-то любил. Вардия тоже её не ругала. «Может ты и права, — грустно сказала она. — Но вот как мы с тобой будем теперь жить? И главное — как будут жить твои бедняжки дочки?»

Возвращение в подвал

Мать и дочь, оставшись ни с чем, сняли домик неподалёку от нахичеванского рынка. Стали торговать бижутерией. Резкая смена социального статуса привела к тому, что они быстро стали опускаться все ниже. Родня от них отвернулась, а первый — Вардгес: без денег они были ему не нужны. Он не испытывал ни малейшей благодарности за то, что бабушка и мать сделали для него. Более того, он обвинил их в том, что попал в заключение, заявив, что это их неправедно нажитые деньги и дурная наследственность оказали на него такое разрушительное влияние.

Семирамида пила все больше: на рынке — кофе с коньяком, в котором кофе уже почти не было, а дома — водку перед зеркалом. Отражение давало иллюзию, что она пьёт не одна, а, значит, не алкоголичка.

Она не знала, как поправить своё положение. Ассирийка и так была большой фантазёркой, а алкоголь придавал её фантазиям болезненный характер. Где-то она услышала, что можно продать свою почку. Недолго думая, дала объявление в несколько газет о том, что хочет произвести такую сделку. «Ну, что ты за дура! — ругала её мать. — Как ты будешь жить без почки? Да и кому твоя пропитая почка нужна?»

— Нет, — хитро улыбаясь, ответила ей дочь. В одной руке у неё был налитый по рубчик гранёный стакан с водкой, в другой — долька лимона. Она смотрелась в зеркало, находя, что очень недурна…

— Что нет?

— Ты не права! Её купят, и мы поправим наши дела! И никакая она не пропитая! У нас все получится, мы опять заживём!

— Глупенькая ты моя, — заплакала Вардия и обняла дочь. — До чего же ты дошла!

Покупателей не нашлось, а вот репортёры начали приходить вереницей. Сначала статьи были в местной прессе, потом и в московской. Лишь некоторое время спустя Семирамида поняла, что над ней смеются…

Они ещё недавно были богатыми, а сейчас стали бомжами. Только у Вардии был паспорт с пропиской — её фиктивно прописала одна пожалевшая её малознакомая женщина, чтобы она могла получать пенсию.

Семирамида заявила матери:

— Мы очень многим с тобой помогали. Поэтому помогут и нам!

— Кто — родственники, которые и знаться с нами не хотят? — горько усмехнулась Вардия.

— Нет, не родственники! — хитро улыбнулась дочь и залпом выпила полстакана водки. — Сейчас появился интернет, я напишу там обращение, и мы очень скоро не будем знать, куда девать деньги!

Сначала она обратилась к ассирийцам всего мира с просьбой помочь, но никто не прислал даже рубля. Затем было обращение к людям всего мира с тем же результатом. Над тем, где именно размещено её обращение, сколько людей его прочитало, посещает ли кто-то вообще этот сайт, женщина не задумывалась. Она считала, что раз в интернете написано, то, значит, все люди мира об их беде знают. «Никому мы не нужны!» — с горечью заявила она матери.

Вардия, мыслившая более реально, чем её дочь, обратилась к главе ассирийской диаспоры Ростова-на-Дону. Он дал семьсот рублей из своих личных средств, но положения это спасти не могло. «Мне стыдно за мой народ, мне стыдно, что я ассирийка!» — пронзительно кричала Семирамида, узнав о том, каким оказался итог хлопот её матери. «Ладно, хоть это дал!» — грустно усмехнулась та, не питавшая, в отличие от дочери, никаких иллюзий по отношению к жизни. Нечем было платить за съёмный дом, пришлось идти в подвал, в котором они когда-то жили. Тридцать лет уже прошло, как мать и дочь покинули его, а теперь в нем пришлось жить и дочерям Семирамиды, которая все больше пила и все меньше верила кому бы то ни было. Подвал был пустой, сырой и холодный.

Ростов-на-Дону — большой южный город всего в ста километрах от Украины. В нем всегда много приезжих, среди местных жителей — люди разных национальностей. В самом центре Ростова, в родной для Семирамиды Нахичевани, бывшей когда-то самостоятельным городом, на месте, где стояла статуя императрицы Екатерины, теперь возвышается памятник Карлу Марксу. По замыслу устанавливавших его творцов новой социалистической реальности, создатель марксистского учения должен был осенять собой город, являясь своего рода религиозным символом отказавшейся от религии страны.

В Нахичевани и сейчас много старых домов, признанных памятниками архитектуры. Некоторые из них стоят пустыми с заколоченными окнами.

Сегодня бытовые условия, в которых живут люди в России, в основном изменились в лучшую сторону по сравнению с концом прошлого века. Уже сложно представить себе, что целую семью может обрадовать возможность жить в полуподвальчике. Но есть такие семьи и сегодня, а что говорить про рубеж второго и третьего тысячелетий, когда в России много людей из-за своей наивности и неумения жить в условиях дикого капитализма потеряли права на жильё!

…Заселились они в него самовольно, не спросив ни у кого разрешения. Семирамида рассудила так, что раз они в нем раньше жили, а сейчас там никто не живёт, то у них все законные права на него. А Вардия, усмехаясь наивности дочери, думала, что если спросить, то не разрешат, а так хоть можно будет пожить, пока не выгонят.

Осень в этом году была промозгла. Дождь лил постоянно, холодный ветер пронизывал насквозь. Старое жильё ассириек не спасало от холода; они со страхом думали, как будут жить там зимой.

