«Фантастические истории Лизы Вронской»

Ясен Антов Фантастические истории Лизы Вронской

В часы заката, когда усталость подбирается даже к кончикам пальцев, единственная вещь, к которой этим пальцам хочется прикоснуться, это чашка, наполненная ароматной темной густой жидкостью…

Когда повседневность растворяется в мозгу подобно тому, как капля йода растворяется в наполненной водой ванне…

Когда душа медленно устремляется к иным, далеким мирам и губы шепчут: «Ах, как все изменилось в нашей жизни!» или «Ах, мы не умеем ценить прекрасное!» — и так далее.

Именно в такой момент обычно и появляется Лиза Вронская.

Витан Пешев утверждает — разумеется, к его словам следует относиться критически, поскольку он испытывает к Лизе чувство явной антипатии, что, на самом деле, ее настоящее имя — Елизавета Грачева. Сменив место жительства, — а Лиза была родом из Харманлийского края, — она переиначила и имя. Ибо Лиза Вронская звучит намного благороднее.

Как бы там ни было, Лиза Вронская приходит в кафе в часы заката, и тогда усталость меняется в цвете — ласковый розовый луч скользит по нашим лицам, веселое сияние медленно окутывает тела и наполняет их легкостью. И мы восклицаем: ах, эта жизнь действительно ужасна, но в ней есть и масса прекрасных вещей!

А всего лишь несколько мгновений назад каждый из нас желал тихо расстаться с этим миром. Просто поклониться и шепотом произнести: «Прощайте». |

Витан Пешев утверждает, разумеется, к его словам следует относиться критически, так как он считает нас людьми неполноценными, уставшими не от жизни, а от безделия, и прижми он нас к ногтю и заставь вспахать хоть одну; делянку, желание жить придет к нам само собой, — так вот он утверждает…

Впрочем, это не столь важно, поскольку речь шла о Лизе Вронской.

Становилось легко на душе и мир виделся в розовом свете, когда Лиза принималась что-нибудь рассказывать. Мы забывали об усталости и радовались жизни, как дети. А она умела рассказывать невероятные истории, от начала и до конца сотканные из таких изящных фантазий, каких нам никогда не доводилось слышать. Следует заметить, что слово «фантазия» здесь не совсем уместно. Как неуместно прозвучали бы и слова «выдумка» и «ложь», ибо Лиза Вронская повествовала безо всякого умысла. Лиза импровизировала импровизации ради, и в ее грандиозных композициях теснились образы офицеров и певцов, хирургов и режиссеров, скрипачей и одиноких стариков, сокрушенных неизвестными болезнями. Все они метеорами проносились в ее рассказах, на миг ослепляли наше воображение и тут же рассыпались в прах, чтобы вновь возникнуть в какой-нибудь другой, совершенно не связанной с прежней ни по месту, ни по времени истории, возникающей словно из небытия.

Ее неудержимая фантазия ввергала знакомых и незнакомых нам героев в лабиринты филигранно увязанных взаимоотношений. Ее истории всегда были исполнены драматизма, всегда зиждились на описании двух крайне противоположных состояний души: предощущения немыслимого счастья или неотвратимой душевной, а может, и телесной катастрофы. Они были проникнуты страданием и восторгом, в них причудливо переплетались мерзость и благородство. Ах, как сияла Лиза Вронская, когда ведомые ею фигуры Начинали кружиться в бешеном темпе вальса — и-и раз, два, три, раз два, три… Вдруг три четверти сменялись медленным ритмом марша, ибо очередная история приближалась к концу, предстоял фатальный финал, и Лиза Вронская понижала голос и скользила взглядом по нашим глазам. Мы трепетали, предчувствуя скорую развязку очередной истории, нам хотелось слушать Лизу еще и еще, упиваться звуками ее голоса, потому что целый день мы проводили в душной пыльной канцелярии, и души наши рвались в неведомый, далекий полет…

Витан Пешев утверждает, что Лиза Вронская — досадная фантазерка, и только. Но на его мнение, как мы уже объясняли дважды, полагаться нельзя: Витану Пешеву не впервой проявлять чувство нетерпимости.

Однако больше всего его взбесила последняя историй Лизы, в которую она изящно ввела и себя. В том смысле, что она поведала нам о своей таинственной связи с недавно преставившимся швейцарским бизнесменом-фармацевтом. Он отписал ей значительную денежную сумму, о чем сообщалось в «Журналь де Женев», где имя Лизы фигурировало в обширном списке наследников.

Разумеется, столь краткое сообщение Лизы «е удовлетворило нашего любопытства, и мы попросили ее подробнее развить столь занимательную тему. Лиза не стала ломаться и принялась рассказывать, как во время одной из поездок за границу ее отец попал в катастрофу, где, когда и почему, мы так толком и не поняли — и, оставшись невредимым, оказал помощь пострадавшему швейцарцу, а этот швейцарец как раз и был владельцем крупной фирмы…

Когда в истории уже было замешано несколько десятков имен и мы с удовольствием плутали в лабиринте крутых улочек и уютных площадей зарубежных городков с видом на зеркальные озера и альпийские вершины, именно тогда Витан Пешев вскочил и заорал: «Попадись-ка мне эти твои швейцарские аптекаришки! Я бы не стал с ними чикаться и заставил бы их как следует перекопать делянку. Посмотрел бы я тогда, как они запоют! Надо же, „Журналь де Женев“ осведомляет своих читателей о существовании некой Лизы Вронской — чушь собачья!» В запале Витан Пешев принялся сновать взад-вперед по залу кафе, а Лиза с улыбкой следила за его нервными перемещениями. Рука, в которой она держала чашечку кофе, ни разу не дрогнула, красиво очерченные губы обронили лишь одну фразу: «Скоро, Витан, я получу чек из Женевы».

