«Перелом»

Камиль Зиганшин

Перелом

Наконец-то унылая и длинная зима кончилась, а бурливая, клокочущая весна мало помалу сменилась размеренным летним покоем.

Теплым июньским днем неутомимый бродяга Корней отправился к озеру, которое обнаружил в юго-восточной части Впадины этой весной, в пору массового пролета птиц. Оно находилось между трех холмов и питалось небольшими ручьями, стекавшими с них.

В скиту все были изумлены, узнав о существовании озера: "Сколько лет живем, а не ведаем о нем". Если учесть, что водоем имел почти полверсты в диаметре, и в самом деле было удивительно, как это до сих пор никто не обнаружил его.

Обнаружить озеро Корнею помогла природная наблюдательность: собирая весной у подножья одного из холмов сладкую в эту пору клюкву, он обратил внимание, что стаи птиц садятся и взлетают с одного и того же места. По мере того, как скитник поднимался на холм, до него стали доноситься крики множества птиц и вскоре, из-за деревьев, блеснула гладь озера с небольшим скалистым островком посередке. Отдельные крупные льдины, точно серые тени призраков блуждали по воде. Над ними, с металлическим скрежетом, носились не знающие покоя чайки.

Заливы озера буквально кишели водоплавающими. Мелководье бороздили утки всех мастей: степенные крякши, юркие чирки, горластые клоктуны; важные гусаки; особняком - лебеди. Иные птицы резвились в воздухе, выделывая сложные пируэты, закладывая крутые виражи. Другие - куда-то торопливо улетали, третьи - возвращались. Птиц было такое множество, что от их разнородного крика, гогота и хлопков крыльев сам воздух казался беспрерывным, радостно-ликующим стоном. Невообразимый галдеж и плеск воды не прекращались ни на минуту. Несмотря на разноголосицу, все они воспевали весну, начало нового круга жизни.

Сейчас поверхность озера с затонувшими в нем облаками блестела, как полированная: пережив радость встречи с родиной, птицы погрузились в заботы по высиживанию потомства.

Корней шел по обрывистому берегу, когда приметил на сером фоне островка ярко-зеленое пятно.

-Весной его не было, - подумал он... В этот момент, прямо из-под ног, с оглушительным треском вылетела сидевшая на яйцах куропатка. Чтобы не наступить на гнездо Корней отвел ногу в сторону, но, угодив в свежую медвежью лепешку, поскользнулся и, не удержав равновесия, полетел с обрыва. Обо что-то ударился. Раздался жуткий хруст.

Корней попытался было сразу встать, но боль в ноге была такой острой, что тут же сел. Кость левой голени согнулась так, словно в ней появился дополнительный сустав. Перелом!!!

Осознав всю серьезность своего положения, Корней лихорадочно размышлял, что предпринять.

Пытаясь подозвать Снежка или Лютого, он поулюлюкал, посвистел. Холмы, плотным кольцом окружавшие озеро, не выпустив призыв о помощи, ответили дружным эхо. Теперь Корнею стало понятно, почему это озеро так долго не могли обнаружить. Сколько не кричи, за холмами никто ничего не слышит.

От деда парнишка как-то слышал, что сообразительные лисы при переломе закапывают лапу в мягкий грунт и терпеливо неподвижно сидят, пока кость не срастется. "Надо попробовать?" - решил скитник и, корчась от боли, сполз поближе к воде. Снял с поврежденной ноги чуни с опорками. Выкопал рукой в жирном иле канаву и бережно уложил ее туда. Стиснув зубы, на ощупь состыковал сломанную кость. Затем завалил ногу вынутым илом, ладонями утрамбовал его. А чтобы самому удобно было лежать, нагреб под спину сухой береговой хлам, под голову сунул котомку с припасами.

Когда взмокший Корней с облегчением откинулся на спину, его напряженное лицо прояснилось. Теперь следует набраться терпения и ждать помощи. А для начала не мешает оглядеться.

Он лежал на берегу залива. За спиной, в пяти саженях поднимался, ощетинившийся густым лесом, обрыв. На вершине старой, с обломанной верхушкой лиственницы, словно шапка, нахлобученная на ствол, гнездо заправского рыбака - скопы. Слева и справа небольшие заводи, заросшие местами осокой. Само озеро окружено зелеными холмами.

Передохнув, он, на всякий случай, еще несколько раз поулюлюкал Снежка, но кроме двух грузных, блестящих, словно ваксой намазанных ворон, давно алчно вглядывавшихся в беспомощно лежащее существо, да подтянутого куличка, беззвучно семенившего по влажному илу, на его крик никто не обратил внимания.