Продавец часов

На рынке, где торговала ассирийка, недалеко от её места, работал мужчина, который продавал часы. Они познакомились и иногда подолгу беседовали. Он был верующим и рассказывал о вещах, которые Семирамиде были тогда непонятны. Говорил о том, что если попросить о чем-то Господа с верой, то Он, пусть не сразу, но обязательно поможет. Это казалось ей чем-то, никак с ней не связанным. Она пила уже до потери сознания. Ей надоело бороться, будущее страшило. А новый друг продолжал рассказывать. Говорил о святых и их подвигах, и что Бог не гнушается падшими людьми, что все происходящее случается не без Его воли; говорил о свободе выбора, определяющем судьбу человека.

— Если попросить Господа с верой, то Он поможет, обязательно поможет! — уверенно говорил мужчина.

— Кому здесь можно помочь! — горько воскликнула пьяная ассирийка. — Её нет, той, кому помочь было можно! То, что есть…

Она заплакала, и сквозь слезы пробормотала:

— В детстве я все мечтала о сказочной царице, имя которой ношу, что буду такой же прекрасной, как она… И вот во что превратилась…

— Перед Богом ты так же прекрасна, как прекрасна в твоих глазах сказочная царица, имя которой ты носишь, и даже ещё прекраснее, — ответил ей продавец часов.

Семирамида горько усмехнулась и спросила:

— Скажи, я вот не пойму: кому может понравиться пьяная женщина? Да никому! Но ты бросаешь свой товар, садишься со мной рядом и говоришь о Боге. Зачем это нужно тебе?

— Ничего в этом мире не происходит случайно. Наверное, эти разговоры необходимы.

— Кому? Я же сама гублю себя! — со слезами на глазах воскликнула женщина. — Наверное, и Богу противно на меня смотреть!

— Нет. Он же знает, что просто так никто себя не губит. Обратись к Нему с верой, и ты получишь помощь!

— Как поверить в то, что не видишь? Как говорить с Тем, Кто не осязаем?

Ответа на эти вопросы женщина не захотела услышать; разговор и так отнял у неё очень много сил.

Но ответ на эти вопросы неожиданно пришёл. У Семирамиды появилась ещё одна знакомая — живущая в миру монахиня. Она тоже много с ней разговаривала, приносила духовную литературу.

— В твоих книгах очень много и понятно написано, какой Господь и что Он сделал для нашего спасения, — сказала ей как-то ассирийка. — Продавец часов не смог мне это объяснить…

— Зато он заставил тебя задуматься над этими вопросами.

Однажды монахиня принесла толстую старинную книгу. «Житие и чудеса Св. Николая Чудотворца и слава его в России», — прочитала Семирамида на обложке и по привычке взглянула на год издания: 1899.

— Я когда-то любила читать, — сказала она. — Но это очень большая книга, всю мне её не осилить. Знаешь, у меня раньше была дурная привычка: открыть книгу и примерить на своё будущее то, что откроется.

— Действительно, дурная! — воскликнула подруга. — Это до добра не доводит!

— Как видишь, не довело уже, хотя не думаю, что это главное, из-за чего я стала такой, — с горькой усмешкой сказала ассирийка.

— Но ты, надеюсь, не хочешь на святой книге гадать?

— Нет, я просто прочитаю страничку для душевной пользы, — ответила Семирамида, и было непонятно, что же она думает на самом деле.

Она начала читать на пятьсот девяносто девятой странице, затем прочитала и то, что было на шестисотой. Хотя дореволюционная орфография немного её сбивала, содержание прочитанного показалось очень интересным:

«Сын Томского жителя Ивана Момотова, ещё отрок, Василий в течение трёх месяцев так страдал «от мученья бесовского», что лишился ума, памяти и всей телесной крепости, не был в состоянии ни двигаться, ни владеть своими членами и лежал совершенно расслабленный. Сколько ни призывал отец врачей к сыну, ни один из них не помог больному в этих его муках, пока, наконец, не посетил страдающего чудесный помощник — Святитель Николай. Лежал однажды этот отрок полуживой от болезни, и вот явился ему наяву муж благолепный, в архиерейской одежде, с белой сияющей бородой, подошёл к постели больного и сказал ему: «встань». — «Не могу, господи мой, встать, отвечал отрок, потому что совершенно не имею крепости телесной.» Тогда старец взял его за руку и поднял, говоря: «Мною, рабом Своим, повелевает тебе Владыка мой Христос встать с этого одра и быть здоровым». В полном уже сознании в ответ на это отрок воскликнул: «Какую благодарность я воздам тебе, господи мой, за такое твоё милостивое посещение меня?!» Старец сказал ему: «Сейчас встань, иди в соборную церковь и пой благодарственный молебен за своё исцеление Богу, в Троице славимому, Пресвятой Богородице и Святителю Николаю Чудотворцу, пред его образом, что в соборной церкви, на правой стороне, в приделе его, где обыкновенно стоят воеводы, и попроси священников освятить воду; воды же этой возьми из колодезя, что у рва глубокого. Если все это исполнишь, то благодатию Христовой от болезни совершенно освободишься». Тотчас отрок отправился к отцу и рассказал ему о всем явлении. Услышав обо всем и увидевши сына неожиданно вставшим и почти здоровым, отец немедленно поспешил с сыном в церковь — исполнить все повеленное Чудотворцем, и с радостью и хвалой милостивому Угоднику возвратился домой с отроком, совершенно разумным и здоровым».

— Наверное, это очень важная книга, но у меня сейчас нет сил читать дальше, — сказала она, закончив чтение…

Они с монахиней часто вместе ездили в Иверский монастырь. Семирамида не раз пыталась бросить пить, обращалась и к экстрасенсам, теперь же решила молиться.

Однажды на службе в Иверском монастыре она закрыла глаза и оказалась на каком-то пустыре. Вокруг было все бело; она что-то кому-то говорила, просила обо всех родных. Потом открыла глаза — вокруг опять служба, все поют, молятся… То, что случилось на службе, беспокоило ассирийку, и она решила рассказать об этом своему верующему другу. Но тот, хотя читал духовную литературу, не знал о том, что такое алкогольные психозы.