Тут уж Витан не выдержал и, хлопнув дверью, выскочил вон. Нам не понравилось его поведение, хотя никто не высказал осуждения в его адрес. В конце концов, у каждого свои проблемы, не всякий может держать себя в узде, что тут такого, если у человека сдали нервы. А Лиза, сказав: «Да, все это так», — продолжила свой рассказ о том, как однажды, когда она еще была маленькой, мать поведала ей…

Лиза стала появляться в кафе все реже. Как-то Витан пришел раньше обычного, осмотрелся по сторонам, убедился, что Лизы нет, знаком предложил нам придвинуться поближе и зашептал: «Послушайте, надо что-то предпринять и раз и навсегда отбить у Лизы охоту к этим вракам. Потому что все это — результат болезненного состояния души. Она подменяет действительность фантасмагорией! Теперь эта кривляка будет изображать из себя швейцарскую дамочку! Выгнать бы ее в поле да заставить перекопать…»

Его теория о пользе здорового физического труда была нам хорошо известна, и потому мы с ходу оборвали его, заметив, что истории Лизы никому не мешают, никакая она не кривляка, не вор и не паразит. Велика важность, если порой она витает в эмпиреях и дофантазировалась до того, что ей пригрезилась Женева. Тем более, что она никогда и не выдавала себя за швейцарку, просто однажды ее отец помог…

— Знаю, знаю, знаю! — закричал Витан Пешев. — Все знаю. Мне, по правде говоря, ничего от вас и не надо. Прошу только одного: завтра приходите к пяти на почтамт, к окошку, где выдают переводы из-за границы. Пристройтесь где-нибудь в сторонке и понаблюдайте за тем, как ваша разлюбезная Вронская со всех ног помчится за деньгами. Это на словах она витает в облаках, а на самом деле готова душу продать за какой-нибудь доллар или швейцарский франк! Вот посмотрите!

Как выяснилось, Витан Пешев не терял времени даром и действительно решил проучить Лизу. Несколько дней подряд он звонил на почтамт от имени дежурного врача психиатрички и осведомлялся, не появлялась ли там его подопечная Лиза Вронская, свихнувшаяся на бредовой идее — ожидании перевода из Женевы. Он просил известить персонал лечебницы, если сбежавшая от них пациентка объявится на почте.

После этого он стал названивать дежурному врачу психиатрической больницы и умолять его забрать назойливую посетительницу почтамта, которая с каждым разом становится все агрессивнее, кричит и мечется по залу, а в последний раз разбуянилась до того, что чуть было не разбила стеклянную перегородку. Врач пообещал оказать содействие.

Витан Пешев звякнул и Лизе и сообщил, что долгожданный чек из Женевы прибыл. И завтра к пяти ей надо быть на почтамте…

— И что тебе ответила Лиза? — поинтересовались мы. — Неужто она попалась на твою удочку?

— А вы сомневались? — одна бровь Витана медленно поползла вверх. — Вы, мои милые, вообще не разбираетесь в людях! Да у нее все помыслы сводятся к одному — как бы разбогатеть! Тоже мне — полет фантазии, деликатная натура, чувствительная психика… Ерунда! Деньги, деньги, деньги — вот цель ее жизни. Дай этой прорве хоть сто тыщ долларов, ей все будет мало. Стань она хоть миллионершей, все равно не расщедрится даже на чашечку кофе. Мне-то хорошо известна сущность таких людей! Будь моя воля, я бы их…

Да, деликатностью Витан Пешев не отличался. Что поделаешь, такой характер. Видно, на работе у него неприятностей хоть отбавляй, да и дома подливают масла в огонь. Потому он и взвивается по каждому пустяку, даже наивное простодушие, с которым мы внимаем рассказам Лизы Вронской, выводит его из себя. Сам-то он не может расслабиться, но, наверное, чуток завидует нам.

Как бы то ни было, на следующий день к пяти вечера вся наша компания собралась на почтамте. Только не подумайте, что мы заявились туда из чистого любопытства! Просто, зная грубый нрав Витана, мы решили вмешаться, если его злая шутка зайдет слишком далеко. Раны, нанесенные неделикатными людьми, зарубцовываются очень долго.

И вот в пять часов вечера у окошка, где выдаются переводы, появилась Лиза Вронская в темном элегантном платье, делавшем ее еще стройнее. Она что-то сказала сидевшему там чиновнику, он покачал головой, порылся в бумагах, вытащил какой-то бланк, Лиза подписалась на нем, потом они обменялись парой фраз, кивнули друг другу, и Лиза ушла.

Вот и все. Не последовало никаких эксцессов, ни появления людей с носилками и усмирительной рубашкой наготове.

Лиза вышла из зала медленно и спокойно, и мы издали полюбовались ее легкой, грациозной походкой. А как мы узнали уже впоследствии, в ее сумочке покоился чек на двадцать пять тысяч долларов.

Мы тоже тихо разошлись. Витан Пешев плюнул и отправился восвояси. Мы вдруг вспомнили, что у каждого из нас неотложные дела,4 вытащили из сумок полиэтиленовые пакеты, сказали друг другу, что надо купить еды на ужин, покивали головами и разошлись.

С тех пор традиция собираться в кафе после работы заглохла сама собой. Мы стали заходить сюда все реже. Да и о чем, собственно, нам было беседовать? Так, перекинемся парой слов о работе, о том, о сем, и сидим, вертим в руках кофейные чашки. Ни тебе рассказов, ни тебе историй. И Лизы тоже нет. Прав-таки оказался Витан Пешев — она действительно не раскошелилась даже на чашечку кофе для нас и больше ни разу не переступила порога нашего кафе.

Перевод с болгарского Наталии Дюлгеровой.