Обездвиженного Корнея стало донимать, нимбом колыхавшееся над головой, комарье. Пока скитник возился с ногой, они почти не беспокоили, но, как только он лег на спину, набросились с таким остервенением, что можно было подумать будто в окрестностях кроме него нет ни единого живого существа. Пришлось достать из котомки банку с вонючей дегтярной мазью с какими-то, известными только деду, добавками, и натереть ею руки, шею и лицо. Кровопийцы с сердитым писком кружились вокруг, но кусать перестали. Под этот назойливый, монотонный писк Корней даже задремал.

Проснулся от влажного толчка в щеку.

-Лютый, ты?

В ответ шершавый язык лизнул его.

Скитник обнял поджарого друга, потрепал за пышные бакенбарды, взъерошил дымчатую, с коричневым крапом шерсть.

-Умница! Молодец, что нашел! Давай, брат, выручай! Видишь, я не ходячий. Беги в скит, приведи отца... Давай, иди, иди... Что с тобой? Не понимаешь? Повторяю: иди в скит. Приведи отца.

Лютый, изображая нежелание, выразительно отвернул морду и бесстрастно наблюдал за носившимися над озером, словно серебристые тесемки, чайками.

Корней, наконец, сообразил, что кот в скит не пойдет даже по такому чрезвычайному поводу: после недавней стычки с Маркелом, он в скиту ни разу не появлялся.

Хотя эту историю и стычкой-то назвать трудно. Так, обычное недоразумение. Но кот обиделся сильно. А дело было так.

В самом начале апреля, Маркел, соскучившийся по солнцу, вышел на крыльцо и, водя узловатым пальцем по строчкам, перечитывал слабеющими глазами любимые "Златоструи". Эту книгу Маркел берег пуще других, в руки никому не давал. Положив ее на скамью, он зачем-то зашел в дом. А Лютый, лежавший рядом на ступеньке крыльца, обратил внимание на бег страниц, перелистываемых набежавшим ветерком. Рысь привстала и, гася его, нерасчетливо махнула когтистой лапой. Две вырванные страницы понесло по снегу.

Вышедший Маркел, увидев это, не удержался, схватил стоящую у двери метлу и швырнул ее со всей силы в Лютого.

От обиды и несправедливости, ведь он не сделал ничего плохого, кот возмущенно оскалился и, сузив зрачки в темные, непроницаемые щели, прижав уши, покинул скит. С того дня его ни разу не видели. С характером оказался кот! Нелюдимым стал, скрытным. Одному Корнею только и сохранил расположение:

-Ну, ладно. Не хочешь идти в скит, так хоть напиться помоги. Пить, страшно хочется, придумай что-нибудь, Лютик!

Выслушав его с самым глубокомысленным видом, кот зашел в озеро. Шлепая лапой по воде, он забрызгал Корнея по грудь.

-Спасибо дружок, но я пить хочу, а не купаться, - Корней выразительно изобразил, как он глотает воду, и как ему от нее становиться хорошо.

Лютый отряхнулся и озабоченно забегал по берегу, поднялся на обрыв, вернулся и с силой заскреб когтями податливый ил. На дне ямки показалась вода. Тут его похоже осенило. Он, продвигаясь задом к озеру, прорыл лапами вдоль тела друга канавку - вода заполнила ее, и Корней смочил лицо, а через некоторое время, когда муть осела, напился, черпая воду ладошкой.

- Ну, ты голова! - с восхищением произнес Корней и прижал кота к себе, готовый от счастья тоже замурлыкать.

У Лютого на морде заиграла горделивая улыбка. Его глаза как бы говорили:

-Лютый тоже умный, всегда что-нибудь придумает.

Кот прилег рядом, подставив морду с пышными бакенбардами солнечным лучам. Корней долго благодарно почесывал и поглаживал друга. Лютый от блаженства неумолчно и самодовольно порокатывал.

Вдоволь насладившись ласками друга, рысь села и мусоля лапы стала умываться, усердно протирая морду. Надо сказать, кот всегда был чист и опрятен. Даже кусочки мусора не цеплялись к нему.

Но, как только наползающая с востока ночь погасила алое сияние одиноких облаков, и на небе замигали первые звезды, он молча встал и удалился в лес.

Первый день закончился - сколько Корнею еще предстоит пролежать так на берегу? Самолюбивый Лютый в скит наверняка не пойдет, а отец, привычный к отлучкам сына, раньше чем через три дня его не хватится. Хорошо еще, что уходя, рассказал ему, о своих планах.