— Это Матерь Божия допустила тебя рассказать Ей о том, что гнетёт твою душу, — сказал он.

— А как рассказать?

— Если не знаешь молитв, то говори своими словами то, что хочешь сказать, о чем хочешь попросить. Это и есть сердечная молитва. Она идёт от сердца, а не от разума. Если ты будешь верить, что тебе помогут, то тебе обязательно помогут, а если не верить, то лучше и не начинать просить. По вере и даётся…

Это был период, в который она или пила, или молилась… Днём пила кофе с коньяком, а ночью садилась на постели и своими словами обращалась ко всем, о ком рассказывали ей монахиня и продавец часов, а потом и к умершим родственникам, чтобы и они ей помогли…

Однажды на рынке Семирамида случайно заметила Карине. Обида на подругу, которая её предала, тут же пронзила все её существо. Ассирийка залпом выпила чашку кофе с коньяком, в которой коньяка было в три раза больше, чем кофе, и пронзительно закричала:

— Ах ты, лживая ослица с сердцем крысы! Как носит тебя земля, отродье змеи!

Карине вздрогнула, присмотрелась и, узнав свою бывшую подругу, с деланой любезностью сказала:

— Семирамида, что с тобой, дорогая? Я чуть было не подумала, что это какая-то котиха здесь кричит!

— Котиха? Ах ты падаль! Да, выпила я немного кофе с коньяком! — закричала ассирийка, которая выпила в этот день в общей сложности уже почти бутылку коньяка и чашку кофе, но считавшая, что она не пьяница, потому что пьёт кофе, в который просто добавляет немного коньяка, чтобы укрепить силы.

— Да, время оказалось жестоко к тебе, — с притворной грустью сказала Карине, с удовольствием отметив про себя, что она-то сохранилась очень даже ничего.

— Сейчас я к тебе окажусь жестокой, — злобно сказала Семирамида, глаза которой налились кровью.

Армянка не на шутку испугалась. Но тут подоспел продавец часов, он всегда умел успокоить ассирийку, и Карине удалось уйти.

— Зачем ты меня остановил? — горько спросила своего друга больная женщина.

— А что изменилось бы, если бы ты что-то плохое ей сейчас сделала? Тебе бы стало легче?

— Наверное, ты прав, — горько сказала несчастная, силы у которой сразу ушли. — Ничего нельзя вернуть, все пропало…

— А вот так нельзя думать! Проси у Бога, Он поможет тебе!

— Поможет… — беззвучно прошептала ассирийка. Глаза её закрылись, и она едва слышно прошептала: — Это вряд ли… Ненавижу её! Будь она проклята!

— А вот так нельзя говорить! — по-доброму, но твёрдо поправил её друг.

— У тебя что ни возьми — это нельзя, то нельзя, — горько усмехнулась женщина. — Почему?

— Проклятие нечестивого возвращается на его главу, так сказано в Библии!

— Так я нечестивая?! — начала было заводиться торговка, но почему-то на продавца часов злиться у неё не получалось. И уже спокойно сказала: — Ну, нечестивая, а дальше что?

— А дальше то, что ты это проклятие обращаешь на себя и своих детей. Это тебе нужно?

— Я и так уже проклятая… И бедные мои девочки тоже… А про мальчиков и говорить не хочу… Ты рассказывал, что нельзя воздавать злом за зло. Почему?

— Дело в том, что тот, кто совершает зло, несёт себе наказание уже в самом этом поступке. Перестав жить по законам Бога, он начинает жить по законам мира зла. А это жестокий и страшный мир, попасть в который — нет ничего хуже. И чем больше совершает зла человек, тем больше страданий и скорбей ему придётся перенести самому; владыки мира тьмы проследят, чтобы за все плохое, совершённое им, он полностью расплатился. А тот, кто воздаёт злом за зло, и сам начинает жить по законам этого мира. Нужно уметь отдать суд Богу…

— В надежде, что Он покарает так, что самому бы обиженному и в голову не пришло? — хитро спросила ассирийка.

— Бог никого не карает. Он просто перестаёт иногда некоторых защищать!

— Ладно, — вдруг спокойно сказала женщина. — Я представила, что мне хотелось бы сделать с Карине за то, что она не дала мне тогда соединиться с Тиграном; так если ты говоришь, что ей предстоит нечто худшее этого, то мне её просто жалко!

И она горько рассмеялась.

…Младшая дочь Семирамиды сумела вырваться из кошмара, в котором жила семья, вышла замуж и уехала к мужу, а старшая так и осталась с матерью, хотя многие к ней сватались. Семирамида не вмешивалась в жизнь дочерей. Так она поступала не потому, что ей было не до них, но она боялась обид с их стороны, если её советы окажутся неверными. Старшая была так психологически зависима от неё, что не было необходимости ей что-то ещё говорить, а младшая — настолько независима, что было ясно: что бы ей ни говорили, она поступит по-своему. Она любила мать, но воспользовалась первой же возможностью жить отдельно от неё.

Болезнь как надежда

Однажды, когда Семирамида шла из монастыря после вечерней службы, увидела в небе трёх мужчин с бородами. Они были такими большими, что женщина со страху отвела глаза, а когда посмотрела опять, их уже не было.

Иногда ей удавалось долго не пить. Первый день всегда был очень тяжёлым. Она не могла встать, её выворачивало наизнанку, сердце стучало как сумасшедшее, простреливало под плечом, голова разрывалась, в глазах плавали тёмные круги, все тело трясло, а руки — так, что невозможно было удержать даже чашку с водой… К ночи приходил страх, а вместе с ним и бессонница. Иногда она слышала какие-то звуки, перед глазами возникали образы, но все это было таким расплывчатым, что женщина не обращала на этом внимания. Единственным желанием было дожить поскорее до утра — уйти из этого дома туда, где люди, да, на рынок, где людей много… И намного раньше, чем этого требовали интересы торговли, Семирамида шла на рынок, в течение дня ей удавалось немного отвлечься, и к вечеру она с трудом приходила в себя. Через неделю ей казалось, что вот теперь можно и никогда не пить; в её голове появлялись фантазии, как же она заживёт, если выпивки в её жизни больше не будет. Но потом, обычно не позднее, чем ещё через неделю, приходила мысль, что рюмку-то можно, и все начиналось по новой…

Однажды Семирамида не пила больше двух недель. Она пришла с рынка, села на диван — и вдруг перестала понимать, что происходит вокруг.

Вардия что-то говорила внучке, телевизор показывал какую-то программу, а в голове её пел мужской хор. Она подумала, что у неё белая горячка. Пели без музыки и одно и то же: «Господи, помоги ей!» — и так с полшестого вечера до полуночи.

На рынке Семирамида подошла к продавцу часов, которого называла теперь своим братом, и рассказала о том, что с ней произошло.

— Что это было?

— Я привезу тебе сейчас одну книгу, — задумчиво сказал он.

В книге было написано, что такое случается иногда на могилах святых, но даётся услышать и простым людям. С алкоголем видения ассирийки её друг не увязывал. Он познакомил её ещё с бабушкой из деревни, которая привозила на рынок молоко. Когда эта старушка была в паломнической поездке, то, проходя мимо двух монастырей, слышала хор мужчин, а другие паломники ничего не слышали.

Ассирийка немного успокоилась, но вечером в это же время опять услышала мужской хор. Через пару часов к нему прибавился женский, а затем и детский. Все они пели какую-то песню. Что-то о Матери Божией, но слов Семирамида не могла разобрать, ей показалось, что это что-то хвалебное. Потом мужской хор перестал петь, затем женский, а детский все пел, но слушать его мешал саксофон. Женщина пыталась его «убрать», но от этого усилилась головная боль, появилось ощущение, что горел и поднялся верх головы. И тут пришла мысль, что нужно прочесть молитву «Отче наш». А Семирамида и знала лишь два слова из неё — «Отче наш». До двенадцати оставался ещё час; за этот час она прочитала молитву, которую раньше не знала, будто кто-то ей подсказывал. С последними словами молитвы саксофон замолчал, дети пели прекрасно, и несчастная больная уснула. Проснувшись, она знала «Отче наш» наизусть.

На следующий день она рассказала обо всем своему верующему другу.

— Не понимаю, почему ты это до сих пор слышишь… — удивился он.

— Может быть, кому-то ещё это рассказать?

— Что ты! Никто не поверит, потому что сами такого не слышали. А тебя, чего доброго, объявят сумасшедшей!

Она рассказала ему и про книгу о Святителе Николае, которую ей предложила прочитать монахиня.

— Это великий святой! — серьёзно сказал ей продавец часов. — Молись ему, он тебе поможет.

И он достал из кармана самодельную тетрадь в пол-листа, которую, как оказалось, всегда носил с собой. В ней были от руки переписаны акафист Святителю Николаю и его житие. Он начал читать житие, написанное ещё в десятом веке Симеоном Метафрастом: «Вследствие своих природных дарований и остроты ума в краткое время Николай превзошёл большинство наук; всяческую же суету презирал и сторонился недостойных сборищ и бесед, уклонялся вступать в разговор с женщинами и даже не смотрел на них, заботясь лишь об истинно разумном. Он простился с мирскими делами и все время проводил в домах Божиих, приуготовляя себя к тому, чтобы стать достойным домом Господним. Так как святой много потрудился для ведения Святого писания и разумения божественных догматов, был украшен множеством добрых качеств и неукоснительно соблюдал подобающую иереям неукоризненность жизни, а также и потому, что нрав у него и до того, как он стал стар, был спокойный и рассудительный, его решили удостоить пресвитерского сана. Попечением дяди, заменявшего ему отца, тогдашний предстоятель церкви в Мирах рукополагает его во пресвитеры; так, Богом дарованный родителям, по их молитве он возвращается Богу. А этот архиерей Мир, удостоенный божественного духа, видя, что душа юноши цветёт добродетелями, предрёк грядущее преизобилие у него благодати, сказав, что он будет благим утешителем печалящихся, добрым пастырем душ, подателем спасения тем, кто в опасности, и призовёт заблудших на нивы благочестия».

— Мне тяжело это слушать, — перебила его женщина. — И монахиню я слушать не смогла… Давай это отложим на потом.

Но «потом» наступило не скоро. День прошёл как обычно. Но вечером в голове Семирамиды звучало уже ассирийское пение. Играли ассирийские музыкальные инструменты, а пели, наверное, древние ассирийцы. Она начала петь с ними так, как будто знала все, что они поют, наизусть… При этом язык, на котором пели, был ей незнаком. Дома никого не было, Семирамида даже танцевала, была такой счастливой… Она думала: «Вот мама придёт, и я спою ей один куплет, а она переведёт, если сможет». Но когда мама и дочь, наконец, пришли, все слова из её головы пропали.

Изматывающая духота того лета усугубляла внутренние страдания женщины; ей хотелось убежать от самой себя. Если бы она могла вылезти из своей кожи и куда-то убежать — тут же сделала бы это.

Её очень занимало, что же значат видения, которые её посетили. На рынке она спросила у пожилой ассирийки, как в старину молились их соотечественники, и та сказала, что с песнями и танцами. С этого времени она могла не пить вообще, независимо от того, хотелось ей этого или нет.