Почувствовав голод парнишка достал из котомки вяленного мяса, лепешку и стал жевать. Мир погруженный во мрак казался пустынным и безжизненным. Лишь редкие звезды, просвечивающие сквозь размазанные по небу облака, подмигивали ему. Озеро тоже будто уснуло. Вода была неподвижной и маслянисто-черной. Вот на нее легла серебристая дорожка выползшей из-за холма луны. Корней хорошо знал, что окружающий его покой и тишина обманчивы, что ночью жизнь замирает только у дневных животных и птиц. С вечера ей на смену просыпается богатая, но несуетливая жизнь ночных обитателей, кажущаяся таинственной и непонятной лишь из-за того, что она невидима для человека. А вообще-то, она течет обычным порядком: кто-то выслеживает, кто-то любит, кто-то утоляет голод, кто-то чистит логово, и при этом каких-либо явных звуков не слышно. Ночная тайга любит покой и неприметность во всем.

Когда, из-за холма выползла полная луна Корнею сразу стало видно, что вокруг суетятся крепкосбитые лесные мыши. Интересно было наблюдать, как эти крохотные призраки, неслышно перебирая лапками по земле, играли в одни им понятные игры. С вершины громадной ели сорвался пушистый серовато-желтый комочек и, распластав лапки и распушив хвост стремительно перелетел на ближнее к Корнею дерево. Тихонько прокрался на самый конец длинной ветви и настороженно глянул вниз, туда, где лежал человек. Поза человека выражала такую беспомощность, что даже крохотная белка почувствовала себя более уверенной и сильной.

Вскоре, внимание Корнея привлекло шумное чмокание и сопение лосей, бредущих по заливу. Аппетитный хруст сочных побегов, которые они отщипывали, опуская морду в воду. Корней, на всякий случай, окликнул Снежка, но лоси испуганно шарахнулись и убежали под защиту леса.

Уже светало. Туман, рождающийся над заливом, струился над водой, как легкий прозрачный дымок. Незаметно густел и, еще до восхода солнца, залил поверхность водоема густым молоком. Но с рождением дня с берега потянул ветерок, насыщенный густыми запахами леса. По застывшему глянцу озера поползла рябь. Туман стало отжимать к дальнему холму. Вскоре проявились очертания одинокого острова. Они менялись, казалось остров перемещался, укрываясь от лучей солнца, то исчезая, то вновь воскрешаясь в клубах тумана.

Когда солнце пробилось сквозь туман, появился Лютый. Увидев, что его друг в порядке, немного покрутившись возле, опять удалился. Провожая рысь взглядом, Корней заметил у комля ели, росшей на краю обрыва, высокую кучку шариков-испражнений летяг. Эти ночные существа живут парочками в дуплах и, по поверью, бытовавшему в скиту, близость летяги приносит счастье. Сей факт приободрил Корнея. Днем Лютый еще несколько раз наведывался, ненадолго ложился мурлыча лесные новости и исчезал. В один из визитов принес куропатку. Тронутый такой заботой, Корней мягко и нежно потрепал кота за крепкую шею и чмокнул в прохладный нос. Натаскав крючком на веревке груду хвороста, он разжег костер и испек дичь.

Вынужденное заточение на берегу озера имело и свои достоинства. Корней никогда бы не увидел столько любопытных сцен из жизни обитателей тайги, если бы не необходимость столь долго и неподвижно лежать на одном месте.

Вон на соседний мысок вышла семья: медведица, два пестуна и медвежонок. Оглядев берег, они зашли в воду. Молодежь стала плескаться, обливаться водой, бороться. Мать, лежа в воде, умиротворенно созерцала их забавы. Наигравшись, они так же дружно скрылись в зарослях. Через несколько часов, на этом же месте, устроила соревнование по скоростному спуску на спине по глинистым, скользким от сочившейся воды, береговым желобам выдра.

Но были и трагические сцены. Как-то, на второй вечер зоркий Корней разглядел робкую мордочку зайчишки. Смешно приспустив одно ухо, и слегка пошевеливая тонкими усиками, он с любопытством поглядывал из-за моховой кочки, покрытой листьями и сочными ягодами морошки на Корнея. Внезапно перед ним возник, расстилаясь серым лоскутом, филин. Стиснутый смертоносными когтями зверек отчаянно завопил, но, после мощного удара клювом по темени, затих.