На дне

После того, как Семирамида услышала пение древних ассирийцев, она решила, что у неё все будет хорошо, и взялась за решение их с матерью жилищного вопроса. Она обратилась к властям, чтобы те признали подвал их законным жилищем.

Когда Вардия узнала об этом, то очень ругала дочь:

— Зачем ты лезешь в то, в чем не смыслишь! Где мы теперь будем жить? — кричала она.

— Все будет хорошо! — уверенно отвечала Семирамида.

Но права оказалась мать: их действительно попросили освободить подвал. Одна знакомая посоветовала Семирамиде идти сторожем в садоводческое товарищество в тридцати километрах от Ростова-на-Дону. Она устроилась неофициально, потому что прописки не было. Платили ей вместо двух тысяч восемьсот рублей, но женщины и этому были рады. Жили они в холодном железном фургоне, было страшно, поэтому для охраны они завели собак, к которым относились как к родным. Вардия ездила на рынок торговать, потому что иначе они умерли бы с голода. Сама Семирамида боялась ездить на рынок, чтобы снова не начать пить, попав в привычную обстановку. Жили так плохо, что им помогали бомжи.

Один раз Вардгес пришёл к ним — ни в чем не обвинял, но все сокрушённо вздыхал и укоризненно качал головой, как бы говоря: вот до чего дожили! А через какое-то время он умер. Как оказалось, последние годы он жил у своего отца. Младшая дочь отвезла Семирамиду на похороны. Когда они приехали, гроб стоял уже в автобусе. Краем глаза потерявшая сына мать увидела сестру и её подруг.

На мгновенье она увидела своего сына улыбающимся… Нужно было залезть в автобус. Каждый шаг ей давался с большим трудом. Семирамида попросила дочь войти в автобус и тянуть её за руку, а сама, встав на колени, забралась в него. Дочь тихо плакала. Мать посмотрела на того, кто лежал в гробу. Это был опухший человек, не похожий на её сына. Но вдруг на мгновение вместо него она опять увидела сына — таким, каким он жил в её сердце.

Выбравшись из автобуса, ассирийка с раздражением посмотрела на сестру: «Вот, показывает перед подругами добрую тётю, причитает!» Сама она сидела молча. Она ведь не плакала даже тогда, когда носила в кармане крошечного мёртвого сына, зачатого от единственного мужчины, которого любила. Из-за каких-то глупых условностей ребёнку не дали нормально родиться и жить… Её мысли прервал племянник, который подошёл и попросил уйти, а то «его мама нервничает».

Семирамида увидела боль в глазах своей дочери, которой было горько от того, что так поступают с её матерью. «Вместе с сыном у меня умерли и родственники», — только и сказала ассирийка. Они сели в такси и уехали. После этого ноги у неё отказали, она могла сделать лишь несколько шагов. Через год пришлось покинуть и сады. Младшая дочь перезаняла денег, а старшая нашла маленький домик без документов в заброшенной деревне, куда можно было переселиться. Жить там было сложнее всего.

Зима в том году была нестерпимо холодна. Стужа заставляла думать о приближении конца. С едой было тяжело. Собаки, которые не только мясного не видели, но и хлеба никогда не ели досыта, вскоре умерли от истощения. Семирамида поняла, что на очереди они сами. А тут ещё Вардия поехала за пенсией в Ростов-на-Дону, и у неё пропала память. Её не было восемь дней. Дочь уже не надеялась её увидеть, когда она появилась во дворе. Ноги её опухли, и она не могла вспомнить, где была эти дни.

Помощь Святителя Николая

Иногда один старичок помогал им едой. Он посоветовал молиться Святителю Николаю, который помогает всем, кто погибает. Откуда этот старичок взялся? Вроде бы не местный. А приходил всегда ровно тогда, когда женщины начинали думать, что все кончено.

— Ты проси Святителя Николая, он поможет тебе! — каждый раз говорил он Семирамиде. А та больше ничего и не могла, как только молиться. Она была согласна и умереть — такова была её усталость. Женщина попросила своего нового знакомого рассказать ей о святом, просить о помощи которого он им велел.

— Он очень строгий, но в то же время и такой добрый, — задумчиво сказал старичок. — Однажды он был на Вселенском Соборе в городе Никее, в то время Церкви предстояло ответить Арию, учившему, что во Христе воплотился не Бог. Арий был человеком необычайной учёности и так красноречив, что все ему верили; для разбора созданного им учения при поддержке первого христианского императора Рима был созван первый в истории Церкви Вселенский Собор, на который приехали триста восемнадцать епископов, и все они не могли найти слов, чтобы доказать, что арианство — это лжеучение. Не нашёл слов и Святитель Николай, ударивший еретика…

— Это он поэтому святой? — скептически спросила Семирамида. — У меня первый муж, чуть что, сразу всех по морде бил, а святости в нем не было ни на грош…

— Не поэтому, конечно, — засмеялся старичок. — Вот видишь, и я как следует не могу тебе ничего объяснить… Тогда он уже был епископом, а епископ, если кого ударит, то его за это лишают священного сана. А для Святителя Николая сан был дороже всего! Твоему-то бывшему мужу, если он кого ударит, что за это было?

— Да ничего ему не было никогда! — засмеялась ассирийка, которой по сравнению с её нынешним положением даже жизнь с карманником и драчуном показалась чем-то забавным. — Правда, мало я с ним прожила. А вот любимого моего за то, что он кого-то стукнул…

Ком в её горле не дал говорить — вместо слов вырывалось клокотание, и вдруг женщина зарыдала, хотя раньше слез у неё не было. Как будто вчера она была рядом с Тиграном, разлука с которым сломала им жизнь… «Дело не в его драке, а в том, что я разрешила убить нашего с ним ребёнка!» — резко одёрнула себя Семирамида. Жизнь могла бы быть совсем иной, — подумалось ей, — и не бомжихой, а принцессой она была бы с тем, кто любил её и кого любило и сейчас её сердце до такой степени, что от одного воспоминания о нем больная старуха вдруг стала красивой. А старичок как будто видел все, что происходило в её душе.