Пернатый хищник, как будто устыдившись вероломности своего нападения, торопливо скрылся вместе с добычей в лесной чаще.

Вот спустилась с обрыва старая, с облезлой сивой шерстью росомаха, косолапая, точь-в-точь как вчерашний медвежонок. Попила воды и принялась что-то искать на берегу.

Каждое утро над озером появлялась скопа. С шумом касаясь воды, она выдергивала жирных извивающихся муксунов, запуская в их спины свои железные когти. Напрягая все силы и частя крыльями, долетала до берега, бросала рыбину на землю и добивала добычу клювом.

На третий день дедова мазь кончилась. По мере того как с потом и ветром с кожи сходили ее остатки, все наглее и злее становились мстительные комары. Обессиленный войной с этими несметными полчищами, Корней под утро все-таки заснул.

Очнувшись из небытия, открыть глаз уже не смог: лицо покрывала густая, соленая маска. Не сразу понял он, что это кровь. Руки пострадали меньше.

Над ухом кто-то горячо задышал и осторожно лизнул лицо. С великим трудом приоткрыв левый глаз (правый совершенно заплыл), Корней разглядел нечто волосатое. Не сразу даже сообразил, что это морда Лютого.

Вовремя поднялся и ветер. Он загнал береговых комаров вглубь леса. Поверхность озера потемнела. Встревоженно зашумели деревья. Порывы ветра раскачали первые волны. С шипением накатываясь на берег, они уже доставали ноги скитника. Корней заволновался - неровен час, разгуляется стихия, и волны накроют с головой. На его счастье, вскоре донеслись голоса людей. Злопамятный Лютый сразу ушел. Корней, что было силы окликнул искавших его скитников. Соорудив носилки, мужики унесли покалеченного парня в скит. Наблюдавшие за всем этим вороны долго кричали от досады.

Перелом оказался сложным, кость срасталась медленно. По настоянию деда Корнея перенесли к нему в хижину.

В начале осени парень стал, наконец, потихоньку подниматься и, опираясь на дедов посох, ходить возле хижины. Переживая, что почти все лето пробалбесничал, попросил, чтобы ему принесли из скита кули с орехами, и, наколов семян, принялся, готовить из них ореховое масло.

Эти долгие дни вынужденного лежания для Корнея не пропали даром. Дед посвящал внука не только в тонкости лекарского искусства, но и говорил о предназначении человека, о старой вере, о Боге, подробно рассказал Корнею о своей юности, о завещании святого Варлаама, о бесценных реликвиях хранимых в скиту.

В одну из таких бесед Корней поделился с дедом своей сокровенной думой - повидать свою эвенкийскую родню.

-Дело доброе, но трудноразрешимое. Ты же знаешь у нас запрещено покидать Впадину. Сколько раз покидали ее, столько же раз Господь посылал нам наказание. Потому и установлен запрет.

-Но, согласись, деда, не будь этих отлучек, и я бы на свет не явился.

Отшельник от такого неожиданного возражения надолго замолк, вспоминая историю женитьбы своего сына.

Когда Корней уже решил, что дед не желает говорить на эту тему, тот обронил:

-А, что? Пожалуй, поговорю я с Маркелом. Может Уступит?

Но Маркел был непреклонен. Побеседовав прежде с отцом Корнея, призвал он к себе и парня.

-Сказывал мне Никодим про твое желание навестить родню кочевую. Дело доброе, богоугодное. Предков грех забывать, но, благое начинание твое может обратиться в пагубу всей общине.

-Святой отец, Господь милосерден, будьте же и вы милостливы. Не бойтесь совершить богоугодное дело и исполнить мое прошение.

Рассерженный настойчивостью молодого скитника, строгий Маркел счел излишним, продолжение разговора и прямо сказал:

-Ты знаешь, что послушание и покорность не только перед Богом, но и наставником, и всем старшим в нашей общине святы. Ты еще не зрел. Заботясь об общине, думаю, что все же не можно выполнить твое прошение.

Корней смиренно выслушал, и, как не хотелось исполнить свою мечту, покорился воле старца. Со слезами на глазах он направился к выходу. Удовлетворенный Маркел остановил его:

-Повремени. Я испытывал твою благочинность. Было мне во время вечерней молитвы видение. Явился святолепный Варлаам, стоящий перед иконой, и молвил он: "Ступай с Богом и неси имя Божье иноплеменцам лесным. Добрым делам вспомоществуй. Молодыми укрепится скит сей". И понял я, что речь о тебе шла, яко о молодом продолжателе дела Варлаама.