— Смотрю, ты меня поняла, — сказал он. — Так вот, Святителя Николая тогда Собор лишил сана за то, что он всего лишь раз в своей жизни ударил человека — за то, что тот ломал людские души своим красноречием…

— А чем уж так плохо было его учение? — спросила ассирийка, мало понимавшая в тонкостях богословия.

— Как тебе объяснить… — задумался её собеседник. — Христианство — это религия, которая учит тому, чего по всем законам человеческой логики не может быть: что Сам Бог для того, чтобы спасти людей, во Христе соединился с человеческой природой. Мыслившему логично Арию казалось, что намного правильнее будет верить в то, что во Христе воплотился лишь один из высших духов, великий, но сотворённый. А Святитель Николай сердцем чувствовал то, что Церковь поёт в одном из песнопений: «не Ходатай, не Ангел, но Сам Господь воплотился»… Но не было у него слов, чтобы опровергнуть ученейшего богослова его времени, вот и нанёс он пощёчину…

— Получается, что от бессилия? — вздохнула женщина.

— От человеческой немощи, в которой совершается сила Божия. Его поступок был так необычен, что привлёк внимание всех отцов Собора; они начали ещё тщательнее искать возражения еретику и нашли их. А многим из них были видения от Господа, после которых Святитель Николай был оправдан и восстановлен в своём архиерействе.

— А у меня были видения от Господа? — воспользовалась возможностью узнать мнение такого знающего человека ассирийка и рассказала о том, что видела, и что этому предшествовало.

— Давай только без обид, но это называется делирий, — улыбнулся старичок. — Думаю, что тебе тогда не повредил бы галоперидол. Но Бог и зло обращает ко благу; выводы ты из всех этих вещей сделала верные, раз перестала пить…

— То есть это не духовные видения? — обиженно спросила Семирамида.

— Давай разберёмся, что значит духовные, — засмеялся её собеседник. — Есть мир рядом с нами, который мы не видим, и это большое благо для нас, потому что человек в повреждённом его состоянии не может без опасности для себя видеть мир духов. Изменения, которые люди производят в своём теле наркотиками, алкоголем, голодом, чем-то ещё могут дать им возможность видеть какие-то фрагменты духовного мира, но, как правило, тёмной его части. Это разрушительно для человека, который имеет грубые грехи; у него может развиться хроническое психическое заболевание. И вообще не нужно искать мистических видений. Разве хоть один раз в Священном Писании говорится, что тот, кто их не имеет, несовершенен? Там написано, что совсем другое представляет подлинную ценность для человека: любовь к Богу и ближним, чистота сердца.

Он не раз так с ними говорил. Рассказывал и про трёх дочерей одного неплохого, но не особо морально устойчивого человека, который после того, как разорился, начал думать, как бы ему пристроить их куда-нибудь содержанками, если не похуже… И как Святитель Николай ночью тайно постучал в окно его дома и бросил туда свёрток с золотыми монетами. Непутёвый отец распорядился ими правильно, выдав замуж старшую дочь, и архиепископ бросил ему через какое-то время второй, устроивший судьбу средней девушки, а затем и третий, который помог младшей…

— Волшебная сказка — стук в окно три раза и нежданный подарок, меняющий жизнь из беспросветного мрака к солнечному свету! — задумчиво сказала Семирамида. — Но это лишь сказка, разве так бывает в нашей обычной жизни?

— Бывает, — уверенно ответил ей старичок.

Он рассказал ей и про невинно осуждённых вельмож, которых Святитель спас от незаслуженной казни. Они были свидетелями того, как Святитель Николай выхватил меч из рук палача, не дав казнить трёх оклеветанных горожан, чья невиновность потом была доказана. Этих сановных людей поразило тогда не только бесстрашие архиерея, остановившего казнь, но и то, как близко к сердцу он принял чужую беду и — самое удивительное — он действовал с такой властью, что не послушаться его было невозможно.

Через какое-то время помощь понадобилась уже этим вельможам: столичный мэр оклеветал их перед императором, выдвинув тяжкое обвинение в государственной измене, наказанием за которое была смерть. Несчастные в темнице вспомнили тогда Святителя Николая. «Если бы он был здесь, то и нас спас бы, как тогда горожан!» — подумали они. И хотя святой был далеко от них, невинно заключённые обратились к нему с горячей мольбой, веря, что он услышит их, невзирая на расстояние.

И Святитель Николай действительно их услышал. Он явился во сне императору и мэру; было новое разбирательство дела, в результате которого сановников не только оправдали, но и восстановили во всех правах.

Рассказывал и о погибавших на море и много всего другого. Ассирийке стало казаться, что Святитель Николай — самый родной из всех, кто у неё есть; особенно впечатлило её, что, как ей казалось, в том, как он пострадал, защищая веру на Вселенском Соборе, есть что-то схожее с тем, как пострадал Тигран… Что Тигран был всего лишь драчуном, ей было не внушить: она точно знала, что он самый лучший из всех людей, когда-либо живших на свете… Она постоянно молилась Святителю, ласково обращаясь к нему «Николушка». Семирамида думала, что не будет он из-за этой вольности сердиться на старую больную ассирийку, живущую в ожидании смерти. Вспомнила давно прочитанный отрывок из книги, которую дала ей в недавнем ещё, но уже стёртом новыми скорбями прошлом её подруга монахиня, и отрывок древнего жития, которое читал продавец часов… И ей почему-то стало казаться, что Святитель обязательно сотворит чудо и в её жизни, похожее на одно из тех, о которых рассказывал ей старичок…

Порой она часами сидела перед небольшой бумажной иконкой (сил стоять не было: ноги не слушались), беседуя с изображённым на ней святым чудотворцем, как с самым близким человеком, делясь с ним горестями жизни:

«… Мой любимый приходил, когда я ещё не выходила замуж. Оказывается, у него был суд за драку, и ему дали шесть месяцев тюрьмы. Он освободился, пришёл и, увидев мою подругу-армянку, попросил её позвать меня. Но она его обманула, позавидовав мне, и сказала, чтобы он меня не беспокоил: я люблю другого. Она хотела остаться с ним, но он ушёл. И это лучшая моя подруга! Зависть — это страшно…»

Другой сердечной болью был умерший сын. «Когда сестра принесла письмо от мамы, я поцеловала сына, отдала из рук в руки сестре (она ждала в коридоре). Что заставило меня совершить такой поступок: в трезвом виде своими руками отдать сына другой женщине, пусть даже родной сестре?! Я и сейчас не могу этого объяснить. Если бы я знала, что теряю сына навсегда…» Жаловалась на подруг: «Одно я поняла: если ты более удачлива, чем твоя подруга, то автоматически становишься её врагом. Но если ты совсем внизу, ты ей не нужна, ты ей не соперник. Если родные от нас отворачиваются, то что говорить о чужих людях? Нет слепца большего, чем тот, который не хочет видеть…» Жаловалась она и на отца своих дочерей: «В Ростове он стал играть на скачках. И этим сам все разрушил. У меня начинался нервный срыв. Я знала, какое успокаивающее лекарство мне нужно… И я безрассудно стала делать ему назло. Он — на скачки, а я — в бутылку. Он мне надоел. Мало того, что денег я не видела, он ещё стал мне грубить. Я не ангел бескрылый, я человек. В каждом человеке сидит дьявол, но во мне его было слишком много…» Иногда, обращаясь к святому, Семирамида начинала философствовать, пытаясь осмыслить свою жизнь: «Я все расскажу: как была растоптана жестокой правдой жизни, как мои мечты и надежды были убиты безжалостной судьбой. Кто защитит погрязшую в грехах и опустившуюся женщину? Очень страшно, когда отворачиваются те, кто был дороже жизни… Зло принимает множество обличий и прибегает к самым коварным уловкам».

Вардия тоже молилась перед этой иконой, но не так «запросто», как её дочь. Она считала, что просить помощи святого нужно с почтением, не загружая его лишней информацией. Ей горько было смотреть на Семирамиду: в глубине души старая ассирийка чувствовала, что, не заставь она её избавиться от ребёнка, вся жизнь дочери была бы иной…

Вардия просила прощения за все, что сделала не так, обращалась за помощью — больше не для себя и дочери, а для внучки: «Она-то ни в чем не виновата! Просто слишком привязана к матери. Ей бы выйти замуж давно, жить нормальной жизнью, а она, не видев ничего в ней, ни за что, по доброй воле делит с нами этот кошмар! Мы-то хоть пожили, всякое повидали, а она-то за что страдает?»

Чем больше были внешние трудности, тем горячее были молитвы находившихся, казалось бы, в безнадёжном положении женщин.

…Иногда Вардия автостопом ездила в Ростов-на-Дону. Однажды ночью после молитвы Семирамида и её дочь услышали стук в окно — три раза. Выглянули — никого не было. Дела их были ещё хуже, чем обычно, и благодетель-старичок куда-то исчез в последнее время. Утром Вардия собралась в город. Когда она стояла на трассе, проезжавший мимо неё джип сдал назад. Из него вышел представительный мужчина и, узнав, куда она едет, предложил подвезти. В городе он дал ей конверт, в котором было шестьдесят тысяч рублей и бумажная иконка. Он взял и такси, которое отвезло Вардию домой. А когда деньги кончились, он приехал к ним, помог выбраться из этой деревушки и купить дом.

Семирамида умерла раньше своей матери. Она и дочь были рядом с ней в последние часы. И вот земной путь страдалицы закончился. Вардия грустно посмотрела на отмучившуюся дочь, лицо которой сейчас, как и все последнее время, было умиротворённым, и сказала внучке:

— Я в детстве часто рассказывала ей сказку про восточную царицу Семирамиду. Предание говорило, что она не умерла, а превратилась в голубку. Вот и моя дочка, твоя мама, сейчас освободилась от многих уз этой земной юдоли мрака и страданий и отправилась к Богу…

— Но разве жизнь такова, что совсем уж не стоит жить? — спросила её внучка.

— Нет, много хорошего есть и в этой жизни. Просто нужно уметь это видеть. Обычно нам бывает мало того, что мы имеем — сколько ни дай, хочется ещё и ещё. А нужно уметь быть благодарным Богу за те вещи, которые многие даже и не замечают. Ведь сложно оценить, какой величайшей ценностью являются свобода, отсутствие сильных болей, голода, когда есть крыша над головой…

Внучка посмотрела на бабушку, прошедшую в своей жизни и заключение в Мордовии, и болезни, и скитания, и голодную жизнь, и заплакала.

— Не плачь, дорогая, — через силу улыбнулась та и обняла её. — Теперь у тебя все будет хорошо!

Однако на сердце её было неспокойно. Она чувствовала, что путь скорбей для неё и её дочери закончен, а вот внучке ещё много дурного предстоит увидеть в жизни.

Вардия тоже недолго прожила после того, как похоронила дочь. Она и Семирамида умерли в мире с Богом и людьми, а дочь, которая жила с ними, осталась трудиться при храме. Но это уже совсем другая история…

***

Человек, который им помог, — Михаил Иванович Чепель, теперь уже иеромонах Михаил. Он помогал многим людям совершенно бескорыстно. Строчки про стук в окно напоминают фрагмент из жития Святителя Николая Чудотворца, который бросал в окно узелки с золотом, спасая от нравственной гибели трёх девушек. И в этот раз через отца Михаила он помог избежать гибели этим трём женщинам.

История изломанной жизнью женщины свидетельствует о том, что Богу дорог каждый человек, как бы глубоко он ни заблуждался в жизни и насколько сильно ни был болен. К счастью, среди нас все ещё есть те, кому небезразлична чужая беда, кто готов не на словах, а реально помочь страдающим и отверженным, а, значит, не все ещё потеряно для этого мира…

Закончить эту повесть хотелось бы прекрасными словами митрополита Антония (Блума) о Святителе Николае: «Когда читаешь его жизнь, поражаешься, что он не только о духовном заботился; он заботился о каждой человеческой нужде, о самых скромных человеческих нуждах. Он умел радоваться с радующимися, он умел плакать с плачущими, он умел утешить и поддержать тех, кому нужно было утешение и поддержка. И вот почему народ, мирликийская паства, его так полюбила и почему весь христианский народ так его чтит: ничего нет слишком ничтожного, на что он не обратил бы внимание своей творческой любви. Нет ничего на земле, что казалось бы недостойным его молитв и недостойным его трудов: и болезнь, и беднота, и обездоленность, и опозоренность, и страх, и грех, и радость, и надежда, и любовь — все нашло живой отклик в его глубоком человеческом сердце. И он нам оставил образ человека, который является сиянием Божией красоты, он нам в себе оставил как бы живую, действующую икону подлинного человека. Но оставил он нам её не только для того, чтобы мы ликовали, восхищались, изумлялись; он нам оставил свой образ для того, чтобы мы от него научились, как жить, какой любовью любить, как забывать себя и помнить бесстрашно, жертвенно, радостно всякую нужду другого человека».

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Дорогой Алексей Александрович, конечно, её история меня очень тронула, но главный лейтмотив постоянно звучал в её словах: «Я всегда молилась Николушке». Даже дойдя до состояния бомжей, она имела крепкую веру. Не знаю, кто был тот мужчина, но он вселил и поддерживал в ней фантастическую веру. Они дошли до самого дна: бабушка, мать и внучка спали вместе с собаками, чтобы зимой было теплее. Стёкол в доме почти не было, и вместо них была наклеена мутноватая полиэтиленовая плёнка.

Это была морозная зима, когда я встретил на дороге бабулечку. Мы ехали быстро, так надо было проехать с Кубани в Калмыкию, и попутчиков не брали. Собственно, так мы пролетели и мимо бабушки, одиноко стоящей и даже не голосующей. Вероятно, потеряла всякую надежду на помощь. Не знаю, что заставило меня остановиться, просто я сказал водителю: притормози, разворачиваемся, поможем бабулечке. Потом добавил: "Что-то здесь не то!" Вид у бабушки был соответствующий, но какой-то аккуратный. По пути разговорились — сказала, что едет в Ростов к кому-то на похороны и, может, раздобудет денежку, так как она и её близкие полностью нищие.

На трассе Ростов-Ставрополь мы расстались. Отдали ей все наши вкусняшки — жареные пирожки с разными начинками, деньги из тех, что называются загашником. К чести бабушки, она не потратила ни копейки и все принесла домой. Потом раздали небольшие накопившиеся долги. Спросил, как её звать. Остановил такси, очень убедительно попросил молодого парня довезти бабулечку как собственную. Парень тоже оказался молодцом, в Ростове не оставил её и все сделал как положено.

Прошло примерно полмесяца, мороз крепчал, температура непривычно низкая для Кубани — около -25. Начала болеть душа о бабушке. Где она, что с ней. Куда ехать — толком не знаю, адреса не знаю, только имя и фамилию, а сердце не даёт покоя. Вопросов много: откуда она вышла на дорогу или перебивалась на перекладных и т. д. Набираю продукты: каши, колбасы, сыры, масло, чай, сахар, кофе, сухари, спички, два мешка картошки — и отправляю водителей Дмитрия и Сергея: попробуйте найти бабушку с семьёй. Если на то будет воля Божия — найдёте. Промучились, но нашли. Ребята сами загорелись помощью. Я напутствовал: постарайтесь, мы тут жируем, а люди с голоду и от холода умирают. Они нашли их: деревня брошенная, люди боятся выходить из домов, дорог нет, дощатые настилы. Местных жителей очень смущали машины, и люди не хотели идти на контакт, думая, что это какие-то бандиты, но, если не ошибаюсь, тот мужчина, который напутствовал их в вере, он и указал адрес. Живут в деревне инвалиды, люди с уродствами и старики. Жуть даже их проняла. Вернулись, потрясённые увиденным.

Решил не оставлять эту семью, найти и купить хоть какой-то домик с пропиской. Промыслительно удалось купить нормальный домик, и даже с участком земли. Накупили угля, дров. Приехали за ними, забрали и перевезли. В комиссионке взяли неплохую мебель. Дом к их приезду был готов. Помогали добрые христианки из грекоармян.

Бабулечка и дочка с благодарностью вспоминают мужчину, который настойчиво говорил о вере и святителе Николае. Удивительно было то, что, чем ниже они опускались и жили уже так несколько лет, тем более укреплялась их вера и надежда. Потрясающая сила духа. Сама автор рассказа только улыбалась, говоря об этом, твердила: я вседа-всегда-всегда верила в Николушку. Сейчас обеих молитвенниц нет в живых, сказались жесточайшие невзгоды жизни, но внучка — молодец, работает при храме в одной из кубанских станиц с той же горячей верой в Святителя Николая.

Может, и пригодится вам для развития сюжета, как пишут в книгах, все излагаемые события построены на реальных фактах.

С глубокой благодарностью и. М.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg